Текст
А • РЕДКАЯ КНИГА <
КАЯ КНИГА • РЕДКАЯ
к • РЕДКАЯ К Н ИI A ^
РЕДКАЯ КНИГА
КНИГА • РЕДКАЯ
* РЕДКАЯ КНИГА
1 мая 1703 г.
Русские войска овладели шведской
крепостью Ниеншанц (впоследст¬
вии переименована в Шлотбург) у
слияния рек Невы и Охты.
2 мая 1703 г.
На военном совете в лагере под
Ниеншанцем решался вопрос о
строительстве новой крепости. Из
«Поденной записки» Петра I:
«Шанц (Ниеншанц) мал, далек от
моря и место не гораздо крепко от
натуры... Положено искать нового
места, и по нескольких днях найде¬
но к тому удобное место — остров
Люст-Елант».
16 мая 1703 г.
На острове Люст-Эйланд (в пере¬
воде со шведского — Веселый ост¬
ров), или, по-фински, Енисаари
(Заячий), началось строительство
безымянной крепости.
29 июня 1703 г.
В день Святых апостолов Петра и
Павла (день тезоименитства Пет¬
ра I) крепость получила имя Санкт-
Петербург.
1 июля 1703 г.
Петр I собственноручно впервые
написал: «Из Санкт-Питербурха».
К 300-летию
Санкт-Петербурга
Петр I с Генштабом.
Художник Н. С. Овечкин. (С юбилейной художественной выставки в Военной академии ГШ ВС РФ. 2002 г.)
штжт.
ПЕТЕРБУРГ
ВОЕННЫЙ
XVIII—XIX веков
МОСКВА
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
2003
ББК 94.3
П29
Петербург военный XVIII—XIX веков. — М.: Воениздат,
П29 2003. — 399 с., ил. (Редкая книга).
ISBN 5-203-01922-3
История российской императорской армии неразрывно связана с
Санкт-Петербургом. Здесь размешались гвардейские полки, строились бое¬
вые корабли, отливались пушки. Со временем появились военные учебные
заведения, заводы по производству оружия и боеприпасов. В Петербурге на¬
ходились и центральные органы управления армией и флотом. Все это мно¬
гообразие нашло отражение в материалах сборника, охватывающих двухве¬
ковой период. Его авторы — участники или очевидцы описываемых собы¬
тий, историки, литераторы. Среди них И.К. Кирилов, А.Т. Болотов,
Г.Р. Державин, А.Ф. Редигер.
Книга, выход которой приурочен к 300-летию основания Санкт-Петер¬
бурга, отражает историю северной столицы и вооруженных сил России, со¬
держит уникальные иллюстрации. Рассчитана на широкий круг читателей.
ББК 94.3
ISBN 5-203-01922-3
© Предисловие В.М. Черникова, 2003
© Составление, оформление. Воениздат, 2003
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
«С Петра, едва смея считать себя людьми и всего менее считая
себя европейцами, русские вдруг почувствовали себя не только
людьми, но и чуть не первыми людьми в Европе. За это забывали
ошибки внешней политики и не замечали недостатков внутренне¬
го положения. Смелые и широкие реформы пока не давали осяза¬
тельных желанных плодов. Видели внешние успехи и терпеливо
выносили внутренние неудобства» — такую оценку состояния
умов в России во второй половине XVIII века дал Василий Осипо¬
вич Ключевский, чей «Курс русской истории» получил всемирную
известность и переведен на многие языки.
Одной из заслуг Петра I стало возведение новой столицы.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Так рассказывается о начале строительства великого города в
поэме А.С. Пушкина «Медный всадник». Пушкинской «Историей
Петра I», а точнее, фрагментами из нее и открывается эта книга.
История новой столицы со дня основания неразрывно связана
со становлением и развитием русской армии. Здесь размещались
гвардейские полки, строились боевые корабли, отливались пушки.
Со временем появились военные учебные заведения, заводы по
производству оружия и боеприпасов, а в окрестностях города —
войсковые полигоны. В Петербурге находились и центральные ор¬
ганы управления армией и флотом, здесь решались вопросы раз¬
вития вооруженных сил, формировались взгляды на стратегию и
тактику военных действий.
5
О том, как это происходило, можно узнать из предлагаемой чи¬
тателю книги. Она составлена из воспоминаний и сочинений «го¬
сударевых людей», как раньше называли представителей служило¬
го дворянства. Все они свидетели и непосредственные участники
описываемых событий. Дошедшие до нас голоса былого подобны
пушкинскому «магическому кристаллу». Благодаря этому ныне
живущие имеют возможность ощутить дыхание давних времен.
Следует заметить, что ряд документов и записок, представлен¬
ных в книге, охватывающей период от правления Петра Великого
до царствования императора Николая Второго, давно стали биб¬
лиографической редкостью. Это, например, извлечение из капи¬
тального труда И.К. Кирилова «Цветущее состояние Всероссий¬
ского государства», где фактически подводятся итоги реформатор¬
ской деятельности Петра I.
Ивана Кирилловича Кирилова историки по праву относят к чис¬
лу активных проводников петровских начинаний. Он происходил из
«священнических детей», родился в 1695 г. (по другим сведениям в
1689 г.). В конце 1711 г. или в начале 1712 г. был принят на службу в
канцелярию Сената в Москве неокладным подьячим. В апреле
1715 г. Кирилова перевели на постоянную работу в Петербург, а в
январе 1716 г. определили «для письма» к генеральному ревизору Се¬
ната В.Н. Зотову, который быстро оценил деловые способности но¬
вого сотрудника. По ходатайству Зотова указом Сената 10 августа
1716 г. Юфилов, минуя категорию «средних», был переведен в «ста¬
рые подьячие», 18 февраля 1719 г. назначен на должность канцеля¬
риста Приказного отдела, а через год с небольшим — регистратором.
С октября 1721 г. он секретарь Сената. Этот чин 8-го класса Табели о
рангах давал ему право на потомственное дворянство. 12 октября
1727 г. Кирилов стал обер-секретарем Сената, получив в соответст¬
вии с Табелью о рангах чин 6-го класса, равный полковнику армии.
Годы работы в Петербурге, совпавшие с последним десятилетием
правления Петра I, сыграли значительную роль в жизни Кирилова.
Имея возможность часто видеть в Сенате царя, знакомясь с рефор¬
маторскими планами государя и наблюдая за их осуществлением,
Иван Кириллович все более проникался сознанием огромного зна¬
чения нововведений для экономического, политического и культур¬
ного развития России. Обогащению его научного кругозора во мно¬
гом способствовало общение с замечательными людьми того време¬
ни — выдающимися государственными деятелями и учеными,
известными в России купцами и промышленниками. Так, участвуя в
создании «Генеральной карты России», «Атласа Всероссийского» и
организации научных экспедиций, он встречался с начальником
Морской академии Г.Г. Скорняковым-Писаревым, генерал-фельд-
маршалом Я.В. Брюсом, мореплавателями Витусом Берингом и
А.И. Чириковым, составителем карты среднеазиатских земель капи¬
таном М. Дубровиным, организатором Дальневосточной экспеди¬
ции (1727—1730) А.Ф. Шестаковым, с участником плавания на Ку¬
рильские острова И.П. Козыревским.
6
Ilq роду своей службы Иван Кириллович имел доступ ко всяко¬
го рода статистическим, экономическим, географическим, исто¬
рическим, военным и другим материалам, поступавшим в Сенат
из центральных и местных учреждений, а также к документам,
хранившимся в сенатском и других архивах. Они и легли в основу
капитального труда ученого «Цветущее состояние Всероссийского
государства» (1727), первого статистико-географического описа¬
ния Российского государства. Военным вопросам в нем уделено
значительное внимание, так как автору довелось участвовать в со¬
здании задуманной Петром I «Гистории свейской войны». Уника¬
льное исследование Кирилова содержит исчерпывающие сведе¬
ния о военном Петербурге в период царствования Екатерины I.
Читатель имеет возможность узнать о составе и численности воен¬
ной сухопутной и адмиралтейской коллегий, об артиллерии гарни¬
зонной и морской, адмиралтействе и артиллерийском арсенале,
о госпиталях, пушечных и пороховых заводах, о составе Балтийско¬
го флота, познакомиться со штатной ведомостью «адмиралтейских
мастеровых и служащих, обретающихся в Кронштадте» и т. д.
Дополняют сведения И.К. Кирилова извлечения из книги
М.И. Пыляева «Старый Петербург» («Рассказы из былой жизни
столицы». Издание А.С. Суворина. СПб., 1889). Читателя несо¬
мненно заинтересует рассказ о постройке первого 54-пушечного
корабля Балтийского флота «Полтава» и о том, как возводилось
известное всей России здание адмиралтейства.
Отечественную мемуаристику XVIII столетия прославили такие
известные личности, как А.Т. Болотов, Г.Р. Державин, И.И. Дмит¬
риев, С.Н. Глинка. Их мемуары доносят до нас своеобразие того
времени, знакомят, с нравственным обликом петербургского воен¬
ного общества, дают запоминающиеся портреты исторических лиц.
Андрея Тимофеевича Болотова по праву называют энциклопе¬
дистом русской жизни XVIII в. Ученый-агроном, писатель, изда¬
тель, общественный деятель, он прожил долгую жизнь. Родившись
за два года до окончания царствования Анны Иоанновны, он умер
95-летним старцем в период правления Россией Николая I.
Первые годы своей жизни мальчик провел в родовом сельце Дво-
ряниново Алексинского уезда Тульской губернии. В 1746 г. семья
переехала в Эстляндию, где его отец, офицер русской армии, коман¬
довал Архангелогородским пехотным полком. Здесь в учителя юно¬
му Андрею был приглашен немец Миллер, поэтому немецкий язык,
как вскоре и французский, он освоил в совершенстве. В 1750 г. се¬
мью постигло горе — скончался отец, а через два года умерла мать.
Осиротевший отрок перебрался на Псковщину к сестре.
В марте 1755 г. Андрей Болотов прибыл на действительную
службу в Архангелогородский полк, стоявший тогда под Ригой,
куда по укоренившейся практике был приписан с малолетства. В
ходе Семилетней войны 1756—1763 гг. полк совершил поход в
Восточную Пруссию, где молодому офицеру Болотову довелось
участвовать в сражении при Грос-Егерсдорфе. Вскоре полку была
7
поручена караульная служба в Кенигсберге. Произведенный в
1760 г. в поручики, Болотов состоял переводчиком и адъютантом
при генерале Н.А. Корфе, назначенном императрицей Елизаветой
Петровной генерал-губернатором завоеванной Пруссии.
В 1761 г. Н.А. Корф стал генерал-полицмейстером Петербурга.
Набирая штат флигель-адъютантов, он взял с собой в Северную
Пальмиру и Болотова, перед которым открывалась перспектива
столичной карьеры. Но светская жизнь, как, впрочем, и военная
служба мало интересовали Андрея Тимофеевича. Воспользовав¬
шись указом «О вольности дворянства», он 14 июня 1762 г. вышел
в отставку и вернулся в Дворяниново.
Дальнейшая деятельность Болотова была весьма разнообразна.
Он занялся сельским хозяйством, приведя отцовское имение в
«цветущее состояние». С 1766 г. на протяжении десятков лет со¬
стоял членом Вольного экономического общества, опубликовав в
его «Трудах» сотни статей. В 1776—1797 гг. был управляющим
дворцовой Богородицкой волости. Одновременно издавал книги и
журналы, сочинял комедии и стихи, занимался живописью и ме¬
дициной, изобретал научные приборы, мастерил приспособления
для сельскохозяйственных работ.
Рукописное наследие Болотова поражает своей обширностью.
Кроме работ по земледелию и естествознанию, это прежде всего
автобиографические воспоминания «Жизнь и приключения Анд¬
рея Болотова, описанные самим им для своих потомков». В сбор¬
нике публикуется отрывок из этой книги, относящийся к периоду
петербургской службы автора.
Попав из Восточной Пруссии в стольный град, поручик Боло¬
тов очутился в водовороте околодворцовых интриг. С беспристра-
стносью летописца он отмечает многие события краткого царство¬
вания Петра III. От наблюдательного глаза мемуариста не усколь¬
знуло и скрытое недовольство офицеров гвардии новыми
порядками при дворе. Не раз Григорий Орлов, один из активных
участников будущего переворота, приглашал флигель-адъютанта к
себе приватно побеседовать, однако Болотов, ссылаясь на заня¬
тость, присущую его должности, и не видя поводов для тайного
общения с малознакомым офицером, так и не посетил его, о чем
впоследствии нисколько не жалел.
Воспоминания Болотова как бы продолжает в своих «Запис¬
ках...» Г.Р. Державин. Он показывает жизнь военного Петербурга
не в парадных дворцовых залах, а из солдатской казармы гвардей¬
ского Преображенского полка.
На протяжении ряда лет будущий поэт, родом из мелкопомест¬
ных дворян, был рядовым гвардии и жил вместе с даточными сол¬
датами, как называли тогда крепостных, попавших в армию по рек¬
рутскому набору. Гаврила Романович быстро завоевал авторитет в
роте своим отношением к делу, грамотностью и, говоря нынешним
языком, коммуникабельностью. Недаром ему, как наиболее чест¬
ному и надежному сослуживцу, были доверены артельные деньги.
Получив в 1772 г. первый офицерский чин, Державин дослу¬
жился в 1793 г. до тайного советника, что согласно Табели о ран¬
гах соответствовало чину генерал-майора. Жизнь его была полна
событиями, взлетами и падениями. В 1791 г. Екатерина II поручи¬
ла Державину наблюдение за законностью решений Сената, а в
1794 г. назначила президентом Коммерц-коллегии. При Павле I
он также занимал высокие государственные посты. После убийст¬
ва императора потребовал расследования обстоятельств его смер¬
ти. В 1801 г. Державин уволен от всех должностей, а в следующем
году назначен министром юстиции. После отставки в 1803 г. зани¬
мался изданием своих сочинений.
«Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел,
заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина» поэт
составил в 1811—1813 гг. По времени они охватывают период с
1743 по 1812 г. Державин рассказывает о себе в третьем лице. Та¬
кой литературный прием позволяет мемуаристу смотреть на себя
как бы со стороны, иногда дружески подтрунивая над «героем
повествования» по поводу тех или иных коллизий, в которых он
оказывается. Роль стороннего наблюдателя также помогает авто¬
ру непринужденно рисовать портреты государственных деятелей,
известных всей России (Г.А. Потемкина, П.А. Зубова, А.А. Вя¬
земского), писателей и других своих современников.
Читателя без сомнения привлекут страницы «Записок», рисую¬
щие картину свержения Петра III и воцарения Екатерины II, за¬
интересует рассказ о трудностях воинской службы для представи¬
телей незнатного дворянства. Любопытны свидетельства поэта о
распространенной карточной игре и нередком пьянстве среди
гвардейских офицеров...
Замечательный мастер поэтического слова, Державин и в прозе
старается точно и ярко передать все пережитое им на долгом жиз¬
ненном пути.
Гроза 1812 года обошла Петербург стороной, излив всю
ярость нашествия двунадесяти языков Европы на Первопресто¬
льную — Москву. Тем не менее северный стольный град Рос¬
сийской империи накануне и во время войны сыграл достойную
роль в подготовке к отражению врага и в его изгнании из преде¬
лов Родины.
Петербург являлся важным центром по производству оружия и
снаряжения для армии и флота. В городе и ближайших окрестно¬
стях трудились десятки тысяч мастеровых и работных людей. Так,
крупнейший в стране петербургский арсенал насчитывал до 700
специалистов и рабочих. В 1811 г. на арсенале была введена в
строй паровая машина, одна из мощнейших в Европе. Она приво¬
дила в действие станки для высверливания и обработки орудий¬
ных стволов. Внедрялись и другие технические новшества.
Русская артиллерия, реорганизованная под руководством
А.А. Аракчеева (с 1803 г. он инспектор артиллерии, а в
1808—1810 гг. — военный министр), к началу войны ни по качест¬
9
ву и количеству орудий, ни по организации частей, ни по выучке
личного состава не уступала французской, считавшейся лучшей в
мире.
С началом войны с Наполеоном угроза продвижения француз¬
ских войск в сторону столицы государства заставила Александра I
приступить к созданию корпуса для обороны Петербурга. Руково¬
дить этим делом было поручено Михаилу Илларионовичу Кутузо¬
ву. Под начало полководца поступали сухопутные и морские
силы. Формировалось воинское соединение под Нарвой, поэтому
в ряде документов оно именуется Нарвским корпусом. 17 июля
1812 г. губернское дворянское собрание избрало Кутузова началь¬
ником Петербургского ополчения.
В сборнике приводятся архивные документы, раскрывающие
разностороннюю деятельность Кутузова, возглавившего оборону
Петербурга в трудное для России время.
В творчестве многих русских писателей XIX в. нашла отраже¬
ние тема николаевского Петербурга. Не обошел ее стороной и за¬
мечательный русский писатель Николай Семенович Лесков. От
его внимательного взгляда не ускользнули и некоторые черты ар¬
мейской жизни. Так, перу Лескова принадлежит вошедший в кни¬
гу рассказ-быль «Человек на часах» (1839 г.), повествующий о реа¬
льном событии, когда солдат гвардейского Измайловского полка
покинул ночью свой пост часового в Зимнем дворце, чтобы спасти
тонувшего в Неве человека. По меркам тогдашнего времени часо¬
вой совершил вопиющее нарушение дисциплины, чреватое после¬
дующим привлечением к строгой ответственности многих дол¬
жностных лиц в случае, если о нем узнает император Николай I.
Замяли это дело батальонный командир Свиньин и петербургский
обер-полицмейстер Кокошкин.
В рассказе подробно изложены события той тревожной ночи,
даны запоминающиеся психологические портреты участников
возникшей сумятицы, вскрыты глубинные мотивы поведения
офицеров Измайловского полка, других должностных лиц.
Широко известный в России писатель-маринист Константин
Михайлович Станюкович в рассказе «Маленькие моряки» вспо¬
минает о годах, проведенных в Морском кадетском корпусе. Пе¬
тербург XIX в. насчитывал значительное количество учебных заве¬
дений, где воспитывались будущие офицеры армии и флота. По¬
рядок и учеба в них были жестко регламентированы. Однако и в
этих условиях прогрессивно настроенные преподаватели и офице-
ры-воспитатели оказывали благотворное влияние на юношей, из¬
бравших военное поприще.
Станюкович воссоздает атмосферу Морского кадетского кор¬
пуса конца 50 — начала 60-х гг., описывает взаимоотношения
между воспитанниками, дает меткие характеристики граждан¬
ским преподавателям и офицерам. Среди них, например, сева¬
стопольский герой и опытный моряк Ф.С. Керн — командир
84-пушечного линейного корабля «Орел». На этом корабле груп¬
10
па гардемаринов, в том числе и автор, за год до выпуска из корпу¬
са совершила летний поход в Балтийском море, набираясь прак¬
тического опыта.
Окончить Морской кадетский корпус писателю не довелось.
Константин Михайлович так завершает свой рассказ: «...По про¬
сьбе отца я был назначен в трехлетнее кругосветное плавание и в
начале октября, простившись с товарищами, уехал в Кронштадт,
чтобы явиться на корвет.
Экзамен мне пришлось держать в Печелийском заливе, на эс¬
кадре, перед экзаменной комиссией моряков, а не перед сонмом
корпусных педагогов».
О другом учебном заведении — Пажеском корпусе ведет речь
Н.В. Воронович.
Родился Николай Владимирович в 1886 г. в обеспеченной се¬
мье. Его дед по матери был нижегородским губернатором, отец
имел в Петербурге четырехэтажный доходный дом на Галерной
улице, недалеко от Сената, где жил с родителями и будущий мему¬
арист. После окончания реального училища Воронович был при¬
нят в Пажеский корпус, но началась Русско-японская война
1904—1905 гг. Патриотично настроенный воспитанник корпуса,
минуя все запреты, оказался в действующей армии вольноопреде¬
ляющимся в артиллерийской бригаде. Самовольный побег на вой¬
ну не имел, к счастью, негативных последствий, и Воронович,
вернувшись в Петербург, в сентябре 1907 г. назначается камер-па-
жем императрицы Александры Федоровны. Затем, по выходе из
Пажеского корпуса, — служба гвардейским офицером, а после
1917 г. — эмиграция.
Свои воспоминания Н.В. Воронович опубликовал в 1948 г. в
Канаде. Собственное жизненное кредо русский офицер выразил
следующими словами: «В дореволюционном быту были светлые и
темные стороны. Нельзя защищать темные стороны этого быта.
Но нельзя также, основываясь на темных сторонах, огулом хулить
весь этот быт и перекрашивать белое в черное... В своих воспоми¬
наниях я старался изобразить эту действительность такой, какой я
ее видел и восприял тогда».
Очерковые зарисовки Вороновича, малоизвестные в нашей
стране, безусловно привлекут внимание читателей многочисленны¬
ми подробностями и деталями жизни военного Петербурга конца
XIX — начала XX в. Автор приводит ряд интересных эпизодов по¬
вседневной жизни, где император Николай Второй предстает перед
читателем не как «хозяин земли русской», а как один из представи¬
телей тогдашнего сообщества гвардейских офицеров.
Завершается сборник извлечениями из воспоминаний россий¬
ского генерала от инфантерии А.Ф. Редигера (1854—1920).
Александр Федорович окончил Пажеский корпус (1872) и Ака¬
демию Генерального штаба (1876), участвовал в русско-турецкой
войне 1877—1878 гг., с 1880 г. преподавал в Академии Генерально¬
11
го штаба курс военной администрации. В 1882—1883 гг. служил в
болгарской армии, занимал должность товарища военного мини¬
стра Болгарии. В 1884 г. он определен на службу в канцелярию Во¬
енного министерства России, в 1898 г. стал начальником этой кан¬
целярии. В 1905—1909 гг. Редигер военный министр России, по
его планам осуществлялась военная реформа 1905—1912 гг. После
отставки генерал работал над мемуарами.
На протяжении всей военной службы Редигер вел дневник, что
позволило ему написать насыщенную многими подробностями
книгу «История моей жизни». Рукопись ее хранится в Российском
государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
Это во многом уникальное повествование, где дар военного
профессионала подкреплен дотошностью профессора академии и
талантом литератора. Автор подробно рассказывает о буднях ар¬
мейской жизни, откровенно говорит о своих служебных неудачах,
положении дел в армии, жизни в Петербурге после Русско-япон-
ской войны. Он пережил правление трех царей, три революции,
три большие войны, находился на вершине военной власти в Пе¬
тербурге, был знаком и сотрудничал со многими «сильными мира
сего», чьи портреты рисует в своих воспоминаниях. Это Витте и
Куропаткин, Ванновский и Сухомлинов, великий князь Николай
Николаевич (младший), император Николай Второй.
Многие взгляды и чувства А.Ф. Редигера в смутное время рево¬
люции 1905—1907 гг., его размышления о судьбе Родины, разду¬
мья о путях реформирования вооруженных сил страны поразите¬
льно созвучны пониманию проблем военно-политического, эко¬
номического и духовного развития России наших дней.
В начале XXI в. на обломках Советского Союза, а фактически
бывшей Российской империи, нынешняя Россия пытается обрес¬
ти в мире достойное место. И вновь, как и в XVIII столетии, рус¬
ским приходится «забывать ошибки внешней политики и не заме¬
чать недостатков внутреннего положения». Здесь нелишне вспом¬
нить мнение нашего славного соотечественника Николая
Михайловича Карамзина: «Я не смею думать, чтобы у нас в Рос¬
сии не много патриотов; но мне кажется, что мы излишно смирен¬
ны в мыслях о народном своем достоинстве — а смирение в поли¬
тике вредно. Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и
другие уважать не будут».
Народ, который столь откровенно и открыто признает собст¬
венные недостатки, думается, со временем изживет их и будет до¬
стоин доблестных и трудолюбивых предков, оставивших нам ве¬
ликое духовное наследие и страну от Балтики до Тихого океана.
Об их деяниях, думах и заботах сборник «Петербург военный
XVIII—XIX веков», представляемый вниманию читателей в год
300-летия основания на Неве стольного града Петром Великим.
Валерий Черников
«НА БЕРЕГУ
ПУСТЫННЫХ ВОЛН...»
А.С. Пушкин. История Петра (отрывки из подготовительных
текстов).
Печатается по: Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10-ти т. М.: Правда, 1981.
1703
Посреди самого пылу войны Петр Великий думал об основа¬
нии гавани, которая открыла бы ход торговле с северо-западною
Европою и сообщение с образованностию. Карл XII был на высо¬
те своей славы; удержать завоеванные места, по мнению- всей Ев¬
ропы, казалось невозможно. Но Петр Великий положил испол¬
нить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на
Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург {однойрукою заложив
крепость, а другой ее защищая. Голиков). Он разделил и тут работу.
Первый болверк взял* сам на себя, другой поручил Меншикову,
третий графу Головину, четвертый — Зотову (? Канцлеру, пишет
Голиков), пятый — князю Трубецкому, шестой — кравчему На¬
рышкину. Болверки были прозваны их именами. В крепости по¬
строена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на
месте, где стояла рыбачья хижина, деревянный же дворец на девя¬
ти саженях в длину и трех в ширину, о двух покоях с сенями и кух¬
нею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и
кроватью. Домик Петра в сем виде сохраняется и поныне.
В крепости определен комендантом полковник Рен. Меншико¬
ву, как генерал-губернатору завоеванных городов и земель, пору¬
чено надзйрание над новоначинавшимся городом. Отведено место
для гостиного двора, пристани, присутственных мест, адмирал¬
тейства, государева дворца, саду и домов знатных господ. Город
15
Нейшанц был упразднен, и жители оного переведены, и были пер¬
вые петербургские поселенцы.
Петр послал Шереметева взять крепость Копорье, а гене-
рал-майора фон Вердена под Ямы. Обе крепости вскоре сдались
на капитуляцию; гарнизоны выпушены в Нарву.
Когда народ встречался с царем, то по древнему обычаю падал
перед ним на колена. Петр Великий в Петербурге, коего грязные и
болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклоне¬
ние, а как народ его не слушался, то Петр Великий запретил уже
сие под жестоким наказанием, дабы, пишет Штелин, народ ради его
не марался в грязи.
Петр ездил в Ямы и Копорье, наименовал первый Ямбургом и
повелел его укрепить. Там узнал он, что Крониорт из Лифляндии
идет с 12 ООО в намерении напасть на Петербург. Петр его преду¬
предил с полками своей гвардии и четырьмя драгунскими и, на-
шед его в крепких местах у реки Сестры, прогнал его до Выборга,
положив 2000. В то же время под Ямбург подступал нарвский ко¬
мендант генерал-майор Горн, но прогнан с уроном от Шеремете¬
ва; в разных местах сверх того шведы были побиваемы.
Вслед за сим на Олонецкой верфи, в присутствии Петра, зало¬
жены 6 фрегатов; отправлено к Шереметеву четыре наставления,
между прочим о вымерении Ладожского устья и как подымается
полая вода, понеже зело нужны и там некоторые суда. К Апраксину
писал он, чтоб к весне исправлялся пушками и заготовлял сие для
кораблей, но не зачинал их строить.
Из Олонца прибыл государь на новопостроенном фрегате
«Штандарте» с шестью ластовыми судами в Петербург, куда вско¬
ре пришел первый корабль голландский с товарами, напитками и
солью. Обрадованный Петр велел отвести шкиперу и матросам
постой в доме Меншикова; они обедали за его столом, и Петр си¬
дел с ними («С.-Петербургские ведомости», 1703 года, декаб¬
ря 15), подарил шкиперу 500 червонцев, а каждому матросу
300 ефимков; второму кораблю вперед обещано тоже (300 чер¬
вонцев шкиперу). Товары по приказанию государя тотчас были
раскуплены.
Петр всегда посещал корабельщиков на их судах. Они угощали
его водкой, сыром и сухарями. Он обходился с ними дружески. Они
являлись при его дворе, угощаемы были за его столом... Их уважали
и, вероятно, не любили. (Анекдот об оладьях. Кухмистер государев
звался Фелтен. Летний дворец. См. Штелина и Голикова.)
1-го октября в третий раз Петр заключил условия с Августом,
обязавши усилить его саксонцев 12 000 пехоты да дать 300 000 руб.
Все было исполнено. Деньги посланы с обер-комиссаром кн.
Дмитрием Голицыным.
16
Петр видел еще нужду в пространной гавани, в кою могли бы
входить большие корабли, и в крепости для прикрытия Петербур¬
га. В октябре, когда шел уже лед, он ездил осматривать остров
Котлин, лежащий в Финском заливе, в 30 верстах от Петербурга.
Он вымерил фарватер между сим островом и мелью, против него
находившеюся; на той мели, в море, определил построить кре¬
пость, а на острову сделать гавани и оные укрепить и сам сделал
тому план и проспект...
1718
Петр прибыл в Петербург (3 сентября), положил основание
первой шпалерной фабрики в подражание французским (на Ли¬
тейной).
В сие время Петр начал Ладожский канал. 19 сентября по указу
велено отовсюду собирать работников с 20 дворов по одному, а с
стрельцов и копейщиков с 7 дворов — по одному; работы начались
в апреле 1719 и должны были кончены быть в 1721.
Он замыслил еще два канала (VI — 226).
28-го заложен военный корабль. Со 2 октября по 17-е осматри¬
вал Петр работы в окрестностях Петербурга...
Взята шведская шнава о 14 пушках.
Был в С.-Петербурге пожар и тотчас утушен, Петр находился
между пожарными офицерами, что и делал обыкновенно.
...Петр наподобие шведских и датских учредил коллегии. Вмес¬
то Посольского приказа Коллегию иностранных дел...
Военную коллегию (вместо Военного приказа), подчинив оной
Кригс-комиссариат, Казначейскую, Провиантскую и Артилле¬
рийскую конторы.
Адмиралтейскую коллегию, при оной 14 контор (см. VI — 235)...
Вместо набора работников для Ладожского канала (см. выше)
повелел он собрать по 70 коп. с двора к марту 1719.
Повелел кликать охотников для сих работ и проч. и подрядчи¬
ков и проч.
Невский проспект открыт и пошлина учреждена: с верхового
3 коп., с телеги — 5, с двух лошадей —10, с четверки — 20, с цуга — 30.
1719*
Скончался царевич и наследник Петр Петрович: смерть сия
сломила наконец железную душу Петра.
“ Места, исключенные из тетрадей Пушкина (до нас не дошедших) цензурой
в 1840 г.
17
1721
Достойна удивления разность между государственными учреж¬
дениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть
плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудро¬
сти, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кну¬
том. Первые были для вечности, или по крайней мере для будуще¬
го, — вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика.
NB. (Это внести в Историю Петра, обдумав.)
По учреждении синода духовенство поднесло Петру просьбу о
назначении патриарха. Тогда-то (по свидетельству современни¬
ков — графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в
грудь и обнажив кортик, сказал: «Вот вам патриарх».
Сенат и синод подносят ему титул: Отца Отечества, Всероссий¬
ского Императора и Петра Великого. Петр недолго церемонился и
принял их.
Сенат (т. е. восемь стариков) прокричали vivat. Петр отвечал
речью гораздо более приличной и рассудительной, чем это все тор¬
жество...
1722
Петр был гневен. Несмотря на все его указы, дворяне не яви¬
лись на смотр в декабре. Он 11 января издал указ, превосходящий
варварством все прежние, в нем подтверждал он свое повеление и
изобретает новые штрафы. Нетчики поставлены вне закона.
...5 февраля Петр издал манифест и указ о праве наследства,
т. е. уничтожил всякую законность в порядке наследства и отдал
престол на произволение самодержца...
1723
3-го марта Петр приехал в Петербург. Здесь нашел он герцога
Holstein и двух гессен-гомбургских принцев и сих принял в свою
службу капитанами гвардии, с 6000 руб. жалования.
Как Нева вскрылась, Петр со льдом вместе поехал в Кронштадт
и ветшающие корабли разослал в приморские свои города для тор¬
говли etc.
* Места, исключенные из тетрадей Пушкина (до нас не дошедших) цензурой
в 1840 г.
18
Швеция признала Петра императором, а герцогу Holstein дала
титул его королевского высочества.
Петр требовал от Дании того же и других пунктов, а для под¬
держания своих требований велел вооружить 26 кораблей и 40 га¬
лер (в Кронштадте)...
Петр со флотом поехал до Ревеля (для экзерсиции). Датчане ве¬
сьма встревожились и вооружились наскоро.
