Автор: Тейяр де Шарден П.
Теги: философия психология философия франции
ISBN: 5-17-009886-3
Год: 2002
Текст
PHILOSOPHY
Пьер Тейяр де ШАРДЕН
ФЕНОМЕН
ЧЕЛОВЕКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Москва
2002
УДК 1/14
ББК 87.3(4Фра)
ТЗО
Серийное оформление А.А. Кудрявцева
Перевод с французского О.С. Вахтер («Божественная среда»),
И.А. Садовского («Феномен человека»)* О.С Вайнер {«Эпилог. Феномен
христианства»), О.С Вайнер («Приложение. Несколько замечаний о
месте и участии зла в эволюционирующем мире»), З.А. Масленниковой
(«Вселенскаялитургия»), О.С. Вайнер («Несколько общих соображений
о сущности христианства»), О.С Вайнер («Христос эволюции, или
Логическое развитие понятия Искупления»)\ З.А. Масленниковой
(«Размышления о первородном грехе»)
Составитель В.Ю. Кузнецов
Подписано в печать 25.03.2002. Формат 84x1087,
Усл. печ. л. 29,40. Тираж 3000 экз. Заказ № 1485
Тейяр де Шарден П.
ТЗО Феномен человека: Сб. очерков и эссе: Пер. с фр. / П. Тейяр де
Шарден / Сост. и предисл. В.Ю. Кузнецов. — М.: ООО
«Издательство ACT», 2002. — 553, [7] с. —(Philosophy).
ISBN 5-17-009886-3
Мари Жозеф Пьер Тейяр де Шарден (1885—1955) — один из
виднейших представителей теологической философии XX столетия.
Идеализм Тейяра де Шардена — это идеализм, ключевые слова в коем - ~
«Вселенная, пронизанная Богом». Философия здесь становится почти
поэтичной в своем романтическом радикализме. Пересказывать основные
постулаты этой концепции — невозможно, да и незачем, лучше попросту
прочитать и осмыслить произведения Тейяра САМОСТОЯТЕЛЬНО.
В предлагаемый сборник, кроме важнейших книг Тейяра — «Феномен
человека» и «Божестаеиная среда», — включен также ряд небольших работ,
представляющих различные аспекты творчества этого замечательного
человека: священника и ученого, пророка и мыслителя.
УДК 1/14
ББК 87.3 (4Фра)
© Составление. Предисловие. В.Ю. Кузнецов, 2002
© Перевод. О.С. Вайнер, 1992
© Перевод З.А. Масленникова, 1992
© ООО «Издательство ACT», 2002
ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕН: СТРЕМЛЕНИЕ ЖИВОГО
ОРГАНИЗМА МИРА К БОЖЕСТВЕННОМУ
СОВЕРШЕНСТВУ
Двигателем сознательной жизни
может быть только Абсолютное, то
есть Божественное.
Тейяр де Шарден
Среди ученых специалистов, вдохновенных теологов и
мудрых философов крайне редко можно встретить универсального
мыслителя или хотя бы действительно междисциплинарного
творца-исследователя. Прослеживать взаимосвязи и взаимодействия
самых различных сфер, областей и доминионов культуры
чрезвычайно сложно, однако еще сложнее соединить практически
несоединимое, создавать новое как органичный сплав крайне
разнородных компонентов. В этом смысле фигура Тейяра де
Шардена, пожалуй, уникальна: ему удалось проявить себя
одновременно в науке, философии, религии и синтезировать в своей
концепции целую серию совершенно, на первый взгляд,
несовместимых между собой представлений.
Мари Жозеф Пьер Тейяр де Шарден родился 1 мая 1881
года в фермерской семье, живущей в Оверни — горной
области центра Франции. (Откуда, кстати, происходил и другой
знаменитый ученый и философ Блез Паскаль.) Его мать Берта —
убежденная католичка, хотя ее двоюродным дедом и был
Вольтер — дала сыну христианское воспитание. Маленький Пьер
рано проявил большой интерес к естествознанию и
стремление к образованию, получившие понимание и поддержку его
отца Эммануэля. Тогда же возникает увлечение Пьера геоло-
4
Василий Кузнецов
шей и палеонтологией. В одиннадцатилетнем возрасте его
отдали в колледж Нотр-Дам-де-Монгре, принадлежащий
ордену иезуитов. Как и в других учебных заведениях Общества
Иисуса, тут обучали не только теологии, философии, древним
и новым языкам, но и естественным наукам; при этом вся
жизнь учащихся была жестко регламентирована. По
окончании колледжа в 1899 году Пьер становится послушником, а
через два года приносит монашеские обеты. Затем он
продолжает свое образование в иезуитской семинарии на острове
Джерси, где изучает историю и философию.
С 1904 года по 1907 год Тейяр преподает физику и химию в
иезуитском колледже в Каире, где впервые сталкивается с
восточной культурой, которая произвела на него большое
впечатление; затем — преподает и в других учебных заведениях. С 1913
года Тейяр работает в Институте палеонтологии человека при
парижском Музее естественной истории под руководством
крупного авторитета по антропологии и археологии М. Буля. В самом
начале Первой мировой войны он стал санитаром и прошел всю
войну, получив в награду Военную медаль и орден Почетного
легиона. Опыт новых переживаний существенно обогатил его
внутреннюю работу; именно во время войны окончательно
формируются основы его мировоззренческой позиции, и Тейяр
начинает писать свои первые эссе, создавая свою версию
эволюционного учения. После демобилизации он получил еще несколько
дипломов в различных областях естественных наук, а в 1920 году
успешно защитил в Сорбоне свою докторскую диссертацию и
был приглашен на должность профессора кафедры геологии
парижского Католического университета.
Уже с начала двадцатых годов, когда лекции Тейяра
пользуются все большим успехом, на него пишут все больше доносов
руководству ордена с обвинениями в еретических утверждениях.
Не считая правильным вступать в полемику по
принципиальным вопросам догматики, в 1923 году он предпочел
воспользоваться вовремя подвернувшимся предложением и отправиться в
палеонтологическую экспедицию по Монголии и Китаю. Вер-
Предисловие
5
нувшись через два года, Тейяр обнаружил, что доносы
сыграли свою роль и ему теперь запрещено читать лекции.
Конечно, он мог отказаться от сана и выйти из ордена — тогда у
него появилась бы возможность публиковать свои работы и
выступать со своими идеями, но Тейяр выбрал послушание и
опять уехал в долгую экспедицию по Китаю, где вместе с
коллегами открыл кости синантропа в Чжоукоудяне.
Запрет на преподавание вынудил Тейяра заняться
исследовательской деятельностью в субсидируемых орденом
экспедициях вдали от Франции, но одновременно предоставлял
возможности для более подробной разработки оригинальной концепции.
В 1926—1927 годах он пишет книгу «Божественная среда», в
которой стремится показать неразрывное единство действия и
созерцания, научных исследований и религиозных откровений,
внутреннюю необходимую связь человеческого и
божественного. Однако печатать философские труды ему не разрешили,
поэтому Тейяр опять путешествует по Китаю, Индии, Бирме, Яве,
по Африке и снова по Китаю. Там, в посольском квартале
Пекина, Тейяра настигает война: японские войска в 1937 году
оккупируют китайскую столицу. Оставшись в изоляции на долгие годы,
он продолжает разрабатывать свое учение и создает главное свое
произведение — «Феномен человека». Здесь, претендуя на опи-
сательность, в своем любимом поэтическо-романтическом стиле
Тейяр рисует величественную картину бытия вселенной,
пронизанной Богом, и мировой эволюции, осью и вершиной которой
выступает человек. Вернувшись после войны, в 1946 году во
Францию с рукописью книги, он вновь пытается получить
разрешение на публикации и чтение лекций, но опять безуспешно. И
доработанный в последующие годы вариант, с новым эпилогом
«Феномен христианства», показался руководству ордена
слишком радикальным и опасным. Тейяру не разрешили и занять
кафедру в Колледж де Франс, куда его уважительно приглашали.
Даже избрание Тейяра в Парижскую академию наук в 1950 году
не изменило предубеждения церковных иерархов против его идей.
Поэтому он был вынужден принять предложение о работе в США
6
Василий Кузнецов
и руководстве раскопками в Африке. 10 апреля 1955 года Тейяр
де Шарден умер в Нью-Йорке от сердечного приступа.
Посмертная публикация собрания его сочинений вызвала бурные
дискуссии, восторженные отзывы и новые обвинения в
неортодоксальности.
Хотя Тейяр не оставил прямых учеников и не создал
особой школы, его учение было настолько знаменитым, что
породило целое течение мысли, носящее его имя и
группирующееся вокруг специального журнала. По мнению о. Александра
Меня, труды Тейяра не только учат нас любовному
отношению к миру и способствуют построению целостного
христианского миросозерцания, но также помогают диалогу
христиан с нехристианами. Из всех теологических доктрин именно
тейярдизм оказывается — благодаря своему широкому
эволюционному подходу — симптоматично перекликающимся с
неортодоксальным диаматом: Тейяр был единственным
современным западным теологом, чьи работы были опубликованы
в СССР. Известность Тейяра распространилась даже в сферу
искусства: показательно, что нашумевшая
научно-фантастическая эпопея Дэна Симмонса о Гиперионе предполагает
действенность и актуальность тейярдизма даже в очень далеком
будущем...
Пересказать воззрения Тейяра во всем богатстве его идей
невозможно да и незачем; лучше почитать его произведения и
подумать самому.
В предлагаемый сборник, кроме важнейших книг Тейяра —
«Феномен человека» и «Божественная среда», включен также ряд
небольших работ, представляющих различные аспекты
творчества этого замечательного человека: священника и ученого,
пророка и мыслителя.
Василий Кузнецов
БОЖЕСТВЕННАЯ
СРЕДА
ОЧЕРК ВНУТРЕННЕЙ
ЖИЗНИ
Le Milieu divin.
Essai de vie inteneure
Перевод с французского
O.C. Вайнер
Содержание
Предисловие 11
Необходимое примечание 12
Введение 13
Часть первая. Обожение активности 17
Часть вторая. Обожение пассивности 42
Заключение к двум первым частям.
Некоторые общие аспекты христианской аскетики 65
Часть третья. Божественная среда 83
Эпилог. Ожидание Парусин 126
«Sic Deus dilexit mundum»*.
Тем, кто любит мир
* «Так возлюбил Бог мир». (Ин 3,16).
Предисловие
Для того чтобы читатели восприняли и суть, и форму
предлагаемого очерка, они должны иметь верное представление о
том, в каком духе он написан.
Эта книга обращена не к тем христианам, которые прочно
утвердились в своей вере, — они ничего не почерпнут из ее
содержания. Она написана для тех, кто подвержен
внутренним колебаниям и влияниям извне, кто, вместо того чтобы
безраздельно предаться Церкви, лишь слегка касается ее или
отдаляется от нее в надежде ее превзойти.
В результате того, что в XX веке опытное познание мира
изменило наш взгляд на нравственную ценность многих его
элементов, «гуманистический религиозный идеал» получил
тенденцию к обособлению и выражается ныне в терминах, на
первый взгляд, казалось бы, не совпадающих с «христианским
религиозным идеалом».
Поэтому те, кто по воспитанию или инстинктивно
склонен слышать голоса Земли, начинают бояться, что они
ошибутся и остановятся в своем развитии, если останутся на пути,
начертанном Евангелием.
Цель этого очерка о внутренней жизни, или внутреннем
видении, именно в том и состоит, чтобы доказать методом
конкретного исследования, что это беспокойство напрасно,
так как традиционное христианство — христианство
Крещения, Креста и Евхаристии — может быть переведено на язык
нашего времени и превосходит все лучшие его чаяния.
Мы постараемся показать, что всегда неизменный и вечно
новый Христос никогда не переставал быть «первенцем»
человечества.
Необходимое примечание
Не следует искать на этих страницах исчерпывающего
изложения аскетического богословия; это всего лишь описание
психологического развития на протяжении определенного
промежутка времени. Мы хотели только рассказать о внутренних
перспективах, постепенно открывающихся перед духом по мере
смиренного «просветляющего» восхождения.
Пусть не вызывает удивления, что здесь уделяется мало
места нравственному злу, греху: душа, о которой пойдет речь,
уже отвратилась сознательно от путей зла.
Пусть не беспокоит также и то, что мы недостаточно часто
упоминаем о прямом воздействии благодати. Предмет нашего
изучения — сегодняшний человек, конкретный,
«сверхприродный», рассматриваемый лишь в сфере его сознательной
психологии. Природа и Сверхприрода, Божественное воздействие и
человеческая активность нигде явно не разделяются. Но если
об этом и не говорится прямо, то это постоянно
подразумевается. Понятие благодати насыщает всю атмосферу
повествования не только как теоретически допустимое явление, но и как
живая реальность.
Действительно, Божественная среда потеряла бы всякое
значение и ценность для «мистика», если бы всем своим
существом, открытым к воздействию благодати, всей душой,
получившей необъяснимое оправдание, всей своей волей, вымоленной
и укрепленной, он не ощутил бы себя полностью погруженным
в Божественный Океан и тем самым лишенным в глубине
самого себя прежней точки опоры для своего собственного
действия.
Введение
In ео vivimus.1
Обогащение и смятение религиозной мысли в наши дни,
без сомнения, тесно связаны с происходящим вокруг нас и в
нас самих открытием величия и единства мира. Естественные
науки разверзают вокруг нас необъятные бездны времени и
пространства, обнаруживают все новые связи между
элементами Вселенной. В нас самих под влиянием этих открытий
пробуждается и крепнет чувство всеобщего родства и
взаимосвязанности, такое же древнее, как и сама человеческая душа,
но до сих пор бывшее скорее достоянием смутных грез,
нежели чем-то осознанно пережитым. Всюду одновременно
зарождаются одни и те же стремления к более сплоченному и
всеохватывающему Единству, одни и те же догадки о неведомых
силах, применимых в новых сферах, — глубокие и четко
сформулированные у настоящих мыслителей, наивные и
поверхностные у недостаточно образованных. На каждом шагу
встречаются люди, которые вполне естественно живут, отчетливо
сознавая себя атомами и гражданами Вселенной.
Это коллективное пробуждение, похожее на то, которое в
один прекрасный день заставляет каждого человека осознать
подлинные масштабы его жизни, получило в человеческом
обществе глубокий религиозный резонанс — подавляющий или
воодушевляющий.
1 Мы Им живем (лат.). Ср. Вульгата: «in ipso enim vivimus, et movemur,
et sumus» («Ибо мы Им живем, и движемся, и существуем» (Деян 17, 28)). —
Примеч. пер.
14
Пьер Тейяр де Шарден
Одним мир предстает слишком огромным. В такой
беспредельности человек теряется и списывается со счетов,
отныне нам остается смириться с неведением и исчезнуть. Для
других, напротив, мир слишком прекрасен: именно ему, и
только ему, следует поклоняться.
Есть среди христиан люди, избежавшие до поры этой
тревоги и этих чар. Наша книга их не заинтересует. Но есть и
другие — испуганные тем смятением и влечением, которое
производит в их душах неодолимое притяжение новой
восходящей звезды. Способен ли еще охватить и сплотить вокруг
Себя нашу чрезмерно возросшую Вселенную евангельский
Христос, Которого узнал и полюбил средиземноморский мир?
Не окажется ли когда-нибудь мир больше, глубже,
ослепительней, чем Ягве? Не уничтожит ли он нашу религию? Не
затмит ли нашего Бога?
Возможно, многие, не осмеливаясь даже признаться
самим себе в этой тревоге (я это знаю, потому что я их часто
встречал), ощущают ее в глубине своих сердец. Именно для
них я и пишу.
Я не пытаюсь заниматься метафизикой или апологетикой.
Но я вновь взойду вместе с теми, кто захочет следовать за
мной, на Агору1. И мы услышим слова ап. Павла, обращенные
к членам Ареопага: «Бог, Который создал человека, чтобы тот
искал Его, Бог, Которого мы пытаемся постичь на ощупь
нашей жизнью, — этот Бог так же вездесущ и реален, как воздух,
которым мы дышим. Он окутывает нас повсюду, как сам мир.
Чего же вам не хватает, для того чтобы встретиться с Ним?
Только одного: увидеть Его»2.
Эта маленькая книга, в которой вы найдете лишь
извечный урок Церкви, с той лишь разницей, что он повторен че-
1 Главная площадь в городах античной Греции, место публичных
собраний. — Примеч. пер.
2 Тейяр де Шарден размышляет здесь над следующими словами ап.
Павла: «От одной крови Он произвел род человеческий для обитания по
всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их
обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его, хотя Он и не далеко
от каждого от нас» (Дсян 17, 26—27). — Примеч. пер.
Божественная среда
15
ловеком, страстно переживающим современную эпоху, хочет
научить видеть Бога всюду — в самом сокровенном, в самой
гуще мира, в самой основе вещей. То, что содержат и
предлагают эти страницы, есть практическая позиция, или, точнее,
воспитание зрения. Не будем спорить, хорошо? Лучше встаньте
рядом со мной и смотрите. С этой удобной точки — не
труднодоступной вершины, достигнутой лишь немногими
избранниками, но твердой платформы, возведенной двумя
тысячелетиями христианского опыта, — вы ясно увидите, как происходит
совмещение двух звезд, чье противоположное притяжение
расстраивало вашу веру. Бог, настоящий христианский Бог
заполнит на ваших глазах Вселенную, не смешиваясь с ней
и ничего в ней не расстраивая. Вселенную, нашу
сегодняшнюю Вселенную, Вселенную, которая ужасала вас своей
враждебной необъятностью и своей языческой красотой.
Подобно тому, как луч света проникает в кристалл, Он пронзит
бесчисленные уровни бытия и станет для вас совершенно
реальным и действенным — совсем близким и очень далеким
одновременно.
Если вы сумеете, настроив ваше внутреннее зрение,
разглядеть это великолепие, вы забудете, я вам это обещаю, все
свои напрасные страхи перед лицом восходящей Земли и, не
задумываясь более ни о чем, воскликнете: «Пусть возрастает,
Господи! Пусть всегда возрастает Твоя Вселенная, чтобы
наконец через бесконечно усиливаемое и расширяемое
прикосновение я уловил Тебя и был уловлен Тобой?»
Путь, которым мы последуем в нашем изложении, совсем
прост. Так как по опыту мы знаем, что существование
каждого человека делится на две части — на то, что он делает сам, и
на то, что он претерпевает, — мы рассмотрим поочередно сферы
нашей активности и пассивности. Прежде всего мы
установим, что в каждой из них Бог, исполняя Свое обещание,
действительно ожидает нас в глубине вещей и даже выходит нам
навстречу. Мы увидим, как, обнаруживая Свое верховное При-
16
Пьер Тейяр де Шарден
сутствие, Он не нарушает гармонии человеческого бытия, но,
напротив, придает ему его истинную форму и законченность.
И после того, как обе половины нашей жизни (и,
следовательно, весь наш мир целиком) окажутся наполненными Богом,
нам останется только рассмотреть чудесные свойства этой
среды, разлитой повсюду и в то же время лежащей по ту сторону
вещей, среды, в которой одной мы и созидаемся, — и наконец
вдохнуть полной грудью.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Обожение активности1
Из двух половин, или составляющих, на которые можно
поделить нашу жизнь, первая по своей очевидной важности и
тому значению, которое мы ей придаем, есть сфера активных
усилий, развития. Разумеется, нет действия без
противодействия. Разумеется также, в нас нет ничего, что по своему
происхождению и в глубине своей не было бы, как сказал св.
Августин, «in nobis sine nobis»2. Даже тогда, когда мы
действуем, как нам кажется, совершенно самопроизвольно, нами
отчасти управляет то, чем, по нашим представлениям,
управляем мы. Кроме того, само распространение нашей энергии
(которым проявляет себя ядро самостоятельной личности) есть
по сути лишь послушание воле быть и возрастать, над
изменением силы и бесконечными разновидностями которой мы не
властны. В начале второй части мы рассмотрим основные
проявления пассивности. Одни из этих проявлений неотторжимы
от нашей сущности, другие проявляют себя в той игре всеоб-
1 Здесь особенно следует учесть то, о чем мы упоминали в конце
Предисловия. Когда мы говорим об «активности», то берем этот термин
в самом общепринятом смысле слова, ничего не отрицая из того, что
происходит между Благодатью и нашей волей в недоступных опыту
сферах души, но, напротив, имея в виду всю полноту их взаимодействия. И
еще раз напомним, что наиболее Божественное в Боге есть то, что вне
Его мы самым абсолютным образом обратились бы в ничто. Самой
малой примеси так называемого пелагианства было бы достаточно, чтобы
мгновенно разрушить для «зрячего» все очарование Божественной
среды. — Примеч. автора.
2 В нас без нас (лат.). — Примеч. пер.
18
Пьер Тейяр де Шарден
щих закономерностей, которую мы зовем «нашей природой»,
«нашим характером» или «нашей доброй или злой судьбой». А
пока что возьмем нашу жизнь в ее самых очевидных и
простых категориях и понятиях. Каждый человек прекрасно
отличает те моменты, когда он действует сам, от тех, когда он
подвергается воздействию извне. Рассмотрим самих себя в
одной из этих фаз преобладающей активности и постараемся
понять, каким образом благодаря ей и при полном ее
раскрытии Божественное оказывает давление на нас, пытается
проникнуть в нашу жизнь.
1. Достоверность факта и трудность
его объяснения. Христианская проблема
освящения действия
С точки зрения догматики нет ничего более несомненного,
чем возможность освящения человеческой деятельности: «И все,
что вы делаете, — говорит ап. Павел, — делайте во имя Господа
Иисуса Христа»1. И самой строгой христианской традиции
хорошо знакомо выражение «во имя Господа Иисуса Христа»,
что означает: в тесном единении с Господом нашим Иисусом
Христом. Не сам ли ап. Павел, призвав «облечься во Христа»,
создал затем ряд знаменитых понятий, каждая буква которых
полна глубочайшего смысла: «Collaborare2, compati3, common4,
1 Кол 3, 17. — Примеч. пер.
2 Доел, сотрудничать (лат.). (См.: «...чтобы мне... слышать о вас, что
вы стоите в одном духе, подвизаясь единодушно (collaborantes) за веру
евангельскую» (Фил 1, 27)). — Примеч. пер.
3 Сострадать («Ибо мы имеем не такого первосвященника, который
не может сострадать (qui поп possit compati) нам в немощах наших, но
Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха» (Евр 4, 15. См.
также: 1 Кор 12, 26; Рим 8, 17; Евр 10, 34)). — Примеч. пер.
4 Доел, соумереть. («Верно слово: если мы с Ним умерли (Nam
si commortui sumus), то с Ним и оживем» (2 Тим 2, 11. См. также:
2 Кор 7, 3)). — Примеч. пер.
Божественная среда
19
conresuscitare»1? В них выражается убеждение, что вся
человеческая жизнь должна в некотором роде приобщиться жизни
Христа. Жизнедеятельность, о которой здесь идет речь, не
ограничивается, конечно, лишь одними религиозными действиями или
делами милосердия (молитвой, постом, милостыней и пр.). Ведь
Церковь провозглашает, что освящению подлежит человеческая
жизнь целиком, вплоть до самых ее «естественных» сфер. «Едите
ли, пьете ли...»2 — говорит ап. Павел. Это доказывает история
Церкви. Во всем — в истинах, торжественно провозглашаемых
ее архипастырями и учителями, в личном их примере, в
смиренных наставлениях, даваемых каждым священником в таинстве
исповеди, — деятельность Церкви всегда была направлена на то,
чтобы возвысить, одухотворить, обожить государственный долг,
поиск истины, развитие человеческой активности.
Этот факт неоспорим. Но его узаконенность, то есть его
логическая связь с самой глубиной христианского духа, не так
очевидна. Почему же перспективы Царства Божия, раскрываясь, не
нарушают порядка и равновесия нашей деятельности? Как
верящий в Небо и Крест может продолжать искренне верить в
ценность земных дел? Каким образом именно благодаря своему
христианскому мировоззрению верующий может от всего сердца
предаваться исполнению человеческого долга так же, как он
предается Богу? На первый взгляд это неясно, и неясность эта
смущает на самом деле больше умов, чем обычно думают.
Проблема стоит так:
Исходя из самых святых заповедей своей веры,
христианин считает, что его здешнее существование переходит в жизнь,
радости, страдания и сама реальность которой не идут ни в
какое сравнение с нынешними условиями нашего мира. К этому
резкому противопоставлению, самому по себе уже
достаточному, чтобы у нас появилось отвращение к Земле и мы
потеряли к ней всякий интерес, добавляется учение, осуждающее
1 Доел, совоскреснуть («И воскресил с Ним (Et conresuscitavit), и
посадил на небесах во Христе Иисусе» (Еф 2, 6)). — Примеч. пер.
2 Итак, едите ли, пьете ли, или (иное) что делаете, все делайте в славу
Божию (1 Кор 10, 31). — Примеч. пер.
20
Пьер Тейяр де Шарден
порочный и тленный мир и презирающее его: «Совершенство
в отрешенности. Все, что нас окружает, есть презренный прах».
На каждом шагу христианин читает и слышит эти суровые
слова. Как же сможет он примирить их с иным советом,
получаемым обычно от того же наставника и вписанным самой
природой в каждое сердце, что нужно подавать язычникам
пример верности долгу, увлеченности и даже успеха во всех
областях человеческой деятельности? Оставим в стороне
бездельников и лентяев, считающих бесполезным трудиться,
чтобы накопить знания и устроить лучшую жизнь, которой они
надеются насладиться стократно, испустив последний вздох, и
по этой причине участвуют в работе человечества лишь
«спустя рукава». Есть категория умов (всякий духовник встречал
их), которых любая трудность повергает в длительное
парализующее замешательство. Эти умы, увлеченные идеей
внутреннего единства, на деле постоянно терзаются духовной
раздвоенностью. С одной стороны, надежный инстинкт, соединенный
с любовью к бытию и вкусом к жизни, влечет их к радости
созидания и познания; с другой — высокое стремление
любить Бога превыше всего заставляет их опасаться малейшего
разделения, малейшего отклонения от их привязанностей. Это
порождает в духовных глубинах их существа
противоположные приливы и отливы, вызванные притяжением двух
соперничающих звезд, о которых мы говорили вначале: Бога и мира.
Которая из них привлечет к себе наивысшее поклонение?
В зависимости от внутренней силы человека конфликт
может окончиться одним из трех способов: или христианин,
подавив свой вкус к чувственному миру, заставит себя
интересоваться только чисто религиозными предметами и попытается жить в
мире, обоженном путем исключения земного; или,
раздраженный стесняющим его внутренним сопротивлением, он оттолкнет
прочь евангельские заповеди и решится жить, как ему
покажется, настоящей человеческой жизнью; или, что бывает чаще
всего, он откажется от попытки понять и, до конца не предавшись
ни Богу, ни миру, несовершенный в своих собственных глазах,
Божественная среда
21
неискренний в глазах людей, он смирится с двойной жизнью. Я
говорю на основании опыта, который трудно забыть.
По разным причинам все три пути опасны. Подавляет ли
себя, отвращается или раздваивается человек, результат в равной
степени плох и противоположен тому, что должно порождать в
нас истинное христианство. Есть четвертый способ разрешить
проблему — увидеть, что без малейшей уступки «природе», но из
жажцы большего совершенства можно примирить, а потом и
оплодотворить одно другим: любовь к Богу и разумную любовь к
миру, усилие безразличия и усилие развития.
Рассмотрим два решения — неполное и всеобъемлющее, —
которые можно найти для христианской проблемы «обожения
человеческого усилия».
2. Неполное решение.
Человеческая деятельность ценна лишь
в силу вкладываемого в нее намерения
Сведенный несколько грубо и прямолинейно к своей сути,
первый ответ, который дают духовники на вопрос о том, каким
образом христианин, решившись презреть мир и ревностно
хранить свое сердце для Бога, может любить то, чем он занимается
(по мнению Церкви, христианин должен трудиться не только не
меньше, но даже лучше, чем язычник), звучит так:
«Вы хотите, дорогой друг, по-новому оценить ваш
человеческий труд, который вам кажется обесцененным
христианскими целями и аскетикой. Ну что ж, внесите в него
прекрасное содержание — добрую волю. Очистите свои помыслы, и
малейшее ваше действие окажется наполненным Богом.
Несомненно, объекты вашей деятельности не имеют
никакого конечного значения. Откроют ли люди одной истиной или
явлением больше или меньше, напишут или нет прекрасную
музыку или прекрасные картины, будет их земное устроение более
22
Пьер Тейяр де Шарден
или менее удачным — для Неба это не имеет непосредственного
значения. В действительности ничто из этих открытий и
творений не претворится в те камни, из которых будет возведен новый
Иерусалим. Но то, что вы во всем действовали согласно воле Бо-
жией, — вот это оценят на Небесах, ют это пребудет вечно.
Совершенно очевидно, что Бог не нуждается в плодах вашей
созидательной деятельности, так как Он может все иметь и без
вас. Его интересует лишь, правильно ли вы пользуетесь своей
свободой и отдаете ли Ему предпочтение перед всем, что вас
окружает, — ведь именно этого Он желает сильнее всего.
Поймите хорошенько, что предметы на Земле даны вам лишь
как сырье для работы, трудясь над которыми, вы «набело»
делаете себе ум и сердце. Вы находитесь на испытательной
площадке, где Бог видит, можете ли вы быть перенесены на Небо, в Его
Присутствие. Здесь вас испробовают. Поэтому не важно, чего
стоят плоды Земли и что с ними станется. Весь вопрос в том,
воспользовались ли вы ими, чтобы научиться послушанию и любви.
Не привязывайтесь к грубой оболочке человеческих
творений. Это всего лишь горючая солома или хрупкая глиняная
посуда. Но подумайте, что каждый из этих невзрачных
сосудов вы можете наполнить, как живым соком или драгоценным
напитком, духом покорности и единения с Богом. Если
земные цели сами по себе ничего не стоят, вы можете любить их
за то, что они предоставляют вам возможность доказать
Господу свою верность».
Мы вовсе не хотим сказать, что эти слова когда-то были
произнесены. Но мы полагаем, что они передают характер, в
действительности присущий многим духовным наставлениям;
во всяком случае, мы уверены, что они достаточно хорошо
отражают смысл того, что бывает понято и усвоено из
услышанных увещеваний большинством пасомых.
Итак, что же мы должны думать о такой жизненной
позиции?
Прежде всего эта позиция содержит огромную долю
истины. Она с полным основанием превозносит важную роль
изначального намерения, являющегося (мы еще не раз это по-
Божественная среда
23
вторим) поистине золотым ключиком, с помощью которого
наш внутренний мир отворяет двери Божественному
Присутствию. Она настойчиво провозглашает ведущую роль
Божественной Воли, которая благодаря этому становится для
христианина (как и для его Божественного Образца) питательным
содержанием всякой земной пищи. При всем разнообразии и
множестве человеческих творений, она раскрывает
неизменную, единственную в своем роде среду, в которой мы можем
водвориться, чтобы уже никогда не выпадать из нее.
Все это важные составные части искомого решения; и мы
надеемся сохранить их в целости в той более
удовлетворительной картине внутренней жизни, какую собираемся вам
представить. Но они кажутся нам лишенными завершения, без которого
невозможны наша духовная радость и мир. Обожение наших
усилий вкладываемым в них намерением одухотворяет все наши
действия, но не дает нам надежды на воскресение их воплощений. А
ведь именно в этом мы так нуждаемся, чтобы радость наша стала
совершенной. Иметь возможность верить, что если мы любим
Бога, то что-то уцелеет от нашей внутренней активности, нашего
действия, — это уже много. Но будут ли в каком-то смысле
«увековечены», спасены сами творения наших умов, сердец и рук —
наши достижения, наши произведения, наше дело?
О да, Господи, в силу этого желания, Самим Тобой
вложенного в самую глубину моей воли, так будет! Я хочу, мне
необходимо, чтобы было так.
Я хочу этого, потому что горячо люблю то, чему с Твоей
помощью постоянно даю жизнь. Я лелею, как детей, чья полная
смерть во плоти мне кажется невероятной, все новые красоты,
рождающиеся во мне самом и вокруг меня на человеческом лике
Земли, — всякую мысль, материальное совершенство, гармонию,
каждый неповторимый оттенок любви, чудесную сложность
улыбки и взгляда. Если бы я думал, что все это отцветет навсегда,
разве я стал бы дарить этому жизнь? Чем больше я анализирую
себя, тем яснее вижу ту психологическую истину, что ни один
человек и мизинцем не пошевелил бы ради самой пустячной
работы, если бы им не двигало более или менее смутное убежде-
24
Пьер Тейяр де Шарден
ние, что хотя бы в самой малой степени (или по крайней мере
косвенно) он трудится над возведением чего-то Окончательного,
то есть над осуществлением Твоего замысла, Господи. Тем, кто
действует, не подвергая себя строгому контролю, это может
показаться странным преувеличением. И все же это основной
закон их деятельности. Для того чтобы мы реализовали данную
нам Тобой хрупкую свободу, нам нужно не больше и не меньше,
как притяжение того, что мы зовем Абсолютом, не больше и не
меньше, как Ты Сам. Поэтому все то, что омрачает мою ясную
веру в небесную ценность результатов моего усилия,
непоправимо снижает мою способность действовать.
Покажи всем Своим верным, Господи, как, в буквальном
и полном смысле слова, «дела их идут вслед за ними»1 в Твое
Царство: «opera sequintur illos». Иначе они могут уподобиться
ленивым работникам, которых не подстегивает их дело. Или
же, если человеческий инстинкт возобладает у них над их
колебаниями и над софизмами до конца не понятой религии,
они останутся во власти внутреннего разлада и смятения, и
тогда скажут, что в сфере человеческой деятельности сыны
Неба не могут состязаться с равной убежденностью и,
следовательно, равным оружием с детьми Земли.
3. Полное решение.
Всякое усилие содействует
завершению мира «во Христе Иисусе»
Икономия2 спасения (т. е. обожения) наших дел кратко
может быть выражена так:
Всякая душа в недрах мира принадлежит Богу во Христе.
Но, с другой стороны, любая, даже материальная,
реальность вокруг каждого из нас принадлежит нашей душе.
1 Откр 14, 13. (Вульгата: «opera enim illorum sequintur illos»). —
Примеч. пер.
2 Икономия — домостроительство (грен.), т.е. замысел Божий и его
осуществление. — Примеч. пер.
Божественная среда
25
Таким образом, всякая осязаемая реальность вокруг нас
принадлежит, посредством нашей души, Богу во Христе.
Последовательно рассмотрим все три посылки нашего
силлогизма. Нетрудно определить его члены и их связь. Но будем
осторожны: одно дело понять слова, и другое — суметь
проникнуть в удивительный мир, открывающий нам в величавой
суровости свои неисчерпаемые богатства.
а. Всякая душа в мире принадлежит
Богу во Христе
Эта первая посылка выражает основной католический
догмат — тот, который остальные догматы призваны объяснять и
определять. Она не требует доказательств, напротив,
предполагается, что мы вполне поймем ее своим умом. Всякая душа
принадлежит Богу во Христе. Не следует понимать эту нашу
предназначенность Христу в смысле юридических отношений,
означающих принадлежность вещи ее владельцу. Физическая
природа ее иная, она значительно глубже. Поскольку
совершенный мир (Плерома1, как говорит ап. Павел), есть
единение людей (Единение Святых), то вполне естественно, что наш
ум нуждается в выражении этих связей посредством социальных
аналогий. Вполне понятно также и то, что во избежание
материалистического или пантеистического искажения, опасность
которого подстерегает человеческую мысль при попытке
использовать для выражения мистических понятий богатые, но
опасные аналогии с природой, многие богословы (более
робкие, чем ап. Павел) не любят придавать слишком
реалистический смысл тем связям, которые соединяют члены и Главу
мистического Тела. Но эта осторожность не должна
превращаться в боязливость. Если мы хотим понять во всей широте
(которая одна делает его прекрасным и приемлемым) учение
Церкви о ценности человеческой жизни и обещаниях или уг-
1 Плерома — полнота (грен.). См., напр: Кол I, 19; 2, 9. — Примеч. пер.
26
Пьер Тейяр де Шарден
розах будущей жизни, мы должны, не поступаясь свободой и
сознанием, составляющими физическую реальность нашей
души, почувствовать существование прочных связей между
собой и воплощенным Словом, подобных тем, что побуждают
химическое сродство элементов созидать в мире все
«естественные» образования.
Бесполезно сейчас искать новое наименование для
обозначения высшей природы этой зависимости, где гармонично
сочетается, проявляясь с необыкновенной яркостью и силой,
все, что есть наиболее гибкого в человеческих соединениях и
наиболее жесткого в органических образованиях. Назовем ее,
как издавна принято, мистической связью. Но пусть это слово
означает не смягчение, а, напротив, укрепление и очищение
того, что в действительности заключено в самых прочных
соединениях, примеры которых дает нам повсюду физический и
человеческий мир. Мы можем продвигаться вперед по этому
пути, не опасаясь исказить истину, так как в том, что касается
самого факта, а не его систематического изложения, Церковь
Божия придерживается единого мнения: благодаря
Воплощению Слова наша душа вся посвящена Христу, ставшему ее
средоточием.
Ь. А теперь добавим: «в мире, где всякий дух восходит
к Иисусу Христу, все осязаемое, в свою очередь,
принадлежит Духу»
В этой форме вторая посылка нашего силлогизма носит
абсолютный характер, что может шокировать умы
позитивистского склада. И в то же время она лишь выражает
естественный и неоспоримый факт: наша духовная сущность
непрерывно питается бесчисленными энергиями чувственного мира.
Это также не имеет смысла доказывать. Нужно видеть —
видеть вещи такими, каковы они в действительности. Увы, мы
живем в переплетении космических влияний, как в гуще тол-
Божественная среда
27
пы людей или как среди мириадов звезд, — не сознавая их
необъятности. Если мы хотим жить по-христиански и в
полную меру своей человеческой природы, нам нужно
преодолеть эту нечувствительность, скрывающую от нас предметы,
когда они становятся слишком близкими и слишком
большими. Сделаем — оно стоит того — необходимое усилие и,
начиная с самых личностных зон сознания, проследим
протяженность нашего существа в мире. Мы будем изумлены, убедившись
в обширности и глубине своих связей со Вселенной.
Куда уходят корни нашего существа? Прежде всего они
погружены в бездонное прошлое. Какая тайна лежит в первых
клетках, оживотворенных некогда дыханием нашей души! Как
неизъясним синтез последовательных влияний, в который мы
навеки включены! В каждом из нас материально отражается
частица всей мировой истории. Как бы автономна ни была
наша душа, она наследует жизнь, уже поразительно
разработанную до нее всей совокупностью земных энергий: встречая
Жизнь, она соединяется с ней на определенном уровне. И вот,
едва утвердившись в этой особой точке мира, она осаждается
и пронизывается потоком космических влияний, которые ей
нужно упорядочить и усвоить. Посмотрим вокруг себя:
отовсюду из-за горизонта на нас идут волны. Чувственный мир
затопляет нас своими богатствами — питанием для тела и
пищей для глаз, гармонией звуков и полнотой сердца,
незнакомыми явлениями и новыми истинами; все эти сокровища, все
эти сигналы, все эти призывы, идущие со всех четырех сторон
света, ежесекундно проходят через наше сознание. Зачем они
идут к нам? Что они совершат в нас, даже если подобно
плохим работникам мы примем их пассивно и безразлично? Они
вплетутся в самую сокровенную жизнь нашей души, чтобы
развить или отравить ее. С минуту понаблюдав за собой, мы
настолько в этом убедимся, что испытаем восторг или тревогу.
Если скромная материальная пища может так глубоко влиять
на наши духовные способности, то что говорить об энергиях,
проникающих бесконечно глубже, чем действие, производи-
28
Пьер Тейяр де Шарден
мое музыкой цветов, звуков, слов, мыслей. Наше тело не
может питаться независимо от души. Все, что оно восприняло и
начало перерабатывать, душа должна, в свою очередь,
возвысить. И она несомненно совершает это по мере сил и
возможностей. Избежать этих всеобъемлющих воздействий и
непрерывного труда она не может. Так совершенствуется в ней, на
ее счастье, но и на ее страх и риск, особая способность
понимания и любви, формируя ее нематериальную
индивидуальность. Нам неведомо, в какой пропорции и в какой форме
наши естественные свойства войдут в конечный творческий
акт Провидения. Но мы можем не сомневаться в том, что в
этом мире мы с Божьей помощью создаем себе глаза и сердце,
которые в результате конечного преображения превратятся в
органы богопочитания и святости, особые у каждого из нас.
Бог желает лишь наших душ, наперебой повторяют
наставники духовной жизни. Чтобы эти слова не утратили своего
истинного смысла, мы не должны забывать, что человеческая
душа неотделима в своем рождении и созревании от
Вселенной, в которой она появилась на свет, хотя наша философия и
представляет себе, что душа была создана отдельно. В каждой
отдельной душе Бог любит и спасает целиком весь мир,
который преломляется в ней особым образом, присущим только
ей одной. Однако это преломление, этот синтез не даются нам
в готовом, завершенном виде с первым проблеском сознания.
Своей деятельностью мы должны искусно соединить повсюду
рассеянные элементы. Работа водоросли, которая
концентрирует в своих тканях вещества, в ничтожно малых дозах
растворенные в необозримых пространствах океана, усердие пчелы,
производящей свой мед из соков, разлитых по множеству
цветов, — это всего лишь отдаленное подобие той
непрекращающейся обработки, которую претерпевают в нас все силы
Вселенной, чтобы претвориться в дух.
Итак, цель жизни каждого человека состоит не в одном
лишь послушании и покорности. С их помощью он должен
создать, начиная с наиболее природной своей сферы, некое
творение, «деяние», куда войдет частица всех элементов Зем-
Божественная среда
29
ли. Он созидает свою душу на всем протяжении своего земного
существования, и в то же время он участвует в другом
созидании, в другом «деянии», которое бесконечно превосходит
перспективы его личного становления и вместе с тем направляет их,
тесно с ними переплетаясь, — в становлении мира. Рассматривая
христианскую доктрину Спасения, нельзя забывать и о том, что
мир в целом — то есть насколько он представляет собой
иерархию душ, которые зарождаются только последовательно,
развиваются только коллективно и обретают завершенность только
индивидуально, — мир тоже претерпевает нечто вроде
обширного «онтогенеза», в котором каждая душа под действием
чувственной реальности раскрывается подобно сложенной гармошке. Под
воздействием наших усилий индивидуального одухотворения
он из всего материального медленно накапливает то, что
превратит его в небесный Иерусалим или новую Землю.
с. Теперь мы можем сопоставить первую и вторую
посылки нашего силлогизма, чтобы увидеть их связь
и сделать вывод
Если верно то, что согласно нашей вере души так тесно
включены во Христа и в Бога, если верно то, что, исходя из
самых общих заключений психологического анализа, осязаемое
так ощутимо включено в самые духовные зоны наших душ, — то
мы вынуждены признать единство того процесса, который на
всех уровнях приводит в движение и направляет все элементы
Вселенной. И мы начинаем более отчетливо различать, как
над нашим внутренним миром восходит великое солнце
Христа-Царя, Христа «amictus Mundo»1, Вселенского Христа. Мало-
помалу, от вехи к вехе все продвигается к согласованию в
высшем Центре, «in quo omnia constant»2. Излучения этого центра
1 Покров мира (лат.). — Примеч. пер.
2 В Ком все содержится (лат.). Вульгата: «et omnia in ipso constant»
(«...и все Им стоит» (Кол 1, 17)). — Примеч. пер.
30
Пьер Тейяр де Шарден
действуют не только в высших зонах мира, где человеческая
деятельность восходит к явно сверхприродным и
достославным формам. Чтобы спасти и образовать эти высшие энергии,
сила Воплощенного Слова распространяется на материю,
спускается в самые темные глубины низших сил. И Воплощение
будет завершено лишь тогда, когда заключенная в каждом
предмете доля избранной материи — одухотворенная сначала в
наших душах, а затем вместе с нашими душами во Христе —
присоединится к конечному Центру ее восполнения. «Quid est
quod ascendit, nisi quod prius descendit, ut repleret omnia»1.
Благодаря совместному труду, на который Он Сам
подвигает нас, происходит становление Христа, исполнение Его
полноты, складывающееся из усилий всего тварного мира.
Именно об этом нам говорит ап. Павел. Быть может, нам
кажется, что Творение уже давно завершено. Это заблуждение.
Оно продолжается с новой силой, особенно в наиболее высоких
сферах мира. «Omnis creatura adhuc ingemiscit et parturit»2. И именно
его завершению служим мы даже самой грубой работой наших
рук. Таковы в конечном счете смысл и ценность нашей
деятельности. Благодаря связи материя—душа—Христос, что бы мы ни
делали, мы приводим к Богу желанную Ему частицу бытия.
Каждым своим делом мы хоть немного, но реально содействуем
созиданию Плеромы, то есть завершению мира во Христе.
4. Приобщение действием
Все созидаемое нами, получая более или менее косвенный
или же прямой отзвук в духовном мире, способствует
завершению мистической полноты Христа. Это наиболее полный
ответ на наш вопрос: как, следуя призыву ап. Павла, можем
1 Это то, что поднялось, если только раньше не опустилось, чтобы
восполнить всё (лат.). — Примеч. пер.
2 Вся тварь стенает и мучается доныне (Рим 8Т 22) (Вульгата: «...omnis
creatura ingemiscit, et parturit usque adhuc») — Примеч. пер.
Божественная среда
31
мы узреть Бога в наших действиях. В самом деле, в ходе
никогда не прекращающегося Воплощения Божественное
настолько пронизывает наши тварные энергии, что для встречи
и соприкосновения с Ним мы не найдем более подходящей
среды, чем сама наша деятельность.
Прежде всего в своем действии я соединяюсь с творческой
энергией Бога, я совпадаю с ней и делаюсь не только ее
орудием, но и живым ее продолжением. И поскольку нет ничего
более глубокого в живом существе, чем его воля, то мое
сердце в некотором смысле погружается в сердце самого Бога. Этот
контакт постоянен, потому что я действую всегда; и в то же
время, поскольку моя преданность и рвение могут
непрерывно возрастать, контакт этот позволяет мне уподобляться Богу
все теснее и теснее — беспредельно.
При таком единении душа не ограничивается духовными
наслаждениями и не теряет из виду материальную цель своей
деятельности. Разве не в творческое усилие она себя
вовлекает? Воля к успеху, горячая любовь к совершаемому делу
неотделимы от нашей верности творению. Отныне сама
искренность, с которой мы желаем и добиваемся успеха для Бога,
становится новым — тоже беспредельным — фактором
нашего все более полного слияния со Всемогущим, Который
животворит нас. Вначале соединившись с Богом лишь в общей
направленности Его и своей воли, теперь мы приобщаемся к
Нему в общей любви к достижению цели; и, о чудо из чудес,
даже достигнув ее, мы все еще видим ее перед собой.
Это непосредственно вытекает из того, что мы только что
говорили о взаимосвязи природных и сверхприродных
действий в мире. Всякое возрастание, которое я произвожу в себе
самом или в окружающих предметах, измеряется увеличением
моей способности любить и успехами Христа в овладении
Вселенной. Наш труд представляется нам главным образом
средством заработать хлеб насущный. Но он имеет и более
высокий смысл: посредством его мы выполняем свою задачу
единения с Богом и содействуем исполнению Божественной
32
Пьер Тейяр де Шарден
цели этого единения — возрастанию в нас Господа нашего
Иисуса Христа. Кем бы мы ни были: художниками, рабочими,
учеными, — какова бы ни была наша человеческая функция,
если мы христиане, мы должны видеть в объекте нашего труда
средство, открывающее путь к высшему становлению нашей
личности. В самом деле, без всякого преувеличения, просто
сопоставляя основные истины нашей веры и нашего опыта,
мы можем констатировать: Бог неисчерпаемо достижим для
нас во всей полноте нашего действия. Чудо обожения может
сравниться только с той плавностью, с какой совершается это
превращение, ни в чем не нарушая («поп minuit, sed sacravit»1)
совершенства и цельности человеческого усилия.
5. Христианское совершенствование
человеческого усилия
Как мы уже говорили, могут возникнуть опасения, что
введение христианских целей серьезно нарушит свободный
порядок нашей деятельности. Не уводят ли человека поиски и
ожидание Неба от его естественных дел и занятий или по крайней
мере не убивают ли интерес к ним? Теперь мы видим, что так
не может, не должно быть. На наших глазах в области
действия только что совершилось соединение Бога и мира. Нет,
Бог не отвлекает нас преждевременно от работы, которую Сам
вменил нам в обязанность, поскольку Он становится
достижимым именно посредством этой работы. Нет, Он не
растворяет в Своем ослепительном свете наши частные земные цели,
потому что наше тесное единение с Ним как раз и
порождается завершенностью, которую мы придаем малейшему из своих
дел. Мы должны всем своим существом проникаться этой
важнейшей истиной, пока она не станет нам так же привычна,
как восприятие объемов или процесс чтения. Бог, в том, что
1 Не умаляя, ио освящая (лат.). — Примеч. пер.
Божественная среда
33
есть в Нем наиболее живого и воплощенного, не далек от нас,
не недосягаем, но в каждый миг поджидает нас в нашей
деятельности, в делах, совершаемых в данный момент. В
некотором смысле Он присутствует на кончике моего пера, моего
молотка, моей кисти, моей иглы — моего сердца, моей мысли.
И доводя до естественной предельной завершенности мой
штрих, удар, стежок, я приближаюсь к конечной Цели, к
которой стремится моя глубинная воля. Подобно тем грозным
физическим энергиям, которыми человек научился управлять,
заставляя их совершать тончайшую работу, великая мощь
Божественного притяжения накладывается на наши немощные
желания, на наши крохотные цели, ничуть их не повреждая.
Она животворит, значит, она ничего не подавляет и не
нарушает. Она животворит, значит, привносит в нашу духовную
жизнь высший принцип единства, особым следствием
которого, согласно принятой нами точке зрения, является
освящение человеческого усилия, или очеловечение христианской
жизни.
а. Освящение человеческого усилия
Я не боюсь впасть в преувеличение, утверждая, что для
девяти десятых оцерковленных христиан человеческий труд
остается лишь «помехой в духовной жизни». Несмотря на
обычай непосредственного посвящения каждого своего дня Богу,
масса верующих придерживается смутного убеждения, что
время, проведенное в учреждении, мастерской, в поле или
на заводе, потеряно для богопочитания. Понятно, что не
работать — невозможно, но невозможно и претендовать на
глубокую религиозную жизнь, которую ведут те, у кого есть
время молиться или проповедовать целый день. В обычной
жизни лишь несколько минут можно отдать Богу- Лучшие же
часы целиком уходят на материальные заботы или, во всяком
случае, обесцениваются из-за них. Под влиянием этого чув-
34
Пьер Тейяр де Шарден
ства множество католиков ведут практически двойственную,
затруднительную жизнь: им нужно покинуть человеческую
оболочку, чтобы считать себя христианами, и притом
христианами низшего сорта.
После того, что мы сказали о Божественном развитии и
Божественных требованиях мистического или вселенского
Христа, становится очевидной необоснованность таких
суждений и правильность столь дорогого христианству тезиса об
освящении через исполнение должностных обязанностей. Без
сомнения, есть в наших буднях минуты особенно
возвышенные и драгоценные, минуты молитвы и таинств. Без этих
мгновений наиболее действенного и явного контакта ощущение
Божественного Всеприсутствия и наша способность его
воспринимать скоро ослабели бы настолько, что даже лучшие наши
усилия, не будучи абсолютно потерянными для мира,
остались бы отстраненными от Бога. Но ревностно отдавая дань
встречам с Богом, воспринимаемым, так сказать, «в чистом
виде» (то есть в виде Существа, отличного от всех элементов
этого мира), как можно опасаться, что какое-либо занятие —
обыкновенное, увлекательное или захватывающее — заставит
нас выйти из Него? Повторим еще раз: благодаря акту
Творения, а тем более Воплощения, для того, кто умеет видеть, здесь
нет ничего мирского. Напротив, все священно для тех, кто
различает в любой твари частицу избранного существа,
подверженную притяжению Христа, идущего к завершению. Да
поможет вам Бог понять связь, даже физическую и природную,
существующую между вашим трудом и созиданием Царства
Небесного, увидеть, как само Небо улыбается вам и
притягивает к себе с помощью ваших дел; и тогда, выходя из церкви в
бурлящий город, вы почувствуете, как продолжаете погружаться
в Бога. Если работа кажется вам неинтересной или
изнурительной, вспомните о том, как бесконечно неисчерпаемо и
успокаивающе продвижение в духовной жизни. Если она
захватывает вас, внесите в свое ощущение Бога, Чьи дела помога-
Божественная среда
35
ют вам лучше познать и сильнее желать Его, лучогный подъем,
обретаемый вами от соприкосновения с материей. «Едите ли,
пьете ли...», никогда ни в коем случае не соглашайтесь делать
ничего, в чем вы сначала не увидите созидательной ценности
и значения во Христе Иисусе и чего не станете затем всеми
силами реализовывать. Это не только душеспасительное
назидание: это сам путь святости соответственно положению и
призванию каждого из нас. Да и в самом деле, что еще
означает святость для тварного существа, как не максимальное
соединение с Богом в мире, центром которого является
Христос, как не точное исполнение скромной или выдающейся
функции, к которой, по природе и по сверхприроде, это
существо предназначено?
Мы видим в Церкви множество группировок, члены
которых совершенствуются в той или иной добродетели —
милосердии, самоотречении, участии в обрядах, миссионерстве,
созерцании. Почему же в ней нет людей, показывающих своей
жизнью пример всеобщего освящения человеческого усилия?
Людей, общий религиозный идеал которых состоял бы в
сознательном, полном и ясном выражении Божественных
возможностей и требований, таящихся в любом земном деле.
Одним словом, таких людей, которые в сферах мысли, искусства,
промышленности, торговли, политики и т. п. посвящали бы
себя основным видам деятельности, составляющим самый
костяк человеческого общества, и привносили бы в них тот
возвышенный дух, в котором те так нуждаются. «Естественные»
достижения, которыми питается святость каждого нового века,
слишком часто отдаются в руки детей мира сего, агностиков и
нечестивцев. Бессознательно и невольно они трудятся на
Царство Божие и совершенствование избранных. Их усилия,
превосходящие или исправляющие невоплощенные или дурные
замыслы, восполняются Тем, «Чья энергия способна все себе
подчинить». Но очевидно, что это лишь «на худой конец»,
временная фаза в организации нашей деятельности.
Человеческие руки, начиная с тех, что замешивают тесто, и кончая теми,
36
Пьер Тейяр де Шарден
которые освятят его, должны прикасаться к великой
вселенской Жертве лишь с молитвенным благоговением.
Придет время, когда люди, ощутив тесную связь,
соединяющую все движение этого мира в единой работе Воплощения, не
смогут уже выполнить ни одну из своих задач, сначала не увидев
ясно, что их работа, какой бы простой она ни была, принимается
и используется Божественным Центром Вселенной!
И тогда мирская жизнь поистине будет мало чем
отличаться от монастырской. И только тогда деятельность детей Неба
(так же как и детей мира сего) достигнет желанной полноты
человечности.
Ь. Очеловечение христианского усилия
Главным современным возражением против христианства,
настоящим источником недоверия, глухой стеной отделяющим
огромные массы людей от воздействия Церкви, являются отнюдь
не исторические или богословские трудности, а подозрение, что
наша религия делает своих верных бесчеловечными.
«Христианство, — думают иногда лучшие среди
неверующих, — дурно и низко потому, что уводит своих сторонников
в сторону от человечества, вместо того чтобы поднять их над
ним. Оно изолирует их, вместо того чтобы сплавить с массой.
Оно лишает их интереса к общему делу, вместо того чтобы
приохотить к нему. Следовательно, оно не возвышает их, а
принижает и вводит в заблуждение. В конечном счете, не
признают ли они это и сами? Когда, случается, какой-нибудь
монах или священник займется так называемыми светскими
изысканиями, он чаще всего без конца старается напоминать, что
уделяет этому второстепенному делу внимание, лишь
приспосабливаясь к моде или заблуждению, чтобы показать, что
христиане не глупее остальных людей. В итоге, когда рядом с нами
работает католик, у нас всегда создается впечатление, что он
делает это неискренне, из снисхождения. Он только кажется
Божественная среда
37
заинтересованным. Но в глубине души, исходя из своей
религии, он не верит в человеческий труд. Его сердце больше не с
нами. Христианство порождает дезертиров и лжебратьев: вот
чего мы не можем ему простить».
Мы вложили в уста неверующего это обвинение, которое
было бы убийственным, будь оно верным. Но не звучит ли
оно время от времени как эхо и в самых верующих душах?
Кому из христиан не приходилось, почувствовав некое
отчуждение или холодок, отделяющие его от неверующих
товарищей, беспокойно спрашивать себя, не стоит ли он на ложном
пути и не оказался ли в самом деле в стороне от великого
человеческого потока?
Ну что ж, не отрицая, что те или иные христиане дают повод
(больше на словах, чем на деле) упрекать их в том, что они если
не «враги» рода людского, то по крайней мере устали от него, мы
можем после всего сказанного о сверхприродной ценности
земного труда утверждать, что подобные взгляды свидетельствуют
лишь о недостаточном понимании религии такими
христианами, а отнюдь не об их духовном совершенстве.
Мы — дезертиры? Мы не верим в будущее чувственного
мира? Нам противен человеческий труд? Как мало вы нас
знаете... Вы подозреваете нас в том, что мы не разделяем ваших
тревог, ваших надежд, восторга, который вы испытываете,
проникая в тайны и покоряя земные энергии. «Такие чувства, —
говорите вы, — могут разделять только те, кто совместно борется
за жизнь, а вы, христиане, хвалитесь, что уже спасены». Да ведь
для нас, гораздо более чем для вас, это вопрос жизни и
смерти: достигнет ли успеха жизнь на Земле, включая самые ее
естественные силы! Для вас (и именно в этом вы еще
недостаточно человечны, вы не доводите до конца свою человечность)
речь идет лишь об успехе или поражении какой-то
расплывчатой и шаткой реальности, пусть даже вы и представляете ее в
виде некоего сверхчеловечества. Для нас же в подлинном
смысле слова речь идет о полном торжестве Самого Бога. Я согла-
38
Пьер Тейяр де Шарден
сен: бесконечно печально, что многие христиане, очень слабо
сознавая ответственность перед Богом за свою жизнь, живут,
подобно всем прочим, как бы в полсилы, не испытывая
потребности и радости созидать Царство Божие из всех сфер
человеческой жизни. Но смотрите на это лишь как на нашу
слабость. Во имя своей веры мы можем и должны
увлеченно трудиться над земными целями. Как вы, и даже лучше,
чем вы (потому что из нас двоих я один могу продолжить в
бесконечность свое усилие согласно сегодняшним
требованиям своей воли), я могу предаться душой и телом
священному долгу Исследования. Проникнем за любые стены.
Испробуем все пути. Заглянем во все бездны. Nihil intentatum...1 Этого
хочет Бог, пожелавший иметь в этом нужду. — Вы человек?
«Plus et ego»2.
«Plus et ego». He усомнимся в этом. Теперь, когда
человечество, стоящее на пороге зрелости, начинает по праву
осознавать свои силы и возможности, первейший
апологетический долг христианина состоит в том, чтобы показать логикой
своих религиозных взглядов и тем более логикой своих
поступков, что воплощенный Бог явился вовсе не за тем, чтобы
умалить нашу великую ответственность или высокое
стремление к самосозиданию. Еще раз: «Non minuit, sed sacravit». Нет,
христианство не таково, каким его иногда представляют или
осуществляют в жизни, — дополнительное бремя обрядов и
обязанностей, которое только утяжеляет, отягчает и без того
тяжелую ношу, умножает и без того уже парализующие узы
социальной жизни. В действительности оно есть мощный дух,
который придает новое значение, привлекательность и
легкость всему, что мы уже делаем. Оно возводит нас к
непредвиденным вершинам. Но подъем, ведущий к ним, настолько
совпадает с тем, по которому мы взбирались сами, что нет ничего
более истинно человеческого в христианине (именно это
нужно нам еще понять), чем его самоотречение.
1 Нам ничего не угрожает (лат.). — Примеч. пер.
1 Также и я (лат.). — Примеч. пер.
Божественная среда
39
6. Самоотречение действием
Все сказанное о внутреннем обожении человеческого
усилия, по-видимому, не вызовет возражений у христиан,
поскольку мы пользовались только общепринятыми теоретическими
и практическими положениями и, понимая их строго и
пунктуально, сопоставили их друг с другом.
Некоторые читатели, не обнаружив явного изъяна в
нашем рассуждении, возможно, почувствуют себя несколько
сбитыми с толку таким христианским идеалом, где уделяется столь
почетное место заботе о мирских делах и хлопотам о земном
усовершенствовании. Но не надо забывать, что мы прошли
лишь половину пути, ведущего на гору Преображения. До сих
пор мы рассматривали лишь активную сферу жизни. Ниже, в
главе, посвященной пассивности и умалению, мы увидим, как
все шире раскрываются властные объятия Креста. Однако
обратим внимание на следующее обстоятельство. В широкой
оптимистической позиции, которую мы обрисовали, таится
подлинное и глубокое самоотречение. Тот, кто отдается
человеческому долгу, следуя христианской вере, хотя и может
внешне показаться погруженным в волны житейского моря, по сути
живет отрешенностью.
Труд по своей природе есть один из многих факторов
отрешенности для тех, кто предается ему охотно и
добросовестно. Прежде всего он предполагает усилие, победу над
инертностью. Если он интересен и духовен, то становится муками
рождения (и тем в большей степени, чем более он духовен).
Человек уходит от жестокой скуки однообразных и обычных
обязанностей лишь для того, чтобы встретиться лицом к лицу
с тревогами и внутренним напряжением «творения». Созида-
ние и формирование истины или красоты из материальной
энергии есть внутренняя мука, лишающая того, кто на это
отваживается, безмятежной замкнутой жизни, в которой,
собственно, и коренится порок эгоизма и несвободы. Чтобы стать
40
Пьер Тейяр де Шарден
добрым тружеником Земли, человек должен не только
распроститься с покоем и отдыхом, но ради лучших форм ему
нужно уметь постоянно расставаться с прежними формами
своего опыта, навыков, мышления. Остановка для
наслаждения, для обладания будет грехом против дела. Нужно снова и
снова перерастать самого себя, отрываться от себя, постоянно
оставляя за спиной самые любимые замыслы. Однако, когда
мы следуем этой дорогой, которая не так уж отличается, как
может показаться на первый взгляд, от царственного
крестного пути, наше самоотречение состоит не в простом
непрерывном замещении одного предмета другим, подобным, как
километры сменяют километры на ровной дороге. Благодаря
чудесной возвышающей силе, заключенной в вещах (мы
рассмотрим ее более подробно, когда будем говорить о «духовной
силе материи»), каждая достигнутая и превзойденная
реальность позволяет нам обнаруживать и преследовать идеалы все
более высокого духовного свойства. Тех, кто правильно
подставляет свой парус дыханию Земли, подхватывает такое
течение, которое несет их все дальше в открытое море. Чем
благороднее помыслы и поступки человека, тем сильнее он жаждет
великих и высоких целей. Ему делается тесной его семья, стра-
на, ему мало того, что его труд хорошо оплачивается. Он будет
стремиться создавать широкие организации, прокладывать
новые пути; отстаивать дело, открывать истины, вынашивать
и защищать идеал. Мало-помалу труженик Земли перестает
принадлежать самому себе. И вот уже великое дыхание
Вселенной, постепенно проникнув в него через трещинку его
скромного, но беззаветного труда, расширило, возвысило и
захватило его целиком.
У христианина, если только он сумеет воспользоваться
возможностями своей веры, результативность достигает
небывалой силы и полноты. Мы уже говорили об этом: благодаря
реальности, определенности, величию конечной цели, к
которой мы должны быть устремлены и в самых малых своих
делах, мы — ученики Христовы — являемся самыми богатыми и
Божественная среда
41
счастливыми из людей. Христианин считает себя участником
обожения мира в Иисусе Христе. Естественный процесс,
который гонит человеческую деятельность от идеала к идеалу, к
предметам все более и более прочным и всеобщим, у него —
благодаря поддержке Откровения — приходит к полному
расцвету. Следовательно, его самоотречение действием должно
дать наибольший эффект.
И это так и есть. Такой христианин, которого мы здесь
изображаем, одновременно и связан с людьми теснее всех, и
наиболее свободен от них. Более чем кто-либо из «мирян» уверенный
в неизмеримой ценности и смысле любого земного достижения,
он в то же время не хуже любого анахорета убежден в тщете
всякого личного (и даже всеобщего) успеха вне Бога. Именно
Бога и только Бога ищет он в реальности тварного мира. Он
действительно заинтересован в самых вещах, но лишь постольку,
поскольку в них присутствует Бог. Для него небесный свет
становится ощутимым и достижимым в кристалле тварного мира;
но он хочет только этого света, и если свет гаснет оттого, что
предмета нет, или он устарел, или он сдвинулся в другое место,
то и самое драгоценное вещество становится в его глазах лишь
горсткой пепла. Поэтому даже в самом себе и в своих
достижениях он ищет не себя, но Того, Кто более его, Того, для Кого он
предназначен. Действительно, в своих глазах он ничего не
значит и даже не существует, он забыл и потерял себя в самом
усилии, которое ведет его к совершенству. Уже не атом живет, но
Вселенная в атоме.
Он не только встретил Бога во всей сфере своей
материальной деятельности. На этом первом этапе его духовного развития
открытая им Божественная Среда поглощает его силы в той же
пропорции, в какой они обретают свою индивидуальность.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Обожение пассивности
Обнаруживая по мере развития своих возможностей все
более обширные и возвышенные цели жизнедеятельности,
человек вместе с тем попадает под власть предметов своих
побед; и, подобно Иакову в его единоборстве с Ангелом1, он
кончает поклонением тому, против чего боролся. Величие,
которое он обнаружил и выпустил на волю, порабощает его. И
тогда, сообразно своей тварной природе, он вынужден
признать полное неравенство двух членов того Союза, который в
конце соединит его со Всем. Сам он, наименьший, должен
получить больше, чем отдать. Он оказывается покоренным тем,
чем, как ему показалось, он овладел.
Христианин, являясь по праву первым и самым
человечным из людей, более чем кто-либо подвержен тому
психологическому перевороту, который у всякого разумного
существа незаметно претворяет радость действовать в желание
претерпевать, упоение собственным становлением — в жажду
умереть в другом. Испытав, быть может, особую
притягательность единения с Богом в деятельности, он увидит и
возжелает иную грань, следующую фазу этого единения, когда он
будет не столько развиваться сам в себе, сколько растворяться
в Боге.
Ему нет необходимости искать где-то на стороне способы
осуществления и возможности этой самоотдачи. Они всегда пе-
1 См.: Быт 32. 24—32. — Примеч. пер.
Божественная среда
43
ред ним и обступают его во всем объеме зависимостей, которые
превращают нас скорее в слуг Вселенной, чем в ее хозяев.
Теперь пришло время рассмотреть формы, природу и
возможности обожения различных проявлений нашей
пассивности.
1. Протяженность, глубина
и формы человеческой пассивности
Пассивность, как мы уже говорили, составляет половину
человеческого существования. Этим мы всего лишь хотим
сказать, что то в нас, что не есть действие, есть, тем самым,
претерпевание. Но мы отнюдь не имеем тут в виду того
соотношения, в котором наша внутренняя сфера делится на действие
и претерпевание. Действительно, обе части нашей жизни,
активная и пассивная, совершенно несоразмерны. В своем
развитии мы отдаем предпочтение первой из них, поскольку для
нас она более приятна и ощутима. Но на самом деле вторая
неизмеримо обширнее и глубже.
Проявления пассивности постоянно сопровождают наши
сознательные действия в виде реакций, направляющих и
поддерживающих наши усилия или препятствующих им. И уже по
этому одному она неизбежно увеличивает ровно вдвое сферу нашей
активности. Но зона влияния пассивности простирается гораздо
дальше этих узких границ. Если мы присмотримся к ней, то с
некоторым смятением увидим, что лишь самый кончик нашего
«я» выходит на поверхность разума и свободы. Мы знаем себя и
управляем собой лишь в немыслимо малой степени. Сразу же за
пределами нашего сознания начинается непроницаемая — и в то
же время густо населенная — тьма, в которую погружено все то,
что существует в нас и вокруг нас, без нас и несмотря на нас. И
в этой тьме, такой огромной, насыщенной, пугаюшей и
сложной, как само прошлое и настоящее Вселенной, мы не инертны,
44
Пьер Тейяр де Шарден
мы реагируем на ее воздействие. Но и сама эта бесконтрольная
реакция — поскольку она осуществляется неведомым нам
продолжением нашего существа — тоже, собственно, входит в
состав нашей пассивности. В самом деле, на некотором
расстоянии все уже покрыто мраком, и в то же время все вокруг нас
кишит жизнью. И долг христианина состоит в том, чтобы
осветить и оживить Божественным Присутствием эту
многообещающую и грозную тьму.
Одно наше вхождение в область неупорядоченных сил,
населяющих этот подвижный сумрак, немедленно вызывает
их разделение на две группы, требующие совершенно разного
подхода. С одной стороны, дружественные и благоприятные
силы поддерживают наше усилие и направляют к успеху: это
«пассивные силы возрастания». С другой — враждебные
энергии упорно противодействуют нашим стремлениям,
задерживают или отклоняют наше движение к сверхбытию и
ограничивают наши реальные и несомненные способности к развитию:
это «пассивные силы умаления».
Последовательно рассмотрим и те и другие; будем
смотреть им прямо в лицо до тех пор, пока в самой глубине их
глаз, обольстительных, равнодушных или враждебных, не
засветится благословенный взгляд Бога.
2. Пассивные силы возрастания
и две руки Господни
Возрастание нам кажется столь естественным, что нам
обычно и не приходит в голову отделять свою деятельность от
питающих ее энергий или от обстоятельств, способствующих
ее успеху. А между тем «quid habes quod поп accepisti» («что ты
имеешь, чего бы не получил?»1)- Мы покоряемся жизни так
же, как и смерти, и даже еще больше.
1 1 Кор 4, 7. (Вульгата: «Quid autcm habes quod non accepisti»). —
Примеч. пер.
Божественная среда
45
Проникнем в самые потаенные уголки своей души.
Вглядимся как следует в свою сущность. Постараемся ощутить море
испытываемых воздействий, в которое как бы погружено наше
возрастание. Это полезное занятие: глубина и разнообразие
наших зависимостей углубят и расширят наше единство с миром.
...Итак, быть может, впервые в жизни (а ведь считалось, что
я должен делать это ежедневно!) я взял светильник и, покинув
понятную, казалось бы, область своих повседневных занятий и
отношений, спустился в свою самую сокровенную глубину, в ту
бездну, из которой, как я смутно ощущаю, исходит моя
способность действовать. Однако по мере того, как я удалялся от
мнимой ясности, якобы свойственной социальной жизни, я
чувствовал, что ускользаю сам от себя. Каждая ступень спуска открывала
мне мое новое лицо, которому я не мог бы дать точного имени и
которое было мне уже неподвластно. А когда мне пришлось
прекратить разведку, потому что дорога уходила у меня из-под ног,
передо мной разверзлась бездонная пучина, и из нее изливалась,
возникая неведомо откуда, могучая струя, которую я осмелюсь
назвать своей жизнью.
Какая наука будет когда-либо в силах объяснить человеку
происхождение, природу и закономерности сознательной
способности желать и любить, составляющей его жизнь? Уж
конечно, не мы сами и никто подобный нам не мог породить этот
мощный поток. И уж конечно, не от наших стараний или
стараний кого-либо из наших друзей зависит его спад или кипение.
Однако мы отчасти имеем возможность, продвигаясь все дальше
в глубь поколений, проследить прошлое несущей нас
стремнины. С помощью упражнений или возбуждающих средств,
физических или моральных, мы еще можем упорядочить или
расширить устье, через которое этот бурлящий поток врывается в нас.
Но ни эти ухищрения, ни тем более эта география не помогут
нам ни мысленно, ни на практике овладеть источниками жизни.
Я в гораздо большей степени получаю себя, нежели Формирую.
Человек, говорит Писание, не может прибавить себе росту ни на.
палец. Еще менее способен он хоть на йоту увеличить свой по^
тенциал любви или на долю мгновения ускорить основной темп,
46
Пьер Тейяр де Шарден
в котором идет созревание его ума и сердца^ В конечном счете,
истоки жизни, ее глубины, ее зарождение остаются совершенно
сокрытыми от нас.
Потрясенный своим открытием, я захотел вновь
подняться к дневному свету, забыть смущающую меня загадку в
мирном окружении привычных вещей и возобновить свою жизнь
на поверхности, не погружаясь в ее бездонные глубины. Но
что это? В самой гуще человеческой толпы мой внимательный
взор вдруг заметил Неизвестного, от которого я хотел бежать.
На этот раз он не скрывался в глубине бездны — он таился
теперь во множестве пересекающихся случайностей,
образующих ткань Вселенной и моей незначительной особы. Но это,
конечно, была все та же тайна: я ее узнал. Наш разум
смущается, когда мы пробуем измерить глубину мира под собой. Но
он колеблется и тогда, когда мы пытаемся исчислить все
благоприятствующие случайности, совпадения которых ежемгно-
венно обеспечивают сохранность и рост наималейшего из
живых существ. Когда я осознал себя другим — большим, чем я
сам, — у меня опять закружилась голова, и вот от чего: в
высшей степени невероятно, чудовищно неправдоподобно
оказаться живой частицей в недрах удавшегося мира.
И тогда я почувствовал, как меня охватила тоска, тоска
атома, затерянного в просторах Вселенной, та самая, которая
ежедневно ргтян^д^т ч^ппирл|^скую волю сознанием множестважи-
вых существ и зве?л; и г>ту тпг*у прцу^гтвует всякий, кто пожелает
проделать тот же внутренний эксперимент. И спас меня лишь
услышанный мной подтверждаемый Божественным успехом
евангельский голос, говоривший мне из самой глубины этого мрака
слова: «Ego sum, nolite timere» («Это Я, не бойтесь»)1.
Да, Господи, я верю; и верю тем охотнее, что речь идет не
только о моем покое, но о моем свершении: это Ты стоишь и у
истоков движения, и в конечной точке того влечения, которому
всю жизнь я только и следую, помогая изначальному толчку и
его следствиям. И это Ты Своим всеприсутствием оживотворя-
1 Мф 14, 27. — Примеч. пер.
Божественная среда
47
ешь (еще в большей степени, чем мой дух одушевляет материю)
мириады воздействий, объектом которых я в каждый миг
являюсь. В наполняющей меня жизни и в поддерживающей меня
материи я нахожу даже нечто большее, чем Твои дары, — я
встречаю Тебя Самого, Тебя, приобщающего меня к Своему бытию и
лепящего меня. Действительно, в изначальной направленности
моей жизненной силы, в постоянно благоприятствующей игре
вторичных причин я максимально близко соприкасаюсь с двумя
сторонами Твоего созидающего действия; я обнаруживаю и
целую Твои дивные руки — ту, которая действует в такой глубине,
что становится неотличимой для нас от истоков жизни, и ту,
которая раскинута столь широко, что стоит ей едва заметно сжать
свое объятие, как на него согласно отзываются все движущие
силы Вселенной. По самой своей природе эта благословенная
покорность воздействиям — моя жажда жизни, желание быть
тем или иным, возможность реализовать себя так, как я этого
хочу — подчинена Твоему влиянию, влиянию, которое я вскоре
восприму более отчетливо как организующую энергию
мистического тела. Чтобы соединиться в них с Тобой купельным
причастием (приобщением к самым истокам жизни), я должен
только узнать в этих воздействиях Тебя и просить Тебя все больше и
больше в них присутствовать.
Ты, Господи, Чей зов предшествует первому нашему
движению, даруй мне желание жаждать жизни — чтобы сама эта
Божественная жажда, данная Тобой, открыла во мне доступ великим
водам. Не отнимай у меня священный вкус бытия, эту
первичную энергию, нашу начальную точку опоры: «Spiritu principali
confirma me»1. Ты, Чья любящая мудрость формирует меня
всеми земными силами и случайностями, дай мне тоже начать
движение, все значение которого откроется мне перед лицом сил
умаления и смерти, сделай так, чтобы, возжелав Твоего
активного присутствия, я поверил в него, поверил горячо, поверил
превыше всего.
Благодаря Тебе это ожидание и эта вера уже приносят свои
плоды. Но как засвидетельствовать Тебе и доказать самому себе,
1 Духом влэдычественным утверди меня (Пс 50, 14). — Примеч. пер.
48
Пьер Тейяр де Шарден
что я не из тех, кто только говорит: «Господи, Господи!» Я стану
помогать Твоему промыслительному действию и сделаю это
двояким образом. На Твое глубокое внушение, повелевающее мне
жить, я сначала отвечу постоянным старанием не загубить, не
исказить, не растратить попусту свою способность любить и
действовать. А на Твое заботливое Промышление, ежемгновенно
указующее мне повседневными событиями каждый мой
последующий шаг, каждую новую ступень, я отвечу тем, что
постараюсь не упустить ни одной возможности возрастать «в духе».
Вся наша жизнь как бы переплетена этими двумя нитями —
нитью внутреннего развития, вдоль которой постепенно
формируются наши мысли, привязанности, человеческие и
мистические установки; и нитью внешних достижений, следуя которой
мы в каждый миг находимся в той единственной точке, где
сходятся все силы Вселенной, производя в нас действие, угодное
Богу.
Господи, для того чтобы в каждую минуту Ты находил меня
таким, каким желаешь, там, где Ты меня ждешь, то есть для того,
чтобы Ты овладел мною целиком — и снаружи и изнутри, —
сделай так, чтобы я никогда не порвал этой двойной нити своей
жизни.
3. Пассивные силы умаления1
Примкнуть к Богу, сокрытому во внутренних и внешних
силах, питающих наше существование и поддерживающих его
развитие, это значит, в конечном счете, открыться и довериться всем
веяниям жизни. Мы отвечаем пассивным силам возрастания и
«приобщаемся» к ним готовностью действовать. Таким образом,
1 Поскольку мы ограничили себя целью показать на этих страницах,
как буквально все в окружающем мире может содействовать верующему к
соединению с Богом, то, говоря о зле, мы не останавливаемся подробно на
грехе, иными словами, не собираемся рассматривать здесь прегрешение как
таковое, т.е. как акт физического отпадения от Бога. Грех интересует нас
сейчас лишь постольку, поскольку наши личные прегрешения (даже в кото-
Божественная среда
49
желание покориться Богу возвращает нас к приятной
обязанности возрастать.
Теперь мы должны рассмотреть безусловно негативную
сторону нашей жизни — ту, где наш взгляд, как бы далеко он
ни проникал, не видит больше никаких добрых последствий,
никаких положительных результатов того, что с нами
происходит. Нам относительно легко понять, что Бог проявляет Себя
в жизни. Но может ли Бог пребывать в смерти? Вот что нас
смущает. Но именно это мы должны суметь принять в самом
прямом и простом смысле, иначе мы останемся чужды тому,
что есть наиболее христианского в христианских
представлениях, и потеряем связь с Богом в одной из самых обширных и
чувствительных сторон жизни.
Силы умаления — это область нашей подлинной
пассивности. Их число огромно, формы бесконечно разнообразны,
воздействие непрерывно. Чтобы наша мысль и ход
рассуждения были яснее, мы разделим их на две части соответственно
уже рассмотренным нами двум формам сил возрастания: на
умаления внутреннего происхождения и на умаления внешнего
происхождения.
Силы внешнего умаления — это все наши невезения.
Окинем мысленным взором свою жизнь, и мы увидим их на
каждом шагу. Вот нас остановила преграда или мы натолкнулись
на стену. Вот непреодолимые помехи, а вот на пути встал
камень. Вот микроб убивает наше тело, а брошенное невзначай
слово отравляет душу. Происшествия, несчастные случаи
всякого рода и с разными последствиями — сколько мучительных
препятствий (помехи, удары, разлуки, смерти...) возникает между
миром «внешних» вещей и миром, который создаем мы сами!
И тем не менее, когда град, огонь и разбойники отняли у Иова
рых мы раскаялись) производят в нас ослабление и отклонения, а
проступки ближних становятся для нас источником мучений и соблазнов. С
этой точки зрения он причиняет нам страдания и может быть преображен
тем же способом, что и остальные наши горести. Вот почему мы, почти не
делая различия между злом физическим и злом нравственным,
рассматриваем их в одной главе о пассивных силах умаления. — Примеч. автора.
4 Феномен человека
50
Пьер Тейяр де Шарден
все его имущество и семью, сатана мог еще сказать Boiy: «Кожа
за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него.
Но коснись плоти его — благословит ли он Тебя?»1. Утрата
вещей, можно сказать — это еще не все, так как мы всегда можем
надеяться, что вернем их. Но самое страшное — когда мы сами
уходим от вещей путем внутреннего необратимого
разрушения.
Попросту говоря, силы внутреннего умаления образуют
самый темный, совершенно бесполезный осадок нашей
жизни. Некоторые из них поджидают нас при появлении на свет —
природные недостатки, физическая, умственная или
нравственная неполноценность, которыми безжалостно ограничено на
всю жизнь поле нашей деятельности, наших удовольствий,
нашего зрения. Другие настигают нас позже — внезапные, как
несчастный случай, скрытые, как болезнь. Все мы, не сегодня
так завтра, осознаем или уже осознали, что какой-то один из
этих процессов распада успел начаться в самой сердцевине
нашей жизни. То клетки тела отказываются служить нам и
начинают разрушаться. То происходит разлад в душе и
бунтуют какие-то свойства нашей личности. И тогда мы
беспомощно наблюдаем за упадком сил, за противлением, за
внутренними терзаниями в той сфере, где уже никто не может нам помочь.
Пусть нам даже повезет и мы избежим наиболее опасных форм
этих опустошительных набегов, проникающих внутрь нас и
безвозвратно губящих силы, свет и любовь, которыми мы
живем, но ведь существует иной вид разрушения, медленного,
верного и неминуемого — это возраст, старение, миг за мигом
отнимающие нас у нас самих и толкающие к концу. Время
отодвигает обладание, отрывает от наслаждения, оно
превращает всех нас в осужденных на смертную казнь — ход времени
имеет над нами страшную власть...
В смерти, как в океане, сольются наши внезапные или
постепенные умаления. Смерть — это заключительный акт и
1 Иов 2, 4—5. — Примеч. пер.
Божественная среда
51
завершение нашего разрушения: она есть зло — зло чисто
физическое, являющееся естественным результатом
материальной множественности, в которую мы погружены, но также и
нравственное зло, поскольку эта беспорядочная
множественность, источник всех противоречий и всякого распада,
порождается и в обществе, и в нас самих, когда мы злоупотребляем
своей свободой.
Но мы поднимемся над смертью, если откроем в ней Бога.
И Божество тут же воцарится в глубине наших душ в самых
дальних тайниках нашего сердца, которые, казалось, закрыты
для Него.
Здесь, как и в случае «обожения» нашей активности, мы
увидим полное соответствие догматов христианской веры и их
практического осуществления. Христос победил смерть, не
только устранив ее дурные последствия, но и вырвав ее жало.
Благодаря Воскресению все, что прежде убивало, может
теперь обернуться в нашей жизни благословенным касанием
Божественных рук, освящающим воздействием Воли Божией.
В любое мгновение, как бы наша ситуация ни была омрачена
jrpexai^
тельства, мы можем^тргснпгггью нтролиишиск, исправить мир
вокруг себя и благополучно начать жизнь сначала. «Diligentibus
Deum omnia convertuntur in bonum»1. Таков факт, не
требующий объяснений и не подлежащий обсуждению.
Но и тут, как в том случае, когда речь шла о выяснении
смысла человеческого усилия, наш дух стремится обосновать
для себя свои надежды, чтобы лучше суметь предаться им.
«Quomodo fiet istud?»2. Это исследование тем более
необходимо, что христианская позиция в отношении зла
открывает возможность опасных заблуждений. Ложное истолкование
христианского смирения и ошибочное понимание христиан-
1 Любящим Бога... все обращает ко благу (лат.). Вульгата: «diligentibus
Deum omnia cooperantur in bonum» («Любящим Бога... все содействует ко
благу» (Рим 8, 28)). — Примеч. пер.
2 Как будет это? (Лк I, 34). — Примеч. пер.
52
Пьер Тейяр де Шарден
ской отрешенности являются для значительного числа людей
главным источником неприязни к Евангелию и вызывают
ненависть к нему.
Давайте спросим себя, как, при каких условиях наша
видимая смерть, то есть разрушение нашего существования,
может послужить установлению вокруг нас Царства Божия и
Божественной среды. В этом нам поможет мысленное
разделение того процесса, что ведет к преображению наших
умалений, на две фазы, или два периода. Первый из них — период
борьбы со злом. Второй — период поражения и его
преображения.
а. Борьба вместе с Богом против зла
Когда христианин страдает, он говорит «Меня коснулся
Бог». Эти слова абсолютно верны. Но в своей кажущейся
простоте они означают сложный ряд действий, лишь по
завершении которых их можно произносить. Если мы попытаемся
выделить из своей истории встреч со злом то, что схоласты именуют
«природными моментами», мы, напротив, должны будем
сначала сказать: «Богу угодно уберечь меня от этой потери, Он хочет,
чтобы я помог Ему пронести эту чашу мимо меня». Бороться со
злом, сводить угрожающее нам зло (даже чисто физическое) к
минимуму — именно таково первое побуждение нашего
Небесного Отца, иначе мы не смогли бы ни понять Его, ни тем
более полюбить.
При такой верной и строго евангельской точке зрения на
вещи нам представляется, что Божественный Промысел
всегда пестует страждущий мир, бережно перевязывает его раны.
В самом деле, соответственно основному ритму прогресса, Бог
во все века порождает великих благотворителей и целителей.
Это Он вдохновляет даже самые неверующие души на поиски
всего, что может принести облегчение и излечение. Разве люди
инстинктивно не чувствуют Божественное Присутствие, когда
Божественная среда
53
стихает вражда и смолкают споры вблизи тех, кто приносит
избавление их телам и душам? При первых признаках упадка
мы должны искать Бога единственным способом — вознена-
видя обрушившееся на нас зло и делая все, что в наших силах,
чтобы избежатьего. Чемакгивнее мы в этот момент всем
сердцем и обеими руками1 отталкиваем страданиег тем полнее мы
сливаемся тогда с сердцем Самого Бога и с Его промысли-
тельным действием.
Ь. Наша видимая неудача и ее преображение
Имея своим союзником Бога, мы можем быть уверены в
спасении нашей души. Но мы хорошо знаем, что нет никаких
гарантий того, что мы избегнем всех страданий и даже таких
внутренних неудач, из-за которых сочтем, что жизнь наша
потерпела крушение. В любом случае все мы состаримся и все
мы умрем. Это значит, что в тот или иной момент, каким бы
мужественным ни было наше сопротивление, мы
почувствуем, как силы распада, против которых мы боролись, мало-
помалу одолевают нашу жизненную энергию, побеждают нас
физически и повергают нас наземь. Как же мы можем
потерпеть поражение, если Бог сражается вместе с нами? Что
означает это поражение?
Проблема зла, то есть примирение наших пртерк, паже
чисто физических, с силой добра и созидания, всегда останет-
ся для умгги сердца человека одной из самых волнующих тайн
Вселенной. Для того чтобы понять страдания твари (как и муки
осужденного), нам нужно было бы сначала постичь природу и
1 Без смущения и горечи, конечно, но предварительно настроив себя
на его принятие и конечное смирение. Нелегко, разумеется, разделить
эти «природные моменты», не исказив их при описании. Заметим,
необходимость этой начальной стадии сопротивления злу очевидна, и все ее
принимают. Неудачу, произошедшую по лености, болезнь, вызванную
неоправданным небрежением и т. д. никто не должен считать прямым
следствием Воли Божией. — Примеч. автора.
54
Пьер Тейяр де Шарден
смысл «разделенного бытия», чего мы не можем сделать за
отсутствием опыта. Однако мы догадываемся вот о чем: с
одной стороны, замысел Бога соединить с Собой теснейшим
образом тварные существа предполагает их длительную
подготовку, в ходе которой они (уже живущие, но еще не
завершенные) по своей природе не могут избежать риска (усиленного
первородным грехом), который обуславливается
несовершенной множественной структурой и в них самих, и вокруг них, а
с другой, поскольку окончательная победа добра над злом
может быть одержана лишь во Вселенной с единой структурой,
за нашу бесконечно короткую индивидуальную жизнь мы не
можем достичь Земли обетованной. Мы походим на солдат,
которым суждено пасть в бою ради мира. Наше поражение не
означает, что Бог терпит неудачу, поскольку, хотя все мы и
падем на поле брани, мир, в котором мы обретем новую жизнь,
побеждает посредством нашей смерти.
Но этот первый аспект Его победы, которого вполне
достаточно, чтобы убедить нас во всемогуществе Его десницы,
дополняется еще одним проявлением Его власти над миром,
проявлением, быть может, более очевидным и уж во всяком
случае более непосредственно ощутимым для каждого из нас.
В силу самого Своего совершенства1 Бог не может сделать так,
чтобы элементы возрастающего мира — или по крайней мере
мира, падшего на пути к восхождению — избегли ударов и
поражений, в том числе и нравственных: «necesse est enim ut
veniant scandala»2. Ну что ж, Он наверстает, Он, если можно
так сказать, отыграется, заставив само зло послужить
высшему благу Своих верных, зло, которое Он не может немедленно
истребить по причине нынешнего состояния творения. По-
1 Поскольку Его совершенство не противоречит природе вещей, а
природа мира, идущего, как мы полагаем, по пути совершенствования
или «восхождения», является на самом деле еще частично
неупорядоченной. Мир, в котором от зла не останется и следа и исчезнет сама
угроза его вторжения, будет уже миром совершенным. — Примеч.
автора.
2 Надобно прийти соблазнам (Мф 18, 7). — Примеч. пер.
Божественная среда
55
добно мастеру, умеющему воспользоваться дефектом или
случайной примесью, чтобы придать камню, из которого он
ваяет, или извлечь из бронзы, из которой он отливает, более
изысканные линии или более чистый звук, Бог, если мы с любовью
доверимся Ему, не избавляя нас ни от постепенного умирания,
ни от конечной смерти, которые входят в нашу жизнь как ее
важная составная часть, — преображает их, подчиняя Своему
высшему замыслу. И этому преображению подлежат не
только наши неизбежные ошибки, но и наши грехи, даже самые
сознательные, если только мы раскаялись в них. Хотя и не все
сразу оборачивается добром для тех, кто ищет Бога, но все
способно им стать в конечном счете: «Omnia convertuntur in
bonum»1.
Каким образом, какими этапами совершает Бог это
чудесное превращение наших смертей в лучшую жизнь? Вспомнив
о том, что мы умеем делать сами, и поразмыслив о
неизменной практической позиции Церкви и ее учении касательно
человеческого страдания, мы можем кое о чем догадаться.
Можно сказать, что Божественный Промысл обращает тя
верующего зло в добро в основном тремя способами. То вдруг
оказывается, что постигшая нас неудача направляет наши
усилия на более подходящие объекты или в более благоприятную
обстановку, хотя по-прежнему остается в той же самой области
человеческой деятельности. Таким нам показан Иов, новое
счастье которого превзошло прежнее. Нередко случается также, что
понесенная утрата побуждает нас искать удовлетворения наших
обманутых желаний в менее материальной сфере, там, где нет
смерти и тлена. История святых, да и попросту всех людей,
замечательных своим умом или добротой, полна примеров того, как
человек выходит более зрелым, закаленным и обновленным из
испытания и даже падения, которое, казалось, должно было при-
1 Что касается самых «чудодейственных» следствий веры, то мы
рассмотрим их ниже на с. 108 и далее. Конечно, мы и не пытаемся здесь
изложить общую теорию молитвы. (См. примеч. 1 к с. 51. — Примеч. пер.) —
Примеч. автора.
56
Пьер Тейяр де Шарден
нести ему непоправимый вред или сразить навсегда. В таких
случаях неудача играет для нас роль руля высоты для самолета или,
если хотите, садовых ножниц для растения. Она направляет наши
жизненные силы и высвобождает самые чистые «составляющие»
нашего существа, побуждая нас все неуклонней стремиться ввысь.
И тогда падение, даже нравственное, оборачивается
достижением, которое, каким бы духовным оно ни было, переживается еще
и опытно. Вспоминая св. Августина, св. Магдалину или св. Лид-
вину, любой скажет, не раздумывая: «Felix dolor»1 или «Felix culpa»2.
До сих пор действие Божественного Промысла оставалось нам
«понятным».
Но есть случаи более трудные (как раз самые
обыкновенные), когда наша земная мудрость приходит в полное
замешательство. Мы постоянно наблюдаем в себе и вокруг себя
потери, которые в действительности нельзя возместить никакими
выгодами: безвременные кончины, нелепые несчастные
случаи, разрушение высших свойств личности. От таких ударов
человек не получает ни малейшей пользы, он погибает или
непоправимо деградирует. Как же эти явления необратимого
уничтожения, то есть сама смерть со всем, что есть в ней
самого смертельного, могут стать для нас благом? Именно здесь,
в сфере нашего умаления, и проявляет тебя третья форма
Божественного Промысла, самая действенная и более всего
освящающая.
Бог уже преобразил наши страдания, заставив их реально
служить нашему совершенствованию. В Его руках самым
несомненным образом силы уничтожения превратились в
инструмент, которым Он обтесывает, гранит, шлифует нас, как
камень, предназначенный занять точное место в Небесном
Иерусалиме. Он сотворит и большее, поскольку Его
всемогущество, воздействуя на нашу веру, превращает те события,
которые фактически являются в нашей жизни чистыми поте-
1 Счастливое страдание (лат.). — Примеч. пер.
2 Счастливая вина (лат.). — Примеч. пер.
Божественная среда
57
рями, в непосредственный фактор столь желанного нам
единения с Ним.
Соединиться значит в любом случае переселиться в того,
кого любишь, и частично умереть в нем. Но если, как мы
убеждены, степень этого самоуничтожения в другом зависит от того,
насколько превосходит нас то, с чем мы соединяемся, то
какое же самоотречение требуется для нашего перехода в Бога?
Без сомнения, успешное разрушение нашего эгоизма
«автоматическим» расширением (см. выше, с. 40) человеческих
перспектив наряду с постепенным одухотворением наших
желаний и стремлений под действием некоторых испытаний — это
очень реальные формы того вдохновения, которое должно
оторвать нас от себя, чтобы подчинить Богу. Однако следствием
этого первого отрешения будет лишь перенесение центра
нашей личности к нашим собственным крайним пределам.
Достигнув этой предельной точки, мы можем вообразить, будто в
полной мере обрели себя и стали более свободными и
деятельными, чем когда-либо. Но мы еще не миновали
критической точки на пути от эгоцентризма к Богу в процессе нашего
возвращения к Нему. Нужно сделать еще один шаг, который
заставит нас потерять всякую опору в себе — «Ilium oportet
crescere, me autem minui»1. Мы еще не потеряли себя. Что же
станет действующей силой этого окончательного
преображения? Именно смерть.
Сама по себе смерть — это неизлечимый недуг плотских
существ, осложненный в нашем мире следствиями
первородного греха. Она есть образ и итог всех этих умалений, с
которыми мы должны бороться, не рассчитывая на явную и
немедленную личную победу в этой борьбе. И в самом деле, в
христианском понимании великое торжество Творца и
Искупителя заключается в превращении того, что само по себе
являлось вселенским принципом разрушения и исчезновения, в
главный фактор животворен ия. Для того чтобы окончательно
1 Ему должно расти, а мне умаляться (Ин 3, 30). — Примеч. пер.
58
Пьер Тейяр де Шарден
проникнуть в нас, Бог должен некоторым образом нас
источить, опустошить, освободить для Себя место. Чтобы
соединить нас с Собой, Ему нужно перестроить, переплавить,
пересоставить молекулы нашего существа. И именно смерти
надлежит окончательно раскрыть нас. Она заставит нас
претерпеть требуемый распад. Она приведет нас в состояние,
когда Божественный Огонь сможет сойти на нас. Так ее роковая
сила распада и разложения окажется поставленной на службу
самому высшему из действий жизни. Что по своей природе
было пустотой, провалом, возвратом к множественности,
может в каждой человеческой судьбе стать полнотой и единством
в Боге.
с. Приобщение умалением
Господи, как сладостно было мне чувствовать среди моих
трудов, что, развиваясь сам, я увеличиваю Твою власть надо
мной; как сладостно было, ощущая в себе биение жизни или
участвуя в удачно складывающихся событиях, полагаться на
Твой Промысл. После того как я открыл счастливую
возможность использовать всякое возрастание, чтобы дать Тебе расти
во мне, позволь мне без страха вступить в эту последнюю фазу
приобщения, в которой я буду овладевать Тобой, умаляясь в
Тебе.
Я узнал в Тебе Того, «Кто больше я, чем я сам», и теперь
прошу Тебя: дай мне, когда придет мой час, распознать Тебя в
обличье любой, чуждой или враждебной, силы, которая, как
мне покажется, придет уничтожить или вытеснить меня.
Когда я увижу, как дряхлеет мое тело (или еще хуже — мой ум),
когда обрушится на меня извне или родится внутри меня
разрушительная сила, грозящая умалить и унести меня; в ту
мучительную минуту, когда я пойму вдруг, что болен или
состарился, и особенно в тот последний миг, когда почувствую, что
теряю самого себя, совершенно беспомощный в руках тех са-
Божественная среда
59
мых неведомых и великих сил, которые породили меня, — в
эти страшные мгновения даруй мне, Боже, понять, что это Ты
Сам (только бы моя вера оказалась достаточна сильна)
болезненно устраняешь мою плоть, чтобы проникнуть в самую
сердцевину моей сущности и забрать меня.
Да, чем сильнее вгрызается в мое тело необратимое
разрушение, тем более, кажется, вбираю я Тебя как любящую
действенную силу очищения и самоотречения. Чем явственнее я
вижу будущее как головокружительную пропасть или темный
переход, тем бесстрашнее я могу, доверившись Твоему слову,
броситься и погрузиться в Тебя — стать частицей Твоего Тела,
Иисусе.
Господи Сил, Сил неодолимых и животворных, поскольку
из нас двоих Ты бесконечно сильнее, это Тебе надлежит сжечь
меня в Своих огненных объятиях, которые сплавят нас
воедино. Даруй же мне нечто еще более драгоценное, чем милость,
о которой молят Тебя все верные. Мне недостаточно умереть,
приобщившись Твоих Тайн. Научи меня приобщиться их самой
смертью.
d. Подлинное смирение
Проделанный анализ (когда мы пытались различить те
фазы, через которые происходит обожение наших умалений)
позволил нам оправдать в наших собственных глазах столь
дорогое всем страждущим христианам выражение: «Бог коснул-
ся меня. Бог отнял это у меня. Да будет воля Его». Эти слова
помогли нам вновь различить за всеми болезненными,
разрушающими нас изнутри и наносимыми извне ударами две руки
Божий, более деятельные и всепроникающие, чем когда-либо.
Тот же анализ дал и иной, не менее ценный результат. В
соответствии с тем, о чем мы говорили выше, нам, христианам,
стало возможным оправдать перед другими людьми законность
и человеческую ценность смирения.
60
Пьер Тейяр де Шарден
Христианское смирение вполне искренне рассматривается и
порицается большим числом достойных людей как один из
самых опасных элементов одурманивающего «религиозного
опиума». Если не считать отвращения к миру, то более всего ставят
Евангелию в вину то, что оно утверждает пассивность перед злом —
пассивность, доходящую до извращенного культа умаления и
страдания. Мы уже говорили в связи с «ложной
отрешенностью»: в наши дни такое обвинение — или хотя бы подозрение —
может помешать обращению мира гораздо больше, чем любые
научные и философские возражения. Религия, которую сочтут
низшей по сравнению с гуманистическими идеалами, какими бы
чудесами она себя ни обставляла, есть религия обреченная. Для
христианина в высшей степени важно понять и осуществить в
жизни покорность Воле Божией в активном, единственно
верном смысле, о котором мы уже говорили.
Нет, если христианин хочет во всей полноте жить своей
верой, то он не должен отступать перед обязанностью
сопротивляться злу. Напротив, прежде всего, как мы установили, он
должен искренне и всеми силами в союзе с созидающей
энергией мира бороться за то, чтобы всякое зло отступило, чтобы
ничто не умалялось ни в нем, ни вокруг него. На этой
начальной фазе верующий является убежденным союзником всех тех,
кто полагает, что человечество достигнет самоосуществления,
лишь терпеливо продвигаясь к пределу своих возможностей.
Как мы уже говорили, когда речь шла о человеческом
развитии, верующий оказывается более кого-либо причастным этой
великой задаче, поскольку победа человека над умалениями
мира, даже физическими и природными, составляет в его
глазах одно из условий свершения и исполнения той вполне
определенной Реальности, которой он поклоняется. И пока
возможно сопротивление, он, сын Неба, точно так же, как самые
земные из детей мира сего, будет твердо противостоять всему,
что заслуживает устранения и уничтожения.
Тогда пусть постигнет его поражение — то личное
поражение, которого не может избежать ни один человек в его корот-
Божественная среда
61
ком единоборстве с силами, чья власть простирается на весь
мир. Подобно поверженному мифическому герою, он не
ослабит своего внутреннего сопротивления. Задушенное и
придавленное, его усилие не прекратится. Но в этот момент, не имея
нужды в мрачном и сомнительном утешении, к которому
прибегают стоики, чтобы справиться с близящейся смертью и
одержать над ней верх (утешение, в самой глубине которого,
несомненно, заложена как высший принцип красоты и силы
отчаянная вера в ценность жертвы), он увидит, как перед ним
открывается область новых возможностей. Если он примет с
верой эту враждебную силу, которая сражает его и подвергает
распаду, одновременно не переставая бороться против нее, то
она может стать для него благим обновляющим началом. Он
уже вышел за пределы подвластного опыту. Но в так
называемой сверхприродной сфере есть еще одно измерение,
позволяющее Богу незаметно осуществлять таинственное
превращение зла в добро. Оставляя зону человеческих достижений и
утрат, христианин, побуждаемый доверием к Тому, Кто
больше его, вступает в область сверхчувственных превращений и
возрастаний. Его смирение есть не что иное, как усилие,
которое перемещает ввысь поле его деятельности.
Как же далеко, не правда ли, — по-христиански далеко —
оказываемся мы от этой справедливо критикуемой
«покорности воле Божией», которая могла бы размягчить, затупить
превосходный клинок человеческой воли, нацеленный на все силы
тьмы и умаления! Твердо усвоим сами и поможем понять
другим: познание и исполнение воли Божией (даже в умалении и
смерти) не означает пассивности или ожидания
непосредственной встречи. Я не имею права считать Божиим
прикосновением несчастье, постигшее меня из-за собственной оплошности
или греховного поступка1. Я могу ежемгновенно исполнять
1 Однако несчастье, вызванное оплошностью, тоже может явить мне
волю Божию, если я раскаюсь и расстанусь со своей ленью и
беззаботностью. Все поправимо и способно переплавиться в Боге, даже наши грехи. —
Примеч. автора.
62
Пьер Тейяр де Шарден
волю Божию (в той форме, в какой я ее воспринял) лишь на
пределе своих сил, там, где моя деятельность, устремленная к
совершенствованию жизни (совершенствованию, конечно,
соответствующему нормальным человеческим
представлениям), постоянно уравновешивается противоположными
силами, которые пытаются остановить или низвергнуть меня. Если
я не сделаю все, что в моих силах, чтобы продвинуться вперед
или оказать сопротивление, я не достигну желанной точки —
и не смогу покориться Богу, как мог бы я сам и как того
желает Он. Если же, напротив, я делаю эти отважные и
упорные усилия, то тогда я через зло соединяюсь с Богом
глубже, чем со злом; я прилепляюсь к Нему; и в этот момент
мое «приобщение смирением» неминуемо оптимально
совпадает (по структуре) с моей предельной преданностью
человеческому долгу.
Примечание французского издателя
Интересно сопоставить с этими страницами об «обожении
активности и пассивности» следующие пояснения, извлеченные из
письма, в котором незадолго до написания «Божественной среды»
Пьер Тейяр излагал свое богословие о. Огюсту Валансену, одному
из своих самых близких друзей:
«Я по существу допускаю, что завершение мира состоится
лишь через смерть, некую «ночь», возврат, изменение центра и
почти обезличивание... Единение со Христом предполагает
прежде всего, что мы перенесем в Него высший центр своего
существования — что означает полный отказ от эгоизма...
(Однако)
Для того чтобы Христос взял всю мою жизнь — всю жизнь
целиком, — абсолютно необходимо, чтобы я возрастал в Нем не
только посредством аскезы и мучительных отречений, в высшей
степени содействующих единению, но также и посредством поло-
Божественная среда
63
жительных усилий, естественного совершенствования моего
существа.
Чтобы быть всеобъемлющей, формула самоотречения должна
удовлетворять следующим двум условиям:
1) побуждать нас встать надо всем, что существует в мире;
2) и в то же время заставлять нас искренне и увлеченно
содействовать развитию этого самого мира.
Христос отдается нам главным образом через мир,
завершающийся в Нем.
Обратите внимание на то, что за различными природными
построениями я не признаю никакой окончательной и
абсолютной ценности. Я люблю в них не их частные формы, но их
предназначение, состоящее в таинственном созидании сначала обожи-
ваемого, а затем, благодатью Христа, осеняющей наше усилие, —
Божественного.
Таким образом, для полноты христианского усилия, на мой
взгляд, требуется три условия:
1) увлеченно участвовать в усилиях человечества, сознавая, что
не одним только упорством в послушании, но осуществляемым
дедом мы служим завершению Плеромы, формируя ее будущий
состав;
2) посредством этого тяжкого труда, стремясь ко все более и
более широкому идеалу, взойти на первую ступень самоотречения
и возвыситься над эгоистической узостью и ленью;
3) наравне с «полнотой» жизни дорожить и ее «пустотами», то
есть претерпеванием и промыслительными умалениями,
благодаря которым Христос непосредственно и в полную меру
преобразует в Себя как всю личность, так и составляющие ее элементы,
которые мы пытались развить для Него...
Самоотречение и работа человечества гармонично сливаются.
Надо добавить, что их сочетания неисчерпаемо разнообразны.
Существует бесконечное множество призваний. В Церкви есть
св. Фома Аквинский и св. Винсент де Поль, равно как и св. Хуан
де ла Крус. Для каждого из нас есть время расти и время умалять-
64
Пьер Тейяр де Шарден
ся. То преобладает созидающий труд, то — мистическое
уничтожение...
Все эти состояния ведут начало от одной и той же внутренней
направленности, от одного и того же закона, управляющего
двойным процессом — природным становлением личности человека
и его сверхприродным обезличиванием во Христе».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ДВУМ ПЕРВЫМ ЧАСТЯМ
Некоторые общие аспекты
христианской аскетики
Проследив процесс обожения, захватывающий активную
и пассивную сферы нашей жизни, мы можем теперь
окинуть взглядом небесные пространства, куда нас погрузила
эта волна света. Об этом и пойдет речь в третьей части
нашего труда.
Но прежде чем предаться созерцанию Божественной среды,
мы должны подвести итоги и для этого уяснить некоторые
общие положения аскетики, затронутые в предыдущих разделах.
Мы проделаем это в трех последующих главах, темы
которых таковы: 1) Привязанность и отрешенность; 2) Смысл
Креста; 3) Духовная сила материи.
1. Привязанность и отрешенность
«Nemo dat quod поп habet»'. Нет воскурения без ладана. Нет
жертвоприношения без жертвы. Как мог бы человек отдать себя
Богу, если бы перестал существовать? Как мог бы человек
возвыситься до самоотречения, если бы ничем не владел?
1 Никто не может дать того, чего не имеет (лат.). — Примеч. пер.
66
Пьер Тейяр де Шарден
Такой здравый подход позволяет в принципе решить
вопрос, который нередко ставят следующим образом (не
совсем удачно): «Что лучше для христианина: активность или
пассивность? Жизнь или смерть? Возрастание или
умаление? Расширение или сокращение? Обладание или
отрешенность?»
Общий ответ таков: «Зачем разделять и противопоставлять
две естественные фазы одного и того же усилия? Ваше
главное желание и долг — соединиться с Богом. Но чтобы
соединиться, для начала необходимо стать — стать самим собой,
насколько это возможно. Поэтому развивайте себя, овладевайте
миром для того, чтобы быть. И потом, достигнув этой цели,
отрешитесь, примите умаление ради того, чтобы принадлежать
другому. Вот двоякий и вместе с тем единственный завет всей
христианской аскетики».
Приняв его за основу, рассмотрим поближе взаимодействие
этих двух целей и их конечный результат.
а. Сначала1 развивайте себя,
говорит христианину христианство
Обычно в трудах о духовной жизни эта первая фаза
христианского совершенствования никак не вьщеляется. То ли ее
необходимость представляется авторам и без того слишком
очевидной, чтобы они считали нужным говорить о ней, то ли она
требует, как им кажется, деятельности слишком «природной»
1 Очевидно, что слово «сначала* указывает больше на
первоочередность по естеству, чем по времени. Настоящий христианин никогда не
привязывается исключительно и непосредственно к чему бы то ни было,
поскольку искомая им связь с вещами всегда имеет в виду выход за их
пределы и возвышение над ними. Поэтому его привязанность вся
пронизана отрешенностью и подчинена ей (см. ниже в тексте).
При этом характер и темпы развития его духовной жизни требуют
тщательного подхода и неусыпного внимания. Нет ничего проще, как
Божественная среда
67
или даже слишком опасной, чтобы было уместно на ней
настаивать, — так или иначе, они обходят ее молчанием или
предполагают само собой разумеющейся. Это ошибка.
Обязанность человека совершенствоваться, легко принимаемая
большинством людей и присущая в той или иной мере всякой
мирской и религиозной морали, как и все на свете,
продолжается, переплавляется и освящается в Царстве Небесном.
Возрастание^ даже перед людьми, и развитие талантов, даже
природных, — это истинно христианский долг. Таково подлинно
католическое отношение к миру, в котором возрастает особая
способность познавать и любить, причем возрастает не только
в каждом индивидууме или даже народе, но и во всем роде
людском; зтусилу порождает и питает умение видеть все, что
есть истинного и прекрасного в творении, и способность
радоваться истине и красоте, а конечной преображенной фор-
мой ее является любовь. Мы подробно останавливались на этом,
когда говорили о христианском понимании активности; но
сейчас пришло время еще раз напомнить: человеческое
усилие, вплоть до тех его сфер, которые не совсем верно
называют мирскими, должно стать в христианской жизни
священным и объединяющим действием. Оно есть пронизанное
любовью сотрудничество; мы присоединяем свои усилия к
работе Божественных рук, которые совершенствуют и
приготовляют нас (и нас, и мир) к конечному единению через жертву.
Иногда заботы о личном совершенствовании становятся
началом самоотдачи. Вот почему привязанность к
сотворенному, о которой они на первый взгляд свидетельствуют,
незаметно переходит в полную отрешенность.
подменить возрастание и любовь в Боге эгоистическими целями. От этой
опасной подмены предохранить может только постоянное стремление
сберечь (с Божьей помошью) очень живое видение Всевышнего. При наличии
этой высшей цели одна лишь мысль о росте для самого себя и
эгоистическом наслаждении кажется пошлой и отвратительной. — Примеч. автора.
68
Пьер Тейяр де Шарден
Ь. И если что имеете, говорит Христос в Евангелии,
оставьте все и следуйте за Мной1
В каком-то смысле верующий, который, усвоив
христианский смысл развития, станет трудиться, создавая самого себя
и мир для Бога, уже исполняет эту заповедь. Не оставил ли
самого себя, в то же время себя обретая, тот, кто покорял
Землю лишь затем, чтобы подчинить еще немного материи духу?
А также тот, кто, отказываясь от наслаждения, от ленивого
обладания вещами и мыслями, не желал идти по пути
наименьшего сопротивления и смело следовал путем труда,
внутреннего обновления, неустанного расширения и возвышения
своего идеала? И тот, кто ради большего, чем он сам, отдавал
свое время, здоровье и жизнь на содержание семьи, спасение
родины, открытие истины и защиту справедливого дела?
Поскольку все они верно следуют предначертанному
направлению человеческого усилия, то непрерывно и безостановочно
переходят от привязанности к отрешенности.
Однако остаются еще две формы самоотречения, которые
делаются доступными христианину лишь после
непосредственного призыва или повеления Создателя. Мы имеем в виду
исполнение монашеских обетов и опыт умаления, при которых
не ставится целью преследование четко определенного
высшего блага.
Что касается монашеских обетов, то нельзя отрицать, что
монашество (которое возникло и поныне существует помимо
христианства) может быть нормальным, «естественным»
расцветом деятельности человека, стремящегося к более высокой
жизни. Однако соблюдение добродетели бедности,
целомудрия, послушания является началом бегства за естественные
1 См.: «Иисус сказал..: все, что имеешь, продай и раздай нищим, и
будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, следуй за Мною» (Лк 18,
22). — Примеч. пер.
Божественная среда
69
пределы земной жизни, в которой человечество
воспроизводит себя и одерживает победу за победой, и поэтому для
узаконенного распространения монашества потребовалось
разрешение «Due in Altum»1, подтвердившее право человеческой
души на зревшие в ней чаяния. Оно было дано раз и навсегда
в Евангелии. Но кроме того, оно должно быть услышано и
индивидуально — теми, кто воспользуется им: это и есть
«призвание».
Что касается пользования силами умаления, то и здесь
инициатива в еще большей степени должна принадлежать Богу.
Человек может и должен установить иерархию своих низших
сил и освободить их с помощью тех или иных аскетических
упражнений. Он может и должен приносить себя в жертву
зовущей его высшей цели. Но ему не дозволено умаляться ради
самого умаления. Добровольное изувечение, пусть даже и
понимаемое как средство внутреннего освобождения, есть
преступление против жизни, и христианство категорически
осудило его. Церковь утверждает, что наш долг, долг тварных
существ, состоит в том, чтобы стремиться жить все полнее,
все более высокими сферами нашего существа соответственно
стремлениям этой жизни. Только это касается нас. Все
остальное принадлежит Премудрости Того, Кто один умеет
претворять всякую смерть в иную жизнь.
Оставим безрассудное нетерпение. Владыка смерти вскоре
неизбежно посетит нас — возможно, мы уже слышим Его шаги.
Не будем предвосхищать Его час и не убоимся его. Когда Он
войдет в нас, чтобы разрушить, как нам может показаться,
нашу доблесть и силу, которые мы с таким старанием и
любовью собирали для Него по капле от всех соков Земли, Он
будет подобен любящему Огню и в Нем окончательно
совершится наше единение.
1 Отплыви на глубину (лат.). См.: «Когда же Иисус перестал учить,
сказал Симону: отплыви на глубину, и закиньте сети свои для лова»
(Лк 5, 4). — Примеч. пер.
70
Пьер Тейяр де Шарден
с. Таким образом, развитие и самоотречение,
привязанность и отрешенность не исключают друг друга
в общем ритме христианской жизни. Напротив, они
гармонично сочетаются, подобно тому, как в наших
легких вдох следует за выдохом. Это две фазы дыхания
души, или, если хотите, две составляющие единого
усилия, которым она непрерывно утверждается в
предметах, чтобы перерасти их1
Это общее положение. В частных случаях
последовательность этих двух фаз и сочетание этих двух составляющих
обретают бесчисленные оттенки. Их правильному чередованию
помогают наставники духовной жизни с тем внутренним
тактом, который образует их истинную силу. У некоторых
христиан отрешенность всегда сохраняет форму бескорыстия и
рвения, проявляемых в обычном человеческом труде,
исполняемом ими с удвоенным старанием: в этом случае
преображение их жизни будет чисто внутренним. У других может
произойти физический срыв или нравственный надлом, которые
заставят их перейти от уровня праведности в повседневном
существовании к уровню отказов от выбора и мистических
состояний. Но в любом случае дорога всех приводит в одну
точку — конечное обнажение через смерть, сопутствующее
преображению и предшествующее конечному вхождению в
Иисуса Христа. Для любого человека успех его жизни опреде-
1 При такой «динамической» точке зрения исчезает неоднократно
отмечавшееся противоречие между аскетизмом и мистицизмом. В
заботах человека о личном совершенствовании нет ничего, что отврашало бы
его от погружения в Бога, раз это аскетическое усилие есть лишь
начавшееся «мистическое уничтожение*. С того момента, как центр человека
делается важным и желанным только в плане его присоединения (то есть
в движении по направлению) к Божественному центру, исчезает
разделение на «антропоцентризм» (аскетику) и «теоцентризм» (мистику). Без
сомнения, в том процессе, в котором Бог овладевает человеком, тварь в
конечном счете остается пассивной (поскольку Божественное единение
создает ее как бы заново). Но эта пассивность предполагает ответное
действие, то есть активную фазу. Небесный огонь должен на что-то
низринуться: иначе ничто не будет ни истреблено, ни завершено. — Примеч.
