Автор: Данилов А.
Теги: история история средних веков академия наук ссср издательство наука сборник по истории
Год: 1969
Текст
АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ с
СРЕДНИЕ ВЕКА
() О f)ни
В ЫПУСК
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
о с 19 6 9
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
С. Д. С К А 3 К И Н (отв. редактор), Е. В. Г У Т Н О В А,
А. И. ДАНИЛОВ, Н. И. КОНРАД,Л. А. КОТЕЛЬНИКОВА (отв. секретарь)» Я А. Л ЕВИ ЦКИ И, А. Д. ЛЮБЛИНСКАЯ, В. И. Р У Т Е Н Б У Р Г,
Г. Э. С А Н Ч У К, М. М. СМИРИ Н (зам. отв. редактора),
А. Н. ЧИСТОЗВОНОВ
1—6—3
73а—69(1)
ПАМЯТИ ПРОФЕССОРА АЛЕКСАНДРА ИОСИФОВИЧА НЕУСЫХИНА (1898—1969)
Выдающийся советский историк-медиевист Александр Иосифович Неусыхин родился 19 января 1898 г. в Москве, в семье земского врача. В 1918 г. он поступил в МГУ на историческое отделение факультета общественных наук. После окончания университета в 1921 г. А. Н. Неусыхин был оставлен научным сотрудником в научно-исследовательском институте истории при МГУ, который впоследствии вошел в состав РАНИОН. В 1924—1929 гг. А. И. Неусыхин обучался в аспирантуре РАНИОН. В 1929 г. он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Общественный строй древних германцев», которая в этом же году вышла отдельной книгой. В студенческие и аспирантские годы А. И. Неусыхин занимался также преподавательской, редакционной и библиографической работой. В 1918—1919 гг. он работал преподавателем в Московской трудовой школе № 27; в 1920—1924 гг.— хранителем кабинета Института Маркса и Энгельса; он расшифровал и перевел рукописи Ф. Энгельса «К истории древних германцев» и «Франкский период».
В 1934—1936 гг. А. И. Неусыхин — старший научный сотрудник Московского отделения Государственной академии истории материальной культуры. С 1936 по 1968 г.— старший научный сотрудник Института истории АН СССР, с октября 1968 г. и до самой своей смерти А. И. Неусыхин являлся старшим научным сотрудником — консультантом Института всеобщей истории АН СССР.
Многие годы А. И. Неусыхин вел большую и плодотворную преподавательскую работу в вузах. В 1927—1930 гг. он — доцент пединститута им. К. Либкнехта, в 1934—1941 гг. А. И. Неусыхин преподавал в Московском Государственном пединституте и Московском институте истории, философии и литературы им. Н. Г. Чернышевского, где в 1940—•
4
Памяти А. И. Неусыхина
1941 гг. заведовал кафедрой истории средних веков. С 1942 по 1959 г. А. И. Неусыхин профессор Московского университета. В годы Великой Отечественной войны А. И. Неусыхин был профессором Томского университета и пединститута, а затем Свердловского университета.
В 1946 г. А. И. Неусыхин защитил докторскую диссертацию на тему «Собственность и свобода в варварских правдах (очерки эволюции варварского общества на территории Западной Европы V—VIII вв.)». Перу А. И. Неусыхина принадлежит свыше 100 научных трудов. Его работы получили мировую известность. Монография «Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв.» (М., 1956 г.) в значительно дополненном и расширенном виде издана в 1961 г. в ГДР в переводе на немецкий язык.
А. И. Неусыхин имел многочисленных учеников. Под его руководством защищено более 20 кандидатских диссертаций по истории Германии, Франции, Италии, Англии, Венгрии. Среди его учеников — 8 докторов наук.
До самой смерти А. И. Неусыхин вел большую научно-организационную работу в качестве ответственного редактора I тома «Истории крестьянства в Европе». Он является также автором большого числа глав в этом труде.
А. И. Неусыхин был награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
А. И. НЕУСЫХИН — ИСТОРИК-МЕДИЕВИСТ, УЧЕНЫЙ и педагог
22 октября 1969 г. на 71-м году жизни скончался А. И. Неусыхин — один из основоположников советской медиевистики. Вместе с Евгением Алексеевичем Косминским, Сергеем Даниловичем Сказкиным, Николаем Павловичем Грацианским, Александром Дмитриевичем Удальцовым, Осипом Львовичем Вайнштейном А. И. Неусыхин прошел весь путь становления и развития советской науки об истории западноевропейского средневековья. Этот путь не был ни простым, ни легким. Его приходилось прокладывать заново и в области овладения марксистско-ленинской методологией исследования и — освоения драгоценного наследства, оставленного К. Марксом, Ф. Энгельсом, В. И. Лениным по конкретным проблемам истории средних веков, и в области создания, а затем — постоянного совершенствования целостной концепции истории средневековой Европы. Решение этих и других задач проблемного плана требовало не только критического преодоления ложных построений буржуазной историографии, но и тщательного анализа выработанных ею конкретных методик исследования средневековых памятников. Необходимо было заложить источниковедческий фундамент, отвечающий марксистско-ленинскому пониманию истории феодализма, поставить перед источниками средневековой эпохи такие вопросы, которые не могли быть выдвинуты историками прошлого; надо было разработать приемы, в своей совокупности позволяющие получить от источников ответы на новые вопросы, вытекающие из марксистской оценки средних веков как эпохи феодальной социально-экономической формации и порождаемых ею отношений во всех сферах человеческой деятельности. Нет ничего удивительного поэтому, что первым строителям советской медиевистики пришлось познать на этом пути не только радость открытий, но и горечь временных неудач и ошибок. Но результаты их труда, конечно, определяются прежде всего и главным образом тем, что было достигнуто, что стало прочным приобретением советской исторической науки.
Многообразная исследовательская деятельность А. И. Неусыхина неразрывно связана с судьбами советской медиевистики. Его статьи и книги всегда отражали главные вопросы, над решением которых на данном этапе развития нашей исторической науки работала коллективная мысль советских медиевистов. Получивший прекрасную специальную подготовку у крупнейшего представителя русской либеральной медиевистики — Дмитрия Моисеевича Петрушевского, А. И. Неусыхин сумел определить сферу собственных исследовательских исканий, в которых он выступил как оригинальный ученый, внесший крупный вклад в марксистскую медиевистику, обогативший ее важными достижениями, позволившими глубже понять существенные явления в истории феодальной формации.
Основное внимание А. И. Неусыхина в двадцатые годы привлекала история древнегермаиских племен. Не все из написанного им в этот период выдержало проверку временем, но ряд положений, сформулирован
6
А. И. Данилов
ных тогда еще молодым исследователем, стал достоянием не только вузовских лекций, но и школьных учебников наших дней. Несомненной заслугой А. И. Неусыхина является доказательство неправомерности упрощенного понимания древнегерманских первобытнообщинных порядков, засвидетельствованных Тацитом и другими римскими авторами. Доклассовый характер общественных отношений у германцев не исключал наличия в их социальном устройстве предпосылок грядущего крушения тех принципов, на которых зиждились все формы первобытной общины. Теперь уже никто не отрицает наличия элементов общественного неравенства у ряда германских племен эпохи Тацита, неравенства, которое не может быть охарактеризовано как классовое, но тем не менее представляет собой исходный момент для дальнейшего социального развития этих племен. Следует напомнить и о наблюдениях молодого ученого, сделанных в процессе изучения производительных сил древнегерманского общества первого века нашей эры: в 20-е годы выводы А. И. Неусыхина казались некоторым из его коллег слишком смелыми, а теперь не вызывают ни у кого сомнений.
Однако подлинное раскрытие исследовательских дарований Александра Иосифовича Неусыхина происходит в последующие десятилетия. Оно находится в органическом единстве со все более успешным применением им марксистской методологии в изучении сложных явлений общественной жизни раннего средневековья. Можно без преувеличения утверждать, что известные решения Коммунистической партии и Советского правительства, принятые в середине 30-х годов — о преподавании истории и ее исследовании, самым благотворным образом сказались на всей последующей научной деятельности А. И. Неусыхина. Разработанная им сначала в общем курсе и специальных вузовских курсах концепция истории средневековой Германии до конца XIII в. была в 1945 г. изложена им в обобщающей статье. Ее идеи явились отправным пунктом серии исследований, написанных учениками Александра Иосифовича Неусыхина. Идеи эти во многом и поныне определяют представления советских медиевистов о своеобразии становления феодализма в Германии, об особенностях развития феодального строя в этой стране до XIII в. включительно, о характере наиболее крупных явлений экономической, социальной и политической истории средневековой Германии.
С начала 40-х годов главным объектом исследований Александра Иосифовича Неусыхина стали кардинальные проблемы всемирно-исторической эпохи перехода от древнего мира к средним векам. Сюда относится прежде всего эволюция социального строя варварских племен, в первую очередь развитие аграрных отношений и связанных с ними форм общины; к числу этих проблем принадлежит также перерастание социального неравенства у варваров в классовое, многообразие путей превращения свободного общинника в раннефеодального крестьянина, изменения в содержании и взаимоотношениях таких социальных категорий у варварских племен, как свобода и собственность (на всех этапах генезиса феодализма). А. И. Неусыхин выясняет все засвидетельствованные источниками варианты становления политической надстройки раннефеодального типа у германских племен континентальной Европы.
Подлинным фокусом всех исследований, осуществлявшихся в 40— 50-х и в первой половине 60-х годов Александром Иосифовичем Неусы-хиным, была проблема возникновения крестьянства как класса раннефеодального общества. Мы можем с полным основанием утверждать, что все, сделанное советскими медиевистами в этой области, неотделимо от многолетнего исследовательского труда Александра Иосифовича Неусыхина.
А. И. Неусыхин — ученый и педагог
ч
Монографии «Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI—VIII вв.» (М., 1956) и «Судьбы - свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв.» (М., 1964) являются результатом мастерской обработки разнородных, чаще всего фрагментарных или лапидарных, по своему содержанию, источников. Автору, создавшему серию плодотворных частных методик изучения разнотипных памятников раннего средневековья, удалось воссоздать не только главные черты процесса складывания класса — производителя материальных благ в феодальную эпоху, А. И. Неусыхин сумел органически включить в свое общеисторическое построение множество поистине блестяще реконструированных конкретных явлений давно минувшей социальной действительности с присущими им типическими чертами и с их неповторимым индивидуальным своеобразием. Исследовательскому почерку А. И. Неусыхина присуще умение, воссоздавая частное и, на первый взгляд, сугубо случайное в истории, выделить в нем определенную тенденцию, характерную в том или ином плане для развития отношений данной эпохи. Нельзя не отметить, что это своеобразие исследовательского почерка исключает возможность подхода к работам А. И. Неусыхина как к материалу для легкого исторического чтения. Скрупулезный анализ зачастую отрывочных и скудных памятников порой может создать у читателя представление, будто исследователь занят второстепенными деталями. Но на самом деле это не так. То, что может показаться разъяснением второстепенного сюжета, неотделимо от общего замысла исследования, и, лишь вдумавшись во всю совокупность анализа всех привлеченных ученым материалов, можно осмыслить его построение в целом. Это тем более существенно, «гго А. И. Неусыхин не слишком щедр на развернутые обобщающие формулировки выводов из своих исследований. И проистекает это не из-за недооценки им роли исторических обобщений и теоретических построений. Напротив, А. И. Неусыхин принадлежит к числу тех советских историков, для которых без теории нет истории, а теории — без истории.
Начав изучение методологических проблем исторической науки уже в первой половине 20-х годов, А. И. Неусыхин всегда проявлял глубокий интерес к теоретическим проблемам истории. Ему присуще отчетливое «понимание необходимости связи исторической науки с философией и политической экономией. Установление факта ради него самого, в отрыве от выявления характера и направления исторического развития, никогда-не составляет цель даже наиболее специальных исследований А. И. Неусыхина. Стремление к теоретическому обобщению, осмыслению частных явлений, к широкой исторической реконструкции — руководящая нить, прослеживаемая во всех работах ученого. Вместе с тем А. И. Неусыхин был убежден в особой ценности исторических фактов, в огромной смысловой нагрузке, которую они несут на себе в общеисторических построениях, в том, что без выяснения новых фактов и углубленной интерпретации ранее известных, без раскрытия все новых связей, отношений, взаимозависимости между фактами нельзя продвинуться ни на шаг вперед в области расширения горизонтов теоретического осмысления исторического процесса, прийти к новым научно доказанным выводам.
К историческим обобщениям А. И. Неусыхин подходил во всеоружии результатов исследования всего фактического материала, относящегося к тому или иному разделу исторического знания. Притом материал этот всегда подвергается им самостоятельной критической проверке. А. И. Неусыхина не пугала необходимость кажущегося прямого повторения того, что уже было сделано до него историками: каждый раз новый анализ ранее установленных фактов вносил уточнения в прежде осуществленные исследования, проливал новый свет на те или иные исто
8
А. И. Данилов
рические взаимосвязи, позволял с учетом современного уровня науки увидеть в явлениях то, что оказалось скрытым от исследовательского взора ученых прошлого.
Как известно, с конца XIX в. многие выдающиеся буржуазные медиевисты Германии, Франции, Англии, руководствуясь реакционными теоретико-методологическими идеями, провозгласили несостоятельной категорию свободной общииы раннего средневековья, как она была определена и интерпретирована в работах Маурера и его последователей. Н. Д. Фюстель де Куланж, Ф. Сибом, Ф. Гутман, В. Виттих, а позднее А. Допш заявили, что несостоятельность Марковой теории Маурера опровергает представления об отсутствии классов и государства у варварски^ племен при переходе от античности к раннему средневековью. Критикам Марковой теории удалось обнаружить в ней действительно уязвимые места, показать ошибочность ряда толкований источников в работах сторонников этой теории. Ее противники утверждали, что свободная община есть не что иное, как антиисторическая конструкция, «ученая химера», порожденная либеральными или социалистическими симпатиями историков, разрабатывавших марковую теорию.
Уже в первое десятилетие после Великой Октябрьской социалистической революции историки-марксисты в нашей стране должны были заняться критикой реакционных построений в области истории раннего средневековья. Одним из главных пунктов этой критики явилось раскрытие теоретической несостоятельности концепций, отрицающих свободную общину раннего средневековья; надлежало показать реакционнополитическую тенденциозность и классовую направленность такого отрицания. Советские историки сумели в 20-х—начале 30-х годов достигнуть непосредственных целей, которые они перед собой ставйли. Был выяснен философский и политический смысл похода против Марковой теории, был раскрыт тот социальный заказ, который выполнялся реакционными буржуазными медиевистами и прежде всего Допшем и его последователями.
Критика допшианства явилась важной вехой в становлении советской медиевистики, в овладении нашими специалистами исходными положениями марксистско-ленинского понимания истории западноевропейского средневековья. Однако оставались факты, выдвинутые А. Допшем, его предшественниками и последователями, оставалась данная ими конкретная интерпретация этих фактов. Возникла новая задача — произвести анализ всех в совокупности свидетельств источников, которыми оперировали критики Марковой теории. Нельзя было нигилистически отнестись ко всем специальным изысканиям и наблюдениям, сделанным реакционными медиевистами,— необходимо было точно установить, где эти историки вольно или невольно, в соответствии со своими методологическими идеями, искажали материалы источников, а где они убедительно опровергали интерпретацию того или иного факта сторонниками Марковой теории, где выявляли новые факты, но давали им неверное освещение. Мало того, нужно было и обобщить на новом уровне всю массу фактического материала, относящегося к проблеме общины раннего средневековья. Такой поистине огромный труд и выполнил А. И. Неусыхин вместе с другими советскими медиевистами на протяжении 30-х — первой половины 60-х годов. К этой работе в 30-х годах приступили также Н. П. Грацианский и А. Д. Удальцов. Однако в силу различных обстоятельств их изыскания в этой области прекратились в первой половине 40-х годов и основная тяжесть исследования общины и аграрных отношений раннего средневековья легла на плечи А. И. Неусыхина, которому позднее стали помогать более молодые историки.
А. И. Неусыхин — ученый и педагог &
В ходе многолетнего напряженного труда А. И. Неусыхин показал, что одна из главных слабостей в построениях создателей и сторонников Марковой теории заключалась в недифференцированном подходе к категории общины: ее чаще всего отождествляли с общиной — маркой, каковая есть лишь разновидность этой общины. А реконструкция самой свободной общины — марки производилась по преимуществу на материалах более позднего времени (XII—XIII вв.), когда община — марка уже давно перестала быть свободной (в доклассовом смысле этого понятия), когда «свободная община — марка» была, как правило, не реликтом далекого прошлого, а продуктом сложной и длительной эволюции феодально зависимой общины (включая крепостную). Сторонники же Марковой теории переносили черты таких общин в глубокую древность, что и позволило их критикам доказать несостоятельность подобного рода построений и прийти на этой основе к выводу о том, что община является или порождением вотчинного строя, или продуктом социальных отношений, возникших лишь в XI—XIII вв.
А. И. Неусыхин в своих изысканиях преодолел неизбежную ограниченность, свойственную исследовательским приемам сторонников Марковой теории. В его работах привлечение памятников развитого феодализма для характеристики отношений раннего средневековья осуществляется каждый раз только после тщательного рассмотрения научной допустимости такого приема, только после исчерпывающего доказательства реликтного характера реальных фактов, засвидетельствованных памятниками, или включения в более поздние по происхождению источники фрагментов древних документов, подвергавшихся обработке. Центр' же тяжести исследования общины раннего средневековья у А. И. Неусыхина заключается в поистине филигранном анализе современных этому периоду документов.
Изучая развитие социальных отношений раннего средневековья в целом и проблему общины, в частности, А. И. Неусыхин обратился прежде всего к варварским правдам—типу исторических источников, хорошо известных поколениям историков XVIII—XIX вв., но впервые подвергнутых А. И. Неусыхиным сплошному и всестороннему обследованию с позиции марксистско-ленинской методологии. Отправляясь от новых публикаций литературного наследства Маркса, А. Й. Неусыхин не только показал необходимость разграничения свободной общииы — марки от феодально зависимой общины; он тщательно проследил эволюцию самой свободной общины у варварских племен на протяжении целой исторической эпохи—становления предпосылок классового строя, а затем и складывания феодальных порядков у этих племен. Впервые в исторической науке на огромном материале источников была всеобъемлющим образом доказана обоснованность идеи Маркса о земледельческой общине как особом социально-историческом типе свободной общины, предшествующем общине — марке, раскрыта взаимозависимость между эволюцией свободной общины и семьи, приведшая к переходу от большой семьи, ранее являвшейся производственным коллективом, к малой; последняя стала не только основной ячейкой хозяйственной деятельности, но и носителем собственности еще до возникновения феодальных производственных отношений.
С указанными выше проблемами органически связана реконструкция |А- И. Неусыхиным эволюции аллода, выделение им разных ее стадий, раскрытие многообразных и нередко противоречивых взаимоотношений развития общины, с одной стороны, и аллода,— с другой.
В трудах А. И. Неусыхина мы видим постоянное стремление к максимальной исторической конкретизации всех отмеченных выше процессов;
10
А. И. Данилов
И явлений, а также фактов, сопутствующих им. А. И. Неусыхин не торопился вынести окончательный приговор о том, что при данной исторической ситуации является главным в социальной практике того или другого племени, а что — второстепенным. Равным образом он не спешил и с окончательным суждением о победе той или иной тенденции исторического развития; он старался воспроизвести картину эпохи во всем ее многообразии и противоречивости; его не прельщали попытки оставить в стороне внешне затемняющие эту картину факты. Подчас может показаться, что на его историческом полотне слишком много фигур, так что они иногда заслоняют друг друга. Многообразие совершающихся на глазах читателя событий на такой картине требует вдумчивого отношения. Не всегда легко дать быстрый ответ на вопрос о сути происходящего. Но такова жизнь, такова история. И А. И. Неусыхин стремился со всеми доступными ему полнотой и точностью рассказать о социальном процессе, и именно поэтому столь весомы его обобщения. Было бы неправильным забывать вместе с тем, что на созданном мастером историческом полотне •не столько нанесены контуры исторических фактов, сколько через них показаны внутренние закономерные пружины исторического движения в целом.
Уже сделанный выше схематический обзор важнейших приемов ис-•следования, применявшихся А. И. Неусыхиным, дает основание говорить -о том, что их многообразие (причем они используются им всегда с максимальным учетом характера изучаемого объекта), далеко не случайно, А. И. Неусыхин — историк, в равной степени владевший весьма различными конкретными методами исторического исследования, ни один из которых не переоценивается; каждый прием ученый всегда стремился проконтролировать при помощи других с тем, чтобы метод изучения был наиболее адекватен его объекту,— в этом одна из наиболее сильных сторон А. И. Неусыхина — исследователя. Ей мы обязаны тем, что советская медиевистика располагает в наши дни соответствующей современному уровню науки конкретной социальной историей в период генезиса феодализма и на первых этапах развития феодального строя, историей, которая органически включает в себя огромный, заново проанализированный фактический материал, и вместе с тем открывает дальнейшие перспективы обогащения науки. Ныне редко кто из советских медиевистов, занимающихся историей средневекового крестьянства, может без ущерба для своей работы пройти мимо капитальных исследований А. И. Неусыхина. Теперь даже у студента исторического факультета может вызвать только улыбку взгляд, будто с незапамятных времен существовала качественно неизменная по своей природе свободная община, которая на протяжении почти полутора тысячелетия лишь подвергалась количественным изменениям, лишь непрерывно разлагалась, оставаясь в сущности своей одним и тем же. С полным основанием можно утверждать, что заслугой А. И. Неусыхина является такая разработка проблемы общины, которая обогатила все наши представления о социальной истории средневековья и наметила новые пути изучения многих важнейших ее сторон.
Многолетние изыскания А. И. Неусыхина в области истории раннесредневековой общины позволили увидеть все поистине безбрежное море модификаций общинного строя, обусловленных уровнем социального развития тех или иных племен, характером и конкретными обстоятельствами их взаимодействия друг с другом и с народами, переживавшими последнюю стадию рабовладельческого строя, различием географической среды и локальными особенностями. Эти исследования дали также возможность вычленить ведущие исторические тенденции, пробивавшие себе дорогу через кажущийся хаос исторических случайностей. В результате
А. И. Неусыхин — ученый и педагог
11
всего этого судьбы общины в эпоху становления феодализма вырисовываются во многом дифференцированными, они складываются по-разному — в зависимости от своеобразия той или иной исторической ситуации — и этс позволяет с возрастающей достоверностью охватывать вновь устанавливаемые наукой факты не в качестве исключений или дополнений к ранее выработанной теоретической системе взглядов, а в качестве ее органического развития. Нет нужды доказывать, насколько важно для самого процесса познания в историческом исследовании такое построение теоретических обобщений.
Придавая внутреннему содержанию исторических категорий столь необходимый им момент движения, изменчивости, обобщения такого рода вместе с тем не только не утрачивают, а, напротив, закрепляют в своем существе характер вполне определенных, органически присущих именно данной, а не какой-либо иной эпохе признаков, связанных с определенной социально-экономической формацией, адекватно отражающих ее закономерности и служащих целям дальнейшего совершенствования этого отражения. Для комплекса категорий и понятий, относящихся к важнейшим переходным историческим периодам, подобным становлению феодализма, это имеет первостепенное значение. Естественно, что эволюция общинного .строя, ведущая к возникновению отношений частной собственности на орудия и средства производства и, следовательно, к зарождению классового неравенства, в работах А. И. Неусыхина не рассматривается таким образом, будто она неизбежно порождает именно феодальную формацию. Такая эволюция только Потому, что она совершается в переходный к феодализму период, приобретает те черты, которые в совокупности своей составляют предпосылки именно раннефеодальных, но не иных, отношений собственности. Общинник — трудящийся субъект превращается не в крестьянина безотносительно к характеру классового строя, а в крестьянина раннефеодального общества, и это придает всем процессам, протекавшим в общине, такую социальнокачественную определенность, которая исключает возможность их уподобления, несмотря на всю соблазнительность внешних аналогий, процессам, которые бы протекали в условиях становления иной классово-антагонистической формации.
Для историков, изучающих хронологически или стадиально близкие проблемы, работы А. И. Неусыхина важны, конечно, теми выводами и наблюдениями, которые всегда побуждают к раздумью над результатами, полученными в ходе анализа содержания иных источников. Это позволяет посмотреть на свои выводы в более широкой исторической перспективе. Но еще более существенны для исследователей в смежных областях принципы подхода А. И. Неусыхина к разрабатываемым им сюжетам, та последовательно воплощаемая в научной практике линия на детерминированность методики изучения ее объектом, детерминированность, без которой нет последовательного историзма. Именно поэтому его книги и статьи привлекают к себе внимание и ученых, работающих над материалами, далекими от эпохи генезиса феодализма, но интересующихся гносеологической стороной исторической науки.
Вся многолетняя научная деятельность А. И. Неусыхина не может быть в должной степени понята, если оставить в стороне его плодотворную работу как педагога. Тысячи учителей истории средних школ, получавшие высшее образование в университетах и институтах Москвы, Свердловска и Томска, навсегда сохранили память о лекциях А. И. Неусыхина и проводившихся им практических занятиях и семинарах по истории средних веков. Будучи предельно насыщенными по своему научному содержанию, убедительными и яркими, лекции А. И. Неусыхина,
12
А. И. Данилов
руководимые им занятия по своему значению для студентов далеко выходили за пределы изучения только средневековой истории. Они играли большую роль в формировании исторического мышления будущих преподавателей средней и высшей школы, в выработке столь важного в-педагогическом труде историка умения раскрывать смысл исторических явлений и фактов, умения вести учащихся от исторических событий к историческим обобщениям как результату теоретического осмысления многоликой исторической действительности.
Трудно переоценить работу А. И. Неусыхина по подготовке научных кадров для советской медиевистики. Десятки ученых прошло аспирантскую учебу у А. И. Неусыхина. Эта учеба позволила им с первых же ща-гов научной деятельности вносить вклад в марксистско-ленинское исследование средневековой истории. Каждая кандидатская диссертация, выполненная под руководством А. И. Неусыхина, является не только свидетельством хорошей профессиональной подготовленности автора, но и трудом, находящимся на магистральной дороге советской медиевистики. Не удивительно поэтому, что ряд таких диссертаций оставил заметный след в нашей науке, стал исходным пунктом плодотворного изучения проблем большого значения.
Забота руководителя о молодом ученом никогда не кончалась с завершением кандидатской диссертации. А. И. Неусыхин всегда помогал ему в научно-преподавательской работе. И поныне профессора и доктора наук, прошедшие научную подготовку у А. И. Неусыхина, широко используют тот богатый научный опыт, которым он так щедро всегда с ними делился. >
А. И. Данилов
ТРУДЫ ДОКТОРА ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК ПРОФЕССОРА А. И. НЕУСЫХИНА
1922
1. Культурная катастрофа античного мира или столкновение двух культур? (По поводу книги А. Допша.) — «Печать и революция», 1922, № 8, стр. 8—22.
1923
2. К вопросу об элементах капитализма в средневековом обществе. (В связи с полемикой А. Допша против В. Зомбарта.) — «Печать и революция», 1923, № 5, стр. 21—37.
3. Социологическое исследование Макса Вебера о городе.— «Под знаменем марксизма», 1923, № 8—9, стр. 219—250.
4. (Рец.) Большаков А. М. Лекции по русской истории. Введение в изучение истории. М.— Пг., Гос. издат., 1923, 284 стр.— «Печать и революция», 1923, № 6, стр. 175—176.
5. (Рец.) Лозинский С. Г. Средние века. Очерк социально-экономической жизни средневековья. Пг., «Просвещение», 1922, 191 стр.— «Печать и революция», 1923, № 3, стр. 197—198.
6. (Рец.) Материалы по истории революционного движения на западе. Вып. 2. 1848 год. Под ред. Г. И. Гордона. М., Коммунист, ун-т им. Я. М. Свердлова, 1923, 108 стр.— «Печать и революция», 1923, № 6, стр. 169—170.
7. (Рец.) 1848—1923. К 75-летию революции 1848 г. Сборник статей. М., «Красная новь», 1923, 239 стр.— «Печать и революция», 1923, № 5, стр. 195—197.
8. (Рец.) Шпенглер О. Деньги и машина. Пер. с нем. под ред. Г. Генкеля. Пг., «Мысль», 1922, 74 стр.— «Печать и революция», 1923, № 3, стр. 212—214.
1924
9. К вопросу о взаимодействии общественного человека с внешней природой. (В связи с книгой К. Бюхера «Работа и ритм».) — «Печать и революция», 1924, № 4, стр. 35—44. (Псевдоним Н. Александров) .
10. Новый опыт построения систематической истории хозяйства. (По поводу книги: М. Weber. Wirtschaftsgeschichte. Abriss der universalen Wirtschaftsgeschichte. Hrsg. von. S. Hellmann und M. Palyi. Miinchen — Leipzig. Duncker und Humblot, 1923, XIV, 348 S.) — «Архив Маркса и Энгельса», 1924, т. I, стр. 425—435.
11. (Рец.) Адоратский В. В. Научный коммунизм Карла Маркса. М., «Красная новь». 1923, 146 стр.— «Печать и революция, 1924, № 3, стр. 166—167.
14
Труды А. И. Неусыхина
12. (Рец.) Б ю х е р К. Работа и ритм. Пер. С. С. Заяицкого. М., «Новая Москва», 1923, XIV, 312 стр.— «Красная новь», 1924, № 4, стр. 348—350.
13. (Рец.) Мечников Л. И. Цивилизация и великие исторические реки. (Географическая теория прогресса и социального развития.) Пер. с франц, под ред. Н. К. Лебедева. М., «Голос труда», 1924, № 6, 255 стр.— «Печать и революция», 1924, № 6, стр. 172—175.
14. (Рец.) Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в древней Руси. Пг., «Прибой», 1924, 160 стр.— «Печать и революция», 1924, № 1, стр. 209—211.
1925
15. (Рец.) Борхардт Ю. История хозяйственного быта Германии. Ч. I. До конца династии Гогенштауфенов. Пер. с нем. С. Шора. Николаев, Гос. издат. Украины, 1924, 131 стр. [Экономическая история Германии.] Ч. 2. От конца эпохи Гогенштауфенов до крестьянских войн. М., «Книга», 1924, 270 стр.— «Печать и революция», 1925, № 5—6, стр. 396—399.
16. (Рец.) Бюхер К. Восстания рабов 143—129 гг. до Р. X. Пер. с нем. И. С. Плотникова. Л., «Путь к знанию», 1924, 127 стр.— «Печать и революция», 1925, № 8, стр. 184—186.
17. (Рец.) Бюхер К. Очерки экономической истории Греции. Пер. с нем. Г. П. Федотова. Л., «Путь к знанию», 1924, 138 стр.— «Печать и революция», 1925, № 7, стр. 205—208. *
18. (Рец.) Дживелегов А. К- Крестьянские движения на Западе. М., Госиздат, 1923, 189 стр.— «Печать и революция», 1925, № 3, стр. 228—230.
19. (Рец.) Грацианский Н. П. Западная Европа в средние века. Источники социально-экономической истории. М.— Л., Госиздат, 1925, 92 стр.— «Печать и революция», 1925, № 8, стр. 189—191.
20. (Рец.) 3 о м б а р т В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного человека. М., Госиздат, 1924, 336 стр.— «Печать и революция», 1925, № 4, стр. 198—201.
21. (Рец.) Средневековый быт. Сборник статей под ред. О. А. ДЬ-биаш-Рождественской, А. И. Хоментовской и Г. П. Федотова. Л., «Время», 1925, 278 стр.— «Печать и революция», 1925, № 5—6. . стр. 394—395.
22. (Рец.) Тарасов Н. Г. и Моравский С. П. Культурно-исторические картины из жизни Западной Европы IV—XVII вв. М., Госиздат, 1925, 146 стр.— «Печать и революция», 1925, № 1,
стр. 205—207.
1926 ;
23. Алеманны.— БСЭ, 1-е изд., т. 2, 1926, стр. 197 (без подписи);
24. (Рец.) Анциферов Н. П. и Анциферова Т. Н. Книга о городе. ч. 1. Город как выразитель сменяющихся культур. Картины-!и характеристики. Л., Брокгауз — Ефрон, 1926, 224 стр.— «Печать и революция», 1926, № 3, стр. 187—189.
.25. (Рец.) Анциферов Н. П. и Анциферова Т. Н. (Книга о горо-- де). Ч. 2. Современные города. Л., Брокгауз—Ефрон, 1926,228 стр.— «Печать и революция», 1926, № 6, стр. 164—165. *'
26.. (Рец.) ЗомбартВ. Социология. Пер. с нем. И. Д. Маркусона. Л.,. «Мысль», 138 стр.— «Печать и революция», 1926, № 5, стр. 175.
Труды А. И. Неусыхина
15>
27. (Рец.) Лозинский С. Г. Классовая борьба в средневековом городе. Л.— М., «Книга», 1925, 156 стр.— «Печать и революция»,. 1926, № 1, стр. 180—182.
28. (Рец.) Розенталь Н. Н. Исторический путь Запада. Историкобеллетристический сборник. Л., Брокгауз — Ефрон, 1926, 368 стр. — «Печать и революция», 1926, стр. 154—156.
29. (Рец.) Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. М.— Л., Госиздат, 1926, 159 стр. (Библиотека марксизма. Под ред. Д. Рязанова. Вып. 3).— «Печать и революция», 1926, № 3, стр. 162—163.
1927
30. Материальная культура древних германцев. В кн.: «Социальная история средневековья». Под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова. Т. 1. М.— Л., Госиздат, 1927, стр. 35—46. (Раздел Б. Вводный очерк.)
31. Роль земледелия в хозяйственной жизни древиих германцев.— «Уч. зап. Ин-та истории РАНИОН», 1927, т. 2, стр. 25—49.
32. Эмпирическая социология Макса Вебера и логика исторической науки.— «Под знаменем марксизма», 1927, № 9, стр. 113—143; № 12, стр. 111—137.
33. Белов Г.— БСЭ, 1-е изд., т. 5, 1927, стб. 334—335 (без подписи).
34. «Социальная история средневековья». Сборник источников под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова. Т. 1. Раннее средневековье. М.— Л., Госиздат, 1927, 254 стр. А. И. Неусыхиным переведены латинские тексты о германцах, за исключением «Германии» Тацита, написан вводный очерк (см. № 30).
1928
35. Вебер М.— БСЭ, 1-е изд., т. 9, 1928, стб. 129—131.
1929
36. Общественный строй древних германцев. М., РАНИОН, 1929, 229 стр.
37. Военные союзы германских племен около начала нашей эры,— «Уч. зап. Ин-та истории РАНИОН», 1929, т. 3, стр. 109—128.
38. Вотчинная теория. — БСЭ, 1-е изд., т. 13, 1929, стб. 370—371 (без подписи).
39. Гельдерлин Ф.— БСЭ, 1-е изд., т. 15, 1929, стб. 94—95.
40. Германцы: БСЭ, 1-е изд., т. 16, 1929, стб. 424—432.
41. Герцинский лес.— БСЭ, 1-е изд., т. 16, 1929, стб. 495.
42. Гехштеттеры. — БСЭ, 1-е изд., т. 16, 1929, стб. 588—589 (без подписи).
43. Гидальго и Костилья.— БСЭ, 1-е изд., т. 16, 1929, стб. 540 (без подписи).
44. Гиддингс.— БСЭ, 1-е изд., т. 16, 1929, стб. 641 (без подписи).
45. Кунов Г. Всеобщая история хозяйства. Обзор хозяйственного развития от примитивного собирающего хозяйства до развитого капитализма. Пер. с нем. под ред. А. Д. Удальцова. Т. 1. Хозяйство первобытных и полукультурных народов. Пер. А. И. Неусыхина и А. И. Рубина. Под’ред. В. К. Никольского. М.— Л., Госиздат., 1929, 554 стр.
16
Труды А. И. Неусыхина
1930
46. Готы. БСЭ, 1-е изд., т. 18, 1930, стб. 545—546 (совместно с Н. П. Грацианским. Без подписи).
47. Гумплович.— БСЭ, 1-е изд., т. 19, 1930, стб. 814—815.
48. Гунны.— БСЭ, 1-е изд., т. 19, 1930, стб. 823—824 (без подписи).
49. Гуфа.— БСЭ, 1-е изд., т. 20, 1930, стб. 58.
1931
50. Джайнизм. — БСЭ, 1-е изд., т. 21, 1931, стб. 731—732 (без подписи).
1933
51. Зелигер Г.— БСЭ, 1-е изд., т. 26, 1933, стб. 559—560.
52. Зом.— БСЭ, 1-е изд., т. 27, 1933, стб. 153 (без подписи).
1937
53. «Древние германцы». Сборник документов. Сост. Б. Н. Граковым, С. П. Моравским и А. И. Неусыхиным. Под ред. А. Д. Удальцова. М., Соцэкгиз, 1937, 222 стр.
1939
54. Итальянская политика германской империи в X—XIII -вв. в современной фашистской историографии.— В кн.: «Против фашистской фальсификации истории». М.— Л., АН СССР, 1939, стр. 156—186.
55. Хрестоматия по истории средних веков. Под ред. Н. П. Грацианского и С. Д. Сказкина. Т. 1. М., Учпедгиз, 1939, 360 стр. А. И. Неусыхиным подобраны, переведены и комментированы документы к разделу «Древние германцы», за исключением «Германии» Тацита.
1942
56. Общественный строй лангобардов в VI—VII веках. Сб. «Средние века», вып. I, 1942, стр. 20—42.
1945
57. Исторический миф третьей империи. — «Уч. зап. Моск. Гос. ун-та», 1945, № 81, стр. 55—115. (Сб. ист. ф-та. Преступления фашистов против исторической науки).
58. Свобода и собственность в варварском обществе по Салической правде.— «Изв. АН СССР», Серия истории и философии, 1945, т. 2, № 4, стр. 253—265.
1946
59. Дмитрий Моисеевич Петрушевский (Опыт характеристики).— Сб. «Средние века», вып. II, 1946, стр. 12—28.
60. Н. П. Грацианский как историк средних веков.— «Вопросы истории», 1946, № 7, стр. 99—103.
Труды А. И. Неусыхина
17
61. Понятие свободы в эдикте Ротари.— Сб. «Средние века», вып. II,' 1946, стр. 82—113.
62. Эволюция собственности и свободы в родоплеменном и варварском обществе.— «Вопросы истории», 1946, Кэ 4, стр. 82—99.
62-а. Собственность и свобода в варварских правдах (Очерки эволюции варварского общества на территории Западной Европы V — VIII вв.). Докторская диссертация (машинопись). М., 1946.
1947
63. Структура хозяйства дарителей Лоршскому монастырю в VIII — IX вв. в Вормском округе.— «Уч. зап. Моок. гос. ун-та», 1947, вып. 114, История, 1947, стр. 42—58.
1948
64. Der Freiheitsbegriff im Edikt des Rothari.— «Zeitschrift der Sa-vigny — Stiftung fur Rechtsgeschichte», Germ. Abt., 1948, Bd. 66, S. 64—110.
1949
65. (Ред.) «Хрестоматия по истории средних веков». Пособие дЛя преподавателей средней школы. Под ред. Н. П. Грацианского и С. Д. Сказкина. 2-е изд., т. 1. М., Учпедгиз, 1949, 404 стр.; 3-е изд. М„ 1953.
1953
66. Структура общины в южной и юго-западной Германии в VIII— X веках.— Сб. «Средние века», вып. IV, 1953, стр. 31—48; вып. V, 1954, стр. 15—31.
1954
67. (Рец.) С м и р и н М. М. Очерки истории политической борьбы в Германии перед Реформацией. М., АН СССР, 1952, 416 стр.— «Вопросы истории», 1954, № 8, стр. 157—160.
1955
68. К вопросу о первом этапе процесса возникновения феодально зависимого. крестьянства как класса.— Сб. «Средние века», вып. VI, 1955, стр. 5—33.
69. Крестьянство и крестьянские движения в Западной Европе раннефеодального периода (VI—IX вв.).— В кН.: «Из истории социально-политических идей. Сборник статей. К 75-летию акад. В. П. Волгина». М., АН СССР, 1955, стр. 102—121.
1956
70. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., АН СССР, 1956, 420 стр.
2 Средние века. в. 32
18
Труды А. И. Неусыхина
71. К вопросу об эволюции форм семьи и земельного аллода у алеманнов в VI—IX вв. (в связи с толкованием термина «генеалогия»).—Сб. «Средние века», вып. VIII, 1956, стр. 55—69.
72. Германия в IX—начале XII в. — В кн.: «Всемирная история», т. III, М., Госполитиздат, 1957, с. 172—179.
73. Германия в XII—XIII вв.— В кн.: «Всемирная история», т. III. М., Госполитиздат, 1957, стр. 375—386.
74. Италия в IX—XI вв.—В кн.: «Всемирная история», т. Ill, М., Госполитиздат, 1957, стр. 179—184.
75. Италия и папство в XII—XIII вв. Раздел I.—В кн.: «Всемирная история, т. III. М., Госполитиздат, 1957, стр. 387—397.
76. Полабские славяне.—В кн.: «Всемирная история», т. III. М., .Госполитиздат, 1957, стр. 231—232.
77. Развитие феодализма в Испании и Реконкиста. Португалия.— В кн. «Всемирная история», т. III. М., Госполитиздат, 1957, стр. 401—411.
78. Раннефеодальные государства в Испании VI—XI вв. (за исключением подраздела «Арабское владычество в Испании в VIII— XI вв.»).— В кн.: «Всемирная история», т. Ill, М., Госполитиздат, 1957, стр. 204—211.
79. (Рец.) Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков. Л., Ленингр. гос. ун-т, 1955, 374 стр.— «Вопросы истории», 1957, № 12, стр. 194—198.
80. (Ред.) М ильс кая Л. Т. Светская вотчина в Германии VIII — IX вв. и ее роль в закрепощении крестьянства. М., АН СССР, 1957, 211 стр.
1958
81. Основные проблемы истории свободного и зависимого крестьянства в Германии IX—XI вв. (В связи с важнейшими задачами их изучения.) — Сб. «Средние века», вып. XIII, 1958, стр. 5—26.
82. (Ред.) Данилов А. И. Проблемы аграрной истории раннего средневековья в немецкой историографии конца XIX — начале XX в. М., АН СССР, 1958, 367 стр.
1959
83. (Ред.) Колес ницкийН. Ф. Исследование по истории феодального государства в Германии (IX —первая половина XII в.). М., Моск. обл. пед, ин-т, 1959, 234 стр.
1960
84. Н. П. Грацианский как историк-медиевист.— В кн.: Грацианский Н. П. Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. Разделы 1, 3, 4. М., АН СССР, 1960, стр. 3—9; 19—48.
85. Новые данные по источниковедению Салической правды. Очерк 1.—Сб. «Средние века», вып. XVII, 1960, стр. 394—409.
86. О новой теории социальной структуры раннего средневековья в буржуазной медиевистике ФРГ.— Сб. «Средние века», вып. XVIII, 1960, стр. 114—137. (Совместно с А. И. Даниловым.)
87. (Ред.) Грацианский Н. П. Из социально-экономической истории западного средневековья. Сборник статей. М., АН СССР, 1960, 408 стр.
Труды А. И. Неусыхина
19
1961
88. Die Entstehung der abhangigen Bauernschaft als Klasse der frflh-feudalen Gesellschaft in Westeuropa vom 6. bis 8. Jahrhundert. Berlin. Akad.-Verl., 1961,598 S.
89. (Рец.) Удальцова 3. В. Италия и Византия в VI в. M., АН СССР,, 1959, 542 стр.— Сб. «Средние века, вып. XX, 1961, стр. 225—239.
90. (Рец.) Hauck К. Die geschichtliche Bedeutung der germanischen Auffassung von Konigtum und Adel.— In: «XI-е. Congres international des sciences historiques. Rapports. III», p, 96—120.— C6.; «Средние века», вып. XX. 1961, стр. 294—300.
1962
91. Новые данные по источниковедению Салической правды. Очерк 2.— Сб. «Средние века», вып. XXI, 1962, стр. 212—237.
92. (Ред.) Мильская Л. Т. Очерки из истории деревни в Каталонии X—XII вв. М., АН СССР, 1962, 154 стр.
1963
93. Из истории земельной собственности в Боцене и его окрестностях в X—XII вв.— Сб. «Средние века», вып. 23, 1963, стр. 20—39.
94. (Рец.) Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). Вступит, статья, ,пер. и комм. Е. Ч. Скржинской, М., Изд. вост, лит., 1960.— «Византийский временник», 1963, т. XXII, стр. 304— 319.
1964
95. Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М., «Наука», 1964, 331 стр.
96. Новые данные по источниковедению Салической правды. Очерк
3.— Сб. «Средние века», вып. 25, 1964, стр. 35—52.
1965
97. (Рец.) Барг М. А. Исследования по истории английского феодализма в XI—XIII вв. М., АН СССР, 1962, 379 стр.—Сб. «Средние века», вып. 27, 1965, стр. 190—215.
1966
98. Несколько воспоминаний о встречах с Н. В. Устюговым.— В кн.: «Города феодальной России. Сборник статей памяти Н. В. Устюгова». М., АН СССР, 1966, стр. 23—25.
99. (Рец.) Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М., Моск. гос. ун-т, 1963, 186 стр.— Сб. «Средние века, вып. 29, 1966, стр. 289—299.
1967
i00. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материале истории Западной Европы раннего средневековья).— «Вопросы истории», 1967, № 1, стр. 75—87.
2*
20
Труды А. И. Неусыхина
101. Новые данные по источниковедению Салической правды. Очерк 4.— Сб. «Средние века», вып. 30, 1967, стр. 41—60.
1968
102. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материале истории Западной Европы раннего средневековья).— «Проблемы истории докапиталистических обществ», книга I. М., 1968, стр. 596—617.
103. Дофеодальный период как переходная стадия развития о! родоплеменного строя к феодальному (тезисы доклада); Заключительное слово.— Сб. «Средние века», вып. 31, стр. 45—48; 59—63.
104. (Рец.) Л. А. Котельникова. Итальянское крестьянство и город в XI—XIV вв.— «Вопросы истории», 1968, № 7, стр. 162—166.
Составитель М. И. Левина
С. Д. СКАЗ КИН, Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ «ИСТОРИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА»: ЗАДАЧИ И ХАРАКТЕР ИЗДАНИЯ*
История деревни издавна привлекает пристальное внимание русских медиевистов. Еще в дореволюционное время сложились хорошо известные специалистам «русские школы» в изучении аграрной истории Англии, Франции, Испании (не говоря уже о научных школах по истории деревни в России). Советские медиевисты значительно расширили по сравнению со своими предшественниками географический ареал аграрных исследований и, главное, подняли их на качественно новый уровень, положив в их основу марксистско-ленинскую методологию. Особенно усилилось в нашей науке изучение средневековой деревни в послевоенный период. В эти годы увидели свет работы по истории крестьянства, написанные такими крупными специалистами, как Е. А. Косминский, А. И. Неусыхин, Л. В. Черепнин, В. И. Шунков, А. Д. Люблинская, М. А. Барг, В. Ф. Семенов, А. Я- Гуревич, Л. А. Котельникова и др. Широкий размах изучения средневекового аграрного строя обусловил ныне возможность и необходимость создания обобщающего марксистского труда о средневековом крестьянстве* 1. Этот труд призван подытожить многочисленные локальные исследования, созданные за последние десятилетия советскими медиевистами, зарубежными историками-марксистами, а также прогрессивными зарубежными историками других направлений. Своевременность подготовки этого труда определяется также изданием в течение 60-х годов в СССР2 и некоторых западноевропейских государствах3 ряда книг, содержащих попытки широкого синтеза накопленных знаний по аграрной истории средневековья в масштабе отдельных стран или даже группы стран. Марксистский анализ концепций, предложенных авторами обобщающих работ, представит наибольший интерес в том случае, если он будет основываться на фактическом материале истории европейского крестьянства в целом.
* 'Статья написана по материалам доклада, прочитанного в июне 1967 г. на совместном заседании Главной редакции «Истории крестьянства», сектора истории средних веков Института истории АН СССР и секций «Генезис и развитие феодализма» и «Генезис капитализма» Научного совета по проблеме «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной социально-экономической формации к другой».
1 О начале работы над этим изданием уже сообщалось. См. М. А. Б а р г и С. Д. С к а з к и н. История средневекового крестьянства в Европе и принципы ее разработки.— ВИ, 1967, № 4, стр. 59—76.
2 1См. Б. Ф. П о р ш и е в. Феодализм и народные массы. М., 1964; С. Д. С к а з к и и. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1868;
3 Имеем в виду такие, например, работы, как: Е. S е г е п i. Storia del paisaggio agrario italiano. Bari, 1961; G. Du by. L’economie rurale et la vie des campagnes dans
22
С. Д. Скажин, Ю. Л. Бессмертный
Однако это лишь одна из задач, которые должны быть решены подготавливаемым изданием. Его важнейшей целью явится сравнительно-историческое исследование развития крестьянства во всех основных странах Европы. Сопоставление важнейших вариантов в эволюции этого класса поможет охарактеризовать как общие, так и специфические явления в его истории, вскроет условия, которые определили множественность путей его эволюции, и подведет к созданию подлинно научной типологии аграрного развития в средневековой Европе. Такая типология существенна не только с научной, но и с политической точки зрения, так как она облегчает использование социального опыта европейского крестьянства при разработке программы ликвидации фео>. дальных пережитков в странах Азии н Африки.
Анализ своеобразия в развитии европейского крестьянства разных стран невозможен без глубокого и всестороннего исследования всей системы социальных отношений, связывавших класс крестьян с остальным обществом. Поэтому в задачу авторов подготавливаемого труда входит выяснение содержания и формы межклассовых отношений, складывавшихся между крестьянами и феодалами, внутриклассовых отношений в самом крестьянстве, а также анализ взаимодействия этих видов отношений в различные периоды средневековья. Для того, чтобы изучение социальных связей крестьянства могло помочь пониманию различий в судьбах этого класса в разных странах средневековья, необходимо выделение основных типов этих связей, ^различавшихся и по своему содержанию, и по своим функциям. Единообразная систематизация социальных связей крестьянства, являясь одним из необходимых условий сравнительно-исторического исследования этого класса, значительно поможет дальнейшему изучению европейского феодализма.
Особенно существенны возможности, открывающиеся при создании сводной истории европейского крестьянства, для освещения факторов, определявших аграрную эволюцию средневековья. Общеизвестно, что в разных странах феодальной Европы эта эволюция была далеко не одинакова. Какие условия вызывали ее многообразие? Каким образом взаимодействовали в процессе аграрной эволюции развитие производительных сил, специфика социальных и правовых традиций, внешние исторические влияния и другие «эмпирические обстоятельства», о которых упоминал в свое время К. Маркс?4 Очевидно, что решение подобных вопросов представляет интерес не только для медиевистов. Оно может привлечь внимание специалистов из многих смежных с медиевистикой областей общественных наук. Не менее существенно в методологическом плане и определение самого круга проблем, которые необходимо и достаточно рассмотреть для того, чтобы была воссоздана целостная история
1’Ocddent medievale. Paris, 1962; W. A b е 1. Geschichte der deutschen Landwirtschaft vom friihen Mittelalter bis zum 19. Jh. Stuttgart, 1962; F. Lutge. Geschichte der deutschen Agrarverfassung vom friihen Mittelalter bis 19 Jh. Stuttgart, 1963; G. Franz. Geschichte' des Bauernstandes. Stuttgart, 1963; The Cambridge Economic History of Europe, vol. 1. The Agrarian Life of the Middle Ages. Cambridge, 1942; Economic Organization and Policies in the Middle Ages. Cambridge, 1963; В. H. Sliher van Bath. The Agrarian History of Western Europe. London, 1963; Die Anfange der Landgemeinde und ihr Wesen.— «Vortrage und Forschungen», hrsg. von Konstanzer Arbeitskreis gel. von. Th. Mayer. Konstanz — Stuttgart, 1964.
4 К. Маркс. Капитал, т. III.— К- Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 354: «Один и тот же экономический базис — один и тот же со стороны основных условий — благодаря бесконечно разнообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным услоаиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д.— может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации н градации».
<История европейского крестьянства»
23
класса средневекового крестьянства 5. Опыт исследований такого рода в марксистской историографии еще не велик. Он будет полезен при разработке в дальнейшем истории других классов феодального общества (а может быть — и при изучении общественных классов в иных социально-экономических формациях).
Необходимость решения в «Истории европейского крестьянства» сложных конкретно-исторических и методологических проблем определяет характер и построение этого издания. Главное внимание должно быть в нем обращено на обобщение и сопоставление уже накопленного фактического материала6. Самую форму обобщения и сопоставления основных фактов истории крестьянства следует избрать таким образом, чтобы, с одной стороны, обеспечить глубокий и вполне конкретный анализ судеб крестьянских масс в разных странах, а с другой стороны, создать наилучшие возможности для широких теоретических выводов. При решении этой задачи было бы нецелесообразно последовательно излагать историю крестьянства в каждой из европейских стран. Помимо непомерного расширения объема, при таком построении серьезно затруднялось бы выяснение общих закономерностей аграрной эволюции. Гораздо более перспективным представляется построение «Истории крестьянства» по регионам. Каждый регион отличается не только широтой своих географических рамок, охватывающих, как правило, не одну, но несколько стран. Главное, что отличает понятие региона в «Истории крестьянства»,— это единство главных, конститутивных черт аграрной эволюции вообще и класса крестьянства в частности. Само собой понятно, что определение границ таких регионов потребовало большой предварительной работы. Она не прекращается с разработкой проспекта издания, опубликованного в 1968 г., и будет продолжена при написании отдельных глав. В ходе авторской работы границы отдельных регионов будут, возможно, уточнены. Но главные их очертания ясны уже сейчас.
Решающее значение для их установления имела разработка критериев, которые позволяют выделить основные типы аграрной эволюции. (Каждый из таких типов как раз и представляет собою отдельный регион в истории крестьянства.) Вполне естественно, что для разных этапов средневековья критерии выделения регионов не одинаковы. Они определяются всякий раз основным содержанием социального развития в тот или иной период и потому отличаются друг от друга. Так, например, для эпохи генезиса феодализма важнейшими критериями при выделении регионов следует считать характер синтеза позднеантичных и варварских общинных элементов в процессе складывания крестьянства, темп феодализации, степень многоукладное™ общества. При выделении основных регионов истории крестьянства в эпоху развитого феодализма регионы будут отличаться друг от друга прежде всего по стадии и типу развития феодальной сеньории, влиянию товарно-денеж
8 М. А. Б а р г и С. Д. С к а з к н н. История средневекового крестьянства..., стр. 65—67.
8 К современной стадии в разработке аграрной истории вполне применимы слова Марка Блока: «В развитии науки бывают моменты, когда одна синтетическая работа, хотя бы она н казалась преждевременной, оказывается полезнее целого ряда аналитических исследований... Только те работы, которые благоразумно ограничиваются узкими локальными рамками, могут дать необходимые фактические данные для окончательных решений. Но они почти неспособны поставить большие проблемы. Для этого нужны более широкие перспективы, где основные контуры не подвергаются опасности затеряться в темной массе мелких фактов. Даже широкий горизонт целой нации иногда недостаточен» (<М. Блок. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957, стр. 29—30).
24
С. Д. Сказкин, Ю. Л. Бессмертный
ных отношений, роли в деревне неземледельческих отраслей хозяйства. В эпоху позднего феодализма и зарождения капиталистических отношений главными критериями различных регионов оказываются темп развития капитализма, с одной стороны, роль феодально-крепостнических элементов,— с другой. Различие критериев, определяющих типы развития крестьянства в разные хронологические периоды, не ведет, как этого можно было бы опасаться, к разрушению преемственности географических рамок регионов между отдельными периодами средневековья. Почти полное совпадение границ регионов в течение всех трех периодов феодализма— несмотря на то, что сами эта регионы определялись для разных периодов независимо (и разными авторскими коллективами) — служит одним из подтверждений правильного выбора типологических критериев 7.
Характеристика основных черт развития крестьянства в каждом из регионов Европы представит собой один из двух важнейших аспектов «Истории европейского крестьянства». Примерно половина всего ее объема будет посвящена именно анализу развития крестьянства в отдельных регионах. Однако при изучении судеб класса крестьян в масштабе всей Европы важно познакомиться не только с особенностями региональных типов развития, но и исследовать общие закономерности, действовавшие в пределах всего континента. Исследование этих закономерностей— другой важнейший аспект «Истории европейского крестьянства». Путь к раскрытию таких закономерностей — в анализе специфики социальных связей европейского крестьянства, существовавших на каждой стадии его развития. Взаимоотношения крестьянства с феодалами (а позднее — и с бюргерством и буржуазией), внутрикрестьян-ские отношения, крестьянство и государство, крестьянство й церковь — таковы главные направления в исследовании этих’ связей в подготавливаемом издании. Само собой разумеется, что в зависимости от специфики рассматриваемой стадии развития эти направления в каждом томе конкретизируются по-своему. Но общность их во всех трех томах сохраняется, способствуя единству всего издания.
В «региональных» главах будет естественно преобладать диахрон-ный анализ фактического материала. Тот же диахронный анализ най* дет место и в «системных» главах. Однако в последних будет иметь преимущественное значение именно синхроническое рассмотрение фактов, позволяющее сосредоточить внимание на закономерностях, специфичных для той или иной стадии развития феодализма в целом.
Немаловажную проблему истории крестьянства представляет периодизация. За ее основу приняты три основные стадии в развитии средневекового общества — генезис феодализма, расцвет феодализма, разложение феодальных отношений и зарождение капитализма. Соответственно этому «История европейского крестьянства» в средние века распадается на три тома: «Возникновение и становление крестьянства», «Крестьянство в эпоху развитого феодализма», «Крестьянство в эпоху позднего феодализма и зарождения капиталистических отношений».
7 Этн регионы в первом томе суть: 1) Юго-Западная Европа; 2) Северная Франция и прирейнская Германия; 3) Северо-Западная н Центральная Европа; 4) южнославянские и западнославянские земли; 5) Русь; 6) Византия. Во втором томе выделяются: !) средиземноморский регион; 2) северо-западный регион; 3) центральноевропейский регион; 4) балканский регион; 5) восточноевропейский регион; 6) скандинавский регион; 7) Византия; 8) Швейцария и Фрисландия. В третьем томе разграничиваются: 1) Средиземноморье; 2) западноевропейские страны; 3) Северная Европа; 4) Центральная Европа; 5) Восточная Европа.
«История европейского крестьянства»
25-
Известно, однако, что аграрная эволюция в разных странах средневековой Европы отличалась значительной хронологической неравномерностью. Сама эта неравномерность и ее причины заслуживают специального внимания. Ни периодизация истории крестьянства, ни соответствующая ей композиция издания не должны затушевывать разновременность аналогичных стадий развития в отдельных регионах. Вог почему каждый из томов «Истории европейского крестьянства» не будет иметь полностью идентичных для всех регионов хронологических рамок. Для каждого из регионов эти рамки 'определяются временем, в течение которого регион находился на данной стадии исторического развития. Что касается самой датировки этих стадий, то при ее определении следует тщательно разграничивать зарождение новых явлений и процессов и время их победы. Каждый этап развития крестьянства в том или ином регионе должен, по-видимому, рассматриваться от его начала и до его конца в пределах одного и того же тома. Но о предвестниках этого этапа может, естественно, говориться в предшествующем томе. Соответственно в первом томе история складывания класса крестьянства в средиземноморском регионе может быть закончена X в., в регионе Северо-Западной Европы — XI в., тогда как во всех остальных регионах история складывания этого класса должна быть доведена до XII в. Аналогичным образом в третьем томе история крестьянства в эпоху позднего феодализма и зарождения капиталистических отношений может быть начата для Италии с XV в., для скандинавского региона— с XVII в., для всех других регионов — с XVI в.
Раскрытие причин хронологической неравномерности и своеобразия путей развития крестьянства в разных регионах потребует тщательного сопоставления основных условий эволюции этого класса. Такое сопоставление найдет себе место прежде всего в «системных» главах, в которых должны, естественно, учитываться региональные различия. Это, в частности, касается имеющихся во всех трех томах глав, посвященных состоянию агрикультуры, демографическим особенностям, роли городов, торговли и ремесла. Сопоставление путей развития крестьянства получит также отражение в главах, раскрывающих систему феодальной эксплуатации, классовую борьбу крестьянства, внутри-крестьянские общности (общину, семью, приход, религиозные братства, внутрипоместные объединения и т. д.), духовную жизнь крестьянства и др. Итоги сравнительно-исторического анализа крестьянства разных регионов Европы будут сформулированы в заключительных главах каждого тома.
В сборнике памяти Александра Иосифовича Неусыхина хочется подчеркнуть, что работой авторского коллектива, подготавливающего первый том «Истории крестьянства», до последних дней своей жизни руководил профессор А. И. Неусыхин. Именно его идеи легли в основу проблематики тома. С его же помощью авторы и редакторы старались осветить на базе источников всего континента Европы проблемы, разрабатывавшиеся А. И. Неусыхиным на западноевропейском материале. Естественно, что это потребовало новой постановки ряда вопросов и, возможно, приведет к пересмотру некоторых традиционных воззрений. Такое расширение документальной базы научных выводов и постоянное углубление и обновление их самих составляет, несомненно, одно из главных проявлений движения марксистской исторической науки, для которой так много сделал А. И. Неусыхин.
A. P. КОРСУНСКИЙ
О СТАТУСЕ ФРАНКСКИХ КОЛОНОВ
Проблема происхождения и характера колоната во Франкском государстве давно привлекает к себе внимание историков. Б. Герар, Г. Бруннер, О. Лоньон считали франкских колонов VIII—IX вв. прямыми преемниками галло-римских *. Ф. Тибо доказывал, что колоны Сен-Жерменского полиптика настолько отличны от позднеримских, что не могут происходить от них1 2. Что касается самого статуса франкских колонов, то, по мнению ряда исследователей, в IX в. они были людьми несвободными, в текстах их нередко смешивали с сервами3. Некоторые ученые считали франкских колонов полусвободными 4 или относили их к крепостному крестьянству5. Довольно многочисленной группе медиевистов колоны каролингского периода рисуются юридически свободными людьми (ingenui и liberi) 6.
Такая точка зрения широко распространена в настоящее время и в зарубежной медиевистике, особенно во французской7.
Как видно из сказанного, для подавляющего большинства исследователей проблема статуса франкских колонов сводилась в основном к
1 Polyptique de 1'abbaye de Saint-Germain de Pres, publie par B. Guerard, t. I. Peris, 1893, p. 225; H. Brunner. Deutsche Rechtsgeschichte, Bd. I. Leipzig, 1905, S. 358: Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, redige au temps de 1’abbe Irminon et publie par Auguste Longnone, v. 1. Paris, Г885, p. 32.
2 F. Thibault. Les colon! dans le polyptique d’lrminon.— RHDFE, 1928, p. 97, 100.
’ P. Roth. Feudalitat und Untertanenverband, 1863, S. 282; H. Д. Фюстель де К у л а н ж. История общественного строя древней Франции, т. IV. СПб., 1907, стр. 502; F. Thibault. Op. cit, р. 97; Н. See. Les classes rurales et le regime domanial en France au moyen age. Paris, 1901, p. 55, 61.
4 H. Brunner. Op. cit., S. 358; E. C h ё n о n. Histoire generale du droit fran;ais
public et prive des origines a 1915, t. I. Paris, 1926, p. 373—374.
6H. П. Грацианский. Крепостное крестьянство на поместьях аббатства св. Германа в начале IX столетня.— В кн.: Н. П. Грацианский. Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. М., 1960, стр. 119.
• А. Д. Удальцов и А. С. Нифонтов ставят знак равенства между ingenui Вертинского н Реймсского монастырей и колонами Сеи-Жерменского полиптика. См. А. Д. Удальцов. Система держаний на землях Сен-Бертинского монастыря в IX веке.— УЗ РАНИОН, т. III, стр. 148; А. С. Нифонтов. Реймюский полиптик как источник по изучению поместного строя раннего средневековья.— Там же, т. VI, стр. 58. Позднее А. Д. Удальцов высказывал мнение, что ingenui Вертинского монастыря — это вольноотпущенники. См. А. Д. Удальцов. Из аграрной истории Каролингской Фландрии. М.— Л., 1935, стр. 38. См. также F. L й t g е. Die Agrarverfassung im mitteldeutschen Raum vornehmlich in der Karolingerzeit, Jena, 1937; S. 197; M. Bloch. La societe feodale. Paris, 1939, p. 393.
7 R. В out ruche. Seigneurie et feodalite. Aubier, 1959, p. 187; L. Verriest. Institutions medievales. Mons, 1946, p. >193—194; Ch. Perrin. La seigneurie rurale en France •et en Allemagne du debut du IX-e a la fin du XII siecle, II. Paris, 1951, p. 170; idem. Le servage en France et en Allemagne au Moyen Age.— Relazioni del X Congresso inter-nazionale di Scienze Storiche. Storia del Medioevo, v. Ill, Firenze.
Статус франкских колонов
27
определению их свободы или несвободы, при этом анализу содержания понятия свободы и его эволюции в рассматриваемую эпоху не уделялось должное внимание.
Изменение данного понятия характерно и для римского правосознания в IV—V вв. и для юридических норм варварского общества, т. е. для обоих компонентов правовой системы, формировавшейся во Франкском государстве.
Позднеримское право, сохраняя прежний критерий — деление всех людей на свободных и рабов, уже признавало особое юридическое состояние колонов. Им были присущи некоторые черты, отличавшие свободных людей, но во многих отношениях они сопоставлялись и с рабами. В конституции императоров Феодосия и Аркадия от 393 г. говорилось, что, хотя фракийские колоны кажутся по своему положению свободными, они должны рассматриваться как «рабы земли, где родились»8 9.
Признаками свободного состояния, согласно варварским правдам, были право владения земельным наделом и пользования неподеленными общинными угодьями, право ношения оружия и участия в собраниях®. По мере феодализации варварского общества складывалось новое представление о свободе. В капитуляриях Каролингов выражена публичноправовая концепция этого состояния. Критерием принадлежности к свободным служит участие человека в государственной жизни. Liberi homines служат в войске, присягают королю, подсудны государственным должностным лицам 10 11.
Но было бы неверно ограничивать характеристику понятия свободы публично-правовым аспектом ". Решающее значение имеет его социально-экономическое содержание. Согласно формировавшемуся феодальному праву, свобода означала отсутствие известных форм личной зависимости данного лица от земельного собственника, но не исключала поземельную зависимость12. В IX в. и те франки, которые, лишившись собственной земли, стали держателями наделов в феодальных вотчинах, не всегда превращались в несвободных. Поскольку их не связывают с вотчинниками специфические узы личной зависимости, т. е. они не несут
8 Cod. lust., XI, 52: ...licet conditione videantur ingenui, servi tamen terrae ipsius, cui nati sunt, existimentur. В другой конституции выражение videantur применено напротив для раскрытия рабских черт в статусе колонов. Cod. lust., XI, 50,- 2(396): Coloni censibus dumtaxat adscript!, sicuti ab his liberi sunt, quibus eos functionibus et debito conditionis obnoxii sunt, paene est, ut quadam dediti servitute videantur. Относительно двойственности статуса позднеримских колонов см. А. Р. Корсунский. О положении рабов, вольноотпущенников и колонов в западных провинциях Римской империи в IV—V веках.— ВДИ, '1(954, № 2. См. также F. Ganshof. Le statut personnel du colon au Bas—Empire.— AC, t. XIV, '1945, 2-eme fasc.
9 См. А. И. Неусыхин. Эволюция собственности и свободы в родоплеменном и варварском обществе.— ВИ, 1946, № 4, стр. 91.
10 Для участия в военных походах теперь необязательно быть аллодистом, но нужно во всяком случае принадлежать к числу liberorum. Правда, к военной службе начинают привлекать и несвободных — бенефициариев.
11 Ряд исследователей именно так рассматривают понятие свободы в эпоху раннего средневековья. Для Т. Майера, например, «свобода» определяется положением индивидуума не в сфере производства и в системе социально-экономических отношений, во в государстве. Подчинение частному лицу—'признак 1неовободного, а королю — свободного состояния. См. Th. Mayer. Adel und Bauer im Staat des deutschen Mittelalters. Leipzig, 1943, S. 4; idem. Die Konigs-freien und der Staat des friihen Mittelalters. «Das Problem der Freiheit in der deutschen und schweizerischen Geschichte». Lindau und Konstanz, i]955; ср. K. Bosl. Freiheit und Unfreiheat.— Vierteljahrsschrift fur Sozial-und Wirtschaltsgeschichte, 44 Bd., 1957.
12 Ср. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., 4956, стр. 33; М. Bloch. Colliberti. Melanges historiques, t. L Paris, 1963, p. 439.
28
A. P. Корсунский
повинностей определенного характера (например, еженедельной барщины), такие крестьяне рассматриваются как свободные13 14.
При изучении статуса колонов в VI—IX вв. необходимо учитывать, следовательно, эволюцию правовых понятий, связанную с изменениями социальных отношений, с феодализацией. Нужно также различать этапы развития раннефеодального общества — меровингский период, когда со-loni — это большей частью еще потомки римских колонов, и каролингский, когда наименование «колоны» стало применяться и по отношению к массам разорившихся германских общинников.
КОЛОНЫ В МЕРОВИНГСКИЙ ПЕРИОД f
После крушения римского господства и образования в Галлии Вестготского, Бургундского и Франкского королевств, прежнее крупное землевладение, несмотря на частичную экспроприацию местных посессоров, уцелело. Для меровингской виллы характерно определяющее значение домена, относительно небольшая площадь пахотных земель, наличие групп держаний, не связанных с хозяйственным центром имения 13а. Часть этих держаний находилась в руках колонов. Данные о них мы находим в законах, изданных здесь для местного населения — в Lex Roma-па Visigothorum и Lex Romana Burgundionum, а также в Бургундской правде, в своде готско-римского права, применявшегося в Провансе в начале VI в. (Fragmenta Gaudenziana), в грамотах франкских королей и частных лиц, в актах церковных соборов.
Сведения о юридическом статусе колонов к началу VI в. содержатся в Lex Romana Visigothorum,— законодательном кодексе, установления которого и после завоевания Аквитании франками оставались в силе для галло-римского населения и для католической церкви; они действовали до конца существования Франкского королевства н.
Следует иметь в виду пестроту терминов, которыми обозначались колоны: coloni, tributarii originarii, inquilini. Установить какие-либо различия между ними невозможно. По-видимому, эти категории земледельческого населения перестали существенно отличаться друг от друга еще в позднеримский период. В формулах, королевских грамотах и епископских завещаниях при перечислении земледельцев, колоны иногда не упоминаются, но говорится лишь о mancipia 15 16 или о mancipia и сервах |6, mancipia и поселенцах (aocolae) 17. По-видимому, данный термин обозначал здесь всех несвободных земледельцев, включая и колонов. Уже
13 О свободных людях (liberi, ingenui), являющихся держателями земельных наделов -в крупных имениях, см. ниже, стр. 42—46. Здесь достаточно отметить, что и хозяйственные и юридические памятники этого времени нередко подчеркивают свободное состояние подобного рода земледельцев. См. Bouquet, t. VIII, р. 465: ...ut homines, liberi commorantes inira terminos eiusdem Monasterii... terras quas ex erema traxerunt, quiete possideant et congruum obsequium sicut homines, ingenui, exinde eidem Mona-sterio exhibeant, ne eorum ingenuitas vel nobilitas vilescat...; MGH, Capit. regum Iranc. II, 193. c. 6.
,3a F. L. G a n s h о I. Quelques aspects principaux de la vie economique dans la monarchic franque au VII siecle. Caratteri del secolo VII in Occidente, t. I, 1958. Spoleto, p. 81—86.
14 Известия о колонах воспроизводятся н в эпитомах — сжатых извлечениях из Lex Romana Visigothorum, которые стали составлять с конца VII — начала VIII в.
15 MGH, Diplomatum imperii, t. I, N 25 (661); 40 (661); Pardessus. Diplomata, t I, N 180 (a. 573 — Nonniacum domum... cum mancipii...)
16 Pardessus. Diplomata, t. I, N 300 (a. 642)—вилла Caenomanica; N 363 (a. 670) — вилла Flauniacus.
17 Form. Andecav., N 7, 41, 46; Pardessus. Diplomata, t. I, N ’103 (a. 623); 179» (a. 572); 256 (a. 632); 300 (a. 642).
Статус франкских колонов
29
в конце V в. в Галлии их именовали подчас mancipia. То же характерно и для Lex Romana Visigothorum18 19, и для Бургундской правды1в, и для частно-правовых документов20. Из актов церковных соборов21 тоже видно, что колонов зачастую не отличают от сервов. Если учесть, что общим наименованием mancipia обозначаются нередко вместе с •сервами и колоны, то ясно, что это — важнейшая часть производительного населения меровингской Галлии, особенно южной и юго-восточной ее части 22.
На основании перечисленных источников юридический статус колонов рисуется в следующих чертах. Правовое положение колоиов отнюдь не улучшилось. Тенденция к их исключению из общей массы свободных, отчетливо проявлявшаяся еще в римское время, усиливается. В граМо-тах, завещаниях и юридических памятниках колоны выступают как особый слой населения, отличный от свободных (liberi, ingenui) 23. Колоны — это люди, находящиеся под властью своих господ24.
Разумеется, в римских конституциях, включенных в Lex Romana “Visogothorum, имелось немало архаизмов. Но данные источников, определяющие юридический статус колонов, не противоречат указанной выше терминологии. Оставалось в силе положение о прикреплении колонов к земле25. Одни и те же наказания грозили тем, кто укрывал беглых сервов и колонов26. По-прежнему сохранялся тридцатилетний срок розыска беглых колонов27. Господа могли продавать, дарить и завещать своих колонов вместе с землей28 29, о продаже без таковой нет сведений; впрочем, господин мог переводить колона из одного имения в другое28. В Бургундской правде говорится о «цене» колона30.
Принадлежность к разряду колонов была наследственной. Дети колонов не могли оставить господ своих родителей31.
Колоны были неправоспособны в хозяйственном отношении. Их иму
18 В новелле Валентнана III, в неизмененном виде вошедшей в Бревиарий Аларнха, говорится о переводе оригинариев и колонов из одного имения в другое, а в комментарии употреблено выражение — mancipia originaria vel colonaria. LRVis., NVal XII, J. 18 I.
19 LBurg., 54, 1: ...populus noster mancipiorum tertiam et duas terrarum partes accepit. Из других же глав Бургундской правды видно, что бургуиды при разделе земель с галло-рнмлянами получали и сервов и колонов. См. LBurg., 7; 67.
20 Pardessus. Diplomata, N '180 (a. 573): ...Addimus etiam mancipia quae colonaria apellantur et nobis tributaria esse perhibentur... (ip. 139).
21 В рубрике одной из глав актов II Орлеанского собора говорится о сервах, а в самом тексте главы —о рабах и колонах. Cone. Aurel., II (а. 538), с. 29: de servis non ordinandis... ut nullus servilibus colonariisque condionibus obligatus iuxta statuta sedis .apostolicae ad honores ecclesiastica admittatur...
22 Какими-либо определенными даннымй о соотношении численности колонов н сервов мы не располагаем.
23 MGH, Diplom., N 5 (а. 556): ...cum... servis, inquilinis, libertis, ministerialis, prefer illos quos nos ingenuos esse praecipimus... Pardessus. Diplomata, t. I, N 300, t. Il, t. 559 (a. 739). Cp; LRVis., CTh., V, 10, 1, 1: ...si vero mulier iuris alieni (т. e. колонка) ingenuum maritum duxerit... LRVis., NVal. IX, 1.1: advana e ingenui, qui se colonae iungi voluerint alienae...
24 LRVis., NVal. IX, 1, I: ...ut si colonus proprium dominum lugerit... LRVis., CTh., V, 10, 1: st vero mulier iuris alieni (колонка)... Alieni iuris, согласно римскому праву,были члены семьи свободного человека и сервы. Dig., I, 6, 1, Gaius: alieni iuris subiectae sunt... servi dominorum.
2S LRVis., CTh., V, 9, 1, 2; LRBurg., VI, 2.
28 LRVis., CTh., V, 9, 2; LRBurg., VI, 2.
27 LRVis., NVal., IX, 1; LRVis., CTh., V, 10, 1.
28 LRVis., NVal., XII, 1; MGH, Diplomata imperii, N 5; Pardessus. Diplomata, 1. 1, N 180, p. 139; В о u q u e t, t. IV, p. 53.
29 LRVis., NVal, XII, I.
30 LBurg., VII, 1.
31 LRVis., CTh., VI, 8, 3; CTh., V, 10, 1.
30
A. P. Корсунский
щество считалось собственностью господина 32. Они не могли продавать ни землю, ни что либо иное без ведома (и согласия) господина33, и вообще не имели права заключать контракты с третьими лицами. Тот, кто предоставлял ссуду колону, терял свои деньги, поскольку господин колона ие отвечал за подобную сделку34. Возможно, на практике колоны обладали большей хозяйственной самостоятельностью, чем это видно из юридических памятников, но во всяком случае прямые данные об этом отсутствуют.
В источниках уцелело немного сведений о хозяйственном положении колонов в VI—VII вв. Земельные наделы, которые обрабатывались ими, назывались coloniae35 *. Колоны выплачивали своим господам оброки tribute38, иногда представлявшие собой десятину37. Размеры оброков, как и в римское время, видимо, определялись обычаем. Барщина и в период Поздней Римской империи была незначительной или вовсе отсутствовала. Так, в африканских сальтусах, согласно Манциеву заколу, отработочные повинности колонов составляли 6 дней в год. В позднеримских источниках подобные повинности упоминаются крайне редко, при-чем без указания на их размеры38. Вероятно, и в меровингский период барщина колонов была небольшой. В одном из частных документов второй половины VI в. упоминается фиксированная барщина несвободных земледельцев. Они обязаны обработать участок господской земли, обычно 4 арипенна виноградника. В некоем завещании VI в. фигурируют держатели, статус которых не обозначен, тоже обязанные такой повинностью,— это, по-видимому, колоны3®.
Потребности домена в рабочей силе удовлетворялись в этот период, вероятно, в основном с помощью дворовых рабов, число которых оставалось еще значительным40. В страдную пору привлекались и наемные работники из свободных крестьян41. Колоны, как и прежде, выплачивали подушную подать42. Относительно военной повинности для колонов VI—VII вв. нет определенных данных. По крайней мере со времени сыновей Хлодвига к военной службе привлекалось и галло-римское население.
По данным Григория Турского, во второй половине VI в. в поход обязаны были являться помимо земельных собственников, также бедняки и служители церкви43. Относились ли к этим беднякам и колоны, неизвестно.
32 LRVis., CTh., V, 10, 1; V, il, 1, 1.
33 LRVis., CTh., V, 11, 1,1; LRBurg., XIV, 6.
34 LRBurg., XVII, I; LRVis., CTh., II, 31, I.
35 LBurg., 67, 38, 8. Cp. Pardessus. Diplomata, t. I, N 230, 241, 254, 300, 363.
33 MGH, Epist. Meroving., t. I, p. 115. Согласно завещанию Ницеция, земля передается cum mentis libertonim et colonorum utriusque sexus. Pardessus. Diplomata, t. II, N 393.
37 Vita S. Desiderii, 24, Script, rerum Merov., t. IV, p. 581. Cp. Form. Visig., N 36.
33 Cod. lust., XI, 63, I (371); CTh., V, 6, 3 (409).
39 Pardessus. Diplomata, t. I, N 180, p. 138. Держатели, чьи обязанности ограничены такого рода барщиной, чьн жены еще выплачивают денежный взнос, а им самим запрещается отчуждать свои участки, не могли быть сервамн. Остается предположить, что здесь идет речь о колонах.
40 В Анжерских формулах, характеризующих состав имений, рабы упоминаются, обычно вне связи с мансамн. Такие рабы, как предполагает А. Бергенгрюн, использовались в качестве дворовой челяди, для работ в домене. См. A. Bergengruen. Adel und Grundherrschaft im Merovingerreich. Wiesbaden, 1958, S. 39—40.
41 Cm. Greg. Turon. In gloria confess., § la.— MGH, Script, rerum Merov., t. I.
42 LRVis., CTh., V, 9, 1.
43 G r e g. T u r., Hist, franc., V, 26; VII, 42.
Статус франкских колонов
31'
Колоны могли вступать в брак со свободными. Но свободный мужчина, женившийся на особе, принадлежавшей к категории колонов, лишался права ухода из имения, где жила его жена 44 Дети от такого боа-ка становились колонами45.
В сфере уголовного и гражданского права колоны нередко оказывались в таком же положении, как и сервы. Если колон совершал преступление, господин обязан был выдать его суду46. Если третье лицо предъявляло иск колону, за него мог выступить господин или управляющий имением47 По решению суда колонов подвергали телесным наказаниям и пытке48. Они не могли вступать в клир и становиться монахами49,, занимать в городских общинах должности, требующие общественного доверия (табуляриев) 50. Характерно, что в VI в. уже встречаются упоминания об освобождении колонов51.
Таким образом в варварских королевствах, возникших в V в. в Галлии, зависимость колонов от землевладельцев сохранилась, и правовое-их положение существенно не изменилось. Вместе с Западной Римской, империей исчезло прикрепление колонов к государственному тяглу. Давление государства на этот разряд непосредственных производителей в новых исторических условиях (смена Римской империи с ее централизованным бюрократическим аппаратом примитивной раннефеодальной государственностью) ослабело52. Положение колонов на практике, по-видимому, несколько улучшилось, хотя в праве какие-либо изменения в статусе колонов не получили отражения. Влияние германского обычного права на статус колонов выразилось в назначении для них определенного вергельда, который был ниже, чем вергельд франкского-полусвободного — лита53. Тем не менее, колоны не слились с сервами в единую массу несвободного земледельческого населения.
Можно отметить отличия в хозяйственном положении и в юридическом статусе колонов и сервов. Колоны более прочно связаны с земельными наделами, чем сервы. Мы не встречаем упоминаний об отчуждении колонов без земли, столь характерных для сервов. О том, что-и держания и повинности колоиов были отличны от сервильных, свидетельствует наличие специфических терминов colonicae, colonorum tribute, colonitium S4. Можно предполагать, в частности, что барщина играла меньшую роль среди обязанностей колонов, чем у сервов. Повинности колонов были тверже фиксированы обычаем, чем сервов. Это видно из того, что в случае произвольного повышения землевладельцами, оброков и повинностей колоны обращались в государственный судss.
По-видимому, они пользовались большей самостоятельностью в управлении своим домом и хозяйством, чем сервы 56. Законы не приравни
44 LRVis., NVal., IX, 1; LRBurg., 37, 6.
45 LRVis., CTh., IV, 8,3; V, 10,1.
46 LBurg., VII, 1.
47 LBurg., XVII, 5.
46 LBurg., XXXVIII, 8; VII, 1; LRVis.. CTh., VIII, 1, 1.
49 LRVis., NVal., XII, 1; Cone. Aurel., II, c. 29.
» LRVis., CTh., VIII, 1, 1.
51 Cone. Aurel., II, c. 29. Ср. A p о 11 i n. Sidon., Epist., V, 19.
и Это не означает, однако, что привязанность колонов к земле вообще утратила-силу, как полагает Р. Бутрюш. См. R. Boutruche. Op. cit., р. 137.
53 Вергельд римляинна-трнбутарня по Салической правде равен 63 солидам (LSal., XLI, 7), а лита—100 сол. (LSal., XLII, 4). Позднее вергельд «римлянина» также стал равен 100 солидам. L. Sal., Recapitulatio legis Salicae, 1, 14.
54 См. Form. Marc., I, 30; II, 1; Form. Senon. recent., 2, Б.
35 Данные на этот счет относятся и к римскому и к каролингскому периодам. Естественно, что таким же было положение н в VI—VII вв.
66 Бургундская правда, например, позволяет предположить, что колоны самостоятельно решают, принимать ли на свой участок поселенца (LBurg., XXXIX, 3) и предо-
32
A. P. Корсунский
вали их к скоту, как рабов57. Колоны отличались от сервов и тем, что были вправе заключать браки со свободными58, судиться у государственных судей со своими господами — по уголовным, а иногда и по гражданским делам59. Характерно, что попытка колона бежать от господина каралась обращением в рабство, как и в римское время60. Жизнь колона охранялась вергельдом, в то время как за убийство серва выплачивали возмещение ущерба 61.
Важное значение имеет вопрос об источниках колоната во франкском обществе VI—-VII вв. Первый и важнейший из них — естественное воспроизводство: статус колона, как отмечалось, был наследственным. Колонами становились также дети от смешанных браков свободных людей с женщинами из слоя колонов62. Не совсем ясны дополнительные источники пополнения колонов в меровингский период. Известно, что в имениях светских посессоров и церкви, наряду с сервами и колонами, •были также свободные держатели (ingenui, liberi) 63 *. Эти свободные, среди которых в особую группу выделялись обычно вольноотпущенники м, находились в большей или меньшей степени зависимости от собственников имений. Зачастую отдельную категорию держателей в документах меровингского периода образуют «поселенцы», в основной своей массе также, по-видимому, свободные65.
Положение этих свободных держателей являлось неодинаковым. Тут •были съемщики, близкие, как видно из Анжерских формул, по своему статусу к позднеримским наследственным арендаторам. Это — свободные люди, они могли распоряжаться находившейся в ИХ пользовании землей, продавать ее и передавать по наследству (за собственником земли сохранялось право на соответствующий ценз) 66. Такие держатели несли во-•енную службу67, вели тяжбы в государственных судах 68. К свободным относились и мелкие держатели, мало отличавшиеся по-своему положению от прежних колонов. Их завещали и продавали вместе с имениями, в которых они жили. Те из них, которые в прошлом являлись рабами, оставались в большинстве случаев в личной зависимости от своих патронов и не могли их покинуть. Некоторые снимали участки исполу69.
Все сказанное о положении колонов и свободных держателей в имениях светских и церковных посессоров относится в основном к областям •Франкского королевства к югу от Луары. Что касается территории к северу от Луары, то, несомненно, в крупных римских виллах, перешедших в руки франкских королей и служилой знати, а также во владениях
•ставлять ли право постоя путешественникам (LBurg., XXXVIII, 8), чего не говорится о сервах.
87 LRVis., CTh., II, 10, 1; LSal., 10, 1, 47.
58 (Порядок раздела потомства колонов и сервов, принадлежавших разным господам, также был неодинаков (Fragm. Gaud., 19, 20).
59 LRVis., CTh., V, bl, I. В случае взимания господином оброка не по обычаю, колоны могли судиться с господином и в римское время и во Франкском государстве.
60 LRVis., CTh., V, 9, 1.
61 Обычно сумма в 30—35 солидов. LSal., 35, 6; 10 add, 2; LBurg., X, 10, 2.
62 LRVis., NVal., XII.
63 MGH, Diplom., N 5; Pardessus. Diplomata, t. I, N 103, 180; t. II, N 300.
M MGH, Diplom., N 5; Pardessus. Diplomata, t. I, N 103; t. Il, N 254, 256.
65 Pardessus. Diplomata, t. I, N 103, 179; t. II, N 256, 312, 363.
63 H. Brunner. Die Erbpacht der Formelsammlungen von Angers und Tours und die spatromische Verpachtung der Gemeindegiiter. Forschungen zur Geschichte des deut-schen und franzosischen Rechts, 1899, S. 661—676; А. Д. Удальцов. Свободная деревня в Западной Нейстрни в эпоху Меровннгов н Каролингов. СПБ., 1912, стр. 41—46.
67 Form. Andecav., N 37.
66 Ibid., N 27, 41, 46, 54.
69 Ibid., N 30.
Статус франкских колонов
33
церкви эксплуатация труда сервов и колонов продолжалась. Данными о превращении разоряющихся германских общинников в несвободных колонов мы не располагаем. Те группы зависимых держателей, которые появляются в районах массового поселения франков или на территории германских племен, оказавшейся в составе Франкского королевства в VII в., отличаются по своему положению от колонов старого типа и вообще не именуются еще колонами.
Так, Рипуарская правда свидетельствует о наличии зависимых держателей в имениях фиска и церкви — «людей короля» и «людей церкви» (homines regi, homines ecclesiae). Эти зависимые земледельцы, по мнению А. И. Неусыхина, происходили от разорившихся общинников и занимали промежуточное положение между свободными и несвободными70. Иногда законы приравнивали homines regi и homines ecclesiae к свободным. Например, некоторые формы насилия по отношению к свободным и к homines regi и homines ecclesiae влекут за собой одинаковые наказания 7I.
«Люди короля» и «люди церкви» обязаны были нести военную службу72, они самостоятельно выплачивали судебные штрафы73, судились у государственных судей74. Но в то же время homines regis и homines ecclesiae в некоторых отношениях близки к вольноотпущенникам, зависевшим от своих патронов (к табуляриям, «римлянам») 75. «Люди короля» и «церкви» находились под патронатом (короля, епископа) и не могли избрать себе патроном какое-либо светское лицо76 77. Их вергельд составлял половину вергельда свободного рипуара 7Т. И сами они выплачивали штрафы обычно в половинном размере по сравнению со свободными78. Потомство «людей короля» или «людей церкви» и свободных от смешанных браков наследовало статус «худшей стороны»79.
Таким образом вплоть до VII в. основную массу колонов составляли еще прежние несвободные колоны, главным образом галло-римского происхождения. Юридический статус колонов к концу меровингского периода не претерпел каких-либо коренных изменений по сравнению с позднеримским и самый колонат оставался уделом главным образом местных мелких земледельцев. Колоны VI—VII вв.— это в основном потомки позднеримских колонов, прежние вольноотпущенники, разорившиеся мелкие собственники из коренного галло-римского населения.
Впадавшие в зависимость германские общинники утрачивали ряд прав свободных людей, но все же не становились еще несвободными и не сливались с галло-римскнми колонами. Правда, уже начиналось сближение различных категорий зависимых земледельцев и распространение колоната оказывало свое влияние на статус свободных держателей в имениях крупных землевладельцев, особенно церкви. Это влияние, еще слабо выраженное в источниках VI—VII вв., отчетливо проявилось позднее— в каролингский период.
70 А. И. Н е у с ы х н н. Указ, соч., стр. 287.
71 LRib., 10, 3; 20, 1. В отдельных случаях по отношению к homines regi и homines ecclesiae, применяется такая же мера наказания, как и к свободным людям. LRib., 21, 20, 2.
72 LRib., 65, 1—2.
73 Ibid., 18,3; 20,2; 21, 65, Н—2. Ср. MGH, Diplom. Carol., N 20, 66, 91.
74 MGH, Diplom. Carol., N 20.
75 LRib., 58, 2; 10; 11.
76 Ibid., 11,3. Cp. 11,1; 58,2.
77 Ibid., 9, 10, 1; 10, 2; 10, 14.
78 Ibid., 18, 3.
79 Ibid., 58, 11.
3 Средние века. в. 32
34
A. P. Корсунский
КОЛОНЫ В КАРОЛИНГСКИЙ ПЕРИОД
Если в меровингское время мы встречаем колонов в основном на территории к югу от Луары, то при Каролингах термин «колон» широко применяется для обозначения земледельческого населения и в северной части Франкского королевства и в его германских областях.
Как и в предшествующий период, «колоны» представляют собой особый слой земельных держателей; они сопоставляются современниками то с сервами, то со свободными, но никогда не смешиваются с ними. В специальной литературе издавна утверждается, что к ГХ в. произошла нивелировка разных разрядов земледельческого населения, в частности колонов, литов, сервов, свободных держателей. Показателем этой нивелировки служит несовпадение наименований, обозначающих держателей и обрабатываемых ими мансов, наличие смешанных браков, незначительность различий повинностей, выполняемых в пользу земельных собственников 8°.
Действительно, хозяйственное положение тех и других настолько сходно, что трудно отрицать их принадлежность к одной и той же категории земледельческого населения. Но в то же время юридические и хозяйственные памятники различают среди мелких держателей в имениях фиска, церкви и светских магнатов людей свободных (liberi, ingenui, franci), с одной стороны, колонов — с другой80 81. Правда, в некоторых случаях, колоны еще обозначаются как люди свободные (liberi, ingenui)82. Разграничение тех и других весьма'отчетливо выражено в сансских формулах, посвященных тяжбам о личном статусе монастырских людей83. Примечательно также, что Сен-Жерменский полиптик, в тех случаях, когда говорится о составе семей держателей мансов, отмечает, кто из супругов свободен, а кто — колон 84.
Важнейшее значение для определения статуса колонов VIII—IX вв. имеют их отношения к условиям и средствам производства. Н. П. Грацианский вслед за Гераром и Сэ утверждал, что колонам Сен-Жерменского политика принадлежало право собственности и право наследования 85. Следовательно, согласно мнению этих ученых, юридический статус колонов каролингского периода принципиально отличался от статуса колонов предшествующего времени.
Позднеримские и меровингские источники не дают, однако, оснований считать, что колоны обладали такими правами. При рассмотрении вопроса о наличии у них права собственности на землю нужно разли
80 См. К- Th. Inama-Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte bis zum Schluss der Karolingerperiode. Leipzig, 4679, S. 226, 260—26; G. Wait z. Deutsche Verfassungs-geschichte, Bd. IV, 4. Aufl. Wien, 1950, S. 290; Г. П. Грацианский. Указ, соч., crp. 1'19.
81 См. MGH, Capit. reg. franc, t. I, 32, c. 4; c. 62, cp. c. 4; 154, c. 9; t. II, 260, c. 5; 273, c. 15; 16; 20; MGH, Diplomata regum Germaniae ex stirpe Karolinorum, t. Ill, 143, p. 200; Form. Senon, 1; 2; 5; Polvpt. de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, IX, 147; 267; XIII, 6; XIV, 7; XV, 5; XVI, 41 bis; 88, 89; XI; Pardessus. Diplom., t. II, N 559, p. 372; Cartulaire de I’abbaye de Regon en Bretagne, rd. par M. Aurelien de Courson, p. 1863, CCXLI. Вопрос о «свободных колонах» (coioni, liberi) рассматривается ниже.
82 См. L. Alem., с. VIII; Polyptique de I’abbaye de Saint Remi de Reims, publie par B. Guerard. Paris, 1853, passim.
63 Form. Senon. recentiores, N 2: ...Repetebat ei, dum diceret, eo quod genitor suus. nomen ille colonus sancti illius de villa ilia fuisset... et ipse in presente hoc fortiter dene-gabat et taliter dedit in suo response, quod de patre Franco fuisset generatus et de matre Franca fuisset natus. См. так же Form. Senon. recent., N 1,5.
84 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, II, 76; VIII, 3; IX, 9; 142; 147; 184; 283; XII, 22; XIII, 1; 2; 6; 29; XIV, 7; XV, 34; XVI, 88; XIX, 36.
85 H. П. Грацианский. Указ, соч., стр. 120.
Статус франкских колонов
35
чать отношение колонов к земле, полученной ими в держание, и к собственной земле (т. е. унаследованной от родственников, сохранившейся из аллодиального владения, приобретенной у третьих лиц)86.
Участками второй категории колоиы могли в самом деле свободно распоряжаться; их продавали не только в пределах вотчины, но и посторонним лицам87. В этом смысле колоны Сен-Жерменского полиптика отличаются от позднернмских и меровингских колонов, которые не могли без санкции господина распоряжаться даже своим собственным имуществом.
Впрочем, это право и в IX в. подвергалось известным ограничениям. Так, согласно Алеманнской правде, свободная девушка, вышедшая замуж за колона, не наследовала отцовскую землю (всю землю при отсутствии сыновей получала ее сестра, ставшая женой свободного)88. Переход земли к жене колона означал, с точки зрения составителей Алеманнской правды, что власть над этой землей перейдет к его господину.
Важно отметить также, что колоны Сен-Жерменского полиптика несли повинности не только с наделов, которые им предоставил монастырь, но и с земли, полученной ими по наследству89 90.
В одной из сансских формул раб, приобретенный колоном, рассматривается как имущество господина колона ".
Таким образом, господин имел известные права даже на то имущество, которое было приобретено самим колоном или издавна принадлежало ему. Но этим имуществом колон все же распоряжался сам, хотя и с некоторыми ограничениями.
Иными были права колонов на земли, полученные в держание от вотчинников. Колоны являлись, как правило, наследственными держателями. Их наделы именуются в текстах hereditates91. Связь колонов с землей, которую они обрабатывали, могла, однако, быть разорвана ее собственником. В хозяйственных памятниках встречаются упоминания о перемещении монастырем колонов из одних имений в другие92 и даже о продаже колонов без земли 93.
Колоны могли передавать свои наделы (вероятно, с согласия собственника) другим крестьянам той же вотчнны. Продажа в другие вотчины не разрешалась94.
Таким образом, источники свидетельствуют, что и в VIII—IX вв. колоны не обладали правом собственности на основную часть земли, находившуюся в их владении. Но на практике они могли свободнее рас
86 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 20; 22; XXII, 95; XXV, 8.
87 Ibid., XII, 22.
88 LAIem., LV.
89 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Prfes, XXV, 8: Erlenteus colonus... habet unciam I de terra arabili, habentem bunuaria tria, et de prato aripennum I, quae de hereditate proximorum suorum ei in liereditate successit. Facit inde perticam 1 ad tra-misum, et solvit inde denarios IIII. См. H. See. Les classes rurales et le regime domanial en France au moyen age. Paris, 1901, p. 62.
90 Form. Senon., 3.
91 MGH, Capit. regum franc., t. II, 273; c. 30. Сен-Жерменское аббатство считало сыновей колона наследниками его держания. На полях рукописи полиптика при описании надела одного колона сделано примечание — deest heres. См. Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XIV, 39—42; N. D. Fustel de Coulange. Recherches sur quelques problemes d’histoire Paris, 1885, p. 169.
92 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 9; 11; 12; 19; 20. Cp. p. 237.
93 Ibid.; XII, 41. Ср. XII, I. Cartulaire de I’abbaye de Redon, CLXXXVII; Die Tra-ditionen des Hochstifts Freising, hrsg. von T. Bitterauf, Bd. I. Miinchen, 1905, N 24, 30, 42 44 86.
94 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 40, c. 10; t. Il, 273, c. 30.
3*
36
Л. Р. Корсунский
поряжаться землей и движимым имуществом, чем это было в позднеримский и меровингский периоды,
У нас нет данных, подтверждающих непрерывность существования колоната на территории бывшей римской Галлии. Его широкое распространение в VIII—IX вв. во Франкском королевстве нельзя рассматривать как победу позднеримского социального института, уцелевшего в Южной Галлии и затем утвердившегося и в других областях Франкского государства. «Колоны» каролингского периода в северной и восточной части страны — это в массе своей потомки свободных общинников, и положение их не тождественно статусу позднеримских и меро-вингских колонов. Но нельзя отрицать существенное воздействие прежнего института на формирование слоя колонов новой формации в VIII—IX вв.
Рассматривая юридический статус колонов каролингского периода, мы убеждаемся в том, что нормы позднеримского права, устанавливавшие личную зависимость колонов от господ и лишавшие их существенных прав свободного состояния, применялись теперь ко всем мелким земельным держателям, именовавшимся колонами, как к потомкам галло-римлян, так и к обедневшим германским общинникам или вольноотпущенникам, получившим земельные наделы в вотчинах. Lex Romana Visigothorum оставалась в силе для потомков галло-римлян и в каролингском государстве; извлечения из этого законодательного сборника, сделанные в VIII—IX вв. и позднее,-полностью воспроизводят соответствующие положения позднеримского права. Эти же нормы были действительны в вотчинах церкви для всех колонов (независимо от их происхождения). То обстоятельство, что церковь, фиск и светская знать владели виллами в различных частях королевства, по-видимому, способствовало распространению «колоната» из южных областей в другие районы страны.
Капитулярии Каролингов обычно не причисляют колонов к свободным людям95. Среди лиц, находящихся в имениях церкви, различаются ingenui, servi, coloni96; иногда говорится просто о nobiles (в данном случае — свободные люди) и ignobiles (к этой категории относятся сервы, колоны, инквилины и проч.)97. В одном из капитуляриев государевым посланцам рекомендовалось определять статус потомства колона и серва так же, как это делается в отношении потомства раба и рабыни, поскольку существует, мол, лишь деление на свободных и рабов98 99.
В документах IX в., как и в предшествующий период, колонов нередко включают вместе с рабами в состав mancipia ".
95 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 149, c. 7; t. II, 260, c. 5; 271, p. 302; 273, c. 20; 24; 287, c. 4.
95 Bouquet, t. VIII (a. 854), p. 537; aut homines eius colonos. sive servos vel ingenues, super ipsius terram comnianentes...; Pardessus. Diplomata, t. II, 569 (a. 739): .. una cum ingenuis, libertis ac colonis; Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, IX, 147; 267; XIII, 6; XIV, 7; XV, 5; XVI, 41 bis; 88; 89; XIX, 36, 37.
97 Capit. reg. franc., t. I, 154, c. 9.
94 Ibid., t. I, 58; p. 145: ...quia non est amplius nisi liber et servus. Cp. Polyptique de 1’abbaye de Saint-Remi de Reims, XXVIII, 2; 8; 20. На практике статус детей от подобных браков определялся иногда иначе. Так, в Сен-Жерменском полиптике дети от браков колонов и сервов записываются литами. См. Polypt. de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, XIII, 65.
99 Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, Proleg., p. 283; Cartulaire de 1’abbaye de Saint-Victor de Marseille, publiee par M. Guerard. Paris, 1857,291, p. 309— 310. См. также H. Dub led. Mancipium au moyen age.— «Revue de Moyen age Latin». 1949, t. IV, N 1'.
Статус тплнкских колонов
37
Колоны отличались от свободных людей своими гражданскими правами и обязанностями. Они обычно не несли военной службы 10°. Их право выступать в качестве свидетелей было ограниченно. Они играли роль свидетелей при составлении описей держаний в имениях церкви100 101, при установлении статуса сервов102 *, в случае вступления свободного человека под покровительство монастыря ,оа. Но, согласно официальному праву, колоны не могли быть свидетелями в имущественных тяжбах, ибо не являлись земельными собственниками 104. Сами колоны отвечали перед судом иначе, чем свободные: если колон фиска или церкви совершал преступление, его, как и серва, выдавал государственному суду управляющий именем фиска или advocatus церкви 105. Коль скоро колон, уличенный в краже, не был в состоянии сам возместить в трехкратном размере нанесенный им ущерб, это делал его господин 106.
В капитуляриях Каролингов в ряде случаев дифференцируются наказания за одни и те же преступления: устанавливаются одни для свободных людей, другие для колонов, что характерно н для позднеримского права 107. Колоны постепенно оказывались в сфере действия сеньориальной юрисдикции 108. Их, подобно рабам, подвергали телесным наказаниям и государственные судьи 109 * и епископы ,10.
Каролингские колоны не имели права свободного передвижения, которого были лишены и колоны меровингского периода111 *.
100 См. Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres. Proleg., p. 246. Военную службу несли те колоны фиска н церкви, которые имели беиефицин и располагали необходимым вооружением. См. MGH, Capit. reg. franc., t. I, 25, c. 4.
101 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XIV, 89; ср. XIV, 8; 14; 22; 25, 28; 53; 54; 64; 67; Cartulaire de I’abbaye de Redon, CCLXIII, p. 213—014.
Bouquet, t. VIII, p. 567.
ив Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 49.
104 MGH, Capit. reg. franc., t. II, 193, c. 6. 'Колоны, как правило, не могли давать показания в суде против свободных людей. Согласно специальному постановлению Карла Великого, такое право получили homines de capite Сен-Жерменского монастыря, большинство которых составляли колоны. Bouquet, t. V, р. 723; t. VIII, р. 486.
«» MGH, Capit., reg. franc., t. II, 278. Ср. t. I, 32, c. 4.
106 MGH, Capit. reg. franc., t. II, 287, c. 4.
107 MGH, Capit. reg. franc., t. II, 271, p. 302; 273, c. 15; 20; 23; 24; 287, c. 4.
108 В таком положении находились к IX в. не только колоны, находившиеся на территориях иммунистов, но н вообще колоиы фиска, церкви и других сеньоров. См. MGH, Capit. reg. franc., t. I, 32, c. 4; 29; 93, c. 5. Cp. G. W a i t z. Op. cit., S. 460, 461.
'<>» MGH, Capit. reg. franc., t. II, 271, p. 302; 273, с. 15; c. 16; c. 20; 23; 24; 287, c. 4. Cp., t. I, 32, c. 4.
1,0 Ibid., t. II, 259, c. 9.
111 M. Блок, считавший, что прикрепление колонов к земле не характерно для Франкского государства, не смог привести убедительных доказательств в пользу своей
точки зрения. Он исходит из того, что колонат родился на основе потребностей Римского государства, создавшего систему наследственных профессий, и поэтому не мог пережить это государство. См. М. Bloch. Les colliberti. Melanges historiques, t. I. Paris, 1963, p. 433. Французский историк не учитывал, что прикрепление колонов к земле диктовалось не только фискальными интересами, но главным образом стремлением посессоров обеспечить свои виллы земледельцами. Нужда в колонах не исчезла вместе с Империей. М. Блок ссылается также на то, что колоны в IX в. сидят не только на mansi ingenuiles, но н на литских и сервильных мансах — это, по его мнению, было бы невозможно, если бы колоны были прикреплены к земле (М. Bloch. Op. cit., р. 434). Но ведь переход колонов с одного манса на другой мог происходить не по их желанию, а по воле сеньора. Что же касается довода автора, будто колонам незачем было покидать свои наделы (ibid.), то достаточно напомнить о наличии в IX в. во франкских виллах таких категорий земледельцев, как advenae, extranei, hospites. Да и сам М. Блок отмечает, что землевладельцы, освобождая сервов, обязывали их оставаться на предоставленных им во владение наделах (ibid., р. 434).
38
A. P. Корсунский
Судя по Капитуляриям франкских королей, колоны не могут уходить из имений 112. Даже, если колон в силу исключительных обстоятельств отказывался от своего манса, это не прекращало его зависимости от вотчинника 113.
Отсутствие у колонов права ухода, ограничение нх гражданской правоспособности, приобретение сеньорами юрисдикции по отношению к держателям земли в своих владениях — показатели возраставшей личной зависимости колонов. Она усиливалась отношениями патроната, которые охватывали все большую часть колонов.
В памятниках VIII—IX вв. колоны часто выступают как «люди» того или иного сеньора114. Собственником земли колона и его патроном не обязательно было одно и то же лицо, но в большинстве случаев имело место такое совпадение. Обозначение «человек» такого-то монастыря (или сеньора) имело по отношению к колонам вполне реальный смысл: писцовые книги различали колонов, состоящих под патронатом данного вотчинника, и колонов, не являющихся его «людьми»lls *.
Источники, упоминающие о mitio (совокупность лиц, находящихся под покровительством сеньора), иногда включают в состав mitio и колонов1116. Пребывание под патронатом налагало на колона обязанность быть в подчинении у вотчинника. Если колоны, с точки зрения публичного права уже не являвшиеся свободными, именуются еще в ряде случаев (в основном в хозяйственных памятниках) ingenui,,—это рудиментарное обозначение. Оно характеризует не сколько положение данного слоя земельных держателей, сколько их происхождение (от обедневших свободных общинников и вольноотпущенников) 117 118.
1,2 Если колоны оставляли свои земли, то владельцы могли разыскивать их в течение 30 лет и в случае поимкн возвращать себе вместе с потомством. MGH, Capit. reg. franc., t. I, 56, c. 4; 149, c. 7; t. II, 195, p. 26. Cp. t. II, 278, c. 3. Cp. Cartulaire de 1’ab-byae de Redon, CCLXX1X—CCLXXX, p. 210—212.
118 Согласно Реймсскому полиптику, колон (ingentius), впавший в бедность, мог отказаться от своего манса нли от его части. Он обязан был, однако, н впредь выполнять некоторые повинности в пользу своего господина. Polypt. de I’abbaye de Saint-Remi de Reims, XI, 2.
114 MGH, Diplomatum Caroiinorum, t. I, 90 (a. 71'8); 91 (a. 721); 94 (a. 726); 95
(a. 727); Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, passim. Cp. Bouquet, I. VIII, p. 5(113, 537.
ns Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 12: ...Tenent nunc eum Geirwas, colonus sancti Germani, cuius infantes non sunt sancti Germani. Cp. ibid., XII,
15; XXII, 712; 82; 84. Подобная ситуация возникала тогда, когда дети свободного человека, ставшего колоном, продолжали быть свободными. Такое положение могло сложиться и в том случае, когда жена колона была свободной женщиной нли была в личной зависимости от другого вотчинника и жила на его территории.
118 См. MGH, Capit. reg. franc., t. I, 40, c. 110; Ut nec colonus nec fiscalinus foras mitio possint aliubi tradiciones facere. В Сен-Жерменском политике средн лиц, выплачивающих подушную подать, различаются те, кто входит в состав mitio (de inframitico), и те, кто остается за его пределами (de forasmitico). Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, IX, 300—302. Ср. H. Brunner. Mithio und Sperantes.— H. Brunner. Abhandlungen zur Rechtsgeschichte. Bd. I. Weimar, 1931, S. 288, 237—238.
1,7 Знаменательно, что большинство колонов Сен-Жерменского монастыря владели «свободными» мансамц (mansi ingenuiles). Из 1646 держательских мансов 1430 — это mansi ingenuiles. В то же время подавляющее большинство держателей по своему личному статусу coloni. Подобное несоответствие следует объяснить тем, что coloni данного монастыря генетически связаны с мелкими аллодистами или свободными держателями во владениях фиска или светских вотчинников, которые сами отдались под власть церкви нли были ей подарены королем.
По-вндимому, в связи с тем, что термин ingenuus стал неоднозначным, в этот период появляются новые обозначения, более точно выражающие понятие свободного человека — bene ingenui. Согласно сансским формулам, женщина, отрицающая свою
Статус франкских колонов
39
То обстоятельство, что впадавшие в поземельную и личную зависимость от вотчинников свободные земледельцы квалифицировались официальным правом в VIII — IX вв. как «колоны», имело серьезные социальные последствия. Все это не означало, разумеется, восстановления колоната прежнего типа. Разорявшиеся свободные общинники не превращались снова в .позднеримских колонов. Точно так же положение потомков галло-римских колонов, которые постепенно сливались с зависимыми крестьянами варварского происхождения в единую массу несвободных, также изменилось по сравнению с римскими временами. Но некоторые нормы римского колонатного права, будучи применены по отношению к таким зависимым держателям, в свою очередь существенно повлияли на их статус. Хотя вчерашние свободные общинники, именовавшиеся теперь «колонами», не становились «рабами земли», прикрепленными к государственному тяглу, они, однако, утрачивали некоторые черты, свойственные статусу свободных людей.
Изменения в юридическом положении мелких держателей позволяли в дальнейшем вотчинникам усиливать свою власть над ними. Об этом свидетельствует давно уже отмеченный в исторической литературе факт — сближение повинностей колонов и сервов в VIII—IX вв.
Отныне платежи и повинности держателей определялись уже не столько их собственным юридическим статусом (принадлежностью к слою колонов, литов, сервов), сколько характером тех наделов, которыми они пользовались (mansus ingenuilis, mansus lidilis, mansus ser-vilis).
Подобная нивелировка различных слоев держателей означала прежде всего значительный рост барщины для колонов. В позднеримский и меровингский периоды она обычно была невелика 118. К началу VIII в. колоны в Баварии (очевидно также и в Алемании), помимо выплаты оброков, выполняли фиксированные повинности — они обязаны были обрабатывать господскую землю, поставлять лошадей, нести посыльную службу. В основе соответствующих положений Баварской и Але-манской правд (о повинностях колонов), по мнению Перрена, лежат нормы франкского права п9. В этот период повинности превращающихся в колонов свободных общинников и сервов еще во многом различны: колоны выполняют фиксированные повинности (обработка участков определенных размеров в домене или служба в течение нескольких дней в году), в то время как у сервов барщина отнимала несколько дней в неделю.
К IX в. положение меняется: часть колонов, особенно в германских областях, еще продолжает выполнять барщину небольшого размера, но для основной массы колонов она значительно возрастает и приближается по своему характеру к той, которой обязаны сервы. Колоны производят теперь различные полевые (curvadae, rigae) и ручные работы (тапорегае), обязаны доставлять подводы (саггорегае) и нести другие личные службы. Они уже заняты на барщине по два* 118 119 120 или три
принадлежность к слою колонов, должка заявить, что она и по отцу и по матери bene ingenua. MGH, Legum sectio V. Form. Senon. recent. 5. Cp. MGH, Diplom. Karolin., t. I, 91 (p. 132). См. также ниже о coloni liberi.
118 LBaiuv., I, 13. Cp. LAlem., XXII. См. А. И. Неусыхин. Указ, соч., стр. 365— 368.
119 Ch. Perrin. La seigneurie rurale en France et en Allemagne, p. 90—91.
120 Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, XI, 35; IX, 271; 280; XXIV, 31; 45. Cp. Cariulaire de 1’abbaye de Saint-Bertin. Paris, 1841, I, II, XXX, p. 104; XXXIV, p. 107.
40
A. P. Корсунский
дня в неделю121. Иногда размеры барщины определяются по произво-лу вотчинника 122.
Изменение форм эксплуатации колонов в VIII—IX вв. связано с эволюцией самой структуры крупного имения, сделавшей необходимым расширение участия держателей мансов в обработке домена. В каролингский период в ряде областей Франкского королевства (Парижский район, юг Фландрии, Пикардия, Эльзас, Северная Бургундия) сложилась крупная вилла «классического» типа. Для нее были характерны значительно большие размеры всей земельной площади, в особенности пахотной домениальной земли, и наличие большего числа дер-жательских мансов, владельцы которых теснее связаны с доменом, чем в меровингское время 123. О резком увеличении размеров барщины колонов помимо хозяйственных источников свидетельствуют юридические памятники, упоминающие об отказе колонов от выполнения именно отработочных повинностей 124
Изменение обязанностей колонов не ограничивалось ростом барщины. В IX в. на колонов возлагаются новые повинности: подобно сер-вам, они стали выплачивать оброки ремесленными изделиями 125 *. Некоторые платежи и повинности колонов происходили от государственных налогов и служб 12е.
Сб истоках новых барщинных повинностей нет прямых данных. По мнению Перрена, corrogata начались >с обращений крупных землевладельцев к колонам с «просьбами» об оказании помощи во время уборки и других срочных сельскохозяйственных работ. Постепенно эти «просьбы» стали обычаем 127.
Охарактеризованное выше изменение повинностей колонов было бы трудно осуществить без активного вмешательства со стороны раннефеодального государства.
Примечательно, что в IX в. оио все чаще объединяет колонов и сервов в одну социальную категорию, отличную по своему правовому положению от свободных 128. Хозяйственные же источники нередко включают колонов и сервов недифференцированно в состав тяглых людей, обозначаемых терминами familia regia129 130, familia ecclesiaeleo.
Тем не менее колоны сохранили и в VIII—IX вв. некоторые черты своего прежнего статуса, возвышавшего их над сервами. Колонам не запрещалось судиться со свободными людьми. Они могли жаловаться
121 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, VII, 38; IX, 9; XX, 3; XXII, 2; 70; XXIV, 2; Codex diplomaticus Fuldensis, hrsg. von E. F. J. Dronke. Cassel, 1850, 323, S. 157; Traditiones et antiquitates Fuldenses, hrsg. von E. F. J. Dronke, 184-1, 43. 1; 2; 26; 68; 74; 75.
122 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, III, 2; IV, 2; XIII, 3; 24—27.
123 Cm. F. L. G a n s h о f. Op. cit., p. 80—81, 85—86.
im MGH, Capit. reg. franc., t. 1, 3il, p. 81; t. II, 273, c. 29.
125 Ch. Perrin. Op. cit., p. 93.
128 Ibid., p. 92. Подушный налог, однако, который ложился огромным бременем на колонов в позднеримский период н был довольно тяжелым еще прн Меровингах, в IX в. приобретает, как отмечает Ф. Лот, почти символический характер. См. F. Lot. Nouvelles recherches sur I’impot foncier et la capitation personnelle sous le Bas-Empire. Paris, 1955, p. 85.
127 Ch. Perrin. Une etape de la seigneurie. Sexploitation de la reserve a Prum au IX siecle.— Annales d’histoire economique et sociale, N 28, 1934, p. 458.
128 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 149, c. 7; t. II, 271, p. 302; 273, c. 20; 23; 24; 287, c. 4.
129 MGH, Capit. reg. franc., t. II, 297, p. 437; t. I, 56, c. 4.
130 Ibid., t. II, 216, c. 2; 221, c. 9; 259, c. 6. О homines ex nostra familia, в Прюм-ском монастыре в конце IX в. см. Ю. Л. Бессмертный. Социально-экономическое положение зависимого крестьянства среднерейнской Германии по данным Прюмского полиптиха.— СВ, X, 1957.
Статус франкских колонов
4»
в суд и на своих господ в случае произвольного повышения оброков (в нарушение обычая) ,31. Колоны выступали свидетелями при составлении описей имущества имений церкви и при заключении сделок131а. Жизнь римских колонов ограждалась теперь вергельдом, равным композиции лита, а убийство серва компенсировалось возмещением ущерба его господину 131 132.
В то время как отпуск сервов на свободу был обычным явлением, в источниках более раннего периода133 об освобождении колонов имеются лишь единичные упоминания. О разграничении колонов и сервов свидетельствует тот факт, что в некоторых политиках тщательно обозначается юридический статус держателей; в Сен-Жерменском политике-в конце 'бреве в ряде случев помещается еще особый список держателей —сервов н литов 134 *.
Большое внимание и в хозяйственных и в юридических памятниках уделяется определению статуса детей, родившихся от смешанных браков — колонов и сервовt35.
И в IX в. сохранились некоторые различия в службах и оброках колонов и рабов. Колоны, как считает М. Блок, лучше, чем сервы, были-защищены от произвольных оброков и особенно служб136. На сервов чаще возлагали оброки, выражавшиеся в поставках железа и обязанность обрабатывать вйноградникИ. Жены таких сервов платили особую поголовную подать (capitatio), которую не вносили жены колонов. Хозяйственные источники специально отмечают в ряде случаев повинность рабынь ткать шерсть, изготовлять полотно137 138.
То обстоятельство, что в памятниках хозяйственного характера все-тяглые держатели выступают как недифференцированная масса nostra-familia, mansuarii н проч., не означает еще полного стирания граней между их различными категориями. Если в Capitulare de villis зависимые и несвободные крестьяне фиска обозначаются общим названием mansuarii, fiscalini, homines nostri, familia nostra, то в других капитуляриях фиксируются особые обязанности колонов имений фиска|38„
131 Polyptique de I’abbaye de Sain-Germain de Pres, Append. IX, p. 344—345. Сервы не могли обвинять свободных людей и выступать против них в качестве свидетелей, в суде.— MGH, Capit. reg. franc., t. I, 22, c. 45; t. II, 214, c. 1.
i3ia Polyptique de I’abbaye de Saint-Remi de Reims, XXVIII, 66.
132 Юридические памятники не содержат достаточно определенных данных о размерах этого вергельда. Для галло-римского трибутария, как и для лита, вергельд в это-время был равен 100 солидам. (LSal., Cap., VI, §4. Ср. LRib., IX, X). Но Алеманская правда еще предусматривала, что за церковного колона выплачивается такой же вергельд, как и за прочих алеманов. LAlem., VIII.
133 MGH, Concilia, t. 1, Cone. Aurel., Ill, c. 26; Pardessus. Diplomata, t. I, CXVIII, p. 83 (Vitalem coIonum libertum esse iubeo...).
134 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XI, '11 — 13; XIII, 108; 109 и пр.
133 Polyptique de I’abbaye de Sain-Remi de Reims, XXVIII, 2; 8; 28.
136 M. Блок подкрепляет это соображение ссылкой на картулярий Кормери. В одной из грамот этого картулярия от 900 г. священник, завещающий монастырю вместе с прочим своим имуществом сервов, отмечает: Hos veros servos vel andllae superius nominatas sub conditione colonorum constitutas tributum amplius non requiratur quam uniouique mansum tenenti biduam .in hebdomada ii, vinum aut frumentum sextarios VIII.— Cartulaire de Cormery no XIX, пит по: M. Bloch. Op. cit., p. 435. Интересно,, что, собирая подать в 877 г., Карл Лысый взимал с ингенуильных мансов вдвое более высокую сумму, чем с сервильных.— MGH, Capit. reg. franc., t. II, 280, p. 354.
137 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XIII, 109; XXV, 16; Proleg.,, p. 338; Cartulaire de I’abbaye de Saint-Bertin, publiee par M. Guerard, II, XXVII. В источниках встречаются упоминания об отказе колонов выполнять те службы, которые не соответствуют обычаю.— MGH, Capit. reg. franc., t. II, 273, с. 29.
138 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 31, p. 81; t. II. 273. c. 29.
«а
А. Р. Корсунский
подчеркивается, что свободные (nobiles) и колоны, инквилины церковных вотчин — это «люди различного состояния» 139 140.
В состав колонов в каролингский период, как и раньше, входили крестьяне, считавшиеся потомками галло-римских колонов ,4°. Источником пополнения этого слоя был также отпуск рабов на свободу: вольноотпущенники зачастую становились колонами 141 142 143. Особенно же большую роль в расширении слоя колонов играло разорение свободных германских общинников и мелких крестьян галло-римского происхождения |42, впадавших в зависимость от вотчинников.
Непосредственным источником пополнения колонов в каролингский период были свободные люди, которые жили в имениях крупных землевладельцев и находились в поземельной зависимости от собственников земли или состояли под их патронатом. По большей части эти земледельцы не были уж собственниками той земли, которую обрабатывали. В соответствии с характером своего держания они несли повинности в пользу вотчины. Мелкие прекаристы обычно платили оброки, исчислявшиеся в денежной форме, и десятину|43. В особом положении находились те поселенцы, которые получали в монастырских вотчинах ранее не обрабатывавшиеся земли. Они обязаны были находиться в послушании у монастыря, но ие выполняли каких-либо работ144.
В Фульдском аббатстве «свободные» люди вносили сравнительно небольшие оброки и платежи и не были обременены, как правило, службами 145.
Из памятников VIII—IX вв. видно, что значительная часть «свободных», находившихся на территории крупных вотчинников,— это люди, состоящие под покровительством своих сеньоров. Обязанности их по отношению к вотчинникам обычно еще не тяжелы — выплата йеболыпо-
139 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 154, c. 9; Qui ergo constat, in aeCclesia diversarum conditionum homines esse, ut sint nobiles et ignobiles, servi, coloni, inquilini...
140 Cm. Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, X, 1: ...Coloni vero qui ipsam inhabitant villam, ita adhuc sunt ingenui, siouti fuerunt temporibus sancti Ger-mani... По мнению некоторых исследователей, баварские барша.тки, близкие по своему положению к полонам, также происходили от позднеримских колонов. См. L. Hauptmann. Colonus, Barschalk und Freimann.— «Wirtschaft und Kultur. Festschrift zum 70. Geburtstag von A. Dopsch». Leipzig, 1938, S. 188—190. Это мнение оспаривается Деллингером. См. Ph. Dollinger. L’evolution des classes rurales en Baviere. Paris, 1949, p. 315—331.
141 H. See. Op. cit., p. 576.
142 |Некоторые немецкие историки утверждали, будто держатели интенуильных маисов в Сен-Жерменском и Реймсском монастырях — это «королевские свободные» (королевские чиншевики, обязанные нести военную службу), пожалованные королем вместе с их мансами монастырям. Th. Mayer. Die Konigsfreien und der Staat des frtihen Mittelalters. Das Problem der Freiheit in der deutschen <und schweizerischen Geschichte. Lindau und Konstanz. 1955, S. 46—50; К. В о s 1. Freiheit und Unfreiheit. Vierteljahrsschr.ift fur Sozial- und Wirtschaftgeschichte. 44. Bd., 1957, S. 202—203.
Разумеется, не исключено, что известная часть данных держателей происходила от королевских чиншеников. Но источники не дают оснований считать королевский фиск основным источником пополнения маисуариев в названных монастырях. См. критику теории «королевских свободных» в работах: А. И. Данилов, А. И. Неусы-х н и. О новой теории социальной структуры раннего средиевекоиья в буржуазной медиевистике ФРГ.— «Средние века», XVIII, I960; F. Wernli. Studien zur mittelalter-lichen Verfassungsgeschichte. H. 2. Affoltern, 1960, S. 92—95; E. M ii 11 e r - M e r.t e n s. 'Karl der Grosse, Ludwig der Fromme und die Freien. Berlin, 1963.
143 Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 25; Form. Sal. Bign.. N 22.
144 В о u q u et, t. VIII, p. 457, 465.
145 Cm. F. L ii t g e. Die Agrarverfassung des friihen Mittelalters im mitteldeutschen Raum, vornehmlich in der Karolingerzeit. Jena, 1937, S. 193—194. Cp. Polyptique de J'abbaye de Saint-Germain de Pres, Prolegom., p. 213—216.
Статус франкских колонов
43
го взноса (обычно 4—5 денариев в год), определенного количества масла или воска на лампады монастырю ,46.
В некоторых случаях «свободные» держатели, в отличие от собственно колонов, которые уже не считались людьми свободными, именовались «coloni liberi» |47. Как видно из источников, они отличаются от прочих колонов именно званием свободных людей* 147 148. Не будучи еще отягощены тяжелыми оброками и службами вотчинникам, такие «свободные держатели все же находились в личной зависимости от них. Эти ingenui и liberi рассматриваются как «люди» (homines) своих сеньоров, м находящиеся под их властью 149.
В IX в. заметно ограничение юридического статуса и умаление социального веса «свободных», состоящих в поземельной и личной зависимости. Значительная часть их, подобно сервам и колонам, не несет военной* службы. Тот, кто не имеет собственной земли, не может выступать свидетелем по имущественным делам 15°. Свободных земледельцев вотчинники продают и обменивают вместе с землей 151. В некоторых случаях на них распространяется юрисдикция управляющих вотчинами 152.
Держатели, принадлежащие к разряду «свободных», по существу уже утратили некоторые черты статуса свободных людей и представляют собой зависимых крестьян. Но все же они не прикреплены еще к имениям в такой степени, как колоны и сервы, и могут при определенных условиях отказаться от своих наделов153. Эти держатели вправе быть соприсяжниками других свободных, даже если не имеют собственной земли 154 155 *. Если они обладают движимым имуществом определенной стоимости, то несут военную службу |55_
Вотчинная администрация, осуществляя суд над зависимыми крестьянами, за теми из них, кто относится к liberi, franci признает право отвечать по собственным законам в качестве свободных людей |5в. Их не подвергают (во всяком случае с санкции закона) телесным наказаниям, как это принято в отношении сервов и колонов. В течение известного времени (вплоть до IX в.) характерной чертой держателей подобного рода было то, что они не несли «рабских служб», т. е. барщины, обычной для повинностей сервов и колонов 157. Правда, свободные держатели, •с одной стороны, колоны и сервы — с другой, постепенно сближаются и в этом плане. Уже в VII—VIII вв. мелкие прекаристы иногда выплачн-
|46 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, III, 61; VII, 85; X. I; XII, -49. Ср. IX, 151.
147 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, X, 1; XIII, 1. Traditiones et antiquiitates Fuldenses, hrsg. von E. F. J. Dronke, 32, 8; В о u q u e t, t. VIII, p. 567; XAlem., 9; 23, 1.
i« Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, X, 1. В одном из немецких •королевских дипломов конца IX в. говорится о различных разрядах ,колонов. MGH, Diplom. regum Germanorum ex stirpe Karolinorum, t. Ill, 137, p. 208: ...servi... liberi •et cuiuscumque conditions coloni...
149 MGH, Capit. reg. franc., t. I, 163, c. 6: ...liberi sub potestate potentiorum.
iso MGH, Capit. reg. franc., t. II, 193, c. 6.
isi Pardessus. Diplomata, t. II, 559; Form. Bignon., 20; Polyptique de Saint-Germain de Pres, Prolegom., p. 222.
IM Ibid., t. I, 32, c. 4; 52.
iss Die Traditionen des Hochstifts Freising hrsg. von Th. Bitterauf, Bd. I. Mtinchen, 1905, N 343 (a. 815). Свободные, живущие в чужих имениях, не могут уйти из них, если связаны с вотчинниками особыми узами личной зависимости. См. Form. Turon. 43. Ср. MGH, Capit. reg. franc., t. I, 45, c. 8; 149, c. 7.
154 MGH, Capit. reg. franc., t. II, 193, c. 6.
155 Ibid., t. I, 48, c. 2.
166 Ibid., t. I, 32, c. 4.
is? Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, X, 1; Bouquet, t. VIII, p. 465.
44
A. P. Корсунский
вают те же оброки, что и поселенцы (accolani) 158, выполняют поручения управляющих159 * * *.
В IX в. некоторые свободные держатели, являющиеся «людьми» церкви, обрабатывают свои участки исполу 16°. Одновременно растет и их барщина.
Согласно Сен-Жерменскому полиптику, liberi, получавшие в держание тяглые мансы, обязаны были, как правило, такими же повинностями, как и колоны, включая барщину от одного до трех дней в неделю|61, а иногда размер их служб даже определялся формулой •— «сколько будет приказано»1в2. В ряде случаев «свободный» вместе с колоном совместно обрабатывали один и тот же мане 163 164.
Мы нередко можем установить, что вчерашние ingenui и liberi становились колонами (собственно колонами). В полиптиках встречаются упоминания о том, что дети свободных людей — мелких аллодистов, пре-каристов, или людей, отдавшихся под покровительство монастыря,— уже колоны |64.
Одним из путей превращения безземельного свободного человека в колона была его женитьба на женщине из слоя колонов и поселение на мансе, обрабатывавшемся ее родственника ми 165. Но о том, как формально происходило превращение свободного человека в колона, имеется очень мало сведений. Порой это изменение статуса совершалось вследствие передачи 'свободного человека под покровительство вотчинника, от которого он получал надел земли во владение и чьим колоном становился. Реймсский полиптик различает «колонов по рождению» (ex nativita-te) и тех, кто отдался под покровительство монастыря и признал себя его колоном (qui ibi se abbonaverunt) l66_ Из отдавшихся под покровительство Сен-Жерменского монастыря 60 человек, которые перечисляются в 182 и 183 главах XXI книги полиптика, в других главах этой же книги, 37 обозначаются уже как колоны 167 168.
Таким образом в IX в. известная часть разорявшихся и впадавших в поземельную зависимость земледельцев опускалась до уровня колонов (несвободных).
Несмотря на постепенное сближение в юридическом и хозяйственном положении свободных держателей, колонов и сервов, эти категории земледельческого населения не слились друг с другом. Звание свободного’ человека сохраняло свое реальное значение. Об этом свидетельствует упорная борьба крестьян за сохранение статуса свободных людей. Кре
188 Form. Marc., II, 41. Ср. Form. Vis., N 36.
189 Form. Bituric., N 2.
180 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XII, 27.
181 Polyptique de Saint-Germain de Pres, XIII, 6; XIV, 88; XIX, 36; XVI, 41 bis.
182 Ibid., XIV, 7; XV, 5; Fragm. II, c. 4. В некоторых случаях повинности свободного держателя и колона, обрабатывавших одинаковые наделы, отличались: колон, например, обязан был нести rigas и curvadas, a liber только rigas (ibid., IX, 267).
183 Ibid., IX, 267; XIII, 6; XV, 5. О превращении мелких лрекаристов в тяглых держателей в каролингский период см. также Urkundenbuch der Abtei Sanct Gallen, hrsg. von H. Wartmann. Zfirich, Bd. I. 11863, № 120, 203, 21G, 244, 271, 304, 355, 398, 402, 447. Gp. А. И. H e у с ы x и и. Указ, соч., стр. 386—387.
164 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XXI, 78. Колон Гульфоин
держит надел, который в свое время был подарен его отцом монастырю. Ibid., IX,
268. Земельный надел, подаренный монастырю неким Мило, держат его сыновья. Один
из этих сыновей и некоторые его племянники уже находятся под патронатом монастыря.
168 Ibid., XIII, 6; XIX, 36; XVI, 88; XIV, 7.
186 Polyptique de I’abbaye de Saint-Remi de Reims, XXVIII, 65.
187 Polyptique de I’abbaye de Saint-Germain de Pres, XXI.
Статус франкских колонов
45
стьяне шли на самые крайние меры, вплоть до преступления 168 или отказа от собственности на свою землю, для того чтобы сохранить себе и своим детям свободу16Э.
В юридических документах отчетливо выступает стремление свободных людей, оказывающихся в той или иной мере в зависимости от круп-дых землевладельцев, закрепить свою принадлежность к ingenui и отмежеваться от тех, кто выполняет «рабскую службу». В одной из турских формул коммендации подчеркивается, что отдающийся под покровительство патрона обязуется нести ему службы, оставаясь свободным (ingenuili ordine) 17°. Грамота короля Карла Лысого от 844 г. устанавливает, что homines liberi, живущие в монастыре св. Поликарпа, обязаны нести те службы, которые подобает выполнять свободным людям, так, чтобы их свобода не потерпела урона ,71. В X книге Сен-Жерменского полиптика, где фиксируется статус свободных колонов, сказано, что они должны сохранять свою свободу и никто, без санкции монастырского начальства не может принуждать их к каким-либо службам,72. Широкая распространенность тяжб по вопросу об утрате свободы подтверждается наличием специальных формул, определяющих соответствующую юридическую процедуру.
Согласно сансским формулам, свободный человек, на которого кто-либо предъявляет притязания как на колона, должен доказать перед судом, что он является свободнорожденным. Для этого ему нужно в судебном собрании, перед графом и рахинбургами, принести клятву, что сам он — не колон, и что его отец и мать были «франками». Эту клятву должны подтвердить четыре родственника со стороны отца и столько же со стороны матери. В случае отсутствия родственников, соприсяжни-ками могут выступить двенадцать других франков 166 * * 169 170 171 172 173 174.
Королевский суд в VIII—IX вв., по-видимому, довольно часто рассматривал жалобы держателей на сеньоров, пытавшихся обращаться с ними, как с несвободными |74. Характерно, что Сен-Жерменский полип-тик, который как правило, тщательно обозначает статус держателей наделов в перечисленных тут имениях, в ряде случаев вместо названия какой-либо определенной категории употребляет термин calumniatus 175. Люди, о статусе которых велась тяжба, составляли, следовательно, особую группу держателей земель аббатства.
Таким образом, несмотря на то, что в статусе колонов нередко сохранялись еще некоторые черты, свойственные свободным и удерживалось наименование ingenui, они, с точки зрения формировавшегося феодального права, уже не представляли свободных людей.
166 MGH, Capit. reg. franc., t. I, Append. II, c. 3, p. 447—448. Имели место слу-
чаи, когда лица, опасавшиеся возвращения в рабское состояние, убивалн своих род-
ственников-сервов с тем, чтобы скрыть следы своего .происхождения.
169 См. примеры в кн.: А. И. Неусыхин. Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М., 1964, стр. 111—НМ.
170 Form. Turon., N 43.
171 В о u q u е t, t. VIII, p. 456. Cp. p. 457.
172 Polyptique de 1'abbaye de Saint-Germain, X, 1.
173 Form. Senon. recent., 1. Cp. Cartae Senon., N 20. Form. Senon., N 5: Женщина, отрицающая свою принадлежность к разряду колонов, должна поклясться в том, что •оиа сама микогда не несла повинностей колонов и что родители ее были несомненно свободными (bene ingenui).
174 В 787 г., например, Карл Великий, расследовав дело о людях монастыря св. Винцента, претендовавших иа свободу (qui se per chartas ducum dicebant esse liberos), признал нх притязания неосновательными и предписал, чтобы оии находились на службе и в подчинении у монастыря.— MGH, Diplomata Karolinorum, t. I, 159, m. 216—217. Gp. В о u q u et, t. VIII, p. 567.
,7S Polyptique de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, XIX, 27; 44; 48; XXIV, 42.
46
A. P. Корсунский
Значительное влияние на статус франкских колонов оказали нормы позднеримского права. Применяя их по отношению к свободным мелким держателям, государство лишало последних прав свободных людей и помогало установлению их личной зависимости от земельных собственников. По своему положению в вотчинной системе колоны VIII— IX вв. не были отделены резкой гранью ни от «свободных» мансуариев, ни от сервов, посаженных на землю, от которых отличались в основном степенью «несвободы».
Итак, в условиях неуклонно происходившей нивелировки различных категорий непосредственных производителей колоны до конца существования Франкского королевства оставались особым слоем зависимого крестьянства.
В то же время норм колоната было недостаточно для того, чтобы полностью охватить ими социальный и юридический статус нового класса— феодального крестьянства. Понятие «колон» во многих случаях уже не определяло с необходимой четкостью место данного земледельца в системе хозяйственных и юридических отношений. Положение непосредственного производителя определялось не только его принадлежностью к разряду колонов, но и специфическими формами поземельной и личной зависимости от сеньора: каким маисом он (колон) владел (ин-генуильным, литским, рабским и проч.); являлся ли он homo сеньора и входил ли в состав mithio, пользовался ли его сеньор иммунитетными, правами и т. д. ,
Институт колонов сыграл важную роль в формировании феодального крестьянства, но не имел будущего в средневековом обществе. Колон каролингского периода (равно как раб, лит, вольноотпущенник) должен был в дальнейшем уступить место серву или виллану.
Zusammenfassung des Aufsatzes von A. P. Korsunskij «Ober den Status der frankischen Kolonen»
Bei der Erforschung der Entstehung und des Status der frankischen Kolonen widmen die Historiker der Frage nach der «Freiheit» und «Unfrei-heit» dieser landwirtschaftlich tatigen Schicht der Bevolkerung eine gro-fie Aufmerksamkeit. Die Einschatzung der Bedeutung des Begriffs der «Freiheit» bleibt jedoch fur die in Betracht gezogene Periode strittig. Auch die Entwicklung der juristischen und sozial-dkonomischen Lage der Kolonen im 6.—9. Jh. ist nicht im ausreichenden Mafie aufgeklart.
Die groBe Masse der Kolonen stellten in der Merovingerzeit die Nach-kommen der keltisch-rdmischen Kolonen dar. Wahrscheinlich befanden sich in der Lage von Kolonen auch ein Teil der Freigelassenen. Die Kolonen waren vornehmlich in den Gebieten Galliens siidlich der Loire kon-zentriert. Der juristische Status der Kolonen erlitt im Vergleich zu den rd-mischen Zeiten keine wesentlichen Veranderungen. Das romische Recht blieb ffir die keltisch-romische Bevolkerung des Frankenreiches und fiir die Kirche in Kraft. Die romischen Gesetze aber verweigerten den Kolonen eine Reihe von Rechten der freien Leute. Sie waren in ihren zivilen Rechten eingeschrankt, besaBen keine Rechtsbefugnisse in Sachen des Eigentums und waren an den Boden gebunden. Vom Gesichtspunkt des frankischen Gewohn-heitsrechts, fiir das die Merkmale des Status der Freiheit Landbesitz in der Gemeinde, das Recht, Waffen zu tragen, und die Teilnahme an den Versammlungen des Volkes waren, gehorten die Kolonen ebenfalls nicht zur Schicht der Freien. Aber weder die romischen Gesetze noch die Leges, der Germanen identifizierten sie mit den servi.
Статус франкских колонов
¥1
Auf die abhangigen frankischen Hintersassen waren die juristischen Normen des Kolonats in der Merovingerzeit offensichtlich nicht ausge-dehnt. Die Kolonen zahlten den Landeigentfimern Abgaben entsprechend der Gewohnheit. Die Fronarbeit spielte nur eine unbedeutende Rolle in ih-ren Lasten.