Петр пошел в Балтийское море, оттоле приезжал на время
в Петербург, издал указы о новой медной монете, о рубке лесов
для гуляния etc.
16-го июля Петр опять на море пишет к Дегеннину о Екатерин¬
бургской крепости etc.
Петр 27-го июля прибыл в Петербург, куда прибыл и послан¬
ник шаха, Измаил-бек (см. VIII — 373) 10-го августа.
10-го же триумф старого Ботика, дедушки русского флота (см.
Голикова, Ломоносова, Сумарокова etc.).
14-го дана аудиенция персидскому послу (речь его etc. См.
«Ежемесячные сочинения», 1767 г. Ч. I — 387).
15-го Петр писал Дегеннину благодарственное письмо. Нача¬
лись конференции. Наши министры требовали себе провинции,
нами уже занятые, также Мезандерана и Астрабата. О Шемахе ве¬
лено объявить, что она уже под властию турок, и так и ее просили
в придачу; за то обещали мы вспоможение и покровительство.
Петр повелел обмежевать Ингерманландию...
1724
[Петр] осматривает Ладожский канал при надзоре генерал-по¬
ручика Миниха.
Лифляндцам и эстляндцам отсрочено окончание спорных дел
(пять вместо трех лет).
Начинает строить полковые дворы.
Указано брать вместо рекрут с купечества деньгами (по 100 р.).
1 августа уничтожено много мелочных податей, с бань, с ульев,
с клейма платьев, с попов, с сидельцев etc. etc., прощены посему и
недоимки 146 631 р.
Невский монастырь окончен. Петр из Владимира перенес
мощи князя (30 августа).
Петр повелевает описать Балтийское море...
Болезнь Петра усиливалась. Английский оператор Горн делал
операцию.
Петр почувствовал облегчение и поехал осмотреть ладожские
работы. Лейб-медик Блументрост испугался, но не мог его угово¬
рить.
19
Петр поехал в Шлиссельбург, оттоле на олонецкие железные
заводы. 12 октября вытянул железную полосу в 3 пуда, оттоль в
Старую Ладогу, в Новгород, в Старую Русь для осмотра солова-
рен...
5 ноября Петр на яхте своей прибыл в Петербург и, не приста¬
вая к берегу, поехал на Лахту, думая посетить Систербетские за¬
воды.
Перед вечером Петр туда пристал. Погода была бурная, смерка¬
лось. Вдруг в версте от Лахты увидел он идущий от Кронштадта
бот, наполненный солдатами и матросами. Он был в крайней
опасности, и скоро его бросило на мель.
Петр послал на помочь шлюпку, но люди не могли стащить
судна. Петр гневался, не вытерпел и поехал сам. Шлюпка за отме¬
лью не могла на несколько шагов приближиться к боту. Петр вы¬
скочил и шел по пояс в воде, своими руками помогая тащить суд¬
но. Потом, распорядясь, возвратился на Лахту, где думал перено¬
чевать и ехать далее.
Но болезнь его возобновилась. Он не спал целую ночь и воз¬
вратился в Петербург и слег в постель.
(В тот же день указ о жаловании валдмейстеру.)
В сие время камергер Моне де ла Кроа и сестра его Балк были
казнены. Моне потерял голову; сестра его высечена кнутом. Два ее
сына — камергер и паж — разжалованы в солдаты. Другие оштра¬
фованы.
Императрица, бывшая в тайной связи с Монсом, не смела за
него просить, она просила за его сестру. Петр был неумолим.
Вольтер ссылается на Бассевича, министра герцога Holstein,
бывшего тогда в Петербурге.
Оправдалась ли Екатерина в глазах грозного супруга? по край¬
ней мере ревность и подозрение терзали его. Он повез ее около
эшафота, на котором торчала голова несчастного. Он перестал с
нею говорить, доступ к нему был ей запрещен. Один только раз,
по просьбе любимой его дочери Елисаветы, Петр согласился ото¬
бедать с той, которая в течение 20 лет была неразлучною его по¬
другою.
13 ноября Петр издал еще один из жестоких своих законов ка¬
сательно тех, которые стараются у приближенных к государю, по¬
купают покровительство и дают посулы.
24 ноября обручена старшая царевна Анна Петровна с герцогом
Holstein.
Петр почувствовал минутное облегчение.
Он повелел полкам называться не именами полковников, но по
провинциям, на коих содержание их было расположено.
Полкам, не имеющим гербов, учинить таковые.
20
Казнить смертию: унтер-офицеров генералам; офицеров — Во¬
енной коллегии; штаб-офицеров — государю докладывать.
Знатных дворянских детей записывать в гвардию, а прочих в
другие.
Военная коллегия спросила, что такое знатное дворянство? и
как его считать? по числу ли дворов, или по рангам. Разрушитель
ответствовал: «Знатное дворянство по годности считать».
Петр дозволил служащим в Петербурге третий год употреблять
на житье в деревнях.
Опять указ о раскольниках: носить им медные знаки, а женам
опашни и шапки с рогами, старинные.
Дозволил вход в Петербург и староманирным судам...
1725
...Петр послал в Архангельск корабельному мастеру Баженину
приказ строить 3 корабля груландских, 3 бота и 18 шлюпок.
Он назначил Беринга (капитана) для открытия пути в восточ¬
ную Индию через Ледовитый океан. Петр получил известие от
Матюшкина. Шамхал, собрав 30 ООО войска, осадил крепость Св.
Креста. Генерал-майор Кропотов его разбил и землю его разорил.
Петр уничтожил звание шамхала (см. «Ежемесячные сочинения»,
1760, II - 38 etc.).
Петр (по свидетельству Катифора) на Иордане простудился и
занемог горячкою.
Петр повелел сало, юфть, воск etc. в чужие края сухим путем не
возить.
Издан полицейский указ о продаже съестных припасов.
О размещении солдат, где есть пустые строения в городах.
Объяснен указ об утайке душ.
О сборах.
16-го января Петр начал чувствовать предсмертные муки. Он
кричал от рези.
Он близ своей спальни повелел поставить церковь походную.
22-го исповедовался и причастился.
Все петербургские врачи собрались у государя. Они молчали;
но все видели отчаянное состояние Петра. Он уже не имел силы
кричать и только стонал, испуская мочу.
При нем дежурили 3 или 4 сенатора.
25-го сошлись во дворец весь сенат, весь генералитет, члены
всех коллегий, все гвардейские и морские офицеры, весь синод и
знатное духовенство.
Церкви были отворены: в них молились за здравие умирающего
государя. Народ толпился перед дворцом.
21
Екатерина то рыдала, то вздыхала, то падала в обморок, она не
отходила от постели Петра и не шла спать, как только по его при¬
казанию.
Петр царевен не пустил к себе. Кажется, при смерти помирился
он с виновною супругою.
26-го утром Петр (?) повелел освободить всех преступников,
сосланных на каторгу (кроме двух первых пунктов и убийц), для
здравия государя.
Тогда же дан им указ о рыбе и клее (казенные товары).
К вечеру ему стало хуже. Его миропомазали.
27-го дан указ о прощении не явившимся дворянам на смотр.
Осужденных на смерть по Артикулу по делам Военной коллегии
(кроме etc.) простить, дабы молили они о здравии государевом.
Тогда-то Петр потребовал бумаги и перо и начертал несколько
слов неявственных, из коих разобрать было можно только сии:
«отдайте всё»... перо выпало из рук его. Он велел призвать к себе
цесаревну Анну, дабы ей продиктовать. Она вошла, но он уже не
мог ничего говорить.
Архиереи псковский и тверской и архимандрит Чудова мона¬
стыря стали его увещевать. Петр оживился, показал знак, чтоб они
его приподняли, и, возведши руки и очи вверх, произнес засохлым
языком и невнятным голосом: «Сие едино жажду мою утоляет; сие
едино услаждает меня».
Увещевающий стал говорить ему о милосердии божием беспре¬
дельном. Петр повторил несколько раз: «Верую и уповаю». Увеще¬
вающий прочел над ним причастную молитву: верую, господи, и
исповедую, яко ты еси etc. Петр произнес: «Верую, господи, и испо¬
ведую; верую, господи: помози моему неверию», и сие все, что весьма
дивно (сказано в рукописи свидетеля), с умилением, лице к весе¬
лию елико мог устроевая, говорил, — по сем замолк...
Присутствующие начали с ним прощаться. Он приветствовал
всех тихим взором. Потом произнес с усилием: «после»... Все вы¬
шли, повинуясь в последний раз его воле.
Он уже не сказал ничего. 15 часов мучился он, стонал, беспре¬
станно дергая правую свою руку, левая была уже в параличе. Уве¬
щевающий от него не отходил. Петр слушал его и несколько раз
силился перекреститься.
Троицкий архимандрит предложил ему еще раз причаститься.
Петр в знак согласия приподнял руку. Его причастили опять. Петр
казался в памяти до четвертого часа ночи. Тогда начал он охладе¬
вать и не показывал уже признаков жизни. Тверской архиерей на
ухо ему продолжал свои увещевания и молитвы об отходящих.
Петр перестал стонать, дыхание остановилось — в 6 часов утра
28 января Петр умер на руках Екатерины...
«...ИЗ ТЬМЫ ЛЕСОВ, ИЗ ТОПИ БЛАТ
ВОЗНЕССЯ ПЫШНО, ГОРДЕЛИВО...»
книн тш
Р , *■ * , Г ; - и /у •* 1
ОКСТОРОИ wnnc.itiu* lYKfOKW , HnpQHIHIllH. ачннуъ
г' Г ' У' '•* 'i/ i, * '
„ lKAjlHH30HH , Sij> И „ Iuhto
|»kl ч (Jjfny.iKHTf/iH r > £Плр{Н UHTklji*
Цр/ан 0 чиглр ^Кц/7, ИjfAZnOAQ.blhtiUA по/ШК- И^О
^ " НХ/(1 COMMA hMH'k fOfTtfAT’/l '
^ V / / I
^<KJU/U QmtOUQM'l кнлтк;
"/7£T" JjxYyAAA" UAHA‘
Гг / u
SK(j)hfH
£lWKT1 nuTfptXjHKOH ; dH0(l(0Afl<e*
£мол/и(нон - Кикгко/ ;
г/гя* ; ГнжгкОи *0
P сям гм* ;
Я^ТПА Г* SfpHIн ККПНУ/ Я Г(Ц(
F!£j * Дальними н(и^в/маг
ТкМн нм4:игеА BflfxroH ннг'Ь •
И.К. Кирилов. Цветущее состояние Всероссийского госу¬
дарства (отрывки из книги).
Печатается по: Кирилов И.К. Цветущее состояние Всероссийского государства.
М.: Наука, 1977.
САНКТ-ПИТЕРБУРХСКАЯ ГУБЕРНИЯ*
В Санкт-Питербурхе в резиденции Российской
Верховный Тайный совет, в котором Ее Императорское Величе¬
ство присутствовать изволит.
Того Верховного Тайного совета члены Карл-Фридерик его ко¬
ролевское высочество герцог голштейно-готторпский, рейхсмар¬
шал генерал-фельтмаршал и ковалер светлейший князь Александр
Данилович Меншиков, генерал-адмирал и ковалер граф Федор
Матвеевич Апраксин, государственный канцлер граф Гаврило
Иванович Головкин; действительные тайные советники и ковале-
ры граф Петр Андреевич Толстой, князь Дмитрей Михайлович Го¬
лицын, барон Андрей Иванович Остерман; действительной штат¬
ской советник Василей Степанов.
Канцелярских служителей ныне налицо:
Обер-секретарь 1
Секретарь 1
Канцеляристов ..... 2
Коп истов 2
6
В тексте сохранены орфографические и стилистические особенности оригинала.
Кабинет императорского величества, в котором тайной советник
господин Макаров, тайной кабинета секретарь Иван Черкасов.
Кабинета подьячих 8
Куриер 1
За куриеров для посылок 4
Салдат и сторожей 5
18
САНКТ-ПИТЕРБУРХ
О колегиях и канцеляриях и канторах
Высокий Сенат
В нем члены генералы-лейтенанты Иван Дмитриев-Мамонов,
граф Антон Девиер, Семен Салтыков, действительные штатские
советники князь Алексей Долгорукой, Василей Новосильцов,
князь Алексей Черкаской, Юрья Нелединской-Мелецкой, Федор
Наумов; генерал-маеор и обер-прокурор Иван Бибиков; эксекутор
Федот Елагин.
Приказных по штату:
Обер-секретарей 2
Секретарей у настоящих экспедицей 4
у комиских 1
Протоколистов 2
Переводчик 1
Регистраторов 5
Канцеляристов 13
Копистов 13
Колегии-юнкеров 6
Переплетчик 1
Сторожей 4
52
У прокурорских и эксекуторских дел:
Букгалтер 1
Копистов 4
5
У государственного архива:
Секретарь 1
Регистратор 1
Канцелярист 1
Копистов 2
5
26
При Сенате канторы
1-я, Герольдмейстерская. В ней действительной штатской со¬
ветник Иван Плещеев, граф Сантий.
Приказных по штату:
Секретарь 1
Переводчик 1
Канцеляристов 2
Копистов 3
Колегии-юнкер 1
Живописной мастер 1
Сторожей 2
И
2-я, Рекетмейстерская. В ней генерал-рекетмейстер Матвей
Воейков.
Приказных по штату:
Секретарь 1
Канцеляристов 2
Копистов 2
Сторожей 2
7
3-я, Ревизион.
Приказных по штату:
Секретарь 1
Букгалтер 1
Канцеляристов 3
Копистов 3
Сторожей 2
Ш
При той же канторе в Доимочном столе:
Секретарь 1
Канцеляристов 3
Копистов 3
7
4-я, Печатная.
В ней приказных по штату:
Секретарь 1
Канцеляристов 2
Копистов 2
Стброжей 2
7
27
При Сенате ж типография для печатания публичных указов.
В ней:
Наборщиков 6
Тередорщиков 4
Батыщиков 5
15
При Сенате ж имеется для посылок:
Куриеров 10
Сержант 1
Капрал 1
Салдат 38
Итого 50
Военная сухопутная (коллегия)
Президент рейхсмаршал генерал-фельтмаршал светлейший
князь Александр Данилович Меншиков, генерал Лессий, гене-
рал-маеоры князь Трубецкой, Волков, Гохмут, полковник Игнать¬
ев; прокурор и гвардии капитан Егор Пашков.
Приказных ныне налицо:
Обер-секретарь 1
Секретарей 4
Протоколист 1
Актуариус 1
Регистратор 1
У контролора из приказных камисар 1
Канцеляристов 7
Подканцеляристов 5
Немецкой писарь 1
Копистов и писарей 44
Вахмистр 1
Переплетчик 1
Сторожей 6
74
К той колегии присутственные канторы
1-я, Кригскамисариат. В нем обер-штер-кригскамисар Иван
Кропотов, полковник и обер-кригскамисар Иван Юшков.
Приказных:
Секретарей 2
Канцеляристов 7
Подканцеляристов 7
Копистов 21
37
28
2-я, Казначейская. В ней казначей полковник Полибин, ками-
сар Беклешов.
Приказных ныне налицо:
Секретарь 1
Канцеляристов 2
Подканцеляристов 2
Копистов 8
Сторожей 2
15
3-я, Правианская. В ней полковник Тютчев, с ним асесор 1.
При магазеинах обер-офицер 1.
Приказных по штату:
Секретарь 1
Протоколист 1
Регистратор 1
Канцеляристов 9
Копистов 15
Сторожей 3
Щетчиков 6
При магазеинах надзирателей 2
Магазеин-вахтеров и салдат 10
48
4-я, Артилерская. В ней генерал-маеор Григорей Скорня-
ков-Писарев, с ним капитан Уиковской.
Приказных по штату:
Секретарь 1
Переводчик 1
Протоколист 1
Регистратор 1
Букгалтер 1
Канцеляристов 5
Копистов 10
Сторожей 2
22
При той же канцелярии фискал Павел Зайцов.
Адмиралтейская (коллегия)
Президент генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин,
члены вице-адмиралы ковалеры Томас Гордан [и] Матвей Змае-
вич, Данил Вилстер, генерал-кригскамисар и ковалер Иван Голо¬
вин, генерал-лейтенант и ковалер Андрей Ушаков, шаутбенахты
ковалер Наум Синявин, лорд Дуффос, советники от флота капи¬
29
тан Иван Шереметев, лейтенант князь Михайло Голицын, пол¬
ковник и гвардии капитан Иван Козлов.
Приказных ныне налицо:
Обер-секретарь 1
Секретарей 2
Натариус 1
Переводчиков 2
Регистратор 1
Архивариус 1
Канцеляристов 5
Копистов 14
Колегии-юнкеров 4
Вахмистров 2
Розсыльщиков и сторожей 8
41
Присудственные к той колегии канторы
1-я, Адмиралтейская. В ней директор капитан-камандор Мар¬
тын Гослер.
Приказных ныне налицо:
Букгалтер 1
Канцеляристов 9
Писарь немецкой 1
Копистов 18
Розсыльщик и сторож 2
зТ
2-я, Кригскамисарская. В ней полковник Иван Вадковской.
Приказных ныне налицо:
Секретарь 1
Канцеляристов 6
Копистов 12
Розсыльщиков и сторожей 3
22
3-я, Контролорская. В ней из морских капитанов Конон Зотов.
Приказных ныне налицо:
Камисар 1
Канцелярист 1
Копистов 6
Сторож 1
9
30
4-я, Подрядная. В ней обер-камисар Иев Микулин.
Приказных:
Канцеляристов 2
Копистов 6
Сторож 1
9
5-я, Казначейская. В ней полковник и казначей Петр Засецкой.
Приказных:
Букгалтер 1
Канцеляристов 6
Копистов 6
Сторож 1
14
6-я, Цалмейстерская. В ней за цалмейстера порутчик Баранчеев.
Приказных:
Канцеляристов 4
Копистов 8
Сторож 1
13
7-я, Правианская. В ней обер-правиантмейстер Захарей Кафгырев.
Приказных:
Секретарей 2
Канцеляристов 8
Копистов 15
Розсылыциков и сторожей 3
28
8-я, Обер-сарваерская. В ней генерал-кригскамисар и ковалер
Головин, стольник Михайло Сабакин.
Приказных:
Секретарь 1
Канцеляристов 5
Копистов 10
Сторож 1
17
9-я, Артиперская морская. В ней от артилерии подполковник
Брунц.
Приказных:
Канцеляристов 2
Копистов 5
7
31
10-я, Академическая. В ней шаутбенахт Александр Нарышкин,
капитан Иван Нарышкин.
Приказных:
Камисар 1
Канцелярист 1
Подканцелярист 1
Копистов 3
Писарей 2
Счетчик 1
Сторож 1
10
11-я, Партикулярной верфи. В ней действительной штатской со¬
ветник Иван Потемкин, с ним асесор 1.
Приказных налицо:
Канцеляристов 2
Копистов 2
Писарей 4
8
Главная Полицыймейстерская канцелярия
Сенатор и генерал-лейтенант граф Антон Девиер, обер-поли-
цымейстер 1, асесор 1.
Приказных налицо:
Секретарь 1
Переводчик 1
Канцеляристов 3
Подканцеляристов 6
Копистов 6
17
Прапорщик 1
Сержантов 3
Капралов 4
Салдат 33
Барабанщиков 3
Сторожей 2
Заплечной мастер 1
47
При той же канцелярии в 4-х командах:
Капитанов 2
Порутчиков 2
Капралов 4
Салдат 40
Копистов 8
56
32
Канцелярия от строений
Генерал-маеор Ульян Сенявин, членов 2.
Приказных налицо:
Секретарей 2
Переводчик 1
Камисаров, в том числе дворянин 1 9
Канцеляристов 8
Подканцеляристов 9
Копистов 20
Сторожей 2
51
При той же канцелярии у разных дел и работ баталион.
В нем полного комплекту
штап- и обер-афицеров 18
ундер-афицеров и рядовых . 632
неслужащих 19
Итого 669
О гварнизоне
Ныне обер-камендант брегадир Фаменцын. Под ведомством
ево гварнизонная канцелярия, в которой по штату Военной коле-
гии определено
При генерале-губернаторе:
Секретарь 1
Канцеляристов 2
Писарей 4
Сторожей 2
При вице-губернаторе:
Канцелярист 1
Писарь 1
Сторож 1
При обер-каменданте:
Канцелярист 1
Писарь 1
Сторож 1
При плац-маеоре:
Писарь 1
16
33
О полках в Санкт-Питербурхе
Гвардии полки 1, Преображенской 2, Семеновской.
В них полного комплекта
штап- и обер-афицеров 232
унтер-афицеров и рядовых и протчих служащих .... 5422
неслужащих 976
Итого 6630
Назначено тем полкам домы строить на Московской стороне к
Невскому монастырю.
Гварнизонных пехотных 4 полка
В них полного комплекта
штап- и обер-афицеров 141
ундер-афицеров и рядовых 5060
неслужащих 268
5469
Поселены те полки на Санкт-Питербурхском острову. А плате¬
жей подушных денег разсположены в Санкт-Питербурхской губер¬
нии: Бахмеотов — в Белозерской провинции и в Олонецком уезде,
Колтовской — в Пошехонской провинции, Зезевитов — в Белозер¬
ской и в Пошехонской, Белозерской — в Белозерской провинцыи.
Артилерии
Артилерии первой осадной быть велено в Санкт-Питербурхе
По анштальту
положено
Ныне
налицо
Пушек медных
24-фунтовых
20
21
18-фунтовых
20
26
Итого
40
47
Мартиров медных
9-пудовых
2
1
5-пудовых
12
17
Итого
14
18
Мартирцов железных 6-фунтовых
100
—
34
Артилерии ж в Санкт-Питербурхском арсенале
Медных
Калибер
Чугунных
Итого
годных
негодных
Фунтов
Пушек
24
5
6
—
11
18
1
3
1
5
12
—
22
—
22
20
1
—
—
1
пё
1
1
—
—
1
1
11
—
2
—
2
7
1
—
—
1
6
2
7
—
9
4
—
7
—
7
3
12
14
—
26
1
—
—
1
7
—
—
7
1/2
6
1
—
7
1/4
Да нововылитых
1
—
—
1
пушек
48
1
—
—
1
24
15
—
—
15
18
1
—
—
1
12
1
—
—
1
3
Привезенных из Ла¬
10
—
—
10
доги, а каких ка-
либеров, не осви¬
12
25
37
детельствовано
—
Итого
79
62
26
167
Пуды
Мартир
5
—
4
—
4
3
2
—
—
2
1
2
—
—
2
7
2
—
—
2
2
2
—
—
2
Малинкая
1
—
—
1
Нововылитых
9
1
—
—
1
5
Привезенных
из Ладоги
2
2
12
—
—
1
1
Итого
12
4
1
17
Дробовиков, приве¬
—
—
6
6
зенных из Ладоги,
каких калибров не
освидетельствовано
35
В гварнизоне
Калибер
Медных
Чугунных
Итого
годных
негодных
Пуды
30
Пушек
1
1
24
9
3
3
15
18
7
—
13
20
14
—
4
4
12
34
4
63
101
9
—
—
1
1
8
5
—
3
8
6
11
4
38
53
5
—
—
2
2
4
1
—
9
10
3
41
12
158
211
—
4
—
4
2
1
2
7
10
—
—
4
4
1
—
1
1
2
Лотов
24
1
1
18
1
—
25
26
15
2
—
1
3
12
—
—
1
1
8
3
—
1
4
Итого
117
30
334
481
Калибер
Медных
Чугунных
Итого
Пуды
5
Мартир
23
2
25
2
—
1
1
1
2
—
2
К
2
—
2
т
28
—
28
6
—
14
14
Итого
55
17
72
6
Мартирцов
На сошках
16
16
В том числе негодная простая
1
—
1
3
На сошках
107
—
107
В том числе простая
1
—
1
Итого
125
—
125
Пуды
2
Гоубиц
2
2
1
1
—
1
Итого
3
—
3
24
Дробовиков
1
1
18
2
—
2
12
1
—
1
8
8
—
8
6
2
—
2
Итого
14
—
14
36
Артилерских служителей
штап- и обер-афицеров 4
ундер-афицеров и рядовых 134
неслужащих 8
мастеровых 21
Итого 167
О Адмиралтействе
При Санкт-Питербурхе главное Адмиралтейство, где строятся
карабли, окруженное крепостию и каналом, также галерная верфь.
При том Адмиралтействе артилерии
Калибер
Медных
Чугунных
Итого
Фунтов
48
Пушек
1
1
40
1
—
1
30
—
15
15
24
—
4
4
18
3
7
10
16
—
4
4
12
4
54
58
10
—
2
2
9
—
16
16
8
21
36
57
6
23
96
119
4
1
43
44
3
21
261
282
2
4
14
18
1
2
19
21
у2
8
8
16
Лотов
12
11
11
8
—
3
3
6
И
4
15
Итого
100
597
697
Фунтов
3
Фолоконет
23
1
24
2
29
—
29
Итого
52
1
53
3
Басов
16
16
2
—
22
22
1
—
68
68
Калибров не показано...
6
—
6
Итого
6
106
112
6
Мартир
91
91
6% дюйма
1
—
1
Итого
1
91
92
37
Вышеозначенная артилерия по крепости, а большою частию в
крепости для отпусков в морской флот содержится.
О адмиралтейских мастеровых
Мастеров
Карабельных 6
Галерных 2
Камельных и ластовых судов 3
Маштовых 2
Ботовых и шлюпочных 3
Машинного дела 1
Парусного дела 1
Весельного дела 1
Столярных 2
Молярных 4
Кузнечных 3
Инструментных 3
Резного дела 1
Котельного дела 1
Оконнишной 1
Бочарных 2
Фонарной 1
Свечной 1
Компасных 2
Брантспойтовых 2
Конатных 3
Слесарной 1
Конопатной 1
При каменной пивоварне и солодовне 4
Итого 51
Подмастерьев
Карабельных 7
Галерных 2
Камельных и ластовых судов 1
Маштовой 1
Ботовой и шлюпочной 1
Парусных 2
Весельного дела 1
Блокового дела 2
Пильного ручного дела 2
Столярных 4
Молярных 3
Кузнечных 4
38
Инструментной 1
Резных 2
Котельных 2
Оконничных 2
Бочарной 1
Фонарной 1
Конопатной 1
Компасной 1
Кистовой 1
Пильных ветреных мельниц
Конатных
Паргаментной
Сухарного печения ....
Итого 48
Учеников
Карабельных 26
Галерных 7
Камельных и ластовых судов 3
Машинного дела 6
Ботовых и шлюпочных 4
Парусного дела 3
Весельного дела 3
Блокового дела 4
Столярного дела 3
Инструментного 12
Котельного дела 1
Бочарного дела 1
Фонарного 1
Паргаметного 19
Такелажных 4
Штюрманских 2
Итого 99
Рядовых
Дозорщиков 6
Помощников 17
Толмачей 4
Камендоров 18
Плотников 1573
Работников 133
Пильщиков 69
Литейщиков 6
Токарей 45
Столяров 74
Рещиков 64
39
Парусников 83
Шитья фланг и кожевных ведр 9
Кузнецов 300
Отдельщиков 33
Котельников 26
Медного литья 11
Фонарщиков 25
Оконнишников 13
Поялыциков 12
Оловянишников 2
Моляров 17
Компасников 5
Конопатчиков 121
Пешников 11
Свешников 4
Трубочистов 2
Купоров 62
Кистовщиков 4
Прядильщиков 451
У магазин работников 312
Лоцманов 25
Конанеров 41
Слесарей 25
Астраханцов по разным работам 193
Хлебников 4
Мясосол 1
Пивоваров, учеников и работников 35
Конанеров 2
У шитья мундиру
Из матрозов 60
Из салдат 60
Итого 3958
При Адмиралтействе ж и на ластовых судах
Шхипоров 23
Боцманов 9
Боцманматов 25
Шхимон 1
Комит 1
Квартемистр 1
Матрозов 450
Профосов 6
Всего 4672
40
О ластовых судах
При Санкт-Питербурхе ж и Кронштате ластовых судов по рег¬
ламенту повелено содержать:
Флейтов 12
Шмаков 5
Итого 17
Ныне налицо
кат «Дубки», галиот «Тонеин», буер «Кроншлот», эверс 2 ну¬
мер, романовка 5 нумер, шхуна «Екатерина», «Магилена», «Анна»,
«Олонец Етма», «Нетель плат», «Кобыла», «Маргарита», эверс 2
нумера, шкута «Блас Балк», «Анна-София», «Дринклит», «Елиса-
бет», кат «Катерингов», флейт «Есель», галиот «Елеонора», «Деки-
телам», «Ретердам». Итого 22, в ызлишестве 5.
О морских корабельного флота
При Санкт-Питербурхе ж от морского карабельного флота
ныне обретается:
Генерал-адмирал 1
Адмирал 1
Вице-адмиралов 2
Шаутбенахт 1
Капитанов-камандоров 2
Капитанов 3
Капитан-лейтенант 1
Лейтенантов от флота 3
Салдат 2
Секретарь 1
Ундер-лейтенантов от флота 3
Салдат 1
Камисаров 2
Лекарей 3
Мичманов 3
Навигатор 1
Гардимаринов 20
Квартермистров 7
Писарей 3
Матрозов 385
Сержантов 4
Каптенармус 1
Капралов 7
Салдат 215
Итого 672
41
Галерных трех рот салдацких обер-, ундер-афицеров и рядовых
налицо 315
В галерном флоте у работ ундер-афицеров и салдат .... 614
В адмиралтейском баталионе штап- и обер-афицеров и рядо¬
вых и неслужащих налицо 748
А полного комплету надлежит 881
Академия при Адмиралтействе
Под управлением шаутбенахта Александра да капитана Ивана
Нарышкиных. При той Академии:
Профессор математики 1
Учитель навигации 1
Подмастерьев:
отартилерии 2
от навигации 4
от фортофикации 2
от геометрии и рифметики 6
от геодезии 2
от живописной и ратирной 4
Для обучения ексерциции гвардии из отставных:
Порутчик 1
Сержантов 2
Капрал 1
Салдат 1
Учитель от цыфирной и руской школ и удовольствования уче¬
ников пищею 1
Надзирателей 3
Школьник 1
Хлебников 2
Переводчик для переводу академических книг 1
Лекарь для свидетельствования болезней 1
Инструментальной мастер 1
Учеников 2
При той же Академии учеников:
В арифметике
из шляхетства 26
из разночинцов 17
Итого 43
В геометрии и тригенометрии из шляхетства 32
В плоской навигации
из шляхетства 55
из разночинцов 28
Итого 115
42
В меркоторской из шляхетства 7
В диуриале из шляхетства 1
В сверике из шляхетства 4
В острономии из шляхетства 4
В географии из шляхетства 1
Оные ж обучаются артилерии, фортификации, живописной и
на рапирах и воинским обучениям.
В геодезии
из шляхетства 24
из разночинцов 7
Итого 48
Геодезистов из шляхетства 5
В круглой навигации из шляхетства 6
В большой острономии из шляхетства 4
Обучаются письму из разночинцов 8
Псалтирей
из шляхетства 1
из разночинцов 10
Часословам
из шляхетства 2
из разночинцов 25
Азбукам из разночинцов 23
Итого учеников
из шляхетства 172
из разночинцов 118
Итого 290
О школах
1-я, в Санкт-Питербурхском гварнизоне для обучения салдац-
ких детей.
В ней учеников:
В геометрии 1
В арифметике и в писании и пении 80
На гобоях 40
На флейтах 12
В словесной науке 18
Писать совершенно обучились 8
Итого 159
2-я, в доме новгородского архиерея.
3-я, в монастыре Александра Невского.
4-я, в артилерии.
В ней учеников:
Вынженерной 21
В геометрии 14
В арифметике 16
Да в командрованиях 87
Вартилерской 10
Итого 148
43
О шпиталях
При Санкт-Питербурхе каменная великая гошпиталь сухопут¬
ная и морская, и по ведомости Адмиралтейской колегии при мор¬
ской шпитале обретается:
Доктор 1
Камисар 1
Писарь 1
Поп 1
Копистов 2
Лекарей 2
Подлекарей 2
Учеников 5
Дьячек 1
Квартермистр 1
Матрозов 32
Капрал 1
Салдат 8
Пивовар 1
Плотник 1
Хлебников 4
Поваров 3
Провос 1
Работников 18
Итого 86
О заводах
Артилерной литейной пушечной и протчих артилерских дел
двор.