автора.
Божественная среда
71
ляется более или менее гармоничным сочетанием обеих
составных ее частей — возрастания во Христе и умаления в Нем,
соответственно заложенным природным и сверхприродным
способностям каждого. И очевидно, что неограниченно
предаваться только развитию или только самоограничению так
же нелепо, как непрерывной еде или посту. В духовной
жизни, как во всяком органичном процессе, для каждого
индивидуума существует оптимум, превышение которого принесет
личности такой же урон, как и неспособность его достичь1.
То, что мы говорили об отдельных личностях, относится и
ко всей Церкви. Возможно, на разных этапах общецерковной
жизни по тем или иным причинам берут перевес то заботы о
земных задачах человечества, то ревность о трансцендентной
цели его усилий. Но в любое мгновение здоровье и
целостность Церкви несомненно зависят от точности, с какой ее
члены, каждый на своем месте, исполняют свое
предназначение, начиная с обязанностей заниматься самыми
мирскими делами вплоть до призвания к суровому покаянию или
высшему созерцанию. Все эти роли необходимы. Подобно
могучему дереву, Церковь нуждается и в крепко вросших в
землю корнях, и в листьях, свободно купающихся в лучах
солнца. Таким образом, в каждый миг она соединяет в
жизненном акте целую гамму бесчисленных пульсаций, каждая
из которых соответствует той или иной ступени или форме
одухотворения.
1 Утверждать, что во всех случаях нужно стараться брать от человека
как можно меньше, означало бы не решить основную проблему его
предназначения, а незаметно упразднить ее. Эта теория минимума порождена,
несомненно, неверным представлением о том, будто Бог возрастает в нас
гораздо более путем разрушения и вытеснения, чем преображения (см.
ниже примеч. 1 к с. 82), или, что то же самое, будто духовные
возможности материального творения фактически исчерпаны. Эта теория, возможно,
помогает избегнуть кое-каких явных опасностей, но она не учит нас, как
извлечь из окружающего максимальную духовную отдачу, а именно в
этом и заключается Царство Божие. Помочь нам тут может только такая
безусловная установка: «Любить в Боге то земное, что постоянно
возрастает». Остальное — дело личного усмотрения христианина и его
индивидуального призвания. См. ниже на с. 78 и далее об использовании
каждым человеком духовных сил материи. — Примеч. автора.
72
Пьер Тейяр де Шарден
Однако в этом разнообразии нечто доминирует — то, что
придает организму в целом (как и каждой его части)
отчетливо христианское лицо: это стремление к Небу, трудный
мучительный прорыв через материю. Мы готовы снова и снова
напоминать, что сверхприродное ожидает развития нашей
природы и содействует ему. Но нельзя забывать и о том, что в
конечном счете оно возвышает и завершает ее лишь в
видимом уничтожении. Нераздельное слияние двух целей —
личного развития и самоотречения в Боге — при постоянном, а
затем и окончательном преобладании второго над первым, —
в этом вся тайна Креста.
2. Смысл Креста
Крест всегда был знаком разделения и основой отбора среди
людей. Вера говорит нам, что именно по тому, как принимает
его душа, вызывает ли он в ней притяжение или отталкивание,
и происходит в недрах человечества отбор доброго и дурного
семени, отделение избранных от непригодных. Всюду, где он
появляется, неизбежно возникают смуты и разделения.
Поэтому необходимо заботиться о том, чтобы этот конфликт не
разжигался без нужды такой проповедью учения Христа
распятого, которая усиливала бы раздоры. Слишком часто нам
предлагают поклоняться Кресту не как высшей цели, которой
мы достигнем, если перерастем себя, но как символу печали,
ограничения и подавления.
Этот способ проповедовать Страсти Господни
проистекает в большинстве случаев лишь от неправильного
употребления религиозной лексики, когда самыми значительными
словами (такими, как жертва, заклание, искупление), стершимися
от употребления, пользуются необдуманно и легкомысленно.
Мы играем понятиями. Но такая манера говорить создает
впечатление, что Царство Божие не может прийти без похорон-
Божественная среда
73
ной печали, без постоянного противодействия человеческим
силам и стремлениям, без попрания их. За верными словами
кроется нечто отнюдь не соответствующее христианским
установкам. То, что мы сказали в предыдущем разделе об
обязательном сочетании отрешенности и привязанности, придает
христианской аскезе гораздо более насыщенный и полный
смысл.
В самых общих чертах учение о Кресте можно определить
так: его исповедует каждый, кто убежден, что в великом смя-
тении, которым охвачено человечество, перед ним
открывается выход, и что это — путь восхождения. Жизнь имеет цель,
следовательно, она побуждает избрать направление
движения, которое на деле оказывается путем к наивысшему
одухотворению при максимальном усилии. Принять эти
основополагающие принципы — это уже значит встать в ряды
учеников Христа распятого, может быть, далеких и
неявных, но настоящих. Этот начальный выбор производит
первое отделение отважных, которым суждено преуспеть, от тех,
кто ищет лишь наслаждения и обречен на провал, —
избранных от осужденных.
Христианство одновременно и уточняет, и развивает эту
пока еще недостаточно ясную установку. Прежде всего оно
дарует нам откровение о первородном грехе, которое
помогает понять причины смущающей нас чрезмерности греха и
страдания, наводнивших мир. И затем оно открывает нашему
зрению и нашему сердцу — чтобы стяжать нашу любовь и укрепить
нашу веру — захватывающую и непостижимую реальность
исторического Христа. За Его образцовой жизнью частного лица
скрывается тайная драма: Господь мира не только живет,
будто простая частица этого мира, простой жизнью, но и (сверх
нее и в ней самой) всеобщей жизнью Вселенной, которую Он
принимает на Себя и с которой соединяется, Сам изведав эту
жизнь. И, наконец, в ответ на нашу жажду счастья крестная
смерть Христа открывает нац: конечную цель творения не
следует искать в том, что есть преходящего в этом мире, требуе-
74
Пьер Тейяр де Шарден
мый от нашей верности подвиг должен свершиться уже вслед
заполним преображением нас самих и всего нас окружающего.
Так мало-помалу раскрываются перспективы самоотречения,
вносимого в повседневную жизнь. И в итоге мы оказываемся
совершенно оторванными, как и велит Евангелие, от
чувственного плана земного бытия. Но отрыв этот происходил
постепенно, его процесс не спугнул и не потревожил того уважения,
которое мы питаем к поразительной красоте человеческого усилия.
Крест, несомненно, означает бегство от чувственного мира
и даже, в некотором смысле, разрыв с этим миром. Ставя
перед нами конечную цель восхождения, он действительно
побуждает нас пересечь некий рубеж, некую критическую точку,
и тем самым мы теряем опору в земной реальности. Это
конечное «превышение», предполагаемое и принятое нами с
первых шагов, неизбежно придаст однажды особый смысл всем
нашим поступкам. Именно в этом и состоит христианское
безумие по мнению «разумных», не желающих рисковать ради
какой-то полной «запредельности» никакими благами
нынешней жизни. Но этот мучительный выход за пределы
подвластных опыту сфер, который являет собой Крест, есть лишь (и об
этом надо неустанно напоминать) исполнение высшего зако-
на всякой жизни. К тем скрытым от наших глаз вершинам, к
которым зовет нас Распятие, мы взбираемся по тропе,
совпадающей с дорогой всеобщего Прогресса. Царственный
крестный путь — это как раз и есть путь человеческого усилия,
выпрямленный и продолженный сверхприродным образом. Поняв
во всей полноте смысл Креста, мы можем больше не бояться,
что жизнь покажется нам унылой и уродливой. Просто мы стали
более чуткими к ее непостижимой значительности.
В итоге Иисус на Кресте является одновременно и
символом, и реальностью гигантского вековечного труда,
мало-помалу возвышающего тварный дух, чтобы привести его в
глубины Божественной среды. Он представляет (в каком-то истинном
смысле Он есть) само творение, которое с Божьей помощью
Божественная среда
75
взбирается по склонам бытия, то цепляясь в поисках опоры за
предметы, то отрываясь от них, чтобы продвинуться вперед, и
всегда расплачиваясь физическими страданиями за
отступления, вызванные нравственными падениями.
Следовательно, Крест не бесчеловечен, но сверхчеловечен.
Мы осознаем, что с самого зарождения нынешнего
человечества он был воздвигнут как указатель пути, ведущего к
высочайшим вершинам творения. Но в нарастающем свете
Откровения его поначалу нагие руки оказались облеченными во
Христа, он стал «Crux inuncta»1. На первый взгляд это
окровавленное Тело может показаться нам зловещим. Не исходит
ли от него мрак? Подойдем к нему ближе. И мы узнаем
пламенного Серафима из Альверна2, чье страдание и сострадание
есть «incendium mentis»3. Для христианина речь идет не об
исчезновении во тьме Креста, но о восхождении в его свете.
Примечание французского издателя
На нескольких страницах в отличие от «Божественной среды»,
не посвященных «внутренним и внешним движущим силам», отец
Тейяр в спонтанной медитации свободно выразил свой взгляд на
решающее значение священнического и монашеского призвания,
евангельских заветов и искупительной смерти. Об этом
свидетельствуют следующие краткие отрывки:
«Всякий священник, поскольку он священник, посвятил свою
жизнь делу всеобщего спасения. Если он сознает свое
предназначение, он должен жить уже не для себя, но ради мира, по примеру
Того, Кто помазал его, чтобы он свидетельствовал о Нем.
1 Крестом помазанным (лат.). — Примеч. пер.
2 Намек на видение св. Франциска, которому Христос явился в виде
огненного Ангела, пригвожденного к Кресту. — Примеч. пер.
3 Горение ума (лат,). — Примеч. пер.
76
Пьер Тейяр де Шарден
По мере моих сил, ибо я священник, я хочу отныне первым
осознавать, что любит, к чему стремится и от чего страдает мир, —
первым искать, сочувствовать, трудиться, первым развивать себя и
жертвовать собой, быть более человечным и в высшем смысле
земным, чем кто-либо из служителей мира сего...
И в то же время я желаю, осуществляя евангельские
заповеди, своим самоотречением исполнить все, что есть от небесного
огня в тройной вожделенной цели, — освятить целомудрием,
бедностью и послушанием силу, сокрытую в любви, богатстве и
свободе.
Господи, да было ли когда-нибудь прежде, чтобы кровь
человечества делала его столь подобным жертве заклания, внутреннее
его движение — столь способным к творческому преображению, а
тоска его — столь близким к высшему единению?..
О Священство! Никогда ты еще не было священством в
большей степени, чем ныне, такое, каково ты есть, — замешанное на
муках и крови этого поколения, погруженное в них, более
деятельное, чем когда-либо, более призванное к своему служению...
Поскольку я так слаб, Господи, я не смею просить Тебя о
даровании этого блаженства. Но я ясно вижу его и провозглашаю:
Благословенны те из нас, кто в эти решающие дни Творения и
Искупления избраны для высшего логического завершения своего
призвания — для соединения со Христом вплоть до смерти с Ним!..»
(« Священник»)
3. Духовная сила материи
Тот же луч, который христианская духовность, понятая во
всей полноте, направляет на Крест, чтобы его вочеловечить
(не застилая его), освещает материю, чтобы ее одухотворить.
В своем стремлении к мистической жизни люди часто впа^
дают в ошибку: они резко противопоставляют добро и зло,
Божественная среда
77
душу и тело, дух и плоть. Несмотря на некоторые
общепринятые представления, такая манихейская тенденция никогда не
одобрялась Церковью. Да будет нам позволено, прежде чем
завершить изложение наших воззрений на Божественную
среду, вернуть права священной материи и воздать ей хвалу, ибо,
придя на Землю, Господь пожелал облечься в нее, спасти ее и
освятить.
С аскетической, или мистической, точки зрения, на
которую мы встали на этих страницах, материя, собственно, не
является ни одной из тех абстрактных сущностей, которые
обозначает этим словом наука или философия. Для нас это та
же самая конкретная реальность, что и для физики и
метафизики, обладающая теми же основными свойствами
множественности, осязаемости и взаимосвязанности. Однако сейчас мы
берем эту реальность в самом широком смысле, мы хотим
охватить всю ее целиком, во всей ее полноте и богатстве, она
интересует нас не только как предмет научных и философских
изысканий, но и как сфера нашей практической
деятельности. Материя для нас — это вся совокупность окружающих нас
предметов, сил, тварных существ, в той мере, в какой мы
воспринимаем их ощутимыми, очевидными и «природными» (в
богословском смысле слова). Это всеобщая, универсальная,
осязаемая, бесконечно разнообразная и подвижная среда, в
недра которой погружена наша жизнь.
Каким же тогда предстает перед нами в результате нашей
деятельности то, чему мы дали это определение? Как
загадочная двуликая сила.
С одной стороны, материя является бременем, оковами,
мучением, грехом, угрозой нашей жизни. Это то, что давит,
страдает, причиняет боль, искушает, стареет. Материя тянет
нас к земле, парализует, делает уязвимыми и греховными. Кто
освободит нас от этого смертного тела?
Но в то же время материя — это радость существовать,
счастье осязать, сила преодолевать, наслаждение возрастать.
Она влечет, обновляет, соединяет и цветет. Материя питает,
78
Пьер Тейяр де Шарден
поддерживает, связывает со всем на свете, наполняет жизнью.
Лишиться ее для нас невыносимо. «Non volumus expolian, sed
supervestiri» (2 Кор 5, 4)1. Кто даст нам бессмертное тело?
Аскетизм обычно рассматривает материю лишь с одной
стороны, с той, что обращена к смерти, и он шарахается и
говорит: «Бегите!» Но что сталось бы с нашим духом, Господи,
если бы он не питался хлебом земных вещей, не услаждался
бы вином тварных красот, не укреплялся бы в человеческой
борьбе? Какие ничтожные силы и бескровные сердца принес-
ш^бь! Тебе Твои создания, если бы они преждевременно
отрезали себя от лона, в которое Ты промыслительно поместил
их? Объясни нам, Господи, как можем мы, не поддаваясь
искушению, смотреть на сфинкса. Дай нам, не изощряясь в
домыслах человеческого ума, понять в простом и конкретном
явлении — в Твоем искупительном погружении в материю —
тайну, сокрытую даже в недрах смерти. Дай нам увидеть в Твоем
мучительном Воплощении возможность ревностно покорять
Тебе духовную силу материи, а затем научи нас этому.
Пусть отправной точкой в наших размышлениях послужит
сравнение. Вообразим себе ныряльщика, пытающегося
подняться к свету из морских глубин. Или, лучше, представим
себе путника на склоне окутанной туманом горы, который
стремится к залитой солнцем вершине. Для каждого из них
пространство разделено на две зоны с противоположными
свойствами — то, что позади и внизу, все более и более уходит во
тьму, то же, что впереди и вверху, все ярче озаряется светом.
И для пловца, и для альпиниста успех состоит в том, чтобы
подняться во вторую зону, ища опоры во всем окружающем.
Кроме того, при этих усилиях свет нарастает с каждым новым
движением; и в то же время пройденное пространство, оказьь
ваясь позади, перестает быть освещенным и погружается в
темноту. Запомним эти примеры, ведь в них символически
выражены все элементы, необходимые нам для понимания того,
1 Не хотим совлечься, но облечься. (Вульгата: «nolumus expolian, sed
supervestiri»). — Примеч. пер.
Божественная среда
79
как мы должны относиться к материи и благоговейно
пользоваться ею.
Прежде всего материя не есть лишь тянущее бремя,
вязкий ил, колючий кустарник, заграждающий тропу. Сама по
себе, до того, как мы определим свою позицию и сделаем
выбор, она является склоном, по которому можно и
подниматься, и спускаться, средой, которая может поддерживать, а
может и провалиться под ногами, ветром, способным повергнуть
на землю и поднять в воздух. По ее природе и вследствие
первородного греха в ней действительно заключено постоянное
стремление к упадку. Но по ее природе также и благодаря
Воплощению в ней есть причастность (направленность или
влечение) к сверхбытию, которая уравновешивает и даже
преодолевает разные «femes peccati»1. Полная правда о нашем
положении состоит в том, что в силу нашей включенности во
Вселенную каждый из нас помещен в каком-то слое или на
склоне в особую точку, определяемую данным моментом ми-
ровой истории, местом нашего рождения и нашим личным
призванием. И наша жизненная задета заключается в том,
чтобы из этой точки, местоположение и высота которой могут
быть различны, юсходить к свету и тем самым к Богу через
заданный ряд творений, которые на деле являются не препят-
ствиями, но точками опоры при подъеме, полезными посред-
никами, необходимой пищей, силой, которую мы должны
облагородить, элементами, которые мы должны усвоить и увлечь
за собой.
Таким образом, в зависимости от все того же нашего
исходного положения в вещественном мире, а также каждой
последующей позиции, которую мы в нем займем, материя
делится соответственно нашему усилию на две зоны: ту, которую
мы достигли и^ищщд||^и£0торой мы не сиожеш^иуту^
и в которой нельзя остановиться, ибо остановка означает
движение вспять, — это зона материи, взятой в ее материальном и
чувственном аспекте; другая, предоставленная нашим новым
1 побуждения ко греху (лат.). — Примеч. пер.
80
Пьер Тейяр де Шарден
усилиям роста, поиска, покорения, «обожения», — зона мате-
рии, взятой в аспекте духовном. Граница между этими зонами
весьма относительна и подвижна. То, что хорошо, чисто, ду-
ховно для моего собрата, который на склоне горы находится
подо мной или в стороне от меня, может быть дурно, грязно."
материально пня меня самого. То, что я мог позволить себе
вчера, сегодня, возможно, мне уже надо отвергнуть. И
напротив, те поступки, которые были бы тяжким прегрешением для
св. Алоисия Гонзаги и св. Антония, я, возможно, должен
совершить именно для того, чтобы подняться вслед за этими
святыми. Иными словами, никакая душа не приходит к Богу,
не проделав определенный путь через материю. Путь этот в
одном смысле означает расстояние от нас до Него, а в другом —
соединяющую с Ним дорогу. Никто не станет таким, каким
его желает видеть Бог, без определенных завоеваний и побед.
У каждого из нас есть своя лестница Иаковлева1, ступени
которой образуются из ряда вещей. Не будем же пытаться преж-
девременно бежать из мира. Станем управлять своей жизнью в
Ъотоке предметов; и_тогда вместо тяготения к бездне наслаж-
дения и эгоизма мы почувствуем, как из творений
высвобождается целительная «составляющая», которая в соответствии с
указанным выше процессом расширит нас, вырвет из нашей
ничтожности, властно направит к раскрывающимся
горизонтам, к отречению от чувственных радостей и научит все
сильнее жаждать красоты духовной. Та же материя, которая,
казалось, побуждала нас искать как можно больше удовольствий и
как можно меньше трудиться, откроется для нас как причина
стремиться к минимальным наслаждениям и максимальным
усилиям.
Иначе говоря, то, что является законом для индивидуума,
оказывается действующим в уменьшенном и сокращенном виде
всеобщим законом. Мы не слишком ошибаемся, когда дума-
ем, что всему миру тоже надлежит пройти некий
определенный путь, прежде чем достичь своего завершения. Не усом-
1 См.: Быт 28, 12—19. — Примеч. пер.
Божественная среда
81
нимся в этом. Если во всей совокупности материи имеются и
непригодные энергии, если, к несчастью, в ней есть порочные
силы и элементы, отделение которых происходит медленно,
то зато в ней, несомненно, содержится некоторое количество
духовной энергии, постоянное возрастание которой во Христе
Иисусе представляет собой для Создателя важнейший
текущий процесс. В настоящий момент эта сила еще рассеяна
понемногу везде; ее следы есть в любом предмете, каким бы
ничтожным и грубым он ни казался. Действие Тела Христова,
Который живет в Своих верных, в том и состоит, чтобы
терпеливо отсеивать эти небесные силы — вьщелять эту избранную
субстанцию, не дав потеряться и малой ее части. Шаг за
шагом дело подвигается, мы можем быть в этом уверены.
Благодаря множеству людей и призваний Дух Божий проникает во
все сферы и во всех действует. Это то самое великое дерево, о
котором мы говорили выше, чьи освещенные солнцем ветви
очищают соки, извлеченные невзрачными корнями, и
превращают их в цветы. По мере того, как продвигается дело,
некоторые участки, по-видимому, оказываются исчерпанными. Мы
уже говорили с том, что в каждой индивидуальной жизни
граница между духовной и плотской материей постоянно
смешается вверх. Точно так же по мере своей христианизации
человечество должно все меньше чувствовать нужду и потребность
в некоторых видах земной пищи. Созерцание и целомудрие
тоже должны постепенно получать перевес над суетными
делами и непосредственным обладанием. Это общий «сдвиг»
материи к духу. Такое движение должно иметь свою цель.
Когда-нибудь все материальное вещество, подлежащее обожению,
одухотворится, все избранные силы окажутся
восстановленными, и тогда наш мир будет готов к Парусин.
Кто же узнает в этой всеобщей истории материи великий
символический акт Крещения? Христос погружается в воды
Иордана, олицетворяющие силы Земли. Он освящает их. И,
как сказал св. Григорий Нисский, Он выходит из вод,
стекающих с Него, поднимая с Собой мир.
82
Пьер Тейяр де Шарден
Погружаться и всплывать, включаться в мир вещей и
очищаться, обладать и отрешаться, преодолевать и влечь за собой —
это двойное и вместе с тем единое движение спасает материю
в ответ на ее призыв1.
О влекущая и могучая материя, материя размягчающая и
укрепляющая, обогащающая и разрушающая, — вверившись
небесным силам, которые сделали твои воды благоуханными
и чистыми, я отдаюсь твоим великим просторам. Сила
Христова перешла в тебя. Влеки меня своим притяжением, питай
меня своими соками. Укрепляй меня своим сопротивлением.
Освобождай меня утратами. И, наконец, всею собою — освяти
меня.
1 Чувственный мистицизм, а также некоторые формы неопелагиан-
ства (например, американизм) уделяют внимание только первой фазе и
впадают в заблуждение, ища небесную любовь и Царство Божие на
уровне человеческих привязанностей и прогресса. И наоборот,
сосредотачиваясь лишь на второй фазе, некоторые формы утрированного
христианства видят возможность совершенствования в одном уничтожении
«природного» начала. Истинный сверхприродный христианин, много раз
описанный Церковью, и не оставляет творение в прежнем состоянии, и
не уничтожает его — он его одухотворяет. Разве не очевидно, что любовь
и попечение Божие, какими бы трансцендентными и созидательными
они ни были, снизойдут только на человечное сердце, то есть на то, что
было вскормлено (и в переносном, и в прямом смысле) всеми соками
земли? Удивительно, что столь немногие понимают — как в этом случае,
так и в других — смысл преображения. То им кажется, что в
преображенном предмете ничто не изменяется. То они рассматривают его как
нечто совершенно новое. В первом случае они упускают из виду дух.
Во втором — материю. Второе заблуждение, хоть и менее грубое, чем
первое, на деле оказывается столь же губительным для человеческого
равновесия. — Примеч. автора.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Божественная среда
Никто из нас не живет для себя,
и никто не умирает для себя...
Живем ли, или умираем —
всегда Господни.1
Первые две части нашей книги были просто анализом и
исследованием этих слов апостола Павла. Мы рассмотрели
бытие сначала со стороны активности, развития, жизни, затем —
со стороны различных проявлений пассивности, умаления и
смерти. Достаточно было чуть выйти за пределы внешнего
осязаемого облика вещей, чтобы увидеть, как повсюду вокруг нас —
и слева, и справа, и позади, и впереди, и под нами, и над нами —
пробивается и просвечивается Божественное. Но это
Божественное Присутствие не просто обнаружило себя перед нашим
взором или рядом с нами. Оно так полно наводнило собой все, и
мы сами оказались настолько окружены и пронизаны им, что
не осталось места, где нам преклонить колени — разве что в
глубине своего сердца.
Божественное осаждает, пропитывает, лепит нас при
помощи всех без исключения творений. Мы считали его дале-
1 Рим 14, 7—8. (Вульгата: «Nemo enim nostrum sibi vivit, et nemo sibi
moritur... Sivi ergo vivimus, sive morimur, Domini sumus»). — Примеч. пер.
84
Пьер Тейяр де Шарден
ким и недосягаемым, а оказалось, что вся наша жизнь
погружена в его пылающие недра. «In ео vivimus...» Поистине, как
сказал Иаков, очнувшись от своего сна, мир, этот ощутимый
мир, куда мы несли скуку и развязность, годные для суетных
мест, есть земля святая, а мы этого не знали1. «Venite,
adoremus»2.
Углубимся в недра этой высшей духовной субстанции,
омывающей нас своим живым светом. С благоговением
перечислим ее свойства, потом попробуем распознать их природу
и, наконец, постараемся увидеть, каким образом можем мы
все шире раскрывать себя ей навстречу.
1. Свойства Божественной среды
Главное чудо Божественной среды заключается в той
легкости, с какой она соединяет и уравновешивает в себе,
казалось бы, самые противоположные качества.
Огромная, как мир, и гораздо более грозная, чем любая из
сил Вселенной, она тем не менее обладает высочайшей
концентрацией и определенностью, составляющими
притягательность и обаяние человеческих существ.
Обширная и неизмеримая, подобно сверкающему потоку
творений, которые поддерживает и животворит ее океан, она
в то же время сохраняет реальную трансцендентность,
позволяющую ей упорядоченно соединять элементы мира в ее
собственном победоносном и личностном единстве.
Несказанно близкая и ощутимая, поскольку она оказывает
на нас давление всеми силами Вселенной, она, однако, с
таким постоянством ускользает от наших объятий, что мы
сможем уловить ее здесь, на Земле, лишь возвысившись, позволив
самому ее потоку поднять нас до предела наших возможнос-
1 «Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь
присутствует на месте сем; а я и не знал» (Быт 28, 16). — Примеч. пер.
2 Приидите, поклонимся (Пс 94, 6). (Були.: Ps. 95, 6). — Примеч. пер.
Божественная среда
85
тей; живущая в недосягаемой глубине каждой твари и
влекущая ее к этой глубине, она непрерывно отступает еще глубже,
увлекая нас за собой ко всеобщему центру всякой
завершенности1.
Благодаря ей прикосновение к материи очищает, и
целомудрие расцветает, как вершина любви.
Развитие в ней приводит к самоотречению. Привязанность
к вещам отделяет от того, что в них тленно. Смерть становится
воскресением.
Однако если мы попытаемся выяснить, откуда в ней
берется столько удивительно соединенных совершенных свойств,
мы увидим, что все они проистекают из одного главного
свойства, которое мы можем выразить следующим образом: в ответ
на наши поиски Бог не открывается нам повсюду как
универсальная среда лишь потому, что Он есть крайняя точка, в
которой сходятся все реальности. Hie et nunc2 существование
каждого элемента мира, каким бы он ни был, похоже на конус,
образующие которого сходятся (стремясь к конечной цели их
индивидуального совершенствования и к конечной цели
совершенствования содержащего их мира) в Боге как
стягивающей их вершине. Отныне мы должны видеть во всех
творениях, в их природе и действиях, то, что есть в них самого
сокровенного и самого реального, — как солнце в осколках
разбитого зеркала, — чтобы в их множественности
открывалась одна Реальность, недосягаемая в своей близости,
духовная в своей материальности. Если какой-нибудь предмет
оказывает на нас воздействие своей глубинной сущностью, то это
нас озаряет Вселенский Центр. Никакую реальность в ее
самой желанной сути не можем мы постичь ни умом, ни
сердцем, ни осязанием, если сама структура вещей не заставит нас
подняться к первоисточнику их совершенства. Этот Центр, этот
1 По мере того, как я все более одухотворяюсь, я достигаю Бога в тех,
кого люблю. Точно так же я улавливаю Его в глубине всего доброго и
прекрасного, по мере того, как я все дальше продвигаюсь в поисках их, а
мои способности все более очищаются. — Примеч. автора.
2 Здесь и сейчас (лат.). — Примеч. пер.
86
Пьер Тейяр де Шарден
источник открывается повсюду. Именно потому, что Бог
бесконечно удален и подобен точке, Он бесконечно близок и
разлит повсюду. Именно потому, что Он есть Центр, Он объемлет
всю сферу. Прямо обратное ложной вездесущности материи,
которая, казалось бы, должна проистекать из ее предельной
разобщенности, Божественное Всеприсутствие есть следствие
предельной духовности. В свете этого открытия мы можем снова
двинуться навстречу неисчерпаемым чудесам, которые
приберегла для нас Божественная среда.
Какой бы необъятной ни была Божественная среда, она в
действительности является Центром. Она обладает свойством
центра, то есть прежде всего абсолютной и безусловной властью
соединять (и, следовательно, завершать) тварные существа в
своем лоне. В Божественной среде все элементы Вселенной сопри-
касаются друг с другом тем, что есть в них самого глубинного и
самого окончательного. Мало-помалу они сосредотачивают в ней,
ничего не утрачивая и уже не подвергаясь опасности
дальнейшей порчи, все то, что есть в них самого чистого и притягательного.
Встречаясь в ней, они теряют взаимное отчуждение и
разобщенность, которые составляют главную трудность человеческих
отношений. Да обретут в ней покой все, кто страждет от разделений,
скупости или расточительства, свойственных миру! Во внешних
сферах бытия человек непрерывно терзается от разлук, которые
производит между телами расстояние, между душами —
непонимание, а между жизнями — смерть. Ему приходится еще и
постоянно томиться от невозможности за свой короткий век
уследить за всем и все объять. Наконец, его всегда приводит в
смятение, и не без основания, бессмысленная беззаботность и
безнадежная непроницаемость природной среды, ему кажется,
что в ней попусту растрачивается и терпит поражение большая
часть его личных усилий, и он напрасно стучится и кричит —
ему ответит молчание.
Все это — внешние скорби.
Но оставим поверхность. И, не покидая мира, углубимся в
Бога. Там и оттуда, в Нем и через Него мы все вместим в себя
Божественная среда
87
и всем овладеем. Там мы однажды вновь обретем аромат и
сияние всех цветов и огней, с которыми мы вынуждены были
расстаться ради верности жизни. Те, кто казался нам
безнадежно недосягаемым и ускользал от нашего воздействия,
соединятся там самой уязвимой, чуткой и восприимчивой
стороной своей сущности. Там собраны и сохранены все наши
малейшие желания и усилия, и там они могут вызвать
мгновенный отклик в каждой частице Вселенной.
Водворимся в Божественной среде. Окажется, что мы
принадлежим ей самой глубиной своей души и самым
вещественным, что есть в материи. Мы откроем в ней, наряду со
средоточием всяческой красоты, некую сверх-живую,
сверхчувствительную, сверх-деятельную точку Вселенной. И в то
же время мы ощутим, как наша способность действовать и
поклоняться сама собой упорядочивается в нашей душе и
достигает полноты.
Ибо в этой особой среде не только соединяются и
упорядочиваются все внешние движущие силы мира, но сверх того
она чудесным образом так направляет и расширяет
внутренние силы вверившегося ей человека, что он как бы играючи
обходит многочисленные подводные камни, о которые
зачастую разбивались мистические попытки.
Прежде всего человек отнюдь не пантеистический
обитатель Божественной среды. На первый взгляд, Божественные
глубины, показанные нам ап. Павлом, могут походить на те
чарующие сферы, которые разворачивают перед нашими
глазами монистические философские и религиозные школы. На
самом же деле они совершенно иные, гораздо более надежные
для наших умов и гораздо более желанные для наших сердец.
Пантеизм соблазняет нас перспективами всеобщего и
совершенного единения. Но, в сущности, если бы в нем
содержалась истина, он мог бы дать нам лишь безликое слияние и
бессознательность, поскольку в конце измышленной им
эволюции элементы мира исчезают в Боге, которого они сами
порождают или который поглощает их. Наш Бог, напротив,
88
Пьер Тейяр де Шарден
доводит до предела дифференциацию творений,
сосредотачивая их в Себе. В высшей точке соединения с Богом избранные
обретают в нем завершение своего индивидуального
становления. Следовательно, лишь христианство спасает, сохраняя все
права мысли, основное чаяние мистики — соединиться (то есть
стать Другим), оставаясь собой. Более притягательная, чем все
Боги-миры, — вечный соблазн которых «In omnibus omnia Deus»
(En pasi panta Theos)1 она вбирает в себя и исчерпывает,
одновременно очищая его, — Божественная среда является тем не
менее антиподом ложного пантеизма. Христианин может всем
сердцем отдаться ей, не боясь стать когда-нибудь монистом.
Доверившись этим глубоким водам, еще меньше он
должен бояться потерять опору в Откровении и жизни, иными
словами — обнаружить нереальность объекта своего
поклонения или химеричность предмета своих занятий. Разум
христианина, погруженного в Божественные пространства, не
претерпит никаких вредных деформаций, которые могли бы сделать
из него «модерниста» или иллюмината.
Поистине, в его прозревших глазах Творец, а точнее (мы
вскоре это увидим) Искупитель, растворен и разлит в вещах
до такой степени, что, по выражению св. Анжелы из Фолиньо,
«мир полон Богом». Но это возрастание, на его взгляд, имеет
цену лишь постольку, поскольку он видит, что свет,
омывающий все вокруг, исходит из исторического центра и
направляется вдоль совершенно определенной традиционной оси.
Великая притягательная сила Божественной среды всей своей
конкретной ценностью обязана в конечном счете бого-че-
ловеческой связи, которая открылась в Явлении Христа. Вне
Его исторической реальности пьянящее нас Божественное
всеприсутствие уподобится всем прочим метафизическим
мечтаниям: неясное, расплывчатое, условное, оно не
допускает решающей проверки опытом, которая позволила бы
нашему разуму принять его, и не имеет нравственной направ-
1 Бог все во всем (I Кор 15, 28). (Вульгата: «ut sit Deus omnia in
omnibus»). — Примеч. пер.
Божественная среда
89
ленности, которую можно было бы ввести в нашу жизнь.
Поэтому какие бы ослепительные взлеты мы ни испытали,
прозревая Воскресшего, их ценность и реальность всегда будут
связаны с очевидной и поддающейся проверке истиной
евангельского события. Христос мистический. Вселенский
Христос апостола Павла, может иметь в наших глазах значение и
смысл лишь как расширение Христа, рожденного от Марии
и умершего на Кресте. Первый заимствует у последнего Его
главное свойство неоспоримости и конкретности. Как бы
далеко ни увлекло нас в Божественные пространства,
открытые христианской мистике, мы никогда не выйдем зал
пределы евангельского Христа. Напротив, мы испытываем
все нарастающую потребность все более плотно облечься в
Его человеческую истинность. И в этом нет модернизма в
дурном смысле слова. И еше меньше мы можем быть
причислены к духовидцам и иллюминатам.
Собственно говоря, заблуждение духовидцев состоит в
смешении различных планов бытия и, следовательно, в
непонимании, какого рода активность присуща каждому из них. С
точки зрения иллюмината, Божественное присутствие озаряет
предметы не только изнутри, но и стремится охватить их
поверхность и тем самым уничтожить их навязчивую, но
необходимую реальность. Медленное созревание прямых причин,
сложная сеть материальных систем, бесконечная
последовательность звеньев миропорядка — все это списывается со
счетов. И через эту тонкую завесу без единого шва воображение
рисует действие Божественного Промысла совершенно
открытым и беспорядочным. Это ложное чудотворство, мешаюшее
человеческому усилию и расхолаживающее его.
Совсем иначе, что мы уже подробно показали, действует
на человеческую активность истинное преображение мира во
Иисусе Христе. В недрах Божественной среды, как учит
Церковь, предметы действительно преображаются, но изнутри. Они
наполняются внутренним светом, но при этом свечении со-
90
Пьер Тейяр де Шарден
храняются — вернее сказать, усиливаются — их наиболее
характерные черты. Мы можем погрузиться в Бога, лишь
продолжив самые индивидуальные особенности нашего внутреннего
устроения за их собственные пределы: вот основное правило,
которое всегда позволит отличить подлинную мистику от
поддельной. Божественное лоно необъятно, «multae mansiones»1.
И в то же время в этой необъятности в каждый миг любому из
нас предназначается только одно-единственное место, то,
которое уготовляет нам длительное и добросовестное
исполнение наших природных и сверхприродных обязанностей в этой
жизни. Бог соединится с нами во всей Своей полноте в этой
точке, в которой мы окажемся в нужную минуту только в том
случае, если во всех областях будем предпринимать активную
деятельность. Вне этой точки Божественная среда или совсем
не существует для нас или существует как бы неполно, хотя и
продолжает обступать нас. Мы должны не беспомощно
барахтаться в ее широком море, а делать постоянные усилия, чтобы
достойно встретить натиск ее волн. Ее сила ждет проявления
нашей энергии и побуждает нас к нему. Подобно морской
поверхности, которая в некоторые дни начинает искриться
лишь тогда, когда ее рассекает корабль или пловец, мир
озаряется Богом только в ответ на наш порыв. Когда путем
высшего экстаза или смерти Бог желает окончательно покорить
Себе христианина и соединиться с ним, то Он, можно сказать,
завладеет им тогда, когда любовь и послушание побудят того
напрягать все свои силы.
Может показаться, что подобные крайности,
противоположные крайностям квиетизма и иллюминизма, возвращают
верящего в Божественную среду к заблуждениям языческого
натурализма. Своей верой в небесную ценность человеческого
усилия, своим ожиданием нового пробуждения дремлющей в
мире способности поклонения, своим уважением к духовным
силам, сокрытым пока еще в материи, наш христианин может
показаться весьма похожим на почитателей Земли.
1 Обителей много (Ин 14, 2). См. примеч. 1 к с. 117. — Примеч. пер.
Божественная среда
91
Но, как и в случае с пантеизмом, это только внешнее
сходство, которое часто наблюдается в противоположных вещах.
Язычник любит Землю, чтобы насладиться ею и себя в ней
заточить. Христианин — чтобы очистить ее и позаимствовать
у нее же самой силу уйти от нее.
Язычник желает сочетаться со всем чувственным, чтобы
извлечь из этого максимальную радость — он соединяется с
миром. Христианин умножает свои связи с миром для того,
чтобы овладеть его энергиями или покориться им —
энергиями, которые он возведет или которые сами возведут его к Небу.
Он предвосхищает свое единение с Богом,
Язычник полагает, что человек обожествляется, замыкаясь
на себе, а завершение индивидуального человеческого
развития или общества в целом есть акт самоутверждения.
Христианин видит возможность своего обожения в том, чтобы его
совершенствование взял на себя Другой: вершиной жизни в
его глазах является смерть в единении.
Для язычника реальность Вселенной проявляется лишь в
своей проекции на плоскость осязаемого: она
непосредственна и множественна. Христианин располагает теми же
элементами; но он продлевает их вдоль общей оси, соединяющей их
с Богом, и тогда Вселенная обретает для него единство, и все
в ней оказывается достижимым в конечном Центре ее
завершения.
В итоге мы имеем право сказать, что христианский
мистицизм, сравнительно с иными основными формами, которые
обретал религиозный дух человечества на протяжении
истории, включает в себя все, что есть самого отрадного и
сильного в любой мистике (кроме ее дурных и сомнительных
сторон). В нем ясно проявляется поразительное равновесие между
активностью и пассивностью, между обладанием миром и
отходом от него, между привязанностью к вещам и презрением
к ним. Почему же нас должна удивлять эта динамичная
гармония? Не есть ли это спонтанная, естественная реакция души
на воздействия среды, являющейся по природе и по благодати
92
Пьер Тейяр де Шарден
наиболее пригодной для ее жизни и развития? Подобно тому
как в недрах Божественной среды все производимые звуки
сливаются, не смешиваясь, в единую Ноту, которая
доминирует над всеми остальными, поддерживая их (это,
несомненно, та ангельская нота, что заворожила св. Франциска), так и^
все силы души начинают резонировать, отвечая на этот
призыв, и их многочисленные тона, в свою очередь, складывают-^
ся в несказанно простое звучание, в котором зарождаются,
исчезают, переливаются сообразно времени и обстоятельствам
все духовные оттенкилюбви и рассудительности, пылкости и
спокойствия, уравновешенности и восторга, страсти и
безразличия, обладания и отрешенности, покоя и движения —
бесчисленные возможности неповторимых и невыразимых
внутренних состояний.
Пожалуй, удачнее всего _можно передать это состояние
нескончаемого и трезвого хмеля, назвав его «страстным
бесстрастием».
Вступить в Божественную среду по сути означает обрести
единственно необходимое — Того, Кто пылает, воспламеняя все,
что мы любили мало или плохо; Того, Кто успокаивает, затмевая
Своим сиянием все, что мы любили чересчур страстно; Того,
Кто утешает, сосредотачивая в Себе все, что было отнято у
нашей любви или никогда не было ей дано. Войти в эти
драгоценные сферы — значит ощутить, что мы в равной мере нуждаемся
во всем и не нуждаемся ни в чем. Все нам необходимо,
поскольку мир никогда не будет достаточно велик, чтобы дать нашей
потребности действовать возможность достичь Бога, а нашей
жажде претерпевать — возможность быть захваченными Им. И в
то же время ничто нам не необходимо, ибо единственная
пленяющая нас Реальность лежит вне сферы видимого, в которой она
лишь отражается, а все тленное, что рассеется между нами и Ею,
лишь поможет нам обрести Ее с большей полнотой. Все для меня
есть Все, и все для меня — ничто; все для меня — Бог, и все —
прах; и то и другое может с равным правом сказать человек,
следуя указанию Божественного луча.
Божественная среда
93
Быть может, вы подумали: «Кто-то уже задавал вопрос:
какое из двух блаженств больше — достигнуть высшего
единения с Богом, чтобы привести к Нему Вселенную и спасти ее,
или же обрести всю необъятность Вселенной, чтобы испытать
на себе силу Бога и коснуться Его?»
Мы не будем пытаться выйти из состояния приятной
неизвестности. Но, познакомившись со свойствами
Божественной среды, всмотримся внимательнее в то самое Нечто, что
проявилось для нас в глубине каждой твари, подобно
улыбающемуся лицу и влекущей бездне. И спросим у него: «Кто Ты,
Господи?»
2. Природа Божественной среды.
Вселенский Христос и Великое Причастие
Уже при первом приближении становится очевидным, что
богатая, подвижная и единая среда, открывшаяся повсюду
вокруг нас как условие и результат христианских установок (таких,
как твердое намерение и смирение), образована Божественным
Всеприсутствием. Безмерность Бога — это основное свойство,
позволяющее нам уловить Его повсюду — в себе и вокруг себя.
Поскольку этот ответ ставит пределы рассматриваемой
проблеме, он начинает нас удовлетворять. Однако он пока не
придает той силе, «in qua vivimus et sumus»', ясность
очертаний, которой нам хотелось бы наделить облик единственно
необходимого. В какой форме, присущей всему творению и
доступной всей Вселенной, являет Себя Божественная
безмерность применительно к человечеству? Мы ощущаем в ней
заряд той освящающей благодати, которую католическая вера
распространяет повсюду как истинную силу мира, — своими
свойствами она подобна любви (VManete in dilectione теа»2), о
1 в Ком мы живем и существуем. См. примеч. I к с. 13. — Примеч. пер.
2 Пребудьте в любви моей (Ин 15, 9). — Примеч. пер.
94
Пьер Тейяр де Шарден
которой в Писании сказано, что когда-нибудь она одна станет
единственным твердым основанием всех свойств и сил; она в
сущности во всем схожа с той чудесной и благотворной
Божественной волей, которая, присутствуя во всем, является
истинным хлебом, питающим нашу жизнь и «omne delectamentum
in se habentem»1. Но какова же конкретная связь,
соединяющая между собой все эти универсальные сущности и дающая
им силу овладеть нами?
Христианство, собственно, и ставит этот вопрос, и отвечает
на него: «Воплотившееся Слово, Господь наш Иисус Христос».
Сейчас нам предстоит постепенно обосновать это
дерзновенное отождествление Сына Человеческого с Божественной
средой.
Мы сделаем первый и совершенно бесспорный шаг,
заметив, что Божественное Всеприсутствие, в которое мы
оказываемся погруженными, есть всеприсутствие действия. Бог
обступает нас, проникает в нас, созидает нас и хранит.
Теперь пойдем немного дальше. В какой форме и с какой
целью Творец даровал нам и сохраняет в нас способность
бытия? В форме стремления к Нему — с целью нежданного
слияния, которое сделает нас с Ним одним целым. Та сила,
посредством которой Бог удерживает нас в поле Своего
Присутствия, есть начальное преображение.
Еще продвинемся вперед. Какова же та высшая и сложная
Реальность, для которой Божественный Промысл месит нас,
как глину? Ее открыли нам ап. Павел и ап. Иоанн. Это
количественное восполнение и качественное завершение всех
вещей, таинственная Плерома, где Единый Сущий и тварное
множество сливаются без смешения в одно целое, которое, не
прибавляя ничего существенного к Богу, станет, однако,
неким торжеством и всеобщностью бытия.
1 имеющим в себе всякую приятность. Ср.: «Ты... послал им... с неба
готовый хлеб, имевший всякую приятность по вкусу каждого» (Прем 16,
20). — Примеч. пер.
Божественная среда
95
Наконец мы приближаемся к цели. Что является
активным центром, живрй связью, организующей душой Плеромы?
Ал. Павел говорит нам об этом в полный голос. Это Тот, в
Ком все соединяется и все находит завершение. Тот, на Ком
держится все построенное здание, — Христос умерший и
воскресший, «qui replet omnia», «in quo omnia constant»1.
Соединим теперь первый и последний члены этой
длинной цепи тождеств. И мы с радостью увидим, что
Божественное Всеприсутствие проявляется в нашем мире как система
организующих сил Вселенского Христа; Бог оказывает давление
в нас и на нас посредством всех сил Неба, Земли и
преисподней лишь в деле созидания и завершения Христа, спасающего
и животворящего мир. И поскольку в этом процессе Сам
Христос является не мертвой и пассивной точкой схождения, но
центром излучения энергий, через Его человечность ведущих
Вселенную к Богу, то и все сферы, где действует Бог, в
конечном счете оказываются для нас насквозь пропитанными
присущими Христу энергиями.
Отныне Божественная среда приобретает для нас столь
желанный неповторимый аромат и ясные очертания. Мы
распознаем в ней то Всеприсутствие, которое воздействует на нас,
объединяя нас в себе, в единое Тело Христово. Безмерность
Бога в результате Воплощения преобразилась для нас во
всеприсутствие Христа. Все хорошее, что я могу создать в своем
«деле и действии», какой-то своей гранью физически
присутствует в реальности свершившегося Христа. Всякое умаление
и смерть, которые я перенесу с верой и любовью, еще плотнее
вводят меня в Его мистическое Тело как Его неотторжимую
частицу. Воистину, именно Христа созидаем мы или
претерпеваем во всех предметах. Не только «diligentibus omnia convertuntur
in bonum»2, но еще явственней «convertuntur in Deum»3, и
совершенно явно «convertuntur in Christum»4.
1 См. примеч. 2 к с. 29 и 1 к с. 30. — Примеч. пер.
2 См. примеч. 1 к с. 51. — Примеч. пер.
3 Обращает к Богу (лат.). — Примеч. пер.
А Обращает ко Христу (лат.). — Примеч. пер.
96
Пьер Тейяр де Шарден
Несмотря на решительные выражения ап. Павла
(адресованные, не забудем, ко всем первохристианам), некоторым из
нас можег показаться, что мы или исказили понятие
мистического тела, придав ему натуралистический оттенок, или ищем
в нем эзотерический смысл. Вглядимся, однако, пристальней
и убедимся, что мы просто другим путем шли в том же
направлении, которое проложил в Церкви всепобеждающий культ
Святой Евхаристии.
Когда священник произносит фразу: «Hoc est Corpus
meum»1, слово сходит прямо в хлеб и тут же преобразует его в
личную реальность Христа. Но великое священнодействие не
ограничивается этим местным и преходящим фактом. Даже
детей учат тому, что во все дни каждого человека и во все века
Церкви, во все мировые эпохи совершается единая Литургия
и единое Причастие. Христос однажды претерпел
мучительную смерть. Петр и Павел в такой-то день и час приняли св.
Евхаристию. Но эти различные акты лишь различные узловые
точки, на которые во времени и пространстве поделена в
нашем восприятии протяженность единого действия. По сути
дела, от самых истоков приготовления прихода Мессии до Его
Второго Пришествия, включая историческое явление Христа
и все фазы возрастания Его Церкви, в мире происходит одно-
единственное событие — Воплощение, осуществляемое в
каждом индивидууме посредством Евхаристии.
Все причастия на протяжении жизни человека образуют
единое Причастие.
Все причастия ныне живущих людей образуют единое
Причастие.
Все причастия всех людей в настоящем, прошлом и
будущем образуют единое Причастие.
Всматривались ли мы когда-либо в физическую
безмерность человека и его удивительную взаимосвязанность со
Вселенной, пытаясь объять умом эту простую истину во всем ее
невместимом значении?
1 Сие есть Тело Мое (Мф 26, 26; Мк 14, 22). — Примеч. пер.
Божественная среда
97
Попробуем хоть отчасти представить себе неисчислимое
множество людей всех эпох и континентов. Так вот, согласно
нашему катехизису, мы верим, что это пугающее безымянное
множество испытывает по праву (и до некоторой степени фактически,
ведь кто скажет нам в самом деле, что может положить предел
воздействию благодати и проникновению Христа через верных в
недра единокровного Ему человечества) физическое и властное
прикосновение Того, Кто имеет власть «omnia sibi subjicere»1. Да,
весь человеческий слой Земли всегда подчиняется
организующему воздействию воплотившегося Христа. Мы принимаем это как
один из самых бесспорных пунктов нашей веры.
Ну а сам человеческий мир, чем он является в структуре
Вселенной? Мы уже говорили об этом (стр. 26 и след.), и чем
больше станем размышлять, тем сильнее будем поражаться тому, как
очевидно и важно следующее утверждение: он представляет
собой область непрерывного духовного преображения, в которой
все без исключения низшие силы и реальности возвышаются,
становясь ощущениями, чувствами, мыслями, способностью
познавать и любить. Вокруг Земли, центра наших усилий, души
образуют некий огненный пласт материи, погруженный в Бога.
С динамической, биологической точки зрения, этот пласт так же
неотделим от Земли, как растение от питающей его среды. Если
Евхаристия так сильно влияет на нашу человеческую природу, то
вследствие непрерывности ее действие неизбежно
распространяется и на менее светлые области, питающие нас; так сказать,
«descendit ad inferos»2. С точки зрения созидания Плеромы (а это
единственная точка зрения, позволяющая понять мир), весь ход
Вселенной ежемгновенно проверяется Евхаристическим
Христом, Христом, «per quem omnia, Domine, semper creas, vivificas et
praestas nobis»3.
1 все покорить Себе (лат.). Ср.: «Когда же все покорит Ему
(Вульгата: «qui subjecit sibi omnia»), тогда и Сам Сын покорится покорившему
всё ему, да будет Бог всё во всём» (1 Кор 15, 28). — Примеч. пер.
2 нисходит в преисподнюю (Иов 21, 13). (Вульгата: «ad inferna
descendant»). — Примеч пер.
3 которым Ты, Господи, все творишь, оживляешь и даешь нам
(лат.). — Примеч пер.
98
Пьер Тейяр де Шарден
Эта проверка означает по меньшей мере последнюю
шлифовку, последнее очищение, схватывание, претерпеваемое
элементами, пригодными для созидания Новой Земли. Но как не
пойти еще дальше и не подумать, что священнодействие
Христово, именно потому, что оно призвано освятить материю,
оказывает по сю сторону собственно сверхприродного влияние
на все, что составляет внутреннее и внешнее окружение
верующего, то есть проявляется во всем, что мы считаем
«ниспосланным нам Провидением».
Если это так, мы оказываемся (вследствие
«распространения» Евхаристии) вновь погруженными именно в нашу
Божественную среду. Христос — для Кого и в Ком мы сотворены
со всей нашей неповторимой индивидуальностью и
соответственно личному призванию каждого из нас — открывается и
светит нам во всем как первопричина, как Центр, можно
сказать, как всеобъемлющее начало. Евхаристическое
преображение, в котором человеческая природа изменяет материальный
мир, а Святые Дары изменяют нашу человеческую природу,
превышает и дополняет пресуществление хлеба на престоле.
Мало-помалу оно неотвратимо заполняет Вселенную. Это
подобно огню, который охватывает вересковые заросли, или удару,
заставляющему звенеть бронзу. В некотором общем, но
истинном смысле Тело и Кровь Господни созидаются всей
совокупностью мироздания, а продолжительность творения — это
время, необходимое для его освящения. «In Christo vivimus,
movemur et sumus»1.
Господи, когда я приближусь к престолу для причастия,
сделай так, чтобы отныне я различал бесконечные
перспективы, таящиеся в малой и близкой просфоре, в которой сокрыт
Ты. Я уже научился видеть в этом инертном кусочке хлеба
неутолимую силу, которая, по словам величайших учителей,
поглощает меня, а не поглощается мною. Помоги мне
преодолеть остатки заблуждения, в силу которого я верил, будто Твое
действие ограничено в пространстве и времени.
1 Христом мы «живем и движемся и существуем (Деян 17, 28). См.
примеч. I к с. 13. — Примеч. пер.
Божественная среда
99
Я начинаю понимать: Ты достигаешь меня в Святых Дарах
прежде всего посредством «игры случайностей» в материи, но
также, как следствие этого, при помощи всего мира, по мере
того, как он то вливается в меня, то отливает, повинуясь
Твоей изначальной воле. Поистине, руки и сердце, которые Ты
раскрываешь мне навстречу, это все силы мира, до самой
глубины пронизанные Твоей волей, Твоими склонностями и
свойствами и направленные на мое существо, чтобы формировать
его, питать и влечь в пылающий центр Твоего Огня. В Святых
Дарах Ты даруешь мне, Иисусе, мою собственную жизнь.
Что я должен сделать, чтобы ответить на это сжимающее
меня объятие? Чтобы принять этот вселенский поцелуй?
«Quomodo comprehendam ut comprehensus sum?»1 На
сделанный мне абсолютный дар я смогу ответить лишь абсолютным
приятием. На евхаристическое прикосновение я отвечу всем
усилием своей жизни — сегодняшней и завтрашней, моей
личной жизни и той, которая связана со всеми другими. Время от
времени Святые Дары, возможно, будут иссякать во мне. Но
всякий раз они заставят меня все больше погружаться в
глубины Твоего Всеприсутствия: живой и мертвый, я ни на миг не
перестану углубляться в Тебя. С неслыханной силой и
непреложностью это подтверждает негласная заповедь Твоей
Церкви, предписывающая всегда и повсюду причащаться.
Евхаристия должна заполнить мою жизнь. Благодаря таинству жизнь
моя должна стать бесконечным и безграничным соединением
с Тобой — та самая жизнь, которая несколько минут назад
представилась мне крещением с Тобой в водах мира и которая
теперь открывается мне как Приобщение к Тебе через мир.
Это освящение жизни. Освящение моей жизни — жизни
обретенной, жизни прожитой, жизни оставленной.
Чтобы вознестись на Небо после схождения в
преисподнюю, Ты во всех смыслах настолько заполнил Собой Вселен-
1 Как мне самому понять так, как меня поняли? (лат.). — Примеч.
пер.
100
Пьер Тейяр де Шарден
ную, Иисусе, что нам теперь по счастью невозможно выйти из
Тебя: «Quo ibo a spiritu tuo, et quo a facie tua fugiam?»'. Теперь
я совершенно уверен в этом. Ни жизнь, чей ход усиливает
Твою власть надо мной, ни смерть, которая предаст меня в
Твои руки, ни добрые или злые духовные силы, являющиеся
Твоими живыми орудиями, ни энергии материи, в которую
Ты вошел, ни необратимый поток времени, чьим ритмом и
течением Ты управляешь, ни бездонные глубины
пространства, отражающие Твое величие, «neque mors, neque vita, neque
angeli, neque principatus, neque potestates, neque virtutes, neque
instantia, neque futura, neque fortitudo, neque altitudo, neque
profundum, neque creatura alia»2, — ничто из всего этого не в
силах отделить меня от Твоей всесодержащей любви, поскольку
все это лишь завеса, «виды», под которыми Ты овладеваешь
мной, чтобы я мог овладеть Тобой.
Господи, я спрошу еще раз, какое из двух блаженств более
драгоценно: чтобы все предметы приводили меня ко встрече с
Тобой или чтобы Ты стал настолько всеобщим, что я смог бы
почувствовать и уловить Тебя во всякой твари?
Порой кто-нибудь воображает, что сделает Тебя более
привлекательным в моих глазах, если будет без конца
превозносить обаяние и притягательность Твоего прежнего человечес-
в кого облика. Да нет, Господи, если бы я хотел любить лишь
человека, разве я не обратился бы к тем, кого Ты дал мне тут,
во всей прелести их живого расцвета? Разве вокруг нас нет
столь милых нашему сердцу матерей, братьев, друзей и
сестер? Чего стали бы мы искать в Иудее двухтысячелетней
давности?.. Нет, то, к чему я, как и вся тварь, вопию и что призы-
1 Куда пойду от Духа Твоего, и от Лица Твоего куда убегу? (Пс 138,7). —
Примеч пер.
2 Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни
добродетели, ии настоящее, ни будущее, ни храбрость, ни высота, ни глубина,
ни другая какая тварь (лат.). В тексте Вульгаты отсутствуют слова «neque
potestates». Синодальный перевод отличается как от приводимого о. Тей-
яром текста, так и от текста Вульгаты: «Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы,
ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ии глубина,
ни другая какая тварь» (Рим 8, 38—39). — Примеч пер.
Божественная среда
101
ваю всем своим нутром, жизнью и даже всей своей земной
страстью, это отнюдь не подобный мне, кого я мог бы любить;
это Бог, Которому я мог бы поклоняться.
Поклоняться — значит терять себя в непостижимом,
погружаться в неизмеримое, обретать душевный мир в
нетленном, растворяться в необъятном, отдаваться огню и свету,
сознательно и добровольно самоустраняться, одновременно все
более себя осознавая, до конца предать себя Тому, что
бесконечно! Кому можем мы поклоняться?
Чем более человек становится человеком, тем сильнее он
мучается потребностью, все более явной, все более насущной,
все более избыточной потребностью поклоняться.
0 Иисусе, разорви тучи, подобно молнии! Яви нам Себя
как Силу, Славу и Воскресение! Стань для нас
Вседержителем, Чей лик заполнял в древних базиликах все пространство
куполов! Именно такое славное Пришествие необходимо нам
для того, чтобы уравновесить в наших сердцах возрастающую
славу мира и возобладать над ней. Во имя того, чтобы вместе с
Тобой мы смогли победить мир, яви нам Себя облеченным в
Славу мира.
3. Возрастание Божественной среды
Царствие Божие внутри нас.1 Когда Христос приидет на
облаках, Он тем самым сделает явным то преображение,
которое медленно совершается под Его воздействием в самом
сердце человечества. Постараемся же для ускорения Его
прихода лучше понять тот процесс, в ходе которого рождается
и возрастает в нас Святое Присутствие. Чтобы более
сознательно помогать этому процессу, проследим, сначала в
самих себе, потом и в мире, зарождение и возрастание
Божественной среды.
1 Царствие Божие внутрь вас есть (Лк 17, 21). — Примеч. пер.
102
Пьер Тейяр де Шарден
а. Появление Божественной среды
Любовь к жизни и диафания Бога
Легкий ветер веет в ночи. Когда он поднялся? Откуда
прилетел? Куда уносится? Никто не знает. Никто не может
заставить мысль, взгляд, свет Бога остановиться на нем. Человек
вдруг осознает, что стал способным к некоему восприятию
Божественного, разлитого повсюду. Расспросите его. Как у него
началось это состояние? Он не сможет этого сказать. Он знает
только, что новый дух озарил его жизнь.
«Это началось с какого-то особого, неповторимого
призвука, который обретала всякая гармония, с какого-то
смутного свечения, исходившего от всего прекрасного.,.
Ощущения, чувства, мысли, все элементы психической жизни
вовлекались в это один за другим. С каждым днем они
становились все более благоуханными, более яркими, более
возвышенными — благодаря Чему-то, не поддающемуся
определению, но всегда одному и тому же. Потом этот смутный Звук,
Аромат, Свет постепенно стал проясняться. И тогда, вопреки
всем условностям и очевидностям, я ощутил то, что было
неизъяснимо общего во всех вещах. Единое сообщалось мне и
одновременно сообщило способность постичь его. Я
поистине обрел новое чувство — чувство качественно новое или же
принадлежащее новому измерению. Более того, во мне
изменилось само восприятие бытия. Отныне оно стало для меня в
некотором смысле осязаемым, ощутимым на вкус. Само
бытие начало влечь и опьянять меня превыше всех форм, в
которые оно облекалось».
Так или примерно так мог бы рассказать об этом всякий
человек, который сколько-нибудь развил свою способность
чувствовать и анализировать себя. Этот человек внешне может
быть язычником. А если он окажется христианином, то,
может быть, скажет, что, по-видимому, это внутреннее
обращение произошло в мирских, «природных» сферах его души.
Божественная среда
103
Не дадим этой видимости обмануть нас. Не дадим и
смутить нас явным заблуждением, в которое впадали многие
мистики, пытаясь уловить Вселенскую Улыбку или лишь дать ей
имя. Как всякая сила (и в тем большей мере, чем она
изобильнее), чувство Целого рождается бесформенным и смутным.
Подобно детям, впервые открывшим глаза, люди неправильно
определяют местонахождение той Реальности, которую они
угадали за видимостью предметов, В своих исканиях они нередко
находят лишь метафизический призрак или грубого идола. Но
разве образы и отражения говорят что-либо против
реальности предметов и света? Пантеистические уклонения
свидетельствуют об испытываемой нами огромной нужде в Слове
Откровения, исходящем из уст Сущего, Тем не менее так называемый
природный вкус бытия психологически становится во всякой
жизни первым проблеском Божественной зари, первой дрожью,
которую ощущает мир, одушевленный Воплощением, Ощущение
(не обязательно чувство) всеприсугствия Бога продолжает,
перерождает, переводит в сверхприродный план ту же
физиологическую силу, которая посредством искажений или заблуждений
порождает различные формы пантеизма1.
То утверждение, что Божественная среда открывается нам
как модификация глубинной сути вещей, позволяет сразу же еде-
лать два важных замечания касательно способа, которым
восприятие ее включается в наши человеческие цели и
сохраняется в них,
1 То же самое можно сказать проще: так же как в Божественной
любви со всей очевидностью вновь обретает себя в сверхприродном
состоянии способность человека любить, так, по-видимому, и в
психологических истоках «чувства Всеприсугствия», испытываемого христианином,
мы узнаем «чувство всеобщего бытия», из которого проистекает
большинство форм мистики. Существуют души, которые «naturaliter
Christiana» (по природе своей христианки (Тертумиан). — Примеч. пер.)
Напомним (см. Предисловие), что эти страницы содержат
психологическое описание некоторых состояний души, а вовсе не их богословское
объяснение. — Примеч. автора.
104
Пьер Тейяр де Шарден
Прежде всего открытое проявление Божественного
изменяет видимый порядок предметов не более, чем
евхаристическое освящение изменяет в наших глазах Святые Дары.
Поскольку психологически оно сказывается поначалу только в
возникновении некоего внутреннего напряжения или глубинного
сияния, то отношения между тварями остаются прежними.
Возрастает лишь их значение. Подобно прозрачному веществу,
которое направленный на них луч может высветить целиком,
мир предстает перед христианским мистиком омытым
внутренним светом, выявляющим его рельефность, структуру и
глубину. Свет этот не доступен простому восприятию. Он не
обладает той грубой интенсивностью, которая портит
предметы и слепит глаза. Это ровное и сильное сияние, порожденное
соединением во Христе всех элементов мира. Чем большую
завершенность соответственно своей природе обретают твар-
ные существа, в которых оно светится, тем оно делается
ближе и явственнее, а чем оно явственней, тем большую
отчетливость очертаний и глубину обретают омытые им предметы.
Слегка видоизменив это священное слово, мы скажем, что
великая тайна христианства — это не только явление, но и
проявление Бога во Вселенной. Да, Господи, Ты не просто
луч касающийся, но и луч пронизывающий. Это не только
Эпифания Твоя, Иисусе, но и Твоя диафания.
Нет ничего более постоянного и более мимолетного,
более присущего предметам и вместе с тем более отделимого от
них, чем луч света. Если Божественная среда являет себя нам
как свечение внутренних уровней бытия, то что может
обеспечить неизменность такого видения? Только сам Луч. Никакая
сила в мире не может помешать нам вкусить радость диафа-
нии, поскольку она действует глубже любой силы, и поэтому
никакая сила не может заставить ее проявиться.
А теперь о втором пункте, который должен лечь в
основу всех наших дальнейших размышлений о развитии жизни
в Боге.
Божественная среда
105
Восприятие Божественного Всеприсутствия есть прежде
всего род видения, ощущения, то есть род интуиции,
улавливающей некоторые высшие свойства предметов. Поэтому оно
не может быть прямо достигнуто никакими рассуждениями,
никакими ухищрениями. Подобно жизни, оно есть дар, ее
высшее доступное опыту достижение. Вот мы и оказались — в
глубине нас самих — на берегу таинственного источника,
зарождение которого мы наблюдали в начале второй части
нашей книги. Испытывать притяжение Бога, чувствовать радость,
прочность и конечное единство бытия — это высший и в то же
время наиболее полный вид нашей «пассивности возрастания».
По логике Своего творческого усилия Бог стремится заставить
нас искать и найти Его: «Posuit Homines... si forte attrectent eum»1.
Его благодать неизменно бодрствует; она готова возбудить наш
первый интерес и нашу первую молитву. Но в конце концов
инициатива, побуждение всегда исходят от Него; и каким бы ни
стало последующее развитие наших мистических способностей,
любое наше достижение в этой сфере будет лишь новым ответом
на новый дар. «Nemo venit ad me, nisi Pater traxerit eum»2.
Итак, для того чтобы нас окружила Божественная среда,
мы должны начать с усиленной постоянной молитвы —
молитвы о главном даре: «Domine, fac ut videam»3. Господи, мы
знаем и угадываем, что Ты — повсюду вокруг нас. Но на наши
глаза как будто накинута пелена. Сделай так, чтобы повсюду
просиял Твой вселенский Лик: «illumina vultum tuum super nos»4.
Пусть Твой глубинный свет озарит до самого дна плотную тьму,
в недрах которой мы движемся. «Sit splendor Domini nostri super
1 Произвел весь род человеческий... не ощутят ли Его (Деян 17, 27). —
Примеч. пер.
2 Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец (Ин 6,
44). (Вульгата: «Nemo potest venire ad me, nisi Pater, qui misit me, traxerit
eum»). — Примеч. пер.
3 Господи, дай мне увидеть! (лат.). Ср.: Иисус позвал их и сказал: что
хотите, чтобы Я сделал вам? Они говорят Ему: Господи! Чтобы
открылись глаза наши (Мф 20, 33). — Примеч. пер.
4 Освети нас лицем Твоим (Пс 66, 2). (Вульгата: «i Пи mi net vultum
suum super nos» (Ps 67, 2)). — Примеч. пер.
106
Пьер Тейяр де Шарден
nos»1. И во имя этого пошли нам Духа Своего, «Spiritus principalis»2,
чья огненная сила одна лишь способна начать и завершить
великое преображение, к которому сводится всякое внутреннее
совершенствование и о котором взывает Твое Творение: «Emitte
Spiritum tuum, et creabuntur et RENOVABIS FACIEM TERRAE»3.
b. Индивидуальное развитие Божественной среды:
действенные чистота, вера и верность
«Ego орегог... Pater semper operatur»4. Неотразимая
привлекательность Божественной среды (налагающая ответственность)
состоит в ее способности окружать нас со все возрастающей
силой. Эта атмосфера, если мы того хотим, все более
насыщается светом и Богом. В Нем и только в Нем одном утоляется
безрассудное желание всякой любви: потерять себя в том, кого
любишь, и все больше и больше погружаться в него.
Этому беспредельному насыщению нашей жизни
Божественным особенно способствуют три добродетели — чистота,
вера и верность, три с виду «статичные» добродетели, но в
действительности самые активные и безграничные из всех.
Рассмотрим, как они выполняют свою созидательную
функцию в Божественной среде.
/. Чистота
Чистота в истинном смысле этого слова не есть лишь
отсутствие грехов (что составляет только ее негативную
сторону), ни даже целомудрие (которое есть лишь ее особый
частный случай). Это честность и порыв, входящие в нашу
1 Да будет слава Господа нашего над нами (лат.). Ср.: «Над всею
землею да будет слава Твоя» (Пс 56, 6). — Примеч. пер.
2 См. примеч. 1 к с. 47. — Примеч. пер.
3 Пошлешь Дух Твой — созидаются, и Ты ОБНОВЛЯЕШЬ ЛИЦЕ
ЗЕМЛИ (Пс 103, 30) (выделено автором. — Примеч. пер.).
4 Делаю Я... Отец Мой делает всегда (лат.). Ср. Вульгата: «Pater meus
usque modo operatur, et ego operor» (Отец Мой доныне делает, и Я делаю
(Ин 5, 17)). — Примеч. пер.
Божественная среда
107
жизнь через любовь к Богу, если мы ищем Его во всем и
взыскуем Его превыше всего.
Духовно нечист тот человек, который, предаваясь
наслаждениям или замыкаясь в эгоизме, вводит в себя и вокруг себя
принцип разделения, замедляющий объединение Вселенной в Боге.
Напротив, чист тот, кто, следуя своему мирскому
призванию, старается поставить заботу о становлении Христа во всех
предметах выше своей непосредственной мимолетной выгоды.
И еще более чист тот, кто, испытывая притяжение Бога,
старается придать этому порыву, движению все возрастающую
продолжительность, силу и реальность — независимо от того,
действует ли он, следуя призванию, все в тех же материальных
сферах мира (хотя и все более духовно) или же, что бывает
чаще, вступает в области, где Божественное постепенно
заменяет для него иную земную пищу.
Понятая таким образом, чистота человека измеряется
степенью притяжения, влекущего его к Божественному Центру,
или, что то же самое, близостью к этому Центру.
Христианский опыт говорит нам, что она поддерживается
сосредоточением, умной молитвой, чистотой совести, чистотой
помыслов, таинствами... Восхвалим же ее удивительную способность
сгущать Божественное вокруг нас!
В одной из своих сказок Бенсон описывает, как
«ясновидящий» приходит к уединенной часовне, где молится
монахиня. Он входит и вдруг видит, что вокруг этого безвестного
места завязывается, движется и организуется весь мир —
соразмерно силе и изменению желаний этой тщедушной молит-
венницы. Монастырская часовня стала как бы полюсом,
вокруг которого вращалась Земля. Созерцательница делала
восприимчивыми и одушевленными все предметы вокруг себя,
потому что веровала; и вера ее была действенной, поскольку
приближала к Богу ее чистая душа. Это превосходная притча.
Внутренняя устремленность духа к Богу может показаться
недостойной внимания тем, кто хочет вычислить количество
энергии, скопившейся в человечестве.
108
Пьер Тейяр де Шарден
Но если бы мы так же могли различать «невидимый свет»,
как облака, молнию и солнечные лучи, то чистые души
показались бы нам в этом мире такими же активными, в силу своей
чистоты, как снежные горы, чьи безмолвные вершины
постепенно вбирают для нас рассеянные силы высших слоев
атмосферы.
Хотим ли мы, чтобы вокруг нас возросла Божественная
среда? Тогда соберем и будем ревностно взращивать все силы
единения, желания, молитвы, которые дарует нам благодать. И
потому, что прозрачность наша увеличится, Божественный свет,
непрестанно падающий на нас, проникает в нас еще глубже.
Размышляли ли мы когда-нибудь над тайной Благовещения?
Когда приблизился срок, в который Бог решил совершить
пред нами Свое Воплощение, Ему понадобилось сначала
породить в мире силу, способную привлечь Его к нам. Он
нуждался в Матери, которая родила бы Его в мир людей. Что же
тогда он сделал? Он сотворил Деву Марию, то есть породил на
Земле великую чистоту, и в этой прозрачности так
сосредоточил Себя, что стал Младенцем.
Такова выраженная во всей своей силе и реальности
способность чистоты порождать Божественное среди нас.
И все же Церковь добавляет, обращаясь к Матери-Деве:
«Beata quae credidisti»1. Лишь в вере чистота может принести
свои совершенные плоды.
2 Вера
Вера, о которой идет речь, не состоит, разумеется, в одном
лишь рассудочном принятии христианских догм. Мы берем ее
в более широком смысле — как веру в Бога, исполненную
безграничного доверия к Его благотворной силе, рождаемого
познанием Того, Кому мы поклоняемся. Это безусловная уве-
1 Блаженна Уверовавшая (Лк I, 45). — Примеч. пер.
Божественная среда
109
ренность в том, что Вселенная в руках Творца продолжает
оставаться глиной, из бесчисленных возможностей которой Он
лепит по своему усмотрению. Одним словом, это евангельская
вера, о которой можно сказать, что она заповедана нам
Спасителем более настоятельно, чем любая другая добродетель, даже
любовь.
В каком виде эту заповедь учитель неустанно преподавал
нам в речах и поступках Своих? Прежде всего и превыше
всего как некую действенную силу. Смущенные необоснованными
позитивистскими догмами, расхоложенные, с другой
стороны, мистическими злоупотреблениями «христианской науки»,
мы порой хотели бы забыть об этом стесняющем нас
обетовании реальной действенности нашей молитвы. И все же мы не
можем утаивать ее без стыда перед Христом. Если мы не
веруем, нас топят волны, свищет ветер, нам не хватает пищи, нас
поражают и убивают болезни, Божественная мощь
оказывается бессильной или далекой от нас. Напротив, если мы веруем,
воды держат нас и успокаиваются, хлебы умножаются, слепые
прозревают, мертвые воскресают, сила Божня как бы
исполняется действенности и разливается во всей природе. Мы
должны или перетолковать, произвольно урезать Евангелие, или
же признать реальность этой силы молитвы, считать ее не
временной и канувшей в прошлое, а постоянной, действующей и
поныне. Не будем же заглушать в себе это откровение о
возможности оживотворения в Боге сил природы, но, напротив,
решительно поместим его в центре нашего видения мира —
постаравшись лишь хорошо понять его.
Вера действует. Что это значит? Означает ли, что
Божественный Промысл придет по зову нашей веры подменить
собой нормальное стечение обстоятельств? Будем ли мы ждать,
подобно иллюминатам, что Бог прямо произведет в материи и
в наших телах те результаты, которых мы до сих пор достигали
лишь с помощью нашей изобретательности?
Очевидно, нет. Это предписание веры отнюдь не
ослабляет и не ставит под угрозу ни внутренние связи материального
110
Пьер Тейяр де Шарден
и духовного мира, ни человеческую обязанность делать
максимальные усилия. «Iota unum aut unus apex non praeteribrt»1.
Под преобразующим влиянием действенной веры все
природные связи мира остаются невредимыми, но ему придается не-
кий принцип, некая внутренняя конечная цель, можно даже
сказать, еще одна душа. Под воздействием нашей веры
Вселенная способна, не изменяя внешне своих черт, сделаться
более восприимчивой^щушевиться, одухотвориться. Вот что
«всего лишь» и предлагает нашей вере Евангелие. Иногда это
высшее одухотворение выражается в чудесах — когда
преображение придает причинам «способность послушания»; иногда,
что бывает чаще, оно проявляется в переводе безразличных
или неблагоприятных событий в высшую плоскость, в сферу
Промысла.
Мы уже затронули и рассмотрели (с. 53 и далее) весьма
типичный случай этой второй формы обожения мира верой
(формы, которая не менее глубока и не менее ценна, чем
самые поразительные чудеса). Говоря о пассивных силах
умаления, мы видели, как наши неудачи, провалы, смерть, сами
наши грехи Бог может претворить во благо, преобразив их в
Себе. Пришло время подробнее рассмотреть это чудо с точки
зрения акта веры, который с нашей стороны является для него
промыслительным условием.
Да, мир и жизнь (наш мир и наша жизнь) вложены в наши
руки подобно Святым Дарам: они готовы воспринять
Божественное воздействие, то есть вместить в себя реальное
присутствие Воплощенного Слова. Таинство совершится. Но при
одном условии — мы должны поверить, что оно может стать
для нас действием, то есть продолжением Тела Христова. Если
мы верим, все вокруг нас просветляется и обретает смысл,
случайности упорядочиваются, успех становится полным и
прочным, страдание превращается в посещение и милость Бога.
Если мы колеблемся, камень остается безводным, небо чер-
1 Ни одна йота или ни одна черта не прейдет (Мф 5, 18). — Примеч. пер.
Божественная среда
111
ным, море — предательским и зыбким. И перед лицом своей
загубленной жизни мы слышим голос Учителя: «О
маловерные, зачем вы усомнились?»...
«Domine, adjuva incredulitatem meam»1. Господи, Тебе
Самому это ведомо, как Человек Ты испытал эту муку. В иные
дни мир кажется нам пугающим — необъятным, слепым,
жестоким. Он тащит, волочит, убивает нас, не замечая этого.
Можно сказать, что среди необъятного холодного и темного моря
человек героически создал обитаемую зону, где постепенно
делается светлее и теплее, где у людей есть глаза, чтобы
смотреть, руки — чтобы помогать, сердце — чтобы любить. Но как
непрочно это жилье! Ежемгновенно через все щели в него
вторгается огромное ужасное Нечто, о чьей близости мы стараемся
забыть, забыть, что оно отделено от нас лишь тонкой
перегородкой: огонь, чума, буря, землетрясение, разгул темных сил в
мгновение ока безжалостно сметают то, что с таким трудом
было создано и украшено нашим разумом и сердцем.
Боже мой, поскольку мое человеческое достоинство
запретило мне закрывать на это глаза — я ведь не животное и не
ребенок, — сделай так, чтобы я поклонялся этому Нечто в Тебе,
видя Тебя сокрытым в нем, чтобы я не впал в искушение
проклясть мир и Того, Кто его создал. Господи, повтори мне эти
великие слова избавления, слова Откровения и Силы: «Hoc est
Coipus meum»z. Поистине, если только мы захотим, это
огромное и ужасное Нечто, призрак, буря будешь Ты! «Ego sum,
nolite timere»3. Все, что страшит нас в жизни, то, что Тебя
Самого ужасало в Гефсимании, по существу есть лишь виды
или формы того же Таинства.
Надо лишь поверить в это. Поверить тем сильней и
отчаянней, чем страшней и неумолимей покажется нам реальность
1 Господи! помоги моему неверию (Мк 9, 24). — Примеч. пер.
2 См. примеч. 1 к с. 96. — Примеч. пер.
3 Это Я, не бойтесь (Мф 14, 27). — Примеч. пер.
112
Пьер Тейяр де Шарден
И тогда мы постепенно увидим, как вселенский ужас
отпускает, потом улыбается нам и, наконец, заключает нас в свои
более чем человеческие объятия.
Нет, именно гибкое действие Духа, а вовсе не жесткий
детерминизм материи и больших чисел придают
устойчивость Вселенной. Власть случая и великая слепота мира —
это всего лишь иллюзия для того, кто верует. «Fides, substantia
rerum»1.
3. Верность
Поскольку мы от чистого сердца сильно поверили в мир,
он раскроет нам объятия Бога. И чтобы круг Божественной
среды замкнулся вокруг нашей жизни, нам остается лишь
броситься в эти объятия. Этот шаг окажется тесно связанным с
нашими повседневными обязанностями. Вера освящает мир.
Верность приобщает к нему.
Чтобы описать подобающим образом «преимущества»
верности, т. е. главную и решающую роль, которую она играет в
нашем овладении Божественной средой, нам пришлось бы
повторить здесь все, что говорилось в первых двух частях
этого очерка. Именно верность реализует неисчерпаемые
возможности, которые открывает перед нашей потребностью в
единении всякая страсть.
Благодаря верности мы столь точно предаем себя в руку
Божию (и остаемся в ней), что составляем с ней одно целое,
когда она делает свое дело.
Благодаря верности мы так глубоко и постоянно
принимаем в себя волю Бога, стремясь угождать Ему во всем, что
Его жизнь, как некий питательный Хлеб, проникает в нашу
1 Вера — основание вещей (лат.). Ср. Вульгата: «Est autem fides
sperandarum substantia» rerum, argumentum non apparentium» («Вера же есть
осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11, 1). —
Примеч. пер.
Божественная среда
113
и соединяется с ней. «Hoc est cibus meus, ut faciam voluntatem
Patris»1.
Наконец, благодаря верности мы в каждый миг
оказывается как раз в той точке, где на нас промыслительно сходится
пучок бесчисленных внутренних и внешних сил мира, т. е. в
единственной точке, где в данный момент может проявить себя
для нас Божественная среда.
Именно верность и только верность позволяет нам
принимать предложения вступить с Богом в контакт, которые Он
делает нам всегда и всюду; благодаря ей и только ей мы возвращаем
Богу поцелуй, который Он постоянно дарит нам через мир.
«Соединяющая» сила верности особенно ценна тем, что
она, подобно той силе, которой обладают вера и чистота,
безгранична.
Ни совершаемое дело, ни претерпеваемое умаление не ставят
ей предела, поскольку мы можем еще и еще усовершенствовать
исполняемую работу, еще лучше использовать неблагоприятные
обстоятельства, постоянно увеличивая изобретательность,
старание, силу.
Намерение, придающее силы действовать или принимать,
также не ставит ей предела, поскольку мы можем еще и еще
усовершенствовать наше повиновение воле Божией,
постоянно увеличивая отрешенность и любовь.
Еще меньше полагает ей предел Божественная цель,
стремясь к которой все сильнее мы можем радостно расточать себя.
Оставим теперь всякие представления о неподвижном
слиянии. Они становятся недостаточными. И наполним себе вот о
чем: Бог не являет Себя нам как нечто совершенно
законченное, что нам надлежит объять. Для нас Он есть вечное
Открытие и вечное Возрастание. Нам кажется, что мы постигли Его,
а Он открывается нам совсем по-другому. Мы думаем, что
уловили Его, а Он ускользает, увлекая нас в глубины Самого Себя,
Мы приближаемся к Нему, напрягая все силы, дарованные
нам благодатью, а Он тут же увеличивает Свою притягатель-
1 Моя пища есть творить болю Отца (Ин 4, 34). — Примеч. пер.
114
Пьер Тейяр де Шарден
ность для нас и нашу восприимчивость к этому
Божественному притяжению.
Таким образом, та удобная точка, о которой мы только
что говорили, единственная точка, где для всякого человека
в любой миг может родиться Божественная среда, не
является определенным местом во Вселенной. Это подвижный
центр, за которым мы должны следовать, как волхвы за своей
звездой.
Это светило по-разному ведет людей, тем или иным путем,
в зависимости от их призвания. Но все указываемые им
тропинки сходны в том, что постоянно заставляют взбираться все
выше. (Мы неоднократно говорили об этом, но важно в
последний раз собрать все сказанное воедино.) В жизни каждого
человека, если она является верной, мелкие желания
сменяются все более значительными, самоотречение постепенно
берет верх над наслаждениями, смерть становится
завершением прожитых лет. В итоге маршрут путешествия через тварный
мир будет для всех один и тот же. Действуя посредством
самоотречения — то мысленного, то фактического, — верность
возводит всех нас приблизительно с одинаковой скоростью на
одинаковую высоту в одну и ту же область наименьшего
эгоизма и наименьшего наслаждения — туда, где человек со все
большим восторгом обнаруживает Божественный свет,
сияющий все более явно и ярко, а то, что играло роль посредников,
оказывается не отброшенным, а превзойденным.
Под перекрестным воздействием этих трех лучей —
чистоты, веры и верности — плавится и покоряется мир.
Подобно неукротимому огню, пожирающему то, что
должно было бы его погасить, подобно мощному потоку,
который лишь ширится от поставленных на его пути препятствий,
сила притяжения, возникающая при встрече человека с
Богом, растворяет, увлекает за собой людей, заставляет их воспа-
ряться и так или иначе служить единению.
Радости, успехи, страдания, невзгоды, ошибки, дела,
молитвы, прекрасное, силы Неба, Земли и преисподней — все
Божественная среда
115
уступает натиску небесных волн и отдает им часть своей
положительной энергии, обогащая Божественную среду.
Подобно тем раскаленным струям, которые легко
пронзают самые твердые металлы, дух, притягиваемый Богом,
проникает в мир и движется вперед, окутанный светлыми парами
того, что он возвышает вместе с Ним.
Он не разрушает предметы и не принуждает их: он их
освобождает, направляет, преображает и одушевляет. И не
покидает их больше, а, опираясь на них, поднимается ввысь,
увлекая за собой все самое в них лучшее.
О чистота, вера и верность, светлые силы покоя и
действия, поистине вы являетесь высшими силами в природе, вы
придаете миру, даже материальному, его окончательную
форму и окончательный облик. Вы представляете собой начало,
созидающее Новую Землю. Вы составляете три аспекта
одного, исполненного уверенности, поклонения Богу, «Мы
побеждаем мир»:
«Наес est quae vincit Mundum, fides nostra»1.
с. Всеобщее развитие Божественной среды.
Общение Святых и любовь
/. Предварительные замечания
об «индивидуальной» ценности Божественной среды
На предыдущих страницах мы рассматривали, как
устанавливается и развивается Божественная среда в душе, как бы
оставшейся один на один с Богом. «А куда вы подевали остальных
людей? — подумают многие читатели. — Что это за
христианство, которое думает обойтись без любви к ближнему?»
1 И сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин 5, 4). —
Примеч. пер.
116
Пьер Тейяр де Шарден
Ближний, как мы сейчас увидим, занимает важное место в
том здании, план которого мы пытались набросать. Но прежде
чем вводить его в наши построения, было необходимо — по
двум причинам — тщательно рассмотреть проблему «обоже-
ния мира» на примере одного человека.
Прежде всего это проистекало из методических
соображений: Bjnogoft серьезной науке изучение частных случаев все-
гла должно предшествовать попытке обобщения.
Это проистекало и из природного фактора: поскольку, как
бы тесно мы ни были связаны друг с другом в нашем
становлении во Христе Иисусе, каждый из нас тем не менее образует
в нем отдельную природную единицу со своей собственной
ответственностью и своими личными возможностями. Мы сами
спасаем или губим себя.
Выделить это христианское учение о личном спасении было
тем более важно, что те цели, о которых мы говорили, носят
характер унитарный и всеобщий. Никогда не надо терять из
виду следующее: подобно тому как в подвластных опыту
сферах мира каждый человек, как бы ни обступала их всех одна
и та же Вселенная, представляет собой для этой Вселенной
центр перспективы и средоточие независимой деятельности
(таким образом, существует столько же частных Вселенных,
сколько и индивидуумов); точно так же и в области
небесных реалий — как бы ни пронизывала всех нас одна и та же
созидающая и искупляющая сила, каждый из нас является
отдельным центром обожения (и, таким образом, существует
столько же частных Божественных сред, сколько
христианских душ).
При наличии одних и тех же возможностей восприятия
и действия люди, как мы знаем, настолько по-разному
реагируют — соответственно особенностям или степени развития
их чувств и ума — на одно и то же зрелище, что если бы мы
смогли, совершив невозможное, переходить из одного
сознания в другое, мы всякий раз переменяли бы мир. Подобно
Божественная среда
117
этому в одних и тех же временных и пространственных
«видах» Бог является и отдается душам в разной степени
реальности и полноты соразмерно вере, верности и чистоте, которые
встречает Его воздействие. Представим себе, что в какой-то
группе людей все достигли одного успеха или потерпели одно
и то же крушение. То же самое событие обретет столько
разных обликов, значений, характеров, сколько лиц будет им
затронуто. Слепое, абсурдное, безразличное, материальное для
тех, кто не верит и не любит, оно окажется светлым, промыс-
лительным, исполненным смысла и жизни для того, кто
научился видеть и чувствовать Бога во всем^На всякое
проявление верности и доверия Бог отвечает тем, что различными
способами оказывает особое воздействие на скрытые
пружины причинности. По существу единый в своем действии
Промысл приобретает множественность, вступая с нами в
контакт, подобно тому как солнечный луч, встречаясь с телами,
приобретает разную окраску или гаснет в их глубине. Единая
Вселенная имеет много этажей и различных отделений: «in
eadem domo, multae mansiones»1.
И вот почему, повторяя над своей жизнью слова, которые
произносит священник над хлебом и вином перед
Пресуществлением, каждый из нас должен молиться, чтобы мир
преобразился применительно к нему «ut nobis Corpus et Sanguis
fiat D. N. Jesu Christi»2.
Это — первый шаг. Прежде чем заниматься ближними (что-
бы суметь заниматься ближними), верный должен обрести свое
собственное освящение — не из эгоизма» но с ясным и
полным пониманием того, что какой бы бесконечно малой и
некоммуникабельной частицей каждый из нас ни был, ему пред-
стоит обожить целый мир.
Как возможно это частное обожение, мы только что
рассмотрели. Нам остается теперь лишь собрать воедино отдель-
1 В доме Отца Моего обителей много (Ин 14, 2). (Вульгата: «in domo
Patris mei mansiones multae sunt»). — Примеч. пер.
2 Чтобы стал нам Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа
(лат.). — Примеч. пер.
118
Пьер Тейяр де Шарден
ные явления и увидеть, каким образом благодаря слиянию
индивидуальных Божественных сред устанавливается
всеобщая Божественная среда, а затем, в свою очередь,
воздействует на частные судьбы, которые она объемлет, завершая их.
Пришло время обобщить наши заключения, бесконечно
увеличив их масштабы силою любви.
2. Усиление Божественной среды любовью
Чтобы понять и измерить силу обожения, заключенную в
любви к ближнему,' нужно вернуться к тем положениям,
которые мы излагали, когда описывали единство евхаристического
освящения.
В огромности времени и обескураживающем множестве
индивидуумов, говорили мы, совершается одно действие —
избранные соединяются со Христом, творится одно дело — из
всех рассеянных или едва выраженных в мире духовных сил
созидается мистическое Тело Христово. «Hoc est Corpus Meum».
Никто в мире не может ни спасти, ни погубить нас помимо
нашей воли — это верно. Но верно также и то, что наше
спасение совершается и получает завершение лишь вместе с
оправданием всей «массы избранных». В некотором смысле
будет спасен лишь один Человек — Христос, Глава и живой
обобщенный Образ человечества. Каждый из избранных
призван увидеть Бога лицом к лицу. Однако этот акт видения
будет жизненно неотделим от возвышающего и просвещающего
действия Христа. На Небе мы будем созерцать БогаСами, но
как бы глазами Христа.
Если это так, наше индивидуальное мистическое усилие
нуждается в важном восполнении — в соединении с усилиями
всех других людей. Божественная среда, которая обретает свое
окончательное единство в Плероме, должна начать
становиться единой уже в земной фазе нашего существования. Даже
если бы христианин, стремящийся жить в Боге, придал своим
помыслам всю возможную чистоту, своим молитвам — всю
Божественная среда
119
возможную веру, а своему делу — всю возможную верность,
перед ним еще оставались бы открытыми неисчерпаемые
возможности обожения его собственной Вселенной. Ему
предстояло бы еще согласовать свое частное дело с делами тех, кто
трудится рядом с ним. Вокруг него теснятся бесчисленные
частные миры, которые создаются различными
человеческими монадами. Ему нужно поддерживать свое горение огнем
всех этих очагов, сливать свои силы с силами,
циркулирующими во Есех ocribibHMXjoigTKfflii рд^учапъ и отдавать для
общего блага движение и жизнь, иметь ту же температуру и то
же давление, ЧТП н *rfk nprww*
Какой же энергии надлежит разорвать те оболочки, в
которых ревниво замыкаются и прозябают наши
индивидуальные микрокосмы? Какой силе дано сплавить и возвысить наши
малые излучения в великом свете Христовом?
Любви — началу и следствию всякой духовной связи.
Христианская любовь, так торжественно возвещаемая
Евангелием, есть не что иное, как более или менее сознательное
соединение душ, порожденное их обшим схождением во Христе
Иисусе. Невозможно любить Христа, не любя других (в той
мере, в какой эти другие движутся ко Христу); и невозможно
любить других (в духе общего согласия людей), не
приближаясь тем самым ко Христу. Тогда автоматически, в силу некоего
живого детерминизма, индивидуальные Божественные среды по
мере своего образования стремятся срастись друг с другом, и это
соединение неизмеримо увеличивает их жар. Это неизбежное
соединение всегда проявлялось во внутренней жизни святых как
беспредельная любовь ко всему, что таит в себе здесь, на Земле,
ростки вечной жизни. Как мы видели, «соединяющее
притяжение» обладает чудесной действенностью, и вот для того, чтобы
приохотить человека к исполнению его долга и побудить его
извлекать жизнь даже из самых смертоносных сил, оно в конце
концов погружает христианина в любовь душ.
Приверженец Божественной среды не может выносить
вокруг себя темноту, безразличие, пустоту в том, что должно быть
120
Пьер Тейяр де Шарден
наполнено дыханием Божиим. Его леденит мысль о
бесчисленных душах, связанных с ним в том же едином мире, вокруг
которых еще недостаточно разгорелся огонь Божественного
Присутствия. Какое-то время он еще верил, что если ему
захочется прикоснуться к Богу, то достаточно протянуть Ему
лишь свою собственную руку. Но теперь он обнаруживает, что
как следует охватить Божественное могут лишь все
человеческие руки, простертые одновременно с целью призвать и
принять Огонь. В конечном счете к мистическому преображению
способен только один субъект — вся совокупность людей,
образующих единое тело и единую душу в любви.
И это сращение духовных элементов творения под
воздействием Христа есть высшая победа веры над миром.
Господи, признаюсь Тебе, что долгое время мне трудно
давалась и поныне трудно дается любовь к ближнему.
Насколько я испытывал немыслимую радость расточать себя и
растворяться в душах, к которым меня влекло в силу таинственных
свойств человеческих предпочтений, настолько я чувствую себя
по естеству враждебным и замкнутым перед большинством тех,
кого Ты велишь мне любить. Я легко принимаю в свою
внутреннюю жизнь то, что во Вселенной стоит выше или ниже
меня (но как бы на одной прямой) — материю, растения,
животных, Силы, Владычества, Ангелов, — и радуюсь, чувствуя,
что включен в их иерархию и она поддерживает меня. Но
«другой», Господи, — не только «бедный, хромой, горбатый,
слабоумный», — но просто-напросто другой, тот, кто в своем по
виду закрытом для меня мире живет, как мне кажется,
независимо от меня и нарушает, по-моему, единство и равновесие
мира, — имею ли я право сказать Тебе, что моим первым
побуждением не будет желание оттолкнуть его и что одна лишь
мысль войти с ним в духовное общение не будет мне
отвратительна?
Господи, сделай так, чтобы в жизни ближнего я увидел
Твой светлый лик. Этот неотразимый свет Твоих глаз,
горящий в глубине вещей, уже заставил меня с жаром набрасы-
Божественная среда
121
ваться на всякое дело, преодолевать всяческие трудности. Дай
мне различать Тебя даже (и более всего) в самых
сокровенных, самых прекрасных, самых удаленных уголках души моих
братьев.
Тот дар, который Ты требуешь от меня для моих братьев,
единственный дар, возможный для моего сердца, — это не
нежная любовь предпочтения и привязанности, которой Ты
пользуешься в жизни каждого из нас как важнейшим
естественным фактором нашего внутреннего роста, это что-то
менее сладостное, но такое же реальное и более сильное. Ты
хочешь, чтобы между людьми и мною с помощью Твоей
Евхаристии возникло глубокое притяжение (уже смутно
предчувствуемое каждой любовью, как только она входит в силу),
которое мистически образует из мириад разумных существ нечто
вроде единой монады в Тебе, Иисусе Христе. Ты хочешь,
чтобы меня влекли к «Другому» не просто личные симпатии, а
совокупность свойств его мира сама по себе и совокупность
свойств того же мира, предназначенная для Бога.
При этом Ты не требуешь от меня ничего психологически
невозможного, поскольку в этой чуждой мне несметной толпе
мне всегда предлагается любить лишь одно личностное
Существо — Тебя Самого.
Ты также не обязываешь меня к лицемерным уверениям в
любви к ближнему вообще, потому что мое сердце в своих
исканиях может достичь Твоей Личности лишь в глубине того,
что есть наиболее индивидуально и конкретно личностного в
каждом «другом», и именно к самому этому ближнему, а не к
некоему общему понятию, и обращена моя любовь.
Нет, Ты не требуешь от меня ничего ложного и
неосуществимого. Просто Своим Откровением и благодатью Ты
побуждаешь нас наконец осознать то, что в нас есть наиболее
человечного. Человечество спало — и все еще спит, — убаюканное
маленькими радостями своих ограниченных, замкнутых
привязанностей. Огромная духовная сила, дремлющая в недрах
нашего множества, проявится лишь тогда, когда мы сумеем сломать
122
Пьер Тейяр де Шарден
перегородки нашего эгоизма и, полностью переменив свои
установки, подняться до понимания универсальных принципов как
чего-то обычного и целесообразного.
Иисусе, Спаситель человеческой деятельности, которую Ты
наделяешь смыслом, Спаситель человеческого страдания,
которому Ты придаешь жизненно важное значение, — спаси
единство людей, заставь нас подняться над нашим ничтожеством
и, прилепившись к Тебе, отважиться выйти в неведомый
океан любви.
J. Тьма внешняя и погибшие души
История Царства Божия — это прежде всего история
соединения. Всеобщая Божественная среда образуется
включением всякого избранного духа в Иисуса Христа. Но
избранность предполагает выбор, отбор. Видеть в Христе лишь центр
притяжения и освящения — мало для христианского
понимания Его вселенской миссии. Именно потому, что Он есть Тот,
Кто соединяет, Он также и Тот, Кто отбирает, разделяет и
судит. В Евангелии говорится о добром семени, об овцах, о
правой стороне от Сына Человеческого, о горнице брачного
пира и о радости, вспыхивающей, как огонь. Но там также
говорится и о плевелах, о козлищах, о левой стороне от
Судии, о запертых дверях, о тьме внешней и о пламени, которое
сжигает в одиночестве, в противоположность огню,
соединяющему в любви. Во всей полноте процесс постепенного
рождения Новой Земли представляет собой сочетание соединения с
разделением.
На предыдущих страницах (будучи озабоченными
исключительно тем, как найти самый прямой путь восхождения к
Божественному Огню и полнее подставить себя Его лучам),
когда мы постоянно обращали свой взор к свету, мы ни на
миг не переставали ощущать за собой тьму и пустоту — как бы
некое разрежение Божественного Присутствия, или отсутствие
Бога, над которым, как над пропастью, проходил наш путь.
Божественная среда
123
Но эта низшая тьма, от которой мы старались убежать, могла
бы с таким же успехом стать некой бездной, ведущей в
небытие. Несовершенство, зло, грех, плоть означали главным
образом движение вспять, обращенность к вещам,
перестававшим существовать для нас по мере того, как мы углублялись в
Бога.
Твое Откровение, Господи, обязывает меня к большей вере.
Силы зла во Вселенной являются не только ловушкой,
искажением, знаком «минус», губительным возвратом к
множественности. В ходе духовной эволюции мира сознательные
элементы зла, его монады, по своей воле оторвались от массы,
которую Ты влечешь к Себе. Зло как бы воплотилось,
«материализовалось» в них. И теперь вокруг меня, смешанные с
Твоим светоносным Присутствием, присутствуют и темные,
дурные существа, лукавые вещи, И эти отпавшие силы
окончательно и навсегда становятся отходами в истории
становления мира. Существует не только низшая, но и внешняя тьма.
Именно об этом говорится в Евангелии.
Господи, среди всех тайн, в которые мы должны верить,
нет ни одной, которая больше противоречила бы нашим
гуманным понятиям, чем тайна осуждения. И чем больше мы
становимся людьми, то есть осознаем сокровища, сокрытые в
самой малой твари, и ценность, которую представляет собой
любая ничтожная частица для конечного единства, тем более
нас смущает идея ада. Мы еще могли бы понять уход в некое
небытие... Но вечная непригодность и вечное страдание!..
Ты повелел мне, Господи, верить в ад. Но Ты совершенно
недвусмысленно запретил мне считать кого бы то ни было
осужденным. Я не собираюсь говорить здесь об осужденных,
я даже в каком-то смысле не знаю, существуют ли они. Но,
доверяя слову Твоему, я понимаю ад как структурный элемент
Вселенной и буду молиться и размышлять до тех пор, пока это
страшное явление не станет для меня укрепляющим, даже
освящающим дополнением к видению Твоего Всеприсутствия,
которое Ты мне открыл.
124
Пьер Тейяр де Шарден
И в самом деле, Господи, придется ли мне насиловать свой
ум или природу вещей, чтобы разглядеть источник жизни в
самой тайне второй смерти? Нужно ли слишком долго
смотреть, чтобы увидеть во внешней тьме Твое величие еще более
сильным и глубоким?
Энергии зла с точки зрения их добровольного
вредоносного действия, как я уже знаю, никак не могут потревожить
окружающую меня Божественную среду. По мере того как они
стараются проникнуть в мой мир, их воздействие (если моя
вера достаточно крепка) подвергается участи всякой тварной
энергии; захваченные, скрученные Твоей неодолимой силой,
искушения и грехи претворяются в добро и заставляют еще
ярче пылать костер любви.
Если же смотреть на падших духов с точки зрения пустот,
образуемых их отступничеством в недрах мистического Тела,
то они также не сумеют, я знаю и это, повредить
совершенству Плеромы. Каждой душе, которая, погибая, несмотря на
призывы благодати, должна была бы нарушить совершенство
всеобщего единения, Ты противопоставляешь, Господи, одно
из переустройств, ежемгновенно возрождающих Вселенную в
новой чистоте и свежести. Осужденный отторгается не от
Плеромы, но от ее светлой стороны, от ее освящения. Он теряет
ее, но сам для нее не потерян.
Итак, своим существованием ад ничего не разрушает и не
повреждает в Божественной среде, развитие которой я с
восхищением наблюдаю вокруг себя. Но я чувствую, что он
производит в ней нечто великое и новое. Он вносит в нее некий
оттенок серьезности, объем и глубину, которых не было бы
без него. Вершина лучше всего измеряется бездной, над
которой она возвышается.
Излагая свои гуманистические воззрения, я только что
говорил о Вселенной, ограниченной снизу небытием, то есть о
некой последовательности величин, как бы сходящих к нулю.
И вот, Господи, разрывая эту низшую тьму Вселенной, Ты
даешь мне познать, что под моими ногами открывается иное
Божественная среда
125
полушарие — реальная область жизни, беспрелельнр
спускающаяся к наименее вероятным ее формам.
Разве реальность этого отрицательного полюса мира не
удваивает непреложную и неограниченную власть, с какой Ты
используешь меня?
О Иисусе, Владыка грозный и ревнивый, закрывая глаза
на то, чего пока не может постичь, а значит, и вынести моя
человеческая слабость, то есть на существование осужденных,
я хочу хотя бы ввести в свое привычное видение мира
постоянно угрожающую опасность осуждения — не столько для того,
чтобы бояться Тебя, Иисусе, сколько для того, чтобы с еще
большим жаром предаться Тебе.
Я уже взывал к Тебе об этом: не будь мне лишь братом,
Иисусе, но стань мне Богом! Теперь, облеченный грозной
властью отбора, ставящей Тебя на вершину мира как
первопричину всеобщего притяжения и всеобщего отталкивания, Ты
поистине являешь мне Себя как великую живую Силу,
Которую я всюду искал, чтобы поклоняться Ей; огонь адский и
огонь небесный — это не две разные силы, а
противоположные проявления одной и той же энергии.
Пусть адское пламя не достигнет меня, Господи, и никого
из тех, кого я люблю... Пусть оно не достигнет никого, Боже
(я знаю, Ты простишь мне эту безрассудную молитву!). Но
пусть для каждого из нас его зловещие отсветы, со всеми
безднами, которые они освещают, соединятся с огненной
полнотой Божественной среды.
эпилог
Ожидание Парусин
Разделение и соединение. Отделение дурных элементов
мира и «совозгорание» частных миров, которые каждая
верующая душа созидает вокруг себя в труде и страдании.
Вселенная вокруг нас преобразуется и созревает под воздействием
этого двойного, еще почти полностью скрытого движения.
Порой нам кажется, что все бесконечно и однообразно
повторяется в истории творения. Но если время тянется
слишком долго в сравнении с быстротечностью наших
индивидуальных жизней и если совершающееся преобразование
слишком пространно и слишком глубинно в сравнении с нашими
поверхностными и ограниченными представлениями — то это
нужно для того, чтобы мы могли увидеть развитие всего, что
неустанно созидается благодаря материи и духу и в них самих.
Поверим Откровению, полностью подтверждающему (еще
здесь, на Земле) самые гуманные наши надежды. Под
обычной оболочкой вещей, очищаемых и спасаемых нашими
усилиями, постепенно рождается Новая Земля.
Когда-нибудь, говорит нам Евангелие, медленно
нарастающее притяжение между человечеством и Богом достигнет
предела, обусловленного возможностями мира. И это будет
конец. Подобно молнии, сверкнувшей от полюса до полюса,
всюду внезапно обнаружится незаметно возросшее присутствие
Христа. Сметая все преграды, которыми внешне сдерживали
Божественная среда
127
его покровы материи и взаимная непроницаемость душ, оно
заполнит лик Земли. И тогда под воздействием
освобожденных наконец истинных свойств бытия, увлекаемые силой, в
которой проявится способность соединяться, присущая
элементам Вселенной, ее духовные атомы займут, во Христе или
вне Его (но всегда под Его влиянием), место блаженства или
страдания, предназначенное им в живой структуре Плеромы.
«Sicut fulgur exit ab Oriente et paret usque in Occidentem... Sicut
venit diluvium et tulit omnes... Ita erit adventus Filii hominis»1.
Подобно молнии, пожару, потопу» притяжение Сына
Человеческого охватит весь круговорот элементов Вселенной, чтобы
соединить их в Его Теле или покорить их Ему. «Ubicumque
fuerit corpus illic congregabuntur et aquilae»2.
Таким будет завершение Божественной среды.
Бесполезны попытки предугадать время и характер этого
грозного события, и Евангелие предупреждает нас об этом.
Но мы должны ждать его.
Ожидание — напряженное, всеобщее и действенное
ожидание конца мира, т. е. Исхода для мира, — это главное дело
христиан и, может быть, главная отличительная черта нашей
религии.
Исторически это ожидание, подобно факелу, всегда
указывало путь нашей вере. Израильтяне непрестанно «чаяли» —
и первые христиане тоже, — поскольку Рождество, которое,
казалось бы, должно было обратить наши взоры к прошлому,
направило их еще дальше вперед. Ненадолго появившись
среди нас, Мессия дал Себя увидеть и осязать только затем, что-
1 Как молния исходит от Востока и видна бывает до Запада... Как
пришел потоп и истребил всех... Так будет пришествие Сына
Человеческого (лат.). Ср. Вульгата: «Sicut enim fulgur exit ab Oriente, et paret usque
in Occidentem... Et non cognoverunt donee venit diluvium, et tulit omnes: ita
erit et adventus Filii hominis» (Ибо, как молния исходит от Востока и
видна бывает даже до Запада... Пока не пришел потоп и не истребил
всех: так будет и пришествие Сына Человеческого (Мф 24:27, 39)). —
Примеч. пер.
2 Ибо, где будет труп, там соберутся орлы (Мф 24, 28). — Примеч.
пер.
128
Пьер Тейяр де Шарден
бы, став еше более светоносным и непостижимым, вновь
исчезнуть в глубинах будущего. Он приходил. А теперь мы
должны снова и снова ждать Его, и на этот раз не только малая
община избранных, но более, чем когда-либо, — все
человечество. Господь Иисус придет тем быстрее, чем сильнее будет
наше ожидание. Именно сконцентрированность наших
желаний должна вызвать Парусию.
Во что же превратили ожидание всего двадцать веков
спустя после Вознесения мы, христиане, кому вслед за Израилем
было поручено хранить на Земле неугасимый огонь этого
желания?
Увы, несколько ребяческое нетерпение, наряду с
искажением перспективы побуждавшее первое христианское
поколение верить в скорое возвращение Христа, принесло
разочарование и сделало нас недоверчивыми. Сопротивление мира добру
мешало нашей вере в Царство Божие. Некий пессимизм, быть
может, питаемый преувеличенными представлениями о
первородном грехе, побуждал нас думать, что мир решительно
плох и неих!ечим... Тогда мы позволили огню почти
погаснуть в наших уснувших сердцах. Конечно, мы с большей или
меньшей тревогой видим, как приближается наша
собственная смерть. И, конечно, мы продолжаем молиться: «Да при-
идет Царствие Твое», и сознательно трудимся ради него. Но
по правде говоря, много ли среди нас таких, чьи сердца
трепещут от безумной надежды на преображение нашей Земли? Где
те, кто плывет в нашей земной ночи, устремляясь к первым
проблескам реальной зари? Где те, в ком нетерпеливая тоска
по Христу если не превысила (как нужно было бы), то хотя бы
уравновесила поглощенность любовью или человеческими
интересами? Где христиане, которые жили бы (и не по
обязанности только, а по убеждению) столь же горячей надеждой на
продолжение Воплощения, как многие гуманисты живут
мечтой о новом Граде? Мы твердим, что мы бодрствуем в
ожидании Учителя. Но на самом деле, если мы хотим быть
искренними, то вынуждены будем признать, что ничего больше не ждем.
Божественная среда
129
Нужно во что бы то ни стало возродить пламя. Нужно
любой ценой воскресить в себе жажду и чаяние великого
Пришествия. Но где искать источник этого обновления? Прежде
всего, несомненно, в возрастающей силе притяжения,
которой Христос непосредственно воздействует на Своих верных.
А еще? В возрастающей заинтересованности, обнаруженной
нашей мыслью, в подготовке и свершении Парусии. Как же
возбудить в себе эту заинтересованность? Осознавая все более
тесную связь между торжеством Христа и успехом того дела,
которое пытается созидать на Земле человеческое усилие.
Мы без конца об этом забываем. Сверхприродное — это
закваска, душа, но еще не весь организм. Оно приходит
преобразить «природу», но не может обойтись без материи,
которую та ему предлагает. Если евреи в течение трех тысяч лет
ждали пришествия Мессии, то это потому, что Он
представлялся им увенчанным славой их народа. Если ученики
апостола Павла жили в нетерпеливом ожидании Великого дня, то
это потому, что от Сына Человеческого они ожидали, что Он
даст личное и конкретное решение проблемам и
несправедливостям жизни. Жажда Неба может существовать только тогда,
когда она во что-то воплощена. В какую плоть облечем мы
сегодня свое ожидание?
В плоть великой, всецело человеческой надежды. Оглядим
Землю вокруг себя. Что происходит на наших глазах в
людском множестве? Откуда появился этот беспорядок в
обществе, эти тревоги и волнения, вздымающиеся волны, бродячие
и сливающиеся течения, все новые грозные, ужасные толчки?
Человечество, по-видимому, переживает кризис роста. Оно
начинает смутно осознавать, чего ему не хватает и на что оно
способно. На его глазах, мы говорили об этом в самом начале,
Вселенная становится все светлее, подобно горизонту, из-за
которого вот-вот взойдет солнце. Оно предчувствует и ждет.
Ощущая, подобно всем прочим, это притяжение,
христианин, как мы уже говорили, порой удивляется и беспокоится.
Не идолу ли собирается он поклониться?
130
Пьер Тейяр де Шарден
Наш очерк о Божественной среде, теперь уже
завершенный, помогает ответить на эти опасения.
Нет, мы, ученики Христовы, должны без колебаний
овладевать той силой, которая нуждается в нас и в которой нуждаемся
мы сами. Напротив, чтобы не дать ей угаснуть и тем самым не
зачахнуть самим, мы должны разделять стремления, по сути
подлинно религиозные, которые сегодня с небывалой силой
заставляют людей ощущать необъятность мира, величие разума,
священную ценность всякой новой истины. Именно в этой школе
нынешнее поколение христиан вновь научится ждать.
Мы издавна питаем эту надежду." развитие мира, и
особенно мира человеческого, не есть конкуренция с Богом и
напрасная трата дарованных Им сил. Чем более великим будет
человек, тем большего единства, сознательности и власти над
своими силами достигнет человечество — и тем прекраснее
станет творение, а поклонение — совершеннее, тем более
будет обретать Христос для Своего мистического
распространения Тело, достойное воскрешения. Не может быть у мира двух
вершин, как не может быть двух центров у одной окружности.
Звезда, которую ожидает мир, не умея еще ни назвать ее по
имени, ни верно понять ее запредельность, ни даже
распознать ее самые духовные, самые божественные лучи, — это
именно тот Христос, которого мы ждем. Чтобы желать
Парусин, мы должны лишь позволить самому сердцу Земли биться
в своей груди, христианизируя его.
Зачем же, о маловерные, бояться развития мира или
сердиться на него? Зачем безрассудно множить предостережения
и запреты: «Не ходите... не пытайтесь... все известно: Земля
пуста и стара, на ней больше нечего искать...»
Напротив, все предпринимать ради Христа! На все
надеяться ради Христа! «Nihil intentatum»!1 Вот истинная
христианская позиция. Обожить — это не разрушить, а пересоздать.
Мы никогда не узнаем всего того, что еще ждет Воплощение
1 См. примеч. 1 к с. 38. — Примеч пер.
Божественная среда
131
от сил мира. Наша жажда возрастания человеческого единства
никогда не будет достаточной.
Подними голову, Иерусалим. Посмотри на гигантскую
толпу тех, кто стоит, и тех, кто ищет. В лабораториях, мастерских,
пустынях, на заводах, в огромном общественном горниле — ты
видишь их, всех этих трудящихся людей? Так вот, все
взращиваемое ими в искусстве, в науке, в мысли — все это для тебя.
Раскрой же свои объятия и сердце и вбери, подобно Господу твоему
Иисусу, этот поток, разлив этих соков человечества. Прими эти
соки, поскольку, не крестившись в них, ты зачахнешь без
желаний, как цветок без воды; и сохрани их, потому что без твоего
солнца они бессмысленно разойдутся по бесплодным стеблям.
Слишком сильное искушение мира, неодолимый соблазн
мира — где они теперь?
Их больше нет.
На этот раз Земля может с силой захватить меня своими
гигантскими руками. Она может наполнить меня всей своей
жизнью и вновь обратить меня в свой прах. Она может
облечься в моих глазах всей своей прелестью, всеми ужасами,
всеми тайнами. Она может опьянить меня своим ароматом
осязаемости и единства. Она может повергнуть меня на
колени в ожидании того, что зреет в ее лоне.
Ее чары уже не могут повредить мне, с тех пор как она для
меня уже выиша за свои пределы и стала Телом Того, Кто есть
Сущий, и Того, Кто грядет.
Божественной средой.
Тьенцянь, ноябрь 1926 — март 1927
132
Пьер Тейяр де Шарден
Примечание французского издателя
В марте 1955 г., т. е. на исходе своей жизни среди нас, о. Тейяр
де Шарден, возвращаясь к «Божественной среде», писал в своем
последнем Исповедании Веры:
«Уже давно, во «Вселенской литургии» и в «Божественной
среде», я попытался перед лицом едва наметившихся во мне
устремлений выразить свой восторг и изумление.
Сегодня, после сорока лет непрерывных размышлений, я опять
чувствую потребность рассказать о том же самом главном видении и
изложить его в зрелой форме — в последний раз.
Я поведал бы о нем не с такой свежестью и пылом, как в
момент первой встречи, но все с тем же восхищением — и с той же
увлеченностью».
Никакой труд этого великого верующего нельзя понять вне
этого «главного видения» Божественной среды — видения (всегда
подразумеваемого, если даже оно прямо не выражено) Христа
всего во всем и Вселенной, которую на всем протяжении ее эволюции
движет и пронизывает Собой Бог.
Таким образом, «Божественная среда» проливает полный свет
на «Феномен человека».
ФЕНОМЕН
ЧЕЛОВЕКА
Le Phenomene humain
Перевод с французского
H.A. Садовского
Epilogue. Le Phenomene Chretien
Перевод с французского
O.C Вайнер
Appendice. Quelques remarques
sur la place et la part du mal
dans un Monde en Evolution
Перевод с французского
O.C. Вайнер
Содержание
К читателю 136
Пролог. Видеть 137
Преджизнь 143
Жизнь 181
Мысль 272
Сверхжизнь 349
Резюме, или Послесловие 407
Эпилог. Феномен христианства 418
Приложение. Несколько замечаний о месте
и участии зла в эволюционирующем мире 427
К читателю
Чтобы правильно понять данный труд, его следует
рассматривать не как метафизический и тем более не как
теологический трактат, а единственно и исключительно как
научную работу1. Об этом говорит само название. Только лишь
феномен. Но зато уж весь феномен.
