Северо-Осетинский институт гуманитарных исследований
выражает глубокую благодарность
фирме «Бшшр» и его директору
Гаглоеву Валерию Таурбековичу
за финансовую поддержку в издании данной книга

Ц/ЕГАТ ИРЫСТОНЫ ССР-йы МИНИСТРТЫ СОВЕТЫ ЦУР Ц/ЕГАТ
ИРЫСТОНЫ ГУМАНИТАРОН ИРТАОЕНТЫ ИНСТИТУТ
ХУССАР ИРЫСТОНЫ ЗОНАДОН-ИРТАОЕГ ИНСТИТУТ
АЛАНТ/Е ><ЕМуЕ КАВКАЗ
ДЗ/ЕУДЖЫХЪуСУ
1992
ЦХИНВАЛ

СЕВЕРО-ОСЕТИНСКИЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СО ССР
ЮГО-ОСЕТИНСКИЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ
АЛАНЫ И КАВКАЗ
ВЛАДИКАВКАЗ
1992
ЦХИНВАЛ

Печатается по постановлению
Совета института от 18 апреля 1991 г.
Мыхуыргонд цазуы Институты
Советы уынаффаэмаэ гаэсгаэ
18 апрелы 1991 азы
Редакционная коллегия:
М. К. Джиоев, Р. Г. Дзаттиаты,
В. А. Кузнецов, А. Г. Кучнее,
В. В. Техов (редактор),
В. X. Тменов
(ответственный редактор)
Редакцион коллеги:
Джиоты М. К., Дзаттиаты Р. Г.,
Кузнецов В. А., Кучнты А. Г.,
Тъехты Б. В. (редактор),
Тменаты В. X. (баэрнон
редактор)
Рецензенты:
Е. А. Джиоева — доктор
исторических наук
Г. Р. Гатикоев — кандидат
исторических наук
Рецензенттаэ:
Джиоты Е. А. — историон зо-
наздты доктор
Гатыккоты Г. Р. — историон
зонаэдты кандидат
© СеверогОсетинский
институт гуманитарных
исследбваний
при Совете Министров Северо-
Осетинской ССР, 1992.
© Цаэгат Ирыстоны ССР-йы
Министрты Советы цур
гуманитарон иртасаэнты
институт, 1992.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый вниманию
читателей сборник, второй в сериале А1аш-
са, подготовлен археологами и
историками Северо-Осетинского и
Юго-Осетинского
научно-исследовательских институтов в творческом
сотрудничестве с коллегами из
Москвы, Владимира, Нальчика, Пет-
ропавловска-Камчатского и Ясбере-
ни (Венгрия). Столь широкая
география научного поиска во многом
объясняется неослабеваемым
интересом ученых к истории ираноязычных
алан, сыгравшую важную роль в
этногенезе целого ряда народов
средневековой Евразии. Особое
внимание в сборнике уделено
кавказским аланам, их
взаимоотношениям и культурным контактам с
аборигенами Северного Кавказа и
Закавказья, с Византией и Ираном,
Венгрией и Русью. Хронологически*
статьи сборника охватывают
промежуток времени протяженностью
более полутора тысяч лет, начиная от
рубежа эр, от первого упоминания
алан в античной литературе, и вплоть
до XV—XVI столетий, когда само
имя этого могущественного народа
исчезает со страниц манускриптов,
а последующая история его
связывается с непосредственными
потомками алан — осетинами.
Открывает сборник статья Ю. С.
Гаглойти «К вопросу о первом
упоминании алан на Северном
Кавказе». Она имеет проблемный
характер и построена на сведениях
письменных источников, позволивших
Ю. С. Гаглойти сделать вывод о том,
что имя алан было впервые
введено в научный оборот античными
авторами в середине 1 в. н. э.,
причем ни один из последних не
связывал его появление с какими-либо
миграционными процессами и, в
частности, с переселением алан из
восточных районов.
Статья В. Б. Ковалевской
«Методические приемы выделения алан-
ских древностей 1 тыс. н. э. в
Закавказье» является первой попыткой
выявления аланских материалов в
памятниках региона. Автором
проанализирован значительный по
объему археологический материал,
хранящийся в музеях Баку, Еревана и
Тбилиси, а также сведения
византийских, армянских и грузинских
письменных источников. Это
позволило В. Б. Ковалевской прийти к
заключению, что сармато-аланское
влияние (и присутствие) для
Закавказья никак нельзя недооценивать,
как и отрицать широкие и
непосредственные связи северокавказских
алан и населения Грузии, Армении
и Азербайджана.
В статье М. К. Джиоева
«Сведения древнеармянских
агиографических памятников об алано-армян-
ских связях» интерпретируются
«Мученичество Воскянов» и
«Мученичество Сукиасянцев», относящиеся
к числу наиболее древних
письменных источников. Созданы они в V в.
5

н. э. и по языку и стилистическим
своим особенностям принадлежат к
классическому периоду древ
неармянской литературы. Ценность их
для изучения истории Осетии
заключается в том, что они содержат
важные сведения о внутреннем
социальном и государственном
устройстве Алании и отражают
картины острых междоусобиц алан-
ских родо-племенных вождей,
именуемых в источниках царями.
Вопросы взаимоотношений
Западной Римской империи и алан
затронуты в статье М. П. Санакоева
«Аспар». Посвящена она анализу
политических событий V в. в Северной
Африке и Римской империи и
участия алан в этих событиях. Автор
выводит главным действующим
лицом Ас пара — сына аланского
воина и будущего властителя
Восточной Римской империи (Византии),
талантливого полководца,
отличившегося в войнах с персами,
готами и гуннами. Вместе с Аспаром
были известны и его соратники —
главнокомандующий легионами
алан Хелхал и начальник личной
охраны алан Острие. С именем Ас-
пара в римской истории были
связаны многие начинания, в том
числе строительные. В статье
приводятся сведения о его потомках и вкладе
последних в политическую жизнь
Византии V—VI вв. н. э.
Справедливости ради следует заметить,
что публикация М. П. Санакоева во
многом созвучна идеям,
высказанным американским ученым Б. Бах-
рахом в книге «История алан на
Западе», а может, и навеяна ими.
Аннотированное изложение труда
Б. Бахраха с кратким комментарием
опубликовано М. Д. Черчесовой в
сборнике «Аланы: Западная
Европа и Византия» (Владикавказ, 1992).
Проблемы, поднятые М. П. Сана-
коевым, исследуются и в статье
К. Г. Догузова «Из истории алано-
византийских отношений в VI в.»
В ней анализируются торговые,
экономические, культурные и военные
контакты алан и Византии. По
справедливому утверждению автора, они
(контакты) не были
односторонними, поскольку заинтересованность в
них оказалась обоюдной. Важной
причиной, побудившей Византию
искать союза с западными аланами,
была потребность в сильном и
надежном партнере в борьбе с
Ираном на Кавказе. Это усугублялось
и тем, что аланы занимали весьма
выгодное стратегическое
положение в регионе. К. Г. Догузов
обращает внимание на то, что
контакты Византии с кавказскими
аланами были в известной степени
затруднены, ибо Империю от Алании
отделял ряд племен, мешавших
нормальному развитию политических
связей. В период правления
Юстиниана 1 E27—565 гг.) отмечается
стабилизация византийско-аланских
отношений, обусловленная тем, что
на территории Западной Алании
находился один из участков
«Великого шелкового пути»,
связывавшего Византию с Согдом и Китаем.
Это побуждало греков
поддерживать устойчивые контакты с аланами,
осуществляя их через своих послов,
неоднократно приезжавших на
Северный Кавказ.
Освещению вопроса об аланах
в Центральном Закавказье
посвящена статья Р. Г. Дзаттиаты «Алано-
сасанидские отношения по
материалам археологических раскопок в
Южной Осетии». Автор
рассматривает те памятники Закавказья, в
материалах которых выявляются
элементы аланской культуры,
свидетельствующие о пребывании их
на этой территории. В Восточной
Грузии Р. Г. Дзаттиаты называет
четыре таких пункта: Мцхета, Жин-
вали, Агайани и Алеви. Говоря об
аланских памятниках Южной
Осетии, он подробно останавливается
на анализе 14 погребений,
раскопанных в сел. Едыс Джавского
района Южной Осетии. Комплексные
находки датируются автором VI -V11
вв. н. э. и находят многочисленные
аналогии в аланских памятниках
Северного Кавказа. Особое внимание
Р. Г. Дзаттиаты уделил предметам
6

сасанидского происхождения
(геммы-инталии и монеты), а также
поясным наборам, попадавшим в
Закавказье именно с аланами.
В статье Г. Е. Афанасьева
«Этнические аспекты генезиса ката-
комбного обряда погребений в
салтово-маяцкой культуре»
исследуется проблема этнической
принадлежности погребенных в
катакомбах VIII—X вв. лесостепного
варианта салтово-маяцкой культуры и
носителей катакомбного обряда на
Северном Кавказе в раннем
средневековье. На основании анализа
обширного археологического и
антропологического материала
автор приходит к выводу, что ката-
комбные захоронения в памятниках
салтово-маяцкой культуры бассейна
Среднего Дона связываются с алан-
скими этническими группами,
переселившимися сюда в VIII—X вв. из
районов Центрального Кавказа.
Г. Е. Афанасьев оспаривает точку
зрения М. П. Абрамовой,
доказывающей, что ранние
средневековые катакомбы не могут являться
критерием для выделения аланских
этнических групп Центрального
Кавказа. По мнению автора, этот
"вывод не имеет существенных и
признанных аргументов.
Следовательно, нет никаких оснований'
отказываться от гипотезы А. А.
Спицы на — Ю. В. Готье р
принадлежности погребенных в салтовских
катакомбах аланам.
Горой языков и народов
называли Кавказ средневековые авторы, и
они были недалеки от истины.
Такую же крутую гору образуют
собой нерешенные проблемы
истории кавказских народов, особенно
касающиеся их генезиса,
расселения, взаимоотношений с соседями
и т. п. В этом плане значительный
интерес представляет для нас
проблема русско-кавказских историко-
культурных связей. Под несколько
необычным углом зрения
рассматривает ее В. В. Грицков в статье
«Русы и Кавказ (к постановке
проблемы о генетическом родстве ру-
сов и алан)». Проанализировав
сведения средневековых арабских
авторов, фольклорные и прочие
материалы, он обратил внимание на
упоминающихся в них загадочных
русов, «рослых и белокурых». По
мнению В. В. Грицкова, ими
вполне могли быть арсы — асы,
аланы, политическое и культурное
влияние которых в регионе ощущалось
достаточно явственно всеми
соседящими с ними народами. Эта
гипотеза, в принципе,
представляется весьма привлекательной, но в
данном конкретном случае ее
следует сопоставить с высказанными
А. П. Новосельцевым положениями
о том, что по византийским и ара-
бо-персидским средневековым
источникам (на них ссылается и В. В.
Грицков) появление русов-росов на
славянском юге относится к 30-м
годам IX в. Датируемое 89-м годом
известие Пруденция о Руси
отождествляет последнюю с норманнами
(шведами), к этому времени уже
достаточно прочно утвердившимися
здесь. Возглавленные скандинавами
(варягами) славянские племена
постоянно угрожают западным
границам Хазарии, каган (хакан) которой
с помощью греков возводит
крепость Саркел (Белая Вежа) на
Дону для защиты своих владений.
В русских летописях «начало
земли русской связывается с Киевом,
а... происхождение названия «Русь»
увязано с севером... Привлекая
восточные материалы, можно
расширить географический диапазон Руси.
Речь идет о знаменитом рассказе
о трех «видах русов» — Куяве,
Славе и Арсе, интерпретируемых и
в статье В. В. Грицкова. Под
первыми из них подавляющее
большинство исследователей видит Киев и
какой-то городской центр на месте
Новгорода, под Арсой А. П.
Новосельцев усматривает Ростов — Бб-
лоозеро (см.: Новосельцев А. П.
Образование Древнерусского
государства и первый его правитель. //
ВИ, 1991, 2—3, с. 8—10).
Заинтересованный читатель, бесспорно,
обратит внимание на несходство
взглядов В. В. Грицкова и А. П.
7

Новосельцева. Каждый из названных
авторов отстаивает собственную
точку зрения и, думается, лишь
дальнейшие углубленные изыскания
позволят исследователям
высказаться по существу вопроса более
определенно. Пока же дискуссию
следует считать по-прежнему открытой.
Проблема матримониальных
династических связей между
русскими и аланскими князьями
исследуется в статье С. Н. Малахова «Ясская
«генеалогия» сына Андрея Боголюб-
ского и проблема русско-аланских
связей в XII в.» Автор
убедительно доказывает несостоятельность
версии об аланском (по матери)
происхождении Юрия (Георгия)
Боголюбе к ого — первого мужа
грузинской царицы Тамары. В то же время
им исподволь подчеркивается
мысль, что русско-аланские брачные
связи существовали, но, как правило,
«все известные аланские жены
русских князей происходили из среды
ясов Подонья», а не Северного
Кавказа. С. Н. Малахов деятельно
обнажает суть не только русско-
аланских, но и кипчако-аланских
взаимоотношений в предмонголь-
ский период. Под давлением
половцев ясы вынуждены были
мигрировать из пределов «половецкого
поля», в том числе в Киев и
Владимир, где «ассимилировавшаяся
ясская знать была инкорпорирована
в состав господствующего класса
древнерусских княжеств».
В статье В. М. Батчаева
«Феодальные замки Алании (по материалам
горной зоны Кабардино-Балкарии)»
историко-архитектурные источники
интерпретируются в свете
проблемы аланского феодализма. Особое
внимание автор уделяет замкам Ус-
хур, Зылга, Маркар-кала и Болат-
кала, которые по своей
этнокультурной и социальной атрибуции вполне
могли идентифицироваться с
феодальными резиденциями горных
алан, т. е. являлись замками алан-
ской знати. В подтверждение своей
трактовки В. М. Батчаев использует
различные источники и опирается
на сохранившиеся легенды и
варианты устного народного творчества.
Ок часто противопоставляет
местное горское население аланскому
и отмечает, что строительство
рассматриваемых замков относится к
тому времени, когда
горцы-аборигены давно уже были
ассимилированы ираноязычными аланами.
Последние в течение целого ряда
веков оседали в предгорьях и горах,
где на основе заимствованных, по
мнению автора, форм у них
могли сложиться и соответствующие
традиции стационарного
строительства. Несмотря на определенную
спорность научной аргументации
В. М. Батчаева, поднятые им
вопросы в целом являются интересными
и в научном плане весьма
перспективными.
Кавказ, Крым, Украина с
древнейших времен связаны между
собой общностью исторических судеб.
Здесь кочевали скифы и сармато-
аланы, происходили столкновения и
заключались союзы алан с гуннами,
готами, татарами и другими
племенами и народами древности и
средневековья. В обстоятельной статье
А. Н. Карсанова «Крымские аланы»
исследуется история освоения
Крыма ираноязычными аланами. Автор
широко использует многочисленные
сведения письменных античных,
арабских, турецких и прочих
источников, данные топонимики и
ономастики, археологические и
антропологические материалы. Особое
внимание уделено им освещению
процесса «татаризации и исламизации»
крымских алан. На множестве
примеров, подкрепленных ссылками на
труды П.—С. Палласа, Е. Шютца,
В. И. Филоненко, Б.. А. Куфтина,
А. Н. Харузина и других
исследователей, А. Н. Карсанов
убедительно доказывает, что
упоминающиеся в крымско-турецких рукописях
южнобережные татары (таты)
Крыма «являются потомками
разнообразных племен преимущественно
нетюркского населения, живших
(здесь) задолго до нашествия татар».
В этих ассимилированных татарами
племенах автор, как и многие его
8

предшественники, видят алан. А. Н.
Карсанов совершенно справедливо
утверждает, что аланы с готами и
греками оказали существенное
воздействие на номадов. Именно под
их влиянием крымские татары
перешли к оседлому образу жизни,
стали заниматься земледелием и
садоводством.
Предметом пристального
внимания ученых стала судьба
северо-кавказских алан, ушедших с гуннами в
Западную Европу. Часть ала>* уже в
первых веках нашей эры осела в
Паннонии (на территории
современной Венгрии). Сложными и
противоречивыми были их контакты с
соседними народами и кочевниками,
по-прежнему вытеснявшими их с
насиженных мест. Значительную роль
в жизни многих народов Старого
Света сыграли монголо-татары, чье
нашествие вновь привело в
движение громадные массы
северокавказских алан, устремившихся с равнин
Центрального Предкавказья в горы,
и на запад, на территорию
Венгрии.
Трудной сложилась жизнь
венгерских алан-ясов. Изведав
первоначально всю силу удара степняков,
аланы впоследствии испытали мощь
турецкого, а затем и австрийского
оружия. Несмотря на все это,
аланы сохранили память о ясском своем
происхождении. В 1550 г. турки
провели перепись населения
захваченных ими территорий, в том числе
и области Ясшаг. Материалы данной
переписи исследовались известным
тюркологом и палеографом
академиком Ласло Фекети, выявившим
в них немало материала о
венгерских ясах, ибо султанских
переписчиков интересовало буквально все:
имена жителей, их занятия,
состояние хозяйства и т. п.
Аннотированное изложение труда Л. Фекете
легло в основу публикации нашего
венгерского коллеги Э. Хоргоши
«Венгерские ясы в турецких источниках
XVI в.»
В небольшой по объему, но
полемичной по содержанию статье
Ф. X. Гутнова «Генезис и
структура верховой власти у ираноязычных
племен Северного Кавказа в период
военной демократии» исследуется
одна из актуальнейших проблем
исторической науки. Анализируя
данные письменных источников,
автор заключает, что узурпация
важных общественных функций в
эпоху военной демократии, в первую
очередь — функций военного
лидерства, оказала серьезное влияние
на структуру верховной власти у
алан. И первые «цари» и
сменившие их «повелители» происходили
из высшего слоя военно-служилой
знати. В основе политического их
господства лежало отправление
важной общественной
должностной функции — руководства в
военном деле, а следовательно, и в
управлении в целом.
Весьма кропотливую и
оригинальную работу по сбору и
интерпретации памятников «декоративно-
прикладного» искусства сармато-
алан выполнил С. А. Яценко. В своей
статье «Антропоморфные
изображения Сарматии» он
систематизировал и описал около 50 таких
памятников, представляющих собой
«всего лишь ничтожную часть всего
богатства изображений». Искусство
сарматов и алан испытало громадное
влияние восточной (персидской),
греческой, местной кавказской
культуры, но оно и само оказало
немалое воздействие на
художественное творчество народов соседних
и более отдаленных регионов. С
выходом на историческую сцену в
начале нашей эры аланских племен
и последовавшим вслед за этим
существенным изменением в
экономике и внутриполитической
жизни «на территории Сарматии
наибольшее распространение получили
сюжеты, связанные с аланскими
этнографическими легендами».
Богато иллюстрированная статья С. А.
Яценко открывает совершенно
новые страницы истории и культуры
ираноязычных племен Восточной
Европы.
Завершают сборник публикации
известных ориенталистов Г. В. Вер-
9

н аде кого (в переводе А. X. Беку-
зарова) и Г. Ю. Клапрота (в
переводе Т. Т. Камболова). Первая из
них представляет собой извлечения
из большой монографии «Древняя
Россия», изданной в США в 1943 г.
Переводчик и комментатор этой
публикации предложил вниманию
читателей страницы, посвященные
истории сарматов и алан, достаточно
хорошо известные специалистам, но
не рядовым почитателям
древностей Кавказа. Столь же известен
кавказоведам доклад академика
Г. Ю. Клапрота, в котором автор
устанавливал тождество между
аланами и осетинами. Как и работа
Г. В. Вернадского, он впервые
публикуется на русском языке. Следует
думать, что тем самым будут
устранены различные толкования этого
текста в современных исследованиях
и порождаемые ими искажения
исторической действительности.
Комментарии к тексту доклада
составлены Т. Т. Камболовым.
Таково содержание
предлагаемого сборника. Авторский
коллектив и редколлегия выражают
надежду, что публикация его позволит
читателям расширить свои
представления об аланах, их истории и
культуре, о сложных и неоднозначных
отношениях с другими народами, с
которыми они контачили на
протяжении 16 веков, начиная от
первого упоминания в исторических
источниках этнонима алан и до
замены его этнонимом осетин в XV—XVI
вв. С учетом же еще более глубоких
скифо-сарматских и местных
кавказских (кобанских) корней история
алан-осетин уходит в такую глухую
древность, что все лженаучные
теории о якобы «иноземном»
происхождении их разлетаются
вдребезги, ибо невежество неизбежно
отступает перед истиной и правда все
равно торжествует. Каждый народ
имеет право гордиться собственной
историей, поскольку она у него одна
и навсегда. И как бы ни хотелось
кое-кому отредактировать
отдельные ее страницы, такие попытки
обречены на провал.
Б. В. ТЕХОВ
В. X. ТМЕНОВ
10

Ю. С. ГАГЛОЙТИ
К ВОПРОСУ О ПЕРВОМ УПОМИНАНИИ
АЛАН НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Часть 1
Вопрос о времени и условиях
появления алан на Северном Кавказе,
имеющий уже довольно длительную
историю1, является одним из
дискуссионных в историографии алан.
Между тем от правильного решения
этого вопроса во многом зависит
и решение ряда других проблемных
вопросов этнической истории
Центрального Предкавказья и истории
сарматских племен Северного
Кавказа и Северного Причерноморья.
Это, в первую очередь, проблема
этнических взаимосвязей сарматских
племен и места алан в ряду других
племен, а также начала и истоков
формирования аланской культуры
Северного Кавказа и аланского
этапа этногенеза и этнической истории
осетин.
Подавляющее большинство
исследователей относит появление
алан на Северном Кавказе к I в. н. э.,
расходясь лишь в определении
начальной даты этого процесса,
обозначаемой 35 или 72 гг. н. э.
Попытка В. Н. Гамрекели отодвинуть эту
дату ко 11 в. н. э. C) была
подробно разобрана в специальной
литературе и на основании анализа
данных письменных источников
закономерно признана ошибочной D,
с. 160—165; 2, с. 68—81). Тем не
не менее в последнее время
появились работы, авторы которых пы-
1 Историографию вопро а см.: I, с. 22—
29; 2, с. 52—62.
"гаются отодвинуть эту дату еще
дальше.
Так, М. П. Абрамова в тезисах
своего доклада на IX Крупновских
чтениях утверждает, что
письменные источники IV—V вв., не
говоря уже о более ранних, не дают,
якобы, никаких сведений о
пребывании алан на Кавказе E, с. 42).
Трудно, конечно, на основании
одних только тезисов доклада
составить полное представление об
аргументации автора. Однако,
известные нам сведения античных
писателей по данному вопросу,
позволяют с полным основанием
утверждать, что мнение М. А. Абрамовой
находится в полном противоречии с
ними. Достаточно сказать, что
автор V в. н. э. Аполлинарий Сидоний
D30—480 гг.) называет алан
«рожденными на Кавказе» F, с. 287).
По справедливому замечанию
В. Б. Ковалевской, точка зрения М. П.
Абрамовой страдает
односторонностью при привлечении материала
и очень уязвима, она происходит
«из общих концепций
исследователя, без должного их (источников)
анализа, в принципе
неконструктивна» G, с. 84). Общей же
концепцией М. П.Абрамовой в этом
вопросе является категорическое
отрицание ею сармато-аланской
принадлежности катакомбных могильников
Центрального Предкавказья,
последовательно проводимое ею в
последних публикациях (8, с. 39—45;
11

9, с. 72—82; 10, с. 64—71; 11, с.
17; 12, с. 177).
Необходимо подчеркнуть, что
вопрос о времени и условиях
появления алан на Северном Кавказе и
в Северном Причерноморье
решается, на наш взгляд, прежде всего
на основании анализа данных
письменных источников, а не*
археологических данных. Это в равной сте-
ни относится и к локализации
отдельных сарматских племен,
например, северо-кавказских аорсов и си-
раков, и этническим взаимосвязям
сарматских племен. Такой подход
к рассматриваемой проблеме тем
более правомерен, что
предпринимавшиеся до сих пор попытки
связать с отдельными сарматскими
племенами какие-то определенные
погребальные сооружения
(диагональные с роксоланами, аорсами или
аланами, подбойные только с
аорсами или только с аланами и т. д.)
и на этом основании определить
территорию их расселения оказались
по существу безуспешными A3, с.
38—39; 14, с. 22—23; 15, с. 121; 16,
с. 29—31; 17, с. 175; 18, с. 53).
Еще в большей степени это
относится к попыткам выделения
единого погребального обряда у сарматов.
Что касается конкретно ката-
комбного обряда погребений, то до
решения вопроса о времени и
условиях появления катакомб на
Северном Кавказе и генезиса сарматской
катакомбной или катакомбно-под-
бойной культуры в целом
отрицание ее принадлежности сарматам
является более чем
преждевременным. До решения же вопроса о
генезисе катакомбно-подбойного
обряда погребения, несмотря на
имеющиеся по данному вопросу
более чем многочисленные
работы, пока далеко. В связи с этим
обращает на себя внимание, что
М. П. Абрамова, поставив под
сомнение сармато-аланскую
принадлежность катакомбных погребений,
основывалась в своих ранних
работах на положении об отсутствии
катакомбных погребений на
территории Северного Кавказа до рубежа
12
н. э., когда здесь, по сведениям
письменных источников,
появляются аланские племена , малой
характерности катакомбных
погребений для сарматской культуры и их
якобы полном исчезновении к
рубежу н. э. (8, с. 39).
Однако последующие
археологические разыскания показали, что
катакомбные погребения на
Северном, Кавказе и, в частности,
в Центральном Предкавказье
появляются не позднее последних веков
до н. э., когда, судя по
письменным источникам, усиливается
проникновение сюда сарматских
племен A9, с. 18; 20, с. 227; 21, с. 7;
22, с. 306—308; 23, с. 56).
Признав все же факт
распространения катакомбных погребений на
Северном Кавказе в последних
веках до н. э., М. П. Абрамова тем
не менее считает, что это все равно
не имеет для нас большого
значения (9, с. 77). Между тем
распространение катакомбных погребений
на Северном Кавказе в последних
веках до н. э., несмотря на
возражения М. П. Абрамовой, не вносит
каких-либо существенных
расхождений с данными письменных
источников. Более 'того, это полностью
соответствует положению о
генетической связи алан с сарматами и
образовании аланской этнической и
политической общности на
Северном Кавказе в I в. н. э. в результате
внутренних перегруппировок среди
северокавказских сарматов и
переименовании аорсов в алан, с
включением в эту общность и
некоторых других северокавказских
племен, как ираноязычных, так и
«автохтонных». Что же считает главным
в данном вопросе М. П. Абрамова?
По ее мнению, «ранние
северокавказские катакомбы имеют
существенные отличия от сарматских
степных катакомб; последние
вообще были мало характерны для
погребального обряда сарматских
племен» (9, с. 77).
Но если сарматские степные
катакомбы, как считает М. П.
Абрамова, мало характерны для погребаль-

ного обряда сарматских племен, то
естественно возникает вопрос,
правомерно ли в таком случае
называть их сарматскими? И какую роль
тогда играют существенные отличия
ранних северокавказских катакомб
от степных сарматских? Концепция
М. П. Абрамовой не дает, к
сожалению, ответа на эти сами собой
напрашивающиеся вопросы. В
специальной литературе уже
справедливо отмечалась необязательность
полного отождествления сарматов
южнорусских степей с их
северокавказскими сородичами,
поскольку первые были кочевниками, а
вторые уже в последних веках до н. э.
стали переходить к оседлому
образу жизни, стимулируемые к этому
как природными условиями
региона, так и тесными контактами с
местным земледельческим населением.
Все это, естественно, не могло не
сказаться на характере
материальной культуры северокавказских
сарматов и на их погребальном обряде
B2, с. 308; 24, с. 45—46).
Не может служить аргументом
против сарматской принадлежности
катакомбного обряда погребения и
то обстоятельство, что его
распространение происходит «почти
одновременно и в Прикубанье, и в
Центральном Предкавказье» A0, с.
71), ибо названный регион является
одним из основных, судя по
данным письменных источников,
регионов расселения сарматов в
последних веках до н. э. Именно тогда
на этой территории получает
широкое распространение катакомбный
обряд погребения.
Методологически неверным нам представляется
и тезис о том, что «самые ранние
северокавказские катакомбные
погребения должны быть
близки...памятникам сарматских племен
Поволжья и Приуралья» A0, с. 65),
поскольку принято считать, что
катакомбные погребения начинают
распространяться на Северном
Кавказе с приходом аланских племен.
Во-первых, признание катакомб-
нс^го обряда погребения сарматским
отнюдь не свидетельствует о
прямом переносе этого обряда с
одной территории на другую и об
обязательности полного совпадения
форм катакомбных могильников на
всей обширной территории
распространения сарматских племен D5,
с. 60). Во-вторых, указанный тезис
М. П. Абрамовой полностью
игнорирует факт многовекового
пребывания сарматских племен на
Северном Кавказе B4, с. 45) и, что нам
представляется самым главным, не
учитывает очевидного факта
формирования аланского этноса
именно на Северном Кавказе и его
генетических связей с сарматскими
племенами указанного региона.
Ядром «рожденных на Кавказе» алан
были, в первую очередь, сарматские
племена Центрального
Предкавказья — аорсы и, очевидно, сираки, а
также иранизированное
аборигенное население и остатки скифов
этого региона. Сказанному не
противоречат и восточные, или масса-
гетско-исседонские, связи
носителей названного этнонима. В свете
изложенных положений
традиционная точка зрения о сармато-алан-
ской принадлежности катакомбных
погребений Северного Кавказа
представляется нам более логичной.
Нельзя не отметить, что
большинство археологов-сарматоведов,
-занимающихся этнической историей
Северного Кавказа, не разделяют
точку зрения М. П. Абрамовой.
Аргументы сторонников сарматской и
сармато-аланской. принадлежности
катакомбных и подбойных
погребений Северного Кавказа, несмотря
на расхождение в определении
локализации отдельных сарматских
племен (аорсов и сираков) и
связанных с ними погребений кажутся
более убедительными. Прежде всего
по той причине, что они намного
лучше согласуются с данными
письменных источников и исторической
обстановкой в Центральном
Предкавказье и Прикубанье в последних
веках до н. э. и на рубеже н. э.
Исходя из этого, мнение о
появлении катакомб на Северном Кавказе
в IV-! II вв. до н. э., как южной
13

территории раннесарматских
катакомб B3, с. 56) независимо от
того, являются ли северо-кавказские
катакомбы дальнейшим развитием
в местных условиях аналогичных или
сходных погребальных сооружений
донских степей B5, с. 156), При-
уралья и Нижней Волги B6, с. 64;
27, с. 41) или даже более восточных
районов представляется вполне
правомерной.
Попытку усилить точку зрения
М. П. Абрамовой предприняла М. Г.
Мошкова в одной из своих
последних работ, посвященной катакомб-
ным погребальным сооружениям, а
также появлению алан на Северном
Кавказе. Отметив отсутствие в
сарматской археологии четкой
иерархической номенклатуры при
обозначении культуры, этапа, периода и,
как правило, очень редкое
совпадение появления новых этнонимов у
древних авторов с резкими
изменениями в археологических
комплексах или со сменой культур,
автор поставила под сомнение
пребывание алан на Северном Кавказе
в I в. н. э. По ее мнению, об этом
говорит не только археологический
материал, свидетельствующий о
роли и «значении аорсов и сираков
в Предкавказье» на рубеже н. э.,
но еще в большей степени, судя по
Б. Н. Гракову B8, с. 239—240),
античные свидетельства, в первую
очередь Страбона и Тацита A6, с.
19, 22). ^
М. Г. Мошкова, к сожалению, не
приводит археологические
материалы, свидетельствующие, по ее
мнению, о значении аорсов и сираков,
вплоть до конца I в. н. э. Однако не
секрет, что археологам до сих пор
не удается выделить сколько-нибудь
убедительные признаки, которые
могли бы считаться бесспорно аор-
скими или сиракскими, как,
впрочем, и роксоланскими, язигскими и
др., на основании которых можно
было бы определить территорию
расселения указанных племен.
Именно этим, в частности, и
объясняется разнобой в определении
племенной принадлежности ката-
комбных, подбойных, диагональных
и впускных погребений в курганы с
западной ориентировкой. Такой
разнобой наблюдается не только у
различных исследователей B9, с. 42, 44;
30, с. 81—82, 84; 31, с. 68—69; 17, с.
175; 32, с. 250—251), но и в работах
одного и того же автора. К
примеру, В. Б. Виноградов, считавший
изначально впускные в курганы с
западной ориентировкой
погребальные сооружения сиракскими, а ка-
такомбные — аланскими D, с. 105),
в последних работах считает
катакомбы основной формой
погребального обряда «сначала сиракского,
но главным образом ранне-аланско-
го политических объединений» B3,
с. 56). Такой вывод полностью
противоречит данным письменных
источников, четко локализующих
сираков в Прикубанье и в
юго-восточном Приазовье, что, кстати,
археологически наиболее обоснованно
C0, с. 83; 31, с. 69). Однако
совершенно очевидно, что именно на
археологическом материале, при
нынешнем состоянии наших знаний,
доказать преобладающую роль
аорсов и сираков на Северном Кавказе
вплоть до конца I в. н. э., как считает
М. Г. Мошкова, не представляется
возможным.
Другой причиной различной
трактовки этнической принадлежности
отдельных видов погребальных
сооружений является, на наш взгляд,
неразработанность вопроса об
этнических взаимосвязях сарматских
племен — аорсов, роксолан, язигов,
сираков и их отношения к
позднейшим аланам. Хотя этот вопрос еще
ждет своего исследования,
указанные сарматские племенные
наименования во многих случаях не
только перекрывают друг друга, но
и нередко скрываются под общим
наименованием сарматов или даже
скифов. М. Г. Мошкова, исходя из
меньшей дискретности этносов в
древности, справедливо замечает,
что «в состав близкородственных
союзов могли входить почти одни
и те же племена в различных
количественных соотношениях, но при
14

этом лидирующие племена были
разные» A6, с. 31). В качестве
примера она приводит аорсов и сира-
ков, но в еще большей степени,
думается, это относится к роксоланам,
язигам, аорсам и аланорсам,
терминологическая связь которых с этно^
нимами «алан» и «ас (яс)» с
вариантами (асиаки, асиаты, асианы)
совершенно очевидна.
Что касается античных
свидетельств, то они тем более не
подтверждают тезиса о значении
аорсов и сираков почти до конца I в. н.э.;
ссылка в данном случае на Б. Н.
Грекова, несмотря на весь его
авторитет, ничего не решает. Во-первых,
непонятно, каким образом данные
Страбона, скончавшегося в 23 г.
н. э., могут служить
доказательством роли аорсов и сираков для
второй половины I в. н. э. Во-вторых,
из того факта, что Тацит
действительно нигде не называет имени
алан для обозначения сарматов как
в Предкавказье, так и в Северном
Причерноморье, вовсе не следует
однозначный вывод о значении
сираков и аорсов до конца I в. н. э.
Ведь после 49 г. н. э. ни Тацит,
ни другие авторы вообще уже
неупоминают аорсов и сираков.2 Таким
образом, ни археологический
материал, ни данные письменных
источников не дают никаких оснований
для утверждения о значении аорсов
и сираков до конца I в. н. э. и
отрицания роли алан на Северном
Кавказе в I в. н. э.
Не столь уж убедительной
представляется нам и попытка
опереться на материалы исследования
сарматских катакомб для отрицания
пребывания алан на Северном
Кавказе в первых веках н. э.
Подробно проанализировав
более 3000 могил на территории
Нижнего Поволжья и Южного При-
уралья с V по I в. н. э., М. Г.
Мошкова пришла к заключению, что
ни о какой характеристике ката-
2 Упоминаемые в боспорских надписях
сираки были, видимо, уже частью алан-
ского этноса.
комбного обряда погребений на
данной территории «для савромат-
ского или раннесарматского
времени говорить не приходится» A6,
с. 24). Рассматривая Калмыковские
курганы на правобережье Урала в
качестве единственного
доказательства «хоть какой-либо связи Урало-
Поволжских и Северо-Кавказских
катакомб», М. Г. Мошкова считает
нижней датой этих курганов вместе
с обнаруженными погребениями в
подбоях и грунтовых ямах II в. до
н. э. вместо раннее принятой
датировки II—I вв. до н. э. На этом
основании она приходит к
заключению, что «образуется лакуна в 100
или более лет между
существованием катакомб на основной
территории расселения сарматов (подч.
мной — Ю. Г.) и временем их
появления у аланов Северного Кавказа»
A6, с. 26).
Однако исследованные в
последние годы в Центральном
Предкавказье Нижне-Джулатский и Чегем-
ский катакомбные могильники, как
уже отмечалось выше, датируются
рубежом III—II вв. до н. э., что
исключает наличие какого-либо
хронологического разрыва между по-
волжско-уральскими и
северокавказскими катакомбами. В этом, на
наш взгляд, и заключается
ошибочность тезиса, согласно которому
основной территорией расселения
сарматов в последних веках до н. э.
были поволжско-уральские степи, а
не Северный Кавказ и Северное
Причерноморье.
Судя по данным Геродота,
Гиппократа, Скилака Кариандрского и
ряда других авторов, савроматы
(сарматы) начиная по меньшей
мере с V в. до н. э. локализуются
в Подонье и Приазовье и
непосредственно соседят с меотами и син-
да/.и. Уже в IV в. до н. э. часть
их под именем сарматов находилась
к западу от Дона C3, 68; 34, 70; 35,
351—353), а на юго-западе не
позднее III в. до н. э. соседила с колха-
ми. Учитывая глубокую древность
пребывания савроматов в Приазовье
и Подонье, покорение сарматами
15

Причерноморской Скифии не
позднее II в. до н. э. и их
проникновение на территорию Скифии в
более ранний период, нет никаких
оснований считать основной
территорией расселения сарматов в
последних веках до н. э. поволж-
ско-уральские степи, а не Северный
Кавказ и Северное Причерноморье
с Подоньем.
Более того, несмотря на
прочную и давнюю традицию,
связывающую происхождение саврома-
тов (сарматов) с Поволжьем и При-
уральем, в обосновании которой в
советской историографии особенно
большую роль сыграла известная
статья Б. Н. Гракова C6, с. 200—
211) и работы К. Ф. Смирнова,
нельзя не отметить, что античные
письменные источники практически не
знают савроматов (сарматов) за
Волгой и Уралом. Мы не хотим этим
сказать, что на данной территории
вообще не было сарматов или
родственных им племен, в первую
очередь — исседонов и массагетов,
генетическая связь с которыми сар-
мато-алан, уже неоднократно
отмечалась исследователями C7; 38,
с. 2, 63; 39, с. 81—82; 40, с. 423—
424; 2, с. 237—240; 41, с. 233—234;
42, с. 54).
Конечно, молчание античных
источников о сарматах в Заволжье и
Приуралье можно объяснить
относительно малой их
осведомленностью об этническом составе этого
региона. Однако, в любом случае
с появлением первых свидетельств
античных авторов о савроматах
(сарматах) последние твердо
локализуются в Подонье и Приазовье.
Видимо, не Случайно, и приводимая
Геродотом легенда о
происхождении савроматов (IV, 110-—117),
несмотря на имеющиеся в ней
противоречия, твердо связывает этот
процесс с Меотидой и Танаисом.
Точно также, у Танаиса
«прародину» савроматов помещает Диодор
Сицилийский (II, 43,6). Это
обстоятельство дает полное основание
утверждать, что именно донские,
приазовские и северокавказские
степи, были начиная со второй
половины I тыс. до н. э., основной
территорией расселения савроматов
(сарматов). Это тем более
оправдано для последних вв. до н. э., ибо
проникновение сарматов в
Центральное Предкавказье даже по
археологическим данным
фиксируется не позднее IV—III вв. до н. э.
A7, с. 175; 32, с. 250). Что же
касается конкретно II—I вв. до н. э., то
к тому времени название Сарматии
уже давно и прочно связывается с
Приазовьем и Северным Кавказом,
отражением чего может служить
как обозначение Страбоном
северокавказских равнин «сарматскими»
(IX, II, 15), так и Птолемеем
Северного Кавказа — Азиатской Сарма-
тией. Не лишне добавить, что
термин «Сарматия» применительно к
Приазовью фиксируется уже в IV в.
до н. э. D2, с. 45—46).
Малочисленность сарматских катакомб в
Нижнем Поволжье, трактуемую как
одно из доказательств
несарматского их происхождения, в
действительности легко можно объяснить
кратковременностью пребывания здесь
носителей названного обряда во
время своего движения на запад,
что и было уже отмечено Л. Г.
Нечаевой D3, с. 215).
Постулирование обязательности
этой связи как решающего и тем
более единственного аргумента в
пользу сармато-аланской
принадлежности катакомб Северного Кавказа
является методологически неверным.
Даже учитывая возможные
среднеазиатские связи катакомбной
культуры рассматриваемого региона
и не сбрасывая со
счетов поволжско-уральские B5, с. 159;
44, с. 80), признание сарматского
происхождения северо-кавказского
катакомбного обряда отнюдь
Нд означает его прямого
переноса с одной территории
на другую. Совершенно
очевидно, что при таком подходе
игнорируется как длительное
пребывание алан в Предкавказье, так
и отличие этнического состава и
социально-экономических условий
16

этого региона от других территорий
распространения катакомбной
культуры D5, с. 59—60; 24, с. 46).
Такой подход явно противоречит и
четко прослеживаемой по
письменным источникам
принадлежности алан к сарматам, равно как и
появлению этнонима алан в
письменных источниках в I в. н. э. в
результате внутренних
перегруппировок среди сарматских племен
и переименования аорсов в алан.
Иными словами, не приходится
говорить о появлении нового этноса
на Северном Кавказе, в
Причерноморье и Подонье в этот период
(I; 46, с. 23—39). Внешним
побудителем этого процесса могло
послужить завоевание Бактрии асиами
(асианами), тохарами и сакаровака-
ми в конце II в. до н. э.,
послужившее толчком к новому движению
массагетских племен на запад.
Следует отметить, что предло-
<енная трактовка появления имени
алан в письменных источниках с
наибольшей полнотой может быть
подкреплена археологическими
данными. Мы имеем в виду
существование катакомбного обряда в
Центральном Предкавказье в последних
вв. до н. э., его дальнейшее
развитие у алан и возможно
продолжение в склеповых захоронениях
Центрального Кавказа в позднем
средневековье D3, с. 208—209). В
любом случае утверждение о том,
что все археологические материалы
с территории первоначального (?)
расселения савроматов-сарматов
говорят, якобы, о невозможности
увязать между собой отнесение алан
к кругу ираноязычных сармато-мас-
сагетских племен и привнесение
сарматами катакомбного обряда на
Северный Кавказ A6, с. 29), не
подкрепляется ни археологическими, ни
письменными источниками.
Весьма показательно, что М. Г.
Мошкова не отрицает ни сармати-
зации Северного Кавказа в
последние века до н. э., ни роли алан
«как организующего и
господствующего ядра сарматских племен»,
датируя этот процесс однако только
со II в. н.э., который она считает
и временем особого усиления сар-
матизации данного региона. Не
отрицает названный автор и
возможности появления на Северном
Кавказе катакомб под влиянием
степных кочевников. М. Г. Мошкова
пишет: «Однако мы не знаем, когда
и как это произошло. Следует иметь
в виду не только сарматов, но и
скифов, роль которых в
привнесении этого обряда могла быть
немаловажной, судя по недавним
раскопкам» A2, с. 28—29).
Казалось бы,. признание
нерешенности вопроса о происхождении
северокавказских катакомб
полностью разделяемое и М. П.
Абрамовой, требовало более
осторожного подхода не только к
определению этнической принадлежности
северокавказских катакомб, но и к
отрицанию их принадлежности. Что
касается возможной роли скифов в
формировании катакомбного
обряда, то это положение
представляется более чем правомерным,
учитывая ассимиляцию скифов
сарматами как на Северном Кавказе, так
и в Причерноморье, наряду с
широким распространением катакомб-
ногообряда среди племен вюсточ-
но-иранского языкового круга. Но
это положение также г оворит в
пользу ( а не против) сарматской
принадлежности катакомбСеверно-
гоКавказа последних веков дон. э.
Не может служить аргументом
против сарматской принадлежности
катакомб и неоднократно
подчеркиваемое М. П. Абрамовой
положение о местной основе
материальной культуры катакомбников и
знакомство с катакомбным обрядом
местных племен Северного
Кавказа, в том числе и тех, которые
жили в Центральном Предкавказье
«еще до появления здесь
сарматских племен» (9, с. 81; 12, с. 177).
М. П. Абрамова однако не
определяет, к какому времени она
относит появление сарматов на
Северном Кавказе и каково соотношение
между понятиями «сарматы» и
«аланы» в рассматриваемый ею
период. Между тем именно сей воп-
17

рос является одним из решающих,
если не основным, для определения
этнической принадлежности
северокавказских катакомб. Без решения
его аргументация М. П. Абрамовой
не может быть убедительной. Об
этом, собственно, свидетельствует и
определение ею местного
населения как смешанного по своему
составу, включавшего «помимо
автохтонных племен и значительную
часть иных, главным образом, по-
видимому, ираноязычных
элементов» A2, с. 178). Но кем были эти
«ираноязычные элементы»? Ответ
на поставленный вопрос М. П.
Абрамова не дает. Между тем он
крайне необходим, ибо, по
признанию автора, оседание «части
ираноязычного населения, издавна
кочевавшего в предкавказских
степях, плохо поддерживается
данными материальной культуры» A2,
с. 178).
Вряд ли стоит тому удивляться,
поскольку трудно предполагать
наличие одинаковой материальной
культуры для сарматов, кочевавших
в степях Предкавказья, сарматов,
ведущих оседлый образ жизни в
предгорных районах, и сарматов,
живших в горах Центрального и
Западного Кавказа. При этом
следует помнить, что определение
эталона сарматской культуры пока
далеко от своего завершения, а по-
волжско-уральские параллели, как
отмечалось выше, для
рассматриваемого периода мало что решают.
Видимо, чувствуя такое
противоречие и отмечая объективную
трудность установления доли сарматских
племен среди населения
предгорной и равнинной зоны Северного
Кавказа, ввиду облика их
материальной культуры, М. П. Абрамова
вынуждена согласиться с тем, что
«доля эта была велика». В связи
с этим ей пришлось учесть
«возможную длительность процесса
оседания (со скифского времени), а
также значительные отличия в
обряде и инвентаре по сравнению с
памятниками горных районов» A2,
с. 178).
Еще в меньшей степени таким
аргументом может служить
указание на то, что в ранний период
(III—I вв. до н. э.) предкавказские
катакомбные могильники по
погребальному обряду «находят
ближайшие аналогии в могильниках
местных, хотя и иранизированных (подч.
мной — Ю. Г.) племен Прикубанья,
Таманского полуострова и Крыма,
а не среди погребальных
памятников сарматов A2, с. 177). При таком
обосновании отрицания сарматской
принадлежности катакомб
естественно возникает вопрос, а разве в
рассматриваемый период ни в При-
кубанье, ни на Тамани и в Крыму
сарматов не было? Ответ здесь
совершенно очевиден.
Достаточно сказать, что в
Крыму появление сарматов, судя по
особенностям погребального
обряда, характерным формам
сарматской керамики и вещевого
материала, датируется 111—11 вв. до н. э.;
при этом необходимо подчеркнуть,
что проникновение сарматов
происходило непосредственно с
территории Северного Кавказа D7, с.
8). Ясно, «движение номадов не
могло не затронуть и Тамань. Наличие
подбойных погребений
эллинистического времени на территории
Таманского полуострова , в частности,
в могильниках Кеп и Пантикапея,
наряду с земляными склепами в
некрополе Пантикапея, дает
полное основание говорить о
проникновение сюда сарматов не позднее
второй половины IV в. до н. э.
D8, с. 76—79), что в свою очередь
предполагает их более раннее
появление в Прикубанье и в целом
на Северном Кавказе.
А кем были иранизированы
племена названных территорий?
Если не связывать процесс ира-
низации с сарматами, то остаются,
естественно, прежде всего скифы,
а это, увы, противоречит
концепции М. П. Абрамовой. Не отрицая
роли сарматов в «сарматизации»
части кавказских племен,
имеющиеся данные позволяют утверждать,
что языковая ассимиляция абори-
- 18

генного населения скифами была в
основном завершена ко времени
появления сармато-алан в
Центральном Предкавказье, о чем нам уже
приходилось говорить B, с. 241 —
243). Следовательно, независимо от
того, был ли завершен процесс
сарматизации Центрального и
Западного Предкавказья скифами или
^сарматами, ив том и в другом
случае это были племена одного
этноязыкового круга, среди которого
получил распространение в первую
очередь катакомбный обряд
погребения.
Одним из разительных
примеров такого происхождения
является решение вопроса о
проникновении сарматов в горы
Центрального и Западного Кавказа, одного
из проблемных в этнической
истории Северного Кавказа в целом. В
кав казоведческой археологи ческой
литературе этот вопрос по существу
не ставится или же подменяется
вопросом о появлении алан на
Северном Кавказе, что далеко не
одно и то же. Так, например, М. П.
Абрамова утверждает, что в
сарматскую эпоху местное население
предгорной зоны «значительно
отличалось по составу от населения
горных районов, где продолжали
обитать прямые потомки племен
древней кобанской культуры. A2,
с. 177—178). Между тем
письменные источники рисуют совершенно
противоположную картину.
В описании племен Западного
Кавказа, торговым центром для
которых служила Диоскуриада, Стра-
бон пишет, что «большая часть их
принадлежит к сарматскому
племени и все они называются
кавказцами» (XII, II. 15). Можно спорить
о принадлежности большинства
указанных племен к сарматам, но
различие между географическим
термином «кавказцы» и этническим
«сарматы» не вызывает никаких
сомнений. Из этого сообщения
совершенно очевидно вытекает, что,
начиная по меньшей мере с рубежа
н. э.( а фактически с момента
обоснования сарматов и еще ранее
скифов на Северном Кавказе,
противопоставление сарматов и других
скифоязычных племен
северокавказским племенам, как «пришлых»
и «местных», превалирующее в
кавказоведческой литературе, лишено
реального основания. В любом
случае, локализация части сарматов на
рубеже н. э. в горах
Центрального и Западного Кавказа не
вызывает сомнений. Такую
интерпретацию данного сообщения Страбона
впервые предложил, кажется, Е.
Миннз D9, с. 127—128).
Весьма показательно, что
данное сообщение Страбона
подтверждается и грузинскими
источниками, в которых этногеографическим
термином «кавкасни» или «кавка-
сиани» (кавказцы), видимо,
неотделимым от кавказцев Страбона,
обозначалось население Центрального
Кавказа, независимо от этнической
принадлежности, начиная от
раннего и кончая поздним
средневековьем. Из числа горских племен
к «кавказцам» в разное время
относились осетины (туальцы-двалы)
вайнахи (дурдзуки, кисты, глигвы —
галгаи), чартальцы, позднее —
балкарцы — басиани E0, с. 723; 51,
с. 28, 64, 116; 52, с. 136, 150—152,
158).
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. ГаглойтиЮ. С. К проблеме
появления алан на Северном Кавказе. //
ИЮОНИИ. 1964. Т. VIII.
2. Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы
этногенеза осетин. Тбилиси, 1966.
3. ГамрекелиВ. Н. Двалы и Двалетия
в I—XV вв. н. э. Тбилиси, 1961.
4. Виноградове. Б..Сарматы Северо-
Восточного Кавказа. Грозный, 1963.
5. А б р а м о в а М. П. Письменные
источники о кавказских аланах. // IX «Крупнов-
ские чтения» (Тезисы докладов). Элиста, 1979.
6. ВДИ, 1949, 3.
7. Ковалевская В. Б. Кавказ и
аланы. М., 1984.
8. Абрамова М. П. Нижне-Джулатский
могильник. Нальчик, 1972.
19

9. А б р а м о в а М. П. К вопросу об
аланской культуре Северного Кавказа. // СА,
1978, I.
10. А б р а м о в а М. П. К вопросу о ран-
неаланских катакомбных погребениях
Центрального Предкавказья. // Вопросы
древней и средневековой археологии Восточной
Европы. М., 1978.
11. Абрамова М. П. Катакомбные и
склеповые сооружения Юго-Восточной
Европы. // Археологические исследования
Юго-Восточной Европы. ТГИМ. М., 1982. Вып
54.
12. Абрамова М. П. Подкумский
могильник. М., 1987.
13. С м и р н о в К. Ф. Сарматы
Нижнего Поволжья и междуречья Дона и Волги
в IV в. до н. э. — II в. н. э. // СА, 1974, 3.
14. С м и р н о в К. Ф. Ольвийский декрет
в честь Протогена и сарматы. //
Античные государства и варварский мир.
Орджоникидзе. 1981.
15. 3 а с е ц к а я М. П. Диагональные
погребения Нижнего Поволжья и проблема
определения их этнической принадлежности.
// АСГЭ, 1974, 16.
16. Мошкова М. Г. К вопросу о
катакомбных сооружениях как
специфическом, этническом определителе. //
История и культура сарматов. Саратов, 1983.
17. М и р о ш и н а Т. В. Сарматские
погребения, исследованные Ставропольской
экспедицией. // С А, 1986, 2.
18. С к р и п к и н А. С. Азиатская Сарма-
тия в II—IV вв. (некоторые проблемы
исследования). // СА, 1982, 2.
19. К е р е ф о в Б. М. К этнической
истории племен центральной части Северного
Кавказа в сарматское время. // VIII
Крупновские чтения (тезисы докладов). 1978.
20. К е р е ф о в Б. М. ^Чегемский курган—
кладбище сарматского времени. // АИНКБ,-
Нальчик, 1985, т. 2.
21. Ч е ч е н о в И. М. Некоторые
проблемы этнической истории Центрального
Кавказа в свете новейших археологических
исследований в Кабардино-Балкарии./ / VIII
Крупновские чтения (тезисы докладов), 1978.
22. Виноградов В. Б. Рец.: М. П.
Абрамова. Нижне-Джулатский могильник. //
СА, 1975, I.
23. В и н о г р а д о в В. Б., Б е р е з и н Я.Б.
Катакомбные погребения и их носители в
Центральном Предкавказье в 111 в. до н. э. —
IV в. н. э. // Античность и варварский
мир. Орджоникидзе, 1986.
24. Б е р е з и н Я. Б. К вопросу о
кочевничестве сарматских племен в
Центральном Предкавказье (III в. до н. э. — IV
в. н. э.). // Археология и вопросы
социальной истории Северного Кавказа.
Грозный, 1984.
25. Нечаева/]. Г. Об этнической
принадлежности подбойных и катакомбных
погребений сарматского времени в Нижнем
Поволжье и на Северном Кавказе. //
Исследования по археологии СССР. Л., 1961.
26. Смирнов К. Ф. Дромосные могилы
ранних кочевников Южного Приуралья и
вопрос происхождения сарматских катакомб.
// Вопросы древней и средневековой
археологии Восточной Европы. М., Наука, 1978.
27. БерезинЯ. Б., СавенкоС. Н. К
вопросу происхождения катакомб
сарматского времени на Северном Кавказе. //
Археология и вопросы атеизма. Грозный, 1977.
28. Г р а к"о в Б. Н. Рецензия на книгу
В. Б. Виноградова «Сарматы
Северо-Восточного Кавказа». // СА, 1964, 4.
29. ЖдановскийА. М. Новые
данные об этнической принадлежности
курганов «Золотого кладбища». // Археология
и вопросы этнической истории Северного
Кавказа. Грозный, 1979.
30. ЖдановскийА. М. Появление
алан в Прикубанье. // Проблемы
хронологии археологических памятников степной
зоны Северного Кавказа. Ростов-на-Дону,
1983.
31. М а р ч е н к о И. И. Впускные
сарматские погребения Правобережья Кубани.
// Археолого-этнографические
исследования Северного Кавказа. Краснодар, 1984.
32. М и р о ш и н а Т. В. Сарматские
погребения на Урупе. // СА, 1988, I.
33. СкилакКариандрски й. Европа.
34. СкилакКариандрский. Азия.
35. Аполлоний Родосский. Ар-
гонавтика. III.
36. Г р а к о в Б. Н. Пережитки
матриархата у сарматов. // ВДИ, 1974, 3.
37. ЬеНтапп—Наир1. Юттепег. КЕ, 1921,
В. XI, ТЬ. I. '
38. №езепс1опк О. О. 1Лэег деог^зНез
Нек1еп1ит. «Саисазка», 1924, Газе. I.
39. Ма^иаг* Л. 1Ьегег ипё Оугкагнег.
«СаисазНса», 1931, !азс. 8.
40. Наиззш^ Н. \У. ТНеорНу1ак1з Ехкигз
иЬег сНе зку^ЫзсНеп У61кег. «Вугап1юп»,
1954, XXIII.
41. К л е й н Л. С. Сарматский тарандр
20

и вопрос о происхождении сарматов. //
Скифо-сибирский звериный стиль в
искусстве народов Евразии. М., 1976.
42. М а ч и н с к и й Д. А. О времени
первого активного выступления сарматов в Под-
непровье по свидетельствам античных
письменных источников. АСГЭ, Л., 1971. Вып. 13.
43. Н е ч а е в а Л.. Г. Могильник Алхан-
кала.
44. Смирнов К. Ф. Сарматские
катакомбы ые погребения Южного Приуралья —
Поволжья и их отношение к катакомбам
Северного Кавказа. // С А, 1972, I.
45. С а в е н к о С. Н. О раннем этапе
аланской культуры Северного Кавказа (пер.
пол. I тыс. н. э.). // Археология и вопросы
этнической истории Северного Кавказа.
Грозный, 1979.
46. Гаглойти Ю. С. К истории
северокавказских аорсов и сираков. // ИЮОНИИ,
1969, XV.
47. Л о б о в а И. И. Сарматы в Крыму.
// Автореф. канд. диссерт. М., 1956.
48. Десятчиков Ю. М. Сарматы на
Таманском полуострове. // С А, 1973, 4.
49. Мтпз Е. ЗсуШапз апё Сгеекз. ОатЬ-
пёзе, 1913.
50. Такайшвили Е. Описание
рукописей общества распространения
грамотности среди грузинского населения. Тифлис,
1906—1912. Т. П., вып. 1—1.
51. Картлис Цховреба. 1959, Т. I.
52. ВахуштиБагратиони.
География Грузии. // ЗКОИРГО. Тифлис, 1904.
Кн. XXIV, 5.

В. Б. К овалевская
МЕТОДИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ ВЫДЕЛЕНИЯ
АЛАНСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ I ТЫС. Н. Э.
В ЗАКАВКАЗЬЕ
Интерес к проблеме появления
сармато-алан в Северном
Причерноморье и на Кавказе и к опознанию
их древностей исключителен,
поскольку в историко-культурном
отношении сармато-аланы сыграли
огромную роль в политической и
культурной истории народов от
Средней Азии до Франции и от
Урала до Закавказья. На просторах
Евразии они оставили громадное
число памятников, являющихся
источниковедческой базой для ряда
монографических исследований!
Для того, чтобы выделить древности
алан I тыс. н. э. в Закавказье, надо
произвести целый ряд научных
процедур. Во-первых, из безбрежного
и красочного моря древностей I тыс.
н. э. выделить те, которые могут
соответствовать культуре алан,
предварительно проведя
классификацию этого материала,
сгруппировав его (традиционными либо
формализованными методами) и
определив ту совокупность
археологических фактов, которая наиболее
информативна в интересующем нас
плане, — т. е. вычленить те вещи
или признаки вещей или явлений,
которые теснее всего скоррелиро-
1 Историография настолько велика, что
сама может представлять тему для
исследования, поэтому я вынуждена огра-
читься небольшим числом обобщающих
монографий, вышедших в самое
последнее время (см. напр.: 1—14).
ваны с историческими аланами. Для
этого необходимо определить дату
и ареал каждого из
рассматриваемых в этой связи археологических
фактов, будь то детали
погребального обряда, или тип
погребального сооружения, или отдельные
типы оружия, украшений (амулеты,
зеркала, серьги) и конского
снаряжения и т. д.
Во-вторых, привести всю сумму
интерпретированных письменных
свидетельств об аланах в Закавказье,
из которых можно почерпнуть
сведения о характере, времени, и дол-
говременности пребывания алан и
формах их взаимоотношений с
населением Закавказья в различные
периоды времени.
В-третьих, рассмотреть эти
вопросы комплексно, т. е. наряду с
сопоставлением данных
письменных источников с вещественными,
привлечь данные
палеоантропологии, лингвистики, фольклора и
этнографии.
В-четвертых, опираясь на
исследования грузинских и
азербайджанских археологов, рассмотреть все
те археологические Факты, которые
документируют пребывание алан в
Закавказье на основании
сопоставления однотипных вещей,
найденных при раскопках или в случайных
коллекциях к северу и югу от
Главного Кавказского хребта, с
учетом ареалов последних,
количественными их характеристиками, дан-
22

ными о происхождении и развитии.
Следовательно, для того, чтобы
выделить аланские древности в
Закавказье, нам следует
предварительно ,в самом общем виде
остановиться на специфике культуры
алан в Центральном Предкавказье.
В древних письменных
источниках (античных и закавказских)
аланы впервые упоминаются с I в. н. э.,
чтобы на долгие века занять видное
место в качестве опасных
противников или желательных союзников
Рима, Византии, Закавказских
государств. Волна сармато-аланских
нашествий прокатилась по Европе
и Азии, существенно изменив
историческую ситуацию в первые века
н. э. Как и скифы в эпоху передне-
азиатских походов, зачастую теми
же маршрутами, такими же
воинственными конными дружинами
аланы проникали на территорию
крупнейших государств древности. Не
случайно среди сарматских
погребений той поры около половины
составляют погребения воинов. Как
пишет Корнелии Тацит, «сарматы, не
используя луков, которыми владеют
слабее парфян, устремляются на
них с длинными копьями и мечами,
и враги то сшибаются и
откатываются назад, то, как в рукопашной
схватке, теснят друг друга напором тел
и оружия» (Тацит, Анналы, VI, 35).
Любопытно, что именно Тацит
первым отметил ту черту
северокавказских алан, с которой нам не
раз еще придется столкнуться,
рассматривая их внешнюю политику на
протяжении последующих веков.
Описывая иберо-парфянский
конфликт, он замечает, что сарматские
вожди, «приняв подарки от обеих
сторон, по обычаю своего племени
отправились на помощь и к той и
к другой» (Тацит, VI, 33).
Полнота сведений об аланах
позволяет подвергнуть перекрестной
проверке данные античных
источников, чтобы оценить, идет ли в них
речь о северопричерноморских или,
конкретно, северокавказских
воинственных кочевых объединениях,
4что стало в последнее время
предметом оживленных дискуссии.
Проделанный нами подробный анализ
(8, с. 80—85) приводит к выводу,
что нет никаких новых и
убедительных данных, позволяющих, как это
сделано В. Н. Гамрекели A5) и,
позднее, М. П. Абрамовой,
откинуть устоявшуюся и
подтвержденную многочисленными фактами, в
чем с нами согласился и В. А.
Кузнецов A6, с. 164), точку зрения о
присутствии и ведущей роли алан
на Северном Кавказе.
Здесь нельзя не остановиться на
попытке охарактеризовать этот
процесс количественно, как бы ни были
ущербны и гипотетичны наши
построения на этот счет. Я солидарна
с В. А. Кузнецовым A6, с. 164) в
его несогласии с точкой зрения
В. П. Алексеева, пришедшего к
выводу об «относительной
маломощности аланской миграции из
Средней Азии на Северный, Кавказ» A7,
с. 39), на основании констатации
формологических отличий
современных осетин от алан,
похороненных в катакомбных могильниках
эпохи раннего средневековья.
В. П. Алексеев справедливо
пишет о том, что, характеризуя
миграции, необходимо учитывать как
продолжительность этого процесса,
так и его масштаб. Археологу для
решения этого вопроса приходится
оперировать изменениями в
материальной и духовной культуре,
связывая традиционную ее часть с
местным населением, а новые
импульсы расчленяя на те, которые
могли произойти путем плавного
изменения или же в результате
резкого толчка (причем и тут можно
видеть причину как в появлении
нового населения с чуждыми
традициями, так и в возникновении новой
моды в результате передвижения
идей без миграции конкретных их
носителей). Факт существования
двух различных антропологических
групп (краниологических вариантов)
европеоидного населения в I тыс.
до н. э. A8, с. 77),
морфологическая близость сарматского
антропологического типа осетинскому A9,
23

с. 170), появление с VI в.
(возможно, и с IV—V вв.) узколицего до-
лихокранного аланского
краниологического типа (только в
катакомбах), промежуточное положение
между местным и пришлым слан-
ским для серии черепов из Змей-
ского катакомбного могильника X—
XII вв. A9, с. 170; 18, с. 81),
местный антропологический тип из
каменных гробниц Харха — эти
материалы недвусмысленно
свидетельствуют о динамике отношений
между двумя антропологическими
типами на протяжении I тыс. до н. э.
— I тыс. н. э. (до нашествия
татар о-мо н го л ов).
Приходится очень пожалеть о
несопоставимом количественном
соотношении археологических и па-
леоантропологических данных,
изученных исследователями: на 350
могильников VI—IX вв. с тысячами
погребений и десятком тысяч /
вещей, изученных типологически,
статистически, с помощью кластерного
анализа и с применением ЭВМ, —
приходится несколько черепов из
катакомб Мокрой и Мощевой Балки
и Дуба-Юрта и ни одного черепа
из тех типов погребальных
сооружений, которые несут в себе
местную традицию. Можно только
пожалеть, что призыв В. П. Алексеева
на сессии, посвященной
происхождению осетинского народа, к
созданию комплексной
антропологической экспедиции остался н
протяжении последующего
двадцатилетия безответным A9, с. 324), и
только с 1987 г. в составе Северо-
Осетинской Комплексной
экспедиции ИА АН СССР, СОНИИ ИФЭ и
СОГУ начинает работать палеоан-
тропологический отряд Института
Этнографии АН СССР под
руководством М. М. Герасимовой и в СО
ССР предполагается создание
академиком АН СССР В. П.
Алексеевым лаборатории
палеоантропологии Кавказа. В настоящее же
время мы вправе в наших построениях
о взаимоотношениях местных
кавказских аборигенов и иранских
мигрантов опираться в основном на
24
археологический материал, а он
недвусмысленно указывает на
значительный вклад алан в
формирование одноименной археологической
культуры VI—XII вв. Нет у нас
также оснований считать, что алан-
ские переселения не были
массовыми, хотя любые
демографические построения, безусловно; очень
сомнительны.
Преобладание катакомб над
другими типами погребальных
сооружений (о чем мы подробнее
скажем ниже), возникновение после
гуннского нашествия обширной
сети укрепленных поселений,
политическая роль алан в международной
жизни — свидетельствуют в пользу
этого положения. Конечно,
предлагаемые вниманию читателя доводы
не снимают высказанное В. П.
Алексеевым уже в 60-е годы недоумение
по поводу резких морфологических
различий между антропологическим
типом алан и современных осетин,
говорящих на одном языке. Но
вся сумма археологических и
исторических данных говорит о том,
что этот вопрос требует накопления
палеоантропологического
материала и возвращения к его решению
на новом источниковедческом
уровне.
Возвращаясь к анализу
письменных источников, рассмотрим только
те данные, которые говорят об
аланах в Закавказье, чтобы оценить
пути их передвижений и характер
отношений (во всей его
изменчивости во времени) с народами
Закавказья.
Начнем с хорошо
документированных событий 72 г., известных
нам по Иосифу Флавию, епископу
Амвросию, Мовсесу Хоренаци и
летописи «Картлис Цховреба».
Опустошительный набег на Армению
соединенных сил алан и «горцев»
(Мовсес Хоренаци) «вместе с
прочими дикими и неукротимыми
племенами» (Амвросий) был
произведен по наущению Иверии. Сведения
об этническом составе нападавших
детализируются данными Леонтия
Мровели: «Тогда цари Картли —

Азарк и Армазел — призвали
овсов и леков, привели царей овских
— братьев-голиафов по имени
Базук и Анбазук (имена иранские. —
В. К.) — с войском овским. И
привели они с собой пачаников и джи-
ков. Пришел к ним также царь
леков и привел дурдзуков и дидоев...»
B0, с. 33). Итак, в этом
объединенном нашествии на стороне
алан-овсов были все северокавказские
горские племена от джиков (зихов) на
западе до леков (Дагестан) на
востоке.
Они прошли Дарьяльским
ущельем, «Железными воротами» (Иосиф
Флавий) — «путем щитоносцев» —
как этимологизируется последнее
название в ингушском языке.
Правда, среди исследователей
существуют разночтения: в противовес
представлению о Дарьяльском
пути, Тойблер полагает, что аланы
пришли из Средней Азии горным
Гирканским проходом, И. Маркварт
— Дербентским, акад. Я. А. Манан-
дян — меото-колхидским путем,
причем ни один из этих путей не
может объяснить, как тогда
произошло объединение алан со
всеми северокавказскими горцами. И
Иосиф Флавий, и Леонти Мровели
подчеркивают неожиданность
нападения на Армению: «Стали
опустошать многолюдную и наполненную
всяким скотом страну... и
возвратились домой с большим количеством
пленных и другой добычи» (Иосиф
Флавий. О войне иудейской, УП, 7,
4).
У Леонти Мровели, который в
этой части своего сочинения
следовал каким-то неизвестным нам
армянским источникам, описываются
действия армянского военачальника
Сумбата Бйвритиана (Смбат Бюрат),
отправившего гонцов с
предложением оставить победителям добычу
— «скот, золото, серебро и ткани»
— и вернуть пленных. После
отказа алан Сумбат перешел Куру, а
Базук вызвал его на поединок,
который, как правило, либо
предопределял, либо решал исход битвы.
«Сумбат облачился в доспехи,
воссел на коня своего и прошелся
перед готовыми (к бою) рядами.
Навстречу выступил Базук, и с
громкими криками столкнулись.
(Сумбат) поразил копьем по чреслам,
пронзил его насквозь, сорвал с
седла и грянул оземь» B0, с. 34). За
гибелью Базука следует смерть Ан-
базука, пронзенного копьем от руки
Сумбата, битва между армянами и
соединенными войском, полная
победа армян, истребление «многих
овсов и леков» и разорение
Хартли.
С этого момента начинается
полоса враждебных отношений
между аланами и Арменией и
дружественных — между аланами и иве-
рами. По сведениям Светония, где-
то при Веспасиане F3—79 гг.), йо,
очевидно, после рассмотренного
нашествия 72 г. «Валарш, царь
парфян, настоятельно просил против
аланов военной помощи» (Светоний,
Домициан, гл. 2). В следующих
военных действиях между армянами и
объединенными силами Картли и
алан, когда картлийские цари
начали военные действия, «укрепили
города и крепости и заполнили их
войсками, призванными из Овсети»
B0, с. 34), армяне осадили Мцхету.
Картли и аланы после
пятимесячной осады запросили мира,
«изъявили покорность» и обещали
повиноваться армянам, правда, ненадолго.
При усилении военных действий
армян против Рима и Ирана,
когда все основные силы Армении
были заняты, аланы и картлийцы
«беспрерывно стали нападать на армян»,
победили направленное против них
армянское войско, взяли в плен
армянского царевича Зарена и
заточили его в крепость Дариалан.
Только через три года, после
появления в Картли армянского войска,
был заключен мир и возвращен
царевич, «отныне стали друзьями
армяне, картлийцы и овсы. Заодно
сражались против общего врага» 20,
с. 35).
Следовательно, на протяжении I
в. аланы находятся непрерывно в
центре всех событий в Закавказье,
25

активно участвуя в них на стороне
Картли. Следующий грандиозный
набег алан на Албанию и Мидию
был вызван, как мы знаем по
Диону Кассию, в 135—136 гг. Фар-
сманом 11 и был приостановлен
«благодаря дарам, которыми Вала-
раш (имеется в виду либо
парфянский, либо армянский царь)
воздействовал на аланов» B1, с. 130).
В середине III в. на Картли
«пришли Двалетским путем
многочисленные войска овсов... с целью
сокрушения города Мцхеты».
Интересно, что, первый раз за два с
половиной века, придя в Картли в
качестве врагов, аланы
воспользовались не Дариалом, через который
обычно их пропускали цари Картли,
а Двалетским, более западным,
перевалом, что, возможно, находит
подтверждение в более поздних
археологических материалах
(близость Чми-Беахникуп и Едыс).
Расположение алан к северу от Абазгов
по Равеннскому Анониму IV в.,
имя Алонта для Терека, соседство
алан с лазами на Певтингеровых
таблицах того же IV в. и
расположение их в междуречье Кубани и
Терека A0, с. 22—23) — говорят
о близком соседстве алан с
жителями Закавказья; это
подтверждается совместными военными
действиями алан, леков, картлийцев и
армян против Ирана в начале IV в.,
причем аланы выступают как
союзники или, возможно, приглашаются
(нанимаются) в, качестве военных
гарнизонов в города-крепости
Картли. Но вопрос заключается в том,
как определить (пусть в самом
общем виде) территорию,
связываемую с аланами -первых веков н. э.
на Северном Кавказе. В частности,
здесь не может не встать вопрос
о том, ограничимся ли мы областью
равнинного Предкавказья, как это
делает для первых четырех веков
В. А. Кузнецов A0, с. 22), либо,
памятуя о союзных действиях алан
с кавказскими горцами в это время
и сарматизации культуры местных
племен в предшествующий период,
расширим рассматриваемую
территорию за счет предгорий.
В 40—50-е гг. V в.
северокавказские аланы совершили
победоносное нашествие на Картли,
пользуясь молодостью правителя —
царя Вахтанга, будущего знаменитого
Горгасала. Благодаря сведениям
историка XI в. Джуаншера, мы знаем
об ударе, нанесенном
аланами-овсами цветущим долинам и
укрепленным крепостям Картли от Куры
до Хунана, о захвате в плен
множества грузин и, в частности,
трехлетней принцессы Мирандухт. Лишь
достигнув совершеннолетия, Вахтанг
смог подготовить ответный удар.
В качестве союзника Вахтанга
выступал Вараз-Бакур, владетель
страны Ран; силы его, судя по Джу-
аншеру, были неправдоподобно
велики — сто тысяч всадников и
шестьдесят тысяч пехоты. Результатом
поражения алано-овсов (и союзных с
ними хазар и кипчаков, под
которыми, возможно, данный источник
подразумевает гуннские племена)
был захват и укрепление Вахтангом
кавказских перевалов, ибо владение
перевалами начинало иметь в
международных отношениях Ирана,
Византии и сопредельных стран
особое значение. Именно эти
свидетельства находят подтверждение в
некоторых редакциях
жизнеописания просветительницы Грузии —
святой Нины B2, с. 100), где речь
идет о построении Вахтангом
осетинских ворот (названных Дариал в
жизнеописании Нины и Дариан у
Джуаншера), Для Картли владение
этими путями было жизненно
необходимо в связи с попыткой
Грузии и Армении выйти из-под власти
Сасанидского Ирана, в войнах
которого с эфталитами Вахтанг
вынужден был участвовать в 60-х годах.
Сведения о действии
антииранской коалиции в 482 г. мы можем
получить из «Армянской истории»
Лазаря Парпеци B3, с. 263),
непосредственного участника этих
событий. Именно ему мы обязаны
следующей характеристикой страны
алан: «Это страна... полная
всяческих благ, есть в ней много золота
26

и великолепных одеяний,
благородных коней и стального оружия,
закаленного кровью
пресмыкающихся, кольчуг и благородных камней»
B4, с. 55). По его же данным, Вахтанг
Горгасал особую роль в военных
действиях предоставил гуннским
войскам, которые должны были
выступить на стороне восставших.
Небольшой отряд в 300 воинов,
пришедший вместо большой гуннской
армии, был отправлен в лагерь
армян, и, для того, чтобы поднять
боевой дух армян, стоявших
лагерем в горах, Вахтанг Горгасал
показал на зажженные по его приказу
огни в долине, говоря, что это
несметные гуннские полчища,
пришедшие к ним на помощь.
Отсутствие гуннской помощи и
предательство части армянских
военачальников привели к поражению
восставших: правда, воспользоваться
плодами победы Ирану .не удалось, т. к.
иранские войска были отозваны на
родину.
По сведениям Прокопия, на
рубеже V—VI вв. Дарьяльским
проходом владел «гунн Амбазук».
Следовательно, власть над Дарьяльским
проходом находится в руках
жителей Северного Кавказа, которые
умело «торгуют» этим с Византией
и Ираном B5, с. 12). По словам
Захария Ритора, «когда Пероз, царь
персидских пределов, воцарился в
своей земле в тринадцатом году
Анастасия, гунны вышли через
«ворота», которые охранялись персами,
и через тамошние горные места
достигли персидских пределов...
Когда он (Пероз. — В. К.)
осведомился о причине их вторжения и
прихода в его страну, они сказали
ему: «Нам недостаточно того, что
дает нам персидское государство...
Мы живем оружием, луком и
мечом, и подкрепляемся всякой
мясной пищей... Император ромей-
ский... обещал нам умножить
подать, если мы разорвем дружбу с
вами, персами...» Битва была
выиграна гуннами, которые полонили
персидские области и возвратились
в свою землю» (Кн. 7, гл. 3).
Анализируя сведения
письменных источников о событиях IV—X
вв., мы должны подчеркнуть, что на
первое место выходят
свидетельства закавказских авторов (Агафан-
гел,' Фавстос Бузанд, Егише, Мов-
сес Хоренаци, Лазар Парпеци , Ге-
вонд, Егише, Леонти Мровели,
Джуаншер, Мовсес Каганкатваци),
для которых события в Закавказье
были внутренней историей. Роль
северокавказских сторонников или
врагов, в числе которых
упоминались аланы, тюрки, булгары, хазары,
привлекала особое их внимание.
VI—IX'века являются временем
демографического взрыва для
населения предгорий и гор Кавказа;
он (взрыв) документирован
многими сотнями поселений и
могильников, причем погребения в
могильниках также представлены
десятками и сотнями, и, почти как парадокс,
— более чем сдержанными
сведениями письменных источников. О
всех событиях, происходивших к
северу от Кавказского хребта,
становится известным только в связи
с событиями международной жизни
VI—IX вв., когда интересы
крупнейших держав того времени —
Византии и Сасанидского Ирана, а
позднее арабов и хазар, —
столкнулись на Кавказе. На основании
свидетельств Менандра, Прокопия, Ага-
фия, Феофилакта, Иордана,
Феофана, Захария Ритора и других
авторов, сопоставленных с данными
древнегрузинских и древ
неармянских источников, можно
восстановить этногеографию Северного
Кавказа, определить значение
господства над проходами через Большой
Кавказ, политическую ориентацию
народов Северного Кавказа, в
частности алан (в разные
промежутки времени и для разных регионов),
на того или иного союзника в
бурной военно-политической ситуации.
В конце VI в. происходит
консолидация западных алан; на
протяжении ряда лет (с 558 по 572 гг.)
византийскими историками
упоминается «вождь», «владетель» или
«царь» западных алан Сарозий (Са-
27

родий или Сарой). На всем
протяжении своего правления он
проводит определенную и
последовательную политику союза с Византией,
управляя обширными
пространствами от верховий Кубани на западе
до Пятигорья и современной Бал-
карий, где оставались в это время
неподвластные Ирану перевальные
пути, в которых была в первую
очередь заинтересована Византия. В
пору самых напряженных схваток с
Ираном ей нельзя было порывать
связи со степью, чтобы не искать
себе в последующем новых
союзников в этой борьбе. Во владении
и защите проходов Даринского
пути, северокавказского участка
Великого Шелкового пути, Клухорско-
го и других перевалов был залог
союза алан с Византией.
Исторические данные позволяют выдвинуть
гипотезу о том, что появление в
конце VI в. или в начале VII в.
серии поселений с системой
строго продуманной организации
обороны (как раз по всем горным
долинам, уходящим к перевальным
путям) мы должны связывать с
деятельностью того же владетеля Са-
розия. Именно эта гипотеза, как
кажется, достаточно убедительная и
опирающаяся на всю сумму
материалов, позволяет нам внести в
шкалу относительной хронологии
опорную абсолютную дату.
Появление значительных масс
населения, частично пришедшего из степи
в предгорные и горные районы
Центрального Предкавказья,
поражавшее нас до последнего времени
своей неожиданностью и
массовостью, получает объяснение.
Приобретает оно и достаточно
определенную датировку — это третья
четверть VI века. К тому времени
относится и переселение алан на
территории Южной Осетии и в Карт-
ли по Арагви.
Территорию, заня ую аланами,
Прокопий определяет «от пределов
Кавказа» до Каспийских ворот (я
солидарна с точкой зрения Ю. Кула-
ковского, М. И. Артамонова, Г. В.
Вернадского, Ю. С. Гаглойти о том,
что речь здесь идет о «Дариальском
проходе», а не о Дербенте, как
полагали В. Ф. Миллер, В. А.
Кузнецов и Я. А. Федоров). Вторит
Прокоп и ю и Захарий Ритор: «За
воротами (каспийскими — В. К.)
булгары со (своим) языком, народ
языческий и варварский, у них есть
города; и аланы — у них пять
городов» B6, с. 165).
Граничат аланы в горах Кавказа
со сванами и врухами, а на севере
— с гуннами и савирами. У Агафия
для середины VI в. идет речь о
намерении византийского
военачальника Сотериха отдать
расположенную на берегу моря крепость
Буклон аланам, чтобы варвары,
союзники Византии, там могли бы
получить от нее «субсидии» за
оказываемую военную помощь.
Последнее находит подтверждение в
находках аланской керамики в
культурном слое крепости Цибилиум и
в погребениях VI в. из могильника
у ее стен.2
Менандр, говоря о Сванетии,
которая в VI в. являлась «искрой
бедствия'— яблоком раздора» для
Ирана и Византии, подчеркивал, что
там «проходят скифы». Прокопий
указывал, что через Дариал с
севера воины «отправляются на своих
конях, не делая никаких объездов.
Но когда они обращаются к
другим проходам, то должны
преодолевать большие трудности и уже
не могут употреблять тех же
лошадей» B7, с. 111). Как
свидетельствуют источники, на Северном
Кавказе были две группировки алан-
ских племен, западная и восточная,
отличавшиеся по своим
политическим симпатиям и ориентации B8,
с. 612—620). При этом, если
восточные аланы были неустойчивы
политически и выступали на той
стороне, где им в данный момент было
выгоднее, то западные, как мы
говорили выше, проводили гораздо
2 Пользуюсь возможностью
поблагодарить Ю. Н. Воронова, ознакомившего
меня с рисунками 12 неопубликованных
аланских кувшинчиков, найденных в Це-
бельде.
28

более четкую политическую линию,
придерживаясь традиционно
дружественных отношений с Византией.
Восточные аланы незадолго до
550—551 г. в составе персидских
войск вторгаются в Колхиду, а в
562 г., во время правления Саро-
зия, даже совершают поход на
Восточную Грузию, заставив ее
подчиниться Ирану. Активное участие
аланских дружин в военных
событиях, происходивших в Закавказье,
продолжало давнюю традицию
призывания военных отрядов из-за
Кавказского хребта, зафиксированную
для эпохи скифских походов B9,
с. 62—73), с частичным поселением
их в качестве федератов на условиях
несения военной службы,
аналогичное приглашению позднее
половцев Давидом Строителем и
царицей Тамарой.
К концу 70->х гг. VI в. аланы
(очевидно, жители равнин и
предгорий), по сведениям Менандра,
попали в политическую зависимость
от тюрков Турксанфа C0, с. 55, 61),
правда, ненадолго, т. к. неурядицы
на востоке заставили тюрок вскоре
оставить захваченные территории.
Возникновение Оногуро-Булгарско-
го и Хазарского каганатов и их
политическая активность на полтора века
почти полностью вытеснили имя
алан со страниц письменных
источников, но нет сомнений, что
аланы должны были участвовать в тех
событиях, о которых шла речь.
После событий, связанных с
посольством Земарха 568 года,
византийские авторы долгие годы молчали
о Северном Кавказе, но зато не
обойдены вниманием древних
историков такие события, как
вторжение тюркютов через Дербент в
626—628 гг., осада и взятие
Тбилиси, восстание Джеваншира против
персов в 645 г. Не могли их
оставить безразличными и все события,
связанные с экспансией арабов на
востоке, в частности в Закавказье
— первый их поход на хазар,
окончившийся победой последних.
Византия не могла не использовать в
своих интересах столкновение
арабов и хазар и попытку последних
утвердиться в Закавказье —
нападение на Армению (по Егише —
в 683—685 гг., по Гевонду —
в 689 г.).
Одно из событий конца VII в.
должно привлечь наше внимание в связи
с историей северокавказских алан:
речь идет о событиях конца VII —
начала VIII вв., связанных с
посольством Льва Исавра к аланам во
время правления Итаксиса (8, с. 136—
143).
В этот период западные аланы
продолжают традиционный союз с
Византией, но и восточные аланы,
по-видимому, в эпоху арабо-хазар-
ских войн выступают как союзники
хазар. Разделяя впервые
высказанную В. А. Кузнецовым точку зрения
о том, что Чир-Юртский катакомб-
ный могильник в Дагестане является
аланским, я в то же время считаю
справедливым вывод А. В. Гадло
о переселении алан хазарами для
охраны южных рубежей Хазарии от
арабов C1, с. 364). Позднее, в 721 —
722 гг. хазары атаковали алан, под
762 г. мы знаем о захвате Джуан-
шера Бауманом и использовании
Дариальского пути. Тем же путем
почти через 100 лет (854 г.)
прошло 3000 семей алан и были
поселены у Шамхора.
Самостоятельное значение и
первостепенную важность
представляет в данной связи разбор
полемики, касающийся интерпретации
катакомбных захоронений на
Северном Кавказе. Рассматривая эту
проблему ретроспективно, отталкиваясь
от анализа многочисленных
средневековых катакомб, специфичных для
аланской культуры VI—XII вв. н. э.,
нельзя не обратить внимания на то,
что именно они оказываются четко
скоррелированы с новым для
данной территории антропологическим
типом, без всякого сомнения
связанным с аланами. Ряд катакомб от
XII—XIII вв. (классический Змей-
ский могильник), VIII—IX вв., VI—
VII вв., IV—V вв., вплоть до II в.
до н. э. — III в. н. э. — дают
непрерывную ретроспекцию на про-
29

тяжении пятнадцати веков
существования этого типа погребального
сооружения. Причем, наложение
ареалов по хронологическим
периодам наглядно указывает на
появление катакомб вначале в
степных районах, а затем на
постепенный охват ими все большей
территории, вплоть до гор Большого
Кавказа. Рассматривать вопросы их
происхождения следует на
широком историко-географическом
фоне — от Средиземноморья до
Средней Азии и от Приуралья до
Северного Ирана. Наиболее ранние
катакомбные погребения VI—V вв.
до н. э. происходят из Приуралья,
составляя не более 0,7—2% от
общего числа погребений и
свидетельствуя о социальной стратификации
сарматского населения.
Одновременно известны они у скифов,
позже — в Крыму, на Дону, в
Хорезме, на Бос поре у меотов. Ареал
катакомб не свидетельствует
против их сарматской принадлежности.
Анализ карт катакомбных погребе-
оний позднесарматского времени
Центрального Предкавказья
показывает, что их южная граница
совпадает с южной границей степных
курганов скифского времени,
проходя по северной границе
предгорий и наглядно подчеркивая их
степное происхождение. Только на
некоторых участках они
поднимаются вверх по течению рек, попадая
в предгорья (Подкумок, район
Нальчика, правобережье Терека до Ас-
сы). Поэтому идея о
принадлежности катакомбных погребальных
сооружений аланам, казавшаяся
слишком прямолинейной и однозначной,
продолжает иметь право на
существование. Единодушие
исследователей объясняется не
традиционностью данной точки зрения, а тем,
что она продолжает получать
подтверждение на массовом
материале, хотя в целом вопрос о
происхождении катакомб на сегодняшний
день представляет наиболее яркий
пример «проблемной ситуации».
Для эпохи раннего средневековья
Центрального Предкавказья
грунтовые катакомбы являются самым
многочисленным погребальным
сооружением A02 могильника),
достигая 64, 7% в окрестностях Кавмин-
вод, 38, 1 % в Чечено-Ингушетии и
27,6% в Северной Осетии.
С момента раскопок Мингечаур-
ских катакомб в конце 40-х годов
остро стоит в научной литературе
вопрос об их интерпретации. Для
Закавказья, как, собственно, и
Северного Кавказа, — это появление
нового типа погребального
сооружения, престижность и
значительность которого подчеркивается тем,
что погребение совершается часто
в деревянный сруб, впущенный в
катакомбу, либо в крупный
керамический сосуд, что указывает на
объединение местного традиционного
и нового погребального обрядов.
Укажем, что на Кубани (Хумара)
М. П. Абрамовой зафиксирован
каменный ящик с детским
погребением, впущенный в камеру
катакомбы, а на Эшкаконе нами
исследовано детское погребение рубежа
VII—VI вв. до н. э., когда
каменный ящик был впущен в каменную
гробницу. Появление катакомб
(начиная с первых веков н. э. до VI—
VII вв.) в Мингечауре (около 200),
Кабале, Топраккале и Казахском
районе C4, с. 94—103),
существенно расширяет ареал этого типа
погребального сооружения в Черно-
морско-Каспийском междуморье,
вплоть до юга Каспия — Дайламан,
Галекути, Норузмахале, Харамруд,
Шахпи C5, с. 98—100).
Близость в конструктивных
деталях и датах позволяет
рассматривать эти памятники в едином
контексте, справедливо
охарактеризованном И. Г. Алиевым как «Сарма-
то-аланы на пути в Иран» C6, с.
195—211). Относительно этнической
принадлежности и причины
появления этого нового погребального
сооружения существует две точки
зрения. Одни исследователи считают
их местными албанскими и
склонны видеть здесь пример внешнего
импульса и
культурно-экономических связей Албании; другие же
30

видят в них сармато-аланские черты
и считают их документирующими
сведения письменных источников об
аланах в Закавказье. И
сторонниками и противниками аланской
принадлежности катакомб приводится
обширный арсенал доказательств,но.
часто одни и те же факты
приводят авторов к различным выводам,
поскольку нет ни устоявшейся
процедуры анализа, ни правил вывода
логических доказательств. Так
обстоит вопрос о значении факта
искусственной деформации,
наблюдаемой на черепах, начиная с III в.,
наличии подстилки, угля, серы и
мела в заполнении конских
захоронений, обезглавленных туш
баранов в качестве заупокойной пищи
и т. д. Пока в распоряжении
археологов отсутствуют полная
количественная информация и ареаль-
ное картографирование для
каждого из использованных в научных
рассуждениях фактов, эти вопросы
будут решаться неоднозначно,
произвольно и субъективно.
Я тоже не располагаю полными
данными полевой документации по
рассматриваемым катакомбам,
которые позволили бы произвести
количественный и качественный
сравнительный анализы, опирающиеся
на исчерпывающую классификацию
как конструктивных деталей
катакомб, так и сопровождающего
погребального инвентаря, но мое
знакомство с музейными коллекциями
Мингечаура в хранилищах и
экспозиции музеев Баку, так же как и
со специальной литературой,
приводит к выводам, что сармато-алан-
ское влияние (и присутствие) для
Закавказья никак нельзя
недооценивать. Если учитывать
промежуточное положение дагестанских
памятников и близость к ним как
материалов Центрального Предкавказья,
так и материалов с территории
Азербайджана, то следует связывать и
здесь появление катакомбных
могильников с аланами. Опять-таки,
если рассматривать эту проблему
комплексно и в ретроспекции, то
непонятно, почему мы
безоговорочно принимаем аланскую
принадлежность населения, использовавшего
катакомбы на территории Подонья,
Крыма, Прикубанья и отказываем в
этом памятникам первых веков н. э.
Закавказья, когда исторические
свидетельства об аланах на
рассматриваемой территории Закавказья и
Ирана столь подробны и
определены?
В настоящее время в результате
полевых работ на территории
Грузии начинают появляться отдельные
катакомбные погребения и даже
крупные могильники, датируемые
III—VI вв. н. э. Жинвальской
экспедицией раскопан могильник V—
VI вв. н. э. из 50 катакомб,
содержавших от 1 до 11 костяков? Как
и на Северном Кавказе, мужчины
были положены вытянуто, а
женщины — скорченно. Дромосы, что
часто наблюдалось на Северном
Кавказе, заполнены камнем.
Спецификой Жинвальского ' могильника
является точное соответствие
между числом плит, закрывающих
входное отверстие, и числом костяков
в камере. Весь материал из
катакомб полностью совпадает с
материалом из одновременных
местных могильников с другими
типами погребальных сооружений.
Кроме того, Ю. М. Гагошидзе
любезно указал мне на раскопанные два
катакомбных погребения IV в. н. э.
в Садуга (Кахети) и найденное А.
Бохочадзе в Ксани подбойное
погребение позднеантичного
времени. Исследования немногочисленных
пока катакомб в ряде пунктов
Центральной Грузии и Жинвальского
могильника являются залогом того,
что в будущем можно ждать роста
числа интересующих нас находок.
Работы последних лет в горных
районах по Арагви существенно
расширяют наши представления о свя-
3 Пользуюсь случаем выразить мою
глубокую благодарность Р. М. Рамишвили
за возможность ознакомиться со всеми
материалами и В. В. Чихвадзе за сведения
о типологии и датировке найденных в
катакомбах вещей, подготавливаемых ею
к научной публикации.
31