При том дворе мастеровых:
При пушечном деле камисар 1
Пушечной мастер 1
Подмастерьев 2
Учеников 27
Плавильной мастер 1
Учеников 5
Инструментального дела мастер 1
Учеников 3
Паникадильных мастеров 2
Учеников 3
Медного дела мастер 1
Медного резного дела мастер 1
Подмастерья 1
Учеников 4
44
Котельной мастер 1
Учеников 4
Пояльной мастер 1
Поялыциков 9
Прядильщиков 7
Меховых учеников 3
Чертейщиков 3
Матрозов 5
Пешников 5
Шорников 4
При деревянной работе:
Лафетной мастер 1
Учеников 4
Колесников 16
Плотников 18
Резного деревянного дела мастер 1
Учеников 2
Столяров 2
Токарей 6
Пильщиков 10
Кузнечного дела:
Директор 1
Подмастерьев 2
Накаренной мастер 1
Кузнецов 44
Слесарей 6
Плотников 5
Итого 214
Пороховые заводы
1, на Санкт-Питербурхском острову, на Карповке речке и при
том селитерная варница. При заводе для управления завоцких дел
кантора, в ней писарь 1.
Мастеровых:
Пороховая мастерица галанка 1
Пороховых же мастеров руских 2
Учеников 29
Селитерной мастер 1
Подмастерья 1
Учеников 4
У молония пороха лошадей 20
При них фурмейстер 1
Ундер-фурмейстер 1
Фурлетов 12
Итого 53
45
Вокруг тех Санкт-Питербурхских пороховых заводов зделана
городком крепость полисадом на 433-х саженях, в ней 2 вороты.
2, Охтенские на реках Охте и Луппе от Санкт-Питербурха в
семи верстах, и при том селитерная варница. При тех заводах для
заводских дел кантора, в которой:
Копист 1
Писарь 1
Мастеровых:
Пороховых мастеров 2
Подмастерья 1
Учеников 52
Селитерной мастер 1
Учеников 6
Пильной мастер 1
Учеников 7
Плотинщик 1
Ситник 1
Бочаров 4
Плотников 5
Кузнецов 2
Итого 85
Вокруг тех заводов огражено полисадом на 700 саженях.
А у присмотру на вышеписанных Санкт-Питербурхских и Ох-
тенских пороховых заводах над пороховыми и селитерными дела¬
ми и протчих заводских работ имеется камисар 1.
Адмиралтейские [заводы]
1, Прядильной
2, Конатной дворы
В работу определяются адмиралтейские служители, которые
описаны выше сего.
3, воденой завод на Сестре реке. При тех Сестрорецких заводах:
Штык-юнкер 1
Камисар 1
Букгалтер 1
Канцелярист 1
Подканцелярист 1
Копистов 7
Писарей 4
Артилерии учеников 2
У ахранения лесов прапорщик 1
Капралов 10
Лекарь 1
46
Мастеровых:
У отделки медных кортиков мастер 1
Отдельщиков 4
Учеников 2
У литья ефесов и замков медных салдат и учеников 3
У ефесных афицерских дел мастеров 2
Учеников 7
У афицерских замков мастеров 2
Учеников 6
У афицерских стволов мастеров 2
Отдельщик 1
Станочных приемщиков 2
Рисовального дела учеников 2
Инструментального дела мастер 1
Учеников 7
У приему стволов приемщик 1
Слесарь 1
Ефесной золотарь 1
Ученик 1
Ефесных отдельщиков 4
Учеников 5
Шпажных ковщиков 14
Учеников 5
У тянутья и у коления и у точения и лареленьяшного.... 12
Ефесных ковщиков и учеников 11
Ноженного дела учеников 3
Ствольных заварщиков и молотобойцов 60
Ствольного сверленья и точенья мастер 1
Ствольных вертельщиков и учеников 35
Смыгалыциков 7
Точильщиков и учеников 6
Отдельщиков и учеников 24
Справщиков и присетчиков и алмащиков 9
Свирельных подделыциков и учеников 5
Багинетных ковщиков и учеников 10
Отдельщиков и учеников 6
Замочных ковщиков и учеников 23
Отдельщиков и учеников 61
Приборных ковщиков и учеников 13
Отдельщиков и учеников 24
Станочных отдельщиков и учеников 46
Укладных мастеров и учеников 10
У доменного дела из школьников 2
47
У стального дела подмастерья 1
Учеников 4
У рески машиною железа мастер 1
Ученик 1
У записки ружейных дел 1
У угольного зжения мастер 1
Подмастерьев 2
У заводского строения мастер 1
У укладного дела учеников 4
Столяр 1
Ученик 1
Токарь 1
Кузнецов десятник 1
Рядовых 8
У мехового дела мастер 1
Подмастерьев 2
У пиленья досок 1
У якорного дела мастеров 2
Подмастерья 1
Кузнецов 6
Молотобойцев 63
Медного и проволочного дела мастер 1
Кузнецов и учеников 19
Пильного дела мастер 1
Кузнецов и учеников 17
У ковки гвоздья подмастерья 1
Кузнецов и учеников 38
Итого 653
Да адмиралтейских служителей:
Кузнецов 23
Конопатчиков 2
Пешник 1
Купоров 2
Кананеров 26
Итого 54
Всего 707
На тех заводах делается железо, ружье, пистолеты, кортики,
шпаги, якори, гвозди, сталь, уклад, проволока, жесть и протчие
припасы. Да при тех же заводах имеются пороховые заводы, на
которых делается во флот порох; а у того дела мастеров и учени¬
ков 13.
От Адмиралтейства ж на Ижоре реке водяная пильная мель¬
ница.
48
Адмиралтейских мастеровых:
Мельничного и машинного дела мастер 1
Учеников 4
Толмач 1
Плотников 36
Работников 50
Пильщиков 30
Кузнецов 3
Астраханцов при разных работах 10
Итого 135
Гонтовые заводы, при тех заводах адмиралтейских плотни¬
ков 6.
Санкт-Питербурхской губернии
Кронштат и Кроншлот, где великая военная и купеческие гава¬
ни, и делается конал з доками.
О гварнизоне
Камендант брегадир Семен Блеклой. Под ведомством ево гвар-
низонная канцелярия, в которой по штату Военной колегии быть
велено при каменданте:
Канцелярист 1
Писарь 1
Сторож 1
При плац-маеоре писарь 1
Итого 4
О гварнизонных полках
Гварнизонных пехотных 2 полка.
В них полного комплету
штап-и обер-афицеров 71
ундер-афицеров и рядовых и протчих 2530
неслужащих 134
Итого 2735
Разположены те полки платежем подушных денег в Архангело¬
городской губернии: Островской — в Вологоцкой, Толбугин — в
Галицкой провинциях.
49
О артилерии
По ведомости Артилерской канцелярии в Кронштате показано
артилерии:
Калибер
Медных
Чугунных
Итого
Фунтов
36
Пушек
1
1
24
10
85
95
18
2
114
116
12
1
49
50
10
—
4
4
6
—
42
42
3
—
27
27
Итого
14
321
335
Пудов
5
Мартир
8
8
1
2
9
11
Итого
10
9
19
2
Гоубиц
2
2
1
4
—
4
36
—
2
2
20
—
3
3
Итого
6
5
11
О адмиралтейских мастеровых и служащих,
обретающихся в Кронштате
Мастеров:
Маштовой 1
Столярной 1
Кузнечных 2
Инструментной 1
Бочарной 1
Слесарной 1
Конопатной 1
Пильной 1
Подмастерьев:
Карабельных 2
Парусной 1
Кузнечной 1
Конопатных 2
Учеников:
Карабельной 1
Ботовой и шлюпочной 1
Машинной 1
Инструментной 1
50
Котельного дела
. . . . 1
Рядовых:
Дозорщиков
.... 4
Камендоров
.... 2
Плотников
573
Работников
23
Пильщиков
26
Литейщиков
.... 2
Токарей
.... 4
Столяров
... 19
Парусников
27
Кузнецов
... 89
Котельников
.... 4
Фонарщиков
. . . . 1
Оконнишников
.... 4
Поялыциков
. . . . 1
Моляров
. ... 4
Конопатчиков
137
Пешников
. ... 4
Купоров
14
Конанеров
14
Слесарей
22
Астраханцов при разных работах
16
Боцманмат
. . . . 1
Квартермистров
. . . . 8
Матрозов первой статьи
48
второй статьи
... 73
Итого
1140
При Кроншлоте имеется от Адмиралтейства гошпиталь, в которой:
Доктор
. . . . 1
Порутчик
. . . . 1
Писарь
. . . . 1
Поп
. . . . 1
Копистов
. ... 2
Лекарей
. . . . 3
Подлекарей
. 5
Лекарских учеников
. ... 6
Квартермистр
. ... 1
Матрозов первой статьи
. . . . 8
второй статьи
48
Сержантов
. ... 2
Капрал
. 1
Салдат
23
Пивовар
. . . . 1
Профосов
. ... 2
Итого 106
51
О морском флоте
По ведомости Адмиралтейской колегии показано
По подписанию императорского
величества собственной руки по¬
ведено содержать кораблей
Ныне налицо
Пушки
1 ранга
3 по 90 пушек
4 по 80
2 по 76, в том числе 1 двупа¬
лубной
2 ранга
12 по 66 пушек
6 по 50 пушек
1 ранга
Фридрикштат 96
Гангут 92
Лесное 90
Санкт Петр 88
Санкт Андрей 88
Фриде-Макар 88
Норд-Адлер 88
Нептунус 72
Санкт Александр . . 70
Ревель 68
Итого 10
Лишних 1
2 ранга
Санкт Екатерина 66
Исакий Виктория 66
Пантелей Виктория .... 66
Астрахань 66
Леферм 64
Ингермоланд 64
Москва 64
Выборг 64
Слютельбурх 64
Дербень 64
Нарва 64
Мальбурх 60
Виктория 56
Полтава 54
Санкт Михаил 54
Рафаил 54
Не тронь меня 54
Армонт 50
Рандольф 50
Перл 50
Принц Гевгений 50
Арендаль 50
Итого 22
Излишних 4
По подписанию императорского
величества собственной руки по¬
ведено содержать кораблей
Ныне налицо
Пушки
3 ранга фрегатов
6 по 32 пушки
Шнав
3 по 16 пушек
3 по 14 пушек
Итого 39
3 ранга фрегатов
Вахмейстер
Энсперанс
Стор-Феникс
Самсон
Крейсер
Ланздоу
Ях-Гунт
Винт-Гунт
Амстердам-Галей
Кронде-Ливде
Карл-Кронвапен
Пинк-принц Александр . .
Стандарт
Данск-Эрн
Кискин
Санкт Якоб
Итого
Излишних
Шнавы
Фаваритка
Полюкс
Первой капор
Ватер-фалк
Гукорь-Кроншлот
Вестен-шлюп
Бом-Юпитер
Бом-Дондер
Итого
Излишних
Всего караблей и шнав
Излишних
44
44
34
32
32
32
32
32
32
32
30
24
24
24
22
16
16
10
16
14
12
12
12
12
6
6
8
2
56
17
Морских служителей налицо, кроме отлучных:
Вице-адмиралов 2
Шаутбенахт 1
Капитан-камандор 1
Капитанов 20
Капитанов-лейтенантов 16
Лейтенантов от флота 41
отсалдат 12
53
Секретарей 21
Ундер-лейтенантов от флота 35
от салдат 24
Камисаров 23
Попов 18
Штап-лекарь 1
Лекарей 28
Подлекарей 20
Лекарских учеников 44
Штюрманов 32
Шхипоров 29
Мичманов 40
Боцманов 20
Подшхипоров 18
Подштюрманов 20
Штюрманских учеников 50
Навигаторов 4
Школьников 42
Боцманматов 91
Шхиманов 50
Шхиманматов 64
Гардемаринов 88
Квартермейстеров 156
Писарей 73
Матрозов первой статьи 1883
второй статьи 3408
Сержантов 55
Каптенармусов 26
Фургеров 22
Капралов 122
Капрал барабанщичей 1
Барабанщиков 52
Салдат 2504
Кают-и дек*юнгов 381
Литаврщик 1
Трубачей 51
Десятников плотничьих 9
Добрых плотников 6
Плотников 97
Купоров 32
Ундер-купоров 2
Баталеров 24
Ундер-баталеров 52
Конопатных десятников 4
Конопатчиков 60
54
Парусный десятник 1
Учеников 28
Поваров 53
Профосов 28
Итого 9986 человек
О галерном морском флоте
В галерном флоте повелено
содержать галер
Ныне налицо
Против регламента
не имеется
Военных больших 70
46
24
Военных малых 50
15
35
Конных больших 10
10
—
Итого 130
71
59
Да сверх регламента конных
малых
14
—
Всего
85
59
На тех судах галерного морского флота служителей и с отлуч-
ными. В каких отлучках обретаются, о том значит в табели под сею
книгою
Вице-адмирал 1
Капитаны 1 ранга 3
2 ранга 1
3 ранга 2
Капитанов-лейтенантов 5
Лейтенантов 9
Ундер-лейтенантов 17
Провиантмейстер 1
Флагель-адъютант 1
Лекарей 2
Подлекарей 3
Лекарских учеников 2
Флагманской писарь 1
Писарей 8
Комитов 34
Подкомитов 41
Квартермистров 33
Матрозов первой статьи 202
второй статьи 533
Литаврщик 1
Трубачей 3
Итого 903
55
О соборах и церквах
В Кронштате собор святого апостола Андрея Первозванного.
Церкви полковые: при Володимерском пехотном полку Влади¬
мирские Богородицы, при Островном Владимирские ж, при Тобо¬
льском Сергия чюдотворца, при Новогородском Владимирские ж
Богородицы. Кирки: 1-я, католицкая, 2-я, люторская.
Шлютельбурх. Город на устье Невском близ Ладожского озера.
О гварнизоне
В Шлютельбурхе камендант полковник Степан Буженинов.
Под ведомством ево гварнизонная канцелярия, в которой по шта¬
ту Военной колегии определено:
Писарь 1
Сторож 1
Итого 2
Гварнизонной пехотной баталион:
В них полного комплету
штап-и обер-афицеров 17
ундер-афицеров и рядовых 632
неслужащих 34
Итого 683
Разположен тот баталион платежей подушных денег на число
душ Санкт-Питербурхской губернии в Белозерской провинции.
«...И СВЕТЛА АДМИРАЛТЕЙСКАЯ ИГЛА»
Старый Петербург. Рассказы из былой жизни столицы
М.И. Пыляева (отрывок из книги).
Печатается по: Пыляев М.И.. Старый Петербург. СПб, 1889.
Государь положил первый камень постройке 16 мая 1703 года, в
день Святой Троицы. Вот предание об основании города. Петр I,
осматривая остров, взял у солдата башнет, вырезал два дерна и,
положив их крестообразно, сказал: «Здесь быть городу»; затем,
взяв заступ, первый начал копать ров... Островок, на котором
Петр создал крепость, назывался Енисари, т. е. Заячий. Вместе с
этим государь предназначил быть и городу на соседнем острове
Койвисари (Березовом), а на другом острове Хервисари (Олень¬
ем), где теперь биржа, воздвигнул батарею...
22 июня 1703 года вся гвардия и полки, стоявшие в Ниеншан-
це, перешли в крепость, где 29 июня, в день Святых Петра и Пав¬
ла, и был отправлен банкет уже в новых казармах...
Внутри крепости стояло несколько небольших домиков, в ко¬
торых помещался комендант с офицерами и солдатами гарнизона,
при гауптвахте была площадь, которая называлась плясовою: здесь
стояла деревянная лошадь с острою спиною и был вкопан столб с
цепью, около которого втыкались острые спицы. Провинившихся
солдат или садили на лошадь, или, замкнув руки в цепь, заставля¬
ли стоять на спицах. Первым комендантом крепости был Рен,
обер-комендантом Брюс. В крепости находилась главная аптека и
помещался в мазанковом здании переведенный из Москвы Сенат
(на месте, где теперь казначейство) и стояла довольно красивая
церковь во имя Петра и Павла, сперва деревянная, потом, уже в
1714 году, начата постройка существующего посейчас каменного
Петропавловского собора, деревянная же церковь перенесена
была на Петербургскую, в Солдатские слободы...
В числе зданий, построенных в эпоху возникновения Петер¬
бурга, одно из первых было адмиралтейство.
Адмиралтейство Петр I заложил в 1705 году. Первоначально это
было большое четвероугольное место, застроенное с трех сторон де¬
сятью эллингами, деревянными магазинами и деревянною посреди
башнею, с железным шпицем; все строения были обведены земля¬
ным валом. С 1711 по 1718 год адмиралтейство окружено было рва¬
ми, одетыми камнем и плитами, позади их возвышался вал и парапет
с шестью бастионами; застроено оно было с трех сторон и открыто
на Неву; против открытой стороны находился большой въезд или
главные ворота; над последними были устроены палаты для заседа¬
ния адмиралтейств-коллегии; вокруг здания лежали строительные
материалы и шли разные мастерские, большие кузницы, в одном из
флигелей была рисовальная зала, где чертили планы кораблей. Вот
как описывает адмиралтейство поляк-очевидец: «Нас пригласили в
адмиралтейство, где ожидал царь. Пройдя мост на канале и ворота,
мы вошли через сени в громадное помещение, где строятся корабли;
здесь мы осматривали нововыстроенный большой, красивый ко¬
рабль, затем отправились в кузницу, где было 15 горнов и при каж¬
дом 15 кузнецов с мастером. Оттуда мы прошли через другой канал к
большому трехэтажному дому, выстроенному в виде треугольника на
прусский манер. Царь ходил с нами по разным магазинам, находя¬
щимся в этом здании; мы осматривали все корабельные принадлеж¬
ности: были там канаты, навощенные, насмоленные, намазанные
разным жиром; некоторые были толщиною в половину человека,
гвозди для прибивки досок лежали большими кучами и т. д. Неско¬
лько палат завалены были большим количеством тяжелого, как оло¬
во, дерева, привезенного из Ост-Индии; царь говорил, что если бы у
бояр его было столько дерева, то ему хватило бы его на два года». Это
дерево употреблялось для выделки колес, вращающих канаты; далее
царь им показывал несколько других вещей; затем в двух комнатах
они увидали множество меди, взятой у шведов, и царь при этом ска¬
зал послу, что это «шведы ему пожаловали». Гости после отправи¬
лись в галерею, находящуюся в среднем этаже, где адмирал Апрак¬
син угощал их одними корабельными блюдами, т. е. копченой говя¬
диной, языком, морскими рыбами и т. д.; давали и полпиво очень
холодное. «В это время на башне играла музыка. Посидев немного,
мы отправились в коллегии, где было много молодежи. Там столы
накрыты были зеленым сукном, на стенах развешаны зеркала, черте¬
жи, гравюры. Преподаватель здесь объяснял военное искусство. От¬
сюда мы сошли к каналу, в котором стояло несколько судов с насо¬
сами. Потом пошли в комнату, где была библиотека, в которой были
большие запасы разного рода бумаги белой, серой, черной. Несколь¬
ко комнат было занято готовым платьем разного цвета на 24 ООО че¬
60
ловек. Затем пошли мы через канал, где живут разного рода ремес¬
ленники, видели, где цирюльники приготовляют мази и пластыри
для ран, было здесь около восьмисот портных, работающих над па¬
русами. Было там тоже здание большое и широкое на сваях, в два
этажа; здесь приготовляли модели кораблей. Вечером, когда стал
идти дождь, мы отправились в комнаты, где было много вина и пива
и где начальник кораблей Головин нас угощал. Он носит постоянно
золотой циркуль, украшенный драгоценными камнями, в знак свое¬
го достоинства. Царь его на каждом пиру сажает с собой рядом, пьет
его здоровье и делает с него гравюры. Во время пира царь привстал
и, кланяясь, налил вино, ходил и раздавал нам всем рюмки, испол¬
няя свою обязанность, так как если бы не сделал этого, то должен
был бы уплатить штраф».
Первый корабль военный пятидесятипушечный был заложен
Петром в адмиралтействе в 1709 году в ноябре и спущен 15 июня
1712 года; назван он им был «Полтава». В 1718 году был спущен са¬
мим государем 90-пушечный корабль под именем «Старый Дуб».
Тогда все суда строились из казанского дуба. По словам англий¬
ского посла Витворта, в 1710 году флот царя состоял: из 12 фрега¬
тов, 8 галер, 6 сосновых кораблей, 2 бомбардир-галиотов и несколь¬
ких мелких судов. По словам Вебера, в 1718 году у царя было: 40 во¬
енных кораблей и 300 галер. В конце царствования Петра число
всех его морских судов было на Vs больше, всех же матросов на
флоте было 14 960 человек и 2106 пушек. Спуск корабля в прежние
времена отличался большою торжественностью. Мастер в день спу¬
ска построенного им корабля одевался весь в черную одежду и по¬
лучал из рук царя или морского министра на серебряном блюде по
три серебряных рубля за каждую пушку или борт.
На другой год по кончине Петра Великого на месте мазанкового
здания адмиралтейства было сооружено вновь каменное с сохране¬
нием прежнего расположения. Старинную же деревянную башню
заменили каменною башнею в 1734 году, и в конце 1735 года шпиц
над ней обит весь и с куполом медными, в огне позолоченными лис¬
тами. На позолоту шпица употреблено было 5081 червонец весом
43V2 Фунта, что по тогдашнему курсу составляло 11 076 р. 38 коп.
Все же издержки на позолоту шпица стоили 12 907 р. 84Уг к. Импе¬
ратрица Елизавета Петровна соорудила в средине башни, под шпи¬
цем, церковь во имя Воскресения Христова. При императрице Ека¬
терине II после наводнения 1777 года было приказано выставлять в
углах средней башни днем флаги, а ночью зажженные фонари. В
царствование императора Павла I здание адмиралтейства было исп¬
равлено. Работы были поручены инженер-генералу Герарду, и по¬
правка всего здания была сделана в один год; земляные окружные
валы были срыты, и вместо них сделаны новые, гораздо выше; все
место окружили палисадом, который ограничивался гласисом с од¬
ним балюстрадом; первый был одет дерном, второй — окрашен тог¬
61
дашнею военною краскою, а на двух угловых к площадям бастионах
поставили новые срубы с флагштоками для подъема флагов. Внут¬
ренняя площадь адмиралтейства также много изменилась; ей прида¬
ли лучший вид постройкой новых мастерских, которые были ошту¬
катурены и потом окрашены по-голландски, т. е. под цвет и форму
кирпича. В царствование Павла адмиралтейская площадь сделалась
местом учения войск. В царствование императора Александра I ад¬
миралтейство было перестроено, на месте бывшего гласиса и покры¬
того пути сделан широкий и тенистый бульвар в три аллеи, который
вскоре и стал самым модным гуляньем петербуржцев. Фельетонист
того времени, начиная свои весенние еженедельные обозрения, пи¬
сал: «В нашей столице севера и наводнений дни становятся все луч¬
ше, светлее, суше, пыльнее. Шпиц адмиралтейства постоянно от
восхода до заката солнца горит, как золотая игла, а ночью перерезы¬
вает воздух серебристою полосою. В канцеляриях и департаментах
чиновный мир ежедневно торопится исполнить свои экстренности,
чтобы поскорее поспеть на гульбище на бульвар, повидаться со зна¬
комыми, покалякать и т. д.»
Наружный вид адмиралтейства при Александре I был перестро¬
ен архитектором А.Д. Захаровым: вся длина адмиралтейского фа¬
сада в 200 сажен с тремя выступами была отделана заново. В сре¬
дине первого выступа находится арка, служащая главными воро¬
тами, по сторонам на гранитных пьедесталах — две огромные
группы, изображающие морских нимф, поддерживающих небес¬
ную сферу. Над аркою барельеф работы Теребенева, представляю¬
щий основание в России флота; тут вы видите Нептуна, вручаю¬
щего трезубец Петру Великому в знак владычества его над моря¬
ми; над барельефом, по краям выступа, находятся четыре сидящие
фигуры: Ахиллеса, Аякса, Пирра и Александра Македонского. От¬
дельно от них возвышается башня, первая часть которой состоит
из двадцати восьми колонн Ионического ордера — они образуют
галерею, на которую в старину в двенадцать часов дня выходили
музыканты и трубили в трубы; поверх этих колонн, над карнизом,
стоят 28 круглых фигур из пудожского камня. От карниза башня
идет круглым столбом и оканчивается куполом, в котором встав¬
лены часы на три стороны; выше его фонарь, окруженный небо¬
льшою галереею с легкими железными перилами. От фонаря на¬
чинается шпиц, на самом верху его изображен корабль (высота
его 1 */2 сажени), ниже его корона и яблоко, имеющее в диаметре
ЗУг фута, пространство от корабля до яблока полсажени, вся вы¬
сота шпица от земли 33 сажени. По правую и левую стороны
среднего выступа здание идет на 37 сажен, здесь вместо барелье¬
фа оно украшено военною арматурою, потом снова следуют не¬
большие выступы и т. д. Адмиралтейство при Александре I имело
пять доков, в нем с 1710 по 1825 год было построено 253 корабля,
кроме значительного числа фрегатов и мелких судов.
«ПО ОЖИВЛЕННЫМ БЕРЕГАМ
ГРОМАДЫ СТРОЙНЫЕ ТЕСНЯТСЯ
ДВОРЦОВ И БАШЕН...»
4 г?
Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные са¬
мим ИМ ДЛЯ СВОИХ ПОТОМКОВ. 1737—1774 (отрывок из книги).
Печатается по: Записки Андрея Тимофеевича Болотова. 1737—1796: В 2-х т. Тула:
Приок. кн. изд-во, 1988.
ИСТОРИЯ МОЕЙ ПЕТЕРБУРГСКОЙ СЛУЖБЫ
ПИСЬМО 91-е
Любезный приятель! Описав и в предследующих письмах и в по¬
следних частях собрания оных всю историю моей военной службы
и достопамятного моего пребывания в Пруссии, и жительства в
Кенигсберге, приступлю теперь к сообщению вам истории моей
петербургской службы, которая не может почтена быть военною, а
была особливая и хотя кратковременная, но по многим отношени¬
ям не менее достопамятна, как и военная.
Продолжалась она во все время царствования императора Пет¬
ра III — время, которое в истории всех земель, а особливо нашего
отечества, останется на веки достопамятным.
И как мне почти всему происходившему тогда у нас в Петербур¬
ге случалось быть самовидцем и многие происшествия и обстояте¬
льства у меня еще в свежей памяти, то, может быть, известия и опи¬
сания оных или, по крайней мере, всего того, что случилось мне
тогда самому видеть и узнать, будет для вас и для тех из потомков
моих, коим случится читать сии письма, не менее интересны и лю¬
бопытны, как и все прежние, к чему теперь и приступлю.
В последнем моем письме остановился я на том, что приехал из
Кенигсберга в Петербург, а теперь, продолжая повествование мое,
прежде всего замечу, что случилось сие накануне самого Благове¬
65
щенья и что въезжал я в сей город с чувствиями особливыми и та¬
кими, которые никак изобразить не могу, — вам известно уже, по
какому случаю и зачем я тогда ехал в сию столицу.
Я поспешал к прежнему своему начальнику генерал-аншефу
Корфу, отправлявшему тогда должность генерал-полицмейстера,
в Петербург и ехал для служения при нем флигель-адъютантом, в
которую должность угодно было ему меня избрать и от военной
коллегии истребовать, ибо в тогдашние времена имели все генера¬
лы право в штаты свои выбирать, кого они сами похотят, и воен¬
ная коллегия обязана была беспрекословно давать им оных и вы¬
писывать их откуда бы то ни было, а таким точно образом истре¬
бован и выписан был я.
Вы знаете также, что произошло сие без всякого моего о том
домогательства и желания. Я, живучи в мире и в тишине в Кенигс¬
берге и занимаясь своими учеными упражнениями, всего меньше
о том думал и помышлял и совсем не знал о сем требовании и
определении до самого получения о том из военной коллегии ука¬
за, так как и поныне не знаю, как сие, собственно, произошло и
сам ли генерал сие вздумал и затеял или побужден был к тому быв¬
шим при нем адъютантом, приятелем моим господином Балаби-
ным. Но как бы то ни было, но я был определен без всякого ото¬
брания наперед на то моего согласия, которое едва ль бы воспос¬
ледовало, если б вздумалось им наперед спросить меня о том, хочу
ли я или нет быть в сей должности и отправлять оную; ибо беше¬
ный и самый строптивый нрав и странный характер сего вельмо¬
жи был мне так коротко известен и так для меня устрашителен,
что я никак не похотел бы добровольно подвергнуть себя всем су¬
ровостям и жестокостям его, если б меня спросили, а особливо
при тогдашних обстоятельствах, когда все мысли мои заняты уже
были помышлениями об отставке и воображениями всех приятно¬
стей деревенской уединенной жизни. А потому и тогда ехал я в
Петербург сколько с хотением, столько ж и не с хотением; ибо
сколько, с одной стороны, ласкала меня та мысль, что буду слу¬
жить при знаменитом вельможе, который находился тогда в особ¬
ливой милости у государя, и служить в такой должности и чине,
который доставлять мне будет случай видеть весь двор и все до того
мною невиданное и неизвестное, и чрез самое то многие удовольст¬
вия, столько, с другой стороны, устрашали меня предусматривае¬
мые необъятные труды и, по дурноте характера генеральского, са¬
мые неприятности и досады, с сею должностью сопряженные.
При таких обстоятельствах не успел я, приблизившись к Петер¬
бургу, усмотреть первые золотые спицы высоких его башен и ко¬
локолен, также видимый издалека и превозвышающий все кровли
верхний этаж, установленный множеством статуй, нового дворца
Зимнего, который тогда только что отделывался и коего я никогда
66
еще не видывал, как вид всего того так для меня был поразителен,
что вострепетало сердце мое, взволновалась вся во мне кровь и в
голове моей, возобновясь, помышления обо всем вышеупомяну¬
том в такое движение привели всю душу мою, что я, вздохнув сам
в себе, мысленно возопил: «О, град! Град вышный и великолеп¬
ный!.. Паки вижу я тебя! Паки наслаждаюсь зрением на красоты
твои! Каков-то будешь ты для меня в нынешний раз? До сего бы¬
вал ты мне всегда приятен! Ты видел меня в недрах своих младен¬
цем, видел отроком, видел в юношеском цветущем возрасте, и
всякий раз не видал я в тебе ничего, кроме добра! Но что-то будет
ныне? Счастием ли каким ты меня наградишь или в несчастие
ввергнешь? И то и другое легко быть может! Я въезжаю в тебя в не¬
известности сушей о себе! Почему знать, может быть, ожидают
уже в тебе многие и такие неприятности меня, которые заставят
меня проклинать ту минуту, в которую пришла генералу первая
мысль взять меня к себе; а может быть, и будет противное тому, и
я минуту сию благословлять стану».
Сими и подобными собеседованиями с самим собою занимался
я во все время въезжания моего в Петербург. Но, наконец, одна
духовная ода славного и любимого моего немецкого пиита Куно-
са, ода, которую во всю дорогу я твердил наизусть и которая, на¬
чинаясь сими словами: «Есть бог, пекущийся обо мне, а я, я сму¬
щаюсь и горюю, и хочу сам пещися о себе», неведомо как много
ободряла и подкрепляла меня при смутных обстоятельствах тог¬
дашних, прогнала и рассеяла и в сей раз, как вихрем, прах, все
смутные помышления мои, и произвела то, что я въехал в город
сей с спокойным и радостным духом.
Мое первое попечение было о том, чтоб приискать себе на пер¬
вый случай какую-нибудь квартирку, ибо прямо к генералу на
двор в кибитке своей приехать мне не хотелось. Я хотя и не сомне¬
вался в том, что должен буду жить в его доме, однако все-таки хо¬
телось мне на первый случай обострожиться где-нибудь поблизо¬
сти его на особой квартирке и явиться к нему не рохлею дорож¬
ным, а убравшись и снарядившись.
И потому, по приближении к дому его, бывшему на берегу реки
Мойки, велел я квартирку себе поискать, а по счастию, и нашли
мне ее тотчас, хотя наипростейшую, но довольно уже изрядную и
такую, что, как после оказалось, что я в мыслях своих обманулся и
мне в генеральском доме поместиться было негде, и я должен был
стоять на своей квартире, то я на ней и остался и стоял до самого
моего выезда из Петербурга, будучи в особливости доволен тем,
что она была близка от дома генеральского и притом не дорогая.