In der Karolingerzeit wurde mit den Begriff coloni eine beachtliche Schicht abhangiger Bauern keltisch-romi scher und germanischer Her-kunft in den verschiedenen Teilen des Frankenreiches bezeichnet (darun-ter auch in germanischen Gebieten).
Die Zusammensetzung der Schicht der landwirtschaftlichen Bevolke rung, die als Kolonen bezeichnet wurde, war mannigfaltig: neben Nacb kommen der keltisch-romischen Kolonen erfaBte sie einen Teil verarm ter frankischer Mitglieder bauerlicher Gemeinden, aber auch Freigelassene,. die Hinterassen der groBen Giitern geworden waren. In einigen Fallen werden in Quellen des 8.—9. Jh. Kolonen als freie Personen (ingenui) bezeichnet. Die Kolonen vermochten freier als in der vorhergehenden Perio-de fiber ihren Besitz verfiigen. Das Stfick Land, das sie bearbeiteten, be-fand sich in erblichem Besitz, obwohl die Kolonen kein Eigentumsrecht an Land besaBen. Jedoch waren auch jetzt die Kolonen an den Boden gebun-den, sie leisteten keinen Kriegsdienst und sie wurden durch das Strafrecht in einigen Fallen den servi gleichgesetzt. Mittels Ausdehnung einiger Normen des spatromischen Rechts bezfiglich der Kolonen auf die abhangigen Hintersassen und mittels deren Trennung von den Freien verstarkte der Staat die personliche Abhangigkeit dieser Gruppe von Bauern von den Gutsherren. Dies war mit den Veranderungen in der Wirtschaft, die im 8.—9. Jh. vor sich gehen, mit der Herausbildung der groBen feudalen Grundherrschaften verbunden. Die wachsende Bedeutung der herrschaft-lichen Gutswirtschaft in den groBen Besitzungen einer Reihe von Gebieten des Frankenreiches machte die Erweiterung der Teilnahme der abhangigen Landbesitzer bei der Bearbeitung der Gutswirtschaft notwendig. In dieser Periode wuchsen die AusmaBe der Fronarbeit der Kolonen beachtlich. Es fand eine Nivellierung der verschiedenen Schichten der abhangigen Bauern statt — der Freien, der mansuarii, der coloni, liti, servi hinsichtlich ihrer okonomischen Lage. Die Kolonen aber verschmelzen auch in dieser Zeit nicht mit den servi zu einer einheitlichen Masse unfreieir Bauern: sie erhielten sich einige Zfige des Status der freien Leute, sie waren besser vor willkfirlichen Belastungen mit Abgaben seitens der Grundherren ge-schfitzt als die servi. Im groBen und ganzen, vom Gesichtspunkt des sich damals herausbildenden feudalen Rechts waren der juristische Status und die wirtschaftliche Lage der Kolonen unvereinbar mit dem Ruf freier Leute.
Die Kolonen befanden sich in personlicher und wirtschaftlicher Abhangigkeit vom Grundherrn. Sie unterschieden sich von anderen Gruppen der abhangigen Bauernschaft durch den Grad der «Unfreiheit», indem sie eine Mittelstellung zwischen den «freien» abhangigen Landbesitzern innerhalb der Grundherrschaft einerseits und den servi-mansuarii anderseits ein-nahmen.
Я. Д. СЕРОВАЙСКИЙ
-О ПУТЯХ ФОРМИРОВАНИЯ ФЕОДАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ НА ЛЕСА И ПАСТБИЩА
ВО ФРАНКСКОМ ГОСУДАРСТВЕ*
Своеобразные судьбы леса как одного из важных факторов средневекового общества, давно привлекали внимание историков. Этот интерес особенно повысился во время полемики между романистами и приверженцами Марковой теории; каждая сторона стремилась использовать данные о режиме лесов для подтверждения своей концепции аграрного развития средневековья Во взглядах ученых, разделявших ту или иную теорию, было, однако, нечто общее: все признавали, что к IX в. леса и пастбища уже составляли собственность феодалов, а крестьяне пользовались ими с разрешения сеньоров, за установленную плату. Происхождение этих порядков исследователи объясняли по-разному.
Романисты рассматривали их как один из структурных элементов поместья, перешедшего в средние века из римской эпохи* 1 2. Сторонники Марковой теории выводили эти отношения из эволюции аграрного строя раннего средневековья 3.
Такое представление о режиме лесов и пастбищ IX в. сложилось главным образом потому, что некоторые оброки, упоминающиеся в поместных описях, квалифицировались как плата земельным собственни-кам за пользование их угодьями 4. Эта интерпретация, исходящая от издателей полиптика аббата Ирминона 5, до настоящего времени является •общепризнанной среди зарубежных6, а также некоторых советских
* В настоящей статье автор рассматривает этот вопрос, ограничиваясь территориальными рамками тех областей, где впоследствии образуется королевство Франции.
1 См. М. А. Алпатов. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX века. М.—Л., 1949, стр. 252—290; А. И. Данилов. Проблемы аграрной истории раннего средневековья в немецкой историографии конца XIX и начала XX ве-ков. М., 1958, стр. 141—21'2.
2 Н. Д. Фюстель де Кулаиж. История общественного строя древней Франции. Перевод с французского, т. 4. СПб., 1909, стр. 133—134, 304, 515—528; Н. See. Les classes rurales et le regime domanial en France an moyen Sge. Paris, 1901, p. 18, 121—123, 494—525.
s K. Th. Ina ma- Sternegg. Deutsche Wirtschaftsgeschichte, Bd. I, Leipzig, 1879, S. 270—-2711, 413—417.
4 Речь идет о следующих оброках: pascio — плата за выпас свиней в лесу, ligne-
ritio — за пользование дровами и herbaticum — за выпас по жнивью.
8 В. Guerard. Polyptyque de 1’abbaye Irminon. Prolegomdnes. Paris. 1844, p. 677— 680, 684—688; A. L о n g n о n. Polyptyque de 1’abbaye de Saint-Germain de Pres, t. I.
Paris, 1895, p. 128—132.
8 M. Блок. Характерные черты французской аграрной истории. Перевод с французского. ИЛ, М., 1957, стр. 122; G. Н u f f е 1. Economic forestiere. t. I, 2. Paris, 1910, p. 30—31, 70—78; A. Dele age. La vie economique et sociale de la Bourgogne dans le haut moyen age. Macon, 1941, p. 496; R. Grand et R. De la to uche. L’agri-culture au moyen Sge de la fin de 1’empire romaine au XVI siecle. Paris, 1950, p. 50; J7 8. Lot. Nouvelles recherches sur 1’impdt foncidre et la capitation personnelle sous le
Собственность на леса и пастбища
49
историков* 7. Соответственно сохраняют свое значение вытекающие из нее выводы.
Последние не согласуются, однако, с хорошо известными фактами. Документы IX в. и предшествующего периода отразили различные по форме попытки поднимавшихся магнатов, направленные на личное и поземельное подчинение крестьянства, и, соответственно,— различные способы ожесточенного сопротивления с его стороны. Но в этих документах ничего не сообщается о какой-либо борьбе из-за альменды8. Первое крупное выступление французских крестьян против нарушения их прав на леса зарегистрировано только в памятниках конца X в. (т. е. почти через 200 лет после записи политика аббата Ирминона). Источники последующих столетий содержат уже много сведений о проявлениях классовых конфликтов такого характера9. Все это вместе взятое ставит под сомнение толкование полиптиков, согласно которому крестьяне пользовались сеньориальными лесами и пастбищами уже в IX в.
Несоответствие между указанным выше толкованием и приведенными историческими фактами — результат недостаточной изученности режима лесов и пастбищ раннефеодального периода. Даже исследования зарубежных авторов, посвященные истории лесов во Франции, не учитывают специфику данного периода, отождествляя характерные для него порядки с более поздней системой пользования лесами и пастбищами 10.
Советские историки уделяли много внимания аграрному строю раннего средневековья, но среди их работ отсутствуют специальные исследования о режиме альменды этого периода. Между тем изучение указанной проблемы может послужить отправным пунктом для выяснения процесса превращения лесов из резерва общины в резерв феодальной собственности, процесса, с которым тесно связаны и генезис феодализма, и эволюция сеньории в последующие столетия. В настоящей работе предпринята попытка рассмотреть один из аспектов данной проблемы — возникновение повинностей за пользование альмендой в раннефеодальный период.
Для выполнения этой задачи автор считает необходимым проанализировать следующие вопросы: условия пользования лесами и пастбищами на территории Франции в начале средневековья; влияние фискальной политики франкских королей на эти порядки; характер повинностей за пользование альмендой, о которых сообщают поместные документы. На
Bas-Empire. Paris, 1955, р. 84; Ch. Ed. Perrin. La seigneurie rurale en France et en Allemagne au debut du IX a la fin du XII siecle, t. I. Paris, p. 76; G. Du by. L’econo-mie rurale et la vie des campagnes dans 1’occident medieval. Paris, 1962, p. 103—104; M. Deveze. La vie de la foret fran^aise au XVI siecle, t. I. Paris, 1961, p. 45—61.
7 См. H. П. Грацианский. Крепостное крестьянство на поместьях аббатства св. Германа в начале IX столетия. В ки.: Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. М., 1960, стр. 1123—124; А. В. Кон окотим. Очерки по аграрной истории Северной Франции в IX—XIV веках. УЗИвГПИ, XVI, 1958, стр 13, 18.
8 См. А. В. Ко и окоти н. Классовая борьба во французской деревне в IX— XI вв.— ФЕ. М„ 1958, 1959, стр. 41—55.
8 См. его же. Борьба за общинные земли во французской деревне XII— XIV вв.— СВ, X, 1957, стр. 206—218.
ш A. Maury. Les forets de la Gaule et de 1’ancienne France. Paris, (1867; G. H u f-fe 1. Op. cit.; M. Deveге. Op. cit.; idem. Histoire de la fortt. Paris, 1965; idem. Forets fran^aises et forets allemandes.— RH, t. CCXXXV, Avril — Juin, 1966, p. 347—380; t. CCXXXV, 1966, Juillet — Sept., p. 47—62. В отличие от указанных авторов, немецкий историк Рубнер считает, что режим лесов раннего средневековья имел свои специфические особенности, впрочем, сам он уделял мало места его характеристике (Н. R u fane г. Untersuchungen zur Forstverfassung des mittelalterlichen Frankreichs. Wiesbaden, 1965, S. 232).
4 Средние века, в. 32
50
Я. Д. Серовайский
правленность исследования определяет и круг источников: это — варварские правды, дипломы и капитулярии франкских королей, писцовые книги IX и начала X в.
# * *
Труды советских историков, посвященные изучению общественного' строя варварских племенп, показывают, что с поселением германцев на территории Галлии складывались не одинаковые порядки пользования лесами и пастбищами ,2. В северных ее областях, аграрный строй которых запечатлен в Салической правде, существовали значительные массивы альменды. Пользование ею не подвергалось никаким ограничениям. Несмотря на большую роль свиноводства в хозяйственной жизни франков, их законодательство не выделяло и не ставило под особую защиту леса и деревья, приносившие желуди. Защищались только в течение известного срока права отдельных субъектов на помеченные деревья, а также их труд, затраченный на заготовку лесоматериала. Салическая правда знает в качестве формы землепользования индивидуальные леса. Но права их обладателей не находились под особой защитой: в источнике выступают лица различного юридического статуса и экономического состояния, но не удается установить собственников леса и лиц, лишенных этих угодий. При господстве таких отношений исключалась всякая возможность возникновения повинностей за пользование лесами и пастбищами.
Этим порядкам противостояли обычаи Юга- Франции, характерные черты которых воспроизведены вестготскими законами. Как видно из последних, альменда имела здесь ограниченные размеры. Ее признаки едва улавливаются в источнике. Зато леса, принадлежавшие отдельным лицам, упоминаются там чаще, чем в Салической правде. Права их обладателей, хотя и сохраняли некоторую связь с общинным землепользованием, в основном трактовались законодательством в духе,, близком к римским понятиям собственности. Очевидно, не все жители Вестготского королевства имели свои леса. Поэтому в его законах отразились различные отношения между собственниками и лицами, которые пытались пользоваться чужими лесами. Во всех конфликтах, возникавших на этой почве, Вестготская правда защищала интересы только одной стороны — собственников лесов.
Наиболее детальную разработку в законодательстве вестготов получила система наказаний за недозволенный выпас свиней в чужих лесах во время созревания желудей. Он вызывал обычно конфликты из-за потравы 11 12 13, вследствие самовольного выпаса свиней в чужом лесу без уплаты установленного оброка — десятины14 15, из-за нарушения пользователем своих обязательств по уплате десятины |5. Наконец, сюда мож
11 См. Н. П. Грацианский. О разделах земель у бургундов н вестготов. В кн.: Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья, стр. 306—329; А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М., 1956; А. Р. Корсунский. О развитии феодальных отношений в готской Испании.— СВ, X, 1957, стр. 25—’27; его же. Об условиях поселения вестготов в южной Галлии и Испании.— СВ, 25, 1964, стр. 21'—34; Я. Д. Серовайский. Изменения аграрного строя на территории Бургундии в V в.— СВ, XIV, 1959, стр. 3—25.
12 Характеристика отдельных форм пользования альмендой дается здесь в сокращенном виде. Подробно она изложена нами в очерке «Режим лесов и пастбищ на территории Франции <в начале средневековья», который будет опубликован в сборнике трудов преподавателей вузов Казахстана «Исторические науки», вып. I.
13 LV, VIII, 5, 4.
'* LV, VIII, 5, 1.
15 LV, VIII, 5, 3.
Собственность на леса и пастбища
51
но причислить конфликты из-за раздела десятины между двумя собственниками леса 16 17 * 19. Такое внимание законодателя к этому вопросу свидетельствует, что на территории Вестготского королевства широко практиковался откорм свиней в чужих лесах, восходивший к далекому прошлому|7. Законодательство предусматривает также взимание платы за выпас рогатого скота на чужих пастбищах— pascuario |8. Впрочем эта практика, очевидно, не имела особого распространения, и вытекавшие из нее конфликты не привлекли внимания составителей законов: упоминаний о ней сравнительно мало. Вестготская правда, в отличие от Салической, выделяет и ставит под особую защиту леса и деревья, приносившие желуди, что, по-видимому, связано с римской традицией деления лесов на silvae glandiferae и silvae vulgaris |9.
Иное отношение к лесам и пастбищам обнаруживается у бургундов. Последние располагали значительными массивами альменды, но право каждого жителя на пользование ею находилось в прямой зависимости от размеров принадлежавшей ему пахотной земли. Это значит, что более крупные собственники располагали большими правами на леса и пастбища, чем малоземельные крестьяне. Бургундская правда, подобно Вестготской, особо охраняет леса и деревья, приносившие плоды. В ней упоминаются лица, которые в различной степени обеспечены лесами и даже вовсе их не имеют. Однако обладатели лесов отнюдь не рассматриваются законодательством как собственники. В пределах своих лесов они располагали исключительными правами только на плодоносящие деревья. Остальные деревья и валежник там мог брать на топливо всякий, кто вовсе не имел леса, притом — без какой-либо платы. Если пользователь, в нарушение закона, вырубал плодоносящие деревья, он обязан был возместить материальный ущерб обладателю леса. Но и последний также подвергался наказанию, коль скоро препятствовал пользователю реализовать его права 20 *.
Таким образом Бургундская правда (в этом одно из ее отличий от Вестготской) в известных пределах защищала права людей, не имевших леса, от произвола тех, кто ими обладал 2|. Какие-либо другие виды пользования чужими угодьями (выпас свиней в лесах, рогатого скота — на пастбищах) и тем более плата за это ей неизвестны.
Обрисованные выше три типа отношения к лесам и пастбищам можно рассматривать как результат различного взаимодействия германских и романских аграрных порядков. Первый тип, получивший отражение в Салической правде, сложился в условиях господства общинного строя германцев; второй, зафиксированный Вестготской правдой, характеризуется растворением общинных порядков в среде романских аграрных порядков; третий тип (представление о нем дает Бургундская правда) возник вследствие «уравновешенного» взаимодействия германских и романских элементов.
“ LV, VIII, 5,2.
17 Вестготская правда содержит прямое указание на то, что уплата десятины (т. е. десятой головы скота) за выпас осуществлялась в соответствии с обычаем (LV, VIII, 5,1: ...ut porcos suos in silvam ejus introducat et decimam juxta consuetudinem solvat).
’» LV, VIII, 5,5.
19 A Maury. Op. cit., p. 46.
LB, XXVIII.— Девез утверждает, будто в этой главе трактуется казус, когда зависимый крестьянин пользовался топливом в лесу сеньора (М. Deveze. Forets fran^aises et forets allemandes.— RH, t. CCXXXV, 1955, Avr.— Juin, p. 367). В действительности для такого вывода нет никаких оснований. Самый факт, что обладатель леса подвергался наказаниям за нарушение прав пользователя, доказывает, что он не являлся сеньором (см. толкование этой главы у Ch. Guyot. Cours de droit forestiers, t. 11, Paris, 1909; G. Huff el. Op. cit., t. l,j>. 273-274).
« LB, XXIII.
4*
52
- Я. Д. Серовайский
Таким образом, плата за выпас в лесах и пастбищах взималась лишь на юге Франции, где марковый строй не одержал полной победы над аграрными отношениями галло-римлян. Следовательно, практика этого рода вошла в средневековье, как римское наследие. От платного пользования указанными угодьями, что характерно для развитого средневековья, она отличалась следующими чертами: плату требовали только за выпас (свиней—н лесу при созревании желудей и рогатого скота— на пастбищах); взимание платы за дрова или строительный материал там не практиковалось; отношения между собственниками лесов и пастбищ, с одной стороны, и лицами, с которых взималась плата за выпас скота,— с другой, в основном представляли собою отношения между свободными людьми раннефеодального периода.
* * *
Пользование лесами и пастбищами за плату практиковалось на территории Южной Франции и в последующие столетия. Но тенденция его территориального распространения за пределы первоначального ареала, т. е. территории расселения вестготов, ограничивалась установившимся господством общинной собственности. До тех пор, пока сохранялись такие порядки, при которых каждый житель имел неограниченный доступ в общий лес, где удовлетворял свои хозяйственные нужды, он и не должен был прибегать к использованию частных лесов, а потому не был связан материальными расчетами, с их собственниками. Следовательно, взимание платы за пользование лесами и пастбищами могло сделаться нормой на территориях Франции, не входивших первоначально в состав Вестготского королевства, только в том случае, если указанные порядки разрушались.
Важнейшим фактором деформации общинной, собственности, как известно, был рост крупного землевладения. Он начинался с образования аллода22, основным объектом которого служили пахотные земли. Их концентрация у частных лиц первоначально не затрагивала угодья общего пользования. Посягательства формировавшейся вотчины на альменду раньше всего, казалось бы, могли проявиться в Бургундии, где леса и пастбища составляли пропорциональный придаток пахотного поля. Однако и там крестьянин, обладавший незначительным количеством земли, еще не был лишен доступа к лесным и пастбищным угодьям общины и права бесплатного пользования чужим лесом23. Эти порядки, закрепленные обычаем, очевидно, сохранялись там долго.
На территории поселений франков, изобиловавшей лесами, вообще не существовало никаких ограничений в пользовании альмендой. Последняя при записи обычаев не рассматривалась как придаток пахотной земли («формула принадлежности» складывается здесь позднее). Поэтому процесс концентрации пахотных земель в частных руках не являлся в своей начальной стадии одновременно и процессом феодального освоения альменды. Каждый вотчинник, приобретавший значительную площадь земли в пределах какой-либо общины, пользовался там в отношении альменды «только равными правами наряду с остальными свободными и зависимыми общинниками, даже если это были его собственные крепостные»24. В результате феодализации воз
22 См. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI—VIII вв. М., 1956, стр. 7—46, 72—1ЭГ.
23 См. Я. Д- Серовайский. Указ, соч., стр. 8, 19—20.
24 Ф. Энгельс. Марка. В кн.: К. Маркс .и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 339.
Собственность на леса и пастбища
53
никала соседская община-«марка», в пределах которой даже зависимые крестьяне сохраняли свои права на леса и пастбища25. Относительная устойчивость общинных порядков, обусловливавшаяся обилием лесов и пустошей, а также спецификой общины как организации сопротивления, обеспечивала всем крестьянам, в том числе и тем, кто попал в зависимость, бесплатное пользование указанными угодьями в течение длительного времени. Во всяком случае, леса и пастбища в Северной Франции еще не стали к X в. монопольной собственностью феодалов 26. Даже среди держаний зависимых крестьян Сен-Жерменского аббатства обнаруживаются значительные участки леса и пастбищ27.
* * *
Распространение взимания платы за пользование лесами и пастбищами по всей территории Франкского госудраства тесно связано с образованием института «королевских лесов», а также с фискальной политикой Меровингов и Каролингов.
Мы не располагаем достаточными сведениями о том, как формировались лесные владения королей. Но не вызывает никакого сомнения, что их ядром послужили соответствующие угодья бывшего императорского фиска, к которым, очевидно, были присоединены конфискованные леса римских собственников28. Согласно старогерманским представлениям, вся завоеванная территория считалась достоянием племени и ее вождя. По мере того, как его власть превращалась в королевскую, все массивы, не находившиеся в непосредственном освоении и пользовании общин, стали, очевидно, рассматриваться как королевские владения29.
Кристаллизация королевских прав на леса и другие владения проходила очень медленно и едва ли была улавливаема современниками. Последние еще долго не видели разницы между владениями короля и племени: в ранних правдах, включая и Салическую, ничего не говорится о королевских лесах.
Сведения о них появляются в источниках начиная с VI в. К 590 г. относится любопытный рассказ Григория Турского следующего содержания: во время охоты в лесу Vosage король Гунтрамн обнаружил следы убитого зверя; возмущенный, он с пристрастием стал спрашивать у лес
25 Структура соседской общины, как и предшествующих стадий ее развития, получила детальную разработку в трудах А. И. Неусыхина. См. А. И. Неусыхин. Указ, соч., стр. 7—46, 377—410; его же. Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М, 1964, стр. 17—149.
26 В южных областях Франции, где лесные и пастбищные участки уже в V в. являлись объектом частной собственности, они, подобно пахотной земле, сразу же стали концентрироваться в руках вотчинников. В результате рост крупной земельной собственности протекал здесь быстрее, а практика взимания платы за выпас распространялась интенсивнее. Это, очевидно, и составляет одну из отличительных особенностей феодализационного процесса на юсе страны.
27 Polyptyque de I’abbaye de S. Germain de Pres, XIII, 1,2 etc.
26 G. Huff el. Op. cit., t. I, 1, p. 257, 260; M. Deveze. La vie de la foret fran-?aise..., p. 58—59; idem. Fortts fran^aises et forets allemandes.— RH, t. CCXXXV, 1966, Avr.— Juin, p. 366.
29 См. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности н государства.—К. Маркс н Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 151. В задачу настоящей работы не входит исследование истоков королевских прав на владения фиска. Во всяком случае, они не являлись выражением высшей собственности нли регальных прав короля на всю государственную территорию, как это утверждали некоторые немецкие историки (R. Schroder. Die Franken und ihr Recht. Weimar, 1881, S. 75—80; K. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, T. I, 1. Leipzig, 1886, S. 403—109; H. Thieme. Die Function der Regalien im Mittelalter.— ZSS, Weimar, 1942, S. 57—88). См. об этом G. Waitz. Deutsche Verfassungsgeschichte. Bd. II, 2, vierte Auflage. Graz, 1953, S. 279—282.
54
Я. Д. Серовайский
ника: «Кто осмелился это сделать в королевском лесу»?30. Рипуарская правда в одной из своих поздних глав (VII в.) также упоминает о королевском лесе, отличая его от общинного и частного и предусматривая наказание за кражу там готового материала31. В некоторых помятниках для обозначения королевских лесов употребляется термин saltus, применявшийся ранее к отдельным массивам императорского фиска32. В дальнейшем королевские леса часто упоминаются в картуляриях33 и служат объектом отчуждения34. О разделе леса между фиском и общинными владениями мы узнаем из Сен-Галленской формулы35. Лесные владения королей и князей государственных территорий, возникавших в результате распада Франкской империи, были остатками фиска Меро-вингов. Память о королевских лесах жила в названиях местностей более позднего времени36. Отдельные права, которые сохранили французские короли на леса других собственников в пределах своего домена, очевидно также восходят ко времени существования лесных владений Франкского королевского фиска37.
Многие историки признают, что Меровинги унаследовали н сохранили (с некоторыми изменениями) римскую фискальную систему38. Однако вопрос о преемственности в эксплуатации лесов фиска не получил должной разработки. Не претендуя на его всестороннее исследование, мы попытаемся сравнить имеющиеся в литературе сведения о системе государственной эксплуатации лесов и пастбищ в римское время с соответствующими свидетельствами средневековых Источников.
В римское время, как часто принято считать, практиковались многообразные способы извлечения доходов из этих угодий: леса и пастбища сдавались в аренду, подвергались обложению и предоставлялись для выпаса собственникам скота 39 *. Там существовала и система лёсоразра-
30 MGH, Scriptorum rerum Merov., t. I, p. 1, Fasc. II, Ed. B. Krusch. Hannoverae, 1942, p. 494; Greg. Turon. Hist, X, 10: ...dum ipse Gunthramnus rex per Vosagam Sil-vam venationem exerceret, vestigia occisi buvoli deprehendit... cumque custodem Silvae artius distringeret, quis haec in reglae Silva gerere praesumpserit. V. A. Maury. Op. cit., p. 1’10—111.
31 LR, LXXVI, Si quis Ribuarus in Silva commune vel regis vel alicuis locadam ma-teriamen vel ligna finata abstulerit...; A. Maury. Les forfite de la Gaule et de I’anci-enne France, p. 91; G. H u f f e 1. Op. cit., t. I, 1, p. 274.
32 MGH, Scriptorum rerum Merov., t. V. Hannoverae et Lipsiae, 1910, p. 611. Vita Lantberti abbatis Fontanelensis: ...Hie namque inter alia diversa donaria etiam de Saltu Gemetiacensi eidem venerabili patri partem contulit... Речь идет о дарении короля Хильдерика (662 г.); ibid., р. 647; Vita Condedi Anachoretae Belciunacensis. ...Theodori-cus Gloriosus rex... qui in ipso tempore in saltu Arelaunensis exercito autumnalis venation is insistebat; v. H. Rubner. Vom romischen Saltus zum frankischen Forst.— H. J., 83, 1964, S. 271—273.
33 MGH, CRF Capit. missorum generale, 802; Capitulare Aquisgranense, 801—813, § 18, 19; Capitularia per se scribenda, 818—819, § 7 etc.
34 RACh II, N 11 (853).
35 MGH, F, Collectio Sangallensis, N 10.
36 Некоторые местности Прованса, полностью илн частично лишившиеся своего лесного покрова, продолжали называться королевскими лесами (Th. S с 1 a f ё г t. Cultures en Haut-Provences. Debasement et paturages au Moyen Sge. Paris, 1959, p. 34—37).
37 См. H. See. Les classes rurales..., p. 497—498; G. H u f f e 1. Op. cit, t. I, !, p. 49—52; H. Rubner. Untersuchungen..., S. 19—43, 63—93.
38 E. G 1 a s s о n. Histoire du droit et des institutions de la France..., t. 2, ,p. 358; F. Lot. L’impot fonciere et la capitation personnelle sous le Bas-Empire et a i’epoque franque, Paris, 1928, p. 102—122; idem. Nouvelles recherches sur l’impot fonciere..., p. 82—83; A. P. Корсунский. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М., 1963, стр. 119—>120.
39 М. Dure a u de la Malle. Economic politique des romaines. Paris, 1840, t. I,
p. 177—178, 349; t. II, p. 418—419, 444—445; J. M. Leherou. Histoire des institutions
Собственность на леса и пастбища
55
боток. Многообразным формам эксплуатации соответствовала классификация лесов. Среди последних различались silvae glandiferae и silvae vulgaris, silvae ceduae и silvae inceduae 40~41.
Политику Меровингов по отношению к лесным угодьям определяли два фактора: стремление сохранить традиционные источники фискальных доходов и господство натурального хозяйства, которое делало невозможной преемственность системы лесоразработок. Поэтому тексты раннего средневековья не знают уже былой классификации лесов silvae ceduae и silvae inceduae. Зато получает дальнейшее распространение эксплуатация кормовых ресурсов угодий фиска, в частности, лесных плодов. В этой связи сохраняется и применявшаяся в римское время характеристика лесов с точки зрения их ценности, как кормовых угодий silvae glandiferae и silvae vulgaris. В духе этого принципа поместная администрация определяла даже площадь леса, исходя из того, какое количество свиней в нем можно содержать42. Такой подход к оценке лесов обнаруживался в тех областях Франции, где законодательные памятники вообще не знали различия между дубовыми (буковыми) и другими лесами (деревьями) 43.
Одновременно зарождается и новая форма эксплуатации лесных богатств. В римское время дичь считалась res nullius, и охота не составляла чьей-либо монополии 44. Франкские короли стремятся изменить эту практику. Сама охота была не только развлечением, но и доставляла продукты для потребления. Это побуждало королей к созданию своих заповедников — foresta, куда посторонние ие имели доступа45.
Сведения об эксплуатации кормовых ресурсов владений фиска встречаются в источниках с конца VI и в начале VII в. Известно, что короли содержали собственные стада. Хлотарь II предписывал свинопасам фиска не вторгаться в лесные владения, принадлежавшие церкви и частным лицам, без разрешения их собственников46. Иначе говоря, они должны были придерживаться границ королевских лесов. Однако такая форма эксплуатации лесов и пастбищ не играла заметной роли. Основным источником фискальных доходов были налоги за выпас. Хлотарь II уступил церкви право собирать в пределах ее владений поземельный налог и наряду с ним — пастбищную подать, а также десятину за выпас свиней. Соответственно государственные чиновники не имели права появляться там для выполнения своих служебных обязанностей47. Характерно, что составитель грамоты употребляет те же термины, что и Вестготская правда — decima porcorum (плата за откорм свиней в течение периода созревания желудей, которая взималась натурой в виде десятой
m£rovingiennes. Paris, 1842, р. 305; A. Maury. Op. cit, р. 85—88; М. Deveze. La vie de la forSt fran^aise..., t. I, p. 46—47.
40-41 M. D e v ё z e. La vie de la foret fran;aise..., t. I, p. 47—51.
42 См. Я. Д. Серовайский. Изменение системы земельных мер как результат перемен в аграрном строе на территории Франции в период раннего средневековья.— СВ, VIII, 1956, стр. 128—1129.
43 См. стр. 50.
44 Н. R u b n е г. Vom romischen Saltus zum frankischen Forst..., S. 271—275; M. D e-vez e. La vie de la foret franjaise..., t. I, p. 47.
45 H. Rubner. S. 271—275. В настоящей статье не рассматривается вопрос о монополизации франкскими королями прав на охоту н рыбную ловлю, а также — О создании заповедников.
46 MGH, CRF, Chlotarii II, Edict. 16.Х.614, § 21: ...Porcarii fiscales in silvas eccle-siarum aut privatorum absque voluntate possessores in silvas eorum ingredere non praesu-mant...
47 Ibid. Chlotarii II praeceptio, 548—628, § 11: ...Agraria, pascuario vel decima porcorum, aeclesiae pro fidei nostrae... concedimus, ita ut actor aut decimator in rebus aeccleslae nullus accedat...
56
Я. Д. Серовайский
свиньи) и pascuario (плата за выпас скота в течение всего пастбищного сезона). Из контекста следует, что указанные подати собирались уже давно. Ко времени издания эдикта сложился определенный порядок и существовал специальный аппарат чиновников по их сбору (actor, de-cimator) 48. Король лишь изменил этот порядок в интересах церкви.
Praeceptio Хлотаря II свидетельствует, что обе подати платили лица, проживавшие в пределах церковных владений. Однако содержание документа позволяет судить о том, были ли эти поборы платой за фактическое пользование королевскими угодьями. По мнению большинства историков, они носили именно такой характер 49. Это находит и документальное подтверждение. Король Сигиберт в своем дипломе указывал, что люди фиска платили десятину только с тех свиней, которые паслись в лесах50. В другом документе, эдикте Хлотаря II, содержится предупреждение, что если не будет (желудей) для корма свиней, то налоги (с их собственников) в пользу фиска не должны взиматься51. В тексте опять-таки идет речь о старом налоге52, для обозначения которого прибегают к термину, находившемуся в обороте в эпоху Римской империи 53. Из текста явствует, что данный сбор представлял собою плату за пользование лесами, действительно имевшее место. В те годы, когда не было урожая желудей, не существовало основы для взимания сбора. Эдикт Хлотаря II предназначался для самого широкого круга населения, а не только для зависимых людей церкви. Следовательно, плательщиками десятины оказывались все те, кто фактически пользовался лесом, в том числе и свободные крестьяне. Стремление Юффеля видеть в них только держателей королевских поместий не имеет под собой почвы54.
Сведениям о pascuario мы обязаны Григорию Турскому. По его сообщению, некий дьякон в Оверни оставил церковь и стал чиновником фиска; используя свою власть, он сильно притеснял соседей в окрестности. Он объезжал горные пастбища (saltus), куда на летний выпас выгоняли овец (очевидно, не только с блнжннх, но и с дальних территорий), и взыскивал там pascuario, который собственники пасущихся овец обязаны были платить фиску55. Тот факт, что подать собиралась непосред
48 Об этом аппарате упоминает диплом Алана, короля Бретании (J. М. Pardessus. Diplomata, Chartae, Epistolae, Leges, t. II. Paris, 1846, CCCCX1 (689): ...magistri forestarum et equarum receptores et collectoresque decimarum...). Очевидно Пардесю был прав, когда показал, что этот диплом — подложный (ibid., р. 206). Однако вызывает сомнение его утверждение, будто в VII в. не могло быть такой должности как magister forestarum et equarum. Должности collectores и receptores decimarum были только в этот период, но не в позднее время.
48 К. Th. I n am а - S t е rn е g g. Op. cit., Bd. I, S. Ю2; H. Brunner. Deutsche Rechtsgeschichte, Bd. 2. Leipzig, 1892, S. 75; G. W a i t z. Deutsche Verfassungsge-schichte, Bd. II, 2, S. 279—281; E. Glass on. Op. cit., t. 2, p. 365—366; A. R. Kot-schke. Algemeine Wirtschaftsgeschichte des Mittelalters. Jena, 1924, S. 165—166; W. Met z. Das karolingeschichte Reichsgut. Berlin, 1960, S. 217.
50 J. M. Pardessus. Diplomata, t. II. Add. Ill (653): ...et homines faciant decimas porcorum qui in forestis insaginantur; H. Rubner. Vom romischen Saltus..., S. 274.
st MGH, CRF, Chlotarii II Edictum, 18/X 614, § 23: ...El quandoquidem passio non fuertir unde porci debeant saginare celarensis in publico non exigatur... См. толкование этого текста J. M. L e h ё т о u. Histoire des institutions merovingiennes..., p. 490; G. H u f f e 1. Op. cit., t. I, 1, p. 278.
82 В том же эдикте указывается, что все новые налоги, установленные недавно незаконным путем, должны быть отменены (ibid., § VIII, Ut ubicumque census novus inpie additus est... emendetur). Налог за пользование лесом не рассматривается законодателем как новая подать.
53 Ibid., t. I, р. 21: cellaTium jam in imperio Romano tributum erat fisco solven-dum (примечание издателя); см. H. В r u n п e r. Op. cit., Bd. II, S. 75).
54 G. H u f f e 1. Op. cit., 1.1, 1, p. 278.
55 MGH, Script, rerum Merov., t. I. Ed. Krusch. Hannoverae, 1885, p. 571: Greg. Turon, libri octo miracularum. Liber de passione ex virtutibus S. Juliani Martiris, § ,17:
Собственность на леса и пастбища 5Т
ственно на пастбище, свидетельствует о том, что она являлась платой за фактическое пользование; исчислялась она, очевидно, с каждой головы скота, находившейся на выпасе. Представители фиска могли на месте сосчитать поголовье каждого собственника и предъявить ему соответствующий счет56. Плательщиками pascuario несомненно были хозяева пасшихся овец, следовательно, не только зависимые, но и свободные крестьяне.
С приведенным ранее отрывком из эдикта Хлотаря, запрещавшего взимать налоги за выпас в годы неурожая желудей, перекликается любопытный параграф «Капитулярия о поместьях». В нем содержится требование императора сообщать ежегодно к сентябрьским календам, будет ли выпас (в лесах) 57. Назначение этого предписания не оставляет никаких сомнений: поскольку с выпасом было связано поступление налогов, император должен был знать, какими возможностями каждый год он мог располагать58.
Особый интерес представляет 36 параграф капитулярия; он предписывает управляющим следить за регулярным поступлением доходов от лесов (census); далее уточняется, что сами управляющие, старосты и их люди, если они будут пасти своих свиней в императорских лесах, должны первыми вносить причитающуюся за это плату. Их пример заставит и остальное население полностью выплачивать десятину59. Последняя, как это видно из текста, была платой за фактическое пользование императорскими лесами, которую вносили все без исключения домохозяйства. Сама эта плата, поскольку сохранялось ее старое название — decima, исчислялась в зависимости от количества свиней, принадлежавших каждому собственнику. Однако автор капитулярия допускает, что не все и не всегда использовали леса в указанных целях: в этом случае,, как можно судить по тексту, они не платили десятину. Значит, их расчеты с администрацией лесов носили строго индивидуальный характер.
Новый подход к взиманию указанных податей намечается при Людовике Благочестивом. Причиной тому послужило, очевидно, увеличение удельного веса феодально зависимого населения и соответственно—сокращение налоговых поступлений короны. Император вынужден был не только напомнить о том, что крестьяне, зависевшие от церкви, обя
...Accidit alitem qua dam vice, ut saltus montensis, ubi ad aestivandum oves obierant, circumiret atque pascuaria, que fisco debebantur inquererat...
Примечание издателя: Pascuario vectigal ex animalium pastione.
56 Очевидно, подсчетом пасущегося скота и исчислением платы за выпас занимались упоминавшиеся выше чиновники decimatores, collectores decimarum (см. сноски №47, 48).
57 MGH, CRF, Capit. de villis, § 25: De pastione autem Kai. Septembrii indicate si fuorit si non...
66 P. Лятуш полагает, что эта глава имела в виду оповещение населения о начале выпаса в императорском лесу (R. Latouche. Les origines de I’economie occidental (IV—XI-е siecles). Paris, 1956, p. 214—220). Такне оповещения действительно практиковались; об этом свидетельствует следующий отрывок из полиптика Мар-мутье: ...Illo quoque anno quando glandes penitus sreverint custos nemoris ante festi-vitatem S. Michaelis omnibus hominibus S. Martini notificare debet (G. H u f f e 1. Op. cit., t. I, 2, p. 105). Однако в «Капитулярии о поместьях» имелось в виду донесение императору, которое следовало делать ежегодно и при хороших видах на урожай, и при плохих. Аналогичные извещения управляющие посылали по другим хозяйственным вопросам (см. № 67).
59 Ibid., § 26: ...Ut silvae vel forestes nostrae bene sunt custoditae... et censo nostro-cxinde diligenter exactent. Et judices si eorum porcos ad saginandum in silvam nostrum miserint vel majores nostri aut homines eorum ipsi primi ad exemplum bonum proferen-dum qualiter in postmodum ceteri homines illorum decimam pieniter persolvent; A. M a u-r y. Op. cit., p. 100; G. H u f f e 1. Op. cit., t. I, 1, p. 279.
58
Я- Д. Серовайский
заны вносить государству подати, но и указать их размер. Каждый из них должен был по постановлению judices платить поземельный налог — из расчета одной десятой части урожая, a pascuario —согласно обычаю провинции60. Данное предписание, в отличие от «Капитулярия о поместьях», требует от всех крестьян церковных вотчин обязательной и не зависевшей ни от каких условий уплаты pascuario. Только в отношении размера последнего делалась ссылка на обычаи провинции. Новая интерпретация pascuario отражала тенденцию императорской власти превратить указанный побор из платы за фактическое пользование в одну из разновидностей прямого налога. Однако эта попытка, в связи с усложнившейся политической обстановкой во Франкском государстве, не могла быть везде реализована. Кое-где pascuario по-прежнему оставалась платой за фактический выпас. В 858 г. епископы Западнофранкского королевства просили Людовика Немецкого, войска которого вторглись во владения Карла Лысого, принять меры, чтобы управляющие королевскими поместьями и другие должностные лица умерили притеснение зависимых крестьян и довольствовались бы обычными повинностями. Кроме того, они советовали организовать охрану лесов, с которых могли получать плату за выпас61. Составители письма имели в виду взимание указанной подати с фактических пользователей.
Каролингские документы отражают еще одну тенденцию в налоговой политике императоров — к объединению decima и pascuario в одну- подать. В «Капитулярии о поместьях» упоминается только decima, а в приведенном Капитулярии Людовика Благочестивого речь идет исключительно о pascuario. В поместных документах IX в. термин decima почти полностью исчезает, вместо него появляется термин pascio, фонетически очень близкий к pascuario. Указанные термины, как правило, не встречаются в каролингских документах одновременно. Очевидно, плата за выпас в течение всего сезона была также платой за право откорма свиней в период созревания желудей и наоборот.
Практика взимания платы за пользование лесами и пастбищами распространилась за пределы владений королевского фиска вследствие дарения лесов вместе с собиравшимися там доходами. Так, король Дагоберт I подарил епископу Сигирану ряд владений, включавших леса, а также доходы от налогов за выпас в них62. Другому епископу он пожаловал для постройки монастыря различные угодья, в том числе и лес, с которого взимались оба вида ’податей — десятина и плата за выпас63. Иногда обе эти подати, которые переходили к другим собственникам вместе с соответствующими угодьями, упоминаются в текстах под названием jus silvae или sylvaticum64 *. Некоторые дипломы, говоря о
60 Ibidem. Capitula per se scribenda, 818, 819: De colonis vel servis aecclesiae qua-liter serviant vel qualia tributa reddant: hoc est agrarium secundum estimationem judi-cis. Prevideat hac judex secundum quod habet donet. De modii XXX modios III donet et pascuarium solvat secundum usum provintiae...
Такой же порядок уплаты pascuario зафиксирован и в Баварской правде (Lex Bajuw., 1, 13); Metz. Op. cit., S. 72—77.
•* MGH, CRF, t. II, p. 437—438. Epistola Synodi Carisiacensis ad Hludovicum regem Germaniae Directa. 858: ...ut... custodiant silvas unde habeant pastiones...
62 J. M. Pardessus. Diplomata, t. II, CCLIX (632): ...et etiam quiquid vel incul-
tum vel cultum terrae seu viarum publicarum vectigalibus ac silvarum pascariis.
83 Ibid, t. II, CCLXV (634); ...Silvam quam dicitum. Altimundi totam, cum omni territorio, decima, pasnagio...
M Ibid., t. I, CCXLI1 (627): ...tradimus: civitatem nostram Laudenburg palatium nostrum, aedificia mancipia, vineas, terras cultas et incultas, agros prata, campos, omne silvaticum in silvis; ibid., t. II, DIV (717): foreste nostra Roveritio, cum отпет jure vel termene suo... que est in pago Parisiaco.
Собственность на леса и пастбища
59
всех фискальных доходах, отчуждавшихся вместе с земельными владениями, несомненно имели в виду и пастбищные подати 65.
Епископы и светские собственники, получив лесные владения от короля, в свою очередь, передавали их в третьи руки. Так, епископ Бертран завещал монастырю различные владения, включая и леса с поступавшими с них повинностями66, которые, очевидно, достались ему от королевских щедрот. Значительные массивы лесов оказывались и у свет-ских магнатов67.
Во многих случаях передача церковным конгрегациям прав на пастбищные подати не сопровождалась одновременным отчуждением земли в их пользу. Примером тому служит приведенное выше предписание Хлотаря II, на основе которого церковь стала собирать pascuario и decima porcorum со своих крестьян, которые, надо полагать, продолжали пользоваться королевскими лесами68. Такие пожалования приобрели большое распространение при Каролингах69. Одна формула 814 г., служившая, вероятно, образцом при составлении аналогичных документов, •предусматривает освобождение аббатства или епископа от ряда налогов, в том числе и пастбищной подати. Текст гласит, что тут имеются в виду старые льготы70. Карл Лысый предписывал графам и их чиновникам яе требовать с людей, проживавших в пределах владений церкви, налогов за выпас71. Еще раньше король Аквитании Пипин I запретил должностным лицам собирать в пределах владений аббатства Кормери72 и Сен Жульяй де Бриуд73, наряду с некоторыми другими налогами, и pascuario. Иммунитетные грамоты, освобождавшие от пастбищной подати, были пожалованы Карлом Лысым аббатствам Сент-Андре (Лангедок)74 и Ля Грасс (Руссильон)75.
Значительное количество документов аналогичного содержания было составлено от имени Карла III, причем некоторые из них подтверждали пожалования, сделанные его предшественником. Эти грамоты были
“ Ibid., t. II, CCLXXXI (637): ...et quicquid exinde foristan fiscus noster ad partem nostram sperata poterat ...sit concessum...; NN CCLXXXII? CCCLXVI, CCCC, GCCCXL, CCCCLXXXVI, CCCCLXXXVII, DXXII.
“ Ibid., t. I, CCXXX (615); ...villam Sitriaco cum adjacentiis... mancipiis vineis, ter-ris pra'tis, silvis vel omne jure earum.
67 MGH, SCript. rerum Merov., t. I, p. 713; Greg. Turon, liber vitae ipatrum... erat enim saltus et demo Vendiacense...
68 См. выше, стр. 20. См. Д. С. Граменицкий. К вопросу о происхождении ►франкского иммунитета.— СВ, II, 1946, стр. 141—'148.
69 Редакции соответствующих грамот не всегда были тождественны предписаниям Хлотаря II. Некоторые из них предусматривали только освобождение отдельных конгрегаций от указанных податей. Но и они в конечном итоге приводили также к апроприации «пастбищных податей» -им1муни1ста1ми. См. Е. Glasson. Op. cit., t. 2, p. 481.
70 MGH, F. Formulae Imperiales, 20, 814: Praeceptio de navibus... nullus ex eis... teloneum aut ripaticum... aut pastionem accipere aut exigere audeat...
71 MGH, CRF, Preceptum pro Hispanis, 844, Jum 111, 2: ...ecclesiarum vero census id est nec pascualia infra eorum terminis vel eorum villas nec telonea infra comitatum... a comite neque a junioribus ejus deinceps ab illis ulla tenus exigatur... Характерно, что сбором таких повинностей уже не ведали особые королевские чиновники, как это было во времена Меровингов (actores, decimatores, collectores, decimarum), а графы и подчиненный им аппарат.
72 RARA, 1926, XVII (831): ...ut nullus ex vobis neque de junioribus vestris ullo theloneo... aut pastione... vel nullo censu exigere... presumat.
73 Ibidem, XXV (836): ...ut nullus judex publicus... aliquem distringere... aut pascuarla accipere... Издатель относит грамоту к числу подложных документов, составленных в X—XI ив.,— и это, очевидно, пра'вилньо. Но следует учесть, что образцом для нее послужили ранние документы. Ее содержание полностью воспроизводится в грамоте (Карла Лысого, пожалованной тому же монастырю (RA Ch II, N 276, а. 874).
74 RA Ch II, N 349 (871): ...ut nullus judex publicus vel quislibet ex fidelibus regni... .paraverodorum aut pascuarium, ven mansionaticum... exigeat; v. N 221 (876).
75 Recueil des historiens de la France, t. VIII, p. 627; ...Nollimus prefer ea ab istis
60
Я. Д. Серовайский
«адресованы» монастырям Аквитании и Руссильона, Нарбоннэ, а так-же —Испанской марки76. Об отчуждении pascuario, по-видимому, шля речь и в тех грамотах, где все налоги, собиравшиеся в пользу фиска, были указаны суммарно77.
Из приведенных примеров следует, что иммунисты получали право собирать весь пастбищный налог с населения своих владений. Однако иногда им передавалась только часть указанных сборов. Так, Карл III пожаловал церкви Сен-Элялиль (Руссильон) лишь половину пастбищной подати, причитавшейся фиску с ее владений78. Зачастую в объект пожалований превращались налоги, взимавшиеся с населения, которое проживало за пределами иммунитетной вотчины. Церковь Сен-Жю£т (Нарбоннэ) получила от того же короля право на половину пастбищного налога с территории двух графств79, а церковь Сен-Жером (Испанская марка)—-треть подати (с населения нескольких графств) 80. Таким им-мунистам пастбищный налог поступал не только с зависимых крестьян других вотчин, но и с их свободного населения.
Право на сбор фискальных налогов приобрели, очевидно, и светские магнаты. Об этом свидетельствует формула Маркульфа, предусматривающая вознаграждение для раба за верную службу. Он получал от своего господина, помимо земельных пожалований, освобождение от некоторых повинностей и платежей: среди них упоминаются agrarium и pascuarium 81 — государственные налоги, право собирать которые, следовательно, принадлежало данному магнату. ”
Зачастую короли жаловали монастырям, вероятно, и частным лицам права на беспошлинный выпас. Карл III подарил монастырю Марой (Эно) 8 мансов с зависимыми людьми и принадлежащим этим мансам лесом. Кроме того, был подарен также и другой лес, находившийся в непосредственной близости от монастыря. В этом лесу, как сказано в грамоте, никто не имел права требовать от монахов плату за выпас и>: свиней82. Отсюда вытекает, что дарение леса само по себе еще не означало одновременной передачи права на выпас. В данном случае такие права получили исключительно монахи этой обители. Другие пользователи должны были по-прежнему вносить установленную плату королевским агентам. Поскольку количество животных, которых могли содержать монахи, грамотой не лимитировалось, последние получали возможность пускать в лес зависимых крестьян для выпаса свиней и собирать с этих крестьян соответствующую плату. Такого рода пожалования для данного периода не характерны, но они приобретут большое распространение в последующие столетия.
(Окончание следует).
vel ab eorum hominibus aliquid thelonei aut rotations, pascuaticus... exigatur (RARA, P- 102).
76 RA Char III, XIII (898), XX (899), XXIII (899), XL (908), LXXXVI (9i6).
77 RARA, LII (846) ...quiquid fiscus noster exigere poterat totum concedimus..., L1II, LIX.
78 RA Char III, XV (898): ...addimus etiam medietatem thelonei et trafice ex mercato-similiter pascuarii, v. XVI.
78 Ibid., XXIII (899): ...concedimus preterea medietatem salinarum telonei... et pascuarii tarn in Narbonensi quam in Redensi comitatu. v. XIX; Ra Ch II, № 417 (848): ...in ipso comitatu... pascuarium piscaticum... telonei mercatum tertuim partem...
, 80 Ibid., CCXX (922): ...In supradictis... pagis tertiam partem pascuarii...
81 MGH, F, Marculfi formularum liber II, 36: ...Pro respectu fidei et servitii tui... cedimus tibi a die presente locello nuncupante... et nulla functione auf reditus terraee vel pascuario aut agrario caropera...
82 RA Char III, CVII (921): ...mansos octo et... silvam ad eos pertinentem... et silvan* circa monasterium, sub eo tenore ut de porcis fratrum ibi saginatis nemo pastionem pa-stiorialium expectet...
3. В. УДАЛЬЦОВА
ЕЩЕ РАЗ
О СТРАТЕГИКОНЕ ПСЕВДО-МАВРИКИЯ
Особое место в византийской литературе занимают трактаты о военном искусстве, известные под названием Стратегикон (STpareyixov) или тактика (Taxrixa отратеуьха).
Эти Стратегиконы имели назначение двоякого рода: они должны были теоретически обобщить военный опыт римской армии и одновременно служить практическим руководством для ведения войны в условиях своего времени.
Недавно в византиноведческой научной литературе была проведена огромная работа по обследованию всех рукописных версий византийских военных трактатов и по сопоставлению их с аналогичными произведениями античного периода. В результате удалось выяснить ядро Страте-гиконов византийского времени и отбросить все наслоения более ранней эпохи *.
В ранней Византии наибольшей известностью пользовался Стратегикон Псевдо-Маврикия (или Урбикия) 1 2.
По признанию самого анонимного автора Стратегикона причиной создания этого труда послужил упадок военного искусства в Византийской империи. В основу своего произведения аноним положил как личный опыт, так и сочинения древних писателей.
Главное внимание в своем трактате Псевдо-Маврикий уделяет описанию организации римской армии: ее набора и обучения, формирования и построения войск, порядка их расположения перед битвой, тактики боя, военных хитростей, засад, набегов, рейдов по тылам врага, осады крепостей и т. п. Исключительно большое значение автор справедливо придает изучению военной тактики соседних с империей вражеских народов и разработке военных приемов, которые рекомендуется против них применять. В XI книге Стратегикона, имеющей наибольшую научную и историческую ценность, дается превосходная характеристика военной тактики персов, аваров, тюрков, франков, лангобардов, славян и а.чтов.
Хотя создатель Стратегикона не называет своих предшественников, но он хорошо знаком с античной литературой по военному искусству и в своем трактате широко использует труды античных писателей: Аскле-пиодота, Элиана, Арриана и особенно Онасандра и Вегеция3.
1 A. D а i п. Les strategistes byzantins. Travaux et Memoires. Paris, t. 2, 1967, p. 317—392.
2 Arriani Tactica et Mauricii artis militaris libri duodecim, ed. I. Scheffer. Cpsaliae, 1664.
В рукописи этот труд называется Stpatijiixov или TaxTixa атрагчцха. Он состоит «з 12 частей (koyoi).
3 G. Moravcsik. Byzantinoturcica, Bd. I, S. 417—419.
62
3. В. Удальцова
Кто же был автором этого замечательного произведения военной мысли византийцев? До сего дня личность творца Стратегикона окончательно не установлена, хотя по этому вопросу в науке выдвинуто множество различных гипотез.
Одни ученые считали автором Стратегикона полководца Анастасия Г (491—510) —Урбикия, основываясь на том, что во Флорентийской рукописи трактата упомянуто имя Урбикия4; другие выдвигали гипотезу об авторстве полководца Руфа 5.
Венгерский ученый Е. Дарко отстаивал мнение, что автором Стратегикона был император Ираклий. Е. Дарко приводил в пользу своей гипотезы несколько, правда, не вполне равноценных аргументов6. По его мнению, Стратегикон отражал военную реформу, проведенную императором Ираклием. Сущность этой реформы сводилась, как утверждает Дарко, к перестройке всей военной тактики византийской армии по туранскому образцу. Если в анонимном военном трактате середины VI в. в центре внимания находится, по римскому обычаю, пехота, то в Стратегиконе основной боевой силой армии признается уже кавалерия из лучников, по образцу аварско-туранской конницы. Опираясь на рассказ Георгия Писиды (VII в.), Дарко высказал предположение, что-император Ираклий написал руководство по военному искусству в 621—622 гг., накануне похода против персов, где изложил свою реформу военной тактики и стратегии, использовав опыт борьбы с тюркскими народами. Туранская тактика, введенная в византийской армии Ираклием, помогла ему полностью победить персов, которые остановились-на полпути в использовании этой тактики.
В подтверждение своей гипотезы Дарко, кроме того, приводит рассказ Стратегикона о вероломном ночном нападении авар ‘на конный отряд византийцев близ города Гераклеи, который,, по его мнению, имел место в 619 г., в правление императора Ираклия. Однако остается неясным, почему в Стратегиконе ничего не говорится об организации фем„ а ведь основой военной реформы Ираклия, как известно, было введение-фемного строя.
Тем не менее и другие крупные ученые (Э. Штейн, Дж. Бьюри„
4R. Forster. Studien zu den griechischen Taktikern II Kaiser Hadrian und die-Taktik des Urbicius.— «Hermes», 12 (1877), 449—471.
^Теперь это мнение опровергнуто — доказано, что имя Урбикия внесено во флорентийскую рукопись переписчиками трактата в XII в. Оно ошибочно считалось именем автора Стратегикона, возможно, потому, что Урбикнй,"живший в конце V — начале VI в.,, был видным полководцем и составителем одного из трактатов по военному искусству, который был использован и создателем Стратегикона,— и отсюда делается понятным его упоминание в рукописи (G. Moravcsik. Op. cit., S. 418). К Форстеру, однако, присоединились другие исследователи, такие, как R. V а г i. Zur Uberlieferung mittelgrie-chischer Taktiker.— BZ, 15 (1906), 47—83; R. Grosse. Das romisch-byzantinische Marchlager vom 4—10. Jahrhundert.— BZ, 22 (1913), il06—-111, и др.; R. Vari. Sylloge Tac-ticorum Graecorum.— Byz., 6 (1931), 401—403 и др.
5 Zachariae von Lingenthal. Wissenschaft und Recht fur das Heer vom VI bis zum Anfang des X Jahrhunderts.— BZ, 3 (1894), 437—457. На основании сравнения военного кодекса, включенного в Стратегикон (стр. 1, 6, 7 и 8), vopioi отратютгиЫу. приписываемым Руфу, автор пришел к выводу, что автором Стратегикона мог быть Руф (VIII в.). К этому выводу присоединился и такой авторитетный ученый, как К- Крум* бахер (К. Krumbacher. Geschichte Byz. Literat. 2 ed. Munich, 1897, p. 635). Мнение это позднее было опровергнуто. См. F. Aussaresses. L’auteur du Strategicon.— «Revue des Etudes anciennes», VIII, 1906, p. 23—38.
® E. Darko. Inlluences touraniennes sur revolution de 1'art militaire des grecs, des remains et des byzantins.— Byz., 12, 1937, II, p. 119—147; E. Darko. Die militarischerr Reformen des Kaisers Herakleios.— «Actes du IV-e Congres International des Etudes Byzantines», I. Sofia, 1935, HO—116.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
63
Дж. Перниче), с некоторыми оговорками, но все же допускали, что автором Стратегикона мог быть император Ираклий7.
Подавляющее же большинство исследователей, начиная с издателя Стратегикона И. Шеффера и кончая авторами новейших работ, считают создателем Стратегикона византийского полководца, а затем императора Маврикия.
Французский ученый Франсуа Occaipecc привел интересные доказательства в пользу подобной атрибуции этого памятника. Он основывает свои выводы не только на упоминании в одной из рукописей Стратегикона имени Маврикия 8, но и на сравнительном анализе данных Стратегикона и трудов близких к нему по времени византийских историков, прежде всего Феофилакта Симокатты, Евагрия и Иоанна Никиусского. Сопоставив эти памятники, ученый пришел к выводу, что портрет Маврикия, нарисованный византийскими писателями, вполне совпадает с образом автора Стратегикона, выясняющимся на основании внутренней критики этого произведения. Вывод Оссаресса подкрепляется еще и другими соображениями: описание в Стратегиконе военной тактики таких народов, как персы, авары, тюрки, лангобарды, франки и славяне, свидетельствует о создании этого труда в правление императора Маврикия, когда эти народы были самыми опасными врагами империи. В конечном счете Оссаресс приходит к окончательному заключению, что автором Стратегикона был Маврикий: он мог написать это сочинение, либо когда был еще полководцем (580—582), либо уже после того, как стал императором (582—'602) 9 10.
Сходного мнения придерживается болгарская исследовательница Г. Цанкова-Петкова, приводя в подтверждение его ряд новых аргументов. Она подчеркивает, что автор Стратегикона в своем сочинении обнаруживает такое широкое знакомство с состоянием военного дела в империи, какое было недоступно для простого стратега. Важным доводом в пользу отнесения Стратегикона ко времени правления императора Маврикия, на наш взгляд, является наблюдение Цанковой-Петковой по поводу того, что в Стратегиконе большое внимание уделяется борьбе с мятежами солдат, а, как известно, правление Маврикия как раз изобиловало восстаниями в армии. Нападение авар на город Гераклею, упомянутое в Стратегиконе, Цанкова-Петкова,/ в отличие от Дарко, датирует периодом между 583—592 годами. Авторство Маврикия подтверждается и его участием в войнах с персами, аварами, славянами, в походах в Армению и др.,— судя по этим фактам, можно полагать, что в Стратегиконе он использовал личный опыт войн против персов, авар и славян. Цанкова-Петкова предполагает, что Маврикий написал свое произведение в течение последних 10 лет своего правления ,0.
Югославские историки при публикации отрывков о славянах из Стратегикона солидаризируются с мнением, что этот памятник был создан во время правления императора Маврикия, ибо в нем упоминаются исключительно «влашские» славяне, жившие на левом берегу Дуная, против которых император Маврикий вел войны в 592—602 годах. Главы о славянах написаны там на основании личных наблюдений писателя.
7 G. Bury. A history of the Later Roman Empire, t. II, 1889, p. 225; J. Pern ice. L’imperatore Eraclio, p. 103; E. Stein. Studien zur Geschichte des byz. Reiches. Stuttgart, 1919, S. 123.
* F. Aussaress. Op. cit., p. 23.
9 Ibid., p. 39.
10 Г. Цанкова-Петкова. Материалната култура и военного взкуство на да-кийските славяни спаред сведепията на Псевдо-Маврикии.— ИЗИБИ, 1957, № 7.
«4
3. В. Удальцова
Кроме того, автор Стратегикона говорит об антах как о действительных неприятелях империи, в то время как последнее, встречающееся в источниках, сообщение об антах, датируется Феофилактом Симокаттой 602 годом. Изучение данных о славянах приводит югославских ученых к выводу, что дату создания Стратегикона надо отнести ко времени после смерти императора Маврикия (582—602), т. е. к первым десятилетиям VII в. Вопрос же об авторстве Стратегикона они оставляют открытым ”.
Споры о личности автора Стратегикона заставили ученых в последнее время принять условное название этого трактата как Стратегикон Псевдо-Маврикия11 12.
С вопросом об авторстве Стратегикона связана и спорная проблема датировки этого памятника. Большинство ученых относит этот трактат к концу VI в.13, а некоторые — к началу VII века14. Раздаются отдельные голоса, которые недостаточно аргументированно переносят написание Стратегикона даже в VIII век, признавая, что часть трактата написана на основании данных более ранних источников15.
В пользу ранней датировки Стратегикона с полной неопровержимостью говорит то обстоятельство, что трактат вводит нас в реальную атмосферу упорной борьбы Византийской империи с варварским миром, борьбы, развернувшейся в VI—VII вв. Недаром в центре внимания анонимного автора находится описание тактики варварских народов, окружавших в то время Византию. Упоминание о них в трактате позволяет сделать важные выводы о его датировке. Такс с франками византийцы впервые столкнулись во время своих походов против готов в Италию; •особенно ожесточенную войну с ними империя вела между 554 и 556 гг. Столкновения с лангобардами у византийцев происходили также в Италии, в 568—572 гг. Нападения антов и славян на Византийскую империю имели место главным образом в правление Юстиниана и, что самое существенное, после 602 г. в источниках нет более упоминаний о вторжениях антов в Византию. Относительно походов византийских войск за Дунай, против живших там славян, о которых рассказывает автор трактата, также ничего не слышно после правления императора Маврикия.
Авары совершали крупные военные экспедиции против Византии между 558—626 гг. С Ираном Византия вела постоянные войны в течение всего VI и начала VII в. Однако после походов Ираклия в 628 г. и победы Византии войны с персами не играют какой-либо роли в ее внешней политике1®.
Кроме того, бросается .в глаза полное молчание автора трактата о таком новом грозном враге империи, появившемся в середине VII в., как арабы 17. Не менее симптоматично также отсутствие известий и о болгарах. Все эти соображения заставляют датировать Стратегикон Псевдо-Маврикия концом VI — первой половиной VII в.
Большая историческая ценность памятника состоит прежде всего в том, что он дает сравнительную характеристику военной тактики византийцев и других, в том числе варварских, народов. Это позволяет в ка-
11 Визаитиски извори за истори)у народа угослави)е, том I. Београд, 1955, стр. 127—129.
12 G. Moravcsik. ®р. cit., I, 251.
13 Оссаресс датирует памятник 580—584 гг. (F. Aussaress. Op. cit, р. 34), Г. Цанкова-Петкова— 592—602 гг. (Указ, соч., стр. 333).
14 G. Moravcsik. Op. cit., 414; Е. Darko. Op. cit, 119.
15 Zachariaevon Lingenthal. Op. cit., p. 457.
16 G. M о r a v c s i k. Op. cit., I, Bd., S. 419.
17 H. В. Пи гулейская. Византия и Иран на рубеже VI—VII вв. М.— Л., 1946, <стр. 28—30.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
65
кой-то мере судить об уровне развития военного дела и особенностях военного искусства у различных племен и народов в эпоху ожесточенной борьбы Византийской империи против варварского мира. В русской и советской историографии больше всего изучены данные Стратегикона о военном искусстве славян и антов 18 19.
До последнего времени в нашей литературе оставались в тени известия Псевдо-Маврикия о других народах и племенах раннего средневековья, хотя, на наш взгляд, они также заслуживают серьезного внимания.
Большим достоинством рассказа анонимного автора Стратегикона о восточных и западных соседях Византии является умелое сочетание характеристики чисто военных качеств тех или иных народов с красочным описанием их политического строя, нравов и обычаев. Это не только оживляет повествование, но и позволяет установить связь военной тактики и стратегии отдельных народов с их образом жизни.
Не скрывает автор трактата и практической целенаправленности своего труда. Для него было необходимо описать способы ведения войны в первую очередь тех народов, которые представляют наибольшую опасность для империи, тогда те, кто пожелает вести с ними войны, смогут заранее приготовиться к этому. Ведь не все противники ведут войны одинаково: одни из-за чрезмерной отваги действуют быстротой и натиском, другие же бросаются на врага сомкнутым строем и соблюдают боевой порядок.
На первом месте среди соперников Византии, военную тактику которых, по его мнению, необходимо пристально изучать, автор Стратегикона ставит персов. Ведь вплоть до конца 20-х годов VII в. они оставались главной опасностью для империи на Востоке. Сведения Стратегикона о персах достаточно правдивы и детальны, что свидетельствует о значительной осведомленности автора. Это наводит на мысль о близком знакомстве создателя Стратегикона с державой Сасанидов и о его участии в персидских походах.
Псевдо-Маврикий наделяет персидский народ противоречивыми, но в целом привлекательными чертами. По его словам, он трудолюбив, скрытен и склонен к рабству. Персы любят родину и преданны ей. Начальству повинуются со страхом и в войне за свое отечество терпеливо переносят тяжкие труды и лишения. На войне народ персов действует сознательно и следует правилам военного искусства. Военный строй персов отличается порядком. Они воздерживаются от безрассудной храбрости, граничащей с опрометчивостью. Как и римляне, они делят войско на три части, центр и фланги, которые находятся в постоянном взаимодействии. Персы сильны в нападении и еще более — в обороне. В жарких странах персидские воины легко переносят зной, голод и жажду. Они имеют особую способность скрывать свое горе и мужественно, обыкновенно с веселым видом 13 выдерживать несчастие.
При переговорах персы обычно далеки от того, чтобы просить мира, и соглашаются на него неохотно. Они не храбрее других воинственных народов, но все же склонны к войне. Любят уклоняться от открытого боя и изнурять противника ожиданием схватки. И после сражения продол
18 С. А. Же бе л ев. Маврикий (стратег). Известия о славянах VI—VII вв.— «Исторический архив АН СССР», 2. Л., 1939, стр. 33—39; А. Клибанов. Военната организация на старите славяни, «(Исторически Преглед», 2 (1945/46), 193—209; Н. В. П и-гулевская. Визаития и Иран на рубеже VI—VII вв., стр. 28—30; М. Ю. Б р a flue веки й. Об «аитах» Псевдо-Маврикия.— «Советская этнография», 1953, № 2, стр. 21—36; В. В. Мавродин. К вопросу об «антах» Псевдо-Маврикия.— «Советская этнография», 1954, №2, стр. 32—41.
19 Strateg., XI, 2.
5 Средние века, в. 32
66
3. В. Удальцова
жают биться. На нападение решаются не торопясь, а обдуманно и выждав удобное время. Вооружены хорошо — носят панцири, мечи; искусные лучники. Продолжительный холод и дожди изнуряют их и уменьшают крепость луков, так как на них отсыревают тетивы.
Псевдо-Маврикий советует применять против персидских войск комбинированную армию, состоящую из конницы и пехоты, и наносить удар не по фронту, а с флангов или с тыла20.
Итак, из рассказа Псевдо-Маврикия можно живо воссоздать военную тактику персидской армии, сохранявшей древние военные традиции, боевой порядок и хорошее вооружение, характерные для войск устроенного и сильного государства. Вместе с этим Псевдо-Маврикий отмечает некоторые особые качества персидского народа: его умение скрывать под внешним весельем глубокое горе, трудолюбие, строгое соблюдение дисциплины, а также и такие отрицательные черты, как склонность к раб-' ству и слепому повиновению властям, что могло быть порождено деспотическим общественным строем Сасанидской монархии. Все это вполне соответствует данным о персидской армии и персидском народе других источников, близких по времени к Псевдо-Маврикию, но вместе с тем. его сообщения уточняют эти сведения, придавая им жизненность.
Среди врагов, грозивших империи в его время, на втором месте после персов Псевдо-Маврикий ставит скифские народы — авар и тюрков.
Скифами он называет эти тюркские племена по традиции, воспринятой от античных авторов; само же описание их вполне современно и не носит никаких следов заимствований и шаблона. Черты народного характера, быта, общественных отношений, военной организации авар обрисованы реалистично и правдиво; это говорит о том, что авары были врагом, которого византийцы уже достаточно хорошо знали и'с которым постоянно сталкивались. О тюрках же Псевдо-Маврикий знает гораздо, меньше, чем об аварах, и сведения о них довольно расплавчаты.
Псевдо-Маврикий подчеркивает прежде всего общность военной тактики всех скифских племен, у которых распространен одинаковый военный строй и боевой порядок. Начальников у них много, но они невежественны в военном искусстве. Лишь авары и тюрки имеют лучшую военную организацию и действуют сомкнутым строем. Тюркские племена, по> словам автора, многочисленны, независимы, чуждаются всяких занятий и искусств и не заботятся ни о чем, кроме того, чтобы стойко биться с неприятелем2*. Аварское же племя, напротив, трудолюбиво, способно' к восприятию культуры и очень опытно в военном деле. Оно управляется одним главою, но повинуется ему со страхом, а не с любовью; труды и лишения, жару, холод и прочие невзгоды они переностя стойко22.
Несмотря на свой пастушеский образ жизни, авары, в отличие от тюрок, любознательны, хотя и скрытны. Их уже в какой-то мере коснулось влияние цивилизации. Вместе с тем столкновения аваров с народами, стоявшими на более высоком уровне экономического и культурного развития, породили у них и некоторые весьма отрицательные качества.
Авары, по словам Псевдо-Маврикия, одержимы беспримерной алчностью к деньгам. Они вероломны, коварны, продажны. Клятв не держат, договоров не исполняют, их нельзя обуздать никакими подарками,, так как прежде, чем получить предложенное, уже замышляют обман » хотят отказаться от того, на что согласились. Подобное коварство и
20 Strateg., XI, 2.
21 Ibid., 3.
22 Ibidem.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
67
жадность часто вредят самим аварам, ибо многие из них корысти ради становятся перебежчиками.
Интересны данные Стратегикона о родоплемениом строе у авар, оказывающем влияние и на их военную организацию. Племя аваров, по его словам, состоит из многочисленных родов, которые не живут между собой в согласии. Их постоянные раздоры выгодны византийцам, так как порождают измену в рядах противников23.
Особенно полно характеризует Псевдо-Маврикий военную организацию авар. Племя авар, пишет он, неприятелей своих старается победить не в открытом сражении и военной силой, а при помощи обмана, хитростей и лишения их съестных припасов. В отличие от персов и византийцев они не делят свое войско на три части.
Авары — прекрасные конники, они на скаку искусно стреляют из лука; их вооружение состоит из лат, мечей, луков и длинных копий, причем в бою у многих имеется по два копья. Они сражаются разомкнутым строем, вытянутым в одну линию и состоящим из отдельных ватаг. Преследуют врага до полного его рассеяния. Стойки в бою и (продолжают битву даже после поражения, пока не будут разбиты наголову.
Сражаться против авар надо также при помощи конницы. Для них особенно чувствителен недостаток в пастбищах, так как при войске они ведут много животных,—поэтому следует лишать их пастбищ24.
Таким образом, из описания Псевдо-Маврикия авары предстают перед нами как варварское пастушеское племя, разделенное на многие роды, постоянно враждующие между собой. Их общественный строй отличается примитивностью. Политическое устройство авар сочетает деспотическую власть единого правителя с сильным влиянием родоплеменных отношений. Военная же тактика этих варваров близка к тактике конного боя, распространенной у всех тюркских народов25 *.
Данные Стратегикона Псевдо-Маврикия об аварах подтверждаются другими источниками, в частности известиями Феофилакта Симокатты.
Тот факт, что Псевдо-Маврикий уделяет особое внимание прежде всего борьбе против персов и авар, показывает, что в его время восточные народы доставляли наибольшее беспокойство правителям империи. Разумеется, и западные народы играли немаловажную роль во внешней политике Византии конца VI—-VII вв.
Четвертая глава XI книги Стратегикона вследствие этого и посвящена описанию способов ведения войны против «рыжеволосых» народов, т. е. против франков и лангобардов.
В этой главе содержится интереснейшая характеристика германцев, равноценной которой не встречается в историографии со времен Цезаря и Тацита. Впрочем, в повествовании Маврикия Стратега о франках и лангобардах не чувствуется личного знакомства автора с их бытом и нравами. Скорее всего свои сведения он черпал из рассказов византийских командиров, сражавшихся в Италии и близко знавших германские племена.
Рыжеволосые народы, по утверждению Псевдо-Маврикия, очень любят свободу, смелы и неустрашимы в боях, атакуют быстро и стремительно. Трусость и отступление считается у них позором. Смерть они презирают. Одинаково хорошо сражаются как в пешем, так и в конном строю, но предпочитают пеший бой и быстрые набеги. Если во время
23 Strateg., XI, 3.
24 Ibidem.
25 Об этой тюркской, или туранской, военной тактике см. Е. Darko. Op. cit...
р. 138—139.
68
3. В. Удальцова
битвы они оказываются в затруднительном положении, то все конные слезают с лошадей и продолжают бой спешившись, даже если приходится биться с далеко превосходящей их числом конницей26.
Как и другие варварские народы, франки и лангобарды не имеют упорядоченного боевого строя: строятся они не в определенном порядке, не по частям, а как придется. Очень важны сведения Псевдо-Маврикия о том, что франки и лангобарды при построении войска следуют принципу кровного родства. Они объединяются в боевой строй по кровному родству или по дружбе, причем часто, если перебьют их друзей, оии, стараясь отомстить за них, бросаются на явную погибель27.
Важные жизненные наблюдения, встречающиеся в рассказе Псевдо-Маврикия, дополняют наши представления и о политическом строе германцев. Подчеркивая их свободолюбие, Маврикий сообщает, что, в противоположность персам, начальникам своим они повинуются неохотно, как бы вовсе не имея страха28. В отличие от авар, они нелюбознательны, не заботятся об усовершенствовании своего образа жизни, а также о развитии искусств и о своем благосостоянии, а более всего думают о конном строе. Их легко подкупить деньгами, и они, так же как авары, очень корыстолюбивы29. Невзгоды и лишения они переносят с трудом. Германцы сильны духом, зато тела их подвержены болезням и изнежены. На них губительно действуют жара и холод, дожди, недостаток съестных припасов, особенно вина, а также уклонение противника от боя, которое охлаждает их боевой порыв30.-»
Маврикий советует византийским полководцам не вступать в открытый бой с «рыжеволосыми» народами, но устраивать против них засады, действовать хитростью, обманом, медлить и затягивать время мирными переговорами, чтобы отвага и свирепость их ослабели либо от недостатка съестных припасов, либо от жары или холода. В случае же столкновения с франками и лангобардами их легко разбить с фланга или тыла, так как они не заботятся об их охране31.
Итак, франки и лангобарды, то Псевдо-Маврикию, это — варварские народы, свободолюбивые, безрассудно смелые и воинственные, но вместе с тем физически изнеженные, корыстолюбивые и склоняющиеся на подкуп. У них царит неповиновение властям и сильны родоплеменные отношения. Они мало заботятся о земледелии, ремеслах и искусствах, а больше всего занимаются военным делом. Они сохраняют в армии пережитки родоплеменной организации и применяют тактику смешанного конного и пешего боя.
Наряду с восточными и западными варварскими народами в конце VI—начале VII в. постоянным врагом Византии были задунайские славяне и анты.
Так же, как и при описании других народов, рассказывая об антах и славянах, Маврикий приводит ценнейшие данные не только об их военном искусстве, но и хозяйстве, политическом и общественном строе, быте и нравах.
По рассказу Псевдо-Маврикия, славяне и анты представляли собой варварские племена, близкие по своему общественному строю к германцам. Подобно франкам и лангобардам, они любят свободу, не склонны к рабству, ни к повиновению властям, храбры, особенно в своей
28 Strateg., XI, 4.
27 Ibidem.
28 Ibidem.
29 Ibidem.
30 Ibidem.
31 Ibidem.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
69
земле- В отличие от германцев они чрезвычайно выносливы. Характерной чертой их быта является необычайное гостеприимство. У славян и антов существует патриархальное рабство (интересно, что о рабах у других народов Маврикий не упоминает)'32.
Политический строй славян и антов имеет сходные черты с политическим устройством других варварских народов, прежде всего германцев. Если у авар правит один властитель, которому они со страхом покоряются, то у славян и антов, так же, как у франков и лангобардов, во главе племен стоит много князей, которые находятся между собой в постоянной вражде и которым славяне плохо повинуются. Внутри племен и между племенами царят раздоры, которые их ослабляют33.
Славяне и анты, по словам Маврикия, вероломны, не соглашаются на мир; покорить их можно скорее силой, чем подарками,— в отличие от авар и франков они не проявляют корыстолюбия.
Сражаются славяне в лесах и теснинах, подобно другим варварам, не имеют военного строя, устраивают засады, хорошо переправляются через реки, используя плоты, склонны к всяческим военным хитростям. Маврикий дает подробные указания, каким образом надо совершать походы в страну антов м славян. Поражает его беззастенчивость, когда он дает советы, как лучше грабить страну славян и вывозить из нее добычу. Походы против славян и антов надо предпринимать зимой, когда реки замерзнут, а лес стоит обнаженным и славянам негде устраивать засады 34.
В описании славян и антов, в отличие от известий о франках и лангобардах, чувствуется личный опыт автора, его непосредственные наблюдения над жизнью этих племен. Заканчивая рассказ о различных народах, он прямо пишет: «Это мы написали, как сумели, почерпнув из своего опыта и из сочинений древних писателей»35.
Псевдо-Маврикий более всего осведомлен (может быть, по личному опыту) о персах, аварах, славянах и антах. В меньшей степени он знаком с франками и лангобардами, а о тюрках знает только понаслышке. Тем не менее его сведения о народах, окружавших Византию, поучительны и правдивы.
Из рассказа Псевдо-Маврикия о военном искусстве современных ему врагов Византии явствует, что наиболее высокий уровень военного дела был достигнут в то время «персами, которые были самыми опытными и организованными противниками империи. Это вполне соответствовало значительно более высокой ступени социально-экономического развития Сасанидской Персии по сравнению с варварскими народами.
Из варварских племен, нападавших на Византию, наиболее опытными в военном искусстве были авары, хотя они и не имели такой упорядоченной военной организации, как персы и византийцы. Зато они обладали преимуществами военной тактики полукочевых тюркских народов в соединении с крепкой властью кагана.
Что касается германцев, то в сражениях они побеждали скорее храбростью, чем организованностью, и при отсутствии крепкой политической власти в VI — начале VII в. еще не выработали своей прочной военной организации.
То же относится и к военной тактике славян и антов, особенностью которой, по сравнению с другими народами, являлось умелое использо
32 Strateg., XI, 5.
33 Ibidem.
34 Ibidem.
35 Ibidem.
70
3. В. Удальцова
вание преимуществ местности, применение различных военных хитростей.
В целом рассказ Псевдо-Маврикия о военной тактике соседних с империей народов для своего времени имел огромное, не только теоретическое, но и вполне практическое значение — руководства к действию.
Стратегикон Псевдо-Маврикия содержит ценнейший материал об организации самой византийской армии. Особый интерес имеют советы главнокомандующему, как бы обобщающие опыт верховного командования, накопленный римлянами и византийцами в течение веков. Правила поведения главнокомандующего собирают воедино как чисто военные, так и политические меры, которые должен принимать полководец для успешного ведения войны. Из повествования Маврикия Стратега вырисовывается образ идеального, с точки зрения византийца той эпохи, 'главнокомандующего. Идеальный образ полководца был создан Псевдо-Маврикием как на основе его личного опыта, так и советов античных авторов, в первую очередь Оносандра и Вегеция.
Решающее значение Псевдо-Маврикий придает личным качествам главнокомандующего, а отнюдь не его знатности и высокому происхождению. Вслед за Оносандром, Маврикий Стратег считает, что лучший главнокомандующий — не тот, кто славен родом, но тот, кто более опытен в военном искусстве36.
Маврикий, правда, требует от главнокомандующего несколько иных личных качеств, чем Оносандр. Первое Требование к полководцу, соответствующее уже понятиям византийского общества, это быть благочестивым 37. Ему необходимо прежде всего снискать помощь божью, ибо, склоня бога на свою сторону, он сам будет отважнее38. Автор Стратегикона,— верующий христианин, требует и от главнокомандующего полной ортодоксальности.
Важным политическим условием успеха главнокомандующего было предотвращение и подавление всяческих восстаний ih мятежей в войске. По совету Маврикия Стратега, полководец на проступки, совершенные многими воинами сообща, должен смотреть снисходительно и присуждать к наказанию не всех, а только подстрекателей, иначе одинаковое для всех наказание возбудит еще 'большее неудовольствие и бунт солдат.
В повседневной жизни полководцу следует искать популярности у солдат, в обращении с ними держать себя просто, быть прямым и любить их, как отец любит своих детей, вступать с ними в разговоры, даже фамильярные, в соответствии с их понятиями. Но относительно наложения справедливых наказаний полководец обязан быть твердым, непоколебимым и справедливым, в особенности, когда надо наказать вожаков восстания, ибо нельзя ждать, пока оно разрастется39.
Советы Маврикия Стратега главнокомандующему проникнуты страхом перед собственным войском. Для выполнения какого-либо предприятия не следует сводить все войско сразу, в одно место; нерадивых можно наказывать не тотчас же, а позднее. Потому что немедленная кара служит поводом к бунту.
Воины всегда возбуждены, даже если и не предстоит бой, поэтому
36 Strateg., VIII, 2. Оносандр писал, что при выборе главнокомандующего не надо обращать внимания ни на его происхождение, ни иа богатство, но на то, чтобы он был безупречен, умерен, сдержан, не обжора, трудолюбив, образован, не стар, не молод, чтобы по возможности был отцом семейства, красноречив и популярен.
37 Strateg., VIII, 2.
38 Ibid., VIII, 1.
39 Strateg., VIII, 1.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
71
их надо ‘постоянно занимать делом. Если войско будет праздно, то эта праздность и будет причиною волнений40 41.
Главнокомандующий не может быть снисходительным к тем, кто совершает проступки по лености или злонамеренно, ибо нельзя потворствовать дурным замыслам и безделью. Но он не должен налагать взысканий оттого только, что имеет право наказывать — карать надо за дело, скоро и с разбором 4|.
Излишний страх перед главнокомандующим вследствие непомерной его строгости вселяет в войске ненависть к нему, излишняя же снисходительность — презрение.
Полководцу необходимо заслужить доверие своих воинов. .В мирное время дисциплина и взыскания заставляют солдат исполнять их обязанности, в военное же они становятся послушными, поскольку питают доверие к вождю и надеются на награды42.
Для того, чтобы заслужить уважение солдат, полководец должен всегда сам являться для них лучшим примером. Если дело важное, он обязан взять руководство в собственные руки и работать по возможности наряду с прочими,— воины будут тогда охотнее повиноваться и легче переносить труды43. Итак, мы советуем главнокомандующему,— пишет Маврикий Стратег,—-прежде всего быть благочестивым и справедливым, опытным в военном деле, умным и решительным. Ко всему относиться спокойно и невозмутимо, в одежде и пище быть простым и умеренным, не заботиться слишком о своем теле; своими подчиненными управлять ровно и во всем быть примером для них 44.
В особенности предостерегает Псевдо-Маврикий полководца от проявления жадности. Корыстолюбивый главнокомандующий был бы самым опасным врагом своему войску, да и неприятели его презирали бы45. Полководец обязан охранять права воинов, есть умеренно, спать немного и в ночное время думать о том, что предстоит сделать в будущем.
Благоразумие в соединении с решительностью являются лучшим украшением полководца. Не тот страшен вратам, кто умеет красно говорить, а кто действует решительно. Полководец должен отваживаться на важное дело не сразу, а внимательно все обдумав, нораз приняв решение — действовать немедленно. Ни по лености, ни из-за боязни нельзя упускать благоприятного случая для приведения в исполнение задуманного предприятия. Обдумывать медленно, решившись, действовать быстро,— вот задача полководца, ибо благоприятный случай на войне выпадает на короткий срок, и его надо ловить.
Не возноситься при удаче, не падать духом при неудаче—это достояние твердого и непоколебимого ума. Кто не заносится в счастье и не теряет головы при несчастии, тот явно предназначен быть полководцем.
Маврикий Стратег поучает полководца, настоятельно требуя осторожности и соблюдения тайны при осуществлении важных дел: «О том, что надо сделать, советуйся со многими, о том же, что ты намерен сделать,— с немногими доверенными лицами. Наилучший план надо выбрать самому и самому же его выполнить»46.
40 Ibid., VIII, 2.
41 Ibid., предисловие.
42 Strateg., VIII, 2. Римский военный писатель Вегеций, у которого Псевдо-Маврикий заимствовал эти строки, ничего, однако, не говорит о доверии солдат к вождю, как необходимом условии их послушания на войне.
43 Strateg., VIII, 1.
44 Ibid., предисловие.
45 Ibid., VIII, 2.
46 Ibid.
72
3. В. Удальцова
Основная заповедь полководца — осторожность, умение применить военную хитрость и постоянная подозрительность. Важное дело надо доверять не всем, а только немногим, более опытным. Кто не желает, чтобы неприятель знал его планы, тот пусть не сообщает их многим из своих приближенных. Полководец никогда не должен обнаруживать своих намерений неприятелю, но постоянно стараться обмануть его. Маврикий Стратег советует полководцу не особенно доверять полученным донесениям, иначе он может прослыть за легкомысленного человека.
Благоразумный полководец никогда не вступит в генеральное сражение с неприятелем, за исключением крайней необходимости, вследствие чрезвычайной обстановки или если представится благоприятный случай. Безопаснее и выгоднее побеждать врага более благоразумием и военным искусством, нежели силой оружия. Неприятелю следует всегда показывать одно, а делать другое 47.
Доверие осажденных ® городах и крепостях надо приобретать, подбрасывая при помощи стрел письма, где обещать свободу и безопасность при условии сдачи; целесообразно раздавать им щедрые обещания через отпускаемых .на волю пленников.
В этом отношении 'Стратегикон Псевдо-Маврикия является своего рода кодексом вероломства, содержащим советы, как обманывать врага, не стесняясь любыми средствами.
Не надо, поучает полководца Маврикий, упускать или пренебрегать тем, что считается неприятелем или нашими воинами нечестным: хитростями, засадами: напротив, нужно всячески пользоваться ими перед боем.
Важнейшими правилами поведения полководца должны быть следующие: скрывать поражение и раздувать успехи, распространять ложные слухи, стараться всеми мерами внести раскол в стан противника. Для этого можно воздержаться от разорения и опустошения имений, принадлежащих главным неприятельским вождям, с целью возбудить во вражеском войске подозрения против них и несогласия.
На войне, по мнению Маврикия, чаще всего пригодна хитрость. Лучше сражаться хитростью, так как в бою главную роль играет не храбрость, а счастье.
Самые лучшие средства на войне—это те, о которых неприятель не знает до той поры, пока они не обнаружатся сами. Осторожный и хитрый полководец менее подвержен случайностям. Неосторожный вождь одинаково приносит вред как себе, так и войску. Умный же и решительный делает все вовремя и удерживает пыл воинов.
Маврикий советует для обмана неприятеля использовать лазутчиков: если наша позиция крепка, пишет он, то лазутчика можно отослать к неприятелю, пусть расскажет об этом. Если же она слаба, то, пыткой выведав нужное от пленника, следует его повесить или отослать в укрепленное место.
Обман, недоверие, хитрость — вот важнейшее оружие полководца. Всегда обманывать неприятеля и не доверять перебежчикам. К перебежчикам из собственного войска в стан врага следует писать письма, которые могут попасть к противнику; в1 этих письмах надобно предлагать перебежчикам выбрать удобное для «измены время, вследствие чего неприятель будет их подозревать и они убегут и от него48.
47 Strateg., VIII, 1.
48 Ibid., 2.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
73-
Если кто-либо подозревается в .шпионаже, то надо распространять-при нем противоположное тому, что предпринимается в действительности, чтобы неприятель был обманут своим же шпионом. Никогда не следует доверять показаниям перебежчиков, ,а всегда сравнивать их сведения с рассказами взятых в плен,— только при этом условии возможно установить истину.
Сдающихся в плен следует остерегаться принимать сразу, ибо неприятель часто посылает своих лазутчиков под видом лиц, ищущих покровительства, а они потом обманывают принявших их. Строго следить за перебежчиками в городах, чтобы они не устраивали пожаров, ибо когда гарнизон будет занят их тушением, неприятель легко может овладеть городом 49. Если твой план ведения войны продан неприятелю,— поучает Маврикий вслед за Вегецием,— то перемени его.
Даже во время (перемирия или переговоров о мире необходимо остерегаться обмана. Более того, после (победы обязательно следует удвоить бдительность.
Хитрых надо избегать более, чем злых. Если последние что и сделают, то не сумеют этого скрыть, замыслы же первых очень трудно угадать 50.
Крайнее недоверие внушают Псевдо-Маврикию не только неприятели и (перебежчики, но и собственные союзники византийцев, прежде всего, варварские вспомогательные войска. Он советует не доверять оружия союзникам, пока не убедишься в их верности. Благоразумен будет тот император, который не приглашает в свои владения вспомогательные войска в числе, превышающем его собственные, чтобы они не устроили заговора и, свергнув своих повелителей, не подчинили бы их царства себе 51. Полчища 'союзников нельзя располагать вместе с византийскими войсками; следует .позаботиться, чтобы у них были отдельные-лагери и чтобы в (походе они шли отдельно, надо стараться скрывать от них свои собственные способы построения боевого порядка и ведения войны, чтобы они не воспользовались ими против нас же самих, если впоследствии придется воевать с ними 52.
Вспомогательные войска Маврикий советует набирать по возможности из разных национальностей. Вследствие национальной розни они будут иметь меньше возможностей составить заговор.
Кроме того, Маврикий Стратег советует полководцу, выбирая удобную для сражения местность, учитывать не только вооружение, но и национальные качества войска.
Постоянно опасаясь измены союзников-варваров, полководец не должен восстанавливать их против себя. Для этого главнокомандующий обязан одинаково относиться как к своим войскам, так и к союзническим, и быть равным образом справедливым и к тем, и к другим. Союзников надо награждать подарками, а своих воинов — повышением жалованья, смотря по заслугам 53.
Отношение Маврикия Стратега к варварским войскам очень характерно для атмосферы взаимного недоверия и (подозрительности как со-стороны византийцев, так и варваров, служивших в армии императора,, о чем столь часто сообщают другие византийские историки VI— VII вв.—Прокопий, Атафий, Менандр, Феофилакт Симокатта.
40 Strateg., VIII, 2.
50 Ibid.
51 Ibid.
52 Ibid.
53 Ibid.
74
3. В. Удальцова
Мечтая об идеальном полководце, Маврикий Стратег считает, что тот не только сам должен являть во всем пример для своих воинов, но и обязан быть глубоким психологом, знать личные качества и слабости каждого из своих военачальников, а также точно определять, кому и что лучше можно поручить.
Чрезвычайно важно для полководца изучить и личные качества главнокомандующего армией противника. Если неприятельский вождь смел до безрассудства, то уместно вызывать его на выгодный для себя бой, если он в меру осторожен, то выгоднее тревожить его частыми неожиданными нападениями (Вегеций).
Настоящий полководец, на войне вообще и в бою в частности равным образом принимает во внимание и счастливый исход и неудачу, он приготовляется и к тому и к другому. Предвидение — одно из ценнейших качеств военачальника. Полководец всегда должен думать не только о настоящем, но и предвидеть будущее54.
Исправить .совершенную на войне ошибку трудно или почти невозможно. Полководцу не следует вести вюйско в бой, не убедившись заранее в его мужестве.
В решении всех дел полководец должен исходить исключительно из интересов своего государства. Он обязан руководствоваться принципом: что выгодно для тебя, то невыгодно для неприятеля, и наоборот. Делать же надо единственно то, что мы считаем выгодным для себя55.
Строгие правила предусматриваются Стратегиконом при описании обращения полководца с населением завоеванных стран.
Мародерство воинов надо запрещать, а проводить политику обдуманного захвата добычи, выделяя особые отряды для грабежа, а другие для охраны грабящих. Особенно опасно разрешить воинам грабить неприятеля и мирное население сразу после боя, когда враг разбит, но может еще оправиться и нанести поражение воинам, увлеченным грабежом. Если бы полководец разрешил грабеж после боя, то все бы воины разбежались за добычей и он рисковал бы остаться один.
Разбитого неприятеля надлежит преследовать в порядке; иначе сам потеряешь победу.
С населением покоренных стран надо обращаться с осторожностью. По взятии многолюдного города следует приказать открыть ворота, чтобы большая часть жителей могла свободно уйти из него, а не приводить их в отчаяние и не заставлять их сопротивляться56. Так же следует поступать и при взятии неприятельского лагеря.
Полководец обязан постоянно заботиться о моральном состоянии своих воинов, думать об их настроении. Во время боя не нужно обращать внимания на случайные ошибки солдат; виновников же беспорядка наказывать позднее. Раненым оказывать помощь, ибо если их бросить, то и другие воины неохотно пойдут в бой. Тела своих солдат погребать тихо ночью, а тела врагов оставлять на поле битвы, чтобы они возбуждали у неприятеля страх.
Да будет главнокомандующий, советует Маврикий, строг и внимателен при расследовании проступков воинов и снисходителен при наложении взысканий,—тогда подчиненные будут его любить.
Когда главнокомандующий ведет войско в бой, он должен казаться веселым, потому что простые воины судят о предстоящем исходе битвы по настроению вождя57. В день сражения полководцу необходимо
54 Strateg,. VIII, 2.
55 Ibid.
56 Ibid., VIII, 1.
57 Ibid.
Стратегикон Псевдо-Маврикия
75
явиться веселым к войску, воодушевить его речью, «о не вступать самому в бой, потому что это дело не главнокомандующего, а простых воинов.
Пусть главнокомандующий не слишком спешит нападать на неприятеля и не покидает армии в минуту опасности. Когда он держит речь к войску, то не должен оставлять 'без похвалы и подвиги неприятелей, чтобы показать се<бя справедливым даже к противнику, да и чтобы свои воины не слишком зазнавались.
Если .война ведется против неизвестного до того времени и могущественного народа, а войско по какой-либо предвзятой мысли боится его, то не следует вступать сразу в генеральное сражение, но действовать сначала неожиданными нападениями58.
В сражении надо хорошо уметь пользоваться условиями времени и места. .Ведь часто местность помогает, делая слабых сильнейшими. Кто не сравнит своих сил с неприятельскими, тот может жестоко ошибиться. Полководец совершил бы большую ошибку, если бы в начале боя ввел бы все войска в сражение, не оставив резерва. Неприятеля страшат внезапность и неожиданность.
Отступить вовремя, чтобы затем опять перейти в наступление,— это более всего зависит от искусства полководца. Нельзя доверять ни гуманным предложениям противника, ни его бегству. Должно всегда остерегаться преследовать неприятеля в местности, удобной для засад. Разбитого противника надо преследовать до конца и уничтожать.
Большое значение придает Маврикий обучению и вооружению армии. Он подчеркивает, что немногие родятся храбрыми, большинство же делается годными для боя через свете старание и посредством упражнений 59.
И войско, и сам полководец должны быть всегда готовыми вступить в сражение. Но нельзя пугать войско трудностями и опасностями. Если армия равна неприятельской, то лучше вести войну на чужой территории: войска там предприимчивее, так как сражаются не только за государство, но и за свое опасение, а в своей стране надеются иа крепости, куда могут отступить.
Боевой порядок .всегда надо сообразовывать с неприятельским.
К^го ле заботится о том, что нужно войску для победы, «тот бывает разбит до сражения» (Вегеций). Все случившееся против ожидания полководца может служить к его порицанию.
Маврикий советует полководцу умело и осторожно вести переговоры о мире. При переговорах особенно следить за охраной, не нарушать клятвы, данной неприятелю. После победы полководец должен выслушать врагов, если предложат мир на выгодных условиях и без обмана. С послами нельзя держать себя высокомерно, а надо быть ласковым и принимать их в присутствии своих лучших воинов.
Придавая большое значение личным качествам полководца, Маврикий Стратег указывает, что действия подчиненных зависят от способностей вождя. В подтверждение своей мысли он приводит- изречение, приписываемое Ганнибалу: «Лучше, если лев предводительствует ланями, нежели лань — львами»60.
Вместе с тем автор Стратегикона признает, что «толпа» далеко не всегда оценивает полководцев по их заслугам. Толпа, пишет он, обыкновенно более щенит счастливого, нежели храброго полководца, пото
58 Ibid., VII, cap. 12.
69 Ibid.
60 Ibid.
76
3. В. Удальцова
му что первому многое удается без труда, а второму с большими потерями 61.
Итак, Маврикий Стратег, кто бы он ни был, отводит полководцу в-военном деле своего времени первостепенную роль и предъявляет к нему высокие требования. Из оценки деятельности полководца политическая направленность труда .Псевдо-Маврикия вырисовывается с предельной отчетливостью. Политическое кредо автора сводится к тому, что для достижения цели .на войне можно использовать любые средства, недаром Стратегикон Псевдо-Маврикия (послужил основой знаменитого трактата Николо Маккиавелли, явившись для этого хитрого политика своеобразной программой беспринципных и коварных действий, в политике и в военном деле.
По своим религиозно-философским взглядам автор Стратегикона был благочестивый христианин. Он верил в то, что .без помощи бога нельзя победить, что все делается по воле божественного (провидения, которое руководит даже животными62. В благочестивом вступлении к Стратегикону Псевдо-Маврикий подчеркивает свою безусловную ортодоксальность.
Служение государству он считает одной из своих важнейших жизненных задач. Именно (благочестие и желание принести пользу государству подвигло его на написание этого труда. Стратегикон, по его словам, создан отнюдь не из желания новшеств, а для того, чтобы дать практическое р'уковод’ство <по военному делу своим (современникам, использовав труды древних. При этом он не заботится о красоте ‘слога и красноречии, а о кратком изложении основ военного искусства. Требования времени заставляют его употреблять латинские военные названия, знакомые войску, наряду с греческими.
Он сознает свою ответственность за создание подобного руководства, ибо, как он пишет, обвинение в плохом обучении войска и неопытности, начальников падает на него самого63. Эти слова могут служить косвенным доказательством того, что автором ‘«Стратегикона» был сам император Маврикий — верховный главнокомандующий всей армии, на которого ложилась ответственность за ее состояние. Однако это только гипотеза, которая при современном состоянии источников не может быть доказана
Resume de l’article de S. V. Oudaltsova «Sur le Strategikon du Pseudo-Maurice»
L’article de S. V. Oudaltsova est consacre a 1’etude d’un des monuments enigmatiques des premiers siecles de Byzance — le traite d’art militaire connu sous le nom du «Stiategikon du Pseudo-Maurice» Apres avoir examine les controverses scientifiques relatives a 1’epoque ou fut ecrit ce traite et a la personne de son auteur, Oudaltsova parvient a la conclusion que cet ouvrage fut compose vers la fin du VI-е ou la premiere moitie du VII-е siecle, dans des milieux appartenant a la haute aristocratic militaire de Byzance. Elie analyse du point de vue de 1’histoire compa-ree les renseignements que fournit le traite sur la tactique militaire des Byzantins et de nombreux peuples barbares, parmi lesquels les Avars, les Tures, les Francs, les Slaves et les Antes. L’auteur de l’article s’attache tout particulierement a degager la tendance politique du «Strategikon», document qul renferme la quintessence de la science militaire des Byzantins au VI-е siecle.
61 Strateg., VII, p. 136—137.
62 Strateg., предисловие, стр. 13.
63 Ibid., стр. 12.
М. Л. АБРАМСОН
ЮЖНОИТАЛЬЯНСКАЯ ОБЩИНА IX—XIII ВВ.
Часть I
ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЭВОЛЮЦИИ ОБЩИНЫ
Крестьянская община оказала значительное воздействие на процесс становления феодального способа производства в Южной Италии. На протяжении IX—XIII вв. ее структура и некоторые характерные черты менялись, но и в начале и в конце этого периода она все же сильно отличалась от общины-марки — наиболее распространенного в средневековой Европе типа. Попытаемся показать особенности южноитальянской общины на разных стадиях ее развития.
* * *
В Южной Италии поселилось меньше лангобардов, чем в Северной и Средней Италии, поэтому роль римского элемента в синтезе феодальных отношений здесь была сильнее. Насколько прочными были общинные институты у осевших на Юге лангобардских земледельцев? Как трансформировались эти институты после завоевания Юга? Сохранились ли в данном районе какие-то следы общины римских времен и повлияли ли на римлян привнесенные лангобардами общинные связи? Почти полное отсутствие источников, освещающих социальную и экономическую жизнь Юга Италии в VI—VIII вв., крайне затрудняет ответ на поставленные вопросы. Посильное их решение поможет лучше понять характер ранней общины (IX—X вв.).
Самой южной областью первоначального расселения лангобардов был Беневентский дукат. Его герцоги не отдали половины земель королю, как это произошло в Северной и Средней Италии, а поскольку на Юге имелись обширные владения римского фиска и церкви, этих земель оказалось достаточно для герцогов, знати и поселения рядовых лангобардов. Поэтому, когда закончился период насильственных захватов, сопровождавших вторжение, у лангобардов не оказалось надобности затрагивать собственность частных лиц1. В особом положении находились лишь терциаторы Либурии (расположенной между Беневентским герцогством и Неаполитанской областью).
Лангобарды селились, по-видимому, отдельными деревнями, почти не смешиваясь на первых порах с римскими мелкими земледельцами 2. Такое поселение вообще характерно для районов Европы, где не производился раздел земель с местным населением: там же, где подобный раздел происходил, варвары внедрялись в уже существовавшие деревни
1 См. G. I. Cassandro. Storia delle terre comum e degli usi civici nell’Italia me-ridionale. Bari, 1943, p. 89—90.
2 G. S a 1 v i о 1 i. Contributi alia storia economica d'Italia nel medio evo. Vol. II. Citta e campagne prime e dope il Mille. Palermo. 1901, p. 23—29.
78
М. Л. Абрамсон
(так обстояло дело, например, в готской Испании3). При последующем проникновении в самые южные районы (в VII в. лангобарды заняли большую часть Апулии4), где лангобардов осело еще меньше, принцип раздельного поселения сохранился.
Подобно тому, как это имело место в Северной и Средней Италии, лангобарды осели на Юге кровно-родственными группами — большими семьями, вкупе составлявшими общины. Эти большие семьи упоминаются и в документах более позднего происхождения. В грамотах из Монте Кассино встречается — как и в североитальянских актах — термин «фара» (например, Fara Biana5). В некоторых сравнительно ранних источниках говорится о кондомах. В 778 г. беневентский князь Ари-хиз II подтверждает за монастырем Волтурно владение в районе Капуи четырьмя кондомами (condomas) вместе с их домами, землями, движимым и недвижимым имуществом6. В некоторых грамотах описание кондом не оставляет сомнений в том, что речь идет об одной из форм лангобардских больших семей: в них входят главы семей «со своими женами, сыновьями и дочерьми, невестками и внуками, («cum uxoribus, filiis et filiabus suis, bum nuribus ex nepotibusba») 6a. В дарение некоего Имеда Тонданко (около 890 г.) включены две кондомы из разных деревень, которые, как обычно, носят имя главы семьи — condoma nomine Caldolu, condoma nomine Triencius7. Кондомы, по составу представляющие собой большие семьи, фигурируют и в других актах VIII в.8
Впрочем, кондомы некоторых грамот — это малые семьи: в тексте таких грамот говорится о муже, жене и детях. Так, в дарении 754 г. монастырю св. Марии в Логосано кондомами называются и большие и малые семьи9; в обмене, совершенном в 849 г. между лангобардским князем и Волтурно — только малые семьи (Родиперт с женой и тремя дочерьми, Домоальд с женой и дочерью) 10. Таким образом термин, ранее укоренившийся в ходе эволюции семьи, начал менять свое содержание. В Апулии, очевидно, уже в IX в. под кондомами подразумевались только малые семьи. Но самый факт сохранения этого лангобардского названия свидетельствует о том, что лангобарды по всей Южной Италии расселялись большими семьями, которые позднее распадались на малые. Этот процесс был на Юге несомненно замедленным: в VIII—IX вв.— время, о котором мы уже можем в какой-то мере судить на основании источников,— часть упомянутых нами кондом все еще представляла собой большие семьи.
В документах этого периода иногда описываются большие семьи в полном составе — глава семьи «со своей женой, сыновьями и дочерьми, невестками и внуками», хотя термин «кондома» в них отсутствует ll * *. Любопытно, что эти источники отражают отношения, сложившиеся не толь
3 См. А. Р. Корсунский. О развитии феодальных отношений в готской Испании V—VII вв. (Формирование зависимого крестьянства).— СВ, X, 1957, стр. 37 сл.
4 S. La Sorsa. Storia di Puglia. Vol. II. Dagl’inizi del medio evo alia caduta della dinastia sveva. Bari, 1953, p. 18—19. Временно были заняты также почти вся Кампания и северная часть Калабрии.
5 G a 11 о 1 а. Асе., р. 42.
' Chron. Vult., I, N 22.
,a Ibid., №40 (812 r.); Cava, I, № 111 (899 r.).
’ Ibid., I, N 38.
4 Ibid., I, N 69 (766 г.). Кондомы имелись даже в Апулии: Ughelli, X, 2, р. 433-
• Chron. Vult., I, N 32.
M Ibid., I, N 66. См. также Pieces just., N 1 (774 г.): дарение трех кондом сервов живущих в апулийской деревне.
11 Например, Cava, I, N 111 (899 г.); Chron. Vult., N 37 (817 г.), 40 (812 г.), 52:
(817 г.), 57 (833 г.), 131 (965 г.)—большие семьи, N 34 (около 800 г.), 35 (815 г.),
37 (817 г.) — большие и малые семьи.
Южноитальянская община IX—XIII вв.
79
ко в лангобардских областях, но и отчасти в Неаполитанской, которая никогда не находилась под властью лангобардов и где последних было немного. К примеру, в 982 г. несколько феодалов (родственников) разделили между собой госпитов (hospites) вместе с их землями, т. е. фактически разделили право на взимание поборов с тех или иных госпитов. В тексте вновь повторяется формула: «una cum uxoribus et filiis filiabus nuruis atque nepotibus ipsorum» 12.
Каков социальный статус членов лангобардских домовых общин VIII—X вв.? Те большие семьи, которые являются объектом дарений (совершаемых главами государств и частными лицами) или тяжб между феодалами 13, уже утратили свою свободу. В акте 836 г. говорится о том, что передаваемые сервы — люди, которые попали в распоряжение фиска вследствие совершенного ими преступления («homines, qui pro culpe eorum ad sacrum nostrum palacium devenerunt») 14.
Впрочем, большие семьи сервов, фигурирующие в актах, чаще состояли из людей, разорившихся и втянувшихся в суровую зависимость тогда, когда они еще жили домовой общиной. Некоторое время после феодального подчинения они сохраняли свое совместное хозяйство, хотя и утратили право собственности на землю. При разделе сервов или госпитов между феодалами такие большие семьи неизменно передавались тому или иному участнику раздела в полном составе15 16, подобно тому, как это практиковалось при другого рода сделках с сервами, например при дарении сервов 1е.
Прямых сведений о больших семьях крестьян, исстари сохранивших свою свободу и собственность, не имеется. Однако отдельные большие семьи, очевидно, уцелели, пока не распались на малые. Иногда они даже переселялись в полном составе на новые места. Такую возможность-предусматривает привилегия, пожалованная неаполитанским герцогом Сергеем монастырю Спасителя: аббатство получает, в частности, право принимать в своих домах и хозяйствах (fundoras, curtes) людей «с их сыновьями, дочерьми, невестками и внуками и взимать с них те поборы, которые они до этого платили государству» 17.
Косвенным доказательством существования больших семей крестьян — аллодистов служат многочисленные грамоты этой эпохи, оформляющие раздел недвижимости, ранее принадлежавшей большой семье.
Описание больших семей IX—X вв. дает нам возможность сделать вывод, что чаще всего они состояли из трех поколений: отца — главы семьи, его сыновей с женами и детьми18. Это — классическая черта большой семьи, являвшейся пережитком родового строя. Подчас, как мы видели, в актах говорится о семьях другого типа,— состоявших из неразделившихся братьев и их детей 19. Такие семьи могли быть вторичного происхождения, т. е. разросшейся малой индивидуальной семьей,— когда братья, обзаведясь своими семьями, по мотивам экономического характера отказывались от раздела. Но применяющийся в некоторых грамотах IX—X вв., описывающих подобные семьи, термин «кондома» свидетельствует о том, что в этот период они подчас представляли собой
1S Neap, arch.. Ill, N 189. См. также Ibid., I, N 37 (942 r.), 39 (343 r.).
I3 Chron. Vult., I, N 22, 32, 34,35, 37, 38, 40, 52, 57, 69.
14 Ibid., I, N 59. В обстановке IX в. преступники были превращены не в рабов, а в лично зависимых крестьян.
15 Neap, arch., Ill, N 189 (982 г.).
16 Ibid., I, N 37 (942 r.), 39 (943 r.).
Ibid., V, N 425 (1075 r.).
18 Chron. Vult., I, N 34 (ok. 800 r.), 35 (815 r.). 37 (817 r.), 40 (812 r.), 52 (817 r). 57 (833 r ); Cava, I, N 111 (899 r.); Neap, arch., I, N 37 (942 r.), 39 (943 r.).
10 Chron. Vult., I, N 22 (778 r.), 32 (754 r.), 69 (766 r.).
so
M. Л. Абрамсон
трансформацию кондомы первоначального типа. Последнее вполне соответствовало нормам широко распространенного в Южной Италии эдикта Ротари. В § 167 эдикта предусматривается возможность существования большой семьи, членами которой являются братья, оставшиеся в доме отца после его смерти и продолжающие вести совместное хозяйство.
Изредка большие семьи упоминаются в источниках XI в. В 1106 г. монастырь св. Северина и Соссия (Неаполитанская область) освободил трех сервов с их большими семьями, предоставив им право идти, куда они пожелают, при условии уплаты, однако, ежегодного побора в качестве defensaticum20. Большие семьи XI в. чаще всего были новыми образованиями, но сохранение в приводимых актах архаической формулы, описывающей состав большой семьи,— показатель того, что в них речь идет о семьях первичного происхождения. В других грамотах этого времени, где говорится о группах родственников, такая формула отсутствует.
Уцелевших в VIII—X вв. свободных кондом было, вероятно, меньше, чем больших семей зависимых крестьян. Это можно было бы объяснить тем обстоятельством, что в семьях, которые рано оказались в феодальном подчинении, крестьяне попали под власть феодала тогда, когда внутрисемейные связи были еще прочными. Факторы, разлагавшие эти связи, должны были действовать эффективнее в отношении свободных кондом. Члены таких кондом владели сообща землей, находившейся в их почти полной собственности (ограничения, налагаемые лангобардским правом, были незначительны), и обладали правом распоряжаться ею и делить ее. Сверх того, каждый взрослый мужчина — член большой семьи — имел наряду с правом на общее имущество свою индивидуальную собственность21.
Родовые связи в сфере хозяйства постепенно изживали себя. В византийско-лангобардский период интенсивно происходил распад большой семьи. Об этом говорят сохранившиеся в очень значительном количестве грамоты, фиксирующие раздел общего имущества между родственниками22, в то время как акты раздела XII—XIII вв. сравнительно немногочисленны и относятся, очевидно, к большим семьям, образовавшимся заново. По-видимому, к этому времени процесс распада большой семьи закончился.
На первый взгляд кажется парадоксальным, что у лангобардов, расселившихся в Южной Италии, где преобладало местное население и где на варваров начали оказывать воздействие частная собственность римского типа, товарно-денежные отношения, крупное землевладение, долго сохранялись остатки большой семьи. Однако следует иметь в виду, что слияние лангобардов с римлянами вообще завершилось поздно — лишь в XI в. 23, причем и тогда оно не было полным. Последнее отчасти можно объяснить тем обстоятельством, что лангобарды первоначально се
20 Capasso, II, 1, N 329. См. также приведенную выше грамоту Neap, arch., V, N 425 (1075 г.).
21 См. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М„ 1956, стр. 234.
22 О разделах семейной собственности см. М. Л. Абрамсон. Крестьянство в византийских областях Южной Италии (IX—XI вв.).—ВВ, VII, 1953, стр. Г65—166. В практике разделов применялся эдикт Лиутпранда о равном разделе имущества между сыновьями и внуками умершего.
23 См. G. Pocchettino. I longobardi nelli’Italia meridionale (570—1080). Napoli, 1920, p. 327. О длительности процесса этнического слияния лангобардов и местного населения на Юге Италии см. С. G. М о г. Considerazioni minime sulle istituzioni giuri-•diche dell’Italia meridionale bizantina e longobarda. In: «Atti del III0 Congresso interna-zionale di studi sull’alto medioevo». Spoleto, 1959.
Южноитальянская община IX—XIII вв.
81
лились, как указывалось выше, изолированно от местных жителей; лишь позднее, в особенности в новых поселениях и городах, они оказывались соседями римлян. Определенную роль играло, по всей вероятности, и само стремление лангобардов, наиболее сильное на первых порах, сохранить свои обычаи, противопоставить себя местному населению. Не только в лангобардских областях, но даже в Апулии, куда лангобарды переселились позднее и где их было еще меньше, чем в лангобардских принципатах Юга, получило широкое применение лангобардское право, и во множестве сделок X—XI вв., а отчасти и следующих двух столетий фигурируют лаунегильд при оформлении дарений, «утрений дар» новобрачной, опека над женщинами и несовершеннолетними и другие лангобардские правовые нормы. Родственники, принадлежавшие к широкому кругу родства, долго продолжали занимать важное место в жизни лангобардов: они принимали участие в юридических процедурах, были со-присяжниками, поручителями в имущественных сделках и пр.24 25 Медленные темпы синтеза варварских и римских институтов помогают понять и живучесть большой семьи. В какой-то мере ее распад был задержан также особенными трудностями ведения хозяйства в VI—X вв., в обстановке непрекращавшихся набегов и междоусобных войн.
Большие и выделившиеся из них малые семьи, жившие в одной деревне, объединялись в общину. В XI—X вв. она еще не получила вполне оформленной организации, но обладала важными хозяйственными функциями, вытекавшими из пользования общинными угодьями. Общииа играла немалую роль и в организации крестьянского сопротивления. Первые известные нам выступления крестьян целых деревень или даже ряда деревень относятся к VIII—IX вв.26 О том, что у деревенского населения, сообща отстаивавшего свои интересы, имелась общинная организация, свидетельствует, например, поручительство (guadi а), которое дали в 984 г. 15 человек из деревни Баирано во главе с судьей от имени всех крестьян селения — держателей монастыря Волтурно относительно уплаты ими повинностей монастырю26.
Опубликованные до настоящего времени источники не дают возможности достоверно установить, существовали ли на Юге в раннюю эпоху— до X—XI вв.— местные общины, членами которых были жители римских деревень. Нам представляется, что ответить иа этот вопрос следует отрицательно. Здесь давно уже исчезли общины дорийского происхождения27. Поскольку лангобарды селились отдельными деревнями, процесс ассимиляции шел в сельской местности медленнее, чем в городах. Нет оснований предполагать, что воздействие институтов, привнесенных с собой лангобардами, было до их смешения с местным населением настолько сильным, чтобы возродить общину в среде римских мелких собственников и зависимых крестьян.
* * *
С XI в., а в некоторых районах даже с X в. начинается новый этап в развитии южноитальянской общины.
В это время вотчинники стремятся привлечь на пустующие земли пришлых людей; часть крестьян переходит в другие местности. Образуются новые поселения деревенского типа и строятся в большом числе
24 О значении родственных отношений в жизни общинников раннего периода см. М. Л. А б р а м с о н. Крестьянство в византийских областях..., стр. 168—169.
25 Chron. Vult., I, р. 193. N 23 (779 г.), 26 (789 г.), 55 (831 г.), р. 328, N 71 (872 г.), 72 (854 г.).
26 Ibid., II, N 158.
27 См. J. Gage. Les classes sociales dans 1’Empire romain. Paris, 1964.
6 Средние века, в. 32
82
M. J1. Абрамсон
(особенно в Кампании) крепости. Уход крестьян из старых лангобардских деревень означал полный разрыв с отживающими большесемейными связями: на новом месте формируются, разумеется, территориальные общины. Они имеют смешанный этнический состав — сюда переселяются как римляне, так и лангобарды.
В X в. наряду с этими новыми общинами существовали такие, которые вели свое начало со времени лангобардов. К примеру, Трайетто, Суйо и многие другие общины, о которых пойдет речь ниже, а также упомянутый нами Баирано, не принадлежали к числу образовавшихся на основе поселенческих хартий; они существовали издавна. Постепенно в XI в. эти общины изменили свой состав и характер: соседские связи полностью или почти полностью вытеснили родственные и в старых деревнях. Мы полагаем, что в сельской местности смешению лангобардов с римлянами содействовало широко практиковавшееся феодалами поселение госпитов, advenientes и других категорий пришлых крестьян.
Приступая к изучению деревенских общин этого периода, мы должны преодолеть при анализе обильного и разнообразного материала источников методологическую трудность: как разграничить документы, характеризующие общины деревень, и источники, рисующие городские общины, которые начали затем превращаться в коммуны (тем более, что и те и другие назывались в XII—XIII вв. universitates) ? Для Южной Италии решение этого вопроса еще более затруднительно, чем для других регионов Европы. Объясняется это переселением с X в. части сельского населения в укрепленные пункты (castra, castella). Многие из них отличались от деревень главным образом окружавшими их стенами. Возможность укрыться от набегов привлекала в такие места и некоторое количество мелких рыцарей, являвшихся членами общины, а иногда и мелких торговцев (разумеется, здесь, как и в деревнях, имелись в небольшом числе также ремесленники), но основной частью их населения являлись крестьяне; именно они составляли большинство в общинах,, возникавших после основания castella.
При исследовании хартии или аналогичного документа мы считаем главным признаком, свидетельствующим о том, что источник характеризует сельскую общину (независимо от того, живут ли ее члены в деревне или в поселении, окруженном стенами), внимание, которое уделяется в документе фиксации объема феодальной ренты за землю. Этот вопрос, иными словами — вопрос об уровне эксплуатации — неизменно-является центральным в хартиях, полученных сельскими общинами. В городских хартиях превалируют вопросы политические и торговые. Разумеется, грань между сельскими и городскими universitates является расплывчатой, ибо невозможно четко разграничить сельские поселения и небольшие города, в которые со временем превращались отдельные castra и castella и которые долго сохраняли полуаграрный характер.
Первыми поселенческими хартиями можно считать коллективные договоры, которые начали заключать в X в., после крайне опустошительных набегов на их территории сарацин, монастыри Волтурно и Монте Кассино. О цели этих договоров красноречиво пишет монах Джованни, автор волтурнской хроники: «Поскольку в те времена в этой местности почти не было жителей, и лишь изредка можно было увидеть путника или земледельца, [аббат] стремился привлечь из графства Вальва людей, которых он определил жить, работать и обрабатывать землю этого монастыря»28. В этих коллективных договорах, заключавшихся мона
28 Chron. Vult., II, р. 42. Сообщение хронистов с мерах, предпринятых этим же-аббатом Раймбальдом (920—994), чтобы заселить другие владения монастыря либел-лярпями, см. ibid., II, р. 60.
Южноитальянская община IX—XIII вв.
83
стырем в X—XI вв. с группами крестьян29, последним предоставлялись любые земли в пределах обширной территории, возможность поселить там столько человек, сколько они захотят30 31. Определялся (согласно' обычаю) чинш за пахотные земли и побор за угодья, а также объем личной свободы поселенцев. Так формировались общины, получавшие в совместное пользование угодья, подчинявшиеся издавна существовавшим в этих землях обычаям. Их с самого начала объединяет не только необходимость определять и соблюдать порядок пользования угодьями, но и предоставленная на их усмотрение распашка целины, право самим решать вопрос о приеме новых поселенцев и т. п.
Еще эффективнее должна была способствовать сплочению таких общин возлагаемая на них подчас в X в. обязанность самим строить укрепление и жить в нем: «...ut debeant edificare castellum in predictis terris et ibidem habitare et residere, casas facere...» — гласит текст договора, заключенного в 972 г. монастырем с 22 крестьянами 3|. По содержанию многих контрактов видно, что в X в. на землях Волтурно появились и другие castella, населенные главным образом крестьянами32. Жизнь в крепости давала членам общины более широкие возможности оказывать сопротивление возраставшим требованиям сеньора.
Значительно больше о структуре и правах общин мы узнаем из грамот Монте Кассино — аббатства, стремившегося возродить свое хозяйство после опустошений X в. теми же способами, что и Волтурно,— посредством заключения коллективных договоров33. Хронист замечает, что таким образом земля была в большей своей части заселена жителями разных областей34. Одна из первых известных нам общин на этой территории сформировалась в результате договора аббата с поселенцами Сан-Анджело в Тодиче35. Кроме несения чинша, крестьяне дали обязательство должным образом ремонтировать крепость («conciare castellum vene et iuxta ratione») при условии, что монастырь даст им каменщиков (magistri muratores) 36. Эта обязанность стала одной из хозяйственных функций общины. Как община Сан-Анджело, так и община Сан-Элиа, также образовавшаяся в X в. в результате заключения аналогичного либеллярного договора (990 г.) 37, сыграли в дальнейшем видную роль в классовой борьбе, разгоревшейся на землях аббатства.
Число крепостей умножилось в середине XI в., когда после нападения норманнов (1045 г.) аббат Монте Кассино приказал деревенским жителям обнести свои селения стенами38. В 1107 г. населению деревень
м Chron. Vult., II, N 87 (934 г.), 95 (950 г.), 198 (1041 г.) и др. Содержание этих соглашений излагается в статье М. Л. Абрамсон. Крестьянство в византийских областях..., стр. 177—'178.
30 Chron. Vult., II, N 87.
31 Chron. Vult., II, N ПО. В дипломе 962 г. князья Капуи и Беиевента Пандольф I и Ландольф III санкционировали право аббатства строить в своих владениях крепости (ibid., II, N 124).
32 Chron. Vult., II, N 109 (972 г.), 158 (984 г.), 167 (989 г.).
33 Chronicon Cassinense, II, 3.— MGH, SS, t. VII, p. 630.
34 Ibidem: «Tali igitur mode habitatoribus diversarun partium terra hac ex magna parte repleta atque locata».
35 Диплом 967 г. беневентских князей Пандольфа I и Ландольфа III, подтвердивший право Монте Кассино на ранее построенную крепость Саи-Анджело в Тодиче (G a 11 о 1 а Асе. р. 63).
36 L. F a b i a n i. La terra di S. Benedetto. Studio storico-giuridico sull’abbazia di Montecassino daH’VIII al XIII secolo. Vol I. Montecassino, 1950, p. 162—163. См. также N. F. F a r a g 1 i a. 11 comune nell’Italia meridionale (1100—1806). Napoli, 1883, p. 22—23.
37 Chronicon Cassinense, II, 13. Поселенцы должны были, кроме уплаты обычных повинностей, совместно восстановить разрушенную церковь св. Элии. Об основании в X в. других укрепленных поселений см. N. г. F а г a g 1 i a. Op. cit., р. 22
38 Chronicon Cassinense, II, 73.
6*
84
At Л. Абрамсон
было снова предписано переселяться в заново укрепленные castella зэ. Так создались особо благоприятные условия для усиления общин на территории этого могущественного аббатства. Не случайно первые из дошедших до нас хартий — это хартии, которых добились у Монте Кас-сино общины Трайетто и Суйо.
Главное значение хартий, полученных жителями крепостей Трайетто (1061 г.) и Суйо (1079 г.) 39 40, заключается в том, что, в отличие от коллективных либеллярных договоров, в основном не выходящих за экономические рамки (определение объема повинностей), здесь сверх того впервые ограничивается сеньориальная власть над общиной, идет речь об имущественных и политических правах общины и ее членов.
В обеих хартиях не только фиксируются поборы и службы жителей, но и подтверждается право общинников на все их движимое и недвижимое аллодиальное имущество. Крестьяне ограждаются от произвола сеньора: никто не может заставить держателей вступить в брак помимо их воли (Трайетто), обращать в рабство дочерей крестьян (Суйо).
Примечательна известная степень самоуправления, достигнутая общинами: судья (а в Суйо—и vicecomes) назначается аббатом только из среды общинников, а в Суйо — и по их совету (cum vestro consilio).
Договор 1079 г. был заключен с шестью «добрыми людьми» общины Суйо (среди них — судья Иоанн), которые выступали представителями всех жителей крепости. Трое из этих «добрых людей» входят в число поименно перечисленных шестнадцати лиц, освобожденных вместе со своими наследниками от барщины (которая рассматривалась здесь как главный признак крестьянского статуса). Следовательно, остальные boni homines — крестьяне. «Добрые люди», очевидно, наблюдают- за выполнением условий договора, так как в случае их нарушения аббат или его преемники обязаны именно «добрым людям» заплатить 300 византийских золотых солидов, что, однако, не освобождает монастырь от соблюдения хартии и в дальнейшем.
Важно отметить, что не только поселения на землях Монте Кассино и Волтурно, но также некоторые крепости и даже деревни других областей получали в это время хартии, содержание которых не сводилось к простой фиксации повинностей. В 1100 г. епископ Тройи (Апулия) дал подобную грамоту «всем людям» деревни (casale) Сан-Лоренцо в Кар-миниано. В грамоте содержится весьма детальное описание размера повинностей, которые должны нести кафедральной церкви св. Марии в Тройе крестьяне, в зависимости от количества принадлежавших им волов, ослов и пр., а также те держатели, «кто не имеет никакого рабочего скота». Крестьяне могут, уплатив определенный побор, продавать в Тройе сельскохозяйственные продукты. Жителям Сан-Лоренцо предоставляется важное право ухода из деревни при условии внесения за это взноса в том объеме, который они обычно давали предшественникам данного епископа 41. Такую же хартию получили крестьяне деревни Мон-теарато 42.
В этот же период в некоторых привилегиях мы впервые встречаем признание определенных прав крестьян на держание. Согласно хартии, полученной общиной Сан-Лоренцо, крестьянам разрешается продавать
39 Chronicon Cassinense, II, 29.
40 Хартия Трайетто — Cod. Cajet, II, N 213 (1061 г.). Гаттола, первым опубликовавший хартию, ошибочно датировал ее 1060 годом (Gat tola. Асе., ip. 158). Привилегия Суйо — Cod. Cajet, II, N 253. Об этих хартиях см. также М. Л. Абрамсон. Крестьянство в византийских областях..., стр. 178—179.
41 F. Carabellese. L’Apulia ed il suo comune nell’alto medio evo. Bari, 1905, Appendice, N 29.
42 Ibid., p. 518.
Южноитальянская община IX—XIII вв.
85
друг другу свои пахотные земли, виноградники и сады, завещать их потомкам обоего пола до седьмого колена и совершать дарение этих земель церквам Тройи43. В привилегии деревням Сан-ФиЛиппо, Сан-Джакопо (около Лючеры) и Сан-Егидио (район Гаргано), включенных в диплом 1099 г. графа Сан-Анджело Генриха монастырю Каве, всем крестьянам этих деревень предоставляется право «продавать, передавать или каким-либо другим способом отчуждать друг другу земли»44.
Не ограничивается перечислением рент и запись обычаев, полученная жителями крепости Сан-Северино в 1116 г.45 Аббату монастыря Черра Маджоре — сеньору общины — пришлось дать ей ряд гарантий от произвола монастырских агентов. Много внимания уделяется вопросам права: перечисляются преступления (относящиеся к сфере высшей юрисдикции), подсудные монастырскому суду, который должен выносить приговор в соответствии с законом; по всем остальным делам ордалии заменяются клятвой на евангелии «согласно обычаю этого места».
Эти первые хартии, данные жителям крепостей и деревень (конец XI — начало XII в.), показывают, что в характере и функциях южноитальянской общины наметились серьезные изменения.
Норманнское завоевание и образование сильного государства положили начало закрепощению крестьян. Однако это отнюдь не означало, что жизнь сельских общин замерла: постепенно оформились органы управления, общины сохранили ранее приобретенные права (а подчас приобрели и новые) и в случае надобности выступали на их защиту. Ярким примером этого является судебная тяжба между двумя сельскими общинами Апулии — Битетто и Грумо (1105 г.). Возглавлял суд Роберт, граф Конверсано, который был сеньором ряда соседних с Конвер-сано общин, в том числе Битетто и Грумо. На суде выступили три человека — синдики общины Битетто («constituti sindici ab universitate Bi-tecti») с жалобой на то, что люди Грумо незаконно овладели в местности Мурге землями, которые принадлежат по праву общине Битетто («dicentes universas predictas terras universitati Bitecti iuste et rationa-biliter pertinere»). Члены общины Битетто,—утверждали синдики,— всегда владели этими землями, сеяли там и пасли скот, уплачивая за это поборы баюлам Битетто, купившим свою должность у сеньора. От имени общины Грумо также выступили три синдика, которые заявили, что люди Грумо с древних времен держали эти земли и владели ими как господа и патроны («tamquam dominos et patronos earum»), так как сеньор Грумо продал им это право, и баюлы собирали с них поборы. Когда же в этих землях сеяли люди Битетто, они отдавали terraticum баюлам Грумо. Суд решил дело в пользу общины Грумо, сумевшей с помощью документов доказать, что они владели спорными землями в течение 40 лет 46.
В этом акте, впервые встречаются термин universitas и название должностных лиц общины — синдиков (очевидно, эти должностные лица были выборными). Спор между общинами идет не о землях, являющихся их собственностью, а о владениях их общего сеньора. За эти земли они несут повинности. И тем не меиее общины рассматривают себя как domini et patroni земель (не только пастбищ, но и пашен). Тяжба решается судом после представления сторонами соответствующих грамот.. Налицо своеобразные отношения между общинами и сеньором (не встречающиеся в других источниках): отдельные члены общин не являются
43 Ibid., Арр., N 29.
44 Ibid., р. 302—303.
45 Neap, arch., VI, N 564.
48 Perg, di S. Nicola, V, N 40.
86
М. Л. Абрамсон
непосредственно держателями спорных земель, которые представляют -собой коллективное держание всей общины. Посредниками между сеньором и крестьянами являются баюлы: собрав с крестьян поборы, они передают общую сумму феодалу. Земледельцы из Битетто также должны платить за пользование землей баюлам Грумо.
В 1136 г. в тяжбе по поводу других земель общину Грумо представлял сам граф Конверсано, а государственные должностные лица — fores-terii — общину Битетто (перешедшую к этому времени под непосредственную власть государства). Однако на суде выступили «добрые люди» Битетто; они называются в акте также «достойными и старыми людьми, которые держали и обрабатывали земли» («Probi et senis homines qui terras tenebant et cultabant»). Их показания сыграли решающую роль: на этот раз приговор суда был вынесен в пользу Битетто 47.
Таковы документы, показывающие, что в норманскую эпоху крестьянские общины (по крайней мере, крупные) достигли значительной степени самостоятельности.
Первые из хартий нового периода были составлены в 60 — 70-х годах XII в.: хартия Кастеллионе (1162 г.) и Кастеллано (1172 г.), запись обычаев Корнето (1172 г.) и Кастеллането (1176 г.)48. Все остальные хартии этого периода относятся к концу XII — началу XIII в.: хартии •общины Пьедемонте (1183 г.), Понтекорво (1190 г.), Сан-Анджело в Тодиче (1190 г.), Атины (1195 г.), Феллы (Ь207 г.) 49. В это же время общины Корнето и Кастеллането получили новое подтверждение своих прав (соответственно в 1189 и 1200 гг.) 50.
Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что феодалы были вынуждены дать хартии по требованию общин. Так, просьбы членов общины Понтекорво вынудили аббата Монте Кассино дать хартию этой общине: «Nos... precibus vestris assensum praebentes» — пишет он в начале хартии51. В 1172 г. жители Корнето обратились в королевскую курию Вильгельма II с жалобой на своих господ, утверждая, что сеньоры к<не соблюдают их обычаи и налагают на них новые и недозволенные поборы и службы, которые они не должны и не привыкли выполнять»52. При этом в суд была представлена запись обычаев (scriptum consuetudinum), некогда пожалованная людям Корнето их сеньорами. Точно так же общинники Кастеллането получили в 1176 г. привилегию, оформленную в королевской курии по приказу Вильгельма II, к которому они обратились с жалобой (querimonia, carta clamoris) на нарушение их прав. По их просьбе граф Конверсано подтверждает эту привилегию в 1200 г.53
Следовательно, обращение с жалобой в курию короля — один из способов, к которым прибегали общины, отстаивавшие соблюдения обычая. Но чаще (это касается и ряда других хартий) привилегии, полученные общинами, являлись результатом социальных столкновений: за словом «просьбы» скрывались борьба крестьян за свои права, неоднократно
47 С. A. Garufi. I document! inediti dell’epoca normanna in Sicilia. Palermo, 1899, N 13.
48 Привилегия Кастеллионе — Gatto la. Acc., p. 261—262; Кастеллано — Chart. Cup., N 122; Корнето — Cod. dipl., I, 1, Арр. I, N XXVII (включена в акт 1189 г.); Кастеллането— ibid., N XXVI (включена в грамоту 1200 г.).
49 Хартия Пьедемонте — G a 11 о I а. Асе., р. 382; Понтекорво — ibid., р. 267—268; Сан-Анджело в Тодиче — ibid., р. 383; Атины — ibid., р. 276—277; Феллы — ibid., р. 284—285.
50 Cod. dipl. I, 1, Арр. I, N XXVII (Корнето), XXVI (Кастеллането).
51 G a 11 о 1 a. Acc., р. 267.
52 Ibid., N XXVII.
53 Ibid., N XXVI.
Южноитальянская община IX—XIII вв.
87
достигавшая именно на землях Монте Кассино (откуда исходит большинство хартий) и, в частности, на землях общин, добившихся фиксации своих прав, большой напряженности. Впрочем, в одной из таких привилегий, предоставленной аббатом Монте Кассино в 1195 г. Атине, слово «просьба» заменено словом «требование»: «postulationes vestras libentius admittimus» S4 55.
Иным является происхождение хартий Кастеллионе (район Тройи) 56 и Кастеллано (район Конверсано)56. Это — привилегии, написанные с целью привлечения поселенцев, они являются исходным моментом для формирования новых общин.
Имеющееся в этих поселенческих хартиях перечисление обязанностей и прав крестьян ничем принципиально не отличается от их фиксации, содержащейся в привилегиях, которых добились «старые» общины. Поэтому мы рассмотрим те и другие совместно, сгруппировав трактуемые в хартиях вопросы по категориям.
Фиксация всех видов повинностей — непременная часть этих договоров. Таким образом, экономические вопросы, занимавшие главное место в повседневной жизни крестьян, регулируются большинством хартий.
Особый раздел привилегий определяет степень личной свободы держателей. В актах Кастеллано, Корнето, Кастеллионе детально рассматривается вопрос об ограничениях, налагаемых на крестьян, желающих покинуть территорию вотчины, а также «людей», выдающих дочь или сестру замуж за «чужака» — человека, живущего за пределами вотчины.
Немалое значение имела фиксация права крестьян на аллодиальную собственность (Понтекорво, Корнето) и их весьма широких владельческих прав на держание: его можно было завещать (круг лиц, которым виллан мог завещать свое держание, сильно варьируется в хартиях Сан-Анджело, Понтекорво, Корнето, Пьедемонте, Феллы) и на известных условиях продавать (Пьедемонте, Понтекорво, Фелла, Корнето).
Большое внимание уделялось в хартиях мерам, сводящимся к ограничению произвола феодала и его агентов. Без суда нельзя забирать имущество у людей Кастеллането. О том же идет речь в хартии Пьедемонте. В договорах с Корнето и Понтекорво запрещается арестовывать держателей без законного приговора суда. Близки к этому правовые гарантии, предоставляемые общинникам Сан-Анджело и Феллы.
Общины добились также пунктов, препятствовавших полному подрыву крестьянского хозяйства.
Так, в привилегиях Понтекорво и Корнето отмечается, что при конфискации имущества мужа остается неприкосновенным имущество его жены. Если крестьянин не в состоянии вернуть долга сеньору, и баюл намеревается забрать у крестьянина его имущество, баюл не имеет права брать скот должника в том случае, если в его доме можно найти какое-либо другое имущество: «si in dorno sua aliquid inveniatur quid pigno-rare debeat bestie debitoris non pignorentur» — говорится в записи обычаев Корнето. В Сан-Анджело запрещается брать в качестве залога кровать с постелью и свиней.
Для выяснения роли общин важно представить себе, где и как происходило судебное разбирательство, и принимали ли в нем участие представители общины.
54 Gattola. Асе., р. 276.
55 Ibid., р. 261.
56 Уступка монастырю св. Бенедикта в Конверсано деревни Кастеллано — Chart. Cup., N 60 (1098 г.); хартия Кастеллано — ibid., N 122 (1172 г.). См. о ней: М. Л. Абрамсон. Положение крестьянства и крестьянские движения в Южной Италии в XII— XIII вв.— СВ, III, 1951, стр. 54—55.
88
М. Л. Абрамсон
В хартиях Корнето, Понтекорво, Сан-Анджело и Феллы отмечается, что, за исключением некоторых преступлений, жителей этого населенного пункта следует судить на месте. В привилегии Сан-Анджело говорится, что приговор должен быть вынесен по совету с «добрыми людьми» («Index vester... cum consilio bonorum hominum sententiam dicat»); об этом идет речь также в хартиях Корнето и Феллы.
Не случайно столь большое внимание общины обращали на то, чтобы судебные дела рассматривались в самом поселении. Таким путем виновный не только избавлялся от необходимости отправляться, подчас на дальнее расстояние, в сеньориальную курию. Немалое значение должно было для него иметь участие в судебном разбирательстве, если оно'Происходило на месте, «добрых люден» — наряду с агентом вотчинника, возглавлявшим суд (судья, ректор, приор). Привлечение свидетелей — соседей или односельчан — также облегчалось, если суд происходил на территории общины. Кроме того, важно следующее обстоятельство: хотя судью назначал в каждую общину сеньор, в некоторых хартиях (Сан-Анджело, Понтекорво, Кастеллано) имелась оговорка относительно того, что судья назначается вотчинником только . из членов общины. В Понтекорво из среды общинников назначались также нотариус и vi-cecomes, в Кастеллано — баюл 57 58. Между тем в руках должностных лиц вотчинника находилась не только судебная, но и исполнительная власть: известно, например, что баюл, или vicecomes ведал в Корнето конфискацией или взятием в залог имущества.