зях и взаимовлияниях населения,
жившего на северных и южных
склонах Большого Кавказа в III—XII вв.
и пользовавшихся Дариальским
проходом. Особой темой,
заслуживающей в этом плане специального
рассмотрения, является сопоставление
каменных подземных и
полуподземных склепов, исследованных в
последние сезоны по трассе
транскавказской железной дороги на
Пшавской Арагви экспедицией Р. М.
Рамишвили с обширной группой
подобных памятников Северного
Кавказа. Примером этому является
сравнительный анализ двух
памятников, исследованных в Северной
(Чми) и Южной (Едыс) Осетии и
отличающихся такой близостью по
всем показателям, что их можно
рассматривать только в едином
кул ьту р но-истори чес ком контексте
C7, с. 20—23; 38, с. 198—209; 39,
с. 49—71). Подробное (по
комплексам) издание этих памятников
позволяет мне ограничиться выводами
общего характера, построенными на
анализе сходств (преобладают) и
отличий (малочисленны)
сравниваемых могильников.
Начнем с характера
погребальных сооружений. В обоих случаях
это неглубокие грунтовые
погребения, с большим или меньшим
использованием камня (сооружение
одной — трех стен из каменной
кладки в несколько рядов,
отдельные камни у стен на уровне дна,
засыпь камнями). Погребения
индивидуальные, парные, реже
коллективные, черепа в большей части с
искусственной деформацией. Мы
уже говорили о катакомбах как об
этноопределяющем признаке алан,
но вместе с тем для аланской
культуры эпохи средневековья
характерны были кроме того каменные
гробницы, подземные и полуподземные
склепы, скальные захоронения и
грунтовые погребения. Правда,
последние в целом составляют для
раннего средневековья всего 10,7%
D2 могильника), но традиция их
уходит в позднекобанскую культуру
VII—VI вв. до н. э. Рассмотрение
32
их ареала в диахронии показывает,
что начиная с указанного времени
(VII—IV вв.-до н. э.), концентируясь-
в равнинных и предгорных областях,
они на протяжении сарматского
времени (III в. до н. э. — III в. н. э.)
продвигаются несколько к западу,
занимая предгорья, поднимаясь по
Кубани в горные районы Кавказа.
В эпоху раннего средневековья в
западной части ареал расширяется
за счет высокогорья (до истоков
Кубани). В центральной части
памятники также расширяют свой ареал
в сторону высокогорья; Дигория,
Дарьяльское ущелье, горная Чечня.
Археологический материал из
грунтовых погребений не несет
каких-либо специфических черт,
позволяющих выделять этот тип
погребальных сооружений из алан-
ских древностей: аланскую
принадлежность подчеркивают ареал и
деформация черепов. Таблица
сопоставляющая вещевой инвентарь
Чми и Едыса показывает на
близость типов круглорамчатых, оваль-
норамчатых, В-образных,
щитовидных и квадратных пряжек, с
щитками, украшенными инкрустацией
стеклом (что не выходит из VI—
VII вв. н. э.) или прорезами. Если
говорить об излюбленном элементе
так называемых «геральдических»
наборных поясов, которые
специфичны для евразийских
дружинников VI—VII вв. и имеют
византийское происхождение, то им
является геральдический щиток (или его
комбинации), украшенный
прорезами в виде человеческого лица или
его схематизации, и округлая
накладка-бляшка. Выделяется ряд
типов круглых накладок, плоских,
выпуклых с инкрустацией в
центральном гнезде, насечками по краю,
ареал которых четко указывает на
запад. Для нашей территории это
Черноморское побережье Кавказа,
Крым, Закавказье, Северный
Кавказ, вплоть до зависящих от них
Башкирии и Поволжья.
Наиболее ранние комплексы
датируются второй половиной VI в.
Очевидно, на первом этапе пояс

украшен был только круглыми
накладками, а несколько позднее (со
второй половины VI в.) наряду с
ними появляются геральдические
щитки, т-образные бляшки и
наконечники с прорезной
орнаментацией (подробнее ниже). Совпадают
набор серег (калачикообразные, в
полтора оборота и с напускным 14-
гранником), проволочные фибулы,
браслеты, бусы, сердоликовые и
янтарные сасанидские печатки VI—
VII вв. Отличает Чми-Беахникуп ряд
специфических северокавказских
аланских черт (находки двух
однотипных металлических зеркал,
антропоморфный амулет, подвески в
виде кольца с девятью
утолщениями). Если учесть территориальную
близость между рассматриваемыми
могильниками, расположенными на
расстоянии однодневного конного
перехода по Дарьяльскому и Тру-
совскому ущельям через Кадласан-
ский перевал, то единство
памятников становится понятным.
Могильники одновременны, я полностью
согласна с предложенной Р. Г. Дзат-
тиаты датой для Едыса (VI—VII вв.)
и считаю, что М. П. Абрамова
неоправданно уводит время
использования Чми-Беахникупа в V в.:
более вероятным мне
представляется VI в., причем не начало, а
середина и, скорее, вторая его
половина. Следовательно, к VI —
началу VII в. следует относить
переселение алан из Дариальского
ущелья в верховья Б. Лиахви, в
связи с чем особый интерес должны
представлять раскопки поселения
«Царциаты калак» у с. Едыс и
развертывание археологических
исследований в Трусовском ущелье,
которое продолжает оставаться
белым пятном на археологической
карте Кавказа.
Если до самого последнего
времени свидетельством связей
населения, занимающего Южную
Осетию в эпоху раннего средневековья,
с аланами оставались бронзовые
солярные амулеты и зеркало из
фондов Юго-Осетинского музея
краеведения, к сожалению, плохо
паспортизованные A3, с. 106), то
немногочисленные, но интереснейшие
исследования Р. Г. Дзаттиаты
внушают надежду на возможные
изменения в этом плане в самое
ближайшее время.
В ожидании новых памятников
с территории Грузии,
документирующих взаимоотношения алан с
Картли, постараемся извлечь всю
доступную информацию из тех
материалов, которые известны на
сегодняшний день, тем более, что
в настоящее время подавляющая их
часть исчерпывающе издана Н. И.
Апхазава D0), тогда же я
опубликовала D1) бронзовые пряжки из
Самтавро, изученные мною в
Государственном музее Грузии при
научной консультации Н. Н. Угрели-
дзе. Путь исследования я вижу в
выделении тех типов вещей IV—
IX вв., которые единично
представлены на территории Грузии и
массово на Северном Кавказе, что
позволяет считать их
северокавказским импортом.
Мы уже указывали на находки
амулетов в случайных коллекциях
из Южной Осетии, что представляет
особый интерес, поскольку если
большая часть металлических
украшений (поясные наборы, серьги,
перстни, браслеты, бусы)
объединяет обширные пространства
Евразии от Алтая и Сибири до
Центральной Европы, то металлические
амулеты и зеркала представляют
собой специфику аланской
археологической культуры. Обширная
коллекция амулетов северокавказских
алан (более 300 экз.) отличается
богатством и разнообразием типов G,
рис. 64)? Любопытно, что в
материалах из Самтавро представлены
только птицевидные и солярно-
зооморфные фибулы и амулеты. В
Центральном Предкавказье их
насчитывается 68 экз. Птицевидные
фибулы (рис. 2, 7), также как и
4 Мы приводим типологию и подсчеты по
сданному в 1986 г. в печать (СОГУ,
Владикавказ) научному пособию
«Хронология древностей северокавказских алан».
33

фибулы с изображением павлинов
из погребений апсилов (рис. 5, 17,
18) не имеют аналогий в
северокавказском материале и скорее
могут быть рассмотрены как
византийские реплики (или импорты),
послужившие прототипом (или
импульсом) к созданию птицевидных
фибул на Северном Кавказе, где
в комплексах VI—VII вв.
(особенно на территории Кавминвод и
Кабардино-Балкарии) прослежены
эволюционные ряды от птицевидных
фибул (рис. 2, 1—3) в виде
довольно реалистических изображений
птицы из гладкой (или
инструктированной голубым или желтым стеклом)
пластинки, через птицу с головой,
вырастающей из спины и хвоста
(рис. 2, 4), до круглой солярно-зоо-
морфной фибулы с четырьмя
птичьими головками по кругу и
инкрустацией стекла в гнездах в
центральной части (рис. 2, 5, 6); таких фибул
на Северном Кавказе найдено 10
экз. и 1 экз. в Картли (рис. 2, 13).
К VIII—IX вв. данный тип фибул
превращается в амулеты-подвески
(рис. 2, 9—10), представленные на
Северном Кавказе 33 экз.
Дериватом этого типа, когда соколиные
головки вытягиваются и
деформируются, является амулет, найденный
в Самтаврском могильнике (рис. 2,
14), который не должен быть
датирован ранее VIII в. и, безусловно,
по своему происхождению связан
с Северным Кавказом. Амулеты в
виде бараньих и козлиных головок
и фигурок козлов, оленей и
баранов эпизодически встречаются в
памятниках алан, особенно в
горных районах, где отражают
сохранение традиций зооморфных амулетов
кавказского субстрата,
прослеженных еще с древнекобанской
культуры вплоть до VIII—IX вв. — Чми
VIII—IX вв., (рис. 2, 11—12), Сам-
тавро (рис. 2, 15). Наибольшая
близость между самтаврским
могильником и памятниками
северокавказских алан наблюдается при
анализе серег.
Серьги в виде несомкнутого
колечка из Мокрой Балки (рис. 2,
16—17) и из Самтавро (рис. 2, 22—
23) представлены на Северном
Кавказе 31 экз. и охватывают верховья
Кубани и окрестности Кисловодска.
Причем выделяется к^к вариант
IV—V вв., типа рассмотренных
выше, так и со слегка заходящими
концами, типичные для IX в. Серьги
«калачиком» (рис. 2, 17, 18, 29) до
недавнего времени считались
датирующими для гуннского времени, в
настоящее время диапазон их
существования расширился с поздне-
римского времени до VI—VIII вв.
Возникают они в боспорских
мастерских II—III вв.; они бытуют на
Ббспоре и в Херсоне (где Н. В.
Пятышева их появление в IV в.
связывает с приходом алан) и
доходят до Центральной и Западной
Европы на западе и до Волги на
востоке. В комплексах VI—VII вв.
Северного Кавказа они являются
наиболее массовой находкой
(много десятков комплексов). Причем
в погребениях VI—VII вв. в
окрестностях Кисловодска найдены кала-
чикообразные серьги с тремя
шариками, прикрепленными снизу(рис.
2, 19), близкие, хотя и не
идентичные, распространенному в
Самтавро типу серег (рис. 2, 20), когда
постепенно исчезает расширение в
нижней части.
Серьги (тип. 5 для Северного
Кавказа; представлен 12 экз.),
небольшие литые золотые (рис. 2,24)
из Чми, или крупные серебряные,
с подвеской в виде перевернутого
вершиной вниз треугольника,
украшенного гроздью из полых
шариков. Крупные золотые, богато
украшенные зернью и гнездами с
инкрустациями,серьги типичны для
богатых погребений VII—VIII вв.
Крыма, Кавказа, Поднепровья и По-
дунавья (рис. 2, 25—27, 32); на
их базе в VIII—IX вв. в Крыму
и на Кавказе возник упрощенный
вариант литых серег с неподвижной
подвеской (рис. 2, 26) из Мокрой
Балки. Сближают северокавказские
и самтаврские погребения находки
бронзовых бубенчиков,
многочисленных для Северного Кавказа и
34

являющихся четким
хронологическим признаком VIII—IX вв. (рис.
2, 20, 21, 28). Среди браслетов
выделяется два типа северокавказских,
представленных в Картли, — из
широкого дрота с расширенными
концами и (или) расширением у
противоположной стороны (рис. 2, 33,
35), относящихся к VIII—IX вв., и
с уплощенными концами,
украшенными львиными головками (рис. 2,
34, 36), датируемых VI—VII вв.
Анализ керамики позволяет
также говорить о связях, по
свидетельству Ю. Н. Воронова, обширной
керамической коллекции из жилых
слоев и могильника крепости Ци-
билиум; отсюда происходит 13
северокавказских аланских серолоще-
ных кувшинчиков и кружек. При
раскопках Зильгинского городища в
Осетии II—IX вв. 1987 г.
объединенной экспедицией ИА АН СССР,
СОНИИ ИФЭ и СОГУ найдено два
белоглиняных кувшинчика,
аналогичных многочисленным
закавказским сосудам, известным по
раскопкам Жинвальской и других
экспедиций. Рассмотренные
материалы хотя и выразительны, но
довольно ограничены в количественном
отношении. Свидетельствуют они как
о контактах, так и о возможном
присутствии алан на территории
Закавказья (причем, судя по
преобладанию женских украшений, можно
говорить о широких брачных
контактах между местным картлийским
населением и северокавказскими
алайами).
Письменные источники, о
которых шла речь выше,
свидетельствуют о налаженных
военно-политических союзнических отношениях
между аланами и Закавказьем в V—
VII вв. и позже, что подтверждается
и археологическими материалами.
Прежде всего это касается
вооружения и воинского снаряжения, сама
суть которых и их роль в судьбах
народов, пользовавшихся ими для
сохранения и расширения своей
власти и могущества, является
показателем восприимчивости их ко
всем эффективным новшествам,
возникающим в этой сфере
материальной культуры. Общность в воинском
снаряжении определяется и тем,
что эпоха раннего средневековья
характеризуется тесными военными,
политическими и культурными
контактами всех крупнейших
государств этого времени, от Византии на
западе до Китая на востоке, и
повышенным взаимным интересом к
военному и культурному
потенциалу каждого из участников этих
международных связей.
Поскольку в Закавказье мы
почти полностью лишены находок
оружия в погребениях, первостепенный
интерес представляет для нас
анализ поясной гарнитуры —
непременной детали снаряжения раннесред-
невекового дружинника. Весь
доступный материал для Картли
обобщен Н. И. Апхазава, на чьи
материалы я в дальнейшем и опираюсь.
Вместе с тем поясные наборы, из
Закавказья я рассматриваю на
широком фоне евразийских
материалов, классифицированных по единой
программе в двух томах САИ G000
экз. пряжек и деталей поясов), из
которых в настоящее время издан
только первый том. Имея столь
солидное статистическое основание,
мы можем сопоставить коллекцию
из Закавказья, насчитывающую
примерно около полутора сотен
пряжек и четырехсот деталей поясных
наборов (включая западную Грузию
и Абхазию), с коллекцией из
Северного Кавказа E00 пряжек и
примерно полторы тысячи деталей
поясных наборов). Подсчеты аналогий в
пределах этого массива могут
проводиться не только по принятым
нами единицам типологии (типам,
подтипам и вариантам), но и по
признакам способов соединения рамки с
щитком, прикрепления пряжки к
ремню, форме язычка и* т. д.
Причем в ряде случаев наиболее
обоснованные связи мы получаем
на основании анализа сочетаний
редко встречающихся типов и
признаков и наилучшими
хронологическими признаками следует считать не
тип, а какой-нибудь признак, его
35

процентное соотношение с другими
признаками. Ограниченностьобъема
статьи заставила меня прибегнуть
лишь к иллюстративной форме
подачи и анализа материала.
С учетом принятой мною в САМ
классификации пряжек я привожу
все основные их типы из Южной
Осетии (рис. 1), Картли (рис. 3) и
Абхазии (рис. 4), и предлагаю
самые общие выводы из
конкретного сопоставления каждого из типов
и вариантов со всем массивом
аналогий по той табличной форме,
которая была принята мною в
ранних работах D2, с. 95—117; 43,
вклейка после с. 284 ). Так,
например, если пряжки Северного
Кавказа содержат 21,5% типов и
вариантов, не имеющих аналогий в
других регионах Евразии и,
соответственно, составляющих его
специфику в основном за счет пряжек
местного производства VIII—-IX вв.,
то сопоставление закавказских с
северокавказскими показывает
удивительное единство и зависимость
первых от вторых? Для V в. это
почти полное соответствие, причем
пряжки из Апсилии дают богато
украшенные сердоликом и стеклом
образцы византийского
производства, а Картлийские более рядовые;
в Апсилии преобладают пряжки
подвижного щиткового соединения
(рис. 4, 2—8, 12—13), а в Картли
односостав ные.
Несколько экземпляров пряжек .
подвижного крепления византийские
по происхождению, относятся к VIМ
—IX вв. (рис. 3, 17, 19) и лишь
один экземпляр относится к VI—
VII вв. (рис. 3, 30).
Сопоставление пряжек VI—VII
вв. дает примерно 60% повторения
северокавказских образцов в
закавказских пряжках, причем
опять-таки за счет использования более
простых образцов (при большем
проценте бронзовых в Картли), од-
5 Читатель может убедиться в этом,
сопоставив приведенные в статье
материалы с опубликованными ранее данными
G, с. 176, рис. 60).
носоставных, с преобладанием
гладких щитков простых форм, всего
в нескольких случаях украшенных
геометрическими прорезами.
Больший (относительно) процент
составляют небольшие обувные пряжки,
обычно находимые в детских
погребениях (типа рис. 3, 5, 15—18,
21, 22, 28, 29). Для этого
периода, для рубежа VII—VIII вв., для
Картли мы знаем несколько
специфических форм (рис. 3, 8, 25, 26),
свидетельствующих, возможно, о
местном производстве. В целом же
пряжки VIII—IX вв. в Грузии
единичны, и, как правило, происходят
из случайных коллекций, в которых
отмечается всего лишь 10%
совпадения с северокавказскими, что,
прежде всего, говорит о
хронологической неравноценности
сравниваемых коллекций. Что касается
деталей поясной гарнитуры, нам
пришлось иначе, чем в случае с
пряжками, структурно построить
таблицы по накладным бляшкам,
бляшкам-подвескам и
наконечникам;противопоставление производится в
пределах рисунка: в левой части
находки из Северного Кавказа, в
правой — из Южной Осетии (рис. 1)
или Картли (рис. 6).
Происхождение наборных
поясов геральдического типа, их
периодизация, пути распространения,
использование в качестве
определителя места воина в системе
дружинной иерархии подробно
рассмотрены в целой серии работ. Для нас же
основной задачей остается
нахождение места рассматриваемой
коллекции из Закавказья в системе поясной
гарнитуры Евразии.
Нами в свое время была
поставлена задача определить и выразить
математически постепенную
стилизацию орнамента от легко
читавшегося изображения лица к
геометрическому орнаменту. Был выделен
алфавит, состоящий из 27
элементов орнаментации, и
математически определен механизм
порождения и правила сочетания
элементов. Постепенную схематизацию
орнамента удалось оценить с помощью
36

Рис. 1. Поясные наборы и украшения из могильников Северной и Южной Осетии:
а) Чми-Беахникуп; б) Едыс.
37

Рис. 2. Находки аланских по происхождению украшений V—VIII вв. из Картли (б) и
их северокавказские аналогии (а).
38

Рис. 3. Поясные пряжки V—VIII вв. из Картли.
39

Рис. 4. Поясные пряжки IV—VII вв, из Абхазии.
40

Рис. 5. Поясные накладки VI—VII вв. из Абхазии.
41

Рис.6. Находки аланских по происхождению деталей поясных наборов VI—VII вв.
из Картли (б) и их северокавказские аналогии (а).
42

<3^ ед& ^э
\у
У
О 4 1
Р и с. 7 Реконструкции геральдических поясов из Чми (Северная Осетия): 1 — катакомба
16; 2 — катакомба 1Я; 3 —. катакомба 17. *
43

. 8. Реконструкция геральдических поясов с прорезной орнаментацией из
Закавказья: 1 — Самтавро, п. 40; 2 — Квемо-Алеви, п. 23; 3 — Агойский аул, п. 10;
4 — Самтавро, разрушенное погребение.

Рис. 9. Реконструкции геральдических поясов: из Болгарии ,1 — Болгария, Садовец;
2 — Закавказье, Уч-Тепе, большой курган; 3 — Иран, Так-и-Бдстан; 4 —
Северный Кавказ, Замок, катакомба 4.
45

Л ГР. КЛТАК.
^^.поЬк «атак.
11 х
А
Карта 1. Расположение катакомбных погребений IV—IX вв. в Центральном
Предкавказье.
зует эволюцию на протяжении VI—
VII вв., а переход к гладким
формам характеризует завершающий
этап. Правда, следует иметь в
виду, что различные по форме
накладки изменяются в разном
ритме, в частности, поясные
наконечники дольше сохраняют
нередуцированную форму изображения
личины, поэтому на одном поясе
детали поясных наборов разных типов
могут характеризоваться разной
степенью схематизации. Поэтому при
анализе аналогий нам необходи-
различных приемов теории
информации, вычислив условную
информацию в битах и избыточность на
различных уровнях схематизации
D4). При обсуждении
предложенной нами математической
процедуры на симпозиуме в Париже в
1969 г. ведущий специалист по
применению математики в археологии
Д. Даран счел этот способ
единственно возможным не только при
подсчете характера и степени
стилизации, но и для объективного
вычисления направления движения
стрелы времени как Вектора C2, мо учитывать как однопорядковый
с. 191). уровень стилизации, отражающий
Оценивая полноту изображения степень сложности изображения
лица на деталях поясов и прове- (хронологический аспект), так и вы-
дя подсчеты по всем материалам, бор того или иного элемента для
удалось выявить место их проис- изображения определенной пози-
хождения (Византия, в частности ции, что может характеризовать
циркумпонтийская зона), а карто- культурный (локальный) аспект. При-
графируя эти данные D4, рис. 8), — мером такой кавказской специфи-
пути распространения поясов с про- ки является изображение бровей в
резной орнаментацией на нашей виде перевернутого полумесяца
территории: в Крым, Поднепровье, (рис. 6, 17, 19, 20—22, 24, 27), рта
в виде прямоугольного вытянутого
прореза, (рис. 6, 17, 21, 27), иногда
совмещенного с квадратом носа
(рис. 6, 16, 18, 20). На
геральдических щитках сочетание этих
элементов наблюдается только в
северокавказских и
центрально-грузинских памятниках, что лишний раз
подчеркивает связь геральдических
Поволжье и Сибирь. Строя в левой
части таблицы изображения
каждого типа поясной гарнитуры от легко
опознаваемого изображения
человеческого тела (рис. 6, 15—16, 17,
46, 50, 55), имея в качестве
отправной точки середину VI в. (время
появления поясов данного типа), мы
можем быть уверенными, что
схематизация изображений с сохране- Щитков из Картли и Южной
Осеннем двух-трех позиций характери- тии не вообще с наборными поя-
46

сами, а с наборными поясами
северокавказского аланского типа.
Поскольку в приведенном
левостороннем эволюционном ряду
даются только северокавказские
параллели, скажу, что схематизация
брови-нос-рот (рис. 6, 17, 18, 20,
27) характеризует накладки из Агой-
ского аула (п. 10), Нальчика, Сам-
тавро, Едыса, Северной Осетии
(Кумбулта, Чми), Теберды, Мокрой
Балки и окрестностей Кисловодска,
и в одном только случае из
Башкирии (Бахмутинский мог., п. 1).
Вместе с тем, трехэлементная
композиция из других стилистических
элементов и в иных сочетаниях, не
встреченная или редко
встречающаяся на Кавказе, представлена на
других территориях (Поднепровье,
Прикамье, Урал) многочисленными
экземплярами (всего
геральдических щитков известно в Евразии 200
экз.). Или, например, достаточно
широко распространенные C0 экз.)
в Евразии накладки (типа рис. 6,
26) встречены всего в двух-трех
случаях на Северном Кавказе и в двух
— в Закавказье, тогда как большая
их часть происходит с других
территорий, прежде всего Крыма.
Круглые накладки, как мы уже
отмечали,- частые в находках VI—
VIII вв. с Северного Кавказа и
Закавказья, в целом представлены
в Евразии в числе 416 экз. (без
учета последних находок) и возникают
в Северном Причерноморье
(гладкие, с прорезами и насечками по
краю), позднее проникая в
Башкирию, Приаралье, Сибирь, Алтай.
Комбинации из двух круглых
накладок объединяют древности
северокавказских алан и Самтавро (рис. 6,
29, 30, 34), так же как и
схематизации сдвоенных соколиных
головок (рис. 6, 33, 36) с крестом
в центре. Не ставя своей целью тип
за типом проследить соответствия,
хочу вновь подчеркнуть, что в
Закавказье представлены те типы
накладок и наконечников, которые
специфичны для северокавказских
алан или встречаются в их
памятниках преимущественно, что
можно охарактеризовать как
соотношение целого и части. Этот факт
последовательно проявляется на всех
типах накладок, наконечников и
пряжек и указывает на зависимость
типологического состава закавказских
поясных наборов от
северокавказских аланских.
Следует сказать, что до сих пор
в археологической литературе при
исследовании прорезных поясов VI
—VII вв. обращалось внимание на
поиски общего, а не различий, на
хронологию, символический смысл,
социальную интерпретацию,
этнический смысл в самом общем виде.
Отсюда пошли наименования
рассматриваемых поясов как
«болгарских», «византийских», «иранских»,
«тюркских» и т. д. А между тем
рассмотрение всего массива поясов на
территории Евразии позволяет по
устойчивому набору разных
элементов для обозначения той или
иной позиции, большей или
меньшей вычурности или сухости
формы, пропорций, излюбленных
размеров, выделять локальные
варианты, которые представляется
возможным в ряде случаев связывать
с различными этническими
группами раннесредневековых
дружинников. В частности за локальной
спецификой прорезных поясов VI—VII
вв. Центрального Предкавказья
стоит их аланская принадлежность.
Если учесть подчеркиваемое в
различных письменных источниках
привычное использование аланских
дружин в качестве федератов
правителями большинства крупнейших
держав эпохи раннего
средневековья для военной охраны страны
с передачей им земель по торговым
путям и вблизи крепостей (в Галлии,
Крыму, на Черноморском
побережье Кавказа), то факт нахождения
поясных наборов с локальной
северокавказской спецификой следует
считать отражением пребывания
аланских дружинников на той
территории, где эти наборные пояса
найдены.
В каждом наборном воинском
поясе различаются две стороны: од-
47

на — принадлежность к
определенному воинскому клану (общее),
другая — характеристика личного
положения его носителя в пределах
этого клана (единичное). Первое
определяется самим типом
геральдического наборного пояса —
ассортиментом накладок и
наконечников, типом пряжки, украшениями
деталей (прорезы, чеканка, зернь,
' инкрустации), второе —
количеством подвесных ремешков,
использованием более ценного металла
(золото, серебро), цветовой
символикой, качеством исполнения и т. д.
В случае интерпретации пояса, как
знака воинской иерархии, мы
переходим от анализа его
непосредственных составляющих к
интегрированной оценке, комплексному
рассмотрению. Наиболее удобен здесь
путь реконструкции пояса на
основании всех имеющихся деталей с
учетом немногочисленных находок
с сохранившимися фрагментами
поясов, иконографии по
среднеазиатским и восточно-туркестанским
росписям, каменным изваяниям, са-
санидским и закавказским
рельефам, описаниям снаряжения
воинов в письменной традиции и т. д/
Предложенные нами
реконструкции иллюстрируют высказанную
выше мысль о близости между
собой северокавказских и закавказских
поясов (сравни рис. 8, 1—3, 9, 4),
специфике болгарских (рис. 9, 1),
высоком социальном статусе алан-,
ских дружинников из Чми (пояса
2, 9, 17 с подвесными
ремешками). Хочу только отметить, что
реконструкции могут быть
предложены лишь гипотетически, как версии
реконструкций. Во-первых, мы
вынуждены игнорировать тот факт, что
пояс несет не только социальные
функции, но и практические — для
подвешивания оружия. Количество
подвесных ремешков определялось
числом концевых бляшек, накладок
и наконечников, которые
количественно совпадают с накладками,
служащими для закрепления подвесных
ремней (круглые накладки,
геральдические щитки, накладки сложных
форм), хотя возможно, что
подвесные ремешки были дополнительно
украшены накладками, и тогда
общее число их может быть меньшим
(например, рис. 10, 2, 3). Количество
реконструкций (в частности и из
Самтаврского могильника) можно
было бы умножить, ибо, как
правило, прорезные наконечники и
накладки встречены в погребениях
наборами, хотя число подвесных
ремешков у них невелико, а пряжки,
зачастую, отсутствуют. Очевидно, в
это вкладывался определенный
смысл: пояс часто клали отдельно
около костяка C3, с. 85—97), а
отсутствие пряжки, возможно,
подчеркивало тот факт, что
погребенный воин не мог им перепоясаться
вновь, поскольку он уже перестал
выполнять свою вассальную
воинскую службу.
Но главное, что мы должны
отметить относительно деталей
прорезных наборных поясов из Самтав-
ро и других могильников Картли и
Южной Осетии, что они
встречаются не в виде отдельных накладок или
пряжек, а в виде полных поясных
наборов. Зачастую в тех же
комплексах встречаются серьги, пти-
цевидные фибулы, типично алан-
ские амулеты. Эти факты
свидетельствуют не о торговых контактах или
влияниях общей «евразийской
моды», пусть даже в ее
северокавказском аланском варианте, но о
непосредственном пребывании алан
на территории Восточного
Закавказья в VI—VII вв. Процент таких
погребений невелик (например,
одно на 52 погребения в с. Квемо-
Алеви, не более 10—15 на сотни
погребений Самтавро) и все же
при таком подходе к
интерпретации поясных наборов мы получаем
в наше распоряжение новый
источник, позволяющий археологически
подкреплять многочисленные
свидетельства письменных источников
о широких непосредственных
связях северокавказских алан и
населения Закавказья.
48

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. Абрамова М. П. Нижне-Джулат-
ский могильник. Нальчик, 1972.
2. Алексеева Е. П. Древняя и
средневековая история Карачаево-Черкесии.
(Вопросы этнического и
социально-экономического развития). М., 1971.
3. Алексееве. П. Происхождение на- *
родов Кавказа. Хронологическое
исследование. М., 1974.
4. Г а г л о й т и Ю. С. Аланы и вопросы
этногенеза осетин. Тбилиси, 1966.
5. Г а д л о А. В. Этническая история
Северного Кавказа IV—X вв. Л,-1979.
6. Иерусалимская А. А. «Великий
шелковый путь» и Северный Кавказ. Л.,
1972.
7. Ковалевская В. Б. Центральное
Предкавказье, Северо-Западный
Кавказ. / /Степи Евразии в эпоху
раннего средневековья. Археология СССР.
М., 1981.
8. Ковалевская В. Б. Кавказ и
аланы. Века и народы, М., 1984.
9. КузнецовВ. А. Нартский эпос и
некоторые вопросы истории
осетинского народа. Орджоникидзе, 1980.
10. КузнецовВ. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе, 1984.
11. Минаева Т. М. К истории алан .
- Верхнего Прикубанья по
археологическим данным. Ставрополь, 1971.
12. С м и р н о в К. Ф. Сарматы и
утверждение их политического господства в
Скифии. М., 1984.
13. ТеховБ. В. Очерки древней
истории и археологии Юго-Осетии.
Тбилиси, 1971.
14. Ч о ч и е в А. Р. Очерки истории
социальной культуры осетин. Цхинвали,
1985.
15. ГамрекелиВ. Н. Двалы и Двале-
тия в I—XV вв. н. э. Тбилиси, 1961.
16. КузнецовВ. А. Века и народы.
(О книге В. Б. Ковалевской «Кавказ и
аланы»). // ИЮОНИИ. Тбилиси, 1985.
Вып. XXVII.
17. Алексеев В. П.
Палеоантропология и история. // ВИ, 1985, № 1.
18. АлексеевВ. П., Гохман И. И.
Антропология азиатской части СССР.
М., 1984.
19. А л е к с е е в В. П. Антропологические
данные к происхождению осетинского
народа. // Происхождение
осетинского народа. Материалы научной сессии,
посвященной проблеме этногенеза
осетин. Орджоникидзе, 1967.
20. Мровели Леонти. Жизнь карт-
лийских царей. Извлечение сведений об
абхазах, народах Северного Кавказа и
Дагестана. Пер. с древнегрузинского,
предисловие и комментарии Г. В. Цу-
лая. М., 1979.
21. Т р е в е р К. В. Очерки по истории
и культуре Кавказской Албании. IV в.
до н. э. — VII в. н. э. М.—-Л., 1959.
22. Очерки истории Грузии. Тбилиси, 1973.
Т. П. (на груз. яз.).
23. А б е г я н М. X. История древ
неармянской литературы. Ереван, 1948. Т. 1.
24. Т у м а н я н Э. Об армяно-аланских
историко-лингвистических связях. //
Материалы пятой региональной научной
сессии по историко-сравнительному
изучению иберийско-кавказских языков.
Орджоникидзе, 1977.
25. Т о г о ш в и л и Г. Д. Византия и
Алания. // Мацнэ, 1978, 2 (на груз. яз.).
26. ПигулевскаяН. Сирийские
источники по истории народов СССР. М. —
Л., 1941.
27. Прокопий Кесари иски й.
История войн римлян с персами. Спб.,
1876. Кн. 1, гл. X.
28. Ковалевская (Деопик) В. Б.
Северокавказские аланы. // Очерки
истории СССР III—IX веков., 1959.
29. Ковалевская В. Б. Скифия,
Мидия, Иран во взаимоотношениях с
Закавказьем по данным Леонти Мровели.
// Мацнэ, 1975, 3.
30. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. М.,
1981. Ч. 1.
31. Г а д л о А. В. Северный Кавказ в IV—X
веках (проблемы этнической истории).
// Автореф. докт. дисс. Л., 1984.
32. АгсНео1од1е е! са1сиЫеигз. РгоЫетез
зетЫо^иез е! таМетаЫциез. Рапз,
1970.
33. А п х а з а в а Н.. И. Погребение
«воина» из с. Квемо-Алеви. // Вестник ГМГ.
Тбилиси, 1986. Вып. XXXVIII.
49

34. X а л и л о в Дж. А. Материальная
культура Кавказской Албании. Баку, 1985.
35. Литвинский Б. А. Погребальные
сооружения и погребальная практика,
в Парфии (к вопросу о парфяно-бак-
трийских соответствиях). // Средняя
Азия, Кавказ и Зарубежный Восток в
древности. М., 1983.
36. А л и е в И. Сармато-аланы на пути в
Иран. // К истории иранского
государства и культуры. К 2500 летию
иранского государства. М., 1971.
37. ДзаттиатыР. Г. Раскопки 1979 г.
в с. Едыс. // ИЮОНИИ АН ГР. ССР.
Вып. XXVII.
38. ДзаттиатыР. Г. Раннесредневе-
ковый могильник в селении Едыс
(Южная Осетия). // СА, 1986, 2.
39. А б р а м о а М. П. Раннесредневе-
ковый могильник у с. Чми в
Северной Осетии. //Новые материалы по
археологии Центрального Кавказа.
Орджоникидзе, 1986.
40. А п х а з а в а Н. И. Материальная
культура раннесредневековой Грузии
(Вопросы археологической хронологии по
данным украшений). Тбилиси, 1979. (На
груз. яз.).
41. Ковалевская В. Б. Поясные
наборы Евразии IV—IX вв. Пряжки. //
САИ.М., 1979. Вып. Е 1—2.
42. Ковалевская В. Б. Башкирия и
евразийские степи IV—IX вв. (по
материалам поясных наборов). //
Проблемы археологии и древней истории
угров. М., 1972.
43. К о ва л е в с к а я В. Б., Краснов
* Ю. А. Рец.: С А, 1973, 2.
. 44. Ковалевская В. Б. К изучению
орнаментики наборных поясов IV—IX
вв., как знаковой системы. //
Статист и ко- комбинаторные методы в
археологии. М., 1970.
50

М. К. Д Ж И О Е В
СВЕДЕНИЯ ДРЕВНЕАРМЯНСКИХ
АГИОГРАФИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ
ОБ АЛАНО-АРМЯНСКИХ СВЯЗЯХ
Тесными и разнохарактерными
были связи северокавказских алан
с народами Закавказья.
Закавказское направление было одной из
наиболее интенсивных сторон
внешних связей алан на протяжении всей
их истории. Унаследовав традиции
своих непосредственных
генетических предшественников — сарматов,
аланы принимали участие почти во
всех крупных событиях в
Закавказье, что на протяжении многих
столетий было яблоком раздора
между крупнейшими державами
тогдашнего мира. Вместе с тем
неослабно было внимание правящих
верхов закавказских государств к
своим северокавказским соседям, и
в первую очередь к аланам.
Среди письменных источников,
проливающих свет на связи алан с
народами Закавказья, разумеется,
особо ценными являются
источники собственно закавказского
происхождения — древнеармянские и
древнегрузинские исторические
сочинения. К числу наиболее
интересных источников, проливающих
свет на ранние алано-армянские
отношения, но еще недостаточно
оцененные в историографии,
относятся древнеармянские
агиографические памятники «Мученичество
Воскянов» и «Мученичество Сукиа-
сянцев». Согласно оценке
большинства исследователей, они были
созданы в V в. н. э. и по своим
стилистическим особенностям и языку
принадлежат к классическому
периоду древнеармянской
литературы. Оба Мученичества повествуют
об одних и тех же событиях, при
этом более ранним считается
«Мученичество Воскянов», а
«Мученичество Сукиасянцев» былЬ
литературной обработкой первого A, с.
167).
Тексты Мученичеств
используются мною в переводах на русский
язык, осуществленных К. С. Тер-
Давтян и Р. А. Габриелян B).
Краткое содержание Мученичеств
таково: Воскяны — ученики апостола
Фаддея, грека по происхождению,,
приняв христианство, поселились в
Армении у истоков Евфрата. На 43
году своего пребывания в Армении
они отправились ко двору царя
Арташеса, пытаясь и его обратить
в христианство. Проповедь их
возымела действие на приближенных и
, сородичей царицы Сатиник, алан
родом, которые приняли от Воскян
крещение. После этого
аланы-христиане, под именем Сукиасянцев
удалились на гору Джрабахш (Сука-
вет), где они жили 44 года.
Воцарившийся в Алании новый царь
Дидианос, узнав о святых
отшельниках, послал в Армению военный
отряд во главе с военачальником
Барлахой, перед которым была
поставлена задача убедить
Сукиасянцев вернуться обратно в Аланию
и обратиться к старой вере; если
они не захотят этого, то предать
51

их мечу. Когда отшельники
отказались вернуться на родину и к
старой вере, то были зарублены.
Сведения Мученичеств созвучны
с некоторыми местами «Историй
Армении» Фавста Бузанда и Мов-
сеса Хоренаци. Так, Фавст Бузанд
говорит о местности Воски у истоков
реки Евфрата, где, согласно Муче-
ничествам, были истреблены Воскя-
ны. В «Истории Армении» Мовсеса
Хоренаци рассказывается о войне
с аланами. Война закончилась
браком армянского царя Арташеса с
аланской царевной Сатиник, после
чего между двумя народами на
длительное время установился мир.
В Мученичествах Сатиник — жена
армянского царя Арташеса,
прибывшая в Армению со своим
окружением, принявшим впоследствии
христианство. Эти созвучия
Мученичеств с названными сочинениями
свидетельствуют о том, что
Мученичества относятся к тому же
времени, что и сочинения Бузанда и
Хоренаци, а также об общности их
устных источников, в которых
отразились какие-то реальные
события, имевшие место в I—IV вв. н. э.
(I, с. 168).
В то же время в Мученичествах
наблюдается значительный
анахронизм, порою путаница, что
объясняется их фольклорной основой.
Анахронизм, например,
проявляется в том, что Сукиасянцы
одновременно являются современниками
армянского царя Хосрова B72/3—
287 гг.). Поэтому некоторые
исследователи относят события,
описанные в Мученичествах или к I в.,
или к V в., а то к тому и
другому векам одновременно.
Попытка отделения реально
исторического от фольклорного
наслоения, устранение анахронизмов
дает возможность говорить о том,
что Мученичества являются
ценными источниками. Исследователи,
занимающиеся проблемой христиан-
ва у алан (В. А. Кузнецов, Р. А.
Габриелян) отмечают, что сведения
Мученичеств являются первым
свидетельством проникновения христи-,
анства к аланам. Однако, есть
разногласия в определении времени и
оценке значимости этого акта для
алан. Так, В. А. Кузнецов на
основе «Мученичества Сукиасянцев»
считает, что первое знакомство алан
с христианством произошло в V в.
C, с. 31; 4, с. 199). Но оно
происходило далеко за пределами самой
Алании, коснулось небольшой
группы лиц, и, конечно, не оказало
никакого влияния на население страны
D, с. 200). В то же время В. А.
Кузнецов, сопоставляя сведения
Мовсеса Хоренаци и «Жития
Сукиасянцев», склонен относить
политические события, описываемые в
источниках, к I в., а царя Шапуха
(персидского) даже называет отцом
Сатиник C, с. 31). Р. А. Габриелян,
полемизируя с В. А. Кузнецовым,
не согласна с ним в вопросе о
наличии аланского скита в Армении.
По ее словам, «исходя из логики
источника и, в частности, конечных
строк о том, что все они были
перебиты сородичами, прибывшими
из Аланского царства, нельзя
прийти к такому выводу» E, с. 28). По
мнению Р. А. Габриелян, в
Мученичествах описывается картина
принятия христианства прежде всего
аланской верхушкой E, с. 29).
Хронологически и она относит это
событие то к I в. E, с. 14), то к
V—VI вв. E, с. 29).
Логика источника и элементарно
правильное его восприятие
свидетельствуют о том, что христианство
восприняли именно те
представители аланской верхушки, которые
жили при дворе армянского царя, а
аланский скит был основан в
Армении.
Соглашаясь с тезисом В. А.
Кузнецова о том, что в
Мученичестве (В. А. Кузнецов использует
только Мученичество Сукиасянцев)
отразилось первое знакомство алан
с христианством, происшедшее в
Армении, хочется остановиться на
датировке этого события. Ни одна
из названных дат — I и V вв.
н. э. — не может быть признана
убедительной, поскольку говорить о
52

христианстве в Армении в I в. н. э.
преждевременно. Если это
произошло в V в. (или в V-—VI вв.)/когда,
предположительно, были созданы
Мученичества, то вряд ли авторы
увязали бы данное событие с конкреет-
ными историческими лицами,
жившими несколькими столетиями
раньше. Видимо, только фольклорная
основа, которой пользовались
авторы Мученичеств, сместила реальные
исторические факты и лица.
В историографии неоднократно
отмечалось, что в сочинении Мов-
сеса Хоренаци, имевшем
значительную фольклорную основу,
наблюдается перенос имени популярного
царя Арташеса на царя Трдата I,
современника вторжения алан в
Закавказье в 72 г. н. э. и, видимо,
супруга аланской царевны Сатиник.
Аналогичная фольклорная
контаминация, только более сложная,
прослеживается и в Мученичествах.
Учитывая, что в Армении христианство
принимается в качестве
официальной религии в начале IV в. при
царе Трдате III Великом B87—332
гг.) и имея в виду существующее
в историографии мнение об алан-
ском происхождении его жены Аш-
хен F; 7, с. 61, прим. 146),
небесперспективным представляется
предположение, что в
Мученичествах с Арташесом и Сатиник
связываются события, которые могли
иметь место при царе Трдате III
и его жене Ашхен. Аланы,
принявшие христианство, в принципе,
могли быть из свиты царицы Ашхен.
В этом, пожалуй, нет ничего
удивительного, ибо за сто с лишним лет
от времен царя Трдата III
Великого до момента создания
Мученичеств образ монарха, при котором
Армения не только принимает
христианство, но и обретает
политическую стабильность, мог слиться
с образом не менее популярного
царя Арташеса, а имя его жены
трансформироваться в имя более
популярной ее соплеменницы.
Доводом в пользу этого
предположения могут быть сведения
Мученичеств Воскянов о том, что
царь Арташес «не счел их
(христианских проповедников,— М. Д.) речи
сумасбродными» G, с. 45), а
также тот факт, что христиане Восвя-
ны и аланы — Сукиасянцы были
перебиты после смерти Арташеса
и Сатиник. Здесь, по всей
вероятности, отражены гонения на
христиан в Армении после убийства
царя Трдата III противниками нового
вероучения (8, с. 186—187). Таким
образом, время первого знакомства
алан с христианством и основания
аланского христианского скита в
Армении следует датировать
первой половиной — серединой IV в.
н. э.
Согласно нашим источникам,
аланы поддерживали с армянским
царским двором не только
династические связи, но и дипломатические
отношения. По сведениям
Мученичества Воскянов, алан-отшельников
перебили их же сородичи, после
смерти Сатиник «прибывшие для
знакомства с ее сыновьями» G, с.
46). Сказанное противоречит
мнению В. А. Кузнецова об избиении
отшельников тайно посланным
отрядом C, с. 31). Как видим,
последний выполнял прежде всего
дипломатическую миссию. Это тем
более вероятно, что, по данным
Мученичества Сукиасянцев, в это
время сменился царь и в Алании:
«Через несколько лет умер царь алан-
ский и правил аланами Дадианос.
И взялся он за пересчет войска,
которые сообщили царю о
блаженных... Узнав об этом от мужа
по имени Скуер, царь отобрал от
войска своих мужей отважных и,
вооружив их, послал в Армению на
гору Сукавет, сказав: «Если
найдете (их), большое
вознаграждение (посулив), склоните вернуться
сюда, а если они не согласятся,
предайте их мечу» G, с. 44).
Осведомленность некоторых из алан, и
особенно некоего мужа по имени
Скуер, о делах в Армении,
можно расценивать как свидетельство
постоянно существовавших алано-
армянских контактов.
Особая ценность рассматривае-
53

мых агиографических памятников
заключается в том, что они
содержат весьма важные сведения о
внутреннем социальном и
государственном устройстве Алании. Как
отмечает В. А. Кузнецов, при
сопоставлении сведений «Жития» с
данными Хоренаци перед нами
возникают картины острых междоусобиц
между аланскими родо-племенны-
ми вождями, именуемыми' в
источнике царями C, с. 31). Ссылаясь
на мнение армянских
исследователей о том, что «Житие» имеет
фольклорную основу, В. А.
Кузнецов считает что «принимать и эти
данные как достоверные факты V в.
мы не можем, хотя внутренние
междоусобицы весьма вероятны»
D, с. 157).
Солидаризируясь с В. А.
Кузнецовым в том, что сведения
«Жития» нельзя принимать за
достоверные факты, относящиеся к V в., мы
не разделяем чрезмерную
архаизацию В. А. Кузнецовым
общественного строя алан в этот период.
Сопоставление сведений Муче-
ничеств с данными других
источников, в частности Тацита, об
общественном строе северокавказских
аорсов и сираков, о социальном
статусе их царей во время войны
49 г. н. э. и Мовсеса Хоренаци об
аланских царях во время
вторжения алан в Армению в 72 г. н. э., в
которых четко прослеживаются
наследственная царская власть и
социальная дифференциация аланско-
го общества; позволяет сделать
следующие выводы: 1) аланский царь
в Мученичествах — это не обычный
родоплеменной вождь, а
наследственный правитель, стоящий во
главе иерархической лестницы.
Люди, прибывшие в Армению с
царевной Сатиник (будем называть ее так
традиционно), «приближенные
великой царицы», «были прославлены
и могучи, принадлежали к
высшему сословию и (были) первые в
войне (бою)» G, с. 46). Они являлись
представителями высшей аланской
знати, окружавшей царя и
подчиненной ему, и, в силу своего
зависимого от царской семьи
положения, составили свиту царевны; 2)
разумеется, принявшие
христианство аланы стояли на разных
ступенях иерархической лестницы. Среди
неофитов выделяется их
предводитель святой Суклас, которого
раньше звали Баракадрой и который
был «вторым (после царя)
сановником в государстве». Ему обещает
военачальник Барлаха: «вновь
удостоишься прежнего положения и
возляжешь на втором месте (после
царя)» G, с. 45); 3)
небезынтересна личность военачальника Барла-
хи, прибывшего в Армению во
главе аланского отряда, перебившего
отшельников. Он представляется не
просто военным вождем, стоящим
на более низком уровне по
отношению к верховному вождю, а
состоящим на службе у царя и
выполняющим его волю
военачальником; можно здесь усмотреть намек
на существование царской
дружины; 4) некоторым подтверждением
существования государственных
порядков и дружины в Алании
являются слова из «Мученичества Сукиа-
сянцев» о том, что новый царь
Дадианос «взялся за пересчет
войска» G, с. 44).
Подтверждением тезиса о
существовании социальной и
государственной иерархии в Алании могут
быть сведения, содержащиеся в
«Арабской версии Агафангела»,
изданной Н. Я. Марром в 1905 году:
«И царь Трдат, когда достиг
города. Валарсапета, приказал писцам
своего царства явиться и велел им
написать... письма царю абхазов и
царю грузин, письма царю аланов и
объявил им, что случилось с ними, и
сказал: «Поэтому нужно, чтобы вы
пришли ко мне поскорее». И как
только прибыли письма, пришли к
нему три царя: царь абхазский, царь
грузинский и царь аланский, и
вместе с ними собрание князей»
(9, с. 113—115).
В заключении еще раз отметим,
что армянские агиографические
памятники «Мученичество Воскянов»
и «Мученичество Сукиасянцев» яв-
54

ляются ценными источниками по
ранним алано-армянским
культурно историческим связям, а также
по внутреннему социально-государ-
1. Тер- Д а в т я н К. С. Вступительная
статья к переводу Мученичеств. //
Памятники армянской агиографии. Ереван,
1973 . Вып. I.
2. Армянские источники об аланах.
(Составитель и автор комментариев Р. А.
Габриеля н). Ереван, 1985. Вып. I.
3. К у з н е ц о в В. А. Христианство в
Алании до X в. / / ИЮОНИИ. Тбилиси, 1978.
Вып. XXIII.
4. КузнецовВ. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе, 1984.
ственному устройству Алании в
первой половине I тысячелетия нашей
эры.
Г . 5. Г а б р и е л я н Р. А. Армяно-аланские
отношения в древности и средние века.
Ереван, 1984.
6. История армянского народа. Ереван,
1973, I (на арм. яз.).
7. Армянские источники об аланах.
Ереван, 1985. Вып. I.
8. Очерки истории СССР (III—IX вв). М.,
1958.
9. М а р р Н. Я. Крещение армян, грузин,
абхазов и аланов святым Георгием
(Арабская версия). СПб., 1905.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
55

М. П. САНАКОЕВ
АСП АР
Византийские историки (Кандид
Исавр, Приск Панийский, Малх Фи-
ладельфиец) Олимпиодор, Проко-
пий Кессарийский, Феофан
Византиец) готский историк Иордан, а
также дореволюционные (Юлиан
Кулаковский, Федор Успенский,
Николай Ершов), советские C. В.
Удальцова, Е. Ч. Скржинская и др.)
и зарубежные авторы (Эдуард
Гиббон, Шарль Анри-Жюльен,
Бернард Бахрах) сообщают интересные
сведения об аланском роде Аспар-
Ардабуриев, который в течение IV
—V вв. пользовался
неограниченным влиянием в Восточно-Римской
.империи.
В конце IV века н. э. некогда
могущественная Римская империя
распалась на две части: на
Западную во главе с Римом, и на
Восточную, ил и Византийскую^ центром
в Константинополе. Император,
живший в Константинополе,
рассматривался как признанный глава всего
римского мира. Одним из
следствий кризиса, охватившего Римскую
Империю, было то, что готы, аланы,
галлы и вандалы и другие
варвары (слово «варвар» означало в то
время «чужестранец») стали все
больше и больше проникать во
все стороны политической, военной
и хозяйственной жизни империи.
Они с большой охотой поступали
на военную службу к императорам.
Главы отдельных дружин получали
офицерские чины и формировали
отряды из своих соплеменников. О
готах, гуннах и аланах, служивших
в римской армии, нам сообщают
многие писатели древности, напри-
, мер Латиний Пакт Дрепаний (IV
век). Павлин Пеллейский (IV—V вв.)
и другие. Так, Клавдий Клавдиан (IV
—V вв.) называет племена,
служившие в римской армии, и выделяет
среди них и алан: «Строптивый
сармат желает присягнуть тебе, гряон,
отбросив звериную шкуру, служит
в войсках, вы аланы перешли к
латинским уставам» (I, с. 181).
Павлин Паллейский отмечает, что алан-
ские воины, готовы «на основании
взаимных клятв верности бороться
за нас, которых недавно осаждали»
(I, с. 417).
Аланские отряды находились как
в Восточно-Римской, так и Западно-
Римской империи. Гвардейскийалан-
ский отряд при начальнике конницы
B, с. 27) был сформирован
императором Трацианом и
существовал и после его смерти C83 год).
Полководец Западно-Римской
империи Аэций (V век), обращаясь к
алану-гвардейцу говорит: «Ты ведь,
алан, так? Помни же, бери от
римлян только то, что умно и что
может пригодиться... почему ты
сменил на это тонкое красиво
сверкающее, но так легко пробиваемое
вооружение панцырь из конских
копыт, какой носили твои отцы на
диком Кавказе».
Аланы успешно служили в визан-
56

тийской армии. Очень много их
было во время императора Федо-
сия II D08—450 гг.). Так, Латиний
Пакт Дрепаний в панегирике,
сказанном Федосию Августу, говорит:
«... наконец ты предоставляешь
право военной службы в римских
войсках варварским народам,
желавшим подать тебе добровольную
помощь, чтобы с одной стороны
ушли с границы подозрительные
отряды, с другой — присоединились
к нашим войскам вспомогательные
войска. Привлеченные этой твоей
милостью все скифские племена
стали стекаться такими роями, что,
казалось, ты повелел варварам
производство набора, который
отсрочил для своих. Дело достойное
упоминания! Под вождями и
знаменами римскими шел бывший некогда
враг Рима: он следовал за
значками, против которых стоял раньше,
и пополнял, как воин города Пан-
нонии, которые давно опустошил
враждебным нашествием. Гот, гунн
и алан откликался на перекличке,
стоял на часах и боялся отметки
об отсутствии» (I, с. 346).
Готы, аланы, вандалы и другие
достигали в империи высших
военных и гражданских должностей. При
императоре Феодосии II
выдвинулся бывший начальник его
телохранителей — галл Руффий, а в Риме
вандал Стилихон. Наиболее
могущественными в Восточно-Римской
империи V века были
представители аланского рода Аспар-Ардабу-
риев C, с. 27).
Ардабурий был первым
упоминаемым в источниках
представителем рода, который в течение
многих лет (до 471 года) пользовался
неограниченным влиянием в
Восточно-Римской империи. Сведений о
происхождении Ардабурия в
источниках мало. Упоминается лишь, что
он был аланским воином.
Ардабурий не был племенным вождем, но,
видимо, происходил из числа алан,
служивших в регулярной армии или
гвардейских отрядах. В силу своего
мужества, личной храбрости,
военных талантов Ардабурий сделал
карьеру и стал одним из
командующих византийской армии. В 421
году он во главе византийского войска
вторгся в Персию и опустошил ее.
Затем в Месопотамии на берегах
Евфрата разбил персидское войско.
При этом погибла вся гвардия,
носившая название «бессмертных». 3
сентября 421 года победа
Ардабурия над персами была торжественно
отпразднована в Константинополе.
Алан по крови, Ардабурий был
женат на дочери гота Плинты D, с.
330). От нее он имел сына —
знаменитого в истории
Восточно-Римской империи Аспара.
Император Федосий II D08—
450 гг.) поручил Ардабурию и его
сыну Аспару в 423—425 гг. навести
порядок в Западно-Римской
империи, одолеть узурпатора Иоанна и
посадить на трон внука Феодосия
— Валентиана E, с. 76). Пехота под
командованием Ардабурия на
кораблях должна была плыть к
Равенне, где находился Иоанн, а
кавалерия во главе с Аспаром двинулась
сушей. Однако буря в
Адриатическом море разметала корабли и
Ардабурий с горстью солдат сумел
высадиться, но после неравной
борьбы попал в плен. Иоанн не казнил
Ардабурия и даровал ему жизнь.
Ардабурий воспользовался этим
положением и склонил на свою
сторону некоторых офицеров
гарнизона. Тем временем конница Аспара
вторглась в Италию, двинулась на
Равенну и неожиданно очутилась у
стен города. Аспару удалось
овладеть городом, освободить отца и
схватить Иоанна D, с. 253). Видимо
где-то через года два Ардабурий
умер, ибо о нем в источниках
больше нет сведений. Зато в них часто
упоминается имя Аспара, особенно
в связи с походами византийской
армии.
В 429 году в Северной Африке
было образовано королевство
вандалов и алан. Королем стал
Гейзер их. Вандалов и алан было 80
тыс. человек. Из них воинов — 15
тыс. F, с. 305). Вандалы и аланы
совершали успешные набеги на Ис-
57

панию, Грецию, Венецию,
Сардинию, Сицилию и другие владения
Восточной и Западной империи.
Против них и был послан
талантливый полководец Аспар, «сын алан-
ского воина и будущий властитель
Восточно-Римской империи» F, с.
305); однако в этой войне он,
отличившийся во многих битвах, не
имел успеха (есть сведения, что Ас-
пар был против данного похода),
и вернулся в Константинополь. К
слову, в войне с готами отличился
наместник Ас пара,
главнокомандующий его легионами алан Хелхал, а
в войне с гуннами в 469 году
отличился другой алан, начальник
личной охраны Аспара Острие.
Аспар обладал большим
влиянием во внутренней и внешней
политике Восточно-Римской империи
и пользовался непререкаемым
авторитетом в императорской армии.
Императоры Маркиан и Лев были
провозглашены по выбору Аспара и
при поддержки армии. Оба
императора ранее служили в дружине
Аспара. О могуществе Аспара
пишет Прокопий Кесарийский (VI век)
G, с. 37). Сам Аспар не занял
императорский престол, поскольку был,
как и все члены его семьи и
дружины, арианином (9, с. 201). Но его
сын Ардабурий получил сан кесаря,
чтосвидетельствовало о намерении
Аспара сделать его императором.
После смерти Феодосия II Аспар
возвел на престол своего офицера
Маркиана D50—457 гг.).
Ставший императором Маркиан
провел 19 лет на военной службе
у Ардабурия и Аспара,
сопровождая их в войнах с гуннами и в
Африке (8, т. Ш, с. 552). Феофан
Византиец называет его другом Ас-
пара E, с. 83). Позднее Маркиан
возвел Аспара и его сына Ардабурия
(младшего) в сан патриция и
доверил обоим должности магистров
армии, выше которых не было
должностей в Византийской империи.
Император Маркиан умер в 457
году. В результате реальная власть
оказалась в руках Аспара. Его
дружина представляла грозную силу,
державшую в страхе
Константинополь. Аспар был очень богатым
человеком, раздавал много
пожертвований жителям города (8, т. IV, с. 75).
С его именем связано
строительство ряда жилых кварталов в
Константинополе. Эдуард Гиббон
справедливо отмечает, что «Аспар мог бы
возложить диадему на свою
собственную голову, если бы
согласился принять никейский символ веры»
(8, т. IV, с. 78).
Трудно сказать какие причины
были у Аспара, удержавшие его от
захвата императорского престола.
Так или иначе Аспар вновь выдвинул
в императоры своего офицера,
фракийца по происхождению, Льва D57
—474 гг.). На Аспара смотрели как
на соправителя Льва. На большом
серебряном блюде, находящемся
сейчас во Флоренции, в
Археологическом музее, изображен Аспар во
всем своем блеске. Аспар
представлен в консульской тоге, с
знаком власти на публичных собраниях
и празднествах в высоко поднятой
правой руке и с жезлом,
увенчанным двумя головами (два
императора, западный и восточный в
единой империи), — в левой. Кресло,
на котором сидит Аспар, покоится
на двух львах; рядом с креслом
стоит сын Аспара — Ардабурий-
младший в такой же как у отца, тоге.
В медальонах над головами
описанных фигур — два поясных
изображения в консульских тогах с
жезлами, оканчивающимися парой
голов. Один из изображенных на
медальоне обозначен именем «Арда-
бур» (отец Аспара), другой «Плин-
та» (дед Аспара по материнской
линии), знатный гот, консул в 418 году.
Аспар именуется Флавием Ардабу-
ром Аспаром.
Аспар от трех браков имел трех
сыновей: Ардабурия, Патрикия, Эр-
менариха и двух дочерей. Старший
сын Аспара Ардабурий, по словам
знавшего его лично историка V в.
Прйска, был заслуженный воин,
храбрый, энергичный человек,
любивший театр и искусство. Под его
командованием византийская армия
58

разбила арабов под Дамаском A0,
с. 473). В Дамаске Приск и
полководец Максим застали Ардабурия
за мирными переговорами с
послами. В 464 году Ардабурий
добивается императорского престола E, с.
93; 10, с. 473; 11, с. 80).
Второй сын Аспара Патрикий
пользовался большой
популярностью в Византии. Он также был
претендентом на императорский'
престол и был обручен с дочерью
императора Льва. Третьим браком
Ас пар был женат на сестре
остготского короля Теодариха, сына Триат-
рия. От нее Аспар имел сына Эр-
менариха. Последний был консулом
в 465 году. Он был в хороших
отношениях с зятем императора Льва
Зиноном, который спас его, дав ему
возможность бежать. Эрменарих
женился на дочери побочного сына
Зинона и после смерти
императора Льва, вернулся в
Константинополь D, с. 355).
Император Лев обещал
произвести сына Аспара Ардабурия в
кесари, т. е. соправители. Но, затем
Лев стал отказываться от своих слов.
Аспар напомнил ему однажды об
этом. Схватив императора за
мантию, он сказал: «Прилично ли тому,
кто носит сию одежду не устоять
во славе?» На это император
ответил: «Еще менее прилично
принимать приказы от своего
подчиненного» A2, с. 309). Не желая
подчиняться Аспару, Лев с самого
начала царствования искал
противовес , на который он мог бы
опереться в борьбе против властного
и честолюбивого Аспара. Во
исполнение задумки император Лев
набрал из исаврийцев, воинственных
переднеазиатских горцев,
гвардейский отряд, а за их вождя Зинона
выдал свою дочь Ариадну.
Византийское общество сильно
беспокоило усиленное
проникновение в Византию варваров, влияние
которых было весьма ощутимым как
в Риме, так и в Константинополе.
Готы и аланы выдвинули
требование провозгласить кесарем, т. е.
соправителем Льва, сына Аспара
Ардабурия. Но народ, бюрократия
и церковь, представлявшие
реальную политическую силу, с которой
должен был считаться Аспар,
выступили против этого. Положение
еще более обострилось, когда на
границе империи образовалось
государство остготов. В 469 году
гунны Аттилы вторглись на Балканский
полуостров, но византийская армия
под командованием Аспара
нанесла им сильный удар. Победа Ас-
пара и выдвижение его сына
Ардабурия в кесари еще более
обострили положение. Император Лев
решил начать военные операции
против алано-вандальского
государства в Северной Африке, хотя
Аспар выступал против этого плана.
Отношения между ним и
императором окончательно испортились. В
470 году император Лев заманил
Аспара и двух его сыновей во
дворец. Аспар и Ардабурий были убиты
A3, с. 113), раненный Патрикий
бежал в Александрию. Предательское
убийство Аспара послужило
поводом к прозванию Льва «мясником».
Смерть Аспара вызвала войну,
длившуюся более двух лет. За Аспара
встали готы, аланы и другие
варвары. Его телохранитель Острие с
боем занял императорский дворец
F, с. 93). Произошло
кровопролитное сражение. Острие, посадив
себе на седло красавицу готку,
любовницу Аспара, бежал в Фракию.
Решительность и смелость,
которые проявил Острие вызвали к
нему всеобщее сочувствие, которое
народ выразил в поговорке: «Нет
друга у мертвого, кроме Остриса».
Теодарих король остготов также
начал боевые действия с Византией.
В 473 году император Лев послал
послов к Теодариху для
заключения мирного договора. Последний
предъявил свои требования, в том
числе передать ему, как
родственнику, наследство Аспара D, с. 356).
Лев согласился на все требования
Теодариха. В дальнейшем Теодарих
основал остготское царство в Италии.
После смерти Аспара, его
потомки продолжали играть большую
59

роль в политической жизни
Восточно-Римской империи, о чем скупо
свидетельствуют исторические
источники. После смерти императора
Льва D, с. 356) императором стал
его зять Зинон D74—491 гг.). Он
был ленивым и трусливым
правителем (9, с. 206), при дворе
которого большое влияние имели
женщины, особенно жена императора
Ариадна и ее мать, вдова Льва,
властолюбивая Верина. Последняя была
инициатором ряда заговоров,
направленных против императора (8,
с. 259). Она стремилась при
помощи родного брата, полководца
Василиска, возвести на престол
своего любовника Патрикия, сына Ас
пара. Последнего поддерживал его
родственник Теодарих, вождь готов,
и Армат, один из военачальников.
Однако Василиск обманул всех и
в итоге сам стал императором D75
год). Он приказал убить Патрикия
A0, с. 476).
Внук Аспара Патрикиол, сын
Патрикия, имел сына Виталиана и дочь
Валериану. Сын Валерианы Иоанн
также был известным полководцем.
Патрикиол и его сын Виталиан
отличились в войне с персами и
арабами. На берегу Евфрата
византийское войско во главе с Патрикиолом
одержало победу над арабами.
Другое сведение о потомках Ас-
пара относится ко времени
правления императора Анастасия D91—-
518 гг.). В войне с персами в 503—
506 гг. отличились сразу три
потомка Аспара: правнук —
талантливый полководец Ареобинд, внук
Аспара Патрикиол с сыном Виталиа-
ном. Матерью Ареобинда была Дио-
кентия, дочь Ардабурия, сына Ас-
пара. Известный историк Федор
Успенский в своей «Истории
Византии» D, с. 479) отмечает, что
Ареобинд происходил от знаменитых
полководцев Аспара и Ардабурия;
женой его была Юлиана, дочь
известной Галлы Плацидии, сестры Го-
нория — императора
Западно-Римской империи. По существу, Плаци-
дия правила империей. В 512 году
Ареобинда хотели провозгласить
60
императором, но он не захотел.
Сыном Ареобинда был известный в
Римской Империи Олибрий.
В 506 году Ареобинд был избран
консулом. В честь вновь
избранного консула на ипподроме давалось
представление. На створках из
слоновой кости изображались игры,
происходившие в его честь на
ипподроме. На одной из таких
створок, хранящейся в Государственном
Эрмитаже, представлен Ареобинд,
одетый в роскошное платье A4,
с. 27). Он изображен в тот момент,
когда дает знак к началу
состязаний на ипподроме. В левой руке у
него скипетр, на котором
помещены две маленькие фигурки, одна из
которых держит в руках свиток.
Заметим, что консулу Ареобинду
император Анастасий пожаловал
кодекс его прав, о чем и напоминает
фигурка со свитком A4, с. 27).
Известным и популярным
полководцем в Византийской империи
был правнук Аспара Виталиан,
являвшийся колитом федератов в
Малой Скифии (Добрудже).
Федераты — это варвары, несшие
службу в римской армии, состоявшие
на учете в списках военного
ведомства и имевшие начальника —
колита A5, с. 301). По своему
этническому составу федераты
представляли смешанное население —
готы, аланы, гунны и другие. По
сведениям готского историка
Иордана, аланы во главе с своим
царем Кандаком поселились на
землях на нижнем течении Дуная. Сам
Иордан происходил из этих алан
B3). Вождями федератов были
Бесса, Буза, Куца — сын
Виталиана, Иоанн — племянник Виталиана.
Как видно, должность главы
федератов стала наследственной в алан-
ском роде Аспар-Ардабуриев.
Эдуард Гиббон называет
Виталиана «правнуком известного
владетеля Малой Скифии Аспара и
графом готских федератов» (8.
с. 305).
В 513 году в Восточно-Римской
империи произошло крупное
восстание под руководством Виталиа-

на. Поводом к восстанию
послужило снижение денежных выдач
федератам. Виталиан собрал
60-тысячную армию и двинулся на
Константинополь. Военные действия были
успешными. Он захватил почти всю
страну. Однако, испуганные
размахом движения, его приближенные
помирились с Анастасием,
византийским императором. Примирение
между Виталианом и Анастасием
было недолговечным. Анастасий
нарушил его. Виталиан поднял новое
восстание. Против него было
послано 80-тысячное войско под
командованием Ипатия, племянника
Анастасия A5,. с. 487). Ипатий был
разбит и попал в плен. Виталиан вновь
захватил всю страну и уже
помышлял объявить себя императором.
Тогда Анастасий послал к Виталиа-
ну, его племянника Иоанна, который
был сыном его сестры Валерианы.
Иоанн был талантливым
полководцем, в дальнейшем командовал
византийскими войсками в войне с
готами в Италии. Виталиан предъявил
требования, которые были приняты
Анастасием. Последний вынужден
был дать Виталиану большой выкуп
за Ипатия и попавших в плен
других военачальников. Это было
большим успехом Виталиана,
возглавлявшего народное движение против
византийского императора.
Виталиану была предоставлена
должность главнокомандующего
войсками империи. Вскоре
Анастасий, собрав свои силы, решил
покончить с Виталианом (9, с. 216).
Последний был лишен всех своих
должностей. Однако Виталиану
удалось бежать. В 515 году Виталиан
с большим войском (болгары, готы,
аланы, гунны и др.) двинулся на
Константинополь. У него была
сильная армия и флот. В результате
продолжительных боевых действий Ви-
тталиан был разбит и бежал к
федератам на Дунай. Значение походов
Виталиана было большим. Приводя
три раза под Константинополь
отряды из болгар, славян, гуннов, алан
и других племен, он обнаружил все
слабости империи, громадные
богатства Константинополя и обучил
своих сторонников вести
комбинированные военные действия на суше
и на море.
Следующее известие о Виталиа-
не связано с событиями,
последовавшими после смерти императора
Анастасия в 518 году. В междуусоб-
ной борьбе начальник дворцовой
стражи Юстин убил своих
соперников и 10 июля 518 года стал
императором. Юстин пригласил к
двору Виталиана и наградил его
высшими воинскими чинами, произведя в
члены Государственного Совета. При
Юстине Виталиан пользовался
большим почетом E, с. 129). Племянник
гОстина, Юстиниан, с завистью
смотрел на то, какое почтение народ
оказывал Виталиану. Он видел в
нем своего соперника на пути к
императорскому престолу, но
открыто расправиться с Виталианом
не рисковал, поскольку это было
делом трудным и опасным.
Виталиан являлся популярной
личностью, он стоял в окрестностях
Константинополя во главе сильной
армии из готов, алан, славян и
представителей других народов. В
дальнейшем Юстиниан пригласил
Виталиана на вечеринку, а сам подослал
к нему убийцу E, с. 131). Грозный
конкурент был предательски убит 17
ударами кинжала. После его
смерти Юстиниана назначили
главнокомандующим византийской армией,
а после кончины своего дяди Юс-
тина он стал императором E27—
565 гг.), властителем огромной
империи, одним из самых
могущественных государей тогдашнего мира.
Таковы сведения об Аспаре и
его потомках, которые нам удалось
собрать в средневековых
исторических источниках.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. ЛатышевВ.В. Известия древних
писателей, греческих и латинских о
Скифии и Кавказе. Спб., 1892. Вып. 2.
2. КулаковскийЮ. Аланы по
сведениям классических и византийских
писателей. Киев, 1899.
* 61

3. Олимпиодор. История. // ВВ. М., 1956.
Т. VIII.
4. КулаковскийЮ. История
Византии. Киев, 1910. Т. I.
5. Летопись византийца Феофана. М., 1885.
6. А н д р е-Ж у л ь е н Ш. История
Северной Африки (Тунис, Алжир-Марокко).
М., 1961.
7. Прокопий Кесарийский. История войн
римлян с Вандалами. Спб., 1891. Т. I.
8. Гибб он Эдуард. История упадка и
разрушения Римской империи. М., 1889.
9. История Византии. М., 1967. Т. I.
10. ИсаврКандид. Византийские
историки. Спб., 1860. Т. 5.
11. Сочинения Приска Панийского. //
Ученые записки второго отдела АН.
Спб., 1861. Кн. УП, I.
12. Е р т о в И. История
Восточно-Римской империи. Спб., 1837.
13. Иордан. О происхождении и
деяниях готов. М., 1960.
14. Лихачева В. Искусство Византии IV
—XV вв. Л., 1986,
; 15. КулаковскийЮ. История
Византии. Киев. 1912. Т. 2.
62

К. Г. Д О Г У 3 О В
ИЗ ИСТОРИИ АЛАНО-ВИЗАНТИЙСКИХ
ОТНОШЕНИЙ В VI В.
Важное торгов о-стратеги чес кое
положение Северного Кавказа
способствовало тому, что проживавшие
здесь аланы стали играть ведущую
роль во внешней политике
Византии, превратившись в ее союзников.
Значение алано-византийских
контактов настолько велико, что
некоторые процессы аланской истории
и культуры не осмысливаются вне
их подтекста (I, с. 37).
Совпавшие с
ирано-византийскими войнами алано-гуннские набеги
на Закавказье поставили перед
Византией и Ираном вопрос о защите
главных горных проходов и о
дипломатических мерах, направленных
на нейтрализацию «северных
варваров» A, с. 40).
Одним из способов такой
нейтрализации был союз с аланами, вы- ф
годный Византии, поскольку она
извлекала из него целый ряд
выгод: это и беспошлинная торговля
на Кавказе, и установление
дипломатических отношений с
государствами — союзниками алан. Не
случайно затем .через владения алан-
ского царя Саросия, являвшегося
«устроителем своей земли и
надежной защитой посольств» B, с. 135),
шли торговые сношения
Константинополя с восточными тюрками C,
с. 77).
В дальнейшем аланы, в
частности западные, на протяжении
длительного периода были связаны с
Византийской империей, выступая в
большинстве случаев на ее стороне;
сохраняя при этом свою
самостоятельность и международный
авторитет.
Однако утверждать, будто эти
контакты были односторонними и
выгодными лишь для'византийцев,
было бы неверно. Прокопий Кеса-
рийский отмечает, что «Римляне
приняли в качестве союзников
скиров, аланов и другие готские
племена, которым за это время со
стороны Алариха и Аттилы
пришлось испытать много бед» C, с. 77).
Начиная с IV века,
устанавливаются систематические контакты
Византийской империи с активной
военно-политической силой
Северного Кавказа — аланским
племенным объединением (I, с. 80—81).
Конфликты между Ираном и
Византией — двумя крупными
державами того времени носили
сложный, противоречивый характер и
вся восточная политика в
определенной степени зависела от исхода
этой борьбы.
Как считает В. А. Кузнецов,
основной причиной соперничества
между Византией и Ираном были
государства Закавказья. Помимо
политических, здесь сталкивались и их
экономические интересы.
Караванные пути из Китая и Индии
доходили до побережий Черного и
Средиземного морей. Иран,
контролировавший эти пути на
значительном отрезке, стремился овладеть
63

выходом к Черному морю,
Византия «же старалась удержать его в
своих руках D, с. 53; 5, с. 184;,
6, с. 70—83).
Освещение данной проблемы не
может быть односторонним.
Помимо Византии и Ирана, значение
путей, шедших через Кавказ, было
понятно и народам, населявшим
этот регион, в частности аланам.
Следовательно, решение
«восточной проблемы» зависело и от того,
на чью сторону станут народы
Кавказа, в том числе аланы.
Исход этой борьбы во многом
зависел от методов и приемов,
которыми велась война. В отличие от
Ирана Византия старалась
действовать не прямолинейно, силой, а
искусно используя дипломатию, не
распыляя военной мощи, ибо она
вела военные действия и на
Западе (завоевания варварских
королевств). Иран же имел более или
менее спокойный тыл и
инициатива начала военных действий
целиком принадлежала ему.
Соперничество Византии и
Ирана на Кавказе, привлечение алан-
ских наемников в ряды армий обеих
сторон, привели к тому, что алан-
ский союз оказался расколотым;
западные аланы тяготели к Византии,
а восточные — к Ирану G, с. 27).
Одной из причин, побудивших
Византию искать союза с
западными аланами, было то, что империя
искала сильного и надежного
партнера в борьбе с Ираном на
Кавказе. Аланы, бывшие «независимыми»
C, с. 77) от Персии и Византии, тем
более были независимы от народов,
населявших Кавказ, и привлечение
их на сторону империи, как
сильных и многочисленных военных
союзников, было немаловажно для
Константинополя. Византийцы
широко практиковали наемничество
среди алан, ставшее традиционным
еще со времен Римской империи.
В этом немаловажную роль
сыграла их военная организация, о чем
свидетельствуют римские источники
(8, с. 520—521; 9, с. 28).
Сложность политической обета?
новки на Кавказе в VI в., наряду
с тем, что аланы занимали весьма
выгодное стратегическое и
географическое положение на Кавказе
(поскольку через их территорию
проходили важные военно-торговые
коммуникации), еще более
способствовали упрочению их союза с'
Византией. Стремление византийцев
к союзу с аланами обусловливалось
и тем, что товары через аланские
земли могли беспрепятственно
провозиться в Византию, а не попадать
туда через третьи руки на
выгодных для Ирана условиях. Прокопий
Кесарийскии сообщает, что
«Император Юстиниан очень озабочен тем,
чтобы римлянам не приходилось
покупать шелка при посредничестве
персов» A0, с. 353). Реализация этих
планов, возможно, была задумана
еще раньше, когда император
Аврелиан завербовал алан для
борьбы с Ираном C, с. 431).
Контакты Византии с аланами на
Кавказе затруднялись тем, что они
не граничили друг с другом.
Между ними жили различные племена
и народы, не всегда
дружественные союзникам. Так, за пределами
абазгов до Кавказского хребта,
жили брухи C, с. 383). Южнее алан,
живших за Главным Кавказским
хребтом, жили мисимиане,
восточнее них находились сваны A1, с.226).
На территории современной
Абхазии существовал ряд этнополити-
ческих образований,— Абазгия, Ап-
силия, южная часть Санигии. A2,
с. 13), бывших в разной степени
зависимости от Лазского (Эгрисско-
го царства) и отделявших алан от
византийцев.
VI век в истории Византии
ознаменован правлением Юстиниана I
E27—565). В начале его правления
возобновились войны с Ираном на
Востоке. Большая часть их велась
в Лазике — области,
представлявшей важное значение для
Византии, Лазика защищала границы
империи от нападений гуннов и сави-
ров с севера, с юга преграждала
Ирану выход к Черному морю, и
если в других регионах наступало
64

перемирие, то здесь шла
своеобразная «война во время мира» A3,
с. 333).
Интересно, что в правление
Юстиниана I началась стабилизация ви-
зантийско-аланских отношений.
Война за господство на Кавказе
была вызвана, как говорилось
выше, рядом причин, и прежде
всего стремлением воюющих сторон
завладеть важными торговыми
магистралями, проходившими через
Северный Кавказ.
По мнению В. А. Кузнецова,
усилению связей Алании с Византией
в немалой степени способствовало
то, что по территории алан
пролегал «Великий Шелковый путь»,
связывавший Византию с Согдом и
Китаем. Автор указывает, что часть
вышеназванного пути проходила
через Западную Аланию и
контролировалась аланами A, с. 80—81).
Главную роль в византийском
импорте играли китайские шелковые
и льняные ткани A4, с. 180),
получившие известность в
Средиземноморье еще с позднеримского
времени A4, с. 180; 15, с. 184). К
концу VI — началу VII века на
Ближнем и Среднем Востоке
торговля ими приобретает особо
важное значение A5, с. 184). Великая
дорога древности и средневековья,
протянувшаяся от Китая и
Ближнего Востока к Средиземноморью и
получившая название «Великого
шелкового пути») помимо торгово-
стратегического значения была
связующим звеном в духовных и
культурных контактах Запада и Востока.
С целью монополизации
торговли «Византия наметила
возможности своего влияния в
Причерноморье и на Северном Кавказе» A5,
1 «От гор Циньлиня (Памир) и далее
на запад, вплоть до страны Дацинь
(Византии) из сотен стран и тысяч городов
не было таких, кто бы не хотел прибыть
сюда. .Иноземные торговцы и приезжие
барышники день за днем стремились к
заставам... Тех, кто поселился здесь (в
столице) счесть было невозможно. Все
труднодоступные товары Поднебесной
имелись здесь» A6, с. 24).
с. 198), в обход Иранской зоны
влияния. Через Кавказ, в частности через
Армению, проходило много путей,
контролируемых Ираном. Уже в
IV веке Арташат — столица Арша-
кидской Армении, упоминается как
центр, в котором официально была
допущена торговля империи с
персами. A5, с. 197). Пути же через
Северный Кавказ были опасны и
неизведаны. Именно поэтому в
данной ситуации для Византии
особенно ценным становилось
доминирующее положение алан в этом регионе.
Византийская дипломатия в
поисках новых путей искала партнеров
за пределами Персии, натравливая
на нее различные племена. Бусы,
стеклянные изделия, монеты и
индикации византийского
производства, найденные в могильниках
Северного Кавказа и датируемые VI
веком A7, с. 22; 18, с. 7),
косвенно свидетельствуют о тЪм, с каким
желанием и настойчивостью
византийцы стремились реализовать свои
планы. О глубине и мощи их
устремлений свидетельствует
археологический материал найденный в
Средней Азии. Так, в двух могильниках
Астаны обнаружены имитации
золотых монет Юстина I E18—527)
и Юстиниана I E27—565) A5, с. 207).
Стороны торговых сношений
Византии с Китаем, по мнению А. А.
Иерусалимской, остаются
неясными, нет сведений о точном
маршруте, который мог меняться в
зависимости от политической
ситуации, не ясны взаимоотношения и
роль в этой торговле
северокавказских племен, хотя, как считает
названный автор, судя по
рассредоточению находок, маршрут
менялся редко, а отклонения были
довольно незначительны A9, с. 73; 20,
с. 151—162).
Каковы же были эти маршруты
и в чем заключалась их трудность?
Связь алан с Византией в
указанном районе была относительно
прочной. Это явствует из известия о
посольстве тюрков к византийцам,
во время которого персам удалось
подкупить алан с намерением убить
65

шедших через их земли и тем
самым разорвать союз Алании с
Византией B1, с. 82). Однако
посольство избежало гибели и
благополучно вернулось на родину B1,
с. 204).
В установлении одного из
ответвлений «Шелковой дороги»
большую помощь оказывают сведения
о попытке передачи аланам
принадлежавшей мисимианам крепости
Бухлоон, а также данные о
посольстве Зимарха.
Как уже отмечалось выше, на
территории современной Абхазии
существовало несколько этнополи-
тических образований. Наиболее
крупным из них была Мисимиания,
граничившая со Сванетией; южный
отрезок ее восточной границы
упирался непосредственно в Лазику,
северная же проходила по Главному
Кавказскому Хребту в районе Клу-
хорского перевала A2, с. 44).
Другие авторы считают, что мисимиане
занимали всю территорию
верховьев реки Кодор, и, возможно,
прилегающие к ней земли за
Кавказским Хребтом A1, с. 226).
В вопросе об этнической
принадлежности мисимиан в научной
литературе нет общей точки
зрения. Некоторые исследователи
считают их одним из сванских племен
B2, с. 279—280; 23, с. 66), другие
признают племенем абхазской
этнической принадлежности A1, с.
230), третьи считают мисимиан
смешанным племенем мегрело-сван-
ского происхождения A2, с. 45). По
мнению 3. В. Анчабадзе,
мисимиане являлись этнически
индивидуальным племенем кавказской
этнической семьи, родственной абхазским
и картвельским племенам A2, с. 45).
В. А. Кузнецов называет их
«племенем, жившим в горной части
Восточной .Абхазии» D, с. 57).
Так или иначе, мисимиане,
опираясь на свои неприступные горные
укрепления, противостояли войскам
Византийской империи, что
свидетельствует об антагонизме между
ними и Константинополем.
Согласно источнику, в 554 году
«военачальник Сотерих
отправился в указанный ему путь, ибо он
привез деньги для раздачи союзным
варварам в качестве императорской
субсидии. Сотерих прибыл в
страну мисимиан, они были подданными
царя колхов (лазов), также как и
апсилийцы... Итак, когда он приехал
к ним, они были заняты
обсуждением вопроса о его намерении
передать одно из укреплений,
расположенных у самых границ лазов,
которое они называют Бухлоон, —
аланам, чтобы послы более
отдаленных народов собирались получать
там субсидии и, чтобы не было
необходимости привозящему деньги
огибать предгорья Кавказских гор*
и самим идти к ним» A1, с. 230).
В тексте не сказано, что это
были за субсидии, которые
получили послы более отдаленных
народов, и в какой форме они
раздавались. Однако из текста Агафия '
видно: 1. Ультиматум о передаче
крепости аланам был поставлен
ранее, так как мисимиане «уже
обсуждали этот вопрос. , прежде чем
прибыл Сотерих»; 2. Существовала
какая-то дорога, огибавшая
предгорья Кавказских гор, не
устраивавшая византийцев, ибо ее
прохождение требовало затраты времени
и было связано с возможными
трудностями; 3. Кроме того, из
сообщения Агафия не совсем ясно, чья
это была крепость.
Ультиматум и отношение Соте-
риха к интересам мисимиан
вызвали возмущение последних, в
результате чего военачальник византийцев
и его окружение были перебиты.
Далее источник сообщает:
«Люди, имеющие наибольшую власть у
мисимиан, пришли в Иверию к На-
хорагану и объявили ему, что они
сделали с Сотерихом. Сказали
только, что когда они в течение
долгого времени стояли на стороне
персов, их обливали грязью и колхи,
и римляне... Напоследок же явился
к ним сам Сотерих, на словах
якобы для распространения денег
союзникам, а на деле для того,
чтобы погубить народ. Поэтому мы
66

умертвили Сотериха... этим дав
залог прочнейшей верности персам.
У вас будет местность,
расположенная внутри самой территории
колхов, — безопасный
стратегический пункт, весьма удобный для
совершения набегов и являющийся
как бы бастионом против врагов»
A1, с. 115).
Из этих слов вытекает, что миси-
миане (временно) обладали важным
стратегическим пунктом,
расположенным на территории лазов и
потеря которого была равносильна
для мисимиан «гибели народа».
Желание передать крепость аланам
исходило от византийцев. Аланы,
вероятно, занимали нейтральную
позицию по отношению к мисимиа-
нам, византийцы же открыто
проявляли к ним враждебность и
жестокость, в чем их не одобряет
даже Агафий Миринейский A, с. 40).
В. А. Кузнецов считает что, взяв
Бух л оон, персы могли перерезать
коммуникации на Северный Кавказ,
оторвав тем самым Византию от ее
союзников алан. «С учетом
данного исторического контекста, —
пишет он, — причина византийского
намерения передать Бухлоон
аланам может быть понята как
политическое недоверие к мисимианам
и лазам и, наоборот, доверие к
аланам как более надежным
союзникам» D,59). Но были, пожалуй,
и другие факторы, побудившие
византийцев к передаче крепости
аланам. Об .этом свидетельствуют
источники, содержащие сведения о
посольстве Зимарха.
До отправления византийского
посольства в резиденцию тюркского
кагана Византию посетило
посольство Маниаха, согда по
происхождению. До посещения византийцев
тюрки предлагали Ирану вести
торговлю шелком на его территории,
но получили отказ. Маниах,
посоветовавшись с каганом Дизибулом,
решил наладить торговые сношения с
Византией, ибо тюрки считали, что
сбыт шелка пройдет там более
успешно, поскольку ромеи и персы
были главными его потребителями.
Путь Маниаха лежал через горы
Кавказа, перейдя которые, тюрки
попали в Византийские области A5,
с. 209—210).
В 568 году, предварительно
заключив соглашение о торговом
обмене, из Константинополя к тюркам
отправилось посольство Зимарха
вместе с Маниахом. Достигнув
резиденции кагана восточных тюрков,
посольство заключило с ним
соглашение, по которому тюрки могли
провозить товар в Константинополь.
Это соглашение для Византии имело
не только торговое, но и военное,
направленное против Ирана,
значение A5, с. 209—210). Путь, которым
возвращались византийские послы,
шел по берегу Аральского моря,
северному берегу Каспия, с
переправой через Волгу, а затем по
Северному Кавказу. От земель,
занятых уйгурами, до алан посольство
продвигалось с большим опасением
A5, с. 209—210). В Алании .здешний
царь Саросий посоветовал
посольству не идти мисимианским путем,
поскольку персы устроили там
засаду; он рекомендовал Зимарху Да-
ринский путь D, с. 59). Засада на
мисимианском пути была вызвана
желанием Ирана воспрепятствовать
торговле Византии с тюрками и
находившимися под их властью сог-
дами B4, с. 58).
Сведения об интересующем нас
посольстве имеются и у Феофилакта
Симокатты. «Императором Юсти-
ном, — отмечает Симокатта, был
нарушен договор с персами по
великой глупости императора».
Соответственно, «когда тюрки впервые
отправили к ним (византийцам —
К. Д.) послов, то персам удалось
подкупить алан деньгами, чтобы они
убили шедших через их область к
ромеям послов и тем самым
добились затруднения в их
сношениях» B1, с. 82)?
2 Вероятно, именно этот факт описал и
Менандр: «Авары после долгого
скитания пришли к аланам и просили их
вождя Саросия, чтобы он познакомил их
с римлянами. Саросий известил об этом
Юстина, сына Герма нова, который в это
время начальствовал над войсками,
находившимися в Лазике» C3, с. 22).
67

Факт прохода послов через
территорию алан (очевидно, имеется
в виду первое посольство Маниаха,
шедшее без Зимарха),
свидетельствует о том, что аланы занимали
на Северном Кавказе как раз те
районы, по которым впоследствии
и пролег торговый путь. Кроме
того, Саросий имел право выбора
политической ориентации, вероятно,
зависящей от размеров
выплачиваемой аланам суммы как Византией,
так и Ираном.
Ответная миссия, возглавленная
Зимархом, по всей видимости,
также прошла через территорию алан.
Возвращающихся послов тюрок
Саросий пропустил лишь после того,
как они сложили оружие. Это
наводит на мысль о том, что
первоначально аланы не догадывались о
цели посольства. Во время
переговоров Саросий поставил довольно
жесткие условия,
продемонстрировав тюркам свою независимость от
византийцев. И только после
принятия его предложений он
пропустил послов и даже указал им
безопасный путь.
Н. В. Пигулевская считает, что в
торговых связях, «по-видимому,
более привычной была дорога по Ми-
симиану» A5, с. 212) и, вполне
вероятно, по ней шла торговля.
Чтобы отвлечь внимание персидской
засады, Зимарх отправил вперед
десять носильщиков с шелком,
которые как бы ему предшествовали A5,
с. 212). Данный факт, считает Н. В.
Пигулевская, свидетельствует о том,
что шелк оставался главным
товаром и представлял первый и
наиболее существенный интерес в
экономических, а тем самым и в
дипломатических интересах Византии
A5, с. 212). Таким образом, миси-
мианский путь был более опробован
и находился под контролем миси-
миан. Он (путь) играл важную роль
как для Ирана, так и для Византии,
поскольку в то время «вопрос о
транзитной торговле оставался
одним из узловых» B5, с. 268). Можно
также заключить, что мисимианский
путь, по которому был отправлен
шелк, является одним из
ответвлений «Шелкового пути».
Что же касается крепости Бух-
лоон, то локализовать ее
достаточно точно, к сожалению, не удалось.
По мнению Ю. Н. Воронова,
мисимианский путь проходил в местах'
Ингурского ущелья, а крепость,
очевидно, находилась в пределах
современного села Пахулани, всего в
40 километрах от Черноморского
побережья, где располагалась
пограничная застава между Аланией и
Византией B6, с. 60—61). 3. В. Ан-
чабадзе помещает крепость Бухлоон
западнее, на реке Сакен, около
Сакенского озера B7, с. 19).
Однако, заметим, локализация мисими-
анского пути в названной крепости,
в принципе, не входит в нашу
задачу. Для нас гораздо важнее
выяснить, по какой причине византийцы
желали передать аланам крепость
мисимиан? Стоявшая на отрезке
северокавказского пути, крепость
могла выполнять двоякую роль,
поэтому византийцы и стремились
установить свой контроль над ее
гарнизоном.
Очевидно, стоявшая на миси-
мианском участке «Шелкового
пути» крепость была единственным
препятствием для византийской
торговли, которое они (византийцы)
хотели устранить. В случае
передачи крепости аланам, ромеи не
встречали бы серьезных преград на
вышеуказанном отрезке. Кроме того,
связь Византии с аланами
затруднялась удаленностью Алании от
границ империи. При передаче же
крепости Бухлоон аланам это за-
руднение устранялось, а сама
крепость гарантировала безопасность
торговли. Заметим, что и в более
позднее время торговые пути, к
примеру из Севастополиса до
Астрахани, проходили через
крепости и укрепленные городища B8,
с. 198), являвшиеся такими же
гарантами безопасности, каким
некогда был Бухлоон.
Исследователи отмечают два
направления, по которым шла
торговля и которые фланкировались кре-
68

постями и городищами. Крепости,
находившиеся западнее восточных
перевалов, как и пролегавший
через них торговый путь,
ориентировались на Иберию, Албанию и При-
каспий B9). Западные перевалы
(Санчарский, Марухский, Клухор-
ский) и их укрепления выводили в
упоминаемые Менандром Апсилию,
Питиунт, Фазис, куда направлялись
китайские и согдийские купцы,
предпочитавшие двигаться через
облети нейтральных или провизантий-
ски настроенных племен, в
частности алан. Очевидно, здесь на
перевалах аланы получали
таможенную пошлину за лошадей, о чем
свидетельствует сообщение Проко-
пия Кесарийского: «Но когда они
обращаются к другим дорогам, то
уже не могут употреблять тех же
лошадей, ибо ее им приходится
проезжать многими крутыми местами»
C0, с. 111). Интересно в этой
связи и само название крепости, схожее
с осетинским «Беехлвеууеен» —
стоянка лошадей, т. е. пункт где,
вероятно, менялись лошади и
производился обмен, а может быть, и
конечная точка торгового пути. О
важном, скорее всего, торговом
значении этой крепости для византий-
1. КузнецовВ. А. Алания и Византия.
// Археология и традиционная
этнография Северной Осетии.
Орджоникидзе, 1985.
2. Ковалевская В. Б. Кавказ и аланы.
М., 1984.
3. Прокопий из Кесарии. Война с готами.
(Пер. С. П. Кондратьева). М., 1950.
4. КузнецовВ. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе, 1984.
5. ПигулевскаяН. В. Византия на
пути в Персию. М.—Л., 1951.
6. Л е в ч е н к о М. В. История Византии.
М.—Л., 1940.
.7. Иессен А. А. Археологические
памятники Кабардино-Балкарии. // МИА
СССР, 1941, 3.
8. А р р и а н. Диспозиция против аланов.
// Латышев В. В. Известия древних
писателей греческих и латинских о
Скифии и Кавказе. СПб., 1890.
9/АммианМарцеллин. Римская
история. // Ванеев 3. Н. Исторические
и, цев говорит и то обстоятельство,
IX что в последствии она целиком пе-
»- решла к аланам, но фигурировала
>- в источниках уже под названием Бу-
1- кулус D, с. 62; 26, с. 60—61).
ы Обезопасив свои позиции на Се-
>- верном Кавказе не без помощи
в алан, византийцы не прерывали
>, своих сношений с тюрками и в
ь более позднее время. Союз с ними
1- поддерживал Юстин в 576 году; по-
!- сольство к тюркам было отправле-
1- но и в правление императора Ти-
>- верия. Сношения поддерживались с
*- обеих сторон, что явствует из пе-
*- речня приведенного Менандром.
\л После успешно завершившейся
>- миссии Зимарха, несмотря на мно-
и гие сложности в переговорах с тюр-
о ками? к последним после 568 и
е 576 года было отправлено еще
>- шесть посольств, возглавленных
» Анангаетом, Евтихием, Валентином,
|- Иродианом и Павлом Киликийцем.
е Представляется вполне вероятным,
"~ что все они прошли по маршруту,
ь, проложенному Зимархом через
>- области алан. Последние, таким
и образом, сыграли немаловажную
Э роль в установлении регулярных
|- торговых связей между Востоком и
|- Западом.
сведения об аланах-оссах. Сталинир,
1941.
10. Энциклопедический словарь
Брокгауза В. А. и Ефрона И. А.
11. И н а л-И паШ. Д. Вопросы
этнокультурной истории Абхазии. Сухуми, 1976.
12. АнчабадзеЗ. В. Очерки
этнической истории абхазского народа.
Сухуми, 1976.
13. История Византии. М., 1967, Т. I.
14. Артамонов М. И.
Северокавказские аланы.
15. ПигулевскаяИ. В. Византийская
3Во время второго посольства
Валентина к *• сыну Дизибула Турксанфу, кстати
хваставшемуся, что он обладает властью
над аланами C1, с. 65), последний, жалуясь
на коварство и лукавство византийцев,
картинно положил десять пальцев своих
рук в рот, подтверждая, что ромеи
употребляют десять языков и один обман»
C2, с. 29).
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
. 69

дипломатия и торговля шёлком. М.,
1947. В. В., т. I B6).
16. Луб о-Д есниченкоЕ. М.
«Шелковый путы» в период Шести династий
(III—VI вв.) (по новым материалам).
// ТГЭ. Л., 1978, Т. XIX.
17. ДеопикВ. Б. Классификация бус
Северного Кавказа.
18. Т о г о ш в и л и Г. Д. Из истории
грузино-осетинских взаимосвязей с
древнейших времен до конца XIV в. Ав-
тореф. канд. дисс. Тбилиси, 1959.
19. Иерусалимская А. А. О
северокавказском «Шелковом пути» в
раннем средневековье. // СА, 1967, 2.
20. Иерусалимская А. А. Аланский
мир на «Шелковом пути». //
Культура Востока в древности и
средневековье. Л., 1978.
21. ФеофилактСимокатта.
История. М., 1957, Кн. 3.
22. Каухчишвили С. Племя миси-
миан // Труды ТГУ, 1936.
23. Меликишвили Г. И. К истории
древней Грузии. Тбилиси, 1959.
24. П и г у л е в с к а я Н. В. Византия и
Иран на рубеже VI—VII вв. М.—Л.,
1946.
25. У д а л ь ц о в а 3. В.
Идейно-политическая борьба в ранней Византии. М.,
1974,
26. Воронов Ю. Н. Из истории алано-
византийских взаимоотношений, //XII
Крупновскйе чтения. Тезисы докладов.
М„ 1982.
27. А н ч а б а д з е 3. В. Из истории
средневековой Абхазии. VI—XVII в.,
Сухуми, 1959.
28. А к р и т а с П. Г. Древний торговый
путь от Черного моря к Каспийскому
по горам Центрального Кавказа. / /
УЗК НИИ, Нальчик, 1959.
29. И е р у с а л и м с к а я А. А. «Великий
шелковый путь» и Северный Кавказ
30. ПрокопийКесарийски й.
История войн римлян с персами. / /
ЗИФСПУ. СПб., 1880.
31. К у л а к о в с к и й Ю. А. Аланы по
сведениям классических и
византийских писателей. Киев, 1899.
32. Б а р т о л ь д В. В. Сведения об
Аральском море. Ташкент, 1902.
33. Менандр. Продолжение истории
Агафиевой. СПб.,, 1861.