Прежде всего только лишь феномен. Не следует искать здесь
объяснение — это лишь введение к объяснению мира. Установить
вокруг человека, взятого за центр, закономерный порядок,
связывающий последующее с предыдущим, открыть среди
элементов универсума не систему онтологических причинных
связей, а эмпирический закон рекуррентности, выражающий
их последовательное возникновение в течение времени, — вот
что, и только это, я попытался сделать.
Разумеется, за пределами этого исходного научного
обобщения остается широко открытым поле для более глубоких
теоретических построений в области философии и теологии.
В эти глубины бытия я сознательно старался ни в коем случае
не вступать. Самое большее, основываясь на опытных
данных, я с некоторой верностью выяснил общее направление
развития (к единству) и отметил в надлежащих местах
разрывы, что может потребоваться по причинам высшего порядка в
дальнейшем развитии философской и религиозной мысли.
77. де Шарден
1 Термин «метафизический» Тейяр употребляет в смысле
«стремящийся к познанию бытия с его принципами, началами, причинными
механизмами и т.д.», в противоположность «феноменологическому», то
есть ограничивающемуся описательными задачами. Метафизический
подход, как его понимает Тейяр, отвечает на вопрос «почему»,
феноменологический — на вопрос «как*. — Примеч. пер.
ПРОЛОГ
Видеть
В этой работе выражено стремление увидеть и показать
то, чем становится и чего требует человек, если его целиком и
полностью рассматривать в рамках явлений.
Зачем стремиться увидеть? И почему специально
направлять взор на человека?
Видеть. Можно сказать, что в этом вся жизнь, если не в
конечном счете, то, во всяком случае, по существу. Существовать
полнее — это все больше объединяться: таково резюме и итог
данного произведения. Но, как это будет показано, единство
возрастает лишь на основе возрастания сознания, то есть видения.
Вот, несомненно, почему история живой природы сводится к
созданию — в недрах космоса, в котором можно различать все
больше — все более совершенных глаз. Не измеряются ли
совершенство животного, превосходство мыслящего существа силой
проникновения и синтетической способностью их взгляда?
Стремиться видеть больше и лучше — это не каприз, не
любопытство, не роскошь. Видеть или погибнуть. В такое положение
поставлено таинственным даром существования все, что является
составным элементом универсума. И таково же, следовательно, —
но на высшем уровне — положение человека.
Но если действительно столь жизненно важно и приятно
знать, то зачем все же обращать наше внимание
преимущественно на человека? Не достаточно ли — до скуки — человек описан?
И не привлекательна ли наука как раз тем, что направляет наш
взор на предметы, на которых мы можем наконец отдохнуть от
самих себя?
138
Пьер Тейяр де Шарден
Мы вынуждены рассматривать человека как ключ
универсума по двум причинам, которые делают его центром мира.
Прежде всего субъективно, для самих себя, мы неизбежно —
центр перспективы, В силу наивности, по-видимому,
неизбежной в первый период, наука вначале воображала, что она
может наблюдать явления в себе такими, какими они протекают
независимо от нас. Инстинктивно физики и натуралисты
вначале действовали так, как будто их взгляд сверху падает на
мир, а их сознание проникает в него, не подвергаясь его
воздействию и не изменяя его. Теперь они начинают сознавать,
что даже самые объективные их наблюдения целиком
пропитаны принятыми исходными посылками, а также формами или
навыками мышления, выработанными в ходе исторического
развития научного исследования.
Дойдя до крайней точки в своих анализах, они уже толком
не знают, составляет ли постигаемая ими структура сущность
изучаемой материи или же отражение их собственной мысли.
И в то же время они замечают — как обратный результат их
открытий, — что сами целиком вплелись в то сплетение
связей, которое рассчитывали набросить извне на вещи, что они
попались в собственную сеть. Метаморфизм и эндоморфизм,
сказал бы геолог. Объект и субъект переплетаются и
взаимопреобразуются в акте познания. Волей-неволей человек опять
приходит к самому себе и во всем, что он видит,
рассматривает самого себя.
Вот кабала, которая, однако, тут же компенсируется
некоторым и единственным в своем роде величием.
То, что наблюдатель, куда бы он ни шел, переносит с
собой центр проходимой им местности, — это довольно
банальное и, можно сказать, независимое от него явление. Но что
происходит с прогуливающимся человеком, если он случайно
попадает в естественно выгодную точку (пересечение дорог
или долин), откуда не только взгляды, но и сами вещи
расходятся в разные стороны? Тогда субъективная точка зрения
совпадает с объективным расположением вещей и восприятие
феномен человека
139
обретает всю свою полноту. Местность расшифровывается и
озаряется. Человек видит.
Именно в этом, по-видимому, заключается преимущество
человеческого познания.
Не нужно быть человеком, чтобы заметить, как предметы
и силы располагаются «кружком» вокруг себя. Все животные
воспринимают это так же, как мы сами. Но только человек
занимает такое положение в природе, при котором это
схождение линий является не просто видимым, а структурным.
Последующие страницы как раз и будут посвящены
доказательству и исследованию этого явления. В силу качества и
биологических свойств мысли мы оказываемся в уникальной
точке, в узле, господствующем над целым участком космоса,
открытым в настоящее время для нашего опыта. Центр
перспективы — человек, одновременно центр конструирования
универсума. Поэтому к нему следует в конечном итоге сводить
всю науку. И это столь же необходимо, сколь и выгодно. Если
поистине видеть — это существовать полнее, то давайте
рассматривать человека — и мы будем жить полнее.
А для этого как следует приспособим свои глаза. С самого
начала своего существования человек представляет зрелище
для самого себя. Фактически он уже десятки веков смотрит
лишь на себя. Однако он едва лишь начинает обретать
научный взгляд на свое значение в физике мира. Не будем
удивляться медлительности этого пробуждения. Часто труднее
всего заметить именно то, что должно было бы бросаться в глаза.
Недаром ребенку требуется воспитание, чтобы отделить друг
от друга образы, осаждающие его только что открывшуюся
сетчатку. Человеку, чтобы открыть до конца человека, был
необходим целый ряд «чувств», постепенное приобретение
которых (об этом еще будет речь впереди) заполняет и членит
саму историю борьбы духа.
Чувство пространственной необъятности в великом и
малом, расчленяющее и разграничивающее внутри
беспредельной сферы круги обступающих нас предметов.
140
Пьер Тейяр де Шарден
Чувство глубины, старательно отталкивающее в
бесконечность, в необозримые времена, события, которые некая сила
наподобие тяжести постоянно стремится спрессовать для нас
в тонкий листок прошлого.
Чувство количества, которое открывает и не дрогнув
оценивает ужасающее множество материальных или живых элементов,
участвующих в малейшем преобразовании универсума.
Чувство пропорции, которое — хорошо ли, плохо ли —
улавливает разницу в физическом масштабе, отличающую по
размеру и ритму атом от туманности, крошечное от
огромного.
Чувство качества или новизны, которое, не нарушая
физического единства мира, различает в природе абсолютные
ступени совершенствования и роста.
Чувство движения, способное воспринимать неодолимое
развитие, скрытое величайшей медлительностью, крайнее
брожение под вуалью покоя, новое, закравшееся в сердцевину
монотонного повторения одного и того же.
Наконец, чувство органического, которое под
поверхностной чередой событий и групп обнаруживает физические связи
и структурное единство.
Без этих качеств нашего взора человек бесконечно
останется для нас, как бы ни старались научить нас видеть, тем,
чем он еще остается для многих людей, — случайным
предметом в разобщенном мире. Напротив, стоит только отделаться
от тройной иллюзии незначительности, плюральное™ и
неподвижности, как человек без труда занимает возвещаемое нами
центральное место — вершину (на данный момент)
антропогенеза, который сам венчает космогенез.
Человек не может полностью видеть ни себя вне
человечества, ни человечество — вне жизни, ни жизнь — вне
универсума. Отсюда основные разделы данного труда: преджизнь, жизнь,
мысль — эти три события чертят в прошлом и определяют на
будущее (сверхжизнь!) одну и ту же траекторию — кривую
феномена человека.
Феномен человека
141
Итак, феномен человека. Это слово взято не случайно.
Выбрал я его по трем причинам.
Во-первых, я этим утверждаю, что человек в природе есть
настоящий факт, к которому приложимы (по крайней мере
частично) требования и методы науки.
Во-вторых, я даю понять, что из всех фактов, с какими
имеет дело наше познание, ни один не является столь
необыкновенным и столь озаряющим.
И в-третьих, я подчеркиваю специфический характер
данного труда. Моя единственная цель — и в этом моя
действительная сила — это просто, как уже сказано, стремление увидеть, то
есть развернуть однородную и цельную перспективу нашего
всеобщего опыта, распространенного на человека, показать
развертывающееся целое.
Таким образом, не следует здесь искать конечного
объяснения природы вещей — какой-то метафизики. Не следует
также заблуждаться относительно допускаемой мною степени
достоверности различных частей этого своеобразного фильма.
Пытаясь изобразить мир до начала жизни или жизнь в эру
палеозоя, я не забываю, что вообразить человека зрителем этих
фаз, предшествующих появлению всякой мысли на Земле, —
это значило бы впасть в космическое противоречие. Я не
претендую на описание их такими, какими они были реально, но
лишь такими, как мы их должны представлять, чтобы мир был
истинен для нас в настоящий момент, — то есть дается здесь
прошлое не в себе, а таким, каким оно представляется
наблюдателю, стоящему на выдающейся вершине, куда мы
поставлены эволюцией. Это надежный и скромный метод, но, как
это будет видно, достаточный для того, чтобы вызвать по
симметрии удивительные видения будущности.
Разумеется, и в этих скромных пределах излагаемые здесь
взгляды носят сугубо ориентировочный и личный характер. Но,
во всяком случае, они опираются на значительные исследования
и длительные размышления и являют собой пример того, как
ставится ныне наукой проблема человека.
142
Пьер Тейяр де Шарден
Изучаемый сам по себе в узком плане антропологами и
юристами, человек — нечто весьма малое и даже умаляющее.
Слишком вьщеляющаяся индивидуальность человека маскирует
собой целостность, и наш рассудок, рассматривая человека,
склонен дробить природу и забывать о ее глубоких связях и
безграничных горизонтах — впадать в дурной антропоцентризм.
Отсюда все еще заметная тенденция ученых брать в
качестве предмета науки только тело человека.
Настал момент понять, что удовлетворительное
истолкование универсума, даже позитивистское, должно охватывать
не только внешнюю, но и внутреннюю сторону вещей, не
только материю, но и дух. Истинная физика та, которая когда-
либо сумеет включить всестороннего человека в цельное
представление о мире.
Мне хотелось бы дать почувствовать, что такая попытка
возможна и что от нее зависит — для того, кто хочет и умеет
проникать в глубины вещей — сохранение у нас мужества и
радости в действии.
Я думаю, вряд ли у мыслящего существа бывает более
великая минута, чем та, когда с глаз его спадает пелена и
открывается, что он не затерянная в космическом безмолвии
частица, а пункт сосредоточения и гоминизации универсального
стремления к жизни.
Человек — не статический центр мира, как он долго
полагал, а ось и вершина эволюции, что много прекраснее.
ПРЕДЖИЗНЬ
Ткань универсума
Переносить предмет назад в прошлое равносильно тому,
чтобы сводить его к наиболее простым элементам. Если
проследить как можно дальше по направлению к истокам,
откуда тянутся волокна человеческого состава, то мы увидим,
что последние из них смешиваются с самой тканью
универсума.
Ткань универсума — последний остаток все более
глубоких анализов науки... Чтобы как следует ее описать, мне не
хватает непосредственного, тесного с ней контакта, который
составляет всю разницу между тем, кто только читал, и тем,
кто проделывал опыты. Я сознаю также, сколь опасно брать в
качестве материала для долговременной конструкции
гипотезы, которые, по мысли самих их авторов, суть не более как
однодневки.
Нынешние представления об атоме в значительной мере
всего лишь временное графическое средство, позволяющее
ученым группировать все более многочисленные «эффекты»,
проявляемые материей, и проверять их непротиворечивость.
Эффекты, многие из которых к тому же еще не имеют
никакого ощутимого продолжения в человеке.
Поскольку я больше натуралист, чем физик, то я,
естественно, не стану распространяться на эту тему и не буду
некстати опираться на эти сложные теоретические построения.
Однако в разнообразных теориях, нагромождающихся друг на
друга, проступают некоторые черты, обязательно имеющиеся
144
Пьер Тейяр де Шарден
в любом из предложенных объяснений универсума. От этого
«обязательного», в той мере, в какой оно выражает условия,
присущие любой естественной трансформации, в том числе
трансформации живого, по необходимости должен
отправляться и натуралист, изучающий в общем виде феномен человека.
Об этом он вполне может вести речь.
1. Элементарная материя
Если ткань осязаемых вещей наблюдать под этим углом
зрения, взяв ее для начала в элементарном состоянии (под
этим я разумею — в любой момент, в любой точке и в любом
объеме), то со все большей настойчивостью она раскрывается
перед нами, как нечто фундаментально «зернистое», в то же
время существенным образом связанное и, наконец,
чрезвычайно активное. Множественность, единство, энергия —
таковы три стороны материи.
а) Множественность прежде всего. Глубокая атомичность
универсума наглядно проявляет себя в обыденном опыте. Она
выражается в каплях дождя и в песчинках на пляже. Она
продолжается во множестве живых существ и небесных тел. Она
читается даже в прахе мертвых. Человеку не нужен был ни
микроскоп, ни электронный анализ, чтобы догадаться, что он
живет окруженный и поддерживаемый пылью. Но чтобы
подсчитать и описать эти пылинки, потребовалась вся терпеливая
проницательность современной науки. Атомы Эпикура были
инертны и неделимы. А бесконечно малые мира Паскаля
могли еще, оказывается, иметь своих клещей1. Теперь мы далеко
1 Тейяр намекает на идею неисчерпаемости атома,
сформулированную французским философом и естествоиспытателем Блезом Паскалем
(1623—1662) в его посмертно опубликованных «Мыслях». Паскаль берет
клеща как «одно из мельчайших среди ведомых людям существ»,
показывает сложнейшее строение его организма, несмотря на крохотный размер,
выделяет в этом организме все более и более мелкие части, вплоть до
«капель соков», «пузырьков газа» и атомов и, наконец, предлагает: «Пусть
Феномен человека
145
ушли по уверенности и точности от этого периода
инстинктивных и иногда гениальных догадок. Нет предела в
нисхождении. Подобно малюсеньким щиткам диатомовых
водорослей, рисунок которых с каждым новым увеличением почти
бесконечно преобразуется в новый рисунок, каждая
маленькая частица материи в анализе наших физиков стремится
свестись к каким-то еще более мелким, чем она сама, частицам.
И с каждой новой нисходящей ступенью последовательного
уменьшения по размерам при увеличении по числу общая
картина мира меняется, все более теряя свою четкость.
Ниже определенного уровня глубины и размельчения
самые привычные свойства наших тел (свет, цвет, теплота,
непроницаемость...) теряют свой смысл.
Фактически наш чувственный опыт конденсируется,
плавая на поверхности чего-то бесчисленного и неопределимого.
Головокружительный по числу и по малости субстрат
осязаемого универсума беспредельно дробится все дальше.
Ь) Но чем больше мы искусственно расщепляем и
распыляем материю, тем больше выступает ее фундаментальное
единство.
В своей наиболее несовершенной, но наиболее легко
представляемой форме это единство выражается в удивительной
схожести обнаруженных частиц. Молекулы, атомы,
электроны — все эти крошечные тельца, каковы бы ни были их
величина и название, являют собой (по крайней мере на том
расстоянии, с которого мы их наблюдаем) полное тождество по
массе и поведению. По своим размерам и действиям они ка-
человек представит себе неисчислимые Вселенные в этом атоме, и у
каждой — свой небесный свод, и свои планеты, и своя Земля, и те же
соотношения, что в зримом мире, и на этой Земле — свои животные и,
наконец, свои клещи, которых опять-таки можно делить, не зная отдыха и
срока, пока не закружится голова от второго чуда, столь же
поразительного в своей малости, как первое — в своей огромности» (Б. Паскаль.
Мысли. Пер. Э. Липецкой. В кн.: Ф. Ларошфуко. Максимы. Б. Паскаль.
Мысли. Ж. Лабрюйер. Характеры. М., 1974, с. 122). Под «первым чудом»
Паскаль разумеет здесь бесконечный размер Вселенной, по сравнению с
которым человек и все, что он может охватить своей мыслью, есть лишь
«атом». — Примеч. пер.
146
Пьер Тейяр де Шарден
жутся удивительно стандартными и однообразными. Как
будто все поверхностные, чарующие нас переливы гаснут в
глубине. Как будто ткань всякой ткани сводится к простой и
единой форме субстанции.
Итак, единство по однородности. Далее. Казалось бы
естественным ограничивать район индивидуального действия
космических частиц самими их размерами. Но теперь, напротив,
становится очевидным, что каждая из них определима лишь
через влияние, которое она оказывает на все, что находится
вокруг нее. В каком бы пространстве мы ни представили себе
тот или иной космический элемент, он своим излучением
полностью заполнит весь его объем. И, значит, в каких бы узких
рамках ни была очерчена «сердцевина» атома, область его
воздействия, по крайней мере потенциально, сопротяжена
области воздействия любого другого атома. Удивительное свойство,
которое мы далее будем обнаруживать везде, вплоть до
человеческой молекулы!
Это, стало быть, коллективное единство.
Многочисленные очаги, делящие между собой данный объем
материи, не независимы друг от друга. Что-то связывает их и
объединяет. Пространство, заполненное множеством частиц, не
ведет себя как инертное вместилище, а воздействует на них как
направляющая и передающая активная среда, внутри которой
организуется это множество. Простое сложение или
приставление друг к другу атомов еще не дает материи. Их объемлет и
скрепляет некое таинственное тождество, на которое
наталкивается наш разум, вынужденный в конечном итоге отступить.
Это — сфера, лежащая над центрами и охватывающая их.
На протяжении всей этой работы в каждой новой фазе
антропогенеза мы будем встречаться с трудновообразимой
реальностью коллективных связей и будем все время с ними бороться,
пока не выясним и не определим их настоящую природу.
Вначале же достаточно обозначить их эмпирическим термином,
присвоенным наукой их общему исходному принципу, —
обычным термином «энергия».
феномен человека
147
с) Энергия — третья сторона материи. Под этим
названием, психологически означающим усилие, физика ввела точное
выражение способности к действию, или, вернее, к
взаимодействию. Энергия — это мера того, что переходит от одного
атома к другому в ходе их преобразований. То есть это
способность к связям, но вместе с тем, поскольку атом,
по-видимому, обогащается или истощается в ходе обмена, выражение
состава.
С энергетической точки зрения, обновленной явлениями
радиоактивности, материальные частицы могут теперь
рассматриваться как временные резервуары сконцентрированной
мощи. В самом деле, обнаруживаемая всегда не в чистом
состоянии, а в более или менее гранулированном виде (вплоть
до света!), энергия представляет собой в настоящее время для
науки наиболее примитивную форму ткани универсума.
Отсюда инстинктивное стремление нашего воображения
рассматривать ее как некий однородный первоначальный поток, а все,
что в мире имеет форму, — лишь как его мимолетные «вихри»1.
С этой точки зрения универсум свою прочность и конечное
единство обретает в конце своего расчленения. Он как бы
поддерживается снизу.
Будем помнить установленные физикой неоспоримые
факты и измерения. Но не будем связывать себя внушаемой ими
перспективой конечного равновесия. Более полное
наблюдение за движениями мира вынудит нас мало-помалу
перевернуть эту перспективу, то есть открыть, что вещи держатся и
держат друг друга лишь в силу сложности, сверху.
1 Судя по обращению в этом разделе к античной натурфилософии,
Тейяр имеет здесь в виду вихри Демокрита (460—370 гг. до н. э.),
возникающие в результате отталкивания и столкновения атомов. Однако не
исключено, что Тейяр вспоминает здесь и об учении о вихрях своего
соотечественника Р. Декарта (1596—1650), весьма популярном (как
основа механики) во Франции даже в посленьютоновское время. Вихри в
представлении Декарта действительно имели силовой или
энергетический характер и порождали планеты, кометы, «сферу неподвижных звезд»
и едва ли не (пользуясь выражением Тейяра) «все, что в мире имеет
форму». — Примеч. тр.
148
Пьер Тейяр де Шарден
2. Материя как целостность
До сих пор мы рассматривали материю «в себе», то есть в
ее качествах при любом объеме так, как если бы мы могли
отделить от нее один фрагмент и изучать этот образец вне
всего остального. Пришло время заметить, что этот прием
совершенно искусственный. Взятая в своей физической
конкретной реальности, ткань универсума не может разрываться. Как
своего рода гигантский «атом», она в своей целостности
образует (кроме мысли, в которой она сосредоточивается и
концентрируется на другом полюсе) единственно реальное
неделимое. История сознания и его место в мире будут непонятны
тому, кто предварительно не увидит, что космос, в котором
находится человек, благодаря неуязвимой целостности своего
ансамбля образует систему, целое и квант. Систему по своей
множественности; целое по своему единству; квант по своей
энергии — и все это внутри неограниченного контура.
Попытаемся это разъяснить.
а. Система
«Система» непосредственно воспринимается в мире любым
наблюдателем природы. Согласованность частей универсума
всегда была предметом восхищения людей. И эта согласованность
по мере того, как наука все более точно и глубоко изучает факты,
оказывается все более удивительной. Чем дальше и глубже, с
помощью все более мощных средств, мы проникаем в материю,
тем больше нас поражает взаимосвязь ее частей. Каждый
элемент космоса буквально соткан из всех других элементов: снизу
он создается таинственным явлением «композиции»,
представляя собой как бы вершину организованной совокупности;
сверху — воздействием единств высшего порядка, которые,
охватывая его, подчиняют его своим собственным целям.
Феномен человека
149
Невозможно разорвать эту сеть и выделить из нее какую-
либо ячейку без того, чтобы эта ячейка не распустилась со
всех сторон и не распалась.
Повсюду, куда ни бросишь взгляд, окружающий нас
универсум держится своей совокупностью. Существует лишь один
реально возможный способ рассматривать его. Это брать его
как блок, весь целиком.
Ь. Целое
Но в этом блоке, если его рассматривать более
внимательно, мы скоро замечаем нечто другое, чем простое
переплетение связей и сочленений. Когда речь идет о ткани, о сети, то
под этим обычно разумеется однородное сплетение схожих
элементов. Его, может быть, невозможно фактически
рассечь на части, но у него достаточно выяснить один элемент
и определить закон формирования, чтобы путем
повторения получить весь ансамбль и вообразить продолжение, как
в кристалле или арабеске; этот закон действителен для
всего заполняемого пространства, но целиком выражается уже
в одной ячейке.
Нет ничего общего между подобной структурой и
структурой материи. На уровнях различных порядков материя в своих
комбинациях никогда не повторяется. Для удобства и
простоты мы иногда представляем мир как ряд планетных систем,
налагающихся друг на друга, от бесконечно малых до
бесконечно больших — это те же две бездны Паскаля1. Но это лишь
иллюзия. Оболочки, из которых состоит материя,
существенно разнородны относительно друг друга. Имеется еше
туманная сфера электронов и других элементарных частиц. Затем
идет более определенная сфера простых тел, где элементы
1 О «двух безднах» Б. Паскаля, т. е. о бесконечности Вселенной и
бесконечной делимости вещества, см. выше: примеч. 1 к с. 144. —
Примеч. ред.
150
Пьер Тейяр де Шарден
распределяются в периодической зависимости от атома
водорода. Далее — сфера неисчерпаемых молекулярных
комбинаций. Наконец, перескакивая от бесконечно малого к
бесконечно большому, — сфера небесных светил и галактик.
Эти многочисленные зоны космоса охватывают одна
другую, но не повторяют друг друга, так что никак невозможно
перейти от одной зоны к другой путем простого изменения
коэффициентов. Здесь не воспроизводится тот же самый
мотив в ином масштабе. Порядок, рисунок обнаруживаются лишь
в целом. Ячейка универсума — это сам универсум.
Таким образом, недостаточно утверждать, что материя
образует единый блок или ансамбль.
Сотканная в один кусок, одним и тем же способом,
который, однако, от стежка к стежку никогда не повторяется, ткань
универсума соответствует одному облику — структурно она
образует целое.
с. Квант
Поскольку естественная единица конкретного
пространства отождествляется со всем пространством в его
совокупности, то попытаемся теперь еще раз определить энергию
относительно всего пространства в целом.
Это приводит нас к двум выводам.
Первый вывод тот, что радиус действия каждого
космического элемента должен быть продолжен по прямой до
крайних пределов мира. Поскольку атом, как мы отметили выше,
естественно сопротяжен всему пространству, в котором он
находится; поскольку, далее, как мы установили,
всеобъемлющее пространство является единственно существующим, то мы
должны допустить, что эта необъятность и есть общая область
действия всех атомов. Объем каждого из них— это объем
универсума. Атом — уже не замкнутый микроскопический мир,
Феномен человека
151
как это мы, возможно, воображали. Он — бесконечно малый
центр самого мира.
С другой стороны, бросим взгляд на совокупность
бесконечно малых центров, делящих между собой мировую сферу.
Как бы ни было неопределимо их число, своим множеством
они образуют группировку с вполне определенными
действиями. Ибо целое, раз оно существует, должно выражаться в
совокупной способности к действию, частичное выражение
которой — частичную результирующую — мы находим, кстати, в
самих себе. Таким образом, мы приходим к необходимости
подумать о динамической мере мира.
Разумеется, мир имеет по видимости безграничные
контуры. Если пользоваться различными образами, он
представляется нашим чувствам или как постепенно разрежающаяся
среда, уходящая в бесконечную даль, без определенной границы,
или как кривая и замкнутая сфера, в которой все линии нашего
опыта замыкаются на себя, — вэтом случае материя нам кажется
без краев лишь потому, что мы не можем за них выйти.
Однако отсюда не следует, что материя не обладает
определенным квантом энергии, который физики, между прочим,
уже сейчас считают возможным измерить. Но этот квант
полностью обретает свой смысл лишь тогда, когда мы стремимся
определить его относительно конкретного движения, то есть в
длительности.
3. Эволюция материи
Физика родилась в прошлом столетии под знаком
неизменности и геометричности. Ее идеалом в молодости было
найти математическое объяснение мира как системы
стабильных элементов, находящейся в замкнутом равновесии. А
затем, как и вся наука о реальности, она вынуждена была самим
ходом своего развития стать историей. Сегодня позитивное
152
Пьер Тейяр де Шарден
познание вещей отождествляется с изучением их развития. В
дальнейшем, в главе о мысли, мы обрисуем и истолкуем
жизненно важную революцию, которую произвело в
человеческом сознании фактически совсем недавнее открытие
длительности. Здесь мы только посмотрим, насколько расширились
наши взгляды на материю после введения этого нового
измерения.
Суть изменения, внесенного в наш опыт появлением того,
что мы вскоре назовем пространством—временем, состоит в
следующем: все то, что в наших космологических
построениях мы до сих пор рассматривали и трактовали как точку,
становится мгновенным сечением безграничных временных
волокон. Перед нашим раскрывшимся взором каждый элемент
вещей отныне простирается назад (и стремится продолжаться
вперед) до исчезновения из виду. Так что вся
пространственная необъятность — это лишь поперечный слой с временем /
ствола, корни которого уходят в бездну прошлого, а ветви
поднимаются куда-то в будущее, кажущееся на первый взгляд
беспредельным. В этом новом аспекте мир представляется как
масса, находящаяся в процессе преобразования.
Всеобъемлющие целое и квант стремятся найти свое выражение и
определиться в космогенезе.
Каков ныне, на взгляд физиков, облик (качественная
сторона) этой эволюции материи и каковы ее закономерности
(количественная сторона)?
а. Облик
Если рассматривать эволюцию материи в ее центральной,
наиболее ясной части, то она сводится, согласно
современным теориям, к постепенному образованию, путем
возрастающего усложнения различных элементов, выявленных физико-
химией. В самом низу, в начале, еще непосредственная,
невыразимая образно простота световой природы. Затем, вне-
Феномен человека
153
запно (?)1 — кишение элементарных частиц, положительных и
отрицательных (протоны, нейтроны, электроны, фотоны...),
список которых беспрерывно увеличивается.
Затем идет гармонический ряд простых тел, следующих от
водорода до урана по нотам атомной гаммы. Далее —
огромное разнообразие сложных тел; их молекулярные массы
поднимаются до определенной критической величины, выше
которой, как мы увидим, происходит переход к жизни. В этом
длинном ряду нет ни одного члена, который бы не состоял из
ядер и электронов, как это доказано экспериментально.
Фундаментальное открытие того, что все тела образуются путем
комбинации первоначального типа частиц, как вспышка,
осветило нам историю универсума. Материя с самого начала по-
своему подчиняется великому биологическому закону
«усложнения» (к которому мы все время будем возвращаться.
По-своему, сказал я, ибо на стадии атома многое в
истории мира от нас еще ускользает.
Прежде всего, поднимаясь в ряду простых тел, должны ли
химические элементы последовательно проходить все ступени
лестницы (от самой простой к самой сложной) путем своего
рода онто- или филогенеза? Или же атомные числа выражают
лишь ритмический ряд состояний равновесия, как своего рода
гнезда, куда падают внезапно собранные вместе ядра и
электроны? Следует ли, далее, в том и другом случае представлять
различные ядерные комбинации как тотчас же и в равной мере
1 Несколько лет назад это первоначальное возникновение частиц
скорее представлялось в форме внезапной конденсации (как в
насыщенной среде) первичного вещества, рассеянного в безграничном
пространстве. Теперь по различным совокупным причинам (в частности, в связи с
теорией относительности вместе с представлением о разбегании
галактик) физики выдвигают преимущественно идею взрыва, распьшившего
первичный квазиатом, в котором пространство—время было как бы
сдавлено (в своего рода естественный абсолютный нуль), всего лишь несколько
миллиардов лет назад. Для понимания последующего обе гипотезы
равноценны в том смысле, что как одна, так и другая помещают нас внутрь
корпускулярного множества, за пределы которого мы не можем выйти
ни в каком направлении — ни вбок, ни назад, но, может быть, однако,
двигаясь вперед, через особую точку закручивания и интерьеризации. —
Примеч. автора.
154
Пьер Тейяр де Шарден
возможные? Или же, наоборот, следует представить, что в
целом, статистически, тяжелые атомы появляются лишь после
легких, в определенном порядке?
На эти и подобные им вопросы наука, по-видимому, еще
не в состоянии окончательно ответить. О восходящей
эволюции (я не говорю — «расщеплении») атомов мы сейчас
знаем меньше, чем об эволюции предживых и живых молекул.
Однако остается фактом (и это в интересующем нас
вопросе единственный действительно важный пункт), что,
начиная со своих самых отдаленных образований, материя
выступает перед нами в процессе развития, причем это развитие
обнаруживает два аспекта, лучше проявляющиеся в более
поздних периодах. Во-первых, оно начинается с
критической фазы — фазы образования зернистой структуры,
внезапно порождая (раз и навсегда?) составные части атома и,
возможно, сам атом. Во-вторых, по крайней мере начиная с
молекул, оно продолжается путем сложения, в ходе процесса
все большего усложнения.
В универсуме не все происходит постоянно, в любой
момент. Не все происходит в нем также где угодно.
В нескольких строках здесь резюмирована идея
трансформации материи, принятая ныне в науке. Но эта
трансформация была рассмотрена просто в ее временной
последовательности без указания ее места в космическом пространстве.
Исторически ткань универсума концентрируется во все более
организованных формах материи. Но где же совершаются эти
метаморфозы, хотя бы начиная с молекулярных построений?
В любой ли точке пространства? Разумеется, нет, мы знаем,
что не в любом месте, а лишь в центре и на поверхности звезд.
Только что мы рассматривали бесконечно малые
элементарные частицы, и вот нам приходится сразу подняться к
бесконечно большим звездным массам.
Звездные массы... Наша наука смущена и вместе с тем
очарована этими колоссальными телами, которые ведут себя
наподобие атомов, но построение которых сбивает нас с толку
Феномен человека
155
своей громадной и (только по видимости?) бессистемной
сложностью. Может быть, со временем выявится какой-то порядок
или периодичность в устройстве звезд как по составу, так и по
расположению. Не продолжают ли неизбежно историю
атомов какая-то «стратиграфия» и «химия» небес?
Не будем вдаваться в эти еще туманные перспективы. Как
бы они ни были увлекательны, они скорее уводят от человека,
чем ведут к нему. Однако следует отметить и зафиксировать
определенную генетическую связь между атомом и звездой,
ибо ее следствия можно проследить даже в генезисе духа.
Физика, возможно, будет еще долго колебаться в определении
струюуры звездных громад. Но уже есть кое-что достоверное
и вместе с тем достаточное, чтобы направить наши шаги по
путям антропогенеза. Это то, что выработка сложных
материальных соединений может происходить лишь благодаря
предварительной концентрации ткани универсума в туманностях и
в солнцах. Каков бы ни был целостный облик миров,
химическая функция любого из них уже имеет для нас
определенный смысл. Небесные тела — это лаборатории, где
продолжается — в направлении создания крупных молекул — эволюция
материи, происходящая по определенным количественным
правилам, которыми пора теперь заняться.
Ь. Числовые законы
То, о чем догадывалась античная мысль и изображала как
естественную гармонию чисел, современная наука постигла и
реализовала в точных формулах, основанных на измерении. В
самом деле, знанием микро- и макроструктуры универсума мы
скорее обязаны все более тщательным измерениям, чем
прямым наблюдениям. И также благодаря все более смелым
измерениям выявлены поддающиеся вычислениям условия,
которым подчиняется всякое преобразование материи со стороны
участвующей в нем мощности.
156
Пьер Тейяр де Шарден
Нет нужды вдаваться здесь в критическое рассмотрение
законов энергетики. Резюмируем их попросту так, как они
доступны и необходимы всякому историку мира. Если их
рассматривать с этой биологической стороны, то они могут быть
в общем сведены к двум следующим принципам.
Первый принцип. В ходе физико-химических превращений
не отмечается появления никакой поддающейся измерению
новой энергии.
Всякий синтез оплачивается. Это — коренное условие
бытия вещей, которое, как мы знаем, распространяется даже и
на духовные сферы бытия. Во всех областях прогресс для своей
реализации требует прибавки усилий и, значит, мощности. Но
откуда берется эта прибавка? Абстрактно можно было бы
представить себе внутренний прирост ресурсов мира, абсолютное
увеличение механических богатств в течение веков,
покрывающее растущие нужды эволюции. В действительности,
видимо, все происходит иначе. Энергия синтеза никогда не
выражается вкладом нового капитала, а лишь расходом. То, что
выигрывается с одной стороны, теряется с другой. Все
созидается лишь ценой соответствующего разрушения.
По свидетельству опыта, на первый взгляд универсум,
рассматриваемый в аспекте механического функционирования,
выступает не как открытый квант, способный охватить собой все
большую реальность, а как закрытый квант, в котором все
прогрессирует лишь путем обмена того, что было дано изначально.
Такова первая внешняя видимость.
Второй принцип. Но мало того. В ходе всякого физико-
химического превращения, добавляет термодинамика, часть
используемой энергии безвозвратно «энтропизируется», т.е.
теряется в форме теплоты. Конечно, символически можно
сохранять деградировавшую часть в уравнениях и таким образом
выразить, что в операциях материи ничто не теряется, равно
как ничего не создается. Но это — чисто математическая уловка.
На самом деле с действительно эволюционной точки зрения в
ходе синтеза что-то окончательно сгорает, как плата за этот
синтез. Чем больше функционирует энергетический квант мира,
Феномен человека
157
тем больше он изнашивается. Исходя из нашего опыта,
конкретный материальный универсум представляется неспособным
бесконечно продолжать свой ход. Вместо того чтобы
бесконечно двигаться по замыкающемуся кругу, он необратимо вдет
по линии с ограниченным развитием. И тем самым он
выходит из ряда абстрактных величин и становится в ряд
реальностей, которые рождаются, растут и умирают. Из времени он
переходит в длительность. И, окончательно ускользая от
геометрии, он как в целом, так и в своих элементах становится
драматическим объектом истории.
Попытаемся передать образно естественное значение этих
двух принципов — сохранения и деградации энергии.
Качественно, как сказано выше, эволюция материи
представляется нам hie et nunc1 как процесс, в ходе которого сверхкон-
денсируются и комбинируются между собой составные части
атома. Количественно эта трансформация теперь нам представляется
как определенная, но дорогостоящая операция, в ходе которой
медленно исчерпывается первоначальный порыв. Упорно, со
ступени на ступень усложняются и поднимаются все выше атомные
и молекулярные построения. Но при этом теряется подъемная
сила. Кроме того, внутри синтезированных элементов (и тем
быстрее, чем выше они поднимаются) происходит то же самое
изнашивание, которое подрывает космос в целом. Постепенно
маловероятные комбинации, выражаемые этими построениями,
распадаются на более простые элементы, которые снова
опускаются вниз, растворяясь в аморфности наиболее вероятных
распределений.
Ракета, которая поднимается по стреле времени и
вспыхивает, чтобы погаснуть; завихрение, подымающееся вверх по
течению реки, — таков, стало быть, облик мира.
Так говорит наука. И я верю науке. Но рассматривала ли
наука когда-либо мир иначе, чем через внешнюю сторону
вещей?
1 См. примеч. 2 к с. 85 — Примеч. ред.
158
Пьер Тейяр де Шарден
Внутреннее вещей
В науке все еще идут споры между материалистами и
спиритуалистами, между сторонниками детерминизма и фи-
нализма. Проспорив сто лет, каждая партия осталась на своих
позициях и предъявляет противнику солидные к тому
основания.
Насколько я понимаю, продолжение этой борьбы, в
которой я принимал личное участие, связано не столько с
трудностью для человеческого опыта согласовать в природе
некоторые кажущиеся противоречия между механицизмом и свободой,
смертью и бессмертием, сколько с трудностью для
сторонников этих двух направлений стать на общую точку зрения. С
одной стороны, материалисты упорно продолжают говорить о
предметах так, как если бы они сводились лишь к внешним
действиям, к «трансцентным» (transcence) отношениям. С
другой стороны, спиритуалисты упрямо не хотят выйти за
пределы своего рода одиночной интроспекции, где существа
рассматриваются лишь замкнутыми в себе, в их «имманентных»
действиях. Борьба происходит в двух разных планах, не
встречающихся между собой; и каждый видит лишь половину
проблемы.
По моему убеждению, эти две точки зрения требуется
объединить, и они скоро будут объединены в рамках своего рода
феноменологии или расширенной физики, в которой
внутренняя сторона вещей будет принята во внимание в той же
мере, как и внешняя сторона мира. Мне кажется, иначе
невозможно дать связное объяснение всего феномена космоса в
целом, к чему должна стремиться наука.
Мы описали, в ее связях и измеримых размерах, внешнюю
сторону материи. Чтобы дальше продвинуться к человеку,
основу наших будущих построений следует распространить и на
внутреннюю сторону той же самой материи.
Вещи имеют свое внутреннее, свою, так сказать,
«сокровенность». И она выступает в определенных отношениях, то
феномен человека
159
качественных, то количественных, вместе с выявленным
наукой развитием космической энергии. Таковы три положения,
составляющие три раздела этой новой главы.
Их рассмотрение здесь вынуждает нас выйти за рамки пред-
жизни и несколько предвосхитить вопросы жизни и мысли.
Но не является ли характерной чертой и трудным моментом
всякого синтеза то, что выводы уже заключены в исходных
положениях?
1- Существование
В результате последних достижений физики ясно
обнаружено, что для нашего опыта в единой природе имеются сферы
(или ступени) различных порядков, для каждой из которых
характерно преобладание определенных факторов, не
воспринимаемых или не принимаемых во внимание на
соседней ступени или сфере. В среднем масштабе наших
организмов и наших сооружений кажется, что скорость не
воздействует на природу материи. Но ныне нам известно, что,
достигая своих крайних пределов в движениях атомных
частиц, скорость существенно изменяет массу тел. Устойчивость
и долговечность «нормальных» химических элементов
казались правилом. Но эта иллюзия была разрушена открытием
радиоактивных веществ. В масштабе нашей человеческой жизни
горы и звезды представляются образцом величественного
постоянства. Теперь же мы видим, что земная кора под нашими
ногами, если ее наблюдать в течение очень длительного
периода, непрерывно меняется, тогда как небеса вовлекают нас в
кругооборот звезд.
Во всех этих и других подобных случаях не появляется
абсолютно никакой новой величины. Всякая масса изменяется в
связи со скоростью. Всякое тело излучает. Всякое движение,
будучи достаточно замедленным, вуалируется неподвижное-
160
Пьер Тейяр де Шарден
тью. Но в другом масштабе или при иной интенсивности
определенное явление становится видимым, заполняет горизонт,
гасит другие оттенки и придает всему спектаклю свой
специфический тон.
Так обстоит дело и с «внутренней стороной» вещей.
В области физико-химии по причине, которая скоро
обнаружится, предметы проявляются лишь через свой внешний
детерминизм. В глазах физика, по крайней мере до сих пор,
нет ничего законного, кроме «внешней стороны» вещей.
Подобная интеллектуальная позиция еще допустима для
бактериолога, культуры которого рассматриваются (хотя и не
без некоторых значительных трудностей) как лабораторные
реактивы. Но она уже гораздо более затруднительна в мире
растений. Эта позиция сомнительна для биолога,
изучающего поведение насекомых или кишечнополостных. Она
попросту никчемна в случае позвоночных. И наконец, она
совершенно неприменима к человеку, у которого наличие «внутреннего
мира» уже не может игнорироваться, поскольку этот факт
становится предметом непосредственной интуиции и основой
всякого познания.
Видимая ограниченность феномена сознания высшими
формами жизни долго давала науке повод устранять его из
своих моделей универсума. Причудливое исключение,
странная функция, эпифеномен — мысль характеризовалась как-
нибудь так, чтобы от нее избавиться. Но что было бы с
современной физикой, если бы радий был просто помещен в раздел
«анормальных» тел и больше ничего?.. Очевидно, действие
радия не сброшено со счета и не могло быть сброшено
потому, что, будучи измеримым, оно проложило себе путь во
внешней ткани материи, тогда как сознание для включения его в
систему мира вынуждает признать наличие новой стороны или
измерения в ткани универсума. Мы отступаем перед
трудностью. Но разве не видно, что в том и в другом случае перед
исследователями стоит аналогичная проблема, которая дол ж-
Феномен человека
161
на решаться одним и тем же методом: открыть в
исключительном всеобщее.
Мы слишком часто испытывали это на опыте в последнее
время, чтобы еще сомневаться: природная аномалия — это
всегда лишь преувеличение до ощутимости какого-либо
свойства, всюду распространенного в неосязаемом виде. Какой-
либо феномен, точно установленный хотя бы в одном
месте, в силу фундаментального единства мира необходимо
имеет повсеместные корни и всеобщее значение. Куда ведет
это правило, если применить его к случаю «самопознания»
человека?
«Сознание с полной очевидностью проявляется лишь у
человека, следовательно, это единичный случай,
неинтересный для науки». Так, может быть, сказали бы мы раньше. Теперь
мы скажем иначе: «Сознание проявляется с очевидностью у
человека, следовательно, обнаруживаемое в этой единичной
вспышке, оно имеет космическое распространение и как
таковое окружено ореолом, продлевающим его в пространстве и
времени беспредельно».
Отсюда следуют определенные выводы. И я не
представляю себе, как можно было бы от них уйти, сохраняя в то же
время хорошую аналогию со всей остальной наукой. В
глубине нас самих, бесспорно, обнаруживается внутреннее,
открываясь как бы через разрыв в центре существ. Этого достаточно,
чтобы в той или иной степени это «внутреннее» существовало
везде и всегда в природе. Раз в одной точке самой себя ткань
универсума имеет внутреннюю сторону, то она неизбежно
двусторонняя по самой своей структуре, т. е. в любой области
пространства и времени, так же, как она, например, по структуре
зерниста. Таким образом, у вещей имеется не только внешнее,
но и сопротяженное ему, нечто внутреннее.
Отсюда логически вытекает следующее, хотя и
непривычное для воображения, но фактически единственно
приемлемое для нашего разума представление о мире. Если рассмат-
162
Пьер Тейяр де Шарден
ривать материю с самого низу, с чего мы и начали этот труд,
то обнаруживается, что эта первичная материя представляет
собой нечто большее, чем кишение частиц, столь
замечательно анализируемое современной физикой. Под этим
первичным механическим слоем следует представить себе до
крайности тонкий, но абсолютно необходимый для объяснения
состояния космоса в последующие времена «биологический»
слой. Для внутреннего сознания1 и, значит, спонтанности (три
выражения одного и того же) также невозможно опытным
путем установить абсолютное начало, как и для любой другой
линии универсума.
В цельной картине мира наличие жизни неизбежно
предполагает существование до нее, беспредельно простирающейся пред-
жизни 2.
Но, возразят хором спиритуалисты и материалисты, если все
в природе, в сущности, живое или по крайней мере предживое,
то как же могла развиться и одержать такие успехи механисти-
1 Здесь, как и в других местах данной работы, термин «сознание»
берется в его наиболее общем значении как обозначающий психику
всякого рода, от самых элементарных форм внутреннего восприятия до
человеческого феномена мыслительного познания. — Примеч. автора.
2 Эти страницы были давно уже написаны, когда я неожиданно
обнаружил изложение самой сути этих идей в нескольких превосходных
строках, недавно написанных Дж. Б. С. Холдейном.
«Мы не находим в том, что мы называем материей, никакого
очевидного следа ни мысли, ни жизни, — говорит выдающийся английский
биохимик. — И потому эти свойства мы изучаем преимущественно там,
где они обнаруживаются с наибольшей очевидностью. Но если
современные перспективы науки верны, то следует ожидать, что они будут в
конце концов обнаружены, по крайней мере в рудиментарной форме, во
всей Вселенной». И Холдейн даже добавляет слова, о которых читатель
может вспомнить впоследствии, когда я покажу со всеми необходимыми
оговорками и коррективами перспективу «точки Омега»: «Если
кооперирование нескольких миллиардов клеток в мозгу может породить нашу
способность сознания, то еще более допустима идея, что какое-то
кооперирование всего человечества или его части предопределит то, что Конт
называл сверхчеловеческим верховным существом» (J. V. S. Haldane, The
Inequality of Man, Pelican Editions, A. 12, p. 114). Значит, то, что здесь
высказанно, не абсурд. Не говоря уже о том, что каждый метафизик
должен порадоваться тому, что даже на взгляд физики идея абсолютно
грубой (т. е. чисто «трансцентной») материи — это лишь первое и
несовершенное приближение нашего опыта. — Примеч. автора.
Феномен человека
163
ческая наука о материи? Выходит, детерминированные извне и
«свободные» изнутри предметы обладают двумя несводимыми друг
к другу и несоизмеримыми сторонами?.. Каково решение
проблемы в этом случае?
Ответ на это возражение фактически уже содержится в
вышеприведенных замечаниях о разных «сферах опыта»,
располагающихся друг над другом внутри мира. Все это станет
яснее, когда мы увидим, по каким качественным законам
изменяется и нарастает в своих проявлениях то, что мы назвали
внутренним вещей.
2. Качественные законы возрастания
Согласовать предметы во времени и в пространстве, не
претендуя на установление условий, которые могут управлять их
глубокой сущностью. Проследить в природе данную в опыте цепь
последовательности, а не «онтологическую» причинную связь.
Иначе говоря, смотреть, но не объяснять — такова, не забудем,
единственная цель настоящего исследования.
С этой феноменалистической точки зрения (а она только
и есть точка зрения науки) можно ли идти дальше того, на чем
мы остановились в нашем анализе ткани универсума? Только
что была выявлена в ней сознательная, внутренняя сторона.
Она с необходимостью везде дублирует «материальную»,
внешнюю сторону, которая обычно единственно принимается во
внимание наукой. Можно ли пойти дальше и определить,
согласно каким закономерностям эта вторая, чаще всего
скрытая, сторона проглядывает, а затем и явно выступает в
некоторых областях нашего опыта?
Видимо, да, и даже весьма просто, если только полностью
учесть три замечания. Каждый из нас мог их сделать, но они
получают свое истинное значение лишь в том случае, если их
привести в связь.
164
Пьер Тейяр де Шарден
a) Первое замечание. В преджизненном состоянии
внутреннее вещей, наличие которого мы только что допустили даже в
первоначальных формах материи, следует представлять себе
не в виде сплошного слоя, а таким же зернистым, как и сама
материя.
Скоро мы вернемся к этому существенному пункту.
Видимые в самой дали первые живые существа выступают перед нами
по размеру и по количеству как своего рода «мега-» или
«ультрамолекулы» — невероятное множество микроскопических
ядер. Это означает, что, по соображениям однородности и
непрерывности, преджизненное за горизонтом должно
представляться как причастное к корпускулярной структуре и
корпускулярным свойствам мира. Таким образом, как при рассмотрении
изнутри, так и при наблюдении извне ткань универсума с
самого начала обнаруживает тенденцию распылиться на
частицы, 1) которые совершенно схожи между собой (во всяком
случае, при рассмотрении на большом расстоянии); 2) каждая из
которых воздействует на весь космос и, наконец, 3) которые
таинственно связаны между собой совокупной энергией. На этих
глубинах внешняя и внутренняя стороны мира в точности
соответствуют друг другу. Настолько, что можно перейти от одной к
другой, просто заменив в данном выше определении частичных
центров универсума выражение «механическое взаимодействие»
на термин «сознание».
Атомистичность — общее свойство, присущее внутреннему
и внешнему вещей.
b) Второе замечание. Практически однородные в самом
начале элементы сознания (точно так же как элементы материи,
в основе которых они лежат) постепенно, в течение
длительности, усложняют и дифференцируют свою природу. С этой
точки зрения в чисто опытном плане сознание выступает как
космическое свойство меняющейся величины, подверженное
всеобъемлющей трансформации. Рассматриваемый по
восходящей линии, этот громадный феномен, который мы
проследим по ходу возрастания жизни вплоть до возникновения мыс-
Феномен человека
165
ли, стал в конечном итоге казаться нам банальным. При
рассмотрении его в противоположном направлении он приводит,
как отмечено выше, к менее привычному представлению
низших состояний, все более неопределенных и как бы растянутых.
В направлении, обратном эволюции, сознание качественно
преломляется в виде спектра с изменчивыми нюансами, нижние
границы которого теряются во мраке.
с) Третье замечание. Наконец, возьмем в двух разных
местах этого спектра две частицы сознания, находящиеся на
разных ступенях эволюции. Каждой из них, как мы только что
видели, соответствует по строению некоторая определенная
материальная группировка, внутреннее которой они составляют.
Сравним друг с другом эти две внешние материальные
группировки и поставим вопрос, в каком отношении они
находятся друг к другу и к частице сознания, которую каждая из них
заключает в себе.
Ответ приходит тотчас же.
В любом случае можно быть уверенным, что более
развитому сознанию всегда будет соответствовать более
содержательный и лучше устроенный остов. Самая простая
протоплазма — это уже вещество поразительной сложности. Это
усложнение растет в геометрической прогрессии от
одноклеточного ко все более высокоразвитым многоклеточным.
И так везде и всегда, во всем остальном. И здесь также
явление настолько примелькалось, что мы давно перестали ему
удивляться. А оно, однако, имеет решающее значение. В
самом деле, это дает нам осязаемый «параметр», позволяющий
связать не только по положению (точка в точку), но и, как мы
убедимся далее, по развитию две стороны мира — внешнюю
и внутреннюю.
Можно сказать, что концентрация сознания изменяется
обратно пропорционально простоте материального
соединения, которое оно сопровождает. Или, иначе, сознание тем
совершеннее, чем более сложное и лучше организованное
материальное строение оно сопровождает.
166
Пьер Тейяр де Шарден
Духовное совершенство (или сознательное «средоточие») и
материальный синтез (или сложность) — это лишь две
взаимосвязанные стороны или части одного и того же явления !.
Вот мы и подошли к решению поставленной задачи. Мы
искали качественный закон развития, спосдбный объяснить при
переходе от одной сферы к другой вначале невидимое
состояние, затем появление и постепенное преобладание внутреннего
вещей над их внешним. Этот закон сам собой обнаруживается,
если рассматривать универсум как переходящий из состояния А,
характеризующегося очень большим числом весьма простых
материальных элементов (т. е. с очень бедным внутренним), в
состояние />, определяемое меньшим числом очень сложных
группировок (т. е. с более богатым внутренним).
В состоянии А очаги сознания, весьма многочисленные и
вместе с тем чрезвычайно слабые, проявляются лишь в
совместных действиях, подчиняющихся статистическим
закономерностям. Таким образом, они коллективно следуют
математическим законам. Это, собственно, область физико-химии.
В состоянии Б, напротив, эти элементы, менее
многочисленные 2 и вместе с тем более индивидуализированные, мало-
помалу избавляются от рабства больших чисел. Они начинают
проявлять вовне свою коренную, не поддающуюся измерению
спонтанность. Теперь их можно видеть и следить за каждым
из них в отдельности. С этого момента мы вступаем в мир
биологии.
В дальнейшем будет изложено в общем не что иное, как
история этой происходящей в универсуме борьбы между
объединенным многократным и неорганизованным множеством.
Это — все время применение великого закона сложности и
1 С этой точки зрения можно сказать, что каждое существо
построено (в феноменальном плане) подобно эллипсу вокруг двух сопряженных
фокусов — фокуса материальной организации и фокуса психической
сосредоточенности; при этом оба фокуса изменяются согласованно, в
одном и том же направлении. — Примеч. автора.
2 Как увидим, вопреки специфически жизненному механизму
размножения. — Примеч. автора.
Феномен человека
167
сознания, который предполагает психически конвергентную
структуру, психически конвергентную кривизну мира.
Но не будем спешить. И поскольку здесь мы еще имеем
дело с преджизнью, запомним только, что с качественной
точки зрения нет никакого противоречия в том, что мир внешних
механизированных видимостей строится из «свободных
сущностей» (libertes). Так и получается, когда эти свободные
сущности находятся в нем в состоянии достаточно большого
разделения и несовершенства.
В заключение подойдем к вопросу с более деликатной точки
зрения количества и посмотрим, можно ли, не впадая в
противоречие с законами физики, определить содержащуюся в
таком универсуме энергию.
3. Духовная энергия
Нет более привычного для нас понятия, чем духовная
энергия. Но нет также и более неясного с научной точки зрения. С
одной стороны, объективная реальность психического усилия
и психического труда столь хорошо установлена, что на ней
основывается вся этика. А с другой стороны, природа этой
внутренней силы столь неуловима, что за ее пределами
оказалось возможным построить всю механику.
Нигде более резко не выступают трудности, с которыми
мы все еще сталкиваемся, пытаясь соединить в одной и той же
рациональной перспективе дух и материю. Но нигде также не
проявляется столь ощутимо настоятельная необходимость
перебросить мост между двумя берегами нашего
существования — физическим и моральным, если только мы хотим,
чтобы духовная и материальная стороны нашей деятельности
оживили друг друга.
Последовательно связать между собой две энергии — тела
и души — эту задачу наука решила пока игнорировать. Это
168
Пьер Тейяр де Шарден
было бы удобно и нам. Но, к несчастью (или, наоборот, к
счастью), сама логика системы, в которой внутреннее вещей
имеет точно такое же или даже большее значение, чем их внешнее,
прямо сталкивает нас с трудностью. Здесь никуда не уйдешь. Надо
двигаться вперед.
Разумеется, автор не претендует на действительно
удовлетворительное решение проблемы духовной энергии. Он
просто хочет показать на примере, какой линии исследования, по
его мнению, следует придерживаться и какого рода
объяснения должна давать целостная наука о природе.
а. Проблема двух энергий
Поскольку в глубинах нашего человеческого сознания
проявляется и отражается в себе внутренняя сторона мира, то,
казалось бы, достаточно рассмотреть самих себя, чтобы
понять, в каких динамических отношениях находится в той или
иной точке универсума внешнее и внутреннее вещей.
На самом деле это совсем не так просто.
Мы прекрасно чувствуем, как в наших конкретных
действиях сочетаются две различные силы. Мотор работает. Но
его действие, представляющееся противоречивым, разгадать нам
не удается. Особенно раздражает наш разум, как тонкое
острие проблемы духовной энергии, постоянно присутствующее
в нас ощущение одновременной зависимости и вместе с тем
независимости нашей деятельности от сил материи.
Прежде всего зависимость. Очевидность этого факта
подавляюща и... великолепна. «Чтобы мыслить, надо есть». В этой
грубо экономической формулировке выражается — смотря с
какой стороны подходить — тирания или, наоборот, духовная
мощь материи. Известно, что самая отвлеченная мысль, самая
горячая любовь сопровождаются и оплачиваются расходом
физической энергии. То нужен хлеб, то вино, то введение
химического элемента или гормона; иногда требуется возбужде-
феномен человека
169
ние цветом, иногда магией звука, проходящего через уши
колебанием и оборачивающегося в мозгу вдохновением...
Вне всякого Сомнения, материальная и духовная энергия
нем-то связаны между собой и продолжают друг друга. В
самой основе каким-то образом должна существовать и
действовать в мире единая энергия. И первое, что здесь приходит на
ум, — это представить себе «душу» как фокус преобразования,
в котором, сходясь через разные каналы природы,
сосредоточивается мощность тел, чтобы здесь интерьеризироваться и
сублимироваться в красоту и истину.
Но едва возникнув, эта столь привлекательная идея
непосредственного превращения одной энергии в другую должна быть
отвергнута. Ибо взаимная независимость энергий
обнаруживается с неменьшей очевидностью, чем их связь, как только
мы пытаемся их объединить.
Еще раз: «чтобы мыслить, надо есть». Но ведь сколько
разнообразных мыслей связано с одним и тем же куском хлеба!
Подобно буквам алфавита, из которых может выйти и нечто
бессвязное, и прекраснейшая из когда-либо созданных поэм,
одни и те же калории, по-видимому, столь же безразличны к
духовным ценностям, которые они питают, сколь и
необходимы для них...
Обе энергии — физическая и психическая, —
находящиеся соответственно на внешней и внутренней сторонах мира,
выглядят в целом одинаково. Они постоянно соединены и
некоторым образом переходят одна в другую. Но привести в
простое соответствие их кривые представляется невозможным.
С одной стороны, при самом высоком развитии духовной
энергии используется лишь ничтожная доля «физической» энергии.
С другой стороны, эта ничтожная доля, будучи поглощенной,
выражается во внутреннем плане в самых неожиданных
колебаниях.
Уже этой количественной диспропорции достаточно,
чтобы отбросить слишком простую идею «изменения формы» (или
170
Пьер Тейяр де Шарден
непосредственного превращения), а вместе с тем и надежду
найти когда-либо «механический эквивалент» воли или
мысли. Энергетическая зависимость между внутренним и внешним
вещей неоспорима. Но, очевидно, она может выразиться
только с помощью сложной символики, где должны фигурировать
величины различных порядков.
Ь. Одна из линий решения
Дабы избежать невозможного и антинаучного дуализма
сущности и в то же время сохранить естественную сложность
ткани универсума, я бы предложил следующее представление,
которое ляжет в основу всего дальнейшего развития нашей
концепции.
Мы допустим, что по существу всякая энергия имеет
психическую природу. Но оговоримся, что в каждом элементе-
частице эта фундаментальная энергия делится на две
составляющие: тангенциальную энергию, которая связывает данный
элемент со всеми другими элементами того же порядка (т. е.
той же сложности и той же «внутренней сосредоточенности»),
и радиальную энергию, которая влечет его в направлении все
более сложного и внутренне сосредоточенного состояния1.
При данном первоначальном состоянии, допуская, что
частица располагает в нем некоторой свободной
тангенциальной энергией, ясно, что эта частица способна до
определенной степени увеличить свою внутреннюю сложность путем
1 Попутно заметим, что чем меньше элемент сосредоточен (то есть
чем слабее его радиальная энергия), тем в более мощных механических
эффектах проявляется его тангенциальная энергия. У сильно
сосредоточенных частиц (то есть частиц с высокой радиальной энергией) танген-
циал кажется «ушедшим внутрь» и исчезнувшим, на взгляд физики. Здесь,
по-видимому, заключен вспомогательный принцип для объяснения
видимого сохранения энергии во Вселенной (см. ниже, пункт б).
Очевидно, следует различать два вида тангенциальной энергии: один вид —
энергия излучения (с максимумом при очень малых радиальных значениях —
случай атома), другой вид — энергия организации (заметная лишь при
больших радиальных значениях — случай живых существ, человека). —
Примеч. автора.
Феномен человека
171
ассоциации с соседними частицами. В результате (поскольку
ее сосредоточенность автоматически возрастает) она
соответственно увеличит свою радиальную энергию, которая, в свою
очередь, может обратно воздействовать в виде новой
комбинации в тангенциальной области. И так далее.
В этом рассуждении, где тангенциальная энергия — это
просто «энергия», обычно принимаемая наукой, единственная
трудность состоит в том, чтобы объяснить образование
тангенциальных комбинаций в соответствии с законами термодинамики. По
этому поводу можно, однако, заметить следующее:
а) Прежде всего изменение радиальной энергии в
зависимости от тангенциальной, согласно нашей гипотезе,
происходит через посредство организации, а отсюда следует, что сколь
угодно большая величина первой может быть связана со сколь
угодно малой величиной второй, — ведь даже исключительно
совершенная организация может потребовать лишь
незначительной работы. И это хорошо согласуется с установленными
фактами (см. стр172).
б) Предложенная здесь концепция приводит к
парадоксальному положению о том, что космическая энергия постоянно
возрастает не только в радиальной, но, что более серьезно, и в
тангенциальной форме (поскольку напряжение между элементами
увеличивается с увеличением их сосредоточенности). Это
кажется прямо противоречащим принципу сохранения энергии в мире.
Но заметим следующее: это возрастание тангенциала второго вида,
единственно затруднительное для физики, делается заметным
лишь начиная с очень высоких радиальных значений (например,
у человека и в социальных напряжениях). Ниже этих значений
для приблизительно постоянного числа первоначальных частиц,
находящихся в универсуме, сумма космической тангенциальной
энергии остается в ходе преобразований практически
неизменной. А это все, что требуется науке.
в) Наконец, поскольку по нашей схеме всему зданию
универсума, находящегося в процессе сосредоточения (centration),
на всех его фазах служат постоянной опорой его первичные
172
Пьер Тейяр де Шарден
комбинации, то очевидно, что его завершение вплоть до
самых высоких этажей обусловлено некоторым квантом
первоначальной свободной тангенциальной энергии, которая
постепенно иссякает, как это требуется энтропией.
В общем и целом эта картина удовлетворяет требованиям
реальности. Однако здесь остаются нерешенными три вопроса.
Во-первых, что за особая энергия заставляет развиваться
универсум по своей главной оси в менее вероятном
направлении все более высоких форм сложности и внутренней
сосредоточенности?
Во-вторых, имеется ли предел и определенная граница для
элементарной величины и для общей суммы радиальной
энергии, развитой в ходе преобразования?
В-третьих, если существует эта высшая и конечная форма
радиальной энергии, то не придется ли ей, согласно
требованиям энтропии, однажды снова разложиться и бесконечно
опускаться обратно — в область преджизненных центров и
ниже, откуда она возникла, вследствие истощения и
постепенного выравнивания свободной тангенциальной энергии,
содержащейся в последовательных сферах универсума?
Удовлетворительный ответ на эти три вопроса можно будет
дать лишь значительно позднее, когда изучение человека
приведет нас к рассмотрению высшего полюса мира — «точки Омега».
Молодая Земля
Несколько миллиардов лет назад и, видимо, не путем
закономерного процесса звездной эволюции, а вследствие
какого-то невероятного случая (соприкосновение звезд,
внутренний разрыв?..) от поверхности Солнца оторвался лоскут
материи, состоящий из особенно устойчивых атомов. И, не
порывая связи с остальной частью Солнца, как раз на таком
расстоянии от светила-родителя, чтобы получать от него излу-
Феномен человека 173
чение средней интенсивности, этот лоскут начал скучиваться,
свертываться, принимать форму !.
Так родилось еще одно светило — планета, скрывающая в
своем шаровидном теле и в своем движении человеческое
будущее.
До сих пор наш взор блуждал по безграничным сферам, на
которых развертывается ткань универсума.
Теперь надо будет ограничиться, сосредоточив внимание
на только что появившемся крошечном, малозаметном, но
влекущем к себе предмете. Он представляет собой пока
единственную точку мира, где имеется возможносгь проследить
эволюцию материи в ее высших фазах, вплоть до нас самих.
Посмотрим, как плывет в глубинах прошлого «свеженькая»,
полная зреющих сил молодая Земля.
1. Внешняя сторона
Интерес физика к этому новорожденному шару,
возникшему как будто случайно в космической массе, привлекает
наличие в нем химически сложных тел, не наблюдаемое нигде
в другом месте2. При крайне высоких температурах внутри звезд
материя может существовать лишь в наиболее
диссоциированных состояниях. На этих раскаленных светилах имеются лишь
простые тела. На Земле эти простые элементы еще сохраняются
на периферии, в более или менее ионизированных газах
атмосферы и стратосферы, и, вероятно, также в самой глубине — в
металлах барисферы. Но между этими двумя крайними точками
последовательными зонами располагается длинный ряд
сложных веществ, присущих исключительно «угасшим» светилам и
1 Сейчас астрономы как будто снова возвращаются к лапласов-
ской идее возникновения планет путем уплотнений и разряжений
внутри облака космической пыли, обволакивавшего первоначально
каждую звезду! — Примеч. автора.
2 Кроме как в атмосферах наиболее близких к Земле планет, да и то
мельком. — Примеч. автора.
174
Пьер Тейяр де Шарден
являющих собой в начальной стадии силы синтеза,
заключенные в универсуме. Прежде всего это зона кремнезема,
подготавливающая твердую броню планеты. Затем зона воды и
углекислоты, обволакивающая силикаты неустойчивой, проникающей,
подвижной оболочкой.
Барисфера, литосфера, гидросфера, атмосфера, стратосфера.
Эта основная структура могла не раз меняться и
усложняться в каких-то деталях. Но в общем она должна была
сложиться такой с самого начала. Эта структура и послужила
отправной точкой для геохимического развития, происходившего
в двух различных направлениях.
а. Мир кристаллизации
Развиваясь в первом, наиболее обычном направлении,
земная энергия с самого начала стремится выделиться и
освободиться. Кремнезем, вода, углекислый газ — эти основные
окислы образовались путем сжигания и нейтрализации (в одиночку
или в соединении с другими простыми телами) связей
химического сродства входящих в них элементов. По этому
принципу и возникло постепенно богатое разнообразие
«минерального мира».
Минеральный мир.
Мир, гораздо более гибкий и подвижный, чем это
подозревала старая наука: сейчас мы знаем, что даже в самых
твердых породах постоянно идет процесс преобразования
минеральных видов, смутно напоминающий метаморфозы живых
существ.
Но мир относительно беден в своих комбинациях (по
последним данным, в природе насчитывается всего-навсего
несколько сотен силикатов), ибо внутренняя архитектура его
элементов весьма ограниченна.
Для минеральных видов, можно сказать, «биологически»
характерно то, что, подобно многим бесповоротно фиксиро-
феномен человека
175
ванным организмам, они пошли по пути преждевременного
замыкания в самих себе. По природе своих структур молекулы
минералов неспособны к увеличению. Чтобы расти и
расширяться, они должны, как бы выходя за пределы самих себя,
прибегнуть к чисто внешнему приему ассоциации — они
смыкаются и сцепляются атом с атомом, не сливаясь и не
соединяясь по-настоящему. Иногда они вытягиваются в нити, как в
нефрите. Иногда располагаются плоскостями, как у слюды. А
иногда строятся прочными клетками, как у граната.
Так возникают правильные группировки часто очень
высокого композиционного состава, однако лишенные
действительно сосредоточенного единства. Простое наслоение атомов
или сравнительно несложных атомных группировок на
геометрической решетке, бесконечная мозаика мелких ячеек —
такова структура кристалла, видимая ныне благодаря
рентгеновским лучам на фотографии. И в целом такое же простое и
устойчивое устройство приняла с самого начала окружающая
нас уплотненная материя.
Как далеко в прошлое мы ни заглянем, Земля в своей
основной массе видится под вуалью геометрии. Земля
кристаллизуется. Но не вся целиком.
Ь. Мир полимеризации
В процессе первоначального перехода земных элементов в
кристаллическое состояние и в силу самого этого процесса
постоянно выделялась энергия, оказывавшаяся свободной
(так же, как сейчас это происходит вокруг нас, в
человеческом обществе, в результате действия машин). К этой
энергии добавлялась энергия, постоянно высвобождаемая при
атомном распаде радиоактивных веществ. Она также
беспрестанно увеличивалась за счет энергии солнечных лучей.
Куда же могла деваться вся эта свободная энергия,
скапливавшаяся на поверхности молодой Земли? Терялась ли она по-
176
Пьер Тейяр де Шарден
просту в околоземном пространстве в виде каких-то
малозаметных истечений?
Современная картина мира наталкивает на другую,
значительно более правдоподебную гипотезу. Свободная энергия
зарождающейся Земли была уже недостаточно сильна, чтобы
улетучиваться через накаливание, но зато она приобрела
способность «свертывания» в синтезе. Иначе говоря, тогда, как и
сейчас, энергия уходила с поглощением теплоты на
построение некоторых углеродных, водородных или гидратных и
азотных соединений, подобных тем, которые ныне поражают нас
своей способностью беспредельно увеличивать сложность и
неустойчивость своих элементов. Это — царство
полимеризации1, где частицы сцепляются, группируются и
взаимозаменяются, как в кристаллах, на концах сложных и теоретически
бесконечных решеток. Но теперь уже связываются молекулы с
молекулами, и притом каждый раз образуя путем замкнутой
или, во всяком случае, ограниченной ассоциации все более
крупную и более сложную молекулу.
Из этих «органических соединений» построены мы сами,
мы живем в их мире и привыкли рассматривать этот мир лишь
в непосредственной связи с уже существующей жизнью,
потому что эту тесную связь мы непосредственно наблюдаем.
Кроме того, поскольку невероятное обилие его форм, далеко
превосходящее по своему богатству разнообразие минеральных
соединений, составляет лишь незначительную долю земного
вещества, то мы инстинктивно склонны придавать ему
подчиненное положение и второстепенное значение в геохимии, как,
например, аммиаку и окислам, возникающим при ударе
молнии.
Однако если мы хотим впоследствии определить место
человека в природе, то, мне кажется, существенно важно уста-
1 Прошу извинить меня за то, что здесь (как и далее на с. 219, в
случае ортогенеза) этот термин берется в нарочито обобщенном смысле;
то есть охватывает, кроме собственно полимеризации химиков, весь
процесс «возрастающего усложнения*, порождающий большие молекулы. —
Примеч. автора.
Феномен человека
177
новить старшинство этого феномена и обрисовать его
подлинный облик.
Минеральный химизм и органический химизм. Как бы ни
была велика количественная диспропорция между массами, с
которыми связаны эти две функции, они не могут не являться
двумя нераздельными сторонами единого, совокупного землеоб-
разовательного процесса. Поэтому начало одной, как и другой,
следует относить к самой ранней, весенней поре развития Земли.
Здесь в основе лежит принципиальное положение, на котором
все строится: «Ничто в мире не может вдруг объявиться в конце,
после ряда совершаемых эволюцией переходов (хотя бы и самых
резких), если оно незаметно не присутствовало в начале». Если
бы органическое не начало существовать на Земле с первого
возможного момента, то оно так никогда бы и не возникло.
Таким образом, кроме первых набросков металлической
барисферы, силикатной литосферы, гидросферы и атмосферы, на
нашей первозданной планете намечаются очертания особой
оболочки, можно сказать, в противовес первым четырем. Это
умеренная зона полимеризации, где уже плавают освещаемые
солнечными лучами вода, аммиак, углекислота. Пренебречь этой
тончайшей пленкой значило бы лишить молодую планету ее
главнейшего украшения. Ведь вскоре именно в ней, если
придерживаться перспективы, нарисованной мною выше, станет
постепенно концентрироваться «внутреннее Земли».
2. Внутренняя сторона
Под «внутренней стороной Земли» я подразумеваю, как
это должно быть ясно читателю, не материальные глубины,
скрывающие в нескольких километрах под нашими ногами одну
из самых манящих тайн науки — химическую природу и
физические условия внутренних областей земного шара. Этим
выражением, как и в предыдущей главе, я обозначаю «психи-
178
Пьер Тейяр де Шарден
ческую» сторону той порции космической ткани, которая с
самого начала оказалась ограниченной скромными
размерами молодой Земли. В этом обособившемся лоскуте
звездного вещества, как и везде в универсуме, внешняя сторона
вещей неизбежно сопровождается соответствующим
внутренним миром. Это мы уже показали. Но здесь создались
новые условия. Материя теперь не расстилается перед нами
слоями рассеянной и неопределимой пелены. Она
свернулась в замкнутый объем. Как же ее внутренняя прослойка
реагирует на это свертывание?
Прежде всего следует учесть, что самим фактом
индивидуализации нашей планеты с самого начала в земной материи
была замкнута некоторая масса элементарного сознания.
Некоторые ученые считали необходимым приписывать
оплодотворение остывших светил каким-то межзвездным зародышам.
Но эта гипотеза не только ничего не объясняет, но и
искажает величие феномена жизни, как и его благородного
следствия — феномена человека. Фактически она совершенно
бесполезна. Зачем искать какие-то непонятные
оплодотворяющие начала для нашей планеты в космическом
пространстве? Сама молодая Земля по своему первоначальному
химическому составу в целом и есть тот чрезвычайно сложный
зародыш, который нам нужен. Если можно так выразиться.
Земля несла в себе преджизнь врожденно и притом в
определенном количестве. Все дело в том, чтобы выяснить, как из
этого первоначального, существенно эластичного кванта вышло
все остальное.
Чтобы представить себе первые фазы этой эволюции,
достаточно сопоставить установленные нами общие законы
развития духовной энергии с только что выявленными физико-
химическими условиями, существовавшими на новой Земле.
По своей природе, сказали мы, духовная энергия
положительно, абсолютно и без определимого предела возрастает в своем
«радиальном значении» в соответствии с растущей
химической сложностью элементов, внутреннюю «подкладку» кото-
Феномен человека
179
рых она составляет. Но, как было отмечено в предыдущем
параграфе, химическая сложность Земли увеличивается,
согласно законам термодинамики, в особой, поверхностной зоне,
где ее элементы полимеризуются. Сопоставим эти два
положения. Они недвусмысленно подтверждают и поясняют друг
друга. Едва обособившись на первозданной Земле, говорится
в них, преджизнь выходит из состояния оцепенения, на
которое она была обречена своим рассеянием в пространстве. До
сих пор дремавшая, она начинает свою деятельность pari passu1
с пробуждением сил синтеза, заключенных в материи. И
вместе с тем по всей периферии недавно образованного земного
шара начинает возрастать напряжение внутренней свободы.
Рассмотрим внимательнее эту таинственную поверхность.
Следует отметить ее первую характерную особенность. Это
крайняя малость образующих ее частиц и их неисчислимое
множество. В воде, в воздухе, в откладывающемся иле
ультрамикроскопические зернышки белков на километровые
глубины плотно покрывают поверхность земли. О том, чтобы
сосчитать хлопья этого снега, и думать нечего. И все же если мы
поняли, что преджизнь выступает уже в атоме, то разве не
следовало ожидать появления этих мириадов больших
молекул?.. Но тут надо учесть и кое-что другое.
В некотором смысле еще более замечательным фактом, чем
это множество — и не менее существенным для дальнейшего
развития теории, — является единство, связывающее между
собой генетически первоначальные пылинки сознания.
Возрастание свободы элементов, как уже сказано, есть по существу
результат увеличения путем синтеза молекул, внутри которых она
скрывается. Но опять же самого этого синтеза не было бы, если
бы земной шар в целом не свернул в клубок пласты своего
вещества, ограничив их замкнутой поверхностью.
Таким образом, какую бы точку Земли ни рассматривать,
возрастание внутреннего происходит лишь благодаря
двойному совместному замыканию — замыканию молекулы в себе и
1 в том же ритме, параллельно, одновременно (лат.). — Примеч. пер.
180
Пьер Тейяр де Шарден
замыканию планеты в самой себе1. Первоначальный квант
сознания, содержавшийся в нашем земном мире, образован не
просто из агрегата частиц, случайно захваченных в одну сеть.
Он представляет собой солидарное множество бесконечно
малых центров, структурно связанных между собой условиями
своего происхождения и ходом развития.
Здесь снова выступает, но теперь в более определенной
области и на новой ступени фундаментальное условие,
которое уже характеризовало первородную материю — единство
множества. Земля, вероятно, возникла случайно. Но, согласно
одному из самых общих законов эволюции, этот случай, едва
появившись, был немедленно использован, преобразован в
нечто закономерно направляемое. Самим механизмом
своего возникновения пленка, в которой сосредоточивается и
углубляется внутреннее Земли, выступает перед нами в форме
органического целого, где ни один элемент нельзя уже
отделить от окружающих его других элементов. В сердце
великого неделимого — универсума — появилось новое
неделимое. Поистине — предбиосфера.
Этой оболочкой мы теперь и займемся, только и целиком
ею.
Склонившись над бездной прошлого, будем наблюдать ее
меняющуюся окраску.
Из века в век цвет сгущается. Вот-вот что-то вспыхнет на
молодой Земле.
Жизнь! Вот Жизнь!
1 Точно такие же условия мы снова встретим много позднее, на
другом конце эволюции при возникновении «ноосферы». — Примеч.
автора.
жизнь
Появление жизни
После всего, что было сказано о силах зарождения
молодой Земли, может показаться — и это можно было бы заметить
по поводу названия данной главы, — что в природе нет рубежа,
отмечающего начало жизни. Минеральный мир и
одушевленный мир — два антагонистических создания, если их
рассматривать грубо, в их крайних формах, применяя обычный масштаб
наших человеческих организмов. Но они предстают как единая,
постепенно расплывающаяся масса, если мы заставим себя или
путем пространственного анализа, или (что сводится к тому же)
путем отодвижения во времени применить масштаб
микроскопического и еще ниже бесконечно малого.
Не стираются ли на этих глубинах все различия? На
уровне одноклеточных существ, как нам давно уже известно, нет
более четкой грани между животными и растениями. И все
больше и больше исчезает определенный барьер (о чем еще
будет речь) между «живой» протоплазмой и «мертвыми»
белками на уровне очень крупных молекулярных соединений. Эти
неклассифицированные вещества еще называют мертвыми...
Но не согласились ли мы, что они были бы непостижимы,
если бы уже не обладали совсем внутри какой-то
рудиментарной психикой?
В определенном смысле, стало быть, это верно.
Установить абсолютный ноль во времени для жизни или какой-либо
182
Пьер Тейяр де Шарден
другой данной в опыте реальности в отличие от того, что мы
полагали раньше, теперь не представляется возможным. Для
данного универсума и для каждого из его элементов при
рассмотрении в опытно-феноменальном плане есть лишь одна
длительность, и она безбрежна позади нас. Таким образом,
всякая вещь самой своей сутью продолжает свою структуру,
уходя корнями все дальше в прошлое. Пусть в каком-то очень
разжиженном виде, но все начинается с самого начала.
Ничего не поделаешь! Таково основное условие нашего знания.
Однако выяснение и окончательное признание
необходимости и факта космического эмбриогенеза для всякого нового
явления нисколько не устраняет реальности его исторического
возникновения.
Во всех областях, когда какая-либо величина достаточно
выросла, она резко изменяет свой вид, состояние или
природу. Кривая меняет направление, плоскость переходит в точку,
устойчивое рушится, жидкость кипит, яйцо делится на
сегменты, вспышка интуиции освещает нагромождение фактов...
Критические точки изменения состояний, ступени на
наклонной линии, в общем разного рода скачки в ходе развития —
это для науки отныне единственный, но зато истинный способ
представить себе и уловить «первый момент».
В этом измененном, новом смысле после (и справедливо
после) всего, что сказано о преджизни, нам и придется
рассмотреть и определить начало жизни.
В течение длительности, которую мы не можем
определить точно, но безусловно огромной, Земля, достаточно
остывшая, чтобы на ее поверхности могли образоваться и
сохраниться цепи углеродистых молекул, Земля, вероятно, покрытая
водной оболочкой, из которой выступали лишь первые
зародыши будущих континентов, показалась бы наблюдателю,
вооруженному нашими самыми современными
инструментами исследования, пустынной и безжизненной. Эти воды,
собери их в ту эпоху, не оставили бы даже в самых
совершенных наших фильтрах никакой подвижной частицы. При
Феномен человека
183
самом большом увеличении были бы видны лишь инертные
соединения.
Но вот в один прекрасный момент, по прошествии
достаточно длительного времени в этих же самых водах, в
отдельных местах начали кишеть малюсенькие существа. Из этого
первоначального кишения вышла удивительная масса
организованной материи, сложный войлок которой образует ныне
последнюю (или, вернее, предпоследнюю) оболочку нашей
планеты — биосферу.
Мы, вероятно, никогда не узнаем, как это произошло (разве
только, по счастью, завтрашняя наука сумеет воспроизвести
это явление в лаборатории), во всяком случае, одна история
никогда не найдет непосредственные материальные следы этого
выступления микроскопического из молекулярного,
органического из химического, живого из предживого. Но ясно одно —
подобную метаморфозу не объяснишь простым непрерывным
процессом. По аналогии со всем тем, чему нас учит
сравнительное изучение развития в природе, к этому особенному
моменту земной эволюции следует отнести созревание,
перелом, рубеж, кризис крупнейшего масштаба — начало нового
ряда.
Попытаемся определить, какими должны были быть суть
этого перехода, а также его пространственные и временные
формы, чтобы удовлетворить как условиям,
предположительно существовавшим на молодой Земле, так и требованиям,
исходящим из нынешнего состояния Земли.
1. Ступень жизни
Подходя материально, с внешней стороны, в данный
момент лучше всего сказать, что собственно жизнь начинается с
клетки. Чем больше наука — вот уже столетие —
сосредоточивает свои усилия на этой химически и структурно сверхслож-
184
Пьер Тейяр де Шарден
ной единице, тем очевидней становится, что именно здесь
скрывается секрет, знание которого установит угадываемую, но
еще не постигнутую связь между двумя мирами — физики и
биологии. Клетка — естественная крупинка жизни, как атом —
естественная крупинка неорганизованной материи. Если мы хотим
установить, в чем состоит специфика ступени жизни,
несомненно, следует попытаться понять клетку.
Но как надо ее рассматривать, чтобы понять?
О клетке написаны тома. Целые библиотеки не могут уже
вместить тщательно собранных наблюдений о ее строении, об
относительных функциях «цитоплазмы» и ядра, о механизме
ее деления, о ее связи с наследственностью. И, однако, сама
по себе клетка продолжает оставаться для нас столь же
загадочной, столь же скрытой, как и раньше. Как будто,
достигнув некоторой глубины объяснения, мы ходим, не
продвигаясь вперед, вокруг какого-то неприступного редута.
Может быть, это потому, что гистологический и
физиологический методы анализа в настоящее время уже дали все, что
можно было от них ожидать, и атака, для того чтобы быть
успешной, должна вестись с новой стороны?
Фактически и по вполне понятным причинам цитология
до сих пор почти целиком строилась на основе биологической
точки зрения: клетка рассматривалась как микроорганизм или
протоживое, которое истолковывалось по отношению к его
высшим формам и ассоциациям.
Но тем самым мы попросту оставляли в тени половину
проблемы. Как планета в своей первой четверти, объект
наших исследований освещался с той стороны, которой он
повернут к вершинам жизни. Но снизу, со стороны того, что
здесь названо преджизнью, он продолжал пребывать в
темноте. С точки зрения науки в этом, по-видимому, и заключается
причина того, что до сих пор неоправданно долго сохраняется
тайна клетки.
Как и все другое в мире, клетка, какой бы чудесной она ни
казалась нам сама по себе, отдельно от других построений
Феномен человека
185
материи, сможет быть понята (то есть включена в связную
систему универсума) лишь тогда, когда она встанет на свое
место между будущим и прошлым в линии эволюции. Мы много
занимались ее дифференциациями, ее развитием. Теперь наши
исследования следует сосредоточить на ее происхождении, т. е.
на корнях, которыми она уходит в неорганизованное, если
только мы хотим выяснить подлинную суть ее новизны.
Вопреки всему, чему нас учит опыт в других областях, мы
слишком привыкли или смирились с тем, чтобы мыслить клетку
как предмет без прошлого. Попробуем же представить себе, как
она будет выглядеть, если, как это и следует, рассматривать и
трактовать ее как подготовленную длительным развитием и в то
же время как глубоко оригинальную, то есть возникшую.
а. Микроорганизмы и мегамолекулы
Начнем с ее подготовки предшествующим развитием.
Первое, что мы обнаружим, если попытаемся наблюдать
первоначальную жизнь в ее отношении не к последующему, а к
предшествующему, — это одна особенность, которая должна была
бы бросаться в глаза, а именно то, что в клетке и через ее
посредство выступает, проходит и теряется в недрах более
высоких построений жизни молекулярный мир «собственной
персоной», если можно так выразиться.
Объяснюсь.
Когда мы рассматриваем бактерию, то всегда думаем о
высших растениях и животных. Это-то и сбивает нас с толку.
Но поступим иначе. Закроем глаза на более развитые формы
живой природы. Оставим в стороне и большинство
одноклеточных, почти столь же дифференцированных, что и
многоклеточные. А у многоклеточных забудем о нервных,
мышечных, половых клетках, зачастую гигантских по размерам и, во
всяком случае, сверхспециализированных. Ограничимся,
таким образом, теми более или менее независимыми, внешне
186
Пьер Тейяр де Шарден
аморфными или полиморфными элементами, которые
изобилуют в естественных процессах брожения, циркулируют в
наших венах, накапливаются в наших органах в виде
соединительной ткани. Иначе говоря, ограничим наше поле зрения
клеткой, взятой в самой простой и, следовательно, в самой
примитивной форме, какую только можно наблюдать в
нынешней природе. А затем рассмотрим эту корпускулярную массу
в связи с материей, на которую она накладывается. И я
спрашиваю: можно ли, судя по составу и по всему их облику, хоть
на миг усомниться в очевидном родстве мира протоживых и
мира физико-химии?.. Посмотрите на простоту клеточной
формы. На симметричность структуры. На крайне малые
размеры. На внешнее тождество свойств и поведения во
множестве... Как не узнать здесь знакомые черты и манеры
зернистости? Другими словами, не остаемся ли мы еще на этой первой
ступени жизни, если не в центре, то на краю, и, во всяком
случае, в пределах «материи»?
Не будет преувеличением сказать, что как человек
анатомически — на взгляд палеонтологов — сливается с массой
предшествующих ему млекопитающих, так и клетка, взятая по
нисходящей линии, качественно и количественно тонет в мире
химических соединений. Непосредственное продолжение этой
линии назад от клетки явно ведет к молекуле.
И эта очевидность — уже не простая интеллектуальная
интуиция.
Всего несколько лет назад высказанное здесь положение о
постепенном переходе крупицы материи в крупицу жизни могло
бы показаться столь же бездоказательным, хотя и
перспективным, как и первые рассуждения Дарвина или Ламарка о
трансформизме. Но сейчас многое меняется. Со времен Дарвина и
Ламарка многочисленными находками подтверждено
существование переходных форм, постулированных теорией эволюции.
Точно так же последние достижения биологической химии
начинают устанавливать факт существования молекулярных
соединений, которые сокращают и заполняют казавшуюся зия-
Феномен человека
187
ющей пропасть между протоплазмой и минеральной материей.
Если верны произведенные измерения (правда, еще
косвенные), то молекулярные массы некоторых естественных
белковых веществ, таких как «вирусы», столь таинственно
связанные с инфекционными болезнями животных и растений,
по-видимому, должны подсчитываться в миллионах. Хотя
частицы, образующие эти вещества, гораздо меньше любых
бактерий, они настолько малы, что пока никакой фильтр не
может их задержать, тем не менее они колоссальны по своим
размерам в сравнении с молекулами, с которыми обычно
имеет дело химия углерода. И весьма показательно, что если их и
нельзя смешивать с клеткой, то все же некоторыми своими
свойствами (а именно способностью размножаться при
контакте с живой тканью) они уже предвосхищают свойства
собственно организованных существ1.
Благодаря открытию этих гигантских частиц ранее
предполагавшееся наличие промежуточных состояний между
микроскопическими живыми существами и
ультрамикроскопическим «неодушевленным» переходит в область непосредственного
экспериментирования. И поэтому не только из
интеллектуальной потребности к последовательности, но на основании
положительных данных уже сейчас можно утверждать, что в
соответствии с нашими теоретическими догадками о
существовании преджизни действительно есть какая-то естественная
функция, связывающая в их последовательном появлении и в
их нынешнем состоянии микроорганическое с мегамолекуляр-
ным.
Эта первая констатация помогает нам сделать еще один
шаг к лучшему пониманию подготовки и, значит,
возникновению жизни.
1 После того как с помощью огромных увеличений электронного
микроскопа вирусы были увидены как тонкие палочки, асимметрически
активные на своих двух концах, их стали считать относящимися скорее к
бактериям, чем к «молекулам». Но не доказывает ли исследование
энзимов и других химически сложных веществ, что молекулы имеют форму и
даже много разнообразных форм? — Примеч. автора.
188
Пьер Тейяр де Шарден
Ь. Забытая эра
Я не имею возможности оценить с математической точки
зрения, насколько обоснована релятивистская физика и каковы
ее границы. Но как натуралист я должен признать, что введение
ею четырехмерной среды, в которой органически сочетаются
пространство и время, — единственно найденное до сих пор
средство объяснить распределение материального и живого вещества
вокруг нас. В самом деле, чем больше расширяется наше знание
естественной истории мира, тем больше мы обнаруживаем, что
распределение предметов и форм в какой-либо данный момент
определяется процессом, длительность которого во времени
находится в прямой зависимости от пространственного (или
морфологического) рассеяния рассматриваемых явлений. Всякое
пространственное расстояние, всякое морфологическое
расхождение предполагает и выражает длительность.
Возьмем весьма простой случай ныне живущих
позвоночных. Уже во времена Линнея классификация этих животных
настолько продвинулась вперед, что их совокупность обрела
определенную структуру, выраженную в отрядах, семействах,
родах и т. д. Но этой классификации натуралисты того
времени не давали никакого научного обоснования. Ныне же мы
знаем, что линнеевская систематика — это попросту
совершенный в настоящем времени разрез расходящегося пучка
ответвлений (phyla), последовательно появившихся в течение
веков1, так что зоологическое расхождение различных ныне
живущих типов на наших глазах раскрывает в каждом случае
разницу в возрасте и указывает ее величину. В созвездии
видов всякое существование и всякое положение влекут за собой
некоторое прошлое, какой-то генезис. В частности, когда
зоолог обнаруживает какой-то более примитивный тип, чем
известные ему до тех пор (допустим, ланцетника), то в результате
получается не просто некоторое расширение перечня
животных форм. Такое открытие вместе с тем означает еще одну
стадию, еще одну мутовку, еще одно кольцо на стволе эволю-
1 См. главу «Древо жизни». — Примеч. автора.
Феномен человека
189
ции. Например, место ланцетника в нынешней природе
можно определить лишь тогда, когда мы представим себе в
прошлом, ниже рыб, целую фазу «протопозвоночной» жизни.
В пространстве—времени биологов введение
дополнительного морфологического члена или стадии немедленно должно
выражаться в соответствующем продлении оси длительности.
Запомним этот принцип. И вернемся к рассмотрению
гигантских молекул, существование которых недавно
обнаружено наукой.
Возможно (хотя и маловероятно), что эти огромные
частицы образуют ныне в природе какую-то исключительную и
сравнительно ограниченную группу. Но хоть бы они и были
редкими и к тому же модифицированными путем вторичной
ассоциации с живыми тканями, на которых они
паразитируют, это еще не дает никакого основания считать их уродами
или отклонениями от нормы. Напротив, все говорит за то, что
они представляют собой пусть в виде сохранившегося до
наших времен остатка, но все же особый этаж в сооружениях
земной материи.
В таком случае между зонами молекулярного и
клеточного, которые мы полагали соседними, вклинивается зона мега-
молекулярного. Но тем самым в силу выше отмеченного
соотношения между пространством и длительностью позади нас
открывается и включается в историю земли дополнительный
период. Еще одно кольцо на стволе, значит, надо считать еще
один промежуток жизни универсума. Открытие вирусов или
иных подобных элементов не только обогащает наш ряд
состояний или форм материи еще одним важным членом. Оно
вынуждает нас включить в ряд веков, составляющих прошлое
нашей планеты, до того забытую эру (эру «субживого»).
Так, двигаясь вниз от первоначальной жизни, мы во
вполне определенной конечной форме обнаруживаем ту фазу
развития и тот облик молодой Земли, существование которых мы
были вынуждены предположить ранее, когда мы поднимались
вверх по склонам элементарного множества.
190
Пьер Тейяр де Шарден
О том, сколько времени потребовалось для того, чтобы на
Земле обосновался этот мегамолекулярный мир, мы, очевидно,
не можем пока сказать ничего определенного. Но если нельзя
назвать какую-либо цифру, то все же есть некоторые
соображения, позволяющие оценить величину этого времени
ориентировочно. Имеется по меньшей мере три причины, в силу которых
данное явление должно было развиваться крайне медленно.
Во-первых, при своем появлении и развитии оно
находилось в тесной зависимости от общего изменения химических
и термических условий на поверхности планеты. В отличие от
жизни, которая, по-видимому, распространяется с
собственной скоростью в материальной среде, ставшей по отношению
к ней практически стабильной, мегамолекулы образовывались
в звездном (т. е. невероятно медленном) темпе развития Земли.
Во-вторых, однажды начавшееся превращение, прежде чем
создать необходимую основу для появления жизни, должно
было охватить достаточно большую и достаточно
протяженную массу материи, чтобы образовать зону или оболочку
земных размеров. А это также требовало много времени.
В-третьих, мегамолекулы, очевидно, несут в себе следы
длительной истории. В самом деле, можно ли представить себе,
что подобно более простым частицам они образовались
внезапно и остались таковыми раз и навсегда? Их сложность и
неустойчивость, примерно как и в случае с жизнью, скорее
говорят о длительном процессе суммирования,
продолжавшемся путем последовательных возрастаний в ряде поколений.
Из всего этого мы можем в общем заключить, что для
образования на земной поверхности белков потребовалось,
вероятно, больше времени, чем длились все геологические
периоды после кембрия.
Так углубляется позади нас та бездна прошлого, которую
по нашей непреодолимой интеллектуальной слабости нам
хочется сжать во все более тонкий отрезок длительности, тогда
как наука своими анализами заставляет нас все больше ее
растягивать.
Феномен человека
191
И тем самым создается необходимая основа для наших
последующих представлений.
Без длительного периода созревания никакое глубокое
изменение в природе произойти не может. Но зато, если такой
период есть, неминуемо образуется нечто совершенно новое.
Земная эра мегамолекулы — это не только дополнительный
член в нашей таблице длительностей. Это также и главным
образом требование найти критическую точку, которая эту эру
завершает и заканчивает. Но это как раз нам и было нужно
для подтверждения идеи о том, что на уровне, отмеченном
появлением первых клеток, находится эволюционный разрыв
крупнейшего масштаба.
Какова же в конце концов природа этого разрыва? Как
нам ее себе представить?
с. Клеточная революция
1. Внешняя революция
С внешней точки зрения, на которой обычно стоит
биология, существенное своеобразие клетки, по-видимому,
заключается в том, что ею найден новый метод охватывать в одно
целое большую массу материи. Несомненно, это открытие было
подготовлено длительным периодом блужданий, нащупываний,
приведших мало-помалу к возникновению мегамолекул. Тем
не менее оно было настолько внезапным и революционным,
что сразу достигло в природе поразительного успеха.
Нам еще далеко до определения самого принципа
(несомненно, крайне простого) организации клетки. Однако мы уже
достаточно о ней знаем, чтобы оценить исключительную
сложность ее структуры и не менее исключительное постоянство ее
основного типа.
Во-первых, сложность структуры. В основе строения
клетки, как свидетельствует химия, находятся альбуминоиды — орга-
192
Пьер Тейяр де Шарден
нические азотистые вещества («аминокислоты») с огромными
молекулярными массами (до 10 000 и более). В соединении с
жирами, водой, фосфором и различными минеральными солями
(поташ, сода, магнезия, различные металлические соединения)
эти альбуминоиды образуют «протоплазму» — губку, состоящую
из бесчисленных частиц, где начинают играть заметную роль силы
вязкости, осмоса, катализа, характерные для материи,
достигшей высших ступеней молекулярных группировок. Но это еще
не все. Внутри этой совокупности на фоне «цитоплазмы»,
вероятно, состоящей из волокон или палочек («митохондрий»), в
большинстве случаев выделяется содержащее «хромосомы» ядро. Чем
больше микроскопы увеличивают, а окрашивающие вещества
выделяют, тем больше новых структурных элементов
обнаруживается в этом комплексе как ввысь, так и вглубь. Это — триумф
множества, органически собранного в минимуме пространства.
Во-вторых, постоянство основного типа. Хотя возможные
модуляции ее основной темы безграничны, а формы, в
которых она фактически выступает в природе, неисчерпаемо
разнообразны, клетка во всех случаях остается существенно
подобной самой себе. Об этом уже говорилось выше. Трудно
подобрать для нее аналогии в «одушевленном» или
«неодушевленном» мире. Не схожи ли клетки друг с другом больше
как молекулы, чем как животные? Мы по справедливости
рассматриваем их как первые живые формы. Но не будет ли столь
же справедливо рассматривать их как представляющих иное
состояние материи, как нечто столь же своеобразное, как
электроны, атомы, кристаллы или полимеры? Как новый тип
материала для нового этажа универсума?
В общем, в клетке, одновременно столь единой, столь
однообразной и столь сложной, снова проявляется со всеми
своими чертами ткань универсума, но на сей раз на новой
ступени сложности и, следовательно, тем самым (если верна наша
исходная гипотеза) на более высокой ступени внутренней
углубленности (interiorite), то есть сознания.
Феномен человека
193
2. Внутренняя революция
Обычно психическую жизнь в мире «ведут» с первых форм
организованной жизни, то есть с появления клетки. Стало быть,
я присоединяюсь к общей точке зрения и обычному способу
выражения, когда решающий шаг в прогрессе сознания на
Земле отношу к этой конкретной стадии эволюции.
Но поскольку я допустил, что первые проявления
имманентности внутри материи возникли гораздо раньше и, по существу,
с самого начала, то предо мной встает задача объяснить, в чем
состоит специфическая модификация внутренней («радиальной»)
энергии, соответствующая внешнему («тангенциальному»)
установлению клеточного единства. Если в длинной цепи атомов,
затем молекул, далее мегамолекул уже помещены малозаметные,
отдаленные истоки элементарной свободной деятельности, то
клеточная революция должна психически выразиться не в
абсолютном начале, а в метаморфозе. Но как представить себе скачок
(и даже найти место для него) от предсознания, заключенного в
преджизни, к сознанию, хотя бы и самому элементарному,
первого по-настоящему живого существа? Значит ли это, что
существует несколько способов иметь внутреннее?
Сознаюсь, здесь трудно быть ясным. Далее, когда речь
пойдет о мысли, сразу же выявится психическое определение
«критической точки человека», потому что ступень мышления
заключает в себе нечто окончательное, а также потому, что
для ее постижения достаточно обратиться внутрь самих себя.
Напротив, в случае клетки, сравниваемой с
предшествующими ей явлениями, мы можем руководствоваться интроспекцией
лишь путем повторных и отдаленных аналогий. Что знаем мы
о «душе» животных, даже самых близких к нам? На подобных
расстояниях вниз и назад от нас по необходимости
приходится довольствоваться туманными предположениями.
В этих условиях неясности и приблизительности можно,
однако, высказать три положения, достаточных для того,
чтобы с пользой и последовательно зафиксировать место
пробуждения клетки в ряду психических преобразований, подгото-
194
Пьер Тейяр де Шарден
вивших появление на Земле феномена человека. Исходя из
принятой здесь точки зрения о том, что некое рудиментарное
сознание предшествует появлению жизни — даже и, я бы
сказал, особенно исходя из нее, — такое пробуждение или скачок
1) могу более того, 2) должен был произойти, и таким образом
3) частично объясняется одно из самых необычайных
обновлений, какие исторически претерпел облик Земли.
Прежде всего вполне допустима возможность существенного
скачка между двумя, хотя бы и низшими, состояниями или
формами сознания. Возвращаясь к поставленному выше вопросу и
отвечая на высказанное в нем сомнение, я скажу, что
действительно существует много различных способов иметь внутреннее.
Замкнутая, вначале неправильная, поверхность может стать
поверхностью, имеющей центр. Круг может увеличить свой
разряд симметрии, став сферой. Путем ли организации частей,
путем ли приобретения еще одного измерения присущая
космическому элементу степень внутренней углубленности
(interiorite) вполне может измениться настолько, что
произойдет резкий переход на новую ступень.
То, что подобная психическая мутация как раз должна была
сопровождать открытие клеточной комбинации, — это
непосредственно следует из установленного выше закона
взаимоотношения внутренней и внешней стороны вещей. Возрастание
синтетического состояния материи означает, как было сказано,
соответственное увеличение сознания в синтезируемой среде.
Критическое преобразование внутренней комбинации
элементов, должны мы теперь добавить, означает тем самым
принципиальное изменение в состоянии сознания частиц универсума.
А теперь в свете этих принципов взглянем опять на
удивительный спектакль окончательного «вылупления» жизни на
поверхности молодой Земли. Этот бросок вперед в
спонтанности. Этот буйный разгул причудливых творений. Эта
необузданная экспансия. Этот прыжок в невероятное... Не это
ли событие следовало ожидать, согласно теории? Не взрыв ли
внутренней энергии в результате возникновения и
принципиально новой суперорганизации материи?
феномен человека
195
Внешняя реализация принципиально нового типа
корпускулярной группировки, открывающего возможность более
гибкой и более центрированной организации безграничного
числа веществ в виде частиц самых разнообразных величин, и
одновременно появление внутри нового типа сознательной
деятельности и определяемости — этой двусторонней
коренной метаморфозой мы можем реально определить в его
специфическом своеобразии критический переход от молекулы к
клетке — ступень жизни.
Нам остается, прежде чем касаться его последствий для
дальнейшей эволюции, рассмотреть конкретнее исторические
условия осуществления этого шага — вначале в пространстве, а затем
во времени. Это будет предметом двух последующих параграфов.
2. Первоначальный облик жизни
Поскольку появление клетки представляет собой событие,
происшедшее на грани бесконечно малого, и поскольку в нем
участвовали весьма хрупкие элементы, ныне разошедшиеся в
давным-давно преобразованных осадках, то, как уже говорилось,
нет никаких шансов когда-либо отыскать его следы. Таким
образом, с самого начала мы сталкиваемся с фундаментальным
условием опыта, в силу которого начала всех вещей имеют
тенденцию становиться материально неуловимыми — закон, повсюду
встречаемый в истории, который мы позднее назовем
«автоматическим устранением эволюционных черешков».
К счастью, у нашего разума имеется несколько различных
способов постигнуть реальность. То, что ускользает от
интуиции наших чувств, может быть охвачено и приблизительно
определено путем ряда косвенных приемов. Давайте
попробуем этим обходным, единственно возможным путем ближе
представить себе новорожденную жизнь. Это можно сделать
следующим образом и по таким этапам.
196
Пьер Тейяр де Шарден
а. Среда
Сначала надо, отступив во времени примерно на миллиард
лет назад, стереть большинство материальных суперструктур,
которые ныне придают поверхности Земли ее специфический
облик. Геологи далеко не единодушны в вопросе о том, как
выглядела в ту отдаленную эпоху наша планета. Что касается меня,
то я ее представляю покрытой безбрежным океаном (не является
ли его остатком наш Тихий океан?), из которого едва начинали
выступать в отдельных точках образующиеся путем
вулканического вспучивания континентальные возвышенности. Эти воды,
несомненно, были более теплыми, чем в наше время, а также
более насыщенными различными свободными химическими
веществами, которые затем, в течение веков, были постепенно
абсорбированы и закреплены. Вот в такой-то густой и активной
жидкости — во всяком случае, неизбежно в жидкой среде — и
образовались первые клетки. Попытаемся их различить.
На таком расстоянии их форма представляется смутно.
Крупинки протоплазмы, с индивидуализированным ядром или без
него — по аналогии с тем, что в современной природе
предстает как их наименее искаженный след, — вот все, что можно
найти и по чему можно представить черты этого
первоначального поколения. Но если их контуры и индивидуальное
строение не поддаются расшифровке, то некоторые другие черты
выявляются вполне определенно. И хотя они носят
количественный характер, тем не менее имеют значение — я имею в
виду невероятно малые размеры первоначальных клеток и, как
естественное следствие этого, их ужасающее количество.
Ь. Малость по размерам и множество по числу
Достигнув этого пункта, нам надо попытаться сделать одно
из тех «усилий видеть», о которых говорилось в предисловии.
Мы можем годами глядеть на звездное небо, не пытаясь ни разу
Феномен человека
197
действительно представить громадность звездных масс и
расстояние до них. Подобно этому, как бы ни привыкли наши глаза к
полю зрения микроскопа, мы можем так никогда и не осознать
поразительную разницу в размерах между миром человечества и
миром капли воды. Мы говорим с точностью о существах,
измеряемых сотыми долями миллиметра. Но пытались ли мы когда-
либо представить их масштаб в рамках того мира, в котором мы
существуем? Это стремление установить перспективу, однако,
необходимо, если мы хотим проникнуть в тайны или просто в
«пространство» нарождающейся жизни, которая могла быть лишь
гранулярной жизнью.
В том, что первые клетки были крайне малыми,
сомневаться не приходится. Этого требует способ их возникновения
из мегамолекул. На это же прямо указывает исследование
самых простых существ, каких мы только встречаем в живом
мире. Бактерии, когда мы их перестаем видеть, имеют в длину
всего лишь две десятитысячные доли миллиметра.
Но в универсуме, по-ввдимому, определенно существует
естественное соотношение между размером и числом. То ли из-за
наличия относительно большего пространства, открытого перед
ними, то ли по необходимости компенсировать ограниченность
радиуса их индивидуального действия, но чем меньше существа,
тем в большем количестве они возникают. Измеряемые
микронами, первые клетки должны были исчисляться мириадами...
Итак, у своих истоков жизнь выступает перед нами одно-
временно как микроскопическая и как бесчисленная. Сам по себе
этот двойной характер жизни не должен быть для нас
неожиданным. Вполне естественно, что, едва выступив из материи,
жизнь еще несет на себе отблеск молекулярного состояния.
Но нам уже недостаточно смотреть назад. Мы теперь
хотим понять функционирование организованного мира и его
будущность. У истоков его развития мы встречаем
множество — огромнейшее множество. Как представить себе
исторические формы и эволюционную структуру этой
первородной множественности?
198
Пьер Тейяр де Шарден
с. Происхождение множества
Едва народившись (с того расстояния, с которого мы
рассматриваем), жизнь уже кишит.
Для того чтобы объяснить существование такой
множественности в самом начале эволюции живых существ и
выяснить ее природу, перед нами открываются два пути.
Во-первых, мы можем предположить, что первые клетки,
появившись в одном или нескольких немногих местах, затем
почти сразу умножились, подобно тому, как распространяется
кристаллизация в пересыщенном растворе. Не была ли
молодая Земля в состоянии биологического перенапряжения?
Во-вторых, исходя из тех же условий первоначальной
неустойчивости, мы можем также вообразить, что переход от
мегамолекул к клетке произошел почти одновременно в очень
многих местах. Не так ли совершаются великие открытия в
самом человечестве?
«Монофилетический» или «полифилетический»? Очень
узкий и простой вначале, но чрезвычайно быстро разросшийся,
или, напротив, относительно широкий и сложный с самого
начала, но затем расширяющийся со средней скоростью? Как
лучше всего представить себе пучок живых существ у его
основания?
В течение всей истории земных организмов, при
возникновении каждой зоологической группы, в сущности, встает та
же проблема: один-единственный стебель или пучок
параллельных линий? И именно потому, что истоки всегда
ускользают от нашего непосредственного видения, мы постоянно
испытываем одну и ту же трудность выбора между двумя
почти одинаково допустимыми гипотезами.
Эта неуверенность мешает нам и раздражает.
Но действительно ли здесь надо выбирать? Каким бы
предполагаемо тонким ни был первоначальный черешок земной
жизни, он должен был содержать значительное число
волокон, уходящих в огромный молекулярный мир. И, наоборот,
Феномен человека
199
каким бы широким он ни представлялся в разрезе, он
должен был, как всякая нарождающаяся физическая реальность,
иметь исключительную способность расцветать в новых
формах. В сущности, эти две точки зрения отличаются лишь
относительным упором на тот или другой фактор (первоначальная
сложность и «расширяемость»), которые в обоих случаях одинаковы.
Но, с другой стороны, обе они исходят из предположения о
тесном эволюционном родстве между первыми живыми существами
на молодой Земле. Поэтому оставим в стороне их
второстепенную противоречивость и сосредоточим внимание на том
существенном, что ими совместно выясняется. Это существенное, на
мой взгляд, может быть выражено так:
«С какой бы стороны его ни рассматривать,
нарождающийся мир клеток уже обнаруживается как бесконечно
сложный. По причине то ли многочисленности точек ее
зарождения, толи быстрого возникновения разнообразия из нескольких
очагов, то ли, следует добавить, местных различий
(климатических или химических) в водной оболочке Земли, но мы
приходим к пониманию жизни, в ее протоклеточнои стадии, как
огромного пучка полиморфных волокон. Уже на этих
глубинах феномен жизни может, по существу, трактоваться лишь
как органическая проблема подвижных масс».
Именно органическая проблема масс или множеств, а не
просто статистическая проблема больших чисел. Что означает
это различие?
d. Связи и облик
Здесь вновь выступает, в масштабе коллективного, порог
между двумя мирами — миром физики и миром биологии. Пока
речь шла о молекулах и атомах, мы могли, выясняя поведение
материи, пользоваться и довольствоваться числовыми
законами теории вероятности. Но с того момента, как, обретая
размеры клетки и ее высшую спонтанность, монада стремится
200
Пьер Тейяр де Шарден
индивидуализироваться в недрах плеяды, в ткани универсума
вырисовывается более сложная организация. Представлять
жизнь, даже взятую на ее гранулярной стадии, как какое-то
случайное и аморфное кишение, было бы неполным и
неверным, по крайней мере по двум основаниям.
Во-первых, первоначальная масса клеток с первого же
момента должна была оказаться внутри подчиненной такой
форме взаимозависимости, которая являлась уже не простой
механической пригонкой, а началом «симбиоза» или
совместной жизни. Как бы ни был тонок первый покров
органической материи на Земле, он не мог ни образоваться, ни
сохраниться без некой сети влияний и обменов, превратившей его в
биологически связанную совокупность. С самого начала
клеточная туманность, несмотря на свое внутреннее множество,
необходимо представляла собой своего рода рассеянный
суперорганизм. Не только пена из жизней, но до некоторой степени
живая пленка. В конечном счете простое воспроизведение, в
более высокой форме и на более высоком уровне,
значительно более ранних условий, уже обусловивших, как мы видели,
возникновение и взаимное уравновешивание первых полиме-
ризованных веществ на поверхности молодой Земли. А также
простая прелюдия к значительно более развитой
эволюционной солидарности, столь видимое наличие которой у высших
живых существ будет все более понуждать нас допустить
собственно органическую природу связей, объединяющих их в
единое целое в лоне биосферы.
Во-вторых (и это более удивительно), бесчисленные
элементы, составлявшие в ее начале живую пленку Земли, не
представляются взятыми и собранными вместе всеми возможными
способами или случайно. Скорее создается впечатление, что
их включение в эту первоначальную оболочку предварительно
направлялось каким-то таинственным отбором или
разделением. Биологи заметили, что в зависимости от химической
группы, к которой они относятся, все молекулы, входящие в
живую материю, асимметричны одинаковым образом, то есть
феномен человека
201
если через них проходит пучок поляризованного света, то они
поворачивают плоскость этого пучка в одном и том же
направлении — все они или правовращающие или левовращающие.
Но, что еще более замечательно, все живые существа, от
самых примитивных бактерий до человека, содержат
совершенно те же самые (из многих химически возможных форм)
сложные типы витаминов и энзимов. Так же как все высшие
млекопитающие — «трехбугорчатые». Или как все ходящие
позвоночные (Vertebres marcheurs) — «четвероногие». Так не
подсказывает ли подобное сходство живого вещества по признакам,
которые не представляются необходимыми, выбор и сортировку
при возникновении? В этом химическом единообразии
протоплазмы по случайным моментам хотели видеть доказательство
того, что все ныне живущие организмы происходят от одной-
единственной прародительской группировки (случай кристалла,
попадающего в перенасыщенную среду). Не заходя столь далеко,
можно было бы сказать, что этим устанавливается лишь факт
некоторого первоначального расхождения — например, между
правовращающими и левовращающими — в огромной массе
углеродистой материи, достигшей порога жизни (случай открытия
в «п» местах одновременно). В общем это не столь существенно.
Интересно то, что, согласно обеим гипотезам, живой мир Земли
обретает один и тот же любопытный облик целостности,
образованной из частичной группировки. Каким бы сложным этот мир
ни был при возникновении, он исчерпывает лишь часть того,
что могло быть! Биосфера в целом представляет собой, таким
образом, лишь одну наиболее высокую ветвь среди других менее
прогрессивных или менее удачных порождений преджизни. Это
означает, вообще говоря, что появление первых клеток уже
ставит те же проблемы, что и возникновение каждого из тех более
поздних стеблей, которые мы будем называть «филами» (phylum).
Универсум уже начал разветвляться, и, очевидно, он бесконечно
разветвлен и ниже древа жизни.
Пестрое множество микроскопических элементов,
достаточно многочисленных, чтобы покрыть Землю, и вместе с тем дос-
202
Пьер Тейяр де Шарден
таточно близких между собой и отборных, чтобы образовать
структурно и генетически совокупное целое, — таковой в общем нам
представляется на большом расстоянии элементарная жизнь.
Все это, повторяем, относится исключительно к общим
чертам, к совокупным свойствам. Мы должны с этим
смириться, этого следовало ожидать. Во всех измерениях
универсума один и тот же закон перспективы неизбежно
затуманивает в поле нашего зрения глубины прошлого и задние планы
пространства. То, что очень далеко и очень мало, может быть
лишь расплывчатым. Чтобы наш взгляд проник глубже в
тайну явлений, связанных с возникновением жизни, надо было
бы, чтобы где-то на Земле жизнь продолжала зарождаться на
наших глазах1. Однако — и это будет последний пункт данной
главы — этот шанс нам как раз и не дан.
3. Сезон жизни
Вполне можно было бы представить a priori, что на фани
микроскопического и бесконечно малого таинственное
превращение мегамолекул в клетки, начавшееся миллионы лет
назад, незаметно продолжается вокруг нас. Сколько сил мы
считали беспробудно спящими в природе, а они, как показал
более тщательный анализ, продолжают находиться в действии!
Земная кора под нашими ногами продолжает подниматься и
опускаться. Горные цепи все еще поднимаются на нашем
горизонте. Граниты продолжают питать и расширять основания
континентов. Сам органический мир на поверхности своей
громадной кроны выпускает все новые почки. Если движение
оказывается сокрытым вследствие крайней медленности, то
почему тот же результат не может получиться вследствие
крайней малости? Само по себе ничто не препятствует тому, чтобы
1 Разве только (кто знает?) химики сумеют воспроизвести это
феномен в лаборатории. — Примеч. пер.
феномен человека
203
живое вещество бесконечно малыми массами продолжало
зарождаться на наших глазах.
Но в действительности ничто на это не указывает;
напротив, все свидетельствует о том, что это не так.
