Текст
РЕЛИГИЯ—ДУРМАН ДЛЯ НАРОДА
й
. С. Г. ЛОЗИНСКИЙ
ПАПА РИМСКИЙ
В РОЛИ СПЕКУЛЯНТА
(ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ДОПОЛНЕННОЕ)
Zoi vi /
— 1929 —
Отпечатано в 18 тип. «М осп ол и графа» им. М. И. Рогова (Петровка, 38) в количестве 10.000 экз.
Мосгублит № 45436.
Организация церковью торговых монополий в средние вена.
I.
В 4-м крестовом походе, происходившем в самом начале XII столетия, Генуя (крупный итальянский торговый центр, в то время являвшийся самостоятельной республикой), обнаружила большое религиозное рвение в деле освобождения «гроба господня» от неверующих. Рвение Генуи было должным образом вознаграждено: она получила от византийского (константинопольского) императора право монопольного ввоза в Европу всего количества алюминиевых квасцов, залежи которых были очень значительны как в Малой Азии, так и но Фракии и на многих греческих островах.
Нужно заметить, что, в средние века, квасцы употреблялись в большом количестве при дублении кож, а в особенности в шерстяном и суконном деле, в качестве красящего вещества, и получение Генуей от Константинополя монополии на этот предмет означало большое обогащение этого города-республики. Недаром некоторые исследователи видят в квасцовой монополии Генуи один из главных источников ее экономической мощи в. течение почти двух веков (1275—1453 гг.), когда Генуе принадлежала, не только торговая монополия квасцов ,но и разработка богатейших залежей в окрестности Смирны, вблизи бухты того же имени.
Так как Европа не имела, несмотря на большую потребность в квасцах, собственных залежей, она всецело зависела в этом отношении от монополистки Генуи, которая забирала весь запас этого товара из Константинополя, куда стекались не только малоазиатские и фракийские квасцы, но и месопотамские, армянские, нубийские (африканские) и аравийские.
Когда турки овладели в 1453 г. Константинополем, с европейского’рынка исчезли, среди многих других «восточных прелестей», и квасцы. Без них, однако, после двухсотлетнего их значительного употребления обходиться,, было трудно, и европейцы стали покупать этот предмет у монопольного квасцового владельца — турецкого султана, платя огромные цены. Опытные генуэзцы и на этот раз фактически сделались
— 4 —
в деле снабжения Европы квасцами монополистами, взяв в откуп у султана квасцовую торговлю и арендовав также отдельные местонахождения этого полезного продукта.
Маленькая республика, уже однажды получившая из рук «верных» выгодную монополию, теперь добилась ее от «неверных».
Квасцы и генуэзцы продолжали быть как бы синонимом (тождественным понятием) и Европа без особого удивления увидела генуэзца в роли султанского представителя: генуэзец с давних пор пользовался репутацией человека., для которого деньги не пахнут и который в погоне за барышом готов вступить в сношение не только с мусульманином, но и с чортом.
Однако, если удивлению Европы не было места, то недовольство ее, наоборот, было очень велико: цена квасцов, в виду непомерных аппетитов и турецкого султана, и генуэзского монополыцика, поднялась на 250%, даже на 300, и это не могло не отозваться крупным ударом на всей жизни Западной Европы, где, начиная с XII века, шерсть энергично вытесняла из сферы одежды льняные изделия и все больше и больше играла в Западной Европе первенствующую роль. А вместе с шерстью шло и увеличение значения и важности алюминиевых квасцов.
Понятно поэтому то радостное чувство; с каким была встречена в 1461 году весть о том, что в Церковной Области, т.-е. земле, принадлежавшей папе, найдены обширные залежи алюминиевых квасцов. Местонахождение их было вблизи Чивитавеккии, в Тольфе. Залежи были открыты папским финансовым чиновником, Иоганном де-Кастро, сыном знаменитого юриста.
Йог. Кастро после некоторого труда удалось убедить папу в необходимости немедленного использования этого необыкновенно счастливою клада.
Иоганн де-Кастро до 1453 г., т.-е. до перехода Константинополя в руки турок, имел большую красильню в Константинополе и хорошо был знаком с квасцовым делом и местонахождением всяких залежей квасцов в Малой Азии. Очутившись у папы после своего вынужденного оставления Малой Азии, Кастро стал блуждать по папской территории в поисках квасцов, пока, наконец, действительно, не натолкнулся на какие-то белые камни, имевшие соляной вкус и вид. Он стал долго их исследовать и убедился, что они ничуть не хуже турецких квасцов. «Сегодня, — обратился он к папе Пию II, — я принес вам победу над Турцией. Те 300 тыс. дукатов, которые ежегодно христианский мир платит турецкому султану за его квасцы, будут оставаться у нас и смогут употребляться на христианское дело, на крестовые походы. Я нашел целых семь гор, богатых квасцами; отныне папский
престол может снабжать этим товаром целых семь частей света. Близость моря и множество рек, омывающих Папскую область, еще увеличивают значение моего открытия и расширяют наши горизонты. Мы счастливы, бог благословил ваши поиски».
В первый момент папа Пий II подумал, что Кастро лишился рассудка, но трезвые рассуждения папского финансового чиновника убедили Пия II, что дело серьезно и что ему следует дать движение.
Приглашенные папою из Генуи эксперты в точности ознакомились с результатами работы Кастро и, по словам самого папы, со слезами радости на глазах подтвердили все показания Кастро и заявили, что найденные им квасцы процентов на 20 лучше турецких. Пий II отслужил по этому поводу особую торжественную службу и обратился с воззванием ко всему христианскому миру, чтобы он отныне покупал исключительно итальянские квасцы и чтобы никто ни в каком случае не приобретал туреких квасцов.
По словам католического ученого Готлоба, уже через два года после открытия тольфских залажей в них работало не менее 8 тысяч рабочих. Папою в это время был столь же энергичный, как и жадный, Пий II (1458—1464), тот самый, который в должности папского нунция (представителя) в Германии, под своим настоящим именем Энея Пикколомини, настаивал пред римской курией (двором) на необходимости выкачивать из Германии побольше денег, так как «она — богатейшая страна», в которой «простые горожане» обладают большими средствами, нежели «высокопоставленные лица» в других государствах, и в которой папские притязания, за отсутствием сильной центральной власти, не вызывают такого отпора, как в некоторых иных странах.
Перспектива разбогатеть «за счет недр собственной земли» сильно увлекла Пия II, и немедленно приступлено было к организации особого общества, в целях эксплоатации квасцовых залежей в Тольфе. Обществу этому папа Пий II сразу предоставил монополию на эксплоатацию квасцов. Выгодное значение монополии, в XV в. еще мало распространенной, высоко ценил этот.’ пап, как видно, из его более поздней буллы (распоряжения) от 16 января 1464 г. о запрещении чеканить золотую и серебряную монету в пределах государства святейшего престола без специального на то разрешения самого Пия II. Руководителем общества на первых порах должен был быть виновник счастливого открытия — Иоганн де-Кастро. Так, в 1461 г. стало функционировать Societas aluminum (Алиминиевое общество).
Пий II хотел стоять в стороне от «рискованных предприятий» и сдал алюминиевые залежи в аренду упомянутому обществу, сделав его монопольным продавцом всех тольфских
квасцов и потребовав от арендаторов ежегодного взноса римской курии 30 тыс. центнеровх) квасцов, при этом курия обязалась оплатить обществу % дуката за центнер. Если принять во внимание, что рыночная цена квасцов была не ниже трех дукатов 2), то выгодность папской сделки очевидна. Мало того, Пий II предвидел возможность неиспользования курией всего количества предоставленных ей квасцов и выговорил себе право, В' конце арендного года, возврата излишка материала по рыночной цене, т.-е. с надбавкою в 2% дуката на каждый центнер. Ив документов, приводимых частично мюнхенским профессором Стридером, а частично Готлобом, трудно усмотреть, какая сторона считала недостаточно выгодным 'для себя договор 1461 г.; известно лишь, что в 1466 г. в состав этого Алюминиевого общества вступил известный банкирский дом Медичи, выработавший с новым папою Павлом II (1464— 1471 гг.) уже иные условия на девять лет.
Отныне общество прекратило ежегодные квасцовые взносы курии и уплачивало ей с каждого проданного центнера 2 дуката, получая в свою пользу один, если рыночная цена не превышала трех дукатов; если же цена поднималась выше трех, «новая прибыль» делилась так, что папа получал 2/3, а общество—Уз. Продажа производилась из папских складов, папский представитель присутствовал при всякой продажной сделке. С другой стороны, папа не имел права продажи никому, кроме общества, и обязался запретить «христианскому миру» покупать, продавать и употреблять турецкие квасцы. Это обязательство сопровождалось другим, в силу .которого папа выдавал обществу «беспошлинно и безвозмездно все необходимые буллы, бреве, патенты и прочие документы, могущие иметь какое-либо отношение к запрету турецких квасцов».
В силу папского официального заявления, отныне турецкие суда с квасцовым грузом подлежали задержанию, а груз — конфискации, при чем вырученные от конфискованного имущества деньги делились между папою и обществом в пропорции 2:1; издержки по содержанию1 флота, необходимого для преследования турецких судов, падали как на курию, так и на общество. Этот христианско-торговый договор оправдывался тем, что квасцы стали называться крестовыми, Cruciata—и доход от них, якобы, предназначался на крестовые походы против турок.
Курия и Алюминиевое общество имели полное основание благословлять «крестовое предприятие»: по подозрительно скромным вычислениям курии, квасцы приносили ей в год около 100 тысяч дукатов. Если принять во внимание, что
Ц П р и м е ч а н и е: центнер равен около 61/2 пуд.
2) Дукат соответствовал приблизительно 5 золот.’ руб.
в 1471 г. и в 1472 г. Медичи вывезли из Тольфы ио 70 тысяч центнеров и что каких-либо сведений о падении ежегодного вывоза* не имеется, то мы вправе сказать, что приведенная курией цифра 100 тысяч уменьшена приблизительно на 50%. Есть множество данных, свидетельствующих, что курия была довольна квасцовыми доходами и стремилась связаться с домом Медичи на очень продолжительный срок. Но одно обстоятельством сильно смущало контрагентов: в некоторых местах Неаполитанского королевства, находившегося в Южной Италии, найдены были залежи алюминиевых квасцов, и панским квасцам стала угрожать большая опасность со стороны неаполитанского короля. Во избежание конкуренции, курия вступила в переговоры с Неаполем.
Отношения между папской курией и неаполитанским королем Ферранте и без того были натянутыми. Дело в том, что этот король считался ленником (зависимым) от папы и должен был пожизненно платить ежегодно определенную сумму в знак своей зависимости. Сумма эта очень туго им вносилась. и вследствие денежной неаккуратности короля Ферранте на капитал наросли огромные проценты, от уплаты которых король совершенно отказывался, несмотря на очень внушительные угрозы папы — вплоть до отлучения короля от церкви и лишения его неаполитанского трона. Король оправдывался тем, что его. казна пуста, что налоги поступают очень медленно, что страна переживает длительную полосу междоусобных воин, и что он потратил большие деньги на. борьбу с баронским домом Ангилляра, при чем борьба эта велась по указанию папы и в его интересах, так как Ангилляра, по заявлению папы, грабил и разорял города и села Церковной Области. Никакие оправдания не могли, однако, смягчить гнева папы, который пред’явил королю счет на кругленькую сумму в 60 тыс, золотых дукатов. Дело, в конце-концов, приняло такой оборот, что «ужасный и вероломный» король Ферранте пригрозил соединиться с турецким султаном для защиты себя от римской жадности. В ответ на эту угрозу римский папа заявил, что с помощью бога он изгонит турецкого султана из христианского мира, а короля Ферранте из пределов Неаполитанского королевства.
При таких условиях соглашение о квасцах приняло крайне острый характер, и лишь страх римской курии потерять свою квасцовую монополию мог заставить Павла II, после продолжительных колебаний и противоположных решений, протянуть руку своему старому противнику Ферранте, ставшему теперь его компаньоном по квасцовому предприятию. Так, в 1470 г. между ними был заключен синдикат или картель, сроком на 25 лет, поставивший себе определенную цель---удержать на рынке старую цену квасцов.
— « —
Папские представители, как видно из протокола, ничуть не скрывали своего страха пред «излишним предложением на рынке» квасцов и настаивали на скорейшем заключении договора, ообзначавшегося ими различными латинскими словами— то «conventio», то «unione», то «intelligentia», то «societas», то «compagnia». Все это должно было положить конец возможному падению и удешевлению цены квасцов обоего происхождения. Для борьбы с дешевизной квасцов курия и Неаполь связываются на 25 лет в «uno corpo overo anima» (одно тело, одну душу), а каждой стороне предоставляется право контроля над действиями другой стороны.
Папские комиссары снабжаются ключами от квасцовых магазинов и складов неополитанского короля и в любой момент могут проверить все запасы товаров, равно как по конторским книгам — все квасцовые сделки; такие же права, разумеется, были предоставлены и неаполитанским комиссарам; каждая сделка совершалась в присутствии представителей обеих сторон, при чем поступавшие из-за границы заказы делились поровну между курией и Неополем и только в том случае, если одна сторона не могла выполнить заказа, он, с ее согласия, выполнялся целиком или частично другой стороной. Цена устанавливалась обычно на целый год вперед, и никто не имел права продавать ни выше, ни ниже установленной цены; продажа должна была происходить за наличный расчет, в крайнем случае с предоставлением краткосрочного кредита; запрещалось брать, в счет проданных квасцов, какие-либо товары вместо денег, ибо «качество и стоимость всяких товаров подвержены изменениям», а это может «затруднить сведение баланса» королевской и папской фирм.
Ежегодно обе стороны делили, исходя из принципов «божественной справедливости», как прибыль, так и убыль квасцовой торговли, при чем папа обязан был ежегодно публиковать запрещение об употреблении «христианским миром» турецких квасцов, самая доставка которых в Европу христианином считалась... святотатством!