.ДЗАТТИАТЫ
АЛАНО-САСАНИДСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
ПО МАТЕРИАЛАМ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ
РАСКОПОК В ЮЖНОЙ ОСЕТИИ
В научной литературе вопрос об
аланах на Кавказе освещен уже в
значительной мере, причем
анализу подвергались как письменные,
так и археологические источники A;
2; 3). Установлено, что аланы
совершали походы в Закавказье и
даже через Закавказье далее на юг.
Однако до последнего времени
вопрос об аланах в Центральном
Закавказье в археологической
литературе не поднимался. Правда, Б. В.
Скитский в 50-х гг. отмечал, что
«отдельные группы аланского
населения в результате гуннского
нашествия перешли на южные
склоны Центрального Кавказа. Они
являются отдаленными предками
современных южных осетин. Об этом
же свидетельствуют и
археологические материалы из Южной Осетии»
D с. 45). Однако нам не известен
материал,послуживший основой для
такого заключения. Вполне
возможно, что Б. В. Скитский имел в
виду металлические зеркала и
фибулы, хранящиеся в Юго-Осетинском,
краеведческом музее, но, к
сожалению, их паспортизация не говорит
об их происхождении с территории
Южной Осетии.
В 1972 г. во время раскопок
стырфазского могильника был
найден искусственно
деформированный череп E, с. 486), явно
относящийся к аланскому этносу,
однако его не учли при интерпретации
материалов могильника.
Во время раскопок в 1946 г. в
Армазис-Хеви (Мцхета) были
раскопаны коллективные погребения в
каменных ящиках раннесредневеко-
вого периода. Среди погребенных
в каменных ящиках № ? и № 12
были индивидуумы с
деформированными черепами F, табл. СХ1У,
3, 4). При интерпретации материалов:
могильника отмечалось наличие
иноземцев в Мцхета —
«иммигрантов, купцов, торговцев,
ремесленников» F, с. 232), но об аланах
речи не велось. Вообще, об
искусственно деформированных черепах,
найденных в Грузии, в современной
археологической литературе нет
упоминаний, хотя еще в конце 30-х
гг. Е. В. Жиров писал: «На самтавр-
ском могильнике близ Мцхета
вскрыто несколько слоев
погребений, но пока остается
невыясненным, как датируются найденные
здесь искусственно
деформированные черепа. Думаю, что наиболее
вероятное время их — раннее
средневековье. Черепа из Самтав-
ро поступили во многие музеи
Европы и были описаны Анучиным, Сце-
пурой, Броком, Шантром, Фричем,
Смирновым, Тельфером и Вирхо-
вым. Форма их представляется
результатом давления одного пояса
повязок, проходившего от лба к
затылку. Интенсивность
деформации весьма варьирует: наряду с
выраженными коническими
формами имеются черепа, на которых
71

следы деформации едва
заметны» G, с. 87).
В 70-х гг. Жинвальской
археологической экспедицией были
обнаружены катакомбные погребения,
интерпретированные Р. М. Рамишви-
ли, как цанарские, против чего
справедливо возражала Н. Г. Мириа-
нашвили, считавшая их типично
северокавказскими, т. е. аланскими.
К аланским следует, несомненно,
отнести и погребения, в которых
оказались индивидуумы с
искусственно деформированными
черепами (погр. 14, 16, 23 могильника
Ахали-Жинвали (8, с. 177; 9, табл.
XI, 2; XII, I; XIV, 2). Аланскими
были признаны и катакомбы,
раскопанные Настакисской экспедицией
в Агайани, где так же оказались
деформированные черепа A0, с.
111).
В раскопанном в Квемо Алеви
(Ленингорский район)
Юго-Осетинской АО) могильнике VI—VII вв.
среди 57 погребений одно (погр.
№ 23) оказалось захоронением
мужчины, экипированного особым
воинским поясом — принадлежностью
привилегированного слоя
феодального общества A1, с. 85).
Н. И. Апхазава связывает его с
данными «Хроники ксанских эриста-
вов» о пребывании в этом
регионе Ростома Бибилури — отпрыска
овского (аланского) царя — с
дружиной, положившего начало эри-
ставства в Ксанском ущелье A1,
с. 93).
Таким образом, в Восточной
Грузии есть четыре пункта (Мцхета,
Жинвали, Агайани *и Алеви), где
обнаруживаются следы аланского
населения. Это не случайно,
особенно с учетом того, что
датируются они одним временем, а именно
VI—VII вв. A2). Нами в последние
годы вс. Едыс было раскопано 14
погребений, относящихся к тому же
периоду. Материал первых шести
погребений уже опубликован A3,
с. 198—209). Обнаруженные в них
предметы в большинстве случаев
поддаются датировке и имеют
многочисленные аналогии, как в
памятниках Закавказья, так и в
северокавказских аланских могильниках.
Данные остальных восьми
погребений пока не опубликованы, хотя
и они представляют значительный
интерес. Инвентарь их состоит из
глиняных сосудов красного и
черного обжига, предметов украшения,
поясных пряжек, деталей поясного
набора, фибул, монет и пр. Наша
датировка первых шести погребений
VI—VII вв. вновь подтвердилась,
причем теперь на ином материале.
Так, к VI—VII вв. относятся
небольшие глиняные
кувшинчики-кружечки черного обжига с лощенной
поверхностью (погребения 7, 8, 10),
столь часто встречающиеся в
аланских могильниках Северного Кавказа
и неизвестные в древностях
Закавказья.
Особо следует отметить
зооморфный сосуд из погребения.
Сосуды в виде лосей, оленей извест- •
ны в раннесредневековых
памятниках Северного Кавказа (Верхняя
Рутха) и Поволжья. Датируются они
V—VII вв. A4, рис. 199; 15, с. 110).
Бронзовая пряжка с прорезным
щитком и «трилистником» (погр. 7)
совершенно аналогична пряжке,
найденной в с. Камунта Северной
Осетии A6, табл. XV, рис. 9).
Биметаллические фибулы с
завитком на приемнике, найденные в
погр. № 8, имеют аналогии в
древностях Восточной Грузии и
датируются VI—VII вв. A2, табл. XIX).
И, наконец, важным датирующим
материалом являются 3 серебряные
сасанидские монеты (погр. 7 и 14)
Хормизда IV E79—590) и Хосрова
11 Парвиза E90—628)! Монеты
уточняют датировку могильника -— это
именно конец VI—начало VII вв.
Обращает на себя внимание факт
обнаружения аланских могильников
в определенных местах — в тор-
1 Монеты определила докт. ист. наук И.Л.
Джалагания, за что приносим ей
благодарность. Монета из погребения 14
сильно фрагментирована и определению
не поддается, хотя на фрагменте виден
ободок аверса и вынесенный за ободок
полумесяц.
72

гово-экономических центрах
Восточной Грузии.
Р. М. Рамишвили A7, с. 38)
отмечает, что «появление катакомб-
ных могил на территории Жинвали,
а также в Картли (Агайани), по
всей вероятности, можно, объяснить
инфильтрацией северокавказцев,
носителей катакомбной культуры, в
некоторых пунктах Картлийского
царства (видимо, в ключевых,
лежащих на важных, торговых
магистралях)». То, что аланские могилы
обнаруживаются в центрах на
важных торговых магистралях,
знаменует особый род поселения. Не
исключая возможности
переселения торговцев и ремесленников,
следует все же более приемлемым
считать алан — переселенцев
воинами, нанятыми центральной
властью для охраны торговых путей и
торгово-экономических центров.
Наличие деформированных
черепов говорит о том, что
поселенцы были не рядовым населением,
а привилегированным слоем алан-
ского общества. Малое же
количество аланских погребений связано
скорее всего с наймом небольших
групп алан-воинов как раз для
несения гарнизонной службы. Найм
больших контингентов аланских
войск, наверное, обходился без
оседания, поскольку выполнившие
задачу врйска, видимо, возвращались
на родину; впрочем, нанимавшиеся
для охраны воины могли
приглашаться и из их среды. С другой
стороны, массовое расселение алан
должно было оставить обширные
могильники, чего однако не
отмечается в доступной нам
археологической литературе.
Определенная интенсивность
приглашения алан для исполнения
воинских или охранных функций
именно в VI—VII вв. скорее всего
связана с персидским завоеванием
и утверждением персов в восточном
Закавказье. Как отмечает В. Б.
Ковалевская, восточные аланы в
составе персидских войск вторгаются в
Колхиду E50—551 гг.), а в 562 г.,
во время правления Сарозия,
даже совершают поход на Восточную
Грузию, заставив ее подчиниться
Ирану C, с. 134).
Еще в первой половине VI
века Иран дал обязательство
Византии защищать Закавказье от
северных кочевников A, с. 53), а в
конце VI века E91 г.) Византия, по
заключенному с Ираном «вечному
миру», уступила последнему часть
Картли, большую часть Армении и
т. д. A8, с. 116).
В грузинском наративном
источнике «Мокцевай Картлисай»
(«Обращение Грузии») говорится об этом
периоде в истории Грузии
следующее: «Когда прекратилось царство
в Картли, усилились персы и
покорили Герети и Армению. Но Картли
сильнее покорили и вступили к
кавказцам и соорудили врата Овсетии,
одни большие ворота в Овсетии же
и двое (вариант — «четверо») в
Двалетии, а один — в Парчуане
Дордзокетском, и тех горцев
поставили сторожевыми» A9, с. 723)?
Давняя история союзнических
отношений восточной части алан и
персов позволяет утверждать, что
поставленные в крепостях (а
именно так нужно трактовать «большие»
и «малые ворота») для охраны («го-
марды») воинские гарнизоны
вербовались из аланской среды,
причем эти аланы были уже не
степняками, а относительно долгое
время проживавшим в горах, потому
и источник называет их «горцами».
Следует обратить внимание на
один отрывок из «Мокцевай
Картлисай»: «(Персы) ... соорудили
врата Осетии», т. е. персы соорудили
или воздвигли в Осетии несколько
ворот-крепостей». Затем в тексте
поясняется, где и сколько
крепостей они воздвигли. «Одни большие
2 В. Дондуа и Н. Бердзенишвили
перевели этот отрывок так: «Проникли они
(персы) к кавказцам и соорудили они
себе врата Овсетии одни большие
врата — в собственно Овсетии и
четверо врат — в Двалетии, и одни — в
Парчуане Дурзукетском, а тех горцев
поставили «гомардами», т. е. охраной
B0, с. 254).
73

ворота в Овсетии же (вариант «в
собственно Осетии» — т. е. в самой
Осетии) и «двое (вариант —
«четверо врат») — в Двалетии». Из
источника видно, что Двалетия
подразумевается частью Осетии, хотя
и обособленной, зависимой или
захваченной к моменту создания
памятника, т. е. рукописи «Мокцевай
Картлисай».
Небезынтересен вопрос
локализации этих «ворот-крепостей».
Оставляя в стороне врата в «Парчуа-
не Дордзокетском (или Дурзукет-
ском»), видимо, находящемся в
Чечено-Ингушетии >1ли на границе с
ней, остановимся на
воротах-крепостях в «собственно Осетии» и
Двалетии. Интерпретируя отрывок из
«Мокцевай Картлисай», В. А.
Кузнецов пишет: «В этом источнике
говорится об укреплении персами
Дарьяльского прохода («большие
ворота в собственно Овсетии») и
прилегающих с запада и востока
перевалов» D, с. 77). Наиболее
значимой крепостью должна была стать
крепость на главном пути, наиболее
важной дороге. Ею, несомненно,
являлась дорога вдоль Терека, т. е. по
Дарьяльскому ущелью, и,
собственно, локализация «больших ворот в
Осетии» в наиболее удобном в
стратегическом отношении вполне
закономерна. Что касается двух
других «врат», то они, по
справедливому замечанию В. А. Кузнецова,
скорее всего были у перевальных
дорог через Главный Кавказский
хребет. Такими важными
перевалами, ведущими из Закавказья на
Северный Кавказ через
историческую Двалетию, были Мамисонский
и, как мы предполагаем, Кадласан-
ский перевалы A3, с. 208). Именно
у этих перевалов существовали
населенные пункты, имеющие одно и
то же название «калак», что
по-грузински означает населенный пункт
«(город)» со множеством строений,
с базарной слободой, с крепостной
стеной (оградой) или рвом» B1, с.
1324—1325). И в самом деле «калак»
или «царциаты калак» у с. Едыс
вблизи Кадласанского перевала
представлял собой крупное (для
высокогорья) поселение на холме
с жилыми домами числом не
менее семидесяти» B2).
Столь же крупным, по горским
понятиям, было поселение «калак»
^Калаки) в Мамисонском ущелье; в
настоящее время оно практически
обезлюдело, но еще сравнительно
недавно играло важную роль на
перевальном пути из Северной
Осетии в Грузию B3, с. 281). По
нашему мнению, «калак» у Мамисон-
ского перевала был, видимо,
городом или хорошо укрепленным
поселением с торгом и
ремесленниками. Думается, широкие
планомерные раскопки данного поселения
дали бы ответ на этот очень
важный вопрос. Причем мы не
исключаем возможности обнаружения
здесь древнеиранского (сасанидско-
го) материала, поскольку уже в
середине VI века E52 г.) персы
подчиняют Сванетию (I, с. 57), а
потому район Мамисонского
перевала, находящийся восточнее Сване-
тии, должен был контролироваться
сасанидскими гарнизонами, или
нанятыми на службу аланами. Таким
образом вполне вероятно, что «двое
ворот в Двалетии» — это
укрепленные поселения у с. Едыс вблизи
Кадласанского перевала и
нынешнее с. Калак у Мамисонского
перевала. Следует отметить, что в
«Двалетии» есть и другие
перевалы3, но, очевидно, они из-за труд-
нодоступности, не имели столь
большого значения, и потому не было
явной нужды строить около них
крепости. Впрочем, эта гипотеза никем
из исследователей не проверялась,
а по сему утверждать что-либо
категорически мы, пожалуй, не вправе.
Значительное сасанидское
влияние в Центральном Закавказье («но
Грузию сильнее покорили»!),
выразившееся в распространении
зороастризма и постройке персидских
крепостей с собственными или на-
3Эти перевалы с востока на запад —
Сбайавцаг, Ручывцаг, Бахвандаг, Магъ-
авцаг, Зикъарайывцаг, Дзедойывцаг.
74

©
о г
«I
8
V»
9
и
^>
44
Ю
И ^ 12.^ 13
©
15
!&
17
16
Рис. 1. Сасанидский материал из с. Едыс.
75

.10 ^ у И
Рис. 2. Аланскйй материал из едысских погребений
76

с/
ч^у
Рис. 3 1 — пояс из Алеви (реконструкция Н. И. Апхазава), 2, 3 — пояс из едысских
погребений
77

мятыми контингентами гарнизонов,
подтверждается археологически.
Довольно часты здесь находки
предметов персидско-сасанидского
происхождения, наиболее
распространенными из которых оказались
геммы — миниатюрные предметы
глиптики — каменные или
металлические печатки с врезанными вглубь
изображениями — инталиями B4).
В 1966 г. в каменном ящике у
с. Кугом (ущелье р. Сбадон Дзау-
ского района) была найдена
агатовая бусина цилиндрической формы.
На сточенной поверхности вырезано
профильное изображение мужской
головы. На рисунке отмечены
волосы на голове, острая бородка, нос,
рот, высокая шея, намечены
плечи, грудь. Профильные
изображения характерны для сасанидских
гемм и имеют широкое
распространение во времени (III—VII вв.) и
пространстве. Изображение на
бусине из Кугомского могильника
относится к подражаниям —
«официальным портретам» III—IV вв. —
и сделано довольно примитивно. По
аналогиям оно датируется VI—VII
вв. B5, рис. 66). Следует отметить,
что с. Кугом находится в глубине
ущелья р. Сбадон у перевала Сбай-
авцаг, ведущего на Северный
Кавказ. Предположительно здесь же
(точное место не определено) П. С.
Уварова провела пробные раскопки
и обнаружила в могильнике саса-
нидское блюдо B6, с. 170). К
сожалению, оно и другие найденные
П. С. Уваровой предметы оказались
утраченными B7, с. 49—50), но
следует указать, что в Госмузее
Грузии хранится сасанидское блюдо из
«Цхинвали» B8, с. 53), которое,
возможно, и происходит из
могильника у с. Сба.
В Едысском могильнике ранне-
средневекового времени нами было
найдено семнадцать гемм (на
сердолике, гранате, халцедоне, агате и
янтаре) с изображениями животных,
«аташданов» — жертвенников и «ни-
шанов»— особых сасанидских
монограмм. Изображение оленей
встречено на двух геммах: из халцедона
(погр. I) и сердолика (погр. II).
Олени изображены с подогнутыми
ногами, «в галопирующем беге».
Движение оленей на инталии направо.
Оттиск геммы — справа налево.
Следует отметить, что
мастера-резчики вырезали изображения в
левостороннем профиле, чтобы
оттиск получался правосторонним.
Трудно сказать, чем это
обусловлено. Возможно, левосторонний
профиль был более удобен для
вырезания. Данное условие сохраняется
на всех известных нам сасанидских
геммах? Геммы с изображением
оленей датируются обычно VI—VII
вв. B5, с. 174, № 677).
На сасанидских геммах нередки
изображения горбатых быков —
зебу. В Едысском могильнике (погр. 5)
найдена гемма с изображением
зебу. Судя по положению ног,
животное изображено в движении. На
одной из гемм вырезана фигура <
утки (погр. I). Изображения уток
характерны для V—VI вв. B5, с.
148—149). На сасанидских геммах,
найденных в Грузии, изображение
уток очень упрощены B4, табл. 64,
65, 76), тогда как геммы из с.
Едыс отличаются весьма высоким
уровнем художественного
исполнения и тщательной моделировкой
изображения. Хорошо изображены
клюв, глаза, оперение.
Нельзя не отметить найденные
в с- Едыс геммы с изображением
скорпиона (погр. 6), датируемые
V—VII вв. B5, рис. 686; 24, табл.
58, 59).
На сасанидских геммах нередки
изображения фантастических
животных — грифонов. Гемма с
грифоном была обнаружена нами и в
Едысском могильнике (погр. 6).
Эрмитажные геммы с грифонами да-
4 Исключение могут составить
изображения с двумя объектами
противоположного движения. Так, на гемме из Ахалци-
хи вырезаны изображения льва и
зебу, причем лев нападает на зебу. На
оттиске лев оказывается в
«традиционном», т. е. правостороннем движении.
Видимо, основная фигура композиции
— лев B4, рис. 23, прил.).
78

тируются IV—VI вв. B5, рис. 229),
а найденные в Восточной Грузии
(Самтавро, Армазисхеви)У1—VII вв.
B4, табл. 81, 82).
Изображения животных
отмечены нами и на гранатовой вставке
серебряного перстня (погр. 10). Это
фигуры двух птиц. Двойные
изображения живых существ (антилопы,
скорпионы) нередки на сасанидских
геммах V—VI вв. B4, табл. 20, 48,
59).
Сердоликовые и халцедоновые
геммы с изображением «аташдана»
— священного жертвенника
огнепоклонников (погр. 1, 3, 6, 10, 14)—
довольно частая находка и,
вероятно, широкого хронологического
диапазона. Встречаются на большой
территории. В том числе в
Закавказье и на Северном Кавказе A4,
с. 322—324, табл. СХХУМ, 10, 11,
34, 37).
Представляют интерес «сасанид-
ские монограммы» или «нишаны»,
выполненные на сточенных краях
янтарных бус (погр. I—3 экз., погр.
6, 9—I экз.). Аналогичные
монограммы также отмечены во многих
могильниках Закавказья и
Северного Кавказа.
Сасанидские геммы конца VI —
начала VII в., по-видимому,
связаны с персидским засильем.в
Закавказье. Высказывалось мнение, что
ряд гемм, особенно невысокого
уровня исполнения, являются
изделиями «местных мастеров,
подражавших сасанидским резчикам» B4,
с. 159). Несомненно, это
предположение говорит о сильном
персидском влиянии в регионе.
Может быть, и находки
гранатовых (альмандиновых) бусин и
булавок с каменными головками и
зернью также следует объяснить
персидским влиянием, особенно с
учетом благоговейного отношения
персов к 'красному цветку граната
и к самому гранату (камню) •—
символу богини Анахиты. Культ
последней был широко
распространен во многих странах, в том числе
в Восточной Грузии B9, с. 102—
114; 12, с. 88—90). Как отмечают
исследователи, Анахита была
божеством — покровителем сасанид-
ской династии C0, с. 301).
Особо следует сказать о
деталях поясного набора — пряжках,
бляшках и наконечниках поясов,
являвшихся частью экипировки
воина. В зависимости от материала
(золото, серебро, бронза), формы и
количества бляшек-украшений,
определялось место воина на
иерархической лестнице.
Среди разнообразных и
многочисленных пряжек выделяются
пряжки с щитком так называемого
«геральдического» типа.
Встречаются подобные пряжки и в
материалах Мцхета. Наиболее близкой к
Закавказью зоной их
распространения является Северный Кавказ, в
частности, территория Северной
Осетии. Здесь подобные пряжки
найдены в Чми, Лаце, Камунте A6,
табл. 5; XIX). Необходимо
напомнить, что в Закавказье они
насчитываются единицами, тогда как на
Северном Кавказе их неизмеримо
больше. Следовательно, в
Закавказье они попадают с Северного
Кавказа.
Н. И. Апхазава считает, что
«геральдические» поясные наборы
попадают в Восточную Грузию не
непосредственно от алан, а через
иранское (сасанидское посредство).
Согласно ее точке зрения,
«Восточная Грузия находилась под
культурно-политическим влиянием сасанид-
скогб Ирана в VI—VII вв.
Думается, поясной набор, найденный в
погребениях Восточной Грузии, был
заимствован не непосредственно в
результате контактов с северными
кочевниками (аланами — Р.Дз.), а
через Сасанидский Иран, т. е.
кочевники—Сасанидский Иран—
Восточная Грузия». «И это понятно, —
продолжает Апхазава, — потому
что, в общем, пояса, точнее
«геральдические» пояса, должны иметь
конкретное силовое значение, как
атрибуты власти или общественного
положения» A2, с. 58).
Таким образом, по Н. И.
Апхазава, атрибутивность поясов или
79

поясных Наборов, пусть даже
«геральдического» типа, должна была
получить утверждение или
«освящение» при царском дворе сасанидов
и только потом приобрести свое
социально-политическое или
иерархическое качество. Трудно сказать,
чем вызван этот надуманный тезис,
ибо, так называемые
«геральдические» пояса носили руководители
или командиры воинских дружин,
приглашавшихся (нанимавшихся)
персами или византийцами. При
этом предводители дружин
персами не сменялись, как не сменялись
и знаки воинской иерархии алан.
Иное дело, что начальники
воинских дружин на сасанидской
службе получали соответствующий
персидский титул, денежное жалованье
и пр.
Бесспорно, наивно было бы
полагать, что у алан (именно их нам
и нужно иметь в виду, а не каких-
то аморфных «северных
кочевников») с их высоким воинским
искусством, первоклассным оружием,
широкой практикой наемничества и
вообще военизированной
организацией быта не было собственной
иерархической атрибутики.
Совершенно справедливо указывает В. А.
Кузнецов, что «важным атрибутом
мужского костюма был пояс,
символизирующий социальный статус
владельца. Чем выше последний,
тем богаче пояс и разнообразнее
его украшения, особенно это
касается воинских поясов,
принадлежащих дружинникам...
Отличившиеся воины, занимавшие видное
общественное положение, носили
пояса, украшенные десятками
орнаментированных (часто серебряных)
бляшек, накладок, наконечников» (I ,
с. 232).
Поясные наборы
рассматриваемого типа были обнаружены в Едыс-
ском могильнике (погр. 6 и 12).
Следует отметить поразительную
близость их к аналогичным
наборам из Квемо Алеви (II, с. 82, рис.
2). Такие пояса, по мнению Н. И.
Апхазава, не частая находка в
древностях Восточной Грузии раннего
80
средневековья, да и в Квемо Алев-
ском могильнике обнаружен
только один подобный гарнитур (II, с.
87, 91). Если погребенный в
каменном ящике № 23 Квемо Алевского
могильника «мужчина был воин
(дружинник), занимавший более
высокое общественное положение,чем
другие персоны из соседних
погребений» A1, с. 97), то и
захороненные в погр. N2 6 и 12 Едысского
могильника покойники находились,
очевидно, на том же социальном
уровне. Более того и Едысский и
Квемо Алевский могильники,
возможно, являются памятниками
одной группы или дружины, а
именно: потомков осетинского
«царского рода» Сидамоновых — Бибилу-
ров, осевших в верховьях р. Ксани
в качестве феодалов — эристави
C1, с. 21). Основанием для
такого утверждения может служить
описанный в «Дзегли эриставта»
(памятник эриставов) эпизод, согласно
которому аланские (овские)
«царевичи», после бегства из Осетии,
первоначально осели в Двалети (т. е.
в Едысе), а затем были изгнаны або-
ригенами-двалами в Ксанское
ущелье B2). Говоря о
формировании института военной дружины
феодалов в Восточной Грузии и, в
частности, в Ксанском ущелье, Н. И.
Апхазава приводит данные именно
«Хроники Ксанских эриставов»,
увязывая этот процесс с приходом на
помощь цхрадзмисхевцам (т. е.
жителям Цхрадзмисхевского ущелья)
«дружины Ростом а». В
последующем Ростом превратился, как
свидетельствует «Хроника», в
могущественного местного феодала A1,
с. 93).
Поясные наборы
рассматриваемого типа прочно связаны с алан-
ским миром и, надо полагать,
попадали в Закавказье именно с
аланами; и сасаниды, на наш взгляд,
тут совершенно ни причем, ибо на
рассматриваемых нами поясных
наборах не прослеживается сасанид-
ское или какое-либо иное влияние.
Это типичные пояса дружинников
разного социального уровня. Не

являющиеся этническим
показателем для обширной территории
Евразии, они для Закавказья
представляются именно таковыми и связаны
с аланским этносом, отдельные
сравнительно небольшие группы
которого | по данным археологии,
осели в ключевых торгово-полити-
ческих центрах Восточной Грузии.
Связь их с сасанидским
правлением устанавливается как по
наличию материала (монеты, геммы,
типы украшений и пр.), так и по
резкому прекращению погребений
рассматриваемого культурного
круга (катакомбы, деформация
черепов) в первой половине VII в. Это
явилось, видимо, следствием
утраты политических позиций сасанидов
в Восточной Грузии и вообще с
падением самой сасанидской
династии. Со временем аланские
дружинники прочно осели в Закавказье,
подверглись ассимиляции,
изменили погребальный обряд и влились
в состав грузинской народности, но
привилегированные слои этих
переселенцев долго еще в устной
традиции сохраняли предания о своем
северокавказском (аланском)
происхождении, как хорошо видно (по
«Дзегли эриставта» — «Хронике
Ксанеких эриставов») в титулатуре
ксанских эриставов. Представляется,
совершенно не случайно потомки
Ростома и по сей день именуются
«Сидамон-Эристави»? Иными
словами, данные «Хроники» не
являются вымыслом, а отражают вполне
реальные события.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. Кузнецове. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе, 1984.
2. Г а г л о й т и Ю. С. Аланы и вопросы
этногенеза осетин. Тбилиси, 1966.
3. Ковалев екая В. Б. Кавказ и
аланы: века и народы. М., 1984.
4. История Северо-Осетинской АССР. М.,
1959. Т. I.
5. Г а г л о е в Р. X. Исследование поздне-
античных могильников в Юго-Осетии.
// АО, 1975. М., 1976.
6. А п а к и д з е А. М. Гобеджишвили Г.Ф.,
Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А.
Мцхета. Итоги археологических
исследований. Тбилиси, 1958, Т. I.
7. Ж и р о в Е. В. Об искусственной
деформации головы. // КСИИМК. М., —
Л., 1940. Вып. VIII.
„8. РамишвилиР., Джорбенад-
з е Б. Археологические исследования в
Арагвском ущелье. // ПАИ в 1977.
Тбилиси, 1980.
9. РамишвилиР. М. Могильник и
поселение в Ахали-Жинвали по
раскопкам 1971—1973 гг. Жинвали. Тбилиси,
. 1983. Т. I.
10. МирианашвилиН. Г.
Материальная культура Шида Картли. Тбилиси,
1983.
11. А п х а з а в а Н. Погребение «воина»
из с. Квемо-Алеви. // Вестник ГМГ
им. акад. С. Н. Джанашиа. Тбилиси,
1986. Т.ХХХУШ-В.
12. АпхазаваН. И. Материальная
культура раннесредневековой Грузии.
Тбилиси, 1979.
13. ДзаттиатыР. Г. Раннесредневеко-
вый могильник в с. Едыс. // СА,
1986, 2.
14. У в а р о в а П. С. Могильники
Северного Кавказа. МАК. М., 1900. Т.VIII.
15. К у з н е ц о в В. А. Аланские
племена Северного Кавказа. // МИА. М.,
1962, 106.
16. Ковалевская В. Б. Поясные
наборы Евразии IV—IX вв. Пряжки. //
САИ. М., 1979. Вып. Е 1—2.
17. РамишвилиР. М. Археологические
изыскания в зоне строительства Жин-
вальского гидротехнического
комплекса в 1976—1979 гг. //
Археологические исследования на
новостройках Грузинской ССР. Тбилиси,
1982.
18. История Ирана. М., 1977.
19. ТакайшвилиЕ. Описание
рукописей «Общества распространения
грамотности среди грузинского
населения». Тифлис, 1906—1912. Т II, вып.
I—4 (на груз. яз.).
20. Очерки истории СССР. М., 1958.
5Эти сведения любезно предоставлены нам
Ю. С. Гаглойти, которому мы выражаем
искреннюю благодарность. В своих
публикациях Ю. С. Гаглойти подчеркивает, что
«Памятник эриставов» не относит
прямо родоначальников Ксанских
эриставов к Сидамоновым, однако его указание,
как и сообщение Вахушти Багратиони о том,
что после переселения на юг они
стали именоваться Бйбилурами, ясно
говорит о принадлежности их к названно-
• му роду, поскольку и современная
осетинская фамилия Бйбылтаэ — Бйбиловы (груз.
Бибилури) является ветвью Сидамоновых C2,
с. 27, прим.).
81

21. Чубинов Д. Н. Грузино-русский
словарь. Тбилиси, 1984.
22. Дзаттиаты Р. Г. «Цитлосани» хроники Кса-
нских эриставов. // ЙЮОНИИ. Тбилиси,
«Мецниереба», 1990. Вып. XXXIII.
23. Ц а г а е в а А. Дз. Топонимия
Северной Осетии. Орджоникидзе, 1975, Т. П.
24. Р а м и ш в и л и К. Н. Сасанидские
геммы в Грузии. Тбилиси, 1979 (на груз, яз.)
25. Б о р и с о в А. Я., Л у к о н и н В. Г.
Сасанидские геммы. Л., 1963.
26. У в а р о в а П. С. Путевые заметки.
СПб., 1900. Т. III.
27. П ч е л и н а Е. Г. Археологическая
работа в Южной Осетии. // Фидиуаг.
Цхинвал, 1927.
28. М а ч а б е л и К. Г. Позднеантичная
торевтика Грузии. Тбилиси, 1976.
29. ГагошидзеЮ. М. Из истории
грузино-иранских взаимоотношений
(храм II—I вв. до н. э. Дедоплис
Миндори). //'Кавказ и Средняя Азия
в древности и средневековье. М., 1981.
30. Ф р а й Р. Наследие Ирана. М., 1972.
31. Памятник эриставов. // Источники
по истории Грузии. Тбилиси 1979. Вып.
12.
32. Г а г л о й т й Ю. С. Трехфункци-
ональное деление в этнической
культуре осетин. // Проблемы
этнографии осетин. Орджоникидзе, 1989.

Г. Е. Афанасьев.
ЭТНИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ГЕНЕЗИСА
КАТАКОМБНОГО ОБРЯДА ПОГРЕБЕНИЙ
В САЛТОВО-МАЯЦКОЙ КУЛЬТУРЕ
Отождествление носителей ката-
комбного обряда захоронений в
памятниках салтово-маяцкой
культуры с конкретным этносом
неразрывно связано с проблемой
этнической принадлежности населения,
практиковавшего аналогичную
погребальную традицию в других
районах Юго-Восточной Европы. Как
известно, в I тысячелетии н. э.
обычай погребения в катакомбах
широко распространяется на
территории Северного Кавказа, а во
второй половине VIII — середине
X в. — в лесостепной зоне бассейна
Среднего Дона. Со времен В. Ф.
Миллера катакомбные могильники
Северного Кавказа традиционно
связывались с аланами (I). Явное
сходство северокавказского ката-
комбного обряда и вещевого
материала с материалами захоронений,
-открытого в начале века Верхнесал-
товского могильника, привело А. А.
Спицына B) и Ю. В. Готье C) к
выводу, что носители салтово-маяцкой
культуры были аланами. Эта мысль
получила в дальнейшем широкое
признание, однако исследователи
разошлись во взглядах на процессе
появления алано-асских этнических
групп в бассейне Среднего Дона.
Если М. И. Артамонов D} и Н. Я.
Мерперт E) полагали, что салтов-
ские аланы — это потомки
обитавших в этом же регионе сармат, то
И. И. Ляпушкин F), С. А. Плетнева
G), В. А. Кузнецов (8), Г. Е.
Афанасьев (9) и А. В. Гадло A0)
связывают появление аланского
этноса в бассейне Среднего Дона с
миграцией части аланских племен в
середине VIII в. из предгорий
Северного Кавказа. На Северном
Кавказе были намечены и конкретные
исходные районы, откуда алано-ас-
ские этнические группы
продвинулись в лесостепную зону Донского
правобережья. По мнению С. А.
Плетневой, это была, во-первых,
территория Центрального Кавказа,
а во-вторых, — Прикаспийский
Дагестан, то есть районы,
подвергшиеся нападению арабов во время
знаменитого похода Мервана. В. А.
Кузнецов и Г. Е. Афанасьев считают,
что исходным пунктом миграции
аланских племен на север
послужила западная часть исторической
Алании — район Кисловодской
котловины, Верховья Кубани и
прилегающая территория^.
Признанная генетическая связь
носителей катакомбного обряда
захоронения в лесостепной зоне
бассейна Среднего Дона и на
Северном Кавказе делает
взаимообусловленным и решение вопроса об
этнической принадлежности
населения с подобным ритуалом в том
и другом районе. Эта тема
получает в настоящее время особую
актуальность, ибо недавно были
предприняты попытки пересмотреть
точку зрения о принадлежности
северокавказских катакомб аланам,

что в свою очередь автоматически
ставит под сомнение
предположение об алано-асской
принадлежности населения, практиковавшего ка-
такомбный способ погребения на
Маяцком селище. Следовательно,
исследуя этническую
принадлежность погребенных в катакомбах
VIII—X вв. лесостепного варианта
салтово-маяцкой культуры, мы
вынуждены обратиться к проблеме
этнической принадлежности
носителей катакомбного обряда на
Северном Кавказе в предшествующее
время.
Вопрос об этнической специфике
раннесредневековой аланской
культуры Северного Кавказа недавно
был еще раз поднят М. П.
Абрамовой, которая справедливо
подчеркнула, что отсутствие четкого
определения термина «аланская
археологическая культура» приводит к
неоднозначному пониманию ее
этнических компонентов A1, с. 72—
82). Исследовательница смело
поставила под сомнение принятую
большинством специалистов точку
зрения о возможности этнического
противопоставления носителей
катакомбного обряда местному
населению Северного Кавказа, ссылаясь
на то, что катакомбные погребения*
существовали с другими типами
погребальных сооружений —
грунтовыми ямами, каменными ящиками,
каменными склепами и т. д.,
причем в ряде случаев в пределах
одного могильника/ По мнению М. П.
Абрамовой, различные типы
погребальных сооружений на раннесред-
невековых могильниках Северного
Кавказа свидетельствуют как о
пестрой этнической основе
населения, так и о различиях
социального, половозрастного и другого
характера в этнически однородном
массиве населения.
Отрицая широко
распространенную гипотезу о занесении
катакомбного обряда захоронения на
Северный Кавказ сарматскими
племенами, М. П. Абрамова обращает
внимание на факт существования в
Прикубанье камерных меотских по-
84
фебений по крайней мере с III—II
вв. до н. э., где они
распространяются одновременно с появлением
катакомбного обряда захоронения
в центральных районах Северного
Кавказа.
М. П. Абрамова не ставит своей
целью выяснить истоки
происхождения катакомб Центрального
Предкавказья, но теоретически допускает
два варианта: или влияние со
стороны горных районов, где с эпохи
бронзы практиковалась традиция
сооружения склепов, или влияние с
территории Боспора, где уже во
второй половине I тыс. до н. э.
сформировался мощный массив катакомб-
ных погребений — земляных
склепов. Она акцентирует внимание на
том, что к началу сложения
аланской археологической культуры
катакомбный обряд погребения был
характерен для скифов, синдов,
меотов и греков, но никоим
образом не для сарматов. Все эти
посылки привели М. П. Абрамову к
выводу, что «возможность
выделения среди раннесредневековых
памятников Северного Кавказа той
группы погребений, которую мы
смогли бы связать с ираноязычным
этносом, мало вероятны»,
поскольку катакомбный обряд погребений
был знаком местным племенам
Северного Кавказа еще до появления
здесь сарматских племен; иными
словами, традиция погребения в
катакомбах не может являться
критерием для выделения
ираноязычных этнических группировок на
Кавказе в раннем средневековье
A1, с. 72—82).
Одним из аргументов М. П.
Абрамовой в пользу предложения о
местном характере раннесредневе-
ковых катакомб Центрального
Кавказа является ссылка на то, что
узколицый долихокранный
антропологический тип, характерный, по
мнению антропологов, для аланских
этнических групп, кроме них был
распространен у населения
Северного Кавказа еще с эпохи бронзы.
Уловить же разницу между этим
местным типом и аналогичным, при-

несенным аланами, на современном
уровне знаний нельзя. Из этого М. П.
Абрамова делает вывод, что палео-
антропологические материалы не
представляют доказательств
против предположения и, что местные
представители долихокранного
узколицего типа могли быть теми, кто
хоронил в раннем средневековье
своих усопших в катакомбах
Центрального Кавказа A1, с. 72—82).
Действительно, узколицое доли-
хокранное население известно на
Северном Кавказе по крайней
мере с эпохи бронзы, но территория
распространения долихокранного
типа вовсе не связаны с
Центральным Кавказом. Работами В. В. Буна-
ка A2), Г. Ф. Дебеца A3), Н. Н.
Миклашевской A4), В. П. Алексеева
A5), М. М. Герасимовой A6) и др.
установлено, что в доаланскую
эпоху население с узколицым дол их о-
кранным типом обитало в Прику-
банье и на территории
современного Дагестана: в первом регионе
оно связано с понтийской
популяцией, а во втором — с периферией
ареала каспийской популяции.
Привлечение прикубанских и
дагестанских палеоантропологических
материалов для сопоставления и
отождествления с узколицым доли-
хокранным населением
Центрального Кавказа эпохи раннего
средневековья, хоронившим своих
умерших в катакомбах, требует большой
осторожности. В. П. Алексеев
подчеркивал, что «при многообразии
этнических процессов на Северном
Кавказе и пестроте этнической
карты трудно постулировать
генетическую связь между хронологически
разновременными сериями, даже
если они территориально близки...,
создание подлинной картины
временной динамики признаков у
древнего населения Северного
Кавказа — дело будущего» A5, с. 121).
Следует оговорить, что для
региона Северо-Западного Кавказа
М. М. Герасимова наметила
хронологическую цепочку представителей
узколицего долихокранного типа,
связанную, по ее мнению, с
адыгским этносом: Николаевский
могильник VII в. до н. э. —
могильник Мощевая Балка VI11—IX вв. н. э.
— средневековые адыгские
могильники XIV—XVI вв. A6, табл. 7).
Однако эта схема имеет целый
ряд уязвимых мест. Прежде всего
нельзя считать окончательно
установленным, что меоты
(представители узколицего долихокранного
типа, оставившие в VII в. до н. э. —
II в. н. э. многочисленные
могильники на Северо-Западном Кавказе)
являются предками адыгов. Так,
О. Н. Трубачев считает их
осколками индоарийцев, осевших в этом
регионе после распада
индоевропейской общности A7, с. 34—42).
И. С. Каменецкий подчеркивает, что
в отношении археологического
материала не было даже попыток
проследить взаимосвязь меотских и
средневековых адыгских
могильников A8). По мнению Л. И.
Лаврова, точка зрения, что меоты
являются предками адыгов, совсем не
доказана A9, с. 38). Следовательно,
строить эволюционный ряд
памятников, на противоположных концах
которого находятся меотские и
средневековые адыгские
могильники, исходя из постулата, что все
они принадлежат единому этносу,
мы не можем, ибо сам постулат
не доказан.
Второе слабое звено в этой
цепочке — вопрос об этнической
принадлежности скального могильника
VIII—IX вв. Мощевая Балка,
который должен решаться во
взаимосвязи с общей проблемой
этнической интерпретации скальных
могильников Центрального Кавказа.
Среди исследователей в настоящее
время не существует единой точки
зрения на этническую
принадлежность населения, оставившего ран-
несред невековые скальные
могильники. Т. М. Минаева B0), В. А.
Кузнецов B1) и некоторые другие
археологи считают, что эти могильники
принадлежали ираноязычным
аланам. В. Б. Ковалевская высказала
мысль об их алано-болгарской
принадлежности B2, с. 173—174). Ана-
85

лизируя палеоантропологический
материал из могильника Мощевая
Балка, В. П. Алексеев пришел к
выводу о наличии здесь местного
элемента A5, с. 113). Однако никто
из археологов не предпринял
попытки разработать систему
аргументов для доказательства адыгской
принадлежности скальных
могильников. Таким образом, в настоящее
время трудно усматривать в
населении, оставившем могильник
Мощевая Балка, промежуточное звено
между меотами и средневековыми
адыгами.
Но, даже если такая линия
развития узколицего долихокранного
типа на Северо-Западном Кавказе
действительно подтвердится
будущими исследователями, версия о
том, что это население могло
практиковать в раннем средневековье
катакомбный обряд захоронения в
Центральном Предкавказье, все
равно остается весьма
проблематичной. И прежде всего потому, что
в этом случае мы вынуждены были
бы допускать массовую миграцию
меотских племен в последних
веках до н. э. с территории Северо-
Западного Кавказа в Центральное
Предкавказье и, следовательно,
допускать, что материальная
культура, представленная в катакомбах
рубежа н. э. в Центральном
Предкавказье должна сохранять какие-то
меотские традиции. Подобная
исходная позиция вступает в явное
противоречие с резким отличием
материальной культуры меотских
памятников Прикубанья и
памятников сарматского времени
Центрального Предкавказья. Все это делает
весьма спорным предположение,
что местные носители
долихокранного узколицего
антропологического типа Северо-Западного Кавказа
были той этнической общностью,
которая практиковала катакомбный
обряд погребения в раннем
средневековье в центральных районах
Северного Кавказа.
Обратимся теперь к Дагестану.
Для эпохи раннего средневековья
здесь выделяются два основных
антропологических типа. Матуризован-
ный широколицый брахикранный
тип, характерный для населения,
оставившего могильники Гоцатль,
Миатли и др., В. П. Алексеев
сопоставляет с местным матуризован-
ным населением высокогорный
район Кавказского хребта A5, с. 113).
Долихокранный узколицый тип,
представленный в могильниках Дег-
ва и Узунтала, восходит истоками
в этом регионе к эпохе бронзы A4,
с. 186). По мнению В. П. Алексеева,
удельный вес представителей
узколицего долихокранного типа должен
был заметно увеличиться в раннем
средневековье за счет широкого
расселения аланских племен A5,
с. 108).
Для нашей темы важно
подчеркнуть, что на протяжении всего
периода существования на территории
Дагестана населения с узколицым,
долихокранным типом оно не кор-
релируется с традицией катакомб-
ных захоронений. Популяции,
оставившие погребения VIII—IX вв. у
с. Дегва B3, с. 221) и Узунталин-
ский могильник IX—X вв. B4, с. 212),
практиковали обряд захоронения в
склепах и грунтовых ямах. Все это не
позволяет допускать, что
представители долихокранного
узколицего типа территории Дагестана могли
сформировать ту этническую
общность, которая оставила катакомб-
ные могильники в Центральном
Предкавказье и явилась основой для
формирования племен,
практиковавших обычай катакомбных
захоронений в памятниках салтово-маяц-
кой культуры бассейна Среднего
Дона.
Таким образом, предположение
о том, что представители местного
северокавказского узколицего
долихокранного типа могли быть тем
населением, которое использовало
катакомбный обряд захоронения на
Центральном Кавказе, не
подтверждается ни ареалами понтийской и
каспийской популяции в раннем
средневековье на Северном
Кавказе, ни даже слабой корреляцией этих

популяций с катакомбным обрядом
захоронения.
Перейдем к рассмотрению
некоторых археологических критериев
этнической интерпретации
погребенных в северокавказских
катакомбах.
М. Г. Мошкова, принявшая
участие в развернувшейся после статьи
М. П. Абрамовой дискуссии о ка-
такомбных погребениях как
этническом показателе алан построила
свою аргументацию на базе
рассмотрения более чем 3600
погребений, исследованных за
последние 20 лет ,в Волго-Донском
междуречье, в Заволжье и Южном При-
уралье. Она убедительно показала,
что в группе савромато-сарматских
погребений V в. до н. э. — I в. н. э.
катакомбы составляют лишь I %.
Следовательно, не приходится и
говорить об их характерности для
савроматского или раннесарматско-
го времени. Приведенная ею
статистика показывает, что к атак ом 6-
ный способ захоронения не является
определяющим и обязательным
признаком ранних алан, для
которых на сарматском этапе
погребальные сооружения не могут служить
этническим определителем.
Нельзя не согласиться с М. П.
Абрамовой и М. Г. Мошковой в
том, что следует отказаться от
господствующего мнения, что аланы
или какие-то другие сарматские
племена I в. до н. э. — I в. н. э.
принесли на Северный Кавказ ката-
комбные погребальные сооружения
как этнический показатель, хотя это,
разумеется, не отрицает роли
аланов как организующего и
господствующего ядра в процессе сарма-
тизации Северного Кавказа со II в.
н. э.
Нам представляется, что в
проблеме появления в сарматское
время в Центральном Предкавказье ка-
такомбного обряда захоронения и
его значения как этнического
показателя следует различать два
связанных друг с другом, но в то же
время самостоятельных вопроса. Во--
первых, это поиски истоков и
социальной сущности катакомбной
традиции погребения у обитателей
рассматриваемого региона в
сарматское время. Во-вторых, — этно-
маркирующий характер обычая
катакомбных захоронений в
Центральном Предкавказье в постгуннское
время, то есть в период
существования того комплекса материальной
культуры, который получил
название «аланская археологическая
культура».
То, что данные вопросы
отражают хронологические этапы
развития единой культуры генетически
связанных этнических групп,
подтверждается рядом известных на
Северном Кавказе катакомбных
могильников, где наиболее ранние
погребения относятся к
позднесарматскому времени, а поздние —
к раннесредневековому. Так, на
территории катакомбного могильника
Мокрая Балка I, основная масса
погребений которого относится к V
— середине VIII в., было
доследовано одно катакомбное
погребение позднесарматского времени.
Катакомбные и подбойные
погребения позднесарматского времени
исследованы на территории ранне-
средневековых катакомбных
могильников V — середины VIII в.,
прилегающих к поселению
«Отстойник» в окрестностях Кисловодска.
Начиная с сарматского времени и
до середины VIII в. производились
катакомбные погребения в
могильнике 3 в урочище Клин-Яр. Есть
сведения о наличии катакомб
сарматского времени на территории
раннесредневековых катакомбных
могильников Замковый, Острый
Мыс, Директорская Горка и на
ряде других памятников в
окрестностях Кисловодска.
Постоянно накапливающиеся
факты территориального наложения
позднесарматских и
раннесредневековых катакомб трудно объяснить
случайным совпадением мест
производства захоронений в сарматское и
постгуннское время различными
группами населения, не
связанными генетически и не
обладающими чертами этнической преем-
87

ственности традиционной культуры.
Больше оснований усматривать в
этом явлении закономерную
тенденцию разрастания в раннем
средневековье катакомбных
могильников, возникших в позднесарматское
время. Отсюда мы можем
допускать и генетическую связь
населения, практиковавшего в
Центральном Предкавказье катакомбный
обряд захоронения в
позднесарматское время и раннесредневековую
эпоху.
Процесс появления в массиве
сарматской этнокультурной
общности катакомбных погребений и
широкое распространение катакомбно-
го обряда захоронения на
Северном Кавказе следует, вероятно,
рассматривать в общем контексте с
проблемой внедрения инноваций в
культуру этноса, и в частности в
ее соционормативную сферу как
подсистему культуры, включающую
в себя такие компоненты, как
обычай, ритуал, религиозные институты
и т. д. С. А. Арутюнов намечает
три варианта трансформации
культуры этноса: спонтанная
трансформация, стимулированная и
заимствование.
Первый вариант подразумевает
появление инновации в культуре за
счет факторов ее внутреннего
развития. Трудно говорить
определенно, за счет каких факторов
появились катакомбы в V в. до н. э. у
савроматов Южного Приуралья, но
как бы ни решался этот вопрос
исследователями важно то, что сав-
роматские катакомбы V в. до н. э.
свидетельствуют о невозможности
рассматривать катакомбы рубежа
н. э. в культуре ираноязычных
общностей Северного Кавказа как
заимствованные инновации. Вместе с
тем нельзя отказываться от
рассмотрения распространения катакомбно-
го обряда у сарматских племен
Северного Кавказа 11 в. до н. э. —
I в. н. э. как стимулированную
трансформацию культуры под косвенным
влиянием внешних импульсов,
которые могли исходить как со
стороны какой-нибудь отдельной культу-
88
ры-донора, так и сразу с
нескольких: скифский мир, дахомассагет-
ский B5, с. 14—15), культура
населения Боспора и т. д.
Сейчас чуже невозможно
отрицать факт, что катакомбы не
характерны для района первоначального
расселения племен савромато-сар-
матской этноисторической
общности, как в равной степени
невозможно говорить и о прямом переносе
катакомбной традиции погребения
из Вол го-Уральского региона на
Северный Кавказ, увязывая это с
продвижением аланских этнических
групп. Можно вполне согласиться с
М. Г. Мошковой в том, что
катакомбный способ захоронения не
является определяющим и обязательным
признаком ранних алан, у которых
скорее всего существовали иные
формы погребения: подбои, узкие
могилы или под курганные
погребения в квадратных или
прямоугольных грунтовых ямах. Вместе с тем
нам представляется более
правильным отказаться от переноса этого
вывода применительно к более
позднему периоду — к аланской
археологической культуре IV—XIII
вв. н. э.
Исследование закономерностей
внедрения инноваций в культуру
этносов позволило установить, что
восприятие внешнего импульса
культурой зависит от того, как он
отражает тенденцию внутреннего
развития культуры, как соотносится с
этноинтегрирующими и этнодиффе-
ренцирующими функциями
этнической культуры, каково его
отношение к внешнему импульсу различных
социальных групп Общества и
особенно, носителей элитарной
субкультуры B6, с. 39).
Насколько же соответствовала
тенденция внутреннего развития
культуры сармат Северного
Кавказа к восприятию такой инновации,
как катакомбный обряд погребения?
Уже сам факт того, что в
сарматской среде одной из ведущих форм
погребальных сооружений являлся
подбой, который И. С. Каменецкий
вслед за Б. Н. Граковым предла-

гает считать разновидностью
катакомбы B7, с. 136), показывает, что
идея камерной могилы широко
бытовала в культуре сармат. В. Б.
Виноградов и Я. Б. Березин обращают
внимание на то, что родство
подбоев и катакомб на Северном
Кавказе доказывается рядом открытых
погребений, занимающих по своей
конструкции промежуточную форму
между сопоставляемыми типами
могил B8, с. 47), а в целом
появившиеся на Северном Кавказе в 1У-^
III вв. до н. э. отдельные катакомб-
ные погребения образовывали
южную периферию кочевнических
катакомб скифо-сарматского
круга племен. Но это были пока лишь
единичные погребения, как
правило, впущенные в насыпи более
древних курганов и не образующие
могильники с подобным
погребальным обрядом. Поэтому можно
говорить, что на данном этапе
катакомбы являются частью культуры
этноса, но не этнической культуры.
Обладал ли этот погребальный
обряд потенциальной способностью
выполнять этнодифференцирующие
и этноинтегрирующие функции
этнической культуры? Вероятно, да. В
пользу этого говорит сам факт
формирования в Центральном
Предкавказье, начиная со 11 в. до н. э.,
могильников с катакомбным обрядом
погребения. Совершавшие там
захоронения подразделения
этнической общности, придерживавшиеся
в основном одной погребальной
традиции, уже четко отделяли свой
ритуал от погребальных обрядов,
практиковавшихся у представителей
северокавказского субстрата, для
которого в это время были
характерны захоронения в каменных
ящиках, грунтовых могилах, склепах и
т. д. Иными словами, процесс
образования катакомбных
могильников, отражающий глубокое
внедрение этой традиции в культуру
потомков племен скифо-сарматского
круга и вытеснения существовавших
ранее погребальных обычаев (в
некоторых случаях сходных или
идентичных с ритуалом захоронения у
племен северокавказского
субстрата), вполне может иллюстрировать
выполнение этнодифференцирую-
щей функции в рамках схемы «мы—
не мы» или «наше — не наше».
Поскольку катакомбные могильники
рубежа н. э. в Центральном
Предкавказье не имеют дискретной
этнокультурной территории,
допустимо полагать что эта традиция
выполняла одновременно и этноин-
тегрирующую функцию для диспе-
персно размещенных в массиве
племен северокавказского субстрата
частей единого этноса,
способствовала осознанию этнокультурной
связи у его различных
подразделений.
Формирование катакомбных
могильников — это заключительный
этап длительного процесса усвоения
инновации культурой ираноязычных
племен Северного Кавказа, когда
инновация воспринимается* уже не
как новый компонент культуры
этноса, а как часть этнической
культурной традиции, получившей черты
этнической специфики. В этом, на
наш взгляд, заключается
принципиальное отличие роли катакомбно-
го обряда захоронения в культуре
ираноязычного населения
Северного Кавказа рубежа н. э. и эпохи
раннего средневековья от его
места в культуре племен скифо-сав-
роматского круга предшествующе-
го^времени.
Существенным аспектом
механики восприятия этнической культурой
ираноязычного населения
северокавказского региона катакомбного
обряда захоронения как внешнего
импульса, соответствующего
тенденции внутреннего развития
культуры, является отношение к нему
различных слоев общества—носителей
данной культуры этноса. Этот вопрос
также следует рассматривать во
времени и в развитии. В. Б.
Виноградов и Я. Б. Березин считают, что
определяющие факторы, по
которым некоторые представители
сарматских племен сиракского
племенного союза стали практиковать ката-
комбный обряд захоронения вместо
,89

обычной для них впускной ямы,
лежат в области социальной сферы.
В.пользу такого предположения
может свидетельствовать , либо
богатство погребального инвентаря
ранних катакомб Предкавказья,
впущенных в более древние
курганы, либо черты, говорящие о
возможности несения умершим каких-
то жреческих функций B8, с. 52).
Такая постановка вопроса
вполне закономерна, ибо, на
сооружение катакомбного захоронения
требуются большие трудозатраты и
необходимо отчуждение большего
прибавочного продукта общества,
нежели для устройства погребений
в простой грунтовой яме. В
этнографических работах описываются
ситуации, когда инновации в
культуре этноса с самого начала имели
престижно-знаковое значение.
Первоначально они появляются в
определенной степени как социальный за
каз аристократической прослойки
общества, а затем преобразованные
в престижном отношении инновации
очень быстро усваиваются
нижестоящими социальными слоями, для
которых принятое элитой новшество
автоматически приобретает
престижное значение B6, с. 44—47).
Такая схема вполне
укладывается в реконструированный процесс
формирования на Северном Кавказе
катакомбных могильников: на
раннем этапе катакомбные захоронения
присущи субкультуре социальной
верхушки скифо-савроматского
мира, а позже, на рубеже н. э.,
катакомбные обряды погребения внедря
ются в культуру широких слоев алан-
ского этнического образования, для
которых усвоенная раннее
инновация становится этнической
спецификой.
Нельзя не говорить, что
предложенная модель распространения
катакомбного обряда у
ираноязычных племен северокавказского
региона в равной степени может быть
применена и в отношении племен
северокавказского субстрата.
Действительно, тенденция к камерности
погребальных сооружений
выражавшаяся в культуре представителей
местного населения в строительстве
склепов, получив дополнительный
импульс со стороны скифского, да-
хомассагетского мира или со
стороны Боспора, могла привести к
возникновению нового культурного
элемента — катакомбного обряда
захоронения, воспринятого
первоначально социальной верхушкой, а
затем распространившегося в
широкой среде местного
северокавказского населения. Кто же более прав:
сторонники версии аланской
принадлежности носителей
катакомбного обряда погребения на рубеже н. э.
B2, с. 88—93; 29, с. 17—24),
северокавказской A1) или те, кто
находит возможным усматривать в
носителях катакомбного обряда
погребения продукт образования
нового этноса в результате слияния
ираноязычных племен и
северокавказского субстрата B8; 30, с. 17).
В решении этой задачи важное
место принадлежит корреляции
антропологического типа погребенных
и раннесредневековых могильниках
Северного Кавказа (как тонкого
индикатора появления нового
населения или при переселении, или в
результате брачных контактов) и
погребального обряда (как одного из
элементов этнической культуры).
Попытаемся проследить, в какой1
взаимосвязи находятся
интересующие нас археологические и палео-
антропологические материалы.
В свое время Г. Ф. Дебец
высказал мысль, что население
северокавказского региона в I — начале
11 тыс. н. э. состояло по крайней
мере из двух европеоидных типов.
Серию черепов из раскопанных А. А.
Бобринским в 1888 г. каменных
ящиков в урочище Харх C1, с. 231 —
236) он отнес к мезо-брахикранно-
му типу, полагая, что население,
хоронившее своих умерших в этих
могилах, является потомками
северокавказского субстрата A3). Второй,
выделенный Г. Ф. Дебецом тип
характеризовался краниологической
серией из раскопанного в 1936 г.
А. П. Кругловым катакомбного мо-

гильника у с. Дуба-Юрт в ЧИ АССР
C2). Он дал резко выраженный до-
лихокранный тип, идентичный
черепам из Верхнесалтовского катакомб-
ного могильника. Исследователь
полагал, что для Северного Кавказа
население, оставившее Дубаюртов-
ский могильник, является пришлым
A3).
За прошедшие годы получены но
вые палеоднтропологические
материалы из раннесредневековых мо-,
гильников Северного Кавказа,
которые внесли существенные
коррективы в сложившуюся жесткую
схему: долихокранный тип присущ ка-
такомбным погребениям, а брахи-
кранный — каменным ящикам,
грунтовым могилам, склепам и т, д.
Развивая предположение В. В. Бунака
о том, что северокавказские палео-
антропологические материалы
укладываются в три основных комплекса
A2), и используя метод
суммарного сопоставления, М. М. Герасимова
C3, с. 27—28) выделяет следующие
группы краниологических серий:
1. Долихокранная — с
крупными размерами мозговой коробки и
средней шириной лица. Эта группа,
представленная материалами из
могильников Дуба-Юрт, Мощевая
Балка, Казазово — 1, может быть
сопоставлена, по мнению
исследовательницы, с аланами.
2. Брахикранная — с крупными
размерами лица и мозговой
коробки. Сюда входят материалы из
могильников Харх, Чегем, Змейская,
Верхний Джулат. М. М. Герасимова
не уточняет, с какими этническими
группами связаны данные
комплексы, но ранее В. П. Алексеев
показал, что население, оставившее эти
могильники, принадлежало к
местному этническому пласту. Причем в
более четком виде комплекс
местных элементов представлен в
краниологических сериях из Харха и
Чегема A5, с. 112).
3. Мезо — или долихокранная,
грацильная, узколицая с прямым
лбом и слаборазвитым надбровьем
представлена материалами из Ади-
юх, Гамовского ущелья, Казазово-2,
Нижнего Архыза. М. М.
Герасимова считает, что серия черепов из
могильника Казазово—2 связана с
этногенезом адыгских групп.
Сопоставление двух первых групп
краниологических серий с типами
могильных сооружений показывает,
что отождествляемые с аланами
представители первой группы
хоронили своих усопших как в
катакомбах (Дуба-Юрт, Байтал-Чапкан,
Мокрая Балка), так и Ъ каменных
ящиках на скальных карнизах, в
гротах и расщелинах (Мощевая Балка),
а также в обыкновенных грунтовых
ямах (Казазово-1). Вторая группа
серий черепов, характеризующая
антропологический тип
субстратного населения Центрального Кавказа,
происходит из каменных ящиков
(Харх, Верхний Чегем) и катакомб
(Змейская).
Казалось бы, это наблюдение
должно привести к выводу, что
одни и те же типы могильных
сооружений встречаются как у
представителей автохтонного населения, так
и у пришлого — аланского, а
следовательно, в условиях
Центрального Кавказа конструкция
могильного сооружения не может служить
зуномаркирующим признаком.
Однако такой вывод был бы слишком
поспешным. Дело в том, что
краниологическая серия из Змейского
могильника хоть и содержит
морфологический тип, характерный для
местных групп, но включает и
признаки, свидетельствующие о
наличии представленного среди алан
узколицего типа. Последнее позволяет
считать, что антропологическая
характеристика популяции,
оставившей Змейский катакомбный
могильник, отражает процесс широких
брачных связей алан и местного
населения. Таким образом,
генетическая связь с аланами погребенных
в Змейском могильнике,
прослеженная В. А. Кузнецовым на
археологическом материале C4), находит
проявление и в палеоантропологи-
ческом материале.
Вышеизложенное позволяет
сделать вывод, что катакомбный обряд
91

практиковался у некоторой части
аланских племен наряду с другими
погребальными сооружениями. Но у
нас нет никаких данных, которые
позволили бы допускать, что у
автохтонного населения этого региона
эпохи раннего средневековья
(носителей отличного от алан
антропологического типа) также
существовала традиция погребений в
катакомбах. Поэтому нет оснований
отказываться от точки зрения, что этот
обычай у части аланских племен
Центрального Кавказа выполнял эт-
нодифференцирующую функцию в
рамках «мы — не мы», отличающую
этническую культуру аланских
подразделений от культуры
представителей местного населения.
Обратимся теперь к региону Чер-
номоро-Каспийского междуморья—
Прикаспийского Дагестана
который, по мнению С. А. Плетневой,
также послужил исходной
территорией миграции в Донецко-Донское
междуречье населения,
практиковавшего катакомбный обряд
погребения G, с. 89, рис. 3). В
настоящее время здесь известно 10 ката-
комбных могильников, в
совокупности документирующих этот
погребальный обряд на протяжении
всего I тыс. н. э. (могильники
Разрушенный — 1, Разрушенный — 2,
Джемикентский, Утамышский, Па-
ласасыртский, Верхнечирюртовский,
Андрейаульский, Таргунский, *Бавту-
гайский, Акушинский).
По вопросу этнической
принадлежности погребенных в
катакомбах Прикаспийского Дагестана в
литературе существуют различные
точки зрения. Исследователи Аку-
шинского могильника — В. И.
Марков ин и А. М. Твердохлебов,
сопоставляя собранные материалы с
вещевыми комплексами из ранне-
средневековых погребений
Северного Кавказа и объясняя их близость
«взаимодействием аланских и
родственных аланам дагестанских
племен», пришли к выводу, что
различия в конструкции погребальных
сооружений являются этническим
признаком, а создателей катакомб
IX—XI вв. в с. Акуш можно считать
предками даргинцев, C5, с. 154).
Одна из первых исследователей
Верхнечирюртовского могильника
Н. Д. Путинцева, хотя и
оговаривала, что в задачу ее работы не
входит рассмотрение вопроса
этнической принадлежности
погребенных в этом некрополе, но все же
подчеркивала самобытный характер
его материальной культуры,
уходящей своими корнями в местные
традиции C6).
В. А. Кузнецов решительно
высказался в пользу аланской
принадлежности катакомбных
могильников Прикаспийского Дагестана.
Присутствие алан в этом регионе в
раннем средневековье он
рассматривает как следствие аланского
продвижения на юг еще в I—III вв. н. э.
Основная аргументация
исследователя сводится к следующим пози-
цциям: а) катакомба является
характерным для сармато-алан типом
погребального сооружения; б) вещевой
инвентарь Верхнечирюртовского и
особенно Паласасыртского
могильников содержит бесспорно алан-
ские элементы; в) нарративные
источники IV—XIII вв.
свидетельствуют о расселении алан на
территории современного Дагестана.
Оговаривая, что материальная
культура Верхнечирюртовского
могильника имеет ряд деталей,
неизвестных в аланских могильниках
Центрального Кавказа, В. А. Кузнецов
усматривает в этом своеобразии
интенсивное воздействие местной
среды C7).
Подавляющее большинство
исследователей продолжает
придерживаться точки зрения, что
катакомба является характерным для
алан типом погребального
сооружения. Но поскольку существуют и
иные взгляды на происхождение и
этническую принадлежность
носителей катакомбного обряда
захоронения в Прикаспийском Дагестане,
/то ссылка на центральнокавказские
аланские аналогии в погребальной
традиции сами по себе недостаточны
для решения этой проблемы приме-
92

нительно к Прикаспийскому
Дагестану. Остаются пока без
расширенной аргументации и ссылки на алан-
ские элементы в вещевом
инвентаре Верхнечирюртовского и Паласа-
сыртского могильников. Надо
признать, что даже для районов
Центрального Кавказа пока не
удается выделить вещевой комплекс, ха-ч
рактерный исключительно для ката-
комбных могильников, в котором
можно было бы усматривать
элементы именно этнической культуры
алай, отличной от культуры
субстратного населения и пришлых тюр-
коязычных племен
гунно-хазарского круга, а это в свою очередь
затрудняет выделение аланского
элемента в раннесредневековых
памятниках Прикаспийского
Дагестана.
Некоторые дагестанские
археологи отрицают аланскую
принадлежность катакомбных могильников
этого региона. Правда, В. Г. Кото-
вич высказал, предположение, что
Паласасыртский могильник оставлен
аланским племенем маскутов C8,
с. 154—156). Эта мысль нашла
поддержку у В. А. Кузнецова C7, с.
265—270) и Л. Б. Гмыри C9, с. 20—
22); последняя приступила к
систематическим исследованиям этого
памятника. Однако в срединной
части Прикаспийского Дагестана под-
курганные и грунтовые катакомбные
захоронен ия раннесредневековой
эпохи принадлежали, по мнению
В. Г. Котовича и Л. Б. Гмыри, к
какому-то гуннскому племени, скорее
всего савирам. Основанием для
ориентации применительно к
Дагестану традиционной точки зрения о
связи в Юго-Восточной Европе
катакомбных могильников IV—XIII вв.
с аланами послужили следующие
дефиниции В. Г. Котовича: а) по
некоторым категориям погребального
инвентаря раннесредневековые
катакомбы Дагестана отличаются от
аланских; б) представленный в
раннесредневековых катакомбах
Прикаспийского Дагестана
антропологический тип отличен от аланского;
в) хронологические рамки катакомб-
ной традиции в этом регионе
совпадают с временем существования
известного по письменным
источникам савирского политического
образования D0, с. 97—100).
Эта система доказательств не
является достаточно
исчерпывающей. Во-первых, некоторое
типологическое различие вещевого
материала из катакомбных могильников
Дагестана и Центрального Кавказа
вполне объяснимы влиянием
различного этнокультурного окружения
носителей катакомбного обряда
погребений в том или ином регионе
Черноморо-Каспийского между-
морья. Во-вторых, локальные
различия в культуре единого этноса —
вполне закономерное
явление,хорошо изученное этнографами. Более
существенным является замечание
В. Г. Котовича об отличии
антропологического типа погребенных в
катакомбах Джем икентского и
Верхнечирюртовского могильников от
аланских краниологических серий,
но на этом вопросе мы
остановимся ниже.
По мнению М. Г. Магомедова,
подкурганный катакомбный
могильник в Верхнем Чирюрте
принадлежали хазарам. Основания для
этого предположения исследователь
пытается найти путем выделения эт-
номаркирующих предметов
материальной культуры из погребальных
комплексов этого могильника.
Рассматривая предметы вооружения —
луки, наконечники стрел, сабли,
ножи, он акцентирует внимание на
том, что близкие или аналогичные
типы оружия известны в тюркских
памятниках Тувы, Алтая, Средней
Азии и в бассейне Дуная. Таким
же способом исследуются и другие
категории вещевого материала
(снаряжение коня, некоторые детали
одежды), что создает впечатление
о прямом импульсе культуры
кочевников (за которым, по мнению М. Г.
Магомедова, скрывается этнический
импульс) в культуру населения,
оставившего могильники в
окрестностях с. Верхний Чир-Юрт, а это,
в представлениях автора, и опреде-
93

ляет направление поисков
этнической принадлежности погребенных в
Верхнечирюртовских могильниках в
мире кочевников-хазар B3, с. 61 —
94).
Трудно быть уверенным в том,
что такой подход к вопросу
этнической, интерпретации раннесредне-
вековых памятников Восточной
Европы может быть достаточно
оправданным в методическом отношении.
И прежде всего потому, что М. Г.
Магомедов не привел доказательств
в пользу отнесения этих предметов
именно в разряд этномаркирующих.
Известно, что в раннем
средневековье вооружение, конское
снаряжение, поясные наборы и ряд
деталей одежды очень быстро
распространялись на огромных
территориях Евразии как среди кочевых, так
и среди полукочевых и оседлозем-
ледельческих народов. Поэтому
чрезвычайно спорно постулировать
хазарскую принадлежность Верхне-
чирюртовского катакомбного
могильника, основываясь на догадке,
что некоторое сходство предметов
из погребального инвентаря Вёрхне-
чирюртовского могильника и ряда
кочевнических комплексов
Евразии свидетельствует об их этномар-
кирующем характере как элементов
этнической культуры тюрок.
В вопросе отождествления ран-
несредневекового населения,
оставившего катакомбные могильники в
Дагестане, с конкретными
этническими образованиями важное место
занимают исследования
палеоантропологов. Изучение черепов из Верх-
нечирюртовского могильника
привело Т. С. Кондукторову к выводу,
что в целом для серии характерны
черты европеоидной расы, хотя
отмечается в ней наличие небольшой
монголоидной примеси.
Подчеркивая, что эта краниологическая
серия может быть отнесена с
некоторыми оговорками к широколицему
брахикранному типу, отмеченному в
разных средневековых памятниках
Северного Кавказа (Змейская,
Харх), исследовательница считает,
что он может принадлежать мест-
94
ному населению — савирам D1, с.
117—129).
По мнению А. Г. Гаджиева,
серия черепов из Верхнечирюртовско-
го могильника характеризуется бра-
хикранией, сравнительной широко-
лицестью и несет на себе следы мон-
голоидности. Эта характеристика,
как полагает исследователь, в какой-
то степени может быть указанием
на сохранение в районе Верхнего
Чир-Юрта племени катакомбной,
культуры, сарматского элемента, но
в то же время он отмечает и
кавказские параллели: «в целом близкий,
хотя и не идентичный материал, мы
обнаруживаем вне Дагестана к
северу и югу от него (Змейская, Харх,
Мингечаур)» D2, с. 27—55).
.? В противоположность взглядам
Т. С Кондукторовой и А. Г.
Гаджиева В. П. Алексеев считает, что
наличие монголоидной примеси в
составе населения, оставившего Верх-
нечирюртовский могильник,
вызывает серьезные сомнения. И прежде
всего потому, что, как показали
В. П. Якимов и И. С. Гусева,
методически не оправдано
пользоваться одной лишь степенью
горизонтальной профилированности
лицевого скелета для суждения о наличии
или отсутствии монголоидной
примеси. По мнению В. А. Алексеева,
антропологический тип погребенных
в этом могильнике не имеет ничего
общего с антропологическим типом
гуннов-савиров и сближается скорее
всего с кавкасионским A5, с. 30—
32). В принципе, сходство Верхне-
чирюртовской серии черепов с
черепами из Змейской и Харха не
отрицали ни Т. С. Кондукторова, ни
А. Г. Гаджиев. В то время, как
большинство антропологов, начиная с
Г. Ф. Дебеца, связывают
краниологические серии типа Харха —
Змейской с потомками
северокавказского населения
предшествующей эпохи A3, с. 272—276), А. Г.
Гаджиев относит черепа из Моще-
вой Балки, Харха, Змейской и
Верхнего Чир-Юрта к пришлому
элементу D3, с. 55).
Монографическое исследование

кавказских палеоантропологических
материалов привело В. П. Алексеева
к выводу, что население, оставившее,
средневековые могильники у с.
Верхний Чир-Юрт, не является пришлым,
а характеризует местный этнический
пласт. Таким образом, результаты
работы В. П. Алексеева опровергают
предположение В. Г. Котовича и
Л. Б. Гмыри о принадлежности ка-
такомбных могильников у с. Верхний
Чир-Юрт гуннам-савирам, и
предположение М. Г. Магомедова о
принадлежности этих могильников
хазарам, и предположение В. А.
Кузнецова о принадлежности верхнечи-
рюртовских катакомб аланам. Более
реальной выглядит мысль Н. Д. Пу-
тинцевой о местном характере
этого памятника.
Следует оговорить, что этот
вывод относится только к Верхнечи-
рюртовским могильникам, так как
антропологический тип погребенных
в других раннесредневековых ката-
комбных могильниках Дагестана
остается неизвестным. Нельзя
исключать вероятность того, что другие
катакомбные могильники Дагестана
могли быть оставлены не местным,
а пришлым населением, включая
аланские или гуннские этнические
группы. В пользу последнего как-
будто говорит находка бесспорно
монголоидного черепа в катакомбе
III—V в. н. э. близ с. Джемикент
A5, с. 30—32), но этот единичный
пока случай, не может служить
основанием для широких исторических
построений.
В поисках истоков появления ка-
такомбного обряда погребений в
раннесредневековом
Прикаспийском Дагестане особую важность
приобретают исследования Г. Г.
Пятых на левобережье Сулака в зоне
строительства Тальминской
оросительной системы. Раскопанные в
могильниках Разрушаемый-1 и Разру-
шаемый-2 подкурганные
захоронения в ямах, подбоях и катакомбах
содержали вещевые комплексы
III—V вв. н. э., то есть
предшествующие по времени проникновения
на территорию Дагестана хазарских
племен. Этническая
принадлежность погребенных в этих
могильниках — тема специального
исследования. Здесь возможны
несколько направлений. Одно из них — это
предположение, что мы имеем дело
с потомками местных племен,
начинающих в первых веках н. э.
практиковать катакомбный обряд
захоронения подобно меотам Северо-
Западного Кавказа и аланам
Центрального Кавказа. Второе
направление — это предположение, что
появление катакомбного обряда в
Дагестане связано с продвижением
в этот район сармато-аланских
племен.
Как бы ни решался данный
вопрос в будущем,необходимо обратить
внимание на следующее. Выстраивая
в генетическую цепочку могильники
типа Разрушаемый — Верхний Чир-
Юрт, мы должны признать:
имеющиеся в настоящее время палеоан-
тропологические материалы
свидетельствуют о том, что носители
катакомбного обряда в Дагестане на
предсалтовском этапе
антропологически уже ничем не отличались от
местного населения. Остается
неясным, какой морфологический тип
был характерен для носителей
катакомбного обряда в Дагестане в
первых веках н. э. и как он
соотносился с одновременными
местными дагестанскими и сармато-алан-
ским сериями Центрального
Кавказа?
Все сказанное приводит нас к
выводу, что предположение о гунно-
савиро-хазарской принадлежности
населения, практиковавшего
катакомбный обряд погребения в
Дагестане, менее реально, чем гипотеза
о местном или алано-маскутском
характере названных памятников.
Следовательно, если в середине VIII в.
действительно произошла миграция
носителей катакомбной
погребальной традиции из Дагестана в До-
нецко-Донское междуречье, то это
не были савиро-хазарские
этнические группы.
Резюмируя вышеизложенное,
следует сказать: рассматривая появ-
95

ление катакомбных захоронений в
памятниках салтово-маяцкой
культуры бассейна Среднего Дона в
VIII—X вв. как результат миграции
населения из районов
Центрального Кавказа, мы связываем его с
аланскими этническими группами.
Предположение, что раннесредне-
вековые катакомбы не могут яв-
1. Миллер В. Ф. Осетинские этюды.
М., 1887. ч. 3.
2. С п и ц ы н А. А. Исконные обитатели
Дона и Донца. // ЖМНП, 1909, 19.
3. Г о т ь е Ю. В. Железный век в
Восточной Европе. М. — Л., 1930.
4. Артамонов М. И. Саркел и
некоторые другие укрепления
северо-западной Хазарии. •// С А, 1940, IV.
5. М е р п е р т Н. Я. О генезисе салтов-
ской культуры. // КСИИМК, 1951, 36.
6. Л я п у ш к и н И. И. Памятники
салтово-маяцкой культуры в бассейне Дона.
// МИ А. М. —Л., 1958, № 62.
7. Плетнева С. А. От кочевий к
городам. // МИА. М.: Наука, 1967, № 142.
8. КузнецовВ. А. Рец.: Плетнева С. А.
От кочевий к городам. / МИА. М.: Наука
1967, № 141. // СА, 1969, 2.
9. Афанасьев Г. Е. К вопросу о
происхождении аланского варианта
салтово-маяцкой культуры. // Античные
государства и варварский мир.
Орджоникидзе, 1981.
10. Г а д л о А. В. Этническая история
Северного Кавказа. IV—X вв. Л.: Изд-
во ЛГУ, 1979.
11. Абрамова М. П. К вопросу об
аланской культуре Северного Кавказа.
// С А, 1978, № 1.
12. Б у н а к В. В. Черепа из склепов
горного Кавказа в
сравнительно-антропологическом освещении. // СМАЭ. М.
—Л., 1953. Т. XIV.
13. Д е б е ц Г. Ф. Палеоантропология
СССР. М. —Л., 1948.
14. Миклашевская Н. Н. Новые па-
леоантропологические материалы с
территории Дагестана. // МАД.
Махачкала, 1959. Т. I.
15. А л е к се е в В. П. Происхождение
народов Кавказа. М., Наука, 1974.
16. Г е р а»с и м о в а М. М.
Краниологические материалы из меотских
могильников Прикубанья. // СЭ, 1976, № 5.
17. Т р у б а ч е в О. Н. Некоторые данные
об индоарийском языковом субстрате
Северного Кавказа в античное время.
// ВДИ, 1978, № 4.
18. К а м е н е ц к и й И. С.
Северо-Западный Кавказ в VII в. до н. э. — III в.
в ляться критерием для выделения
>- аланских этнических групп Цент-
в рального Кавказа^не имеет сущест-
и венных и признанных аргументов.
>- По этой причине нет оснований от-
с казываться от гипотезы А. А. Спици-
1. на —¦ Ю. В. Готье о принадлежности
>- погребенных в салтовских катаком-
I- бах аланам.
н. э. // Рукопись для тома
«Археология СССР».
19. Л а в р о в Л. И. Историко-этнографи-
ческие очерки Кавказа. Л., 1978.
20. МинаеваТ. М. К истории алан
Верхнего Прикубанья по
археологическим данным. Ставрополь:
Ставропольское кн. из-во, 1971.
21. Кузнецове. А. Аланская
культура Центрального Кавказа и ее
локальные варианты в V—XIII веках. // СА,
1973, № 2.
22. Ковалевская В. Б. Кавказ и
аланы. М.: Наука, 1984.
23. И с а к о в М. И. Археологические
памятники Дагестана (материал к
археологической карте). // МАД.
Махачкала. 1959. Т. I.
24. Магомедов М. Г. Образование
Хазарского каганата. М.: Наука, 1983.
25. Керефов Б. М. К проблеме сред-
неазиатско-кавказских этнических
связей в сарматское время. // Тезисы
докладов XIV «Крупновских чтений»
по археологии Северного Кавказа,
Орджоникидзе, 1986.
26. Арутюнов С. А. Инновации в
культуре эпоса и их
социально-экономическая обусловленность. //
Этнографические исследования развития
культуры. М.: Наука, 1985.
27. КаменецкийИ. С. Код для
описания погребального обряда (часть
вторая).- // Археологические
открытия на новостройках. М.: Наука, 1986.
Вып. I.
28. Виноградове. Б.» Березин Я.Б.
Катакомбные погребения и их
носители в Центральном Предкавказье в
111 в. до н. э. // Античные государства
и варварский мир. Орджоникидзе,
1985.
29. КузнецовВ. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе: Изд-во «Ир»,
1984.
30. Г а б у е в Т. А. О времени прихода
алан на Северный Кавказ. // Тезисы
докладов XIV «Крупновских чтений»
по археологии Северного Кавказа.
Орджоникидзе, 1986.
31. ОАК за 1888 г. Спб., 1889.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
96

32. Круглое А. П. Археологические
раскопки в Чечено-Ингушетии летом
1936 г. // Записки
Чечено-Ингушского научно-исследовательского
института языка и истории. Грозный, 1938, Т. I..
33. Г е р а с и м о в а М. М. Этногенетиче-
ские аспекты палеоантропологии
Северного Кавказа эпохи
средневековья. // Тезисы докладов XIV «Круп-
новских чтений» по археологии
Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1986.
34. К у з н е ц о в В. А. Исследования Змей-
ского катакомбного могильника в
1958 г. // МИ А. М., АН СССР, 1963,
114.
35. М а р к о в и н В. И., Твердохле-
б о в А. М. Акушинский могильник. //
КСИИМК, М., 1955. Вып. 60.
36. П у т и н ц е в а Н. Д. Верхнечйрюртов-
ский могильник (предварительное
сообщение). // МАД. Махачкала, 1962.
Т. 2.
37. КузнецовВ. А. Аланы и
средневековый Дагестан (к постановке
вопроса). // МАД. Махачкала, 1961. Т. 2.
38. КотовичВ. Г. Новые
археологические памятники Южного Дагестана. //
МАД, Махачкала, 1959, Т. I.
39. ГмыряЛ. Б. Об этнической
интерпретации погребений Паласасыртско-
го могильника. // Тезисы докладов
XIV «Крупновских чтений» по
археологии Северного Кавказа.
Орджоникидзе, 1986.
40. КотовичВ. Г. Об этнической
принадлежности раннесредневековых ка-
такомбных захоронений
Прикаспийского Дагестана. // Тезисы
докладов V «Крупновских чтений» по
археологии Северного Кавказа.
Махачкала, 1975.
41. КондуктороваТ. С.
Антропологическая характеристика черепов из
Верхнечирюртовского могильника. //
Вопросы антропологии, 1967, 25.
42. Г а д ж и е в А. Г. Древнее население
Дагестана. М., Наука, 1975.
43. Г а д ж и е в А. Г. Об
антропологическом типе древнего населения
Дагестана и Северного Кавказа. //
Древности Дагестана. Махачкала, 1974.
44. Герасимова М. М. Краниология
могильника Мощевая Балка. //
Археологические открытия на
новостройках. М., 1986. Вып. I.