Всем известно о знаменитом споре, происходившем почти
сто лет назад между сторонниками и противниками
«самопроизвольного зарождения»1. Из результатов спора тогда хотели,
по-видимому, извлечь больше, чем следовало, как будто
поражение Пуше научно поставило крест на всякой надежде на
эволюционное объяснение первых начал жизни. Но ныне все
согласны со следующим: из того, что в лаборатории, в среде,
где предварительно уничтожен всякий зародыш, жизнь никогда
не возникает, нельзя заключить вопреки всякого рода общим
очевидностям, что это не могло случиться в других условиях и
в другие эпохи. Опыты Пастера не могли и не могут
опровергнуть возможность возникновения клеток на нашей планете в
прошлом. Но зато их успех, беспрестанно подтверждаемый
всеобщим употреблением методов стерилизации, доказывает
одно, а именно, что в пределах, доступных нашим
исследованиям, протоплазма теперь больше не образуется непосредственно
из неорганизованных веществ Земли2.
И это для начала понуждает нас пересмотреть некоторые
слишком абсолютные идеи относительно значения и
использования в науках объяснений «посредством ныне действующих
причин».
1 В этом споре, развернувшемся по поводу конкурсной темы
Парижской академии наук на 1858 г. («Экспериментально осветить новыми
данными вопрос о самозарождении»), Л. Пастер (1822—1895), основатель
современной биохимии и иммунологии, доказал, что всегда, когда
устранялась возможность проникновения бактерий, простейших и т. д. в
предварительно стерилизованный растительный или животный настой, в нем
не зарождалось никаких организмов. — Примеч. пер.
2 По поводу опытов Пастера можно тем не менее заметить, что
стерилизация своей грубостью рискует уничтожить, кроме живых зародышей,
которых она стремится устранить, также и «предживые» зародыши, из
которых только и могла бы возникнуть жизнь. В сущности, лучшее
доказательство того, что жизнь только однажды появилась на Земле, — это,
как мне кажется, глубокое структурное единство древа жизни (см. ниже). —
Примеч. автора.
204
Пьер Тейяр де Шарден
Я об этом только что напоминал. Много земных
преобразований, которые мы считали давно законченными, еще
продолжаются в окружающем нас мире. Под влиянием этой
неожиданной констатации, которая льстит нашему естественному
предпочтению ощутимых и осязаемых форм опыта, мы
начинаем мало-помалу склоняться к мысли, что никогда в
прошлом не было и никогда в будущем не будет абсолютно
ничего нового под луной.
Еще немного, и полную реальность познания мы
признаем лишь за событиями настоящего. В сущности, не является
ли все, что выходит за рамки ныне сущего, только «догадкой»?
Во что бы то ни стало надо выступать против этого
инстинктивного ограничения прав и сферы науки. Нет, мир как
раз не удовлетворял бы условиям, поставленным ныне сущим —
он не был бы великим миром механики и биологии, если бы мы
не были затеряны в нем, как те насекомые, эфемерное
существование которых игнорирует все, что выходит за пределы
одного сезона.
В универсуме в силу самих его размеров, открываемых
мерой настоящего, должно было произойти многое,
свидетелем чего не был человек. Задолго до пробуждения мысли
на Земле должны были свершиться такие проявления
космической энергии, которые не наблюдаются в настоящий
момент. Следовательно, наряду с группой непосредственно
регистрируемых явлений наука должна учитывать в мире
особый класс фактов — в данном случае наиболее важных,
потому что более знаменательных и более редких, —
фактов, не поддающихся прямому наблюдению или
экспериментированию и которые может выявить только такая подлинная
отрасль «Физики», как открытие прошлого. И появление
первых живых существ, судя по неоднократным неудачам
наших попыток найти вокруг нас что-либо эквивалентное или
воспроизвести этот процесс, как раз является одним из самых
сенсационных событий в этой области.
Установив это, пойдем немного дальше. У вещи имеется
два возможных способа не совпадать по времени с нашим ви-
феномен человека
205
дением. Или мы не улавливаем ее потому, что она
воспроизводится в столь длительные интервалы, что все наше
существование целиком заключено между двумя ее появлениями.
Или же она ускользает от нас еще более радикально, потому
что, однажды появившись, она затем более никогда не
повторяется. Циклический феномен с очень долгим периодом
(каких много знает астрономия) или уникальный феномен (как
Сократ или Август в человеческой истории)? К какой из этих
категорий внеопытного (или, вернее, доопытного) следует
отнести после пастеровских открытий первичное образование
клеток из материи — зарождение жизни?
В пользу идеи, что организованная материя зарождается
на Земле периодически, имеется немало фактов. Дальше, когда
будет нарисовано древо жизни, я отмечу сосуществование в
нашем живом мире таких крупных ансамблей
(одноклеточные, растения, полипы, насекомые, позвоночные...), плохо
спаянные контакты между которыми могут быть достаточно
хорошо объяснены гетерогенным происхождением. Что-то
наподобие последовательных вторжений в разные времена
одной и той же магмы, переплетенные жилы которой образуют
вулканический комплекс одной горы... Гипотеза независимых
жизненных пульсаций достаточно удобно объяснила бы
морфологическое разнообразие главных типов, признаваемых
систематикой. И фактически она не встретила бы затруднений
со стороны хронологии. Во всяком случае, длительность
времени, разделяющего историческое возникновение двух
последовательных типов, значительно превышает время
существования человечества. Поэтому, вполне естественно, создается
иллюзия, будто ничего более не происходит. Материя кажется
мертвой. Но в действительности не назревает ли постепенно
вокруг нас будущая пульсация?
Я должен был отметить эту концепцию спазматического
возникновения жизни и до некоторой степени взять ее под
защиту. Но не для того, чтобы на ней остановиться. В самом деле,
206
Пьер Тейяр де Шарден
против тезиса о нескольких последовательных, отдельных
бросках жизни на поверхности Земли выступает решающий довод о
глубоком сходстве организованных существ.
В этой главе мы уже отметили тот любопытный факт, что все
молекулы живых веществ одинаково асимметричны и что в них
содержатся одни и те же витамины. И вот, чем организмы
сложнее, тем их кровное родство становится очевидней. Оно
выражается в абсолютном и универсальном единообразии типа клеток.
Оно проявляется, особенно у животных, в одинаковости
решения различных проблем восприятия, питания,
самовоспроизведения: везде сосудистая и нервная системы, везде какая-то
форма крови, везде гонады, везде глаза... Оно продолжает выражаться
в сходстве методов, употребляемых индивидами для соединения
в высшие организмы или для организации в сообщества.
Наконец, оно ярко проявляется в общности законов развития
(«онтогенез» и «филогенез»), придающих живому миру в его
совокупности цельность единой струи.
Хотя та или иная из этих многочисленных аналогий может
быть объяснена приспособлением одной и той же «предживой
магмы» к одинаковым земным условиям, однако все вместе их
едва ли можно рассматривать как выражение простого
параллелизма или простого «схождения». Даже если физическая и
физиологическая проблемы жизни имеют на Земле лишь одно
общее решение, оно необходимо оставляет в
неопределенности множество случайных, частных решений, о которых, по-
видимому, невозможно думать, что они могли быть одними и
теми же дважды. Но все живые существа, даже очень далекие
друг от друга, схожи друг с другом и по таким второстепенным
признакам.
Исходя из этого, контрасты, наблюдаемые ныне между
зоологическими типами, во многом теряют свое значение (не
являются ли они следствием перспективы, вкупе с
прогрессирующей изоляцией живых фил?), и у натуралистов растет
убеждение, что зарождение жизни на Земле относится к категории
абсолютно уникальных событий, которые, случившись однаж-
Феномен человека
207
ды, более не повторяются. Это менее невероятная гипотеза,
чем может показаться с первого взгляда, если только
составить себе соответствующее представление о том, что скрыто в
истории нашей планеты.
В геологии и геофизике ныне модно придавать
первостепенное значение периодическим явлениям. Моря
продвигаются вперед и отходят. Континентальные плато поднимаются
и опускаются. Горы растут и сровниваются. Льды наступают и
отступают. Теплота от радиоактивности накапливается в
глубине, а затем разливается по поверхности... В трудах,
описывающих перипетии Земли, только и речь, что об этих
величественных «возвратно-поступательных движениях».
Эта тяга к ритмике в событиях сочетается с
предпочтением ныне сущего в причинах. И она также объясняется
определенными рациональными потребностями. То, что
повторяется, может быть наблюдаемо по крайней мере
потенциально. Мы можем сделать его предметом закона. Мы
находим в нем отправные точки для измерения времени. Я
первым готов признать научную ценность всех этих
преимуществ. Но вместе с тем я не могу не думать, что один лишь
анализ зарегистрированных колебаний земной коры или
движений жизни как раз оставляет вне исследования
основной предмет геологии.
Ибо Земля, в конце концов, не просто какое-то большое
дышащее тело. Она поднимается и опускается... Но что более
важно, в какой-то момент она должна была иметь начало;
затем она проходит через последовательный ряд подвижных
равновесий; она идет, вероятно, к какому-то конечному
состоянию. Она родилась, развивается, и впереди ее, несомненно,
ожидает смерть. Поэтому вокруг нас должен происходить
более глубокий, чем пульсация, выражаемая в геологических эрах,
непериодический совокупный процесс, определяющий
целостную эволюцию планеты, — нечто более сложное химически и
более глубоко присущее материи, чем «остывание», о котором
некогда шла речь, и вместе с тем нечто необратимое и непре-
208
Пьер Тейяр де Шарден
рывное. Кривая, которая ни разу не опускается вниз и точки
преобразования которой, следовательно, не повторяются. Один
нарастающий прилив в ритме веков... И вот на этой-то
основной кривой, на этой линии глубинного подъема и должен быть,
я полагаю, помещен феномен жизни.
Если однажды жизнь смогла выделиться в первичном
океане, то это, несомненно, потому, что Земля (и как раз в этом
состояла ее молодость) оказалась в то время, по
распределению и совокупной сложности своих элементов, в таком
привилегированном состоянии, которое создало возможность и
способствовало построению протоплазмы.
И если, следовательно, жизнь не образуется теперь
непосредственно из элементов, содержащихся в литосфере или
гидросфере, то это, очевидно, потому, что сам факт появления
биосферы настолько изменил, обеднил и расслабил
первоначальный химизм нашего участка универсума, что этот
феномен больше не сможет повториться — разве что в
искусственных условиях.
С этой точки зрения, которая мне кажется правильной,
«клеточная революция» выступает как выражение на
кривой эволюции Земли критической и уникальной точки
зарождения — момент, не имеющий себе подобных. Один раз
на Земле — протоплазма, как один раз в космосе — ядра и
электроны.
Эта гипотеза успешно обосновывает органическое,
глубокое сходство между всеми живыми существами от бактерии до
человека; и вместе с тем она объясняет, почему никогда и
нигде мы не обнаруживаем образования ни малейшей живой
частицы, кроме как путем размножения. А в этом-то и состояла
проблема.
Но эта гипотеза имеет для науки еще два других важных
следствия.
Во-первых, выделяя феномен жизни из множества других
периодических и второстепенных событий на Земле как одну
Феномен человека
209
из главных вех (или параметров) космической эволюции
земного шара, она поправляет наше чувство пропорций и
значений, обновляя тем самым наш взгляд на мир.
Во-вторых, связывая возникновения организованных тел
с беспрецедентным и уникальным в истории Земли
химическим преобразованием, она понуждает нас рассматривать
энергию, содержащуюся в живом слое нашей планеты, как
развивающуюся на основе и внутри некоего замкнутого «кванта»,
определяемого амплитудой ее первоначального выделения.
Жизнь возникла и распространяется на Земле как
одиночная пульсация.
Теперь нам предстоит проследить распространение этой
уникальной волны вплоть до человека и, если возможно, за
пределы человека.
Экспансия жизни
Когда физик хочет исследовать распространение волны,
он начинает вычислять пульсацию одной частицы. Затем,
сведя вибрирующую среду к ее основным характеристикам, как и
главным направлениям упругости, он обобщает найденные для
данного элемента результаты в соответствии с этой средой.
Таким путем он получает максимально приближенные
основные очертания совокупного движения, которое он стремился
определить.
Примерно так же, только своими собственными
средствами, вынужден действовать и биолог, вставший перед задачей
описать подъем жизни. Нельзя установить порядок в этом
огромном и сложном феномене, не проанализировав
предварительно способы, изобретенные жизнью для продвижения
вперед, в каждом из ее элементов по отдельности. И невозможно
выявить общий вид этих многих суммированных индивиду-
210
Пьер Тейяр де Шарден
альных прогрессов, не отобрав в их результирующей наиболее
выразительные и ясные черты.
Упрощенное, но структурное представление о
развивающейся земной жизни. Видение, истинность которого выступает в
чистом и неотразимом эффекте однородности и цельности. Без
второстепенных деталей и дискуссий. Еще и еще раз
перспектива, которую надо видеть и признать или же не видеть совсем, Вот
что я предполагаю развить в последующих параграфах.
Суть того, что я хочу сказать, содержится и определяется в
трех главных разделах:
1. Элементарные формы движения жизни.
2. Спонтанное разветвление живой массы.
3. Древо жизни.
Все это сначала рассматривается с внешней стороны, с
поверхности. И только в следующей главе мы попытаемся
проникнуть во внутреннюю сторону вещей.
1. Элементарные формы движения жизни
а. Самовоспроизведение
В основе всего процесса образования вокруг Земли
оболочки биосферы лежит типично жизненный механизм
самовоспроизведения. Всякая клетка в определенный момент
делится (путем «бинарного деления», или «кариокинеза») и
порождает новую, схожую с ней клетку. Был только один центр,
теперь их стало два. Все последующие движения жизни
вытекают из этого элементарного и мощного феномена.
Само по себе деление клетки, видимо, вызывается просто
необходимостью для живой частицы избавиться от своей
молекулярной неустойчивости и от структурных трудностей, связан-
феномен человека
211
ных с продолжением своего возрастания. Омоложение и
облегчение. Ограниченные группировки атомов —
микромолекулы — имеют почти бесконечную долговечность (но зато и
почти бесконечную неизменность). Клетка, постоянно
ассимилируя, должна для продолжения существования делиться
надвое. Поэтому самовоспроизведение вначале оказывается
простым способом, изобретенным природой для обеспечения
постоянства неустойчивого в случае крупных молекулярных
построений.
Но, как это всегда бывает в мире, то, что вначале
явилось лишь счастливым случаем или способом выжить, было
немедленно преобразовано и использовано как орудие
прогресса и завоевания. Вначале жизнь воспроизводилась,
видимо, лишь для самозащиты. Но это оказалось прелюдией к
ее захватам.
Ь. Размножение
Ибо, будучи однажды введенным в ткань универсума,
принцип удвоения живых частиц не знает иных границ, кроме
количества материи, подверженной его действию. Подсчитано,
что через несколько поколений одна-единственная
инфузория путем простого деления самой себя и своего потомства
покрыла бы всю Землю. Никакой самый большой объем не
выдерживает воздействия геометрической прогрессии. И это
не простая экстраполяция рассудка. Благодаря одной
только способности к постоянному удвоению, которой ничто не
может воспрепятствовать, жизнь обладает столь же
неодолимой силой экспансии, как и тело, которое расширяется
или испаряется. Но если в случае так называемой инертной
материи увеличение объема вскоре достигает точки
равновесия, то в случае живого вещества не обнаруживается
никакого снятия напряжения. Чем больше распространяется яв-
212
Пьер Тейяр де Шарден
ление клеточного деления, тем активнее оно становится. Раз
начавшуюся игру раздвоения ничто изнутри не остановит, ибо
этот строяще-пожирающий огонь спонтанен. А следовательно, и
вовне ничто не является достаточно крупным, чтобы затушить
его путем насыщения.
c. Обновление
Но это лишь только первый результат и количественная
сторона происходящей операции. Самовоспроизведение удваивает
материнскую клетку. И так, путем механизма, обратного
химическому разложению, происходит умножение без раздробления. Но,
кроме того, одновременно преобразуется то, что должно было
быть лишь только продолжено. Замкнутый в себе, живой
элемент более или менее быстро приходит в состояние
неподвижности. Он застревает и застывает в своей эволюции. В момент
самовоспроизведения и под его действием он вновь обретает
способность внутренне перестраиваться и, следовательно,
принимать новый облик и новую направленность. Умножение по
форме, как и по числу. Начальная волна жизни, исходящая от каждого
индивида, распространяется не как монотонный круг из других,
совершенно сходных с ним индивидов. Она преломляется и
переливается бесконечной гаммой оттенков. Центр неодолимого
умножения, живое существо тем самым становится не менее
неодолимым очагом разнообразия.
d. Спаривание
И тогда-то, как будто затем, чтобы расширить брешь,
пробитую ее первым потоком в стене неорганизованного, жизнь
открыла чудесный способ спаривания. Потребовался бы
целый труд, чтобы определить и восхититься тем, как возрастает
и утончается путем эволюции от клетки до человека разделе-
феномен человека 213
ние полов. На начальном этапе, где мы его сейчас
рассматриваем, это явление выступает в основном как средство
ускорить и усилить двойное действие умножения и разнообразия,
достигнутое сначала бесполым размножением, как оно еще
функционирует у многих низших организмов, вплоть до
каждой клетки нашего тела. Путем первого спаривания двух
элементов (как бы мало они ни были еще дифференцированы
на мужской и женский) открылась дверь к тем способам
размножения, при которых один индивид может
распылиться в мириады зародышей. И одновременно началась
бесконечная игра — комбинирование «признаков», анализ которого
тщательно проводится современной генетикой. Вместо того
чтобы просто расходиться из каждого делящегося центра, лучи
жизни начали с этого времени соединяться своими концами,
обмениваясь своими богатствами и разнообразя их. Не
удивляясь изобретению огня, хлеба или письменности, мы не думаем
удивляться и этому изумительному изобретению. И, однако,
потребовалось столько случайностей и столько попыток —
и, следовательно, столько времени, — прежде чем созрело это
фундаментальное открытие, из которого вышли мы сами! А
сколько еще понадобилось времени, пока оно не нашло свое
естественное дополнение и завершение в не менее
революционном новшестве ассоциации!
е. Ассоциация
При первом анализе, еще не затрагивая более глубоких
факторов, группирование живых частиц в сложные организмы
представляется почти неизбежным следствием их
размножения. Клетки стремятся к агломерации потому, что они
прижимаются друг к другу или даже возникают группами. Но из этой
чисто механической целесообразности или необходимости
сближения в конечном итоге был порожден и выделился
определенный метод биологического совершенствования.
214
Пьер Тейяр де Шарден
Сохранились и существуют на наших глазах в природе,
кажется, все стадии этого еще не законченного движения к
единению или синтезу беспрерывно увеличивающихся
продуктов размножения живого. В самом низу — простая
агрегация, как это имеет место у бактерий или низших грибов. На
следующей, более высокой ступени — спаянная колония с более
четко специализированными, но еще совсем не
централизованными элементами — таковы высшие растения, мшанки
или полипы.
Еще выше — многоклеточное — настоящая клетка клеток,
у которой путем поразительного коренного преобразования
над организованной группой живых частиц — как бы из-за
чрезмерной скученности — устанавливается самостоятельный
центр. И, наконец, еще выше, у нынешней границы нашего
опыта и экспериментов жизни — общества, эти загадочные
ассоциации свободных многоклеточных, в недрах которых
делаются более или менее удачные попытки создания путем «ме-
гасинтеза» сверхсложных единств.
Последняя часть этой книги будет специально посвящена
исследованию этой последней и высшей формы
группирования, в которой стремление материи к организации
достигает, вероятно, кульминационного пункта в разумно
организованном обществе (Social reflechi). Ограничимся здесь
замечанием, что ассоциация у одушевленных существ на всех
ее ступенях — не спорадическое или случайное явление.
Напротив, она представляет собой один из самых универсальных,
постоянных и, следовательно, самых знаменательных
механизмов, используемых жизнью для своей экспансии. Из ее
преимуществ непосредственно очевидны два. Прежде всего благодаря
ассоциации живое вещество организуется в массы, достаточно
крупные, чтобы вырваться из множества внешних зависимостей
(капиллярное сцепление, осмотическое давление, химическое
изменение среды и т. д.), которые парализуют
микроскопическое существо. В биологии, как и в навигации, физически
феномен человека
215
требуется определенный размер, чтобы некоторые движения
стали возможными... И также благодаря ассоциации (опять-
таки вследствие получающегося увеличения в объеме)
организм находит внутри себя достаточно места, чтобы разместить
многочисленные детали механизма, возникшие путем
постепенного прибавления из его дифференциации.
f. Направленное прибавление
Самовоспроизведение, спаривание, ассоциация... Сколько бы
ни продолжались эти различные формы движения клетки, сами
по себе они предопределяют лишь развертывание организмов на
поверхности. Если бы жизнь свелась только к ним, то она
распространялась бы и разнообразилась лишь в одной плоскости.
Она походила бы на самолет, который бежит по дорожке, будучи
не в силах «оторваться». Она не смогла бы подняться.
Здесь-то и вступает в силу, играя роль вертикальной
слагающей, явление прибавления.
Конечно, в ходе биологической эволюции имеется
немало примеров превращений, идущих по горизонтали,
путем чистого перекрещивания признаков. Таковы так
называемые менделевские мутации. Однако чаще обновления,
ставшие возможными при каждом размножении, дают
нечто лучшее, чем взаимную замену, они прибавляются одни к
другим, и их сумма растет в определенном направлении.
Предрасположения, которые усиливаются, или органы, которые
пригоняются или накладываются друг на друга. Здесь —
возрастающее разнообразие, там — увеличивающаяся
специализация членов, образующих единый генеалогический ряд.
Иными словами, появление линии развития (lignee) как
естественной единицы, отличной от индивида. Этому закону
направленного усложнения, в ходе которого вызревает и
сам процесс, породивший, исходя из микромолекул, а за-
216
Пьер Тейяр де Шарден
тем мегамолекул, первые клетки, биология дала название
ортогенеза1.
Ортогенез — динамическая и единственно полная форма
наследственности. Какая реальность и какие пружины
космического масштаба скрываются за этим словом? Мы
постепенно это выясним. Но уже на этой стадии нашего исследования
ясно виден первый пункт. Из-за характерной дли него
способности к прибавлению живое вещество (в противовес материи
физиков) «страдает» сложностью и неустойчивостью. Оно падает, или,
вернее, поднимается ко все менее вероятным формам.
Без ортогенеза было бы лишь распространение вширь; с
ортогенезом обязательно имеется какой-то подъем жизни.
Одно из следствий.
Способы действия жизни
Теперь приостановимся на один момент. И прежде чем
исследовать, как проявляются в применении к жизни в целом
различные законы, установленные выше для отдельной
частицы, попытаемся выяснить, каковы в силу этих самых законов
элемента общие способы действия или общие положения,
которые на всех уровнях и при всех обстоятельствах
характеризуют движущуюся жизнь.
Эти положения или способы действия могут быть сведены
к трем: изобилие, изобретательность и (с нашей
индивидуальной точки зрения) безразличие.
а) Изобилие. Оно возникает из безграничного процесса
размножения. Жизнь действует путем эффекта масс, посредством
1 Под предлогом, что термин «ортогенез» употреблялся в различных
спорных или ограниченных значениях, или потому, что он имеет
метафизический привкус, некоторые биологи хотели бы его попросту
устранить. Я же, напротив, твердо убежден, что это слово имеет существенное
значение и незаменимо, когда надо отметить и подчеркнуть очевидное
свойство живой материи образовывать систему, «внутри которой ее
члены, как показывает опыт, следуют друг за другом по все возрастающим
значениям центросложности». — Примеч. автора.
феномен человека
217
множеств, брошенных, казалось бы, в беспорядке вперед.
Миллиарды зародышей и миллионы взрослых особей теснят
друг друга, отталкивают, пожирают — кто займет больше
места и лучшие места.
Видимое расточительство и ожесточенность, тайна и
скандал и вместе с тем, надо признать, биологическая
эффективность борьбы за существование. В ходе безжалостной игры,
которая сталкивает и втискивает друг в друга массы живого
вещества, находящиеся в процессе безудержного расширения,
индивид наверняка доходит до пределов своих возможностей
и своего усилия. Выживание наиболее приспособленного,
естественный отбор — это не пустые слова, если не вкладывать в
них ни конечный идеал, ни окончательное объяснение.
Но в этом явлении главную роль играет, по-видимому, не
индивид. Более глубоким фактором борьбы за существование
является битва шансов, а не ряд одиночных боев.
Размножаясь в бесчисленности, жизнь делает себя неуязвимой для
наносимых ей ударов. Она увеличивает свои шансы выжить.
И одновременно она умножает свои шансы на продвижение
вперед.
И вот здесь-то продолжается, выступая на уровне
одушевленных частиц, важнейшая техника пробного нащупывания —
это специфическое и неотразимое оружие всякого
расширяющегося множества. В пробном нащупывании весьма
любопытно сочетаются слепая фантазия больших чисел и
определенная целенаправленность. Пробное нащупывание — это не
просто случай, с которым его хотели смешать, но
направленный случай. Все заполнить, чтобы все испробовать. Все
испробовать, чтобы все найти. И то, что природа, если можно так
выразиться, ищет путем создания изобилия, не есть ли это, по
существу, возможность применить этот прием, становящийся
все более громоздким и дорогостоящим по мере того, как он
больше охватывает.
б) Изобретательность. Это — необходимое условие, или,
точнее, конструктивная сторона прибавления.
218
Пьер Тейяр де Шарден
Чтобы объединять свойства в устойчивые и цельные
комбинации, жизнь должна проявлять исключительную ловкость.
Ей надо выдумывать и комбинировать детали механизма в
минимуме пространства. Подобно инженеру, она должна
собирать механизмы гибкие и простые. Но из этого вытекает,
что структура организмов (чем более они высокоорганизова-
ны!) обладает свойством, о котором никогда нельзя забывать.
Что собирается, то и разбирается.
На первой стадии своих открытий биология была
удивлена и заворожена тем фактом, что живые существа, какой бы
совершенной или даже чем более совершенной ни была их
спонтанность, под ее пальцами всегда поддавались
разложению в бесконечную цепь замкнутых механизмов. Отсюда был
сделан вывод о всеобщности материализма. Но это значило
забыть о существенном различии между естественным целым
и продуктами его анализа.
Верно, что по строению любой организм всегда и
необходимо разбирается на составные части. Но из этого отнюдь не
следует ни что само суммирование этих частей происходит
автоматически, ни что из их суммы не возникает чего-то
специфически нового. То, что «свободное», даже у человека,
оказывается целиком разложимым на детерминированные части,
не опровергает того, что в основе мира (как мы здесь
утверждаем) лежит свобода. Это просто результат и триумф
изобретательности жизни.
в) Безразличие к индивидам. Сколько раз искусство, поэзия
и даже философия рисовали природу в виде женщины с
завязанными глазами, топчущей бесчисленное множество
раздавленных жизней... Первый след этой кажущейся жестокости
проявляется в изобилии. Как саранча, о которой писал
Толстой, жизнь проходит по мосту из нагроможденных трупов. И
это — прямое следствие размножения. Но в том же
«бесчеловечном» направлении по-своему действуют и ортогенез, и
ассоциация.
феномен человека
219
Путем явления ассоциации живая частица как бы
отрывается от самой себя. Оказываясь в более обширной, чем сама,
совокупности, она частично попадает в рабство этой
совокупности. Она уже не принадлежит самой себе.
И если включение в органическое или социальное
растягивает частицу в пространстве, то приобщение к линии
потомков не менее неумолимо растягивает ее во времени.
Ортогенез — волочильня для индивида. Из центра он становится
посредником, звеном. Он больше не существует как
таковой — он передает. Жизнь более реальна, чем жизни, было
уже сказано...
Здесь — гибель во множестве. Там — четвертование в
коллективе. А еще в третьем направлении — растягивание на дыбе
становления. Драматическое и вечное противоречие между
возникшим из множества элементом и множеством,
постоянно возникающим из элемента в ходе эволюции.
По мере того как общее движение жизни
упорядочивается, этот конфликт, несмотря на его периодические вспышки,
идет к своему разрешению. Однако его безжалостное действие
распознается все же до самого конца. И только на стадии духа,
когда эта антиномия доходит до пароксизма,
воспринимаемого чувством, она проясняется, и тогда безразличие мира к
своим элементам превращается в огромную заботу — в сфере
личности.
Но мы до этого еще не дошли.
Нащупывающее изобилие, созидательная
изобретательность, безразличие ко всему, что не является будущностью и
совокупностью. Таковы три тенденции, под знаком которых в
силу своих элементарных механизмов жизнь поднимается все
выше и выше. Но есть еще и четвертая, объемлющая первые
три, — тенденция всеохватывающего единства.
Эту последнюю мы уже встречали в первородной материи,
затем на молодой Земле, потом при «вылупливании» первых
клеток. Здесь она проявляется еще раз и со все большей
очевидностью. Как бы широко и многообразно ни разрасталась
220
Пьер Тейяр де Шарден
живая материя, распространение ее ростков всегда
происходит солидарно. Внешне они постоянно прилаживаются,
приспосабливаются друг к другу. Внутренне они глубоко
уравновешиваются. Взятое в целом, живое вещество, расползшееся
по Земле, с первых же стадий своей эволюции вырисовывает
контуры одного гигантского организма.
В конце "каждого из этапов, которые ведут нас к человеку,
я, как припев, все повторяю одно и то же. Потому что, стоит
только забыть об этом, все станет непонятным.
Чтобы увидеть жизнь за множеством индивидуальных
существований и их соперничеством, ни в коем случае нельзя
упускать из виду единство биосферы. Вначале еще
расплывчатое единство. Скорее единство происхождения, общих рамок,
рассеянного порыва, чем единство упорядоченной
группировки. Но по мере подъема жизни оно делается все более
определенным, свертывается на себя и, наконец, на наших глазах
обретает центр.
2. Разветвления живой массы
Посмотрим теперь, как выглядят на всем пространстве
живой земли те формы движения, которые мы
проанализировали у отдельных клеток и их отдельных группировок. Можно
было бы представить себе, что, взятое в таких размерах, все
это множество перепутается и породит лишь отчаянный
беспорядок. Или, наоборот, что их сумма, придя в гармонию,
даст своего рода непрерывную волну, как та, что возникает в
спокойной воде от брошенного камня. В действительности же
не происходит ни то, ни другое. В той форме, в какой он и
сейчас предстает перед нашим взором, фронт восходящей
жизни не является ни беспорядочным, ни непрерывным. Он
выступает как совокупность фрагментов, одновременно
расходящихся и идущих по ступеням — классы, отряды, семейства,
Феномен человека
221
роды, виды. Это та самая последовательность групп,
разнообразие, порядковую величину и сцепление которых пытается
выразить в своей номенклатуре современная систематика.
Рассматриваемая в целом, жизнь при продвижении вперед
расчленяется. В своей экспансии она самопроизвольно
распадается на широкие естественные подразделения, образующие
иерархию. Она разветвляется. Таков специфический феномен,
столь же существенный для больших живых масс, как для
клеток «кариокинез». Пришло время им заняться.
Имеется целый ряд факторов, в той или иной степени
участвующих в формировании и укреплении ветвистой системы
жизни. Я их сведу к следующим трем:
а) сцепления роста, порождающие «филы»;
б) распускания (или разъединения) зрелости,
периодически производящие «мутовки»;
в) действие отдаленности, с виду устраняющее «черешки».
а. Сцепления роста
Вернемся к живому элементу, находящемуся в процессе
самовоспроизведения и размножения. Мы видели, что из
этого элемента, как центра, в силу ортогенеза во все стороны
расходятся различные линии потомства, каждая из которых
узнается по усилению некоторых признаков. По своему
строению эти линии расходятся и стремятся отдалиться друг от
друга. Однако еще ничто не указывает на то, что путем
встречи с потомствами, происшедшими из соседних элементов, они
не смещаются настолько, что вместе образуют непроницаемое
сплетение.
Под «сцеплением роста» я подразумеваю тот новый и
неожиданный факт, что там, где можно было бы ожидать
образования игрой случая сложного переплетения, происходит как
раз рассеивание простого типа. Разлитая на земле вода сразу
же растекается ручейками, затем вполне оформленными ручь-
222
Пьер Тейяр де Шарден
ями. Подобно этому, под влиянием различных причин
(врожденный параллелизм ортогенеза элементов, взаимное
тяготение и приспособление друг к другу потомственных линий,
избирательное действие среды...) волокна живой массы,
разнообразясь, стремятся сблизиться, сгруппироваться, сплестись
по нескольким доминирующим направлениям. Вначале эта
концентрация форм вокруг нескольких главных осей
выступает еще неотчетливо и расплывчато — как простое
возрастание на некоторых участках числа и густоты линий. А затем
мало-помалу она усиливается. Вырисовываются настоящие
прожилки, но они пока не нарушают формы листа, в середине
которого появились. В это время волокна частично еще
ускользают от сети, которая стремится их захватить. От
прожилки к прожилке они еще могут соединиться, сомкнуться и
переплестись. Группировка, скажет зоолог, находится еще на
стадии расы. И вот тогда-то одновременно происходит, в
зависимости оттого, как смотреть, окончательное сцепление или
разъединение. Достигнув определенной степени взаимосвязи,
линии обособливаются в замкнутый пучок, отныне
непроницаемый для соседних пучков. Их ассоциация впредь будет
эволюционировать сама по себе, как нечто самостоятельное. Вид
индивидуализировался. Возникла фила.
Фила. Живой пучок. Линия линий. Многие еще не желают
видеть или считать реальным это звено развивающейся
жизни. Но они не умеют приспособить свое зрение, не хотят как
следует смотреть.
Прежде всего фила — это коллективная реальность.
Поэтому для того, чтобы четко ее различить, надо стать
достаточно высоко и далеко. На слишком близком расстоянии она
размельчается на нечто неопределенное и беспорядочное. За
деревьями не виден лес.
Далее, фила полиморфна и эластична. Подобно молекуле,
которая может иметь любые размеры и любые степени
сложности, фила может быть мелкой, как вид, или крупной, как
тип. Бывают простые филы и филы фил. Филетическое един-
Феномен человека
223
ство более структурное, чем количественное. Поэтому надо
уметь узнавать его при любом размере.
Наконец, фила по своей сущности — динамическая
реальность. Она ясно выступает лишь при определенной глубине
длительности, то есть в движении. Будучи остановленной во
времени, она теряет свое лицо и как бы свою душу. Жест на
фотоснимке мертв.
При рассмотрении без этих оговорок фила кажется лишь
еще одной искусственной сущностью, вырезанной в целях
классификации из живого континуума. При наблюдении с
необходимым увеличением и в соответствующем свете она,
напротив, раскрывается как совершенно определенная структурная
реальность.
«Первоначальный угол расхождения», то есть то особое
направление, в котором она группируется и развивается,
отделяясь от соседних форм, — вот что, во-первых, определяет филу.
Во-вторых, ее определяет ее «первоначальное сечение».
По этому последнему пункту (который уже затрагивался в
связи с первыми клетками и будет иметь большое значение,
когда речь пойдет о человеке) нам еще почти ничего не
известно. Но ясно по крайней мере одно. Как капля воды
физически способна сконденсироваться, лишь начиная с
определенного объема, или как химическое превращение может
начаться лишь при определенном количестве участвующего
вещества, так и фила может биологически сформироваться лишь
тогда, когда она с самого начала группирует в себе достаточно
большое число потенций и притом достаточно разнообразных.
Без достаточной густоты и первоначального изобилия (как и
без достаточного отклонения при старте) никогда, мы теперь
это знаем, новая ветвь не сумеет индивидуализироваться. Это —
совершенно четкое правило. Но как оно конкретно действует
и выражается? Диффузная сегрегация одной массы внутри
другой? Возбуждение, распространяющееся вокруг сугубо
ограниченной мутационной зоны? В какой форме представить
себе на поверхности возникновение какого-либо вида? Мы еще
224
Пьер Тейяр де Шарден
колеблемся. И вопрос, быть может, влечет разные ответы. Но
суметь ясно поставить проблему не значит ли почти
разрешить ее?
Наконец, завершает определение филы и, кроме того,
недвусмысленно помещает ее в категорию естественных единиц
мира «ее способность к самостоятельному развитию и
специфический закон этого развития». Хотя и по-своему, но фила
действительно ведет себя как живое существо — она растет и
распускается, как цветок.
Ь. Распускания зрелости
В силу аналогии, которая, как мы далее откроем,
основывается на глубокой природной связи, развитие филы идет
удивительно параллельно последовательным стадиям, через
которые проходит человеческое изобретение.
Мы хорошо знаем эти стадии, так как постоянно их
наблюдали на протяжении столетия вокруг нас. Вначале идея
оформляется приблизительно в теории или в механизме.
Затем идет период быстрых модификаций — беспрерывных
поправок и переделок до более или менее окончательной
отработки. Достигнув этой стадии, новое создание вступает в фазу
распространения и равновесия. Качественно оно изменяется
лишь в некоторых второстепенных деталях — оно «достигло
потолка». Зато оно распространяется и полностью
закрепляется количественно. Такова история всех современных
изобретений — от велосипеда до самолета, от фотографии до кино
и радиовещания.
Схожей вырисовывается в глазах естествоиспытателя
кривая развития ветвей жизни. Вначале фила — это «открытие»
путем пробного нащупывания нового органического типа,
обладающего жизнеспособностью и определенными
преимуществами. Но этот тип не сразу достигает наиболее экономичной
и самой приспособленной формы. В течение более или менее
Феномен человека
225
длительного времени он употребляет всю свою силу, так
сказать, на испробование самого себя. Пробы следуют друг за
другом, однако окончательно еще не закрепляются. Но вот
наконец близится совершенство. С этого момента темп
изменений замедляется, и новое создание, достигнув пределов того,
что оно может дать, вступает в фазу завоевания.
Более сильная, чем ее менее усовершенствованные
соседи, вновь возникшая группа распространяется и
одновременно закрепляется. Она размножается, но без дальнейшего
изменения. Она одновременно достигает максимума величины и
максимума устойчивости.
Распускание филы путем простого расширения, или путем
простого утолщения ее первоначального стебля. За
исключением случая ветви, достигшей пределов своей эволюционной
мощи, этот элементарный случай никогда строго не
реализуется. Как бы успешно ни разрешила новая форма проблемы,
поставленные существованием, это решение допускает
некоторое число вариантов, каждый из которых имеет свои
преимущества и которые не имеют никакого основания и никакой
возможности взаимно устранить друг друга. Этим объясняется тот
факт, что по мере своего утолщения фила стремится
разъединиться на вторичные филы, каждая из которых представляет
собой один вариант, или обертон, основного типа. Она как бы
расщепляется вдоль своего фронта расширения.
Одновременно с количественным распространением она качественно
подразделяется. Это возобновляется разъединение. Новые
подразделения то кажутся выражением лишь поверхностного
разнообразия, результатом случая или буйной фантазии. То,
напротив, они представляют собой точные приспособления
основного типа к конкретным нуждам или конкретным зонам
распространения. Так появляются лучи («радиации»), столь явственно
обозначенные, как мы скоро увидим, у позвоночных. Как и
следовало ожидать, внутри каждого луча механизм стремится
повториться, хотя и в ослабленном виде. Лучи, таким образом, в
свою очередь, проявляют признаки веерообразного членения.
226
Пьер Тейяр де Шарден
Теоретически процесс бесконечен. В действительности же опыт
показывает, что это явление вскоре затухает. Образование вееров
довольно быстро прекращается, и дальнейшее расширение
ветвей на концах происходит уже без заметного их разделения.
В своем самом общем виде распустившаяся фила — это в
конечном итоге мутовка закрепившихся форм.
Но тут, придавая последний штрих всему феномену, в
центре каждой части мутовки обнаруживается глубокая склонность
к социализации. О социализации следует повторить то, что
выше говорилось вообще о жизненной силе ассоциации.
Поскольку в природе оформленные группировки индивидов, или
организованные и дифференцированные сообщества,
относительно редки (термиты, перепончатокрылые, люди...), мы
склонны видеть в них какую-то исключительную черту
эволюции. В противовес этому первому впечатлению при более
внимательном наблюдении вскоре выясняется, что они
выражают собой один из наиболее существенных законов
организованной материи. Последний метод, которым живая группа,
делаясь более сплоченной, усиливает свою сопротивляемость
уничтожению и свою способность к завоеванию? Полезный
способ, изобретенный ею особенно для увеличения своего
внутреннего богатства путем совместного объединения
ресурсов? Какова бы ни была его глубокая причина — факт налицо.
Когда в конце каждого побега мутовки элементы филы
обретают свою окончательную форму, они столь же определенно
стремятся к сближению и социализации, как атомы твердого
тела стремятся к кристаллизации.
Когда же достигнутый таким образом прогресс
реализуется в укреплении и индивидуализации концов ее веера, то можно
сказать, что фила достигла своей полной зрелости. С этого
момента она будет существовать до тех пор, пока из-за
внутреннего ослабления или внешнего соперничества не поредеет
и не устранится окончательно. Тогда, за исключением
случайно выживших нескольких навсегда застывших в своем
развитии линий, ее история заканчивается, если только путем явле-
феномен человека
227
ния самооплодотворения она не сумеет в том или ином месте
выпустить новую почку.
Чтобы понять механизм этой способности оживления,
нужно возвратиться к идее, или символу, нащупывания.
Образование мутовки, сказали мы, объясняется прежде всего
необходимостью для филы множиться, чтобы соответствовать
различным потребностям или возможностям. Но благодаря тому,
что число лучей увеличивается и каждый разворачивающийся
новый луч увеличивает, сверх того, число индивидов, то
множатся также и «пробы», «опыты». Веер в конце филы — это лес
исследующих щупальцев. Стоит лишь одному из этих щупальцев
случайно найти щель или формулу, открывающую доступ в
новое отделение жизни, — и тогда, вместо того чтобы закрепляться
или достигать потолка в монотонных различиях, ветвь в этой
точке вновь обретает свою подвижность. Она вступает в
состояние мутации. Открывается путь для новой пульсации жизни,
которая вскоре под влиянием комбинированных сил сцепления и
разъединения, в свою очередь, делится на мутовки. Возникает
новая фила, которая растет и распускается над ответвлением, на
котором возникла, не обязательно заглушая и истощая его.
Быть может, пока на ней самой не вырастет третья ветвь,
затем четвертая, если, конечно, взято правильное направление и
если это позволяет общее равновесие биосферы.
с* Действие отдаленности
Таким образом, самим ритмом своего развития каждая
линия жизни попеременно то сужается, то расширяется. Цепь
«сгущений» и «разряжений», ряд тонких черешков и широких
листьев — таков ее облик.
Но эта схема дает лишь теоретическое представление о
происходящем. Увидеть ее таковой мог бы только земной
наблюдатель, одновременно присутствующий на протяжении всей
длительности. Но такой наблюдатель — лишь вообразимая не-
228
Пьер Тейяр де Шарден
лепость. В действительности подъем жизни может быть нами
обнаружен, лишь исходя из очень краткого отрезка, т. е. сквозь
огромную толщу истекшего времени. Значит, то, что дано нам
в опыте и что, следовательно, составляет «феномен», — это
не эволюционное движение само по себе, а эволюционное
движение с добавлением искажений, вызванных действием
отдаленности. Но в чем выражаются эти искажения?
Попросту в усилении (быстро возрастающем с расстоянием)
веерообразности структуры, возникшей из филетического
лучеиспускания жизни. Это происходит, впрочем, двумя
различными способами — во-первых, путем еще большего
увеличения видимого рассеивания фил и, во-вторых, путем
видимого устранения их черешков.
Еще большее увеличение видимого рассеивания фил. Это
первое действие перспективы, видимое всем, связано с
постарением и «прореживанием» ветвей жизни в результате возраста.
В настоящее время в природе сохранилось лишь весьма
незначительное число организмов, последовательно выросших
на стволе жизни. И как бы ни старалась палеонтология, много
угасших форм останутся для нас навсегда неизвестными. В
результате этого истребления в кроне растительных и
животных форм все время образуются просветы. Эти просветы
становятся все шире по мере того, как мы спускаемся к истокам.
Обламываются сухие ветки. Опадают листья. Все это
исчезающие посредующие морфологические звенья, отсутствие
которых столь часто придает выжившим линиям вид голых и
одиноких стеблей. Одна и та же длительность одной рукой
умножает свои творения впереди, а другой рукой не менее
уверенно разрежает их позади. Таким образом, она их все более
разделяет, все более изолирует, на наш взгляд, тогда как с
помощью другого, более тонкого приема она создает у нас
иллюзию того, что они плавают, как облака, без опоры, над
бездной прошедших веков.
Устранение черешков. С героических времен Ламарка и
Дарвина излюбленная тактика в борьбе против трансформис-
Феномен человека
229
тов всегда состояла в напоминании им о том, что они
бессильны доказать возникновение вида на материальных следах1.
«Несомненно, — говорят им, — вы показываете
последовательность различных форм в прошлом и даже, мы с этим согласны,
в некоторых пределах превращение этих форм друг в друга.
Но как бы примитивны они ни были, ваше первое
млекопитающее — это все-таки уже млекопитающее; ваша первая
лошадь (Equide) — уже лошадь (cheval), и так далее. Может быть,
имеется эволюция внутри типа. Но нет появления типа путем
эволюции». Так и поныне продолжают твердить все более
редкие сторонники неизменности.
Как будет видно, независимо от аргументов, вытекающих из
постоянно накапливающихся очевидных фактов палеонтологии,
имеется более радикальный ответ на это возражение (или скорее
категорическое отклонение его) — это отрицание его
предпосылки. В сущности, антитрансформисты требуют, чтобы им
показали «черешок» филы. Но это столь же неразумное, сколь и
бесполезное требование, ибо для его удовлетворения
потребовалось бы изменить сам строй мира и условия нашего восприятия.
По природе нет ничего более деликатного и мимолетного,
чем начало. До тех пор пока зоологическая группа молода, ее
признаки остаются неопределенными. Ее сооружение
хрупко. Ее размеры малы. Ее составляют относительно немного
индивидов, и они быстро изменяются. Как в пространстве, так и в
длительности черешок (или, что то же самое, почка) живой
ветви обладает минимумом дифференциации, экспансии и
сопротивляемости. Как же действует время на эту слабую зону?
Неизбежно уничтожая то, что от нее остается.
' Имеется в виду «парадокс трансформизма», раскрытый Тейяром
еще за несколько лет до того, как он начал писать «Феномен человека».
Начало, «черешок» каждой филы или эволюционного ствола, само еще
не является ее типичным компонентом и обычно сливается в восприятии
палеонтолога или эволюциониста с филой-источником либо же вообще
ускользает от внимания исследователя в силу скудости сохраняющегося
и дошедшего до нас материала (P. Teilhard de Chardin. Le paradoxe
transformiste. «Rev. Quest. Sci>, 1925, JNfe 7, p. 53—80). — Примеч. пер.
230
Пьер Тейяр де Шарден
Эту раздражающую, но существенную непрочность
исходного материала должны почувствовать все, кто занимается
историей!
В любой области, когда вокруг нас начинает чуть
пробиваться что-то действительно новое, мы его не замечаем по той
простой причине, что нам надо было бы видеть его расцвет в
будущем, чтобы заметить его в самом начале. А когда та же
самая вещь выросла и мы оборачиваемся назад, чтобы найти
ее зародыш и первые наброски, то тогда в свою очередь
скрываются эти первые стадии, уничтоженные или забытые. Где столь
близкие к нам древние греки или древние римляне? Где первые
прялки, первые колесницы и первые очаги? Где (уже) первые
модели автомобилей, самолетов, киноаппаратов?.. Везде — в
биологии, культуре, лингвистике, — как резинка в руках художника,
время стирает каждую бледную линию в рисунке жизни. Путем
механизма, детали которого в каждом отдельном случае кажутся
устранимыми и случайными, но универсальность которого
доказывает, что он отражает фундаментальное условие нашего
знания, зародыши, черешки, первоначальные фазы роста,
каковы бы они ни были, исчезают с наших глаз позади. Кроме
закрепившихся максимумов, кроме упрочившихся завершений,
ничто (ни в виде «свидетелей», ни даже в виде следов) не
остается от того, что было до нас. Иначе говоря, только конечные
лучи вееров доходят до нынешнего времени или как живые
представители, или в ископаемом виде.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что
ретроспективно вещи кажутся нам появившимися в готовом виде \
Автоматически, путем избирательного поглощения веков
развитие стремится исчезнуть с нашего горизонта и превра-
' Если бы наши аппараты (автомобили, самолеты и т. д.) путем
какого-либо катаклизма оказались под землей и превратились в
«ископаемые», то будущие геологи, открыв их, получили бы такое же
впечатление, как мы от птеродактиля: представленные единственно своими
последними марками, эти продукты нашей изобретательности
показались бы им созданными без фазы пробных поисков — сразу готовыми и
законченными. — Примеч. автора.
Феномен человека
231
титься во всей области явлений в прерывную
последовательность плоскостей и постоянств1.
Так, под разрушительным действием прошлого,
сочетающимся с созидательным действием роста, окончательно
вырисовываются и выделяются для науки разветвления древа жизни.
Попробуем рассмотреть это древо в его конкретной
реальности и измерить его.
3. Древо жизни
а. Основные черты
1. Одна из количественных единиц эволюции —
пласт млекопитающих
Из предшествующих замечаний непосредственно
вытекает, что для четкого представления древа жизни необходимо
«натренировать взгляд» на той части его кроны, на которой
лишь умеренно отразилось разрушающее действие времени.
Ни слишком близко, чтобы листья не мешали видеть; ни
слишком далеко, чтобы ветви были еще достаточно густыми.
Где найти в нынешней природе этот привилегированный
участок? Безусловно, в большой семье млекопитающих.
1 Как будет замечено далее (с. 300, примеч. 1) в связи с
«моногенизмом», мы не случайно не можем выйти за определенный предел
точности («разделения») в нашем восприятии очень далекого прошлого
(каждый раз по случайным причинам — см. Курно...). Во всех направлениях
(в направлении очень древнего и очень малого, но также в направлении
очень большого и очень медленного) наша зоркость слабеет; за
пределами некоторого радиуса мы более ничего не различаем. [Здесь Тейяр
ссылается на идею французского философа-феноменолога, математика и
экономиста Антуана Опостена Курно (1801—1877), изложенную в его «Очерке
об основах наших знаний и об особенностях философской критики» («Essai
sur les fondements de nos connaissance et sur les caracteres de la critique
philosophique», Paris, 1851). — Примеч. nep.\ — Примеч. автора.
232
Пьер Тейяр де Шарден
Мы положительно знаем из геологии (достаточно обратить
внимание на ее внутреннюю структуру), что хотя человечество
еще «незрелая» группа, в целом млекопитающие — группа
взрослая и в то же время свежая. Они полностью развились лишь в
третичном периоде, и среди них до сих пор сохранилось
значительное количество его самых деликатных остатков. Вот почему
эта группа с самого начала была и остается излюбленным
объектом при возникновении и развитии трансформистских идей.
Рассмотрим эту группу в ее основных чертах (рис. 1).
Однако для начала ограничим поле наших исследований самой
молодой и прогрессивной частью этой группы:
плацентарными млекопитающими1.
С эволюционной (можно даже сказать, с
«физиологической») точки зрения плацентарные млекопитающие, взятые в
целом, составляют то, что я условно здесь называю биот. Под
этим я подразумеваю мутовочную группировку, элементы
которой не только родственны по рождению, но и, кроме того,
поддерживают и взаимно дополняют друг друга в борьбе за
существование и распространение.
Чтобы понять этот важный пункт, выясненный главным
образом американской школой палеонтологии2, достаточно
рассмотреть в соответствующем свете распределение наиболее
знакомых каждому из нас животных форм. Здесь —
травоядные и грызуны, извлекающие свою пищу непосредственно
из растительного ответвления жизни; там — насекомоядные,
паразитирующие подобным же образом на «членистоногих».
Здесь — плотоядные, существующие за счет тех и других, а
там — всеядные, питающиеся за всеми столами сразу. Таковы
четыре главные радиации, в основном совпадающие с
общепринятым делением фил.
1 Так называют в противоположность аплаиентарным (или
сумчатым) млекопитающих, у которых зародыш благодаря наличию
специальной оболочки — плаценты, которая его защищает и питает, может до
полного созревания оставаться в утробе матери. — Примеч. автора.
2 Имеется в виду эволюционно-палеонтологическое направление,
созданное в США Генри Фейрфидцом Осборном (1857—1953), автором
многих работ по филогенезу млекопитающих. — Примеч. пер.
Феномен человека
233
200—I
/ ПЕРМСКИЙ
Рис. 1. Схема, символизирующая развитие слоями четвероногих. Цифры
слева обозначают миллионы лет. Детольное объяснение в тексте.
234
Пьер Тейяр де Шарден
Рассмотрим теперь эти четыре луча или сектора один за
другим, раздельно. Каждый из них совершенно свободно
подразделяется, расщепляется на меньшие подразделения.
Возьмем, например, ту ветвь, которая сейчас представляется
самой густой, — травоядных. В зависимости от двух
различных способов, избранных для превращения конечностей в
бегающие лапы (путем исключительного развития двух пальцев
или одного среднего пальца), появляются два крупных
семейства — парнокопытные и непарнокопьп'ные, каждое из которых
образуется из пучка отдельных больших линий. Здесь у
непарнокопытных — серая толпа тапирообразных, короткая, но
удивительная ветвь титанотериев, халикотерии с землероющими
когтями, которых человек, вероятно, еще застал, племя носороговых,
безрогих или с рогом, и, наконец, однокопытные лошади с
параллельной им совершенно независимой филой в Южной
Америке. Там, у парнокопытных — свиньи, верблюды, олени и
антилопы, не говоря уже о других стеблях, менее жизнеустойчивых,
но столь же индивидуализированных и интересных с точки
зрения палеонтологии. А ведь есть еще обширная и мощная
группа хоботных! Согласно правилу «устранения черешков»,
начало каждого из этих подразделений тонет в тумане прошлого.
Но раз уж они появились, то мы можем проследить у всех
вместе и у каждого в отдельности главные фазы их
географического распространения; их последовательное деление,
почти до бесконечности, на субмутовки; наконец, чрезмерное
усиление путем ортогенеза некоторых особенностей костей,
зубов или черепа, что обычно превращает животных в уродов
или делает их недолговечными.
Но и это еще не все. Поверх этого обилия родов и видов,
образовавшихся из четырех основных радиации, мы
различаем другую сеть, соответствующую сделанным там и сям
попыткам покинуть наземную жизнь и оккупировать воздух, воду
и даже глубины земли. Наряду с формами, приспособленными
для бега, появляются лазающие и летающие, плавающие и зем-
лероющие. Одни (киты и сирены), очевидно, с удивительной
быстротой произошли от хищных и травоядных. Другие (руко-
Феномен человека
235
крылые, кроты и земляные крысы) — главным образом от
наиболее древних элементов плацентарной группы —
насекомоядных и 1рызунов, существующих с конца вторичного периода.
Рассматривая этот столь хорошо сбалансированный
функциональный ансамбль сам по себе, нельзя не признать, что он
представляет собой органическую естественную группировку
sui generis1. Это убеждение еще более крепнет, когда
замечаешь, что здесь не исключительный и изолированный случай, а
что подобные единства складывались в ходе истории жизни
неоднократно. Приведем только два примера, опять-таки не
выходя за пределы млекопитающих.
В третичный период, учит геология, часть плацентарного
биота, находившегося тогда в состоянии глубокой эволюции,
оказалась отрезанной морем в южной половине Американского
континента. Как же реагировал этот черенок на свою
изоляцию? Точно так же, как реагирует черенок растения, то есть
воспроизводя в меньшем масштабе рисунок ствола, от
которого был отделен. Он начал выпускать отростки своих
псевдохоботных, своих псевдогрызунов, своих псевдолошадей, своих
псевдообезьян (широконосые обезьяны)... Целый биот в
уменьшенном виде (подбиот) внутри первоначального биота!
Теперь второй пример, касающийся сумчатых.
Судя по их сравнительно примитивной форме
размножения, а также по их современному географическому
распространению, явно несплошному и остаточному, сумчатые (апла-
центарные) представляют собой особый ярус у основания
млекопитающих. Они, очевидно, достигли расцвета раньше
плацентарных и образовали раньше них свой собственный биот.
В целом, за исключением нескольких странных типов (вроде
псевдо-«МасЬа1го(1и5», ископаемые останки которого недавно
найдены в Патагонии)2, этот биот сумчатных бесследно исчез.
Но зато один из его подбиотов, развившийся еще до третич-
1 своего рода, особого рода (лат.).
2 Machairodus, или саблезубый тигр. Эта крупная кошка, весьма
распространенная в конце третичного и начале чс i нсртичного периодов, имеет
странный дубликат в лице жившего в плиоцене хищного сумчатого
Южной Америки. — Примеч. автора.
236
Пьер Тейяр де Шарден
ного периода и случайно сохранившийся опять же вследствие
изоляции в Австралии, до сих пор вызывает восхищение
натуралистов четкостью своих контуров и своим совершенством.
Как всем известно, Австралия при открытии ее европейцами
была населена лишь сумчатыми1, но зато сумчатыми всех
размеров, всех зон обитания, всех форм — сумчатыми
травоядными и бегающими, хищными сумчатыми, насекомоядными
сумчатыми, сумчатыми крысами, сумчатыми кротами и т. д.
Нельзя себе представить более яркий пример способности,
присущей каждой филе, к дифференциации в своего рода
замкнутый, физиологически полный организм.
Установив это, подымемся выше, чтобы рассмотреть
обширную систему двух биотов — плацентарного и аплацентар-
ного, вместе взятых. Зоологи очень быстро заметили, что у
всех форм, входящих в эти две группы, коренные зубы состоят
в основном из трех бугорков, зацепляющихся от одной
челюсти к другой, сверху вниз. Черта, незначительная сама по себе,
но тем более интригующая своим постоянством.
Как объяснить универсальность столь случайной черты?
Ключ к отгадке был дан открытием, сделанным в некоторых
юрских отложениях в Англии. В средней юре на какое-то
мгновение нам приоткрывается первая пульсация млекопитающих —
мир маленьких зверьков, не больше крыс или землероек. И вот у
этих-то мелких, но уже чрезвычайно разнообразных животных
тип зубов еще не закреплен, как в нынешней природе. Среди
них уже можно различить и трехбугорчатый тип. Но наряду с
ним в развитии и способах противоположения бугорков на
коренных зубах можно наблюдать и всякие другие
комбинации. И эти другие комбинации уже давно устранены!
Напрашивается вывод. За исключением, может быть, утконоса и
ехидны (этих яйценосных парадоксальных форм, в которых
предполагали продолжение многобугорчатых), все ныне
живущие млекопитающие ведут начало от одного узкого пучка.
1 Кроме одной труппы грызунов и прибывших последними человека
и его собаки. — Примеч. автора.
феномен человека
237
Все вместе они предстанляют собой (в развитом состоянии)
лишь один из многочисленных побегов, на которые делится
юрская мутовка млекопитающих — побег трехбугорчатых...1
Здесь мы почти достигли предела того, что можно видеть
сквозь толщу прошлого. Ниже, кроме вероятного
существования в самом конце триаса еще одной мутовки, к которой
относятся многобугорчатые, история млекопитающих теряется
во мраке.
По крайней мере около этого времени и выше их
группа, естественно изолированная из-за отрыва черешка,
выделяется с достаточной четкостью и индивидуальностью, чтобы
мы могли ее взять в качестве практической единицы
«эволюционной массы».
Назовем эту единицу пластом.
Нам тут же придется ею пользоваться.
2 Пласт пластов — четвероногие
Когда необходимо измерить расстояние до туманностей,
астрономы пользуются световыми годами. В свою очередь, если
мы хотим, отправляясь от млекопитающих, расширить и
продолжить вниз наше видение древа жизни, нам надо
отсчитывать пластами.
Для начала возьмем пласты пресмыкающихся вторичного
периода.
Когда ниже юрского периода мы теряем из виду ветвь
млекопитающих, то она не рассеивается в какой-то пустоте. Ее
покрывает и обволакивает густая листва жизни совершенно
иного вида: динозавры, птерозавры, ихтиозавры, крокодилы и
масса других чудищ, менее знакомых для людей, не сведущих в
палеонтологии. В этом ансамбле зоологические расстояния меж-
1 ...которых можно также назвать «семипозвонковыми», потому что
по столь же неожиданному и столь же замечательному совпадению все
они имеют семь шейных позвонков, какова бы ни была длина их шеи. —
Примеч. автора.
238
Пьер Тейяр де Шарден
ду формами явно более велики, чем между отрядами
млекопитающих. Однако три особенности бросаются в глаза. Прежде всего
здесь мы имеем дело с разветвленной системой. В этой системе,
далее, ветви выступают на уже зрелой или даже конечной стадии
распускания. Наконец, вся группа в целом представляет собой
не что иное, как офомный и, может быть, сложный биот. Туг —
травоядные, зачастую гигантских размеров. Там — их спутники и
тираны — плотоядные, массивные или прыгающие. Здесь —
летающие, с перепонками летучих мышей или перьями птиц. И,
наконец, плавающие, такие же обтекаемые, как и дельфины.
На расстоянии этот мир пресмыкающихся нам
представляется более сжатым, чем мир млекопитающих, но его
длительность, измеряемая конечной экспансией и усложнением,
может считаться по крайней мере равной. Во всяком случае,
он также исчезает в глубинах времен. К середине триаса
динозавров еще можно заметить. Но они едва выступают из
другого пласта, почти пришедшего к своему закату, — пласта
пермских пресмыкающихся, для которых особенно характерны
зверообразные ящеры.
Толстые и бесформенные, к тому же редкие в наших музеях,
зверообразные значительно менее популярны, чем диплодокус и
игуанодоны. Но это не мешает им приобретать все большее
значение в зоологии. Если раньше на них смотрели как на
странные, диковинные существа, узко Офаниченные пределами
Южной Африки, то теперь окончательно признано, что они одни
представляют целую стадию жизни континентальных
позвоночных. В определенный период, до динозавров, до
млекопитающих, именно они занимали всю не покрытую морем территорию
и владели ею. Или вернее будет сказать, что эти ящеры, крепко
стоявшие на своих хорошо сочлененных конечностях, зачастую
обладавшие «корневидными» зубами, были первыми
четвероногими, прочно утвердившимися на суше.
В тот момент, когда мы их обнаруживаем, они уже
изобилуют в самых причудливых формах — с рогами, с гребнями, с
бивнями, что (как всегда!) указывает на фуппу, достигшую
Феномен человека
239
конца своей эволюции. Фактически же при всей своей
внешней причудливости это довольно монотонная группа, в
которой еще не различаются ясно прожилки настоящего биота. И
все же эта группа поражает развертыванием вширь и
потенциальными возможностями своей мутовки. С одной стороны,
неподвижные черепахи. С другой — чрезвычайно
прогрессивные по своей подвижности и строению черепа типы, из
которых, как мы имеем все основания предполагать, и выступил
давно дремавший стебель млекопитающих.
А дальше новый «провал». На этих расстояниях, под
тяжестью прошлого отрезки длительности быстро сжимаются. Когда
у основания пермского периода и ниже его мы снова различаем
поверхность обитаемой Земли, то она оказывается заселенной
лишь земноводными, ползающими по тине. Земноводные —
изобилие приземистых или змеевидных тел, среди которых
зачастую трудно отличить личинки от взрослых особей; голая или
покрытая чешуей кожа; трубчатые или в виде мозаики косточек
позвонки... И здесь, согласно общему правилу, нам удается
схватить уже только высокодифференцированный мир, почти
пришедший к своему концу. Сколько еще пластов мы, может быть,
смешиваем в этом кишении, исследуя осадки, толшину и
громадность истории которых мы еще плохо осознаем. Но по
крайней мере достоверно одно — на этой стадии мы
схватываем животную группу, которая начинает выходить из
воды-кормилицы, в которой она образовалась.
Но уже в этом самом начале своей субвоздушной жизни
позвоночные демонстрируют перед нами одну удивительную
особенность, над которой следует поразмыслить. У всех у них
одна и та же структура скелета; в особенности она тождественна
(не говоря уже о поразительных соответствиях черепа) в
отношении числа и плана двигательных конечностей. В чем
причина этой схожести?
То, что все земноводные, пресмыкающиеся и
млекопитающие имеют четыре, и только четыре, лапы, может в крайнем
случае объясняться просто стремлением к наиболее простой
форме передвижения (однако насекомые никогда не имеют
240
Пьер Тейяр де Шарден
менее шести ног...). Но как объяснить чисто механическими
причинами совершенно одинаковую структуру этих четырех
отростков? Впереди — единственная плечевая кость, за ней
две кости предплечья, затем пять лучей руки?.. Не
представляет ли это еще раз одну из тех случайных комбинаций, которые
были открыты и реализованы лишь однажды?Здесь снова
поневоле напрашивается вывод, уже сделанный в случае трехбу-
горчатости млекопитающих. Несмотря на свое чрезвычайное
разнообразие, обладающие легкими наземные животные
представляют собой не что иное, как вариации, нагроможденные
на совершенно частном решении жизни.
Таким образом, огромный и сложный веер ходячих
позвоночных, будучи продолжен к своим истокам, снова
свертывается и смыкается в один луч.
Один-единственный черешок замыкает и определяет у его
основания пласт пластов — мир четвероногих.
3. Ветвь позвоночных
В случае млекопитающих мы сумели схватить мутовку, из
которой выделился и устремился вперед побег «трехбугорча-
тых». Что же касается происхождения земноводных, то тут наука
не достигла таких успехов. Однако можно без колебаний
указать ту единственную область жизни, в которой среди других
испробованных комбинаций могли образоваться четвероногие.
Они должны были возникнуть где-то среди рыб с дольчатыми
и «членообразными» плавниками, некогда жизнеустойчивый
пласт которых ныне существует лишь в виде нескольких
живых ископаемых: двоякодышащих (или рыб, обладающих
легкими) и — совсем свежий сюрприз — кистеперой рыбы
(Crossopterigien), недавно выловленной в южных морях.
Поверхностно «гомогенизированные» путем механической
адаптации к плаванию, рыбы (лучше сказать рыбообразные)
невероятно сложны в своей совокупности. Сколько пластов,
особенно здесь, соединено и смешано под одним и тем же названи-
Феномен человека
241
ем?.. Сравнительно молодых пластов, развившихся в океане в ту
же эпоху, когда на континентах распространились пласты
четвероногих. И еще более многочисленных старых пластов,
заканчивающихся очень низко, у силура, основной мутовкой, от
которой, на наш взгляд, расходятся два главных побега: бесчелюстные
рыбообразные, с единственной ноздрей, представленные в
нынешней природе одной лишь миногой; и челюстные
рыбообразные, с двумя ноздрями, от которых пошло все остальное.
После всего вышесказанного о последовательном
развитии земных форм я не буду пытаться затрагивать и расчленять
этот другой мир. Я постараюсь лучше обратить внимание на
факт другого порядка, с которым мы встречаемся здесь
впервые. Самые древние рыбы, которых мы знаем, в большинстве
случаев облечены в мощный, даже чересчур мощный панцирь1.
Но под этой первой, очевидно довольно безуспешной,
попыткой упрочения извне скрывается скелет еще целиком из
хрящей. По мере следования за ними вниз позвоночные
выступают перед нами все менее окостенелыми внутри. И этим
объясняется тот факт, что даже в неповрежденных
отложениях мы полностью теряем их следы. Но в данном частном
случае проявляется обшее явление, имеющее важнейшее
значение. Какую бы живую группу мы ни рассматривали, в глубине
она всегда тонет в сфере мягкого. Безошибочный способ скрыть
свой черешок...
Ниже девонского периода рыбообразные вступают в своего
рода фетальную или личиночную фазу, не поддающуюся
окаменению. Не доживи случайно до нас странный ланцетник, мы бы
не имели никакого понятия о многочисленных этажах, из
которых, по-видимому, строился тип хордовых, до тех пор пока он
стал в состоянии заполнить воду, а в последующем и сушу.
Так заканчивается и ограничивается у основания большой
пустотой громадное сооружение всех четвероногих и всех рыб —
ветвь позвоночных.
1 Без этого окостеневшего покрова от них ничего бы и не осталось, и
мы бы о них ничего не знали. — Примеч. автора.
242
Пьер Тейяр де Шарден
4. Остальная жизнь
Ветвь — это наиболее широкий тип оформленной
совокупности, еще признаваемый систематикой внутри биосферы.
Помимо позвоночных, основную крону жизни образуют еще
только две ветви — ветвь червей и членистоногих и ветвь
растений. Приобретая прочность — одна с помощью хитина и
известняка, другая с помощью целлюлозы, — они также
сумели вырваться из плена воды и широко распространиться в
воздушной среде. В результате растения и насекомые в
нынешней природе перемешались и борются с костистыми животными
за то, кто больше займет места в мире.
Для каждой из этих двух ветвей можно было бы повторить
анализ (но я не стану этого делать), предпринятый в
предыдущих параграфах о позвоночных. Вверху — молодые группы,
богатые легкими мутовками. Глубже — пласты с более четко
выраженными, но менее густыми разветвлениями. В самом низу —
погружение в мир химически неустойчивых форм. Та же самая
общая картина развития. Но так как в данном случае ветви,
конечно, старше, то здесь и большее усложнение; а в случае
насекомых — крайние формы социализации.
Не может быть сомнения, что в бездне времен эти различные
линии сходятся к какому-то общему полюсу рассеивания. Но
задолго до того, как смыкаются хордовые, кольчатые черви и
растения (две первые ветви, очевидно, среди многоклеточных;
эти последние и растения — только на уровне одноклеточных
существ), их стволы исчезают в скоплении причудливых форм —
губок, иглокожих, полипов... Все это — наброски ответов на
проблему жизни. Пучок неудавшихся ветвей.
Все они, несомненно, возникли (хотя мы и не можем
сказать, каким образом, — столь глубоким из-за действия
длительности стал разрыв) из другого, невероятно древнего и
многообразного мира — инфузорий, различных простейших, бактерий,
свободных клеток, обнаженных или покрытых щитком, у
которых царства жизни смешались, и систематика бессильна. Живот-
Феномен человека
243
ные это или растения? Эти слова более не имеют смысла.
Наслаивание пластов и ветвей, или «мицелий», перепуганных
волокон, как у гриба? Этого мы уже не знаем. Не знаем мы также, из
чего это все зародилось. Начиная с докембрия и одноклеточные
в свою очередь теряют свой остов из кремния или известняка. И
тем самым в мягкости тканей и в метаморфозе первородного ила
окончательно исчезают с наших глаз корни древа жизни.
Ь. Размеры
Вот и набросана, хотя и весьма схематично, структурная
картина форм, собранных и классифицированных упорным
трудом натуралистов, начиная с Аристотеля и Линнея. В ходе
описания мы уже старались дать почувствовать огромную
сложность этого возрожденного нами мира. Перед лицом всей
совокупности нам надо, однако, последним усилием видения
более ясно осознать эту громадность размеров.
Сам по себе наш рассудок постоянно склонен не только
прояснять (что составляет его функцию), но и сужать и
укорачивать реальности, к которым прикасается. Устав, он
сгибается под тяжестью расстояний и множеств. Так что, обрисовав с
грехом пополам экспансию жизни, нам теперь надо
представить себе элементы нашей схемы в их истинных размерах —
как по численности, так и по объему и по длительности.
Попытаемся это сделать.
Прежде всего по численности. Для простоты наш эскиз
живого мира делался с помощью широких коллективных групп —
семейств, отрядов, биотов, пластов, ветвей... Но, пользуясь
этими различными единицами, думали ли мы о множествах, с
которыми реально имели дело? Пусть тот, кто хочет
осмыслить или описать эволюцию, прежде всего отправится
побродить в один из тех четырех-пяти крупнейших музеев мира, в
которых (ценой усилий, героизм и духовное значение которых
будут однажды оценены) легион путешественников сумел в
244
Пьер Тейяр де Шарден
сжатом виде в нескольких залах представить весь спектр
жизни. И пусть он там, не обращая внимания на названия, как
следует проникнется тем, что его окружает. Тут — мир
насекомых, где полноценные виды исчисляются десятками тысяч.
Там — моллюски, другие тысячи, бесконечно разнообразные
по рисунку прожилок и форме завитков. Затем идут рыбы, с
такими же неожиданными, капризными и пестрыми
формами, как у бабочек. Далее птицы, едва ли менее
фантастические, самого разного профиля, со всякими клювами, всех
расцветок. Потом антилопы, всех мастей, с разными осанками,
со всевозможными диадемами и т. д. и т. д. Какое
многообразие, какой порыв, какое бурление под каждым из этих
названий, которые вызывали в нашем воображении какую-нибудь
дюжину весьма привычных форм! А ведь перед нами здесь
только ныне живущие. Что, если бы мы могли видеть всех
остальных... Во все эпохи Земли, на всех стадиях эволюции другие
музеи зарегистрировали бы такое же бурление, такое же
буйное изобилие. Все эти сотни тысяч названий, внесенных в
каталоги нашей систематики, не представляют и миллионной
доли листьев, произраставших до сего дня на древе жизни.
Теперь по объему. То есть каково количественное
соотношение между различными зоологическими и ботаническими
группами в природе? Какова материально доля каждой из них
в обшей совокупности организованных существ?
Чтобы дать общее представление об этой пропорции, я
воспроизвожу здесь (рис. 2) выразительный рисунок, которым
один ученый натуралист, г-н Кено, представил, по самым
последним данным науки, карту животного царства с его
основными подразделениями. Эта карта больше позиционная, чем
структурная, но она точно отвечает на поставленный вопрос.
Рассмотрим эту схему!. Не правда ли, при первом же
взгляде наш рассудок испытывает шок, подобно тому шоку, кото-
1 В своей общей схеме эволюции Тейяр во многом опирается на
работы одного из первых французских генетиков Люсьена Кено (1866—
1951), развивавшего концепцию преадаптации и «антислучайности» в
противовес якобы основанному лишь на факторе «случайности»
дарвиновскому естественному отбору. — Примеч. пер.
Феномен человека
245
Рис 2. Древо жизни, по Кено (изд. Моссон и К"). Но этом символическом
рисунке кождоя главная долька (или гроздь) соответствует одному пласту,
по крайней мере столь же важному (морфологически и количественно),
как пласт, состовляемый всеми млекопитающими. Ниже линии АВ —
формы, живущие в воде; выше ее — живущие в воздушной среде.
246
Пьер Тейяр де Шарден
рый мы чувствуем, когда астроном показывает Солнечную
систему как простую звезду, все наши звезды — как один
Млечный Путь, а наш Млечный Путь — как атом среди
других Галактик?.. Млекопитающие, в которых обычно
воплощается для нас идея и образ «животного», — жалкая долька,
поздно возникшая на стволе жизни! А зато что делается вокруг
них! А рядом? А ниже?.. Какое обилие соперничающих типов,
о существовании, величине, множестве которых мы и не
подозревали! Таинственные существа, которых мы могли
случайно видеть скачущими среди сухих листьев или
ползающими по песку, ни разу не задаваясь вопросом, что они означают
и откуда взялись. Существа, незначительные по своим
размерам и ныне, быть может, по числу... Эти оставленные в
пренебрежении формы теперь предстают в своем истинном свете.
По богатству своих разновидностей, по времени, которое
потребовалось природе для их порождения, каждая из них
представляет собой столь же важный мир, как и наш.
Количественно (я подчеркиваю это) мы — лишь одни из них и притом
возникшие последними.
Наконец, по длительности. Здесь, как обычно, нашему
воображению трудно восстановить подлинную картину. Как я
уже отмечал, еще более неумолимо, чем горизонты
пространства, в нашей перспективе сближаются и налезают друг на друга
плоскости прошлого. Как же их разделить?
Чтобы придать глубинам жизни их истинный рельеф,
полезно для начала вернуться к тому, что я выше назвал пластом
млекопитающих. Поскольку этот пласт относительно молод, у
нас есть некоторое представление о времени,
потребовавшемся для его развития начиная с момента, когда он явственно
поднялся над пресмыкающимися в конце мелового периода.
Весь третичный период и еще немного. Каких-нибудь 80
миллионов лет. Допустим теперь, что на оси одной и той же
зоологической ветви пласты образуются периодически, как сучки
вдоль ствола хвойного дерева; так что максимумы их расцвета
Феномен человека
247
(единственно четко регистрируемые) в случае позвоночных
следуют друг за другом на расстоянии в 80 миллионов лет.
Чтобы получить величину длительности одного
зоологического интервала, достаточно помножить 80 миллионов лет на число
пластов в данном интервале. Так, между млекопитающими и
началом четвероногих имеется не менее трех пластов. Числа
становятся внушительными. Но они достаточно хорошо
согласуются с представлениями, которые вырабатывает
геология, о громадности триасового, пермского и
каменноугольного периодов.
Можно применить и другой, более приблизительный
метод, основанный на сравнении ветвей. Внутри одного
пласта (возьмем снова пласт млекопитающих) мы в состоянии
примерно определить среднее отклонение форм между
собой — для всего этого рассеивания потребовалось,
повторяем, около 80 миллионов лет. После этого сравним между
собой млекопитающих, насекомых и высшие растения. Если
три ветви, на конце которых цветут эти три группы,
расходятся из одного и того же корня, а не возникли раздельно
на одном «мицелии» (что возможно), то какое же
требовалось время, сколько периодов, чтобы создать эти
гигантские разрывы между типами! Здесь уже зоология бросает
вызов данным, приводимым геологией. Прошло всего лишь
1 500 миллионов лет со времени самых древних следов
углерода в осадках, решили физики, измерив процент
содержания свинца в одном радиоактивном минерале докембрия.
Но не предшествуют ли первые организмы этим первым
следам? И потом в случае разногласия при подсчете
возраста Земли — на какой из двух хронометров следует
положиться? На медленность разложения радия? Или на
медленность «сложения» живой материи?
Если простой секвойе для своего полного роста требуется
пять тысяч лет (и еще никто не видел, чтобы секвойя погибла
своей естественной смертью), то каков же должен быть
полный возраст древа жизни.
248
Пьер Тейяр де Шарден
с. Очевидность
И вот теперь это дерево перед нами. Странное это дерево.
Можно сказать, негатив дерева, ибо в отличие от гигантов
наших лесов его ветви, его ствол обнаруживают себя перед нами
лишь пустотами все большего диаметра. С виду — застывшее
дерево, столь длительным кажется нам раскрытие почек,
которые мы всегда будем узнавать лишь полураскрытыми. Но
тем не менее дерево, ясно очерченное своей многоярусной
листвой наблюдаемых видов. В своих основных чертах и
размерах оно стоит перед нами, покрывая Землю. Рассмотрим его
получше, прежде чем проникать в секрет его жизни. Ибо уже
из простого созерцания его внешних форм можно извлечь один
важный урок — чувство его очевидности.
В мире еще встречаются люди, подозрительно и
скептически настроенные в отношении эволюции. Зная природу и
натуралистов лишь по книгам, они полагают, что борьба
вокруг трансформизма все еще продолжается, как во времена
Дарвина. А поскольку в биологии идут дискуссии относительно
механизма видообразования, они воображают, что эта наука
сомневается или еще могла бы сомневаться, не отрицая самой
себя, насчет факта и реальности такого развития.
Но положение совершенно иное.
Может показаться удивительным, что в этой главе,
посвященной последовательной цепи развития организованного
мира, я ни разу не упомянул о продолжающихся оживленных
спорах по вопросу о различии между сомой и зародышевым
веществом, о существовании и функциях генов, о
передаваемое™ или непередаваемости приобретенных признаков. Но
это потому, что на данном этапе моего исследования эти
вопросы меня непосредственно не интересуют.
Для подготовки естественных рамок для антропогенеза и
колыбели для человека — я хочу сказать, для гарантирования
существенной объективности эволюции — необходимо и до-
Феномен человека
249
статочно одно, чтобы общий филогенез жизни (каковы бы ни
были его процесс и движущая пружина) был для нас столь же
отчетливо различим, как и индивидуальный ортогенез, через
который на наших глазах проходит каждое живое существо,
чему мы нисколько не удивляемся.
Так вот, доказательство этого общего развития биосферы
образуется в нашем уме почти механически и неотвратимо тем
материальным рисунком, к которому мы неизбежно приходим
при каждой новой попытке установить, штрих за штрихом,
контуры и структуру организованного мира.
Никому не придет в голову подвергнуть сомнению
вихревое происхождение спиральных туманностей; или
последовательное приращение частиц у кристалла или сталагмита; или
наращивание пучков волокон вокруг оси стебля. Некоторые
геометрические построения, на наш взгляд совершенно
неподвижные, являются следом и верным признаком
кинематики. Как же можно хоть на миг усомниться в эволюционном
происхождении живого слоя Земли?
Уступая силе анализа, жизнь расслаивается. Она до
бесконечности расчленяется в анатомически и физиологически
связную систему вставленных друг в друга вееров1. Едва
наметившиеся микровеера подвидов и рас. Уже более широкие веера
видов и родов. Все более и более обширные веера биотов,
затем пластов и далее ветвей. И, наконец, вся совокупность
животного и растительного царств, образующая путем
ассоциации один гигантский биот, быть может, берущий начало как
один простой побег от мутовки, находящейся в глуби мегамо-
лекулярного мира. Жизнь — простая ветвь чего-то другого...
1 Разумеется, в этой игре вееров стыки можно было бы наметить
иначе, чем это сделано мною, — в частности отведя больше места
параллелизму и схождению. Например, четвероногие могут рассматриваться
как пучок, состоящий из ряда побегов, вышедших из различных мутовок,
но одинаково пришедших к формуле четвероножия. Эта полифилетичес-
кая схема, на мой взгляд, менее верно выражает факты. Но она
нисколько не меняет моего основного положения, а именно, что жизнь
выступает как органически сочлененный ансамбль, с очевидностью выражающий
феномен роста. — Примеч. автора.
250
Пьер Тейяр де Шарден
Сверху донизу, от самого большого до самого малого —
одна и та же видимая структура, рисунок которой,
подкрепленный самим распределением теней и пустот, принимает все
более четкий характер и продолжается (независимо от всякой
гипотезы!) в почти самопроизвольном расположении
непредвиденных элементов, добавляющихся ежедневно. Каждая вновь
открытая форма находит свое естественное место, фактически
в данных рамках ни одна из них не является абсолютно
«новой». Что еще нужно для убеждения, что все это родилось, что
все это выросло?..
После этого мы можем еще годами спорить о том, как
возник этот огромный организм. Убеждаясь все больше в
ошеломляющей сложности его строения, мы испытываем
головокружение. Как совместить этот постоянный рост с
детерминизмом молекул, со слепой игрой хромосом, с кажущейся
неспособностью индивидуальных приобретений передаваться
по наследству? Иначе говоря, как совместить внешнюю, «фи-
налистскую» эволюцию фенотипов с внутренней,
механистической эволюцией генотипов?.. Разбирая машину на части, мы
перестаем понимать, как она может двигаться вперед. Может
быть и так. Но тем не менее машина перед нами, и она
движется. Если химия еще не может сказать ничего
вразумительного о способе образования гранитов, то можно ли
сомневаться в том, что континенты беспрестанно становятся все более
гранитными?
Как все в универсуме, где время окончательно (я к этому
еще вернусь) стало четвертым измерением, жизнь не может не
быть величиной эволюционной по своей природе или
размерам. Физически и исторически она соответствует некоторой
функции X, определяющей положение каждого живого
существа в пространстве, в длительности и по форме. Вот
фундаментальный факт, который требует объяснения, но очевидность
которого уже не нуждается в проверке и гарантирована от
опровержения опытом в последующем.
Феномен человека
251
На этой ступени обобщения можно сказать, что «транс-
формистский вопрос» более не существует, он окончательно
решен. Отныне, чтобы поколебать наше убеждение в
реальности биогенеза, надо было бы, подрывая всю структуру мира,
вырвать с корнем древо жизни1.
Мать-Земля
(Деметра)
0 Деметра! Мать-Земля! Видишь плод? Что за плод?.. Что
на дереве растет?
В предыдущей главе мы все время говорили о росте, чтобы
выразить ход жизни. Мы смогли в некоторой степени выяснить
принцип этого роста, связанного, на наш взгляд, с явлением
направленного прибавления. Постоянно накапливая свойства
(независимо от конкретного механизма этой наследственности), жизнь
катится снежным комом. В своей протоплазме она
нагромождает признаки на признаки. Она все более и более усложняется. Но
что представляет собой эта экспансия в целом? Определенную
1 Действительно, постольку поскольку эволюционизм выражает
простую невозможность для нас воспринимать в опыте любое существо
(живое или неживое) иначе, как в пространственно-временном ряду, он
давно перестал быть гипотезой и стал условием (мерности), которому отныне
должны отвечать в физике и биологии все гипотезы. В настоящее время
биологи и палеонтологи еще спорят о конкретных путях и особенно о
механизме превращений жизни: имеет ли место при возникновении
новых признаков господство случая (неодарвинизм) или же факт
изобретения (неоламаркизм). Но с тем общим и основным фактом, что
органическая эволюция происходит как в случае любого живого существа в
отдельности, так и в случае жизни в целом, ныне согласны все ученые; и это
по той простой причине, что иначе они вообще не могли бы заниматься
наукой... Можно лишь сожалеть (и удивляться), что, несмотря на ясность
фактов, единодушие еше не доходит до признания того, что «галактика»
жизненных форм вырисовывает (как это допущено нами) широкое «ортоге-
нетическое» движение свертывания в направлении все большего
возрастания сложности и сознания (см.: «Заключение* в конце книги). —
Примеч. автора.
252
Пьер Тейяр де Шарден
целенаправленную вспышку, как в моторе? Или беспорядочное
разлетание во всех направлениях, как при взрыве?..
Я сказал, что вообще эволюцию теперь признают все
исследователи. Но насчет того, является ли эта эволюция
направленной, дело обстоит иначе. Спросите сегодня у биолога,
допускает ли он, что жизнь куда-то идет в ходе своих
превращений — в девяти случаях из десяти он ответит и даже пылко:
«Нет». «Что организованная материя находится в состоянии
постоянной метаморфозы, — скажет он вам, — и что эта
метаморфоза со временем ведет ее ко все менее вероятным
формам — это бросается всем в глаза. Но где взять шкалу для
оценки абсолютного или даже относительного значения этих
хрупких построений? По какому праву, — продолжает он, —
например, утверждается, что млекопитающее — будь то даже
человек — более прогрессивно и более совершенно, чем пчела
или роза?.. В какой-то мере можно располагать существа по
все более широким сферам, соответственно их удаленности во
времени от первоначальной клетки. Но, начиная с некоторой
степени дифференциации, мы не можем научно установить
никакого первенства среди этих выдумок природы. Решения
разные, но равноценные. Все идущие от центра радиусы, по
всем азимутам сферы, одинаково хороши. Ибо, по-видимому,
ничто ни к чему не направляется».
Наука в своем подъеме и даже, как я покажу, человечество
в своем марше в настоящий момент топчутся на месте, потому
что люди не решаются признать наличие определенного
направления и привилегированной оси эволюции. Обессиленные
этим фундаментальным сомнением, научные исследования
распыляются, а у людей не хватает решимости взяться за
устроение Земли.
Здесь мне хочется разъяснить, почему, отбрасывая всякий
антропоцентризм и антропоморфизм, я считаю, что
существуют направление (sens) и линия прогресса жизни, столь
отчетливые, что их реальность, как я убежден, будет общепризнана
завтрашней наукой.
Феномен человека
253
1. Нить Ариадны
Поскольку речь в данном вопросе идет о степенях
органического усложнения, то сначала попытаемся найти порядок
сложности.
Надо признаться, что без направляющей нити совокупность
живых существ в качественном отношении выглядит
лабиринтом, из которого не выберешься. Что происходит с этим
монотонным рядом вееров, куда мы идем?.. Несомненно, в течение
веков организмы умножают количество своих органов и их
чувствительность. Но они их также и уменьшают путем
специализации. Да и что, собственно, означает термин «усложнение»? У
животного имеется столько различных способов стать менее
простым. Дифференциация членов? Покровов? Тканей? Органов
чувств? В зависимости от принятой точки зрения возможны
всякого рода перераспределения. Имеется ли среди этих многих
комбинаций реально хотя бы одна более истинная, чем другие,
то есть такая, которая дает совокупности живых существ более
удовлетворительную связность или ошосительно самой себя, или
относительно мира, внутри которого развивается жизнь?
Для ответа на этот вопрос, я думаю, надо вернуться назад,
к тем соображениям, которые были высказаны выше насчет
взаимоотношения между внешним и внутренним вещей.
Сущность реальности, утверждал я тогда, может быть
представлена содержащимся в определенный момент в универсуме
«внутренним». В этом смысле эволюция, по сути, не что иное, как
постоянное возрастание этой «психической» или «радиальной»
энергии в ходе длительности, при практическом постоянстве,
в масштабе наших наблюдений, механической или
«тангенциальной» энергии (стр. 172). Какова же, добавлял я,
специфическая функция, связывающая в опыте друг с другом, в своем
соответствующем развитии эти две энергии мира —
радиальную и тангенциальную? Очевидно, организация,
последовательное развитие которой внутренне дублируется, как это мож-
254
Пьер Тейяр де Шарден
но констатировать, постоянным возрастанием и углублением
сознания.
Теперь перевернем это предложение (не впадая в
порочный круг, а попросту уточняя перспективу). Среди
бесчисленных усложнений бурлящей органической материи мы
затрудняемся отличить поверхностные изменения от тех, которые
(если они есть!) представляют собой обновляющую
группировку ткани универсума? Ну что ж! Постараемся лишь
выяснить, не связаны ли органически некоторые из
испробованных жизнью комбинаций с положительным изменением
психизма у существ, претерпевающих эти изменения. Если да
и если наша гипотеза правильна, то, конечно, в путаной массе
банальных изменений именно они и представляют собой
усложнения, по преимуществу существенные метаморфозы, и
тогда схватимся за них и будем следовать за ними. Они,
возможно, куда-то нас приведут.
Поставленная таким образом проблема немедленно
разрешается. Да, безусловно, у живых организмов для действия
сознания имеется особое устройство, и достаточно посмотреть внутрь
себя, чтобы его обнаружить, — это нервная система. Позитивно
мы схватываем в мире лишь одно внутреннее —
непосредственно наше собственное, а тем самым путем непосредственного
приравнивания, благодаря языку — и внутреннее других людей. Но
мы имеем все основания полагать, что и у животных имеется
некоторое внутреннее, приблизительно измеряемое
совершенством их мозга. Попытаемся распределить живые существа по
степени «мозговитости». Что тогда происходит? Устанавливается —
и притом автоматически — определенный порядок, тот самый
порядок, к которому мы и стремились.
Возьмем опять для начала ту часть древа жизни, которую
мы лучше всего знаем, так как она и поныне наиболее живуча
и так как мы сами к ней принадлежим, — ветвь хордовых. В
этом ансамбле выступает первая характерная черта, давно
выявленная палеонтологией: от пласта к пласту, путем крупных
скачков нервная система постоянно развивается и
концентрируется. Кому не известен пример с этими огромными дино-
Феномен человека
255
заврами, у которых смехотворно малая мозговая масса
образует небольшой рад долек, значительно меньших по диаметру
костного мозга в поясничной области? Эти условия
напоминают те, которые господствуют внизу, у земноводных и рыб.
Но если мы теперь поднимемся этажом выше, к
млекопитающим, то какую же видим перемену!
У млекопитающих, то есть на этот раз внутри одного и того
же пласта, мозг в среднем значительно больше по объему и
по количеству складок, чем у какой-либо другой группы
позвоночных. И, однако, если рассматривать более детально —
сколько еще разнообразия и в особенности какая стройность
в распределении различий!
Прежде всего градация по положению биотов — в
нынешней природе плацентарные по развитию мозга находятся выше
сумчатых. Затем градация по возрасту внутри одного и того же
биота. В нижнетретичном периоде, можно сказать, мозг
плацентарных (исключая нескольких приматов) всегда
относительно меньше по объему и менее сложен, чем начиная с неогена.
Это с очевидностью установлено у исчезнувших фил, таких
как диноцератиды, рогатых чудовищ, черепная коробка
которых ненамного превосходит по величине и расположению
долек стадию, достигнутую пресмыкающимися вторичного
периода. Таковы также кондилартры. Но это наблюдается даже и внутри
одной линии. Например, у хищных эоцена мозг, находящийся
еще на стадии сумчатых, гладкий и четко отделен от мозжечка.
Было бы легко продолжить список. Вообще, какой бы ни взять
побег какой-либо мутовки, если только этот побег достаточно
длинен, редко случается, чтобы мы не увидели, как он со
временем приходит ко все более «цефализированным» формам.
Перейдем теперь к другой ветви — членистоногих и
насекомых. То же явление. Поскольку мы имеем дело с другим
типом сознания, то установление величин здесь не столь
легко. Однако нить, которой мы придерживаемся,
применима и здесь. От группы к группе, от периода к периоду эти
психологически столь далекие формы, так же как и мы, испыты-
256
Пьер Тейяр де Шарден
вают влияние цефапизации. Нервные узлы утолщаются. Они
локализуются и увеличиваются спереди, в голове. И вместе с тем
усложняются инстинкты. Вместе с этим выступают (мы к этому
еще возвратимся) поразительные явления социализации.
Можно без конца продолжать этот анализ. Но уже
достаточно показано, как просто разматывается клубок, коль скоро
найден конец нити. По очевидным причинам удобства при
классификации организованных форм натуралисты
используют некоторые вариации украшений или же некоторые
функциональные модификации костного аппарата. Руководствуясь
ортогенезами, затрагивающими окраску и жилки крыльев, или
расположение членов, или рисунок зубов, их классификация
выявляет фрагменты или даже остов структуры живого мира.
Но поскольку проведенные таким образом линии выражают
лишь второстепенные обертона эволюции, вся система в
целом не получает ни формы, ни движения. Напротив, как
только в качестве меры (или параметра) эволюционного феномена
берется выработка нервной системы, не только множество
родов и видов строятся в ряд, но вся сеть их мутовок, их
пластов, их ветвей вздымается, как трепещущий букет.
Распределение животных форм по степени развитости мозга не только
в точности совпадает с контурами, установленными
систематикой, но оно придает древу жизни рельефность,
физиономию, порыв, в чем нельзя не видеть признака истинности. Такая
стройность, к тому же непринужденная, неизменно
постоянная и выразительная, не может быть случайной.
Среди бесконечного числа форм, в которых рассеивается
усложнение жизни, дифференциация нервного вещества
выделяется, согласно предвидению теории, как знаменательная
трансформация. Она придает эволюции направленность (sens) и
тем самым доказывает, что она имеет смысл (sens).
Таков наш первый вывод.
Но у этой теоремы есть следствие. У живых существ
(такова была наша отправная точка) мозг — указатель и мера
сознания. У живых существ, только что добавили мы,
подтверждается, что мозг постоянно совершенствуется с течением времени,
Феномен человека
257
так что некоторое качество мозга оказывается существенно
связанным с некоторой фазой длительности.
Отсюда сам собой вытекает последний вывод, которым
одновременно проверяются основные положения и
обусловливается продолжение нашего исследования. Поскольку взятая
в целом и в каждой своей ветви естественная история живых
существ внешне вырисовывается как постепенное
установление обширной нервной системы, то, следовательно, внутренне
она означает установление психического состояния,
соответствующего самим размерам Земли. На поверхности — волокна
и ганглии. В глубине — сознание. Мы искали всего лишь
простое правило, чтобы привести в порядок запутанное сплетение
внешних видимостей. И вот теперь (в полном соответствии с
нашими первоначальными предположениями о конечной
психической природе эволюции) мы имеем основную переменную,
могущую прочертить в прошлом и, может быть, даже определить
на будущее истинную кривую феномена.
Решена ли проблема?
Да, почти. То есть, разумеется, при одном условии, с
которым трудно совместимы некоторые предрассудки науки. Оно
состоит в том, что, меняя или, вернее, переворачивая
плоскость рассмотрения, мы должны от внешней стороны вещей
перейти к их внутреннему.
2. Подъем сознания
Вернемся же к «экспансии» жизни, как она выступает в
своих основных линиях. Но на этот раз вместо того, чтобы
теряться в лабиринте комбинаций, связанных с
«тангенциальными» энергиями мира, попытаемся проследить «радиальный»
ход его внутренних энергий.
И все окончательно проясняется — с точки зрения
значения, функционирования и надежды на будущее...
258
Пьер Тейяр де Шарден
а) Прежде всего благодаря этой простой смене
переменной обнаруживается место, занимаемое развитием жизни в
общей истории нашей планеты. Выше, рассматривая вопрос о
происхождении первых клеток, мы высказали мнение, что их
самопроизвольное зарождение потому имело место лишь
однажды, что первоначальное образование протоплазмы было
связано с уникальным состоянием общего химизма Земли.
Земля, утверждали мы тогда, должна рассматриваться как
подверженная некой всеобъемлющей необратимой эволюции,
более важной для науки, чем любая из вибраций,
протекающих на ее поверхности; и первоначальное проявление
организованной материи представляет собой точку (критическую!) на
кривой этой эволюции.
После этого феномен как бы затерялся в бесконечном
сплетении ветвей. Мы почти забыли о нем. И вот он снова
выплывает наружу. В том приливе (соответственно отмеченном
появлением нервных систем), который несет жизненную волну
ко все большему сознанию, снова выступает перед нами
основное глубинное течение, мы здесь улавливаем его
продолжение.
Подобно геологу, занятому подсчетом сбросов и складок,
палеонтолог, фиксирующий положение животных форм во
времени, рискует увидеть в прошлом лишь ряд монотонных,
однородных пульсаций. В этой картине млекопитающие
следуют за пресмыкающимися, а пресмыкающиеся за
земноводными, как Альпы идут за Киммерийской цепью, а эта
последняя за Герцинской складчатостью. Этой плоской перспективы
мы отныне можем и должны избежать. Не ползущая
синусоида, а вздымающаяся спираль! От одного зоологического
пласта к другому что-то безостановочно, рывками развивается и
возрастает в одном и том же направлении. И это — наиболее
физически существенное на нашей планете.
Эволюция элементов по законам радиоактивности,
разделение гранитных континентов, может быть, обособление
внутренних оболочек земного шара и многие другие преобразова-
Феномен человека
259
ния, помимо развития жизни, несомненно, образуют
постоянную ноту в ритмах Земли. Но с тех пор, как жизнь вьшелилась
из материи, все эти различные процессы потеряли качество
важнейшего события. С появлением первых белковых веществ
сущность земного феномена определенно переместилась — она
сосредоточилась в столь с виду ничтожной пленке биосферы.
Ось геогенеза окончилась, отныне она продолжается в
биогенезе. А этот последний в конечном итоге выражается в
психогенезе.
С внутренней точки зрения, подтверждаемой гармонией,
которая будет все время возрастать на наших глазах, таковы
различные объекты нашей науки, расположенные в их
правильной перспективе и истинных пропорциях. Во главе жизнь
со всем подчиненным ей физическим. А в сердцевине жизни,
как объяснение ее поступательного развития, пружина
подъема сознания.
б) Пружина жизни... Этот вопрос горячо обсуждается
натуралистами с тех пор, как познание природы сведено к
пониманию эволюции. Верная своим аналитическим и
детерминистским методам, биология, как и раньше, стремится найти
принцип развития жизни во внешних или статистических
стимулах — борьбе за существование, естественном отборе... С
этой точки зрения живой мир поднимается (в той мере, в
какой он действительно поднимается!) лишь автоматически
регулируемой суммой попыток, предпринимаемых им для того,
чтобы остаться самим собой.
Повторяю еще раз, я далек от мысли отрицать важную и
даже существенную роль этой исторической игры
материальных форм. Не чувствуем ли мы ее в каждом из нас, поскольку
мы — живые существа? Для того чтобы вырывать индивид из
состояния его естественной лености и приобретенной рутины,
а также периодически ломать сковывающие его коллективные
рамки, необходимы требования или встряски извне. Что бы
мы делали без наших врагов?.. Способная гибко регулировать
внутри организованных тел стихийное движение молекул,
260
Пьер Тейяр де Шарден
жизнь, по-видимому, в состоянии также использовать для своих
творческих комбинаций случайно возникающие в мире
крупные реакции между материальными течениями и живыми
массами. Коллективами и событиями она играет, кажется, так же
ловко, как и атомами. Но что могли бы сделать эта
изобретательность и эти стимулирующие факторы, примененные к
фундаментальной инертности? Да и сами механические силы
(мы об этом уже говорили) — что бы они были без некоторого
питающего их внутреннего?.. Под «тангенциальным» —
«радиальное». «Импульс» мира, выражающийся в росте сознания,
может иметь своим последним источником лишь какой-то
внутренний принцип движения, только в нем он находит
объяснение своего необратимого устремления ко все более высоким
формам психического.
Каким образом с внешним, всецело сохраняемым в своем
детерминизме, жизнь может свободно действовать изнутри?
Быть может, когда-нибудь мы это лучше поймем.
А пока с допущением реальности глубинного порыва
феномен жизни тотчас же принимает в своих главных чертах
естественный и возможный вид. Более того, выясняется сама
его микроструктура. Ибо мы обнаруживаем теперь новый
способ, которым можно объяснить не только общее течение
биологической эволюции, но и развитие, и специфическое
расположение ее различных фил1.
Добавим, что если отвести надлежащее место
существенному различию (хотя еще и мало изученному) между биологией
малых и биологией больших комплексов (как имеется физика
1 В последующих объяснениях не преминут увидеть явное влияние
ламаркизма (чрезмерное влияние «внутреннего» на органическое
строение тел). Но пусть не забывают, что в «морфогенетическом» действии
инстинкта, как я его здесь понимаю, существенная доля остается за
действием (дарвинистским) внешних сил и случая. Верно (см. выше), что
жизнь развивается путем игры шансов, но шансов узнанных и
схваченных, то есть психически отобранных шансов. Правильно понятый
неоламаркистский «антислучай» — не простое отрицание дарвиновского
случая, напротив, он представляет собой его использование. Между этими
двумя факторами существует функциональная дополнительность, можно
было бы сказать, «симбиоз». — Примеч. автора.
Феномен человека
261
ничтожно малого и физика огромного), то можно заметить,
что в единстве организованного мира стоило бы выделить и
различно трактовать две главные зоны: а) с одной стороны,
зону (ламаркистскую) очень больших комплексов (особенно
человек), где ощутимо доминирует антислучай, б) с другой
стороны, зону (дарвинистскую) малых комплексов (низшие
живые существа), где этот же самый антислучай может быть
схвачен под покровом случая лишь путем умозаключения или
догадки, то есть косвенно (см. Резюме, или Послесловие).
Одно дело установить, что у последовательных потомков
одного животного члены становятся однокопытными или зубы
плотоядными, другое дело разгадать, каким образом
произошел этот сдвиг. В точке прикрепления побега к мутовке —
мутация. Хорошо. А дальше?.. Обычно последующие
модификации вдоль филы столь постепенны, а органы,
подвергающиеся модификации, столь устойчивы и иногда прямо с
зародыша (как, например, зубы), что мы решительно должны
отказаться во всех случаях просто говорить о выживании
наиболее приспособленных или о механической адаптации к
окружающей среде и к пользованию. Как же быть?
Чем больше мне приходилось встречаться с этой
проблемой и заниматься ею, тем больше мне навязывалась мысль,
что в данном случае перед нами действие не внешних сил, а
психологии. Согласно ныне существующим представлениям,
животное развивает свои инстинкты хищника, потому что его
коренные зубы становятся острыми, а лапы когтистыми. Но
не следует ли перевернуть это предложение? Иначе говоря, не
потому ли как раз тигр удлинил свои клыки и заострил свои
когти, что по линии своих предков он получил, развил и
передал потомкам «душу хищника»? И то же самое относится к
другим животным — к пугливым бегающим, плавающим, зем-
лероющим, летающим... Эволюция «характерных свойств»,
да, но при условии брать этот термин в значении «свойств
характера».
262
Пьер Тейяр де Шарден
На первый взгляд объяснение наводит на мысль о
схоластических «качествах». Но при более глубоком подходе его
правдоподобность возрастает. Качества и недостатки у
индивида развиваются с возрастом. Но почему бы — или,
вернее, как же — им не усиливаться и филетически? И почему
бы в этих размерах им не воздействовать на организм,
вылепливая его по своему подобию? В конце концов муравьям и
термитам удается снабдить своих воинов или своих рабочих
внешностью, приспособленной к их инстинкту. И разве мы не
знаем хищных людей?
в) При этом допущении перед биологией раскрываются
неожиданные горизонты. По очевидным практическим
причинам для прослеживания последовательного развития
живых существ нам приходится использовать вариации их
ископаемых остатков. Но эта фактическая необходимость не
должна скрывать от нас ограниченность и поверхностность
такого подхода. Количество костей, форма зубов,
орнаментировка покрова — все эти «фенопризнаки» в
действительности лишь одежда, скрывающая под собой более глубокую
основу. По существу, происходит одно событие — великий
ортогенез всего, что живет, ко все более имманентной
спонтанности. Вторично, путем периодического рассеивания
этого порыва образуется мутовка малых ортогенезов, в которых
основной поток разделяется, образуя внутреннюю, истинную
ось каждой «радиации». И на все это как простой кожух
наброшены покрывало тканей и архитектоника членов. Таково
положение.
Таким образом, чтобы выразить в своей истинности
естественную историю мира, необходимо было бы проследить ее с
внутренней стороны не как связную последовательность
сменяющихся структурных типов, а как подъем внутреннего сока,
распускающегося лесом закрепленных инстинктов. В самой
своей основе живой мир образован сознанием, облеченным
телом и костьми. Так что от биосферы до вида — все это лишь
Феномен человека
263
огромное разветвление психизма, ищущего себя в различных
формах. К такому результату мы приходим, следуя до конца за
нитью Ариадны.
Разумеется, на нынешнем уровне наших знаний нечего и
думать о выражении механизма эволюции в этой интерьери-
зированной «радиальной» форме. Но зато выясняется
следующее. Если действительно таково настоящее значение
трансформизма, то жизнь постольку, поскольку она
представляет собой направленный процесс, может идти все далее
по своей первоначальной линии лишь при том условии, если
в определенный момент испытывает какую-то глубокую
перестройку.
Это обязательный закон. Никакая величина в мире (об этом
уже упоминалось, когда шла речь о возникновении жизни) не
может возрастать без того, чтобы достичь какой-то
критической точки, прийти к какому-то изменению состояния.
Скорости и темперапуры имеют непреодолимый потолок. Попробуем
ускорить движение тела до скорости света — из-за чрезмерной
массы оно становится бесконечно инертным. Попробуем его
нагревать: оно плавится, а затем испаряется. И также обстоит
дело со всеми известными физическими свойствами. До тех
пор пока эволюция представлялась нам лишь как простое
движение к сложному, мы могли полагать, что она бесконечно
развивается, будучи похожей на саму себя, — в самом деле,
нет никакого верхнего предела для простого разнообразия.
Теперь же, когда под исторически возрастающим
переплетением форм и органов перед нами обнаруживается не только
количественное, но и качественное необратимое увеличение
мозга (и тем самым сознания), мы предупреждены, что
неизбежно ожидается событие нового порядка, метаморфоза,
которой в течение геологических периодов завершается этот
долгий процесс синтеза.
Теперь нам необходимо указать на первые симптомы
этого великого земного феномена, приведшего к человеку.
264
Пьер Тейяр де Шарден
3. Приближение времени
Вернемся к движущейся волне жизни, туда, где мы ее
оставили, то есть к экспансии млекопитающих. Чтобы
конкретно сориентироваться в длительности, перенесемся мысленно
в мир, каким мы его можем представить себе к концу
третичного периода.
В этот момент на поверхности Земли, по-видимому,
царило полное спокойствие. От Южной Африки до Южной
Америки, через Европу и Азию — раздольные степи и густые леса.
Затем другие степи и другие леса. И среди этой бесконечной
зелени мириады антилоп и зебровидных лошадей,
разнообразные стада хоботных, олени со всевозможными рогами,
тигры, волки, лисицы, барсуки, совершенно похожие на
нынешних. В общем пейзаж, довольно близкий к тому, который мы
стремимся кусками сохранить в наших заповедниках в
Замбези, Конго или Аризоне. За исключением нескольких
сохранившихся архаических форм, эта природа настолько знакома,
что мы должны с усилием убеждать себя в том, что нигде не
поднимается дым из лагеря или деревни.
Период спокойного изобилия. Пласт млекопитающих
развернут. И, однако, эволюция не может быть остановлена... Что-
то где-то, наверное, накапливается и готово появиться для
нового скачка вперед. Что и где?..
Чтобы обнаружить то, что в этот момент вызревает в лоне
матери-природы, воспользуемся указателем, который теперь у
нас в руках. Как мы установили, жизнь — это подъем сознания.
И если она еще прогрессирует, то, значит, под покровом
цветущей земли, в некоторых пунктах тайно поднимается внутренняя
энергия. Тут или там, несомненно, увеличивается психическое
напряжение в глубинах нервных систем. Как физик или врач
прикладывают к телам чуткий инструмент, приложим наш
«термометр» сознания к разным местам этой дремлющей природы. В
каком районе биосферы, в плиоцене, поднимается температура?
Феномен человека
265
Естественно, будем искать с вершин. Кроме растений,
которые, очевидно, в счет не идут1, две и только две вершины
ветвей выступают перед нами, в воздухе, свете и
спонтанности. Со стороны членистоногих — насекомые, со стороны
позвоночных — млекопитающие. На какой стороне будущность
и истинность?
а) Насекомые. У высших насекомых головная
концентрация нервных ганглий идет в ногу с чрезвычайным богатством
и точностью поведения. Поневоле задумаешься, глядя на этот
живущий вокруг нас мир, столь чудесно устроенный и в то же
время столь ужасно далекий. Конкуренты? Может быть,
наследники?.. Не правильнее ли будет сказать: зашедшая в тупик
и патетически борющаяся масса?
Действительно, будучи намного старше высших
позвоночных по времени своего расцвета, насекомые, кажется,
достигли своего конечного «потолка», и это устраняет гипотезу, что
они представляют собой выход — или даже просто один из
выходов — для эволюции. Хотя они бесконечно усложняются,
наподобие китайских иероглифов, в течение, может быть,
целых геологических периодов, им никак не удается перейти в
другую плоскость развития: как будто их глубинный порыв
или метаморфоза остановлены. И, поразмыслив, мы замечаем
некоторые причины этого топтания на месте.
Прежде всего насекомые слишком малы. Для
количественного развития органов внешний хитиновый остов
представляет собой плохое решение. Несмотря на неоднократные
линьки, панцирь сковывает; при увеличении же внутреннего объема
он легко ломается. Насекомое не может вырасти сверх
нескольких сантиметров, не став опасно хрупким. И с каким бы пре-
1 В том смысле, что у них мы не можем проследить вдоль какой-либо
нервной системы эволюцию психизма, с очевидностью находящегося в
рассеянном состоянии. Существует ли этот психизм или возрастает по-
своему — совсем другое дело. Мы никак не будем отрицать его наличие.
Один пример из тысячи: не достаточно ли посмотреть на западни для
насекомых, устраиваемые некоторыми растениями, чтобы убедиться, что,
хотя бы и отдаленно, ветвь растений, как и две другие, подчиняется
закону подъема сознания? — Примеч. автора.
266
Пьер Тейяр де Шарден
небрежением мы ни смотрели иногда на «размеры»,
безусловно, некоторые качества, именно потому, что они связаны с
материальным синтезом, могут проявляться лишь начиная с
определенных количеств. Высшие формы психизма физически
требуют крупных мозгов.
Далее, и вероятно, именно по этой причине размеров тела
насекомые обнаруживают странную психическую отсталость
как раз там, где мы склонны видеть их превосходство. Наша
ловкость не вдет в сравнение с точностью их движений и их
построек. Но не будем спешить с выводами. При более
тщательном наблюдении это совершенство в конечном счете
оказывается связанным с крайне быстрым отвердением и
механизацией их психологии.
Насекомое, как уже хорошо показано, в своих действиях
располагает значительной долей неопределенности и выбора.
Но его действия, едва начавшись, быстро принимают характер
привычки и вскоре превращаются в органически связанные
рефлексы. Автоматически и постоянно его сознание как бы
выделяется наружу и тут же затвердевает: 1) прежде всего в его
поведении, которое делается все более точным путем
последовательных, немедленно регистрируемых исправлений, и затем
2) с течением времени, в соматической морфологии, где
особенности индивида исчезают, поглощенные функцией.
Отсюда точная приспособленность органов и телодвижений,
которой справедливо восхищался Фабр. Отсюда и поразительный
распорядок, превращающий кишащий улей или термитник в
единую живую машину.
Если угодно, пароксизм сознания — но сознания, которое
переходит из внутреннего во внешнее, чтобы материализоваться
в жестких схемах. Движение, прямо противоположное
концентрации!..
б) Млекопитающие. Оставим, стало быть, насекомых, и
вернемся к млекопитающим.
Тотчас же мы чувствуем себя здесь легко — настолько
легко, что эта легкость может быть отнесена за счет «антропоцен-
Феномен человека
267
трического» впечатления. Если, выйдя из ульев и
термитников, мы чувствуем, что нам дышится легко, то не потому ли,
что среди высших позвоночных мы находимся «у себя»? О,
всегда висящая над нами угроза относительности!..
Но нет, мы не ошибаемся. По крайней мере в данном
случае это не обманчивое впечатление, а действительное
суждение нашего разума, которому присуща способность
оценивать некоторые абсолютные величины. Нет, если покрытое
шерстью четвероногое кажется нам по сравнению с
муравьем таким «одушевленным», таким действительно живым, то
причина тут не только в том, что мы находимся с ним в
зоологическом родстве. Сколько гибкости в поведении
кошки, собаки, дельфина! Сколько неожиданного! Сколько
избытка жизни и любопытства! Здесь инстинкт не узко
направлен и парализован одной функцией, как у паука или
пчелы. Индивидуально и социально он остается гибким. Он
интересуется, порхает, наслаждается. Фактически это
совершенно другая форма инстинкта; и у него нет ограничений,
накладываемых на орудие достигнутыми пределами точности.
В отличие от насекомого млекопитающее — уже более не просто
раб той филы, к которой оно принадлежит. У него начинают
проступать «наметки» свободы, проблеск личности. И именно с
этой стороны и вырисовываются возможности —
незаконченные и нескончаемые впереди.
Но кто же, в конце концов, устремится к этим
обетованным горизонтам?
Рассмотрим снова, и более детально, великое полчище
животных плиоцена — эти члены, доведенные до предела
простоты и совершенства; лес ветвистых рогов на голове оленей;
спиралевидные рога-лиры на полосатом или отмеченном
звездочкой лбу антилоп; мощные бивни хоботных; клыки и резцы
крупных хищников... Но не отнимают ли как раз такое
изобилие и завершенность будущее у этих великолепных тварей? И
независимо от жизненности их психизма, не являются ли они
268
Пьер Тейяр де Шарден
знаком скорой гибели форм, застрявших в морфологическом
тупике? Не является ли все это скорее концом, чем началом?
Да, несомненно. Но наряду с ветвисторогими, винтороги-
ми, слонами, саблезубыми тиграми и многими другими есть
еще приматы!
в) Приматы. Приматы упоминались покалишь один или два
раза — попутно. При описании древа жизни для этих, столь
близких нам форм не указано никакого места. Это было
преднамеренное упущение. В том месте изложения их значение еще не
выявилось, их еще нельзя было понять. Напротив, теперь, после
того как мы заметили скрытую пружину, движущую
зоологической эволюцией, в этот решающий момент третичного периода
они могут и должны выступить на сцену. Их час пробил.
Морфологически приматы образуют в целом, как все
другие группы животных, ряд вставленных друг в друга вееров
или мутовок — четких на периферии, смутных в районе их
черешков (рис 3). Наверху — собственно обезьяны, с их двумя
большими географическими ветвями — настоящие обезьяны:
узконосые обезьяны Старого Света с 32 зубами и
широконосые обезьяны Южной Америки, с приплюснутой мордой, все
с 36 зубами. Ниже — лемуры с обычно удлиненной мордой,
часто с выдающимися вперед резцами. Совсем у основания
эти две расположенные одна над другой мутовки как бы
выделяются в начале третичного периода из «насекомоядного»
веера тупайев. По-видимому, они являются простым лучом
этого веера в развитом состоянии. Но это не все. В центре каждой
из двух мутовок мы различаем центральную субмутовку
особенно «цефализированных» форм. Со стороны лемуров —
долгопяты: маленькие прыгающие животные с круглым и как бы
вздутым черепом, с огромными глазами, единственно
выживший до наших дней представитель которых, малайский
долгопят, странно напоминает человечка. Со стороны узконосых
обезьян — человекообразные обезьяны (горилла, шимпанзе,
орангутан, гиббон), бесхвостые, самые большие и самые
смышленые из обезьян, которые всем хорошо известны.