Папа разрешил каперство (морской разбой) по отношению к турецком судам, и захватчику последних отдавался в награду весь квасцовый груз. Если захватчики предлагали синдикату купить конфискованный товар, они получали половинную рыночную его стоимость; если же эти условия признавались захватчиками неприемлемыми, турецкий груз подлежал отправке в синдикатские склады, где он «в сохранности» должен лежать до ликвидации синдиката, а затем он может быть свободно продан.
Залогом верности папы договору 1470 г. являлось «все его крестовое имущество»; точно так же неаполитанский король поклялся в верности всем своим королевским добром; за нарушение какой-либо статьи договора налагался штраф
— 9 —
в 50 тысяч дукатов, при чем никакой штраф не мог служить предлогом к разрыву договора.
Повидимому, римская курия считала, что ежегодное запрещение ввоза мусульманских квасцов не является достаточной гарантией против контрабанды, бороться с которой были бессильны даже каперские авантюристы. В видах окончательного изгнания турецкого серно-кислого алюминия из Европы, папа вступил в переговоры с крупнейшими скупщиками квасцов, давая им не только монополию, но и другие льготы и требуя от них полного отказа от каких-либо тайных сношений с мусульманским квасцовым рынком.
Так, венецианская фирма Бартоломео Джорджо получала от курии ежегодно' 6.000 центнеров квасцов по установленной на три года вперед цене, при чем папа брал на себя обязанность не продавать В; Венеции, Ломбардии, Тревизо и Романье никому ни одного центнера, помимо согласия указанной фирмы.
Эта монополия в немалой степени способствовала расцвету фирмы Джорджо. Как она отразилась на потребителе обширной территории, — об этом римская курия менее всего заботилась, хотя на словах она попрежнему продолжала говорить об интересах «малых сих».
Еще до возникновения синдиката 1470 г. — папа решил вступить в тесные торговые связи с Англией, этой «отдаленной страной», где тайная продажа мусульманских квасцов приняла, повидимому, более значительные размеры, чем на континенте. Епископу Стефану из Лукки, в качестве папского нунция в Лондоне, дана была строгая инструкция на предмет вовлечения короля Эдуарда IV в квасцовую сферу римской курии. «С королем нужно заключить такой договор— на 6, 10 или больше лет, — который бы сделал невозможным открытый или тайный ввоз турецких квасцов в Англию».
Лапа указывает своему нунцию, являвшемуся скорее торговым агентом, чем «хранителем чистоты католического вероучения», на каких условиях сделка с английским королем может быть заключена: «Апостолическая камера за центнер квасцов получает 4 фунта фламандских грошей и обязуется, аккуратно' снабжать весь английский рынок своими квасцами». В момент подписания договора курия опубликует специальную буллу с перечнем тех духовных кар, которые постигнут нарушителей королевско-папской квасцовой монополии. Булла будет издана в Англии.
Одновременно с английскими переговорами шли параллельно такие же переговоры, через другого епископа-нунция, с бургундским герцогом, в свое время знаменитым своею воинственностью,—Карлом Смелым. На этот раз переговоры велись энергично, и сделка была заключена на 12 лет. Под страхом
— 10 —
строжайших наказаний Карл Смелый запретил «ввоз, продажу, покупку и потребление» не-римских квасцов, при чем запрещение распространялось не только на Бургундию, но и на другие области, входившие во владения Карла. Отныне весь папский продукт стекался к Томазо Портинари, фактору банкирского дома Медичи, проживавшему в городе Брюгге, находившемся во владениях герцога Карла. Сам Портинари являлся монопольным представителем папских квасцов *).
Карл Смелый изгнал не только «чужой» серно-кислый алюминий, но и всякие суррогаты, якобы, заменяющие квасцы, а на деле их лишь портящие своими вредными примесями; за ввоз суррогатных предметов налагались строгие наказания для того, чтобы впредь никто к ним никогда не прибегал. Тем самым Карл обязался предоставить в распоряжение курни, наказывающей духовными карами, ослушников, светскую карающую руку.
Велики были и обязательства папы; он не мог «в землях, окружающих бургундские владения», продавать свои монопольные товары ниже гой цены, какая была установлена в Бургундии, чтобы «в корне уничтожить» возможность иностранной конкуренции с папскими квасцами; цена, заметим, была очень высока: 4% фунта фламандских грошей, из них, правда, шесть шиллингов (20 шиллингов, или 30 lidi, составляли один фунт) поступали в герцогскую кассу, прямо заинтересованную, таким образом, в «процветании» папских квасцов. Помимо того, курия взяла на себя обязательство постоянно держать в складах Брюгге «достаточные запасы квасцов».
б Примечание: Выбор Портинари, разумеется, не был случаен. Портинари давно уже играл большую роль в Бургундии и был членом государственного совета этого герцогства, хотя родом он был из Флоренции и считался „консулом" флорентийской „нации" в Брюгге. В 1462 г. он дал в займы большую сумму денег английскому королю и бургунскому герцогу. Карл Смелый дал Эдуарду IV для обратного завоевание Англии 50 тысяч крон, полученых Карлом почти целиком у Портинари. Дела последнего пошатнулись, когда он стал финансировать германского императора Макси-милана I, женившегося на дочери Карла Бургундского. Известно, что Мак-симилан считался самым неаккуратным должником своего времени. Общая задолженность Бургундии Портинари превышала 100 тысяч дукатов. На руках у Портинари осталась замечательная бриллиантовая лилия, весом в 19 фунтов, данная ему герцогом под залог очень значительной суммы, которая подлежала погашению путем взимания Портинари ввозных во Фландрию пошлин с английской шерсти. Впрочем, бургундский герцог, не решаясь отказаться от самой прибыльной статьи государственных доходов, разорвал договор с Портинари, и лилия уплыла во Флоренцию. Впоседствии она досталась банкирской фирме Гвальтеротти, участвовавшей взносом в 55 тысяч флоринов при избрании Карла германским императором против французской кандидатуры, о чем речь у нас будет впереди.—Подробнее о Портинари см. Ulmann, Kaiser Maximilian I, 2 т., 1884—1891: а также другую книгу того же автора, посвященную тому же Максимилиану и вышедшую в 1888 г. Baser, Die Beziehungen der Medicare zu Frankreich. Лейпциг, 1879 г.
Увы, все махинации папской дипломатии не могли устоять против «жадности» и «безбожия» европейских потребителей турецких квасцов, которые, благодаря своей дешевизне и доброкачественности, все больше и больше проникали в запрещенную зону» и жестоко конкурировали с папским серно-кислым алюминием. Мало того, в начале XVI века на европейском рынке появился истинно-католический аллю-млний, который никак не мог быть изгнан на основании папских булл. То были французские квасцы, обнаруженные в провинции Лангедок в 1504 г. и оказавшиеся столь обильными, что через несколько лет французский король мог запретить ввоз в свои владения иностранных, т.-е. папских, кваспов. Трудно передать возмущение римской курии этой «изменой делу католицизма». Папа Юлий II порвал из-за этого дипломатические сношения со «старшей дочерью католической церкви» и стал выпускать против французского короля Людвика XII буллы, соперничавшие между собой в деле проклинания этого «лицемерного» короля.
II действительно, было чем возмущаться римскому престолу: цена квасцов быстро падала в течение первой четверти XVI века; вместо 3 дукатов — она в 1510 г. еле доходила до % дуката. Юлий II вынужден был английским скупщикам уступить квасцы по цене в 20 шиллингов, хотя как мы уже знаем, с Эдуардом IV велись переговоры о 80 шиллингах за центнер. Квасцовая катастрофа повлекла за собой уход банкирского дома Медичи из заключенного в 1470 г. синдиката, и курия искала «необходимого посредника». Пришлось в 1513 г. заключить договор с фирмой Андреа Белланти, дававшей папе в год 15 тысяч дукатов, вместо прежних 100 тысяч.
Что же удивительного после этого, что некоторые историки ищут в папских квасцах одну из причин воинственного настроения Юлия II, который, «взяв меч в руки» и провозгласив анафему против Людовика XII, создал против него «святую лигу», целью которой было изгнание французов из Милана и Генуи, куда стали проникать в большом количестве как «франко-католические», так и «турко-мусульманские» квасцы».
Папу Юлия II (1503—1513) многие упрекали в скупости и в большой жадности. Католические историки, в частности биографы ЮЛия II, отрицают его скупость, ссылаясь на то, что он ежемесячно' выписывал из Корсики и Малой Азии разных вин на 3.000 дукатов, что не вяжется, по мнению поклонников Юлия II, с понятием о скупости. Но, прибавляют они, папа, в противоположность германскому императору Максимилиану, хорошо понимал значение денег для власти, а. потому копил деньги на предмет укрепления принадлежащих ему городов, вербовки солдат и° содержания многочисленной
— 12 —
гражданской и военной администрации. Вступив на панский престол после расточительного Борджиа (папа Александр VI), он застал кассу курии >в очень плачевном состоянии и. сверх того, платил долги, оставшиеся после Александра V’l: даже врачам, лечившим больного Александра, не было уплачено до вступления на папский престол Юлия II х).
Для покрытия огромных расходов папского двора Юлий II не только продавал всевозможные должности, но и создавал их. Так, в* самом начале своего понтификата (папское правление) он организовал коллегию канцелярских писцов-архивистов из 101 человека, которые уплатили за свое назначение 70 тыс. дукатов; вскоре к этой коллегии он прибавил другую из 141 человека, которые занимались наблюдением над отдельными статьями денежных поступлений; назначение этих должностных лиц дало папе 91 тыс. дукатов. Одновременно с этим, Юлий очень усердно занимался продажей отпущений грехов (индульгенций) и созданием разного рода юбилеев, дававших огромный доход, как местному духовенству, так и папской курии. На этой почве у Юлия II были столкновения с Немецким орденом и с кафедральным собором в Констанце. По вычислениям венецианского посланника в Риме, ординарные поступления в папскую казну в 1510 году были равны 200 тыс. дукатов, а чрезвычайные.—150 тыс., т.-е., в общем, папа в 1510 г. получил 350 тыс. дукатов, доход, по словам католического историка, не выходящий за пределы обычной суммы папских поступлений. Так как после смерти Юлия II осталась огромная масса денег и разных драгоценностей (их сравнивают обыкновенно' с тем, что осталось после папы Иоанна XXII), то нужно полагать, что цифры 1510 г. были ниже других годов правления этого папы.
Погоня папы Юлия II за огромными средствами объяснялась в значителньой степени тем, что, обладая живым и энергичным характером, он был гораздо более политиком и государственным человеком, чем религиозным мыслителем и богословским проповедником. Особенно -сильно увлекался Юлий II военным искусством и всю жизнь лелеял мечту о расширении, путем военных начинаний, своей Церковной области. В целях усиления своих владений он не останавливался ни пред какими интригами, особенно упорно подрывая возможность об’единения различных итальянских городов в большую, сильную территорию, могущую соперничать с Папской областью. Натравливая один итальянский город на другой, сея и раздувая вражду между отдельными территориями Апеннинского полуострова, Юлий II ослаблял Италию и фактиче-
Н Интересные цифровые данные можно найти у Алоиса Шульте Die Fugger in Rome, 2 т., 1904, а также у Л. Пастора в 3-м томе его Истории лап, стр. 693—694.
— 13 —
сиг делал ее неспособной оказать серьезное сопротивление неприятельскому нашествию, хотя он часто называл себя итальянским патриотом и противопоставлял себя тем, которые возлагали надежды на вмешательство иностранных монархов в итальянские дела.
Этот «итальянский патриот» всей душой ненавидел Венецию. в которой видел сильную державу, способную стать об едняйте льным центром значительной части Италии. Венеция была, для него -опасной соперницей, и для борьбы с ней Юдий II готов был даже на измену, на союз с иностранной державой с'целью вовлечения ее во внутренние итальянские дела. Поводом к этой ненависти к Венеции служили будто бы отнятые Венецией у папы город Равенна и другие места обширной области Романьи. Стремление Франции стать твердой йогой в Италии н вызванный этим стремлением страх Венеции дали Юлию II возможность вырвать у Венецианской республики ряд очень существенных уступок: так, она обязалась безоговорочно и немедленно вернуть всю Романью, отказалась облагать повинностями и налогами представителей духовенства, заявила, что впредь не будет чинить никаких препятствий в водах Адриатического моря папским торговым людям, а также не будет назначать без специального разрешения римской курии никого на духовные должности. Взамен этих обязательств Юлий II обещал на ближайшем заседании консистории снять с Венеции интердикт.
Помирившись с Венецией, Юлий II направил всю силу своего интриганского ума против Франции, в появлении которой в пределах Италии он видел начало ослабления собственного своего могучества и влияния на Апеннинском полуострове. Но борьба с Францией предполагала наличие крупных и материа льных, п военных сил. и нельзя было в данном случае рассчитывать на одну лишь дипломатическую ловкость, как то имело место с Венецией, — и Юлий II, через посредство влиятельного сионского епископа Матвея Шиннера, вступил в переговоры с швейцарскими кантонами относительно найма определенного количества солдат на предмет военных действий против «сильного соседнего государства». В результате таких переговоров Швейцария взяла на себя обязательство предоставлять в распоряжение папской курии шесть тысяч пехотинцев всякий раз, когда «интересы церкви, ее главы и ер имущества потребуют их содействия». Воинственные намерения папы не могли 'остаться тайной, и французский король Людовик XII решил вступить в борьбу с Юлием II. Предварительно, однако, король хотел получить санкцию французского духовенства, относившегося враждебно к Юлию II за его неимоверные денежные вымогательства даже по отношению к духовным лицам и за его беспрестанное вмешательство ?. церковные дела Франции. Стремясь к независимости от рим
— 14 —
ской курии и к большей свободе церковных действий, французское духовенство горячо откликнулось на призыв короля Людовика XII и об’явило, что в интересах защиты своего государства монарх имеет право выступать против папы, чьи интердикты и иные карательные духовные меры теряют в данном случае всякую законную силу. Собравшиеся специально с целью расследования спора между Юлием II и Людовиком XII прелаты постановили прийти на помощь королю внесением 240 тыс. ливров; кроме того, было решено, в случае упорства папы и его нежелания мириться с королем, обратиться с воззванием ко всем католическим монархам о необходимости созыва вселенского собора, срок которого был назначен на 1511 год. Так, с благословения французского духовенства, при перспективе церковного' раскола и антипапского собора, французский король Людовик XII двинул свои войска в пределы Папской области.