В. В. ГРИЦКОВ
РУСЫ И КАВКАЗ
(к постановке проблемы о генетическом родстве русов и алан)
Род проходит, и род приходит^ а
земля пребывает вовеки.
Восходит солнце, и заходит солнце,
и спешит к месту своему, где оно
восходит.
Идет ветер к югу, и переходит к
северу, кружится, кружится на ходу
своем, и возвращается ветер на
круги свои.
Екклезиаст. Ветхий завет.
Господство в советской
исторической науке теории о
северокавказском происхождении русов
законсервировало целый ряд
направлений, разрабатывающихся
русскими учеными царской России. Между
тем работа, проделанная за
последние десятилетия историками и
археологами, дала обильные
материалы, которые становится все
труднее втиснуть в прокрустово ложе
норманизма.
«Русский вопрос», включающий
комплекс исторических проблем
генезиса русского народа, несет
колоссальную идеологическую
нагрузку. Нежелание ученых ставить себя
под шквал страстей весьма далеких
от научных и избегание столь
острой темы по-человечески понятны.
К сожалению, политическая
ситуация в стране такова, что удобная
для историков позиция симуляции
близорукости становится
непозволительной роскошью. В эпоху, когда
целый ряд фашиствующих
идеологических течении делает ставку на
национальную исключительность,
русская тема, дающая ключ к
решению проблем генезиса многих
народов нащей страны, а
следовательно, к росту взаимопонимания
между ними и снижению
национальных противоречий, требует
ускоренной разработки.
Подобранные в предлагаемой
работе в качестве примера
фрагменты блока северокавказской
информации не претендуют на
полноту, но показывают, что
проблема происхождения русов, видимо,
значительно сложнее, нежели это
представлялось
противоборствующим течениям дореволюционных
норманистов и антинорманистов.
При этом следует учесть, что
подобные комплексы имеются и еще
по ряду регионов. Так, поскольку
живых антинорманистов в
настоящее время практически нет, было
бы чрезвычайно интересно получить
хотя бы от современных нормани-
98

стов обоснования скандинавского
происхождения какой-то части
кавказцев. Если некоторые раннесред-
невековые восточные известия о
русах вполне определенно
связываются с обитателями Северного
Кавказа, то отождествление этих
русов именно с кавказскими
аланами выдвигается в качестве
постановки проблемы. Хотелось бы
выразить надежду, что ее решение
заинтересует кавказских ученых.
I. Русы и Кавказ.
Единственным мусульманским
очевидцем средневековых русов X
в., свидетельство которого
сохранилось до наших дней, был Ахмед
ибн Фадлан. В 921 г. в Волжскую
Булгарию было отправлено
посольство багдадского халифа ал-Мукта-
дира. В составе этого посольства в
922 г. ибн Фадлан побывал на
Волге, где встречался с русскими
купцами. Его рассказ о путешествии
сохранился в трудах нескольких
мусульманских авторов B6, с. 6—7).
С русами находились и женщины,
которых ибн Фадлан описывал так:
«А что касается их женщин, то на
(каждой) их груди прикреплена
коробочка, или из железа, или из
серебра, или из меди, или из
золота, или из дерева в соответствии
с размерами (денежных) средств их
мужей. И у каждой коробочки —
кольцо, у которого нож, также
прикрепленный к груди» B6, с. 141).
Понять природу этих коробочек
помогают сведения, сохранившиеся
у Амина Рази (XVI в.),
отражающие более полную, ныне
утраченную редакцию сочинения Ахмеда
ибн Фадлана: «Женщины тех мест,
соответственно своему положению
и количеству (своего состояния),
делают коробочки из золота,
серебра и дерева и, начиная с детских
лет, привязывают их поверх груди,
чтобы она не изменялась
(буквально «оставалась в своем положении»)
и не делалась большой» B6, с. 71).
Этот обычай со времен
античности и до XIX века бытовал на
Северном Кавказе. На многих
женских фигурах рельефов первых
веков нашей эры, найденных в
Приазовье, поперек груди изображена
полоса, которую считают
изображением корсета C1, с. 58). Судя по
всему носили корсет и женщины,
жившие в VIII—IX вв. на Большой
Лабе: «Среди предметов кукольной
одежды обнаружено женское
платье... На верхнюю часть груди
нашит прямоугольный кусок темной
(по фотографии) ткани» C1, с. 68).
Обычай ношения корсетов был
весьма популярным среди
северокавказских народов. По словам Е.Н.
Студенецкой, распространение их
«было обусловлено этническими и
социальными различиями. Они
бытовали главным образом у адыгских
народов, ранее у балкарцев,
карачаевцев, осетин. Упоминания о
ношении корсетов имеются почти*у всех
авторов XVIII—1-й половины XIX в.,
немало рассказано об обычаях,
связанных с ними.
Чем было вызвано ношение
корсетов? У каждого народа
складывался свой идеал красоты. В
классовом обществе он неодинаков у
разных классов. На Северном
Кавказе, в особенности у адыгских
народов, идеалом женской красоты
считалась стройная фигура, плоская
грудь, тонкая талия, «равная по
объему завязке для ноговиц», т. е.
50—55 см. Для достижения такого
идеала на девочку 10—12 лет, как
только начинала формироваться
фигура, надевали корсет. Его шили из
сафьяна или кожи более простой
выработки. Он начинался очень
высоко, почти от плечей и
спускался до бедер. Спереди в корсет
вставляли две довольно широкие
деревянные пластинки,
прижимавшие груди, препятствуя их росту»
C2, с. 44). Пластинки делали не
только из дерева, но и из
серебра и из рога. Конечно,
благородный металл применялся не для
того, чтобы такая пластинка не была
видна окружающим.
Возможно, к «нагрудным коро-
99

бЬчкам» ибн Фадлана восходят
крупные нагрудные бляхи,
засвидетельствованные среди женских
украшений на Северном Кавказе. Так,
«интересен рисунок Д. А.
Милютина, изображающий чеченку в
короткой до колен, сшитой в талию
верхней одежде, надетой поверх
рубахи и штанов. По подолу,
бортам, вороту и рукаву она обшита
галунами, а по обеим сторонам
груди изображено по крупной бляхе...
В работе 6. И. Марковина
опубликована надгробная каменная стела,
схематически изображающая
женскую фигуру. На ней весьма четко
видны серьги или височные
подвески, бляхи по сторонам груди... В
украшении народов Северного
Кавказа прослеживаются устойчивые
традиции, различные для западной,
центральной и восточной части
региона. Вместе с тем отдельные
формы украшений (застежки, нагрудные
бляхи, поясные пряжки) близки у
всех народов, что свидетельствует
как об общности культуры, так и
о влиянии одного народа на
другой» C2, с. 51, 65).
Широкое бытование и ус той ч и
вость северокавказской традиции
формирования женской фигуры
позволяет относить ее к разряду
важных культурных традиций горского
населения и предполагать ее
значительную древность. В этой связи
такой обычай можно сопоставить с
известным со времен античности
обычаем амазонок прижигать левую
грудь *у девочек для того, чтобы
воспрепятствовать ее росту. Как
античные, так и средневековые
источники одним из основных мест
пребывания амазонок называют
области, лежащие рядом с Кавказом.1
Русов ибн Фадлан описывает
так:
«Я видел русов, когда они
прибыли по своим торговым делам и
расположились у реки Атыл. Я не
'Этой проблеме посвящена глава
монографии В. А. Кузнецова «Нартский эпос
и некоторые вопросы истории
осетинского народа», Орджоникидзе, 1980, с.
45—65. (Ред.).
100
видал (людей) с более совершент
ными телами, чем они. Они
подобны пальмам, белокуры, красны
лицом, белы телом. Они не носят ни
курток, ни хафтанов, но у них
мужчина носит кису, которой он
охватывает один бок, причем одна из
рук выходит из нее наружу» B6,
с. 141).
В другом месте он дает более
подробное описание русской
одежды: «они надели на него
шаровары, гетры, сапоги, куртку,
парчовый хафтан с пуговицами из
золота, надели ему на голову шапку из
парчи, соболью» B6, с. 144).
Подобные формы одежды
бытовали как на Северном Кавказе, так
и у восточных славян. Из раскопок
близ станицы Змейской известны
островерхие шапки типа колпака,
близкие по форме «калансуву» ибн
Фадлана C1, с. 68).
Католический монах Георгио Ин-
териано B-я пол. XV в.) более
тридцати лет прожил среди адыгов и
оставил описание адыгской
одежды: «Их верхняя одежда плащ из
войлока, род католической рясы/
которая носится на одном плече,
оставляя на свободе правую руку;
на голове войлочная шапка, острая
будто головка сахара» C1, с. 75).
Плащ из войлока — кавказская
бурка, был в употреблении у многих
горских народов.
В XIII в. Гильом Рубрук острый
колпак и прикрывающий одно
плечо плащ наблюдает у русских
перевозчиков на Дону C1, с. 78). Эти
два вида одежды были популярны
у древнерусского населения:
«Пожалуй, наиболее распространенной
формой собственно шапки был
колпак или калпак — высокий,
кверху суживавшийся (иногда так, что
верх заламывался и отвисал). Внизу
у колпака были узкие отвороты с
одной-двум я прорехами, к которым
прикреплялись украшения —
пуговицы, запоны, меховая оторочка.
Колпаки были распространены
чрезвычайно широко» B5, с. 83). И
далее: «Из древней верхней
одежды, общей для всех восточных ела-

вян, назовем гуглю, чуганю, чуню,
манту. Бытовавший и в XVI—XVIII.
вв. у. гуцул плащ-гугля— напоминал
по покрою мешок, перевернутый
кверху дном и с одного бока не
сшитый» C, с. 127). Известны в обоих
регионах и куртки, и
гетры-ноговицы, и кафтаны, и шаровары.
Ибн Русте C0-е гг. Хв.)
относительно шаровар русов дает
следующее уточнение: «Шаровары
носят они широкие: сто локтей
материи идет на каждые. Надевая
такие шаровары, собирают они их в
сборки у колена, к которым затем
и привязывают» E, с. 269).
Подобный обычай крепления штанов,
правда другого покроя, известен у
обитателей Кубани, оставивших
Белореченские курганы: «Штаны
заправлялись в обувь и закреплялись на
ногах наряду с верхним шнурком
еще ниже колен особыми
подвязками с серебряными
позолоченными пряжками» C1, с. 72).
Короткие штаны и кожаные
чулки известны на Кавказе по
материалам Мощевой Балки с VIII в.
В результате «варварского»
влияния в Византии в X—XII вв. во
всеобщее употребление вошли
аналогичные короткие до колен штаны
и чулки C1, с. 134). Кто выступил
законодателем этой моды —
кавказцы, другие народы, или она
возникла в Византии в результате
развития более ранних варварских
заимствований, — неизвестно.
Во время балканских войн
киевского князя Святослава с
византийцами, состоялась его встреча с
императором Цимисхием. Лев Диакон
приводит описание внешности
князя, восходящее к кому-то из
очевидцев этого события: «Вот какова
была его наружность: умеренного
роста, не слишком высокого и не
слишком низкого, с мохнатыми
бровями и светло-синими глазами,
курносый, безбородый, с густыми,
чрезмерно длинными волосами над
верхней губой. Голова у него была
совершенно голая, но с одной
стороны ее свисал клок волос —г
признак знатности рода; крепкий
затылок, широкая грудь и все
другие части тела вполне соразмерные,
но выглядел он угрюмым и диким.
В одно ухо у него была вдета
золотая серьга; она была украшена
карбункулом, обрамлена двумя
жемчужинами. Одеяние его было
белым и отличалось от одежды его
приближенных только чистотой» B9,
с. 82).
Если мы вновь обратимся к Ин-
териано, то нечто подобное увидим
во внешности адыгов: «Ходят они
в длинных усах и постоянно носят
с собой огниво в красивой кожан-
ной мошне, вышитой их женами,
а также бритву и оселок, чтобы
точить эту бритву, которою они бреют
голову, оставляя на макушке
длинный чуб» C1, с. 75).
В более раннее время такая
прическа среди адыгов была
признаком знатности. Так, согласно
свидетельству Юлиана (XIII в.), «все
мужчины голову бреют совсем,
исключая людей знатных, которые в
знак благородства оставляют
немного волос над левым ухом, обрив
всю голову» B7, с. 50).
Подобный внешний облик был
популярен на Украине, особенно
среди запорожских казаков.
Длинный чуб на гладко выбритой
казачьей голове назывался «оселец».
Носили они и усы, и серьги. «У
казаков, особенно запорожских,
приняты были длинные усы, свисавшие
значительно ниже подбородка.
Иногда они были настолько
длинны, что их концы закладывали за
ухо... Распространенным мужским
украшением была серьга в форме
полумесяца, которую запорожские
казаки носили в одном ухе».
Традиционной одеждой казаков были
широкие шаровары; запорожцы, как
и древние русы, подвязывали их
шнурками поверх сапог B5, с. 116,
120).
Этнографические и
археологические материалы Кавказа дают
богатую пищу для аналогий с
элементами культуры восточного
славянства. Укажем, к примеру, женские
рогатые головные уборы, распро-

страненные, например, у русских
(кичка рогатая), которые также
носили замужние женщины C2, с. 60).
Еще скифы носили одежду с
ложными рукавами, имеющую
сходство с позднейшей одеждой с
разрезными рукавами, бытовавшей на
Кавказе и Руси: «существовали
плащ-халаты с очень длинными
ложными рукавами, носившиеся
внакидку. Такие плащи в основном
изображались в ритуальных сценах на
женских фигурах золотых бляшек из
курганов IV—III вв. до н. э. Куль-
Оба, Карагодеуашх, Чертомлык и
Верхний Рогачек» C1, с. 25).
Черты сходства в одежде, языке,
архитектуре позволили Л. И.
Лаврову сделать следующее заключение:
«Адыго-абхазское плетенное и
обмазанное глиною жилице (унэ) с
четырехскатной соломенной
крышей имеет много общего с
украинской «хатой» (название, видимо,
родственно аварскому «хиати» —
«глина» — В. Г.), на что указывал
еще Ф. Волков. Этот тип жилища
существует и у славян и у адыгов
с глубокой древности. Можно найти
немало древних общих черт и в
других сторонах материальной
культуры адыгов и славян, а также в
их фольклоре (например, в
легендах об убийстве стариков), старых
языческих верованиях и даже
народных мелодиях. Не отрицая
сходства старой материальной культуры,
фольклора, мелодий и верований
адыгов с этими же сторонами
быта народов Восточного Кавказа и
Закавказья, все же нужно признать,
что из всех кавказских народов
этнографически наиболее близкими
к восточным славянам являются
адыги» B5, с. 45).
Ибн Русте (X в.) сообщает о
похоронном обряде русов: «Когда у
них умирает кто-либо из знатных,
ему выкапывают могилу в виде
большого дома, кладут его туда»
A6, с. 398). Подобный обычай
существовал на Северном Кавказе.
Эта традиция захоронений в
подземных и полуподземных каменных
склепах, наибольшее распростране-
102
ние которых приурочено к горным
районам Карачая, Балкарии, Осетии
и Чечено-Ингушетии A1, с. 89).
Происхождение таких погребальных
сооружений связано с исконными
обитателями Кавказа и время их
возникновения уходят в глубь веков.
Сходная традиция известна и в
более северных районах — в
Киевской Руси и даже в Скандинавии
B8, с. 24).
Наибольшее количество
культурных параллелей между русами
средневековых известий и Кавказом
ведет в западную его часть. Этот район
привлекает внимание еще и
обитанием одного загадочного горского
народа. Так как тюркские языки не
допускают звук «р» в начале
слова, русы именуются в них чаще
всего как «урус». Еще в XIX в. часть
тюркоязычных карачаевцев носила
имя урусбиевцев. Согласно
свидетельству И. Ф. Бларамберга (р. 1880,
ум. 1978), «Карачаевцы называют
своих князей «би». Самыми
известными у них являются семейства
Кры.м-Шошали, Уруз-би и Мудари»
(I, с. 424). Имя русов среди
карачаевцев было известно и несколько
раньше. Так, Генрих Юлиус Клапрот
(р. 1783, ум. 1835) писал, что:
«Карачаевцы называют своих князей
«бей» и тремя наиболее знатными
семьями из них являются Крым-Шо-
хали, Урусби и Мудари» (I, с. 247).
Но может имя урусбиевцев
имеет с именем русов чисто
случайное сходство? Существует
возможность обратиться к мнению самих
урусбиевцев. В 1881 году ученик
Владикавказского реального
училища С. Урусбиев, житель села Урус-
биево, опубликовал собранные им
предания своего народа. Среди этих
сказаний имеется рассказ о нарте
Рачикау, отцом которого был некий
Бедене, русский переселенец,
пришедший к нартам; «те радушно его
приняли и выдали за него невесту
без «калыма». Бедене поселился в
ауле Кинте и занимался
исключительно рыболовством» C3, с. 27).
От внебрачной связи Бедене со
служанкой местной княгини родил-

ся Рачикау. Как и многие герои
мифов, он младенцем был брошен в
ящике в реку, но все закончилось
для него благополучно. «Рачикау
рос скоро и сделался славным нар-
том; вести про его джигитство
разнеслись по всем нартским селениям.
Услышал про него и храбрый нарт
Сосруко, живший на плоскости» C3,
с. 30). Если Сосруко выступает в
предании в роли самого могучего
нарта предгорий, то Рачикау — в
роли богатыря гор. Друзья его
говорили: «Да не умрет в горах
Рачикау!» Недруги бранили: «Оруслудан
туйгал оруслуга», что в переводе
означает «русский рожденный
русским».
Такие герои как Рачикау, где
«кау» видимо адыгское «къуэ»-
«сын», часто являют собой образ
первопредка, эпонима какой-то из
групп горцев. По крайней мере
именно так называется группа
горных грузин-рачинцев. В урусбиев-
ском сказании о Рачикау миф
предстает в сильно деградированной
форме. Но ему имеются
параллели в лучше сохранившемся
осетинском эпосе. В нартовских сказаниях
осетин русу-Бедене, судя по
деяниям героев, соответствует нарт
Хамыц, а Рачикау — Созырко C0).
Примечательно имя брата-близнеца
Хамыца — Урыза-Урызмага.
Сходство имени Урыза с
Тюркскими формами имени русов,
возможно, не случайно? Целый ряд других
нартовских имен осетинского эпоса
имеет тюркское происхождение, что
говорит о позднейшем воздействии
тюркской культуры на
формирование нартовского эпоса. Имеется и
другое объяснение происхождения
имени Урыз, т. к. имя русов у
осетин бытует в форме «урыс».
2 Трудно согласиться с автором в вопросе
о тюркском происхождении имени Урызмага.
По справедливому утверждению В. И. Абаева,
Урызмаг (Урузмаг) — иранское имя,
засвидетельствованное в форме \Магагтап (Уагаг-
тап) и распространившееся у многих
народов Кавказа, естественно, в соответствующем
преломлении. См.: Абаев В. И. Историко-
этимологический словарь осетинского языка.
Л., 1989. Т. IV. С. 127. (Ред.).
Конечно, культурные параллели,
сколько много бы их не было,
сами по себе не могут служить
достаточным доказательством
обитания русов средневековых известий
на Кавказе, но они говорят о том,
что поиск таких доказательств
занятие не совсем безнадежное.
2. РУСЫ РЕКИ САКИР
В XII в. на острове Сицилия при
дворе норманнского правителя жил
арабский географ Абу Абдаллах
Мухаммад ал-Идриси (ок. 1100 —
1164). В шаувале 548 года хиджры
B0 декабря 1153 г. н. э.). он
закончил работу над рукописью «Нуз-
хат ал-муштак фи хтирак ал-афак»
(«Развлечение страстно желающего
странствовать по земле») и картой
мира. Им была проделана гиган-
ская работа по сбору и обобщению
географических знаний того
времени. Большой объем сведений ал-
Идриси относится, к средневековым
русам. В частности он пишет: «А
русов (ар-Русиййа) два вида. Один
вид — это тот, о котором мы
говорили в этом месте, и есть другой
вид, это те, что (живут) по
соседству со страной Ункариййа и Джа-
сулиййа» C, с. 218).
Один вид русов Ал-Идриси,
находившихся рядом с Ункариййей —
Венгрией, на его карте размещен от
Днепра на востоке, до Днестра на
западе и традиционно
отождествляется с областями Киевской Руси A7,
с. 4).
Второй вид русов состоит из трех
русских городов или областей —
Артан, Киниу, Салав, размещенных
между рекой Русией — Доном и
Атилем — Волгой. Севернее трех
групп русов лежит водная система:
река Шалви, впадающая в большое
озеро Ганун. Озеро Ганун можно
отождествить с самым крупным в
междуречье Волги и Дона озером
Маныч-Гудило.
В бассейне реки Сал,
протекающей севернее Маныча, имеется
целый ряд названий рек содержащих
103

¦ корень «сал»: Джюрюксал, Карасал,
Адже-сала, Гичин-сала. Подобные
названия есть и в бассейне реки
Западный Маныч: Кюкрюк-1ала,
Хулжун-сала, Цацын-сала E3).
Возникает подозрение—не имеет ли
имя Шалви-Салви генетическую
связь с названием реки Сал?
Сходство звучаний вещь довольно
обманчивая, но в данном случае,
возможно, дело обстоит несколько иначе.
В арабских рукописях буква «с»
часто заменялась на «н», так как
написание их весьма схожее A7, с.
23). Название озера Ганун только
одной буквой «н» отличается от
серии названий рек носящих имя Га-
шун (Гасун). Бассейн Сала:
Большой Гашун, Малый Гашун; бассейн
Маныча: Гашун-сала, Гашун-уста,
озеро Гашун-амппе E3).
Сал вбирает притоки и впадает в
Дон, но ранее географическая
ситуация могла быть несколько иной.
Согласно «Книги большому
чертежу» (XVII в.), в Дон впадал ряд рек
с именем Сал: Черный Сал, Сасык-
Сал, Юрик-Сал D0, с. 35). Видимо
позднее они и составили
современный Сал. Какой речная сеть в этом
районе была во времена
информаторов ал-Идриси, достоверно не
известно. Факт впадения в Ганун
северных рек можно трактовать как
впадение в Западный Маныч части
будущих притоков Сала и в первую
очередь самого южного из них —
Юрик-Сала XVII века. Однако образ
< водной системы древней карты
имеет более сложную природу
нежели это предположение.
Истоки Шалви лежат
значительно севернее волгоградской
излучины Итиля-Волги, что дает
основание сближать ее не только с
Салом, но и с Доном. Тогда и озеро
Ганун приобретает черты, роднящие
его-с Азовом. Причина такой
двойственности кроется в
предшествующей географической традиции. В
сочинении ал-Хваризми дано
несколько разных описаний Азова-Меотиды
B2). Одно описание у ал-Идриси
было использовано при формировании
образа приднепровского озера Тер-
ми, известного в античную эпоху
под именем Амодока, другое по- ^
влияло на создание образа озера
Ганун.
От озера Ганун начинаются
горы, тянущиеся в юго-восточном
направлении и обозначающие Главный
Кавказский хребет. Южнее областей
восточных русов протекает река
Сакир. Ал-Идриси говорит о ней
следующее: «она представляет
собой рукав, который подходит к
городу (Матрахе-Тмутаракани, — Г.
В.) от реки Атил, а главное русло
последней идет к городу Атил, что
на море Табаристана» (Каспийское
море, — Г. В.) C, с. 212).
О том, что от Волги
отделяется рукав, впадающий в Черное море,
знают и другие авторы. Так, Ал-Мас'
уди (ум. 956/7) рассказывая об
одном из походов русов на Закавказье,
писал: «Пришли около 500 судов.
На каждом судне было 100 человек.
Вошли они в прилив Нейтаса
(Черное море, — Г. В.). Здесь
находятся люди хазарского царя,
стоящие на страже в большом числе.
Они удерживают как тех, кто
приходит со стороны этого моря (Нейтас),
так и тех, кто приходит со стороны
этой сущи, суда которой находятся
в хазарской реке, соединяющейся с
рекой Нейтас...
После того, как пришли суда
Русов к людям хазарским, стоящим на
страже у устья (вышеупомянутого
пролива), послали они (Русы) к
хазарскому царю просить, чтобы им
было разрешено пройти через
страну его, спуститься по реке его и
войти в Хазарское море
(Каспийское море, — Г. В.)... Он дал им
согласие на это. Вошли тогда они в
(вышеупомянутый) пролив,
достигли места втечения реки в него и
стали подыматься по водяному
проходу, пока не дошли до хазарской
реки и не спустились по ней до
города Итиля. Она (река хазарская) есть
река великая и обильная водой»
F1, с. 86). В другом места ал-Мас'
уди сообщает: «В верховьях реки
Хазарской есть место втечения, соё-
' 104».

диняющееся, с рукавом моря Ней-
тас» F1, с. 85).
О какой-то кавказской реке,
отождествляемой с Тереком, пишет
армянский географ VI в.: «За Ди-
горами в области Ардоз
Кавказских гор живут Аланы, откуда
течет река Армна, которая
направляясь на север и пройдя
бесчисленные степи, соединяется с Атлем»
C6, с. 78).
В настоящее время ни одна река
Кавказа не впадает в Волгу, но в
раннее средневековье ситуация
могла быть иной. Уровень Каспия,
например, в конце VI в. н. э. был на
отметке —32 м, что на несколько
метров ниже современного.
Дельта Волги вследствие этого была
значительно смещена к югу D2, с. 88).
Существует еще один фактор.
Например, для Дуная
геологическими исследованиями выявлена общая
закономерность изменений —
перемещение дельты с юга на север.
«Происходит это в виде
постепенного отмирания южных устьев и
образования новых, северных» C5, с.
244).
В какой-то мере эта
закономерность характерна и для Волги. Сар-
пинские озера являют собой остаток
древнего волжского русла,
впадающего в Каспий значительно
южнее. Волга на карте ал-Идриси в
своем нижнем течении отклоняется
к югу и впадает в Каспий напротив
города ал-Байда, который
помещен в глубину материка. На
карте Каспийского моря Петра I город
Албайда показан уже на берегу
Каспия у впадения в море одного из
рукавов Терека D7). Город Семен-
дер, у ал-Идриси отстоящий от
берега, на императорской карте
также размещен у кромки моря. Из
этого можно сделать вывод о том,
что карта ал-Идриси отражает эпоху
пониженного уровня Каспия.
На карте начала XIX в. от
дельты Волги в юго-западном
направлении уходит старица,
заканчивающаяся в степи. От ее окончания к
устью Кумы тянется цепь озер —
остатков этой старицы C9).
Конфигурация нижнего течения Атиля ал-
Идриси восходит к тому времени,
когда эта старица была основным
руслом Волги.
Столица хазарского каганата
Итиль, помещенная ал-Идриси у
берега моря, в более позднюю эпоху
должна была скрыться под водой.
Такие предположения выдвигались
и знаменитый город предлагали
искать на морском дне в районе
Астрахани, однако данные древних карт
говорят о более южном
расположении — напротив Кизлярского
залива.
Следуя логике этих карт, нужно
признать, что возможность
соединения в прошлом с Волгой
кавказских рек Кизляра, Кумы и Терека
не исключена.
Сакир, у впадения в Черное
море, представляет собой Кубань.
Верховья Кубани близко
соприкасаются с верховьями как, Кумы, так
и Терека. Речной маршрут Кубань—
волок — Терек (Кума) мог
существовать. Находки монет и сасанидской
посуды отмечают торговый
маршрут, функционировавший с VII в.
Предполагается, что он проходил от
Каспия вдоль Терека, Сунжи,
снова Терека и его верхних притоков,
а затем вдоль Кубани к Керченскому
проливу E1, с. 17).
Смещение водно-сухопутных
путей с чисто водными в
средневековой географической традиции
было явлением широко
распространенным. Так, на карте барона Сигиз-
мунда Герберштейна A566),
бывшего в России, Дон соединяется с
Окой, Днепр с Неманом, Волга с
Волховом D8, XVI). На карте Джен-
кинсона A562), также
посетившего Московское царство, Днепр
соединяется с Западной Двиной,
Волга с Днепром, Двиной и Онегой
D8, XVII).
Возможно, свидетельством
торгового пути являются два
одноименных притока Кубани и Кумы — Бар-
суюж, расположенных почти по
прямой линии C9).
> В географическом плане
интересна система рек и озер Кумо-
105

Манычской впадины. По В. Моло-
' жавенко, «закраины озера Маныч-
Гудило столь мало возвышаются
над уровнем воды, что во время ее
подъема происходит слив то в
Западный Маныч, то, наоборот, в
Восточный. Были случаи (в
особенности после ливневых дождей в 1973
и 1974 годах) когда одновременно
сливались воды и на запад, и на
восток E5, с. 120).
Географические данные говорят
о связи озера Маныч-Гудило с
Западным Манычем C8, с. 46—47),
причем Калаус одним рукавом
впадает в Маныч-Гудило, другим в
Восточный Маныч E5, с. 120). .В более
многоводную эпоху, чем сейчас,
сплошной водный путь из Азова в
Каспий через Кумо-Манычскую
низменность мог функционировать по
обоим Манычам, озеру
Маныч-Гудило, либо при дополнительном
участии Калауса и Кумы.
Представления о единой речной
системе Кубань — Терек (Кума) —
Каспий (Волга), либо Дон — реки и
озера Кумо-Манычской впадины —
Каспий (Волга) могли внести свой
вклад в формирование образа реки
Сакир ал-Идриси. Но на карте
имеются отличия от этой схемы.
Отделение Сакир от Атиля
происходит значительно выше дельты, что
соответствует указанию ал-Мас'уДи
о месте втечения в «верховья реки».
Считается, что Атиль ал-Идриси
состоит из Волги до места впадения
Камы, Камы до впадения Белой и ре-
'Укй Белой A7, с. 12).
Судя по конфигурации Атиля,
характерному волжскому изгибу и
указанию текста ал-Идриси об
отделении Сакир от Атиля после того,
как последний «отклоняется в
южную сторону», место отделения
следует искать южнее Волгограда.
Наиболее соответствующим
информации сицилийца следует признать
район п. Старица C8, с. 35—36).
Севернее этого поселка в районе
п. Каменный Яр береговая линия
образует выступ. Его можно
соотнести с горой карты, южнее которой
Сакир отделяется от реки. На юр
от п. Старица тянутся следы
древнего волжского русла выходящие
к озеру Сарпа.
В пользу этого
предположения говорит и то, что город
Булгар ал-Идриси, согласно этих же
данных, находился в районе п. Болхуны,
чье название, видимо, отражает
древнюю традицию. Более известны
северные камские булгары и их
столичные города Биляр и Булгар, но
интересующий нас город был в
земле южных, «внешних булгар»
арабских авторов, или «нижних», «хвалис-
ских» булгар русских летописей.
Булгар, бывший важным
перевалочным пунктом на караванных
путях, неоднократно упоминался в
восточных источниках в связи с
торговой деятельностью и русами, и
именно к нему выводила Сакир.
Имеется интересная информация
и о более северном районе. Это
место примечательно тем, что
отсюда начинался сухопутноречной путь
из Волги в Азов. Адам Олеарий,
описывая свое плавание по Волге в
30-е гг. XVII в., сообщает: «Сейчас
же ниже Царицына лежит с
правой стороны, остров Сарпинский,
длиною в 12 верст... За этим
островом из реки Дон впадает в Волгу
небольшая речка, по которой могут
ходить только челноки и самые
легкие лодки; об этом рассказывал не
только нйш лоцман, но говорили и
некоторые из наших рабочих,
раньше бегавшие с казаками и плывшие
по этой речке. На обычных
ландкартах эта речка никем не
обозначена, за исключением лишь Исаака
Массы; она именуется у него Ка-
моус» E6, с. 392).
Исаак Масса жил в Москве 8
лет — с 1601 по 1609 гг., был
дружен с влиятельными московскими
вельможами и, скорее всего, имел
доступ к русским картам. Он и
после 1609 г. неоднократно приезжал
в Московию. На его карте 1633 г.
наибольшее сближение Дона и Волги
показано чуть ниже Царицына и
здесь же река Камоус кратчайшим
путем соединяет обе реки D8, XXX).
Рядом с рекой имеется и пояснение
100

«регеио1ок». Судя по всему, этот
водный путь Массы, соединяющий
два речных бассейна, пролегал по
трассе современного
Волго-Донского канала.
На карте Азовской губернии
A782) в том месте, где у Олеария
и Массы в Волгу впадает Камоус,
в Волгу впадает река Сарепта,
расположенная по трассе современных
Сарпинских озер и имеющая
значительную протяженность E9). В
других источниках она носит имя
Сарпы и Сарпинки. Здесь уместно
вспомнить сообщение Грена о том,
что «на юге Волги есть и другое,
старое русло. Оно идет от Ахтубы,
направляется к Северному Кавказу и
оканчивается у Кумы недалеко от
Маджарских развалин. Калмыки,
поселившиеся на теперешних местах
уже в XVII веке, называют это
русло Индетелезе-геркен-гель, т. е.
старое русло Итилия» D1, с. 110).
Так как убедительных опровержений
этому свидетельству не имеется,
можно считать; что сплошной
водный путь от Азова до Волги, на
котором настаивают арабские
географы, существовал посредством
старицы Волги и водной системы Ку-
мо-Манычской впадины.
Сакир, на одном своем конце
имея реалии Кубани, на другом
выступает в качестве волжской
старицы. На образ торгового пути
Кубань-Терек (Кума) наложился образ
еще одного маршрута, т. к.
сведения арабских источников, это
главным образом торговая информация.
Наиболее важным торговым
-маршрутом раннего средневековья,
проходившим через бассейн
Кубани, был Великий шелковый путь.
А. А. Иерусалимская так
характеризует кавказский участок этого пути:
«Торговля шелком играла огромную
роль в жизни раннесредневековых
государств, поскольку шелк в ту
эпоху ценился так же высоко, как
золото. Особое место на этом
пути занимал Иран, державший под
своим контролем все продвижение
шелковых тканей и сырья, облагая
их высокими пошлинами. Это
ставило в тяжелую зависимость и те
центры шелководства, которые
возникли и к VI веку расцвели в
пределах Византийской империи
(включая Египет), и главного
экспортера шелка — Китай, и выросшие
вдоль «шелкового пути» согдийские
центры Средней Азии и Синьцзяна.
Все они были заинтересованы в
непосредственных контактах друг с
другом и, совершенно
естественно, стремились миновать в своих
сношениях сасанидский Иран.
Единственно возможным путем (кроме
морского, который, по самому
уровню развития мореходства, не мог
стать определяющим в торговых
перевозках) был путь через
Северный Кавказ. Караваны от Самарканда
должны были идти к северу — вдоль
Аральского моря, переправляться
через Волгу, следовать по
территории различных северокавказских
племен, переваливая затем, через
Кавказский хребет — к
причерноморским торговым факториям.
Отсюда уже легко было попасть в
пределы собственно Византии, в
Средиземноморье, на Запад» D5,
с. 3). Примерно так же греческий
автор VI в. Менандр описывает
«дипломатическую дорогу», по
которой происходил обмен
посольствами между Византией и Согдом в
связи с «шелковой» торговлей D5,
с. 3).
Археологические находки
шелковых тканей в северокавказских
могильниках показывают, что
торговые маршруты шли. через западно-
кавказские перевалы — Санчарский,
Марухский, Клухорский, «которые
выводили на юге как раз в районы,
упоминаемые Менандром: в «Апси-
лию» (Абхазию), к Питиунту и
крупнейшему перевалочному пункту
черноморского побережья
Кавказа — Фазису. Более же
восточные перевалы, равно как и
перегороженный сорокакилометровыми
стенами сасанидской крепости Дер-
бендский проход, имели совсем
иную географическую и
политическую ориентацию и приводили на
юге в Иберию, Албанию и вообще в
107

Прикаспий, а не на Запад, куда
направлялись китайские и согдийские
купцы. Поэтому и они, и
двигавшиеся на восток греческие
торговцы предпочитали проходить через
области «нейтральных», а
впоследствии «провизантийских» западно-
кавказских племен» D5, с. 5).
В связи с этой информацией о
торговых маршрутах, приводящих в
Абхазию, обращает на себя
внимание второе название реки Сакир,
имеющееся на карте ал-Идриси, —
Сагина.
Еще в середине I тыс. н. э. в
Западной Абхазии обитало племя са-
нигов, название которых почти
идентично Сагине ал-Идриси F2, с. 48).
О санигах упоминает ряд античных
авторов, например, Арриан (II в. н.
э.): «Рядом с абасгами — саниги,
в земле которых лежит
Севастополь» E0, с. 270). Античный Се-
вастополь-Диоскуриада
находился на территории современного
Сухуми. Саниги упоминаются -и
позднее — в грузинских источниках
XI в. E8, с. 18 и 51).
Восточнее устья Сакир-Кубани в
Черное море впадает река Руссий-
йу. Однако ее описание в тексте
отличается некоторыми
странностями. «Это большая река,
вытекающая с высот гор ал-Кабк. Далее она
течет на север и пересекает землю
ал-Ланиййа. На ней нет известных
городов, но по обоим берегам —
населенные деревни и обильные
посевы. Затем эта река течет на запад
до тех пор, пока не впадает (в
море) в этом (упомянутом) месте.
По ней плавают небольшие лодки,
которыми пользуются для
перевозки легких вещей из числа товаров
и припасов, переправляемых из
одного места в другое» C, с. 210). Эту
реку ал-Идриси связывает с именем
алан, часть которых, видимо, он и
отождествлял с русами. Она имеет
явные черты сходства с Кубанью,
но близкое описание реки алан
имеется у грузинского историка
царевича Вахушти A745): «По Алании
протекает быстрая и большая река,
называемая Каппетисцкали, которая
истекает из Рачинской горы,
проходит из Сванетии в Аланию и,
пройдя между двумя отрогами Кавказа,
изливается в море с западной
стороны Бичвинты . (Пицунды)» D3,
А. 85). В реальности же реки,
вытекающие из Рачинской горы и
впадающей в море западнее
Пицунды не имеется. Образ
Каппетисцкали Вахушти обусловлен рядом
пограничных рек Алании, но то, что
какая-то река Абхазии связывалась
с именем алан, имеет
существенное значение.
О нападении алан на кашаков
писал ал-Мас'уди (X в.) 49, с. 17).
Епифаний (рубеж VIII—IX вв.),
посетивший кавказское побережье
Черного моря, помещает кашаков-
косогдиан в районе Сухуми D6, с.
123).
Русы также проявляли интерес к
этому региону. В поэме Низами Гян-
джеви «Искандер-наме»,
посвященной войнам с русами, экспансия
последних начинается именно с
Абхазии A5, с. 358). О проникновении в
этот район представителей
северных племен свидетельствует и
Житие св. Георгия Мтацминдели (ум.
1066): «В окрестности святой горы
Афонской есть одно селение,
называемое Либедиа. Место это
гористое, пустынное и населено боргаль-
цами (болгары), которые
неразумны, скотоподобны и едят всякую
нечисть... Св. Георгий Мтацминдели
очень опечалился, что народ этот
находится в таком заблуждении»
D4, с. 13—15).
Аланы не ограничивались
набегами из Предкавказья на
территории, прилегающие к современному
Сухуми. Их присутствие было более
основательным. Так, «Худуд ал-
алам» (X в.) указывает, что «Касек —
город в стране алан,
расположенный на берегу Черного моря;
место богатое; в нем есть купцы» F0,
с. 31).
Где же располагалась
средневековая черноморская Алания?
Вахушти так описывает одно из эриставств
царя Леона (VIII в.): «С востока —
маленькая река западнее Анако-
108

пии... с западной стороны — море
и река Капоети, с севера —
Кавказские горы, с юга — Черное
море... Простирается она в длину от
Анакопии до реки Капоети, либо до
моря» C7, с. 44). На востоке это
эриставство доходило до
Анакопии — Нового Афона, на западе до
реки Капоети-Бзипи и
ограничивалось морем и горами. Но тут же
Вахушти указывает: «Посадил (царь
Леон эристава) в Цхоми (Сухуми) и
дал ему земли за Эгриси — Ана-
копию с Аланией» A56, с. 44).
В другом месте Вахушти
сообщает: «Запад от Анакопии есть
Абхазия» E8, с. 76). Так как
западной границей Абхазии считалась
река Бзипи, то и Алания и Абхазия
размещались примерно на одной и
той же территории. Следовательно,
Вахушти, говоря о событиях VIII
века, применяет имя Алании к
области, которая в его время была
известна, как Абхазия. Тогда крупнейшая
крепость Анакопия выступает в роли
центра этой древней Алании. Это
предположение подтверждает
Абульфеда (XIV в.), как и. Вахушти
называющий оба имени: «К
востоку от абхазов на берегу моря
находится город Алан» E4, с. 196).
В 550 г. византийский
император Юстиниан E27—565) направил
войска на подавление восстания
абасгов. Бои разгорелись под
стенами сильнейшей Трахейской
крепости, которую историки
отождествляют с Анакопией C7, с. 17).
Описание этой войны Прокопием Кеса-
рийским (VI в.) сделало событие
широко известным. По его словам,
«Римляне взяли в плен жен
начальников со всем их потомством;
стены укрепления они разрушили до
основания и всю страну
опустошили жестоко. Так закончилась
попытка абасгов отпасть» C7, с. 32).
Знаменитую войну следует
сопоставить с более поздним
сообщением. Так, Джуаншер Джуаншериа-
ни (XI в.) пишет, что
«самодержец Юстиниан, царь греков, воевал
в Осетии, у пределов Авазгии, г
племенами хаскунов, ибо
отложились они» E8, с. 27).3
Имена абхазов и абасгов при
описании событий VIII в. и более
раннего времени по каким-то
причинам рядом источников
отождествляются с именем алан. Либо абас-
ги-абхазы заняли территории алан,
прийдя из восточных районов,
либо аланы носили племенное имя
абасгов и были в этих местах
позднее ассимилированы адыгскими
племенами.
В этой связи более понятными
становятся предания о проповеди
апостолов на черноморском
побережье. Источники сообщают о
посещении апостолом Андреем
Осетии, но одни утверждают, что из
Осетии он пришел в Абхазию,
другие, наоборот,— из Абхазии
направился в Осетию E8, с. 18—22).
Путаница в источниках всегда имеет
веские причины и поэтому
настораживает. Путешествие Андрея
за Кавказский хребет, при котором
он добился миссионерского
успеха, сомнительно, т. к. общий
характер его проповеднической
деятельности говорит скорее за пребывание
в районах, находившихся под
сильным влиянием эллинистической
культуры. В этих цивилизованных
3 Отголоски преданий о деяниях этого
императора были зафиксированы в
Осетии П. С. Уваровой, сообщавшей, что,
согласно византийским источникам, в
окрестностях Харисджына «самим Юстинианом для
защиты покоренных провинций от всегда
непокорных жителей гор» сооружена
знаменитая Кавказская стена (см.: Уварова П. С.
Кавказ. Путевые заметки. М., 1904. Ч. III.
С. 145—151). Не говоря о том, что в
обширном регионе известно немало
заградительных стен, получивших то же название,
следует выразить сомнение в вероятности
столь глубокого проникновения византийских
войск в горы современной Северной
Осетии. У нас пока нет на сей счет ни
письменных, ни археологических данных, хотя сам
факт участия восточных, по крайней мере,
алан в арабо-византийских войнах на стороне
хазар-союзников греков — бесспорен, (см.:
Кузнецов В. А. Очерки истории алан.
Орджоникидзе, 1984). Не исключено, что
эмиссары византийского императора
действительно могли побывать здесь, но след,
оставленный ими, видимо, оказался не очень
глубоким. (Ред.).

местах было больше
благоприятных предпосылок для
распространения христианства. Поход,
например, в менее цивилизованную,
хотя и приморскую, т. е. близкую
к очагам эллинистической
культуры, Джикетию, окончился для
Андрея неудачно. Не верить
сказаниям о пребывании апостолов нет
оснований.
Центром миссионерской
деятельности апостолов в Авазгии,
видимо, был город Никопсия, где
Андрей оставил Симона Канонита
и где Симон, скорее всего
возглавлявший общину ранних христиан,
был позднее похоронен. Никопсия
лежала на побережье ограниченном
с запада Пицундой, с востока
Сухуми. На этом участке не так уж
много примечательных мест.
В языке современных абхазов
существует традиция приставления
к началу заимствованных слов,
начинающихся на согласную букву,
буквы «а» (гастроном — агастро-
ном). Анакопия, согласно
народного предания, носит фамильное имя
девы из рода Накопиа. C7, с. 18).
Ранний автор VIII в. Леонтий Мро-
вели называет Анакопию Анакоп-
сией E8, с, 25). Исходя из этого,
вполне допустимо считать, что
название Анакопии — это
трансформированное со временем имя той
же Никопсии. Грузинские
источники подтверждают это
предположение D3, с. 64). За это говорит и то,
что могила Симона Канонита,
похороненного, согласно сказанию, в
Никопсии, находится в районе
Нового Афона — Анакопии.
Для того, чтобы имя
Алании-Осетии попало в сочинения X—XI вв.,
Андрею незачем было отправляться
в далекое северное путешествие,
осуществимость которого
маловероятна. Достаточно было и его
пребывания в связанной с именем
алан Никопсии — Анакопии. В
этом случае название аланского
города Постапори, где Андрей и
Симон «сотворили великие чудеса и
множество народу обратили (в
христианство) и просветили», будет,
скорее всего, еще одним именем
Никопсии, быть может калькой с
какого-то наречия.
Образ Кубани-Сагины
переплетается у ал-Идриси с образом, судя
по всему, абхазской реки Русиййа,
вдоль которой шел торговый
маршрут. Истоки этого переплетения
лежат в исторических событиях,
протекавших на Кавказе.
В VI в. во время обострения
соперничества Византии и Сасанидско-
го Ирана, в том числе и за
овладение торговыми путями, которые
вели в Китай, константинопольские
императоры принимают такие
энергичные шаги по закреплению
своего присутствия в Абхазии, как абас-
го-византийская война. Но спустя два
столетия местные княжества
усиливаются и в 70-х гг. VIII вв.
создается Абхазское царство со
столицей в Анакопии, освободившееся
от византийской зависимости. В 30-х
гг. XI в. Византия вновь
приобретает Анакопию, уступленную
царицей, по происхождению аланкой.
Эти обстоятельства говорят о
том, что периоды прямого
господства Византии над территориями
Абхазии сменялись периодами
независимости местных владетелей,
обострение отношений с
которыми не могло не влиять на
характер функционирования торговых
маршрутов. Путь Волга-Абхазия
в зависимости от политической
ситуации, мог меняться на маршрут
Волга-Азов, что, видимо, и нашло
отражение в двойственной
природе рек ал-Идриси.
Рассмотрим другие данные
этого географа. Расстояние от Трапе-
зунда до реки Руссиййи определено
им в 75 миль. Одна миля арабских
авторов составляет 1973 метра,
следовательно, 75 миль равны 148 км.
Отложив в восточном направлении
это расстояние, мы попадаем в
район города Мусазаде C8, с. 185—
186). Русиййа на карте показана как
довольно крупная река, в районе же
Мусазаде значительные реки
отсутствуют.
Примерно в сорока километрах
110

восточнее Мусазаде имеется
крупная река Чорох. Эта река по своей
конфигурации мало напоминает
реку Русиййу, но зато соответствует
реке карты ал-Идриси, впадающей в
море у города Трапезунда.
В окрестности современного
Трабзона — древнего Трапезунда, в
реальности нет больших рек, река
же сицилийского географа под
именем Руи тянется параллельно
морскому берегу и имеет исток в горах
западнее Синоболи (современный
Синоп). В этих же горах на
средневековой карте берет начало река
Бартана, впадающая в море
между городом Хераклиа (античная Ге-
раклея, современный Эрегли) и Са-
мастру (античная Амастрия,
современная Амасра), ближе к
последней, Река эта ничто иное, как
античный Парфений, современный Коджа-
Ирмак.
Расстояние между рекой Коджа-
Ирмак и Трабзоном слишком
велико, чтобы искать в окрестностях
этого города реку, способную своими
истоками приблизиться к его
истокам. Точно так же нет восточнее
Трабзона и рек, исток которых
находился бы западнее Синопа.
Видимо, образ суперреки ал-Идриси
вобрал в себя реалии нескольких
рек. Можно отметить также, что
Коджа-Ирмак представляет собой
начальное звено целой цепочки
рек со сходными названиями,
протянувшейся в восточном
направлении: Коджа-Ирмак, Гек-Ирмак,
Кызыл-Ирмак, Ешиль-Ирмак,
причем Келькит, приток последнего, в
своих верховьях граничит с
верховьями Чороха C8, с. 185—186).
Античный город Апсар,
располагавшийся близ устья Чороха
известен в лоциях со времен Арриана,
который считал это место «крайним
пределом длины Понта», т. е.
местом в географическом отношении
примечательным E0, с. 396).
Восточнее Трабзона Чорох —
единственная река, впадающая в
Черное море с южной стороны, и
именно с ним можно с большой
долей уверенности отождествить
Руи ал-Идриси. Из этого можно
сделать вывод о том, что
информация об участке побережья между
Трабзоном и Чорохом у
ал-Идриси отсутствовала; это и привело к
перемещению Чороха вплотную к
Трапезунту. Мы вправе искать устье
реки Русиййи в 75 милях не от
Трапезунда, а от устья Чороха. Это
расстояние приводит нас к
современному поселку Киндги. Несколь
ко западнее его находится устье
реки Кодори, в верховьях
которой расположен Клухорский
перевал.
При таком отождествлении
необходимо, на всякий случай, учесть
еще один фактор —
черноморские течения. В Черном море в 2—5
милях от берега в направлении
против часовой стрелки проходит
основное морское течение шириной от
20 до 50 миль со средней
скоростью 0,5—1,2 узла C4, с. 21). Оно
служило причиной того, что
расстояние между одними и теми же
береговыми пунктами определялись
по разному, в зависимости от
того/ в каком направлении
относительно течения Совершались плавания
C4, с. 57).
В нашем случае направление
движения совпадало с направлением
течения и при условии, что в
распоряжении ал-Идриси была
информация морского, а не сухопутного
характера, река Русиййа в реальности
могла находиться несколько
западнее указанного ориентира.
Ал-Идриси в какой-то мере учитывал
черноморские течения. Так, при
описании плавания вдоль берегов
Черного моря в направлении с запада
на восток 1 день плавания
приравнивается им к 80 милям, при
плавании же с востока на запад, к 100
милям, таким образом, мы имеем
расхождение на 20%.
Путь от абхазской Русиййу в
северном направлении выводит в
бассейн Кубани. Дальнейшее
движение к Волге наиболее вероятно по
Калаусу или Большому Егорлыку.
На карте XIX в. Калаус назван почти
111

также, как и Атиль-Волга — Атхил
C9).
Область русов реки Сакир
ограничивается с юга Кубанью, с
севера Манычем, с востока Калаусом
(Б. Егорлыком), с запада Азовом и
Керченским проливом. Учитывая
многозначность образа Сакир-Саги-
ны> остается некоторая
неопределенность в отношении верхнего
течения Кубани и верховьев Кумы и
Терека.
К этому же району примыкает
связанное с образом Сагины еще
одно местообитание русов ал-Идри-
си — абасго — аланская область
района Анакопии.
В интересующем нас районе
Западного Предкавказья историки
размещают западноаланскую
область Ас. В сочинении позднего бал-
хского ученого-энциклопедиста
Махмуда ибн Вали (XVII в.) есть
описание этой области: «Асе — из
седьмого климата, из городов
западной половины обитаемой части
света.> Область Русь расположена
поблизости к нему. Кутаба — из
больших городов Асса. Большая
часть его населения обитает в
степях и на лугах. Богатство их — в
основном верховые животные и
скот, живут благодаря им. Их этой
области вывозят мех и (среди них)
весьма славятся русские меха.
Мужчины Асса крепкие и рослые,
Большая часть (их) христиане.
Благородство среди них не встречается,
ибо злодеяния и кровопролитие
победили и* естество. Когда кто-либо
из них попадает в неволю,
становится смиренным и послушным. В
настоящее время из этой области
вывозят в Рум и Мавераннахр боль-
щое количество военных доспехов,
деревянную посуду, невольников и
наложниц» E2, с. 15—16).
К обитателям Асса ибн Вали
прилагает многое из того, что
составляло описание русов арабскими
авторами: русские меха, Кутабу (Куя-
бу ?), рослых мужчин,
непристойный нрав, торговлю вооружением и
невольниками. Приближает к этой
делает и он и саму Русь.
Предпринимались попытки
выводить имя северокавказских асов
от античных обитателей
приволжских степей аорсов, однако более
уместно связывать его с
северокавказскими средневековыми арсами.
Это имя скорее всего восходит к
индоевропейскому значению
«белый», «светлый», т. к. древние
источники изображают как алан, так и
русов светловолосыми. К имени
асов-арсов примыкают и племенные
названия ясов и овсов.
3. АРСА
В средневековых арабских
источниках неоднократно
упоминается область русов — Арса (Ар-
та). Попытки локализировать эту
область предпринимались историками
неоднократно. География поиска
при этом была широкой,
включала почти всю Восточную Европу и
доходила даже до Дании (9, с. 109).
Наиболее часто Арсу размещают
в Ярославском Поволжье.
Переводы основных арабских
известий об Арсе собраны в работе
А. П. Новосельцева «Восточные
источники о восточных славянах
и Руси VI—IX вв.» A6). Дошедшие
до наших дней свидетельства
восходят к утраченному сочинению ал-
Балхи (920—921) и, по всей
видимости, отражают историческую
реальность второй половины IX —
начала X в.
Ал-Истахри (930—933): «Что же
касается Арсы, то неизвестно,
чтобы кто-нибудь из чужестранцев
достигал ее, так как там они (жители)
убивают всякого чужеземца,
приходящего в их земли. Лишь сами
они спускаются по воде и торгуют,
но не сообщают никому ничего о
делах своих и своих товарах и не
позволяют никому сопровождать их
и входить в их страну. И вывозятся
из Арсы черные соболя и олово
(свинец ?)» A6, с. 411—412).
Ибн-Хаукаль (977—978): «... третья
группа их называется ал-Арса-
нийя и царь их сидит в
арсе, городе их. И достигают люди
112

с торговыми целями Куйабы и
района его. Что же касается Арсы, то
я не слышал, чтобы кто-либо
упоминал о достижении ее
чужестранцами, ибо они (ее жители) убивают
всех чужеземцев, приходящих к
ним. Сами же они спускаются по
воде для торговли и не сообщают
ничего о делах своих и товарах
своих и не позволяют никому
следовать за собой и входить в страну
свою. И вывозят из Арсы черных
соболей, черных лисиц и олово
(свинец ?)» A6, с. 412).
Худуд ал-Алам (982—983): «Ар-
таб — город, где убивают
всякого чужестранца и откуда вывозят
очень ценные клинки для мечей и
мечи, которые можно согнуть
вдвое, но как только отводится
рука, они принимают прежнюю
форму» A6, с. 412).
Ал-Идриси A154): «Город Арса
некрасивый, на укрепленной горе,,
и расположен между Силак и Ку-
кианией, и что касается Арсы, то,
согласно шейху ал-Хаукалю, никто
из чужеземцев не входит туда, ибо
там убивают всякого иноземца. И
не позволяют они (жители Арсы)
никому входить для торговли в свою
страну. Вывозят оттуда шкуры
черных леопардов и черных лисиц и
олово. И вывозят это оттуда
торговцы из Кукианы» A6, с. 414).
Кроме этого сообщения ал-Идри-
си сохранилась составленная им
карта мира, на которой обозначена и
Арса.
Характерна таинственность Арсы,
решительно отгородившейся от
проникновения извне. Но при этом она
лежала в пределах доступности
купцов и только жестокий обычай
исключал их визиты. Экспорт
мехов и оружия не мог породить
столь суровые ограничения,
поскольку то и другое поставляли на
мусульманский рынок иные области
русов, въезд в которые был
свободен.
Возможно, виной всему были
горные разработки то ли свинца, то-
ли олова. Арабские авторы
сообщают о «белом» металле, что и
породило неопределенность (9, с. 119).
Чтобы ограничить пространство
поиска рудников Арсы, обратимся
к карте ал-Идриси A7, с. 4).
Данные этой карты однозначно
свидетельствуют о том, что Арса-
Артан располагалась к западу от
Волги-Атиля. Это обстоятельство
исключает рудные меторождения
Урала.
Столь же уверенно можно
сказать и о том, что Арса
располагалась восточнее Днепра-Днабра;
это позволяет не принимать во
внимание территорию западнее
названной реки.
Северные ориентиры довольно
неопределенно, но не выходят
за пределы Восточно-Европейской
равнины и исключают
возможность помещения Арсы в район
Балтики.
Южнее Арсы на карте
располагаются три области: Алания, Са-
рир, часть Хазарии, с городами Ба-
ланджар, Самандар, ал-Байда и
область Баб-ал-Абваба — Дербен-
да. Такое соседство
свидетельствует о южной границе, не
выходящей за пределы Кавказа. Южнее
Арсы находится и горная система,
которую можно отождествить с
Главным Кавказским хребтом. Из
источников хорошо известно, что
Закавказье почти целиком
завоевывалось арабами, но сведения о том,
что ими когда-либо были покорены
русы, отсутствуют. Необходимо
указать и на то обстоятельство, что
ко времени появления
информации об Арсе большая часть
Закавказья также находилась под
владычеством мусульман.
На всей очерченной нами
территории месторождения олова
отсутствуют; это позволяет
исключить данный металл из разряда
«белого» F, с. 565).
Месторождения же свинца имеются только
на Кавказе G, с, 473). Эти
обстоятельства позволяют сосредоточить
все внимание на свинцовых место-,
рождениях именно указанного
региона. На этом утвердительную
113

часть можно закончить и перейти к
предположительной.
К сожалению, все наши
дальнейшие рассуждения во многом
носят гипотетический характер, ибо
поиски рудников Арсы вынуждают
нас пойти на определенный риск,
приняв за основу данные карты Ал-
Идриси, ограничивающие
разыскания районом Кавказа к северу от
Главного Кавказского хребта. Риск
этот вызван не столько
правильностью расшифровки данных карты,
сколько хронологическим разрывом
между временем ее составления
и временем происхождения
основного корпуса источников об
Арсе.
Месторождения свинцовых руд
на Северном Кавказе имеются и,
естественно, в первую очередь наше
внимание привлекут самые
богатые из них — месторождения Са-
дона в Северной Осетии G, с. 473),
хотя, по свидетельству Гюльден-
штедта A771), горцами велась
добыча свинца и в других местах, к
примеру, в верхней части Чегема, у
горы Каргажин-Тау, т. е. свинцовой
горы A, с. 208).
Русское правительство
проявляло интерес к месторождениям
Садона с момента проникновения
русского влияния в Осетию. Не
раз в этот район направлялись
разведочные экспедиции с
рудознатцами. Однако к освоению его
богатств Россия смогла приступить
только в середине XIX в. С
введением в действие в 1852 г. Садон-
ского рудника империя получила
столь необходимый для армии
свинец, импортировавшийся до
этого из Великобритании G, с. 437).
Начало разработки серебряно-
свинцовых руд в эпоху
средневековья на территории Центрального
Предкавказья, включающего все
интересующие нас месторождения
свинца, относят к VIII—IX вв. на
основании появления местных типов
бус из свинцового стекла (окись
свинца 69,4) A8, с. 85). По
справедливому замечанию В. Б. Деопик
(Ковалевской), для нас очень
большой интерес представляет группа
плоских эллипсоидальных и
четырнадцатигранных желтых бус,
изготавливавшихся в районе Архона
(Северная Осетия) в VIII в.
«Представленные несколькими экземплярами
в каждой катакомбе, в единичных
экземплярах встречаемые в других
североосетинских и кабардино-
балкарских памятниках, эти бусы
особенно интересны своим
составом. Они изготовлены не по
античному рецепту, а из свинцово-крем-
неземного стекла, столь
характерного в дальнейшем для древней Руси.
Причем здесь наблюдается не
сходство, а, очевидно, генетическое
родство» (8, с. 166). Химический
состав этих бус свидетельствует об
их местном производстве на основе
садонских руд B, с. 150). К слову,
месторождения Садона
разрабатываются и сегодня. Далеко не
каждое горное предприятие нашей
страны может похвастать столь древней
историей.
Проблема рудников Арсы имеет
еще один немаловажный аспект.
Дело в том, что кавказские
месторождения кроме свинца, как правило,
содержат и серебро. Тот же Садон
своей славой обязан больше
серебру, нежели свинцу. Первое
серебро на Алагирском заводе было
выплавлено в 1853 г. и шло оно
вначале на изготовление сосудов для
Исакиевского собора. Но добыча
серебра производилась здесь и ранее:
До русских в Садоне горными
разработками занимался грек Че-
калов. В 1846 г. его деятельность
прекратилась и он сдал в казну 11
пудов серебра и 3400 пудов свинца,
полученных на примитивных
печках из простого камня методом
горной плавки по азиатскому способу
A2, с. 5). Это не удивительно, так
как добыча серебра из серебряно-
свинцовых руд производилась и на
других месторождениях Кавказа.
Ею занимались, например,
кабардинцы A1, с. 34).
Добывалось серебро в Садоне
(или в его окрестностях) и в
средние века. Так, в селении Нузал, ко-
114

торое находится в 5—6 км от Са-
дона на левом берегу реки Ар-
дон, в XIV в. грузинскими
миссионерами была построена церковь, на
стене которой (в интерьере)
имелась надпись на грузинском языке:
«Нас было девять братьев..., мы
охраняли узкие дороги, проходящие
из четырех углов. В Касарах (узкое
ущелье в 4—5 км от с. Нузал выше
по течению р. Ардона) я имею
замок и таможенную заставу и здесь
охраняю двери хид (хид — мост);
веруя в загробную жизнь, в сем
мире прочно стою, золотоносной
земли и серебряной, подобно
воде, много имею» A2, с. 2).
Достоверность надписи в настоящее
время сомнений у специалистов не
вызывает B0). Здесь интересен
мотив охраны подступов к запасам
серебра и золота, возможно, дающий
ключ к разгадке неприязни
жителей Арсы к иностранцам и
особенно к арабам.
Тот же Садон находится
недалеко от Дарьяльского ущелья.
Память об опустошительных походах
арабских войск в VIII в. через это
ущелье в Центральное
Предкавказье, должна была быть еще до-'
вольна свежей и в IX в. Так, Ат-
Табари писал о походе Мервана ибн
Мухаммеда в 737 г.: «... войску
объявил (Мерван) поход и
достигнув долины Баб-аллан (Дарьяльское
ущелье), предавая все на пути своем
огню и мечу» B3, с. 87).
О более поздних событиях
сообщает Мас'уди (X в.):
«Посередине страны аланов и Кавказа
имеется крепость с мостом через
значительную реку, эту крепость
называют «замком аланских
ворот»... Муслимех, сын Абдулмели-
ка, сына Мервана, проник в страну
аланов, покорил их и оставил в
упомянутой крепости арабский
гарнизон» B4, с. 179).
Согласно осетинским преданиям,
серебро в садонских рудниках
добывалось еще при легендарном
герое Ос-Багатаре, жившем во
времена грузинского царя Вахтанга I
D46—499). После смерти героя,
когда началась борьба между его
сыновьями, рудники были
заброшены A2, с. 2).4
Другой герой осетинских
преданий — Давид Сослан,
существовавший, впрочем, в
действительности, во время сватовства к
грузинской царице Тамаре,
особенно подчеркивал обилие серебра в
своей земле и предлагал в
качестве калыма серебро в таком
количестве, какое мог перенести на
себе осел из Осетии в Грузию. Жил
Давид, согласно преданиям, в том
же селении Нузал A2, с. 2).5
Известия о добыче садонского
серебра ставят вопрос, не
добывали ли серебро русы Арсы? О
какой-то добыче серебра у русов
сообщает ал-Мас'уди (ум. 956/7).
Ал-Мас'уди бывал на берегах
Каспия и собрал большой объем
сведений о Русах. По его словам,
последние «имеют, в своей земле
серебряный рудник, подобный
серебряному руднику, находящемуся в
горе Банджгира, в земле
Хорасана» E, с. 130). Сравнение рудника
русов со столь отдаленным
рудником свидетельствует о его
значительности. О серебряном, а
также золотом руднике русов
упоминают и другие средневековые
мусульманские авторы E, с. 154).
4 Осетинские предания, на которые
ссылается В. В. Грицков, часто смешивают
Ос-Багатара, убитого Вахтангом Горгасалом,
и его тезку, умершего или, вполне
вероятно, убитого в 1304 г. после сдачи
аланами-осетинами крепости Дзами в Шида
Картли коалиции грузинских феодалов.
С именем последнего исследователи
обычно связывают вышеупомянутую Нузальскую
надпись. Что касается Ос-Багатара V в., вряд
ли стоит предполагать наличие возглавленной
им сильной аланской группировки в
горах Северной Осетии в указанное время.
Наиболее ранние аланские катакомбные
могильники (Алагир, Архон, Садон, Бад)
датируются археологами VII—IX вв. См.:
Вопросы осетинской археологии и
этнографии. Орджоникидзе, 1980. Вып. 1. С.
78—90. (Ред).
5 Более подробно о жизни и
деятельности названной личности см.: Тогошви-
ли Г. Д. Сослан-Давид. Владикавказ,
1990. (Ред.).
115

Серебряные рудники русов были
хорошо известны и Марко Поло
A298): «Россия (Русия) большая
страна на севере... На границе тут
много трудных проходов и
крепостей (перевод Юла: «много
укрепленных ущелий и проходов»,
подлинник: таЫез Гогз егйгез е Гогз
газ). Много у них серебряных
руд; добывают они много серебра»
A3, с. 227). Местоположение руд
описано в цитируемом источнике
весьма неопределенно, что,
впрочем, кавказскому
происхождению их не противоречит. По
крайней мере Марко Поло
свидетельствует о том, что Россия
граничит с Лак, скорее всего с
дагестанской областью Лакз. О трудно-
доступности этого района
свидетельствует и Абульфеда (XIV в.): «в
этих горах имеются трудные
проходы; самый большой из них
находится посередине. Он закрыт
стеной и воротами, которые
называют «Воротами алан» B4, с. 178).
Ибн-Батута в XIV в. побывал в
столице Золотой Орды. Он
сообщает о горах, где русы добывают
серебро. Горы эти находились близ
города Окака, располагавшегося на
полпути от Сарай-Бату до Судака
в Крыму, т. е. в 10 днях пути и от
того и от другого A4, с. 83). Эта
информация также не
противоречит кавказскому расположению
рудника.
Но может быть свинцовый
рудник Арсы и серебряный рудник
русов Мас'уди объекты разные, либо
вовсе не имеющее отношение к Са-
дону? Такое предположение
возможно, но маловероятно.
Информаторы X в. знают на Кавказе один
источник серебра и один — свинца.
Мы вправе ожидать, что эти
источники имеют в своей основе
богатейшие месторождения Кавказа,
которые в данном случае
объединены в одном Садоне. Это тем
более вероятно, что использование
его ресурсов, в отличие от других
месторождений достоверно
установлено начиная с VIII в.
Конечно, может возникнуть
вопрос — почему при описании
Арсы не упоминается серебро, если
столь ценный металл в это время
добывался в Садоне? Возможно,
здесь всему виной была
отгороженность Арсы от иностранцев.
Еще одну интересную грань в
исследовании интересующей нас
проблемы открывает анализ
лингвистического материала. В связи со
сказанным уместно заметить, что
название серебра у целого ряда
северокавказских народов
является общим. Так, абхазы называют
его а-разны; абазины — рызна;
даргинцы — арц; лакцы — арцу;
годоберинцы, ботлихцы — арси;
табасаранцы, агулы — аре. Название
это считается заимствованием из
и н до-европейских языков и
родственно, например, латинскому
названию серебра — «аргентум» A9,
с. 156). Арса в переводе вполне
может звучать как «серебряная».
Имеется свидетельство о
добыче именно садонского серебра
в интересующую нас эпоху. В XVII в.
в Дагестане была создана хроника
«Дербенд-наме», дошедшая до
наших дней в целом ряде списков
на разных языках народов Кавказа.
Это сочинение опирается на более
раннюю традицию, т. к. в вводной
части одной рукописи
утверждается, что автор перевел на «турецкий»
язык с «персидского» какое-то не
дошедшее до наших дней
сочинение D, с. 119—120).
В хронике дается описание
страны Ихран (Ирхан), которая имела
рудники по добыче серебра (по
некоторым спискам и золота) в
верховьях Терека. Эти рудники
принадлежали кагану хазар. Доход
от рудников, по одной версии, был
передан каганом правителю Ихрана,
по другой — шел на содержание
хазарского войска, размещенного в
Ихране. Название местечка Касар в
нузальской надписи видимо ведет
начало от хазарского
присутствия.6 Так как в верховьях
Терека Садон является единственным
крупным месторождением серебра,
то, по всей видимости, рудник Йх-
116

рана располагался именно здесь.
А. В. Гадло, детально
исследовавший упомянутый исторический
источник, пришел к выводу, что
основная часть сведений об Ихране
восходит к VIII—XI вв. Он
отождествил с этим государством терско-
сунженскую группу городищ D,
с. 129). В соответствии с
высказанной им точкой зрения Ихран
представлял собой восточную часть
средневековой Алании.
Ал-Идриси, собравший
воедино сведения разного времени и
разных авторов, наряду с рудниками
Арсы знает и о добыче серебра
и олова (?) в Хазарии: «И в земле
Хазар есть гора Батира («острая»).
Это гора, которая простирается с
севера на юг, в ней имеются
рудники серебра и хорошего олова: там
его добывают много и отправляются
во все страны и области» C, с. 218).
Если мы вновь обратимся к
карте ал-Идриси, то обнаружим в
кавказских горах в нескольких
местах разрывы, представления о
которых возникли на основе
караванных маршрутов, пересекавших
Кавказ в районах перевалов.
Алания изображена граничащей на
западе с горой Батира, а на востоке с
Сариром. Знаменитые Аланские
ворота — Дарьяльское ущелье,
скорее всего представлены на карте
«проходом» между Батирой и
безымянной горой восточнее ее. Это
позволяет видеть в «острой горе»
район Казбека.
Гора Батира привлекает
внимание своим центральным
положением среди гор Кавказа.
Обратимся к данным арабского
6 В. И. А б а е в связывает осетинское
к'азсаэр (порог) с грузинским к'арсели того
же значения (см.: Абаев В. И. Историко-
этимологический словарь осетинского
языка. М.—Л., 1958. Т. 1. С. 630). По А.
Дз. Цагаевой, в основе этого топонима
лежит арабское къасара в значении
«крепость», «замок», «дворец» (Цагаева А. Дз.
Топонимия Северной Осетии.
Орджоникидзе, 1975. Ч. П. С. 198—199). Как видно,
«хазарское присутствие» в указанном
топониме не прослеживается ни в одном из
приведенных примеров. (Ред.).
ученого Мухаммада ибн Мусы ал-*
Хваризми (80-е гг. VIII в. — после
847 г.). В его сочинении «Китаб су-
рат ал-ард» («Книга картины
Земли») — самом раннем
сохранившемся арабском географическом
сочинении, даны координаты «горы
между двумя морями, в которых
(располагаются) ал-Баб-ва-л-Абваб
и Баб ал-Лан» B2, с. 42). То, что
«гора между двумя морями» есть
обозначение Главного Кавказского
хребта, как и то, что ал-Баб-ва-л-
Абваб и Баб ал-Лан —
наименование Дербента и Дарьяльского
ущелья, сомнений не вызывает. С
северной стороны к центру этой
горы прилегает город «Р-ф-сийа
у гор и Баб ал-хазар» B2, с. 40).
В данном случае Баб ал-хазар это
не что иное, как тот же Дарьял.
Русия — Р-ф-сийа ал-Хваризми — по
расположению как относительнго
Главного Кавказского хребта, так и
Дарьяла, находилась на территории
современной Северной Осетии.
Вторую область русов источник
помещает в район позднейшего Тму-
тараканского княжества под именем
Усинийа, Арусинийа, т. е. Ар-Руси-
нийя B2, с. 46—48). Данные ал-
Хваризми относятся к концу VIII —
началу IX вв., и имя русов в его
сочинении есть самое раннее
достоверное известие о них в арабской
географической традиции.
В более позднюю эпоху
наследники Ихрана известны несколько
восточнее. С ними связывают
упоминание в челобитной кабардинского
князя Сунгалея Янглычевича A621
г.) о «ероханских кабаках» и «еро-
ханских людях». По связи с
другими данными челобитной еро-
ханцев размещают в междуречье
Ассы и Аргуна D, с. 128). В районе
обитания ероханцев европейские
путешественники в 70-х — 80-х гг.
XVIII в. еще застали особую
общность, именовавшую себя аршты,
арштхой, орстхой. Арштхойцы, или
карабулаки,7 обитали в это время
7 В орстхойцах (нарт-орстхойцах) вайнах-
ских преданий, равно как и в царциатах
117

на побережье Сунжи и по ее
притокам — Ассе и Фортанге D, с. 128):
«Карабулак, скитающееся
поколение, имеющее деревушки свои по
шести верхним ручьям Сунджи,
особливо Фортан» A0, с. 34).
К середине XIX в. арштхойцы
выселились в Турцию и как
компактная общность почти полностью
исчезли, но то, что такой народ
существовал и довольно долго,
подтверждается дагестанской
хроникой Мухаммеда Рафи (XIV в.).
Страна Аришти (или Аршти)
упоминается в хронике в связи с
рассказом о военном .союзе между
потомками древних правителей страны
и аланами против захвативших
Аварию сторонников ислама D, с.
128). Данные дагестанской хроники
и характер миграции с запада на
восток жителей Ихрана (Ирхана)
говорят о том, что проживание в
IX в. в верховьях Терека народа
арсов вполне вероятно. Быть
может, с этим же народом связана
и часть географических названий,
имеющих в своем составе
корень «аре» или «арг» (вспомним
«аргентум»). Последний корень
нуждается в проверке из-за того, что
наряду с арсами с именем русов
осетинских, следует, по всей
вероятности, видеть алан, достаточно прочно
освоивших горы Северного Кавказа уже в
VI—VII вв. н. э. Можно так же полагать,
что карабулаки — это ассимилированные
вайнахами в XIII—XIV вв. (т. е. после
монголо-татарского нашествия) аланы-
орстхойцы, жившие в Галгаевском ущелье
Ингушетии и Санибанском ущелье
Северной Осетии. Данное предположение и
соответствующие хронологические
выкладки, полностью подтверждаются
полевыми записями В. П. Кобычева, согласно
которым «одними из древних
насельников в ингушских горах считаются нарт-
орстхойцы», обитавшие здесь «за
двадцать поколений до ингушей». Очевидно,
именно этим обстоятельством во многом
объясняется столь удивляющая
исследователей близость материальной и духовной
культуры осетин и ингушей. См.:
Проблемы этнографии осетин. Орджоникидзе,
1989. С. 120, 124—126; 154—156, Кобы-
чев В. П. Из этногенетических преданий
ингушей. //ПИИЭ — 197а М., 1971. С. 113;
Ахриев Ч. Из чеченских сказаний. //ССКГ.
Тифлис, 1870. Вып. IV. С. 1—2. (Ред.).
118*
каким-то образом связаны и
таинственные «арки»,8 сыгравшие,
видимо, значительную роль в истории
народов Кавказа, если вынужден
был упомянуть о них в своей
бессмертной поэме «Искендер-наме»
великий азербайджанский поэт
Низами Гянджевя (ок. 1141 — ок.
1209):
«Повелитель! В Абхазии
толпища русов.
Помоги государь! Набежали
враги...
Из аланов и арков полночным
отрядом
Вся страна сметена,
словно яростным градом»
A5, с. 358).
В связи со сказанным позволим
себе вспомнить и о том, что
задолго до Низами источники
фиксировали язычников русов среди
войск хазарского кагана. Позже
главную роль в хазарском войске
стали играть некие мусульманские
наемники-арсии, которых Мас'уди
выводит из окрестностей Хорезма.
Источники знают и среди русов
мусульман, пожелавших стать
профессиональными воинами.
Персидский автор (XIII в.), сообщив о
принятии русами мусульманства,
говорит: «И те мечи они (русы)
вложили в ножны. Так как они не знали
другого способа добыть себе
пропитание, а (прежний) способ был
для них теперь закрыт, то их дела
пришли в расстройство и жить
8 В новом списке «Армянской
географии» Моисея Хоренаци (VII в. н. э.)
соседями ас-дигоров названы аргвелы (арги
осетинских преданий), занимавшие, судя по
топонимике с основой «арг», довольно
значительную территорию предгорий
Чечено-Ингушетии, Северной Осетии и
Кабардино-Балкарии — от Аргуна до Ар-
гуда на, и, возможно, часть горных
районов. По предположению В. А. Кузнецова,
арги — это одно из древних вайнах-
ских племен (гарги — гаргары — гаргареи),
ассимилированные аланами, в результате
чего арги-гарги «сыграли свою роль в
сложении осетинского народа й его
кавказской по облику культуры в качестве
этнолингвистического субстрата». См.:
Кузнецов В. А. Очерки истории алан.
Орджоникидзе, 1984. С. 148—149. (Ред.).

стало им трудно. Поэтому они
почувствовали склонность к религии
ислама и сделались мусульманами;
их побуждало к тому желание
получить право вести войну за веру.
Они отправили послов к хорезмша-
ху: послов было четверо из
родственников царя, правившего вполне
самостоятельно и носившего титул
«Буладмира». Когда послы пришли
к хорезмшаху, он очень
обрадовался их желанию принять ислам,
пожаловал им почетные дары и
отправил одного из имамов,
чтобы научить их правилам ислама»
B1, с. 27).
Возможно мусульманские во-
ины-арсии хазарского кагана и есть
часть принявших мусульманство
воинственных горцев русов-арсов,
а связь их с Хорезмом была не
генетической, а религиозной.
Исторические данные говорят о
том, что проживание в IX в. на
Северном Кавказе народа арсов
вполне возможно.9 Они вполне
позволяют поставить на обсуждение
вопрос о локализации Арсы
арабских источников X в. в районе
одного из серебро-свинцовых
месторождений Кавказа. При этом
наибольший интерес представляет
район Садонской группы
месторождений.
9 О проживании арсов на Северном Кавказе
в первой половине I тыс. н. э. писал еще
Г. В. Вернадский, предполагавший, что
происхождение их, по всей вероятности, связано
с именем арсов (Аогз1)— одного из сар-
мато-аланских племен, принявших участие в
сложении осетинского народа (См.гУегпаёз-
ку О. Ап$1еп1 Киз51а. Ые^ Науеп, 1943, СЬ.
111,2). О том же, собственно, писал и М. И.
Артамонов, не преминувший однако
подчеркнуть, что «главная часть аорсов жила
восточнее Каспийского моря... Вполне возможно,
что какая-то часть этого древнего народа,
скорее всего обитавшая в Туркмении, после
арабского завоевания и принятия ислама в силу
тех или иных причин переселилась в Хаза-
рию и вступила на службу хазарскому царю...
на определенных условиях, а именно, они
выговорили себе полную свободу в отправлении
своей религии, право не сражаться с
единоверцами-мусульманами — и иметь в качестве
4. ТРИ ГРУППЫ РУСОВ
Сведения средневековых
арабских авторов о трех группах русов
довольно обширны, но тем не менее
их локализация затруднена. Это,
соответственно, вызвало к жизни
большое количество версий (9, с.
106—109). Приведем основные
сведения об этих русах. Так, Ал-Истах-
ри (930—933) писал о них
следующее: «Русы. Их три группы. Одна
группа их ближайшая к Булгару,
и царь их сидит в городе
называемом Куйаба, и он (город) больше
Булгара. И самая отдаленная из них
группа, называемая ас-Славийа, и
(третья) группа их, называемая ал-
Арсанийа, и царь их сидит в Арсе.
И люди для торговли прибывают в
Куйабу... И эти русы торгуют с
Хазарами, Румом (Византией) и
Булгаром Великим, и они граничат с
северными пределами Рума, их так
много и они столь сильны, что
наложили дань на пограничные
районы Рума, внутренние булгары же
христиане» A6, с. 411—412).
Почти в унисон ал-Истахри
вторит Ибн Хаукаль (977—978): «И
русов три группы. (Первая) группа,
ближайшая к Булгару, и царь их в
городе называемом Куйаба, и он
больше Булгара. И группа самая высшая
(главная) из них называют (ее) ас-
Славийя, и царь их в городе Салау,
(третья) группа их называемая ал-
Арсанийя, и царь их сидит в Арсе,
городе их. И достигают люди с
торговыми целями Куйабы и района
его... Русы приезжают торговать в
везира при царе своего представителя»
(Артамонов М. И. История хазар. Л., 19*62. с. 407—
408). М. И. Артамонов приводит сообщение
Бируни о том, что язык этих асиев-арсиев
(ал-арси) состоял из печенежских и хорез-
мийских языков, и высказал предположение
о незавершенности у них процесса перехода
от языка иранской семьи к тюркскому языку
(там же, с. 407). Иными словами, несмотря на
всю привлекательность гипотезы В. В. Гриц-
кова, 'не следует упускать из виду и эти
версии, тем более, что на сей счет появилась
уже достаточно обширная библиография.
(Ред.).
.11».

Хазар и Рум. Булгар Великий
граничит с русами на севере. Они
(русы) велики числом и уже издавна
нападают на те части Рума, что
граничат с ними, и налагают на них
дань. И булгары внутренние —
христиане и мусульмане» A6, с. 412).
Любопытные данные о русах мы
находим в «Худуд ал-алам» (928—
983): «Куйаба — город русов,
ближайший к мусульманам, приятное
место и резиденция царя. Из него
вывозят различные меха и ценные
мечи. Славийа— приятный город,
и из него, когда царит мир,
ведется торговля со страной Булгар.
Артаб — город, где убивают
всякого чужестранца и оттуда вывозят
очень ценные клинки для мечей и
мечи, которые можно согнуть вдвое,
но как только отводится рука, они,
принимают прежнюю форму» A6, с.
Таким образом, судя по
источникам, ближайшей к
мусульманскому миру областью русов
была Куйаба, самой отдаленной —
Славийа и где-то между ними
располагалась Аорса. Это весьма
важные указания, но их явно
недостаточно для локализации названных
областей. Византийская империя
IX—X вв., времени появления
информации указанных авторов,
имела слишком большие размеры,
для того, чтобы упоминание о
нападении на те границы смогло
хоть в чем-то продвинуть наши
поиски. Не лучше обстоит дело и
в отношении соседства русов с
Булгаром. Исторические области с
таким названием в различные
времена были по крайней мере в
четырех местах: на Дунае, на Средней
и Нижней Волге и в Приазовье.
Неопределенность приведенных
сведений позволяет их использовать в
качестве вспомогательного материала.
^ У нас имеется еще один
источник информации о трех группах
русов — сочинения ал-Идриси
A153). Поскольку деятельность
последнего отстоит от создания
раннего корпуса известий о русах на
несколько столетий, то и к его
данным нужно относиться крайне
осторожно.
120
На карте ал-Идриси в устье
Днепра помещен город Мулиса,
который можно отождествить с птоле-
меевским Метрополем,
находившимся рядом с Ольвией-Борисфе-
ном F4, с. 239). Ольвия, в свою
очередь, лежала на западном
берегу Южного Буга близ его устья C5,
с. 52). Позднее эти два античных
города часто воспринимались как
один, имеющий разные названия. На
карте А. Ортелия A590) на берегу
Бугского лимана все три имени —
Ольвия, Борисфенос и Милетопо-
лис — даны применительно к
одному месту C4, с. 124).
Напротив Мулисы на левом
берегу Днепра, также в его устье,
помещен город Сакни. В тексте
сочинения ал-Идриси он назван
Алеска: «От Барасансы до Молса в
устье Днепра 5 дней, от Алеска,
красивого города в устье Днепра,
до города Кано считают 4 дня» A7,
с. 32).
Кроме Алески и Молса других
городов в устье Днепра текст не
знает, что и позволяет нам
объединить две пары названий Мулиса-
Молса, Сакни-Алеска. И по
местоположению и по звучанию Алес-
ку можно сопоставить с
древнерусским городом Олешье,
известным летописям с 1084 г. Название,
уцелевшее в бесчисленном
множестве нашествий, не перенесло
последнего натиска и с 1928 г.
город носит имя Цюрупинск.
Вверх по Днепру в четырех днях
пути от Алески стоял город Кано.
Далее в тексте, судя по всему, он
назван и Кано, и Кава: «От Берицла-
ва вниз по течению до Кано 1 и 1/2
дня. От Кава до Нан, команского
города, 6 дней». Города Кано-Кава
нет на карте, но ниже по течению
Берицлава стоит город Киав,
который соответствует Кано-Кава
текста. Один день пути арабских
источников составляет расстояние в 25
миль A миля • 1973 м) или 49,3 км.
От Алески до Кано четыре дня
пути, следовательно 197 км.
Поднявшись вверх по Днепру на это рас-

стояние, попадаем в район
современного города Никополя.
Расстояние до Славы указано от
города Наруса в восточном
направлении. На карте Нарус отсутствует,
но зато есть сходный по звучанию
Карус, отсутствующий в тексте. Ка-
рус лежит западнее водной
системы Керченский пролив — Дон и он
ближайший с западной стороны
как к Славии, так и к западной
оконечности Кавказа. Подобное
положение занимает город Керчь.
В пространной редакции пись-4
ма хазарского кагана испанскому
еврею Хасдаю Ибн-Шафруту (сер. X'
в.) Керчь в форме К-р-ц
упоминается в ряде городов на западной
границе каганата F6, с. 10).
Следовательно, во времена ал-Идриси этот
город уже существовал и занимал
важное . стратегическое
положение на путях, ведущих в Западный
Кавказ, как и бывшая на этом месте
ранее столица Боспорского царства.
У нас есть возможность
перепроверить это предположение.
Карус (Нарус) находился к востоку от
города Кано. Между ними
имеется цепочка городов, расстояния
между которыми известны. Карта:
Киав — Наи — Кива — Карус. Текст:
Кано (Кава) — Нан (Наи) — Кирах
(Фирах) — Нарус. Расстояния: 6
дней B96 км) — 25 миль — D9
км) — 50 миль (99 км), что в сумме
составляет 225 миль или 444 км.
От района Никополя до Керчи,
двигаясь вдоль современных дорог,
около 450 км.
От Каруса-Керчи до Славии 135
миль B66 км). Отложив от Керчи
в восточном направлении вдоль
течения Кубани указанное
ал-Идриси расстояние, попадаем в район
Усть-Лабинска. Так как Слав-Славия
находился севернее реки Сакир-Ку-
бани, то территория, лежащая к
западу и северо-западу, учитывая
потери расстояния от возможной
извилистости древнего торгового
маршрута, от этого места и
должна охватить возможные варианты
размещения Славии ал-Идриси. От
Салава-Славии на карте в восточном
направлении помещен город русов
Артан-Арса. В тексте сказано, что
от Славы до Артана расстояние
в 4 дня пути A97 км).
Воспользуемся еще одним
источником информации. Если города
ал-Йдриси существовали
когда-либо в действительности, то от них
вполне могли остаться
материальные следы. Кавказ изучался
археологами, составлены карты, на
которые нанесены древние
поселения. Основной корпус информации
о русах в арабской географической
традиции сформировался в X в.
Откроем карту поселений VI—IX вв.
на Северном Кавказе A8, с. 173).
В бассейне Кубани в
интересующее нас время существовали три
группы городищ. Самая западная
из них отстоит от Керчи на
расстояние, соответствующее указанному
ал-Идриси расстоянию от Каруса до
Славии. Но эта группа.находится
южнее Кубани, что противоречит
данным древней карты. Однако на
таком же расстоянии находим
отдельно стоящее городище
(севернее реки в районе современного
Усть-Лабинска), которое можно
соотнести со Славней ал-Идриси.
Выше по течению Кубани от
Усть-Лабинска-Славии на
расстоянии, соответствующем
продолжительности пути до Арсы-Арта-
на, находится следующая группа
городищ. Она занимает район
между Кубанью (восточнее Армавира)
и верховьями Большого Егорлыка.
Расстояние в 100 миль вверх по
течению приведет нас к
восточной окраине этой группы городищ —
в район границы Краснодарского
и Ставропольского краев. Какое-то
из городищ этой окраины будет Ар-
сой ал-Идриси.
От Арсы в четырех дня пути
должен быть еще один город русов Ко-
кианах. Так как по тексту Арса
лежит между Славней и Кокианахом,
последний должен находиться
далее Арсы в противоположной
Славии стороне.
В четырех дня пути от группы
городищ у Армавира, вверх по те-
121

чению Кубани есть городища, одно
из которых, лежащее «в 4 дня
пути», может претендовать на роль
Кокианаха. Если мы двинемся вверх
по течению, от пограничной линии
между двумя краями, то очутимся
близ истоков Кубани или ее
притоков. Наибольший интерес,
конечно, представляют маршруты,
ведущие к самым значительным в этом
районе Клухорскому и Марухскому
перевалам. Исходя из
расположения древних городищ,
предпочтение в отождествлении с древним
Кокианахом следует отдать какому-
то одному из двух близлежащих
городищ в истоках Теберды.
В восточном направлении от Мат-
рахи на расстоянии 100 миль A97
км) на черноморском побережье
ал-Идриси помещает город Матлу-
ку. Мы вправе ожидать, что это
одно из трех поселений
археологической карты в районе
Новороссийска и Геленджика.
К северу от Матлуки на
расстоянии 50 миль (99 км), но южнее Са-
кир-Кубани, должен находиться
город Нуши. Эти указания
приводят нас к Кубани и позволяют
продвинуться вверх по ее течению.
Попав таким образом в район
Краснодара, мы оказываемся у
западных границ группы городищ,
которую отвергли в ходе поисков
Славии.
К северо-западу от этого
района в 100 милях A97 км) должна
лежать Киниу. Этому условию
отвечает поселение в бассейне Лабы.
Его расположение — почти
посередине, но несколько южнее линии,
соединяющей район Усть-Лабин-
ска — Славии и границы двух
краев — Арсы, соответствует
расположению Киниу относительно
Славии и Артана на карте ал-Идриси.
С верховьев Кубани, перевалив
через Марухский перевал, в сторону
Черного моря протянулась
цепочка городищ в район Сухуми.
Западной ее границей является река
Бзыбь, впадающая западнее
Пицунды. По всей видимости, эту реку
можно отождествить с рекой Руси-
йу карты ал-Идриси и нижним
течением пограничйой реки страны
алан Вахушти.
На первый взгляд
отождествление реки Русийу с рекой Бзыбь
может показаться неправомочным,
т. к. расстояние от этой реки
до Матлуки, приведенное
ал-Идриси, значительно превышает
реальное расстояние. Посмотрим в чем
тут дело.
От реки Руссийу к Матлуке по
побережью тянется ряд городов:
Аскизиа, Ашкала, Истиберия, Алла-
ния, Хазария, Кира, Черная Кума-
ния. Первое же расстояние от
Руссийу до Аскизии A50 миль)
приводит нас в район Новороссийска,
т. е. в район предполагаемого
размещения Матлуки — Белой Кума-
нии. Это обстоятельство делает
весь приведенный ряд
населенных пунктов излишним. Сомнения
останутся только относительно
Аскизии, которая может оказаться
иным наименованием Матлуки.
Но и здесь близость звучания с
Искусийей-Скифией ал-Хваризми
B20, 48) скорее говорит в пользу
Крыма, с которым в
средневековье чаще всего связывали
имя скифов.
Внимание привлекает название
Истиберия — несколько
искаженное форма от имени ас-Табрия
(Таврия). Город с подобным названием
имеется у ал-Хваризми в форме
Таурсана и отождествляется с
Феодосией — Саудисией B2, с. 40).
Название Таурсана восходит к птоле-
меевскому городу Тафр, лежавшему
внутри Таврического Херсонеса —
Крыма F4, с. 241). Впоследствии имя
Тафра видимо было переосмыслено
в имя полуострова — Таврию и ал-
Хваризми присвоено, в качестве
одного из имен, крупному
торговому центру средневековья —
Феодосии.
Если отождествить Истиберию с
районом современной Феодосии,
то Аскала, лежащая в 20 милях
восточнее, и Аскизия, отстоящая еще
на 20 миль, разместятся,
соответственно, в районе мыса Чауда и
122

мыса близ населенного пункта
Светлячки C8, с. 43). В 24 милях к
западу от Истиберии лежит Аллания,
которая оказывается в районе
Судака, либо мыса Меганом при
морском маршруте. Хазарию
находим' в 45 милях к западу в районе
Алупки (Ялтинской бухты при
морском варианте марштура), Киру B5
миль) в районе Балаклавы (или мыса
Сарыч); Черная Кумания B5 миль.)
попадает на берег Каламитского
залива (или близ Орловки); Кира
будет отделена от Черной Кумании
«рекой с водой черной как сажа» —
современной рекой Черной. При
этом, судя по указанию ал-Идри-
си на «крутые горы», морской
маршрут информаторов ал-Идриси
более предпочтителен.
Причиной ошибочного
размещения Крымского маршрута на
кавказском побережье могло
послужить то, что у ал-Идриси уже
был морской маршрут,
описывающий крымский берег от Херсоне-
са (Балаклавская бухта) до Солдайи
(Судак), и «лишний» маршрут, в
котором фигурировал город Аллан,
оказался помещен в район «страны
Аллания» на кавказское побережье,
где алан знает ряд средневековых
авторов.
Такое предположение тем
более вероятно, что аланы в Крыму
также известны. Главными местами
их пребывания на полуострове
византийские и арабские авторы
называли район городища Чуфут-Кале
близ современного Бахчисарая
(древние Фуллы) и Судак
(средневековая Сугдея, Согдак) F8, с.
77). В районе последнего мы и
попытаемся разместить город Аллан
ал-Идриси.
Какие же выводы можно сделать
по результатам поиска трех групп
русов? Наиболее вероятно их
расположение в бассейне Кубани.
В какой-то связи с именем русов
находятся кавказские аланы, т. к.
именно через их земли протекает
река Русийа. Основным же районом
расселения алан по Идриси
выступает на севере Кавказ от Дарьяль-
ского ущелья («проход» между
горой Батира и соседней горой) и
далее на восток до Сарира (область
в Дагестане); на юго-востоке
аланы выходят к Черному морю в
районе современной Абхазии.
На этом изыскания, связанные
с тремя группами русов, можно
было бы закончить. Однако,
распространение средневековых
северокавказских городищ,
местоположение части которых подозрительно
совпадает с расстояниями,
указанными ал-Идриси для древних
городов, не ограничивается
бассейном Кубани. Городища полосой
проходят по бассейну Кубани,
Терека и выходят к побережью
Каспийского моря A8, с. 173).
Это обстоятельство заставляет
нас вновь вернуться к сведениям
ал-Идриси. С городом третьей
группы русов у ал-Идриси возникли
какие-то сложности. Исходя из
указаний текста о том, что между
Славней и Арсой, Арсой и Кукианой-
Кокианахом расстояние составляет
по 4 дня пути, обратимся к карте.
На карте к востоку от Артана-
Арсы, на расстоянии близком к
расстоянию между ним и Славней, мы
имеем только город Булгар на Ати-
ле-Волге и на черноморском
побережье города подозреваемые в
крымском происхождении.
Отождествление этих объектов с Коки-
аном сомнительно. Но в тексте
приводится еще одно расстояние
между Славней и Кокианахом: «Между
городом Слав и городом Кукиййана
из (числа городов) земли Булгар
18 дней пути» C, с. 214).
Если в основу рассуждений мы
возьмем расстояние в 18 дней
пути и указание о
местоположении третьего города русов — Ко-
кианаха ал-Идриси или Куябы
других арабских авторов к северу от
Дербента, то в зависимости от
выбранного маршрута попадаем в
область простирающуюся от
Дербента до бассейна Нижней Волги.
На средневековой карте
имеется древняя дагестанская
область Сарир. Среди городов Сарира
123

имеется город по названию мало
отличающийся от Кукианаха-Кари-
ан. Именно этот город и по своему
названию и по местоположению
наиболее подходит на роль Кокианаха
текста. В реальности ни Кокианаха,
ни Куябы в средневековых ис-
сточниках в интересующем нас
районе не встретить, но Кариану
имеется соответствие —
средневековый Зирих-Геран (современный аул
Кубани). И традиционное
миролюбие жителей, отмечаемое в
источниках, и их занятие производством
военного снаряжения не
противоречат характеристике, выдавав-;
шейся обитателям Куябы.
Если мы оставим «самую
отдаленную» от мусульманского мира Сла-
вию в Прикубанье, а ближайшую
к это'му миру Кукийану-Куябу
разместим, как того хочет ал-Идриси,
в Дагестане, то Арса, находившаяся
между этими двумя областями,
окажется где-то в районе горы Бати-
ра карты ал-Идриси, или в бассейне
Терека современной карты. В
верховьях Терека, например, стоял
населенный пункт Арша D3, с. 64).
Получается, что в сведениях ал-
Идриси имеется по крайней мере
два варианта размещения трех
групп русов. Согласно одной
версии эти русы были в бассейне
Кубани, согласно другой проживали ка-
кимигто участками на протяжении
почти всего Кавказа. Видимо,
многозначность информации о
расселении русов отражает их сложный
исторический путь, а также зависит от
истории ознакомления с ними
арабского мира. Первоначальное ядро
представлений арабов о кавказских
русах должно было возникнуть во
времена арабских завоеваний на
Кавказе в VII—VI11 вв., а в
дальнейшем их восприятие уже шло через
призму более ранних
представлений.
Средневековые источники
изображают русов как светловолосых
или рыжих людей крупного
телосложения. Так, у ибн Фадлана,
«Они (русы) подобно пальмам,
белокуры, красны лицом, белы
телом» B6, с. 141); ибн Русте говорит,
что «Они высокого роста,
статные и смелые при нападениях»
A6, с. 398), Низами Гянджеви в
«Искандер-наме» и вовсе наделяет
их демонической силой:
«Краснолицые русы сверкали. Они так
сверкали, как магов сверкают огни» A5,
с. 376).
Русы не единственный
загадочный народ Кавказа. Среди
кавказцев на основании
особенностей строения черепа антропологи
выделяют так называемый кавка-
сионский тип, для представителей
которых характерны высокий рост,
большая ширина лица и
относительная депигментация, т. е.
некоторое посветление волос и глаз F3,
с. 259—260). Локальные
проявления морфологических
особенностей, присущих этому типу
встречаются и в других районах Кавказ-
за, например, среди некоторых
адыгейских групп, таких как
черноморские шапсуги и
переселившиеся на Северный Кавказ в XIV
XVI вв. из района Авазгии абазины.
На Кавказе известны и более
яркие проявления «относительной
депигментации». Так, по Ю. .Клап-
роту, совершившему в 1807 — 1808
гг. путешествие по Осетии и Грузии,
осетины «отличаются от своих
соседей преимущественно
чертами лица, цветом волос и глаз,
которые напоминают европейцев.
Среди осетин часто встречаются
голубые глаза, светлые и каштановые
волосы, черные волосы не
встречаются почти никогда». B4, с. 156).
Вторит ему и венгерский
исследователь Е. Зичи A897), указывающий,
что у осетин «часто встречаются
светлые волосы и серые или
голубые глаза... В то время, как в Ала-
гире осетины похожи на евреев и
имеют черные и карие глаза, в
долине Замарга имеется много
блондинов и рыжих с голубыми
глазами» B4, с. 291). Долина Замарга
(Зарамага) примечательна тем, .что
ее население связывали с именем
нартов — героев эпических
сказаний F7, с. 331). Считается, что
124

основная часть эпоса о нартах была
создана задолго до нашей эры,
хотя основные его сюжеты связаны с
аланами и отражают всю гамму их
взаимоотношений с
окружающим миром. Многие герои нартов-
ских сказаний также
светловолосые люди. Так, Хамыц —
«рыжебородый, все лицо в веснушках»,
Созырко — «красивый,
большеглазый, огневой», дочь Даргавса «косы
золотые распустила» и т. д. C0).
Подобную же картину мы
наблюдаем и в более восточных районах
Кавказа. Когда в VIII в. арабский
полководец Мерван напал на Сарир,
лишившийся нескольких крепостей
владыка Сарира заключил с ним
мир. По данным ат-Табари, сарирцы
обязались ежегодно уплачивать
дань, в составе которой было 500
«белокурых, с длинными
ресницами, чувственных
наложниц-девственниц» F5, с. 88).
Кавкасионский тип
распространен среди народов, говорящих на
языках различных групп: тюркской,
иранской, нахско-дагестанской,
абхазо-адыгской, картвельской.
Имеются основания предполагать, что по
крайней мере четыре языковые
группы, из пяти претендующих
на первоначальную принадлежность
носителям кавкасионского типа,
должны отпасть. И действительно,
«в качестве общего вывода... может
быть выдвинуто положение о том,
что карачаевцы и балкарцы,
подобно кумыкам, перешли на
тюркскую речь, не включив в свой состав
значительного количества тюрко-
язычных элементов. Иными
словами, тюркизация карачаевцев и
балкарцев по языку явилась
результатом культурного
взаимодействия, а не генетического родства с
тюркскими народами
средневековая» F3, с. 244).
Основная часть народов
картвельской группы принадлежит к
другому антропологическому
типу, нежели современное
население Северной Грузии. К тому же
и в древности население Грузии
было грациальным и узколицым. Не
является кавкасионский тип
основным и для населения
абхазо-адыгской языковых групп, образуя
смешанную контактную зону на востоке
и западе основного ареала
расселения этих народов. «Эпицентр»
кавкасионского типа приходится на
Южную Осетию и Хевсуретию F3,
с. 260—261, 306).
Историки единодушно считают
осетин потомками средневековых
ираноязычных алан. Археологи
размещают археологическую
культуру, принадлежавшую
средневековым аланам, почти по всему
Северному Кавказу. Однако
пессимистическое мнение антропологов
не позволяет выдвинуть их на роль
прародителей кавкасионцев.
Данные антропологии
свидетельствуют о серьезных различиях
между современными осетинами и
ираноязычными сармато-алана-
ми. Скорее всего, как • и в случае
с тюркоязычными кавкасионцами,
предки осетин сменили свой язык
на иранскую речь F3, с. 273).
Иными словами, ни одна из известных
на Кавказе языковых групп не имеет
достаточно убедительных
доказательств на свою связь с
древними кавкасионцами. Не вдаваясь
далее в обсуждение языковой
принадлежности кавкасионцев, отметим
только то, что представляет для
нас наибольший интерес — это
выделение в центральных районах
Кавказского хребта особой историко-
этнографической области, к которой
следует отнести проживающие
на ней ирано-, тюрко- и картвело-
языческие народы на основании
общности их происхождения F3,с.310).
Подводя итоги всему
вышесказанному, заметим, что на Кавказе
перед нами предстают два
загадочных народа: предполагаемые
рослые и белокурые русы
арабских известий и в то же время, в
тех же местах светлые гиганты
высокогорья. Поиск значительной
части русов средневековых арабских
известий наиболее перспективен ч
именно среди кавкасионцев.
При изысканиях в области ис-
' 125