Феномен человека
269
Человекообразные обезьяны
ПЛИОЦЕН
МИОЦЕН
ОЛИГОЦЕН
ЭОЦЕН
Рис. 3. Схема, символизирующая развитие приматов
Лемуры и долгопяты имели свой апогей, первые к концу
эоцена. Что касается человекообразных, то они
обнаруживаются в Африке с олигоцена. Но максимума своего
разнообразия и размеров они, несомненно, достигают лишь к концу
плиоцена и всегда в тропических или субтропических зонах —
в Африке, в Индии.
Запомним это время и это распределение — в них
содержится целый урок.
Итак, извне, по их внешней форме и в длительности,
приматы определены. Проникнем теперь внутрь вещей и
постараемся понять, чем эти животные отличаются от других, если их
рассматривать изнутри.
270
Пьер Тейяр де Шарден
Анатома, взявшегося за изучение обезьян (и особенно
высших обезьян), с первого же взгляда поразит удивительно
слабая дифференциация их костей. Емкость черепа у них
относительно намного больше, чем у других млекопитающих. Но что
сказать об остальном? Зубы? Отдельно взятый коренной зуб
дриопитека или шимпанзе легко спугать с зубом эоценовых
всеядных, таких как кондилартры. Конечности? Всеми
своими нетронутыми звеньями они в точности сохраняют план и
пропорцию первых четвероногих палеозоя. В течение
третичного периода копытные радикально изменили устройство своих
конечностей; хищники уменьшили и отточили свои зубы;
китообразные снова приняли обтекаемую форму, как рыбы;
хоботные чудовищно усложнили свои резцы и коренные зубы...
А между тем приматы целиком сохранили свою локтевую кость
и малую берцовую кость, они ревниво сберегли свои пять
пальцев; они остались типично трехбугорчатыми. Выходит, среди
млекопитающих они консерваторы? Самые заядлые из всех?
Нет. Но они оказались наиболее дальновидными.
Сама по себе в оптимальном варианте дифференциация
какого-либо органа есть непосредственный фактор
превосходства. Но будучи необратимой, она в то же время ставит данное
животное на узкую дорожку, в конце которой под напором
ортогенеза оно может прийти к уродству и непрочности.
Специализация парализует, а ультраспециализация убивает.
Палеонтология вся состоит из этих катастроф. Именно потому что
до плиоцена приматы по своим членам оставались самыми
«примитивными» из млекопитающих, они также остались
самыми свободными. Но как они использовали эту свободу? Они
ее использовали, чтобы подняться путем последовательных
взлетов до самых границ разума.
И вот перед нами вместе с истинным определением
приматов ответ на проблему, которая привела нас к
рассмотрению приматов: «после млекопитающих, к концу третичного
периода, куда пойдет жизнь?»
Интерес и биологическое значение приматов, как видно,
прежде всего состоят в том, что они представляют собой филу
Феномен человека
271
чистого и непосредственного мозгового развития. Конечно, у
других млекопитающих нервная система и инстинкт тоже
постепенно-усложняются. Но у них эта внутренняя работа
носила рассеянный, ограниченный характер и в конечном счете
была остановлена второстепенными дифференциациями.
Лошадь, олень, тигр одновременно с подъемом своего психизма
частично стали, как насекомое, пленниками орудий бега и
добычи, в которые превратились их члены. Напротив, у
приматов эволюция, пренебрегая всем остальным и,
следовательно, оставляя его пластичным, затронула непосредственно мозг.
Вот почему в восходящем движении к наибольшему сознанию они
оказались впереди. В этом привилегированном и единственном
случае частный ортогенез филы точно совпал с
магистральным ортогенезом самой жизни. По выражению Осборна1,
которое я приведу, изменив его смысл, он представляет собой
«аристогенез» и, следовательно, он безграничен.
Отсюда первый вывод: если на древе жизни
млекопитающие составляют главную ветвь, то приматы, то есть церебро-
рукие (сёгёЬго — manuels) — окончание этой ветви, а
человекообразные — почка, венчающая это окончание. И теперь легко
решить, на что следует обратить наше внимание в биосфере в
ожидании того, что должно произойти. Как нам уже известно,
на своих верхних концах активные филетические линии
повсюду накаляются сознанием. Но в одном вполне
определенном районе, в центре млекопитающих, там, где образуются
самые мощные мозги из когда-либо созданных природой, эти
линии накаляются докрасна. А в самой середине этой зоны
раскаленная точка уже засветилась.
Не будем терять из виду эту линию, обагренную зарей.
После тысячелетий подъема за горизонтом, в строго
локализованной точке сейчас вспыхнет пламя.
Вот и мысль!
См. примеч. 2 к с. 232.
мысль
Возникновение мысли
Предварительное замечание
Парадокс человека
С чисто позитивистской точки зрения человек — самый
таинственный и сбивающий с толку исследователей объект
науки. И следует признать, что в своих изображениях
универсума наука действительно еще не нашла ему места. Физике
удалось временно очертить мир атома. Биология сумела
навести некоторый порядок в конструкциях жизни. Опираясь на
физику и биологию, антропология, в свою очередь, кое-как
объясняет структуру человеческого тела и некоторые
механизмы его физиологии. Но полученный при объединении всех
этих черт портрет явно не соответствует действительности.
Человек в том виде, каким его удается воспроизвести
сегодняшней науке, — животное, подобное другим. По своей
анатомии он так мало отличается от человекообразных обезьян,
что современные классификации зоологии, возвращаясь к
позициям Линнея, помещают его вместе с ними, в одно и то же
семейство гоминоидных. Но если судить по биологическим
результатам его появления, то не представляет ли он собой
как раз нечто совершенно иное?
Феномен человека
273
Ничтожный морфологический скачок и вместе с тем
невероятное потрясение сфер жизни — в этом весь парадокс
человека... Поэтому совершенно очевидно, что в своих
реконструкциях мира нынешняя наука пренебрегает существенным
фактором, или, лучше сказать, целым измерением универсума.
Согласно общей гипотезе, направляющей нас с первых
страниц данной книги к цельному и выразительному
истолкованию нынешнего внешнего облика Земли, в этой новой части,
посвященной мысли, я хотел бы показать, что для выявления
естественного положения человека в мире, каким он нам дан
в опыте, необходимо и достаточно принять во внимание как
внешнюю, так и внутреннюю стороны вещей. Этот метод уже
позволил нам оценить величие и смысл развития жизни. Этот
же метод согласует в нашем представлении ничтожность и
высшее значение феномена человека в ряду, гармонически
нисходящем к жизни и материи.
Что же случилось между последними слоями плиоцена, где
еще нет человека, и следующим уровнем, где ошеломленный
геолог находит первые обтесанные кварциты? И какова
истинная величина скачка?
Вот что требуется разгадать и измерить, прежде чем
следовать от этапа к этапу за идущим вперед человечеством до
решающего перехода, на котором оно ныне находится.
1. Ступень рефлексии
а. Элементарная ступень. Гоминизация индивида
1. Природа
Как среди биологов до сих пор господствует неуверенность
относительно наличия направления и тем более определенной
оси эволюции, так по сходным причинам между психологами
все еще имеют место самые серьезные разногласия по вопросу
274
Пьер Тейяр де Шарден
о том, отличается ли специфически (по «природе»)
человеческая психика от психики существ, появившихся до него.
Действительно, большинство «ученых» скорее отрицает наличие
подобного разрыва. Чего только не писали и не пишут
сегодня о разуме животных!
Для окончательного решения вопроса о «превосходстве»
человека над животными (его необходимо решить в интересах
этики жизни, так же как в интересах чистого знания...) я вижу
только одно средство — решительно устранить из
совокупности человеческих поступков все второстепенные и
двусмысленные проявления внутренней активности и рассмотреть
центральный феномен — рефлексию.
С точки зрения, которой мы придерживаемся, рефлексия —
это приобретенная сознанием способность сосредоточиться на
самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим
своей специфической устойчивостью и своим специфическим
значением, — способность уже не просто познавать, а познавать
самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь. Путем этой
индивидуализации самого себя внутри себя живой элемент, до
того распыленный и разделенный в смутном кругу восприятий и
действий, впервые превратился в точечный центр, в котором все
представления и опыт связываются и скрепляются в единое
целое, осознающее свою организацию.
Каковы же последствия подобного превращения? Они
необъятны, и мы их так же ясно ввдим в природе, как любой из
фактов, зарегистрированных физикой или астрономией.
Рефлектирующее существо в силу самого сосредоточивания на самом
себе внезапно становится способным развиваться в новой сфере.
В действительности это возникновение нового мира.
Абстракция, логика, обдуманный выбор и изобретательность,
математика, искусство, рассчитанное восприятие пространства и длитель-
ности, тревоги и мечтания любви... Вся эта деятельность
внутренней жизни — не что иное, как возбуждение вновь
образованного центра, воспламеняющегося в самом себе.
Установив это, я спрашиваю: если действительно
«разумное» существо характеризуется «рефлектирующей способно-
Феномен человека
275
стью», как это вытекает из предшествующего изложения, то
можно ли серьезно сомневаться, что разум — эволюционное
достояние только человека? И следовательно, можем ли мы из
какой-то ложной скромности колебаться и не признавать, что
обладание разумом дает человеку коренной перевес над всей
предшествующей ему жизнью? Разумеется, животное знает. Но,
безусловно, оно не знает о своем знании — иначе оно бы
давным-давно умножило изобретательность и развило бы
систему внутренних построений, которая не ускользнула бы от
наших наблюдений. Следовательно, перед животным закрыта одна
область реальности, в которой мы развиваемся, но куда оно не
может вступить. Нас разделяет ров или порог, непреодолимый
для него. Будучи рефлектирующими, мы не только
отличаемся от животного, но мы иные по сравнению с ним. Мы не
простое изменение степени, а изменение природы как
результат изменения состояния.
И вот мы прямо перед тем, чего ожидали (этим ожиданием
оканчивалась глава «Деметра»). Представляя собой возрастание
сознания, жизнь не могла бесконечно продвигаться вперед по
своей линии, не преобразуясь в глубину. Как всякая
возрастающая в мире величина, она должна была, утверждали мы, чтобы
остаться самой собой, стать иной. Здесь в достижении
рефлектирующей способности обнаруживается более четко определимая,
чем тогда, когда мы проникли в смутную психику первых
клеток, особенная и критическая форма трансформации, в которой
состояло для жизни это сверхизобретение или это возрождение.
И вместе с тем в этой единственной точке вновь выступает,
резюмируется и уясняется вся кривая биогенеза.
2 Теоретический механизм
По вопросу о психике животных натуралисты и философы
всегда защищали самые противоположные положения. Для
схоластов старой школы инстинкт — это своего рода
гомогенный и застывший низший разум, знаменующий собой одну из
276
Пьер Тейяр де Шарден
онтологических и логических стадий, через которые в
универсуме бытие «деградирует» и расцвечивается всеми цветами
радуги, от чистого духа до чистой материальности. Для
картезианца существует только мысль; животное же, лишенное
внутреннего, лишь автомат. Наконец, для большинства
современных биологов, как я уже упоминал выше, нет четкого
различия между инстинктом и мыслью: и то, и другое — только
своего рода поверхностное свечение, под которым скрывается
игра единственно существенного в мире — детерминизмов
материи.
Во всех этих различных суждениях тотчас же выявляется
доля истины и одновременно выступает причина ошибки, если,
став на точку зрения, принятую в данной книге, признать: 1)
что инстинкт, отнюдь не являясь эпифеноменом, в своих
различных выражениях передает сам феномен жизни; 2) что он,
следовательно, представляет собой величину переменную.
В самом деле, что мы обнаружим, если будем
рассматривать природу с этой точки зрения?
Прежде всего мы лучше усвоим факт и причину
разнообразия поведения животных. Поскольку эволюция — это в
первую очередь психическая трансформация, то в природе
имеется не один инстинкт, а множество форм инстинктов, каждый
из которых соответствует одному частному решению
проблемы жизни. Психика насекомого не является (и не может быть)
психикой позвоночного, то есть ни инстинктом белки, ни
инстинктом кошки или слона в силу самого положения каждого
из них на древе жизни.
Тем самым мы начинаем видеть, как из этого
разнообразия закономерно выделяется рельеф, вырисовывается
градация. Если инстинкт — переменная величина, то инстинкты не
только различны, они образуют возрастающую систему
сложности, в своей совокупности они образуют своего рода веер,
где верхние концы на каждом луче всякий раз узнаются по
большему радиусу выбора, опирающегося на лучше
определенный центр координации и сознания. И это как раз то, что
Феномен человека
277
мы наблюдаем. Что бы там ни говорили, психика собаки
положительно выше психики крота или рыбы1.
После сказанного (а здесь я лишь под другим углом
представил то, что мы обнаружили при изучении жизни)
спиритуалисты могут не беспокоиться, когда у высших животных, в
особенности у крупных обезьян, они замечают — или их
заставляют заметить — манеры и реакции, удивительно
напоминающие те, которые ими используются для определения
природы «разумной души» и для доказательства ее наличия лишь
у человека.
Если история жизни, как мы сказали, есть, по существу,
развитие сознания, завуалированное морфологией, то
неизбежно у вершины ряда, по соседству с человеком формы
психики должны доходить до уровня разума. Это как раз и
происходит.
И тогда проясняется сам «парадокс человека». Смущенные
тем, как мало «антропос», несмотря на свое неоспоримое
умственное превосходство, отличается анатомически от других
антропоидов, мы — по крайней мере у точки возникновения —
чуть ли не отказываемся их разделять. Но это удивительное
сходство — не это ли в точности должно было случиться?..
Когда вода при нормальном давлении достигает 100°, то
при дальнейшем нагревании сразу наступает беспорядочная
экспансия высвобождающихся и испаряющихся молекул без
изменения температуры. Если по восходящей оси конуса
производить друг за другом сечения, площадь которых постоянно
уменьшается, то наступает момент, когда при еще одном
бесконечно малом перемещении поверхность исчезает и стано-
1 С этой точки зрения можно было бы сказать, что всякая форма
инстинкта по-своему стремится стать «разумом», но только на
человеческой линии (по внешним и внутренним причинам) операция удалась
до конца. Стало быть, человек являет собой единственную форму
сознания, достигшую состояния мысли, из бесчисленных других форм,
испробованных жизнью в животном мире. И столько же имеется психических
миров, в которые нам очень трудно вступить не только потому, что
сознание здесь выступает более смутно, но и потому, что здесь оно
действует иначе, чем у нас. — Примеч. автора.
278
Пьер Тейяр де Шарден
вится точкой. Так, посредством этих отдаленных сравнений
мы можем представить себе механизм критической ступени
мышления.
С конца третичного периода на протяжении более 500
миллионов лет в клеточном мире поднималась психическая
температура. От ветви к ветви, от пласта к пласту, как мы видели,
нервные системы, pari passu, все более усложнялись и
концентрировались. В конечном счете у приматов сформировалось
столь замечательно гибкое и богатое орудие, что
непосредственно следующая за ним ступень могла образоваться лишь
при условии полной переплавки и консолидации в самой себе
всей животной психики. Но развитие не остановилось, ибо
ничто в структуре организма этому не препятствовало.
Антропоиду, «по уму» доведенному до 100°, было добавлено несколько
калорий. В антропоиде, почти достигнувшем вершины
конуса, свершилось последнее усилие по оси. Этого было
достаточно, чтобы опрокинулось внутреннее равновесие. То, что
было лишь центрированной поверхностью, стало центром. В
результате ничтожно малого «тангенциального» прироста
«радиальное» преобразовалось и как бы сделало скачок вперед, в
бесконечность. Внешне почти никакого изменения в органах.
Но внутри — великая революция: сознание забурлило и
брызнуло в пространство сверхчувственных отношений и
представлений и в компактной простоте своих способностей оно
обрело способность замечать самое себя. И все это впервые1.
1 Есть ли нужда в излишнем повторении, что здесь я ограничиваюсь
феноменом, то есть отношениями между сознанием и сложностью, как
они даны нам в опыте, ничуть не умаляя действия более глубоких
причин, направляющих всю игру. В силу ограничений, накладываемых на
наше чувственное познание действием пространственно-временных
рядов, мы можем в опыте выявить гоминизирующую (одухотворяющую)
ступень мышления лишь в виде критической точки. Но, установив это,
ничто не мешает мыслителю-спиритуалисту — по причинам высшего
порядка и в последующий период своей диалектики — под феноменапи-
стическое покрывало революционной трансформации поместить такую
«творческую» операцию и такое «специальное вмешательство», которое
ему заблагорассудится (см.: «К читателю»). При теологическом
истолковании реальности христианским учением не является ли общепринятым
принципом признание различных и последовательных планов познания,
присущих нашему рассудку? — Примеч. автора.
Феномен человека
279
Спиритуалисты правы, когда они так настойчиво
защищают некоторую трансцендентность человека по отношению к
остальной природе. Но и материалисты также не ошибаются,
когда утверждают, что человек — это лишь еще один член в
ряду животных форм. В этом случае, как и во многих других,
два очевидных антитезиса разрешаются в развитии, если
только в этом развитии существенное место было отведено
совершенно естественному явлению «изменения состояния». Да, от
клетки до мыслящего животного так же, как от атома до
клетки, непрерывно продолжается все в том же направлении один
и тот же процесс (возбуждения или психической
концентрации). Но в силу самого этого постоянства действия с точки
зрения физики неизбежно некоторые скачки внезапно
преобразуют субъект, подверженный операции.
3. Реализация
Перерыв непрерывности. Так теоретически определяется
и представляется нам механизм возникновения мысли, точно
так же, как и первого появления жизни.
Каким же образом этот механизм действовал в конкретной
действительности? Какие внешние проявления метаморфозы
заметил бы наблюдатель, предполагаемый свидетель кризиса?..
Вероятно, наш рассудок никогда не получит об этом
желанного представления, так же как не сможет нарисовать
картину возникновения жизни по причинам, которые я вскоре
изложу, рассматривая «первоначальные человеческие
проявления». Самое большее, чем мы можем руководствоваться в
данном случае, — это представить себе пробуждение сознания
ребенка в ходе онтогенеза... Однако следует сделать два
замечания — одно из них ограничивает, а другое делает еще более
глубокой тайну, которой окутана для нашего воображения эта
единственная точка.
Во-первых, чтобы достигнуть в человеке ступени
рефлексии, жизнь должна была исподволь и одновременно подгото-
280
Пьер Тейяр де Шарден
вить пучок факторов, на «провиденциальную» связь которых
на первый взгляд ничто не указывало.
Верно, что с органической точки зрения вся гоминизант-
ная метаморфоза в конечном счете сводится к вопросу о
лучшем мозге. Но как произошло бы это мозговое
усовершенствование, как бы оно функционировало, если бы не был
одновременно найден и в совокупности реализован целый ряд
других условий?.. Если бы существо, от которого произошел
человек, не было двуногим, его руки не освободились бы
своевременно и не освободили челюсти от хватательной
функции, и, следовательно, плотная повязка челюстных мускулов,
сдавливавшая череп, не была бы ослаблена. Мозг смог
увеличиться лишь благодаря прямой походке, освободившей руки,
и вместе с тем благодаря ей глаза, приблизившись друг к другу
на уменьшившемся лице, смогли смотреть в одну точку и
фиксировать то, что брали, приближали и показывали во всех
направлениях руки, — внешне выраженный жест самой
рефлексии!.. Само по себе это чудесное сочетание не должно нас
удивлять. Не является ли все, что образуется в мире,
продуктом поразительного совпадения — узлом волокон, всегда
идущих из четырех сторон пространства? Жизнь не действует по
одной изолированной линии или отдельными приемами. Она
движет вперед одновременно всю свою сеть. Так формируется
зародыш в несущем его чреве. Мы должны были это знать. Но
нам доставляет особенное удовлетворение признание того, что
возникновение человека происходило на основе действия того
же самого материнского закона. Мы рады признать, что
возникновение разума связано с развитием не только нервной
системы, но и всего существа. Однако на первый взгляд нас
пугает констатация того, что этот шаг должен был
совершиться сразу.
Ибо таково должно быть мое второе замечание, которого я
не могу избежать. Рассматривая онтогенез человека, мы
можем и не обратить внимания на то, в какой момент можно
сказать, что новорожденный достигает разумного состояния,
Феномен человека
281
становится мыслящим. Ведь от яйца до взрослого здесь
непрерывный рад состояний, следующих друг за другом у одного
и того же индивида. Какое значение имеет место разрыва или
даже само его наличие? Совсем другое дело в случае филети-
ческого эмбриогенеза, где каждая стадия, каждое состояние
представлены различными существами. Здесь совершенно
невозможно (по крайней мере при наших нынешних методах
мышления) уйти от проблемы прерывности... Если переход к
рефлексии действительно, как того требует его физическая
природа и как мы это допустили, есть критическая
трансформация, мутация от нуля ко всему, то невозможно представить
себе на этом точном уровне промежуточного индивида. Или
это существо еще по сю сторону изменения состояния, или
оно уже по ту сторону... Можно как угодно переворачивать
проблему. Или надо сделать мысль невообразимой, отрицая ее
психическую трансцендентность относительно инстинкта. Или
надо решиться допустить, что ее появление произошло между
двумя индивидами.
Предложение, безусловно, ошеломляющее, но оно
оказывается совсем не таким уж странным, если учесть, что ничто
не мешает нам предположить, оставаясь в рамках строго
научного подхода, что у своих филетических истоков разум мог
(или даже должен был) быть так же мало заметен внешне, как
мало он нам еще заметен на онтогенетической стадии у
каждого новорожденного. В таком случае всякий ощутимый
предмет спора между наблюдателем и теоретиком исчезает.
Всякая научная дискуссия (вторая форма «неуловимости» —
см. ниже, стр. 300, примеч. 1) о внешних признаках первого
появления рефлексии на Земле (если даже предположить их
ощутимость для современного наблюдателя) ныне стала
невозможной, ибо здесь более, чем где-либо, мы стоим перед проблемой
одного из тех начал (эволюционных бесконечно малых), которые
автоматически и бесповоротно закрыты от нас достаточной
толщей прошлого (см. выше, стр. 233).
282
Пьер Тейяр де Шарден
Не пытаясь представить невообразимое, запомним только,
что возникновение мысли представляет собой порог,
который должен быть перейден одним шагом. «Трансопытный»
интервал, о котором с научных позиций сказать нечего, но
за которым мы переходим на совершенно новый
биологический уровень.
4. Продолжение
И только здесь до конца раскрывается природа ступени
рефлексии. Во-первых, изменение состояния. Во-вторых,
вследствие этого изменения начало жизни другого рода — той
внутренней жизни, которую я определил выше. Только что
простоту мыслящего духа мы сравнили с простотой
геометрической точки. Но скорее следовало говорить о линии или оси.
В самом деле, для разума «быть положенным» не означает «быть
завершенным». Едва родившись, ребенок должен дышать —
иначе он умрет.
Подобно этому рефлектирующий психический центр,
однажды сосредоточившись на себе, может продолжать
существование лишь путем единого двустороннего развития,
которое состоит в дальнейшем самососредоточении путем
проникновения в новое пространство и одновременно в
сосредоточении вокруг себя остального мира, путем
установления в окружающей реальности все более стройной и лучше
организованной перспективы. Не неподвижно застывший очаг,
а водоворот, все более углубляющийся путем втягивания
жидкости, в которой он возник. «Я», которое сохраняется, лишь
становясь все более самим собой, по мере того, как оно делает
собой все остальное. Личность — персонализации, и через нее.
Ясно, что в результате подобной трансформации
изменяется вся структура жизни. До сих пор живой элемент был так
сильно порабощен филой, что его собственная
индивидуальность казалась побочной и принесенной в жертву. Получить,
сохранить и, если возможно, приобрести; воспроизвести и
Феномен человека
283
передать. И так далее, без перерыва, до бесконечности...
Животное, взятое в цепи поколений, казалось не имеющим права
жить само по себе, по-видимому, оно не представляло
никакой цены. Мимолетный опорный пункт для курса, который
проходил через него, игнорируя его самого. Еще раз, жизнь —
более реальна, чем живые существа.
С появлением рефлективности, свойства в сущности
элементарного (по крайней мере вначале!), все меняется, и мы
замечаем, что под более яркой реальностью коллективных
преобразований скрытно происходило параллельное движение к
индивидуализации. Чем больше каждая фила заряжается
психикой, тем больше ее структура стремится к «зернистости».
Значение животного по отношению к виду возрастает.
Наконец, на уровне человека этот процесс ускоряется, и явление
оформляется окончательно.
С возникновением «личности», наделенной путем «персо-
нализации» способностью к бесконечной индивидуальной
эволюции, ветвь перестает нести будущее исключительно в своем
безликом целом. Клетка стала «важной персоной». После
крупинки материи, после крупинки жизни образовалась наконец
крупинка мысли.
Значит ли это, что, начиная с этого момента, фила теряет
свою функцию и улетучивается, подобно животным,
теряющимся в туче зародышей, которых они, сами умирая,
порождают? Не меняется ли коренным образом над точкой
рефлексии весь интерес эволюции, переходя от Жизни к множеству
отдельных живых существ?
Никоим образом. Просто, начиная с этого поворотного
момента, общая струя, не останавливаясь и не задерживаясь,
увеличивает степень, разряд сложности. Обогащенная отныне
мыслящими центрами, фила не разбивается, как слабая
струйка; она не крошится на свои элементарные психики, а,
наоборот, усиливается, создавая внутри еще одну арматуру. До сих
пор достаточно было рассматривать в природе простую
широкую вибрацию — подъем сознания. Теперь надо определить и
284
Пьер Тейяр де Шарден
согласовать в своих законах (значительно более деликатный
феномен) подъем сознаний. Прогресс, состоящий из ряда
других, столь же длительных прогрессов. Движение движений.
Постараемся достаточно возвыситься над проблемой,
чтобы охватить ее в целом. А для этого на некоторое время
забудем о частной судьбе духовных элементов, втянутых во
всеобщую трансформацию. Фактически, лишь прослеживая подъем
и развертывание целого в его основных линиях, мы сможем
длинным обходным путем определить, что в совокупном
успехе остается на долю индивидуальных надежд.
К персонализапии индивида через гоминизацию целиком
всей группы!
Ь. Филетическая ступень.
Гоминизация вида
Через скачок разума, природу и механизм которого мы
только что анализировали в мыслящей частице, жизнь
продолжает в некотором роде распространяться, как будто ничего
не произошло. Совершенно очевидно, что как до порога
мысли, так и после него, размножение, распространение,
разветвление идут у человека, как и у животных, своим обычным
ходом. Как будто ничто не изменилось в течении. Но воды
уже другие. Как воды реки насыщаются при контакте с
илистыми берегами, так жизненный поток, проходя русло
рефлексии, обогащается новыми началами, и, следовательно, он
обнаружит новые виды деятельности. Отныне сок эволюции несет
и перемещает по стволу жизни не только живые крупинки, но
и, как уже сказано, крупинки мысли. Как это отразится на
цвете и форме листьев, на цветах и плодах?
Я не могу, не предвосхищая последующих рассуждений,
немедленно, детально и по существу ответить на этот вопрос.
Но уже сейчас можно указать на три особенности, которые,
начиная со ступени мысли, проявляются во всех действиях
Феномен человека
285
или творениях вида, каковы бы они ни были. Первая из этих
особенностей относится к составу новых ветвей; другая — к
общему направлению их роста; наконец, последняя — к их
обшим соответствиям или различиям с тем, что раньше них
выросло на древе жизни.
1, Состав человеческих ветвей
Как бы ни представлять себе внутренний механизм
эволюции, безусловно, что каждая зоологическая группа окружается
некоторой психологической оболочкой.
Выше уже говорилось (стр. 279), что каждый тип
насекомого, птицы или млекопитающего имеет свои собственные
инстинкты. Но до сих пор не было сделано ни одной попытки
систематически связать друг с другом два элемента вида —
соматический и психический.
Одни натуралисты описывают и классифицируют формы.
Другие специализируются на изучении поведения.
Действительно, распределение видов, расположенных ниже человека,
вполне удовлетворительно производится посредством чисто
морфологических критериев. Напротив, начиная с человека,
возникают трудности. Еще господствует крайняя неясность —
мы это чувствуем — относительно значения и распределения
столь разнообразных групп, на которые на наших глазах
разбивается человеческая масса, — расы, нации, государства,
отечества, культуры и т. д. В этих различных и подвижных
категориях обычно усматривают разнородные образования, одни —
естественные (раса), другие — искусственные (нация),
беспорядочно нагроможденные в разных плоскостях.
Эта неприятная и бесполезная беспорядочность сразу же
исчезает, если отводится подобающее место как внешней, так
и внутренней стороне вешей!
С этой более широкой точки зрения, каким бы
смешанным ни казался состав человеческой группы и человеческих
ветвей, он не является несводимым к общим закономерное-
286
Пьер Тейяр де Шарден
тям биологии. Просто путем значительного увеличения
переменной, остававшейся у животных ничтожной, этот состав
обнаруживает по существу двойственную основу этих законов,
чтобы не сказать наоборот (если сама сома соткана из
психики...) — их глубокое единство. Не исключение, а обобщение.
Невозможно в этом усомниться. В мире, ставшем
человеческим, несмотря на внешнюю видимость и всю его сложность,
продолжается, согласно тому же механизму, что и раньше,
зоологическое разветвление. Но только вследствие количества
внутренней энергии, освобожденной рефлексией, этот
процесс стремится выступить из материальных органов, чтобы
также и особенно выразиться в духе.
Спонтанное психическое — уже не только ореол
соматического. Оно становится существенной и даже главной частью
феномена. А так как душевные вариации изобилуют
оттенками и гораздо богаче сопровождающих их, зачастую
незаметных органических изменений, то совершенно ясно, что,
изучая одни лишь кости и покровы, нельзя уже проследить,
объяснить и запротоколировать развитие совокупной
зоологической дифференциации. Такова ситуация. А выход из нее
таков: чтобы разобраться в структуре мыслящей филы,
анатомии уже недостаточно — отныне ее требуется дополнить
психологией.
Конечно, это трудоемкое осложнение, ибо как видно,
невозможно построить никакой удовлетворительной
классификации человеческого «рода» иначе, как с учетом
комбинированного действия двух частично независимых друг от друга
переменных. Но и плодотворное осложнение в двух
различных отношениях.
С одной стороны, ценой этого неудобства наша
перспектива жизни, распространенная на человека, принимает
стройность, однородность, то есть истинность; и поскольку при этом
обнаруживается органическое значение всякой социальной
конструкции, то мы уже более расположены рассматривать эту
последнюю как предмет науки и, исходя из этого, уважать ее.
Феномен человека
287
С другой стороны, благодаря тому, что волокна
человеческой филы окружены своей психической оболочкой, мы
начинаем понимать, какой они обладают чрезвычайной силой слияния
и срастания. И тем самым мы находимся на пути к
фундаментальному открытию, в котором достигает кульминации наше
исследование феномена человека, — к открытию
конвергенции духа.
2 Общее направление роста
До тех пор пока наши взгляды на психическую природу
зоологической эволюции могли опираться лишь на изучение
животных потомств и их нервной системы, общее
направление этой эволюции поневоле оставалось для нас столь же
туманным, как сама душа этих наших далеких собратьев.
Сознание поднимается в ходе развития живых существ — вот и все,
что мы могли сказать. Напротив, с момента перехода порога
мысли жизнь не только достигает уровня, на котором мы
находимся сами, но своей свободной деятельностью начинает
открыто выходить за рамки, поставленные физиологией, ее
прогресс раскрывается более легко.
Сообщение лучше написано; мы его можем лучше
прочитать также потому, что узнаем в нем самих себя. Выше, при
описании древа жизни, был отмечен следующий основной
признак: вдоль каждой зоологической ветви мозг
увеличивается и дифференцируется. Чтобы определить продолжение и
эквивалент этого закона на ступени рефлексии, отныне нам
достаточно сказать: «По каждой антропологической линии
пробивается и возрастает человеческое».
Только что мимоходом мы нарисовали образ человеческой
группы во всей ее чрезвычайной сложности: эти расы, эти
нации, эти государства в своем сплетении бросают вызов
проницательности анатомов и этнологов. Большое число полос в
спектре обескураживает исследователя... Попытаемся же
лучше уловить, что представляет собой это множество в целом. И
288
Пьер Тейяр де Шарден
тогда мы увидим в его непонятном построении не что иное,
как скопление блесток, посылающих друг другу один и тот же
отраженный свет. Сотни или тысячи граней, каждая из
которых под различным углом выражает одну реальность,
пробивающуюся среди мира нащупываемых форм. Мы не
удивляемся (потому что это случается и с номи)У когда видим, как в
каждой из окружающих нас личностей из года в год
развивается искра рефлексии. Все мы также сознаем, по крайней мере
смутно, что что-то меняется в нашей атмосфере, в ходе
истории. Почему же, сопоставляя эти два очевидных факта и
одновременно поправляя некоторые чрезмерно односторонние
взгляды относительно чисто «зародышевой» и пассивной
природы наследственности, мы не становимся более
чувствительны к наличию чего-то более великого, чем мы сами,
развивающегося внутри нас?
До уровня мысли перед естествознанием продолжал
стоять вопрос об эволюционном значении и эволюционной
передаче приобретенных признаков. Мы знаем, что биология
пыталась и пытается сейчас дать уклончивый и скептический ответ
на этот вопрос. И в конце концов в отношении стационарных
зон тела, которыми она хотела бы офаничиться, она, быть
может, права. Но что произойдет, если в целостности живых
организмов мы отведем законное место психике! Индивидуальная
активность сомы тотчас же снова заявит свои права по
отношению к мнимой независимости филетического «гермена»1. Уже,
например, у насекомых или у бобра мы осязаемо схватываем
существование инстинктов, наследственно сформированных и
даже закрепленных под действием животной спонтанности.
Начиная со ступени рефлексии, реальность этого механизма
становится не только очевидной, но и преобладающей. Под
свободным и изобретательным воздействием сменяющих друг
друга разумных существ со всей очевидностью нечто (даже при
1 Термин «гермен» для обозначения «зародышевого» (франц. germe
зародыш) или наследственного вещества заимствован Тейяром у Л. Кено
(см. примеч. 1 к с. 244). — Примеч. пер.
феномен человека
289
отсутствии всякого ощутимого изменения черепа и мозга)
необратимо накапливается и передается, по крайней мере
коллективно, путем воспитания, в ходе веков. Мы к этому еще
вернемся. Но это «нечто» — материальное сооружение или
творение красоты, системы мысли или системы действия — в
конечном счете всегда выражается в увеличении сознания, а
сознание, в свою очередь, теперь мы это знаем, — не что иное,
как субстанция и кровь развивающейся жизни.
Это означает, что, кроме феномена, относящегося к
одному лицу — индивидуального подступа к рефлексии, — наука
должна признать наличие феномена, также имеющего
рефлективную природу, но охватывающего целиком все
человечество! Здесь, как и везде в универсуме, целое больше, чем
простая сумма образующих его элементов. Нет, человеческий иццивид
не исчерпывает собой жизненных возможностей своей расы. Но
по каждому побегу, различаемому антропологией и
социологией, устанавливается и передается наследуемый
коллективный поток рефлексии — возвышение человечества через
посредство людей, возникновение путем филогенеза человеческой
ветви.
3. Связи и различия
После всего сказанного, в какой форме следует ожидать
возникновения этой человеческой ветви? Разорвет ли она,
поскольку она мыслит, волокна, связывающие ее с прошлым,
и на вершине ветви позвоночных разовьется, исходя из
совершенно новых элементов и в совершенно новом плане, как
какое-то новообразование? Вообразить подобный разрыв,
значило бы лишний раз игнорировать и недооценивать как наше
«величие», так и органическое единство мира и методы
эволюции. Части цветка — чашелистики, лепестки, тычинки,
пестик — не листья. Вероятно, они никогда не были листьями.
Но по своим связям и своей структуре они несут в себе все,
что могло бы дать лист, если бы они не образовались под но-
290
Пьер Тейяр де Шарден
вым влиянием и с новой судьбой. Подобно этому в
человеческом соцветии вновь встречаются преобразованные и
находящиеся в состоянии преобразования сосуды, устройства и сам
сок стебля, на котором это соцветие возникло, и это не только
индивидуальная структура органов и внутренние разветвления
вида, но стремления самой «души» и ее поведение.
В человеке, рассматриваемом как зоологическая группа,
мы по-прежнему находим и половое влечение с законами
размножения, и тенденцию к борьбе за существование с ее
соперничеством, и необходимость питаться со стремлением брать
и пожирать, и любопытство к окружающему с его
удовольствием исследования, и влечение к сближению для
совместной жизни... Каждое из этих волокон проходит через нас, идя
снизу и поднимаясь выше нас; таким образом, для каждого из
этих волокон может быть воспроизведена история (и не менее
достоверная!) всякой эволюции — эволюции любви,
эволюции войны, эволюции исследования, эволюции социального
чувства... Но каждое из них именно в силу подверженности
эволюции претерпевает метаморфозу при переходе к
рефлексии. Отсюда оно снова отправляется в путь, обогащенное
новыми возможностями, новой окраской и новой
плодотворностью. В некотором смысле — та же сама вещь. И в то же время
совершенно иная. Ее облик преобразуется, изменяясь
пространственно и по размерам... Еще раз перерыв непрерывности.
Мутация на основе эволюции.
Как не видеть в этом гибком повороте, в этой
гармонической переплавке, преобразующей весь внешний и внутренний
пучок предшествующих проявлений жизни, драгоценного
подтверждения того, что уже предугадывалось? Когда что-либо
начинает расти какой-то своей одной стороной, оно теряет
соразмерность и становится уродливым. Чтобы оставаться
симметричным и красивым, тело должно одновременно изменяться
все целиком по какой-либо из своих главных осей. У филы, в
которую она помещается, рефлексия сохраняет все ее линии,
перестраивая их. Это означает, что она не является случайным
Феномен человека
291
наростом паразитарной энергии. Человек прогрессирует, лишь
медленно из века в век вырабатывая сущность и целостность
заложенного в нем мира.
К этому-то великому процессу возвышения и следует
применить в полной мере термин гоминизации. Гоминизация, если
угодно, прежде всего индивидуальный мгновенный скачок от
инстинкта к мысли. Но гоминизация в более широком смысле —
это также прогрессирующее филетическое одухотворение в
человеческой цивилизации всех сил, содержащихся в животном
мире.
И вот после рассмотрения индивида и вида мы подошли к
рассмотрению Земли во всей ее целостности.
с. Планетарная ступень.
Ноосфера
По сравнению со всей совокупностью живых мутовок
человеческая фила не является обычной филой. Но поскольку
специфический ортогенез приматов (тот, который приводит
их к возрастанию церебральное™) совпадает с осевым
ортогенезом организованной материи (тем, который толкает все
живые существа ко все более высокому сознанию), человек,
возникший в сердцевине приматов, расцветает на вершине
зоологической эволюции. Этой констатацией завершаются, как
помнится, наши замечания о состоянии мира в плиоцене.
Какое привилегированное значение эта уникальная
ситуация придает ступени рефлексии?
Это легко видеть.
«Изменение биологического состояния, приведшее к
пробуждению мысли, не просто соответствует критической точке,
пройденной индивидом или даже видом. Будучи более
обширным, это изменение затрагивает саму жизнь в ее органической
целостности, и, следовательно, оно знаменует собой
трансформацию, затрагивающую состояние всей планеты».
292
Пьер Тейяр де Шарден
Таков очевидный факт, который, вытекая из всех других
фактов, складывающихся и связывающихся друг с другом в
ходе нашего исследования, неумолимо навязывается нашей
логике и нашему видению.
Начиная с расплывчатых контуров молодой Земли, мы
беспрерывно прослеживали последовательные стадии одного и
того же великого процесса. Под геохимическими,
геотектоническими, геобиологическими пульсациями всегда можно
узнать один и тот же глубинный процесс — тот, который,
материализовавшись в первых клетках, продолжается в созидании
нервных систем. Геогенез, сказали мы, переходит в биогенез,
который в конечном счете не что иное, как психогенез.
С критическим переходом к рефлексии раскрывается лишь
следующий член ряда. Психогенез привел нас к человеку.
Теперь психогенез стушевывается, он сменяется и поглощается
более высокой функцией — вначале зарождением, затем
последующим развитием духа — ноогенезом. Когда в живом
существе инстинкт впервые увидел себя в собственном зеркале,
весь мир поднялся на одну ступень.
Для выбора нашего действия и ответственности за него
последствия этого открытия огромны. Мы к этому
вернемся. Для нашего понимания Земли они имеют решающее
значение.
Геологи давно единодушно допускают зональность
структуры нашей планеты. Мы уже упоминали находящуюся в
центре металлическую барисферу, окруженную каменистой
литосферой, поверх которой, в свою очередь, находятся текучие
оболочки гидросферы и атмосферы. К четырем покрывающим
друг друга оболочкам со времени Зюсса1 наука обычно вполне
1 Имеется в виду вышедший в 1883—1909 гг. трехтомный труд
австрийского геолога Эдуарда-Фридриха Зюсса (1831—1914) «Лик Земли»,
где подробно разработано понятие биосферы как особой оболочки
Земли (наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой). Ранее это
понятие было теоретически обосновано Зюссом в его работах конца
XIX века, впервые же оно встречается (под другими терминами) еще в
работах Ж.-Б. Ламарка. — Примеч. пер.
Феномен человека
293
резонно прибавляет живую пленку, образованную
растительным и животным войлоком земного шара, — биосферу,
неоднократно упомянутую в этой книге. Биосфера — в такой же
степени универсальная оболочка, как и другие «сферы», и даже
значительно более индивидуализированная, чем они, поскольку
она представляет собой не более или менее непрочную
группировку, а единое целое, саму ткань генетических отношений,
которая, будучи развернутой и поднятой, вырисовывает древо
жизни.
Признав и выделив в истории эволюции новую эру нооге-
неза, мы соответственно вынуждены в величественном
соединении земных оболочек выделить пропорциональную
данному процессу опору, то есть еще одну пленку. Вокруг искры
первых рефлектирующих сознаний стал разгораться огонь.
Точка горения расширилась. Огонь распространился все
дальше и дальше. В конечном итоге пламя охватило всю планету.
Только одно истолкование, только одно название в состоянии
выразить этот великий феномен — ноосфера. Столь же
обширная, но, как увидим, значительно более цельная, чем все
предшествующие покровы, она действительно новый покров,
«мыслящий пласт», который, зародившись в конце
третичного периода, разворачивается с тех пор над миром растений и
животных — вне биосферы и над ней.
Здесь-то и выступает ярко диспропорция, искажающая всю
классификацию живого мира (и косвенно все строение
физического мира), при которой человек логически фигурирует лишь
как род или новое семейство. Извращение перспективы,
которое обезличивает и развенчивает имеющий универсальное
значение феномен! Для того чтобы предоставить человеку его
настоящее место в природе, недостаточно в рамках
систематики открыть дополнительный раздел — даже еще один отряд,
еще одну ветвь... Несмотря на незначительность
анатомического скачка, с гоминизацией начинается новая эра. Земля
«меняет кожу». Более того, она обретает душу. Следовательно, если
сопоставить ее с другими явлениями, взятыми в их истинных
294
Пьер Тейяр де Шарден
размерах, историческая ступень рефлексии имеет более
важное значение, чем любой зоологический разрыв, будь то
разрыв, отмечающий возникновение четвероногих или даже самих
многоклеточных. Среди последовательных этапов, пройденных
эволюцией, возникновение мысли непосредственно следует за
конденсацией земного химизма или за самим возникновением
жизни и сравнимо по своему значению лишь с ними.
Парадокс человека разрешается, приобретая огромное
значение!
Несмотря на установление рельефности и гармонии в
вещах, эта перспектива вначале приводит нас в замешательство,
потому что противоречит иллюзии и привычкам, склоняющим
нас измерять события по их материальной стороне. Она нам
кажется чрезмерной также потому, что, будучи всецело
погруженными в мир человека, как рыба в море, мы затрудняемся
охватить его умом, чтобы оценить его специфичность и его
обширность. Но понаблюдаем немного внимательней вокруг
нас — этот внезапный поток церебральности; это
биологическое вторжение нового животного типа, который постепенно
устраняет или покоряет всякую форму жизни, не являющуюся
человеческой; этот неодолимый разлив полей и заводов; это
огромное растущее сооружение материи и идей... Не кричат
ли нам все эти знаки, которые мы повседневно видим, не
пытаясь их понять, что на Земле что-то изменилось в «планетном
масштабе»?
Поистине для воображаемого геолога, который
значительно позднее стал бы изучать наш окаменевший земной шар,
самой удивительной из революций, испытанных Землей, была
бы, несомненно, та, которая произошла в начале периода,
весьма справедливо названного психозоем. И даже в настоящий
момент какому-нибудь марсианину, способному
анализировать как физически, так и психически небесные радиации,
первой особенностью нашей планеты показалась бы не синева
ее морей или зелень ее лесов, а фосфоресценция мысли.
Феномен человека
295
Самый проницательный исследователь нашей
современной науки может обнаружить здесь, что все ценное, все
активное, все прогрессивное, с самого начала содержавшееся
в космическом лоскуте, из которого вышел наш мир, теперь
сконцентрировано в «короне» ноосферы.
И высокопоучительна (если мы умеем видеть)
констатация того, сколь незаметно в силу универсальной и длительной
подготовки произошло такое громадное событие, как
возникновение этой ноосферы.
Человек вошел в мир бесшумно...
2. Первоначальные формы
Человек вошел бесшумно... Прошло около столетия с тех
пор, как перед наукой возникла проблема происхождения
человека. И после ста лет упорного изучения прошлого в его
первоначальной точке гоминизации все большим числом
исследователей, резюмируя открытия предыстории, я не могу
найти более выразительной формулы, чем эта. Чем больше
находят ископаемых остатков человека, чем больше
выясняется их анатомическое строение и геологическая
последовательность, тем очевиднее становится из всех признаков и
доказательств, что человеческий «вид», несмотря на уникальность
уровня, на который его подняла рефлексия, ничего не
поколебал в природе в момент своего возникновения. В самом деле,
рассматриваем ли мы его среду, изучаем ли морфологию его
ствола, исследуем ли совокупную структуру его группы, филе-
тически человеческий вид выступает перед нами точно так же,
как любой другой вид.
Прежде всего рассмотрим его среду. Из палеонтологии мы
знаем, что животная форма никогда не выступает в одиночку,
а вырисовывается в недрах мутовки соседних форм, среди
которых она как бы ощупью начинает оформляться. Так же об-
296
Пьер Тейяр де Шарден
стоит дело и с человеком. В нынешней природе взятый
зоологически человек почти одинок. У своей колыбели он был
больше окружен. Теперь уже нельзя сомневаться: на огромной, но
вполне определенной площади, которая простирается от
Южной Африки до Китая и Малайи, в конце третичного периода
в горах и лесах антропоиды были гораздо более
многочисленны, чем теперь. Кроме гориллы, шимпанзе и орангутана, теперь
оттесненных в свои последние убежища, как ныне оттеснены
австралийцы и негритосы, тогда жило много других крупных
приматов. Среди этих форм некоторые типы, например
африканские австралопитеки, представляются значительно
большими гоминидами, чем все, что нам известно из живых существ.
Рассмотрим далее морфологию его ствола. При умножении
«сестринских форм» на возникновение живой ветви
натуралисту указывает определенное схождение оси этой ветви с осью
соседних ветвей. При приближении к узлу листья
сближаются. Вид, схваченный в зарождающемся состоянии, не только
образует букет с несколькими другими видами, но он также
обнаруживает гораздо отчетливее, чем в зрелом состоянии, свое
зоологическое родство с ними. Чем дальше в прошлое
прослеживать какой-либо животный ряд, тем многочисленнее и
яснее становятся его «первобытные» черты. И здесь человек в
целом строго подчиняется привычному механизму филетики.
Попробуйте поставить по нисходящей линии питекантропа и
синантропа, после неандерталоидов, ниже ныне живущего
человека. Палеонтологии не часто удается начертить столь
удовлетворительную прямую линию...
Наконец, рассмотрим структуру его группы. Как бы ни была
определена фила по своим признакам, она никогда не дает
себя застигнуть в совершенно простом виде, как чистая
радиация. Но как бы глубоко мы ни прослеживали ее, она
проявляет внутреннюю тенденцию к расщеплению, к расхождению.
Едва народившись или даже еще нарождаясь, вид уже
дробится на* разновидности или подвиды. Это знают все
натуралисты. Установив это, обратимся еще раз к человеку, в предысто-
Феномен человека
297
рии которого, даже самой древней, все время анализируется
и, следовательно, доказывается его врожденная способность к
разветвлению. Можно ли сомневаться, что он выделился из
веера антропоидов, подчиняясь при этом, как и сам веер,
законам всей живой материи?
Стало быть, я ничуть не преувеличиваю. Чем больше наука
исследует прошлое нашего человечества, тем больше это
последнее как вид согласуется с правилами и с ритмом, которым до
него следовало каждое новое почкование на древе жизни. Но в
таком случае надо логически идти до конца и сделать последний
шаг. Поскольку он так схож в своем возникновении со всеми
другими филами, не будем удивляться тому, что, подобно всем
другим живым сообществам, человек — вид ускользает от нашей
науки неуловимыми секретами своего самого первоначального
возникновения, и поэтому не будем неуместными вопросами
нарушать и искажать это естественное условие.
Человек вошел бесшумно, сказал я. Действительно, он шел
столь тихо, что когда мы начинаем его замечать, по нестираемым
следам каменных орудий, выдающих его присутствие, он уже
покрывает весь Старый Свет — от Мыса Доброй Надежды до
Пекина. Безусловно, он уже говорит и живет группами. Он уже
добывает огонь. Но, в конце концов, не этого ли как раз и
следовало ожидать? Разве мы не знаем, что всякий раз, когда новая
живая форма поднимается перед нами из глубин истории, то она
появляется совершенно законченной и что ее уже легион?..
Значит, с точки зрения науки, которая издали схватывает
лишь целое, «первым человеком» является и может быть
только множество людей, и его юность насчитывает тысячи и
тысячи лет1.
1 Вот почему от науки как таковой проблема моногенизма в строгом
смысле (я не говорю — монофилетизма, см. ниже) ускользает по самой
своей природе. В глубинах времен, в которых происходила гоминизация,
наличие и развитие единственной пары положительно неуловимы, их
невозможно рассмотреть непосредственно при любом увеличении.
Таким образом, можно предположить, что в этом интервале имеется место
для всего, что требует трансэкспериментального источника знания. —
Примеч. автора.
298
Пьер Тейяр де Шарден
Фатально, что такое положение нас разочаровывает, а наше
любопытство остается неудовлетворенным. Не занимает ли нас
больше всего именно то, что могло произойти в течение этой
первой тысячи лет? И не интересует ли нас еще больше то,
чем отмечен первый момент? У самого края едва
преодоленного рва мышления мы хотим знать, какова была внешность
наших первых предков. Скачок, как уже отмечено, должен был
произойти одним махом. Представим себе, что прошлое,
отрезок за отрезком, сфотографировано. Что мы увидим на нашей
фотопленке, если ее проявить, в этот критический момент
первоначальной гоминизации?
Если мы уяснили себе поставленные природой пределы
способности увеличения того инструмента, с помощью
которого мы разглядываем небо прошлого, то тогда мы откажемся
от этого бесполезного желания и мы увидим почему. Никакая
фотография не в состоянии запечатлеть у человеческой филы
этот переход к мышлению, который по праву нас интригует.
По той простой причине, что этот феномен возник внутри
того, что всегда отсутствует в восстановленной филе, —
внутри черешка его первоначальных форм.
Но если осязаемые формы действительно ускользают от
нас, то можем ли мы, по крайней мере косвенно,
предполагать о сложности и первоначальной структуре этого
черешка?.. По этому вопросу палеоантропология еще не имеет
определенной точки зрения. Но можно попытаться составить себе
мнение1.
Многие антропологи и притом некоторые видные
полагают, что черешок нашей расы образовался из нескольких
1 Некоторое представление о том, каким образом зоологически
произошел переход к человеку, нам, быть может, дают вышеупомянутые
австралопитеки. В этой семье южноафриканских антропоморфных
плиоцена (группа, явно находившаяся в состоянии активной мутации), у
которой целый ряд признаков гоминидов выступает разбросанным на
еше чисто обезьяньем фоне, мы, быть может, схватываем образ или даже
ослабленный отклик того, что примерно в ту же эпоху или недалеко от
нее происходило в другой группе антропоидов, пришедших к настоящей
гоминизации. — Примеч. автора.
Феномен человека
299
близких, но различных пучков. Как в человеческой
интеллектуальной среде, достигшей определенной степени
подготовленности и напряжения, одна и та же идея может
возникнуть одновременно во многих местах; так, считают они, в
«антропоидном слое» плиоцена человек должен был (и
фактически это общий механизм всякой жизни) появиться
одновременно в различных районах. Не «полифилетизм» в
собственном смысле, поскольку различные пункты возникновения
локализованы в одном и том же зоологическом слое, а
экстенсивная мутация всего этого слоя. «Хологенез», и
значит, полицентричность. Целый ряд точек гоминизации,
разбросанных вдоль субтропической зоны Земли, и, следовательно,
различные человеческие линии генетически смыкаются где-то
ниже ступени рефлексии. Не один очаг, а «фронт» эволюции.
Не оспаривая ценность и научное правдоподобие этой
перспективы, лично я склоняюсь к несколько иной гипотезе. Я
уже несколько раз отмечал одну любопытную особенность
зоологических ветвей: наряду с существенными свойствами им
присущи некоторые, по своему происхождению явно частные
и случайные признаки — трехбугорчатые зубы и семь шейных
позвонков у высших млекопитающих, четыре ноги ходячих
позвоночных, способность к вращению света в одном
направлении у органических веществ... Именно потому, что эти
признаки носят, как я уже отмечал, второстепенный и случайный
характер, их всеобщее присутствие в группах, иногда
обширных, объясняется только тем, что эти группы распустились из
строго обособленной и, значит, чрезвычайно локализованной
почки. Быть может, для возникновения пласта, или даже
ветви, или даже целиком всей жизни достаточно было просто
одного побега мутовки. Если же какое-то схождение имело
место, то это могло случиться лишь между чрезвычайно
близкими волокнами.
Исходя из этих соображений и в особенности учитывая то
обстоятельство, что речь идет о столь однородной и специали-
300
Пьер Тейяр де Шарден
зированной группе, я склонен ограничить, насколько
возможно, действие параллелизма в самом начале возникновения
человеческого ответвления. Из мутовки высших приматов
человеческое ответвление, по-моему, не должно было выбирать свои
волокна там и сям, стебелек за стебельком, понемножку из
всех побегов. Скорее, нежели какой-либо другой вид, оно,
я думаю, представляет собой утолщение и удачу одного стебля
из массы стеблей. Этот стебель как самый жизнеспособный
и наименее специализированный, не считая мозга, к тому
же был центральным в пучке. В этом случае все
человеческие линии генетически соединяются внизу, в самой точке
рефлексии1.
Если мы, рассматривая происхождение человека,
допускаем существование такого единственного черешка, то что
можно после этого сказать (как всегда, не покидая чисто
феноменального плана) о длине черешка и о его возможной толщине?
Следует ли вместе с Осборном изображать его расходящимся
веером преантропоидных форм далеко внизу, в эоцене или в
олигоцене? Или же, напротив, вместе с У. К. Грегори лучше
рассматривать его как разветвляющийся из антропоидной
мутовки только лишь в плиоцене?..
С той же самой строго «феноменальной» точки зрения
можно поставить еще один вопрос такого же рода: исходя из
биологических возможностей, каким должен быть
минимальный диаметр этого побега (независимо от его глубины), если
рассматривать его в первоначальной точке гоминизапии?
Какое минимальное число индивидов должно было
одновременно подвергнуться метаморфозе рефлексии, чтобы побег мог
«мутировать», сопротивляться и жить?.. Каким бы монофиле-
тическим вид ни предполагался, не выступает ли он всегда в
виде смутного течения внутри реки, как действие множеств?
1 Другими словами, если наука о человеке не может прямо
высказаться за или против моногенизма (одна первоначальная пара), то,
напротив, она, кажется, решительно высказывается в пользу монофилетиз-
ма (одна фила). — Примеч. автора.
Феномен человека
301
Или, напротив, он скорее распространяется как
кристаллизация, исходя из нескольких частиц, как действие единиц?.. Я
уже говорил об этом, набрасывая общую теорию фил. В
нашем рассудке эти два образа (может быть, оба частично
истинные) все еще сталкиваются между собой, каждый со
своими преимуществами и достоинствами. Подождем, когда
произойдет их синтез.
Подождем. А чтобы набраться терпения, вспомним
следующие две вещи. Во-первых, при любой гипотезе, каким бы
одиночным ни было его появление, человек родился из
общего пробного нащупывания Земли. Он возник по прямой
линии, из совокупного усилия жизни. В этом сверхвыдающееся
достоинство и осевое значение нашего вида. Для
удовлетворения нашего разума и требований нашего действия нам, в
сущности, не нужно знать ничего больше.
А во-вторых, как бы ни увлекала нас проблема
происхождения человека, даже решенная детально, она не разрешила
бы человеческой проблемы. Мы совершенно справедливо
рассматриваем открытие ископаемых людей как одно из самых
ярких и самых ответственных направлений современного
научного исследования. Но, однако, не следует питать
иллюзий относительно возможностей во всех областях такой формы
анализа, как эмбриогенез. Если зародыш каждой вещи по самой
своей структуре столь нежен, мимолетен и, следовательно,
практически неуловим в прошлом, то еще более сомнительны и
трудно уловимы его черты! Живые существа раскрываются не в
своем зародыше, а в период расцвета. Самые большие реки у своих
истоков — лишь маленькие ручейки.
Чтобы постичь поистине космический размах феномена
человека, надо было проследить его корни сквозь жизнь, до
первых покровов вокруг Земли. Но если мы хотим понять
специфическую природу человека и угадать его тайну, то нет
другого метода, как пронаблюдать то, что рефлексия уже дала и
что она возвещает впереди.
302
Пьер Тейяр де Шарден
Развертывание ноосферы
Чтобы умножить контакты, необходимые для своих
пробных нащупываний, и чтобы накопить полиморфное
разнообразие своих богатств, жизнь может продвигаться вперед лишь
большими множествами.
Поэтому, когда ее поток выходит из узких горловин, где
она была как бы стиснута новой мутацией, то чем уже
горловина, из которой она выходит, и чем обширнее пространство,
которое она должна покрыть своей волной, тем больше ей
необходимо воспроизвести себя во множестве.
Человечество, побуждаемое смутным инстинктом,
стремится выйти за узкие пределы места своего возникновения и
расселиться по всей Земле.
Мысль становится множеством, чтобы завоевать все
обитаемое пространство поверх любой другой формы жизни.
Другими словами, дух ткет и развертывает покров ноосферы.
В стремлении к умножению и организованной экспансии
резюмируется и в конечном счете выражается — для того, кто
умеет видеть, вся предыстория и вся история человечества, со
времени его происхождения и до наших дней.
Попытаемся в нескольких чертах обрисовать фазы, или
последовательные волны, распространения человека (рис. 4).
1. Разветвленная фаза предгоминидов
К самому концу плиоцена1 обширный процесс
восхождения, буквально рывок, затронул континентальные массы
Старого Света, от Атлантики до Тихого океана. В эту эпоху везде
высыхают водные бассейны, образуются ущелья, и густые массы
1 Точнее, к концу виллафранкского яруса. Многие геологи этот
последний этап помещают уже вне плиоцена и считают его настоящим
нижнечетвертичным — это просто вопрос отнесения. — Примеч. автора.
Феномен человека
303
0-
10-
зо-
50-
loo Ч
Чмовак
из Соло
СОВРЕМЕННЫЙ
\
WW^roMo 4 4/
НЕОЛИТ
Гомо Сапиенс
—•—Неандертальцы
Предгоминиды
- +- Австралопитек
1ЭОНЯ
Рис 4. Схематический рисунок, символизирующий розвитие
человеческого плоста. Числа спево обозначают тысячи лет. Они являются
минимальными и, несомненно, должны быть удвоены. Предполагаемся зоно
конвергенции в точке омега, разумеется, не вырожена в масштабе. По
анологии с другими живыми плостами ее длительность будет порядка
нескольких миллионов лет.
304
Пьер Тейяр де Шарден
наносов покрывают равнины. До этой крупной перемены
никаких достоверных следов человека еще нигде не обнаружено.
Но едва она закончилась, как обработанные камни
вперемежку с гравием встречаются почти во всех террасах Африки,
Западной Европы и Южной Азии.
Нам известны пока лишь два ископаемых представителя
нижнечетвертичного человека, современники и создатели этих
первых орудий: питекантроп с Явы, который долгое время был
представлен только черепной крышкой, но в последнее время
найдены значительно более удовлетворительные образцы его
останков, и синантроп из Китая, многочисленные
экземпляры которого открыты в течение последних десяти лет.
Эти два существа находятся в таком близком родстве, что
природа каждого из них была бы неясной, если бы для ее
понимания мы не имели счастливой возможности их сравнить1.
Что мы узнаем по этим почтенным останкам, насчитывающим
по меньшей мере сто или двести тысяч лет?
Первый пункт, с которым теперь согласны все
антропологи: питекантроп, как и синантроп, по своей анатомии уже
определенно человеческие формы. Если последовательно
расположить в ряд черепа питекантропа и синантропа между
черепами самых крупных обезьян и черепами людей, то
морфологический разрыв, пустое место, наглядно
вырисовывается между ними и антропоидами, тогда как с человеком
они составляют естественный блок. Лицо относительно
короткое. Черепная коробка сравнительно объемистая — у три-
нильского человека объем мозга не ниже 800 см3, а у самых
крупных мужских особей пекинского человека он достигает
1100 см32. Нижняя челюсть выступает вперед, к симфизу, по
типу человека. Наконец, и что особенно важно, передние
конечности свободны и стояние — на двух ногах. Из этих
1 Для большей простоты я здесь не буду говорить ничего о гейдель-
бергском человеке; какой бы древней и замечательной ни была его
челюсть, мы знаем о нем недостаточно, чтобы установить его истинное
антропологическое место. — Примеч. автора.
2 У нынешних крупных антропоидов объем мозга не превышает
600 смъ. — Примеч. автора.
Феномен человека
305
признаков ясно, что мы решительно находимся на
человеческом склоне.
И, однако, несмотря на явные признаки гоминид,
которыми обладают питекантроп и синантроп, если судить по их
облику, они были еще странными созданиями, каких давно уже
не существует на Земле. Удлиненный череп, сильно
сдвинутый назад огромными орбитами. Очень низкий череп,
поперечный разрез которого имеет не яйцеобразную или
пятиугольную форму, как у нас, а образует дужку, широко открытую на
уровне ушей. Череп, состоящий из массивных костей, в
котором черепная коробка не образует выступающий назад бугор,
а окружена позади толстым затылочным валиком. Наконец,
прогнатныи череп, в котором зубные дуги сильно выступают
вперед, над симфизом, не только лишенным подбородка, но
уходящим назад. И затем, в довершение резко выраженный
половой диморфизм — женские особи маленькие, скорее с
тонкими зубами и челюстями; мужские особи — сильные, с
мощными коренными зубами и клыками. Как по этим
различным признакам, которые отнюдь не являются уродствами, а
выражают прочное и устойчивое строение, не видеть
анатомической конвергенции вниз, к «обезьяньему миру»?
Учитывая все это, теперь уже можно с научной
достоверностью утверждать, что благодаря открытию тринильского и
пекинского человека мы обнаружили внутри человечества еще
одну морфологическую веху, еще одну стадию эволюции и еще
одну зоологическую мутовку.
Морфологическую веху, ибо по форме своего черепа они
находятся почти в самой середине расстояния между,
например, человеком белой расы и шимпанзе.
Стадию эволюции также — ибо независимо от того,
остались ли от них прямые потомки в современном мире или нет,
они, по-видимому, представляют собой тип, через который в
определенное время, в ходе филогенеза должен был пройти
современный человек.
Зоологическую мутовку, наконец, ибо какой бы строго
локализованной на крайних рубежах Восточной Азии эта группа
306
Пьер Тейяр де Шарден
ни казалась, она, очевидно, составляла часть значительно
более обширного целого, к природе и структуре которого я
немного позднее вернусь.
В общем, питекантроп и синантроп — это не только два
интересных антропологических типа. Через них мы различаем
всю волну человечества.
Таким образом, палеонтологи лишний раз доказали
верность своего чувства естественной перспективы жизни,
выделив в качестве отличимой естественной единицы этот очень
древний и очень примитивный человеческий пласт. Они даже
придумали для него название «предгоминиды».
Выразительный и правильный термин, если рассматривать анатомическое
развитие форм. Но, пользуясь им, мы рискуем затушевать или
неверно расположить психическую прерывность, с которой мы
сочли необходимым связать живое начало гоминизации.
Отнесение питекантропа и синантропа к предгоминидам может
создать представление, что они еще совсем не были людьми,
то есть, согласно моему способу выражаться, еще не шагнули
на ступень рефлексии. Мне же кажется, напротив,
значительно более вероятным, что, хотя и тот, и другой далеко не
достигли того уровня, на котором находимся мы, они были в
полном смысле слова разумными существами.
Чтобы они были таковыми, мне кажется, этого требует
прежде всего общий механизм филогенеза. Такая
фундаментальная мутация, как мысль, придающая всей человеческой
группе свой специфический порыв, по-моему, не могла
появиться в пути, на половине длины стебля. Она определяет
все сооружение. Стало быть, ее место ниже всякой мутовки,
различимой в недосягаемых глубинах черешка, то есть ниже
существ, которые хотя они и предгоминиды по строению
черепа, но вполне определенно размещаются выше точки
возникновения и распространения нашего человечества.
Более того, нам пока неизвестны никакие следы
производства, непосредственно связанные с останками
питекантропа. Это обусловлено их залеганием — в районе Триниля
ископаемые останки представляют собой кости, принесенные в
Феномен человека
307
озеро впадающими в него речками. Напротив, около Пекина,
где синантроп обнаружен в жилище, в засыпанной пещере
изобилуют вперемешку с обгоревшими костями каменные
орудия. Следует ли, как это делает Буль, рассматривать эти
орудия (сознаюсь, иногда удивительно хорошего качества) как
следы, оставленные другим неизвестным человеком, для
которого синантроп, сам не делающий орудий, был добычей? До
тех пор пока не будут найдены кости этого гипотетического
человека, такая идея мне кажется необоснованной и в
конечном счете менее научной. Синантроп уже обтесывал камни;
он добывал огонь. Пока кто-нибудь не докажет обратное, эти
две способности, как и рефлексия, должны считаться
составными частями «черешка». Связанные в нераздельный пучок,
эти три элемента повсюду выступают одновременно с
человечеством. Такова объективно ситуация.
А если это так, то несмотря на то, что их остеологические
признаки так похожи на признаки антропоидов, предгомини-
ды психологически были значительно ближе к нам, и,
следовательно, филетически они значительно менее молоды и
примитивны, чем можно было бы предполагать. Ибо в конце
концов, чтобы научиться добывать огонь и делать режущий
инструмент, требовалось время... Так что позади них имеется
много места, по меньшей мере еще для одной человеческой
мутовки, которая в конце концов, возможно, будет найдена в
виллафранкском ярусе.
Одновременно с питекантропом и синантропом, как было
сказано выше, безусловно, жили и другие гоминиды,
достигшие той же стадии развития. К сожалению, от этих последних
у нас пока имеется очень мало останков: может быть,
знаменитая челюсть гейдельбергского человека в Германии и
сохранившийся мужской череп африкантропа в Восточной Африке.
Этого недостаточно, чтобы определить общий облик группы.
Однако одно наблюдение поможет нам косвенно выяснить то,
что мы хотели бы знать.
308
Пьер Тейяр де Шарден
Нам известны теперь два вида питекантропа — один
относительно маленький, другой значительно более крупный и
«грубый». К ним добавляются две буквально гигантские формы,
представленные на Яве фрагментом челюсти, на юге Китая —
отдельными зубами. Что вместе с синантропом дают (для
одной и той же эпохи и на том же участке континента) пять
различных, несомненно, родственных типов?
Не внушает ли нам это множество близких форм,
теснящихся на узкой полосе, а также эта любопытная общая
тенденция к гигантизму идею обособленного побочного «побега»
или зоологического листка, мутирующего в самом себе почти
автономно? И то, что происходило в Китае и на Малайе, не
имело ли в тот же момент своего эквивалента в других местах,
ближе к Западу, при наличии других «побегов»? В этом
случае, выражаясь зоологически, следовало бы сказать, что
человеческая группа в нижнечетвертичный период была еще слабо
связанным целым, в котором еще доминировала дивергентная
структура, обычная для других животных мутовок.
Но, несомненно, в районах, находящихся ближе к
центрам континентов1, уже группировались элементы новой, более
плотной человеческой волны, которая была готова сменить
этот архаический мир.
2. Пучок неандертальцев
Геологически после нижнечетвертичного периода занавес
падает. Во время антракта отложения триниля собираются в
складки. Размываются красноземы Китая, готовые одеть свой
толстый покров желтого лёсса. Еще немного больше
разламывается Африка. В других местах наступают и отступают льды.
1 Возможно, среди населения (еще неизвестного анатомического типа),
«двухстороннюю» индустрию которого можно проследить в древнем
плейстоцене, от мыса Доброй Надежды до Темзы и от Испании до Явы. —
Примеч. автора.
Феномен человека
309
Когда занавес снова поднимается около 60 000 лет назад и мы
снова можем видеть сцену, то предгоминиды исчезли,
поверхность Земли занята неандертальцами.
От этого нового человечества нам известны уже более
многочисленные ископаемые останки, чем от человечества
предшествующей эпохи. Несомненно, вследствие близости эпохи.
Но также и в результате умножения. Постепенно мыслящая
сеть расширяется и смыкается.
Количественный прогресс и прогресс в гоминизации.
Встретившись с питекантропом и синантропом, наука могла
остановиться в недоумении, спрашивая себя, с каким видом
существ она имеет дело. При изучении среднечетвертичного
периода, за исключением минутного колебания перед
черепом из Спи или черепной коробкой из Неандерталя, ни разу
серьезно не возникали сомнения в том, имеем ли мы дело со
следами, оставленными какими-то представителями нашей
расы. Разностороннее развитие мозга. Пещерная индустрия.
И впервые неоспоримые случаи захоронений. Все то, что
определяет и выражает настоящего человека.
Значит, настоящий человек, и, однако, человек, который
еще не был точно таким, как мы.
Череп обычно удлиненный. Низкий лоб. Массивные и
выступающие вперед орбиты. Еще заметный прогнатизм лица.
Обычное отсутствие Клыковых ямок. Отсутствие подбородка.
Массивные зубы без различимой шейки между коронкой и
корнем. По этим признакам любой антрополог безошибочно с
первого же взгляда узнает ископаемые останки европейского
неандертальца В самом деле, нет такого существа на Земле,
даже среди австралийцев и айнов, с кем бы можно их
спутать. Явный прогресс, сказал я, по сравнению с триниль-
ским и пекинским человеком. Но если посмотреть вперед, то
по сравнению с современным человеком разрыв стал
немногим меньше.
Значит, следует поставить новую морфологическую веху.
Выделить новую эволюционную стадию. И также неизбежно,
310
Пьер Тейяр де Шарден
исходя из законов филогенеза, заподозрить новую
зоологическую мутовку, реальность которой в течение последних лет
беспрестанно навязывается предыстории.
После открытия в Западной Европе первых «мустьерских»
черепов и выяснения того, что они не принадлежат ни
идиотам, ни дегенератам, анатомы совершенно естественно
представили себе, что во времена среднего палеолита Земля была
населена людьми, в точности соответствующими типу
неандертальца. В связи с этим, по-видимому, возникло
некоторое разочарование, когда обнаружилось, что
умножающиеся находки не подтверждают простоту этой гипотезы. На
самом же деле все более очевидное разнообразие
неандертальцев — это как раз то, чего следовало ожидать. И именно
это разнообразие, как мы теперь видим, в конце концов
составляет интерес этого пучка и придает ему его
настоящий облик. При нынешнем состоянии нашей науки среди так
называемых «неандерталоидных» форм выделяются две
различные группы, каждая из которых выражает различную
стадию филетической эволюции, — группа законченных форм и
молодая группа.
а) Законченная группа — в которой продолжают жить
(survivent), а затем угасают различные, более или менее
автономные побеги. Они, вероятно, составляли, как мы сказали,
мутовку предгоминидов. На Яве это человек из Соло1,
прямой и столь мало изменившийся потомок тринильского
человека. В Африке — чрезвычайно грубый родезийский
человек. И, наконец, в Европе, если не ошибаюсь, сам
неандертальский человек, который, несмотря на свое
замечательное и настойчивое распространение по всей Западной
1 Найденный во многих экземплярах в горизонтальных террасах,
нивелирующих собранный в складки слой Триниля, Homo Sapiens
представляет собой, видимо, не что иное, как крупного питекантропа с более
выпуклым черепом. Почти уникальный в палеонтологии случай, когда ту
же самую филу обнаруживают в том же самом месте сквозь геологически
несогласованное залегание пластов на двух различных стадиях своего
развития. — Примеч. автора.
феномен человека
311
Европе, представляет собой лишь последнюю листву
отмирающей ветви.
б) Но также молодая группа, еще плохо выясненная
туманность псевдонеандерталоидов, с такими же весьма
примитивными, но заметно модернизированными или
модернизируемыми чертами — голова более круглая, орбиты менее выдаются
вперед, клыковые ямки более выражены, иногда намечается
подбородок. Таков человек из Штейнгейма. Таков человек из
Палестины. Это, несомненно, неандертальцы. Но уже
насколько ближе к нам!.. Прогрессивная ветвь, я бы сказал,
дремлющая в ожидании близкого пробуждения.
Рассмотрим внимательнее с географической и
морфологической сторон этот тройной пучок. Еще не образуя
интересующий нас комплекс, он рисует знакомое расположение. Это
полный, почти идеальный разрез зоологического веера: здесь
и листья, опадение которых заканчивается, и листья, еще
зеленые, которые, однако, начинают желтеть, и еще свернутые,
но полные сил листья в середине букета пальмовых ветвей.
3. Комплекс Homo Sapiens
Большое удивление ботаника вызывает то, что в начале
мелового периода саговниковые и хвойные леса были
внезапно сменены и поглощены лесом покрытосеменных —
платанами, дубами... в большинстве нашими нынешними лесными
породами, в совершенно зрелом виде хлынувшими на юрскую
флору из какого-то неизвестного района земного шара.
Столь же велико замешательство антрополога, когда в
пещерах, едва разделенных перекрытием из сталагмитов, он
открывает в следующих друг над другом напластованиях мусть-
ерского человека и кроманьонского или ориньякского человека.
В этом случае геологического разрыва практически нет. А
фундаментальное омоложение человечества, однако, происходит.
312
Пьер Тейяр де Шарден
Поверх неандертальцев оказывается Homo Sapiens,
совершивший внезапное нашествие, подгоняемый действием климата
или душевным беспокойством.
Откуда пришел этот новый человек?.. Кое-кто из
антропологов хотел бы видеть в нем завершение некоторых потомств,
уже замеченных в предшествующие эпохи, например, прямого
потомка синантропа. По определенным техническим
соображениям и еще более в силу общих аналогий дело следует
представлять иначе. Без всякого сомнения, где-то и по-своему
человек верхнего палеолита должен был пройти предгоминидную,
а потом неандерталоидную фазы. Но подобно
млекопитающим трехбугорчатым и всем другим филам он ускользает от
нашего видения в возможно ускоренном ходе этого
эмбриогенеза. Скорее наслоение и замена, чем непрерывность и
продолжение, здесь снова представляют собой закон смены,
господствующий в истории. И поэтому я охотно представляю себе
нового пришельца возникшим из автономной, долгое время
скрытой, хотя и втайне активной эволюционной линии,
которая в один прекрасный день выступила победоносно среди
всех других линий, несомненно, из самой сердцевины этих
псевдонеандерталоидов, живучий и, вероятно, очень древний
пучок которых мы выше отметили. При любой гипотезе
имеется один безусловный факт, допускаемый всеми. Человек,
которого мы замечаем в конце четвертичного периода, — это
уже действительно современный человек во всех отношениях.
И прежде всего, без всякого сомнения, анатомически.
Высокий лоб с небольшими глазными впадинами; сильно
выступающие теменные кости; слабый и уходящий под выпуклую
черепную коробку затылочный гребень; облегченная челюсть
с выдающимся вперед подбородком — все эти признаки, столь
ярко выраженные у последних обитателей пещер, — это
определенно наши признаки. Настолько наши, что начиная с
этого момента палеонтологу, привыкшему работать с резкими
морфологическими различиями, уже нелегко отличить
останки ископаемого человека от останков ныне живущего челове-
феномен человека
313
ка. Для этой тонкой задачи его методы, когда различия
определяются на глаз, более недостаточны, отныне они должны
уступить место техническим приемам (и дерзаниям) самой
точной антропологии. Недостаточно больше и восстановления в
общих чертах поднимающихся горизонтов жизни... Но для
периода протяженностью в 30 тысячелетий необходим анализ
запутанных нюансов, образующих наш первый план. Тридцать
тысяч лет. Длительный период в масштабе нашей жизни. Одна
секунда для эволюции. С остеологической точки зрения в этом
интервале вдоль человеческой филы нет заметного разрыва и
даже до некоторой степени нет никакого значительного
изменения в развитии ее соматического разветвления.
Но вот что удивительнее всего. Само по себе совершенно
естественно, что стебель Homo Sapiens fossilis, исследуемый у
своей исходной точки, оказывается отнюдь не простым, а по
составу и дивергенции своих волокон обнаруживает сложную
структуру веера. Таково, как мы знаем, первоначальное
положение всякой филы на древе жизни. Но по крайней мере на
этих глубинах мы могли бы рассчитывать найти букет
относительно примитивных и генерализированных форм — нечто
предшествующее по форме ныне существующим расам.
Однако мы встречаем скорее противоположное. В самом деле,
какими были (в той мере, в какой по костям можно судить о
теле и коже) жившие в век Оленя первые представители
новой, только что возникшей человеческой мутовки? Такими же,
как те, которые и поныне живут приблизительно в тех же
местах Земли, — черными, белыми, желтыми (самое большее
предчерными, предбелыми, преджелтыми), и эти группы, в
общем, уже располагались с юга на север и с запада на восток
в их нынешних географических зонах — вот что мы видим в
Старом Свете, от Европы до Китая, к концу последнего
ледникового периода. Стало быть, когда в человеке верхнего
палеолита отмечаешь не только существенные анатомические
признаки, но и следуешь за его основными этнографическими
линиями, то поистине открываешь самих себя, наше собствен-
314
Пьер Тейяр де Шарден
ное детство. Уже не только скелет современного человека, но
и основные части современного человечества. Та же общая
форма тела, то же основное распределение рас. Та же (по
крайней мере намечающаяся) тенденция этнических групп к
соединению в цельную систему вопреки всяким различиям. И
(как же этому теперь не последовать!) те же существенные
устремления в глубине душ.
У неандертальцев, как мы видели, уже явно
обнаруживается психическая ступень, отмечаемая в числе других признаков
появлением в пещерах первых захоронений. Даже у самых
типичных неандертальцев общепризнано наличие пламени
настоящего разума. Однако деятельность этого разума была в
значительной степени сведена к заботам о сохранении
существования и о размножении. Были ли заботы еще о чем-либо
другом, мы не знаем или не обнаруживаем. О чем могли
думать эти наши дальние родственники? Мы не имеем никакого
понятия об этом. Напротив, у Homo Sapiens в век Оленя мысль,
еще совсем юная, окончательно высвобождается,
запечатлевается на стенах пещер. Новые пришельцы приносят с собой
искусство — еще натуралистическое, но удивительно
совершенное. И благодаря языку этого искусства мы впервые
можем проникнуть в сознание исчезнувших существ, кости
которых извлекаем. Удивительная духовная близость, вплоть до
деталей! Обряды, изображенные красной и черной краской на
стенах пещер Испании, Пиренеев, Перигора, не повторяются
ли они на наших глазах в Африке, в Океании, даже в
Америке? Какое, например, различие, как уже отмечалось, между
шаманом из пещеры «Трех Братьев», вырядившимся в шкуру
оленя, и каким-нибудь океанийским божеством?.. Но это еще
не самое важное. Мы можем ошибиться, интерпретируя на
современный лад отпечатки рук, ритуальные изображения
заколдованных бизонов, эмблемы плодовитости, в которых
выражены занятия и религия ориньякца или магдаленца. Но мы
не можем ошибиться, когда и в совершенстве передачи
движения и силуэтов, и в неожиданной игре орнаментальной че-
Феномен человека
315
канки обнаруживаем у художников этого отдаленного периода
наблюдательность, воображение, радость созидания — эти
цветы сознания, способного не только размышлять, но и
прекрасно размышлять о себе самом. Таким образом, изучение
скелетов и черепов не обмануло наших надежд. В
верхнечетвертичный период перед нами выступает современный
человек в полном смысле этого слова — еще не взрослый человек,
но уже достигший «сознательного возраста». С этого момента
развитие его мозга в сравнении с нашим закончено, настолько
закончено, что начиная с этой эпохи не произошло никакого
ощутимого изменения, которое бы еще более улучшило
органическое орудие нашей мысли.
Значит ли это, что к концу четвертичного периода
эволюция в человеке остановилась?
Ничуть. Но, не предрешая того, что развитие может
незаметно продолжаться в глубине нервных систем, эволюция с
этого момента явно вышла за рамки своих анатомических форм,
чтобы распространиться на индивидуальные и коллективные
зоны психической спонтанности или даже, может быть,
совсем переместить в них свой жизненный центр.
Отныне мы будем выявлять и прослеживать ее почти
исключительно в этой форме.
4. Неолитическая метаморфоза
Насколько можно проследить на развитии живых фил, по
крайней мере фил высших животных, у которых это более
удобно сделать, социализация представляет собой относительно
позднее завоевание. Она возникает как завершение зрелости.
В человеке по причинам, тесно связанным со способностью
рефлексии, трансформация ускоряется.
Наши предки в самый отдаленный из доступных нам
периодов предстают перед нами группами, вокруг огня.
316
Пьер Тейяр де Шарден
Однако сколь бы ясными в эти весьма отдаленные эпохи
ни были признаки ассоциации, феномен вырисовывается еше
не полностью. Даже в верхнем палеолите известные нам
племена представляют собой, по-видимому, лишь довольно слабо
связанные группы бродячих охотников. И только в неолите
между человеческими элементами начинает возникать
большая спаянность, и этот процесс уже не останавливается.
Неолит — период, игнорируемый учеными, изучающими
предысторию, потому что он слишком близок к нам. Период,
игнорируемый и историей, потому что его стадии не могут
быть точно датированы. Однако это самый критический и
величественный из всех периодов прошлого — период
возникновения цивилизации.
Как произошло это возникновение? Опять же в силу
законов, определяющих наше видение прошлого. Мы этого не
знаем. Несколько лет назад о промежутке между последними
уровнями с обтесанными камнями и первыми слоями с
полированными камнями и глиняной посудой говорили
просто как о «большом разрыве». С тех пор ряд лучше изученных
промежуточных горизонтов мало-помалу смыкает края
расщелины. Но она все-таки остается. Что это — действие
миграций или результат подражания? Внезапно накатившаяся
какая-то этническая волна, неслышно образовавшаяся где-то в
другом месте, в самых плодородных районах земного шара,
или неодолимое распространение плодотворных новшеств?
Перемещение народов или перемещение культуры?.. Мы еще не
можем ответить. Достоверно можно сказать лишь то, что по
истечении периода, не принимаемого в расчет геологами, но
достаточно продолжительного для приобретения умения
возделывать растения и приручения животных, которые служат
нам еще и поныне, в тех же областях вместо охотников на
лошадей и оленей мы находим оседлое и организованное
человечество. За один или два десятка тысячелетий человек
поделил Землю и укоренился на ней.
Феномен человека
317
Как будто в этот решающий период социализации, как и
в момент рефлексии, пучок относительно независимых
факторов таинственно слился, чтобы поддержать и ускорить
продвижение гоминизации. Попытаемся в этом разобраться.
Прежде всего непрекращающийся прогресс размножения.
Вследствие быстрого роста числа индивидов свободная
территория уменьшается. Группы сталкиваются между собой. По
этой причине амплитуда перемещений уменьшилась, и встал
вопрос об извлечении наибольших результатов из все более
ограниченных владений. Можно предположить, что под
давлением этой необходимости возникла идея сохранения и
воспроизводства на месте того, что раньше приходилось искать и
преследовать вдали. Разведение скота и обработка земли
заменяют сбор плодов и охоту. Пастух и земледелец.
Из этой важной перемены вытекает все остальное.
Прежде всего в растущих поселениях появляется сложная
совокупность прав и обязанностей, вынуждающая
придумывать всякого рода общинные структуры и законы, следы
которых сохранились до нашего времени в тени великих
цивилизаций у менее развитого населения Земли.
Социально в области собственности, морали, брака,
можно сказать, было испробовано все...
В то же самое время в более устойчивой и
густонаселенной среде первых земледельческих поселений узаконивается и
разгорается вкус к исследованиям и потребность в них.
Чудесный период исканий и изобретений, когда во всем блеске, в
несравненной свежести нового начинания, в сознательной
форме ярко проявляются вечные пробные нащупывания
жизни. Все, что можно было испробовать, было испробовано в
эту удивительную эпоху. Отбор и эмпирическое улучшение
фруктов, злаков и домашних животных. Гончарное ремесло.
Ткачество. Очень рано появляются первые элементы
пиктографического письма и очень скоро возникают первые
зачатки металлургии.
318
Пьер Тейяр де Шарден
Тогда более сплоченное и лучше снаряженное для
завоевания человечество может наконец бросить свои последние
шеренги на приступ позиций, которые еще не были заняты.
Отныне оно в полной экспансии. В самом деле, уже на заре
неолита через Аляску, освободившуюся от льдов, а может быть,
и другими путями человек проникает в Америку, чтобы там на
новом материале и с новыми затратами терпеливо продолжать
работу по устройству поселений и приручению животных. Здесь
еще много охотников и рыбаков, которые, несмотря на
употребление гончарной посуды и полированных камней,
продолжали вести палеолитический образ жизни. Но радом с ними
уже были и настоящие земледельцы, употреблявшие в пищу
маис. И, несомненно, в это же время распространяется через
Тихий океан другой человеческий поток, движение которого
прослеживается и по сейчас наблюдаемой дорожке бананов,
манго, кокосовых пальм. Удивительный случай!
После этой метаморфозы, о совершении которой, я
повторяю еще раз, мы знаем лишь по результатам, практически весь
мир покрывается населением, остатки которого —
полированные орудия, скалки для размола зерна, осколки ваз —
устилают всюду старую почву континентов, где она открывается под
недавно образовавшимся перегноем и песками.
Несомненно, это еще сильно раздробленное человечество.
Чтобы составить о нем представление, надо вообразить
Америку или Африку, когда туда впервые прибыли белые:
мозаика групп, этнически и социально сильно отличающихся друг
от друга.
Но уже обрисовавшееся и связанное между собой
человечество. Начиная с века Оленя народы мало-помалу нашли
вплоть до деталей свое окончательное место. В результате
торговли предметами и передачи идей проводимость от одних к
другим увеличивается. Образуются традиции. Развивается
коллективная память. Какой бы тонкой и зернистой ни была эта
первая пленка ноосферы, она начала замыкаться и уже
сомкнулась, окружив Землю.
феномен человека
319
5. Продолжение неолита и возвышение Запада
С того времени, когда мы еще не знали палеонтологии
человека, у нас сохранилась привычка выделять в особый
период какие-нибудь шесть тысяч лет, от которых до нас дошли
письменные или датированные документы. Это история в
противоположность предыстории. В действительности такого
разрыва не существует. Чем лучше мы начинаем видеть прошлое,
тем больше убеждаемся, что так называемое «историческое»
время (вплоть до «современного» времени и включая его) —
это всего лишь прямое продолжение неолита. Более сложное
и дифференцированное — несомненно, и об этом сейчас
будет сказано. Но время, развивающееся в сущности по тем же
линиям и на том же уровне.
Как с биологической точки зрения, которую мы
разделяем, определить и представить развитие гоминизации в течение
столь краткого и столь изумительно плодотворного периода?
В подвижном множестве учреждений, народов, империй
история регистрирует, главным образом, нормальное развитие
Homo Sapiens в социальной атмосфере, созданной
неолитической трансформацией. Наиболее старые чешуйки
постепенно опадают, лишь некоторые из них, например, такие, как
австралийцы, еще сохраняются на окраинах нашей
цивилизации и континентов. Другие стебли, расположенные ближе к
центру и более крепкие, напротив, выделяются и
доминируют, стремясь монополизировать почву и свет. Здесь —
разреживающее крону опадение листьев, там — сгущающее ее
распускание почек. Ветви, которые засыхают, ветви, которые
покоятся, ветви, которые устремляются вперед, чтобы все
захватить. Бесконечное скрещивание между собой вееров, ни
один из которых, даже при отходе на два тысячелетия назад,
не обнаруживает ясно своего черешка... Целый рад случаев,
ситуаций, внешних проявлений, обычно встречающихся у
любой филы, находящейся в состоянии активного разрастания.
320
Пьер Тейяр де Шарден
Но все ли это?
Можно было бы думать, что крайняя трудность выяснения
филогенеза человека, начиная с неолита, как и
исключительный интерес к нему, порождены близостью фактов,
позволяющей как бы невооруженным глазом проследить
биологический механизм разветвления видов. В действительности здесь
происходит нечто большее.
До тех пор пока наука имела дело с более или менее
обособленными «доисторическими» человеческими группами,
находящимися в той или иной мере в состоянии
антропологического формирования, еще могли применяться общие правила
филогенеза животных хотя бы приблизительно. Но, начиная с
неолита, влияние психических факторов явно доминирует над
все более приглушенными вариациями соматических
факторов. И тогда на первый план выступают два ряда действий, о
которых упоминалось выше при описании основных черт
процесса гоминизации: 1) прежде всего поверх генеалогических
мутовок появляются политические и культурные единства —
сложная гамма группировок, которые в различных аспектах
географического распределения, экономических связей,
религиозных верований, социальных институтов оказываются
способными, поглотив «расу», интерферировать между собой в
любых пропорциях; 2) и одновременно между этими
ветвями нового рода появляются силы сращивания (анастомоза,
слияния), высвобожденные из этих ветвей с помощью
индивидуализации психологической оболочки или, точнее,
психологической оси. Целая совокупная игра дивергенций и
конвергенции.
Нет нужды настаивать на реальности, разнообразии и
постоянном возникновении коллективных человеческих единств,
дивергентных по крайней мере потенциально. Возникновение,
умножение и эволюция наций, государств, цивилизаций... Это
зрелище везде перед нашими глазами; его перипетии
заполняют анналы истории народов. Если мы хотим осмыслить этот
спектакль и оценить его драматичность, не следует забывать
Феномен человека
321
только одно. В этой рационализированной форме, сколь бы
ни были гоминизированными события, человеческая история
на свой лад и на своем уровне реально продолжает
органическое развитие жизни. Благодаря присущим ей феноменам
социального разветвления она все еще является естественной
историей.
Но здесь явления слияния гораздо тоньше и богаче
биологическими возможностями. Попробуем проследить их
механизм и их последствия.
Взаимодействие слабо «психизированных» животных
ветвей или фил ограничивается соревнованием и при случае —
устранением. Более сильный оттесняет более слабого и в
конце концов подавляет его. Исключение из этого грубого, почти
механического закона замены составляют лишь «симбиозные»
ассоциации (в особенности функциональные) у низших
организмов или порабощение одной группы другой у наиболее
социализированных насекомых.
У человека (по крайней мере у посленеолитических
людей) физическое устранение становится скорее исключением
или, во всяком случае, второстепенным фактором. Каким бы
жестоким ни было завоевание, оно всегда сопровождается
какой-то ассимиляцией. Даже будучи частично
поглощенными, побежденные все еще воздействуют на победителей и
преобразуют их. Как говорят в геологии, они их эндомор-
физируют. Тем более в случае мирного культурного
вторжения. И тем более, когда речь идет об одинаково стойких и
активных народах, которые медленно взаимопроникают при
длительном давлении друг на друга. Наблюдается
взаимопроницаемость психики вместе с замечательным и
знаменательным взаимообогащением. Благодаря этому двойному
воздействию, когда перемещаются и объединяются и этнические
традиции, и гены мозга, выступают и закрепляются настоящие
биологические комбинации. Некогда, на древе жизни, —
простое сплетение стеблей. Теперь, во всей сфере Homo Sapiens, —
синтез.
322
Пьер Тейяр де Шарден
Но, разумеется, не везде в равной мере.
Вследствие случайной конфигурации континентов на
Земле имеются районы, более благоприятные для объединения и
смешения рас — обширные архипелаги, узкие перешейки,
широкие, пригодные для обработки равнины, особенно
орошаемые какой-нибудь крупной рекой. В этих-то
привилегированных местах, естественно, и стремилась с начала оседлой
жизни сосредоточиться, смешаться и накалиться человеческая
масса. Этим объясняется появление, несомненно,
«врожденное» на неолитическом покрове некоторых полюсов
притяжения и организации, — предзнаменование и прелюдия какого-
то высшего и нового состояния ноосферы. Более или менее
выделяются в прошлом пять таких очагов: Центральная
Америка с цивилизацией Майя; южные моря с полинезийской
цивилизацией; бассейн Желтой реки с китайской цивилизацией;
долины Ганга и Инда с цивилизациями Индии; наконец, Нил
и Месопотамия с Египтом и Шумером. Эти очаги появились
(за исключением двух первых, гораздо более поздних),
по-видимому, почти в одну и ту же эпоху. Но они в значительной
степени развиваются независимо друг от друга, и каждый из
них слепо стремится распространить и расширить свое
влияние, как будто он один должен поглотить и преобразовать
Землю.
Поистине, не во встрече ли, конфликте и в конечном
счете постепенной гармонизации этих великих соматопсихичес-
ких потоков состоит сущность истории?
Фактически эта борьба за влияние быстро локализовалась.
Очаг Майя, слишком изолированный в Новом Свете, вскоре
потух полностью, а полинезийский очаг, слишком
разбросанный по однообразному множеству своих далеких островов,
начал сиять в пустоте. Таким образом, партия за будущее мира
разыгрывалась в Азии и Северной Африке между
земледельцами больших равнин.
В первом или втором тысячелетии до нашей эры шансы
партнеров могли казаться одинаковыми. И, однако, познако-
Феномен человека
323
мившись с последующими событиями, мы замечаем ныне, что
у двух наиболее восточных конкурентов уже тогда имелись
признаки слабости.
То ли по присущему ему духовному складу, то ли
вследствие обширности территорий у Китая (разумеется, я имею в
виду старый Китай) отсутствовали вкус и стремление к
глубоким обновлениям. Странную картину являет собой эта
огромная страна, еще вчера представлявшая собой лишь едва
изменившийся живой осколок мира, таким, каким он мог быть
десять тысяч лет назад... Население не только состоит из
земледельцев, но в основном организовано согласно иерархии
территориальных владений, а император фактически
является не кем иным, как самым крупным землевладельцем.
Население, высокоспециализированное на выделке кирпичей,
фарфора и бронзы. Население, превратившее в суеверие
изучение пиктограмм и созвездий. Конечно, невероятно
рафинированная цивилизация, но подобно письму, в котором она
себя столь непосредственно выражает, не меняющая методов
со времени своего начала. В конце XIX века — еще неолит, не
обновленный, как в других местах, а просто бесконечно
усложненный, не только по тем же линиям, но в том же плане,
как будто он не мог оторваться от той Земли, где он
сформировался.
Но в те времена, когда Китай уже врастал в почву,
умножая пробные поиски и открытия, но не создавая физики,
Индия увлеклась метафизикой до того, что этим себя погубила.
Индия по преимуществу район высоких философских и
религиозных давлений... Трудно переоценить мистическое
воздействие, оказанное в прошлом на каждого из нас этим
антициклоном. Но как бы эффективно эти потоки ни освежили и ни
прояснили человеческую атмосферу, следует признать, что
вследствие чрезмерной пассивности и отрешенности они были
не в состоянии устраивать Землю. Выступив в свое время как
великое веяние, но лишь как великое веяние своего времени,
первоначальная душа Индии сникла. Но разве могло быть
324
Пьер Тейяр де Шарден
иначе? Поскольку феномены рассматривались как иллюзия
(майя), а их связь как цепь (карма), то как могли эти доктрины
вдохновить и направить человеческую эволюцию?
Незначительная ошибка — в определении духа и в оценке уз, связывающих
его с сублимациями материи, но в ней заключено все!
Итак, мало-помалу мы отклоняемся ко все более
западным зонам мира — туда, где в долинах Евфрата и Нила, на
берегах Средиземного моря вследствие исключительного
сочетания местоположения и народов в течение нескольких
тысячелетий произошло благоприятное смешение, благодаря
которому, не теряя своей подъемной силы, разум сумел обратиться
к фактам, а религия совместиться с действием. Месопотамия,
Египет, Эллада, вскоре Рим — и над всем этим (к чему я
вернусь в конце книги) таинственный иудео-христианский
фермент, давший Европе ее духовную форму!
Пессимист может легко выделить в этом необычном
периоде ряд цивилизаций, которые рухнули одна за другой. Но с
научной точки зрения правильнее было бы еще раз
распознать под этими последовательными вибрациями великую
спираль жизни, неуклонно поднимающуюся путем смены
форм по магистральной линии своей эволюции. Сузы,
Мемфис, Афины могут погибнуть. Но все более организованное
сознание универсума передается из рук в руки, и его блеск
увеличивается.
В дальнейшем при изложении истории других частей
человечества я постараюсь восстановить величие и
существенность роли, которая им отводится в ожидаемой полноте
Земли. Не признать на данном этапе нашего исследования, что в
период, изучаемый историей, ведущая ось антропогенеза
прошла через Запад — значит извратить факты под влиянием
чувств. В этой выдающей зоне роста и всеобъемлющей
переплавки все, что ныне составляет человека, было найдено или
по крайней мере должно было быть вновь найдено. Ибо даже
то, что было давно известно в других местах, приняло окон-
Феномен человека
325
чательное человеческое значение, лишь войдя в систему
европейских вдей и европейской деятельности. Обычай отмечать
как великое событие открытие Америки Колумбом — это не
простая наивность.
Поистине вокруг Средиземного моря в течение шести
тысяч лет развивалось неочеловечество, которое как раз в
настоящий момент поглощает последние остатки неолитической
мозаики, — это почкование на ноосфере еще одного самого
плотного из всех пластов.
И доказательство этому в том, что от одного края света до
другого все народы, чтобы остаться человечными или стать
таковыми еще больше, ставят перед собой упования и
проблемы современной Земли в тех же самых терминах, в которых их
сумел сформулировать Запад.
Современная Земля
Изменение эры
Во все эпохи человек думал, что он находится на
«повороте истории». И до некоторой степени, находясь на
восходящей спирали, он не ошибался. Но бывают моменты, когда это
впечатление преобразования становится более сильным и в
особенности более оправданным. И мы, конечно, не
преувеличиваем значения нашего современного существования,
когда считаем, что через него осуществляется глубокий вираж мира,
способный смять его.
Когда начался этот вираж? Разумеется, точно определить
это невозможно. Как крупное судно, человеческая масса лишь
постепенно меняет свой ход, так что можно в далеком про-
326
Пьер Тейяр де Шарден
шлом, по меньшей мере начиная с Возрождения, увидеть
первые признаки, указывающие на изменение пути. Во всяком
случае, ясно одно, а именно: к концу XVIII века на Западе был
сделан явственный поворот. И с тех пор, несмотря на то что
мы иногда упрямо считаем себя теми же самыми, мы вступили
в новый мир.
Экономические изменения, во-первых. Какой бы
развитой ни была наша цивилизация, всего лишь двести лет назад
она, как и ранее, была в основном земледельческой и
основывалась на разделе земли. Типом «добра», ядром семьи,
прототипом государства (и даже универсума!) было, как и в первые
периоды существования общества, обработанное поле,
территориальная база. Но в последнее время в результате
«динамизации» денег собственность постепенно превратилась в нечто
неуловимое и безличное — столь неустойчивое, что богатство
наций не имеет почти ничего общего с их границами.
Изменения в промышленности, во-вторых. До XVIII века,
несмотря на многочисленные усовершенствования,
по-прежнему был известен лишь один вид химической энергии — огонь,
и по-прежнему использовался лишь один вид механической
энергии — мускулы людей и животных, умноженные в
машине. Но какие изменения с той поры!..
И в-третьих, социальные изменения. Пробуждение масс...
Даже учитывая только эти внешние признаки, как не
предположить, что великое смятение, которое охватило Запад со
времени Революции, имеет более глубокую и более
благородную причину, чем трудности мира, ищущего утраченное
прежнее равновесие. Кораблекрушение? О нет! Но сильное
волнение неведомого моря, в которое мы только что вошли,
покинув защищавший нас мыс. Как однажды с присущей ему
интуицией сказал Анри Брей, — то, что в настоящее время нас
интеллектуально, политически, даже духовно волнует, весьма
просто: «Мы только что отпустили последние канаты,
которые еще удерживали нас в неолите». Парадоксальная, но яр-
Феномен человека
327
кая формула. Чем больше я думаю над ней, тем больше вижу,
что Брей прав.
В настоящий момент мы переживаем период изменения эры.
Эра промышленности. Эра нефти, электричества и атома.
Эра машины. Эра крупных коллективов и науки... Будущее
даст более подходящее название той эре, в которую мы
вступаем. Термин не играет роли. Напротив, имеет значение то,
что мы имеем возможность сказать, что ценой наших
лишений в нас самих и вокруг нас делается еще один, решающий
шаг жизни. После долгого вызревания, скрытого кажущейся
неизменностью земледельческих веков, наконец пришел час
нового изменения состояния, который отмечен неизбежными
муками. Были первые люди — свидетели нашего
возникновения, будут люди, которые станут свидетелями великих сцен
финала. Удача и честь нашего краткого существования
заключена в его совпадении с преобразованием ноосферы...
В этих туманных и напряженных зонах, где настоящее
сливается с будущим, в бурлящем мире мы лицом к лицу
сталкиваемся со всем величием феномена человека, величием,
которого он дотоле не достигал. Здесь или нигде, теперь или
никогда, при данном максимуме и приближении мы лучше,
чем кто-либо из наших предшественников, можем оценить
значение и смысл гоминизации. Посмотрим же внимательно
и постараемся понять. А для этого попытаемся, отвлекшись от
внешней стороны событий, расшифровать своеобразную
форму духа, возникающего в недрах современной Земли.
Земля, дымящая заводами. Земля, трепещущая делами.
Земля, вибрирующая сотнями новых радиации. Этот великий
организм в конечном счете живет лишь для новой души и
благодаря ей. Под изменением эры — изменение мысли. Но где
найти, где поместить это обновляющее и тонкое изменение,
которое, не меняя заметно наши тела, делает нас новыми
существами? Нигде, кроме как в новом предчувствии,
меняющем в своей целостности облик универсума, в котором мы
развиваемся, иначе говоря, в пробуждении.
328
Пьер Тейяр де Шарден
Конечно, не просто открытие и покорение других сил
природы в течение жизни четырех или пяти поколений сделало
нас, что бы там ни говорилось, столь отличными от наших
предков, столь честолюбивыми, но также и столь
беспокойными. В сущности, если не ошибаюсь, это объясняется
следующим: мы осознали увлекающее нас движение и тем самым
заметили грозные проблемы, поставленные сознательным
осуществлением человеческого усилия.
1. Открытие эволюции
а. Восприятие пространства—времени
Каждый из нас утратил воспоминание о том моменте,
когда, впервые открыв глаза, он увидел свет и предметы, в
беспорядке низвергающиеся на него, — все в одной и той же
плоскости. Требуется сделать большое усилие, чтобы представить
себе то время, когда мы не умели читать, или вообразить себе
тот период, когда мир для нас ограничивался стенами нашего
дома и семейного круга...
Подобно этому нам кажется невероятным, что могли жить
люди* которые и не подозревали, что звезды мерцают над нами
на расстояниях в сотни световых лет или что контуры жизни
начали вырисовываться уже миллионы лет назад у границ
нашего горизонта.
И однако достаточно открыть любую из чуть пожелтевших
книг, в которых авторы XVI и даже еще XVIII века пространно
рассуждали о структуре мира, чтобы с изумлением
констатировать, что наши прапрапрадедушки чувствовали себя совершенно
непринужденно в пространстве-ящике, где звезды вращались
вокруг Земли менее шести тысяч лет. В космической атмосфере,
в которой мы бы сразу же задохнулись, в перспективе, куда мы
Феномен человека
329
бы физически были не в состоянии вступить, они дышали без
малейшей стесненности, если не полной грудью...
Что же произошло в период, разделяющий нас?
Я не знаю более волнующей, более яркой картины
биологической реальности ноогенеза, чем картина разума,
стремящегося со времени своего возникновения преодолеть шаг за
шагом стискивающую иллюзию близости.
В этой борьбе за овладение размерами и рельефом
универсума сначала отступило пространство — естественно, потому,
что оно более осязаемо. Фактически первый тур в этой борьбе
был выигран очень давно, когда человек (несомненно, какой-
то грек до Аристотеля), изогнув видимую плоскость вещей,
обрел предчувствие, что имеются антиподы. В результате
вокруг круглой Земли сомкнулся и сам небосвод. Но центр
сфер был помещен неправильно. Своим положением он
непоправимо парализовал эластичность системы. И фактически
лишь со времени Галилея путем отказа от старого геоцентризма
мы признали, что небеса бесконечны вширь. Земля — простая
песчинка космической пыли. Бесконечно большое стало
возможным, и тем самым симметрично выступило и бесконечно
малое.
Из-за отсутствия видимых ориентиров труднее оказалось
проникать в глубь веков. Движение небесных светил, форма
гор, химическая природа тел — не представлялись ли все
проявления материи выражением постоянного настоящего?
Физика XVII века была бессильна заставить Паскаля
почувствовать бездну прошлого. Для выявления реального возраста
Земли, а затем и ее элементов надо было, чтобы человек
случайно заинтересовался одним из явлений средней
мобильности, например жизнью или даже вулканами. Таким образом,
лишь через узкую щель едва нарождавшейся тогда
«естественной истории» свет начиная с XVIII века проникает в лежащие
под нашими ногами большие глубины. Сначала считалось, что
время, необходимое для образования мира, было весьма
непродолжительным. Но, во всяком случае, начало было поло-
330
Пьер Тейяр де Шарден
жено — выход открыт. После стен пространства,
поколебленных Возрождением, стал колебаться, начиная с Бюффона, пол
(а затем потолок!) времени1. С тех пор под постоянным
напором фактов процесс еще больше ускорился. Вот уже скоро
двести лет, как происходит раскручивание спирали (detente),
но оно еще не смогло распустить витки мира. Все больше
расстояние между оборотами — и все появляются другие, более
глубокие обороты...
Но на этих первых стадиях пробуждения человеческого
интереса к космическим далям пространство и время, сколь
бы большими они ни были, оставались еще однородными в
себе и независимыми друг от друга. Два отдельных
вместилища — несомненно, все более и более обширных, но в которых
вещи были нагромождены и разбросаны без определенного
физического порядка.
Два отсека безмерно расширились. Но, как и раньше,
казалось, что внутри каждого из них предметы перемещаются
столь же свободно. Разве нельзя было поместить их
безразлично где — там или здесь? По желанию подвинуть вперед,
отодвинуть назад, даже убрать вовсе? А если формально не
отваживались на эту игру мысли, то и не осознавали, по
крайней мере ясно, в какой степени и почему она невозможна.
Этот вопрос не ставился.
Лишь в середине XIX века опять-таки под влиянием
биологии начал наконец проливаться свет, выявляя необратимую
взаимосвязь всего существующего. Обнаружилась последовательность
развития жизни и вскоре после этого последовательность
развития материи. Малейшая молекула углерода по своей природе и
положению — функция совокупных космических процессов.
Мельчайшее одноклеточное структурно так вплетено в ткань
жизни, что прекращение его существования вызвало бы наруше-
1 Имеются в виду геологические работы французского
естествоиспытателя Жоржа-Луи-Леклерка Бюффона (1707—1788), в том числе его
«Теория Земли» (1749 г.), геологические разделы «Естественной истории»
(тт. 1—36, 1749—1788 гг.) и в особенности «Эпохи природы» (1778 г.). —
Примеч. пер.
Феномен человека
331
ние ipso facto1 всей сети биосферы. Размещение,
последовательность и солидарность существ зависят от их конкретного места в
общем генезисе, время и пространство органически соединяются,
чтобы вместе выткать ткань универсума... Вот к чему мы
пришли, вот что мы видим ныне.
Психологически, что скрывается за этим посвящением в
тайну?
Если бы вся история не гарантировала нам, что истина,
увиденная однажды, хотя бы даже одним умом, в конечном
счете станет достоянием коллективного человеческого
сознания, было бы отчего потерять веру или терпение, констатируя,
сколько умов, даже незаурядных, еще и поныне отвергают идею
эволюции. Для многих людей эволюция — это все еще
трансформизм, а трансформизм — это лишь старая дарвиновская
гипотеза, столь же локальная и устаревшая, как лапласовская
концепция происхождения Солнечной системы или вегене-
ровская гипотеза перемещения континентов. Поистине слепы
те, кто не хочет видеть размаха движения, которое, выйдя
далеко за рамки естествоведения, последовательно захватило
химию, физику, социологию и даже математику и историю
религий. Одна за другой всколыхнулись все области
человеческого знания, подхваченные одним и тем же глубоким
стремлением к изучению какого-либо вида развития.
Что такое эволюция — теория, система, гипотеза?.. Нет,
нечто гораздо большее, чем все это: она — основное условие,
которому должны отныне подчиняться и удовлетворять все
теории, гипотезы, системы, если они хотят быть разумными и
истинными. Свет, озаряющий все факты, кривая, в которой
должны сомкнуться все линии, — вот что такое эволюция.
В течение полутора веков в наших умах осуществляется,
возможно, самое изумительное событие, когда-либо
зарегистрированное историей со времени возникновения ступени
мышления, — проникновение сознания (уже навсегда) в сферу
новых измерений и, следовательно, возникновение универсума,
1 тем самым (лат.). — Примеч. ред.
332
Пьер Тейяр де Шарден
всецело обновленного путем простого преобразования его
внутренней основы без изменения линий и складок.
До сих пор мир статичный и делимый на части, казалось,
покоился на трех осях своей геометрии. Теперь он составляет
один поток.
То, что делает человека «современным» (и в этом смысле
масса наших современников еще не современна), — это
способность видеть не только в пространстве, не только во времени, но
и в длительности или, что то же самое, в биологическом
пространстве—времени и, больше того, способность все
рассматривать только в этом аспекте — все, начиная с самого себя.
Нам остается сделать последний шаг, чтобы войти в
сердцевину метаморфозы.
Ь. Погружение в длительность
Очевидно, человек не мог заметить вокруг себя эволюции,
не чувствуя, что она в какой-то степени подхватила и его. И
Дарвин это хорошо показал. Тем не менее, наблюдая прогресс
трансформистских взглядов за последнее столетие, с
удивлением констатируешь, сколь наивно натуралисты и физики
сначала воображали, что их самих не затрагивает всеобъемлющий
поток, который они только что подметили. Почти
неисправимо субъект и объект стремятся отдалиться друг от друга в акте
познания. Мы постоянно склонны выделять себя из
окружающих нас вещей и событий, как если бы мы рассматривали их
извне, тщательно укрывшись в обсерватории, где они не в
состоянии повлиять на нас: как будто мы зрители, а не
участники происходящего. Этим объясняется то, что однажды
поставленный последовательным развитием жизни вопрос о
происхождении человека долгое время относился лишь к его
соматической, телесной стороне. Дескать, длительное
наследование животных признаков действительно могло
сконструировать наши члены. Наш же дух — статья особая. Как бы
Феномен человека
333
материалистически ни рассуждали первые эволюционисты, им
не приходила в голову мысль, что их разум ученых сам по себе
имеет некоторое отношение к эволюции.
И на этой стадии они находились еще на полпути к истине.
С самой первой страницы этой книги я пытаюсь показать
лишь одно: по неустранимым причинам однородности и
стройности волокна космогенеза должны быть продолжены в нас
глубже, чем до тела и костей. Нет, в жизненный поток мы
вовлечены не только материальной стороной нашего существа.
Но как тончайший флювд пространство—время, заполнив наши
тела, проникает в нашу душу. И заполняет ее. Оно
смешивается с ее свойствами до такой степени, что вскоре душа уже не
знает, как отличить от него самое себя. Для того, кто умеет
видеть, очевидно, что от этого потока, о котором можно
судить лишь по возрастанию сознания, ничто больше не
ускользает, даже то, что находится на вершинах нашего бытия. Не
является ли феномен возникновения тем самым актом,
посредством которого острие нашего ума проникает в абсолютное? В
общем вначале обнаруженная в одной точке, затем
волей-неволей распространенная на весь неорганический и
органический объем материи эволюция начинает захватывать, хотим мы
того или нет, психические зоны мира, передавая духовным
конструкциям жизни не только космический материал, но и
космическую «первичность», до сих пор закрепленные наукой
за вихревой мешаниной старого «эфира».
В самом деле, можно ли включить мысль в органический
поток пространства—времени, не оказавшись вынужденным
предоставить ей первое место в этом процессе? Как
представить себе космогенез, распространенный на дух, не
оказавшись тем самым перед лицом ноогенеза?
Эволюция не просто включает мысль в качестве аномалии
или эпифеномена, а легко отождествляется с развитием,
порождающим мысль, и сводится к нему, так что движение
нашей души выражает сам прогресс эволюции и служит его
мерилом. Человек, по удачному выражению Джулиана Хаксли,
открывает, что он не что иное, как эволюция, осознавшая саму
334
Пьер Тейяр де Шарден
себя. До тех пор пока наши современные умы (именно потому,
что они современные) не утвердятся в этой перспективе, они
никогда, мне кажется, не найдут покоя. Ибо на этой и только
на этой вершине их ожидает покой и озарение.
с. Озарение
В сознании каждого из нас эволюция замечает саму себя,
осознавая себя...
Этот весьма простой взгляд, который, я полагаю, станет
для наших потомков столь же инстинктивным и привычным,
как восприятие третьего измерения пространства для ребенка,
придает миру новое, исключительно систематическое
освещение, идущее от нас.
Шаг за шагом, начиная с «молодой Земли», мы
проследили по восходящей линии последовательный прогресс сознания в
формирующейся материи. Достигнув вершины, мы можем
теперь обернуться и попытаться одним взглядом охватить по
нисходящей линии всеобщий распорядок. Поистине проверка от
обратного дает решающее доказательство совершенства
гармонии. Со всякой другой точки зрения что-то не вяжется, что-
то «хромает», ибо человеческая мысль не находит
естественного, генетического места в пейзаже. Здесь же при взгляде
сверху вниз, начиная с нашей души включительно, линии
тянутся или удаляются, не искривляясь и не разрываясь. Сверху
вниз продолжается и развертывается тройное единство —
единство структуры, единство механизма, единство развития.
/. Единство структуры
«Мутовка», «веер»...
Этот рисунок во всех масштабах мы видели на древе
жизни. Он был вновь обнаружен у истоков человечества и
главных этапах его развития. Он просматривался в сложных по
Феномен человека
335
своей природе разветвлениях, в которых смешаны ныне
нации и расы. Наш глаз, теперь более чувствительный и лучше
приспособленный, в состоянии различить все тот же мотив в
будущих формах, все более нематериальных.
По привычке мы разгораживаем человеческий мир на
отсеки различных «реальностей»: естественное и искусственное,
физическое и моральное, органическое и юридическое...
В пространстве—времени, закономерно и обязательно
охватывающем развитие духа в нас, границы между
противоположными членами каждой из этих пар стираются. В самом
деле, так ли уж велико различие с точки зрения экспансии
жизни между позвоночным, распластавшим в полете свои
оперенные члены, и авиатором, летящим на крыльях, которые он
приделал себе искусственно? Разве опасное и неотвратимое
действие энергии сердца физически менее реально, чем
действие сил всемирного тяготения? И, наконец, что на самом
деле представляет собой хитросплетение наших социальных
рамок, какими бы условными и изменчивыми они ни
казались, как не усилие мало-помалу выделить то, что однажды
должно стать структурными законами ноосферы?.. Если
только искусственное, моральное, юридическое сохраняет свои
жизненные связи с потоком, поднимающимся из глубин
прошлого, то не является ли оно просто гоминизированным
естественным, физическим и органическим?