Наибольший интерес представляет для нас сфера компетенции «добрых людей», ибо они избирались, очевидно, самими общинниками из своей среды.
«Добрые люди» деревень фигурируют уже в отдельных источниках предшествовавшей эпохи. Им принадлежали некоторые судебные функции: они решали, по-видимому, мелкие имущественные споры между односельчанами и выступали на суде, когда крестьянин'—член данной общины вел тяжбу с соседним вотчинником ®8. Участие в суде, в решении тех дел общинников, которые рассматривались в самой деревне, стало в дальнейшем главной функцией «добрых людей».' Но их деятельность не ограничивалась судебной, а была значительно более широкой. В Корнето они должны были давать согласие на освящение новых церквей, построенных на территории общины; посвящение в сан общинника, желавшего принять духовное звание, происходило «consilio archipres-biteri et iudicum et aliorum bonorum hominum». Без их согласия нельзя было налагать на общину бани. Они решали, в какое именно место крестьяне должны отвозить продукты, взимавшиеся в качестве чинша. В Кастеллането «старейшие люди» (seniores homines) предстали перед королевской курией, чтобы принести клятву на евангелии относительно порядка взимания с крестьян некоторых поборов (этот порядок нарушали баюлы).
Таким образом, «добрые люди» защищали интересы общинников и играли большую роль в их повседневной жизни, заседая в суде, занимаясь различными хозяйственными вопросами и т. п. В отдельных общинах (Битетто, Грумо) уже в начале XII в. появились синдики, которые в дальнейшем — в XIII в.— приобрели важное значение.
В общинах сформировались органы управления, хотя о полном самоуправлении говорить не приходится: ряд важных функций, в том чис
57 Судя по хартии Корнето, vicecomes и баюл — одно и то же лицо.
58 См. Cava, III, N 522 (998 г.): иск по поводу земель, на которые претендуют крестьянин Нандо, сын Адельхиза, и церковь св. Марии. На суде совместна с Нандо> и его родственниками выступают трое старейших (senes).
Южноитальянская община IX—XIII вв.
89
ле руководство судом, находился в руках вотчинных агентов; они же приводили приговоры в исполнение, взимали с крестьян повинности и проч. Впрочем, сеньор часто должен был назначать их из среды общинников, что было еще одним шагом на пути конституирования общины. Разумеется, не только должностные лица, назначаемые феодалами, но и избираемые самими общинниками «добрые люди» происходили из богатой верхушки населения деревни или крепости.
Следующий этап в развитии общины охватывает середину и вторую половину XIII в. Дальнейшему ее укреплению благоприятствовала общая обстановка, сложившаяся в Сицилийском королевстве после смерти Фридриха II. Это было время борьбы за Южную Италию между Гогенштауфенами и Анжуйцами, а затем — воцарения государей Анжуйской династии, стремившихся любыми средствами утвердить свою слабую власть (особенно — после Сицилийской вечерни). Крестьянские общины в эпоху борьбы за сицилийский престол вооружались по собственной инициативе, чтобы, насколько это было возможно, оградить себя от грабежей и разорений. Иногда даже Карлу I в силу чрезвычайных обстоятельств приходилось обращаться и к их помощи. Например, в 1269 г., во время затянувшейся осады Лючеры, Карл отдал приказ о том, чтобы к нему явились не только феодалы с оружием, но и ремесленники со своими инструментами и крестьяне с мотыгами, косами и кольями 5Э.
Имелось еще одно немаловажное обстоятельство, влияние которого-на судьбу общин было двойственным: Карл Анжуйский стремился использовать общинную организацию в интересах государства, в особенности, испытывая постоянные финансовые затруднения — в фискальных целях. Это усиливало гнет, тяготевший над крестьянскими общинами, но в то же время повышало их роль даже в общественной жизни страны.
В 1269 г. Карл I предписывает некоему Иоанну из Салерно добиться,, чтобы сельские общины (universitates terrarum) этого округа посылали ему работников, мулов и быков для восстановления крепости Крепасор-цо и охраны дорог. Если же они не позаботятся об этом, Иоанн должев наложить на них штраф и заставить их немедленно приступить к выполнению приказа* * 60.
Выпустив новую низкопробную монету, Карл Частично возлагает обязанность распределить ее на представителей общинных органов управления. В письмах юстициариям королевства Карл I приказывает им позаботиться о том, чтобы общины земель, крепостей и деревень (universitates terrarum, castrorum et casalium) при участии синдиков-этих общин приобрели на определенную сумму новую монету61. В приложении к предписаниям, адресованным общинам, им предлагается избрать синдиков в обычном количестве из числа лучших и самых состоятельных людей («in numero consueto de melioribus et sufficientioribus») и направить синдиков к юстициарию для получения денег. Они должны распределить эти деньги между членами данной общины сообразно имуществу каждого. Состоятельность синдиков приобретает здесь особый смысл: они отвечают своим имуществом («sub ypotheca bonorum suorum») за сбор требуемой с каждой общины суммы62.
69 A. Saint Priest. Histoire de la conquete de Naples par Charles d’Anjou, frere
de Saint Louis. Vol. II. Paris, 1848, p. 214—215.
60 Salerno, N 211 (1269 г.).
61 Cod. dipl. I, 1, p. 135—137 (127Ф г., прим. I к стр. 134).
•2 Ibid., p. 139 (1271 г.).
*90
М. Л. Абрамсон
Перейдем к рассмотрению конкретных данных, характеризующих •общину середины и конца XIII в. В 1249 г. аббат Конверсано, «по справедливой просьбе» людей деревни (casale) Кастеллано, дает новую хартию выросшей к этому времени деревенской общине63. Об ее усилении свидетельствует тот факт, что баюл, который являлся по поселенческой хартии 1172 г. должностным лицом сеньора, хотя и назначаемым им из числа общинников, в акте 1249 г. выступает как представитель общины, от ее имени получающий привилегию («recipiente vice “totius universitatis eiusdem loci Castellani») 64.
Большой интерес представляет судебный акт 1252 г., составленный на заседании королевской курии. Община деревни Козентино (ufiiver-sitas casalis Cusentinorum) в лице своего синдика возбудила иск (ques-tio) перед судьей королевской курии. Его содержание сводилось к следующему. Королевский судья потребовал от жителей деревни Козентино, чтобы они принесли присягу сеньору Сичиньяно Риккарду де Рокка, под угрозой штрафа в 30 унций зол. «Сказанные люди этой деревни,— говорится далее в акте,— пренебрегая наложенным на них штрафом, отказались давать клятву верности указанному господину Риккарду». Синдик общины обратился от ее имени в суд, представив документы в качестве доказательства того, что общинники не находятся в зависимости от Риккарда. Первая из представленных суду грамот содержала дарение лангобардским князем, Гизульфом архиепископу ‘Салернскому деревни Козентино со всеми держаниями и людьми и освобождение всех крестьян — свободных, сервов и censiles — от государственных поборов; во второй, более поздней грамоте это дарение санкционировалось графом Салернского принципата Робертом. Синдику уда-.лось на суде законным образом доказать, что люди Козентино являются непосредственными держателями («immediate sunt vassali») архиепископа, свободны от какой-либо зависимости («ab omni genere servitutis») ют сеньоров Сичиньяно и не должны приносить им клятвы верности. Суд вынес приговор в пользу общины 65.
Самым примечательным в этой тяжбе является, на наш взгляд, то обстоятельство, что на суде выступает как равноправная сторона крестьянская община, членами которой являлись и свободные, и лично зависимые крестьяне (сервы). Общины Битетта и Грумотакже самостоятельно выступали на государственном суде, но это были общины, зависевшие от одного и того же сеньора, и притом общины, жившие в крепостях. В данном случае деревенская община, а не ее сеньор — архиепископ салернский'— ведет тяжбу против феодала, претендующего на власть над ней, и выигрывает дело.
Инициатором судебного процесса, происходившего в конце XIII в., была сельская община, возбудившая иск против своего собственного сеньора. Homines universitatis Vallisurdae опротестовали в суде объем поборов, налагаемых на них вотчинником — монастырем св. Петра в Авеллино. В достигнутом соглашении был определен размер повинностей и указано, что крестьяне освобождаются от поставки вьючных животных, которой, вопреки обычаю, требовали с них монахи, временно •остановившиеся в деревне. Это соглашение составил judex arbitrator, избранный обеими сторонами66.
63 Содержание этой хартии изложено в статье: М. Л. Абрамсон. Положение ^крестьянства..., стр. 55.
64 Chart. Cup., N 182. О том, что это лицо (некий Перегрин) — баюл, мы узнаем из другой грамоты 11249 г. (Chart. Cup., N 1'83).
65 Salerno, N 142.
ю G a 11 о 1 а. Асе., р. 394 (1294 г.).
Южноитальянская община IX—XIII вв.
91
Наряду с общинами земель, принадлежавших светским феодалам и церковным корпорациям, как субъект права выступают в XIII в. и общины, объединявшие крестьян, живших на территории государственного домена. Так, в 1236 г. община около Сорренто возбудила дело против баюлов Сорренто, которые взимали с крестьян поборы, превышавшие обычный объем. Королевский суд и сам Фридрих сочли нужным вынести решение в пользу общины, против королевских баюлов. Синдик, выступавший в суде от имени общины, был избран самими общинниками: ;«syndicus constitutus ab universitate hominum demanii nostri» — говорится в акте67. Следовательно, и в общинах зависимых крестьян домена имелось ограниченное самоуправление.
Активно выступают в XIII в. в защиту своих прав община Альтаму-ры и ее соседи. История общины Альтамуры весьма любопытна. "В 1242 г. Фридрих II издал приказ о заселении земли Альтамуры людьми, бежавшими с территории домена во владения светских и церковных вотчинников; крестьяне были возвращены государственными чиновниками, направленными специально для этой цели (такие крестьяне назывались revocati). В приказе предусматривалось, чтобы поселенцам дали земли, расширив территорию Альтамуры за счет соседних общин — Гравины, Матеры, Бинетто и уже известного нам Битетто68. Был установлен объем чинша с крестьян за земли и виноградники 69. В грамоте 1275 г. описывается история этого заселения: рассказывается, как revo-cati заставили (coacti fuerunt) поселиться в Альтамуре, где им дали держания определенных размеров 70.
Так сформировалась община Альтамуры. У нее имелись обычные органы управления, вероятно, выборные: приведенная выше грамота 1242 г. и акт 1243 г. были предъявлены в 1246 г. суду «синдиком общины Альтамуры» — судьей Ангелом и «прокуратором общины людей Альтамуры» — нотариусом Ангелом.
Община неоднократно обращалась к королю или государственным должностным лицам, отстаивая свои права и владения. В 1275 г. общинники подали жалобу, как сообщает Карл II, на магистра прокуратора Апулии, который, расследуя вопрос о домениальных землях, «пытался отнять у них виноградники и множество раз причинял им по этому поводу беспокойство»71. Несколько позднее они вновь обратились к Карлу, сообщая ему о злоупотреблениях магистра массария. Карл приказывает прекратить злоупотребления72. Однако и в следующем году община Альтамуры подала юстициарию Терра ди Бари жалобу на -«бесчисленные ненасытные грабежи» нового магистра массария, который непрерывно угнетает жителей этих земель своими вымогательствами 73. Эта жалоба была подана жителями Альтамуры совместно с общинниками Гравины. Но чаще отношения между Альтамурой и соседними деревенскими и городскими общинниками были враждебными. Последнее объяснялось тем обстоятельством, что Фридрих II в 1242 г.
67 W. Act a, N 817. См. также Н-В, II, р. 378, IV, pars I, р. 533—535.
68 Из них Гравина и Битетто представляли собой небольшие города — центры торговли сельскохозяйственной продукцией. См. о них S. La Sorsa. Op. cit., II, p. 253. В статуте о крепостях Неаполитанского королевства (1209 г.) упоминаются Гравина и Матера (Cod. dipl., I, 1, Арр. II, N VII).
69 Н. Niese. Normannische und staufische Urkunden aus Apulien. Bd. I. Rom., 1906, S. 49—52; тот же документ — Altamura, N 12.
70 Altamura, N 16.
7! Ibidem.
72 Ibid., N 29 (1283 r.). Massariae — государственные хозяйства.
73 Ibid., N 33 (1284 r.).
92
Л1. JI. Абрамсон
расширил территорию Альтамуры именно за счет четырех соседних общин.
Отнятые у этих общнн угодья были, впрочем, оставлены в их безвозмездном пользовании, но право пользования предоставлялось также крестьянам Альтамуры. Последнее видно из текста следующих грамот. В 1278 г. общинники Альтамуры заявляют, что со времен Фридриха люди Бинетто и Альтамуры сообща пользовались пастбищами и водами: первые — на территории держания Альтамуры, а вторые — Бинетто 74. Это признается и официальными актами. Прн обмене между двумя феодалами Альтамуры (превращенной в феод) на деревни особо оговаривается, что пастбища и воды уступленного феода остаются в свободном пользовании людей Альтамуры и Бинетто, что является старым обычаем 75. Оговорка повторяется в тексте королевского актз, утверждавшего совершенный обмен 76. В грамоте 1296 г. говорится о том, что земли, пограничные между территорией Альтамуры и Матеры, издавна были общими (comunia), а пастбища и воды использовались без взимания за иих каких-либо поборов77. В совместные общинные угодья были превращены также земли, отнятые у Гранины и Битетто78.
Все это наносило ущерб экономическим интересам соседних с Аль-тамурой общин, и они пытались разными способами восстановить былое положение вещей. Баюлы Бинетто с помощью вооруженных людей захватили в 1278 г. в землях Альтамуры (которые они считали своими) скот некоторых общинников, увели его в Бинетто и отказались возвратить хозяевам, что побудило пострадавшую общину обратиться к государственным должностным лицам 79. В 1296 г. жители Альтамуры жаловались на то, что баюлы и общинники Матеры пытаются лишить их свободного пользования совместными угодьями (usu libero pascuorum et aquarum) и требуют с них поборов80. Три года спустя община обрати-, лась к королю с посланием, жалуясь на все четыре соседние общины 81.
Следовательно, общины домена, подобно общинам, зависимым от светских и церковных феодалов, обладали рядом прав и могли апеллировать к государственному суду, настаивая на их охране. Это относится и к общинам, члены которых были лично зависимыми крестьянами: именно таковыми и были крестьяне Альтамуры, возвращенные после побега и принудительно поселенные на новом месте. Должностные лица общин — синдики и баюлы — всемерно стремились, как мы видели, защищать их интересы. Правда, общииы Гравины, Матеры, Бинетто в Битетто не смогли воспротивиться ограничению их права на выпасы, но, с другой стороны, и Фридрих II не был в состоянии попросту отрезать у них часть угодий. Фактически уступка королем этих земель Аль-тамуре свелась к передаче общинникам права пользования ими наравне с их прежними владельцами — статус, сохранившийся и в Анжуйскую эпоху.
В заключение рассмотрим эволюцию к концу XIII в. общины на землях одной из крупнейших на Юге церковных вотчин, вновь обратившись к Монте Кассино.
74 Altamura, N 23.
75 Ibid., N 40: «...salvo tarnen usu pascuorum et aque inter homines Altamure et Bi-'.lecti, prout ipsam sunt hactenus habere pacifice consueti».
76 Corato, N 165 (1292 r.).
77 Altamura, N 64.
78 Ibid., N 87 (1299 r.).
79 Ibid., N 23 (1278 г.).
80 Ibid., N 64.
81 Ibid., N 87 (1296 r.).
Южноитальянская община IX—XIII вв.
93
Известные сопоставления с более ранним временем позволяют делать текст соглашения, заключенного между двумя общинами (теперь эти общины называются в актах universitates) — Понтекорво и Rocca Guilelmi. На этом судебном процессе, происходившем в 1296 г„ общину Понтекорво представляли синдики. Таким образом, если в хартии Понтекорво 1190 г. упоминались только судья, нотариус и vicecomes, которые назначались из среды общинников аббатом, то теперь во главе общины Понтекорво (как и общин других областей) стоят синдики, очевидно, избиравшиеся ее членами, как это практиковалось в остальных местах. Эти синдики действуют самостоятельно, и монастырские агенты ле принимают участия в суде, хотя противной стороной является не только община Rocca Guilelmi (также представленная синдиками), но в ее сеньор — vir nobilis Риккард82.
Важно отметить, что общины деревень также добились к концу XIII в. ряда имущественных гарантий, которые ранее приобрели общины, объединявшие жителей крепостей83 84. Примером может служить расследование, проведенное в деревне Casa magistrorum в 1271 г. Его запись содержит не только детальное описание повинностей разных категорий крестьян, но и фиксацию объема права крестьянина на его держание, порядка наследования имущества и пр. Расследование показыва-•ет, что некоторые хозяйственные вопросы решаются всеми членами общины: предусматривается, что монастырский препозит и его помощники не могут покупать у крестьян продукты по слишком низкой цене; цены будут устанавливаться всеми общинниками совместно (communi estimatione). Очень существенно упоминание еще об одной черте общинной жизни. Устанавливается круговая порука при несении ренты, выгодная феодалу: если кто-либо не отработает барщины, все люди деревни должны ее выполнить сообща («debent homines casalis praedictae explere generaliter») M.
Община активно выступает как организатор крестьянского сопротивления. Особый интерес представляет в этом отношении община крепости Сан-Элиа. В 1270 г. при расследовании, предпринятом в Сан-Элиа 8S, присутствовал синдик, законным путем выдвинутый этой общиной («аЬ eadem universitate legitime ordinato»). Поводом для последующих столкновений был распространившийся здесь обычай «усыновления», посредством которого многие зависимые крестьяне освобождались от барщины и многочисленных тяготевших над ними повинностей. В 1271 г. аббат в присутствии всех членов общины Саи-Элиа, собранных в церкви, осудил этот «дурной обычай»86, что не прекратило практики «усыновления». Борьба, возглавленная общиной, которую аббат называет «разбойничьим вертепом», достигла небывалого ожесточения. Был убит посланный монастырем ректор Сан Элиа, крестьяне отказывались нести повинности, община обращалась с «позорными и несправедливыми словами», «клеветническими жалобами» («calumpniosas querimonias»), по выражению аббата, к папе и королю. Когда монастырю в 1273 г. с трудом удалось достигнуть соглашения, всех членов общины созвали с помощью глашатая в церкви. Была принесена на евангелии общая клят
“Gattola. Асе., р. 394—395.
83 О сохранении населением крепостей тех важных прав, которые были зафиксированы хартиями предшествовавшего периода, см. Gattola. Асе., р. 337—340 (1273 г.), .304—306 (1267 г.).
84 Gattola. Асе., р. 327—329.
85 Ibid., р. 310—314.
86 Ibid., р. 336.
94
М. Л. Абрамсон
ва и каждого общинника отдельно: они обещали соблюдать данные ими обязательства, а в случае их нарушения уплатить как совместный штраф-в 2 тыс. унций зол., так и по 50 унций (с конфискацией имущества) — с каждого общинника в отдельности. Было изгнано 20 человек, возглавивших движение, а их имущество конфисковано. В виде наказания общине предлагалось построить в крепости дом для монастырской курии; ответственность возлагалась на двух синдиков общины («sindicos, procurators seu actores universitatis praedictae»). Эти синдики, или прокураторы, были избраны общиной («constitutes et ordinatos per uni-versitatem eadem»). Следовательно, и здесь синдики выполняют важные обязанности. Сверх того, в особых случаях устраивается общее собрание.. Такое собрание, судя по всему, созывается нерегулярно, но и не впервые: «ut moris est» — говорится по этому поводу в источнике.
Насколько увеличивало силу сопротивления общины то обстоятельство, что крестьяне жили в крепости, показывает включенное в текст соглашения требование Монте Кассино, чтобы стены крепости Сан-Элиа были целиком разрушены, и она осталась «absque munimine murorum». Впрочем, поражение общины было неполным: аббатству пришлось значительно снизить размер ренты, уплачиваемой крестьянами за виноградники (с третьей до седьмой части изготовленного вина),—-«ибо они: (крестьяне) менее охотно обрабатывают виноградники вследствие обременяющей их обязанности платить треть» — поясняется в тексте соглашения 87.
* * *
Рассмотрим вкратце главные стадии, которые прошла в своем развитии община изучаемой эпохи.
В том синтезе римских и лангобардских элементов, с явным превалированием римских, из которого выросло южноитальянское феодальное общество, главным вкладом лангобардов (помимо расширения слоя мелких собственников — крестьян) была община и ее институты. Здесь столь долгое время сохранялись даже остатки большой семьи. Само сочетание процесса феодализации, протекавшего уже несколько столетий, и все еще сильных в IX—X вв. родовых связей, подчас цементировавших большие семьи, впавшие в зависимость, было весьма своеобразным явлением, характерным для Южной Италии. Лангобардская община стимулировала в дальнейшем распространение новых общин смешанного-состава, воспринявших сложившиеся формы общинной организации, и сама превратилась, в результате слияния в X—XI вв. лангобардов с римлянами, в общину смешанную.
В ранний период — с момента лангобардского расселения до X в. — в сферу компетенции общины входили, насколько можно судить, только-экономические вопросы: пользование общинными угодьями, хозяйственные распорядки и пр. Разумеется, и в это время община давала крестьянам возможность совместных действий, чтобы защитить свои интересы от посягательств феодала. Письменные договоры X—XI вв. — свидетельство дальнейшего развития общины. Закреплялся определенный уровень ренты, гарантировалось во многих случаях право ухода (хотя и ограниченное). Первые хартии конца XI — начала XII в. показывают, что в это время община переходит на следующую ступень своего развития. Процесс феодального подчинения все более широких слоев крестьянства отразился и на этих документах. Собственник земли объявляется сеньо
87 G a 11 о 1 а. Асе., р. 235: «...Quia vero vineas minus libenter excolunt propter onus-Tertiariae, quae debetur». Все соглашение см.: ibid., p. 331—335. О чинше в размере-трети вина см. расследование в Сан Элиа 1270 г. (ibid., р. 310—314).
Южноитальянская община IX—XIII вв.
95-
ром крестьян, которые находятся под его судебной властью. Но известная самостоятельность общины признается и вотчинником; в общине выделяются люди, которые постоянно представляют общину в ее отношениях с внешним миром вообще, с сеньором в частности. Иногда некоторые судебные дела решаются в общинном суде. Обязательная фиксация повинностей и известные гарантии от произвола феодала составляют важную часть хартий.
Заинтересованность феодалов в привлечении крестьян на свои частью пустовавшие земли (явившаяся причиной заключения ряда коллективных контрактов), общая тревожная обстановка, побуждавшая крупных феодалов строить (руками самих крестьян) крепости и селить в них земледельцев и в то же время делавшая этих феодалов более уступчивыми,— таковы факторы, способствовавшие все большему усилению общин. В конце XII — начале XIII в. обширная группа хартий не только зафиксировала повинности, но и подтвердила за общинниками ряд важных прав. В благоприятной обстановке второй половины XIII в. окончательно оформляется самоуправление общин крестьян, живших на землях светских и церковных вотчинников и государственного домена. Синдики общин отстаивают в королевском суде угодья и права общин. Любопытно известное сходство в развитии выборных органов управления городов и деревень, обусловленное сходством условий, в которых находятся коммуны городов (термин «коммуна» мы применяем к ним условно) и сельские общины. В городах среди других выборных должностных лиц также имеются синдики, которые обладают разными административными функциями, передают королю жалобы и просьбы городов, распределяют по семьям общую сумму налога, падающую на город и пр.88 Деревенская община выступает как активно действующая сила, с которой вынужден считаться сеньор и которая отстаивает свои интересы любыми путями, вплоть до открытого сопротивления притяза ниям феодала.
Так на протяжении всей интересующей нас эпохи одновременно а процессом втягивания крестьян в зависимость шел, казалось бы, несовместимый с ним процесс укрепления крестьянской общины, расширения сферы ее компетенции. Разумеется, усиление общины сдерживало наступление вотчинников, община явилась силой, противостоявшей этому наступлению. Результирующая этих действовавших в разных направлениях сил определила (наряду с другими факторами) медленные темпы, формирования феодальных отношений в Южной Италии.
Riassunto dell’articolo di М. L. Abramson «La comunita rurale nell’Italia Meridionale nei secoli IX—XIII. Parte prima.
Тарре essenziali dell’evoluzione della comunita rurale*
La comunita rurale esercito un notevole influsso sul processo di svi-luppo storico dell’Italia Meridionale.
I longobardi si stabilivano al Sud in gruppe legati con vincoli di pa-rentela — «grandi famiglie» (condome) che formavano insieme le comu-
88 F. Ca lasso. La legislazione statutaria dell’Italia meridionale. Parte I. Le basi storiche. Roma, 1929, p. 184—185; A. SaintPriest. Histoire de la conquete de Naples...,, vol. II, p. 240.
«6
М. Л. Абрамсон
nita rurali. Originariamente non si mescolavano alia popolazione indigene la quale allora non era, evidentemente, riunita nelle comunita. Un fenomeno assai peculiare, proprio dell’Italia Meridionale, fu un lungo per-durare dei residui della condoma malgrado i rapporti mercantili e mone-tari sviluppati e una grande diffusione della propriety private sulla terra: a volte accenni ai condome che hanno perduto 1’indipendenza si incon-trano persino in alcune fonti dei secoli IX—X. La comunita longobarda stimold successivamente la propagazione di nuove comunita di composi-zione etnica mista ed essa stessa divento una comunita mista in seguito alia fusione definitive dei longobardi con i romani awenuta nei secoli X—XL
Imziahnente erano di competenza della comunita solo problemi economic!: usufrutto delle terre comunali, ordinamenti economic! ecc. I contrat-ti scritti stipulati nei secoli X—XI dai feudatari (tra 1’altro dag-li abbati di Monte Cassino e di Volturno) con gruppi di contadini fo-restieri sono una prove dell’ulteriore evoluzione della comunita. Questi contratti stabilivano un determinate livello della rendita, spesso garan-tivano il diritto limitato all’ abbandono della terra.
Le prime carte concesse alia fine dell’XI — inizio del XII secolo agli abitanti delle fortezze di Traietto, Suio, San Severino, la cui parte essen-ziale dePa popolazione era formata dai contadini dipendenti, diniostrano che il feudatario riconosceva una certa autpnomia della comunita. Essa designava le «boni homines» e le altre persone che la rappresentavano nei rapporti con il mondo esterno in generale, con il signore in particolare. 1 contadini ricevettero alcune garanzie contro I’arbitrio del signore.
L’interesse del feudatario ad attirare i contadini nelle sue terre in parte non coltivate, un’allarmante situazione generale che indusse molti ag-rricoltori ad insediarsi nelle fortezze (castra, castella) favorirono un semp-re maggiore rafforzamento delle comunita. Un gran numero di carte relative alia fine del XII secolo — inizio del XIII secolo (delle comunita di •Casteglione, Castellano, Corneto, Castellaneto, Piedemonte, Pontecorvo, San Angelo a Todice, Fella) non solo fissa i prestazioni, bensi confermo alcuni diritti important! degli abitanti delle comunita. Nella seconda meta del XIII secolo in una situazione che li favoriva si stabili definitivamente il governo comunale dei contadini che popolavano le terre dei -'eudatari laici e del clero (San Elia, Pontecorvo ecc.) e del demanio (Altamura, Binetto, Bitetto ecc.). I sindaci difendevano nei tribunale regio le terre ed i diritti delle comunita. La comunita rurale si presentava come una forza attiva della qualle il signore doveva tenere conto e che difendeva i suoi interessi con qualsiasi mezzo, fino alia resistenza esplicita contro le pretese del feudatario.
Nel ccrso dei secoli X—XIII di pari passo con il processo dell’asservi-mento dei contadini si ando sviluppando un processo di consolidamento della comunita, dell’estensione delle sue competenze, processo che potrebbe sembrare in antitesi con il primo. Il consolidamento della comunita freno 1’offensiva feudale, e cid fu uno dei fattori che determind la lentezza della formazione dei rapporti feudali nell’Italia Meridionale.
М. Н. СОКОЛОВА
ПОМЕСТЬЕ В АНГЛИИ ДО НОРМАНДСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ
Вопрос о роли нормандского завоевания в судьбах английского феодализма давно привлекал внимание историков. В его решении еще в конце прошлого века наметились два основных направления. П. Г. Виноградов в результате своих исследований пришел к заключению, что в основе общественного строя Англии лежала свободная община, оказавшая определяющее влияние на всю политическую и социальную историю страны. Он считал, что поместья-маноры существовали и в англосаксонскую эпоху, однако основной хозяйственной единицей до нормандского завоевания был не манор, а свободная община.
«Наступление феодальной эпохи отмечено нормандским завоеванием»,— писал П. Г. Виноградов1.
Английский историк Ф. Сибом примерно в то же время, что и П. Г. Виноградов, выдвинул противоположную гипотезу. Свободная община, по мнению Ф. Сибома, отсутствовала в Англии; она изначально была генетически связана с манором и появилась как его придаток. «Английская история начинается не со свободных общин, но со всеобщей зависимости массы населения»,— так сформулировал Ф. Сибом идею, которая легла в основу всех его работ по истории Англии 2. Нормандское завоевание, согласно теории Сибома, имело формальное значение: «Книга Страшного суда» лишь зафиксировала отношения, не только существовавшие прежде, но и получившие соответственное выражение в англосаксонских юридических документах.
Теория Ф. Сибома нашла немало последователей среди буржуазных историков. Ф. В. Мэтланд, Г. М. Чедвик, К. Стефенсон, подвергая критике отдельные ее моменты, в главном — в отрицании свободной общины — присоединялись к Ф. Сибому3. Наиболее близок к нему по своим воззрениям американский историк К- Стефенсон. Рассматривая феодализм как политическую структуру, К- Стефенсон в этом плане решает и вопрос о роли нормандского завоевания: разделение общества на классы, типичное для XII в. (когда, по Стефенсону, заканчивается феодальное развитие Англии), имело место уже в англосаксонскую эпоху; свободная деревенская община была не чем иным, как «выдумкой романтического воображения» 4.
1 П. Г. Виноградов. Средневековое поместье в Англии. СПб., 1911, стр. 275. Подробную аргументацию этих положений можно найти и в других работах: П. Г. Виноградов. Исследования по социальной истории Англии в средние века. СПб., 1887; idem. Villainage in England. Oxford, 1892; idem. The Growth of the Manor. London,
1905.
3 F. Seebohm. The English Village Community. London, 1883, p. 423.
8 F. W. Maitland. Domesday Book and beyond. Cambridge, 1897; H. M. Chadwick. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905.
4 C. Stephenson. Feudalism and its Antecedents in Ehgland.— AHR, 1943, vol.48, N 2, p. 252.
7 Средние века, в. 32
98
М. И. Соколова
Признавая юридическую свободу англосаксонских крестьян-керлов, К. Стефенсон вместе с тем считал, что фактически они с самого начала находились в зависимости от лорда манора, платили ему оброки и выполняли ряд сельскохозяйственных работ в поместье; в англосаксонский период, заключает К. Стефенсон, «мы обнаруживаем манориальную систему, зависимое крестьянство и военную аристократию»5.
Склонность к объединению обеих концепций высказал ученик П. Г. Виноградова, Ф. М. Стентон. Он пытался доказать, что в основе разногласий представителей «манориальной» и «общинной» теорий лежат некоторые частности, то или иное толкование терминов и документов, но отнюдь не принципиально разное понимание английского феодализма6.
Проблема нормандского завоевания и его роли в становлении феодальных отношений в Англии продолжает занимать умы историков и в наше время. Теория «непрерывности» (континуитета), выдвинутая применительно к английской истории еще в середине прошлого века Э. Фрименом 7, получила широкое распространение среди современных английских медиевистов. Что бы ни происходило в мире, говорят они, Англия имеет свои законы развития, которые гарантируют ей спокойствие.
Одним нз последователей школы Фримена является Э. Джон, автоп книги о раннем феодализме в Англии. Симптоматично, что ее заключительную главу он назвал; «Теория непрерывности (континуитета)» — «The Theory of Continuity» — термин, введенный в научный оборот Э. Фрименом. Рисуя феодализм как систему соподчиненных держаний, Э. Джон выдвинул точку зрения, согласно которой феодальный строй ко времени нормандского завоевания не только вполне сформировался, но и миновал свой зенит. По мнению Э. Джона, в период правления ЭтеЛьредаП (978—1016 гг.) можно наблюдать даже некоторые «пост-феодальные» черты, свидетельствующие о начале разложения феодальных отношений. Держание англосаксонских тэнов ничем не отличалось от поздних рыцарских держаний; феодальные повинности, отношения субинфеодации—все это было задолго до 1066 г. «Новые формы держания и управления, во всяком случае большинство из них, были англосаксонскими по происхождению и англонормандскими по оформлению»8,—писал Э. Джон.
В работах Ч. Холлистера и М. Поуика с еще большей отчетливостью повторяются основные положения теории «непрерывности». В Англии, утверждают эти историки, не происходило, да и по самой природе английской нации не могло произойти, никаких событий, которые бы изменили ее традиции. Это якобы отлично иллюстрирует нормандское завоевание, которое «хотя и придало новое направление ходу английской истории, все же не было в состоянии нарушить ее непрерывность» 9 10.
«Редко можно наблюдать непрерывность более ясно, — пишет Поуик,— чем в английской истории» *°. По мнению Холлистера, автора ряда исследований по истории донормандской Англии, «единая
5 С. Stephenson. Feudalism and its Antecedent in England.— AHR, 1943, vol. 48, N 2, p. 258.
6 F. M. St ent on. Anglo-Saxon England. Oxford. 1943. См. также его лекции: The first Century of English Feudalism. Oxford, i961.
7 См., например, E. Freeman. Historical Essays. 2. ed. London, 1872; The History ol Norman Conquest..., 2. ed. Oxford, 11896.
8 E. John. Land Tenure in early England. Welwyn Garden City, 1960, p. 160—1'61.
9 M. P о w i c k e. Medieval England. 1066—1485. London, 1931, p. 15.
10 Ibid., p. 23.
Поместье в Англии до нормандского завоевания
99
система вассальных отношений просачивалась даже через барьер 1066 года» ”.
Своеобразное явление в новейшей историографии представляет работа X. Р. Лойна «Англосаксонская Англия и нормандское завоевание» 11 12. Ее концепция вкратце сводится к следующему: Англия стала феодальной в полном смысле слова только после нормандского завоевания. Основной хозяйственной и социальной ячейкой в англосаксонский период было сельскохозяйственное поселение, состоявшее преимущественно из свободных людей 13. Нормандское завоевание имело два важных последствия: в результате переписи 1086 г. произошла унификация различных групп крестьянства, образовался единый класс вилланов; вместе с тем было сведено на нет значение-труда рабов; постепенное исчезновение рабства и замена его менее тяжелыми формами крепостной зависимости — одна из главных черт эволюции социального строя Англии, отразившаяся в «Книге Страшного суда». В этом Лойн видит проявление основной тенденции английской истории: неуклонного движения ко все более полной реализации идеалов свободы. Так, по-своему, и он отдает дань «теории непрерывности» 14. Лойн утверждает, что «важнейшие институты англосаксонской Англии сохранялись и после завоевания: нормандское завоевание не могло внести гибельных перемен в общую структуру деревенской общины» 15. «Поистине удивительна та преемственность организации сельских общин, — замечает Лойн, — которую мы наблюдаем в особенности в Восточной Англии и в Кенте»16.
Значительный вклад в изучение английского феодализма внесли советские историки. Работы Е. А- Косминского выдвинули его в первый ряд специалистов по этой проблематике и положили начало марксистскому изучению английской аграрной истории. Проблемы раннего английского феодализма, к которым не раз обращался Е. А. Косминский, разрабатывались и в исследованиях более позднего времени.
В советской историографии сложились две точки зрения на значение и последствия нормандского завоевания. Часть историков полагает, что оно явилось не только формальным, но и реальным, завершением феодализации английского общества; другие склоняются к тому, что закрепощение крестьян фактически завершилось еще в англосаксонский период; манориальная система сложилась до 1066 г., и требовалось лишь ее юридическое оформление, что и было сделано после завоевания.
Е. А. Косминский в своих исследованиях, относящихся главным образом к XIII в., поставил вопрос о причинах незавершенности феодализма в Англии. На первый взгляд парадоксальное явление — наличие в феодальной Англии широкого слоя свободных крестьян — он объяснял устойчивыми традициями свободной англосаксонской общины 17.
На материале истории английского города Я. А. Левицкий показал, что нормандское завоевание было весьма важным фактором в оконча
11 -С. W. Hollister. The Singnificance ol Scutge Rates in Eleventh-and Twelfth-Century England.— EHR, 1960, vol. LXXV, p. 586.
12 H. R. Loy n. Anglo-Saxon England and the Norman Conquest. London, 1962.
13 Ibid., p. 316 ff.
14 Ibid., p. 325—326.
15 Ibid., p. 316.
16 Ibid., p. 328.
17 См. E. А. Косминский. Исследования no аграрной истории Англин XIII века. М.— Л., 1947; его же. Вопрос о рабочей силе в английской феодальной вотчине XIII века.— ВИ, 1945, № 1; е г о же. Эволюция форм феодальной ренты в Англии в XI— XV веках.— ВИ, 1955, № 2.
7*
100
М. Н. Соколова
тельном оформлении города как экономического центра, средоточия ремесла и торговли18 *.
В результате изучения отдельных сторон общественного строя англосаксов (община, бокленд, положение зависимого населения) мы пришли к выводу, что в VII—X вв. феодальные отношения в Англии только складывались, пробивая себе дорогу сквозь толщу дофеодальных, давно сложившихся хозяйственных и бытовых порядков. Свободная община продолжала активно функционировать рядом с возникающими манорами; вместе с тем появился слой людей промежуточного общественного положения, уже не свободных, но еще и не крепостных; рабскуй труд играл значительную роль в хозяйстве; система феодальной эксплуатации только складывалась. Окончательное закрепощение свободной об-щиаы и завершение феодализации связано с нормандским завоеванием 16.
М. А. Барг (на материалах XI—XIII вв.) и А. Я. Гуревич (опираясь на англосаксонские источники) придерживаются противоположной точки зрения. По их мнению, феодальный способ производства восторжествовал в Англии задолго до 1066 г.: «Книга Страшного суда» фиксировала давно сложившуюся практику. Непосредственно после переселения англов, саксов и ютов в Британию феодальные отношения стали быстро утверждаться. Деревни, населенные крепостными, маноры, система барщины и оброков —все эти характерные черты феодального строя получили отражение уже в законах уэссекского короля Ине (конец VII в.). Свободное крестьянство, которое сохранялось в Англии и после переписи 1086 г., ие было генетически связано с англосаксонской общиной, но представляло собой новообразование, возникшее в результате распыления крупных вотчин и коммутации вилланских повинностей20.
В кратком обзоре мы попытались дать представление об основных направлениях в историографии раннего английского феодализма. Как мы убедились, ни среди советских, ни среди зарубежных историков нет единого мнения относительно общественного устройства англосаксов. /Ложно ли говорить о полной победе феодального способа производства (или, в трактовке буржуазных историков, феодальной политической системы) до нормандского завоевания? Было ли его последствием лишь юридическое признание феодальных порядков, сложившихся в англосаксонский период? Или оно внесло нечто новое в социально-экономическое развитие Англии, что и позволяет говорить о завершении процесса феодализации лишь после завоевания? Наконец, где искать корни незавершенности английского феодализма «классической поры»; в устойчивости англосаксонской свободной общины или в быстром распаде тех, в сущности уже феодальных, отношений, которые сформировались в Англии до 1066 г.? Эти вопросы по-прежнему порождают оживленные споры.
18 Я. А. Левицкий. Города и городское ремесло в Англии в X—XII вв. М.— Л., 1960; его же. Средневековый город в кривом зеркале американского историка.— СВ, III, 1951.
18 М. Н. С о к о л о в а. Свободная община и процесс закрепощения крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв.— СВ, VI, 1955; ее же. Возникновение феодального землевладения и класса феодалов в Англии VII—X вв.— СВ, XII, 1958; ее же. К вопросу о положении полусвободных в англосаксонском обществе.— СВ, 26, -1965.
20 М. А. Барг. Исследования по истории английского феодализма в XI—XIII вв. М., 1962 г.; его же. К вопросу о генезисе английского фригольда XIII века.— СВ, XIII, 1958; его же: Нормандское завоевание и становление крепостничества в Англин.— ВИ, 1957, № 7; А. Я- Гуревич. Английское крестьянство в X — начале XI века.— СВ, IX, 1957; его же: Начальный этап феодального развития Англии.— «УЗ Калининского пединститута», т. XIX, вып. 1, труды кафедры истории, 1956.
Поместье в Англии до нормандского завоевания
101
Дальнейшее их исследование представляется своевременным и необходимым.
Чтобы выяснить, в какой мере в англосаксонскую эпоху сложился феодальный строй, попытаемся прежде всего установить, насколько тогда были распространены поместья —хозяйственные комплексы, основанные на феодальной эксплуатации крестьян.
Общепризнанно, что крупные земельные владения — так называемый бокленд — были в Англии не только в X или в начале XI в., но и значительно раньше. Ниоткуда, однако, не следует, что эти земли, вскоре после того как они были изъяты из пользования общины, стали приносить феодальную ренту, то есть в действительности были превращены в поместья, ибо земли, переданные в собственность или владение, но еще не обработанные руками зависимых крестьян, не могут рассматриваться как поместья. Обнаружено всего четыре документа, относящихся к англосаксонскому времени, которые свидетельствуют о существовании хозяйств, близких по типу к манору. Это прежде всего «Rectitudines sib’gularuni personarum»21, в которых дано полное описание повинностей крестьян-держателей. В Rectitudines мы находим сведения и о различных отраслях хозяйства и о том, какие сельскохозяйственные работы и в какое время года производились в поместье. Автор документа неизвестен, но судя по тому, что он.был хорошо знаком со всеми деталями повседневной хозяйственной жизни, это был управляющий. Документ был составлен в Уэссексе или в Мерсии, по-видимому, в начале XI в.22
Главной отраслью хозяйства в Маноре, о котором говорится в Rectitudines, было земледелие: описание полевых работ, различные сведения о семенах, уборке и хранении урожая встречаются почти в каждой статье23. Сеяли овес, ячмень, сажали бобы24; за хорошую работу сеятель получал по мере зерна каждого из сортов, посеянных в текущем году25. Семена, предназначенные для посева, охранял приставленный для этого сторож26. Как видим, земледелию придавалось большое значение. Важной отраслью хозяйства было и скотоводство. Разводили свиней, овец, коз и крупный рогатый скот27. Из овечьего и козьего молока варили сыр. В хозяйстве выращивали также домашнюю птицу, занимались пчеловодством28.
Перечень правил для лиц, живущих на территории манора, начинается статьей об обязанностях тэна. Скорее всего он не был владельцем того большого поместья, которое описано в Rectitudines. Обычно служилые лены были невелики, их размер редко превышал 30 гайд29, поместье
21 Далее — RSP. Полный текст см.: Die Gesetze der Angelsaxen. Hrsg. von F. Liebermann. Erster Band. Halle/Saale, 1903, S. 444—453 (далее — GA).
22 На рукописи нет даты. Ф. Сибом датировал текст началом X в., когда, по его мнению, в Англии полностью 1сложились феодальные отношения (F. S е е b о h m. Op. cit., p. 185). П. Г. Виноградов считал, что Rectitudince относятся к 1025 г. (см. П. Г. Виноградов. Средневековое поместье в Англии, стр. 265).
23 См., например, RSP, ст. 2; 3; 3,1; 4; 4, 1; 4,2; 5, 2; 9; 9,1; 10; 11; 17.
2« Ibid., ст. 3; 4,1; 9.
25 Ibid., ст. 11.
26 Ibid., ст. 17.
27 Ibid., ст. 2; 4,1; 4,2; 4,3; 6; 7; 8; 9; 12—15.
28 Ibid., ст. 4,1; 4,5; Б.
29 В ст. 62—64 законы короля Ине размер служилого лена определяется в пределах ст 3 до 20 гайд. По данным дарственных грамот, максимальный размер поместья дружинника — 30 гайд. См., например, грамоты Ns 85, 144, 204, 368, 486, 506, 522, 537, 767, 810, 943, 1075, 1208, 1227, 1230. Все ссылки на грамоты даются по изданию: Birch Walter de Gray. Cartularium Saxonicum: a Collection of Charters rel. to Anglo-Saxon History, v. 1—3. London, 1885- -1893.
102
М. Н. Соколова
же, о котором идет речь, несомненно представляло собой крупный хозяйственный комплекс.
Тэн занимал первое место в ряду держателей, он находился в привилегированном положении, но вместе с тем он выступал лишь держателем земли лорда — земельного магната, епископа нли эрла, а может быть, самого короля. Тэн получил землю по грамоте: практика передачи в бокленд держаний на условии военной службы была широко распространена в то время в Англии30. Он должен был являться в ополчение (fyrdfaereld) и отправлять своих людей для ремонта дорог, мостов и крепостей (burhbot, brycgebeorg).
Кроме того, на обязанности тэна лежало снаряжение военных судов и Схрана морского побережья от набегов норманнов31. Это всё, что можно извлечь из короткой статьи, посвященной определению прав и обязанностей тэна.
Гораздо подробнее перечислены обязанности тех людей, которые работали в поместье; они-то и представляли главный интерес для управляющего, ибо от того, сколько они посеяли и убрали хлеба, какой собрали урожай огородных культур, сколько голов скота вырастили, зависело благополучие не только владельца поместья, но и самого управляющего. Среди трудившихся в поместье на первый план выдвигаются гениты. Относительно их в литературе высказывалось немало различных предположений. П. Г. Виноградов считал, что первоначально гениты были свободными людьми, и самое^наименование «генит» являлось одним из терминов, обозначавших свободного человека, общинника, керла. Позднее, в частности в Rectitudines, гениты «из непосредственных подданных короля превратились в платящих подать вассалов знатных людей»32. «Все категории вилланов назывались генитами»,— писал Ф. Сибом33. «Гениты составляли крестьянскую аристократию. Они были свободны от обязательной барщины, и их повинности были совместимы с положением свободного человека». Так характеризовал их Ф. М. Стентон34. К. Рамм предполагал, что королевские гениты и тэны были дружинниками разного достоинства 35. Автор общей истории Англии Р. Г. Ходжкин полагал, что гениты были свободными людьми, составлявшими свиту лорда36. К этой точке зрения приближаются Г. М. Чедвик и Ф. А1етланд, которые считают генитов конными дружинниками короля37. По мнению Г. Лойна, гениты были людьми привилегированными, часто занимавшими должность управляющего королевскими поместьями38. Советский исследователь А. Я. Гуревич характеризовал генитов как зависимых людей, близких по положению к вилланам39.
Итак, гениты, если полагаться на суждения специалистов,— это свободные крестьяне; дружинники короля; министериалы, наконец, зависимые крестьяне.
Такое разнообразие в понимании положения англосаксонских генитов объясняется, по-видимому, тем, что в разное время оно не было одинаковым 40. Если в VII, VIII и даже в IX вв. генитами называли коро
30 RSP, ст. 1.
31 Ibid., ст. 1,1.
32 П. Г. Виноградов. Средневековое поместье в Англии, стр. 271.
33 F. S е е b о h m. Op. cit., p. 128.
34 F. M. S t e n t о n. Anglo-Saxon England, p. 466.
35 K. R h a mm. Die Grosshufen der Nordgermanen. Braunschweig, 1905, S. 772 ff.
36 R. H. Hodgkin. A Historv of the Anglo-Saxons, v. I. Oxford, 1935, p. 94.
37 F. M a i 11 a n d. Op. cit., p. 59; H. M. Chadwick. Op. cit., <p. 139.
33 H. R. Loy n. Op. cit., p. 189—<190.
39 А. Я. Гуревич. Английское крестьянство в X — начале XI века, стр. 89.
40 Данные лингвистики подтверждают многозначность термина. В толковом словаре
Поместье в Англии до нормандского завоевания
103
левских дружинников, то в X в. и позже термин стал употребляться только для обозначения крестьян. Показательна в этом отношении статья 19 закона короля Ине (конец VII в.) и ее латинский перевод, сделанный значительно позже, около 1100 года. В первоначальном англосаксонском тексте упоминается королевский генит (cyninges geneat), имеющий высокий вергельд в 1200 шиллингов, равный вергельду тэна; в латинском тексте термин «генит» передан словом villanus, а в заголовке— «colonus fiscalinus». Очевидно, в конце XI — начале XII в. иного значения этого слова уже не было: генитами в это время называли только зависимых крестьян, а то и крепостных.
В литературных памятниках и хрониках вплоть до конца IX в., напротив, «генит» и «дружинник» — понятия равнозначные. Например, при описании одного сражения с датчанами (897 г.) сообщается: «Здесь были убиты Лукумон, королевский управляющий (cynges gerefa), и Вульфгир, и Эбба, и Этельгир, и Эгельферд, королевский генит (cynges geneat)»41. А в поэтическом пересказе Книги бытия, составленном в конце VIII или в начале IX в., читаем о «храбрых генитах», принимавших участие в битве, что, без сомнения, могло относиться только к дру-жигникам4-.
В работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельс писал: «У франков рабы и вольноотпущенники короля играли большую роль сначала при дворе, а затем в государстве; большая часть новой знати ведет свое происхождение от них»43. Возможно, что и в Англии дружинниками могли стать не только свободные, но и полусвободные и даже рабы, служившие королю в походах и отличавшиеся в битвах44.
В документах конца X и начала XI в. гениты — дружинники больше не упоминаются. Генитами теперь называют зависимых крестьян: «Если кто-либо из генитов не платит оброка господину (his hlafordes gafol) в установленные сроки,— оказано в законе Эдгара (959—975 гг.),—то от господина зависит наказать виновного, или взять оброк, не налагая наказания» 45
Гениты, о которых говорится в Rectitudines, также держали землю на оброке 46. За право выпаса на господском лугу каждый генит отдавал из своего стада одну свинью в год (gaersswyn on gaere). Гениты должны были снабжать продуктами господский стол. В страдную пору, кроме уплаты оброка, они выполняли некоторые полевые работы: косили луга и жали хлеб (ripan (and] mavan). Они несли извозную повинность, производили ремонт барского дома и надворных построек, устраивали загоны для дичи (ridan [and] lade faedan [and] saete haldan, bytlian [and] burh hegegian).
Босворта приведены следующие значения слова «генит»: дружиииик, сотоварищ, вассал (Ап Anglo-saxon Dictionary. Based on the Manuscript Collections of the late. J. Bosworth. Ed. and enl. by T. Northcote. Toller-Oxford, '1898). В Оксфордском словаре дается такое объяснение: «Первоначальный смысл слова—дружинник, сотоварищ (в особенности во время войны). Слово это употребляется также для обозначения вассала, держателя» (Oxford English Dictionary, v. IV. Oxford, 1933).
41 The Anglo-Saxon Chronicle. Transl. with an introd, by G. N. Garmonsway. London, 1953, p. 91.
42 Цнт. no: F. Moss e. Manuel de 1'anglais du Moyen 2ge, 2 6d., v. I. Paris, 1950, t>. 299.
43 См.: К- Маркс « Ф. Энгельс. Сочинения, т.21, стр. 143.
44 См. М. Н. Соколова: «Возникновение феодального землевладения...»,— СВ, XII, 1958, стр. 16—17.
45 Эдгар. IV. ст. 1, 1 (Ga. Bd. I. S. 206).
46 RSP, ст. 2: «he sceal landgafol syllan...»
104
М. Н. Соколова
Вместе с тем в положении генитов сохранились некоторые черты их прежней свободы. Генит, подобно тэну, нес конную сторожевую службу (horswearde) и охранял своего господина (hlafordwearde).
В статье о генитах мы впервые встречаем фразу, заставляющую обратить на себя особое внимание: смысл ее в том, что обычаи, описанные в Rectitudines, действуют только в одном маноре47.
И в самом деле, в других манорах обычаи были иными: так, в маноре Тиденхэм гениты держали землю не на оброке, а на барщине 48.
По-видимому, и к началу XI века положение генитов не вполне определилось: сведения, содержащиеся в источниках, отражают пеструю картину, неизбежную на той стадии развития общества, где классы еще окончательно не сформировались.
Следующая группа держателей, обязанности которых определяются в Rectitudines,— котсетлы49. Их хозяйство было невелико — хижина и пять акров земли, которые котсетл получал «потому, что его работа требуется часто и, если дать ему меньше, то это будет недостаточно» 50. За свое держание котсетлы несли барщину: три дня в неделю во время жатвы и каждый понедельник, остальную часть года они работали на лорда. Оброков котсетлы не платили51. «Как полагается всякому свободному человеку», котсетл вносил пенни с очага перед пасхой («к святому четвергу») и должен был являться в ополчение — обязанность, характерная для свободных людей 52. Эти, не вызывающие сомнений указания на личную свободу котсетлов, которые соседствуют с такими же ясными указаниями на то, что котсетлы были зависимыми держателями, работавшими на барщине, позволяют заключить, что и в положении котсетлов сохранялись некоторые признаки их прежней свободы. Возможно, это были потомки обедневших свободных общинников-керлов, о которых сообщают ранние кентские н уэссекские правды.
Перечисляя обязанности котсетлов, автор документа снова подчеркивает, что все сказанное относится только к тем держателям, которые жили и трудились в известном ему хозяйстве53.
«Обязанности гебура разнообразны», — этими словами начинается четвертая статья Rectitudines о гебурах, которые были в полном смысле слова зависимыми держателями, выполнявшими множество различных работ в маноре54. Круглый год, два дня в неделю, они были заняты на барщине; во время сева и уборки урожая барщина увеличивалась до трех дней в неделю 55. Кроме того, в порядке «помочи» гебур должен был вспахать три акра (III aeceres to bene) и еще три — за право покоса (II to gaers hyrde). Очевидно, альменда, во всяком случае часть ее, перешла в собственность лорда, а свободные крестьяне, некогда трудившиеся на ней, попали в зависимость. Зимой, когда не было полевых работ, гебуры сторожили загоны, в которых содержался господский скот56.
Помимо барщины, гебуры были обременены оброками: они выплачивали 10 пенни к празднику св. Михаила (29 сентября), 24 меры ячменя
47 RSP, ст. 2: «geneatriht is mistlic be dam de on lande staent» («Обязанности генитов различны в разных местностях»).
48 См. ниже.
4’ RSP, ст. В—3, 4.
50 Ibid., ст. 3.
51 Ibid., ст. 3—3, 2.
62 Ibid., ст. 3, 4.
53 RSP, ст. 3: «Обязанности котсетла устанавливаются в зависимости от той местности, где он живет» («bam Be lande stent»).
54 Ibid., ст. 4—4, 6.
55 Ibid., ст. 4.
58 RSP, ст. 4.1.
Поместье в Англии до нормандского завоевания
105-
и двух кур к празднику св. Мартина (11 ноября) и к пасхе — ягненка или 12 пенни57.
Земельный участок, который гебур держал от лорда, составлял гир-ду, т. е. четвертую часть обычного крестьянского надела — гайды. 23 акра из 30 засевались семенами из собственного урожая; для семи акров семена поступали из хозяйских амбаров. Владелец поместья снабжал гебуров сельскохозяйственным инвентарем и домашним скотом, который после смерти держателя возвращался лорду; гебур приступал к работе через год после получения всего обзаведения 58.
И снова в статье о гебурах мы встречаемся с той же знакомой нам оговоркой: данные порядки действуют только в одном маноре59. Вероятно, в начале XI в. гебуры не представляли собой единой все еще социальной группы: в разных местностях их положение было различно. Поэтому составитель Rectitudines ограничился перечнем обязанностей только тех гебуров, которые жили в «его» маноре. Действительно, в маноре Тиденхэм, как увидим ниже, гебуры находились в иных, менее тяжких условиях 60.
Заметим, что самое слово «гебур» тесно связано с терминами, Относящимися к крестьянству, к понятиям «соседство», «община»6’. Долгое время оно употреблялось как синоним термина «сеог!» (керл) и, подобно ему, обозначало свободного крестьянина, члена соседской общины. Именно в этом смысле в законе Ине гебурами названы соседи, свободные общинники62. Но так было не только в VII в.: и значительно позже гебурами продолжали называть свободных крестьян. Например, в одном из законов Эдуарда Старшего (900—924 гг.) читаем: «Если же он (торговец, обвиненный в продаже краденого.— М. С.) не сможет оправдаться, должен привести в качестве соприсяжников 6 человек соседей из той деревни, где он живет (on&am ylcan geburscipe)» 63. В законах Эдгара (959—975 гг.) рассматривается случай, когда гебуры (neagebures) выступают свидетелями при совершении торговой сделки 64_ Такие показания могли давать только свободные, те, кто хорошо знал ответчика,, т. е. его соседи.
Итак, мы можем заключить, что в конце X в., а быть может, и в начале XI в., часть гебуров оставались свободными, другие превратились в зависимых держателей, непосредственных предшественников тех вилланов, о которых говорится в «Книге Страшного суда»
Кроме зависимых держателей, в маноре трудились рабы ( &eow) и полусвободные — эсне65. По распоряжению лорда оии выполняли самые
67 Ibid.
58 Ibid., ст. 4,3.
69 RSP, ст. 4: «Обязанности гебура разнообразны: в одних местах онн тяжелее, в других легче»; ст. 4, 3: «В той местности i(«OnSam sylfum lande»), где установлен этот обычай, гебур работает так...».
60 См. ниже.
61 На староверхненемецком диалекте слова buara, puarre обозначали поселенца (ср. совр. нем. Bauer); на англосаксонских диалектах buan значит «обитать» (см. толковый словарь Босворта, стр. 377). Издатель англосаксонских законов Ф. Либерман приводил следующие значения слова gebur: «крестьянин, свободный поселенец. В Rectitudines— зависимый держатель» (GA, Bd. II. 1. Halfte, S. 88).
62 Ине, ст. 40: «Двор керла (ceorlas wordig) должен быть огорожен зимой и летом; если же он не был огорожен и соседский скот (neagebures сеар) зайдет туда, (хозяин двора) не получит никакого возмещения...». В статье 6, 3 того же закона, где определяется пеня за нарушение мира в доме крестьянина, последний тоже назван гебуром. (GA, Bd. I, S. 121,90).
63 Эдуард Старший, I, ст. 1, 4 (GA, Bd. 1, S. 1138).
6’ Эдгар, IV, ст. 7 (GA, Bd. I, S. 208).
65 RSP, ст. 6; 4; 7; 8; 9.
106
М. Н. Соколова
разнообразные работы: были слугами, сторожами, лесниками, пастухами, свинопасами, пчеловодами66. В разбираемом памятнике мы находим подробную характеристику их обязанностей и определение содержания, которое они получали от лорда. Так, свинопасу за его службу полагался молочный поросенок и внутренности от забитых животных 67; женщине-рабыне — 8 мер зерна в год, овца или 3 пенни к зиме, мера бобов — в пост, летом — сыворотка, остающаяся от приготовления творога и сыра, или 1 пенни 68_ Пастухи и слуги получали питание и одежду 69, сторожа обеспечивались небольшими земельными участками в два акра, которые они могли использовать под огород 70. Все имущество рабов после их смерти возвращалось господину71.
Содержание полусвободных (эсне) составляло: двенадцать мер зерна в год, две овцы и корова. Кроме того, они имели право собирать хворост в господском лесу 72. По-видимому, они вели свое небольшое хозяйство 73.
Относительно обязанностей эсне в маноре можно только догадываться — прямых свидетельств на этот счет в нашем распоряжении нет: возможно, из их числа набирались слуги.
Во всяком случае, население манора, описанного в Rectitudines, было весьма пестрым: среди держателей мы видим тэна, получившего землю в ленное владение; генитов, оброчных крестьян, в положении которых сохранились отдельные реликты их былой свободы; котсетлов — мелких держателей на барщине, но при этом, как и свободные, ходивших в ополчение; гебуров, находившихся в наиболее тяжелой зависимости; наконец, рабов и полусвободных (эсне) — социальный слой, оставшийся еще от того времени, когда феодальные отношения в Англии только начинали складываться.
При изучении такого источника, как Rectitudines, нередко упускали одно обстоятельство, на наш взгляд весьма существенное: документ этот, при всей его важности, относится только к одному поместью и нет никаких оснований распространять содержащиеся в нем сведения на всю Англию или на какую-то часть ее 74_ Напротив, в самом документе есть прямые указания на то, что все изложенное там касается только одного хозяйства. Об этом говорится и в статье о генитах, и в расписании работ гебуров и котсетлов, и, наконец, в заключительной статье: «Обычаи в поместьях различны (Landlaga syn mistlice). Обычаи, о которых мы говорили, существуют не везде; мы описали только те, которые нам хорошо известны» 75.
66 RSP, ст. 6, 2; 6, 3.
87 Ibid., ст. 7.
88 Ibid., ст. 9.
69 Ibid., ст. 10, 2.
70 Ibid., ст. 18; 20.
71 Ibid , ст. 5, 5; 6, 4.
79 Ibid., ст. 8.
73 Об этом свидетельствует кентская правда короля Уитреда (695—696). См. М. Н. С о к о л о в а. К вопросу о положении полусвободных в англосаксонском обществе.— СВ, 26, 1964 стр. 86—90.
7+ На локальный характер Rectitudines указывал в свое время П. Г. Виноградов. См. Р. Vinogradoff. The Growth of the Manor, p. 231. English Society in the eleventh Century. Oxford, 1908, p. 440 ff. К мнению П. Г. Виноградова близок Г. Лойн (К. R. L о у п. Op. cit., р. 192—193). Ф. Сибом, напротив, считал Rectitudines памятником, в котором описан некий типичный случай. См. F. S е е b о h m. Op. cit., p. 129 ff. Советский исследователь А. Я. Гуревич склонен относить сведения Rectitudines ко всем южным и юго-западным областям Англии. См. А. Я- Гуревич. Английское крестьянство в X — начале XI в.— OB, IX, 1957, стр. 84 и сл.
75 RSP, ст. 21.
Поместье в Англии до нормандского завоевания
107
Не говоря уже о таких недвусмысленных указаниях на локальный характер Rectitudines, самый стиль документа, точность в обрисовке мелочей хозяйственной жизни служат дополнительным подтверждением того, что перед нами вовсе не общая инструкция образцового ведения манориального хозяйства, но вполне конкретное описание будней одно-то манора, как их наблюдал изо дня в день управляющий. Именно в этом и заключается особый интерес Rectitudines для исследователя раннего английского феодализма: документ непосредственно вводит нас в круг повседневных забот англосаксонского поместья.
На примере одного манора можно отчетливо увидеть сложную картину социальных отношений в обществе, где феодальные классы в основном уже сложились, но где еще не существовало достаточно твердых социальных градаций и правовых норм, которые позволили бы без колебаний отнести ту или иную социальную группу к классу эксплуататоров или эксплуатируемых, феодалов или зависимых крестьян. Даже внутри относительно хорошо организованного поместного хозяйства управляющему манором приходилось исходить из повседневной практики, чтобы определить положение работавших там людей.
(Окончание следует)
Н. Ф. КОЛЕСНИЦКИЙ
ОСОБЕННОСТИ ВАССАЛЬНО-ЛЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ . В ГЕРМАНИИ X—XIII ВВ.
История Германии, как утверждают немецкие буржуазные историки, полна загадок. Одной из таких загадок считают «неожиданный поворот» в судьбе германского государства в XIII в., когда «блеск и величие» внезапно сменились упадком и политическим распадом. В числе факторов, которые якобы обусловили этот поворот, называют немецкое ленное право. Г. Миттайс писал в свое время: «Совершенно очевидно, что только своеобразная структура немецкого имперского ленного права... обусловила тот факт, что у нас верх взял не король, а его вассалы князья, и образовалось не единое государство, а целая система государств... Роковым для германской истории было то, что ленные связи; не могли выполнить своей конструктивной роли в деле строительства государственной власти» *.
Какие же принципы немецкого ленного права так пагубно сказались на положении верховной государственной власти в стране? Это прежде всего «овеществление» (Verdinglichung) ленных связей за счет ослабления личной зависимости вассала от сеньора, что было особенно характерно для взаимоотношений на верхних ступенях иерархии. В результате вассалы стали фактическими суверенами или собственниками ленов, а сеньоры потеряли и лены, и власть над вассалами1 2. Это нашло свое-выражение, в частности, в так называемом «принудительном инфеодиро-вании» (Leihezwang), в силу которого король не мог удерживать в своих руках безнаследный или конфискованный княжеский лен больше года и дня, а должен был инфеодировать его другому лицу княжеского-ранга3. Аналогичный принцип применялся и в отношении церковных княжеских ленов. Король не имел права пользоваться регалиями епископства свыше года и дня 4.
По-иному обстояло дело во Франции. Там король, как верховный сюзерен, пользовался возможностью присоединять к своему домену высвобождавшиеся фьефы и упразднять шаг за шагом политическую раздробленность в стране. В Германии подобные перспективы отсутствовали, поскольку король был связан пагубной традицией Leihezwang.
По мнению ряда немецких историков, столь же отрицательно на судьбах государственного единства сказалось и то, что ленные отношения &
1 Н. М i 11 е i s. Lehenrecht und Staatsgewalt. Weimar, 1933, S. 703—704.
2 H. M i 11 e i s. Der Staat des hohen Mittelalter, 7 Aufl., Weimar, 1962, S. 425f; Br. Meyer. Das Lehen in Recht und Staat des Mittelalters.— ZSchwG, 1946, Bd. 26, H. 2, S. 474.
3 Sachsenspiegel. Landrecht, hrsg von K. A. Ekhardt — MGHFJGA (далее — Ssp), I'll, 53, § 3; 111, 60, § 1. Lehenrecht, I, § 1. Это правило князья заставили впервые соблюсти в отношении конфискованных ленов Генриха Льва в 1180 г.
4 MGHLS IV, Constitutiones et acta publica (далее — Constit.), t. II, S. 68.
Вассально-ленные отношения в Германии
109
Германии не приобрели столь всеобъемлющего характера, как во Франции, где утвердилось правило: «Нет земли без сеньора» (Nulle terre sans seigneuer), истолкованное в дальнейшем в таком духе, что всякое земельное владение подвластно в конечном счете сюзеренитету короля. В Германии же наряду с ленами сохранялись аллоды, которыми король и вовсе был ие властен распоряжаться5. В конечном результате получилось так, что французская монархия, воспользовавшись своими сюзеренными правами, подчинила себе мелких вассалов с помощью имме-диатизации, а крупных сеньоров посредством массовых конфискаций их владений. Германские короли не могли этого добиться, так как их сюзеренная власть не распространялась на значительную часть территории, представлявшей аллодиальные владения, и они не располагали .правом присоединять высвободившиеся (выморочные и конфискованные по суду) лены.
С формально-юридической точки зрения, вполне логично заключить, •что территориальному объединению Германии помешали подобного рода правовые установления. Но, как уже заметили некоторые немецкие историки, королевская власть могла не посчитаться с этими правовыми нормами, будь она для этого достаточно сильна 6.
Формально-юридический подход не может дать решения проблемы, так как он позволяет делать из одних и тех же предпосылок совершенно противоположные выводы. В свое время Г. Белов в соответствии со своей публично-правовой концепцией средневекового германского государства заявлял, будто наличие неленных (аллодиальных) отношений имело положительное значение для судьбы государства 7. Ленная система, отождествлявшаяся с «феодализмом» (т. е. раздробленностью), рассматривалась как извращение «нормального» государственного порядка. Современные буржуазные исследователи находят в ленных отношениях «конструктивный элемент»8, а аллоднализм считают равнозначным партикуляризму 9.
В чем же действительно заключалось своеобразие вассально-ленных отношений в Г'ермании и какое значение оно могло иметь для ее государственного развития?
Как уже установлено в специальной исторической литературе, вассально-ленная система в Германии сложилась позднее и при иной внутренней и внешнеполитической обстановке, чем во Франции и Англии; с другой стороны, вассалитет в Германии не размыл до конца аллодиальные формы землевладения, оставив место и для невассальных отношений. Прочими своими чертами германский вассалитет смыкался с французским и английским. Это, в частности, относится к нормам взаимоотношений сеньоров с вассалами. Спорным является вопрос о степени централизации ленных отношений в Германии: к какому типу они ближе — к французскому или английскому.
Во Франции система многоступенчатой вассальной зависимости оформилась уже в IX в. Кьерсийский капитулярий Карла Лысого 877 г. признал фактическую наследственность бенефициев. Оформился верховный королевский сюзеренитет. По существу с того времени реальное значение
6 W. Schlesinger. Die Entstehung der Landesherrschaft. Dresden, 1949, S. 262 f; A. Helbok. Grundlagen der Volksgeschicbte Deutschlands und Frankreich. Berlin, 1935, S. 607; A. W a a s. Herrschaft und Staat. Berlin, 1935—1938.
6 W. Kienast. Lehenrecht und Staatsgewalt.— HZ, Bd. 158, 1938, H. I, S. 51.
7 G. Below. Der deutsche Staat des Mittelalters. Leipz., 1914, S. 234, 241, 276.
8 H M i 11 e i s. Lehenrecht, S. 703; idem. Der Staat, S. 426; Br. Meyer. Das Lehen, S. 165; О. В r u n n e r. Neue Wege der Sozialgeschichte. Gottingen, 1956, S. 25.
9 По мнению В. Шлезингера, «Аллоднализм и партикуляризм — явления одного порядка» (W. Schlesinger. Die Entstehung der Landesherrschaft, S. 263).
110
Н. Ф. Колесницкий
для короля имели только его сюзеренные права, а общегосударственные прерогативы сохранили лишь номинальный характер. Расширение домена и усиление королевской власти осуществлялось первоначально исключительно на основе реализации сюзеренных прав короля. Только в XIII в. французская монархия приступила к восстановлению своих общегосударственных функций, которые развернулись в полной мере с упразднением вассалитета и заменой его прямым государственным подданством.
В Англии оформление вассально-ленной зависимости началось в англосаксонский период. Нормандское завоевание 1066 г. завершило этот процесс и придало вассалитету строго централизованную форму." Все феодальные землевладельцы стали вассалами или субвассалами короля. Аллодиальная форма феодальной земельной собственности совсем, исчезла (земля была конфискована Завоевателем и роздана в лены). В отличие от Франции, в Англии установилась общегосударственная военная повинность вассалов любых рангов.
В Германии становление вассалитета восходит к франкскому периоду. Но окончательное оформление ленной иерархии завершилось только во второй половине XII в.
В IX в. были уже нередки случаи субинфеодации ленов *°. Документы X—XI вв. свидетельствуют о передаче ленов в третьи и четвертые руки 10 11. Вырисовывается многоступенчатая иерархия. Хронист Випо отмечает четыре ступени ленной зависимости: князья, вассалы первого порядка, вассалы второго порядка и за ними—все свободные 12. Описи и юридические памятники XII в. тоже характеризуют систему вассалитета в Германии в виде сложной многоступенчатой иерархии. В Саксонском зерцале она выступает как иерархия шести13, в Швабском 14—семи «военных щитов». Само название Heerschild («военный щит») указывает, что это была военная иерархия. Она являлась вместе с тем и формой политической организации. Между отдельными ступенями ее распределялись государственные функции, а объединенные в иерархию сеньоры и вассалы все сообща осуществляли государственную власть в стране. Король непосредственно имел дело только с князьями, занимавшими второй и третий «щит» и получаршими из его рук инвеституру. Во второй половине XII в. сословие имперских квязей стало замкнутым (имперский княжеский лен (Fahnlehn) мог с этого времени вручаться только лицу княжеского звания). В его состав вошел небольшой круг лиц— 23 светских и около 50 церковных феодалов. Занимавшие четвертый «щит» «свободные господа» (Freiherren) могли являться вассалами князей и свободными аллодистами, но в обоих случаях выполняли имперскую военную службу сообразно со своим рангом. То же относится и к «шеффенским людям» (scepenbaren lude), занимавшим пятый «щит». Шестой «щит», по Саксонскому зарцалу, занимали однощитные рыцари, вассалы шеффенских людей. Во второй половине XII в. рыцарство тоже стало замкнутым сословием. Крестьяне и горожане были удалены из
10 См. MGH. Diplomatum regum et imperatorum ex stirpe Carolinorum, t. 1, N 113. t. 11, N 164 и др. (далее дипломы указываются по инициалам королей и порядковому № диплома — DH. I, 20 и т. п.).
11 Mittelrheinisches Urkundenbuch, Bd. I, hrsg. von H. Beyer, Koblenz, 1863 (далее — MR. UB), S. 589; qui tercio loco illud possideret. G. Watz. Deutsche Verfassungs-geschichte, Bd. VI, 2 Aufl., Berlin, 1893, S. 20.
12 Wiponis gesta Chuonradi II, cap. 4 (1048).— MGH SS, t. XI, p. 261.
3 Ssp., Ldr., 1, 3, §2.
14 Schwabenspiegel, hrsg. von K. A. Ekhardt.— MGH. FJGANS (далее — Schwsp.), кар. V.
Вассально-ленные отношения в Германии
ill
официальной военной организации. Им запрещалось носить оружие и владеть военными бенефициями 15. Но выходцы из низших слоев могли попасть в рязряд рыцарей (хотя и в «неблагородных») через военный министериалитет. Показателем завершения формирования ленной системы может служить наследственность ленов. В Германии она установилась только в XI в. и не получила особого законодательного оформления.
В IX—X вв. бенефиции обычно жаловались пожизненно, а иногда и на более короткий срок. В королевских дипломах часто упоминается переход ленов из рук в руки 16. В грамотах иногда содержатся специальные оговорки, что бенефиций дается на время жизни (ad diem vitae, ad usum vitae) 17. Такие бенефиции, как правило, потом возвращались сеньору, который либо передавал их другим вассалам, либо дарил в собственность. В 993 г. Оттон III подарил Магдебургской архиепископской церкви города Кальбе и Розенбург, некогда пожалованные в бенефиций «на время, жизни» маркграфу Годону18 19. Такого же рода бенефиций без права передачи по наследству держал сам король Людовик Немецкий у монастыря Сен-Эмерам «с согласия его монахов». После смерти этого короля — говорилось в дипломе — бенефиций должен быть возвращен монастырю1Э.
Кроме пожизненных бенефициев, королевские грамоты упоминают о «пожизненной собственности». Ее получали духовные лица, а после их смерти владения обычно переходили церковному учреждению. Так, например, Конрад I подарил в собственность Фрейзингенскому епископу Драгальдту землю, находившуюся уже ранее в его владении в качестве бенефиция20. В одной грамоте Карла III подчеркивается различие между бенефицием и «собственностью на время жизни». Король подарил своему министериалу-священнику Рутсбергу церковь, которую тот держал прежде в качестве бенефиция. Цель этой операции—упрочить владельческие права пожалованного лица: secure ad habendum. За нарушение прав собственности Рутсберга на эту церковь угрожает высокий штраф в 2000 марок,—половина его поступает пострадавшему пресвитеру21. Перемена титула бенефиция на «собственность» вызывалась, очевидно, тем, что духовные лица не могли нести военной службы.
Наследственность бенефициев установилась раньше в западных и южных областях Германии, позже — в Саксонии. Здесь еще во времена «Саксонского зерцала» наблюдались случаи пожалований пожизненными бенефициями22. Согласно изданному в 1037 г. Конрадом II закону о ленах в Итальянском королевстве, утверждалась наследственность бенефициев по мужской линии 23 (речь шла о ленах мелких вассалов— вальвассоров; крупные коронные лены наследовались и раньше). Применялись ли статьи этого закона в Германии? Возможно, Конрад II и его преемники пытались это сделать, преодолевая сопротивление князей.
15 Constitution de pacis tenendo, §12, 13 — MGH. Constit.,1, p. 197—198;Ssp. Ldr., HI, 29, § 1, Lhr., 2, §1; 21, § 1.
16 DL. d. D, 7, 29, 95, 102; DO. Ill-, 118, 123, 174, 183, 184; DH. II, 176, 193; DH. Ill, 18, 60, 78, 333; DH.1V, 207: дарится в собственность Ланфрнду 44 туфы, которые primum Liuthardus comes, postern predictus Burchardus episcopus a nobis [pro] beneficio habuerunt.
17 DH. Il, 56.
18 DO. Ill, 118.
19 DL., d. D. 37.
20 DK. 1,9; см. также DK. 1, 10, 3b, 32; DH. 1, II.
21 DKL. Ill, 38.
22 Ssp. Ldr., Ill; 75; Lhr. 78, §1; C. Homey er. Das System des Lehenrechts der sachsischen RechtsbOcher. Sachsenspiegel, Bd. 2, Berlin, 1844, S. 444.
23 Constit., I, p. 90.
112
И. Ф. Колесницкий
О том, что Конрад II искал поддержку у мелких вассалов, имеются прямые указания у Випо: «Он особенно располагал к себе вассалов тем. что запрещал лишать их и их наследников отцовских бенефициев»24.
Так или иначе, бенефиции с XI в. уже фактически наследуются. Императорское законодательство XII в. направлено уже не против сеньоров, а против вассалов, распоряжавшихся ленами, словно собственностью, и уклонявшихся от военной службы за них. Строгие предписания об этом относились в одинаковой мере как к ломбардским, так и к немецким вассалам. Ленный закон Лотаря III и последующие законы Фридриха I были изданы в ответ на жалобы сеньоров о беззаконных действиях вассалов, которые продавали свои лены и отказывались'нести службу сеньорам и императору (unde debita servitia amitebunt et honor imperii et nostre felicis expeditionis complementum plurim minuebatur) 2S. Согласно закону Лотаря III 1136 г. («Постановление относительно расхищения феодов») (Constitutio de feodorum distractione), вассалам запрещалось отчуждать бенефиции без разрешения сеньоров. Из постановления явствует, что вассалы прибегали к разным обходным способам (illicitum commercium) для отчуждения бенефициев и избавления от службы. Закон угрожал за это лишением бенефициев и конфискацией полученных за них денег26. Последующие законы еще более усиливали наказания. Покупавшие бенефиции лишались права собственности на них, писцы, составлявшие грамоты о продаже, теряли должности и карались отсечением руки27.
При наследовании лена соблюдалась его неделимость: он переходил к одному из сыновей умершего (строгого майората в наследовании лена в Германии не существовало) 28. Впрочем, если по ленному праву лен считался неделимым, то по земскому праву (Landrecht) он подлежал семейному разделу между всеми наследниками умершего, ибо, по обычаю, ни один из сыновей не мог быть лишен отцовского наследства, как аллодиального, так и ленного; каждый имел право на равную долю29. Согласно закону, братья делили между собой лен, как и аллод, но перед сеньором выступал и отвечал за службу только один из них, уполномоченный на это остальными (держание conjuncta manu) 30.
Наследственность лена в XI—XII вв. еще далеко не означала превращения его в собственность. В законах и грамотах проводятся строгие различия между аллодом и леном. В королевских дипломах часто упоминается о дарениях в собственность вассалу его же лена в знак вознаграждения особых заслуг: «Жалуем в полную собственность... за особые заслуги все, что (он) держал от нас в качестве бенефиция»,—стало трафаретной формулой31.
Владельческие права на аллод и бенефиций были далеко не одинаковы. Закон и обычай всегда отдавали предпочтение аллоду. Согласно Саксонскому зерцалу, имевший право собственности (eigen) выигрывал в тяжбе с тем, кто пользовался только правом держания (gewere)32. Лен
24 Wipe. Cesta Chuonradi, с. 6 —MGH SS., XI, p. 260.
25 Constit., I, № 148, p. 207.
25 Constit., I, p. 176: nemini licere beneficia que a suis senoiribus habet, absque ipsorum permissu distrahere vel aliquod commodum... excogitare, per quod imperii vel dominorum minuatur utilitas.
27 Constit., I, p. 247—248, § 1, 2, 3.
25 С. H о m e у e r. Sachsenspiegel, 2, S. 327.
29 Ssp. Ldr. 1, 14, § 1,2.
30 Ssp. Lhr., 8, § 2.
31 Cm. DH. Ill, 324, 331, 102, 20; DH. IV, 207, 213; DH. II, 2; DO. I, 40.
32 См. С. Horaey er. Sachsenspiegel, 2, S. 623 и сл.
Вассально-ленные отношения в Германии
113
осужденного государственного преступника возвращался сеньору; аллод, согласно общему земскому праву, переходил королю33. В отдельных случаях осужденный терял только право на лен, аллод за ним сохранялся или возвращался милостью короля (так было, Например, при осуждении Оттона Нордгемского в 1071 г.)34.
Мы наблюдаем, таким образом, в Германии сосуществование ленных и аллодиальных отношений. Это сказывалось и на ее политическом и военном устройстве.
После Верденского раздела в Восточно-Франкском государстве сохранялась еще некоторое время раннефеодальная судебно-административная система, основанная на территориальном принципе, в которую, однако, уже успели проникнуть элементы вассалитета, правда, в меньшей степени, чем в Западно-Франкском государстве. Дальнейшее преобразование должностной системы в ленную совершалось медленно и окончательно завершилось только при Штауфенах. В первое время было даже заметно ослабление этого процесса (политика Оттонов, направленная на возрождение должностных принципов в государственном устройстве).
Как происходило превращение должностной системы в ленную? Провести границу, отделяющую должность от лена, не так просто. Ведь наследственная должность, обладатель которой только формально связан с главой государства и деятельность которого не контролируется,— это- уже по существу лен.
Особенно трудно определить отношения короля с герцогами. Возродившаяся в конце IX в. герцогская власть вначале, по крайней мере до Оттона I, не имела ни должностного, ни даже ленного характера. Герцоги представляли самостоятельных племенных князей. По словам Видукинда Корвейского, баварский и швабский герцоги приносили вассальную клятву Генриху I35. При вступлении на престол Оттона I все герцоги присягнули ему как вассалы своему сеньору, «положив свои руки в его руку, и обещая помощь против всех его врагов»36. Но со временем Оттон I фактически превратил герцогов в должностных лиц государства. Он дробил герцогства, удерживал их подолгу в своих руках, передавал во временное управление архиепископам и епископам и т. п. Почти такое же положение сложилось и при Генрихе III. Вообще, как правильно заметил Г. Миттайс, решающую роль во взаимоотношениях короля с герцогами играло не право, а сила37. К началу XII в. герцоги приобрели уже такую власть, что не могло уже быть и речи об их должностном подчинении королю. В декларации Генриха V, составлявшей часть Вормского конкордата, содержалось обязательство возвратить князьям все лены и все имущество, отнятые у них королем в период смут38. После этого, видимо, и начал применяться пресловутый Leihez-wang.
Огромное значение для переустройства территориального государственного устройства на ленных началах имело превращение графств в ленные владения. Казалось, что это должно было привести к замене от
33 Ssp. Ldr., 4, 38, § 1.
34 L a m Ь е г t i A n n a 1 e s, a. 1071 — MGH SS, V, p. 180, 190: regis gratia meruit re-
cipere prediaque sua ex integro possidere. Beneficia que immense habuerat, perdidit.
36 Widucindi. Res gestae Saxonicae, I § 27 — MGH SS., v. Ill, p. 428.
33 Widucindi. Op. cit., p. 437: manus ei dantes et fidem pollicentes contra omnes inimicos spopondentes.
37 H. M i 11 e i s. Lehenrecht, S. 240.
33 Constit, I, p. 160.
8 Средние века, a. 32
114
И. Ф. Колеснпцкий
носительно сплоченной раннефеодальной судебно-административной организации системой соподчиненных ленов. Но в Германии развитие пошло не по этой простой, а по более сложной и запутанной «схеме». Графства, прежде чем они превратились в лены, разложились в результате распространения иммунитета, а графская юрисдикция попала разными путями в руки территориальных владетелей39. Государство распалось не на графства, а на территориальные княжества, поглотившие всю прежнюю систему территориального устройства, в том числе и остатки графств.
В лены превратились должности сотников (hunne, gograf), шульт-гайсов, бауэрмейстеров и фогтов40. При этом держатели судебных ленов продолжали выполнять прежние свойственные данной должности функции. Сохранилась также зависимость их судебной деятельности от королевского судебного банна, который они должны были получать либо непосредственно от короля, либо через посредство других инфеоди-рованных королем «судей», принося при этом присягу королю (hulden dem па fries mannes rechte) 41. Судебный лен не подлежал субинфеода-ции дальше третьей руки от короля42.
Превращение должностей в лены, явившееся результатом длительного процесса установления фактической наследственности должностей, не изменило сразу и коренным образом прежней государственной организации. Но оно создало предпосылки для ее изменения в дальнейшем. Должности — лены, как и земельные лены,'могли теперь концентрироваться в руках наиболее могущественных феодальных собственников, чем создавались условия для превращения этих феодальных магнатов в самостоятельных территориальных владетелей, только слабо связанных вассальной зависимостью от короля.
Как изменилось положение германского короля в связи с развитием вассально-ленных отношений: стал ли он в X—XII вв., подобно королю Франции, только верховным сюзереном или за ним сохранились еще и «чисто государственные» (по терминологии немецких историков) функции?
Прежде чем ответить на поставленный вопрос, попытаемся по возможности четко разграничить понятия верховного сюзеренитета и государственного верховенства. Различия между ними нетрудно обнаружить как с помощью исторического, так и логического анализа. До появления вассалитета и после его упразднения король располагал властью над всем или большинством населения, которое находилось в прямом подданстве или в непосредственной зависимости от органов королевской власти. В «ленном государстве» король в основном имел дело лишь со своими прямыми и соподчиненными вассалами, выполняя при этом еще и некоторые другие государственные функции, выходившие за пределы вассально-ленных отношений. Германский король как верховный сюзерен раздавал имперские (коронные) лены, принимал ленную присягу, собирал феодалов, входивших в иерархию «щита», на войну и командовал ими, судил вассалов на основе ленного права, получал от них установленное обычаем вспомоществование. К вассалам и зависимым людям
39 См. Н. Ф. Колесницкий. Эволюция раннефеодального областного п местного государственного устройства н рост вотчинной власти в Германии в IX—ХП вв.— СВ, IX, 1957, стр. 134 и сл.
49 См. Ssp. Lhr., 71, § 2, 3, 11, § 1; Ldr. Ill, 54, § I.
41 Ssp. Ldr., Ill, 54, § !•_
42 Schwsp., 96; Ssp. Ldr., Ill, 52, § 3; Lhr., 71, § 2.
Вассально-ленные отношения в Германии
115
своих вассалов он прямого отношения не имел43. Подобно всякому феодальному владетелю король располагал прямой властью только над населением домена. В качестве главы государства король осуществлял власть над теми свободными людьми, которые не входили в иерархию и не зависели ни от каких вотчинников (аллодисты крестьянского типа). Он обладал правом регалий, дававшим фиску доходы сверх поступлений от домена. В этих регалиях аккумулировался отчасти и прибавочный продукт того населения, которое находилось в зависимости от королевских вассалов.
Четкое юридическое разграничение верховенства короля по ленному и общему земскому праву проводится в Саксонском зерцале. При этом власть короля Как верховного сюзерена во всех случаях была ограниченнее его власти в роли главы государства. Своих прямых вассалов германский император судил и по ленному, и по земскому праву, какие бы правонарушения они ни совершали44. К нему обращались с апелляциями как к верховному судье всей страны 45. От его имени инвестировался судебный банн по линии ленного и земского права (Landrecht) 46. Он призывал на военную службу не только вассалов, но и аллодистов, подвергая наказанию ослушников 47.
Рассмотрение ленных и неленных черт в государственном устройстве Германии X—XII вв. не дает ответа на вопрос о направлении ее дальнейшей политической эволюции. Усиление королевской власти и территориальное объединение страны в равной мере были осуществимы и на основе реализации прерогатив королевского сюзеренитета, и на базе восстановления прав общегосударственного верховенства. Все зависело от возможностей использования королевской властью этих юридических форм, выражавших собой определенным образом сложившиеся взаимоотношения в среде имущего класса. Пример Франции свидетельствует об использовании королевской властью ее верховного сюзеренитета: усилившаяся французская монархия превратила свои сюзеренные права в орудие объединительной политики. Политическое развитие Англии показывает, каким образом королевская власть могла одинаково успешно реализовать свои сюзеренные и общегосударственные прерогативы. В Германии, в силу ряда причин, королям не удалось использовать ни те, ни другие возможности.
В X—XII вв. германская монархия была еще весьма сильной и обладала значительными общегосударственными прерогативами. Это объясняется сохранением в стране аллодиальных форм землевладения. Наличие значительного слоя крестьян-аллодистов (в Саксонии, Фризии, альпийских областях) расширяло фиксальные и военные ресурсы королевской власти и позволяло ей подчинять своему господству крупных феодалов, заставляя их выполнять государственные повинности. Положение изменилось к концу XII в., когда германские короли, в погоне за призрачной императорской властью, потеряли свое влияние внутри страны и вынуждены были покупать поддержку феодальной знати ценой все новых и новых политических уступок. Крупные феодалы, присвоив высшие государственные права, превратились в территориальных князей. На востоке, в захваченных славянских землях, были созданы
43 Тем не менее, все субвассалы, державшие военные бенефиции, обязаны были под началом своих сеньоров выполнять общегосударственную военную службу — см. ниже, стр. 119—120.
44 Ssp. Lhr., 69, § 8, 76, § 2.
45 С. Н о m е у е г. Sachsenspiegel, 2, S. 570.
46 Ssp. Ldr., Ill, 54, § Г, Swsp., 96.
47 Constit., I, N 81, p. 133; N 436, p. 633, а также p. 248, 662, § 3.
8*
116
Н. Ф. Колесницкий
крупные аллодиальные владения, почти независимые от императора. С этого времени эволюция вассалитета в Германии пошла совсем иным путем, чем в других западных странах. Если во Франции и Англии королевская власть успешно проводила иммедиатизацию субвассалов, а затем и вовсе ликвидировала вассальную зависимость, заменив ее прямым подданством, то в Германии, наоборот, король потерял власть над субвассалами, которых всецело подчинили князья. Король (император) сохранил только формальный верховный сюзеренитет над князьями. В самих же княжествах вассальная зависимость постепенно упразднялась и вводилась централизованная форма политического устройства.
Мы еще не ответили на вопрос, к какому типу была ближе система германского вассалитета в пору его расцвета в X—XII вв. — к французскому или к английскому?
iB своих суждениях об этом немецкие историки обычно ссылаются на рассказанный Випо случай, характеризующий отношения мелких вассалов с королем. Когда швабский герцог Эрнст попытался поднять своих вассалов против короля Конрада II, те якобы ответили ему: «Мы присягали Вам на верность против всех, но только не против того, кто поручил нас Вашей власти. Мы являемся слугами короля и императора и поручены Вам его авторитетом, поэтому нам не следует отделяться от Вас. Если же Вы хотите направить нас против него, то мы вернемся охотно туда, откуда прибыли к Вам по условию»48.
Нам представляется неправильным делась на основании данного единичного случая общий вывод о взаимоотношениях короля с субвассалами, даже если рассказанное Випо в действительности имело место. Из этой истории можно в лучшем случае заключить, что во времена Конрада II, который пытался иммедиатизировать мелких вассалов, связь короля с субвассалами укрепилась. Кроме того, как справедливо указывает В. Кинаст49, этот случай говорит только о том, что субвассалы считали себя не вправе выступать против короля, но отнюдь не свидетельствует об их прямом подчинении королю. Немецкое ленное право действительно запрещало вассалам враждебные действия против верховного сюзерена 50.
На основе анализа ленного права и практики вассально-ленных отношений мы вправе сделать вывод, что в Германии существовала децентрализованная система зависимости в сочетании с общей военной повинностью королю всех держателей военных ленов. Речь идет именно о военных ленах, входивших в иерархию «щита», остальные лены не были обязаны какой-либо королевской службой, хотя известная подчиненность верховной власти наблюдалась и в других областях, например в судебно-административной.
Чтобы убедиться в этом, рассмотрим отдельные типы ленов и связанные с ними правомочия вассалов и сеньоров.
Лены в Германии подразделялись на военные, судебные, бурговые, министериальные и чиншевые. Последние два типа принадлежали к сфере частно-правовых отношений, они, как правило, не субинфеодирова-лись и находились вне ленной иерархии.
Весьма распространенными были судебные лены, под которыми подразумевались «должности» разных судей (графов, фогтов, шультгайсов и др.) вместе с доходами от судебных пошлин и штрафов и земельными
« Wipo. Gesta Chuonradi, с. 20—MGH SS, v. XI, p. 267.
49 W. Kienast. Untertaneneid und Treuvorbehalt — ZSSS, German. Abteil., 1948, Bd. 66, S. <129 If.
®° См. С. H о m e у e r. Sachsenspiegel, 2, S. 377.
Вассально-ленные отношения в Германии
117
владениями, представляемыми этим судьям 51. Судебный лен был теоретически неделим 52, хотя на практике графская и фогтская власть, связанная с определенным земельным владением, делилась почти так же часто, как и само это владение 53.
Судебный лен, согласно закону, не субинфеодировался. Король инвестировал графа и фогта, граф — гографа, шультгайса; дальше судебный банн не передавался 54. При этом граф не мог инвестировать графством, а только той судебной должностью, которая ему субординировалась.
Превращение судебной должности в лен нередко было этапом на пути превращения ее в собственность. Низшие судебные должности стали фактически составным элементом вотчинной судебно-административной организации. Наряду с пожалованными появились аллодиальные графства.
Буртовые лены (beneficium castrense, beneficium urbanum) по своему назначению были близки к военным. Они раздавались воинам, непосредственно несшим гарнизонную слубжу в крепостях— бургах, и поэтому не субинфеодировались и не включались в военную иерархию «щита»55. Состоял бурговый лен из жилища и земельного участка. Его владетель— бургман— должен был постоянно находиться в крепости и не вправе был ее оставить56.
Министериальные лены делились на военные и судебно-административные (служебные).Первые раздавались министериалам-воинам, вторые— управляющим, старостам — вилликам и служащим господского двора. Эта лены считались «неблагородными», и на них не распространялись нормы ленного права. В каждой крупной вотчине было свое особое министериальное право, регулировавшее взаимоотношения между служилыми людьми и их господином 57. Министериалы-рыцари со временем были уравнены в правах с благородными рыцарями. В Швабском зерцале они уже включены в иерархию «щита»58, что означало фактическое уравнение министериального военного лена с рыцарским.
Чиншевые лены (Zinslehen) представляли самые разные виды держаний. Если следовать терминологии, то к ним можно причислить как крестьянские чиншевые держания 59, так и крупные владения феодалов. В подлинном смысле ленами можно считать только владения, обеспечивавшие присвоение ренты. Их держатели платили своим сеньорам небольшой чинш (так называемый «чинш признания»). Например, дочь Людовика Немецкого держала в качестве бенефиция от Вюрцбургской церкви монастырь Шварцзах за чинш в 10 шиллингов 60. «Чинш признания» не превышал обычно нескольких солидов61.
S1 DK- П, 178; comitatus cum omni jure ad eandem comitatum juste... pertinente et omnia predia in ejusdem pagis in nostras manus habite. В Ssp. Ldr., Ill, 53, § 3. Суд отделен от судебного лена.
52 Ssp. Ldr., Ш, S3, § 3.
53 См. С. Н о m е у е г. Sachsenspiegel, 2, S. 5’40.
54 Swsp., 96; die erste hant des gerichtes daz ist der kunig, die andere dem ez die ander iihet; die drette hant mac nimmer gerichte furbar iihen.
55 Ssp., Lhr., 71, § 9, 12, 16, 1'7; 72, § 8.
56 Ssp., Lhr., 72, § 2, 5.
57 См. 'H. Ф. Колесиицкий. К вопросу о германском министериалитете X— ХП вв.— СВ, XX, 1961, стр. 40 и сл.
56 Swsp., V.
59 См. К. Lamprecht. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter, Bd. I, Leipzig, 1886, S. 901: feodum servile — iazgut.— Est ibi feodum servile l'/a. que solvunt villico 9 denar.
“ Did., D., 79.
61 Cm. Mr. Ub., Bd. I, N 536, S. 594: 2 sol. in censum.
118
И. Ф. Колесницкий
Наиболее благородным леном феодальная традиция считала военный. Его обладатель включался в иерархию «военного щита». Первое место в системе военных ленов занимали княжеские лены, которые делились на «знаменные» и «скипетрные». Знаменными инвестировались светские князья (символ инвеституры — военное знамя), скипетрными— церковные (символ инвеституры — скипетр). Прелаты, как известно, сами не несли военной службы (хотя отдельные случаи их участия в войнах не исключались), но часть земельного фонда подвластных им церковных учреждений раздавалась в качестве военных бенефициев. Причем нередко держателями таких бенифнциев были сами светские кночья и даже короли62. Вот почему официально прелатам отводился певвый после короля «щит», а светским князьям только второй. Количество княжеских ленов было ограничено. К ним принадлежали из числа церковных только архиепископства, епископства и некоторые крупные аббатства, а из числа светских — герцогства, маркграфства, пфальц-гоаЛства и некоторые графства. В Саксонии, например, в XIII в. было 7 светских княжеств, инвестируемых знаменем 63.
Нижестоящие ступени военной иерархии «щита» строились на принципе соподчинения. Вассал непосредственно зависел от прямого сеньора, которому он приносил клятву в верности (Mannschaft, fidelitas) и получал из его рук инвеституру на владение леном. Акт присяги и инвеституры повторялся в каждом случае смены господина или вассала. Если вассал в течение года и дня со времени фактического наследования лена не приносил присяги и не получал инвеституры, он терял право на лен 64.
Но лениое право признавало за вассалом свободу в использовании лена и в распоряжении им. Он получал весь доход (nut, ususfructus) от лена65. Уплата рельефа была в Германии редкостью и не являлась обязательной при наследовании лена. Вассала нельзя было лишить лена без достаточных оснований и судебного приговора «равных»66. Он мог ин-феодировать лен, даже не спрашивая разрешения сеньора67. При смене сеньора за вассалом удерживались все его прежние права. Если сеньор умирал, не оставив наследников, вассал сохранял лен, перейдя в подчинение к вышестоящему господину68. Если сеньор отчуждал землю лицу ниже своего ранга («щита»), вассал имел право отказать в подчинении новому господину, не теряя своего бенефиция. При этом он обязан был подчиняться вышестоящему сеньору69. Если у вассала было несколько сеньоров, то при их столкновении он мог занять нейтралитет или помогать одному из них, порвав на время связь с теми, против кого ему приходилось выступать (при возобновлении связи требовалось вновь принести присягу и получить инвеституру). Власть высшего сеньора на субвассалов прямо не распространялась, но некоторая доля юрисдикции ему принадлежала. Так, если между вассалом и субвассалом возникала
•2 Из огромных владений Фульдского аббатства было роздано в военные бенефиции 15 000 гуф. Среди ленников монастыря мы видим императора Фридриха 1 и многих князей империи — см. Е. Dronke. Traditiones et antiquitates Fuldenses. Fulda, 1844, p 140, §62.
« Ssp. Lhr., 62, § 2.
64 Ленный закон Фридриха I, II § г. § 1 —Constit. I, p. 209.
65 Ssp., Lhr. 14, § 4: Swer das in nut unde in gelde hat unde den tzins da uz nimt.
“ Constit., I, p. 628: Nemo miles eieciatur de possessione suo beneficii nisi convicta culpa que sit laudato per judicium parium suorum; Ssp. Lhr., 4, § 7.
17 См. H о m e у e r. Op. cit., S. 432.
68 Ssp. Lhr., 2, § 5, 20, § 3.
69 Ssp. Lhr., 20, § 3, 5, 80, § I, 2, § 5, 54, § 1: Swenne en herre sin an Schild nederet... die man sollen ir gut van deme uberen herren untian.
Вассально-ленные отношения в Германии
119
вражда, дело решалось судом высшего сеньора70. Если субвассал оскорблял высшего сеньора, пожаловавшего его прямому господину тот лен, который он сам держал, и не давал законного удовлетворения, он терял лен в пользу своего прямого господина. Если прямой сеньор не понуждал вассала дать удовлетворение вышестоящему господину, он тоже терял лен71. Но германское ленное право (точно так же, как и французское) не накладывало на вассала никаких, даже моральных, обязанностей в отношении тех высших сеньоров, с которыми он не имел ни прямой, ни косвенной ленной связи. Из этого правила исключался только король, враждебные действия против которого ленный обычай осуждал.
Германское ленное право, так оберегавшее вассалов, требовало от них безусловной военной службы, в первую очередь верховному сюзерену— королю. Эта служба была, правда, ограничена традиционным сроком— шестью неделями в год72, но уклонение от нее квалифицировалось как нарушение государственного долга.
По закону сеньор призывал вассала на военную службу, руководствуясь королевским приказом 73. Но в соответствии с ленным соглашением и обычаем вассал должен был выступать по зову сеньора против кого бы то ни было, за исключением одного короля 74. Таким образом, кроме королевской военной службы была еще и особая военная служба сеньору. Вассал обязан был участвовать в обороне владений своего господина и в других его военных предприятиях. Но вся походная служба за собственный счет вассала должна была уложиться в шесть недель. Оборона страны регулировалась нормами земского права. Вассал вместе со всеми жителями страны обязан был участвовать в обороне столько времени, сколько понадобится для отражения противника 75.
Вассалы, имевшие бенефиции восточнее Саалы, несли шестинедельную службу только в войнах против славян — полабов, поляков и чехов (sollen dienen zu Wenden, zu Pollen, zu Boemen) 76. Войны против славян, как правило, были наступательными, агрессивными. Выражение Саксонского зерцала: «военная служба в границах немецкого языка «Римской империи»77 нужно понимать в том смысле, что немецкие феодалы распространяли эти границы далеко за пределы Германии, вплоть до Польского государства.
После похода, по старому обычаю франкских времен, объявлялся schacht rove — шестинедельный отдых с освобождением от всякой королевской и сеньориальной службы78.
Все вассалы, кроме поэльбских, должны были участвовать под командованием своих сеньоров в римских походах королей, предпринимаемых для получения императорской короны. За уклонение от участия в
70 Ленный закон 1158 г. § 9 — Constit., I, р. 248.
71 Ibid., § 8: et nisi vassalus idemque dominus, a suo domino eum qui majoram domi-num offendit requisierit, ut satisfaciat, feudum suum amittat.
72 Ssp. Lhr., 4, § 1: Ses wochen sol der man diener sine herren mit sines selbes kost, Lhr. 4, § 4.
73 Ssp., Lhr., 4, § 1; Constit., I. p. 223—224.
74 H о m e у e r. Op. cit., S. 377.
75 Ibid., S. 378.
76 Ssp. Lhr., 4, § 1.
77 Ibid.: des riches dienst, daz deme mane geboten v’irt... daz iz tzwen man des herren horen, da sol her dienen bi plicht binnen diidischer zungen die deme romischen riche jndertan is.
78 Ibid.: schacht rove so daz yme nichen sin herre zu lenrecht degedigen ne mach des riches dienst gedingen.
120
Н. Ф. Колесницкий
этих походах угрожала потеря лена79. Возвращение в Германию разрешалось лишь после коронации императора в Риме80.
От военной службы вассал мог освободиться, уплатив одну десятую годового дохода со всего лена81. Но за освобождение от римского похода нужно было уплатить одну треть82, а по закону 1158 г.— даже половину годового дохода83.
Участвовать в итальянских походах обязаны были не только все свободные ленники, но и министериалы, находившиеся на службе у церковных и светских феодалов. Правда, за это им следовало денежное или натуральное вознаграждение. Так, министериалы Кельнского архиепископа за участие в итальянском походе получали по 10 марок деньгами, а также сукно для одежды, подковы и гвозди для ковки лошадей, пищу и др.84
Само собой разумеется, что в итальянских походах участвовали далеко не все ленники и министериалы. Королевская власть даже в пору ее наибольшего могущества не могла заставить феодалов выполнять положенную по ленному обычаю службу, а при слабых королях — тем более. Известно, что в среднем в римских походах участвовало по нескольку тысяч рыцарского воинства, а самые крупные ополчения не превышали 30 тыс. человек85.
Помимо королевской военной службы, вассалы, державшие военные лены, несли, как уже указывалось выше, военную службу собственному господину. Они должны были также являться по его вызову ко двору, заседать в судебной курии и участвовать в церемониях 86. Вассалы обязаны были держать свои замки всегда открытыми для сеньора87 и не предпринимать никаких действий во вред его интересам. Нарушение присяги и положенной службы влекло за собой потерю лена88. Вассал был вправе разорвать отношения с сеньором, вернув ему символ инвеституры и отказавшись от лена 89.
Сопоставление системы вассально-ленных отношений с военно-ленной иерархией в Германии X—XII вв. показывает, что первая была намного шире второй; она охватывала не только военное устройство, но и все другие области взаимоотношений между феодалами в стране. Вассальные отношения строились на принципах непосредственной зависимости держателей ленов от их прямых сеньоров и соподчинения низших высшим. К бурговым и чиншевым ленам последнее не относится, поскольку они не подлежали субинфеодации. Отношения вассалов — держателей военных ленов с их сеньорами основывались на тех же началах децентрализованной зависимости. Однако все держатели военных ленов обязаны были под предводительством своих сеньоров участвовать в общегосударственных военных предприятиях (в агрессивных походах в Италию н славянские земли, а также в обороне страны). Об-
79 Ленный закон Фридриха I 1158 г., § 5 — Constit., I, р. 248.
80 Ssp. Lhr., 4, § 3: unde der hervart lent den dudischen, alse kunig geweit is.
81 Ssp. Lhr., 4, § 3; 46, § 2.
82 Constit., 1, p. 209, § 3.
83 Constit., I, p. 248, § 5.
84 Das kolner Dienstrecht, § 4 — W. Altmann und E. Bernheim. Ausgewalte Urkunden zur Erleuterung der Verfassungsgeschichte Deutschlands im Mittelalter, Berl., 1909, S. 164; см. H. Ф. Колесницкий. О германском министериалитете, стр. 45, и сл.
85 См. Н. Ф. Колесницкий. Исследование по истории феодального государства в Германии (IX — перв. пол. XII в.). М., 1959, стр. 202.
86 Ssp. Lhr., 4, § 4, 79, § 1
87 MR. UB., I, S. 611: omnia tempora castrum nobis paratum sit et apertum.
88 C. Homeyer. Op. cit, S. 5041.
89 Ssp. Lhr., 39, § 2.
Вассально-ленные oi ношения в Германии
124
негосударственная военная повинность, ставшая нормой обычного ленного права, регулировалась государственным законодательством. Уклонение от нее каралось штрафами и лишением лена. Но, само собой разумеется, эти меры принуждения могла осуществить только сильная королевская власть. Следовательно, в реальном смысле общегосударственные военные повинности имели значение лишь в те периоды, когда королевской власти удавалось подчинить основную массу феодалов, (первая половина XI и вторая половина XII в.). После Штауфенов военно-ленная система пришла в упадок.
Анализ ленного права показывает, что в пору относительного могущества королевской власти ленные отношения в Германии ни в коей мере не являлись тормозом на пути подчинения внутренних центробежных сил, скорее, наоборот, они способствовали этому, мобилизуя феодалов для внешней экспансии. Симптоматичен факт законодательного-вмешательства верховной государственной власти в военно-ленные отношения. Императорские указы, не нарушая сложившихся ленных обычаев, давали им выгодное для центральной власти истолкование.
Отрицательное влияние на государственное единство отдельные нормы немецкого ленного права начали оказывать тогда, когда это единство было уже серьезно нарушено и императорская власть оказалась бессильной его отстоять.
Одним из наиболее пагубных для королевского сюзеренитета принципов безусловно являлся пресловутый Leihezwang, ставший обязательной нормой во взаимоотношениях короля с князьями со второй половины XII в. Но объяснять этим установление территориальной раздробленности в Германии так же несерьезно, как, например, искать причину ранней централизации Англии в Сольсберийской клятве (1086 г.) английских феодалов. Принудительное иифеодирование княжеских ленов, было навязано императору князьями и означало по существу их политическую победу.
Специальные исследования о Leihezwang, в частности работа В. Гое-са установили, что распространенное среди немецких историков представление об этом ленном обычае базируется в значительной степени на традиции и не вполне согласуется с действительностью. Leihezwang оформился сравнительно поздно на основе практики предоставления королевской инвеституры наследникам княжеских ленов в обычный — годичный, срок и не всегда соблюдался91. В. Гоес правильно заключает, что эта правовая норма не могла решающим образом повлиять на положение центральной государственной власти и, следовательно, не здесь следует искать причину наступившего в XIII в. территориального распада Германии. Но, сделав этот верный вывод, автор повторяет другую, не менее тенденциозную версию, будто причиной упадка государственного единства Германии было отсутствие строго наследственной монархической власти.
Попытки немецких буржуазных историков найти объяснение своеобразия политического развития средневековой Германии в характере ленного права не могут привести к положительным результатам, так как они построены на ложной методологической основе. Ленное право и вся система вассально-ленных связей представляли только юридическую форму сложившихся отношений собственности, зависимости и суверенитета. Изучение вассалитета дает возможность выяснить структуру клас- 80 81
80 W. Goes. Leihezwang. Eine Untersuchung zur Geschichte des deutschen Lehns-rechtes. Tubingen, 1962.
81 W. Goes. Op. cit., S. 20ff.
122
Н. Ф. Колесницкий
са феодалов и форму политической организации. Чтобы определить направление эволюции государственного устройства, недостаточно учитывать одни только юридические институты и правовые нормы. Нужно исследовать экономические и социально-политические факторы, обусловившие характер этих институтов и норм. При этом, безусловно, следует учитывать и значение правовых установлений, которые служили орудием борющихся политических сил.
Zusammenfassung des Aufsatzes von N. F. Kolesnickij « Besonderheiten des
Lehnswesens in Deutschland (lOJh.—13.Jh)»
Die Vasallitats- und Lehnsbeziehungen in Deutschland werden durch eine Spezifik charakterisiert, deren Aufklarung in der Eigenheit der po-litischen Geschichte des Landes zu suchen ist. Die westdeutschen Histo-riker dagegen suchen die Erklarung im Lehnswesen selbst. H. Mitteis widmete dem Prinzip des Leihezwangs seitens des Konigs gegeniiber den fiirstlichen Lehen eine grose Bedeutung. W. Schlesinger halt u. a. die Beibehaltung allodialer Formen des Landbesitzes fur die staatliche Einheit des mittelalterlichen Deutschlands fur verhangnisvoll. Das Ziel des vor-liegenden Aufsatzes besteht darin, im positiven Sinne den Charakter der Eigenheiten der germanischen Vasallitat aufzuhellen und auf die Frage nach dem moglichen Einflus dieser Faktoren auf die Ent wicklung der po-litischen Struktur Deutschlands zu antworten.
Der Verfasser gelangte zum Schlufi, dafi die Formierung des Systems der vasalisch-lehensmafiigen Abhangigkeit in Deutschland verhaltnis-mafiig langsam vor sich ging, und zwar unter Beibehaltung eines bedeutenden Anteils des feudalen Allods. Im langsamen Tempo setzte sich die Erblichkeit der Lehen durch. Deshalb blieben im Aufbau des germa-nisch-deutschen Staates lange Zeit neben der Lehensabhangigkeit auch des deutschen Lehnsrechts hervorgerufen wurde) verfiel auch das militarische Merkmale bestehen, die nicht dem Lehenswesen entsprangen. Es war nicht nur so, daB die allodiale Form des Landbesitzes nicht zerstort worden war, sondern letztere bekam sogar im Zusammenhang mit der Eroberung von Landereien ostlich der Elbe durch die deutschen Landesfiirsten eine neue Verbreitung. In Deutschland bildete sich ein System der dezentrali-sierten vasallischen Abhangigkeit ahnlich der franzosischen heraus. Doch dabei setzte sich wie in England das Prinzip der Verpflichtung zum Kri-egsdienst fur alle Inhaber militarischer Lehnsgflter zugunsten des Staates durch. Bis zum Ende des 12. Jh. wurde diese Ordnung unter den Bedingungen des Vorhandenseins einer verhalthismafiig starken koniglichen Macht zum groBten Teil eingehalten. Mit der Abschwachung der gesamt-staatlichen Gewalt im 13. Jh. (was keineswegs durch Unzulanglichkeiten des deutschen Lehnrechts hervorgerufen wurde) verfiel auch das militarische Lehenssystem (Heeresschildordnung). Verhangnisvoll erwies sich das von den Fiirsten dem Kaiser aufgezwungene Prinzip des Leihezwangs, das die Einbeziehung von freigewordenen fiirstlichen Lehen in die ko-nigliche Domane verhinderte. Doch erklart sich dies alles nicht aus dem Charakter des Lehnsrechts, sondern aus dem Wachstum der Partikularge-walten im Lande, die die Normen des Lehnsrechts seinem Interessen an-pafiten.
М. А. Б А Р Г
СУДЬБЫ КОРОННОГО ДОМЕНА АНГЛИИ В XI—XIII ВВ.
I
Судьбы коронного домена в Англии в XI—XIII вв.— проблема большого познавательного значения. Поскольку материальные ресурсы феодальной монархии были в то время в большей или меньшей степени ограничены сеньориальными и феодальными доходами, постольку очевидно, что без тщательного исследования их динамики невозможно даже приблизиться к пониманию одного из важных факторов, которым обусловливалось возникновение сословно-представительных учреждений и системы сословной монархии в целом. Особый познавательный интерес подобного рода исследование приобретает на английском материале: он определяется значительным удельным весом коронного домена в феодальном землевладении данной страны. На долю коронных земель здесь приходилась одна пятая фиксированной в «Книге Страшного суда» «годичной стоимости» учтенной в ней территории Англии *. Это обстоятельство само по себе не может не привлечь к ним внимание историка средневековых институтов. История английской деревни и города, история права и государственных учреждений будет не только далека от .полноты, но и определенным образом искажена, если в ней не найдет своего отражения специфика социальных, правовых, фискальных и административных условий, сложившихся на территории коронного домена, и их роль во взаимодействии с аналогичными иститутами за его пределами. Эта связь хорошо прослежена в историографии. Достаточно сослаться хотя бы на то, какое огромное значение придавал институту так называемого «старинного домена короля» П. Г. Виноградов при освещении кардинальных вопросов социальной истории средневековой Англии 1 2.
Новейшая историография, пересмотрев его концепцию по вопросу о происхождении и существе отмеченной выше специфики условий, обнаруживаемых в пределах «старинного домена», вместе с тем продолжает подчеркивать выдающуюся роль коронного домена в конституционной истории страны. С ним связываются не только история государственных •финансов, но и история королевской администрации и юрисдикции. Постепенное «исчезновение» коронного домена расценивается как поворотный пункт в судьбах феодальной монархии и важнейшая подоплека и возникновения сословного представительства 3.
Итак, интересующая нас проблема может быть вкратце сформулирована следующим образом: что произошло к 70 гг. XIII в. с теми обширными владениями, которые значатся в «Книге Страшного суда» под
1 Cambridge Medieval History, v. V (1929), p. 507 ff.
2 P. Vinogradoff. Villainage in England. Oxford, 1892, p. 92ff.
3 Cm. R. S. Hoyt. The Royal demesne in English Constitutional History. Itaca, 1950.
124
М. А. Барг
титулом «Terra regis». Какова была динамика отчуждения этих владений, если рассматривать ее в пределах хронологических отрезков, измеряемых длительностью «правления» королей нормандской и анжуйской династий? И наконец, в чьих руках оказались к концу XIII в. коронные владения 1086 г.?
II
Поскольку цель данного исследования заключается в получении статистически выраженных ответов на перечисленные выше вопросы, очевидно, что в основу его могли быть положены только сведения, почерпнутые из правительственных расследований, специально и систематически — в пределах всей страны — выяснявшие вопросы, аналогичные или близкие к тем, которые нас интересуют. Известно, что, помимо «Книги Страшного суда», в Англии сохранились и опубликованы материалы правительственного расследования, предпринятого Эдуардом I в. 1274/75 г.4 В ходе его в каждом графстве устанавливалось состояние коронных имуществ и прав, которым был нанесен значительный ущерб в годы баронской войны середины XIII в. Административная процедура и канцелярская техника подобного рода расследований к тому времени уже вполне установились5. В данной связи важно лишь отметить, что королевские комиссии, рассылаемые по графствам, были снабжены опросными листами, в которых мы находим "среди прочих следующие три вопроса (1, 2 и 4): какие маноры коронного домена — в каждом графстве— находятся в руках короля? Какие маноры в прошлом находились, в руках «предшественников короля», кто ими владеет в момент расследования, по какому праву? Какие земли и держания старинного домена короны были отчуждены свободными сокменами и вилланами (villani), когда и каким образом?
Характер и направленность этих вопросов таковы, что ответы на них, если бы Сотенные свитки 1274/75 г. сохранили их в полном и систематическом виде, могли бы значительно облегчить решение стоявшей перед нами задачи. К сожалению, Сотенные свитки оказались в данном плане источником более чем сложным, неполным и, что самое-важное, весьма несовершенным.
Опубликованные Сотенные свитки 1274/75 г. формально охватывают приблизительно ту же часть английской территории, что и «Книга Страшного суда»,— 32 графства. В действительности же графства эти представлены в Сотенных свитках крайне неравномерной к тому же материал», относящийся к различным графствам, крайне разнороден как с точки зрения полноты, так и характера содержащихся в нем сведений. Если для графств: Норфолк, Девоншир, Линконшир материалы расследований сохранились почти полностью, то графства Лейстершир, Герифорд-шир, Саутгемптон, Дербишир, Корнуол и ряд других представлены в Сотенных свитках лишь жалкими отрывками6. Однако неоднородность, опубликованных материалов расследования 1274/75 г. этим не ограничивается. В то время как для одних графств сохранились — полностью
4 Сотенные свитки 1274/75 г. включают также материалы расследований частного
характера, проводившихся в последние годы правления Генриха Ш (39 H1II).
6 Подробный анализ этой техники см.: Н. М. С а гл. studies in the Hundred Rolls OS-v. VI. Oxford, 1921; ср. E. А. Кос ми некий. Исследования по аграрной истории Англин в XHI в. М„ 1947, стр. 50 и сл.
* Так, к примеру, Герифордшир представлен в Сотенных свитках только двумя cui-нями, графство Дорсет — четырьмя сотнями и т. д. Осъем материалов для графства Норфок почти равен объему соответствующих материалов для двадцати других графств-(см. RH, I, р. 97—100, 184—188, 196—200).
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
125
или в отрывках — ответы, доставленные в королевскую курию самими комиссарами, проводившими расследование, другие графства представлены лишь экстрактами из этих «ответов», сделанными (для каких-то целей) клерками самой курии 7.
Поскольку для ряда графств мы располагаем и полными «ответами» ®а правительственную «анкету», и «экстрактом» из них, то мы в состоянии установить, что в этих «ответах» привлекало внимание клерков королевской курии и что опускалось ими при составлении «экстрактов». Даже из приведенных ниже иллюстраций легко заключить, что в материалах графств, представленных в Сотенных свитках только одними «экстрактами», нам больше всего будет недоставать сведений для ответа на первый вопрос анкеты: какие маноры коронного домена находились во владении короля в момент расследования?
Этому обстоятельству не приходится удивляться — ведь королевские «лерки были прежде всего озабочены выявлением фактов другого рода, именно где и в каком объеме нанесен был ущерб интересам короны, главным образом в годы баронской войны. Однако для целей настоя» щего исследования такая односторонность «экстрактов» оказалась препятствием почти непреодолимым. В самом деле, в отношении графств, изученных только по «экстрактам», мы с наименьшей достоверностью ложем судить о части коронных владений, остававшейся в момент расследования в руках короля. С целью проверки и пополнения сведений Сотенных свитков 1274/75 г. по данному вопросу, были также привлечены, помимо Свитков 1278/79 г., и такие материалы королевской курии, как извлечения из судебных протоколов (Abbreviatio placitorum), Книга феодов (Testa de Nevill) и расследование иммунитетных прав (так называемые Placita de quo Warranto).
Далее, в процесс экстрагирования интересовавших их сведений, клерки нанесли материалам расследования Эдуарда I й иного рода ущерб — они резко умножили число ошибок, допущенных при сборе и фиксировании ответов «сведущих людей» на вопросы анкеты. Сколь велико было •число подобных ошибок, можно себе представить на основе выборочного сопоставления сведений, содержащихся в этих ответах, с сообщениями других источников, и прежде всего «Книги Страшного суда».
О маноре Corswill (Девон) Сотенные свитки сообщают следующее: «Первым владельцем его после завоевания (post conquestum) именовался Иоанн де Diroun, и жил он многие годы (per multum temporum)... После его смерти ему наследовал Гамелин Драйфорд, сын и наследник -его. После смерти Гамелина, поскольку он был бездетным, манор, как
7 Чтобы проиллюстрировать, в чем заключается различие между «ответом», доставленным комиссарами, и «экстрактом» из него, приведем параллельные данные для граф ci ва Девоншир
(Returns) (Extracts)
RH. I, p. 12.
Dicunt quod burgum de Ivelcestr’ fui do-minicum domini regis ...Manerium de Herdecote fuit dominicum domini regis.
p. 97: Dicunt quod manerium de Alt... fui dominicum domini regis Johannis qui dedit illud...
p. 78: Manerium de Scheftsberie ost dominicum domini regis (et est nunc in manu regis)
•p. 74: Dicunt quod manerium de Kenton fuit quondam in manibus regis Johannis...
RH. I, p. 140:
p. 91: ...Henricus pater domini regis nunc [i. e. H. Ill] dedit predietum manerium.
RH, I, p. 91:.........................
p.. 89. Dicunt quod manerium de Kenton solebat esse in manibus Henrici regis
126
М. А. Барг
выморочное владение, перешел к королю Генриху, отцу короля Иоанна (Безземельного)»8. Таким образом, если полагаться на эти сведения,, то следовало был заключить, что манор Corswill впервые оказался в руках короля только в правление Генриха II. Между тем, обратившись к разделу «Terra Regis» описи 1086 г. графства Девоншир, мы обнаружим,, что интересующий нас манор фиксирован в ней как владение, находившееся во владении короля Вильгельма9 10. Очевидно, для целей настоящего исследования — поскольку нам предстоит изучить процесс отчуждения коронных владений — подобная «забывчивость» нашего основного источника имеет роковые последствия, серьезно смещается вся хронологическая канва его. С подобной же «приблизительностью» собранных комиссарами Эдуарда I ответов мы сталкиваемся и во множестве других случаев, когда представляется возможность сопоставить их данные с показаниями параллельных источников. Так, судя по Сотенным свиткам 1274/75 г., манорами Scapwic, Kingeston, Blaneford (Дорсет) некогда владел король Вильгельм I, передавший их Роберту de Bosco, графу Лейстерскому,0. Однако обращение к «Книге Страшного суда» убеждает, что из указанных трех маноров только один — Scapwic —находился в руках Вильгельма11 12, что же касается остальных двух маноров, то один из них — Blaneford — находился во владении графа Мор-тенского ,2, а другой — Kingeston — во владении монастыря в Шефстбе-ри13. Число таких примеров можно было бы намного увеличить. Именно данное обстоятельство заставляет нас — йесмотря на все усилия, затраченные на идентификацию владений и последующую статистическую обработку данных,— придать результатам настоящего исследования лишь приближенное значение.
Вернемся теперь к труду клерков, производивших для нужд королевской курии обработку собранных комиссарами сведений. Помимо полного равнодушия их к одному из разделов оказавшегося у них материала (весьма для нас важного), о чем уже говорилось выше, они «отжимали» его и в другом отношении. По каждому отчужденному манору короны в материалах, доставленных комиссарами, обычно приводилась подробная владельческая история — от завоевания до времени расследования. Однако обрабатывавшие эти материалы клерки, не видя в ней нужды, сокращали ее до минимума. Все, что интересовало их, сводилось к поискам ответа на вопрос: кем из королей данный манор был в последний раз отчужден (перед расследованием Эдуарда I)? Как уже-подчеркивалось, отчуждениям, имевшим место в правление Генриха ПК уделялось особое внимание (в связи со специфической обстановкой, в которой они совершались: длительное несовершеннолетие Генриха III; засилие при дворе «французов», родственников королевы; баронская война). Легко себе представить, каким образом такое укорочение владельческой истории отчужденных от короны маноров должно было сказаться на статистике «времени отчуждений» 14. Очевидно, все сведения
8 RH. I, рр 71—72.
9 DB, I, fol. 100 b.
10 RH, I, p. 97.
11 DB, I, fol. 75 a.
12 Ibid., fol. 82 b.
13 Ibid., fol. 78 b.
14 RH, I, p. 97: Dicunt quod manerium de Altynton fuit dominicum domini regis Johannis qui dedit illud... postea... manerium accidit in manu domini regis Henrici...
Ibid., p. 91: Henricus Rex pater domini regis nunc (i. e. Генрих III) dedit predictum manerium...
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
127
об отчуждении коронных земель, поскольку они опирались исключительно ла данные, почерпнутые из «экстрактов», должны были резко «сдвинуться» в сторону XIII в. Иными словами, отчуждения Генриха III в таких случаях почти полностью заслоняют те, что были произведены его предшественниками,5.
Ill
Вопрос о том, какие владения могли быть в XII—XIII вв. отнесены, согласно общему праву, к коронным владениям, привлекал внимание многих исследователей 15 16. Однако ответы 'на него н в наши дни не отличаются ясностью и единодушием. Основная трудность на пути к этой цели заключается в многозначности терминологии источников, в противоречивости их показаний.
Начать с того, что мы говорим о «домене» Вильгельма Завоевателя точно так же, как о «домене» Гуго Капета. Между тем один и тот же термин в этих случаях отражает совершенно различные понятия. Если определить «домен» вслед за А. Люшером 17—это территория, на которой король был одновременно и сеньором, то в занимающих нас казусах этим термином будет обозначено нечто несопоставимое. Во Франции доменом именовали родовые, патримониальные владения К.апетингов, их сеньорию (в отличие от «сеньорий» других пэров). В применении же к Англии подобная трактовка данного термина означала бы, что доменом Вильгельма I являлась вся территория государства, рассматривавшегося как его патримония 18. Но коль скоро Англия мыслилась в качестве сеньории короля, то ясно, что под «доменом» ее сеньора следует разуметь то же, что обычно обозначается этим термином в применении к любой другой сеньории — «terra dominica»19.
Как известно, фактическая, но не юридическая протяженность домена в сеньории со временем меняется: она то сокращается, вследствие раздачи отдельных частей его в держания, то увеличивается за счет выморочных, выкупленных и других держаний, перешедших к сеньору20. Естественно предполагать, что аналогичные процессы происходили и в «сеньории» английских королей. В результате подобных и беспрерывных перемещений владений термин «dominicum regis» терял в глазах современников свою юридическую определенность, а территория, им обозначавшаяся,— четкие границы.
Э том, что в изучаемую нами эпоху под «доменом короля» сплошь и рядом понимали землю «in mani regis», свидетельствует множество записей, встречающихся в фискальных источниках. Начать с того, что давно уже установлена чрезвычайная пестрота юридического состава «домена» Вильгельма I, значащегося в «Книге Страшного суда» под титулом «terra regis». Наряду с землями, унаследованными от Эдуарда Исповедника, мы находим там владения членов королевской фамилии и его тэ-нов, земли Гарольда и др. Но отсюда следует, что перед нами не что иное, как опись земель, находившихся фактически в «руках короля» во
15 Мы умышленно элиминируем множество случаев обычных ошибок, связанных с переписыванием римских цифр. Генрих I, Генрих II и Генрих III очень часто по воле писцов «менялись местами».
16 F. Pollock and F. W. Maitland. History of English Law. Cambridge, 1895, I, p. 515. Cp. W. Stubbs. Constitutional History of England. Oxford, 1878, II, p. 542.
17 A. Lu chai re. Histoire des Institutions monarchiques. Paris, 1895, I, p. 115.
18 W. Blackstone. Commentaries on the Laws of England. L. 1854, I, p. 294.
19 RH. I, p. 56: «Dicunt quod rex Henricus tenet totum Comitatum tam in feodo quam in dominico». Точно так же можно было сказать о всей стране.
20 RH. I, р. 97: Porstoke est dominicum manerium (regis) de perquisitis.
428
Af. А. Барг
время составления «великой описи»21. С таким же словоупотреблением данного термина встречаемся мы и в Свитках Палаты шахматной доски. Известно, что поступления тальи с коронных владений фиксировались: «О талье домениальных владений короля (De tailagio dominiorum regis)». Однако эта формула нередко заменялась другой: «О талье маноров и земель короля, которые тогда находились в руках короля (De tal-lago maneriorum vel terrarum regis quae tunc erant in manibus regis)»22.
Наконец, столь же неопределенными в правовом отношении рисуются границы «коронного домена» и в Сотенных свитках 1274/75 г. Из встречающихся в них формул можно как будто заключить, что однажды отчужденное от короиы владение перестает быть «домениальным», т. е. легко теряет свой статус, рвет свои юридические связи с ним, раство-₽яясь и теряясь в массе земель «в руках держателей». Так, о маноре готе Сотенные свитки сообщают: «Являлся доменом господина короля до тех пор, пока господин король Генрих указанный манор не подарил (fuit dominicum domini regis donee dominus Henricus rex dictum manerium dedit...») 23.. В то же время тот же Источник с удивительной легкостью причисляет к категории коронных маноров «dominica maneri» все вотчины, когда-либо безразлично, на какое время и по каким причинам оказавшиеся в руках короля. Это могли быть конфискованные, выморочные или другими путями приобретенные земли, ничего общего с коронным доменом, описанным в «Книге Страшного суда», не имевшие, и тем не менее клерки королевской курии1 относят их к категории dominica maneria24.
Такое явно расширительное толкование термина «dominicum Regis», принятое в фискальных источниках XII—XIII вв., было, безусловно, выгодно короне, ибо, как справедливо заметил Блэкстон, в Англии нашлось бы очень мало земель, которые по той или иной причине не побывали в руках короля и тем самым не могли быть причислены к разряду «домениальных»25. Разумеется, интересы держателей короны шли в противоположном направлении — они требовали раз и навсегда фиксировать юридическую границу «домена» короля, т. е. требовали ограничительного толкования этого термина.
Противоречивость реальной действительности не могла не отразиться в правосознании изучаемой эпохи. В результате длительного противоборства интересов в нем выработалась некая средняя равнодействующая. Ее содержание вкратце сводилось к следующему. С «приходом» Вильгельма в Англию (quando rex., wenit) в Англии произошел раздел территории страны — его сеньории — между короной и ее подданными. Это разграничение, зафиксированное в «Книге Страшного суда», носит окончательный характер и потому ненарушимо. Отсюда следовало, что к «домеиу» короля могут быть причислены только те владения, которые значатся во владении Вильгельма I в «Книге Страшного суда». Что касается владений, которые по каким-либо причинам впоследствии оказывались в руках короля, то, независимо от основания этих перемещений, таковые никогда уже не могут приобрести титул «домениальных» и рано или поздно должны вернуться к держателям 26. Следы указанного ограничительного словоупотребления отразились уже в самой «Книге Страш-
21 А. В а 11 а г d. Domesday inquest, L., 1906, p. 85 ff.
22 Gm.: T. Ma do x. History of the exclhequer. London, 1769, I, p. 698.
23 RH, II, p. 124.
24 RH, I, p. 81: «Manerium... dominicum suum per eschaetam».
25 Blackstone. Op. cit., II, p. 96.
26 См. более подробное изложение этой стороны вопроса в кн.: М. А. Барг. Исследования по истории английского феодализма в XI—XIII вв. М., 1962, стр. 347 сл.
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
129
него суда», где иногда различаются земли собственно коронные и земли, «приобретенные королем». Например, в так называемой Exon domesday в составе «домена» короля особо выделяются маноры, составлявшие «dominicatus regis», и маноры, конфискованные королем («mansiones de comitatu», т. е. принадлежавшие некогда эрлу Эдвину27). Такие же различия мы находим в описях восточных графств, в которых нередко значится: «Regale manerium semper fuit»28.
Как уже отмечалось, к XIII в. юридическим основанием при определении принадлежности того или иного владения к «коронному домену» служило свидетельство «Книги Страшного суда». Независимо оттого, на каком основании тот или иной манор оказался во владении Вильгельма I в 1086 г. как «terra regis», все они в XIII в. были признаны «коронным доменом». Вместе с тем, поскольку приток новых земель к короне не прекращался, выявилась надобность в составе «terra regis» выделять: «старинный домен» — dominicum antiquum29, т. е. домен 1086 г. в противовес «новому домену» (dominicum novum) 30. В него включались земли, перешедшие во владение короля в «границах юридической памяти», как-то: полученные в обмен (escambium), в дар (donatio), купленные (perquisitio) и «выморочные» (eschaeta).
Наконец, в руках короля находилась еще одна категория земель, которая вообще не могла быть отнесена к разряду домеииальных: речь идет о владениях держателей (ввиду малолетства), состоявших под королевской опекой, или о землях, «взятых в руки короля» на время церковной вакансии и др. Эта сложная совокупность земель, в каждый данный момент сосредоточенная в руках короля, составляла «его фактический домен».
Сказанное выше свидетельствует, сколь непосильную задачу возлагали на королевских клерков; описать сложную и противоречивую действительность при помощи одного-единственного термина.
Однако даже беглая юридическая характеристика коронных владений была бы неполной, если не обратить внимание еще на одну сторону вопроса, именно: на объем прав короля на распоряжение владениями коронного домена. Разумеется, нет необходимости пространно аргументировать то положение, что в изучаемую нами эпоху еще весьма слабо ограничивали имущественные интересы королевской фамилии и «интересы» короны, государства. Это смешение частного и публичного начал в практике функционирования феодальной монархии хорошо отражено в записях Сотенных свитков, где то и дело чередуются формулы: «является доменом короля» (est dominicum regis) и «принадлежит короне» (est de corona), или «spectat ad coronam» й «составляет имущество короны господина короля» (spectat ad coronam domini regis).
Итак, все, чем владел король, отныне рассматривается как имущество короны, однако в то же время сама корона в условиях феодальной наследственной монархии является только «фамильным достоянием» короля31. Но если коронные владения всего лишь имущество, то, видимо, право его распоряжаться своим «фригольдом» было не более ограничено, чем право любого другого фригольдера. Если и существовало молчаливое (до поры до времени) предубеждение против отчуждения от короны «земель старинного домена», то не потому, что гражданский
27 Примеры см. в кн.: F. Maitland. Domesday Book and beyond. Ld, 1897, p. 167.
28 DB, П, 144a, ср. 119 b, 281 a.
29 См.: M. А. Б a p г. Ук. соч., стр. 347 и сл.
88 RH, I, р. 81: «Dominicum... per eschaetam».
31 Placita de Quo Warranto, p 209. Manerium de pertinenciis corone.
9 Средние века, в. 32
130
М. А. Барг
оборот этих земель был каким-то образом стеснен в праве, а потому, что правосознание все еще отличало в имуществе «унаследованную часть» — родовое имущество — от приобретенного (perquisitum). Этим косвенно защищались интересы наследников32.
Одним словом, прижизненное распоряжение коронными владениями (будь они «старинным доменом» или «новым», унаследованными или приобретенными владениями) являлось обычной практикой королей XII—XIII вв. Последствия этой свободы отчуждения коронных владений были далеко идущими. Уже в XIII в. в ходе многочисленных расследований и судебных тяжб сплошь и рядом обнаруживалось, что принадлежность того или иного манора к домену короны столь прочно забывалась, что ни «память людей графства», ни записи, хранившиеся в королевской курии, не могли помочь в установлении этого факта33. Отсюда — и систематический розыск «прав короны», осуществлявшийся через разъездных судей по крайней мере, с конца XII в.
IV
Итак, основным источником для исследования поставленной здесь проблемы служили «Книга Страшного суда» и Сотенные свитки 1274/75 г. Для соответствующих графств привлечены также данные свитков 1278/79 г. Степень пригодности этих описей?для целей настоящей работы зависела не только от наличия в опубликованных свитках самих материалов расследования, доставленных комиссарами, или же только экстрактов из таковых, но и от полноты сведений, собранных самими комиссарами. В результате различные графства освещены в нижеследующих таблицах крайне неравномерно.
В каждом случае ответы на анкету 1274/75 г. сопоставлялись с соответствующими данными «Книги Страшного суда» с целью: а) идентификации манора ino названию и б) установления пахотной площади вотчины в «плугах» и ее «годовой стоимости». Разумеется, последние данные были необходимы для того, чтобы установить, насколько щедрость того или иного короля (в рамках изучаемого периода) сокращала площадь коронного домена, а вместе с ней и одну из важнейших доходных статей королевского бюджета. То обстоятельство, что мы черпали сведения о «площади» и «стоимости маноров» не из Сотенных свитков (или другого источника XIII в.), а из «Книги Страшного суда», оценки которой (поскольку они выражены в денежной форме) явно устарели к XIII в., объясняется, конечно, отсутствием столь же систематических данных по этим вопросам в каком-либо из источников более поздней поры. Однако, несмотря на то, что приведенные в таблицах денежные оценки стоимости соответствующих владений явно занижены (земля в течение XII—XIII вв. резко вздорожала), они все же дают представление о динамике отчуждений и их финансовых последствиях для короны. Результаты статистической обработки сведений источников, сгруппированы в двух таблицах. В первой из них они использованы для освещения динамики отчуждений земель коронного домена в течение XI— XIII вв.; во второй — для посильного выяснения вопроса о том, в чьих руках оказались коронные владения ко времени расследования Эдуарда I, т. е. к 1274/79 г.
32 Pollock and Maitland. Op. cit., I, 383.
33 Примеры см.: M. А. Б a p г. Указ, соч., стр. 349.
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
131
Таблица 1
Процесс отчуждения коронных владений по данным Сотенных свитков (I—II) и «Книги Страшного суда»
Nottingham Northampton
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во наш. плугов Стоимость ф. 1П. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. 1П. п.
Вильгельм I Р) (?)
Вильгельм II (?) р)
Генрих I 2 6 0.10.0— Р)
% 2,0 5,0 3,0
Стефан и Матильда (?) (?)
Генрих II 27- 14 1/2 4.13.4 17— 11 1/2 47.0.0
% 25.0 13.0 9,0 11,4 10,0 18,6
Ричард I 3— 8— 8.0.0 24— 21.0.0
% 3,0 7,0 16,0 21,0 18,3
Иоанн Безземельный 17- 20- 1.17.8 30- 18- 34.0.0
% 16,0 16,0 4,0 20,0 15,0 13,4
Генрих III 5— 3— 3— 0.26.0
% 4,0 2,0 2,0 0,7
Эдуард I Р) Р)
Данные отсутствуют 50- 46 1/2 34.0.0— 59— 43- 99.10.0
% 46,0 38,0 68,0 39,6 39,6 39.0
В руках короля 9 21— 40 14- 50.0.0
% 8,0 17,0 27,0 12,4 20.0
Итого: 108 121 50.0.0 149 113 1/2 252.16.0
% 100 100 100 100 100 100
Worcester Wiltshire
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п
Вильгельм I (?) 40 28 100.0.0
% 7,3 5,3 13,1
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) 119 161 110.0.0
% 21,7 30,8 14,5
Стефан и Матильда (?) 47 47 100.0.0
% 8,5 9,0 13,1
Генрих II 29 31 81.0.0 40 42
% 39,7 25,1 17,0 7,3 8,0
9*
132
М. А. Барг
Таблица 1 (продолжение)
Worcester Wiltshire
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. Ш. п.
Ричард I 9 13 15.0.0 (?)
% 10,9 10,5 12,0
Иоанн 5 16 5.0.0 50 45 31.0.0
Безземельный
% 6,9 13 4,0 9,1 8,6 4,1
Генрих III 30 63 19,0,0 117 79— 206.11.0
% 42,5 51,4 15,0 21,3 15,1 25,8
Эдуард I (?) (?)