тории кавказских русов
необходимо учесть одно обстоятельство.
Русами часть кавказских горцев
называют главным образом авторы
арабской географической
традиции. При этом прослеживается
явная тенденция — чем более
удален во времени или в пространстве
от кавказских событий тот или иной
1. Адыги, балкарцы и карачаевцы в
известиях европейских авторов XIII —
XIX вв. Нальчик, 1974.
2. Бахтадзе Р. А., Д е о п и к В. Б.
Химико-технологический анализ ран
несредневековых бус Северного Кавказа. // МИА.
М., 1963. Т. 114.
3. Бей лис В. М. Ал-Идриси (XII в.)
о Восточном Причерноморье и
юго-восточной окраине русских земель. //
Древнейшие государства на территории СССР.
1982. М., 1984.
4. Г а д л о А. В. Страна Ихран (Ирхан)
дагестанской хроники «Дербенд-наме». //
Вопросы археологии и этнографии
Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984.
5. Г а р к а в и А. Я. Сказания
мусульманских писателей о славянах и русах.
СПб., 1871.
6. Горная энциклопедия. М., 1987.
Т. 3.
7. Горная энциклопедия. М., 1989. Т. 4.
8. Деопик В. Б/ Классификация
и хронология аланских украшений VI—
IX вв. // МИА. М., 1963. Т. 114.
9. Д у б о в И. В. Северо-Восточная
Русь в эпоху раннего средневековья. Л.,
1982.
10. Историографические записки о
странах, лежащих между морями Черным и
Каспийским. СПб., 1810.
11. История Кабарды. М., 1957.
12. К а л о е в Б. А. Историко-этногра-
фический очерк садонских рудников (до
нач. XX в.). // ИСОНИИ. Орджоникидзе.
1958. Т. XXI., I (отд. оттиск).
13. Книга Марко Поло. М., 1955.
14. Лама некий В. О славянах в
Малой Азии, в Африке и в Испании. СПб.,
1859.
15. Низами Г я н д ж е в и. Искандер-
наме. // Собрание сочинений. М., 1986.
Т. 5.
16. Новосельцев А. П. Восточные
источники о восточных славянах и Руси VI—
IX вв. // Древнерусское государство и его
международное значение. М., 1965.
17. Рыбаков Б. А. Русские земли
по карте Идриси 1154 г. // КСИИМК. М.,
1952. Вып. 43.
18. Степи Евразии в эпоху
средневековья / / Археология СССР. М., 1981.
19. Ш а г и р о в А. К. Заимствованная
лексика абхазо-адыгских языков. М., 1989.
автор, тем большая вероятность
появления русов в его трудах при
описании кавказских событий.
Хроники и историческая память
народов, окружавших этих русов, знала
их под другими именами. Из всех
возможных наиболее вероятны в
приложении к этим русам
племенные названия: арсы-асы-аланы.
20. С а л а г а е в а 3. М. От Нузальской
надписи к роману. Проблемы генезиса и
становления осетинской прозы.
Орджоникидзе, 1984.
21. Б а р т о л ь д В. В. Арабские известия
о русах. // Советское востоковедение.
М.—Л., 1940. Т. 1.
22. Калинина Т. М. Сведения ранних
ученых арабского халифата. М., 1988.
23. Дорн Б. А. Известия о хазарах
восточного историка Табари, с отрывками из
Гафис-Абру, Ибн-Алзем-Эль-Куфи и др. //
ЖМНП, 1844, № 43.
24. Осетины глазами русских и
иностранных путешественников.
Орджоникидзе, 1967.
25. Древняя одежда народов
Восточной Европы. М., 1986.
26. Ковалевский А. П. Книга Ахмеда
ибн Фадлана о его путешествии на
Волгу ш 921—922 гг. Харьков, 1956.
27. Л а в р о в Л. И* Адыги в раннем
средневековье. // Сборник статей по
истории Кабарды. Нальчик, 1955. Вып. 4.
28. Л е б е д е в Г. С. Этнографические
сведения арабских авторов о славянах и
русах. // Из истории феодальной России.
Л';, 1978.
29. Л ев Дна кон. История. М., 1988.
30. Нарты. Эпос осетинского народа.
М., 1957.
31. РавдоникасТ. Д. Очерки по
истории одежды населения Северо-Западного
Кавказа. Л., 1990.
32. Студенецкая Е. Н. Одежда
народов Северного Кавказа XVIII—XX вв.
М., 1989.
33. У р у с б и е в С. Сказания о нартских
богатырях у татар-горцев
Пятигорского округа Терской области. // СМОМПК.
Тифлис, 1881. Вып. 1.
34. А г б у н о в М. В. Античная лоция
Черного моря. М., 1987.
35. А г б у н о в М. В. Проблемы и
перспективы изучения произведений
античных . авторов о Причерноморье. //
Древнейшие государства на территории СССР.
1982. М., 1984.
36. Алексеева Е. П. Древняя и
средневековая история Карачаево-Черкесии. М.,
1971.
37 А м и ч б а Г. А. Новый Афон и его
окрестности. Сухуми. 1988.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
126

38. Атлас мира (ред. Баранов А. Н.). М.,
1954..
39. Генеральная карта земель, лежащих
между морями Черным и Каспийским.
СПб. 1809. // Историографические
записки о странах, лежащих между морями
Черным и Каспийским. СПб. 1810.
40. Г л у х о в В. М. К вопросу о пути
князя Игоря в Половецкую степь. // ТОДРЛ.
М.—Л., 1955. Т. 11.
41. Г р е н А. Н. Где жил народ Буртасы и
где находился центр Хазарского хаганата,
Итиль? // Чтения в историческом
обществе Нестора летописца. Киев., 1899. Кн. ТЗ.
42. Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии*
М., 1966.
43. ДжанашвилиМ. Известия
грузинских летописей и историков о Северном
Кавказе и России. // СМОМПК. Тифлис, 1897.
Т. 22.
44. Джанашвили М. Известия
грузинских летописей и историков о Херсонесе, .
Готфии,. Осетии, Хазарии, Дидоэтии и
России. // СМОМПК. Тифлис, 1899. Т. 26.
45. Иерусалимская А. А.
«Великий шелковый путь» и Северный
Кавказ. Л., 1972.
46. История народов Северного
Кавказа с древнейших времен до конца XVIII
в. М., 1988.
47. Карта Каспия Петра I Алексеевича.
48. К о р д т В. Материалы по истории
русской картографии. Вып. 1. Карты
всей России и южных ее областей до поло
вины XVII века. Киев. 1899.
49. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII
вв.. Орджоникидзе. 1971.
50. Л а т ы ш е в В. В. Известия древних
писателей о Скифии и Кавказе. // ВДИ,
1948, № 1.
51. Любомиров П. Торговые связи
древней Руси с Востоком в VIII—IX вв. //
Уч. зап. Саратовского ун-та. Саратов. 1923.
Т. 1, вып. 3. С лов.-ист. отд.
52. Махмуд ибн Вали. Море тайн
относительно доблести благородных.
Ташкент. 1977.
53. Маштаков П. Л. Список рек
Донского бассейна. Л. 1934.
54. Минаева Т. М. К истории алан
Верхнего Прикубанья по археологическим
данным. Ставрополь. 1971.
55. Моложавенко В. Гремучий Ма-
ныч. М. 1977.
56. О л е а р и й А. Описание
путешествия в Московию и через Московию в
Персию и обратно. СПб. 1906.
58. Сообщения средневековых
грузинских письменных источников об
Абхазии. Сухуми. 1986.
59. У с л е н ь е в У. Генеральная карта
Азовской губернии с ее уездами. 1782.
60. Худуд ал-алем. Рукопись Туман-
ского. Л., 1930.
61. Якубовский А. Ю. Ибн-Мискавейх
о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943/4
г. // вв. Л., 1926. Т. XXIV.
62. И н а л - И п а Ш. Абхазы. Сухуми.
1960.
63. Алексеев В. П. Историческая
антропология и этногенез. М'., 1989.
64. Л а т ы ш е в В. В. Известия
древних писателей о Скифии и Кавказе. // ВДИ,
1948, № 2.
65. Н о в о с е л ь ц е в А. П. Хазарское
государство и его роль в истории Восточной
Европы и Кавказа. М., 1990.
66. Плетнева С. А. Хазары. М., 1986.
67. Уварова П. С. Могильники
Северного Кавказа. //МАК. М., 1900. Т. VIII.
68. Ф а д е е в а Т. М. По горному Крыму.
М., 1987. *

С. Н. МАЛАХОВ
ЯССКАЯ «ГЕНЕАЛОГИЯ» СЫНА
АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО И
ПРОБЛЕМА РУССКО-АЛАНСКИХ
СВЯЗЕЙ В XII В.
Матримониальные династические
связи — неотъемлемая часть
средневековой дипломатии Восточной
Европы. Одной из загадочных
страниц в истории
внешнеполитических связей Северо-Восточной
Руси с народами Предкавказья и
Грузии является брак грузинской
царицы Тамары и русского князя
Юрия-Георгия, сына великого
князя Андрея Боголюбского (ок. 1111 —
1174).
То, что Юрий Андреевич после
смерти отца оказался у половцев,
а затем отправился в Грузию, в
отечественной историографии,
начиная с, П. Г. Буткова, объясняется в
основном родственными связями
Юрия-Георгия с аланами (ясами рус-
ких летописей) — представителями
могущественного этнополитическо-
го объединения на Северном
Кавказе в X—XII вв.
Проблемы этнической и
политической истории алан получили
подробное освещение в работах
Ю. А. Кулаковского, В. Ф. Миллера,
3. Н. Ванеева, М. И. Артамонова,
В. А. Кузнецова, Ю. С. Гаглойти,
А. В. Гадло, Т. М. Минаевой (См.:
№, 2; 3, 4, 5, 6, 7, 13, 17).
Подавляющая часть исследователей не
ставит под сомнение индентичность
этнонимов «аланы», «ясы», «асы»,
встречающихся соответственно в
византийских, древнерусских и
восточных источниках, а также то, что
ими в целом обозначали
ираноязычное (аланское) население Восточной
Европы. Попытка объявить
«чрезвычайной натяжкой»
отождествление алан с ясами русских летописей
(8, с. 74) не имеет под собой основы
также, как и опыт в ясах и касогах,
разгромленных Святославом в
965 г., увидеть «мусульман»
Волжской Булгарии (9, с. 106), а не
население обитавшее, вероятно, за
Доном, в восточном Приазовье.
Византийский этноним «аланы»
безошибочно переводился
древнерусскими книжниками через
термины «ясы» или «асы» A0, с. 221;
11, с. 454. 10—11).
По мнению Т. М. Минаевой,
аланы и ясы представляли собой
родственные группы, но разделенные
территориально — аланы занимали
Северо-Западный Кавказ,
Центральный Кавказ и Предкавказье, а ясы
были носителями салтово-маяцкой
культуры в лесостепной полосе
между Донцом и Средним Доном. В
XIII—XIV вв. ясы входили в состав
населения степной зоны от Подонья
до Подунавья. В VIII—IX вв. часть
алан из Западной Алании
выселяется в междуречье Донца и Дона.
Материальная культура
переселенцев практически ничем не
отличается от культуры северокавказских
алан и «асов» Прикубанья G, с.
188—196, 201—205; ср.: 12, с. 268—
269).
Правда, еще не совсем ясно, было
ли население в Приазовье и По-
128

донье неразрывно связано с
населением сарматской эпохи, как
считал В. Ф. Миллер A3, с. 68), или
насельническая традиция была
дискретной, пережившей по крайней
мере два пика в притоке населения:
в VIII—IX и XII—XIII веках. Ю. А.
Кулаковский отстаивал
непрерывность существования христианского
аланского населения на Дону до
XII в. A, с. 60—61; 15, с. 76—77).
Появление алан в X в. за Дербентом
и низовьях Волги В. В. Бартольд
объяснял падением Хазарского
каганата A4, с. 866—867). Наоборот,
Д. А. Расовский считал, что э
«половецком поле» постоянно
присутствовали кочевья алан в X—XIII вв,
но в городах Сугров,Балин, Шарукан,
расположенных на Северском
Донце, а не на Дону, вероятно, жило
смешанное алано-половецкое
население A6, с. 176. Прим. 112, 114).
Предположение Д. А. Расовского,
что при половцах «предкавказские
степи занимали аланы и ряд других
мелких кавказских народов», В. А.
Кузнецов считает противоречащим
показаниям исторических
источников A7, с. 32).
Этническая ситуация в Подонье к
началу XII в. была несколько иной.
Если ясы, разбитые Святославом,
в 965 г. локализуются за Доном G,
с. 198—199), то в начале XI в.
Ярослав ходил на ясов «и взят я, посели
на Реи» A8. Т. IV. с. 147). В 1116
г. Ярополк ходил на Половецкую
землю, к Дону, и, взяв Балин, Чевш-
люев и Сугров, «приведе с собою
ясы и жену полони собе ясыню»
A9, стб. 264—268; 20; с. 104).
Пленные ясы переселялись после
таких походов в приграничные зоны
Древней Руси и несли военную
службу на правах вассалов. Это было
не только в 1116 г., но и в 965 г.
(Ср.: 18. Т. IV. с. 126). Летописные
сведения о донецких аланах были
недавно систематизированы в статье,
избавляющей нас от необходимости
останавливаться на этом более
подробно B1, с. 65—73). Для нас
важно то, что ясы обитали в бассейне
Северского Донца и постоянно
вступали в военно-политические и
дипломатические контакты с
Киевской Русью и лишь косвенно — в
силу этнической общности , — были
связаны с северокавказскими
аланами. Поэтому вряд ли целесообразно
ясско-русские связи
интерпретировать в контексте
русско-северокавказских отношений.
Характерно, что еще В. Н.
Татищев в ясах видел население
Валахии и Молдавии, полагая, что оно от
Дуная пришло за Днестр и
расселилось между половцами A8, Т. 11.
с. 260). Так, Анбал Ясин, ключник
Андрея Боголюбского,
называется у него волохом ([18, Т. IV. с. 285).
«Волошская» версия происхождения
ясов легко объясняется тем, что
этноним Татищев связывал с
названием города Яссы A8. Т. 1. с. 165—
168, прим. 6). Кстати,
одновременно им был отмечен и город Ясы на
Донце A8. Т. 1. С. ?72); хотя не
исключено, что за название города
он мог принять одно из упоминаний
о «ясех». Ошибка, допущенная
видным русским историком в вопросе
о происхождении ясов, легко
объяснима. Часть аланского населения в
XIII—XIV вв. действительно
передвинулась в Северо-Западное
Причерноморье и Венгрию
вследствие монголо-татарского нашествия
B2, с. 40—45; 23), но в X—XII вв.
ясы, упоминавшиеся в летописных
сводах, несомненно, обитали
именно между Донцом и Доном. В
экскурсе Татищева важно тем не
менее то, что он не связывал ясов
напрямую с северо кавказскими
аланами.
Его замечание, г что «многие
князья русские женаты были на ясы-
нях» A8, Т. 11, с. 2 60), позднее
развил в своей статье П. Г. Бутков B4,
с. 317—329). Однажо, в отличие от
В. Н. Татищева, автор статьи «О
браках князей русских с грузинами и
ясынями в XII веке», отождествил
ясов и осетин, прямо полагая, что
донские ясы — «од нородцы»
кавказским, т. е. аланам B4, с. 318).
В дальнейшем в отечественной
историографии бр<ачные связи рус-
129

ких князей именно с
северокавказскими аланами не ставились под
сомнение. Однако, когда С. М.
Соловьев пишет: «иногда наши князья
брали в жен из прикавказского
народа ясов», то он ссылается на
Буркова B5, с. 13—14, прим. 31). В. Т.
Пашуто отмечал, что «суздальские
князья долгое время сохраняли и
матримониальные союзы с
владетелями Северного Кавказа, при
владимирском дворе встречаются
служилые осетины» B6, с. 105). На
северокавказском происхождении
жены князя Андрея Боголюбского
и ключника Амбала настаивает
В. А. Кузнецов, предполагая, что
великий князь был женат на сестре
Амбала E, с. 134).
Получившее широкое
распространение в историографии
предположение о ясском происхождении
второй супруги Андрея, а именно ее
сыном считается Юрий-Георгий,
правивший в Новгороде в 1174 г.,
помогало легко и, казалось, логично
объяснить закавказскую одиссею
Георгия, ставшего супругом
грузинской царицы Тамары. Как известно,
суздальский княжич последний раз в
русских летописях упоминается под
1174 г., а, по грузинским хроникам
и армянским источникам, его судьба
прослеживается между 1185 и
1191 гг. (подробнее см.: 27, с.
389—421; 28; с. 01—130). Ясская
«генеалогия» Юрия-Георгия по
матери, однако, основывается на очень
шатких доказательствах. По
существу историкам на веру была
принята одна из гипотез П. Г. Буткова,
опиравшегося на информацию, в свою
очередь подчерпнутую у Татищева.
Это предположение превратилось
в хрестоматийный топос и часто
декларируется без всяких ссылок на
источники, или, в лучшем случае, —
со ссылкой на известную статью
П. Г. Буткова. Однако, сам автор
сомневался в родословной
младшего сына владимиро-суздальского
князя: «...хотя не ведаем ни матери
его, ни времени рождения ... Но мы
имели летопись, содержащую в себе
известия, что у Боголюбского, * по
смерти Кучковой, была вторая жена
Ясыня; что она вместе с любимцем
князя ключником его Ясыном же
Анбалом, участвовала в убиении
своего супруга, и за то князем
Всеволодом утоплена в озере Клещине,
а Анбал повешен» B4, с. 326—327).
При этом Бутков ссылается на
Татищева, но не на летопись». Не
случайно этих известий нет в ныне
существующих летописных сводах.
Н. М. Карамзин справедливо
сомневался в татищевских
прибавлениях, посколько в них указывалось
две версии расправы над
заговорщиками и убийцами князя Андрея.
Согласно одной из них, преемник
Андрея Боголюбского виновную
невестку, «будто бы Ясыню родом», велел
утопить в озере, а убийцам отрубил
головы (См.: 29, примеч. к Т. 3. гл. II,
№№ 43—44; ср.: 18, Т. IV. с. 449).
Об этнической принадлежности
второй супруги Андрея Боголюбского
у Татищева говорится только
однажды: в списке русских князей под
1177 годом значится «княгиня яская»
A8, т. 1, с. 375). Показательно, что
имя ее не указано, а сама запись
является конъектурой, вставленной
позднее и без указания источника.
Если учесть, что В. Н. Татищев
использовал так называемую Иоаки-
мовскую летопись, — по-видимому,
памятник конца XVII века, в
оценке Л. В. Черепнина, наполненную
«всевозможными баснословными
сообщениями» C0, с. 180), — то
возникает естественное сомнение в
достоверности факта ясских
родственных связей князя Юрия
Андреевича. Известно, что многие источники,
которыми пользовался В. Н. Татищев,
погибли при пожаре. Кроме того,
для историографии XVIII века было
характерным авторские догадки и
добавления не отделять четко от
известий источника. Это заставляет кри
тически подходить к татищевским
данным, не получающим
подтверждения в имеющихся летописных
сводах (См.: 18, т. IV, с. 47—49; 31,
с. 151; 32, с. 155—160; 33, с. 67).
К сожалению, этот
источниковедческий аспект в изучении
русского

кавказских отношений XII в. по
данным труда Татищева не всегда
учитывается. Первой в ясском
происхождении матери Юрия усомнилась
Е. Г. Пчелина и привела
сообщение из Тверской летописи о том, что
она родом булгарка, но, видимо,
под давлением татищевской
традиции автор все-таки посчитала ее
ясыней из поволжских булгар A34,
с. 160 и ел.). Сведений о ясском
происхождении второй супруги Бо-
голюбекого не содержится и в Книге
Степенной царского родословия,
хотя Е. Г. Пчелина ссылается на нее
как на источник, содержащий
именно эту информацию (С: 35, с. 234,
239—242).
Большее доверие вызывает
Тверская летопись, составленная в 1534
г., и в которой говорится, что
княгиня «бе бо болгарка родом» и
держала на супруга «злую мысль» за то,
что он ходил походами и разорял
Болгарскую землю C6, стб. 250—
251).
Спорную попытку примирить та-
тищевские сведения о ясском
происхождении матери князя Юрия и
летописное свидетельство о ее
поволжских корнях предприняли В. Б.
Виноградов и С. А. Голованова.
Мать Юрия-Георгия авторы безапе-
ляционно считают
северокавказской аланкой: «Ясыня (т. е. аланка),
имя второй супруги Андрея Бого-
любекого, упомянуто в
летописях при описании гибели этого
князя» C7, с. 182). Но, как мы уже
отметили, ни в одной летописи нет
данных о ее аланском
происхождении, если не считать Тверскую; но
там утверждается, что она из
Волжской Булгарии. Нет и имени
княгини. Далее авторы пишут: «Заговор,
приведший к его (Андрея Бого-
любекого. — С. М.), убийству в
1175 г., возглавил Яким Кучкович,
брат его первой жены Улиты и
казненного им Петра Кучковича» (Там
же). Это утверждение
противоречит летописным сведениям: во главе
заговора стоял сам Петр, зять
Кучков (Ср.: 35, с. 239 и др.).
Бездоказательно также утверждение, что
«убийство Андрея совершил его
ключник Анбал Ясин при
содействии Ясыни» C7, с. 182). Как хорошо
известно, ключник участвовал
в заговоре и накануне убийства
похитил в спальне князя меч, якобы
принадлежавший св. Борису C6, стб.
250—251; 35, с. 240). Отстаивая
северокавказское происхождение
«ясыни», авторы делают натяжку,
предполагая, что Андрей мог привезти
после похода на Каму в 1164 г. дочь
знатного булгарского князя,
рожденную аланкой. Отсюда, по их
мнению, и могли быть две версии о
родословной «ясыни» — булгарская
и ясская. Однако на настоящий
момент в письменных источниках нет
подтверждения связей между
аланами Северного Кавказа и
волжскими булгарами в середине XII в.
Итак, нет достоверных фактов,
подтверждающих аланское
происхождение второй супруги Андрея
Боголюбского. Скорее всего она
была булгаркой. Тогда откуда могли
появиться сведения у Татищева о
том, что она ясыня? Можно
предположить, что эти ошибочные
сведения были изъяты им из источников,
не дошедших до нас, или
неправильные данные были внесены в текст
«Истории Российской» в момент ее
написания и переработки. Не
исключено, что ясское происхождение
жены князя Всеволода, Марии
Всеволожей, было перенесено на
супругу Боголюбского, мать
Юрия Андреевича. В
подтверждение этому достаточно привести
пример из современной
историографии: Е. Г. Пчелина считала матерью
Юрия ясыню Марию D6, с. 151,
прим. 3), хотя она была супругой
Всеволода. Почему не могла
аналогичная контаминация произойти,
предположим, в XVII или XVIII
веке? Так или иначе, но в летописях
нет подтверждения аланского
происхождения матери
Юрия-Георгия, а татищевское свидетельство
очень сомнительно.
Не может служить
доказательством связей Юрия с аланами и его
гипотетическое бегство после 1174 г.
131

на Северный Кавказ. Авторы
вышеупомянутой статьи для
доказательства родственных связей Юрия
ссылаются на «свидетельство
источников», подтверждающих его
«бегство» к родственникам матери своей
Ясыни на реку Сундзу (Сунжа —
приток Терека), т. е. именно к
северокавказским ясам» C7, с. 182—
183). Но и здесь в качестве
«источника» вновь оказывается догадка
П. Г. Буткова: «Новгородцами
же презрен он (Юрий. — С. М.),
конечно, за гнусное дело матери,
и в брате отца видя врага своего,
удалился к сродникам матери на
Дон, или к Кавказу, и явился на
Сунже или Севенче, во владениях
ханов Хазарии, подлежавшей
обширному Дашт-Кипчаку» B4, с.
327). Отметим, что Бутков
предполагал два маршрута бегства и
наиболее вероятным из них считал исход
на Дон.
Локализация кипчакского города
Свинджа, временного пристанища
князя-изгоя, по реке Сунже, в
восточной части Алании, очень
проблематична. Отметим, только, что в
Свиндже предлагали видеть
город Свияжск C8, с. 573). Кроме того,
Т. М. Минаева предлагала искать
город «царя» Кипчакии в верховьях
р. Псел, логично предполагая, что
столица кипчакского государства
могла располагаться именно здесь,
а не на Северном Кавказе, который
был периферией половецкого мира
C9, с. 190).
Не исключается возможность, что
летописная река Севенчи вообще
не имела отношения к Алании и
тождественна р. Сулак D7, с. 266).
Однако более важны для нас
сведения из «Истории и восхвалении
венценосцев» (ок. 1222 г.),
сообщающие, что русский князь
находился в городе кипчакского царя
Севенджа, а накануне Шахморской
битвы A195 г.) в Грузии на службе
числился брат кипчакского царя
Севинджа Савалт D0, с. 40, 57).
Таким образом, Севендж (Севиндж —
имя половецкого хана, а не
название города или реки). Интересно, что
старшая супруга Чингизхана
носила имя Севинджи, как
сообщается в грузинском хронографе XIV в.
D8, с. 195I. Следовательно, нет
оснований, произвольно
истолковывая имя Севиндж, искать
местопребывание Юрия в Предкавказье.
Этому противоречит и «Жизнь царицы
цариц Тамар», содержащая
описание приглашения русского князя:
«Собрались перед царицей Русудан
и, по единогласному решению,
отправили какого-то человека в
русское царство, ввиду
принадлежности русских племен к
христианству и православию» D3, с. 30).
Если бы Юрий находился в Алании,
то вряд ли об этом умолчал
грузинский историограф, знавший Аланию
хотя бы потому, что «сын
осетинского царя» Давид в это время
находился на воспитании у Русудан.
Вероятнее, что Юрий находился в
сопредельных с Русью
половецких землях и оттуда через Нижний
Дон, по Залозному торговому пути,
через Тмутаракань, попал в
Грузию. Как бы там ни было, но его
пребывание в Грузии следует связывать
с русско-половецко-грузинскими
отношениями в последней
четверти XII в., а не русско-аланским^
, контактами.
Не решает проблему ясской
«генеалогии» сына Андрея Боголюб-
ского и предположения о
родственных связях ясыни и ключника
Амбала Ясина. Летописи не дают
подтверждения этому. Е. Г. Пчелина
считала Амбала братом ясыни по
линии отца D6, с. 151—152), но
дополнительные фольклорные данные,
приведенные ею, имеют позднее
происхождение и не могут
служить аргументом. Тем не менее
В. Б. Виноградов и С. А.
Голованова делают предположение: «Если
Анбал попал вместе с бабушкой
Юрия в Волжскую Булгарию, то
после похода 1164 г., когда
владимирский князь привел себе в жены
Ясыню, Анбал оказался в ближай-
1 Имя Севенч носил также сын
половецкого хана Боняка E2, с. 195; 53, с. 221).
132

шем окружении Андрея и стал его
ключником» C7, с. 184). Даже если
это так, то Амбал, видимо, был слиш-.
ком преклонного возраста и поэтому
вряд ли мог претендовать на эту
должность. Кроме того, Амбал
делал придворную карьеру,
пробиваясь из низов, и не мог быть
родственником «ясыни».
После убийства Андрея Боголюб-
ского его верноподданный слуга
Кузьма, обращаясь с укором к
ключнику Амбалу, говорит: «Помнишь
ли жидовине вь которыхъ порътехъ
пришел бяшеть, ты ныне в окса-
мите стоиши, а князь нагъ лежить»
A9, стб. 590—591). Кузьма намекает
Амбалу, что он оказался
неблагодарен князю и забыл в каком рубище
пришел к нему на службу.
Подобную реплику нельзя отнести к
родственнику княгини. Не мог быть
Амбал и зятем великого князя. В
тексте Ипатьевской летописи слово
«зять» относится к Петру, зятю
рода Кучковых (Там же). Затем
считался муж дочери или сестры D9, стб.
1016; 50, с. 73). Статус Амбала не
мог сопрягаться с положением
княжеского зятя. На социальную
среду, из которой происходил Амбал,
указывает его имя, означающее
буквально «товарищ по походу,
соратник». У алан дружина, выходившая в
поход для захвата скота и добычи,
называлась «бал», а каждый ее
участник — «амбал» D2, с. 135, 233—
234). В греческой транскрипции имя
Анбалан встречается в Зеленчукской
надписи D4, с. 181—187).
Княжеский ключник происходил
из среды служилых ясов,
оказавшихся на вассальной службе у
русских князей после походов «на
Дон». Однако их статус был
сравнительно невысоким по сравнению
с половецкой знатью. Это подметил
В. Н. Татищев, указав, что у ясов
«князей особливых не было» A8, т.
11, с. 260). Тем не менее наличие
аланских имен в кочевнической
среде B1, с. 79—71) еше нельзя
рассматривать как однозначный
показатель этнического
происхождения их носителей. Половецкие
топонимы и антропонимы, появившиеся
в результате аланского влияния и
взаимной ассимиляции половцев и
алан, свидетельствуют о
непрерывности аланской культурной традиции
на обширной территории,
прилегающей к Северному Кавказу D5,
с. 186—205).
В первой половине XI в. половцы
захватывают земли в бассейне
Северного Донца. Места зимовок
здесь были заселены алано-болгар-
скими племенами. Поэтому ясы во
второй половине X — начале XII
в. оказались в зоне военного
противостояния Руси и кочевников. Но
к началу XII в. конфликты
практически затихают. С 1116 по 1160
год в летописях зафиксировано
только два похода на половцев,
пришедшихся на 1152 и 1153 гг. E1,
с. 262). В это время половцы
уходят в степь, перейдя к таборному
кочеванию. Формируются
периферийные половецкие
группировки в Предкавказье и Крымских
степях. «Характерно, что обе они, —
отмечают С. А. Плетнева, — ни
разу не упомянуты в русской
летописи, поскольку они никогда
непосредственно с русскими
княжествами не сталкивались» E1, с. 251).
С учетом сложившейся этнополити-
ческой ситуации вряд ли можно
серьезно говорить о
русско-северокавказских связях, основываясь
только на фактах русско-ясских
матримониальных союзов. Следует
согласиться с В. А. Кузнецовым,
что в этих браках если и были
представлены ясыни, то это были аланки
Подонья, а не северокавказской
Алании E, с. 135).
Как видим, гипотеза о ясских
корнях родословной князя Юрия
Андреевича далеко не бесспорна и
не может являться весомым
аргументом при обосновании русско-
северокавказских связей в XII
в., требующих, безусловно, своего
дальнейшего изучения.
Появление бывшего новгородского
князя в ставке влиятельного
кипчакского хана между 1175—1185 гг.
могло произойти по любым причи-
133

, нам, тем более, что к концу 70-х
"годов XII века вновь усиливается
донское объединение половцев,
возглавленное Кончаком.
Итак, следует, признать, что
ясская «генеалогия» князя Юрия-
Георгия, сына Андрея Боголюбе
кого, весьма неопределенна и
основана только на лаконичном
упоминании «яски» — второй жены
великого князя в историческом труде
В. Н. Татищева. Сомнительность
этих сведений мы постарались
показать. Во всяком случае в
летописях этот факт подтверждения не
находит, а Тверская летопись прямо
его опровергает. Думается, что
родственные связи князя Юрия в
Алании — историографическая
легенда, получившая широкое
хождение после статьи П. Г. Буткова.
Согласно летописям, в XI—XII
вв. было заключено всего два
русско-ясских династийных брака, и
они не могут служить
доказательством наличия тесных культурно-
политических и дипломатических
контактов Руси с Северным
Кавказом. Утверждение Буткова, что
дочь «Ясского или Степского
князя Сварна» Елена стала женой Яро-
полка Владимировича, ошибочно
B4, с. 329; ср.: 41, с. 268). Имя этого
князя нам неизвестно, хотя Елена
действительно была ясыней. Сварн
или Шварн был отцом жены
Всеволода 111 Большое Гнездо —
Марии Всеволожей. Мария — в
монашестве Марфа Шварновна или Шва-
ровна — была, по всей видимости,
не ясыней, а чехиней, т. е.
дочерью чешского князя Шварна, как
это убедительно показал Л. С. Киш-
кин D1, с. 253—269; ср.: 35, с. 227,
229). Правда, в Ипатьевской
летописи указывается, что князь
Святослав Всеволодович в 1182 г. женил
своего сына Мстислава на ясыне —
свояченице Всеволода III. Это
сообщение может служить косвенным
подтверждением того, что Мария
была ясыней. Но «свесть» из
Владимира впблне могла быть
родственницей не Марии, а первой жены
Всеволода — Анны D1, с. 260—261, прим.
25). Любопытно, что и жена
Мстислава была родом из Владими-
ра-Суздальского A9, стб. 589; 18,
т. IV, с. 298). Следовательно,
ясское происхождение свояченицы
Всеволода еще не может служить
подтверждением ясского
происхождения Марии.
Подводя итоги, еще раз отметим,
что ясская «генеалогия» сына
Андрея Боголюбского не находит
подтверждения в летописях. Все
известные аланские жены русских
князей происходили из среды ясов
Подонья. Знатные ясыни могли
оказаться в Киеве и Владимире в
результате миграции, вынужденной
или добровольной, ясского
населения из пределов «половецкого
поля». Ассимилировавшаяся
ясская знать была инкорпорирована
в состав господствующего класса
древнерусских княжеств. Поэтому
не исключено, что во второй
половине XII в. жившие на Руси ясы уже
не поддерживали этнокультурные
связи с Подоньем, а тем более —
Кавказом. Легендарную одиссею
новгородского князя Юрия-Георгия
нет оснований рассматривать в
контексте русско-аланских
отношений второй половины XII века.
ЛИТЕРАТУРА
1. К у л э к о в с к и й Ю. А. Аланы по
сведениям классических и византийских
писателей. Киев,. 1899.
2. В а н е е в 3. Н. Средневековая
Алания. Сталинири, 1959.
3. Г а г л о й т и Ю. С. Аланы и вопросы
этногенеза осетин. Тбилиси, 1966.
4. Артамонов М. И. История хазар.
Л., 1962.
5. Кузнецов В. А. Очерки истории
алан. Орджоникидзе, 1984.
134
6. Г а д л о А. В. Этническая история
Северного Кавказа IV—X вв. Л., 1979.
7. М и н а е в а Т. М. К истории алан
Верхнего Прикубанья по археологическим
данным. Ставрополь, 1971.
8. М и з и е в И. М. Шаги к истокам
этнической истории Центрального
Кавказа. Нальчик, 1986.
9. Экономцев И. Крещение Руси
и внешняя политика Древнерусского го-

сударства // Богословские труды. М.,
1987. Т. 28.
10. Житие Феодора Едесского. Из
рукописи, принадлежавшей князю П. П.
Вяземскому, № XXXIX. Списано
литографическими чернилами на прозрачную
бумагу Федором Елисеевым. СПб., 1885. Вып.
11.Мещерский Н. А. «История
Иудейской войны» Иосифа Флавия в
древнерусском переводе. АЛ. — Л., 1958.
12. Плетнева С. А. На
славяно-хазарском пограничье (Дмитриевский
археологический помплекс). М., 1989.
13. М и л л е р В. Ф. Осетинские этюды. М.,
1887. Ч. III
14. Б а р т о л ь д В. В. Сочинения. М., 1963.
Т. II A).
15. К у л а к о в ски й Ю. А. О
христианстве алан. // ЗООИД. 1897. Т. XX.
16. Расовский Д. А. Половцы. 111.
Пределы «поля половецкого» // Анналы
института Кондакова. 1938. Т. X.
17. К у з н е ц о в В. А. Алания в X—XIII вв.
Орджоникидзе, 1971.
18. Т а т и щ е в В. Н. История Российская:
В 7 томах. М.—Л., 1962—1964.
19. Ипатьевская летопись. // ПСРЛ. 1962.
Т. 11.
20. Радзивилловская летопись. / / ПСРЛ.
1989. Т. 38.
21. К а р с а н о в А. Н. Донецкие аланы на
.рубеже XI—XII вв. // Методика
исследования и интерпретация
археологических материалов Северного Кавказ-
за. Орджоникидзе, 1988.
22. К у з н е ц о в В. А. Ясы в Венгрии
(краткий исторический очерк). // Изв.
СКНЦВШ. Общественные науки. 1985. № 3.
23. С а б о Л. Ясский этнос Венгрии и эт-
ногафия ясской культуры. // Проблемы
исторической этнографии осетин.
Орджоникидзе, 1987.
24. Б у т к о в П. О браках князей
русских с грузинками и ясынями в XII веке. //
Северный архив. 1825. Ч. 13, IV.
25. С о л о в ь е в С. М. Сочинения: В
18 кн. Кн. II, т. 3—4. История России с
древнейших времен (Отв. ред.: И. Д. Коваль-
ченко, С. С. Дмитриев. М., 1988.
26. П а ш у т о В. Т. Особенности
структуры Древнерусского государства. //
Древнерусское государство и его
международное значение. М., 1965.
27. Еремян С. Т. Юрий Боголюбский
в армянских и грузинских источниках. //
Научные труды Ереванского
государственного университета. 1946. Т. XXIII.
28. П а п а с к и р и 3. В. У истоков грузино-
русских политических взаимоотношений.
Тбилиси, 1982.
29. К а р а м з и н Н. М. История
государства Российского. Репринтное
воспроизведение издания'1842—1944 гг. Кн. 1 (тома 1,
II, III, IV). М., 1988.
30. Ч е р е п н и н Л. В. Русская
историография до XIX века. Курс лекций. М., 1957.
31. Ш а п и р о А. Л. Историография с
древнейших времен по XVIII век, Курс лекций.
Л., 1982.
32. С а х а р о в А. М. Историография
истории СССР. Досоветский период. М., 1978.
33. П е ш т и ч С. Л. Русская
историография XVIII века. Л., 1965. Ч. II.
34. П ч е л и н а Е. Г. О местонахождении
ясского города Дедякова по русским
летописям и исторической литературе.
(Средневековые памятники Северной Осетии. //
МИА, 1963, 114.
35. Книга Степенная царского
родословия. / / ПСРЛ. СПб., 1908. Т. XXI. Ч. 1.
36. Летописный сборник, именуемый
Тверской летописью. // ПСРЛ. Спб., 1863. Т. XV.
37. Виноградов В. Б.,
Голованова С. А. Страница русско-кавказских
отношений XII века. // ВИ, 1982, 7.
38. Очерки истории СССР. IX—XIII вв. М.,
1953.
39. М и н а е в а Т. М. К вопросу о
половцах на Ставрополье по археологическим
данным. // МИСК. 1964. Вып. II.
40. История и восхваление венценосцев.
(Груз, текст перевел, пред, и примеч.
снабдил К. С. КекелидзеУ Тбилиси, 1954.
41. К и ш к и н Л. С. Мария Всеволожая —
ясыня или чехиня? // Исследования по
истории славянских и балканских
народов. М., 1972.
42. А б а е в В. И. Историко-этимологичес-
ский словарь осетинского языка. М.—Л., 1958.
Т. 1.
43. Жизнь царицы цариц Тамар. (Перевод и
введение В. Д. Дондуа, исследование и
примечания М. М. БердзенишвилиЬ
Тбилиси, 1985.
44. Турчанинов'Г. Ф. Зеленчукская
¦надпись — памятник ясского диалекта
средневекового осетинского языка (новая
интерпретация части текста) // Лингвисти- .
ческие исследования. 3: Проблемы фоне-.
тики, диалектологии и истории языка. М.,
1978.
45. Ц у л а я Г. В. Отрок Шарукан — Атра-
ка Шараганис-дзе (К вопросу об антропо-
нимическом источниковедении истории
народов Кавказа) // КЭС. М., 1984, VIII.
46. П ч е л и н а Е. Г. Урдонское ущелье
в Северной Осетии (по поводу находки
сасанидского кубка). // ТОВГЭ. 1947. Т. IV.
47. Ш т р о В. А. Дербент и Железные
ворота в древнерусской литературе //
ТОДРЛ. 1989. Т. 42.
48. Ц у л а я Г. В. Грузинский хронограф
XIV в. о народах Кавказа // КЭС. М., 1980,
VII.
49. С р е з н е в с к и й И. И. Материалы для
словаря древнерусского языка. М., 1958. Т. 1.
50. Словарь русского языка XI—XVII вв.
М., 1979. Вып, 6.
51. П л е т н е в а С. А. Донские половцы //
«Слово о полку Игореве» и его время. (Отв.
ред. Б. А. Рыбаков). М., 1985.
52. П л е т н е в а С. А. Печенеги, торки и
половцы в южнорусских степях // МИА СССР,
1958, № 62.
53. Голубовский П. Печенеги, торки и
половцы до нашествия татар. История
южно-русских степей IX—XIII вв. Киев,
1884.
135

В. М. БАТЧАЕВ
ФЕОДАЛЬНЫЕ ЗАМКИ АЛАНИИ
Изучение социальной структуры
древних обществ на основе
археологических источников наряду с
иными аспектами проблемы
предполагает также выявление наиболее
существенных отличий в
планировке, размерах, местоположении,
а по мере возможности и
архитектурном облике жилищ различных
слоев населения. Воссоздание
архитектурных форм с учетом
специфики археологического
материала являет- собой задачу столь
сложную, что, решение ее в полном
объеме едва ли реально. Вместе с
тем опыт изысканий в этом
направлении как будто позволяет
надеяться, что по крайней мере в
единичных случаях дело обстоит не столь
безнадежно, а актуальность темы
ставит нас перед необходимостью
искать пути к реализации даже столь
ограниченной перспективы.
Настоящий очерк представляет
попытку интерпретации некоторых
архитектурных памятников Балкарии
в свете проблемы аланского
феодализма. Конкретнее, речь идет о
возможности выделения таких
памятников, которые по своей
этнокультурной и социальной
атрибуции могли бы быть
идентифицированы с феодальными
резиденциями горных алан.
В отдельных своих аспектах такая
постановка вопроса не нова.
Принадлежность ряда интересующих
нас объектов дотюркскому, т. е.
ал а некому (или «осетинскому»)
населению Балкарии прямо или
косвенно и с различной долей
уверенности констатировалась еще в
прошлом столетии A, с. 331; 2, С.
553; 3, с. 77), а обусловленность
их появления, как впрочем и всей
«башенной культуры» горного
Кавказа — определенной стадией
социального развития очевидна уже
сама по себе.
Но подобная тенденция в
осмыслении памятников не получила
дальнейшего развития. Более того, в
настоящее время на их аланской
атрибуции продолжают настаивать лишь
отдельные исследователи D,
с. 150; 5, с. 24—25; 6, с. 79—80);
в большинстве же публикаций они
рассматриваются как балкарские
или этот вопрос обходится вообще
G, с. 67т-96; 8, с. 74—100; 9, с.
11—53; 10, с. 90—101; 11; с. 49—
56). Неоднозначны и представления
об их социальной атрибуции:
родовое или общесельское укрепление
(9, с. 22, 28, 49; 12, с. 24);
феодальный замок G, с. 74, 91; 9, с. 50—
53; 11, с. 49—55); крепость G, с.
81; 8, с. 89—90, 92, 94; 9, с. 20,
23; 11, с. 53—54), и т. д. Словом,
представления о ранних памятниках
обороннр-жилищного зодчества
Балкарии как феодальных
резиденциях аланской эпохи так и не
утвердились в «статусе» четко
сформулированного научного вывода. С
точки зрения современной методоло-
136

гии оно, пожалуй, и закономерно.
Ибо и сами эти представления
возникли прежде всего на основе
устной традиции, а отсутствие точных
датировок каждого из памятников в
отдельности, равно как и отсутствие
единого мнения об этнокомпонен-
тах и периодизации процесса
формирования балкарской народности,
вносит путаницу в вопросе об их
этнической атрибуции: не всегда
можно сказать с полной уверенностью,
имеем ли мы дело с памятниками
поздних алан, или ранних балкарцев.
Тем более, что само «превращение»
алан в балкарцев не могло быть
чем-то единовременным,, да и
архитектурные комплексы порой
возводились в несколько этапов, быть
может, с довольно значительными
интервалами во времени.
В 1987 году в поисках
датирующих источников археологической
экспедицией КЕНИИ были
заложены шурфы и собран подъемный
материал .на некоторых укреплениях
Черекского и Безенгийского
ущелий A3).. Находки почти целиком
представлены фрагментами
керамики и, судя по их хронологии,
особого внимания в аспекте нашей
темы заслуживают такие объекты,
как Зылги, Малкар-кала, Болат-
кала (Верхне-Балкарская котловина)
и Усхур (Безенгийское ущелье). В
общих чертах этот материал вполне
согласуется с данными устной
традиции о значительной древности
указанных памятников.
Относительно неплохо
прослеживаются хронологические рамки
функционирования комплекса
Усхур. При расчистке хозяйственного
погреба в сооружении № 2 здесь
выявлены фрагменты небольшого
черноглиняного сосуда A4, рис.
100, 1—2), который по фактуре,
декору и профилировке венчика
обнаруживает довольно близкие
соответствия в аланской керамике
XI—XII вв, например, из селища и
катакомбных захоронений в районе
станицы Змейской A5, с. 42, 43;
16, с. 106—108). Судя по
подъемному материалу, в которой
керамика домонгольского времени
чередуется с золотоордынской
(обломками красноглиняных
сосудов прекрасного обжига,
орнаментированных штампом; — 14, рис.
100, 3—5), жизнь на Усхуре
продолжалась и много позже. Но
наиболее поздний материал выявлен у
восточной стены сооружения № 5 при
доисследовании ограбленного и
почти полностью разрушенного
наземного склепа, в котором было
захоронено не менее 20—30
человек. Из инвентаря уцелело лишь
восемь предметов, в том числе и
бронзовая височная подвеска в виде
стерженька с зернью и
кольцевидной петелькой A4, рис. 107, 6). Как
известно, разновидности
подобных подвесок бытовали на
протяжение XII—XV вв. A7, с. 160),
но определяющим моментом в
уточнении даты склепа является
полное отсутствие в нем какой бы то ни
было керамики, что вообще
характерно для погребальных
комплексов Балкарии послемонгольской
эпохи. Поэтому, наиболее вероятной
датой коллективного
захоронения можно считать XV век. Таким
образом, продолжительность
функционирования укрепления
Усхур определяется где-то в
пределах XII—XV вв.
В материалах трех других
объектов (Зылги, Малкар-кала, Болат-
кала) несколько превалирует
керамика золотоордынской эпохи A4,
рис. 72, 86, 94), но встречается
она в сочетании с образцами
домонгольского времени. Условия
залегания затрудняют фиксацию их
стратиграфии, поскольку она
нарушена кладоискателями. Но в любом
случае вероятность
строительства объектов в предмонгольский
период представляется вполне
допустимой, если учесть, что
культурные наслоения в зачищенных
хозяйственных ямах должны были
образоваться лишь спустя какое-то время
после заселения укреплений. Что же
касается продолжительности их
использования, то, судя по наличию
больших бойниц (рассчитанных на
I 137

стрельбу из лука), укрепления были
заброшены еще до широкого
распространения огнестрельного
оружия. Владельцы укреплений,
безусловно, располагали
возможностью приобретения столь
дорогостоящего оружия, а обладание им,
в свою очередь, предполагает столь
же своевременное
приспособление старых бойниц для огневого боя
путем уменьшения их размеров.
Принимая во внимание, что уже в
XVII веке огнестрельное оружие
получило на Кавказе сравнительно
широкое распространение A8, с.
162), можно полагать, что у
феодалов оно было на вооружении еще в
начале того же столетия.
Следовательно, рассматриваемые
объекты были обитаемы, по всей
вероятности, до рубежа XVI—XVII вв.,
и в целом синхронны с описанным
выше укреплением Усхур.
Суммируя изложенные
наблюдения, мы, думается, вправе
констатировать аланскую атрибуцию
рассматриваемых памятников,
хотя и с той оговоркой, что
завершающие этапы их
функционирования приходятся уже на
хронологические параметры собственно
балкарской истории. Определённые
уточнения, связанные с их
датировкой, в будущем, разумеется,
неизбежны, но едва ли они внесут
существенные коррективы в
интерпретацию их как памятников, синхронно
или ретроспективно воплотивших
архитектурные традиции именно
аланской эпохи. Даже допускаемая
многими . исследователями
вероятность тюркизации Балкарии в XIII
веке (или ранее) не предполагает
отражения этого процесса на
памятниках глубоко чуждого степнякам
башенного зодчества.
Выше уже отмечалось наличие
таких определений, как крепость,
родовое укрепление, общесельский
форпост или убежище. Все они
представляются недостаточно
обоснованными. Крепостями их трудно
считать потому, что подобного рода
укрепления возводились обычно с
расчетом на внешнюю угрозу; это
138
обстоятельство предопределяло
локализацию их прежде всего вдоль
государственной границы (в данном
случае ею являлась, конечно, не
Верхне-Балкарская котловина, а
скорее перевалы в Закавказье). Не
могли они представлять собой и
обычные родовые укрепления в
рамках крестьянской общины. Ведь
на каждое из старых (ныне
заброшенных) поселений приходится
одно-единственное укрепление,
в то время как из этнографии,
скажем, Чечено-Ингушетии или Сва-
нетии, хорошо известна
многочисленность всякого рода
укрепленных жилищ и родовых башен.
Наконец, не могли служить они и
укреплениями общесельского
масштаба: для убежищ они слишком
незначительны по величине (в них не
уместилась бы и треть сельского
населения), а функции форпостов
не согласуются с локализацией
памятников (не на подступах к
поселениям, а в непосредственной
близости от них).
Единственно приемлемой
представляется интерпретация данных
объектов как укрепленных жилищ
аланской знати, или, говоря инд.-
че, феодальных замков.
Рассматривая их в совокупности, с
примыкающими к ним поселениями,
нетрудно заметить яркую особенность
морфологического соотношения
тех и других: замки возвышаются
над жилищами простых общинников,
господствуют над поселением,
отделенные от него отвесными
обрывами скальных выступов. Правда сами
поселения ныне известны нам как
балкарские, но в большинстве из
них даже и без раскопок удалось
проследить наличие аланской
керамики, а некоторые даже
сохранили аланские названия (Зылги, Кур-
наят, Усхур и пр.). Нам уже
приходилось обращать внимание на
сходство указанных морфологических
особенностей с морфологией алан-
ских городищ предгорно-плоскост-
ной зоны, — сходство, как нам
кажется, отнюдь не случайное. В обоих
случаях налицо типичная для фео-

дальной формации тенденция к
укреплению княжеской резиденции и
обособлению ее от жилищ рядовых
соплеменников посредством
всякого рода рвов, валов, защитных стен
и рельефа самой местности A9, с.
45—46).
Таковы некоторые соображения,
позволяющие сформулировать
(хотя и с известной долей условности)
исходную посылку настоящей
работы, т. е. рассматривать
укрепления Усхур, Зылги, Малкар-кала и
протяженность ее около 120 м. С
южной и юго-западной стороны она
оканчивается отвесным обрывом
высотой от 15—20 до 70—80 м; с
севера и северо-востока защищена
крутыми (местами обрывистыми)
склонами горного массива,
дополнительно укрепленными каменной
стеной (рис. 1—2).
К сожалению, сохранность
комплекса очень плохая: постойки разру-
Болат-кала как феодальные замки
аланской эпохи.
Замок Усхур. Находится в Бе-
зенгийском ущелье на правом
берегу реки Черек-Безенгийский, в
5 км к северу от с. Безенги.
Состоит из пяти отдельных сооружений,
воздвигнутых на поверхности
узкой Г-образной изогнутой
скальной гряды, и отстоящих друг от
друга на расстоянии 12—18 м. Гряда
возвышается над уровнем реки
приблизительно на 120—150 м, общая'
шены почти до основания/Исключе-
ние составляет, пожалуй,лишь башня
в скальной нише, но без
специального альпинистского снаряжения
доступ к ней невозможен.
С северо-западной оконечности
гряды в скале вырублена
полукруглая в плане хозяйственная яма со
сторонами 1,3x1,25 м и глубиной
1,7 м. В 4 м от нее прослеживаются
очень слабые остатки слегка изогну-
Р и с. 1. План замка Усхур
139

¦^
н||^?:Г.;:
< Р и с. 2. Замок Усхур. Сооружение 3, вид с севера.
той каменной стены
протяженностью около 6 м, сложенной прямо
на поверхности скального обломка.
Остальные три стены, к сожалению,
не сохранились, но, судя по
особенностям рельефа на данном
участке, здание (сооружение 1) могло
быть пристроено к оборонительной
стене замка и, таким образом,
представлять в плане четырехугольник
со сторонами приблизительно 6x6,5
м.
В 16 м к юго-востоку руины ещё
одной постройки (сооружение 2),
от которой сохранилась лишь часть
восточной стены высотой 3—-4 м.
В плане «она отдаленно напоминает
трапецию, с выгнутым наружу
основанием (длина ее стен 1,2—13,7—
9—7,8 м). К одной из стен
примыкает прямоугольная яма-погреб со
сторонами 3x0,6 м и глубиной 1 —
1,2 м.
Сооружение 3 — это упомянутая
140
башня в нише отвесного обрыва,
сложенная в 17 м юго-восточнее
от предыдущего. В 1968 году она
была осмотрена И. М. Мизиевым.
По словам автора,башня была
трехэтажной и боковыми стенами
пристроена к поверхности скалы, общая
высота ее к настоящему времени не
превышает 5,4 м. На первых двух
этажах сохранились бойницы
размерами 0,7x0,5 м и 0,53x0,6 м. На
одной из стен имеется ниша величиной
0,4x0,4 м. Корпус башни слегка
суживается кверху, толщина стен
0,59 м (9, с. 30—31).
Приблизительно в 10—12 м ' к
востоку от башни фиксируются
остатки сооружения 4, почти
полностью разрушенного; сохранилась
часть северной и восточной стен
высотой 1,5—2 м, угол постройки
слегка закруглен.
Наконец, последняя из построек
данного комплекса (сооружение 5),

расположенная в 17—18 м
восточнее предыдущей, представляла
сравнительно крупное здание типа
башни. В плане она образует почти
квадрат со сторонами 8,2—8,9—
9,6—8,4 м, и своей восточной
стеной целиком перегораживает
сравнительно легкодоступную на
данном участке оконечность
скальной платформы. В отдельных местах
стены сохранились до высоты 2,3—
3 м, но местоположение входного
проема определить к сожалению, не
удалось. В северной стене на
высоте 2,2 м от пола устроена
маленькая бойница трапециевидной
формы. Очевидно, это
сооружение являлось наиболее поздним во
всем архитектурном комплексе,
построенном, скорее всего, где-то в
XV столетии. Об этом как-будто
свидетельствует и вещевой
материал из пристроенного к нему
склепа (см. выше), а также необычно
толстые (до 1,2 м) стены,
характерные для более лоздних башенных
построек.
Здесь же следует упомянуть еще
об одном элементе
рассматриваемого комплекса —
оборонительной стене, вытянутой по всему
северному и северо-западному
периметру скальной платформы на
протяжении 90—100 м. То, что стена
была именно оборонительной, не
подлежит сомнению, ибо при всей
своей крутизне примыкающие к
платформе склоны вполне
доступны и, следовательно, сами по себе
еще не являлись гарантией
полной безопасности. Вместе с тем
она защищала склоны от оползней
и размывов. Ныне ее остатки
поддаются визуальной фиксации лишь
на отдельных участках.
Замок Зылги. Находится в Черек-
ском ущелье, в 3,5 км к
северо-востоку от села Верхняя Балкария, в
месте, где горная теснина,
обрываясь, переходит, в Верхне-Балкар-
скую котловину. Здесь на
высоте около 70 м от уровня реки Че-
рек-Балкарский, на краю не-,
обитаемого ныне поселка Зылги,
сохранились остатки замка,
сооруженного на склонах почти
неприступного скального массива. Со всех
сторон замок защищен отвесными
* обрывами, крутыми склонами и
нагромождением скал. В настоящее
время фиксируются руины пяти
построек, воздвигнутых на склоне одна
над другой в три яруса (рис. 3—5).
Первый (нижний) ярус замка
состоит из одной постройки,
обращенной фасадом к долине реки
(сооружение 1). Она сильно разрушена:
сохранилась лишь фасадная
(длина 11 м, высота 4—5 м) и
незначительная часть боковой западной
стены протяженностью около 7 м.
Противоположная боковая, а также
фасадная стена плавно выгнуты
наружу и образуют одну изогнутую
линию, задняя стена не сохранилась.
На высоте 1,5 — 1,6 от пола в
фасаде прорезаны две бойницы. С
внутренней стороны , проемы бойниц
имеют уступы, поэтому контуры и
размеры их на внутренней и
внешней поверхности стен не совпадают.
4 Первая бойница снаружи арочной
формы F8x40 см), а внутри —
квадратная F0x60 см). Вторая
бойница снаружи стрельчатой
формы D0x35 см), а внутри почти
квадратная D5x40 см). В
юго-западном углу помещения устроена
узкая прямоугольная яма-погреб
Bx0,5 м), с облицованными
камнем стенами.
Второй (средний) ярус
расположен на 9—10 м выше основания
первого и состоит из трех
сооружений (№№ 2, 3; 4),
ориентированных фасадами на юг. Сооружение
2, крайнее с восточной стороны
ряда, местами сохранилось на
высоту 2—2,5 м, общая площадь его
приблизительно 8x8 м. Восточная
стена, следуя конфигурации
скальной площадки, образует
ступенчатый изгиб; в этой стене на высоте
70 см от пола имеется
прямоугольный проем B0x30 см), а рядом с ним
ниша величиной 40x40 см, и глубиной
32 см.
Сооружение 3-е расположено в
1,5 м от предыдущего, размеры его
141

Рис.3. План замка Зылги
6,4x7,5 м. На высоту до 4—5 м
сохранилась лишь западная и часть
южной (фасадной) стены,
остальные разрушены. В фасадной
стене на высоте 1,3 м от пола имеется
бойница в виде
усечённо-стрельчатой арки высотой 1,2 м и
шириной 63, см. Внутри помещения в
юго-восточном и юго-западном
углах вырыто по одной полукруглой
хозяйственной яме размерами 122х
х98 см и 104x90 см, глубиной 2—
2,2 м; стенки их выложены камнем
и оштукатурены.
Сооружение 4 находится в 1,2—
1,5 м к западу от сооружения 3.
В плане оно трапециевидное, со
сторонами 7,6 м (фасад) — 6,3—6,5 м
(боковые);— 9,5 м (западная стена).
Лучше сохранившийся фасад
достигает высоты 4,5—5 м. Здесь, на
высоте 1,3 м, имеются две бойницы
усеченно-стрельчатой формы,
размеры их 76x42 см и 70x40 см.
К той же стене (в интерьере)
примыкает круглая хозяйственная яма
диаметром 106 см и глубиной
более 1 метра, стенки обложены
камнем и оштукатурены.
Третий (верхний) ярус замка со-

, !¦.."" -.- '-¦¦•-^а* '. * V- ' **^---'*-*^
Р и с. 4. Замок Зылги. Сооружение 1, вид с севера.
Рис. 5. Замок Зылги. Сооружение 3—4, вид с юга.
143

стоит из одной постройки
(сооружение 5), воздвигнутой на высоте
около 30 м от основания 2-го яруса.
В 1968 г. И. М. Мизиевым на ее
фасаде были зафиксированы бойницы
и ниши, но к настоящему времени
постройка разрушена почти до
основания; длина ее сторон равна
приблизительно 6x7 м.
Нелишне заметить, что на рисунке
конца прошлого века замок
выглядит несколько иначе: второй ярус
состоит не из трех, а из четырех
построек, нижний же не показан
вообще C, табл. XVIII). Похоже, что
художник допустил здесь вольность,
объединив первые два яруса в один
ряд. Возможно, небезупречны в
чем-то и изображения несохранив-
шихся к настоящему времени
построек. Речь, в частности, идет
о двух дополнительных
укреплениях в виде высоких стен с
бойницами, пристроенных к отвесной
западной стене скальной платформы
и контролирующих единственно
возможный доступ к замку C, табл.
XVIII). Достаточно ли точно они
воспроизведены, трудно сказать/
Однако, сам факт их наличия,
пожалуй, вполне вероятен, ибо узкий
каньон вдоль западного подножия
платформы изобилует обломками
камней, среди которых
встречаются и образцы со следами
известкового раствора. Таким образом,
можно полагать, что еще до
недавнего времени замок состоял не из
пяти, а семи сооружений.
Замок Малкар-кала. Остатки его
находятся приблизительно в 400—
450 м юго-западнее села Верхняя
Балкария, на высоте 150—160 м от
уровня реки Черек Балкарский.
И. М. Мизиев,обследовавший
памятник в 1968 г., отметил наличие
здесь «более десятка» (9, с. 22)
построек, но визуальной фиксации
поддаются ныне лишь слабые
остатки пяти сооружений,
расположенных на поверхности узкой
террасы протяженностью около 80 м
и обращенных фасадами к долине
реки. Все они разрушены настолько,
что ни входные проемы, ни бойницы
уже не прослеживаются (рис. 6).
Первое сооружение, крайнее с
северной стороны комплекса, имеет
в плане вид неправильного
прямоугольника, вытянутого с
северо-запада на юго-восток. В соответствии с
кривизной площадки его фасадная
стена (сохранившаяся местами до
высоты 4—5 м) имеет слабо
выраженный волнистый изгиб. Вначале
сооружение представляло собой
однокамерную постойку длиной
11,2 м и шириной около 5 м. Затем
посредством перемычки оно было
разделено на два помещения
длиной 7,7 и 2 м, а к его
северо-западному торцу была пристроена еще
одна камера с длиной сторон 3,7х
4 м.
Второе сооружение находится в
19,4 м к югу от предыдущего. Оно
разрушено почти полностью:
прослеживаются лишь отдельные
участки восточной и северной
стен (длина 8,75 м и 3 м, высота.
2—2,2 м).
' Сооружение воздвигнуто на
расстоянии 21 м к югу от второго. В
плане оно приближается к квадрату
величиной 7,6x8,4 м, стены
сохранились на высоту 2,5—2,7 м, задней
стеной служит скала, на вершине
которой (т. е. на 4 м выше)
прослеживаются крайне незначительные
остатки сооружения 4, имевшего
площадь размерами 3x4 м;
продольные стены сооружения, следуя
кромке скалы, изогнуты дугой.
Сооружение 5 образует как бы
третий ярус построек. Оно также
пристроено к скале. Длина фасада
9,8 м, боковых стен 6 м и 2,5 м.
Необходимо отметить еще
наличие каменной оборонительной
стены, смыкающейся с фасадными
стенами сооружений 1—3. Представляя
дополнительный элемент
фортификации и являясь связующим
звеном между отдельными
разрозненными постройками, она усиливала
обороноспособность всего
комплекса. Одновременно она подпирала
кромку террасы, предохраняя ее от
144

разрушения. В 12 м к северу от со- го, приблизительно в 1,5 км от
сооружения 3 к стене примыкает слег- ла Верхняя Балкария. Он сооружен
ка расширяющаяся книзу хозяйст- на небольшой скальной площадке,
венная яма глубиной 2,5 м. Стенки выступающей из горного склона на
ее облицованы камнем, диаметр высоте около 120 м от уровня реки,
вверху 1,45 м, внизу 1,65 м. С трех сторон площадка защищена
Замок Болат-кала (Карча-кал^) обрывами, а с четвертой (запад-
находится, как и предыдущие два, ной) — хаотичным нагромождением
на левом берегу Черека Балкарско- скал (рис. 7—8).
145

Рис. 7. План замка Болат-кала.
Р и с. 8. Замок Болат-кала, вид с северо-востока
146

Первоначально замок состоял
лишь из одного четырехугольного
сооружения со сторонами 11,25 м
(фасадная восточная стена) —
10,5 м — 10,5 м— 9,7 м. В северной
стене был входной проем шириной
95 см, а в северо-восточном углу
помещения сохранилась
прямоугольная облицованная камнем
хозяйственная яма глубиной 1,6 м и
длиной сторон 2,5x1,2 м,
разделенная поперечной перемычкой на две
части. Еще одна яма —
трапециевидная в плане, площадью 1,4x1,3x1 м
и глубиной 1,6 м — пристроена к
юго-западному углу камеры с
внешней стороны. В 3,8 м от
юго-восточного угла на высоте 65 см от пола
в южной стене устроена ниша
шириной 60 см и глубиной 55 см. Стены
длинной постройки сохранились
на высоту не более 2—3 м.
Через некоторое время к
фасадной стене этого сооружения было
пристроено второе помещение с
более тонкими D0—50 см), слегка
выгнутыми наружу стенами,
достигающими в современном своем
состоянии до 8 м высоты. Ширина
пристройки 2,4 м у северного торца
и 3,5 м у южного. В юго-западном
углу И. М. Мизиевым была
отмечена лежанка A9, с. 23), но к
настоящему времени она уже не
прослеживается. В восточной стене на
различной высоте устроены 10 бойниц и
световых проемов прямоугольной
формы, квадратной и стрельчатой
формы, размерами от 20x20 см до
'55x103 см. Обрамляющая их
кладка очень небрежная, из
необработанного камня, поэтому проемы
получились неровными, со
рваными краями.
Более чем вероятно наличие
здесь еще одной (третьей)
пристройки. На такое предположение
наводят, в частности, остатки
сложенной на растворе стены,
отходящей от основного сооружения в
северо-западном направлении. Общая
протяженность ее около 20 м.
Наполовину своей длины она дуговидно
изогнута, далее следует прямой
линией параллельно поверхности
скального выступа и образует
«коридор», перегораживающий своим
северо-западным торцом узкую
тропинку — единственно
возможный подступ к замку. Вначале она
была принята нами за подпорную
стенку террасы B0, с. 7).
Собственно такая ее функция и не подлежит
сомнению, но была ли эта функция
единственной? Во-первых,
параллельно ей от северной стены
основного сооружения отходит еще
одна стена, предохранительное
назначение которой весьма
сомнительно. Во-вторых, при повторном
осмотре памятника удалось выявить
остатки двух поперечных
перемычек, одна из которых образует
торец «коридора», а вторая,
продолжая дуговидно изогнутую часть
первой стены, соединяет ее с
параллельной и тем самым образует
замкнутое пространство.
Заслуживает внимания и. то
обстоятельство, что, судя по едва
заметным ныне остаткам
строительного раствора на внешней
поверхности основного сооружения,
пристроенная к нему дуговидная стена
совпадала с этим сооружением по
высоте (если не превосходила его).
Поэтому представляется
возможным счесть остатки указанных
стен и перемычки частью
третьего сооружения, имевшего в плане
вид неправильного прямоугольника
величиной 8x6 м. Отходящая же
от него стена «коридора», помимо
прочего, несла, конечно, и
оборонительные функции, возвышаясь от
уровня земли на 1,5—2 м.
Рассмотренные памятники
наглядно иллюстрируют раннюю стадию
фортификационного искусства,
когда не укрепление защищает
местность, а напротив: в выборе
места для укрепления решающее
значение приобретают
защитные свойства местности. В этом
плане замки Усхур, Зылги, Мал
каркала и Болат-кала сопоставимы с
так называемыми «цитаделями»
аланских городищ предгорно-
плоскостной зоны B1, с. 217—219).
Места для строительства замков
147

Рис. 9. Замок Болат-кала. Реконструкция.
выбраны чрезвычайно
труднодоступные, на крутых и высоких,
изобилующих обрывами горных
склонах. Особенно удачно
расположение горных замков Зылги и Болат-
кала. Проникнуть в них (с риском для
жизни) можно лишь в одной
определенной точке их периметра, что
значительно облегчало оборону.
Столь тесная привязка
описываемых сооружений к рельефу
местности не могла не отразиться на
особенностях их архитектуры. В
литературе уже отмечалось, что раз-
меры и конфигурация построек
данной группы обусловленны, как
правило, величиной и формой
скальных выступов, на которых они
возводились (9, с. 17).
Действительно, как мы уже видели, размеры
сооружений варьируют весьма
существенно, а в плане они являют
собой произвольную
геометрическую .фигуру: квадрат, трапецию,
прямоугольник с одним или двумя
выгнутыми сторонами и т. д.
Казалось бы, ни о какой
«стандартизации» форм и их четкой
типологической дифференциации не
могло быть речи. Тем не менее,
первые шаги в этом направлении вроде
наметились. Например, отдельные
постройки Малкар-калы
(сооружение 3), Болат-калы (сооружение
1) и Усхура (сооружение 5),
зависящие от рельефа площадки менее
остальных, в плане тяготеют к
пропорции квадрата площадью от
60—70 до 90—100 кв. м , сближаясь
в этом отношении с позднейшими
жилыми башнями типа ганах. А
сооружение 3 комплекса Усхур по
специфике своего местоположения
(ниша скалы) вполне соответствует
осетинским башням типа фидар.
Интересно, кстати,наличие терминов
масуг, гинах, гюдюр (гуыдыр) в
топонимике Балкарии B2, с. 55, 59;
23, с. 106, примеч. 1) при отсутствии
их в «живой» бытовой лексике
балкарцев; вероятнее всего, это своего
рода лексические «рудименты»,
сохранившиеся от аланского
прошлого.
Все сооружения возведены на
известковом растворе и
оштукатурены только снаружи. В качестве
строительного материала
использованы красный плитняк, гранит,
песчаник, известняк. Явных следов об-
148

Рис. 10. Замок Зылги. Реконструкция на основе зарисовки 3. П. Туланцева A888 г.)
работки камни не имеют, если не
считать небрежно отесанных
наличников стенных ниш и бойниц. Но
все же большинство их
подобрано с расчетом на определенную
устойчивость кладки, тем более
что структурные особенности
некоторых пород облегчали эту
задачу, давая слоистый скол. Правда,
в отдельных случаях
средневековые зодчие использовали в
строительстве камни-кругляки и
(голыши) с окатанной поверхностью.
Кладка производилась вперевязку,
толщина стен варьирует в пределах
55—80 см. Несколько ниже этих
показателей толщина стен
сооружения 2 замка Болат-кала D5—50 см),
а у сооружения 5 в Усхуре она
превосходит средние данные A—1,2 м.)
В целом же рассматриваемые
объекты заметно уступают башен-,
ным сооружениям XVII—XVIII вв.
как по толщине стен, так и по
качеству кладки; поэтому сомнительно,
что они были выше 2—3 этажей. В
целях устойчивости башни обычно
сужаются кверху.
В плане они все однокамерны,
но иногда число камер
увеличивалось за счет последующих
пристроек (Болат-кала и сооружение
1 замка Малкар-кала). Ни в одной
из построек не фиксируется
забутовка нижнего этажа: во-первых,
это было излишне уже ввиду труд-
нодоступности самого
местоположения объектов; во-вторых, при
недостаточно развитой системе
кладки стены получались
невысокими и потому приходилось эконо-
149

мить внутреннее пространство
камер.
Необходимо отметить также
наличие довольно глубоких, слегка
расширяющихся книзу
хозяйственных ям, прямоугольных ниш в
стенах, иногда каменных лежанок.
Стенные проемы существенно
разнятся по величине даже в одной
отдельно взятой постройке (напр.,
Болат-кала). Очевидно, наиболее
крупные из них служили бойницами
для стрельбы из лука, и в мирное
время были закрыты изнутри
деревянными щитами; мелкие же
представляли собой обычные световые
и смотровые отверстия.
Отметим, наконец, отсутствие какого
бы то ни было декора на стенах
построек.
Таковы некоторые архитектурно-
конструктивные особенности
исследуемых аланских памятников на
территории Балкарии. Воссоздание
их первоначального облика являет
собой задачу хотя и заманчивую, но
весьма нелегкую. Не претендуя на
абсолютную достоверность,
попытаемся реконструировать здесь
лишь два наиболее перспективных
в этом отношении объекта: замки
Болат-кала и Зылги.
В первом из них, судя по линии
верхней кромки, фасад передней
постройки (сооружение 2) сохранил
свою изначальную высоту — 8 м.
В таком случае, учитывая строгую
для данных объектов экономию
внутреннего пространства,
допустимо предполагать наличие в этой
пристройке трех этажей высотой в
среднем по 2,3 м (без толщины
межэтажных перекрытий). Такую же
этажность имела, конечно, и
основная камера (сооружение 1);
напомним, что по толщине стен она
превосходит предшествующую и,
следовательно, вполне могла
выдержать такую нагрузку. Ее верхний
этаж, очевидно возвышался
приблизительно на 1,8—2 м над
фасадной пристройкой, что
соответствует разнице в уровнях пола обеих
камер. Боковая же пристройка
(сооружение 3), как мы уже
отмечали, равнялась по высоте
сооружению 1 и, таким образом, тоже
была 3-этажной, а отходящая от
нее оборонительная стена могла
достигать 1,5—2-метровой
высоты (рис. 9).
Труднее судить о высоте
построек Зылги. То, что верхние этажи
у них были, представляется
очевидным хотя бы потому, что,
например, у сооружения 1 высота фасада,
даже при измерении его изнутри
камеры (где показатель снижается
за счет нивелировочной забутовки
площадки), достигает 3,4—3,6 м.
Для одноэтажных построек той
эпохи это было бы непозволительной
роскошью, коль скоро даже у
башен XVII—XVIII вв. высота
этажей не превышает 2,8—3 м. Иными
словами, уверенной констатации
подлежит лишь факт наличия
вторых этажей; из этого мы и исходим
в предлагаемой ниже графической
реконструкции памятника (рис.
10), оставляя окончательное
решение вопроса на будущее.
В заключении отметим, что
говоря о горноаланских замках,
очевидно, следует подразумевать два
аспекта проблемы: сугубо
архитектурный и этносоциальный. Первый
аспект предполагает доминанту
автохтонных-горнокавказских-тра-
диций зодчества, проявившихся,
скажем, в строительных приемах,
особенностях архитектурных форм,
возможно, и в интерьере построек.
Приходится, однако, признать и то,
что безоговорочная абсолютизация
«автохтонного фактора» упростила
бы общую картину
формирования замковой архитектуры.
Во-первых, само строительство замков
относится к тому времени, когда
горцы-аборигены давно уже были
ассимилированы ираноязычными
пришельцами. Во-вторых, инфильтрации
алан в горы предшествовал
определенный период оседлости в
предгорьях, где на основе заимствования
форм у них могли сложиться и
собственные традиции стационарного
строительства. В данном случае
синтез двух традиций зодчества —
150

пусть и неравноценных по своей
значимости — представляется вполне
вероятным, и дальнейшие
изыскания, быть может, позволят
констатировать это более аргументиро?
ванно. В настоящей же публикации
мы сочли необходимым
акцентировать другой аспект проблемы: если
ЛИТЕРАТУРА
1. Отчет г. г. Нарышкиных, совершивших
путешествие на Кавказ (Сванетию) с
археологической целью в 1867 г. // ИИ РАО.
Спб. 1877. Т. VIII. Вып. 4.
2. Миллер В., Ковалевский М.
В горских обществах Кабарды. / / В СПб.,
1884. Кн. 4.
3. М и л л е р В. Археологические
экскурсии в горские общества Кабарды. //
МАК. М., 1888. Вып. 1.
4. Калоев Б.. А. Осетины. М., 1971.
5. К а л о е в Б. А. Осетино-балкарские
этнографические параллели. // СЭ, 1972, 3.
6. Магометов А. X. Общественный
строй и быт осетин (XVII—XVI11 вв.).
Орджоникидзе, 1974.
7. А к р и т а с П. Г., М е д в е д е в а О. П.,
Шаханов Т. Б.
Архитектурно-археологические памятники горной части
Кабардино-Балкарии. // УЗ КБНИИ. Нальчик, 1981,
XVII.
8. Ч е ч е н о, в И. М. Древности
Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1969.
9. М у р и е в И. М. Средневековые
башни и склепы Балкарии и Карачая.
Нальчик, 1970.
10. М и з и е в И. М. Балкарцы и
карачаевцы в памятниках истории. Нальчик, 1981.
И.Кузнецова А. Я. Народное
искусство карачаевцев и балкарцев.
Нальчик, 1982.
12. РобакидзеА. И. Формы поселения
в Балкарии. // МЭГ. Тбилиси, 1960, XI (на
груз, яз.; русский перевод см: архив КБНИИ,.
инв № 192).
в архитектурном отношении
замки связаны преимущественно
с местной традицией, то в плане
социальном они представляют
материальное воплощение классовой*
стратификации аланского общества
на завершающем этапе его истории.
и источники
/ 13. Бат ч ае в В. М. Отчет об
археологической экспедиции КБНИИ 1987 г. Архив*
КБНИИ, инв. № 2393.
14. Б а т ч а е в В. М. Отчет об
археологической экспедиции КБНИИ в 1987 г. Альбом.
// Архив КБНИИ, инв. № 2393—А.
15. Д е о п и к В. Б. Змейское
средневековое селище. // МАДИСО.
Орджоникидзе, 1961. Т. 1.
16. К у з н е ц о в В. Ат Змейский ката-
комбный могильник. // МАДИСО.
Орджоникидзе, 1961. Т. 1.
17. Д аутов а Р. А. О генезисе и
этнокультурной интерпретации некоторых
типов серег и височных подвесок XI11—XVI11
вв. горной Чечено-Ингушетии. // Археология
и вопросы этнической истории Северного
Кавказа. Грозный, 1979.
18. История Северо-Осетинской АССР с
древнейших времен до наших дней.
Орджоникидзе, 1987. Т. 1.
19. Бат чае в В. М. Из истории
традиционной культуры балкарцев и
карачаевцев. Начальник, 1986.
20. Б а т ч а е в В. М. Отчет о работе
2-го отряда археологической
разведочной экспедиции КБНИИ 1984 г. Архив
КБНИИ, инв. № 2343.
21. Кузнецов В. А. Алания в X—
XIII вв. Орджоникидзе, 1971 г.
22. К о к о в Д. Н., Ш а х м у р з а е в СО.
Балкарский топонимический словарь.
Нальчик, 1970.
Ф* 23. Карачаево-Балкарский фольклор,
'Сост. Алиева А. И. Нальчик, 1983.
/151,

А. Н. КАРСАНОВ
КРЫМСКИЕ АЛАНЫ
О сармато-аланском населении
в Крыму в первые века н. э. и в
средневековье сообщают письменные
источники и свидетельствуют
археологические и топонимические
материалы. Проникновение
сарматов в Крым на рубеже н. э.
происходило по двум направлениям.
Первая волна сарматов шла из Прику-
банья через Керченский пролив в
европейскую часть Боспорского
царства. Другая волна сарматов
проникла в Крым из
северопричерноморских степей через Перекопский
перешеек A, с. 71).
Сарматы, войдя в состав
населения Боспорского царства,
усваивали греческий язык и греческую
культуру. Рост числа сарматов
среди населения Боспора в первые века
н. э. нашел отражение в увеличении
количества сарматских личных имен
в боспорских надписях. В надписи
III в. из Пантикапея (совр. Керчь),
.столицы Боспорского царства,
упомянут судебный исполнитель «Со-
рак, сын Сорака», носивший
сарматское имя. Бос поре кие власти
вступали в различные отношения с
соседними племенами. Для этих целей
специальные переводчики:
«переводчик сарматов Аспург, очевидно,
сарматского происхождения,
главный переводчик аланов Ирак,
вероятно, аланского происхождения.
Последний стоял по главе штата
переводчиков». В этот период
среди населения Боспора распростра-
152
няется сарматская посуда с
характерным для нее оформлением
(лощение поверхности, ручки
сосудов в виде зверей). Под влиянием
вкусов сарматского населения
изготовлялись разнообразные вещи,
и прежде всего предметы
украшения «полихромного стиля».
Поверхность таких металлических изделий
богато инкрустирована цветными
камнями или стеклом. Значительным
было влияние сарматов на военные
силы Боспорского царства. Боспор-
ские войска имели оружие
сарматского типа (длинные мечи,
копья-пики, кинжалы с кольцевым
навершием). «Сарматизация»
Боспора сопровождалась широким
распространением, начиная с I в. н. э.,
сарматских тамгообразных знаков
на различных предметах обихода и
надгробиях. Приток сарматов и
их роль в жизни Боспорского
государства были столь велики, что
это государство называют греко-
сарматским A, с. 71—72, 74—75; 2,
с. 139—140, 144—145; 3, с. 281, 303).
В I—IV вв н. э. заметно
возросло число пантикапейцев,
носивших иранские имена. По мнению
В. Д. Блаватского, о значительной
роли сарматов в Боспорском
государстве с сер. 1 в. н. э. говорят
«сарматское происхождение
династии Асандра-Аспурга» и
«применение племенного наименования—
Савромат — в качестве имени
боспорских царей» D, с. 135, 143, 144).

А. А. Масленников в недавно
опубликованной монографии,
посвященной населению Боспор-
ского государства в первых веках
н. э., на основании результатов
археологических, эпиграфических и
нумизматических исследований
последних десятилетий подверг
анализу этнический состав населения
этого государства. Раскопки
некрополей городов Европейского Бос пора
позволили сделать вывод, что в
«некрополях господствует
погребальный обряд, близкий
традиционно греческому». Появление
некоторых типов подбойных могил,
погребения, сопровождаемые
конскими захоронениями, северная и
западная ориентация отдельных
костяков, некоторые предметы
инвентаря свидетельствуют «о
проникновении в города Европейского Бос-
пора меото-аланского и скифо-
сарматского населения... Этот
приток становится заметным лишь во
II—III вв. н. э. и может
связываться с аланами. В частности, именно к
этому и более позднему времени
относятся захоронения с
деформированными черепами» E, с. 43).
Археологические исследования
могильников в Северо-Западном,
Западном, Центральном и Юго-
Западном Крыму дали материалы,
относящиеся к первым векам н. э.
Могильники расположены на
территории позднескифского
государства вблизи городищ, что дает
основание связывать их с оседлым
земледельческим населением
Крымской Скифии. В эллинистический
период население позднескифского
государства было этнически
сравнительно однородным. На рубеже
и в первые века н. э. сарматы
внедряются в состав позднескифского
государства. С сарматами связано
распространение узких подбойных
могил II—III вв., многих
специфических черт погребального
обряда и инвентаря. В настоящее время
«этнический состав
позднескифского государства рассматривается как
скифо-сарматский. Некоторые
исследователи даже считают, что
этнические процессы внутри
государства привели к скифо-сармат-
скому этнокультурному единству»
F, с. 40—67).
Среди археологов нет единого
мнения об этнической
принадлежности погребенных в
Юго-Западном Крыму в склепах III—-IV вв.
Одни считают, что в этих склепах
были похоронены скифы. По мнению
других, склепы на территории
могильника Озерное III, инкерман-
ского и чернореченского
могильников сооружены сармато-аланами.
Эти склепы «по форме и
конструкции дромоса и камеры близки
северокавказским аланским
склепам II—V вв. н. э., но отличаются
от известных в Крыму позднескиф-
ских склепов и катакомб I—III вв.
В погребальном обряде,
зафиксированном в рассматриваемых
крымских склепах,
прослеживаются сармато-аланские традиции.
В инкерманских склепах 1 и 31 ив
чернореченских склепах 40 и 53
находились сармато-аланские темно-
глиняные лощенные кувшины, в
чернореченском склепе 6 —
сарматское зеркало. На стенах склепа I
(Озерное III) были изображены
сарматские знаки... Склепы нового
типа начали сооружать в
Юго-Западном Крыму не ранее 111 в. Скорее
всего в этих склепах хоронили аланы.
Раскопанные в Заморском
перекрытые плитами могилы, ямные
могилы с заплечиками характерны для
сармат». Как считает А. И. Айбабин,
одно из аланских племен в конце
IV в. поселилось в районе села
Скалистое, ибо самые ранние ска-
листинские склепы были
сооружены в конце IV в. и в начале V в.
И в могильнике около села
Скалистое продолжали хоронить до конца
IX в. G, с. 118—119).
В. М. Зубарь на основании
раскопок некрополя Херсонеса
Таврического установил, что в первые
века н. э. происходило внедрение
сарматов в среду населения
города и его округи. Подбойные
могилы в Херсонесском некрополе
связаны с сарматами. Склепы с круглы-
153

ми и овальными камерами близки
аналогичным погребальным
сооружениям у сарматов Южного При-
ура ль я, Поволжья и Северного
Кавказа. В некрополе найдены
погребенные, черепа которых носили
следы искусственной деформации.
«Сарматская этническая
принадлежность погребенных с
деформированными черепами в настоящее время
не вызывает сомнений». В
погребениях была найдена лепная керамика,
характерная для сарматов.
Некоторые погребения содержали целые
скелеты лошадей или их части
(зубы, копыта, черепа). Обычай
сопровождать умершего конем связан с
культом лошади, существовавшим
у многих кочевых народов
древности и средневековья. Из около
двух тысяч погребальных
сооружений различных типов, относящихся к
первым векам н. э., в Херсонес-
ском некрополе имеется только
9 могил с варварскими чертами.
Подавляющее большинство могил
по этнической принадлежности
являются греческими. Таким
образом, на основе исследований
некрополя В. М. Зубарь сделал вывод, что
«состав населения Херсонеса в
первые века нашей эры был в
этническом отношении неоднородным.
Наряду с коренными херсонесцами,
которые, вне всякого сомнения,
составляли подавляющее большинство
населения, в городе жили выходцы
из Малой Азии, античных городов
Южного и Северного
Причерноморья, дунайских провинций
Римской империи. Небольшую, но
очень характерную в
этнографическом отношении группу, видимо,
социально зависимого населения
составляли сарматы» (8, с. 78—-100).
Среди древних топонимов
Крыма, содержащихся в греческих и
латинских источниках, часть имеет
иранское происхождение. В
греческом письменном источнике:
«Построена крепость Сугдеи в
5720 B12 р. х.) г.» Это название
крепости, которая находится на
территории современного города
Судака, является иранским.
Анонимный автор (V в.) Перипла Черного
моря сообщил: «Ныне же Феодосия
на аланском или таврском наречии
называется Ардавда, т. е. Семи-
божная». Другое средневековое,
более позднее, название
Феодосии — Кафа, также является
иранским C, с. 279, 280, 285, 290—291,
293, 297, 304, 309, 9, с. 605, 10, с. 283).
Иранские имена, содержащиеся в
крымской эпиграфике I—V вв.,
собраны и проанализированы в работах
В. Ф. Миллера, М. Фасмера и В. И.
Абаева C; 11; 12).
В конце II в. н. э. с берегов
Балтики в Северное Причерноморье
переселились германские племена
готов. В начале III в. они
возглавили союз варварских племен,
который вел наступательные войны с
Римской империей. В середине IV в.
из Средней Азии началось
движение гуннских племен, положившее
начало эпохе «великого
переселения народов». Гунны подчинили
аланские племена, населявшие
степи от Аральского моря до Дона.
В 70-х годах IV в. гунны разгромили
Боспорское царство. Большинство
боспорских населенных пунктов как
на Керченском, так и на Таманском
полуостровах прекратило свое
существование. «Но Пантикапей и
некоторые другие боспорские
города, хотя подверглись сильному
разрушению, продолжали все же
существовать и в V в., являясь
торговыми и ремесленными центрами,
в деятельности которых были
заинтересованы новые хозяева
бывших владений Боспорского
государства в лице различных
племен (аланы и др.). В VI в. н. э.
Пантикапеем и бывшими
владениями Боспорского государства
у Керченского пролива завладела
Византийская* империя» B, с. 146—
147). В 375 г. гунны в союзе с
аланами начали наступление на готов и
нанесли им поражение. Одержав
победу над готами, гунны включили
их в состав своего племенного
объединения. Гунны, готы и аланы
двинулись на Балканы, развернув
наступление против Римской империи.
154

В Крым готы проникли еще в III в.
н. э. В горном Крыму части готов
удалось укрыться от гуннского
нашествия.
В могильнике III—V вв. на склоне
г. Чатырдаг были исследованы
одиннадцать погребений, совершенных
по обряду трупосожжения.
Кремация совершалась на стороне.
Обломки сожженных костей были
перемешаны с остатками костра и
положены в урны или ямы. Чатырдаг-
ский могильник аналогичен другим
крымским биритуальным
некрополям III—V вв. «Появление
погребений, совершенных по обряду
трупосожжения, в могильниках Крыма
некоторые исследователи
связывают с проникновением на
полуостров в середине III в. н. э.
Черняховских племен... Анализ
погребального обряда и инвентаря из Чатыр-
дагского могильника позволяет
заключить, что население,
оставившее его, по своему
этническому составу относилось к группе
германских племен, которые> по
мнению различных исследователей,
были носителями пшеворской, в
остом нопоморской или вельбарской
культур» A3, с. 144—164).
Византийский историк Прокопий
Кесарийский в 560 г. писал о готах
в Крыму: «Здесь же на этом
побережье есть страна по имени Дори,
где с древних времен живут готы,
которые не последовали за Теодо-
рихом, направлявшимся в Италию.
Они добровольно остались здесь и в
мое еще время были в союзе с
римлянами, отправлялись вместе с ними
в поход, когда римляне шли на своих
врагов, всякий раз когда императору
было это угодно. Они достигают
численностью населения до трех
тысяч бойцов, в военном деле они
превосходны, и в земледелии,
которым они занимаются
собственными руками, они достаточно
искусны; гостеприимны они больше
всех людей. Сама область Дори
лежит на возвышенности, но она не
камениста и не суха, напротив,
земля очень хороша и приносит самые
лучшие плоды. В этой стране
император не построил нигде ни города,
ни крепости, так как эти люди не
терпят быть заключенными в каких
бы то ни было стенах, но больше
всего любили они жить всегда в
полях» A4, с. 249). Ранее в другом
труде Прокопий сообщил: «Само это
«Болото» (совр. Азовское море. —
А. К.) вливается в Эвксинский Понт.
Народы, которые тут живут, в
древности назывались киммерийцами,
теперь же зовутся утигурами.
Дальше на север от них занимают
земли бесчисленные племена ан-
тов. Рядом с теми местами, откуда
начинается устье «Болота», живут так
называемые готы-тетракситы; они
немного и тем не менее не
хуже многих других соблюдают
христианский закон» A5, с. 381).
Больше о готах-тетракситах
другие источники не упоминают.
Вероятно, эти готы объединялись с
готами, жившими в горном Крыму.
Согласно анонимному автору Пе-
рипла Черного моря, «от С индской
гавани до гавани Пагры прежде
жили народы, называвшиеся Керкеты
или Тореты, а ныне живут так
называемые Евдисуаны, говорящие на
готском или таврском языке» A0, с.
279). В. Ф. Миллер также отмечал,
что готы, поселившиеся между
Анапой и Геленджиком, назывались ев-
дусиане и говорили на готском или
таврском языке. «В виду того, что,
по словам того же анонима, выше
приведенное название Феодосии
Ардавда принадлежит аланскому
или таврскому, следует думать, что
и таврский язык, который
употребляли Готы, выселившиеся из Тавриды,
наравне со своим родным, был язык
аланский, т. е., как мы доказали в
«Осетинских этюдах», предок
нынешнего осетинского языка. Чтобы
говорить, кроме собственного, еще
и на аланском языке, Готы должны
были находиться с Аланами в
тесных сношениях и жить с ними в
соседстве» A6, с. 8).
Никифор Влеммид, автор XII в.,
основываясь на более ранних
источниках, писал в
«Сокращенной географии», что за Данувием
155

(Дунаем) «к северу раскинуто
множество племен до устья Меотий-
ского озера: Германцы, Сарматы,
Геты и Бастарны или, лучше
сказать, Батарны, обширная земля Да-
ков, .могущественные Аланы и
Тавры, которые заселяют великий Бег
Ахилла, узкий и длинный, и устье
самого Меотийского озера» A0, с.
291).
Пропаганда христианства среди
населения Крыма шла из
Византии. В 1890 г. на северном склоне
горы Митридат, близ Керчи, в
результате раскопок были вскрыты
катакомбы с фресками, одна из
которых представляет собой «первый
и единственный пока пример
христианской погребальной пещеры».
На основе греческих надписей
датировка катакомбы — 491 г. На стене
катакомбы была обнаружена
надпись: «Святый Боже, святый
крепкий, святый бессмертный,
помилуй раба твоего Савагу и
Фаиспарту». Ю. А. Кулавский
писал, что «имя Х^ауоьг образовано
при помощи иранского суффикса
ака, который в форме ада служит в
языке осетинском для образования
поттит/адепИз Самое имя
может быть сближено с осетинским
словом цауага (от глагола цаун, что
значит идти)». Для второго имени
Фаеталартаз Ю. А. Кулаковский на
основе осетинского языка также
предложил иранскую этимологию.
По его мнению, «оба имени могут
быть изъяснены из иранского и тем
обличают сарматскую
национальность христиан погребенных
некогда в нашей катакомбе. Обилие имен
того-же типа среди дошедших до
нас в эпиграфическом материале
имен граждан Пантикапея и
особенно Танаиса,...» позволяет
«установить факт непрерывного
существования туземного населения на Бое-
поре вплоть до конца V века». В
другой надписи, найденной в Панти-
капее, которую Ю. А. Кулаковский
датировал началом VI в., упомянуты
правивший на Боспоре царь Диптун
(До1ятсууоз) и три царских чиновника с
именамиЕ1а70Убюз, Ожхбгуоз и Хо^аус
По мнению Кнауэра, все эти имена
могут быть объяснены из иранских
корней A7, с. 1—25).
А. И. Айбабин в обзорной
работе рассмотрел вопрос об этнической
принадлежности населения,
оставившего в Крыму могильники,
датируемые IV—первой половиной
VII вв. Исследователи обратили
внимание на «сходство полихром-
ных вещей, орлиноголовых пряжек
и фибул из раннесредневековых
склепов и могил, раскопанных в
Керчи и на Южном берегу Крыма,
с соответствующими находками из
захоронений германцев, открытых
в Западной Европе и в
Скандинавии». Одни исследователи
считали, что эти могильники
принадлежат готам. М. И. Ростовцев A922 г.)
связывал раннесредневековые
могильники Боспора и Южного берега
Крыма с сарматами и готами.
В. И. Равдоникас предполагал, что '
«раннесредневековые крымские
склепы и подбойные могилы по
конструкции близки сармато-алан-
ским погребальным сооружениям,
выявленным в Подонье и на
Северном Кавказе». Однако, по его
мнению, это свидетельствует о
местном стадиальном развитии
причерноморских готов A932 г.).М. А.
Тиханова A953 г.) и А. Л. Якобсон
A959 г.) считали, что «склепы,
подбойные и грунтовые могилы,
раскопанные в Инкермане, на Эски-Кер-
мене, в Суук-Су и в Узень-Баше,
принадлежали сармато-аланскому
населению слившемуся с
тавро-скифами и ассимилировавшему
немногочисленных готских воинов».
По мнению В. В. Кропоткина,
«склепы и грунтовые могилы характерны
для тавро-скифов, а подбойные
могилы — для сармато-алан».
Установлено, что «подбойные
могилы с одним и двумя подбоями и
грунтовые могилы с
заплечиками характерны для сармато-алан»
(И. И. Гущина, 1967 г.). Т. М.
Минаева A971 г.) отметила сходство
конструкции крымских и
северокавказских аланских склепов. Ряд
археологов пришел к выводу об
156