Помимо отлучения Людовика XII от церкви и воззвания о необходимости очистить Италию от «варваров» (т.-е. французов), папа решил использовать и более реальные средства, борьбы и не только двинул против «варваров» своих наемных швейцарских пехотинцев, но и заключил союз — так паз. святую лигу—с Венецией и Испанией, заинтересованными в недопущении усиления Франции. Однако, запоздалые меры Юлия II не могли задержать победоносного движения французских солдат, и папа, запершись в Риме, выпустил манифест о созыве в 1512 г. вселенского собора. Так, одному собору был противопоставлен другой. Первый должен был собраться в Пизе в 1511 г. и имел в виду нанести сокрушительный удар Юлию II; второй созывался в; Риме и должен был укрепить авторитет папы и подорвать авторитет 'светского государя, не подчиняющегося римской курии.
Идея Людовика XII о созыве вселенского собора, во власти которого было бы и реформирование церкви, и смещение папы, (встретила сочувствие германского императора. Максимилиана I, который 'стремился ослабить папское влияние внутри Германии и дать «национальной» церкви большую свободу с тем, чтобы ее легче подчинить императорской власти и иметь против папы «свое» духовенство. На решение Максимилиана I присоединиться к Людовику XII влияло и то обстоятельство, что германский император не прочь был и сам занять папский престол и мечтал о том времени, когда престол сделается вакантным и когда можно будет выставить свою кандидатуру на папский престол. Кроме Максимилиана, идею вселенского собора с целью низложения папы поддерживали и пять кардиналов, изгнанных Юлием II за разные проступки из Рима. Эти-то кардиналы опубликовали в Милане воззвание о созыве собора, мотивируя его тем, что констанцский собор постановил каждые 10 лет созывать вселенские соборы, и что
— 15 —
сам папа Юлий II, при своем избрании, дал клятвенное обещание о созыве «в самом ближайшем времени» вселенского собора. В целях возбуждения общественного мнения Франции против палы, Людовик XII поручил некоторым придворным писателям и драматургам «опозорить» Юлия II и показать-<:всему миру», что представляет собою «опоясавший себя мечом» римский папа. Историк-поэт Жан Лемэр, известный под именем Лемэр из Бельжа (ныне городок Бавэ в Бельгии), резко выступил в своем «Учебнике о соборах» против того, кто издевается над идеей собора и готов вызвать раскол в католической церкви, лишь бы избежать авторитетного голоса собора. Лемэру вторил летописец Людовика XII августинский монах Иоганн Отои, возмущавшийся воинственностью главы католической церкви. Драматический поэт Пьер Гренгуар ставил на рынках Парижа сатирические пьесы, направленные против Юлия II и имевшие шумный успех. Повидимому, «демагогия» Людовика XII напугала часть его сторонников. Некоторые французские прелаты охладели к идее созыва анти-папского собора; перестал поддерживать эту идею и император. Максимилиан, и когда собор собрался 1 ноября 1511 г. bi Пизе, он представлял собою довольно жалкую картину. Кафедральный собор оказался закрытым для собравшихся; пришлось удовлетвориться маленькой невзрачной церковью. Мало того, вскоре заседания собора были перенесены из Пизы в Милан, где «вселенский собор» провозгласил папу устраненным от исполнения его обязанностей и передал их в руки «настоящего святого собора».
Жалкий характер Пизанского собора об’яснялся, главным образом, тем, что в момент его открытия французские войска стали терпеть поражения и вынуждены были покинуть пределы Италии. С их уходом терял (всякое значение созванный стараниями французского короля «вселенский» собор: вместе с солдатами ушли во Францию заседавшие на соборе прелаты, и в Лионе в неизвестности закончил свои дни этот неудачный опыт Людовика XII низложить воинствующего и враждебного Франции непокорного папу. Печальная судьба Пизанского собора окрылила надеждами Юлия II: собрав в Ла-теранском дворце в Риме параллельный собор, папа резко обрушился на фактически почти уже не существовайший Пизанский собор, провозгласил единство католической церкви, осудил притязания отдельных представителей духовенства на независимость национальных церквей и торжественно установил верховенство папы над соборами, созыв которых принадлежит исключительно^ одному папе. О необходимости «реформирования церкви в ее главе и членах» и о борьбе со все растущей испорченностью церковных нравов папа Юлий II даже не заикнулся: он был слишком уверен в своей победе, чтобы проявить даже малейшее желание удовлетворить на
— 16 —
стойчивые требования общественного мнения о борьбе с невозможными и неслыханными злоупотреблениями церкви, о которых говорили даже самые правоверные ее сыны. Так, в 1512 г. восторжествовало папство—себе на погибель. В-ответ на его- торжество раздался тот всенародный протест, который выдвинул на историческую авансцену Мартина Лютера и целый ряд других религиозных реформаторов, которые не столько толкали вперед общественное возмущение, сколько подталкивались им и зачастую становились крупными борта чи новые религиозные и социальные идеалы.
II.
Борьба Юлия II с Францией не ограничилась одними политическими и военными мерами и была перенесена и на экономическую почву, как об этом свидетельствует сделанное б 1.522 г. заявление императорского посла новому папе Адриану VI. В этом заявлении, между прочим, говорится, что папы Юлий и Лев намеревались уничтожить происходившие четыре раза в году ярмарки в Лионе и перенести их в Женеву. (гб этом намерении двух пап в свое время был поставлен в известность кардинал Медичи (будущий папа Климент VII); осуществление этого намерения, по словам императорского пос.ла., явилось бы большим благодеянием для римской курии и германской империи и в то же время подорвало бы могущество французского короля. Действительно, обороты лионских ярмарок были огромны и имели весьма важное значение для экономического развития Франции.
Благодаря привилегиям, предоставленным французскими королями приезжавшим в Лион флорентийским купцам, жизнь в Лионе за короткое время стала бить ключом и сразу в этом счастливо в географическом отношении расположенном городе открылся целый ряд торговых и банковских учреждений. Почти все они были в руках флорентийцев, имевших в Лионе свою церковь и консулат. Партийная ожесточенная борьба во Флоренции, сопровождавшаяся массовым от’еэдом побежденной партии, jb’ свою очередь, способствовала росту флорентийского населения Лиона., получившего прозвище «французской Тосканы».
О значении флорентийской колонии для Франции свидетельствует ряд крупных французских деятелей флорентийского происхождения. Достаточно назвать обоих Строцци, стяжавших себе славу один — в. качестве генерала, а другой — в роли адмирала, герцога Люина, могущественного министра Людовика XIII, маршала д’Анкра (Кончили), маршала Ретца, кардинала Гонди и многих других.
Когда во Флоренции победила партия банкира Медичи, го началась энергичная борьба с Лионом, убежищем флорен
— 17 —
тийских эмигрантов. Эта борьба еще более усилилась, когда папой в 1513 г. стал Лев X из рода Медичи; в этой борьбе папа нашел себе двух союзников, близких ему родственников Якова Сальвиати и Филиппа Строцци, богатейших людей, снабжавших папу и всю антифранцузскую партию большими деньгами. Агитация Льва X против «проклятого» Лиона могла иметь тем больший успех, что французские короли, в видах пополнения своей кассы, страшно эксплоатировали флорентийцев. Так, в 1516 г. флорентийские купцы, проживавшие в Лионе, внесли в виде займа — обычный термин королей-грабителей из французской династии Валуа — в королевскую казну 30 тысяч экю; в 1512 г. король отправил в Лион своих ( финансовых генералов», чтобы получить у местных банкиров и купцов 200 тысяч экю — «за приличные проценты». Этих сумм, однако, вскоре не хватило, и в 1522 г. фирма Строцци дала королю 31 тыс. экю, Гваданьи — 22 тыс., Клеберг— 17 тыс. ит. д.; эти суммы удалось собрать лишь после того, как было конфисковано имущество ряда купцов, приехавших на ярмарки и оставшихся жить в Лионе. Этими мерами король немало подрывал значение лионских ярмарок, — римская курия и Габсбурги поставили себе целью окончательно уничтожить французские ярмарки, этот «питомник французского могущества».
Нужно заметить, что ярмарки XVI века очень часто превращались по существу в с’езды финансистов и ростовщиков, не привозивших с собою никаких товаров и лишь устанавливавших курсы различных монет, а также дававших взаймы деньги владетельным особам и переписывавших друг на друга векселя.
Особую энергию и предприимчивость в этом отношении обнаружили генуэзцы и флорентийцы. Такие сделки, не сопровождавшиеся никаким почти риском, были очень выгодны, и купцы быстро ими соблазнялись и делались менялами и ростовщиками. Писатель Даванцати в 1581 г. возмущался вырождением ярмарок, говоря, что они представляют собою с’езд 50—60 банкиров, имеющих «лишь записные книжки для регулирования дел |воей Европы», для получения или уплаты процентов, для переучета и продления всяких денежных обязательств. «Все стремления этих своеобразных купцов сводятся к тому, чтобы как можно дольше продолжать эту бумажную игру, ибо одни комиссионные дают им ежегодно 250 тыс. скуди». Если принять во 'внимание, что за комиссию полагалась Уз %, то ежегодный оборот такой «ярмарки» достигал 37% миллионов скуди.
Наоборот, другой писатель Пери, современник Даванцати и, подобно ему, хорошо знакомый с финансовыми операциями генуэзцев и флорентийцев, поет гимны новому виду ярмарочной жизни. «Вексельные ярмарки, — говорит он, — это сердце, Папа римский 2
— 18 —
дающее пищу, движение и жизнь таинственному телу политики». Действительно, «политика» особенно сильно наживалась во время этих периодических с’ездов прожженных купцов и банкиров, и короли являлись самыми горячими приверженцами этих ярмарок. Понятно поэтому, что папа и германские императоры из династии Габсбургов желали нанести Франции удар в этом именно месте и перенести знаменитые лионские ярмарки за пределы французского1 королевства.
Задача эта, впрочем, полностью оказалась им не по силам, несмотря на то, что знаменитая по своему богатству южно-германская фирма Фуггеров энергично поддерживала в этом вопросе как папу, так и императора. Фуггеры давно вошли в доверие курии, банкирами которой стали еще в XV* веке.
Еще в 1507 г. папа Юлий II внес римскому представителю «фуперовского банка» 100 тыс. дукатов; через три года. Юлий II распорядился списать с своего текущего счета 18 тыс. дукатов за купленный им у Фуггеров бриллиант, приобретенный последними при ликвидации венецианской банкирской конторы Агостини.
Новую услугу оказали римской курии Фуггеры в 1514 г., в связи с посвящением епископа Альбрехта из Бранденбурга в майнцские архиепископы. О архиепископа папа требовал 30 тыс. дукатов, и бедный бранденбуржец не мог удовлетворить аппетитов папы, несмотря на то, что последний, нуждаясь в этот момент в деньгах, угрожал новому архиепископу самыми суровыми репрессиями. На помощь им обоим пришел Яков Фуггер: он дал наличными 21 тыс. дукатов, которые немедленно были внесены в папскую казну; архиепископ выдал вексель, коим обязался к известному сроку выплатить, сполна всю сумму «полноценными рейнскими гульденами» по курсу 140 золотых гульденов за 100 дукатов; кроме того, он должен был уплатить фирме Фуггеров 500 рейнских золо-j тых гульденов «за труды, риск и расходы по делу»,—под этой?: прозрачной формулой религиозный бранденбуржец скрыл! причитавшиеся Фуггерам проценты. Даже у наивного летописца того времени, у которого мы заимствовали этот факт, вырывается вздох сожаления по адресу бедного Альбрехта, которому так дорого обошлось «папское полотно», т.-е. архиепископский паллий (белое жреческое одеяние).
Еще в 1309 г. папская курия ввела -более или менее твердую таксу за утверждение в сане епископа, архиепископа,-а также аббата. Так, должны были платить в начале XIV векас
по 12 тысяч гульденов
я 8 п н
л 6 п »
я 5 » я
я 4 я л
Я 3 я я
архиепископ
>5
Я
Я
Руана Толедо Санса Тулузы и Севильи Компостелы Милана
— 19 —
по 9 тысяч гульденов _ 7 епископ Лангра „ Льежа
6 „ Камбрэ и
Меца
п 5 я Турнэ и Пассау
4 » * • • • „ Утрехта
4 Вердена
4 .... „ Бреславля
О .... „ Парижа и
Ольмюца
я 3 >• » Мюнстера, Бамберга, Вюрцбурга и т. д.
Аббатства в общем (платили несколько меньше; однако, и среди них были очень дорогие. Так, аббатство Сен-Жермэн де Про (во Франции) таксировалось в 8.000 гульденов; во столько же монастырь Св. Троицы в Фокане; Сен-Дени платил шесть тысяч; целый ряд других аббатств уплачивал по з—5 тысяч гульденов!. Все аббатства парижской епархии были таксированы в 18.366 гульденов, а монастыри руанского округа—в 116.900. На Костанцском соборе 1414—18 гг. французские представители горько жаловались на высокое обложение епископских и аббатских должностей, превышающее 697.500 французских гульденов х). В виду частых перемещений прелатов, сумма эта, по словам обложенного духовенства, полностью вносилась каждые шесть лет.
С падением ценности денет указанные выше суммы соответственным образом повышались: так, бамбергский епископ, плативший вначале три тысячи .гульденов, в первой половине XVI века должен был вносить уже 15 тыс., Майнц к концу того же века поднялся с 10 тыс. до 27 и т. д. Когда Дальберг в 1787 г. был назначен заместителем епископа Майнца и Вормса, то отправил в курию 80 тыс. гульденов.