На другой день, и как теперь помню, в день самого Благовеще¬
нья, вставши поранее и желая застать генерала еще дома, и убрав¬
шись получше, и надев свой новый кавалерийский мундир, пошел
67
я к генералу явиться и, пришел в дом, старался прежде всего рас-
проведать, где б мне можно было найтить господина Балабина.
Меня провели к нему в другие маленькие хоромцы, бывшие на
дворе, и он не успел меня завидеть, как бежал ко мне с распро¬
стертыми руками, говоря:
— Ах! друг ты мой сердечный, Андрей Тимофеевич, как я рад,
что ты наконец к нам приехал! Мы тебя уж заждались и не знали,
что о тебе и думать, — боялись, что не сделалось ли уже чего с то¬
бою при теперешней половоди! Ну, скажи же ты мне, мой друг... —
продолжал он, меня обнимая и много раз целуя, — все ли ты здоро¬
во и благополучно ехал? Все ли живы и здоровы наши кенигсберг¬
ские друзья и знакомцы? Как они поживают и помнят ли меня?
— Все, все хорошо и слава богу! — отвечал я. — И кенигсберг¬
ские наши все живы и здоровы, все вас по-прежнему еще любят, и
все велели вам кланяться.
— Ну, пойдем же, мой друг, пойдем к генералу, — подхватил
он. — Он будет очень рад, тебя увидев, и у нас не было дня, в кото¬
рый бы мы с ним о тебе не говорили.
— Хорошо, — сказал я и пошел за ним, туда меня поведшим.
Мы нашли генерала в его кабинете, чешущего волосы и убира¬
ющегося, с стоящим пред ним секретарем полицейским и держа¬
щим под мышкою превеликий пук бумаг.
Не успел генерал увидеть вошедшего меня в комнату свою, как,
обрадовавшись, возопил он:
— Ах! вот и ты, Болотов! Слава, слава богу, что и ты приехал!
Мы взгоревались было уже о гебе, мой друг! Как это ты по такой
распутице ехал? Поди, поди, мой друг, и поцелуемся...
Я подбежал к нему и, будучи крайне доволен столь ласковым
его приемом, благодарил его за оказанную им мне милость.
— Не за что! Не за что! — подхватил он. — А я сделал то, чем
тебе был должен. Ты заслужил то, чтоб тебя нам помнить, и я
очень рад, что мог тебе сделать сие маленькое, на первый случай,
благодеяние. Поживем, мой друг, еще вместе, и я не сомневаюсь,
что ты, по прежней дружбе и по любви своей ко мне, постараешь¬
ся и ныне поступками и поведением своим оправдать хорошее мое
о тебе мнение.
Я кланялся ему и уверял, что употреблю все силы и возможно¬
сти к тому, чтоб заслужить дальнейшее его к себе благоволение и
милость.
— Хорошо, мой друг! — подхватил он. — Я не сомневаюсь в
том; но скажи же ты мне теперь, как поживали вы без меня в ва¬
шем любезном Кенигсберге? Довольны ли вы были Васильем
Ивановичем? И что поделывали там хорошенького?
Сие подало нам тогда повод к предлинному разговору. Он рас¬
спрашивал меня обо всем, а я рассказывал ему, что знал и о чем
68
ему более знать хотелось. Наконец спросил он меня, где же я оста¬
новился.
— На квартире, — сказал я.
— Но для чего же не ко мне прямо на двор взъехал, мы нашли
бы, может быть, местечко, где б тебя поместить, хотя и тесненько,
правду сказать, у меня в доме.
Я обрадовался, сие услышав, ибо надобно сказать, что мне са¬
мому не весьма хотелось жить у него в доме и быть всегда связан¬
ным и по рукам, и по ногам, а на квартире надеялся я иметь сколь¬
ко-нибудь более свободы, а потому и отвечал я, что я могу стоять и
на квартире.
— Очень, очень хорошо! — подхватил он. — Но скажи, по край¬
ней мере, не далеко ли она и не будет ли тебе затруднения всякий
день ко мне оттуда ездить?
— Очень близко, — отвечал я, — и чрез несколько только дво¬
ров от вашего дома.
— Всего лучше, — подхватил он. — Но хороша ли и покойна ли
она?
— Хороша, ваше высокопревосходительство!
— Ну так поживи же ты, мой друг, покуда на оной, а там мы
уже посмотрим, а между тем о содержании своем нимало не забо¬
ться. Кушать ты здесь, у меня, кушай, а лошадей-то... Небось ты
ведь на своих приехал?
— На своих, — сказал я.
— Лошадей-то можешь ты всех распродать: на что тебе они здесь?
А оставь только одну, на которой тебе со мною ездить, да и той ве¬
ли-ка ты брать корм с моей конюшни, а не покупай и не убычься.
Я благодарил его за сию милость, а генерал, начав осматривать
между тем меня с ног до головы и увидев, что на мне не было
шпор, сказал:
— Жаль, что нет на тебе теперь шпор, а то хотел было я пору¬
чить тебе теперь немаленькую комиссию и чтоб ты съездил на ми¬
нуту во дворец.
Я извинялся в том, сказывал, что я пришел пешком и того не
знал и что нет теперь со мною лошади.
— Лошадь безделица! — сказал он. — Ею бы мы тебя уже снаб¬
дили... но постой, — продолжал он, — шпоры-то есть и у меня из¬
лишние. Подай-ко, малый, мои маленькие серебряные господину
Болотову!.. А ты, мой друг, — обратясь к одному полицейскому
офицеру, продолжал он, — ссуди-ка нас, пожалуй, на несколько
минут своею лошадкою, ей ничего не сделается, а послать-то мне
очень нужно!
— С превеликою радостию! — отвечал офицер. — Лошадь гото¬
ва! — и пошел приказывать подавать ее, а слуга между тем, отыс¬
кав шпоры, надевал их на мои ноги.
69
Я стоял и, простирая ему свои ноги, мысленно заботился о том,
как бы мне получше исполнить первое возлагаемое на меня дело.
Упомянутый генералом дворец возмутил во мне весь дух мой: как
не бывал я еще отроду никогда во дворце, то был он мне тогда так
страшен, как медведь, и я не знал, как к нему и приступиться, и
подъехать.
Но смущение мое еще более увеличилось, как между тем, как
надевали на меня шпоры, генерал далее сказал:
— Вот какое дело, зачем хотелось бы мне, чтоб ты, мой друг, во
дворец съездил. Мне хочется, чтоб ты распроведал и узнал, что го¬
сударь теперь делает и чем занимается?..
Слова сии поразили и смутили меня еще более. «Вот тебе на! — го¬
ворил я сам в себе. — И первый блин уже комом! и не напасть ли су¬
щая? Ну как это мне там и у кого распроведовать? Никого-то я там не
знаю и ни к кому приступиться, верно, не посмею! Ах! какое горе!»
Говоря сим и подобным сему образом сам в себе, готовился
было я прямо сказать генералу, что комиссию, поручаемую им
мне, я, по новости своей, вряд ли могу еще исполнить, но, по сча¬
стию, он сам, взглянув на меня, смущение мое приметил и власт¬
но, как опомнившись, мне сказал:
— Да, ведь вот еще! Ты, надеюсь, не бывал еще во дворце и ни
положения его и ничего не знаешь?
— Точно так, ваше высокопревосходительство! — подхватил
я. — И когда ж мне еще и бывать? Я приехал вчера ввечеру и нигде
еще не был.
— Хорошо ж, — сказал он, — так я дам кого-нибудь тебя прово¬
дить и указать то заднее крылечко, к которому надобно тебе подъ¬
ехать, а и там, как поступить, дам тебе наставление.
— Очень хорошо! — сказал я.
— А вот каким образом, — продолжал он, — как взойдешь ты
на сие крылечко, и маленькая тут сенца, то войди в двери налево и
в маленький покоец. Ты найдешь тут стоящего часового, и ты по¬
стой тут и подожди, покуда войдет какой-нибудь из придворных
лакеев; и тогда попроси ты, чтоб вызвали к тебе искусненько Кар¬
ла Ивановича Шпрингера, и вели-таки сказать ему, что ты при¬
слан от меня к нему. И как он к тебе выйдет, то поклонись ему от
меня, но смотри ж, говори с ним по-немецки, а не по-русски, и
скажи, что я велел просить распроведать о том, что теперь госу¬
дарь делает и чем занимается, и весел ли он? И чтоб он дал чрез
тебя мне знать о том, и буде он прикажет подождать, то подожди.
— Хорошо! — сказал я и, взяв в проводники ординарца, поехал.
Не могу изобразить вам, с какими чувствиями и подобостра¬
стием приближался я в первый сей раз к сему обиталищу наших
монархов; мне казалось, что самые стены его имели в себе нечто
величественное и священное, и если б не было со мною проводни¬
70
ка, ведущего меня смело к крыльцу тому, то я не только бы не на¬
шел оного, но и не посмел бы подъехать к нему; но тогда шел я как
по писаному и, нашед назначенный маленький покоец и в нем ча¬
сового, попросил его, чтоб он показал, если войдет туда какой
придворный лакей. И как мне не долго было дожидаться его, то по
просьбе моей и вызван был ко мне Карл Иванович. Он был ка¬
кой-то из придворных и, по всему видимому, такой, который мог
свободно входить во внутренние царские чертоги, и не успел
услышать от меня, чего генералу моему хочется, как сказал мне:
«Подождите, батюшка, немножко здесь, я тотчас схожу и проведаю».
И действительно, он не более как минут через пять опять ко
мне вышел и велел Корфу сказать, что государь занимался тогда
разговорами с господином Волковым, тогдашним штатс-секрета-
рем и министром, и, как думать надобно, о делах важных и что в
сей день вряд ли он будет свободным, и притом был он во все утро
не гораздо весел. Я привез известие сие моему генералу, и он был
исправлением порученной мне комиссии очень доволен; и как в
самое то время докладывали ему, что был стол готов, то сказал он
мне: «Пойдем же, мой друг, теперь и пообедаем, а там поди себе
отдыхать с дороги, а ко мне приезжай уже завтра поутру».
Я нашел у него стол, накрытый человек на двадцать, и множе¬
ство людей в зале, его дожидающихся. Мы тотчас сели за стол, и
господин Балабин, севши подле меня, рассказал мне обо всех тут
бывших. Были тут все мои новые сотоварищи или разные штат его
составляющие чиновники; были некоторые полицейские офице¬
ры, из коих попеременно всегда бывал один при генерале и езжал
всюду и всюду ординарцем, и служил для рассылок по полицей¬
ской части; были некоторые кирасирские полку его офицеры;
были иностранцы, коих содержал генерал на своем почти коште,
были и посторонние; и я узнал, что генерал жил тогда в Петербур¬
ге хотя далеко не так пышно и весело, как в Кенигсберге, но стол
был у него всегда открытый и хороший и всегда накрывался при¬
боров на двадцать и более, несмотря хотя когда генерал не обедал
дома, а где-нибудь в гостях или во дворце у государя.
По окончании стола, как скоро генерал ушел в свою спальню
для отдохновения, а мы все остались еще в зале, то обступили
меня все штат генеральский составляющие, и г. Балабин, как наш
генерал-адъютант, рассказывал мне обо всех, кто они таковы, и
рекомендовал меня из них каждому. Был тут наш обер-квартер-
мистр Ланг, был обер-аудитор Ушаков, был генеральский приват¬
ный секретарь Шульц и, наконец, сотоварищ мой, другой фли¬
гель-адъютант князь Урусов. Все они были люди совсем еще мне
не знакомые, но все люди добрые, ласковые, все ласкалися ко мне
всячески, и все старались со мною познакомиться. Я соответство¬
вал им тем же и рекомендовал себя всякому в дружбу.
71
Но ни с кем я так скоро не познакомился и не сдружился, как с
помянутым генеральским секретарем, господином Шульцом. Был
он человек молодой, хорошего поведения и притом студиро-
вавший в университетах и довольно ученый.
Он не успел узнать, что я говорю по-немецки и охотник к нау¬
кам, как тотчас прилепился ко мне, вступил со мною в разные раз¬
говоры, повел меня в свои комнаты, в которых он жил в доме гене¬
ральском, показывал мне маленькую свою библиотечку, и, увидев
меня крайне любопытным и все книги его, которых таки было до¬
вольно, с великою жадностию пересматривающего, предлагал мне
ее к услугам, и уверял, что он за удовольствие почтет, если я всегда,
когда мне будет досужно, посещать его стану в сих комнатах и праз¬
дное время препровождать с ним вместе, чем я и доволен был в
особливости; и впоследствии времени подружились с ним короче,
и действительно, всегда, когда мне только было можно хаживать к
нему, и там с лучшим удовольствием провождал время, нежели в
передней генеральской, где мы обыкновенно сиживали, дожидаясь
ежеминутно повелений от генерала, и нередко в праздности, не без
скуки и зеваючи, время по несколько часов иногда провождали.
Из всех наших штатских сей секретарь жил только один в гене¬
ральском доме, а прочие все так же, как и я, стояли на своих квар¬
тирах; для него же отведены были два покойца на другом конце
дома, который и весь был не слишком велик, поземный, деревян¬
ный, и стоял на берегу реки Мойки в недальнем расстоянии от
тогдашнего дворца. Что касается до сего императорского дома, то
был тогда также деревянный и не весьма хотя высокий, но доволь¬
но просторный и обширный, со многими и разными флигелями.
Но дворец сей был не настоящий и построенный на берегу Мойки
подле самого Полицейского моста, на самом том месте, где воз¬
двигнут ныне огромный и великолепный дом для дворянского со¬
брания или клуба. Он был временный и построен тут для пребыва¬
ния императорской фамилии на то только время, покуда строился
тогда большой Зимний дворец подле Адмиралтейства, на берегу
Невы-реки, который, существуя и поныне, был обиталищем вели¬
кой Екатерины и который тогда только что отстраивался, и гово¬
рили, что государь намерен был вскоре переходить в оный.
В сем-то деревянном дворце препроводила последние годы жиз¬
ни своей и скончалась покойная императрица Елисавета Петровна.
О кончине ее носились тогда разные слухи, и были люди, кото¬
рые сомневались и не верили тому, чтоб сделавшаяся у ней и столь
жестокая рвота с кровью была натуральная, но приписывали ее
некому сокровенному злодейству и подозревали в том как-то ко¬
роля прусского, доведенного последними годами войны до такой
крайности и изнеможения, что он не был более в состоянии про¬
должать войну и полугодичное время, если б мы по-прежнему
72
имели в ней соучастие. Письмо друга его, маркиза д’Аржанса, пи¬
санное к нему в то время, когда находился он в руках наших, и то
таинственное изречение в оном, что голандскому посланнику,
случившемуся тогда быть в Берлине, удалось сделать ему, королю,
такую услугу, за которую ни он, ни все потомки его не в состоянии
будут ему довольно возблагодарить и уведомление о которой не
может он вверить бумаге, было для многих неразрешимою загад¬
кою и подавало повод к разным подозрениям. Но единому Богу
известно, справедливы ли были все сии подозрения или совсем
были неосновательны.
Как бы то ни было, но мы лишились монархини сей не при ста¬
рых еще ее летах и прежде, нежели все мы думали и ожидали. И
как она была государыня кроткая, милостивая и человеколюбивая
и всех подданных своих, как мать, любила, а сверх того и во все
почти двадцатилетнее время благополучного ее царствования Рос¬
сия наслаждалась вожделеннейшим миром и благоденствием, то и
сама любима была искренно всеми ее подданными, и не было ни¬
кого из них, кто б не жалел о ее рановременной кончине. Самые
иностранные почитали ее, и писатели их приписывали ей многие
похвалы и описывали характер ее следующими чертами.
«Роста была она, — говорили они, — нарочито высокого и стан
имела пропорциональный, вид благородный и величественный;
лицо имела она круглое, с приятною и милостивою улыбкою, цвет
лица белый и живой, прекрасные голубые глаза, маленький рот,
алые губы, пропорциональную шею, но несколько толстоватые
длани, а руки прекрасные. Когда случалось ей одеваться в муж¬
ское платье, что обыкновенно делывала она в день учреждения
своей гвардии, то представляла собою очень красивого и статного
мужчину, имеющего героическую походку, сидящего прекрасно
на лошади и танцующего с приятностию. Внутренние ее душев¬
ные дарования были не менее благородны и изящны. Она имела
живой и проницательный ум и столь хороший рассудок, что обо
всем могла говорить с основательностию и охотно разговаривала.
Кроме природного своего языка, говорила и она разными ино¬
странными, в особливости же немецким и французским, а разуме¬
ла и итальянский. О благоразумном и осторожном поведении ее
свидетельствуют поступки ее тогда, когда была она, по кончине
императора Петра II, исключена от наследства. Благоразумие ее
подкреплялось мужественным постоянством и героическою сме-
лостию. Она знала, как по правилам правосудия наказывать ви¬
новных, как по правилам благоразумия прощать оных, а невинных
избавлять от наказания. Религия производила в ней глубокие впе¬
чатления собою. Она была набожна без лицемерства и уважала
много публичное богослужение. Одежда ее и убранство, также ее
пиршества, изъявляли хороший ее вкус. Она любила науки и худо¬
73
жества, а особливо музыку и живописное искусство и потому со¬
брала множество наипрекраснейших картин. Великодушие ее сер¬
дца и признательность к верным ее служителям не мог никто до¬
вольно нахвалить. Коротко, она была образцовая монархиня, в
которой соединены были все свойства великой государыни и пра¬
вительницы, хвалы достойной».
Вот какими чертами изображали иностранные характер сей мо¬
нархини. Из россиян же некоторые приписывали ей уже более
слабости и мягкости в правлении, нежели сколько иметь бы над¬
лежало, и утверждали, что от самого того во время правления ее
вкралось в государство множество всякого рода злоупотреблений
и что некоторые из них пустили столь глубокие коренья, что и по¬
мочь тому и истребить их было уже трудно, что отчасти некоторым
образом было и справедливо, а особливо относительно до послед¬
них годов ее правления...
Как бы то ни было, но сожаление о кончине ее было всеобщее,
и тем паче, что все как-то невеликую надежду возлагали на ее на¬
следника и ожидали от него не столько добра, сколько неприятно¬
го, что, к истинному сожалению, и действительно оказалось.
Впрочем, по кончине и спустя дней двадцать и погребена была
со всею подобающею и приличною такой великой монархине
пышною церемониею в Петропавловском соборе, где покоился
прах великого ее родителя; однако я всего того уже не застал, и все
сие было уже кончено прежде, нежели я доехал до Петербурга.
Теперь следовало бы мне сказать вам что-нибудь и о тогдашнем
новом нашем государе и ее наследнике и прежде продолжения
моей истории изобразить хотя вскользь характер и сего монарха, а
потом хотя вкратце пересказать вам то, что происходило в Петер¬
бурге со времени начала вступления на престол его до моего при¬
езда; но как материи сей наберется на целое письмо, а сие до¬
стигло уже до обыкновенной своей величины, то отложил я то
до письма будущего, а теперешнее окончу, сказав, что я есмь
ваш и прочая.
ПИСЬМО 92-е
Любезный приятель! В последнем моем письме остановился я на
том, что хотел вам пересказать все то, что известно было мне о ха¬
рактере нового тогдашнего нашего императора и о происшестви¬
ях, бывших до приезда моего в Петербург. И как все сие некото¬
рым образом нужно для объяснения последующего описания моей
истории, то я приступлю теперь к сему описанию.
Всем известно, что был сей государь хотя и внук Петра Велико¬
го, но не природный россиянин, но рожденный от дочери его
Анны Петровны, бывшей в замужестве за голштинским герцогом
74
Карлом Фридрихом, в Голштинии и воспитанный в лютеранском
законе, следовательно, был природою немец и назывался сперва
Карлом Петром Ульрихом.
Сей голштинский принц был еще в 1742 году, и когда было ему
только 14 лет от рождения, признаваем наследником шведского и
российского престола и получал уже от Швеции титул королев¬
ского высочества. Но как императрица Елисавета, будучи неза¬
мужнею, не имела никакого наследника, а сей принц был родной
ее племянник, то, избрав и назначив его по себе наследником, вы¬
писала его еще вскоре по вступлении своем на престол из Голшти¬
нии, и он был еще тогда привезен к нам в Россию. Тут, по приня¬
тии греческого закона, назван он Петром Федоровичем и вскоре
потом, а именно в 1744 году, совокуплен браком на выписанной
также из Германии немецкой ангаль-цербской принцессе Со¬
фии-Аугусте, названной потом Екатериною Алексеевною, от ко¬
торого супружества имела уже в живых одного только рожденного
в 1754 году сына Павла.
По особливому несчастию случилось так, что помянутый
принц, будучи от природы не слишком хорошего характера, был и
воспитан еще в Голштинии не слишком хорошо, а по привезении
к нам в дальнейшем воспитании и обучении его сделано было
приставами к нему великое упущение; и потому с самого малолет¬
ства заразился уже он многими дурными свойствами и привычка¬
ми и возрос с нарочито уже испорченным нравом. Между сими
дурными его свойствами было, по несчастию его, наиглавнейшим
то, что он как-то не любил россиян и приехал уже к нам власно
как со врожденною к ним ненавистью и презрением; и как был он
так неосторожен, что не мог того и сокрыть от окружающих его, то
самое сие и сделало его с самого приезда уже неприятным для всех
наших знатнейших вельмож, и он вперил в них к себе не столько
любви, сколько страха и боязни. Все сие и неосторожное его пове¬
дение и произвело еще при жизни императрицы Елисаветы мно¬
гих ему тайных недругов и недоброхотов, и в числе их находились
и такие, которые старались уже отторгнуть его от самого назна¬
ченного ему наследства. Чтоб надежнее успеть им в своем намере¬
нии, то употребляли они к тому разные пути и средства. Некото¬
рые старались умышленно не только поддерживать его в невоздер¬
жанностях всякого рода, но заводить даже и новые, дабы тем
удобнее не допускать его заниматься государственными делами, и
увеличивали ненависть его к россиянам до того, что он даже не в
состоянии был и скрывать оную пред людьми. К вящему несчас¬
тию, не имел он с малолетства никакой почти склонности к нау¬
кам и не любил заниматься ничем полезным, а что и того было
хуже, не имел и к супруге своей такой любви, какая бы быть дол¬
женствовала, но жил с нею не весьма согласно. Ко всему тому со¬
75
вокупилось еще и то, что каким-то образом случилось ему сдружи¬
ться по заочности с славившимся тогда в свете королем прусским
и заразиться к нему непомерною уже любовью и не только почте¬
нием, но даже подобострастием самым. Многие говорили тогда,
что помогло к тому много и вошедшее в тогдашние времена у нас в
сильное употребление масонство. Он введен был как-то льстецами
и сообщниками в невоздержностях своих в сей орден, а как король
прусский был тогда, как известно, гранд-метром сего ордена, то от
самого того и произошла та отменная связь и дружба его с королем
прусским, поспешествовавшая потом так много его несчастию и
самой пагубе. Что молва сия была не совсем несправедлива, в том
случилось мне самому удостовериться. Будучи еще в Кенигсберге
и зашед однажды пред отъездом в дом к лучшему тамошнему пере¬
плетчику, застал я нечаянно тут целую шайку тамошних масонов и
видел собственными глазами поздравительное к нему письмо, пи¬
санное тогда ими именем тамошней масонской ложи; а что с ко¬
ролем прусским имел тогда он тайное сношение и переписку, про¬
изводимую чрез нашего генерала Корфа и любовницу его графи¬
ню Кейзерлингшу, и что от самого того отчасти происходили и в
войне нашей худые успехи, о том нам всем было по слухам доволь¬
но известно; а наконец, подтверждало сие некоторым образом и
то, что повсеместная молва, что наследник был масоном, побуди¬
ла тогда весьма многих из наших вступать в сей орден, и у нас ни¬
когда так много масонов не было, как в тогдашнее время.
Как бы то ни было, но всем было известно, что он отменно лю¬
бил и почитал короля прусского. А сия любовь, соединясь с рас¬
стройкою его нрава и вкоренившеюся глубоко в сердце его нена-
вистию к россиянам, произвела то, что он при всяких случаях ху¬
лил и порочил то, что ни делала и ни предпринимала императрица
и ее министры. И как государыня сия с самого уже начала прус¬
ской войны сделалась как-то нездорова и подвержена была час¬
тым болезненным припадкам и столь сильным, что ни один раз
начинали опасаться о ее жизни, то не усомнился он изъявлять
даже публично истинное свое расположение мыслей и даже до
того позабывался, что при всех таких случаях, когда случалось на¬
шей армии или союзникам нашим претерпевать какой-нибудь
урон или потерю, изъявлял он первый мнимое сожаление свое ми¬
нистрам крайне насмехательным образом. Легко можно заклю¬
чить, что таковые насмешки его и шпынянья неприятны были как
министрам нашим, так и всем россиянам нашим, до которых до¬
ходил слух об оном, и что такое поведение наследника престола
производило в них боязнь и опасение, чтоб не произошли от того
в то время печальные следствия, когда вступит он в правление и
получит власть беспредельную.
76
Опасение сие тем более обеспокоивало наших министров, что
они предусматривали, что некоторые из них за недоброхотство
свое к нему будут жестоко от него тогда наказаны, а сие и побуди¬
ло некоторых из них известить императрицу обо всем беспорядоч¬
ном житье и поведении ее племянника, о малом его старании учи¬
ться науке правления и о ненависти его к российскому народу, и
довели императрицу до того, что велено было отлучить его от всех
государственных дел и не допускать более в конференцию, или
тогдашний государственный совет. И как чрез то не оставалось
ему ничего другого делать, как заниматься своими веселостями, то
и делался он к правлению от часу неспособнейшим. Итак, при сих
обстоятельствах было ему совсем и невозможно узнать самые фун¬
даментальные правила государственного правления, и недобро¬
хотство министров к нему было так велико, что они переменили
даже весь штат при дворе его и отлучили всех прилепившихся к
нему слишком, так что любимцы его подвергались тогда великой
опасности, а все дозволенное ему состояло в том, что он выписал
несколько своих голштинских войск и в подаренном ему от импе¬
ратрицы Ораниенбаумском замке занимался экзерцированием
оных и каждую весну и лето препровождал в сообществе молодых
и распутных офицеров.
Со всем тем как министры наши ни старались внушить импе¬
ратрице недоверие к ее племяннику и как ни представляли, что от
него совершенного опровержения всей российской монархии дол¬
жно было ожидать и опасаться, но она не хотела никак согласить¬
ся на то, чтоб исключить его от наследства, но наказывала еще
старающихся его от наследства отторгнуть и предпринимающих
что-нибудь против его без ее ведома и соизволения. Достопамят¬
ное и всю Россию крайним изумлением поразившее падение быв¬
шего тогда великим канцлером и первым государственным мини¬
стром графа Бестужева, министра всеми хвалимого и всею Евро¬
пою высоко почитаемого и даже всеми иностранными дворами
уважаемого, было тому примером и доказательством. Он пал при
начале войны прусской, лишен был всех чинов и достоинств и со¬
слан в ссылку в Сибирь как величайший государственный пре¬
ступник. В тогдашнее время никто не знал истинной несчастия
сего причины, и не могли все тому довольно надивиться, но после
узнали вскорости, что сей министр, предусматривая малую спо¬
собность наследника к правлению государственному и приметив
крайнее отвращение его от нашей российской религии и все про¬
чие его дурные качества и свойства, затевал, составив подложную
духовную, исключить от престола законного наследника и доста¬
вить корону императорскую малолетнему еще тогда его сыну, с
тем чтоб до совершенного возраста его управляла государством его
мать с некоторыми из вельмож знаменитейших и сенаторов, кото¬
77
рые были к тому именно и назначены. И как все сие каким-то слу¬
чаем было императрицею узнано и открыто, то и излила она за то
гнев свой на Бестужева и, как выше упомянуто, наказала его за
дерзость лишением всех чинов и ссылкою.
Таким образом и осталось все на прежнем основании до самой
кончины императрицы, и она как ни ласкалась надеждою, что на¬
следник ее со временем исправится и сделается лучше, но он про¬
должал беспрерывно жить и вести себя по-прежнему и провождать
время свое в сообществе окружавших его льстецов и распутных
людей в невоздержностях всякого рода и вступил наконец на пре¬
стол с непомерною приверженностию к королю прусскому, с обо¬
жанием всех его обыкновений и обрядов, а особливо военных, с
крайним отвращением к греческому исповеданию веры, с ненави¬
стью и презрением ко всем россиянам и с дурным, извращенным
сердцем.
Со всем тем по некоторым делам, произведенным им в первые
месяцы его правления, о которых упомянется ниже, можно было
судить, что он от натуры не таков был дурен, но имел сердце, на¬
клонное к добру и такое, что мог бы быть добродетельным, если б
не окружен был злыми и негодными людьми, развратившими его
совсем, и когда б, по несчастию, не предался он уже слишком
всем порокам и не последовал внушаемым в него злым советам
более, нежели сколько надобно было.
Сии негодные люди довели его наконец до того, что он стал по¬
дозревать в верности к себе свою супругу. Они уверили его, что
она имела соучастие в бестужевском умысле, а потому, с самого
того времени и возненавидя он свою супругу, стал обходиться с
нею с величайшею холодностию и слюбился напротив того с доче¬
рью графа Воронцова и племянницею тогдашнего великого канц¬
лера Елисаветою Романовною, прилепясь к ней так, что не скры¬
вал даже ни пред кем непомерной к ней любви своей, которая
даже до того его ослепила, что он не восхотел от всех скрыть нена¬
висть свою к супруге и к сыну своему, и при самом еще вступле¬
нии своем на престол сделал ту непростительную погрешность и с
благоразумием совсем несогласную неосторожность, что в издан¬
ном первом от себя манифесте не только не назначил сына своего
по себе наследником, но не упомянул об нем ни единым словом.
Не могу изобразить, как удивил и поразил тогда еще сей пер¬
вый его шаг всех россиян и сколь ко многим негодованиям и раз¬
ным догадкам и суждениям подал он повод. Но всеобщие негодо¬
вания сии увеличились еще более, когда тотчас потом стали рассе-
ваться повсюду слухи и достигать до самого подлого народа, что
государь не успел вступить на престол, как предался публично
всем своим невоздержанностям и совсем неприличным такому ве¬
ликому монарху делам и поступкам, и что он не только с помяну¬
78
тою Воронцовою, как с публичною своею любовницею, препро¬
вождал все свое время, но, сверх того, в самое еще то время, когда
скончавшаяся императрица лежала во дворце еще во гробе и не
погребена была, целые ночи провождал с любимцами, льстецами
и прежними друзьями своими в пиршествах и питье, приглашая
иногда к тому таких людей, которые нимало не достойны были со¬
общества и дружеского собеседования с императором, как, напри¬
мер, итальянских театральных певиц и актрис вкупе с их толмача¬
ми, из которых многие, приобретя себе великое богатство, вытащи¬
ли потом с собою из государства в свое отечество; а что всего хуже,
разговаривая на пиршествах таковых въявь обо всех и обо всем, и
даже о самых величайших таинствах и делах государственных.
Все сие, и предпринимаемое в самое то же время скорое и
дружное перековеркивание всех дел и прежних распорядков, а
особливо преобразование всего войска и переделывание всего, до
воинской службы относящегося, на прусский манер, и явно оказу-
емая к тогдашнему нашему неприятелю, королю прусскому, при¬
верженность, и беспредельное почтение и ко всему прусскому ува¬
жение, приводило всех в неописанное изумление и негодование, и
я не знаю, что воспоследовало б уже тогда, если б не поддержал он
себя несколько оказанными в первые дни своего правления неко¬
торыми важными милостьми и благотворительствами.
Первейшею и наиглавнейшею милостию изо всех было прежде
уже упомянутое освобождение всего российского дворянства из
прежде бывшей неволи и дарование оному навсегда совершенной
вольности с дозволением ездить всякому по произволению своему
в чужие земли и куда кому угодно. Великодушное сие деяние то-
лико тронуло все дворянство, что все неописанно тому обрадова¬
лись и весь Сенат, преисполнясь радостию, приходил именем все¬
го дворянства благодарить за то государя, и удовольствие было
всеобщее и самое искреннее. Другое и не менее важное благотво-
рительство состояло в том, что он уничтожил прежнюю нашу и
толь великий страх на всех наводившую так называемую тайную
канцелярию и запретил всем кричать по-прежнему «слово и дело»
и подвергать чрез то бесчисленное множество невинных людей в
несчастия и напасти. Превеликое удовольствие учинено было и
сим всем россиянам, и все они благословляли его за сие дело.