алано-готском этносе населения,
оставившего в горном Крыму ран-
несредневековые склепы (М. И.
Артамонов, 1962 г.; В. В. Кропоткин,
1965 г; А. И. Айбабин, 1977 г.)
Таким образом, исследованные в
Юго-Западном Крыму склепы,
подбойные и разнотипные ямные
могилы IV — первой половины VII вв.
характерны для сармато-алан. По
предположению А. И. Айбабина, к
концу VII в., вероятно, завершился
процесс ассимиляции
сравнительно малочисленных крымских готов
сармато-аланами» A8, с. 164, 167—
168, 187—194). Как сообщают
письменные источники (см. ниже)
готы сохранялись в Крыму до
XVII в.
Арсений писал, что в раннее
средневековье Крымская Готия
«простиралась верст на двести по берегам
моря от Балаклавы до Судака и
немного дальше к востоку, а
внутри полуострова ограничивалась
Чатырдагом и другими горами,
окаймляющими южные берега
Тавриды» A9, с. 64).
В. И. Равдоникас считал, что в
средние века территория Крымской
Готии находилась в Крымском
нагорье от р. Черной на западе, а
на южном побережье занимала
лишь узкую полосу от Фороса до
Алушты. Археологов среди
памятников юго-западной части
Крымского нагорья давно интересуют
так называемые «пещерные
города». Это городища и селища с
различными подземными
помещениями, выдолбленными в
известняке, и остатками надземных
строений. Сюда относятся Инкерман,
Эски-Кермен, Мангуп, Сюйрень,
Чуфут-Кале и др. Погребальные
склепы-катакомбы встречаются
не только в Крымской Готии, но и
на восточном побережье Крыма, на
Северном Кавказе, в низовьях Волги
и Дона. «Известный некрополь
со склепами, содержащими более
раннюю гото-сарматскую
культуру, на Госпитальной улице в
Керчи, датируется IV—V вв. и
является памятником, характеризующим
предшествующую стадию. Уже в
этом некрополе устанавливаются
тесные связи готов с сарматами
(костюм, тип вооружения,
принадлежности конского убора и т. д.)...
Таким образом, обряд диахронически
уводит нас от феодального Эски-
Кермена к самому началу
сарматской эпохи. Синхронически он
связывает Эски-Кермен с хазаро-ала-
нами Дона и Донца (салтовский
могильник, могильники у городищ
Мая цк ого, Подгоровского и мн.
др.) и Северного Кавказа
(могильники типа Чми), где в это время
(VI—VII вв.) в силу того же общего
процесса возникают также
феодальные образования,
объединенные в т. н. хазарскую державу»
B0, с. 6, 40—41). Как полагал Е. В.
Веймарн, «раннесредневековые
укрепления горного Крыма, в том
числе «пещерные города», созданы
по преимуществу местными
обитателями крымских нагорий —
потомками тавров и скифов и
сармато-аланами» B1, с. 52).
Рассмотрим антропологические
материалы связанные с Крымом.
Г. Ф. Дебец подверг
антропологическому исследованию три
серии черепов. Первая серия была
добыта в готском могильнике в Эски-
Кермене. Другая серия была
получена при раскопках готского
могильника близ Мангуп-Кале. Эти
серий «аерепов датируются концом
I — йЭЦалом II тыс. н. э. Несколько
черепов были из погребений в Кыз-
Куле и Челтере. Г. Ф. Дебец
заметил, ^ что «черепа из каменных
ящиков в Хархе (Осетия),
относимые к тому же времени, что и
наши крымские серии,
морфологически к ним очень близки».
Краниология крымских готов не дает
указаний на миграцию готов с
севера, основная масса населения
была местного происхождения, а
скандинавская примесь была весьма
незначительной, не оказавшей
заметного влияния на
антропологический состав населения. Как
считал Г. Ф. Дебец, . «основной тип
населения средневековых «гот-
157

ских» городов горного Крыма
обнаруживает наиболее близкое
сходство с типом сармат волжской
дельты и, по-видимому, крымских
тавров. Этот тип является также
основным типом Цимлянского
городища, которое, по мнению М. И.
Артамонова, отождествляется с
хазарской столицей Саркелом. Он
прослеживается также в Зл пекинском
могильнике хазаро-аланского
времени на Украине. В настоящее
время этот тип в наиболее чистом виде
выявляется у горцев Северного
Кавказа» B2, с. 334, 346, 386).
Могильник Чуфут-Кале
датируется VI—VII вв. На основании
антропологических материалов К. Ф.
Соколова считала, что «население ран-
несредневекового Чуфут-Кале
принадлежало к сармато-аланской
группе, сходной по
морфологическим признакам со скифами» B3,
с. 70).
Сопоставление
антропологических материалов Крыма с
данными относительно сарматов
Украины и Нижнего Поволжья привело
Ю. Д. Беневоленскую к выводу об
определенной общности типа:
«Сходны лицевые признаки, но
вместе с тем имеются различия в форме
черепа: сарматы Украины и
Поволжья — мезобрахикранны.
Отчасти различия связаны с
деформацией затылка в крымских сериях.
По антропологическим данным
участие сарматов в формировании
населения Крымского нагорья
представляется вполне вероятным» B4,
с. 206).
Г. П. Зиневич подвергла
краниологическим исследованиям
многочисленные серии черепов из
средневековых могильников Юго-
Западного Крыма. В результате
измерений более 1390 черепов
исследовательница пришла к
следующим выводам. На основе
исторических свидетельств и
краниологических материалов
из городских и сельских
могильников Юго-Западного Крыма
можно предположить, что «на данной
территории в эпоху поздней
античности и раннего средневековья
жили потомки скифо-сарматов,
эллинов, готов и др.» И далее:
«Вполне возможно участие сарматов
в формировании
антропологического состава средневекового
населения Крыма.
Археологические данные свидетельствуют о
наличии элементов сарматизации
в обряде погребения, в обычае
искусственной деформации головы».
Краниологические серии из ранне-
средневековых могильников Юго-
Западного Крыма очень схожи с
сериями скифо-сарматского времени.
«Это мезодолихокранные черепа
разных морфологических типов:
одни с массивным черепом и
широким лицом принадлежали,
очевидно, скифам, другие, с менее
массивными черепами,
мезодолихокранные, грациальные с узким
лицом — представителям среднезем-
номорской расы (грекам и, может
быть, таврам). К этому основному
антропологическому типу были
примешаны брахикранные черепа,
принадлежавшие, по-видимому,
сарматам. Другой брахикранный,
узколицый тип связан с Северным
Кавказом (плитовые могилы в
Осетии, датированные X—XII вв.)».
В связи с вопросом о готах в Крыму,
были сопоставлены серии черепов
из «пещерных городов» Крыма со
средневековыми
краниологическими материалами из Скандинавии.
«Северо-европейский узколицый
долихокранный тип, который, по-
видимому, был характерен для
готов, не имеет ничего общего с
антропологическим типом
населения, оставившего свои погребения в
Мангупе и Эски-Кермене».
Вероятно, готы в Крыму были
сравнительно малочисленны и не
оказали существенного влияния на
морфологический тип населения
горного Крыма. Краниологическая
серия из Заветнинского некрополя
дала преобладающий процент
длинноголовых, сравнительно грациаль-
ных европеоидных черепов,
отличающихся от европеоидного
массивного, долихокранного типа.
158

Среди краниологических серий из
Крыма имеется примесь
североевропейской долихокранной расы,
которую можно связать с готами.
В средневековье эти
немногочисленные готы «смешались с
местным населением, и со временем их
антропологический тип
растворился в местном субстрате» B5, с. 14,
134—135, 246—248).
Среди древнеевропейских
надгробных надписей на кладбище
городища Чуфут-Кале под 706 г.
упомянут Моисей Алани, сын
Иосифа Алани. Д. А. Хвольсон считал,
что «эти два лица происходят,
вероятно, из страны Алан на Кавказе
и жили в Крыму... эти два аланских
еврея... суть переселенцы с
Кавказа» B6, с. 176). М. Я. Чореф
полагает, что «эти два имени явно
указывают на связь представителей
караимского населения Кырк-Ера
(или Чуфут-Кале. — А. К.) с
Аланией. И имя «Алан» возможно,
является не только прозвищем, но
этническим определением этих лиц» B7,
с. 73).
По сообщению Никифора (ок.
758—829), император Юстиниан II
E85—695 и 705—711),
низложенный и сосланный в Крым в 704—705
гг., «бежал из Херсона и скрылся в
крепости, называемой Дорос и
лежащей в готской земле» B8, с. 155,
163). В «Житии Иоанна», епископа
Крымской Готии, содержится
рассказ, что в связи с иконоборческой
компанией в Византии Иоанн,
избранный в епископы в 758 г., ездил
6 Иверию (Грузию), где был
рукоположен в сан епископа грузинским
католикосом. В житии
сообщается также о сопротивлении
жителей Крымской Готии нападению
хазар B9, с. 25—34).
М. И. Артамонов полагал, что
местное население Крыма, еще
недостаточно изученное, состояло
«преимущественно из готов и алан»
C0, с. 194). В ареал
распространения памятников салтово-маяцкой
культуры, в создании которой
главная роль принадлежала аланам,
входил и Крым. Найденные в Крыму
воинские поясные наборы салтов-
ского типа датируются рамками
существования салтово-маяцкой
культуры — вторая половина VIII—IX
вв. Владельцами поясных наборов из
могильников Юго-Западного и
Южного Крыма были «сармато-аланы и
ассимилированные ими готы».
А. И. Айбабин считает, что «мода
на салтовские поясные наборы —
распространяется среди алано-гот-
ского населения подвластной
Хазарскому каганату Крымской Готии.
Быть может, владельцами
большинства таких поясов были
коренные жители Готии, вступившие в
военные отряды хазар и, видимо,
как и все другие воины,
прошедшие обряд посвящения.
Косвенным подтверждением
выдвинутого предположения является сам
факт отсутствия почти во всех
погребениях с салтовскими поясами
(раскопанных на территории
Крымской Готии) вещей' достоверно
датированных концом IX — началом
X в., т. е. после прекращения
военного присутствия хазар в Готии там
исчезает мода и на салтовские
пояса» C1, с. 255—239).
В раннее средневековье в
Крыму возникли пять архиепископий,
подчиненных Константинове л ь-
скому патриархату: Херсонская,
Боспорская, Готская, Сугдейская,
Фулльская. В списке епархий Кон-
стантиновольского патриархата,
относящемуся в VIII в., готская архие-
пископия с резиденцией в Доросе
занимала 37-е место C2, с. 210—
211). В списке епархий,
составленном при императоре Льве VI
Мудром (886—911), крымские
архиепископий располагались в следующем
порядке: 21 место — Херсон, 40—
Боспор, 46—Готия, 47—Сугдея, 48—
Фуллы. В списке епархий,
относящемуся ко времени правления
императора Алексея I Комнина
A081—1118), эти архиепископий в
той же последовательности, но под
номерами: 16, 29, 34, 35, 36. В
конце XIII в. Крымские епархии были
возведены в ранг митрополий. В
списке митрополий, принадле-
159

жащем времени правления
императора Андроника Палеолога
Старшего A282—1328), Готская
митрополия занимает 83-е место, а
Боспорская — на 94-м месте, Суг-
дейская — на 96-м C3, с. 174—175).
А. Л. Бертье-Делагард посвятил
специальную работу истории
крымских епархий C4, с. 35—36, 128—
135).
В сочинении Ибн-ал-Биби (ум. в
1272 г.) «Сельджук-намэ»
содержится рассказ о захвате
турками-сельджуками города Сугдака в Крыму
во время правления сельджукского
султана Ала-ад-дина Кекобада
A219—1236). Турецкое войско
отправилось морем в Крым (в «Хаза-
рию») и подошло к побережью
около г. Сугдака. Посол из
Сугдака прибыл к турецкому
предводителю Чупану и заявил о
покорности султану, и «если же султан
поход на русских предпринял, то
мы согласны дать ему. в помощь
нашу молодежь, которая будет
хорошо сражаться».
Одновременно власти Сугдака послали гонца
в степь к кипчакскому хану. Тот в
свою очередь отправил посла к
русскому князю. Из кипчаков и рус-
ких образовалось войско в 10000
всадников. Попытка посла из
Сугдака откупиться от турок не удалась,
и они вернулись домой. Войско
турок-сельджуков высадилось на
берег. В результате двухдневного
сражения турки одержали победу
над кипчаками и русскими. Спустя
неделю турки, расположились у
ворот Сугдака. Войско сугдиан, в
котором были пехота и конница, было
разгромлено турками. Старейшины
города сдали Сугдак на милость
победителей. Сельджукское войско
вступило в город и получило
контрибуцию. По требованию турок
разбили христианский колокол, и в
городе была построена соборная
мечеть.
А. Якубовский считал, что поход
турок на Судак состоялся
накануне нашествия татар и произошел
в 1221 г. или в 1222 г., а также
поставил вопрос: «Кто же населял
Сугдак? Считается, что город основан
был аланами (асами) в 212 г. н. э.,
которые и были его первыми и
главными поселенцами. Что это
так — находит косвенное
подтверждение и у нашего автора. Город
Судак у Ибн-ал-Биби называется то
Сугдак, то Сугд. Известно, что
аланы — иранцы, и что Сугд — имя
страны (в долине Зеравшана),
населенной когда-то иранцами-согдий-
цами. Быть может, и правы те
исследователи, которые в названии
Сугдака видят отражение
воспоминания о далеком Сугде, откуда они,
быть может, и пришли. Что аланы
жили в Сугдаке и во время похода
Ала-ад-дина Кейкобада видно,
хотя бы из того, что еще несколько
десятилетий спустя египетский
историк Ибн-абд-аз-Захыр,
описывая маршрут посольства Бейбар-
са к Берке-хану, говорит: «потом
они взобрались на гору называемую
Судак; (здесь) встретил их
правитель местечка Крым, которое
населяют люди разных наций как-то:
кипчаки, русские и аланы».
Если аланы жили в Старом Крыму
в начале 60-х годов XIII в., то жили
они и в своем родном Судаке,
который «отстоял от Крыма в
нескольких десятках верст» C5, с. 53—64;
36, с. 63),
Источники свидетельствуют, что
население приморских городов
Крыма было разноэтничным, и
Судак не являлся исключением в этом
отношении. Кроме аланов в нем,
вероятно, жили греки, русские и др.
Например, население Херсона в
XII—XIII вв. составляло 4—4,5 тыс
человек: греки, армяне, аланы,
евреи, наезжали половцы,
итальянские купцы C7, с. 82—83).
Епископ Феодор (первая
половина XIII в.) посетил Крым, и от
преследователей он и его спутники
«были беглецами в аланском селении
неподалеку от Херсона (племя это
рассеяно и простирается от
Кавказских гор до Иверйян, древний
предел их родины; они возлюбили
посылать некие многолюдные
выселки, так что наполнили почти всю
160

Скифию и Сарматию)».
Преследователь Феодора «грозил войною
малым Аланам, если они нас не
выдадут».
«Близ Херсона живут Аланы
столько же по своей воле, сколько
и по* желанию Херсонесцев,
словно некое ограждение и охрана
(города). Их я увидал, и они сами
радостно сбегались вокруг
родного пастыря и окружали его. Желая,
чтобы мы гостили у них, они
оказывали нам всяческие услуги. А мы
воздавали им словом увещания, чтобы
они жили согласно Христову
знанию. Они же поистине... были
стадо, рассеянное по горам, пустыням
и пропастям земным, не имеющее
ни стойла, ни навеса, выставленное
на пожирание (диким) зверям».
Херсонский епископ был недоволен
тем, «что Аланы были у нас, или
скорее, что мы были в Херсоне.
Тотчас пошла речь о границах
епархии, и что это его епископия,
и что я здесь проездом и чужой...
Мы не предстояли во всенародном
учении, не похитили
рукоположения, чтобы он имел право думать,
что права его нарушены. Но на
вопросы неких, быть может и Алан,
мы давали лишь ответы в углу (т. е.
частным образом)». Епископа
Феодора привлекли к суду. Судья
обратился к нему: «Откуда ты,
говорит, вторгся к нам?» «Словно
я другой веры...» — «Но пропади
ты с нечестивыми и безбожными
Аланами, которые хуже Скифов!»
«Епископ Феодор и его спутники
были вынуждены в середине зимы
отправиться на Боспор. Князь тех
мест не принял отца епископа
Феодора, несмотря на желание
населения. «Когда нам не позволили
вступить туда, мы обратились в
другую страну, более обширную и
более суровую, что бы нам ни
предстояло испытать. Отец (мой)
остался там среди самого небольшого
числа Алан, перенося всякие
бедствия, бедность, поношения, обиды,
ибо не все приемлют слово
духовное...» Епископ Феодор с
оставшимися спутниками направился
далее в Кавказскую Аланию. По
мнению Ю. А. Кулаковского,
послание епископа Феодора
«написано в глуши Кавказских гор и
содержит в себе живые и
современные свидетельства об Аланах, т. е.
предках нынешних Осетин» C8, с.
11—22).
В первой половине XIII в.
Крымская Готия была в вассальной
зависимости от Трапезундской
империи A204—1461 гг.). В сказании о
чудесах св. Евгения Трапезундско-
го рассказывается, что в 1223 г.
судно из Крымской Готии с
ежегодной данью трапезундскому
императору было занесено бурей в
Синоп и разграблено
турками-сельджуками. Следствием этого была
война между Трапезундской
империей и Сельджукским султаном
C9, с. 48—51).
Арабский историк Ибн-ал-Асир
A160—1233) сообщил о первом
вторжении татар в Крым в 1223 г.:
«Придя к Судаку, Татары овладели
им, а жители его разбрелись;
некоторые из них со своими
семействами и своим имуществом
взобрались на горы, а некоторые
отправились в море и уехали в страну
Румскую (Византию — А. К.)...»
C6, с. 26).
В 40-х годах XIII в. Крым вошел в
состав Золотой Орды. Гильом Руб-
рук в мае 1253 г. отправился из
Константинополя морем в Крым и
прибыл «в Солдайю (г. Судак —
А. К.), первый город Татар». Крым
«именуемый ныне Латинами Газа-
рия; Греками же живущими в ней
по берегу моря, она именуется Кас-
сария, то есть Цезария, ... город,
именуемый Керсона (Херсонес —
А. К.)». «На море от Керсоны до
устья Танаида (Керченский
пролив. — А. К.) находятся высокие
мысы, а между Керсоной и Сол-
дайей существует сорок замков;
почти каждый из них имел особый
язык; среди них было много Готов,
язык которых немецкий. За этими
гористыми местностями к
северу тянется по равнине,
наполненной источниками и ручейками, очень
161

красивый лес, а сзади этого леса
простирается огромная равнина,
которая тянется на пять дневных
переходов, до конца этой области
к северу; она суживается, имея море
с востока и запада, так что от
одного моря до другого существует один
большой перекоп. На этой
равнине до прихода Татар обычно жили
Команы (кипчаки, половцы. — А.
К.) и заставляли вышеупомянутые
города и замки платить им дань.
А когда пришли Татары (Впервые
в 1223 г., вторично в 1236 г. — А. К.),
Команы, которые все бежали к
берегу моря...». Как сообщил Рубрук,
в Крыму «пришли к нам некие
Аланы, которые именуются там Аас,
христиане по греческому обряду,
имеющие греческие письмена и
греческих священников. Однако они
не схизматики, подобно Грекам, но
чтут всякого христианина без
различия лиц» D0, с. 88, 90, 106).
О масштабах миссионерской
деятельности францисканского
ордена на Востоке свидетельствует
перечень народов, среди которых
в 50-х годах XIII в. орден вел
католическую пропаганду. В послании
папы Александра IV миссионерам-
францисканцам A258 г.) названы:
сарацины, греки, болгары, куманы,
эфиопы, сирийцы, иберы, аланы,
газары, готы, зикхи, рутены, армяне,
татары и др. D1, с. 36).
Византийский историк Георгий
Пахимер A242—1310) среди
покоренных монголами народов
Восточной Европы назвал аланов, зихов,
готов и русов D2, с. 345).
В 60—70-х годах XIII в. в
Северном Причерноморье, в том числе
на южном берегу Крыма, возникли
итальянские, главным образом
генуэзские колонии. Генуэзцы вели
широкую торговлю и
католическую пропаганду. С генуэзцами за
рынки в колониях вели
конкурентную борьбу венецианцы.
Мартино Канале в «Венецианской
хронике» сообщил, что в 1268 г.,
когда в Италии был голод, и в
Венеции сильно вздорожали продукты,
венецианские власти «разослали ко-
162
раб л и всюду, даже к татарам и во
многие другие приморские
страны, с повелением закупить хлеб
и привезти в Венецию... Татары,
аланы, зихи, руссы, турки, армяне
и греки дали в ту пору хлеб
венецианцам» D3, с. 94). Упомянутые
в хронике аланы — это не только
северо-кавказские, но и крымские
аланы.
В последней трети XIII в. в
Золотой Орде выдвинулся эмир Ногай.
Он был правителем западных
областей Золотой Орды, включая Крым,
Как сообщил Рукнеддин Бейбарс
A245—1325) в 698 г. хиджры A298-
1299 гг.) Ногай «послал сына дочери
своей в земли Крымские, чтобы
собрать подати, наложенные на них. Тот
пришел в Кафу, а это город
принадлежащий Генуэзским Франкам, I
между Стамбулом и между Кры-!
мом, и потребовал от его жителей
денег». Жители Кафы убили внука
Ногая. «Известие об умерщвлении
его дошло до Ногая, деда его,
который отправил в Крым огромное
войско. Оно ограбило его (город
Кафу), сожгло его, убило
множество Крымцев, взяло в плен
находившихся в нем купцов
мусульманских, алланских и
франкских, захватило имущество их, ;
ограбило Сарукерман, Кырк- I
Иери (Чуфут-кале), Керчь и др.» C6, !
с. 111—112).
Арабский географ Абуль-Феда
A273—1331) в своем
землеописании отмечал:«Керкер или. Керкри...
находится на краю седьмого
климата в стране Асов. Его имя значит по
турецки сорок человек. Это
укрепленный замок, трудно доступный:
он опирается на гору, на которую
нельзя взойти. Наверху горы есть
площадь, где жители страны (в
момент опасности) находят
убежище. Этот замок находится на
некотором расстоянии от моря;
жители принадлежат к племени
Асов... Керкер находится на север
от Сарыкермена (Херсонеса. — А.
К.), между этими двумя местами
один день пути» D4, с. 319).
Еще одно известие об аланах

«явствует из письма Марино Са-
нудо к французскому королю
Филиппу VI от 13 октября 1334 г.,
где к народам, зависевшим от
Татар, причислены Готы с небольшим
числом Аланов (ОсйЫ е1 а^ш А1ат)
в Галгарии, т. е. в Газарии,
Хазарин, Крыму» D5, с. 137).
В документах
Константинопольского патриархата под 1384 г. по
поводу спора между
митрополитами Херсонским и Готским за
приходы названы поселения Сикита,
Парфенит, Лампад, Алуста, Фуна и
Алания. В акте 1390 г. во владение
митрополита Херсонского
переданы место Кинсанус и около него
прибрежные места Фуна, Алания, .
Алушта, Лампадо-Парфенита и Си-
кита с Хрихарем D6, с. 459—461,
468). По мнению А. Л. Бертье-Дела-
гарда, Алания — «это имя не
поселения, а этническое, данное по
имени жившего там народа» D7, с.
237).
Мухаммед Риза (XVIII в.),
основывавшийся на более ранних
письменных источниках, писал, что
некогда в Кырк-Ере проживали асы,
гяуры, т. е. христиане, проявлявшие
непокорность татарским ханам.
Турецкий историк Аали-эфенди в
географическом описании указывал,
что «Кырк-Эр есть крепость из
городов асских на севере от Сары-
Кермана. На весьма высокой горе
находится». Один из потомков
Чингиз-хана, Шейбек-хан, после долгой
осады, обманом захватил город
ночью. Позднее татары поселили в
Кырк-Ере евреев-караимов из
Бахчисарая.. Золотоордынский хан Шади-
бек правил, согласно источникам,
с 1400 г. по 1408 г. В, Д. Смирнов
заметил, что, сообщая о водворении
караимов в Кырк-Ере, крымские
историки «не дают известий о том,
что сталось с сидевшими в нем
дотоле асами. О поголовном
избиении их, или какой-либо резне,
ничего не говорится» D8, с. 104—105,
107; 27, с. 72—73). Среди
караимских фамилий в Крыму была
фамилия Алан D9, с. 8).
Европейские путешественники
отмечали многонациональный
состав приморских городов Крыма и
преобладание в них восточного
населения. Испанский
путешественник XV в. Тафур обратил внимание
на пестроту национального
состава жителей Кафы: «Сколько и так
необычны племена, которые там
собрались, что поистине, не будь
там генуэзцев, то, вероятно,
жители тамошние ничем не походили бы
на нас, (настолько) разнятся они от
(европейцев) в (манере)
одеваться, есть, в обычаях женщин». Аль-
фиери (нач. XV в.), долго
проживший в Кафе в качестве учителя,
писал, что «люди всех
национальностей встречаются в этом городе»
E0, с. 4).
Доминиканец Иоанн Галони-
фонтибус в 1377 г. был назначен
папой римским епископом
Нахичевани (в Закавказье), а в 1398 г.
стал архиепископом Султанийи в
Иране. В 1403 г. в качестве посла
Тимура посетил ряд европейских
стран. Конец жизни Галонифонти-
бус провел в Крыму. В своем
сочинении «Книга познания мира» он
писал: «Вдоль и вокруг Черного
моря живут два малых народа: таты
и некоторое число готов. В своей
религии они . следуют грекам и
пользуются греческими буквами.
Готы претендуют на
происхождение от шотландцев и говорят как
англичане. Они живут здесь вдоль
побережья близ Каффы, также
как и в Татарии или Кумании». И
далее, повествуя о «Великой
Татарии» (имеется в виду Золотая
Орда, — А. К.), Галонифонтибус
отмечает, что «самым
значительным их городом является Сарай.
Некогда самым большим городом
страны считался Солхат или Крым,
но в наши дни большая его
часть в развалинах. Известный и
населенный город Каффа, место
сбора купцов со всех концов мира,
находится в десяти милях
севернее. Здесь говорят на всех
восточных языках и однажды я сумел
насчитать целых 35 языков». О
христианах в «Великой Татарии» Галони-
163

фонтибус писал: «В этой стране
много христиан, а именно: греки,
разные армяне, зики, готы, таты, воля-
ки, русские, черкесы, леки, йассы,
аланы (в рукописи а551 е! А1аш),
авары, казикумухи и почти все они
говорят на татарском языке E1, с.
13, 14, 15). Названные здесь асы и
аланы — это кавказские аланы.
Иоанн Шильтбергер во время
своих многолетних странствий в
начале XV в. посетил Крым. «Также
страна, называемая Кипчак, со
столицею Солкат. В этой стране
собирают разного рода хлеб. Есть (в
этой стране) город Каффа, при
Черном море, окруженный двумя
стенами. Во внутренней части шесть
тысяч домов, населенных
Итальянцами, Греками и Армянами. Это
один из главных городов
черноморских, имеющий во внешней
черте до одиннадцати тысяч домов,
населенных христианами:
латинскими, греческими,
армянскими и сирийскими. В нем имеют
свое местопребывание три
епископа: римский, греческий и армянский.
Есть в городе и много язычников,
которые имеют в нем свой храм.
Четыре города, лежащие при море,
зависят от Каффы, где есть два рода
Евреев, которые имеют две
синагоги в городе и четыре тысячи домов
в предместье. Также город Киркер
в хорошей стране, именуемой Го-
тией, но которую язычники
называют Тат. Она населена
греческими христианами и производит
отличное вино. В этой стране, лежащей
при Черном море, св. Климент был
утоплен возле города, называемого
язычниками Сарукерман» E2, с.
56—58).
Иосафат Барбаро, проживший
в 1436—1452 гг. в венецианской
колонии Тана, в устье Дона, писал
об аланах и готах в Крыму: «Далее
за Каффой, по изгибу берега на
Великом море, находится Готия, за
ней — Алания, которая тянется по
«острову» (Крымский полуостров —
А. К.) в направлении к Монкастро,
как мы уже сказали выше.
Готы говорят по-немецки. Я знаю
это потому, что со мной был мой
слуга-немец; они с ним говорили,
и [обе стороны] вполне понимали
друг друга подобно тому, как
поняли бы один другого фурланец и
флорентиец. Я думаю, что
благодаря соседству готов с аланами
произошло название готаланы (Оо1Ьа1а-
ш). Первыми в этом месте были
аланы, затем пришли готы; они завое-
ввали эти страны и [как бы ]
смешали свое имя с именем аланов.
Таким образом, ввиду смешения
одного племени с другим, они и
называют себя готаланами. И те, и
другие следуют обрядам греческой
церкви, также и черкесы» E3, с.
157).
Что означает этноним таты и
кого в Крыму Галонифонтибус и
Шильтбергер называли татами?
С. Г. Кляшторный указал, что
этническая семантика слова «тат»
четко определена Махмудом Каць
гарским (XI в. — А. К.): «Тат—у
всех тюрков это каждый, кто
говорит на иранском языке». Для
Махмуда Кашгарского «тат» — это
ираноязычные оседлые поселенцы
Семиречья и Восточного Туркестана,
подвластные тюркам» E4, с. 10; 55,
с. 122—123).
Хивинский историк Абул-л-Гази
A603—1674) в своем сочинении
«Родословная туркмен» писал:
«В те времена в Ираке, Хорасане
и Мавераннахре государи, сипахи и
райяты — все были таты; кроме
татов никого не было». В
примечаниях к сочинению Абу-л-Гази А. Н.
Кононов указал: «Туркмены термин
тат употребляли как
этнографическое название для обозначения
нетюрков, в первую очередь
иранцев; татами они называли также
оседлое население вообще и
хивинцев, хорезмийских узбеков в
частности» E6, с. 56, 96). В. Ф. Миллер
указывал в работе о языке
закавказских татов, что это название
давалось тюрками оседлому
иранскому населению Закавказья, а
степные татары северного Крыма
так называли татар южного берега,
потомков оседлых греков, готов,
164

итальянцев и других народов E7,
с. XVII).
Ф. Д. Люшкевич в работе,
посвященной анализу этнонима «тат»
в Средней Азии, Иране, Ираке,
Малой Азии и Закавказье,
установил, что «в Средней Азии слово тат
связано как с самим дотюркским,
преимущественно ираноязычным
населением, так и с его
культурными традициями. В тюркоязычной
литературе Малой Азии и
северного Ирака слово тат отчетливо
сохранялось в своем первоначальном
значении... Во многих произведениях
отмечено противопоставление
языков татча и тюркче (татского и
тюркского)... в тюркоязычной литературе
северного Ирака и Малой Азии в
XIII—XV вв. не отмечено ни одного
случая перенесения названия тат на
других жителей (арабов, греков или
анатолийских тюрков). Все это
свидетельствует об определенном
этническом значении слова тат и его
связи с ираноязычным населением...
татами по всей Персии называют
персов, когда их нужно отличить
от курдов, тюрков, арабов, и др...
в персидском Азербайджане
татами называются древние иранские
народности... Потомками
переселенцев из Ирана считаются
группы татов в Закавказье... Татами здесь
называют различные по
происхождению и религии группы татов-му-
сульман, татов-армян и горских
евреев, объединяемые по признаку
общего языка тати, иранского по
происхождению». Ф. Д. Люшкевич
сделал общий вывод: «Таким
образом, значение термина тат—
«ираноязычный»,— отмеченное в
тюркских источниках для Средней
Азии с VIII до XI в., а в областях
дальнейшего продвижения
тюрков на запад — вплоть до XV в.,
находит подтверждение в
современном употреблении этого
названия в Иране и Закавказье» E8,
с. 25—28).
М. Е. Мататов считает, что таты,
живущие в Дагестане и
Азербайджане, генетически связаны с
древними ираноязычными племенами,
евразийских степей E9, с. 109—112).
Как отмечают лингвисты А. Л.
Грюнберг и Л. X. Давыдова, «этим
термином тюрки-кочевники
обозначали оседлых земледельцев,
преимущественно иранцев. Этим
объясняется тот факт, что термин
«тат» выступает как название или
самоназвание различных этнических
групп на обширном пространстве от
Крыма до Средней Азии» F0, с.
232).
В. X. Кондораки писал, что «Мон-
голо-Татары при входе своем в
Крымский полуостров застали на южном
берегу особенный народ, который
назвали Татами — это мы знаем,
потому что й теперь внутри Крыма
степные и городские Татары
называют южнобережских мусульман
этим именем... Не может быть,
чтобы название это относилось
собственно к Грекам, которых было
много вр внутренности их
владений... Мы имеем еще одно
основание для отличия южнобережских
Татар от прочих: это протяжный или
скорее певучий лад их речи,
несвойственный другой нации в
Крыму» F1, с. 33).
Таким образом, на основании
письменных источников и
исследований историков можно сделать
вывод, что татами у Галонифон-
тибуса и Шильтбергера названы
ираноязычные аланы, жившие в '
Крыму и находившиеся в тесном
контакте с готами.
Трапезундская хроника под
1426 г. сообщила: «В ноябре того
же года прибыла из Готии царица
кира-Мария, дочь кир-Алексея и
Феодоры, и с почестями встречена
ее мужем богобоязненным
деспотом и великим Комненом, Кир-
Давидом» F2, с. 44).
В середине XV в. в Крыму
возникло Крымское ханство, в
котором на престоле утвердилась
династия Гиреев. Основателем
династии был хан Хаджи-Гирей I
A420—1466). Его резиденция в
1430—1460 гг. была в Кыркере
(ныне городище Чуфут-Кале) F3, с.
181). Согласно известию византий-
165

ского историка Лаоника Халкоконди-
ла, относящемуся к середине XV
в., крымские татары обложили
данью крымских готов и генуэзцев
из Каффы, им должна была
уплачивать дань также часть «сарматов», у
т. е. часть жителей России» F4,
с 53).
В 1453 г. под ударами турок-
османов пал Константинополь,
переименованный ими в Стамбул, и
прекратила свое существование
Византийская империя. Для защиты
от Османской исперии трапезунд-
ский император Давид A458—1461)
пытался привлечь на свою сторону
союзников. В письме от 29 апреля
1459 т. к Филиппу Бургундскому
император Давид писал, что в союзе
с ним будут царь Грузии, князья
Мингрелии и Абхазии, а также
«готы и аланы дали обещание
сражаться под знаменем короля
Георгия Грузинского» C9, с. 135—136).
Но союзники не успели собрать свои
силы, и Трапезундская империя
рухнула под ударами турок-османов в
1461 г. При хане Менглй-Гирее
A469—1515) в 1475 г. турецкая
эскадра высадила в Крыму
большую армию. Крымские татары
присоединились к туркам.
Объединенное турецко-татарское войско
захватило Кафу и другие генуэзские
колонии в Крыму. Затем, после
длительной осады турки взяли штурмом
Мангуп (Теодоро, Феодоро), и гре-
ко-гото-аланское княжество в
Крыму было разгромлено. Матвей
Меховский A457—1523) в своем
сочинении сообщил, что Мангуп
удерживали его князья, два брата,
которые были готы по
происхождению и языку и оба погибли в
сражении F5, с. 71). В княжестве
Феодоро перед нашествием турок
насчитывалось тридцать тысяч домов
(семейств), т. е., по мнению А. Л.
Ббртье-Делагарда, до двухсот
тысяч жителей F6, с. 1—18; 67, с.
34). В результате турецкого
нашествия население княжества было
перебито или пленено и продано в
рабство, или разбежалось и
укрылось в горных лесах.
Крымское ханство стало
вассальным по отношению к Османской
империи. Турецкий султан
утверждал хана в Крыму и нередко
смещал его. В Кафе находился турецкий
паша со значительным
гарнизоном. Паша был наместником
султана в ханстве, осуществлял
надзор и вмешивался в дела
ханства, вплоть до смены хана.
Опираясь на военную мощь
Османской империи, Крымское ханство
проводило агрессивную политику
против Украины, России, Польши,
Молдавии, Северного Кавказа,
Венгрии. Феодальная знать Крымского
ханства организовывала и
осуществляла грабительские походы на эти
страны с целью захвата добычи и
пленных. Крымское ханство было
союзником Турции в ее войнах с
Россией в XVII—XVIII вв. В самом
Крыму происходила татаризация
и мусульманизация греков, готов
и аланов. Со своей стороны,
оседлое, население Крыма оказывало
влияние на кочевников — татар.
Под его влиянием татары
переходили на оседлость, стали
заниматься земледелием, разводить
сады и виноградники.
В титуле крымских ханов
упоминались и та ты: «Божиею милостью
великие орды, великого юрта
Крымского престола, кипчакские степи
многих татар и бесчетных ногаев
правой и левой стороны, несчетных
тем Татов и Тевкесов и междугор-
ских Черкесов государь, высокоимя-
нитый хан, ...» F8, с. 37).
Упоминание туменов татов в ханском титуле,
наряду с татарами, ногаями и
черкесами, говорит о том, что таты
играли значительную роль в
Крымском ханстве. В титуле под 1636 г.:
«... великие орды и великого юрта
Крымского государства
бесчисленных многих Татар и неизсчетных
Ногай, и меж Горских Черкас Татц-
кий, и Тавкецкий, всех многих бу-
сурман великой и благодатной
государь...». Термины «таты», «Татц-
кйй», «Тацкий» неоднократно
встречаются в титулах крымских
ханов в XVII в. в дипломатической
166

переписке между Российским
государством и Крымским ханством
F9, № 10, с. 43; № 11 с. 1, 10, 17,
25; № 12, с. 1, 8, 10г 26, 29, 41;
70, с. 81, 85).
В Крымском ханстве среди
государственных должностей
была должность «тат-агасы». Как
считал Ф. Хартахай, «тат-агасы был
управляющим земель, известный в
делах посольского приказа под
именем «татских». Эти земли были
обитаемы христианами и
составляли удел хана; название свое они
получили от слова «тат», которое
означает христиан и в особенности
греков» G1, с. 210). Согласно В. X.
Кондораки, тат-агасы <—
«начальник татского племени», а также
«министр лесных дел, земель и
народов, обитавших на южном
берегу» F8, с. 11, 47). В документах
русского посольства в Крым в 1626—
1628 гг. упомянуты: «Тат-Кирей
князь», «Тат-Киреево^ княжое
место», а в росписи подарков
крымским вельможам: «Рамазану аге
Татцкому» G0, с. 9, 48, 72, 92).
В ярлыке Девлет-Гирей хана от
999 г. хиджры A590—1591 гг.)
начальнику крепости Кыркиера
постановлено взымать налог «с
привозимых южно-бережскими
христианами (тат-райя) дров — с каждого
бревна по 2 акча (акча — 1/4 коп)»
G2, с. 27). Армянская хроника
1615—1648 гг., написанная монахом
Хачатуром из Кафы, сообщает, что
в 1622 г. казаки на 33 судах
прибыли в порт Кафы и совершили
грабительское нападение на город и
прилегающие районы. «Также они
разорили сады на земле Татов».
В 1629 г. казаки снова напали на
побережье Крыма и атаковали также
Судак, причинив «разорения на
земле Татов» G3, рр. 83—84). В 1649
г. донские казаки совершили
нападение с моря на татское поселение
близ Балаклавы D8, с. 542). В
фирмане Мухаммед-Гирея IV
крымскому митрополиту Давиду от 1652 г.
содержится обращение к «Тат-эли-
скому, Карасускому,
Балаклавскому и Козловскому кадиям (судьям—
А. К.)... что состоящий
митрополитом по моему Высочайшему бера-
ту над неверными Тат-эли и
принадлежащих к нему местностей
духовное лицо Давид послал к
нашим счастливым дверям
человека с прошением, жалуясь на тех,
кто не подчиняется
установленным кануном (законом) некоторым
религиозным обрядам...» G4, с. 81).
На основании приведенного
документа можно заключить, что в
середине XVII в. таты еще оставались
христианами и имели своего
митрополита.
Посол германского императора
Фердинанда при турецком
дворе Бузбек в 1565 г. встретил в
Стамбуле двух крымских готов и
разговаривал с ними. Он
заинтересовался их языком и записал отдельные
слова и начало песни. Песня, как
установили востоковеды, была
турецкой, но отдельные слова,
записанные Бузбеком,! все германские.
Готы в Крыму имели города Манг
и Сциварин, т. е. Сюрень, и давали
крымскому хану 800 пеших
воинов. «В последующие затем
времена Готы усвоили для общежития та-
татарский язык, как и другие
христиане, жившие с ними в общежитии».
Ф. Брун заметил, что записанные
Бузбеком числительные до 40
похожи на соответствующие им готские
названия. «Крымские Готы
заимствовали, без сомнения, у своих
инородных соседей слова за!а или зада
A00) и Ьагег A000)» G5, с. 120—
121; 76, с. 236—240, 241).
По мнению В. Ф. Миллера,
«первое вполне совпадает с
осетинским — дигорским сада, второе с
новоперсидским Ьагаг, которое в
этой форме должно было
существовать и у древних осетин (аланов),
раньше чем было заменено
тюркским ГП1П или сложение/^ даз сасП —
«десять сот». Числительные вообще
принадлежат к таким словам,
которые считаются типичными и
основными в языках, и примеры
заимствования бывают сравнительно
крайне редко, обыкновенно под
влиянием весьма тесных торговых
167

или иных сношений одного народа
с другим» A6, с. 9).
В иранских языках: за!а (сак.), за!
EТ) (согд.), за*, заЬ (пехл.), зас!
(перс, тадж.), зад, за!(ягн.), заес1ае
(осет.)— «сто».
«Из аланского идет
крымско-готское зада 'сто'». Также в иранских
языках: Ьагаг (парф., перс), Ьагаг
(афган.)— «тысяча». В современном
осетинском ггип, ттд «тысяча», как
и в западнокавказских языках G7,
II, с. 119; III, с. 52—53). Таким
образом, оба слова в языке крымских
готов есть результат гото-аланских
связей.
Как писал Б. А. Куфтин, готский
язык сохранялся в обиходе готов
вплоть до конца XVII в. Медик Кемп-
фер, побывавший в Крыму после
1683 г., собрал, по его собственным
записям, большое количество
готских слов, но, к сожалению, это
собрание Кемпфера не
сохранилось. По мнению Б. А. Куфтина,
«Аланы или Асы, как их знают
арабские и европейские источники, эти
младшие собратья скифов и
сарматов и предки осетин, издавна
обитали в соседстве с готами,
оттесненные вместе с ними в горную
область Крыма... Как
самостоятельная национальность аланы,
по-видимому, исчезли на территории
западного Крыма раньше готов, а тем
более греков, с которыми они,
очевидно, и смешались» G8, с. 116—18).
Тунманн в сочинении, написанном
в 70-е годы XVIII в., также
предполагал, что остатки готов и аланов
слились с греками в одну
народность G9, с. 30).
А. И. Маркевич, изучавший
топонимию Крыма, указал на греч. Ало-
ния, бывший вакуфный участок,
также на название урочища
Алания в тех же местах, а на старых
картах с этим названием отмечены
гора у Гаспры, возвышенность и
балка близ Ялты. Он отметил также
ряд урочищ, содержащих элемент
«Асе», «явно, связанные с именем
асов или алан». А. И. Маркевич
указал на название Готфрид и Катф-
рид — Гота — «готские следы» в
горном Крыму (80, с. 20, 26, 28).
168
Ф. Ф. Пашков отметил деревни
с названием «Ас», «Джемаат
(общество) деревни Ас», «асские
жители» (81, с. 61, 62; 82, с. 57—58).
В конце XVII—XVIII вв.
христианское население Крыма подчинялось
митрополиту Готии и Кафы.
Христианская («греческая») община
населяла города Кафу, Мангуп,
Балаклаву, Судак и Азов с
прилегающими селами. Митрополит «Готфий-
ский и Кафийский» Гедеон (правил
в 1725—1769 гг.) был рукоположен
в сан Константинопольским
патриархом. Митрополит являлся не
только духовным главой, но
обладал гражданской и
административной властью над христианами
Крыма. Согласно фирману, данному
турецким султаном Мустафой в 1759
г., «оному митрополиту Гедеону...
повелеваем: дабы он митрополит...
над живущими в Кафе, Мангубе,
Балаклаве и Азове Христианами...
был самовластным митрополитом».
После смерти митрополита
Гедеона в крымскую епархию был
назначен митрополит Игнатий. В
Московском архиве хранились:
«1) Грамота Константинопольского
патриарха о рукоположении прото-
синкела Константинопольской
церкви Игнатия в митрополиты Готфей-
ского и Кафского 1770 г.; 2) Грамота
того же патриарха 1770 г. к
христианам готской епархии с повелением
им повиноваться митрополиту
Игнатию и воздавать ему должную
честь» (83, с. 684; 84, с. 39; 85, с.
304—308).
После русско-турецкой войны
1768—1774 гг., закончившейся
успешно для России, по условиям
Кучук-Кайнарджййского мирного
договора A774 г.) Крымское
ханство было объявлено независимым
от Турции. Христианское население
Крыма, подвергавшееся
преследованиям со стороны татар-мусульман,
обратилось к русскому
правительству с просьбой о принятии в
русское подданство. С разрешения
русских властей, греки в 1779 г.
поселились в тогдашней Азовской
губернии, на северном побережье

Азовского моря (86, с. 73).
Вдохновителем и организатором
переселения греков был митрополит
Игнатий. Переселение осуществлялось с
помощью русских войск в Крыму,
которыми командовал
генерал-поручик А. В. Суворов. Всего греков
переселилось из Крыма не менее
двадцати тысяч. Они основали
двадцать три селения и город
Мариуполь и занимались
хлебопашеством и скотоводством. После
кончины митрополита Игнатия
в 1786 г. прекратилось
существование «епархии Готфийской и
Каспийской». «Греки, оставившие
Крым, не оставили еще своих
тамошних привычек и обычаев:
говорят и одеваются по Татарски.
Язык Греческий хотя знают, но не
все, и притом употребляют в
разговоре столь испорченное наречие,
что и хорошо знающий по-Гречески
без привычки к нему не может их
понимать» (87, с. 197—204). Г. М.
Калери был мариупольским
городским врачом в 40-х годах XIX в.
Он писал, что выселение греков
началось в 1778 г. и закончилось в
следующем 1779 г. Всех
переселившихся было до 9000 человек
мужского и почти столько же женского
пола. Они основали и заселили 20
селений и построили город
Мариуполь, «от которого все заселенные
Греками земли носят название
Мариупольского округа».
Мариупольские греки говорят на
«испорченном» татарском и «испорченном»
греческом языках и исповедуют
православную религию. Небольшая
часть греков, оставшихся на южном
берегу Крыма, стала русскими
подданными в 1783 г. после
окончательного присоединения Крыма к
России (88, с. 35—36; 67—68). После
смерти митрополита Игнатия
остались его рукописи (письмо,
завещание), написанные на турецком
языке греческими буквами (89,
с. 591—595).
В. И. Григорович летом 1873 г.
Посетил Северное Приазовье и
установил, что мариупольские греки
состоят «из двух народностей, и
ээто заметно даже в очертаниях лиц.
Первая, которую на месте называют
Татами, вышла из Сугдейской
епархии и обитает в 12 или 15 селах.
Эти Таты говорят своеобразным
греческим языком. Вторая, которой
прозвище базариане, не зная по-
гречески, говорит татарским
языком. Она выселилась из Херсонской
епархии, что доказывают и названия
сел, тождественные с названиями
сел между Севастополем и Тепе-
Керменом. В. И. Григорович
предположил, что базариане —
«потомки Алан, обитавших в окрестностях
Херсона». Он отметил в языке татов
два говора: северный и южный. Их
язык содержит остатки
древнегреческого языка, а также влияние
славянского (90, с. 5—9). Может быть,
именно таты являются потомками
крымских алан.
Ф. Браун, занимаясь историей
крымских готов, пришел к
убеждению, что «последних потомков
Готов таврических следует видеть в
так называемых Мариупольских
Греках, выселившихся из Крыма в
1778 г.» «Согласно докладной
А. В. Суворова, из Крыма
выселилось греков — 18391 чел., грузин—
219 чел., волохов — 161 чел.
Армяне, выселившиеся вместе с ними в
количестве 12611 чел.,отделились от
них и поселились в устье Дона,
основав здесь город Нахичевань.
Ф. Браун ограничился изучением
части мариупольских греков,
которая говорит по-татарски.
Названия татарских сел повторяют
названия крымских сел, из которых
переселились их основатели. В селе
Игнатьевка, названном так в честь
митрополита Игнатия живут только
грузины и волохи. Грузины
продолжают называть себя грузинами,
имеют несколько грузинских
фамилий, а говорят уже по-татарски.
«В обычаях и нравах они ни в чем
не отличаются от соседних Греков».'
Волохи, выселившиеся из крымского
села Абдал, основали село Новую
Игнатьевку, говорят по волошски
и сохранили старые волошские
фамилии. В городе Мариуполе живут
169

выходцы из Карасубазара, Кафы
(Феодосии) и Бахчисарая. Среди
переселенцев преобладает чисто
новогреческий тип. Тюркский тип:
«узкий разрез карих глаз, сильно
развитые скулы, узкие бледные губы
и желтовато-бледный цвет лица —
встречается крайне редко». Среди
мариупольских греков Ф. Браун
встретил людей готского типа,
отличавшихся тем, что они были
ростом выше греков и имели
глаза темноголубые, волосы
золотистого цвета с рыжеватым оттенком.
«Это чисто готский тип;
существование его среди греческого
населения Мариупольского уезда я не могу
себе объяснить иначе, как
атавизмом, проявлением готской крови
в жилах этих переселенцев». В
церкви села Игнатьевка Ф. Браун видел
чашу с греческой надписью 1722
года, в которой упоминается «о
митрополии Готфской и Кафской». «Это
единственный предмет
церковной утвари, который напомнил мне,
что я нахожусь среди потомков
Готов» (91, с. 78—90).
А. Л. Бёртье-Делагард возражал
В. И. Григоровичу, что деревни
мариупольских переселенцев с
татарским языком занимали в
Крыму бывшую Херсонскую епархию, а
с греческим языком — Сугдейскую.
Но «такое предположение ни
исторически, ни географически не
оправдывается... Первый отдел,
даже в деревнях, вовсе не
ограничивается пределами Херсонской
епархии... большая часть его занимает
епархии Готскую до Чатыр-дага и
даже Фулльскую... второй отдел
также не ограничивается Сугдей-
ской епархией, а переходит в
Готскую». Не следует видеть в
различии языков «указание на различие
народностей, населявших деревни в
Крыму». По мнению А. Л. Бертье-
Делагарда, различие языков
крымских христианских деревень
находится в зависимости от степени
татарского влияния. Под воздействием
татарской культуры разные языки
заменялись татарским. «Христиане,
кроме языка, заимствовали очень
много татарских обычаев, их утварь,
одежду». Чем ближе были
поселения к столице ханства Бахчисараю,
тем сильнее было татарское
влияние. Все деревни с татарским
языком находились поблизости от
Бахчисарая и подверглись особенно
сильному воздействию Татар. Все
деревни, в которых сохранился
греческий язык, находились дальше
от Бахчисарая и за
естественными преградами. «Население
деревень с греческим языком звалось
«Татами», а с татарским, в
деревнях и городах, носило кличку «Ба-
зариан». Смысл первого: чужие,
покоренные, неверные, а второе —
обозначает горожан и вообще
говорящих городским базарным
языком» D7, с. 235—236).
П. С. Паллас A741—1811) посетил
в 1793—1794 гг. Крым и оставил
интересные описания. «Горские
татары деревень Кикинеиса, Лимен и,
Сименса имеют совершенно
особенный тип лица, отличающий их
от всех горских татар. Очень
продолговатые лица,
непропорционально длинный и загнутый нос и сжатые
с боков высокие головы... все эти
татары имеют рыжий или светлый
цвет волос, что вообще очень редко
случается между татарами. Верно,
впрочем то, что все прибрежные
татары суть остатки обитавших
здесь прежде народов и
совершенно чужды монгольской расе,
почему собственно крымские татары и
считают их не своими, а
чужестранными и называют презрительным
именем «тат»; он также отметил,
что «Татары в Алупке, подобно
симеизским и лименским,
светловолосы, что весьма редко
встречается между татарами вообще»
(92, с. 150—151, 156).
После Крымской войны 1854—
1855 гг. часть крымских татар и
тагов переселилась в румынские и
болгарские районы Добруджи, в
низовьях Дуная, Таты, живущие в
румынской Добрудже называют себя
Байдарскими татами, ибо являются
выходцами из Байдарской долины
в Крыму. Другая группа румынских
170

татов пришла в Добруджу из
района Ичель на южном берегу Крыма.
Как отмечают исследователи, язык
татов в Добрудже отличается от
языка соседей-татар. Е. Шютц считает
татов Добруджи потомками готов и
алан, перешедших на татарскую
речь G3, с. 77, 89, 95—97).
Отношение крымских татар к та-
там нашло отражение в следующей
татарской пословице: «Талдан агач
болмас, таттан адам болмас». ¦— «Из
вербы не будет дерева, из тата не
будет человека» (93, с. 56). По
сообщению В. И. Филоненко, «стоит
только появиться в ногайской
деревне какому-нибудь южно-бережному
или горному татарину, большей
частью это бывает мелкий торговец,
как ребятишки встречают его
такими возгласами: «Тат кильды, тат
кильды!» — «Тат пришел, тат
пришел!» (94, с. 130). У Крымских
караимов бытовало лаконичное
высказывание: «Тат-тан беттер» — «Хуже
тата» (95, с. 149).
В работе) посвященной столетию
присоединения Крыма к России,
рассказывается, что крымских
татар всего в Крыму 110 тыс. человек,
из них степных— 65 тыс., а горных—
45 тыс. Горные татары произошли
«от смешения турок и татар с
разными другими племенами, в
разное время обитавшими на южном
берегу Крыма, в том числе с
греками и итальянцами». Далее даны
описания внешнего облика степных
и горных татар и их некоторых
обычаев (96, с. 34—35).
На основании исторических,
антропологических и
этнографических материалов «татарское
население Крымского полуострова
принято делить на три основные
группы, приуроченные к степному,
предгорному и южно-бережному
районам. Основанием для такого
деления явились географические
особенности трех районов,
обусловливавшие в значительной степени
историю заселения этих районов
с разнообразными культурными
влияниями». В степном Крыму
преобладает влияние тюркоязычных
кочевников, на южном берегу —
влияние средиземноморских (античные
греки и римляне, византийские
греки, итальянцы и турки-османы)
и кавказских народов. В
предгорном районе нужно отметить
влияние «готов, продержавшихся
свыше тысячи лет». Этнографические
данные, элементы материальной
и духовной культуры подтверждают
влияние этих народов на крымских
татар. Южнобережные татары
имеют больший рост по сравнению
со степными. От степных татар к
южно-бережным наблюдается
уменьшение темного цвета волос и
глаз, уменьшение скул и других
признаков, т. е. заметно
постепенное ослабление тюркского облика.
П. Никольский писал, что крымские
татары «не дают картины полного
этнографического единства».
Горные татары смешались с древним
населением Крыма и по своему
физическому облику приближаются
к южноевропейскому типу.
Степные татары сохранили в основном
тюрко-монгольский тип.
Антропологические исследования
проводились: в степной зоне, районы Джан-
койский и Евпаторийский,
обследовано 200 человек; в предгорной
зоне, деревни близ Мангуп-Кале,
обследовано 300 человек и
южнобережной зоне от Ялты до Бйюк-
Ламбата, обследовано 200 человек.
Обследование установило наличие
большого количества тюрко-
монгольских черт у степных татар.
Южнобережные татары являются
полной противоположностью
степным. Ростом южнобережные татары
превышают представителей всех
племенных групп Крыма. В общем
физический тип их «европейский»
с чертами, сближающими их с
греками. Предгорные татары во многих
отношениях находятся посередине
между степными и
южнобережными. «Характерная их
особенность —• наименьшее среди
крымских народностей выступание
скул и наибольший процент
блондинов. Последнее обстоятельство
несомненно следует приписать зна-
1П

чительной примеси готской крови,
характерной именно для Мангупско-
го района... В отдельных деревнях
Южного берега готский тип
сохранился в гораздо более чистом виде,
чем в районе Мангупа». П.
Никольский установил, что язык крымских
татар показывает не меньше
разнообразия, чем их физический тип.
Наречие степных татар близко к
языку киргизов и ногайцев.
Южнобережные и бахчисарайские
татары говорят на языке, который
близок к турецкому (османскому), что
объясняется связями татар Южного
Крыма с Турцией (97, с. 12—14, 51;
98 с. 7—9).
В. X. Кондораки встретил у
южнобережных татар, исповедующих
ислам, остатки христианских
обычаев и обрядов. В татарской
деревне, в праздник байрама, «хозяин, у
которого я остановился, предложил
мне небольшой хлеб со знамением
креста, в центре которого было
белое яйцо. Так как подобные
хлеба приготовляются греками ко
дням Пасхи и совершенно не
приняты в обычаях мусульман, я просил
объяснить значение подобного
хлеба. «Я не сумею ответить на этот
вопрос, — сказал пожилой
татарин, — знаю только, что в деревне
нашей до настоящего времени
несколько семейств приготовляют эти
хлебы в байрам, по примеру,
наследованному от предков». Позднее
В. X. Кондораки узнал, что «в
других ближайших к Ялте деревнях
между татарами есть и такие, у которых
сохранилась привычка переменять
белье не под пятницу, как принято у
мусульман, а непременно под
воскресенье; другие до настоящего
времени сохранили греческий
национальный танец сирто». В. X.
Кондораки писал, что «не одни греки
обитали на южном берегу, но, без
сомнения, что они соединялись с
татарами и, потеряв наружную от-
личность свою, приняли от них веру
и обряды». Переход в ислам
освобождал христианина от
дополнительного налога, которым
крымские ханы его облагали (99, с. 201 —
202).
В. X. Кондораки познакомился
с татарским населением Искутской
долины, лежащей на берегу моря
на полпути между Алуштой и
Судаком. Жители татарского селения
Искут еще недавно говорили по
гречески и приняли ислам в 1779 г.,
чтобы не покидать Крым во время
переселения христиан A00, с. 47—
50). Я. М. Кемаль обнаружил в
селении Ускют (Искут, — у В. X.
Кондораки) несколько десятков семей
татар, носивших фамилию «Гото»
или «Гуту» и по внешности отличав-
шшихся от других южнобережных
татар. Я. М. Кемаль предположил,
что фамилия Гото имеет не
тюркское, а готское происхождение, как
и ее носители. В 1928 г. Я. Я. Рогин-
ский провел в Ускюте
антропологические исследования
представителей фамилий Гото A16 чел.) и части
остального населения Ускюта A54
чел.) Монголоидных признаков у
татар Ускюта не обнаружилось.'
Лиц, по чертам лица
напоминающих северных европейцев, среди
Готов было 24%, а среди остальных —
14%. «Полученные
антропологические результаты довольно хорошо
согласуются с гипотезой о том, что
в населении Ускюта сохранились
следы готской примеси... Всего
более свидетельствует в пользу
готской гипотезы сочетание таких
фактов, как фамилия «Гото»,
большой процент светлых глаз, русых
волос, прямых спинок носа и
горизонтальных оснований носа» A01,
с. 48—53).
Б. А. Куфтин провел
этнографическое изучение южнобережных
татар, живущих между Байдарами
и Судаком. Их главные занятия —
земледелие, садоводство и
скотоводство. В общественном быту —
пережитки феодализма и влияние
ислама. Б. А. Куфтиным даны
описания внешности, одежды, жилищ,
праздников и фольклора
южнобережных татар. У предгорных татар
южнобережные известны под
именем татов. «Своеобразный тип
южнобережной деревни, по своему
происхождению, не может быть све-
172

ден ни к общетурецким степным
формам, ни объясняться из тех
влияний готских, аланских, скифских,
которые естественны на почве
Крыма» A02, с. 22—31).
Еще в конце прошлого века
А. Н. Харузин на основании
антропологических наблюдений
южнобережных татар установил, что у них
отсутствуют монголоидные черты и
«нет даже отдаленного сходства
с типом монгольским или
тюркским». A03, с. 59—60). По мнению
А. Н. Харузина, если степные
татары — это потомки татар Золотой
Орды, то «татары-южнобережные
являются потомками
разнообразных племен, преимущественно
нетюркского происхождения,
живших в Крыму задолго до нашествия
татар. Между теми и другими
существует громадная разница» и
«современное население Южного
Берега Крыма представляет
несомненную смесь из самых
разнообразных народов, частью
германских, иранских, романских, ве-
1.Кузнецов В. А. Очерки истории
. алан. Орджоникидзе, 1984.
2. Гайдукевич В. Ф. История
античных городов Северного Причерноморья. //
Античные города Северного Причерноморья.
М.--Л., 1955.
3. А б а е в В. И. Скифо-сарматские
наречия. // Основы иранского языкознания.
Древнеиранские языки. М., 1.979.
4. Б л а в а т с к и й В. Д. Пантикапей.
Очерки истории столицы Боспора. М.,
4964.
5. Масленников А. А. Население
Боспорского государства в первых веках
н. э. М., 1990.
6. В ы с о т с к а я Т. Н. Этнический
состав населения Крымской Скифии (по
материалам могильников). // Материалы
к этнической истории Крыма VII в. до н.
э.— VII в. н. э. Киев, 1987.
7. Айбабин А. И. Проблемы
хронологии могильников Крыма позднерим-
*ского периода. // С А, 1984, № 1.
""* 8. З'у б а р ь В. М. Этнический
состав населения Херсонеса Таврического
первых веков нашей эры (по материалам
некрополя). // Материалы к этнической
истории Крыма VI в. до н. э. — VII в. н. э.
Киев, 1987.
9. Антонин (архимандрит).
Заметки XII—XV века, относящиеся к крым-
роятно, семитических и, наконец,
тюркских». А. Н. Харузин провел
антропологические исследования
татар Гурзуфа и установил, что
длина лица у них составляет в
среднем 10,92 роста. Близкие значения
встречаются у иранцев: у персоб —
10,8, таджиков — 10,9, осетин —
10,5. В то же время у киргизов
лицо составляет 11,05 роста, у
башкир — 11,2, у узбеков — 11,30,
дунган — 12,0 и у калмыков —
12,1. Следовательно, по длине лица
татары Гурзуфа близки к иранцам.
Охарактеризовав
антропологический облик татар Гурзуфа, А. Н.
Харузин указал, что в их типе
тюркская кровь есть в очень
незначительном количестве. При этом «на
татарах Гурзуфа отразился иранский
тип» A04, с/250, 251—252, 30—308,
320. 321—322).
Иранские черты среди
южнобережных татар Крыма являются
следствием ассимиляции аланского
населения в их среде.1
скому городу Сугдее (Судаку),
приписанные на греческом синаксаре. // ЗООИД.
Одесса, 1863. Т. V.
Ю.Латышев В. В. Известия
древних писателей, греческих и
латинских, о Скифии и Кавказе. СПб., 1890.
Т. 1.
11. М и л л е р В. Эпиграфические
следы иранства на юге России. // ЖМНП.
1886, октябрь.
12. V а 5 т е г М. ишуегзисЬип&еп йЬег сПе
аНез^еп ШоЬпвИге <3ег 51ауеп. I Э1е 1гаш-
ег ш 5йс1ги5з1апс1. Ье1рг1&, 1923
13. Мы ц В. Л. Могильник III—V вв.
н. э. на склоне Чатырдага. // Материалы
к этнической истории
1 В настоящее время в Крыму
продолжаются и археологические исследования, и, к
сожалению, разорение средневековых
памятников. В. Молчанов в статье «Под
ножом бульдозера» рассказал о том, как
при строительстве санатория около
Симеиза был разрушен аланский некрополь
V—X вв. Вместе со строителями в
разграблении некрополя участвовали местные
жители. Археологам удалось спасти только
немногие ценности из некрополя для
Ялтинского исторического музея (Газ. «Правда»,
13 апреля 1988 г.).
Литература и источники
173

Крыма VII в. до н. э. — VII в. н. э.
Киев, 1987.
14. Прокоп и й. О постройках. Пер.
С. П. Кондратьева. // ВДИ. 1939, № 4.
15. Прокоп ий из Кесарии. Война
с готами. Пер. С. П. Кондратьева.
М., 1950.
16. Миллер В. Ф.
Археологические разведки в Алуште и ее
окрестностях в 1886 году М., 1889.
17. Кулаковский Ю. Керченская
христианская катакомба 491 года. //
МАР. СПб., 1891, №6.
18. А й б а б и н А. И.. Этническая
принадлежность могильников Крыма IV —
первой половины VII вв. н. э. // Материалы
к этнической истории Крыма VII в. до н.
э. — VII в. н. э. Киев, 1987.
19. Арсений (архимадрит).
Готская епархия в Крыму. // ЖМНП,
1873, январь.
20. Равдоник ас В. И.
Пещерные города Крыма и готская
проблема в связи со стадийным
развитием Северного Причерноморья. —
Готский сборник. Кпт ОоИса //. ИГАИМК,
1932. Т. XII. Вып. 1—8.
21. Веймарн . Е. В.
Оборонительные сооружения Эски-Кермена. / /
История и археология средневекового
Крыма. М., 1958.
22. Д е б е ц Г. Ф. Антропологический
состав средневековых городов Крыма. //
СМАЭ. М.—Л., 1949. Т. XII.
23. Соколова К. Ф.
Антропологические материалы из раннесредневековых
могильников Крыма. // История и
археология средневекового Крыма. М., 1958.
24. Бе неволенская Ю. Д.
Антропологические материалы из средневековых
могильников Юго-Западного Крыма. //
МИА. Л., 1970, № 168. Приложение.
25. 3 и н е в и ч Г. П. Антропологические
материалы средневековых могильников
Юго-Западного Крыма. Киев, 1973. '
26. X в о л ь с о н Д. А. Восемнадцать
европейских надгробных надписей из
Крыма. Спб., 1866.
27.-Ч о р е ф М. Я. К вопросу об
аланах в средневековом Крыму. //.
Археология и традиционная этнография
Северной Осетии. Орджоникидзе, 1985.
28. Н и к и ф о р. «Бревиарий». // Чичу-
ров И. С. Византийские исторические
сочинения. М., 1980.
29. Житие преподобного отца
нашего Иоанна, епископа Готии. Текст и
перевод. // ЗООИД. Одесса, 1883. Т. XIII.
30. Артамонов М. И. История хазар.
Л.;, 1962.
31. А й б а б и н А. И. Салтовские
поясные наборы из Крыма. // СА. 1977, № 1.
. 32. Васильев А. А. Готы в
Крыму. // ИГАИМК. Л., 1927, Т. V.
33. Кулаковский Ю. А. К
истории готской епархии (в Крыму) в
VIII веке. / / ЖМНПр. 1898, февраль
34. Б е р т ь е-Д елагард А. Л. Иссле-
174
дование некоторых недоуменных
вопросов средневековья в Тавриде. // ИТУАК.
Симферополь, 1920. № 57.
35. Я к у б о в с к и и А. Рассказ Ибн-
ал-Биби о походе малоазийских турок на
Судак, половцев и русских в начале XIII
в. //ВВ. Л., 1928. Т. XXV
36. Т и з е н г а у з е н В. Г.. Сборник
материалов, относящихся к истории
Золотой Орды. СПб., Т. 1.
37. Я к о б с о н А. Л. Средневековый
Крым. М.—Л., 1964.
38. Епископа Феодора «Аланское
послание». Предисловие и перевод Ю. А. Ку-
лаковского. // ЗООИД. Одесса, 1898,
Т. XXI.
39. Успенский Ф. И. Очерки по
истории Трапезундской империи. Л., 1929.
40. Путешествия в восточные страны Пла-
но Карпини и Рубрука. Перевод А. И. Ма-
леина. М., 1957.
41. С в е т Я. М. После Марко Поло.
Путешествия западных чужеземцев в
страны трех Индий. М., 1968.
42. С е о г д п Р а с Н у т е г 1 з•. Ве М1-
сЬае1е е! Апёготсо Ра1ео1о§13, ПЬп XIII. Воп-
пае, 1835. Уо1. I.
43. 3 ев а к и н Е. С, Пенчко Н. А.
Очерки по истории генуэзских
колоний. // ИЗ. М., 1938. Т. 3.
44. ОеодгарЫе О'АЬоиИеда. ТгаёиНе ее
Ь'АгаЬе еп Ргапса1з. Раг. М. Кетаий. Рапз,-
1948. Т. II.
45. Б р у н Ф. Материалы для
истории Сугдеии. // Черноморье.
Одесса, 1880. Ч. 11.
46. Антон и н (архимандрит).
Древние акты Константинопольского
патриархата, относящиеся к
Новороссийкому краю. // ЗООИД. Одесса, 1867. Т. VI.
47. Б е р т ь е-Д елагард А. Л.
Исследование некоторых недоуменных
вопросов средневековья в Тавриде. // ЗООИД.
Одесса, 1915. Т. XXXII.
48. С м и р н о в В. Д. Крымское
ханство под верховенством Отоманской
Порты до начала XVIII в СП., 1887.
49. К о к и з о в Ю. Д. Караимы.
Краткий исторический очерк. СПб., 1900.
50. 3 е в а к и н Е. С, Пенчко Н, А.
Из истории социальных отношений в
генуэзских колониях Северного
Причерноморья в XV веке. // ИЗ. М., 1940. Т. 7.
51.Иоанн де Г а л о н и фо н т ибус.
Сведения о народах Кавказа A404 г.) (из
сочинения «Книга познания мира»).
Перевод с дат. на англ., и коментарий Л. Тарди.
Перевод с англ. и предисловие 3. М. Бу-
ниятова. Баку, 1980.
52. Путешествия Ивана Шильтберге-
ра по Европе, Азии и Африке с 1394 года
по 1427 год. Перевел с немецкого и
снабдил примечаниями Ф. Брун. // Записки
Новороссийского ун-та. Одесса, 1867. Т. 1.
Вып. 1—2.
53. Барбаро и Контарини о России. К
истории итало-русских связей в XV в.
Вступительные статьи, подготовка текста,

перевод и комментарии Е. Ч. Скржинской. Л.,
1971.
54. К л я ш т о р н ы й С. Г. Согдий-
цы в Семиречье. // СЭ, 1959, № 1.
55. К л я ш т о р н ы й С. Г. Древне-
тюркские рунические памятники как
источник по истории Средней Азии. М.,
1964.
56. К о н о н о в А. Н. Родословная
туркмен. Сочинение Абу-л-Гази, хана
хивинского, М.—Л., 1958.
57. филлер В. М. Ф. Материалы для
изучения еврейско-татского языка.
Введение, тексты и словарь. СПб., 1892.
58. Л ю ш к е в и ч Ф. Д. Термин «тат»
как этноним в Средней Азии, Иране и
Закавказье. // СЭ, 1971, № 3.
59. М а т а т о в М. Е. К вопросу о
татском этносе. // СЭ, 1981, № 5.
60. Г р ю н б е р г А. Л., Давыдова
Л. X. Татский язык. // Основы иранского
языкознания. Новоиранские языки:
западная группа, прикаспийские языки. М.,
1982.
61.Кондораки В. Подробное
описание Южного берега Крыма. Николаев,
1867.
62. П а н а р е т Михаил. Трапезунд-
ская хроника. Перевод и комментарий А.
Хаханова М., 1905.
63. Б о д а н и н с к и й У. А., Засып-
к.ин Б. Н. Чуфут-Кале. // ИТОИАЭ.
Симферополь, 1929. Т. III.
64. Д и т т е н Г. Известия Лаоника Хал-
кокондила о России. // ВВ. 1962. Т. XXI.
65. Мехов с кий Матвей.
Трактат о двух Сарматиях. Введение,
перевод и коментарии. С. А. Анинского.
М.—Л., 1936.
66. К о л л и Л. П. Исторические
документы о падении Кафы. //ИТУАК.
Симферополь, 1911. № 45
67. Б е р т ь е-Д елагард А.
Каламита и Феодоро. // ИТУАК.
Симферополь, 1918. № 55.
68. Кондораки В. X. Универсальное
описание Крыма. СПб., 1875. Ч. 8—13.
69. Л а ш к о в Ф. Памятники
дипломатических сношений Крымского ханства с
Московским государством в XVI и XVII вв.
// ИТУАК. Симферополь., 1890. №
10; 1891, № 11, № 12.
70. Из истории сношений Москвы с
Крымом при царе Михаиле Федоровиче.
Посольство С. И. Тарбеева в Крыму в 1626—
1628 гг. // ИТУАК. Симферополь» 1906. № 39.
71. X а р т а х а й Ф. Историческая
судьба крымских татар. // ВЕ. 1866. Т. 11. июнь.
72. Протоколы заседаний Тав. учен,
архив, комиссии (Заседание 26 мая
1911 г. // ИТУАК. Симферополь, 1912.
№ 47.
73. 5сЬй*2 Е. ТЬе Та! Реор1е т Ше Сптеа.—
Ас1а Опеп1аНа Асаёеггнае ЗаепМагшп Ыип&.
(АОН). Видарез*. 1977. Т. XXXI. Разе. I.
74. Бйярсланов Мурат Бей.
Фирман Мухамеда IV Митрополиту
(Крымскому) Давиду, последовавший в
1062 г. хиджры (в 1652 г.). // ИТУАК.
Симферополь, 1889. № 7.
75. Кулаковский Ю. Прошлое
Тавриды. Киев, 1906.
76. Б р у н Ф. Черноморские Готы и
следы долгого их пребывания в Южной
России. // Черноморье. Одесса, 1880. Ч. 11.
77. А б а е в В. И. Историко-этимологи-
ческий словарь осетинского языка. Л., 1973,
Т. 11; Л., 1979. Т. III.
78. К у ф т и н Б. А. Жилище
крымских татар в связи с историей заселения
полуострова. Мемуары этногр. отдела. Вып.
- 1. Общ. любителей естествознания,
антропологии и этнографии. М.—Л., 1925.
79. Т у н м а н н Крымское ханство.
Симферополь, 1936.
80. Маркевич А. И. Географическая
номенклатура Крыма, как исторический
источник. // ИТОИАЭ. Симферополь,
1928. Т. 11.
81. Л а ш к о в Ф. Ф. Камеральное
описание Крыма 1784 года. // ИТУАК.
Симферополь, 1888. № 6.
82. Л а ш к о в Ф. Ф. . Сборник
документов по истории крымско-татарского
землевладения. Симферополь, 1897.
83. Фирман, данный турецким
султаном Мустафой, по прошению
Константинопольского патриарха Серафима,
митрополиту Гедеону на Крымскую
епархию. // ЗООИД. Одесса, 1848, т. 11.
84. Тимошевский Г. И.
Переселение православных христиан из Крыма в
Мариупольский уезд Азовской, ныне Ека-
теринославской губернии. // Мариуполь и
его окрестности. Мариуполь, 1892.
85. С о к о л о в И. И. Мариупольские
греки. // ТИС АН СССР. Л. 1932. Т. 1.
86. К е п п е н П. Крымский сборник. О
древностях южного берега Крыма и гор
Таврических. СПб., 1837.
87.. Гавриил архиепископ. Переселение
Греков из Крыма в Азовскую губернию и
основание Готфийской и Кафийской
епархии. // ЗООИД. Одесса, 1844. Т. 1.
88. К а л е р и Г. М. Топографические и
меди костатистические сведения о
Мариупольском округе. // ЖМВД, 1845, ч. XI.
89. Заметки из архива Готфийской епархии
в Крыму. // ЗООИД. Одесса, 1867. Т. VI.
90. Григорович В. И. Записка
антиквара о поездке его на Калку и Калмиус, в
Корсунскую землю и южные побережья
Днепра и Днестра. Одесса, 1874.
91. Браун Ф. Мариупольские греки. //
Живая старина. Отд. этнографии. РГО.
СПб., 1890. Вып. II.
92. ПалласП. С. Путешествие в Крым в
1793—1794 годах.// ЗООИД. Одесса, 1881.
Т. XII.
93.. Пословицы, поговорки и приметы
Крымских татар, собранные А. А. Боданин-
ским, Мартино и О. Мурасовым. // ИТУАК.
Симферополь, 1915, № 52.
94. ФилоненкоВ. И. К вопросу о
происхождении и значении слова «тат». //
ИТОИАЭ. Т. II.
175

95. Ф и л о н е н к 6 В. И. «Аталар созы».
Караимские пословицы и поговорки. //
ИТОИАЭ. Т. III.
96. Крым и крымские татары. Киев, 1883.
97. Теребинская-Шенгер Н.
Крымские татары. // РАЖ. 1928. Т. 17, вып.
1—2.
98. Никольский П. Население Крыма.
Крымгосиздат. 1929.
99. К о н д о р а к и В. X. Универсальное
описание Крыма. СПб., 1875. Ч. 1—2.
100. Кондора к и В. X. История
христианства в Крыму. // В память* столетия
Крыма. История и археология Тавриды. М.,
1883. Т. 3.
101. Р о г и н с к и й Я. Я.
Антропологический тип татар из Ускюта. // Вопросы
антропологии. Вып. 8. 1961.
102. К у ф т и н Б. А. Южнобережные
татары Крыма. // Крым. М.—Л., 1925, № 1.
103. X а р у з и н А. Н. Заметка о татарах
южного Берега Крыма. // Изв. общества
любителей естествознания, антропологии и
этнографии. Т. XVIII. Труды
антропологического отдела. М., 1890. Т. XII.
104. X а р у з и н А. Н. Татары Гурзуфа (Ке-
фаломётрические наблюдения над
татарами Южного Берега Крыма). — Там же.

Э. ХОРГОШИ
ВЕНГЕРСКИЕ ЯСЫ В ТУРЕЦКИХ
ИСТОЧНИКАХ XVI ВЕКА
Любители и почитатели
отечественной истории, учредившие
исторический кружок при Ясбереньском
музее, регулярно публикуют книги
о Ясшаге, о венгерских ясах, их
быте, духовной культуре и т. д. Эти
издания составляют своего рода
сериал, давший путевку в жизнь
многим интересным в научном
отношении публикациям. Главным
редактором сериала является
директор Ясского музея Янош Тот.
Благодаря его усилиям наши
представления о прошлом Ясшага существенно
расширились. Будучи хорошим
организатором, он привлек к
сотрудничеству с Ясским музеем лучших
специалистов Венгрии; довольно
часто гостят в музее и советские
ученые, , занимающиеся
разработкой проблем древней и
средневековой истории, археологии и эт-
ногафии алан-осетин, родственных
нашим ясам. Такое сотрудничество
дает хорошие результаты. В
качестве примера хотелось бы обратить
внимание читателей на
опубликованную Ясским музеем налоговую
перепись 1550 г. хатванского
санджака1. Автором данной книги
является академик Лайош Фекете (Ьа-
рз Реке1е) — выдающийся
венгерский тюрколог и палеограф. Лайош
Реке1е Ьарз: А Ьа1уап! згапёгзак 1550.
еУ1 ас1о6зз2е1газа, Лазг Мигеит ЛазгЬе&епу,
1968, рр. 89, Ыо 1.-0A1. / / Лайош Фекете.
Налоговая перепись 1550 г. хатванского
санджака, Ясский Музей, Ясберень, 1968, с. 89,
фото I—XII., редактор Я. Тот.
Фекете не первый раз
обращается к турецким переписям. Много лет
назад он уже обращал внимание на
налоговые переписи Венгрии,
составленные во время турецкой
оккупации в середине XVI века. Еще
в то время вышла его книга об эстер-
гомском санджаке 1570 г.
(Будапешт, 1943), вызвавшая особый
интерес к изучению этих документов в
историко-экономическом и в
лингвистическом отношениях. Труд Лай-
оша Фекете оценивается очень высо-,
ко в научном мире; даже в Турции
под его влиянием обратились и
приступили к изданию
средневековых налоговых переписей.
В аннотируемой книге
содержится перепись населения хатванского
санджака, отражающая не только
потребность и сумму налога того
времени, но и дающая много
ценного и интересного материала для
экономической, материальной и
культурной оценки данной
территории Венгрии середины XVI в.
Общеизвестно, что когда Венгрия
попала под власть турок, здесь была
организована турецкая, лучше
сказать мусульманская, система права,
по которой каждый участок земли
принадлежал султану. Именно
поэтому все земли, попавшие под
власть турок, были переписаны
султанскими комиссарами.
Последних интересовало все:
имена жителей, их занятия,
состояние хозяйства. Благодаря
кропотливой работе султанских комис-
177

саров мы узнаем какие породы
и виды животных держались во
дворах, какие зерновые культуры
выращивали в Ясшаге, где
находились мельницы и сколько их
было. Иными словами, комиссары
составили точный и надежный
документ для определения и сбора
султанского налога на данной
территории. В переписи даже
содержится указание, где местным жителям
надлежит сдавать налог за муст,
что в свою очередь
свидетельствует о широком распространении
у венгерских ясов виноградарства.
Не будет преувеличением, если мы
скажем, что все эти материалы
имеют исключительное значение
для воссоздания экономической
истории Ясшага и Венгрии в целом.
К тому же в переписи
содержатся небезынтересные сведения о
профессиональной деятельности ясских
мастеров и ремесленников, об
«образовательном цензе» жителей хат-
ванского санджака. -
В довольно обширном введении
своей книги Лайош Фекете
объясняет значение данной переписи и
рассказывает как составлялись
такие турецкие документы.
Переписчики-комиссары ходили по селам и
деревням, поселкам и городам
санджака, не пропуская ни одной
улицы, ни одного дома, и
переписывали все и всех. Благодаря им
мы узнаем, как назывались улицы
в Ясберени и в других
населенных пунктах Ясшага и сколько их
было, сколько домов имелось* на
каждой, как звали людей,
проживавших в них и каково было их
имущество. Рядом с именем всегда
указывалась должность: поп
(священник), дьяк, ишпан (судья). Так,
например, мы узнаем где жили и как
назывались монахи-францисканцы,
игравшие большую роль в
духовном просвещении не только
Ясшага, но и всех венгерских земель,
попавших под власть турок.
Лайош Фекете подробно
описывает существовавшие в то
время'налоги. Заметим, что перепись
санджака проводилась по краям
данной территории (по-турецки «на-
хие»). В пятое «нахие» входил как
город Ясберень, так и 12 других
ясских местностей.
Для нас, конечно, самая
интересная и важная та часть переписи,
что содержит ценные документы о
земле ясов, венгерских алан. Как
известно, в это время Ясшаг
полностью еще не был в руках турок,
его территории были переписаны,
и хотя население уже платило
налоги, оно было относительно
самостоятельным. Полностью турки
заняли город Ясберень только в
1565 году, немного позже
указанной переписи. Особенно тяжелым
стало положение Ясшага после
падения Эгерской крепости A596 г.);
до этого времени положение
ясского населения было
сравнительно благоприятным и сохранялись
тесные связи с так называемыми
«свободными» венгерскими
землями. Все это подчеркивает
исключительную важность и ценность
анализируемого Лайошом Фекете
источника, поскольку он отражает
состояние Ясшага, его богатства,
плотность заселения входящих в
округу земель до того как в
следующем веке они были опустошены и
разграблены турками. Во время
налоговой переписи хатванского
санджака 1550 года коренное
население Ясшага еще находится на
своем месте и, вероятно, говорит на
своем родном языке. Основываясь
на последнем мнении, которое
повторяется у многих ученых (в том
числе и у Лайоша Фекете),
занимавшихся историей Ясшага, мы
хотели бы обратить внимание на
исключительное многообразие
и богатство ясских имен и фамилий,
отражающих, видимо, древнейшие
аланские . (ясские) формы. Сам
Лайош Фекете, делая перевод
этого турецкого документа, не
может удержаться от соблазна
использовать упомянутую
налоговую перепись как лингвистический
источник.
Лайош Фекете замечает, что для
него легко понять куманские и
178

древнетурецкие имена (славянских
в переписи почти нет), но его
удивляет масса фамилий, характерных
для ясских местностей и не
имеющих сходства ни с венгерскими,
ни с куманскими фамилиями; они
стоят особняком и, по всей
вероятности, имеют древне-ясское
происхождение. Л. Фекете составил
небольшой список этих фамилий,
сгруппировав их по внешним
признакам, по окончаниям или
конечным суффиксам. Заметим, что
многие из данных фамилий и сегодня
еще бытуют в Ясшаге, причем ясы
современной Венгрии считают их
очень древними и сугубо местного
происхождения. По Лайошу Фекете,
выявленные им в переписи хат-
ванского санджака фамилии
группируются следующим образом:
Вацда^а
ОогсПза
Нипока
Копира
Возопда
РегЬо1а
5ауа1а
5гоЬо1а
Нипа .
Киса
РаИа
Ваг1а
Когтап
ЗгаЬигап
Оагдап
СоНап
Казкап
Оо&ап
Сз1дап
СгаЬап
Вакзгап, Вокзгап
Вигдап
Оог^ап, Оигдап
Каткап
Оо1Ьап
КаЬап
Виётап
Вос1оп
Во1оп, Ви1оп
Во11оп, ВиНоп
ВоЛот, ВиНоп!
Ро1оп
Зо1оп
Оегозе
Регшз(г)е
Роко1
МеЬзег
Р1згег
Заканчивая перечисление этих
фамилий, Лайош Фекете замечает,
что, по всей вероятности,
большинство их должно принадлежать к
тому языку или той языковой
общности, из которой происходят
венгерские ясы. Этот язык — как и
раньше считалось — является древ-
неаланским языком, список этого
языка нашел несколько лет.тому
назад академик Дьюла Немет и
опубликовал его, доказывая еще раз,
что язык венгерских ясов
принадлежит аланскому, древнеосетинско-
му языку. Лайош Фекете не
пытается истолковать сгруппированные им
фамилии данной переписи, он
делает только одно замечание: «Одна
фамилия без сомнения
связывается с Кавказом: Якаб Сабуран был
жителем улицы Пиац города Ясбе-
рень в 1550 г., и Сабераном
называется одна местность на Кавказе,
расположенная не более чем в 150
км к северо-западу от Баку. Следы
из Венгрии возвращаются на
окраины Кавказа и доведут, наверно, до
прародины ясов, на Кавказ, где (по
общему мнению) в ста долинах
говорят на ста языках, и из ста
языков один (непременно) должен
оказаться языком ясов».
Ко всему сказанному добавим
еще только тот факт, что в
открытии первого ясского кладбища на
территории Венгрии во многом
помогли данные переписи хатван-
ского санджака. В 1980 г. археологи
начали раскопки на территории
упоминающегося в анализируемом
источнике бывшего ясского села
Недьсаллаш, опустевшего во время
турецкого нашествия. В переписи
приводится составленный
султанскими комиссарами список
жителей Недьсаллаша, причем в
большинстве случаев фамилии их алан-
ского. происхождения:
'Ра1 рар; Клз Пуаз, Н?; Во1оп Татаз,
Н.; 51роз Ап1а1, Ь.; Па: Тотаз,1.; Мап-
ка Утсзе, Ь.; Па: МаН, Ь.; Вакза Ве-
¦ песПк, Ь; уап 200 ]'иЬа; 1ез1уеге: То-
таз, Н,; Е1ек Тотаз, Ь.; Сза1о Лапоз,
Н.; ВиНоп Ра1, Ь.; 1ез1уеге: МаН, 1.;
1ез1уеге: Ре1п, 1., Той М1к1оз, Ь. уап
250 ]'иЬа; Па: Лапоз, 1., Лапоз, 1.,
Тос1 Маг1оп, Н., Е1ек МШа1, Н., уап
275 ]'иЬа; КатНап М1На1, Ь., уап
50 1'иЬа; Па; Оубгдц Сзок Ва1ахз,
Ь.; Па; АпЫ, 1.; Коуег 1тге, Ь.; уе-
]е:ВаПпс1, Н.; Коуасз ОтНге, Ь., 1ез1-
уеге: ЛакаЬ, Ь.; Кб1е1 МаИ, Н. (Ь.=
здешний, ]и\\а = овец, 1. = парень).
В заключение заметим, ч*го к
опубликованному Лайошом Фекете
подробному переводу налоговой
переписи хатванского сандажака
1550 года приложена карта
санджака с обозначением всех
местностей (местечек), описанных в
источнике. Кроме того в книгу включены
фотокопии двенадцати страниц
турецкого оригинала переписи,
179

имеющие отношение именно к
Ясшагу. Все издание очень красиво
оформлено. На обложке
воспроизведена карта дьяка Лазара,.
составленная в 1528 г. Фрагмент
карты из переписи 1553 г.,
помещенный на лицевой стороне2,
показывает Ясшаг и центральные районы
Венгрии середины XVI в.
2 Так в оригинале статьи Э. Хоргоши. (Ред.).