Так как назначенный майнцским архиепископом бранденбуржец Альбрехт не был в состоянии вернуть Фуггерам этой суммы, то он обратился за «помощью» к папе Льву X. Архиепископ дал лапе 10 тыс. дукатов, за что получил право продажи юбилейных индульгенций (грамот об отпущении грехов) в пределах Саксонии и некоторых других частей германской империи. И при этой сделке папы с архиепископом Фуг-геры играли самую активную роль, хорошо понимая, что только путем индульгенций майнцскому архиепискому удастся погасить долг.
Продавцом индульгенций оказался тот самый доминиканский монах Тетцель, который, будучи одновременно агентом
1) Hofmann, W., Forschungen zur Jeschichte der Kurialen Behorden von Schismabis zur Reformation, 2 том 1914 (изд. прусского института в Риме).
— 20 —
и римского папы, и майнцского архиепископа, и банкирского •дома Фуггеров, навлек на себя за усиленную продажу индульгенций громы творца лютеранской веры Мартина Лютера и послужил поводом к выступлению последнего против «ненасытного хлебного червя, который точит добро и сосет кровь и мозг немецкого народа». Известно ведь, что представитель Фуггеров повсюду сопровождал Тетцеля и держал в своих руках ключ от шкатулки, в которой хранились деньги за проданные индульгенции; как только шкатулка наполнялась, фуггеровский представитель очищал ее и деньги направлял в Лейпциг к фуггеровскому фактору (представителю) Андрею Матштедту. Половину этой суммы Матштедт должен был отсылать в Рим папской курии, другая половина шла в пользу Фуггеров в счет погашения долга майнцского архиепископа Альбрехта Бранденбургского. Так Фуггеры, помогая деньгами курии, рыли ей могилу.
Потребность римской курии в деньгах заставляла ее искать поддержки и помощи не только у банкиров Фуггеров, но1 и у других. Не были оставлены без внимания лапы даже евреи.
Сделка папы Александра VI (1492—1503), одного из са мых жадных и развратных пап, которого только видел хрш стианский мир, с евреями была очень оригинальна.
Дело в том, что как раз в эти годы, после изгнания евреев из Испании в 1492 г., евреям угрожало быть также изгнанными и из Португалии. Желая отвратить от себя угрозу изгнания и зная, что за деньги можно сделать римского папу своим союзником, евреи обратились к нему с предложением за определенную сумму добиться от португальского короля отмены указа об изгнании и разрешения дальнейшего их пребывания в Португалии. Так, в Рим отправилась довольно многочисленная еврейская делегация. Она встретила в курии радушный прием и сам папа Александр VI вел частые переговоры то с главой депутации, то с отдельными ее членами. Детали этих переговоров не сохранились в документах; но о чем шла речь при интимных беседах, не так уже трудно догадаться, тем более, что один из сторонников и ближайших друзей папы в чрезвычайно любопытных заметках о жизни римской курии в дни Александра VI с грустью констатирует факт непомерных расходов двора, не могущих быть покрытыми даже с помощью такого обильного источника, каким являются еврейские капиталы. «Впрочем, — с грустным недоумением пишет этот современник развратного и продажного папы, — быть может, слава о еврейских деньгах преувеличена: истинно богатый не столь шумит о себе... Возможно' также, что евреи настолько скупы, что даже в самых жизненных своих вопросах задумываются над тем, можно ли израсходовать ту или иную сумму денег».
— 21 —
Так или иначе, но торг, видимо, шел основательный: нашла коса на камень. Португальские евреи тужились, папа упрямствовал. Однако, дело, без сомнения, было бы налажено, о чем свидетельствует необычайная тревога испанского представителя при римской курии. Этот ловкий дипломат, который не раз уже выручал короля Фердинанда Католика, очень скоро пронюхал про цель еврейской делегации и, хорошо вная характер папы, был наперед уверен в благополучном исходе еврейского ходатайства. Уже в первые дни прибытия португальских евреев в Рим хитрый Гарсилас (так звали испанского королевского представителя) срочно извещает Фердинанда о необходимости принятия экстренных мер против евреев и предлагает следующий решительный шаг. Пусть король обратится к своему зятю Мануилу, королю португальскому, с протестом против попытки евреев подкупить его святейшество. Этот протест, подписанный двумя могущественными королями, должен быть немедленно отправлен в Лондон, где необходимо будет произвести давление на английского короля Генриха VII для того, чтобы и он присоединил свою подпись, которая приобретет тем большую силу, чем реже английский король до сих пор выступал сообща с Испанией и Португалией, считавшимися скорее противницами английской политики. Это такое совместное выступление должно удасться, было для Гарсиласа вполне ясно. Ма-нуил, только что женившийся на дочери Фердинанда Католика Изабелле Испанской, подвергающийся оскорблению самим фактом посылки депутации в Рим, не может отказать Фердинанду в этом деле, спасающем не только честь римской курии, но и авторитет португальского короля, издавшего эдикт об изгнании евреев из Португалии. Точно так же и английский король Генрих VII не станет противоречить испанскому двору: Генрих только что потерял своего старшего сына, наследника престола, Артура, женатого на Екатерине Арагонской, дочери Фердинанда Католика, и не захочет выпустить из пределов своей страны столь богатую невестку. Нет 'сомнения, что Генрих замышляет женить своего второго сына, нового наследника престола, на овдовевшей Екатерине и ради этого сделает все, что от него потребует бывший и (вероятно) будущий его тесть. «Нельзя,—заключает свое послание из Рима Гарсилас,— упускать из виду этого благоприятного момента; необходимо действовать во имя интересов священной церкви, на пользу святому престолу и в ущерб вратам христианства».
Гарсилас не ошибся в своих расчетах: Мануил присоединился к подписи Фердинанда на протесте против подкупа папы и отправил протест к английскому королю. Генрих VII, стремившийся женить будущего Генриха VIII, который впоследствии не раз расторгал браки, на дочери Фердинанда Католика, очень тепло отнесся к мысли о совместном выступле-
— 22 —
пип против «махинации евреев в римской курии», и вскоре в Рим был отправлен чрезвычайный посол, который должен был передать папе Александру VI торжественный протест против наглой попытки евреев безнравственным путем вырвать из рук папы какой-то талисман, обеспечивающий им свободное проживание в пределах португальского королевства.
Невидимому, Г арсилас не знал в достаточной степени Александра и думал, что тройственное выступление произведет на него более сильное впечатление, чем предложение денег, исходящее от мало кому известной депутации португальских городов Лиссабона и Опорто. Александр VI мало считался с словесными представлениями и обошелся с трижды королевской бумагой так, как с обычными волеизъявлениями того или иного лица, не подкрепленными ничем реальным. Реальным для папы были либо вооруженная сила, либо злато в том или ином количестве. Папа чувствовал, что «христианнейшие» короли, возмущавшиеся безнравственной попыткой влиять на «благороднейшего и бескорыстнейшего» представителя церкви, не прибегнут ни к каким мерам воздействия на него, а потому продолжал вести переговоры с еврейской депутацией в том же духе, как и раньше. Злые языки, вроде знаменитого Иоганна Бурхарда, заведывавшего дворцовыми и церковными церемониями, допускают (см. Burchardi Diariuni, изд. в 3 томах, Париж, 1883—85), что папа в своих частых беседах с евреями брал «авансы» в1 счет будущего1 благодеяния, авансы, размеры которых становились столь огромны, что дающая рука вскоре оскудела, и даже наиболее «трусливые» евреи спрашивали папу, не пора ли уже закрыть счет авансов и окончательно ликвидировать столь выгодное — пока, увы, для одной лишь стороны — дело. Тот же Бурхард говорит, что Гарсилас совсем «потерял голову», когда узнал, что папа настолько циничен, что спрятал под сукно бумагу, на которой имелись подписи трех могущественных европейских королей.
Бурхард ошибается: Гарсилас не потерял головы или, если и потерял, то не на долгое время,, и очень скоро мы его видим полным энергии и изобретательности. Необходимо, по его мнению, бороться с евреями их же способами. На папу нельзя ’иначе влиять, как денежным путем: найден такой путь. Он, без сомнения, тяжел, ибо ни один католический король не хочет прибегать к нему, в особенности, когда приходится брать деньги непосредственно из собственного кармана. Но голь на выдумки хитра, и можно для папы найти деньги и помимо королевского кармана. И Гарсилас предлагает следующий выход.
Папа Александр, как известно, давно не в ладах с кардиналом Калаоры. Чем вызвано это недоразумение, Гарей-
чао, невидимому, точно ле знает; он уверен лишь, что папа «побуждаем к этому не столько религиозными интересами, сколько корыстолюбивыми»: ведь богатства кардинала Калаоры колоссальны и зариться на них было, пожалуй, естественно даже и менее жадному владыке, нежели Александр. Нельзя ли, тонко интригует Гарсилас и вопрошает Фердинанда, как-либо пожертвовать кардиналом — разумеется, в интересах церкви, религии и чести римской курии? «Не предложить ли корыстолюбивому Александру голову Калаоры вместо еврейских денег»? Его голова чего-то! ведь стоит. Выдать кардинала... но христианский мир возопит о жадности курии и будет толковать арест кардинала, как явное желание воспользоваться его богатейшим имуществом. Гарсилас предвидит это и решительно идет к цели: «Чтобы никто не думал, что его святейшество действует из желания конфисковать для себя 'имущество кардинала Калаоры, необходимо в то же время арестовать и богатую депутацию португальских евреев». Такое безкорыстие курии вырвет жало у врагов Александра. А дело будет сделано: евреи будут изгнаны, и папа из других источников получит то, к чему стремится.
Блестящий план Гарсиласа удался надиво: все были от него в восторге, кроме тех, которые не были посвящены в. его детали. Кардинал Калаора был торжественно провозглашен еретиком, а евреи были 'прогнаны из священных апартаментов1 римского папы.
Невольно возникает вопрос, как мог конклав (т.-е. коллегия кардиналов, избирающая римского папу) изобрать такого человека, каким был Александр VI, на пост главы католической церкви. Этот вопрос получает удовлетворительное разрешение, если ближе присмотреться к выборам, имевшим место в 1492 т., когда Александр VI выставил свою кандидатуру на папский престол. При первом голосовании он получил всего семь голосов из 23-х, но уже тогда донесения итальянских посланников говорили, что Родриго Борджиа (так звали будущего папу Александра VI) имеет много шансов пройти при следующем голосовании, так как он очень богат и готов вознаградить весьма щедро всех тех, которые подадут за него свой голос.
И действительно, кардиналу Сфорца он обещал дать вице-канцлерство, роскошный замок, принадлежавший лично Александру, укрепленную местность Непи, епископство Эрлау с ежегодным доходом в 10 тыс. дукатов и несколько бенефиций. За эти приподношения Сфорца, который сам был кандидатом в папы, не только отказался от своей кандидатуры, но стал горячим приверженцем Александра. Другому влиятельному кардиналу Орсини были обещаны города Мон-тичелли и Сориано, легатство в Германии и епископство
Картагена; кардиналу Колонне обещано было дать аббатство Субиако со (всеми окрестными поселениями; такие же доходные места были обещаны и некоторым другим членам конклава, и папа, в общем, купил таким путем 14 голосов. Его-иэбрание было обеспечено, и он прошел единогласно, хотя при первом туре, как мы упомянули, он получил из 23 голосов только 7.
Что представлял собою в нравственном отношении новый лапа? На этот вопрос всем его современникам хорошо известные факты давали определенный и недвусмысленный ответ, Оо средины 60 годов XV века Родриго Борджиа (тогда он носил еще это имя) находился в незаконном сожительстве с Ваноццой Катанейс, которая трижды выходила замуж. От нее кардинал Родриго Борджиа имел четырех детей: Цезаря, Иоанна, Хофрея и Лукрецию; кроме того, от другой женщины у него был сын Педро Луис и дочь Иеронима. Кардинальскую шапку и должность вицеканцлера папского двора кардинал Родриго Борджиа получил от своего дяди папы Ка-ликста III, благодаря которому ему удалось еще приобрести ряд епископств, аббатств и бенефиций. В одной только Испании он имел 16 в высокой степени доходных мест, так что будущий Александр VI считался самым богатым кардиналом в Западной Европе. Несмотря на то, что ему, как католическому духовному лицу, полагалось жить в полном безбрачии и воздержании, он не только обзавелся многочисленной семьей, но сумел заставить римскую курию дать сыну его, Цезарю Борджиа, разные духовные титулы, хотя Цезарь, как сын кардинала, живущего с чужой женой, не мог, по каноническим правилам, быть допущеным к званию священника. В семь лет Цезарь уже был протонотаром и имел бенефиции в нескольких испанских городах, а при предшественнике своего1 отца получил даже епископство Памплону.
Вое ото совершалось настолько открыто, что папа Пий II в свое время сделал кардиналу и вицеканцлеру Борджиа строгое (внушение; но это мало повлияло на него и он, • как мы уже знаем, добрался в 1492 г. до папского престола. Хотя его личность не внушала никаких сомнений, его избрание было встречено многочисленными богослужениями и вознесениями благодарности1 всевышнему за столь счастливое событие, и о новом папе, помимо чисто церковных гимнов, воспевалось и светской литературой, что «великим Рим некогда сделал Цезарь, величайшим же ныне его делает Александр VI, ибо первый был — человек, а второй — бог».
Первым мероприятием этого «бога» было дарование своему сыну Цезарю Борджиа епископства Валенсии с ежегодным доходом в 16 тыс. дукатов; это было уже второе епископство: первое в Памплоне он получил от предшественника
своего отца, папы Иннокентия VIII. В тот же день Александр VI назначил своего племянника Иоанна кардиналом Св. Сусанны. Это назначение привлекло в Рим сразу множество' близких и далеких родственников нового папы, у которого они нарасхват стали получать выгодные места. «Даже десять пап, — писал® ноябре 1492 г. посланник Ж. Боккаччио,— не могли бы удовлетворить аппетитов этой голодной своры*. Однако, чего не могли бы сделать десять пап, сделал один Александр VI, и при нем шло неслыханное до того времени даже в папском дворце распределение всяких доходных должностей католического мира среди племянников, племянниц и всяких иных родственных и неродственных людей, которым,, по той или иной причине, благоволил лапа Александр VI.