Далее восхотел было он для пресечения всех злоупотреблений,
господствующих у нас в судах и расправах, по причине уже умно¬
жившихся слишком казусов и перепутавшихся законов велеть со¬
чинить и издать новое уложение по образцу прусского, Сенат ве¬
лел было уже и переводить так называемое «Фридрихово уложе¬
ние», но как дело сие препоручено было людям неискусным и
неопытным, то и не возымело оно тогда успеха.
79
Кроме сего, приказал он освободить из неволи бывшего в Си¬
бири в ссылке сланного Миниха, бывшего некогда у нас фельд¬
маршалом и победителем турок и татар, и привезти его с сыном в
Петербург. Сей великий воин и министр, препроводив целые два¬
дцать лет в отдаленных сибирских пределах и бедности, нужде и
неволе, был в сие время уже очень стар, и как мне история его
была известна и он привезен был в Петербург уже при мне, то
смотрел я на сего почтенного старца с превеликим любопытством
и не мог довольно насмотреться.
Сими и некоторыми другими благотворительностями начал
было сей государь вперять о себе лучшие мысли в своих поддан¬
ных, и все начали было ласкаться надеждою нажить в нем со вре¬
менем государя доброго, но последовавшие за сим другие и нема¬
ло с сими несообразные деяния, скоро в них сию надежду паки
разрушив, увеличили в них ропот и негодование к нему еще более.
К числу сих принадлежало наиглавнейше то, с крайнею неосто-
рожностию и неблагоразумием сопряженное дело, что он возна¬
мерился было переменить совсем религию нашу, к которой оказы¬
вал особливое презрение. Начало и первый приступ к тому учинил
он изданием указа об отобрании в казну у всех духовных и мона¬
стырей всех их многочисленных волостей и деревень, которыми
они до того времени владели, и об определении архиереям и про¬
чему знатному духовенству жалованья, также о непострижении
никого вновь в монахи ниже тридцатилетнего возраста. Легко
можно всякому себе вообразить, каково было сие для духовенства
и какой ропот и негодование произвело во всем их корпусе; все
почти въявь изъявляли крайнюю свою за сие на него досаду, а
вскоре после сего изъявил он и все мысли свои в пространстве,
чрез призвание к себе первенствующего у нас тогда архиерея
Дмитрия Сечинова и приказание ему, чтоб из всех образов, нахо¬
дящихся в церквах, оставлены были в них одни изображающие
Христа и Богородицу, а прочих бы не было; также, чтоб всем по¬
пам предписано было бороды свои обрить и вместо длинных своих
ряс носить такое платье, какое носят иностранные пасторы. Нель¬
зя изобразить, в какое изумление повергло сие приказание архие¬
пископа Дмитрия. Сей благоразумный старец не знал, как и при¬
ступить к исполнению такового всего меньше ожидаемого повеле¬
ния, и, усматривая ясно, что государь не иное что имел тогда в
намерении своем, как переменение религии во всем государстве и
введение лютеранского закона, он принужден был объявить волю
государеву знаменитейшему духовенству, и хотя сие притом толь¬
ко одном до времени осталось, но произвело уже во всех духовных
великое на него неудовольствие, поспешествовавшее потом очень
много к бывшему перевороту.
80
Таковое ж негодование во многих произвел и число недоволь¬
ных собою увеличил он и тем, что с самого того часа, как сконча¬
лась императрица, не стал уже он более скрывать той непомерной
приверженности и любви, какую имел всегда к королю прусскому.
Он носил портрет его на себе в перстне беспрерывно, а другой, бо¬
льшой, повешен был у него подле кровати. Он приказал тотчас
сделать себе мундир таким покроем, как у пруссаков, и не только
стал сам всегда носить оный, но восхотел и всю гвардию свою
одеть таким же образом, а сверх того, носил всегда на себе и орден
прусского короля, давая ему преимущество пред всеми россий¬
скими.
А всем тем не удовольствуясь, восхотел переменить и мундиры
во всех полках и вместо прежних одноцветных зеленых поделал
разноцветные узкие и таким покроем, каким шьются у пруссаков
оные.
Наконец, и самым полкам не велел более называться по-преж¬
нему, по именам городов, а именоваться уже по фамилиям своих
полковников и шефов; а сверх того, введя уже во всем наистро¬
жайшую военную дисциплину, принуждал их ежедневно экзерци-
роваться, несмотря какая бы погода ни была, и всем тем не только
отяготил до чрезвычайности все войски, но и, огорчив всех, на¬
влек на себя, а особливо от гвардии, превеликое неудовольствие.
Но ничем он так много всех россиян не огорчил, как отступле¬
нием от всех прежних наших союзников и скорым всего меньше
всеми ожидаемым перемирием, заключенным с королем прус¬
ским. Сие перемирие заключено было уже вскоре после отъезда
моего из Кенигсберга в померанском местечке Старгарде и подпи¬
сано марта 16-го дня с прусской стороны стетниским губернато¬
ром принцем Бевернским, а с нашей, по повелению его, генера¬
лом князем Михаилом Никитичем Волконским и заключено с та¬
кою скоростию, что самые начальники армии ничего о том не
знали, покуда все было уже кончено.
Нельзя изобразить, какой чувствительный удар сделан был тем
нашим союзникам и как разрушены и расстроены были тем все их
планы и намерения, а крайне недовольны были тем и все россия¬
не. Они скрежетали зубами от досады, предвидя по сему преддве¬
рию мира, что мы лишимся всех плодов, какие могли б пожать
чрез столь долговременную, тяжкую, многокоштную и кровопро¬
литную войну, и лишимся всей приобретенной оружием своим
славы. Вся Пруссия была тогда завоеванною и присягнула уже по¬
койной императрице в подданстве.
Кольберг и многие другие места были в руках наших, и вся поч¬
ти Померания занята была нашими войсками; а тогда предусмат¬
ривали все, что мы все сие отдадим обратно и за все свои труды,
кошты и уроны в людях и во всем, кроме единого стыда и бессла¬
81
вия, не получим ни малейшей награды. А как в помянутом пере¬
мирии и заключенном трактате между прочим упомянуто было,
что находившийся при цесарской армии наш корпус под коман¬
дою графа Чернышева немедленно долженствовал от цесарцев
отойтить прочь и возвратиться чрез прусские земли к нашей ар¬
мии, то все опасались, чтоб не поступлено было далее и из уваже¬
ния к королю прусскому не только сему корпусу, но и всей нашей
армии не повелено б было соединиться с прусскою.
Все сие смущало и огорчало всех истинных патриотов и во всех
россиянах производило явный почти ропот и неудовольствие, а
как не радовало их и все прочее, ими видимое и до их слуха дохо¬
дящее, а особливо слухи о вышеупомянутом беспорядочном и по¬
стыдном поведении государевом, то сие еще более умножало внут¬
реннее негодование народа, оказуемое к всем делам и поступкам
государя.
Вот в каком положении были дела и все прочее в Петербурге в
то время, как я в него приехал. Я нашел весь город, вместо преж¬
ней тишины, мира и спокойствия, власно как в никаком тревол¬
нении, шуме и беспокойствии; мунстрование и марширование по
всем улицам войск, скачка карет и верхами разного рода людей и
бегание самого народа придавали ему такую живость, в какой его
никогда не только я, но и никто до того не видывал.
И в Петербурге во всем и во всех произошло столько перемен и
все обстоятельства так изменились, что истинно казалось, что мы
тогда дышали и воздухом совсем иным, новым и нам необыкно¬
венным, и в самом даже существе нашем чувствовали власно как
нечто новое и от прежнего отменное.
Но я заговорил уже обо всех сих обстоятельствах и происшест¬
виях так, что удалился совсем от своей истории, почему, предоста-
вя продолжение оной письму последующему, теперешнее кончу,
сказав вам, что я есмь... и прочее.
ПИСЬМО 93-е
Любезный приятель! Возвращаясь теперь к истории моей, скажу
вам, что на другой день после приезда моего приехал я к генералу
своему уже совсем готовым к отправлению моей должности, то
есть одетым, причесанным по тогдашнему манеру, распудренным
и уже в шпорах и на лошади, с завороченными полами.
Генерала нашел я уже опять одевающимся и слушающим дела,
читаемые перед ним секретарем полицейским. Не успел я войтить
к нему, как, осмотрев меня с ног до головы, сказал он:
— Ну вот, хорошо! Одевайся всегда так-то и как можно чище и
опрятнее; у нас ныне любят отменно чистоту и опрятность и чтоб
было на человеке все тесно, узко и обтянуто плотно. Но о мундир-
82
це-то надобно тебе постараться, чтоб у тебя был и другой, и но¬
вый. Хорош и этот, но этот годится только запросто носить и ез¬
дить в нем со мною в будни, а для торжественных дней и праздни¬
ков надобен другой. Видел ли ты наши новые мундиры?
— Нет еще! — отвечал я.
— Так посмотри их, — подхватил генерал. — Они уже совсем не
такие, а белые, с нашивками и аксельбантом. Иван Тимофеевич
тебе их покажет, поговори с ним. Он тебе скажет, где тебе все нуж¬
ное достать и где заказать его сделать; только надобно, чтоб к на¬
ступающей Святой неделе был он у тебя готов и со всем прибором.
Сходи к нему и теперь же посмотри, а там приходи опять сюда и
будь готов в зале, не вздумается ли мне тебя куда послать. И при¬
езжай ты ко мне всегда как можно поранее!
— Хорошо,— сказал я и хотел было выттить.
— Но лошадь-то есть ли у тебя? — спросил еще генерал. —
И хороша ли?
— Есть, — отвечал я, — и, кажется, изрядная. — У меня и под¬
линно была одна лошаденка довольно изрядная.
— Ну хорошо ж, мой друг! Поди же к Балабину. Он тебе расска¬
жет и о том, в чем состоять должна и должность твоя.
Господин Балабин встретил меня с обыкновенною своею лас¬
кою и благоприятством.
— Ну, был ли ты у генерала? — спросил он,— И являлся ли к
нему? Надобно, брат, привыкать тебе вставать и приезжать сюда
как можно ранее. Генерал сам встает у нас рано и нередко рассы¬
лает вашу братию, адъютантов и ординарцев своих, едва только
проснувшись, так и надобно, чтоб вы были уже готовы, и он лю¬
бит это.
— Хорошо,— сказал я,— у генерала я уже был, и он послал меня
к вам, чтоб вы мне рассказали, в чем должна состоять моя дол¬
жность, и показали мне мундиры новые, и показали, где мне для
себя заказать его сделать.
— Изволь, изволь, мой друг! — отвечал он мне, усмехнув¬
шись. — Но сядь-ка и напьемся наперед чаю...
Между тем, как его подавали, продолжал он так:
— Что касается до должности, то она немудреная: все дело в
том только состоит, чтоб быть тебе всегда готовым для рассылок и
ездить туда, куда генерал посылать станет, а когда он со двора, так
и ты должен ездить всюду с ним подле кареты его верхом и быть
всегда при боце — вот и все... А мундирцы-то, посмотри-ка, брат,
у нас какие? — и велел слуге своему подать свой и показать мне
оный. Я ужаснулся, увидев его, и с удивлением возопил:
— Да что это за чертовщина, сколько это серебра на нем, да не¬
бось он и бог знает сколько стоит?
83
— Да таки стоит копейки, другой, третьей, — сказал он, — и
сотняга рублей надобна.
— Что вы говорите! — подхватил я, впившись, и позадумался
очень.
— Что? Или он тебе слишком дорог кажется? — продолжал
он. — Но это еще слава богу. Генерал наш поступил еще с мило¬
стью, выдумывая оный, а посмотрел бы ты у других шефов какие,
еще и более беляндрясов-то всяких нагорожено! Ныне у нас вся¬
кой молодец на свой образец. Это, сударь, было бы тебе известно
и ведомо, мундир Корфова кирасирского полку, и как генерал
наш шефом в оном, то должны и мы все иметь мундир такой же, и
эти мундиры вскружили нам всем головы все. Дороговизна такая
всему, что приступу нет, ты не поверишь, чего эти бездельные на¬
шивочки и этот проклятый аксельбант стоит! За все лупят с нас
мастеровые втридорога, и все от поспешности только.
— Но где ж мне все это достать и кому велеть сделать? — спро¬
сил я.
— Об этом ты не заботься! — сказал он. — Эту комиссию пору¬
чи уже ты мне, мастера и мастерицы мне все уже знакомы, но вот
вопрос, есть ли у тебя деньги-то и достаточно ли их будет?
— То-то и беда-то! — отвечал я. — Деньги-то будут, их при¬
шлют ко мне из Москвы, я писал уже об них, но теперь-то малова¬
то и вряд ли столько наберется.
— Ну что ж! — сказал он. — Иное-то возьмем в долг, иное-то
господа мастеровые на нас подождут, а за иное, где надобно, за¬
платим деньги, а буде мало, так, пожалуй, я тебе ссужу ими. Бери,
братец, их у меня, сколько тебе их надобно.
Я благодарил господина Балабина за дружеское его к себе рас¬
положение и просил уж постараться и заказать мне мундир сде¬
лать как можно скорей, и, получив от него обещание, пошел к ге¬
нералу ожидать его дальнейших повелений в зале.
Тут нашел я съехавшихся между тем и других сотоварищей сво¬
их. Был то помянутый другой флигель-адъютант князь Урусов, по¬
лицейский дежурный офицер, исправляющий должность орди¬
нарца. Не успел я с ними поздороваться и молвить слова два-три
об одевающемся еще генерале, как сделавшийся на улице под ок¬
нами шум привлекает нас всех к окнам. И какая же сцена предста¬
вилась тогда глазам моим. Шел тут строем деташамент гвардии,
разряженный, распудренный и одетый в новые тогдашние мунди¬
ры, и маршировал церемониею.
Как зрелище сие было для меня совсем еще новое и я не узна¬
вал совсем гвардии, то смотрел на шествие сие с особливым любо¬
пытством и любовался всем виденным, но ничто меня так не по¬
разило, как идущий пред первым взводом низенький и толстень¬
кий старичок с своим эспантоном и в мундире, унизанном
84
золотыми нашивками, со звездою на груди и голубою лентою под
кафтаном и едва приметною!..
— Это что за человек?— спросил я у стоявшего подле меня кня¬
зя Урусова. — Надобно быть какому-нибудь генералу?..
— Как!— отвечал мне князь. — Разве вы не узнали! Это князь
Никита Юрьевич!
— Князь Никита Юрьевич? — удивясь, подхватил я. — Какой
это? Неужели Трубецкой?
— Точно так! — отвечал мне князь.
— Что вы говорите!.. — воскликнул я, еще более удивившись. —
Господи помилуй! да как же это? Князь Никита Юрьевич был у
нас до того генерал-прокурором и первейшим человеком в госу¬
дарстве! Да разве он ныне уже не тем?
— Никак, — отвечал князь, — он и ныне не только тем же и та¬
ким же генерал-прокурором, как был, но сверх того недавно по¬
жалован еще от государя фельдмаршалом.
— Но умилосердитесь, государь мой! — продолжал я далее, час
от часу более удивляясь, спрашивать. — Как же это? Я считал его
дряхлым и так болезнью своих ног отягощенным стариком, что,
как говорили тогда, он затем и во дворец и в Сенат по нескольку
недель не ездил, да и дома до него не было почти никому доступа.
— О! — отвечал мне князь, усмехаясь. — Это было во время
оно; а ныне, рече Господь, времена переменились, ныне у нас и
больные, и не больные, и старички самые поднимают ножки и на¬
ряду с молодыми маршируют и также хорошохонько топчут и ме¬
сят грязь, как и солдаты. Вот видели вы сами. Ныне говорят, что
когда носишь на себе звание подполковника гвардии, так неси и
службу, отправляй и должность подполковничью во всем!
— Ну! нечего более говорить!.. — сказал я, изумившись, и не
мог тому надивиться...
— Но вы еще и не то увидите! — сказал князь. — Поживите-ка с
нами и посмотрите на всех и все у нас, в Петербурге!
Выбежавший от генерала камердинер его перервал тогда наш
разговор. Он сказал нам, что генерал уже совсем готов и приказал
подавать карету, а вскоре потом вышел и сам он, сказав мне: «Ну,
поедем-ка, мой друг!» — пошел садиться в карету. Не успел он усе¬
сться в карете, как, высунувшись в окно, приказал мне ехать, как
тогда, так и ездить завсегда вперед, по левую сторону его кареты, и
так, чтоб одна только голова лошади равнялась с дверцами кареты,
и подтвердил, чтоб я всячески старался ни вперед далее не выдава¬
ться, ни назади не отставать. Князь Урусов должен был ехать та¬
ким же образом по правую сторону, а полицейский ординарец с
обоими своими всегда ездившими за ними полицейскими драгу¬
нами уже позади кареты.
85
По распоряжению нас сим образом и полетел наш генерал по
гладким петербургским мостовым, так что оглушал ажно треск и
стук от колес.
Цуг у него был ямской и самый добрый, и поелику был он гене-
рал-полицеймейстер, то и езжал отменно скоро и временем даже
вскачь самую, так что мы с лошаденками своими едва успевали
последовать за ним. Мы заехали тогда на часок в полицию, а по¬
том объездили множество улиц и заезжали с генералом во многие
домы знаменитейших тогда вельмож, и пребывали в оных по небо¬
льшому только количеству минут.
Во всех их генерал ухаживал обыкновенно для свидания с хозя¬
евами во внутренние комнаты, а мы все оставались в передних и
галанивали тут до обратного выхода генеральского, в которое вре¬
мя рассказывал мне князь Урусов о хозяевах тех домов и о том, ка¬
кие были они люди, и все, что об них было ему известно.
Наконец около двенадцатого часа поскакали мы все во дворец
и подъехали уже не к тому крыльцу, которое мне было известно, а
к парадному, и это было в первый раз, что я был порядочным об¬
разом во дворце. Генерал прошел прямо к государю, во внутрен¬
ние его чертоги, а мы остались в передних антикамерах и там, где
обыкновенно нашей братьи было сборище и далее которых нас ча¬
совые уже не пускали.
Как тут надлежало нам пробыть во все то время без всякого
дела, покуда не выйдет опять генерал, то восхотел товарищ мой
князь Урусов сим временем воспользоваться и оказать мне услугу.
— Не хотите ль,— сказал он мне, — походить и посмотреть
дворца и полюбопытствовать? Вы в нем никогда еще не бывали,
так бы я вас проводил всюду, куда только входить можно.
— Очень хорошо! — сказал я. — Вы б меня тем очень одолжили.
А он, сказав о том нашему товарищу, полицейскому офицеру, и
попросив его нас кликнуть в случае, ежели генерал выйдет, взял
меня за руку и повел показывать все достопамятное в сем времен¬
ном обиталище наших монархов.
Нельзя изобразить, с каким любопытством и удовольствием
рассматривал я сии царские чертоги и все встречающееся в них с
моим зрением. Мебели, люстры, обои, а особливо картины приво¬
дили меня в приятное удивление и нередко в самые восторги.
Но нигде я так не восхищался зрением, как в большой тронной
зале, занимающей целый и особый, приделанный сбоку ко двор¬
цу, флигель. Преогромная была то и такая комната, какой я до
того нигде и никогда еще не видывал. И хотя была она тогда и не в
приборе, а загромощена вся превеликим множеством больших и
малых картин, расстановленных на полу кругом стен оной по слу¬
чаю, что собирались их переносить в новопостроенный каменный
Зимний дворец, но самое сие и послужило еще более к моему удо-
86
вольствию, ибо чрез то имел я случай все их тут видеть и мог на
досуге, сколько хотел, пересматривать и любоваться оными. А
князь, товарищ мой, рассказывал мне о всех, о которых ему
что-нибудь особливо было известно.
Будучи охотником до живописи, смотрел я на всех их с край¬
ним любопытством и не могу изобразить, сколь великое удоволь¬
ствие они мне собою производили и как приятно препроводил я
более часа времени в сем перебирании и пересматривании оных.
Но ничто так меня не занимало, как последние портреты скончав¬
шейся императрицы. Многие из них были еще неоконченные,
другие только вполовину намалеванные, а иные только что нача¬
тые, и одно только лицо на них изображенное. Видно, что не угод¬
ны они были покойнице или не совсем на ее походили, и по той
причине оставлены так. Князь показал мне тот, который всех про¬
чих почитался сходнейшим, и я смотрел на оный с особливым лю¬
бопытством.
Наконец, должны мы были их оставить с покоем и возвратить¬
ся к своему месту, куда вскоре потом вышел к нам и генерал и ска¬
зал, что он останется тут обедать с государем, приказал нам ехать
домой, и чтоб, отобедав там, приезжал бы я к нему уже один в три
часа пополудни.
По приезде в дом генеральский нашел я уже стол набранный и
опять такое же многолюдство, как было и в первый день. Все пи¬
тающиеся столом генеральским были уже в собрании и дожида¬
лись только нашего приезда. Мы тотчас сели за стол, и как пер¬
венствующую роль и фал тут тогда господин Балабин как гене¬
рал-адъютант и домоправитель генеральский, то была нам своя
воля. Он у нас хозяйствовал, а мы были как гости, и обед сей был
для меня еще приятней первого.
Сей случай познакомил меня еще более со всеми тут бывшими,
и как все они были умные и такие люди, с которыми было о чем
говорить, то было мне и не скучно. Наконец, дождавшись назна¬
ченного времени, поехал я опять во дворец и не успел войтить в
прежнюю комнату, как вышел генерал и, отведя меня в сторону,
сказал:
— Съезди, мой друг, к Михайле Ларионовичу Воронцову, по¬
клонись ему от меня и скажи, что я с государем о известном деле
говорил и ему то вручил, о чем он уже знает, и что государь принял
то с отменным благоволением и очень милостиво и был тем очень
доволен.
— Хорошо, ваше высокопревосходительство, — сказал я и хо¬
тел было иттить.
— Но знаешь ли ты, где он живет? — спросил меня генерал,
остановивши. — И найдешь ли дом его?
— Найду, — отвечал я,— мне указывали оный.
87
— Ну хорошо же, — продолжал генерал, — поезжай же, мой
друг, а оттуда проезжай уже прямо домой и, дождавшись меня,
скажи, что он тебе на сие скажет.
Сей Воронцов, к которому я тогда был послан, играл в сие
время великую роль. Он был нашим канцлером и первым государ¬
ственным министром и родной дядя фаворитки и любовницы го¬
сударевой, и по всему тому в отменной у него милости.
К нашему же генералу был он отменно благосклонен и более
потому, что оба они были женаты на родных сестрах и свояки
между собою, и хотя наш генерал и давно уже жены своей лишил¬
ся, но дружба между ими продолжалась беспрерывно; и как огром¬
ный дом сего вельможи, вмещающий в себе ныне думу Мальтий¬
ского ордена, был мне уже действительно известен, то и поскакал
я прямо в оный. Меня провели тотчас, как скоро услышали, что я
от Корфа, к той комнате, где он тогда находился, и без всякого обо
мне доклада впустили в оную.
Но тут как же я поразился и в какое неописанное пришел изум¬
ление, когда увидел комнату превеликую и в ней многих людей, и
старых, и молодых, сидящих в разных местах подле стен и ничего
между собою не говорящих. Я стал тогда в пень и сделался сушим
дураком и болваном, не зная, кто из них был хозяин и к кому мне
адресоваться, ибо надобно знать, что я господина Воронцова еще
до того никогда не видывал и знал только, что он не молод. Но как
тут было много таких и все одинаково одеты, то и узнать хозяина
было не по чему и трудно. Истинно минуты две стоял я власно как
истуканом, не зная даже, кому поклониться, и простоял бы, может
быть, и доле, если б сам хозяин, приметив мое недоумение, не по¬
мог уже мне выттить из оного:
— От кого ты, мой друг, прислан?
— От Николая Андреевича Корфа, — сказал я.
Не успел он сего услышать, как возопил:
— А! Это, конечно, ко мне; пожалуй, мой друг, сюда поближе и
скажи, что такое?
Я обрадовался сему и тем паче, что я никак не почитал его хо¬
зяином, и, смелее уже к нему чрез всю горницу перебежав, почти
тихомолкою то ему сказал, что мне было приказано.
— Ну слава богу! — обрадуясь сказал он, меня выслушав. — Я
очень, очень доволен! Поблагодари, мой друг, от меня Николая
Андреевича и скажи, что я не очень здоров и не можно ли ему зав¬
тра поутру со мною повидаться.
— Очень хорошо, ваше сиятельство! — сказал я и хотел было
иттить, но он остановил меня, говоря, чтоб я немного погодил,
что подают горячее и чтоб я выпил у него чашку оного.
А между тем как чай подавали, расспрашивал он меня, кто я та¬
ков и давно ли нахожусь при Корфе. И как я ему все то сказал, то
88
спросил он меня, не родня ли мне был Тимофей Петрович, а
услышав, что он был мне отец, сказал, что он его знал довольно
коротко и что был он очень добрый человек! Слова сии произвели
в душе моей превеликое удовольствие, и я возблагодарил ему за
них низким поклоном.
Исправив сию комиссию и приехав в дом генеральский, не на¬
шел я в нем никого, кроме одного Шульца, секретаря его; и как
мне велено было тут генерала дожидаться, то употребил я сей слу¬
чай к сведению с секретарем сим ближайшего знакомства и пошел
к нему в комнату ждать генерала. Он был мне очень рад, и у нас
пошли с ним тотчас ученые разговоры. Я пересматривал опять все
его книги, и как многие из них были тут такие, каких я не читывал
и которые мне прочесть хотелось, то с превеликою охотою ссудил
он меня ими. Генерал не прежде приехал, как уже ввечеру, и был
очень доволен мною и привезенным к нему ответом. Потом, при¬
казав, чтоб я наутрие приехал к нему поранее, не стал долго меня
держать, но отпустил на квартиру на отдохновение.
Сего ужо давно вожделела вся душа моя. По сделанной отвычке
от верховой езды и от многого в сей день скаканья так я устал, что
насилу стоял на ногах своих, почему, пришед на квартиру, ринул¬
ся прямо на кровать и спал в ту ночь как убитый.
Наутрие, встав ранехонько и одевшись, поехал я к генералу и
думал, что в сей день езды нам будет меньше вчерашнего, но во
мнении своем ужасно обманулся. Генерал не успел меня завидеть,
как и стал уже поручать мне опять комиссии и приказывать съез¬
дить туда, съездить в другое, а там в третье место и насчитал мне
целых пять домов, где хотелось ему, чтоб я побывал и иного бы
поздравил со днем его рождения, другому отвез бы цидулку, у тре¬
тьего истребовал то, что он обещал ему, а у других спросил бы то¬
лько, все ль они в добром здоровьи и всех бы их успел объездить
прежде, нежели он оденется и со двора съедет.
Я слушал, слушал да и стал; но как он последнее сказал, то от¬
ветствовал я ему:
— Хорошо, ваше высокопревосходительство, я поеду и повеле¬
ния ваши постараюсь выполнить, но не знаю, успею ли я так ско¬
ро их всех объездить и к назначенному времени возвратиться. По
новости я не знаю о иных, где они и живут еще.
— О! — подхватил генерал. — Тебе надобно распроведать о том.
Спроси ты полицейского офицера, он всех их знает и тебе расска¬
жет; а чтоб не позабыть и их, и домы их, и что я тебе приказывал,
то запиши все то. Есть ли у тебя записная книжка?
— Книжка-то есть, ваше высокопревосходительство!
— Ну так поди же, мой друг, расспроси и запиши все нужное и
постарайся как можно, чтоб тебе скорей назад приехать.
89
Что было тогда делать? Хоть не рад, да готов и принужден был
иттить расспрашивать, записывать и потом ехать и отыскивать не
только домы, но и самые еще улицы, ибо и они были мне еще не
знакомы.
С превеликим трудом и насилу-насилу отыскал я их и измучил¬
ся в прах, скакавши из одной улицы в другую. И как было тогда по
улицам очень скользко, то чуть было не сломил головы себе в од¬
ном месте. Догадала меня нелегкая, объезжая одну карету на Не¬
вской проспективе, поскакать по гладкому тротуару, для ходьбы
пеших сделанному по осторонь дороги. Но не успел я несколько
шагов отскакать, как лошадь моя, оскользнувшись, спотыкнулась,
и я чуть было не полетел стремглав с оной и об мостовую не рас¬
шибся. Но как бы то ни было, я успел и сии комиссии все выпол¬
нить и, возвратившись назад, застал генерала еще дома.
Он очень доволен был моею исправностию и, похвалив, благо¬
дарил меня за то; но я сам в себе на уме не то думал, а говорил:
«Спросил бы, ваше высокопревосходительство, каково мне от
езды и скаканья сего, и если так-то всякий день будет, то волен
бог и с тобою, и со всеми ласками, похвалами и благодарениями
твоими!..»
Между тем как я сим образом сам с собою говорил в уме, гене¬
рал собирался ехать со двора. Я не инако думал, что он меня в сей
раз оставит и поедет с одним другим адъютантом, но не тут-то
было, я и в том обманулся. Генералу хотелось, чтоб неотменно и я
ехал с ним, я и принужден был опять садиться на измученного
коня своего и опять скакать с ним подле колеса по улицам петер¬
бургским. К превеликой досаде моей, объездили мы еще несрав¬
ненно более домов, нежели в прошедший день, и искрестили всю
почти Адмиралтейскую сторону с одного конца до другого. «Гос¬
поди! — думал я и говорил сам в себе: — Долго ли этому длиться и
будет ли этому конец?» Напоследок насилу-насилу приехали мы
во дворец, и я рад был, что мог тут хоть немножко отдохнуть от
беспрерывного скакания; но, к превеликой досаде моей, и тутош¬
нее отдохновение было недолго. Генералу вознадобилось еще
съездить в одно место и более нежели за версту расстоянием, и мы
опять должны были с ним скакать и оттуда опять поспешать до¬
мой к обеду вместе с генералом. «Ну, — думал я, — слава богу, на¬
силу-насилу всех объездили и обскакали, по крайней мере уже по¬
сле обеда отдохнем», — ибо я не сомневался, что генерал уже ни¬
куда не поедет. Но не тут-то было! И сей счет делан был без
хозяина! Генералу что-то вознадобилось и после обеда побывать
еще в нескольких домах, и сей день, власно как нарочно, избран
был для испытания и изнурения сил господина нового адъютанта.
Он принужден был опять садиться на лошадку свою и опять ска¬
кать подле колеса генеральской кареты. «Господи! — думал я тог¬
90
да. — Ну если все так-то, так это будет сущая каторга?» Но что я
ни думал, ни помышлял, но генерал только и знал, что из дома в
дом, и где посидит час, где полчаса, где еще меньше того, а я в
промежутки сии изволь галанить в передних и провождать минуты
сии в расслаблении и в скуке превеликой... Рад, рад, бывало, где
найдешь хоть стульцо, чтоб посидеть и отдохнуть немного, но и в
иных домах и того не было, и принуждено было ходить или, при¬
слонившись к стенке, стоять.
Всю половину дня проездили мы сим образом и не прежде до¬
мой возвратились, как уже при свечах. Тут нашли мы встречающе¬
го нас генерал-адъютанта, и как он у меня стал спрашивать, где и
где мы побывали и какова мне петербургская жизнь кажется, то,
сделав ему пренизкий поклон, сказал я: «Ну, брат, спасибо! Ежели
так-то все у вас, то прах бы вас побрал и с жизнью вашею! Да это и
черт знает что! Я так измучился, что не чувствую почти ни рук, ни
ног, а спину разогнуть истинно не могу. Я отроду не езжал никогда
так много и так измучился, что и не знаю, буду ли в состоянии и
встать завтра». — «Ну что ж, — сказал мне на сие г. Балабин, — зав¬
тра хоть и отдохни и сюда не езди». — «Да генерал-то как же, не
осердился б?» —спросил я. — «Вот тебе на! — отвечал он. — Ведь
тебе не измучиться же стать до крайности. Изволь, сударь, изволь
оставаться себе смело во весь день дома и отдыхай себе, а я уже во¬
зьму на себя сказать о том генералу и извинить тебя».
Рад я неведомо как был сему данному мне совету и дозволению
и положил действительно его исполнить, если б и не хотел, но
принужден бы был исполнить то и поневоле, ибо оба сии дни так
меня отделали, а особливо последний так меня доконал, что я в
самом деле не мог никак встать поутру от расслабления во всех
членах и от превеликой боли в спине и в пояснице. Так хорошо
отделало меня скаканье. Словом, я пролежал до половины дня в
постели, чего со мною никогда не бывало.