ГЕНЕЗИС И СТРУКТУРА ВЕРХОВНОЙ
ВЛАСТИ У ИРАНОЯЗЫЧНЫХ ПЛЕМЕН
СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В ПЕРИОД
ВОЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ
Изучение социальной структуры
обществ является составной частью
формационного анализа
средневековой истории народов Северного
Кавказа. Эта проблема имеет
обширную историографию, но до сих
пор остаются неясными
источники и пути формирования
различных категорий населения A, с. 6),
социальных институтов и т. п. Одним
из звеньев в цепи решения этой
проблемы стала бы реконструкция
эволюции института верховной
власти у этносов Северного
Кавказа. В данной статье
рассматривается частная задача этого
вопроса — генезис и структура
верховной власти у ираноязычных
племен в период военной демократии.
Причем, автора интересует не
столько конкретный механизм
формирования института верховной
власти отдельно у скифов и
сарматов, сколько тенденции этого
процесса у индоиранских племен
Северного Кавказа в целом.
Изучение социальной структуры
скифо-сарматских племен имеет
объективные трудности.
Письменные источники, например, по
истории скифов, создавались в иноэтни-
ческой среде, с другими
социальными и бытовыми условиями.
Это приводило к перенесению на
скифов не свойственных им
социальных представлений, а тем
самым к некоторому искажению
реальности, что не всегда легко
устанавливается. К тому же
сведения об ирано-язычных
племенах сложны по своему
происхождению и основываются не
только на личных впечатлениях
древних авторов, но и на смутной,
некритически воспринятой
информации из вторых уст. Устранение
ошибок и неточностей,
содержащихся в письменных источниках,
возможно через их
сопоставление и посредством определенного
контроля, осуществляемого с
привлечением археологических
и этнографических данных B, с.
155—156).
Еще со времен Гомера и его
первых критиков скифов
традиционно изображали кочевым народом,
«живущим на телегах». Питались
они «кониной, кобыльим сыром,
молоком и кислым молоком,
которое считается у них лакомством»
C, с. 284, 288—289). Та же картина
рисуется Николаем Дамасским в
1 в. до н. э.: «Млекоеды, скифский
народ, не имеют домов, как и
огромное большинство скифов, и
питаются только кобыльим молоком,
из которого, делают сыры, едят и
пьют...» D, с. 175).
Таким же в источниках предстает
быт сарматов E и 6). Согласно
Геродоту и Гиппократу, они не имели
домов, а жили на повозках.
Примерно четыре века спустя, Страбон
дал аналогичную информацию.
«Кибитки номадов сделаны из вой-
181

лока и прикреплены к повозкам,
на которых они живут; вокруг
кибиток пасется скот, мясом, сыром и
молоком которого они питаются.
Они следят за своими стадами,
выбирая всегда местности с
хорошими пастбищами; зимою в болотах
около Меотиды, а летом — и на
равнинах» G, с. 201; 8, с. 13—15).
Как и у всех кочевников, у
ираноязычных племен Северного
Кавказа существенную роль играло
коневодство, а в военной
организации ведущая роль принадлежала
воину-всаднику. Геродот в V в. до
н. э. отмечал, что у скифов
«каждый — конный стрелок» (9, с. 266).
Когда сарматы появляются
«конными отрядами, — писал позднее
Тацит, — вряд ли какой строй им
может противиться» A0, с. 219—
221). У алан, — отмечал Аммиан
Марцеллин, «молодежь с раннего
детства, сроднившись с верховой
ездой, считает позором ходить
пешком» A3, с. 304).
В мужских захоронениях
Северного Кавказа X—V вв. до н. э.
встречаются находки,
указывающие на существование конных
воинов (II). По мнению С. Л. Дударева,
эти захоронения являлись могилами
«конных дружинников,
представителей родовой знати» A2, с. 16).
Однако на сегодняшний день нет
веских аргументов об
обособлении дружинной знати в X—V вв. до
н. э. Собственно о конной
дружине речь, видимо, можно вести лишь
после появления стремян и седел.
Вопрос о времени их возникновения
археологами все еще
дискутируется. Как полагает А. К. Амброз,
распространение твердого седла со
стременами прошло два этапа: 1 —
в период поисков IV—VI вв. они
были несовершенными и имели
локальное значение; 2 — широкое
распространение получили в VII—
XII вв., после усовершенствования
A4, с. 81—98).
Иной точки зрения
придерживается И. Л. Кызласов.
Возникновение стремян в разных центрах он
относит к IV—III вв. до н. э.; тогда
же появились наиболее ранние
формы жесткого седла. Локальные
формы стремян оттесняются на второй
план после появления
металлических, оказавшихся универсальными.
Схематически развитие типов
стремян И. Л. Кызласов изображает
так: петельные гибкие (ремень,
веревка) — петельные закрепленные
(с твердой вставкой-подножкой)—
деревянные, укрепленные
металлическими подкладками —
металлические A5, с. 24—36). Кто бы из
археологов не оказался прав,
говорить об обособлении дружинной
знати 1 тысячелетия до н. э.
неправомерно. Находки останков
лошадей в наиболее древних
могильниках Северного Кавказа могут быть
связанными с каким-либо ритуалом.
По свидетельству Геродота,
скифы своим божествам «в жертву
приносят всякий скот, а особенно
лошадей» (9, с. 269). МасСагеты,
согласно Страбону, богом
«почитают одно только солнце и ему
приносят в жертву коней» A6, с.
485). Как отмечал П. Периегет
A в. н. э.), сарматы лошадьми
«пользуются не только на войне, но
также приносят их в жертву своим
местным богам и иногда употребляют
в пищу» A7, с. 129). Смысл этого
жертвоприношения, — писал
Геродот, — таков: самому быстрому
из богов они отдают самое
быстрое из смертных существ» A8,
с. 93). Жертвоприношение коней
отмечено у многих народов.
Древние греки Родоса ежегодно
посвящали солнцу колесницу и четырех
коней. Они, вероятно, полагали, что
через год старая колесница с
конями изнашивалась и приходила в
негодность. Возможно, по тем же
причинам колесницы с конями
посвящали солнцу
цари-идолопоклонники Иудеи. В жертву ему
приносили коней спартанцы и персы A9,
с. 81—82). В германских племенах
жрецы считали «себя служителями,
а коней — посредниками богов»
B0, с. 358).
Нередко конь посвящался
погибшему воину. У осетин сохра-
182

нился идущий от скифов обычай
посвящения . коня
покойнику-мужчине. По древним верованиям,
на нем умерший отправлялся в
потусторонний мир. B1, с. 27).
Посвящение коня доблестным воинам
стало широко практиковаться в
период военной демократии. Во всех
скифо-сарматских племенах этот
период наступил в VII—II вв. до
н. э. B2, с. 72—102). Война стала
постоянным занятием и общество
максимально к нему
приспособилось. С IV—III вв. до н. э. четко
прослеживается имущественное
неравенство и социальная
дифференциация B3, с. 64—66). Гиппократ
D60—377 г. до н. э.) среди скифов
различал «богачей», людей «самых
благородных», пользовавшихся
«наибольшим могуществом», и
людей «самого низкого
происхождения».
Увеличению экономической
мощи знати и утверждению их
социального статуса способствовало
исполнение функций военного
лидерства. Особая роль в этом
процессе принадлежала походам. Лу-
киан оставил интересное описание
сбора скифских воинов для
частного набега. Организатор набега
приносил в жертву быка, варил
мясо и садился на шкуру. Любой
желающий брал мясо и, став
правой ногой на шкуру, обещал
доставить (по своим возможностям):
самые бедные — самого себя,
побогаче — нескольких воинов на своих
харчах, наиболее знатные —
тяжеловооруженных всадников B4,
с. 341). В отрядах обычно
собирались воины из различных родов и
даже племен, поэтому основным
принципом организации такого
войска был не родовой, а принцип
личных отношений предводителя и
воинов. Из таких временных
объединений постоянно формировались
лишь дружины, группировавшиеся
вокруг наиболее удачливых
предводителей B5, с. 384).
В широком смысле термин
«дружина» обозначает военные отряды
различного характера в
докапиталистических обществах. В данной
статье понятие «дружина»
употребляется для обозначения постоянной
организации профессиональных
воинов, т. е. для обозначени
определенного типа знати —
военно-служилой. Такое ограниченное
толкование социального
содержания термина признано в науке B6,
с. 17—28).
Из рассказа Тацита о германских
дружинах можно выделить
главные черты, характерные для
военно-служилой знати: 1) дружина —
постоянный социальный слой,
существовавший и в мирное время;
2) Дружинники связаны с вождем
отношениями личной верности,
проживают при своем
предводителе и находятся на его содержании;
3) внутри дружины существуют
определенная иерархия; 4)
средствами существования дружины
являлись военная добыча' и
приношения соплеменников B7, с. 213—219).
Особый отряд дружинников у
многих этносов составляли катаф-
рактарии (от греч. катафракта —
доспех воина), отличавшиеся от
остальных всадников вооружением
и специфическим способом
ведения военных действий. В конце I
тысячелетия до н. э. их вооружение
состояло из тяжелого доспеха,
закрывавшего тело всадника,
шлема, копья, меча, иногда лука со
стрелами. Зачастую доспехи имели
и лошади B8, с. 101). В рассказе
о скифах Геродот писал, что
«лошадям на грудь они вешают медные
панцири» A8, с. 93). У роксалан
лошади также были защищены. Ка-
тафрактарии могли действовать
лишь целыми подразделениями, в
тесном боевом порядке. Тяжелая
кавалерия алан атаковала клином.
Панцирная конница в сарматских
племенах набиралась из
аристократов и вооруженных ими лиц (8, с.
18—20; 23, с. 72—75).
Знать в военном отношении все
меньше зависела от рядовых
соплеменников. Со своей
дружиной и слугами она могла
предпринимать самостоятельные набеги.
183

Из рассказа Тацита о походе рок-
салан в Мидию следует, что их
войско состояло из катафрактариев
и насчитывало всего 9 тысяч воинов.
Цифра чрезвычайно мала,
особенно в сравнении с многочислен-
нмыми войсками сарматов в
предшествующее время.
Следовательно, в походе не участвовали
общинники B3, с. 85).
Таким образом, в конце I тыс. до
н. э. военно-служилая знать
иранских племен уже была
неоднородной и разделялась на
дружинников, их высший слой и
предводителей. Это деление дружины
нашло отражение в языке. Высший
слой алано-овской аристократии
(аналогичный хазарским тарханам)
еще в V в. назывался багатарами
B9, с. 64—66).
Следующая прослойка служилой
знати обозначалась одним из
ранних аланских полувоенных,
полусословных терминов — «алдар»
что означает «военный
предводитель» C0, с. 63—64). В венгерском,
заимствованном у алан,
означает «начальник охраны», «на*-
чальник сотни». А у монголов, также
воспринявших его у алан,
получил значение «(военная) слава» C1,
с. 127—128). Наконец,
существовала прослойка дружинников —
конных воинов, живших,
главным образом, крестьянским
трудом и почти ничем не
отличавшаяся от рядовых общинников. По
существу, это та «молодшая»
дружина, которая хорошо известна в
домонгольской Руси C2, с. 222—
223).
Знать отличается от прочих
соплеменников своим воинственным
и праздным образом жизни,
немалыми богатствами, а кроме
прочего и тем, что в ее среде
практиковалось многоженство C3, с. 608).
Как писал Тацит, если у германцев
«кто имеет по нескольку жен, то его
к этому побуждает не любострастие,
а занимаемое им видное место» B0,
с. 361). Лидеры этносоциальных
организмов (ЭСО) у скифов также
имели наложниц и в случае смерти
вождя одна из них, по Геродоту,
погребалась с ним B, с. 165; 53,
с. 39).
Лидерами ЭСО нередко
становились предводители дружин.
Конечно, в процессе классообразо-
вания значительными являлись
не только функции военного
лидерства, т. к. военная демократия—
не единственная форма
политической организации общества в
период разложения родового строя.
В условиях развития сложных
хозяйственных комплексов, например
крупномасштабного поливного
земледелия, определяющую роль
приобрела функция хозяйственного
лидерства C4, с. 15). «У арапеш в
связи с исключительным местом
изобразительного искусства в
системе ритуалов, игравших огромную
социальную роль, руководство
общественными делами возлагалось на
художников и скульпторов» C5; с.
398).
Соответственно, формирование
правящей группы зависело
не только от исполнения
важных общественных функций, но и
от разных форм психологической
организации. В. П. Алексеев
убедительно показал
противопоставление характеров лидеров в
охотничьей и земледельческой
общинах. Если в последней глава
коллектива — человек,
придерживавшийся традиций, степенный,
более детектор, чем генератор,
то вождь охотников — личность
с активным и богатым
ассоциациями поведением, волей,
решительностью и смелостью C6, с. 52).
В индоевропейских племенах
высшими считались воинские
доблести, а смерть в походе — самой
почетной. Согласно Геродоту,
у скифов смерть от болезней
«считалась несчастьем» (9, с. 255).
«Людей, умирающих от болезней, —
писал Страбон о массагетах, — они
выбрасывают как нечестивцев и
достойных съедения зверям» A6, с.
485). По свидетельству Аммиана
Марцеллина, у алан «считается
счастливым тот, кто испускает дух
184

в сражении, а стариков или
умерших от случайных болезней они
преследуют жестокими
насмешками, как выродков и трусов» A3,
с. 305).
В общинах, где лидерство
функционировало главным образом
в военной сфере, основными
качествами лидера являлись
агрессивность, смелость, военный
талант. В таких обществах большое
внимание уделялось воспитанию
в детях агрессивности,
честолюбия, .задиристости, хвастовства,
стремления к первенству среди
сверстников, — т. е. качеств,
помогающих бороться за лидерство
C5, с. 391, 398). Вождь должен был
обладать и другими качествами,
судя по этнографическим
данным, — красноречием, физической
силой, умением организовать
людей и ладить с ними, багажом
различных знаний и т. д. C5, с. 398;
37, с. 93). Даже чисто внешние
данные играли важную роль. Проко-
пий (VI в.) оставил рассказ на эту
тему. Царь Персии Хозрой
изуродовал глаза своего сына; «он не
отнял у него зрения», но закрыв
ему глаза «и проводя по наружной
стороне их раскаленной
железной иглою он таким образом
изувечил всю красоту век. Хозрой
сделал это единственно с той целью,
чтобы у сына пропала всякая
надежда на царскую власть: человеку,
имеющему какое-либо
физическое уродство, закон персов не
позволяет делаться царем» C8, с. 405).
Разумеется, не на всех этапах
генезиса феодализма само по себе
обладание перечисленными
качествами служило гарантией
стабильности привилегий. На
определенном этапе классообразова-
ния усложнение функций власти
привело к возрастанию
требований к ним. Одних личных качеств
стало недостаточно для
обеспечения успешной борьбы за лидерство.
Вожди обладали специальными
знаниями и опытом, передача которых
преемникам существенно
помогала посдедним утвердиться у власти
C5, с. 402).
Дружинники периода военной
демократии со временем
превращались в военно-служилую знать
феодального типа, а верховный
военачальник, сначала выборный и
смещаемый, постепенно
превращался в наследственного короля C9,
с. 203). Это нашло отражение в
терминологии института власти. Так,
византийский император носил
титул «басилевс», в героическую
эпоху применявшийся по отношению к
военачальникам D0, с. 105—107);
титул «багатар» у алан
первоначально обозначал полководцев, но с
развитием феодальных
отношений некоторое время
применялся и в отношении царей. Царя
хазар источники середины VIII в.
именуют «ра' с-тархан» D1, с. 8),
подчеркивая тем самым его связь
с дружинной знатью. Скифская
мифологическая генеалогия
социальное главенство отдает воинам,
из среды которых произошли
скифские «цари»; они понимались как
личностное воплощение всего
социального организма. Такое
представление весьма характерно для
архаических обществ, где
благополучие царя и процветание
коллектива воспринимались как две
стороны одного явления, связанные
отношениями причинности. В лице
царя скифов совмещались две
функции: мирской власти и
высшего, божественного знания D2, с.
161—164; 43, с. 56—67).
В связи с последним нелишне
напомнить о находке золотого
перстня скифского царя V в. до н. э.
Скила. На перстне изображена
богиня с зеркалом в руках,
сидящая на троне — символ получения
власти скифским царем от
божества. В греческой надписи на перстне
упоминается еще одно имя — Ар-
гот. По мнению специалистов,
это имя первоначального владельца
перстня — деда Скила D4, с. 22).
Антропоним Аргот является,
очевидно, греческим переводом
скифского имени Уарка (ср. осет. Уаер-

хеег — «волк») C0, с. 187).
Интересно, что в эпосе осетин первопре-
док правящего рода Ахсартаггата
также носил имя Уеерхаег. Легенда
об Уаерхееге, и его потомках — то-
темический миф о
происхождении племени от волка E4, с. 88—
90). Хазарские каганы принадлежали
к роду Ашина, название которого в
переводе с монгольского
означает «волк», в этом также можно
усмотреть след древнего тотемного
поклонения волку D5, с. 23, 81—83;
46, с. 67).
Как видно, у многих племен,
включая индоевропейские,
особенности понимания института царской
власти отражали скорее ритуально-
магическую, нежели
административно-политическую функции
первых «царей». Они «обеспечивали»
процветание коллектива не столько
управляя им, сколько выполняя
строго регламентированные
традицией ритуальные акты. Жизнь
их превращается в цепь тяжелых
запретов; они все более
отстранялись от управления страной и
реальная власть сосредотачивалась
в других руках. В связи с этим
привлекает внимание рассказ древне-
армянских источников V в. об алан-
скол^ царевиче Баракаде, жившем,
будто бы, во времена царя Армении
Арташеса, т. е. на рубеже I—II вв.
Судя по этим памятникам, Баракад
в Алании «был вторым по престолу
соцарствующим царя»; вместе с
сестрой Сатиник, вышедший замуж
за Арташеса, он в свадебном поезде
отправился в Армению, где со
своими сподвижниками принял
христианство и жил отшельником на
горе Коса-Таг. Древнеармянские
«Жития» впервые знакомят нас с
институтом «второго царя» в
Алании. Однако ни они, ни другие
источники не позволяют выяснить его
суть.
В начале н. э. институт второго
(после царя) лица существовал в
Армении и Грузии. Согласно Стра-
бону, это лицо — «верховный судья
и полководец» A6, с. 475); « Карт-
лис цховреба» во главе
государственной администрации ставит
«второе после царя лицо», бывшее
главой над всеми военачальниками,
а также управлявшее центральной
областью Иберии — Шида-Картли
D7, с. 455). Источники не сообщают
наименование титула «второго
царя» в Иберии. Большинство
исследователей его носителей называют
иранским тер'мином «питиахш».
Этимология данного термина не совсем
ясна, но он явно связывается с
ахеменидской должностью «око
царя» и переводится
«наблюдающий». В надписи Армазского
некрополя картлийский питиахш
Иодманган назван эпитропос, что
означает «управитель царя»,
«правитель, опекун, наместник царя,
регент». Питиахши являлись
высшими должностными лицами при
царском дворе, могли заменять царя в
необходимых случаях. Функции
«второго царя» в Армении неясны. В
отличие от грузинских питиахшей
они, кажется, не командовали
вооруженными силами страны; так
было и в Парфии D8, с. 106—114,
135).
Арабские авторы (Гардизи, Ибн-
Даста, Ибн-Фадлан, Ибн-Хаукаль,
Масуди и др.) единодушно
отмечают «весьма странную» D9, с.
408) структуру государственной
власти у хазар. Во главе их стоял
каган, пользовавшийся большим
почетом, но не принимавший
участия в управлении. Реальная власть
была сосредоточена в руках
царя, именуемого в источниках по-
разному. Царь командовал
войсками и управлял государством.
Аналогичную картину двойственной
структуры вер овной власти
арабские авторы отметили и у мадьяр.
Как видно, «вторые цари»
являлись обычно носителями реальной
светской и военн й власти. В чем же
причина такой структуры
верховной власти? Вероятно, мы имеем
дело с остаточными являениями в
организации управления
предшествующей эпохи. На
определенном этапе развития многих ЭСО
воображение народа наделяло царя
186

сверхъестественными
способностями, полагая, что общественная
жизнь и ход природных
явлений находятся под его контролем.
Вера в его божественную силу и
страх потерять ее приводили к
табуированию почти всех действий
царя и предметов вокруг него.
Жизнь царя постепенно
превращалась в систему строгих запретов и
он все более устранялся от
управления. В таких условиях правящая
династия, если ей удавалось,
реальную власть передавала кому-либо
из своих членов. В других случаях
нити управления сосредотачивались
в руках соперников. При любом
варианте какое-то время
существовала двойственная структура власти.
В одних случаях новая династия,
узурпировав власть,
продолжительный период сознательно сохраняла
для «прикрытия» правящий прежде
клан. Так, например, положение
кагана у хазар и кенда у мадьяр
сложились результате захвата
власти новыми династиями,
нуждавшимися в прикрытии
авторитетом традиционных правителей
E0, с. 31). У других народов
историческое развитие привело к
ликвидации «двоецарствия». В связи
с этим рассказ «Картлис цховреба»
о ликвидации «двоецарствия» в
Иберии и назначении Фарасманом II
(II в.) правителем Шида-Картли
своего верного слуги (очевидно, не
царского происхождения) Фарнава-
за, не лишен правдоподобия D7, с.
456).
Древнеармянские «Жития», как
указывалось выше, в рассказе о
событиях I—II вв. повествуют о
«втором царе» алан Баракаде (ср. осет.
1. П р о н ш т е й н А. П. Некоторые
проблемы возникновения и развития
феодальных отношений на Северном Кавказе в
новейшей советской историографии. // Гене*-'
зис, основные этапы, общие пути и
особенности развития феодализма у народов
бееркад—«изобилие»). Его отсылку
в Армению можно рассматривать
как попытку ликвидации
указанного института. Окончательно он
был уничтожен в VI в. В промежутке
между 558 и 572 гг. неоднократно
упоминается независимый правитель
(«повелитель», «глава») Алании Са-
росий (в перев. с осет. «глава осов»).
Этот факт А. В. Гадло справедливо
принимает за признак социального
переворота, происшедшего на
рубеже 40—50-х гг., «в результате
которого архаические институты
верховной власти были заменены
властью, верховного вождя, и вместе
с тем как признак политической
консолидации овсов» E1, с. 19).
Таким образом, узурпация
важных общественных функций в
эпоху военной демократии, в первую
очередь — функции военного
лидерства, оказала серьезное влияние
на структуру верховной власти у
иранских племен Северного
Кавказа. И первые «цари», и
сменившие их позже «повелители»
происходили из высшего слоя военно-
служилой знати. В основе
политического господства последних
лежало отправление важной
общественной должностной функции —
руководство в военном деле, а,
следовательно, и в управлении в целом.
Ф. Энгельс выделял два
возможных варианта складывания
классового общества: или путем
непосредственного отчуждения
прибавочного продукта, или через
монополизацию общественной
функции E2, с. 183—185). Для скифо-
сарматских племен характерен
второй путь.
Северного Кавказа. Тез. докл., Махачкала,
1980.
2. Е л ь н и ц к и й Л. А. Скифия
евразийских степей. Новосибирск: Наука, 1977.
3. Л а т ы ш е в В. В. Известия древних
писателей о Скифии и Кавказе. // ВДИ, 1947, I.
ЛИПЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
187

4. Николай Дамасский. Истории.
// ВДИ, 1947г 4.
5. Виноградов В. Б. Сарматы
Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963.
6. С м и р н о в К. Ф. Сарматы и
утверждение их политического господства в
Скифии. М., Наука, 1984.
7. С т р а б о н. География. // ВДИ. 1947, 4.
8. Сулимирский Т. Сарматы. Нью-
Йорк-Вашингтон, 1970. (Перев. с англ. Ого-
ева В.: Архив СОНИИ, ф. 6., оп. 1, д. 167).
9. Геродот. Истории. // ВДИ, 1947, 2.
Ю.Тацит. Истории. // ВДИ, 1949, 3.
И.Козенкова В. И. Типология и
хронологическая классификация предметов
Кобанской культуры. // САИ. М.: Наука,
1982. В. 2—5.
12. Дударев С. Л г Социальный аспект
раннего этапа освоения железа на
Центральном Предкавказье и в бассейне р.
Терека (IX—VII вв. н. э.). // Археология
и вопросы социальной истории Северного
Кавказа. Грозный, 1984.
13. Аммиан Марцеллин. История.
// ВДИ, 1949, 3:
14. А м б р о з А. К. Стремена и седла
раннего средневековья как хронологический
показатель (IV—VIII вв.). // СА, 1973, 4.
15. К ы з л а с о в И. Л. О происхождении
стремян. // СА, 1973, 3.
16. Страбон. География. (Пер., статья и
комм. Г. А. Стратановского.). Л., Наука,
1964.
17. Ган К. Известия древних греческих
и римских писателей о Кавказе. //
СМОМПК, 1884. в. IV.
18. Д о в а т у р А. И., К а л л и с т о в Д. П.,
Ш и ш о в а А. И. Народы нашей страны в
«Истории» Геродота. Тексты, перевод, ком-
мментарии. Под ред. В. Т. Пашуто. М.,
Наука, 1982.
19. Ф р э з е р Д. Д. Золотая ветвь. 2 изд.
М.: Политиздат, 1983.
20. Т а ц и т К о р н е л и й. Соч. в 2-х томах.
Л.: Наука, 1970, Т. II.
21. К о з а е в А. И. Анахарсис. Цхинвали:
Ирыстон, 1982.
22. К а л о е в Б. А. Похоронные обычаи и
обряды осетин в XVII— начале XX в. //
КЭС. М., 1984. Т. VIII.
23. X а з а н о в А. М. Очерки военного
дела сарматов. М.: Наука, 1971.
24. Лукиан Самосатский. Токсарис
или дружба. // ВДИ, 1948, 1.
25СИЭ (гл. ред. Е. М. Жуков). М.: Сов.
энциклопедия, 1964, т. 5.
26. Горский А. А. Дружина и генезис
феодализма на Руси. // ВИ, 1984, 9.
27. Г о р с к и й А. А.
Социально-экономические условия в эпоху классообразо-
вания и понятия «военная демократия». //
СВ, 1981. Вып. 49.
28. Ю н у с о в А. С. Восточное рыцарство
(в сравнении с западным). // ВИ, 1986, 10.
29. Джуаншер Джуаншериани.
Жизнь Вахтанга Горгасала. Пер., введ. и
примеч. Г. В. Цулая. Тбилиси: Мецниереба,
1986.
30. А б а е в В. И. Осетинский язык и
фольклор. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1949. Т. 1.
31. А б а е в В. И. Историко-этимологиче-
ский словарь осетинского языка. М.—Л.: Изд.
АН СССР, 1958. Т. 1.
32. К у з н е ц о в В. А. Алания в X—XI11 вв.
Орджоникидзе: Ир., 1971.
33. История крестьянства в Европе.
Эпоха феодализма. Отв. ред. 3. В.
Удальцов. М.: Наука, 1985. Т. 1.
34. М а с с о н В. М. Формирование ранне
классового общества и вопросы
типологии древних цивилизаций. //
Древний Восток и античный мир. М., 1980.
35. История первобытного общества.
Эпоха первобытной родовой общины. Отв.
ред. Ю. В. Бромлей. М.: Наука, 1986.
36. Алексеев В. П. Человек: биология
и социологические проблемы. // Природа,
1971, 8.
37. Ш н и р е л ь м а н В. А. Классобразо-
вание и дифференциация культуры. //
Этнографические исследования развития
культуры. М., 1985.
38. Прокопий из Кесарии. Война с готами.
М., 1950.
39. Ковалевский С. Д. К вопросу о
понятии «военная демократия». // СВ,
1983. В. 46.
40. Энгельс Ф. Происхождение семьи,
частной собственности и государства //
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 21.
41. Я к у б и. История. Пер. П. К. Жузе.
Баку: Изд-во об-ва обе лед. и изуч.
Азербайджана, 1927.
42. Раевский Д. С. Очерки идеологии
скифо-сакских племен. М.: Наука, 1977.
43. А р т а м о н о в М. И. Скифское
царство. // С А, 1972, 3.
44. Б о н г а р д-Л е в и н Г. М., Грантов-
ский Э. А. От Скифии до Индии. 2-е изд-
М.: Мысль, 1983.
45. Г у ми лев Л. Н. Древние тюрки. М.:
Наука, 1967—504.
46. П л е т н е в а С. А. Кочевники
средневековья. М., Наука, 1982.
47. Ме л и к и шв и л и Г. А. К истории
древней Грузии. Тбилиси: Изд-во АН Груз.
СССР, 1959.
48. Н о в о с е л ь ц е в А. П. Генезис
феодализма в странах Закавказья. М.: Наука, 1980.
49. А р т а м о н о в М. И. История хазар. Л.:
Изд-во ГЭ, 1962.
50. П л е т н е в а С. А. Хазары. 2-е изд. М.:
Наука, 1986.
51. Г а д л о А. В. Северный Кавказ в IV—
X вв. Автореф. докт. дис. М., 1984.
52. Э н г е л ь с Ф. Анти-Дюринг. // Маркс
Е. и Энгельс Ф. Соч., т. 20.
53. Г р а к о в Б. Н. Скифы. М., 1971.
54. А б а е в В. И. Скифо-европейские
изоглоссы. М.: Наука, 1965.
188

С. А. Я Ц Е Н К О
АНТРОПОМОРФНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ
САРМАТИИ
Войди со мной — пуста сия обитель,
Сего жилища одичали боги,
Давно остыл алтарь их — и без смены
На страже здесь молчанье,
Ф. Т ютчев
Сарматские антропоморфные
изображения пока не изучались
системно. Не ясны специфика
сюжетов, закономерности их
размещения на различных типах изделий,
хронологические и региональные
особенности. Следовательно, нет
возможности отличить в
«контактных зонах» памятники сарматов от
памятников их соседей (скифов,
племен Средней Азии, меотов, чер-
няховцев). Не удивительно, что в
спорных случаях исследователи не
склонны относить их к сарматским
этносам. В Сарматии (включая
отдельные изображения Боспора и
Юго-Западного Крыма) мною
отмечены около 50 сюжетов с
антропоморфными персонажами (табл.
1; далее сюжеты нумеруются по
таблице 1)» Большинство изучаемых
предметов опубликовано (часто —
с некачественными фотографиями,
неточными прорисовками).
Подлинники хранятся в музеях,
разбросанных на огромной территории.1
До нас дошла ничтожная часть
всего богатства изображений.
Археологами исследуются только ,сар-
1 Эта статья была бы невоз ожна без
помощи в получении неопубликованных
материалов, оказанной мне Е. И. Беспалым,
Н. А. Богдановой, В. В. Дворниченко,
А. М. Ждановским, А. В. Симоненко,
А. А. УзЯновым, В. В. Чалым, М. Я. Чо-
рефом, Н. Ф. Шевченко. Приношу им
искреннюю свою благодарность.
4 матские погребения, в которые,
видимо, помещались лишь
немногие подобные изделия
(изображения на предметах,
символизирующих социальный статус умершего;
изображения персональных
покровителей умершего). Большинство
же таких предметов, в силу их
религиозного значения,
принадлежало не отдельному человеку, а
его семье или племени, и в могилу
не помещалось.
Специфика сарматских
изображений ярко проявляется в
характере их размещения. Чаще всего
(за исключением . примитивных
идольчиков и надгробий) со II в.
до н. э. по II в. н. э. они
представлены на фаларах и поясных
пряжках, а на Дону и в Прикубанье —
также на украшениях женских го-
л вных уборов. Многие сюжеты
представлены на изделиях, * типы
которых известны лишь у сармато-
алан. Характерно, что многие
композиции вписаны в круг, так как
представлены на круглых плоских
предметах (фалары, щитки,
фибулы, медальоны). С I в. до н. э.
появляются изображения божеств,
отмеченные тамгой их почитателя,
подобно «Тихе Хрисалиска» (табл.
4, 1—3). Тамги помещались в
нижней части композиции. Иногда
божество-покровитель помещалось на
особом пьедестале рядом с
изображением умершего A, с. 176, рис.
. 189

6) (табл. 6,3J. Все изображения
на одном крупном сложносостав-
ном изделии (конская упряжь,
головной убор) во многих случаях
явно составляют единую
композицию. Таковы левый и правый
крупные однотипные фалары I в. до н. э.
(Галич, Кривая Лука IX).
Проблема взаимосвязи
(взаимовлияния) сарматских и скифских
антропом рфных изображений
давно интересует исследователей,
причем приоритет отдавался, главным
образом, скифскому искусству,
которое изучено неизмеримо
лучше B; 3, с. 89). Сопоставление
каталога скифских антропоморфных
изображений с сарматским (Табл
1 ) позволяет выделить следующие
общие сюжеты: 1) скачущий всад-
' ник-охотник с поднятым
коротким копьем-дротиком; 2) двое
«побратимов»; 3) сидящая богиня
и приближающийся справа
всадник; 4) змееногая богиня. Однако
при детальном рассмотрении ни
один подобный сарматский сюжет
не «выводится» из скифского. 1).
Скачущий всадник-охотник с
дротиком известен и в искусстве
других иранских этносов (см. табл. 1,
№ 30). Сарматский «охотник», в
отличие от скифского, молодой
(табл. 10,6). 2). Скифские
изображения «побратимов» с ритонами
А. М. Хазанов сопоставил с
упоминаемыми Лукианом (Тох., 1—8)
парными божествами-покровителями
мужской дружбы (Кораками).
Однако аланские (в том числе —
средневековые) изображения этого
сюжета (табл. 4, 1 и 4) отличаются
от скифских и позой персонажей
и тем, что у каждого из них —
собственный риток, а не общий. 3). Как
скифская (Трехбратний курган),
так и сарматские композиции с
изображением богини и
всадника (№ 4; см. ниже) найдены на
территории /Боспорского царства (табл.
2 Вопреки мнению автора, подобная
иконография Пана в античном искусстве
неизвестна. Изображался сарматский
персонаж (№ 23).
5, 1; 8, 2). Трехбратненская
композиция более близка тем
сарматским образцам, которые в I—II вв.
н. э. изготовлялись на Европейском
Боспоре (Пантикапей): подвешенный
горит с луком, прислужник рядом
с богиней и др. Однако в деталях
сарматские и скифская сцены
заметно разнятся и первые ближе к
пазырыкской, судя по ковру из
кургана № 5 D, с. 123). 4) Змееногая
богиня на бляшках из Комарове*
(табл. 8, 3), несомненно,
представляет собой копию редкой
композиции, подобной изображению
на греко-скифском тазе из Чер-
томлыка (IV в. до н. э.). Но
является ли комаровское изображение
результатом непосредственно скиф-
•ского влияния? В этом имеются
серьезные сомнения: а) в IV в. до
н. э. Прикубанье уже не входило в
сферу влияния Скифии. Но
изображения богини (в греческом
исполнении) появились на нашивных
бляшках в собственн меотских
памятниках у станиц Елизаветинской,
Ивановской, Усть-Лабинской; б)
длительные контакты меотов с сарма-
тами-сираками общеизвестны.
Характерно, что «скифский» сюжет
был воплощен на периферии Си-
ракского союза на том же типе
изделий, что и у меотов (бляшки
костюма). За три столетия
копирования прототип подвергся
некоторому переосмыслению: руки
богини превратились в длинные,
узкие крылья; калаф, который они
поддерживали на голове,
представлен как полусферическая чаша
(табл. 8, 3). Такое заимствование
легко объяснимо (в легендарной
генеалогии аланов огромную роль
играют водные богини).
Немаловажно и то, что соответствующие
скифские и сарматские сюжеты,
как правило, разделены во времени
несколькими веками.
Таким образом, скифское влияние
на иконографию сарматских
персонажей не прослеживается.
Не выявлено и следов ^обратного
воздействия; следовательно,
искусство обоих этнических массивов
190

развивалось изолированно. Иногда
как у скифов, так и у сарматов
одновременно воплощались новые
сюжеты в результате импульса
извне. Яркие примеры: появление
с I в. н. э. сцены охоты всадника
(всадников) на кабана (№ 32),
изображения богини с двумя лошадьми
по сторонам (№ 3), изображения
ковра с шахматным узором
(«Неаполь», склеп 9; табл. 6,1). Эти новые
сюжеты трактуются скифами и
сарматами совершенно по-разному...
Вместе с тем, с I в. н. э. на надгроб-
биях Нижнего Днепра,
Центрального и Юго-Западного Крыма
появляются сарматские тамги,
изображенные (как и у сарматов)
на груди персонажа (стелы из
Кермен-Кыры/Красного и
Заветного), либо внизу композиции
(рельеф из Козырки). Это тамги
знатных сарматских родов. Тамга
кроме Козырки известна на
сарматских плитах из Тецкан, Кривого Рога,
на ольвийских мраморных плите и
зеркале, на стеле из Запорожья,
т. е. — к западу от Днепра. Тамга
из Заветного аналогична аспургиан-
ской тамге Хрисалиска (табл. 4,3).
Тамга из Баклы изображена на
плите с «побратимами» (табл. 4, 1;
12,2).
Гораздо более обоснована
постановка вопроса о влиянии на
сарматов Прикубанья меотского ис-
ккусства. О его специфике мне уже
приходилось писать D, с. 121—122,
125). В последнее время
исследователи приходят к выводу о слиянии
сираков и меотов на рубеже н. э.
в качественно новую, по Страбону
E1гаЬо, II, 5, 31), этническую
общность — «савромато-меотов»
E, с. 73—78). Это предполагает
и взаимовлияние искусства.
Действительно, на рубеже н. э.
продолжают бытовать некоторые старые
меотские сюжеты — змееногая
богиня и изображения подвигов двух
парных божественных (эпических)
героев. Последний сюжет (табл. 3,3
и 4) воплощен на платине из
Зубовских курганов (бывш. коллекция
РомановичаK, где представлены
те же персонажи, что и на
«колпачке» из Курджипса, датируемого
концом IV в. до н. э.: в обоих
случаях два воина расправляются с
противником, причем левый держит в
руке обнаженный меч, правый —
отрубленную голову G, рис. на с.
170). Об обратном, сарматском
влиянии на меотов,
свидетельствует сцена с двумя всадниками
на ритоне из Карагодеуашха (конец
IV в. до н. э.), справедливо
связываемая с мифологией
ираноязычных этносов. Сцена не имеет
ничего общего со скифским
искусством, при этом курган находится у
р. Агадум, в районе, где в это
время, по Диодору Сицилийскому @10A
51С, XX, 22) локализуется
замок правителя сираков Арифарна
G, с. 33—34).
Процесс антропоморфизации
сарматских божеств в различные
исторические периоды. Он протекал
в искусстве разных районов Сарма-
тии не одновременно. Еще в V—IV
вв. до н. э. антропоморфизация
божеств предшественников
сарматов — исседонов и савроматов
выражалась в приобретении
отдельных импортных «восточных»
изображений: зеркала с женским
божеством из Мечетсая* (кург. 8/5),
Альмухамедово (кург. 8),
колхидские серьги с Сазонкина бугра
(кург. 2; рис, 11,1), ахеменидская
печать с изображением поединка с
грифоном из Покровки на Илеке
(сравн. табл. 9,1; 10,6).
Под Азовом в богатом женском
погребении IV в. до н. э. (Е. И.
Беспалый, 1986, Высочино У, кург,
27/2) обнаружен набор бляшек
местного производства с личинами
трех типов. Мужское божество
представлено на них с
характерной прической с узлом (коком) надо
лбом. Эта прическа специфична для
изображений кочевых скифов. Такая
этнографическая деталь
соответствует сведениям Геродота (IV,
3 В. А. Ильинская по недоразумению
считала эту пластину беспаспортной и
относила ее к скифскому времени F).
191

115—117) об особо тесном родстве
скифов и савроматов. Другой тип —
круглые бляшки с мужской
монголоидной личиной (близкие
аналоги известны в скифских
памятниках: Мелитополь; гр. Чертомлык,
кург. 46).
Воплощение собственных сюжетов
началось, когда первая волна
сарматов (сираки) докатилась до
Азиатского Боспора (конец IV в. до н. э.).
На его территории появляются
памятники^ греко-сиракского
искусства. Здесь представлены: 1) сидящая
богиня и всадник (Мерджаны);
2) двухъярусные композиции с
битвой двух групп конных и пеших
«варваров»; на «кубанском» ритоне
в ней представлены и греки D, с.
124); 3) скачущий всадник с
поднятым дротиком (КШ, №559, Фанаго-
рия); 4) два обращенных друг к
другу всадника (ритон из Карагоде-
уашха). Все эти композиции позже
неоднократно тиражируются и
служат одним из источников для
подражания и переработки сарматским
торевтам. Каменные рельефы,
видимо, относятся к некрополю Фанаго-
рии и являются греческой работой.
Изображения на ритонах (кроме
карагодеуашхского) выполнено,
вероятно, сиракским мастером, но в
позах персонажей, манере
драпировки одежд явственно греческое
влияние. Греко-сиракское
искусство существовало, как и греко-
скифское, лишь считанные
десятилетия (на рубеже IV—III вв. до н. э.).
Само его появление связано с
особыми обстоятельствами: благодаря
сиракам Евмел с трудом
утвердился на боспорском престоле D,
с. 124—125). Однако сирако-бос-
порский союз, видимо, сказался
недолговечным.
На противоположном краю Сар-
матии, в землях массагетов (на
Мангышлаке) Л. Л. Галкиным
обнаружен комплекс святилищ III—II вв.
до н. э. Байте Г и III, где десятки
мужских изваяний образовывали
две фигуры в виде буквы «П». Стиль
изваяний (табл. 15, 1—2), как и
некоторые детали (чаши, ноговицы,
192
сочетание меча и кинжала с
серповидным навершием), не имеют
аналогий в скифских и более
поздних сарматских памятниках Европы.
Изваяния как округлые, так и
плоские; некоторые, имеют широкие
плечи и зауженную талию.
Ощутимо влияние греческого искусства
(оформление зрачка — по Л. Л.
Галкину).
У других племен Сарматии
изобразительное воплощение
антропоморфных персонажей начинается
лишь во II и II—I вв. до н. э.
Изображения этого периода
представлены на фибулах и предметах
женского костюма (бляшки, фибулы,
пряжки). От Урала до Днестра
распространяются три сюжета со
всадниками (№№ 14, 30, 40), восьмер-
кообразные пряжки с мужской
личиной в центре (Ильтуганово в
Башкирии; мавзолей «Неаполя
Скифского»). Бытование других
сюжетов ограничено Северо-
Восточным Причерноморьем.
Появляются бляшки-личины. На рубеже
II—I вв. до н. э. у сираков Кубани
известны фалары бактрийского
(юэджийского) производства (8, с.
37; с. 78) с переосмысленными
античными сюжетами (ст. Кур-
чанская и Северская). В I в. до н. э.
распространяются местные грубые
подражания (Янчокрак, Галиче,
Кривая Лука IX), внешнее оформление
которых подобно фалару из
бактрийского Тахти-Сангина A0, с. 198,
рис).
В это время можно отметить
определенную племенную
специфику сюжетов. У сираков роль
земледельческого уклада E1гаЬо, XI, 2,
1) и связи с меотами, видимо,
сказались и в том, что в Прикубанье
господствуют сарматские
изображения богинь плодородия (№№ 3,
9) и мужского божества со
сходными функциями (№ 46), которые
кочевали между Фанагорией и Гор-
гиппией E1гаЬо, XI, 2, II),
неоднократно встречена богиня с
особым каплевидным нимбом (№ 5;
табл. 4,3 и 6). У вероятных
роксоланов Северного Приазовья пред-

ставлены изображения бога солнца
на фаларах (табл. 7,1—3).
На рубеже н. э. два сюжета со
всадниками (№№ 14, 30) остаются
только на боспорских терракотах.
Эпизодически появляются греко-
сиракские изделия (табл. 14,6). В
регионе верхних аорсов (Нижняя
Волга) отмечены сюжеты с
«чудесной охотой» (№№ 34, 35).
Ситуация существенно
меняется в середине I — середине 11 вв.
н. э. — после прихода с востока
аланов, изменений в экономике и
внутриполитической жизни Бос-
пора. Отмечен новый сюжет с
богиней (№ 7), изображения на
подвесках всадника с солярными
знаками на крупе коня и парой птиц
(№ 13, табл. 7,4); подвески со
сходным сюжетом известны и у
средневековых аланов (II, рис. 1, 3, 17).
В I в. н. э. в погребальных
памятниках Пантикапея и Фанагории
неожиданно «появляются» сюжеты,
когда-то изображавшиеся для сира-
ков (№№ 4, 18), дополненные
новыми деталями,'а также несколько
образов, явно имеющих (судя по
иконографии, атрибутам)
централ ьноазиатское происхождение
(№№ 15, 23—25, 38). Этот факт
(наряду со многими другими)
находит объяснение в концепции
происхождения аланов из глубин
Центральной Азии.
В Западном Приазовье
появляются своеобразные примитивные
антропоморфные стелы с тамгой
(табл. 12, 2 и 4; 12, с. 100, табл.
XXXI, 4, 8). В сармато-скифском
могильнике Заветное
(Юго-западный КрымL в это время известна
группа надгробий (табл. 15, 3,
4, 6, 7, 8), на которых представлены
мужские головные уборы с
околышем, нераспашная одежда с
характерным для сарматов глубоким
треугольным вырезом, а также
специфическое сочетания копья и ритона
4 В последние годы жизни Н. А.
Богданова вновь вернулась к своей трактовке
могильника как преимущественно
сарматского A3, с. 66).
(табл. 15, 4, 6, 7). В целом
сарматские надгробия
концентрируются в Западном Приазовье, что;
вероятно, отражает племенную
специфику. Не исключено влияние этих
памятников на появление более
поздних изваяний у соседей-черня-
ховуев.
В* позднесарматское время (и,
прежде всего, во 2-ой половине
11 — середине III вв. н. э.)
происходят, пожалуй, наиболее
радикальные изменения. Аланские
мастера начинают изготовлять
предметы с теми композициями,
которые в I—II вв. подбирались из
одного или нескольких античных
изделий (№№ 22, 42). На Боспоре
греческие терракоты стоящего
всадника сменяются
«варварскими»: у них появляются новые
атрибуты — заяц в руке, щит и, видимо,
копье, обозначающие в принципе,
возврат к старому, (табл. 11, 4—7),
то есть к скачущему всаднику A4,
рис. 50, 3—4). Образ скачущего
вправо катафрактария с длинным
копьем (№ 16; табл. 14,5) обычно
воспринимается как зарисовка
с натуры A5, с. 99) или
индивидуальный портрет. В
действительности же близость обоих
изображений говорит о наличии
разработанного канона явно негреческого
происхождения.
Во II в. н. э. в Прикубанье
появляются бронзовые аланские
подвески с изображением
обнаженного мужчины в островерхом
головном уборе (табл. 13, 9). К
началу IV в. н. э. подобные идольчи-
ки стали изготовлять плоскими (№
39; табл. 13,2) A6, с. 244).
Особенно характерно для «поздних
сарматов» мужское божество со
звериными ушами, известное у многих
индо-иранских этносов (№№ 26—
28; табл. 13,3). В Сарматии оно
изображается в сопровождении сцен
охоты (табл. 7,4; 10,5). У пазырык-
цев Алтая такая личина
сопровождалась фигурой оленя A7, рис. 42;
табл. 62, 12, 13). Возможно, это
известный в осетинском нартском
эпосе бог-покровитель охоты и
193

диких животных Афсати,
представляющийся всадником на олене.
Этому божеству было посвящено
святилище у Кривого Рога со
множеством тамг почитателей вокруг
его личины (табл. 4,2).5 На самой
личине высечена тамга схемы
Иненсимея Боспорского.
Появляются новые типы примитивных идоль-
чиков, в частности — из мела (табл.
13,7).
В Волго-Донском междуречье
известны остатки двух вырезанных
из дуба статуй богини, в жертву
которой приносили головы лошадей и
кости баранов, В Дорофеевском
могильнике (кург. II) такая статуя
помещалась в отдельной яме, к
востоку от основной, также
обращенной лицом на восток A8, с. 158).
После кратковременного крещения
Предкавказской Алании Григорием
Просветителем (начало IV в.) такие
«капища» разрушались A9, с. 117,
135, 137). На Боспоре в III в. н. э.
появляются терракоты сидящей на
троне богини в особом головном
уборе, с чашей и каким-то плодом
в непропорционально больших
руках (№ 8; табл. 8,4). Атрибуты
персонажа не имеют точных
аналогов в изображениях, связанных с
культами богинь греческого,
ближневосточного и среднеазиатского
происхождения. За богиней
изображен некий очень крупный
предмет, который обычно трактуется как
спинка огромного трона или
покрывало (парящее в воздухе?). На мой
взгляд, богиня сидит при входе в
кибитку «с башенкой» того типа,
который известен в синхронных
пантикапейских терракотах. На
Азиатском Боспоре отмечены и
другие новые сюжеты (№№ 33, 37)
(табл. 4,1; 10,5).
Я считаю возможным выделить
также своеобразные позднесармат-
ские надгробия Юго-Западного
Крыма и Боспора, по форме копи-
:> Заметим, что у осетин Афсати, как
и ряду других покровителей, святилищ не
возводили, но и в почитании.не отказывали.
(Ред.).
194
рующие греческие. Они
отличаются следующими признаками: 1)
мужская полуфигура в анфас;
практически единственная тщательно
выполненная деталь —
глубокий треугольный вырез
нераспашной одежды (табл. 12, 5, 6, В).
Подобный прием -известен в
сарматском искусстве со II в. до н. э.
(табл. 2,2; 6,1; 7,3; 14.3), он
отражает реальную специфику
сарматского костюма; 2) стоящие в ряд два
всадника или три мужчины —
сюжеты, известные ранее у сарматов
(№№ 18—20, 42), но не известные
у скифов (включая поздних) (табл.
12,3 и 9); 3) фигуры в анфас, руки
на гениталиях (табл. 12, 1, 3, 5).
Интересно надгробие из Ардавды
(Феодосии), где в верхнем ярусе
представлено божество со
скипетром (?) в опущенной руке (табл.
12,7). Женские надгробия не
известны.
Таким образом, на протяжении
многих веков у сармато-аланских
племен бытовали лишь единичные
сюжеты: 1) всадник и сидящая
богиня; 2) два всадника, стоящие
лицом друг к другу; 3)
всадник-охотник с дротиком; 4) спокойно
стоящий всадник; 5) битва двух
групп воинов. Однако все эти
сюжеты распространены и в других
районах индо-иранского мира (табл. 1).
Отсюда следует вывод, полученный
на достаточно «массовом»
материале: преемственность сюжетов
Сарматии в различные
исторические периоды весьма
незначительна. При этом ясно улавливается
специфика крупных племенных
союзов, включая алан I—II- вв. и
«поздних сарматов».
Изделия с сарматскими
сюжетами, воспроизведенные вполне
достоверно греческим мастером, в
степях практически не найдены
(единственное исключение — кан-
фар из ст. Воздвиженской —г табл.
14,6). Они концентрируются в бос-
порских городах, главным
образом — в Пантикапее и Фанагории,
где особое распространение
получают различные сюжеты с всадни-

ками на надгробиях (с конца IV в.
до н. э.) и терракотах (II в. до н. э.—
1 в. н. э.) В случаях с надгробиями
у историков и искусствоведов-ан-
тичников существует соблазн
интерпретировать «туземные»
сюжеты в традициях греческой религии,
что представляется рискованным.
Например, всадник, предстоящий
богине на троне, даже на женских
надгробиях трактуется всегда как
героизированный умерший B0, с.
59; 21, с. 31—33).
Со М в. до н. э. сарматы
использовали некоторое количество
изображений греческих божеств,
ассоциировавшихся с персонажами
местного пантеона. Набор греческих
божеств у них заметно
отличается от скифского B2, с. 163—179).
Во II —- начале I в . до н. э. в ряде
комплексов известен образ Афины
в сочетании с Дионисом на одном
или двух разных изделиях (Север-
ский курган, Таганрогский и Феду-
ловский клады). Отмечены
одиночные изображения Афины (гиря
с Нижнего Дона II в. н. э.; гемма
из 'кург. 43 в Усть-Лабинской и
др.). Использовались медальоны с
головой Гелиоса в сиянии (II в. до
н. э. — II в. н. э.): Федуловский
клад; хут. Элитный; Алитуб, 1971,
кург. 26: клад из Гонио6 и образы
змееногого Тритона (Ярославская;
ойнохойя из Высочино VII). В
середине 1—2-й половине II в. (после
вторжения аланов) у знатных
женщин известны дорогие изделия с
изображением Эрота (Хохлач —
золотая статуэтка; Ногайчин —
браслеты; Мигулинская — диадема;
Соколова Могила — перстень;
Садовый — чаша; Валовый I, кург. 9 —
медальон и др.) Тогда же
распространены изображения Силена
(таз из 3-го Соколовского кургана;
•в Гонийский клад из-под Батуми содержит
изделия, характерные как для сарматов
Прикубанья, так и для юэджей Тилля-Тепе.
Зарытие клада можно связать с событиями
алано-римской войны 136 г. н. э., когда
крепость Апсар была опорным пунктом
римлян.
чаша из Садового; гривна из Чугу-
но-Крепинки; ойнохойя из
Соколовой Могилы). Вероятно, он
ассоциировался с местным богом со
звериными ушами, воплощенным в
изделиях «туземных» мастеров со
2-ой половины II в. н. э. (№№ 26—
28). Получившие распространение
подвески с изображением
сидящего египетского Бэса, скорее,
всего, представляли местное,
сидящее по-турецки божество с сосудом
(№ 23). В середине I— середине
11 вв. известны и другие случаи
целевого использования античных
изделий. Так, в Соколовой
Могиле найдены костяная статуэтка
сидящей обнаженной женщины (сравн.
№ 9) и опахала с парами янусовид-
ных лиц на концах ручек (сравн. №
22); в Алитубе встречен набор из
трех монет и изображением головы
мужского божества, а в Чугуно-Кре-
пинке — набор античных личин,
выломанных из разных изделий (сравн.
№ 42), в кург. 18 у Тифлисской —
три изделия с женской головкой
в анфас. Иногда в чисто сарматской
композиции наблюдаем вставку
античного изделия во вторичном
использовании (диадема из Хохла-
ча).
Чем могло привлечь сарматов
изображение на фаларе
(Афродита Пандемос) верхом на козле
поднимается в небо) из ст. Курчан-
ской? Дело в том, что в религии
аланов—осетин существовало
представление о том, что души
умерших (обитающие в верхнем мире)
разъезжают на козлах B4, с. 162).
В заключение коснусь семантики
некоторых сюжетов.
Парные мужские персонажи (№№
19—21). В погребении 1842 г. из
Фанагории A в. н. э.) в могилу был
помещен набор из двух терракот
со стоящим «сарматским»
всадником (табл. 11,2). К сожалению,
большинство таких терракот найдено
при случайных обстоятельствах.
Во II — 111 вв. этот сюжет
встречен в Рамазан-Сале под
Бахчисараем (табл. 12,9). На уникальном
пантикапейскрм надгробии (КШ,
195

N2 676) всадники медленно едут
шагом вправо вслед #за богиней.
Подвиги двух сходного облика молодых
всадников находим на серебряном
культовом сосуде из Косики (табл.
3, 1—2); здесь в верхнем ярусе
каждый из «братьев» охотится на
кабана с парой собак; в нижнем
ярусе — каждый их них,
вооруженный копьем или луком, выбивает из
седла своего противника B5, с.
67, рис.O. Еще савроматы
приобретали импортные серьги с парой
стоящих рядом всадников (табл.
11,1). Видимо, речь идет об
известных индоевропейцам
братьях-близнецах типа Ашвинов и Диоскуров.
В нартском эпосе таковыми
являются прародители нартов-ала-
нов (а также Урызмаг и Хамыц,
родившиеся от Ахсартага и водной
богини). Возможно, те же
персонажи представлены сидящими
симметрично, лицом друг к другу в
«юрте» (табл. 5,1). К крыше
жилища особым образом прикреплено
длинное копье. Эта деталь,
вероятно, позволит уточнить функции
персонажей8.
Двойное изображение л чника,
стреляющего в птицу (№ 34). Этот
сюжет был, видимо, известен и
средневековым аланам (табл. 1,
№ 34).9 Думается, здесь
представлен важнейший момент аланской
этногенетической легенды —
неудачная охота Ахса а и Ахсартага
на волшебную птицу — будущую
:7 Тип кубка из Косики с двумя
вертикальными ручками-кабанами имеет наибо -
лее точную аналогию у кушан B6, рис.
224), но стиль изображений аналогов не
имеет и, видимо, является собственно
аланским. Здесь хочется привести для
сравнения сюжет из нартского эпоса. Я имею
в виду магический поединок между
Сосланом и великаном Елтаганом,
окончившийся гибелью последнего: из аль-
*чика Елтагана выбегает кабан, из альчика*
Сослана — пара гончих псов.
8 У Тюркских народов закрепленное
подобным образом копье считалось оберегом
для живущих в юрте B7, с. 16).
9 А. В. Пьянков пытался связать
происходящую из Казазово 2 поясную подвеску
О»аналогичным изображением с хазарским
искусством B8, с. 59—60).
жену последнего и
прародительницу нартов — дочь хозяина вод
Дзерассу.
Всадник — охотник на зайца
(№ 30; табл. 10, 1—2, 4, 6) известен
у многих ираноязычных этносов
(табл. 1, № 30). В упрощенном
виде этот сюжет представлен
изображением скачущего и слегка
наклонившегося вниз всадника с
дротиком; изредка композиция
дополняется собакой и
преследуемым зайцем (табл. 10,2) или же
всадник представлен стоящим с
пойманным зайцем в руке (табл. 11,7).
В. Ф. Миллер связал этот сюжет
с аланским Хамыцем, поймавшим
на краю земли будущую свою
супругу — водную богиню Бценон в
облике зайца B9). В позднескиф-
ском искусстве (нагробия из
Марьино и Козырки) сходный всадник с
поднятым дротиком представлен
рядом со стоящей богиней, в
укороченном платье, головном
покрывале и с ритоном в руке. Это тоже
охотник, но на кабана или оленя.
Сцены охоты всадника на кабана у
скифов Д. С. Раевский связал с
образом Таргитая — супруга (и,
возможно, сына) водной богини C0,
с. 49—50, 83). Алано-осетинский
Хамыц (образ которого в эпосе
многослоен) имеет близкие
родственные связи, но, видимо, со
временем стал считаться не сыном,
а отцом бога-громовика Батрадза.
Пара всадников, стоящих рядом
лицом друг к другу (№ 18). Этот
сюжет представлен на двух
поврежденных серебряных греко-
сиракских изделиях из Прику-
банья — ритоне из Карагодеуашха
(табл. 14,4) и канфаре из
Воздвиженской (табл. 14,6). Еще М. И.
Ростовцев считал, что левый всадник
в Карагодеуашхе — с
жезлом-прутом и ритоном в руках — бог
местных кочевников, аналогичный
иранскому Митре C1, с. 6—7,
25—27, 30—31; 138; 32; 33, с. 38-
42). В алано-осетинском эпосе есть
божество, имеющее древние
функции Митры — бог договора и
покровитель воинов-мужчин Уастыр-
196

джи.10 На обоих сосудах рядом со
всадниками или между ними стоит
зеленое (цветущее) дерево. Позже,
в I—II вв., этот сюжет
распространяется на надгробиях варваризован-
ных обитателей Пантикапея и Фа-
нагорий (табл. 8,4) (КАУ, №№ 639,
680, 683). Как и в Карагодеуашхе,
левый всадник является объектом
почитания (он стоит на особом
постаменте — ЮУ, № 639), держит
скипетр; правый поднимает
руку в жесте адорации (КЛУ, №
683). С конца I в. н. э. композиция
иногда нарушается: персонажи
меняются местами (саркофаг 1899 г.
из Пантикапея; стела Агафа из
Фанагории).
Тот же божественный всадник в
плаще, с ритоном, перед зеленым
мировым деревом изображался
иногда стоящим у алтаря, (табл.
14,1) (№ 17). Эта сцена, видимо,
связана с донскими аланами.
Впервые она отмечена на плите 104 г.
н. э. по поводу празднования «дня
Танаиса». Позже, после готского
нашествия на Боспор, она
изображена на золотой диадеме
аристократа из пантикапейского склепа
А. Б.. Ашика 1837 г. C-я четверть
III в. н. э., по С. И. Безуглову).
Родовые тамги этого аланского
ардара (абдара) V) —те же, что
в могиле аристократки,
похороненной столетием раньше в верховьях
Миуса (Чугуно-Крепинка, кург.
2/1). Семантически мировое
дерево можно считать
эквивалентом изображения богини в
композициях, подобных мерджан-
ской (табл.. 8,2). п
Богиня на троне и предстоящий
справа всадник (№ 4] (табл. 8,2).
Данная сложная композиция
известна только на территории Бос-
порского царства, где является
10 Еще одна параллель: Митра-Уастыр-
джи — мотив порождения сына в камне
(сравн.: рождение Сослана и РМ, Ое ИиУ,
XXIII, 4).
11 Сравн. скифский рельеф «Чайки»:
всадник с ритоном, алтарь и стоящая за
ним богиня.
одним из наиболее популярных
сюжетов на надгробиях B1, с. 30).
Обычно их схема такова; богиня
сидит на троне в профиль (в
наиболее «варварских» комплексах
Мержан и склепа Анфестерия—в
анфас), держит в руке округлый
сосудик; рядом стоит служанка,
правее всадник (иногда — с собакой),
которому слуга подает сосуд. За
всадником — половина
уменьшенной фигурки второго (слуги?).
Надгробия с этим сюжетом иногда
вторично использовались сарматами
(скопление тамг — КШ, № 232;
надгробие для «главного аланского
переводчика» Ирака).
Исключительный интерес
представляет сцена в склепе
Анфестерия в Пантикапее (I в. н. э.) (табл.
5,1). Целый ряд особенностей
роднит ее с композицией скифской
пластины из Сахновки со сценой
«священного брака» с богиней C4,
с. 112). Детали сцены в склепе
(повешенный на дерево колчан,
женщина у мирового дерева)
свидетельствуют о том же значении
композиции.
Рассмотрим общие черты обоих
изображений: 1) представлено 9—
10 персонажей; 2) мужчина
предстоит справа от сидящей на
троне богини; 3) присутствуют
два прислужника с сосудами; 4)
отдельно изображается пара
сидящих рядом мужских божеств;
5) приносится в жертву голова
барана или коня (Мерджаны) или —
целый конь: в склепе Анфестерия
его ведут сзади за ездовыми
конями (срав. выше: принесение в
жертву сарматской богине обоих
этих животных). Для понимания
деталей обеих сцен необходимо
привлечение третьей композиции—
изображения на средневековом
аланском склепе с р. Кривой (X—
XII вв.). Несмотря на принятие
аланами христианства, здесь
представлены древние мифологические
сцены. К сожалению, не могу
согласиться с мнением Н. А. Охонько
о том, что на каждой стороне
каменного ящика представлены за-
197

конченные композиции C5, с. 82).
Интересующая нас сцена
представлена в верхнем ярусе
западной и части северной стенок (табл.
5,2). Фигурируют также 10
персонажей. Композиция имеет общие
черты как с сахновской, так и с пан-
тикапейской. Богине предстоит
справа мужчина с секирой (сравн.:
Сахновка); к нему справа
подходит слуга и подносит сосуд,
сзади другой ведет на поводу коня
(сравн.: склеп Анфестерия). В
остальном композиция криворечен-
ского склепа в каждом своем
микросюжете аналогична сахновской:
за спиной богини стоит кресло, за
ним — персонаж, который что-то
держит в поднятой левой руке (в
Сахновке это опахало), далее
(справа налево) — жертвенное
животное (баран?) и идущий к нему
мужчина, далее — два «побратима» с
ритонами и, наконец, два
прислужника, которые что-то варят в котле
(рядом стоят пустые сосуды).
В нижнем ярусе фигурируют
собаки (известные в сценах с богиней и
всадником боспорских рельефов). В
этих композициях главный герой
представлен либо с секирой
(Сахновка, р. Кривая), либо с особым
скипетром, аналогичным тому,
который держит конный бог
(«Митра» — Уастырджи) в сценах типа
карагодеуашхского ритона (склеп
Анфестерия). На одной из стен
последнего есть еще один важный
сюжет: два коня, предстоящие
мировому дереву. Позже само
появление лошади и собаки
связывалось в эпосе с образом Сатаны
C6, с. 26).
В целом, вероятно, сцены
подобного типа изображают церемонию
брака богини с мужским божеством-
всадником, который имеет те же
атрибуты, что и Уастырджи в Караго-
деуашхе. Часто подчеркивается
связь композиции с заупокойным
культом C7, с. 112). Учитывая все
это, можно связать данную сцену
с дошедшим до нас и
переосмысленным в нартском эпосе
фрагментом мифа о чудесном браке бога
198
Уастырджи с прародительницей
нартов богиней Дзерассой. Брак
этот происходит в могиле, там же
вырастает ребенок... Можно
говорить о двух основных вариантах
этого сюжета: 1) богиня сидит у «мерт-
вого» дерева, ей жертвуется голо-1
ва убитого коня, у всадника —
ритон (Мерджаны); 2) богиня
сидит у зеленого дерева, ей
посвящают живого коня, у всадника —
скипетр (склеп Анфестерия).
Обычно богиня изображается в
покрывале замужней женщины, глухом
платье до пят, с кругл отел ым
кубком в руках. Та же богиня
известна на изображениях
средневековых аланов (Змейская, катакомба
14). Она сохраняет многие
прежние черты — связь с лошадиной го-
ловой (конский начельник),
сосудик в руках, глухое платье до пят |
38, рис. 6). !
Очень важно соотнесение пары
божеств в «юрте» с «побратимами» .
(кстати, в упомянутом фрагменте
мифа Ахсар и Ахсартаг
устраивают брак Дзерассы). Фигура
всадника в склепе Анфестерия имеет
чрезвычайно интересную
особенность: на крупе лошади
отмечены крупные миндалевидные
«вставки» другого цвета. Они
размещены там же, где и аналогичные
вставки из бирюзы на сарматских
золотых изделиях. Возможно, что
фигура скопирована с какого-то
предмета торевтики.
Другой популярный образ
богини в виде юной девушки с двумя
косами и парами животных по
сторонам изображался обычно на
женских головных уборах и диадемах
(Хохлач, Хубовский, кург. 2). На
диадемах Донской Алании койца I—
начала II в. образ богини часто
замещался цепочкой ее спутников;
он связан с изображением 1—5
мировых деревьев (Кобяково, кург.
10; Усть-Лабинская, кург. 46).
Изображения богини — всегда
неполные, погрудные; на застежке в
Зубре с ком (табл. 8,8) ее тело
вырастает прямо из растительных
побегов-трилистников. Спутники бо-

гини — две хищные птицы у плеч
(сравн.: Ригведа, X, 114, 3), олени,
козлы, зайцы и гуси. Ее образ
можно сопоставить с луристанской Ди-
зани/Дисни, живущей в золотом
стволе мирового дерева, скифской
Аргимпасой, юэджийской Ордохшо.
Остатки представлений об этой
богине, видимо, находим в нартском
эпосе в связи с весенним мифом
об Агунде (путешествие Агунды на
колеснице, запряженной оленями и
др.).
Листья мирового дерева, с
которым связана богиня, детально
переданы на диадеме из Хохлача.
По определению ботаников из
Киевского университета и Главного
Ботанического сада АН СССР, речь
идет о березе (менее вероятно —
0 липе). Именно береза в нартском
эпосе — единственное дерево,
которое благославляет
божественный Сослан. Видимо, ее лист
держит богиня на синхронном хохлач-
скому изображении из Бельбека IV
(табл. 8,7I2.
Солярное божество (Хйг1у Хйггае-
пп) у аланов (средневековых)
представлено всадником (табл. 7,4), а до
1 в. н. э., видимо, пешим (табл. 7,1 —
3). Интересно изображение
татуировки на щеках в виде трех
параллельных полосок (табл. 7,1). Та
же татуировка представлена на
щеках солнечного бога на перстне
из Иссыка (III—II вв. до н. э.);
известна она и на оленных камнях
Алтая, на подвесках с сидящей
богиней из скифской Толстой
Могилы. Смысл ее неясен.
Баранов-люди (№ 29) (табл. 7,7).
Божество подобного облика (не
стоит путать его с одним из
воплощений фарна) хорошо
известно в мифологии аланов — осетин.
В позднее время оно называлось
«святой барана» и являлось
божеством-хозяином дома. Ему
молились о рождении мальчиков,
принося в жертву глиняные фигурки
баранов C9, с. 71—72). На гривне в
12 Вспомним, что скифская богиня на пер*
. стне царя Скила держит лист клена.
Кобяково видим укрощение
китайского дракона тремя подобными
существами (табл. 9,2).
Всадник на быке (№ 46). В
языческой религии потомков аланов-
осетин-иронцев сохранилось
представление о всаднике на диком
быке (туре). Это бог — покровитель
земледелия Уацилла. Не менее
интересна позднесарматская
статуэтка «местного культа» из Пантика-
пея (№ 47) (табл. 10,3) — всадник на
быке, играющий на свирели.
Божество воскресающей природы,
играющее на волшебной флейте,
хорошо известно у алан — это Аца-
маз, имя которого известно со II
в. н. э. в Танаисе и Горгиппии C6,
с. 65—67).
Монголоидный бог с прической-
узлом на темени, восседающий на
барсе (№ 25; табл. 6, 6,8). В I в. н. э.
с вторжением аланов, изображался
на золотых пряжках мужских
поясов. В Кочковатке он надевает на
барса узду (табл. 6,8). В Порогах
он сидит на нем и держит за лапы
двух крылатых барсов, грызущих
лошадь (табл. 6,6). Однако,
возможно, представление о данном
божестве отражено еще в
памятниках 11 в. до н. э. Так, личина этого
персонажа представлена на бляшках
женского покрывала из
Новочеркасска (табл. 6,7). Показательно
также использование сарматами фа-
ларов с всадником на пантере
(Дионис из Таганрогского клада) в
сочетании с протомой лошади.
Сидящее по-турецки мужское
божество с сосудом в прижатых к
груди руках (середины I —
середины И вв. н. э.) (№№ 23—24) в
степи известно только в женских
комплексах. Тип сосуда на каждом
изображении разный (табл. 6, 1 —
4I3. Особенно важна
многофигурная сцена на котле из Кальмиуса
(№ 24) D0, с. 43, табл. V).
Единственная весьма точная аналогия ей
13 В районе устья Дона это чаща (Алитуб,
Кобяково, Кальмиус), в окрестностях Оль-
вии (Соколова Могила) и Фанагории —
ритон.
199

известна в таштыкской культуре
(стела с р. Нени); там тот же
персонаж сопровождается теми же
атрибутами: вторым —
подчиненным — мужчиной, оленем и
котлом D1, рис. 61, 2—6). С приходом
«поздних сарматов» это центрально-
азиатское божество исчезает.
Самое раннее его изображение в
Алитубе (табл. 6,4) представляет
его сидящим не по-турецки, а на
корточках. Уточнить функции
божества помогут, возможно, такие
атрибуты, как сосуд в руках,
изображения орлов, клюющих рыб, и связь
этого божества с конем (сравн.
изображения сходного божества
на жертвеннике из Иссыкского
клада и пластине «сон героя у
мирового дерева» Сибирской
коллекции), а также его особое
положение в сложных композициях
типа кальмиусского котла и
кобяковской гривны. Думаю, по
своим функциям этот бог
аналогичен раннему образу индийского
бога мировых вод, хранителя высшего
закона Варуны, и его можно связать
с одним из важнейших божеств
аланов-осетин — Донбеттыром.
Три помещенных по кольцу
изображения бородатых мужских голов
(№ 42). Идея тройки божества с
взаимодополняющими функциями
известна у индо-иранцев. Например,
в Ведах фигурируют вместе Агни,
Вайю и Сурья, как воплощения трех
процессов мироздания —
созидания, разрушения и сохранения
(идея тримурти).
Фигура мужчины, рядом —
свернувшийся в кольцо мировой змей
и летящая птица, держащая в лапах
камень (?) (№ 36; табл. 7, 8). В
нартском эпосе победа над
свернувшимся в кольцо великаном
(эквивалент мирового змея)
связывается с солярным божеством
D2, с* 70). В мифологии некотор-
рых индоиранских этносов бог —
устроитель мира, повелитель
демонов прилетает в нижний мир на
крыле орла, используя в качестве
противовеса камень 43, с. 80). Близкий
мотив сохранился у аланов (полет
Урызмага к родственникам в
подводное царство). Не только на
пряжке из Октябрьского^ но и на
средневековых аланских пряжках
известен подобный итифаллический
мужской персонаж с
расставленными ногами, сложенными на
животе руками и очень коротко
остриженными курчавыми волосами D4,
рис, 2,2).
Важное место занимают
композиции с поимкой чудовища (№№ 25,
29, 35), связанные с Центральной
Азией. О боге-монголоиде и
барсе уже говорилось. В Кривой Луке
известно изображение мужчины,
заарканившего огромного
кошачьего хищника с рогами оленя
(табл. 9,1). Этот монстр известен
как на Алтае (Туэкта, кург. 1), так и
у юэджей (Ти л ля-тепе, кинжал из
погр. 4). В Кобяково (табл. 9,2)
барано-люди укрощают китайского
дракона: один хватает его за уши,
другой оседлал, третий тянет за
хвост. Образ наездника на драконе
проник от китайцев к
среднеазиатским усуням еще во II—I вв. до н.
э. (диадема из Каргалинки).
Рассмотренные сарматские
композиции представлены только на
золотых инсигниях власти (пряжки
мужских поясов, гривны).
В могилах девочек найдены
каменные фигурки обнаженной
женщины со сложенными на груди
руками (№ 10; табл. 13, 4, 6, 10). В
Балабинском I она лежала на боку,
обращенная лицом в ту же сторону,
что и хозяйка D5, л. 374). Вероятно,
и это изображение личного
покровителя или души умершей.
Меловые идольчики-бруски обычно
крайне схематичны. Но по одному
экземпляру из Танаиса (табл. 13,7) ясно,
что они изображали обнаженного
мужчину. Бляшки-личины (со II в.
до н. э.) обычно изображали,
видимо, мужские «восточные
божества»: монголоида (табл. 6,7);
сидящего по-турецки (табл. 6,5);
бога со звериными ушами (табл.
13,3). На погребальном покрове
из Комарово (рубеж н. э.)
сочетаются мужские и женские личи-
200

ны пяти типов, в том числе —
гротескные D6, рис. 5,7—11). Не
исключено, что речь здесь идет о мотиве
«священного брака». Отметим, что
одиночные изображения женских
божеств в Сарматии встречены
только на предметах женского костюма
(бляшки, пряжки, подвески,
медальоны, фибулы-броши).
Обилие находок изображений
«восточного» облика в
уникальной стилистической манере
(сосуд из Косики, гривна из Кобяко-
во и т. п.) и часто — на вещах
ЛИТЕРАТУРА
1. К о б ы л и н а М. М. Пан на
надгробной плите из Фанагории. // С А, 1973, 3.
2. Г р а к о в Б. Н. Пережитки скифских
религий и эпоса сарматов. // ВДИ,
1969, 3.
3. П о п о в а Е. А. О стилистических и
сюжетных особенностях памятников
монументального изобразительного
искусства Малой Скифии. // Вестник МГУ,
1989, 1, сер. 8.
4. Я ц е н к о С. А. Сарматские и
скифские элементы в антропоморфных
изображениях Прикубанья конца IV — первой
половины III в. до н. э. // Кочевники
Евразийских степей и античный мир.
Новочеркасск, 1989.
5. Марченко И. И. Проблемы
этнической истории сиракского союза в
Прикубанье. // Проблемы археологии и
этнографии Северного Кавказа.
Краснодар, 1988.
6. И л ь и н с к а я В. А. Золотая пластина с
изображением скифов из коллекции
Романовича. // С А, 1978, 3.
7. ДесятчиковЮ. М. К вопросу о
локализации замка сиракского царя Ари-
фарна. // X Крупновские чтения по
археологии Северного Кавказа' (тезисы
докладов). М., 1980.
8. С м и р н о в К. Ф. Северный курган. //
ТГИМ. М., 1953. Вып. XI.
9. Десятчиков Ю. М. Сарматы на
Таманском полуострове. // СА, 1973, 4.
10. Древние цивилизации. М., 1989.
И.Ковалевская В. Б.
Изображения коня и всадника на средневековых
специфически сарматских типов
позволяет нам осознать их как
собственно сарматские.
Из рассмотренного выше
материала следует, что на территории
Сарматии наибольшее
распространение получили сюжеты,
связанные с аланскими этногенетическими
легендами (брак Уастырджи и Дзе-
рассы; охота на зайца — Бценон;
парные мужские божества — Ахсар
и Ахсартаг?). В разное время у
разных этносов их трактовка была
весьма различной.
ИСТОЧНИКИ
амулетах Северного Кавказа. // Вопросы
древней и средневековой археологии
Восточной Европы. М., 1976.
12. Д р а ч у к В. С. Система знаков
Северного Причерноморья. Киев, 1975.
13. Богданова Н« А. Могильник первых
веков нашей эры у с. Заветное. // ТГИМ.
М., 1989, Вып. 70.
14. С и л а н т ье в а П. Ф. Терракоты
Пантикапея. // САИ. Вып. Г I—II.
15. Шур га я И. Г. Изображения всад
ника и коня из Илурата. // КСИА, 1983,
174.
16. Шелов Д. Б. Антропоморфный
амулет из Танаиса. // Древности Евразии
в скифо-сарматское время. М., 1984.
17. К у б а р е в В. Д. Курганы Уалндрыка.
Новосибирск, 1987.
18. Л а го цк и й К. С, Шилов В. П.
Исследования Волго-Донской экспедиции.//
АО-1976. М., 1977.
19. М ар р Н. Я. Крещение армян, грузин,
абхазов и аланов святителем Григорием
(арабская версия). СПб., 1905.
20. К р ы к н С. М. Новые терракоты
всадников из Фанагории. // КСИА, 1987,
191.
21. Иванов А. П. Керченская стела с
изображением всадника и сидящей
женщины. // КСИММК, 1959, 39.
22. Р а е в с к и й Д. С. Модель мира
скифской культуры. М., 1985.
23. Л о р д к и п а н и д з е О. Д., М и к е-
ладзе Т. К., Хахутайшвили Д. А.
Гонийский клад. Тбилиси, 1980.
24. Осетины глазами русских и иностран-

ных путешественников. Орджоникидзе,
1967.
25. Дворниченко В. В. Работы
Поволжской . археологической экспедиции на
Нижней Волге и новые открытия. 1984 г. //
Вестник АН СССР, 1985, 4.
26. П у г а ч е н к о в а Г. А. Искусство Бакт- '
рии эпохи Кушан. М., 1979.
27. Д ж а ни б е к о в У. Д. Культура
казахского ремесла. Алма-Ата, 1982.
28. Пьянков А. В. К атрибуции поясной
подвески из. раннесредневекового
могильника Казазово 2 // Древности Кубани.
Краснодар, 1987.
29. К у з ь м и н а Е. Е. Семантика
изображений на серебряном диске и некоторые
вопросы интерпретации Амударьинского
клада. /•/ Искусство Востока и античности.
М., 1977.
30. Р а е в ск и й Д. С. Очерки идеологии
ск фо-сакских племен. М., 1977.
31. Ростовцев М. И. Представления о
монархической власти в Скифии и на Бос- -
поре. // ИАК, СПб., 1913. Вып. 49.
32. Ростовцев М. И. Бог-всадник на
юге России, в Индо-Скифии и Китае. //
Зегтппагшт Копс1акоУ1апит. Ргаеа, 1927.
Уо1. I.
33. Б л а в а т с к и й В. Д. Сцены инвенсти-
туры на карагодеуашхском ритоне. // СА,
1974, 1.
34. Бессонова С. С, Раевский
Д. С. (Золота пласпна \з Сахжвки / / Архео-
лог1я, Ки1в, 1977. Вип. 21.)
35. Охонько Н. А. Изображения на
стенах гробницы с реки Кривой (Прику?
банье). // СА, 1983, 2.
36. А б а е в В. И. Нартовский эпос осетин.
Цхинвали, 1.982.
37. Б е с с о н о в а С. С. Религиозные
представления скифов. Киев, 1983.
38. Кузнецов В. А. Алан кие племена
Северного Кавказа. // МИ А, 1962, 106.
39. Л и т в и н с к и й Б. А. Кангюйско-сар-
матский фарн. Душанбе, 1968.
40. Ш т е р н Э. Р. Несколько античных
бронз из коллекций Одесского музея...//
ЗООИД. Одесса, 1911. Т. XXIX.
41. К ы з л а с о в Л. Р. Таштыкская эпоха в
истории Хакасско-Минусинской котловины.
М., 1960.
42. Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и
мифология. М., 1976.
43. Й е т т м а р К. Религии Гиндукуша. М.,
1986.
44. А й б а б и н А. И. Антропоморфная
пряжка из Эски-Кермена. // СГЭ. Л., 1975.
Т. X;
45. У з я н о в А. А. Отчет о работах Бо-
гаевского отряда Донской экспедиции ИА
АН СССР. // Архив И А АН СССР, Р-1,
№ 7044.
46. Г и д ж р а т и Н. И., Наглер А. О.
Сарматские погребения у сел.
Комарове Моздокского р-на СОССР. //
Античность и варварский мир. Орджоникидзе,
1985.
202

¦о Я —
с * г" ч
х?! 2
.1 * > §
; 5ю а
4
I
ИВ
К Ф*
О- 2
*о а
!§¦
* * а
I » О >*
о
1
х
о1"
Ф 4
5-1
I
х
. с;
ф
х
§
о
Ф
х
§."• I
$
X Л
О .
X X
о
I
. 2
к.
II
е
х
а
г
д.
о
ш
ф
• т
X
с;
ф
I
!
II
1
^ ш" 2
X
л
8 8'*
-я'
о о*
5.0 е;
х
о
м*1* I
I
1.
Ф
I
ф
и
Ф с;
* С
I
и
ф
§
и
ос
°г
=Г
О
•I.
О
X О
X СО
¦21
X СО
О
I
о
У
ф
9
о'»
о*
51
¦;и.
-•II?
Ч">
ф
2.
>> э
я
О
2
1!
О X
•I"
ЯШ:
I
*Т
1
Ф
а
а
о «
* х
и
>х Ф
о- ..
°- Я
х «
3" к
II
ф >
со С
о.
* * Р
II
¦ш
I
*5
4
I
О 6^
о 8-^
5-1 о\
Ы Л?
•8
«г
1
»&
Ф
9
&*
О X
X Ф
И
Ф с;
¦I*
ло 9-
^ о
I
и
I
I
1
ф 2
а Хрисалис
ке сосудик
горонам
хх г,
* а и
*Г 0
* со с
35**
хс* 2 гч
а
ф
3
0
с
X
2
ф
*1
ос ^
х >х
ая боги
оловно
и *•
?ь
Змее)
живае
5.
»-
к
2
х
X
&
Ф
С
и
|
г
ф
.. х .
0 Ф
а*
2 1
2 
0. X
о
С Ф
X
« х
- а
8
1*
¦¦в-
о*
X •
И
о а
С Ф
ОС * Ф
? • Я
о 5 ф
10 СО ВС

I
X
Ф
I
>§
.•
1
г'
л _
X —
ф^
ш
с-;
I
413*8
¦в-4 л 5 х
з § = •-.&
§&1 ||
1«3ж
15.
м
X К
|1
«и
2^
8=8
¦з-
со ^
и
с
ф
в;
ас
и
>х
х
ас
ф
ф
>х
2
а
О
ас
ф
I*
«С х
Ф I-
О- .
и а
I
3
и
>х
О
х
ф
:г
и
О
и
2
в-
Ф
л
с;
ф
а
И
!?.
ф ф
и а
ф х
О х
§
И?
О
I
§ш х
у
1
е
а
«
х
г! 3*
|2*
* и О
О ,_
>Х0- >» ос
X *-» < •
ф с: ± 5
- ц-> ¦<м/3 Ф*
Ф1^ло о • 9
1лсм о ас и *
ф
а
ас
>х
О
X
а
ф
!
I
I!
II
ф
I =
!
I*
> I
А х= 2 «Ах
х — -1 ас
I
!
а
с
а
«11.1
X
а
л ф
• X
•е-
ф
ф
>. Ф I- ОС
н х _^ ф
ИЛпш'Ии
:*?э
1 х- I
о. а^о б- .*§
\о « о.о и аз
ф да Ф Ф (Л Ф у.
05 2 х и 2 х <
I
&
I
II
\\
!
I
!
о
ф
ф
I
ф
а
81
Я
аф-
X
ее
I
I
!
>х
*¦ 1
г~§ х
<Г0Ш Г-
!
Р
I!
а
И
ф
с
о
Ю
Ф
Н Ф
X Л
и Ф
ас
—ч >ч
\о а
§•
п
I!
I
1
о
х
>х
§
о
с
и
ф
ас
и
ос л
II
1$
2.°-
>Х
а О
II
I
2
а а
И-
ф 5
?!
• 5.
и
III
и и
и.

Табл. 2. Греко-сиракские сцены с битвой воинов рубежа IV—III вв. до н. э.: 1 —
Кубанский ритон (по Е. М. Придику); 2— рельеф из Юбилейного. »
Та б л. 3. Сцены поединков рубежа — I в. н. э.: 1-2— Косика (по В. В. Дворниченко);
3-4— Зубовский (колл. Романовича).
208

Табл. 4. Изображения божеств с тамгами почитателей и их аналогии: 1— Горгиппия;
2— Кривой Рог; 3— крепость аспургиан; 4— р. Кривая (X—XII вв.) (по Н. А. Охонько);
5—Ростов- на Дону, 1983 г. (по П. А. Ларенку); 6— Артюховский курган.
Табл. 5. Сцена «священного брака» с богиней: 1— Пантикапей (склеп Анфестерия);
2— склеп с. р. Кривой (по Н. А. Охонько).
209

Та б л., 6. Изображение богов: Монголоида и сидящего по-турецки: 1— Кобяково (по
Т. А. Прохоровой, В. К. Гугуеву); 2— Соколова Могила; 3— Фанагория A969 г.);
4— Алитуб (по Б. А. Раеву); 5— Косика, 1984 г. (по В. В. Дворниченко); 6— Пороги (по
Б. И. Лобаю, А. В. Симоненко); 7— Новочеркасск, 1973 г.; 8— Кочковатка.
Табл. 7. Мужские божества: 1-2— Балаклея; 3— Янчокрак; 4— клад из Гонию;
5— Роговское I (деталь); 6— Заветное,,мог. 14 (по Н. А. Богдановой); 7— Кобяково;
8— Октябрьский, кург. 6 (по М. П. Абрамовой); 9— Барановка, кург. 13.
210

Табл.8. Изображения богинь: 1— Галиче; 2— Мержаны; 3— Комарове; 4— боспор-
ские терракоты III в. н. э. (схема); 5— Большой Армавирский курган; 6— Верхне- Чир-
юртский Могильник (VIII—1х вв.) (по А. А. Иерусалимской); 7— Бельбек IV, погр. 81
(по И. И. Гущиной); 8— Зубовский, кург. 2 (реконструкция); 9— Хохлач.
Табл. 9. Сцены укрощения и сцены со всадниками: 1,5— Кривая Лука, 1974 г. (по
В. В. Дворниченко); 2— Кобяково; 3— Пантикапей, надгробие Перигена, сына Асклепия;
4— Пантикапей (по М. И. Ростовцеву).
21,1

Табл. 10. Всадник-охотник и всадник на быке: 1— Соколово (по В. И. Костенко);
2— Пантикапей; 3— Пантикапей; 4— Федуловский клад; 5— Рострв-на-Дону, 1983 (по
П. А. Ларенку); 6— Фанагория.
Табл. 11. Спокойно стоящие всадники: 1— Сазонкин бугор; 2— Фанагория; 3—
Мечетсай, кург. 3 (по К. Ф. Смирнову); 4,7— Пантикапей; 5— Прикубанье; 6— Илурат.
212

•
Табл. 12. Надгробия I—III вв./н. э.: 1— Киммерик; 2— Бакла; 3,5,9— Рамазан-Сала
(по М. Я. Чорефу); 4— Запорожье (по В. С. Драчуну); 6-т Нимфей; 7—Феодосия (по
А. И. Айбабину); 8— Краенозорьевское (по М. Я. Чорефу).
Табл. 13. Идольчики и личины: 1— Тауйхабль, 1985, по гр. 1 (по С. П. Кожухову);
2— Танаис; 3— Лебедевка VI; 4,6— Балабинский 1 (по А. А. Узянову); 5— Танаис
A2 экз. из перламутра) (по Д. Б. Шелову); 7— Танаис, кург. 22/7 (II—III вв. н. э.);
8— Горгиппия (по Е. М. Алексеевой); 9— Тифлисская, кург. 20 (по Ждановскому);
10— Бахмут.
213

Табл. 14. Различные изображения: 1— Танаис, плита 104 г. н. э.; 2— царь Фарзой,
монета 3-ей четверти I в. н. э. (по А. С. Уварову); 3— Кривая Лука IX, кург. 1/17 (по,
В. В. Дворниченко, Г. А. Федорову-Давыдову); 4— Карагодеуашх (по Е. М. Придику);
5_ Илурат (по И. Г. Шургае); 6— Воздвиженская.
Табл. 15. Антропоморфные изваяния: 1-2— Байте (по Л. Л. Галкину); 3,4,6— Заветное
(по Н. А. Богдановой); 5— Танаис, 1970 г.