Но этого мало. Воспользо)вавшись тем, что брат турецкого султана Баязета, принц Джем, находился в плену у французского короля, Александр VI отправил в Константинополь специального посланника, генуэзца Джорджо Боккаччио, с поручением передать султану, что ему необходимо бороться против французского короля Карла VIII, который собирается завоевать Неаполь и там провозгласить принца Джема турецким султаном, чтобы вместе с ним отправиться в Турцию и воевать с Баязетом. В переговорах с посланником султан выразил готовность «за устранение с пути» принца Джема дать папе 300 тыс. дукатов; однако, вскоре была сделана оговорка: не простое устранение оплачивается такою суммою, а труп Джема, труп брата Баязета оценивается, в 300 тыс.; без этого «вещественонго доказательства» деньги выданы быть не могут.
Нужно, однако, прибавить, что многие исследователи ставят под сомнение эти условия султана и отрицают переговоры в такой именно циничной форме. Фактом незыблемым, однако, остается, что глава римской церкви, бог на земле, как был назван Александр VI некоторыми его приверженцами, вел переговоры с мусульманским султаном, с опаснейшей для христианского мира Турцией.
Эти переговоры с Баязетом не помешали, однако, Александру VI «готовиться» в крестовый поход против Турции. Впрочем, приготовления к походу ограничились обложением евреев на г120 их доходов и попыткою обложить всех кардиналов в размере 1/10 их доходов. Эта попытка, не увенчавшаяся успехом, интересна в том отношении, что дает картину богатства кардиналов, с которых предстояло получить их доходов.
Общая сумма крестовых поступлений с кардиналов была определена в 45.376 дукатов, а, следовательно, доход всех кардиналов к 1500 г. равнялся, по данным, разумеется, курии.
уменьшавшей общую сумму,—453,760 дукатов, при нем должны были дать:
Кардинал Карафа................ 1000 дукатов
„ Ровере................. 2000 „
„ Бассо..................1100 „
„ Сансони . • •......... 1800 „
„ Сфорца................. 3000 ,,
„ Сансеверино............ 1300 „
„ Ипполито д,Эсте........ 1400 „
„ Мендоза................ 1400 „
„ Брисонэ................ 1200 „
III.
Однако, мстительность курии в отношении дерзкой Франции, запретившей ввоз в свои пределы римских квасцов, не ограничилась попыткой разрушить лионские ярмарки и сблизиться особенно тесно с германской императорской династией Габсбургов, находившихся в постоянной вражде с Францией,— курия также поддерживала всячески антифранцуз-скую кандидатуру Карла Габсбурга в германские императоры. В этом вопросе решающая роль снова’' выпала на долю Фуггера. Дело в том, что избрание германского императора зависело лишь от семи курфюрстов, которые составляли так. называемую курфюрстскую курию, и подкуп того или иного (или сразу нескольких) курфюрста имел, при столь ничтожном количестве голосов, разумеется, огромное влияние на исход выбора того пли иного лица в германские императоры;
Неудивительно поэтому, что деньги были главным орудием борьбы 'боровшихся за императорскую корону кандидатов. Среди курфюрстов в 1519 г., когда дандидатами на императорский германский престол являлись Карл Габсбургский и французский король Франциск I, был и известный уже нам майнцский архиепископ Альбрехт, всегда нуждавшийся в деньгах. С него и начался подкуп курфюрстских голосов.
Габсбургский агент, некто Павел Армерсторф, предложил ему недавно выпущенные городами Антверпеном и Мехельном облигации «на приличную сумму». Альбрехт и слышать не хотел об этой «комбинации», так как, по его словам, эти два города имели старинную привилегию не платить по таким обязательствам, которые очутились «предосудительным путем» в руках какого-либо кредитора. Архиепископ Альбрехт отказался также принять обязательства Карла Габсбургского, мотивируя свой отказ тем, что в случае неизбрания Карла германским императором, ему, майнцскому архиепископу, будет неудобно поднять «процесс или войну», если Карл окажется 'злостным должником. Не соглашался архиепископ принять предложение Армерсторфа об об’явлении его заложником, своей жизнью гарантирующим уплату денег
-- 27 —
Карлом. Все предложения габсбургского агента были отклонены: Альбрехт соглашался голосовать за Карла лишь в том случае, если ему дадут деньги чистоганом или фуггершсжими векселями. О последних мечтали вое курфюрсты, как это видно из донесений, поступавших с разных сторон к Карлу.
При таких условиях Карлу ничего другого не оставалось делать, как обратиться к Фуггерам. Фуггеры дали 543 тыс. флоринов, и Карл обязался in verbo et fide regia (т.-е. честным королевским словом) вернуть во время ближайших ярмарок в Барселоне и Медине дель Кампо взятую сумму. Так победил футгеро-папский кандидат своего французского соперника, и между Карлом и Франциском началась долгая и тяжелая борьба за первенство в Западной Европе. Исход этой борьбы, в конечном счете, зависел, от того, какой стороне удастся располагать большими средствами, ибо уже тогда открыто говорили: нет денег, нет солдат; нет солдат, нет победы. Этими неуклюжими афоризмами передавалась латинская поговорка: деньги — нерв войны.
И с чувством большой радости, доктор Христоф Шейэрль из германского города Нюрнберга мог в 1537 г. констатировать, что «благодаря господу богу далеко позади Перу» в южной Америке, императору Карлу опять удалось открыть «остров, богатый золотом и серебром, этим главнейшим орудием», гарантирующим победу.
Однако, чтобы использовать в интересах императора богатейшие серебряные рудники Потози, «этой местности далеко позади Перу», требовались огромные средства, которые опять-таки могли дать лишь Фуггеры, эти Ротшильды XVI века.
Действительно, их капиталы были неимоверны. В 1546 г. главный дом Фуггеров, не считая отдельных членов его семьи, обладал капиталом в 4.700 тысяч гульденов, что составляло 13 тысяч килограммов золота, стоимостью в 40 милиланов золотых марок или, при переводе на современную германскую золотую марку, свыше 180 миллионов. Эти цифры покажутся нам еще более внушительными, если скажем, что за промежуток в 17 лет (1511—1527) фуггеровский капитал вырос на 927%. или ежегодно на 54,5%. Не следует еще забывать, что Фуггеры, подобно другим крупным фирмам, для организации того или иного предприятия, помимо собственных денег, пускали в оборот чужие вклады и всякие «товарищеские» и «акционерные» взносы, обозначаемые средневековым термином stilliegendes Geld (т.-е. тихо лежащие деньги). Вкладчики обычно получали за это 5%. Вера в звезду Футгера гнала многих в их об’ятия.
Однако, так как Фуггеры были более предпринимательской фирмой, чем банкирской, и, следовательно, более рисковали, чем многие другие крупные фирмы того времени, то
2b
в капиталах, пускаемых ими в оборот, относительно было! всегда меньше чужих денег, и недаром именно про Фуггеров говорили, что они орудуют только своими капиталами. Но эта фирма была слишком соблазнительна, чтобы короли, так сильно нуждавшиеся в деньгах, не вовлекли и Фуггеров в свои сети ,т.-е. в те добровольные и принудительные государственные займы, которые весьма часто не возвращались и которые, в конце-концов, .погубили большинство богатых банкирских домов XVI века, в том числе и Фуггеров. Образование крупных национальных государств, сопровождавшееся внутри уничтожением политического' феодализма, а во вне самой отчаянной борьбой с сильными соседними государствами, требовало от королей огромных средств как для найма и содержания армий, так и для организации полицейски-бюро-кратического режима, и короли, увеличивая налоги и высасывая из народа все его соки, не могли, тем не менее, покрывать своих нужд и всегда были в поисках за денежными источниками.
В этом отношении в особенно тяжелом положении находились германские императоры, власть, которых была слаба и которые, в силу этого, не могли почти ничего выкачать из своих подданных. Недаром император Максимилиан с за-1вистыо смотрел на французского короля, мало встречавшего затруднений при введении новых налогов. «Мы являемся королями королей, — говорил Максимилиан, — испанские короли—короли людей; французские короли — короли ослов», желая этим сказать, что во Франции особенно сильно развита центральная власть, и никто не смеет ей перечить и всяк слепо' и покорно ей подчиняется.
И действительно, когда император Максимилиан пред походом в Рим обратился в 1507 г. к констанцскому рейхстагу, (органу, в котором заседали князья и . другие владетельные особы) за разрешением немедленно ввести общеимперский налог, между «феодальными королями» и императором начался бесконечный торг, — а пока что «свободные кнехты (наемные солдаты) Швейцарии», которые тщательно дожидались уплаты жалованья от Максимилиана, «улизнули» и перешли на сторону французского короля. Как бы издеваясь над императором, констанцский рейхстаг указывает на необходимость обращения к торговым фирмам, которые, действительно, «готовы» помочь императору. Но без «надлежащего залога« никто не откликнулся на зов императора. За 50 тыс. флоринов Футгерам были даны, в качестве залога, графство Кихберг и владение Вейссенгорн, положившие начало земельному богатству этой фирмы. Но это была капля в море, и Максимилиан, следуя совету рейхстага, направляется в Ню-ренберг, Аугсбург, Мемминген и Равенсбург за принудительным займом. Целые месяцы тянулись переговоры; импера
— 29 —
тор отказывается от принудительного займа, и банкирские конторы этих южно-германских городов соглашаются дать 150 тыс. флоринов под залог императорских доменов (удельных земель). В 1508 г. Максимилиан уступает Фугтерам соляные источники в Галле (в Тироле), а взамен, под залог драгоценного колье и доходов от серебряных и медных рудников Тироля, получает от этой же фирмы 128.750 флоринов.
В 1511 г. в виду серьезного заболевания папы Юлия II имл. Максимилиану пришла в голову капризная мысль — стать римским папой. Этот фантаст на престоле не был лишен и некоторого «реализма»: он знал, что за 300 тысяч дукатов, данных в виде взятки наиболее влиятельным кардиналам, ему обеспечена папская тиара; и он посылает своего интимного друга и советника фон-Лихтенштейна к Якову Фуггеру; 'он ему обещает все — вплоть до мелких золотых и серебряных безделушек, если Яков ему «поможет в этом слишком ему дорогом деле»; мало того, император отдаст ему будущие государственные доходы австрийских наследственных земель и треть того капитала, который ему даст «папское звание». Он готов назначить министром казначейства и каммер-мейстром того, кого ему укажет Яков Фуггер, и вообще он не остановится ни перед какими жертвами, лишь бы добиться необходимой для подкупа кардинальской коллегии суммы в 300 тыс. дукатов.
Своей дочери Маргарите он писал: «Я уже обрабатываю кардинальскую коллегию, и мне удастся добиться успехов, если я получу 200—300 тыс. дукатов. Испанский король через своего посланника поставил меня в известность, что он готов приказать своим кардиналам, чтобы они голосовали за меня. Я рекомендую нам, моя дорогая дочь, хранить по этому поводу полное молчание, хотя боюсь, что через несколько дней все об этом узнают, так как дело требует обращения к очень многим лицам, а также значительных, денег». Письмо заканчивается следующими словами: «Писано рукою вашего дорогого отца, будущего папы. 18 сентября». Далее следует такая приписка: «Лихорадка папы Юлия II усилилась; он дольше жить уже не может».
Несмотря на все старания Лихтенштейна, Фуггеры не соблазнились будущими папскими дарами Максимилиана, и император «Дон-Кихот» должен был расстаться с мыслью стать когда-либо папой римским х).
Нельзя, однако, сказать, что затруднения Максимилиана на финансовой почве происходили только от того, что он был
г) Подробнее об этом эпизоде A. Geiger, Jacob Fugger, Регенсбург. См. также оба названных нами труда Г. Ульмана, посвященные императору Максимилиану I. Новейший труд по этому вопросу: Al. Schulte, Kaiser Matinlian I als Kandidat fiir den papstl. Stuhl, 1906 r.
— 30 —
«зоороль королей». Даже такие «короли людей», как Фердинанд и Изабелла Католики, часто прибегали к «унизительным» мерам для получения денег. Изабелла не только выдавала королевские ренты со своих земель, но в 1480 г. стала даже «злостно» платить по ним неаккуратно, ссылаясь на то,, что рентовые обязательства ее предшественника многим достались «очень дешево».
Рядом с этой рентой в Испании циркулировали, по выражению историка Гиччардини, так называемые permute, под. которыми скрывались обыкновенные векселя за подписью королевской четы. В разгаре войны против мусульманской Гренады в 1489 г., Изабелла и Фердинанд отправили своих представителей за деньгами не только в города и села к муниципальным чиновникам, но и к частным лицам, а когда это не помогло, они обязались платить 10% и, в конце-кон-цов, королева вынуждена была заложить свои драгоценности. В своем завещании католическая королева предостерегала будущих испанских королей от выдачи «вечных рент» и от передачи частным лицам всех доходов Гренады и других за>ваеванных «жемчужин». Но завещание осталось пустым звуком, и Испания энергично в XVI и XVII в.в. пошла по пути «вечных рент» и откупов на целые годы вперед государственных и королевских доходов. Испанские короли роздали 'свои богатейшие владения частным лицам, церкви и монастырям, и из богатейших в Европе королей превратились в наиболее бедных.
Не избегли «унижения» и французские короли, о которых Максимилиан говорил, что они «короли ослов». Деньги отказывались давать даже «ослы», а, между тем, французскому династическому империализму деньги были очень нужны. Когда Людовик XII собрал, перед походом в герцогство Милан, государственный совет и спросил своего умнейшего советника Джакомо Тривульцию, который сам был миланского происхождения, но перешел на сторону Франции, что требуется для успешного похода в Милан, то получил следующий ответ: «Великий и добрейший государь, вам для этого нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги».
В этой несколько фривольной форме была высказана мысль, которую с тех пор на разные лады повторяют даже военные писатели. Так, современный германский генерал фон-дер-Голътц в своей книге «Das Volk in Waffen» говорит, что «полная касса» равносильна целому корпусу и что финансист ио значению на войне не уступает, пожалуй, командующему отдельной армией.