Данные
отсутствуют для (?: 65.0.0 75 72 123.0.0
% (?) 52,0 13,5 13,9 18,4
В руках короля (?) 60 48 80,0,0
11,3 9,3 11,0
Итого: 73 123 125.0.0 548 522 750,11,0
% 100 100 100 100 100 100
Oxford Huntingdon
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) 3 1/2 (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) И 6 8.0.0
% 8,1 5,8 6,2
Стефан и (?)
Матильда
Генрих II 34 1/4- 13 67.0.0 12 12 10.0.0
% 25,5 7,6 28,0 8,8 11,6 7,8
Ричард I (?) (?)
Иоанн 10 20 60.0.0 81 53 64.0.0
Безземельный
% 7,4 11,6 22,8 59,5 51,4 50,3
Генрих Ш 55 3/4 85 74.0.0 (?)
% 37,6 50,0 33,2
Эдуард I (?) (?)
Данные отсутствуют для 29 1/4 49 1/2 72.0.0 32 32 45.0.0
% 25,5 28,8 29,9 23,6 31,2 35,7
В руках короля 4 1/2 3 1/2 (?)
% 4,0 2,0
Итого: 133 3/4 171 293.0.0 136 103 127
% 100 100 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв. '
133
Таблица 1 (продолжение)
Bedford Suffolk
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. Ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I 44 46 40.0.0 17 ‘ 25.0.0
% 45,0 47,0 65,0 9,0 14,0
Стефан и (?) 1
Матильда
% 0,5
Генрих II 52 52 22.0.0 23 1/2 30.0.0
% 53,0 53,0 35.0 12,5 17,0
Ричард I (?) (?) - -
Иоанн (?) 15
Безземельный
% 8,2
Генрих III (?) 30 1/2 16.0.0
% (?) 16,3 9,0
Эдуард I (?)
Данные
отсутствуют для 2 106 1/2 105.0.0
% 2,0 53,5 60,0
В руках короля (?) (?)
Итого: 98 98 62.0.0 193 1/2 178.0.0
% 100 100 100 100 100
Devon Somerset
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. Ш- п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I 77— 16- 39.10.0 (?)
% 7,0 2,0 6,0
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I 88 95- 70.10.0 135 67 1/2 79.19.3
% 8,0 11,0 11,0 19,3 12,5 11,0
Стефан и Матильда (?) (?)
Генрих II 159— 131 89.10.0 58 54 103.16.8
% 14,0 15,0 12,0 8,3 8,4 14,3
Ричард I 50 19 18.0.0 58 50 46.10.2
% 5,0 2,0 3,0 8,3 7,8 6,4
Иоанн Безземельный^ 10 10 7.10.0 175 180 167.18.4
% 1,0 1,0 1,0 25,1 33,4 23,0
Генрих III 131 120 98.0.0 27 22 37.0.0
% 12,0 14,0 15,0 3,9 4/0 5,1
134
М. А. Барг
Таблица 1 (продолжение)
Devon Somerset
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Эдуард I (?) (?)
Данные 56,3 243 165 288.13.7
отсутствуют для
% 9,0 35,1 66,1 40,2
В руках короля 37 33 18,0,0
% 4,0 4,0 3,0
Итого: 548 424 341.0.0 696 538 724.0.4
% 100 100 100 100 100 100
Norfolk Buckingham
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. Стоимость К*во карукат К-во паш. Стоимость
плугов ф. ш. п. плугов ф. Ш- п.
Вильгельм I 24 61 1/2 131.0.0 (?)
% 15,6 17,0 30,0
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I 8 46 1/2 25.2.0 (?)
% 5,0 13,0 6,3
Стефан и 6 17,0 3,0,0 29 21 38.10.0
Матильда % 4,0 5,0 0,7 25,6 21,6 18.0
Генрих II 37 76 1/2 65,68 13 10 20.0.0
% 24,1 21,0 14,0 11,4 10,3 9,5
Ричард I 32 60 1/2 41.10.4 (?)
% 21,0 17,0 10,0
Иоанн Безземельный 22 37 12.0.0 21 14 57.0.0
% 14,3 11,0 10,0 18,5 14,4 26,5
Генрих III 6 14 70.8.0 10 17 1/2 21.0.0
% 4,0 4,0 16,0 8,8 18,0 9,9
Эдуард I (?) (?)
Данные отсутствуют для 13 32 1/2 64.10.0 28 25 48.10.0
% 9,0 10,0 12,9 25,1 25,7 22,1
В руках короля 5 1/2 6 1/2 0.8.0 12 10 30.0.0
% 3,0 2,0 0,2 10,6 10,3 14,0
Итого: 153 352 343.15.0 ИЗ 97 1/2 215
% 100 100 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
135
Таблица 1 (продолжение)
York Cambridge
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) (?)
Стефан и (?) (?)
Матильда
Генрих II (?) 5 5 5.0.0
% 5,3 6,7 3,0
Рнчард I (?) 9 8 1/2 19.8.4
% 9,6 10,8 10,0
Иоанн 57 45 8.0.0 22 22 1/2 43.8.4
Безземельный
% 29,3 36,5 11,0 23,6 30,0 24,0
Генрих III 87 34 22.4.0 15 15 43.18.4
% 44,8 27,5 30,4 16,2 20,1 24,0
Эдуард I (?) (?)
Данные 50 44 41.16.0 36 19 55.13.4
отсутствуют
% 25,9 36,0 59,0 38,3 25,6 29,0
В руках короля (?) 6 5 1/2 18.18.4
% 7,0 6,8 10,0
Итого: 194 123 72,0,0 93 74 1/2 182.11.8
% 100 100 100 100 100 100
Kent Stafford
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) (?)
Стефан н
Матильда (17) (26) 20.0.0 (?)
% 24,0 29,2 20,0
Генрих II (?) (?)
Ричард I (?) (?)
Иоанн
Безземельный (40) (55) 50.0.0 17 20 21.0.0
% 55,5 62,0 60,0 27,0 30,0 46,0
Генрих III (15) (8) 20.0.0 10 9 5.0.0
% 20,5 8,8 20,0 16,0 13,0 11,0
Эдуард I (?) (?)
136
М. А. Барг
Таблица 1 (продолжение)
Kent Stafford
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш; плугов Стоимость ф. ш. п.
Данные отсутствуют для (?) 36 39 20.0.0
% 58,0 57,0 43,0
В руках короля 170 200.0.0 (?)
% (65,7)
Итого: (300.0.0) 63 68 1/2 46.5.0
% 100 100 100 100
Berks Surrey
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. . К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) (?)
Стефан и
Матильда 29 27 27.6.4 (?)
% 14,0 15,0. 9,0
Генрих II (?) 48 49 45.0.0
% 37,0 31,0 27.0
Ричард I (?) 10 10 10.0.0
% 8,0 6,0 6,0
Иоанн 15 13 21.6.8 10 10 10.0.0
Безземельный
% . 7,0 7,0 7,0 8,0 6,0 6,0
Генрих III 41 43 66.0.0 36 60 61.0.0
% 20,0 24,0 20,0 28,0 40,0 39,0
В руках короля (?) 16 22 15.0.0
% 12,0 14,0 9,0
Данные 122 98— 205.0.0 9 5 14.0.0
отсутствуют дли
% 59,0 54,0 64,0 7,0 4,0 11,0
Итого: 207 181 319.12.7 129 156 155.0.0
% 100 100 100 100 100 100
Таблица 1 (продолжение)
Gloucester Comwal
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I 0 (?)
Вильгельм II (?) (?)
Генрих I (?) (?)
Стефан н 0 (?)
Матильда
Генрих II 30 22 22 6.0.0
% 5,0 12,0 13,7 12,5
Ричард I 25 73 50.21.0 (?)
% 8,6 12,0 11,6
Иоанн (?) (?)
Безземельный
Генрих III 25 1/2 55 23.20.0 70 54 24.0.0
% 8,6 9,1 5,3 29,6 33,7 50
Эдуард I 3 1/2 4 0.50.0 0
% 1,2 0,7 0,5
В руках короля 0 (?)
Данные 235 442 371.0.0 90 84 18.0.0
отсутствуют для
% 81,6 73,2 82,6 58,4 52,5 32,5
Итого: 289 604 448.11.0 182 160 48.0.0
% 100 100 100 100 100 100
Leicester Hertford
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. и.
Вильгельм I (?) 38 46 16.0.0
% 30,6 8,3 35,6
Вильгельм II (?) 54 ' 32 19.0.0
% 43,5 33,6 42,2
Генрих I (?) 0
Стефан и 0 (?)
Матильда
Генрих II 0 (?)
Ричард I 0 (?)
Иоанн Беззе- 9 1/2 28 1/2 9.0.0 (?)
мельный
% 7,0 15,0
Генрих III 106 30 1/2 34.2.0 (?)
% 83,0 57,0
Эдуард I (?) (?)
Данные 12 17.0.0 32 17 10.0.0
отсутствуют для % 10,0 28,0 26,5 18,1 22,2
В руках короля (?) (?)
Итого:. 127 1/2 58 1/2 60.2.0 124 95 45.0.0
% 100 100 100 100 100 100
Таблица 1 (окончание)
Warwic Dorset
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Вильгельм I (?) (?)
Вильгельм II (?) 56 56
% 26,6 34,3
Генрих I (?) 142 91 33.0.0
% 66,3 55,7
Стефан и Матильда (?) (?)
Генрих II (?) (?)
Ричард I (?) (?)
Иоанн 38 10 10 30.0.0
Безземельный % 32,4 46 61
Генрих III 35 3 1/2 2 1/2 9.0.0
% 30 1,5 2,2
Эдуард I (?) (?)
В руках короля (?) (?)
Данные отсутствуют для 44 •ч 3 3 1/2 7.0.0
% 37,6 1,0 1,7
Итого: 117 214 1/2 163 79.0.0
% 100 100 100 100
Hereford Sussex
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат | К-во паш. I плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. Ш. П.
Вильгельм I (?) 38 25 40.0.0
% 92,6 58,1 76,9
Вильгельм II (?) (?)
% Генрих I (?) (?)
% (?)
Стефан и Матильда (?) (?)
Генрих II (?)
Ричард I 24 (?)
% 28,3 (?)
Иоанн Безземельный (?) (?)
Генрих III (?) (?)
Эдуард I (?) (?)
В руках короля (?) (?)
Данные отсутствуют для 60 1/2 3 18 12.0.0
% 71,7 7,4 41,9 23.1
Итого: 84 1/2 41 43 52.0.0
"% 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
139
Подведем некоторые итоги. Восемь из 26 изученных графств представлены в таблице (в силу причин, указанных выше) только отчуждениями Генриха III. Обычно и в графствах «память» жюри только изредка добиралась до начала XII в. (т. е. достигала правления Генриха I). Однако и в таком виде результаты подсчетов позволяют отказаться от традиционного мнения, будто одни короли «приобретали», а другие — только «тратили». Отчуждения коронных земель начались еще при Вильгельме I, возрастая в объеме при его преемниках. Среди них наиболее выделяются своей «щедростью» Генрих II, Иоанн Безземельный и Генрих III. На них приходится в среднем от половины до четырех пятых всех отчуждений. Правление Генриха III представляло, по-видимому, кульминационный пункт процесса расхищения коронных имуществ в изучаемый период. Так, в йоркшире в его правление было отчуждено 30% стоимости коронных владений, учтенных нами в этом графстве, в Кембриджшире — 24%, в Серри — 39%, в Беркшире и Кенте — по 20% и т. д. При этом характерно, что в тех графствах, где «память» жюри оказалась сильнее, довольно щедрыми предстают и предшественники Генриха III. В графстве Вустер, например, Генрих II раздарил 17% стоимости коронных владений, в графстве Бедфорд — 35%, в графстве Сеф-•фок —17% ит. д.
Более того, в тех единичных случаях, когда «память» жюри достигала времени правления Генриха I, он выступает столь же расточительным, как и его внук. В том же Бедфорде за ним значатся отчуждения, лишившие корону 65% «годовой стоимости» коронных земель, а в графствах Уилтшир и Сеффок — по 14% их «годовой стоимости». Стефан и Матильда появляются на страницах источника и, следовательно, и в таблице только эпизодически. Однако нет сомнения, что дарения из фонда коронных имуществ играли немаловажную роль в их политике. Так, в графстве Бекингем ими раздарены коронные владения по стоимости, составлявшие 18% всех королевских земель, в графстве—'Уилтшир—13%. .Правление «странствующего рыцаря» Ричарда I было, вероятно, благодатным временем для желавших поживиться за счет короны, и тем ие менее наши сведения об этом крайне скудны. В графстве Норфок за ним фиксированы отчуждения 10% общей стоимости коронных владений, в графстве Вусте—12%, в Серри—6% стоимости этих владений.
Вообще следует заключить, что в раздаривании домениальных земель короны Bice же существовала какая-то система. Каждый из королей чаще всего дарил земли в одном или нескольких определенных графствах. Естественно, что преемникам приходилось переносить центр тяжести своих дарений на другие графства. Так, например, поскольку Иоанн Безземельный раздарил в Стаффордшире 60% стоимости коронных владений, его преемник Генрих III был вынужден быть здесь более «экономным»— за ним здесь чцслятся отчуждения, обошедшиеся короне .лишь в 11 % стоимости принадлежавших ей владений. С другой стороны, то обстоятельство, что Иоанн «обошел» своим вниманием владения короны в Уилтшире, открыло возможность для щедрот Генриха III в этом графстве.
Общий итог отчуждений может быть сформулирован следующим образом: из 26 обследованных графств в 1275 г. не было ни одного, где корона удерживала бы свыше 56% «стоимости» земельной площади «домена», фиксированного в «Книге Страшного суда», если же опустить данные рубрики I, то этот процент снизится до 25. В графствах, представленных в анализируемых таблицах наиболее полно, обнаруживается практически полное исчезновение коронного домена. В самом деле, в Норфолке корона сохраняла лишь 0,2% изначальной стоимости домена
140
М. А. Барг
(если добавить к этому 13% стоимости владений, судьбы которых остались неизвестными, то и тогда придется признать во владении короны лишь восьмую долю земель, числившихся за ней в 1086 г.), в графстве Девоншир во владении короны фиксировано 3% 'стоимости домена 1086 г., в графстве Серри — 9%, этого домена в Уилтшире—11%,Бекин-гемшире— 14% и т. д. В среднем по всем изученным графствам коронный домен к 1275 г. составлял'не более десятой части домена Вильгельма Завоевателя. Этим определялись, может быть, происхождение и -смысл к концу XIII в. все более громко раздававшегося требования о резумпции коронных •владений, с тем чтобы король смог жить за «собственный счет».
Что касается табл. 2, то приведенные в ней данные могут иметь-лишь иллюстративное значение, поскольку сведения, положенные в ее основу, весьма неполны. Тем не менее и они позволяют заключить, что большая часть земель, в прошлом принадлежавших короне, оказалась-к 1275 г. в руках светской знати. Родственные связи, фавор, служба, «дипломатические цели» феодальной политики и нередко финансовая нужда — все это были каналы, по которым от короны уплывали владения ее «домена».
Приложение
Таблица 2
Владельцы коронных земель Англии в 60—70-х годах XIII в. по данным Сотенных свитков (т. I—II) и «Книги Страшного суда»
Nottfngham Northampton
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 9 21 40 14 50.0.0
% 7,0 18,0 27,0 12,5 и 20,0
Королева (?) (?)
Дворяне 60 68 1/2 26.7.0 90 82 154.0.0
% 55,0 50,0 52,0 60,0 74,5 61,8
Церковь и духовенство 39 28 23.14.0 19 14 1/2 48.0.0
% 38,0 32,0 48,0 13,0 13,0 28,2
Города (?) (?)
108 117 50.1.0 149 110 1/2 252.10.0
% 100 100 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
141
Таблица 2 (продолжение)
York Derby
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король (?) 17 8 (?)
% 16,5 7,9
Королева (?) (?)
Дворяне 165 1/2 но 67.15.8 67 61 1/2 (36.0.0)
% 83,7 88,7 93,0 65,0 60,0
.Церковь и духовенство 16 1/2 6 2.16.0 19 31 1/2 (6.0.0)
Уо 83 4,8 4,0 18,5 32,1
Города 15 8 0.30.0 (?)
-% 8,0 6,5 3,0
197 124 72.1.0 103 101 (42.0.0)
•% 100 100 100 100 100 100
Lincoln Cambridge
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король % (?) (?) 30.0.0 3,4 6 6,4 5 8,1 18.8.4 9,8
Королева (?) (?) (?)
Дворяне % (?) (?) 506.0.0 59,3 37 39,7 30 1/2 39,2 79.5.0 43,1
Lincoln Cambridge
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
'Церковь и духовенство % (?) . (?) 174.0.0 20,0 50 53,9 39 1/2 52,7 85.16.8 47,1
.Города % (?) (?) 150.0.0 17,3 (?)
% (?) (?) 860.0.0 100 93 100 74 1/2 I 100 183.10.0 100
Таблица 2 (продолжение)
Oxford Huntingdon
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 4 1/2 3 1/2 (?)
% 3,8 24
Королева (?) (?)
Дворяне 105 152 228.0.0 121 93 115.0.»
% 78,0 87,0 84,0 88,7 90,3 89,6
Церковь и духовенство 23 1/4 19 45.0.0 15 10 12.0.0-
% 17,3 10,9 16,0 11,3 9,7 10,4
Города (?) (?)
133 3/4 171 273.0.0 136 103 127.0.0
% 100 100 100 100 100 100
Norfolk Suffolk
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. я. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 5 1/2 6 1/2 08.0 (?)
% 3,0 2,0 0,1
Королева 20 38 73.0.0 (?)
% 13 11 17,9
Дворяне 123 278 319.4.8 51 114 1/2 159.16.0
% 77,0 81,0 74,0 53,1 62,6 89,5
Церковь и духовенство 10 1/2 19 1/2 35.2.0 16 1/2 26 15.0.0
% 7,0 6,0 8,0 16,7 13,8 8,3
Города (?) 29 43 0.80.0
% 30.2 23.6 2,2
159 342 427.6.8 96 1/2 183 1/2 178.16.0
% 100 100 100 100 100 100
Stafford Wiltshire
Оценка владений по DB Оценка аладений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость^, ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король (?) 60 48 86.0.0
% 11,3 9,3 11,5
Королева (?) (?)
Дворяне 60 64 41.0.0 350 352 410.0.0
% 95,0 94,0 90,0 64,0 64,7 54,3
Церковь и духовенство 3 5.15.0 5.15.0 135 122 260.0.»
% 5,0 10,0 10,0 24,7 23,3 34,2
Города (?) (?)
63 68 1/2 46.15.0 545 522 756.0.»
% 100 100 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
143
Таблица 2 (продолжение)
Devon Somerset
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 37 33 18.0.0 (?)
% 4,0 4,0 3,0
Королева (?) 72 59 120.10.2
% 10,3 11,0 19,5
Дворяне 885 686 535.5.0 484 352 1/2 455.6.10
% 81,0 83,0 84,0 68,5 65,9 60,5
Церковь и духовенство 160 109 1/2 76.0.0 150 123 143.15.4
% 15,0 13,0 13,0 21,2 23,1 20,0
Города (?) (?)
1082 828 1/2 627.50 706 534 718.0.4
% 100 100 100 100 100 100
Surrey Gloucester
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 16 22 15.0.0 (?)
% 12,0 14,0 8,0
Королева (?)
Дворяне 83 96 94.0.0 227 466 339.0.0
% 64,0 62,0 62,0 81,6 77,7 76,4
Церковь и духовенство 30 38 46.0.0 50 134 105.11.0
% 24,0 24,0 30,0 18,4 22,3 23,6
Города (?) (?)
Итого 129 156 155.0.0 277 600 444.11.0
% 100 100 100 100 100 100
Buckingham Leicester
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король 12 10 30.0.0 (?)
% 10,6 10,2 13,4
Королева (?) (?)
Дворяне 76 64 154 122 50 1/2 0.62.0
% 67,3 65,1 72,0
Церковь и духовенство 25 24 1/2 31 5 8 57.0.0
% 22,1 24,7 14,6
Города (?) (?)
ИЗ 98 1/2 215.0.0 127 58 1/2 60.2.0
% 100 100 100 100 100 100
444
М А. Барг
Таблица 2 (окончание)
Kent Berkshire
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш'. плугов Стоимость ф. Ш. П. '• К-во карукат К-во паш. плугоа Стоимость ф. ш. п.
Король 170 200.0.0 (?)
% 68,0 67,0
Королева 63 80.0.0 (?)
% 25,0 27,0
Дворяне (15) 63 80.0.0 81 77 138.0.0
% 25.0 27.0 40,0 40,0 43,0
Церковь и духовенство (17) 26 20.0.0 126 104 181.12.7
% % 7,0 6,0 60,0 60,0 57,0
Города (?) (?)
Итого 72 259 300 207 181 319.12.7
100 100 100 100 100 100
Dorset Hertford
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. Плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король (?) (?)
Королева (?) (?)
Дворяне 183 151 1/2 39.0.0 120 92
% 90,2 93 '49,0 96,8 96,9
Церковь и духовенство 20 И 1/2 40.0.0 4 3 45.0.0
% 9,8 7,0 51,0 3,2 3,1
Города (?) (?)
Итого 214 163 79.0.0 124 95 45.0.0
100 100 100 100 100 100
Essex Bedfold
Оценка владений по DB Оценка владений по DB
К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п. К-во карукат К-во паш. плугов Стоимость ф. ш. п.
Король (?) (?)
Королева (?) (?)
Дворяне 70 1/2 158 231.16.0 44 46 40
% 88,4 89,2 88,5 44,9 47,0 64,6
Церковь и духовенство 8 1/2 19 30.0.0 54 52 22.0.0
% 11,6 10,8 11,5 55,1 53,0 35,4
Города (?) (?)
79 177 261.16.0 98 98 620.0
% 100 100 100 100 100 100
Коронный домен Англии в XI—XIII вв.
145
Summary of М. A. Barg’s Article
«The Royal Demesne of England in the 11th— 13th centuries»
The royal demesne represented an important factor in the evolution of medieval constitution in general and under the conditions typical of medieval England it was particularly so. Without taking this factor into account it wouldbeimpossible to explain the appearance of representative assemblies and, first and foremost, the representation of towns, as an essential component of feudal monarchy. The history of the royal demesne in England in the light is a matter of particular interest. It is not only that England is considered «the birthplace of parliamentarism», but mostly that the weight of the royal demesne in the very structure of feudal landownership on the one hand, and in the income brought by it to the royal budget on the other hand, was in this country especially great.
The Domesday Book and Hundred Rolls of 1274/75 and 1279 give the scholar a rare opportunity, that with the data being far from sufficient, of tracing the «migration» of the royal demesne through two centuries, from the II th to 13 th, the centuries in fact decisive for the ancient demesne. Very complex and difficult statistic calculations, which in the long run have brought up the data more illustrative than final, made it possible to single out three problems to be solved by the above mentioned sources. They are:
What was the dynamic of alienation of the lands of the royal demesne through different periods coinciding with the rule of different kings, from William I to Henry III? This question is very important as it gives the scholar a possibility to regard the process of alienation in connection with the constitutional crises of the period of the II th — 13 th centuries.
2. What were the final results of the process of alienation of the lands of the royal demesne by the’70 s of the 13 th century?
3. And, last but not least, what social strata gained most from the funds of the royal demesne lands? It should be noted that an essential part of the data presented in the tables is considered to be but hypothetical. But taking into account that for the other countries of the mediaeval Europe of those times this kind of research on any scientific base is unthinkable, these data may be regarded as sufficient for preliminary solving the aforesaid problems which are no doubt very important for the study of the constitutional history of England.
10 Средние века, a 32
Л. А. КОТЕЛЬНИКОВА
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В ГОРОД СВОБОДНЫХ КРЕСТЬЯН (по материалам Средней Италии XII—XIV вв.)
В Италии XII—XIV вв. происходило интенсивное перемещение населения из деревни в город: туда уходили сервы и колоны, покидавшие своих господ, феодалы, которых городская коммуна нередко заставляла продать или подарить ей значительную часть земельных владений; ремесленники, стремившиеся найти «более удачное» применение своему мастерству в развивающейся городской промышленности. Быстро растущим городским центрам, в которых в XIV в. начали появляться зародыши капиталистических отношений или находившимся на предмануфак-туриой стадии развития, естественно, во все возрастающем количесгве-требовались рабочие руки. Среди переселенцев немалое число составляли лично свободные крестьяне. Это были бывшие либеллярии или испольщики, потерявшие свои земельные участки вследствие несвоевременного погашения задолженности по чиншу или арендной плате или же просто изгнанные с держаний своими сеньорами. Теряли земли и мелкие свободные собственники по самым различным причинам, в том числе и вследствие тяжелых долговых обязательств. В город устремлялись и те сервы и колоны, которые освободились от крепостной зависимости, но не приобрели свои наделы в собственность или держание и тем самым оказались без земли.
К сожалению, характер наших источников не позволяет нам представить сколько-нибудь зримо картину переселения тысяч людей по всей Италии (но об этом свидетельствует чрезвычайно бурный рост городского населения, особенно в таких промышленных центрах, как Флоренция, Пиза и др.) *.
1 Американский ученый Дж. Рассел, основываясь на данных новейших исследований по истории Тосканы ХШ в. (работы Д. Хелихи, Э. Карпентье, Э. Фьюми, Э. Кри-стиани и др.), составил таблицы численности населения крупнейших городов этой области в первые десятилетия XIII в. (1200—1230 гг.) и в конце XIII в. По этим таблицам можно видеть резкое увеличение городского населения за сравнительно небольшой' период времени. Число жителей Пизы выросло (эти цифры даются по налоговым описям— estimi) с 15—20 до 38 тыс. человек, Флоренции с 15—20 до 96 тыс. человек,. Сиены, с 10—15 до 52 тыс. человек, Перуджи — с 10 до 28 тыс. человек, Лукки — с 10— 15 до 40 тыс., Ареццо — с 8 до 20 (?) тыс. человек и т. п.— J. С. Russel. Thirteenth century Tuscany as a Regim — «Taius», vol. 1, N 1, sept. 1968, p. 42—52.
По свидетельству Дж. Виллани, число жителей Флоренции выросло с начала XII в. по 1338 г. с 6 до 90 тыс. человек, а в 1347 г. там прожинало 94 тыс. (G. V i 11 a n i. Сго-г.аса, VIII, 39; XI, 94). Ср.: Е. Fiumi. Economica е vita private dei fiorentini nelle ri-levazioni statistiche di G. Villani.— «Storia dell’economia italiana, Saggi di storia economica». A cura d С. M. Cipolla. Torino 1959, p. 355—357.
Фьюми считает доказанным численность населения Флоренции в сер. XIV в. в 90— 92 тыс. человек.
Переселение в город Свободных крестьян
147!
Как принимали города этих пришельцев, своих (новых жителей? Предъявляли они какие-либо условия или свободно допускали их в число своих сограждан, наделяя всеми правами горожан? Нами уже было показано ранее, что города более или менее охотно принимали в число своих сограждан крепостных из чужих округ и всячески ограничивали приток колонов из собственных контадо и дистретто (тем более колонов, принадлежавших самим горожанам).
Так, статут Сиены 1262 г. в принципе одобрял и поддерживал намерение вилланов (в первую очередь живших вне сиенской округи) переселиться в город. Достаточно было построить дом и принять на себя обязательства выполнять все городские повинности. Однако вилланам, сеньорами которых являлись давние и постоянные жители Сиены (assi-duales cives), запрещалось свободное переселение в город. Не мог быть принят в число горожан и виллан, убежавший от своего господина. Вилланам постоянных жителей Сиены разрешалось покинуть держание лишь в том случае, если на участке проживало четыре, три или два держателя (чтобы после ухода других оставшийся мог нести требуемые повинности).
Только если виллан прожил в городе 10 лет, его нельзя было возвратить господину. Различные ограничения крепостным крестьянам, желавшим переселиться в города, действовали в Пизе, Пистойе, Вольтерре. Колон, переселившийся в Пизу, мог считаться свободным лишь по истечении 10-летнего срока проживания в городе в качестве свободного человека с ведома и без противодействия своего господина. Статут Воль-терры 1224 г. объявлял о готовности принять в число горожан и свободных людей жителей враждебных городу коммун Сан-Джиминьяио и Гамбасси, так же как и крепостных — homines alterius. Но если кто-либо публично доказал бы несвободное состояние того или иного человека, мог поступать с ним по своему усмотрению
Статут Лукки 1224—1232 гг. вообще запрещал manentes уход в город* 2.
Еще больше препятствий воздвигала коммуна на пути сервов, пытавшихся переселиться'в город. Они и в городе почти всегда оставались в неравноправном положении по сравнению с другими согражданами.
В Болонье, вплоть до «Райского акта» 1257 г., сервов записывали в особую книгу, отдельно от прочих горожан; сервы не платили тех налогов, которыми были обязаны свободные жители города. В Пистойе, Парме и Сиене до конца XIII в. серв не получал освобождения, даже про
Э. Кристиани в своей монографии о Пизе («Nobilta е popolo nel comune di Pisa». Napoli, 1962) утверждает, что население Пизы с '1155 до 1208 г. возросло с 15 до 30 тыс. жителей, в 1284 г. оно составляло 40 тыс., а в 1315 г.—50 тыс. человек (см. G. Luzzatto. Politica е class! social! a Pisa nei secoli XII—XIV.— NRS, 1963, fasc.. I—II, p. 202). Луццатто считает эти цифры гипотетичными.
2 Л. А. Котельникова. Итальянское крестьянство и город в XI—XIV вв. (по. материалам Средней и Северной Италии). М., 1967, стр. 148—149, 168—173; G. Luzzatto. L’inurbamento delle popolazioni rurali in Italia nel secolo XIIе XIII — «Stud! di storia e diritto in onore di E. Besta». Milano, 1939, vol. 2, p. '185—203. Приводя ряд свидетельств источников, показывающих, что городские власти отнюдь не стремились благоприятствовать переселению в города сервов и колонов, Дж. Луццатто в то же-время отмечает, что тем не менее иммиграция сервов могла принимать довольно значительные размеры.
По мнению Луццатто, И. Плеснер прав в том отношении, что в города бежали (вопреки городским постановлениям) не только сервы, но и мелкие и средние свободные-собственники, но решительно нельзя согласиться с его концепцией, фактически отрицающей сколько-нибудь крупную миграцию сервов. Использованные нм источники (касающиеся главным образом района Пасснньяно) совершенно недостаточны для подобного вывода.
10*
148
Л. А. Котельникова
жив в городе более 10 лет. Господин мог возвратить себе серва по прошествии любого срока 3.
Посмотрим теперь, каково было положение тех пришельцев, которые к моменту переселения в город обладали личной свободой (являлись мелкими свободными собственниками или держателями или же вовсе безземельными людьми). Их уход относительно мало или совсем не затрагивал интересов тех или иных земельных собственников в округе (в том числе и горожан). Да и лйбеллярии и испольщики, сами оставлявшие свои участки и переселявшиеся в города в надежде обрести там лучшие условия жизни и замяться каким-либо прибыльным делом, скорее могли быть заменены другими держателями, чем сервы и колоны. Но главный фактор, определявший более благоприятную политику правящих городских слоев по отношению к новым свободным поселенцам, заключался в том, что в данном случае из столкновения интересов горожан-землевладельцев с горожанами — купцами и промышленниками (хотя они могли и выступать в одном лице) победителями выходили последние, нуждавшиеся в притоке свободных ремесленников и наемных работников.
Авторы городских статутов заявляют о том, что охотно готовы принять новых свободных поселенцев, откуда бы они ни пришли — из этой же или чужой округи, — лишь бы они не являлись врагами коммуны и не находились в союзе с ее противниками, а также (обычно об этом говорится особо) не были сервами или колона’Ми (прежде всего принадлежащими «своим» горожанам)4. Вновь пришедшие должны получить
3 Л. А. Котельникова. Итальянское крестьянство и город..., стр. 128—129. Как видим, формула «Stadtluft macht frei», широко применявшаяся в Западной Европе, в Италии имела ограниченное значение. Впрочем, и в Англии, например, далеко не всегда крепостному, чтобы стать свободным горожанином, достаточно было прожить в городе «год и один день»; порой требовалось выполнение и других обязательств. Очень часто среди них — приобретение земельного держания, а также спецнальн ое разрешение лорда, королевское пожалование и т. п. См.: А. А. Кириллова. Из социальной истории городов Англии Х1П в. (К вопросу о социально-экономическом содержании «свободы» и «полноправия» в английском городе XIII в.).— СВ, XIII, 1958, стр. 29—32.
4 Bandi lucchesi, rubr. 44 (18/XI'I 1334); cp. ibid., rubr. 29 (18/XII 1333): «Che chia-scheduna persona, di qualunqua condictione sia, possa venire alia cicta di Lucca, e quine stare, et quin de partirsi liberamente a sua volontade». Это делается ежегодно за 8 дней до Рождества и столько же после него. Исключение составляют мятежники и враги ( ribelli et nimici di messere lo Re, et del Comune di Lucca, et sbanditi per malelicio, e quelli contra li quali per malelicio si procedesse); cp. rubr. 310, 314 (1348); впоследствии трудные обстоятельства постоянных войн с соседними городами и мятежными феодалами заставили анцианов города требовать от новых горожан получения специальной «привилегии гражданства (cittadinanza)».— ibid., rubr. 312, 314 (1349); DL, vol. I, p. 214—215: Фридрих II в 1244 г. пожаловал Лукке 3 Castelli в провинции Гар-фаиьяна, а в 1248 г.— Лукка получила в феод всю эту область. Жителям сельских коммун разрешалось беспрепятственно переселяться в город, и городская коммуна могла их свободно принимать: «...dare licentiam eidem Communi recipiendi et retinendi homines et personas quaslibet Garfanianae fideles nostros in concives eorum, qui vel quae effici voluerint habit at ores et incolae, vel alias concives civitatis ejusdem, et eisdem homi-nibus et personis veniendi ad eamdem civitatem ad habitandum si viluerint vel alias se concives laciendi...»
Cost. Siena 1262, D. IV, rubr. 47: В число горожан Сиены принимается псякий пришелец (ср. rubr. 49 — не виллан постоянного жителя города), если ов принесет присягу в том, что будет проживать в городе и не станет враждовать с кем-либо из его жителей (quod nullam guerram alicui faciet). Без разрешения городского Совета запрещается объявлять войну какому-либо нобилю или замку; ср. rubr. 49: дель! приема новых горожан — «благополучие и рост города» (pro comodo et augmento civitatis); cp. Ibid., rubr. 72: новые горожане могут бьгь и не нз числа жителей графства или дистретто, а из других округ. Вопрос об их приеме решается большинством голосов членов городского Совета. ASI, vol. 13, ser. 5, 1894, Statuti di Lucca, L. 2, cap. XI (1224): привлечение нового населения в Лукку диктуется заботой «pro civitate nostra amnen.tanda». Ibidem: «quod quicumque non de civitate Luca nec de eius burgis
Переселение в город свободных крестьян
149
разрешение на жительство и признание их в качестве горожан со всеми вытекающими из этого факта правами и обязанностями и зарегистрировать в городской канцелярии свое имущество (точные сведения о размере доходов горожан требовались для исчисления размера налогов).
Так, во Флоренции решение о приеме в число новых горожан (cives) выносили приоры цехов и знаменосец правосудия5. В Пистоне это делал подеста 6. В Сиене вопрос о приеме в состав горожан новых жителей решал подеста с согласия всех или большинства ректоров цехов или других сообществ (artes et societates). Ставший горожанином должен был зарегистрировать в городской канцелярии свое имущество7.
На определенный срок (5—10 и даже 15 лет) пришельцы освобождаются от уплаты налогов и несения городских повинностей 8. Учитывая, как строго следили городские власти за исполнением обязанностей всех остальных горожан, становится ясно, что эта мера (или, скорее, уступка) была вынужденной, вызванной стремлением создать условия наибольшего благоприятствования для новых поселенцев, в которых нуждались городское ремесло и торговля.
Было ли получение недавним крестьянином «разрешения на жительство» от городской коммуны тождественным с приобретением им полноправия в городе (cittadinanza)?
Мы уже видели, что условия поселения крестьян в городах Италии были более суровые, чем в других странах Западной Европы. Но немало ограничений ожидало новых поселенцев и в Англии. Обратимся еще раз к английскому материалу. Не обнаружим ли мы здесь какие-либо черты сходства с итальянской действительностью?
Далеко не всякий человек, переселившийся в английский город в XII и начале XIII в. и освободившийся от крепостного состояния, становился полноправным горожанином. Основным условием получения прав гражданства в средневековом английском городе было наличие держания на городском праве (burgagium).
vel suburgis пес de districtu sex miliariorum nec de illis terris que tenentur pro districtu sex miliariorum voluerit venire ad standum lucam lucanum comune ipsum defendat ut alios cives ut et omni privilegio et dignitate civili fruatur...».
s Statuti comunis Florentie 1415, t. II, L. V, rubr. 206.
• St. Pist. 1296, L. IV, rubr. 88.
7 Cost. Siena 1262, D. IV, rubr. 47—48; см. также St. S. Gimignano 1255, L. IV, rubr. 18: пришелец (lorensis), пожелавший вступить в число жителей (castellani) Сан-Джиминьяно, может сделать это с разрешения подеста и всего совета или большинства его членов; Reg. Pisanum, № 619 (L197 г.): Некий Опптнно Сакси из Бьентнна приносит присягу подеста Пизы, и тот инвестирует его «правами и привилегиями горожан Пизы» и освобождает от крестьянских служб и обязанностей (servitia rusticana). Опи-тино обещает не вступать в какие-либо соглашения с врагами Пизы и вообще не совершать каких-либо действий, которые могли бы навести урон городу, архиепископству и препятствовать союзу Пизы с Сардинией. Он обещает защищать земли, воду, имущество и самих граждан города, когда это потребуется.
8 St. S. Cimignano, 1255, L. IV, rubr. 18: «... et sit liberatus a dicto com., ut non sol-vat datium ipsi com. ab inde ad V annos proximos...»; E. Fiumi. Statuti di Volterra, cod. 1 (1210—1222 гг.), rubr. 156; cod. 2 (1224 r.), rurb. 121: Свободный человек, поселившийся постоянно в Вольтерре, на 10 лет освобождается от уплаты datium’a; Stat. Imolae (1334), rubr. 46, cap. 2: Новый горожанин освобождается от несения повинностей (опега et collecta) иа 5 лет — так же, как и чужак, пришедший в округу Имолы обрабатывать земли горожан; Cost Siena, 1262, D. IV, rubr. 71 (сост. в 1246 г.): если кто-либо (за исключением вилланов) захочет стать постоянным жителем Сиены и переселиться туда «extra comitatum senensem». его принимают в число горожан и освобождают на 15 лет от несения каких-либо повинностей («et tabs civis non gravetur a comuni Senarum in datiis vel aliis exactionibus quibuscunque a die sui adventus ad XV annos»); ASI, vol. XIII, Statuti di Lucca, L. 2, cap. XI (1224 г.): Всякий человек, поселившийся в Лукке, освобождается на 5 лет от несения «datium et impositionem... пес aliqua civitatis servitia facere».
150
Л. А. Котельникова
Правда, к концу XIII в. существование такого держания уже не везде и не всегда являлось главным условием для того, чтобы стать полноправным горожанином 9.
Статуты итальянских городов не проводят каких-либо видимых существенных различий между принятием на жительство в городе нового поселенца и предоставлением ему прав и привилегий горожанина при выполнении соответствующих обязанностей последним. Первое как бы автоматически влекло за собой второе или подразумевало его.
Но и самое принятие нового человека в число горожан зависело от соблюдения определенных условий. Некоторые из них — личная свобода, лояльность по Отношению к данному городу—мы уже называли.
Одним из главных условий допуска нового поселенца в состав городской общины, а тем самым и в число полноправных граждан города (cittadini) было обязательство (выполнение которого коммуна строго контролировала) купить или взять в аренду дом, подчас с прилегающим к нему маленьким земельным участком, иногда только земельный участок в черте города или в непосредственной близости от негоi0 11 12.
Во многих городских статутах Средней Италии XIII — XIV вв. говорится, что поселившиеся в городе люди обязаны построить дом на свои средства и постоянно проживать в нем. Дом (или участок, на котором он расположен) можно либо купить, либо получить в держание (аренду) от горожанина или коммуны.
Так, пришелец в Сан-Джиминьяно мйг купить или получить от коммуны земельный участок (platea), на котором в течение шести месяцев должен построить дом длиной 24 локтя (brachia) и шириной 12 brachia (brachia = 0,5 м), ценой 10 лир за каждый старий. Новый житель обязан был принести клятву на Евангелии; символом получения права горожанина было вручение ему со стороны подеста посоха. С этих пор он уже не должен проживать в контадо и платить взносы как terrazano. Только тогда он считается жителем городка (pro Castellano). Если же откажется построить дом — «nullo modo recipiatur, vel detur ei aliqua franchizza». В дополнении к статуту, составленному в 1314 г., сказано: никто не может быть принят в число горожан, пока не приобретет участок для постройки дома стоимостью в 200 лир п.
Новый житель Флоренции должен в течение года построить дом стоимостью не менее 100 золотых флоринов (ок. 200 лир). (Это постановление действовало во Флоренции с 1377 г. *2) Свободный человек, проживший в Вольтерре 10 лет, признавался полноправным горожанином (consules vel potestas teneantur eum defendere pro cive, ut alios cives). Если житель Вольтерры или кто-либо, пришедший в город со стороны (foretanus), захотели бы построить дом в городе, подеста и консулы обязаны были оказать им всяческое содействие: заставить
® А. А. Кириллова. Из социальной истории городов Англии XIII в.... стр. 32—
33; 39.
10 Во Флоренции еще в конце XI—XII вв. существовало большое количество совершенно незначительных по размеру земельных держаний в черте города (либелляр-них и иелибеллярных), ^объектом которых был обычно дом с ремесленной мастерской, иногда небольшим садом и виноградником. См.: Л. А. Котельникова. Итальянское крестьянство и город в XI—XIV вв. ..., стр. 217—219.
Дом как объект земельного держания нередко можно встретить и в источниках, относящихся к другим странам Западной Европы. Ср. Т. М. Негуляева. Городское земельное держание в средневековом Страсбурге (XII — начало XIV в.).— Сб. «Экономическое развитие и классовая борьба в средние века и в античности». Саратов, 1968, стр. 78—79.
11 St. S. Gimignano. 1255, L. IV, rubr. 18, 24.
12 Statute comunis Florentiae 1415, t. II, L. V, rubr. 2C6,
Переселение в город свободных крестьян
151
владельца соответствующего земельного участка продать или передать им землю в аренду, а соседям нового горожанина вменить в обязанность помочь ему в подвозе бревен и досок. Устанавливалась и предельная высота постройки, и размеры портика 13.
Подеста Лукки обязан предоставить новому горожанину «подходящее жилье» до тех пор, пока тот не построит собственный дом, что он обязан сделать в течение года. Подеста обязан проверить выполнение постановления, невзирая на его личные симпатии и антипатии («любовь или ненависть») или какие-либо просьбы со стороны других лиц по отношению к крестьянам, пришедшим в город и желающим стать горожанами (de predictis rustieis qui se pro cictadinatu defendunt). Крестьянин, пришедший в город, может жить и не в собственном доме, а в снятом в аренду или полученном в обмен на что-либо (propriam vel commutatam seu tenimentatam); этот дом может быть построен на собственной земле крестьянина или на участке, находящемся в либеллярном или иного типа держании 14.
Случалось и так, что по бедности крестьянин, переселившийся в город, оказывался не в состоянии приобрести собственный дом или взять его в аренду. Городская коммуна Лукки обходилась с такими людоми сурово и беспощадно: они обязывались возвратиться обратно в деревню и не думать о приобретении прав и привилегий горожанина. Нерадивого богатого крестьянина коммуна заставляла построить дом в течение 10 месяцев, и он оставался в городе15. В статуте Лукки от 1232 г.
13 Е. Fiumi. Statuti di Volterra, cod. '1, rubr. 181; cod. 2, rubr. 135, 143; cp. Stat Imolae, '1334, rubr. 46, cap. 2: Новый житель Имолы освобождается на пять лет от уплаты налогов н исполнения повинностей, если он вместе со своей семьей проживет год в городе или бургах и купит или сам построит там дом; DJ, vol. V, Stat, di Viterbo (1251), sect. Ill, rubr. 102: Если кто-лнбо захочет стать горожанином (civis), пусть купит в Витербо дом в течение года, считая с того дня, кок принесет присягу горожанина (nostram cittadinantiam iuraverit). Продать же дом он может, лишь получив разрешение Совета; St. Ascoli Piceno (1377), L. IV, rubr. 28; cp. rubr. 28, L. 1: полноправным горожанином считается всякий пришелец из дистретто и контадо, который постоянно проживает в городе и выполняет все «вещные и личные» повинности. Для избрания его на какую-либо должность ему требуется постоянно прожить в городе не менее 10 лет («по se receva ad officio ne la cipta, salvo non habitara per dece anni ne la cipta predicta familiaremente»); Cost. Siena 1262, D. IV, rubr. 49: в число горожан принимается всякий пришелец из графства и дистретто, если он не виллаи постоянного жителя Сиены (quicumque de comitatu et districtu Senarum, qui non sit villanus alicuius assi-dui civis senensis). Он должен принести присягу на «гражданство» города, зарегистрировать свое имущество, а также проживать в городе со своей семьей и держателями не менее четырех месяцев в году (et habitaverit per se vel suam familiam et maxaritiam per quattuor menses de anno); cp. ibid. rubr. 54; rubr. 72: в число новых жителей охотно принимаются пришельцы и из других городских округ (qui non sint de iurisdictione et comitatu senensi). Им даются земельные держания от коммуны. Ibid., rubr. 47: вновь пришедший в город человек приносит присягу и в том, что приобретет или возьмет в аренду дом в городе.
14 Statuti di Lucca (1232), L. II, cap. XI: «Et teneantur lucanus poiestas illis qui sic ad lucanum civitatem venerint ad habitandum dare unum casalem convenientem infra no-vos muros lucane civitatis, dummodo debeant ibi domum hedificare infra unum proxi-mum annum...».
15 Ibidem: Крестьянин, который не построит в городе дом или не возьмет его в аренду, ие может пользоваться правами горожанина. Ему надлежит вернуться в свою виллу и платить там налоги. Основная причина, которая «помешала» стать горожанином,— бедность: «Item si talis rusticus qui factus sit civis domum non habuerit ut supra continetur sit ita pauper quod domum de novo hedificare non possit ut supra dicitur ille talis rusticus non censeatur civis et ad villam red ire possit et debeat suam extimationem ibi habere. Et si talis rusticus civis qui non habet domum... sit dives lucanus regimen teneatur cogere dictum rusticum de novo domum hedificare in decern menses...». Два горожанина, выходцы из крестьян, не имели права жить а одном доме, а если это случалось, такие крестьяне именовались «falsi cives» и также подлежали выселению из города Ibidem.
152
Л. А. Котельникова
особенно ясно проступает это враждебное отношение именно к бедным крестьянам, переселявшимся, видимо, в немалом количестве в город. Вопрос о принятии крестьянина в число полноправных горожан решался большинством городского совета лишь после того, как устанавливалось, что он приобрел себе дом в городе. И никакой крестьянин из дист-ретто не мог стать горожанином вопреки этому порядку, зафиксированному в статуте.
Таким образом, статуты ряда крупных городов Средней Италии практически обязывали каждого нового жителя приобрести или арендовать дом либо земельный участок в городе. Тем самым и в итальянских городах получение городского гражданства обусловливалось или, по меньшей мере, находилось в тесной связи с приобретением городского земельного держания (в его особой специфической форме).
Особенно категорично подобное требование сформулировано в статуте Лукки 1232 г., согласно которому обедневший крестьянин, не выполнивший этого условия, подлежал насильственному возвращению в округу; все его обязанности налогоплательщика по «старому месту жительства» сохранялись. Очевидно, во время составления статутов (в статутах Лукки сер. XIV такого рода категорических предписаний нет) город не испытывал особой нужды в работниках ремесленных и торговых предприятий, и, наоборот, ощущал недостаток б поступлении продовольственных и сырьевых ресурсов из сельской округи. Обедневшие сельские жители, нанимавшиеся в городе на работу в ремесленные мастерские или торговые заведения, разумеется, могли проживать продолжительное время и даже постоянно и в доме хозяина, не считаясь горожанами в собственном смысле слова и не пользуясь правами и привилегиями, которые вытекали из приобретения cittadinanza. О том, что многие вновь пришедшие в города люди становятся ремесленниками, прямо говорится в ряде статутов. Так, «статут зерна» 1348 г. отменяет прежние постановления, направленные против приема пришельцев в состав «семи младших цехов» (правда, 1348 год был особым, трагическим годом в жизни Флоренции—там свирепствовала чума) 16.
Горожанин, житель дистретто, и любой пришелец мог быть свободно принят в любой из семи младших цехов, заплатив 20 солидов. Он вначале освобождался даже от подчинения должностным лицам цехов 17.
Как видим, обедневшему мелкому собственнику или тем более потерявшему держание и разорившемуся либеллярию, испольщику или недавнему крепостному стать полноправным горожанином было не так просто. Требовались деньги, и порой довольно значительные, как на приобретение участка для строительства, так и на постройку самого дома. Кроме того, иногда с новых пришельцев взимались дополнительные денежные суммы. Так, статут Сиены вменяет в обязанность каждому
16 Statutum bladi, rubr. 149: Отменяются постановления, «que locuntur de laborato-ribus et artficibus septem minorum artium, qua (n) turn ad penam contra foresterios seu advenas qui venerunt, vel venient ad habitandum in civitate vel comitatu Florentie...»; cp. ibid., rubr. 172.
17 Statutum bladi, rubr. 155: Item quod quilibet, tam civis quam comitatinus vel districtualis civitatis Florente, ac etiam quilibet forensis undecunque fuerit, qui exercere vellet, seu voluerit in posterum quandocumque, artem vel ministerium alicuius artis cui-uscumque condictionis vel manerei existat ex septem minoribus artibus civitatis Florentie, possit sibique liceat, libere licite et impune artem exercere... Et quod dicti tales sic de novo artem predictam facientes et solventes... non intelligantur esse, nec sint, subpo-siti iurisdictioni artis vel consulum talis artis... Et quod consul vel officialis talis artis non possint, nec eis liceat, dictum talem de novo artem facientem et solventem, vel alios quoscumque eisdem artibus non subpositos, gravare vel molestare... directe vel indi-recte...».
Переселение в город свободных крестьян
153
жителю округи, желающему стать горожанином, уплату 100 солидов как бы в виде вступительного взноса 16 * 18. Итак, от нового пришельца требовалось постоянное проживание в городе, в отдельном доме, на собственной или арендованной земле; отлучаться из города разрешалось не больше чем на 3—4 месяца в году.
Крестьяне, постоянно проживавшие с семьей в Пизе, но сохранившие земли в округе (silvatici), обязаны были 9 месяцев проживать в городе и только 3 месяца (июль — сентябрь) —в том селении, откуда они пришли в город. Да и в это время им запрещается «своими руками» (suis manibus) заниматься крестьянской работой (opera fusticana): пахать, сеять, полоть, вскапывать землю и т. д. В противном случае они должны в этот год нести крестьянские повинности, от которых как жители города они освобождались 19.
Естественно, что чаще всего этим правом «временного ухода» пользовались горожане, имевшие земельные владения в округе: они покидают город на время сельскохозяйственных работ. На этот же сезон могли оставлять город и бедные слои населения, предлагавшие свою рабочую силу на уборке зерновых или винограда в контадо и дистретто. Однако, если время пребывания в округе «затягивалось», городская коммуна стремилась принять строгие меры, вплоть до запрещения таким людям возвращаться в город.
Город, его промышленность и торговля, его правящие слои нуждались не только в новых свободных работниках, но и в налогоплательщиках. Каждый вновь пришедший горожанин должен был стать таковым хотя бы и не сразу, а по истечении 5—10 лет. Исправное несение городских налогов, исполнение всех повинностей было одним из главных критериев принадлежности к сословию горожан20 *.
На этой почве возникало множество конфликтов и споров. Не раз сельские коммуны в округе протестовали против ухода в города своих
16 Cost. Siena 1309—1310, vol. 2, D. IV, rubr. 38 (составлена в 1296 г.)
19 Stat, di Pisa 1286, vol. 1, rubr. 106; cp. Cost. Siena 1309—1010, D. IV, rubr. 51; Stat. Sovicille 1389, D. 1, rubr. 36: крестьяне, ставшие горожанами (contadini facti cit-tadini), но продолжающие жить в сельской коммуне Совичялле со всей семьей, долж-
ны подчиняться юрисдикции коммуны. Те из них, кто обрабатывает свою землю иа условиях испольщины, продолжают считаться половинками (mezaioli) и так и расцениваются викариями и капитанами коммуны при определении их «вещных н лич-
ных» (reale et personale) повинностей. St. Ascoli Piceno 1377. L. Ill, rubr. 106: горожанам Асколи Пичено, имеющим земли и арендаторов на территории дистретто, разрешается свободно уходить из города и возвращаться обратно, а также строить дома на своих участках в округе.
20 Cost. Siena 1262, D. IV, rubr. 49: вновь поселившийся в городе человек должен принести присягу н зарегистрировать свои доходы (с целью установления размеров последующих платежей налогов). Provvedimenti economic! della Repubblica di Siena
1382. Siena, 1895, cap. 82: многие пришельцы из Массы и других мест сиенского контадо проживают в городе уже 10 и даже 15 лет и тем не менее стараются избегать исполнения главных обязанностей городских жителей: платить налоги, «sanza che mai si siano fatti cittadini» — утверждают городские власти. По этой причине уменьшаются городские доходы. Избранные для этой цели «24 savi huomini uficiali» постановляют: «che qualunco de la Masse о vero del contado di Siena abita al presente et ё abitato uno anno proximo passato assidualmente per lo decto anno proximo passato, overo piu, ne la citta di Siena possa se vuole diventare cittadino di Siena per se e suoi filliuoli e discendenti pagando, e inquanto paghi al comune di Siena di qui a mezoo’l mese di di-cembre proximo chi viene, XV libre di denari per ciascuno centinaio de la sua livra*. Таким образом, всякий новый житель Сиены, проживший в городе более года, обязан* уплачивать коммуне ежегодно 16 лир с каждых 100 лир своего дохода; Ср. ibid., cap. 126: повторяется предписание об обязательной уплате налога всеми жителями в соответствии с их доходами; St. Ascoli Piceno (1377), L. IV, rubr. 28: Всякий вновь пришедший в город обещает выполнять «tucti incarichi reali et personali et altre factiune, le quale sopporta et fa ipsi ciptadini de la cipta d’Asculi...».
-154
Л. А. Котельникова
жителей, земельные владения которых оставались на территории коммун, а платежи сельским коммунам те не желали нести, ссылаясь на то, что они вносят соответствующие платежи в городе21.
Состоятельные и богатые налогоплательщики вполне устраивали правящую городскую верхушку. Не случайным является тот факт, что, например, в статуте Лукки 1232 г. богатым крестьянам отдается предпочтение при решении вопроса о принятии новых горожан из числа крестьян округи22.
Средневековым итальянским городам, находившимся почти перманентно в состоянии войны (друг с другом, «своими» и «чужими» феодалами, германским императором и его союзниками и т. д.), требовались в большом числе боеспособные воины, главное ядро которых составляло городское ополчение. Всякий свободный человек, переселившийся в город, подлежал военной службе на стороне коммуны 23.
Подведем некоторые итоги.
Нужда итальянских городов в свободных работниках для ремесленных и торговых заведений, налогоплательщиках и воинах обусловила специфику городской политики в XII — XIV вв. по отношению к новым .переселенцам из контадо и дистретто. Воздвигая многочисленные препятствия принятию в число горожан сервов и колонов, зависимых от постоянных жителей города, городские власти в гораздо большей степени благоприятствовали пополнению гррожан из числа лично свободных переселенцев—тех же сервов и колонов, освободившихся от крепостной зависимости, ио утративших свои наделы, либелляриев и испольщиков, а также мелких свободных собственников. Но и здесь преимущество имели состоятельные люди, поскольку одним из главных условий получения городского гражданства была покупка либо аренда дома или земельного участка в городе, уплата довольно значительного вступительного взноса, несение военной службы, не говоря уже о других— постоянных или временных — налогах и повинностях (среди них основной поимущественный налог — libra). Тем самым приобретение обедневшим свободным крестьянином статуса полноправного гражданина (cittadinanza) на деле было сильно затруднено.
И все же, несмотря на разного рода препятствия, в течение XII — XIV вв. не прекращался постоянный и все возрастающий поток в города сельских жителей: население многих итальянских городов за этот период времени возросло в 3—5 и более раз.
°* Cost. Siena 1262, D. IV, rubr. 70: жители округи противодействуют переселению в город их соседей, так как, вероятно, им приходится выполнять за них повинности. Ibid., :rubr. 49, Additio: многие жители сельских поселений окрути Сиены обманным путем пытаются избегнут^ уплаты налогов, переселяясь в город, порой на 3 года и больше, но продолжая быть записанным в книге жителей castra млн villae.
« Statuti di Lucca 1232, L. II, rubr. XI.
23 Cost. Siena '1262, D. IV, rubr. 71: Новый житель Сиены освобождается на 15 лет от всех взиманий и повинностей, за исключением военной службы (salvo quod tenean-tur ire in exercitum sive cavalcatam pro comuni Senarum et retinere equum, sicut alii •cives senenses). Statuti di Lucca, L. 2, cap. XI: Пришедший на жительство в Лукку житель округи на 5 лет освобождался от несения налогов и исполнения различных повинностей, в том числе и военной службы (пес cogatur in aliquem exercitum ire). Од-яако по прошествии этого срока военная служба была обязательна для всех горожан. Ср. Reg. Pisan., N 619 (1197 г.).
Переселение в город свободных крестьян
155
Riassunto dell’articolo di L. A. Kotelnikova «Migrazione in citta dei contadini liberi (sui material! dell’Italia
Centrale dei sec. XII0—XIV0)».
Nei secoli Х1Г—XIV°, nei periodo del fiorire di molte citta dell’Italia Centrale, i laboratori artigianali e le aziende commerciali di tali citta avevano bisogno dell’afflusso incessante di lavoratori liberi provenienti dal contado e dal distretto. I servi ed i coloni, liberatisi dal-la servitu della gleba, i livellari liberi ed i mezizadri che avevano perdu-to о semplicemente lasciato i loro appezzamenti presi in affitto, nonche piccoli proprietari, insieme ai servi ed ai coloni, che avevano abbandona-"to i loro signori, costituivano la parte notevole dei nuovi abitanti delle citta nei secoli XII° — XIV°.
I nuovi cittadini erano obbligati a far fronte rigorosamente a tutti i tributi, a pagare tempestivamente le tasse, ad avere residenza fissa in citta, in casa propria od affittata, a comportarsi lealmente nei confronti dei prowedimenti politici dei comuni.
La necessity di spendere cospicue somme di denaro (in primo luogo per comprarsi una casa о un appezzamento di terra, il versamento di un’alta quota di entrata, ecc.) ostacolava 1’acquisizione delle cittadinanza da parte dei campagnoli impoveriti e creava condizioni di maggior vantag-gio per le persone abbienti. Notevoli ostacoli venivano frapposti dai go-vernanti di alcune citta alia concessione della cittadinanza ai servi ed ai coloni che fuggivano dai loro signori, se questi ultimi erano assiduales cives delle citta. I fuggiaschi potevano essere restituiti ai loro signori anche dopo 10 e piu anni. Cionondimeno nessuna misura restrittiva po-teva diminuire il trasferimento continue in citta di migliaia di contadini •del distretto che abbandonavano la campagna malgrado ogni ostacolo» e difficolta: la popolazione di molte citta italiane aumento di 3—5 volte nei corso dei secoli XII0—XIV°.
С. М. С T A М
ТУЛУЗСКИЙ ПАТРИЦИАТ В XII—XIII ВВ.
История освободительного движения средневековых горожан убедительно свидетельствует о том, что его успешность, как правило, стояла в прямой зависимости от степени экономического развития данного города. Подняться против сеньориального режима и сбросить его гнет город оказывался способным именно постольку, поскольку он являлся центром ремесла и торговли. И вместе с тем, чем интенсивнее шло развитие данного города, чем успешнее была его коммунально-освободительная борьба, тем быстрее складывался и могущественнее был его правящий слой — патрициат. Пожалуй, ни в одном другом явлении противоречивость средневекового города не ^проявилась так ярко, как в патрициате. И в этом — то главное, что привлекает интерес историка города к проблеме патрициата.
Автор одной из первых работ, специально посвященных истории патрициата— фон-Клокке — определяет его как «ведущий слой городской общины», которому «принадлежало решающее руководство городским управлением» ’. Но основа могущества патрициата при этом остается нераскрытой. Ибо нераскрытой остается его социально-экономическая природа. А именно в этом пункте коренятся главные расхождения во взглядах историков. Тогда как для А. Пиренна патриции — это прежде всего купцы1 2, для Ж. Летокуа — это в первую очередь землевладельцы 3. Поэтому и процесс складывания патрициата Пиренну рисовался прежде всего как приобретение богатыми купцами земельных владений, а Летокуа— как втягивание землевладельцев, дворян в торговлю. Возможно, столь различное истолкование явилось отражением локальных особенностей городского развития в разных районах средневековой Европы. Ведь эти особенности и в самом деле были очень существенны..
Нельзя не заметить, однако, что отмеченные выше противоположные процессы вели к одному и тому же результату. Итогом развития была возникновение особого слоя горожан, чье специфически г о р о д с к о е богатство в большей или меньшей степени непременно сочеталось с землевладением4. Очевидно, источник брасающегося в глаза
1 F. von Klocke. Patriziat und Stadtadel im alten Soest. Lubeck, 1927, S 7.
2 H. Pirenne. Les villes et les institutions urhaines. Paris — Bruxelles, 1939, t. 1, p. 216: ...патриции, в подавляющем большинстве,— не что иное, как разбогатевшие купцы».
3 J. Lestocquoy. Aux origines de la bourgeoisie. Les villes de Flandre et d’Italie sous le gouvernement des patriciens (Xl-e—XV-e siecles). Paris, 1952, pp. 46—48. Cm.: С. M. Стам. Об одном реакционном течении в современной французской историографии средневекового города и о проблеме городского патрициата.— СВ, 25, стр. 299— 310.
* Представляет несомненный интерес попытка Э. Энгельманн рассматривать патрициат независимо от разнородности элементов, участвовавших в его образовании, а также от сословных и юридических подразделений в нем, как цельный общественный слой, единый общностью своей социально-экономической позиции в жизни средне-
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
157
несходства определений патрициата следует искать в противоречивости самого изучаемого исторического явления. И, следовательно, задача состоит раньше всего в том, чтобы выявить те экономические и социальные силы, которые сформировали специфические черты общественной физиономии патрициата и обусловили его командующую роль в средневековом городе.
Путь к решению этой задачи лежит через конкретно-историческое изучение пока еще очень слабо выясненного процесса складывания и развития патрициата в его наиболее ярких проявлениях. Идя лишь этим путем, можно выявить не только особенности, порожденные спецификой конкретных условий развития отдельных регионов и городов, но и те общие закономерности, вне уяснения которых невозможно правильно понять и каждое данное единичное явление.
В этой связи особый интерес представляет изучение патрициата в городах провансальского Юга, отличавшегося высокой интенсивностью городской жизни и целым рядом ее особенностей, в значительной мере •обусловленных влиянием исторического наследия. Здесь наше внимание в первую очередь должна привлечь Тулуза, в средневековой истории которой столь выразительно проявились многие типические черты развития тех (преобладавших в этом регионе) городов, чье прошлое своими корнями глубоко уходило в позднюю античность и раннее средневековье 5.
Городской патрициат, особенно в городе с такою предысторией, возникал, понятно, не на пустом месте6. Но прежде чем реконструировать генезис этого слоя, необходимо попытаться выяснить, как он выглядел уже в сложившемся виде. Тулузский патрициат рассматриваемой эпохи не был юридически отграниченным сословием. В качестве отправной точки для отбора фактов и отнесения их к деятельности именно патрицианского слоя наиболее целесообразным представляется принять такой критерий, как более или менее систематическое участие в консулате или в свидетельствовании муниципальных актов в качестве probi homines. Разумеется, такое участие не может рассматриваться как исчерпывающий признак принадлежности к патрициату. Но возможные отклонения и несовпадения будут в сущности теми исключениями, которые лишь полнее подтверждают правило.
У нас нет оснований ожидать однозначных ответов на вопросы, обращенные к источникам. Не следует забывать, что перед нами ранний патрициат; определяющие его природу формы экономического и социального бытия только отпочковываются от предшествующих явлений, только начинают приобретать устойчивость; они еще очень диффузны. Выявить закономерную определенность среди этой экономической многозначности— такова задача предпринимаемой здесь попытки.
Трудности, сопряженные с ее решением, многократно усугубляются
векового города. См. Е. Engelmann. Zur stadtischcn Volksbewegung in Siidfrank-reich. Berlin, 1959, S. 68, 78.
s Тулузский патрициат до сих пор не был объектом специального исследования. Этот вопрос лишь слегка затрагивается в иемногочиелениых общих работа: R. L i-mouzin-Lamothe. La commune de Toulouse et les sources de son histoire (1120— 1249). Toulouse — Paris, 1932; R. Dupont. Les cites de la Narbonnaise premiere, de-puis les invasions germaniques jusqu’a i'apparition du consulat. Nimes, 1942; значительно основательнее — в наиболее содержательном исследовании: J. Mundy. Liberty and political power in Toulouse 1050—1230. New York, 1954; но н этого автора больше всего интересует эволюция политических учреждений.
6 Его происхождение рассматривается автором в статье «Возникновение городского патрициата средневековой Тулузы («Экономическое развитие и классовая борьба в средние века и в античности». Сборник статей. Саратов, 1968).
158
С. М. Стам
скудостью источников и, что, быть может, еще важнее, их преобладающей землевладельческой ориентированностью. Новые отношения, отношения собственности, основанные на труде и обмене, отражены в них ленее всего и, очевидно, далеко не адекватно действительности. Лишь с большим трудом удается разглядеть их черты за толщей землевладельческих отношений.
Первое, что бросается в глаза, когда мы пытаемся определить наиболее важные источники существования правящей и богатейшей верхушки Тулузы в рассматриваемую эпоху,— это ее земельные владения в городе. Около 1115 г. представитель одного из знатных ‘городских родов, Тузет де Тулуза, подарил Ордену госпитальеров церковь св. Ре-мигия в Ситэ с примыкающей усадьбой, еще одну усадьбу по соседству, которую от него в качестве феода держал Ат Аземар с сыновьями, а. также половину находившегося поблизости странноприимного дома 7. Позднее, около 1135 г., он расширил это дарение, прибавив к нему большой смежный участок, расположенный между двумя улицами, которыми он владел (вместе с дочерьми и зятьями) на правах феода8. Около ИЗО г. названный Тузет де Тулуза подарил Ордену тамплиеров там же, в южной части Ситэ, обширное владение — в дальнейшем здесь был выстроен храм ордена 9 10 11. Роду де Тулуза принадлежал большой участок берега Гаронны, примыкавший к владениям графа тулузского (у Нар-бонн ского замка) ,0. Во втором десятилетии XIII в. другой Тузет из той же фамилии (это имя часто повторялось” в роду де Тулуза) уступил в этом месте монастырю Дорад землю для постройки плотинын. В 1246 г. Мансип де Тулуза вместе с братом Пейре и другими знатными горожанами — Бернаром де Турре и Рамуномы Баррау — отдали в лен Ордену госпитальеров ту прибрежную полосу Гаронны, около ворот Дальбад, где обычно купались жители*2.
Отдельные, наиболее состоятельные семьи тулузцев владели столь, значительными земельными комплексами в городе, что некоторые улицы и площади Ситэ носили их имена: площадь Руайсов (planum Roaicenci-um), улица Понса Бертранни (carraria Poncii Bertrandi) 13, улица господина Гильема Юнауди (carraria domini Guillelmi Unaldi) *4. В квартале Дальбад (в Ситэ) имя де Тулуза носили две улицы 1S. В Бурге
7 Ordre de Malte. Histoire du Grand-Prieure de Toulouse, par Du Bourg. Paris — Toulouse, 1883. Pieces justificatives, N 3.
8 Ibid., N 21.
• Cartulaire general de 1’Ordre du Temple (1119—1150). Ed. par d’Albon. Paris,. 1913, N 20. (Далее — Cart. Ordre Temple.)
10 G. Mot Le Moulin du Chateau Narbonnais de Toulouse, 1182—1600. Carcassonne, 1910. Pieces justificatives, N 1.
11 Histoire generale de Languedoc. Ed. par J. Vaissete et C. de Vic. Nouv. ed., Tou-
louse. 1872—1904. T. VIII. Preuves, N 100.
13 G. Sica rd. Aux origines des societes anonymes. Les moulins de Toulouse au-Moyen Age. Paris, 1953, p. Й; A. Du Bourg. Histoire du Grand-Prieure de Toulouse.. Paris — Toulouse, 1883, p. 40.
13 Cartulaire du Bourg (ed. par R. L i mouzin - L a mo the. La commune de Toulouse et les sources de son histoire (1120—1249). Paris — Toulouse, 1932, N 19, 1180. (Далее — Cart. Bourg.). Владения де Руэ концентрировались вокруг площади, которая и теперь носит нх имя. См.: Ph. Wolff. Histoire de Toulouse. Toulouse, 1957, p. 72.
14 J. C h a 1 a n d e. Histoire des rues de Toulouse.— MAST,1913, p. 222.
,s Ibid., 1914, p. 189. Жаланд весьма основательно полагает, что названия «саг-faria Tholosanorum (Tholosenchis)» н «carraria Tolosana», существовавшие здесь до Французской революции, означали не «Тулузская улица» или «Улица тулузцев» — «Rue-des toulousains», как писалось по-французски и что явно лишено смысла, а «улица рода де Тулуза», который именно в этой части Снтэ владел большою территорией.. Еще в XVI в. здесь встречалось написание: «Rue de Tolcsa».— Ibidem.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
159”
обширный квартал (partida) и ворота в его стене назывались по имени одного из главных владельцев—Арнаут-Бернар16.
Не всегда масштабы городского землевладения знатных тулузцев были столь же велики, но почти всегда у представителей этого слоя оказывается несколько домов, усадеб, дворов, садов, виноградников и иных владений в городе, нередко — башни, а иногда—дворцы и даже замки.
Для постройки ратуши (domus comunis) консулат Тулузы в первые годы XIII в. скупал земельные участки на стыке между Ситэ и Бургом,, принадлежавшие различным лицам. Соответствующие консульские документы содержат любопытные данные об этой земельной собственности. В 1202 г. Бернар Караборда продал консулату башню, дома и земельное владение (honor) с относящимися к нему 'Постройками в Ситэ 16а. Все эти объекты составляли единый комплекс и находились в аллодиальной собственности продающего лица. Кроме того, тот же Караборда продал коммуне усадебку (casaletum) в Ситэ и мане (curiam) в Бурге. Этими двумя объектами он владел-на правах феодов от третьих лиц 17. Сам продавец в это время был консулом.
Тогда же консулат скупил смежные с владениями Караборды дома и усадьбы, которые (как аллоды) принадлежали Рамуиу-Гильему Ата-дилу и его жене Аламане18. В 1203 г. консулат Ситэ купил у Бертрана из влиятельнейшего консульского рода де Руайс земельный участок рядом с главной улицей города. Владение это, видимо, обладало немалою ценностью, если продавец в качестве аллодиального собственника гарантирует ненарушимость совершенной сделки на внушительную сумму в 120 тулузских солидов 19. Рядом домов и усадеб в Ситэ владели Рамун Рутбер и Гильем де Пузан20, между 1180 и 1240 гг. многократно заседавшие в городском капитуле21, а также богач и ростовщик Бертран Дави22. Эти дома и усадьбы они отдавали в держание как. феоды.
Сеньором нескольких домов и усадеб в Ситэ и Бурге был Рамун. Гаутейре23, владевший одновременно и значительным участком берега Гаронны24. Между 1183 и 1197 гг. он четырежды заседал в консулате25. Другой знатный городской земле- и домовладелец, Рамун Дюран26, в 1148 г. был в числе свидетелей одной из самых ранних вольностей, добытых тулузской коммуной на заре ее истории, а в 1198/99 г. он или его-сын был консулом27. •
Домовые держания не были одинаковы. Так, владение, которое держал монетчик Пейре Бертран, это— полная усадьба: она тянется от одной улицы до другой, и ее годовой чинш сеньору (Бертрану Дави) — 12 денье28—обычный в Тулузе чинш «полнонадельного» держания.
16 Cartulaire de 1’abbave de Saint-Sernin de Toulouse (844—'1200), ed. par C. Douai s. Paris — Toulouse, 1887, N >1887, 567 (1136г.) (Далее — Cart. St.-Sernin); Documents sur I’ancienne province de Languedoc, ed. par C. Douais. Toulouse — Paris, 1901—04, t. II, p. 8 (1246 r.).; Archives Departementales de la Haute-Garonne. Repertoire des titres et documents... du chapitre de St.-Sernin, Compose par C. Cresty, t. II, fol. 55 r.
18a Cart. Bourg., N 35.
17 Ibidem.
18 Ibid., N 36. В 1225/26 г. Р.-Г. Атадил был консулом. Ibid., N 96, 97.
19 Ibid., N 51.
20 Ibid., N 45, 47, 49.
31 Ibid., N 6, 9, 18, 32; 43—49, 51, 61—70, 101; HGL, VIII, c. 791.
22 Ibid., N 48, 50.
23 Ibid., N 31, 32.
24 Ibid., N 21.
23 Ibid., N 10, 12, 15—17, 20, 21, 71.
26 Ibid., N 44, 46, 49.
37 Ibid., N 28, 22.
28 Ibid., N 50.
160
С. М. Стам
Очевидно, подобную, если не большую, полную усадьбу, даже с несколькими домами, держала от упомянутого Бертрана Дави за такой же чинш вдова Понса Трунна с сыновьями 29. Другое дело — владение, которое консулату Ситэ продает Саисса, вдова Жуана де Галь с сыном30; причем — не «все дома со всеми постройками» (omnes illas domos cum omnibus hedificiis et bastimentis) и не «земельное владение» (honorem etc.) 31, но лишь «дом... вместе с тем местом, на котором он стоит» (domum... cum loco in quo est). Из текста выясняется, что этот «феод» (feodum) не простирается от одной улицы до другой, а только от улицы до другого владения, главное же — чинш этого «феода» составляет всего один денье32. Аналогичную картину представляло соседнее держание Эрмессенды и ее сына Бернара Гнльема, тоже зависевшее от Рамуна Рутбера и Гильема де Пузан: такое же описание содержания владения (выход его к улице даже не упомянут) и тот же годовой чинш в один денье33. По всей видимости, в обоих случаях — это только хижины с двориками, держания городской бедноты, а двенадцатикратная разница в чинше более или менее точно отражает реальную разницу между обоими типами «феодов».
Едва ли можно сомневаться в аграрном происхождении этих городских honores. Видимо, более значительные из них (от одной улицы до другой) первоначально были усадьбами аллодиального типа в стенах города. Как можно было видеть выше, и к началу XIII в. многие honores сохраняли некоторые остаточные черты своего происхождения: дома сочетались здесь с усадебными службами. Мелкие casales, casa-leti, curie, то есть усадьбы, усадебки, дворы и просто «дом да то место, иа котором он стоит» образовались, видимо, путем дробления более крупных honores. Бурный экономический подъем Тулузы в XI и XII вв., превративший ее в большой торгово-ремесленный центр, и связанный с этим широкий приток населения должны были вести к дроблению многих усадеб, к застройке их лавками, мастерскими (operatoria) и, более всего, домами, хижинами ремесленников,— владение землею в городе все более превращалось во владение домами.
Дома отдавались в феодальное держание — a feu 34 — за денежный чинш (oblie) от 1 до 15—18 денье35 «cum omnibus pertinentibus domina-tionibus»36, то есть с соответствующими сеньориальными правами для собственника и повинностями — для феодатария, как это практиковалось на земельных владениях. Но содержание указанных dominationes в отношении домовых владений раскрывается в наших документах только один раз — в грамоте о покупке консулатом Бурга дома с двором у Мартина Фюстейре и его жены в 1194 г.37 Собственник этого владения Ра-мун Гаутейре, передавая проданный феод консулам, перечисляет все dominationes, «осносящиеся к трем денье годового чинша», которые причитаются с этого владения. Это — пошлина за возобновление держания—6 денье, штраф 4 денье в случае провинности феодата1рия, пошлины при продаже феода держателем (venditiones— 1 денье с каждого су продажной цены) и при залоге (impigniratio — 1 обол с каждого су залоговой суммы).
29 Cart. Bourg., N 48.
30 Ibid., N 45.
31 Ibid., N 48, 50.
32 Ibid., N 45.
33 Ibid., N 47.
34 Cart. St-Sernin, N 72; Cart. Bourg, N 43.
35 Cart. St.-Sernin, N Г29, 72.
33 Cart. Bourg, N 35, 50, 43, 45, 47, 48, 49.
’7 Ibid., N 32.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
161
Почему в других сделках содержание dominationes не раскрывается? Вероятнее всего потому, что в условиях интенсивного торгово-ремесленного развития земельные участки при домах неизбежно сокращались, и их роль в составе держания снижалась, а значит, уменьшалось и значение особых сеньориальных прав, выросших на почве владения и пользования землею. В итоге держание, состоявшее из дома, хижины, части дома, лавки, мастерской, не утрачивая полностью своих феодальных черт, все больше превращалось в договор съема, аренды, а доход собственника ограничивался в основном годовым чиншем.
В.первой половине XIII в. в Тулузе появляются обладатели целых жилых комплексов, кварталов, где дома и хижины сдаются в наем мелкому люду. Интересные в этом отношении данные содержит сделанное в 1243 г. завещание Видаля Гаутейре, выходца- из богатого и знатного консульского рода38. Совершая акт благотворительности, он отказал неимущим студентам Тулузского университета 5 домов с примыкающим участком и со всеми постройками, которые могли вместить 20 студентов. Кроме того, на строительство и содержание других домов для неимущих студентов он пожертвовал доход от принадлежащих ему 18 домов, сдающихся в наем (meas XVIII domos conducticias). Согласно имеющемуся в грамоте описанию, первые пять домов находились на территории главной усадьбы дарителя в Тулузе, рядом с его кухней и амбаром, вторая же группа, состоявшая из 18 домов, была расположена вокруг его главного дома (domum meam majorem), в котором он жил сам. Если здесь перечислены все дома, принадлежащие дарителю, то Видаль Гаутейре владел в Тулузе 24 домами. Правда, среди них были и совсем небольшие: пять домов предназначалось для 20 студентов. 18 домов, сдававшихся в наем, были существенно иными. Доходов от них должно было хватить на строительство и содержание нескольких домов (число не названо) для нуждающихся студентов; при этом оговорено, что, если эти доходы будут превышать расходы, излишек пусть идет на вспомоществование несостоятельным студентам.
Любопытно отметить, что в завещании совсем не фигурируют земельные участки без домов и земельные владения вне города. Представитель знатного тулузского рода, владевшего в городе значительными землями, большим участком берега Гаронны39, Видаль Гаутейре, очевидно, счел наиболее выгодным все свои земли пустить под застройку, и главные доходы извлекал теперь из арендной эксплуатации жилых домов.
Силою экономических условий владение землей в городе все более превращалось во владение домами, а городской землевладелец — в домовладельца. Личные данные по именам крупнейших собственников, названия улиц, площадей и даже целых кварталов с течением времени стали обозначать не столько владельцев земли, сколько владельцев домов. Источник второй половины XIII в., описывая владения рода Баррау, отмечает, что ему принадлежало «много домов на улице господина Арнаута Баррау, и вся эта улица, по обе стороны, платила ему чинш40. Полусеньориальная-полуарендная эксплуатация домов стала в Тулузе XIII в. важнейшей формой реализации городской земельной собственности.
Однако, наряду с коммерческим домовладением, в общей массе доходов городского патрициата значительное место сохраняли доходы от земельных участков сельскохозяйственного назначения — виноградни
38 HGL, VIII, N 360.
39 Cart. Bourg., N 21.
<0 Bibliotheque Municipale de Toulouse, ms. lat. 490, fol. 113 r.
И Средние века, в.
162
С. М. Стам
ков, садов, огородов, мелких пахотных и луговых угодий — непосредственно под городом, а частью— и в пределах его стен. В этой сфере особенно ощутимо проявилась полуфеодальная природа патрициата и его эксплуататорская позиция в отношении мелкого городского люда. В ИЗО г. Рамун Пейре Селиэнаррант с детьми и Бернар Мартин с женою дарят Сен-Серненскому аббатству 9,5 денье чинша, которые поступают ежегодно в праздник св. Фомы с десяти мелких держаний: виноградников (7 держаний), луга около Гаронны (1), с двух арпанов пашни (1 держание) и с одного держания неизвестного хозяйственного вида 41. Размер годового чинша в данном комплексе колеблется от одного обола до двух денье. Высшую ставку платит всего один держатель, 6 держателей вносят по одному денье и трое — по 1 оболу. Этот наименьший чинш платят: 1 держатель за луг, 1—за два арпана пашни и лишь 1 держатель-—за виноградник (из 7). Малые размеры держаний и чиншей, которыми обязаны fevaterii, не оставляют сомнения в том, что перед нами — в основном мелкий городской люд, вынужденный брать в держание у городских землевладельцев небольшие земельные участки.
Это становится особенно ясным при сопоставлении приведенных цифр с данными двух других грамот, тоже относящихся к 30-м годам XII в.: некто Санс Пурсель возвращает Сен-Серненской церкви незаконно захваченные у нее доходы с ряда феодов-держаний (в городе и за его стенами) 42. Тут уже речь идет о держаниях совсем другого масштаба. Общая сумма ежегодных чиншей с 6 держаний составляет 7 су 3 денье: одно, видимо большое, держание, принадлежащее нескольким лицам, приносит 3 су, с одного — поступает 18 денье, с двух — по 12 денье, еще одно—5 денье; упоминается лишь единственное держание, с которого взимается меньше 5 денье. При этом с каждого владения причитается 3, 5 и даже 10 су платы за возобновление держания (reacapitum). (Недаром и «добровольный отказ» С. Пурселя от этого владения обошелся аббатству в 60 су!)
Но если даже сопоставить только годовой чинш, то и тогда окажется, что у мелких (точнее мельчайших) держателей (грамота № 128) он составлял в среднем 1 денье, тогда как у феодатариев более крупных (грамоты №№ 72 и 129) —почти 15 денье, т. е. в 15 раз выше. В этом случае перед нами владения принципиально иного типа, хотя их чинш также называется servicium. Об этом говорит и размер держаний (2 арпана, 4,5 арпана виноградников), и состав самих держателей рассматриваемых грамот — людей состоятельных: среди них и совладелец башни Жераут Гарба43 и Пейре Видаль — один из первых представителей возникающей тулузской коммуны (1141 г.) 44, и владелец церковных десятин и ипотечных закладных Пейре Караборда — также ранний предшественник консулов (1148 г.) 45.
Едва ли можно сомневаться, что названные держания, по крайней мере большая их часть, обрабатывались с помощью чужого труда. Это были в сущности субфеодальные владения. В первой же грамоте представлены мелкие держания, очевидно, обрабатывавшиеся собственным трудом держателей — главным образом бедного городского люда. Такие мельчайшие держания должны были брать у богатых горожан-землевладельцев в первую очередь те пришлые полуремесленные-полузе-
41 Cart. St.-Sernin, № 128. Род Мартини в XIII в дал двух консулов и нотария. См.: Cart. Bourg., N 73; HGL, VIII, № 235.
42 Cart. St.-Sernin, N 72, 129.
43 Cart. St.-Sernin, N 64, 95, 98.
44 Cart. Bourg., N 1.
45 Cart. St.-Sernin, N 72, 113; Cart. Bourg., N 28.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
163
мледельческие элементы, приток которых в Тулузу не прекращался на протяжении XII—XIII вв.
С ростом населения города и возрастанием потребности в земле, а также и складыванием некоторого (впрочем, весьма незначительного) фонда коммунальных земель правящая верхушка использовала и этот фонд как средство эксплуатации городской бедноты. В 1265 г. тулузские консулы в письме Альфонсу Пуатье сообщали, что «от себя и от коммуны Бурга» они с давних времен отдавали в держание жителям валы и рвы последнего 44 * 46. Указанные земли, по всей видимости, использовались для огородов, как выгоны или луга. Самый способ выражения авторов письма показывает, что консулы не очень четко умели — или не хотели — определить, где кончались их владения и начиналась собственность коммуны. Коммунальным, вероятно, был только титул собственности, доходы же присваивали себе консулы.
Многие собственники из Ситэ владели землями в Бурге, а буржцы— в Ситэ. Насколько феодальные поземельные отношения взаимно сталкивали горожан как собственников и держателей, каких размеров во второй половине XII в. достигло патрицианское землевладение в городе и какими конфликтами оно было чревато,— свидетельствует постановление, которое консулат Тулузы был вынужден принять в 1184 г., пытаясь прекратить острые раздоры между жителями Ситэ и Бурга из-за выплаты чиншей 47.
Но земельные владения знатных родов Тулузы не ограничивались пределами города. Они довольно широко проникли и в городскую округу. Около ИЗО г., обещая Ордену тамплиеров держание post obitum ценностью в 100 су, Кюрв де Турре гарантирует его своею «фермой» (bovaria) в Пувурвилле (5 км к югу от Тулузы) 48. Гораздо менее состоятельный Понс Видаль, известный тулузский нотарий 40-х годов XII в.49, свое дарение в 20 су гарантирует молодыми виноградниками (malleola) непосредственно за городом50. В 1164 г. Ратейре «уступил и продал» Сен-Серненскому аббатству владения в тулузской округе, видимо, значительные — «honorem cultum et heremum», но разбросанные (ubicumque est), принадлежавшие ему в качестве аллодов51. Во второй половине XII в. землями в тулузской округе владели такие знатные городские роды, как де Тулуза де Кастельноу, Пилистур, Дескалькенс, де Сент-Ибарс 52, Гилаберы53, Маураны 54, Руайсы 55, дель Монте56. Владения, как правило, сосредоточивались в радиусе 15 км от Тулузы.
Источники, как обычно в ту эпоху, почти не содержат сведений о размерах земельных участков, вовлекаемых в ту или иную сделку, особенно если их объектами оказываются сравнительно крупные владения. И все-таки нельзя не заметить существенной неоднородности внегородских земельных владений, которыми распоряжаются богатые тулузцы.
44 «...feodatarii pro dictis consulibus et nomine cummunitatis fuerint et sint in pos-
sessione longissimo tempore.— HGL, VIII, N 516.
47 Cart. Bourg., N '15.
48 Cart. Ordre Temple, N 20. Кюрв де Турре уже в 1147 г. был в числе предста-
вителей тулузской коммуны; вплоть до 1247 г. в консулате заседали еще 8 лиц из этого знатного рода. См.: Cart. Bourg., № 10, !16, 20, 21, 52—55, 72, 90, 93, 97, 101, 103; HGL, VIII, с. 369.
49 Cart. Bourg., Xi 1, 2, 28. Из этой фамилии вышли два нотария и пять консулов.
50 Cart. Ordre Temple, N 20.
51 Cart. St-Sernin, N 115.
52 J. M u n d y. Liberty, p. 282, n. 56.
53 Cart. St.-Sernin, N 354.
54 Ibid., N 688.
55 Ibid., N 7, Hl 7; Ibid., Appendice, N 49—51.
« Ibid., N 104.
11
164
С. М. Стам
Порою это довольно обширные земельные комплексы. Таковы, например, владения знатнейшего тулузского рода де Кастельноу. Во второй половине XII в. в районе Сен-Совёр (ок. 15 км к северу от Тулузы) им принадлежали пашни, леса и пустоши на обширном пространстве в междуречье Эра и Жиру57. Земли эти составляли их аллодиальную собственность и находились в ленном владении у их феодатариев, например у Гильема Пейре из знатного рода де Клаустре58.
Феодальная природа таких владений выражена вполне определенно. В первой половине XII в. обширные владения в местечке Кастель-жинес (ок. 10 км к сев. от Тулузы) и в его округе принадлежали богатому тулузскому землевладельцу Рамуну Баптизату59. В 1162 г. его сын Эрменгаус продал Сен-Серненскому аббатству в этом районе земли, обработанные и необработанные, луга, пастбища, сады, виноградники, воды леса, пустоши», натуральные оброки (tascas) и десятины, а также «всех мужчин и женщин», которыми он там владел 60 *.
Аналогичные отношения сеньориальной эксплуатации имели место в пригородных владениях Пейре де Тулуза, который в ИЗО г. инфеоди-ровал госпиталю св. Рамуна 4 соседние усадьбы (casales) с держателями 6,_ В 1150 г. братья де Руайс разделили между собою имение со всевозможными угодьями и людьми в Ровере и в Пешоньё (10 км сев. Тулузы), которым они владели в качестве феода от кафедрального собора св. Стефана в Ситэ. Часть владения и сидящих на нем держателей при этом были инфеодированы далее матерью братьев де Руайс ее зятю 62.
Не всегда внегородское землевладение знатных тулузцев предстает в столь внушительных масштабах. Нередко оно выглядит гораздо скромнее, складывается, из нескольких сравнительно небольших участков, разбросанных в непосредственной близости от города. Таковы аллодиальные участки виноградников в ближайшей городской округе, отданные в держание за небольшие денежные чинши, каковыми в первой половине XII века владел уже знакомый нам Бернар Мартин63.
В 1211 г. в письме к арагонскому королю Педро II консулы Тулузы сообщают, что крестоносцы разграбляют, уничтожают и сжигают виноградники, сады и нивы и «наши имения» — possessiones nostras64. Очевидно, в эту пору владение фермами и мансами в городской округе для верхнего слоя тулузских горожан стало обычным явлением65. Несомненно, среди них были и такие, чьи внегородские земельные владения уходили своими корнями не только в XII столетие, но и глубже. Однако если иметь в виду не отдельных лиц, а патрициат в целом, то, насколько можно судить, эти внегородские владения — не исходный пункт, а итог интересующего нас процесса.
Около середины XII в. можно наблюдать, как некоторые богатые тулузцы пускаются в широкие операции, беря в залог, скупая, инфеоди-
57 Cart. St.-Sernin, N 604, 606, 599.
58 Ibid., N 604, 599.
59 Бериар Рамун Батипизат в 1141 г. фигурирует в числе доконсулатских представителей коммуны Тулузы. Bourg., N 1.
80 Cart. St.-Sernin, N 62, 330.
« Ibid., N 563.
62 Travaux pratiques d’une Conference de paleographie, ed. par C. Douais. Toulouse — Paris, 1892, № 5.
43 Cart. St.-Sernin, № 108. См. также № 17, 446, 497.
84 HGL, VIII, № 161.
w См., например, Cart. St.-Sernin, № Г22, 355, 356, 358, 359, 537, 564, 604—606, 688; Documents de Languedoc, t. II, p. 22; Catalogue des actes des comtes de Toulouse (HGL, VIII), N 408.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
165
руя и перепродавая земельные владения. Яркий тому пример — деятельность Гильема Рамуна. Феод со всеми угодьями, держателями и сеньориальными повинностями, приобретенный им в Кастельжинесе и Вилаиго в 1142 г.66, был перепродан уже в декабре 1144 г.67 А в январе следующего, 1145 года тем же покупщикам он продал феод от другого сеньора — мане с семейством держателей68. В марте 1145 г. вместе с Сен-Серненским аббатством (2/3) Гильем Рамун (1/3) купил у Бернара Сентула 69 и еще нескольких владельцев-аллодистов землю в Камп Радюльф70. Ряд смежных владений мелких аллодистов, примыкавших к его собственным землям, Гильем Рамун скупил (за 5, 6 и 10 тулузских солидов) еще в 1143 г.71
Два других знатных тулузца — Бернар-Рамун Малет (представитель коммуны в 1141 г.) 72 и Арнаут Пейре (коммунальный судья в первом консулате 1Г52 года) 73, уже обладая кое-какими землями в районе Ка-стельжинеса 74 и выступая, как правило, вместе с Сен-Серненским аббатством, в 40-х гг. XII в. развернули весьма активную деятельность: они покупали земли75, брали их в лен76, в залог77, приобретали какие-то иные источники доходов, не связанные с землей78. Масштабы приобретенных владений— более чем скромны: покупные цены колеблются от 16,5 денье79 до 3,5 су80. Но и на этих участках сидели держатели, которые платили владельцам чинши и десятины натурой, а частью деньгами81.
Приведенные факты позволяют не только наглядно представить ту алчность, с которой некоторые богатые тулузцы приобретали земли и доходы в городской округе, но и убедиться в том, как невелики были те крупицы, из которых нередко строилось внегородское землевладение патрициев, приобретавших земли с помощью денег.
Рассмотрим вкратце формы эксплуатации этих владений. Данные источников, поскольку они могут быть отнесены к собственно крестьянским держаниям, позволяют сделать несколько выводов. Барщина здесь почти не встречается82. Денежные чинши (oblie) на деревенских владениях встречаются, но чаще всего — в сочетании с продуктовыми оброками83. Чинш в чисто денежной форме — явление крайне редкое, и потому иногда оговаривается особо84. Главным каналом присвоения прибавочного труда непосредственного производителя остается здесь натуральный оброк (tasca) 85 обычно составлявший четверть урожая и
86 Cart. St.-Sernin, № 307.
67 Ibid., № 304.
68 Ibid., № 303.
69 Centulli 'владели земельными участками в Тулузе (Cart. Bourg.. № 35 N 35). Рамун Centullus был консулом в 11202/03 году (Cart. Bourg., № 24, 25, 29, 30, 38—42, 50, 56—60; Cart. Cite, N 84).
70 Cart. St.-Sernin, № 122.
71 Ibid., № 308, 309, 353.
71 Cart. Bourg., № 1.
73 Ibid., Ns 4, 5.
78 Cart. St.-Sernin, Ns 356.
75 Ibid., Ns 354, 366, 363, 365.
78 Ibid., № 356, 355.
77 Ibid., Ns 364.
78 Ibid., Ns 360, 359, 361.
78 Ibid., № 365.
80 Ibid., Ns 366.
81 Ibid., № 358, 364.
82 Cart. St.-Sernin. Ns 46, 335; G. C a t e 1. Memoires, p. 856.
83 Cart. St.-Sernin, Ns 41, 63,305, 320, 338, 364, 400b.
84 Ibid., № 254, 340, 400a.
83 Ibid., Ns 42, 62, 106, 110, 159, 175, 177, 205, 217, 233, 235, 265, 318, 327, 335, 338, 341, 349, 368, 382, 398.
166
С. М. Стам
всех остальных доходов* 80 81 82 83 84 * 86, а также десятина, которая, как правило, тоже взималась в натуре87.
Иное дело в городе. Тут денежный чинш господствует безраздельно 8В. Но на пригородных землях, в том числе .во владениях богатых горожан, наряду с денежными, мы зачастую встречаем и продуктовые оброки ;'(в частности — десятину), особенно на виноградниках89. Иными словами, источники не содержат данных, которые позволили бы говорить о новых формах отношений между землевладельцем и производителем на патрицианских землях. Более того, мы имеем прямые свидетельства того, что, приобретая земли у деревенских дворян, знатный горожанин получал права и на все взимавшиеся ими феодальные повинности. Так, в 1179 г. Пейре Мауран уступил Сен-Серненскому аббатству все те сеньориальные доходы, какие прежде получал в своих владениях (в Кастильоне и в Ка-стильжинесе) Марфанн де Вальсегюр ", у которого Пейре Мауран купил их. На деревенских землях, принадлежащих тулузским патрициям, нередко взимаются те же натуральные оброки (tasca), что и в поместьях дворян 91.
С этим связано и сохранение в ряде случаев во владениях патрициев сервильных отношений. Продажа, инфеодация, обмен сервов не были редкостью. Между 1117 и 1140 гг. братья Дескалькенс92 за 5 су продали Сен-Серненскому аббатству Бернара Видиана «со всем его потомством, последующим и настоящим»93. Уже знакомый нам Гильем Рамун94 в 1142 г. взял в лен у некоего Бертрана де К^вальдос и его жены (очевидно— деревенских помещиков) некиих Понса Фабра и его жену Сюзанну, их потомство, настоящее и будущее, и будущее потомство их детей, а также их держание и все их имущество95. В 1150 году при разделе между членами фамилии Руайсов их владений в Пешбоньё (9 км к северу от Тулузы) упоминаются сервы — мужчины и женщины 96.
Феодально-эксплуататорское содержание патрицианского землевладения обусловливало и феодальную форму тех правоотношений и связей, в которые оно вступало с миром поместного дворянства. Приобретая у деревенского помещика землю в качестве феода, городской патриций обычно получал ее на таких же условиях, что и другие феодатарин,— за ежегодный денежный чинш (обычно невысокий), плату за допуск и за возобновление держания (acapitum, reacapitum) и т. д. Порою, особенно на подгородных землях, можно встретить привилегированные владения горожан, свободные от годового чинша и обязанные только платой за возобновление феода 97. Здесь ленное владение, инфеодация которого и
88 «quartum de fructu et de expletis que inde exient», «feui quartanarii».— Ibid., №41, 228, 235; Ap., № 58, 60.
87 Ibid., № 78, 100, 330; Ap., № 60: «quartum et deciman messium qui ibi fuerint. in grano vel in garba».
“ Cart. Borug., № 32, 35, 45, 47—50; Cart. St.-Sernm, № 8, 9, 15, 20, 76, 93, 94, 100—102, 123, 128, 189.
89 Cart. St-Sernin, № 13, 49, 51, 55, 78, 86, 96, 121, 147, 192.
80 Cart. St.-Sernin, № 688.
81 Ibid., № 62, 120, 150, 330, 358, 363, 599.
82 Бастар Дескалькенс — один из ранних предшественников тулузских «капитуляриев»— консулов (Cart. Bourg., № 1, 1141 г.). Начиная с этой даты и до 1247 г. выходцы из этого рода заседали в консулате не менее 7 раз. (Cart. Bourg., № 9, 10, 16—22, 27, 31,32, 74—87, 96, 99, 101; HGL, VIII, т. 369—709).
83 Cart. St.-Semin, № 538.
84 Впоследствии — консул. Cart. Bourg., № 19.
95 Cart. St.-Sernin, № 331. См. также акты обмена сервов Рамуном Гарсна н Понсом де Тулуза в 40—70-х годов XII в.: Cart. St.-Sernin, № 264, 689.
96 Conf, paleographie, № 5.
87 Cart. St.-Sernin, № 72, 129, 347; Cart. Bourg., № 31.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
167
так уже фактически превратилась в декорум продажи, заметно утрачивает некоторые специфически феодальные качества и явственно приближается к грани, за которой происходит отрыв владения от сеньора и превращение его в полную частную собственность феодатария-горожаиина.
Но эта тенденция реализуется пока лишь частично, на собственно деревенских землях она еще проявляется мало. Существеннее здесь то, что, хотя прямая покупка земли у деревенских помещиков имеет место, преобладает, однако, инфеодация, и горожанин превращается в феодата-рия светского сеньора или могущественной церковной корпорации. Многие знатные тулузцы, особенно из Ситэ, держали феоды от кафедрального Сент-Этьенского собора 9 * * 98 * * * и даже от ошского архиепископа ". Пусть такого рода ленные связи и не обладали всею полнотой качеств, присущих феодальной иерархии, они все же не проходили бесследно для вступавших в них городских землевладельцев. Патрициев, державших феоды от Сен-Сернена,— а таких было много, особенно в Бурге,— мы то и дело встречаем среди свидетелей важных имущественных сделок аббатства, в числе третейских судей при разборе тяжб и споров со светскими землевладельцами, в составе а руководстве созданного монастырем братства; порою, вместе с аббатством или светскими сеньорами, они приобретали земли и владели ими |0°.
Обладание земельною собственностью мелкопоместного типа (были ли это лены, или аллоды) не могло не порождать у патрициата феодально-эксплуататорских интересов и известной тенденции к сближению с дворянством. Патриции перенимали некоторые феодальные формы обеспечения своей собственности и доходов, усваивали феодальные нормы социального поведения. В этом отношении история тулузского патрициата содержит немало колоритных моментов.
Известно, что северные крестоносцы, подступив к Тулузе, были поражены множеством башен в этом городе,01. Вероятно, часть этих башен принадлежала городским дворянам. Но среди их владельцев мы видим и могущественные землевладельческо-ростовщическо-купеческие фамилии. Видаль Баррау, консул 1181/1182 года 102, владел башней в Ситэ103. Богатейший консульский род — Маураны, рано и тесно связанные с ересью, в XII в. выстроили большую башню у своего укрепленного дома в городе; другой дом замкового типа (с башней) принадлежал им за стенами Бурга. Уже в 1178 г. кардинал св. Хризогона, явившийся в Тулузу для борьбы с ересью, приказал срыть эти башни 104. И еще в конце XIX .в. сохранялось большое квадратное основание городской башни Мауранов и ее первый этаж со стенами огромной толщины 105. Насколько велики и важны были для обороны в ту пору эти башни и укрепления, можно видеть .из того, что, овладев, наконец, Тулузой, Симон де Монфор, дабы предотвратить восстание горожан, приказал срыть не только стены Ситэ и валы Бурга, но и «башни укрепленных домов в городе и за
9S G. С a t е 1. Memoires de 1’histoire du Languedoc. Toulouse, >1633, p. 633—834;
Conf, paleographie, № 4.
BB Cart. Ordre Temple, № 73.
100 Raimundi, de Soreda (Cart. St.-Sernin, № 112), de Castronovo (ibid., № 599,
604); Adalbert!, Rufi (ibid., Xs 58), B.-R. Maleti, A. Petri (ibid.. Xs 349—366).
101 «Turrita Tolosa» — это назвавие сохранялось, как сообщает Катель, и в
XVII в.— См.: G. С a t е 1. Memoires, р. 135—136.
102 Cart. Bourg., Xs 6.
103 Ibid., Xs 19.
104 G. Catel. Memoires, p. 136, «ut turres eius quas proceras et pulcherrimas habuit demolirentur».
105 J. de M a 1 a f оsse. Les anciennes maisons de Toulouse.— MSAMF, 1894,
p. 105.
168
С. М. Стам
его стенами»106 107 108. Видимо, выполнить это намерение полностью Монфору не удалось, и, когда в 1217 г. восстание тулузцев действительно разрази-лось, крестоносцы сами заперлись в башне родового дома Маскаронов, где и оборонялись от осаждавших их горожан *07.
Некоторые могущественные семьи владели, кроме того, башнями на городских стенах Ситэ и Бурга, а также на монастырских укреплениях 10в. Совместное владение, продажа, инфеодация по частям такого рода башен становится в XII в. явлением обычным 109. Роду Гилаберов принадлежал даже замок Базакль — вторая, после графского Нарбоннского замка, оборонительная твердыня Тулузы. В марте 1205 г. тулузская коммуна, преодолев немалое сопротивление, выкупила у Арнаута Гила-бера, его жены и сыновей этот замок с примыкающей к нему территорией110. Здесь был выстроен новый мост через Гаронну. Но могущественные Гилаберы еще долго продолжали, в ущерб коммуне, осуществлять здесь свои сеньориальные права, которые прежде опирались на обладание землей, защищенной замком111.
Примечательно, что и укрепленные каменные дома, и башни знатных родов в городе, как правило, также возвышались посреди более или менее значительных комплексов земельных владений и домов, принадлежавших данному лицу или династии. То были стражи, обеспечивавшие неприкосновенность этих объектов собственности и извлекаемых из нее доходов112 * 114 *. Башни и части их продавались и отдавались в лен вместе с прилегающими владениями пз.
Общественный облик верхнего слоя тулузских горожан обнаруживает и некоторые другие феодальные по своей природе черты. В 80— 90-х гг. XII в. в Тулузе широкое развитие получил мукомольный промысел. Водяные мельницы ставились на плавучих барках, закрепленных канатами на берегах. В 1193 г. большим наводнением на Гаронне многие такие барки-мельницы были сорваны с якорей и выброшены на берег. Те из них, что оказались на прибрежных владениях Рамуна Гаутейре, были им захвачены и порублены, люди же, явившиеся к нему по этому поводу, подверглись оскорблениям. При рассмотрении в консулате жалобы членов мельничного товарищества Нарбоннского замка выяснилось, что это уже не первый случай применения берегового права Рамуном Гаутейре, оправдывавшего свои действия ссылками на давнишнюю практику своих предков |14.
Порою источники сообщают о знатных тулузцах, которые, подобно некоторым деревенским сеньорам, владели церквами и церковными бенефициями. Так, церковь св. Ремигия в Ситэ до 1115 г. принадлежала роду де Тулуза Н5. Часто богатые горожане владели таким типично феодальным доходом, как церковная десятина. В 1146 г. Сен-Серненское аббатство выкупило у Гильема де Брюгейре (один из первых probi homines и первых капитуляриев,— как первоначально называли тулузских
106 G u i 11 е 1 tn u s de Podio Laurentii. Chronica, cap. XXIV (ed. Beyssier. Bibliotheque dt la Faculte des Lettres de I’Universite de Paris, XV1I1. 1904, p. 140).
107 Chanson de la croisade contre les Albigeois, ed. par P. Mayer. Paris, 1875—1879, t. I, v. 5143—44.
108 Городские землевладельцы и ростовщики де Клаустре, Рауйсы, Гильельмы, Караборда. Cart. St.-Sernin, № 64, 95, 98.
109 Ibid., Ар., № 55.
"° Cart. Bourg., № 37.
111 Cart. Bourg., № 74, 99.
1,2 Ibid., № 35. См. также Cart. St.-Sernin, Ap. № 55.
1,3 Cart. St.-Sernin, № 64.
114 Cart. Bourg., № 21.
1,5 Ordre Malte, № 3.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
169-
консулов) половину десятин с двух дециариев близ Тулузы за немалую сумму в 330 тулузских су116. Только в 11'62 году Бернар-Рамун Бапти-зат и его сын Эрменгаус уступили Сен-Сернену десятину со своих владений. До 1170-х годов десятину с принадлежавших им подгородных виноградников присваивали себе Арнаут Жуан (консул 1192/93 года) и его-родственники, а также неоднократный консул (между 1179 и 1194 годами) Гильем-Понс Астре с братьями 117.
Вероятно, в отдельных случаях эти десятины были, так сказать, «исконного», поместного корня (в частности — у Брюгейров). Но несомненно, что гораздо чаще они представляли собою позднейшие приобретения, совершенные с помощью денег—в форме покупки, получения феодов и через ипотеку. Этим объясняется и значительная удаленность от Тулузы отдельных децимарных владений патрициев (по сравнению с их земельными владениями). Некоторые патриции, например Караборда, Баррау, де Руайсы, скупали десятины (как, впрочем, в известной мере, и другие ренты) или приобретали их иным путем118.
Можно предположить, что там. где десятина взималась натурой, богатый горожанин реализовал аккумулированный таким образом продукт на рынке (особенно вино). -Однако по своей экономической природе десятина оставалась феодальною повинностью, и приобретение ее с необходимостью превращало богатого горожанина в соучастника дележа феодальной земельной ренты, вовлекало его в систему феодальных связей и столкновений, в первую очередь — с церковью119 120 121.
До сих пор мы затрагивали главным образом одну область экономических интересов патрициата. Учитывая все значение землевладения и землевладельческих доходов в экономической практике тулузских городских верхов, необходимо вместе с тем обратиться и к другим ее сторонам, попытаться выяснить их реальное соотношение и, насколько возможно, рассмотреть сферу экономических интересов патрициата в ее совокупности.
Наряду с внегородскими землями, принадлежавшими богатым горожанам на аллодиальном и, гораздо чаще, на ленном праве, источники свидетельствуют — и очень рано — о наличии в их руках заложенных земель — pignora. Так, Пейре Караборда еще в 20—30-х гг. XII в. имел в закладе подгородное владение Сен-Серненского аббатства |2°. Тогда же феодальное -владение близ Бурга — comba Salomonis, верховным сеньором которого был тот же Сен-Сернен, находилось в закладе у Гильема де Клаустре за 200 су ,21. Ряд владений деревенских помещиков (в радиусе 10 км вокруг Тулузы) имели в залоге многократный член консулата Рамун де Кастельноу122 и Бернар-Рамун Баптизат123. Ипотечные сделки практиковали один из первых капитуляриев—Пейре Гиль-ельм, консул 1180—1190-х годов Бернар Руф, Пейре Аймерик124. Широчайшую кредитную деятельность под залог земли в 40—50-х годах XII в. развернули Кальвет Дансанс и его сын Бернар125.
Как показывает акт 1158 г. о продаже феода, чинш с которого был
1,6 Cart. St.-Sernin, № 90, 142.
117 Ibid., № 56, 62. Также № 52,53, 54, 55, 84, 93; Ар. № 51.
1,8 Cart. St.-Sernin, Хе 91. См. также № 143; № 190; № 27. См. также № 76.
119 См., например, там же, № 85.
120 Cart. St.-Sernin, № 72, 129.
121 Ibid., № 75. Спустя столетие, в 1220-е годы род де Клаустре дал двух консулов.
122 Cart. St.-Sernin, № 696.
123 Cart. Orde Temple, № 93. См. также Cart. St.-Sernin, № '130, 242.
124 Cart. St.-Sernin, № 368, 312.
125 Ibid., № 305, 313, 314, 316, 318—321.
470
С. М. Стам
заложен у Пейре Рамуна 126, ростовщик фактически приобретал права дополнительной верховной собственности на заложенное земельное владение. Его dominium directum в известном смысле стояло даже выше верховного права сеньора, заложившего феод, поскольку без гарантии владельца ипотеки отчуждение и инфеодация этого объекта собственности не могли иметь законной силы. Иными словами, горожанин — владелец залога превращался в своеобразного «сверхсеньора» данного феода. (В 1203 году мы встречаем и самый термин: «superfeodum et superdomi-natio» 127.) Любопытно отметить, что через 25 лет — в 80-е годы XII в. Пейре Рамун уже дважды избирается консулом, а с 90-х гг. того же столетия в консулате заседает его сын *28 129.
В 1218 г. тулузский граф Раймунд-младший заложил богатому мон-тобанскому горожанину Журдану де Сапиак (в уплату долга своего отца) укрепленное местечко Insula Amata со всеми относящимися к нему угодьями и правами, с тем чтобы кредитор получал в свою пользу доходы от этих владений, пока не будет возвращена сумма долга |2Э. Так ипотека превращала богатого патриция-ростовщика130 131 132 в собирателя феодальных рент, поборов и пошлин. «Живой залог» на тулузских землях был преобладающей формой ипотечных сделок.
Неуплата долга могла вести и к превращению заложенных (или иных) земельных владений в собственность кредитора. В 1181 г. некто Удальгер в своем завещании перечисляет длинный ряд объектов, которые он отдает в полную собственность Арнауту'де Руайс, богатейшему тулузскому патрицию, бывшему в этот момент и консулом ,31. В этом перечне: владения в Марвиларе — «мужчины и женщины и все, что мне там принадлежит», владения в Поюбо и Освила, десятина в Крозиле, «каковую каноники имеют в залоге», владения в Mons Aldron, десятина в Аудивил-ла, а также некто Гильем Пиатре |32. Передача собственности в грамоте никак не мотивирована, но самая щедрость дарения и необычность передачи по завещанию столь значительного имущества одному, светскому, и притом, видимо, совершенно постороннему лицу, не оставляет сомнения в том, что здесь перед нами возмещение долга. Вероятно, доходов от владений, заложенных в обеспечение займа, оказалось недостаточно, чтобы еще при жизни должника возместить сумму долга (возможно, возраставшего) и процентов. Так ростовщик становился феодальным собственником. И вот, видимо, каким образом сложились значительные, но дробные, внегородские земельные владения де Руайсов.
Отдельные ростовщики, действовавшие в более узких районах (например, отец и сын Дансанс — в Кастельжинесе, Вилаиго, Кастильоне) создали себе из залогов весьма внушительные комплексы земельной собственности с сервами, оброками, чиншами и десятинами, которыми затем они сами распоряжались, как собственными,— закладывали, инфеодиро-вали, продавали133.
Таким образом, если к середине XII века внегородское землевладение начало играть значительную роль в экономической жизни тулузского патрициата, то одним из важнейших путей, выводивших городских богатеев в эту сферу деятельности, была ипотека.
,и Cart. St.-Sernin, № 15.
127 Cart. Bourg., № 43; см. также № 51.
128 Ibid., №6, 15, 71; 96, 97.
129 HGL, VIII, № 192, III.
130 Jordanus de Sapiaco в '1221 г. фигурируют в числе bailee de Montalba и prosomes de Montalba. HGL, VIII, № 214.
131 Cart. Bourg., № 6.
132 Conf, paleographie, № 7.
133 Cart. St.-Sernin. № 305, 320, 321, 323, 324, 325.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
171
Помимо ипотеки, уже в XII в. ростовщичество выступает в Тулузе в своем непосредственном, открытом виде. При этом в качестве ростовщиков, как правило, действуют видные тулузские патриции. Так, в 1184 г. некто Рамун де Рок специальной грамотой признал, что он должен уже знакомому нам Рамуну Дюрану (дважды был консулом) 134 50 су, с которых обязан выплачивать ему ежемесячно 8 денье 135. В 1201 г. Гильем- Пейре де Саказа «по доброй воле отдал и уступил» Бернару Баррау136 -«всю прибыль и все проценты (totum lucrum et omnem usuram), которые последний получил от него вплоть до этого дня»137 * *. Ростовщичеством широко занимались такие знатные семьи, как Дави133 Руайсы 13Э, Капденье 14°, Маураны 141, де Сент-Ибарс 142_ При этом Маураны около середины XIII в. располагали такими суммами, что могли предоставить значительные кредиты английскому королю143.
К началу XIII в. ростовщичество в Тулузе приняло столь широкие •масштабы и крайние формы, возбудило настолько значительное недовольство, что консулат был вынужден ввести ограничения. Из консульского постановления от 11 марта 1201 г. мы узнаем, что ссуды давались жак деньгами, так и вещами под залог, без залога, с поручителем, под клятву и т. д. Ростовщики стремились опутать долгами несовершеннолетних и затем завладеть их имуществом или имуществом их родителей, залогами, полученными от несовершеннолетних144. Постановление, принятое консулами совместно с Общим советом коммуны, запрещало такую ^практику.
Вместе с тем консульская политика в целом стояла на страже интересов тулузских ростовщиков. 17 марта 1208 г. консулат принял постановление, запрещавшее лицам, проживающим вне города, отнимать залоги, данные жителям Тулузы145. Очевидно, кредитная деятельность тулузских ростовщиков к этому времени широко охватила городскую •округу. Надо полагать, она вовлекала в свою орбиту и крестьянство, но -ее главным объектом, несомненно, было поместное дворянство — едва -ли крестьяне (или городская беднота) могли пытаться силою вернуть себе залоги, данные городским ростовщикам.
В самой Тулузе должниками ростовщиков нередко были знатные и могущественные люди. В 1225 г. должником Дюрана де Сент-Ибарс (этот род дал пятерых консулов) 146 и его сына был сам тулузский граф Раймунд VII147 *. В 1220-х годах представитель знатнейшего тулузского рода Арнаут де Вильноу задолжал Понсу Капденье огромную сумму ’В 1200 су, данную под залог земельной собственности143 Но, как это во-•обще свойственно ростовщическому капиталу, тулузские кредиторы, широко практикуя крупные ссуды, не гнушались скупать грошовые ренты
134 Cart. Bourg., № 22, 28.
135 М. Castaing. Le pret a interet a Toulouse aux XII et XIII siecles.—BPhH, 11955, p. 274.
,3S Знатный патриций из Ситэ, консул в 1194/95 г., см. Cart. Bourg., № 10.
137 J. М u п d у. Liberty, р. 271—72, п. 12.
133 М. С a s t a i п g. Op. cit., р. 274.
133 G. Saige. Les iuifs du Languedoc anterieurement au XIV-е siecle. Paris, 1881. Pieces Justificatives, № ,|i3, 17.
140 M. C a s t a i n g. Op. cit., p. 274.
141 Ibid., p. 276.
142 D u C a n g e. Glossarium. Baratum.
143 Roles Gascons. Pub. par F. Michel; v. 1, Paris, 1885, № 2613, 2621, 2622, 4020, -4021.
'44 Cart. Bourg., Xs 23.
145 Cart. Bourg., Xs 88.
146 HGL, VIII, c. 369; Cart. Bourg., Xs 15, 35, 71, 87.
147 Cm.: Du Cange. Baratum.
443 J. M u n d y. Liberty, 62.
172
С. М. Стам.
и оплетать паутиною долгов городскую бедноту, мелких держателей. Тот же Понс Капденье в 1229 г., по-княжески щедро завещав только на богоугодные даяния колоссальную сумму в 10000 тулузских су, вслед за тем приобретает чинш в 2 денье И9_
Результатом такого рода сделок было не только «перенимание» ростовщиком у землевладельцев функции присвоения земельной ренты.. Нередко это вело к прямой регенерации феодальной зависимости. Уже-в 1152 г. Общий совет коммуны был вынужден запретить закрепощение за долги: тулузец, который даст кому-либо ссуду под залог личности должника, теряет свои деньги 15°. Очевидно, такое постановление могло-быть вызвано к жизни фактами, принявшими масштабы общественного явления и возбудившими достаточно широкое недовольство. Тем не менее, покуда сохранялись экономические и социальные условия, побуждавшие обедневших свободных людей к закрепощению за долги, никакие консульские запреты не могли предотвратить подобных сделок 149 * 151_ Еще в 1201 г. некий Гаусбер заложил тому же Понсу Капденье в качестве обеспечения долга «свое тело и черную кобылу»152.
С другой стороны, несомненно, и патриции-ростовщики имели какую-то заинтересованность в установлении такого рода зависимости. Вот почему консулат, запретив в 1152 г. закрепощение за долги, через 45 лет,, в 1197 г., издает постановление, предусматривающее тягчайшее долговое закабаление несостоятельных должников153. При этом, если прежде подобное могло быть лишь частным актбк, по крайней мере внешне выглядевшим как добровольная сделка,—то теперь долговая кабала санкционировалась -и предписывалась консульскою властью в качестве обязательной меры и становилась общей участью всех несостоятельных должников. Это был типичнейший акт законодательства ростовщиков. Недаром в консульском списке 1197 г. мы встречаем имена Пейре де Руайс, известного своими ростовщическими операциями, Рамуна и Оль-рика из богатого торгово-ростовщического рода Мауранов 154 и ряд других видных городских землевладельцев, надо полагать, тоже не чуждавшихся ростовщической деятельности.
Но ростовщический капитал проникал также в сферу ремесла и торговли. Важнейшим путем такого проникновения был откуп. В первой четверти XII в. некто Гилабер де Лаурак ссудил графине Тулузской 3000 солидов под залог торговых пошлин, которые она получала с рынка и с местечка Базьеж 155. Для рядового дворянина XII в. 3000 солидов. в звонкой монете — сумма практически недоступная. Представить такие деньги наличными мог, скорее всего, богатый горожанин-ростовщик. Получив залог, упомянутый Гилабер «по дьявольскому наущению» («suadente diabolo») ввел множество новых, незаконных поборов — «дурных» пошлин, «дурных обычаев» (inalos usagios): на рынке, на дорогах, на соляной мытне. В 1123 г. он был вынужден от них отречься и невыплаченную графиней половину долга (а с нею, очевидно, и залог) передать Сен-Серненскому аббатству 156. Так откуп феодальных поборов, превращал ростовщика в эксплуататора рынка.
149 Р. G ё г а г d. Cartulaire de Capdenier, p. 23.
160 Cart. Bourg., № 5.
Cm.: Cart St.-Sernin, № 311 (1162 r.).
152 C a s t a i n g. Op. cit., p. 276.
153 C art. Bon rg., № 18.
154 C a s t a i n g. Op. cit., p. 276..
155 Cart. St.-Sernin, N 5. Базьеж (в 20 км. ю.-з. Тулузы на р. Эр) был важнейшим пунктом торговли солью. См. Cart. St.-Sernin, № 138.
5* Cart. St.-Sernin, № 5.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
173
Не менее ярким примером откупа является уступка в 1240 г. тулузским графом Раймундом VII права чеканки монеты Арнауту Трунну — меняле (cambiatori) 157. Здесь откупщик-меняла перенимает права феодального сеньора (в данном случае — графа) и, на время оттесняя его, становится фактическим распорядителем монетного дела, а потому в какой-то мере подчиняет себе цех монетчиков. Так отношения займа и за-.лога способствуют внедрению ростовщического капитала и в сферу ремесла.
Кредитные сделки не были единственным путем, связывающим городскую верхушку с торговлей и ремеслом. Из каких бы социальных элементов по преимуществу ни складывался городской патрициат, торговые, а в известной мере и ремесленные интересы всегда составляли более или менее существенный компонент его социально-экономической природы. Тулуза в этом отношении не представляет исключения. Но формирование этой сферы деятельности патрициата происходило отнюдь не прямолинейно. Первоначально городские землевладельцы втягивались в нее главным образом как эксплуататоры ремесла и торговли, как собиратели сеньориальных пошлин — рыночных и ремесленных. Так, только в 1205 г. консулат вместе с Общим советом (видимо, под нажимом более широких слоев горожан и, вероятно, не даром) добился в пользу коммуны отказа большой группы знатных патрицианских династий от прав собственности на площадь Монтайгон в Ситэ, а также на дома и торговые ряды на этой площади, где происходил еженедельный торг158. Очевидно, с этими правами собственности было связано взимание торговых пошлин и различных рыночных поборов в пользу отдельных лиц, что осложняло и обременяло городскую торговлю. За эти права и немалые доходы патриции-землевладельцы цеплялись упорно. Один из них, Жур-дан де Вильноу, даже по торжественному акту 1205 г. сумел удержать за собою торговые пошлины на этом рынке — retento iure leydarum, quod ibi habere debebat159.
Все это относится не только к рынкам. Лишь в 1222 г. консулат Бурта смог выкупить,— как можно понять, за весьма значительную сумму,— у Арнаута Гилабера, его жены и сыновей право взимания поборов у моста Базакль160. И все же Гилаберы удержали за собою провозную (portagium) и судопрогонную (de navium inpulsione) пошлины161. Таким образом, патриций-землевладелец мог сохранить право на эксплуатацию торговли, даже утратив собственность на землю, с которой это право первоначально было связано. Многие частные поборы и пошлины с торговли на рынках и ярмарках Тулузы оставались в руках отдельных патрицианских семей вплоть до 70-х годов XIII в., когда они были выкуплены французскою короной 162.
Не всегда присвоение этих пошлин было обусловлено собственностью на земельные участки в местах торговли. В Тулузе — крупном торговом центре и резиденции графов — особенно рано должны были появиться чисто «рентные лены», проистекавшие из «публичной власти» верховного сюзерена — тулузского графа, кстати, весьма небогатого здесь собственными землями. Очевидно, именно таково было происхождение тех торговых пошлин, которые до 1120 г. принадлежали четырем рыцарям163,
157 HGL, VIII, №330, V.
158 Cart. Bourg., № 54.
159 Ibid.
160 Ibid., № 74, 99.
161 Ibid.
‘63 F. M u n d y. Liberty, p. 260, n. 10.
163 Cart. Bourg., № 14.
174
С. М. Стам
и тех, от которых в пользу коммуны в 1150 г. отказались братья де Ланта 164, а в известной мере, видимо, и той пошлины с кож, которая в 1148 г. была выкуплена у 17 знатных горожан165.
Что еще существеннее, к XIII в., особенно в условиях города, собственность на доход успела уже в значительной степени оторваться от собственности на землю, как источник его получения, и стала объектом дробления, продажи и перепродажи. В этом отношении очень любопытны данные, приводимые Дж. Манди из актов о выкупе частных торговых пошлин королевскою властью. В 70-х годах XIII в. Гильем де Турре, например, владел 12V2 из 18 долей провозной пошлины в тулузском Бурге; Бернар-Гильем де Сен-Мартен — двумя из 24 долей всех торговых пошлин Ситэ и Бурга и так далее 166 167. Вот почему среди обладателей торговых пошлин в Тулузе во второй половине XIII в., наряду со столь знатными семьями городских землевладельцев, как де Кастельноу, де Виль-ноу, де Турре, де Руайс, Баррау, фигурируют и такие, появившиеся сравнительно недавно на политической арене члены городской верхушки, как Бараньоны, Куртасолеа, чьи представители появляются в консулате только с 1218 г., п даже сукновал Гильем Видаль |67. Очевидно, к приобретению доли в надежных и возрастающих доходах от торговых пошлин, то есть фактически к соучастию во внетоварной эксплуатации торговли и ремесла, стремились и обладатели денежного богатства, выросшего на этой самой торгово-ремесленной почве.
Но землевладельческо-патрицианские Элементы вовлекались в торговую и ремесленно-промысловую деятельность также и непосредственно. Из числа могущественных консульских родов Тулузы несомненно занимались торговлей Руайсы. В 1223 г., при разделе наследства Дави де Руайс между тремя его сыновьями, среди огромных богатств перечисляются четыре «operatoria de Banquis majoribus», то есть, очевидно, четыре магазина (хотя, может быть, и четыре мастерские) на улице Больших Лавок в Ситэ и еще четыре других лавки в городе168 *. Невозможно представить, чтобы 8 лавок сосредоточились в одних руках случайно или сразу. Начало торговой (а также и ростовщической) деятельности этого патрицианского рода без сомнения восходило к XII в. В самом деле, еще в грамоте 1176 г. особо отмечается, что она составлена in operatorio (в лавке? в конторе?) Бернара де Руайс 16s. Насколько велики были их денежные ресурсы и ростовщические операции, можно видеть, например, из того, что в 1234 г. сам'тулузский граф Раймунд VII был должен Алеману де Руайс 4150 тулузских су170. Едва ли такие огромные суммы в звонкой монете стекались в кошельки Руайсов без посредства торговли.
Руайсы были крупными городскими земельными собственниками. С XII века значительные владения принадлежали им и вне города. Об этом говорит и только что упомянутый акт о разделе имущества Дави де Пуайс. Но он же, как нам кажется, предостерегает от преувеличенных представлений об их земельных богатствах. Обращает на себя внимание некомпактность, разбросанность по преимуществу мелких внегородских земельных владений этой династии 171. Едва ли они мог
|М Ibid., № 34.
‘«5 Ibid., № 28.
“ J. М u п d у. Liberty, p. 260, n. 10.
167 Ibidem.
168 Coni, paleographie, № 18.
189 Layettes du tresor des chartes, publ. par A. Teulet. Paris, i860, t. I, p. Ы0.
‘70 Layettes, t. II, p. 281.
171 Conf, paleographie, № 18; Cart. St.-Sernin, № 27. Распылены по доброй дюжине деревень тулузского района, отмечает Ф. Вольфф (Commerces, р. 24—25).
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
175
ли быть источником больших доходов. Вернее предположить, что сами эти владения были приобретены с помощью денег и, видимо, главным образом через ипотеку 172.
Гораздо существеннее были земельные владения этой фамилии, сосредоточенные в городе: обширный квартал вокруг площади Руайсов,. дома и магазины на улице Больших Лавок—главной улице Ситэ173. Насколько можно судить, именно здесь находился главный источник их денежных богатств. Именно широкое участие в торговой и кредитной деятельности принесло этим городским землевладельцам богатство и общественный вес. Это не мешало тем же Руайсам одновременно участвовать в эксплуатации тулузской торговли на старый, сеньориальный лад: в 70-е годы XIII в. Рамуну Руайсу принадлежала почти шестая часть всех торговых пошлин (лейд), взимавшихся в Ситэ и в Бурге174, что должно было составлять огромные суммы. Самое это сочетание служит ярким свидетельством противоречивости социально-экономической природы городского патрициата.
Интересно в этой связи попытаться, насколько возможно, выяснить-источники богатства такого могущественного рода из Бурга, как Мау-раны. Это нелегко: источники скудны и односторонни: они сообщают преимущественно о земельных сделках и крайне редко о сделках с движимым имуществом. А это легко может повести к искривлению реконструируемой картины. Дж. Манди отмечает участие Мауранов в ростовщической и торговой деятельности. Но главными источниками их богатства, по его мнению, были владения землей и земельными рентами. Так, Пейре Маурану «принадлежали огромные владения, включая десятины, к северу от Бурга» 175 176. Действительно, им принадлежали honores (по нескольку арпанов) в Леонаке, Кастильоне, Вальсегюре,76. Но трудно предположить, чтобы чинши с этих земельных владений могли приносить столь обильные доходы, что в 1178 г. еретик Пейре Мауран, по словам Роджера Ховдена, оказался в состоянии уплатить тулузскому графу поистине колоссальную сумму штрафа в 500 фунтов-серебра 177, то есть 13000 тулузских солидов.
Присмотримся ближе к внегородским земельным владениям этого-тулузского семейства, например, в районе Вальсегюр, близ Кастельжи-неса, около 10 км к северу от Тулузы. Среди них встречаются участки пашни, отдельные мансы (casales), но главным образом — это лес. У местного сеньора Марфанна де Вальсегюр еще в первой половине XII в. Маураны приобрели в качестве феодов за годовой чинш в 18 денье несколько участков леса 178. Сопоставляя размеры чиншей 179 * можно заключить, что Маураны владели 9 арпанами леса, другие же феодатарии Марфанна де Вальсегюр — 6, 4, 2 и 0,5 арпана 18°. Это был лесистый район в долине Эра, правого притока Гаронны. Весьма вероятно, что леса здесь использовались и для выпаса скота, иные лесные участки расчищались под пашню, но, видимо, в первую очередь они привлекали
172 Историк рода Руайсов А. Кара-мель считает, что сколько-нибудь значительное проникновение этих тулузских богачей в сферу внегородского землевладения началось только на рубеже XII—XIII вв. (A. Caramel. Les Roaix. Toulouse, 1848, p. 23).
173 Cart. Bourg., № 51.
174 J. Mundy. Liberty, p. 260, n. 10.
173 Ibid., p. 228, n. 38.
176 Cart. St.-Sernin, № 688.
177 Cm.: J. Mu ndy. Liberty, p. 270—271, n. 8.
173 Cart. St.-Sernin. № 403.
,7S Один из феодатариев Марфана, Laurentius владел двумя арпанами леса (Cart. St.-Sernin, Ар., № 46) и платил 3 денье годового чинша (ibid., № 403); см. также № 367.
Ibid., №403.
176
С. М. Стам
возможностью вырубки и вывоза строевого леса, бывшего в XII в. ходким товаром на рынке быстро застраивавшейся Тулузы, особенно — Бурга. Об этом говорят неоднократные упоминания об участках вырубок (exarta, de quo fuit tractum boscum181 182) —и тот факт, что обладателем одного из лесных феодов Марфанна был некий купец Лауренс (Laurencius mercator) |82. В 1165 г. Пейре Мауран купил здесь еще 8 арпанов леса 183 и фактически сосредоточил в своих руках большую часть лесных богатств района Кастельжинеса.
Надо думать, что лес был не единственным объектом коммерческой деятельности торговли рода Мауранов, но едва ли можно сомневаться в том, что, наряду с ростовщичеством, не землевладельческие чинши, а именно крупная торговля, в частности торговля лесом, была важнейшим источником их богатства. Отметим, что укрепленный особняк Мауранов находился в квартале де Тауре — главном торговом центре Бурга 184. А в 1295 г. купец-оптовик Боном Мауран поставил королю Филиппу IV большие партии боевых воротников и шлемов 185. Были в этом роду купцы и в середине XIV в.186
К началу XIII в. выдвигаются купцы из рода Рамунов (из Бурга). Наряду с некоторыми выходцами из таких богатых тулузских семей, как Синьяры, Баррау, они уже систематически ездят в это время на Шампанские ярмарки (для тулузских купцов это было делом новым), подолгу живут в Труа и других городах Шампани, женятся там и даже пользуются покровительством шампанскйх графов 187. Но вряд ли прав Манди, когда на этом основании объявляет Рамунов из Бурга почти целиком купеческой династией 188. В XII в. мы видим ее наиболее значительных представителей в качестве феодальных владельцев honorum, домов и даже башен в ограде СеннСерненского аббатства — вместе с известными городскими аристократами, как де Кастельноу189, а также в качестве ленных владельцев имений (honores) с различными угодьями и держателями вне города — в Камп-Радюльф, Кастельжинесе, Ви-лаиго 19°. Видимо, Манди ближе к истине, когда заключает, что отпрыски или ветви многих землевладельческих династий городской знати ушли в область торговли 191. Степень вовлечения в нее у различных семейств этого слоя была различною. Отдельные фамилии остались почти полностью чуждыми новым хозяйственным веяниям. И лишь у немногих из них торговые интересы стали абсолютно преобладающими.
Основная масса тулуЗского купечества вышла не из круга городских землевладельцев. Это был в сущности новый слой — люди, чье богатство выросло прежде всего благодаря торговле. Огромное большинство их в XII в. не принадлежало к правящей городской верхушке, и лишь с начала Х1П в. они проникают в нее, но — как существенно новая группа городского патрициата.
181 Cart. St.-Sernin, № 403; Ар., № 46.
182 Ibid., Дж. Манди (Liberty, >р. 280, п. 38) относит этого купца к роду Maurandi, но источник не дает для этого оснований.
183 Cart. St.-Sernin, Ар., № 46.
184 См.: Ph. Wolff. Commerces, р. 89, n. 147.
185 Ph. Wolff. Achats d’armes pour Philippe le Bel dans le region toulousaine.— AM, 1948, pp. 87—88.
188 Ph. Wolff. Commerces, p. 573.
187 H. d’ A г b о i s de J u b a i n v i 11 e. Histoire des dues et des comtes de Champagne. Paris, 1959—60; t. V, Catalogue des actes, № 1521, 1803; J. Mundy. Liberty, ‘Publ. doc. № 16; ibid., p. 67, 280, n. 39.
188 J. Mu n dy. Liberty, p 67.
188 Cart. St.-Semin, Append., № 55 (1171 r.).
190 Ibid., № 122, 303, 304, 307.
181 J. M u n d y. Liberty, p. 67.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв. 177
Вот некоторые штрихи, рисующие ее облик. Сальиеры были крупными солеторговцами jo чем говорит н их фамильное прозвище) еще в конце XI в. Подписи Арнаута-Понса и Гильема-Поиса Сальнеров рядом с подписями знатных тулузцев стоят под хартией графа Гильема IV об отказе в пользу Сен-Серненского аббатства от монополии на базьежском соляном рынке192 *. В самом начале XIII в. они были уже настолько богаты и могущественны, что в мирном договоре Тулузской коммуны с коммуной Гайяка (1203 г.), предусматривавшем взаимный отказ жителей от претензий и репрессалий, особо оговаривалось признание претензий только одного Изарна Сальнера к двум жителям Гайяка и его права на захват всего принадлежащего им имущества и даже их самих198. Но в консулате выходцы из этого рода появляются только в 1218 г.194 *
В конце XII — начале ХШ в. крупными купцами, по всей видимости, были Рамун Пуллар, братья Поис и Арнаут Пуер. Когда консулат решил выяснить, где и какие торговые пошлины взимались в Тулузене за 30 лет перед тем, в числе наиболее компетентных лиц, приглашенных для обсуждения вопроса, были и названные лицаI85. С первых лет XIII в. в консульских списках появляются имена с пояснительным определением mercator: таковы Бернар Ортолан 196, Пейре Амель 197, Бернар Арнаут198. Торговцем пряностями — espetierius — был Бернар Фабер, консул 1222/23 г.199 ,
Некоторые патриции, о чем говорилось выше, были связаны с ремеслом и промыслами. Выгодность быстро развивавшегося в Тулузе мельничного дела рано привлекла к нему денежные средства богатых городских землевладельцев и ростовщиков. Еще в 1177 г. в списке членов мельничных товариществ Базакля встречаются имена знатных патрициев, неоднократных консулов — Бертрана Рамуна, Рамуна де Принь-як, Жуаиа Синьяра и Бериара Караборды 20°. В 1194 г. в аналогичном списке товариществ Дорад — имена того же Жуана Синьяра, Бернара-Рамуна Bappayi Пейре де Маркафаба, Рамуна Галина, Рамуна Рутбе-ра, Рамуна Гаутейре и Видаля де Приньяк201. Все эти лица (некоторые— многократно) были консулами.
Но параллельно шел и другой процесс — выделение патрицианских элементов из самого ремесла. Проследите этот процесс нелегко, ибо хозяйственная деятельность ремесленников менее всего отражена в документах эпохи (особенно в XII в.). И все-таки источники содержат несомненные свидетельства наличия этого процесса. В 1150 г. в числе probi homines, подписавших важнейший акт в пользу тулузской коммуны, фигурирует Vizianus Frenarius (уздечиик) 202. Примечательно, что он уже владеет в Тулузе печью, то есть присваивает баналитетные доходы203. Капитулярий из Бурга 1176 и 1181/82 гг. Arnaldus Raimtin-
182 Cart. St.-Sernin, № 138. См.: С. М. Стам. Борьба за тулузский соляной рынок В XI—ХШ вв.
183 Cart. Bourg., № 65.
'•« Ibid., № 91, 92; Cart. Cite, № 76, 77.
185 Cart. Bourg., № 55. Между 1202 и 1218 гг. они неоднократно были консулами.
'•« Ibid., № 24, 30, 39—42, 50, 56—60.
»7 Ibid., № 91—92; Cart. Cite, № 76—77.
i“ Ibid., ibid., HGL, VIII, c. 791.
188 Cart. Bourg., № 74—87, 99. Между 1204 н 1247 гг. этот род дал семь консулов.
200 G. S i с а г d. Aux origines societes anonymes: Les moulins de Toulouse au Moyen Age. Paris, 1953. Pieces justif, № 1, p. 363.
201 Ibid., p. 368. См. также Cart. Bourg., № 20, 21.
202 Cart. Bourg., № 34.
203 G. S a i g e. 0p. cit., Pieces justiL, № 5.
12 Средние века. в. 32
178
С. М. Стам
dus, filius dictus Raimundi Frenarii2O4, был, очевидно, его потомком. Любопытно, что в грамоте 1179 г. он фигурирует как Arnaldus Raimundi frenerius205, а в консульском постановлении 1202 г. уже именуется Arnaldus Ramundus de Freneriis206. Видимо, первоначально это было-обозначение профессии, затем превратившееся в прозвище, которое его владелец стремился освободить от собственно ремесленного значения и сделать фамильным именем территориального типа (правда, по названию не поместья, а улицы Уздечников в Бурге).
Это само по себе достаточно убедительно показывает, сколь мало привычным в ту пору было участие ремесленника (разумеется, разбогатевшего) в городском консулате. Пусть подобные факты были единичны, но они имели место. Так, консул 1192/93 г. Анаут Жуан был оружейником — espazerius 207. С первых лет XIII в., а затем особенно с 1218 г. в консульских списках все чаще начинают встречаться такие родовые имена или прозвища, как Molinus, Molendinus 208, Ausbergueri-us209, Cervunerius210, Ortolanus211, Pelliparius, Pellicerius212, Macellari-us213, Parator214 (мельник, владелец постоялого двора, виноторговец, скорняк, мясник, сукновал). Было бы поспешным считать всех этих консулов (порою — однократных) патрициями, но, несомненно, в эту пору в состав тулузской городской верхушки вливается (если угодно—• вторгается) новая струя влиятельных горожан, чье богатство, по крайней мере первоначальное, выросло на основе ремесла и промыслов. С этими и, очевидно, с еще более глубокими социальными сдвигами были связаны те новые политические импульсы, которые так ярко проявились в первые годы XIII в. и позднее, в самый напряженный период борьбы с крестоносцами, и Необычайно активизировали все коммунальное развитие Тулузы.