С этой точки зрения, с точки зрения будущей
естественной истории мира, различия, которые мы еще по привычке
сохраняем, рискуя неправомерно разгородить мир, теряют свое
значение. И тогда снова появляется эволюционный веер; он
продолжается, соприкасаясь с нами, в тысяче социальных
явлений, о которых мы и подумать не могли, что они столь тесно
связаны с биологией: в формировании и распространении
языков; в создании и распространении философских и религиозных
учений... Во всех этих пучках человеческой деятельности
поверхностный взгляд увидит лишь ослабленный и случайный отзвук
336
Пьер Тейяр де Шарден
процессов жизни. Он, не рассуждая, зарегистрирует странный
параллелизм или отнесет его на словах за счет какой-то
абстрактной необходимости.
Для того, кто почувствовал полный смысл эволюции,
необъяснимая схожесть превращается в тождество — в
тождество структуры, которое в различных формах осуществляется
снизу вверх, от порога к порогу, от корней до цветка — путем
органической непрерывности движения или, что одно и то
же, путем органического единства среды.
Социальный феномен — кульминация, а не ослабление
биологического феномена.
2 Единство механизма
«Нащупывание» и «изобретение»...
Мы инстинктивно прибегли к этим словам, когда,
описывая последовательное появление зоологических групп,
столкнулись с фактами «мутаций».
Но что в действительности означают эти выражения,
может быть, всецело отягощенные антропоморфизмом?
У истоков вееров учреждений и идей, которые,
скрещиваясь, образуют человеческое общество, неоспоримо появляется
мутация. Она появляется везде, постоянно вокруг нас и как
раз в тех двух формах, которые предугадывает и между
которыми колеблется биология: в одном месте мутации,
сконцентрированные вокруг единственного очага, в другом —
«массовые мутации», сразу же, как поток, увлекающие целые части
человечества. В этом случае, поскольку феномен происходит в
нас самих и мы видим его полное функционирование, все
окончательно проясняется. И тогда мы можем констатировать, что,
активно и финалистски истолковывая прогрессирующие скачки
жизни, мы не ошибались. Ибо в конце концов, если
действительно наши «искусственные» сооружения не что иное, как
закономерное продолжение нашего филогенеза, то столь же
закономерно и изобретение, этот революционный акт, благо-
Феномен человека
337
даря которому одно за другим появляются творения нашей
мысли, может рассматриваться как осознанное продолжение
скрытого механизма, регулирующего произрастание всякой
новой формы на стволе жизни.
Это не метафора, а аналогия, основанная на явлениях
природы. То же самое и здесь, и там, но в гоминизированном
состоянии просто лучше определимое.
И по этой причине здесь опять свет, отраженный от
самого себя, снова отправляется в путь и как единый луч
снова спускается до нижних границ прошлого. Но на этот раз
пучок этого света освещает, от нас до самого низа, не
бесконечную игру переплетенных мутовок — он освещает
длинный след открытий. На одной и той же огненной трассе
инстинктивные пробные нащупывания первой клетки смыкаются
с научными поисками наших лабораторий. Склонимся же с
уважением перед веянием, наполняющим наши сердца
тревогами и радостями «все испытать и все найти». Мы чувствуем,
что через нас проходит волна, которая образовалась не в нас
самих. Она пришла к нам издалека, одновременно со светом
первых звезд. Она добралась до нас, сотворив все на своем
пути. Дух поисков и завоеваний — это постоянная душа
эволюции.
И, следовательно, во все времена.
3. Единство развития
«Восхождение и распространение сознания».
Человек не центр универсума, как мы наивно полагали, а
что много прекрасней, уходящая ввысь вершина великого
биологического синтеза. Человек, и только он один, — последний
по времени возникновения, самый свежий, самый сложный,
самый радужный, многоцветный из последовательных
пластов жизни.
Таково наше фундаментальное видение. И я к этому не
буду больше возвращаться. Но это видение, заметим себе, об-
338
Пьер Тейяр де Шарден
ретает свое полное значение или даже просто оправдывается,
только если мы открываем законы и условия
наследственности, действующие в нас самих.
Наследственность...
Я уже имел случай сказать, что мы по-прежнему не
знаем тайны органических зародышей — как в них образуются,
накапливаются и передаются свойства. Или лучше сказать,
когда речь идет о растениях или животных, биология еще
не в состоянии совместить спонтанную активность
индивидов со слепым детерминизмом генов при развитии филы.
Она не может согласовать оба эти условия, а поэтому склонна
делать из живого существа пассивного и бессильного
свидетеля испытываемых им преобразований, не отвечающего за
эти преобразования и не имеющего возможности влиять на
них.
Но здесь-то и уместно наконец решить вопрос, какова же
тогда роль сил изобретения в человеческом филогенезе, если
она столь очевидна?
Того, что эволюция замечает от самой себя в человеке,
осознавая в нем себя, достаточно, чтобы рассеять или по
крайней мере исправить эти видимые парадоксы.
Разумеется, в глубинах нашего существа мы все чувствуем
груз или запас смутных сил, добрых или злых, своего рода
определенный и неизменный «квант», полученный раз и
навсегда от прошлого. Но с неменьшей ясностью мы видим, что
от более или менее искусного употребления нами этой
энергии зависит последующее поступательное движение
жизненной волны. Как можно в этом усомниться, если
непосредственно на наших глазах эти силы по всем каналам «традиции»
необратимо накапливаются в самой высшей из форм жизни,
доступных нашему опыту, я хочу сказать, в коллективной
памяти и коллективном разуме человеческого биота? Традиция,
образование, воспитание. Опять же из-за недооценки
«искусственного» мы инстинктивно рассматриваем эти социальные
феномен человека
339
функции как приглушенные образы, почти пародии на то, что
происходит при естественном образовании видов. Если
ноосфера не иллюзия, то ненамного ли справедливей признать в
этой передаче и обмене идеями высшую форму, достигаемую
в нашем лице менее гибкими способами биологического
обогащения посредством прибавления?
В общем, чем больше живое существо выступает из
анонимных масс благодаря собственному сиянию своего
сознания, тем больше становится доля его активности,
передаваемая и сохраняемая путем воспитания и подражания. С этой
точки зрения человек представляет собой лишь крайний
случай преобразований. Наследственность, перенесенная
человеком в мыслящий слой Земли, оставаясь у индивида
зародышевой (или хромосомной), переносит свой жизненный центр в
мыслящий, коллективный и постоянный организм, где
филогенез смешивается с онтогенезом. От цепи клеток она
переходит в опоясывающие Землю пласты ноосферы. Ничего
удивительного, что, начиная с этого момента и благодаря свойствам
этой новой среды, наследственность сводится в своем лучшем
проявлении к простой передаче приобретенных духовных
сокровищ.
Из пассивной, какой она, вероятно, была до ступени
мышления, наследственность в своей «ноосферической» форме,
гоминизируясь, становится в высшей степени активной.
Таким образом, уже недостаточно сказать, что, обретя
внутри нас свое самосознание, эволюции нужно лишь смотреть в
зеркало, чтобы видеть и расшифровать себя до самых глубин.
Она, кроме того, приобретает свободу располагать собой —
продолжать себя или отвергнуть. Мы не только читаем секрет
ее действий в наших малейших поступках. Но, будучи
ответственными за ее прошлое перед ее будущим как действующие
индивиды, мы держим ее в своих руках.
Величие или рабство?
Все решает проблема действия.
340
Пьер Тейяр де Шарден
2. Проблема действия
а. Нынешнее беспокойство
Невозможно достигнуть фундаментально новой среды,
не проходя внутренние муки метаморфозы. Разве не
испытывает ужас ребенок, когда он впервые открывает глаза?..
Чтобы приспособиться к чрезмерно расширившимся
горизонтам и линиям, наш рассудок должен отказаться от удобств
привычной ограниченности. Он должен заново уравновесить
все то, что мудро упорядочил в глубине своего маленького
внутреннего мирка. При выходе из темноты наступает
ослепление. При внезапном выходе на вершину высокой башни —
волнение, головокружение или дезориентация... В этом
психологическая основа нынешнего беспокойства, связанного
с внезапным столкновением нашего рассудка с
пространством—временем.
Что в своей первоначальной форме тревога человека
связана с самим появлением мышления и что она столь же
древняя, как сам человек, — это очевидный факт. Но я не думаю,
чтобы можно было серьезно усомниться и в том, что под
действием социализирующегося мышления нынешние люди
особенно встревожены — встревожены больше, чем когда-либо в
истории. В конце всякой беседы, вопреки улыбкам, в глубь
сердец проникает тревога, фундаментальная тревога бытия,
осознанная или нет. Однако мы далеки от того, чтобы
отчетливо распознать источник этой тревоги. Что-то нам угрожает,
чего-то нам не хватает больше, чем когда-либо, но мы не
знаем что.
Попробуем же постепенно локализовать источник недуга,
устраняя необоснованные причины беспокойства, и найти
больное место, к которому следует приложить лекарство, если
только оно существует.
Феномен человека
341
На первой, наиболее обычной ступени «недуг
пространства—времени» проявляется в чувстве подавленности и
растерянности перед лицом космических громад. Громада
пространства более ощутима и, значит, более внушительна. Кто из нас
хотя бы один раз в своей жизни осмелился посмотреть прямо
в лицо Вселенной, состоящей из галактик, находящихся друг
от друга на расстоянии сотен тысяч световых лет, и пытался
«вжиться» в нее? У кого из тех, кто попытался это сделать, не
было поколеблено то или другое из его верований? И кто,
даже если он стремится закрыть глаза на неумолимые
открытия астрономов, не чувствует смутно, что безмятежность его
радостей омрачена огромной тенью? Громада длительности
тоже — то воздействует путем эффекта бездны на тех
немногих, кто умеет ее видеть, то чаще повергает в отчаяние (тех,
кто видит ее плохо) своей стабильностью и монотонностью.
События следуют друг за другом по кругу, бесконечные пути
пересекаются, но никуда не ведут. Наконец, соответственно,
громада множества, умопомрачающего множества всего того, что
было необходимо, всего того, что теперь необходимо, всего того,
что будет необходимо для заполнения пространства и времени.
Это океан, в котором мы тем сильнее чувствуем себя
безвозвратно потерянными, чем лучше осознаем жизнь. Как будто мы
сознательно поместили себя в ряд, насчитывающий миллиарды
людей, или просто оказались в бесчисленной толпе.
Недуг бесчисленности и необъятности.
Чтобы преодолеть эту первую форму своего беспокойства,
нынешние люди, по-моему, могут сделать лишь одно — без
колебаний и до конца полагаться на свою интуицию.
Будучи неподвижными или слепыми (я хочу сказать, до
тех пор, пока мы считаем их неподвижными или слепыми),
время и пространство действительно устрашают. Отсюда наше
знакомство с истинными размерами мира могло бы стать
опасным, если бы оно осталось незавершенным, лишенным своего
дополнения и своей необходимой поправки — познания
эволюции, которая одушевляет время и пространство.
342
Пьер Тейяр де Шарден
Напротив, какое иное значение имеют
умопомрачительное множество звезд и фантастические расстояния между ними,
если не то, что это бесконечно большое, симметричное
бесконечно малому, имеет своей функцией лишь уравновешивание
промежуточного слоя, в котором, и только в нем, в среднем
может химически построиться жизнь? Какое значение имеют
миллионы лет и миллиарды существ, которые нам
предшествуют, если эти бесчисленные капли образуют поток,
несущий нас вперед? Наше сознание выдохлось бы, подавленное
беспредельным расширением статичного или вечно
движущегося универсума. Оно укрепляется в потоке, который каким
бы невероятно широким он ни был, представляет собой не
только становление, но и возникновение, что не одно и то же.
Поистине время и пространство гуманизируются тотчас же,
как появляется развитие, которое придает им определенный
облик,
«Ничто не ново под Луной», — говорят отчаявшиеся. Но
тогда человек, мыслящий человек, как поднялся ты однажды
над животным состоянием, если отрицать твою мысль? «Во
всяком случае, ничто не изменилось, ничто больше не
изменяется с начала истории». Но тогда каким образом уввдел ты,
человек XX века, горизонты и вместе с тем почувствовал
страхи, которые были совершенно неизвестны твоим предкам?
Поистине половина нынешней тревоги преобразуется в
радость, если только в соответствии с фактами мы решимся
сущность и меру нашей современной космогонии поместить в
ноогенезе.
В этом направлении невозможно никакое сомнение.
Универсум всегда развивался, и он продолжает развиваться в этот
самый момент.
Но будет ли он еще развиваться завтра?..
Только здесь, в этой поворотной точке, где будущее
заменяет настоящее и констатация науки должна уступить место
предвосхищениям веры, — только здесь может и должно
закономерно начаться наше замешательство. Завтра?.. Но кто нам
Феномен человека
343
может гарантировать завтра? А без уверенности, что это завтра
будет существовать, можем ли мы продолжать жить, когда у
нас, может быть, впервые в универсуме пробудился ужасный
дар смотреть вперед?
Недуг тупика — мука чувствовать себя замкнутым!..
На этот раз мы угадали наконец больное место.
Человеческое общество, в котором мы живем, сказал я,
стало специфически современным оггого, что вокруг него и в
нем открыта эволюция. Нынешних людей беспокоит, могу
теперь я добавить, то, что они не уверены и не надеются когда-
нибудь быть уверенными в исходе, надлежащем исходе этой
эволюции.
Но каким должно быть будущее, чтобы мы имели силы
нести его бремя и согласились даже радостно с его
перспективами?
Чтобы ближе подойти к проблеме и увидеть, есть ли
лекарство, рассмотрим положение в целом.
Ь. Требования будущности
Было время, когда жизнь управляла лишь рабами или
детьми. Для продвижения вперед ей достаточно было
удовлетворять темные инстинкты. Поиски пищи. Забота о
размножении. Наполовину скрытая борьба за то, чтобы выжить,
удержаться на поверхности, даже за счет других.
Автоматически и покорно, как равнодействующая огромной суммы
использованных эгоизмов, поднималось целое. Было также
время, мы его почти застали, когда трудовой люд и обездоленные
соглашались с порабощением их другой частью общества, не
думая о своей участи.
Но с первым проблеском мысли на Земле жизнь породила
силу, способную критиковать ее саму и судить о ней. Ужасная
опасность долго дремала, но вспыхнула с нашим первым
постижением идеи эволюции. Как сыновья, ставшие взрослыми,
344
Пьер Тейяр де Шарден
как рабочие, ставшие «сознательными», мы начинаем
открывать, что нечто развивается в мире через посредство нас,
может быть, за наш счет. И, что еще важнее, мы замечаем, что в
этой великой игре мы одновременно игроки, карты и ставка.
Никто не продолжит ее, если мы уйдем из-за стола. И ничто
не может заставить нас остаться за столом. Стоит ли играть
или мы обмануты?.. Вопрос еще едва сформулирован в
сердце человека, за сотни веков привыкшего «маршировать».
Высказываемый еще шепотом, но уже различимо, вопрос
неизбежно предвещает близкие раскаты. Предшествующий
век ознаменовался первыми систематическими
забастовками на заводах. Будущий, безусловно, чреват угрозой
забастовки в ноосфере.
Элементы мира, отказывающиеся ему служить, потому что
они мыслят. Еще точнее, мир, увидевший себя посредством
мышления и потому отрицающий самого себя. Вот где
опасность. Под видом нынешнего беспокойства образуется и
нарастает не что иное, как органический кризис эволюции.
А теперь — какой ценой, на основе какой договоренности
будет восстановлен порядок? Совершенно очевидно, что центр
проблемы здесь.
В том критическом расположении духа, в котором мы
отныне находимся, ясно одно. Выполнять порученную нам
задачу — двигать вперед ноогенез — мы согласимся лишь при
одном условии, чтобы требуемое от нас усилие имело шансы
на успех и повело нас как можно дальше. Животное может
очертя голову ринуться в тупик или к пропасти. Человек
никогда не сделает ни одного шага в направлении, которое, как
он знает, бесперспективно. Вот он как раз тот недуг, который
нас беспокоит.
Пусть так, но что же требуется как минимум, чтобы
лежащий впереди нас путь мог быть назван открытым! Только
одно — но это все. Чтобы нам были обеспечены место и
возможности реализовать себя, то есть прогрессируя (прямо или
Феномен человека
345
косвенно, индивидуально или коллективно), раскрыть до
предела самих себя. Элементарный запрос, минимальная плата, за
которыми, однако, скрывается огромное требование. Конец
мысли, каким бы он ни был, не высший ли это еще
невообразимый предел бесконечно поднимающегося конвергентного
ряда? Конец мысли, а есть ли таковой? В этом отношении
сознание уникально среди других сил универсума, оно —
такая величина, которая не допускает, даже противоречит
предположению, будто оно может достичь потолка или повернуть
назад. Критические точки в пути — сколько угодно. Но
остановка или возврат назад невозможны по той простой
причине, что всякое возрастание внутреннего видения есть, по
существу, зарождение нового видения, включающего в себя все
другие и влекущего еще дальше.
Отсюда то замечательное положение, что наш дух
благодаря своей способности открывать впереди себя бесконечные
горизонты может действовать далее, лишь имея надежду
достичь какой-то стороной самого себя высшего
совершенства, без которого он чувствовал бы себя искаженным,
неудавшимся, то есть обманутым. Значит, по природе творения
и, соответственно, по требованиям творца тотальная смерть,
непреодолимая стена, натолкнувшись на которую
окончательно исчезло бы сознание, «несовместимы» с механизмом
сознательной деятельности (ибо тотчас же сломали бы его
пружину).
Чем больше человек будет становиться человеком, тем
меньше он согласится на что-либо иное, кроме бесконечного и
неистребимого движения к новому. В сам ход его действия
включается что-то «абсолютное».
Но «позитивно и критически мыслящие» умы могут
возразить, что новое поколение, менее простодушное, чем старое,
больше не верит в будущее мира и его усовершенствование.
Но подумали ли те, кто пишет или повторяет подобные вещи,
что если бы они были правы, то всякое духовное развитие на
Земле потенциально приостановилось бы? Они, кажется, по-
346
Пьер Тейяр де Шарден
лагают, что лишенная света, надежды, притягательности,
неисчерпаемого будущего, жизнь спокойно продолжала бы свой
цикл. Ошибка. Возможно, по привычке еще были бы
несколько лет цветы и плоды. Но ствол был бы начисто отрезан от
этих корней. Даже при обилии материальной энергии, даже
побуждаемое страхом или непосредственным желанием, без
вкуса к жизни человечество вскоре перестало бы создавать и
творить для дела, которое оно заранее считало бы
обреченным. И пораженное в самом источнике поддерживающего его
порыва, почувствовав отвращение или взбунтовавшись, оно
распалось бы и рассыпалось в прах.
Как наш разум, случайно открыв перспективы
пространства—времени, не может избавиться от этого, так наши губы
не смогут забыть однажды испробованного вкуса
универсального и прочного прогресса.
Если прогресс — миф, то есть если, приступая к труду, мы
можем сказать: «Зачем?» — то наше усилие рушится, увлекая в
своем падении всю эволюцию1, ибо мы — ее воплощение.
с. Дилемма и выбор
И вот, оценив поистине космическую серьезность
беспокоящего нас недуга, мы тем самым обретаем средство,
которое может рассеять нашу тревогу. «Продвинувшись до
человека, не остановился ли мир в своем развитии? А если мы еще
движемся, то не находимся ли накануне падения?..»
На эту тревогу современного мира сам собою
напрашивается только один ответ, полученный путем анализа нашего
действия и сформулированный в простой дилемме. «Или
природа закрыта для наших требований, направленных в будущее,
1 Что бы там ни говорили, нет «энергии отчаяния». Эти слова в
действительности обозначают пароксизм исчезающей надежды. Всякая
сознательная энергия, как любовь (потому что и любовь), основана на
надежде. — Примеч. автора.
феномен человека
347
и тогда мысль — продукт усилий миллионов лет — глохнет,
мертворожденная, в абсурдном универсуме, потерпевшем
неудачу.
Или же существует какой-то выход, отверстие —
сверхдуша над нашими душами, но, чтобы мы согласились вступить в
него, этот выход должен быть без ограничений открыт в
беспредельные психические просторы, в универсуме, которому
мы можем безрассудно довериться».
Абсолютный оптимизм или абсолютный пессимизм. И
никакого среднего решения между ними, потому что по своей
природе прогресс — это все или ничто. Два, и только два
направления — одно вверх, другое вниз, и невозможно,
зацепившись, остаться на полпути.
К тому же ни в одном, ни в другом направлении нет
ощутимой очевидности. Но для того, чтобы надеяться, нужны
рациональные приглашения к акту верования. На что мы
решимся на этом распутье, где, подталкиваемые жизнью, мы не
можем остановиться и переждать, а вынуждены занять
позицию, если хотим продолжать хоть что-то делать?.. Паскаль в
своем знаменитом пари1 подделывал игральные кости, чтобы
предопределить выбор человека приманкой полного
выигрыша. Здесь, когда один из двух членов альтернативы имеет за
собой логику и некоторым образом посулы целого мира,
можно ли еще говорить о простой игре случая и имеем ли мы
право колебаться?
Поистине мир — это слишком великое дело. С самого
начала, чтобы породить нас, он вел чудесную игру со слишком
1 Б. Паскаль в своих «Мыслях» доказывает невозможность
рациональными доводами подтвердить или опровергнуть бытие Бога и далее
предлагает решить этот вопрос с помощью бросания монеты. «Давайте
взвесим ваш возможный выигрыш или проигрыш, если вы поставите на
орла, то есть на Бога. Выиграв, вы обретаете все, проиграв, не потеряете
ничего... Таким образом, если не играть нельзя, лучше отказаться от
разума во имя жизни, лучше рискнуть им во имя бесконечно большого
выигрыша, столь же возможного, сколь возможно и небытие». (Б.
Паскаль. Мысли. — В кн.: Ф. Ларошфуко. Максимы. Б. Паскаль. Мысли.
ЖЛабрюйер. Характеры. М., 1974, с. 155). — Примеч. пер.
348
Пьер Тейяр де Шарден
многими невероятностями, чтобы мы чем-либо рисковали,
следуя за ним дальше, до конца. Если он начал дело, значит,
может его закончить теми же методами и с той же
непреложностью, с какой его начал.
В сущности, лучшая гарантия того, что нечто должно
случиться, — то, что оно нам кажется жизненно необходимым.
Мы только что констатировали, что жизнь, достигнув
своей мыслящей ступени, не может продолжаться, не
поднимаясь структурно все выше. Этого достаточно, чтобы быть
уверенным в двух моментах, в которых немедленно нуждается
наше действие.
Первый момент — в какой-то форме, по крайней мере
коллективной, нас ждет в будущем не только продолжение
жизни, но и сверхжизнь.
И второй момент — чтобы представить себе эту высшую
форму существования, открыть и достичь ее, нам надо лишь
мыслить и вдти все дальше в том направлении, в котором
линии, пройденные эволюцией, обретают максимум своей
цельности.
СВЕРХЖИЗНЬ
Коллективный выход
Предварительное замечание
Тупик, который необходимо избежать.
Обособление
Когда человек узнал, что судьба мира в нем самом, он
решил, что перед ним открывается безграничное будущее, в
котором он не может затеряться, и эта первоначальная реакция
часто увлекает его на поиски своей завершенности в
обособлении.
В указанном случае, опасно благоприятствующем нашему
индивидуальному эгоизму, какой-то врожденный инстинкт,
оправдываемый размышлением, побуждает нас считать, что для
придания полноты нашему существованию необходимо как
можно больше выделиться из множества других. Но можно ли
достигнуть этой «вершины нас самих» путем самоотделения от
всего остального или по крайней мере путем его покорения?
Изучение прошлого говорит нам, что, став мыслящим и
частично освободившись от порабощения филой, индивид
начинает жить для себя. Не следует ли отныне продвигаться вперед
по уходящей вдаль линии этого освобождения? Предпочитают
становиться все более одинокими, чтобы полнее жить. В этом
случае, подобно какой-то излучающей субстанции,
человечество достигло бы кульминационной точки во множестве ак-
350
Пьер Тейяр де Шарден
тивных, диссоциированных частиц. Не сноп искр,
затухающих в темноте, это, несомненно, была бы та тотальная смерть,
гипотеза которой только что окончательно отвергнута нашим
основным выбором, — но скорее надежда, что с течением
времени некоторые лучи, обладающие большей способностью
проникновения или более счастливые, в конечном счете найдут
постоянно изыскиваемый сознанием путь к своему
совершенству. Сосредоточение путем рассредоточения с остальным.
Одинокие и в силу одиночества ищущие спасения элементы
ноосферы нашли бы его в доведенной до крайнего предела, до
чрезмерности, индивидуализации.
Мы видим, что крайний индивидуализм резко выходит за
рамки философии немедленного наслаждения и ощущает
потребность совместить себя с глубокими требованиями действия.
В настоящий момент широкие слои человечества чарует
другая, менее теоретическая и не столь односторонняя, но зато
значительно более коварная доктрина «прогресса путем
обособления», — доктрина селекции и избранности рас.
Льстящий коллективному эгоизму, более живой, более
благородный и еще более чувствительный, чем индивидуальное
самолюбие, расизм для своего обоснования принимает и
продолжает линии древа жизни строго такими, какие они есть, в
их перспективах. В самом деле, что нам показывает история
живого мира, если не последовательность вееров,
возникающих один за другим, один над другим, вследствие успеха и
доминирования привилегированной группы? И почему мы
должны ускользнуть от этого общего закона? Значит, еще и
теперь, и даже между нами, вдет борьба за жизнь, выживание
наиболее приспособленного. Продолжается испытание силой.
Сверхчеловек должен расти, как всякий другой стебель, из
одной почки человечества.
Обособление индивида или обособление группы. Две
различные формы одной и той же тактики, каждая из которых
узаконивает себя на первый взгляд путем правдоподобной эк-
Феномен человека
351
страполяции способов, которым вплоть до нас следовала в
своем развитии жизнь.
Последующее изложение покажет, в чем привлекательность
или порочность этих циничных и грубых теорий, в которых,
однако, зачастую бьется благородная страсть, и почему тот или
другой из этих призывов к насилию находит отзвук иногда в
глубине нас самих. Изощренное извращение великой истины...
В настоящий момент важно лишь ясно видеть, что как та,
так и другая теории ошибочны и приводят нас к заблуждению в
той мере, в какой, игнорируя существенный феномен —
«естественное слияние крупинок мысли», — они скрывают или
искажают в наших глазах действительные контуры ноосферы и
делают биологически невозможным образование духа Земли.
1, Слияние мысли
а. Форсированное срастание
1. Срастание элементов
В силу своей природы на всех ступенях сложности
элементы мира способны оказывать друг на друга влияние,
проникать друг в друга своей внутренней стороной и
комбинировать в пучки свои «радиальные силы». Будучи только
предполагаемой у молекул и атомов, эта психическая
взаимопроницаемость возрастает и становится непосредственно
ощутимой у организованных существ. В конечном счете у
человека, у которого проявления сознания достигают в природе своего
нынешнего максимума, она везде предельно и везде отчетливо
выражена в феномене социализации и к тому же чувствуется
нами непосредственно. Но вместе с тем она действует лишь на
основе «тангенциальной энергии» организации и,
следовательно, в этом случае также при некоторых условиях простран-
352
Пьер Тейяр де Шарден
ственного сближения. И здесь выступает внешне банальный
факт, в котором, однако, в действительности проявляется одна
из самых фундаментальных черт космической структуры —
округлость Земли. Геометрическая ограниченность
небесного тела, замкнутого, как гигантская молекула, в самом
себе... Это свойство нам казалось необходимым уже при
осуществлении первых синтезов и полимеризации на
молодой Земле. Фактически, хотя мы на это и не указывали,
именно оно постоянно лежало в основе всех дифференциаций и
всего прогресса биосферы. То ли еще можно сказать о его
функции в ноосфере!
Что бы сталось с человечеством, если бы оно имело
свободу расширяться и бесконечно распространяться по
бескрайней поверхности, то есть было бы предоставлено
исключительно игре своих внутренних свойств. Безусловно, что-то
невообразимое, что-то весьма отличное от нынешнего
человеческого общества и, может быть, даже совсем ничто, если
принять во внимание чрезвычайное значение для его развития сил
сжатия. В момент возникновения и в процессе многовекового
развития ничто заметно не стесняло распространение
человеческих валов по поверхности земного шара, и, возможно,
именно в этом заключается одна из причин медлительности
социальной эволюции человечества. А затем, начиная с неолита,
как мы уже видели, эти волны начали накатываться на самих
себя. Поскольку все свободное пространство было занято,
захватчикам поневоле приходилось все больше сжиматься. И так,
этап за этапом, в результате простого умножения потомств мы
пришли к нынешней ситуации, чтобы всем вместе образовать
почти твердую массу гоминизированной субстанции.
Но по мере того, как под действием этого напора
человеческие элементы благодаря своей психической
проницаемости все больше проникали друг в друга, их сознание
(таинственное совпадение...) при сближении возбуждалось. И как бы
расширяясь, каждый из них постепенно простирал радиус своей
зоны влияния на Земле, Земля же тем самым как будто все
Феномен человека
353
более уменьшалась. В самом деле, что происходит при
нынешнем пароксизме? Об этом уже неоднократно говорилось.
Благодаря изобретению недавно железной дороги,
автомобиля, самолета физическое влияние каждого человека, некогда
ограниченное несколькими километрами, теперь расширилось
на сотни миль. Более того, благодаря изумительному
биологическому событию — открытию электромагнитных волн —
каждый индивид отныне (активно и пассивно) одновременно
находится на всех морях и континентах — он находится во всех
точках Земли.
Таким образом, не только вследствие непрерывного
увеличения числа своих членов, но также и в силу постоянного
расширения их зоны индивидуальной активности
человечество, вынужденное развиваться на замкнутой поверхности,
неумолимо подвержено ужасному давлению, напор которого
постоянно возрастает благодаря самому своему действию, ибо
каждая лишняя степень сжатия вызывает еще большее
возбуждение экспансии каждого элемента.
Вот первый факт, который нужно принять во внимание,
чтобы не исказить наши предварительные представления о
будущности мира.
Неоспоримо, и это вне всякой гипотезы, внешнее действие
космических сил в сочетании с исключительно высокой
способностью к сращиванию наших мыслящих душ действует в
направлении энергичной концентрации сознания, и это
действие настолько сильно, что ему удается подчинить себе сами
построения филогенеза, что нам и остается рассмотреть.
2 Срастание ветвей
Уже дважды, сначала при выдвижении теории, потом при
описании исторических фаз антропогенеза, я отмечал
любопытное свойство, присущее исключительно человеческим по-
томствам, — свойство вступать в контакт и смешиваться,
особенно сферой психики и социальных учреждений. Настал
354
Пьер Тейяр де Шарден
момент проследить феномен во всей его общности и раскрыть
его высшее значение.
С первого же взгляда любопытство натуралиста возбуждает
чрезвычайная эластичность зоологической группы гоминидов,
когда он пытается видеть их не только самих по себе (как
обычно делают антропологи), но и в сравнении с другими животными
формами. По внешней видимости анатомическая
дифференциация первоначального типа у человека происходит так же, как
везде в эволюции. Генетические воздействия вызывают мутации.
Вследствие климатических и географических воздействий
образуются разновидности, расы. Выражаясь соматически, это
непрерывно формирующийся превосходно видимый «веер». И,
однако, замечательный факт — его расходящимся ответвлениям
более не удается отделиться друг от друга. Когда всякая другая
начальная фила давно бы разъединилась на различные виды, в
стадии развертывания человеческая мутовка распускается
«целиком», как гигантский лист, в котором прожилки, как бы они ни
выделялись, продолжают оставаться вплетенными в общую ткань.
Бесконечное межоплодотворение, во всех степенях. Смешение
генов. Анастомозы рас в цивилизациях и политических
учреждениях... Рассматриваемое зоологически, человечество являет
собой уникальное зрелище «вида», способного реализовать то, в
чем потерпел поражение всякий другой вид до него. Оно не
просто космополитическое, оно, не разрываясь, покрывает Землю
одной организованной оболочкой.
Чему приписать это странное условие, если не полной смене
или, точнее, радикальному усовершенствованию путей жизни
посредством введения в действие в конечном счете
единственно возможного мощного орудия эволюции — срастания в
самой себе целиком всей филы?
В основе события и здесь также лежат тесные рамки
Земли, по поверхности которой вследствие их роста сгибаются и
сближаются, как густые стебли плюща, живые ветви. Но этот
внешний контакт был и всегда бы оставался недостаточным
для объединения без новых средств связи, появившихся у
феномен человека
355
человеческого биота с возникновением мышления. Вплоть
до человека самое большее, что могла реализовать жизнь в
области ассоциации, — это социально соединить один за
другим самые крайние концы той же самой филы. В сущности,
механические и семейные группировки, организованные
чисто «функционально» для постройки, защиты или
размножения. Колония, улей, муравейник. Все это организмы со
способностью к сближению, которое ограничено приплодом одной
матери. Благодаря универсальной рамке или опоре, рожденной
мыслью, начиная с человека, был дан свободный выход силам
слияния. Внутри этой новой среды могут соединиться сами
ветви одной и той же группы. Или скорее они смыкаются между
собой, не успев окончательно разъединиться.
Таким образом, в ходе филогенеза человека до некоторой
степени сохраняется дифференциация групп — в той мере, в
какой, создавая путем пробных нащупываний новые типы, она
является биологическим условием открытия и обогащения. Но
затем (или вместе с тем), как это бывает на сфере, где
меридианы выходят из полюса и удаляются от него лишь затем,
чтобы соединиться на противоположном полюсе, эта
дивергенция уступает место и подчиняется конвергенции, при которой
расы, народы и нации консолидируются и совершенствуются
путем взаимооплодотворения.
Ничего нельзя понять в человеке с антропологической,
этической, социальной, моральной сторон, а также невозможно
сделать какого-либо приемлемого предвидения его будущих
состояний до тех пор, пока мы не видим, что в процессе
развития человека «разветвление» (насколько оно существует)
действует лишь с целью агломерации и конвергенции,
причем в высших формах. Образование мутовок, отбор, борьба
за жизнь — отныне простые вторичные функции,
подчиненные у человека делу сплочения. Пучок потенциальных
видов обволакивает поверхность Земли. Это совершенно
новый способ филогенеза1.
1 То, что названо мною «планетизацией человека». — Примеч. автора.
356
Пьер Тейяр де Шарден
Ь. Мегасинтез
Срастание элементов и срастание ветвей. Геометрическая
сферичность Земли и психическая изогнутость духа
гармонируют друг с другом, уравновешивая в мире индивидуальные и
коллективные силы рассеивания и заменяя их объединением, —
таковы в конечном счете способ осуществления гоминизации и ее
секрет. Но почему и зачем нужно миру объединение? Чтобы
получить ответ на этот высший вопрос, достаточно сравнить два
уравнения, которые постепенно вырисовывались перед нами,
начиная с первого момента, когда мы попытались установить
место феномена человека в мире.
Эволюция — возрастание сознания.
Возрастание сознания — действие к единению.
В настоящее время вся совокупность мыслящих сил и
единиц вовлечена во всеобщее объединение посредством
совместных действий внешней и внутренней сторон Земли, все части
человечества проникают друг в друга и сплачиваются на
наших глазах в единый блок вопреки тенденции этих частей к
разъединению и соразмерно ей; все это совершенно
естественно, если уметь видеть в этом высшую точку организации
космического процесса, неизменного со времени тех далеких эпох,
когда наша планета была молодой.
Сначала углеродистые молекулы с их тысячами
симметрично сгруппированных атомов. Затем клетка, где в
минимальном объеме тысячи молекул образуют как бы систему винтиков.
Затем многоклеточные, где клетка — всего лишь бесконечно
малый элемент.
Еще дальше многоклеточные, как бы соединяясь
островками, делают многообразные попытки вступить в симбиоз и
подняться к более высокому биологическому состоянию.
Теперь уже мыслящий покров, как зародыш
планетарных размеров, на всем своем протяжении развертывает и
перекрещивает свои волокна не для того, чтобы их смешать
Феномен человека
357
и нейтрализовать, а чтобы их усилить в живом единстве
одной ткани.
Положительно я не вижу другого цельного и, стало быть,
научного способа сгруппировать и истолковать эту огромную
массу фактов, как представить ее в виде гигантской
психобиологической операции — своего рода мегасинтеза,
«суперкомбинации», которой ныне индивидуально и коллективно
подчинены все мыслящие элементы Земли.
Мегасинтез в тангенциальном. А значит, тем самым и
скачок вперед радиальных сил по главной оси эволюции. Чем
больше сложность, тем больше сознания.
Но если действительно все происходит так, то что еще
нужно, чтобы признать серьезную ошибку, скрытую в основе
всякой доктрины обособления?
Ложен и противоестествен эгоцентристский идеал
будущего, якобы принадлежащего тем, кто, руководствуясь
эгоизмом, доводит до крайнего выражения принцип «каждый для
себя». Любой элемент может развиваться и расти лишь в связи
со всеми другими элементами и через них.
Ложен и противоестествен расистский идеал, когда одно
ответвление захватывает для себя весь сок дерева и
поднимается за счет омертвления других ветвей. Но чтобы пробиться к
Солнцу, требуется комплексный рост всей кроны.
Выход для мира, двери для будущего, вход в
сверхчеловечество открываются вперед и не для нескольких
привилегированных лиц, не для одного избранного народа! Они откроются
лишь под напором всех вместе и в том направлении, в
котором все вместе1 могут соединиться и завершить себя в
духовном обновлении Земли. Ход этого обновления теперь
необходимо уточнить и над степенью физической реальности его
поразмыслить.
1 Хотя бы и под влиянием и руководством лишь нескольких лиц
(«элиты»). — Примеч. автора.
358
Пьер Тейяр де Шарден
2. Дух Земли
а. Человечество
Человечество. Таков первый образ, в котором в момент
пробуждения в нем идеи прогресса современный человек
должен был попытаться совместить надежды на беспредельную
будущность, без которых он более не мог обойтись, с
перспективами его неизбежной индивидуальной смерти.
Человечество — вначале неопределенная сущность, скорее
испытываемая, чем осознаваемая, где смутное чувство постоянного
возрастания соединяется со всеобщей потребностью братства.
Человечество — зачастую предмет наивной веры, магическая
сила которого действует сильнее, чем все превратности и
всякая критика, и продолжает действовать с той же силой
обольщения и на душу нынешних масс, и на разум «интеллигенции».
Кто ныне может не думать постоянно о человечестве или даже
не быть захваченным этой идеей независимо от того,
присоединяется ли он к его культу или высмеивает его?
С точки зрения «пророков» XVIII века, реальный мир
представлял собой лишь совокупность неопределенных и слабых
связей. И поистине нужна была проницательность
верующего, чтобы почувствовать биение сердца такого рода зародыша.
Но менее чем через двести лет мы, почти не отдавая себе в том
отчета, вступили в действительность, которая по крайней мере
с материальной стороны отвечает ожиданиям наших отцов. На
протяжении нескольких поколений вокруг нас образовались
всякого рода экономические и культурные связи,
увеличивающиеся в геометрической прогрессии. Теперь, кроме хлеба,
который символизировал в своей простоте пищу неолита,
каждый человек требует ежедневно свою порцию железа, меди и
хлопка, свою порцию электричества, нефти и радия, свою
порцию открытий, кино и международных известий. Теперь уже
Феномен человека
359
не простое поле, как бы оно ни было велико, а вся Земля
требуется, чтобы снабжать каждого из нас. Не правда ли,
возникает, если можно так выразиться, великое тело со своими
членами, своей нервной системой, своими
воспринимающими центрами, своей памятью, тело того великого существа,
которое должно было прийти, чтобы удовлетворить
стремления, порожденные в мыслящем человеке недавно
приобретенным сознанием своей солидарности и ответственности за
целое, находящееся в состоянии эволюции?
Действительно, сама логика нашего усилия
координировать и организовать линии мира, устраняя
индивидуалистическую и расистскую ересь, привела нашу мысль к
перспективам, напоминающим основанные первоначально на интуиции
взгляды первых филантропов. Для человека нет будущего,
ожидаемого в результате эволюции, вне его объединения с
другими людьми. Вчерашние мечтатели это смутно
предвидели. И в этом смысле мы видим то же самое, что и они. Но мы
можем открыть, ибо «стоим на их плечах», то, что они могли
лишь предчувствовать, — космические корни, а также особый
физический субстрат и, наконец, специфическую природу этого
человечества: нам надо закрыть глаза, чтобы их не заметить.
Космические корни. Для первых гуманистов человек,
объединяясь с себе подобными, подчинялся естественному
завету, анализированием истоков которого, а следовательно, и
измерением важности они были мало озабочены. Не
рассматривали ли в те времена природу еще как персонаж или
как поэтическую метафору? То, что требовала природа от нас
в тот или иной момент, рассматривалось как случайность —
возможно, она это решила вчера или не захочет этого завтра.
Для нас, лучше знающих размеры и строение мира, силы,
идущие извне или возникающие изнутри, все больше
сближающие нас друг с другом, теряют всякую видимость
произвольности и опасность непостоянства.
360
Пьер Тейяр де Шарден
Считавшееся хрупким, если не фиктивным, сооружением
до тех пор, пока оно рассматривалось в рамках
ограниченного, множественного и разъединенного космоса, человечество
приобретает устойчивость и одновременно становится
возможным (только будучи поставлено в биологическое пространство-
время), и выступает среди других столь же обширных
реальностей как представитель линии самого универсума.
Физическая основа. Для многих наших современников
человечество еще продолжает оставаться нереальной вещью или даже
материализованным абсурдом. Согласно одним, оно — лишь
абстрактная сущность или условное наименование. Для
других оно — сугубо органическая группировка, где социальное
буквально выражается в терминах физиологии и анатомии.
Общая идея, юридическая сущность, с одной стороны, или же
гигантское животное — с другой... И у тех, и у других одна и та же
неспособность — правильно судить о целом вследствие
недостатка или избытка. Не будет ли единственным средством
выхода из этого тупика решительно ввести в наши интеллектуальные
схемы и применить к сверхиндивидуальному еще одну
категорию? В конце концов, почему нет? Геометрия, построенная
сначала на рациональных числах, не смогла бы развиться, если бы в
конечном счете не восприняла как столь же совершенные и
понятные, что и целое число, е, п или всякое другое
иррациональное число. Высшая математика никогда бы не решила проблем,
поставленных современной физикой, если бы она не выдвигала
постоянно концепции новых функций.
На тех же основаниях биология не смогла бы охватить всю
жизнь, не вводя в употребление новых величин, которые до
тех пор игнорировались обиходным опытом, а теперь нужны
ей для обозначения некоторых ярусов бытия, а именно яруса
коллектива. Да, отныне наряду с индивидуальными
реальностями и кроме них имеются коллективные реальности,
несводимые к индивиду, и, однако, по-своему столь же реальные,
как и он. Не потому ли, чтобы выразить в понятиях развитие
жизни, мне было совершенно необходимо говорить о них?
феномен человека
361
Филы, покровы, ответвления и т.д. ...
Для тех, кто освоился с перспективами эволюции, эти
направленные группировки поневоле становятся столь же ясными,
столь же физически реальными, как любая отдельная вещь. И
среди этих специфических величин человечество, естественно,
занимает свое место. Если мы хотим представить себе
человечество путем воспроизведения или мысленного восстановления его,
нам достаточно мыслить его таким, каково оно есть, не пытаясь
свести к чему-либо более простому и уже известному нам.
Специфическая природа. И здесь мы возвращаемся к тому
пункту проблемы, куда привел нас должным образом установленный
до этого факт слияния человеческих мыслей. Как коллективная
и, значит, sui generis1, реальность, человечество может быть
понято лишь в той мере, в какой мы выходим за пределы его
телесных, осязаемых конструкций и попытаемся определить
специфический тип сознательного синтеза, возникающий из его
трудолюбиво и искусно созданной концентрации. В конечном
счете человечество определимо именно как дух.
Но с этой точки зрения, исходя из нынешнего состояния
вещей, мы можем двумя способами, в два этапа, представить
себе будущее состояние этого духа. Или, что проще, это будет
всеобщая способность или акт познания и действия. Или, что
значительно глубже, это будет органическая суперагрегация
душ. Итак, наука или единодушие.
Ь. Наука
Понимаемая в современном смысле слова наука —
близнец человечества. Возникнув вместе, обе идеи (или обе
мечты...) росли вместе и в последнем веке приобрели почти
религиозное значение. А затем и наука, и человечество впали в
одну и ту же немилость. Однако ничто не мешает им,
опираясь друг на друга, по-прежнему и больше, чем когда-либо,
11 См. примеч. 1 к с. 235. — Примеч. ред.
362
Пьер Тейяр де Шарден
представлять идеальные силы, к которым всегда влечется наше
воображение, пытаясь материализовать в земной форме свои
основания верить и надеяться.
Будущее науки. При первом приближении оно
вырисовывается на нашем горизонте в виде всеобъемлющей и
безукоризненно цельной перспективы универсума. Было время,
когда допускалась только одна роль познания — освещать, к
радости нашего умозрения, совершенно готовые и
совершенно законченные предметы вокруг нас. Ныне благодаря
философии, которая только что придала смысл нашей жажде все
осмыслить и осветила ее, мы смутно предвидим, что
бессознательность — это своего рода неполноценность или
онтологическое зло, мир завершает себя лишь в той мере, в какой он
выражается в систематическом и осознанном восприятии, даже
(если не в особенности) в математике «открыть» не означает
ли создать нечто новое? С этой точки зрения
интеллектуальное открытие и интеллектуальный синтез представляют собой
не только умозрение, но и творчество. Поэтому только
физическое завершение вещей связано с отчетливым восприятием
их нами. И тогда правы, по крайней мере частично, те, кто
видит венец эволюции в высшем акте коллективного видения,
достигнутого путем всечеловеческого стремления исследовать
и сооружать1.
Знать, чтобы знать. А может быть, еще больше: знать,
чтобы мочь2.
Со времени своего зарождения наука развивалась,
побуждаемая главным образом необходимостью разрешить какую-
нибудь проблему жизни; ее самые возвышенные теории всегда
11 Не такова ли идея Брюнсвика?.. — Примеч. автора.
2 Можно сказать, что с возникновением человеческого мышления
(одновременно индивидуального и коллективного) эволюция, выходя за
рамки физико-химической организации тел, скачком (см. следующее
примечание) создает новую способность, концентрическую по отношению к
первой, — способность вносить порядок в универсум с помощью его
познания. В самом деле, физика начинает замечать, что мыслить мир —
это не только его регистрировать, но придавать ему форму единства,
которой он был бы лишен, если бы не был мыслим. — Примеч. автора.
феномен человека
363
витали бы беспочвенные в сфере человеческой мысли, если
бы они немедленно не воплощались в какой-то способ
покорения мира. Благодаря этому человечество, продолжая
движение всех других одушевленных форм, несомненно, идет в
направлении завоевания материи, поставленной на службу
духа. Больше мочь, чтобы больше действовать. Но в конечном
счете и в особенности: больше действовать, чтобы полнее
существовать...
Некогда предшественники наших химиков ожесточенно
искали философский камень. Ныне наша амбиция возросла.
Создавать не золото, а жизнь! И кто осмелится, видя то, что
произошло за последние пятьдесят лет, сказать, что это
простой мираж?.. Постигая гормоны, не находимся ли мы
накануне подчинения себе развития нашего тела и даже самого
мозга? Открывая гены, не будем ли скоро контролировать
механизм органической наследственности? И овладевая
синтезом белков, не будем ли мы в состоянии однажды вызвать то,
что Земля сама по себе, по-видимому, уже не в состоянии
более произвести — новую волну организмов, неожизнь,
порожденную искусственно?1 Поистине, каким бы огромным и
длительным ни был со времени своего возникновения процесс
универсального нащупывания, в игре шансов и случайностей
ускользнуло много возможных комбинаций, которые могли
быть выявлены рассчитанными действиями человека. Мысль,
искусственно усовершенствующая свой собственный орган.
Жизнь, делающая скачок вперед под воздействием
коллективного мышления... Да, мечта, которую смутно лелеет
человеческое научное исследование, — это, в сущности, суметь
овладеть лежащей за пределами всех атомных и молекулярных
свойств основной энергией, по отношению к которой все
другие силы являются лишь побочными, и, объединив всех
вместе, взять в свои руки штурвал мира, отыскать саму пружину
эволюции.
1 Это-то и названо мною «человеческим скачком» эволюции,
сравнимым с планетизаиией и сочетаемым с ней. — Примеч. автора.
364
Пьер Тейяр де Шарден
Тем, у кого хватает мужества признаться, что их надежды
простираются до этого, я скажу, что они — лучшие из людей и
что разница между научным исследованием и поклонением
меньше, чем принято думать. Но они должны отметить
следующий момент, учитывая который, мы постепенно придем к
более полной форме научного завоевания и поклонения. Сколь
бы далеко ни продвинулась наука в своем познании
сущностного огня, как бы ни была она способна однажды переделать
и завершить человеческий индивид, она все равно всегда
будет стоять перед проблемой, как придать всем и каждому из
этих индивидов их конечное значение, объединив их в
организованное всецелое.
с. Единодушие
Мегасинтез, сказали мы выше. Исходя из правильного
понимания коллективного, мне кажется, не следует применять это
слово ко всей совокупности людей как метафору или смягчая его
смысл. Универсум необходимо является гомогенной величиной
по своей природе и своим размерам. Но будет ли он оставаться
гомогенным, если обороты его витков, поднимаясь все выше,
потеряют некоторую степень своей реальности, свою плотность?
Супра-, а не ынфрафизтеской — таковой только может быть,
чтобы сохранить связь со всем остальным, еще непоименованная
сущность (Chose), которую должна выявить миру
последовательная совокупность индивидов, народов и рас. Есть реальность,
более глубокая, чем общий акт видения, в котором она
выражается, более важная, чем общая способность к действию, из
которой она возникла путем своего рода самозарождения. Имеется, и
это следует предвидеть, сама реальность, образованная живым
объединением мыслящих частиц.
Не означает ли это (вполне возможная вещь), что ткань
универсума, став мыслящей, еще не закончила свой
эволюционный цикл и что, следовательно, мы идем к какой-то новой
Феномен человека
365
критической точке впереди? Несмотря на свои органические
связи, которые мы всюду обнаруживаем, биосфера образовала
пока лишь совокупность дивергентных линий, свободных у
концов. Изгибаясь под действием мышления, цепи
замыкаются, и ноосфера стремится стать одной замкнутой системой,
где каждый элемент в отдельности видит, чувствует, желает,
страдает так же, как все другие, и одновременно с ними.
Гармонизированная общность сознаний, эквивалентная
своего рода сверхсознанию. Земля не только покрывается
мириадами крупинок мысли, но окутывается единой мыслящей
оболочкой, образующей функционально одну обширную
крупинку мысли в космическом масштабе. Множество
индивидуальных мышлений группируется и усиливается в акте одного
единодушного мышления.
Таков тот общий образ, в котором по аналогии и
симметрично с прошлым мы можем научно представить себе человечество
в будущем, то человечество, вне которого для земных
требований нашего действия не открывается никакого земного исхода.
Уличному «здравому смыслу» и такой философии мира,
для которой возможно лишь то, что всегда было, подобные
перспективы кажутся невероятными. Но уму, освоившемуся с
фантастическими размерами универсума, они кажутся,
наоборот, совершенно естественными просто потому, что
пропорциональны космическим громадностям.
В направлении мысли, как и в направлении времени и
пространства, может ли универсум окончиться иначе, как в
безмерном?
Во всяком случае, безусловно одно: стоит выработать
совершенно реалистический взгляд на ноосферу и
гиперорганическую природу социальных связей, как нынешнее состояние
мира становится более понятным, ибо обнаруживается очень
простой смысл в глубоких волнениях, колеблющих в
настоящий момент человеческий пласт. Двойной кризис, уже
всерьез начавшийся в неолите и приближающийся к своему
максимуму на нынешней Земле, прежде всего связан, об этом уже
говорилось, с массовым сплочением (с «планетизацией», можно
366
Пьер Тейяр де Шарден
бы сказать) человечества: народы и цивилизации достигли
такой степени периферического контакта, или экономической
взаимозависимости, или психической общности, что дальше
они могут расти, лишь взаимопроникая друг в друга. Но этот
кризис связан также с тем, что мы присутствуем при
громадном выходе наружу незанятых сил, возникших под
комбинированным влиянием машины и сверхвозбуждения. Современный
человек не знает, что делать со временем и с силами, которые
он выпустил из своих рук. Мы стонем от этого избытка
богатств. Мы кричим о «безработице». И мы чуть ли не
пытаемся оттеснить это сверхизобилие в материю, из которой оно
вышло, не замечая, что этот противоестественный и
чудовищный акт был бы невозможен.
Возрастающее сжатие элементов в недрах свободной
энергии, которая также беспрерывно возрастает.
Как не видеть в этом двойном феномене все те же два
взаимосвязанных симптома скачка в «радиальное», то есть
нового шага в возникновении духа!
Напрасно мы стремимся, не изменив наших привычек,
урегулировать международные конфликты путем исправления
границ или превратив в развлекательный «досуг»
высвободившуюся активность человечества. Судя по ходу вещей, мы
скоро сплющим друг друга, и что-то взорвется, если мы будем
упорствовать в стремлении растворить в заботах о наших
старых лачугах материальные и духовные силы, отныне
скроенные соразмерно миру.
Новой области психической экспансии — вот чего нам не
хватает и что как раз находится перед нами, если мы только
поднимем глаза.
Мирное завоевание, радостный труд — они ждут нас по ту
сторону всякой империи, противостоящей другим империям,
во внутренней тотализации мира — в единодушном созидании
Духа Земли.
Но почему же тогда в результате первого усилия к
достижению этой великой цели нам кажется, будто мы удаляемся от нее?..
Феномен человека
367
За пределами коллектива
Новое предварительное замечание
Чувство, которое необходимо преодолеть.
Уныние
Причины скепсиса по отношению к человечеству,
который в наши дни в среде «просвещенных» людей стало теперь
модно афишировать, не носят только показного характера. Даже
если преодолеть интеллектуальные затруднения нашего ума в
постижении коллективного и умении видеть его в
пространстве—времени, остается другая форма колебания, может быть,
более серьезная, связанная с отсутствием ныне цельного взгляда
в человеческом мире. До конца XIX века его считали
обетованной Землей. Мы думали тогда, что находимся накануне
нового «золотого века», освещенного и организованного
наукой, согретого братством. Но вместо этого снова начались все
более глубокие и все более трагические разногласия. Идея Духа
Земли возможна, даже, вероятно, теоретически оправдана и
не противоречит опыту. Нет, человек никогда не сумеет
превзойти человека, объединяясь с самим собой. Это утопия и
ничего больше, от которой надо как можно скорее отказаться-
Для объяснения или устранения видимости неудачи,
реальность которой не только повлекла бы за собой конец прекрасной
мечты, но привела бы нас к выводу о коренной абсурдности
универсума, нужно прежде всего заметить, что в подобном деле еще,
безусловно, преждевременно говорить об опыте, о результатах
опыта. Как! Жизни требовалось полмиллиона, может быть,
миллион лет, чтобы от предгоминидов перейти к современному
человеку, а мы начинаем отчаиваться оттого, что этот
современный человек еще борется за освобождение самого себя, хотя
прошло менее двух столетий, как он заметил над собой еще бо-
368
Пьер Тейяр де Шарден
лее высокое состояние! И здесь снова ошибочность
перспективы. Первый шаг уже сделан, раз понята необъятность вокруг,
позади и впереди нас. Но если к этому восприятию глубины
(постараемся это понять) не добавлено восприятие медленности,
то преобразование значений остается неполным и может
породить в наших глазах лишь несуществующий мир. Каждому
размеру свой ритм. И, значит, планетарному движению —
планетарное величие. Не покажется ли нам человечество неподвижным,
если за его историей не будет вырисовываться вся предыстория?
Подобно этому, несмотря на почти взрывное ускорение нооге-
неза на нашем уровне, мы не можем видеть трансформации
Земли на наших глазах на протяжении одного поколения. Охладим
наше нетерпение и успокоимся.
Вопреки обманчивой видимости человечество ныне может
очень хорошо продвигаться вперед (и по многим признакам
можно не без оснований предполагать, что оно продвигается)
в окружающей нас действительности, но если оно это делает,
то так, как все великое, то есть почти незаметно.
Этот момент имеет первостепенную важность, и мы
никогда не должны терять его из виду. Однако установление
этого момента еще не устраняет нашего самого большого
опасения, ибо в конце концов еще недостаточно аргумента, что свет
на горизонте кажется неподвижным. Важно, что замеченные
проблески как будто бледнеют. Если бы мы только могли
считать себя просто неподвижными... Но не кажется ли иногда,
что мы буквально наталкиваемся на нечто впереди или что нас
даже отбрасывает назад, как жертву неодолимых сил
взаимоотталкивания и материализации?
Отталкивание. Уже говорилось о громадном сжатии,
стискивающем на современной Земле человеческие частицы.
Индивиды и народы географически и психологически
исключительно сильно проникают друг в друга. Но странный факт,
несмотря на интенсивность этих сил сближения, мыслящие
единицы, видимо, неспособны попасть в район их
внутреннего притяжения. Исключая особые случаи, в которых играют
роль или половые факторы, или временно какая-нибудь
общая исключительная страсть, люди продолжают оставаться
Феномен человека
369
враждебными друг к другу или по крайней мере
обособленными друг от друга. Как порошок, крупинки которого как бы их
ни сжимали, не вступают в молекулярный контакт, люди всем
своим существом, изо всех сил отстраняют и отталкивают друг
друга. Если только — что еще хуже — их масса не соединится
таким образом, что вместо ожидаемого духа возникает новая
волна детерминизма, то есть материальности.
Материализация, Здесь я думаю не только о законах
больших чисел, которые по структуре подчиняют каждое вновь
образованное множество, каковы бы ни были его скрытые
конечные цели. Как и всякая другая форма жизни, человек, чтобы
стать полностью человеком, должен был бесчисленно
умножиться. Но прежде чем организоваться, множество поневоле
становится жертвой игры случая и вероятности, каково бы ни было
направление этой игры. Неуловимые течения — от моды и
денежных курсов до политических и социальных революций —
делают каждого из нас рабом смутного возбуждения
человеческой массы. Будучи одухотворенным в своих элементах, как мы
это предполагаем, всякое соединение сознаний, пока оно не
гармонизировано, автоматически окутывается на своем уровне
поверх всех других форм материи покровом «неоматерии»,
материи, этого «тангенциального» облика всякой живой массы,
находящейся в состоянии объединения. Конечно, этим
условиям нам надо противодействовать. Но с чувством удовлетворения
от сознания того, что они — лишь знак и цена прогресса. Но
что сказать, напротив, о другом рабстве, которое
увеличивается в мире соразмерно самим нашим усилиям организоваться?
Ни в какой другой век своей истории человечество не было
столь оснащено и не делало стольких усилий, чтобы привести в
порядок свои множества. «Движения масс». Это уже не орды,
вышедшие потоками из лесов Севера и степей Азии. А, как
хорошо сказано: соединенный научно «людской миллион». Людской
миллион в шеренгах, на парадных площадях. Людской миллион,
стандартизированный на заводе. Моторизированный людской
миллион... И все это приводит лишь к самому ужасному
порабощению! Кристалл вместо клетки. Муравейник вместо братства.
370
Пьер Тейяр де Шарден
Вместо ожидаемого скачка сознания — механизация, которая как
будто неизбежно вытекает из тотализации...
«Eppur si muove!»1
Даже при таком глубоком нарушении правил ноогенеза я
утверждаю, что мы должны не отчаиваться, а вновь
рассмотреть самих себя. Когда какая-либо сила выходит из-под
контроля, разве не принимается инженер, ничуть не ставя под
сомнение ее мощь, опять за расчеты, чтобы найти лучший способ
управлять ею? Несмотря на свою чудовищность, не
деформирует ли современный тоталитаризм нечто весьма
великолепное и не близок ли он к истине? Невозможно усомниться —
великая машина человечества создана, чтобы действовать, и
она должна действовать, производя сверхизобилие духа. Если
она не функционирует или, точнее, если она порождает лишь
материю, то, значит, она работает на обратном ходу...
Но не забыли ли мы случайно в своих теориях и действиях
отвести человеческой личности и силам персонализации
положенное им место?..
1. Конвергенция личности и точка Омега
а. Универсум и личность
В противоположность «первобытным» людям, которые
олицетворяли все, что движется, или даже первым грекам,
которые обожествляли все стороны и силы природы, современный
человек испытывает потребность деперсонализировать (или
обезличить) то, чем он более всего восхищается. Имеются две
1 «Eppur si muove!» (итал.) «А все-таки она вертится!» Слова,
приписываемые легендой Галилею и якобы сказанные им, когда он выходил из
судилища инквизиции после своего вынужденного отречения от
принципа вращения Земли вокруг Солнца (21 июня 1633 г.). — Примеч. пер.
Феномен человека
371
причины этой тенденции. Первая из них — анализ, это
чудесное орудие научного исследования, которому мы обязаны всем
нашим прогрессом, но который, распутывая один синтез за
другим, упускает одну за другой все души и в конечном счете
оставляет нас с грудой демонтированных винтиков и
рассеянных частиц. Вторая причина — открытие мира звездного
объекта, настолько обширного, что всякая соизмеримость между
нашим существом и размерами окружающего нас космоса
кажется упраздненной. Кажется, существует лишь одна
реальность, способная преуспеть в этом и обнять одновременно и
это бесконечно малое, и это бесконечно громадное, —
энергия, подвижная универсальная сущность, откуда все
возникает и куда все возвращается, как в океан. Энергия, новый дух.
Энергия, новый бог. У омеги мира, как и у его альфы, —
безличное.
Под влиянием этих впечатлений мы как бы потеряли
вместе с уважением к личности понимание ее настоящей
природы. Сосредоточиться на себе, быть в состоянии сказать «я» —
это в конечном счете рассматривается нами как привилегия
(или скорее недостаток) индивида в той мере, в какой он,
замыкаясь от остального, становится антиподом целого.
Двигаясь в обратном направлении, к коллективу и универсуму, то
есть к тому, что наиболее реально и прочно в мире, «Ego»,
думается нам, идет на убыль и аннулируется. Личность —
специфически корпускулярное и эфемерное свойство, тюрьма, из
которой нужно стремиться бежать...
Вот примерно где мы находимся сегодня интеллектуально.
Но если попытаться до конца следовать логике и не
нарушать последовательности фактов, к чему я стремлюсь в этом
очерке, то не к совершенно ли противоположной перспективе
закономерно приведут нас понятия пространства—времени и
эволюции?..
Эволюция, признали и допустили мы, — это восхождение
к сознанию. Это не оспаривается даже самыми ярыми
материалистами или по крайней мере последовательными агностика-
372
Пьер Тейяр де Шарден
ми, гуманистами. Значит, эволюция должна достигать
кульминации впереди в каком-то высшем сознании.
Но это сознание, именно как высшее, не должно ли нести
в себе максимум того, что составляет совершенство нашего
сознания — светящейся сосредоточенности в себе?
Продолжать кривую гоминизации к диффузному состоянию —
очевидная ошибка! Мысль может экстраполироваться лишь в
направлении сверхмышления, то есть сверхперсонализации.
Иначе как она сможет накопить наши достижения, которые
все лежат в области мысли? При первом столкновении мы
отступаем перед ассоциацией Ego с тем, что является
целым. Диспропорция между двумя членами нам кажется
чересчур явной, почти до смешного. Но мы недостаточно
подумали о триедином свойстве, которым обладает каждое сознание:
1) все частично сосредоточивать вокруг себя; 2) все больше
сосредоточиваться в себе; 3) путем этого самого
сверхсосредоточения присоединиться ко всем другим центрам, окружающим
его.
Не переживаем ли мы в каждый момент опыт универсума,
необъятность которого все более просто накапливается в
каждом из нас под действием наших чувств и нашего разума? И в
происходящем созидании с помощью науки и философии,
коллективного человеческого «Weltanschauung»1, в чем
каждый из нас принимает участие и чему содействует, не
чувствуем ли мы первые симптомы объединения еще более высокого
порядка, возникновения какого-то уникального очага из
совокупного огня миллионов элементарных очагов,
разбросанных по поверхности мыслящей Земли?
Все наши трудности и взаимные отталкивания, связанные
с противопоставлением целого и личности, исчезли бы, если
бы мы только поняли, что по структуре ноосфера и вообще
мир представляют собой совокупность, не только замкнутую,
но и имеющую центр. Пространство—время необходимо кон-
вергентно по своей природе, поскольку оно содержит в себе и
1 мировоззрения {нем.).
Феномен человека
373
порождает сознание. Следовательно, его безмерные
поверхности, двигаясь в соответствующем направлении, должны снова
сомкнуться где-то впереди в одной точке, назовем ее омегой,
которая и сольет, и полностью их поглотит в себе. Какой бы
огромной ни была сфера мира, она существует и в
конечном счете постигается лишь в том направлении, в котором
(будь то вне пространства и времени) смыкаются ее линии.
Более того, чем громадней эта сфера, тем более богатой и,
значит, более сознательной выступает точка, в которой
концентрируется охватываемый ею «объем бытия»: поскольку дух
в нашем понимании — это в сущности способность к синтезу и
организации.
С этой точки зрения универсум, нисколько не теряя своей
громадности и, значит, не антропоморфизируясь,
окончательно обретает облик, и тогда, чтобы его осмыслить, испытать
его действия и воздействовать на него, надо смотреть за
пределы наших душ, а не в обратном направлении. В перспективах
ноогенеза время и пространство действительно
очеловечиваются, или скорее сверхочеловечиваются. Отнюдь не исключая
друг друга, универсум и личное (то есть «центрированное»)
возрастают в одном и том же направлении и достигают
кульминации друг в друге одновременно.
Значит, неверно искать продолжение нашего бытия и
ноосферы в безличном. Универсум — будущее — может быть лишь
сверхличностью в точке омега.
Ь. Универсум и персонализация
Персонализация. Как помнит читатель, мы
характеризовали через внутреннее самоуглубление сознания (см. стр. 277)
особую судьбу человеческого индивида, ставшего полностью
самим собой лишь на ступени рефлексии. На этом наше
исследование судьбы человеческих индивидов было временно
приостановлено. Персонализация — здесь вновь проявляется
374
Пьер Тейяр де Шарден
тот же самый тип прогресса, но на этот раз он определяет
коллективную будущность тотализированных крупинок
мысли. Одна и та же функция для элемента и для суммы
синтезированных элементов. Как понять и предвидеть гармонизацию
обоих движений? Каким образом, не смешиваясь и не
деформируясь, многочисленные отдельные кривые могут входить в
свою общую кривую и даже продолжаться в ней?
Настал момент рассмотреть проблему и для этого глубже
проанализировать природу личного центра конвергенции, с
существованием которого связано, как мы только что видели,
эволюционное равновесие ноосферы.
Каким должен быть высший полюс эволюции, чтобы
выполнить свою роль?
Согласно определению, в Омеге суммируется и собирается
в своем совершенстве и в своей целостности большое
количество сознания, постепенно выделяемого на Земле ноогенезом.
Это уже установлено. Но что означает это на первый взгляд
совершенно простое выражение — «суммирование» сознания
и что из него следует?
Если послушать учеников Маркса, то человечеству
достаточно накапливать последовательные достижения, которые
оставляет каждый из нас после смерти: наши идеи, открытия,
творения искусств и наш пример, чтобы возвыситься и
оправдать накладываемые на нас ограничения. Не является ли все
это нетленное лучшей частью нашего существа? Но
поразмыслим немного. И мы увидим, что для универсума, по гипотезе
признанного «собирателем и хранителем сознания», подобная
операция, если бы она ограничилась собиранием этих
посмертных останков, была бы страшным расточительством. То, что
излучается каждым из нас и переходит в человеческую массу в
виде открытий, воспитания и всякого рода изречений, — это я
стремился в должной степени выявить, показывая его филети-
ческое значение, чтобы меня не заподозрили в его
недооценке. Но, полностью соглашаясь с этим хорошо обоснованным
положением, я вынужден также признать, что таким вкладом
Феномен человека
375
в общность мы передаем далеко не самое ценное, в самых
благоприятных случаях нам удается передать другим лишь тень
самих себя. Наши творения? Но какое из человеческих
творений имеет самое большое значение для коренных интересов
жизни вообще, если не создание каждым из нас в себе
абсолютно оригинального центра, в котором универсум осознает
себя уникальным, неподражаемым образом, а именно нашего
«я», нашей личности? Более глубокий, чем все его лучи, сам
фокус нашего сознания — вот то существенное, что должен
вернуть себе Омега, чтобы быть действительно Омегой. Но
это существенное мы не можем отдать другим, как мы даем
пальто или передаем факел, ибо мы — само пламя. Чтобы
передать себя, мое «я» должно продолжать существовать в том, что
оно отдает, иначе дар исчезнет. Из этого следует неизбежный
вывод, что сосредоточение сознательного универсума было бы
немыслимым, если бы одновременно со всей сознательностью
(Conscient) он не собрал в себе все отдельные сознания, при этом
каждое сознание продолжает осознавать себя в конце операции,
и даже — это требуется хорошо усвоить — каждое из них
становится там больше собой и, значит, тем больше отличается от
других, чем больше оно приближается к ним в Омеге.
Не только сохранение, но и возвеличивание элементов
посредством конвергенции.
Поистине — что проще и что более согласно с тем, что
нам известно?
В любой области — идет ли речь о клетках тела? или о
членах общества? или об элементах духовного синтеза —
осуществляется дифференцированное единство. Части
усовершенствуются и завершают себя во всяком организованном целом.
Пренебрегая этим универсальным правилом, пантеизм столько
раз вводил нас в заблуждение культом великого целого, в
котором индивиды терялись, как капли воды, растворялись, как
крупицы соли в море. Примененный к случаю суммирования
сознаний закон единения освобождает нас от этой опасной и
постоянно возрождающейся иллюзии.
376
Пьер Тейяр де Шарден
Нет, сливаясь по линии своих центров, крупинки
сознания не стремятся потерять своей индивидуальности и
смешаться. Напротив, они подчеркивают глубину и непередаваемость
своего Ego. Чем больше все вместе они становятся другим, тем
больше они становятся «самими собой». Может ли произойти
иное, если они погружаются в Омегу? Может ли центр
растворить? А вернее, не состоит ли как раз его способ растворения
в сверхсосредоточении?
Таким образом, под комбинированным влиянием двух
факторов — существенной способности сознаний к смешиванию
(immiscibilite) и естественного механизма всякого
объединения — единственный облик, в котором можно правильно
выразить конечное состояние мира, находящегося в процессе
психического сосредоточения, — это система, единство которой
совпадает с высшей ступенью гармонизированной сложности.
Поэтому не следует представлять себе Омегу как просто центр,
возникающий из слияний элементов, которые он собирает или
аннулирует в себе. По структуре Омега, если его
рассматривать в своем конечном принципе, может быть лишь
отчетливым центром, сияющим в центре системы центров.
Группировка, в которой персонализация всецелого и персонализация
элементов достигают своего максимума, без смешивания и
одновременно под влиянием верховного автономного очага
единения1, — таков единственный образ, который
вырисовывается, если мы попытаемся логически до конца применить к
совокупности крупинок мысли понятие общности.
И здесь выступают мотивы одновременно рвения и
бессилия, сопровождающих всякое эгоистическое решение жизни.
Эгоизм, индивидуальный или расовый, прав, когда
вдохновляется образом индивида, который поднимается вверх в
соответствии с принципами жизни, развивая до предела
собственное, уникальное и непередаваемое содержание. Значит, он
1 Этот центральный очаг, необходимо автономный, в последующем
мы будем именовать «точкой Омега». — Примеч. автора.
Феномен человека
377
чувствует верно. Единственная ошибка, которая с самого
начала уводит его с правильного пути, состоит в смешивании
индивидуальности и личностности. Стремясь как можно больше
отделиться от других элементов, он индивидуализируется, но,
индивидуализируясь, он падает опять и стремится увлечь мир
назад, к множеству, к материи. В действительности, он
уменьшается и теряется. Чтобы быть полностью самими
собой, нам надо идти в обратном направлении — в
направлении конвергенции со всем остальным, к другому. Вершина
нас самих, венец нашей оригинальности — не наша
индивидуальность, а наша личность, а эту последнюю мы можем
найти в соответствии с эволюционной структурой мира, лишь
объединяясь между собой. Нет духа без синтеза. Все тот же
самый закон, сверху донизу. Настоящее Ego возрастает
обратно пропорционально «эготизму». По образу Омеги, который
его привлекает, элемент обретает точность, лишь универсали-
зируясь1...
Однако это верно лишь при одном очевидном и
существенном условии. Из предшествующего анализа вытекает,
что для действительной пресонализации человеческих
частиц под творческим влиянием единения они не должны
соединяться любым способом. В самом деле, поскольку речь
идет о синтезе центров, то во взаимный контакт эти
частицы должны вступать центрами и не иначе. Значит, из
различных форм психической взаимодеятельности,
одушевляющей ноосферу, нам необходимо выявить, уловить и развить
прежде всего «межцентровые» по своей природе силы, если
мы хотим эффективно содействовать происходящему в нас
прогрессу эволюции.
И тем самым мы пришли к проблеме любви.
1 И наоборот, он по-настоящему универсализируется, лишь сверх-
персонализируясь. В этом все различие (и двусмысленность) между
настоящим и ложным мистицизмом, будь он политический или
религиозный. Этот последний уничтожает человека, первый же завершает его
посредством «утраты в большем, чем он сам». — Примеч. автора.
378
Пьер Тейяр де Шарден
2. Любовь — энергия
Мы обычно рассматриваем (и с какой утонченностью
анализа!) лишь сентиментальную сторону любви — радости и
печали, которые она нам приносит. Чтобы определить высшие
состояния развития феномена человека, мне необходимо
изучить здесь естественный динамизм любви и ее эволюционное
значение. Взятая как биологическая реальность в полном
своем объеме, любовь (то есть близость одного существа другому)
присуща не только человеку. Она представляет собой общее
свойство всей жизни и как таковая присуща в разной форме и
степени всем формам, последовательно принимаемым
организованной материей. У млекопитающих, с которыми у нас
много общего, мы легко обнаруживаем ее различные качества:
половую страсть, отцовский или материнский инстинкт,
социальную солидарность и т.д. В нижней части древа жизни
аналогии становятся менее ясными. Они стушевываются и
оказываются неуловимыми. Но здесь нам следует повторить
сказанное в главе «Внутреннее вещей». Если бы в крайне
рудиментарном, но безусловно возникающем состоянии у
молекулы не существовало внутреннего влечения к единению, то
физически любовь не могла бы обнаружиться выше, у нас, в
гоминизированном состоянии. Чтобы уверенно
констатировать наличие любви у нас, мы должны предположить, следуя
общему правилу, ее наличие, по крайней мере в зачаточном
виде, во всем, что существует. И действительно, наблюдая
вокруг нас слитный подъем сознаний, мы ее везде
обнаруживаем. Это уже чувствовал и выразил в своих бессмертных
«Диалогах» Платон1. Позднее средневековая философия в лице
такого мыслителя, как Николай Кузанский, технически
вернулась к той же идее. Чтобы мир пришел к своей
завершенности под воздействием сил любви, фрагменты мира ищут друг
1 Имеется в виду прежде всего диалог Платона «Пир»: «любовью
называется жажда целостности и стремление к ней» (Платон, Сочинения
в трех томах. Т. 2. М, 1970, с. 120). Один из участников диалога, врач
Эриксимах (историческое лицо), говорит, что бог любви Эрот разлит по
всей природе: «... живет он не только в человеческой душе и не только в
Феномен человека
379
друга. И здесь — никакой метафоры, и значительно больше
содержания, чем в поэзии. Сила ли она, или кривизна, или
всеобщее притяжение тел, которым мы столь поражены, — это лишь
обратная сторона или тень того, что реально движет природой.
Чтобы обнаружить «ключевую» космическую энергию, следует,
если вещи имеют свою внутреннюю сторону, спуститься во
внутреннюю или радиальную зону духовных притяжений.
Любовь во всех своих нюансах — не что иное, как более
или менее непосредственный след, оставленный в сердце
элемента психической конвергенцией к себе универсума.
Если я не ошибаюсь, не тот ли это луч света, который
может помочь нам яснее видеть окружающее вокруг нас?
Мы страдаем и беспокоимся, замечая, что нынешние
попытки коллективизации человечества приводят вопреки
предвидениям теории и нашим ожиданиям лишь к упадку и к
порабощению сознаний. Но какой до сих пор мы избирали путь
для единения? Защита материального положения. Создание
новой отрасли промышленности. Лучшие условия для
находящихся в неблагоприятном положении общественных классов
или наций... Вот та единственная и сомнительная почва, на
которой мы до сих пор пытались сблизиться. Что же
удивительного, если вслед за животными сообществами мы
механизируемся самим ходом нашей ассоциации! Даже в
высокоинтеллектуальном акте развития науки (по крайней мере до тех
пор, пока он будет оставаться чисто умозрительным и
абстрактным) наши души сталкиваются лишь косвенно и как бы
окольным путем. Еще один поверхностный контакт и, значит,
опасность еще одного порабощения... Только любовь по той
простой причине, что лишь она берет и соединяет существа их
сутью, способна — это подтверждает ежедневный опыт —
завершить существа как таковые, объединив их. В самом деле, в
ее стремлении к прекрасным людям, но и во многах других ее порывах,
да и вообще во многом другом на свете — в телах любых животных, в
растениях, во всем, можно сказать, сущем, ибо он бог великий,
удивительный и всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов»
(Там же, с. 112). — Примеч. пер.
380
Пьер Тейяр де Шарден
какую минуту двое влюбленных достигают полного обладания
самими собой, как не в ту, когда они утрачивают себя друг в
друге? Поистине, не реализует ли любовь в каждый момент
вокруг нас, в паре, в коллективе магический, слывший
противоречивым прием «персонализации» в тотализации? И то, что
она ежедневно производит в малом масштабе, почему бы ей
однажды не повторить в масштабе Земли?
Человечество; дух Земли; синтез индивидов и народов;
парадоксальное примирение элемента и целого, единства и
множества — для того, чтобы эти сущности, считавшиеся
утопическими, однако биологически необходимыми, обрели в мире
плоть, не достаточно ли вообразить, что наша способность
любить развивается до охвата всех людей и всей Земли?
Но, скажут нам, уж тут-то вы замахиваетесь на
невозможное!
Самое большее, что может сделать человек, — это, не правда
ли, обнаружить привязанность к одному или нескольким
избранным человеческим существам. Сердце не в состоянии
вместить большее, за этими рамками в нем остается место лишь
для холодной справедливости и холодного рассудка.
Любить все и всех — противоречивое и ложное
требование, которое в конечном счете приводит лишь к тому, что не
любят никого.
Но, отвечу я, если, как утверждаете вы, всеобъемлющая
любовь невозможна, то что же тогда означает этот
неодолимый инстинкт, влекущий наши сердца к единству всякий раз,
когда в каком-либо направлении возбуждается наша страсть?
Чувство универсума, чувство целого проявляется в
охватывающей нас ностальгии при созерцании природы, перед
красотой, в музыке — в ожидании и ощущении великого
наличия. Исключая «мистиков» и их толкователей, как могла
психология игнорировать эту фундаментальную вибрацию,
тембр которой для натренированного уха слышится в
основе или скорее на вершине всякой сильной эмоции? Резо-
Феномен человека
381
нанс в целое — существенная нота чистой поэзии и чистой
религии. Что же выражает собой этот феномен, появившийся
вместе с мыслью и возрастающий с ней, как не глубокое
согласие между встречающимися друг с другом реальностями —
разъединенной частицей, которая трепещет при приближении
к остальному (Reste)?
Мы часто полагаем, что любовью мужа к жене, к своим
детям, к своим друзьям и до некоторой степени к своей стране
исчерпываются различные естественные формы любви. Но в
этом списке как раз отсутствует самая фундаментальная из форм
страсти — та, которая низвергает один за другим элементы и
объединяет их в целое под напором замыкающегося
универсума, и, следовательно, близость — космическое чувство.
Всеобъемлющая любовь не только психологически
возможна, она единственно полный и конечный способ, которым мы
можем любить.
После того как мы установили это, как объяснить
видимость все большего возрастания вокруг нас вражды и
ненависти? Если внутри нас уже сконцентрирована столь
могущественная возможность единения, то почему же она не переходит
в действие?
Несомненно, это происходит просто потому, что,
преодолевая парализующий нас «антиперсоналистскии» комплекс, мы
все еще не решились допустить возможность, реальность
существования у вершины мира над нашими головами какого-
то любящего и любимого. Поскольку коллектив поглощает или
кажется поглощающим личность, он убивает любовь, которая
хотела бы народиться. Как таковой, коллектив в сущности вне
любви. Вот почему терпят неудачу филантропы. Здравый смысл
прав. Невозможно отдаться анонимному множеству. Но пусть,
напротив, универсум обретет впереди лицо и сердце, пусть он,
если можно так выразиться, персонифицируется для нас1. И
1 Разумеется, не становясь личностью, но подвергаясь в самом
средоточии своего развития доминирующему и объединяющему влиянию
очага личных сил и личных притяжений. — Примеч. автора.
382
Пьер Тейяр де Шарден
тотчас же в атмосфере, созданной этим очагом, начнет
увеличиваться притяжение элементов. И тогда, несомненно, под
формированным напором замыкающейся Земли разыграются
громадные, еще дремлющие силы притяжения между
человеческими молекулами.
Открытия, сделанные за последний век, принесли своими
перспективами единения новый и решающий порыв нашему
чувству мира, нашему чувству Земли и нашему чувству
человека. Этим объясняется взрыв современного пантеизма. Но^тот
порыв, если он не ведет к кому-то, в конечном счете лишь
снова погрузит нас в сверхматерию.
Для того чтобы угрожающая нам неудача превратилась в
успех, чтобы составился заговор человеческих монад, следует,
продолжая наше знание до его последних пределов — и этого
достаточно, — согласиться и признать реальность
существования и свечения уже в данный момент этого загадочного центра
наших центров, названного мною Омегой, который
необходим не только для гарантии какого-то смутного
существования в грядущем или смыкания и равновесия пространства-
времени.
3. Атрибуты точки Омега
Современная наука, которая некогда чрезмерно, вплоть до
впадения в заблуждение поддавалась обаянию анализа, ныне
вновь привыкает рассматривать эволюционно творческую
функцию синтеза. Она начинает видеть, что в молекуле
заключено гораздо больше, чем в атоме; в клетке больше, чем в
молекулах; в социальном больше, чем в индивидуальном; в
математической теории больше, чем в расчетах и теоремах... На
каждой последующей ступени комбинации выступает нечто
несводимое к отдельным элементам, и в новом порядке мы
теперь склонны допустить это. В соответствии с этим созна-
феномен человека
383
ние, жизнь, мысль уже почти приобрели право на
существование в науке. Тем не менее наука далеко еще не выявила
специфическую величину независимости и прочности этого
«нечто». Возникнув путем невероятного стечения обстоятельств
на непрочно собранном сооружении, не создавая своим
появлением никакого заметного прибавления энергии, не
являются ли «синтезированные существа» в соответствии с опытом
самыми прекрасными, но также и самыми хрупкими из
вещей? И каким образом они могли бы предшествовать или
пережить эфемерное соединение частиц, в которые только что
вошла их душа? В конечном счете и несмотря на
полуобращение к духовному, физика и биология в поисках вечного и
великого устойчивого все еще смотрят в сторону элементарного,
в направлении бесконечно разреженной материи.
В соответствии с этим умонастроением идея о том, что
какая-то душа подготавливается на вершине мира, не столь
чужда, как можно было бы думать, нынешним способом
видения, свойственным человеческому разуму. В конце концов,
может ли наше мышление найти другой способ
генерализовать принцип возникновения (Emeigence)1? Но в то же время
имеется в виду или подразумевается, что эта душа,
совпадающая с вероятным соединением всех элементов и причин,
может образоваться лишь в крайне отдаленном будущем и в
полной зависимости от обратимых законов энергии.
И вот от этих-то двух ограничений (отдаленности и
хрупкости), несовместимых, на мой взгляд, с природой и функцией
Омеги, необходимо последовательно освободиться — я сейчас
покажу это — по двум положительным причинам. Одна из этих
причин — любовь, вторая — вечность жизни.
По причине любви — в первую очередь. Будучи выраженной
в терминах внутренней энергии, космическая функция Омеги
состоит в том, чтобы положить начало единодушию
мыслящих частиц мира и поддерживать его своим влиянием. Мы это
1 См. текст Дж. Б. С. Холдейна, цитированный в примечании на
с. 162. — Примеч. автора.
384
Пьер Тейяр де Шарден
только что видели. Но как Омега мог бы производить это
действие, если бы любящий и любимый не существовали бы
каким-то образом уже теперь?
Любовь, говорил я, исчезает в контакте с безличным и
анонимным. Столь же непреложно она затухает при удалении в
пространстве и еще больше при несовпадении во времени.
Чтобы любить друг друга, необходимо сосуществовать.
Следовательно, сколь бы чудесным ни был его предполагаемый лик,
Омега никогда не смог бы даже просто уравновесить действие
человеческого сближения и вражды (repulsion), если бы он не
действовал с равной мощью, то есть при той же самой
близости. У любви, как у всякого другого вида энергии, силовые
линии должны смыкаться в существующем данном, в каждый
момент. Идеальный центр, потенциальный центр — всего
этого недостаточно. Ныне существующей и реальной ноосфере
необходим реальный и ныне существующий центр. Чтобы быть
в высшей степени привлекательным, Омега должен уже быть в
высшей степени наличным.
И по причине вечности жизни, кроме того. Чтобы устранить
угрозу исчезновения, несовместимую, как я уже сказал, с
механизмом сознательной деятельности, человек стремится
перенести на все более обширный и постоянный субъект
принцип собирания результатов, достигнутых своим действием на
цивилизацию, человечество, дух Земли. Приобщившись к этим
огромным сущностям с невероятно медленным
эволюционным ритмом, он получает впечатление, что избежал
разрушающего действия времени'.
Но этим он лишь отодвигает проблему. Ибо, в конце
концов, каким бы широким ни был район, очерченный внутри
пространства и во времени, захватывает ли этот круг что-либо
иное, кроме того, что ветхо? Пока наши построения всей своей
тяжестью лежат на Земле, с Землей они и исчезнут. Радикаль-
1 См., например, по этому вопросу любопытную книгу Уэллса
«Anatomy of Frustration» — замечательное свидетельство надежд, веры и
тревог современного человека. — Примеч. автора.
Феномен человека
385
ный порок всех форм веры в прогресс, когда она выражается в
позитивистских символах, в том, что они не устраняют
окончательно смерти. Зачем отыскивать в начале эволюции какой-
то очаг, если этот очаг может и должен однажды потухнуть?..
Чтобы удовлетворить высшим требованиям нашего действия,
Омега должен быть независим от гибели сил, которые ткут
эволюцию.
Наличность, необратимость.
Чтобы включить в цельный рисунок ноогенеза оба эти
существенных свойства автономного центра всех центров, у
нашего рассудка нет другого способа, как снова взять и
дополнить принцип возникновения. Возникновение в ходе эволюции, и
наш опыт совершенно ясно подтверждает это, происходит лишь
последовательно и в механической зависимости от того, что
ему предшествовало. Вначале элементы, которые
группируются; затем проявляет себя «душа», действие которой выражает с
энергетической точки зрения лишь все более сложное и
сублимированное накопление свойств, передаваемых цепями
элементов. Радиальное — функция тангенциального. Пирамида,
вершина которой подпирается снизу... Вот что выясняется в
пути. И вот тот способ, посредством которого в конце
процесса раскрывается нам сам Омега, в той мере, в какой в нем
кульминирует развитие синтеза. Но этой эволюционной
стороной он еще обнаруживает, заметим себе, лишь половину
самого себя.
Последний член ряда, он вместе с тем вне ряда. Он не только
венчает, но и замыкает. Иначе сумма будет меньше самой себя
и окажется в органическом противоречии со всей операцией.
Когда, выходя за пределы элементов, мы начинаем говорить о
сознательном полюсе мира, то недостаточно сказать, что этот
последний возникает из подъема сознаний, следует добавить,
что вместе с этим возникновением он уже возник. Без этого он
не смог бы ни покорить любовью, ни зафиксировать в
нетленности. Если бы по природе он не ускользал от времени и
пространства, которые объединяет, то не был бы Омегой.
386
Пьер Тейяр де Шарден
Автономность, наличность, необратимость и, значит, в
конечном счете трансцендентность — четыре атрибута Омеги.
Так легко дорисовывается схема, оставшаяся
незавершенной, когда в начале этой работы (стр. 170) мы пытались
обрисовать сложную энергетику нашего универсума.
Прежде всего теперь обнаружен принцип, который нам
требовалось найти, чтобы объяснить как настойчивое движение
вещей к более сознательному, так и парадоксальную прочность
самого хрупкого. Этим принципом является Омега. В
противовес внешним ввдимостям, из которых исходит физика, великое
устойчивое не внизу, в инфраэлементарном, а вверху, в
ультрасинтетическом. Значит, мир по воле случая рассеивается в
материю единственно лишь своей тангенциальной оболочкой. Своим
ядром радиального мир обретает свое лицо и свою естественную
устойчивость, наперекор вероятному тяготея к божественному
очагу духа, который привлекает его впереди.
Значит, что-то в космосе ускользает от энтропии, и
ускользает все больше.
В течение громадных периодов, в ходе эволюции
радиальное, скрытно побуждаемое действием находящегося впереди пер-
водвигателя, могло выразиться лишь в распыленных
группировках, в животном сознании. На этой стадии ядра, едва
образовавшись, распадались из-за отсутствия возможности
зацепиться за вышележащую опору, степень простоты которой
превосходила их простоту. Напротив, как только с
мышлением появился тип единства, не просто закрытого или даже
сосредоточенного, а многообразного, так начала действовать
возвышенная физика центров. Став центрами и, значит,
личностями, элементы наконец начали реагировать
непосредственно как таковые на персонализирующее действие центра
центров. Переступить критическую плоскость гоминизации для
сознания — это равносильно фактическому переходу от
дивергентного к конвергентному, то есть в некотором роде к
смене полушарий и полюса. По сю сторону этой
«экваториальной» критической линии — обратное падение во
множество. По ту сторону — подъем в возрастающее, необратимое
Феномен человека
387
объединение. Однажды образовавшись, мыслящий центр
может изменяться, лишь углубляясь в себя. По внешней
видимости человек, разумеется, разлагается точно так же, как животное.
Но здесь и там феномен имеет противоположные функции. У
животного радиальное со смертью поглощается тангенциальным.
У человека оно ускользает и высвобождается. Бегство от
энтропии путем возврата к Омеге. Гоминизируется сама смерть!
Таким образом, начиная с крупинок мысли, составляющих
настоящие и неразрушимые атомы его ткани, универсум, вполне
определимый по своей равнодействующей, воздвигается над
нашими головами в направлении, обратном исчезающей материи
как универсум — собиратель и хранитель не механической
энергии, как мы полагали, а личностей. Одна за другой, как
непрерывное испарение, высвобождаются вокруг нас «души», унося
вверх свою непередаваемую ношу сознания. Одна за другой и,
однако, ничуть не отдельно. Ибо для каждой из них имеется, по
самой природе Омеги, лишь одна возможная точка
окончательного обнаружения — та, в которой под синтезирующим
действием персонализирующего единения, углубляя в себе свои
элементы, одновременно углубляясь в себя, ноосфера коллективно
достигнет своей точки конвергенции в «конце света».
Завершающий этап Земли
Мы признали, что без свертывания материи в себе, то есть
без замкнутого химизма молекул, клеток и филетических
ветвей, никогда бы не было ни биосферы, ни ноосферы.
Появление и развитие жизни и мысли не только случайно, но и
структурно связано с контурами и судьбой земной массы.
И вопреки сказанному вот теперь, впереди для
поддержания и уравновешивания напора сознаний появился
психический центр всеобщего течения (derive), трансцендентный
времени и пространству и, значит, в сущности экстрапланетарный.
388
Пьер Тейяр де Шарден
Ноогенез, необратимо поднимающийся к Омеге сквозь строго
ограниченный цикл геогенеза...
В определенный момент будущего, под каким-либо
влиянием придерживаясь той или иной кривой или обоих
одновременно, два ответвления фатально разделятся. Сколь бы она
ни была конвергентной, эволюция может завершиться на
Земле, лишь проходя через точку разъединения.
Так естественно входит и стремится обрести конкретный
облик в нашем представлении о будущем фантастическое и
неизбежное событие, которое приближается с каждым днем, —
конец всякой жизни на нашем земном шаре, смерть планеты —
заключительная фаза феномена человека.
Каким бы ни был незаметным невероятный потенциал
неожиданного, уже накопленный духом Земли, никто не
осмелится представить себе окончательный внешний вид
ноосферы. Конец света невообразим. Но мы можем, используя
ранее построенные линии подхода, в определенной степени
предвидеть значение и очертить формы события, которое наш
рассудок бессилен описать.
Каким не может быть завершающий этап Земли в
универсуме с сознательной тканью, каким образом вырисовывается этот
этап, какие у него шансы на существование? Вот что
хладнокровно и логически, без Апокалипсиса я хотел бы подсказать, не
столько что-либо утверждая, сколько побуждая поразмыслить.
1. Прогнозы, которые следует отстранить
Когда идет речь о конце света, то на ум тотчас же всегда
приходит идея несчастья.
Чаще всего космический катаклизм. Сколько небесных
светил движется и соприкасается с нами... Эти миры, которые
вспыхивают на горизонте,.. Не придет ли вследствие
неумолимой игры случая наша очередь быть задетыми и
уничтоженными?
Феномен человека
389
В лучшем же случае — медленная смерть в нашей тюрьме.
Она кажется неизбежной. С тех пор как физика открыла, что
всякая энергия деградирует, мы как будто чувствуем
понижение теплоты в мире вокруг нас. Другое открытие — открытие
радиоактивности, к счастью, компенсирует действие и
отодвигает неминуемое наступление этого охлаждения, на которое
мы осуждены. Астрономы теперь нам сулят, если все пойдет
нормально, мы вне опасности еще добрых много сотен
миллионов лет. Мы вздохнули. Тем не менее, хотя срок и
отодвинут, призрак продолжает надвигаться.
И затем, будем ли мы еще здесь, чтобы видеть
наступление вечера?.. Не говоря уже о подстерегающих нас
космических неудачах, что произойдет к тому времени в живом слое
Земли? По мере роста и усложнения в лоне биосферы и
ноосферы умножаются внутренние угрозы. Нашествия микробов.
Органические контрэволюции. Стерильность. Войны.
Революции. Сколько возможных способов покончить, которые в конце
концов, может быть, предпочтительней долгой дряхлости.
Мы хорошо знаем эти разнообразные возможности. Мы о
них думали. Мы читали их описания в фантастических
романах братьев Гонкур, Бенсона, Уэллса или в научных трудах, на
которых стоят прославленные имена. Каждое из них
совершенно правдоподобно. В каждый момент мы можем быть
раздавлены огромным болидом. Это верно. Завтра Земля может
задрожать и уйти из-под наших ног. И это верно. Каждая
человеческая воля, взятая отдельно, может отказаться от задачи
идти все дальше по пути единения. Я это также допускаю. И,
однако, в той мере, в какой они включают в себя идею
преждевременной катастрофы или упадка, я считаю возможным
утверждать, опираясь на все то, чему нас учит прошлое
эволюции, что нам нечего бояться ни одного из этих
многочисленных бедствий. Как бы они ни были теоретически
возможными, мы с полным основанием можем быть уверены, что они не
случатся.
И вот почему.
390 Пьер Тейяр де Шарден
Космическая катастрофа, биологический распад, или
попросту приостановка роста, или постарение — все эти
пессимистические картины последних дней Земли имеют то общее,
что их создатели без поправок переносят на всю жизнь
особенности и условия умирания отдельных индивидуумов как ее
элементов. Разбитость, болезни и дряхлость. Такова смерть
человека, такова и смерть человечества.
Но имеем ли мы право столь просто обобщать? Когда
исчезает один индивид, пусть даже преждевременно, на смену
ему всегда приходит другой индивид. Потеря индивида для
продолжения жизни не невосполнима. А если речь идет о всем
человечестве?.. В одной из своих книг известный палеонтолог
Мэттью высказал предположение о том, что, если бы
ответвление человека исчезло, его не замедлила бы заменить другая
мыслящая ветвь. Но он не говорит, и ему, несомненно, было
трудно сказать, где на древе жизни в том виде, каким мы его
знаем, могла бы появиться эта таинственная почка.
Рассматривая историю в целом, биологически ситуация мне
представляется совсем иной.
Однажды, и только однажды, в ходе своего существования
как планеты, Земля могла покрыться оболочкой жизни.
Подобно тому однажды, и только однажды, жизнь была в
состоянии подняться на ступень мышления.
Один сезон для мысли, как один сезон для жизни. Не
забудем, что вершину древа с этого момента составляет человек.
В нем как таковом, исключая все остальное, отныне
сосредоточены надежды на будущность ноогенеза, то есть биогенеза, то
есть в конечном счете космогенеза. Каким же образом тогда он
может исчезнуть до времени, остановиться в своем развитии или
прийти в упадок, если только одновременно с ним, а это мы
признали абсурдным, не потерпит неудачу универсум?
Мир в его нынешнем состоянии нельзя было бы
уразуметь, наличие в нем мыслительности (du reflechi) было бы
необъяснимо, если бы мы не предположили тайного
соучастия бесконечно громадного и бесконечно малого в согреве,
Феномен человека
391
питании, поддержке до конца путем использования, с одной
стороны, случая и обстоятельств, с другой стороны, свободы
появившегося между ними сознания. Нам надо исходить из
этого соучастия. Человек незаменим. Значит, сколь бы
невероятной ни была перспектива, он должен достигнуть конечной
цели, несомнено, не по необходимости, но неминуемо.
Не приостановка, какой бы ни была ее форма, а
последний прогресс, наступающий в свой биологический час.
Созревание и высшая ступень. Все дальше в невероятное, из
которого мы вышли. Именно в этом направлении, если мы хотим
предвидеть конец света, следует экстраполировать человека и
гоминизацию.
2. Подступы
Не выходя за рамки научной вероятности, мы можем
сказать, что жизнь для своего развития еще располагает долгими
геологическими периодами. Впрочем, наблюдаемая в своей
мыслящей форме, она еще обнаруживает все признаки
энергии, находящейся в состоянии полной экспансии. В самом
деле, с одной стороны, при сравнении человечества с
предшествующими зоологическими покровами, средняя
продолжительность жизни которых по меньшей мере порядка 80
миллионов лет, оно столь молодо, что его можно назвать едва
возникшим. С другой стороны, при наблюдении за быстрым
развитием мысли на протяжении незначительного интервала в
несколько десятков столетий эта молодость заключает в себе
признаки и посулы совершенно нового биологического
цикла. Значит, между заключительным этапом существования
Земли и нашим нынешним этапом, вероятно, простирается
огромная длительность, отмечаемая не замедлением, а ускорением
и окончательным раскрытием сил эволюции, вершиной
которой является человек.
392
Пьер Тейяр де Шарден
Исходя из единственно приемлемой гипотезы успеха, в
какой форме и вдоль каких линий можем мы представить себе
развитие прогресса в этот период?
В коллективной и духовной форме прежде всего. С момента
появления человека мы могли отметить некоторое замедление
пассивных и соматических трансформаций организма в пользу
сознательных и активных метаморфоз индивида, взятого в
обществе. Искусственное сменяет естественное. Устная или
письменная передача дополняет связанные с генами (или
хромосомами) формы наследственности. Не отрицая возможности, даже
вероятности продолжения в наших членах и в особенности в
нашей нервной системе прошлых процессов ортогенеза1, я был
бы склонен думать, что их влияние, практически неощутимое
со времени появления Homo Sapiens, будет все более и более
ослабевать. Можно предположить, что распределением сил
жизни управляет своего рода закон квантования, они не могут
охватить какой-либо район или принять новую форму, не
понижаясь до соответствующего уровня. Со времени появления
человека эволюционный напор, по-видимому, упал во всех
нечеловеческих ответвлениях древа жизни. И теперь, когда
перед повзрослевшим человеком открылось поле
мыслительных и социальных трансформаций, тело дальше заметно не
изменяется и не будет изменяться дальше в человеческом
ответвлении, а если еще и изменяется, то под нашим искусным
контролем. Не исключено, что по своим индивидуальным
способностям и проницательности наш мозг достиг своих
органических пределов. Но развитие отнюдь не останавливается.
От Запада до Востока эволюция отныне занята в другом месте,
в более богатой и более сложной области — вместе со всеми
сознаниями она создает дух. Вне наций и рас неизбежно
происходит образование единого человечества.
Установив это, можно спросить: судя по нынешнему
состоянию ноосферы, по каким линиям, выделяющимся из числа
1 Вновь взятых и продолженных сознательно искусственно — кто
знает? — биологией. (Овладение законами и пружинами
наследственности, использование гормонов и т. д. — см. с. 366). — Примеч. автора.
Феномен человека
393
других, мы, по-видимому, будем развиваться, начиная с
планетарной ступени психической тотализации и эволюционного
подъема, к которому мы уже подошли. Я различаю три
главные линии, где вновь выступают прогнозы, к которым нас уже
привел анализ идей науки и человечества, — организация
научных исследований, сосредоточение их на человеке,
соединение науки и религии. Три естественных члена одной и той
же прогрессии.
а. Организация научных исследований
Мы хвастаемся тем, что живем в век науки. И если речь
идет только о заре в сравнении с предшествующей ей ночью,
то мы до некоторой степени правы. С нашими открытиями и с
нашими методами исследования в универсуме появилось что-
то громадное. Что-то такое, я в этом убежден, что теперь уже
не остановится. Но с какой же скаредностью ума и средств и в
каком беспорядке мы сегодня ведем исследования, хотя и
прославляем науку и пользуемся ее благами!
Думали ли мы когда-нибудь серьезно об этой ситуации
нищеты?
Как искусство и в какой-то мере как мысль, наука
возникла под внешней видимостью излишества, фантазии. Избыток
внутренней активности над материальными потребностями
жизни. Любопытство мечтателей и праздных. Мало-помалу
значение и действенность науки дали ей право гражданства.
Живя в мире, о котором справедливо можно сказать, что он
революционизирован наукой, мы согласились с общественной
ролью, даже с культом науки. И, однако, она еще развивается по
воле случая, почти без заботы о ней, как те дикие растения,
плоды которых собирают в лесу первобытные народы. Все для
производства. Все для вооружений. Но для ученого и лаборатории,
которые удесятеряют наши силы, еще ничего или почти ничего.
Как будто бы открытия должны периодически падать с неба в
394
Пьер Тейяр де Шарден
совершенно готовом виде, как солнце или дождь, и как будто
для человека нет лучшего занятия на Земле, как убивать друг
друга или есть! Попробуем установить пропорцию
человеческой энергии, затраченной hie et nunc1 на поиски истины. В
еще более материальном выражении установим в процентах
сумму, предназначенную в бюджетах государств на
исследование ясно поставленных проблем, решение которых жизненно
важно для мира. И мы придем в ужас. На исследования во
всем мире в течение года выделяется меньше денег, чем на
строительство одного крейсера! Не окажутся ли правы наши
правнуки, когда посчитают нас варварами?
Истина в том, что, проживая в переходную эпоху, мы еще
не полностью осознали наличие новых высвободившихся сил
и не полностью ими управляем. Приверженные к старым
навыкам, мы по-прежнему видим в науке лишь новый способ
более легко получить те же самые старые вещи — землю и
хлеб. Мы запрягаем Пегаса в плуг. И Пегас хиреет, если
только, закусив удила, не понесется вместе с плугом. Наступит
момент — он необходимо должен наступить, — когда человек,
понуждаемый очевидным несоответствием упряжи, признает,
что наука для него не побочное занятие, а существенная
форма деятельности, фактически естественный выход, открытый
для избытка сил, постоянно высвобождаемых машиной.
Земля, где все более возрастающий «досуг» и все более
широкие интересы найдут свой жизненный выход в
деятельном стремлении все углубить, все испытать, все продолжить.
Земля, где гигантские телескопы и циклотроны поглотят больше
золота и вызовут больше стихийного восхищения, чем все
бомбы и все пушки. Земля, где не только для объединенной и
находящейся на содержании армии исследователей, но и для
человека с улицы животрепещущей проблемой будет отвоева-
ние еще одного секрета и еще одного свойства у частиц, у
звезд или у организованной материи. Земля, где, как это уже
случается, люди посвятят свою жизнь скорее увеличению
знания, чем увеличению имущества.
1 См. примеч. 2 к с. 85. — Примеч. ред.
Феномен человека
395
Вот то, что, взвешивая наличные силы1, неизбежно
подготавливается вокруг нас.
Таким образом, так же, как у низших организмов, у
которых сетчатка как бы распространилась по всему телу,
человеческое видение, перемешанное с промышленными и
военными работами, осуществляется смутно. Биологически оно
требует выделения в независимую функцию со своими
отчетливыми органами. Но еще немного, и ноосфера найдет
свои глаза.
Ь. Открытие человека как предмета познания
В один прекрасный день человечество признает, что его
первая функция — это проникать, интеллектуально
объединять, улавливать, чтобы еще больше понять и покорить
окружающие его силы, и тогда для него минует опасность
столкнуться с внешним пределом своего развития. Торговый рынок
может быть переполнен. Когда-нибудь мы опустошим наши
рудники и исчерпаем наши нефтяные источники, заменив их
чем-нибудь другим. Но ничто на Земле не может,
по-видимому, ни насытить нашу жажду знаний, ни исчерпать нашу
способность изобретения. Ибо как об одной, так и о другой
можно сказать: crescit eundo2. Это, однако, не означает, что наука
должна безразлично развиваться во всех направлениях
одновременно, как расходится волна в однородной среде. Чем
больше смотришь, тем больше видишь. Но также лучше
понимаешь, куда надо смотреть. Жизнь смогла продвинуться вперед
потому, что, производя пробные нащупывания,
последовательно находила места наименьшего сопротивления, где реальность
уступала под ее напором.
1 Внешние силы планетарного сжатия, понуждающие человечество
стать одним органическим целым, и приведенные в действие или
возбужденные технико-социальной тотализацией внутренние (поднимающие
вверх и движущие вперед) силы одухотворения. — Примеч. автора.
2 растет на ходу (лат.). — Примеч. пер.
396
Пьер Тейяр де Шарден
Подобно этому, если научное исследование будет завтра
прогрессировать, то это осуществится в значительной степени
путем локализации центральных, чувствительных, жизненных
зон, завоевание которых без усилия обеспечит господство над
всем остальным.
С этой точки зрения можно предсказать, что если мы идем
к человеческой эре науки, то эта эра будет в высшей степени
эрой науки о человеке — познающий человек заметит
наконец, что человек как «предмет познания» — это ключ ко всей
науке о природе.
Человек — это незнакомец, сказал Каррель. И следует
добавить — в человеке резюмируется все, что мы познаем...
До сих пор из предрассудка или из-за боязни наука
постоянно ходила вокруг человека — предмета познания, не
осмеливаясь подступиться к нему. Материально наше тело кажется
столь ничтожным, столь случайным, столь преходящим, столь
хрупким... Зачем им заниматься? Психологически наша душа
столь невероятно субтильна и сложна. Каким образом
согласовать ее с миром законов и формул?..
Но чем больше мы делаем усилий, чтобы уйти от человека
в наших теориях, тем больше суживаются круги, описываемые
нами вокруг него, как будто мы втянуты в его круговорот. В
конечных результатах своих исследований — я напоминал об
этом в предисловии — физика хорошенько не знает, имеет ли
она дело с чистой энергией или, напротив, с мыслью. В своих
конечных выводах биология, если только она следует логике
своих открытий, вынуждена признать в совокупности
мыслящих существ нынешнюю конечную форму построений
эволюции. Человек внизу; человек вверху и в особенности человек в
центре — тот самый, который живет, распространяется, так
ужасно борется в нас и вокруг нас. В конце концов надо им
заняться.
Если я здесь не ошибся, человек как предмет познания
имеет для науки уникальное значение по двум причинам:
1) он представляет собой, индивидуально и социально, наибо-
феномен человека
397
лее синтетическое состояние, в котором нам доступна ткань
универсума, и 2) соответственно в настоящее время мы
находим здесь наиболее подвижную точку этой ткани,
находящейся в ходе преобразования.
В силу этих причин расшифровать человека значит, в
сущности, попытаться узнать, как образовался мир и как он должен
продолжать образовываться. Наука о человеке — теоретическая
и практическая наука о гоминизации. Углубление в прошлое и в
начала. Но еще больше — продолжение конструктивного
экспериментирования с постоянно обновляющимся объектом.
Огромная программа, и никакой другой цели, кроме
будущности.
Забота о человеческом теле и его совершенстве прежде
всего. Крепость и здоровье организма. Пока продолжается ее
фаза погружения в «тангенциальное», мысль может возвыситься
лишь на этих материальных основах. Но в сумятице идей,
сопровождающей пробуждение духа, не начинаем ли мы
физически вырождаться? Говорят, мы должны краснеть, сравнивая
наше человечество, столь изобилующее уродами, с этими
животными сообществами, где среди сотен тысяч индивидов нет
ни одного, у которого отсутствовал хотя бы один членик хотя
бы на одном усике... Само по себе это геометрическое
совершенство находится вне линии нашей эволюции, целиком
направленной на развитие гибкости и свободы. Однако при
подчинении должным образом другим ценностям не служит ли
оно указанием и уроком! Мы, безусловно, до сих пор толкали
нашу расу на авантюру и недостаточно думали о проблеме,
какими медицинскими и моральными факторами нужно
заменить грубые силы естественного отбора, если мы их устраним.
В ближайшие столетия необходимо основать и развить
сообразно нашим личностным качествам благородную
человеческую форму евгенизма.
Евгенизм индивидов и, следовательно, также евгенизм
общества. До сих пор мы считали более удобным и даже более
верным предоставлять возможность самостоятельно опреде-
398
Пьер Тейяр де Шарден
ляться контурам этого большого тела, составленного из наших
тел, то есть путем автоматического действия индивидуальных
фантазии и усилий. Не вмешиваться в действие сил мира!..
Всегда мираж инстинкта и мнимой непогрешимости природы.
Но не сам ли мир, пришедший к мысли, ожидает, что мы
переосмыслим инстинктивные действия природы, чтобы
усовершенствовать их? Мыслящей субстанции — разумную
организацию. Если у человечества есть будущее, то оно может быть
представлено лишь в виде какого-то гармонического
примирения свободы с планированием и объединением в
целостность. Распределение ресурсов земного шара. Регулирование
устремления к свободным пространствам. Оптимальное
использование сил, высвобожденных машиной. Физиология наций и
рас. Геоэкономика, геополитика, геодемография. Организация
научных исследований, перерастающая в рациональную
организацию Земли. Хотим мы этого или нет, все признаки и все
наши потребности конвергируют в одном и том же
направлении: нам нужна — и мы начинаем неукоснительно ее
создавать с помощью и за пределами всякой физики, всякой
биологии и всякой психологии — человеческая энергетика.
И в ходе этого уже негласно начатого построения наша
наука, сосредоточившись на человеке, будет все больше
находиться лицом к лицу с религией.
с. Соединение науки и религии
По видимости, современный мир возник из
антирелигиозного движения. Человеку достаточно самого себя. Разум
взамен религиозного верования. Наше поколение и два
предшествующих только и слышали, что о конфликте между
религиозной верой и наукой. До такой степени, что однажды
казалось — вторая должна решительно заменить первую.
Но по мере продолжения напряженности становится
очевидным, что конфликт должен разрешиться в совершенно иной
Феномен человека
399
форме равновесия — не путем устранения, не путем
сохранения двойственности, а путем синтеза. После почти
двухвековой страстной борьбы ни наука, ни вера не сумели ослабить
одна другую. Но совсем даже напротив становится очевидным,
что они не могут развиваться нормально одна без другой по
той простой причине, что обе одушевлены одной и той же
жизнью. В самом деле, ни в своем порыве, ни в своих
истолкованиях наука не может выйти за пределы самой себя, не
окрашиваясь мистикой и не заряжаясь верой.
В своем порыве прежде всего. Мы касались этого
момента, рассматривая проблему действия. Человек сможет
трудиться и продолжать исследования лишь в том случае, если он
сохранит к этому страстную склонность. Но эта склонность
всецело связана с убеждением, совершенно недоказуемым для
науки, что универсум имеет смысл и что он может — и даже
должен, если мы останемся верны — прийти к какому-то
необратимому совершенству. Вера в прогресс.
В своих истолкованиях затем мы можем научно
рассматривать почти бесконечное усовершенствование человеческого
организма и человеческого общества. Но как только речь
заходит о практической материализации наших мечтаний, мы
констатируем, что проблема остается нерешенной или даже
неразрешима, если только не допустим частично путем
сверхрациональной интуиции конвергентности мира, к которому
мы принадлежим. Вера в единство.
Больше того. Если под давлением фактов мы выскажемся
в оптимистическом духе в пользу объединения, то для
движения вперед нам нужен не только порыв и специфическая цель,
фиксирующая это движение, но возникает техническая
необходимость открыть связующее вещество или специальный
цемент, который внутренне объединит наши жизни, не искажая
и не приуменьшая их. Вера в безмерно притягательный центр
личности.
В общем, как только (выходя за пределы низшей и
предварительной стадии аналитических исследований) наука перехо-
400
Пьер Тейяр де Шарден
дит к синтезу — синтезу, который, естественно, завершается
реализацией какого-то высшего состояния человека, — тотчас
же она вынуждена предвосхищать будущее и целое и делать
ставку на них и тем самым, выходя за пределы самой себя, она
начинает делать выбор и заниматься поклонением.
Значит, Ренан и мыслители XIX века не ошибались, когда
говорили о религии науки. Их ошибка состояла в том, что
они, создавая культ человечества, включили в этот культ в
обновленной форме те же самые духовные силы, от которых,
как они считали, им удалось избавиться.
Когда мы рассматриваем, как в развивающемся
универсуме, который мы только что начали постигать, временные и
пространственные ряды расходятся и развертываются вокруг
и позади нас, подобно поверхности конуса, то, может быть,
это чистая наука. Но когда мы поворачиваемся к вершине, к
целостности и к будущности, то это уже поневоле религия.
Религия и наука — две неразрывно связанные стороны,
или фазы, одного и того же полного акта познания, который
только один смог бы охватить прошлое и будущее эволюции,
чтобы их рассмотреть, измерить и завершить.
Во взаимном усилении этих двух все еще
антагонистических сил, в соединении разума и мистики человеческому духу
самой природой его развития предназначено найти высшую
степень своей проницательности вместе с максимумом своей
жизненной силы.
3. Финал
Продвигаясь по-прежнему в трех только что указанных
направлениях и имея огромный запас времени, которое ему
остается прожить, человечество располагает громадными
возможностями. До человека жизнь быстро приостанавливалась, чтобы
действовать, она была вынуждена дробиться и специализиро-
Феномен человека
401
ваться, она фиксировалась и рассеивалась при каждом скачке
вперед. Начиная со ступени мышления, благодаря
удивительным возможностям «искусственного», которое, отделяя
орудие от органа, позволяет одному и тому же существу
усиливать и бесконечно разнообразить формы своего действия,
ничего не теряя в своей свободе, благодаря вместе с тем
чудесной способности мысли сближать и комбинировать в одном и
том же сознательном усилии все человеческие частицы мы
вступили в совершенно новую область эволюции. В самом деле,
если изучение прошлого и позволяет нам сделать некоторую
оценку ресурсов, которыми обладает организованная материя
в рассеянном состоянии, то мы еще не имеем никакого понятия
о возможной величине «ноосферной» мощности. Резонанс
человеческих колебаний в миллионы раз! Целый покров
сознания, одновременно давящий на будущность! Коллективный и
суммированный продукт миллионов лет мышления!..
Пытались ли мы когда-либо вообразить, что представляют собой
эти величины?1
В этом направлении самым неожиданным может быть то,
что больше всего ожидается.
Можно прежде всего серьезно спросить себя: не сумеет ли
однажды жизнь при возрастающем напряжении духа на
поверхности земного шара искусно преодолеть стены своей земной
тюрьмы или, найдя способ, захватить другие необитаемые
небесные тела, или — еще более головокружительное событие —
установить сквозь пространство психическую связь с другими
1 Кроме интеллектуального значения отдельных человеческих
единиц, необходимо принять во внимание коллективное возбуждение
(путем поддержки или резонанса) этих надлежаще организованных единиц.
Трудно сказать, имеются ли еще на Земле Аристотели, Платоны и
Августины (каким образом это доказать? А впрочем, почему бы и нет?..). Но
ясно, что, опираясь одна на другую (будучи сведены в одно место или
собраны в фокусе зеркала), наши современные души видят и чувствуют
ныне мир, который (по его размерам, связям и возможностям) ускользал
от всех великих людей прошлого. И осмелятся ли возразить, что этому
прогрессу в сознании не соответствует никакое продвижение вперед в
глубокой структуре бытия? — Примеч. автора.