Но чего молодость и здоровое сложение тела вытерпеть и пере-
несть не может и к чему не можно привыкнуть? Не успел тот день
пройтить, как почувствовал я себя опять здоровым и так оправив¬
шимся, как бы ничего не бывало. Тогда совестно уже было мне
оставаться на квартире долее, и я явился опять к генералу, кото¬
рый, увидев меня, не преминул пошутить надо мною и говорил,
что произошло сие от непривычки моей к верховой езде и что не¬
когда с самим им тому подобное было, почему и уверял, что это
ничего не значит и что я впредь подобного тому ощущать не буду,
что и действительно была правда. Ибо с того времени, хотя неред¬
ко езжали мы также всякий день и не только не меньше прежнего,
но иногда еще и больше, но я не чувствовал уже никогда более та¬
кого расслабления и боли в спине и пояснице, но ниже и дальней
усталости и сам тому не мог довольно надивиться; одни только
91
ноги спарил было я по непривычке ходить всегда в толстых и
плотных сапогах из аглинской кожи, но и в том нашел средство
скоро себе пособить.
Оправившись помянутым образом и собравшись опять с сила¬
ми, начал я по-прежнему всякий день ездить с генералом по раз¬
ным домам знаменитейших тогда господ, а иногда и один, будучи
от него за чем к ним посылаем. Между тем начинал у нас прибли¬
жаться праздник Святой Пасхи, случившийся в сей год апреля
7-го числа. Во всем Петербурге кипело тогда и волновалось, и все
готовились к сему торжеству и тем паче, что государь намерен был
взять оный уже в новом Зимнем дворце и перейтить в оный нака¬
нуне. Ему хотелось, чтоб все шефы находившихся тогда в Петер¬
бурге полков изготовили уже к сему времени новые в полках своих
мундиры, дабы все в сей праздник могли быть уже в оных, а всход-
ствие того и мне генерал мой не один раз уже напоминал о мунди¬
ре, но о котором и сам я уже заботился и, к удовольствию своему, и
получил его от портного за несколько дней до праздника. Он был
белый, с зеленым воротником, лацканами и обшлагами, с палевым
камзолом и нижним платьем. Пуговицы же, нашивки и аксельбант,
которыми он был украшен, были серебряные, а потому и стал он
немалых денег, и со всем прибором действительно более ста руб¬
лей. Однако я, продав излишних лошадей, деньгами на то кое-как и
почти без займов поисправил, а вскоре потом имел удовольствие
получить и из Москвы себе их целых триста рублей, от чего и сде¬
лался я ими тогда столь богатым, каковым никогда не бывал, и
очень доволен был своими родственниками, постаравшимися в том
и переведшими их ко мне чрез одного купца петербургского, кото¬
рый не преминул тотчас велеть меня отыскать и дать мне знать,
чтоб я приходил и брал от него деньги.
Сим окончу я сие письмо, а как праздновали мы праздник и
что у нас происходило далее в Петербурге, о том узнаете вы из пи¬
сьма последующего, а теперь остаюсь навсегда ваш и прочая.
ПИСЬМО 94-е
Любезный приятель! Наконец наступил праздник Святой Пасхи.
Я уже упоминал вам в прежнем письме своем, что к торжеству
сему деланы были во всем Петербурге приуготовления превели¬
кие. Но нигде так сие не приметно было, как во дворце. Государю
хотелось неотменно перейтить к оному в большой новопостроен-
ный дом свой; но как оный был еще не совсем во внутренности
отделан, то спешили денно и нощно его окончить и все оставшее
доделать. Во все последние дни перед праздником кипели в оном
целые тысячи народа, и как оставался наконец один луг пред
дворцом неочищенным и так загроможденным, что не могло быть
92
ко дворцу и приезда, то не знали, что с ним делать и как успеть
очистить его в столь короткое, оставшееся уже до праздника
время.
Луг сей был превеликий и обширный, лежавший пред дворцом
и Адмиралтейством и простиравшийся поперек почти до самой
Мойки, а вдоль — от Миллионной до Исаакиевской церкви. Все
сие обширное место не заграждено еще было тогда, как ныне, ве¬
ликим множеством сплошных пышных и великолепных зданий, а
загромождено было сплошь премножеством хибарок, избушек,
шалашей и сарайчиков, в которых жили все те мастеровые, кото¬
рые строили Зимний дворец, и где заготовляемы и обрабатываемы
были и материалы. Кроме сего, во многих местах лежали целые
горы и бугры щеп, мусора, половинок кирпича, щебня, камня и
прочего всякого вздора.
Как к очищению всего такого дрязга потребно было очень мно¬
го и времени и кошта, а особливо если производить оное, по
обыкновению, наемными людьми, и успеть тем никак было не
можно, то доложено было о том государю. Сей и сам не знал сна¬
чала, что делать, но как ему неотменно хотелось, чтоб сей дрязг к
празднику был очищен, то самый генерал мой надоумил его и до¬
ложил: не пожертвовать ли всем сим дрязгом всем петербургским
жителям и не угодно ли будет ему повелеть чрез полицию свою
публиковать, чтоб всякий, кто только хочет, шел и брал себе без¬
данно-беспошлинно все, что тут есть: доски, обрубки, щепы, ка¬
менья, кирпичья и все прочее. Государю полюбилось крайне сие
предложение, и он приказал тотчас сие исполнить. Вмиг тогда
рассеваются полицейские по всему Петербургу, бегают по всем
дворам и повещают, чтоб шли на площадь перед дворцом, очища¬
ли бы оную и брали б себе что хотели.
И что ж произошло тогда от сей публикации?
Весь Петербург власно как взбеленился в один миг от того. Со
всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа.
Всякий спешил и, желая захватить что-нибудь получше, бежал без
ума, без памяти и, добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попада¬
лось ему прежде всего в руки, и спешил относить или отвозить в
дом свой и опять возвращаться скорее. Шум, крик, вопль, всеоб¬
щая радость и восклицания наполняли тогда весь воздух, и все сие
представляло в сей день редкое, необыкновенное и такое зрелище,
которым довольно налюбоваться и навеселиться было не можно.
Сам государь не мог довольно нахохотаться, смотря на оное, ибо
было сие пред обоими дворцами — старым и новым, и все в преве¬
ликой радости волокли, везли и тащили добычи свои мимо оных.
И что ж? Не успело истинно пройтить несколько часов, как от
всего несметного множества хижин, лачуг, хибарок и шалашей не
осталось ни одного бревнышка, ни одного отрубочка и ни единой
93
дощечки, а к вечеру, как не бывало и всех щеп, мусора и другого
дрязга и не осталось ни единого камушка и половинки кирпич¬
ной. Все было свезено и счищено, и на все то нашлись охотники.
Но нельзя и не так! И одно рвение друг пред другом побуждало
всякого спешить на площадь и довольствоваться уже тем, что от
других оставалось. Коротко, самые мои люди воспринимали в том
такое ж участие, и я удивился, увидев ввечеру, по возвращении
своем на квартиру, превелику стопу, накладенную из бревешек,
досток, обрубков и тому подобного, и не верил почти, чтоб можно
было успеть им навозить такое великое множество. Словом, дряз¬
гу сего было так много, что нам во все пребывание наше в Петер¬
бурге не только не было нужды покупать дров, но мы при отъезде
столько еще продали оставшегося, что могли тем заплатить за весь
постой хозяину.
Не успели помянутую площадь очистить, как государь и пере¬
ехал в Зимний дворец, и переселение сие произведено в великую
субботу, при котором случае не было, однако, никакой особливой
церемонии. А и самое духовное торжество праздника не было так
производимо во дворце, как в прежние времена, при бывшей им¬
ператрице, ибо как государь не хранил вовсе поста и вышеупомя¬
нутое имел отвращение от нашей религии, то и не присутствовал
даже, по прежнему обыкновению, при заутрени, а предоставил все
сие одним только духовным и императрице, своей супруге. И все
торжество состояло только в сборище к нему во дворец всех зна¬
менитейших особ для поздравления его как с праздником, так и
новосельем.
Мне самому не удалось в сей год чувствовать всю обыкновен¬
ную приятность, с сим праздником сопряженную. Я встал хотя и
очень рано, но принужден был помышлять не о заутрени и бого¬
молье, а о том, как бы скорее и лучше причесаться и, убравшись в
свой новый мундир, ехать к генералу, и с ним, с рассветом, вдруг
скакать в разные дома знаменитейших господ для поздравления, и
я так всем тем был занят, что насилу урвал несколько минут до-
сужных для забежания в полицейскую церковь и отслушания в
ней кончика обедни.
Генерал, как по должности своей, так и для политических при¬
чин, ездил в сие утро по разным местам отменно и так много, что
мы с ним не прежде во дворец приехали, как уже в одиннадцать
часов и когда уже был он весь наполнен народом и вся площадь
установлена была бесчисленным множеством карет и экипажей.
Для меня зрелище сие было новое, но любопытнейшее дожида¬
лось меня во внутренности дворца самого, в котором я до того
времени еще не бывал. И самая уже огромность и пышность зда¬
ния сего приводила меня в некоторое приятное изумление, а когда
вошел я с генералом внутрь сих новых императорских чертогов и
94
увидел впервые еще отроду всю пышность и великолепие дворца
нашего, то пришел в такое приятное восхищение, что сам себя
почти не вспомнил от удовольствия.
Все комнаты, чрез которые мы проходили, набиты были не¬
сметным множеством народа и людей разных чинов и достоинств.
Все одеты и разряжены были в прах, и все в наилучшем своем пла¬
тье и убранствах. Но ни в которой комнате не поражен я был та¬
ким приятным удивлением, как в последней и той, которая была
перед тою, в которой находился сам государь, окруженный вели¬
ким множеством генералов и как своих, так и иностранных мини¬
стров. Поелику и сия, далее которой нам входить не дозволялось,
набита была несметным множеством как военных, так и штатских
чиновников, а особливо штаб-офицеров, а в числе оных было и
тут множество еще генералов, и все они были в новых своих мун¬
дирах, то истинно засмотрелся я на разноцветность и разнообраз¬
ность оных! Каких это разных колеров тут не было! И какими раз¬
ными и новыми прикрасами не различены они были друг от друга!
Привыкнув до сего видеть везде одни только зеленые и синие еди¬
нообразные мундиры и увидев тогда вдруг такую разнообразицу,
не могли мы довольно начудиться и насмотреться, и только и зна¬
ли, что любопытствовали и спрашивали, каких полков из них ко¬
торые, а наиболее те, которые нам более прочих нравились. Не
меньшее же любопытство производили во мне и иностранные ми¬
нистры, выходившие в нашу комнату из внутренней, государевой,
разновидными и разнообразными орденами и кавалериями свои¬
ми. И товарищ мой, князь Урусов, которому все они были уже из¬
вестны, должен был мне о каждом из них сказывать.
На все сие я так засмотрелся и всеми сими невиданными до
сего зрелищами так залюбовался, что позабыл и о всей усталости
своей и не горевал о том, что во всей той комнате не было нигде
ни единого стульца, где бы можно было хоть на несколько минут
присесть для отдохновения.
Но все мое любопытство было еще до того времени удовольст¬
вовано несовершенно, а оставалось еще важнейшее, а именно:
чтоб видеть государя и государыню. Так случилось, что сколько
раз ни бывал я до того во дворце, но никогда еще до того времени
не удавалось мне видеть оных в самой близости, а видал их только
в портретах, а потому давно уже и неведомо как добивался и желал
видеть как их, так и самую фаворитку государеву Воронцову, о ко¬
торой, наслышавшись о чрезвычайной и непомерной любви к ней
государя, будучи еще в Кенигсберге, мечтал я, что надобно ей
быть красавицей превеликой. И как сей день и случай казался мне
к тому наилучшим и способнейшим и я никак не сомневался, что
увижу их непременно в то время, когда они пойдут к столу чрез ту
комнату, в которой мы находились, как о том мне сказывали, то,
95
протеснившись сквозь людей, стал я нарочно и заблаговременно
подле самых дверей, чтоб не пропустить их и видеть в самой бли¬
зости, когда они проходить станут.
Не успел я тут остановиться, как чрез несколько минут и уви¬
дел двух женщин в черном платье и обеих в Екатерининских алых
кавалериях, идущих друг за другом из отдаленных покоев в комна¬
ту к государю. Я пропустил их без всякого почти внимания и не
инако думал, что были оне какие-нибудь придворные госпожи,
ибо о государыне и фаворитке думал я, что оне давно уже в комна¬
тах государевых, в которые нам за народом ничего было не видно.
Но каким удивлением поразился я, когда, спросив тихонько у сто¬
явшего подле себя одного полицейского и мне уже знакомого
офицера, кто б такова была передняя из прошедших мимо нас гос¬
пож, услышал от него, что была то сама императрица! Мне сего и в
голову никак не приходило, ибо видал до сего один только портрет
ее, писанный уже давно и тогда еще, когда была она великою кня¬
гинею и гораздо моложе, и, видя тут женщину низкую, дородную
и совсем не такую, не только не узнал, но не мог никак и поду¬
мать, чтоб то была она. Я досадовал неведомо как на себя, что не
рассмотрел ее более; но как несказанно увеличилось удивление
мое, когда на дальнейший сделанный ему вопрос о том, кто б та¬
кова была другая и шедшая за нею толстая и такая дурная, с обряз-
глою рожею, боярыня, он, усмехнувшись, мне сказал: «Как, бра¬
тец, неужели ты не знаешь? Это Елисавета Романовна!»
— Что ты говоришь? — оцепенев даже от удивления, восклик¬
нул я. — Это-то Елисавета Романовна!.. Ах! Боже мой, да как это
может статься? Уже этакую толстую, нескладную широкорожую,
дурную и обрязглую совсем любить и любить еще так сильно госу¬
дарю?
— Что изволишь делать! — отвечал мне тихонько офицер. — И
ты дивись уже этому, а мы дивились, дивились да и перестали уже.
— Ну, правду сказать, есть чему и дивиться, — подхватил я, по¬
жимая только плечами, ибо в самом деле была она такова, что вся¬
кому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно.
Еще я не опомнился от чрезмерного своего удивления, как
взволновался весь народ и, разделясь в две стороны, сделал улицу и
свободный проход идущим и вдали уже показавшемуся государю.
Не могу никак изобразить, с какими разными душевными движе¬
ниями смотрел я в первый раз тогда на сего монарха и тогдашнего
обладателя всей России. Куча народа, состоящая из первейших чи¬
новников и вельмож государственных, последовали за ним и про¬
вожали его в столовую в своих орденах, лентах и в богатых одеждах.
Наш генерал шел тут же и разговаривал с фавориткою госуда¬
ревою, но я в сей раз не удостоил ее уже и зрением, а смотрел
96
«НА БЕРЕГУ ПУСТЫННЫХ ВОЛН...»
Петр I (1672—1725).
Неизвестный художник.
1-я половинаXVII в.
Первоначальный вид
Санкт-Петербурга. Гравюра
Боденера. XVIII в.
Петр I и Екатерина I, катающиеся в
шняве по Неве.
С гравюры А. Зубова. 1716 г.
Медаль на основание
Санкт-Петербурга. 1703 г.
Каптенармус, капрал, сержант и
фурьер лейб-гвардии
Преображенского полка.
1702—1712 гг. Художники
Чориков и Борисов
Пикинер лейб-гвардии
Преображенского полка.
1702—1712 гг. Художники
Чориков и Борисов
Мундир полковника гвардейского
Преображенского полка. Принадлежал Петру I
Петропавловская крепость. Гравюра А. Зубова.
Начало XVIII в.
Александро-Невская лавра при Петре Великом. С гравюры 1716 г.
Домик Петра Великого.
С гравюры А ткиисоиа.
Начало XVIII в.
В пустынях хижинка состроена сия,
Не для затворника состроили ея:
В порфире, с скипетром, с державой
и короной
Великий государь имел жилище в
оной.
Льзя ль пышный было град сим
домом обещать?
Никто не мог того в то время
предвещать;
Но то исполнилось; стал город
скоро в цвете...
Каков сей домик мал, так Петр
велик на свете.
А .П. Сумароков
Панорама Петербурга при Петре I. С гравюры А. Зубова. Начало XVIII в.
Адмиралтейство при Петре Великом. С гравюры 1716 г.
«Подзорный дворец», построенный Петром I при устье Фонтанки для наблюдения
за входящими в Неву кораблями. С гравюры Штелина. 1762 г.
Торжественный ввод в Санкт-Петербург взятых шведских фрегатов.
Гравюра А. Зубова. 1720 г.
Зимний дворец.
Гравюра по рисунку
М. Махаева. 1753 г.
Рядовой лейб-гвардии
Семеновского полка
и урядник
Измайловского полка.
1732—1742 гг.
Неизвестный
художник
Спуск корабля на Неве
в конце XVIII в.
Художник Б. Патерсен
Гренадерский офицер
лейб-гвардии
Семеновского полка.
1762 г. Художник
М. Теребенев
Английская набережная. Справа от Ново-Адмиралтейского канала — Галерная верфь.
Художник Б. Патерсен. 1799 г.
Сенатская (Петровская) площадь. Справа на переднем плане — часть портика
у Адмиралтейства. Художник Б. Патерсен. 1799 г.
К
Невские ворота
Петропавловской крепости
и Комендантская пристань.
Ху до энн ик Б. Патер сен.
1799 г.
Фузелер лейб-гвардии
Преображенского полка
в епанче. 1702—1720 гг.
Художники Чориков
и Борисов
Дворцовая набережная. На первом плане — бастион Петра I.
Художник Б. Патерсен. 1799 г.
Набережная у Съездовской линии Васильевского острова; слева — угол здания
Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. Художник Б. Патерсен. 1799 г.
'ixixnm
4,.
Дворцовая набережная у Зимнего
дворца. Справа за портиком
здания Биржи — корпус старого
Адмиралтейства.
Художник Б. Патерсен. 1799г.
Г вардейский гренадерский
офицер. 1712—1725 гг.
Художники Чориков и Борисов
Вид Таврического сада, Преображенских казарм и манежа Конногвардейского полка. Художник Б. Патерсен. 1811 г.
вслед за государем и императрицею и сам в себе только всему ви¬
димому дивился и пожимал плечами.
Как генералу нашему за помянутым разговором с идущею с
ним рядом фавориткою не удалось на меня взглянуть и никто ему
из товарищей моих в толпе на глаза не попался, то по ушествии их
не знали мы, что нам делать, и домой ли ехать или тут оставаться
далее и дожидаться повеления от генерала. И как домой ехать мы
не отваживались, то чуть было не дошло до того, чтоб быть нам
для праздника такого без обеда. Мы и были б действительно без
него, если б, по счастию, третьему товарищу нашему, полицейско¬
му офицеру, которому во дворце было все знакомое, не удалось
пронюхать и узнать, что в задних и отдаленных комнатах есть на¬
крытый превеликий стол для караульных офицеров и ординарцев.
Он не успел узнать о сем, как, прибежав к нам, звал нас скорее с
собою туда, уверяя, что и нам там можно обедать, нужно только
захватить и не упустить место. Сперва посовестились было мы и
не хотели нартом там искать себе обеда, но он силою почти нас за
собою утащил и, проведя нас чрез множество комнат и на другой
даже край дворца, привел нас действительно к превеликому столу,
установленному уже кушаньями, за который как караульные офи¬
церы, так и многие другие начинали уже садиться.
Мы сели также, хотя без всякого приглашения, и наелись и на¬
пились себе досыта, и были смелостью своею очень довольны, ибо
узнали чрез то, что и впредь нам всегда можно сим офицерским и
ординарческим столом пользоваться и, когда ни похотим, остава¬
ться тут обедать, что мы и действительно потом и не один раз де¬
лывали, а особливо когда случалось, что не хотелось нам ехать до¬
мой на короткое время.
Как обед наш не так долго продолжался, как государев, то, кон¬
чивши оный, пошли мы в тот покой, который служил вместо бу¬
фета и был подле самого того, где государь кушал, дабы мог гене¬
рал наш, вставши из-за стола, тотчас нас увидеть, ибо всем надле¬
жало, вставши из-за стола, иттить чрез покой сей.
Но мы принуждены были долго сего обратного шествия дожи¬
даться: государь любил посидеть за столом и повеселиться. Нату¬
рально, не гуляли притом и рюмки. Более часа дожидались мы тут,
покуда стол кончится, и имели удовольствие в сие время слышать
голос государев и почти все им говоримое. Голос у него был очень
громкий, скаросый, неприятный, и было в нем нечто особое и та¬
кое, что отличало его так много от всех прочих голосов, что можно
было его не только слышать издалека, но и отличать от всех про¬
чих. Наконец встали они, и как государь пошел тотчас опять во
внутренние свои чертоги, то вышел вслед за ним и генерал наш и
обрадовался, нас увидев. «Ну, спасибо, что вы здесь, — сказал
он, — и что домой не уезжали; мне давеча сказать вам о том было
97
некогда, но обедали ль вы? Вам бы здесь пообедать за столом офи¬
церским!» Мы сказали ему, что мы сие уже сделали.
«Ну хорошо ж! — сказал он. — Так поедем же теперь домой и
отдохнем». Сказав сие, пошли мы вниз, где князь, товарищ мой,
отпросился от него к своим родным, а я поехал с ним и готовиться
был должен ехать с ним опять во дворец на куртаг с товарищем
моим, полицейским офицером.
По приезде к нему в дом отпросился я тотчас на свою квартиру,
чтоб отдохнуть хотя часок на оной, ибо как я почти всю ту ночь не
спал, то склонил меня тогда ужасно сон, и я впервые еще в сей
день спал после обеда. Но чтоб не заспаться, то посадил подле
себя человека с часами и велел ему тотчас себя разбудить, как ско¬
ро пройдет час. О сем упоминаю я для того, что как в последующее
время и часто таким образом удавалось мне по ночам спать очень
мало и заменять то единочасным спаньем после обеда, и я таким
же образом всегда саживал подле себя слугу для бужения, то чрез
короткое время обратилось сие в такую привычку, что наконец не
было нужды меня будить, но я уже и сам точь-в-точь по прошест¬
вии часа просыпался, а что удивительнее всего, то и на всем про¬
должении жизни моей всегда, когда ни случалось мне после обеда
спать, никогда не сыпал более часа и всякий раз, как тогда, про¬
буждался сам собою.
Как куртаги придворные были тогда для меня также зрелищем
новым и никогда еще не виданным, то охотно я поехал на оный с
генералом и, делаясь час от часу во дворце смелейшим, нашел
средство наконец втесниться и войтить туда ж в галерею, где он
продолжался.
Тут насмотрелся я уже досыта как на государя, так и всему тут
происходившему. Видел, как тут играли в карты и как танцевали,
наслушался прекрасной музыки, в которой государь сам брал соу¬
частие и играл на скрипице вместе с прочими концерты, и доволь¬
но хорошо и бегло; наконец, за большим столом и со многими, с
превеликим хохотанием и криком, забавлялся он в любимую свою
игру — кампию, которую игру также не видывал я никогда до того
времени; и как хотелось мне ее очень видеть, то был так уже смел
и отважен, что подошел близехонько к столу, смотрел на оную и
не мог насмотреться и надивиться.
Мы пробыли тут с генералом до самого окончания сей вече¬
ринки, а как он оставлен был у государя и ужинать, то принужден
быть и я опять тут окончания оного дожидаться и также перехва¬
тить хоть немного за столом офицерским. Но ожидание конца
ужина, бывшего в прежней столовой, было для нас очень скучно¬
вато.
Ужин продлился очень долго и гораздо за полночь, и мы все
сие время должны были галанить и ждать в проходной буфетной.
98
И как не было как в сей, так и во всех других тут комнатах ни еди¬
ного стульца, на которое бы можно было присесть и отдохнуть, то
от беспрерывного стояния и хождения взад и вперед для прогна-
ния дремоты в прах мы все измучились, а особливо я по непри¬
вычке. Сон клонил меня немилосердным образом, а подремать не
было нигде ни малейшего способа. Несколько раз испытывал я
становиться для сего где-нибудь к стенке или к уголку, но все мои
испытания были тщетны, ибо не успеют глаза начать сжиматься и
сон воспринимать верх над бдением, как вдруг подгибаются коле¬
ни и, приводя чрез то человека в движение, разбужают оного, к
неописанной досаде, и мешают сладкой дремоте.
Измучившись и изломавшись, насилу-насилу дождался я конца
сего ужина и всей бывшей за оным доброй попойки. Мы возврати¬
лись домой почти уже пред рассветом, а как поутру должен был я
опять вставать рано, то судите, каково мне тогда было!
Но первый день куда уже не шел! Я имел много труда и беспо¬
койства, но зато по крайней мере насмотрелся многому, а потому
и не помышлял и горевать даже о помянутых беспокойствах, ду¬
мая, что впредь, по крайней мере, не таково будет; но как увидел,
что и все последующие дни были ничем не лучше, а точно таковые
ж, и не было дня, в который бы мы с генералом по нескольку де¬
сятков верст и всегда вскачь не объездили, не побывали во множе¬
стве домов и разов двух не посетили дворца и в оном либо обеда¬
ли, либо ужинали, либо обедать к кому-нибудь из первейших ве¬
льмож вместе с государем не ездили, и я, всякий раз таким же
образом в прах измучившись и изломавшись, не прежде, как уже
перед светом, домой возвращался, то скоро почувствовал всю тя¬
гость такой беспокойной и прямо почти собачьей жизни и не то¬
лько разъезды свои с генералом и беспрерывные рассылания меня
то в тот, то в другой край Петербурга до крайности возненавидел и
проклинал, но и самый дворец, со всеми пышностьми и весело-
стьми его, которые в первый раз так были для меня занимательны
и забавны, наконец так мне опостылел и надоел, что мне об нем и
вспоминать не хотелось и я за величайшее наказание считал, когда
доводилось мне с генералом нашим в него ехать.
Какая б, собственно, причина побуждала генерала моего к толь
частым посещениям знатнейших господ и других разных людей,
того как тогда все мы не знали и не понимали, так истинно не
знаю я и поныне.
Будучи генерал-полицмейстером в государстве и имея толь ве¬
ликую обузу дел на себе, что ему в каждое утро приносили из по¬
лиции целые кипы бумаг для читания и подписыванья, казалось,
что могло б и одно сие занимать его, умалчивая о прочих делах, к
его должности относящихся, и за сими не до того, казалось, было
ему, чтоб разъезжать по гостям и терять на то время свое.
99
Но он, при всей тогдашней строгости государя, по-видимому,
всего меньше рачил о исправном исправлении толь важной дол¬
жности своей и всего реже езжал по делам, по должности его отно¬
сящимся, но напротив того, так мало ее уважал, что и десятой
доли приносимых и заготовленных к подписанию его бумаг не
прочитывал, а подписывал множайшие из них, совсем не читая. А
все выезды его были по большей части к канцлеру и к некоторым
другим из знаменитейших наших господ, как, например, к преж¬
нему моему командиру генералу Вилбоэ, который был тогда у нас
фельдцейхмейстером, принцу Голштинскому, Шувалову, Скав-
ронскому и многим другим, а что всего удивительнее, то и к са¬
мым иностранным министрам, а особливо к английскому и прус¬
скому, до которых, равно как и до других министров, казалось, не
было б ему ни малейшего дела. Со всем тем он не только сам езжал
ко всем к ним очень нередко, но, сверх того, обоих нас с князем
замучивал посылками к ним то и дело, и что всего досаднее, за су¬
щими иногда безделицами и ничего не стоящими делами.
Не могу и поныне забыть, с каким огорчением и досадою ска¬
чешь без памяти иногда версты две к какому-нибудь паршивому
паричишке, и единственно только затем, чтоб спросить, в добром
ли он здоровье.
Часто случалось, что он обоим нам одним утром домов по деся¬
ти наскажет, куда ехать, и мы скачем, как угорелые кошки, и за
все свои труды, что всего было досадней, получаем еще от чудного
своего генерала брани. Часто случалось, что, будучи как-то беспа¬
мятен или имея голову, набитую уже слишком всяким вздором,
позабывал он, кому из нас приказал куда съездить, и вдруг требо¬
вал от меня отчета в том, о чем приказывал князю, а от него в том,
что было мне поручено; а что всего смешнее и досаднее, то случа¬
лось не однажды, что, насказывая нам многих, к кому ехать, про
иного позабывал, а потом спрашивал, были ли мы у того. И как
скажешь и докажешь записками своими, что про того он и не упо¬
минал вовсе, то сердился, досадовал и бранил нас за то, для чего
сами не догадались заехать или ему не напомнили. Не чудные ли
поистине и не сумасбродные ли были требования и взыскания та¬
ковые? Но мы должны были молчать, терпеть и переносить его
гнев праведный, внутренно же не могли, чтоб не хохотать тому и
не смеяться.
Далее скажу, что ко всем сим рассылкам употребляем был от
генерала более я, нежели князь Урусов, и, может быть, потому, что
умел я говорить по-немецки и мог с множайшими из тех, к коим
он посылал, говорить на природном их языке, ибо множайшие из
них были немцы. Сверх того, князь Урусов был как-то увертливее
меня и находил средства отбывать иногда не только от таких посы¬
лок, но и от самой езды с генералом; и потому он и вполовину сто¬
100
лько не терпел беспокойств, сколько я, а особливо сначала и поку¬
да я сколько-нибудь не наторел и научился также кое-как и отбы¬
вать иногда.
В самые выезды свои со двора и разъезды по домам знатных ве¬
льмож, а особливо после полудни, бирал он обыкновенно только
меня одного; но сии для меня сопряжены были не столько с бес¬
покойством, сколько со скукою, ибо я имел всегда по крайней
мере ту выгоду, что мог везде находить стулья и место, где сидеть
во все то время, покуда генерал сиживал у хозяина. И сначала пе-
реламливала меня только одна скука, а особливо в таких домах,
где он сиживал по нескольку часов сряду, и я принужден бывал
все сие время провождать один-одинехонек, в какой-нибудь пус¬
той передней комнате, но как после я догадался и стал запасаться
всегда на такие случаи какою-нибудь любопытною книжкою в
кармане, то, бывало, засев где-нибудь в уголок или подле окошеч¬
ка, вынимаю себе книжку, занимаюсь себе чтением, как бы дома,
и не горюю о том, сколько б ни сидел генерал у хозяина.
Но во дворце было дело совсем иное: тут не только что о чита-
нье таком и помыслить было не можно, но та пуще всего была нам
напасть, что сидеть было вовсе не на чем. Я уже упоминал, что во
всех тех комнатах, где мы бывали, не было тогда ни единого стуль-
ца, а стояли только в одной проходной комнате одни канапе, но и
те были обиты богатым штофом и такие, на каких мы сначала не
смели и помыслить, чтоб садиться, к тому ж и стояли они не в са¬
мой той комнате, где мы во время утренних генеральских приез¬
дов всегда должны были стаивать и его дожидаться. Комната сия
была самая та, о которой я уже упоминал, а именно ближняя под¬
ле той, где государь обыкновенно бывает и с приезжающими к
нему по утрам разговаривает, и которую редко не нахаживали мы
наполненную многими людьми. Итак, принуждены будучи в ней
иногда по нескольку часов стоять и без всякого дела галанить,
имели только ту отраду и удовольствие, что могли всегда в раство¬
ренные двери слышать, что государь ни говорил с другими, а ино¬
гда и самого его и все деяния видеть. Но сие удовольствие было
для нас удовольствием только сначала, а впоследствии времени
скоро дошло до того, что мы желали уже, чтоб таковые разговоры
до нашего слуха и не достигали; ибо как редко стали уже мы заста¬
вать государя трезвым и в полном уме и разуме, а всего чаще уже
до обеда несколько бутылок аглинского пива, до которого был он
превеликий охотник, уже опорожнившим, то сие и бывало причи¬
ною, что он говаривал такой вздор и такие нескладицы, что при
слушании оных обливалось даже сердце кровию от стыда пред
иностранными министрами, видящими и слышащими то и, бес-
сомненно, смеющимися внутренно. Истинно бывало, вся душа
101
так поражается всем тем, что бежал бы неоглядкою от зрелища та¬
кового, — так больно было все то видеть и слышать.