И все-таки, несмотря на все значение этих сдвигов, едва ли было бы правильно делать вывод о полном изменении в это время социально-экономического облика тулузского патрициата. Его преобладающей силой, по всей видимости, продолжали оставаться землевладельческо-ростовщические слои. В 1218 г. в победоносно восставшей против крестоносцев Тулузе консулы и Общий совет коммуны потребовали конфискации и продажи имущества тех жителей, которые не желали участвовать в расходах на оборону города, «хотя владеют добрыми имениями, или чиншами, или им причитаются многочисленные долги»215. Очевидно, и во втором десятилетии XIII в. важнейшими источниками доходов богатых тулузцев оставались земельные владения, ренты и ростовщические проценты. Правда, это постановление было принято консулатом, в котором было не более двух представителей старинных землевладельческих фамилий, зато имелось много таких, кто никогда до тех пор не носил консульского титула, в том числе и несколько несомненных представителей богатых торгово-промысловых слоев216. Весьма вероятно, что эти новые слои и новые правители го
204 Cart. Bourg., № 33 (1176 г.); № 6 (1181 г.).
205 Cart. St.-Sernin, № 688.
208 Cart. Bourg., № 35.
«и Ibid., № 16, 20, 21.
и» Ibid., № 4—70, 88, 89, 91, 92, 94, 95; Cart. Cite, № 76, 77; HGL, VIII, № 233.
Cart. Bourg., Ks 91, 92; Cart. Cite, № 76, 77.
2io Cart. Bourg., № 74—87, 99.
2ii HGL, VIII, col. 640—61, 791.
2i2 Cart. Bourg., № 88, 89, 101; 73.
21» HGL, VIII, col. 640—41.
2M R. Limouzin-Lamothe. Commune, p. 256.
215 HGL, VIII, № 197.
2i6 Cart. Bourg., № 92.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
179
рода хотели перенести главную тяжесть финансовых затрат по обороне на старинную землевладельческо-ростовщическую знать, а быть может, имели основания именно эти элементы упрекнуть в недостатке коммунального патриотизма. Но эти соображения не отменяют того вывода, что основу могущества «коренных» слоев тулузского патрициата составляли владения землями, рентами и деньгами, отдаваемыми под проценты.
Таким образом, снова и снова землевладение, вообще в большей или меньшей степени присущее городскому патрициату, явственно вырисовывается в качестве важнейшей экономической основы могущества тулузской городской верхушки. Известно, что именно это обстоятельство более всего сближает патрициат с классом феодалов и нередко, особенно цри рассмотрении происхождения отдельных патрицианских династий, побуждает видеть в патрициате лишь городское ответвление поместного дворянства. Даже наиболее вдумчивые исследователи пишут об «огромных», «колоссальных» внегородских земельных владениях тулузских патрициев217.
Как показывают факты, такого рода представления нуждаются в весьма существенных коррективах. Два события из истории Лангедока во второй половине XIII столетия неожиданно бросают яркий свет на интересующий нас вопрос. В 1269 г., в связи с обильным урожаем, нар-боннские консулы обратились к королевскому сенешалу Каркассона и Безье с требованием запретить вывоз хлеба из сенешальства. Для решения этого вопроса были созваны представители всех сословий сенё-шальства: явились архиепископ нарбоннский, 6 епископов, 22 аббата, триоры, настоятели — всего 43 церковных феодала (не считая членов капитулов), 27 светских сеньоров и 26 городских консулов. Обсуждение было бурным и долгим — до утра следующего дня. Нарбоннский архиепископ и Филипп де Монфор, выступая от имени прелатов и крупнейших светских землевладельцев — pro prelatis et terrariis,— возражали против требования городов запретить вывоз зерна, так как в этом году в сенешальстве большое изобилие хлеба и он на рынках недорог. Было решено запретить вывоз хлеба по морю или по суше к сарацинам, или пизанцам, или другим недругам святой церкви и короля Сицилии (Карл Анжуйский), но дозволялось вывозить хлеб в христианские государства218.
Через два года, в 1271 г., представители «некоторых добрых городов Каркассонского сенешальства» обратились к викарию Безье, замещавшему сенешаля, с настоятельной просьбой, ввиду неурожая и угрозы голода — propter messes steriles bladi karistia imminebat — созвать собрание (сословий) и полностью запретить вывоз хлеба из сенешальства. Под упорным нажимом городов собрание сословий было созвано. Многие светские и особенно духовные феодалы послали только второстепенных лиц, а многие вообще не явились. В итоге, видимо, еще более горячих споров постановили целиком запретить вывоз хлеба из сепе-шальства куда бы то ни было, кроме Иерусалимского королевства. Но аббат богатейшего монастыря св. Павла в Нарбонне от имени нар-боннского архиепископа и виконта и «от имени других» заявил, чго они не считают себя связанными подобным запрещением и что они вправе сами распоряжаться хлебом, собираемым на их землях. Викарий Безье отвел этот протест и пригрозил, в случае нарушения запрета, конфискацией хлеба от имени короля219.
217 J. М u n d у. Liberty, р. 10.
218 HGL, VIII, № 529.
219 Ibid., № 545.
12*
180
С. М. Стам
Значение этих исторических свидетельств трудно переоценить. В самом деле, из них прежде всего явствует, что хлеб из Лангедока вывозился систематически и в больших количествах. Это создавало трудности в обеспечении продовольствием городского населения, что под-; тверждается и неоднократными в XIII столетии буллами пап, запрещавшими в неурожайные годы вывозить хлеб из Тулузы, дабы обеспечить пропитание магистров и студентов Тулузского университета22®. Как показывают заседания «провинциальных штатов» 1269 и 1271 гг., экспортерами хлеба были крупные и крупнейшие феодальные сеньоры — светские и особенно духовные. От них-то и зависело снабжение городов хлебом. Но анализ борьбы на «провинциальных штатах» ведет и к другому выводу: городские землевладельцы-патриции в вывозе хлеба не участвовали и не были в нем заинтересованы. Более того, патрицианское землевладение было совершенно не в состоянии обеспечить города продовольствием. Даже на местном хлебном рынке патрициат, очевидно, не выступал,— конкуренция дешевого хлеба сеньоров его не пугала. Ограниченность патрицианского землевладения сравнительно с феодально-поместным проявляется здесь со всею ясностью. И столь же явственно выступает вторая, специфически городская, сторона социально-экономической природы патрициата.
* « « -
Рассмотренный материал из истории тулузского патрициата XII — XIII вв. обнаруживает глубокую внутреннюю противоречивость этого социального слоя. Важнейшей экономической основой его существования и могущества было городское, а частью и внегородское землевладение. Бурное развитие ремесла и торговли, в результате которого первостепенное значение приобретали движимое имущество и деньги, требовало от городских землевладельцев существенной перестройки методов хозяйствования и обогащения. Традиционная цензовая эксплуатация городских земель дополняется скупкою владений, обещавших наибольшие выгоды (в частности — расположенных на рынках и рыночных путях), спекуляцией земельными участками, скупкою рейт (особенно десятин), ипотечными операциями, прямым ростовщичеством, приобретением доли в пошлинах с торговли и ремесла, непосредственным участием в торговле и в промыслах. Именно эта эволюция превращала городских землевладельцев в патрициев.
При этом городское землевладение все более превращалось в коммерческое домовладение, при котором феодальное держание приближалось к свободной аренде.
Главным объектом эксплуатации для складывающегося патрицианского слоя все больше становилась быстро возраставшая масса мелкого торгово-ремесленного люда и среднего бюргерства, которой патрициат противостоял как главный (в пределах города) обладатель земельной собственности, домов и денежного богатства, а частично — и как соучастник феодальной эксплуатации торговли и ремесла.
Землевладельческие интересы сближали патрициат с поместно-дворянскими кругами. Вместе с тем вторая, специфически-городская, денежно-торговая основа патрицианского могущества неизбежно пробуждала в этом слое стремление к вытеснению «внешних», собственно феодальных сил из городской сферы, к освобождению города и его
220 Documents sur 1’histoire de I’Universite de Toulouse (1229—1789), ed. par R. Ga-dave, Toulouse 1910, № 4,14, 14-bis.
Тулузский патрициат в XII—XIII вв.
181
торговли от сеньориальной эксплуатации и притеснений, делала патрициат заинтересованным в коммунальном движении на его ранней стадии. С поместным землевладением патрициат сталкивался и на другой почве: по сравнению с городскими патрициями светские сеньоры Тулузена и богатейшие церковные общины были неизмеримо более могущественными земельными собственниками. Патриции платили им как феодатарии, страдали от их обирательства как купцы, сталкивались с ними как с крупнейшими производителями хлеба, от которых зависело продовольственное обеспечение городов.
Но двойственность экономической основы могущества городского патрициата порождала не только глубокую противоречивость его позиции в отношении массы горожан и дворян. Она порождала противоречия внутри самого патрициата.
Ростовщическо-торгово-промысловая эволюция, верхнего слоя горожан означала приспособление городских землевладельцев к потребностям товарно-денежных отношений. Но в целом этот слой оставался землевладельческим и ростовщическим. В то же время бурное торгово-ремесленное развитие Тулузы должно было произвести новую генерацию богачей, чье состояние и могущество выросли на денежном и торговом обороте. Правда, этот слой в условиях средневекового города, с необходимостью обрастал землевладением, и мог господствовать в городе только как патрициат. Однако здесь ведущими были ростовщическо-торговые, и в значительной мере — промысловые интересы. Поэтому к требованиям новых экономических отношений эти патрицианские элементы были приспособлены гораздо лучше старых землевладельческих династий и значительно острее выражали потребности развития новых экономических сил.
Это должно было вести к борьбе внутри городского патрициата, к существенным, сдвигам внутри этого слоя, что было неразрывно связано с социальными и политическими сдвигами в коммуне в целом.
Resume de i’article de S. M. Stam «Le Patrlciat Toulousain aux XI—XIIе siecles
Le patriciat est un des phenomenes les plus contradictoires dans I’histoire de la ville medievale. La richesse de caractere specifiquement ur-bain de cette couche sociale se combinait toujours, dans une mesure plus ou moins grande, avec la propriete terrienne. Ou faut-il en rechercher les causes? Quelles sont les forces economiques et sociales qui ont deter-minesles traits originaux de la physionomie sociale de la couche superieure des villes du Moyen-Age? L’auteur tache de resoudre ces questions, sur la base des materiaux fournis par la ville de Toulouse des XIе et XIIе siecles, dans I’histoire de laquelle se manifestent de fa^on si eclatante de nombreux traits de 1’evolution des villes d’antique origine, si typiques de la France du Midi.
Les sources montrent de fa?on convainqante que le fondement essentiel de la puissance du patriciat en formation etait la possession dans 1’encein-te de la ville de terrains, de domaines, de maisons, haillees a ferme contre argent. Au fur et a mesure de 1’essor artisanal et commercant de la ville, et en raison du rapide accroissement de sa population, les biens fonciers et immobiliers urbains des patriciens prenaient un caractere de plus en plus commercial.
Sur les terres a vocation agricole (vignobles, jardins, marais, parcelles de champs et de prairies) en ville ou au-dela des murs, donnees a bail
182
С. М. Стам
contre redevance en argent et assez frequemment en nature, les patriciens se presentent comme les exploiteurs quasi-seigneuriaux, le plus souvent, du menu peuple urbain. Graduellemenf, au XII siecle la propriete terrenne patricienne se repand dans la banlieue de la ville (en general dans un rayon de 15 kilometres). Ces domaines (allodiaux ou feodaux) etaient aquis a prix d’argent, par achat et particulierement par le mouen de prets hypothe-caires. Ce qui explique dans une large mesure le morcellement de la propriete fonciere du patriciat au dehors de la ville.
Dans les mains des propri6taires urbains, ces terres etaient dans une mesure utilises comme objets de speculation, ou comme grand nombres des affermes a de petits tenanceirs. Les patriciens, en general empruntaient aux seigneurs leurs methodes d’exploitation: a cette des fermages en argent, etaient souvent per^ues de ces tenanciers des redevances en nature (tasca) et des dimes: le servage existait egalement. D’ailleurs, 1’acquisition meme des terres par les riches citadins s’effectuait frequemment sous la forme de I’infeodation. L’elargissement de la propriete fonciere extra-mures des patriciens contribuait a leur rapprochement avec milieux seigneuriaux, au developpement dans la conduite de leur economie et dans leur comporte-ment social de certains traits specifiquement feodaux (possession de tours, parfois de chateaux, de dimes ecclesiastiques etc).
A cote de la propriete fonciere, et de pltfs en plus avec le temps, les aperations de credit, tant sous la forme hypothecaire, que sous celle de 1’usure pure et simple, devint une des sources les plus importantes de la richesse des patriciens. L’usure et 1’eccaparement des terres conrtibuaient a la penetration du patriciat daus la sphere des metiers et du commerce. Il operait largement, dans ce domaine, comme associe a 1’exploitation extra marchande de la production et de la circulation des merchandises, par le moyen des droits de marche, de p6age, etc.
La couche superieure urbaine se trouvait de plus en plus attiree dans la sphere des activites proprement commerciales et des metiers. Et c’est precisement cette adaptation au developpement intensif de la production marchande et de la circulation des biens qui est responsable de la transformation des proprietaires fonciers citadins en un patriciat, en tant que couche specifiquede la societe urbaine medievale. C’est ici egalement que se trouve la source principale de 1’interet de cette couche de la population au mouvement communal.
Mais un grand nombre des marchands toulousaines n’etait pas issue des proprietaires fonciers citadins. Ils tiraient leurs richeses du commerce, des metiers, des affaires. Au XIIе siecle, en general, ces elements n’appar-tenaient pas a la couche dirigeante urbaien, et ce ne fut qu’au debut du XIIе qu’ils у penetrerent, en la renovant sonsiblement. Toutefois, le patriciat toulousain restait essentiellement fonde sur la propriete fonciere et l’usure. Il ne convient pas, neammoins, d’exagerer 1’importace de la propriete fonciere patricienne. Comme 1’attestent les sources, le ravitaillement en produits alimentaires des villes du Languedoc dependait par dessus fout des grands feodaux, exportateurs de grains, et le patriciat ne jouait pres-que aucun role sur le marche du ble.
La lutte entre la couche «nouvelle» du patriciat et «1’ancienne» (comp-te-tene de la valeur toute relative de ces oppositions), fut 1’expression de cette contradiction interieure, naturelle et inevitable, au sein de la couche opulente citadine, en raison meme de 1’evolution profondement contradic-toire de la ville medievale. Cette lutte ne contribua pas peu au caractere mouvemente de 1’histoire de la commune toulousaine au debut du XIH-e siecle.
А. А. КИРИЛЛОВА
УЧЕНИЧЕСТВО В ТОРГОВЫХ И РЕМЕСЛЕННЫХ ГИЛЬДИЯХ АНГЛИЙСКИХ ГОРОДОВ XIV—XV вв.
Ученичество в ремесленных гильдиях английских городов XIV— XV вв. чрезвычайно мало изучено. Работы английских историков, посвященные проблеме ученичества, как правило, характеризуют положение, имевшее место в XVI в.1 Что же касается ученичества XIV—XV вв., то отдельные краткие сведения о нем содержатся в работах по экономической истории Англии — у В. Липсона, М. Бригса, К. Н. Виккерса, У. Кеннингэма, У. Эшли2 и других. Кое-какой материал об ученичестве и учениках можно найти в работах по истории английских ремесленных гильдий3, а также в трудах, посвященных характеристике целого столетия (среди них можно назвать работы М. Мак Кизак, У. Дентона, Е. Ф. Джекоба4 и другие5 *).
Во всех этих работах интересующей нас проблеме отведено очень мало места — несколько строк, порою несколько страниц. Вопрос обычно разбирается в общих чертах, без достаточно глубокого анализа и обобщения изучаемых явлений, часто — без учета хронологических рамок периода.
Так, Е. Липсон в своей работе ограничивается утверждением, что самой замечательной чертой английских ремесленных гильдий был институт ученичества, «который передал нам идеальную техническую подготовку» ремесленников-специалистов ®.
У других историков, таких, как М. Бриггс, К- Н. Виккерс, встречаются указания на то, что в XIV—XV вв. уже не было этой «идеальной подготовки», что перестали соблюдать обычаи, согласно которым ученик автоматически становился подмастерьем, а затем через некоторое время превращался в мастера7; что нарушилась гармоничная кооперация
1 М. G. Davies. The enforcement of English apprenticeship. Cambridge, 1936; Ch. Wilson. England’s apprenticeship (1603—1700). London, 1965.
2 W. J. A s h 1 e y. An Introduction to English Economic History and Theory. London. 1883—1890, p. I—II; K. N. Vickers. Englang in the late Middle Ages. London, 1913; W. Cunningham. The Growth of English Industry and Commerce during the Early and Middle Ages. Cambridge, 1915; E. Lipson. The Economic History of England, v. I. London, 1945; M. A. Briggs and Percy Jordan. Economic History of England. London, 1960.
3 T. Smith. English Gilds. London, 1870, reprint 1924; G. Unwin. The Gilds and companies of London. London, 1925.
4 W. Denton. England in the Fifteenth Century. London, 1888; M. Mak К is ack. The Fourteenth Century (1307—1399). Oxford, 1959; E. F. Jacob. The Fifteenth Century (1399—1485). Oxford, 1961.
5 A. R. Meyers. England in late Middle Ages. London, 1953; J. J. Bagley. Life in the Medieval England. London, 1960.
3 E. Lipson. Op. cit., v. I, p. 439.
7 K. N. V i c k e r s. Op. cit., p. 256; M. A. В r i g g s and Percy Jordan. Op. cit., p. 73.
184
А. А. Кириллова
между учениками и мастерами в рамках ремесленной гильдии8. Но М. Бриггс и Ф. Смит относили этот процесс только к XV столетию9 — в действительности он имел место гораздо раньше.
Большинство английских историков крайне идеализируют положение учеников в XIV—XV вв., утверждая, будто ученик становился членом семьи мастера10, будто власть последнего «по природе» своей всегда носила отеческий характер (мастер заменял ученику отца, помогая молодому человеку стать хорошим специалистом и полноправным гражданином города11).
Но даже те медиевисты, которые не склонны идеализировать положение учеников, роль и значение системы ученичества в XIV—XV вв., обращают мало внимания на рост противоречий внутри гильдии, разложение ремесленных цехов, изменение системы самого ученичества, не отвечавшей более своим прежним целям, обходят стороной различные формы социальной борьбы внутри ремесленных гильдий.
Некоторые английские историки ремесленных гильдий приводят интересный и яркий фактический материал по истории ученичества, но вкрапливают его в изложение лишь в виде отдельных эпизодов, не анализируя факты и не делая никаких выводов12.
Вопрос о состоянии ученичества в ремесленных гильдиях XIV— XV вв. рассматривается часто с точки зрения юридической, на основании только таких материалов, как статуты ремесленных гильдий, определявшие правовое положение ученика 13.
В данной статье автор ставит перед собой задачу выяснить состояние ученичества в ремесленных и торговых гильдиях английских городов XIV—XV вв., условия жизни и работы ученика, условия его подготовки как будущего квалифицированного мастера и полноправного горожанина, перспективы его дальнейшей жизни и работы по окончаний обучения. Решение этой проблемы имеет большое значение для понимания социальной структуры английского города XIV—XV вв., про-' цесса распада городских ремесленных гильдий, возникновения различных форм социальной и классовой борьбы как внутри них, так и в самом английском городе XIV—XV вв.14
Мы попытаемся осветить данную проблему на основе источников по истории Лондона и других городов Англии. Такими источниками являются прежде всего ученические контракты, протоколы городских судов и гильдейские статуты, появляющиеся с конца XIII в. В них есть статьи, юридически оформляющие положение ученика. Число этих статутов необычайно растет в. первой половине XIV в., но они создаются и позднее.
Уже с середины XIV в. обнаруживается, что фактическое состояние ученичества перестает отвечать юридическим нормам статутов. Так, сроки обучения, установленные статутами гильдий и решениями город
• М. А. В г i g g s and PercyJordan. Op. cit., p. 74.
9 Ibid., ip. 73. F. Smith. Coventry. Six hundreds years of municipal life. London, 1945, p. 70.
10 T. Smith. Op. cit., p. CXXXI; F. Smith. Op. cit., p. 70. R. J. Mitchel and M. D. L e у s. A History of London Life. London, 1958, p. 45—48.
11 S. Thrupp. The Mercant Class of Medieval London (1300—1500). Chicago, 1948, p. 16.
12 R. J. M i t c h e 11 and M. D. L e у s. Op. cit., p. 45—48.
13 T. Smith. Op. cit., p. CXXIV, CXXX, etc. W. C u n n i n g h a m. Op. cit., p. 338, 343, 351; S. Thrupp. Op. cit., p. 11, 16—17; 104; 112, 164.
14 Для решения поставленной задачи нет необходимости рассматривать обособленно положение учеников в торговых н ремесленных гильдиях, так как различия между теми и другими имели лишь профессиональный характер.
Ученичество в английских городах XIV—XV вв.
185
ских властей, удлиняются ,5. Если мы обратимся к материалам судебных расследований по поводу различного рода конфликтов между уче-нйками и мастерами в XIV—XV вв., то увидим, что семилетний срок обучения соблюдался не более, чем в 35% соглашений16. Срок ученичества до 8 лет встречается в 50% наших материалов; это — наиболее типичный срок ученичества для ремесленных гильдий английского города в изучаемый период17.
Но были и сроки ученичества в 918, 10—II 19, 12—1320 и даже 14 лет21; в отдельных случаях сроки обучения достигали 15 и 18 лет. Так, Уильям Ф., сын Стефана Ф., кожевника, поступил в ученики к Джону Пасселу, шерстянику, на срок 15 лет22. На такой же срок обучения был отдан к виноделу Томас Пауэр из Сентолбанса23. Но особенно тяжелыми оказались условия для Джона Херри, сына Джона Хер-ри, которого отдали в ученики к суконщику на срок 18 лет24.
Правда, в этом случае, как и в первых двух (срок —15 лет), договоры были позднее расторгнуты, и молодым людям не пришлось находиться в обучении столь долго. Однако и чаще всего встречающиеся сроки обучения — 7—9 лет являлись достаточно длительными: подросток, поступивший в ученики в 12—14-летнем возрасте, продолжал оставаться учеником и достигнув 18—24-летнего возраста, хотя по своей квалификации он мог вполне работать в качестве самостоятельного мастера.
В постановлениях некоторых цехов сроки ученичества не указывались точно, и это давало возможность мастерам произвольно удлинять их. Так, в 1496 г. лондонские торговцы бакалейными товарами постановили, что их ученики должны служить 10 лет и более25. Гораздо реже
18 Statutes of the Realm. London, 1810, v. I, p. 142: v. II, p. 577 (Далее: Statutes); Th. Riley. Memorials of London and London life in the XIII, XIV and XV centuries. London, Г868, p. 218, 238, 239—240, 247—248, 258—259, 321-323,438—440; (Далее: Th. Riley. Memorials); T. Smith. Op. cit.: p. 890; F. B. Bick ley. The Little Red-Book of Bristol. Bristol, '1900, v. II, p. 45, 103, 138, 141; M. D. Harris. The Coventry Leet Book of Mayor’s Register (1420—>1555). London, '1907—1913, part 11, p. 206, 554,560, 573; J. S. F u r 1 e y. City Government of Winchester from the Records of the XIV and XV centuries. Oxford, 3923, p. 73, 78; E. W. W. V e a 1 e. The Great Red Book of Bristol. Bristol, 1931, p. 75, 117, 148.
18 Calendar of early Mayor’s Court Rolls (1298—1307), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1924,' p. 159—1171; Calendar of Pleas and Memoranda Rolls (1381—1412), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1932, -p. 18, 142, 232; Calendar of Plea and Memoranda Rolls (1437—1457), ed. by Ph. E. Jones. Cambridge, 1954, p. 3. 5, 45, 50, 53, 56, 65, 88, 92, 96, 97, 108, 110, 114, 126, 187; Calendar of Plea and Memoranda Rolls (1458—1482), ed. by Ph. E. Jones. Cambridge, ;1951, p. 18.
17 Calendar of Plea and Memoranda Rolls (1364—1381), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1929, p. '195, 248; Calendar (1381—1412), p. 180, 199; Calendar of plea and Memoranda Rolls (1413—'1437), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1943, ip. 28, 41, 71, 180, 207, 217, 228, 236, 238—239; Calendar (1437—1457), p. 47, 82,'94, 114.
18 Calendar (1364—1381), p. 197; Calendar (1413—1437), p. 14, 24, 63, 205, 216, 220, 230—231,244; Calendar (1437—1457), p. 19, 28, 30, 31, 35, 63, 90, 149.
18 Calendar of Mayor’s Court, p. 52; Calendar (1364—1381), p. 86, 220, 224; Calendar (1381—<1412), p. 135, 228, 238, 303; Calendar (1413—1437), p. 78, 173, 206; Calendar (1458—1482), <p. 42, 47; Munimenta Gildhallae Londoniensis ed. by Th. Riley. London, 1859—1860, v. II. Liber Custumarum, part. I, p. 78.
38 Calendar (1381—1412), <p. 140—442, 303; Calendar (1413—1437), p. 62, 126, 128; York Memorandum Book. Lettered in the Guildhall monument room, ed. by M. Sellers. London, 1912—<1915, v. 125, part. Ill, 123; L. F. Salzman. English Industries in the middle ages. Oxford, 1923, p. 230.
21 Calendar (1864—1381), p. 195; Calendar (1413—1437), ,p. 148, 173,280.
22 Calendar (1413—1437), p. 52.
23 Ibid., p. 216.
24 Ibid., p. 217.
28 Liber Custumarum, v. II, part. I, p. 78; R. J. Mitche 11 and M. D. Leys. Op. cit.,.
-186
А. А. Кириллова
.•встречаются материалы, которые свидетельствуют о сокращении времени обучения (иногда до 5 лет) 26 по сравнению со сроками, указанными в контракте. ,
Установить какую-либо зависимость между сроком обучения и специальностью будущего ремесленника почти невозможно. Так, мастера-портные брались обучить своему ремеслу в сроки от 7 до 14 лет27; мастера-кожевники— от 7 до 15 лет28; ювелиры брали учеников для обу--чения своему сложному искусству на сроки 9—14 лет29, а мастера гильдии пирожников и гильдии торговцев рыбой считали, что для овладения их ремеслом нужны сроки от 10 до 12 лет30. Можно лишь отметить, что сроки обучения ремеслу ювелира и башмачника, который делал изделия из сафьяна, всегда были более 7 лет31 32.
В целом сроки обучения ремеслу были очень затяжными. За это время какая-то часть учеников осваивала избранную специальность и приобретала квалификацию ремесленника; но, как мы увидим далее, значительное число учеников не получало желаемой подготовки. Условия .контракта часто не выполнялись мастерами, и тогда ученики уходили от них до окончания срока обучения; иногда ученики просили городские или гильдейские суды расторгнуть контракты, связывавшие их с мастерами.
Причиной наиболее частых нарушений контрактов было то, что мастер не учил ремеслу своего ученика, не давал ему должной подготовки к будущей специальности. Ален, сын Вильяма Брауде, просил расторгнуть договор со своим мастером Томасом Калверсом, башмачником, поскольку последний отказался учить его ремеслу башмачника82 Подобными примерами пестрят протоколы городских судов33.
Расторгался контракт между мастером и учеником и в тех случаях, когда мастер учил своего подопечного, но учил плохо, что должно было быть засвидетельствовано шестью мастерами, членами цеха34.
Часто городской суд разрешал тогда ученику покинуть своего мастера и перейти к другому, чтобы закончить обучение35. Некоторые мастера не хотели обучать своих учеников в силу разного рода соображений, причем не последнее место занимала боязнь подготовить конкурента, хорошо знающего ремесло. Такой ученик впоследствии мог претендовать на получение прав мастера; поэтому проще было держать его у себя в качестве неквалифицированной, почти даровой рабочей силы или по-луобученного помощника.
Если в ХШ в. рост гильдии был естественным явлением и против него никто из членов гильдии не возражал,— теперь положение меняется.
Политика гильдейских организаций в XIV—XV вв. поддерживалась
р. 46; S. Т h г u р р A. The Grocers of London. Studies of distributive Trade. London, 1963, p. 255.
26 Coventry Leet Book, part II, p. 560; E. Lipson. Op. cit., p. 314; York Memoran-dum Book, pt. I, p. 181; Calendar (1364—1381), p. 87, 88, 107.
” Calendar (1364—81), p. 87, 88, 107; Calendar (1413—1437), p. 24, 207, 241 etc.; •Calendar (1437—52), p. 64.
28 Calendar (1413—1437), p. 52, 236; Calendar (1437—1457), ,p. 50, 94.
» Calendar (1364—81), p. 185; Calendar (1413—11437), p. 220.
30 Calendar (1364—81), p. 220; Calendar (1413—1437), p. 14.
31 Calendar (1364—81), p. 195; Calendar (1413—143'.), p. 173, 180; Calendar (1437— 1452), ip. 128, 136—137.
32 Calendar (1413—1437), p. 38.
33 Calendar (1364—1381), p. 58, 60; Calendar (1381—1412), p. 146, 274; Calendar (1413—1437), p. 78, 86, 89, 91, 203, 217, 228, 229, 234, 299, Calendar (1437—1457), p. 30— 32, 37, 45, 46, 50, 65, 69—70, 90, 95, 96, 110, 134, 189; Calendar (1458—1482), p. 18.
34 Calendar (1458—1482), p. 42.
35 Calendar (1413-4437), p. 53, 89, 149, 228—229.
Ученичество в английских городах XIV—XV вв.
187
рядовыми мастерами гильдий, которые часто не выполняли тех условий договора, реализация которых обеспечивала ученику квалификацию, необходимую для получения звания мастера36. Как видим, подчас они совсем не учили своих учеников или учили так плохо, что это давало основание к расторжению контракта, связывавшего ученика и мастера.
Другим основанием для расторжения договора между учеником и «го мастером во второй половине XIV в. стало нарушение мастером правил регистрации поступавшего к нему ученика. Мастер в соответствии с требованием городских и гильдейских постановлений, был обязан зарегистрировать своего ученика в первый год обучения, т. е. записать его в книгу ремесел, хранившуюся в городской ратуше, уплатив при этом некоторую сумму денег37 *. Многие мастера не выполняли этого требования и тем самым закрывали для своих учеников путь к получению в будущем прав горожанина и фримена м. Можно предположить, что причиной уклонения от регистрации являлась необходимость уплаты специального взноса при регистрации ученика для некоторых мастеров, но большинство мастеров не вносили своих учеников в списки, не давая при этом никаких объяснений. Так поступил красильщик Лондона Джон Стэнфорд по отношению к своему ученику Джону Скелтону, что дало последнему повод требовать через суд расторжения контракта 39. Многие другие мастера поступали так же40.
Некоторые мастера прекращали занятия ремеслом, покидали город и вместе с мастерской бросали на произвол судьбы своих учеников. •Филипп Бест, сын Джона Беста, купца из Кольчестера, просил освободить его от ученичества у Джона Брендона, так как последний покинул город и перестал руководить своим учеником41. В таком же положении оказались многие ученики мастеров Лондона и других городов 42.
Причиной этого явления можно считать тяжелое материальное положение, в котором оказалась часть мастеров в английских городах XIV—XV вв. В это время наблюдается упадок некоторых старинных центров шерстяной промышленности — таких, как Винчестер, Линкольн, Оксфорд, Лейстер, Йорк43. Отдельные города обеднели до такой степени, что не могли платить ни налогов, ни firma burgi; в связи с этим резке ухудшилось положение отдельных ремесленников44. Происходит
36 Statutes, v. II, р. 248; Rotuli parliamentorum, у. V, р. 205; Liber Albus, v. I, p. 33. 272; Liber Horn, v. Ill, p. 388; H. A. Me re wet her. Op. cit, v. II, p. 7124, 762, 763, 780, 904, 908; K. N. V i c k e r s. Op. cit., p. 256—257.
37 Liber Albus, v. L., p. 272; Liber Horn, v. Ill, p. 130, 154; Liber Custumarum, К. I, part I, p. 80; v. II, part I, p. 93; Th. Riley. Memorials, p. 227, 239, 242, 258, 278, 547.
36 Little Red Book, v. II, p. 47; Early Mayor’s Court Rolls, p. 170; G. Unwin. Op. cit., p. 91; Calendar (I364—I38l), p. 87—88, 107, 129, 205; Calendar (1413—1437), p. 71, 56, 170, I80, 207—227, 229, 299—300; Calendar (1437—1457), p. 19, 35, 45, 50, 56, 62, 88, 114, I26, I28; Calendar (1458—1482), p. 7I, 86.
39 Calendar (I43l—1437), p. I80.
30 Calendar (1364—1381), p. 205; Calendar (I38l—1412), p. 120—121; Calendar (1413—1437), p. 71, П9, 227, 299—300; Calendar (1437—1457), p. 19, 35, 45, 50, 62, 88, 114, 128.
41 Calendar (1458—'1482), p. 76.
42 Calendar (1364—1381), ip. 57, 194, 195, 219; Calendar (1381—1412), pp. 284, 303, 311; Calendar (1413—1437), p. 38, 39, 64, 70, 76, 86, 148, 164, 180, 244, Calendar (1437— 1457) p. 54, 56, 59—60, 64, 82, 94, 126; Calendar (1458—1482), p. 38, 39, 52, 64, 71; York rnemor. book., pt. I, p. 39, 40, 65, 67—68.
43 Ch. Gross. The Gild Merchant. Oxford, '1890, v. I, p. 52; M. M с. К i s a c k. Op. cit., p. 363—364, 365; A. R. В r i d b u r y. Economic Growth in the Later Middle Ages. London, 1962, p. 42—43.
44 Th. Madox. Firma burgi. London, 1726, p. 95—96; 155—160; Rotuli Parliamento-
188
А. А. Кириллова
перемещение шерстяной промышленности из городов в сельские районы 45; прядильщики и ткачи (как деревенские, так и городские) попадают в зависимость от купцов и богатых суконщиков, которые дают работу ранее самостоятельным ремесленникам, превращая их в работников на дому46. Возникает конкуренция деревенских и городских ремесленников; которая приводит к разорению городских-мастеров47 и в то же время дает возможность накопления капиталов в руках суконщиков, купцов, предпринимателей48, которые контролируют городскую промышлен-: ность и торговлю49; в их мастерских работает иногда по 20—30 подмастерьев и учеников50. В городах складывается монополия небольшой группы предпринимателей, которые, ущемляя интересы городских ремесленников, перекладывают на их плечи тяжесть налогов и, лишая их участия в политической жизни города, создают тяжелые экономические условия для существования рядовых ремесленников51. А гильдии продолжают охранять мелкое производство (ограничение числа станков, запрещение использования новшеств в своей работе) и стремятся сократить приток новых мастеров52.
Эта политика замыкания цеха осуществляется в двух направлениях: сокращается количество новых мастеров, ранее выходивших из числа' учеников и подмастерьев; ограничивается прием в ученичество детей из деревенских районов (статуты 1388 и 1406 гг.)53. Постановления городских гильдий этого периода также стремятся приостановить проникновение сельского населения в город54. Слишком опасна была для мастеров гильдий конкуренция тех, кто желал заняться ремеслом в городе: ремесленников, пришедших из других городов, деревенских мастеров, иностранцев, а также и учеников, заканчивающих свое обучение и претендующих на звание полноправного мастера, члена гильдии.
Некоторые мастера в этот период успели обеднеть до такой степени, что не могли содержать в городе лавку или мастерскую; они продолжали жить в городе, хотя у них уже не было никаких возможностей для-того, чтобы дать своим ученикам необходимую ремесленную квалификацию55, подчас они лишались даже своего дома56 * * *. Ученик Роберт Брауде просил суд города освободить его от обязанностей ученика торговца бакалейными товарами Джона С-, так как у последнего не было н»
rum ut et petitiones et parliamento (1278—'1503). London, 1832, v. II, p. 85, 92, 97, 178, 189; A. R. M e у e r s. Op. cit., p. 145; M. M с К i s a c k. Op. cit., p. 363—365.
45 A. R. В r i d b u r y. Op. cit, p. 42.
46 J. J. В a g 1 e y. Op. cit., p. 161.
47 Statutes, v. II, p. 455.
46 Rotuli parliamentorum, v. V, p. 325; H. C. Darby. The historical Geography of England before 1800. Cambridge, 1936, p. 257.
* A. R. Meyers. Op. cit., p. 207; E. Lipson. Op. cit, p. 508;-A. R. В r i d b u r yi Op. cit., p. 36.
60 C. Welch. History of the Pewterers’ company. London, 1903, p. 21—25, 32; S. T h r u p p. Op. cit., p. 32.
51 Th. Madox. Op. cit., p. 94—96; 155—160; G. Unwin. The Gilds and Companies of London. London, 1925, p. 88, 217; L. Lyell. Acts ot court of the Mercers’ company (1453—1527). Cambridge, 1936, v. I, p. IX; E. F. Jacob. Op. cit., p. 385—386, 388, 390.
62 M. Me К i s a ck. Op. cit., p. 364—365; A. R. В r i db u r y. Op. cit., p. 49, 53, 59.
53 Statutes, v. II, p. 238; Rotuli parliamentorum, v. V, p. 205.
64 H. A. Merewether and A. J. Stephens. On the boroughs and corporations of the United Kingdom. London, 1835, v. II, p. 724, 762 (Lynn), p, 763, 904 (Chester)», p. 908 (Hythe), p. 780 (Canterbury); Liber Albus, v. I, p. 33, 272; Liber Horn, v. ГН,. p. 388; S. T h r u p p. Op. cit., p. 216.
55 Calendar (1364—1381), p. 197, 200; Calendar (1413—1437). p. 78, 148, 180, 206»
207, 217; Calendar (1437—1457), ,p. 4—5; 28, 46, 56, 64, 69, 78, 82, 90, 92, 94, 96, 97;
Calendar (11458—1482), p. 18, 47.
M Calendar (1437—1457), p. 54, 56, 64, 78, 82, 90, 92, 126; Calendar (1458—1482)»
p. 47. ............
Ученичество в английских городах XIV—XV в в.
189
дома, ни лавки, где он мог бы обучать своему ремеслу. Роберт Брауде был освобожден от обязанности жить у своего мастера и считаться его учеником57. Подобные случаи встречались часто в английских городах конца XIV и особенно в XV в.58
Порой у обедневших мастеров не имелось инструментов, без которых обучение ремеслу было невозможно. Вильям Фицджойн, сын Джима Фицджойна из Йорка, был освобожден от ученичества у своего мастера, портного Вильяма Джикмана, так как последний не имел не только мастерской, но и необходимых инструментов для обучения Вильяма ремеслу портного59.
Обеднение мастеров выражалось также и в том, что некоторые из них не имели достаточных средств, чтобы содержать своего ученика, как это обычно устанавливалось договором60.
Джон Голанд, сын Симона Голанда из Норфолка, подал жалобу На своего мастера, брадобрея Томаса Герта, у которого он служил учеником 8 лет. Обращение в суд было вызвано тем, что мастер Томас дошел до такой бедности, что не мог ни кормить, ни одевать своего ученика, ни послать его в школу для обучения грамоте, как это требовалось по контракту61. Ученик просил освободить его от обучения у Томаса Голанда и направить к другому мастеру для завершения профессиональной подготовки. Был найден мастер, имеющий достаточно средств для того, чтобы содержать и учить своего ученика; таким мастером оказался Джон Остин, брадобрей, у которого Джон Голанд должен был пройти остающийся ему. Срок обучения 62 63.
Интересно, что некоторые мастера принимали учеников и заключали контракты на длительные сроки обучения, хотя у них с самого начала не было никаких возможностей для того, чтобы содержать и обучать ремеслу своего ученика. Так, мастер Вильям Бест взял к себе в ученики Питера Ренка для обучения ремеслу на срок 10 лет. Как выяс-яилось впоследствии на суде, он не имел в то время в городе ни своего дома, ни лавки, ни средств, чтобы содержать и обучать своего ученика
Такие контракты на несколько лет с неимущими мастерами обрекали учеников на тяжелое и бессмысленное существование.
Что могло ждать ученика лондонского пивовара Лоуренса Смита, который взял его к себе для обучения на срок 8 лет, но не зарегистрировал в книге ремесел, не имел лавки в городе и очень скоро бросил, даже не позаботившись о том, чтобы направить своего ученика другому мастеру64. Покинутые мастерами ученики или сами искали себе новых хозяев, или обращались в городской суд, к мэру и олдерменам гильдий. Правда, более честные ремесленники, уходя из города, сами передавали своих учеников другим мастерам65.
87 Calendar (1413—1437), р. 78.
83 Calendar (>1381—1412), р. 69; Calendar (1413—1437), р. 78; Calendar (1468— 4482). р. 18, 47.
8» Calendar (1413—1437), р. 148.
« Calendar (1381—1412), р. 120—121; Calendar (1413-1437), р. 180; Calendar (1458—1482), р. 47.
61 Calendar (1431—1437), р. 41.
62 Ibidem.
83 Calendar (1458—1482), р. 47.
64 Объяснить такое поведение мастеров можно различными причинами: мастер получал известную сумму денег при "приеме ученика, его престиж страдал, если он, являясь полноправным мастером, не имел учеников; находясь в тяжелом положении, он все же надеялся, возможно, с помощью учеников, поправить свои дела. Calendar (1431—1437), р. 180, 206; Calendar (1458—1482), р. 78.
63 Calendar (1413—1437), р. 228—229.
190
А. А. Кириллова
Иногда мастера не имели возможности сами направить своих учеников к другим мастерам, так как изменение в их судьбе наступало внезапно. Обычно это бывало в тех случаях, когда мастер за долги попадал в тюрьму; товар его подлежал конфискации, мастерская закрывалась, а ученик становился покинутым и бездомным, не имея средств к существованию 66.
Такие ученики часто обращались в городской суд с просьбой расторгнуть контракт с мастером и помочь им устроиться в другом месте;, иначе они вынуждены были голодать и становились бродягами67. Ученик оказывался предоставленным самому себе и в тех случаях, когда мастер уезжал по делу в другой город, но обратно не возвращался68. Городские власти или цеховые олдермены старались направлять брошенных мастерами учеников к другим мастерам69. При этом учитывался тот срок обучения, который ученик отбыл у покинувшего город мастера. Ученик должен был пробыть у нового мастера остающийся ему срок обучения, в соответствии с условиями контракта.
Узы ученичества расторгались и тогда, когда мастер умирал, а вдова его отказывалась продолжать обучение, одевать, обувать и кормить ученика. Городской суд Лондона разбирал дело Джона Хечера, ученика Ричарда Гослинга, мастера скобяных изделий. Джон Хечер просил освободить его от обязанностей ученика и дать ему права мастера и Фримена в данном городе, так как он уже отслужил у своего мастера положенные ему 9 лет. После смерти мастера вдова его Беатриса, которая по законам и обычаям города должна была оставить ученика в своем доме, отказалась сделать это и потребовала, чтобы Джон Хечер и второй ученик покойного мужа покинули ее дом. Соседи подтвердили, что вдова мастера успела распродать все, что относилось к ремеслу ее покойного мужа. Суд вынес решение о том, чтобы допустить Джона Хечера к получению права мастера и фримена при условии уплаты некоторой суммы денег. Второго ученика, Джона Хилтона, суд также освободил от обязанностей ученика у вдовы мастера и направил к другому ремесленнику, Ричарду Б., чтобы он закончил срок своего ученичества 70.
Подобных случаев было немало71. Вдовы мастеров чаще всего отказывались содержать и обучать далее таких учеников, и юноша, еще не получивший квалификации, должен был сам заново устраивать свою судьбу. Мастера и «добрые люди» ремесленных гильдий передавали таких учеников другим мастерам, но некоторое время ученик оставался беспризорным, пока суд не решал его дела 72.
Очень важно для ученика было попасть к мастеру той же специальности, которая была и у покойного хозяина, чтобы не пропали даром несколько лет обучения. Так обычно и бывало, но и тут встречалось немало отклонений, так как направить ученика можно было лишь к тому мастеру, который давал на это свое согласие. Поэтому случалось иногда, что ученик пирожника по решению мэра города и олдерменов гильдии передавался художнику73. Интересы ученика, а также те знания,
“ Calendar (1364—1381), р. 60, 128, 246, 263, 264, Calendar (1413—1437), р. 52; Calendar (1381—1412), р. 69, 180, 135.
т Calendar of Mayor’s Court Rolls, p. 168; Calendar (1364—1381), p. 195, 202, 212.
• Calendar (1364—1381), p. 195, 197, 202, 219.
» Calendar (1413—1437), p. 80, 89, 173, 180, 217, 228, 229; Calendar (1437—1457), p. 53, 64, 65, 92, 94, 131—137.
70 Calendar (1413—1437), p. 230—231.
71 Calendar (1413—1437), p. 280; Liber Horn, v. Ill, p. 154.
72 Liber Horn, v. Ill, p. 154; Calendar (1413—1437), ip. 230—231, 280.
73 Calendar (1413—1457), p. 14.
Ученичество в английских городах XIV—XV вв.
191
которые он получил у своего 'первого мастера, здесь совершенно не учитывались.
Нередко ученик должен был покинуть своего мастера в связи с тем,, что последний по каким-либо причинам терял полноправие, т. е. переставал быть фрименом; такой мастер не имел права держать у себя учеников74, которые передавались другому мастеру.
В судебных протоколах ученики трактуются как часть имущества, вместе с которым их отдают другому мастеру. Речь идет, конечно, не о продаже самого ученика, а о продаже права на остающийся срок обучения данного ученика75.
Мастер мог и сам продать это право или, умирая, завещать его жене, сыну, другому мастеру; это же могли сделать и опекуны или душеприказчики покойного76. Так, Джон Томас, сын Вильяма Томаса, был учеником Джона Деви, портного, в течение 8 лет. Затем мастер его умер,» тогда опекун Вильям Гросс, пивовар, и Бенет Г., суконщик, продали право на оставшийся срок обучения Джона Томаса портному Генриху Гуфу, с тем чтобы Джон доучился у него77.
Однако продажа права на срок обучения могла совершаться иногда и при жизни мастера. Мастер, попавший в затруднительное положение, продавал свое право как часть собственного имущества, чтобы поправить свои дела78. Так поступил Джон Чипей, брадобрей, который продал право на обучение своего ученика Томаса Кенона отделочнику по мрамору79. В данном случае процесс освоения ремесла должен был начаться сначала, но городской суд не интересовался ни тем, что ученик уже обучался ремеслу, ни желаниями или интересами учащегося. Остается предположить, что данный ученик являлся простым работником и его квалификация ремесленника не имела значения. Подобные сделки свидетельствуют о бесправном положении учеников: ими могли распоряжаться, как вещью или «частью имущества», хотя юридически продажа другому мастеру права на остающийся срок обучения требовала согласия ученика; на деле это условие часто нарушалось.
Иногда мастер выгонял своего ученика; если тот не находил какого-нибудь другого, сердобольного мастера, соглашавшегося взять его к себе, такому ученику грозила порой смерть от голода. Мастер, который брал к себе такого ученика, Должен был позаботиться, чтобы свидетели подтвердили, что он подобрал «ничейного» ученика,— иначе его могли обвинить в переманивании чужого ученика, что запрещалось цеховыми статутами80. Выгоняя ученика, некоторые мастера оставляли у себя деньги, которые были получены ими при заключении контракта81.
74 Th. Riley. Memorials, р. 179, 216—217, 227, 239, 247, 258, 272, 278, 322; Е. W. Veale. Op. cit., p. 74, 84—85; Calendar (U413—1437), p. 205, 216, 220, 238—239; Calendar (141'3-^1437), p. 52, 206, 216; Calendar (1458—1482), p. 18, 265, 220, 236, 238, 239;
- Calendar (1364—1381), p. 51—52.
75 W. Denton. (Op. cit., p. 41) указывает, что существовал закон, предполагавший продажу ученика ие только фримену города, но и землевладельцу. В документах интересующего нас времени нередко говорится об остающемся сроке обучения как об имуществе мастера, которое он имеет право продать, но с согласия ученика: R. R i-cart. The Maire of Bristow, its calendar. London, 1872, ,p. 42, 102—103; Calendar (1364— 1381), p. 212, 246, 263, 264.
76 Calendar ('1364—1381), p. 294; Calendar of wills proved and enrolled in the court of Husting in London AD (1258—1688), parts I—II, ed. by R. R. Sharpe. London, 1889, part I, p. 341, 357—358, 405, 438—439, 462, 467, 468, 484—485, 491, 495—496, 503, 510, 505, 525, 560, 572, 583, 617, 646, 693; part II, p. 88, 299—300.
77 Calendar (1413—1437), p. 238—239.
n Calendar of Mayor’s Court, p. 47; Calendar (1364—1381), p. 202, 212, 294.
79 Calendar (1381—1412), p. 142.
80 Calendar of Mayor's Court, p. 190; Calendar (1364—1381), p. 86.
81 Calendar of Mayor’s Court p. 46, 168, 190—192.
<92
А. А. Кириллова
Так случилось с учеником-Томасом, сыном Мод, который был определен к мастеру на 13 лет с уплатой 5 марок за обучение. Через два года мастер выгнал ученика, ссылаясь на его плохое поведение; однако деньги, которые были получены за обучение, он оставил себе и возвратил только по. решению суда82.
В тех случаях, когда ученик заболевал и не мог работать, мастер должен был лечить его за свой счет. Но такое условие встречается далеко не во всех постановлениях гильдий, да и звучит оно не очень категорично. Видимо, в силу этих обстоятельств часто возникали недоразумения, и мастера пытались отказаться от больного ученика. Суд Лондона разбирал в 1342 г. дело ученика Томаса Уэйда, который служил у мастера Джона Гросби, обойщика, а затем серьезно заболел. Ученик просил своего мастера дать ему денег на лекарства и на питание, но мастер отказался сделать это и предложил ученику отправиться за помощью к своим друзьям. Юноша ушел к тем, кто давал за него поручительство, когда он поступал в ученики. По выздоровлении он вернулся к своему мастеру, но последний отказался принять его, несмотря на вмешательство суда83. Подобные случаи встречались нередко 84.
Долгий срок ученичества ставил под угрозу подготовку из подростка квалифицированного мастера. Юноша часто не мог выдержать срока обучения в 10—15 лет, если ему не помогали хорошо обеспеченные родители. В возрасте 20—25 лет он должен был зарабатывать какие-то деньги и последние годы своего ученичества как правило работал у своего мастера в качестве помощника или подмастерья.
Материалы источников подчас не дают возможности определить, с кем мы имеем дело — с учеником или подмастерьем, потому что в документах термин ученик85 * (apprentice) часто применяется и тогда, когда речь идет о взрослом человеке или юноше, который ведет уже все дела своего мастера. Можно ли назвать учеником Вильяма Болеклея, который выполнял поручения своего мастера в различных частях английского королевства, а также и иа континенте и был его доверенным лицом?88 Грань между учеником и подмастерьем в XIV—XV вв. уже стиралась, хотя между ними было одно существенное различие: ученик получал гораздо меньшую плату, чем официально принятый на работу подмастерье87; для мастера было выгоднее держать ученика, особенно если он был уже достаточно квалифицирован, как это могло быть в последние годы обучения.
Оплата ученика не регламентировалась ни цеховыми статутами, ни ордонансами или постановлениями короля и парламента. Здесь многое зависело от мастера.
Наличие таких учеников ограничивало возможности найма подмастерьев к мастеру. Поэтому в некоторых городах и цехах существовали
82 Calendar of Mayor’s Court, p. 190—192.
83 Calendar (1381—1412), p. 193.
84 T. Smith. Op. cit., p. 322; Ch. M. С1 о d e. The early history of the Guild of Merchant Taylors Company. London, 1889, part I, p. 209.
85 Liber Albus, v. 1, p. 688. «Nul aprentis nul homme du mestier».
88 Th. Riley. Memorials, p. 629.
87 Ibid., p. 250—251; 253—259. Подмастерья получали no 12—18 пенсов в неделю;
ученики, если судить по контрактам,— от 4 до 12 пенсов в год в течение всего времени .обучения, за исключением последнего года, когда они получили от 1 до 4 пенсов в неделю. Coventry Leet Book, part II. p. 559—562; W. Cunningham. Op. cit., p. 318, 350.
Ученичество в английских городах XIV—XV вв.
193
ограничения числа учеников при наличии нескольких подмастерьев у мастера 88.
Если мастер имел много учеников, подмастерья относились к этому враждебно89. Поэтому, хотя в ордонансах ученик и подмастерье часто упоминаются вместе, все же впечатление полного равенства в правах и обязанностях тех и других обманчиво.
Превращение ученика, не завершившего свою подготовку, в «скрытого» подмастерья, отсутствие регламентации в отношении длины рабочего дня, размера заработной платы и юридического положения свидетельствует о том, что в XIV—XV вв. институт ученичества, призванный готовить квалифицированного мастера и полноправного горожанина, перестает выполнять свое назначение, не отвечает более поставленным перед ним задачам.
Значительная часть учеников уже никогда не станет ни мастерами, ни Фрименами. Пропасть между мастером и учеником углубляется, онн оказываются в двух враждебных лагерях. Мастер отныне будет стремиться к превращению ученика в дешевого работника, а ученик возненавидит мастера, сознавая свою полную зависимость от него и полную невозможность улучшить свое положение.
(Окончание следует)
88 Statutes, v. II, р. 316; Liber Albus, v. I, p. 317, 383; T. Smith. Op. cit., p. SIS-SIT; Coventry Leet Book, I, p. 92; Little Red Book, p. 47; York Memorandum Book, II, p. 129, 140, 209, 238.
89 T. Smith. Op. cit., p. 315—317; Coventry Leet Book, I, p. 92; E. Lipson. Op. cit., p. 316—319.
13 Средние века, в. 32
Т. С. ОСИПОВА
АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА
В ОТНОШЕНИИ ИРЛАНДСКИХ ГОРОДОВ В XIII — НАЧАЛЕ XIV В.
В истории завоевания Ирландии англо-нормандскимн феодалами и в процессе ее превращения в «первую английскую колонию»1 большую роль сыграла политика короны по отношению к ирландским городам. С 1169—-1171 гг., когда английские войска впервые высадились в стране, в самых известных к тому времени ее городах — Дублине, Уотерфорде, Корке и Лимерике были оставлены английские гарнизоны и начали появляться первые выходцы нз метрополии. Базируясь на Дублин, Уотерфорд, Корк, Лимерик и др. города, которым английские короли в XIII — начале XIV в. предоставляли различные привилегии, англичане укрепляли свои позиции в Ирландии. Представляется важным в свете сказанного выяснить общее направление политики Англии в отношении ирландских городов и рассмотреть привилегии, которые были предоставлены им английской короной на протяжении XIII — иач. XIV в. Одновременно мы попытаемся показать, какое экономическое значение имели эти города для самой Ирландии.
Насколько известно, в современной ирландской, а тем более в английской историографии отсутствует подобный подход к рассматриваемой нами проблеме. Ирландская историография уделяет основное внимание политической, конституционной н религиозной истории Ирландии. Лишь за последнее время значительный интерес у ирландских исследователей проявляется к истории национальной культуры, главным образом ее раннего периода, когда Ирландия была независима и не подвергалась еще английскому давлению.
Исследований, посвященных характеристике развития средневековых ирландских городов, выявлению значения английского завоевания для их последующего развития нет и в буржуазной историографии XIX в. В прошлом веке было опубликовано несколько работ локального характера, посвященных отдельным ирландским городам — Дублину, Корку, Уэксфорду и Голуэю2, где главное внимание уделялось политической истории городов, в то время как вопросы их социально-экономического развития занимали второстепенное место.
Некоторые важные сведения о городах и экономическом развитии Ирландии в средние века вообще содержатся в исследовании Алисы Грин3 и в книге У. О’Салливэна. Последний приводит большой факти-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, ст,р. 43.
2 J. Hardiman. History of the town and county of the town Galway from the earliest period to the present time. Dublin, 1820; J. Gilbert. A History of the city of Dublin. Vol. I—3. Dublin. 1861; C. Smith. Ancient and Present state of the county and city of Cork. Vol. 1—2. Cork, 1815; P. Ноге. History of the town and county of Wexford. Vol. I—VI. London, 1900—1906.
3 A. S. Green. The making of Ireland and its undoing. 1200—1600. London, 1909.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
195
ческнй материал, характеризующий отдельные стороны экономической жизни г. Корка. Но и в этой работе история Корка4, изложенная на протяжении V—XVIII вв., освещается изолированно, вне истории социально-политического развития Ирландии. Автор воздерживается от оценки и английской политики в отношении Ирландии.
Большую ценность для изучения Дублина имеет монография известного современного ирландского историка и филолога Г. Литтла 5, «Дублин до викингов», посвященная самой ранней истории города. Интересные данные о численности населения в ирландских городах конца XIII в. содержатся в статье современного американского историка Д. Рассела6 7.
Несмотря 'на незначительное число исследований по интересующей нас тематике, они содержат некоторый фактический материал по истории отдельных городов и выдержки из недоступных нам архивных материалов и опубликованных источников.
Настоящая статья основывается на различных источниках: городских хартиях, публикациях архивов Дублина (городские книги, протоколы городского совета, городского суда и др.), правительственных распоряжениях, статутах, официальной переписке дублинских властей с английским правительствсм в XII—XIV вв.1 и других документах.
Вторжение англо-нормандских феодалов в Ирландию, предпринятое под командованием Генриха II в октябре 1171 г., привело, как известно, к завоеванию ирландских земель Манстера, Ленстера н Мита, где было расположено несколько важных в экономическом отношении городов. Высадившись, согласно данным ирландской хроники8 *, вблизи Уотерфорда, Генрих II с войском англо-нормандских рыцарей проследовал к Дублину. Земли вокруг Дублина, Уотерфорда н Корка Генрихом II, а затем принцем Иоанном (в 1177 г.) были пожалованы английским феодалам. Большую часть Ленстера (Мит) получил английский феодал Хью де Ласи, ставший в сущности первым вице-королем Ирландии ®.
Со времени захвата Дублина, Уотерфорда, Корка, Лимерика и других укреплений и портов10 приморской части страны английское правительство стало рассматривать их как центры, через которые можно
4 W. O’S u 11 i v а п. The economic History of Cork city from earliest times to the act Union. Cork, 1937.
5 G. A. Little. Dublin before the Vilkings. An adventure in Discovery. Dublin, 1957.
6 J. Russell. Late thirteenth-century Ireland as a region.— Demogr., 1966, vol. 3, N 2.
7 Chartae, privilegia et Immunitates, being transcripts of Charters and privileges to cities, towns, abbeys and other bodies corporate (1171 to 1395), printed by the Irish Record Commission. Dublin, '1829—1830; British borough charters, vol. I—II. Cambridge, 1923—1943; Historic and municipal documents of Ireland a. d. 1'172—1320 from the archives of the city of Dublin, etc. Ed. by J. Gilbert. London, 1870; Calendar of ancient records of Dublin in the possession of the municipal Corporation of that city. Ed. by J. Gilbert. Vol. I. Dublin, 1889; Calendar of documents relating to Ireland —1171 — 1301. Vol. 1—IV. London, 1875—1881.
8 Annals of the Ireland translated from the original Irish of the four masters. Dublin, 1846, p. 5; E. Curtis. History of mediaeval Ireland from 1110 to 1513. London, 1923, p. 66; Cal. Carew MSS Book of How th miscellaneous. Dublin. 1871, p. 95.
s Ю. M. Ca прыкин. Аграрный строй английской колонии в Ирландии в XIII в.— СВ, 25, стр. 148, 149.
10 В результате английского вторжения в центральной и юго-восточной части Ирландии был создан район господства завоевателей, получивший в XV в. название Пэль. В нач. XIII в. завоеванная часть Ирландии была разделена на 12 графств (Дублин, Кильдер, Мит, Лоут, Катерлаг, Килькенни, Уотерфорд, Уэксфорд, Лимерик, Корк, Керри и Типперэри), охвативших в основном земли Ленстера и Манстера. См. J. Davies. Historical Tracts. Dublin, 1787, p. 93.
13*
196
Т. С. Осипова
было осуществлять проникновение поселенцев из метрополии в Ирландию. Анализ привилегий, дававшихся ирландским городам в течение XIII — нач. XIV в. и зафиксированных в специальных городских хартиях и грамотах, позволяет, на наш взгляд, выявить эту общую линию королевской политики в отношении ирландских городов.
Первая такая хартия была пожалована Дублину в 1171—1172 гг. Текст ее очень лаконичен. Из него следует, что Дублин объявлялся королевским городом и был предоставлен в качестве места поселения жителям английского города Бристоля, издавна находившимся с ним в торговых связях. Они получали в Дублине такие же вольности и права свободной торговли во всех владениях короля, которые имели раньше в своем городе — Бристоле11. Очевидно Генрих II, жалуя бристольцам широкие городские права, рассчитывал таким путем привлечь английских поселенцев в этот город.
Большое значение для экономического и политического развития Дублина имела хартия 1192 г., предоставлявшая судебные и торговые привилегии12 его полноправным жителям английского происхождения. Горожане получили наиболее важную из судебных привилегий — право иметь свой суд (сотенный суд), т. е. судиться только в суде города, что освобождало их от вмешательства лорда в судебные дела Дублина. «И никто из горожан Дублина,— гласит текст хартии,—не будет привлекаться к судебному разбирательству вне города, за исключением тяжб из-за внегородских держаний, которые не подлежат сотенному суду» 13.
Согласно хартии 1192 г„ земли в Дублине держатся на основе free burgage, т. е. «свободного бургажа», за который горожане не несут отработочных повинностей, а платят королю наследственную (фиксированную) ренту и поэтому «имеют право распоряжаться своим держанием согласно их желанию»14. Хартия предоставляла жителям города освобождение от различных поборов и от ряда пошлин: lastage, взимавшейся при купле-продаже товаров, которые обычно измерялись и взвешивались; pontage — платы за проезд по мосту или на судах под мостом (в данном случае по реке Лиффи); passage — платы за проход или проезд с товарами, а также за куплю-продажу на чужой земле 15 * и от других аналогичных сборов в землях, находившихся под юрисдикцией английского короля (т. е. Англии, Нормандии, Уэльсе, Гаскони и Ирландии) ,6.
Наиболее полно торговые привилегии Дублина выразились в праве иметь свою торговую гильдию (gilda mercatoria), которая обладала монополией в области торговли и ремесла. Только принадлежность к гильдии давала право ее членам заниматься ремеслом и торговлей в городе 17. Дублин был первым городом в Ирландии, получившим эту привилегию. Хартия 1192 г. содержала также привилегии, ограничивавшие торговлю иноземных купцов в Дублине сорока днями: по истечении этого срока чужестранцы обязаны были покинуть пределы города.
11 Hist, and municipal doc., p. 1.
° Hist, and municipal doc., p. 2; ,p. 51—55, Irish historical doc., p. 24—27.
n Hist, and municipal doc., p. 51.
M Ibidem.
18 Irish Historical doc., p. 25.
18 Ibid., p. 25.
17 Я. А. Левицкий. Города н городское ремесло в Англии в X—XII вв. М.—Л., I960, стр. 199—200; его же. Ремесленные гильдии в Англин в ранний период их истории.— СВ, VIII, стр. 141; его же. К вопросу о характере так называемой «gilda mer-eatoria» в Англии XI—ХШ вв.— СВ, 30, стр. 120—421; А. А. Кириллова. Из социальной истории городов Англии.—СВ, ХШ, стр. 31.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
197
Иноземные купцы, торговавшие с Дублином, должны были покупать зерно, шкуры и другие товары только у горожан и не имели права заключать сделки с чужаками, т. е. с лицами, не являвшимися его жителями. Если иностранные купцы привозили вино в Дублин, они обязаны были продавать его только на борту своего судна и не должны были для этой цели держать таверну в городе. За нарушение установленного порядка бейлиф Дублина мог взять налог в пользу города — две бочки вина, однако с тем условием, чтобы стоимость вина в бочках не превышала 40 шнлл.18 Кроме того, чужеземные купцы не могли продавать вино в розлив, а ткани на рынке — «в розницу» 19.
Таким образом, Дублин, ставший впоследствии столицей Ирландии, в конце XII в. был первым ирландским городом, получившим ряд муниципальных вольностей — судебные, административные и торговые привилегии, а также право иметь свою торговую гильдию.
Хартия 1192 г. заложила также основу городского законодательства Дублина, и права, полученные по ней городом, не раз подтверждались и расширялись суверенами, королями Англии. В 1215 г. наряду с правом держать ежегодную ярмарку в течение 15 дней дублинцы20 приобрели одну из наиболее важных городских привилегий — право самообложения, ограждавшее город от вмешательства королевской администрации в его финансовые дела. Вместо различного рода неопределенных и произвольных поборов горожане ежегодно стали уплачивать в дублинское казначейство фиксированный взнос (фирму) в размере 200 марок21.
Постепенно оформилось и городское самоуправление. В 1229 г. главой городского самоуправления в Дублине стал мэр, право выбирать которого горожане купили у английского короля за 312 ф. Требуемая сумма была собрана с горожан 12-тью выделенными для этого лицами «соответственно платежеспособности каждого члена общины»22. Согласно королевской хартии, мэр должен исполнять свои обязанности только один год. По истечении этого срока горожане могли или оставить данное лицо на новый срок, или выбрать другого мэра23.
В 1205 г. ряд судебных и торговых привилегий по типу Дублина, включая право иметь свою торговую гильдию24, были предоставлены г. Уотерфорду, одному из крупных портов южного побережья Ирландии. В 1232 г. по хартии Генриха III город получил право свободного самообложения и стал уплачивать ежегодно в дублинское казначейство 100 марок25. Право судиться только в городском суде, т. е. в стенах города, выбирать мэра и органы городского самоуправления (бейлифов, коронеров) были подтверждены Уотерфорду несколькими хартиями в начале XIV в.26
В течение XIII в. оформились привилегии г. Корка, расположенного на юге провинции Манстер, в бассейне реки Ли. В 1223 г. его горожане приобрели у Генриха III вторую хартию27, эта хартия не содержит перечня гривилегий городу, поэтому их конкретное содержание
18 Irish historical doc., р. 26.
19 Ibidem.
30 Hist, and municipal doc, p. 64.
21 Ibid., p. 63.
22 Cal. doc. Irel., 1171—1251, p. 253, 254.
23 Hist, and municipal doc., p. 91.
24 Chartae..., p. 13, 22.
25 Cal. doc. IreL, 1171—1251, p. 292. Chartae.., p. 22.
26 British borough Charters..., vol. II, p. 224.
27 Первая хартия была пожалована Корку в 1177 г. Генрихом II, но оиа не давала жителям города какой-либо муниципальной автономии; в ней лишь указывалось, что город сохраняется за королем и его наследниками.
198
Т. С. Осипова
нам неизвестно. Однако в ней указывалось, что горожане Корка могут пользоваться такими же привилегиями, как и жители английского города Бристоля28.
Существенный этап в развитии Корка связан с хартией Генриха III, пожалованной городу в 1242 г.29 В ее первой части содержится указание на то, что за право «держать» город его жители платят ежегодную «фирму» в размере 80 марок, которые должны вноситься в королевскую казну Дублина в два срока по 40 марок30. Если мы сравним эту сумму (80 марок) с размерами годовых фирм, уплачивавшихся другими королевскими городами Ирландии, то Корк займет третье место, уступив Дублину и Уотерфорду. Годовые ренты этих городов исчислялись значительно большими суммами и составляли соответственно для Дублина — 200 и для Уотерфорда—-100 марок. По величине годовых рент можно заключить, что Корк в середине XIII в. являлся третьим городом в Ирландии; за ним шел Лимерик, годовая рента которого составляла 40 марок31.
Жители города получили также ряд привилегий, касавшихся городских доходов, в частности торговых пошлин. Отныне город получал право взимать со всех купцов-виноторговцев, местных и чужеземных (aliens and denizens), приезжавших,в город с вином, пошлину в виде «приза» (prisage) в размере одной бочки лучшего вина, если судно имеет груз от 9 до 20 бочек, н двух бочек — если на прибывшее судно погружено больше 20 бочек (размеры бочек в хартии не оговорены). Позднее натуральная винная пошлина от купцов-иностранцев заменяется денежной — по два шиллинга от каждой бочки вина.
Горожане Корка, как и жители Дублина, освобождались от уплаты различных торговых пошлин, взимаемых при любой сделке, имеющей характер купли-продажи, а также от всех прочих пошлин в пределах «всей нашей страны и в ее владениях»32.
Городская община получала ряд привилегий, расширявших самоуправление. Никто из горожан Корка не мог привлекаться к суду за пределами города вообще по какому-либо делу, не относящемуся к компетенции городского суда33. Эта привилегия ограждала горожан от вмешательства соседних лордов в их внутренние дела и передавала гражданские и уголовные дела на рассмотрение сотенного суда, составленного из полноправных горожан. Горожане и их наследники освобождались от уплаты специального коллективного штрафа за убийство (murder fine), совершенное в пределах города (такой штраф обычно вносили, если убийца не был обнаружен). .
Хартия ограничивала также вмешательство королевских должностных лиц, в том числе и судей, в торговые отношения горожан. Последние не имели права произвольно конфисковывать товары или изделия, принадлежавшие горожанам или купцам, прибывавшим в город. Нельзя было также наложить арест на имущество горожанина за чьи-нибудь долги, кроме как за его собственные или только в том случае, если он являлся поручителем за должника.
Несколько пунктов хартии содержат обычные ограничения, налагаемые на иностранных купцов, торгующих в пределах юрисдикции го
26 W. O’S u I I i v а п. Op. cit.. Appendix, р. 282.
29 Полный текст этой хартии имеется в ряде изданий: Chartae..., р. 24—25; Calendar of Charter Rolls, vol. I. p. 266. W. O’ S u 11 i v a n. Op. cit., p. 283—285.
30 Chartae..., p. 34.
31 W. O’S u 11 i v a n. Op. cit., p. 22.
32 Chartae..., p. 25.
33 Ibid., p. 24. W. O’S u 11 i v a n. Op. cit., Appendix, p. 283.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
199
родской общины. Чужестранцы могли покупать зерно, кожи и шерсть только у полноправных жителей Корка, продавать вино только на борту своего судна и оставаться в городе с товарами, предназначенными для продажи, не более 40 дней. Приобрел город и право- иметь торговую гильдию по типу города Бристоля.
Содержание приведенной хартии позволяет сделать вывод о получении Корком значительных судебных, финансовых и торговых привилегий, аналогичных предоставленным Дублину в 1192 г. Право выбирать мэра Корк приобрел, по-вндимому, также в 1242 г.34, хотя процедура этих выборов была установлена позже — хартией Эдуарда II от 1318 г.35 Мэр стал выбираться полноправными членами городской общины и исполнять свою должность в течение года, принося присягу верности на месте, в присутствии горожан, не отправляясь для этой цели в Дублин 36.
На территории Ирландии существовали не только города, непосредственно подчиненные юрисдикции королевской администрации. Важную роль в политической н экономической жизни Ирландии играла Дрогеда, расположенная в 23 милях севернее Дублина и контролировавшая торговые пути из Мита н южного Лоута. Дрогеда до некоторого времени оставалась сеньориальным городом. Об этом свидетельствует хартия, данная в 1194 г.37 городу Уолтером де Ласи — сеньором значительной части Мита, пожалованной Генрихом II его отцу Хью. Горожане получили право держать земли от лорда за наследственную фиксированную денежную ренту в 12 пенсов. Городское держание названо в грамоте свободным: оно равнялось в среднем трем акрам. Но, как видно из более поздннх документов (XIII—XIV вв.), Дрогеда в этот период не представляла собой единого поселения. Рекой Бойн она делилась на две части: южную и северную. Существовало как бы два города под общим названием «Дрогеда», и хартии даровались каждой части города отдельно (Дрогеде — в графстве Мит и Дрогеде — в графстве Лоут).
Дрогеда (в графстве Лоут) недолго оставалась сеньориальным городом. В хартии Генриха III от 1229 г. она именуется вольным королевским городом с торговой гильдией н ганзой38. Город держится от короля за ренту 60 марок в год и имеет право в присутствии королевского юстициария выбирать сенешала и двух прево. Подобно Дублину, Корку и Уотерфорду, город получает право иметь свой сотенный суд, ряд обычных торговых привилегий, в частности ограничение 40 днями торговли иностранных купцов, которые к тому же не могли без согласия горожан вести розничную торговлю вином и тканями в городе. В 1253 г.39 эта часть Дрогеды получила подтверждение всех своих вольностей, включая право выбирать мэра.
Но. поскольку городские хартии, полученные Дрогедой на протяжении XIII и XIV вв.40, продолжают оформляться отдельно для каждой части города, можно предположить, что Дрогеда в графстве Мит не была подчинена королевской юрисдикции и, несмотря на свои судебные и торговые привилегии, продолжала находиться под управлением графской администрации и подчиняться сенешалу лорда.
34 Ibidem.
35 British borough Charters, vol. II, p. 203.
36 Chartae..., p. 49; Calendar of Charter Rolls, vol. 3, p. 390.
37 Irish historical doc., p. 27—28; Cal. Pat. Rolls, Ed. Ill, 1338—1340, p. 525.
38 Hist, and municipal doc., p. 94.
39 Ibid., p. 132—134.
40 British borough charters, vol. II, p. 204—205
200
Т. С. Остова
Сеньориальными городами длительное время оставались Уэксфорд и Нью-Росс, порты на юго-восточном побережье Ирландии41. Уже в конце XII в. Уэксфорд, расположенный в глубокой морской гавани, в которую впадала река Слейни, упоминается в источниках как порт, куда заходили суда из Англии, Уэльса и Франции42. Первая хартия была дана ему в 1317 г. Аймером де Балансом, графом Пемброк43. Она содержала ряд обычных торговых привилегий: освобождение от уплаты торговых пошлин в сеньориальных владениях лорда в Ирландии и Уэльсе (где графы Маршаллы — сеньоры города имели значительную земельную собственность), право иметь свою торговую гильдию, налагать ограничения на торговлю приезжих купцов. Получили горожане и право сотенного суда, и свободного распоряжения городским держанием, за которое уплачивали лорду ежегодный взнос в 12 пенсов.
К такого же типа городам принадлежал Нью-Росс, выросший из англо-нормандского поселения, основанного, по свидетельству хроник, в конце XII в.44 Изабеллой, дочерью Стронгбоу и женой Уильяма Маршалла, впоследствии графа Пемброк. Замок, .выстроенный графами Маршаллами на берегу быстрой и полноводной реки Барроу, важной торговой магистрали Южной Ирландии, стал центром будущего города. В нем англо-нормандские поселенцы укрывались во время военных столкновений с ирландскими кланами, в-частности, с кланом Каванаг, чьи владения почти вплотную подступали к Нью-Россу. Высокие валы, воздвигнутые вокруг города в конце XIII в.45, служили надежной защитой для его населения. Последнее занималось в основном торговлей,— этому способствовало удобное географическое положение города.
В течение XIII —нач. XIV в. Нью-.Росс получил привилегии по образцу данных Уэксфорду46, так же как и некоторые иные сеньориальные города Манстера и Ленстера — Клонмел, Карлоу, Килькенни, Кинсал, йол и другие, возникшие близ замков и крепостей, сооруженных англо-нормаидскими феодалами после завоевания этих районов47. Перечисленные города добились отдельных судебных и торговых привилегий и права иметь свою торговую гильдию, но управляли ими графские сене-шалы, города не могли свободно распоряжаться своими финансами и отчитываться непосредственно перед казначейством Ирландии о доходах и расходах. От крупных и экономически более развитых городов — Дублина, Уотерфорда, Корка —они отличались тем, что здесь отсутствовало право фирмы — показатель финансовой зависимости этих городов от их лордов.
В английском законодательстве XIII в. для Ирландии — в хартнях, статутах, правительственных распоряжениях—отразилось стремление короны поддержать развитие городов и торговли на всей территории Ирландии. Об этом свидетельствует распространение в 1216 г. на английских подданных в Ирландии положений Великой хартии вольностей 48. Ряд статей этой хартии касался городов. Хартия подтверждала вольности, дарованные Дублину и другим городам страны, гарантировала го
41 Р. Н о г е. Op. cit., vol. I, р. 102.
42 Ibid., vol. 5, p. 54.
43 Chartae..., p. 47; P. Ноге. Op. cit., vol. 5, p. 1'15—/Н&
44 P. H о r e. Op. cit., vol. I, p. 1. 2.
45 Ibid., p. 55—57.
46 S. Lewis. A topographical dictionary of Ireland, comprising the several counties, cities, boroughs, corporate market and post towns, parishes and villages, with historical and statistical descriptions. Vol. II. London, 1839, p. 530.
47 Ibid., p. 109, 171, 230, 725.
48 Irish Hist, doc., p. 28—30.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
20t
родское самоуправление, свободу внутренней и внешней торговли, вводила в Ирландии единую систему мер и весов. Для вина, эля и зерна такой мерой должен был считаться квартер Дублина. Для тканей — два локтя (ells).
Для поощрения торговли корона стремилась обеспечить свободный проезд по реке Лиффи и другим водным путям. Так, было издано предписание уничтожить все плотины и запруды, мешавшие перевозу товаров по ирландским рекам. Вероятно, возведение речных запруд и плотин, мешавших судоходству, было распространенным явлением в Ирландии, если оно было, отражено в таком общегосударственном документе, как «Великая хартия» 1216 г.
Королевская власть на протяжении XIII — нач. XIV вв. неоднократна пыталась добиться введения единых мер и весов в городах и рыночных местечках Ирландии. В особом послании от 1224 г. Генрих III, указывая юстициарию Ирландии на отсутствие в стране единообразия в мерах и весах, предписывал строго следовать введенному в Дублине образцу и при малейшем отклонении от него конфисковывать продукты и ремесленные изделия49. В 1257 г. в Дублин был послан королевский клерк, в обязанности которого входило наблюдение за мерами и весами, применявшимися при продаже товаров на рынке50. Впоследствии королевских чиновников стали регулярно направлять в ирландские города для осуществления контроля над мерами и весами,—нх обязанности были подробно записаны в королевских хартиях XIV в.51
Все перечисленные ранее торговые, финансовые и судебные привилегии, предоставленные ирландским городам, расположенным в районе английского влияния, должны были способствовать привлечению-сюда из метрополии поселенцев, поскольку привилегии эти, как указывалось в хартиях и прочих правительственных документах, предоставлялись сначала только лицам английского происхождения52.
Ирландские города развивались в сложной политической обстановке. В Ирландии отсутствовала сильная центральная власть, а за пределами отдельных завоеванных англо-нормандскими феодалами городов лежали обширные непокоренные области. В таких условиях защита городов путем возведения городских укреплений была задачей огромной важности для горожан, которые постоянно опасались набегов воинственных вождей ирландских кланов. Чтобы обезопасить города от проникновения за их пределы коренных ирландцев-и превратить их в очаги английского влияния, правительство поддерживало в этом вопросе интересы горожан и поощряло города в их стремлении окружать-свои территории валами, строить мосты, стены, башни и -другие укрепления53. Английские короли на протяжении XIII—XIV вв. оказывали покровительство городам, причем как тем, которые были расположены на землях королевского домена, так и тем, которые принадлежали ан гло-нормандским лордам.
Английские короли почти систематически жаловали городам грамоты, по которым разрешали жителям Дублина, Дрогеды, Уотерфорда и других городов в течение определенного времени (вначале обычно сроком на три года) взимать в пользу городской общины таможенные по- * 60 * * 63
49 Hist, and municipal doc., p. 102.
60 Ibidem.
- 51 Calendar records of Dublin, p. 14.
ю E. Curtis. Irish, hist, doc., p. 28—30; Hist, and municipal doc., p. 1.
63 В 1204 г. Генрихом II были выделены средства для сооружения замка в Дублине, ставшего впоследствии резиденцией королевской администрации Ирландии и местом хранения государственной казны (Cal. doc. Irel., 1171—1251, р. 35).
202
Т. С. Осипова
шлины (custom) с различных товаров, поступающих для продажи. Так, в 1228 г.54 согласно грамоте горожанам Дрогеды предоставлялось право налагать в течение трех лет таможенные пошлины на овечьи шкуры (за каждый ласт — 4 пенса), шерсть (за каждый мешок— 1 пенс) и вино (за продажу 1 hogshead—1 пенс). Полученные средства предполагалось истратить для строительства моста. Аналогичные пожалования были даны Дублину (1233 г.) 55, Уотерфорду дважды (1234 и 1243 г.) 56, снова Дрогеде (1233) 57, Лимерику (1237 г.) 58 59 * 61 * 63. Причем перечень товаров, которые городские власти могли облагать в ХШ—XIV вв., включает, помимо названных, зерно, соль, жир, масло, сыр, сельдь, скот, доски, -одежду, ткани и другие продукты сельского хозяйства и изделия ремесленного производства.
Во второй половине ХШ в. пожалование городам права сбора рыночных пошлин становится особенно распространенным и сроки этих пожалований увеличиваются от 6 до 10 лет59. Сохранились свидетельства о неоднократном возобновлении на различное время этого права Дублину60, Уотерфорду61, Дрогеде62 и о предоставлении такого же рода грамот Корку63, Типперэри64, Йолу65, Килькенни66 и другим поселениям в Ирландии67.
Пожалование Плантагенетами таких грамот и увеличение самих сроков действия таких пожалований, видимо, обусловливалось также ухудшением материального положения английских поселенцев в ирландских городах в связи с систематическими нападениями на них ирландцев (о чем свидетельствуют петиции городов английскому правительству в конце ХШ в.)68. В них не только содержатся просьбы о возобновлении соответствующих пожалований, но и настойчивые жалобы на «диких» ирландцев, совершавших набеги на города Манстера и проникавших даже за городские укрепления. Особенно участились нападения ирландцев на территории, занятые английскими поселенцами, в связи с войнами английского короля в Шотландии и Уэльсе (с перерывами с 1286 до 1306 г.).
В отчете дублинского архиепископа о расходах, понесенных во время посещения английских владений в Ленстере и Манстере в 1288— 1290 гг.69, приводятся факты, свидетельствующие о неоднократных попытках ирландцев Лейкса и Оффали свергнуть английское господство в этом районе. В отчете указывается: «Ирландцы Лейкса и Оффали остаются бунтовщиками и являются такими врагами короля, что никакой продолжительный мир не может быть установлен на территории Ленстера, где ежедневно убивают королевских подданных, а их дома предают огню»70. Проехав из Дублина в Дрогеду, а затем в Коннот,
54 Cal. doc. Irel., 1171—1'251, р. 237.
S5 Ibid., p. 308.
56 Ibid., p. 316, 389.
57 Ibid., p. 316, 317.
56 Ibid., p. 358—359.
59 Ibid., 1293—1301, p. 235.
80 Ibid., 1171—1251, p. 455; 1252—1284, p. 520.
61 Ibid., 1171—1251, p. 392.
69 Ibid., 1252—1284, p. 297.
63 Ibid., 1252—1284, p. 520.
64 Ibid., 1293—1301, p. 235.
65 Ibid., 1252—'1284, p. '199—200.
66 Ibid., 1285—1292, p. 409.
67 Ibid., 1285—1292, p. 107, 277—279, 454
68 Ibid., 1285—1292, .p. 161,309.
69 Ibid., p. 265—276.
70 Ibid., 1285—-1292, p. 271.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
203
посетив Лимерик, Корк и Уотерфорд, архиепископ повсюду наблюдал 'бедственное положение английских поселенцев в ирландских графствах и городах.
Возможно, с целью оказания более действенного сопротивления ирландцам мэры королевских городов Дублина, Корка, Лимерика и Уотерфорда в 1285 г. заключили между собой союз; к нему присоединились также мэр Дрогеды (Лоута) и сенешал Дрогеды (Мита). Как говорилось в тексте договора, городские власти должны были оказы-.вать взаимную поддержку .в защите вольностей этих городов и «равномерно распределять их расходы» 71.
Однако, несмотря на такую обстановку, ирландские города, возникшие как укрепленные пункты и расположенные в основном на морском побережье, постепенно, в течение XIII—XIV вв., становились центрами ремесла и торговли. Среди них особенно выделились портовые города, .прежде всего Дублин, Уотерфорд, Голуэй, Нью-Росс, Лимерик, Корк. В значительной степени экономическому подъему городов способствовало получение права держать собственный рынок, иметь свою торговую гильдию, взимать торговые пошлины с приезжих купцов.
В течение XIII—XV вв. экономическое развитие Ирландии достигло определенных успехов. Источники сохранили некоторые данные, позволяющие назвать главные отрасли ремесленного производства в Ирландии.
Ткацкий промысел, распространенный в ирландской деревне с V в., .получил теперь более интенсивное развитие. По свидетельству Гираль-да Камбрийского, посетившего Ирландию в конце XII в., страна «изобилует льном, который ирландцы прядут в волокно и льняную ткань в больших количествах вывозят в иностранные государства»72. Действительно, в списках рыночных пошлин на товары, вывозившиеся за границу из Дублина, Корка, Лимерика, Голуэя и других городов, ирландское полотно упоминается наиболее часто73. Ирландская шерстяная ткань (frieze), байка, шерстяные покрывала, плащи, изготовлявшиеся из грубой шерсти, находили хороший сбыт на городских рынках74 и уже с XII в. были известны в Англии —их вывозили в Честер, Саутгемптон, Ковентри. В Ирландии получило распространение производство ткани .драгет («drugget»), возникшее в г. Дрогеде (откуда и произошло само 'название материи)75.
В XIII—-XIV вв. совершенствуется техника окрашивания льняных н 'шерстяных тканей в красный, пурпурный, коричневый, зеленый, синий :и иные цвета. Уэр в своей хронике упоминает об искусстве ирландцев окрашивать льняные ткани в шафрановый цвет76. Краски добывались из растений, в частности вайды и марены77. Применялись в красильном .деле и квасцы, поступавшие из Европы и из стран Ближнего Востока78.
Скотоводство — одна из главных отраслей ирландской экономики — создавало изобильную сырьевую базу для обработки и дубления кож. Изделия из кожи — бутыли для вина, перчатки, бумажники, грубая
71 Hist, and municipal documents, p. 196—197.
73 См. A. G г e e n. Op. cit.. p. 50.
73 Cal. records of Dublin, vol. 1, p. 15; W. O’S u 11 i v a n. Op. cit.. Appendix, p. 287.
74 Calendar records of Dublin, p. 15—16; Cal. doc. Irel., 1'171—1251, p. 316—317, 390; 1285—1292, p. 107.
75 His. and municipal doc. Ireland, p. XXXIII.
76 J. Ware. The Antiquities of Ireland, vol. 2, p. 175.
77 Cal. doc. Irel., 1171—1251, p. 308, 316; W. O’Sullivan. Op. cit., Appendix, 287—288.
73 Ibidem; Calendar records of Dublin, p. 232—233.
204
Т. С. Осипова
обувь и башмаки из тонкой кожи, выделкой которых занимались ремесленники Уотерфорда79,— производились в Ирландии.
Славилась Ирландия и производством ковров; они изготовлялись в. домашних условиях искусными ирландскими мастерами из грубой шерсти и пользовались большим спросом в Европе, особенно в Испании и Португалии.
Важным свидетельством о развитии в ирландских городах ремесла-и торговли является наличие там торговых гильдий, право на которые в XIII—XIV вв. получили Дублин, Уотерфорд, Корк, Дрогеда, Кильке-ни, Нью-Росс, Лимерик, Карлоу, Уэксфорд, Дендалк80. В гильдик» должны были входить все горожане, занимавшиеся ремеслом и торговлей, независимо от нх профессии, иначе они не могли заниматься своим делом в городе. Интересен отчет торговой гильдии Дублина81, датируемый началом XIII в.: он является одним из ранних, дошедших до нас-(архивные материалы остальных ирландских городов до настоящего" времени не опубликованы). В нем приводятся поименный список членов гильдии, занятия каждого и размер денежного взноса, уплаченного им при вступлении в гильдию (от двух до 11 шилл.). В список включены дубильщики кож, красильщики, кузнецы, перчаточники, золотых дел мастера и другие ремесленники. В отчетах той же гильдии, относящихся к 1256—1257 гг.82, перечислены ремесленники около 50 специальностей.
В постановлениях дублинского городского совета, принятых в течение XIV в., снова упоминаются кожевники, ткачи, красильщики, каменщики, кровельщики, маляры, сапожники, портные, перчаточники, гончары, кузнецы, золотых дел мастера83.
Все эти данные позволяют считать Дублин, в числе других городов XIII—XIV вв., ремесленным и торговым центром Ирландии.
Хроники Нью-Росса (конец XIII в.) 84, рассказывая о возведении жителями укреплений вокруг города, называют среди ремесленников, участвовавших в этом деле, портных, суконщиков, сапожников, дубильщиков кож, плотников, каменщиков, шорников и других. В одной из хроник говорится, что все ремесленники являлись на оборонительные работы с развернутыми знаменами, на которых были изображены орудия их ремесла. Возможно, в Нью-Россе существовали в то время объединения ремесленников по специальностям.
Однако значительно полнее, чем другие стороны экономической жизни ирландских городов, в документах XIII — нач. XIV вв. отражение получила торговля. Так, в королевских грамотах, предоставленных отдельным городским общинам Ирландии, зафиксированы размеры пошлин, которые взимались с самых различных товаров, привозившихся в Ирландию и шедших на экспорт. Сопоставляя перечни товаров, с которых могли взимать пошлины Дублин, Уотерфорд, Лимерик и другие города, мы обнаружили самые разнообразные товары, привозившиеся по суше и морем на рынки ирландских городов 85 * *. Среди них постоянно упоминаются не только зерно, масло, сыр, мясо, мед, живой
79 A. G г е е п. Op. cit.' р. 56.
80 Chartae..., р. 13, 22, 42, 46, 49, 54; Ch. Gross. The Gild of merchant, vol. L. Oxford, 1890, p. 20, 60; vol. II. Oxford, 1890, p. 134.
81 Hist, and municipal doc.,..., p. 82—88.
82 Ibid., p. 1316—140.
83 Ibid., p. 221, 222, 234, 239, 240, 242.
84 См. P. Ноге. Op. cit., vol. I, p. 55.
85 Cm. Cal. doc. Irel., 1171—1251. p. 308; 316, 358—359, 389, 455; Cal. doc. Irel.,
1252—1284, p. 199—200, 297, 430; Cal. doc. Irel., 1285—’292, p. 107, 409; Cal. doc. Irel._
1293—1301, p. 235, 353.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
205
•скот, рыба, сырые, высушенные и дубленые шкуры лошадей и овец, шкурки выдры,куницы и кролика, но вино, железо, латунь, олово, квасцы, соль, вайда, английская и ирландская ткань, плащи, шерстяные покрывала, шелковые ткани, полотно, холст, шерстяная пряжа, пряно--сти (главным образом имбирь и перец) и другие продукты и изделия.
В списках товаров, подлежащих пошлинному обложению, не указывается, какие из них ввозились и какие вывозились (в основном через ее юго-восточные порты). Но, при сравнении данных этих документов •со свидетельствами других источников, можно сделать разграничение между экспортом и импортом Ирландии, а также назвать товары, которыми горожане торговали с ирландцами — жителями сельских районов.
Очевидно, одним из наиболее распространенных товаров, ввозившихся в Ирландию, было вино; оно упоминается первым почти во всех списках товаров, облагавшихся пошлинами в городах. В южные порты— Корк, Уотерфорд86 прибывали главным образом французские и •испанские вина, находившие широкий спрос у англо-ирландской фео-.дальной знати.
Источники свидетельствуют об оживленной торговле Дублина с •французскими портами. Купцы из Ла-Рошели, Бордо, западных 'французских областей—Пуату, Гаскони постоянно прибывали в Дублин. О регулярности этих торговых связей свидетельствует и специальное распоряжение Генриха III мэру Ла-Рошели от 1221 г., которое предписывало не взимать с купцов Дублина повышенных пошлин за привезенные ими товары и ограничиваться лишь обычными пошлина-’.ми, установленными во всех французских владениях английского короля еще «со времени короля Иоанна»87.
В свою очередь, французские торговцы в 1252 г. добились королев-•ского распоряжения, по которому английский король освобождал купцов Бордо от уплаты произвольных пошлин (prisage) на вина, экспортируемые ими в Ирландию, Англию и Уэльс88.
Вина в Ирландию поступали из Байонны, Руана и Бордо — города, имевшего давно установившиеся торговые связи не только с Дублином, но и с Корком89.
Вино привозилось в Ирландию как местными ирландскими, так и ‘французскими купцами, это не был простой импорт. Купцы Корка, Дублина, Килькенни являлись поставщиками вина для королевского .двора и армии. Вино ввозили и в Шотландию и Уэльс. Так, в 1223 г. ирландские купцы привезли из Анжу 6 hoghsheads вина для «королевских нужд»90. В мае 1236 г. было послано королевское распоряжение выплатить из ирландского казначейства Балтеру Тирелю, купцу Килькенни, 24 марки за 6 hoghsheads вина, приобретенные у него королевскими поставщиками в Бристоле91. В 1298 г. некий горожанин Корка обязался доставить Эдуарду I 15 hoghsheads вина, но поскольку для спуска его судна на воду потребовалось разобрать часть городского вала, король ограничился получением 6 hoghsheads вина, стоимость же
88 Cal. doc. Ireland, 1171—1251, р. 389.
87 Ibid., р. 155; Hist, and municipal documents of Ireland, p. 77.
88 Cal. doc. Irel., 1252—1284, p. 53.
89 Cal. doc. Irel., 1171—4251, p. 167; W. O’S u 11 i v a n. Op. cit., p. 37; Hist, and municipal doc., p. 296. В источниках середины XIV в. упоминаются корабли из г. Бордо, холившие с грузом вина для торговли в различные порты Ирландии и в том числе в Корк.—CaL Patent Rolls, 1330--1334, р. 525; Cal. Patent Rolls, 1338—1340, p. 488.
90 Cal. doc. Irel., 1171—1251, p. 168.
B1 Ibid., p. 346.
206
Т. С. Осипова
остальных 9-ти была отнесена на счет расходов этого купца на починку вала 92.
Большие запасы вина были обнаружены в подвалах Дендалка при его взятии в 1315 г. солдатами Эдварда Брюса93 (брат Роберта Брюса— короля Шотландии, в мае 1315 г. высадился на побережье Антрима в Ольстере). 20 бочек вина были найдены на побережье Донегол (в местечке Моу Ceidne) ирландцами из Коннота, вторгшимися в этот район в 1310 г.94
Имеются данные и о ввозе гасконского вина в Ольстер. Так, в 1315 г. Ричардом де Бурго, графом Ольстера, была подана жалоба Эдуарду II на шерифа Корнуолла, задержавшего его судно, посланное-в Гасконь за вином95. Аналогичная жалоба была отправлена королю в 1318 г., когда в порту Корнуолла снова было задержано судно, шедшее, с грузом гасконского вина в Ольстер 96.
Среди товаров, импортируемых в Ирландию, в документах постоянно упоминается железо; его привозили из Бристоля и Испании в виде брусков и полос; ирландские ремесленники использовали железо для изготовления ножей, топоров, кинжалов97 98. В самой Ирландии имелись некоторые запасы железа, но, следуя старому ирландскому способу ковки, местные кузнецы обычно смешивали ирландское железо с испанским 93 Важным предметом ввоза была соль, поступавшая из Англии и Франции99.
Население всех прибрежных районов, особенно Ольстера, Манстера и Коннота было занято рыболовецкими промыслами, поэтому вво» соли, необходимой для засолки рыбы, а также мяса и сохранения кож, имел огромное значение для экономической жизни страны.
Кроме вина, железа и соли, в ирландские порты привозились неокрашенные английские и французские ткани 10°, пряности, главным образом перец (торговля ими находилась в руках итальянских купеческих компаний), плоды и овощи, неизвестные в Ирландии (фиги, инжир)101.
С другой стороны, из Ирландии систематически вывозились продукты сельского хозяйства и скотоводства — овес, пшеница, говядина, свинина, овсяная мука, а также рыба, солод, шкуры лошадей и различных животных: оленя, лисиц, кроликов и др.102 Ирландские товары, особенно меха — шкурки куниц и выдр находили большой спрос на рынках Нормандии, Парижа. Источники отразили даже такой факт: особой хартией, изданной в Руане в 1207 г., Филипп II Август предписал: брать в качестве пошлины с каждого судна из Ирландии так называемый «tumbre» — 40 шкурок куниц. И когда однажды купцы, прибывшие оттуда, заявили, что шкурки куниц не могли быть приобретены в.
92 Cal. doc. Irel., 1293—1301, р. 237.
93 Hist, and municipal doc., p. XXXIV.
94 Annals of four Masters..., p. 107.
95 Cal. Patent Rolls, 1313—1317, p. 313.
96 Ibid., 1317—4321, ip. 94.
97 Cal. records of Dublin, p. 15, 20, 244.
98 A. G e e n. Op. cit., p. 28.
99 Cal. doc. Irel., 1171—1251, p. 308, 316, 317, 358. В Дублине существовало правило, по которому купцы Честера ие могли продавать! соль иа борту корабля — ее обязательно выгружали и продавали на рынке города. Calendar records of Dublin, p. 220, 221.
100 Ibid., p. 15. W. O’S u 11 i v a n. Op. cit., p. 287.
101 Hist, and municipal doc., p. 96—97; Calendar records of Dublin, p. 15—16.
102 Calendar records of Dublin, p. 15, 16, 245, 246.
Английская политика в Ирландии в XIII—XIV вв.
207
том ирландском порту, где судно грузилось, вследствие чего они не могут заплатить требуемый «tymbre», им было разрешено возместить отсутствие этого груза на судне штрафом в 10 ф.103 104 Шкурки ирландских кроликов упоминаются и среди товаров, ввозившихся в Лондон 1М.
Шерсть, шкуры овец, лошадей и др. животных названы также в торговых документах среди товаров, вывозившихся во Францию105. В 1217 г. Генрих III в счет долга, составлявшего 6 тыс. марок, продал бристольским купцам 100 ластов ирландских шкур и 100 мешков шерсти, уменьшив таким способом королевский долг на 2 тыс. марок (из расчета ласт шкур за 15 марок, мешок шерсти за 5 марок)106.
Важной статьей ирландского экспорта являлась рыба, это подтверждается материалами грамот, выданных английскими королями ирландским городам на протяжении XIII—XIV вв. Сельдь, лосось, семга постоянно встречаются в списках товаров Дублина, Дрогеды, Лимерика, Корка и др. городов, где производится сбор рыночных пошлин107. Рыба, наряду с зерном, наиболее часто упоминается в отчетах ирландского казначейства в числе продуктов, отправляемых в Англию, Шотландию и Уэльс108. В 1249 г., например, королевскими поставщиками в Ирландии было закуплено 107 ластов сельди и отправлено в Англию109.
Одной из существеннейших отраслей торговли Ирландии в этот период была хлебная торговля, центром которой являлся Дублин. В этой связи особого внимания заслуживают свидетельства о торговле зерном, относящиеся к XIII—XIV вв. В источниках содержатся данные о вывозе значительного количества зерна — пшеницы и овса — из Ирландии в Англию и на континент. Активную торговлю ирландским зерном вели бристольские купцы, поддерживавшие тесные связи с горожанами Дублина, поскольку с момента заселения этого города англичанами в нем осело много выходцев из Бристоля110. Английские короли жаловали горожанам Бристоля грамоты на право в течение определенного срока (обычно года-двух) закупать зерно в Ирландии для вывоза его в Англию111: Более того, в январе 1235 г. Генрихом III было направлено юстициарию Ирландии специальное распоряжение «не чинить препятствий ни жителям Ирландии, желающим привезти зерно для продажи в Англию, ни горожанам Бристоля, покупающим зерно в Ирландии для экспорта его в Англию»112.
Но обычно частные лица только в том случае получали специальные королевские мандаты на вывоз зерна из Ирландии, если они давали обязательство не продавать зерно «королевским врагам в Шотландии и Уэльсе»113.
В начале XIV в. (1312 г.) горожане и купцы Бристоля получили от королевской власти ряд новых привилегий в Дублине, в частности право беспошлинной торговли овчинами и шкурами на рынках города114.
(Окончание следует)
103 Р. Н о г е. Op. cit., vol. 1, р. 218.
104 N. Gras. The early English Customs System. Cambridge, 1918, p. 120.
105 Cal. doc. Irel., '1293—1301, p. 77.
1M Ibid., 1171—1251, p. 119.
107 Ibid., 1171-41251, p. 237, 308, 316, 317, 358, 389, 390 etc.
108 Ibid., 1252—1284, p. 459, 460.
108 Ibid., 1171—1251, p. 446.
110 Ibid., p. 357.
111 Ibid., p. 326.
113 Ibid., 1171—.1251, p. 333; Ibid., 1252—1284, p. 8, 9, 10, 16, 20.
113 Ibid., 1252—1284, p. 367, 475.
114 Calendar records of Dublin, p. 11.
А. А. СВАНИДЗЕ
К ИССЛЕДОВАНИЮ ДЕМОГРАФИИ ШВЕДСКОГО ГОРОДА XIV—XV ВЕКОВ*
Любая попытка выведения общего правила На основании ограни-ченного числа статистических данных требует сугубой осторожности. Такая осторожность тем более необходима при конструировании модели, адекватность которой оригиналу не может быть доказана. Поэтому примененная нами методика статистико-демографической обработки Памятных книг, рассчитанная на выявление численности шведского бюргерства, а также его профессионального и социального состава, может расцениваться лишь как рабочая,'условно-ориентировочная.
Результаты, которые удалось получить благодаря ее применению, показывают, что если относительную малочисленность шведского бюргерства в XIV—XV вв. еще можно объяснить сравнительно небольшой населенностью страны, то характеристику социального и профессионального состава бюргерства, указывающую на его слабость именно как городского сословия, из имеющихся количественных показателей вывести никак нельзя. Ясно также, что истоки этой характеристики следует искать в самом процессе складывания бюргерства, как части общего процесса социально-территориальных перемещений населения Швеции в XIV—XV вв.
Прежде всего, как рекрутировалось городское население, за счет кого оно пополнялось? Очевидно, увеличение городского населения должно было происходить как вследствие его собственного прироста, так и в результате переселения в город лиц, ранее в нем не проживавших.
Мы не располагаем сколько-нибудь массовым материалом о естественном движении населения шведских городов в рассматриваемый период. Можно только предположить, что естественный прирост бюргерства был в лучшем случае незначительным: вряд ли Швеция являлась здесь исключением из правила, характерного для средневекового демографического режима.
Как уже говорилось, главным регулятором роста народонаселения в эту эпоху была смертность. Но при высокой смертности популяция могла возрастать лишь за счет высокой рождаемости, коэффициент которой должен был, пусть незначительно, превышать коэффициент смертности. Основные факторы смертности действовали почти до конца средневековья практически равномерно. В условиях малоразвитой агрикультуры и примитивной медицины человек оставался в полной зависимости от стихийных естественных сил — неурожаев, эпидемий и т. п. (при известных усилиях можно проследить циклы голодовок, эпидемий и эпизоотий в средние века, которые имели вполне определенную закономерность); а войны — выпадало ли тогда столетие, сво-
Окончание. См. СВ, 31, 1967, стр. 199—218.
Демография шведского города XIV—XV вв.
209
бодное от них? Что же касается факторов рождаемости, то их состав и действия были более неравномерными и сложными. Действительно, помимо таких факторов, как биологический (потенциальная плодовитость женщин и т. п.) и биолого-исторический (зависимость рождаемости от количественного, полового и возрастного состава популяции, регулируемого факторами смертности), на рождаемость, в значительной большей мере, нежели на смертность, действовали условия, являвшиеся следствием только общественного развития, в том числе — мораль, религия, бытовые традиции. Об этом писал еще М. В. Ломоносов; среди явлений, отрицательно влияющих на рождаемость, он выделял такие, как разность возрастов супругов, принудительные браки, запрет повторных браков, безбрачие священников (добавим — монашество), «душегубство» детей с целью «сокрытия позора» и др.1 В. И. Ленин, защищая закон народонаселения К- Маркса, особо подчеркивал непосредственную зависимость условий размножения человека от «устройства различных социальных организмов»2. И речь здесь идет не только о специфике той или иной формации в целом: в пределах одной феодальной эпохи отмечается стадиальность рождаемости (длительные спады и подъемы), а также большие модификации ее коэффициента в отдельных странах (в том числе находящихся на примерно одинаковом уровне общественного развития) и в различных социальных слоях.
Так, уровень рождаемости населения был выше в деревне и ниже в городах; последнее обстоятельство обусловливалось прежде всего спецификой жизненного уклада горожан. Ведь регулярная брачность и «нормальная» рождаемость имели место лишь в устойчивой, чисто «бюргерской» среде. Значительная часть населения городов того времени— подмастерья (в том числе «вечные» или те, кто добивался самостоятельного положения уже в немолодые годы), прислуга, поденщики, солдаты, наконец, монахи — оставалась вне брака на протяжении или всей своей жизни, или того возраста, который был наиболее благоприятным для деторождения. Таким образом, уже профессионально-социальная структура городского населения несла слабый потенциал его прироста3. Не следует также забывать, что санитарные условия в городах были еще хуже, чем в деревне, а это особенно пагубно влияло на исход родов и на судьбу детей младшего возраста 4. Поэтому даже при более благоприятных в городе возможностях дожития, воспроизводство его населения «за счет местных ресурсов» было весьма ограниченным. И если бы население городов оставалось замкнутым, оно в лучшем случае приближалось бы к стабильному. Но этого не наблюдалось5: городское население росло. А поскольку его рост в рассматриваемый период не
1 Б. Ц. У р л а и и с. Рост населения СССР. М., 1968, стр. 10—11.
1 В. И. Ленин. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве (отражение марксизма в буржуазной литературе).— В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 476.
* О потенциале прироста населения в связи с его демографической структурой, особенно в небольших совокупностях, см.: Р. Пресса. Народонаселение..., стр. 350.
4 В эпоху развитого средневековья у городской супружеской пары обычно было 6—12 рождении, ио в живых оставалось только 1—3 ребенка (G. S ch m oiler. Grundriss der Allgemeinen Volkswirtschaftslehre, T. I. Leipzig, 1900, S. 167). Об относительно низкой рождаемости и высокой детской смертности в городах даже позднего средневековья свидетельствуют исследования французских ученых П. Губера и П. Дей-она (Р. Gоubегt. Beauvais et Beauvaisis de 1600 a 1730. Paris, I960, p. 37; P. Dey-on. Etude sur la societe urbaine au 17е siecle. Amiens, capitale provinciale. Paris, 1967, p. 42 и др.).
5 Об условности стационарной и вообще стабильней модели населения даже при примитивном демографическом режиме см.: Р. Пресса. Народонаселение..., стр. 307 и далее.
14 Средние века, в. 32
210
А. А. Сванидзе
может быть объяснен естественной динамикой, то очевидно, он должен быть объяснен механическим движением бюргерства, вернее, притоком в города пришлых лиц (формирование городского населения в средние века, таким образом, является одним из наиболее характерных случаев огромной роли механической динамики в демографическом процессе).
Точное соотношение коренных и пришлых жителей в шведских городах XIV—XV вв. не поддается определению из-за отсутствия данных, уже неоднократно нами отмечавшегося; здесь может быть выявлена лишь ведущая тенденция — в том виде, в каком она выступает из сопоставления имеющихся в нашем распоряжении весьма отрывочных и разнородных материалов.
В кальмарских Памятных книгах среди новых бюргеров встречаются выходцы из городской округи, с о-ва Эланд, из финских областей, из других городов (Вестервика, Лунда, Вестероса, Стокгольма) и различных районов Швеции6, из Дании7, из французских (Руана), голландских (Лейдена), фламандских и особенно — немецких городов (Любека, Висмара, Магдебурга и др.) 8. Лица, прибывшие на постоянное местожительство из других городов и местностей Швеции, а также из других стран (в рассматриваемый период главным образом из Германии), в том числе — из России9, упоминаются и в «Книгах» Стокгольма, йёичёпинга, Арбуги 10, в документах по другим городам 11 12 и, конечно, численность их была выше в крупных.-торговых центрах, обладавших широкими интернациональными связями.
Сведения о межгородской миграции внутри страны в данном случае могут быть интересны лишь для изучения контактов между жителями разных городов; общей картины размеров и состава городского населения они не меняют, поскольку относятся к более или менее равнозначным городам. Возможно, что межгородская миграция имела и какую-то принципиальную обусловленность, например была связана с различиями в типах городов (перелив населения из мелких городов — в крупные, из внутренних — в приморские и т. п.), но по нашим источникам эта связь почти не прослеживается.
Другое дело — пополнение бюргерства за. счет крестьянства, главного источника роста народонаселения средневековых городов.
Конкретные сведения о деревенских переселенцах в города XIV — XV вв. весьма немногочисленны. На их основе можно сделать лишь наблюдение о том, откуда шли эти переселенцы: по преимуществу из городской округи и из финских земель (которые поставляли рабочую силу также на горнорудные промыслы) ,2. Но мы почти не располагаем материалами об их численности, основных направлениях движения, прежнем статусе и судьбе после переселения. Никакие прямые подсчеты здесь невозможны, да и трудно пока представить себе даже пути поисков расчетной методики, которая могла бы помочь обобщению лапидарных сведений о деревенских переселенцах в города.
• Kalmars tb., s. 2, 3, 9, 14, 23, 28, 32, 37, 42, 46, 62, 63, 84, 92, 100, 122, 123, 126, 127, 148, 151, 157, 160, 163 и др.
7 Kalmars tb., s. 7, 75, 104, 107—110, 122, 132, 134, 138, 139, 151, 152.
8 Kalmars tb., s. 59, 67, 80, 88, 97, '113—114, 120 и др.
“ Например, «уроженец России Пенс, молодой подмастерье Анны, жены (вдовы?) ткача» («Jons, fodd i Russland, ung drang Anna veuers»), умерший в Стокгольме в 1525 г.— См. St. tb. 1524—1529. Personregister.— «Samfundet S:t Eriks Srsbok» (далее— SSEA). Stockholm, 19Г5, s. 56.
10 В «Памятных книгах» Арбуги мы обнаружили, например, около 20 вестйётов.
11 Ср., например, Jonkopings tb., s. 13, 16, 18, 19, 23, 24, 33, 47, 59 и др.
12 В. В о ё t h i u s. Gruvornas folk, s. 28 f.
Демография шведского города XIV—XV вв.
211
При таких условиях единственно возможной целью исследования может быть выявление тех тенденций процесса формирования городского населения, которые вытекают из особенностей социальной эволюции Швеции XIV—XV вв., прежде всего — структуры и эволюции крестьянства.
Исход сельского населения в средние века имел две причины, два основных источника и направления. Одно из них было обусловлено имущественным расслоением в деревне, в частности разорением и обезземелением известных групп крестьян. Многие из этих разорившихся людей порывали с сельским хозяйством и, таким образом, переставали быть крестьянами. Другое направление социальной эволюции деревни определялось общественным разделением труда: из среды деревенского населения выделялись ремесленники и торговцы, которые, по мере своей профессионализации, все больше отрывались от сельского хозяйства и, наконец, также переставали быть крестьянами.
Обе эти категории порывавшего с деревней населения, теряя или не находя там средства занятости 13, рано или поздно вливались в города, но их судьбы там в общем были неодинаковы, равно как неодинаковое значение для города имели процессы, формирующие каждую из этих групп, ее масштабы и характер.
Первое направление социальной эволюции шведской деревни исследовалось шведскими учеными, в частности, принадлежащими к прогрессивной лундской школе историков-экономистов. Известный представитель этой школы Л.-А. Нурборг впервые поставил вопрос о зависимости между имущественной дифференциацией шведской деревни XIV— XV вв. и усилившимся в данный период процессом урбанизации. Рассматривая эту проблему в связи с известными (и давно дебатируемыми в историографии) явлениями так называемого «аграрного кризиса», Л.-А. Нурборг считает важнейшим фактором экономической жизни Швеции XIV—XV вв. нехватку в деревне рабочей силы (в частности, наемной), как следствие, с одной стороны, укрепившегося положения основной массы крестьянства, получившей льготные условия земельной аренды, с другой — ухода в город его беднейшей части, не выдерживавшей налогового бремени. Анализируя последний фактор, шведский историк опирается на два документа XV в.— «Стренгнесский указ» 1437 г. и решение городского магистрата Вадстены от 22 ноября 1491 г.
Стренгнесский указ 1437 г. предписывал всем бондам и ландбу (арендаторам), уехавшим в города, вернуться к своим деревенским хозяйствам или поступить в услужение в деревне, а не попрошайничать в городах. Решение вадстеновского совета, утвержденное лагманом Эстерйётланда Арвидом Тролле, касалось многочисленных «бюргеров за 5 эре» 14 и «бездомных мужчин и женщин» (lose karle och quinne), которые, как сказано в постановлении, приезжают из дерерни в Вад-стену, как и в другие города государства, и пребывают там в большой нищете и бедности (stoor armodh ос faatig doom), к ущербу для прочих, добрых бюргеров. Правда, Л.-А. Нурборг справедливо указывает ряд обстоятельств, не позволяющих придавать названным документам обобщающего значения: неясность масштабов переселения деревенской бедноты в города и связь этого переселения с политическими
13 О соотношении между избыточным населением .(избыточной рабочей силой) и недостаточностью средств занятости см.: Ф. Энгельс. Наброски к критике политической экономии.— В ки.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочниеиия, т. 1, стр. 566.
14 Термином «ffem erisborgere>, «femores borgare» обозначались в документах рассматриваемой эпохи лица, получившие временное полноправие в городе за уплату 5 эре.
<4*
212
А. А. Сванидзе
движениями в деревне (например, с мятежом бондов 1437 г.) 15_ Но дело ие только в этом. Ведь после пересказанной выше преамбулы, которую цитирует Л.-А. Нурборг, в вадстеновском документе 1491 г. сказано, что эти пребывающие в бедности люди «едут в [город] со своими товарами и увозят большие (?1) деньги», а затем власти оговаривают условия, на которых может быть приобретено право купеческой торговли в городе 16. Совершенно очевидно, что речь идет здесь ие о переселяющихся в город, а о торгующих там деревенских жителях, неустроенных и терпящих всяческие лишения; они конкурировали с бюргерами на городском рынке, но отнюдь не переселялись в город на постоянное жительство.
Конечно, нельзя не согласиться с Л.-А. Нурборгом в том, что часть разорившихся или обедневших деревенских людей, всех этих losa man, которые бродили по стране в поисках заработка, уходила в города. Следует только добавить — и это существенно, — что в городах они образовывали по преимуществу самую низшую группу населения, занятую постоянным или эпизодическим низкоквалифицированным трудом по найму и смыкавшуюся с городским плебсом. Этот низший слой городских жителей (представители которого никоим образом не должны быть сброшены со счетов при анализе населения городов в целом), вследствие постоянных миграций и неопределенности занятий, не всегда можно без оговорок отнести к городскому сословию в собственном смысле: его представители не принадлежали к полноправному бюргерству, как правило, не обладали в городах глубокими, наследственными корнями; этот слой был текучим и постоянно обновлялся, главным образом, за счет разорившихся селяи.
Однако масштабы переселения беднейших жителей шведской деревни в города не могли быть большими; об этом свидетельствует ряд фактов и соображений. Во-первых, убедительно прослеженные тем же Л.-А. Нурборгом льготные условия земельной аренды, создавшиеся в Швеции конца XIV—XV вв., неизбежно должны были привязывать к земле как среднее или зажиточное, так и бедное и беднейшее кресть--янство. Во-вторых, важным центром притяжения рабочей силы в Швеции того времени стали горнорудные промыслы, где бедняки могли не только получить оплачиваемую постоянную или сезонную работу по найму, но и превратиться в самостоятельных мелких промысловиков — старателей17.
В-третьих, надо иметь в виду состав категории losa man. Согласно государственному законодательству, в XIV и XV вв. к этой категории относили лиц, чье движимое имущество оценивалось ниже трех марок, вследствие чего они признавались неспособными уплачивать половинный (по сравнению с бондом) налог. В горных же уставах под категорию losa man подпадали и те люди, которые не могли нести полное крестьянское тягло со своего надела или с надела опекаемых детей — сирот (поскольку не имели «достаточно земли для того, чтобы стать бондами») 18. Таким образом, понятие «бездомный», «неимущий», «losa
18 L.-A. N о г Ь о г g. Storforetaget..., s. 200.
16 Privilegier, Resolutioner och forordningar for Sveriges stader. Forsta del. (1251— 1523). Utg. av N. Herlitz. Stockholm, 1927 (далее — Privilegier), N 203.
17 О привлечении рабочей силы на промыслы см.: А. А. Сванидзе. Развитие торного промысла в Швеции и социальные отношения в Даларне в XIV—XV вв. (из истории шведского предпролетариата).— Сб. «Рабочее движение в Скандинавских странах и Финляндии», под ред. акад. И. М. Майского. М., 1965, стр. 216—233.
18 Diplomatarium Dalecarlicum. Urkunder rorande Landskapet Dalarne. Utg. av C. G. Kroningssvard och I. Liden. Del. 1, 2, 3. Stockholm, Fahlun, 1842, 1844, 1846 (далее—Dipl. Dal.), N 23.
Демография шведского города XIV—XV вв.
213
man» распространялось как на полностью обезземеленных, так и на малоземельных деревенских жителей. Естественно, их отношение к уходу из деревни, к полной перестройке своей жизни должно было быть различным.
Вероятно, решительнее всего порывали с деревней люди, совершенно лишенные земли. Что же касается обедневших крестьян, то в их жизни важную роль играли домашние и отхожие промыслы, традиционные в деревенской жизни страны. В XV в. они в значительной мере обслуживали рынок и являлись существенным источником дохода там, где сельское хозяйство (вследствие скудости почвы или малоземелья) не давало достаточных средств к существованию 19. Таким же дополнительным приработком крестьянства многих областей была посредническая торговля. Указ короля Альбрехта от 1380 г. особо оговаривал недопустимость посреднической торговли бондов, которая противоречит интересам городов и государственного фиска:, ведь такие бонды покупают в городах «законные купеческие товары», в том числе — предметы импорта (шелк, сукно, соль и др.), и затем сбывают их по деревням20. Аналогичные запреты содержатся в Государственном уложении середины XV в.21 В 1491 г. представители шести крупных городов страны жаловались Государственному совету, что деревенские жители перепродают в сельских местностях купленные ими в городах товары, причем особенно активно занимаются этим делом «бедняки и слуги» (lose karla ос drengie) 22. В 1499 г. был опубликован очередной указ о запрещении такого рода торговли деревенских жителей, включая бондов, их работников и «прочий бедный люд»23. Возможно, что и в приводимом Л.-А. Нурборгом вадстеновском документе от 1491 г. речь шла именно о посреднической торговле обедневших земледельцев.
Сторонние приработки, льготные условия аренды, наличие собственности на землю и 'отсутствие крепостной зависимости,— все это тормозило распадение крестьянства, в частности, вымывание и уход его беднейших слоев. И только там, где поземельная и личная зависимость деревенского населения была более тяжелой, например, в подвластных Швеции финских землях или в области Сконе, испытывавшей большее влияние датских и немецких порядков, — там жители деревни чаще уходили на заработки в города и рудники, формируя контингент наемного, причем низкооплачиваемого люда.
Прямым следствием замедленности расслоения крестьянства и была та подмеченная Л.-А. Нурборгом хроническая нехватка в стране неквалифицированной рабочей силы, которая ощущалась не только в деревне, но и на промыслах, и в городах; она породила целую систему принуждения бедняков к труду, особенно усилившуюся в XV в.24 и включавшую в себя распространенную в стране обязательную отработку за долги (так наз. arfwodhis) в пользу кредиторов.
•• См. А. А. Сванидзе. Многоотраслевое хозяйство шведских бондов и их рыночные связи в XIV—XV веках.— СВ, 27, 1965.
20 Bjarkoa Ratten. Utg. av J. Hadorph. Stockholm, 1687, bil, s. 30 ft.
21 Konung Christoffers Landslag.— Schlyter, v. XII, Lund, 1869 (далее — К. Landslag), s. 224.
22 Uppsala stads privilegier. Utg. av С. M. Kjellberg. Uppsala, 1907, № 18 (s. 16—18).
22 Ibid., s. 21.
24 Konung Magnus Erikssons Landslag.— Schlyter, r. X, Lund, 1862. BgB, b. XIV; K- Landslag, BgB, b. XV, XXIII; TgB, b. XXVI; Dipl. Dal., N 22, 23, 28, 29, 35; Privilegier, N 69, 176, 181; A. O. Winroth. Om tjenstehjonsforhallandet enligt svensk ratt. I. Uppsala, 1878, s. 47, 59, 87; A. Montgomery. Tjanstehjonsstadgan och aldre svensk arbetarpolitik.— «Historisk Tidskrift», 1933, s. 249, 250 m. ni.
,214
А. А. Сванидзе
Замедленность имущественного расслоения деревни сказалась и на развитии городского ремесла, страдавшего от недостатка подмастерьев. Это явление хорошо прослеживается по документам столицы и крупнейшего ремесленного центра страны — Стокгольма.
В Памятных книгах Стокгольма за 1474—1483 гг. упомянуты мастера и подмастерья различных специальностей, в том числе;
портные: мастеров 48, подмастерьев 7
сапожники: » 42, » 3
пекари: » 22, 2
ювелиры: » 25, 6
скорняки: » 13, 1
мясники: » 15, » 1
литейщики: 6, 1
кузнецы: » 23, > 6
слесари: » 5, 1
пивовары: » 10, 2
мельники: » 8, 1
мечники: » 7, > 2
бочары: 14, 2 и т. д.
И хотя подмастерья — одна из наименее полно отраженных в городских документах групп населения, все же подробные судебные протоколы Стокгольма, из которых взяты эти цифры и где материалы о подмастерьях довольно значительны, убеждают в явной необеспеченности городского ремесла подсобным трудом.
Приведенные данные интересны и в другом отношении: они показывают, что наличных подмастерьев было едва достаточно для простого воспроизводства ремесленных мастеров. При характерной для феодальных городов наследственности ремесленного труда это означает, что подмастерья рекрутировались по преимуществу из той же городской ремесленной среды. Малочисленность подмастерьев и генетическая связь их (во всяком случае, многих из них) с внутригородской ремесленной средой значительно разъясняет такую особенность шведских ремесленных цехов (сохранившуюся вплоть до конца XV в.), как сравнительная доступность для подмастерья статуса мастера. Конечно, подмастерья рекрутировались и из других кругов городского населения, а также из числа пришлых людей, но чужаков здесь, по-видимому, было все же мало25 *.
25 Малочисленность подмастерьев могла определяться и другим фактором. Следует иметь в виду, что квалификационный состав подмастерьев был неоднородным. Если в некоторых ремеслах работа в качестве подмастерья являлась одновременно и ученичеством, то в большинстве случаев подмастерье уже при поступлении на работу должен был иметь достаточно высокую квалификацию, засвидетельствованную справкой о прохождении полного курса ученичества. Такой подмастерье вполне мог играть самостоятельную роль в производстве, и его труд по найму во многих случаях (особенно в цеховой среде) рассматривался как своего рода испытание перед приобретением прав самостоятельного мастера. При таких условиях ученики последних лет обучения по существу были «скрытыми» подмастерьями, т. е. работниками, выполнявшими в мастерской необходимые подсобные функции, ио лишенными обычного вознаграждения за труд. Современники хорошо понимали эго; не случайно в цеховых уставах особо подчеркивается «незаконность» пребывания в числе учеников лиц, квалификация которых позволяла нм работать в качестве подмастерья и, следовательно, получать заработную плату (Skra-ordningar. Utg. av G. E. Klemming.— «Svenska Forn-skrift-Sallskapet» (далее — SFS). Stockholm, 1856 (далее—Skraordningar), s. 17, 18, 49, 81, 155, 213, 223). Но сведения об учениках столь незначительны, что они ие дают оснований для каких-либо конкретных заключений о том, насколько распространенным
было использование учеников как даровых работников и какая (прямая или обратная) связь могла существовать между численностью реальных и «скрытых» подмастерьев.
Демография шведского города XIV—XV вв.
215
Согласно Памятным книгам Кальмара, где большие разделы отведены перечню лиц, получивших городское полноправие, число последних в период с 1401 г. по 1485 г. несколько превысило 1 500 чел: в среднем оно составляло 20 чел. в год, но в отдельные годы колебалось от 1 до 74 чел.26 Ряд случаев поручительства за нового бюргера представителей той же или смежной профессии позволяет предположить в соискателе полноправия хорошо им знакомого постоянного жителя города27. Еще более убедительным аргументом здесь является сопоставление среднегодового притока новых бюргеров с данными об общей населенности Кальмара и средней продолжительности жизни и деятельности его жителей. Это сопоставление свидетельствует, что численность средних и высших слоев городского населения в этот период была довольно устойчивой, а их состав менялся в основном вследствие естественной смены поколений в самом городе. Такое положение может быть объяснено только за счет характера формирования средних и высших слоев бюргерства, то-есть, главным 'образом, ремесленников и купцов.
Интересующие нас процессы протекали в ремесленной и купеческой среде неодинаково и определялись разнородными факторами. Если говорить о ремесленниках, то весь строй мелкого городского производства— наличие собственной мастерской и своего хозяйства, трудность овладения мастерством, борьба за клиентуру в условиях узкого рынка и т. д. — неизбежно привязывал ремесленников к насиженным местам и конкретной специальности. Наследование этой специальности, обусловленное стремлением сохранить с трудом приобретенную собственность и поколениями выработанные навыки труда, являлось в ремесленной среде необходимостью, а потому—редко нарушаемой традицией.
Генеалогические изыскания относительно шведских ремесленников даже по XV в. практически невозможны. Некоторое исключение здесь составляют только «аристократы ремесла» — ювелиры, и исследование Ф. де Бруна о стокгольмских ювелирах действительно выявило систематическое наследование этой профессии детьми и другими ближайшими родственниками28. Некоторые косвенные данные свидетельствуют о том, что подобная система существовала и в других отраслях ремесленного производства. Известно, например, что почти все цеховые уставы предоставляют льготные условия вступающим в цехи женам и детям мастеров29, фиксируют их право наследовать место покойного мастера в цехе30, запрещают мастерам работать на паях с родственниками (отцом, братом), не являющимися членами цеха31, и др. Эти данные общего характера подкрепляются непосредственными упоминаниями в городских документах прямых родственников — представителей одной специальности, в том числе — наследственных бюргеров 32. Можно считать, что
36 В 1471 г. был принят 1 бюргер, в 1401, 1423 и 1469 гг.— по 6 бюргеров, в 1475 г.— 74 бюргера, в 4464 — 59 бюргеров и т. д.— Kalmars tb., s. 125, 128—ГЗО, 131, 143, 155, 162—165/Годы 1426, 1434, 1436, 1446—1447, 4450—1463, 1476—1478 и 1481 в бюргерских ведомостях пропущены, в остальные годы записались 1290 человек.
31 Kalmars tb., s. 125, 132—142, 144—146, 151, 152, 159—161.
28 F. de В г u n. Guldsmeder i Stockholm aren 1420—'1560.— SSEA, 1918.
29 Skraordningar, s. 17—18, 145.
30 Skraordningar, s. 17—18, 203; A. Nilson. Studier i Svenskt repslageri.— «Nor-diska Museets Handlingar>, № 55. Stockholm, 1961, s. 143; A. S a n d k 1 e f. Hantverkets Hppkomst och forsta organisation.— <Sveriges Hantverk. En bok om dess forfiutna och mitid. om dess utovare i hem och arbete, samhalle och organisationer». Red. N. Nilehn, W. Karlson, H. Persson. Del. I. Malmo, 1956, s. 56.
31 Skraordningar, s. 62—63.
32 St. tb. 1, s. 121, 138. 300; Kalmars tb., s. 22, 58, 74, 76, 93, 122, 145, 162 и др. Подробнее о иаследоваиии ремесленной специальности, в частности, в цеховом ремесле, см.: А. А. Сванидзе. Некоторые особенности развития стокгольмских цехов. ..., стр. 132, 135.
216
А. А. Сванидзе
ремесленники — уроженцы города, как правило, были его постоянными жителями.
Но естественный прирост этой прослойки городского населения в рассматриваемый период был невелик. В других странах средневековой Европы число городских ремесленников значительно увеличивалось за счет сельских ремесленников, искавших в городах более широкого рынка и свободных условий труда.
Тот же процесс наблюдался и в Швеции, но в меньшем масштабе. Если обратиться к Памятным книгам. Кальмара за 1400—1450 гг. (период, наиболее полно освещенный в источнике), то оказывается, что за эти 50 лет состав ремесленников города обновился мало. К семи именам портных, встречающимся в 1400—1409 гг.33,’во втором десятилетии XV в. прибавилось два имени 34, в третьем — четыре имени35, в четвертом — девять имен 36 и столько же — в пятом 37 *. Из 28 имен кузнецов, упоминаемых за этот период, три впервые встречаются в течение первого десятилетия 33, четыре — второго 39, восемь — третьего 40, пять — четвертого 41 и восемь — пятого 42. Даже если учесть, что некоторые ремесленники могли не фигурировать в делах магистрата, все же получается, что в течение ряда лет их поименный состав и численность существенно не изменялись. Сопоставив эти цифры с данными о продолжительности жизни и деятельности шведских горожан того времени, мы неизбежно приходим к выводу, что прирост ремесленного населения в первой половине XV в. лишь незначительно превышал его естественную убыль, а следовательно, происходил главным образом за счет естественного же увеличения численности самих городских ремесленников (темпы которого вытекают из коэффициента 1:5—1:5,5).
Конечно, ремесленная прослойка расширялась и путем притока специалистов извне, в частности из деревень (о других «каналах» ее пополнения будет сказано ниже). Однако прирост ремесленного населения городов за счет его основного внешнего резерва — деревни проходил >в Швеции относительно замедленными темпами, причины чего и здесь следует искать в особенностях деревенского хозяйства. Анализ последнего показывает, что в шведской деревне XV в. проживало множество профессиональных ремесленников — не только портных, сапожников, колесников, скорняков, кузнецов, но даже оружейников, котельников и других, более узких специалистов. Условия их жизни и труда нормировались «Законами о торговле» Государственного уложения середины XV в.43, и, следовательно, центральная власть видела в них особую и значительную прослойку населения. Судя по предписаниям Стадслага и уставам городских ремесленных цехов, где большое место отведено мерам борьбы за ремесленную монополию, деревенские ремесленники имели значительный рынок сбыта, обслуживая местных крестьян — соседей, разъезжая по ближним и дальним селам, посещая ярмарки и
» Kalmars tb., s. 7, 8, 13, 15, 18, 24, 32, 38, 44, 132, 135, 136.
34 Kalmars tb., s. 27, 33, 37, 43, 46, 47, 56.
’5 Kalmars tb., s. 6E, 73, 78, 144, 146.
« Kalmars tb., s. 74. 77, 84, 147, 148, 151, 153, 154, 155, 158.
” Kalmars tb., s. 122, 156, 159, 160, 161, 163.
“ Kalmars tb., s. 11, 33, 132, 136.
» Kalmars tb., s. 31, 40,41, 140, 141, 157.
*> Kalmars tb., s. 11, 13, 54, 56, 58, 63, 68, 142, 144, 148, 150.
41 Kalmars tb., s. 69, 149, 151, 152, 153, 161. Возможно, что кузнец Bengt Jonsson, ставший бюргером в 1437 или 1438 г., был сыном того кузнеца Johannes, который по лучил бюргерство в 1409 г.
42 Kalmars tb„ s. 122, 156, 158, 160, 161, 162.
43 К. Landslag. КрВ, b. VII, § 1.
Демография шведского города XIV—XV в в.
217
конкурируя с ремесленниками-горожанами на городских рынках44. При отсутствии крепостного права деревенским ремесленникам во многих случаях было гораздо выгоднее оставаться на своем месте, тем самым избавляясь от засилья городского патрициата, тяжелого городского тягла и обязательного досмотра (цехов или магистратов). Многочисленные жалобы горожан и неоднократно повторявшиеся указы короны о насильственном переселении деревенских ремесленников в города45 убедительно свидетельствуют о том, что сами они шли на переселение в города неохотно и что масштабы этого переселения далеко не отвечали желаниям городов и короны.
Кроме того, специфика разделения труда в Швеции была такова, что-многие ремесла, которые в других странах Европы составляли важнейшие отрасли городского производства, здесь развивались преимущественно в рамках домашнего, деревенского хозяйства (по меньшей мере до появления мануфактур, а в ряде случаев и позднее). В первую очередь это относится к прядению и ткачеству, практически отсутствовавшим в шведских городах до XVI в., а также к гончарному, канатному делу, бытовой деревообработке и некоторым другим видам ремесла46.
Все это отрицательно сказывалось на масштабах роста городского' населения вообще и его центральной, торгово-ремесленной прослойки — особенно47 48. Нам представляется, что небольшая численность городских ремесленников, обусловленная главным образом незначительным притоком в города деревенских ремесленников-профессионалов (или потенциальных ремесленников), должна рассматриваться как один из основных факторов, определявших существенные черты развития городского ремесла и городов средневековой Швеции: нераспространенность и недостаточную завершенность цехового строя, финансово-экономическую слабость городского ремесла (что позволяло центральной власти и магистратам не допускать ремесленников к аппарату управления и зачастую вообще не учитывать их интересы), замедленные темпы имущественного и социального расслоения в городском ремесле (так отчетливо-проявившиеся затем в особенностях раннего мануфактурного строя страны)
Вместе с тем есть основания полагать, что к середине XV в. в положении средних и отчасти низших слоев городского населения произошли некоторые сдвиги.
Во-первых, отмеченное Л.-А. Нурборгом имущественное расслоение шведской деревни, усилившееся в XV в. и выразившееся в сравнительном увеличении количества Idea man, при всей своей относительной замедленности не может сбрасываться со счетов, когда мы оцениваем динамику городского населения.
Во-вторых, усилился приток в города деревенских ремесленников. Оговорки о правилах приема этих пришельцев в цехи содержатся во
44 SkrSordningar, s. 20, 62—63, 66,159 и др.
« Privilegier, N 14, 30, 79, 80, 192, 233 и др.
45 О ремесленном производстве в шведской деревне рассматриваемого периода
см.: А. А. Сванидзе. Особенности хозяйственной деятельности шведских бондов...
47 Интересные данные о роли в «раскрестьянивании» населения русской деревни такого фактора, как соединение земледелия с промышленным трудом,— несовершенным, а потому радикально ие отрывавшим от земли,— см. в статье: П. Г. Р ы н д з ю н-ский. Вымирало ли крепостное крестьянство перед реформой 1861? (ВИ, 1967, № 7, стр. 69).
48 Об особенностях мануфактурного строя страны, которые, иа наш взгляд, тесно связаны с данной выше характеристикой шведского городского ремесла в средние века, см.: А. С. К а н. Обзор новых книг по истории рабочих города и деревни в Швеции до промышленного переворота.— ННИ, 1960, № 3.
218
А. А. Сванидзе
многих цеховых уставах, оформление которых произошло в конце XV — начале XVI в. Правда, поскольку цеховые уставы фиксировали нормы организации, сложившейся раньше (а в Швеции, как правило, -намного раньше) официального утверждения уставов, трудно решить, когда возникли и предписания о приеме в цех ремесленников — выходцев из деревни. Единственным свидетельством здесь может служить •сопоставление двух уставов портновского цеха — за 1356 и 1501 гг. В первом из них никаких особых оговорок насчет приема ремесленников, прибывших из деревни, нет49. Во втором же, после перечня всех правил и обрядов вступления в цех (§§ 2—16), следует такая приписка: «Если какой-либо портной приходит из деревни в город и хочет вступить в цех, то он должен иметь такие же свидетельства, как выше сказано» 50. Это позволяет предположить, что к концу XV в. приток в города портных (а возможно, и других ремесленников-специалистов), явившийся результатом убыстрения общественного разделения труда в деревне, стал уже заметным явлением, заслуживающим особого уставного регулирования.
Этот процесс охватил и другую группу специалистов — тех, которые •обычно занимались своим ремеслом только в деревне. Известно, в частности, что в XV в. города стали центрами кораблестроения, существовавшего до этого по преимуществу в прибрежных херадах. Корабельные верфи в XV в. функционировали- в Стокгольме, Кальмаре, Або и Выборге51. В XVI в. верфи были построены еще в 11 городах. Со второй половины XV в. шведское кораблестроение, в течение длительного -периода подавлявшееся кораблестроением ганзейских городов, стало превращаться в важную отрасль производства, но теперь уже в первую •очередь — производства городского и пригородного. Это не могло не привести к складыванию в городах большой группы специалистов-кораблестроителей.
В XV в. в приморских городах Швеции расширяется канатное производство, которое в то время в основном осуществлялось в рамках деревенского, домашнего ремесла. Имеются данные о наличии специалистов по -выделыванию канатов в Стокгольме, Новом Людосе, Мальмё, Кальмаре и Висбю, причем в последних трех городах уже в первой трети XV в. оформились цехи канатчиков 52. В середине XV в. в документах впервые упоминаются гончары 53, чье ремесло, также развивалось главным образом в деревне. Можно предположить, что к концу XV в. началось перемещение в города и ткачей: не случайно в XVI в. ткачество стало основой роста и процветания нового вестерйётского города — Буроса54. В конце XV — начале XVI в. в городах появляются также немногочисленные колесные мастера и изготовители насосов 55.
49 Skraordningar, s. 120.
50 Skraordningar, s. 106, § 17.
51 St. tb. 1, s. 101, 186, 338; Li thberg. Fartygsfyndet i kvarteret Nackstrom, N 1,— SSEA, 1917, s. 10 f; A. Zetterstrom. Svenska flottans historia, v. I. Aren 1522— 1634. Stockholm, 1890, s. 266, 276, 280, 281, 290 m. m.
52 St. tb. I, sp. 81; A. Nilson. Studier i Svenskt repslageri.— NMH, 55, 4961, s. 73, 86, 143; A. Sandkief. Hantverkets uppkomst..., s. 54—58; K.-G. Cedergren. Svens-\a skrfisigill..., s. 36.
53 Городской гончар (кружечник?) упоминается раньше всего в налоговых описях Стокгольма за 1460 г.: это letholemakare Staffan, умерший к началу сбора налога. /St. sb., s. 22). В тех же описях за 1462—4464 гг. фигурирует кружечник (stopemaker) Эрик, -скончавшийся в 1464 г. (St. sb., s. 99, 139, 181).
54 N. F о г s е 11. Boras stads historia, v. I. Boras, 1952.
55 Первые упоминания о них см., соответственно, -в St. tb. I, s. 87; St. tb. 4, s. 110; .St. sb. I, s. 18.
Демография шведского города XIV—XV вв. 219
Таким образом, во второй половине XV в. рост общественного разделения труда в Швеции убыстрился, что привело как к перемещению в города деревенских ремесленников-специалистов, так и к отделению от •сельского хозяйства и начавшемуся сосредоточению в городах тех ремесленных специальностей, существование которых в рамках домашнего производства было в Швеции традиционным и крепким.