И действительно, насколько война требовала денег уже в XVI веке, видно из того, что содержание в течение шести месяцев одного испанского армейского корпуса в южной Италии обходилось в 1U милл. дукатов, а для подавления Ни
— 31 —
дерландской революции военные расходы Испании ежегодно превышали 2г/г миллиона золотых крон.
Так, как в XVI веке было всего 25 мирных годов* а в XVII даже всего 21, то понятно, какая огромная сумма была поглощена этими бесконечными войнами, подчас имевшими почти всеевропейский масштаб. Для ведения их нужны были деньги — во что бы то ни стало. И мысль об обращении к частным богачам тем легче могла привиться королям, что еще в средние века римская курия, в лице папы Иоанна XXII, практиковала «обширные займы» у частных лиц г). На почве именно подобных сделок возникла «дружба, перешедшая чуть ли не в родство», между Джованни Медичи и Иаон-ном XXII. Самые неотложные нужды папы, говорит нам историк Иоанна, удовлетворялись Медичи, и когда папа попал в Германии в плен, его выручил за 38^ тыс. флоринов преданный ему Джованни Медичи. Впоследствии пала вынужден был искать убежища во Флоренции у Медичи, который с большой помпой похоронил его, когда он уже не был больше папой, а простым смертным.
Правда, лапе Мартину V пришлось выкупать у Медичи папскую митру, но это дало лишь повод новому папе «сблизиться» с Медичи, сделать их друзьями и даже надолго главнейшими банкирами папского двора. О этого момента и началось огромное влияние Медичи на западно-европейскую жизнь второй половины XV в. и первой половины следующего столетия; благодаря деятельной поддержке этого дома, улучшилась в очень заметных размерах и папская касса, что побудило императора Карла V в 1522 г. обратиться к папе Адриану за выдачей крузады. Так назывался особый крестовый налог, дававший большой доход тому, кто «освобождал» верующих от обязательства отправиться в далекую страну для борьбы с неверными.
После долгих хлопот им. Карлу V удалось получить «все-христианскую общую крузаду», но сроком на один год, так как пап боялся, что крузада подорвет его собственные доходы, которые в виду юбилейного 1525 г. должны были быть очень значительны. Когда во время переговоров о продлении крузады папа Адриан умер, то новый папа Климент из рода Медичи отказался опубликовать буллу с отпущением грехов лиц, покупавших на основании крузады эту льготу, и между лапой и императором возник открытый конфликт, крайне выгодный семье Медичи, стремившейся к об’явлению своей диктатуры во Флоренции, диктатуры, которая могла натолкнуться на протест императора Карла V.
1) О папе Иоанне XXII см. нашу книгу „Святая Инквизиция* в изд. „Атеист*, 1927 г.
— 32 —
Но стремление последнего добиться всеми силами кру-зады побудило его итти навстречу желанию папы — дать родственникам папы Климента власть во Флоренции. Так, Медичи'на. папском престоле помогали флорентийским диктаторам; император не протестовал против «дерзкого государственного переворота» во Флоренции, и в 1529 г. крузада принципиально была разрешена, хотя до опубликования соответственной буллы прошло в торге и переторжках еще некоторое время. Но принципиальное согласие папы дало возможность Карлу в счет будущей крузады получить заем у Фуггеров и других очень крупных южно-германских богачей Вельзеров.
По словам историка Баумгартена (см. Geschichte Karls, т. Ill, стр. 19), «папское обещание» было заложено Карлом на. сумму в 1У2 милл. Вельзеры, которые теперь дали деньги в счет папского обещания, очевидно, хотели этим искупить свои старые грехи. Дело в том, что в 1527 г. их римский агент был арестован за то, что отказался дать папе взаймы 10 тыс. дукатов. Поступок папы носил крайне щекотливый характер, и был пущен слух, будто Вельзеры помогают французскому королю, который на деньги этой банкирской конторы поддерживает противников папы и католицизма вообще.
IVZ
За отсутствием достаточных исследовательских работ в области папской торговой дипломатии, трудно с категоричностью говорить о «квасцовом» направлении всей политики лапы Юлия II и его ближайших преемников, но некоторые, бросающиеся в глаза, факты невольно толкают марксистского историка в сторону пресловутой квасцовой монополии, так обогащавшей римскую курию. Недаром первые известия об успехах реформации заставили Рим тревожиться за судьбу своего, казалось, неисчерпаемого квасцового клада в Тольфе. Реформация, с точки зрения тольфской квасцовой монополии— такого подхода «к великим религиозным событиям, тревожившим совесть человечества», не избег полностью даже католический исследователь папских финансов Готлоб, снабдивший нас сравнительно очень богатым фактическим материалом.
Материал этот убеждает нас в том, что интернациональная церковь вела широкую финансово-экономическую политику и подрывала основы натурально-феодального режима, средневековья.
В этом смысле римская курия делала прогрессивное дело, так как уничтожение феодализма и насаждение капитализма увеличивали производительные силы Европы и толкали последнюю по 'Пути экономического преуспенияния.
— 33 —
Но невольно спрашиваешь себя, могло ли быть разрушение экономической базы средневековья задачей церкви, этого духовного учреждения, долженствующего-де заботиться о спасении человеческой души, а не об увеличении материальных благ, портящих эту самую человеческую душу.
Это противоречие между словом церкви и ее делом вело к тому, что церковь постоянно лицемерила и лгала, проповедуя одно и делая совершенно противоположное.
Являясь энергичнейшею капиталистическою организацией, — она, устами многочисленных своих авторитетов, всячески осуждала капитализм и его дух, требуя от своей «паствы» скромной жизни и идеализируя бедность и нищету.
Возмущаясь конкуренцией, настаивая на справедливой цене всякого товара, проклиная прибыль (turpe lucrum) иу® .устами духовного проповедника Гейлора из Кайзерсберга, что тот, кто хочет дешево купить и дорого продать, не заслуживает даже имени христианина, церковь на практике делала 'все, чтобы нарушить эти правила и заветы. Она создавала конкурентов, взвинчивала цены, если ей это было выгодно, и гналась за прибылью, покупая по возможно более дешевой цене и продавая по самой дорогой. Заключение синдикатов, монополий и картелей представители духовенства приравнивали к «ростовщическим контрактам», между тем, папа Пий II, о котором мы говорили в начале этой книги, был одним из первых, создавших «монополию» и синдикат.
Изобличая ростовщиков, не допуская мысли, что «денежка может родить денежку», называя смертным грехом как взимание процентов, так и уплату их, церковь фактически первая вызвала к жизни банкирские конторы в северной Италии, очень ’рано стала вступать с ними в ростовщические сделки, давала и брала проценты к ужасу всего «христианского мира», продолжавшего считать финансистов ворами и грабителями и оправдывавшего королей, если они не возвращали долгов профессионалам-кредиторам.
Светская мысль, вскормленная богословием, не находила ничего возмутительного в том, что воинственный рыцарь грабит купца,—ибо купец не заслуживает лучшей участи, а церковь в это время брала под свое покровительство не только купцов, но и самых злостных ростовщиков. Авторитетнейшие теологи XV—XVI в.в. ломали себе головы над точным определением справедливой цены (justum pretium), над карами, постигающими человека за ростовщическую деятельность, над новым страшным злом, называющимся monopolia, которые имеют целью установить «тайком» несправедливую цену, а глава церкви на деле вел широкую биржевую игру, искусственно повышал и понижал цены на ряд товаров и принимал самое активное участие в акционерных. монопольных и
Папа римский
3
— 34 —
картельных предприятиях, построенных я значительной степени. па спекуляции.
Никакие софизмы, на которые так изобретательна была, римская курия, не могли скрыть этого противоречия, и церковь именно в «эпоху Фуггеров» предстала в образе «самого страшного и ужасного обманщика».
Когда католический доктор богословия Эк и член августинского ордена, доктор богословия Ильзунг, доказывали в своих выдающихся произведениях, что, начиная с XVI века, множество «достойнейших граждан», (в том числе монахи аг монахини, а также образованнейшие и опытные юристы, получают постоянный и прочный доход благодаря даче денег в рост, и особенно благодаря получению пятипроцентной прибыли от «участия» в таких компанейских учреждениях, которые ведутся другими лицами, то1 церковь "возмущалась и этим «последним» видом ростовщичества, называя утверждения Эка и Йльзунга клеветой на «христианский мир» л осуждая попытку этих ученых «узаконить» 5-процентную прибыль с капитала, вложенного в предприятие, не принадлежащее вкладчикам.
Мало того', за попытку Йльзунга «итти навстречу этой гнусной 5-процентной прибыли с тихолежащего капитала» он официально был провозглашен «продавшимся делу Фуггера писакою», и католические синоды 1565 г. в Милане и 1533 г. в Бордо в резкой форме высказались против трактата Эка,, защищавшего идею 5-процентной прибыли с тихолежащего в предприятии капитала. Через три года после синода в Бордо появилась булла папы Сикста V, известная под названием «Detestabilis» *), которая целиком стала на сторону обоих указанных синодов.
Характерна лживость церкви в этом вопросе: булла Detestabilis порицала то, что за несколько лет ДО' ее опубликования получило одобрение со стороны римской курии.
Так, папа Пий V выдал особую привилегию за издание работы канониста Наваруса, стоявшего на точке зрения допустимости «ростовщичества», в результате участия деньгами в чужом предприятии, приносящем «постороннему лицу» твердую 5-процентную прибыль; точно также папа Григорий XIII дал разрешение на посвящение ему той книги, где принцип 5-процентного получения прибыли от дачи в, рост денег на развитие чужого крупного предприятия об являлся вполне допустимым и правильным с точки зрения церкви и ее отрицательного отношения к ростовщичеству.
И как, в самом деле, могла курия не приветствовать смягчения взгляда на ростовщичество, раз она была тесно свя-
*) Названия папских булл происходят от первого слова, которым они начинаются.
эана, начиная с ХП1 века, с флорентийскими банкирами, игравшими благодаря своим ростовщическим приемам столь выдающуюся роль в политике как кардинальской коллегии, так и самого папы. Известно ведь, что уже в XV веке в Риме было не менее 10 крупных флорентийских банкирских контор и свыше 40 отделений разных итальянских финансовых предприятий, имевших постоянные денежные дела с римской курией. Крупнейшей конторой была фирма Медичи, представители которой в течение долгого времени фактически правили почти с диктаторскими полномочиями республикой Флоренцией. Несколько позже стала играть крупную финансовую роль фирма Нации.
В Риме был даже целый квартал, называвшийся Банковским (Banchi) и находившийся у моста св. Ангела. В этом квартале во время выборов нового лапы процветала своеобразная игра: люди держали крупные пари, на кого именно падет выбор кардинальской коллегии, п наиболее вероятный кандидат в лапы заменял тогда лучшего коня на современных скачках; папский тотализатор имел даже свой прейскурант, и слишком малая сумма денег считалась неприличной для пари в папское гаданье.
Между домом Медичи, во главе которого в 70-х годах XV века находился Лоренцо Медичи, и римским папою Сикстом IV возник на денежной почве в 1474 г. резкий конфликт. Расширяясь и углубляясь, он настолько обострил отношения между знаменитой флорентийской банкирской конторой и Сикстом, что приближенные папы стали говорить о необходимости насильственым путем раз навсегда покончить с могущественным домом Медичи, являвшемся во Флоренции политической властью.
За насилие над Медичи взялись его конкурент, банкир из Рима Франческо Пацци, архиепископ города Пизы Франческо Сальвиати и несколько дворян-феодалов, ненавидевших Медичи, как представителя торгового капитала, проводившего во Флоренции антидворянскую политику. Эти лица решили убить Лоренцо Медичи и его брата Джулиано и провозгласить во Флоренции с помощью толпы новый режим, враждебный торговому капиталу, т.-е. Медичи, и сочувствующий интересам феодального землевладения.
< Убийство флорентийского диктатора и его брата должно было произойти во время официального приема приехавшего во Флоренцию кардинала Сансони-Рйарио; по чисто случайным причинам замысел: расстроился и заговорщики решили напасть на братьев Медичи в. церкви при торжественном богослужении. Был, однако, убит лишь Джулиано; диктатор Флоренции Лоренцо Медичи спасся бегством; государственный переворот совершенно не удался: толпа не только не пошла за дворянами-феодалами, за спиною которых нахо
— 39 —
дился папа Сикст IV, но выразила полное доверие Лоренцо Медичи и стала убивать всех заговорщиков, устроив во Флоренции настоящий разгром противников дома Медичи. На папство же пала густая тень подозрения в подготовлении насильственного, кровавого переворота. Правда, Сикст IV стат оправдываться, говоря, что он менее всего думал, что под устранением, даже насильственным, братьев Медичи можно разуметь их убийство; этому он бы никогда не стал сочувствовать, хотя и одобрял государственный переворот, связанный с устранением от власти и влияния в городе-республике Флоренции дома Медичи.
Убийство Джулиано Медичи положило конец денежным и всяким иным сношениям между папою и Медичи. Папским придворным банкиром, вместо дома Медичи, стал дом Пацци. Он вступил после это в долгую борьбу с Медичи; в этой борьбе на стороне Пацци, разумеется, был папа, тайно игравший столь преступную роль в нападении на Медичи в 1478 г. К папе вскоре присоединился и король Неаполя. Но они не могли ничего сделать против Медичи, пустивших в оборот свои огромные денежные ресурсы. Медичи опирались во Флоренции на довольно значительные народные массы, коим эта династия была менее ненавистна, чем старая феодальная власть или чем богатые крупные цехи, сильно эксплоа-тировавшие городскую мелкоту.
Через; короткое время Медичи снова приобрели благосклонность римской курии, заняли прекрасное положение при папском дворе, а в лице Льва X и Климента VII на папском престоле сидели уже видные представители дома Медичи.