Но никогда так много не поражался я досадными зрелищами
таковыми, как в то время, когда случалось государю езжать обе¬
дать к кому-нибудь из любимцев и вельможей своих и куда дол¬
жны были последовать все те, к которым оказывал он отменное
свое благоволение, как, например, и генерал мой и многие другие,
а за ними и все их адъютанты и ординарцы. Табун, бывало, целый
поскачет вслед за поехавшими, и хозяин успевай только всех уга-
щивать и потчевать, ибо, натурально, везде и для нас даваемы
были столы. Одни только трубки и табак приваживали мы с собою
из дворца свой. Ибо как государь был охотник до курения табаку и
любил, чтоб и другие курили, а все тому, натурально, в угодность
государю и подражать старались, то и приказывал государь всюду,
куда ни поедет, возить с собою целую корзину голландских глиня¬
ных трубок и множество картузов с кнастером и другими табака-
ми, и не успеем куда приехать, как и закурятся у нас несколько де¬
сятков трубок, и в один миг вся комната наполнится густейшим
дымом, а государю то было и любо, и он, ходючи по комнате, то¬
лько что шутил, хвалил и хохотал. Но сие куда бы уже ни шло,
если б не было ничего дальнейшего и для всех россиян постыд¬
нейшего. Но та-то была и беда наша! Не успеют, бывало, сесть за
стол, как и загремят рюмки и бокалы, и столь прилежно, что,
вставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточ-
ки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и не¬
сообразности сущие. А однажды, как теперь вижу, дошло до того,
что, вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпан¬
ной песком площадке, как играют маленькие ребятки. Ну все
прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать сво¬
их товарищей под задницы и кричать: «Ну! ну! братцы, кто удалее,
кто сшибет с ног кого первый!» — и так далее. А посему судите, ка¬
ково же нам было тогда смотреть на зрелище сие из окон и видеть
сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных
орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкущихся и друг
друга наземь валяющих? Однако все сие было еще ничто против
тех разнообразных сцен, какие бывали после того и когда дохажи¬
вало до того, что продукты бакхусовы оглумляли всех пирующих
даже до такой степени, что у иного наконец и сил не было вытгить
и сесть в линию, а гренадеры выносили уже туда на руках своих.
Но никогда так сильно дружба с бакхусом не возобновляема
была, как во дворце за ужинами, за которыми должен был и гене¬
рал мой очень часто присутствовать. Государь любил его как-то
около сего времени очень и был к нему милостив, а потому и ез¬
жал он почти ежедневно во дворец, а с ним и моя милость. Итак,
бывало, засядут они себе за стол и, вступя в премудрые и про¬
102
странные разговоры, ну погромыхивать рюмками и стаканами, а
мы между тем во всю ночь галанить и ходить взад и вперед по бу¬
фетной, присланиваться к стенам и к уголкам, ссориться ежеми¬
нутно со сном и дремотою, мурчать себе под нос и проклинать час
своего рождения. Не могу и поныне позабыть, как досадны и му¬
чительны бывали для нас сии дворцовые предлинные ужины и к
каким даже дуростям доводимы были мы иногда непреодолимым
почти хотением спать.
Как во всех тут комнатах не было ни единого стульца, где б
можно было хоть на минуточку присесть, стоючи же подле стенки
дремать никак было не можно, потому что колени подгибались, то
что ж наконец выдумали и затеяли мы или, прямо сказать, я, ибо
признаюсь, что заводчиком тому был я, собственно. Философст¬
вуя долгое время и вымышляя, как бы пособить нужде своей и
найтить способ дремать, взглянул я однажды на бывшую в той
комнате превеликую и четвероугольную печь и находившийся
подле ее запечек, или узкую пустоту между печью и стеною. Вмиг
тогда пришло мне в голову испытать, уже не можно ли было хоть с
нуждою протесниться боком в пустоту сию и ущемить себя так
между печью и стеною, чтоб проклятым коленам не можно было
сгибаться и мешать мне спать стоючи. Я попробовал сие сперва
тайком, но как скоро увидел, что было то действительно очень хо¬
рошо и что, протеснясь туда, стоишь, как в тисках, и колена нима¬
ло уже не мешают дремать, так побежал искать между множеством
нашей братьи товарища своего, полицейского офицера, и, подхва-
тя его за руку, сказал: «Ну, брат, пойдем-ка! Я нашел наконец мес¬
то, где нам можно сколько хотим себе дремать, а надобно нам то¬
лько помогать друг другу».
Он любопытен был весьма видеть оное, и как ему я запечек
указал и растолковал все дело, то сказал он: «Хорошо бы, брат; но
ну-ка тут заспишься, а государь между тем встанет и пойдет здесь
мимо самого сего места в спальню свою и увидит — куда тогда де¬
ваться и что делать?» «Экой ты! — подхватил я. — Да разве не мож¬
но нам спать тут попеременно, то тебе, то мне, а между тем друг от
друга не отходить, а стоять на карауле и тотчас спящего будить,
как скоро в столовой заворощутся и вставать станут?» «Ну, дело! —
сказал он. — Право, дело! Начинай же, брат, ты первый и полезай,
а я буду между тем твой верный страж и не только тебя разбужу,
как скоро вставать станут, но и стану вот тут в уголку и загорожу
тебя спиною, так что никто не увидит тебя». «Ей-ей, хорошо! —
подхватил я. — Но какая нужда давать мне так долго спать, дай
мне хоть немножко вздремнуть, а там пущу я тебя и стану карау¬
лить также». Сказав сие, приступил я к делу, и средство сие было
так удачно, что оба мы выспались в сей вечер, как хотели, и повто¬
ряли то не один раз, а смотря на нас, делывали потом то же и дру¬
103
гие наши братья — адъютанты и ординарцы, которых всегда была
тут толпа превеликая, и скоро уже дошло, что всяким в захват ста¬
рался овладеть сим местом.
В другой раз, и как место сие помянутым образом захвачено
было уже иными, догадало меня сделать другую проказу. Давно
уже грыз я зубы на помянутые выше сего штофные канапе, стоя¬
щие в среднем проходном покое и также, по несчастию, на самой
дороге, где государю, идучи во внутренние свои чертоги, прохо¬
дить надлежало. Вся наша братия, равно как и мы, почитала их
власно как священными и не смела к ним никак прикасаться, к
тому же и отдаленность их от места, где мы галанивали, и самое
местоположение их от того всякого удерживало; но как я, обор-
кавшись во дворце, сделался уже смелее и отважнее, то давно уже
было у меня на уме испытать прикорнуть также и на них, а чтоб не
застал государь, то употребить также на вспоможение себе своего
товарища, полицейского офицера. Но тогда, власно как нарочно,
случилось так, что увидел я на канапях сих придворного пажа, по¬
чивающего себе спокойно и растянувшегося, как на кровати.
— Тьфу! Какая диковинка! — сказал я сам в себе. — Когда паж
может тут спать, то почему ж бы и мне не можно было? Ведь я та¬
кой же государев слуга и ничем его не хуже! Побегу за товарищем,
поставлю его на караул, а там сгоню этого молодца и лягу.
В один миг все сие и сделано было. Я, смолвившись с офице¬
ром и поставив его у дверей на карауле, вдруг подбегаю к пажу,
трясу его за плечо и на ухо кричу: «Государь, государь идет».
Бедный мой паж вскочил без ума, без памяти и дай бог ноги, а я
и плюх на его место, но с тою, однако, предосторожностию, что
под ноги разостлал наперед свой платок, чтоб не замарать ими
штофа. Не успел я улечься и начать глаза заводить, как гляжу —
паж мой, увидавши, что я его обманул и что государь сидит еще за
столом, вздумал было опять меня согнать и употребить к тому та¬
кой же обман.
Он прибегает ко мне и, будя, говорит мне, но очень учтиво и
вежливо: «Извольте, сударь, вставать! Государь изволит шество¬
вать». Но я, дожидаясь повести сей не от него, а от своего товари¬
ща, тотчас догадался и сказал ему: «Пустое, брат! Не правда и не
мешай мне!» Досадно было пажу, что я не дался ему в обман. Ду¬
мал он и гадал, как бы ему согнать меня удобнее было можно. По
счастию моему, не знал он, кто я таков, и не отважился предпри¬
нимать какие-нибудь излишества; но наконец подходит опять ко
мне, садится у меня в ногах и начинает говорить, смеяться всяче¬
ски надо мною, трунить и всем тем мешать мне наслаждаться сном
приятным. Долго я перемогался и терпел, притворяясь, что того не
слышу, но как он мне своими шпыньями надоел, то, приподняв¬
шись, сказал я ему: «Пустяки, брат, и напрасно трудишься, не со¬
104
гнать тебе меня, а убирайся-ка ты прочь». Но как и сие не помог¬
ло, то он опять начал и еще более надо мною по своему обыкнове¬
нию забавляться, и, ведая, что с ним без дальних церемоний
обходиться можно, толкнул-таки я его ногою и сказал: «Ну, пошел
же прочь, когда честь не берет, и не мешай!» Но пажа моего и то не
пронимает, он начал еще и более меня беспокоить и даже за ноги
трясти. Тогда вышел я из терпения и, приподнявшись, сердито
уже закричал на него: «Слышишь! Пошел прочь, щенок, и не ме¬
шай, а то я велю тебя полицейскому офицеру неволею и с нече-
стью за хохол стащить!» «Как бы не так!» — сказал он. «А вот я тебе
докажу, — подхватил я, — что точно так. Господин офицер! — ска¬
зал я, обратясь к стоявшему вдали и караулившему меня товарищу
моему. — Подите сюда и оттащите от меня этого щенка прочь и
отведите его».
Я хотел было далее, но сам не зная что, говорить, но, спасибо, не
было уже в том более нужды. Паж, увидя, что офицер в самом деле
стал подходить к нам, так того испужался, что в тот же миг вскочил
и от нас брызнул, а сие и избавило меня от сего наяна, и я выспался
себе тут досыта, и не прежде уже встал, как будучи разбужен своим
товарищем; и как нам сей опыт удался, то не преминули мы и после
сею отвагою пользоваться и сыпать иногда на канапях сих.
Но я заговорился уже так и позабыл, что письмо мое уже слиш¬
ком увеличилось и что мне давно пора его кончить; итак, окончив
сим, скажу, что я есмь навсегда и прочее.
ПИСЬМО 95-е
Любезный приятель!Таким образом жил я в Петербурге и мыкал
свое горе. О должности моей, как ни говорил г. Балабин, что она
легкая и ничего не значащая, но она была в самом деле крайне
трудная и пребеспокойная, а особливо в первый месяц по моем
приезде в Петербург, и в короткое время так мне надоела и наску¬
чила, что я проклинал ее и все на свете и не рад был почти животу
своему.
И я истинно не знаю, как бы мог переносить ее далее, если б
<по прошествии праздников, по вскрытии реки Невы, по наведе¬
нии чрез нее на Васильевский остров моста и по наступлении вес¬
ны не произошло и такой перемены>, которая стала доставлять
нам временем и отрады и довольное уже иногда отдохновение и
чрез то сделала мне должность мою сноснейшею.
Произошло сие более от двух или трех причин и, во-первых, от
того, что генерал наш, имея давно уже у себя близкую приятельни¬
цу в жене того старичка Волчкова, который славен у нас был пере¬
водами многих <сочинений>, а особливо Гофмановых «О спокой¬
ствии и удовольствии» и Белегардона «Истинного христианина и
105
честного человека», стал по-прежнему ездить к ней очень часто на
Васильевский остров, где она с мужем своим жила, и пробывать у
ней по целой иногда половине дня и вечера целые. Ибо как он
туда никого из нас не бирывал, то при всех таких случаях и остава¬
лись мы дома и могли на воле отдыхать и употреблять сие время на
себя.
Второе обстоятельство, уменьшившее также некоторым образом
ежедневное наше беспокойство, было то, что государь по вскрытии
весны начал уже чаще заниматься экзерцированием и смотрами
своих войск и другими упражнениями, а потому и подобные тем
пиршествы, о каких упоминал я прежде, бывали уже реже, и мы с
генералом своим езжали во дворец и на оные не так уже часто.
Наконец, третья и наиглавнейшая причина перемены проис¬
шедшей была та, что как около сего времени ропот на государя и
негодование ко всем деяниям и поступкам его, которые чем далее,
тем становились хуже, не только во всех знатных с часу на час уве¬
личивались, но начинали делаться уже почти и всенародными, и
все, будучи крайне недовольными заключенным с пруссаками пе¬
ремирием и <жалея о ожидаемом потерянии Пруссии>, также
крайне негодуя на беспредельную приверженность государя к ко¬
ролю прусскому, на ненависть и презрение его к закону, а паче
всего на крайнюю холодность, оказываемую к государыне, его су¬
пруге, на слепую его любовь к Воронцовой, а паче всего на оказы¬
ваемое отчасу более презрение ко всем русским и даваемое преи¬
мущество пред ними всем иностранцам, а особливо голштин¬
цам, — отваживались публично и без всякого опасения говорить и
судить, и рядить все дела и поступки государевы. О государыне же
императрице, о которой носилась уже молва, что государь возна¬
меривается ее совсем отринуть и постричь в монастырь, сына же
своего лишить наследства, изъявлять повсюду сожаление и явно
ей благоприятствовать, то генерал наш, будучи хитрым придвор¬
ным человеком и предусматривая, может быть, чем все это кон¬
чится, и начиная опасаться, чтоб в случае бунта и возмущения или
важного во всем переворота не претерпеть и самому ему чего-ни¬
будь, яко любимцу государеву, при таковом случае уже некоторым
образом и не рад тому был, что государь его отменно жаловал, и
потому, соображаясь с обстоятельствами, начал уже стараться по¬
немногу себя от государя сколько-нибудь уже и удалить, а напро¬
тив того, тайным и неприметным образом прилепляться к госуда¬
рыне императрице и от времени до времени бывать на ее полови¬
не, и ей всем, чем только мог, прислуживаться и подольщаться,
что после действительно и спасло его от бедствия и несчастия при
последовавшей потом революции. Сия-то была третья причина,
уменьшившая гораздо всегдашние его выезды и заставлявшая бо¬
лее сидеть дома и заниматься будто своими полицейскими делами,
106
равно как и при самых выездах не всегда нас брать с собою, но
оставлять дома, что делывал он всегда, когда случалось ему ездить
на половину к государыне или к ее приверженцам. Сперва мы не
знали всего того и только что дивились такой неожиданной пере¬
мене, но как узнали о потаенных его бываниях у императрицы, о
препровождении у нее иногда по нескольку часов времени в игра-
нии в карты и в разговорах, то скоро догадались, к чему все сие
клонится и отчего примеченная нами перемена происходила.
Но как бы то ни было, мы ею были довольны, а горевали и оза¬
бочивались только о себе с другой стороны. Всем нам помянутый
народный ропот и всеобщее час от часу увеличивающееся неудо¬
вольствие на государя были известны, и как со всяким днем дохо¬
дили до нас о том неприятные слухи, а особливо когда известно
сделалось нам, что скоро с прусским королем заключится мир и
что приготовлялся уже для торжества мира огромный и велико¬
лепный фейерверк, то нередко, сошедшись на досуге, все вместе
говаривали и рассуждали мы о всех тогдашних обстоятельствах и
начинали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта и возмуще¬
ния, а особливо от огорченной до крайности гвардии. Мысли о
сем тем более всех нас тревожили, смущали и озабочивали, что мы
опасались, чтоб нам при таком случае не претерпеть бы и самим
чего-нибудь. «Сохрани бог, ежели что действительно произой¬
дет, — говаривали мы не один раз между собою, — то генералу на¬
шему трудно будет тогда уцелеть. Все почитают его любимцем го¬
сударевым, хотя он и далеко не в такой милости у него, как другие;
но разбирают ли при таких случаях? И, боже сохрани, ежели сде¬
лается с ним что-нибудь дурное, то берегись и мы все, при нем
живущие! Сочтут и нас во всем соучастниками, и чтоб не постра¬
дать и нам всем тогда ни за Христа, ни за Богородицу и не погиб¬
нуть бы невозвратно».
Сим и подобным тому образом говаривали мы часто между со¬
бою, поканчивали обыкновенно разговор свой общим гореванием
о том, что живем в такие сумнительные времена и находимся при
таком генерале, от которого, кроме беды, в прочем никакого добра
ожидать не можно, ибо в непохвальбу ему можно сказать, что, не¬
смотря на все свое великое богатство и обстоятельство, что ему,
как бездетному, совсем некому было прочить, был он в рассужде¬
нии нас до чрезвычайности скуп и никогда даже и не помышлял о
том, чтоб чем-нибудь нас облагодетельствовать или возблагода¬
рить нас за всю нашу к нему ревность, труды и услуги чем-нибудь
существительным. Никто из нас не видал от него во всю нашу
бытность при нем ни малейшего себе подарка или какого благоде¬
яния особливого. А все состояло только в том, что мы едали за
столом его, но к сему обязывала его и должность, а потому с сей
стороны мы ему не весьма благодарны.
107
Теперь, кстати, расскажу я вам, любезный приятель, одно слу¬
чившееся около сего времени со мною происшествие, которое по
важности своей относительно до меня особливого примечания до¬
стойно. В один день, и как теперь помню, пред обедом, когда мы
все были дома, приезжает к нам тот самый г. Орлов, который в по¬
следующее время был столь славен в свете и, сделавшись у нас
первейшим большим боярином, играл несколько лет великую
роль в государстве нашем. Я имел уже случай в прежних письмах
своих сказывать вам, что сей человек был мне знаком по Кенигс¬
бергу и тогда, когда был он еще только капитаном и приставом у
пленного прусского королевского адъютанта, графа Шверина, и
знаком более потому, что он часто к нам хаживал в канцелярию,
что мы вместе с ним хаживали танцевать по мещанским свадьбам,
танцевали вместе на генеральских балах и маскарадах и что он не
только за ласковое и крайне приятное свое обхождение был всеми
нами любим, но любил и сам нас, а особливо меня, и мы с ним
были не только очень коротко знакомы, но и дружны. Сей-то че¬
ловек вошел тогда вдруг в залу, где я с прочими находился, и как
он был все еще таков же хорош, молод и статен, как был прежде,
то нельзя мне было тотчас не узнать его, и как я об нем с того са¬
мого времени, как он от нас тогда с Шверином поехал, ничего не
слыхал и не знал, не ведал, где он и находится, то, обрадовавшись
неведомо как сему нечаянному свиданию, не успел его завидеть,
как с распростертыми для объятия руками побежал к нему, накри¬
чав: «Ба! ба! ба! Григорий Григорьевич!..» А он, в ту же минуту уз¬
нав меня также, с прежнею ласкою ко мне воскликнул:
— Ах, Болотенько (ибо так всегда он меня, любя и шутя, в Ке¬
нигсберге называл)! Друг мой, откуда ты это взялся? Каким обра¬
зом очутился здесь? Уж не в штате ли у Николая Андреевича?
— Точно так! — отвечал я ему, обнимающему и целующему
меня дружески. — Флигель его адъютантом!.. Ах, боже мой! —
продолжал я. — Как я рад этому, что тебя здесь нахожу и вижу здо¬
ровым и благополучным!
— Ко мне, ко мне, братец, пожалуй! — сказал он. — Я живу вот
здесь близехонько, подле дворца самого, на Мойке!
— Но скажи ж ты мне, — подхватил я, — где ж ты ныне находи¬
шься и при чем таком? Вот уж не в полевом прежнем, а в артилле¬
рийском мундире; уже не сделался ли ты, брат, артиллеристом?
— Здесь, здесь, братец, — отвечал он, захохотавши, — точно,
артиллеристом и господином еще цальмейстером при артиллерии!
— Ну, поздравляю ж, поздравляю тебя, Григорий Григорьевич,
получив чин сей! Дай бог тебе и выше, и выше. Еще ты лучше и
пригоже в этом мундире! Ей-ей, красавец! Сущий, брат!
Я хотел было далее говорить, но вошедший в ту минуту к нам
генерал наш помешал мне в том и, увидев г. Орлова, который ему
108
также по прежнему знакомству очень был известен, также вос¬
кликнул: «А! Григорий Григорьевич! Здравствуй, мой друг!» — и,
поцеловав его, взял за руку, и повел его к себе в кабинет, и пробыл
там с ним более часа.
Что они там с ним говорили, того ничего я уже не знаю, а уви¬
дал только то, что генерал унял его у себя обедать, говорил и обхо¬
дился с ним дружески, разговаривал за столом с ним о кенигсберг¬
ской нашей жизни и о том, как мы там поживали, веселились и
танцевали вместе, и о прочем. Когда же встали из-за стола и г. Ор¬
лову пришло время от нас ехать, то, обняв, расцеловал он меня
опять по прежнему своему кенигсбергскому еще обыкновению и
опять убедительнейшим образом стал меня звать к себе и просить,
чтоб я у него побывал и навестил в его квартире.
— Хорошо, хорошо! — сказал я. — Как скоро только можно бу¬
дет, то твой гость и побываю у тебя.
Сим кончилось тогда наше первое свидание, и я почел его ни¬
чего не значащим; да и можно ль было мне тогда помышлять и во¬
образить себе, что призыв сей был превеликой важности и откры¬
вал было мне путь к достижению высоких чинов и достоинств, к
приобретению великих богатств и к восшествию, может быть, на
высокие степени чести и знатности. Ибо я тогда ничего еще об
Орлове не знал, и мне и в голову того вселиться никак не могло,
чтоб был сей человек тогда уже очень и очень коротко знаком госу¬
дарыне императрице и, будучи к ней в особливости привержен,
<замышлял уже играть свою роль и набирал для ей и для производ¬
ства замышляемого великого дела и последовавшего потом славно¬
го переворота из всех друзей и знакомцев своих партию>, и кото¬
рых всех он потом осчастливил, вывел в люди, поделал знатными
боярами богачами и навек счастливыми, и чтоб, как сумневаться
в том не можно, назначил он и меня тогда в уме своем себе в това¬
рищи.
Всего того не зная нимало и не ведая, и пропустил я сей случай
без всякого уважения. Но как удивился, как чрез несколько дней
является ко мне присланный нарочно от г. Орлова, кланяется от
него и говорит, что приказал он меня звать как можно к себе и что
есть ему до меня нужда!
— Хорошо, братец! — сказал я присланному. — Я побываю у
него, как скоро найду свободное время.
— Он было приказал вас здесь теперь к себе и приказал было
мне проводить вас до его квартиры.
— Душевно б рад, мой друг, но теперь мне никак не можно! Вот
видишь, карета стоит перед крыльцом, генерал в сию минуту едет
со двора, и мне надобно с ним ехать. Итак, кланяйся, братец, Гри¬
горию Григорьевичу и скажи, что теперь мне никак недосужно и
что я повидаюсь с ним после.
109
Сие и в самом деле так было: мы в тот же час поехали со двора,
и я не уважил и сего вторичного призыва, и почал оный ничего не
значащим, и мысленно еще сам в себе смеялся и говорил: «Какая
черту нужда! А так небось хочется пошалберить и повидаться».
Но не успели еще несколько дней пройтить, как, к превелико¬
му удивлению моему, является опять тот же присланный от г. Ор¬
лова и, остановив меня в сенях, спешащего иттить к генералу,
опять кланяется мне от него и опять зовет к нему почти неотступ¬
но, говоря, что он велел мне сказать, что, ей-ей, есть ему до меня
крайняя нужда и чтоб я как можно к нему пожаловал, приехал и
хоть бы на одну минуту. «Батюшка ты мой! — отвечал я ему. —
Ей-ей! Мне и теперь никак не можно. Генерал спрашивает меня, и
я, видишь, спешу иттить к нему». Сие было и в самом деле, и гене¬
рал чрез несколько минут послал меня со двора и надавал мне тог¬
да столько комиссий, что я с превеликою досадою до самого обеда
проездил и в прах измучился. Но на дороге не один раз приходило
мне на мысль сие призывание. «Господи! — говорил я сам себе и
говорил не однажды. — Какая бы такая Орлову была до меня нуж¬
да? Да еще и крайняя? Никаких у нас с ним не было связей и ни¬
каких таких дел между нами, по которым бы могла дойтить до
меня когда-нибудь надобность, а того меньше и нужда!.. Не пони¬
маю я!..» — продолжал я, пожимая плечами, и, отъехавши, опять
то же и то же вспоминал и дивился.
Наконец и вздумал было к нему завернуть, но так случись, что
было тогда уже поздно, надобно было поспешать домой к генера¬
лу, а к тому ж как-то и позабыл я и не мог в точности вспомнить,
где именно была его квартира, а у присланного хотел было еще
расспросить, но его, вышедши в сени, уже не застал, он тогда уже
уехал; сверх того, опасаясь, чтоб сие меня не задержало, отложил я
и в сей раз свидание с ним до другого случая, а пропустил благо¬
получно и сей случай и не уважил нимало и сего третичного при¬
зыва. Но как бы вы думали, любезный приятель, ведь при сем од¬
ном не осталось еще сие? Но г. Орлову, видно, так усердно хоте¬
лось вплести меня в свое дело, что не преминул решиться он сам
опять к генералу и нарочно только для того приехать, чтоб со
мною видеться и меня как можно убедить приехать к нему; и пото¬
му, нашед меня в сей раз в зале, тотчас ко мне адресовался и, влас-
но как с некою досадою, мне сказал:
— Эх, братец, ты какой! Не мог ты по сие время никак побы¬
вать у меня, как я тебя и сам, и чрез п. <посланного> просил
о том!
— Эх, братец! — отвечал я,— Ну как это? Разве не знаешь ты
нашего генерала и не насмотрелся в Кенигсберге, каков он и како¬
во жить при нем его подкомандующим. Ведь он и здесь таков же:
будь безотлучно при нем и как от дяди ни пяди. Если б можно
НО
было, то давно бы побывал, а то, ей-ей, не мог никак и на один час
во все сии дни от него оторваться. Замучил-таки нас до бесконеч¬
ности.
— Да как таки так, — подхватил он, — как бы не найтить сво¬
бодного времени, если б... А я божусь тебе, что имею до тебя край¬
нюю нужду и что истинно нарочно для того сюда наиболее и прие¬
хал, чтоб тебя звать к себе; ну, поедем хоть теперь ко мне!
— Нельзя, голубчик мой, и теперь никак! — отвечал я. — Гене¬
рал уже совсем готов и сбирается ехать со двора, и мне приказано
уже от него, чтоб с ним ехать!
— Экое горе! — подхватил он. — А мне крайняя до тебя есть
нужда, и ты не поверишь, какая крайняя надобность поговорить с
тобою.
— Господи! — удивляясь, отвечал я. — Да какой такой нужде
необходимой быть?.. Не понимаю я, никаких у нас с тобою дел нет
и не было!
— Этакой ты; ну, право, нужда, ей-ей! Нужда и нужда крайняя!
— Фу, какой! — подхватил я. — Ежели есть нужда, так разве не
можно тебе сказать мне ее здесь и теперь же?
— Нет, нельзя никак! — отвечал он. — А мне хотелось бы с то¬
бою поговорить о том дома; пожалуйста, братец, поедем.
— Ну, истинно нельзя, голубчик ты мой! — отвечал я. — А еже¬
ли подлинно есть тебе нужда, то для чего ж и здесь не сказать? Раз¬
ве не хочешь говорить о том при людях? Ну так пойдем вот туда, в
дальние комнаты, там никого нет, и мы можем себе говорить обо
всем и обо всем, никто нас не увидит и не услышит, а благо время
к тому теперь свободное и генерал еще не совсем оделся.
От предложения сего позадумался было он, однако вдруг опять,
власно как встрепенувшись, мне сказал:
— Нет, мой друг! Здесь никак и ни под каким видом нельзя, а, по¬
жалуйста, приезжай ко мне! Ты одолжишь меня там неведомо как!
Тут опять, и власно как нарочно, растворились двери в комнату
генеральскую, и как нам против самых оных тогда стоять случи¬
лось, то генерал увидал Орлова, стал звать его к себе, и он принуж¬
ден был, оставив меня, иттить к нему. Но в сей раз не долее про¬
был он у него, как только несколько минут, но, проходя опять чрез
залу, не преминул поцеловаться со мной и опять мне сказать:
— Ну, пожалуйста же, мой друг, побывай у меня и как можно
скорей, ты всегда найдешь меня дома, а особливо по утрам.
— Хорошо, хорошо! — сказал я. — И как скоро только можно
будет.
С сим и расстались мы тогда с сим человеком, и я ему хотя и
верное почти дал слово побывать у него, но в самом деле стали
мне неотступные его просьбы и столь усиленные зовы уже неско¬
лько и подозрительными становиться и приводить меня в недо¬
111
умение превеликое, так что я, поехав тогда с генералом, во всю до¬
рогу о том думал и сам в себе говорил: «Господи, что за диковинка
и что за нужда такая, не помню я! Никакой, кажется, нужде быть
не можно, а того меньше такой, о которой при людях и даже в
доме у нас говорить не можно? Не понимаю, что за секреты такие?
Уж нет ли каких у него сплетней особливых и не хочет ли он уже
меня заманить во что-нибудь дурное? Да! Вот и нашел человека! —
продолжал я сам себе, усмехаясь, говорить. — Тотчас ведь и согла¬
сился на все! Не на такого он напал!»
Сим и подобным сему образом размышлял и сам с собою гово¬
рил я тогда во все утро и всячески старался мыслями своими до¬
браться до того, за чем таким призывал он меня к себе. Более всего
подозревал я, что не по масонским ли делам то было.
Принадлежал он, как то известно было мне, к сему ордену. И
как он не однажды меня и в Кенигсберге еще ко вступлению в
оный уговаривать старался, но я, имея как-то во всю жизнь мою
отвращение как от сего ордена, так и от всех других подобных
тому тайных связей и обществ, не соглашался к тому никак, то
приходило мне в мысль, не хотел ли он и тогда заманить меня в
оный и не за тем ли призывал меня с таким усилием, но истинной
причины никак мне и в голову не приходило.
Со всем тем как тогдашнее время было очень шатко и самое
критическое, то не имел я охоты входить ни в какие сплетни, а
особливо при тогдашнем моем философическом расположении
мыслей, и потому, подумав гораздо и сказав сам себе: «Уже ехать
ли мне к нему и не погодить ли по крайней мере еще?» — решился
наконец к сему последнему, а чрез само сие все это происшествие
тем и кончилось. Г. Орлов более сего уже мне не скучал и меня не
видал, а я также чем далее, тем меньше охоты имел к нему ехать и
скоро совсем о том и думать перестал.
Но после как по вступлении на престол императрицы Екатери¬
ны открылось, что такое был Орлов и что он тогда делал и пред¬
принимал, то легко и мог в помянутом его усильном домогательст¬
ве к заманению меня к себе усмотреть истинную причину и не мог
уже нимало сумневаться в том, что ему хотелось ввесть меня в тог¬
дашний свой комплот и преклонить вступить вместе с ними в за¬
говор тогдашний и хотелось, может быть, наиболее, что я был у
Корфа адъютантом, а сей находился в милости у государя, и они,
может быть, ласкались надеждою узнавать от меня о многом, до
государя относящемся.
Но как бы то ни было, я крайним поразился изумлением, услы¬
шав о революции и обо всем во время оной и после происходив¬
шем. Однако не думайте, любезный приятель, чтоб я терзался
притом сожалением и тужением о том, что упустил четверократ-
ный призыв к себе, к тому же, может быть, счастию, каким воспо¬
112
льзовались тогда все сообщники гг. Орловых и бывшие с ними в
заговоре, и досадою на самого себя, для чего не послушался я
г. Орлова и не съездил тогда к нему, к чему, натурально, если б то¬
лько похотел, то мог бы найтить свободное время. Нет, нет, лю¬
безный приятель, сие всего меньше меня беспокоило; а я, как тог¬
да, так и после, и даже и поныне, всегда, когда ни вспомню тог¬
дашнее время и все помянутое с г. Орловым происшествие, как
нахожу во всем оном нечто таинственное и примечаю почти явные
следы действия пекущегося тогда о истинном благе моем промыс¬
ла Господня, старавшегося как чрез все вышеупомянутые, власно
как нарочно случавшиеся мне препятствия и невозможности к
езде к г. Орлову, так и последующим потом удивительным почти
нехотением моим, или иначе некаким и власно как по неволе
удержанием меня от того спасти и предохранить меня когда не от
совершенного бедствия и несчастия, которое могло б всего легче
воспоследовать, так, по меньшей мере, от наимучительнейшего
состояния.