В-третьих, неизбежное увеличение числа городских ремесленников было связано с развитием торговли и «старых» отраслей собственно городского производства, с ростом разделения труда: во второй половине XV в. в документах появляются наименования таких специалистов, как мебельщики, тележники и каретники, упаковщики товаров (в оптовой торговле) и др.56 В этом же столетии в городах значительно возросло •строительство каменных и кирпичных зданий, причем, если до сих пор заказы на их постройку в основном поступали от церкви, короны и феодалов, то теперь их стали строить и приобретать бюргеры. Свидетельствами такого рода наполнены городские книги XV в., где имеются также данные о наличии в городах мастерских по изготовлению кирпича57. Все это указывает на увеличение численности специалистов — каменщиков и кирпичников. Рост числа строителей названных и других профилей определялся также общим расширением городских территорий в этот период, их застройкой, наведением и починкой городских мостов58, причалов и т. и.
В-четвертых, существенную роль в процессе роста городского производства играла фискально-контрольная политика государственной власти, направленная на переселение ремесленников в города. В результате такой политики к XV в. окончательно «городской» специальностью •стало, в частности, ювелирное дело59. И хотя в других, не столь важных для фиска, отраслях ремесленного производства предписания короны были менее настоятельными и действенными, они не оставались совершенно безрезультатными. Важное место в деле стабилизации и укрепления состава среднего и низшего бюргерства занимали и мероприятия короны по насильственному трудоустройству неимущего и бродячего люда, а также по созданию преимущественного положения для оседлых жителей города.
Наконец, важным свидетельством роста и укрепления городского ремесла было повсеместное оформление в конце XV и начале XVI в. уставов ранее сложившихся цехов и возникновение новых цеховых объединений в ряде городов страны.
Таким образом, середина XV в. ознаменовалась заметным сдвигом в сторону увеличения численности и укрепления рядов среднего и низшего шведского бюргерства.
Это время было своеобразным рубежом и в развитии шведского купечества. У нас почти нет данных о его низших и средних слоях. Можно только предположить, что развитие торгового профессионализма в деревне и относительная замедленность имущественной и социальной эволюции городского ремесла тормозили рост и этих групп городского
56 Skraordningar, s. '321; St. tb., I, s. 305, 369; F. de Brun. St. Nicolai port i gatnla tider.— SSEA, 1915, s. 6—7; K. G. C e d e r g r e n. Op. cit, s. 55.
57 St. tb. 1, s. 149, 189, 253,810; SFS, 1914, s. 292; Kalmars tb., s. 116.
58 См. распоряжения о постройке и починке мостов в городах Стокгольме, Упсале, Лунде, Хальмстаде и др.— Privilegier, № 12, 89, 428, 278, 326; St. tb., I, s. 350, 351, 355— 356.
59 Stadslag. KpB, b. II; Skraordningar, s. 144, 156, 157, 160—462; Privilegier, N 192,
198.
220
А. А. Сванидзе
населения. Что же касается крупного купечества, занятого в сфере оптовой, главным образом внешней торговли, то здесь мы вплотную подходим к одной из наиболее старых и острых проблем шведской урбанистики — проблеме этнического состава шведского бюргерства и роли немецкого элемента.
Совершенно естественно, что городское население приморской и торговой Швеции издавна имело большие вкрапления инородных этнических групп60. Начало здесь было положено иноземными купцами, которые оседали около популярных морских стоянок, бойких торговых и ярмарочных местечек, особенно в южной и юго-восточной Швеции. Представители многих племен жили в древней Бирке (X в.) 61, в Сигтуне (XI в.) существовала гильдия фризских купцов62. Общеизвестно пребывание в течение нескольких столетий русского и немецкого дворов в городе Висбю на о-ве Готланд. Нет также сомнений в том, что основную группу среди «инородцев» в средневековых шведских городах составляли немцы, особенно уроженцы городов, входивших в Северо-Немецкую Ганзу. Однако хотя констатация этого факта сама по себе и важна, еще более важно выяснить, какое место занимали немцы в количественной, профессиональной и социальной структуре городского населения Швеции.
Социальный анализ этнического состава шведского бюргерства — особая проблема исследования, интересная в историческом плане, но трудно разрешимая. Действительно, ведь национальность или месторождение горожанина в документах почти никогда не указываются, а определение национальности по именам связано с немалым риском, особенно для такой страны, как Швеция, где многовековое общение с Ганзой и Данией приводило к заимствованиям имен, и где, к тому же, особенно трудны генеалогические изыскания (вследствие особенности образования фамилий). Такие изыскания — а это единственный достоверный способ выявить национальность — возможны лишь применительно к некоторым, наиболее богатым семьям (преимущественно стокгольмским), игравшим заметную роль не только в городской экономике, но и в общественной жизни города и страны в целом.
Исследование подобного рода провел К. Шьёден в отношении правящей верхушки стокгольмского бюргерства XIV и XV вв.; он показал, что эта верхушка состояла в основном из крупных купцов-оптовиков, которые действовали в сфере внешней торговли, и в большинстве своем были немцами (по обеим или по одной из восходящих линий родства) 63. Категорические заявления А. Андерссона, что любой бюргер Стокгольма был горожанином Любека64, или Б. Тордемана — будто еще в конце XII в. Стокгольм являлся немецкой колонией65 66 *, или утверждения В. Штейна и Э. Вейнауге, считающих немцев вообще «бюргерообразующей силой» в Швеции (во всяком случае, до 1471 г. или до Густава Вазы) **, весьма сомнительны: они вытекают из той уже отмеченной
•° Этническая пестрота, отсутствие эндогамии вообще характерны для городов, в том числе н древних. Это неоднократно отмечали антропологи.— См., например, В. П. Алексеев. Расы человека в современной науке.— ВИ, 1967, № 7, стр. 81.
61 Н. А г Ь m а п. Birka. Sveriges aldsta handelsstad. Stockholm, 1920, s. 84.
62 E. Floderus. Sigtuna, Sveriges aldsta medellidstad. Stockolm, 1941, s. 93 L
63 С. C. S j 6 d ё n. Stockholms borgerskap under Sturetiden. Stockholm, 1950.
64 A. Andersson. Silberne Abendmahlsgerate in Schweden aus dem XIV. Jahr-hundert. V. I. Uppsala, 1956, S. 12.
65 B. Thordeman. Die geographische Lage von Stockholm..., s. 24.
66 V. Stein. Zur Geschichte der Deutschen in Stockholm im Mittelalter.— HGbll,
Jhrg. 1904—1905, Leipzig, 1905, S. 83—87. В. Штейн, как и К. Шведен, оперирует фак-
Демография шведского города XIV—XV вв.
221
нами особенности литературы о городах, что ее авторы чаще всего распространяют на все городское население данные о патрициате или купечестве.
Тем более ценны свидетельства тех историков шведского города, которые специально или попутно занимались изучением и других слоев его населения, включая ремесленников, и использовали документы не только Стокгольма, но и других городов страны. Так, большого вни-тиания заслуживают наблюдения известного шведского урбаниста Н. Анлунда, показывающие, что рядовое (даже бедное — «fattiga menig-het») население Стокгольма состояло главным образом из шведов, что шведы доминировали во всех слоях населения города, кроме купечества и некоторых групп ремесленников (а именно, ювелиров и отчасти представителей прикладного искусства); что в Сёдерчёпинге было больше шведских купцов, ибо город старше Стокгольма 67, .и т. п. Ф. Линдберг также указывает, что в среднем по значимости шведском городе Ве-стервике немцев было немного, и сколько-нибудь заметную роль они играли лишь в правящей верхушке города ®8.
Хотя современные шведские историки сами еще четко не сформулировали вопрос о социальной роли немецкого элемента в средневековых городах Швеции, решение этого вопроса уже стало намечаться в их специальных исследованиях и может быть выражено следующим образом. Немцы, оседавшие в шведских городах, относились к наиболее зажиточным слоям бюргерства. Как правило, это были крупные купцы69, которые занимали ведущее место в городском управлении. Их позиции были сильнее в больших городах, особенно более молодых, и слабее в мелких, а также в старых городах, бюргерство которых в основном сложилось до начала ганзейского влияния в Швеции. Подавляющую же массу бюргерства составляли шведы.
Это мнение подтверждается рядом фактов. Так, все документы, исходящие от самих городов, написаны по-шведски, и Стадслаг строжайшим образом запрещает делать записи в городских книгах не на шведском языке70. Даже в кальмарских Памятных книгах (на язык которых ссы
тами из жизни правящей верхушки города, но в отличие от Шьёдена, он строит на них выводы, карающиеся всего городского населения. Не всегда убедительно выглядят н его терминологические изыскания. В обширном исследовании Э. Вейнауге (Е. W е i n a u g е. Dei deutsche Bevolkerung im mittelalterlichen Stockholm.— «Schrif-ten zur politischen Geschichte und Rassenkunde Schleswig-Golsteins», Bd. 5. Leipzig, 1942) проводится все та же концепция о решающей роли немцев в подъеме довазов-ской Швеции, однако еще более категорично и резко, чем в большинстве старых германских работ на эту тему.
87 N. Ahnlund. Stockholms historia fore Gustav Vasa. Stockholm, 1953, s. 221, s. 258, 305.
“ F. Lindberg. Vasterviks historia 1275—1718. Stockholm, 1933, s. 32. И. Андерссон и другие историки отмечали вражду городских (Висбю) и сельских жителей на о. Готланд.— И. Андерссон. История Швеции. М., 1951, стр. 80; см. также статьи в сб. «FrAn Gotlands Dansktid» (Visby, 1961), в частности: Н. Yrwing. Valdemar Atterdags gotlandstAg 1361; N. V. Soderberg. Hur gick det till? A. G. Sjoberg. Aldre gotlandsk handel н др. Поскольку общеизвестна большая роль в торговле Готланда именно деревенских элементов, то не следует ли учитывать замечание И. Андерссона и других исследователей в том смысле, что это была вражда немецкого (более крупного, городского) и шведского (более слабого, сельского) торгового элемента на Готланде?
69 Н. Анлунд подсчитал, что в составе крупнейшей купеческой гильдии Стокгольма— гильдии св. Гертруды — шведские имена составляли лишь около 40% (включая жителей (пригорода).— N. Ahnlund. Stockholms historia, s. 245.
70 Так, при оформлении земельной сделки все записи «в городской книге должны быть сделаны на шведском языке» (schal a swensko skrifwat i stadzsins book), как и в самой купчей нли передаточной бумаге (Stadslag, JB, b. VI). Это правило не выдерживалось только в тех случаях, когда запись производилась самолично кем-либо из немцев — членов магистрата, плохо знавших шведский язык. Характерный пример та-
222
А. А. Сванидзе
лаются некоторые историки в доказательство онемечения этого города) только первые записи сделаны по-иемецкип, а все последующие — на шведском языке. И только в ганзейском городе Висбю велись две книги: на немецком и шведском языках* 71 72.
Однако проникновение немцев не ограничивалось лишь верхними слоями городского общества, купеческой и чиновничьей средой. Их было немало и среди ремесленников, особенно в крупных, приморских городах, связанных с ганзейской торговлей. Интересно, что хотя немецкие ремесленники трудились во всех отраслях шведского городского производства, подавляющее их число сосредоточивалось в узком круге специальностей- Больше всего было немцев среди ювелиров и монетчиков,, где подчас встречались только немецкие имена 73, а также среди каменщиков и стекольщиков, что отразилось даже на текстах уставов этих цехов74. И, наконец, много немецких имен (или указаний на рождение в немецких городах) было среди скульпторов и художников, в том числе — известных, прославленных мастеров75.
Такое положение нельзя считать случайным. Ремесло золотых дел мастеров было, безусловно, привилегированным, требовало значительных денежных средств и избранной клиентуры; ювелиры ^(которые зачастую были и банкирами) являлись постоянными членами магистратов больших городов76. Монетчики, которые в большинстве случаев выделились из среды тех же ювелиров, были, несомненно, состоятельными людьми 77 * * и, кроме того, занимали в Швеции особое общественное положение в связи с тем, что там существовала государственная монетная регалия. Надо также учитывать, что в Швеции чеканка монеты впервые стала осуществляться именно иностранными мастерами, сначала английскими, а затем, по мере возрастания немецкой ориентации,— немецкими. Следовательно, монетчики выступали первоначально как носители нового, нетрадиционного для страны вида ремесла.
кого рода — «Henning Pinnows rakenskaper», балансовый отчет городу «немецкого-бургомистра» Хеннинга Пинноу за 1468—-1469 гг., написанный им по-иемецкн. Однако-все термины в этом отчете (наименовамня -специальностей ремесленников, выполнявших для города какую-либо работу, а также названия самих изделий, строительных материалов и т. п.) обозначены по-шведски.— См. Stockholms stads skottebok 1460— 1468, och. sfrodda rakenskaper fran 1430 och fran aren 1460—-1473. Utg. genom-J. A. Almguist. Stockholm, 1926, s. 332—332.
71 Kalmars tb., s. 1—3 (до начала XV в.).
72 Privilegier, № 49. Cp. ibid., N 66.
73 St. tb. -1, s. 4, 9, 62 m. m.; Kalmars tb., s. 38, 62, 93, 119 m. m.; Jonkopings tb.,. s. 5, 7. Sp. J. W. R u u t h. Abo stads historia under medeltiden och '1500-talet. Hi. -1— 3. Helsingfors, 1909, 1912, 1916. Hf. 3, s. 27, 39, 41, 68 m. m.
74 Skraordningar, s. 88, 89, 195; Arboga tb., s. 4 m. m.; F. de Brun. Bland gator, grander och brinkar i det gamla Stockholm.— SSEA, 1919, s. 112. Ср. I. В r i 11 i о t h. Svenska kyrkans historia. Bd. II. Den senare medeltiden (1274—1521). Stockholm — Uppsala, 1941, s. 571.
73 Albertus Pictor, mfllare och parlstickare. Orientering och katalog av A. Geijer.— «Riksantikvarieambetens och Statens Historiska Museums utstalningar», N 7. Stockholm, 1949; Nordtysk Skulptur och mileri i Sverige frSn den senare Medeltiden. Utg. av. Kungl. Vitterhets Hist, och Antikvitets Akademien (Monografi serien, 8. Stockholm, 1916), genom A. Lindblom; J. W. Ruuth. Abo historia, hf. 1, s. 21; hf. 3, s. 26; С. C. Sjoden. Stockholms borgerskap, s. 69. G. V. Sylvander. Kalmar slotts och stads historia, Afd. 2. Kalmar, 1865, s. 36.
76 F. de Brun. Guldsmeder i Stockholm Sren 1420—1560.— SSEA, s. 164, 165f.
77 Хотя в Швепни XIV—XV вв. проводился строгий надзор за тем, чтобы ювелиры
не занимались чеканкой монеты, однако практически, с точки зрения самого производ-
ства, техники труда, сырьевой базы и т. п., эти профессии были очень близки и подчас ие различались в источниках (например: Tydekinus monetarius aurifaber, бюргер Стокгольма, продавший в 1415 и 1420 гг. свою недвижимость в Кальмаре.— Kalmars. tb., s. 37, 46).
Демография шведского города XIV—XV вв.
223-
Аналогичным было положение каменщиков, резчиков по камню, стекольщиков и художников. Каменные постройки в Швеции стали популярными не ранее XIII в., кирпичные — еще позднее78, и даже в XV и XVI вв. для более квалифицированной и изысканной работы по камню и стеклу в ряде случаев вызывались немецкие специалисты 79. Самобытное искусство каменной резьбы эпохи викингов, связанное с расцветом меларенской (уппландской) государственности, отличалось высоким мастерством исполнения80, но оно было утеряно в Швеции (вместе с традицией рунического письма и памятных камней) после окончания норманских походов; на смену ему пришли стилевые заимствования сначала с британских, затем — с немецких образцов, внедряемых иноземными мастерами.
Немецкие имена купцов, ремесленников и лиц свободных профессий чаще встречаются в крупных, портовых городах, и в основном это или представители высших имущественных групп городского населения81, выходцы из богатых торговых городов Ганзейского союза, или носители новых для Швеции специальностей. Поэтому роль немецкого элемента в шведских городах (как и на горнорудных промыслах) 82 XIV— XV вв. была двоякой. Большее положительное значение немецкого влияния и немецкого элемента в товарном хозяйстве и производстве Швеции, на наш взгляд, заключалось в ввозе купеческих капиталов, ряда технических новинок и высокого профессионального мастерства, в приобщении страны к международным торговым связям и техническим достижениям континента, что способствовало уменьшению ее экономического и социального отставания. В это же время, немецкое влияние обусловило некоторую односторонность шведской экономики, тормозило самостоятельное развитие шведского бюргерства, мешало его активному участию во внешней торговле и в решении политических вопросов. Последние обстоятельства вызывали в стране особое недовольство; в результате народных движений XV — начала XVI в. ганзейцы (как и датчане) потеряли свое влияние в политической жизни Швеции, сохранив, однако, на долгие годы заметное место в экономике страны и ее культуре.
Эта характеристика (которая является скорее постановкой вопроса, нежели выводом исчерпывающего исследования) помогает понять и эволюцию в городах средневековой Швеции «немецкого вопроса», сохранявшего остроту по меньшей мере в течение четырех столетий.
Переселение немецких купцов и ремесленников в шведские города началось еще в XIII в.83, в период оформления городского строя и наме-
п Н. Hansson. Arkeologi i Stockholm.— SSEA, 1961, s. 18—20, 24—25, 30; G. V. S у 1 v a n d e r. Kalmars historia, s. 33; F. de В г u n. Bland gator, grander och brinkar i det gamla Stockholm.— SSEA, 1917, s. 103; J. W. Ruuth. Abo historia, hf. 1, s. 171—172.
" Ibid., hf. 3, s. 122—123.
м Известны имена знаменитых резчиков по камню XI в.: Ульв, Гуннар, Эскнль, Фут, Амунд (Е. W е s s ё n. Historiska runinskrifter.— Akademiska Handlingar. Filolog.— Fihsot. Ser., del. 6, 1960, s. 39—40; dens. Studier till Sveriges hedna mytologi och fornhistoria. Stockholm, 1924; O. v. Friesen. Upplands runstenar. Uppsala, 1913, dens. Runorna — Nordisk kultur, 1933, н др.).
81 Cp.: Broderne af S. Gertruds Gille i Stockholm 1419—1484.— SFS, 1882—1883,. bd. 39, 40; Tankebocker Стокгольма, Кальмара, Иёнчёпннга и Арбуги, а также А. А п-dersson. Silberne Abendmahlsgerate in Schweden, S. 12; F. de Brun. Guldsmeder i Stockholm..., s. 167 f.
82 См. А. А. Сванидзе. Развитие горного промысла в Швеции..., стр. 252—254.
83 A. Schiick. Studier rorande det svenska stadsvasendets uppkomst och aldsta utveckling Stockholm — Uppsala, 1926, s. 24 f.; N. A h n 1 u n d. Svensk och tyskt i Stockholms aldre historia.— HT, Stockholm, 1929.
224
А. А. Сванидзе
тившегсся экономического подъема страны; оно стимулировалось природными богатствами Швеции, наличием в ней удобных центров морской торговли, слабостью ее общественно-политического развития84. Приток немецких бюргеров (и горняков) особенно усилился при Биргере Ярле, который прекрасно понимал возможные экономические выгоды от него для страны и короны и всячески его стимулировал. Но Биргер Ярл предугадал и вероятные осложнения в положении этих чужаков, к тому же принадлежавших зачастую к более состоятельным кругам или обладавших (что практически нередко было одно и то же) более высокой квалификацией.
Ссылаясь иа договор короля Кнута и Генриха Саксонского, он издал указ, согласно которому каждый иноземец, приехавший в Швецию на постоянное жительство, считался шведом, если он «называл себя шведом» и подчинялся законам страны (ut patrie nostre legibus utantur et regantur et Sweni de cetero appellantur) 85. Это постановление было выгодно переселенцам, так как уравнивало их в правах с местным населением и в тс же время не обязывало к смене подданства. Некоторые из них жили в Швеции из поколения в поколение86, породнились с местными жителями, переняли язык страны, ее обычаи и в конце концов слились с коренными жителями 87. Возможно, больше всего подверглись ассимиляции лица с незначительным имущественным положением, особенно рядовые ремесленники, уже родившиеся в Швеции или прибывшие туда в качестве подмастерьев, но этот процесс распространился и на купцов. Следствием его было большое количество смешанных шведско-немецких семей в шведских городах.
Это обстоятельство отчетливо выявилось к середине XIV в., когда вследствие роста шведского купечества, оттесненного от аппарата городского управления и от наиболее прибыльной внешней торговли, обострилась проблема социальной и политической роли в городах немецкого элемента и встал вопрос о национальном определении горожан. Разрешение его началось со сферы городского управления: согласно Городскому уложению середины XIV в. немцам отводилось в магистратах ие более половины должностей, причем национальность считалась по отцу88. Некоторые историки склонны считать, что в шведском городе XIV в. во-
84 Такое своеобразное сочетание различных факторон, способствовавших притоку иностранных купеческих капиталов и более квалифицированных специалистов, наблюдалось в европейской истории неоднократно. Стоит вспомнить роль итальянцев и голландцев в Англии, немцев и голландцев в России и т. д. О широком притоке мастеров-иноземцев в Москву в середине XIV в., в период роста и интенсивного отстраивания города, весьма интересно писал В. Е. Сыроечковский (см. его работу «Гости-сурожа-не».— ГАИМК, № 127, М.— Л., 1935, стр. 23). В Северной и Северо-Восточной Европе с середины XIII до конца XV в. это явление приобрело особенно массовый и даже «планомерный» характер в связи с подъемом Ганзы н ганзейской колонизацией стран балтийского региона. Как известно, эта колонизация коснулась не только Швеции, но и •Норвегии, Польши, Чехии и некоторых других стран, породив повсюду и общем те же проблемы и вызвав ту же реакцию, что и в Швеции.
85 Dipl. Dal., № 246.
88 Уже в 1337 г. немец Albert Borkardsson, горожанин Висбю, обменял три мастерские (verkstader) и двор в Стокгольме, которые он получил по наследству, на два каменных дома в Висбю (Bjarkoaratten.— Svenska Laroskapslagar. Utg. av. A. Holm-back och E. Wessen. Ser. 5. Stockholm — Uppsala, 1946, s. 472, anm. 4).
87 Об ассимилировавшихся в Швеции немцах см. Kalmars tb., s. 93, 138 m. m.; С. C. S j о d e n. Stockholms borgerskap, s. 43, 127.
88 «Бургомистров в городе всего должно быть шесть, три шведа и три немца... Родманов должно быть всего 30, пополам [от немцев я шведов]. Шведским бургомистром или родманом может быть тот, у кого отец швед, а мать — немка нли шведка. Немецким бургомистром может быть тот, у кого отец немец, а мать немка нли шведка».— Stadslag, KgB, b. II «а».
Демография шведского города XIV—XV вв.
225
прос о национальной принадлежности бюргеров еще ие приобрел сколько-нибудь серьезного политического значения89 *, тем более что немцы «мало сопротивлялись национальному режиму» ®°. Поэтому указание Городского уложения следует, по их мнению, рассматривать как защиту (со стороны правительства) интересов немецкой городской верхушки, чему бюргерство, принимавшее участие в выработке этого законодательства, не противилось. Однако это не могло быть так. В выработке Стад-слага участвовали, разумеется, не все горожане, а представители их господствующих слоев, где большинство как раз и составляли немцы. Кроме того, поскольку немецкие купцы, ювелиры, банкиры преобладали в составе патрициата шведских городов, они, естественно, могли полностью узурпировать места в магистратах. В этих условиях указание Стадслага как раз свидетельствует о противодействии такой тенденции, которая неизбежно вытекала из монопольного положения немецкого купечества. Таким образом, обстоятельства принятия Городского уложения и его содержание никак не подтверждают ни политическую индифферентность немецкой верхушки в шведских городах91, ии безразличие шведского бюргерства к «немецкому вопросу».
Несомненный интерес представляет и указание Стадслага о том, что места в магистратах могут замещаться лишь теми горожанами, которые обладают в городах наследственной недвижимостью. Этот пункт был подтвержден и в 1471 г.92 Оставляя в стороне социально-политический аспект, данного предписания, мы должны признать, что оно неизбежно вынуждало имущих немецких бюргеров оседать в шведских городах, к участию в управлении которыми они стремились. Характерно, что в предшествующем городском законодательстве Швеции — Биркрэттеие (XIII в.) предписаний о подобном цензе (своеобразном сочетании цензов имущественного и оседлости) не было.
Таким образом, введение Городского уложения привело к некоторому ущемлению прав богатой немецкой верхушки в шведских городах. В XV в. большая часть немецких купцов в Швеции ие порывала семейных и деловых связей с немецкими городами, они сохраняли там недвижимость, конторы, бюргерские права и нередко уезжали туда кончать свои дии93. Многие наследники и младшие отпрыски немецких купеческих домов занимались в Швеции торговым посредничеством, рассматривая это. как своего рода стажировку перед открытием самостоятельного дела. В ряде случаев немецкие купцы, не приобретая бюргерских прав в городах Швеции, имели там недвижимость, выплачивая или получая соответствующую ренту94. Для ганзейских купцов и представителей «аристократических» ремесленных специальностей Швеции была прежде всего источником доходов. Именно поэтому они рассматривали
88 К. К u m 1 i е n. Konigtum, Stadte und Hanse in Schweden im die Mitte des 14. Jahrhunderts.— «Stadtwesen und Biirgertum als geschichtliche Krafte». Lubeck, 1953, s. 157.
80 С. C. S j 6 d e n. Stockholms borgerskap, s. 62.
81 Ср. H. SchOck. Minne af Rikhofvitsmannen Engelbrekt Engelbrektsson.— Akade-mlens Handlingar, del. 26, 1914. Stockholm, 1915, s. 101, 112.
82 Stadslag, KgB, b. II («а», «Ь»), § 2.
83 Kalmars tb., s. 97; N. Ahn 1 und. Stockholms historia, s. 202—220; G. Carls-son. Liibecks Niederstadtbiicher och Sverige.— «Hlstorisk Tidskrift», 1959, hf. 1; s. 44 f. Это относилось, возможно, н к некоторой части ремесленников (см. например, St. tb., 1. s. 176 — об умершем в Любеке стокгольмском портном Якобе).
84 В разделах кальмарских Памятных книг, посвященных взиманию земельной ренты, фигурирует не меиее шести немецких купцов — бюргеров Любека, Висмара, Штральзунда, Магдебурга и Шверина, которые имели в Кальмаре унаследованные или благоприобретенные земли, лавки, дворы и т. п.— Kalmars tb., s. 8, 40, 51, 72, 80, 97, 1'13—114, 166.
15 Средние века, в. 32
226
А. А. Сванидзе
свое пребывание там, как временное, и с началом социальных и национальных движений в Швеции стали покидать эту страну, переселяясь в немецкие города, которые оставались для них единственно и по-настоящему родными95.
Некоторый отлив немецких купцов и богатых ремесленников в Германию начался после введения Городского уложения во второй половине XIV в., хотя широкий размах он приобрел лишь с последней четверти XV в. Большую роль сыграл здесь закон 1471 г., который был принят по просьбе горожан сразу же после победы при Брункеберге и полностью закрыл ненатурализовавшимся немцам доступ к аппарату городского управления96. Однако, уже с середины XV в. в городских магистратах отмечается все большее количество шведских имен 97. Эта тенденция подробно прослежена К. Шьёденом по стокгольмским материалам98, но столица не была исключением: преобладание шведских имен в. середине XV в. имело место и в магистрате значительно меньшего города — йёнчёпинга99 Эти факты свидетельствуют о том, что умаление привилегий немецкого купечества было не просто выражением национальных чувств шведского бюргерства или политическим актом короны; его следует расценивать как результат роста и борьбы местного, шведского купечества, борьбы, изменившей и этнический состав городской верхушки Швеции XV в. (так же, как рост английского купечества изменил этнический состав бюргерской верхушки английских городов в конце XIII — начале XIV вв.). Этот процесс охватил и цеховых (наиболее состоятельных) ремесленников: еще в 1429 г. скорняки и дубильщики г. Мальме не допускали в свой цех иноземцев 10°. Однако усиление шведского купечества (как и городских ремесленников) происходило медленно, так что в течение всего XV в. немцы продолжали составлять имущественную и отчасти политико-административную верхушку бюргерства (особенно в портовых городах Швеции), преобладали в среде крупного купечества и входили в некоторые ремесленные цехи101.
Следует также добавить, что из пришлых элементов к этой верхушке примыкали купцы — выходцы из соседней Дании, чье проникновение в страну особенно усилилось в конце XIV в., после заключения Кальмарской унии, и ощутимо затормозилось с конца XV в., в результате развернувшегося в Швеции антидатского движения 102 *.
. Преобладание в крупном шведском купечестве немцев, обычно со
95 С. С. S j б d ё п. Stockholms borgerskap...
96 См. письмо Государственного совета от 1471 г. и соответствующую вставку в Стадслаг.— Stadslag, Add. A, s. 401—407; KgB, b. II «Ь». В привилегиях, данных Стокгольму «за верность» в 1497 г., говорилось даже о необходимости полного изгнания немцев из городов (*wi vele icke Here tydsker haffua in i staden meth oss, aen. wii troste bestaa oc wara fulmaektuge»).— Privilegier, N 211.
97 Этот признак — шведское имя — может здесь учитываться без оговорок: если, немецкое имя в данных условиях мог носить и швед, то, шведские имена носили, как правило, только шведы.
98 С. S j б d ё n. Stockholms borgerskap...
99 Jonkopings tb., s. 5.
100 A. S a n d k 1 e I. Hantverkets uppkomst..., s. 56.
lpl См.,- например, S. H a n s s о n. Ur skomakareurkets historia. En studie over skra-
vasendet. Stockholm, 1919, s. 29.
Io? В частности, в документах Вадстены второй половины XV в. часто фигурируют имена двух весьма богатых купцов-датчан, уроженцев и полноправных бюргеров этого города — Мортена Нильссона Шиинаре и Ларса Педерсена, владевших также долями в рудниках Далариы и ведших крупную торговлю в Стокгольме и других городах страны. См..Dipl. Dal., N 314; Ch. Bengtsson. En bok om Gamla Vadstena. Soderkoping, 1921, s. 95 f. Судя по фамилии, датчанами были и упоминавшиеся выше кальмарские купцы Слатте.
Демография шведского города XIV—XV вв.
22t
хранивших бюргерские права в ганзейских городах континента, обусловило непостоянство состава этой прослойки, поскольку, как уже указывалось, немецкие купцы, накопив средства, во многих случаях возвращались на родину, а некоторые из них вообще бывали в Швеции только наездами; они держали там филиалы своих контор, факторов из числа родственников и наемных лиц, или использовали в качестве постоянных комиссионеров представителей местного купечества.
Средняя прослойка городского населения также стабилизировалась в XV в. недостаточно. Судя по документам, происходил постоянный обмен городской земли на землю в деревне (главным образом, в округе города), что приводило к смене местожительства как сельских жителей, переселявшихся в города, так и горожан, уезжавших в деревню103. Однако и те лица, которые постоянно проживали в городе и даже имели статус бюргера, фактически немалую часть времени проводили в разъездах. Не только торговцы или подмастерья, но и самостоятельные мастера, члены потомственных ремесленных фамилий, много и часто разъезжали по другим городам 104 и особенно — по сельской периферии' в поисках заработка. Об этом с полной очевидностью свидетельствуют* почти все цеховые уставы, специально оговаривающие условия полно-1 правия для тех членов корпорации, которые на год или больше уходили в деревню (a lande) «по делам»105.
Конечно, масштабы и степень регулярности этих разъездов были различными для различных специальностей и зависели от ряда причин/ главным образом—от емкости местного городского рынка, которая,1 судя по этим разъездам и распространенности профессионального ремесла в деревне, по-видимому, не была достаточной. В связи с этим весьма возможно, что некоторые деревенские ремесленники, обосновав-1 шись в городе и не найдя там искомых условий сбыта, уходили обратно в деревню или жили попеременно то в деревне, то в городе: иначе нельзя объяснить те указания цеховых уставов, в которых говорится о' мастерах, вступивших в цех и вслед за этим ушедших «по делам» в деревню. Важным фактором была и характерная для приморской и северной Швеции сезонность в работе многих ремесленников’ и лиц наемного труда: строителей различного профиля, носильщиков, корабельной прислуги и т. д„ занятых по преимуществу в теплые месяцы, в период навигации на Балтике106. Так или иначе, но разъезды городских ремесленников по деревням в поисках лучших условий сбыта были настолько распространенным явлением, что стали объектом законодательных предписаний: в привилегиях 1466 г. для г. Эребру специально фиксируется разрешение городским ремесленникам заниматься своим ремеслом в деревне107.
И, наконец, в шведских городах, большинство из которых являлось внешними или внутренними портами, всегда было какое-то количество приезжих, временных жителей; эти люди («иностранцы — язычники или. христиане»108) находились под постоянным контролем городских властей и даже центральной власти, принуждавших их к уплате городских поборов 109. Очевидно, временных жителей в шведских городах было
,вз См., например, Kalmars tb., s. 9, 14, 32, 42, 62 m. m.; Stadslag, JB, b. XI.
«и См., в частности, St. tb. I, s. 169, 178, ЗГ5 m. m.— о ремесленниках нз Трусы, Вестероса н др., приехавших по делам в Стокгольм.
105 Skraordningar, s. 17, 63, 221—222.
WS Skraordningar, s. 322 f.
ют privilegier, N 108.
os «...vtlaensker..., hedhin eller cristin...» — Stadslag. JB, b. XVI.
юз Cp. St. tb. I, s. 87, 92, 286.
15*
228
А. А. Сванидзе
немало (иначе вопрос об их налогообложении не получил бы столь важного значения) по, и среди этих приезжих главное место занимали лица, объем имущества которых позволял взимать с них городские налоги. Прежде всего, это были купцы («летние» и «зимние» гости"1).
Конечно, города и центральная власть всячески стремились стабилизировать городское население, создавая преимущества для оседлых (bofasta, bolfasta) жителей города "2, и, как уже указывалось, принуждая лиц, занимавшихся ремеслом и торговлей, переезжать на постоянное жительство в города, что обусловливалось соображениями более действенного фискального и административного контроля.
* * *
Настоящая статья является лишь опытом демографического анализа определенного рода источников, опытом постановки проблемы о взаимосвязи демографических процессов в городах с особенностями социально-экономической характеристики страны в XIV—XV веках. Естественно, далеко ие все вопросы здесь поставлены, далеко не все источники исчерпаны, некоторые общие и частные положения обоснованы еще недостаточно. Многое должно быть проверено, уточнено или изменено по мере дальнейшего изучения темы, привлечения новых материалов и выработки рациональной методики их обработки, по мере расширения демографических, топографических, ономастических и других специальных исторических исследований и появления новых работ по социальной и производственной истории страны.
Предпринятые нами поиски основных направлений в исследовании поставленной проблемы и выработка начальных и самых общих решений показали только безусловную значимость изучения демографических процессов для понимания специфики формирования, развития и положения шведского бюргерства в XIV—XV вв., равно как и возможность подобного исследования по имеющимся источникам.
Summary of A. A. Svanidze’s
Article <On the Problem of Demographic Studies of the Swedish Town of the 14th and 15th centuries»
Studies of the peculiarity of the development of the Swedish burgherdom of the 14th and 15th centuries are very important for understanding social and economic features typical of Sweden in the period of developed feudalism and on the eve of the appearance of manufactories. The Swedish medievalistic was mostly engaged in studying the history of town patricians. Since the ’40s, with the publication of special works on town and village handicraft, the condition of the middle layers of burghers has found a somewhat better elucidation. The latest studies of the social and economic history of the country, showing a certain connection between the evolution of the willage and the process of urbanization, cleared up the ways of recruitment of the lower layers of town community. But the problem of the very formation of the Swedish burgherdom before the 16th century has not yet been studied as a whole, which may be explained first of all by a complete
110 Об этом свидетельствуют также особые предписания центральной власти относительно обязательного устройства в любом городе не менее Двух постоялых дворов (М. Е. Landslag, KgB, b. XXIII). В крупных городам — Стокгольме, Калшаре и т. п.— количество таких дворов н XV в. было гораздо большим.
111 Ср., например, Kalmars tb., s. 138 (Lasso winter), 158 (Hinze somar).
1» K. Landslag, KgB, b. I, V; Stadslag, RB, b. XX\ III.
Демография шведского города XIV—XV вв.
229
absence of regular statistics of the population of the period as well as by the absence of any full documentary data elucidting the condition of all the social layers equally.
The author makes an attempt of using rather imperfect sources available, in order to clear up the quantity, peculiar features of formation and the structure of the Swedish burgherdom of the 14th and 15th centuries. One of the purposes in view is also raising the problem of the connection between specific features of the formation of the town population in Sweden and some general processes of the country’s development at that time. The first part of the article is, in fact, an attempt to seek and find a way of statistic treatment of town documentary materials, that could make them useful for counting up the population and clearing up its social structure.
Historians usually define the quantity of the town population in Sweden by the data of Skottebocker and Rakenskaper. Yet providing certain special methods are used, Tankebocker may also serve the purpose, in particular such as Kalmars stads Tankeboker, embracing the years of 1381—1521.
For the 15th century Kalmars Tankebocker mention about 2090 settled citizens with given information definitely dated. It is then necessary to find out the number of citizens for every decade of the 15th century. The calculation is very difficult, as only 425 persons are mentioned in the records, more than once. The other 1665 persons are registered only once, in connection with their getting burgher status, registering a deal in the magistrate: etc. It is quite evident that these 1665 persons cannot only be referred to the years they were registered in (see Table I, line 1) as each of these people apparently lived in the town not only in the year his name got in the register. Analysis shows that the period of active work for a citizen lasted for 2Q years on the average. Therefore, we may suppose that the people who nad died by the time when their names were registered, might have lived in the town for at least so many years. We may further suppose that the persons mentioned as registering deals in the magistrate, had been working in the town for 10 yearfe before they got on the record and for 10 years after the event. Finally, we may suppose that the person'who got the burgher status stayed in the town for at least 10 years after that. With possible deviations intercancelled, as is usual when working with average figures, exaggerration of the general result is out of the question.
It certainly goes without saying that the suggested method is but a working hypothesis, a condition helping to orientate ourselves.
Using the method (see Table I, line 2) we arrive at the conclusion that in the 15th century Kalmar there simultaneously lived about 700 persons who at least once in their lifetimes had something to do with the magistrate or the court. Taken together with their families (with the index of T: 5) they make about 3500 people. But we must take into account that considerable part of the population whose names for various reasons had never been recorded. According to the works of French scholars, that part amounted to 1/3 or 1/2 of the town population, which makes us believe that the total number of Kalmar’s population in the 15th century was about 4500. Yet it is impossible to trace the dynamics of the town population for the whole of the 15th century on the basis of Kalmars Tankebo-cker, as the differences in the records referring to different decades must be explained first of all by the incompleteness of the records themselves.
The population of other Swedish towns of the 15th century was even smaller than that of Kalmar, while the capital in this respect equalled most ordinary average continental towns. This might be explained by the fact, that the country’s population as a whole was rather small. Yet other pe
<230
А. А. Сванидзе
culiar features of the development of Swedish towns at that time, and in particular, the big specific gravity of agrarian element in the town population (see Table II and Commentary) show that both the small number ^nd the social and professional structure of the Swedish burgherdom should be first of all understood as a result of certain peculiarities of the process of the formation of the town population. The second part of the article is .devoted to clearing up these peculiarities. The population of the medieval Swedish towns, as well as those of other countries, formed as a result of three factors:
1) the influx into towns of villagers, mostly peasants dispossessed of land, professional artisans and tradesmen;
2) the natural growth of permanent population in the towns as they were;
3) the influx of burghers from other countries as a result of interaction of social processes going on both in Sweden and the countries the immigrants were coming from.
The natural growth of the town population in the 14th and 15th centuries was rather small. The generally spread ta that time slow progressive type of the dynamics of the population, which shows natural growth but scantily exceeding natural decrease of population, was also characteristic of Swedish towns. Thus the main source of the growth of the population of the developing towns could only be the influx of people from cutside, mainly, from the village. Peasants dispossessed of land formed a considerable part of the influx especially filling the lower strata of the town population, its least wealthy or settled layers. Yet the flow of this category of migrants was not very intense. On the one hand, the mid-fourteenth and especially the 15th centuries were marked by an improvement of the peasants’ condition in Sweden as a whole. On the other hand, a considerable part of the impoverished village population went to the mining and metallurgical works. The lack of working hands in Swedish towns resulting from the above mentioned factors, braked up the development of town industries.
Not less significant were the specific features of the division of labour in the village. Widely spread subsidiary trades and by-works which for a long time remained domestic, the existence in the village of a permanent layer of professional artisans and tradesmen, the developed off-town trade and no serfdom — all these slowed down the growth of the middle burghers and resulted in their economic weakness. Besides that these features caused a certain slowness of social evolution in the towns and incompleteness of the town corporation system.
Trade, highly developed in Sweden from olden times, represented the main channel of foreign migrations into the country. Since the 13th century Hanseatic merchants had been controlling the trade in the country which did not possess big merchants of her own, and German merchants formed the main body of patricians in all more or less important towns of Sweden. Germans penetrated also in the town handicraft, but they prevailed either in the most profitable branches of it, or in those which were new, not traditional, for Sweden. Social analysis of the German element In Swedish towns helps us to understand the contribution made by Hanseatic merchants into the development of the country, their social importance and the difficulties of the formation of the class of national Swedish merchants.
The economic weakness of Swedish towns, determined in the end by the general slowness of the social evolution of the village, gradually decreased in the mid-fifteenth century. On the one hand it was the time
Демография шведского города XIV—XV вв. 231
of the development of Swedish merchants. On the other hand, the further process of the social differentiation of the peasantry and the development of the town market increased the influx of peasants into the lower and middle strata of the town population. The fiscal policy of the Crown and compulsory labour for vagrants also stimulated both the migration of village artisans to towns and the compulsion to industrial labour of the peasants dispossessed of land. The growth and economic strengthening of the Swedish burgherdom commencing in the mid-fifteenth century brought about the growing importance of towns in the country’s political life, determined their leading role in the struggle against the Danish and Hanseatic influence and may help to understand rather many sides of the industrial leap of the country started in the middle of the 16th century.
Ф. А. КОГАН-БЕРНШТЕИН
ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ФИЛОСОФСКИЕ ТЕОРИИ XVI ВЕКА О НАРОДАХ НОВОГО СВЕТА
Велико было идеологическое значение открытия Америки, его влияние на мировоззрение европейского общества. В этом отношении первое место занимают путешествия Колумба и все дальнейшие экспедиции в западном направлении. Плавания в Индию вокруг Африки, при всей ценности сделанных при этом географических открытий, поскольку они не сопровождались открытием нового, неизвестного дотоле материка, не вызвали особенно резких столкновений с традиционным мировоззрением, хотя и привели к устранению многих укоренившихся предрассудков (например, будто экваториальные области недоступны из-за нестерпимого зноя, царящего в них, и что поэтому никакая жизнь там невозможна).
Иное воздействие оказали путешествия в западном направлении. Благодаря им, в частности благодаря кругосветному плаванию Магеллана, было неопровержимо доказано, что земля имеет сферическую форму. Старинный аргумент, опиравшийся на авторитет таких «светочей церкви», как блаженный Августин, Лактанций и др., что земля не может быть шаром, ибо в таком случае на противоположной стороне существовали бы антиподы, т. е. люди с направленными вверх ногами, потерял всякую силу. Пал вековой предрассудок, согласно которому понятия верха и низа имеют абсолютное значение. Научная мысль стала благодаря этому развиваться свободнее.
Но еще большее значение имело открытие совершенно нового материка и столь же неизвестного до тех пор гигантского океана, о которых ничего не говорилось ни в священном писании, ни у новых властителей дум — классических авторов. Мир необычайно расширился в пространстве, почти параллельно тому, как, благодаря возрождению античности, он необычайно вырос во времени.
Исключительно важное значение имело открытие в Америке неизвестных до того народностей, общественный строй и нравы которых поставили перед европейцами множество новых проблем. Конечно, и португальцы познакомили Европу с разными неведомыми дотоле, или известными лишь понаслышке, либо по книгам племенами в Африке. Но жители старого евразийско-африканского материка легко укладывались в традиционную библейскую схему, производившую все человечество от Ноя и его потомства.
Однако, как надлежало трактовать народы Нового Света, существование которых, подобно населенному ими континенту, выходило за рамки общепринятых доктрин? Для религиозно настроенных людей — а таковых в то время было еще большинство — возникал ряд неразрешимых проблем, вроде того вопроса, какой император Максимилиан задал славившемуся тогда своей ученостью аббату Тритемию: может ли
Теории XVI в. о народах Нового Света
233
спастись человек, верующий по-своему, без крещения и признания христианского вероучения, если он не имеет никакого понятия о религии Христа? Ученый аббат, не колеблясь, ответил отрицательно: все, ие верующие в Христа (язычники, евреи, еретики, жители новооткрытых стран) — обречены ,на вечные адские муки.
Народы новооткрытых стран могли избавиться от этой «печальной участи», только приобщившись к новой вере. И известно, с каким рвением европейские завоеватели принялись за это дело. Вера Крус (истинный крест) — так назвали и еще долго потом продолжали называть португальцы открытую ими Бразилию; Вера Крус — так же была названа испанцами одна из областей Центральной Америки. Но под знаменем креста завоеватели творили чудовищные злодеяния по отношению к новым братьям во Христе, беспощадно истребляя аборигенов, или закрепощая их.
Некоторое время спустя после открытия новых земель встал и другой вопрос: какое право имели европейцы вторгаться и захватывать территории, занятые туземными народами, нарушив их мирную жизнь. Для многих испанских мыслителей — историков, философов, юристов — этот вопрос вначале даже не возникал. Когда совершилось завоевание Мексики и Перу, то никто'не выступил с протестом от имени побежденных против варварства и беззакония победителей. Португальцы и испанцы, опираясь на тот раздел мира, который был произведен между ними папой Александром VI Борджа в 1493 г., считали, что они вольны распоряжаться вновь открытыми землями по своему усмотрению, и другим народам остается только склонить головы перед решением верховного иерарха католической церкви. Однако папские буллы 1493 г., устанавливавшие «сферы влияния» обеих держав, далеко не всюду были приняты без протестов. И постепенно стало формироваться движенце в защиту народов Нового Света, движение, которое можно проследить на протяжении всего XVJ века, даже в самой Испании.
Чтобы ознакомиться с истоками этого движения, нужно сначала обратиться к испанским авторам. Испанцы, вначале мало обращавшие внимание на протесты, раздававшиеся во Франции, были серьезно обеспокоены, когда Лас Касас дал в руки противников завоевания Индии богатейший и неопровержимый обличительный материал, покоившийся либо на фактах, которые он сам воочию видел, либо иа рассказах очевидцев.
Что же заставило Лас Касаса встать на этот путь, что побудило его поднять голос протеста? В 1503 г. 29-летний Лас Касас, изучавший до этого право и теологию в Саламанкском университете, прибыл на остров Эспаньолу (Гаити). Нет надобности входить в рассмотрение версий различных авторов, старающихся живописать так называемое «обращение» Лас Касаса ’. Достаточно указать, что приняв церковный сан, он сопровождал в качестве капеллана экспедицию капитана Панфило де Нарваэса на Кубу и видел своими глазами злодеяния, творившиеся против почти совершенно безоружного местного населения. После всего происшедшего потрясенному Лас Касасу не требовалось никакого особого-«озарения», чтобы, поднявшись на амвон, возвестить своим соотечественникам, что им предстоит отчитаться за все совершенные злодеяния и прежде всего — за обращение завоеванных народов в рабство.
Так началась борьба Лас Караса против порабощения индейцев. Он стал заступником, «апостолом индейцев», и эта деятельность заполнила всю его жизнь, до самого последнего часа.
1 См. статьи советских историков в сборнике, изданном к 400-летию со дня смерти. Лас Касаса: Бартоломе Лас Касас. М., 1966.
234
Ф. А. Коган-Бернштейн
Мы не будем прослеживать шаг за шагом все перипетии борьбы, которую повел Лас Касас,то хлопоча перед председателем Совета по делам Индий кардиналом Хименесом, то перед самим императором Карлом V за права порабощенных народов; всюду он наталкивался на сопротивление успевшей уже образоваться колонизаторской верхушки, на враждебное отношение многих видных теологов и государственных деятелей. Чем же объяснить, что Лас Касас нашел поддержку у испанской короны? Дело в том, что уже в начале XVI в. конкистадоры, захватив огромные земельные владения и поработив туземцев, предпочитали не делиться доходами с королевской казной. Поэтому испанская монархия в лице Карла V и некоторые социальные круги, заинтересованные в сохранении коренного населения, поддержали Лас Касаса. Оии исходили из того, что провозглашение индейцев свободными людьми превратит их из рабов в подданных короля. Тем самым будет ограничено своеволие конкистадоров, упрочен престиж королевской власти в Америке и увеличено поступление налогов.
Политика испанской короны по отношению к индейцам не была последовательной. Как известно, только в 1542 г. были приняты «Новые законы» (Nuevas leyes), которые, не уничтожая рабства полностью, запрещали, по крайней мере, обращать в рабство новые массы индейцев. Колониальная олигархия постоянно оказывала сильнейшее давление на корону, угрожая оставить завоеванные территории и вернуться в Испанию, если индейцам будет предоставлена свобода. Вот почему в то время как одни законы объявляли индейцев свободными, другие узаконивали энкомьенду и рабство.
Лас Касас с неослабевающей энергией продолжал отстаивать права индейцев Америки. Отказавшись от епископства в Куско, в Перу, Лас Касас просил и получил скромный приход в Чиапасе (около Гватемалы), т. е. в самом средоточии рабовладения. Он рассчитывал, что власть епископа даст ему возможность бороться за внедрение «Новых законов». Но враждебные действия со стороны конкистадорской верхушки начались сразу же, как только Лас Касас огласил содержание «Новых законов», которые он собирался проводить в жизнь. И когда Лас Касас убедился в том, что представители испанского правительства действуют заодно с конкистадорской олигархией, он решил вернуться в Испанию, чтобы представить королю свои соображения и помешать отмене принятых указов. С этой целью он вновь поехал в Испанию и выступил в Совете по делам Индий. Совет предложил королю создать комиссию из ученых теологов и юристов, которая выработала бы своего рода теорию конкисты «на справедливых началах». Король принял это предложение, и была создана хунта из 14 ученых, заседавшая в Вальядолиде в 1550— 1551 гг. По существу хунта должна была разработать систему идей для обоснования законности испанского вторжения в Индии и оправдания грабежа и порабощения американских индейцев. Эта аргументация создавалась в Испании на протяжении всего XVI в.
В ходе заседаний хунты разгорелся горячий спор Лас Касаса с одним из высокопоставленных юристов того времени, историографом Карла V и воспитателем принца Филиппа, Хуаном Гинесом де Сепульведа2, выпустившим сочинение под названием «Диалог о справедливых причинах войны» (Democrates secundae sive dialogus de justis belli causis). Сепульведа доказывал в нем, что короли Испании имеют неоспоримое право и, более того, что их священный долг — вести войну против индейцев,
3 Fray Bartolome de Las Casas. Disputa о controversia con Gines de Sepulveda contendiendo acerca la licitud de las conquistas de las Indias. Madrid, 1908.
Теории XVI в. о народах Нового Света
235
•безбожников и идолопоклонников, насильственным путем приводить -их к истиннной христианской вере и обращать в рабство, которое, он, ссылаясь на Аристотеля, считал их естественным состоянием 3.
Создалась крайне острая ситуация, когда все дело жизни Лас Касаса было поставлено на карту. Требовалось немалое мужество, чтобы, занимая епископскую кафедру, отстаивать точку зрения диаметрально противоположную взглядам могущественного теолога, претендовавшего на то, что он, в отличие от Лас Касаса, защищает права церкви и короля. Совет по делам Индий не решался высказаться определенно по спорному вопросу, но явно склонялся на сторону Сепульведы, чьи доводы выглядели куда ортодоксальнее.
Лас Касас, однако, не сложил оружия и в 1552 г. издал в Севилье свое знаменитое «Кратчайшее сообщение о разорении Индий», потрясающий синодик преступлений, творимых конкистадорами в Новом Свете, получивший широкий резонанс во всей Европе. Сепульведа тщетно попытался смягчить силу удара, нанесенного конкистадорам Лас Касасом, выступив с трактатом «Безрассудные, скандальные и еретические положения, замеченные доктором Сепульведой в книге о завоевании Индий, опубликованной без разрешения монахом Бартоломе де Лас Касасом».
Выслушав обоих противников, хунта так и не смогла прийти к единодушному мнению. Но к этому времени «теоретические» споры утратили практическое значение, ибо испанская корона открыто пошла на компромисс с очень усилившейся конкистадорской олигархией, грозившей отложиться от метрополии (восстание энкомендеро в Перу во главе с Гонсало Писарро при попытке провести в жизнь законы 1542 г.).
Однако Сепульведа был не единственным и не последним высокопоставленным теологом, оправдывавшим деяния испанских конкистадоров. В лице доминиканского монаха Франсиско де Витториа колонизаторы нашли искуснейшего казуиста, который при защите их интересов проявил гораздо больше изощренности и ловкости, чем его предшественник 4.
Возглавив кафедру теологии Саламанкского университета, де Витториа снискал себе известность лекциями по теологии и праву. Из них и составилось его главное сочинение5, увидевшее свет лишь после смерти автора (1546, посвященное великому инквизитору Испании — дону Фернандо Вальдезио). Следовательно, де Витториа может рассматриваться как выразитель ортодоксальной и официальной точки зрения доминиканцев.
3 Lewis Hanke. Aristotle and the american Indians. London, 1859, p. 69; idem. Bartolome de Las Casas. Bookman, Scholar and Propagandist. Philadelphia, 1952.
4 Большинство буржуазных прокатолических авторов чрезвычайно идеализирует де Витториа и рассматривает его как одного из родоначальников науки о международном праве, предшественника Гуго Гроция. См., например, Е. Nys. Le droit des gens et les anciens jurisconsultes espagnols. La Haye, 1914; F. de Vittoria. Adresses m commemoration of the fourth centenary of his lectures «De Indis» and «De jure belli». Washington, '1962; The Classics of International Law. Francisci de Victoria, De Indis et de Jure Bellf Relectiones. Ed. by E. Nys. Washington, 1917; M. Bataillon. Charles Quint. Las Casas et Vitoria.—В кн.: Charles Quint et son temps. Parrs, 1959. С такой трактовкой, как явствует из нашего изложения, иикак нельзя согласиться. К сожалению, Э. Э. Литаврина некритически следует за указанными авторами в своей статье «Испания в эпоху великих географических открытий».— См. в кн.: Бартоломе Лад К а-с а с. М., 1966, стр. 58—61.
3 Reverendi Patris F. Francisci de Victoria, ordinis praedicatorum, sacra Theologiae in Salmanticensi Academia quondam primarij Professoris, Relectiones Theolo-gicae XII in duos tomos divisae: Lugduni, apud Jacobum Boyerium, MDLVII, Cum privi-legio.
236
Ф. А. Коган-Бернштейн
Из двенадцати Relectiones или теологических рассуждений, содержащихся в латинском трактате де Витториа, наибольший интерес представляют два — De Indis noviter inventis (О недавно открытых индейцах) и De jure belli Hispanorum in Barbaras (О праве испанцев иа войну против варваров). Де Витториа имел солидный опыт в этих вопросах: он неоднократно привлекался испанским правительством в качестве эксперта, когда приходилось разрешать сложные проблемы, касавшиег ся судеб индейцев. Таким образом он был активным участником борьбы, которая велась и в плане теоретических дискуссий и в плане практических решений о жителях Нового Света.
На первых же страницах лекции, посвященной «недавно открытым индейцам», де Витториа ставит вопрос: «Не был ли Новый Свет отдан папой испанцам?» — «Нет!» — гласит решительный ответ автора, подкрепляемый следующей аргументацией: светская власть папы может распространяться только на те страны, где признается его духовная власть, и лишь на область религии. Индейцы же были язычниками и, следовательно, стояли вне церкви, так что светская власть папы распространяться на них не могла. Папа, сам не обладая никакими правами по отношению к индейцам, не ,мог поэтому передать «х испанцам. Значит испанцы, отправляясь на поиски новых земель, не имели никаких прав иа эти земли6.
, С ие меньшей решительностью де Витториа обрушивается и на другие доводы, приводимые испанцами в оправдание их завоеваний, оставляя лишь один единственный. Нельзя, пишет он, требовать от варваров признания католической религии без всяких доказательств того, что это — единственная истинная религия, и ие давая им времени как следует ознакомиться с нею, чтобы они могли принять ее, вполне разобравшись в ней; нельзя также наказывать их за совершенные грехи, ибо папа не мог предоставить испанцам каких-либо прав и на это.
Можно ли, по крайней мере, сказать, что бог отдал этих варваров в руки их нынешних господ в наказание за их грехи? Даже если согласиться с таким утверждением, то отсюда еще отнюдь не следует, что испанцев не в чем упрекнуть. «Ни их (варваров — Ф.-КБ) грехи, ни их язычество ие лишают варваров права сохранять свое имущество, как частное, так и общественное, и христиане не вправе иа том основании, что они христиане,— отнимать у них их земли и имущество»7.
Де Витториа, как видим, не оставил камня на камне от аргументации защитников конкисты. Он щедро надавал во всей первой часта своей лекции всякие обещания, которые он одной рукой дарует, другой же отнимает. Если ие читать сочинения де Витториа дальше, а остановиться на этой первой части рассуждения, то можно допустить, что автор, осудив с точки зрения канонического права оккупацию Нового Света, потребует ухода испанцев восвояси, и оставления завоеванных земель. Такой вывод однако плохо вяжется с умонастроением испанского доминиканца XVI в. И действительно, де Витториа, показав всю шаткость аргументации защитников испанской конкисты и даже подкрепив доводы ее противников, внезапно переносит спор в совершенно иную плоскость.
Народы, живущие между собою в мире и согласии,— заявляет он — могут посылать друг другу купцов и путешественников. Французы, испанцы, немцы свободно разъезжают по Европе, и никому не приходит
е «Ех dictis patet quod Hispani cum primum navigaverunt ad terras barbanorum, nullum jus secum afferebant occupandi provincias illorum».— «Relectiones Theologicae», p. 229.
7 Ibid., p. 239.
Теории XVI в. о народах Нового Света
237
в голову мешать им в этом. Следовательно, испанцы, будучи в мирных отношениях с совсем еще незнакомыми им жителями Нового Света, имели право отправиться к ним с товарами, в которых индейцы могли нуждаться. И вполне законным было со стороны испанских купцов требовать у них за эти товары золото, пряности, драгоценные металлы — вещи, не представляющие ценности в глазах индейцев. Но при этом обмене возникает следующее затруднение: как можно торговать с людьми, не имеющими понятия о собственности, с людьми, у которых царит общность имуществ? Не имеют ли испанцы права участвовать в этой общности имуществ, прежде всего в тех случаях, когда они оседают в этих странах и обзаводятся там детьми? Не ясно ли, что их дети должны обладать такими же правами, как и все коренные жители, т. е. иметь свою долю в общем имуществе и пользоваться им? — Ни одни юрист не может отрицать этого.
Что же произойдет, если индейцы вздумают помешать испанцам воспользоваться их «естественными правами» и решат запретить им свободный въезд в новооткрытую страну? «Не будут ли испанцы в таком случае вправе, применив сначала все способы мирного воздействия на варваров, защищать свою безопасность и захватывать их города, приводя их к повиновению»? Да, они будут вправе так поступать, и такой образ действий надо будет даже вменить испанцам в заслугу, ибо, как утверждает блаженный Августин, целью войны является обеспечение мира и безопасности...8
Таким образом, если испанцы были вынуждены объявить индейцам войну, то нельзя уже относиться к индейцам как к невинным и беззащитным существам, а следует видеть в них коварных врагов, к которым необходимо применять законы войны во всей их суровости. Следовательно, можно захватывать их имущество, брать их в плен, низвергать прежних властителей и ставить на их место новых, проявляя, однако, во всем этом известную умеренность и заботясь о том, чтобы репрессии точно соответствовали причиненному ущербу...9 Трудно придумать более ханжеские и лицемерные оправдания законности действий испанцев.
Как видим, согласно аргументации де Витториа, завоевание Нового Света, с точки зрения гражданского права, вполне законно. Испанцы вначале, не обладая правом на завоевание, были вынуждены защищаться, но, победив тех, кто иа них напал, стали законными господами положения. Следовательно, их обладание новыми землями и владычество над индейцами основано на праве н было бы несправедливо отрицать это.
Изложенные рассуждения де Витториа, получившие одобрение великого инквизитора, можно рассматривать как официальную доктрину испанского двора, обосновывавшую завоевание Нового Света. «Relectio-nes» де Витториа, являющиеся в то же время любопытным образчиком из области политического права XVI в., были впервые опубликованы во Франции в 1557 г. и спустя 30 лет там же переизданы (в Лионе).
До последней трети XV в. во Франции было немного писателей, интересовавшихся вопросом о рабстве индейцев Нового Света. Только заме
’ «Releetiones Theologicae», р. 261: Hispani, si omnibus modestissime tentatis non possunt consequi securitatem cum barbaris, nisi civitates occupando et subjiciento illos, licite possunt hoc etiam facere. Probatur, quia finis belli est pax et securitas, ut dicit Augustinus...
• Ibidem: Si... nihilominus barbari perseverarent in malitia sua... iam tunc non tan-quam cum innocentibus, sed tanquam cum perfidis hostibus agere possent, et omnia belli-jura in illos prosequi et spoliare illos et in captivitatem redigere et dominos priores depo-nere et novos constituere, moderate tamen pro qualitate rei et iniuriarum, ibid., p. 261.
238
Ф. А. Коган-Бернштейн
чательный мыслитель, Жан Боден, автор знаменитых «Шести книг о государстве», выразил публично протест против завоевания Мексики и Перу. Мотивируя свой благородный гнев, Боден старался держаться строго на почве права. В отличие от де Виториа, он решительно заявил, что в вопросе о рабстве не согласен ни с Аристотелем, ни с Августином, ни с Фомой Аквинским. Смело отвергнув важнейшие церковные авторитеты, Боден утверждал, что рабство недопустимо ни с социальной, ни с моральной точки зрения. Он приветствовал указ Карла V, запретивший в 1542 г. дальнейшее обращение в рабство жителей новооткрытых земель.
Интересно отметить, что Боден выразил при этом опасение, как бы дурной пример испанцев не оказался заразительным, и рабство не стало широко распространяться по всей Европе. Боден стремился раскрыть перед европейским общественным мнением, сколь пагубное влияние может оказать в самой Европе порабощение несчастных, обращенных в. христианство, американских племен 10.
Но, несмотря на всю страстность и красноречие Бодена, его выступление прозвучало тогда гласом вопиющего в пустыне. Вплоть до появления,на свет «Опытов» другого выдающегося гуманиста, Мишеля Монтеня, во Франции нельзя установить следов какого бы то ни было движения против порабощения народов Нового Света. Именно Монтеню принадлежит великая заслуга распространения во Франции гуманных идей в защиту за так называемых каннибалов, т. е. индейцев Америки.
Монтень питал исключительный интерес к жителям новооткрытых стран. Но экзотические особенности их жизни лишь на первых лорах привлекали его внимание. Сначала Монтень, как любознательный ш «скептический» наблюдатель, заинтересовался своеобразием быта и нравов жителей Нового Света. Когда же он познакомился с сочинениями Лас Касаса и Гомары, узнал о том, как вели себя европейские колонизаторы в Новом Свете, узнал о преступлениях конкисты,— Монтень, не мог молчать и один из очень немногих в XVI в., смело выступил против разбойничьего порабощения и истребления целых народов.
Если сопоставить различные главы в разных изданиях «Опытов», где автор касается индейской проблемы, то бросается в глаза эволюция воззрений Монтеня. Две главы: одна — из первой, другая —из третьей книги «Опытов «О каннибалах» и «О средствах передвижения» — особенно ясно свидетельствуют об этом.
В начале главы «О каннибалах» Монтень предупреждает, что не станет считаться с писаниями о народах Нового Света сочинителей разных учебников географии, ибо они ничего не понимают в этом деле. «Я хотел бы,— заявляет он,— чтобы каждый писал только о том, что он знает и в меру того, насколько он знает»11. Что касается его, Мантеня, то, не имея возможности собрать сведения на месте, он адресовался очевидцам, опрашивал многих матросов, купцов и, наконец, долго беседовал (через переводчика) с тремя туземцами, привезенными в Руан «при покойном короле Карле IX».
Уже здесь обнаруживается основное отличие главы «О каннибалах» от главы «О средствах передвижения». В первой Монтень дает волю своей неуемной любознательности: его интересует все, вплоть до мелочей быта так называемых «каннибалов». В другой главе мы слышим голос разбуженной совести Монтеня: он решительно становится на сторо
10 J. В о d 1 п. Les six livres de la Republique. Paris, 1583, I, 5, p. 42 sq.
11 M. M о н т e н ь. Опыты, кн. I. M.— JI., 1958, стр. 260.
Теории XVI в. о народах Нового Света
239
ну жителей новооткрытых стран, против их «цивилизованных» поработителей, он протестует против рабства во имя гуманности и человеколюбия.
Мы не найдем в «Опытах» разработанной философской концепции о жителях Нового Света; однако, некоторые высказывания Монтеня настолько новы и оригинальны, что заслуживают подробного рассмотрения. В главе «О каннибалах» проступает прежде всего стремление Монтеня преподать урок своим современникам, призвать их освободиться от властвующих над ними предрассудков и прислушаться к голосу «великой и могучей матери — природы». «Следует с большей осторожностью,— предостерегает Монтень,— относиться к общепринятым мнениям..., судить о чем бы то ни было, надо, опираясь на разум, а не на общее мнение» |2.
Строго следуя этому правилу, Монтень описывает и исследует жизнь индейцев, прежде чем высказаться на их счет. И вот к каким заключениям он приходит: «Итак, я нахожу, что в этих народах, согласно тому, что мне рассказали о них, нет ничего варварского и дикого, если только не считать варварством то, что нам непривычно... Они еще очень близки к первобытной непосредственности и простоте. Ими все еще управляют законы природы, почти не извращенные нашими законами. Они всё ещё пребывают в такой чистоте, что мне порою бывает досадно, почему сведения о них не достигли нас раньше» 12 13.
Поэты, мечтавшие о золотом веке, философы — утописты, начертавшие образцы идеального строя, не в состоянии были вообразить себе столь простую и чистую непосредственность. «Мне досадно,— сетует Монтень,— что ни Ликург, ни Платон ничего не знали о них»14. Какую пользу извлекли бы эти мудрецы,— развивает ход своей мысли Монтень,— умевшие судить лучше нашего, при виде такой действительности, и как они полностью изменили бы свои построения! Им не надо было бы ни составлять законы для Спарты, ни создавать идеальные государства: в этом Новом Свете они нашли бы осуществленным более совершенный государственный строй, чем тот, какой рисуют философы15 16. «Вот народ,— мог бы я сказать Платону,— у которого нет никакой торговли, никакой письменности, никакого знакомства со счетом, никаких признаков власти или превосходства над остальными, никаких следов рабства, никакого богатства и никакой бедности, никаких наследств, никаких разделов имущества... никаких одежд, никакого земледелия, никакого употребления металлов, вина или хлеба. Нет даже слов в их языке, обозначающих ложь, предательство, притворство, скупость, зависть, злословие, прощение. Насколько далеким от совершенства пришлось бы ему признать вымышленное им государство»|6.
12 М. Монтень. Опыты, кн. I. М.— Л., 1958, стр. 257.
13 Там же, стр. 261—262.
14 Там же.
,Б Там же, стр. 262.
16 Там же. Побуждаемый желанием наставлять своих современников, Монтень намеренно идеализирует действительность американских народов, уподобляясь Тициту, в эпоху империи противопоставлявшего римскую испорченность суровым добродетелям германцев. Точно так же Монтень изображает американских индейцев, как живущих простой и невинной жизнью, далекой от пороков европейской цивилизации. Монтеня, как и многих других европейских мыслителей его времени, чрезвычайно интересовало, можно ли найти у американских народов аналогии с цивилизацией Греции и Рима и соответствует ли их образ жизни легенде о золотом веке. Должны ли эти народы, живущие без церкви и священников, рассматриваться в качестве нечестивцев и еретиков или же, наоборот, онн сохранили нравы, достойные первых времен человечества. В зависимости от своих философских, религиозных и политических убеждений, историки,, философы, юристы по-разному отвечали на этот вопрос.
240
Ф. А. Коган-Бернштейн
«Но, скажут,— продолжает Монтень,— эти каннибалы убивают своих пленных, потом жарят и едят их!» На эти предполагаемые доводы Монтень выразительно отвечает; нечего негодовать по этому поводу и вопить о варварстве, когда кругом совершаются поступки, куда более жестокие! Обращаясь к своим соотечественникам, свидетелям и участникам происходивших в это время во Франции гражданских войн, Монтень пользуется случаем, чтобы излить свое возмущение таким варварством, как резня Варфоломеевской ночи и другие жестокости совершавшиеся у них на глазах.
«Я нахожу,— заявляет Монтень,— что гораздо большее варварство— пожирать человека заживо, чем пожирать его мертвым; большее варварство — раздирать на части пытками и истязаниями тело, еще полное живых ощущений, поджаривать его на медленном огне, выбрасывать его на растерзание собакам и свиньям (а мы не только читали об этих ужасах, но и совсем недавно были очевидцами их, когда это проделывали... со своими согражданами и, что хуже всего — прикрываясь благочестием и религией...» 17.
Как видим, образ жизни народов Нового Света используется Монтенем для критики современной ему политической действительности Франции, для протеста против творившихся под флагом религии насилий и злодеяний. Цель Монтеня — показать, что «во всякого рода варварстве мы оставили их (т. е. «каннибалов» — Ф. К.-Б.) далеко позади себя» 18. И, заканчивая в этой главе описание быта и общественного устройства народов Нового Света, автор иронически замечает: «Все это не так уж плохо. Но, помилуйте: онн ие носят штанов по нашей моде!» 1Э.
Интересно сопоставить с приведенными рассуждениями Монтеня мнение Лас Касаса об индейцах. Лас Касас жил среди них, и потому его свидетельство имеет особую ценность. Мы не встречаем у Лас Касаса того философского преклонения перед добродетелями индейцев и их общественным устройством, столь характерного не только для Монтеня, но и для времён Вольтера и Руссо; нет у Лас Касаса и никаких античных реминисценций.
«Это очень бедные люди,— писал он в «Кратчайшем сообщении о разорении Индий»,— но они довольствуются малым и даже не хотят иметь богатств. Именно поэтому они кротки, не спесивы, не жадны и не честолюбивы. Они необычайно воздержаны в еде, и пища у них очень простая... Их одежда — это обычно шкура животного, прикрывающая их срамные части; более знатные надевают какую-нибудь хлопчатобумажную ткань в полтора-два локтя шириной. Спят они на простых цыновках, а иногда в своего рода натянутых сетях, известных на острове Эспаньола под названием гамаков. «Эти люди обладают очень живым и ясным умом, у них нет никаких предубеждений; поэтому они легко воспринимают и способны понять всякое доброе поучение. Их нравы отличаются необыкновенной чистотой, и вследствие этого они весьма предрасположены, пожалуй, больше, чем всякий другой народ — к принятию католической религии. Едва познав кое-что из нашей религии, они тотчас же обнаруживают величайшее рвение познать больше... Мне не раз приходилось слышать от испанцев мирян такие утверждения: доброта индейцев столь велика, что это были бы счастливейшие на свете люди, если бы только им удалось познать истинного бога...» я*.
17 iM. М о н т е н ь. Опыты, кн. 1. М.— Л. 1958, стр. 206.
18 Там же, стр. 267.
18 Там же, стр. 272.
80 Oeuvres de don Barthelemy De Las Casas... par J.—A. Llorente. Paris, 1822, t. I, p. 7—8.
Теории XVI в. о народах Нового Света
241
Без прикрас рисует Лас Касас нрав этих новооткрытых народов: «Люди, населяющие эти огромные пространства,— пишет он,— отличаются необыкновенной простотой; они незлобивы, бесхитростны, послушны и преданы своим туземным господам, или же христианам, у которых они несут службу. Они терпеливы, спокойны, миролюбивы и неспособны к неповиновению, мятежу, ненависти и мести... Это люди очень хрупкого телосложения, слабые, вялые, неприспособленные к тяжелым работам... поэтому они сразу умирают от любых болезней, которым весьма подвержены»2’.
Далее Лас Касас рисует чудовищные жестокости конкистадоров на Эспаньоле и Кубе, в Мексике и Перу, в Новой Испании и др. «Остров Эспаньола был первым,— пишет он,— которым испанцы завладели в Америке. Истребление жителей последовало тотчас же за взятием его. Начали испанцы, с того, что стали отбирать у индейцев их жен и детей, чтобы превратить их в рабов; стали отнимать продукты, в поте лица добытые несчастными, и один испанец съедал больше, чем три индейских семьи. Некоторые индейцы прятали своих жен и детей, многие же, спасаясь, убегали в горы, но это еще больше распаляло жестокость испанцев»21 22 *. «Забыв, что это люди,— восклицает Лас Касас,— испанцы набросились на эти невинные создания как хищные волки, как изголодавшиеся львы и кровожадные тигры. В течение, 42 лет они, не переставая, преследовали, угнетали и истребляли их всеми способами, изобретенными человеческой жестокостью... так что в настоящее время на острове Эспаньола едва можно насчитать несколько сотен жителей из трех миллионов душ, обитавших на нем некогда... Я видел воочию все то, о чем повествую» а.
Чтобы оценить всю смелость «Кратчайшего сообщения о разорении Индий», нужно вспомнить, что Бартоломео Лас Касас родился за восемнадцать лет до осады Гренады (1492), в век, когда средневековье еще далеко не изжило себя, в стране изощренных казуистов и теологов, ставивших формальные аргументы выше всех доводов разума и призывов к милосердию.
В промежуток между 1580 г. (т. е. выходом в свет первой редакции «Опытов») и 1588 г. (новым изданием их в трех книгах) Монтень ознакомился с сочинениями Лас Касаса и Гомары и узнал из них, какова была подлинная история завоевания Нового Света 24.
Чудовищная картина, представшая перед Монтенем, потрясла его. Поэтому новая глава в третьей книге «Опытов», под названием «О средствах передвижения» носит совсем иной характер. Это открытый протест против кровавых бесчинств европейских колонизаторов в Новом Свете. Его гневное возмущение сродни негодованию Лас Касаса. На сей раз Монтень прочел у авторов — испанцев25 * *, каковы были методы массового порабощения и истребления народов, применявшиеся Кортесом,
21 Oeuvres de don Barthelemy De Las Sasas... par J.— A. Llorente. Paris, 1822, f. I, p.7.
22 Ibid., p. 11.
22 Ibid., p. 8, 10.
2< За это время Монтень познакомился с «Кратчайшим сообщением о разорении Индий» Лас Касаса во французском переводе, под названием: Tyrannies et cruautez des Espagnols, perpetrees en Indes Ocoidentales, qu’on dit le Nouveau Monde; brievement decrites en langue Castillane par I’Evesque Dom Frere Barthelemy de las Casas Espagnol de I’ordre de Saint Dominique; fidelement traduictes par Guillaume Julien. Paris, 1582. Кроме того, Монтень прочитал два сочинения Лопеса Гомары: Lopez de Gomara. L’His-toire generale des Indes Occidentales et Terre-neuves de Perou, traduit par Martin Fumee. Paris, 1584; idem. Historia di don Fernandino Cortez (в итальянском переводе 1581 г.).
25 До этого Монтень черпал свои сведения о Новом Свете главным образом у фран-
цузских (Андре Теве, Вельфере, Лери) н итальянских (Бенцони) авторов.
16 Средние века. в. 32
242
Ф. А. Коган-Бернштейн
Писарро и др. И. Монтень дал волю охватившему его возмущению. Во имя человечности он поднял голос в защиту индейцев Нового Света. Движимый глубочайшим состраданием к людям, Монтень писал:
«Наш мир только что отыскал еще один мир (а кто поручился, что это — последний из его братьев?, мир не меньший размерами, не менее плодородный, чем наш, настолько свежий и в таком юном возрасте, что его еще обучают азбуке; меньше пятидесяти лет назад он не знал ни букв, ни одежды, ни злаков, ни виноградной лозы. Он был наг с головы до пят и жил лишь тем, что дарила ему мать — кормилица, попечительная природа»26. «Я очень боюсь,— продолжает Монтень,— как бы мы не ускорили упадок и гибель этого нового мира, продавая ему по чрезмерно высокой цене и наши воззрения, и наши качества»27.
В пафосе морального негодования Монтень доказывал, что народы американского континента — это не «меньшие братья», нуждающиеся в «помощи и покровительстве», а носители иной культуры, своеобразного искусства, религии и морали. «Потрясающее великолепие городов Куско и Мехико,— отмечает Монтень — и, наконец, красота их изделий из камня, перьев и хлопка, а также произведения их живописи наглядно показывают, что они нисколько ие ниже нас и в ремеслах. Но что касается благочестия, соблюдения законов, доброты, щедрости, честности и искренности, то... всего этого у нас невпример меньше, чем у них»28.
Высокая цивилизация, найденная в Новом Свете, уверяет Монтень, могла бы во многом обогатить и оплодотворить культуру Старого Света. «Каким это было бы улучшением и каким усовершенствованием нашей планеты, если бы первые образцы нашего поведения за океаном вызвали в этих народах восхищение добродетелью и подражание ей, и установили между нами и ними братское единение и взаимопонимание!... Мы же поступили как раз наоборот, воспользовались их неведением и неопытностью»29. Единственным их преступлением—указывает Монтень— было то, что они оставались безоружными перед лицом свирепых и сильных врагов.
С беспощадным сарказмом развенчивает Монтень ложную военную славу завоевателей. Если буквально горсти людей было достаточно для завоевания Мексики, то не потому ли, что противостоявшие конкистадорам несчастные племена не располагали никаким другим вооружением, «кроме луков, камней, кольев и деревянных щитов»30. И так как превосходства более совершенного оружия завоевателей оказалось всё же недостаточно,— продолжает Монтень,— то были пущены в ход вероломство и коварство; во многих местах индейцы были введены в заблуждение фальшивым простодушием и дружелюбием белых пришельцев, захвативших их врасплох и обманувших их неистощимую доверчивость.
Рисуя чистоту души и здравый смысл американских индейцев, Монтень с гневом обрушивается на преступления испанских конкистадоров: «Столько городов разрушено до основания,— восклицает он,— столько народов истреблено под корень, столько миллионов людей перебито беспощадными завоевателями и богатейшая и прекраснейшая часть света перевернута вверх дном»31. «В другой раз,— продолжает Монтень,—они затеяли заживо сжечь на общем костре четыреста шестьдесят человек:
28 М. Монтень. Опыты, кн. III. М.— Л., 1960, стр. 162—163.
27 Там же, стр. 163.
23 Там же.
29 Там же, стр. 165. Курсив мой.— Ф. К-Б.
30 Там же, стр. 164.
31 Там же, стр. 165.
Теории XVf в. о народах Нового Света
243
четыреста из простого народа и шестьдесят — из наиболее знатных са1-новников той области, где это произошло — самых обыкновенных военнопленных... Было ли это свершением правосудия, или проявлением религиозного рвения?... Если бы они действительно стремились распространить нашу веру, то сообразили бы, что способствует этому не завоевание новых земель, а завоевание душ человеческих... Они не добавили бы истребления всех без разбора, словно перед ними дикие звери. Они уничтожили столько людей, сколько можно было уничтожить огнем и мечом, намеренно сохраняя в живых только тех, кого они хотели превратить в своих жалких рабов для работы на рудниках»32.
Приведенный отрывок почти дословно повторяет Лас Касаса, но дело здесь не в текстуальных совпадениях, а в одинаковом умонастроении. Никто из историков, юристов, теологов, государственных деятелей, никто, за исключением Лас Касаса, и его немногих единомышленников в Испании, не решился поставить вопрос о том, что индейцы Америки как люди заслуживают другого обращения. Монтень — единственный во Франции, кто подошел к индейской проблеме с той же точки зрения, что и Лас Касас.
Мы видели, что сначала интерес Монтеня к американским народам был вызван их близостью к природе, их простотой и непосредственностью, которые на разные лады прославлялись писателями, начиная с Педро Мартира, Америго Веспуччи н др. Но в то время, как большинство первооткрывателей видело в новом континенте неисчерпаемый, неведомый в течение веков, кладезь богатств, открытый Колумбом,— Монтень своим взором, устремленным в будущее, усмотрел у этих девственных народов прежде всего иной общественный строй. Его влечет к «каннибалам», как он выражается, потому что он находит у них воплощенной свою мечту о мире и спокойствии, столь неосуществимую в современной ему Франции XVI в., у них он помещает свою Утопию, свой Телем.
Но ко времени написания главы «О средствах передвижения» работы испанских авторов и, в частности, «Кратчайшее сообщение» Лас Касаса дали Монтеню новые неоценимые сведения и побудили его выступить с пламенной отповедью колонизаторам. С исключительной силой и убедительностью Монтень сумел перевести весь вопрос о новооткрытых народах в совершенно иную плоскость. Оставив в стороне все религиозные и политические соображения—совсем не по обычаю своего века— Монтень подошел к этому вопросу как к моральной проблеме, которая должна решаться, исходя из идей гуманности, из чувства любви к человеку.
«Это был мир — дитя» 33 — вот заветное убеждение Монтеня относительно народов нового материка. Именно это представление, а не ироническое замечание: «Но, помилуйте, они не носят штанов по нашей моде!» — сентенция, столь явно предвосхищающая «Персидские письма» Монтескье,' адекватно выражает умонастроение Монтеня. Он возмущен тем, что погублены новые, неизвестные дотоле, благоустроенные цивилизации, погублены народы со своеобразной культурой. И, заключая свой пламенный протест, Монтень, как бы отвечающий испанскому казуисту де Витториа, заявляет: «Никакое религиозное рвение, никакие законы не могут оправдать эту бойню, эту охоту на людей, как на диких зверей, не щадившую никого, кого только могли достать огонь и меч»34.
32 М. М о н т е н ь. Опыты, кн. III. М,— Л., 1960, стр. 169.
33 Там же, стр. 163.
34 Там же.
16*
244
- Ф. А. Коган-Бернштейн
- Немного было в XVI в. мыслителей, просвещенных людей, способных -выступить в защиту прав порабощенных народов во имя гуманности и человеколюбия. Никто из французских современников и предшественников Монтеня — ни Этьен Ла Боэси в своем «Рассуждении о добровольном рабстве», ни Жан Боден в своих «Шести книгах о государстве», не поставили в этом плане вопрос о порабощении и истреблении народов новооткрытых стран.
Монтень же, продолжая дело, начатое Жаном Боденом, не только призвал к движению протеста, охватившему в дальнейшем многие европейские страны, но и пробудил особый интерес к новооткрытым народам. Своей пламенной защитой их человеческих прав он предвосхитил самые смелые выступления философов XVIII в.
- ! Возвышающийся, словно Монблан, среди соотечественников и современников, Лас Касас Своими разоблачениями злодеяний испанских конкистадоров, запечатленных в «Кратчайшем сообщении о разорении Индий», сумел вызвать сочувственный отклик в европейских странах. Во всей литературе, посвященной открытию Нового Света, нет ничего, что могло бы идти в сравнение с «Сообщением» Лас Касаса. Это — самый потрясающий крик о помощи, брошенный во тьму XVI в., когда та самая «смертоносная жажда золота» (aurea mortifera fames), о которой писал Педро Мартир, и страсть к завоеваниям, казалось, полностью заглушили голос человеческой совести.
Как известно, Лас Касас, написал и обширнейшую «Историю Индии», и много других сочинений, обобщавших его жизненный опыт, но ДЛя потомства он остался непревзойденным автором «Кратчайшего сообщения», в которое вложено его большое сердце и его горячее негодование. И сколько бы ни тщились крохоборы всех мастей снизить значение «Кратчайшего сообщения», упрекая ее автора в преднамеренном преувеличении жестокостей и числа жертв, в неточности цифр,— потомки Лас Касаса рассудили иначе: Лас Касас вошел в историю как великий борец за права угнетенных народов, как заступник — «апостол индейцев», и этого звания из его послужного списка не вычеркнуть никому.
Resume de Particle de F. A. Kogan-Bernstein «Les theories philosophiques et politiques sur les aborigenes du Nouveau Monde»
L’auteur constate Гёпогте importance ideologique de la decouverte de I’Amerique, son influence sur la conception du monde de la societe europeenne, et affirme que I’element de beaucoup le plus important sous ce rapport fut la decouverte en Amerique des nations indiennes inconnues jusqu’alors. Le regime social et les moeurs des peuples recemment decou-verts ont pose aux Europeens toute un serie de problemes nouveaux.
Bientot apres la decouverte des terres nouvelles, la question se posa de savoir quel droit les Europeens avaient d’envahir et de conquerir les territoires occupes par les peuples aborigenes, et de troubler leur existence pacifique. A ce sujet, dans beaucoup de pays europeens, et meme en Espag-ne, on assita a la naissance d’un mouvement pour la defense des peuples du Nouveau Monde, mouvement dont on peut suivre la trace pendant toute la duree du XVI° siecle.
Au nombre des penseurs espagnols qui s’attacherent a denoncer les atrocites des conquistadors, Las Casas qui mena une lutte energique et
Теории XVI в. о народах Нового Света 245
systematique centre 1’asservissement des peuples du Nouveau Monde, occupe nue place particuliere. Cettt activite le mit en conflit violent avec un des juristes les plus haut places de ce temps, et historiographe de Charles Quint, Juan Gines de Sepulveda, qui, dans un ouvrage special, preten-dait prouver que les rois d’Espagne avaient le droit incontestable de faire la guerre aux Indiens, infideles et idolatres, de les convertir a la vraie foi et a les reduire en esclavages.
Mais Sepulveda ne fut pas I’unique ni le dernier ideologue haut place qui prit la defense des actes de I’aristocratie des conquistadors; cette cause trouva un casuiste bien plus subtil en la personne du moine dominicain Francisco de Vittoria, qui s’acquit une certaine notoriete par ses speculations sur des questions de theologie et de droit, dont se composent son principal ouvrage, les «Relaciones».
Contre 1’opinion de beaucoup d’historiens bourgeois, F. A. Kogan — Bernstein montre que, conformement a I’argumentation de Vittoria, la conquete du Nouveau Monde etait parfaitement legitime.
Jusqu’au dernier tiers du XVI° siecle, il n’y eut en France qu’un ties petit nombre d’ecrivains s’interessant a la question de 1’esclavage des Indiens du Nouveau Monde. Seule la voix de 1’eminent penseur Jean Bodin s’eleva a cette epoque contre la conquete di Mexique et du Рёгои. Mais bien plus important fut sous ce rapport le role du grand humaniste Michel de Montaigne a qui revient le merite de la diffusion en France des idees humanitaires pour la defense des Indiens d’Amerique.
L’auteur de cet expose compare ensuite les considerations de Montaigne sur les moeurs et le regime social des Indiens d’Amerique avec la description des cruautes monstrueuses des conquistadors par Las Casas dans sa «Breve relation de la ruine des Indes». Aprfes avoir pris connaissance de cet ouvrage et d’autres informations du тёте genre emanant d’auteurs espagnols, Montaigne fut un des trfes rares £crivains du XVI° siecle a s’Slever hardiement contre 1’asservissement par des mfethodes de brigandage et 1’extermination de peuples entiers. Dans sa defense de leurs droits humains, Montaigne depasse les theses les plus hardies des philosopher du XVIII° siecle.
En denoncant les crimes des conquistadors, dans sa «Brevissima relation Las Casas sut eveiller un fecho sympathique dans les pays europ6ens; Il entra dans I’histoire comme le grand champion des droits des peuples oprrimes, comme le defenseur et «1’apotre des Indiens».
СООБЩЕНИЯ
НОВЫЙ ИСТОЧНИК по ЭКОНОМИКЕ ИТАЛИИ XIV в.
Cesare Ciano.
La «Pratica di Mercatura» Datiniana (secolo XIV). Con presentazione di Federigo Melis.
Biblioteca della rivista «Economia e storia».
9. Milano, 1964, pp. 259.
В 'серии библиотеки «Экономика и история» вышло подготовленное Чезаре Чиано «Практическое пособие по торговле», относящееся к XIV в. Оно родилось в рамках знаменитой торговой компании Датини ', подобно аналогичным другим пособиям, выходившим из-под пера наиболее опытных деятелей других компаний. О (некоторых из этих сочинений уже упоминалось на страницах нашего сборника1 2, как об источниках по экономической истории Италии XIV—XV вв., иные у нас почти неизвестны. К последним относятся «Книга о торговле и ее правилах в разных странах» Джорджо Кьярини и венецианский «Тариф или заметки о мерах веса и длины, применяющихся в разных странах и землях, с которыми ведется торговля во всем мире»3. После издания наставлений по торговому делу Пеголотти, Уццано, Кьярини и венецианского «Тарифа», в литературе появился пятый первоклассный источник по экономике Италии периода ее экономического расцвета — торговое пособие Датини. Свое наименование оно приобрело по характеристике, которую ему дал издатель пособия Ч. Чиано (La «Pratica di mercatura» Datiniana), хотя есть основание уточнить его атрибуцию, как это сделано для ранее известных источников такого рода.
Первые попытки анализа «Датиниевского наставления» относятся к началу нашего века: еще в 1904 г. Джованни Диви, установивший наличие в архиве Датини этого ценного документа, снабдил его следующей надписью: «11 ноября 1904 г. Выяснил, что эта ценная тетрадь написана рукой Никколо ди Боно, флорентийского купца, имя которого можно увидеть в письмах, написанных из Флоренции в Пизу в 1382 и последующие годы...» 4 5. В литературе есть упоминание Бенса о торговом пособии Никколо ди Боно®. Таким образом, автором этого пособия, казалось бы, можно считать купца Боно. Однако издатель нового источника не ре
1 См. В. И. Рутенбург. Три книги о Датини.— СВ, 27, 1965, стр. 230—240.
3 В. И. Рутенбург. От Пеголотти до Уццано.— СВ, 28, 1965, стр. 238—241.
3 G. С h i а г i n i. El libro di mercatantie et usanze di’paesi. Document! e studi per la storia del Commercio e del Diritto commerciale italiano, pubblicati sotto la direzione di F. Patetta e M. Chiaudano, a cura di F. Borlandi. Torino, 1936; Tarifa zoe noticia dy pexi e mexure di luogi e tere che s’adovra marcadantia per el mondo, a cura di G. Luzzatto. Venezia, 1925.
4 Archivio Datini di Prato, n. 1174. Miscellanea. Pratica di Mercatura.
5 E. Bens a. Francesco di Marco da Prato. Milano, 1928, p. 116. .
Новый источник, по экономике Италии XIV в.
247
шается окончательно определить авторство пособия, исходя из того, что большинство документов компании Датини написаны относительно однообразным «торговым» курсивом (corsivo mercantesco), не закрывающим впрочем путь к установлению индивидуального почерка. Такие поиски привели Чиано к предположению о том, что автором пособия является не Боно, а Кристофано Кароччи6. Действительно, в 1385— 1386 гг. главой филиала компании Датини в Пизе был Кристофано ди Бартоло Кароччи да Барберино ди Муджелло, позднее работавший в его торговом доме в Барселоне 7. Изучение текста наставления по торговому делу, хранящегося в архиве Датини, и сличение его с рукописями Кароччи привели Чиано к предположению, что более правдоподобным является авторство Кароччи, чем Боно. Еще одним из существенных подтверждений, выдвигаемых Чиано, является широкое освещение данных, связанных испанской, точнее, севильской торговой практикой, к которой в течение долгого периода имел прямое отношение Кристофано Кароччи. Для Чиано это такое же предположение8, как точка зрения Эванс на авторство трактата Пеголотти, которое исходит во многом из опыта торговой практики компании Барди на Кипре9 10 11. Похвальная осторожность издателя основывается на тщательном анализе текстов, а также обстоятельств появления подобных пособий, представлявших собой компиляцию из памятных и деловых записей многих лиц |0. Это позволяет ему предположить, что пособие могло быть составлено и вне рамок компании Датини, однако им пользовались ее участники, и поэтому сдержанное наименование датиниевского пособия («pratica» datiniana) научно вполне оправдано.
Крайне интересным является сопоставление текстов всех названных пособий для установления их взаимовлияния и «старшинства». Время составления этих практических пособий, которыми пользовались руководители и члены торговых компаний, их факторы и коммерческие агенты, по которым обычно обучали будущих служащих торговых контор и промышленных мастерских, очень важно установить для правильной характеристики экономической жизни тех или иных периодов истории Италии. Хронологическое смещение источника может привести к неверной оценке уровня развития экономики и содержания экономического процесса. Так, например, широко используемое в иашей и иностранной литературе торговое пособие Пеголотти относят к 1340 г„ что не дает права весь его фактический материал относить только к 40-м годам XIV в.; определенная часть его имеет отношение к более раннему периоду, о чем можно судить по изжившим себя географическим наименованиям, монетным системам, отдельным событиям. Точно так же, в некоторых пособиях второй половины XIV в. встречается описание Шампанских ярмарок, давно потерявших свое значение. С другой стороны, в торговом наставлении Уццано, относящемся к XV в., имеются данные и даже фрагменты текста из торговых пособий XIV в., в том числе и пособия Датини и. Составленное, как устанавливает его издатель, между 1380 и 1390 гг. оно явно ис
• С. С i а п о. Op. cit., р. 11.
7 F. Melis. Aspetti della vita economics medievale. Siena, 1962, p. 174—75.
• С. C i a n o. Op. cit., p. 11, 38.
® F. В. P e g о 1 о 11 i. La pratica della mercatura, ed. A. Evans. Cambridge, Mass., 1936, pp. XX—XXI.
10 К первоисточникам торговых пособий относятся многие «vade-mecum» купцов или «ricordanze» типа пизанской «Memoria de tucte le merantie come carican le navi in Alexandria e li pesi come tornan duna terra addunaltra», частично использованная Пеголотти (см. F. В. Р е g о 1 о 11 i. Op. cit., p. XXXV).
11 G. da Uzzano. Pratica della mercatura; G. F. Pagnini. Della decima, t. IV. Lisbona — Lucca, 1766, p. 88—92 и др.
248
В. И. Рутенбург
пользует в некоторых своих частях наименования, заимствованные у Пе-голотти, например, Кастелло ди Кастро (во второй пол. XIV в. он уже именовался Кальяри). Датиниевское пособие частично использует текст Пеголотти и Кьярини 11 12.
, Этот факт взаимопроникновения текстов в одних пособиях вовсе не означает отсутствия в них оригинальной части, рисующей именно свою эпоху и свои специфические условия. Каждое пособие имеет свой колорит и свою географическую «прописку». Пособие Пеголотти базируется на флорентийской торговле. «[Практика» первой половины XIV в. Уцца-но переносит нас на столетие дальше, «Тариф» исходит из опыта Венеции, наставление Датини черпает данные из многогранной общеевропейской деятельности торговой компании купца из Прато, чья резиденция многие годы находилась в Испании.
Среднего формата «formato mezzano» — по терминологии, предложенной Ф. Мелисом 13,— тетрадь (сложенный пополам лист тосканской большой торговой книги) насчитывает всего 34 листа, из которых заполнено 27. Эта небольшая рукопись, однако, представляет собой неоценимый источник, наряду с известными уже наставлениями по торговому делу. Она содержит в себе большой дополнительный материал, уточняющий наши представления о карте международной торговли второй половины XIV в., интенсивности, направленности, объеме и содержании товарных потоков Италии, Франции, Леванта. В последней части наставления (лл. 24—27) приводятся данные сравнительной стоимости серебряной и золотой монеты различных стран и городов. Большое внимание уделяет Датиниевское наставление Флоренции, игравшей роль столицы государства для родного города Датини — Прато, и других подвластных ей тосканских городов: устанавливаются ее тесные экономические связи с Пизой, с Кальяри, Майоркой и Провансом; определяются затраты на, транспортные издержки от Порто Пизано к Флоренции и обратно, а также по водному пути от Порто Пизано до Синьи14. Наставление показывает широкий размах торговли Флоренции с такими важными хозяйственными центрами, как Лукка, Сиена, Рим, Перуджа, Болонья, Милан, Генуя, Фаэнца, Кремона, Корнето15 *.
Особенно важен материал, характеризующий оживленные контакты Италии с Францией: их можно установить не только между приморскими республиками, но и между Флоренцией и южнофранцузскими городами Нимом и Авиньоном; нити деловых операций приводят Флоренцию и в Северную Францию,— они тянутся вплоть до Парижа |6. Наличие торговых операций Пизы, Генуи и Венеции с Марселем, Монпелье и Нимом подтверждает материал многих страниц датиниевского пособия.
Оно содержит в себе сведения ие только по экономической географии XIV в., но и цифровые показатели,, дающие возможность статистического анализа торговых прибылей, транспортных расходов, объема налогообложения, определения объема товарных потоков, шедших при посредничестве итальянцев из Леванта в Прованс; в Эг-Морт, Авиньон, Ларо-шель, Латт-Монпелье, Марсель и Ним 17. Можно установить также зна-
11 F. В. Р е g о I о 11 i. Op. cit., p. 69—76; и др., G. C h i a г i n i. Op. cit., p. 35, 75—
82 и др.
13 F. Melis. Note di storia della Banca Pisana nei Trecento. Pisa, 1955, p. 22.
14 La «Pratica di mercatura» Datiniana.— C. Ci a no. Op. cit., p. 50, 69, 71—72.
15 Ibid., p. 69—71.
*• Ibid., p. 71.
17 Ibid., p. 68, 71, 83, 84.
Новый источник, по экономике Италии XIV в.
249»
чнтельные связи Италии с островами Средиземноморья, прежде всего с Балеарскими и главным образом с Майоркой 18 *.
Оригинальной частью наставления является глава, названная «Фландрия и как туда совершают плавания генуэзцы и венецианцы». В ней идет речь о ежегодно, в марте-апреле, снаряжаемых в Генуе караванах галер (ghalee е choche), везущих в Брюгге и другие города Фландрии тысячи мешков хлопка, квасцы, перец, сахар, текстильную продукцию, а к августу возвращающихся в родной город с грузом английской шерсти. В этой же главе мы находим перечень налогов на итальянские товары во Фландрии, сопоставление мер веса Венеции и Брюгге, а также используемых в этих операциях счетных денежных единиц и реальных денег1э.
Относительно большое место занимает в Датиниевском пособии Африка, и прежде всего такого большого калибра торговый центр, как Тунис: крайне интересны данные о Тунисском монетном дворе (zecca), о золотых и серебряных деньгах, которые в нем чеканятся, о налогах на товары и правилах торговли20.
Наставление дает прекрасный материал для исследования развития промышленности Италии XIV в.: внимательное изучение всего текста может привести к интересным дополнительным сведениям о размахе сукноделия и шелкоткачества и основных направлениях экспорта их продукции21; об удельном весе горно-рудной промышленности и вывозе-меди и свинца22.
Весьма плодотворным представляется метод сопоставления различных торговых пособий не только в целом, о чем уже шла речь, но и по отдельным разделам экономики (виды товаров, меры веса и длины, денежные единицы и т. п.).
Заслугой Ч. Чиано как издателя является проделанное им предварительное исследование различных видов товаров по отдельным городам, встречающимся в Датиниевском наставлении23 и особенно занимающая около 5 печатных листов сравнительная таблица мер веса, длины, упаковки, указанных у Пеголотти, Уццано, Датини и в венецианском «Тарифе». Это предварительное исследование при специальной обработке может уточнить многие детали, из которых будет составлена широкая картина экономической жизни Италии XIV—XV вв.
В. И. Рутенбург:
12 Ibid., р. 81—82.
18 Ibid., р. 73—74.
20 Ibid., р. 77, 83, 84.
21 Ibid., р. 50—52, 56, 57, 59, 60, 62, 64, 65-69, 72—74, 77—81, 83-85.
22 Ibid., р. 50, 51, 62, 63, 66—69, 77—79, 82.
22 С. С i а п о. Op. cit., р. 113—132.
И. А. БОРТНИК
НАЕМНЫЕ РАБОЧИЕ В РИМЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIV в.
В средневековом Риме, подобно тому, как это было в других городах 'феодальной эпохи, рано появился рабочий люд (Ф. Энгельс отметил, что «поденщики и многочисленные представители возникающего люмпен— пролетариата» «встречаются уже на низших ступенях развития городов») '. Слой наемных рабочих имелся здесь уже в XIV в., когда происходит разложение цехов и зарождаются ростки мануфактуры. Между тем проблема использования наемного труда в Риме (до XVI в.) совсем не изучена1 2 3. Ей не уделяется место даже и в специальных исследованиях (например, в монографии П. С. Лейхта) 8. Задача настоящей статьи — осветить наличный материал о наемных рабочих в Риме первой половины XIV в. Не располагая необходимыми данными, мы вынуждены отказаться от исследования возникновения категории наемных рабочих и ограничиться ее характеристикой в качестве уже сложившегося явления, сделав это в той степени, в которой оно отражено в опубликованных источниках: статутах цехов галантерейщиков (1317 г.)4, крупных торговцев5 и особенно шерстяников (цеха «Лана», 1321 г.)6. Материал, содержащийся в перечисленных источниках, позволяет выяснить отдельные черты ранней римской мануфактуры.
В Риме первой половины XIV в. имелось 13 цехов7. Одним из крупнейших был цех шерстяников. Как видно из его устава 8, где часто упо-
1 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 354.
2 О последующем периоде некоторые сведения приведены в работах А. Фанфани и Ж- Делюмо (A. F а п f а п i. Storia del lavoro in Italia dalla fine del secolo XV agli inizi del XVIII. Milano, 1943; J. Del u mean. Vie economique et sociale de Rome dans la se--conde moitie du XVI-e siecle. T. I. Paris, 1957; t. II. Paris, 1959).
3 P. L. L e i c h t. Operai. artigiani, agricoltori in Italia dal secolo VI al XVI. Milano, 1946.
4 Statuta artis ponticariorum merciariorum et aliorum ad ipsam artem spectantium.— eStatuti delle arti dei merciai e della Lana di Roma». Pubblicati a cura di E. Stefenson. Roma, 1893 (далее — Statuti... merciai).
5 Statuta mercatorum Urbis.— «Statuti dei mercanti di Roma». Pubblicati G. Gatti. Roma, 11883 (далее—Statuti dei mercanti). Этот статут был утвержден в 1297 году (ibid., -57) и, как предполагает А. П. Торри (А. Р. Torr i. Le corporazioni romanae. Cenno storico, giuridico, economico. Roma, 1940, p. 234), включен с некоторыми исправлениями в сохранившийся статут 1317 г.
6 Statuta Mercatorum Urbis Lanae.— «Statuti delle arti dei merciai e della Lana di Roma». Publicati E. Stefenson. Roma, 1893 (далее — Statuta... Lanae).
7 В статуте указаны названйя только семи цехов: шерстяников, крупных торговцев, галантерейщиков, хлопчатобумажников, стригальщиков, лии, изготавливающих льняные ткани, и скотоводов.— «Statuti dei mercanti», р. 37, cap. «De artibus submissis mercatan-tie».
3 См., например, Statuta... Lanae, p. 126; «quod nullus faciat mitere in pannis lanae nisi acciam lanae pecundinae»; ibid., p. 126—127: «quod nullus accipiat in pignus lanam nec pannum sine licentia illius, cuius fuerit; ibid., p. 129: «quod nullus tingat nec tingi facial in colore nigro pannum texutum nec acciam filatam».
Наемные рабочие в Риме в XIV в.
251
минаются ткачи, сновальщики, красильщики, прядильщики, трепальщики и чесальщики шерсти9, цех был занят изготовлением сукон. Об этом же свидетельствует приобретение сырья некоторыми членами Ланы 10 11 12.
Наряду с изготовлением местных сукон, цех Лана занимался переработкой импортируемых. Этому сюжету посвящены три главы его статута. Одна из них имеет в виду главным образом окрашивание сукон а остальные две исходят из необходимости более существенной их обработки |2. В связи с тем, что в первой статье плата установлена флоринами, а в остальных — римской монетой, можно предполагать, что некрашеные сукна ввозились главным образом из Флоренции.
Нормативный характер и ограниченность источников не позволяют выяснить, являлось ли сукноделие ведущей отраслью римского ремесла. Мы не располагаем такими сравнительно разнообразными источниками, какими пользуются исследователи флорентийской промышленности XIV в.13 14 15 Однако и они находятся в затруднительном положении, когда речь заходит о статистических данных н. Для Рима, нельзя привести никаких сведений относительно объема производства и числа лиц, с ним •связанных.
Лана не была социально однородным объединением. Ее статут различает три группы членов цеха. Особенно отчетливо внутрицеховая дифференциация отражена в статье, устанавливающей порядок рассмотрения спорных дел: «никто из цеха: ми магистр, ни ремесленник, ни рабочий» («...nullus de arte aut magister, aut artifex, aut laborator...») 16. Однако в главе, трактующей вопрос о помощи пострадавшему члену Ланы, упоминаются «mercatores, artifices et laboratores dictae artis»,6. Предположение, будто термины «mercatores» и «magistri» идентичны, следует отвергнуть, поскольку в другой статье они упоминаются рядом 17 18 * Вернее всего, мы здесь имеем дело с недостаточно четкой терминологией. Однако характерно, что когда речь идет о взаимоотношениях рабочих с их хозяевами, последние часто называются магистрами |8. Это отнюдь не •означает, что магистры были должностными лицами: мы не находим никаких упоминаний о них там, где перечисляются чины цеховой администрации 1э.
Попытаемся проанализ’ировать прежде всего термины «mercatores» и «artifices»: в статуте Ланы они упоминаются гораздо чаще, чем «magistri».
Artifices (ремесленники) рассматриваются уже в преамбуле статута как лица, связанные с изготовлением сукон 20. Об этом же свидетельствует статья, предписывающая каждому ремесленнику при изготовлении
• Ibid., р. 128, cap. 8; р. 131, cap. 15; р. 145, cap. 59, 60; р. 146, cap. 61; р. 149, cap. 70, 71; р. 150, cap. 73; р. 151, cap. 75, 76; р. 155, cap. 80; р. 160, cap. 83 (85).
10 Ibid., р. 150, cap. 74; р. 155, cap. 81. Особенно характерна последняя глава, трактующая вопрос о покупке шерсти у крупных торговцев одной из групп членов Ланы.
11 Ibid., р. 150, cap. «De pannis forensibus reformandis».
12 Ibid., p. 157, cap. «De pannis forensibus tirandis»; p. 159, cap. «De pannis forensibus non tirandis sine licentia consulum».
13 Обзор этих источников см. в ки.: В. И. Р у т е и б у р .г. Очерк из истории раннего капитализма в Италии. Флорентийские компании XIV века». М.— Л., 1951, стр. 186—204.
14 См. В. И. Р у т е н б у р г. Указ, соч., стр. 125—127.
15 Statuta... Lanae, р. 134, cap. 21.
16 Ibid., р. 133, cap. 20.
17 Ibid., p. 155: «...et dicti magistri et mercatores».
13 Ibid., p. 130, cap. 15; p. 132, cap. 16; p. 145, cap. 59; p. 151, cap. 75.
18 К последней относились консулы, консилиарии, камерарий, судьи, нотариусы, мандатарии и осведомители (accusatores). Ibid., р. 124, cap. 1; р. 129, cap. 11; р. 133—134,
cap. 20; р. 141, cap. 45; р. 145—146, cap. 60; р. 46, cap. 61; р. 153, cap. 79.
20 Ibid., р. 199.
252
Н. А. Бортник
сукон пользоваться некрученой пряжей из овечьей и бараньей шерсти21, и статья, запрещающая кому-либо покупать или брать в залог у ремесленника пряденую шерсть или сукно без разрешения того лица, которому шерсть принадлежит22. Последнее обстоятельство, несомненно, признак того, что в некоторых случаях ремесленники были заняты изготовлением сукон на заказ. Имеется статья — единственная в этом роде — о-продаже ремесленниками сукон23.; в то же время, как будет показано-ниже, в статуте Ламы неоднократно говорится о взаимоотношениях ремесленников с различными группами рабочих, занятых производством, сукон. Следовательно, ремесленники были связаны больше всего с производством, а не с торговлей; в одних случаях они изготовляли изделия: по заказу, в других — для продажи.
Иное положение было у mercatores: это прежде всего торговцы. Судя по статуту, меркаторы покупают сукиа у ремесленника 24 и различные товары — у лиц, пользующихся дурной славой или изгнанных из цеха25; упоминается меркатор, который изгнан из цеха и тем не менее, ведет торговлю26; особенно характерна в этом смысле статья, где говорится о продаже Меркаторами сукон, шерсти и других товаров 27.
Вместе с тем имеются данные об изготовлении Меркаторами сукон. В упомянутом статуте меркаторам предписывается ставить свой знак на изготовленном ими сукне28; меркатор, производящий сукна, обязан делать их строго определенной длины29.
Наиболее отчетливое представление о Меркаторах дает статья, в которой. трактуются взаимоотношения между крупными торговцами, именуемыми mercatores Urbis, не входившими в Лану и имевшими свой статут,— «с меркаторами этого цеха, которые трудятся над изготовлением сукон» (cum mercatoribus laborantibus et laboratori facientibus pannos) 30 31.
Связи меркаторов Ланы с производством сукон подтверждают также следующие факты: меркатор дает шерсть для обработки81; когда труженики, занятые переработкой шерсти, ищут работу в боттегах и оказываются .в тяжелом материальном положении, они могут получить деньги взаймы у меркаторов32.
Это двойственное положение меркаторов, выступающих то как купцы, то как ремеслиники, отчетливо отражено в главе статута Ланы, согласно которой меркатор продает или покупает, работает или ведет торговлю (mercator nostrae artis venderet vel emeret, laboraret vel negotiare-tur) 33.
Этот статут не упоминает ни подмастерьев, ни учеников. Сведения о-них мы встречаем в статутах галантерейщиков 34 и крупных торговцев35;
21 Statuta... Lanae, р. 126, cap. 4.
« Ibid., р. 126, cap. 5.
13 Ibid., p. 129, cap. 11.
« Ibid., p. 129—130, cap. II.
25 Ibid., p. 136, cap. 27.
24 Ibid., p. 137, cap. 31.
27 Ibid., p. 146, cap. 52.
23 Ibid., p. 135, cap. 23: «...panno suo quod fieri faceret...».
24 Ibid., p. 141, cap. 46: «...mercatore... faciens fieri pannos, facial ipsi panni... per k-ngum...».
“ Ibid., p. 155, cap. 81.
31 Ibid., p. 132, cap. 17.
32 Ibid., p. 158, cap. 80.
33 Ibid., p. 137, cap. 30.
34 В этом статуте они именуются «scolares».— Stati'ti... merciai, p. 28, cap. 3- p. 29 cap. 5; p. 29—30, cap. 7; p. 32, cap. 14; p. 38, cap. 44; p. 39, cap. 48. ,
35 Онн названы «discipuli», cscolares». «Statuti dei mercanti», p. 20, cap. «De dircito sutorum»; p. 21, cap. «De fraude scolarium»; p. 22, cap. «Quod prius cannet mercator»;
Наемные рабочие в Риме в XIV в.
253
в последнем упоминается еще одна группа лиц — factores®6. Этим термином в Италии иногда обозначали 1Подмастерьев36 37. Однако в данном -случае factores имеет, видимо, иное значение: ведь перед нами цех, главным образом занятый торговлей.
Сведения, содержащиеся в статуте цеха крупных торговцев, не позволяют также думать, что factores являлись надсмотрщиками, как это иногда имело место во Флоренции38. Логичнее всего предположить, что factores были приказчиками.
Вообще классическая схема средневекового цеха (мастер — подмастерье— ученик) не подходит полностью к Италии, где, как отмечала В. В. Стоклицкая-Терешкович, часто выпадает одно из звеньев — подмастерья39. Что же касается отсутствия в Лане учеников, то подобное явление в истории цехов все-таки встречается правда, весьма редко 40 41.
Статут Ланы отчетливо выделяет категорию рабочих — laboratores, laborantes («Quod omnes gualcatores et alii laboratores», «laboratores dic-tae artis lanae», «alii laborantes lanae»)4|. Здесь перечисляются ткачи, валяльщики, сновальщики, прядильщики, красильщики, чесальщики и трепальщики шерсти: omnes gualcatores, conciatores, texitores, tinctores, et omnes alii et singuli laboratores; valcatores, pectinatores, cardatores, -orditrices, stigliatores, tinctores, texitores... et omnes laboratores; omnes tessitores, tinctores, valcatores, conciatores et orditrices et omnes alii laboratores; laboratores lanae, scilicet pectinatrices et... texitores, tinctores, or--ditrices, valcatores, conciatores42. Этот перечень не дает полного представления о профессиональном составе римских рабочих различных профессий, связанных со сложным процессом производства сукон43. Не случайно в статьях добавляется иногда: «и другие рабочие» или «и все другие рабочие» (omnes alii et singuli laboratores) 44.
В некоторых главах статута Ланы прямо указывается, что эти лица трудятся на данный цех и получают работу от мастеров. Рабочим вменяется в обязанность добросовестно выполнять различные операции по изготовлению сукон для Ланы (laboratores... debeant et teneantur bene et diligenter et sine aliqua falsitate omnium' pannorum et singularum dictae
p. 42, cap. «De factoribus et sotiis»; p. 50, cap. «De cameiario»; p. 52, cap. «Quod merca-tor et scolarius debeant canare ante quam suto (res)»; p. 53, cap. «De scolari qui excusat se pro clerico».
36 Ibid., p. 20, cap. «De diricto sutorum»; p. 42, cap. «De factoribus et sotiis»: p. 48, -cap. «Quod si consul haberat questionem.
37 В. И. P у т e н б у p г. Народные движения в городах Италии XIV — начала XV века. М,— Л., 1958, стр. 30, 31.
38 Там же, стр. 30, 31, 36, 38.
39 В. В. Стоклицкая-Терешконнч. Проблема многообразия средневекового цеха на Западе и на Руси. СВ, III, 1951, стр. 75; ее же. Основные проблемы истории •средневекового города X—XV векон. М., 1960, стр. 175. Н. П. Соколов установил, что в XIII—XIV вв. в некоторых цехах Венеции не было подмастерьев. См. Н. П. Соколов. Венецианское ремесленно-цеховое производство в XIII—XIV вв.— ТГПИ, XVIII, 1956, стр. 225, 226; его же. Венецианские цехи в XIII и XIV вв.— СВ, XV, 1959, стр. 37.
40 В. В. Стоклицкая-Терешкович. Проблема многообразия средневекового цеха на Западе и на Руси, стр. 75.
41 Statuta... Lanae, р. 128, cap. 8; р. 133, cap. 19; р. 155, cap. 80. См. также р. 130, cap. Л2; р. 131, cap. 15; р. 132, cap. 16; р. 134, cap. 21; р. 145, cap. 49; р. 147, cap. 66; р. 150, cap. 74. В статуте цеха галантерейщиков в одном случае упоминается «laborans» «Quilibet... laborans de dicta arte». Statuti... merciai, p. 32, cap. 14), в другом — «laborantes» («duos laborantes...».— Ibid., p. 38, cap. 45).
42 Statuta... Lanae, p. 128, cap. 8; p. 131, cap. 16; p. 145, cap. 49; p. 155, cap. 80.
43 Об этом см.: E. А. Цейтлин. История текстильной техники. М.—-Л., 1930. cap. 64—68.
44 Statuta... Lanae, р. 128, cap. 80. См. также, р. 13i. cap. 15; р. 145, cap. 59; р. 155. *сар. 80.
254
И. А. Бортник
artis maniare, aptare, gualcare, texere, concare et tingere) 45; рассматривается возможность отдачи рабочим под залог сукна, пряденой и непряденой шерсти, взятых для обработки у кого-нибудь из членов цеха (nul-lus laborator debeat in pignus ponere, non poni facere, alicui perconae ali-quem pannum nec lanam filatam non filatam, vel aliud laborarium artis. lanae) 46; рабочим запрещается без разрешения консулов Ланы выполнять работу для тех, кто не состоит в цехе (laboratores nostrae artis lanae non debeant, nec praesumant facere non fieri aliquod exercitum eorum et cuiuslibet ipsorum artis alicui personae non exercenti nostram artem lanae) 47; устанавливается количество кусков сукон, получаемых ткачами от хозяев для обработки (texitores... non retinere in domibus eorum... ultra duas petias... et... non recipiant nec recipi faciant ab aliquibus magistris. aliquod aliud laborerium ad texendum, ultra dictas... petias) 48.
Орудия производства получали не все группы рабочих, а только некоторые из них. В одной из глав статута Ланы говорится о возвращении шерстяникам щеток для чесания шерсти, взятых трепальщиками. .(Quod omnes conciatores Urbis teneantur reddere lanarolis integram car-daturam) 49 50, а в другой — о возмещении убытков за испорченные ванны (si quis tinctor poneret aliquod vascellum de guate alicuius lanaroli, et si dictum vascellum perderetur, quod teneatur dicto lanarolo emendare totum damnum) 60.
Данные о получении рабочими материала у шерстяников для дальнейшей обработки содержатся также в тех главах статута, где речь идет о предоставлении рабочим орудий труда.
Из собранных нами сведений явствует, что производству сукон в. вехе Лана были присущи черты рассеянной мануфактуры.
Что же касается остальных рабочих, то мы еще не нашли в источниках сведений о том, какими орудиями производства они пользовались — собственными или полученными от работодателей.
Сырье рабочим предоставляли хозяева. В статуте Ланы упоминается пряденая и не пряденая шерсть, полученная рабочим у кого-либо из членов цеха51; некий сорт ткани изготовлен прядильщиками из сукна, данного им шерстяниками (quod omnes valcatores... burram, quam extra-xerint et exiret de pannis eis datis ad valcadum per lanarolis Urbis) S2; говорится об утке (trama), оставшемся у ткачей после переработке сукна, полученного ими у хозяев53; о возможности предоставления членами Ланы шерсти прядильщикам54 55. Кроме того, косвенным доказательством получения работниками шерсти у хозяев, а не самостоятельного приобретения ее, является то обстоятельство, что, трактуя вопрос о покупке шерсти, статут Ланы перечисляет только две группы членов цеха (меркаторов и магистров)66; о рабочих, составлявших, как нами уже-отмечалось, третью группу членов Ланы, здесь — ни слова.
Условия труда рабочих были неодинаковы. В одних случаях они трудились в боттегах работодателей, в других — в собственных помещениях. В статуте Ланы фигурируют прядильщики, чесальщики и трепаль
45 Statuta... Lanae, р. .128, cap. 8.
46 Ibid., р. 148, cap. 67.
47 Ibid., p. 145, cap. 59.
43 Ibid., p. 151, cap. 76.
4S Ibid., p. 149, cap. 70.
50 Ibid., >p. 146—1147, cap. 63.
51 Ibid., p. 148, cap. 67.
52 Ibid., p. 149, cap. 71.
63 Ibid., p. 152, cap. 76.
54 Ibid., p. 130, cap. 13.
55 Ibid., p. 155, cap. 81.
Наемные рабочие в Риме в XIV в.
255
щики шерсти, сновальщицы, красильщики, ткачи и другие рабочие, которые приходят в боттеги членов цеха (vadunt per apothecas) искать работу, и получив56, выполняют ее в домах этих людей или в своих собственных (starent ad laborandum alicui artifici et magistro, tam in domo ipsorum magistrorum quam in domo ipsorum laboratorum) S7_ Впрочем, в другом месте речь идет о том, что прядильщицы не должны выполнять работу в собственных мастерских: членам Ланы запрещается доставлять шерсть в мастерскую, находящуюся в доме прядильщицы; оии должны давать ей шерсть для прядения в своих боттегах (nullus artifex. magister, пес aliquis exercens dicta arte lanae... poriet nec portari faciat lanam alicui filitrici a roccha ad domum ipsius filitricis... immo lanam suam dabit ad filandum, et dari faciat et debeat ad domum seu apothecam ipsius artifici et magistri) S8. Из третьей статьи, наоборот, явствует, что ткачи работают в собственных помещениях: в ней содержится запрет ткачам иметь у себя дома больше, чем по два куска сукна, причем ткачи обязаны отнести работодателю сукно в день его изготовления или на завтра59.
Независимо от того, где трудились рабочие, они не могли распоряжаться произведенными изделиями. Статут Лана запрещает прядильщикам, чесальщикам и сновальщикам шерсти, красильщикам, ткачам и другим рабочим изготавливать сукно для себя или для кого-нибудь от своего имени (valcatores, pectinatores, cardatores, orditrices, stilgliatores, tinctores, texitores... et omnes alii et singuli laboratores... non possint facere, nec fieri facere per se nec per alii aliquem pro se, seu eius nomine aliquem pannum) 60. Каков был порядок оплаты работы, получали ли рабочие за нее поденно или сдельно? В статуте Ланы есть лишь единственное упоминание об оплате труда рабочих: хозяева обязаны в субботний день произвести «расчет с каждым своим рабочим» за всю работу, произведенную им в течение недели или части ее (facere omni die Sabbati calculum cum quolibet suo laboratore de omni labererio et servitio, quod receperit pro tota hebdomana, se pro parte ipsius hebdomandae) 61.
О размере заработной платы, равно как и о форме оплаты труда и продолжительности рабочего дня статут хранит полное молчание62. Положение рабочих может быть охарактеризовано в какой-то мере косвенным путем.
Статут Ланы предусматривает такую ситуацию, когда рабочие являются бедняками. Они берут взаймы деньги у магистров и меркаторов, эти люди, ищущие работу (laboratores... qui vadunt per apothecas urbis laborando... sint pauperes et continue recipient mutuo pecuniam a magistris e mercatoribus artis lanae) 63. Естественно, что получив деньги у работодателей вперед, рабочие впадали в зависимость от них. Если магистры и меркаторы не могли представить свидетелей и оформить соответствующие документы при выдаче займа, такие документы должны
56 Ibid., р. 131, cap. 15.
57 Ibidem.
56 Ibid., р. 130, cap. 13.
89 Ibid., p. 151—152, cap. 76.
80 Ibid., p. 131, cap. 15.
61 Ibid., p. 131 (номер статьи не указан).
89 Некоторые данные об этом имеются в статуте цеха крупных торговцев: за обработку куска сукна волочильщику следует платить не более восьми—двенадцати денариев (Statuti dei mercanti, р. 33, cap. «De slario tiratorum»). Впрочем, возможно, в данном случае речь идет не о рабочем, а о ремесленнике. Кстати, это единственное упоминание в цеховых статутах о поштучной оплате труда. Характерно при этом, что устанавливается максимум, а не минимум заработной платы.
83 Statuta... Lanae, р. 155, cap. 80.
256
Н. А. Бортник
были составляться позже, но на сумму, не превышающую сто солидов. Для этого достаточно одной присяги кредиторов в том, что сами они не допускают обмана64. Ясно, что такие условия благоприятствуют произволу работодателей: оии могут требовать от рабочих значительную сум-му денег, будто бы данную им взаймы.
О бедственном положении рабочих свидетельствует и то обстоятельство, что они вынуждены были иногда отдавать в виде залога за полученные взаймы деньги сукиа и шерсть, данные им для обработки; это видно из упомянутого нами запрета закладывать сукна без разрешения их владельцев или цеховых консулов65.
На материальное положение рабочих влияла также необходимость делать взносы в кассу Ланы — по два денария в неделю. Красильщикам приходилось сверх того платить за каждую ванну, которой они пользовались, а ткачам, трепальщикам шерсти и прядильщикам — за каждый обрабатываемый ими кусок сукна (размер этой платы не указан)66.
Особенно тяжелым бременем ложились на рабочих многочисленные штрафы: за недобросовестное выполнение работы — 20 солидов и столько же за порчу сукиа67, за изготовление сукна для себя или от своего имени— 10 фунтов68, за выполнение работы для лица, не являющегося членом цеха, — 40 солидов69, за отдачу под залог сукна, пряденой или непряденой шерсти без разрешения хозяина или консулов цеха — 40 со-лидов 70, за отказ возвратить шерстянику щетки для чесания шерсти, за продажу их или дарение кому-либо — 40 солидов 71, за отказ возвратить магистру уток — 20 солидов72, за каждый день задержки в передаче хозяевам готового сукиа—по 5 солидов с куска73.
Рабочие подвергаются (как и любые другие лица) необычайно вы-•сокому штрафу в двадцать пять фунтов за создание своего объединения (конфедерации, сообщества и лиги), которое может причинить ущерб интересам Ланы (audeat пес praesumat facere atiquam confederationem, -communellam sive ligum, ...quae sit sive esset contraria communitati artis) 74. Хотя запрет создавать объединения, распространявшийся на всех членов Ланы75, имел целью защиту интересов всего цеха в тех -случаях, когда они могли прийти в столкновение со стремлениями отдельных его групп, он, на наш взгляд, был направлен своим острием против рабочих: у ремесленников и торговцев не было коренных расхождений с Ланой; они не страдали от ее политики в отличие от рабочих, чьи права ущемляли многие цеховые установления — именно рабочие сталкивались с Ланой как со сплоченной организацией работодателей.
К наказаниям, налагавшимся на рабочих, относится изгнание из цеха: за отдачу под залог взятых у хозяина сукон и шерсти76, за отказ платить взносы77. Изгнание из цеха, применяемое в качестве карательной меры, свидетельствует, что рабочие были членами Ланы. На это
84 Statuta... Lanae, р. 155, cap. 80.
85 Ibid., р. 148, cap. 67.
88 Ibid., p. 147—148, cap. 66.
67 Ibid., p. 128, cap. 8.
88 Ibid., p. 131, cap. 15.
88 Ibid., p. 145, cap. 59.
70 Ibid., p. 148, cap. 67.
71 Ibid., p. 149, cap. 70.
72 Ibid., p. 151, cap. 76.
73 Ibid., p. 152, cap. 76.
74 Ibid., p. 160, cap. 83(85).
75 Ibidem.
78 Ibid., p. 148, cap. 67.
77 Ibid., p. 147—148, cap. 66.
Наемные рабочие в Риме в XIV в.
257
прямо указывают некоторые главы цехового статута, включающие рабочих в состав Ланы78.
Цех Лана не предоставлял рабочим почти никаких прав, но налагал на них многочисленные обязанности. За исключением одного случая, кЬгда по жалобе рабочих консулы должны были заставить магистров уплатить полагавшуюся рабочим сумму денег (consules... debeant ad petitioneum... cuiuslibet laboratoris de dictae arte lanae, cogere quoscum-que magistros, facta ptrimo citatione infra duos dies, dare et solvere omne id quod ipsi laboratori solvere tenentur) 79, цеховое законодательство всегда было на стороне хозяев. Оно обеспечивало мастерам возможность эксплуатации работников путем установления цеховой монополии на использование рабочей силы (запрещение рабочим выполнять заказы лиц, не являющихся членами цеха), посредством регламентации количества материала, выдаваемого рабочему80, и назначения сроков возвращения готовой продукции81. Само законодательство, как видно из введения к статуту Ланы, составлено ремесленниками,— статут «создан и утвержден ими»82. Право вносить изменения в него также принадлежит ремесленникам: красильщики и другие рабочие, занятые окрашиванием сукон, обязаны под угрозой штрафа в 100 солидов подчиняться как существующим установлениям, так и изменениям, которые будут проведены ремесленниками 83.
Приведенные факты показывают, что рабочие не являлись полноправными членами Ланы. Их зачисление в цех шерстяников продиктовано было интересами ремесленников и торговцев, которым легче было эксплуатировать тех, кто подлежал юрисдикции Ланы.
Среди рабочих было немало женщин: статут Ланы упоминает сновальщиц (orditrices) и чесальщиц шерсти (pectinatrices), которые, наряду с другими рабочими, ищут работу в боттегах шерстяников 84; ткачих, получающих, подобно ткачам, сырье от ремесленников85, и прядильщиц, которым последние дают для обработки шерсть86. Вероятно, наемный женский труд использовался также для выполнения других работ, связанных с изготовлением сукон, например их промыванием: биограф Кола ди Риенцо сообщает, что его мать Магдалина добывала себе пропитание тем, что промывала сукна 87.
К участию в производстве привлекались лица, жившие в Римской области — статут Ланы в целях обеспечения хорошего качества сукна требует покорности консулам цеха от красильщиков, живших не только в Риме, но и в римском дистрикте88.
78 Кроме отмеченных нами ниже 19-го н 21-го капиталов, следует указать еще н86-й (84-й) (Ibid., р. 109).
79 Ibid., р. 132, cap. 16.
80 Ibid., р. 151, cap. 75.
81 Ibid., р. 152, cap. 76.
82 Ibid., p. 119—120.
83 Ibid., p. 146, cap. 61: «...debeant ipsi tinctores et operantes artem tinctoria observare et manutenere omnia et singula ordinamenta et reformationes quae habent artifices lanae et in futurum habebunt...».
84 Ibid., p. 131, cap. 15; p. 155, cap. 70.
85 Ibid., p. 145, cap. 60.
88 Ibid., p. 130, cap. 13.
87 «Antiquitates Italicae», ed. L. A. Muratori, t. 111. Mediolani, MDCCXL, p. 400: «Magdalenam, quae pannorum lotione... victum sibi quaesivit». «Vita Nicolai Laurentii». «Historiae romanae Fragmenta ab anno Christi MCCCXVII usque ad MCCCLIV. Neapolitans, sive romana dialecto scripta, auctore anonomi».
88 Statuta... Lanae, p. 146, cap. 61: «Item statuimus e: ordinamus ad hoc ut meliotinc-tura fiat et panni melius tingatur, quod tinctores artia lanae seu pannorum commorantes in Urbe, vel eius districtu teneantur et debeant obedire consulibus dictae artis...».
17 Средние века, в. 32
258
Н. А. Бортник
Нет сомнений, что между рабочими и их хозяевами происходило борьба. Нормативный характер нашего основного источника не позволяет, однако, судить о ее формах и масштабах. Статут Ланы отмечает лишь возможность возникновения конфликта между рабочими и хозяевами по вопросу о выдаче заработной платы89 90.
Итак, лица, называемые статутом Ланы «laboratores» или «laboran-tes», представляли собою такой слой трудящихся, которые, по характеристике В. И. Ленина, низведены были «на положение наемных рабочих» 9С. Никто из них не мог распоряжаться произведенными ими изделиями, все они получали заработную плату. Глава статута Ланы, где рассматривается вопрос о заработной плате, имеет в виду не одну какую-либо категорию рабочих или несколько их групп, но всех рабочих. В названии речь идет о «laboratoribus» вообще91, в самой главе указывается на необходимость произвести «расчет с каждым своим рабочим»92. То обстоятельство, что некоторые рабочие трудились у себя на дому, не отличало их существенным образом от остальных рабочих. Перед нами — свидетельство пестроты форм зависимости работников от хозяев, наблюдаемой в Риме первой половины XIV в. Как указывал В. И. Ленин, подобная пестрота наблюдается в мануфактуре: наемные рабочие могли быть заняты «в мастерской хозяина или у себя на дому» 93.
89 Ibid., р. 132, cap. 16.
90 См. В. И. Л е н и и. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 399.
91 Statuta... Lanae, р. 31 (номер статьи не указан): «Quod quilibet artifices et magister teneantur facere calculum cum laboratore omni sabbato».
92 Ibidem: «...debeant facere... calculum cum qoulibet suo laboratore».
92 В. И. Л e и и и. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 399.
А. П. КАЖДАЯ
НЕИЗВЕСТНЫЙ ВИЗАНТИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ XII в.
ЛЕВ ВАЛИАНИТ
Сочинения Льва Валианита не опубликованы. Они содержатся в известном сборнике византийских риторических произведений — Эскури-альской рукописи Y—II—10, описанной- Э. Миллером1. К. Крумбахер упомянул Валианита в «Истории Византийской литературы»2, а Р. Браунинг составил список его сочинений и, основываясь на титулах этих сочинений, установил, какие посты занимал Валианит3. Содержание же самих произведений до сих пор остается неизвестным.
Из восьми речей, перечисленных Р. Браунингом, две ныне утеряны (№ 7—8), четыре (№ 3—6) представляют собой декламации-поучения на библейские темы (преимущественно рассуждения о возмущении Авеосалбма против царя Давида и о гибели бунтовщика) и две (№ 1— 2) — «слова», обращенные к патриархам. Адресат второго из них назван в титуле речи: это Василий II Каматир (1183—1186), сподвижник Андроника Комнина.
Сложнее установить адресата первого слова. Поскольку в этой речи содержатся намеки на политические события тех лет, можно попытаться определить время ее написания. Оратор настоятельно подчеркивает, что император — законный наследник престола, что он «надел венец своих предков на свои золотые локоны» (л. 53 об.). Золотоволосый государь— это скорее всего Исаак II Ангел (1185—1195), совершивший переворот и сместивший Андроника I.
И действительно, описание успехов императора, как всегда у византийских ораторов условное и деконкретизированное, соответствует событиям царствования Исаака II. Первым подвигом василевса Валианит называет победу над «надменным племенем», усилившимся из-за «глупости этой старой развалины» (л. 53 об.). Так как «старой развалиной» византийские риторы охотно именовали Андроника I, а «надменное племя» — обычное прозвище латиняи, людей Запада, то легко видеть, что Валианит намекает на вторжение норманнов в 1185 г., которым удалось при Андронике овладеть Диррахием и Солунью; полководец Исаака П Алексей Врана нанес норманнам сокрушительное поражение 7 ноября 1185 г.
Далее'Валианит говорит о мятеже «скифов», т. е. болгар, и это опять-таки переносит иас в царствование Исаака II. Восстание болгар под руководством Петра и Асеня началось в конце 1185 г. По словам Валиа-
1 Е. Miller. Catalogue des manuscrits grecs de la Bibliotheque de I’Escurial. Paris, 1848, p. 202 sqq.
2 K. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literalur. Mfinchen, 1897, S. 474.
3 R. Browning. The Patriarchal School at Constantinople in the Xllth Century.— Byz. XXXII, 1962, p. 1801. Начало речи № 3 прочитано Миллером и Браунингом ошибочно: в рукописи не ёх eiqppaivexai, а ойх eu<ppaivexai.
17*
260 А. П. Каждая
нита, царь уповал не на всадников, не на кавалерию, не на передовых бойцов, но на бога, и впрямь сердца врагов были охвачены страхом, и они бежали, никем не преследуемые, и «брат презрел брата» (л. 53 об.). Возможно, что последняя фраза заключает в себе аллюзию на вражду между братьями Петром и Асенем, обнаружившуюся к началу 90-х годов 4.
Итак, мы знаем, что речь Валианита была написана в царствование Исаака II. Попробуем решить, к кому из патриархов она была обращена.
Адресат Валианита — человек, за которого боролись Антиохия и «ее первородная сестра» (город по-гречески женского рода), т. е. Константинополь, и который «установил свой светильник в центре» (вселенной), после чего все успокоились и возлюбили правосудие и мир (л. 52 об.). Оратор подчеркивает, что его герой — воплощение правосудия, скрижаль божественных и человеческих законов (л. 51 об.). Патриарх заботился о бедняках, но он раздает им лишь отдельные куски драгоценных материалов, а не все золотые россыпи, не все рудники (л. 53). Он ничего не присваивает себе, тогда как о его предшественниках говорили, будто они брали дары и нарушали постановления (л. 53 об.).
При Исааке II было рукоположено четыре константинопольских патриарха: Никита II, Досифей, Леонтий, Георгий II Ксифилин. Вряд ли кого-нибудь из них, однако, можно было назвать, как это делает Вали-анит, знатоком законов, — подобная характеристика гораздо лучше подошла бы известному канонисту Феодору Вальсамону. Предположение, что речь Валианита обращена к Вальсамону, объясняет загадочную фразу о соперничестве Антиохии и Константинополя. Как известно, Вальсамон именно в эти годы стал патриархом антиохийским, причем он в самом деле «установил свой светильник в центре», ибо не уехал в Антиохию, но остался в Константинополе. Никита Хониат свидетельствует, что в 1189 г. Вальсамон питал надежду стать константинопольским патриархом и Исаак II даже намекал ему на возможность предоставления ему столичного престола,— однако в конце концов заманчивая кафедра досталась Досифею Иерусалимскому5 *. По-видимому, колебания Вальсамона между Антиохией и Константинополем отразились в сочинении Валианита, которое в таком случае должно быть датировано временем после 1189 г.
Если наше предположение правильно, речь Валианита оказывается источником (хотя и скудным) для изучения деятельности Феодора Валь-самона, одного из крупнейших византийских правоведов.
Вторая речь Валианита, как уже было сказано, адресована патриарху Василию II Каматиру. Об этом политическом деятеле мы до последнего времени знали очень мало: Никита Хониат и Евстафий Солун-ский упоминают его только попутно. Лишь благодаря использованию неизданной речи Григория Антиоха удалось получить некоторое представление о карьере и взглядах Каматира ®.
' Сочинение Валианита дополняет и подтверждает свидетельства Антиоха. Родители Василия принадлежали к числу виднейших членов синклита (л. 141). Оратор прославляет Василия за ученость, за глубокое знание Платоиа (л. 143 об.). Особенно интересен рассказ Валианита о дипломатической деятельности Василия. Подобно Антиоху Валианит
4 А. К a z d а п. La date de la rupture entre Pierre et Asen (vers 1193).— Bvz., XXXV, 1965, pp.167—174
® Nicetas Choniata. Historia. Bonnae, 1835, p. 531 sq.
А. П. К а ж д а и. Григорий Антиох.— ВВ, XXVI, 1965, стр. 82—86.
Лев Валианит
261
сообщает о посольстве Василия в Рим, но к сообщению Антиоха он
С добавляет, что благодаря содействию Василия «две партии (aipeoeig) старейшего Рима нашли успокоение, охлажденные водами веры, почерпнутыми от тебя» (л. 143 об.).
Из речи Антиоха можно было сделать вывод, что посольство Василия оказалось неудачным и византийскому дипломату пришлось спешно покинуть Рим. Валианит очень неопределенно повествует о трудностях, с которыми столкнулся Василий в Риме, словно в свое оправдание заявляет, что торопится перейти к другому сюжету. Тем не менее, Валианит подробно рассказывает, что на голову Василия вместо хвалы обрушились поношения и он должен был уйти в изгнание (л. 144).
За изгнанием, впрочем, последовал новый успех. Валианит повествует, как Василий возвратился в Константинополь, как он переходил от одной должности к другой, от одного чина к другому, как ему был вручен надзор за императорскими финансами (л. 144 об.), как он поехал с посольством в Италию и Палестину и был восторженно встречен местными жителями (л. 146)7, как он сочетал светскую и духовную должности и, наконец, сложив с себя светские обязанности, занял патриарший престол (л. 146 об.).
Для суждения о воззрениях Валианита, пожалуй, наиболее интересно его пятое поучение (по счету Браунинга): он нападает на лицемеров, которые под предлогом поста отворачиваются от нуждающихся, отказывают им в поддержке; осуждает монахов, которые не приходят на помощь беднякам, вынужденным ночевать на открытом воздухе у монастырских ворот (л. 192). Можно провести любопытную параллель между идеями Валианита и взглядами его более талантливого современника Евстафия Солунского, осуждавшего монашество и критиковавшего лицемеров. В свете суждений Валианита творчество Евстафия перестает казаться уникальным явлением в истории общественной мысли Византийской империи конца XII в_.