О папе Льве X (1513—1521) современники говорили, что он всегда плавает с двумя компасами, имеет про запас два, попутных ветра и постоянно играет роль флюгера: то он на стороне французского короля, то на стороне германского императора, держа нос по ветру и чуя, на чью сторону склоняется победа. Заключая- с обоими соперничавшими монархами дружественные договоры, обманывая обоих, гарантируя себя от нападения того и другого, и скрывая от них свои истинные замыслы, Лев X был олицетворением политики знаменитого флорентийского писателя и деятеля Ник. Маккиавелли, учившего, что для достижения намеченных целей глава государства может смело прибегать ко лжи, вероломству, обману, жестокостям и измене. Монархи того времени с радостью приветствовали учение Маккиавелли, а самыми горячими сторонниками его стали Медичи, которым собственно он и преподносил <свои советы. Так как Лев X был типичным «светским» монархом и происходил из семьи Ме-ддчей, то учение Маккиавелли нашло в нем восторженного поклонника, и Лев X ни перед чем не останавливался в потопе за роскошью и деньгами. В первые же два года своего
— 37 —
понтификата он растратил несметные суммы своего предшественника Юлия II и стал прибегать к займам и к самым неблаговидным приемам получения денег ст своей покорной паствы.
Государственные доходы Льва X в 1517 г., по вычислении Марино' Джорджи, равнялись 420 тыс. дукатов (свыше 2 мил. золот. рублей); из них речные и морские пошлины дали 60 тыс. дукатов, алюминиевые квасцы—40 тыс., соляные копи в Червии вместе с доходами от города Равенны около 100 тыс. Эти доходы оказались недостаточными в виду страшной расточительности Льва X, и он ввел систему расширенных штатов папских служащих: созданная Юлием II коллегия морских чиновников, состоящая из 141 человека, была увеличена на 612 человек, которым должности были проданы на сумму в 286 тыс. дукатов. Число камердинеров возросло на 60 лиц, купивших свою должность за 90 тыс. дукатов; дворцовая охрана была, увеличена на 140 человек и уплатила 112 тыс. дукатов. В 1520 г., в покрытие разных военных расходов, был создан орден рыцарей св. Петра. Орден состоял из 401 человека и за вступление в него уплачивалась тысяча дукатов. По существу орден был финансовой сделкой, выгодной обеим сторонам: папа получил сразу 401 тыс. дукатов, а «святые петровцы» стали обладателями пожизненной ренты в 100 дукатов. Рента эта выдавалась потому, что без этого никто не соглашался на честь быть зачисленным в орден. По существу огромное большинство продажных должностей (так назыв. vacabili) со временем стали пожизненной рентой папских «служителей», получавших обычно 10% со вложенного в должность капитала. По определению вейециаиского посла Гразениго, в год смерти Льва X общее число продажных (иногда их называют покупными) должностей равнялось 2.150; их «основной» капитал доходил почти до трех миллионов дукатов и [приносил свыше 320 тыс. дукатов служащим папского1 двора. За наличные деньги продавались даже самые ответственные посты: так, кардинал Иннокентий Чибо уплатил 40 тыс. дукатов за несколько месяцев служения -в качестве главного казначея папской курии; его преемник Армеллини уплатил за ту же должность 70 тыс. Но папе этого было мало, и Армеллини посоветовал ему поднять цену на соль. Отчаянное сопротивление жителей Романьи не позволило Льву X осуществить план кардинала Армеллини. и пришлось обратиться к банкирам за займами. Когда Лев1 X умер, банкирский дом Бини представил курии счет в 200 тыс. дукатов; менее значительных сумм требовали банкиры Гадди, Риказоли и Отроцпи; кардинал Оальвиати пред’явил счет на 80 тыс., кардинал Пуччи — на 150 тыс., а кардинал-казначей Армеллини—на. все свое состояние, данное «на время» папе.
— 38 —
Изрядную сумму принес Льву X заговор, по видимому, мнимый, на его жизнь. Так как при своем избрании в папы Лев обещал разные подарки голосовавшим за него кардиналам, то уже в первые годы своего понтификата он вызвал недовольство тех, по отношению к которым он не сдержал слова, и ему мерещилось, что недовольные кардиналы решили ему отомстить. Во главе недовольных находился кардинал Альфонс Петруччи, который не только лично был обманут Львом X, но и пострадал в качестве представителя семьи, правившей городом Сиеной и изгнанной из нее насильственной политикой Льва X. До последнего дошло, будто Петруччи намеревался подослать к папе доктора Баттисту Верчелли, специалиста по венерическим болезням, знающего секретные средства; под видом особого лечения Баттиста должен был отравить папу. В этом заговоре, помимо Баттисты, участвовали кардиналы Саули, Риарпо, Содерини и Кастеллези, будто' игравшие роль слепого оружия в руках ненавидевшего папу кардинала Петруччи. Кроме кардиналов, Петруччи, будто, вовлек <в заговор и несколько других лиц.
Снаряженное папою следствие установило наличие заговора и под страшной пыткой некоторые арестованные сознались IB своих преступных замыслах. Первым был повешен в тюрьме Покойнтеста, один из лакеев кардинала Петруччи. За Покойнтестой были повещены врач Баттиста Верчелли и Марк Нино, личный секретарь брата кардинала Петруччи, посвященный в планы заговорщиков. По дороге к виселице Баттиста и Нино подвергались страшным мучениям. Кардиналам Содерини и Кастеллези, на которых был наложен штраф в 25 тыс. дукатов, при чем первый взнос, немедленный и безоговорочный, сделал банкир Агосто Киджи; эд остальные два, подлежащие уплате в рождество и пасху, поручились некоторые крупные банкирские фирмы. За точное соблюдение иных условий «прощения'» преступления, как, например, запрещение выезда из Рима, была внесена залоговая сумма в размере 150 тыс. дукатов, и представители Франции, Испании, Венеции, Англии и Португалии поручились, что кардинал Риарио не нарушит ни одного условия заключенного с ним мира. Гораздо легче искупил свою вину кардинал Саули: он уплатил 25 тыс. дукатов и униженно должен был молить о пощаде.
Главный руководитель заговора, кардинал Альфон Петруччи, был казнен, при чем трудно установить точно, был ли он задушен или казнен путем отсечения головы. Все делопроизводство по процессу, повидимому, было умышленно уничтожено, и даже самые тщательные поиски, сделанные' в последнее время известным историком папства Людвигом Пастором (ум. в 1929 г.) в тайниках Ватиканского архива, не могли ничего существенного найти по делу Петруччи. Установлено
— 39 —
□ишь, что он был казнен 4 июля 1517 г. Помимо денег и расправы с недругами, заговор дал Льву X возможность возвести в кардинальское звание ряд своих племянников: так, кардиналами сделались Иннокентий Чибо, Джованни Сальвиати, Николло Ридольфи, Луиджи ди Росси, все дети его трех сестер. Таков был «мудрейший и осторожнейший» Медичи на папском престоле!
Реформация пригвоздит к позорному столбу смиренного на словах, но жадного и горделивого на деле, римского представителя св. Петра; лицемерный папа сделается обычным определением того, кто должен был «нести в мир слово божие, л евангельскую истину».
Реформация уничтожила, разумеется, висевший над турецкими алюминиевыми квасцами папский запрет и дала им возможность конкурировать с Тольфой, с теми «христианскими» квасцами, которые до реформации были особенно дороги в виду синдиката, заключенного, как мы уже знаем, между папской курией и другими владельцами квасцовых залежей. Удар реформации однако был ощутителен лишь в течение короткого времени: в середине XVI века мы видим опять по д’ем квасцовых доходов курии. В 1553 г. фирма Биндело заключила арендный договор с папою на 12 лет, обязуясь вносить ежегодно в папскую казну арендную плату в размере 21.250 скуди, а через короткое время арендная плата даже поднялась до 34.250 скуди.
Причина этого, на первый взгляд, непонятного явления лежала в том, что папе удалось вступить в переговоры с одной крупной нидерландской фирмой и заключить с ней договор, в силу которого ей было предоставлено исключительное монопольное право продажи папских, неаполитанских и испанских квасцов в пределах Англии, Италии, Испании и Нидерландов. Ни с кем, кроме этой фирмы, владельцы квасцовых залежей не могли вести переговоров относительно уступки даже малейшего количества этого товара, и никто, без посредничества этой фирмы, не мог продавать в названных выше государствах ни одного пуда или фунта алюминиевых квасцов.
Фирмой, которая так спасла папскую курию от страшных последствий реформации, был богатейший торговый дом в Нидерландах в XVI веке Эразма Шетца. Шетцы вели свое происхождение от эмигрировавшего из города Аахена (в северо-западной Германии) Николая Рехтергема в Антверпен, где Рехтергем в 1498 г. купил дом со значительным участком земли. В течение долгого сравнительно времени фирма эта носила название Аахенского дома (Huis van Aken).
Николай Рехтергем разбогател на торговле колониальными продуктами, которые он приобретал в торпугальской столице Лиссабоне и продавал на антверпенской бирже. Счастли
— 40 —
во ведя торговлю перцем, гвоздикой, мускатом, корицей и другими колониальными продуктами, он -постепенно стал единственным представителем «португальских» товаров, которые он через Антверпен направлял в южную Германию.
Здесь не знали еще «нового» пути в Индию, так как южные города до того времени получали «восточные прелести» лишь из Венеции и Генуи; они были страшно удивлены «северному» происхождению этих товаров, и на первых порах в Германии даже говорили о «поддельных» товарах Аахенского дома. Однако, подлинный характер восточных товаров не долго ждал своего проявления и Аахенский дом начал делать огромные обороты. Небольшие сравнительно денежные запасы южно-термайских городов привели к тому, что Аахенский дом в обмен на восточные предметы стал брать металлические изделия Нюрнберга, полотняные и суконные Аугсбурга, серебро, медь и всякие товары, имевшиеся у покупателей «восточных прелестей». Это способствовало тому, что Николай Рехтертем превратился в крупнейшего нидерландского купца, влиявшего на цены самых разнообразных товаров. Когда Николай Рехтергем умер в 1515 г., его имущество перешло к дочери Иде, вышедшей -замуж за нидерландца Эразма Шетца, еще более развившего деятельность Аахенского дома.
В 1522 г. император Карл обратился к нему за помощью, в виду предстоящего найма 3 тыс. немецких ландскнехтов (наемных солдат), которые должны были быть немедленно двинуты против сторонников- начавшегося в пользу Мартина Лютера и вызванного им протестанского движения. В то же время Карлу V угрожала неприятность со стороны флота, находившегося в тяжелом положении в Зеландском порту. Не получавшие в течение свыше года жалованья матросы об’явили стачку и не хотели приступать к работе, так что флот неподвижно стоял в водах Зеландии и, император не мог им пользоваться для борьбы с нидерландцами, недовольными императорским абсолютизмом.
IIIетц -согласился помочь императору Карлу V. Однако,, последний вынужден был, в обеспечение долга, дать ему дорогой поднос, известный под названием pavilion, а также несколько золотых цепочек, принадлежавших графине Гохстра-тен, жене главного финансового руководителя нидерландской кассой императора. Согласно условию, цепочки, в случае несвоевременного возврата долга, подлежали перелитию в золото и становились собственностью Шетца. Последний беспроцентно выдал императору 10 тыс. ливров, которые -Карл V не мог ему вернуть во-время и прибег к специальным займам для удовлетворения Шетца и спасения драгоценностей, у перезаложенных. Папа Адриан, а за ним и Климент VII. не хотели отстать от императора и также вступили в сношения с Шет-цом. На первых порах это были чисто кредитные сделки, а по
— 41 —
том начались переговоры о квасцах. Шетц сделался монополистом испано-папских квасцов и поднял доходность Тольфы на должную высоту. Разумеется, Шетц не забывал и себя при папской сделке, что видно, например, из того, что в 50-х годах он делает императору огромный заем на сумму не ниже миллиона гульденов.
Деньги нужны были императору для борьбы с нидерландской свободолюбивой буржуазией, и Шетц, таким образом, своими огромными средствами служил абсолютизму как религиозному, так и ‘политическому. В нем, как во многих других деятелях, приобщившихся к благам папской курии, переплетаются католические и финансовые интересы, которые в идейном отношении неразрывны с прошлым, в экономическом— с будущим, с усилением капиталистического духа и его носительницы, буржуазии. Это противоречие, проходящее красной нитью через главнейшие банкирские и торговые фирмы, начала нового времени, отразило ту роль, которую играла тогда папская курия, идейно отстаивавшая средневековье, а материально связанная со скорейшей ликвидацией всего натурально-феодального строя и видевшая в развитии капиталистической формы государств лучшее средство своего обогащения.
Особенно характерна при этом роль, которую играла церковь в процессе возникновения акционерных обществ, этого могучего орудия капиталистического развития. Отрицательно относясь к взиманию процентов^ и видя в пятипроцентной прибыли с вложенного в чужое предприятие капитала плохо замаскированное обычное ростовщичество, церковь энергично и весьма успешно выдвигала идею участия капитала в прибылях и убытках того предприятия, в которое посторонние предприятию лица вкладывают свои капиталы.
Такой доход от капитала не мог, по мнению церкви, ни в коем случае быть приравниваем к ростовщичеству, так как, во-первых, здесь прибыль является изменчивой величиной, а, во-вторых, вложенный капитал при неудачных операциях предприятия может не только не давать прибыли, но и приносить ущерб и убыток, что, по словам церковных авторитетов, исключает представление о ростовщичестве, при котором , денежка рождает денежку.
Вот почему, когда, например, в 70-х годах XVI века образовалась железная торговая компания в Штейре, ее основатели указывали, что выдача денег вложившим в эту компанию лицам, соответственно успехам или неуспеху компании, избавит вкладчиков от тех упреков, которые сыплются со стороны церкви на голову людей, получающих обычную 5-процентную прибыль с «тихолежащего» (Stilligendes Geld) капитала.
— 42 —
Этим путем постепенно стал вытесняться прежний вид, образования крупных денежных сумм для предприятий и заменяться акционерными обществами, где «участие» в деле выразилось не в форме твердого получения 5% с вложенного капитала, а в виде непостоянной суммы, в соответствии с колебаниями доходности того предприятия, с которым денежно связал себя тот или иной его «участник». Акционерный доход резко противопоставлялся твердой ежегодной прибыли, получающейся от «тихолежащего» в предприятии капитала, прибыли, которую церковь, с ростом акционерных предприятий и дивидендов, все чаще клеймила ростовщичеством, этим пугалом верных средневековых сынов католической церкви.