402
Пьер Тейяр де Шарден
очагами сознания. Встреча и взаимное обогащение двух
ноосфер... Это предположение на первый взгляд может показаться
безумным, но оно в конце концов лишь распространяет на
психику масштаб величин, правомерность которого для материи
никто более и не помышляет оспаривать. Сознание, создающее
себя в конечном счете путем синтеза планетарных единиц. А
почему бы и нет, в таком универсуме, где астральная единица —
галактика?
Ничуть не желая огорчать сторонников этих гипотез,
справедливость которых, заметим, неимоверно расширила бы
размеры ноосферы, но нисколько не изменила бы ни ее конвер-
гентность, ни, следовательно, ее конечную длительность, я,
однако, считаю их вероятность слишком слабой, чтобы
стоило их принимать расчет.
Человеческий организм настолько сложен и чувствителен,
так приспособлен к земным условиям, что трудно представить
себе, каким образом он смог бы акклиматизироваться на
другом небесном теле, даже если он способен преодолеть
межпланетные пространства. Необъятность космических
пространств так велика, что не ясно, каким образом в двух
различных областях неба две мысли могли бы сосуществовать
и совпадать сравнимыми фазами своего развития.
По этим двум причинам, не упоминая других, я
предполагаю, что нашей ноосфере предназначено обособленно
замкнуться в себе и что не в пространственном, а в психическом
направлении она найдет, не покидая Земли и не выходя за ее
пределы, линию своего бегства.
И здесь совершенно естественно вновь выступает понятие
изменения состояния.
В нас и через нас ноогенез постоянно поднимается ввысь.
Мы выявили основные моменты этого подъема — сближение
крупинок мысли; синтез индивидов и синтез наций и рас;
необходимость существования автономного и верховного
личного очага для объединения элементарных личностей без ис-
феномен человека
403
кажения и в атмосфере активной симпатии. Все это, отметим
еще раз, под совместным воздействием сферической
кривизны Земли и космической конвергентности духа существует в
соответствии с законом сложности и сознания.
Ну так вот, когда в результате скопления достаточного
множества элементов это существенно конвергентное развитие
достигает такой интенсивности и такого качества, что для
дальнейшего своего объединения человечество, взятое в целом,
должно, как это случилось с индивидуальными силами
инстинкта, в свою очередь, «пунктуально» осознать само себя1
(то есть в данном случае покинуть свою органо-планетарную
опору и эксцентрироваться к трансцендентному центру своей
возрастающей концентрации), тогда-то и наступит для духа
Земли финал и увенчание.
Конец света — внутренний возврат к себе целиком всей
ноосферы, достигшей одновременно крайней степени своей
сложности и своей сосредоточенности.
Конец света — переворот равновесия, отделение сознания,
в конце концов достигшего совершенства, от своей
материальной матрицы, чтобы отныне иметь возможность всей своей
силой покоиться в Боге-Омеге.
Конец света — критическая точка одновременного
возникновения и обнаружения, созревания и ускользания.
0 физическом и психическом состоянии, в котором будет
находиться наша планета при приближении к точке своего
созревания, мы можем сделать два почти противоположных
предположения.
Согласно первой гипотезе, выражающей надежды, к
которым, во всяком случае, следует ориентировать наши усилия
как к идеалу, зло на завершающем этапе Земли находится в
минимуме. Нам не нужно будет более бороться против острых
форм голода и болезней — они побеждены наукой. Под дей-
1 Это означает, что человеческая история развивается между двумя
критическими точками мышления (одной — низшей и индивидуальной,
Другой — высшей и коллективной). — Примеч. автора.
404
Пьер Тейяр де Шарден
ствием все более горячих лучей Омеги прекратятся ненависть
и междоусобная борьба, побежденные чувством Земли и
чувством человека. Во всей ноосфере будет царить какое-то
единодушие. Завершающая конвергенция произойдет лш/юо1.
Разумеется, подобный выход наиболее гармонически соответствовал
бы теории.
Но также может быть, что по закону, которого в прошлом
еще ничто не избежало, зло тоже в своей специфически новой
форме, возрастая одновременно с добром, достигнет к финалу
своей высшей ступени.
Нет вершин без пропастей.
Громадными будут силы, высвобожденные в человечестве
внутренним действием его сплочения. Но не исключено, что
завтра так же, как вчера и сегодня, эта энергия будет
действовать несогласно. Механическое совместное действие под
нажимом грубой силы? Или совместное действие в симпатии?
Будет ли человек стремиться завершить себя коллективно или
индивидуально в ком-то большем, чем он сам? Отказ от Омеги
или принятие его?.. Может возникнуть конфликт. В этом
случае вследствие природы процесса, который ее
объединяет, и в ходе этого процесса ноосфера, достигшая
определенной точки объединения, снова разъединится на две зоны,
соответственно притягиваемые двумя антагонистическими
полюсами поклонения. На зону мысли, которая никогда не
была полностью единой. И на зону всеобъемлющей любви,
оживляющую и в конечном счете выделяющую, чтобы ее
завершить, лишь одну часть ноосферы — ту, которая решится
«сделать шап> за пределы себя, в другое. Последний раз, еще
одно разветвление.
По этой последней гипотезе, более соответствующей
традиционным апокалипсисам, вокруг нас, быть может,
одновременно поднимаются в будущность три кривые: неизбежное
1 И, однако, в то же самое время при крайней напряженности,
поскольку речь идет о приближении к критической точке. Нет ничего
общего между этими перспективами и старыми мечтаниями сектантов о
райском периоде на Земле перед концом света. — Примеч. автора.
Феномен человека
405
убавление органических возможностей Земли; внутренний
раскол сознания, все более разделяющегося к двум
противоположным идеалам эволюции; положительное
привлечение центром центров тех сердец, которые обратятся к нему.
И кончина Земли произойдет в тройной точке, в которой
путем совпадения, вполне сообразного приемам жизни, эти
три кривые встретятся и достигнут строго одновременно
своего максимума.
Смерть материально исчерпавшей себя планеты; разрыв
ноосферы, разделившейся по вопросу о форме, в которую
необходимо облечь свое единство, и одновременно, придавая
событию все его значение и всю его важность, освобождение
того процента универсума, который сумеет сквозь время,
пространство и зло тщательно синтезироваться до конца.
Не бесконечный прогресс — этой гипотезе противоречит
существенная конвергентность ноогенеза, а экстаз вне
размеров и рамок видимого универсума.
Экстаз в согласии или раздоре, но как в том, так и в
другом случае при внутреннем избытке напряженности.
Это единственный биологический выход, подходящий и
мыслимый для феномена человека.
...Многие из тех, кто попытается прочитать эту книгу до
конца, закроют ее неудовлетворенными, в задумчивости
спрашивая себя, что я здесь преподнес — факты, метафизические
теории или мечтания.
Но те, кто будет колебаться подобным образом, хорошо ли
они уяснили спасительно строгие условия, которые ставит
нашему разуму ныне всеми допускаемая цельность
универсума? На кинопленке появляется пятно. Внезапно разряжается
электроскоп. Этого достаточно, чтобы физика была
вынуждена признать наличие в атоме фантастических сил. Подобно
этому человек, если попытаться поставить его полностью —
душой и телом — в рамки экспериментального, понуждает нас
подогнать целиком по своей мерке сферы времени и простран-
406
Пьер Тейяр де Шарден
ства. Чтобы дать мысли место в мире, мне было необходимо
интерьеризировать материю, вообразить энергетику духа;
представить себе в противовес энтропии восходящий ноогенез;
придать эволюции направление, вершину и критические
точки и в конечном счете сомкнуть все в некоем.
В этой переоценке ценностей я мог во многом ошибиться.
Пусть другие сделают лучше. Я хотел бы лишь дать
почувствовать вместе с реальностью, трудностью и срочностью
проблемы соответствующий порядок величин и форму решения.
Существует лишь необратимо персонализирующий универсум,
способный вместить в себя человеческую личность.
Пекин, июнь 1938 — июль 1940
РЕЗЮМЕ, ИЛИ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Сущность феномена человека
Со времени написания этой книги мои взгляды,
выраженные в ней, не изменились. В целом я продолжаю видеть
человека точно так же, как и тогда, когда писал ее. И однако, это
фундаментальное видение не осталось и не могло остаться
неизменным. Благодаря неизбежному углублению мысли, путем
отбора и неизбежной переработки ассоциируемых идей,
благодаря знакомству с новыми фактами, а также в силу
постоянного стремления быть лучше понятым за эти десять лет
постепенно выработались новые формулировки и взаимопереходы
идей, в которых выделяются и вместе с тем упрощаются
основные линии моего прежнего изложения. Эту
неизменившуюся, но переосмысленную сущность «феномена человека»
полезно, мне кажется, представить здесь в виде резюме, или
заключения, в форме трех взаимосвязанных положений.
1. Мир, который свертывается (s'enroule),
или Космический закон сложности сознания
В последнее время благодаря развитию астрономии мы
освоились с идеей, что универсум в течение нескольких миллиардов
лет (всего лишь!) как будто расширился от своего рода
первоначального атома до галактик. Эта картина развития мира
посредством взрыва еще дискутируется, но никакому физику не придет
в голову идея отбросить ее, потому что она отмечена печатью
философии или финализма. Неплохо иметь этот пример перед
408
Пьер Тейяр де Шарден
глазами, чтобы понять одновременно значимость, пределы и
полную научную правомерность выдвигаемых здесь мною
взглядов. В самой своей сути содержание предшествующих страниц
целиком сводится к тому простому утверждению, что если
универсум с астрономической точки зрения нам представляется в
состоянии пространственного расширения (от ничтожно малого
к безмерно громадному), то таким же образом и еще более
отчетливо с физико-химической точки зрения он выступает перед нами
как бы в состоянии органического свертывания к самому себе
(перехода от очень простых тел к чрезвычайно сложным) — это
специфическое свертывание «сложности» (enroulement de
«complexite»), как показывает опыт, связано с соответствующим
увеличением внутренней сосредоточенности (интерьеризации),
то есть психики (psyche) или сознания.
Отмеченная здесь структурная связь между сложностью и
сознанием в ограниченных пределах нашей планеты (пока
единственной, где можно наблюдать биологические процессы)
экспериментально доказана и давно известна. Оригинальность
занятой в этой книге позиции состоит в следующем
изначальном утверждении: специфическое свойство земных
субстанций все больше оживляться с увеличением усложнения — это
лишь проявление и местное выражение такого же
универсального процесса (и, несомненно, еще более знаменательного),
как и те, уже опознанные наукой, подчиняясь которым,
космические сферы то при взрыве выступают как волна, то
конденсируются в электромагнитные силы или силы тяжести,
подобно корпускулам, или же дематериализуются путем
излучения — эти различные процессы (когда-нибудь мы это
узнаем) строго согласованы между собой.
Если это так, то очевидно, сознание, с точки зрения опыта
определяемое как специфическое свойство организованной
сложности, выходит далеко за пределы смехотворно малого
интервала, внутри которого мы в состоянии непосредственно
его различить.
В самом деле, с одной стороны, во всякой частице с очень
малыми или даже средними величинами сложности, делающими
феномен человека
409
ее для нас совершенно невоспринимаемой (я хочу сказать,
начиная с очень крупных молекул и ниже), мы логически
предполагаем наличие в рудиментарном (бесконечно ничтожном, то есть
бесконечно рассеянном) состоянии какой-то психики (psyche)
точно так же, как физик допускает в случае медленных
движений изменение массы (совершенно неуловимое в
непосредственном опыте) и может подсчитать его.
С другой стороны, мы склонны думать, что в мире,
именно там, где вследствие различных физических обстоятельств
(температура, тяготение...) сложность не достигает величин,
при которых можно было бы обнаружить сознание,
усложнение, временно приостановленное, при благоприятных
условиях тотчас же возобновится.
Повторяю, если рассматривать универсум вдоль его оси
сложностей, обнаружится, что и в целом, и в каждой из своих точек
он находится в состоянии постоянного органического
свертывания (reploiement sur lui-meme) и, значит, интерьеризации. Это
означает с точки зрения науки, что жизнь пробивается всюду и
всегда, и там, где она заметно пробилась наружу, ничто не в
состоянии воспрепятствовать ей довести до максимума процесс,
благодаря которому она возникла.
На мой взгляд, необходимо поместить себя в эту активно
конвергентную космическую среду, если кто-либо пожелает
во всей рельефности выявить и совершенно последовательно
объяснить феномен человека.
2. Первое появление человека, или
Индивидуальная ступень мышления
Чтобы стали вероятными комбинации, ведущие к
образованиям все более сложного типа, свертывающийся универсум,
рассматриваемый в своих предмыслящих зонах1, совершает на
1 Начиная со ступени мышления, «запланированные» или
«изобретенные* комбинации добавляются к случайно встретившимся
комбинациям и в некоторой степени заменяют их (см. ниже). — Примеч. автора.
410
Пьер Тейяр де Шарден
пути прогресса миллиарды и миллиарды попыток. Этот прием
пробных нащупываний в сочетании с двойным механизмом
размножения и наследования (позволяющим накапливать и все
больше улучшать однажды найденные благоприятные
комбинации у все большего числа втянутых в процесс индивидов)
порождает необычайную совокупность живых потомств,
образующих то, что выше было названо «древом жизни»,
совокупность, которую можно было бы также сравнить со спектром
светового луча, где каждая длина волны соответствует
особенному нюансу сознания или инстинкта.
С определенной точки зрения различные лучи этого
психического веера могут показаться — и фактически зачастую
еще и рассматриваются наукой — как жизненно
эквивалентные: сколько инстинктов, столько и одинаково
удовлетворительных и не сравнимых между собой решений одной и той
же проблемы. Если первая оригинальная особенность моей
позиции, занятой в «Феномене человека», состоит в
рассмотрении жизни как универсальной функции космического
разряда, вторая особенность заключается в том, что появлению в
человеческом потомстве способности рефлексии придается
значение «порога» или изменения состояния. Это вовсе не
бездоказательное (обратите внимание!) утверждение, изначально
основывающееся на какой-либо умозрительной теории
мысли. А оптация, опирающаяся на тот экспериментальный, но
странно недооцениваемый факт, что, начиная со «ступениреф-
лексии», мы поистине имеем дело с новой формой биологии1,
которую характеризуют среди прочих особенностей
следующие свойства:
а) появление в индивидуальной жизни, что имеет
решающее значение, внутренних факторов организации
(изобретения)^ помимо внешних факторов организации (игры
использованных шансов);
1 Подобно физике, которая меняется с появлением и
распространением некоторых новых терминов, переходит от среднего к безмерно
громадному или, наоборот, к чрезвычайно малому. Слишком часто
забывают, что должна быть и имеется специальная биология «бесконечно
сложных». — Примеч. автора.
феномен человека
411
б) появление между элементами, что также имеет решающее
значение, настоящих сил сближения или удаления (симпатии и
антипатии), сменяющих псевдопритяжения и псевдоотгалкива-
ния преджизни или даже низшей жизни, причем и те, и другие,
по-видимому, представляют собой простые реакции на кривизну
соответственно пространства—времени и биосферы;
в) наконец, пробуждение в сознании каждого элемента в
отдельности (вследствие его новой и революционной
способности предвидеть будущее) потребности в «неограниченном
продолжении жизни». То есть переход жизни из состояния
относительной необратимости (физическая невозможность
остановки однажды начавшегося космического свертывания)
в состояние абсолютной необратимости (коренная
динамическая несовместимость перепективы неминуемой тотальной
смерти с продолжением ставшей осознанной эволюции).
Эти различные свойства позволяют обладающей ими
зоологической группе иметь неоспоримое, не только количественное
и численное, но функциональное и жизненное превосходство;
повторяю, неоспоримое, однако при условии решительного
применения до конца без уступок выявленного в опыте
закона сложности — сознания к глобальной эволюции целиком
всей группы.
3. Феномен социальности (phenomine social), или
Подъем к коллективной ступени мышления
Мы видели, что со строго описательной точки зрения
человек по своему происхождению является обычным лучом во
множестве лучей, образующих одновременно анатомический
и психический веер жизни. Но поскольку этот луч — или, если
хотите, линия спектра — один из всех сумел благодаря своему
привилегированному положению или структуре выступить за
пределы инстинкта в мысль, он оказался способен внутри этой
412
Пьер Тейяр де Шарден
еще совершенно свободной области мира, в свою очередь,
разложиться на линии и породить спектр второго порядка —
известное нам огромное разнообразие антропологических типов.
Проследим за этим вторым веером. В силу специфической
формы космогенеза, которую мы рассмотрели в данном труде,
проблема, поставленная перед наукой нашим
существованием, очевидно, состоит в следующем: «В какой мере и, если
возможно, в какой форме человеческий пласт еще
подчиняется (или ускользает от подчинения) породившим его силам
космического свертывания?»
Ответ на этот жизненно важный для нашего поведения
вопрос целиком зависит от понятия феномена социализации,
которое сложилось у нас (или, точнее, должно было
сложиться) в результате рассмотрения всей полноты развития этого
феномена в окружающей нас действительности.
Из-за интеллектуальной рутины, а также потому, что нам
положительно трудно возвыситься над процессом, в недрах
которого мы находимся, все более растущая самоорганизация
человеческих мириад до сих пор чаще всего рассматривается
как юридический и случайный процесс, представляющий
собой лишь поверхностную «внешнюю» аналогию по
отношению к построениям биологии. Молчаливо допускается, что со
времени своего возникновения человечество продолжает
умножаться, и это, естественно, понуждает его изыскивать для
своих членов все более сложную организацию. Но этот modus
vivendi1 не следует смешивать с настоящим онтологическим
прогрессом. С точки зрения эволюции человек уже давно
якобы не изменяется, если только он когда-либо изменялся...
И вот здесь-то как ученый я считаю необходимым
выдвинуть возражение и высказать протест.
В нас, людях, продолжает утверждать некоторая форма
здравого смысла, биологическая эволюция достигла потолка2. Осоз-
1 образ жизни (лат.). — Примеч. пер.
2 Заметим, того самого «здравого смысла», который только что по
ряду вопросов безапелляционно поправлен физикой. — Примеч. автора.
Феномен человека
413
нав себя, жизнь стала неподвижной. Но не следует ли,
напротив, сказать, что она делает новый скачок вперед? Обратите
внимание скорее на следующее — чем больше человечество
технически организует свое множество, тем больше в нем pari
passu1 возрастают психическая напряженность, осознание
времени и пространства, вкус и способность к открытиям. Это
великое событие нам не кажется загадочным. И однако, как в
этом знаменательном союзе технического упорядочивания и
психической сосредоточенности (centration) не видеть все еще
действия (но в таких пропорциях и на таких глубинах,
которые еще никогда не достигались) извечной великой силы, той
самой, которая нас произвела? Как не видеть, что, покружив
индивидуально каждого из нас, вас и меня, все тот же циклон
(но на этот раз в масштабе общества) продолжает двигаться
над нашими головами, все крепче сжимает в едином объятии
всех людей, стремясь довести каждого из нас до
завершенности и одновременно органически связать друг с другом?
«Через социализацию человека, специфическое действие
которой состоит в сосредоточении на себе всего пучка
мыслящих пленок и волокон Земли, продолжает свой ход сама ось
космического вихря интерьеризации» — такова третья, самая
решающая из всех оптация, завершающая определение и
выяснение моей научной позиции перед лицом феномена
человека. Она сменяет и продолжает два вышесформулированных
предварительных постулата (один — относящийся к примату
жизни в универсуме, другой — относящийся к примату
мышления в жизни).
Здесь не место детально доказывать, как просто и
последовательно это органицистское истолкование общественной
жизни объясняет (и даже позволяет предвидеть в некоторых
направлениях) ход истории. Отметим только, что если за
пределами элементарной гоминизации, достигающей своей
высшей точки в каждом индивиде, действительно развивается над
нами другая, на сей раз коллективная гоминизация — гомини-
1 См. примеч. 1 кс. 179 — Примеч. ред.
414
Пьер Тейяр де Шарден
зация всего вида, то совершенно естественно констатировать,
что параллельно социализации человечества на Земле
возбуждаются те же самые три психобиологических свойства,
которые первоначально появились (см. выше) вместе с
индивидуальной ступенью мышления:
а) во-первых, способность изобретать, так быстро
усилившаяся в наши дни благодаря рационализированной
взаимоподдержке всех исследовательских сил, так что уже теперь стало
возможным говорить (как мы только что отметили) о
человеческом скачке эволюции;
б) во-вторых, способность привлекать (или отталкивать),
которая претворяется в мире еще хаотически, но возрастает
вокруг нас так быстро, что экономический фактор (что бы там
ни говорилось) завтра может потерять значение по сравнению
с идеологическим и эмоциональным фактором в организации
Земли;
в) и в особенности, в-третьих, потребность в
необратимости, которая выходит за рамки еще немного колеблющейся
зоны индивидуальных надежд, чтобы категорически выразиться
в сознании вида и его голосом. Повторяю, категорически в
том смысле, что если отдельный человек еще может
представить и допустить свое полное физическое или даже моральное
исчезновение, то человечество перед лицом полного
уничтожения (или даже просто недостаточного сохранения) плодов
своего эволюционного труда начнет отдавать себе отчет в том,
что ему остается лишь забастовать, поскольку усилие
продвигать вперед Землю становится слишком трудным, и возникает
угроза, что оно слишком затянется, чтобы мы согласились его
производить, если мы не трудимся для вечности.
Эти и многие другие признаки, взятые вместе, как мне
кажется, составляют серьезное научное доказательство того,
что (в соответствии с универсальным законом сложности
сознания) человеческая зоологическая группа не отклоняется
биологически под действием разнузданного индивидуализма к
состоянию возрастающего раздробления, не ориентируется
Феномен человека
415
(посредством астронавтики) на то, чтобы ускользнуть от
гибели путем экспансии в небесные просторы, наконец, попросту
не клонится к катастрофе или одряхлению, а действительно
направляется путем организации и конвергенции в масштабах
планеты всех находящихся на Земле индивидуальных
мышлений ко второй коллективной и высшей критической точке
мышления — точке, за пределами которой (именно потому,
что она критическая) мы не можем непосредственно ничего
видеть; но в этой точке мы можем предсказать (как я это
показал) контакт между мыслью, возникающей в результате
обратного развития к самой себе ткани вещей, и
трансцендентным очагом «Омегой», одновременно началом необратимости,
движущим и собирающим началом этого обратного развития
(involution).
В заключение мне остается лишь уточнить свою мысль по
трем вопросам, которые обычно затрудняют моих читателей:
а) какое место оставлено свободе (и, значит, возможности
гибели мира); б) какое значение придается духу (по отношению
к материи); в) какое различие имеется между Богом и миром
согласно теории космического свертывания?
а) Что касается шансов на успех космогенеза, то из
занятой здесь позиции нисколько не следует — я настаиваю на
этом, — что конечный успех гоминизации обеспечен с
необходимостью, фатально. Без сомнения, «ноогенетические»
силы сжатия, организации и интерьеризации, под
действием которых происходит биологический синтез мышления,
ни в какой момент не ослабляют своего воздействия на
человеческую ткань — из этого вытекает отмеченная выше
возможность уверенно предвидеть, если все пойдет хорошо,
некоторые точные направления будущности1. Но по самой своей
природе, об этом не следует забывать, упорядочивание круп-
1 Такие, например, как неудержимое стремление человека к
социальному объединению, к развитию (освободительному для духа)
машинизации и автоматизации, к тому, чтобы «все испробовать» и «все
осмыслить» до конца. — Примеч. автора.
416
Пьер Тейяр де Шарден
ных комплексов (то есть организация их все более
невероятных, хотя и связанных между собой, состояний) происходит в
универсуме (особенно в случае человека) лишь двумя связан-
ными между собой способами: I) в результате пробного
использования благоприятных случаев (появление которых
вызывается игрой больших чисел) и 2) во второй фазе, путем
сознательного изобретения. Это означает, что как бы
упорно и настоятельно ни действовала космическая сила
свертывания, ее действие внутренне затрудняется
неопределенностью формирования факторов двоякого рода: внизу —
случайности, вверху — свободы. Заметим, однако, что при
развитии процессов в очень больших ансамблях (подобных
ансамблю, который составляет человеческая масса)
увеличивается тенденция «неминуемости», вместе с увеличением
втянутых в процесс элементов растут шансы на успех со
стороны случая, уменьшаются шансы на отказ или ошибку со
стороны свободы1.
б) Что касается значения духа, то я замечу, что с феноме-
налистической точки зрения, которой я систематически
придерживаюсь, материя и дух выступают не как «предметы»
(«choses»), «натуры» («natures»), а как простые, связанные между
собой переменные, для которых необходимо определить не
скрытую сущность, а функциональную кривую от
пространства и времени. И я напоминаю, что на этом уровне
размышления «сознание» выступает и должно рассматриваться не как
своего рода особенная и наличная сущность, а как «эффект»
(«effect»), как специфическое свойство сложности.
в) И, наконец, чтобы раз и навсегда покончить с
опасениями «пантеизма», постоянно высказываемыми некоторыми
сторонниками традиционного спиритуализма по поводу
учения об эволюции, как не видеть, что в случае конвергентного
■ Для верующего христианина интересно заметить, что конечный
успех гоминизации (и значит, космического усложнения) положительно
гарантирован «воскресительной благодатью» Бога, воплощенного в
своем творении. Но здесь мы уже покинули план феномена. — Примеч.
автора.
феномен человека
417
универсума, как я его представил, универсальный центр
объединения (как раз для осуществления своей функции
движущего, собирающего и стабилизирующего начала) никоим
образом не возникает из слияния смешения элементарных
центров, которые он объединяет, а должен рассматриваться1
как предсуществующий и трансцендентный. Если хотите,
весьма реальный, но абсолютно закономерный «пантеизм» (в
этимологическом значении слова), ибо если в конечном счете
мыслящие центры мира действительно образуют «единое с Богом»,
то это состояние достигается не путем отождествления (Бог
становится всем), а путем дифференцирующего и
приобщающего действия любви (Бог весь во всем)9 что совершенно
ортодоксально с христианской точки зрения.
Рим, сентябрь 1948 г.
■ Как я уже очень подробно объяснял, — см. с. 383 и 384. —Примеч.
автора.
эпилог
Феномен христианства
Ни в игре своих стихийных сил, которые могут быть
приведены в действие лишь надеждой на нетленное, ни в игре
своих коллективных свойств, для образования которых нужно
действие всепобеждающей любви, мыслящая жизнь не сможет
продолжать действовать и прогрессировать, если ее не
повлечет к себе ввысь светоносный полюс притяжения и
стабильности. Природа ноосферы такова, что сама по себе она не
сможет войти ни в социальную, ни в индивидуальную жизнь
иначе, как под влияние Центра — Омеги.
Вот к чему нас логически привело полное применение к
человеку законов эволюции.
На первый взгляд, это отвлеченные чисто теоретические
рассуждения, но из них следует не только идеальная
возможность, но и опытная реальность и просто очевидность того,
что лежит в глубине вещей.
Если бы Омега была только отдаленным и идеальным
центром, который появится в конце времен из конвергенции
земных сознании, то без этой конвергенции ничто не смогло бы
открыть ее сейчас для нашего взора. В настоящей жизни
можно найти только ту личностную энергию, которая создается
множеством человеческих личностей.
Но раз уж мы признали, что Омега уже существует и
действует в самой глубине мыслящей массы, то надо согласиться,
феномен человека
419
что ее существование по некоторым признакам должно
открываться уже теперь. Чтобы одухотворить эволюцию на ее
низших стадиях, сознающий полюс мира мог действовать,
естественно, только в безличной форме, под покровом
биологии. А на все уже мыслящее, чем мы и стали благодаря гоми-
низации, свет идет от Единого Центра ко всем центрам —
лтностно* Можно ли представить себе это иначе?..
Или вся представленная здесь концепция мира
бесполезна, или же где-то вокруг нас, в той или иной форме, должен
являть себя определенный источник личностной,
сверхчеловеческой энергии, и если мы внимательно посмотрим, нам
откроется Великое Присутствие.
И здесь становится понятной важность феномена
христианства для науки.
Феномен христианства.
Это выражение поставлено в конец нашего
исследования феномена человека не случайно и не для симметрии.
Его задача — выразить однозначно тот дух, о котором я хочу
говорить.
Я живу в сердце христианства, и меня легко заподозрить в
том, что я хочу искусственно его защитить. Однако я
настаиваю на том, что в той мере, в какой вообще возможно
различать в своей мысли разные пути и способы постижения
реальности, я остаюсь прежде всего на позиции естествоиспытателя,
а не убежденного верующего.
Факт христианства перед нами. Он занял свое место среди
других реальностей мира.
По сути своей веры, по ценности своего существования и,
наконец, по своей чрезвычайной способности к росту
христианство, как я вижу, вносит решающий импульс в раскрытие
перспектив Вселенной, овладеваемой личностными
энергиями. Это дает то самое подтверждение моего видения, которое
нам необходимо, и это я хочу показать.
420
Пьер Тейяр де Шарден
1. Оси веры
Тем, кто знает христианство только внешне, оно
кажется безнадежно перегруженным ненужными подробностями.
В действительности же, взятое в своих главных чертах, оно
содержит чрезвычайно простое и изумительно смелое
решение мира.
В центре — и это столь очевидно, что даже несколько
смущает — стоит безоговорочное утверждение Бога как
Личности: Бога как Провидения, царствующего над миром с
любовью и неустанной заботой, и Бога, давшего Откровение,
дарующего Свою Премудрость человеку посредством его
разума. После всего, что я уже сказал, легче ощутить и ценность, и
актуальность этого безусловного персонализма, который еще
недавно считали устарелым и достойным порицания. И здесь
важно обратить внимание на следующее: эта позиция
позволяет верующим найти в своих сердцах достаточно места для
всего, что есть великого и здравого во Вселенной.
Возникнув в иудейской среде, христианство вполне могло
бы считать себя частной религией одного народа. Выйдя же в
широкие перспективы человеческого постижения вообще,
христианство поняло, что окружающий мир слишком мал для него.
Тем не менее, едва утвердившись в жизни, оно всегда
стремилось охватить своей верой и творческой мыслью все творение
в целом, все, что становилось предметом его внимания.
Как же смогли соединиться в теологии персонализм и
всеобщность?
В благочестивых трудах из соображений практического
удобства, а также, возможно, из-за интеллектуальной робости
Град Божий обычно описывали в условных и чисто
моралистических выражениях. Бог и мир, управляемый Богом,
мыслились лишь как широкая ассоциация юридического
характера — по образцу семьи или правительства. Однако глубины, из
которых вытекает сила христианства и которыми она питает-
Феномен человека
421
ся, совсем иные. Часто христианство хвалят, оставаясь на
позициях ложного евангелизма и сводя его к какой-то слащавой
филантропии. Это означает ничего не понимать в его «тайнах»
и не видеть, что оно — самое реалистичное и самое
космическое из всех верований и надежд. Является ли Царство Божие
великой семьей? В некотором смысле — да. Но в некотором
другом смысле оно же — дивное биологическое деяние,
деяние искупительного Воплощения.
Сотворить, завершить и очистить мир — вот основные
слова, которые мы читаем уже у апостолов Павла и Иоанна. Это
значит, что Бог хочет объединить мир, органически соединить
с Собой1. Как же Он объединяет его? Частично погружаясь в
вещи, входя в мировые «стихии», а затем, благодаря этому
опорному пункту, найденному внутри, в сердце материи, приняв
управление и возглавив то, что мы теперь называем эволюцией.
Христос — это вселенское животворящее Начало, ибо Он
явился Человеком среди людей, и с тех пор всегда совершает дело
сосредоточения в Себе, очищения, направления и
одухотворения общего процесса подъема сознании, в который Он вошел
Сам. Благодаря непрестанному действию сопричастия и
возвышения Он соединяет Себя с всецелым психизмом Земли. И
когда в итоге Он соберет и преобразит все и вся, Он в
последнем акте введет все в тот Божественный Очаг, из которого Он
Сам никогда и не выходил, и этим Он завершит все в Себе и в
Своей победе. И тогда, говорит нам ап. Павел, «да будет Бог
все во всем» (1 Кор 15, 28). Поистине это высшая форма
«пантеизма»2, лишенная примешивающейся отравы и
уничтожающего искажения; это упование на вхождение в совершенное
единство, в котором каждый элемент, как и вся Вселенная,
найдет свое завершение.
Вселенная завершается интеграцией личностных центров
в совершенном соответствии с законами единства, и здесь яв-
1 Согласно греческой мысли — и согласно всякой мысли, — «быть* и
«быть единым» — разве это не совершенно одно и то же? — Примеч.
автора.
2 «En pasi panta Theos». — Примеч. автора.
422
Пьер Тейяр де Шарден
ляет Себя Бог — Центр центров. В этом всеохватывающем
видении начал и судеб — кульминационная точка
христианского вероучения. Без сомнения, я никогда не осмелился бы
обращаться к точке Омега или же предлагать ее в форме
гипотетического умственного построения, если бы не увидел
Омегу глазами веры как живую реальность.
2. Ценность существования
Построить концепцию мира относительно легко. Но
создать действительно новую религию невозможно силами
индивидуума. Платон, Спиноза, Гегель могли развивать
воззрения, пытавшиеся конкурировать по своему размаху с
перспективами Воплощения. Но ни один из этих
метафизиков не смог переступить границ чистой идеологии. Быть
может, их идеи могли просвещать умы, но они никогда не
имели животворящей силы. Что в глазах
«естествоиспытателя» составляет и весомость, и загадку христианства как
феномена, так это ценность его существования и реальности.
Христианство является таковым прежде всего по
стихийной широте движения, которое оно создало в человечестве.
Обращаясь к каждому человеку и ко всем классам, оно сразу
заняло свое место среди самых мощных и самых
плодотворных течений, какие только знала ноосфера. Принимают его
сторону или нет — разве не чувствуется повсюду на
современной Земле его печать и неослабевающее влияние?
Количественная ценность жизни измеряется, несомненно,
тем, насколько широко распространяется ее действие. Но
главное — это ценность качественная, выражающаяся, как и в
биологических процессах, в появлении специфически нового
состояния сознания.
Я имею в виду христианскую любовь.
Христианская любовь непостижима для тех, кто не
испытал ее. Многим известным мне людям кажется просто невоз-
феномен человека
423
можным и почти чудовищным, что можно любить
бесконечное и непостижимое и что сердце человеческое может
наполняться истинной любовью к своему ближнему. Но независимо
от того, основано оно на иллюзии или нет, как можем мы
сомневаться в том, что такое весьма сильное чувство
действительно существует? Нам остается лишь констатировать, какие
плоды и результаты постоянно порождает это чувство. Разве
не достоверен факт, что на протяжении уже двадцати веков
тысячи мистиков черпают в его пламени силы для столь
энергичного рвения, что оно оставляет далеко позади себя — по
яркости и по чистоте — душевные порывы и преданность
всякой чисто человеческой любви? И разве не факт, что многие
тысячи мужчин и женщин, однажды испытав силу этого
чувства, каждый день отказываются от всякого другого
стремления и радости, все больше и больше предаваясь служению
любви? И* наконец, разве не факт (я в нем ручаюсь), что если
бы в душе верующих погасла любовь к Богу, то огромное
здание церковных обрядов, иерархии и доктрин, с помощью
которых и образуется Церковь, мгновенно бы рухнуло?
Для науки о человеке огромное значение имеет то, что на
конкретном пространстве Земли возникла и выросла зона
мысли, где не только зародилась и была возвещена подлинная
всемирная любовь, но также было дано жизненное свидетельство,
что она психологически возможна и осуществима на практике.
3. Способность к росту
Для «современных умонастроений» характерно влечение к
старым космическим воззрениям, существовавшим почти во
всех древних религиях. Как только таким воззрениям
отдавалось предпочтение, это кончалось для древних религий
кризисами, от которых они уже не могли оправиться, если и без
того не были духовно мертвы. Тесно связанные с никуда не
424
Пьер Тейяр де Шарден
годными мифами или втянутые в мистику пессимизма и
пассивности, древние космические воззрения не могут быть
приспособлены ни к точным измерениям, на которых основаны
наши исследования бесконечного мира, ни к конструктивным
требованиям нашего понимания пространства — времени. Они
больше не соответствуют ни состоянию нашей науки, ни
путям нашего действия.
И вот христианство, казавшееся поначалу
бесперспективным, одним ударом устранив своих соперников, сделало
решающий шаг вперед. Ныне же благодаря новому пониманию
фактических размеров Вселенной христианство видится нам
внутренне более мощным и более необходимым миру, чем
когда-либо прежде.
Более мощным. Для существования и развития
христианских взглядов необходимо создать атмосферу величия и
взаимосвязанности. Чем обширнее будет для нас мир, чем более
органичными мы увидим его глубинные внутренние связи, тем
более торжествующим предстанет Воплощение в своей
перспективе. Именно это не без удивления и начинают теперь
открывать верующие. Испуганный на мгновение эволюцией
христианин теперь замечает, что она доставляет ему великолепное
средство лучше понимать себя и решительнее отдавать себя
Богу. Прежде, когда природа мыслилась плюралистической и
статичной, царствование Христа, вознесенного над всем, что
есть в мире, могло еще казаться сходным с принуждающей и
извне налагаемой властью. Но если мир духовно
конвергирует, разве энергия Христова не покроет всякую возникающую
нужду и не повлечет к себе любую действующую в этом
процессе силу? Если мир действительно конвергирует и если
Христос занимает его центр, то Христогенез апостолов Павла и
Иоанна есть и желаемое, и неожиданное продолжение нооге-
неза, в котором, по нашему опыту, кульминирует космогенез.
Христос органически облекается самим величием Своего
творения. И вполне можно сказать, что человек оказывается
способным открыть своего Бога и предать себя в Его руки по-
феномен человека
425
средством длины, толщины и глубины всего мира,
находящегося в движении. В пространстве и времени может быть
действенной только та молитва, в которой Богу буквально
говорят, что Его любят не только всем телом, всем сердцем и всей
душой, но и всем объединяющим миром.
Более необходимым. Сказать, что христианство, несмотря
на все препятствия, все более укореняется и растет в мире,
изумительно расширенном наукой, значит отметить лишь
половину того, что происходит в действительности. Эволюция
влила, так сказать, новую кровь для оживления христианских
перспектив и стремлений. Но предназначена ли вера Христова
спасти эволюцию или даже сменить ее?
Я пытался показать, что без первенства и торжества
личного на вершине духа мы не можем надеяться на прогресс
на Земле. И вот теперь на всей поверхности ноосферы
христианство представляет собой единственное течение мысли,
достаточно смелое и прогрессивное, чтобы практически и
действенно охватить мир созиданием, способным к
бесконечному совершенствованию, течение, где вера и надежда
завершаются в любви. Только оно на современной Земле
оказывается способным синтезировать в едином жизненном акте
и Вселенную, и личность. Только оно может вдохновить нас
и служить этому огромному движению, влекущему нас, и
любить его.
Иными словами, не вправе ли мы сказать, что именно
христианство соответствует всему, что можно ждать от религии
будущего, и поэтому оно правильно утверждает, что через него
проходит главная ось мировой эволюции?
А теперь резюмируем сказанное.
1. Христианское движение, рассматриваемое объективно в
качестве феномена, благодаря своей укорененности и своему
непрестанному развитию несет в себе признаки филы.
2. Введенная в эволюцию, истолковываемую как
восхождение сознания, эта фила, направляясь к синтезу на основе
любви, прогрессирует точно в направлении острия биогенеза,
426
Пьер Тейяр де Шарден
3. В порыве, который ведет и поддерживает движение
этого острия, само острие восходит вверх, неся в себе сознание,
что оно находится в реальной связи с духовным и
трансцендентным Полюсом всеобщей конвергенции.
Не находим ли здесь ожидаемую проверку,
подтверждающую присутствие во главе мира того, что мы называем точкой
Омега?1 Луч солнца, пронизывающий облака? Отражение
находящегося наверху в том, что еще поднимается?
Прекращение нашего одиночества? Явное влияние в нашем мире иного
и высшего кого-то?.. Не таков ли феномен христианства,
возникающий в сердце социального феномена?
Будь я только человеком науки, а не христианином, я
поставил бы перед собой эти вопросы, как только ощутил бы в
мире присутствие такого совершенства и такого единства.
Пекин, июнь 1938 — июнь 1940
1 Или, выражаясь точнее, «чтобы подтвердить присутствие во главе
мира чего-то более высокого на этой линии, чем точка Омега». Это
соответствует богословскому пониманию «сверхъестественного», согласно
которому соединение Бога и мира hie et nunc достигает сверхблизости и,
следовательно, выходит за все рамки логики; человек может об этом и не
подозревать, как не может он и притязать на это по одной лишь своей
«природе». — Примеч. автора.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Несколько замечаний о месте и участии
зла в эволюционирующем мире
Читателя, возможно, озадачила или даже возмутила одна
особенность всех предыдущих пространных построений.
Нигде, если я не заблуждаюсь, не произнесено ни слова о скорби
и грехе. Может быть, с того места, откуда я смотрю, зло и
проблема зла рассеиваются и потому больше не учитываются в
структуре мира? А в таком случае не представлена ли здесь
упрощенная или даже поддельная картина Вселенной?
На этот столь частый упрек в наивном и преувеличенном
оптимизме я отвечаю (или, если угодно, оправдываю себя) тем,
что, задавшись в своей работе единственной целью выявить
позитивную сущность биологического процесса гоминизации,
я не счел необходимым (ради ясности и простоты) описывать
негатив того образа, который набрасывал. Зачем привлекать
внимание к темным местам пейзажа или настаивать на
глубине бездн, виднеющихся между вершинами? Не достаточно ли
очевидны и те, и другие? Но я предполагал, что будет увидено
и то, о чем я промолчал. Найти же некую человеческую
идиллию в месте и вместо космической драмы, к которой
обращалась моя мысль, значит ничего не понять в намеченном здесь
видении.
Зло, так сказать, не упомянуто в моей книге, возразите вы.
Явно — возможно. Но разве не то самое непреодолимое и
428
Пьер Тейяр де Шарден
многообразное зло проникает через все поры, все швы, все
сочленения системы, в которую я себя поместил?
Прежде всего это зло беспорядка и неудачи. Даже в зонах,
подвластных мысли, мир развивается посредством
счастливого случая, на ощупь. А ведь и в человеческой сфере (той
самой, замечу, где случайность наиболее подконтрольна) через
какие только неудачи ради одного достижения, какие только
невзгоды ради одного мига счастья, какие только грехи ради
одного святого не проводит этот единственный вождь...
Сначала, на уровне материи, это простое физическое
раз-упорядочение или беспорядок, но вслед за тем — проникновение
страдания в восприимчивую плоть, а еще выше — зло и
мучения постигающего себя свободного Духа; всегда и повсюду в
нас и вокруг нас именно зло неотступно образуется и
преобразуется на всех ступенях эволюции! «Necessarium est ut scandala
eveniant»1. Этого со всей беспощадностью требует игра
больших чисел в недрах единого организующегося множества.
Далее следует зло распада — простая форма предыдущего
(подобно тому, как болезнь и разложение всегда являются
результатом какого-нибудь несчастного случая), но
усложненная и, стоит ли добавлять, вдвойне фатальная форма, в той
мере, в какой регулярным и необходимым условием
замещения одних живых индивидов другими, продолжающими ту же
филу, стала смерть — главное колесо механизма и возрастания
жизни.
Это еще и зло одиночества и тоски — великого
беспокойства (свойственного лишь человеку) сознания,
пробуждающегося к мысли в сумрачной Вселенной, где свет пробивается к
нему через века и века, — Вселенной, которую мы не только
не умеем хорошенько понять, но и не знаем, чего она хочет от
нас...
И наконец, быть может, менее трагичное (поскольку оно
воодушевляет нас), но не менее реальное зло возрастания,
через которое в муках нашего рождения выражается таин-
1 См. примеч. 2 к с. 54. — Примеч. ред.
Феномен человека
429
ственный закон, воплощающий в себе, посредством труда и
усилия, всякий — от самого приземленного химизма до
высочайших синтезов духа — прогресс в направлении
большего единства.
Правда, всмотревшись в пути движения мира, столь
изогнутые не вследствие его успешности, а в результате
сопутствующих ему риска и усилий, можно туг же заметить, что под
покровом безопасности и гармонии, которым окутано, если
взглянуть с большой высоты, человеческое восхождение,
обнаруживается особый тип космоса, где становится
необходимым появление зла в кильватере эволюции в любом
количестве и массе (вовсе не случайно — этого было бы мало, — но
благодаря самой структуре системы). Вселенная
сворачивается, говорил я, устремляется к своему центру, но
одновременно Вселенная и трудится, и грешит, и страдает... Это двойное
сопряженное действие упорядочения и тяготения к центру,
подобно восхождению на горный пик или покорению
воздушного пространства, может объективно осуществляться лишь в
том случае, если оно неукоснительно оплачивается, — а если
бы мы узнали, на каких основаниях и по какой таксе, то
проникли бы в тайну окружающего нас мира.
Скорбь и грех, слезы и кровь — все эти побочные
продукты (зачастую, впрочем, ценные и пригодные к повторному
использованию) попутно порождаются Ноогенезом. Вот что
приоткрывает нам, при первом наблюдении и размышлении,
зрелище движущегося мира. Но только ли это? Нельзя ли
увидеть нечто большее? Иными словами, есть ли достаточная
уверенность, что искушенный взгляд, обретший чувствительность
благодаря иному свету, нежели свет чистой науки, не
обнаружит в величине и остроте зла, hie et nunc1
распространившегося от имени мира, некоторую избыточность, необъяснимую
для нашего разума, — если только на нормальное воздействие
эволюции не накладывается чрезвычайное воздействие какой-либо
катастрофы или первоначального отклонения?..
1 См. примеч. 2 к с. 85. — Примеч. ред.
430
Пьер Тейяр де Шарден
На этой почве я не чувствую себя в меру лояльным, да
здесь к тому же и не место определять позицию. Кое-что,
однако, кажется мне уже ясным и пока достаточным, чтобы дать
совет, а именно обратить внимание, что в этом случае (точно
как в случае «сотворения» человеческой души1) феноменом не
только предоставлена, но и предложена богословию полная
свобода уточнять и углублять (если оно сочтет себя
обязанным) данные или внушения опыта, всегда двусмысленные вне
определенной точки отсчета.
Так или иначе получается, что даже на взгляд простого
биолога человеческая эпопея ничто так не напоминает, как
Крестный путь.
Рим, 28 октября 1948
1 См. примеч. 1 к с. 278. — Примеч. автора.
ВСЕЛЕНСКАЯ
ЛИТУРГИЯ
La Messe sur le Monde
Перевод с французского
ЗА Масленниковой
ПРЕДИСЛОВИЕ
ФРАНЦУЗСКОГО ИЗДАТЕЛЯ
Отец Тейяр написал эту вдохновенную молитву во время
научной экспедиции, когда он находился в центре Ордосской пустыни
и был лишен возможности служить мессу. Это случилось,
по-видимому, в день Преображения Господня1, праздник, который он
особенно любил. Он задумался тогда над распространением
евхаристического присутствия во Вселенной. Конечно, он не
смешивал это присутствие, плод пресуществления, с присутствием Слова
в мире. Его вера в таинство Евхаристии была не только горячей и
сильной, но и точной и определенной. Эта вера была настолько
твердой и реалистичной, что позволила ему обнаружить ее
последствия или, как говорил он, «продолжения» и «расширения». В те
времена, когда этот кардинальный пункт католической традиции
нередко заслонялся еще индивидуализмом, он писал в год
создания «Вселенской литургии»: «Когда Христос таинственно входит в
каждого верующего в Него, то делает это не только затем, чтобы
говорить с ним... Когда Он говорит устами священника: «Сие есть
Тело Мое», то эти слова изливаются из хлеба, над которым они
1 Отец Тейяр не мог написать «Вселенскую литургию» на Пасху
1923 г., как о том сообщали друзья из Пекина, поскольку он попал в
Ордос только в августе того года. Должно быть, были перепутаны два
праздника славы Христовой. Отец неоднократно проявлял духовное
влечение к празднику Преображения. — Примеч. фр. изд.
434
Пьер Тейяр де Шарден
произносятся, и рождают все мистическое Тело целиком. Через
пресуществленную Жертву священнодействие распространяется на
сам космос... Вся материя медленно и неуклонно подвергается
великому Освящению».
Уже в 1917 году отец Тейяр писал в «Священнике»: «Когда
Христос, продолжая движение Своего Воплощения, нисходит в
хлеб, чтобы замесить его Собой, Его действие не
ограничивается материальной частью, которую Его присутствие на какое-то
мгновение заставляет исчезнуть. Но пресуществление
окружается, как ореолом, реальным, хотя и незаметным, обожением
всего мира. Из того космического элемента, в который
проникло Слово, Оно воздействует на все остальное, покоряя и вбирая
в Себя».
Из этих отрывков видно, что отец Тейяр не только
утверждал таинство Евхаристии в его истинной сущности, но и проводил
четкую границу между ним и его вторичными последствиями, в
которых проявляется его животворность, — возрастанием
мистического Тела, Освящением космоса. Подобные тексты
свидетельствуют о том, какой полноты достигает вера отца Тейяра, его
подлинная и глубокая приверженность учению св. Павла. Отец
Тейяр «обнаруживает в них озабоченность прежде всего тем,
чтобы придать своей ежедневной мессе космическое действие и плане-
тарный масштаб... Само собой разумеется, что для него это всего
лишь добавление к Святой Евхаристии, в ее самом
ортодоксальном богословском значении» (Corte N. La vie et l'ame de Teilhard
de Chardin. P., 1957, p. 61).
Год спустя после написания «Вселенской литургии», в книге
«Мой мир» отец Тейяр уточнял: «Чтобы надлежащим образом
объяснить ту главенствующую роль, которую Евхаристия играет в
системе мира... необходимо, я полагаю, чтобы в христианском
мышлении и христианской молитве было отведено должное место
реальному и физическому распространению евхаристического
Присутствия... Поскольку мы, собственно, называем нашим телом»
местный центр нашего духовного излучения, то нужно сказать, что
Вселенская литургия
435
изначальное Тело, первичное Тело Христа, ограничено хлебом и
вином, но... Святые Дары подобны жаркому очагу, откуда исходит
и распространяется пламя...»
Я. М. Вальде, доктор богословия
Жертва предложения
Поскольку снова, Господи, но уже не в лесах Зона, а в
степях Азии, у меня нет ни хлеба, ни вина, ни алтаря, я поднимусь
над символами к чистому величию Сущего и, как Твой
служитель, предложу Тебе труды и скорбь мира на алтаре всей Земли.
Солнце только что озарило краешек неба на востоке. И
вновь под движущейся огненной пеленой живая поверхность
Земли пробуждается, начинает шевелиться и приступает к
своему тяжкому труду. Я возложу на мой дискос, Боже,
ожидаемый урожай этого нового усилия. Я наполню свою чашу
соком всех раздавленных сегодня плодов.
Моя чаша и мой дискос — это глубины души, широко
открытой всем силам, которые через мгновение поднимутся ото
всех уголков Земного шара и устремятся к Духу. Пусть же мне
вспомнятся те, кого рассвет пробуждает для нового дня, и я
ощущу их мистиЧёское присутствие!
Одного за другим. Господи, вижу я и люблю тех, кого Ты
мне дал в поддержку и на радость моему существованию.
Одного за другим пересчитываю я членов этой особой и столь
дорогой мне семьи, которую мало-помалу собрало вокруг меня
из самых разрозненных частиц родство сердца, научных
исканий и мысли. Не столь явственно, но все же вспоминаю я
всех, чье безымянное воинство образует неисчислимое
множество живых; всех, кто окружает и поддерживает меня без
436
Пьер Тейяр де Шарден
моего ведома; а особенно тех, кто истинно или заблуждаясь, в
своих конторах, лабораториях и на заводах верит в прогресс
тварного мира и будет сегодня страстно стремиться к свету.
Это беспокойное, смутное или явственное множество,
пугающее нас своей огромностью; это людское море, чьи медленные
и однообразные колебания вносят смятение в самые верующие
сердца, — я хочу, чтобы сейчас все мое существо отозвалось на
его глухой ропот. Все в мире, чему сегодня надлежит возрастать
и чему предстоит убывать, все, что умрет, — вот Господи, что я
пытаюсь собрать в себе, чтобы Тебе предложить; вот состав моей
жертвы, единственной, какая Тебе угодна.
Некогда в Твой храм приносили первинки жатвы и
отборных животных. Жертва, которая Тебе действительно угодна, та, в
которой Ты таинственным образом ежедневно нуждаешься,
чтобы утолить Свой голод и жажду, есть не что иное, как
приумножения мира, увлекаемого всеобщим становлением.
Прими, Господи, эту жертву, которую побуждаемое
влечением к Тебе творение предлагает Тебе на новой заре. Я знаю, что
сам по себе этот хлеб, плод наших трудов, это всего лишь
тщательно измельченная масса. А это вино, состоящее из наших скор-
бей, есть, — увы! — не что иное, как расслабляющий напиток.
Но в глубину этой бесформенной массы Ты вложил — я верю в
это, ибо я ощущаю, — непреодолимое и освящающее желание,
которое исторгает у каждого из нас, от нечестивца до
верующего, вопль: «Господи, сделай нас едиными!»
Поскольку взамен духовного рвения и высочайшей
чистоты Твоих Святых Ты дал мне, Боже, непреодолимое тяготение
ко всему, что движется в темной материи; поскольку, что
поделаешь, я узнаю в себе гораздо более сына Земли, нежели
дитя Неба, — сегодня утром я мысленно поднимусь к
горним высям с грузом надежд и скорбей моей матери; и правом
священнического сана, который, как я верю, Ты Сам мне
даровал, — на все, что готово во плоти человеческой родиться
или погибнуть под восходящим солнцем, я призову Огонь.
Вселенская литургия
437
Огонь над миром
Нами владеет упорная иллюзия, что Огонь, эта основа
бытия, исходит из недр Земли, и пламя его постепенно
разгорается вдоль блестящего следа за кормой Жизни. Тебе угодно
было, Господи, дать мне понять, что это видение ложно и,
чтобы узреть тебя, я должен его изменить. В начале была
разумная, любящая и деятельная сила. В начале было Слово,
обладавшее силой полностью подчинять себе и месить, как
тесто, материю. В начале не было холода и мрака, а был Огонь.
Вот истина.
Таким образом, свет не возникает постепенно из нашей
ночи, а напротив, изначальный свет терпеливо и неуклонно
освещает наш мрак. Мы, твари, сами по себе есть мрак и
пустота. Ты, Боже, — сама основа и устойчивость вечной Среды
вне времени и пространства, в которую постепенно
погружается и в которой завершается наша Вселенная, теряя границы,
из-за чего она кажется нам столь огромной. Все есть бытие,
повсюду есть только бытие, если не считать разобщенности
тварей и противоборства их атомов.
Горящий Дух, зиждительный личный Огонь, реальная Цель
единения, в тысячу раз более прекрасного и желанного, чем
губительное слияние, придуманное каким-то пантеизмом,
благоволи снизойти еще раз на ту нежную пленку новой материи,
в которую сегодня облечется мир, и надели ее душой.
Я знаю, мы не можем ни управлять малейшим Твоим
действием, ни даже предвосхитить его. От Тебя исходят все
побуждения, с побуждения моей молитвы начиная.
Ты — искрящееся Слово, Ты — пламенная мощь, Ты
мнешь, как глину, множественность, чтобы вдохнуть в нее Свою
жизнь, молю Тебя, возложи на нас Свои могучие руки. Свои
пестующие, Свои всеприсутствующие руки, которые не
касаются в отличие от руки человека, а входят в глубины всего
сущего, в недра его настоящей и прошлой всеобщности и тро-
438
Пьер Тейяр де Шарден
гают нас сразу всем тем, что есть самого великого и
сокровенного в нас и вокруг нас.
Этими неукротимыми руками приспособь и приготовь для
задуманного Тобою грандиозного дела собранное в моем сердце
усилие всей Земли. Преобрази его, выправи и перестрой от
самых его истоков. Тебе ведь ведомо, почему нельзя твари
рождаться иначе, как на стебле бесконечной эволюции.
А сейчас произнеси над ней моими устами
могущественные слова, без коих все в нашем знании и в опыте нашем
распадается и которыми все в наших размышлениях о
Вселенной и действиях в ней соединяется и скрепляется, насколько
хватает взора вокруг. Над всей жизнью, которой предстоит
зародиться, расти, цвести и зреть сегодня, возгласи: «Сие есть
Тело Мое!» А над всякой смертью, подтачивающей,
обескровливающей, косящей, повели (и в этом самая суть таинства
веры): «Сие есть Кровь Моя»1.
Огонь в мире
Свершилось.
Огонь снова пронизал Землю.
Он не пал с грохотом на вершины, подобно слепящей
молнии. Разве хозяин взламывает дверь, входя к себе в дом?
Без толчка, без грома пламя осветило изнутри все сущее.
От ядра мельчайшего атома до энергии всеобщих законов оно
с такой естественностью охватило каждую частицу в отдель-
1 Как указывается в Предисловии, автор не смешивает
Пресуществления в собственном смысле слова с присутствием Слова во Вселенной.
Он поясняет в «Священнике»: «Пресуществление окружается, как
ореолом, действительным, хотя и незаметным, обожествлением всего мира».
Из этого космического элемента, в который Оно вошло посредством
Воплощения и в котором Оно евхаристически пребывает (См.: Мф 26, 26—
28; Мк 14, 22—24. — Примеч. пер.), «Слово действует на все остальное,
подчиняя его Себе и вбирая в Себя». — Примеч. фр. изд.
Вселенская литургия
439
ности и всю их совокупность, все пружины и связи нашего
космоса, что он вспыхнул как бы самопроизвольно.
В новом зарождающемся сегодня человечестве Слово
бесконечно продлило акт Своего рождения, и в силу Его
погружения в лоно мира великие воды материи, даже не вздрогнув,
исполнились жизни. С виду ничто не шелохнулось под
действием неисповедимого преображения. Таинственно и
реально Вселенная, от соприкосновения с насущным Словом
превратившаяся в огромную Жертву, стала телом. Вся материя,
Боже, отныне воплощена Твоим Воплощением.
Уже давно человеческая мысль и опыт признали за
Вселенной удивительные свойства, делающие ее столь похожей
на тело...
Подобно телу, она влечет нас прелестью своих изгибов и
тайной своего взгляда.
Подобно телу, она распадается и ускользает от нас — от
нашего анализа, упадка и своего собственного возраста.
Подобно телу, ее можно по-настоящему постичь только за
пределами нам данного.
Эту волнующую смесь близости и расстояния все мы,
Господи, ощущаем с самого рождения. В наследии скорби и
надежды, передаваемом от одного поколения другому, нет тоски
горше, чем та, которая заставляет человека плакать от досады
и желания Присутствия, неосязаемо и безымянно парящего
во всем, что есть вокруг него.
Сейчас, Господи, освящением мира свет и аромат,
источаемые во Вселенной, становятся для меня видимыми и
ощутимыми в Тебе. То, что прозревала моя колеблющаяся мысль и
требовало мое сердце, томимое сильным желанием, Ты мне
щедро даешь: мало того, что твари Твои связаны между собой,
так что ни одна из них не может существовать без всех
остальных, но они настолько скреплены с одним реальным
средоточием, что прожитая совместно истинная жизнь наделяет их в
конечном итоге прочностью и единением.
440
Пьер Тейяр де Шарден
Побори, Боже, дерзновением Твоего откровения робость
ребяческой мысли, не осмеливающейся увидеть в мире ничего
более значительного, ничего более живого, чем жалкое
совершенство нашего человеческого организма! На пути к более
смелому представлению о Вселенной дети мира сего
ежедневно опережают учителей Израиля. Ты, Господи Иисусе, «в Ком
все сущее обретает свою основательность», откройся же
наконец тем, кто любит Тебя, как высшая душа и физический центр
творения. Разве не видишь Ты, что речь идет о нашей жизни?
Если бы я не мог верить, что Твое истинное присутствие
животворит, умиротворяет, питает и самую малую из тех сил,
которые пронизывают меня и соприкасаются со мной, разве,
окоченев от холода и замерзнув, я не умер бы?
Благодарю Тебя, Боже, за то, что тысячью разных
способов Ты направлял мой взор, пока ему не открылась безмерная
простота сущего! Мало-помалу под воздействием постепенно
развивавшихся склонностей, которые Ты вложил в меня,
когда я был еще ребенком, под влиянием необыкновенных
друзей, оказавшихся в нужный момент на моем пути, чтобы
просветить и укрепить мой дух, под действием страшных и
сладостных посвящений в таинства, которые Ты заставил меня
пройти, я оказался уже не способен ничего видеть, ничего
выбирать вне той среды, где все есть Одно.
В то мгновение, когда Твоя жизнь перешла с возросшей
силой в освящение мира, мое сознание обострилось, обрело
силу и спокойствие, и теперь я предамся опьяняющему
созерцанию видения, ясность и гармония которого неисчерпаемы.
Перед лицом и в недрах мира, усвоенного Твоим Телом,
ставшего Твоим, Боже, Телом, я испытываю не поглощенность
мониста, жаждущего раствориться в единстве сущего, не
волнение язычника, распростершегося у ног осязаемого божества,
и не пассивную отрешенность квиетиста, отдавшегося на волю
таинственных сил.
Заимствуя у этих разных течений часть их силы, но не
толкая меня ни на какой соблазн, Твое присутствие в мире
утверждает меня в такой позиции, которая является чудесным син-
Вселенская литургия
441
тезом, где смешиваются, поправляя друг друга, три самые
грозные страсти, когда-либо обуревавшие сердце человеческое.
Подобно монисту, я погружаюсь во всеобщее единство, но
единство, принимающее меня, столь совершенно, что в нем я
обретаю, теряя себя, окончательное завершение моей личности.
Подобно язычнику, я поклоняюсь осязаемому Богу. Я даже
касаюсь Его поверхностью и глубиной материального мира,
частью которого я являюсь. Но если я хочу уловить Его
(чтобы просто продолжать Его касаться), я должен без отдыха идти
дальше, сквозь всякого рода помехи, увлекаемый каждое
мгновение тварями и ежесекундно отрешаясь от них, — в
постоянном принятии и постоянной отрешенности.
Подобно квиетисту, я с наслаждением качаюсь на волнах
божественной фантазии, но в то же время я знаю, что
божественная Воля будет мне открываться только при моем
предельном напряжении. Как Иаков, я коснусь Бога в материи
лишь тогда, когда буду побежден Им.
И вот, когда мне предстала конечная цель, на которую
направлено мое естество, все силы моего существа вдруг
начинают вибрировать в ответ на невообразимо насыщенную
Единственную Ноту, в которой я различаю, как само собой
соединившиеся, совершенно противоположные стремления —
страсть к действию и радость повиновения, наслаждение
обладанием и упоение отречением, гордость возрастания и
счастье растворения в большем, чем я.
Переполненный соками мира, я поднимаюсь к духу,
который улыбается мне, облаченный в подробную красоту мира.
И, погруженный в таинство божественного Тела, я не мог бы
сказать, какое из этих двух блаженств лучезарней, что
радостней: обрести Слово, чтобы возобладать над материей, или
обладать материей, чтобы обрести Свет Божий и покориться Ему.
Сделай, Господи, так, чтобы Твое нисхождение в мир было
бы не только желанным и дорогим мне, как плод
философского рассуждения, но чтобы оно действительно стало для меня
реальным Присутствием. И силою, и по праву, хотим мы это-
442
Пьер Тейяр де Шарден
го или нет, Ты воплощен в мире, и мы живем в зависимости
от Тебя. Но на деле Ты еще далеко не в равной степени близок
ко всем нам. Мы все выношены в чреве одного мира, и тем не
менее каждый из нас образует свой собственный мирок, и в
нем Воплощение совершается независимо, с разной силой и
оттенками, которые невозможно передать другим. Вот почему
в нашей молитве на алтаре мы просим, чтобы освящение
произошло для нас: «Чтобы было нам Телом и Кровью»... Если я
твердо верю, что все вокруг меня есть Тело и Кровь Слова,
то для меня (и в каком-то смысле для меня одного)
происходит чудесная «Диафания», которая объективно
обнаруживает в глубине каждого явления и каждой частицы свет и
тепло одной и той же жизни. Стоит моей вере по несчастью
ослабеть, и тотчас же свет гаснет, все вокруг меркнет и
разобщается.
Ты только что сошел, Господи, в зарождающийся день.
Увы! Как бесконечно отличается степень Твоего Присутствия
в готовящихся для нас событиях. В тех же самых
обстоятельствах, в которые окажусь вовлеченным я и мои братья, Ты
можешь присутствовать частично, много, все более и более
или отсутствовать вовсе.
Чтобы никакой яд не отравил меня сегодня, чтобы
никакая смерть не подстерегла меня, чтобы никакое вино не
опьянило меня, чтобы в каждом существе я обнаруживал Тебя и
ощущал Тебя, — подай мне веру, Господи!
Причастие
Огонь сошел в недра мира для того, собственно, чтобы
охватить и поглотить меня, и поэтому мало просить созерцать
его и поддерживаемой верой без конца удерживать вокруг себя
его жар. Нужно, всеми силами способствуя освящению,
заставившему его вспыхнуть, дать затем согласие на Причащение,
Вселенская литургия
443
дающее ему в моем лице пищу, за которой он, собственно, и
пришел.
Я простираюсь ниц пред Твоим, Боже, присутствием в
воспламененном мире, и в облике всего, что я встречу, всего, что
со мной случится, всего, что я осуществлю сегодня, я желаю и
жду Тебя.
Ужасно родиться и вдруг обнаружить, что тебя помимо воли
безвозвратно уносит поток грозной силы, который, кажется,
хочет уничтожить все, что увлекает за собой.
Я хочу, Боже, чтобы поворотом сил, который только Ты
один можешь осуществить, страх перед безымянными
изменениями, готовящимися обновить все мое существо,
сменился бы радостью преображения в Тебе.
Прежде всего я протяну, не колеблясь, руку к
обжигающему горячему хлебу, который Ты мне предлагаешь. В этом
хлебе, в который Ты заключил семя всякого развития, я узнаю
начало и тайну предназначенного мне Тобою будущего. Я знаю,
взять его — значит предать себя силам, которые мучительно
отторгнут меня от самого себя и ввергнут в опасности, труды,
непрерывное обновление мысли, суровую отрешенность в
привязанностях. Съесть его означает согласиться ради того, что
превыше всего, на такое ощущение и на такие узы, которые
сделают для меня невозможными радости, окрашивающие мое
существование. Господи Иисусе, я соглашаюсь на то, чтобы
Ты обладал мною и вел непостижимою властью Твоего Тела, с
которым я буду связан, к такому одиночеству, какого один я
не посмел бы достичь. Как любой человек, я предпочел бы
разбить мой шатер здесь, на Земле, на какой-либо из
избранных вершин. Я, как и мои братья, тоже боюсь слишком
таинственного и слишком нового будущего, к которому меня
влечет время. И я вопрошаю себя с той тревогой, что и они: куда
идет жизнь?.. Пусть же это Причащение хлебом ко Христу,
облеченному властью приумножать мир, избавит меня от
робости и лени. В вихре борения и сил я устремлюсь, Боже, к
Твоему Слову, в котором разовьется моя способность улавли-
444
Пьер Тейяр де Шарден
вать и ощущать Твое Святое Присутствие. Тот, кто беззаветно
возлюбит Иисуса, скрытого в силах, заставляющих расти
Землю, того Земля матерински поднимет своими огромными
руками и даст ему созерцать лик Божий.
Если бы Твое Царство, Боже, было земным по своей
природе, то, чтобы уловить и удержать Тебя, мне достаточно было бы
ввериться силам, заставляющим нас страдать и умирать,
ощутимо увеличивая нам — нас или же то, что нам дороже нас самих.
Но поскольку Цель, к которой движется Земля, не только за
пределами каждого отдельного предмета, но и за пределами
всего сущего, поскольку работа мира состоит не в том, чтобы
зародить в себе некую высшую действительность, а завершиться
посредством единения в изначальном бытии, то оказывается, что
для того чтобы достичь пылающего центра мира, человеку
недостаточно жить для себя или посвятить свою жизнь
какому-нибудь земному делу. В конечном счете мир может достичь Тебя,
Господи, только своего рода переворотом, превращением,
смещением центра, где временно утонет не только чья-либо удача,
но даже видимость какой-либо человеческой победы. Для того
чтобы моя сущность бесповоротно соединилась с Твоей, нужно,
чтобы во мне умерла не только монада, но и мир, мне нужно
пройти через мучительную фазу уменьшения, которую ничто
осязаемое не возместит. Вот почему, собирая в чаше горечь всех
разлук, всех ограничений, всех бесплодных разочарований, Ты
протягиваешь ее мне: «Пейте все»1.
Как отвергну я эту чашу, Господи, сейчас, когда хлеб,
который Ты дал мне вкусить, вызвал в самой глубине моего
существа желание соединиться с Тобой за пределами жизни —
через смерть. Освящение мира не завершилось бы, если бы
Ты не возбудил силы смерти. Мое причащение осталось бы
незавершенным (оно попросту не было бы христианским), если
бы наряду с возрастанием, которое приносит мне новый день,
я не принял бы ради себя и ради мира в качестве самого
непосредственного участия в Тебе тайное или явное действие
1 Во время Тайной Вечери Иисус, взяв чашу и благодарив, подал им
[апостолам] и сказал: пейте из нее все (Мф 26, 27). — Примеч. пер.
Вселенская литургия
445
ослабления, старости и смерти, непрерывно подтачивающих
мир во спасение его или ему на погибель. Я безоглядно
предаюсь, Господи, страшному действию разрушения, в силу
которого сегодня мое ограниченное «я» заменится — хочу слепо
верить в это — Твоим Божественным Присутствием. Если кто
всем сердцем возлюбит Иисуса, сокрытого в силах,
умерщвляющих Землю, то Земля обнимет его, изнемогающего, своими
огромными руками, и вместе с ней он проснется на груди Бога.
Молитва
Сейчас, Иисусе, когда, скрывшись за силами мира, Ты
действительно стал всем для меня, всем, что есть вокруг меня,
всем, что есть во мне, я соединю опьянение тем, чем владею,
и жажду того, что мне недостает, в одно устремление и
повторю Тебе, вслед за Твоим служителем, пламенные слова, в
которых все явственнее будет прозреваться — я в это верю —
христианство будущего:
«Господи, заключи меня в самую глубину, в самое лоно
Твоего Сердца. И когда Ты будешь хранить меня в нем,
опаляй меня, очищай, вдохновляй, возвышай, сколько Тебе
заблагорассудится, до полного моего истребления».
Господи! Наконец-то! В таинстве всемирного освящения и
Причастия наконец-то я обрел Того, кого могу от всего сердца
так назвать! До тех пор, пока я видел в Тебе, Иисусе, только
человека, жившего две тысячи лет назад, великого Моралиста,
Друга, Брата, моя любовь оставалась робкой и скованной. Разве
нет вокруг нас замечательных и превосходных друзей, братьев
и мудрецов, к тому же более близких к нам? И кроме того,
может ли человек полностью отдаться всего лишь
человеческой природе? С самого начала мир, а не часть его, завладел
моим сердцем, и никогда, ни перед кем другим я искренне не
склонюсь. И потому, даже веруя, я долго блуждал, не зная,
446
Пьер Тейяр де Шарден
что люблю. Но сегодня силою сверхчеловеческой власти,
данной Тебе Воскресением, Ты позволяешь мне, Владыка,
прозревать Тебя во всех силах Земли, и я признаю в Тебе моего
Царя и с упоением предаюсь Тебе.
Неисповедимы пути Твоего Духа, Боже! Два века тому
назад, когда в Твоей Церкви начало отчетливо ощущаться
притяжение Твоего сердца, могло показаться, что души пленило
то, что в Тебе открылось более отчетливое, более
определенное начало, чем само Твое вочеловечение. И вот все внезапно
перевернулось! Теперь очевидно, что «откровением» Твоего
сердца Ты прежде всего хотел, Иисусе, дать нашей любви
возможность освободиться от слишком узкого, слишком
определенного, слишком ограниченного представления о Тебе. В
Твоей груди я вижу только пылающий очаг, и чем более я
смотрю на этот огненный центр, тем более мне кажется, что
контуры Твоего Тела вокруг тают, что они увеличиваются до
необъятных размеров, и отныне я не различаю в Тебе никаких
иных черт, кроме облика воспламененного мира.
Христос в Славе: таинственное влияние, рассеянное в
недрах материи, и ослепительный центр, в котором связываются
бесчисленные нити множественного; сила, неукротимая, как
мир, и огнедышащая, как жизнь; Ты, Чье чело белоснежно,
взор пламенеет, а стопы блистают ярче расплавленного
золота; Ты, Чьи руки обнимают звезды, Ты — первый и
последний, живой, мертвый и воскресший; Ты, соединяющий в Себе
Едином все очарования, все ощущения, все силы, все
состояния; это Тебя хотело все мое существо желанием огромным,
как мир. Ты истинно мой Господь и мой Бог!
«Заключи меня в Себя, Господи!»
Ах! Я верю в это (я так сильно верю, что вера эта стала
одной из основ моей внутренней жизни); мрак, совершенно
лишенный Тебя, был бы чистым небытием. Ничто не может
существовать цне Твоего Тела, Иисусе, и далее те, кто
оказываются отверженными от Твоей любви, пользуются еще,
к своему несчастью, поддержкой Твоего Присутствия. Мы
Вселенская литургия
447
все неизбежно пребываем в Тебе — мировой среде плотности
и жизни!
Но именно потому, что мы не есть нечто совершенное,
что можно представлять безразлично-далеким или близким
Тебе, именно потому, что в нас субъект единения
возрастает вместе с самим единением, отдающим нас постепенно
Тебе, — ради самой подлинной сущности моей услышь,
Господи, желание того, что я осмеливаюсь назвать моей душой,
хотя с каждым днем я постигаю, насколько она больше меня
самого; во имя утоления моей жажды жизни сквозь сферы
Твоей глубочайшей субстанции вплоть до тайная тайных
Твоего сердца — влеки меня к Себе!
Чем глубже я Тебя обнаруживаю, Владыка, тем более
всеобщим предстает Твое влияние; по этому признаку я в любое
мгновение могу судить, насколько я продвинулся к Тебе.
Когда я увижу, что все предметы вокруг меня, сохраняя свою суть
и очертания, тем не менее собраны некоей таинственной
силой в единое, бесконечно близкое и бесконечно далекое
начало, когда, будучи заключен в сокровенный тайник
Божественного святилища, я почувствую, что свободно блуждаю по небу
всех тварей, — тогда я буду знать, что приближаюсь к центру,
в котором сходятся сердце мира и сияние, исходящее из Бо-
жиего сердца.
В этой точке всемирного пылания подвергни меня,
Господи, как огню, всем воздействиям, которые, будучи
испытанными в меньшей близости к Тебе, оказались бы безрезультатными,
двусмысленными и враждебными, но, будучи оживотворены
энергией, «которая могла бы подчинить себе все», они
превращаются в физических недрах Твоего сердца в ангелов
Твоего победоносного дела. Своей любовью Ты чудесным
образом сочетал прелесть тварей и их убожество, кротость их и их
злобу, обманчивую слабость и устрашающее могущество, и я
молю Тебя, возбуди поочередно восторг и отвращение в моем
сердце; научи его настоящей чистоте, не той, что
обескровливает и разобщает сушее, но той, которая вдохновляется вся-
448
Пьер Тейяр де Шарден
ческой красотой; поведай ему, что истинная любовь — не та,
которая обладает могучей властью взламывать все двери
жизни сразу; даруй ему, наконец, даруй ему прежде всего силою
Твоего возрастающего всеприсутствия благую жажду раз за
разом все лучше постигать, создавать и претерпевать мир,
чтобы все глубже проникать в Тебя.
Вся моя радость и мое преуспеяние, весь смысл моего
существования, вся моя любовь к жизни, Боже, зависят от этого
главного прозрения, от созерцания Твоего соединения с
миром. Пусть другие в соответствии с их более высоким
назначением несут весть о великолепии Твоего чистого Духа! А я
повинуюсь призванию, связанному с тончайшими струнами моего
существа, и не „хочу, не могу возвещать ничего иного, кроме
неисчислимых следствий Твоей воплошенной сущности в
материи, я ничего иного и не смогу никогда проповедовать,
кроме тайны Твоего Тела, о Душа, проявляющаяся во всем, что
нас окружает.
Твоему Телу во всем его протяжении, т. е. миру, ставшему
в силу Твоего могущества и моей веры великолепным и
живым горнилом, в котором все исчезает, чтобы возродиться, —
всеми силами, которые вызвало во мне Твое зиждительное
притяжение, всем моим ничтожным знанием, моими
религиозными узами, моим священничеством и (что мне дороже
всего) всей глубиной моей человеческой убежденности — я
предаюсь, чтобы в нем жить и умереть, Иисусе.
Ордос, 1923
КАК Я ВЕРУЮ
Comment je crois
Перевод с французского
3. А. Масленниковой
Его Высокопреосвященство Брюно де Солаж из миссионерских
побуждений попросил отца Тейяра написать это произведение.
Я верую, что Вселенная есть Эволюция.
Я верую, что Эволюция движется к Духу.
Я верую, что Дух завершается в личности1.
Я верую, что высшая личность есть Всемирный Христос.
Подобно всем другим областям человеческого знания, ре-
легиозная психология базируется на опыте. Она нуждается в
фактах. А поскольку в данном случае факты возникают лишь в
самой глубине человеческого сознания, то для ее развития
нужны личные «исповеди».
Учитывая эту потребность в документах, я попытался
изложить ниже основные положения, описать характер, а также
границы и затруднения моего христианского верования. Я ни
в коей мере не считаю себя лучше или значительнее кого бы
то ни было. Просто в силу ряда случайных обстоятельств мой
опыт оказался показательным и потому заслуживает
внимания.
Оригинальность моего верования состоит в том, что корни
его уходят в две области жизни, которые обычно считаются
взаимоисключающими. По воспитанию и образованию я
принадлежу к «детям Неба», а по темпераменту и профессиональ-
1 Сегодня я бы сказал: «Я верую, что Дух в человеке завершается в
личном». — Примечание, сделанное отцом Тейяром в 1950 г. в книге
«Сердце материи».
452
Пьер Тейяр де Шарден
ным занятиям я — «дитя Земли». Поставленный жизнью в
самом центре двух миров и близко зная по опыту их теории,
язык, чувства, я не воздвигал между ними никакой
внутренней перегородки. Напротив, я предоставил полную свободу
взаимодействовать в моем сознании двум явно
противоположным влияниям. В результате проделанной работы и после
тридцати лет стремления к внутренней целостности произошло,
как мне кажется, естественное слияние двух важных для меня
потоков. Ни один из них не только не уничтожил другого, но,
напротив, усилил его. Сегодня я, быть может, более, чем
когда-либо, верю в Бога, и, несомненно, более, чем когда-либо,
верю в мир. Не заключено ли тут обретенное в масштабах
одной личности едва намеченное частное решение великой
духовной проблемы, с которой сталкивается в настоящий
момент авангард человечества?
Я брошу на волю случая семя по ветру. Эти страницы,
повторяю, нив коей мере не претендуют на роль теории общей
апологетики. Задача их сводится к тому, чтобы рассказать историю
моего личного опыта, как я ее понимаю. Поэтому навряд ли они
всем понравятся. Некоторым из моих читателей ряд моих
высказываний покажется спорным, а изложение — сбивчивым.
Однако при всем бесконечном разнообразии форм
выражения мы в конечном счете имеем дело лишь с
психологической основой духовного продвижения к Богу. Несмотря на
субъективную форму, многое из того, о чем я собираюсь
говорить, непременно будет в чем-то соответствовать пережитому
другими людьми, даже если они обладают совершенно иным
темпераментом, и встретит у них сочувственный отклик. В
каждом из нас человек по своей сути один и тот же; и нужно
лишь достаточно глубоко проникнуть в самого себя, чтобы
обнаружить общую основу стремлений и знаний. Употреблю
формулировку, имеющую отношение к моей главной теме:
«Именно тем, что есть в нас самого непередаваемо личного,
мы соприкасаемся со Всеобщим».
ВВЕДЕНИЕ
Эволюция веры
В рамках чистой психологии, которыми я хочу здесь
ограничиться, я понимаю под «верой» всякое признание нашим
умом общей устремленности Вселенной в будущее. Это
признание можно попытаться выразить, пользуясь определенным
аспектом свободы («выбор») или эмоциональной сферы
(«влечение»). Эти черты представляются мне производными и
вторичными. Главное в психологическом акте веры заключается,
на мой взгляд, в том, чтобы признать возможным и счесть
наиболее вероятным вывод, который своей пространственной
огромностью или временной отдаленностью выходит за
пределы всех аналитических суждений. Верить — значит
производить духовный синтез.
А если это так, то, мне кажется, первое условие, которое
наш опыт ставит любому предмету, желая видеть его реальным,
заключается не в том, чтобы данный предмет оставался всегда
тождественным самому себе или, наоборот, без конца
изменялся, а в том, чтобы он рос, сохраняя некие свойственные
ему измерения, которые делают его всегда подобным самому
себе. Всякая жизнь вокруг нас рождается от другой жизни, или
«преджизни», всякая свобода — от другой свободы, или «пред-
свободы». Подобно этому я сказал бы, что и в области
верований всякая вера рождается от веры. Такое ее происхождение
не исключает необходимости рассуждения. Подобно тому, как
свобода проявляет себя в природе, перехватывая и разрушая
причинно-следственные связи, так и вера развивается в на-
454
Пьер Тейяр де Шарден
шем сознании, создавая вокруг себя ясно различимое
сплетение мыслей и действий. Но это сплетение растет и
сохраняется в конечном счете лишь под организующим воздействием
изначальной веры. Того требует перенесенный в область
религиозной психологии принцип подобия, лежащий в основе
синтезирующих преобразований природы.
Верить — значит развивать процесс синтеза,
первоначальное происхождение которого остается непостижимым.
Из этой формулировки вытекает, что для того чтобы
объяснить самому себе мою христианскую веру, у меня нет иного
пути (и я действительно не нашел его), как проверить в себе
самом законность психологической эволюции. Прежде всего
я испытываю потребность сойти вниз, ступень за ступенью, ко
все более простым верованиям, вплоть до некой
основополагающей интуиции, ниже которой я уже ничего не различаю. А
затем я попытаюсь подняться вверх по естественному ряду (мне
хотелось сказать «филе») моих последовательных актов веры в
направлении к перспективе целого, которая, оказывается,
совпадает в конечном счете с христианством*
Проверить сначала прочность обязательной изначальной
веры. Проверить затем органическую преемственность
последовательных стадий, проникнутых духом возрастания этой веры.
Для меня не существует иной апологетики. И тем, кому я
желаю высшего счастья, я могу предложить только лишь
очутиться в один прекрасный день лицом к лицу с обретшей
целостность Вселенной.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Индивидуальные этапы моей веры
1. Вера в мир
Если бы вследствие какого-то душевного переворота я
утратил бы веру в Христа, веру в личного Бога, веру в Дух, то я,
думаю, все равно продолжал бы верить в Мир. Мир (ценность,
непреложность и благость мира) — вот в конечном счете
первое, последнее и единственное, во что я верую. Этой верой я
живу. И я чувствую, что в мой смертный час я, вопреки всем
сомнениям, предамся именно этой вере.
Как описать, как объяснить это основополагающее
приятие мира?
В своей наиболее развитой форме вера в мир, как я ее
ощущаю, проявляется в особенно обостренном чувстве
всеобщей взаимозависимости. Некая философия непрерывного
пыталась противопоставить духовную раздробленность мира
успехам мистики. Во мне это происходит иначе.
Приверженность к современному аналитическому образу мышления и
науке обостряет ощущение включенности в систему
космических взаимосвязей. Критика знания все более
отождествляет человека с самыми отдаленными областями Вселенной,
которую он может постигать, лишь составляя с ней в каком-то
смысле одно целое. Посредством биологии (описательной,
456
Пьер Тейяр де Шарден
исторической и экспериментальной) все живое
упорядочивается в биосфере. Посредством физики открывается
однородность и бесконечная взаимосвязанность в материи. «Все
зависит от всего». В таком простом выражении вера в мир не
слишком отличается от признания какой-нибудь научной
истины. Она обнаруживает себя неким желанием углубить
несомненный факт всеобщей взаимосвязи неким стремлением
признать за этим фактом преимущества перед другими
данными опыта. И мне кажется, что именно под воздействием
желания углубить и стремления «выделить» совершается
решающий шаг в зарождении моей веры. Для всякого мыслящего
человека Вселенная образует бесконечно связанную во
времени и пространстве систему. По общему мнению она
представляет собой нераздельное целое. Мне это выражение
представляется лишь черновым наброском идеи, неизбежно приводящей
к более смелому определению: мир образует Единое (ип Tout),
Законен ли переход от одной концепции к другой? И в какую
форму облекается это представление?
Важно отметить следующее. В момент своего зарождения
идея Единого возникает во мне в весьма смутном и
неопределенном виде. О чем идет речь — о единстве статическом или
динамическом? Материальном или духовном? Поступательном
в своем движении или периодическом и циклическом? Пока
мне не до этого. Просто за связной совокупностью живых
существ и явлений я прозреваю и предчувствую глобальную
Реальность, главное свойство которой заключается в том, что
она более необходима, более плотна, более изобильна и более
уверена в своих путях, чем любой отдельно взятый предмет,
содержащийся в ней. Иначе говоря, в мире, по-моему, больше
нет «предметов», а есть только «элементы».
От «совокупности» — к «Единому», от «предметов» — к
«элементам»; переход кажется незаметным. Еще немного, и
можно было бы сказать — тождественность. И все же именно
здесь проходит главный водораздел в массе мыслящих людей.
Классификация умов или душ, казалось бы, дело невозмож-
Как я верую
457
ное. В действительности же она подчиняется очень простому
закону. За бесчисленными второстепенными различиями,
порожденными всем разнообразием общественных
предрассудков, научных исканий или вероисповеданий, скрывается
всего два типа людей — одни, которые не переходят (и не
испытывают потребности перейти) границы понятия
множественности, как бы ни была очевидна связанность этой
множественности внутри себя, и другие, для которых само это
понятие приводит к представлению о некоем единстве.
Плюралисты и монисты. Те, кто не видит, и те, кто видит.
Являются ли эти две противоположные тенденции врожденными и,
следовательно, неизменными свойствами мышления? И имеет
ли кто-либо право сказать об одной из них, что она
«правильна»? В этом суть всей проблемы абсолютной ценности веры и
возможности обращения.
Самое удобное решение (а им обходится большинство)
состоит в том, что это считается делом вкуса и
«темперамента». Монистом или плюралистом рождаются так же, как
рождаются геометром или музыкантом. Нечего выискивать в этих
позициях какое-либо «объективное» основание. Они просто
выражают наше инстинктивное предпочтение той или иной
точки зрения, возможность выбора которых равно
предоставляется Вселенной.
По-моему, это не ответ, а отговорка.
Прежде всего, если вдуматься хорошенько, между
обоими типами мышления нет настоящего равенства. Быть
плюралистом это то же, что быть сторонником неизменности.
Эти слова лишь прикрывают пустоту и несостоятельность.
В сущности, плюралист не имеет никакой позитивной
точки зрения. Он только отказывается давать какие-либо
объяснения. Следовательно, нужно или перестать признавать
превосходство позитивного над негативным, или же вынужденно
принять единственно доступную для нас конструктивную
возможность — относиться ко Вселенной, как если бы она
была единой.
458
Пьер Тейяр де Шарден
Но стоит ли говорить о вынужденности в этих вопросах?
Разве присутствие Единого в мире не предстает перед нами со
всей очевидностью? Я верю в это. И мне кажется, что как раз
на этой исконной интуиции держится все здание моей веры.
Короче, исходя из фактов, обнаруженных в самой глубине
моего сознания, я прихожу к мысли, что в силу
«пребывания в мире» человек обладает особым чувством, которым
более или менее смутно постигает Единое, часть которого
он составляет. В конце концов, в существовании этого
«космического чувства» нет ничего удивительного. Как
существо половое, человек обладает интуицией любви.
Поскольку он элемент, почему бы ему смутно не ощущать притяжения
Вселенной. И действительно, ничего нельзя объяснить в
многообразной сфере мистики (религиозной, поэтической,
общественной и научной), если не предположить
существования такой способности, которая позволяет нам
синтетически реагировать на пространственную и временную
совокупность предметов, улавливая Единое за множественным.
Это, если угодно, «темперамент», поскольку подобно
всякому иному духовному дарованию космическое чувство у
разных людей в разной мере живо и остро. Но темперамент
существеннейший, в котором неминуемо находит свое
выражение структура нашего существа с его желанием
самопродолжения и соединения. Я уже говорил, что есть два основных
типа людей — плюралисты и монисты. Теперь мне придется
внести поправку в это утверждение. У некоторых людей
«чувству Единого» может быть атрофированным или дремлющим.
Но скорее материя избегнет действия тяготения, чем душа —
присутствия Вселенной. Именно в силу того, что они — люди,
даже плюралисты могли бы «видеть», ведь они — это
монисты, которые сами себя не знают.
Следуя логике моего развития, я вернусь позже к
рассмотрению всей вероутверждающей совокупности религиозной
мысли человечества, которая сознательно продвигается впе-
Как я верую
459
ред, влекомая горячим чувством Единого; и попрошу этот
исконный и могучий поток придать окончательное направление
моей личной колеблющейся мысли, А пока я констатирую,
что почти все придают значение глубоко прочувствованной
личной интуиции.
Я предаюсь смутной вере в Единый и непреложный мир —
пусть ведет меня, куда ей заблагорассудится.
2. Вера в Дух
Все, что мы рассматриваем, имеет свойство уясняться. Этот
общий закон восприятия распространяется и на космическое
чувство. Стоит пробудить в себе ощущение Единого, как прежде
неясные контуры вселенской Реальности по мере наших
нащупываний начинают приобретать форму. У меня такое
впечатление, что вплоть до этого момента возникновение моей
веры было явлением почти органическим и рефлекторным,
вроде реакции глаза на свет. Теперь, развивая свое видение
мира, я различаю воздействие факторов, более явственно
связанных с нашим временем, моим образованием и моей
личностью.
Первое, что открывается мне с очевидностью, которую я и
не помышляю оспаривать, это то, что единство мира имеет
динамическую, или эволюционную, природу. Я всего лишь
обнаруживаю в себе, в общей и в то же время личной форме,
то открытие временной протяженности, которое за последний
век так сильно изменило человеческое восприятие Вселенной.
Помимо заворожившего Паскаля пространства, сейчас для нас
существует Время, не вместилище лет, но время
органическое, измеряемое развитием глобальной реальности. Раньше мы
рассматривали самих себя и предметы вокруг нас как
замкнутые в себе «точки». Теперь живые существа предстают перед
нами наподобие ровных нитей, которые прядутся в мировом
460
Пьер Тейяр де Шарден
процессе. Позади все погружается в бездну прошлого. А
впереди все устремляется в бездну будущего. Своей историей
всякое живое существо сопричастно всему временному
протяжению, а его онтогенез есть лишь бесконечно малая частица
космогенеза, в котором, в конечном итоге, находят свое
выражение индивидуальность и как бы облик Вселенной.
Таким образом, мировое Единое, как и каждый его
элемент, характеризуется в моих глазах особым, присущим ему
движением. Но что это за движение? Куда оно нас влечет? На
этот раз, ища ответ, я чувствую, как во мне шевелятся и
группируются предположения и доводы, накопленные в ходе моих
научных изысканий. И на правах историка жизни, как и на
правах философа, я отвечаю всем разумом и всем сердцем: «К
Духу».
Духовная эволюция. Я знаю, что большому числу (а может
быть, и большинству) естествоиспытателей и физиков
сочетание этих двух слов все еще кажется неправомерным или по
меньшей мере ненаучным. Поскольку исследования в области
эволюции сводятся к тому, что шаг за шагом состояния
высшего разума приписываются предыдущим ступеням, по всей
видимости неодушевленным, мы в значительной степени
поддались материалистической иллюзии, в результате которой
элементы анализа считаются «более реальными», чем результаты
синтеза. Могло показаться, что открытие Времени, разрушив
плотины, которыми статическая философия защищала
трансцендентность «душ», растворила Дух в потоке материальных
частиц — отныне нет духа, есть только материя. Я убежден,
что это отступление вспять и вниз окончилось и что отныне
мы вновь движемся вверх, увлекаемые тем же потоком
эволюции к противоположной концепции — нет материи, есть толь*
ко дух.
В моем частном случае «обращение» произошло в
результате изучения «факта человека». Странное дело; человек, центр
и создатель всякой науки, есть единственный предмет, для
которого науке не удалось еще выработать представлений, увя-
Как я верую
461
занных с остальной Вселенной. Мы знаем историю его
костей, но для его мыслящего разума не найдено еще
постоянного места в природе. В космической среде, где первенство все
еще отводится механике и случаю, мысль, этот грозный
феномен, революционизировавший Землю и меряющийся силами
с миром, все еще представляется необъяснимой аномалией.
Человек остается огромной и непостижимой удачей.
Чтобы избежать этого противоречия, я решил поменять
местами составные элементы проблемы. Если человека
объясняют, исходя из материи, он становится неизвестным членом
неразрешимой функции. Почему бы не сделать его известным
членом Реального? Человек представляется исключением.
Почему бы не сделать его ключом ко Вселенной? Человек не
поддается включению в механическую космогонию. Почему
бы не создать Физику, которая исходила бы из Духа? Я
попробовал на свой страх и риск так подойти к задаче. И тут же мне
показалось, что побежденная и освобожденная от пут
Реальность упала к моим ногам1. Под воздействием этой простой
перестановки переменных вся совокупность земной жизни
обретала форму. Масса живых существ беспорядочно
растекается по тысяче разных направлений, пока ее пробуют
распределить в зависимости от анатомического строения, но она без
усилий проявляет себя, как только в ней начинают видеть про-
1 Чтобы выполнить это такое простое, но раскрепощающее
действие, нужно, очевидно, преодолеть иллюзию количества: человек
кажется смехотворно малой и случайной пылинкой, затерянной в
безмерных звездных пространствах. Но разве не так же обстоит дело с
радием, обновившим наши представления о материи? Нужно также
преодолеть иллюзию непрочности: человек появился последним из
животных, и кажется, что его поддерживает в мире только
нагромождение исключительных обстоятельств. Но разве вся история Земли не
убеждает нас в том, что в природе ничто не преуспевает так
неизбежно, как невероятные синтезы жизни? Не нужно также бояться упрека
в антропоцентризме. Утверждают, что пытаться человеку разрешить
загадку мира, исходя из самого себя, — это ребячество и тщеславие.
Но разве не является научной истиной тот факт, что в поле нашего
зрения нет иного мышления, кроме человеческого? Разве мы
совершим ошибку, если постигнем суть вещей? И может ли быть иначе,
если мы — разумные существа? — Примеч. автора.
462
Пьер Тейяр де Шарден
явление постоянного движения к большей самостоятельности
и сознательности; и свое естественное место в этом движении
обретает Мысль. Находя опору в бесконечных усилиях
органического мира, мыслящее животное перестает быть
исключением в природе; оно попросту является самой высокой
известной нам эмбриональной стадией возрастания Духа на
Земле. Человек сразу оказывается на главной оси
Вселенной. И вот, в результате почти неизбежного обобщения
этого первого факта передо мной открылись еще более
широкие перспективы. Если человек — ключ к Земле, то почему
Земля не может, в свою очередь, стать ключом к миру? На
Земле мы наблюдаем постоянное «психическое»
возрастание во времени. Почему бы этому важнейшему правилу не
быть самым общим из доступных нам выражений мировой
эволюции? Эволюция, основанная на материи, не спасает
человека, ибо все причинно-следственные связи, собранные
вместе, не в силах дать ни грана свободы. Эволюция же,
основанная на Духе, сохраняет в силе все установленные
физикой законы, приводя, однако, прямо к Мысли, ибо масса
беспорядочных элементарных свобод равносильна
детерминированности. Она спасает сразу и человека, и материю.
Следовательно, ее нужно принять.
Именно к констатации этой удачи и сводится для меня в
конечном счете «вера в Дух», главные положения которой
могут быть сформулированы следующим образом:
а) Единство мира предстает нашему опыту как совокупное
восхождение к какому-то все более духовному состоянию
сознания, поначалу раздробленного (и как бы
материализованного). Мое полное и страстное приятие этого основного
положения носит преимущественно синтезирующий характер и
следует из постепенного упорядочения и гармонизации всего,
что дает мне познание мира. Никакая иная формулировка не
представляется мне достаточно емкой, чтобы вместить всю
полноту опыта.
Как я верую
463
b) В силу главного своего свойства — представать в виде
мировой эволюции, — этот Дух носит вполне определенный
характер. Он ни в какой мере не является сущностью,
независимой от материи1 или противоположной ей некоей силой,
заключенной или парящей в физическом мире. Под Духом я
понимаю «Дух синтеза и возвышения», в котором кропотливо
путем бесконечных проб и ошибок сосредоточивается сила
единения, рассеянная в мировой множественности, — Дух,
рождающийся в недрах функционирующей материи.
c) Из этих положений вытекает практический вывод: для
того чтобы отыскивать путь в жизненном тумане, человек
располагает абсолютно надежным биологическим и
нравственным законом, заключающимся в том, чтобы самому
постоянно двигаться «к наибольшему сознанию». Поступая
так, можно быть уверенным, что придешь в место
назначения вместе со Вселенной. Иными словами, в наших
суждениях мы должны руководствоваться следующим абсолютным
критерием: «Лучше любой ценой быть более сознательным,
чем менее сознательным». Этот принцип представляется мне
самим условием существования мира. Однако множество
людей явно или неявно его оспаривают, не подозревая всей
чудовищности этого отрицания. Сколько раз после бесплодного
спора на острые философские или религиозные темы мой
собеседник вдруг заявлял, что по его мнению человек не выше
одноклеточного или что «прогресс» составляет несчастье
человечества. Наше разногласие возникало на почве непонимания
главного. Такой человек, как бы учен он ни был, не понял,
что в мире существует только одна реальная вещь — страсть
роста. Он не сделал первого шага, без которого все, что я
еще скажу, покажется нелогичным и непонятным.
1 Это слово употреблено здесь в своем прямом и конкретном
значении (для обозначения внешнего мира), а не в научном смысле
(философском или мистическом) антидуховной стороны тварного мира. — Примеч.
автора.
464
Пьер Тейяр де Шарден
3. Вера в бессмертие
Поднявшись на ступень веры в духовную эволюцию мира,
я почувствовал (как мне кажется, вслед за многими другими)
потребность остановиться. Следует ли, стремясь заложить
основы нравственного отношения к существованию, идти далее
этого исполненного надежды видения, чтобы оправдывать и
очищать жизнь? Но глядя сочувственно и восхищенно на мир,
я снова ощутил, как во мне эволюционирует моя вера. И я
понял, что открыть в себе и вокруг себя этот зарождающийся
Дух ровным счетом ничего не значит, если только этот Дух не
бессмертен. Бессмертие, или необратимость (в самом
широком смысле этого слова), вот что должно неизбежно вытекать
из всякой идеи мирового прогресса, как нечто присущее ей
или необходимо дополняющее ее.
То, что в целом Вселенная никогда не должна ни
останавливаться, ни отступать в своем движении, увлекающем ее к
большей свободе и к большему сознанию, вытекает, как мне
кажется, из самой природы Духа. Сам по себе Дух есть
непрерывно возрастающая физическая величина. И в самом деле,
нет никаких ощутимых пределов для углубления знания и
любви. Но если он может безостановочно расти, то не есть ли
это указание на то, что он действительно будет расти в некоем
мире, основной закон которого, по-видимому, таков: все
возможное осуществляется?'Глядя в прошлое, мы видим, как
восходит сознание. Можно без конца обсуждать вопрос, достиг
ли в ходе истории человеческий разум индивидуального
совершенства. Но несомненно то, что на протяжении двух
последних веков коллективная сила духа возросла весьма заметно.
Все вокруг нас сближается, и все в человечестве готовится
слиться в одно целое. Поистине, сегодня мы можем без
преувеличения сказать, что мир вокруг нас движется, увлекаемый
в противоположные стороны двумя взаимосвязанными и
необратимыми течениями — энтропией и жизнью.
Как я верую
465
Эта невозможность для жизни (взятой в целом) пойти
вспять есть веский аргумент в пользу веры и в пользу
неистребимости завоеваний Духа. Против этого довода можно,
однако, возразить, что он носит эмпирический характер и
относится лишь к ограниченной части и фазе развития Вселенной.
Было бы куда убедительней связать «бессмертие»
непосредственно с каким-либо из основных свойств мировой
эволюции. Но можем ли мы это сделать?
Мне уже давно кажется, что для себя лично я нашел
решение этой проблемы в анализе «действия». Действовать (т. е.
использовать нашу волю для достижения успеха) кажется столь
простым делом, что не требует никакого объяснения. Но в
действительности с этой простой функцией дело обстоит так
же, как и с внешними ощущениями. С точки зрения «здравого
смысла» видеть, слышать, обонять — абсолютно понятные
действия. И однако для их объяснения потребовались огромные
усилия критического мышления, выяснившего (как мы уже
упоминали), что каждый из нас частично составляет одно
целое со всей Вселенной. Так же обстоит дело и с действием.
Мы действуем — это понятно. Но какими структурными
свойствами должна обладать реальность, чтобы мог осуществиться
акт воли? Каким условиям должен отвечать мир, чтобы в нем
могла проявить себя сознательная свобода? На этот вопрос о
действии я вслед за Блонделем и Ле Руа отвечаю: «Чтобы
привести в движение такую по виду малость, как человеческая
деятельность, требуется надежда на нерушимый результат. Нами
движет упование на бессмертную победу». И тут же я делаю
вывод: «Следовательно, перед нами — бессмертие».
Рассмотрим последовательно первую посылку и ход этого
рассуждения.
Сначала о первой посылке. Мне кажется, что она
представляет собой простейший психологический акт, но чтобы
увидеть его, требуется некоторая тренировка внутреннего
зрения. Что касается меня, то тут дело ясно: в подлинное действие
(я понимаю под этим такое действие, которому отдают часть
466
Пьер Тейяр де Шарден
своей жизни) я включаюсь только тогда, когда хочу, как
отмечал еще старик Фукидид, сделать «дело на все времена»1. Не в
том, разумеется, смысле, что мною владеет тщеславное
желание оставить моя имя потомству, но своего рода важный
инстинкт заставляет меня предвкушать единственно желанную
радость — хоть немного участвовать в окончательном
устроении мира; и в конечном счете ничто меня больше не интересует.
Выделить бесконечно малую частичку абсолюта. Высвободить
немного бытия для вечности. Все остальное — отвратительное
тщеславие.
Я неоднократно убеждался в ценности этого внутреннего
свидетельства. Мои друзья уверяли меня, что ничего
подобного они сами не испытывали. «Дело темперамента, — говорили
они мне. — Вы испытываете потребность философствовать,
но зачем рассуждать об этом? Мы работаем, мы ищем, потому
что нам это нравится, как нравится пропустить стаканчик...»
А я, будучи уверен, что обнаружил в себе истинно
человеческую, а следовательно всеобщую черту, отвечал им: «Вы не
следуете до конца ни за своим сердцем, ни за своей мыслью.
Именно поэтому «космическое чувство» и вера в мир спят в
вас. Вас влечет и удовлетворяет борьба, победа. Но разве вы не
замечаете, что то, на что направлено ваше усилие, — это
страстное желание «быть гораздо дольше» ? Но неужели все
осталось бы без изменений, если бы когда-нибудь от вашей
деятельности ничего бы не осталось ни для кого! Ваше жизнелюбие
остается сентиментальным и непрочным. Я вам кажусь
странным и исключительным, потому что пытаюсь анализировать
мое жизнелюбие и связать его с какой-нибудь структурной
особенностью мира. А я истинно говорю вам, что для того,
чтобы отважиться завтра на великое предприятие и закончить
его, нужно, чтобы все человечество хорошенько призадума-
1 В начале «Истории Пелопоннесской войны» греческий историк
Фукидид объясняет тяжелый и не всем ясный стиль своего
произведения тем, что он создавал его «на все времена» (Пел. в., I, 22). —
Примеч. пер.
Как я верую
467
лось над значением того импульса, который толкает его
вперед. Но действительно ли стоит смириться с ходом мира или
даже, как это принято, восхищаться им? Человек, поскольку
он действительно является человеком, умеет отдавать всего себя
только тому, что любит. А в конечном счете он любит только
неразрушимое. Увеличьте на сколько хотите
распространенность и длительность прогресса. Обещайте Земле возможность
расти еще сто миллионов лет. Если в конце этого срока
окажется, что все сознание должно обратиться в нуль и от его
сокровенной, сути ничего не останется, то, я уверен, мы
сложим оружие и забастуем. Перспектива полной смерти (нужно
много размышлять над этим словом, чтобы понять все его
губительное воздействие на наши души), эта перспектива,
повторяю, будучи осознана, заставила бы мгновенно иссякнуть в
нас все источники, рождающие наши усилия. Оглянитесь
вокруг себя: как растет число тех, кто тайно плачет от скуки, и
тех, кто убивает себя, чтобы уйти от жизни. Близок день,
когда человечество обнаружит, что именно в силу своего
положения в космической эволюции оно обрело способность
открывать и исследовать и что биологически оно помещается между
самоубийством и поклонением».
Но если первая посылка моего суждения верна, т. е. если
«разумная жизнь» не по прихоти, а по внутренней
необходимости может стремиться только к бессмертному, то, находясь
на стадии, которой, как считаю, достигла эволюция моей веры,
я имею право на вывод, который я уже сделал:
«Следовательно, бессмертие существует». И в самом деле, если мир в целом
есть нечто непреложное (первый этап) и если он вдобавок
движется к Духу (второй этап), то он должен быть в состоянии
дать нам то, что насущно необходимо для продолжения такого
движения, я имею в виду беспредельный горизонт впереди. Без
этого, будучи не в силах питать вызываемое им движение, он
оказался бы в невозможном положении и должен был бы
содрогаться от отвращения всякий раз, когда рожденное в нем
сознание достигнет зрелости.
468
Пьер Тейяр де Шарден
Так окончательно рассеивается в моих глазах мираж
материи. Вначале я тоже (и, быть может, более, чем кто бы то ни
было) втайне приписывал массе тел состояние равновесия и
наделял ее законом устойчивости Вселенной. Но под
давлением фактов постепенно произошла переоценка ценностей. Мир
держится не «снизу», а «сверху». Нет ничего с виду более
неустойчивого, чем соединения, постепенно осуществляемые
Жизнью. Но именно в направлении этих хрупких
конструкций движется вперед, никогда не отступая, эволюция.
Когда все остальное, сконцентрировавшись или
рассредоточившись, прейдет, останется Дух.
4. Вера в личность
Вот, следовательно, каким образом моя первоначальная вера
в мир постепенно и неуклонно превращалась в веру во все
возрастающую и нерушимую духовность мира. Собственно, это
та точка зрения, к которой примыкает более или менее
сознательно большинство «монистов». Иначе было бы трудно
спасти «феномен человека». Но как представить себе бессмертную
цель мировой эволюции? Тут верования расходятся. Спросите
«мониста»1, как он представляет себе конечный Дух
Вселенной. В девяти случаях из десяти он вам ответит: «Как
огромную безликую силу, в которой потонут наши личности». Но я
хочу защитить здесь совершенно противоположное убеждение,
а именно: если впереди есть необратимая жизнь, то живое
должно достичь своей кульминации в Личном, в котором мы сами
оказались бы «сверхличностями». Как же обосновать этот
новый этап в объяснении моей веры?
Как и раньше, просто повинуясь настояниям полностью
согласованной реальности.
1 Этот термин употребляется здесь, конечно, в противоположность
«плюралисту», а не в гегельянском смысле. — Примеч. автора.
Как я верую
469
В основе столь распространенной идеи о том, что Единое,
даже облеченное в форму Духа, может быть только
безличным, лежит, очевидно, пространственная иллюзия. «Личное»
вокруг нас есть всегда «элемент» (монада), зато Вселенная
открывается нашему опыту главным образом в виде рассеянных,
смутных действий. Отсюда это упорное впечатление, что
личное есть исключительное свойство «частного, как такового» и
что оно, следовательно, должно уменьшаться по мере
достижения всеобщего единения.
Но в той точке, которой я достиг в ходе развития моей
веры, это впечатление исчезает, если только как следует
поразмыслить. Представший мне в стадии зарождения Дух мира
не есть флюид, эфир, энергия. Совершенно непохожий на эти
зыбкие материальные образования, он представляет собой
постепенное осознание, в котором группируются и
организуются бесчисленные накопления жизни, взятые в самой их
сущности. Это, как я уже определял, Дух синтеза и возвышения.
Как же представить его себе, с чем можно его сравнить?
Следует ли для этого ослабить наш личный центр размышления и
любви? Ни в коем случае. Напротив, нужно укрепить его, все
более вытесняя за собственные пределы. «Личностное» бытие,
делающее человека «человеком», есть самое возвышенное
состояние, в котором нам дано уловить ткань мира. Влекомая
к своему завершению, эта субстанция должна в высочайшей
степени обладать самым ценным, самым совершенным в нас.
Она, следовательно, может быть только «сверхсознательной»,
т. е. «сверхличностной». Вас коробит мысль о личностной
Вселенной. Соединение этих двух понятий вам кажется
чудовищным. Пространственная иллюзия, повторяю. Вместо
того чтобы смотреть на космос со стороны его внешней,
материальной сферы, обратитесь же к точке, в которой сходятся
все лучи! Там тоже существует целое, сведенное к единству,
оно сосредоточено в этой точке, и тут вы можете уловить его
целиком.
470
Пьер Тейяр де Шарден
Таким образом, я не могу представить себе эволюцию к
Духу, которая не завершалась бы в высшей Личности. В силу
своего схождения в одну точку, космос не может разрешиться
в чем-то, подобно тому, как это уже частично происходит в
простейшей форме в случае человека, он должен закончиться
в Ком-то. Но тогда встает дополнительный вопрос: что
останется от каждого из нас в этом высшем сознании, которым
Вселенная осознает саму себя?
По правде говоря, сама по себе проблема личного
продолжения жизни мало волнует меня. Поскольку плод моей жизни
будет собран в бессмертном, к чему мне еще эгоистически
сознавать это и радоваться? Говорю вполне искренно, мое
личное блаженство меня не интересует; для моего счастья
достаточно того, что лучшее во мне навсегда перейдет в нечто
более великое и прекрасное, чем я сам.
Но из самых недр моего безразличия к посмертному
личному существованию внезапно возникает необходимость в нем.
Я сказал — лучшее во мне. Но какова она, эта драгоценная
частичка, которую Единое желает получить от меня? Может
быть, это какая-нибудь идея, которая расцветет в моем
сознании? Или слово, которое я скажу? Или свет, который я буду
источать?.. Как всего этого явно недостаточно! Предположим,
что я принадлежу к числу тех редких людей, чей видимый след
не исчезает, подобно следу за кораблем. Допустим также
существование (весьма заметное) неуловимых явлений, которые
каждое живое существо, само того не подозревая, оказывает
на мир. Что представляет собой эта идущая в дело частица
моей энергии по сравнению с очагом мысли и чувства,
составляющим «мою душу»? Дело моей жизни, бесспорно,
выражается тем, что переходит из меня во всех. Но насколько же
больше выражается оно моими непередаваемыми,
уникальными творениями, созданными из самой моей сути. Моя
личность, т. е. особый центр восприятии и любви, который я всю
жизнь развиваю, — вот мое истинное сокровище. Вот мое
единственное богатство, и только его ценность и сохранность мо-
Как я верую
471
гут меня интересовать и служить оправданием моим усилиям.
И вот, следовательно, та часть моего существа, которая
непременно должна попасть в Центр, где сосредоточиваются все
богатства, создаваемые Вселенной.
Но каким образом может произойти эта передача меня
Другому, необходимая и для моего действия, и для успеха
Вселенной? Потеряю ли я свое «я», чтобы отдать его «Ему»? Иногда
нам начинает казаться, что это возможно. Какое заблуждение!
Поразмыслим минуту и поймем, что наши личные качества —
это не пламя, которое можно передать кому-то. Мы,
наверное, считали, что от них можно освободиться так же, как от
одежды, которую можно отдать другому. Но они
существуют лишь благодаря их осознанию и поэтому полностью
совпадают с субстанцией нашего бытия. При всеобщем
завершении должны быть сохранены свойства нашего центра и,
следовательно, сам этот центр — то, чем наша мысль
размышляет о себе. Таким образом, Реальность, являющаяся
кульминационным пунктом развития Вселенной, может
развиваться исходя из нас, только сохраняя нас; мы можем
оказаться в высшей Личности, только если сами обладаем
личным бессмертием.
Вас удивляет такая перспектива, но это потому, что вас,
как и большинство пантеистов, опять-таки сбивает с толку одна
из многочисленных форм материалистической иллюзии. Как
я уже упоминал в начале этого раздела, мы обычно
представляем себе великое Единое в виде огромного океана,
поглощающего струйки индивидуального бытия, моря, растворяющего
крупицы соли, огня, в котором исчезают соломинки...
Соединиться с Ним — значит потерять себя. Но ведь этот образ
ложен, крикнул бы я людям, если б мог, он противоречит
всему, что предстало мне со всей очевидностью в ходе моего
пробуждения к вере. Нет, Единое — это не все поглощающая
бесконечность, как вы его себе представляете. Оно, как и мы,
есть главным образом средоточие, обладающее всеми
свойствами центра. А средоточие может возникнуть и поддержи-
472
Пьер Тейяр де Шарден
вать свое существование только в том случае, если оно будет
не уничтожать центры низшего порядка, оказывающиеся в его
власти, а укреплять их по своему подобию1. Раствориться во
Вселенной для человеческой монады — это значит стать
сверхличностной.
Здесь останавливается, достигнув высшей точки развития,
моя вера. И если бы я вдруг потерял доверие ко всякому
религиозному откровению, то все равно, как мне кажется, я
продолжал бы твердо держаться этих убеждений. От одной
ступени к другой моя первоначальная вера в мир обрела форму. То,
что сначала было лишь смутной догадкой о всеобщем
единстве, стало осознанным и ясным ощущением Присутствия. Я
знаю теперь, что принадлежу миру и вернусь в него не только
как прах моей плоти, но всеми развившимися силами моего
мышления и моего сердца. Я могу его любить. И поскольку
теперь в космосе он рисуется мне в виде высшей сферы
Личного и личных отношений, я начинаю подозревать, что
притяжения и указания разумного порядка вполне могли бы
обступить меня и говорить со мной.
Присутствие никогда не бывает немым.
11 Это означает, что истинное единение, т, е. единение духовное, или
синтезирующее, дифференцирует сближаемые элементы. Это не
парадокс, но закон, о котором свидетельствует весь наш опыт. Разве каждый
из двух любящих существ не осознает себя с особой остротой лишь в тот
момент, когда они сливаются друг с другом? — Примеч. автора,
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Слияние религий
1. Религиозный феномен и выбор религии
В силу того, что структура Вселенной, описанной выше,
унитарна и устремлена к центру, тот путь развития, который
последовательно прошла моя вера, не мог изолироваться от
эволюции человеческой мысли. Если Единое открывается
каждому из своих элементов для того, чтобы привлечь его к себе,
и если всякая наделенная самосознанием деятельность
испытывает органическую потребность оправдать свое усилие
в своих собственных глазах, тогда рождение моей веры
представляет собой лишь бесконечно малую частицу гораздо
более широкого и решительного процесса, общего всем
людям. И поэтому сама логика моего роста заставляет меня
подняться над моим индивидуализмом и обнаружить перед
собой общий религиозный опыт человечества — чтобы
включиться в него.
Этот акт присоединения имеет внешнюю форму веры; я
знаю, что многие души, втайне чувствительные к
Божественному, отвращаются от исповедания веры. Религия — это
сугубо частное дело, так думают или готовы думать самые умные
из нас. Я уже косвенным образом осудил это
индивидуалистическое притязание с позиции духовной эволюции, к которой
474
Пьер Тейяр де Шарден
привела меня моя вера в мир. По-моему, религиозный
феномен в целом есть реакция коллективного человеческого
сознания и коллективной человеческой деятельности в ходе
их развития на Вселенную как таковую1. Он выражает в
общечеловеческих масштабах горячую веру в Единое, которую,
как мне кажется, я обнаружил в себе. Ведь у него не должно и
быть иного содержания, помимо всей совокупности земного
мышления. Возникшая из потребности Земли разъяснить для
себя Бога, религия присуща и сопредельна не отдельному
человеку, а всему человечеству. В ней, как и в науке,
бесчисленные человеческие искания накапливаются, исправляются и
постепенно находят свое место. Разве я могу не участвовать в
них? Где еще я найду подтверждение и подкрепление тому
движению, которое незаметно привело меня к ногам
обожаемого, но еще молчаливого Присутствия? Я не вознамерился
бы, конечно, самостоятельно создать всю науку. Точно так же
мое стремление верить может получить завершение, только
если будет включено в общечеловеческий опыт и продолжено
в нем. Я должен не колеблясь погрузиться в огромный поток
религий, которого только что достигла струйка моих частных
усилий. Но волны вокруг меня так мутны. Они несутся в
разных направлениях. Со всех сторон меня зовут во имя какого-
нибудь божественного откровения. Какому из этих
противоположных с виду течений должен я довериться, чтобы волна
донесла меня к океану?