Лев Валианит принадлежит к^ислу тех многочисленных византийских авторов, чьи сочинения бедны содержанием и немного прибавляют к нашим знаниям по византийской истории. И все-таки пренебрегать такими источниками не следует, хотя, вероятно, количество затраченного на прочтение подобных рукописей труда не адекватно извлеченной из них информации. Однако кое-какие сведения можно найти и здесь: Валианит, в частности, проливает некоторый свет не только на внутреннюю жизнь Византии, но и на византийское вмешательство в итальянские дела: посольство Василия Каматира в Рим, отправленное Мануи-лом I, приходится как раз на период борьбы папства против Фридриха I Барбароссы. В книге П. Ламма, представляющей собою детальнейший обзор истории внешнеполитической борьбы Комнинов и Штауфенов в Италии8, имя Василия Каматира не упоминается,— будем надеяться, что в дальнейшем историки Италии используют свидетельства Григо-> рич Антиоха и Льва Валианита и уточнят роль этого византийского дипломата в сложной политической борьбе XII столетия.
1 Л. 145 отсутствует в рукописи, и л. 146 следует непосредственно за л. 144 об.
8 Р. Larama. Comneni е Staufer, vol. I—II. Roma, 1955—1957.
ИСТОРИОГРАФИЯ и КРИТИКА
Л. В. ЧЕРЕПНИН
К ВОПРОСУ О СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ МЕТОДЕ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОГО
и западноевропейского феодализма
В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В дореволюционной русской историографии вопрос о сравнительно-историческом изучении феодальных отношений в России и в странах Западной Европы был широко поставлен Н. П. Павловым-Снльванскнм, Как и ряд других буржуазных историков, ои понимал под феодализмом прежде всего политическую и правовую систему, характеризующуюся двумя признаками: раздроблением территории на домены-сеньории и объединением их вассальной иерархией. Менее существенной представлялась Пав-лову-Сильванскому третья черта феодального строя — условный характер землевладения. В качестве предпосылки «феодального режима» историк рассматривал «режим сеньериальный» или «домениальный», т. е. структуру боярской вогчниы или боярщины, как осноаной ячейки феодального строя *. Обладай большой начитанностью и знанием источников, касающихся не только русского, но и западноевропейского средневековья, Павлов-Сильванский посвитил ряд своих работ сопоставлению феодальных явлений в Россия и на Западе, доказывай их сходство. Несмотря на свою короткую жизнь, ученый очень много дал науке. В советской историографии уже нашел должную оценку научный вклад Павлсша-Сильванского, и в то же врем и указано, чтб из его теоретических построений оказалось неприемлемым для марксистской историографии.
Я рассмотрю лишь один вопрос, еще в полной мере не освещенный в литературе: приемы пользования Павловым-Сильванским сравнительно-историческим методом. Он применял этот метод в разных направленних. Ему казалось научно весьма продуктивным сопоставление документов, рисующих близкие по своему характеру явления в разных странах. «Глубокое сходство русских и германских учреждений средних веков,—писал Павлов-Сильванский,— ни в чем ие обнаруживается так ярко и наглядно, как в соответствующих подлинных актах того времени...»; «...стоит обратиться к подлинным грамотам русским, с одной стороны, и германским, с другой, как существенное сходство учреждений неожиданно раскрывается с полною и несомненною ясностью...»2. Например, при характеристике иммунитета Павлов-Сильванский прибегал к сравнению франкских carta-immunitatis, англо-саксонских freols-boc, сербских и болгарских «хрисовулов», русских и литовских «жалованных грамот» и т. д.3 При этом Павлов-Сильванский обращал большое внимание на уточнение смысла встречающейся в источниках терминологии, считая, что сравнительно-исторический метод может здесь оказать услугу исследователю. Так, приравнивая по значению древне-русские выражения «закладываться» — «задаваться» к латинскому термину se commendare, Павлов-Сильванский переводил слово «закладничество» термином коммендация (cornmendatio), заимствованным из средневековой латыни4.
Сравнительный Метод служил Павлову-Сильваискому ие только средством установления близости институтов, возникших в разных странах. По мысли ученого, источники, касающиеся истории одного народа (если они отличаются полнотой и ясностью содержания) могут пролить свет на сходные явления, имевшие место в жизни другого народа, но недостаточно отчетливо отраженные в соответствующих документах. Латинские дипломы,— указывает Павлов-Сильванский,— дают возможность «понять некоторые неясные черты порядков удельного времени, а наши льготные и несудимые грамоты дадут материал для разъяснения некоторых темных сторон иммунитета германского»^
1 Н. П. Сильваиский. Феодализм а древней Руси. СПб., 1907, стр. 45, 70.
2 Н. П. Павлов-Сильванский. Феодализм в удельной Руси. СПб., 1910, стр. 36.
3 Н. П. Сильванскнй. Феодализм в древней Руси, стр. 82.
4 Н. П. Павлов-Сильванский. Феодализм в удельной Руси, стр. 311, 314.
3 Там же, стр. 264.
Историография и критика
263
Но сопоставление документов, рисующих прошлое разных народов и служащее часто «яркой иллюстрацией» сходства последних по содержанию и форме, Павлов-Сильванский не считал «наиболее сильным доказательством» близости самих явлений, отраженных в источниках. «Грамоты совпадают во всех главных терминах; но совпадают лн учреждения? не относятся ли здесь одни и те же слова к разным предметам?»6. Чтобы разрешить эти вопросы, Павлов-Сильванский считал необходимым от сопоставления документов перейти к сравнению самих «институтов», «учреждений», «порядков» феодального строя у разных народов. Этому в основном н посвищены его работы, в которых делается попытка показать близость русской общины н германской марки, боярщины и сеньерии, вотчинного права н иммунитета, боярской службы и вассалитета, поместья и бенефиция, заклащничества и коммендации и т. д.
Перед исследователем вставали три возможных объяснения такой близости: случайное совпадение, заимствование, «одинаковое развитие, под действием одинаковых условий». Исследование всей совокупности материала подводило к последнему объяснению 7.
При сопоставлении свойственных разным народам «учреждений» (как и при сравнении документов) Павлов-Сильванский стремился не только к установлению их общих черт, но и к воссозданию — по известным данным, относящимся к какому-либо народу,— темных пятен в прошлом другого. Так, проводя параллель между судом графа (вместе с цендером и шеффенами) в германской общине и судом наместника, (с участием старосты и добрых людей) на Руси и указывая на существование и в средневековой Германии и на Русн «сотен» и «сотских», Павлов-Сильванский писал: «Чертеж развития нашей общины двумя линиями из трех точно совпадает с чертежом развития общины германской; мы имеем полное основание восстановить неизвестную, третью линию по чертежу германской общины, где она совершенно ясна». Речь идет о судебном собрании сотни и общины 8 9.
Применение Павловым-Снльваноким сравнительного метода при изучении русского феодализма—безусловно сильная сторона его работ, в результате которых было разрушено традиционное представление буржуазных ученых о противоположности путей развития России и стран Западной Европы. Там, где речь идет о сходстве документов или «учреждений», «институтов», «порядков», исторические параллели, приводимые ПавловЫм-Сильванским часто убедительны. Но когда автор подходил к сопоставлению исторических процессов, совершавшихся в разных странах, применение им сравнительного метода становилось менее уверенным. Ученый говорил, что при сходстве «феодального порядка» в России и на Западе надо учитывать «различия в процессе его образования» ®, что инволюционный процесс*, являющийся «следствием одинаковых материальных условий развития», был «весьма сходен у нас и во Франции», «исторический же процесс* раздробления власти здесь и там различалси10 11. Павлов-Сильванский указывал далее, что «одни и те же внутренние силы действуют на Западе и у нас», но «вследствие хорошо знакомых историкам случайностей они различными путями находят себе выход», давая в результате «одинаковое раздробление власти...» ". Прн этом он подчеркивал, что «при сравнительном изучении эволюции, перехода от одного строя к другому узел вопроса завязан в условиях, вызвавших перерождение старого порядка в новый», а не «в исторических событиях его перерождения»; «весь вопрос в том, как созрел плод нового строя во чреве старого, а ие в том, как протекали роды...» 12 13
Ограниченность буржуазной методологии не позволила Павлову-Сильванскому четко сформулировать задачу раскрытия (с помощью сравнительного метода) объективных закономерностей процесса феодализации, протекающего, в зависимости от конкретных условий, в разных формах у разных народов (несмотря иа единую общую направленность). Павлов-Сильванский понимал, что в сравнительно-историческом изучении нельзя ограничиваться выяснением «родовых сходств»; наряду с ними надо выяснить «видовые различия», «наряду с общими чертами — определить и черты индивидуальные». Но ученый оставлял будущему «выяснение более извилистых и менее сходных линий исторического процесса у нас и на Западе, во всем его объеме и во всей его «индивидуальности...» ,3.
Пристальный интерес Павлюва-Сильванского к чертам сходства отдельных «институтов» или «учреждений», без должного охвата общих линий исторического процесса, приводил его иногда к утрате чувства историзма. В силу этого выбор сравни
* Н. П. П а в л о® - Си л ь в а иск и й. Феодализм в удельной Руси, стр. 264.
7 Там же, стр. 88.
8 Там же, стр. 97—98.
9 Н. П. С и л ь в а н с к н й. Феодализм в древней Русн, стр. 37—38.
10 Там же, стр. 88.
11 Н. П. П а в л о в - Си л ьв анс кн й. Феодализм в удельной Русн, стр. 407.
12 Н. П. С н л ь в а н с к и й. Феодализм в древней Руси, стр. 88—89.
13 Там же, стр. 38.
264
Историография и критика
ваемых объектов не всегда оказывался достаточно мотивированным исторически. Из трудов Павлова-Сильванского подчас не видно, сопоставляет ли он явления, характерные для одинаковых стадий развития различных народов, или же обращает внимание иа повторяемость явлений на разных этапах исторического процесса. Иногда сходство «учреждений» и «порядков:», устанавливаемое Павловым-Сильванским, поражает,' но объяснить его можно лишь в общем историческом контексте, который зачастую ие учитывается автором. Павлов-Снльванский сопоставляет русское закладни-чество XVII в. с римским патронатом IV в., а закладннчество удельной поры-—с коммендацией меровинтской эпохи14. Русская поместная система времени Ивана Грозного, по мнению Павлова-Сильванского, близка по своему характеру к бенефициаль-ной службе, установившейся прн Карле Великом, а в русской истории XVII в. ученый усматривает «тот же самый процесс превращения поместного землевладении в вотчинное, что и на Западе после Карла Великого» 15 16.
То. что сравниваемые явления асинхронны, само по себе не является препятствием дли их сопоставления, однако лишь при одном условии: если каждое из ннх рассматриваетси как звено определенного исторического процесса и учитывается место этого звена во всей цепи общественного развития.
Думается, иногда Павлов-Сильванскнй несколько переоценивает возможности сравнительного метода. Так, отмечая, на основе рассмотрении русских жалованных грамот XIV—XVI вв., сокращение судебных прав вотчинников, он делает заключение, что «и на Западе, при Меровингах, объем власти вотчинных судей был шире, чем в позднейшее время и что,— так же как у нас в XV—XVI веках,— он был ограничен исключением из его ведения криминальных дел при Карле Великом, с усилением центральной государственной власти»1в. Независимо от того, правилен ли или нет данный вывод, система доказательства (ссылка на то, как происходил аналогичный процесс в другой стране) носит все же условный характер. Подобный аргумент приобретает убедительность лишь в ряду каких-то других.
Работы Павлова-Сильванского вызвали ряд откликов. У него нашлись и сторон-вики и противники. Количественно, последних, вероятно, было больше. Однако голос первых звучал достаточно громко и убедительно, и со временем мысль о необходимости применения сравнительно-исторического метода к изучению развития феодализма в России приобретала все большее признание. Н. И. Кареев видел достоинство трудов Павлова-Сильванского в том, что они стоят «на прочной почве сравнительно-исторического изучения» и разделял взгляд Павлова-Сильванского на феодализм не как явление, «исключительно западно-европейское, а как известную ступень, которую в своем развитии переживают вообще народы, имеющие историю» 17. Говоря, что «феодализм был общим явлением» и высказываясь за использование сравнительного метода в исследовании процесса феодализации в разных странах, М. М. Ковалевский подчеркнул, что «при анализе причин совпадения надо постоянно иметь в виду и единство условий, вызывающих одинаковость последствий и культурное воздействие одного народа на другой» 18 19 20. И. Н. Бороздин в более осторожной форме повторил мысль Кареева: «...если феодализм ,и не может быть еще признан необходимой ступенью общественного развития, то с наличностью его приходится считаться при изучении истории различных стран и народов, в различных хронологических и географических условиях» 1в.
От этих высказываний было еще далеко, конечно, до понимания феодализма как объективно-закономерной стадии общественного развития, формации. Но сравнительный метод расширяя поле наблюдений, заставлял все более отказываться от мнения, будто феодальный строй—специфическая особенность западноевропейского (а иногда уже — французского) средневековья. Само понятие «западноевропейский феодализм» все более подвергалось критике. Н. И. Кареев упрекал «русских историков» (в том числе и Павлова-Сильванского), за то, что онн говорят о Западе «как о чем-то однородном», в то время как «всеобщие историки» у нас давно признали, что феодализм в отдельных странах имел очень несходные черты...»29 Ковалевский, поддерживая Павлова-Сильванского в применении сравнительно-исторического метода и в то же времи возражая против постоянного обращении за материалом для сравнения к фран-
14 Н. П. Павлов-Снльва'нский. Феодализм в удельной Русн, стр. 323— 324.
15 Там же, стр. 379, 381.
16 Там же, стр. 276.
17 Н. И. Кареев. В каком смысле можно говорить о существовании феодализма в России. СПб., 1910, стр. 2—3, 142.
18 См. рецензию М. М. Ковалевского на книгу Н. П. Сильванского. Феодализм в древней Руси. «Минувшие годы», 1908, № il, стр. 296.
19 См. рецензию И. Н. Бороздина на книгу Н. П. Сильванского. Феодализм в древней Руси.— ЗМАИ, VIII, 1910, стр. 1.
20 Н. И. К а р е е в. Указ, соч., стр. 25.
Историография и критика
265-
цузскюму н немецкому средневековью, со своей стороны ссылался на феодальные порядки в мусульманской Персии или Индии и уподоблял русское поместье восточному «икта». Указывал он и на близость раннефеодального русского строя к порядкам вырождающегося родового строя в кланах Шотландии, Ирландии, Уэльса21. Бороздин, отмечая, что «изучение феодализма поставлено на сравнительно-историческую точку зрения», указывал, что феодальные порядки, господствовавшие в средневековой Европе, находят аналогии в древнем Египте, гомеровской Греции, Вавилоне, Индии, Японии, Абиссинии и т. д. По словам Бороздина, все это «материал для построения в будущем общей сравнительной истории феодализма» 22. Конечно, в картине, намеченной Бороздиным столь большими мазками, чувствуется отсутствие представления о феодализме, как определенной общественной формации; автор мыслит его-скорее в качестве социологической категории очень широкого применения. Но мысль, что разные народы мира знали феодальный строй, сама ио себе верна.
Критика работ Павлова-Снльванского указывала на известную односторонность пользования им сравнительным методом: он старался преимущественно выявлять, близость феодального строя удельной Руси к порядкам средневековой Западной Европы, а не показывать его специфику. В. Н. Сторожев противопоставлял «старого писателя» (в собирательном смысле), «грешившего легкомысленной антитезой между Востоком и Западом», «нашему новому историку» (Павлову-Сильваискому), который-«растворяет местный колорит в западном до неузнаваемости»23. Ряд критиков упрекал Павлова-Снльванского в том, что он не раскрыл различие судеб крестьянства в-феодальиую эпоху в различных странах 24.
Бросалось в глаза критикам и то, что сличение отдельных «институтов» и «учреждений» феодального строя часто заслоняло в глазах Павлова-Сильванского те процессы, в русле которых складывались, развивались, исчезали данные «институты» и «учреждения». Обращая внимание на определенные элементы феодализма, историк не всегда в должной мере учитывал их взаимодействие в ходе общественного развитии. Кареев так сформулировал это .распространенное возражение Па-влову-Снльван-скому: «..Пусть,— приходилось мне еще слышать,— сравниваемые детали обладают полным сходством и будут даже тождественными по существу, ио что же из этого следует, если сочетания отдельных элементов будут разные? Ведь из одних и тех же разноцветных квадратиков, треугольников, ромбиков и т. п. можно сложить разные-фигуры, которые будут очень непохожи одна на другую...»25. Это замечание (с которым сам Кареев был согласен лишь частично) весьма упрощенно уподобляет разновидности исторического процесса в разных странах различным комбинациям сходных по форме и окраске геометрических фигур. Но если отнести эту упрощенность на счет желании быть наглядным, то надо признать, что здесь довольно верно указана опасность, таящаяся в одностороннем употреблении сравнительного метода: за сходством отдельных явлений можно проглядеть существенные различия в общем направлении: процесса.
Ф. В. Тарковский отмечает в качестве «общего недостатка» работ Павлова-Сильванского то обстоятельство, что «построив все свои выводы на сравнении, он не выдерживает в нем начала историзма»26. В качестве примеров отступления от принципов историзма Тарновский указывает на сопоставление русского иммунитета XIV столетия с иммунитетными привилегиями времени Меровингов, на уподобление испоме-щения дворян, произведенного Иваном Грозным, мероприятиям Карла Великого-И т. д.
Из работ, появившихся в дореволюционное время и посвященных проблеме феодальных отношений в России (с применением сравнительного метода), заслуживает внимания большая статья П. И. Беляева «Древнерусская сеньория и крестьянская* крепость». Здесь нет столь последовательного сопоставления различных русских н рападноевропейских феодальных институтов, как в трудах Павлова-Снльванского. Статья однотемна: она исследует проблему происхождения крепостного права в России в связи с эволюцией земельных владений, собственники которых обладали публичными правами над населением. Исследование строится в юридическом плане. Предпосылкой его служит представление о том, что в России существовали такие же земельные отношения, какие можно обнаружить в Римской империи, в средневековой'
21 М. М. К® в а л ев с к и й. Указ, ооч., стр. 295, 298.
22 И. Н. Б о р о з д и и. Указ, соч., стр. 1.
23 См. рецензию В. Н. Сторожева на книгу Н. П. Снльванского «Феодализм-в древней Руси».— «Образование», 1908, № 3, стр. 118—=1120.
24 Н. И. Кареев. Указ, соч., стр. 47; М. М. Ковалевский. Указ, соч., стр. ?96; см. также рецензию И. Н. Бороздина на книгу Н. П. Снльванского. Феодализм в древней Руси.— «Современный мир», 1908, №2, стр. 105.
25 Н. И. К а р е е в. Указ, соч., стр. 103.
26 Ф. В. Тарновский. Феодализм в России. Критический очерк.—ВУИ, 1902,. № IV, стр. 31—33.
266
Историография и критика
Франции и Германии. Не злоупотребляя сравнительно-историческими параллелями, автор, однако, отмечает черты сходства между русскими землевладельцами н средневековыми homines potentes, grundherren, seigneurs, сложный характер почв на землю в средневековых странах (верховная собственность сеньера — с одной стороны, «вещное право» зависимых людей,— с другой) 27. Оставаясь на почве буржуазной методологии, Беляев сделал ряд интересных наблюдений, использованных впоследствии советскими исследователями при характеристике расчлененной структуры феодальной собственности.
Грандиозную задачу — дать обзор русской истории в сравнительно-историческом •освещении—поставил перед собой Н. А. Рожков. Его труд вылился в двенадцатитомное издание, подготовленное в основном еще до революции и вышедшее в 20-х годах. Попытка проследить основные линии исторического развития России с древнейших времен до Октябрьской революции и гражданской войны в связи с судьбами других стран и народов могла быть успешно осуществлена лишь при наличии обширных знаний и большой теоретической вооруженности. Что касается первого условии, то при всей своей эрудированности Рожков мог раскрыть в исследовательском плане только русскую историю. Поскольку же автор не ограничился приведением параллелей к последней из истории других стран и народов, а посвятил им специальные очерки, эти очерки, естественно, были написаны нм по литературе и носили компилятивный характер. Что касается методологических позиций, то Рожков еще до революции проявил интерес к марксизму, но не пошел дальше экономического материализма, поэтому его труд эклектичен.
Рожков выдвигает идею повторяемости исторических явлений и противопоставляет ее телеологическому пониманию всемирно-исторического развития28 29 30. Но он еще не сумел выработать представление о всемирной истории как едином и закономерном процессе поступательного движения человечества. Приводимые им параллели из прошлого тех или иных стран и народов, поучительные сами по себе, не всегда относятся к одинаковым ступеням в жизни общества.
Специальные очерки посвищены Рожковым генезису феодализма (по терминологии и периодизации автора — «феодальной революции»), характеристике развитого -феодализма и его падению (которое автор считает следствием «дворянской революции»). Не владея марксистской теорией общественных формаций, автор отождествляет феодализм с политической раздробленностью, предпосылкой которой, с его точки зрения, является отсутствие денежного хозяйства.
Исторический диапазон Рожкова при характеристике феодальных отношений весьма широк. Он говорит о феодализме на Руси, в Литве, Франции, Англии, Германии, Италии, Испании, Венгрии, Скандинавских странах, Чехии, Польше, Византии, Болгарии, Сербии, Румынии, Турции, Армении, Грузии, у арабов, в Индии, Египте, -у аосирян, халдеев, хетгов, древних евреев, ® Китае, Японии и т. д.
«Чистым, классическим, законченным и вместе с тем наиболее распространенным типом развитого феодализма» Рожков считает тип французский, наиболее передовым экономически — тип английский, а хозяйственная отсталость характерна, по его мнению, .для русского феодализма23 Особую разновидность феодального строя Рожков обозначает термином «муниципальный феодализм». Он усматривает его в городах и странах, где была развита транзитная внешняи торговля,— в Новгороде и Пскове, Немецкой Ганзе, Венеции, Генуе, Флоренции, а также в древней Греции, Риме, Карфагене, -финикийских городах
Несмотря на некоторую искусственность ряда построений и сопоставлений Рожкова, его труд представлял дли своего времени интересный опыт применения сравнительного метода на широком полотне многовековой истории человечества.
Первым опытом написания с марксистских позиций историком-профессионалом истории России с древнейших времен до современности был четырехтомиый труд М. Н. Покровского, напечатанный накануне первой мировой войны, а затем ие раз переиздававшийся и до революции, и в советское время. Феодализм автор считает «всемирным явлением». «Феодальные отношения,— пишет Покровский,— составляют не «западноевропейское», а «общеевропейское» или даже общечеловеческое явление, как мы знаем»31. В понимании существа феодализма Покровский в значительной
27 П. И. Беляев. Древнерусская сеньория и крестьянская крепость.— ЖМЮ, 1916, Ns 8, стр. 109, 168.
28 Н. А. Рожков. Русская история в сравнительно-историческом освещении (Основы социальной динамики), т. 1. М., 1919, стр. 11b.
29 Н. А. Рожков. Русская история в сравнительно-историческом освещении, т. 2. М., 1922, стр. 284—287.
30 Н. А. Рожков. Русская история в сравнительно-историческом освещении, т. 2. М., 1922, стр. 412—413.
31 М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 1. Русская истории с древнейших времен (тома I и II). М., 1966, стр. ПО, 456.
Историография и критика
267
мере оказывается под влиянием Павлова-Сильванского, но вносит в это понимание существенный корректив, фиксируя внимание на проблемах экономики. Феодализм,— подчеркивает Покровский,— «гораздо более есть известная система хозяйства, чем система права»32. В качестве определенной стадии общественного развития феодализм, по Покровскому, приходит на смену первобытному коллективному землевладению н хозяйству.
Историк не раз прибегал к историческим параллелям. Если развитые феодальные отношения в удельной н Московской Руси он сравнивал с феодальным строем западноевропейского средневековья, то общественное развитие в Киевской Руси иногда напоминало ему то, что происходило в свое время в древней Греции н Риме. Так, устав Владимира Мономаха он уподоблял «сисахтин» Солона, «стряхнувшей» долговую кабалу с плеч афинского должника VI в. до р. х.». В поисках киевскими князьями «еще не ограбленных земель» Покровский видел нечто, похожее на действия древнеспартанского царя. Наконец, судьба Киевской Руси, по .мнению Покровского, «представляет известную аналогию с судьбой императорского Рима. И там, и тут жили на готовое, а когда готовое было съедено, история заставила искать своих собственных ресурсов, пришлось довольствоваться очень элементарными формами экономической, а с нею и всякой иной культуры. Причем, как и в Римской империи, «упадок» был больше кажущийся, ибо те способы производства и обмена, к каким переходит, с одной стороны суздальскаи, с другой — новгородская Русь XIII века, сравнительно с предыдущим периодом были несомненным экономическим прогрессом»33 34 35 36. Хотя внутренние закономерности падения Римской империи и феодального раздробления Древнерусского государства и были разные,— параллели, приводимые Покровским, помогали оценке истории России в рамках истории мировой.
К сравнительному методу прибегали не только исследователи, занимавшиеся прошлым отечества, но и «всеобщие историки» — (медиевисты. Среди последних выдающееся место принадлежит Д. М. Петрушевскому. Большой эрудит и знаток исторических источников, он в то же время был склонен к теоретическим построениям. Приближавшийся до революции к марксизму, ученый отошел затем иа позиции неокантианства и стал искать путь к социологическим обобщениям в тех ндеально-типи-ческих понятиях, отвлекаемых от конкретной действительности, о которых писал Макс Вебер. По словам Петрушевского, «с успехами сравнительно-исторических изучений становилось все более и более ясным, что феодальный порядок не есть продукт местного европейского средневекового развития, феодальные явления можно наблюдать в Древней Греции, и в Риме, и в обществах Древнего Востока, и в Японии, и в Китае, и едва ли можно назвать такое общество, которое ие переживало бы в том или ином виде феодализма». В то же время Петрушевский отказывается признать феодализм «неизбежной ступенью»84 общественного развития народов. Феодализм в плане социологическом для него лишь идеально-типический образ, не совпадающий с конкретной действительностью, но помогающий ее осознанию. Материал для конструирования этого образа историк ищет в сфере политической н определяет феодализм как «систему политически соподчиненных государственных в той или иной мере, тяглых сословий». Конкретными разновидностями этого идеально-типического понятия являются, по Петрушевскому, монархии Карла Великого, английское королевство Вильгельма Завоевателя н его преемников, Римскаи империя IV и V вв., Московская Русь XVI н XVII вв. Особенно настаивает Петрушевский на близости 'Процессов, происходивших в Риме и в России.
«Достаточно,— пишет он,— сопоставить римский колонат с крепостным правом Московского государства, чтобы бросилось в глаза поразительное сходство н самих этих институтов и тех причин, которые вызвали их к жизни» 33.
Теоретические позиции Петрушевского, с которых он рассматривает феодализм ие в качестве объективно-закономерного этапа общественного развития, а как идеальный образ, можно оспаривать. Но некоторые его рассуждения, связанные с применением сравнительно-исторического метода, заслуживают внимания. Он правильно подчеркивает, что «изучение русского феодализма может дать очень много поучительного дли ураэумления западного и всякого иного феодализма...». Верно указывает Петрушевский, что «возникновение русского крепостного права есть одни из элементов процесса феодализации Московского государства в такой же мере, в какой генезис римского колоната является одним из столь же существенных элементов феодализации Римской империи...»
32 Там же, стр. 130.
33 Там же. стр. 165, 169, 170.
34 Д. М. Петрушевский. Феодализм и современная историческая наука.— «Из далекого и близкого прошлого». Сборник статей в честь Н. И. Кареева. Пг.— М„ 1923, стр. 112.
35 Там же, стр. 113—415.
36 Там же, стр. 115—1116.
268
Историография и критика
Скептически относился к сравнительно-историческому методу один нз крупнейших знатоков русского средневековья С. Б. Веселовский. Этот скепсис перерастал в недоверие к выводам, которые делались учеными по поводу близости феодальных отношений на Руси н в ряде стран Западной Европы. Еще в ранней своей работе, посвященной проблеме иммунитета, Веселовский упрекал Павлова-Снльванского за то, что, будучи увлечен «идеей доказать существование феодализма в удельной Руси», он «обращал внимание на внешние, главным образом, а иногда на случайные н несущественные черты сходства русских порядков с западноевропейскими»37 *. Тогда в полемике с Веселовским за Павлова-Оильванского заступился А. Е. Пресняков33.
В более позднем труде о русском феодальном землевладении Веселовский уделил специальное место некоторым соображениям по поводу сравнительного метода. Начав с признания плодотворности работ Генри Сейнера Мэна в области сравнительного правоведения, он затем цитирует слова У. Дж. Эшли, считавшего, что сравнительный метод «вызвал появление — на смену кропотливому и тяжеловесному эрудиту— блестящего и псевдонаучного очеркиста». Веселовский хвалит Фюстель-де-Куланжа, который в своих работах отводил весьма ограниченную сферу применения сравнительному методу39. Считая заслугой Павлова-Снльванского то, что он «привлек внимание историков к проблеме русского феодализма и вынудил русских историков разрабатывать впредь отечественную историю не в отрыве от истории других европейских народов, а в связи и в постоянном сопоставлении с нею», Веселовский в то же время порицает исследователя за то, что он «стал на рискованный путь смелых сравнений и поверхностных аналогий» 40.
Взвешивая все, сказанное Веселовским, можно сделать заключение, что он не отрицал вообще правомерности сравнительного метода, но, во-первых, призывал к осторожности в пользовании им, а во-вторых, считал, что сравнивать можно лишь то, что хорошо изучено. Сам Веселовский изучил, например, в сравнительном аспекте залоговое право средневековой Руси и пришел к выводу, что оно «развивалось вполне самобытно, вне влияния Византии и Западной Европы, и тем не менее в своем развитии проходило в существенных чертах те же этапы, которые в другие времена н в другой политической обстановке были пройдены европейскими народами». «История залогового права других народов дает много полезных аналогий для понимания наших •институтов закупа-запродажи и залога недвижимостей»,— подчеркивает Веселовский 41.
Большую роль в советской -историографии в изучении проблемы генезиса и развития феодализма сыграл С. В. Юшков. В своей ранней работе «Феодальные отношения и Киевская Русь» он еще находился под сильным влиянием Павлова-Сильван-ского и видел свою задачу в том, чтобы «углубить и расширить» изучение феодальных институтов, идя по проложенному нм пути42. Испытал Юшков в то время и воздействие Покровского, н этим в значительной мере объясняется, что он поставил-вопрос не только о феодальных порядках н учреждениях, но н о процессе феодализации в древней Руси в сравнении с аналогичными процессами в Западной Европе. Основной причиной феодализации Юшков считал, и у нас, и в Западной Европе — «разрушение того великого хозяйственного организма, который представляли собою-бывшая Римская империя и преемница ее — Византия». Как Галлия VI—VII вв., так и Киевская Русь XII в.,— пишет Юшков,— «были оторваны от сложной хозяйственной системы, главным средоточием которой были берега Средиземного моря». Это привело к упадку торговых связей и вызвало процесс феодализации43. В дальнейшем Юшков внес коррективы в эту свою концепцию, слабым местом которой было объяснение генезиса феодализма не внутренним общественным развитием, а влиянием международной экономической конъюнктуры. Но при рассмотрении процессов развития феодального землевладения в Киевской Русн, образования различных разрядов феодально-зависимого населения, эволюции таких институтов как вассалитет, патронат, иммунитет, Юшков, неоднократно обращаясь к параллелям из истории западноевропейского средневековья, высказал много новых идей по сравнению с Павловым-Сильванским. В частности Юшков, пользуясь сравнительным методом, обратил боль
37 С. Б. Веселовский. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926, стр. 5.
33 См. А. Е. Пресняков. Вотчинный режим н крестьянская крепость.— «Летопись занятий Постоянной Историке-Археографической Комиссии», I (XXXIV). Л., 1927, стр. 188.
39 С. Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-восточной Руси. Т. I. М,—Л., 1947, стр. 12—13.
40 Там же, стр. 14—115.
41 С. Б. Веселовский. Там же, стр. 57, 64.
42 С. В. Юшков. Феодальные отношения и Киевская Русь. Саратов, 1925, стр. 1.
43 Там же, стр. 14,
Историография и критика
269
шое внимание на особенности русского феодализма, в то время как Павлова^Силь-ианского интересовали по преимуществу черты, сближающие древнерусские социаль ные и политические институты с феодализмом западноевропейского средневековья.
В своей более поздней и более зрелой работе, относящейся к тому времени, когда Юшков уже овладел марксистско-ленинским пониманием феодальной формации, историк поставил перед собой задачу — установить специфику генезиса феодализма s Киевской Руси, взяв в качестве объекта сравнении «так называемый классический, западноевропейский феодализм — французский». Во Франции, указывает Юшков, как и в риде стран, входивших в состав Римской империи, феодализм возник в результате разложения рабовладельческого античного способа производства с одной стороны и родовой общины древинх германцев с другой, причем оба эти процесса .были осложнены германскими завоеваниями. В Киевской Руси феодальный способ производства поивится в результате разложения .родо-племенных отношений, сельской общины.
Если во Франции или Италии,— говорит Юшков,— в возникновении феодального землевладения играл роль раздел земель между завоевателями, то в Киевской Руси происходила экспроприация земель социальной верхушкой разлагавшихся сельских общин, князьями, дружиной, церковью.
Во Франции, по словам Юшкова, крепостному крестьянину предшествовали .античный раб и колон, в Киевской Руси — патриархальный раб; имело там место и превращение дани в феодальную ренту4*. Известную специфику находит Юшков н в организации Древнерусского раннефеодального государства.
Один из учеников Юшкова — П. А. Аргунов написал ряд работ, посвященных изучению сеньериального строя на Руси и различных категорий феодально-зависимых крестьян по Русской Правде и Псковской Судной грамоте (закупов, изорников), привлекая для характеристики их положения сравнительный материал из области права других народов. Он исходил при этом иногда из сходства терминологии (особенно когда исследовал правовые памятники разных славянских народов), иногда (и чаще) из сравнении реальных общественных отношений *®.
Видное место в разработке проблемы русских феодальных отношений занимают труды Б. Д. Грекова. Большую известность получила его книга «Киевская Русь», выдержавшая несколько изданий. Возникновение Киевского государства автор рассматривает на широком фоне мировой истории. «В то время,— пишет Греков,— когда Римская республика превращалась в мировую империю, когда она сама, построенная на базе рабовладельческого строя, пыталась с большим нли меньшим успехом поддержать рабовладельческий общественный строй в странах, от нее зависимых, славяне, точно так же, как и многие другие народы Северной и Восточной Европы, в том числе и германцы, находились в состоянии первобытно-общинного строя». Автор сравнивает и дальнейшие судьбы славян и германцев, разгромивших старый рабовладельческий мир и создавших новый мир — феодальной Европы. Греков указывает также на некоторые черты сходства Древнерусского государства с государством Меровиигов и Каролингов, отмечает, что Русская Правда близка по духу к Capitulare de villis, и т. д. 4в.
Широкий сравнительно-исторический аспект применен Грековым в его фундаментальном труде «Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века». Автор подчеркивает, что рассматривает «историю крестьян всей Руси и не только ее одной, но и соседних с нею стран в твердом убеждении, что только таким путем мы можем избежать многочисленных ошибок, сделанных авторами, не желавшими учитывать аналогичных процессов в странах, поставленных в одни и те же условия развития экономики и классовых отношений». По словам Грекова, «русский крестьянин в своей исторической судьбе не представляет какого-либо «самобытного» явления, а переживал в своей ястории совершенно те же этапы, что и крестьяне всех стран...» * 45 * 47.
В моей исследовательской работе мне также пришлось прибегнуть к применению сравнительно-исторического метода при исследовании феодальных отношений русского средневековья. Я изучал книгу копий с земельных актоз XIV—XVI вв. Московской митрополичьей кафедры — крупнейшей феодальной организации. Эта книга как и ряд аналогичных русских копнйных монастырских книг, представляют любопытную параллель церковным картуляриям средневековой Западной Европы: таковы.
** С. В. Юшков. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.—Л., 1939, стр. 250—251.
45 П. А. Аргунов. Крестьянин и землевладелец в эпоху Псковской Судной Грамоты (К истории сеньориальных отношений на Руси.— (УЗСГУ, т. IV, вып. 4, 1925, стр. 1—41; его же. О закупках Русской Правды. ИАНССР, отд. обществ. на\к стр. 777—798, 1934).
48 Б. Д. Г р е к о в. Киевская Русь. М., 1953, стр. 26.
47 Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. М—Л., 1946, стр. 11.
270
Историография и критика
например, французские картулярии монастыря см. Петра в Шартре (Cartulaire de I’abbaye de Saint Pere de Chartres), Бургундского Клюнийского аббатства (Recueil des chartes de I’abbaye de Cluny), Сен-Бертинского аббатства (Cartulaire de I’abbaye de Saint Bertin), кафедрального храма богоматери в Париже (Cartulaire de 1’eglise Notre-Dame de Paris), английский картулярий Рамзейского аббатства (Cartularium monasterii de Rameseia).,
Сопоставление названных русских и западноевропейских средневековых материалов дает возможность установить много общего в процессе феодализации, в борьбе крестьян в тех илн иных странах против умножения сеньориальных повинностей и за фиксированную ренту и т. д. “
Сравнительным методом пользуются историки-юристы при изучении форм Феодальной собственности49
До сих пор речь шла о применении сравнительного метода при изучении аграрного строя, правовых институтов, политических отношений. В исследовании М. Н. Тихомирова этот метод использован при характеристике древнерусских городов. Автор отмечает, Тго «развитие городов ~ явление очень широкого, международного масштаба, интересное ие только для историка СССР, ио н для каждого занимающегося, историей Европы. Оно вызывает тем больший интерес, что русские города появляются и оформляются в торгово-ремесленные центры одновременно с городами Чехии, Польши и Германии, следовательно, идут в ногу с другими странами Европы, развивавшимися на территории, иаходившейси за пределами Римской империи:». Основная: мысль книги Тихомирова заключается в том, что в древней Руси складывались все предпосылки для того, что западноевропейская литература называет «городским строем:»50. В. В. Стоклицкая-Терешкович выдвинула интересную проблему многообразия средневекового цеха на Западе (в Германии, Франции, частично Италии № Англии) и на Русн. Она достаточно убедительно доказала, что цех был общераспространенным явлением в средневековой Европе, хотя цеховой строй в разных странах наряду с общими чертами обладал н рядом весьма существенных различий ”.
Мы дали обзор, лишь наиболее крупных исследований по русской истории, авторы которых пользуются сравнительно-историческим методом. В действительности поле его приложения более широкое. И думается, что дальнейшее развитие исследований феодальных отношений в сравнительно-историческом аспекте будет содействовать успеху исторической науки. Очень важно, чтобы в эту работу включались историки разных специальностей, изучающие прошлое как стран Запада, так и Востока, ибо лишь совокупными усилиями можно выявить как общие, так н специфические вакономерностн исторического процесса.
“Л. В. Черепнин. Из истории древнерусских феодальных отношений XIV— XVI вв. ИЗ, 1. 9, 1940, стр. 31—80.
49 См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. Л., 1948.
50 М. Н. Тихомиров. Древнерусские города, изд. 2-е. М., 1956, стр. 5, 52.
51 В. В. Стоклнцкая-Терешкович. Проблема многообразия средневекового цеха на Западе и на Руси (СВ, вып. III. М., 1951, с. 74—102). См. ее же. Основные проблемы истории средневекового города X—XV вв. М„ 1960.
я. А. ЛЕВИЦКИИ
ПРОБЛЕМА ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ГОРОДА И ДЕРЕВНИ
В СРЕДНЕВЕКОВОЙ АНГЛИИ (XI—XIII вв.) И ИСТОРИКО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
В АНГЛИЙСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Проблема взаимоотношений города и деревни в средневековой Англии Чрезвы-^ чайно широка. Она охватывает большой круг вопросов и имеет первостепенное значение для понимания основных закономерностей развития феодализма вообще и конкретных условий, в которых складывались в Англии основные черты экономики развитого феодализма и предпосылки для перехода страны в дальнейшем к капитализму. Сколько-нибудь специальное изучение этой проблемы нли относящихся к ней вопросов могло начаться в английской историографии, в сущности говоря, не ранее второй половины XIX века, с возникновением историко-экономического направления в английской медиевистике (60—80-е годы). Экономическая интерпретация истории впервые-была предпринята в Англии Джеймсом Э. Торольдом Роджерсом (1823—1890)
В работах Роджерса, одного нз наиболее крупных английских буржуазных историков-экономистов прошлого столетня, принадлежавших к позитивистскому направлению, рассмотрен н проанализирован громадный материал источников по истории средневековой Англии. Как представитель нового в то время историко-экоиомнческого направления, Роджерс противопоставлял свои исследования работам историков, ие обращавших внимания на экономические условия жизни общества. Он всячески подчеркивал значение источников экономического характера и даже доказывал их превосходство над всеми другими1 2 3. Роджерс разыскал и впервые исследовал множество ранее никем неиспользованных архивных документов. На такой серьезной источниковедческой основе нм была дана содержательная, конкретная и во многом правильная характеристика экономической жизни средневековой Англии и типичных для того времени форм хозяйства, прежде всего в деревне и, хотя и менее полно, в городе. Идеализм позитивистской методологии не позволил Роджерсу раскрыть социальный характер рассмотренных им форм хозяйства, увидеть в них черты, присущие определенной социально-экономической формации — феодализму. Его философские взгляды и свойственные ему, как и многим другим буржуазным историкам, стоящим на позитивистских позициях, эклектизм и эмпиризм, непонимание противоречивости исторического развития, его диалектики, и эволюционизм, игнорирование социальной сущности хозяйства, обусловили такой подход к историческим явлениям, который принято называть экономическим материализмом. В конечном итоге определяющим фактором экономического развития у него, как н у других позитивистов, является природа человека, его идеи, мировоззрение и социальная психология, если говорить об обществе в целом. Отсюда и отказ Роджерса от признания особых для каждой исторической формации производственных отношений и форм собственности и игнорирование многих существенных факторов, определяющих взаимоотношения города и деревни в феодальную эпоху.
1 См. статью Е. В. Гутновой «Т. Роджерс н возникновение историко-экономиче-
ского направления в английской медиевистике второй половины XIX в. (60—90-е годы)»— СВ, вып. XVII, 1960—, в которой дана характеристика основных методологических принципов Роджерса.
3 Роджерс упрекал известного английского либерального историка Э. Фримена, автора многотомного труда о нормандском завоевании Англии (Е. Freeman. History of the Norman Conquest, v. 1—6, 1*867—’1879) в том, что тот видел в истории только политические события и, собрав множество источников, очень мало использовал такой памятник, как «Книга Страшного суда». По мнению Роджерса, она содержит во много раз больше подлинного жизненного материала (genuine living material), чем все другие источники, использованные Фрименом. См. J. Е. Th. Rogers. The Economic interpretation of History (Lectures delivered in Worcester College Hall. Oxford, 1887—'1888). 9th-;d., London, 1921, p. 3 (1-st ed. London, 1888).
272
Историография и критика
Уже при рассмотрении проблемы возникновения в средневековой Англии городов Роджерс не замечает главного, что лежало в основе этого процесса. Он говорит только о том, что города вырастали вокруг монастырей (Оксфорд, Абингдон, Рединг, Сент-•Олбанс, Ковентри, Дарем) и в результате развития или возрождения торговли (when trade was developed or restored) 3. Особо выделяются при этом портовые города (Саутгемптон, Бристоль, Норич, Ярмут и др.) 4. Что же касается ремесла, то о нем в этой связи вовсе не упоминается. Развитие ремесла еще в условиях натурального хозяйства, его отделение от земледелия в результате роста производительных сил и обусловленная этим процессом концентрация ремесленников как товаропроизводителей в тех или иных пунктах (превращающихся в силу этого процесса в города — центры товарного производства и обмена) не нашли места в нарисованной Роджерсом картине формирования средневекового города.
Вместе с тем, в соответствии со всем направлением его исследования, в характеристике уже сложившейся городской жизни в средневековой Англин Роджерс основное внимание уделяет ремеслу и торговле, не вскрывая, однако, специфический социальный характер этих отраслей городской экономики как феодальных форм городского хозяйства. Он и не пытается выясни гь связь хозяйственной жизни города с хозяйственной .жизнью деревни. 1Представляя довольно подробно организацию городского ремесла и городской торговли, ои даже не ставит вопрос о зависимости этих важнейших элементов городского хозяйства от уровня развития производительных сил в сельском хозяйстве, в хозяйстве феодала и крестьянина. Видя «существенную черту средневекового города (the essence of the mediaeval town)» в образовании купеческих и ремесленных гильдий»5, Роджерс оставляет без внимания такое важнейшее условие этого непременного элемента средневековой городской жизни, как конкуренция прибывающих в город из деревни сельских ремесленников. Считая основной, по сути дела даже единственной, формой ремесленного производства в городе работу ремесленника на заказ6, Роджерс не замечает того, что уже с самого начала своего существования в городе городской ремесленник вынужден был вырабатывать изделия преимущественно на рывок. Отсюда и невнимание историка к вопросам сбыта ремесленником своих изделий на рынке и получения с рынка необходимого ему сырья.
Хотя в работах Роджерса немало говорится о городских рынках, городской рынок, как важнейшая сторона проблемы взаимоотношений города и деревни, совершенно выпадает из поля зрения английского историка.
При всей ценности отдельных положений и выводов Роджерса, полученных им s результате анализа значительного числа источников по экономической истории средневекового английского города, его интерпретация этих данных является все же довольно поверхностной и по сути дела совершенно не затрагивает многих важных вопросов экономической истории страны, особенно существенных для понимания взаимоотношений города и деревни. В общем, наблюдения Роджерса носят ограниченный н, как правило, чисто эмпирический характер.
Отдельные положения н выводы Роджерса правильны и могут быть использованы при решении проблемы взаимоотношения города и деревин. Так, верно освещается, например, в его работах вопрос о городах раннего средневековья: он говорит о дого-родском характере англосаксонской Англии, рассматриваемой им как страна «не городов, а деревень»7 *, что несомненно соответствует реальной исторической действительности, по крайней мере до X века. Опустошения, причиненные варварским (англосаксонским) завоеванием,— отмечает Роджерс,— были в Британии значительно более полными, чем в Римской Галлии, и следовательно, здесь существовало меньше возможностей для сохранения римских городов. Да и городов этих в Британии было не такое значительное количество, как скажем, в Галлии. Использование англосаксами остатков некоторых римских колоний и городских центров (Лондона, Иорка, Винчестера, Эксетера, Честера и др.), не до конца разрушенных и неполностью покинутых жителями, имело специфический (военно-административный и церковный) характер и не меняло общей картины ®.
Заслуживает внимания освещение Роджерсом процесса политического развития английских средневековых городов. Города развивались в борьбе с феодальными лордами (одни из важных аспектов взаимоотношения города и деревни), которые стремились сохранить свое влияние в городе, не считаясь с ростом его экономического значения и усилением роли горожан как особого сословия в политической жизни страны. Особенно важны страницы его исследования по истории труда и заработной платы
3 J. Е. Th. Rogers. Six Centuries of Work and Wages. The History of English Labour. With a new Preface by D. H. Cole. London. 1949, p. 103.
4 Ibidem.
5 Ibid., p. 106.
• Ibid., p. 179.
7 Ibid., p. 102.
• Ibid., p. 103.
Историография и критика
273
в Англии с XIII века («Six Centuries of Work and Wages»), посвященные ремесленным н торговым гильдиям, их борьбе с притязаниями -феодальных лордов на бежавших в города крепостных 9 10. Роджерс обоснованно подчеркивает здесь в первую очередь экономические интересы лорда, преследовавшего одну цель: сохранить возможность получения от зависимого крестьянина, ставшего горожанином, отработочных повинностей или оброка,— обстоятельство весьма существенное для понимания взаимоотношений феодальных землевладельцев с городами. Роджерс указывает и на опасности, которые -вставали перед гильдиями, когда они брали под свою защиту беглых крепостных. Такая позиция чревата была острыми столкновениями городских ремесленников и торговцев с могущественными феодалами, от которых город находился в зависимости *°.
Определенное значение для освещения взаимоотношения городов с окружавшей их сельской территорией имеет приводимый Роджерсом материал об участии горожан в сельскохозяйственных работах — не только в городе, но н вне его: на полях королевских поместий, а в некоторых случаях-—светских и церковных лордов11. Это важно и для понимания взаимоотношений лорда с населением городов и как свидетельство далеко еще не полного отделения города от деревин в XII—XIII вв. Интересен в этой связи следующий вывод Роджерса: «Конечно, вся совокупность городского населения не была столь велика, как вся масса сельского населения, и имела при уборке урожая сравнительно с нею небольшое значение. Но несомненно, в непосредственном соседстве с городами земля была лучше обработана и более основательно удобрена, чем та, что находилась вдали от какого-либо значительного городского центра. Добавочные рабочие руки из города всегда были желанными для крупных землевладельцев» *2. Вместе с тем, игнорируя существенные различия между городом и деревней, уже в достаточной степени выявившиеся в Англии в то время, Роджерс считает, что многие из перечисляемых им городов (а в этом перечне, взятом из -податных списков XIV в., был ряд довольно крупных для того времени городских центров, в том числе, Оксфорд, Ноттингем, Бат, Уоллингфорд, Бекингем, Солсбери и др.) представляли собой «по современным понятиям .простые деревин (are mere villages according to present ideas)» l3.
Роджерс, как уже отмечалось выше, уделяет в своих работах немалое внимание городским рынкам, но рассматривает их только как определенный вид муниципальной привилегии. Приводимые им данные источников о рыночных пошлинах и их сборе, о конфликтах, возникавших по этому поводу, о столкновениях из-за права на рыночную юрисдикцию могут явиться весьма ценным материалом для исследования товарных связей города с деревней. Одиако сам Роджерс никак не использует эти данные для такой цели. Он и не ставит перед собой подобную задачу, так как не видит здесь никакой проблемы. Он остается на поверхности явлений, не пытаясь понять значение рыночных связей для выяснения основных закономерностей развития феодальной экономики, как единого целого, где город и деревня составляют единство противоположностей.
Уделяет Роджерс немалое внимание н ярмаркам, которые рассматривает с большим пониманием, чем обычные рынки. Правда, и здесь на первом месте, как и при рассмотрении материалов о рынках, стоят относящиеся к ярмаркам привилегии: право юрисдикции, особенно судебные права, право собирать различного рода пошлины и т. п. Но наряду с этим отмечается и то, что существенно для понимания роли ярмарок в развитии внутренней и внешней торговли. «Цель ярмарки была двоякой,— пишет Роджерс,— она делала доступными товары, которые нельзя было найти на обычном городском рынке (in the ordinary town market), и вместе с тем она являлась местом, где был более широкий рынок для обыкновенных товаров (a wider market for ordinary goods)»14 * *. В деревнях, отмечает Роджерс, не было торговцев; разносчики или развозчики, занимавшиеся продажей товаров, доставляли сюда товары из ближайшего города, удовлетворяя таким путем некоторые потребности деревни. Остальные товары, в которых нуждалась деревня, «можно было купить в большем разнообразии и по более низким ценам на больших ярмарках. Землевладелец находил лучший рынок для сбыта шерсти в таком месте, куда стекались купцы со всех частей света»|5. Он должен был приобрести здесь товары и для собственного хозяйства, либо обменяв их иа свои продукты, либо уплатив за них деньги |6.
И все же действительная роль ярмарок в складывании и развитии внутреннего рынка в стране не раскрывается Роджерсом с необходимой полнотой, да он даже и не ставит перед собой такой цели, поскольку сама проблема становления внутреннего
9 Ibid., р. П1—112.
10 Ibid., р. 110—111.
11 Ibid., р. 122.
12 Ibidem.
13 Ibid., р. 129.
14 Ibid., р. 147.
16 Ibidem.
18 Ibid., р. 147—148.
28 Средние века, в. 32
274
Историография и критика
рынка на основе развития товарных связей между городом и деревней остается вне поля зрения исследователя.
Вместе с тем следует отметить, что Роджерс видит в ярмарке не только большой рынок, но и определенное социальное явление, так как здесь обычно встречались представители всех слоев населения, как городского, так и сельского: «Частыми посетителями ярмарки,'— пишет Роджерс,— были знатный и крепостной, священник и солдат, крупный или мелкий торговец и крестьянин, монах и ремесленник» *7. То обстоятельство, что иа ярмарки сходилось много людей, принадлежавших к самым различным социальным группам, в том числе и к наиболее угнетенным (крепостные крестьяне, городские низы), создавало, по мнению Роджерса, сочувственно относившегося к народным массам, возможность для выражения народного недовольства: «Именно иа этих сборищах (gatherings), подлинных народных парламентах (a veritable parliaments of the people) недовольство созревало для действия (that discontent ripened into action)»17 18. Здесь, пишет Роджерс, обсуждались церковные и государственные дела, здесь составляли свои планы Джек Строу и Джои Болл, руководители восстания 1381 года, и высказывали шепотом свои сомнения (whispered their doubts) лолларды19.
Из сказанного следует, что в отдельных случаях Роджерс, при всей ограниченности понимания им условий экономического развития, видел в хозяйственной жизни общества и явления, связанные с социальными противоречиями и конфликтами.
Рассматривая подробно, на основе анализа большого материала источников, условия развития английской средневековой деревни, давая подчас правильную конкретную характеристику ее хозяйственного строя и положения различных слоев сельского населения, анализируя многие важные стороны экономической жизни английского средневекового города — деятельность цехов и гильдий, состояние городских рынков и ярмарок,— Роджерс не выясняет связь городского развития с развитием сельского хозяйства, с эволюцией аграрного строя, с изменениями в жизни деревни. Проблема взаимоотношений города и деревни, в сущности говоря, остается за пределами его исследования. Это и понятно. Уровень развития исторической науки в то время еще це позволял ставить такую задачу.
Другой видный английский историк, исследователь экономического развития Англии, Уильям Д. Эшли (I860—1927) опубликовал свою большую работу «Введение в английскую экономическую историю и экономическую теорию» (в двух частях) в 1888—1893 гг.20 Он принадлежал к тому же историко-экономическому направлению, в английской медиевистике, что и Роджерс. Все пороки и недостатки позитивистской методологии, которая, как и у Роджерса, лежит в основе теоретических построений и конкретных исследований Эшли, приобретают у него особенно ярко выраженный характер. В еще большей степени, чем у Роджерса, теоретические воззрения Эшли эклектичны. Значительное влияние иа выработку его методологических взглядов и приемов-исторического исследования оказали столь различные историки, как У. Стеббс, Г. Мэн и Арнольд Тойнби (11852—1883), а также немецкая историческая школа в политической экономии. Эшли высоко ценил работы представителей этой школы, особенно Г. Шмол-лера, иа которого он часто ссылается в своих книгах, солидаризируясь со многими его положениями и выводами и с его общей трактовкой проблем экономической истории.
По политическим симпатиям Эшли — убежденный консерватор. Как историк он стоит на крайне правом фланге позитивистской либеральной историографии: воззрения его представителей в сущности мало отличались от взглядов историков умеренно консервативного лагеря; порой же эти ученые выступали прямо с реакционных Позиций. Если Роджерс, либерал и фритредер, противник «тирании лордов», сочувственно освещал бедствия трудящихся в средневековой Англин (крестьян, городских ремесленников, нарождающегося класса наемных рабочих), то Эшли при рассмотрении положения крестьян и ремесленников неоднократно выражает открытую неприязнь к ним и к их требованиям, видя в их социальной борьбе лишь препятствие к естественному, как он полагает, ходу экономической эволюции английского общества.
Также не в пример Роджерсу Эшли очень мало использовал архивные документы. Он почти не работал в архивах, и его источники не были столь богаты и обширны, как у Роджерса. Да и в трактовке проблем экономической истории Англии он был значительно менее самостоятелен н оригинален, чем Роджерс.
Начальный этап городского развития Эшли связывает с нормандским завоеванием Англин. Он не видит никаких экономических признаков города до периода завоевания у большинства английских городов. Их отличие от деревни носило, по его мнению, чисто внешний характер. «Во время, нормандского завоевания,— пишет Эшли,— в Англии было примерно 80 городов... Большинство из них было тем, что мы теперь рас
17 ЕЕ. Th. R о g е г е s. Sex Centuries., р. 148.
18 Ibidem.
19 Ibidem.
20 W. J. A s h I е у. An Introduction to English Economic History and Theory. Part. I. The Middle ages. London, 1888; Part II. The End of the Middle ages. London, 1893.
Историография и критика
275
сматривали бы как большие деревни (large villages); от окрестных деревень онн отличались только тем, что были окружены земляными валами или брустверами, служившими им защитой»21. Никаких других отличительных признаков у них ие было. Таким образом, даже в период нормандского завоевания города, по мнению Эшли, лишь простейшими оборонительными сооружениями выделялись из среды окружающих их деревень. Не придавая значения .ремеслу, как отрасли общественного производства, обосновавшейся в том или ином населенном пункте в силу развития общественного разделения труда, что обусловило превращение этого населенного пункта в город, Эшли решающую роль в процессе возникновения городов отводит торговле. Не говоря ничего о городах как средоточии ремесла, он видит в них прежде всего торговые центры: «Такие города (т. е. города в начальной стадии своего развития.— Я. Л.) необходимо становились центрами незначительной внутренней торговли (little internal trade), которая тогда существовала» 22.
В трактовке этого вопроса Эшли разделяет характерную для историков-экономистов позитивистского направления тенденцию, уделять особенно большое внимание явлениям, связанным ие с производством, а с обменом, с торговлей, в данном случае — с городской торговлей. Причем эту городскую торговлю Эшли характеризует в первую очередь как торговлю продовольственными товарами, как покупку горожанами дополнительного количества продовольствия (сверх того, что онн производили сами)—у жителей окрестных деревень23. Собственные занятия земледелием, при всей их значительности 2Ч, не обеспечивали, по мнению Эшли, всех потребностей горожан в продовольствии, отсюда — нужда в его закупке у крестьян.
Получается, что сфера потребления обусловливает необходимость сферы обмена, а процесс производства, без которого немыслима ни та, нн другая сфера, как бы сбрасывается со счетов, остается вне тех жизненных условий, которые прежде всего другого определяют возможность зарождения и существования города. Так экономические явления ставятся с йог на голову.
Городская торговля (а торговле Эшли отводит решающую роль в возникновении городов) была, по его определению, самой примитивной и необходимой (the most primitive and essential) торговлей25. Что же продавали сами горожане на своем городском рынке? Исходя из высказанного им положения, что земледелие очень долго было одним нз нх главных занятий 26, Эшли говорит прежде всего о продаже горожанами — держателями земли (holders of land), по меньшей мере, излишков своей сельскохозяйственной продукции27 * 29. Если обратиться к документам гильдий, продолжает он, то здесь чаще всего упоминаются шкуры, шерсть, зерно; это свидетельствует, по его мнению, о том, что торговля почти полностью сводилась к продаже и покупке сельскохозяйственных продуктов — продовольствия и сырья и.
Изображая таким образом городскую торговлю, Эшли ничего не говорит о возраставших потребностях деревни в изделиях городского ремесла, о двустороннем характере городской торговли: сельским жителям необходимо было покупать в городе изделия ремесленников, и, в свою очередь, сбывать на городском рынке сельскохозяйственную продукцию; с другой стороны, городским ремесленникам необходимо было сбывать свои ремесленные изделия и покупать у сельских производителей нужное для изготовления этих изделий сырье. Обмен между городом и деревней Эшли сводит по сути дела к торговле продовольствием и некоторыми видами сырья. Ремесленник, как производитель специфического вида товаров, отличных от сельскохозяйственной продукции — изделий ремесленного производства, совершенно выпал из поля зрения исследователя. В этом сказалась односторонность буржуазного историка, его приверженность к чисто меновой концепции. Конечно, в дальнейшем изложении Эшли говорит и о ремесле, ио не связывает его существование в городе с жизнью деревни, с ее экономикой.
Таким образом, городская торговля в первые столетия истории средневекового города представляется Эшли не только значительно более примитивной, чем она была в действительности, но и не связанной с коренными условиями возникновения и существования города, с процессом общественного разделения труда. Рынок выступает у Эшли скорее как искусственное учреждение (рынки основывают лорды в своих интересах) и, чем как естественно возникшее экономическое явление.
21 W. J. Ashley. An Introduction..., Part I. The Middle ages, 11-th hnpr. London, 1923, p. 68.
22 Ibid., p. 69.
23 Ibidem.
24 «Земледелие,— писал Эшли,— долго оставалось одним нз главных занятий горожан» (ibid., р. 69).
25 Ibidem.
25 Ibid., р. 69, 73.
27 Ibid., р. 73—74.
23 Ibid., р. 74.
29 Ibid., р. 69.
18*
276
Историография и критика
Что же касается развития городов в конце раннего средневековья (IX — середина XI в.), то его основой, до мнению Эшли, была внешняя торговля30. Так обстояло дело, утверждает он, и в период непосредственно после нормандского завоевания31.
Уделяя немалое внимание купеческим (точнее сказать — торговым) гильдиям32, Эшли не предпринимает нн малейшей попытки выяснить их роль в развитии торговых отношений между городом и деревней. Он правильно указывает, что торговые («купеческие»— по его терминологии) гильдии занимали важное место в жизни средневекового английского города, и отмечает их большую распространенность (они были почти в каждом городе) 33 34. Но фиксируя внимание на количественной стороне вопроса, на большой степени распространения торговых гильдий по стране, Эшли не пытается выяснить значение этого факта в общем экономическим развитии города и деревни н причины, обусловившие его.
Было бы неправильно утверждать, что Эшлн совершенно не касается вопросов, связанных с проблемой общественного разделения труда. В параграфе, посвященном возникновению ремесленных гильдий, он рассматривает появление послёдних как следствие перехода от одной стадии в развитии промышленности к другой, от первичной, семейной системы производства (family sistem), как он ее называет, где производство было еще нерасчлененным, к следующей — ремесленной, или гильдейской стадии (artisan or gild sistem), где труд уже расчленен между людьми, посвятившими себя более или менее полно какому-нибудь одному ремеслу. В этом он и вндит «разделение труда» («division of labour»), или,— употребляя, по его словам, «лучшее выражение»—«разделения занятий» («division of employments») 31.
Но как Эшли представляет себе это «разделение труда», или «разделение занятий»? Может быть, как отделение ремесла от сельского хозяйства?— Нет! Прежде всего он вадит здесь отделение от земледельческой общины (agricultural community), от сельского хозяйства (будь это хозяйство крестьянской семьи, поместье или монастырь) небольшого числа лиц, которые заняты перемещением (transferring) избытка земледельческих продуктов, сырых материалов из одного места в другое, туда, где в них есть потребность35. Следовательно, здесь имеется в виду лишь торговля сельскохозяйственными продуктами, начало такой торговли.
Даже в разделе книги, специально посвященном внутренней торговле, Эшли не останавливается иа анализе данных о связях городского рынка с сельскохозяйственным производством,— с земледелием, скотоводством, возделыванием технических культур ит. п., о рыночных связях городских ремесленников и сельских производителей; он лишь' констатирует наличие в городах рынков, где продавались избыточные продукты сельских общин жителям городов, и изделия городских ремесленников — жителям села 36. Но это само по себе верное положение никак не раскрывается.
В книге Эшли дано очень яркое, конкретное н живое описание ярмарок, однако вопрос об их значении для формирования и развития связей между городом и деревней, для развития внутрирыночных отношений и складывания внутреннего рынка в стране даже ие ставится.
К историко-экономическому направлению в английской историографии принадлежал н Уильям Кениингем (1849—1919), впервые опубликовавший I том своей основной работы «Рост английской промышленности и торговли (Ранний период и средние века)» в 1882 г.37 38, т. е., даже несколько раньше, чем вышла в свет рассмотренная выше книга Эшли. Но это был первый, еще далеко не завершенный вариант большого труда Кеинин-гсма. В значительно переработанном и дополненном виде он опубликовал его вторым изданием в 1890 г., т. е. уже после того, как была опубликована книга Эшли, и затем вносил еще немало изменений в последующие издания 33.
30 'См. W. I. Ashley. Ап Introduction..., Part I. The Middle ages; II-th impr. London, 1223, p. 70.
31 Cm. ibid., p. 70 и сл.
32 Ibid., p. 72 sq.
33 Ibidem.
34 Ibid., p. 76—77.
35 Ibid., p. 77.
36 Ibid., p. 98.
37 W. Cunningham. The Growth of English Industry and Commerce during the Early and Middle Ages. Cambridge, 1882.
38 Второе издание труда Кеннингема фактически было, как он сам считал (см. W. Cunningham. Op. cit., 2-nd ed., Cambridge, 1890, Preface, p. V), новой книгой, более чем вдвое превышавшей по объему первую, которая была полностью переработана с учетом опубликованных со времени ее выхода источников п литературы (в частности работ Ф. Сибома и Ч. Гросса). В сущности, лишь со второго издания можно говорить об этой работе Кеннингема как о законченном труде. Хотя и в последующие издания (их было всего пять) автор вносил некоторые коррективы и дополнения, но они касались сравнительно небольшого круга вопросов нли даже отдельных деталей. Так, для 3-го издания (Cambridge, 1896), был переработан раздел о ремесленных гильдиях XVI в. (главным
Историография и критика
277
Кеннингем значительно уступает Эшли в трактовке общих проблем социально-экономической истории Англии. В последующих изданиях своей книги он многое изменил под его влиянием, о чем сам не раз писал *, хотя и спорил с ним по некоторым второстепенным вопросам 39 40.
Сам Кеиниигем считал, что его книга является «простым изложением фактов» (a simple relation of the facts), сопровождаемых лишь такими «объяснениями экономических терминов, которые представлялись абсолютно необходимыми»41. И действительно, эта книга — труд историка, обладавшего исключительно широкой эрудицией; она содержит большой и весьма ценный фактический материал, как правило, хорошо критически проверенный, но не очень богатый обобщениями. Во многих случаях положения и выводы Кеннингема являются лишь изложением того, что было сделано другими исследователями, хорошей сводкой результатов, накопленных в науке по тем или иным вопросам. Но Кеннингем и сам извлек из архивов и исследовал ряд источников (ие всегда, правда, толкуемых им достаточно убедительно), и, привлекая к своему исследованию обширную литературу, стремился воспринимать ее критически, проверяя добытые исследователями выводы самостоятельным анализом источников. В этом — несомненное достоинство работы Кеннингема, которую неправильно было 'бы рассматривать как простую компиляцию, что иногда делали *2. Хотя некоторые разделы его работы действительно носят в известной мере компилятивный характер, книга в целом была новым словом в данной области английской экономической истории; она явилась в сущности первой общей работой, наиболее широко освещающей промышленное и торговое развитие Англии в средние века.
Не проявляя специального интереса к методологическим проблемам истории, в своих идейно-теоретических воззрениях иа исторический процесс Кеннингем разделял обычную для буржуазного историка его времени идеалистическую концепцию движущих сил общественного развития. Экономическая история, согласно этим воззрениям, является прежде всего результатом действия политических, моральных и психологических факторов 4Э.
Когда речь заходит о его точке зрения на общий ход исторического развития, Кеннингем обычно ссылается на положения О. Конта, Дж. Ст. Милля и других позитивистов 44 Столь характерный для позитивистской историографии эклектизм присущ в достаточной степени и Кеннингему, особенно тогда, когда , он пытается избежать «односторонности» в оценке того или иного явления, стать «выше крайностей» материализма и идеализма и примирить различные точки зрения.
В политическом отношении Кеннингем принадлежал к консервативным и проимпериалисгическим кругам английского общества. Он неоднократно выступал со специальными работами в защиту политики имперских преференций, проводившейся лидером британского империализма Джозефом Чемберленом. Политические воззрения Кениин-гема в полной мере сказывались и в трактовке им социальных проблем. Для него характерно стремление видеть гармонию там, где налицо были острые социальные противоречия и классовая борьба. Всячески затушевывая противоречия в феодальном обществе, смягчая остроту социальных конфликтов и приукрашивая положение трудящихся, Кеннингем проявлял неизменную враждебность к народным движениям, к любым формам борьбы народных масс со своими угнетателями.
По своим взглядам на вопросы аграрной истории средневековой Англии, с которыми Кеннингем сталкивался при рассмотрении некоторых проблем истории английской промышленности и торговли, он был сторонником вотчинной (манориальной) теории, особенно в той ее интерпретации, которая была дана П. Г. Виноградовым. Но если некоторые вопросы аграрной истории Англии в той мере, конечно, в какой это представ-
образом под влиянием исследований Эшли) и внесены коррективы в ряд других разделов; для 4-го издания (Cambridge, 1905) был наново написан раздел о влиянии и последствиях «Черной смерти» и ряд разделов об .изменениях в сельском хозяйстве Англии во время Тюдоров. 5-е издание (Cambridge, 1910) —последнее, над которым автор работал; более поздние публикации книги были лишь' простой перепечаткой этого издания.
39 См., например, W. Cunningham. Op. cit., 3-rd ed. Cambridge, 1896, Preface, p VI, и многочисленные ссылки на Эшли и его работы, подчас с весьма высокой оценкой его положений и выводов (W. Cunningham. Op. cit., 5th ed. Cambridge, 1910, p. 198, 198, n. 7, 252, 341, n. 4, B98, n. 4, 408, 436, n. 4. 437, 442, 1522, 533, n. 1, 536, n. 3, 537, 558, 559 и др.).
40 См. W. Cu nningha m. Op. cit., 5th ed., p. 189, n. 6, 641 и сл., и др.
41 W. Cunningham. Op. cit., 2nd ed., Preface, p. VI.
42 См., например, статью Мелвина Найта (Melvin М. Knight о Кеннингеме в «Ecyclopaedia of Social Sciences» 1931, v. 4, p. 648) и предисловие H. В. Теплова к русскому переводу книги: У. Кеннингем. «Рост английской промышленности и торговли. Ранний период и средние века». 2-е. М., 1909, стр. X.
43 См., например, W. Cunningham. Op. cit., 3-rd ed., Preface.
44 Cm. W. Cunningham. Op. cit., 3-rd ed., Preface.
278
Историография и критика
лилось Кеннингему необходимым в связи с освещением ее промышленной и торговой истории (например, вопрос о гайде как единице обложения, о маноре, его характере и фискальных обязательствах, о различных видах земельных держаний и формах ренты, о сельскохозяйственных мерах и др.) нашли известное отражение и место в его труде, то проблема взаимоотношений города и деревни им, как и Роджерсом н Эшли, специально ие ставилась. Однако некоторые, относящиеся к этой проблеме, существенные суждения — у Кеинингема можно найти; причем в его трудах их значительно больше, чем у его предшественников.
Уже во Введении к своей книге, говоря о времени «Книги Страшного суда», т. е. о периоде нормандского завоевания Англии, о различив в развитии и размещении промышленности в ту эпоху и в современной ему Англии, Кеннингем утверждает, что «резкая противоположность (the striking contrast) между городской и деревенской жизнью, которую мы наблюдаем теперь, была тогда неизвестна» 45, и что «во время Великой переписи (1086 года.— Я- Л.) едва ли существовали города в нашем понимании этого слова (as we understand the terms)»46.
Если не останавливаться на некоторой неопределенности в представлениях Кенннн-гема о городе (неясно, что он подразумевал под городом «в нашем понимании этого слова»), мы все же можем констатировать, что в общей трактовке интересующего нас вопроса он был иа правильном пути: противоположность между городской и деревенской жизнью иа рубеже раннефеодального (англосаксонского) периода и периода развитого феодализма в Англии (т. е. в XI в.) уже существовала, но она ие была еще, как ои считал, резко выражена, что вполне естественно для времени, когда города, как экономические центры, только возникали и формировались. Однако дальше такой общей констатации Кеннингем не идет. В последующих своих рассуждениях он трактует английский город XI—XII вв. как еще очень и очень мало отличающийся от деревни. Здесь сказалась известная недооценка развития городов в Англии в средние века, особенно в период до нормандского завоевания, и непосредственно после него, недооценка, присущая ие только Кенннигему, ио и многим другим историкам; причем, ие только занимающимся аграрной историей, ио и историей города (например, К- Стефенсону) 47.
Приведя всего лишь два примера сельскохозяйственных .работ и повинностей горожан: один — из «Книги Страшного суда» — сельские работы горожан Кембриджа н ежегодные поставки ими шерифу определенного количества плутов4’; другой — коммутация сельскохозяйственных повинностей (участие в уборке урожая н др.) горожан Лейстера в 1190г.49 50 51, Кеннингем делает следующий категорический вывод обобщающего характера: «население городов было еще занято в сельском хозяйстве»60. Но каков был удельный вес этих сельскохозяйственных занятий и поеиииостей горожан?—Такого вопроса Кеннингем даже не ставит — ни в отношении двух избранных в качестве примера городов (Кембриджа н Лейстера),— нн в отношении десятков других, для которых приведенные им данные вообще нехарактерны 6|.
Недооценивает Кеннингем и степень развития в английских городах XI—XII вв. товарного производства и товарного обращения. «В этих городах,— пишет ои,— было мало лавок, если вообще они там были, с запасами определенного количества товаров, готовых для продажи...; что же касается ремесленников, то они имели сравнительно небольшой запас готовых товаров и большей частью выполняли работу по заказу»52.
45 W. Cunningham. The Growth of English Industry and Commerce during the Eearly and Middle Ages. 5th ed. (reprint). Cambridge, 1927, p. 3.
46 Ibidem.
47 См. Я. А. Левицкий. Средневековый город в кривом зеркале американского историка. Сб. «Средине века», вып. III. М., 1961, стр. 291 н сл.
48 W. Cunningham. Op. cit., 5th ed., ,p. 3.
48 Ibid., см. также p. 215.
50 Ibid., p. 3. На стр. 174, в разделе, посвященном городам «Книги Страшного суда», Кеннингем говорит о горожанах, «занятых пахотой (engaged in tillage)» и при этом снова ссылается иа те же сельскохозяйственные повинности горожан Кембриджа, предоставлявших шерифу свои плуговые упряжки. В более раннем издании книги (W. Cunningham. Op. cit., 2nd ed., Cambridge, 1890, p. 166) говорилось даже, что «горожане были много (курсив наш.— Я. Л.) заняты пахотой (much engaged in tillage)». Приведя единственный пример плуговой повинности горожан Кембриджа, автор делал вывод: «Мы можем отметить, что такой важный город (как Кембридж.— Я. Л.) был лишь сельской общиной i(a rural community); таким же был и Йорк, по крайней мере, отчасти» (Ibidem). В последующих изданиях книги Кеннингем исключил этот вывод из текста. Видимо, он сам понял, что зашел слишком далеко ib своей недооценке различия и противоположности города и деревни в Англии XI—XII бв.
51 О сельскохозяйственных занятиях и повинностях горожан в это время см. Я. А. Левицкий. Города и городское ремесло в Англин в X—XII вв. М.— Л., 1960, гл. IV (особенно стр. 214—222, 231 и сл.).
62 W. С u n n i п g h a m. Op. cit., 5th ed., p. 3.
Историография и критика
279
Признавая, что рынки существовали в большинстве городов, и отмечая, что (близ некоторых городов устраивались ярмарки, Кениингем вместе с тем всячески подчеркивает случайный характер торговли в это время. Он считает даже будто ие было у торговцев необходимости иметь для продажи товаров постоянные лавки53 И тем не менее торговле у него придается решающее значение. Не ремесло, а торговля определяла, по Кен-нингему, характер города: «Начало наших городов,— пишет он,— мы можем проследить с датских времен. Правда, в действительности города мало отличались от густо населенных сел и большая часть их населения существовала за счет земледелия. Но все более населенные местности можно рассматривать как города, поскольку они были центрами правильной торговли» * 64.
Таким образом, по мнению Кеннингема, торговля, а ие ремесло, не производство, отличное от сельского хозяйства — характерная черта города: «Мы можем распознавать различные ядра (nuclei), вокруг которых имела тенденцию концентрироваться торговля, и тем самым видеть условия, которые привели к образованию городов..., о любом селе, которое было признано местом постоянной торговли (of constant trade), мы можем говорить как о городе»65. В приведенном Кеиииигемом перечне факторов, обусловивших появление городов, все они в конечном счете сводятся к торговле. Здесь и торговля в монастырях, во время праздников в честь святых, как основание для возникновения города, и торговля у переправ через реки и морские заливы, приводившая к тому же результату. Простые деревни, удобно расположенные для торговли, также становились в силу этого обстоятельства городами. Города возникали и из слиянии нескольких деревень, превращавшего их в центр местной торговли и, следовательно, в «рыночный город (a market-town)». Торговля у крепостных стен, снабжавшая гарнизон крепости продовольствием, превращала крепость в рынок и затем в город66. При каких бы обстоятельствах ни образовывался город, основой его возникновения, полагает Кениингем, была торговля; он мог стать городом лишь как важный центр торговли 67.
Торговля у Кеиниигема выступает как решающий фактор в процессе образования самого города и, следовательно, в процессе отделения города от деревни. Не случайно Кениингем ссылается здесь на Р. Зома68, одного из главных представителей идеалистической рыночной теории происхождения средневекового города (рыночное право, по Зому,— основа существования города). Разумеется, при таком понимании определяющей черты города его невозможно отличить от любого рыночного местечка. Главное же заключается в том, что торговля, товарное обращение сами по себе ие могут объяснить ни возникновение города, ни условия его дальнейшего (развития; без рассмотрения процессов, происходивших в сфере производства, в земледелии и ремесле, нельзя понять ни возникновение города, ни значение торговли в его появлении, так как сама торговля на всех стадиях своего существования порождена и обусловлена производством, каким бы примитивным или развитым оно ни было.
Как ни значительна роль торговли в экономических взаимоотношениях города и деревни, основа этих взаимоотношений лежит глубже — в сфере общественного производства, в разделении его на две основные отрасли: промышленность и сельское хозяйство. Город—результат этого разделения, результат отделения промышленности от сельского хозяйства. Кениингем не учитывает это наиважнейшее обстоятельство — степень отделения ремесла от сельского хозяйства в Англии XI—XII вв. и потому ие может правильно понять характер и оценить должным образом уровень развития города, являвшегося уже в это время центром ремесла и торговли.
В сущности лишь города ХШ в., как они описаны в «Сотенных свитках» 1279 г., стали, по мнению Кеннингема, подлинными городами. К этому времени, утверждает Кенниигем, «...они не только увеличились в числе, но и изменили св'/й характер: многие из них стали центрами торговли и промышленности; они наполнились лавками и были уже ие только земледельческими, ио и (промышленными и торговыми комплексами» м.
Такой вывод вполне согласуется с недооценкой городского развития и степени отделения города от деревни, которая проявилась у Кеннингема при рассмотрении соотношения городской и сельской жизни в Англии XI—XII вв.
В книге Кеннингема немало интересных материалов и данных, почерпнутых непосредственно из источников, в том числе — о ярмарках в XI—ХШ вв.60 Однако в трактовке роли ярмарок в развитии внутренней торговли, внутреннего рынка в стране Кеи-
68 Ibidem.
64 Ibid., р. 92.
56 Ibid., р. 94.
66 Ibid., р. 94—96.
67 Ibid., р. 67.
58 Ibid., р. 94, п. 2.
69 Ibid., р. 179.
« Ibid., р. 180—182.
280
Историография и критика
нингем значительно уступает Роджерсу. Роджерс, как отмечалось выше61, учитывал двоякую функцию ярмарок, где, с одной стороны, можно было купить товары, отсутствовавшие на обычном городском рынке, а с другой,— найти более широкий рынок для сбыта и покупки обычных, повседневных товаров 62. Роджерс, таким образом, при всей неполноте освещения им роли ярмарок, рассматривал их все же прежде всего как важный элемент внутреннего рынка.
Кеннингем, хотя и ссылается на соответствующий раздел в работе Роджерса63, дает гораздо более узкую, ограниченную оценку значения ярмарок. Приведя .ряд фактических данных о некоторых ярмарках, он пишет: «Значительнейшая часть внутренней торговли страны производилась иа таких ярмарках, так как для жителей внутренних областей онн представляли единственную возможность приобрести перец и другие предметы ввоза» 64 Итак, по Кенниигему, лишь потребность в пряностях и некоторых других иностранных товарах обусловливала необходимость ярмарок. И хотя значительнейшая часть внутренней торговли, с его точки зрения,— это торговля на ярмарках, она сводится, в его толковании, лишь к покупке здесь чужеземных товаров, товаров, доставляемых в страну извне.
Правда, Кеннингем говорит и о приобретении на ярмарках товаров для хозяйственных надобностей крупных землевладельцев. Ярмарки,— пишет он,— предоставляли бейлифам (т. е. приказчикам лордов) «иаилучшие возможности сделать закупки таких необходимых предметов, которые они имели мало возможностей добывать в собственных хозяйствах»65. Но и это положение не на много меняет общую, весьма узкую трактовку Кеинингемом значения ярмарок, по сути дела игнорирующую их роль в развитии внутреннего рынка, в развитии экономических связей между городом и деревней. Если же Кеннингем и говорит о расширении торговых связей внутри страны, то имеет в виду не связи между городом и деревней, а более тесные контакты между различными городами, расположенными иа значительном расстоянии друг от друга. «Купцы из отдаленных городов,— пишет он,— встречались на этих ярмарках, н они (ярмарки.— Я. Л.) предоставляли наиболее благоприятные возможности (the chief opportunities) дня оптовой торговли»66. В другом месте, говоря о внутренней и внешней торговле Англин в XII в., Кеннингем также подчеркивает ее межгородской характер: «... торговля в двенадцатом веке,— указывает он,— была скорее муниципальной, чем национальной (municipal rather than national); внутренняя торговля была межмуницнпальной (inter municipal) и такой же была торговля с отдаленными местностями (distant trade)»67, т. е. внешняя торговля.
И здесь мы видим у Кеннингема ту же недооценку внутренней торговли, как торговли между городом и деревней. Торговля, связывающая города с деревней, с сельским' хозяйством, как аграрной основой всего экономического развития средневекового общества, оказалась по сути дела вне поля зрения исследователя.
Таким образом, налицо узость и односторонность в понимании значения ярмарок, сведение их роли главным образом к торговле товарами, ввозимыми в страну извне (иностранными товарами), и всей внутренней торговли—преимущественно к торговле городов между собой при почти полном игнорировании обмена между городом и деревней. Все это свидетельствует о том, что проблема взаимоотношений города и деревни, рассматриваемая даже только в плане торговых связей, не привлекала внимания Кен-ииигема. И хотя Кеннингем высоко оценивает «Сотенные свитки» как источник для экономической истории Англии XIII века68, документ, свидетельствующий, по его мнению, о значительном росте сельского и городского населения, о широком развитии внешней торговли и наличии весьма благоприятных условий для торговли внутренней69, он ие использовал данные этого источника для рассмотрения проблемы взаимоотношений города и деревни.
В книге Кеиниигема имеются разделы, посвященные городам и их экономической жизни, а также разделы, в которых рассматривается манориальная экономика (manorial economy) и аграрное развитие вообще. Но эти городские и сельские (если можно так назвать) разделы в сущности никак ие связаны между собой, если не считать рассмотрения вопросов, относящихся к юридическому статусу горожан (их зависимости от манориальных лордов) и некоторых других (например, фискальные обязательства
61 См. стр. 274.
62 J. Е. Th. Rogers. Six Centuries..., p. 147.
63 См. W. Cunningham. The Growth of Englich Industry and Commerce, p. 181, note 2.
64 Ibid., p. 180.
65 Ibid., p. 181.
66 Ibidem.
67 Ibid., p. 186.
68 Cm. ibid., p. 174 sq., 233 и др.
69 Ibid., p. 182.
Историография и критика
281
горожан, права лордов на ярмарки и рынки и др.) 70, тоже трактуемых в юридическом плане.
Известный интерес для нашей проблемы представляют страницы работы Кеининге-ма, посвященные роли денег в манориальной экономике и связи маноров с рынком 71 72г регулированию цен на ремесленные изделия (сукно) и продовольствие (зерно, хлеб) в городах (Ассизы о хлебе, пиве, сукне) га. Однако этим вопросам уделено в книге чрезвычайно мало места и рассматриваются они не глубоко, в самых общих чертах, а главное, вне всякой связи с проблемой взаимоотношений города и деревни.
Наш очерк был бы неполон, если бы мы ие уделили внимания еще одному крупному английскому медиевисту историко-экономического направления — Фредерику Сибому (1833—1912). Однако здесь нам придется ограничиться сравнительно иемиегим. Основной труд Ф. Сибома «Английская сельская община» был опубликован впервые в 1883 г. и несколько раз переиздавался. В предисловии к книге Сибом писал, что он относится к предмету своего исследования «ие как любитель древностей, а как изучающий экономическую историю» и что занимается он этим предметом «даже с прямым политическим интересом (and even with a directly political interest)»73.
Действительно, книга Сибома имела явную политическую направленность: ее концепция открыто противопоставлялась1 всему тому, что он называл «коммунизмом», который связывал с понятиями «общность» и «равенство» 74. Конкретно же антикоммунистическая направленность исторических взглядов Сибома выражалась прежде всего в отрицании им существования в Англии раннего средневековья свободной сельской общины75 и в утверждении исконности на английской почве таких институтов, как поместье, крепостничество, власть манориального лорда76. Тем самым Сибом утверждал извечность существования в Англии частной собственности, классового общества и социального неравенства. Таково было его научное кредо, непосредственно вытекавшее из его политических взглядов.
Ф. Сибом не был профессиональным историком. По профессии он адвокат, по социальному положению — банкир (совладелец банка), по политической принадлежности— либерал. Заняться столь далеким от его практической деятельности предметом, как аграрная история английского средневековья, заставил его, как он сам признавался, не что иное, как «прямой политический интерес». Именно этим оправдывал Сибом «затрату ряда лет из своего скудного досуга»77 * на изучение с экономической точки зрения такого предмета, как старинные маноры, имеюшне, казалось бы, лишь «антикварный интерес (ап antiquarian interest)»73. Сибом говорил о важности правильного понимания английской экономической истории — «подлинной основы многих мероприятий будущей практической политики...»79.
70 См. ibid., р. 214—217.
71 См. ibid., р. 244 sq.
72 См. ibid., р. 249—250 sq., 263.
73 F. Seebohm. The English Village Community. Examined in its relations to the manorial and tribal system and to the common or open field system of Husbandry. An-Essay in Economic History. London, 4-th ed., 1890, Preface, ip. VII.
74 Ibid., p. VII—VIII.
75 Снбом декларирует это с первых же страниц своей книги: «открытые поля были общими полями — пахотной землей сельской общины нли поселения под властью манориального лорда». Это особенно подчеркивается Сибомом, когда речь идет у него об англо-саксонском периоде: «саксонский ham или tun был поместьем лорда, а ие свободной сельской обшиной» (ibid., р. 175). Для Сибома, сторонника вотчинной теории, характерно отождествление сельской общины с поместьем, с манором. Ср. также ibid., р. 82.
76 Ibid., р. IX, 126, 1*47, 176 sq.
77 Ibid., р. IX.
73 Ibid., р. VII.
79 Ibid., р. IX. От ответа на вопрос: с чего начинается английская история — со свободы или с крепостничества? — зависят главным образом,— писал Сибом,— «взгляды, которые будут приняты историками (скажем также — и политиками) иа характер экономической эволюции, имевшей место в Англии со времени английского (т. е. англосаксонского.— Я. Л.) завоевания» (ibidem). И сам Сибом отвечал на этот вопрос, важный, по его мнению, ие только для историков, но и для политиков, вполне определенным образом: община, общинное начало несовместимы со свободой; община всегда была зависимой, крепостной; английская история начинается с крепостничества (serfdom, villainage) и поместья (estate, manor), и лишь затем, после длительной эволюции, приходит к свободе и демократии — антиподам патриархальной власти (of Paternal Government) и коммунизма» (ibid., р. VIII). Ср. также р. 423. Конечно, «свобода» и «демократия» толкуются Сибомом с позиций буржуазного ученого, видящего в индивидуальной независимости (individual independence), основанной на частной собственности и свободе конкуренции, венец социальной и экономической эволюции.
282
Историография и критика
Сторонник вотчинной теории в аграрной истории средневековья, Сибом был одним из родоначальников классической теории манора. В основе этой теории лежала, как известно, натурально-хозяйственная концепция, допускавшая «изолированное трактование манора как самодовлеющей социально-экономической организации»80. Отсюда вытекала возможность игнорировать связь манора и подчиненной ему деревни — с рынком и городом. Рассматривая проблемы аграрной истории средневековой Англин в свете классической теории манора, рисуя закснченную картину манориального строя как замкнутой самодовлеющей системы аграрного развития, Снбом полностью элиминировал из этой картины все, что связывало деревню (villa, village community, township) с рынком, с городом, даже ближайшим, находившимся на той же локально ограниченной территории (urban district), что и деревня, не говоря уже об отдаленных городских центрах. Отсюда его односторонний подход к проблемам аграрного развития средневековой Англин, н предопределивший полное исключение Снбомом из своего поля зрения всего, что давало возможность рассмотреть взаимоотношения деревни с городом.
В процессе развития исторической науки происходит дифференциация .исследований и специализация историков в отдельных областях знания — в аграрной истории, истории ремесла (промышленности) н торговли, истории города, государственного устройства и т. д. Такая дифференциация закономерна; без нее невозможно поступательное движение науки. Однако дифференциация подобного рода предполагает органическую связь объектов исследования, их взаимную обусловленность в качестве различных сторон единого исторического процесса. У Сибсма, трактующего аграрное развитие Англин без учета товарно-денежных отношений, рынка и города, эта связь совершенно игнорируется.
Подчинив свое исследование предвзятой схеме (обусловленной его реакционными политическими взглядами), односторонне подбирая источники81, отбрасывая то, что не укладывалось в прокрустово ложе его схемы, Снбом не мог дать правильного представления о характере н направлении аграрного развития Англин в средние века. Более того, исключив из своего исследования все, что связано с возникновением и развитием товарно-денежных отношений, с рынком и городом, все, что было так или иначе обусловлено ими, Сибом чрезвычайно обеднил н исказил картину не только аграрной эволюции средневековой Англии, но и ее экономического развития в целом.
Представители историко-экономического направления в английской буржуазной историографии — Дж. Э. Т. Роджерс, У. ,Дж. Эшли, У. Кениингем при всей ошибочности их методологических воззрений сыграли существенную роль в деле накопления и анализа большого фактического материала по экономической истории средневековой .Англин. Они дали близкое к истине истолкование многих явлений и отдельных сторон экономической жизни Англин того времени. Однако ограниченность исследовательских возможностей, обусловленная н ошибочностью их методологических воззрений, и уровнем развития самой исторической науки, не позволила им поставить и решать проблему взаимоотношений города н деревни. Невнимание к тем аспектам исторического развития, которые имеют то или иное отношение к этой проблеме, а подчас даже полное игнорирование всего, что с нею связано, особенно резко проявившееся у Ф. Снбома, не могло не сказаться на результатах нх исследований. Экономическая история средневековой Англин не может быть достаточно глубоко п встесторонне освещена без рассмотрения вопросов, относящихся к проблеме взаимоотношений города и деревни.
80 Е. А. К о с м и и с к и й. Исследования по аграрной истории Англии ХШ .века. М.— Л., 1947, стр. 25.
81 Это были преимущественно вотчинные источники (манориальные описи, протоколы манориальных курий и т. и.) и среди них в подавляющем большинстве — церковные, содержащие главным образом данные о манорах, где преобладали барщина и крепостнические отношения. См. Е. А. Космннскнй. Исследования..., стр. 45, 25.
ЗАМЕТКИ О КНИГАХ
К. М. ЧИПОЛЛА
Монета и средиземноморская цивилизация. Венеция, 1957 (G. М. Cipolla. Moneta е vicilta mediterranea.
Venezia, 1957, pp. 97).
К. M. ЧИПОЛЛА
Превращении лвры. Милан, 1958
(С. М. Cipolla. Le avventure della Hra. Milano, 4958, pp. 136).
Работы известного итальянского историка Карло Чнполла 1 всегда вызывают интерес у читателя; не являются исключением и обе рецензируемые книги. Первая из них представляет собой переработанный вариант лекций, прочитанных автором в университете Цинциннати 2 *; вторая — популярное изложение истории лиры, написанное для широкой итальянской публики. Эти книги являются обобщающими работами по истории итальянской монетной системы; в них подводятся итоги многолетних изысканий как самого автора, так н других исследователей н дается широкая картина истории денег н денежного обращения в средневековой Италии 8.
Исторические н социологические взгляды К. Чнполла достаточно известны4 * * *. Как историк-экономист он отводит производству важное .место в развитии общества и это придает его исследованиям значительную ценность и убедительность; однако далеко не со всеми основными положениями автора советский читатель может согласиться. Например, буржуазные принципы, «капиталистический дух» К- Чиполла находит и в средневековье, хотя полагает, что общестзу с преобладающей ролью земледелия более соответствует феодальная организация. Подобные же установки автора сказались н в рецензируемых работах, где мы находим известную модернизацию исторических явлений (например, сравнение натурального ранне-средневекового хозяйства с прямым обменом товаров во время второй мировой войны). У читателя может вызвать возражение и то обстоятельство, что автор ограничивает себя довольно узким кругом вопросов, лишь непосредственно относящихся к истории лиры (различные типы монет, содержание в них драгоценного металла н т. п.) и мало использует богатейшие исследования итальянских историков, посвященные бытовой стороне средневековой городской жизни, бюджету отдельных семей, ценам .и т. п. Тем не менее работы К- М. Чиполла, представляющие собой сводку новых данных по истории денег и денежного обращения в сред-
1 К. М. Чнполла — профессор многих европейских и американских университетов, з настоящее время—директор Института экономической истории Павийского университета; автор книг «Studi di storia della moneta». Pavia, 1948; «Les mouvements mone-taires dans 1’Etat de Milan» Paris, 1952, и многих других работ по истории денежного обращения, экономической истории средневековья н нового времени, социологии.
2 В американском издании, с которого сделан этот итальянский перевод, дополненный и исправленный автором, книга называется «Money, prices and civilization in the Mediterranean area (V—XVII centuries)». Prinston, 1957.
8 Именно это обстоятельство объясняет наш интерес к названчым книгам. Несмотря на значительный срок, прошедший со дня их опубликования, они остаются единственными работами подобного рода в зарубежной историографии.
4 См. С. М. Cipolla. The Economic History of World Populations, 1962 (италь-
янское издание — «Uomini, tecniche, economic». Milano, 1966); .предисловие к «Storia eco-
nomlca d’Italia», vol. I, ряд статей e «The Economic History Review» («Economic Depres-
sion of the Renaissance», I, 1961, N 3), «Annales» («Sans Mahomet Charlemagne est in-concevable», 1962, N 1) и др. Работы К. Чиполла уже подвергались критическому
анализу в советской литературе (см. Ю. Л. Бессмертный. Проблема западноевропейской торговли IX—XIII вв. в современной западной медиевистике.— СВ, 23, 1963).
284
Заметки о книгах
невековой Италии, кажутся нам весьма важными. Поэтому мы считаем полезным дать относительно подробное изложение этих сравнительно мало известных советскому читателю сюжетов5.
* * *
Практика раннего средневековья знала две основные системы оценки стоимости торговых, долговых и пр. сделок, величины взносов и т. д.— в деньгах (монетах) н в товарах (скот, продукты, пряности и т. д.). При небольших операциях как правило превалирует оценка стоимости товарами; деньги фигурируют главным образом в крупных «международных» торговых сделках. Большей же частью в документах выступает «эквивалентный» метод — или деньги, или товары—в зависимости от потребностей получателя и возможностей выплачивающего; эта система существует в Европе до второй половины X в., когда деньги становятся единственным мерилом прн расчетах.
В большинстве европейских стран основными видами монеты были римский (потом: византийский) золотой солнд—главная монета Средиземноморья в V—VII вв., и затем постепенно оттеснивший его арабский золотой динар. Впоследствии в средиземноморской торговле господствовали различные итальянские монеты.
История итальянской лиры начинается с реформы Карла Великого (ок. 780—-790 гг.), которая заменила римские золотые солпды серебряными денариями н установила серебряный монометаллизм по всей Каролингской империи6. Каролингский денарий содержал 1,76 г серебра 95-й пробы (ок. 1,67 г чистого серебра) и представлял собой единственную чеканную монету; 12 денариев составляли солнд, 20 солидов (240 денариев) — лиру, однако ни солид, ни лира реально как монеты не существовали. Лир» (libbra — фунт, ок. 410 г) применялась (так же как н солид), только в качестве счетной единицы; например, вместо 2175 денариев на практике говорилось — 9 лир, 4 солнд, 3 денария.
Монета, введенная Карлом, более 100 лет почти не подвергалась изменениям. Однако с X в. повсеместно наблюдается «порча» монеты. Во времена Оттонов она официально узаконивается, и оттоновский денарий содержит всего 1,4 г серебра 83-й пробы; соответственно лира равна 330 г этого металла (или 276 г чистого серебра — вместо 390 г прн Каролингах). Таким образом лира окончательно превращается в символическую единицу, потеряв свое прежнее значение меры веса (фунт).
В денежном обращении период X—XIII вв. характеризуется дальнейшим упадком прежних традиционных центров чеканки монет н появлением новых монетных дворов и новых денежных единиц. В начале XI в. важнейшими центрами чеканки монет были Павия, Милан, Верона н Лукка7. Монеты этих городов на протяжении XI—XIII вв. Претерпевали разнообразные изменения, однако была общая тенденция к снижению их реальной стоимости. Например, павийский н миланский денарий ко второй половине XII в. содержали лишь 0,2 г чистого серебра, веронский — 0,1 г8. Причины этого явления заключались не только н не столько в «порче» денег, сколько в росте потребностей в мелкой монете в связи с расширением товарных сделок. Поэтому во всех итальянских государствах этого времени делались попытки найти замену традиционной монете, ввести новые методы н денежного обращения, н оплаты, и, наконец, снизить реальную' стоимость существующих денег; именно в это время широко употребляются в качестве эквивалента перец н др. товары, а также начинают возникать первые зачатки банковско-кредитного дела. Денарий претерпевает изменения, которые современники называют «carestia monetae». Широкое распространение получают «генриховские денарии»,— мелкая разменная монета, имевшая хождение по всей Италии. Денежный голод вызвал появление многочисленных новых монетных дворов — в XI в. в Асколн, Парме н Сузе; в Генуе (после 1138 г.), Асти н Пьяченце (ок. 1140 г.), Пизе (до 1151 г.), Кремоне (ок. 1155), Вольтерре и Аиконе (до 1:170),Сиене (ок. 1180 г.), Брешии (ок. 1184 г.), Болонье (после 1191 г.), Ареццо (до И196 г.); на рубеже XII—ХШ вв.— в Ферраре, Мантуе,.
8 Ввиду того, что обе рецензируемые книги посвящены одной теме н близки по использованному материалу, мы излагаем их, не делая ссылок на каждую в отдельности.
8 Карл завершил реформу, начатую Пппнном Коротким. В англосаксонских государствах подобная же реформа была проведена в правление Этельберта II и Оффьг (английский денарий — пенни — был несколько меньше континентального н весил вначале 1,3 затем —1,5 г). Монетная структура, установленная этими реформами, сохранялась в Западной Европе до Французской буржуазной революции, в Англии же существует н поныне.
7 Наибольшей известностью нз них пользовались Павия и Лукка. Монетный двор-в Тревизо прекратил свою деятельность в середине IX в., когда Тревизо вошло в состав Веронской Марки. Венеция (кроме краткого периода в первой половине IX в.) еще не была крупным монетным центром.
8 Соотношение между веронским и венецианским денарием в первой половине XII в. было 1 :2, во второй половине XII в.— 1:1.
Заметки о книгах
285
Флоренции; в Х1П в.— в Реджо-Эмилин (4233 г.) и Бергамо, Модене (1242 г.), Вер-челлн (1255 г.), Турине (1297 г.).
Однако и увеличение массы находившихся в обращении денег не смогло удовлетворить возросших потребностей общества, для которого были необходимы радикальное увеличение числа типов монет и обеспечение постоянства их курса. В Италии XII в. назревала «денежная революция». Первым актом ее была реформа Фридриха I Барбароссы, приступившего между 1Г55—И161 гг. к чеканке «имперских денариев» (denarios imperatoris); они содержали ок. 0,5 г чистого серебра н соотносились с павийскими н миланскими денариями в пропорции I1: 2. Реформа, преследовавшая вначале лишь политические цели — укрепление авторитета империи, настолько отвечала общим интересам, что ломбардские города — политические враги Барбароссы впоследствии сами стали чеканить монету этого типа; хроники отмечают, что уже в конце XII в. она распространяется по всей Италии («imperiales mediolanenses currebant per totam Italiam»).
На этот же путь вступила Венеция: в конце XII — начале XIII в. здесь стали выпускать серебряный дукат или grosso (denario grosso) в 2,2 г серебра 96-й пробы (в отличие от прежнего местного denario piccolo — 0,36 г 25-й пробы) 9. В это же время и Генуя занялась чеканкой своего grosso (ок. 1,5 г серебра 96-н пробы), равного 4-м прежним генуэзским денариям. Подобные же grosso возникли в 1220 г. в Сиене, не-сколько позже—в Пизе, а после 1230 г.— во всех монетных дворах Тосканы. В середине XIII в. grossi тосканских цехов содержали ок. 2,3 г чистого серебра н соответствовали Чй прежним пизанским или луккскнм денариям.
Последним актом этой «монетной революции» была ликвидация установленного Карлом Великим серебряного монометаллизма: в 11252 г. в Генуе и Флоренции стали чеканиться золотые монеты — genovino d’oro и fiorino d’oro, содержащие ок. 3,5 г золота (в 1284 г. равноценную им монету выпустила Венеция'—ducato d’oro, позже названный zecchino). В оборот был пущен новый тип монеты, коренным образом изменивший существовавшую практику.
Одновременно с этим происходят и другие изменения. На протяжении XIII в. в Северо-Восточной Италии веронская монета постепенно вытесняется венецианской, а в Ломбардии павийская монета заменяется миланской. В Тоскане монетное господство Луикн в середине XII в. сменяется пизанским, которое продолжалось до начала XIII в., когда первое место перешло к флорентийской монете. Со второй половины XII в. в Ли-турни доминирует генуэзская монета. Сложное положение существовало в Пьемонте, где одновременно имели хождение монегы Сузы, Асти, Вьенны.
Таким образом, к середине XIII в. в Северной н Средней Италии сложились пять основных денежных районов: венецианский, миланский, флорентийский, генуэзский и савойско-пьемонтский (в основном — астнджанская монета). Разумеется, это деление -относительно. В частности, местная монета, как можно полагать, имела хождение только в своем районе и применялась лишь в мелких актах купли-продажи, в то время как «просей» н золотые флорины, дукаты, цехины, выступавшие своего рода «интернациональной» монетой и служившие средством оплаты крупных сделок, были известны и за пределами полуострова. На практике это различие постоянно подчеркивалось терминологически: документы всегда отмечают, в какой монете идет расчет — moneta piccola или moneta grossa. Таким образом, эти две системы расчета отличались между собою и географическим ареалам, и функционально. Разными были и судьбы этих систем. В то время как moneta grossa (золотые флорины н серебряные grossi) почти не меняла своей ценности, moneta piccola (местные денарнн) постоянно обесценивалась.
Большим недостатком этих денежных систем была их несовместимость; moneta grossa не соответствовала точно установленному числу nioneta piccola, и их соотношение со временем постоянно изменялось. Так, флорентийский флорин, равный в момент своего создания, в 1252 г. 240 местным «малым» денариям, уже через 25 лет шел за 396 малых денариев. Венецианский золотей дукат, который в 1284 г. был равен 576 местным денариям, в 1600 г. состоял из 1488, а 1750 г.— из 5280 денариев. Непостоянными были также отношения между лирами в малых денариях н «больших» денариях — денариях «гроссо». Все это чрезвычайно усложняло торгово-кредитные операции.
Нередко предпринимались попытки найти выход из положения. В Венеции, например, 1472 г. при доже Николо Трон была выпущена первая чеканная серебряная лира — «лира Трон», которая должна была соответствовать 240 денариям; тогда же в Милане Галеаццо-Марня Сфорца стал чеканить серебряную монету (в 240 денариев); в Пьемонте и Савойе (1562 г.) Эммануил-Филибер также выпустил свою лиру (lira instar omnium). Однако судьбы новой лиры повторяли историю флорина и дуката. Потребности обмена вели к прогрессирующему уменьшению стоимости денария и увеличению числа денариев в лире, сама же лира постоянно повышалась в своей ценности, становясь в один ряд со старой moneta grossa. В конце концов обесценивание денария практически привело к его исчезновению. В Милане н Венеции последние денарии были
9 О венецианском «гроссо» см. Д. Л у ц ц а т т о. Экономическая история Италии. М„ 1954, ч. II, гл. VIII.
286
Наметки о книгах
выпущены в I половине XVI в.; на нх место пришли монеты в 3 (terlini), 4 (quatrini),. 5 (cinquini), 6 (sestini), 8 (ottini) денариев; возникают 12-дена1рневыё монеты (soldini, soldi). Все эти монеты чеканились уже не из серебра, а из меди; денарий из реальной монеты все более превращался в символическую единицу, а лнра теряла свое прежнее значение (240 денариев) и становилась теперь суммой 60 кватрннов, 20 сольдн и т. д. Это положение сохранилось до конца средневековья.
Картина изменения реальной ценности денег представляется следующей. В 1252 г., в год установления биметаллизма, прежние серебряные генуэзская и миланская имперская лнра шли за 7 г золота, флорентийская — за 3,5 г; несколько позже возникшая венецианская лнра соответствовала 2 г золота. С учетом соотношения золота и серебра в то время (1 : '10), серебряный эквивалент этих монет был равен 70, 35 и 20 г серебра. Это было время относительной стабильности денег — за столетие с середины XIII до середины XIV в. венецианская и генуэзская лиры снизились всего на 5%, миланская имперская — на 30% и лишь флорентийская — на 60%. Однако уже за вторую половину XIV—XV вв. миланская лира потеряла 90% своей стоимости, генуэзская — свыше 30%, тосканская — около 85%, венецианская — 70%, астнджанская — около 90%. В конце XV в. наиболее ценной была генуэзская лнра, содержащая ок. 16 г чистого серебра; миланская (имперская) лнра стоила 8,6 г, венецианская — 6,2 г, флорентийская — 5,7 г, астнджанская — 2,4 г серебра.
Снижение стоимости денег в XIV—XV вв., как указывает К. Чиполла, вызывалось многими факторами,0: интересами торгово-ростовщических кругов, получавших: выгоду из сложной системы обмена между moneta grossa н moneta piccola; ростом спроса на деньги; заинтересованностью монетных цехов в выпуске большого числа денег **; балансовыми расчетами, при которых moneta grossa шла преимущественно на международный рынок, что вызывало инфляцию moneta piccola: ростом государственных расходов; естественным ухудшением сохранности монет; изменением соотношения «серебро — золото» в результате увеличения массы находящегося в обращении серебра.. Очевидно, в разных местностях и в разное время соотношение этих фактров было неодинаковым. По мнению автора, например, в коммунальную эпоху, когда власть находилась в руках торгово-ростовщических и ремесленно-промышленных кругов и государственные расходы были относительно низкими, особенно действовали первые из перечисленных причин, позже же, в эпоху синьорий, в связи с повышением расходов на войны и бюрократию возрос государственный бюджет и резко увеличилось влияние этого фактора.
Картина катастрофического падения стоимости денег в итальянских городах-государствах отличалась от положения в других европейских странах — в Англии, Франция, где в это время происходит укрепление национальной монеты. Это отличие вызывалось, спецификой итальянской истории: в Италии темпы экономического развития (и потребности в деньгах) были более высокими; кроме того, вывоз товаров представлял основу-экономнческой жизни итальянских государств, ведя к концентрации богатства и обесцениванию денег внутри страны. 1По мнению К. Чнполла, в Италии происходило нетолько обесценивание денег, но и нх «инфляция» (inflazione secol аге). Под этим термином автор имеет в виду происходящее наряду с падением стоимости денег неуклонное повышение цен и заработной платы. Однако для ранних времен (XII—XIV вв.) эти положения нз-за отсутствия точных данных являются гипотетическими; относительно* точными сведениями мы располагаем лишь с конца XV в. В это время предложение драгоценных металлов несколько увеличилось. Португальцы стали ввозить золото из: Гвинеи н Золотого Берега (первая чеканка крузейро из гвинейского золота относится к 1457 г.). Увеличивается добыча серебра в рудниках Саксонии, Богемии и Тироля; причем именно Италия первой испытала последствия этого роста; а среди итальянских государств прежде всего — Милан и Венеция, которые стали главными рынками серебра в Италии. Новые монеты из «хорошего» серебра стали чеканиться именно в этих, городах; с этим же связано появление первых серебряных лир (лира Трон в Венеции, лира Галеацдо-Марии в Милане).
Положение иа денежном рынке резко изменилось в результате Великих географических открытий. Среди многочисленных их последствий для Италии К- Чиполла отмечает два: изменение соотношения стоимости золота и серебра (ранее—1:10, в-XVII веке— 1 : 15); перемещение рынков драгоценных металлов из Милана и Венеция г, Геную и вообще центра экономической жизни—на запад и север Европы. В связи с этим эпоху XVI—XVII вв. в истории итальянского денежного обращения автор делит на следующие, приблизительно датируемые нм периоды: 1500—1550 гг.— период войн, опустошений, порчн монеты и упадка экономики; 1550—1620 гг.— время относительной-экономической стабильности и благополучия на денежном рынке; 1620—1700 гг.— тра-
10 С нашей точки зрения, эта схема является относительной в связи с различным; удельным весом составляющих ее частей.
11 Каждый монетный двор получал определенную долю чеканившейся нм монеты:.
Заметки о книгах
28Т
гнческий период полного экономического и финансового упадка страны, переход Италии в разряд экономически отсталых стран. Источники позволяют -дать для этого времени более точные статистические расчеты, которые и выполнены автором с большой тщательностью |2.
К XVIII в. в итальянских городах скопились многочисленные типы монет; так, в Милане во времена Беккариа имели хождение 22 вида золотых и'29 — серебряных монет. В то же время идет стихийный процесс естественной унификации денег. Исчезает различие между moneta grossa и moneta piccola как несовместимыми системами, piccola превращается во вспомогательную, разменную прн основной — moneta grossa. Лнра, до того в ряде государств существовавшая лишь символически, как единица, объединяющая эти системы, отныне возникает и фактически. Именно к этой цели — упростить и упорядочить денежное обращение, установить твердый курс, общий для разных монетных систем, реально создать ранее «воображаемую» монету — были направлены реформы XVIII в. в разных итальянских государствах. В результате этих реформ н общей стабилизации экономики XVIII век представляет собой относительно благополучное время в истории итальянских денег. Окончательная же унификация денежной системы в стране произошла лишь с завоеванием ее Наполеоном (метрическая структура лиры) к затем — после объединения Италии в 60-х гг. XIX в.
Однако дальнейшая история лиры н денежного обращения явно выходит за рамки, интересующие медиевиста. И поэтому, заключая изложение содержательных работ К. Чнполла, мы приведем лишь одно нз последних наблюдений автора. История лиры в текущее столетне — история катастрофического падения ее реальной стоимости (с 1905 по 1955 гг. покупательная способность лиры упала в 300 раз). В наши дни лнра практически почти перестала быть реальной монетой, превратившись в номинальное средство расчета, в «монету — фантом», в то, чем она была в первые века своего существования.
В. В. Самаркин
12 По недостатку места мы вынуждены опустить анализ громадного статистнче^ ского материала, систематизированного К. Чнполла в таблицах.
БИБЛИОГРАФИЯ
ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ СРЕДНИХ ВЕКОВ, ВЫШЕДШАЯ В СССР В 1965—1966 гг.*
I. Средневековье в целом
а. Работы общего характера
1. Рогинский 3. И. Характеристика исторических личностей в «Хронологических выписках» К- Маркса.— В кн.: «История и историки. Историография всеобщей истории». Сб. статей. М., «Наука», 1666, стр. 31—44.
2. Сапрыкин Ю. М. Основные проблемы истории феодального общества в трудах В. И. Ленина. Учеб, пособие для студентов-заочников нет. фак. гос. ун-тов. М., 1965. 74 стр. (Моск. гос. ун-т нм. М. В. Ломоносова).
* * *
3. Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и Возрождения. Сост. текстов н общая вступит, статья В. П. Шестакова. М., «Музыка», 1966. 574 стр. с нот. нлл.; 15 л. нлл. (Памятники муз.-эстет. мысли).
* * *
4. Авербух М. С. К вопросу о законе народонаселения феодализма (Опыт характеристики).— В кн.: «Общественные науки». (Сб. ст. аспирантов н соискателей). Вып. 9. История КПСС, философия, политэкономия. Алма-Ата, 1966, стр. 496—210.
5. Г у т н о в а Е. В. Некоторые проблемы идеологии крестьянства эпохи средневе-.ковья.— ВИ, 4966, № 4, стр. 52—71.
6. 3 у б р и ц к и й Ю., Керов В. и Митропольский Д. Краткий исторический очерк развития человеческого общества до капитализма М., «Прогресс», [1965]. Г53 стр. Ла англ. яз.
Гл. III Феодальное общество.
7. Краткая всемирная история. В 2-х кн. Под ред. А. 3. Манфреда. Кн. Г, М., «Наука», 1966. 591 ст,р. с илл.я карт. (АН СССР, Ин-т истории).
Часть II. Средние века.
8. ПаннекукА. История астрономии. Пер. с англ. М„ «Наука». 1966. 592 стр. с нлл. Часть II. Эпоха средневековья.
9. Суторм1на В. М. Фшансн феодально! держави. Кн1в, 1965, 28 стр. (Ки!всь-.кий 1н-т нар. госп-ва).
10. Ч е р я я к Е. Пять столетий тайной войны. Из истории разведки. М., «Наука», J966. 583 стр.
Часть книги — эпоха средневековья.
114. Шевеленко А. Я. Историческое значение эпохи средних веков.— «Преподавание истории в школе», 1966, № 5, стр. 1'2—23.
12. Шестаков В. П. Развитие музыкально-эстетических идей западноевропейского средневековья.— В ки.: «Эстетика и искусство. Из истории домарксистской эстетической мысли». М., «Наука», 1966, стр. 85—'104.
О классификации музыки.
13. Киселева Л. И. К 250-летию Библиотеки Академии Наук СССР (Из истории Библиотеки и фондов).— СВ, 27, 1965, стр. 139—144.
О значении фондов БАН для историков-медиевистов.
• • •
14. Гнляревскнй Р. С. [рец.]. Симон К. Р. История иностранной библиографии. М., Изд-во Всесоюзн. кннж. палаты, 1963.— «Новая и новейшая история», 1966, № I, стр. 166-167 (часть рецензируемой книги посвящена эпохе средних веков).
* В настоящий список включены изданные в 1965—>1966 гг. в Советском Союзе оригинальные и переводные работы по истории средневековья в странах Западной Ее ролы, Венгрии и Румынии, а также опубликованные в 1965—1966 гг. в советских журналах и продолжающихся изданиях рецензии на книги н статьи, касающиеся истории этих стран в средние века.
Библиография
289
'1' 5. Голота Л. И. [рец.]. Народные массы и исторический процесс. (О кн.: Поршней Б. Ф. Феодализм и народные массы. М„ «Наука», 4964).— «Вопросы философии», 1965, № 5, ст,р. 165—169.
16. Кал1н1на 3. П. [рец.]. Поршнев Б. Ф. Феодализм н народные массы. М., 1964.— «Укр. кт. жури.». КиГв, 1966, № 11, стр. 153—,155.
17. Любимов П. Я. [рец.] К вопросу о роли народных масс в истории. (О кн.: Поршнев Б. Ф. Феодализм н народные массы. М., «Наука», 1964).— ВИ, 1965, № 9, стр. 196—202.
18. Чистозвонов А. Н. [рец.]. В. Н. Slicher van Bath. Yield ratios, 810—'1820. «А. A. G. Bijdragen», N 10. Wageningen, 11963. 264 biz. (Б. X. Слихер ван Бат. Размеры урожаев в 810—1820 гг. Вагенинген, 1963).— ВИ, 1965, № 7, стр. 180—182.
19. Я. Д. ]рец.]. Восточные источники по истории Юго-Восточной и Центральной Европы. Под ред. А. С. Твернтнновой. М., 1964.— «ApxiBH Украши», Khib, '1965, № 6, стр. 72-73.
б. Вспомогательные исторические дисциплины
20. Люблинская А. Д. Современное состояние и задачи вспомогательных дисциплин медиевистики во Франции.— В кн.: «Труды научной конференции по вопросам архивного дела в СССР», т. 2. М., 1965, стр. 148—160.
21. Рутенбург .В. И. Вспомогательные исторические дисциплины в Италии и советская медиевистика.— В кн.: «Труды научной конференции по вопросам архивного дела в СССР», т. 2. М., 1965, стр. 1161—176.
Источниковедение
22. Воронова Т. П. Архив О. А. Добиаш-Рождественской в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.— СВ, 29, 1966, стр. 187—190.
23. Древнейшие латинские рукописи. Каталог. Сост. О. А. Добнаш-Рождествен-ская. В 2 частях. Ч. 2. VH1 — начало IX в. Л., 1965. '153 л. (Гос. публ. б-ка им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). (Часть 1 вышла в изд.: «Средневековье в рукописях Публичной библиотеки». Вып. 3. Л., 1929).
24. Каплан Б. А. Регесты — удобная форма издания.— «Сов. архивы», 1966, №4, стр. 83—85.
Об издании документальных н нарративных источников в виде регест.
См. также № 436 н 443.
Палеография
25. Люблинская А. Д. Значение трудов О. А. Добиаш-Рождественской для развития латинской палеографии в СССР. К 25-летню со дня смерти члена-корреспоиден-та АН СССР О. А. Добиаш-Рождественской.-—СВ, 29, 1966, стр. 473—178.
26. Малов В. Н. Что такое палеография.— ВИ, 4966, № 2, стр. 209—213.
См. также № 108—110, 440, 468, 269, 426—428.
Нумизматика
См. № 129.
в. Историография
27. Неизданные письма Мабильона. Публикация Л. Г. Катушкнной. Под ред. А. Д. Люблинской.— СВ, 29, .1966, стр. 276—288.
• * *
28. Ас ил о век а я С. А. Гуманизм -в борьбе со схоластнцнзмом в лекциях П. Н. Кудрявцева (4848—1849 гт.).— СВ, '28, 1965, стр. 242—250.
29. Золотарев В. П. Н. И. Кареев — историк-методист. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата пед. наук (по специальности «Методика преподавания истории»). М„ 1965. 19 стр. (Моск. обл. пед. ин-т им. Н. К. Крупской).
30. Золотарев В. П. Н. И. К реев как методист.-— «Учен, записки Московского обл. лед. нн-та им. Н. К- Крупской», 1965. т. 121. Истфак, вып. 5, стр. 294—330.
31. Золотарев В. П. О методологических взглядах Н. И. Кареева.— «Учен, записки Московского обл. пед. ин-та им. Н. К. Крупской», 1965, т. 121, Истфак, вып. 5, стр 380—399.
32. К а л о е в Б. А. М. М. Ковалевский (К пятидесятилетию со дня смерти).— «Сов. этнография», 4966, № 6, стр. 30—42:
33. Калуцька Л. П., Фр!зман Г. В. 3 icTopii укра!нсько{ радянсько! мед1ев!с-тикн (М. М. Пакуль).— «В1сник Харк. ун-ту», 1966, № 17. 1ст. cepin, вип. 1, стр. 143-
19 Средние века, в. 32
290
Библиография
34. Л а п т и н П. Ф. «Экономизм» и проблемы государства западноевропейского средневековья в русской либерально-буржуазной позитивистской историографии (Конспект лекций по курсу историографии). Каменец-Подольский, 1965. 55 стр. (Каменец-Подольский пед. нн-т). На укр. яз.
35. Могнльннцкий Б. Г. О некоторых аспектах отражения современности в трудах русских медиевистов.— «Труды Томского ун-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Выл. 4. Томск, 1966, стр. 197—240.
36. Могильннцкнй Б. Г. Политические и методологические идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х годов XIX в.— начала 900-х годов. Автореферат дисс. на соискание учен, степени доктора нет. наук. Томск, 1966. 37 стр. (Томский ун-т им. В. В. Куйбышева).
37. Могнльницкнй Б. Г. У истоков социально-экономического направления в русской буржуазно-либеральной медиевистике.— «Труды Томского ун-та», т. 178. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 3. Томск, 1965, стр. 178—252.
38. Чехова Е. Н. Воспоминания о женщинах-профессорах.— В кн.: «Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы (1878—'1918 гг.)». Сб. статей. Л., Изд-Во Ленннгр. ун-та, 1965, стр. 178—187.
Стр. 178—085 — Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская.
* * *
39. Володарский В. М. Научно-педагогическая деятельность М. М. Смирнна.— . СВ, 28, 1965, стр. 8—14, с портр.
40. Данилова Л. В. Становление марксистского направления в советской нсто-риографии эпохи феодализма.— «Исторические записки», т. 76, 4965, стр. 62—119.
41. Керов В. Л. Новое в исследованиях советских медиевистов.— «Преподавание истории в школе», 1965, № 1, стр. 16—25.
42. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 4. М., «Наука», 1966 г. 854 стр. (АН СССР. Ин-т истории).
Гл. IX. Развитие советской медиевистики.
43. С а м о й л о А. С. Феодальная колонизация в освещении советских историков.— ВИ, 1965, №40, стр. 144—1*48.
44. Федосов И. А. Историческая наука в Московском университете (1956— 1965 гг.).— ВИ, 1966, № 10, стр. 134—144.
В том числе — о работе кафедры истории средних веков.
* * *
45. Барг М. А. Концепция феодализма в современной буржуазной историографии,— ВИ, 1965, № I, стр. 79—97.
46. Воробьев А. Я- Категории экономики н политики в сочинениях Георга фон Белова.— «Труды Томского ун-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 4. Томск, 1966, стр. 488—196.
47. Иванов В. В. К характеристике идейно-методологических взглядов Марка Блока.— «Труды Томского ун-та», т. 178. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 3. Томск, 1965, стр. 95—107.
48. Иванов В. В. О теоретико-методологических принципах исторических исследований Симона де Снсмонди.— «Труды Томского ун-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 4. Томск, 1966, стр. 312—825.
49. С а д р е т д и и о в Г. К. Теоретико-методологические основы исторической концепции Анри Пиренна.— «Труды Томского ун-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Выл. 4. Томск, 1966, стр. 164—187.
50. Смоленский Н. И. Леопольд фон Ранке. Методология и методика исторического исследования.— «Труды Томского ун-та», т. 1187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 4. Томск, 1966, стр. 270—611-
• ♦ ♦
'51. Леви исон-Лесс ннг В. Ф. М. В. Доброклонскнй (1886—1964).— «Сообщения Гос. Эрмитажа», 27, 1966, стр. 120—1EI.
* • *
52. Люблинская А. Д. Робер Фавтье (1885—4966).— СВ, 29, 1966, стр. 324—325-
53. Бейлис А. С., И н к н н В. Ф., К у т н к В. Н. [рец.]. Очерки истории исторической науки в СССР, т. 3. М., Изд-во АН СССР, 1963 — ВИ, 1965, № 1, стр. 129—136 (часть.— рецензируемой книги посвящена историографии западноевропейского средневековья).
См. также № 21, 25, 91, 92, 94, 101, 107, 112, 115, 118, 127, 146, 156, 172—173, 175, 178, 183—185, 190, 197, 220, 239, 244, 280, 283, .284, 328, 329, 418, 420, 447, 453, 454.
Библиография
291
F* г. Учебные пособия
54. Грубер Р. И. Всеобщая история музыки (Учеб, пособие для музыковедческих отд-иий консерватории]. Ч. I. Изд. 3-е. М., «Музыка», 1966. 484 стр. (Моск. гос. консерватория нм. П. И. Чайковского. Кафедра истории зарубежной музыки).
Разделы 3 и 4 — эпоха средневековья.
55. Историко-экономический обзор {Учеб, пособие]. Ч. 'I. Докапиталистические формации (Авт. Д. К- Митропольский, Ю. А. Зубрнцкин и В. Л. Керов]. М., «Прогресс» [1965]. 207 стр. (Ун-т дружбы народов им. Патриса Лумумбы). На англ. яз.
56. Историко-экономический обзор (Учеб, пособие]. Ч. 1. Докапиталистические формации. Первобытная община. Рабовладельческое общество [Авт. Ю. Зубрнцкнй, В. Керов, Д. Митропольский]. М., «Прогресс» [1965]. 226 стр. (Ун-т дружбы народов им. Патриса Лумумбы). На нсп. яз.
‘5 7. История средних веков. Т. 1—2 [Учебник для ист. фак. ин-тов]. Под ред. С. Д. Сказкнна [и др.]. М., «Высш, школа», 1966.
58. История (средних веков. Метод, указания по курсу. Для студентов общенаучн. фак. высш. учеб, заведении. Киев, Изд-во Киевского ун-та, 1966. 51 стр.
59. Сапрыкин Ю. М. История средних веков. Учеб.-метод. пособие для студентов-заочников ист. фак. гос. ун-тов. Под ред. С. Д. Скаикина. Изд. 4-е, переработ. и доп. М., '1966. 72 стр. (М-во высш, и сред, образования РСФСР. Науч.-метод. кабинет по заоч. н вечернему обучению Моск, ун-та) .
60. Экономическая история капиталистических стран [Учеб, пособие для экон, вузов]. Под общ. ред. Кривил П. В. (н др.]. М., «Высшая школа», 1966. 368 с.
Гл. II—VI — эпоха средних веков.
• • *
61. Жидков О. А., Крашенинникова Н. V [ред.]. Новое издание учебника по истории государства н права зарубежных стран. (О кн.: «История государства и права зарубежных стран». [Учебник для юрид. ин-тов н фак.]. Под общ. ,ред. П. Н. Га-ланзы. Т. 1. М., 1963).— «Сов. государство и право», 1965, Ns 8, стр. 129—1131 (часть рецензируемой книги посвящена истории средних веков).
См. также Ns 1116, 1'24, 179, 285, 346.
д. Методика преподавания истории средних веков
62. Бессмертный Ю. Л. Опыт проблемного построения курса истории средних веков в Новосибирском государственном университете.— СВ, 27, 11966, стр. 243—251.
63. Косова Г. Р. Изобразительное искусство в преподавании истории. Древиин мир. СреДние века. [М., «Просвещение», 1966]. (176 стр. с нлл.
64. Л а п т и н П. Ф. Историографические элементы в лекционном курсе истории средних веков на исторических факультетах педагогических институтов. (Из опыта работы Каменец-Подольского пединститута).— СВ, 29, 1966, стр. 315—321.
65. Ф р е й д е и б е р г М. М. Практикум по истории средних веков в пединституте. (Из опыта работы).— СВ, 27, 4965, стр. 252—258.
е. Библиография
66. Жаботннская Е. А. [сост.]. Труды доктора исторических наук профессора М. М. Смнрина.— СВ, 28, 1965, стр. 12—17.
67. История исторической науки в СССР. Дооктябрьский период. Библиография. М., «Наука». 1966, 703 стр. (АН СССР. Ин-т истории. Гос. публ. ист. б-ка РСФСР). В том числе — литература, об изучении истории средних веков и об отдельных историках-медиевистах.
68. Каменецкий Б. А. Борьба народных масс в странах Европы против фео-дальнего гнета. Беседы о книгах. М., «Книга», 1965. 24 стр. (Гос. публ. ист. б-ка. Беседы о книгах. Истории, знания — в массы).
69. КандельБ. Л. История зарубежных стран. Библиография русских библиографий, опубликованных с 1857 по .1965 г. М., «Книга», 1966. 255 стр. (Гос. публ. б-ка нм. М. Е. Салтыкова-Щедрина).
'Имеются разделы, посвященные истории средних веков.
70. Люблинская А. Д. н Шаркова И. С. [сост.]. Труды члена-корреспондента АН СССР О. А. Добиаш-Рождественской.— СВ, 29, 1966, стр. 179—'186.
711. Оснновскнй И. Н. [сост.]. Труды академика С. Д. Сказкнна за 1960— 1966 гт.— СВ, 29, 1966, стр. 12—115. (Продолжение библиографии, опубликованной в СВ, XVII, 1960).
72. Симон К. Р- Зарубежные исторические библиографии послевоенных лет (Обзор важнейших изданий, вышедших в Европе н США. Составлен на 1 января
292
Библиография
1963 г.).— В кн.: «Библиографические обзоры. (История и экономика)». |М., «Наука», 1965, стр. 3—64.
В том числе — о библиографиях по истории средних веков.
73. Соколова М. Н. Библиография трудов Б. Ф. Поршнева.— В кн.: «История и историки. Историография всеобщей истории». Сб. статей. М., «Наука», 1966, стр. 378—386.
74. Фролова И. И. [сост.]. Литература по истории средних веков, вышедшая в СССР в '1963 году.— СВ, 28, 1965, стр. 313—327.
75. HI и ш к и и В. И. Источники сведений о советской литературе по всеобщей истории.— «Вопросы историографии всеобщей истории». .Сб. статей. Вып. 1. Казань, 1964 [вых. дан.— 1965], стр. 168—178.
Имеется .раздел: История средних веков.
• • •
76. Р а ш б а Н. С. [рец.]. В помощь учителям средней школы (О кн.: История древнего мира. История средних веков. Аннотир. указатель литературы для учителей восьмилетней школы. М., Изд-во Всесоюзн. кн. палаты, 11962).— «Сов. библиография», 1965, № 1, стр. 74—78.
См. также № 87, 88, 95, 224, 442.
ж. Хроника
77. Дякин В. С. К 70-летию О. Л. Вайнштейна.— «Новая и новейшая история», 1965, № 1, стр. 1'78.
78. К 70-летию О. Л. Вайнштейна.— СВ, 27, 1965, стр. 259.
79. Вебер Б. Г. Доктор исторических наук, профессор Борис Федорович Поршнев. (К '60-летию со дия рождения).— В кн.: «История и историки. Историография всеобщей истории». Сб. статей. М., «Наука», 1966, стр. 375—377.
80. Б. В. К 60-летию Бориса Федоровича Поршнева.— «Новая и новейшая история», 1965, № 2, стр. 191—192.
81. Академик Сергей Данилович Сказкин.— ВИ, 1966, № 4, стр. 148—158.
82. К семидесятипятилетию академика Сергея Даниловича Сказкина.— СВ, 29, 1966, стр. 3—1'1.
83. Левицкий Я. А. Академик Сергей Данилович Сказкин. К 75-летию со дня рождения и 50-летию научной и педагогической деятельности.— «Новая и новейшая история», 4965, № 6, стр. 173—474.
84. Сапрыкин Ю. М. Научная и педагогическая деятельность С. Д. Сказкина (К 75-летию со дня рождения).— «Вестник Московского ун-та», 1966. История, № 2, стр. 89—99.
85. Чистоз бонов А. Н. Хроника работы секции «Генезис капитализма» Научного совета по изучению закономерностей перехода от одной социально-экономической формации к другой.— В кн.: «Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве». [Сборник статей]. К 80-летию академика Н. М. Дружинина. М., «Наука», 1965, стр. 452—458.
86. Юргинис Ю. М. Симпозиум историков в г. Висби (15—21 авг. 1965 г.).— «Вестник АН СССР», 1965, № 12, стр. 86.
См. также № 98—100, 144, 292.
з. Работы по истории отдельных стран
Австрия
87. П а ш а е в а Н. М. Австрия и австро-славянские отношения в русской и советской исторической литературе (X в.— 1918 г.).— В кн.: «Международные отношения в Центральной и Восточной Европе и их историография». М., 1966, стр. 240—276.
Англия
88. Фролова И. И. Новые библиографии по истории Англии в средние века.— СВ, 27, 1965, стр. 260—264.
Венгрия
89. Цверава Г. К. [рец.]. J. Zemplen. A magyarorszagi fizika tortenete 1711-ig. Budapest, Akademiai kiado, 4961. 317 old. (И. Земплен. История физики в Венгрии до 1714 г. Будапешт, Изд-во АН, 1961. 317 стр.).—«Вопросы истории естествознания и техники», вып. 18. 19155, стр. 155—456.
Библиография
293
Германия
90. Королюк В. Д. «Дранг нах Остен» и историческое развитие народов Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в период феодализма. (Обзор основной проблематики исследования).— «Сов. славяноведение», 1966, № 4, стр. 14—27.
91. Негуляева Т. М. Проблема общины в средневековом городе. (К историографии вопроса).— В кн.: «Материал к научной конференции аспирантов и молодых научных сотрудников Саратовского гос. ун-та». Вып. III. Секция истории средних веков. Саратов, 1966, стр. Ь—17.
Дания
92. Похлебки.н В. В. Состояние исторической науки в Дании.— ВИ, 1965, № 2, стр. 173—*181.
Испания
93. Гомес-Табанера, Хосе Мануэль (Мадрид]. Происхождение и формирование народов Испании.— «Сов. этнография», 1966, № 5, стр. 58—74. Резюме на англ. яз.
Часть статьи посвящена эпохе средневековья.
94. Кал! Hi на 3. П. Проблеми середньов1’чно1 Icnaiiii в працях радянських кто-рик1в.— «Вкник Льв1вського ун-ту». Cepin кт., 1965, [вип. 3], стр. 48—56.
95. Пичугина И. С. Обзор статей по истории средневековья. «Hispaniia. Revista espanola de Historia», t. XXI—XXIII, N 81—92. Madrid, 1961—1963.— CB, 28, 1965, стр. 3011—305.
Люксембург
96. Кил ль, Жан. Тысячелетний Люксембург. Пер. с ием. М., «'Прогресс», 1965. 296 стр.
Ч. 2.— Люксембург в период феодализма.
Румыния
97. Всеобщая история архитектуры. Т. 3. Архитектура Восточной Европы. Средние века. Отв. ред. Ю. С. Яралов. Л.— М, Стройиздат, 1966. 686 стр. с илл. и карт. (Гос. ком. по гражд. строительству и архитектуре при Госстрое СССР. НИИ теории, истории и перспективных проблем советской архитектуры).
Гл. 7. Архитектура Молдавии и Валахии.
Скандинавские страны
98. А. С. Вторая научная конференция по истории, экономике, языку и литературе Скандинавских стран и Финляндии.— СВ, 29, 1966, стр. 322—323.
99. Исраэлян В. Л., Некрасов Г. А., Мартынов В. Д. Изучение проблем стран Северной Европы [Научная конференция в Ленинграде].— «Вестник АН СССР», 1965, № 12, стр. 113—115.
Излагается содержание докладов по истории Скандинавских стран в эпоху феодализма.
'100 . Некрасов Г. А. Вопросы истории СССР и русско-скандинавских отношений на Ленинградской конференции скандинавистов.— «История СССР», 1965, № 6, стр. 220—222.
Затрагивается эпоха средневековья.
101 . Кристенсен А. Э. (Осло]. Изучение истории судостроения в Дании, Швеции и Норвегии.— «Сов. этнография», 1966, № 6, стр. 17—29.
См. также № 86.
Франция
102. ШевеленкоА. Я. [рец.]. М. Bouvier-Ajan, G. Мигу. 'Les classes sociales en France. T. I—II. Paris, 1963. (M Бувье-Ажан, Ж- Мюри. Общественные классы во Франции. Т. I—II. Париж, 1963).— «Новая и новейшая история», 1965, № 2, стр. 164— 166 (часть рецензируемой книги посвящена эпохе средневековья).
294
Библиография
II. Период становления феодализма (V—XI вв.)
а. Работы общего характера
103. Барг М. А. Буржуазная историография о социальной структуре средневекового общества. (Генезис и социальная динамика средневековой знати).— ВИ, 1966, № 12, стр. 82—99.
104. Всеобщая история архитектуры. Т. 4. Архитектура Западной Европы. Средние века. Отв. ред. А. А. Губер. Л.— М., Стройиздат, 1966. 693 стр. с илл. и карт.; 6 л. илл. (Гос. ком. по гражд. строительству и архитектуре при Госстрое СССР. НИИ теории, истории и перспективных проблем советской архитектуры).
105. Даркевич В. П. Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (X—XIV вв.). М., «Наука», 1966. .148 стр. с илл. и карт. (АН СССР. Ии-т археологии).
,106 . Древнерусское государство и его международное значение. М., «Наука», 4965. 476 стр. (АН СССР. Ин-т истории).
1107. Лаптева Л. .П. Проблема германизации полабских и балтийских славян в русской дореволюционной историографии.— В кн.: «Международные отношения в Центральной и Восточной Европе и их историография». М., 1966, стр. 171—191.
’1*08 . Люблинская А. Д. Латинские палимпсесты V—VHI веков.— В кн.: «Археографический ежегодник за 1965 год». М., «Наука», 1966, стр. 41—46.
109. Мурьянов М. Ф. Реконструкция романо-гермаиских средневековых рукописей. (На материале ленинпр. собраний). Автореферат дисс. иа соискание учеи. степени кандидата филол. наук. Л., 1966. 16 ст,р. (Ленинград, гос. уи-т им. А. А. Жданова).
ПО. Мурьянов М. Ф. Фрагменты латинских рукописей VIII—X вв. из коллекции Академии наук СССР.— СВ, 29, 1966, стр. 208—220.
illil. Рамм Б. Я. Неизвестная раниесредневековая миниатюра с изображением «добродетелей».— СВ, 29, 1966, стр. 221—227.
112. Рамм Б. Я. Папско-русские отношения в средние века в освещении современной буржуазной историографии.— СВ, 28, 1965, стр. 260—268.
-113. Рамм Б. Я. Уникальный ленинградский экземпляр средневековой розы ветров.— В. ки.: «Путешествия и географические открытия в XV—XIX вв.». М.— Л., 1966, стр. 132—152.
Н4. Самодуров а 3. Г. Актуальные проблемы ранней истории феодальной формации [По материалам науч.-координац. совещания «Итоги н задачи изучения генезиса феодализма в странах Западной Европы». Москва. Май—июнь 1966 г.].—ВИ, 1966, № 9, стр. 159—163.
1U5. С а и ч у к Г. Э. Проблема империи и чешско-немецких отношений раннефеодального периода (X—XII вв.) в западногерманской историографии послевоенного времени.— В кн.: «Австро-Венгрия и славяно-германские отношения». М., 1965, стр. 227— 258.
11116. Соколов В. В. История древней и средневековой зарубежной философии. Учеб.-метод. пособие для студентов-заочников философ, фак. гос ун-тов. М., '1965. 64 стр. (Моск, ун-т им. М. В. Ломоносова).
117. Удальцова 3. В. Задачи изучения генезиса феодализма в странах Западной Европы.— ВИ, 1966, № 9, стр. 61—70.
118. Удальцова 3. В. Проблемы генезиса феодализма в новейших работах советских ученых.— ВИ, 1965, № 12, стр. 143—451.
• • •
Г19. Анохин Г. И. Кто же открыл Америку? [Новые материалы о первооткрывателе Нового Света Л. Эрикссоне. По данным археол. экспедиции X. Ингстада].— «Природа», 1965, № 40, стр. 70—76.
И20. Коган М. А. Винланд иавдеи? Новые данные о норманнах в Америке.— «Известия Всесоюзи. географического общества», т. 97, 1965, вып. 5, стр. 469—473.