Впрочем, акционерные общества далеко не сразу приняли тот характер, который они имеют ныне, и проделали долгую эволюцию. Так, в течение долгого времени акции выписывались на определенное имя, а не на пред’явителя, и передаточная надпись [встречала большие затруднения. Церковь опасалась всяких бумаг на пред’явителя, исходя из того, что безымянные бумаги легко могут сосредоточиться в руках неверных и вообще врагов церкви.
Папа Павел IV, крайне ограниченный и упрямый фанатик, заснимавший папский престол с 1555 г. до 1559 г., в своей пресловутой булле «Сиш nirnis absurdmn», требовавшей обязательного отличительного знака на еврейской одежде, предостерегал «христианский мир от опасности акционерного засилия евреев» и запрещал христианам покупать у евреев и продавать им какие бы то ни было акции, так как путем частой мобилизации денежных бумаг христианское общество раньше или позже должно будет погибнуть в акционерных об’ятнях врагов католической религии.
Эта булла, изданная человеком, который до своего избрания в папы был суровейшим инквизитором, являлась как бы хартией религиозных преследований, направленных против всяких иноверцев, а, в первую очередь, против евреев.
Булла, опубликованная Павлом >в 1555 г., в своем введении подробно и в крайне сгущенных, черных красках распространяется о «преступлениях еврейской нации, которую бог осудил на рабство до тех пор, пока она не сознает своих грехов» и не вернется в лоно истинной веры. За этим введением следуют 15 статей, продиктованных чувством ужаса и ненависти к «проклятому народу». Отныне евреям Папской области запрещается владение недвижимым имуществом и они обязаны немедленно продать все свои дома в Риме и других местах области; евреи не имеют права строить новых синагог, должны в каждом городе ограничиться одной синагогой, разукрашивание которой недопустимо; все «излишние» синагоги должны быть разрушены до тла и память о них должна быть уничтожена. Евреи обязаны проживать в специальной части
— 43 —
города, в так назыв. гетто, и должны на одежде носить издали уже заметный знак,—желтое пятно, подобно всяким изменникам и предателям, а также проституткам. Евреи не могут заниматься никаким видом промышленности и торговли, за исключением,продажи старых вещей; их ссудная деятельность подлежит строжайшему контролю со стороны папских чиновников, на обязанности которых лежит «урегулирование» еврейской жизни в пределах Папской области. Евреи подвергаются строжайшему бойкоту со стороны христианского населения, с которым евреям запрещается разговаривать, встречаться и иметь какие-либо дела. Евреям, разумеется, запрещается иметь христианскую прислугу, они не имеют права называться «господами» и должны прекратить заниматься медицинской практикой.
Последний запрет был не только новшеством в Италии, но шел в разрез с давно установившейся в папской курии традицией пользоваться услугами еврейских врачей, считавшихся лучшими врачами Италии. Еще папа Геласий I прибегал к помощи еврея-врача Телезина, которого он называл «своим достойным другом», а в XII веке папа Александр III, как и Климент Ш, имел своим лейб-медиком еврея. Папа Бонифаций IX пользовался постоянными услугами двух еврейских врачей, которым предоставил разные льготы и привилегии. После Бонифация IX ряд пап насчитывал среди своих ближайших медицинских советников еврейских врачей. Папским врачем был и знаменитый доктор Аматус Лузитанский, родившийся в Португалии в 1511 г., учившийся медицине в Испании и бежавший оттуда в Италию, где он мог открыто нсповедывать иудейскую религию и не бояться преследования со стороны инквизиции.
Со вступлением на папский престол Павла IV, положение испанских и португальских еврейских беженцев, скрывавшихся в Папской области от преследования инквизиции, резко ухудшилось, и Аматус Лузитанский вынужден был бежать на Балканский полуостров и умер от’ чумы в Салониках в 1568 г. х).
На этой же точке зрения, что и Павел IV, стояли в еврейском вопросе в смысле предоставления евреям права покупать и продавать акции и некоторые светские власти. Так, рейхстаг 1551 г. в Аугсбурге запретил всякие сделки с евреями, раз дело касается «облигаций, акций и иных ценных бумаг». Особому проклятию подвергались пред’явительские бумаги, с помощью которых «так легко» было стать «господами христианского населения. Однако, политика Павла IV, проникнутая чисто католической идеологией, очень скоро
*) Я. Эйгер, „Еврейские врачи в Италии в средние века и в Эпоху Возрождения", Евр. летопись, 1924, сборя. III.
— 44 —
натолкнулась б жизни на большие затруднения и так как римская курия чутко прислушивалась к требованиям жизни и всегда вела двойную линию — теоретическую, средневековую и практическую, капиталистическую, то ее угрозы по адресу пред’явите льских бумаг вскоре отошли в область лишь теории, и курия была одним из самых энергичных поборников идеи безымянных, пред’явительских ценных бумаг.
В своем -рвении в защите этой «благородной идеи» рим^-ская курия забыла грозную буллу Павла IV и зловещие предсказания близкой гибели христианского общества в акционерных об’ятиях еретиков и врагов католицизма, и когда писатель' XVI века Штейнбергер из Штирии стал доказывать «безнравственность» получения акционерами доходов, ибо «акционер, не работая и ничего не делая», получает прибыль и выгоду иногда в гораздо большем: размере, чем тот, кто в поте лица своего работает денно и нощно, то церковь не только не присоединится к голосу Штейнбергера, но и потасует ’особых привилегий для акционерных обществ и сама, подобно зальцбургскому архиепископу, сорганизует монопольно-акционерное общество для выработки и продажи соли в Гаштейне и других местах, способных легко обогатить «безнравственных» акционеров, в том числе и представителей духовенства, принявших усиленное участие в делах целого ряда монопольно акционерных предприятий, выраставших, словно грибы, в большом количестве в XVI веке, в эпоху Фуггеров.
Население особенно сильно жаловалось на соляные монопольно-акционерные общества, коим, повидимому, хорошо были известны те приемы продажи, которые связываются у нас с представлением о картелях. Так, в мюнхенской диссертации Ф. Эберле мы читаем, что торговавшие рейхгенгаль-ской солью купцы заключали между собою договоры, в силу которых продавший свою соль купец выжидал с доставкой новой партии соли до того момента, когда второй купец продаст свою порцию соли, и третий купец приступал к продаже своей соли, когда второй ее целиком распродал, и третий, как и следующие члены картельного соглашения, был уверен, что он будет на рынке единственным продавцом и что никто не будет с ним конкурировать, ибо всякий монопольщик ждал своей очереди и ни в чем не нарушал интересов своего собрата, менее всего при этом заботясь об интересах покупателей и потребителей соли.
Стоять на страже кармана богатых монопольщиков и 'жестоко эксплоатировать все прочее население — таков был лозунг картелей, активно организовывавшихся архиепископами и другими представителями церкви, наживавшимися при этих операциях, так резко нарушавших так ваз. «слово божье» и проповедь любви к ближнему.
4D
Среди сетований, раздававшихся по адресу находившихся под покровительства церкви картелей, встречаем и такое, которое сводится к обвинению монололыциков в продаже соли в ^иностранных государствах по более дешевой цене, чем в собственном (государстве, где монопольные привилегии исключали всякую конкуренцию.
Так, бургундская соль, желая вытеснить из многих местностей рейхгенгальскую и тирольскую соль, продавалась вне пределов Бургундии по столь дешевой цене, что акционерное соляное общество Бургундии не без 'основания утверждало, что оно ее уступает по 'себестоимости и на иностранцах ничего не зарабатывает в надежде со временем, после изгнания конкурирующей соли, наверстать потерянное.
Впрочем, бургундской соли не суждено было отвоевать новые рынки у других видов соли: так как соляные копи при надлежали государству, и правительство было заинтересовано 1в процветании соляного дела, сдававшегося на откуп, то баварское и тирольское правительства добились от бургундского устроить соглашение между конкурентами и установить твердую, хотя и очень высокую, цену на соль. Цена была настолько высока, что баварское и тирольское правительства без излишнего лицемерия заявили о необходимости такой цены в видах улучшения финансового положения «обоих выдающихся княжеских домов». Улучшение это обосновывалось тем, что «как раз в этот момент оба княжеских дома являются могущественной спорой истинного христианского мира от страшного мусульманского врага. Кто знает, какие еще расходы потребуются со стороны этих могущественных домов для отражения турецкой опасности? Никакому верующему, принимающему во внимание, какую защиту оказывает ему баварское и тирольское правительство, не придет в голову жаловаться или сетовать на дороговизну соли, дороговизну, являющуюся столь малой неприятностью по сравнению с той страшной опасностью, какая грозит всему христианскому миру от мусульманского полумесяца».
Таким образом, и церковь, и государство, и духовные, и светские монополисты прикрывались именем христианского бога при своей самой ужасной эксплуатации потребителей предметов даже первой необходимости. Турецкая опасность была в XVI и XVII веках своеобразной амнистией для деятелей эпохи первоначального накопления и раннего капитализма, при чем одинаково усердно к этой амнистии прибегали как духовенство, так и светская власть. Последняя, по-видимому, старалась даже вырвать у духовенства это ловкое религиозное оружие, с помощью которого церковь так ревностно и успешно стригла свою наивную паству.
Но не только «турецкая опасность», но и «благо бедных» я забота о них оправдывали, даже вызывали необходимость
— 46 —
создания и организации монопольных предприятий. Лозунг заботы о-бедных лопал в проект основания в Саксонии крупного монопольного общества по добыванию и разработке меди.
Автор этого проекта, опубликованного в 1518 г., предлагал всю медь Саксонии сосредоточить в руках одного торгового предприятия с тем, чтобы никто, помимо членов этого предприятия, не имел права продавать медь ни в Саксонии, ни в другом каком-либо месте. Мало того, количество добываемой меди должно было быть точно определено во избежание всякого ее излишка: Саксония должна была давать в год не больше з тысяч центнеров меди, и цена ее могла быть поэтому установлена в интересах монополыциков, превращавших медь в редкий товар, ценившийся особенно дорого. Такое сокращение товара и вытекавшая из этого сокращения дороговизна меди нуждались в моральном оправдании, и тут-то проявилась забота о бедных, которым особенно важно, чтобы прибыль от продажи меди не распылилась по отдельным продавцам, а составляла монополию общества, построенного-де на христианской морали. В этом случае совершенно1 неуместными должны были стать всякие угрызения совести по поводу дороговизны...
Чтобы рассеять последние остатки встревоженной совести саксонского герцога, дававшего привилегии на организацию монопольных обществ, заинтересованная сторона обратилась к лейпцигским теологическим авторитетам, которые и раз’яснили, что там, где ищут общей пользы, а не частной (ведь в обществе может иметь-де место лишь общая выгода, а не частная), даже при искусственном сокращении и дороговизне товаров, человеческая религиозная совесть не должна тревожиться, и монопольные общества с взвинченными ценами тем более благословлялись церковью, что — либо она сама была организатором таких предприятий, либо в них принимали самое деятельное участие видные представители католической религии.
Невидимому, для организации в Саксонии медного монопольного предприятия требовались такие огромные средства, что автор проекта этого общества задается вопросом: как поступить будущим монопольщикам в том случае, если они не соберут необходимых для дела денег. Ответ, который он дает на этот вопрос, очень характерен и свидетельствует об интимной близости организаторов монопольно-акционерных обществ и церкви. Ответ гласит так: в церквах и религиозных учреждениях имеются большие запасы праздных денег, которые могут найти более божественное и более полезное применение, чем они действительно находят. Если эти деньги вложить в крупные предприятия, рассуждает автор нашего проекта, то они дадут большую прибыль, которая мо-
— 47 —
жег пойти и на устройство церквей, и на организацию приютов, лечебниц и иных богоугодных предприятий. Было быг с точки зрения истинного христианина, большим преступлением допустить крах организации монопольных и очень выгодных предприятий из-за недостатка капиталов в то время, как последние лежат без движения в различных церковных учреждениях.
Таким образом, автор саксонской медной монополии поддерживает мысль о своеобразной секуляризации (конфискации) церковных движимых капиталов в интересах вящшего развития монополистического и торгового капитализма. Разумеется, эта конфискация не должна была быть совершена в ущерб материальным интересам церкви; наоборот, она имела в виду увеличение средств церкви, и потому эта секуляризация имела все права называть свои действия «более божественными», чем простое хранение денег на предмет постройки богоугодных учреждений.
Так, под разными соусами церковь преподносила одураченному средневековому обществу одно и то же блюдо — все, что обогащает церковь, делается-де в интересах человечества, для истинного его спасения и для предоставления ему душевного успокоения.
литература
J i T • 9 i' I ? *• .tl'L’* * I” ‘P И ’ll* t* |( i’r ‘ |i v ' f-iU Я. lrni«4i
. t: . r i • j U. (W Z»‘«u)wt dur I’urg •• 1 T- : и ift. :п'»1Ч’»р ui
CrU ’ b. А.. А«к d» ОшП'’гж upadtulien tier lb J«b*b„ IBM
4 Bert l А. 1л» Ф GonHru, 1BK.
L •. rfrnisk V., Siinlwa la d«. rum k«nnni<tia'bw Wirb uiuu—unu Iutf-'Г. Uubw ib* 17 jaiirk., S 1Ю4-ВГ,
» a t art. V.. Tier mudemr 1 т„ Г иуд., 1BL4.
T, S Thr flUBllZililleXi (!••’ llurqut.. ]’.,uimi« „ ru-
Kraiku JAHb.
A Sc кЪжтх, Krmf un< UMpltalamiufi, I!’!!.
j ipw G. С|н1И'»нвШ'пы' )юпт1шшики, 1833.
'• r--rit F . Thr Chf Aiii^ttiiib der Ruibb’tolulia- Salzw^’u- unvi u •» tmbm monopul. JJUU.
7. up’.. Л- I** Тжт^еив ut?r '.*?»•• Kane ВНи