Г. В. ВЕРНАДСКИЙ
ДРЕВНЯЯ РОССИЯ*
Глава III. Сарматская эпоха.
2. Центральная Евразия в
сарматскую эпоху.
(Стр. 82—84). Некоторые
исследователи проблемы Ю—Чи
предполагают, что в период их появления
в Восточном Туркестане они были
известны как Агзь Это название
можно сравнить с названием Агз!
¦— одного из главных сарматских
племен. Вероятно, в результате
всевозможных миграций II и I вв.
до н. э. основная часть Аорсов ушла
на запад в районы Волги и Дона,
часть же племени осталась в
Туркестане. Более очевидна, однако,
связь между Ю—Чи и другим
сарматским племенем, Аланами. В
китайской хронике, известной как
«История позднего Хань» и
законченной в V в. н. э., утверждается,
что область Алан раньше носила
название Ань-цай («Ап-*5'аГ)\
Область Ань-цай впервые
упоминается в сообщении китайского
посыла Чан-Киена в 128 г. до н. э.
Возможно, она находилась возле
Аральского моря. Так как Чан-Киен сам не
посещал те земли, он скорее всего
должен был получить информацию
от Ю—Чи. Я считаю возможным,
что само название провинции Ань-
цай по происхождению Тохарское,2,
*Уегпас1$ку О. Апаеп1 Низз1а. №ш Науеп,
1943. Перевод и комментарии А. X. Беку-
зарова.
происходящее от тохарского слова
«Ант», что значит «равнина». Если
это так, то анты (Агйу, Ап1ез)
получили свое название потому, что
они жили на равнинах или в степях.
В этой связи можно упомянуть и
название русского племени поляне,
происходящее от слова «поле».
Впервые в западных источниках
упоминание о племени Антов
встречается у латинского
географа Помпония Мелы, чья работа была
написана около 44 года н. э.
Согласно его информации, Анты жили
где-то «выше» гипербореев и
Амазонок. Плиний завершивший свою
«Историю» в 77 г. н. э.э также
упоминает Антов. Греческие авторы
этого периода не упоминают их,
однако мы считаем, что они
упоминают тот же народ под
названиями Асии (« А6ю1 ), Асеи А6аю1
или Ассайи ( А66аю1 ). Асии могут
быть отождествлены с Асами («Асы»
или «Ясы» русских хроник),
которые являются предками осетин.
Иначе Асы известны как Аланы. Как
видно, китайские хроники
отождествляют Алан и Ань-цай.
Следовательно, Анты латинских авторов
и Асии греческих — это всего лишь
различные транскипции одного
имени. Трансформацию имени
Ант и Ас можно объяснить
фонетическими правилами греческого
языка. На основании сообщения
Чан-Киена мы можем
предположить, что около 127 года до н. э.
215

Анты, или же Асы, жили вблизи от
Аральского моря, на территории
современного Казахстана.
Теперь обратим внимание на
племя Осун (У—СунK в Джунгарии,
которое было завоевано племенем
Ю—Чи около 160 г. до н. э.
Согласно китайским хроникам, у народа
Осун были голубые глаза и
белокурые волосы. Эти черты указывают
на их арийское происхождение;
вполне вероятно, что они были
одним из сарматских племен,
возможно, другой ветвью тех же
Аланов, и, исходя из этой точки
зрения, китайское описание внешности
Осун можно сравнить с описанием
Аланов Аммианом Марцеллином.
Примечательно, что, согласно
Страбону, существовала и другая
форма имени Асы: Асии или Асиа-
не (Аз1аш). Причем последняя
форма очень близка к
наименованию Осун. Шарль Карпентер,
идентифицируя Асиев как Осун, заме
чает, что имя Ас имеет
параллельную форму Ос, которая
сохранилась в названии осетин.
Следовательно, Ос или Осун Джунгарии
являлись ветвью Ас или Антов
Казахстана. Хотя эта проблема
довольно сложна, в любом случае из
вышесказанного можно сделать
вывод, что Асы или Анты жили во
втором веке до н. э. в южном
Казахстане и даже в Джунгарии.
Мы должны также принять во
внимание, что как казахстанские
Асы, так и джунгарские Осы были
тесно связаны с Ю—Чи после
вторжения последних в Туркестан.
Оказывается, что во время Ю—Чи
правил один из Аланских родов.
Если это так, мы можем
предположить, что позднее некоторые
группы Ю — Чи присоединились к Ала-
нш в их движении на Запад.
3, Сарматы в Южной России.
(Стр. 84—90). В сарматской
политической организации было мень-
216
ше единства, чем у скифов. В
лучшем случае мы можем
представить себе федерацию сарматских
племен, но и эта федерация была
достаточно номинальной.
Мигрировали обычно отдельные
племена. Первыми в понтийских
степях появились Языги. За ними
последовали Роксоланы; затем Си-
раки и потом Аорсы. Последними
появились Аланы. По М. И.
Ростовцеву, Языги были не сарматским,
а меотским племенем,
вытесненным на запад в результате
продвижения сарматов. Однако имена двух
языгских вождей, упоминаемые
историком Дионом Кассием A50—
325 гг. н. э.), звучат по-ирански.
Следовательно, можно
предположить, что если Языги и не были
чисто Сарматским племенем, то их
правящий клан имел иранское
происхождение. Пересекши степи Юга
России и двигаясь на запад, Языги
осели примерно на 200 лет на
берегах Черного моря между
устьем Днестра и Нижним Дунаем,
в регионе, приблизительно
соответствующему позднейшей
Бессарабии. В средние века этот регион
получил название «Угол» в
славянском звучании, а в греческой
транскрипции 0\уА,05> Татары
называли его Буджак, что является
переводом славянского топонима.
Таким образом, Языги были близки
к Добрудже, где остатки скифов
осели после того.как их вытеснили
из Южной России. Позже в связи
с экспансией Римской Империи в
Добруджу, Языги вошли в сопро-
косновение с римлянами, что
объясняет, почему мы встречаем в
римских источниках больше
информации о языгах, чем о других
племенах сарматов.
Римляне испытывали немало
трудностей с Языгами, пытаясь
вытеснить их из бывших Дунайских
провинций. Во второй четверти I в.
н. э. Языги передвинулись в степи
Паннонии, между рекой Тисой и
средним Дунаем. Роксоланы осели
к востоку от Языгов, заняв степи
между Днепром и Доном. Первую

часть имени Роксоланы можно
вывести из иранского КикЬз, что
означает «светлый». Таким образом,
Роксоланы — это явно «светлые
Аланы».
Роксоланы образовали нечто
вроде союза с Языгами и
поддержали их несколько раз в борьбе
против римлян. После возвращения
Языгов на Средний Дунай
Роксоланы стали их преемниками по
«Углу» на нижнем Дунае.
Описанием типичного облачения
роксоланского воина мы обязаны Стра-
бону. Его характеристика
подтверждается последними
археологическими свидетельствами.
К востоку от Роксоланов, на
Нижнем Дону, находились
владения Асов. Это имя происходит от
иранского огз или иогз что
означает «белый». Следом за Аор-
сами к юго-востоку от Азовского
моря поселились Сираки. Они
осели вокруг долины Кубани, где
раньше находились земли Синдов. Часть
последних была, возможно,
вытеснена на юг к побережью и в горы.
Оставшиеся (синды), несомненно,
оказались в вассальной
зависимости от пришельцев. К концу I в. н. э.
как Аорсы, так и Сираки признали
над собой главенство Аланов.
Обратимся теперь к Аланам. Как
уже говорилось, они последними
появились в Южной России и в
результате заняли восточную часть ,
территории. С конца I в. до IV в. н. э.
они контролировали степи у
Азовского моря от Нижнего Дона до
Нижней Волги и до подножья
Кавказских гор. Постепенно они
подвинулись на север на Верхний Дон и
-Донец, вступив в смешанную
лесостепную зону.
Мы уже упоминали, что в
период второго и первого веков до
н. э. Аланы играли важную роль в
политической жизни Туркестана.
Кажется вполне вероятным, что
некоторые из их родов остались в
Восточном Прикаспии, даже когда
основная орда мигрировала на
запад. К концу IV в. н. э. западные
Аланы все еще сохраняли свои
связи с востоком.
Аммиан Марцеллин пишет:
«Аланы... населяют бесконечные степи
Скифии; ... Аланы обращены к
востоку и рассеяны между
многолюдными и обширными племенами,
их территории простираются до
азиатских земель и до самой реки
Ганга, пересекающей индийские
земли и впадающей в южное море».
Совершенно очевидно,
Аммиан имел в виду Индо-Скифское
царство Ю—Чи; в этой связи нужно
вспомнить, что, согласно Трогусу,
правящей династией Ю—Чи была
Аланская. Исходя из тесных связей
между Аланами и Ю—Чи, можно
предположить, что отдельные
отряды Ю—Чи проникли в Южную
Россию вместе с Аланами. Вполне
вероятно, некоторые из Аланских
кланов Южной России относились по
происхождению к Ю—Чи.
Согласно Аммиану Марцеллину,
Аланы, как и другие сарматские
племена, были типичными
кочевниками. «У них нет никаких
шалашей, нет заботы о хлебопашестве...
живут в кибитках... и перевозят их
по беспредельным степям. Придя
на изобильное травой место, они
располагают в виде круга свои
кибитки и питаются по-звериному;
истребив весь корм для скота, они
снова везут свои, так сказать
города, расположенные на
повозках; ... это их постояннее жилища».
Характеристика (Аммиана Мар-
целлина) внешнего вида Аланов
особенно интересна в связи с
китайскими описаниями внешности Осун:
«Почти все аланы высоки ростом и
красивы, с умеренно белокурыми
волосами; они страшны сдержанно-
грозным взглядом своих очей, очен
подвижны вследствие легкости
вооружения, и во всем похожи на
гуннов, только с более мягким и более
культурным образом жизни»4.
В религии Аланов, как и других
сарматских племен,
главенствовал культ Бога — Всадника,
который отождествляется с Ахурамаз-
дой или Митрой; он, очевидно, иг-
217

рал наиболее важную роль, хотя
почитание Великой Богини скифской
эпохи также продолжалось.
Необходимо заметить, что с ргк-
пространением господства, Аланов
над обширными территориями их
имя стало употребляться не
только по отношению к собственно
Аланам, но и к ряду покоренных ими
племен, имевших разное
происхождение. Говоря словами Ам-
миана Марцеллина, «они
мало-помалу постоянными победами
изнурили соседние народы и
распространили на них название
своей народности, подобно
персам». Среди племен,
покоренных Аланами были и отдельные
славянские племена; как минимум,
одно из них, Анты, приняло имя
своих новых правителей; как мы уже
видели, Антами называлось одно
из аланских племен в Туркестане.
После того как Аланы установили
свое господство на Северном
Кавказе, они подобным же образом
присоединили к своему
государству некоторые коренные племена.
Таким образом, Кавказское племя
Осетин или Осов или же Асов,
возможно, имеет смешанное Аланско-
Яфетическое происхождение5.
Коренные племена Северного
Кавказа, завоеванные Аланами,
были хорошо знакомы с
обработкой металла. Впоследствии они
достиг/.и сравнительно высокого
искусства в изготовлении оружия.
И это традиция позднее сохрани
•лась у Антов.
Глава IV. Гуннская эпоха.
2. Вторжение гуннов и Гуннско-
Антская война.
(Стр. 126—131). Мы уже
выяснили роль гуннов в истории Китая и
средней Евразии, а также их борьбу
против Ю—Чи. При династии Хань
B02 г. до н. э. — 220 г. н. э.)
Китай обладал мощной силой и гунны
терпели жестокие поражения. В
течении I в. н. э. китайцы завоевали
Восточный Туркестан и установили
свое влияние над сухопутным ка-
218
раванным путем из Китая в
Средиземноморье, имевшим огромное
значение для торговли шелком. Под
давлением китайских войск
гуннские орды отошли на север и
запад. Одна из них остановилась в
районе озера Балхаш. Только во
второй половине III в. н. э., когда
в самом Китае начались
неурядицы, Гунны вновь осмелели и
возобновили свои нападения на древнюю
империю.
'В начале IV в. н. э. после ряда
поражений, нанесенных Гуннами
китайским войскам,
правительство Китая было вынуждено
разрешить части их (гуннов) войти в
пределы Китайской империи; эти
Гунны, будучи наемниками, по
такому же соглашению осели в
приграничных районах как некоторые
германские и сарматские племена,
ранее получившие земли на
границах Римской империи.
Однако в середине IV в. Гунны, в свою
очередь, подверглись с северо-
востока нападению племен
предположительно Маньчжурского
происхождения, которых китайские
хроники называют Шэнь-Пи и Жень-
Жень (Жуань-Жуань). Известно, что
именно давление этих племен
привело в конце концов к миграции
Гуннов на запад. Самая восточная
гуннская орда, отступая перед
Маньчжурами, вытесняла
соседнюю орду на запад и в итоге
удар пришелся на Балхашскую
орду. Часть Балхашской орды
мигрировала в Туркестан, где они
стали известны под названием Гун-
нов-Эфталитов. Основная орда
двинулась дальше на запад,
продвигаясь к северным берегам
Каспийского моря, и, в конце
концов, проникла в регион Нижней
Волги. Не позднее 360 г. н. э. Гунны
пересекли Волгу и напали на
Аланов.
Существует большое различие
мнений по поводу этнического
состава гуннской орды. Одни ученые
считают их монголами (Паллас,
Бергман, Байер, Нейман); вторые
•считают из уграми (Клапрот, П. ф

Семенов); третьи — славянами
(Забелин, Иловайский, Флорин-
ский); четвертые — тюрками (Ку-
ник, Вамбери, Радлов, Аристов).
В целом общепринято мнение, что
основная орда Гуннов имела
тюркское происхождение, однако к
ней присоединились Угры и
Монголы, а на последних этапах ее
движения некоторые Иранские и
Славянские племена.
Гунны были кочевым народом.
Аммиан Марцеллин говорит: «у них
никто никогда не занимается
хлебопашеством и не касается сохи. Все
они, не имея ни определенного
места жительства, ни домашнего
очага, ни законов, ни устойчивого
образа жизни, кочуют по разным
местам, как будто вечные
беглецы, с кибитками, в которых они
проводят жизнь... Никто из них не
может ответить на вопрос, где его
родина: он зачат в одном месте,
рожден далеко оттуда, вскормлен
еще дальше».
О гуннских воинах Аммиан
Марцеллин говорит так: «... они плохо
действуют в пеших стычках; но
зато, как бы приросли к своим
выносливым, но безобразным на вид
лошаденкам...; на них каждый из
этого племени днюет и ночует,
покупает и продает, ест и пьет... Они
так дики, что не употребляют ни
огня, ни приготовленной пищи, а
питаются полевыми кореньями и
полусырым мясом всякого скота...
Их потому можно назвать самыми
яростными воителями, что издали
они сражаются метательными
копьями..., а в рукопашную, очертя
голову, мечами рубятся и на врагов
набрасывают, сами, уклоняясь от
удара кинжалов, крепко свитые
арканы...»6
Судя по описанию Аммиана
Марцелина, мы можем
предположить, что он в основном имел
дело с монгольскими соединениями
гуннской орды. Монгольский тип
лица казался как римлянам, так и
грекам столь причудливым, что они
верили, будто эти черты являю ся
результатом хирургической
операции щек, делавшейся каждому
гуннскому ребенку. «При самом
рождении делаются на щеках
ребенка глубокие надрезы острым
оружием для того, чтобы рост
выступающих со временем волос
притуплялся образующими
морщины рубцами и, таким образом,
они стареют безбородыми и
лишенными всякой красоты».
Аполлинарий Сидоний, автор V века,
делает такое же заявление.
Теперь вновь обратимся к
истории нашествия Гуннов. Уже
говорилось, что Аланы первыми
приняли на себя основной удар Гуннов.
Они не смогли противостоять ему.
Часть их полностью подчинилась
и вошла в состав гуннской армии.
Другая часть ушла на Северный
Кавказ, чтобы покорить тех своих
соплеменников, которые проникли туда
намного раньше. В итоге
значительная часть Аланов отошла на север
в район Верхнего Донца, который
еще до гуннского нашествия
также контролировался Аланами и
Асо-С л ав янами.
После разгрома Аланов с гун-
ским нашествием столкнулись
Остготы. Король Эрменрих лично
повел свои войска против гуннов.
Но и Остготы не сумели оказать
им сопротивления. Их войско было
разгромлено, а сам Эрменрих пал
в битве C70 год н. э.)...
...После смерти Эрменриха часть
Остготов и Герулов признали власть
Гуннского хана. Небольшая часть
обоих племен последовала за
Аланами, ушедшими на Северный
Кавказ...
...Когда отступающие Остготы
достигли Днепра, то увидели, что
путь к дальнейшему отступлению
перекрыт Антами, которые жили в
регионе Буга... и таким образом
между ними началась война.
Характерно, что Аммиан Марцеллин, чье
описание этих событий очень кратко,
не делает различия между
западными и восточными Асами или
Аланами, но указывает в общем на
войну между Аланами и Готами.
Очевидно, что для Аммиана Марцел-
219

лина нападение Витимира на
западных Антов было лишь эпизодом
Алано-Готской войны в целом.
Он пишет: «царь Витимир
несколько времени сопротивлялся
Аланам, полагаясь на других Гуннов,
которых он деньгами привлек на
свою сторону; но после многих
поражений потерял жизнь,
подавленный силой оружия».
Решающая битва между
Аланами и Остготами произошла на
реке Эрак (теперь Тилигул)
около 375 г. Иордан, возможно,
используя некоторые древние саги,
описывает эту битву, как поединок в
стрельбе из луков между королем
остготов и королем Гуннов (т. е.
Аланов).
3. Великое переселение народов
и экспансия алан на Запад.
(Стр. 131—137). Разгром Остготов
Аланами подготовил почву для
дальнейшего наступления Гуннов против
Готов. Аланы выступали в качестве
гуннского авангарда. После
успешных действий авангарда основная
армия гуннского хана —
собственно гуннская орда — пришла в
движение. У Остготов не было иного
выбора, кроме как отступать
дальше на запад к берегам Днестра.
Там они создали укрепленный
лагерь и попытались оказать
решительное сопротивление. Королем был
избран юный сын Витимира — Ви-
дерих. От его имени все дела вели
двое вождей: Алафей и Сафрак.
Причем имя второго
представляется гораздо более иранским,
нежели готским...
...Весной 377 года кровавая
битва, которая однако не стала
решающей, произошла между Вестготами
и римскими войсками у Маркиано-
поля. Вестготы призвали на помощь
как Аланов, так и Остготов.
Император Валент сам повел свои войска
против соединенных сил «варваров».
Решающая битва произошла под
Адрианополем. Конница Аланов и
Остготов разрушила строй римской
армии и в наступившем
беспорядке Вестготы изрубили большую
часть римской пехоты. Сам
император Валент погиб в битве (9
августа 378 г.).
Между тем Гунны, вытеснив
Готов из Бессарабии, не двигались
дальше и оставили Аланов
заниматься Дакией. Гунны уделяли
много внимания Северному Кавказу и
постепенно установили там свой
контроль.7 Аланы, Остготы и Пэ-
рулы, нашедшие себе здесь
убежище, с 370 г. были вынуждены
признать сюзеренитет хана
Гуннов. 'В 395 году Гунны проникли в
Закавказье и даже совершили
набег на Сирию.
На западе Аланы, выступавшие
как вассалы гуннского хана,
очистили Дакию от остатков различных
германских племен, ранее осевших
в этом регионе, таких как
Вестготы, Тайфалы, Гепиды, Бургунды
и др. Большая часть их теперь ушла
дальше на запад в район Среднего
Дуная; некоторые группы
признали' власть Аланов. Главная орда
Аланов осела теперь в Бессарабии
и Молдавии и река Прут стала
известна как «Аланская река».
Возможно, что к этому периоду
относится и основание города Яссы,
«города Асов», т. е. Аланов. Он
упоминается как «Рынок Асов» (Ас-
ский Торг) в русских хрониках XVI
века8. Но Аланы не ограничились
лишь Дакией. Задолго до этого
некоторые группы Аланов,
поддерживаемые время от времени
Гуннами, проникли в регион
Среднего Дуная. Не позднее 380 г.
Аланская орда переправилась через реку
Тису и столкнулась с Языгами, чьи
владения находились в то время
между Тисой и Дунаем, а также с
Вандалами, располагавшимися в
Паннонии к западу от Среднего
Дуная.
Пока Аланы вплоть до конца IV
века двигались на запад, их
сюзерены Гунны не проявляли интереса
к собственному продвижению в
Европу. Напротив, они проявили
желание вести дела с римской
империей. Дважды в начале V века
Гунны и Аланы помогали Стилихону
отразить атаки Германских племен. За-
220

вербовав подразделения варваров
на службу империи, ее правителям
удалось влить здоровую молодую
кровь в стареющие жилы империи.
С военной точки зрения варвары,
представляли^собой более лучший
воинский материал, нежели
деморализованные коренные жители. К
счастью для империи, в ее казне все
еще хватало золота, к тому же часть
варваров получала вместо денег
земли. Таким образом, Готы,
Гунны и Аланы вошли в состав армии и
ослабляли соперничество между
собой. Некоторые из них стали
занимать высокое положение в армии и
в руководстве империи. Стилихон
был сам Вандалом, по
происхождению. Император Западной Римской
империи Грациан питал склонность
к Аланам, из числа которых была
сформирована гвардия. Сам
Грациан обычно носил аланское
одеяние и опоясывался аланским
оружием. Аланская гвардия не была
расформирована даже после его
смерти в 383 году. Эта часть
упоминается в Ыо1Ша 01&гн1а1шп
в начале V века. .
Мы видели, что Аланские
полчища появились на берегах
среднего Дуная еще в 380 году. Наплыв
Аланов в Паннонию продолжался и
в дальнейшем до тех пор, пока к
началу V в. здесь не скопилась
значительная их орда. В 406 году эти
Аланы присоединились к
Вандалам, двинувшимся в Галлию.
Дальнейшие войны Западной Аланской
орды оказали влияние на историю
Европы и, как мы увидим, Африки
больше, чем на Россию. Однако они
должны в определенной мере
интересовать и исследователей
русской истории. Из всех народов,
вторгавшихся в Южную Россию в
Сарматско-Готскую и Гуннскую
эпохи, Аланы проложили наиболее
глубокие пути, в Россию и вошли
в гораздо более тесные связи с
коренным населением (особенно со
Славянами), нежели любое другое
^мигрировавшее племя. Как мы
знаем, именно Аланские роды
создали племена Славян-Антов и мы
можем предположить, что в составе'
западной Аланской орды были
отряды Антов (Ассов-Славян) и Руссов
(Кикз—Аз). Таким образом,
западная экспансия Аланов была
первым вторжением славян в Европу.
Ко времени появления Аланов
и Вандалов в Галлии царил хаос.
Значительная часть страны все еще
номинально находилась под властью
Рима, поддерживаемой
возвращенными из Британии легионами.
Однако у этих легионов не доставало сил
для того, чтобы остановить
вторжение различных германских
племен. Франки проникли в
северозападную часть Галлии, между тем
как Бургунды следовали за
Аланами и Вандалами. Вскоре после
вступления в Галлию Аланы
разделились на две части. Одна, во
главе с Гоаром, заключила
соглашение с местными Римскими
властями. Другая, во главе с Респендиа-
лом, осталась верной своему союзу
с Вандалами. Последние
столкнулись с Франками и были бы
разгромлены, если бы не помощь Аланов
Респендиала. Однако, влияние
нападения франков выразилось в
дальнейшей миграции Вандалов. В 409
году они, в союзе с воинами
Респендиала, ушли в Испанию. У
союзников не было особых затруднений с
завоеванием этой страны, которую
они поделили между собой D11
год). Аланы получили, как свою
долю, провинции Лузитанию и
Картахену. Название города Антии,
которое указывается в рукописи
неизвестного географа из Равенны,
может быть отмечено как
свидетельство Алано-Антской
колонизации Испании в этот период.
Теперь обратимся к судьбе
Аланской орды Гоара. Гоар предпринял
некоторые усилия возродить власть
Рима и Галлии, с целью чего он
заключил соглашение с Бургундами.
Галло-римлянин Иовин по
инициативе Гоара был в 412 году
провозглашен императором. Однако
прежде чем Иовин получил
необходимое время для укрепления
своей власти, в Галлию вторглась но-
\ 221

вая волна варваров — Вестготов.
Известно, что в начале правления
императора Феодосия 1 Вестготы
были поселены во Фракии и
Македонии как союзники империи. Они,
конечно, оказались очень
беспокойными союзниками, особенно под
главенством энергичного Алариха,
избранного королем в 395 году.
Аларих стал вторгаться в Грецию
и Италию. Правитель Западной
Римской имерии Стилихон должен
был предпринимать все возможные
меры, чтобы задержать Вестготов,
но в 408 году он был убит наемным
убийцей и у Алариха не осталось
преград. Вестготы всей мощью
вторглись в Италию и, в конце
концов, разграбили и сам Рим D10 г.).
Вскоре Аларих умер и его
преемник Атаульф согласился оставить
Италию при условии, что под его
правление будет отдана Галлия.
Весной 412 года Вестготы
перешли через Альпы и от имени
императора Гонория захватили
Южную Галлию. Положение
претендента на трон Иовина,
поддерживаемого Аланами, стало весьма
ненадежным. Ему не удалось
договориться с Вестготами и, в конце
концов,, он был арестован и казнен
D13 год). Следующим шагом стала
попытка посадить в. Галлии своего
императора Аттала. Наступил
беспокойный период. В 414 г. Вестготы
напали на город Бурдигаль (ныне
Бордо). Полин, римский префект
Бур д ига л я, скрывался в соседнем
городе, из которого он отправил
посланца с просьбой о помощи
к королю Аланов (возможно к Гоа-
ру). Король прислал на защиту
Полина мощный Аланский отряд и
Вестготы отступили.
В 416 году они вторглись в
Испанию и напали на соединенные
силы Аланов и Вандалов» Два года
Вестготы вытесняли своих
противников на юг и в 418 году нанесли
Аланам решающее поражение у Тарте-
са (ныне Кадис). Король Аланов,
Аддак, погиб в битве, а Аланская
орда была разбита настолько, что ее
остатки теперь смешались с
Вандалами. Правитель последних стал
носить титул короля Вандалов и
Аланов. В 427 году Вандалы и Аланы
мигрировали в Северную Африку
и осели в районе Карфагена (совр.
Тунис). Королевство Вандалов и
Аланов просуществовало в Африке
более века до правления Юстиниана.
4. Империя гуннов на Дунае.
(Стр. 137—143). У нас уже была
возможность подчеркнуть, что
Аланы играли роль гуннского
авангарда в регионах Нижнего и
Среднего Дуная (соответственно, в
Дакии и Паннонии). Переход из Пан-
нонии в Галлию был предпринят
Аланами независимо от гуннов.
Однако связи между аланской ордой,
ушедшей на запад, и теми, кто
остался в Дакии, вероятно, не
прерывались. Даже после миграции
западной ветви Аланов в Африку,
западные и восточные Аланы
находились в связи друг с другом и
таким образом стали посредниками
между гуннским ханом Аттилой и
королем Вандалов и Аланов Гейзери-
хом...
...После смерти императора
Гонория D23 год) Аэций поддержал
кандидатуру некоего чиновника
Иоанна. По просьбе Аэция хан Руила
обещал послать в Италию сильную
армию Гуннов и Аланов. Армия,
однако, прибыла слишком поздно;
Иоанн был уже свергнут
сторонниками Валентиниана, племянника
Гонория. Правительство
"Константинополя послало корпус наемных
войск с целью помочь Валенти-
ниану. Командовал этими войсками
Ардабур, бывший по
происхождению Аланом. Благодаря своим алан-
ским связям Ардабур сумел
достичь соглашения с
экспедиционными силами хана Руилы.
Битвы не произошло и Аэций
получил прощение. Он вернулся
в Рим и постепенно восстановил
свое влияние при римском дворе...
...Пока константинопольский двор
обещал не привлекать Гуннов в
свою армию, правительство Рима,
благодаря дружественным
отношениям Аэция с вождями гуннов,
222

использовало помощь как Аланов,
так и Гуннов в борьбе с
Германцами. С помощью Аланских и
Гуннских наемных войск Аэцию
удалось закончить войну с Бургундами
и Вестготами и выбить последних
из Нарбоны в Южной Галлии D35—
439 гг.). Вслед за этим Аэций
выделил земли для поселения в районе
Нарбонны аланскому вождю Сам-
биде и его орде D39 год). Марсель-
ский священник Сальвиан, который
писал между 439 и 451 годами,
отзывается об этих Аланах как о
нахальных людях, но менее
вероломных, чем Готы. Годом позже
(около 440 г.) другой аланский
вождь Эохар получил для своей
орды земли в Арморике между
течением Нижней Луары и Сеной.
Имя Эохар может быть выведено
из осетинского языка: 1еикНаг по-
осетински значит «едящий просо».
В галльской хронике (примерно
440 год) указывается, что при
переселении на свои новые земли
Аланы встретили значительное
сопротивление коренного населения,
которое однако было сломлено. Как
след колонизации Арморики
Аланами, можно рассматривать
название реки Дон, притока Виллены.
Теперь вновь обратимся к Гуннам.
Как уже упоминалось, вскоре
после заключения договора с
императором Феодосием Аттила увел
свою орду на Кавказ (около 434
года). К 440 году ему удалось
установить полный контроль на
регионом Северного Кавказа и он был
готов вернуться на запад, чтобы
получить дань, обещанную ему
правительством Константинополя,
которое выплачивало ее очень
медленно. Положение Западной Римской
империи стало очень шатким...
Дунайская граница оказалась
практически без защиты...
...Гуннская армия была грозной
силой. Ее основу как и у всех
кочевых народов, составляла
кавалерия. Как кавалеристы, Гунны и
Аланы не имели себе равных. Кажется
вполне вероятным, что отдельно от
Аланских отрядов в гуннской армии
действовали и отряды Славян.
Славянский язык должен был быть
широко распространен в государств
ве Аттилы. Согласно Приску,
когда византийское посольство
Пересекло Дунай на своем пути в
ставку Аттилы, местные жители
угостили греков напитком, который они
называли |ыебо5 , что на
славянском означает «мед». Слугам
посланников был предложен другой,
сделанный из ячменя, напиток,
называвшийся хаио$ , что
соответствует славянскому слову «квас».9
Еще одно славянское слово
упоминает Иордан: з^гауа, что
означает погребальную тризну.
5. Последние годы правления
Аттилы.
(Стр. 143—146). Хотя прежняя
политика Аэция была направлена на то,
чтобы разбить Германцев с
помощью Гуннов, теперь он
попытался получить поддержку Германцев
против них (Гуннов). Ему удалось
создать мощную коалицию, в
которой согласились участвовать
Вестготы, Бургунды и Франки. Со
своей стороны, Аттила был тоже
очень активен на
дипломатическом поприще. Ему удалось
разрушить единство франков, и в то
время как старший из двух братьев-
правителей поддержал Аэция,
младший встал на сторону Аттилы.
Поскольку Вестготы были союзниками
Аэция, Остготы соединили свои
силы с Аттилой. Король Вандалов и
Аланов, Гейзерих, тоже заключил
договор с Аттилой.
Война 451 года проходила на
полях Галлии. Компания началась с
попытки Аэция и Аттилы успеть
раньше к укрепленному городу
Аврелиане (ныне Орлеан),
находившегося в руках Сангибана,
правителя Аланов, которые жили в
Арморике. Аттила надеялся, что Санги-
бан сдаст город и перейдет со
своими Аланами на его сторону.
Однако обстоятельства сложились
наоборот, так как Аэций первым дос-
223

тиг Орлеана, приведя с собой
Вестготов. Аланы подчинились Аэцию,
в некоторой степени неохотно.
Аттила к тому времени обошел
город с севера и остановился в
«Мориакском лагере», возле
современного Труа. Здесь и произошла
в июне 451 года знаменитая
«Битва народов». На стороне Аттилы
кроме Гуннов и восточных Аланов
были Гепиды, Остготы, Геру л ы и
часть Франков. Силы Аэция
состояли из Римских легионов (набранных
в основное из Галлов и Германцев),
Вестготов, Бургундов, Франков
и ненадежных Аланов Арморики.
Битва была кровавой, но не стала
решающей. Так как большая часть
поля битвы осталась под
контролем Вестготов, Аэций стал
хвалиться, что победа осталась за ним.
Однако он не возобновил
сражение. Через некоторое время
Аттила увел свою орду назад в Пан-
нонию, между тем как Вестготы
отступили на юг к Тулузе.
Однако гуннская угроза не
исчезла, и осенью 451 года Аттила начал
готовиться к вторжению в Италию.
Положение этой страны было
безнадежным. Хотя Аэций мобилизовал
готов на защиту Галлии, он не
отважился призвать их в Италию, дабы
они сами не захватили ее. Весной
452 года хан начал свою
итальянскую компанию. Он повел войска
через горные проходы
Юлианских Альп, не встречая
сопротивления, и захватил Аквилею. Взяв эту
крепость после затяжной осады,, он
пошел на Милан. Здесь он встретил
послов Рима — Папу Льва и двух
сенаторов. После совещания с
ними Аттила прекратил кампанию и
вернулся в Паннонию.
Римляне приписали отступление
великих воинов заступничеству
святых Петра и Павла. Спустя
столетия Рафаэль обессмертил встре-
ччу между ханом и Папой в своей
картине в Ватикане. Однако были
и ^ свои причины, способствующие
решению Аттилы. Из-за неурожая
предыдущего года в Италии
распространились голод и чума. Визан-
224
тийские войска в Империи грозили
разрушением гуннских
коммуникаций. Никакого мирного договора
подписано не было и Аттила не
оставил своих притязаний на руку
Гонории. Но он решил пока нанести
удар не по Риму, а по Византии.
В разгар подготовки к кампании
против Константинополя он
отпраздновал свою свадьбу с юной
германской красавицей Ильдико. Утром
после брачной ночи он был найден
мертвым D53 год). Неизвестному мер
ли Аттила от удара или был
отравлен невестой, о чем ходили слухи.
6. Регион Азова, Таврида и
Северный Кавказ в IV — первой
половине У века.
(Стр. 146—150). Этнический
состав населения изучаемого региона
был разнообразным. Все (здешние)
племена были объединены под
политическим контролем Гуннов.
Среди них были остатки
коренных племен, например Меотов;
также греки — потомки греческих
колонистов Скифского периода;
остатки германских племен Готов и
Герулов; многочисленные Аланские
общины, частично смешавшиеся с
местным населением, например
Касогами (Черкесами). Как
известно, часть Аланов или Асов
смешалась со Славянами (Антами). Таким
образом, если встречаются
свидетельства, касающиеся Асов или
Антов, не всегда бывает ясно,
имеются в виду иранские,
славянские или смешанные
ирано-славянские племена. В общем,
Иранский элемент был более резко
выражен среди восточных, чем среди
западных Антов. После миграции
аланской орды из Дакии в Испанию
и Африку, иранский элемент
среди бессарабских Антов стал
уменьшаться и они со временем
практически превратились в чисто
славянские племена.
Асы и Анты в Азовском регионе
и Тавриде продолжали
представлять симбиоз иранцев и славян.

Среди Асов Северного Кавказа
(Осетины), иранцы преобладали,
хотя там тоже могли существовать
славянские общества, как анклавы на
иранской территории. В регионе
Дона иранские и славянские общества
сосуществовали, возможно, с
начала христианской эры; большая
часть их пережила гуннское
нашествие и просуществовала до XII
века, вначале которого русский князь
Ярополк, сын Владимира
Мономаха, воевал с Ясами (Асами) на
Нижнему Дону, в греческих
источниках, опирающихся на
расположение старого города Танаис и
относящихся к III веку н. э., часто
упоминаются имена иранского
происхождения. Такими, к примеру,
являются:Ф/8а$ (осетинское <фс1а»—
отец), Фоиртаз (осетинское «/иг/»—
сын), Ма8ахо8 (осетинское «пгас1а»—
мать), Аг\1а\о$ (осетинское «Ипгап»—
друг), Ъорхахоз (осетинское «зигкН»-
красный) и другие.
Необходимо вспомнить, что
Роксоланы (КикНз-Аз) проникли в
Тавриду еще во II веке н. э. В
течение II и 111 веков Аланы-Асы
достигли южного побережья
Таврического полуострова. В 212 году они
основали город Сугдею (ныне
Судак). Старый греческий город
Феодосия стал известен как Аб-
дарда; иранское его название
переводится как «Семь сторон».
Судя по иранским именам в
надписях Пантикапея (ныне Керчь)
этого периода, среди жителей город-
да было немало Аланов. В этой
связи можно упомянуть такие имена
как: Фидас, Лиман, Фарнак и др.
Имеется также ряд
топонимических свидетельств,
подтверждающих экспансию Асов в степи
северной Тавриды: ряд поселений
в районе Евпатории и Перекопа
имеет в своем названии корень
«Ас», например, Ас, Беюк-Ас, Ку-
чук-Ас, Терекли-Ас и др. Также в
северной части полуострова есть
речка Ас. Название готского
города Дорас или Дори (Эски-Кер-
ман) можно рассмотреть под этим
же углом зрения. «Дор»
по-осетински означает «скала»; Дорас —
Дор — Ас — скала Асов (сравнить
можно с Дар-и-Алан — «Вратами
Алан», Дарьялом). Форму Дори
следует рассматривать как
сокращенное Дор-и-Ас.
Другая группа Асов жила на
Кавказской стороне Боспора. Здесь,
как свидетельство иранского их
происхождения, можно вновь
приобрести имена из надписей Анапы
и Тамани, например: Каре, Цаваг,
Кофарн, Алексарф и другие.
Древнее название реки Кубань, Антикит,
можно отнести в его первой части
к Антскому или асскому. Позже,
когда на берегах Кубани Антов
заменили Касоги (Черкесы), они
использовали имя реки как свое
самоназвание. Адыге является вариацией
от Антике (Антикит); это другое
название Черкесов. Для полноты
картины необходимо упомянуть
название холма Ассодаг (Ас-Даг) в
дельте Кубани, недалеко от Тамани.
Согласно арабскому автору X века
Ибн-Рустэ, один из значительных
кланов северокавказских Асов
носил название «Рухс-Ас», т. е.
«светлые Асы». Возможно, от
названия этого клана происходит и
название города Малороса,
упоминаемое неизвестным географом
VII века из Равенны. «Мал»
по-осетински означает «болото»,
«трясина». Таким образом Малороса
означает «Болото Росов» (Рухс-ов).
В Равеннском манускрипте
Малороса упоминается среди боспорских
городов, как близкий к Киммерии.
Последний находился на Таманской
стороне Керченского пролива, и
кажется вполне возможным, что
Малороса находилась в дельте
Кубани, возле Фанагории, возможно,
на месте нынешнего Темрюка.
Между прочим, Равенский географ
вообще не упоминает Фанагорию.
Дельта Кубани болотиста на всем
протяжении; таким образом,
первая часть названия — «Мал» —
совпадает с местными условиями.
В III в. н. э. в Тавриде с боями
появились Готы. Сперва они заняли
только гористую часть, но позже
попытались установить свой контроль
над всем полуостровом. Около
225

362 года они захватили Пантикапей,
бывший столицей Боспорского
царства, Примерно 15 лет спустя
в Тавриде появились Гунны. Зимой
377 или 378 года часть их
переправилась через замерзший
Керченский пролив с Кавказа на
Крымскую сторону. Возможно, эти Гунны
принадлежали к орде, ставшей
позднее известной как Утигуры. Они
оттеснили Готов назад в
центральную часть Крымского полуострова;
сами Гунны не задержались в
Крыму надолго, но, пересекши степи
Тавриды и Перекопский перешеек,
присоединились к основной
гуннской орде в устье Днепра.
После ухода Гуннов Готы вновь
попытались установить свой
контроль над восточной частью
полуострова. В любом случае около
400 года Боспор (Керчь) вновь
оказался под их властью, о чем
можно судить из сообщения Иоанна
Хрисостома. Мы уже видели, что к
началу IV века христианство
твердо установилось в Тавриде.
Старейшая христианская община в Крыму
находилась в Херсоне. На первом
вселенском соборе в Никее4 C25
год) Тавриду представляли 2
епископа: Филипп Херсонский и Кадм
Боспорский. Возможно, что к
епархии последнего относились и
Готские приходы. Позже Готская
конгрегация находилась в прямом
подчинении константинопольскому
патриарху. Иоанн Хрисостом был
благосклонно настроен к Готам и
передал последним церковь в
пригороде Константинополя, где им
разрешалось вести службы на своем
языке. Около 400 года Иоанн
посвятил в сан первого епископа из
Таврических (Боспорских) Готов,
Юнилу. Его местонахождение было,
возможно, в Боспоре (Керчь). Юни-
ла умер в 404 году и о его
ближайших преемниках ничего не
известно. Епархия епископа Готов
позднее находилась в Дори (Эски-Керма-
не).
7. Падение Гуннской империи.
(Стр, 150—155). После смерти
226
Аттилы власть в гуннском
государстве поделили его сыновья, ни один
из которых не унаследовал
административных способностей отца.
Момент показался подходящим для
восстания покоренных гуннами
народов. Создалась коалиция
германских племен, в которую вошли
Гепиды, Ругии и Герулы. Остготы
держались в стороне от борьбы.
Один из сыновей Аттилы, Эллак,
попытался подавить мятеж, но его
сил оказалось недостаточно для
выполнения этой задачи. Его армия
была разбита и он сам погиб в бою
D54 год). Это поражение
разрушило единство гуннов. Остатки
орды Эллака ушли на восток от
Карпатских гор. Двое оставшихся
сыновей Аттилы, Денгизик и Эрнак,
на какое-то время сделали своими
ставками Дакию и Бессарабию.
Аланы, ранее жившие здесь,
вынуждены были пересечь Дунай и пе- <
рейти в Добруджу. Этими
Аланами правил царь Кандак, чьим
секретарем был Остгот Пария, дед
историка Иордана. Отдельно от
Аланов некоторые группы Гуннов
постепенно проникли на правый
берег Дуная и получили земельные
пожалования как союзники
империи.
В последние годы правления
Маркиана (умер в 457 г.) и в
первой половине правления его
преемника Льва I управление политикой
Византии было в руках Аспара,
сына алана и готской женщины.
Благодаря своим аланским и готским
связям, Аспар был в курсе
движения гуннских орд в районе Дуная.
Один из его заместителей по
имени Анагаст, командовавший армией
во Фракии, согласно
свидетельству хроник, был «скифом». К V веку
термин «скиф» стал довольно
расплывчатым, и означал всех
северных варваров в целом. Позднее он
время от времени использовался
для обозначения Славян. В этом
случае он обозначает Антов. Анагаст —
это типичное Антское имя.
Несмотря на распад империи
Аттилы, гуннская угроза не исчезла.

В 468 году Денгизик и Эрнак
послали послов в Константинополь с
требованием открыть дунайские
рынки для их купцов. Когда
требование было отвергнуто,
Денгизик перешел Дунай и вторгся во
Фракию. Однако Гунны были
разбиты войсками Анагаста, а Денгизик
был убит в бою. Анагаст послал
голову хана в Константинополь, где
ее пронесли по всем главным
улицам, а затем выставили на
деревянном шесте.
Война не закончилась с уходом
большинства Гуннов из Дакии. С
величайшими трудностями Аспару и
Анагасту удалось разбить основную
массу орды Денгизика. Ее остатки
вновь перешли Дунай и отступили
на восток, следуя примеру Эрнака,
младшего хана, не поддержавшего
брата в его нападении на владения
Византии.10 Знаменательно, что из
двух победоносных византийских
полководцев один (Аспар), был
Аланом, а второй (Анагаст) — Ан-
том. В свите каждого из них были
сотни Аланов и Антов. В известном
смысле, Дунайская война 468—469
годов была войной Аланов и Антов
против их бывших властителей,
Гуннов. В результате победы Аспара
и отступления Гуннов на восток
Дакия и Бессарабия были открыты
для славянской колонизации.
Возможно даже, что движение Славян
в регион Нижнего Дуная, частично
являлось результатом
продуманного плана византийских
дипломатов. Традиционным методом
византийской дипломатии в ее
постоянных усилиях обезопасить северные
границы империи было
противопоставление варварских племен друг
другу. Как мы видели, Аэций
использовал этот метод в начале V
века, а в дальнейшем, в VI веке,
византийское правительство
сперва заключило договор с Аварами
против Болгаро-Гуннов, затем
попыталось использовать Болгар
против Аваров и так далее.
Оказывается, Аспэр планировал поселить
Славян на Нижнем Дунае с целью
отвести гуннскую угрозу. Вполне
вероятно, что он рассчитывал на их
поддержку в борьбе за власть в
империи. Необходимо принять во
внимание, что Аспар был на грани
восстания против императора Льва.
Зять последнего, Зенон,
командовал отрядом верной Льву исаврий-
ской гвардии и Аспар поспешно
собирал своих сторонников, чтобы
одолеть Исаврийцев. В связи с этим
он мог вспомнить и о Славянах.
В 471 году Аспара и двух его
сыновей под подходящим предлогом
пригласили во дворец Льва и там
интриган и его старший сын Арда-
бур были вероломно убиты.
Младший сын, Патриций, известный
также как Патрициол, был ранен, но
сумел скрыться. Один из
командовавших в свите Аспара офицеров,
Острие, попытался штурмовать
дворец, в надежде отомстить за
убийство своего вождя. Однако, его
отряду помешали Дорваться во
дворец исаврийцы, и Острие бежал во
Франкию, Судя по имени, он был
либо Аланом, либо Славянином11.
Дальнейшая судьба Анагаста
неизвестна. В любом случае Алано-
Готская свита Аспара была
расформирована, и главной опорой
императора теперь стали Исаврийцы.
После смерти Льва в 474 году
императором был провозглашен его
зять Зенон, командовавший Исав-
рийцами.
8. Анты с конца IV до середины
VI века.
(Стр. 155—160). После нашествия
гуннов и особенно после распада
Гуннской империи политическая и
этническая ситуация в Понтийских
степях оказалась довольно
запутанной. Аланские и славянские
общества оказались в окружении тюркских
и угорских племен. Согласно
свидетельству Прокопия, восточной
границей бессарабской группы
Антов была река Днестр. Что ка-
227

сается группы, жившей в районе
Донца, то они теперь были
отрезаны от моря Гунно-Болгарскими
ордами. Тем не менее ряд поселений
Антов продолжал существовать как
в районе Нижнего Донца, так и на
Северном Кавказе, где Анты были
смешаны с Асами, или Аланами.
Вышесказанное в определенной
степени подтверждается данными
топонимики и археологии. Мы уже
видели, что имя «Ас» отражено во
многих местных наименованиях в
Южной России. Учитывая тесные
связи между Асами и Антами,
можно допустить, .что в ряде случаев
имя «Ас» использовалось для
обозначения Антов. Конечно, проблема
эта достаточно запутана. На наш
взгляд, Анты могли называться
Асами, так как они были Славянами,
которыми правили Аланские кланы.
С другой стороны, Асы не всегда
отождествляются с Антами,
поскольку во многих случаях они были
чистыми Иранцами, без всякой
примеси славянской крови. Таковы
были Асы, они же Осетины,
Северного Кавказа. В дельте Кубани,
предположительно как и в Крыму,
существовали и иранские, и.
славянские Асы (т. е. Анты).
Следовательно, названия ряда населенных
пунктов в Крыму, происходящих
от имени «Ас», могут
рассматриваться как следы экспансии Антов.
В этой связи можно также
упомянуть города Кичкас (Кучук-Ас) на
Нижнем Днепре и Яссы в Молдавии.
Остров Ббрезань в устье Днепра
также был известен как Аас.
...Поскольку, на наш взгляд,
Анты были Славянами,
организованными Иранцами (Аланами), Антский
правящий класс должен был иметь
Иранское происхождение.
Характерно, что имеющиеся в хрониках
имена вождей Антов являются во
многих случаях иранскими или
наполовину иранскими. Например, это
такие имена как Ардагаст, Пейра-
гаст, Келагаст. Эти имена составные.
Вторая часть каждого из них «гаст»
известна из Керченской надписи
как отдельное имя. Последнее
228
может быть Иранским, Кельтским,
Фракийским или Славянским, но
факт его использования в Бос-
порском царстве указывает на то,
что оно в любом случае было
ассимилировано Иранцами. Некоторые
Славянские имена, например, Доб-
рогаст, имели аналогичные
происхождение.
9. Византия, Анты и Болгары в
первой четверти VI века.
(Стр. 160—166). В 514 году в
империи разразился кризис,
потрясший империю гораздо болезненнее,
чем восстание Мунда. Но этот раз
восстание начал Виталиан, выходец
из федератов Малой Скифии (Доб-
руджи). Согласно Иоанну Малалу
(ЛоЬп Ма11а1аз), он был
фракийцем, но этот термин уже утратил
всякую этническую коннотацию и
являлся географическим, означающим
«житель Фракии». Таким образом,
термин «фракиец» стал синонимом
термина «Гет». В «Истории церкви»
Захария Ритора Виталиана
называют Готом. Марцеллин называет
Виталиана скифом, но в то же время,
говоря об убийстве византийского
полководца одним из помощников
Виталиана, он указывает, что тот был
убит «Готским кинжалом». Этим
Марцеллин явно подразумевает, что
тот был убит по приказу Гета, а так
как это был приказ Виталиана, то,
следовательно, Виталиан и был Ге-
том.
Можно считать Виталиана «Ге-
том» или Готом, или, возможно,
потомком и «гетских» и готских
предков. Кто были предки
Виталиана? Нам известно, что его отца
звали Патриций или Патрициол. В
связи с этим необходимо вспомнить,
что так же звали и одного из
сыновей Аспара. Не был ли Виталиан
внуком Аспара? Если предположить
это, то многое в умонастроении
Виталиана станет понятным: его
самоуверенность, его повелительный
тон в своих переговорах с
правительством Константинополя. Хотя

следует заметить, что Ас пар был
арианином, а Виталиан
приверженцем православия. Но вполне
вероятно, что после смерти Аспара
его сын Патриций (которого мы
считаем отцом Виталиана) мог
отказаться от Арианства и принять
православие. Если считать Виталиана
внуком Аспара, то необходимо
согласиться с тем, что в его венах текла
как Готская, так и «Гетская» (Алан-
ская) кровь. В любом случае
очевидно, что Виталиан был тесно связан
с местным населением Добруджи,
которое было частично Аланским и,
возможно, частично Антским.
Глава V. Аваро-Антская эпоха
2. Вторжение аваров и
появление тюрков.
(Стр. 178—185). В начале 558
года орда Аваров достигла границ
региона Северного Кавказа и
столкнулась с Аланами. Аланский царь,
находившийся в дружественных
отношениях с Византийской
империей, сообщил о приближении
Аваров командующему
византийской армией в Закавказье Юстину;
тот, оценив важность этого
сообщения, немедленно послал гонца в
Константинополь.
5. Таврида и Северный Кавказ
в VI веке.
(Стр. 191—195). В регионе
Тамани жили помимо Готов и некоторые
Асские кланы. Основным их
поселением здесь, вероятно, была Мало-
роса. Среди этих Асов,
возможно, были и Асы-Славяне (Анты).
Южнее устья Кубани жили Касоги
(Черкесы), а к востоку от них между
средним течением Кубани и
Кавказским хребтом была
сконцентрирована, основная часть
северокавказских Асов или Аланов (Осетин).
Аланы жили родами и племенами.
В VI веке один из аланских
племенных вождей объединил весь
народ под своей властью.
Византийские источники называют его Саро-
сием. Возможно, что в этом случае
произошла подмена собственно
имени титулом. Менандр называет
его «вождем (Ьедитегшз)
Аланов», что является переводом
иранского Загч-Оз, означающее
«Глава Асов».
Согласно Прокопию, земля
Аланов протянулась вдоль
Кавказского хребта на восток до «Каспийских
ворот». Под этим названием Про-
копий подразумевал Дарьяльский
проход (Дар-и-Алан—«Врата Алан»).
С юга соседями Аланов были Сваны,
с запада Абасги, однако между
Аланами и Абасгами Прокопий
упоминает еще одно племя, Брухиев.
Вскоре после того как Абасги
приняли христианство (около 540 года),
христианская вера стала
распространяться и среди Аланов.
К востоку от Аланов, в
Дагестане находились владения Гун-
нов-Сабиров. Так как Прокопий не
указывает северных границ обитания
Аланов, можно предположить,
что одиночные аланские поселения
находились как по течению
Кубани, так и к северу от нее. Также
существовали поселения Аланов и в
регионе Нижнего Дона.
Контролируя большинство горных проходов
западной и центральной части
Кавказского хребта, Аланы владели
стратегическим положением на
путях с Северного Кавказа в
Закавказье. Последнее было в то
время поделено между Византийской
Империей и Персией.
Естественно, обе страны пытались
использовать Аланов в качестве
союзников. В 541 году Аланы помогли
Персам в их кампании против Лазики
(Грузии). В 549 г. они выступили на
стороне Византии, от которой
совместно с Сабирами получили в
награду 300 фунтов золота. Однако
в 551 году Аланские воины вновь
упоминаются на персидской
службе. В 558 году вождь Аланов Са-
росий оказал огромную помощь
Византии, своевременно сообщив
о появлении Аваров. Позднее он
защитил послов Византии,
направляющихся к кагану Тюрков, когда
1
229

Персы пытались подкупить Ала~
нов, чтобы те убили послов. В
571—572 годах Саросий, согласно
политике Византии, поддержал
антиперсидское восстание в
Армении. Четыре года спустя Алан-
ское государство было потрясено
Тюрками. Но вскоре в Тюркском
каганате начались неурядицы и,
возможно, Аланам удалось (хотя бы
.временно) отстоять свою
независимость.
КОММЕНТАРИИ
1. Китайские хроники упоминают
о переименовании народа Ань-цай
в Аланья; из этого видно, что речь
идет об аорсах или собственно
аланах классических авторов, так
сам термин «аланы» появляется
только с I века н. э. (Кузнецов В. А.,
Очерки истории алан.
Орджоникидзе, 1984. С. 5).
2. Тохары — народ
индоевропейского происхождения,
обитавший во 11 веке до н. э. в Средней
Азии, в Бактрии, которая по их
имени стала называться Тохарстаном
(это название бытовало до XIII века
н. э.). В конце I века н. э. — I веке
н. э. тохары образовали Кушанское
царство и стали называться кушана-
ми. Ряд исследователей считает
тохаров потомками Ю—Чи и относит
их к арийцам. (Бартольд В. В. Собр.
соч. в 9-ти томах. М., 1963. Т. 2,
ч. 1. С. 112).
3. Осун (У-Сун, Усу ни) —
кочевые племена Центральной и
Средней Азии. Под ударами гуннов
около 160 г. до н. э. они переселились
вслед за Ю-Чи в Семиречье и на
Тянь-Шань, где подчинили себе
саков и часть Ю-Чи. В 42 году до н. э.
разгромлены гуннами. (СИЭ. М.,
1973. Т. 14, С. 898—899).
4. Цитируемый источник явно
свидетельствует о том, что уже
античные авторы усматривали
принципиальное различие между
аланами и гуннами, считая первых более
цивилизованными, нежели
остальные варварские племена.
5. Согласно «яфетической тео-
230
рии» Н. Я. Марра, кавказские и
семитические языки состояли в родстве.
На основе этой теории было создано
учение о единстве
языкотворческого (Глоттогонического) процесса
развития всех языков мира и их
стадиальном развитии. В современной
науке эта точка зрения отвергнута.
(Марр Н. Я. «Племенной состав
населения Кавказа. Петроград,
1920; СИЭ. М., 1966. Т. 9. С. 139).
6. Высказывание Аммиана Мар-
целлина красочно иллюстрирует
отношение античных авторов к
варварам-кбчевникам как к
абсолютно диким, хотя и отважным
народам. Нет сомнений в том, что и
для кочевников образ жизни
европейцев был столь же непривычен
и дик.
7. Внимание гуннов, как и
других номадов, к Северному
Кавказу не случайно, ибо здесь
проходили важнейшие караванные,
(военно-торговые) пути. Естественно,
гунны стремились установить свой
контроль над ними, что во многом
облегчалось политической
зависимостью алан от гуннов.
8. По мнению ряда авторов,
город Яссы действительно возник в
XIII—XVI веках во время второй
волны миграции аланов и стал одним
из крупнейших торговых центров
региона.
9. Относительно упомянутого
Г. В. Вернадским напитка следует
обратить внимание на невольную
ошибку В. В. Латышева, признавшего
в меде «наш православный русский
мед», а в камосе — кумуз,
перешедший в кумал при изготовлении
его из ячменя. Однако, по всем
историко-этнографическим данным
мед не является особенностью
сугубо славян или русских, поскольку
он и по-осетински называется
также («мыд»). Трудно понять при чем
здесь определение
«православный», когда в исследуемое Г. В.
Вернадским время в Паннонии
значительной массы славян (тем более
православных) еще не было.
Местное население с 30-х годов I века
н. э. состояло преимущественно из

язы го-сарматов и продолжало
оставаться их прямыми потомками до
конца XIII века, когда там уже
возобладали венгры, половцы, яссы
и другие племена из донских и
днепровских степей.
10. Г. В. Вернадский со ссылкой
на Ж. Бромберга говорит, что гунны-
протоболгары обитали только лишь
в районе Азовского моря (но не на
Балканах и в Трансильвании) с
конца V века н. э. и вплоть до
вторжения Аваров. (Уегпайзку О. Ор. сИ.
СЬаг1ег IV, прим. 100).
1. О'ю Саззшз (Дион Кассий). Шз-
1опа Котапа. Ес1. Отйог*. Ъе1рг\%, 1863—
1865.
2. ЗДгаЬо (С т р а б о н). ОеодгарЫса. Ес1.
N. Ь. Лопез. «Ьоей С1азз1са1 ЫЬгаги».
3. Атгтиапиз Магзе1Ппиз (Аммиан
Марцеллин). Кез Оез1ае.
4. Ротропшз Ме1а (Ломпоний
Мела). СНгопо^гарЫа. Ес1. Рпск. ВегПп, 1880.
5. РНпу (Плиний). Ыа1игаПз Шз1опа.
Ес1. ЛаНп. Ье1р21*&, 1870.
6. АроШпад1з 8к1опш5, С. $о1Низ
(Аполлинарий Сидоний К. С о л -
лий) Сагтта. Ес1. Р. МоЬг. Ье1р21&, 1895.
7. МсерНогиз КаШз(из Хап(Нори1из (Н и-
кифор Калл ист Ксанфопул).
СНигзН Н1з1огу. РО. 147.
8. Ыйоге о! ЗеуШе (Исидор
Севилье к и й). Е1уто1о^1ае, РЬ, 82.
9. Ргерапшз ЬаШиз Раса* из (Дрепа-
ний Латиний Пакат). Рапе&ичсиз
ТНеойозю Аидиз1о Ою1из. Рапедипсиз ТНео-
йоз'ю Аи&из1о 01с1из. Рапе^угт
ЬаШ. ЕЙ. А. ВаеЬгепз. Ье1р21^, 1874.
10. Рауеппаз Апопутиз
(Неизвестный из Равенн ы). СозтодгарЫа. ЕA.
Л. 5сНте1з. Шпегапа Ротапа. II. Ъе\рг'щу
1940.
11. РНПоз(ог^!и8 (Ф и л о с т о р г). Н!з1о-
па Есс1ез1аз11са. РО, 65.
12. СМутрюйогиз (О л и м п и о д о р).
Рга&теп1а. Её. Отйог!. Н. ОМ, 1.
13. 8осга(ез (Сократ). Жз{опа Есс1ез1-
азИса. РО, 67.
14. ЗаМапиз (С а л ь в и а н). Ве Ои-
ЪегпаИопе Оек Её. Раи1у. У1еппа, 1883.
15. СНгоргса ОаШса. Её. Моттзеп. МОН.
Риз1огез АпНфшзиш. Уо1. 9. 1892.
16. Логйатз. Нотапа е! ОеИса. Её. ТЬ.
Моттзеп. МОН. Аиз1огез АпМяшззптп.
Уо1. 5. ВегПп. 1882.
17. Логёатз (Иордан). ОеИса.
18. ЗоЬп СНгизоз*от (Иоанн Хри-
с о с т о м). Ер1з1о1ае. РО, 52.
11. Некоторые из авторов (Ф. И.
Успенский) считают Остриса
славянином и выводят его имя из
славянского «острый». Сам же Г. В.
Вернадский выдвигает
любопытную версию согласно которой
данное имя происходит от осетинского
«з1уг» -*- «большой». (Уегпайзку О.
Ор. ей. 5Ьар1ег IV, прим. 106;
Успенский Ф. И. История
византийской империи в 2-х томах.
СПб-Л. 1914—1927.).
А. X Бекузаров
19. ЛоЬп о! АпШсН (Иоанн Антиох)
Ехсегр1а ее 1пз1йиз Сопз1ап1те Рог1Нуго§е-
пйиз. ЕНсегр1а Н1з1опса, III.
20. Рпзсиз (Приск). Ргадтеп1а. Ес1.
Отйог!, НОМ, I.
21. СНготсоп РазсЬа1е. Её. Отйог!.
Вопп. 1832.
22. Ма1а1аз ЛоНп. (Иоанн Малая).
СНгоподгарЫа. Ей. Отйог!. Вопп. 1831.
23. ТНеорНу1ас1из 5|гпосаиа. Н1з1опае.
ЕЙ. Ое Воог. Ье1р21§, 1887.
24. Мепапйег Рго(ес(ог (Менандр
Протектор). Ега§теп1з. Ей. Отйог!.
НОМ, И.
25. А?а(Ыа8 (А г а ф и и). Шз1опаё. Ей.
ОтйогГ, НОМ, II.
26. Ргосоршз (П р о к о п и й). НШогу о!
\Уагз.
27. РЫету (Птолемей). ОеодгарЫа.
Ей. ЫоЫе. Ъегрг^, 1843.
28. Коз*оуBеК М. ТНе Загтагае апй !Ье
РагМмапз. 8АН Н1, зЬар. III.
29. Барсов Н. П. Очерки русской
исторической географии. 2-е изд. Варшава. 1885.
30. Миллер К Ф. Осетинские этюды //
Ученые записки Московского университета.
Отдел историкофилологический. М., 1887.
ч. III
31. Миллер К Ф. Осетинско-русско-
немецкий словарь. Л., 1927—1934. В 3-х
томах.
32. Тагп №. №. ТНе Огеекз т ВасЫа
апй 1пЙ1а. СатЬпйде, 1938.
33. Уегпайзку С. Оп ТНе Огфпз О! ТНе
Ап*ае. ЛАОЗ, 1939, 59.
34. СНагрепНег Лаг1. 01е Е1Нпо&гарН1зсНе
5Ы1ипд йег ТосНагег. 20МО, 1917, 71.
35. Огоиззе1 К. Ь'Етр1ге йез 51еррез. Ра-
пз, 1939.
36. Мс. Ооуегп №. М. ТНе Еаг1у Ешр1-
гез о! Сеп*га1 Аз1а. СНереГ НШ, N. С, 1939.
37. Марр Н. Я. Племенной состав
населения Кавказа. Петроград, 1920.
38. Уазтег М. У^егзисНипдеп иЬег Й1*е
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
231

аНез1еп АУоЬпзйге ёег 81ауеп, I: 0]ё 1га-
ш'еп \п 5ис1гиз51апA. Ъе'щ'щ, 1923.
39. 1ертц К К Собрание сочинений. 1—
2 т. СПб. 1898.
40. Мтогзку V. Нис1ис1-а1-А1ат. Ьопёоп,
1937.
41ч УазШеу. Аг А. ТНе Скйг т 1Ье Сп*
теа, СатЬНёде, Мазз, 1936.
42. Кулаковский Ю. История Византии.
Киев, 1910—1915. Тт. 1—2.
43.'ВготЬег'з Л.'ТоропйшсаГ апс! Н1з1оп-
сса! АИзсеПатез. ВугапИоп, 1937, 12; 1938, 13.
44. Ь. 5, Ье Ыат с1е ТП1етоп1. Шзкмге
Aез Етрегёигз. 1739, Уо1. VI.
45. Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды.
2-е изд. Киев 1914.
46. Вигу Л. В. Н1з!огу оГ 1Ье Ьа1ег
Котап Етрн-е. Ьопёоп, 1923. Уо1з. 1-^-11.
47. Успенский Ф. К История
Византийской империи. СПб.—Л*, 1914-=—^19 Т. т. 1—2.
48. ТЬе Н1з1огу оГ 1Ье ОесНпе апё 1Ье
Ра11 оГ 1пе Котап Етрн-е Ьу ЕсЫагё СНЬ-
Ьоп, её. Ьу 3.:'В. Вигу. Ьопёоп, 1898. 7 уо!з.
49. Артамонов М. И. Очерки древнейшей
истории хазар. Л., 1936.
50. Миллер К Ф. Этнографические
следы иранства на юге России. // ЖМНП.
1886, 27.
51. Ц>аф ТЪлстой И И и Кэндаков Н П.
Русские древности. В 6-ти томах. СПб.,
1889—1899.
52. Ьо! Р. Ьез 1пуазюпз Оегтагициез. Ра-
пз, 1935.
53. ГМеёеНе Ь. 51оуапзке 51аго211позй.
Уо1. 1. B-пс1 её. 1925—26);
53. ЫМеНе Ь. 51оуапзке 51аго2Кпоз1|.
Уо1. I. B-пё её. 1925—26); Уо1. II. A906—
10); Ур1. III B-пё её. 1927); Уо1. IV A924).
Ргадие.
54. Ое§и1дпез. ЬПз^шге Оепегак ёез Нипз.
Рапз, 1756. Уо1. I. т 2 раг!з.
55. Роз1оу1геИ М. Вод-Узаётк. 1927.
5К 1>
56. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям
классических и византийских писателей.
Киев. 1899.
59. Моттзеп ТЬ. «1пёех Ьосогшп» 1о Лог-
ёашз'з «Нотапа апё рейса». 1872.

Ю. КЛАПРОТ
ДОКЛАД, В КОТОРОМ ДОКАЗЫВАЕТСЯ
ИДЕНТИЧНОСТЬ ОСЕТИН, НАРОДНОСТИ
КАВКАЗА, И СРЕДНЕВЕКОВЫХ АЛАН*
Осетины, живущие в
центральной части Кавказа, принадлежат к
большой ветви индоевропейских
народов, которая простирается от
острова Цейлон до Исландии. Эти
горцы называют себя Иронам1<
Aгоп), а свою страну Иронистан
Aгошз1ап). Грузины им дали имя
Оси (Озз1) или Овсни (Оуэгп), а их
территории—Осети
(ОззеИи),откуда и возникло название «осеты»
(Оззе1ез), под коим они известны в
Европе**. На востоке они граничат с
народностью Митсджегов (МЙ8с1-
З'е^з), на юге — с грузинами, на
западе с Имеретией и тюркскими
племенами, известными под названием
Бассианы (Вазз1апз)***, на севере с
черкесами, которые их называют
«Кушха» (КоисЬ'На), т. е. жители
гор.
* Доклад, зачитанный Ю. Клапротом на
заседании Азиатского общества 4 ноября
1822 г., был опубликован на французском
языке в издании «ЫоиуеИез аппа1е$ с1ез
Уоуа^ез, с1е 1а ^ео^гарЫе е* с1е 18 ЫзЫге».
Рапз, 1822. Т. XVI, р. 243—256. Выявление
текста, перевод и комментарии Т. Т. Камбо-
лова.
** Данные Ю. Клапрота явно ошибочны, по
скольку грузинское «оси-овси-осети» есть
всего лишь производное от самоназвания/
видимо, одной из аланских группировок,
вошедших в историю как «асы-ясы». (Ред.)*
*** По сведениям Вахушти Багратиони
D0-е годы, XIX в.), область Басиани,
граничащая с Дигорией (т. е.
расположенная на территории современной горной Бал-
карий), была занята «населением, более
Как сообщают грузинские
хроники, хазары (КНазагз), т.е. жители ра-
йонов, расположенных на севере
Кавказа, вторглись (в 2302 году после
создания мира) в Грузию и
Армению, разграбили и разрушили
все, что находилось на их пути, и
увели с собой население целых
провинций. После этого первого похода
царь хазар отдал своему сыну Уо-
босу (ОиоЬоз) всех пленников,
захваченных в Хартли — Сомхети, т. е.
в области между Курой и Арак-
сом, и поставил его над частью
Кавказа, расположенной на восток от
Ломеки (Ьоп^1), современного
Терека. Уобос закрепился там со
своими новыми подданными и
потомками этой колонии являются
осетины, еще и сегодня живущие
на той же территории, что прежде
простиралась намного дальше на
север.
Однако, имя хазар не было
известно до христианской эры и хро-
. нология грузинской истории,
сотканная из персидских басен о
династиях Пишдалиев (РгсМасНепз)
и Кейаниев (Ке1ашеп§), не
заслуживает ни малейшего внимания,
, среди прочих овсов знатным» (ЗКОИРГО
Тифлис, 1904. Кн. XXIV, 5. С 150). Можно
утверждать, что процесс ассимиляции
и частичного вытеснения алан-осетин
тюрками, равно как и сложение собственно
балкарской народности во времена Вахушти еще
не завершился. Тем и интересно
сообщение Ю. Клапрота, что к началу XIX в.
население горной Балкарии было уже полностью
тюркоязычным. (Ред.).
233

хотя нельзя отрицать факт
вторжения в южные армянские
провинции народа, жившего на севере
Кавказа. И этим народом здесь
являются скифы (упомянутые
греками), вторгшиеся в Переднюю Азию
под предводительством Мадия (Ма-
ёуез) в 633 году до н. э. .Они там
властвовали в течение двадцати
восьми лет и у Диодора
Сицилийского есть очень интересный
пассаж, из которого видно, что скифы
привели колонию мидийцев в Сар-
матию, страну на севере Кавказа.
Эта мидийская колония, вероятно,
и есть колония, созданная
жителями Картли — Сомхети, угнанными
хазарами, как явствует из
грузинских хроник. От нее и происходят
осетины, которые еще и сегодня
называются «Ирон». А ведь «Ирон»
или «Иран» — суть древнее
название Персии и Мидии, название,
которое продолжает существовать
и которое можно найти на самых
древних медалях (монетах?) этой
страны, чеканенных Сасанидами. В
надписях Нахщ-и-Рустама (ЫакЫ-
Коиз1агп) и Кирманшаха (Клггпап-
сНаН), датированных той же
эпохой, можно прочитать слова «Ма1ка
1гап уа Ашгап», царь Ирана и
НеИрана. К этим памятникам
неоспоримого авторитета присоединяется
и свидетельство Геродота, который
говорит, что мидийцы сами себя
называют Ариои (Агим).
По их и по грузинской истории,
осетины расселились от высот
Кавказа до Дона, но к середине XIII
века Бату-хан, внук Чингиз-хана,
оттеснил их в горы, где они живут
и поныне. Плиний рассказывает о
потомках мидийцев и сарматов,
живших на берегах Танаиса, а
Птолемей располагает у устья этой реки
Оссилонов (ОззШепз), народ, чье
имя напоминает название оссов
или осетин.
Эти исторические указания
полностью подтверждаются данными
осетинского языка (над которыми
я провел особую работу); языка,
который как по словам, так и по
своим грамматическим формам
234 .
должен рассматриваться как
принадлежащий к большому классу
мидо-германских языков.
Здесь приводятся несколько
примеров сходства осетинского
языка с другими языками,
принадлежащими к той же ветви; они взяты
наугад из большого количества.
Гора, кЬодЬ — перс. коЬ
Вершина, 1зоиЬ
Яма, <фк
Теплый, кагт
Правый, гадЫз
Сзади, !аз1еЬ
Согнутый, кас1$
— рус. зорка
— перс. кЬодЬ
— перс. дЬегт
— перс, газ!, нем. гесМ
— перс. ресЫ, курд. расЫ
перс, каф
На (сверху), \^о1е — перс, и курд. Ьа1аЬ
Под, ЬиеЬ
Солнце, кЬог
Луна, та1
Звезда, з!аЫе
Облако, гткЬ
Ветер, шапс!
Дождь, шагап
Лед, 1кЬ, НкН
Год, апг
'.Зима, 51те§
— курд. Ьеш
— перс. кНог, кЬогсЬМ
— перс. таЬ
— лат. з!е11а
— перс. гтп&Ь
— зенд. ^а1еш, перс. Ьас1
— перс. Ьагап, РеЫеУ1,
^агап
—^ перс. 1екЬ
— лат. аппиз
• рус. гнпа, перс. 21тез1ап
Господин, кЫ1за\у — перс. кЬуёзпаг
Мертвый, плагШ — перс. ггшгс1еН
Стол, ПпЬ — перс, рит
Покаяние, !азтоп — перс. ресЬтап
Ложь, тап& — лат. тепШшп
Люди, 1а&1Ье — нем. 1еи*е, рус. Нои (И
Мать, таЗ — рус. та!,лат. та!ег
Имя, пот — перс, пат, 1а1. потеп
Ухо, ккЬоиз — перс. коисЬ
Кость, аз!е§ — перс. аз!екЬоип
Горло, кЬоигкЬ — нем. §игде1, рус. дог1о
Лоб, 1ешкЬ — зенд. епеко, курд. 1еткН
Голова, заг, зег — перс, за г, зег.
Зуб, депёад — перс, йепёап.
Ноготь, пакЬ — нем. па&е1, перс. пакНеп
Сердце, зегёе — рус. зег31зе, ливон. зн*Aе
Мозг, тагд — перс. та^Ыг
Однако, признав в этом народе
сармато-мидийцев античности, еще
удивительнее обнаружить в них
алан, которые в средние века
занимали район на севере Кавказа.
Константин Багрянородный в 948 году
писал следующее:
«В 18—20 милях от Таматарха
находится река,
называемая Укрух (ОикгоикЬ),
которая отделяет Зихию BукЫе) от
Таматарха».
Таматарха был город на
острове Тамань на кимрском Босфоре
(Киммерийском Боспоре) у устья
Кубани; это Таман-Кала (ТкЬа-
тап-(Эа1аЬ) турков, Метерха (Ме1-

ЬегкНа) арабских географов, Мат-
река (Ма1геса), Матрига (Ма1п-
§а), Матега (Ма{е§а) и Матрега
(Ма1ге2а) итальянских карт XIV
века. Название Тмутаракань в
древних русских летописях — синоним
Таматархи, хотя город, который его
носил, не находился, может быть,
точно в том же месте.
Не доказано также, что
расположение современной Фанагории
(РЬапа^опа) полностью
соответствует расположению
Тмутаракани. Укрух — это, несомненно, устье
Кубани в X веке, т. к. она (река)
его часто меняет в связи с
наводнениями, вызываемыми таянием
снегов Кавказа, а также из-за
илистой почвы мыса, которым
заканчивается кавказский перешеек на
западе. Зихия — это страна
черкесов или сиркасов вдоль Черного
моря. «Зихи называются на
народном языке, греческом или
латинском, а тартарами и турками
называются сиркасы», — сиречь слова
итальянского путешественника
Джорджио Интериано,
побывавшего в этих краях в 1502 году.
Продолжение текста
Константина: «Зихия имеет протяженность
в 300 миль от Укруха до "Никоп-
сиса (№корз1з), на котором
построен город такого же названия».
Никопсис — это Фиуме Никофия
(Рште с1е №соПа) или, Фиума
Николо (Рште Ыюо1о) итальянских
карт XIV века, на которых
находится город Никофия,
располагавшийся на берегу Черного моря между
Севастополем (современная
Искурил и древняя Диоскуриас) и
Пицундой (ныне Бйчвинта — ВНсНтош-
1а, прежде Питиус — Рйуиз) на
северо-западе от Сухум-калы. Это
Анакопия грузинских карт,
располагавшаяся на маленькой реке Кури.
Таким образом, Зихия — страна,
лежавшая вдоль побережья от
Босфора до юга от Сухум-калы и
населенная когда-то
полностью.черкесами.
Продолжение текста
Константина: «Выше Зихии находится Папа-
гия, над Папагией — Казахия, выше
Казахии — Кавказские горы, а за
Кавказом — страна аланов».
Видно, что, перечисляя эти
области, Константин идет от моря на
северо-восток. Папагия — это
страна черкесов, которые жили на
южном склоне Кавказа и в
средневековых грузинских хрониках
именуются Папагами, а их страна —
Папагией. Еще и сейчас у
кабардинцев есть дворянский род,
носящий имя Бабаги. Затем следует
Казахия или внутренняя страна
восточных черкесов, которых осетины
еще и сегодня называют казахами
(казакН), а мингрелы — казаками
(казак). Это кассоги (каззо^Ы)
русских летописей. После Казахии
идет Кавказская гора, которая
здесь означает снежную вершину
Эльбруса, из северного склона
которого вытекает Кубань. За
Кавказской горой находится страна аланов.
Таким образом, этот народ занимал
современную территорию осетин,
жилища которых еще и сегодня
начинаются в нескольких лье от
подошвы горы Эльбрус.
Следовательно, в середине X
века аланы жили в стране осетин.
Иосафат Барбаро (ЛозарЬа! ВагЬа-
го), побывавший в этом регионе в
1436 г., пишет в своем «Путешествии
в Тану»: «Алания происходит от
народа аланов, называющихся на
своем языке «ас». Жан де Плано
Карпини, который в 1246 году был
послан папой Иннокентием IV к
великому хану монголов, называет
алан или асов среди подданных
этого монарха.
По русским летописям,
Святослав захватил в 966 году Беловежье,
укрепленный город,
располагавшийся на Дону и принадлежавший
хазарам; потом он воевал с ясами Aа-
гез) и кассогами, т. е. с асами (агез)
или аланами и черкесами, которых
еще и сегодня соседи называют
казахами (казакНз). Но эти асы,
или аланы****, жили в краю совре-
**** Некий русский миссионер,
проживший 20 лет у осетин, уверял графа Яна
Потоцкого, что среди этого народа есть
еще род, носящий имя «Алан»; но я не имел

дленных осетин, которых и теперь
грузины, тюрки, татары и другие
кавказские народы называют «осей»,
а русские и в речи, и на письме
называют «асетинцы».
Средневековые арабские
авторы называют страну алан Кавказа,
или Осетию, «Белад Аллан»,
страна Аллан, а не страна Лан, как
некоторые ориенталисты его
переводят, принимая первый слог «а1» за
арабский артикль. Жители Востока,
несомненно, хотели избежать кака-
фонии «Алаллан» и опустили
артикль, что часто происходит в
составных именах собственных.
В стране осетин или алан следует
также искать «ворота Алан»,
называемых арабами «Баб-Аллан» (ВаЬ-
АИап) и «Аллан-Капи» (АПап-Рару)
в истории Дербента, написанной на
турецком языке Моххаммедом Ауа-
би Акташи (МоЬЬагптеA-А\уаЫ-
Ак1асЫ). Было бы ошибкой искать
их в Дагестане, как это делают
некоторые авторы, т. к. Абульфеда
(АЪоиИеёа), рассказывая в своей
географии о Кавказе, особо
подчеркивает, что «в этих горах есть очень
трудные проходы и самый большой
из этих проходов находится в
середине. Он перекрыт стеной и
воротами, которые называют «ворота
Аллан». Эти ворота алан, несомне-
но, те, развалины которых еще
видны около Дарьяльского укрепления,
расположенного в ущелье, где
течет Терек с невероятной
стремительностью, т. к. это как раз проход,
находящийся в середине Кавказа
и ранее перекрытый стеной.
Массуди (МаззоисИ), арабский
историк, писавший около 945 года'
н. э., дает также очень точное
описание «ворот Алан». Он даже
рассказывает про мост, через
который переходили реку (Терек) и
указывает на источник, когда-то
1 снабжавший водой форт (Дарьял),
защищавший этот проход. И
действительно, еще двадцать-тридцать
лет назад здесь были видны разва-
возможности проверить это
утверждение во время моего путешествия в самом
краю.
236
лины акведука, по которому вода
из этого источника шла в крепость.
Вот рассказ Массуди: «Посреди
страны алан и Кавказа есть
укрепление, называемое крепостью
«Ворота алан», и мост через бурную
реку. Это укрепление было построено
в очень давние времена царем
Персии по имени Исфендиар, сыном
Юстасфа (Уоиз1азГ), сына Бахрасфа
(ВаЬгаз!), . Он поставил там
гарнизон, чтобы помешать аланам
проникнуть через Кавказские горы, т. к.
они должны были бы обязательно
перейти через мост,
находящийся у основания укрепления, о
котором я только что говорил. Это
укрепление расположено на
отвесной скале и невозможно его
захватить, т. к. туда можно войти
только с разрешения тех, кто его
занимает. В нем есть источник пресной
воды, стекающей с вершины скалы.
Это одна из самых знаменитых в
мире крепостей и ее мощь вои!ла даже
в поговорки...
Маслама (МоизИтеЬ), сын Аб-
дулмелика, сына Мервана,
проникнув в эту страну, поставил в этой
крепости очень сильный арабский
гарнизон, который постоянно
сменялся вплоть до нашего времени
Он получает провизию и амуницию
из окрестностей Тифлиса. Между
Тифлисом и этим укреплением пять
добрых дней перехода. Так что,
если бы в этом укреплении был
только один человек, этого было
бы достаточно, чтобы помешать
всем князьям неверных проникнуть
в страну, т. к. эта крепость,
кажется, парит в воздухе и владычествует
над дорогой, мостом и рекой».
Мы видим из рассказов
историков Византии, что аланы Кавказа
,были обращены в христианство и
имели своего отдельного
епископа. Массуди подтверждает этот
рассказ, говоря: «Цари алан приняли
христианскую религию после
появления ислама, при халифате Абас-
сидов. До этого времени они
были язычниками. Но к 320 году
(932 г. н. э.) они отреклись от
христианства и изгнали своих епис-

копов и священников, которых им
прислали из Греции».
Из всего сказанного выше
очевидно следует, что осетины,
которые себя называют «ирон»,
являются мидийцами5, называвшими
себя «ирон» и которых Геродот знал
под именем «ариои» (arioi). Они
также мидийцы-сарматы
античности и обитатели мидийской
колонии, основанной на Кавказе
скифами. Они являются асами, или
аланами, средних веков и, наконец,
ясами русских летописей, в которых
часть Кавказа называется Язскими
горами.
Карамзин рассказывает (Том
IV-й «Истории России», с. 119,
оригинальное издание
Санкт-Петербурга), что в 1277 году несколько
русских князей привели войска в
лагерь монголов, дабы помочь хану
Мангу-Тимуру подчинить
восставших язов, или алан, Кавказа. Он
добавляет, что этим князьям
сопутствовала удача, т. к. они захватили
Дедьяков, город южного Дагестана
и столицу этих язов, разграбили и
обратили его в пепел. В
примечании 157 на с. 355 Карамзин
приводит следующий отрывок от
летописи Вознесенска: «За Тереком и на
Севенце (Sevents) и перед
городом Тетьяковым проходят высокие
горы язов и черкесов около
«железных ворот». Карамзин считает, что
эти железные ворота — Дербент,
который действительно носит это
имя, и хочет сделать из города
Дедьякова, или Тетьякова, селение
Дивен (Diwen), или Дедух (Ое-
doukh), расположенное на восток от
Дербента в округе Табассаран на
небольшой речке Рубас. Но я
полагаю, что он ошибается, т. к. у
азиатов Дербент не является
единственным местом, обозначаемым
названием «железные ворота». Это
название дано также нескольким
укрепленным проходам Кавказских гор,
и особенно, Дарьяльскому проходу
на Тереке. Впрочем, Севенц, или
Севендж (Sevendj) — это тюрко-
персидское название реки Сун-
джа (Soundja), которая впадает в
Терек, и Шерифеддин (Cherifed-
din) упоминает его в своей
истории Тимура («История Тимур-бека».
Пти де ла Круа, Парижское
издание, том 2, с. 324 и оригинал № 70
персидских рукописей Парижской
библиотеки). Так как Дедьяков был
расположен за Тереком, рядом с
Сунджей и железными воротами,
которые в данном случае
являются Дарьяльскими, а Кавказские горы
проходят только перед этим
местом, его следует искать в районе,
где в настоящее время построен
форт Владикавказ, который
отвечает всем этим условиям, т. к. он
находится за Тереком и всего лишь
в нескольких лье на запад от Сунд-
жи и на север от Дарьяла.
Тимур тоже напал в 1397 году на
азов, или осетин, на горе Эльбрус,
или Кавказских горах, опустошив
Россию, взяв Азак, или Азов, и
покорив черкесов Кубани.
КОММЕНТАРИИ
1. В летописи Л. Мровели (XI
в.) выделяются три периода
этнической истории народов
Северного Кавказа, третий из которых
связывается с именем Уобоса и
отражает аланскую волну ираноязычной
ассимиляции. Уобос занял «часть
страны Кавказа, к западу от реки
Ломека до западных пределов
гор. И поселился Уобос.
Потомками его являются овсы, то есть Овсе-
ти, что была частью (удела) Кавка-
са» (Мровели Л. Жизнь картлийских
царей. М., 1979. С. 25). Следует
обратить внимание на расхождения
в определении региона, занятого
Уобосом, в тексте Л. Мровели и в
докладе Ю. Клапрота: если у
первого эта область находится к западу
от Ломека, то Ю. Клапрот
располагает ее на востоке от этой реки. Что
касается этимологии имени Уобоса,
то, по мнению Г. В. Цулая и А. X. Бя-
зырова, оно является стилизацией
под греческий образец древнего
названия осетин: древнегруз. «апс-
и», абхаз., «а-уапс» (Мровели Л.,
,287

Указ. соч., с. 55, прим. 64; см.
также: Бурде-Шнейдевинд Г.
Народные рассказы как исторический
источник. // Труды VII
Международного конгресса антропологических
и этнографических наук. М., 1969,
т. VI. С. 69).
2. «Ир» выступает в
генеалогических преданиях осетин как один
из этнархов. Среди наиболее
ранних письменных упоминаний пер-
вопредка по имени «Ир» следует
привести версию, изложенную
протопопом И. Болгарским в своем
донесении архиепископу
Астраханскому и Ставропольскому
Антонию A780 г.): «Что касается до
самих сих народов, которых мы
называем осетинцами, откуда они или
от кого они имянно начало свое
приняли, о том ни прежде, ни
ныне совершенно узнать не можно
по причине той, что как у них
грамоты никакой нет и записей о
себе письменных никаких не имеют, а
называют себя иронами или
людьми, произшедшими от И р а, а от
какого же подлинно не знают.
Сказывают многие из них, что весьма не
малое число прежде в их места
переселилось посторонних и разного
рода людей, как то грузин и
славян, укрывающихся в то время от
притеснений и гонений, чинимых им
первыми от персицкого Аббасшаха,
а последними от ординских татар,
с которыми смежное имели
жительство по разным местам, как то
некоторые на Можарах, а другие
на Татартупе..., о названии же их
осетинцами уверяют так, что они
подвластны были прежде за
несколько времени бывшим в свое
время грузинским царям, при
которых наименование себе приняли
осетйнцев, по имени одного из
определенных к ним владельца, или
князя, называемого Иозефа...»
(ЦГАДА, ф. 23, оп. 1, д. 11, л. 1 —
1об.);
3. По сведениям Прокопия Ке-
сарийского, при императоре
Анастасии D91—518 г.), Дарьяльским
проходом владел «гунн Амбазук» и
только в 507 или 508 году
персидский царь Кавад захватил этот
проход. Захарий Ритор рассказывает *
в своей хронике, что Кавад
требовал с византийцев сумму в 5 кен-
тариев золота в качестве платы за
содержание персидского
гарнизона, охранявшего Дарьяльский
проход от гуннов.
4. Маслама совершил свой
поход в 727—728 гг., захватил
ворота Алан и столкнулся с каганом. По
данным Ибн-ал-Асира, сражение с
каганом продолжалось месяц и
только осенние холода и дожди
заставили арабов отступить.
Поход арабов через
густонаселенные территории восточной
Алании сопровождался разрушением
городов и замков страны (Гадло
А. В. Этническая история
Северного Кавказа IV—X вв., Л., 1979.
С. 168—169).
5. Видимо, в данном случае мы
имеем дело с неточностями
терминологического характера.
Общепризнано, что уже с VII—VI вв. до
н. э. Кобанская культура оказалась
под сильным влиянием
ираноязычных скифов. Это подтверждают и
археологические находки, и
исследования скифских бронзовых и
железных предметов вооружения,
конской сбруи, образцов зверинно-
го стиля и т. п. Дальнейшее
этническое развитие осетин также
характеризуется взаимовлиянием
автохтонных и ираноязычных племен
сарматов и алан. В то же время нет
никаких данных, свидетельствующих
о влиянии мидийцев на предков
осетин (Техов Б. В. Скифы и
Центральный Кавказ в VII—VI вв. до
н. э. М., 1980; Погребова М. Н.
Закавказье и его связи с Переднеей
Азией' в скифское время. М.,
1984; Есаян С. А., Погребова М. Н.
Скифские памятники Закавказья.
М., 1985).
Т. Т. Кшболов
;
238

АИНКБ —
АО —
АСГЭ _
ВВ —
ВДИ —
BE —
ВИ —
ВШП —
ГМГ —
ЖМВД —
жмнп —
ЗИФФСПУ —
ЗКОИРГО —
зооид —
ИАК —
ИГАИМК —
из —
ЙИРАО —
исонии —'
ИТОИАЭ —
ИТУАК —
июонии _
КСИА —
ксиимк _
кэс —
список
СОКРАЩЕНИЙ
Археологические исследования на
новостройках Кабардино-Балкарии
Археологические открытия
Археологический сборник
Государственного Эрмитажа
Византийский Временник
Вестник древней истории
Вестник Европы
Вопросы истории
Вестник шелкового пути
Государственный музей Грузии
Журнал Министерства
внутренних дел
Журнал Министерства народного
просвещения
Записки историко-филологического
факультета Санкт-Петербургского
университета
Записки Кавказского отдела
Императорского Русского географического
общества
Записки Одесского общества истории
древности
Историко-археологическая комиссия
Известия Государственной Академии
истории материальной культуры
Исторические записки
Известия Императорского Русского
археологического общества
Известия Северо-Осетинскогр научно-
исследовательского института
Известия Таврического общества
истории, археологии и этнографии
Известия Таврической ученой
архивной комиссии
Известия Юго-Осетинского научно-
исследовательского института
Краткие сообщения Института
археологии АН СССР
— Краткие сообщения Института
истории материальной культуры
Кавказский этнографический сборник

МАД
МАДИСО
МАК
MAP
МГУ
МИА
МЭГ
OAK
ПАИ
ЛГУ — Ленинградский государственный
университет
— Материалы по археологии Дагестана
— Материалы по археологии и древней
истории Северной Осетии
— Материалы по археологии Кавказа
— Материалы по археологии России
— Московский государственный
университет им. М. В. Ломоносова
— Материалы и исследования по
археологии СССР
МЙСК — Материалы по истории Северного
Кавказа
— Материалы по этнографии Грузии
Отчеты Археологической комиссии
— Полевые археологические
исследования
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
РАЖ — Русский антропологический журнал
СА — Советская археология
САИ — Свод археологических источников
СВ — Средние века
СИЭ — Советская историческая
энциклопедия
СКНЦВШ — Северо-Кавказский научный центр
Высшей школы
СМАЭ — Сборник Музея антропологии и
этнографии
СМОМПК — Сборник материалов для описания
местностей и племен Кавказа
СЭ — Советская этнография
ТГИМ — Труды Государственного
исторического музея
ТГУ — Тбилисский государственный
университет
ТГЭ — Труды Государственного Эрмитажа
ТИС — Труды Института славяноведения
ТОВГЭ — Труды отдела Востока
Государственного Эрмитажа
ТОДРЛ — Труды отдела древнерусской
литературы
УЗКНИИ - Ученые записки Кабардинского науч-
4 но-исследовательского института
УЗКБМИИ — Ученые записки
Кабардино-Балкарского научно-исследовательского
института
ЦГАДА Центральный государственный архив
древних актов
240

КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ
ОБ АВТОРАХ
АФАНАСЬЕВ ГЕННАДИЙ
ЕВГЕНЬЕВИЧ — заведующий
отделом охранных раскопок
Института археологии
РАН, кандидат
исторических наук
БАТЧАЕВ ВАЛЕРИЙ МУРАТОВИЧ—
старший научный
сотрудник сектора археологии
Кабардино-Балкарского
научно -
исследовательского института,
кандидат исторических наук
БЕКУЗАРОВ АХМЕТ
ХАДЖИМУРАТОВИЧ —
младший научный
сотрудник отдела истории Севе-
ро-осетинского
института гуманитарных
исследований.
ВЕРНАДСКИЙ ГЕОРГИЙ
ВЛАДИМИРОВИЧ—
известный американский
ученый-ориенталист,
русский по происхождению
профессор Массачусет-
ского университета
ГАГЛОЙТИ ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ —
старший научный
сотрудник отдела этнографии •
Юго-Осетинского научно-
исследовательского
института АН Грузии,
кандидат исторических
наук
ГРИЦКОВ ВИКТОР
ВЛАДИМИРОВИЧ —
ведущий специалист Гос-
проматом надзора
Российской Федерации, горный
инженер
ГУТНОВ ФЕЛИКС
ХАДЗМУРЗАЕВИЧ —
старший научный
сотрудник отдела археологии и
этнографии Сеееро-Осе-
. тинского института
гуманитарных исследований
кандидат исторических
наук
ДЖИОЕВ МУРАТ КУЗМИЧ —
ученый секретарь Юго-
Осетинского
научно-исследовательского
института, АН Грузии
кандидат исторических наук
ДЗАТТИАТЫ РУСЛАН
ГЕОРГИЕВИЧ —
старший научный
сотрудник отдела истории Юго-
Осетинского
научно-исследовательского
института АН Грузии,
кандидат исторических наук
ДОГУЗОВ КАЗБЕК ГЕОРГИЕВИЧ —
научный сотрудник
отдела истории
Юго-Осетинского
научно-исследовательского института,
кандидат исторических наук
КАМБОЛОВ ТАМЕРЛАН
ТАЙМУРАЗОВИЧ —
аспирант
филологического факультета
Ленинградского с государственного
университета
241

КАРСАНОВ АХМАТ —
НИКОЛАЕВИЧ —
доцент МВТУ им. Н. Э.
Баумана, кандидат
технических наук
КЛАПРОТ ГЕНРИХ-ЮЛИУС
A783—1835) —
известный немецкий
ученый-ориенталист,
академик Российской
Академии наук
КОВАЛЕВСКАЯ ВЕРА
БОРИСОВНА —
старший научный
сотрудник сектора методики
археологических
исследований Института
археологии РАН, доктор
исторических наук
МАЛАХОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ-
ассистент кафедры
Отечественной истории
Камчатского
государственного педагогического
института
САНАКОЕВ МУРАТ ПЕТРОВИЧ —
заведующий отделом
истории Юго-Осетинского

'научно-исследовательского института АН
Грузии, доктор
исторических наук
ТЕХОВ БАГРАТ
ВИССАРИОНОВИЧ —
директор
Юго-Осетинского
научно-исследовательского института АН
Грузии, доктор
исторических наук
ТМЕНОВ ВИТАЛИЙ
ХАРИТОНОВИЧ —
заведующий отделом ар-
ологии и этнографии Се-
веро-Осетинского
института гуманитарных
исследований, кандидат
исторических наук
ХОРГОШИ ЭДЭН —
доктор филологии,
доцент Ясского
педагогического института
(Венгрия)
ЯЦЕНКО СЕРГЕЙ
АЛЕКСАНДРОВИЧ —
доцент кафедры
Отечественной истории
Владимирского
государственного педагогического
института, кандидат
исторических наук

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 5
Ю. С. Гаглойтй. К вопросу о первом упоминании алан на
Северном Кавказе .11
В. Б. Ковалевская. Методические приемы выделения аланских
древностей 1 тыс. н. э. в Закавказье - . 22
М. К. Джиоев. Сведения древ неармянских агиографических
памятников об алано-армянских связях . .51
М. П. Санакоев. Аспар .56
К. Г* Догузов. Из истории алано-византийских отношений в VI в. .63
Р. Г. Дзаттиаты. Алано-сасанидские отношения по материалам
археологических раскопок в Южной Осетии 71
Г. Е. Афанасьев. Этнические аспекты генезиса катакомбного
обряда погребений в салтово-маяцкой культуре .83
B. В., Грицков. Русы и Кавказ (к постановке проблемы
генетическом родстве русов и алан). .98
C. Н. Малахов. Ясская «генеалогия» сына Андрея Боголюбского.
и проблема русско-аланских связей в XII в. . 128
B. М. Батчаев. Феодальные замки Алании (по материалам горной
зоны Кабардино-Балкарии) 136
А. Н. Карсанов. Крымские аланы - 152
Э. Хоргоши. Венгерские ясы в турецких источниках XVI в. .177
Ф. X. Гутнов. Генезис и структура верховной власти у
ираноязычных племен Северного Кавказа в период военной
демократии 181
C. А. Яценко. Антропоморфные изображения Сарматии .189
Г. В. Вернадский. Древняя Россия 215
Г.-Ю. Клапрот. Доклад, в котором доказывается идентичность
осетин, народности Кавказа, и средневековых алан . 233
Список сокращений 239
краткие сведения об авторах .241

ALANS AND CAUCASUS
CONTENTS
Preface
Gagloity U. S. On the First Mention of Alans in North Caucasus
Kovalevskaia V. B. Methods of Picking out the Alanic antiquities of the
First Millenium A. D. in Transcaucasia . .'. .22
Gioiev M. K. The Information of the Antient Armenia Agiographic Memorials
About Alanic-Armenian Connestions 51
Sanakoev M. P. Aspar 56
Doguzov K. G. From the History of the Alanic-Byzantian Relations in the
VI Century 63
Dzattiaty R. G. The Alanic-Sasanidian Relations on the Materials of the
archaeological Ehcavations in South Ossetia .71
Afanasyev G. Ye4. The Ethnical Aspekts of the Catacomb Funeral Ceremony
Genesis in Saltovo-Mayatsk Culture ....... 83
Gritskov V. V. Ruses and the Caucasus (to the Problem of the Genetical
Kinship of Ruses and Alans) 98
Malakhov S. N. Yassis 'Genealogy* of Andrew Bogolubskies son and the
problem of Russian-Alanic Relativons in the XII Century 12$
Batchaev V. M. Feudal Castles in Alania (on the Materials of Kabardino-
Balkarian Moutain zone) 136
Karsanov A. N. The Crimean Alans .152
Horgoszy E. Nungarian Yasses in the Turkish Sources of the XVI Century 177
Gutnov F. Kh. Genesis and Structure of the Supreme Power of the Iranian
Tribes of North Caucasus During the Military Democracy Period 181
Yatsenko S. A. Sarmatian Antropomorphical Pictures 189
Vernadsky G. V. Ansient Russia 215
Klaproth G.-Yu. Report in which the Identity of Ossetians, the
Caucasian People, and Medieval Alans is Proving 233
Abbreviations 239
Short Information About the Authors 241

ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ
Отделом археологии и этнографии Института гуманитарных
исследований при Совете Министров Северо-Осетинской ССР
подготовлены и опубликованы следующие труды:
ТЕМАТИЧЕСКИЕ СБОРНИКИ
1. Вопросы осетинской археологии и этнографии. 1980.
Вып. 1.
2. Вопросы осетинской археологии и этнографии. 1982.
Вып. 2.
3. Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии.
1984.
4. Археология и традиционная этнография Северной
Осетии. 1985.
5. Новые материалы по археологии Центрального
Предкавказья в древности и средневековье. 1986.
6. Проблемы исторической этнографии осетин. 1987.
7. Методика исследования и интерпретация
археологических материалов Северного Кавказа. 1988.
8. Проблемы этнографии осетин. 1989.
9. Аланы: Западная Европа и Византия. 1992
10. Проблемы этнографии осетин. 1992 Вып. 2.
11. Аланы и Кавказ. 1992
МОНОГРАФИИ
12. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе,
1984.
13. Тменов В. X. Средневековые историко-архитектур-
ные памятники Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984.
14. Уарзиати В. С. Народные игры и развлечения осетин.
Орджоникидзе, 1987.
15. Гутнов Ф. X. Генеалогические предания осетин как
исторический источник. Орджоникидзе, 1989.
16. Кузнецов В. А. Реком, Нузал и Царазонта.
Владикавказ, 1991.
17. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. 2-е изд.
Владикавказ, 1992

ooooooooooooooooooooooooooooooooooooooooooo^
з °
g ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ $
о О
О Отделом археологии и этнографии Института гуманитарных ис- <>
О следований при Совете Министров Северо-Осетинской ССР подготовлен О
С ны к изданию два тома тематических сборников, открывающих сериал О
$ «Древности Осетии», целью которого является систематическая публи- X
^ нация материалов раскопок археологических памятников Северной и <>
О Южной Осетии, научных статей, материалов конференций и т. п. Со- О
О держание сборников: О
О О
о о
О Том 1 О
о о
О В. Л. Ростунов. Некоторые вопросы заселения горных районов Се- ^
У верной Осетии, Чечено-Ингушетии м Хевсуретии в III тыс. do и. э.; ^
О В. Л. Ростунов. К вопросу о роли куро-аракского населения в куль- о
О турогенезе племен пред горно-плоскостной зоны Северной Осетии и О
О Чечено-Ингушетии в конце ранней — начале средней бронзы (на ма- ^
?# териалах погребальных памятников); П. К. Козаев, С. Н. Кореневский. ^
^ Памятники майкопской культуры у с. Сунжа в Северной Осетии; о
О В. И. Марковин. Некоторые аспекты изучения северокавказской куль- О
О турно-исторической общности; Э. Л. Черджиев. курганы эпохи средней О
? бронзы у ст. Павлодолъской Моздокского района Северной Осетии; X
О
Б. В. Техов. Урартские бронзовые пояса из Тли; Г. Н. Вольная. Брон- <>
О зсюе зооморфное зеркало из скифского кургана; Я. Б. Березин. Но- О
О вые комплексы кобанской культуры из Северной Осетии; А. П. Мошин- О
^ ский. Погребальный комплекс-«жертвенник» на кобанском могилъни- У
У ке Гастон-Уота; Б. В. Техов. Археологические раскопки в с. Уаллаг <у
^ Лиса в Южной Осетии; В. Б. Ковалевская. Археологическая культура о
О и ее членение во времени (на примере историографии кобанской куль- <>
О туры). <>
о х
о g
S Том 2 О
<> Я
О И. А. Аржанцева. Зилъгинское городище (предварительные ито- у?
О ги изучения памятника протогородской культуры Северного Кавка- У
V за); В. Ю. Малашев. О происхождении некоторых форм керамики Зиль- <>
V финского городища; Т. А. Габуев. Новые материалы исследования о
^ аланских памятников Северной Осетии; Р. Г. Дзаттиаты. Аланский О
О могильник в селе Едыс; Р. Г. Дзаттиаты. Пряжки и поясные наборы О
О Едысского могильника (V\—VII ее. и. aj; А. Хайнрих. Раннесредневе- X
^ ковые катакомбные могильники у селений Чми и Кобан (по материа- <>
^ лалс Венского Естественно-исторического музея); Э. С. Кантемиров. О
О Тарский катакомбный могильник VIII—XI вв.; В. А. Кузнецов. Рас- О
О комСи Змейского катакомбного могильника в 1959 г.; М. М. Гераси- $
<> мова. Палеоантропология Северной Осетии и этногенез осетин. <>
0- Сборники богато иллюстрированы и рассчитаны как на специа- О
О листов, так и ни широкий круг читателей. Публикация их намечает- О
О ся на 1993—1994 гг. <>
О %
о St
о Я
о- ?
°ооооооо<><х>ооооооооооооооооооо^^

О л
О ?
S ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ %
О л
s • $
О В 1993 г. Ставропольское книжное издательство планирует выпус- о
о
о ее лед овал один из крупнейших городов алан в ущелье реки Большой
О:
тичь книгу ведущего научного сотрудника Института гуманитарных о
О исследований при Совете Министров Северо-Осетинской ССР, доктора 9
о
v исторических наук, Заслуженного деятеля науки Российской Федера- о
о ции и Северной Осетии В. А. Кузнецова «Нижний Архыз в X—XIII ее. %
О
(к проблеме раннефеодальных городов Северного Кавказа)». Эта проб- о
у
о лема до сих пор остается малоразработанной. Наука испытывает >
О острую нехватку источников по данной проблеме, причем решаю- >
$' щее слово здесь принадлежит археологии. Автор многие годы ис- о
% Зеленчук (совр. Карачаево-Черкесия), известный в научной литера- о*
<> туре под названием Нижне-Архызское городище. В книге излагаются ?
<> результаты археологических раскопок автора и суммируется весь о
о известный в настоящее время материал об этом крупном памятнике ^
О средневековой Алании, центре Аланской христианской епархии и воз- <>
^ можной резиденции (столице) аланских царей. Книга богато иллюст-
о рирована и рассчитана на всех интересующихся историей Северного ?
? Кавказа. О
:8 2
о ?
о

АЛАНЫ И КАВКАЗ
ALANICA-П
Редактор В. X. Тмеков
Художник В. Григории
Технический редактор Ж. Г. Козырева
Сдано в набор 22.11.91. Подписано в печать
1-.10.92. Формат 60x84 У 8. Бум. тип. №1. Усл.
печ. л. 10,06. Уч.-изд. л. 10,82. Тираж 5000
экз. Заказ №435. Цена договорная.
Республиканская книжная типография им. Гас-
сиева Госкомиздата по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли, 362040,
г. Владикавказ, ул. Тельмана, 16.