* * »
'121. Берзии Э. О. [рец.]. Открытие первого поселения викингов в Америке. (О статье Э. X. Инстада в журнале «National Geography». Washington, 1964, vol. 2, N 5, p. 708—734).— ВИ, 1965, № 5, стр. 195—196. *
122. Козлов О. Ф. [рец.]. Феодальные дружины в период образования государств в Центральной Европе [О ст. Фр. Грауса в журн. «Ceskoslovensky Easopis historicky». Praha, 1965, N 1, s. 1—17].— ВИ, 1966, N 3, стр. 195. I
123. Неусыхин А. И. [рец.]. Корсунский A. P. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М., Изд-во МГУ, 1963.— СВ,-29, 1966, стр. 289—299.
1124. Рыськнн Б. И., Соколова М. Н. [рец.]. Хрестоматия по истории средних веков. Т. 1. Раннее средневековье. М., 1963.— СВ, 29, 1966, стр. 300—305.
125. Фогель К- [рец.]. А. Р. Juschkewitsch. Geschichte der Mathematik im Mittelalter. Deutsche Obersetzung: V. Ziegler. Leipzig, B. G. Teubner, 11964. 454 S. (А. П. Юшке
Библиография
295
вич. История математики в средние века. Пер. с рус. В. Циглера). Лейпциг, Б. Г. Тейбнер, 1964. 454 стр.— «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 20, 1966, стр. 102—103.
См. также № 147, 1152, 158, 466.
б. Работы по истории отдельных стран и народов
Вандалы
126. Кучеренко Э. И. К вопросу о происхождении и исторических судьбах вандалов.— В кн.: «Вопросы истории, филологии и педагогики». (Содержание докладов, прочитанных на научной конференции историко-филологического факультета КРУ в феврале 4965 года). Казань, Изд-во Казан, ун-та, 1965. стр. 60—63.
Франкское государство Меровингов и Каролингов
127. Садретдииов Г. К. Суд Салической правды в интерпретации Фюстель де Куламжа.—«Труды Томского ун-та», т. 178. «Методологические и историографические вопросы исторической науки». Сб. статей. Вып. 3. Томск, 1965, стр. 253—261.
128. Шевеленко А. Я. Сопоставление путей генезиса феодальных отвошеиий во франкском государстве и Индонезии.— ВИ, 1965, № 12, стр. 79—96.
Англия
129. Истин В. М. Редкие английские денарии X—XI вв.— В ки.: «Нумизматика и эпиграфика», т. 5,1965, стр. 161—171.
Германия
1'30. Беркович М. Е. К вопросу об особенностях процесса формирования немецкой народности.— СВ, 27, 1965, стр. 162—195.
131. Доннерт Эрих (ГДР]. Данные немецких источников раннего средневековья о славянах и программе восточной экспансии у Титмара Мерзебургского.— СВ, 27, 1965, стр. 26—39. Резюме иа нем. яз.
132. Серовайский Я. Д. {рец.]. Неусыхин А. И. Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв. М., 1964.— ВИ, 1966, № 5, стр. 162—164.
133. Шевеленко А. Я. [рец.]. ‘Вопросы медиевиста к археологам. (О статье Э. Мюллер-Мертенса «Генезис феодального общества в Германии в свете письменных источников» в журнале «Zeitschrift fur Geschichtswlssenschaft». Berlin, 1964, Hf. 8, S. Г384-1402).—ВИ, 1965, N 10, стр. 193—194.
Испания
4<34 . Корсунский A. P. Города Испании в период становления феодальных отношений (V—VII вв.).— В кн.: «Социально-экономические проблемы истории Испании». М., 1965, стр. 3—63.
135. Корсунский А. Р. Основные вопросы истории Испании V—VIII веков. Автореферат дисс. на соискание учен, степени доктора ист» наук. М., 1965. 27 стр. (Моск, гос. университет им. М. В. Ломоносова).
См. также № 208 и 210.
Италия
186. Абрамсон М. Л. О состоянии производительных сил в сельском хозяйстве Южной Италии (X—XIII вв.).— СВ, 28, 1965, стр. 18—37. Резюме на итал. яз.
• • •
137. Каждая А. П. [рец.]. Две новые книги по экономической истории Италии IV—VI вв. н. э. (о кн.: Hannestad К- L’evolution de ressources agricoles de 1’Italie du 4-eme au 6-eme siecle de notre ere. Kobenhavn, 1962. 417 p.; Ruggini L. Economia e society nell’ Italia annonaria. Milano, 1961, 7Г6 p.),— «Вестник древней истории», 1965, №2, стр. 175—176.
См. также № 243.
296
Библиография
Норвегия
См. № 262.
Скандинавские страны
138. Гуревич А. Я. Походы викингов. М., «Наука», 1966. 183 стр. 1 илл. (АН СССР. Науч.-попул. серия).
Отрывок из книги опубликован в ВИ, 1966, № Г, стр. 215—218.
139. Пекарчик С. [Польша]. Сакральный характер королевской власти в Скандинавии и историческая действительность.— «Скандинавский сборник», X. Таллин, 1965, стр. 171—201.
Франция
140. Н е р е т и н а С. С. Из истории каролингского минускула в Северной Франции в середине IX в.— СВ, 29, 1966, стр. 191—207.
'141. Серовайский Я. Д. К вопросу о распределении прав собственности среди бургундских феодалов в X—XII вв.— СВ. 28, 1965, стр. 38—51; 29, 1966, стр. 16—27. Резюме на франц, яз.
См. такзке № 260.
III. Период развитого феодализма (XI—XV вв.)
а. Работы общего характера
142. Мастера искусства об искусстве [Избр. отрывки из писем, дневников, речей и трактатов. В 7 т.]. [Т. 1. Средние века. Под ред. А. А. Губера и В. В. Павлова. М., «Искусство», 1965]. 269 стр.; 53 л. илл.
См. раздел «Западная Европа».
143. Мастера искусства об искусстве. [Избр. отрывки из писем, дневников, речей н трактатов. В 7 т.]. [Т. 2. Эпоха Возрождения. Под ред. А. А. Губера и В. Н. Гращенкова. М., «Искусство», 1966]. 397 стр. с илл.; 47 л. илл.
144. А н и к с т А. А.- Ренессанс, маньеризм и барокко в литературе н театре Западной Европы.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., 1966, стр. 178—244.
145. Боброва Е. И. Собрание инкунабулов БАН СССР.— В ки.: «Академия наук СССР. Библиотека. Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Академии наук СССР». М.— Л., 1966, стр. 106—116.
446. Голенищев-Кутузов И. Эпоха Данте в представлении современной науки.— «Вопросы литературы», 1965, № 5, стр. 79—100.
147. Домбровский Ян. Польская политика и натиск германского феодального мира на Чехию и Венгрию в средние века.— В кн.: «Германская экспансия в Центральной и Восточной Европе». Сб. статей по истории так называемого «Дранга нах Остен». Пер. с польск. М., 1965, стр. 71—108.
148. Дридзо А. Д. Африка южнее Сахары в представлениях европейских географов XIII в.— В кн.: «Путешествия и географические открытия в XV—XIX вв.». М.— Л., 1965, стр. 153—459.
149. Е н ь к о А. Г. Борьба империи против светских притязаний папства в первой половине XIV века и «Defensor pacis» Марсилия Падуанского. А'втореф. дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1965. 14 стр. (Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова).
150. История свободомыслия и атеизма в Европе. Под ред. Н. П. Соколова. М., 1966. 412 стр.
Гл. II и 111 —эпоха средневековья.
151. Кебуладзе Р. В. Обращение европейских монет в Грузии в XV—XVIII вв. Автореф. дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. Тбилиси, 1966. 17 стр. (Тбнл. гос. ун-т).
152. Кирпичников А. Н. Надписи и знаки на клинках восточноевропейских мечей IX—XIII вв.— «Скандинавский сборник», XI. Таллин, 1966, стр. 249—298.
Библиография
2ffT
il63. Киселева Л. И. Фрагменты редких изданий XV—начала XVI в.— В кн.: «Академия наук СССР. Библиотека. Материалы н сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Академии наук СССР». М.— Л., 1966, стр. 38—50.
'1 64. К о г а н М. А. О географических воззрениях европейцев накануне великих географических открытий.—В кн.: «Путешествия и географические открытия в XV—XIX вв.». М.— Л., '1965, стр. 109—'Г19.
155. Конен В. Д. Проблемы Возрождения в музыке.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М.„ 1966, стр. 134—160.
156. Левуш X. 3. Историки ГДР о народных и еретических движениях XI— XIII вв.— «Труды Томского уи-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 4. Томск, 1966, стр. 141—'163.
157. Малечинская Е. Проблема «Дранг нах Остен» в XIV—XV веках.— В кн.: «Германская экспансия в Центральной и Восточной Европе». Сб. статей по истории так называемого «Дранг нах Остен*. Пер. с польск. М., 1965, стр. 109—421.
158. Навицкайте-Кунцене О. В. Западноевропейский импорт в Литве в IX—XII вв.— «Труды АН Литов. ССР». Обществ, науки. Вильнюс, 1966, № 3, стр. 85— 103. На литов, яз. Резюме на рус. яз.
159. О р б е л и И. А. Восток и Запад в XII—XIII веках.— ВИ, 1965, № 6, стр. 105— 114.
Стенограмма доклада на юбил. науч, сессии Гос. Эрмитажа 23 июня 1940 г.
160. Русакова А. И. Зародыши и начала идей утопического коммунизма в народно-демократическом движении трудяшихся масс XI—XVII вв.— В кн.: «Вопросы научного коммунизма и философии». Материалы теоретич. конференции. Красноярск, 1965, стр. 91—106.
161'. С т а м С. М. Движущие противоречия развития средневекового города.— ВИ, 1965, № 7, стр. 93—105.
162. Столович Л. Н. Гуманизм красоты и красота гуманизма. Проблема прекрасного и общественный идеал в эстетике Возрождения.— «Учен, записки Тартуского-ун-та», вып. 187. Труды по философии, 10, 1966, стр. 159—176.
163. Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях (XIV—XV вв.). М., «Наука», 4966. 174 стр. с илл. ((АН СССР. Науч.-попул. серия]).
164. Чудиновских Э. И. Греческие портуланы как источник по истории торговых путей центрального и восточного Средиземноморья XV—XVI вв.— «Учен, записки Уральского ун-та», Свердловск, 1965, вып. 41. Античная древность и средние века, стр. 61—84.
* * *
165. Евгеньев В. Кенсингтонская надпись: быль или легенда? (О рунической надписи 4362 г.]. По материалам зарубежных изданий.— ВИ, 1966, № 9, стр. 215—218.
166. Ефимов А. В. Кто открыл Америку?—«Новая и новейшая история», 1966,. № 4, стр. IB—25.
467. Дорошенко В. [рец.]. Ганза и Ливония. Проблемы торговли XIII—XVI вв. (О кн.: Dollinger Р. La Hanse, Xlle-XVIle siecles. Paris, 1964).— «Известия АН Латв. ССР», Рига, 1965, № 10, стр. 143—147.
168. К и с е л е в а Л. И. [рец.]. Опыт локального исследования дипломатического письма. (О кн.: J. Stiennon. L’ecriture diplomatique dans le diocese de Liege du Xl-e au milieu du XIII-е siecle. Reilet d’une civilisation. Paris, 1960. 428 p.).— CB, 29, 1966, стр. 311—3114.
169. Фигуровский H. А. [рец.]. On Divers Arts. The treatise of Theophilus. Translated from the medieval latin with introduction and notes by John G. Hawthorne and Cyril Stanley Smith. The University of Chicago Press, 1963. (О разных искусствах. Трактат Теофнла. Пер. средневекового латинского текста с введением и примечаниями Дж. Хаутворна и К- С. Смита. Чикаго, 1963).— «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 20, 1966, стр. 107—'108.
См. также № 103—107, 109, Г12, 445, 116, 119—121, 124, 125, 284, 287, 291, 293, 297, 308—310, 312—316, 319, 321.
Крестовые походы.
Государства крестоносцев на Бостоке
170. Берадзе И. Об участии Грузии в крестовом походе и антиосманских коалициях.— «Вестник Отд-ния обществ, наук АН Груз. ССР». Тбилиси, 1965, № 4, стр. 59— 66. На груз. яз.
1711. Дмитриев Г. Предоставление феода сеньору на сохранение по сводам феодального законодательства на завоеванном крестоносцами Востоке.— «Палестинский сборник», вып. 15 (78). История н филология стран Ближнего Востока. М,—Л.„ 1966, стр. 155—171. Резюме на англ. яз.
298
Библиография
172. Заборов М. А. Г. Зибель И начало критической разработки источников первого крестового похода. (Из истории источниковедения крестовых походов).— СВ, 28, 1965, стр. 276—283.
173. Заборов М. А. Из истории крестовых походов в отечественной медиевистике [«Крестовые походы». Курс лекций О. А. Добиаш-Рождественской].— В кн. «История и историки. Историография всеобщей 'истории». Сб. статей. М., «Наука», 1966, стр. 344—359.
174. Заборов М. А. Современники-хроиисты и историки крестовых походов.— ВВ, 1965, т. 26, стр. 137—1161.
175. Заборов М. А. Введение в историографию крестовых походов (латинская хронография XI—XIII вв.). М., «Наука», 1966, 381 стр. (АН СССР).
176. Дмитриев Г. [рец.]. Luders A. Die Kreuzzfige im Urteil syricher und arme-nischer Quellen. Berlin, 1964 (Людерс А. Крестовые походы в оценке сирийских и арминских источников. Берлин, 1964).— «Историко-филологич. журнал» (АН Арм. •ССР). Ереван, 1966, № 3, стр. 281—285.
б. Работы по истории отдельных стран
Англия
177. Батыгина Т. В. Свободное крестьянство в Восточной Англии в конце XI в. (На материале графства Сеффок).'—«Учен, записки Московского пед. ин-та им. В. И. Ленина», 1965, № 237. История средних веков, стр. 3—43.
178. Гутиова Е. В. Основные источники и историография по истории крестьянской идеологии в Англии XIII—XIV вв.— СВ, 29, 1966, стр. 70—89. Резюме на аигл. яз.
179. К а н т ем и ров а Т. А. и Кузнецов Е. В. Восстание в Англии 1450— 1451 гг. под .руководством Джека Кэда и Уильмана Парминтера (Учеб, пособие для -спецсеминаров по истории на вечеряем и заоч. отд-ниях). Горький, 1966. 71 стр. (Горьк. ун-т им. Н. И. Лобачевского).
180. Кузнецов. Е. В. Была ли битва при Босворте концом «Войны Роз?» (Из истории борьбы Генриха VII с заговорами английских феодалов).— «Учеи. записки Горьковского ун-та», 1965. Серия ист. Вып. 67. Средние века н древний мир, стр. 138—158.
181. Сливко С. А. К вопросу об условиях и путях формирования английского абсолюггизма в конце XV века (начало правления Генриха VII Тюдора).— «Учеи записки Омского пед. ин-та», 1965, вып. 22 (серия ист.), стр. 203—236.
182. Сливко С. А. Социальная борьба в Англии в конце XV века .и формирование английского абсолютизма. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1965. 24 стр. '(Моск- гос. пед. ин-т -им. В. И. Ленина).
483. Соколова А. М. Восстание английского народа в 1381 тоду в освещении Д. М. Петрушевского.— В кн.: «Иркутский университет им. А. А. Жданова. Краткие •сообщения и доклады о научно-исследовательской работе за 1962 год. Прил. к отчету о иауч.-исслед. работе за 1962 год (гуманитарные науки)». Иркутск, 1965, стр. 77—80.
184. Соколова А. М. Д. М. Петрушевский и освещение им восстания английского народа в 1381 году. Автореферат дисс. на соискание учеи. степени кандидата ист. наук. М., 1966. 16 стр. (Моск. пед. ии-т им. В. И. Ленина).
185. Соколова А. М. Некоторые вопросы, относящиеся к исследованию Д. М. Петрушевским восстания английского парода в 1381 году.— «Труды Иркутского ун-та», 1965, т. 39. Серия юрид., вып. 7, ч. И". Вопросы сов. государства и права, •стр. 180—205.
186. Ульянов Ю. Р. Оксфордширский манор Уотлингтон в 1086—1300 пг. (К вопросу об эволюции структуры и хозяйственной организации крупной светской вотчины в средневековой Англии.) — СВ, 29, 1966, стр. 28—69. Резюме иа англ. яз.
187. Чхартишвили Г. Восстание лондонского плебса в 1196 г. под руковод--ством Уильяма Фиц-Осберта Длиннобородого.— «Труды Горийского пед. ин-та». Тбилиси, 1965, т. 10, стр. 275—314. На груз. яз. Резюме на рус. яз.
188. Неусыхин А. И. [рец.]. Барг М. А. Исследования по истории английского феодализма в XI—XIII вв. М., Изд-во АН СССР, 1962.— СВ, 27, 1965, стр. 196—215.
См. также № 129.
Венгрия
189. Р о з н е р И. Г. [рец.]. Ценное исследование по истории Трансильвании То юн.: Шушарин В. П. Крестьянское восстание в Трансильвании (1437—Г438 гг.). М., Изд-во АН СССР, 1'963].— СВ, 29,1966, стр. 306—310.
Библиография
299
Германия
190. К ап л юк В. 3. Проблема генезиса раннекапиталистических отношений в горнорудном производстве Германии в историографии ГДР.'—«Труды Томского ун-та», т. 187. Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. статей. Вып. 4. Томск, 1966, стр. 119—'140.
19Г. Кирсанова Т. И. Социально-экономическое положение Тевтонского Ордена второй половины XIV—первой половины XV в. Автореферат дисс. иа соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1966. 20 стр. (Моск. обл. пед. ии-т им. Н. К. Крупской).
192. Либман М. Произведения немецких художников XV и XVI веков в СССР.— •«Искусство», 11965, № 8, стр. 53—60.
193. Майер В. Е. Виноградарство и его место в аграрной истории Германии XIV—XVI вв.— СВ, 27, 1965, стр. 1'14—'138. Резюме на нем. яз.
194. Майер В. Е. Имущественное положение крестьянства в Юго-Западной Германии .на рубеже XIV—XV вв. (По статистическим данным графства Гогенберг 1392— 1408 гт.).— СВ, 28, 1965, стр. 95—118. Резюме на нем. яз.
'195 . Майер В. Е. Крупное овцеводческое хозяйство в Германии в XIV—XVI вв. и появление в нем элементов капиталистического предпринимательства.— В ки.: «Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве». [Сборник статей]. К 80-ле-тию акад. Н. М. Дружинина. М., «Наука», 11965, стр. 85—123.
196. Майер В. Е. Феодальное законодательство Германии XIV—XVI вв. об отчуждении крестьянских держаний.—'«Учен, записки Пермского ун-та», 1966, № 143. ист. науки, стр. 103—411.
197. Негуляева Т. М. Проблемы эволюции земельной собственности в средневековом городе в немецкой буржуазной историографии.— «Историографический сборник» [Сарат. уи-т], № 2, 1965, стр. 134—1149.
198. Павленко В. Г. Немецкая публицистика конца XV — начала XVI в. как •источник для исследования проблемы сущности реформационного движения в Германии.— В кн.: «Материалы к Научно-теоретической конференции Кемеровского государ-ствениого педагогического института. Май 1965 г.». Вып. 2. Кемерово, 1965, стр. 66—69.
199. Тажуризииа 3. А,-Учение Николая Кузанского о бытии и познании. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата филос. наук. М., 1966. 16 стр. {Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова).
200. ХорошкевичА. Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в.— В кн.: «Исторические записки», т. 78 [М.], 1965, стр. 219—232.
201. П1те,ри Лео [ГДР]. Николай Кузанский — оригинальный немецкий мыслитель XV века. (К 500-летию со дня смерти Н. Кузанского, 1,1 августа 1964 г.).— СВ, 28, 1965, стр. Г19—128. Резюме на нем. яз.
'202 . Штэтылло Я. Ф. Деревянная скульптура XIV—XV вв. из Штральзунда.— <Сов. археология», 1965, № 1, стр. 306—314.
203. Ястребицкая А. Л. О формах раннекапиталистических отношений в немецком книгопечатании второй половины XV — середины XVI века. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1966. 20 стр. (Моск, ун-т им. М. В. Ломоносова).
204. Ермолаев В. А. [рец.]. «Реформация императора Сигизмунда» в освещении западногерманского историка. (О кн.: Lothar Gral zu Dohna. Reformatio Sigismundi. Beitrage zum Verstandnis einer Reformschrift des fiinfzehnten Jahrhunderts. Gottingen, I960).—CB, 28,11965, стр. 287—294.
205. Майер В. E. [рец.]. Heinz Pannach. Das Amt Meissen vom Anfang des 14. his zur Mitte des 16. Jahrhunderts. Berlin, 1960 (Гейнц Паннах. Мейссенский округ с начала XIV до середины XVI века. Берлин, I960).— СВ, 27, .1965, стр. 225—229.
См. также № 130, 132, 347, 353.
Дания ।
См. № 355.
Исландия
206. Шарыпкин Д. М. [рец.]. Первый полный перевод «Старшей Эдды» на русский язык. (О кн.: Старшая Эдда. Древиеисландские песни о богах и героях. Перевод А. И. Корсуна. М.—Л., 1963).— «Скандинавский сборник», 10. Таллин, 1965, стр. 278—286.
Испания
207. Карасе М. Б. Архив толедских мосарабов XII—XIII вв. и изучение культурных связей между Востоком и Западом.— «Краткие сообщения Ин-та народов Азии», 1965, № 86. История и филология Ближнего Востока, стр. 196—202.
300
Библиография
208. Пичугина И. С. Из истории средневековых общин-бегетрий Кастилии.— В кн.: «Социально-экономические проблемы -истории Испании». М., 1965, ст.р. 104—,124.
209. Малицкая К. М. Картина Педро Эспаларгеса.— «Сообщения Музея изобразит. искусств им. А. С. Пушкина», III, 1966, стр. 42—44. Резюме на франц, яз.
210. Фрязинов С. В. Феодальное землевладение и хозяйство кастильского монастыря в Онье XI—XIII вв. Общие сведения о монастыре и росте его землевладения.— «Учеи. записки Горьковского ун-та», 1965. Серия ист. Вып. 67. Средние века и древний мир, стр. 159—‘180.
211. Фрязинов С. В. Феодальное землевладение и хозяйство монастыря св. То-рибия в Льеване в XI — начале XIV в.—.В кн.: «Социально-экономические проблемы, истории Испании». М., 1965, стр. 64—(1-03.
См. также № 366.
Италия
212. Итальянские коммуны XIV—XV веков. Сборник документов из архива Ле-ниигр. отдания Ин-та истории АН СССР. Подгот. к печати Е. В. Вернадской [и др.]. Под ред. В. И. Рутенбурга. М.— Л., «Наука», 1965. 396 стр. (АН СССР. Ин-т истории.. Ленингр. отд-ние).
213. Баткин Л. М. Данте и его время. Поэт и политика. [Предисл. В. Рутенбурга]. М., «Наука», 1965, 198 стр. с илл. (АН СССР. Науч-попул. серия).
214. Баткии Л. М. Дайте—провозвестник гуманизма. Навстречу 700-летию со дия рождения Данте Алигьери.— ВИ, 1965, № 3, стр. 93—<110.
215. Бернсон, Бернард. Живописцы итальянского Возрождения [Пер. с англ.]. М., «Искусство», 1965. 21В стр.
216. Бортиик Н. А. Народные движения в Риме (1143—1343 годы).—-«Учен, записки Уральского ун-та», № 54,1966, стр. 23—327.
217. Бортник Н. А. Ремесленно-цеховое производство в Риме первых трех десятилетий XIV века.— «Учен, записки Пермского ун-та», № 143, 1966. Ист. науки, стр. 112—117.
218. Брагина Л. М. Этические взгляды Джованни Пико делла Мнрандола.— СВ, 28, 1965, стр. 129—139. Резюме на итал. яз.
219. Брагина Л. М. Этические взгляды итальянского гуманиста второй половины XV в. Кристофоро Ландино (по его трактату «Диспуты в Камальдоли»).— «Вестник Московского ун-та», 1965. История, № 5, стр. 48—65.
220. Брагина Л. М., Ревякина Н. В. Проблемы итальянского гуманизма в. трудах Э. Гарэна.— СВ, 28, 1965, стр. 069—275.
221. Бэлза И. Данте и культура славянских народов. К 700-летию со дня рождения Данте.— «Сов. славяноведение», 1965, № 4, стр. 3—116.
222. Гуковский М. А. Ан-г лезия Висконти. Эпизод из истории внешней политики итальянских государств ХШ—XIV веков.— В кн.: «Итальянское Возрождение». Сб. статей. Л., Изд-во Ленингр. ун-та, 1-966, стр. 21—46.
223. Гуковский М. А. К вопросу о положении народных масс в Италии XV века.— В -ки.: «Итальянское Возрождение». Сб. статей. Л., Изд-во Ленингр. ун-та, 1966, стр. 3—20.
224. Дайте в СССР. К 700-летию со дня рождения Данте Алигьери. Библиография переводов и критич. литературы. 1918—1964 гг. М., 1965. 40 стр. (АН СССР. Фуадам, б-ка обществ, наук).
225. Данте и славяне. Сборник статей. Под общ. ред. И. Бэлзы. М., «Наука». 1965. 271 стр. сялл. (АН СССР. Ин-т славяноведения).
226. Жемайтите 3. Скульптура эпохи Возрождения. Вильнюс, «Вага», 1966. 51 стр.; 20 л. илл. (Выдающиеся мастера искусства). На литов, яз.
227. Забельшанский Г. Б. Картины Филиппиио Липпи в Эрмитаже.— В кн.: «Итальянское .Возрождение». Сб. статей. Л., Изд-во Леиннгр. ун-та, 1966, стр. ,81—88.
228. Каган Ю. Несколько камней с изображением орлов.— «Сообщения Гос.. Эрмитажа», 27, 1966, стр. 31—33.
229. Kau-ман И. С. Крестьянское восстание в Калабрии 1459 года.— В кн.: «Итальянское Возрождение». Сб. статей. Л., Изд-во Ленингр. ун-та, 1966, стр. 47—80.
230. Котельникова Л. А. Город и освобождение сервов в Италии ХШ в. («Райская книга» Болоньи 1257 г.).—СВ, 27, 1965, стр. 69—79. Резюме на итал. яз.
231. Котельникова Л. А. Итальянское крестьянство и город (по материалам Средней и Северной Италии XI—XIV вв.). Автореферат дисс. на соискание учеи. степени доктора ист. наук [М., 1966]. 56 стр. (АН СССР. Ин-т истории).
232. Котельникова Л. А. Освобождение крестьян в Тоскане в XII—ХШ вв.— СВ, 27, 1965, стр. 40—70. Резюме иа итал. яз.
233. Лазарев В. Н. Пьеро делла Франческа. М., «Сов. художник» [1966]. 19, [16] стр.; 38 л. илл.
ЬиОлиография
301
234. Либман М. Я. Проблема стиля в изобразительном искусстве эпохи Возрождения в Италии.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV— .XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1'966, стр. 12—46.
235. Л и б м а н М. Творец ренессансной скульптуры (Донателло).— «Художник», 1966, № 12, стр. 38-45.
236. Люблинский В. С. Ранняя сводка книжнобиблиотечных сведений.— В кн.: «Сборник статей и материалов Библиотеки Академии наук СССР по книгове-лению. (К 400-летию русского книгопечатания)». Л., 1965, стр. 193—228.
237. Махмудов Я- М. Взаимоотношения государства Ак-коюнлу с Венецией (60—70-е годы XV в.). Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. Баку, 1966. 25 стр. (Азерб. гос. ун-т им. С. М. Кирова).
238. Рутенбург В. И. От Пеголотти до Уццано.— СВ, 28, 1965, стр. 238—241.
239. Рутенбург В. И. Три книги о Датини. (Обзор литературы о раннем капитализме в Италии).— СВ, 27, 1965, стр. 230—240.
240. Самаркин В. В. Подчинение деревни городу в Северо-Восточной Италии ХШ века.— «Вестник Московского ун-та», 1965. История, № 3, стр. 80—86.
'241 . Самаркин В. В. Эволюция хозяйственных распорядков падуанской деревни в XII—XIV веках.— «Вестник Московского уи-та», 1966. История, № 6, стр. •47—58. '
242. Самородов Б. П. Печатные станки Леонардо да Винчи.— «Полиграфия», 1965, № 2, стр. 42—44.
243. Ц и бенко О. М. Деяю питания общинного землеволодшня и общиино! ор-raiiiaauii селян у Кремош X—XII ст.— «Вкник Льв!вського уи-ту». Cepin 1ст., 1965 ,[вип. 3], стр. 90—99.
244. Цибенко О. М. До питания перюдизацн 1тал1йського Вщродження в буржуазий i радянськш щторюграфп.— «В1сник Льшвського ун-ту». Сер1я (ст., 1965 :{вип. 3], стр. 57—63.
245. Чиперис А. М. Зарождение и развитие Генуэзской коммуны и консулата в XI—XII вв.— «Учен, записки Туркменского ун-та». Ашхабад, 1966, № 43. Серия нст,-.юрид. наук, стр. 25—38.
246. Чурсина С. А. Генуэзская торговля сукном в конце XII — начале XIII века — «Учен, записки Московского пед. ин-та им. В. И. Ленина», 1965, № 237. История •средних веков, стр. 1137—/166.
247. Шитиков М. М. Венецианское купечество в первой половине XV века в его торговых сношениях с Византией.— «Учеи. записки Московского пед. ин-та им. В. И. Ленина», 1965, '№ 237. История средних веков, стр. 85—137.
248. Шитиков М. М. Из истории венецианско-византийских торговых связей в первой половине XV века. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1965. 14 стр. (Моск. пед. ин-т им. IB. И. Ленина).
См. также № 136,149, 369, 372, 378,380, 383, 385, 386.
Нидерланды
249. Егорова К- С- Яи ван Эйк. М., «Искусство», 1965. 251 стр. с илл.
250. Керов В. Л. Народное движение в Южных Нидерландах и Франции в 1320 г.— СВ, 27, 1965, стр. 145—157.
251. Ливанова Т. Н. Нидерландская музыкальная школа и проблема Возрождения.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 161—177.
См. также № 397.
Норвегия
252. Гуревич А. Я- [рец.]. История норвежского народа. (О кн.: V5rt folks histone. Bd. I—II, Oslo, 1962).— ВИ, 1965, № 5, стр. 182—185.
253. Гуревич А. Я. [рец.]. Находки новых рунических надписей в Норвегии. (О статье А. Льестеля в журнале «Viking. Tidsskrift for погтеп arkeologi». Oslo, 1964, id. XXVII, s. 5—53).- ВИ, 1965, № 1, стр. 195—196.
Португалия
См. №411—412.
Румыния
См. № 189 и 413.
'См. № 138.
Скандинавские страны
302
Библиография
Финляндия
254. Кйвикоски Э. Западнофинские раннеисторические находки с аканфовым орнаментом,— В ки.: «От эпохи бронзы до раннего феодализма. Исследования по археологии Прибалтики и смежных территорий». Под ред. Х.М. Моора и Ю. Я. Сели-ранда. Таллии, '4966, стр. 67—71. На ием. яз. Резюме на рус. яз.
Франция
255. Воронова Т. П. Отчет Рено де Сеит-Бева о расходах по командировке в Лион (февраль — март 1313 г.).— СВ, 29, 1966, стр. 260—266.
256. Бессмертный Ю. Л. Изменение структуры межсеньорнальных отношений в Восточной Франции XIII в.— СВ, 28, 1965, стр. 52—68. Резюме на франц, яз.
257. Бродский Б. Ненайденные сокровища. М„ «Знание», 1965. 111 стр.. (Прочти, товарищ!).
258. Денисова Н. А. Духовенство и дворянство на Генеральных Штатах 1302;— 1308 гг.— СВ, 29, 1966, стр. 90—113. Резюме на франц, яз.
259. Денисова Н. А. К вопросу о политической роли горожан в Генеральных Штатах Франции начала XIV века.— «Вестник Московского ун-та», 1966. История» Ks 3, стр. 56—68.
। 260. Ефремидзе М. У истоков французско-грузинских отношений.— «Труды Го-
рийского пед. ин-та». Тбилиси, 1965, т. 10, стр. 159—176. На груз. яз.
261. Кожемякин А. В. Рубрук в Среднем Подонье.— «Труды Воронежского уи-та», т. 64, 1966, стр. 46—53.
262. К о н о к о т и н А. В. Об одной французской фукописи XIV в. (Из истории-виноделия во Франции).— СВ, 29, 1966, стр. 254—259.
263. К о н о к о т и н А. В. Три карты по истории Жакерии.— СВ, 28, 19645* стр'. 227— 237.
264. Лапковская Э. О заказчике реликвария Елизаветы Венгерской.— «Сообщения Гос. Эрмитажа», 26, 1965, стр. 12—44.
265. Левавдовский А. П. Лже-Жаины д’Арк.— ВИ, 1966, № 9, стр. 211—215.
266. Осипов В. И. Основные этапы коммунального движения в Монпелье.— В ки.: «Материал к научной конференции аспирантов и молодых научных , сотрудников; Саратовского гос. ун-та». Вып. III. Секция истории средних веков. Саратов, 1966, стр. 84—НО.
267. Осипов В. И. Развитие ремесла в Монпелье в XII—XIV вв. и проблема, «свободного ремесла».,— В ки.: «Материал к научной конференции аспирантов и молодых научных сотрудников Саратовского гос. ун-та». Вып. III. Секция истории средних веков. Саратов, 1966, стр. 18—46.
268. Ревуиеикова Н. В. Монпелье XII в. Очерк экономической и социальной истории. Автореферат дисс. иа соискание учен, степени кандидата ист. наук. Л., 1966» 16 стр. (Ленингр. гос. ун-т им. А. А. Жданова).
269. Романова В. Л. Книжное готическое письмо во Франции в XIII — начале XIV в. (по материалам рукописного собрания ГПБ).— СВ, 29, 1966, стр. 228—253.
270. Ш е в к в в а Г. В. Проблема отношении разума и веры у парижских аверрои-стов (по трактату Боэция Дакийского «О вечности мира»).— СВ, 27, 1966, стр. 73—85. (Резюме на фраиц. яз.
271. Бессмертный Ю. Л. [рец.]. Причины воинственности средневековых рыцарей. [О статье Ж. Дюби в журнале: «Annales. Economies. Societes. Civilisations». Paris, 1964, N 5, p. 835—846].—ВИ, 1965, №7, стр. 193—194.
272. Романова В. [рец.]. Неизвестный памятник книжного искусства. Опыт восстановления французского легеидария XIII в. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1963.— СВ, 27, 1965, стр. 220—224.
См. также № 141, 250, 426.
Швеция
273. Ковалевский С. Д. О чем говорится в XI главе раздела о наследовании-Эстъёталага? — «Скандинавский сборник», XI. Таллии, 1966, стр. 130—148.
274. Сванидзе А. А. Из истории городского строя Швеции XIII века.—СВ, 28,. 1965, стр. 80—94. Резюме иа аигл. яз.
275. Сванидзе А. А. Особенности хозяйственной деятельности шведских бондов; и их рыночные связи в XIV—XV вв.— СВ, 27, 1965, стр. 86—Г13. Резюме иа англ. яз.
276. Сванидзе А. А. Развитие горного промысла в Швеции и социальные отношения в Даларне н XIV—XV вв. (Из истории шведского предпролетариата).— Вки.: «Рабочее движение в скандинавских странах и Финляндии» [Сборник статей]. М., 1965, стр. 170—257. Резюме на аигл. яз.
Библиография
зоа
277. Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники средневековой Швеции (XIV—-XV вв.). Автореферат дисс. иа соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1965,. 16 стр. (АН СССР. Ии-т истории).
278. Сванидзе А. А. Хозяйство Вадстеновского монастыря в XV веке.— «Скандинавский сборник», XI. Таллин, 1966, стр. 111—11129.
• * *
279. Сванидзе А. А. [рец.]. 'Когда возник шведский город? (О статье Б. Фритц в журн. «Historisk Tidskrift». Stockholm, 1965, N 4, S. 472—498).— ВИ, 1966, N 8, c. 197—498.
IV. Период разложения феодализма (XVI — первая половина XVII вв.)
а. Работы общего характера
280. Б а р г М. Н. Некоторые вопросы генезиса капитализма в Западной Европе» в современной буржуазной исторвографии.— В кн.: «Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве» (Сборник статей). К 80-летию академика Н. М. Дружинина. М., «Наука», 1965, стр. 12—51.
281. Беляков Г. Ф. Юлих-клевский кризис и позиция Франции (1609 — май 1610 года).— «Учен, записки Московского обл. пед. ии-та», 1966, т. 171. Всеобщая история, вып. 7, стр. 63—103.
282. Виппер Б. Р. Искусство XVII века и проблема стиля Барокко.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 245—263.
283. Гольдберг А. Л. Формирование и содержание понятия «Европа» в западноевропейской историографии XVI—XVII вв.—В кн.: «История и историки. Историография всеобщей истории». Сб. статей. М., «Наука», 1966, стр. 130—147.
284 Гутиова Е. В. Гуманизм и первые шаги буржуазной исторической мысли.— ВИ, 1965, № 2, стр. 86—102.
285. Демичев В. А. и Рошка С. Д. Борьба материализма и идеализма в XVII веке в философии Западной Европы (Учеб.-метод. пособие для студентов-заочников Кишии. уи-та). Кишинев, 1966. 26 стр. (Кишиневский гос. ун-т).
286. Знамеровская Т. П. К вопросу об особенностях и историческом месте XVII века в развитии западноевропейской культуры.— «Вестник Ленинградского уи-та», 1966, |№ 20. Серия истории, языка и литературы, вып. 4, стр. 65—76. Резюме на англ. яз.
287. Каталог иностранных карт России XV—XVII вв. по фондам ГПБ. Вып. 1. Се-_ веро-Запад Европейской части России и Прибалтика. Сост. Е. К- Михайлова. Л., 1965. '156 л. (Гос. публ. б-ка им. М. Е. Салтыкова-Щедрина).
288. Кузнецов Ю. И. Западноевропейский натюрморт [статья, репродукцив и каталог]. Л^— М., «Сов. художник», 1966. 228 стр. с илл.
В том числе — XVI—XVII вв.
289. Лейст О. Э. Вопросы государства и права в трудах социалистов-утопистов XVI—XVII веков. М., Изд-во Моск, ун-та. 1966. 130 стр.
'290 . Ливанова Т. Н. Проблема стиля в музыке XVII века.—В кн.: «Проблема, стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 264—289.
291. Можейко И. В. [и др.]. С крестом и мушкетом. М., «Наука», 1966. 256стр. с илл. (АН СССР. Ии-т народов Азии).
292. Осииовский И. Н. О подготовке коллективного обобщающего труда «Генезис капитализма в странах Европы, Азии и Америки».— «Новая и новейшая история», 1966, '№2, стр. 176—177.
293. 50 кратких биографий мастеров западноевропейского искусства XIV—XIX веков [Л.—М., «Сов. художник», 1966]. 315 стр. с илл.
294. Самарская Е. А. Переход от греческой диалектики к диалектическим идеям в новой философии XVI—XVII вв. как углубление познания о мире.— «Науч, доклады высшей школы». Философ, науки, 1966, № 6, стр. 98—1104.
295. Свет Я. М. История открытая и исследования Австралии и Океании. М„ «Мысль», 1966. 400 стр. с илл. в карт. (Открытие земли).
296. Свет Я. М. Пираты антильских морей.— «Новая н новейшая история», 1966, № 1, стр. 132—144; Ns 2, стр. 106—1115.
297. Т а р л е Е. В. Очерки истории колониальной политики западноевропейских государств. (Конец XV — начало XIX в.). [Вступит статья В. Рутенбурга]. М.— Л., «Наука», [Ленингр. отд-ние], 1966. 427 стр. (АН СССР).
298. Териовский В. Н. Андрей Везалий. М., «Наука», 1965. 256 стр. с илл. и-карт. (АН СССР. Науч.-биогр. серия).
304
Библиография
299. Флоря Б. Н. Из истории экономических связей России с западнославянскими землями Габсбургской монархии в XVI в. (Чешские, моравские и силезские сукна на русском рынке).— В кн.: «Австро-Венгрия н славяно-германские отношения». М., 1965, стр. 3—45.
300. Флоря Б. Н. Прибалтийские города и внешняя политика русского правитель-•ства в конце XVI—начале XVII в.— В кн.: «Международные отношения в Центральной и Восточной Европе и их историография». М., 1966, стр. 10—26.
301. Чистозвонов А. Н. Некоторые основные теоретические проблемы генезиса капитализма в европейских странах. М., 1966, 129 стр. (Секции «Генезис капита-.лизма» Науч, совета «Закономерности ист. развития о-ва н перехода от одной соц.-экон. формации к другой»),
302. Шинделарж Б. [ЧССР]. Вестфальский мирный конгресс 1643—1648 гг. и чешский вопрос.— СВ, 28, 1965, стр. 210—226; 29, 1966, стр. 159—172.
303. Юрьев К- Б. Андрей Везалий и его роль в развитии биологических наук. Автореферат дисс. на соискание учеи. степени кандидата биологич. наук. Л., 1966. .21 стр. (АН СССР. Ин-т истории естествознания и техники).
* * *
304. Каменецкий Б. А. [рец.]. О революции в исторической науке в эпоху Возрождения. (О статье Г. У. Сейфера в «Journal of history of ideas». New York. September 1965, p. 355—368).—ВИ, 1966, N 9, стр. 196—197.
305. Кру ус X. X. [рец.]. Е. Donnert. Der livlandische Ordensritterstaat und Russ-Jand. Der Livlandische Krieg und die baltische Frage in der europai'schen Politik 1558— 1583. Berlin, 1963. 316 S. (Э. Доннерт. Ливонское орденское государство и Россия. Лн-„вонская война и балтийский вопрос в европейской политике 1558—1583 годов. Берлин, 1963. 316 стр.).—ВИ, 1965, № 1, стр. 174—177.
306. Мещерякова Н. М. [рец.]. Изучение генезиса капитализма. [О сборниках: Генезис капитализма в промышленности. М., 1963; Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве. К 80-летию академика Н. М. Дружинина. М., 1965].— ВИ, 1966, № 9, стр. 163—‘169.
307. Соколов В. В. [рец.]. Жизнеописания выдающихся философов и мыслителей. [О книгах: Штекли А. Кампанелла. М., 1959; Штекли А. Томас Мюнцер. М., 1961; Штекли А. Джордано Бруно. М., 1964].— «Вопросы философии», 1966, № 2, стр. 166— 172.
* • *
308. Артамонов С. Глядя на жизнь смертных... К 500-летию со дня рождения Эразма Роттердамского.— «В .мире книг», 1966, № 9, стр. 25—27.
309. Дорошенко В. В. Живой Эразм. [К 500-летию со дня рождения Эразма Роттердамского).— «Известия АН Лат®. ССР», 1966, № 10, стр. 146—11'52.
310. Карп П. Эразм из Роттердама (1466—1536).— «Нева», 1966, № 10, стр. 183— 184.
31'1 . Луки и цк а я Г. П. О судьбе одной книги.— В кн.: «Сборник методических -статей по библиотековедению и библиографии». Вып. 20(41). Л., Изд-во Гос. публ. б-ки, 1966, стр. 242—246.
Об участии Эразма Роттердамского в редактировании изданных в 1531 г. в Базеле сочинений Аристотеля.
312. Маркиш С. Эразм из Роттердама. (К 500-летню со дня рождения).— «Вопросы литературы», 1966, № 11, стр. 139—156.
313. Прашковнч М. Великий гуманист Возрождения. 1466—4536. К 500-летию -со дня рождения Эразма Роттердамского.— «Молодость». Минск, 1966, Xs 10, стр. 144— 146. На белорус, яз.
314. Строков П. Эразм Роттердамский и гуманизм.— «Октябрь», 1966, № 10, •стр. 185—186.
315. Субботин А. Л. Наследие Эразма. ,(К 500-летию со дня рождения).— «Вопросы философии», 1966, Xs 11, ст,р. 121—1126.
316. Цвейг Стефан. Триумф и трагедия Эразма Роттердамского. Главы из книги. Пер. с нем. С преднсл. А. Субботина.-— «Наука и жизнь», 1966, № 8, стр. 130—'139; .№ 11, стр. 103—112.
См. также № 143, 144, 150, 151, Г53, 155, 160, 162, 164, 167, 226.
Великие географические открытия
317. Афанасьев В. Л. Легенда о «неизвестном кормчем». (К предыстории открытия Америки).— В кн.: «Путешествия и географические открытия в XV—XIX вв.». М,—Л.. 1965, стр. 120—131.
318. К о г ан М. А. О так называемой первой карте Винланда.— «Известия Всесоюзного географического о-ва», 1966, т. 98, вып. 6, стр. 469—476.
Библиография
305
319. Магидович И. П. История открытия и исследования Центральной я Южной Америки. М., «Мысль», 1965. 455 стр.
• » *
320. Афанасьев В. Л. [рец.]. Предполагаемый прижизненный портрет Христофора Колумба. (О статье Р. Гэттенса в журнале «The connoisseur». London, 1964, July, p. 175—181).—ВИ, 1965, № 12, стр. 187—1188.
321. Свет Я- М. [рец.]. Магидович И. П. История открытия и исследования Центральной и Южной Америки. М., 1965.— «Новая и новейшая история», 1966, № 4, стр. 164—465.
б. Работы по истории отдельных стран
Австрия
322. С м и р и н М. М. Борьба горнорабочих Тироля и социально-политическая программа Михаила Гайсмайера.— СВ, 29, 1966, стр. 114—1138. Резюме на ием. яз.
Англия
323. Алексеев М. П. Россия и .русские в творчестве Шекспира.— ВИ, 1965, № 7, стр. 77—92.
324. Аиикст А. А. Театр эпохи Шекспира. [М., «Искусство», 1965]. 328 стр. с илл.
325. Ахмедов Б. Третья экспедиция англичан в государство Сефеввдов (1665— 1567 годы).— «Учен, записки Азербайджанского ун-та». Серия ист. и философ, наук. Баку, 1966, № 8, стр. 90—97.
326. И в а и о в А. Н. Англо-голландское торговое соперничество иа русском рынке в конце XVI — начале XVII вв. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. Сыктывкар, 1965. 16 стр. (Моск. пед. ин-т им. В. И. Ленина).
327. Лавровский В. М. Исследование по аграрной истории Англии XVII— XIX вв. М., «Наука», 1966, 248 стр. с диагр. (АН СССР. Ин-т истории).
328. Лавровский В. М. Крупное капиталистическое поместье в Англия XVII— XX веков. (Историографический и социологический обзор).—нВИ, 1965, N» 10, стр. 165— 174.
329. Левин А. Я. Участие английского флота в изгнании португальцев из Ормуза в 1622 г. (происхождениеодной легенды английской колониальной историографии).— «Учен, записки Горьковского ун-та», 1965. Серия ист. Вып. 67. Средние века и древний мир, стр. 258—267.
330. Лейст О. Э. Вопросы государства и права в «Утопии» Томаса Мора (к 450-летию опубликования).— «Сов. государство и право», 1966, № 10, стр. 25—33.
331. Лозовская М. Проблема труда в «Утопии» Т. Мора.— В кн.: «Вопросы философских наук. Материалы IX конференции молодых ученых Белоруссии». Вып. 6. Философия. Минск, .1965, стр. 223—229.
332. Семенов В. Ф. Раннее капиталистическое фермерство в Англии в XVI — первой половине XVII в. (по материалам маноров юго-западной Англин).— В кн.: «Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве» [Сборник статей]. К 80-летию акад. Н. М. Дружинина. М., «Наука», 1965, стр. 52—84.
333. Тирс Дж. Английское сельское хозяйство и социальные изменения в XVII в. М., «Наука», 1966. 19 стр. |(Нац. комитет историков Советского Союза. 4-я Советско-английская конференция историков. Москва, 15—22 сентября 1966 г.).
334. Я б р о в а М. М. Очерки истории колониальной экспансии Англии в эпоху первоначального накопления. Саратов, Изд-во Сарат. ун-та, 1966. 135 стр.
335. Ерофеев Н. А. [рец.]. Исторические воззрения Шекспира. (О статье в журнале: «Zeitschrift fur AngMstik und Amerikanistik». Berlin, 1964, № 3, S. 229—243) — ВИ, 1965, № 5, стр. 196—497.
336. Корнилова E. [рец.]. Трилогия о Шекспире. (О кн.: Аиикст А. А. Театр эпохи Шекспира [М., «Искусство», 1965]).— «Театр», 1965, №9, стр. 107—'112.
337. Осиновский И. Н. [рец.]. Об одной тенденции в трактовке «Утопии» Томаса Мора. (О статье Shlomo Avineri в журнале «International review of social history». Amsterdam, 1962, vol. 7, pt. 2, p. 260—290).— CB, 28, 1965, стр. 294—300.
338. Прончатов H. Ф. [рец.]. К вопросу о так называемой записке Флетчера. (О ст.: Виленская Э. С. К истории русско-английских отношений в XVI в.— «Ист. записки». М., 1949, № 2).— «Учен, записки Горьковского ун-та», 1965. Серия ист. Вып. 67. Средние века и древний мир, стр. 251—257.
20 Средние века, в. 32
306
Библиография
* * *
339. Баскаков В. {рец.]. Русская шекспириана. (О ки.: Шекспир. Библиография-русских переводов и крнтич. литературы на рус. яз. 1748—1962. [Сост. И. М. Левидова]. М., «Книга», 1964).— «Русская литература», 1965, Xs 1, стр. 216—220.
340. Заборов П. Р. [рец.]. Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748—1962 [Сост. И. М. Левидова]. М., «Книга»,. 1964.— «Известия АН СССР». Серия литературы и языка, т. 24, вып. 3, 1965, стр. 262— 264.
341. Никнфоровская Н. А. [рец.]. Русская шекспириана. (О кн.: Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748— 1962. [Сост. И. М. Левидова]. М., «Книга», 1964).— «Сов. библиография», 1965, № 4, стр. 79—83.
Венгрия
342. Ш а п и р о А. Л. [рец.]. Труд венгерского ученого, посвященный «второму изданию крепостничества». [О кн.: Pach Z. Р. Die ungarische Agrarentwicklung im 16—17. Jahrhundert. Budapest, 1964].— «Вестник Ленингр. ун-та», 1966, № 20. Серия истории, языка и литературы, вып. 4, стр. 157—159.
Германия
343. Бенз инг Манфред [ГДР]. Поражение Тюрингенского восстания прн Фран-кенхаузене (15 мая 1'525 г.). Его предпосылки н причины.— СВ, 28, 1965, стр. 170— 190. Резюме на нем. яз.
344. Ге р ш ей зон - Ч его д аев а Н. М. Возрождение в немецком искусстве.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 85—НО.
345. Д о н н е р т Э. [ГДР]. Россия и балтийский вопрос в политике Германии 1558—1583 гг.— «Исторические записки», 76. М., «Наука», 1965, стр. 175—215.
346. Ермолаев В. А. Революционное движение в Германии перед Реформацией. Учеб, пособие. Саратов, Изд-во Сарат. ун-та, 1966. 88 стр.
347. Немилое А. Н. Виллибальд Пиркгеймер и его место среди немецких гуманистов начала XVI века.— СВ, 28, 1965, стр. .140—157. Резюме иа нем. яз.
348. Нессельштраус Ц. Г. Рисунки Дюрера. М., «Искусство», 1966. 58 стр. с илл.
349. Павленко В. Г. Иоганн Эберлин фои Гюнцбург и его проекты реформ общественно-политического переустройства Германии. (Из истории немецкой публицистики эпохи Реформации). [Автореферат]. М., 1965. 18 стр. (Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина).
350. Павленко В. Г. Религиозно-философские и социально-политические взгляды Иоганна Эберлина.— «Учен, записки Московского пед. нн-та им. В. И. Ленина», 1965, № 237. История средних веков, стр. 44—84.
351. Первухин В. В. Реформационный проект Иоганна Эберлина из Гюнцбурга (1521 г.).— СВ, 28, 1965, стр. 158—169. Резюме на нем. яз.
352. Хорошкевич А. Л. Из истории русеко-яемецких торговых и культурных связей начала XVII в. (К изданию словаря Тонни Фенне).— В кн.: «Международные связи России в XVII—XVIII вв. (Экономика, политика и культура)». Сб. статей. М„ «Наука», 1966, стр. 35—57.
353. Юркииа В. И. К вопросу юридического и экономического положения подмастерьев города Нюрнберга в средневековье.—-«Учен, записки Московского обл. пед, ин-та нм. Н. К. Крупской», 11965, т. 121. Истфак, вып. 5, стр. 331—346.
См. также Хе 190, 192, 193, 195, 196, 198, 203, 205.
Дания
354. Шепунова Н. М. В архивах Дании.— «Сов. архивы», 1966, № 2, стр. 98— 100. (Имеются сведения о документах, касающихся истории Дании XVI—XVII вв.).
355. Лившиц Ю. 3. [рец.]. Dansk-Russiske Forbindelser gennem 500 2r. Kobenhavn, 1964 (Датско-русские отношения за 500 лет. Копенгаген, 1964).— «История СССР», 1965, Х« 5, стр. 188—192.
Ирландия
356. Сапрыкин Ю. М. Аграрный строй английского Пэля в Ирландии в начале XVI века.— «Вестник Московского ун-та», 1966. История, Xs 5, стр. 60—76.
Библиография
307
Испания
357. Варшавский А. История одного преступления. [О жизни и гибели М. Сервета].— «Наука и религия», 1965, № 12, стр. 59—65.
358. Дмитриенко М. Ф. Веласкес. М., «Мол. гвардия», 1965. 253 стр.; 16 л. илл. (Жизнь замечательных людей).
359. Заболотская Н. Веласкес. Л.— М., «Сов. художник», [1965]. 48 стр. с илл.
360. Каптерева Т. Эль Греко. Моногр. очерк. М., «Искусство», 1965. 195 стр. с илл.; 6 л. илл.
361. Кетенов В. «Сдача Бреды» Веласкеса.— «Искусство», 1965, №9, стр. 55—66.
362. Левина И. М. Искусство Испании XVI—XVII веков. М., «Искусство», 1965. 266 стр. с илл. (Очерки истории и теории .изобразит, искусств).
363. Левина И. М. Искусство Испании XVI—XVII веков [2-е изд.]. М., «Искусство», 1966. 266 стр. с илл. (Очерки истории и теории изобразит, искусств).
364. Литаврина Э. Э. Испания в эпоху великих географических открытий.—
В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 38—63.
365. Литаврина Э. Э. Состояние земледелия в Испании во второй половине XVI в.— В кн.: «Социально-экономические проблемы истории Испании». М., 1965, стр. 124—157.
366. Малицкая К. М. Эпоха Возрождения в Испании.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 141—133.
367. Михайлова О. Андалузское стекло в Эрмитаже.— «Декоративное искусство СССР», 4965, № 6, стр. 37—41.
368. Ромм А. О портретах Эль Греко.— «Искусство», 1965, № 3, стр. 57—62.
Италия
369. Леонардо да Винчи. Анатомия. Записи и рисунки. Пер. с итал. М. В. Кондратьевой и 3. Б. Подкопаевой. Ред. и коммент. В. Н. Терновского. М., «Наука», 1965. 586 стр. с илл. (АН СССР. «Классики науки»),
370. Лоренцо Бернини. 1598—4680. Воспоминания современников [Пер. с итал. и франц. Сост., вступ. статья н коммент. Н. А. Белоусовой]. М., «Искусство», 1965. 392 стр.; 29 л. илл.
371. Симеон Лехаци. Путевые заметки. Пер. с арм. М., «Наука», 1965. 322 стр. (АН СССР. Отд-ние истории. Памятники письменности Востока. 9. Ин-т древних рукописей «Матена'даран» при Совете Министров Арм. ССР).
372. Алтаев А. Рафаэль. Тбилиси, «Накадули», 1965. 130 стр., 10 л. илл. (Жизнь замечательных людей). На груз. яз.
373. Белов А. Судьба Лючилио Ванини.— «Наука и жизнь», 1966, № 6, стр. 82—83.
374. Виппер Б. Р. Проблемы реализма в итальянской живописи XVII— XVIII веков. М., «Искусство», 1966. 274 стр. с илл. (Ин-т истории искусств М-®а культуры СССР).
Имеется рец.: Искусство, ,1966, № 12, стр. 3 (обл.).
375. Горфункель А. X. Джордано Бруно. М., «Мысль», 1965. 206 стр. (Мыслители прошлого).
376. Горфункель А. X. Материализм и богословие в философии Бернардино Телезио.— В кн.: «Итальянское Возрождение». Сб. статей. Л., Изд-во Леиингр. унта, 1966, стр. 121'—
377. Д ы н н и к М. А. Человек, Солнце и Космос в философии Джордано Бруно.— «Вопросы философии», 1966, № 9, стр. 77—85.
378. Л и б м а и М. Я. Из собрания скульптуры ГМИИ: «Исчезнувший» и «вновь возникший» шедевр Андреа Делла Роббиа.— Рельеф Агостино Бусти, прозванного Бамбая.— Бюст кардинала Леопольде Медичи работы Джованни Баттиста Фоджи-ии.— «Сообщения Музея изобразит, искусств им. А. С. Пушкина», III, 1966, стр. 45— 51. Резюме на франц, яз.
379. Либман М. Пражское чудо.— «Творчество», 1965, № 9, стр. 22—23.
О картинах венецианских художников, найденных на Пражском граде.
380. Мастера высокого Возрождения Италии [Сборник статей]. Таллин, «Кунст», 1965. 54 стр., 48 л. илл. На эст. яз.
381. Мельников О. А. Галилео Галилей. К 350-летию телескопических наблюдений н 400-летию со дия рождения.— «Земля и Вселенная». М., 1965, № 111, стр. 48— 55.
20»
308
Библиография
382. Прусс И. «Экстаз святой Терезы».— «Художник», 1966, № 4, стр. 57—60,
383. Рафаэль [Статья А. Габричевского о творчестве художника и репродукции, с его произведений]. Вильнюс, «Вага», 1965. 22 стр.; 19 л. илл. (Выдающиеся мастера искусства).
384. Ролов а А. Д. Структура промышленности Флоренции второй половины XVI—начала XVII в.— «Учен, записки Латвийского ун-та», т. 61, 1965. Ист. науки, вып. 4, стр. 5—58.
385. Ротенберг Е. И. Искусство Италии. Средняя Италия в период Высокого-Возрождения. М., «Искусство», 1966. 232 стр. с илл. (НИИ теории и истории изобра--зит. искусств Акад, художеств СССР).
386. Ротенберг Е. Микеланджело. М., «Искусство», 1965. 182 стр.
387. Рутенбург В. И. Гвиччардини. Заметки о позднем Возрождении.— В кн.: «Итальянское Возрождение». Л., Изд-во Ленингр. ун-та, 1-966, стр. 89—120.
388. Седова Т. Тициан. «Мадонна с младенцем и четырьмя святыми».— «Художник», 1966, № 5, стр. 61.
389. Страут Е. К- Галилей и первые телескопические исследования Луны.— «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 18, 1965, стр. 114, Г15.
390. Чико л ии и Л. С. «Воображаемая республика» итальянского утописта! XVI века Людовико Агостини.— СВ, 28, 1965, стр. 191'—209. Резюме на итал. яз.
391. Чико лги! Л. С. Сустльно-полггичш погляди Людовжо Агостш!.— «Укр. 1ст. журн.». Юла, 1965, № 1, стр. 90—95.
392. Чур кин В. Г. Ленинградские экземпляры атласов Баттисты Аньезе.— «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 18, 1965, стр. 133—136.
393. Штекли А. Верность, стоившая жизни. [О Джордано Бруно].— «Наука и религия», 1966, № НО, стр. 91—95.
394. Штекли А. Э. Джордано Бруно. Баку, Азернешр, 1966. 434 стр. с илл. и-портр. (Жизнь замечательных людей). На азербайдж. яз.
395. Ш т е к л я А. Кампанелла. Предисл. С. Сказкнна [Изд. 3-е, переработ. и испр.]. М., «Молодая гвардия», 1966. 287 стр.; 9 л. нлл. (Жизнь замечательных людей).
396. Щербачева М. Итальянские караваджисты в Эрмитаже.— «Сообщения1 Гос. Эрмитажа», 26, 1965, стр. 18—21; 27, 1966, стр. 21’—24.
См. также № 215, 220, 226, 234, 236, 242, 244.
Нидерланды
397. Гершеизои-Чегодаева Н. М. Возрождение в нидерландском искусстве.— В кн.: «Проблема стилей в западноевропейском искусстве XV—XVII веков-. Ренессанс. Барокко. Классицизм». М., «Наука», 1966, стр. 47—84.
398- Егорова К- С. Картины Иоахима Бейкелара в ГМИИ.— «Сообщения Музея изобразит, искусств им. А. С. Пушкина», III, 1966, стр. 52—61. Резюме на. франц, яз.
399. Киселева Л. И. Эльзевиры Библиотеки Академии наук.— В кн.: <250 лет Библиотеке Академии наук СССР». Сборник докладов на юбилейной научной конференции 25—26 ноября 1964 г. М.—Л., 1965, стр. 333—341'.
400. Кузнецов Ю. Новое о картине Рембрандта «Даная».— «Сообщения Гос. Эрмитажа», 27, 1966, стр. 26—31.
401. Левитин Е. Четыре рисунка Рембрандта. [Вновь определенные работы художника из собрания Гос. музея изобразит, искусств им. Пушкина].— «Творчество», 1966, № 12, стр. 21—22.
402. Никулин Н. К йстории триптиха Луки Лейденского «Исцеление иерихонского слепца».— «Сообщения Гос. Эрмитажа», 26, 1965, стр. 14—(18.
403. Прусс И. Его называли художник-рыцарь. [К 325-летию со дня смерти А. Ван-Дейка. В помощь изучающим историю искусства].— «Художник», 1966, № 12,. стр. 51—52.
404. Саккетги А. Л. Гуго Гроций о войне и мире.— В кн.: «Советский ежегодник международного права. 1964—1965». М., 1966, стр. 202—203.
405. Седова Т. Великий фламандец. [К 325-летию со дия смерти П. П. Рубенса].— «Художник», 1965, № 5, стр. 50—57.
406. Сененко М. С. Франс Хальс. Моиогр. очерк. М., «Искусство», 1965. 243 стр. с илл., 2 л. илл.
407. Фехнер Е. Мастер группового портрета [Ф. Гальс].— «Художник», 1966, № 8, стр. 43—49.
408. Фромантен, Эжен. Старые мастера. Пер. с франц. М„ «Сов. художник». [1966]. 359 стр., 10 л. илл.
409. Шахшалиев Э. М. Краткое содержание лекций по истории буржуазной революции в Нидерландах. Баку, 1966. 60 стр. На азерб. яз.
Библиография
309
* * *
410. С а мой л о А. С. [рец.]. Чистозвонов А. Н. Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах в первой половине XVI века. М., «Наука», 1964.— БИ, 1965, № 4, стр. 162—164.
См. также № 251 и 326.
Португалия
411. Оганисьян Ю. С. 500 лет под пиратским флатом. М., «Междунар. отношения», 1965. 216 стр.
Часть книги посвящена эпохе средних веков.
* * *
41S. Хазанов А. [рец.]. Ю. Оганисьяи. 500 лет под пиратским флагом. М., -«Междунар. отношения», 1065.— «Азия и Африка сегодня», 1966, № 7, стр. 62—63.
См. также № 329.
Румыния
413. Исторические связи народов СССР и Румынии в XV — начале XVIII в. Документы и материалы. Т. 1. 1408—11632. М., «Наука», 1965. 363 стр. (АН СССР. Мн-т истории. АН Молшав. ССР. Ин-т истории).
Франция
414. Внутренняя политика французского абсолютизма. 1633—1649 гг. [Сборник документов]. Под ред. [и с предисл.] проф. А. Д. Люблинской. М.—Л., «Наука», 1966. -406 стр. (АН СССР. Ленингр. отд-ние Ин-та истории).
415. Гассенди, Пьер. Сочинения. В 2 т. [Пер. с латии. Общ. ред. и вступит, статья Е. П. Ситковского]. Т. 1. М., «Мысль», 1966. 431 стр. (АН СССР. Ин-т философии. Философ, наследие).
* * *
416. Альбина Л. Л. Материалы к полемике о подлинности «Политического завещания» Ришелье в библиотеке Вольтера.— В кн.: «Сборник методических статей по библиотековедению и библиографии», вып. 20(41). Л., Изд. Гос. публ. б-ки, 1966, стр. 247—263.
417. Артамонов С. Д. Философский скептицизм Монтеня.— «Писатель и жизнь», вып. 3, 1966, стр. 153—164.
418. Беляков Г. Ф. «Великий замысел» Сюлли в освещении современных французских историков.— «Учен, записки Московского обл. пед. ин-та», т. 169. Ист. фак., вып. 6, 1966, стр. 252—264.
419. Богуславский В. М. Скептицизм Возрождения и диалектика.— «Вопросы философии», 1965, № 3, стр. 108—118.
420. Богуславский В. М. У истоков французского атеизма и материализма (Монтень, его единомышленники в XVI веке, его фальсификаторы в XX веке). Автореферат дисс. иа соискание учен, степени доктора филос. наук, Тбилиси, 1965. 37 стр. (Тбилис. гос. университет).
421. Замятина А. Никола Пуссен. [В помощь изучающим историю искусства].— «Художник», 1965, № 10, стр. 47—57.
422. Ишхан я и Р. А. Книга Блез де Вижнера «Traite des chiffres» с таблицами армянского алфавита.— «Известия АН Арм. ССР». Обществ, науки. Ереван, 1965, № 6, стр. 87—92. На арм. яз. Резюме на рус. яз.
423. Лозинський А. О. Про .владу в Париж! 1689 року.— «В1сник Льмвського держ. ун-ту». Cepia icr., 4965, [впи. 3], стр. 77—89.
424. Люблинская А. Д. О некоторых особенностях мануфактурного этапа в развитии капитализма (на примере Франции в начале XVII в.).— СВ, 27, 1965, стр. 3—25. Резюме иа франц, яз.
425. Люблинская А. Д. Французский абсолютизм в первой трети XVII в. М.—Л., «Наука», 1965. 361 стр. (АН СССР. Леииигр. отд-иие Ин-та истории).
426. Малов В. Н. Палеографическое исследование документов по истории Франции конца XV—XVIII вв. (По материалам собраний СССР). Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата ист. наук. М., 1965. 22 стр. (АН СССР. Леиингр. отд-ние Ин-та истории).
427. Малов В. Н. Развитие французского письма XVI—XVIII вв. по каллиграфическим источникам.— СВ, 27, 1965, стр. 158—181.
428. Малов В. Н. Французские государственные секретари в XVI—XVII вв. (К вопросу о значении данных палеографии для административной истории).— СВ, 29, 1966, стр. 267—275.
429. Никола Пуссен. [Альбом репродукций. Предисл. М. Щетинского. М., «Сов. художник», 1066]. [28] стр. с илл, (Гос, музей изобразит, искусств им. А. С. Пушкина).
310
Библиография
430. Шумилов В. Н. Первое французское посольство в Москве.— «Сов. архивы», 1966, № 3, стр. 103—104.
* * *
431. Кузнецов В. Н. [рец.]. Монография о философии французского Возрождения. (О кн.: Богуславский В. М. У истоков французского атеизма и материализма. М., «Мысль», 1964).— «Вопросы философии», 1965, № 9, стр. 175—177.
432. Р о л о в а А. Д. [рец.]. Документы по истории внешней политики Франции (1547—1548 тт.). Под ред. проф. А. Д. Люблинской. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1963.— СВ, 27, 1965, стр. 216—219.
433. С ей о к о со в Ю. П. [рец.]. Ля Попелиньер — французский историк XVI в. (О статье М. Ярдени и К- Виванти в журналах: «Revue d’histoire moderne et contem-poraine». Paris, 1964, t. XI, avril —juin, p. 109—126, и «Rivista storica itialiana». Napoli, 1962, fasc. 2, p. 225—249).— ВИ, 1965, № 6, стр. 206—207.
434. Тираспольская И. 3. [рец.]. Люблинская А. Д. Франция в начале XVII в. (1610—1620 гг.). Л., 1959; Люблинская А. Д. Французский абсолютизм в первой трети XVII века. М.—Л. 1965.— «Новая н новейшая история», 1966, № 3, стр. 162—164.
См. также № 281.
Швеция
435. Пийримяз X. О русско-шведской торговле хлебом в XVII веке.— «Известия АН Эст. ССР». Серия обществ, наук. Таллин, 1966, № 1, ст,р. 44—55. На эст. яз. Резюме иа рус. яз. ,
436. Савельева Е. А. «История северных народов» Олауса Магнуса и ее источники.— В кн.: «Сборник методических статей по библиотековедению и библиографии». вып. 20 (41). Л., Изд. Гос. публ. б-ки, 1966, стр. 34—47.
437. Шаскольскнй И. П. Восстановление русской торговли со шведскими владениями в первые годы после Столбовского мира..— «Скандинавский сборник», XI. Таллин, 1966, стр. 61—81.
438. Ш аскольский И. П. Об основных особенностях русско-шведской торговли XVII в.— В кн.: «Международные связи России в XVII—XVIII вв. (Экономика, политика и культура)». Сб. статей. М., «Наука», 1966, стр. 7—34.
439. Шаскольскнй И. П. Столбовский мир 1617 г. и торговые отношения России со шведским государством в первой половине XVII в. Автореферат дисс. иа соискание учен. степени доктора нет. наук. Л., .1965. 36 стр. (АН СССР. Ленингр. отш-нне Ин-та истории).
440. Шаскольскнй И. П. Установление прямых торговых сношений России со Швецией после Столбовского мира 1617 г.— СВ, 29, 1966, стр. 139—158. Резюме иа ием. яз.
Европейские колонии в Америке
441. Афанасьев В. Л. Бартоломе де Лас Касас — обличитель испанских колонизаторов. (К 400-летию со дня смерти).— «Новая и новейшая история», 1966, № 3, стр. 60—72.
442. Афанасьев В. Л. (сост.]. Библиография [важнейших изданий сочинений Лас-Касаса и литературы о нем].— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 221—227.
443. Афанасьев В. Л. Литературное наследство. Бартоломе де Лас-Касаса н некоторые вопросы истории его опубликования.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 180—220.
444. Афанасьев В. Л. Молодые годы Бартоломе де Лас-Касаса.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 64—92.
445. Григулевич И. Р. Бартоломе де Лас-Касас — обличитель колониализма.— В ки.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 8—22.
446. Григулевич И. Р. Преступления инквизиции в Испанской Америке (XVI—XIX вв.).— «Новая и новейшая история», 1966, № 6, стр. 72—85.
447. Дридзо А. Д. н Куду Э. О. Бартоломе де Лас-Касас и Георг Фридрих Паррот. (К вопросу об оценке Лас-Касаса в России).— В ки.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 125—140.
448. Зубрицкий Ю. А. Лас-Касас и современный индеаиизм.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 152—466.
449. Кнорозов Ю. В. Религиозные представления индейцев майя по данным Лас-Касаса и других 'источников.— В ки.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. Г14—424.
Библиография
311
450. Ле-Риверенд X. Историческое значение деятельности Бартоломе де Лас-Касаса.—В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 23—37.
451. Мелентьева Е. Прошлое, зовущее на бой [В 1966 году исполняется 400 лет со дня смерти Б. Лас-Касаса, выдающегося испаи. гуманиста].— «Наука и жизнь», 1966, № 1, стр. 52—57.
452. Сепеда Э. Поражение Лас-Касаса в Чиапасе.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 106—113.
453. Серов С. Я. Изучение жизни и деятельности Лас-Касаса Льюисом Хэнке.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 167— 179.
454. Слезкин Л. Ю. Лас-Касас н «Черная легенда».— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 141—151.
455. СозинаС. А. К вопросу о социальном строе общества чибча-муисков в Колумбии в середине XVI века.— «Вестник Московского ун-та», 1965. История, № 2, стр. 81—89.
456. Федосеев П. Н. Наша эпоха и Бартоломе де Лас-Касас.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 3—7.
457. Хорошаева И. Ф. Бартоломе де Лас-Касас н Мотолиния.— В кн.: «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966, стр. 93—1105.
458. Альперович М. С. [рец.]. W. Borah and S. F. Cook. The aboriginal population of Central Mexico on the eve of the Spanish Conquest. Berkeley and Los Angeles, 1963. (В. Бора и III. Ф. Кук. Коренное население Центральной Мексики накануне испанского завоевания. Беркли и Лос-Аижелес, 1963).— СВ, 27, 1965, стр. 241—242.
459. Альперович М. С. [рец.]. Индейское население Латинской Америки в XVI—XVII веках. (О статье П. Шоню в журнале «Revue Historique», 1964, t. 232, р. Ill—'1118).—ВИ, 1965, № 4, стр. 198—199.
460. Шейнбаум Л. С. [рец.]. Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки. М., «Наука», 1966.— «Новая и новейшая история», 1966, № 5, стр. 145—146.
* * *
461. Стратаиовнч В. Ф. К вопросу о генезисе капитализма в английских колониях Северной Америки в XVII—XVIII вв. Автореферат дисс. на соискание учен, степени кандидата нет. наук. М., 1966. 16 стр. (Моск. обл. пед. ин-т им. Н. К. Крупской).
462. Стратаиовнч В. Ф. К вопросу о первоначальном накоплении капитала в английских колониях в Северной Америке в XVII—XVIII вв.— «Учеи. записки Московского обл. пед. ин-та», 1966, т. 159. Ист. фак-т, вып. 6, стр. 151—187.
463. 'Стратаиовнч В. Ф. Промышленное развитие северо-американских колоний Англин в XVII—XVIII вв.— «Учеи. записки Московского обл. пед. ин-та», 1966, т. 171. Всеобщая история, вып. 7, стр. 21—62.
464. Стратанович В. Ф. Торговые люди английских колоний Северной Америки XVII в.— «Учен, записки Московского обл. пед. ин-та», 1966, т. 159. Ист. фак., вып. 6, стр. 188—214.
465. Осипова Т. С. [рец.]. Самойло А. С. Английские колонии в Северной Америке в XVII веке. Начальный период истории США. М., Изд-во АН СССР, 1963.— СВ, 28, 1'965, стр. 284—287.
См. также № 257.
Составитель И. И. Фролова
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
А. Д. ЭПШТЕЙН
К ИТОГАМ ОБСУЖДЕНИЯ ПРОБЛЕМ ГЕНЕЗИСА КАПИТАЛИЗМА В СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
В состав Научного совета Академии наук, занитого изучением закономерностей исторического развития и перехода от одной социально-экономической формации к другой, входит секция, разрабатывающая проблемы генезиса капитализма и связанный с ними круг вопросов, определяемых условиями и особенностями становления капиталистических отношений в странах Запада и Востока.
В течение трех дней — с 11 по 13 мая 1966 г.— широкий представительный форум специалистов-историков Москвы, Ленинграда и многих других городов страны был занят всесторонним обсуждением проблем генезиса и характера развития капитализма в западноевропейских странах.
Плодотворный характер коллективной работы обеспечивался тем, что основной теоретический доклад А. Н. Чистозвонова «Проблемы генезиса капитализма в европейских странах», ротапринтированный в виде отдельной книги, мог стать стержнем подготовленных и продуманных выступлений.
Активный интерес вызвал также доклад М. А. Барга, посвященный новейшей (послевоенной) буржуазией историографии, трактующей историю капитализма.
Открывший сессию академик Е. М. Жуков справедливо отметил, что общие закономерности становления капиталистической формации лучше всего познаются на примере «чистых форм», не осложненных дополнительными факторами, и именно поэтому надо, не боясь европоцентризма, прежде всего изучить классические пути формирования западноевропейского капитализма во всем своеобразии, присущем конкретным вариантам английского, французского, прусского или иного пути развития.
Приведенным замечанием определяется и правомерность доклада А. Н. Чистозвонова, посвященного далеко еще не решенным вопросам генезиса европейского капитализма. Актуальность этих вопросов ныне усугубляется тем вниманием, которое им уделяет современная буржуазная историография.
Стремясь навязать молодым народам н государствам Африки и Азии капиталистический путь развития, .ученые апологеты капитализма пытаются представить пройденные европейским капитализмом исторические этапы как ступени постепенного восхождения к вершинам изобилия и благосостояния. С нарочитым сглаживанием противоречий и замалчиванием трагических конфликтов связана настойчивая тенденция «удревнения» капитализма, фатальную неизбежность которого силятся обосновать ложным аргументом его многовековостн.
А. Н. Чистозвонов в своем заключительном слове подчеркнул, что представленный им доклад строился как на изучении конкретно-исторических исследований, так и на использовании теоретического и методологического наследия классиков марксизма-ленинизма. Борьба с .апологетикой капитализма и разрушение фальсификаторских версий буржуазной историографии требуют такого изучения и обобщения фактов, которое определялось бы их точной политико-экономической оценкой. В этой связи труды классиков марксизма предоставляют исследователю крайне необходимый методологический арсенал, без овладения которым невозможна теоретически обоснованная борьба с модернизаторскими извращениями и фальсификаторскими версиями наших идеологических противников.
Одно из ошибочных представлений, встречающееся порой у некоторых историков— сближение купеческого капитала с капиталом промышленным. Доклад говорит о том, что, ломая цеховые барьеры там, где совершалась работа на массовый рынок, купец выступает подчас «революционизирующим элементом», но прн этом олицетворяет собой лишь исходный пункт возможного переворота в производственных отношениях. Овладевая наличными формами производства, он тем не менее зачастую не изменяет ни его природы, ни отвечающей ему социальной структуры. Прельщенный высокой прибылью, купец присоединяет к торговой прибыли прибавочную стоимость.
Научная жизнь
315
Поскольку, однако, сфера производства продолжает играть для «его лишь подсобную роль, падение прибыли нередко толкает его к изъятию капиталов.
Признавая разлагающее воздействие торгового капитала на товарное произвол--ство феодальной эпохи, докладчик подчеркивает двоякую природу купеческого капитала и предостерегает от попыток усматривать во всех случаях неизбежный переход от деятельности купеческого капитала к деятельности промышленного капитала.
Миссию ростовщика докладчик видит в аккумуляции денежных богатств без создания капиталистических отношений как таковых. Тенденцию возрастания товарности средневекового сельского хозяйства доклад связывает с переходом от отработочной ренты к натуральной и от натуральной к денежной. Сопутствующее этим переменам перемещение центра тяжести в товаро-производящее крестьянское хозяйство обусловливает сокращение доменов н такое рассечение надвое формулы простого товарного обращения «Т—Д—Т», при котором крестьянин превращает товар в деньги, а феодал полученные от крестьянина деньги — в нужные ему потребительские товары.
Вызываемые этими переменами сдвиги в аграрной структуре и рентных отношениях, происшедшие в XIV—XV вв., буржуазные историки признают кризисом всей феодальной системы, тогда как советская историография расценивает их лишь как кризис барщинного хозяйства.
Напомнив положение, гласящее, что «первые капиталисты застали... форму наемного труда уже существующей» *, докладчик проводит четкий водораздел между феодальными формами найма и наемной рабочей силой, как социальной категорией капиталистического общества. В первом случае наемные работники находят опору либо в самостоятельном крестьянском хозяйстве, либо в поддерживающей их цеховой-организации. Их труд зачастую сочетается с личным трудом работодателей. Во вторам случае наемный труд выступает в качестве всеобщей и преобладающей формы труда, при которой орудия труда и создаваемые трудом продукты противостоят наемному труду как чужая собственность, а работодатели—как покупатели и эксплуататоры наемной рабочей силы.
Говоря о превращениях натурального хозяйства в товарное и товарного в капиталистическое, докладчик подчеркивает кажущуюся простоту этих метаморфоз и предостерегает от ошибочного представления об нх якобы неизбежном автоматизме. Главным критерием сохранения или видоизменения натурального хозяйства он считает не смену форм ренты, а характер воспроизводства.
Более сложным представляется критерий превращения простого товарного производства в капиталистическое. По мнению докладчика, он определиется претворением количественных моментов в новое качество, характеризующее ремесло и промышленность. Сюда относятся число рабочих, нанимаемых одним предпринимателем, размеры присваиваемого прибавочного труда и капиталов, накапливаемых скупщиком,— -все то, что свидетельствует о степени разложения корпоративного строя и разорения непосредственных производителей,— и, стало быть, о создании предпосылок перехода простого товарного производства в капиталистическое.
Таким образом, вопрос о том, приведет ли в данной стране и в данном веке разложение феодализма к торжеству капиталистического товарного производства, в-каждом отдельном случае зависит от достигнутой ступени исторического развития.
Приведенный анализ показывает, что простое товарное производство может составлять непосредственную предысторию капиталистического и может не являться таковым. Именно поэтому докладчик подчеркивает, что возведение простого товарного производства в ранг обязательной предварительной ступени капиталистического производства ивляется неправомерным. Соответствующая ошибка, помимо всего, на руку тем, кто пытается модернизаторскими ухищрениями удлинить историческое существование капитализма.
Переходя к проблеме первоначального накопления, докладчик указывает хорошо изученные на примере европейских стран стороны этого процесса: роль феодального государства, методы первоначального накопления, значение огораживаний в Этих методах, последствия секуляризации, воздействие географических открытий и колониального ограбления, влияние революции цен, политики протекционизма и практики государственного долга.
Общим итогам первоначального накопления докладчик считает полную экспроприацию принадлежавших работнику условий труда в других источников существова-яия и связанное с этим превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих. Рассматривая данный итог, выявленный на материале Англии, как общезначимый, докладчик тем не менее признает необходимость «выявить механизм этих явлений и их специфику в других странах и в другие периоды».
Спорную проблему взаимосвязи между процессом первоначального накопления if генезисом капитализма докладчик решает в том смысле, что органическое слияние того и другого налицо лишь там, где сразу же и без промедления экспроприация ие-
1 К-Маркс н Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 282.
314
Научная жизнь
посредственных производителей означала их превращение в эксплуатируемых рабочих и в связи с этим этап бродяжничества и нищенства оставался недолговременным промежуточным звеном.
Докладчик полагает, что первоначальное накопление повсеместно осуществляло деструктивную задачу, тогда как позитивный результат имел место лишь там, где обладатели богатств, аккумулированных в ходе первоначального накопления, превращались из «потенциальных» в подлинных капиталистов, обращающих свои сокровища в капитал. И поскольку в такого рода превращениях не существовало никакого автоматизма—первоначальное накопление, взятое само по себе, неотождествимо с генезисом капитализма, хоти и представляет собой во всех случаях его необходимую историческую предпосылку.
Чрезвычайно важным, имеющим для некоторых стран ключевое значение, представляется, к сожалению, лишь лаконичное замечание докладчика о том, что первоначальное накопление может быть использовано классом феодалов — разумеется, для непроизводительных целей.
Первоначальное накопление приводит к поляризации таких факторов, как денежные или иные богатства, сосредоточенные в немногих руках, с одной стороны, и армия экспроприированных — с другой. Сущность и историческое значение генезиса капитализма заключается в соединении названных полярных категорий, знаменующем возникновение и жизнедеятельность капитала. Предметом исследования, соответственно, могут и должны стать стимулы и помехи, способствующие и препятствующие генезису капитализма при наличии предпосылок, созданных первоначальным накоплением.
Вслед за характеристикой генезиса капитализма докладчик рассматривает сложный процесс дальнейшего развития капиталистических отношений, который отнюдь не является прямолинейным становлением нового, капиталистического способа производства. Докладчик утверждает, что данный способ производства становится устойчивым укладом не автоматически, а в борьбе, итогом которой оказывается использование капиталом простого товарного производства как своего резерва, а также утрата купеческим и ростовщическим капиталом их прежней самостоятельной роли, а также низведение того и другого на положение вспомогательной функциональной силы.
Превращение этого лаконичного тезиса в развернутую картину, несомненно, является задачей, стоящей перед историками капитализма. С решением данной задачи связана проблема перехода от «формального подчинения труда капиталу» к «реальному подчинению», т. е. к такому господству предпринимателя, которое выражается ие только в его эксплуататорской роли, но и предполагает «революционизирующее» воздействие (К. Маркс) 2 на унаследованные от прошлого условия и методы производства, воздействие, кладущее начало новому, капиталистическому способу производства.
Для трансформации формального подчинения труда капиталу в реальное докладчик считает необходимым наличие благоприятствующих исторических условий, в ряду которых он усматривает присвоение прибавочной стоимости в масштабах, обеспечивающих как накопление, так и расширенное воспроизводство. Формальному подчинению труда капиталу соответствует простая капиталистическая кооперация. По мнению докладчика, хотя она и предполагает широкую эксплуатацию наемного труда, ио тем не менее еще основывается на докапиталистических методах производства, в связи с чем эта домануфактурная стадия ие представляет «особой эпохи развития капиталистического производства».
Рисуя более позднюю стадию — мануфактуру, рассматривая длительное торможение темпов ее развитая, докладчик вновь характеризует облик купца, в роли скупщика олицетворяющего собой преобладание торгово-посреднических интересов над промышленными, чем и определяется экономический консерватизм купца-предпринимателя, десятилетиями и даже столетиями3 сохраняющего отсталый базис ручного труда, а с .ним и ранние формы рассеянного производства.
Докладчик дает сжатый очерк эволюции рынка, характеристику «прусского» и «американского» путей капиталистической перестройки сельского хозяйства. При рассмотрении абсолютизма констатируется наличие двух точек зрения, одна из которых объясняет утверждение абсолютизма усилением классового протеста крестьянства, а другая опирается на известное положение К. Маркса о временном равновесии сил феодально-дворянского класса и поднимавшейся в противовес ему буржуазии.
Трактовка идеологических проблем в докладе ограничивается кратким указанием на то, что, в отличие от ересей, приспособлявших старую теологию к новым социальным требованиям, Реформация представляла собой прямое посягательство на самые устои феодализма.
2 См. Архив Маркса н Энгельса, т. II (VII), Партнздат, 1933, с гр. 91 сл.
3 В. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 428.
Научная жизнь
315
Широкое обсуждение вопросов генезиса и развития капитализма, в котором привили участие свыше тридцати участников сессии, затронуло не только поставленные основным докладом общеметодологические проблемы, важные для изучения генезиса капитализма в странах Европы, Азии и Америки, оно, и в этом его особая ценность, осветило ряд конкретных черт, свойственных специфике возникновения н развития капитализма в отдельных странах не только Западной, но и Восточной Европы (в том числе и России), а также Азин. Нет никакой возможности воспроизвести в кратком обзоре высказанные выступавшими ценные наблюдения и соображения. Заинтересованный читатель познакомится с ними в издании материалов сессии 4. Участники прений единодушно одобрили как инициативу проведения сессии, так и постановку теоретического доклада, посвященного методологическим проблемам.
А. Н. Чистозвонов поднял важный для всех историков принципиальный вопрос о недостатке крайне необходимых обобщающих работ, посвященных большим методологическим проблемам и длительным процессам, и о наметившейся тенденции к публикации тематически н хронологически узких исследований, ценность которых порой определяется не значимостью трактуемой проблемы, а количеством введенного в научный оборот архивного материала.
Усмотрев в данной констатации опасность свертывания конкретных исследований, В. И. Рутенбург противопоставил соображениям докладчика свой лозунг: «Все историки— в архивы!»
Поддерживая точку зрения докладчика, А. Д. Эпштейн указал иа то, что речь идет вовсе не о дискриминации работ, покоящихся на источниках н предполагающих новые показания нли новые толкования последних. В данном случае лишь подчеркивается необходимость устранения вредящего науке чрезмерного крена в сторону узколокаль-ных, тематически ограниченных исследований. Наличие такого крена привело к тому, что изучение частных (а иногда и второстепенных) явлений вытеснило постижение целостных процессов значительной протяженности, для которых остается место лишь в учебниках, повторяющих давно установленное н подчас устаревшее.
Одностороннее преобладание узко очерченных исследований связано с фетишизацией источника, а тем самым и с недооценкой таких обобщающих и критико-полемических работ широкого плана, которые, в силу самой своей специфики, строятся не на изыскании источников, а на критическом пересмотре существующих исследований и иа марксистско-ленинском переосмысливании как выводов, так и арсенала фактов, мобилизованных нашими идеологическими противниками.
Пренебрежение к «фактам, взятым нз вторых рук», стало предрассудком, обезоруживающим нашу науку. Работа Ленина об 'империализме могла быть создана потому, что ее автор, не будучи связанным подобным предрассудком, построил свои обобщающие выводы на основе данных, собранных до него другими исследователями.
И. Ф. Гиндин обратил внимание иа несовпадение тематики основного доклада и его названия, поскольку термин «генезис» означает лишь «возникновение», «первообразо-ваиие», тогда как содержание работы А. Н. Чистозвонова отнюдь не сводится к характеристике зарождения капиталистических отношений, а охватывает их дальнейшее развитие .вплоть до промышленного переворота, т. е. фактически посвящено всей цепи явлений, составляющих переход от феодальной формации к капиталистической. В этой связи правомерно поддержанное другими ораторами предложение А. С. Самойло разработать периодизацию генезиса капитализма и его дальнейшей эволюции.
Чрезвычайно ценным явилось мотивированное предложение В. К. Яцунского построить намеченный труд, освещающий историю европейского капитализма, ие в виде разрозненных обзоров по отдельным странам, а в обобщающей группировке применительно к определенным типам развития. В этом случае речь будет идти об Англии (классический вариант), далее — о Франции, Бельгии, Голландии, Скандинавии и Западной Германии (до Эльбы), затем — о группе стран Пиренейского полуострова и Южной Италии н, наконец, о Восточной Европе. Большинство участников сессии одобрило такое построение. Однако «типизация», видимо, нуждается в уточнениях. С. А. Никитин обоснованно подчеркнул, что развитие стран Юго-Востока Европы, и в частности Сербии, не может быть отнесено к «прусскому» пути я требует самостоятельной интерпретации.
А. С. Самойло считает, что простое товарное производство, будучи промежуточным звеном между натуральным хозяйством и капиталистическим, представляет собой стадию капитализма.
Б. Ф. Поршнев, Е. В. Гутиова, И. Ф. Гивдин, так же, как н докладчик, оспорили эту точку зрения, доказав, что простое товарное производство осуществляется в рамках феодальной формации. Рассмотрение эволюции ренты выявило интересные точки зрения и наблюдения. Л. А. Лооне указала, что нз схемы докладчика в известной мере
4 См. «Теоретические и историографические проблемы генезиса капитализма». М.» Изд-во «Наука», 1969.
316
Научная жизнь
выпадает помещичьебарский путь развития. В свое время Е. А. Косминский констатировал особое значение дальнего рынка, требования которого способствовали развитию товарности не крестьянского, а именно помещичьего хозяйства, для которого барщина оказывалась выгоднее денежной ренты. По мнению Л. А. Лооне, в Швеции, Западной и Центральной Германии, Польше и Чехословакии происходила борьба между сторонниками двух путей развития, в ходе которой помещики стремились возвратиться от денежной ренты к барщине. Это не удалось шведским помещикам, но было достигнуто помещиками Пруссии и Польши.
Л. А. Котельникова указала, что по данным новейших исследований, в ХШ— XIV вв. в Италии почти всюду возобладала натуральная рента. Это вызывалось интенсивным спросом растущих городов, иа рынке которых стремились реализовать сельскохозяйственную продукцию как феодалы-получатели натуральной ренты, так и крестьяне, сбывавшие там же товарную часть своей продукции. Развитие товарного производства, полагает Л. А. Котельникова, не обязательно связано с переходом к денежной ренте. Господство натуральной ренты может иметь не только отрицательные последствия, но и способствовать прогрессивным сдвигам социально-экономического характера.
Б. Ф. Поршнев н П. Г. Рындзюнскнй нашли, что простой капиталистической кооперации, как особой стадии домануфактурного развития, отводится недостаточное внимание. Опоры вызвал вопрос о роли торгового капитала и о так называемом торговом капитализме. Выражая господствующее мнение, Е. В. Гутнова категорически отвергла существование торгового капитализма. В противовес этому П. Г. Рындзюнский полагает, что отрицание торгового капитализма на протяжении тридцати лет являлось догмой -«антипокровщины», тогда как понятие «торгового капитализма» и «эпохи торгового капитализма» находит признание в работах В. И. Ленина, и правомерность этих категорий еще требует серьезной и объективной проверки.
Наиболее дискуссионными оказались вопросы формального и реального подчинения труда капиталу и проблема первоначального накопления. В. И. Рутеибург полагает, что пропасть между «формальным» и «реальным» подчинением труда капиталу чрезмерно расширяется. При этом самый термин «формальное» представляется ему двусмысленным, как бы намекающим не на действительное, а на призрачное господство предпринимателя. Л. Б. Алаев находит, что докладчик слабо выразил ту истину, что формальное подчинение уже представляет собой капитализм, поскольку для последнего характерна прибавочная стоимость — в любых ее формах как абсолютная, так и относительная. По мнению Л. Б. Алаева, критерием перехода от формального к реальному подчинению является не масштаб производства, а удлинение рабочего дня. Итальянский капитализм XIV в., как он полагает, хотя и сметенный феодальной реакцией, тем ие менее заслуживает того, чтобы его признали капитализмом.
Независимо от того, выбран ли термин «формальное подчинение» удачно или неудачно, он, как и всякий термин, условен, и для нас важным является не его звуча-лие, а содержание. Как бы развивая аргументацию докладчика, Н. И. Павленко в своем выступлении показал, что споры о начале русского капитализма, еще недавно относимого то к XVI, то к XVII, то к XVIII вв., объяснялись традиционными ошибками, из -которых главной было возведение в ранг капиталистического предприятия любой мастерской, использующей несколько наемных рабочих. Данное замечание говорит о глубоком заблуждении, к которому приводит историка явное смешение формального и реального подчинения труда капиталу. Если качественно разнородные явления капиталистического предпринимательства Италии XIV®. и современного предпринимательства в той же стране безоговорочно аттестовать одним и тем же термином — «капитализм», это, несомненно, помешает как раскрытию специфики явлений, в политико-экономическом смысле разнородных, так и установлению закономерностей развития. Поэтому А. Н. Чнстозвонов с полным основанием подчеркивал глубокое отличие формального подчинения труда капиталу от реального, которое заключается в коренной перестройке производства, в том именно, что К. Маркс признавал становлением капиталистического способа производства.
Говоря о первоначальном накоплении, В. М. Лавровский утверждал, что эпоха его простирается от XVI и до конца XVIII — начала XIX в. Он высказал мнение, что законы развития капитализма, сформулированные на материале Англии, определяют также и развитие прочих европейских стран, шедших, как он полагает, «английским» путем, в том числе и развитие Франции, история крестьянства которой якобы аналогична истории английского крестьянства (несмотря на то, что Франция, в отличие от Англин, доныне сохраняет многомиллионное крестьянство. — А. Э.). В противовес данной точке зрения, В. И. Павлов констатировал, что ряд выступлений справедливо характеризует английский вариант, отображенный 24-й главой «Капитала», как частный случай. В. И. Рутенбург находит, что процессы первоначального накопления и генезиса капитализма недиалектично отрывать один от другого. В том же направлении высказывается и Е. В. Гутнова, считающая, что разделение этих процессов уместно лишь в плане чисто теоретического анализа, тогда как конкретная историческая действительность тесно сплетает одно с другим.
Научная жизнь
317
Решающим аргументом для теоретического опровержения этих последних суждений могут стать конкретные факты, иллюстрирующие .возможность использования результатов .первоначального накопления не капиталистами, а паразитическим классом феодалов. С. В. Фрязинов отметил, что значительная часть награбленного богатства потонула в карманах португальского дворянства. Э. Э. Литаврина говорила о первых шагах первоначального накопления в XVI в. в Испании, однако показала, что оно, как и весь процесс разложения феодализма в этой стране, не имело своим результатом становления капиталистических отношений, а обернулось регрессом, последовавшим в первой половине XVII в. Он выразился в расхищении богатств, аккумулированных ранее.
Таким образам, не только теоретический анализ, но и специфика исторической реальности свидетельствуют о подлинном разрыве между первоначальным накоплением и генезисом капитализма, а стало быть и о необходимости терминологического и методологического разграничения понятий, могущих как совпадать, так и не совпадать. По мысли А. Д. Эпштейна, полное отделение непосредственных производителей от средств производства является результатом первоначального накопления именно в Англии. В письме, адресованном редакции «Отечественных записок», К. Маркс решительно опротестовал превращение английского варианта в общезначимый путь, якобы неминуемый для всех стран6. Он же кроме того, наметил и возможность другого варианта, обратив внимание на сохранение в руках фактически экспроприированных производителей орудий их труда в качестве «призрачной собственности»6. И, Наконец, захват н расхищение аккумулированных богатств феодалами неизбежно влияет на весь позднейший процесс не первоначального, а капиталистического накопления.
Прения по вопросу об абсолютизме показали, что даинаи проблема до сих пор разработана недостаточно углубленно. Высказанные точки зрения вместе с тем подтвердили правильность представления о многообразии абсолютизма, историческая роль которого различалась точно так же, как и его социально-экономическая основа. Мнение, будто абсолютизм вызван к жизни опасностью больших крестьянских восстаний, не разделяют ни Е. В. Гутнова, опиравшаяся на материал Англии, ни Н. Ф. Колесницкий, имевший в ваду опыт Германии, ни Н. И. Павленко, напомнивший, что тезис о «расшатывании монархии восстававшим русским крестьянством» ныне пересмотрен. С. М. Стам полагает, что абсолютизм спасал дворянство от окончательного разорения. Он был нужен для того, чтобы «вся масса прибавочного продукта, производимого в феодальном обществе, но вне самого феодального способа производства», при его содействии поглощалась дворянством. В условиях революции цен ущерб, который обусловила цензива, выражался в убыли дохода, получаемого рентовла дельцами. Это снижение поместной ренты восполняла централизоваииая рейта, гарантированная абсолютизмом. Н. И. Павленко расценивает тезис о равновесии сил дворянства и буржуазии как шаблон, непригодный для трактовки русского абсолютизма, родившегося в борьбе крупных землевладельцев с .дворянской массой. Н. Ф. Колесницкий также признает этот тезис неприменимым для России, Испании и Габсбургской монархии. По его мнению, судьба абсолютизма зависит от предшествующих процессов и тенденций экономики, ведущих к концентрации связей либо в национальном, либо в региональном масштабе. Недостатком данной концепции, на наш взгляд, является недооценка городов, которые, как указывал Энгельс, могли выступать не только пособниками национальной концентрации, во и мятежными противниками абсолютизма.
Крайне спорным оказался и вопрос о буржуазии, о хронологических рамках ее существования, о ее исторической роли на ранних этапах развития капитализма. Е. В. Гутнова призывает четко определить, что именно следует понимать под ранней буржуазией. Б. Ф. Поршнев датирует появление европейской буржуазии XVI в.7. Полезно напомнить, что Энгельс давал дифференцированное решение, относя рождение английской буржуазии к XVII в., французской — к XVIII, а германской — лишь к началу XIX в.6 Б. Ф. Поршнев определяет буржуазию, как класс предпринимателей, эксплуатирующих наемный труд. Если принять эту формулировку, то неизбежно окажется, что буржуазия существовала уже в XIV в., т. е. гораздо ранее срока, которым сам Б. Ф. Поршнев датирует ее рождение.
Классическое определение Ф. Энгельса* подобно формулам точных наук, сочетает строгий лаконизм с исчерпывающей полнотой всех необходимых и достаточных признаков определяемого понятия. Оно характеризует буржуазию, как класс «современных» капиталистов (разумеется, в том смысле, какой термин «современная» мог
6 См. К-Маркс нФ. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 120.
6 К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству. Госпо-литиэдат, 1940, стр. 48.
7 Б. Ф. П о р ш и е в. Феодализм и народные массы. М., 1964, стр. 266.
6 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 48.
® Там же, ст.р. 424.
21 Средине века, в. 32
318
Научная жизнь
иметь в пору создания «Манифеста») и подчеркивает, что этот класс простирает свою собственность на общественные средства производства (а не на разровненные средства производства, приноровленные к труду мелких производителей средневековья), и, стало быть, возникновение и существоваине данного класса связано с действием основного противоречия капиталистической формации: между общественным характером производства и частнособственническим характером присвоения.
Принятие и применение определения, выдвинутого Ф. Энгельсом, заведомо устраняет модернизаторское толкование понятия буржуазии н предостерегает от неоправданного расширения хронологических рамок ее существования.
Расплывчатость, допускавшаяся до сих пор в самой трактовке этого понятия, способствовала модернизаторским опенкам идеологических явлений прошлого. Те или иные течения идеологической жизни при этом ошибочно рассматривались как само-проявлеиия буржуазии в такие эпохи, по отношению к которым речь может идти лишь об исторических предшественниках данного класса. Представляется поэтому спорной общая оценка Реформации, как исходящего от буржуазии подрыва устоев феодальной идеологии. Докладчик вправе относить подобную оценку к кальвинизму, и отчасти к радикальным учениям Реформации. Однако Лютер выступал яростным противником не только восставшего крестьянства, но также и предпринимателей и банкиров, призывая пресечь их деятельность. К. Маркс имел все основания говорить, что в Саксонии лютеранство стало новым папством*°, Ф. Энгельс с полным правом утверждал, что лютеранское вероисповедание способствовало вторичному закрепощению10 11. Едва ли можно признать антифеодальной н монархическую реформацию в Скандинавских странах и в Англин.
Отнесение всех гуманистов к антифеодальному лагерю, а равно и присвоение им всем эпитета ратоборцев буржуазной идеологии также представляется неверным. Достаточно напомнить оценку, которую К. Маркс давал У. фон Гуттеиу, блестяще прикрывавшему своим антиклерикальным радикализмом оголтелую тягу немецкого дворянства к безудержному полновластию. Еще более показательно замечание Ф. Энгельса о титанах Возрождения, как участниках острой борьбы различных партий своего времени.
Широкое обсуждение вопросов генезиса и всей проблематики раннего капитализма в Западной Европе выявило основные аспекты и направления той исследовательской работы, которую целесообразно и необходимо развернуть в ближайшем будущем.
Прежде всего представляется нужным поставить в порядок дня систематическое изучение историографии генезиса капитализма, в первую очередь его современной историографии. Лишь на этой основе можно обеспечить достаточно углубленную и обоснованную критическую оценку соответствующих течений и концепций, а стало быть — и решительный отпор всем реакционным построениям и фальсификаторским - версиям. В данной связи представляется необходимым четко определить проблематику исследовательских работ, иа которых целесообразно сосредоточить внимание историков, изучающих генезис капитализма и круг явлений, охватываемых понятием «раннего капитализма». Сюда, как нам представляется, будут входить: развитие производительных сил, специфика техники раннего капитализма, организационно-технические формы соответствующих предприятий и характер предпринимательства; товарно-денежные отношения; товарность сельскохозяйственного производства; роль феодальных землевладельцев и крестьян в реализации товарной продукции; цеховое производство и локальные рынки; развитие отраслевого производства, ориентированного на широкий сбыт; коллизия между локальным рынком и становлением национального рынка.
Процессы первоначального накопления, как они протекали в отдельных странах Европы. Различия факторов, форм и результатов этих процессов. Полная и частичная экспроприация непосредственных производителей. Причины и последствия экспроприации (в двух вариантах).
Судьбы богатств, аккумулированных в ходе первоначального накопления: их со-хоанеиие и эффективное использование в развертывании производства, торговли и кредита; их экспроприация и непроизводительная растрата феодальными силами.
Социальная структура эпохи генезиса капитализма. Противоречия н конфликты, порождаемые столкновениями: цехового производства и раннего предпринимательства; локального и формирующегося национального рынка; ростовщического и удешевленного банковского кредита.
10 См. Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, стр. 110.
11 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22,стр. 307, 308.
Научная жизнь
319
Идеологическое выражение данных противоречий в литературе и памфлетной полемике эпохи Реформации и Контрреформации.
Закономерности экономического развития в странах, где крепостничество и цеховым строй исключали либо ограничивали рынок труда. Причины и последствия длительной консервации ранних форм рассеянной мануфактуры в XVI—XVIII вв.
Разумеется, перспективы и возможности решения всех этих проблем предполагают вынесение организационных и практических решений, скорейшая реализации которых обеспечит эффективность намечаемых планов и замыслов. Сюда относятся, в первую очередь, возможность своевременного опубликования всех ценных исследований и публикаций источников, документирующих историю генезиса капитализма. Равным образом важна н координация исследовательских работ, обмен информацией и материалами между работниками Института истории Академии наук и теми научными работнжами и преподавателями вузов, которые разрабатывают проблемы генезиса капитализма в союзных республиках и отдельных городах нашей страны. Необходимы постоянные и систематические контакты между специалистами по истории СССР, Западной Европы, Америки, стран Азии и Африки.
Представляется полезным н необходимым проведение тематических совещаний и коллоквиумов по заранее намеченным вопросам, предусматривающих как предварительное изучение выносимых на обсуждение докладов и сообщений, так и последующую информацию по итогам проделанной работы.
Такие контакты, координация работ и регулярное общение всех ученых, разрабатывающих проблемы генезиса капитализма, позволят расширить н укрепить авторский коллектив, на который возлагается задача создания трехтомиого труда «Генезис капитализма в странах Европы, Азии и Америки».
А. Д. Эпштейн
21*
ПРОБЛЕМЫ МЕДИЕВИСТИКИ НА МЕЖДУНАРОДНОМ КОНГРЕССЕ ИСТОРИКОВ-ЭКОНОМИСТОВ В БЛУМИНГТОНЕ В 1968 г.
Среди ведущих проблем, которые рассматривались IV конгрессам Международной ассоциации экономической истории, состоявшимся 9—-14 сентября 1968 г. в г. Блумингтоне (штат Индийи), США, значительное место занимали вопросы истории средневековья. Работа конгресса, участником которого довелось быть автору настоящего сообщения, была построена по проблемам: каждая разбиралась на заседании одной из восьми секций. Поэтому отдельные медиевистические доклады обсуждались в разных секцних.
Из общего количества докладов и сообщений (136), представленных конгрессу .илн прочитанных на нем делегатами (присутствовало 219 чел.) тридцати стран, 41 трактовал проблемы медиевистики в широком понимании слова, то-есть истории феодальной формации, вплоть до ее разложения. Большая часть этих докладов была предметом рассмотрения первой секции конгресса, темой которой являлось «Зарождение и развитие капитализма». Проф. Фелип Руиз-Мартин (Испания) выступил на этой секции с докладом «Формирование капитализма и его структуры в XV— XVIII вв.», где предложил своеобразную схему эволюции капиталистических отношений в позднее средневековье. Отметив, что Маркс считал началом эпохи капитализма XVI век и временем появления раннекапнталистических отношений в Италии — XIV—XV вв., докладчик, ссылаясь на работы некоторых буржуазных ученых, датировал возникновение капитализма серединой XV в. Первый период капиталистических отношений, согласно этой схеме, длился с 1450 г. по 1670 г. и состоял из двух фаз, границей которых был 1586 г. Одной из существенных причин развития капиталистических отношений Руиз-Мартин считает подъем национальных моонархнй и их покровительство торговле. Термин «капиталист» совпадает у него с понятием купец, а торгово-денежные отношения с отношениями капиталистическими. Докладчик считает не подлежащей сомнению решающую роль потока золотых и серебряных монет в зарождении и «формировании всей структуры европейского капитализма XV—XVIII вв. Это дает ему повод считать деятельность генуэзских банковских организаций в конце XVI —начале XVII веков особым этапом «генуэзского капитализма». Тезис Руиз-Мартина об определяющей роли торговли и торгово-денежного капитала в процессе становления и развития капитализма не был принят большинством членов секции (в ее работе принимало участие около 100 чел.), которые подвергли доклад острой критике.
Большой интерес вызвал доклад проф. Германа Келленбенца (ФРГ) «Купцы-капиталисты и социальные «классы». Под купцом-капиталистом автор понимает купца— организатора производства раннемануфактурного типа. В качестве наиболее показательного образца он приводит сукнодельческие торгово-промышленные компании системы Лана в Италии XIV в., рассматривая также аналогичные процессы в Нидерландах и Германии (Нюрнберг) XIV—XV вв. Используемый докладчиком термин «торговый капитализм», неверный в его абсолютном понимании, раскрывается им в целом как правильное положение, выдвинутое еще Марксом и гласящее, что на подготовительных ступенях капиталистического общества торговля господствует над промышленностью и способствует ее развитию. Келленбенц не отрывает процесс зарождения капитализма от предшествующих явлений хозяйственной жизни средневековья; он учитывает влияние античных и византийских денежных систем и технических традиций. В первом раннем периоде капитализма он намечает такие социальные прослойки, как клерикально-феодальную, купеческо-предпринимательскую, «интеллектуальную», рабочую (например, чомпи). Вторым этапом капиталистических отношений историк считает эпоху Возрождения и Реформации — конец XV в. и весь XVI в. Констатируя рост прослойки промышленников, автор отмечает появление аристократии, вышедшей из недр купеческо-промышленного слоя (пример: Медичи и Гримальди в Италии), зарождение промежуточной между предпринимателями и наемными рабо-
Научная жизнь
321
чими прослойки (типа «ленных рудокопов» в Германии). В докладе был также поставлен вопрос о «втором закрепощении» в Европе и о специфике торгово-промышленной деятельности в России XVII—XVIII вв.
Проф. Сигизмунд Пах (Венгрия) сделал доклад «О стимулирующих и тормозящих факторах развития капитализма (изменение торговых путей в XV—XVII вв.)», дав в нем оригинальную и хорошо аргументированную трактовку зарождения и развития капитализма (в общеевропейском масштабе). Докладчик показал, какую роль сыграли товарные потоки и рынки Центральной и Восточной Европы в процессе скла-. дывання мануфактурной промышленности Западной Европы.
Делегаты конгресса, выступавшие с сообщениями, не только дополнили и значительно расширили тематику докладов, но и оспорили некоторые положения, выдвинутые в них. Хозе-Жентиль да Сильва (Франция) («О роли монетных систем в истории капитализма») конкретизировал значение финансов в развитии капиталистической экономики. Флоренс Эдлер-де Рувер (США) («Экономические и социальные условия развития текстильной промышленности Флоренции XV в.») и Арност Клима (Чехословакия) («Различные формы промышленных предприятий в Богемии XVIII в.») подчеркнули большую роль промышленности в истории зарождения и развития капитализма в рамках позднего феодализма. В. И. Рутенбург (СССР) («Экономические истоки итальянского Возрождения») показал весь комплекс причин, породивших впервые в мировой истории раннекапиталистические отношения и создавшуюся в условиях их развития раннебуржуавную культуру. Основные выводы доклада С. Паха были поддержаны и дополнены на материалах русского феодализма И. Д. Ковальченко (iCGCP) («Особенности генезиса капитализма в России в XVII—XVIII вв.»), в выступлении Ю. Ю. Кахка (СОСР) и в сообщении йержи Топольского (Польша) («Причины позднего развития капитализма в Польше XVI—XVII вв.»), вызвавшего оживленные споры. Советские историки на конкретных материалах показали, что сохранение и использование докапиталистических форм экономики — закономерность раннего капитализма. Марксистская концепция генезиса капитализма в основном не встретила существенных возражений и по своей сути была поддержана подавляющей частью членов секции.
Особо можно отметить сообщения по истории восточного феодализма, предложенные для специального заседания первой секции, посвящевного развитию капитализма вне Европы: «Элементы капитализма в средневековом исламе» Солхи Лабиба (ФРГ) и «Экономическая структура Индии в эпоху моголов» Ирфан Хабиба (Ии-дня).
На заседаниях третьей секции, предметом рассмотрения которой явилась проблема «Технология и экономическое развитие», были предложены два сообщения, обращенные к истории средневековья: «Экономические и социальные причины перерывов технологической эволюции в средние века» Ласло Маккаи (Венгрия) и «Крепостничество, как причина технической отсталости в Восточной и Центральной Европе IXVI—XVIII вв.)» А. Мончак (Польша).
.«Потребление и распределение продукции» — такова была тема работы четвертой секции конгресса, доклады и сообщения в которой в значительной части касались вопросов средневековой истории. Прежде всего-—это доклад проф. Эмманюэля Ле Руа Ладюрн (Франция) «О некоторых типах реальных доходов в XVI—XVIII вв.»; анализируя данные архивов н исследований, докладчик выделил пять категорий доходов в период позднего средневековья: земледельческий, десятинный, земельную ренту, аренду и заработную плату. Основываясь на материалах истории Франции, автор проводит сравнении с другими европейскими странами. В сообщениях на этой секции рассматривались вопросы развития натурального хозяйства в Польше (Витольд Кула, Польша), урожайности и земледельческих доходов во Франции (Жозеф Гуа, Франция), питания населения, жившего на заработную плату в странах средневекового Востока и в странах Средиземноморья (Элиэгю Астор, Франция), заработной платы строительных рабочих Стамбула в XVI в. (Омер Баркан, Турция) и Парижа 1400—11726 г. (Мишелин Болан, Франция).
В седьмой секции, изучавшей проблему «Взаимоотношение регионов развитых и развивающихся», два сообщения имели отношение к средневековой тематике: «Золотой цикл и кофейный цикл в экономике Бразилии» (Фредерик Мауро, Франция) и «Европейские и африканские купцы в Гвинее XVI—XVII вв.» (Иза Бьезуньска-Ма-ловист, Польша).
IB восьмой секции, занимавшейся проблемой «Освоение земель, колонизация и границы», три сообщения содержали материал о колонизации на севере Новой Испании в 1540—'1750 гг. (Энрике Флорескаио, Мексика), Перу в XVI в. (Ролландо Мел-лафе, Чили), Новой Кастилии в 1085—-1230 (Ренна Пастор де Тоиьерн, Аргентина), и одно было обращено к византийской тематике — «Проблема границ в Византин» (Элен Антониадис-Бибику, Франция).
Весьма показательно, что члены питой секции, обсуждавшие проблему «Историческая демография», естественно имеющую также отношение к тысячелетней истории
322 Научная жизнь
средневековья, в целом отвергли мальтузианскую теорию и отметили важную роль производства в демографических процессах.
Активное участие в работе IV Блумингтонского конгресса принимала советская делегация: все ее участники выступали с докладами или сообщениями, участвовали в обсуждениях докладов, два члена советской делегации председательствовали на заседаниях секций. Достижения советских ученых, исследующих экономическую историю, признаны в решениях конгресса: член-корреспондент АН СССР В. А. Виноградов, возглавлявший делегацию, избран вице-президентом Международной ассоциации экономической истории, Г. Г. Котовский — членом Исполкома ассоциации. V-й Международный конгресс ассоциации состоится в Ленинграде в августе 1970 г., и в его программе значительное место будет отведено проблемам медиевистики.
В. И. Рутенбург (Ленинград)
список сокращении
В ДИ — Вестник древией истории
ВВ—Византийский временник.
ВИ—Вопросы истории.
ГПБ—Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ИЗ'—Исторические записки.
ИЗИБИ — Известия на Института за българока история.
СВ —Средние века.
УЗ Св ШИ — Ученые записки Свердловского Госпединститута.
АА — Auctores Arrtiquissimi.
AC — Antiquite classique.
Akademiska Handlingar— Kungliga Vitterhert Historie — och Antiquitets Akademiens Handlingar.
Altamura — Codice diplomatico Barese, XII. Le carte di Altamura (1232 —4502). Bari, 1935. AM — Annales du Midi.
Amalfi — Codice diplomatico Amalfitano, vol. I—II, a cura di R. Filangieri di Candida. Napoli, 1917—Trani, 1951.
Apollin. Sidon.—Apollinarius Sidonius. Opera.—MGHAA, t. VIII.
Arboga tb.— Arboga stads tankebon. Del. 1 (1451—1472), 2 (1472—1492). Utg. av. E.
Moreen och T. Wennstrom. Uppsala, 1935, 1937.
Arch. dept. H.-G., Repertoire, St.-Sernin—Archives Departementales de la Haute-Garonne. Repertoire des titres et documents... du chapitre de St.-Sernin, Compose par C. Cresty, 1728—1730, t. II, fol. 55 r.
ASI — Archivio Storico Italiano.
Bandi lucchesi — Bandi lucchesi del secolo XIV traffi dai registri del R. Archivio di stato in Lucca. Bologna, '1863.
Barletta — Codice diplomatico Barese, VIII, X. Le pergamene di Barletta. Bari, 1914, 1927.
Bouquet — M. Bouquet. Recueils des historiens des Gaules et de la France. Paris, 1738— 1767.
BPhH — Bulletin philologique et historique (jusqu’a 1715) du Comite des travaux his-toriques et scientifiques.
Calendar (1381—1412) —Calendar of Plea and Memoranda Rolls (1381—4412), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1932.
Calendar (1437—(1457); Calendar (1458—1482)—Calendar of Plea and Memoranda (Rolls (1437—1457; 1458—1482), ed. by Ph. E. Jones. Cambridge, 1951.
Cal. loc. Ireland—Calendar et documents relating to Ireland—1171—'1301. Vol. I—IV.
London, 1875—1881.
Calendar of Mayor’s Court — Calendar of early Mayor’s Court Rolls (1298—1303), ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1924.
Constit.— Constitutiones et acta publica. MGHLS, IV.
Capasso — В. Сараево, ed. Monuments ad Neapolitani Ducatus historism pertinen-itia, vol. II, p. 1—2. Napoli, 1885—1892.
Cart. Bourg — Cartulaire du Bourg (ed. par R. Limouzin-Lamothe. La commune de Toulouse et les sources de son histoire (1120—1249). Paris — Toulouse, 1932.
Cart. St.-Sernin — Cartulaire de I’abbaye de Saint-Semin de Toulouse (844—4200). Ed. par C. Douais. Paris—Toulouse, 1887.
Cart, ©rdre Temple — Cartulaire general de L’Ordre du Temple (1119—1150). Ed. par d’Albon. Paris, 1913.
Chartae...— Chartae, privilegia et immunitates being transcripts of Charters and privileges to cities, towns, abbeys and other bodies corporate (1171—to—1395), printed by the Irish Record Commission. Dublin, 1829—1830.
Cava — Codex diplomaticus Cavensis, vol. I—VIII. Mediolani, Neapoli, 1873—1893.
Chart. Cup.— Chartiularium Cupersanense, vol. I, ed. Morea. Montecassino, 1892.
Chron. Vult.— Chronicon Vultumense del monaco Giovanni, vol. I—III, a cura di Vincenzo Federici. Roma, 1925—1938.
Cod. Cajet.— Codex diplomaticus Cajetanus. vol. I—II. Monte Cassino, 1887—'1889.
324
Список сокращений
Cod. dipl.—Codice diplomatico del regno di Carlo I e II. d’Angio, vol. I, II, p. 1—2, pubbl. per G. del Giudice.
Cod. Just.— Codex Justinianus, ed. P. Kriiger.
Cone. Aurel.— Concilium Aurelianense, MGH, Concilia, t. 1.
Corato — Codice diplomatico Barese, vol. IX. I document! storici di Corato. Bari, 1923.
Cost. Siena 1262 — Il costituto del comune di Siena dell’anno 1262. Ed. da L. Zdekauer.
Milano, 1897.
Cost. Siena 1309—1310 — Il costituto del comune di Siena, volgarizzato nel 1309—1310, vol. I—II, Siena, 1903.
CTh —Codex Theodosianus. Ed. Th. Mommsen et P. Meyer. Berolini, 1905.
DB — Domesday sea Liber Censualis Wilhelmi primi Regis Angliae. Ed. A. Furley, 2 vols. London, 1783.
DI — Document! di Storia Italiana.
Dipl. Dal.— Diplomatarium Dalecarlicum. Urkumder rorande landskapet Dalarne. Utg. av C. G. Kroningsvard och J. Liden. Del. 1, 2, 3. Stockholm, Fahlun, 1842, 1844, 1846.
DL — Memorie e document! per servire all’istoria del principato lucchese, 1. Lucca, 1813.
Documents de Languedoc—-Documents sur 1'ancienne province de Languedoc. Ed. par C. Douais. Toulouse — Paris, 1901—il904.
EHR — English Historical Review.
Epist. Merov.— Epistolae Merovingicae, MGH, Epistolarum, t. III.
Form. Andec.— Formulae Andecavenses.— MGH, Legum sectio, t. V.
Form. Bituric.— Formulae Bituricenses (Ibid.).
Form. Marc.— Formulae Marculfi (Ibid.).
Form. Senon.— Formulae Senonenses (Ibid.).
Form. Wisig.— Formulae Wisigothicae (Ibid.).
Fragm. Gaud.— Fragments Gaudenziana, MGH, Legum seotio I, t. I.
Gat tola Acc.— E. Gat tola. Ad historiam abbatiae Cassinensis accessiones. Venezia, 1734.
H-B—A. Huillard-Breholles. Historia diplomatica Friderici secundi, vol. I— VI. Paris, 185(2-41861.
HGbll — Hansische Geschichitsblatter. Leipzig.
HGL — Histoire generate de Languedoc. Ed. par J. Vaissete et C. de Vic. Toulouse, 1872—4904, T. VIII.
Hist, and municipal doc.— Historic and municipal documents of Ireland a. d. Г172— 1320 from the archives of the city of Dublin etc. Ed. by J. Gilbert. London, 1870.
HZ — Historische Zeitschrift.
Jonkopings tb.— Jonkopings stads tankebok, hf. 1—3. Utg. av A. Ramm. Jonkoping, 1907, 1910, 1914.
Irish historical doc.— Irish historical documents, 1172—1922. Ed. by E. Curtis and Me Dowell. London, 1943.
'Kalmars tb.— Kalmar stads Tankebok. Utg. av J. Modeer och S. Engstrom. Hf. 1—2. Uppsala, 1945, 1949.
K. Landslag — Konung Christoffers Landslag.— Schlyter, v. XII. Lund, 1869.
L. Alem.— Lex Alamannorum, MGH, Legum sectio I, t. V, pars 1.
L Baiuv.— Lex Baiuvariorum, MGH, Legum sectio I, t. III.
L Burg.— Lex Burgundionum, MGH, Legum sectio I, t. II.
LR Burg — Lex Romana Burgundionum, MGH, Leg. sectio I, t. II.
L Rib — Lex Ribuaria, MGH, Legum sectio I, in folio, t. V.
LR Vis — Lex Romana Visigothorum, ed. Haenel. Leipzig, 1849.
M. E. Landslag — Konung Magnus Erikssons Landslag.— Schlyter, v. X. Lund, 1862.
MGH GRF — Monuments Cermaniae historica, Capitularia Regum Francorum.
MGHF — Monumenta Germaniae historica. Formulae Merovingice Carolini aevi.
MGHFJGA — Monumenta Germaniae historica. Fontes juris Germanici antiqui. Nova series. Hannoverae, 1933.
MGHLS — Monumenta Germaniae historica. Legum sectio.
MGH SS — Monumenta Germaniae Historica. Scriptores.
MRUB—Mititelrheinische Urkundenbuch. Bd I, hrsg. von H. Beyer. Koblenz, 1863.
MSAMF — Memoires de la Societe Archeologique du Midi de la France.
Mundy, Liberty — J. Mundy. Liberty and political power in TOulouse 1050—1230.
New York, 1954.
Neap. arch.— Regii Neapolitan! archivi monumenta, vol. I—VI. 'Neapoli, 1845—1861.
NRS — Nuova rivista storica.
NMH — Nordiska Muscets Handlingar. Stockholm.
NVal — NoveHae Valentiniani III.
Ordre Malte — Ordre de Malte, Histoire du Grand-Prieure de Toulouse, par Du Burg.
Paris — Toulouse, 1883. Pieces justificatives.
Список сокращений
325-
Perg, di S. Nicola — Godice diplomatico Barese, vol. IV—VI. Le pergamene di S. Nicola di Bari. Bari, 1900—1906.
Pieces just.— R. Poupardis. Les institutions politiques et administratives des prin-cipautes lombards de 1’Italie meridionale (IXе—XIе sifecles). P„ 1907. Pieces justifi-catives.
Privilegier — Privilegier, Resolutioner och forordningar for Sveriges stader. Forsta del (1251—1523). Utg. av N. Herlitz. Stockholm, 1927.
RA Ch II — Recueil des actes de Charles II le Chauve roy de France. Paris, 1943— 1955.
RA Char III — Recueil des actes de Charles III le Simple, publ. par Ph. Lauer. Paris,. 1940.
RARA — Recueil des actes de Pepin I et de Pepin II rois d’Aquitaine (814—848), publ. par M. Leon Levillain. Paris, 1926.
RH — Revue historique.
RHDFE — Revue historique du droit franqais et etranger.
Reg. Pisanum — Regesto della chiesa di Pisa. A cura di N. Caturegli. Roma, 1938 (Re-gesta chartarum Italiae, 24).
Th. Riley. Memorials—Th. Riley. Memorials of London and London life in the-XIII, XIV and XV centuries. London, 1868.
Rotuli Parliamentorum — Rotuli Parliamentorum ut et petitiones et parliamento (1278— 1503). London, 1832.
Salerno — Codice diplomatico salernitano del secolo XIII, vol. I, a cura di C. CaruccL. Subiaco, 1931.
Script. Rer. Mer.— Scriptores Rerum Merovingicarum.
Schlyter — Samling av Sveriges gamla Lagar, v. I—XIII. Utg. af D. G. J. Schlyter.. Lund, 1827—1877.
Schwsp — Schwabenspiegel, hrsg. von K. A. Ekbardt.— MGHFJGANS.
SFS — Svenska Fornskrift-Sallskapet.
Skraordningar — SkrA-ordningar. Utg. av G. E. Klemming.— SFS, Stockholm, 1856.
SSEA — Samfundet S : t Eriks Arsbok. Stockholm.
SspLdr — Sachsenspiegel. Landrecht, hrsg. von K. A. Ekhardt.— MGH, FJGA, Hannover, 1933.
Stadslag — Konung Magnus Erikssons Stadslag.— Schlyter, v. XI. Lund, 1865.
Stat, di Pisa — F. Bonaini. Statuti inediti della cittA di Pisa dal secolo XII al XIV. Vol.
I—III. Firenze, 1854—1857.
Stat. Imolae — S. Gaddoni. Statuti di Imola del secolo XIV. Milano, 1931.
Statuta communis Florentiae 1415—Statuta populi et communis Florentiae 1415, 2 Bd.
Freiburg und Berlin, 1778.
[Statutes — Statutes of the Realm. London, 1810.
Statuti di Lucca — Frammento inedito degli statuti di Lucca del 1224e 1232.
St. S. Gimignano.— Storia della terra di San Gimignano, scritta dal canonico L. Pecori, Statuti del comune di San Gimignano compil. nel 1255. Firenze, 1853.
St. Pist. 1296 — Statutum potestatis communis Pistorii dell’anno 1296. Ed. L. Zdekauer. Milano, 1888.
St. Sovicille.— Statuti dei comuni di Monasterio s. Eugenio (1352), Monteriggioni (1380) e Sovicille (1383) a cura di G. Prunai. Firenze, 1961.
St. tb.— Stockholms stads tankebocker. 1 (1474—1483). Utg. av E. Hildebrand. Stockholm, 1967; 2 (1483—'1492). Utg. av G. Carlsson. Stockholm, 1944; 3 (1492—1500). Utg. av S. A. Almquist. Stockholm, 1930.
Ughelli — F. Ughelli-Coleti. Italia sacra, t. X, p. 1—2. Venetiis, 1722.
W. Acta — Ed. Winkelmann. Acta imperii inedita saeculi XIII, vol. I. Innsbruck, 4680.
Zschw G — Zeitschrift fflr schweizer Geschichte.
ZSS — Zeitschrift ffir Savigny-Stiftung. ____
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ
Сказкин Сергей Данилович — академик, зав. кафедрой истории средних веков Исторического факультета МГУ, зав. отщелом истории древнего .мира и средних веков Института всеобщей истории АН СССР, зав. сектором истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Председатель секции «Генезис капитализма» Научного совета «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной социально-экономической формации к другой». Отв. редактор сборника «Средние века». Автор монографий «Конец австро-русско-германского союза. Исследование по истории русско-германских и русско-австрийских отношений в связи с восточным вопросом в 80-е годы XIX столетия», «Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века». Автор глав во «Всемирной истории», в учебнике по истории средних веков для университетов и свыше 200 других работ.
Бессмертный Юрий Львович — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник сектора истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по средневековой истории Франции и Германии. Автор монографии «Феодальная деревня и рынок в Западной Европе XII—XIII вв. (по северофранцузским и западнонемецким материалам)» н большого числа статей.
Корсунский Александр Рафаилович — доктор исторических наук, профессор кафедры истории средних веков Исторического факультета МГУ. Специалист по истории раннего средневековья. Автор монографий «Образование раннефеодального государства в Западной Европе», «Готская Испания» и многих других работ.
Серовайский Яков Давыдович — кандидат исторических наук, доцент Алма-Атинского государственного университета. Специалист по истории Франции в средине века. Автор ряда статей.
Удальцова Зинаида Владимировна — доктор исторических наук, профессор, зав. сектором византиноведения Ин-та славяноведения и балканистики АН СССР. Председатель секции «Генезис и развитие феодализма» Научного совета «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной социально-зкономтсчеакой формации к другой». Специалист по истории Византии и раинего средневековья. Автор монографий «Византия н Италия в VI в.», «Советское византинонедение за 50 лет» и многих других трудов.
Абрамсон Мэри Лазаревна — доктор исторических наук, доцент Московского заочного педагогического института. Специалист по истории средневековой Италии. Автор многих статей и глав в учебнике по истории средних веков для педагогических институтов и «Всемирной истории».
Соколова Марианна Николаевна — кандидат исторических наук, младший научный сотрудник группы по истории Франции Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по истории средневековой Англии. Автор ряда статей.
Барг Михаил Абрамович — доктор исторических наук, старший научный сотрудник отдела комплексных проблем Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по шстории Англии. Автор книг «Кромвель и его время», «Английская буржуазная революция» (совместно с В. М. Лавровским), монографий «Исследования по истории английского феодализма XI—XIII вв.», «Народные низы в английской буржуазной революции XVII в. (движение и идеология «истинных левеллеров»)» и большого числа других работ.
Котельникова Любовь Александровна — доктор исторических наук, старший научный сотрудник сектора истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по истории Италии в средние века. Автор монографии «Итальянское крестьянство и город в XI—XIV вв. (по материалам Средней и Северной Италии)» и бюль-дцого числа 'других работ.
Стам Соломон Моисеевич — кандидат исторических наук, доцент, зав. каф. .’Вс. ист. Саратовского гос. уи-та. Специалист по истории Франции в ср. века. Автор монографии «Экономическое и социальное развитие раинего города» и многих статей.
Колесницкий Николай Филиппович — доктор исторических наук, профессор Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской. Специалист по истории Германии в средние века н по истории феодального государства. Автор книг
Коротко об авторах
327
-«.Исследование по истории феодального государства в Германии IX — пер. пол. XII вв.», -«Феодальное государство (VI—XV вв.)» и многих других работ.
Кириллова Александра Андреевна — доктор исторических наук, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков МГПИ им. В. И. Ленина. Специалист по истории средневекового английского города. Автор ряда статей.
Сванидзе Ада Анатольевна — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник сектора истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по истории Швеции в средние века. Автор монографии «Ремесло и ремесленники средневековой Швеции» и многих статей.
Осипова Татьяна Сергеевна — кандидат исторических наук, младший научный сотрудник сектора истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по истории средневековой Ирландии. Автор книги «Освободительная борьба ирландского народа против английской колонизации (вторая половина XVI — начало XVII в.)» и ряда статей.
Коган-Бернштейн Фаииа Абрамовна — доктор исторических наук, профессор кафедры Всеобщей истории Историко-Архивного института. Специалист в области истории западноевропейской мысли и политических учений в XV—XVII вв. Автор многих статей « ряда публикаций (Монтень, Бэкои).
Левицкий Яков Александрович — доктор исторических наук, зам. зав. сектором истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Специалист по истории Англии в средние века. Автор монографии «Города и городское ремесло в Англии в X—XII вв.» и многих других работ.
Черепнин Лев Владимирович — доктор исторических наук, профессор, зав. сектором истории СССР периода феодализма Института истории СССР АН СССР. Имеет труды по истории России, историографии, палеографии, источниковедению и др. Автор монографий «Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси», «Памятники русского права», «Русская палеографии», «Исторические взгляды классиков русской литературы» л многих других работ.
В редактировании данного выпуска сборника принимали участие научные сотрудники Института всеобщей истории АН СССР И. С. Пичугина, Т. А. Павлова, В. В. Карева. Бригадир сборника В. В. Карева.
содержание
А. И. Д а и и л о в, А. И. Неусыхин — историк-медиевист, ученый и педагог . 5
Труды доктора исторических наук профессора А. И. Неусыхина. Составитель М. И. Л е в и и а.....................................................13
СТАТЬИ
С. Д. С к а з к и н, Ю. Л. Бессмертный. «История европейского крестьянства»: задачи и характер издания.............................................21
>/а. Р. Корсунский. О статусе франкских колонов...........................26-
Я. Д. Серовайский (Алма-Ата). О путях формирования феодальной соб-
У ственности на леса и пастбища во Франкском государстве...................48
*3. В. Удальцова. Еще раз о Стратегиконе Псевдо-Маврикия .... 61
^М. Л. Абрамсом. Южноитальянская община IX—XIII вв.........................17
М. Н. Соколова. Поместье в Англии до нормандского завоевания .... 97
v/Н. Ф. Колесницкий. Особенности вассально-ленных отношений в Германии
X—ХШ вв............................................................108.
V^M. А. Барг. Судьбы коронного домена Англии в XI—ХШ вв...................123
А. Котельникова-. Переселение в город свободных крестьян (по материалам Средней Италии XII—XIV вв.)......................................146
С. М. Стам (Саратов). Тулузский патрициат в XII—XIII вв.................156
А. А. Кириллова. Ученичество в торговых и ремесленных гильдиях английских городов XIV—XV вв......................................................183'
Т. С. Осипова. Английская политика в отношении ирландских городов в ХШ — начале XIV века.................................................194
VА. А. Сванидзе. К исследованию демографии шведского города XIV—XV ‘вв. 208 t/Ф- А. Коган-Бернштейн. Политические н философские теории XVI в. о народах Нового Света................................................ ... 232.
СООБЩЕНИЯ
В. И. Рутенбург (Ленинград).— Новый источник по экономике Италии XIVв. 246'.
Н. А. Бортник (Свердловск).— Наемные рабочие в Риме первой половины XIV в................................................................250
А. П. Каждаи — Неизвестный византийский писатель XII в. Лев Валианит 259'
ИСТОРИОГРАФИЯ И КРИТИКА
Л. В. Черепнин. К вопросу о сравнительно-историческом методе изучения русского и западноевропейского феодализма в отечественной историографии . 262:
Я. А. Левицкий. Проблема взаимоотношений города и деревни в средневековой Англии (XI—ХШ вв.) и историко-экономическое направление в английской историографии......................................................271
ЗАМЕТКИ О КНИГАХ
В. В. Самаркнн. К. М. Чнполла. Монета и средиземноморская цивилизация. Венеция, 1957; К. М. Чиполла. Превращения лиры. Милан, 1958 . . . 283
Содержание 329
БИБЛИОГРАФИЯ
И. И. Фролова (Ленинград). Литература по истории средних веков, вышедшая в СССР в 1965—1966 гг.................................................288
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
А. Д. Э п ш т е й н. К итогам обсуждения проблем генезиса капитализма в странах Западной Европы......................................................... 312
В. И. Рутенбург (Ленинград). Проблемы медиевистики на Международном конгрессе историков-экономистов в Блумингтоне в 1968 г.................320
Список сокращений.......................................................323
Коротко об авторах.......................................................326
TABLE DES MATIERES
A. J. Danilov. A. I. Neusykhine — historien-medieviste, savant et professeur 3-Les travaux du docteur des sciences historiques et professeur A. I. Neousykhine.
Par M. I. Levina..........................................................13-
ARTICLES
S. D. Skazkine, Y. L. Bessmertny. «Histoire de la paysannerie en Europe»: les buts et les caracteres d’ouvrage.......................................21
A. R. К о r s о u n s к i. Le statut des colons francs........................26-
1. D. S e г о v a i s к i. Des voies de formation de la propriete feodale sur les forets et
les pMurages dans i’Etat franc............................................48-
Z. V. Oud alts ova. Encore une fois sur le «Strategikon» du Pseudo-Maurice 61 M. L. Abramson. La communaute de 1’Italie meridionale aux IX—XIII siecles 77' M. N. Sokolova. Le domaine foncier en Angleterre avant la conquete normande 97 N. F. Kolesnitski. Les traits particuliers des relations feodo-vassaliques dans
I’Allemagne aux X—XIII siecles............................................108
M. А. В a r g. Le domaine de la Couronne d*Angleterre du XI au XIII siecles . 123 L. A. Kotelnikova. La migration й la ville des paysans libres (d’apres les documents de 1’ltalie Centrale des XII—XIV siecles).......................... 146-
S. M. S t a m. Le patriciat de Toulouse aux XII et XIII siecles.............156-
A. A. Kirillova. L’apprentissage dans les guildes marchandes et artisanales des
villes anglaises aux XIV —et XV siecles...................................183
T. S. О s s i p о v a. La politique anglaise й Regard des villes irlandaises aux XIII et au debut du XIV sidcles......................................................194;
A. A. Svanidze. Sur i’fetude de la d6mographie d$ la ville suedoise aux XIV et
XV siecles.............................................................. 208-
F. A. Kogan-Bernstein. Les theories politiques et philosophiques du XVI siecle concernant les peuples du Nouveau Monde...................... 232:
COMMUNICATIONS
V. J. Routenbourg. Nouvelle source sur 1’histoire economique de I’ltalie au
XIV sidcle................................................................246
N. A. Bortnik. Les ouvriers salaries й Rome, dans la premiere moitifc du XIV sidcle 250 A. P. К a j d a n. Un ecrlvain bizantin inconnu du XII siecle. Leon Valianite . . 259'
HISTORIOGRAPHY ET CRITIQUE
L. V. Tchferfepnine. Sur la question de la methode comparative de 1’etude de 1'bistoire de la feodalitt russe et de celle de I'Europe Occidentals dans 1’histo-riographie russe..........................................................262
I. A. Levitsky. Le probleme des rapports entre la ville et la campagne en Angleterre medievale (XI—XIII sidcles) et 1’ecole d’histoire economique dans 1’hi-storiographie anglaise....................................................271
NOTES SUR LES LIVRES
V. V. S a m a г к i n e. G M. Cipolla. Moneta e civilU mediterranea. Venezia, 1957.
C. M Cipolla. Le avventure della lira. Milano, '1958 .................... 283
Table des Matures 33t
BIBLIOGRAPHIE
I. I. Frolova. Les ouvrages sovietiques traitant de I’histoire du Moyen-dge, parus en 1965—1966 ................................................................. 288-
VIE SCIENT1FIQUE
A. D. Epstein. Sur les resultats de la discussion des prolbemes de la gfenese du capitalisme en Europe Occidentale...............................................312
V. J. Routenbour g. Problemes de I’histoire medievale au Congres international sur I’histoire economique й Blumington en 1968 ............................... 320’
Liste des abbreviations........................................................... 323;
Sur nos auteurs................................................................... 326.
Средние века, вып. 32
Утверждено к печати Институтом истории Академии наук СССР
Редактор М. А. Заборов
Редактор издательства Ф. И. Арский
Технический редактор Ю. В. Рылина
-Сдано в набор 28/VII 1969 г. Подписано к печати 22/XII 1969 г. Формат 70Х'108*/и
□Бумага № 2. Усл. печ. л. 29,05. Уч.-изд. л. 30,8 Тираж 1300 экз. Т-17822
Тип. зак. 5781. Цена 1 р. 85 к.
Издательство «Науках. Москва, К-62. Подсосенский пер., 21' 2-я типография издательств^ «Науках. Москва. Г-99. Шубннский пер., 10