Древние апологеты при выборе религии руководствовались
главным образом соображениями чуда. То, что доктрина
представала в сопровождении свиты сил, «превосходящих
естественные», считалось преимуществом и гарантировало, что она ис-
1 Следовательно, нельзя рассматривать религию как примитивную и
временную стадию, пройденную человечеством в детстве. Чем больше
человек будет становиться человеком, тем нужнее для него окажется
умение поклоняться. Религиозный феномен есть лишь одна из сторон
«очеловечивания». И в этом качестве он представляет бессмертное
космическое величие. — Примеч. автора.
Как я верую
475
ходит от Бога. Только Творец мог поставить эту печать.
Поэтому если был установлен факт чуда, то людям ничего не
оставалось, как вследствие очень простого силлогизма
принять указания, данные чудотворцем, независимо от их желания
или нежелания им следовать. Предполагалось, естественно, что
слово Божие удовлетворяло и умы, и сердца Его созданий, и
факт существования гармонии между нашими желаниями и
Откровением был само собой разумеющимся.
Лично я легко могу допустить чудо, лишь бы оно не шло в
разрез (как учит Церковь) со все более многочисленными и тон-
ними законами, обнаруживаемыми в естественной эволюции
мира1. Более того, будучи уверен, что материальный
детерминизм есть лишь остаточная зависимость от Духа, я полагаю,
что вокруг главной оси одухотворения, представленной
«истинной религией», должно осуществляться (более, чем где бы
то ни было) постепенное освобождение тел. Но именно
потому, что это непрерывное перемещение к верхнему пределу
наших возможностей мне представляется непременным
следствием эволюции, естественно вытекающим из самой ее
сущности, я более не рассматриваю его как нечто оторванное, как
если бы Бог разорвал и не зашил ткань явлений. Правильно
понятое чудо остается в моих глазах критерием истины, но
подчиненным и вторичным. В конечном итоге единственной
причиной, способной побудить меня избрать ту или иную
религию, может быть только (как вытекает из первой части
данной работы) гармония высшего порядка, существующая
между этой религией и личным кредо, к которому меня привела
естественная эволюция моей веры.
Вера в единство мира, вера в существование и бессмертие
Духа, рождающегося из синтеза мира, — эти три верования
приводят к поклонению центру (личному и наделяющему лич-
1 Действительно, если взять чудеса, даже евангельские, в том виде, в
каком их обычно изображают, то я вынужден сказать, что я верю не в
силу предлагаемых мне чудес, а вопреки им. И я уверен, что в таком
положении находятся многие христиане, хотя они в этом и не
признаются. — Примеч. автора.
476
Пьер Тейяр де Шарден
ностью) конвергенции Вселенной; таковы, повторяю, основы
этого кредо. Посмотрим теперь, в какое течение я должен
броситься, чтобы эти устремления были лучше всего восприняты,
усовершенствованы и умножены. В этом будет состоять для
меня проверка религий.
2. Проверка религий
Несмотря на кажущееся изобилие, порождаемое скорее
неудовлетворенностью верующих, чем рождением нового идеала,
комплекс религий под воздействием духа «современности»
тяготеет к значительному упрощению; во всяком случае, к такому
мнению приводят меня мои наблюдения над ним. И поскольку
на этих страницах речь идет только обо мне, я скажу, что, по-
моему, вначале нужно все возможные виды веры разбить на три
группы. Группа восточных религий, разновидности гуманного
неопантеизма и христианство: вот направления, между
которыми я мог бы колебаться, если бы мне в самом деле (как я
нарочно предполагаю) предстоял еще выбор религии для себя1.
а) Большая привлекательность восточных религий (скажем,
буддизма) состоит в том, что они в высшей степени
всеобъемлющие и космические. Нигде, может быть, чувство Единого, в
котором заключается сила всякой мистики, не возникло с
такой мощью, как на равнинах Индии. Когда будут писать
сводную историю религий, то именно в Индию придется
поместить за несколько столетий до Христа зарождение пантеизма.
И туда же по мере нарастающего ожидания нового открове-
1 Несмотря на многочисленность своих приверженцев и
непрерывное распространение (заметим, в тех слоях человечества, которые мало
эволюционировали), ислам здесь не рассматривается, поскольку он не
дает, на мой взгляд (по крайней мере в своей изначальной форме),
никакого особого решения современной проблемы религии. Он
представляется мне своего рода побочным продуктом иудаизма, лишенным
собственной индивидуальности. И он может развиваться лишь в сторону
гуманизации или христианизации. — Примеч. автора.
Как я верую
477
ния обращает в наши дни свои взоры современная Европа.
Питаемая, как я уже говорил, любовью к миру, моя личная
вера должна была оказаться особенно восприимчивой к
восточным веяниям. И я прекрасно сознаю, что поддавался их
обаянию вплоть до того дня, когда понял, что мы с Востоком
под одними и теми же словами понимаем разные вещи. Для
индийского мудреца Дух — это однородное единство, в
котором совершенный теряется, утрачивая все личные оттенки и
богатства. Поиски, рост личности, земные достижения — все
это погибель для души. Материя есть мертвая тяжесть и
иллюзия. Для меня же, напротив, дух — это синтезирующее
единство, в котором святой находит свое завершение, доводя до
предела свои отличительные черты и силы. Знать и мочь —
вот единственный путь, ведущий к освобождению. Материя
вся пронизана возвышенными возможностями. Таким образом,
Восток привлекает меня своей верой в конечное единство
Вселенной. Но, оказывается, мы имеем противоположные
представления о возможностях перехода между Всеобщностью и ее
элементами. Для Востока Единое возникает вследствие
уничтожения, а для меня оно рождается в результате
сосредоточения множественности. Две морали, две метафизики и две
мистики под одной и той же монистической оболочкой1. Если
эта двойственность обнаружится, то этого, я думаю, будет
достаточно, чтобы восточные религии, логически ведущие к
пассивной отрешенности, отвратили от себя наш современный
мир, которому так важно узаконить с религиозной точки
зрения свои завоевания. Для меня, во всяком случае, восточные
религиозные течения потеряли ipso facto2 всякую силу
воздействия. Бог, которого я ищу, должен предстать мне как
Спаситель человеческой деятельности. Мне казалось, что я его на-
1 Само собой разумеется, что я рассматриваю здесь восточные
религии с точки зрения их основной концепции Духа, а не беру их в обличье,
которое они приобретают в необуддистских формах под влиянием
западной мистики. — Примеч. автора.
2 См. примеч. 1 к с. 331. — Примеч. ред.
478
Пьер Тейяр де Шарден
шел на Востоке. Но может быть, он ждет меня на другом краю
горизонта, в сферах, недавно открытых гуманной мистикой
«западным путем»?
Ь) В отличие от почтенных азиатских космогонии, которые
я только что исключил из рассмотрения, гуманные
разновидности пантеизма представляют совсем молодую форму религии.
Религии почти или совсем не узаконенной (помимо
марксизма). Религии без явственного Бога и без откровения. Но
религии в истинном смысле слова, если под этим подразумевается
заразительная вера в идеал, которому посвящают жизнь.
Несмотря на многочисленные расхождения в деталях, все
большее число наших современников уже соглашается признать,
что высшая цель существования состоит в том, чтобы телом
и душой предаться всеобщему прогрессу, выражающемуся в
осязаемых достижениях человечества. Уже давно не
наблюдалось подобного массового «обращения». Мы воочию
видим, как под разными обличьями (коммунистическими и
националистическими, научными и политическими,
индивидуальными и коллективными) вокруг нас за последний век
рождается и формируется новая вера — религия эволюции.
Таков второй из тех духовных потоков, с которыми я хочу
сопоставить мою веру.
Я уже говорил, что по природе своей и по характеру
занятий я слишком дитя мира, чтобы не чувствовать себя на своем
месте в храме, воздвигнутом в честь Земли. И в самом деле,
что представляет собой «космическое чувство», из которого
зародился и растет весь организм моей веры, как не эту самую
веру в мир, вдыхающую жизнь в современные
пантеистические течения. Восток мне разонравился потому, что он по
существу не оставляет никакого места для достижений природы
и не придает им никакого значения. Здесь же, наоборот, я
вижу, как возводят в некий абсолют возникновение
величайшего сознания в непременном сопровождении творческих
усилий и поисков, как побуждают меня к бесконечным усилиям,
направленным на завоевание пространства и времени. Здесь,
Как я верую
479
я чувствую, находится та естественная духовная среда, для
которой я рожден, где я могу расцвести и эволюционировать.
Чем еще можно объяснить ту мгновенную симпатию и
глубокое взаимопонимание, которые, как я замечал, всегда
возникали между мной и самыми независимыми служителями
Земли? В мечтах я часто любил пускаться им вслед и с
любопытством пытался угадать, как далеко могли бы совпасть
наши пути, но каждый раз очень скоро я испытывал
разочарование. Потому что, прекрасно начав, поклонники прогресса
почти сразу останавливались, не имея желания или сил
пройти второй этап моей личной веры. Они с готовностью
устремляются к вере в Дух (истинный Дух возвышения и синтеза), но
в то же время не хотят уяснить себе, наделен ли этот Дух,
узаконивший дар, в который они приносят ему самих себя,
бессмертием и личностью. Чаще всего они отрицают эти
свойства, необходимые, на мой взгляд, для того, чтобы оправдать
человеческое усилие, или же по крайней мере пытаются
воздвигнуть здание своей религии без них. Отсюда быстро
возникающее чувство незавершенности, неуверенности, «удушения».
Индийские религии производили на меня впечатление
пропасти, в которую бросаются, чтобы уловить образ солнца.
Современные гуманные пантеисты, как мне кажется,
задыхаются под слишком низким небом.
с) Итак, мне ничего не остается, как обратиться к третьему и
последнему рукаву реки — к христианскому течению. Тут,
несомненно, я должен путем исключения найти искомое
направление — то, на котором я встречу те взращенные длительной
живой традицией устремления, из которых вышли и
которыми питается моя вера. Таким образом, я вверился воздействию
Церкви, и на этот раз уже не мнимыми рассудочными
умозаключениями, а длительным опытным усилием старался
совместить мою маленькую личную религию с великой религией
Иисуса. Но чтобы быть абсолютно честным и перед собой, и перед
другими, я должен сказать, что и в третий раз согласия не
установилось, по крайней мере сразу. Сначала я не узнал себя в
Евангелии, и вот почему.
480
Пьер Тейяр де Шарден
Христианство есть преимущественно религия вечного и
личного. Бог мыслит, любит, говорит, наказывает,
награждает, как Некто. Его Вселенная достигает высшей точки в
бессмертных душах, ответственных навеки за свою судьбу. Так
оживает во всем своем величии и открывается над верующими
то самое небо, которое для гуманных пантеистов оставалось
бесстрастным и закрытым. Это озарение, достигающее
огромных вершин, обладает необычайной силой притягательности.
Но мне долго казалось, что путь к этим вершинам с Земли был
разорван, как если бы от меня требовалось взобраться на
облака. В силу того, что в мире во внимание принимались
только личные отношения, средний христианин низводился в конце
концов до роли «юридического лица» в соотношении Творец
и тварь. Постоянно слыша, как превозносится ценность Духа
и сверхъестественность Божественного, он стал смотреть на
душу, как на временного гостя в космосе и пленницу материи.
Поэтому для него Вселенная перестала влиять на весь его
духовный опыт примером своего органического единства; дело
спасения стало делом личной удачи и совершается без всякой
связи с космической эволюцией. По-видимому, христианство
не верит в человеческий прогресс. Оно не развило или не
пробудило в себе чувство Земли... Как же было мне, питающемуся
соками материи, не почувствовать тогда, что я принял его
мораль и богословие вынужденно и условно. Мои высшие
чаяния, которые не могли удовлетвориться пантеистическими
учениями ни Востока, ни Запада, полностью исполняются
верой в Иисуса. Но, с другой стороны, разве не отнимается у
меня та единственная почва, на которой я мог возрастать в
ожидании Божественного бессмертия, — вера в мир? Может
быть, моей личной религии присущи такие исключительные и
новые требования, что ни одна старая формула не может их
удовлетворить?
Я мог этого опасаться.
И тогда мне явился Всемирный Христос.
Как я верую
481
3. Всемирный Христос и конвергенция религий
Всемирный Христос, как я понимаю, есть синтез Христа и
Вселенной. Это не новое божество, но неминуемое
объяснение Тайны, к которой сводится христианство, — Воплощения.
Пока его описывают или говорят о нем на языке
юридических понятий. Воплощение кажется простым явлением, которое
могло бы произойти в любом по характеру мире. Велик мир или
мал, статичен он или эволюционирует, Богу очень легко его дать
своему Сыну, поскольку речь, в общем, вдет лишь об акте
признания. Совсем в ином свете предстает дело, если его
рассматривать с органической точки зрения, лежащей в основе всякого
подлинного познания реальности. Для христианина (точнее, для
католика) самое важное верование заключается в том, что
Христос наделяет его Своею «благодатью» и делает соучастником Своей
Божественной жизни1. Но как же может осуществиться (с точки
зрения физической возможности) это таинственное воздействие?
«Божественной силой», — говорят нам. Я слышу. Но это такой
же ответ, как то объяснение, которое дал самолету один негр:
«Дело рук белых». Что именно должна Божественная сила
сделать с миром, чтобы Воплощение в нем стало биологически
возможным? Вот что меня интересует. Вот что я пытался понять. И
вот что привело меня к следующему выводу.
Если мы, христиане, хотим сохранить за Христом те самые
качества, которые являются основой Его власти и нашего покло-
1 Принято считать, что это высшее единение совершается в
«сверхъестественной» зоне души. Добавив это туманное определение, богослов,
по-видимому, полагает, что он не обязан думать над тем, как могут
примириться между собой требования догмы и возможности Земли. Однако
эта проблема существует, и она первостепенной важности.
«Сверхъестественное» (каково бы ни было положительное содержание этого
понятия) может означать только «в высшей степени реальное», т. е. «в
высшей степени соответствующее» условиям реальности, предъявляемым
природой живым существам. Чтобы суметь стать Спасителем и Жизнью
душ в их сверхъестественном протяжении, Христос должен,
следовательно, удовлетворять некоторым условиям по отношению к миру, взятому в
его опытной и естественной реальности. — Примеч. автора.
482
Пьер Тейяр де Шарден
нения, то самое лучшее и, может быть, единственное, что мы
можем сделать, это принять современные представления об
эволюции. Под давлением науки и философии мир все больше и
больше предстает перед нашим опытом и мыслью как связная
система деятельности, восходящей постепенно к свободе и
сознанию. Единственное удовлетворительное объяснение этому
процессу, как я уже говорил, состоит в том, чтобы считать его
необратимым и конвергирующим. Так перед нами начинает
принимать очертания всемирный космический центр, в котором все
сходится, где все объясняет себя, ощущает себя и управляет
собой. И в этом физическом полюсе мировой эволюции
необходимо, по-моему, поместить и признать всю полноту Христа, ибо ни
в каком ином по характеру космосе к ни в каком ином месте ни
одно существо, каким бы Божественным оно ни было, не может
выполнить функцию всеобщего соединения и всеобщего
одушевления, которую христианское учение признает за Иисусом1.
Эволюция, открывая вершину мира, делает Христа возможным
точно так же, как Христос, наделяя смыслом мир, делает
возможной эволюцию.
Я вполне понимаю, насколько головокружительна мысль о
существе, способном сосредоточить в своей личной
деятельности и опыте нити, движущие космосом. Но, повторяю,
представляя себе такое чудо, я только перевожу на язык физической
реальности узаконенные выражения, в которых Церковь изложила
свою веру. Точно так же и самый малый из католиков, сам не
подозревая того, в своем кредо приписывает миру особую
структуру — чудесную и тем не менее связную. Я уже задавал вопрос:
не заставляет ли простая количественная иллюзия считать
несовместимым Личное и Всеобщее?
Что касается меня, то я, не колеблясь, пошел в
единственном направлении, в котором мне показалось возможным
развить и, следовательно, спасти мою веру. Воскресшего Иисуса,
которого другие научили меня познавать, я попробовал
поместить во главе Вселенной, сызмальства любимой мною. И в
1 Иначе говоря, Христу для своего исполнения надо найти вершину
мира, как Ему понадобилось найти женщину для своего рождения. —
Примеч. автора.
Как я верую
483
результате уже двадцать пять лет я не перестаю восхищаться
бесконечными возможностями, которые открывает перед
религиозной мыслью «универсализация» Христа.
Сначала католицизм разочаровал меня своими узкими
представлениями о мире и своим непониманием роли материи.
Теперь я сознаю, что благодаря воплощенному Богу, которого
он мне открыл, я могу быть спасен, только образовав единое
целое с Вселенной. И тем самым мои глубочайшие
«пантеистические» чаяния оказываются удовлетворенными и обретают
направленность и поддержку. Мир вокруг меня становится
Божественным. Однако это пламя меня не уничтожает, эти волны
меня не растворяют. Ибо в противовес ложным монистическим
учениям, пассивность которых приводит к неосознанности, тот
«пан-христианизм», который передо мной открывается, целью
кропотливой дифференциации ставит единение. Я стану другим,
только будучи самим собой. Я приду к Духу, только высвободив
до конца силы материи. Всеобщий Христос свершится и станет
достижимым лишь в конце мировой эволюции. В Нем я обрел
то, чего жаждало все мое существо, —- личностную Вселенную,
господство которой делает меня личностью. И я владею этой
«душой мира» не только как эфемерным порождением моей
индивидуальной мысли, но и как плодом длительного
исторического откровения, в котором даже наименее верующие
вынуждены признать одну из основных направляющих человеческого
прогресса.
Самое удивительное, наверное, это то, что Всемирный
Христос, в котором находит удовлетворение моя личная вера,
есть не что иное, как подлинное проявление Христа
Евангельского. Это, несомненно, Христос, обновленный контактом с
современным миром, но Христос, расширившийся для того,
чтобы остаться самим собой. Меня упрекали в новаторстве,
Но чем более я размышлял над великолепными
космическими свойствами, которыми щедро наделил воскресшего Христа
апостол Павел, чем больше я думал над всепобеждающим
значением христианских добродетелей, тем яснее понимал, что
христианство обретет всю свою силу, лишь будучи доведено
484
Пьер Тейяр де Шарден
(как я люблю делать) до вселенских масштабов. Неутомимо
оплодотворяя друг друга, моя личная вера в мир и моя
христианская вера в Иисуса непрестанно развиваются и
углубляются. По этому признаку взаимного согласия между тем, что только
зарождается во мне, и тем, что уже живет в христианской
религии, я окончательно понял, что нашел в ней искомое
дополнение к себе, и я ей вверился1.
Но если я вверился ей, то почему бы и всем остальным не
ввериться ей тоже? Я говорил в начале, что эти строки есть
личная исповедь. Но когда я их писал, то в глубине души
почувствовал, что в них проникло нечто превосходящее меня
самого. Может быть, страстная любовь к миру, из которого
возникла моя вера, а также моя неудовлетворенность всеми
древними формами религий — это след в моем сердце того
беспокойства и ожидания, которые сегодня характеризуют
религиозное состояние мира?
В большом человеческом потоке три течения (восточное,
гуманное, христианское) все еще противостоят друг другу.
Однако имеются живые признаки их сближения. Восток, по-
видимому, уже почти отказался от первоначальной
пассивности своего пантеизма. Культ прогресса все шире распахивает
свои космогонические системы перед силами духа и свободы.
Христианство начинает примиряться с усилиями человечества.
Во всех трех течениях тайно трудится тот же дух, который
создал меня самого.
Но тогда, может быть, решение, которое ищет современное
человечество, и есть по сути то самое, которое я нашел? Я так
думаю, и с этими мыслями связаны все мои надежды. Общая
конвергенция религий во Всемирном Христе, который, в
сущности, удовлетворяет всех, — такой мне представляется
единственная возможность обращения мира и единственная форма
религии будущего.
1 Сколько я ни размышлял об этом, я смог найти лишь один
критерий истины — установление возрастающего предела всеобщей связи.
Такой результат имеет в себе нечто объективное, превышающее следствия
темперамента. — Примеч. автора.
эпилог
Тени веры
Я перечислил основные положения и особенности моей
веры. Мне остается только сказать, какую ясность и
безопасность я нахожу в тех взглядах, которых я придерживаюсь. И
на этом я должен закончить рассказ о моей вере.
Я заявил, что убежден в существовании личностной
Божественной цели мировой эволюции, и можно подумать, что перед
моей жизнью открывается ясное, светлое будущее. В самом деле,
смерть представляется мне подобной одному из тех снов, после
которого, мы уверены, нас ожидает великолепное утро.
Но это совсем не так. Да, я действительно должен
прожить жизнь так, как если бы в конце мира меня ожидал
Христос, и, однако, я вовсе не испытываю особенной уверенности
в Его существовании. Верить — не значить видеть. Как и
всякий другой, мне думается, я движусь среди теней веры.
Тени веры... Чтобы объяснить эту темноту, так
несовместимую с Божественным светом, отцы Церкви говорят нам, что
Господь намеренно скрывается, чтобы испытать нашу любовь.
Нужно безнадежно запутаться в бесплодных умствованиях,
нужно никогда не сталкиваться в себе и в других с мукой
сомнения, чтобы не почувствовать всю мерзость такого
объяснения. Неужели, Боже, Ты допустил бы, чтобы Твои создания
пребывали пред Тобой в растерянности и тоске, взывая о
помощи? Тебе было бы достаточно только направить их к Себе,
показать один единственный луч Твоего взора, один лишь
краешек Твоей одежды, и Ты бы этого не сделал?
486
Пьер Тейяр де Шарден
Тени веры, на мой взгляд, есть лишь один из частных
случаев проблемы зла. И я не вижу иной возможности
преодолеть смертный соблазн, как признать, что Бог позволяет нам
страдать, грешить, сомневаться потому, что Он не может нас
сразу исцелить и показаться нам. А не может Он только
потому, что на той стадии, на которой находится мир, мы еще не
способны на лучшее устройство и освещение.
В процессе развертывающегося во времени творения зло
неизбежно. И здесь на спасительный выход указывает опять-
таки эволюция.
Бог, я убежден, не скрывается, чтобы мы Его искали, так же
как Он не заставляет нас страдать, чтобы возросли наши заслуги.
Наоборот, склонившись к поднимающемуся к Нему творению,
Он изо всех сил трудится над тем, чтобы освятить и просветить
его. Как мать, следит Он за своим младенцем. Но мой взор еще
не в состоянии Его различить. Возможно, потребуются целые
эпохи для того, чтобы наши глаза открылись для света.
Наши сомнения, как и наши беды, это цена и само
условие вселенского свершения. Я согласен идти на этих условиях
до конца пути, в котором я все более утверждаюсь, к
горизонтам, все более тонущим в тумане1.
Вот как я верую.
Пекин. 28 октября 1934
1 Горизонтам, тонувшим в тумане, предстояло озариться светом: «В
течение четырех месяцев солнце Христовой энергии не переставало
восходить в моем небе (интеллектуальном и мистическом)», — напишет отец
Тейяр в 1947 г. своему другу аббату Гате. И последние произведения отца
свидетельствуют о высочайшем озарении: «В ослепительном свете
вселенской Прозрачности и вселенской Воспламененности я с радостью закрою
глаза» («Сердце материи», 19S0). «Энергия превращалась в Присутствие...
Казалось, один луч такого света, упав на Ноосферу, должен был бы вызвать
такой силы взрыв, что в одно мгновение обновился бы и воспламенился
лик Земли...» («Христианское», март 1955) — Примеч. фр. изд.
НЕСКОЛЬКО ОБЩИХ
СООБРАЖЕНИЙ
О СУЩНОСТИ
ХРИСТИАНСТВА
Quelques vues generales
sur I'essense du Christianisme.
Перевод с французского
O.C. Вайнер
1. Христианство по существу рассматривает историю мира
как выражение следующего процесса: Единое высшее Я
(сверхличный Бог) принимает в Себя человеческие «я», не смешивая
их, в составе и посредством «Я» Христова.
2. Фактическое осуществление этой перспективы понятно,
исторически наделено по преимуществу эволюционной
мистической ценностью и как бы бесконечно.
3. Проблема построения статической рациональной схемы,
которая сохраняла бы относительную независимость этих трех
категорий «я» и в то же время их органическую
взаимозависимость, породила сложное метафизическое богословие (теории
личностей, природы в Боге и во Христе).
4. В динамической форме христианское видение достаточно
ясно выражается в символическом образе, представленном на
рисунке. Множественность (тварная) последовательно
конвергирует в Единство (в Боге), ибо вершиной конуса является
Христос, в Котором объединенное Множество
(организованная сумма тварных центров сознания) соединяется с
активным объединяющим Центром.
КВ. При более подробном рассмотрении следует отметить
в символическом «конусе» поверхность «гоминизации», где
множественность достигает состояния мыслящего сознания.
Начиная именно с этой критической поверхности (появление
человека), центры или зерна сознания могут считаться
окончательно сложившимися (поскольку лишь здесь окончательно
складываются тварные «я»).
490
Пьер Тейяр де Шарден
5. Говоря об этой динамической перспективе
(показывающей, что творение являет нам себя главным образом в
эволюционной форме), интересно отметить, что один и тот же
фундаментальный процесс может называться Творением,
Воплощением или Искуплением, смотря с какой стороны на него
взглянуть:
а) Творением, в той мере, в какой вторичные человеческие
«я» складываются под притяжением Я Божественного;
б) Воплощением, в той мере, в какой Божественное Я в
результате и в силу самой причины объединяющего действия
приходит к «самопогружению» в свое творение;
в) Искуплением, в той мере, в какой сотворенное,
взятое в процессе объединения, представляет собой одну из
сторон или остаточной неорганизованности, или
дезорганизованное™ (настоящей или виртуальной), определяющей
любые формы зла. В некотором смысле, если творение и
означает объединение (эволюционное, последовательное), то
Бог не может творить без появления зла как тени — зла,
которое надлежит возместить и преодолеть. Это не
ограничение могущества Бога, но выражение онтологического закона
природы, и было бы абсурдным допустить, что Бог может
пойти против него.
N.B. Заметим попутно, что это особенно возвышает (не
искажая) «смысл Креста». Крест есть символ и действие
Христа, поднимающее мир со всем бременем его инертности —
но и со всем его порывом; действие искупления — но и
проникновения и победы. Творение относится к разряду
«усилий».
6. Отсюда вытекает, что в своей полноте Творение,
Воплощение, Искупление — это события, не локализованные в
определенной точке времени и пространства, а подлинные
измерения мира (не объекты восприятия, но условие всякого
восприятия).
Несколько общих соображений...
491
Вселенский Христос
сторический Христос
S. S. — поверхность гоминизации, где появляются зерна
тварной личности
От этого не менее верно и то, что все три могут
выражаться посредством особых экспрессивных событий, таких как
историческое появление человеческого вида (творение),
рождение Христа (воплошение), Его смерть (искупление). Но эти
492
Пьер Тейяр де Шарден
исторические факты есть лишь по преимуществу выражение
процесса, имеющего «космические» измерения.
В этом же смысле я без возражений могу допустить и то,
что зло, неотделимое от мира в силу способа его творения,
может рассматриваться как отчасти индивидуализированное
на Земле в момент появления ответственных
человеческих «я». Это и был в строгом смысле слова первородный
грех, о котором толкуют богословы1. В несколько ином
смысле, позволительно спросить себя, не будет ли подлинным
человеческим грехом грех лишь того человека, который уже
позднее достигнет некоторой полноты сознания и
ответственности2...
7. Особую действенность и тональность придает
христианству его фундаментальная идея о том, что высший Очаг
Единства не только отражается в каждом элементе сознания,
который Он притягивает, но что для конечного объединения ему
пришлось «материализоваться» в образе одного из элементов
сознания (историческое «Я» Христово). Для эффективности
действия Центр центров отразил себя в мире в виде одного из
центров (=Иисус).
Такая концепция Христа — «Божественной искры», а не
только пророка и человека, исключительно сознающего Бога — в
первый момент коробит современный ум как обветшалый
антропоморфизм. Но следует заметить:
а) что современное отталкивание от антропоморфизма
зашло уже настолько далеко, что заставило нас усомниться
в Божественной сверхличности. Если мы признаем, что
истинный Вседержитель (Центр Вселенной) может обладать
только сверхличностной природой, то мы вправе помыслить
1 С богословской точки зрения невозможно пренебречь
основополагающей важностью такого рода утверждения. — Примеч. фр. изд.
2 См.: Teilhard de Chardin P. Note sur queiques representations
historiques possibles du peche originel // Teilhard de Chardin P. Comment
je crois. P., 1969. P. 69. — Примеч. фр. изд.
Несколько общих соображений...
493
и о личностной форме его видимого исторического
проявления, которое и подправляет некоторые наши частные
представления;
б) и то, что удивительная мощь мистического развития
христианства на самом деле психологически неразрывна с идеей
историчности Христа. Лишенное этого ядра, христианство
становится лишь одной из «философий» — оно теряет всю свою
силу и жизненность.
8. В свете изложенного выше, Христианство наилучшим
образом удовлетворяет существенной религиозной тенденции,
приводящей человека к своего рода «пантеизму».
Есть два вида пантеизма:
а) тот, в котором Всеединство рождается из слияния
элементов — последние исчезают по мере возникновения
первого;
б) тот, в котором элементы завершаются посредством
восхождения к более глубокому Центру, который возвышается
над ними и сосредотачивает их в Себе. Благодаря тому
принципу (теоретическому и практическому), что соединение не
смешивает объединенные члены, но дифференцирует их,
вторая форма пантеизма является единственной интеллектуально
приемлемой и мистически удовлетворительной.
А ведь именно эта форма и находит свое выражение в
христианской позиции.
9. Христианство обычно упрекают в отсталости, поскольку
оно основано одновременно на антропоморфизме (Бога) и
антропоцентризме (человека).
В прошедшем историческом периоде несомненно
существовала, по понятным причинам, склонность представлять
себе природу Божественного Я и знаменательное
(привилегированное) положение человека либо слишком упрощенно,
либо слишком по-человечески, но и эти слишком обобщенные
представления скрывали под собой прочное основание
истины.
494
Пьер Тейяр де Шарден
Если же и в самом деле рассматривать Бога уже не как
заурядный центр сознания (человеческого типа), но как Центр
центров, а человека рассматривать уже не как центр мира, но
как ось (или стрелу), указывающую особое направление
развития мира (всегда в сторону роста сознания и личностно-
сти), то можно избежать слабостей антропоморфизма и
антропоцентризма и в то же время сохранить все, в чем
нуждается христианство. Просто путем обогащающей
перемены параметров.
Париж, май 1939
ХРИСТОС
эволюции,
ИЛИ ЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ
ПОНЯТИЯ ИСКУПЛЕНИЯ 1
1 Размышления о природе «прямого действия» Христа в мире. См.
Bonsirven: Rap. (историческое еврейское понятие) = установление
мессианской эры (понятие, появляющееся после Египта). — Примеч. автора.
Le Christ evoluteur
Перевод с французской
О. С. Вайнер
Только Крестом, ставшим знаком возрастания
ив то же время искупления,
сможет отныне креститься мир.
Предисловие
1. Новая перспектива в науке. Гуманизация
2. Мнимый конфликт в христианской мысли.
Спасение и эволюция
3. Наличие богословского развития. Творческий лик
Искупления
Заключительное замечание
Приложение. Первородный грех и эволюция
Предисловие
Все предыдущие страницы адресованы не «публике», а
только «профессионалам». Я дал повод упрекать себя в том, что в
прошлом неосмотрительно распространял взгляды, новизна
которых могла смутить и ввести в заблуждение отдельные умы,
плохо подготовленные, чтобы принять их либо подвергнуть
критике. Здесь я обращаюсь не к массе верующих или
неверующих, пытаясь приоткрыть им беспредельно увеличившееся
поле поклонения, но к моим сотрудникам в философии и бо-
498
Пьер Тейяр де Шарден
гословии, надеясь заставить их осознать положение вещей, в
котором они, несомненно, смогут разобраться лучше меня, но
которое я по нескольким причинам, быть может, в состоянии
увидеть яснее, чем они.
Я хочу говорить о стоящей перед нами сегодня растущей
необходимости примирения обновленной Вселенной с
фундаментальными чертами нашей Христологии.
1. Новая перспектива в науке.
Гуманизация
Если теоретики христианства хотят разговаривать с
нашими современниками на понятном, а тем более убедительном
языке, им необходимо прежде всего понять, принять и
полюбить новую идею о том, что нынешний человек стал таковым
под влиянием науки.
Начальной ступенью этой идеи является идея о тесной
органической и генетической взаимозависимости человечества и
остального мира. Человек появился на свет и исторически воз-
растает в зависимости от всей материи и всей жизни. Я
сознаю, что это положение еще не вполне усвоено
традиционной философией и богословием. Но эти трудности и заминки
(свойственные всякому перевороту в мышлении) ничего не
меняют в ситуации, бесповоротный характер которой надлежит
осознать нашим «законникам». Происхождение человека
эволюционным путем (мы берем термин «эволюция» в самом
общем его понимании и в сугубо практической плоскости), его
эволюционное происхождение, повторяю, для науки не
представляет сегодня уже никаких сомнений. Да будет это хорошенько
усвоено: вопрос уже улажен, так прочно улажен, что
продолжение его обсуждения означало бы такую же пустую трату
Христос эволюции
499
времени, как продолжение дискуссий о невозможности
вращения Земли.
А ведь пока мы остаемся, таким образом, в стороне,
сражаясь против установленных фактов, научная проблема
человека продолжает идти вперед; не дожидаясь нас, она вошла
уже во вторую фазу, в которой первая нашла свое
естественное развитие и завершение.
В XIX и в начале XX в. старались главным образом
прояснить прошлое человека, результаты этих изысканий со всей
очевидностью установили, что появление мысли на Земле
биологически соответствовало «гоминизации» жизни. И вот теперь пучок
научных поисков, направленный вперед, на продолжения
«человеческого феномена», выявляет в этом направлении еще более
удивительную перспективу растущей «гуманизации» человечества.
Поясню свою мысль.
До настоящего момента мы инстинктивно представляли
себе человечество как бы ограниченным сверху чем-то вроде
поверхности испарения (смертью), через которую души,
последовательные продукты поколений, одна за другой
ускользают — и исчезают. В режиме такого состояния равновесия
невозможен цикл с амплитудой, большей амплитуды
индивидуальных жизней. Такое человечество продолжалось бы
вечно, оно даже заполонило бы всю Землю, но его уровень не
менялся бы веками.
Совсем иной образ постепенно открывается нашему
зрению, начинающему привыкать к необъятности и
медлительности космических движений.
Согласно современной антропологии, род человеческий уже
не представляет собой статичную совокупность составленных
вместе элементов, но образует некий сверх-организм,
послушный закону глобального возрастания. Подобно всему живому,
человек возник не только как индивид, но и как вид. Стало
быть, помимо его индивидуального цикла уместно признать и
изучить его видовой цикл.
500
Пьер Тейяр де Шарден
Ученые еще далеки от согласия по вопросу об особой
природе этого высшего цикла. Однако не боюсь ошибиться,
утверждая, что в них крепнет и вот-вот восторжествует мысль о том, что
специфическим и существенным содержанием происходящего в
данный момент в человечестве биологического процесса
является последовательная выработка коллективного человеческого
сознания. На биохимическом уровне всеобщий феномен жизни
все более отчетливо сводится к последовательному построению
молекулярных сверх-сложных и, следовательно, сверх-органи-
зованных соединений. Своей осевой живой частью Вселенная
одновременно и равномерно дрейфует в сторону сверх-сложности,
сверх-средоточия, сверх-сознания.
С этой точки зрения (к которой сходятся и сводятся
такие современные науки, как физика, химия и биология)
феномен человека в природе впервые обретает определенный
и связный смысл. В прошлом во главе животной жизни
стоял человеческий индивид, обладавший высочайшей
сложностью и превосходной центральностью своей нервной
системы. А в будущем во главе гоминизированной жизни
окажется ожидаемое образование высшего сообщества
(неизвестного еще на Земле типа), в котором все человеческие
индивиды окажутся одновременно завершенными и
обобщенными.
Множество наших частных «онтогенезов», включенных во
всеобщий антропогенез, в котором, возможно, выражается
сущность космогенеза...
Это видение покажется безумным тем из моих читателей,
которые еще не освоились с бесспорной ныне
неизмеримостью бездн, среди которых, не боясь головокружения,
развивается современная научная мысль.
Я повторяю и настаиваю, что по существу оно просто
выражает то, что все уже начинают предчувствовать, и то, что все
будут думать завтра, к величайшему риску (считают одни) или
к величайшему благу (считают другие, и я в том числе) для
нашей религии.
Христос эволюции
501
2. Мнимый конфликт в христианской мысли.
Спасение и эволюция
Пока речь шла только о структуре материи или огромности
пространства, последние достижения науки не особенно
отражались на душевном покое верующих. Связь сенсационных
открытий неизмеримого и мельчайшего с евангельской догмой была
не столь непосредственна, чтобы сразу дать о себе знать. Совсем
другое дело — случай с «1уманизацией». Здесь человеческая судьба
вдруг оказалась почти безгранично расширенной новым
подразделением или, лучше сказать, еще одним измерением, о которых
ничего явно не сказано в Евангелии!. До сих пор верующий учился
думать, действовать, страшиться, благоговеть в размерах своей
индивидуальной жизни и смерти. Как сможет он, как будет, не
разрывая традиционных рамок, расширять свою веру, свое
упование, свое милосердие по мерке земного устройства,
предназначенного длиться миллионы лет?..
Диспропорция между крохотным человечеством наших
катехизисов и великим человечеством, о котором говорит нам
наука, и диспропорция между реальными чаяниями,
тревогами, ответственностью последующего существования —
выражаются ли они в светской работе или в религиозном
трактате... Глубокий источник чувства беспокойства, нависшего
сегодня над столькими христианскими умами, не нужно
искать не в чем ином, как в этом несоответствии, ощутимом
более или менее явственно. В противоположность расхожему
мнению, не научное открытие низкого человеческого
происхождения смущает сегодня сердца и должно бы, вследствие
этого, превыше всего занимать наших современных
апологетов, а скорее уж открытие, столь же научное,
необыкновенного человеческого будущего.
1 Иисус возвестил об этом: «Еще многое имею сказать вам, но вы
теперь не можете вместить. Когда же приидет он, Дух Истины, то
наставит вас на всякую истину...» Ин 16, 12—13. — Примеч. фр. изд.
502
Пьер Тейяр де Шарден
Так как же технически ставится вопрос для богословия?
В целом можно утверждать, что уже виден триумфальный
выход из кризиса выравнивания, который мы сейчас
переживаем. Логически завершенные научные перспективы
гуманизации предопределяют существование на вершине
антропогенеза последнего центра или очага личностности и сознания,
необходимого для направления и синтезирования
исторического становления Духа. А не является ли эта «точка Омега»
(как я ее назвал) идеальным местом, откуда и надлежит сиять
Христу, которому мы поклоняемся, Христу, сверхприродная
власть которого удваивается, как мы знаем, физическим
могуществом, господствующим над природными сферами мира?
«In quo omnia constant»1. Воистину необычайная встреча
свидетельств веры и действий разума! То, что казалось угрозой,
становится чудесным подтверждением. В результате, вовсе не
входя во взаимное противоречие с христианской догмой,
огромные расширения человека в природе (при условии их
углубления) придадут традиционной Христологии
дополнительную актуальность и жизненную силу.
Но здесь возникает существенная трудность — как раз в
том пункте, над которым хотят хорошенько поразмыслить и
профессионалы, к которым я обращаюсь.
Точка Омега науки и Христос откровения совпадают
материально в своей природе «универсальных Центров» — я только
что об этом говорил. Но можно ли их в самом деле
уподобить друг другу формально, в их образе действия? С одной
стороны, специфическая функция Омеги — стягивать к Себе
сознательные частицы Вселенной для их сверх-синтеза. С
другой стороны, Христова функция (традиционно) состоит главным
образом в возвышении, искуплении, спасении человека от
бездны. Здесь — спасение посредством полученного прощения.
Там — завершение путем состоявшегося творения. Здесь —
выкуп. Там — становление. Наложимы ли друг на друга эти два
1 См. примеч. 2 к с. 29. — Примеч. пер.
Христос эволюции
503
воззрения для мысли и действия? Иными словами, можно ли
без искажения христианской позиции перейти от понятия
«гуманизации путем Искупления» к понятию «гуманизации путем
эволюции»?
Вот, если я не ошибаюсь, сердцевина современной
религиозной проблемы и, быть может, отправная точка нового
богословия.
3. Наличие богословского развития.
Творческий лик Искупления
Последующее изложение я хотел бы предварить одним
замечанием.
Очевидно и общеизвестно, что в истории Церкви
происходит постоянное совершенствование догматических и
моральных воззрений благодаря проявлению и включению тех
элементов, которые, возникнув как вспомогательные,
постепенно становятся существенными или даже решающими.
Анализ акта веры показывает, что интеллектуальный
механизм обращения, в котором некогда доминировало понятие
чуда, сегодня объясняется главным образом игрой таких
более общих и менее силлогистических факторов, как
удивительная связность, дарованная Откровением всей системе
нашей мысли и нашего действия. В сексуальной области
теория брака, сосредоточенная в былые времена на
обязанности продолжения рода, теперь отводит все больше места
взаимному духовному восполнению супругов. В правовой сфере
интерес моралистов, поглощенный вплоть до настоящего
момента скорее проблемами индивидуального права, все
явственнее перемещается в сторону обязанностей коллективной и
социальной природы. И в этих, и в других случаях содержание
богословия развивается путем не прибавления или вычитания,
504
Пьер Тейяр де Шарден
а относительного усиления или смягчения его черт, что
всякий раз приводит к «выравниванию» понятия или
положения более высокой степени обобщения.
Вернемся к занимающему нас частному вопросу.
В догмате Искупления христианскую мысль и благочестие
до сегодняшнего дня поглощала (по понятным историческим
причинам) главным образом идея искупительного возмещения.
Христос понимался главным образом как Агнец, взявший на
Себя бремя грехов мира, а мир — главным образом как падшая
масса. Но с самого начала картина включала еще и элемент (на
этот раз позитивный) восстановления или воссоздания.
Новые небеса, новая Земля: таковы были, даже для Августина,
плод и цена Крестной жертвы.
Могут ли — и более того, не происходит ли уже на деле —
позитивный и негативный элементы Христова воздействия
(в соответствии с вышеизложенным механизмом эволюции
догм) поменяться их взаимной ценностью или далее их
природным порядком в глазах и сердцах верных, ведомых
Духом Божиим?
Под давлением событий и реалий сегодняшнего дня
осязаемый мир и его продолжения, несомненно, обретают ныне
для учеников Евангелия растущий интерес. Отсюда «гуманист-
ское» обновление в религии, которое, не отвергая теневых
сторон творения, предпочитает все же славить его светлый лик.
Сегодня в нашем присутствии и при нашем участии
совершается непреодолимый восход христианского оптимизма.
Как же этот оптимизм влияет на наше благочестие?
Прежде всего Христос все более и более притягивает нас к Себе как
Путе-водитель и как Царь, так же как Искупитель мира.
Функции оживления и, конечно же, очищения, хотя и считаются
еше независимыми, но уже видятся нашему сердцу как экви-
поллентные и сопряженные.
Но и это промежуточное положение вот-вот останется
позади.
Христос эволюции
505
Обратимся к подрастающей христианской молодежи.
Обратимся к самим себе. Может быть, обновленная Христоло-
гия, где Искупление спасающим действием Слова (всецело
разделяемое) отойдет на второй план («in ordine naturae»1),
станет источником расцвета, религиозного порыва, которого мы
все более или менее осознанно ищем и ждем? «Primario»2,
завершение творения в Божественном единении, для чего,
«secundario»3, устранение дурных сил возврата и дисперсии.
Уже не искупление сначала, а в довершение восстановление, —
но сначала создание (или вос-создание), и ради него
(неизбежно, но попутно) борьба со злом и плата за него. Не в таком
ли новом порядке неодолимо выстраиваются прежние
движущие силы нашей веры?
Под таким неожиданным углом зрения представляется
возможным искомое нами преобразование, или переход между
Искуплением и эволюцией.
Крещение, в котором очищение становится подчиненным
тотальному Божественному действию восстановления мира.
Крест, символизирующий восхождение творения
посредством усилия, а не только искупленный грех.
Кровь, которая не только пролита, но еще и струится по
жилам и животворит.
Агнец Божий, несущий вместе с бременем грехов бремя
поступательного движения мира.
Идея Прощения и Жертвы, обогащаясь в самой себе,
перерастает в идею Свершения и Победы.
Иными словами, Христос Искупитель, чей страдающий лик
отнюдь не тускнеет, завершается в динамической полноте ХРИСТА
ЭВОЛЮЦИИ.
Вот такая перспектива восходит на нашем горизонте.
1 Естественным путем (лат.). — Примеч. пер.
2 Во-первых (лат.). — Примеч. пер.
3 Во-вторых (лат.). — Примеч. пер.
506
Пьер Тейяр де Шарден
Заключительное замечание
Очевидно, мне не подобает (а в действительности не
подобает никому) с уверенностью предсказывать, докуда
продвинется завтрашнее христианство на этом, отныне
открытом пути.
Мой разум все же видит одну возможность, на ней я и
хотел бы настоять в заключение.
Какой бы божественной и бессмертной ни была Церковь,
ей не удастся полностью избежать общей для любых
организмов необходимости периодически омолаживаться.
Юношеская фаза экспансии завершается ослаблением и
прекращением всякого роста. И причину спада, на который жалуются
энциклики, говорящие, как в наше время «охлаждается вера»,
бессмысленно искать в чем-то другом. Дело в том, что
христианство существует уже две тысячи лет, стало быть, и для него
(как и для любой другой физической реальности) наступил
момент обязательного омоложения путем вливания новых
элементов.
Где же искать начала этого омоложения?
На мой взгляд — в только что открытых пламенеющих
источниках «гуманизации».
Неуклонное восхождение человечества на небосклон
современной мысли не переставало в течение целого века
занимать и беспокоить защитников религии. Они все время
оспаривали реальность или пытались притушить сияние этой новой
звезды, в которой видели соперницу Бога.
Если я не заблуждаюсь, значение этого феномена
совершенно иное, а следовательно, и мы должны совершенно
иначе строить с ним свои отношения.
Человеческий прогресс и Царство Божие не только, я
бы сказал, не противоречат друг другу — эти две
притягательные силы могут взаимно выравниваться, не повреждая
друг друга, — но их иерархизированное совпадение вот-вот
Христос эволюции
507
станет источником христианского возрождения,
биологический час которого, по-видимому, уже пробил.
Если в единой Вселенной вера в мир и вера во Христа,
составленные вместе, окажутся примиримыми или даже
слагаемыми друг с другом, то это уже немало. Но мы вправе
рассчитывать и надеяться на нечто большее.
Не в том ли будет состоять назревающее великое событие,
которому мы должны помочь, что оба эти духовные течения,
вскормленные, усиленные, оплодотворенные друг другом,
своим синтезом вытолкнут христианство в новую сферу — ту
самую, где, соединив в Себе энергии неба и Земли, Искупитель
в согласии с нашей верой сверхприродно помещается в тот
самый очаг, куда в согласии с нашей наукой естественным
образом сходятся лучи эволюции?
Приложение
Первородный грех и эволюция
Из глубины размышлений о возможных
взаимоотношениях между христианским Спасением и человеческим
прогрессом, очевидно, заново встает раздражающая, но неизбежная
проблема взаимоотношений между первородным грехом и
эволюцией.
По этому деликатному вопросу я недвусмысленно заявляю
еще раз, что не пытаюсь ни в чем предвосхитить решения
Церкви или повлиять на них. Но мне кажется существенным
задержать внимание богословов на двух моментах, мимо
которых уже нельзя пройти.
1) Во-первых, по целому ряду причин (и научных, и
догматических) сегодня уже не представляется возможным
рассматривать первородный грех как простое звено в цепи исто-
508
Пьер Тейяр де Шарден
рических фактов. Будь то рассмотрение уже признанной
наукой органической однородности физической Вселенной или
размышления о заданных вероучением космических
масштабов Искупления — в обоих случаях напрашивается один и тот
же вывод. Чтобы удовлетворять одновременно опытным
данным и требованиям веры, грехопадение не может быть
локализовано ни в определенном моменте времени, ни в
определенном месте. Оно не вписано в наше прошлое как частное
«событие». Но, выходя за пределы (и принимая вид всеобшего
искривления) времени и пространства, оно «определяет» саму
среду, в недрах которой разворачивается вся полнота нашего
опыта1.
Оно представляется не как серия элементов, но как
сторона или глобальная модальность эволюции.
2) Во-вторых, достаточно очевидно, что происхождение зла
во Вселенной с эволюционирующей структурой не вызывает
уже таких трудностей (и уже не требует таких объяснений),
как в статичной, изначально совершенной Вселенной.
Отныне разуму не нужно больше подозревать и искать «виновного».
Разве физические и моральные возмущения не зарождаются
спонтанно в организующейся системе все то время, пока указанная
система совершенно не организуется? «Necessarium est ut scandala
eveniant»2. С этой точки зрения первородный грех в его
космической основе (в противном случае — в его исторической
актуализации у первых людей) смешивается с самим механизмом
творения, где представляет действие негативных сил
«контрэволюции».
Не рискну предсказывать, как эти перспективы однажды,
несомненно, отзовутся (наполнив его смыслом и расширив)
1 «Так или иначе, грех (моральное зло) все же появился, поскольку
он неизбежно появился на уровне человека (по статистической
необходимости, в «популяции»), и это появление может рассматриваться как
«заражение» человеческой «филы»; вот почему каждый новый смертный
должен быть крещен...» (Письмо отца Тейяра, 19 июня 1953 г. См.: «Vues
Ardentes», p. 112). — Примеч. фр. изд.
2 См. примеч. 2 к с. 54. В «Божественной среде» Тейяр де Шарден
дает точную цитату из Вульгаты. — Примеч. пер.
Христос эволюции
509
на нашем сегодняшнем представлении о первородном грехе1.
Но весьма примечательно (и даже «воодушевляет»), что уже
можно заметить следующее:
«Каким бы ни был шаг вперед, на который отважится
христианская мысль, можно утверждать, что он произойдет в
сторону более тесной органической связи (одновременно в со-
развитии и в соединении) между силами смерти и силами жизни
внутри движущейся Вселенной — то есть в конечном счете
между Искуплением и эволюцией».
Пекин, 8 октября 1942
1 Условия, предъявляемые отныне к первородному греху:
1) он должен возвращать максимального Христа,
2) он должен допускать и распространять максимальную «активацию». —
Примеч. автора.
ВВЕДЕНИЕ
В ХРИСТИАНСКУЮ
ЖИЗНЬ
Introduction a la vie Chretienne
Перевод с французского
3. А. Масленниковой
Введение в христианство1
I. Сущность христианства. «Личностная Вселенная».
II. Достоверность христианства. Христианство и
эволюция.
III. Сильные и якобы слабые стороны христианства.
Обзор.
1. Троица. 2. Божественность исторического Христа.
3. Откровение. 4. Чудеса. 5. Первородный грех и
Искупление. 6. Ад. 7. Евхаристия. 8. Католицизм и
христианство. 9. Христианская святость.
Заключение. Христианство и пантеизм.
I, Сущность христианства,
«Личностная Вселенная»
С реалистической и биологической точки зрения, которую
вполне разделяет католическое вероучение, Вселенная
представляет собой: 1) медленный, все усиливающий личное
начало, процесс соединения в Боге бесчисленных душ,
отличающихся от Бога, но связанных с Ним; 2) путем включения во
Христа (воплощенного Бога); 3) в ходе созидания
коллективного, гуманно-христианского единства (Церкви).
«Когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится
Покорившему Ему, да будет Бог все во всем» (1 Кор 15, 28).
1 Здесь о. Тейяр поместил иное название, отличающееся от первого. —
Примеч. фр. изд.
33 Феномен человека
514
Пьер Тейяр де Шарден
Из этого следует, что для выработки христианской
позиции необходима тройная вера:
1) вера в личностность (наделяющую личным началом) Бога,
центр мира;
2) вера в Божественность исторического Христа (не
только пророка и совершенного человека, но предмет любви и
поклонения);
3) вера в реальность филы Церкви, в которой и вокруг
которой Христос продолжает становление в мире всей полноты
Своей Личности.
Вне указанных трех основных положений все остальное в
христианском вероучении представляет собой, в сущности,
лишь второстепенное дополнение и разъяснение
(историческое, богословское и обрядовое).
Мы постараемся сейчас показать, насколько эта тройная
вера, которую нередко считают устаревшей, на деле
соответствует самым характерным взглядам и устремлениям
современного мира. Но прежде чем коснуться этого важного
вопроса, надо упомянуть другие положения, которые, вытекая
непосредственно из основной христианской установки, также
оказывают решительное воздействие на всю структуру
христианского вероучения. Вот эти положения:
1) Примат христианской любви. Поскольку структура
христианской Вселенной состоит из соединения элементарных
личностей в Личности высшей (т. е. Бога), то главная и
конечная энергия всей системы может быть лишь влечением
личности к личности, т. е. любовью. Божия любовь к миру, к
каждой частице мира, так же как любовь элементов мира друг к
другу и к Богу, является, следовательно, не побочным
следствием процесса творения, но его рабочим принципом и
главной движущей силой,
2) Органическая природа Благодати. Под объединяющим
воздействием Божественной любви духовные элементы мира
(«души») достигают состояния высшей жизни. Они «сверх-оче-
ловечиваются». Следовательно, состояние единения с Богом
есть нечто несравненно большее, чем простое формальное
Введение в христианскую жизнь
515
оправдание, связанное с внешним возрастанием
Божественного благоволения. С христианской, католической и
реалистической точки зрения благодать представляет собой
физическое сверх-творение. Она заставляет нас подниматься на
следующую ступень космической эволюции. Иначе говоря, ее
природа — собственно биологического порядка. Это, как мы
увидим далее, оказывается приложимым к теории
Евхаристии, а в более общем смысле — ко всем таинствам.
3) Непогрешимость Церкви. Это свойство часто
неправильно понимается, как если бы оно обозначало притязание
приписать некой человеческой группировке качество, чудовищно
не соответствующее медленной и колеблющейся работе
нашего разума. На деле же непогрешимость Церкви означает, что в
своем качестве живого организма христианская группа
содержит в себе в высшей степени таинственный разум и
возможности, позволяющие ей находить среди бесчисленных
нащупываний свой путь к зрелости и завершенности. Иначе говоря,
это попросту значит, что Церковь представляет собой
поразительно живую «филу». Следовательно, если католики
помещают постоянный очаг этой родовой непогрешимости в Соборах
или же, еще более сосредотачивая христианское сознание, в
Папе (формулирующем и выражающем не свои собственные
идеи, но мысль Церкви), значит, они поступают в высшей
степени сообразно с великим законом возрастания разума,
господствующим во всей биологической эволюции.
II. Достоверность христианства.
Христианство и эволюция
Первым обращениям в христианство, по-видимому,
значительно способствовали чудеса, сопровождавшие проповедь
Евангелия. Что бы ни думали о роли чуда в христианском
обиходе (см. ниже), нельзя отрицать, что сегодня наша мысль не
33*
516
Пьер Тейяр де Шарден
решается поставить в зависимость от него свое присоединение
к вере. Нашим критерием, окончательно определяющим
истинность той или иной религии, может быть только
способность этой религии придать общий смысл открывающейся нам
Вселенной.
Если существует «истинная» религия, то она должна, как
мы думаем, узнаваться не по великолепию какого-либо
отдельного поразительного события, а по тому, что под ее
влиянием и в ее свете мир в целом обретает предельную ясность
для нашего разума и предельный интерес для нашей
потребности к действию.
С этой точки зрения важно со всей объективностью
исследовать, как именно взаимодействуют в настоящее время
традиционная христианская вера в Христа и молодая
современная вера в эволюцию. Можно считать, что нашему поколению
Вселенная окончательно и навсегда открылась как
органическое целое, постоянно продвигающееся к возрастанию
свободы и личного начала. Из этого следует, что единственной
религией, которую человечество отныне желает и может
признавать, может быть лишь та, которая способна
обосновать, вобрать в себя и одухотворить космический прогресс в
том виде, в каком он предстает в ходе восхождения
человечества. Имеет ли христианство достаточно материала, чтобы быть
единственной религией прогресса, чаемой сегодня миром? От
ответа на этот вопрос целиком зависит, способно ли оно
привлекать и обращать наши души.
Как же обстоит дело в настоящее время?
Нельзя отрицать, что Церковь сначала с беспокойством
наблюдала за ходом неуклонного изменения перспективы,
которое начиная с XVIII века (и даже со времени
Возрождения) постепенно заменяло вполне очерченный,
центрированный и уравновешенный космос древних безмерной
непрерывно развивающейся Вселенной в пространстве, времени
и множественности. Но в наши дни многие предубеждения
Введение в христианскую жизнь
517
повержены, и даже самые правоверные христиане замечают
три явления:
1) Прежде всего с их точки зрения основного видения мира
оказывается, что эволюционизм и христианство, в
сущности, совпадают. С одной стороны, современный
эволюционизм перестал быть материалистическим и
детерминистическим по своей направленности и содержанию. Самые
авторитетные ученые (Холдейн, Дж. Хаксли и др.) считают,
что Вселенная, как показывают новые факты, движется к
высшим состояниям сознания и духовности в точном
соответствии с христианским мировоззрением. А с другой
стороны, христианство, которое благодаря достижениям
современной мысли стало более восприимчивым, признало наконец
тот факт, что три его главные олицетворенные тайны есть в
действительности не что иное, как три стороны одного и
того же процесса (христогенеза), рассматриваемого с точки
зрения или его движущего начала (Творения), или его
объединяющего механизма (Воплощения), или же его
возвышающего усилия (Искупления)1 . А это вводит нас в самые
недра эволюции.
2) Во-вторых, если рассматривать соответствующие
проявления их эволюционирующего персонализма, то
обнаруживается, что эволюционизм и христианство нуждаются друг в
друге для того, чтобы друг друга поддерживать и завершать. С
одной стороны (на это не обращают достаточного внимания),
нельзя представить себе христианского всемирного Христа без
того, чтобы Вселенная, функция которой состоит в том, чтобы
собраться в Нем, не обладала бы (в силу некой
эволюционирующей структуры) естественным центром конвергенции,
откуда Слово могло бы, воплотившись в нем, действовать и
влиять на всю Вселенную. С другой стороны, если бы некий
Всемирный Христос не проявил Себя положительно и
конкретно в ходе эволюции, как ее понимает в настоящее время
1 См. ниже: «Первородный грех и Искупление». — Примеч. автора.
518
Пьер Тейяр де Шарден
современная мысль, то эта эволюция осталась бы туманной и
неопределенной, и у нас не было бы стимула безоговорочно
предаться ее устремлениям и требованиям. Можно сказать, что
эволюция спасает Христа (делая Его возможным) и в то же
время Христос спасает эволюцию (делая ее конкретной и
желанной).
3) В-третьих, как следствие первого и второго
положений, рассматриваемые с точки зрения их дополнительной
ценности, эволюционизм и христианство нуждаются лишь
во взаимном оплодотворении и синтезировании. Будучи
разобщены, эти два великих психологических течения,
владеющие сегодня миром, — я имею в виду страсть Земли к
созиданию и страсть Неба к свершению — прозябают и
являются источником бесчисленных конфликтов в душе
каждого из нас. Зато какой произойдет прилив энергии, если
Христос займет подобающее Ему (в силу самых
богословских Его свойств) место во главе движущейся Вселенной, и
совершится соединение мистики человеческого прогресса с
мистикой любви!
Действительно, отнюдь не противореча современным
устремлениям к будущему, христианская вера, напротив,
предстает как единственная установка, при которой ум,
захваченный покорением мира, мог бы найти полное и безусловное
обоснование для своих убеждений.
Во всем мире только христианин, поскольку ему дана власть
поместить не только неопределенное и холодное Нечто, но
теплого и определенного Кого-то на вершину пространства-
времени, оказывается в состоянии верить в эволюцию до
конца и (что еще важнее в качестве психологического феномена)
предаваться с любовью эволюции (не только наделяющей, но и
нацеленной личностью).
По самой своей структуре христианство есть религия, в
точности скроенная по мерке Земли, проснувшейся для
ощущения своего органического единства и развития.
Введение в христианскую жизнь
519
В этом в конечном счете главное доказательство его
истинности, тайна его притягательности и гарантия
жизненности, которая может только возрастать по мере того, как люди
все более будут осознавать свою человеческую природу.
111. Сильные и якобы слабые
стороны христианства. Обзор
Уяснив сущность христианского вероучения и признав его
соответствие современным религиозным устремлениям, будет
небесполезно обозреть и рассмотреть в этом свете ряд
догматических вопросов, особенно важных или же представляющих
трудности для понимания: одни потому, что они по праву
особенно выделяются своим значением, другие — с целью
рассеять некоторые неясности, которые их затемняют или
искажают в наших глазах; и те и другие — потому что они занимают
надлежащее им функциональное место в рамках
христианского «супер-эволюционизма».
1. Троица
Для «сегодняшнего» ума понятие о Боге в трех Лицах
кажется несколько сложным, странным и излишним («Три лица
в Боге? К чему это?..»). И это впечатление может усиливаться
из-за того, что некоторые верующие из потребности обновить
свое благочестие маловразумительным образом отделяют в
своем поклонении то Троицу от Христа, то Христа от Его Отца и
от Его Духа. На деле же правильно понятая концепция
Троицы только подкрепляет нашу идею единственности Бога,
соотнеся с ней структуру (или, лучше сказать, структурную,
конструктивную природу), которая для нас есть признак всякого
истинного и живого единства. Если бы Бог не был «тройствен-
520
Пьер Тейяр де Шарден
ным» (т. е. если бы Он не противопоставлялся внутренне Сам
Себе), то мы не могли бы понять, как Он может существовать
сам по себе, независимо от какого-либо мира вокруг Себя и
вне взаимодействия с ним; не будь Он тройственным, мы
опять-таки не могли бы представить себе, чтобы Он мог
творить (следовательно, воплощаться), не погружаясь целиком
в мир, который Он воздвигает. С этой точки зрения
тройственная природа Бога представляет собой концепцию,
связанную с самыми современными религиозными
потребностями. И она раскрывается как важное условие свойственной
Богу способности быть личной (и, несмотря на
Воплощение, трансцендентной) вершиной Вселенной, находящейся
в процессе персонализации.
2. Божественность исторического Христа
Идея всеобщего Христа, в Котором развивается и
кульминирует, не поглощаясь и не смешиваясь, все множество
образующих мир отдельных созданий, весьма привлекательна, как
я показал, для нашей современной мысли. Гораздо труднее,
оказывается, допустить, что этот космический Христос мог в
какой-то момент истории поместиться, приняв человеческий
облик, во времени и пространстве. Чтобы хотя бы косвенно
преодолеть это отталкивание, порождаемое ощущаемым нами
как бы несоответствием между всемирным Христом и
Иисусом-человеком, мы должны сказать следующее:
1) Мы, возможно, можем абстрактно мечтать о
всемирном Христе, которому и впредь удавалось бы
самостоятельно удерживаться в христианском сознании без опоры в
качестве ядра человекобога, все более и более теряющегося и
со все большим трудом «удостоверяемого» в сгущающемся
тумане прошлого. Но фактически ничем не доказывается,
что такое представление соответствует биологической при-
Введение в христианскую жизнь
521
роде вещей. Для Бога воплотиться в эволюционирующем
мире значит в нем родиться. А как можно родиться в нем,
если не от человека?
2) Конкретно и исторически представляется бесспорным,
что живое всепобеждающее представление о всемирном
Христе возникло и выросло в христианском сознании начиная с
Иисуса-человека, которого признают в качестве Бога и
поклоняются Ему как Богу. Еще сегодня отказаться от
историчности Христа (т. е. Божественности исторического Христа)
значило бы мгновенно предать небытию всю мистическую
энергию, накопленную за две тысячи лет в христианской филе.
Христос, рожденный от Девы, и Христос воскресший — оба
образуют нераздельное целое.
В виду этого фактического положения вещей для
современного верующего, по-видимому, возможна законная и
«успокоительная» позиция, которую можно сформулировать
следующим образом: «Со всеми оговорками в адрес зачастую
недостаточно критических попыток благочестивых авторов
описать психологию Богочеловека, я верю в Божественность
Вифлеемского Младенца в той мере и в той форме, в какой
исторически и биологически Он включен в реальность всемирного
Христа, к Которому с большей непосредственностью
обращается моя вера и мое поклонение».
3. Откровение
Допустив, что Бог обладает личностью, уже не только не
затруднительно признать возможность и даже
теоретическую вероятность откровения, т. е. отражения Бога в нашем
сознании, но, напротив, оно оказывается в высшей степени
соответствующим природе вещей. Во Вселенной отношения
между его частями повсюду соответствуют их структуре:
материальные частицы взаимодействуют с материальными,
живые — с живыми, личностные — с мыслящими существа-
522
Пьер Тейяр де Шарден
ми. Поскольку человек обладает личностью, Бог-Личность
должен влиять на него в форме личности, т. е. интеллектуально и
эмоционально; иначе говоря, Он должен с ним «говорить».
Для разума присутствие не может быть немым.
Сложнее 1) установить историческую реальность этого
воздействия и этого «слова» и 2) объяснить его психологический
механизм.
В этих двух вопросах у теоретиков христианства отнюдь
нет согласия между собой. Несомненно, по крайней мере, по-
видимому, то, что (даже в случае Христа, Который для того,
чтобы говорить с нами, должен был стать человеком) Бог
открывается нам не извне, как постороннее лицо, а изнутри1,
стимулируя, возбуждая и обогащая поток человеческой
психики2, и звук Его голоса узнается главным образом по полноте
и ясности, которые Он вносит в наше индивидуальное и
коллективное бытие.
И это подводит нас к более подробному рассмотрению
проблемы «чуда».
4. Чудеса
Я говорил уже об этом. Тогда как в старой апологетике
чудо играло главную роль, потому что предполагалось, что
именно оно служит Божественной печатью, удостоверяющей
подлинность слова апостолов и пророков, в наши дни оно
постепенно несколько теряет свое влияние на человеческое
мышление по двум следующим причинам:
1 Т.е. эволюционно. Будучи правильно применен, этот основной
принцип, заключающийся в том, что во всех областях (творении, искуплении,
откровении, освящении...) Бог действует только эволюционным путем;
этот принцип, повторяю, мне кажется необходимым и достаточным,
чтобы модернизировать и влить новые силы во все христианское
вероучение. — Примеч. автора.
2 Т.е. путем управляемого построения (сверх-построения)
элементов (идей и тенденций), предсуществующих у «боговдохно венного
автора». — Примеч. автора.
Введение в христианскую жизнь
523
1) С одной стороны, некоторые чудеса, ранее
бесхитростно принимавшиеся как бесспорные, рискуют теперь вызвать
большие затруднения, поскольку их могут счесть, как сказал
бы святой Фома, не только превышающими возможности
природы, но и идущими против нее.
2) С другой стороны, некоторые чудеса, которые ранее
казались явным доказательством Божественного
вмешательства (такие, например, как исцеление), не кажутся нам
сегодня столь уж очевидными, ибо мы начинаем
догадываться, что органические зависимости, представляющиеся
обоснованными, привычными и подчиненными контролю
жизни, более, нежели мы думаем, подвластны воздействиям
«души».
В силу этих двух причин христианское чудо (т. е.
проявление личного воздействия Бога в христианстве) вполне
естественно стремится переместиться в нашем представлении из
области «частных чудес» в область ныне явной «общей
жизненной победы» веры в Иисуса. Сегодня (так же, как и вчера,
конечно, но более явственно) способность христианства
уравновешивать, направлять, воодушевлять и обогащать
человеческую эволюцию (антропогенез) заставляет нас, несомненно,
ощущать и узнавать руку Божию в мире гораздо более, нежели
какое-либо отдельное сверхъестественное событие.
Тем не менее христианство не было бы христианством, если
бы мы не могли думать, пусть в общей и наивной форме, что
под воздействием Бога космический детерминизм и
космическая случайность смягчаются, обретая конечную цель, и
одухотворяются вокруг нас в меру нашего единения с Богом и
нашей молитвы. Но каковы бы ни были наши внутренние
свидетельства (гораздо более надежные, возможно, чем всякие
рассуждения) по этому поводу, следует признать, что
объективность таких частных или общих вмешательств Провидения
в нашу жизнь обусловливается скорее личной интуицией, чем
является доказуемой.
524
Пьер Тейяр де Шарден
В конечном счете нужно всегда помнить, что мы не могли
бы распознать действие и голос Бога в мире, если бы не
особая чувствительность глаз и ушей нашей души («благодать»),
т. е. если бы не особого рода чувство или сверх-чувство,
существование которого, заметим (если единение с Богом
действительно соответствует некой высшей ступени жизни), вполне
согласуется с законами биологии.
N.B. В раде случаев (девственность Марии, физическое
Воскресение Христа, Вознесение и т. п.) возникает впечатление,
что евангельские чудеса толкуют осязательно (наподобие
книги Бытия) то, что есть «непредставимого» в столь глубоких по
смыслу событиях, как погружение Слова в род человеческий
или как переход Христа из Его индивидуального
человеческого состояния в Его «космическое» состояние центра
эволюции. Не просто символы, но образное выражение
невыразимого. Из этого следует, что тщетно было бы подвергать
подобные образы научной критике (поскольку они не
соответствуют ничему, что могло бы быть воспроизведено
фотографически) и столь же губительно было бы их отбросить
(поскольку это означало бы изъять из христогенеза его сущность,
лежащую по ту сторону опыта).
5. Первородный грех и Искупление
Символ христианства — это Крест, и первоначальное
значение Креста есть искупление «первородного греха»,
вследствие которого человечество внезапно впало в состояние
греха, скорби и смерти.
На первый взгляд ничто так не смущает современный ум,
как это представление о падении. Ему, по-видимому,
противоречат не только палеонтология и история первобытного
общества, не нашедшие местоположения ни примитивно
представляемого земного рая, ни совершенной пары, давшей начало
Введение в христианскую жизнь
525
человечеству, но и разумный оптимизм, привыкший считать,
что человеческая эволюция движется по непрерывной
траектории. Ничто так не смущает, и, к счастью, ни в чем ином не
проявляет себя с большей очевидностью способность к
обновлению и приспособлению, свойственная христианскому роду.
В самом деле, какую форму в настоящее время принимает
в глубине души верующих идея «спасения» в результате
простого сосуществования и сопоставления веры в Искупление и
веры в эволюцию?
С одной стороны, первородный грех, если сопоставить его
с масштабами Вселенной, предстающей нам в органическом
единстве времени и пространства, все более стремится
сочетаться в недрах эволюционирующего мира (по крайней мере в
своих основах) с законом всегда возможного падения и всегда
существующего страдания. С другой стороны, в спасительном
деле Христа христианское внимание, не теряя из виду аспект
«искупления», гораздо более, нежели прежде,
сосредотачивается на аспекте «исправления и созидания».
По этой двойной причине я не думаю, что ошибусь, если
скажу, что медленно, но верно происходит духовная
трансформация, в ходе которой страждущий Христос, не
переставая быть «Тем, Кто несет грехи мира», и именно в этом
качестве, все более и более будет становиться для верующих «Тем,
Кто несет и поддерживает бремя эволюционирующего мира».
В наших глазах, в наших сердцах, я уверен,
Христос-искупитель завершается и уясняется в образе Христа эволюции.
Тем самым смысл Креста расширяется и обретает по
отношению к нам движущую силу: Крест есть символ, наделенный не
только темным регрессивным смыслом, но прежде всего он
означает побеждающую и озаренную Вселенную в ее
становлении. Крест — символ прогресса и победы наперекор
заблуждениям, разочарованиям и усилиям; поистине, только Крест
мы могли бы честно, гордо и убежденно предъявить для
поклонения миру, осознавшему, чем он был вчера и что ждет его
завтра.
526
Пьер Тейяр де Шарден
б. Ад
Существование ада, наряду с тайной Креста, является
одним из самых смущающих и наиболее критикуемых аспектов
христианской веры. Но в сущности нет ничего более
соответствующего представлению об эволюционирующей Вселенной,
чем это учение. Всякая эволюция (в пределах нашего опыта)
влечет за собой отбор и отбрасывание. Поэтому мы не можем
представить себе во всей полноте процесс объединения мира в
Боге, не отведя места (юридически, если не фактически) тому,
что по каким-либо причинам избежало бы этого
благотворного процесса. Может ли быть стопроцентно успешным дело
спасения человечества, в котором и состоит творение?
Христианское вероучение окончательно не отвечает ни да, ни нет
на этот вопрос. Но оно напоминает нам о том, что потери
возможны и что в этом случае «отверженные» элементы
окажутся навсегда устраненными, т. е. отброшенными к
антиподам Бога.
С этой точки зрения допущение существования ада
означает попросту отрицательного рода утверждение, что человек
по физическим и органическим причинам может обрести
счастье и полноту завершенности, только отдаваясь увлекающему
его движению к конечной цели своей эволюции. Высшая жизнь
(т. е. полное сознание всего во всем) или высшая смерть (т. е.
сознание, бесконечно разобщенное с самим собой). Все или
ничего. Вот выбор, перед которым нас ставит существование
и который выражает идея ада. Кто осмелится сказать, что это
условие не соответствует тому, что мы знаем, и всему тому,
что мы предчувствуем? И кто, главное, осмелится сказать, что
он не делает чести значимости жизни и человеческому
достоинству?
Признав это, не будем пытаться идти дальше, т. е.
постараемся не увлекаться ложными представлениями и
воображением. Приходится снова и снова повторять, что мы ничего не
знаем об аде, и он имеет смысл только в той мере, в какой он
Введение в христианскую жизнь
527
занимает в наших представлениях место, противоположное
Небу, как полное противопоставление Богу. Иначе говоря, мы
можем дать ему только отрицательное определение по
отношению к Небу, которым оно не является. Всякая попытка
конкретизировать и описать ад как таковой, как замкнутое целое,
может привести нас (и такие случаи нередки) к абсурдным и
отвратительным выводам.
В целом ад есть «косвенная» реальность, которую мы
должны постоянно ощущать, но которую и вредно и
невозможно видеть и рассматривать в лицо, точно так же, как
альпинист непрестанно ощущает под собой пропасть, но
главный его подвиг и победа состоят в том, чтобы
повернуться к ней спиной.
Не стану утверждать, что излагаемые здесь взгляды уже
общеприняты среди теоретиков христианского вероучения. Но,
во всяком случае, они получают распространение и
принимаются на практике верующими, И именно им, следовательно,
скорее всего предстоит выразить живую истинную веру
завтрашнего дня.
7. Евхаристия
С реалистической точки зрения, характерной для
католического христианства, таинства не есть только символический
обряд. В той жизненной сфере личного единения с Богом,
которую они представляют, они действуют биологически. Нигде
эта идея органического действия таинств не выступает с такой
ясностью, как в Евхаристии (Литургия и Причастие).
Читая катехизисы, можно подумать, что все таинства
одинаково важны и что Евхаристия есть такое же таинство, как и
все остальные. В действительности Евхаристия занимает
особое место среди таинств. Она — первое из таинств, или,
точнее, она единственное таинство, которому подчинены все
другие, по той причине, что прямо через нее проходит ось
Воплощения, т. е. творения.
528
Пьер Тейяр де Шарден
Что же в самом деле происходит с христианско-католичес-
кой точки зрения в тот момент, когда мы причащаемся?
В первую очередь, мы мгновенно лично вступаем в
физиологический контакт с ассимилирующей силой воплощенного
Слова. Но это не все. Этот частный контакт, скажем, наше л-ое
причастие не следует оторванно и само по себе за всеми п
причастиями, которые были у нас ранее; оно органически
соединяется с ними в единое духовное движение, проходящее
через всю нашу жизнь. Все причастия за всю нашу жизнь есть
на деле не что иное, как последовательные мгновения или
эпизоды единого причастия, т. е. одного и того же процесса
христианизации.
Но это еще не все.
То, что верно для меня, верно и для всех других христиан,
в прошлом и будущем; и к тому же все эти христиане (мы
знаем это разумом и верой) составляют в человечестве и в Боге
одно целое, органически связанное в общей сверх-жизни.
Следовательно, если все мои собственные причастия образуют одно
большое причастие, то все причастия всех людей всех времен,
взятые вместе, тоже образуют в сумме одно, еще более
огромное причастие, совершающееся на протяжении истории
человечества. А это означает, что Евхаристия, рассматриваемая в
своем общем действии, есть не что иное, как выражение и
проявление Божественной объединяющей силы, прилагаемой
отдельно к каждому духовному атому Вселенной.
Короче, приобщаться евхаристически к Христу значит
неизбежно и ipso facto1 включаться все больше и больше в хрис-
тогенез, который сам есть не что иное (и в этом, как мы
видели, корень христианской веры), как душа всеобщего
космогенеза.
Для христианина, который понял эту глубокую взаимосвязь
и в то же время проникся ощущением органического единства
мира, причастие не есть отдельный, местный, частный акт.
Приобщаясь к Жертве, такой христианин чувствует, что при-
1 См. примеч. 1 к с. 331 — Примеч. ред.
Введение в христианскую жизнь
529
касается к самому сердцу эволюции. И наоборот, он
понимает, что для того чтобы прикоснуться к сердцу Жертвы, ему
надо приобщиться, принимая и осуществляя всю свою жизнь,
ко всей поверхности и глубине, ко всему телу
эволюционирующего мира.
Таинство нашей жизни, подчиненной и покоренной в ее
индивидуальных особенностях, и в равной мере в ее
космических масштабах!
«Сверх- Причастие»...
8. Католицизм и христианство
Часто христиане других исповеданий упрекают католиков
в том, что они хотят монополизировать Христа для себя, —
как будто помимо католицизма нет истинной религии. После
того, что было сказано ранее о живой и эволюционирующей
природе христианской веры, нетрудно понять, что это
отстаиваемое Римской церковью исключительное право быть
единственным подлинным выражением христианства не есть
беспочвенное притязание, а отвечает неизбежной органической
потребности.
Мы с самого начала напоминали об этом в общих
выражениях; и анализ ряда догматических вопросов, в настоящее время
находящихся еще в стадии «эволюции», позволил наМ
Проверить это положение в деталях, исторически. По своей
сущности христианство есть нечто гораздо большее, чем
установленная раз и навсегда данная система истин, которые надо
признавать и сохранять в их буквальном виде. Хотя оно и
основывается на исходных «откровениях», оно на деле является
духовным состоянием, претерпевающим постоянное
развитие — развитие христианского сознания по мере потребности
растущего сознания человечества. Биологически оно
функционирует как «фила». В силу биологических причин, следова-
34 Феномен человека
530
Пьер Тейяр де Шарден
тельно, оно должно иметь структуру филы, т. е. образовывать
ясную и прогрессивную систему связанных совместно
духовных элементов.
В этих условиях ясно, что во всем христианстве только
католицизм обладает такими чертами.
Вне католицизма многие отдельные лица, несомненно,
знают и любят Христа и, следовательно, соединяются с Ним
так же, и даже лучше, чем католики. Но эти отдельные
личности не объединены в единое, наделенное разумом тело,
жизненно отзывающееся как организованное целое на
совместное воздействие Христа и человечества. Они
пользуются соками ствола, не участвуя в вырабатывании и
энергичном движении соков в самой сердцевине дерева. Это
подтверждает опыт: не только по праву, но и на деле лишь в
католицизме продолжают зарождаться новые учения — и
вообще возникать новые взгляды, которые благодаря
непрекращающемуся синтезу старой веры и вновь возникающих в
человеческом сознании идей подготавливают вокруг нас
приход христианского гуманизма.
По всей видимости, если христианство действительно
предназначено, согласно его исповеданию и чувствам, стать
религией завтрашнего дня, то лишь включившись в живую и
организованную направленность римского католицизма оно может
надеяться помериться силами с великими современными
гуманитарными учениями и вобрать их в себя.
Быть католиком означает единственную возможность быть
христианином полностью и до конца.
9. Христианская святость
Все великие религии ставят себе целью возвысить
человека над материей, т. е. одухотворить его, т. е. — его «освятить».
Но в разных религиях понятие святого варьируется, точно так
же, как понятия духа и материи. Какова же христианская
позиция в этом важном вопросе?
Введение в христианскую жизнь
531
В общем, можно сказать, что христианская аскеза с
самого начала отличалась одной характерной особенностью —
заботой о сохранении в целости телесного и духовного
«человеческого состава». Тогда как в большинстве восточных религий
материя, считающаяся злом, должна постепенно
отбрасываться в ходе освящения, христианство утверждает ценность
и права плоти, которой овладело Слово и которую Оно
воскресит. Наряду с духом, Христос спасает и материю, в
которую Он погрузился. Поэтому и христианин должен
стараться не уничтожить свое тело, а освятить и возвысить его.
В чем же именно состоит это возвышение?
На этот счет Церковь, по-видимому, в соответствии со
своей живой и прогрессивной природой в ходе
аскетической и мистической эволюции, тесно связанной с уяснением
ее догматической мысли, в настоящее время уточняет свои
взгляды.
До совсем недавнего времени (т. е. до тех пор, пока
материю и дух еще рассматривали в мире как два разнородных
элемента, статически соединенные между собой) святым
христианином был тот, кому удавалось в этом дуалистическом
сочетании установить лучший порядок, низводя телесные силы
к служебной роли по отношению к устремлениям духа. Из
этого следовало, как и в восточных религиях, явное
предпочтение умерщвлению плоти.
Сейчас, напротив, в мире, эволюционная структура
которого наконец разгадана, материя и дух обретают форму двух
взаимосвязанных условий единства одного и того же
движения (поскольку дух опытным путем проявляет себя в мире
только во все более и более синтезируемой материи), и вопрос об
аскезе ставится иначе. Для сегодняшнего христианина уже
недостаточно воцарить в своем теле мир и тишину, чтобы его
душа могла свободно предаваться Божественным делам.
Чтобы быть совершенным, для него важно прежде всего извлечь
из этого тела всю содержащуюся в нем духовную энергию — и
w
532
Пьер Тейяр де Шарден
не только из этого тела, ограниченного рамками плотских
членов, но из всего необъятного «космического» тела, которое
образует для каждого из нас окружающая масса
эволюционирующей мировой материи.
С нашей нынешней позиции, когда все становится
священным, поскольку все может быть одухотворено, евангельские
слова «Оставьте все и следуйте за Мной»1 в конечном счете вновь
обращают нас ко «всему» в более высоком плане — в той мере, в
какой это «все» (как мы сейчас видели) позволяет нам уловить и
продлить Христа во всеобщности Его Воплощения. Прежде
всего не умерщвление плоти, но совершенство человеческого
усилия благодаря умерщвлению плоти.
Святой, христианский святой, каким мы его представляем и
ожидаем сейчас, это не тот, кто может особенно успешно
избегнуть власти материи или же полностью ее обуздать, а тот, кто,
стремясь поднять ее над самой собой и заставляя способствовать
христианскому свершению всю совокупность ее сил —
богатство, любовь и свободу, — осуществит на наших глазах идеал
верного служителя эволюции2.
Заключение
Христианство и пантеизм
Из всего вышеизложенного ясно следует, что
христианство есть главным образом вера в прогрессивное объединение
мира в Боге; оно по своей сути всеобще, органично и
«монистично».
1 См. примеч. 1 к с. 68.
2 Мистический путь, которому следует о. Тейяр («Via Tertia», как он
его назвал), оставляет достаточно места для ошибочных толкований; так
что следует подчеркнуть установленное им различие между полным
обузданием материи и тем, чтобы поднять ее над самой собой. Именно в этом
Введение в христианскую жизнь
533
Очевидно, что этот «панхристианский» монизм имеет ряд
особенностей, ведь с христианской точки зрения Вселенная
окончательно объединяется только посредством личных
отношений, т. е. под влиянием любви, причем нельзя представить
себе, что объединение тварей в Боге совершается посредством
слияния (в Боге, порождаемом спайкой элементов мира или,
напротив, поглощающем их в Себе), оно происходит
посредством «дифференцирующего» синтеза (элементы мира, сходясь
в Боге, становятся все более сами собой). Ибо таково особое
свойство любви — усиливать личное начало существ, которые
она сближает между собой. В соединенной в одно целое
христианской Вселенной (в «Плероме», как говорит апостол
Павел) Бог, в конечном итоге, не остается один, но Он — все во
всем («en pasi panta Theos»1). Единство во множественности и
через множественность.
Следует принять во внимание, что это не означает
ограничения, ослабления, а напротив — совершенствование и
усиление идеи единства. На деле только «пантеизм» любви
или христианский «пантеизм» (тот, в котором каждое
существо оказывается сверх-персонализированным, сверх-средото-
ченным путем единения во Христе, Божественном сверх-Сре-
доточии), только такой пантеизм точно выражает и полностью
удовлетворяет религиозные устремления человечества,
мечтающего сознательно погрузиться, в конце концов, в Единое.
Только он соответствует опыту, который повсюду показывает
нам, что единение дифференцирует. Наконец, только он
продолжает по праву кривую эволюции, в которой
сосредоточение Вселенной в самой себе происходит лишь в силу
организуемого усложнения.
«возвышении», исключающем приспособление, верующий постоянно
следует той линии, которую он выбрал, давая свой обет. «Освящать
целомудрием, бедностью и послушанием силу, заключенную в любви,
богатстве и независимости» («Священник»). — Примеч. фр. изд.
1 Бог все во всем (1 Кор 15, 28).
534
Пьер Тейяр де Шарден
В противоположность широко распространенному
предвзятому мнению, именно в христианстве (при условии
понимания его во всей полноте католического реализма)
пантеистическая мистика всех времен, а особенно нашей эпохи,
насквозь проникнутая «творческим эволюционизмом», может
обрести свою самую высокую и ясную, самую динамичную и
боголюбивую форму.
Вот почему, повторяю, христианство обладает всеми
возможностями стать истинной и единственной религией
завтрашнего дня.
Пекин, 29 июня 1944
РАЗМЫШЛЕНИЯ
О ПЕРВОРОДНОМ
ГРЕХЕ
Reflexions sur le peche originel
Перевод с французского
3.A. Масленниковой
1. Введение1
На протяжении нескольких поколений в нашем видении
мира произошел ряд значительных изменений, связанных
между собой и обусловленных не столько внедрением новых
объектов, сколько появлением (и, следовательно, восприятием)
некоторых новых измерений в поле нашего опыта. Упомянем в
первую очередь:
a) временно-пространственную организованность
Вселенной, в силу которой всякое событие и всякий элемент (как бы
ни был ограничен его видимый след в истории) в
действительности сосуществуют вследствие своей подготовки,
размещения и продолжения в безграничном2 пространстве—времени;
b) атомистичность космической материи (угаданную еще
греками, но научно, реально установленную в почти
«ошеломляющих» масштабах всего лишь несколько лет назад), в
силу которой мир организуется лишь в результате
бесчисленных нащупываний и проб3.
Сами по себе эти два новых измерения (а также другие, из
них вытекающие) не затрагивают непосредственно основ
христианского учения. Но для того чтобы соблюсти единство, при-
1 К критике теологов. — Примеч. автора.
2 Что не означает: не имеющим ни вершины, ни окончания. — При-
меч. автора.
3 Но не случайно, а существенным образом. Так понимаемые
«организованность» и «атомистичность» есть не что иное, как физические
свойства, необходимо присущие метафизической природе бытия. — Примеч.
автора.
538
Пьер Тейяр де Шарден
сущее всей внутренней жизни, богословская мысль должна,
очевидно, в своих построениях и понятиях выражать себя
(качественно и количественно) в согласии с ним. Однородность
(среды и масштаба) представляется (наряду со связностью,
одним из аспектов которой она всего лишь является) первым
условием всякой истины.
Нигде, может быть, необходимость, возможность и
преимущества подобного согласования не представляются с
большей очевидностью, чем в случае учения о первородном грехе.
2. Постановка проблемы
Не впадая в преувеличение, можно сказать, что
первородный грех в принятой в наши дни формулировке есть одна из
главных трудностей, на которые в настоящее время
наталкивается христианская мысль в процессе своего развития и
углубления. Смущающая и шокирующая колеблющихся людей
доброй воли и в то же время являющаяся прибежищем для
ограниченных умов, история падения препятствует на наших
глазах столь необходимому установлению христианского, в
полной мере гуманного и гуманизирующего, мировоззрения.
Почти всегда, когда мне случалось публично защищать права
и превосходство христианского оптимизма, самые
благожелательные слушатели спрашивали меня простодушно или же с
тревогой: «А первородный грех? Куда вы его денете?»
Положение, очевидно, неблагополучное и даже досадное,
ведь чтобы полностью изменить его, достаточно было бы
исправить в наших обычных представлениях о падении простую
ошибку перспективы, которую можно обрисовать следующим
образом: в своей так называемой традиционной форме
первородный грех обычно предстает как «серийное» событие,
образующее цепь (с прошлым и будущим) внутри истории. Но
разве не следовало бы в силу веских физических и богословских
причин трактовать его как реальность внеисторического по-
Размышления о первородном грехе
539
рядка, воздействующую (как цвет или размер) на всю
совокупность наших опытных представлений о мире?
На этих страницах я хотел бы показать, что это именно так
и что после внесения поправок вся дисгармония между
первородным грехом и современной мыслью исчезает настолько,
что учение, которое сейчас так трудно обосновать,
неожиданно оказывается способным окрылить нас.
3. Первородный грех.
Общее условие истории
По единодушному мнению богословов (как я полагаю),
реактивом (необходимым и достаточным), указывающим на
присутствие первородного греха в мире, является смерть1. Вот
почему незадачливые авторы теории регрессивной эволюции
пытаются поместить падение до всяких известных
ископаемых, т.е. в докембрийский период. Но для того чтобы добраться
если не до самой смерти в прямом смысле, то хотя бы до ее
корней, разве не следовало бы пойти еще дальше назад (т. е. до
самого первоисточника сущего)?
Поразмыслим немного. Почему умирают живые существа,
если только не в силу «распадаемости», присущей всякой
корпускулярной структуре? В самом общем и коренном значении
слова смерть (т. е. распад) начинает обнаруживать сейя/лрак-
тически уже в атоме. Входя в саму физико-химическую
природу материи, она всего лишь выявляет на свой манер
структуральную атомистичность Вселенной. Поэтому невозможно
выйти из «смертного состояния» (и тем самым из сферы
действия первородного греха), не выходя из самого мира.
Первородный грех, узнаваемый и прослеживаемый в природе по сво-
1 В первую очередь, конечно, смерть человека; но, следовательно, и
всякая смерть, поскольку в силу неизбежной физической однородности
человек не может избежать органического распада в системе смертных
животных. — Примеч. автора.
540
Пьер Тейяр де Шарден
ему следствию — смерти, нельзя отнести к определенному месту
и времени. Он поражает и заражает (как я уже говорил) всю
совокупность времени и пространства. Если в мире есть
первородный грех, то он может быть в нем только повсюду и
всегда, от самых первых форм до самых отдаленных
туманностей. Вот что говорит нам наука. И это же, по весьма
обнадеживающему совпадению, утверждают самые ортодоксальные
положения христианства, если мы доведем их до конца.
Можно без преувеличения сказать, что важнейшая цель и
критерий христианской ортодоксии сводится только к одному —
чтобы Христос продолжал соответствовать масштабам
Творения и оставался во главе его. Каким бы необъятным ни оказался
мир, фигура воскресшего Христа должна покрывать его. Таков,
начиная с апостолов Иоанна и Павла, главный принцип
богословия1.
Но достаточно ли обращают внимание на непосредственное
следствие этого основного положения, когда речь идет о
природе «первого Адама»? Главная сфера действия Христа, «по
определению», это сфера Искупления. Никто не ставит это под
сомнение. А что произошло бы (с христологической точки зрения),
если бы при наших современных представлениях об
историческом космогенезе первородный грех сохранил бы свои прежние
масштабы, т. е. оставался бы событием, происшедшим в конце
Третичной эры в одном из уголков Земли? Очевидно, что
непосредственно, органически, формально власть Христа не выходила
бы за пределы крохотного клочка Вселенной вокруг нас.
Конечно, можно было бы терминологически, юридически объявить
Христа (в силу Его Божественности) властелином других
космических областей. Но в полном и физическом смысле, который
имеет в виду апостол Павел, Он перестал бы быть Тем, «in quo
omnia constant»2. Отсюда следует, что, исходя из этого нового
положения, мы вынуждены (на этот раз не в силу открывшейся
1 Сам апостол Павел в Послании к Римлянам (5, 14) указывает, что
Адам существенным образом связан с Христом. Эта точка зрения должна
доминировать во всяком богословском исследовании природы
первородного греха. — Примеч. фр. изд.
2 См. примеч. 2 к с. 29. — Примеч. пер.
Размышления о первородном грехе 541
всеобщности Христова влияния) размышлять о феномене
падения для того, чтобы понять, как можно постичь и представить
себе его уже в виде не конкретного явления, но общего условия,
воздействующего на всю историю целиком.
Заметим, что эта попытка тем более законна, что она как раз
исходит из третьего направления (не научного и не
богословского, а вытекающего из Святого Писания) человеческой мысли.
Переосмысления учения о первородном грехе требует от нас и
экзегеза, последние достижения которой говорят о том, что в
первых главах книги Бытия следует искать лишь учение о
природе человека, а не «начальные сведения» о его истории.
Дорога свободна. Вперед!
4. Первый способ представить себе
первородный грех внеисторическим.
Греховное происхождение множественности
Рис. 1. Космогенез «александрийского» типо
Б — Бог; А, — первый Адом, докосмический, создонный мгновенным и
совершенным действием; М — множественность (порожденная падением,
т. е. вторичная и греховная); К^ — второй Адом (Христос); И — конус
инволюции во множественность; ЭВ — конус эволюции и Искупления, об-
розующий космос нашего опыта.
542
Пьер Тейяр де Шарден
При попытке представить себе первородный грех всекосми-
ческого характера мысль сначала идет по направлению, по
которому уже давно пыталась идти Александрийская школа1 и
которое приводит к следующим представлениям о падении и его
следствиях:
a) Сотворение (мгновенное) совершенного человека
(человечества) (первого Адама), которое абсолютно бесполезно — мы
увидим далее почему — пытаться описать или вычислить.
Райская фаза,
b) Неповиновение в какой-то форме.
c) Падение во множественность (т. е. порождение
множественности). Докосмическая фаза инволюции.
d) Искупительное восхождение путем последовательного
преобразования во второго Адама, воссоединения с ним.
Космическая и историческая фаза эволюции.
В этой схеме оказываются соблюденными общие условия,
предъявляемые, как мы видели, к решению проблемы
падения и природой мира, и христологией: заключенные в конус
космического «восхождения» (а следовательно, неспособные
увидеть наш нисходящий путь), мы видим Вселенную лишь в
форме эволюции, начинающейся с множественности, — без
места для рая и его обитателей и со смертью, присутствующей
всегда и везде; и в этой системе действие Христа поистине
соразмерно всему миру.
Следовательно, такое решение вполне приемлемо. Однако
по многим причинам оно не совсем удовлетворяет.
а) Прежде всего вся внекосмическая часть драмы «кажется
немотивированной и фантастической». Мы во власти чистого
воображения.
1 Если эта работа не была бы уже проделана, было бы
небезынтересно проследить за этим направлением у греческих Отцов, как, например,
в том поучении, в котором св. Григорий Назианзин (или Нисский?)
объясняет изгнание из рая как падение в более «плотную» форму жизни. Мне
известно, что эти взгляды повторялись в Лувене, и им обучали несколько
лет назад. — Примеч. автора.
Размышления о первородном грехе
543
b) Затем, что еще важнее, мгновенное сотворение первого
Адама мне представляется по характеру своему делом
непостижимым, если только речь идет не о слове, которым
прикрывается отсутствие всякой попытки объяснения.
c) Наконец, если исходить из единственного и совершенного
существа, подвергнутого испытанию один-единственный раз, то
вероятность падения оказывается столь малой, что поистине в
этом деле Создатель представляется неудачником.
Вот почему меня всегда привлекал своим изяществом,
разумностью и последовательностью второй, менее
классический способ решения проблемы, который мне остается
изложить, как более достойный и мира, и Бога.
5. Второй способ размышления.
Развивающееся творение и статистическое
происхождение зла
ЭВ (= Творение)
+ Воплощение
+ Искуплепие
7^ZZZT-" * I
Рис. 2. Космогенез «современного» типа
Б — Бог; А2 — Христос (второй Адам); М — множественность
(изначальная, не греховная, могущая быть сотворенной, но не непременно)
небытия, функционально равнозначная «первому Адаму», источнику
статистического зпа; Ч — уровень возникновения человеческой свободы (и грехо);
Ж — уровень возникновения жизни и страдания; ЭВ — эволюционный
конус (Творения, Воплощения, Искупления).
544
Пьер Тейяр де Шарден
В вышеизложенном «александрийском» о&ьяснении
множественность, из которой исходит эволюция, является
одновременно вторичной и греховной с самого своего зарождения,
ибо выражает (излюбленная идея манихейства и индуистской
метафизики) сломанное и раздробленное единство.
Исходя из гораздо более современных и совершенно
противоположных взглядов, примем следующую отправную
точку: так как множественность (т. е. небытие, если
рассматривать ее в чистом виде) является единственной рациональной
формой творящего небытия, то акт творения можно понять
лишь как постепенный процесс налаживания и объединения1.
В силу этой предпосылки историю мира (в том числе и
любого мыслимого мира) можно символически изобразить
посредством схемы (рис. 2), в которой первая половина совпадает со
схемой, изображенной на рис. 1, с той лишь разницей, что
лежащая в основе множественность представляет собой не
осколки раздробленного бытия, но исходную форму,
присущую разделенному бытию.
Но это еще не все. Размышляя о структуре и свойствах
этого космического конуса, можно сразу заметить, что если в
данном случае изначальная множественность не имеет в себе
ничего непосредственно греховного, то поскольку ее
постепенное объединение влечет за собой множество нащупываний
и проб в безмерности пространства и времени, она не может
не пропитаться (с того момента, как она перестала быть
«небытием») скорбями и ошибками. Действительно, поскольку
речь идет об обширной организующейся системе,
статистически абсолютно «неизбежно», что 1) по пути возникают
местные беспорядки («necessarium est ut adveniant scandala»2 и 2)
1 Другими словами, творить — значит объединять. Тем, кто
возражает, что объединение предполагает наличие уже существующих
элементов, я напомню, что физика экспериментально доказала (в случае с
массой), что (как бы ни протестовал здравый смысл) движущееся тело
существует, только будучи порождено своим движением. — Примеч.
автора.
1 Си. примеч. 2 к с. 54. — Примеч. пер.
Размышления о первородном грехе
545
что эти элементарные беспорядки порождают от одной
ступени к другой (вследствие органической взаимосвязи
космической материи) коллективные неупорядоченные состояния. За
пределами жизни это влечет за собой страдание, которое, начиная
с человека, становится грехом1.
И если понять и принять эту точку зрения, не становится
ли ясным (если я не ошибаюсь), что Вселенная, обозначенная
на рис. 2, удовлетворяет с точки зрения падения всем самым
современным требованиям космологии и богословия, так же
(и даже еще лучше), как и мир на рис. 1?
Действительно, в этой Вселенной:
1) учитываются и всегда будут учитываться данные науки,
ибо опытные границы Учения совпадают с опытными
границами эволюции.
2) Проблема (интеллектуальная) зла исчезает, поскольку с
этой точки зрения физические страдания и нравственные
заблуждения неизбежно включаются в мир в силу не какой-то
недостаточности акта творения, но самой структуры
разделенного бытия (т. е. как статистически неизбежный побочный
продукт объединения множественности); и они не противоречат
ни благости Бога, ни всемогуществу Его. Стоит ли игра свеч?
Все зависит от конечной ценности и блаженства Вселенной — а
в этом следует целиком положиться на мудрость Божию2.
3) Наконец, что особенно важно, по-видимому,
полностью сохраняется и обосновывается учение о Спасении. При
таком объяснении первородный грех перестает быть
изолированным актом и становится состоянием (затрагивающим всех
людей посредством бесчисленных ошибок, рассеянных в ходе
1 Столь отчетливая формулировка позволяет устранить
двусмысленность некоторых выражений, из-за которых может показаться, что зло в
человеке есть чисто статистическое следствие процесса эволюции. —
Примеч. фр. изд.
2 В общем смысле это означает, что проблема зла, неразрешимая
для статической Вселенной (т. е. космоса), не возникает, когда речь
идет о развивающейся (множественной) Вселенной, т. е. космогенезе.
Странно, что столь простая истина еще так мало замечается и
провозглашается!.. — Примеч. автора.
35 Феномен человека
546
Пьер Тейяр де Шарден
времени в человечестве). Но это способствует усилению {а
отнюдь не ослаблению) догматических черт падения. С одной
стороны, Искупление действительно является всеобщим,
поскольку, будучи связанным с глубочайшим структурным
устройством Вселенной, оно исправляет положение вещей
(повсеместное присутствие Божие) в процессе творения. С другой
стороны, личное крещение сохраняет и даже усиливает
доводы в его пользу. В самом деле, с этой точки зрения каждая
новая душа, пробуждающаяся к жизни, оказывается
зараженной совокупным воздействием всех прошлых, настоящих и
будущих ошибок, неизбежно распространяемых в силу
статистической необходимости на все человечество в ходе его
освящения1. Следовательно, что-то в ней нуждается в очищении.
На первый взгляд, как я уже говорил, можно было бы
опасаться, как бы предпочитаемое мною представление о
первоначальном падении не оказалось способом на словах уважать
стесняющую догму и в то же время лишить ее традиционного
содержания. Но чем больше об этом думаешь, тем больше
замечаешь, что это перемещение, полностью примиряя понятие
о первородном грехе с современным взглядом на Вселенную2,
целиком соответствует христианскому мышлению и обычаям.
Ведь единственная поправка состоит в замене чрева нашей
общей матери Евы коллективной «матрицей» и
наследственностью; а это попутно приводит нас к освобождению от
обязанности, с каждым днем все более обременительной,
производить весь род человеческий от одной пары3.
1 Самыми вредными из этих ошибок следует считать: а) первые
ошибки, совершенные на Земле (совершенные с минимальной
сознательностью, но с максимальным воздействием на зарождающуюся психику);
Ь) быть может (если существует вследствие существования свободы
воздействие будущего на прошлое), некоторые последние мятежи
человечества, достигшего зрелости (при максимальной сознательности и
ответственности), и, наконец, с) ошибки, совершенные каждым индивидуумом
в его социальной группе и в собственном поколении. — Примеч. автора.
2 Поскольку первородный грех становится результатом совместного
действия атомистичности (статистического беспорядка) и
организованности (общей зараженности) людской массы. — Примеч. автора.
3 В его богословской части предлагаемое здесь объяснение защищал
в Лионе о. Ронде. — Примеч. автора.
Размышления о первородном грехе
547
N.B. В то время как во Вселенной «александрийского» типа
(рис. 1) Творение и Искупление соответствуют двум
независимым и отдельным моментам времени, замечательно, что в мире
второго рода (рис. 2) Творение, Воплощение и Искупление
предстают как три стороны одного и того же процесса:
Творение, влекущее за собой (поскольку оно является
объединяющим) погружение Творца в Свое творение и в то же время
(поскольку оно необходимо порождает зло в результате
вторичного статистического действия) некую искупительную
компенсацию. На это мне возражали, что тогда все становится
слишком простым и ясным для того, чтобы объяснение было
хорошим. На что я отвечал, что в предлагаемом объяснении
тайна ни в коей мере не устраняется, но просто ставится на
надлежащее место (т. е. наверху и в Едином), которое не есть,
собственно, ни Творение, ни Воплощение, ни Искупление в
их действии, а «Плеромизация»; я имею в виду таинственную
«пополняющую» (если не довершающую) связь, соединяющую
первое Бытие с разделенным бытием.
Комментарии переводчиков
Kemp. 56. Св. Лидвина — голландский мистик (1380—1435);
будучи весьма слабого здоровья, умерла мученической
смертью. Ее молитвы ко Христу нередко сопровождались
мистическим экстазом.
К стр. 63. Винсент де Поль (1580—1660) — французский
католический писатель, теолог. Утверждал, в
противоположность янсенистам, необходимость Божественной благодати.
Известен своей простотой и скромностью, ибо считал, что
успехом сюих работ обязан милости Божией. Канонизирован в
1737 г.
К стр. 63. Хуан де ля Крус (1542—1591) — испанский
мистик, поэт, последователь кармелитской реформы св. Терезы
Авильской. В 1578 г. был заключен ее противниками в
маленькую одиночную камеру, где провел девять месяцев. Все
четыре написанные им после побега произведения
(«Восхождение на гору Кармил», «Духовная песнь», «Темная ночь» и
«Живое пламя любви») передают его мистический опыт в
полном совершенстве святости и до сих пор оказывают большое
влияние на духовность западного христианства.
К стр. 80. Антоний Великий (ок. 250—356) — основатель
монашества в Египте, одно время жил отшельником в пустыне. В
написанной Афанасием Александрийским «Житии Антония»
создан образ идеального христианина, подвижника.
Комментарии переводчиков
549
Копр. 80. Алоисий Гонзага (1568—1591) — один из
наиболее почитаемых католических святых, покровитель юношества.
Он был страстным проповедником, аскетичным, смиренным
и целомудренным в обыденной жизни. Член общества
Иисуса. Ухаживая за больными чумой, заразился и умер в
молодом возрасте. Канонизирован в 1726 г.
К стр. 81. Григорий Нисский (ок. 335 — ок. 394) — один из
виднейших представителей греческой патристики, член кап-
падокийского кружка церковных деятелей. Испытав влияние
Платона и христианского платонизма (Ориген), в своих
философских спекуляциях часто занимал неортодоксальную
позицию. Наиболее заметен его вклад в христианскую
антропологию. При изучении проблемы человека Григорий Нисский
исходил не из идеи индивида, а из идеи органически
целостного человечества, из идеи Плеромы как некоей
сверхличности, имплицитно заключенной в душе первочеловека Адама и
раскрывающейся во множестве человеческих душ.
К стр. 82. Пелагианство — течение в христианстве (IV—
V вв.), названное по имени его основателя Пелагия.
Пелагианство отрицает Божественное предопределение, считая, что
первородный грех не до конца извратил положительные
качества человека, преувеличивает значение человеческой
деятельности и полагает, что Божественная благодать заключается
в материальных благах. Американизм — направление в
протестантизме, распространившееся в Европе в конце XIX в. и
заключавшееся в приспособлении христианских догм к
современной жизни. Папа Лев XIII в письме «Testem
benevolentiae» (21.01. 1899) осудил американизм за
пренебрежение к созерцательной жизни, после чего американизм
постепенно утратил свои позиции.
К стр. 88. Анжела из Фолиньо (1248—1309) — итальянская
католическая святая, известная своими видениями, которые
она описала в книге «Об истинном опыте верных».
550
Пьер Тейяр де Шарден
К стр. 88. Иллюминаты — сторонники религиозного течения
(XV—XVIII вв.), считавшие, что они могут непосредственно
видеть «свет», исходящий от Высшего источника. Наибольшее
распространение иллюминизм получил в Испании и во Франции.
К стр. 107. Бенсон (Benson) Роберт Хью (1871—1914) —
английский католический священник и писатель, сын Эдуарда
Бенсона, архиепископа Кентерберийского, автор нескольких
романов и множества статей. Среди его книг: «Невидимый
свет», «Христос в Церкви», «Парадоксы католицизма»,
«Средний человек», «Одиночество» и др.
К стр. 109. Христианская наука — религиозное движение,
возникшее в США во второй половине XIX в. и основанное
М. Б. Эдди. Согласно мнению адептов этого течения, веры во
Христа достаточно для исцеления от болезней. В настоящее
время печатным органом «христианской науки» является
газета «Крисчен сайенс монитор».
К стр. 300. Уильям Кинг Грегори (1876—1952) —
американский палеонтолог, работал в Нью-Йоркском музее
естественной истории, в 1907—1943 гг. профессор палеонтологии
Колумбийского университета (Нью-Йорк).
К стр. 304. Гейдельбергский человек, Homo heidelbergensis,
вид ископаемого человека, установленный на основании
единственной нижней челюсти, которая была в 1907 г. найдена
немецким антропологом О. Шётензаком на глубине 24 м в
долине р. Эльсенц у деревни Мауэр близ Гейдельберга (ныне
ФРГ, земля Баден-Вюртемберг). Позже в той же местности
был найден ряд кремневых обломков, носяших следы
искусственной обработки. Ее характер и строение челюсти
позволяют ориентировочно сближать гевдельбергского человека (жившего
400 тыс. лет назад, т.е. в раннем плейстоцене) с питекантропом и
синантропом.
Комментарии переводчиков
S51
Kemp. 307. Буль Марселлен-Пьер (1861—1942) —
французский геолог и антрополог, профессор геологии в университете
города Клермон-Феррана, а затем (1902—1936) в парижском
Национальном музее естественной истории, где под его
руководством в двадцатые годы работал Тейяр. Первым (в 1908 г.)
реконструировал полностью скелет неандертальца. После
открытия синантропа выдвинул не подтвердившуюся
впоследствии и критикуемую Тейяром гипотезу о том, что орудия,
остатки костров и прочие следы жизнедеятельности
синантропа в действительности принадлежат не ему, а другому
виду людей, возможно, стоявшему на уровне развития, более
близком к неандертальцам.
Kemp. 326 Брей Анрн-Эдуард-Проспер (1877—1961) —
французский археолог, один из пионеров исследования
палеолитического искусства. Автор многих монографий по пещерным и
скальным изображениям Франции, Испании, Южной и Юго-
Западной Африки. В 1912 г. описал ориньякскую культуру,
существовавшую около 20—35 тысяч лет назад и
признаваемую в настоящее время одним из важнейших этапов позднего
европейского палеолита. Был ближайшим другом Тейяра с
двадцатых годов и до его смерти, а затем одним из инициаторов
посмертного издания собрания сочинений Тейяра.
Kemp, 362. Брюнсвик Леон (1869—1944) — французский
философ, представитель школы «критического рационализма».
Тейяр имеет в виду его работы «Введение в жизнь духа» (1900 г.)
и «Прогресс сознания в западной философии» (1927 г.), где
утверждается тезис о том, что научное знание и мораль
образуют некоторое единство высшего порядка, венчающее собой
мировой эволюционный процесс.
Kemp. 378. Николай Кузанский (1401—1464) — философ
раннего Возрождения, излагает свою теорию связующей роли
любви, например в трактате «Охота за мудростью»: «...любовь,
связь единства и бытия, в высшей степени природна. Она ис-
552
Пьер Тейяр де Шарден
ходит от единства и равенства, в которых ее природное
начало: они дышат своей связью, и в ней неудержимо жаждут
соединиться. Ничто не лишено этой любви, без которой не было
бы ничего устойчивого; все пронизано невидимым духом связи,
все части мира внутренне хранимы ее духом, и каждая
соединяется им с миром. Этот дух связывает душу с телом, и она
перестает животворить тело, когда он отлетает. Интеллектуальная
природа никогда не может лишиться духа связи, поскольку сама
соприродна этому духу; единство и бытие интеллектуальной
природы интеллектуальны и потому скрепляются интеллектуальной
связью, и эта связь, интеллектуальная любовь, не может ни
кончиться, ни ослабнуть, пока жизнь интеллекта, понимание,
питается бессмертной премудростью. Природная связь в
интеллектуальной природе, тяготеющей к премудрости, не только сохраняет
поэтому интеллектуальную природу в ее существовании, но и
приближает ее к тому, что она по своей природе любит, вплоть
до соединения с ним». (Николай Кузанский. Сочинения в двух
томах. Т. 2. М., 1980, с. 386—387).
К стр. 390. Мэттью Уильям Диллер (1871—1930) —
американский палеонтолог Основные работы по ископаемым
позвоночным Нового Света. Работал в Музее естественной
истории в Нью-Йорке; с 1927 г. профессор палеонтологии в
Калифорнийском университете. Мысль, приводимая Тейяром,
развита Мэттью в работах «Климат и эволюция» (1915 г.) и
«Эволюция млекопитающих в эоцене» (1927 г.).
К стр. 396. Каррель Алексис (1873—1944) — французский
биолог и хирург-экспериментатор. Лауреат Нобелевской
премии по медицине за 1912 г. (за разработку новых
методов лечения и заживления ран). С 1904 года работал в США
(в Физиологическом институте в Чикаго и затем в
Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке). Приведенная Тейяром
фраза представляет собой заглавие научно-популярного труда
Карреля, изданного в 1935 г.
Комментарии переводчиков
553
Kemp. 465 Блондель (Blondel) Морис (1861—1949) —
французский философ, ученик А. Бергсона, находился в дружеских
отношениях с П. Тейяром де Шарденом. Приверженец
католического модернизма, осужденного папой Пием X в
энциклике «Pascendi» как «синтез всех ересей».
К стр. 465. Ле Руа (Le Roy) Эдгар (1870—1954) — французский
ученый (палеонтолог, математик) и философ, сторонник
католического модернизма, ученик Бергсона. Оказал влияние на о.
Тейяра, о чем последний писал, что Ле Руа «дал мне уверенность,
расширил горизонты моего духа» (Цит. по: Onimus J. Pierre Teilhard de
Chardin ou la foi au monde. P., 1968, p. 49). Ле Руа, по образному
сравнению Ж. Онибю, «был Сократом Тейяра» (Ibid), но не следует
забывать и отличие этих мыслителей, ведь Л е Руа — типичный
представитель французского университетского идеализма.
К стр. 498. Законники — в древнем Израиле толкователи
Закона (Торы).
К стр. 517. Ходдейн (Haldane) Джон Бердон Сандерсон (1892—
1964) — английский биолог, известный своим вкладом в введение
математических методов в генетику, что позволило ему связать
генетику и эволюционную теорию и заложить основы
неодарвинизма. Член Коммунистической партии Великобритании, автор
марксистских работ по философским вопросам естествознания.
К стр. 517. Хаксли (Huxley), сэр Джулиан (1887-1975) —
английский биолог и гуманист, внесший вклад в
эволюционную теорию. Ввел понятие «психологической эволюции» (Тей-
яр де Шарден пользуется словом «гоминизация»). Автор
предисловия к английскому изданию работы Тейяра де Шар-
дена «феномен человека». Находился в дружеских
отношениях с о. Тейяром и, как указывает П. Грене, «был,
возможно, единственным англосаксонцем, понимавшим П. Тейяра
де Шардена, ибо сам пришел, хотя и другим путем, к
сходным выводам» (Grenel P. Teilhard de Chardin. Un evolutioniste
Chretien. P., 1961, p. 44).
Содержание
Василий Кузнецов. Тейяр де Шарден: стремление живого
организма мира к божественному совершенству . 3
БОЖЕСТВЕННАЯ СРЕДА ..*........ 7
ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА ..133
ЭССЕ
Вселенская литургия 431
Как я верую ..449
Несколько общих соображений
о сущности христианства 487
Христос эволюции 495
Введение в христианскую жизнь 511
Размышления о первородном грехе 535
Комментарии переводчиков ...548
Научно-популярное издание
Тейяр де Шарден Пьер
ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА
Сборник очерков и эссе
Ответственные за выпуск Е.А. Барзова, Г.Г. Мурадян
Художественный редактор О.Н. Адаскнна
Компьютерный дизайн: Н.В. Пашкова
Компьютерная верстка: Н.Г. Суворова
Технический редактор О. В. Панкрашииа
Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93. том i
953004 — научная и пронзводственная литература
Гигиеническое заключение
№77.99.П.953.П.002870.10.01 от 25.10.2001 г.
ООО «Издательство ACT»
368560, Республика Дагестан, Каякентскнй район,
с. Новокаякент, ул. Новая, д. 20
Наши электронные адреса:
www.ast.ru
E-mail: astpub@aha.ru
Отпечатано с готовых диапозитивов
во ФГУП ИПК «Ульяновский Дом печати»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14