Ибо, судя по тогдашнему моему расположению мыслей и пря¬
мо по философическим правилам в жизни, к каким я прилепился
столь крепко еще в Кенигсберге, за верное полагаю, что я никак
бы и ни под каким видом не согласился на предложение г. Орлова,
если б я к нему тогда и поехал и от него оное услышал, но оное по¬
разило бы меня как громовым ударом, смутило бы весь мой дух и
повергло бы меня в наимучительнейшее состояние. Ибо как, с од¬
ной стороны, вся душа моя была тогда всего меньше заражена чес¬
толюбием и любостяжательством и всего меньше обожала знатные
и высокие достоинствы, а жаждала единственно только мирной
сельской спокойной и уединенной жизни, в которой бы мог я за¬
ниматься науками и утешаться приятностями оных, а с другой
стороны, дело сие и тогдашнее предприятие г. Орлова было такого
рода, которого счастливый и отменно удачный успех не мог еще
быть никак предвидим и считаться достоверным, но, напротив
того, все сие отважное предприятие сопряжено было с явною и
наивеличайшею опасностию, и всякому, воспринимающему в за¬
говоре том соучастие, надлежало тогда, власно как на карту, ста-
новить не только все свое благоденствие, но и жизнь самую и под¬
вергаться самопроизвольно всем величайшим бедствиям в свете,
то подумал ли бы и восхотел ли б я тогда для недостоверного полу¬
чения таких выгод, которые <почитал я тогда сущими ничтожно-
стьми> и единою мечтою, самопроизвольно несть голову свою на
плаху и подвергнуть себя без всякой нужды наивеличайшей опас¬
ности жизни, и пожертвовать тому всем спокойствием и благоден¬
ствием в жизни?
Нет! Нет! Никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы
г. Орлов ни стал меня уговаривать, но я, верно бы, его не послу-
113
шалея. А как бы скоро сие случилось, то подумайте, не подверг бы
я себя и самым сим превеликой опасности? Не вооружил ли б я
всю их шайку на себя злобно? Не произвел ли б во всех их опасе¬
ние, чтоб я не донес на них государю и не подверг их всех опасно¬
сти величайшей, и не могли ль бы они для обеспечения себя от
меня предприять против самого меня еще чего-нибудь злого и
даже восхотеть сбыть меня с рук и света? Да хотя б и того не было,
так не мог ли б я и после, как не хотевший быть с ними заодно,
претерпеть какого-нибудь за то бедствия и опасности? А оставляя
и все сие, не могло ль бы единое узнание такого страшного дела
при всем нехотении вступить в такой опасный заговор подверг¬
нуть меня в наимучительнейшую нерешимость, крайнее сумните-
льство и недоумение, что мне тогда делать, и молчать ли о том или
донесть где надлежало? Оба сии случая были бы для меня страш¬
ны и могли б дух мой поражать неописанным страхом и ужасом,
ибо и самое молчание не сопряжено ль бы уже было с явною опас-
ностию и ожиданием непременного себе бедствия в случае, если б
заговор открылся и вкупе узнано было, что и я о том знал и ведал?
Не стал ли б тогда меня самый долг присяги побуждать открыть
толь страшный заговор самому государю? Но отважился ли бы я и
на сие предприятие? А все сие не стало ль бы меня ежеминутно
терзать и мучить?
Итак, другого не заключаю, что благодетельствующий мне про¬
мысл всемогущего, положивший доставить мне и без того такую
жизнь, какую только желало мое сердце, и одарить меня истин¬
ным, а не ложным благополучием в жизни, восхотел меня всем
тем спасти не только от величайших бедствий и опасностей, но
оказать мне и самым тем наивеличайшее благодеяние в жизни.
Но я удалился уже от моего повествования, и письмо мое так
увеличилось, что мне пора его кончить и сказать вам, что я еемь и
прочее.
ПИСЬМО 96-е
Любезный приятель! Между тем как упомянутое происшествие у
меня с г. Орловым происходило, и у него с соумышленниками
своими ковался <заговор> на государя и втайне набиралась благо¬
приятствующая императрице партия, государь, ничего о том не
зная, не ведая, а будучи в совершенной беспечности, продолжал
провождать время свое по-прежнему, в ежедневных опорожнива-
ниях бутылок с англинским своим любимым вином, в частых у
себя, а особливо по вечерам, пирушках с любимцами своими и фа¬
вориткой, в удостоивании первейших вельмож своих посещения¬
ми, в экзерцировании и превращении на иной лад любезного
своего кадетского корпуса и войск как бывших тогда в Петербурге,
114
так и вновь пришедших. А между тем при помощи любимцев сво¬
их занимался и разными политическими делами, также и относя¬
щимися до правления.
Он сделал во всей армии и во всем военном штате великую пе¬
ремену и старался все учредить на ноге прусской. Переменена
была совсем прежняя экзерциция на манер прусской, мундиры
пошиты по прусскому покрою, прежние и наиприличнейшие
древние звания полков по городам уничтожены, и, как я уже упо¬
минал, велено было им называться уже по фамилиям их шефов,
которым велено было и мундиры каждого полку отличить от дру¬
гих, чем они пожелают сами. Звание генерал-аншефа уничтожено,
и велено им называться просто генералами, а бригадирская сте¬
пень уничтожена совсем, и полковники, по прусскому манеру,
производились уже прямо в генерал-майоры. Прежде бывшее на¬
казание солдат и всех военных батожьем, кошками и кнутом отме¬
нено, и велено наказывать палками и фухтелем, и для экзерциро-
вания войска велено было собраться к Петербургу пятнадцати ты¬
сячам войска и стать лагерем. А для лучшего во всех военных
распоряжениях успеха составлена особая военная комиссия, в ко¬
торой членами сделаны: принц Жорж, князь Трубецкой, Вильбоэ,
Глебов, Мельгунов и генерал-адъютант барон Унгерн, а председа¬
тельствовал в оной сам государь своею особою.
Далее, прежняя лейб-компания была распущена, поелику со¬
держание оной ежегодно до двух миллионов рублей государству
стоило; напротив того, прежний его голштинский конный полк
получил все преимущества конной гвардии, а принцу Жоржу по¬
ручена была над ним команда. В самой Голштинии велел он учре¬
дить 7 пехотных и 6 конных полков с особым баталионом артилле¬
рии. Начальство же над кадетским корпусом, при котором он сам
до того был и шефом и директором, на сделанном наперед, нароч¬
но для того особом и великом торжестве, обеде и экзерцировании
поручил он генерал-поручику и прежде бывшему императрицы
Елисаветы фавориту Ивану Ивановичу Шувалову.
Равномерное попечение начал было иметь сей государь и о по¬
правлении и приведении в лучшее состояние нашего флота и хо¬
тел, чтоб англинские морские офицеры принимали у нас во флоте
службч и чтоб корабли вперед строены были не в Петербурге, а в
Кронштадте. И в мае имел он удовольствие спустить при себе два
вновь построенных военных семидесятипушечных корабля. Мне
самому случилось быть при сем спуске оных и видеть всю упо¬
требляемую при том пышную церемонию. Стечение народа было
при том бесчисленное, и государь присутствовал при том сам, с
императрицею и со всем своим придворным штатом и всеми ино¬
странными министрами, и назвал один из них «Королем Фридри¬
115
хом», а другой «Принцем Жоржем». Не могу изобразить, как на¬
пряжено было тогда у всех любопытство, когда в несколько сот то¬
поров начали вдруг подрубать подпоры, и как приятна была для
всех та минута, когда корабль по склизам полетел вдруг с берега в
реку Неву и рассекал пальбы, кричание «ура», радостные воскли¬
цания народа и звук труб, литавр и прочей музыки раздавались
тогда по всем окрестностям и придавали зрелищу сему еще более
пышности и величия.
Относительно до дел внутреннего правления государственного,
то Сенату предоставлен был только департамент гражданских дел
и не велено было ему более ни во что мешаться. А для попечения о
славе государства и благоденствия подданных сделана конферен¬
ция и членами оной принц Жорж, принц Голштейн-Бекский,
граф Миних, князь Трубецкой, канцлер Воронцов, Вильбоэ, князь
Волконский, Мельгунов и Волков. А чтоб не отягощен был госу¬
дарь просьбами, то запрещено было подавать государю лично че¬
лобитные, а велено просить обо всем в учрежденных к тому мес¬
тах.
В самой полиции сделаны некоторые перемены: уничтожены
везде полицмейстеры и оставлены только в обеих столицах, и мос¬
ковскому велено быть подсудимым нашему генералу, яко главно¬
му полицейскому.
Издан был также указ, относящийся до поспешествования
коммерции и торговле, и силою оного дозволен был выпуск за
море хлеба, солонины и живого скота, и многие другие полезные
для торговли установления.
Дале были по приказанию его освобождены из неволи, кроме
Миниха, и многие другие, бывшие в ссылке, а наиглавнейший Би-
рон, герцог Курляндский, с обоими сыновьями своими, барон
Менгден с фамилиею, барон Стрешнев и граф Лешток с женою; и
всем возвращены прежние их чины, имения и достоинства.
В самом придворном церемониале сделаны были некоторые
перемены, и государь требовал от всех иностранных министров,
чтоб они первые свои визиты делали принцу Жоржу, поелику он
его почитал первым принцем крови. Что касается до войны нашей
с пруссаками, то по пресечении военных действий с самого вступ¬
ления государева на престол переговоры о мире начало свое вос-
прияли и продолжались при содействии самого государя с такою
ревностию, что 24-е апреля был, наконец, тот день, в который не¬
счастная сия и толь многой крови и убытков нам стоющая война
получила действительное свое окончание и в который заключен
был между нами и пруссаками так называемый вечный мир и са¬
мим государем подписан. А 30-го числа того ж месяца был он и
всему собранному ко двору генералитету и другим знатнейшим
особам чрез великого канцлера, графа Воронцова объявлен. И го¬
116
сударь принимал от всех поздравления с оным и дал потом преве¬
ликий обед, радуясь оному, как бы какой великой находке, и при
продолжении стола, при беспрестанной пальбе из пушек пил за
здоровье короля прусского, к крайней досаде и огорчению всех
истинных сынов отечества. После сего обнародован был сей мир и
во всем городе, и 10-е число мая назначено для всеобщего мирно¬
го торжества.
Торжество сие и последовало действительно помянутого числа
и было в своем роде хотя самое пышное и великолепное, но для
всех россиян не весьма приятное.
Собрание во дворце всех знатных господ и генералитета было
многочисленное, а стечение народа для смотрения приготовлен¬
ного к сему случаю огромного и прекрасного фейерверка было не¬
сметное.
Для обеда и бала после оного приготовлен и с великою поспеш-
ностию отделан был большой зал во дворце, в том фасе оного, ко¬
торый был окнами на Неву-реку. И государь, опорожнив, может
быть, во время стола излишнюю рюмку вина и в энтузиазме своем
к королю прусскому дошел даже до такого забытия самого себя,
что публично, при всем великом множестве придворных и других
знатных особ и при всех иностранных министрах, стал пред порт¬
ретом короля прусского на колени и, воздавая оному непомерное
уже почтение, называл его своим государем: происшествие, по¬
крывшее всех присутствовавших при том стыдом неизъяснимым и
сделавшееся столь громким, что молва о том на другой же день
разнеслась по всему Петербургу и произвела в сердцах всех росси¬
ян и во всем народе крайне неприятные впечатления. Со всем тем
самому мне происшествия сего не случалось видеть и помянутых
слов, произведших потом страшные действия, слышать своими
ушами, а говорили только тогда все о том.
Нехотение пробыть сей день без обеда и весь оный промучить¬
ся в тесноте и в крайней скуке между множеством нашей братьи в
передних дворцовых комнатах, а напротив того, крайнее любо¬
пытство и желание видеть на свободе сожжение фейерверка и
оным досыта налюбоваться, побудило меня употребить в сей день
небольшую и позволительную хитрость и под предлогом недомо¬
гания отделаться в сей день от езды за генералом и остаться дома.
Итак, пообедав в свое время и одевшись попростев, пошел я за¬
благовременно ко дворцу и, выбрав себе наилучшее и способней¬
шее для смотрения фейерверка место, стал спокойно зажжения
оного дожидаться. И хотя был тогда принужден ждать того неско¬
лько часов и не без скуки, однако заплачен был с лихвою за то не¬
описанным удовольствием при смотрении сего наипрекраснейше¬
го зрелища, продолжавшегося несколько часов сряду и достойного
по всем отношениям всякого внимания от любопытного человека.
117
Был он самый огромный и стоющий многих тысяч. Главней¬
шие его фитильные щиты воздвигнуты были на берегу Васильев¬
ского острова против дворца и окон самой оной залы, где отправ¬
лялось тогда торжество. Впереди, против сих щитов, поделаны
были другие движущиеся колоссальные фигуры, изображающие
Пруссию и Россию, которые, будучи сдвигаемы по склизам и заго¬
ревшись, сходились издалека вместе и, схватившись над жертвен¬
никами руками, означали примирение. Не успело сего произой-
тить, как произросло вдруг на сем месте пальмовое дерево, горев¬
шее наипрекраснейшим зеленым и таким огнем, какого я никогда
до того не видывал. А вслед за сим выросли тут же и многие другие
такие же деревья и составили власно как амфитеатр кругом сего
места. Уже и одно сие зрелище было таково, что я не мог им дово¬
льно налюбоваться, но сколь удовольствие мое увеличилось, когда
вслед за сим вспыхнул и загорелся вдруг большой щит и когда по
прошествии первого дыма представился зрению моему огромный
и великолепный Янусов храм с галерами по обеим сторонам и дву¬
мя портиками, или присенками, горящий разными и прекрасны¬
ми фитильными огнями. Не видав никогда еще в таком совершен¬
стве сделанный фитильный щит, не мог я зрелищем сим насытить
тогда довольно глаз своих. А не меньшим удовольствием напоя-
лось сердце мое при последующих потом и более часа сряду про¬
должавшихся верховых и низменных огнях и многоразличных фи¬
гур и составляющихся из оных. Какое множество горело тут раз¬
ного рода наипрекраснейших колес огненных и фонтанов и
других тому подобных штук! Какое множество выпущено было
верховых ракет и луст-кугелей! Какое множество бураков с швер-
мерами и звездами и какое множество разных водяных фигур, го¬
ревших на Неве перед дворцом самым и производивших разные
звуки и шумы! Зрелищи сии были так разнообразны и хороши, что
я истинно едва успевал следовать очами своими за всеми сими и
на большую часть новыми и не виданными для меня предметами,
и удовольствие мое было превеликое.
Наконец, не менее увеселяли меня и другие щиты, построен¬
ные на больших ладьях, приводимые по воде и устанавливаемые
против дворца на место сгоревших. Один из них был прорезной и
составленный из искр несметного множества швермеров и колес,
горевших позади его, а другой — из так называемых свечек и бело¬
го огня, и оба сделанные очень хорошо и горевшие весьма удачно.
Словом, фейерверк сей был огромный и такой, какие бывают
редки, и стечение смотревшего народа было чрезвычайно великое.
Все берега реки Невы и все ближние места были унизаны людьми, а
не осталась и сама река праздною, но усеяна была множеством су-
денышков, наполненных зрителями. По счастию, погода случилась
тогда самая тихая и наиприятнейшая, вешняя, только жаль было,
118
что вечер тогда случился светловат, и не так было темно, как для
фейерверка было надобно. Впрочем, зрелище сие продолжалось на¬
рочито долго, и мы не прежде разошлись, как уже около полуночи.
Сим образом кончилось мирное торжество в тот первый день.
Но государю было угодно, чтоб оно некоторым образом продол¬
жалось и в последующий день. Но как в оные выставлены были
только для подлого народа быки и вино, то о сем, как не заслужи¬
вающем дальнего внимания деле, я и не упоминаю; а вспомнив,
что письмо мое достигло обыкновенных своих пределов, решился
на сем месте остановиться и предоставить дальнейшее повествова¬
ние письму будущему, сказав вам, что я есмь и прочее.
ПИСЬМО 97-е
Любезный приятель! Как государь ни старался сделать мирное
свое торжество для всех подданных своих приятнейшим и самою
пышностию оного ослепить народ подлый, однако сделанное им
чрез помянутую крайне неосторожную поступку и ни с чем не со¬
образное уничижение себя перед портретом короля прусского
неприятное и глубокое впечатление оставило в сердцах подданных
его неизгладимым и не только не уменьшило, но бесконечно еще
увеличило всеобщее на него негодование. Все, до которых только
доходил о том слух, были поступкою сею крайне недовольны, а
еще присовокупилось к тому и то, что тогда всему народу сдела¬
лось уже известно, что помирились мы с пруссаками ни на чем и
он при заключении мира сего не удержал себе ни малейшей час¬
тички из завоеванных земель, а положено было не только Помера¬
нию, но и все королевство Прусское отдать обратно, которого
всем россиянам было крайне жаль и о котором некоторым извест¬
но было, что король, находясь в последней своей крайней нужде,
намерен был уже и сам уступить его нам навеки, если б мог только
купить чрез то одно себе — мир. А тогда не только получил его, так
сказать, безданно-беспошлинно, но сверх того и ту совсем не ожи¬
даемую им, неописанно полезную для его выгоду, что государь
наш из единой любви и непомерного к нему почтения, отстав от
всех прежних союзников наших, с которыми вместе толико лет
проливали мы кровь свою, за которых потеряли толь многие тыся¬
чи наилучших своих воинов и пожертвовали толь многими милли¬
онами наших денег и истощили тем даже все государство наше, и
не только отстал, но расположился еще и помогать против их ко¬
ролю прусскому всеми своими силами и возможностями и что для
учинения тому начала велел уже бывшему при цесарской армии
Чернышовскому корпусу примкнуть к прусской армии и вместе с
пруссаками воевать против прежних наших союзников—цесарцев.
А рассеявшаяся о том в народе повсеместная молва прибавляла
119
еще, что будто бы государь помянутый наш в двадцати тысячах че¬
ловек состоящий Чернышовский корпус даже подарил совсем и
навсегда королю прусскому; а со всем тем о возвращении прочей
армии в Россию никто еще не говорил ни слова, а напротив того,
начинала рассеиваться молва, что государь, всем тем еще не удо-
вольствуясь, затевал еще за Голштинию свою какую-то новую
войну против Датцкого королевства, и что готовился уже флот
наш к отплытию в море, а армии нашей велено было иттить опять
в поход и пробираться чрез Померанию в Мекленбург, и что неко¬
торая оной часть под предводительством графа Румянцева туда
уже выступила, и что у государя не то было на уме, чтоб чрез помя¬
нутое примирение с королем прусским доставить государству
своему мир, тишину, спокойствие и отдохновение, но он вознаме¬
рился чрез предпринимание без всякой нужды новой, отдаленной
и совсем бесполезной для нас войны повергнуть все государство
свое вновь в бездну многоразличных зол и отягощений и войны
сей так жаждал, что вознамеривался даже сам в поход с армиею
своею отправиться и, самолично командуя оною, королю прус¬
скому помогать и с новыми неприятелями драться. То все сие не
только огорчало и смущало умы всех россиян, но и сердца их раз¬
дражало против его до бесконечности и так, что никто не мог взи¬
рать на него с спокойным духом и не чувствуя в душе и сердце
своем досады и крайнего негодования и неудовольствия на него.
А все сие и произвело то последствие, что не успело помянутое
мирное торжество окончиться, как бывший до того, но все еще
сносный и сокровенный народный ропот увеличился тогда вдруг
скорыми шагами и дошел до того, что сделался почти совершенно
явным и публичным. Все не шептали уже, а говорили о том въявь
и ничего не опасаясь и выводили из всего вышеписанного такие
следствия, которые всякого устрашить и в крайнее сумнение о
благоденствии всего государства повергать в состоянии были.
Теперь посудите, каково ж было тогда нам, находившимся при
полицейском генерале и о увеличивающемся с каждым днем по¬
мянутом всенародном ропоте, огорчении и неудовольствии полу¬
чающим ежедневные уведомления? Не долженствовало ль нам
тогда наверное полагать, что таковой необыкновенный ропот про¬
изведет страшные действия и что неминуемо произойдет ка¬
кой-нибудь бунт или всенародный мятеж и возмущение? Ах! лю¬
безный приятель, мы того с каждым почти часом и ожидали, и я
не могу вам изобразить, каково было для нас сие критическое
время и столь много смущались сердца наши от того ежедневно.
Но никто, я думаю, так много всем тем не смущался, как я. Из¬
вестное уже вам тогдашнее расположение моего духа и мыслей де¬
лало меня ко всему тому еще чувствительнейшим. Я воображал
себе все могущие при таком случае быть опасности и бедствия, ту¬
120
жил тысячу раз, что находился тогда при такой должности и жил
при таком генерале, который в случае мятежа и возмущения всего
легче мог и сам погибнуть и нас с собою погубить, желал быть тог¬
да за тысячу верст от него в отдалении, помышляя уже несколько
раз о том, чтоб, воспользуясь дарованною всему дворянству воль-
ностию, проситься в отставку и требовать себе абшида*; но и доса¬
довал вкупе, и досадовал неведомо как, что тогда, собственно,
учинить того было не можно и что необходимо долженствовало
дожидаться наперед месяца сентября, с которого дозволено только
было проситься в отставку. Сие обстоятельство паче всего меня
огорчало, и я истинно не знаю, что б со мною было и до чего б я
дошел, если б при всех сих крайне смутных обстоятельствах не
подкрепляло меня мое твердое упование на моего Бога и сделан¬
ное единожды навсегда препоручение себя в его святую волю не
ободряло весь мой дух и не успокаивало сердце. Я надеялся, что
святой его и пекущийся о благе моем промысл верно не оставит
меня и при случае произведет то, что за лучшее и полезнейшее для
меня признает. И, ах! я не постыдился и в сей раз в сем уповании
моем на моего творца и Бога!
Он и действительно не оставил меня и произвел то, чего я всего
меньше мог тогда ожидать и думать! Словом, святой воле его угод¬
но было расположить тогда так обстоятельства, что я вдруг и про¬
тив всякого чаяния и ожидания сперва власно, как некоею неви¬
димою силою, оторван был от моего генерала, наводившего собою
на нас толь важное опасение, а вскоре потом недумано-негадано
получил то, чего только жаждала вся душа моя и вожделело серд¬
це. И как происшествие сие принадлежит к достопамятнейшим в
моей жизни и имело великое влияние на весь остаток оной, то и
опишу я оное вам в подробности.
Случилось это в один день и, что удивительнее, в самый такой,
в который мы, по дошедшим до нас чрез полицейских служителей
новым слухам о увеличившемся ропоте и неудовольствии народ¬
ном, в особливости были растревожены и о том, собравшись пред
самым обедом в кучку, между собою судачили, воздыхали и гово¬
рили, как вдруг без памяти прискакал к генералу нашему один из
государственных ординарцев и, пробежав мимо нас к генералу в
кабинет, ему сказал, чтоб он в ту же минуту ехал к государю и что
государь на него в гневе. Не могу изобразить, как нас всех необык¬
новенное сие явление поразило и удивило. Что касается до генера¬
ла, который только что взъехал тогда на двор, возвратившись из
обыкновенных своих всякий день путешествиев, и, расположив¬
шись в сей день обедать дома, хотел было только скидывать с себя
кавалерию и раздеваться, то он, побледнев и помертвев от сей нео-
* Абшид (нем.) — увольнение.
121
жидаемой вести, только что кричал: «Карету! Скорей карету!» — и
бежал в нее садиться опять; и как оная была еще не отпряжена и ее
вмиг опять подвезли, то, подхватя с собою товарища моего, князя
Урусова, и полицейского ординарца, которые одни в тот день с
ним ездили, полетел от нас как молния туда, где государь тогда на¬
ходился, и с такою поспешностию, что едва успел нам сказать,
чтоб мы погодили обедать, покуда он либо сам приедет, либо при¬
шлет карету обратно.
Оставшись после его, не знали мы, что думать и гадать о сем
происшествии, и прежнее наше судаченье сделалось еще больше
и важнее. «Уж не произошло ли чего особливого? — говорили мы
между собою. — Уж не сделалось ли где мятежа и возмущения ка¬
кого? Ныне того и смотри и гляди!»
О государе всем нам известно было, что он в то утро поехал за
город смотреть пришедший только накануне того дня к Петербур¬
гу прежний свой и любимый кирасирский полк. «Уж не произош¬
ло ли там чего-нибудь не дарового? — продолжали мы говорить. —
Или не увидел ли он чего во время езды своей туда?.. И, ахти!.,
беда будет тогда генералу нашему!.. На первого он оборвется на
него и первому скажет, для чего он, будучи полицеймейстером, не
глядит, не смотрит...» Далее думали и говорили мы: «Уж не узнал
ли каким-нибудь образом государь, что генерал наш тайком и час¬
то ездит к государыне и просиживает у ней по нескольку часов
сряду, и не за то ли он на него разгневался?..»
Сим и подобным сему образом догадывались и говорили мы
между собою, дожидаясь возвращения генеральского, и сгорали
крайним любопытством, желая узнать истинную причину, кото¬
рая, однако, при всех наших думаньях и догадках никому из нас и
на мысль не приходила. А потому и судите, сколь великому надле¬
жало быть нашему изумлению и сколь сильно поражены были мы
все, когда вместо генерала прискакал к нам один товарищ мой,
князь Урусов, и, вбежав к нам в зал, его с любопытством встреча¬
ющим, учинил нам пренизкий поклон и сказал:
— Ну, братцы! Поздравляю вас всех!
— С чем таким? — подхватили мы и воспылали еще множай-
шим любопытством слышать дальнейшее.
—А вот с чем, государи мои, — продолжал он, — что всякий из
нас изволь-ка готовиться в путь!
— Куда это? — спросили мы в несколько голосов, перетрево¬
жившись уже от одного слова сего.
— Куда! — подхватил он. — Ни меньше ни больше как в загра¬
ничную армию!
— Что ты говоришь? — спросили мы, крайне смутившись. —
Неужели генерала посылают в армию?
122
— Какое тебе генерал? — отвечал он.— Генерал как генерал,
остается там же, где был, и поехал теперь с государем обедать, а
изволь-ка все мы за границу!
— Как это? — подхватили мы, еще больше изумившись. —
Нам-то зачем же таким в армию?
— Как зачем? — сказал он. — Затем, чтоб служить, иттить с нею
в поход и воевать против неприятеля. Словом, было б вам всем,
государи мои, известно и ведомо, что мы уже теперь не находимся
в штате у генерала, а всех нас у него отняли, и велено отправить
нас в армию и распределить по полкам опять.
Слова сии поразили нас всех, как громовым ударом. Мы оцепе¬
нели даже и не в состоянии были долго выговорить ни единого
слова. Но вдруг потом приударялись в разные голоса спрашивать
и говорить. Иной, не веря всему тому, говорил, что он шутит; дру¬
гой считал это пустяками; третий крестился и говорил: «Господи
помилуй! Как это можно!» Но те, которые не находили в том шут¬
ки, приступали к князю и просили его, чтоб он не томил их боль¬
ше и сказал им, подлинно ли все то правда, и буде он не шутит, то
каким же образом и как это так сделалось и от кого произошла та¬
кая неожидаемость?
И тогда князь, побожившись, что он нимало не шутит и что то
не только точная правда, но он слышал и знает, от кого и прои¬
зошло все сие.
— Словом, — продолжал он, обратясь к стоящему с нами рядом
нашему обер-квартирмистру Лангу, говорить, — причиною тому
не кто иной, как вы, и по милости вашей вышла на нас всех теперь
такая невзгода и беда!
— От меня? — с удивлением спросил Ланг.
— Точно так, и от вас одних все это загорелось; а вот я вам и
расскажу все дело. Вы ведь были прежде сего в кирасирском госу¬
даревом полку и из оного к нам взяты?
— Был! — сказал на сие Ланг. — Ну так что ж?
— А вот что, — отвечал князь. — Как государю все офицеры
сего полку, а в том числе и вы, были коротко известны, то сегодня,
приехавши смотреть свой полк, не находит он вас и спрашивает,
где б вы были и для чего вас нет во фрунте. Ему отвечают, что вас
давно уже нет в полку и что вы взяты генералом нашим к нему в
обер-квартирмистры. Государь не успел сего услышать, как и
вспылил и прогневался ужасным образом на нашего генерала.
«Как это смел, — кричал он в гневе, — взять его Корф из полку
моего, как мог отважиться сделать то и оторвать от полку лучшего
офицера и без моей воли и приказания? Да на что ему обер-квар-
тирмистр? Армиею ли он командует? В походе, что ли, он? Бы! бы!
бы! Да на что ему и штат-то весь?..» Никто не посмел сказать на
сие государю ни одного слова, а он, час от часу более гневаясь, ве¬
123
лел в тот же миг скакать ординарцу за генералом нашим, а сам тот¬
час между тем дал именное повеление, чтоб у всех генералов, кои
не командуют действительно войсками и не в армии, штатам
впредь не быть и у всех таковых чтоб оные отнять и, отослав в ар¬
мию, распределить по полкам. Вот, государи мои, — продолжал
князь, — как началось, произошло и кончилось это дело. Генерал
наш, прискакав, хотя и оправдался пред государем тем, что по
прежним распорядкам имел он право требовать кого хотел, но сде¬
ланного переменить не только уже не мог, но не посмел и заикну¬
ться о том, а доволен был, что государев гнев на него поутих и что
получил он приказание ехать с ним обедать к принцу Жоржу, а с
сим известием и прислал он меня к вам, государи мои!..
Теперь не могу я никак изобразить, с каким любопытством мы
все сие слушали и в каковых разных душевных движениях были
мы все при окончании сей повести и при услышании о сей ужас¬
ной и всего меньше ожидаемой с нами перемене. Мы задумались,
повесили все головы и не знали, что думать и говорить. Никому из
нас не хотелось ехать в армию, и к тому ж еще и заграничную, а
особливо при тогдашних обстоятельствах, когда известно нам уже
было, что начиналась новая война против датчан.
Но никому не было известно сие так поразительно, как мне,
едва только из-за границы приехавшему и в отечество свое возвра¬
тившемуся. «Ах, батюшки мои!.. — говорил я. — Ну-ка велят рас¬
пределить еще по самым тем полкам, где кто до сего определения
сюда был?.. Что тогда со мною будет? Полк-то наш в Чернышов-
ском корпусе и находится теперь при прусской армии! И ну-ка то
правда, что говорят, будто он вовсе отдан и подарен королю прус¬
скому? Погиб я тогда совсем, и не видать уже мне будет отечества
своего навеки. О, Боже всемогущий, что тогда со мною будет?»
Сим и подобным сему образом говорил я тогда и вслух и сам с
собою. Сердце замирало во мне при едином воображении сей об¬
ратной езды в армию, и мысли о сем так смутили и растревожили,
<что> весь обед не в состоянии был проглотить единого куска хле¬
ба. А не в меньшем беспокойствии и душевном смущении находи¬
лись и все прочие мои сотоварищи. Всем им до крайности непри¬
ятна была сия перемена, и как всякому самому до себя тогда было,
то никто и не помышлял о том, чтоб утешать других в сей нечаян¬
ной горести и печали. Один только Ланг не горевал о том, ибо на¬
деялся, что он останется в Петербурге и что его определят
по-прежнему в полк, из которого он только что прибыл к нам пред
недавним временем. Все мы завидовали ему в том и в сердцах сво¬
их немилосердно его ругали и бранили за то, что он был всему
тому, хотя, правду сказать, невинною с своей стороны, причиною.
«Догадало и генерала, — говорили мы тихонько между со¬
бою, — набирать себе еще обер-квартирмистра, обер-аудиторов!
124
Ну на что, сударь, в самом деле они ему? Мы хотя службу служили
и всякий день были не без дела, а они-то... На боку только лежали,
и за ними только и всего дела было, чтоб приходить сюда обедать
и опять иттить на квартиры и заниматься, чем хотели». Со всем
тем что мы ни говорили и как о том ни судачили и ни рассуждали,
но как дело было сделано и генералу приказано уже было нас не¬
медленно представить в военную коллегию, то и не выходило у
нас сие ни на минуту из ума и из памяти и подало повод к тому,
что мы, вставши из-за стола, сделали между собою общий совет и
стали думать и гадать, как нам в сем случае быть и что при сих об¬
стоятельствах делать? И нет ли еще возможности какой к тому,
чтоб нам отбыть от распределения по полкам и отправления нас
в заграничную армию. «Уже не может ли, — говорили некоторые
из нас, — пособить нам в сем случае генерал наш? Хоть бы уж эту
милость сделал он нам за все наши труды и беспокойную службу
при нем!»
«Где генералу это сделать, — говорили, напротив того, дру¬
гие, — и можно ли ему чем помочь, когда дано о том именное по¬
веление! Он не посмеет и заикнуться теперь о том, а особливо по
обстоятельству, что и дело-то все произошло от него. Теперь все
наши братья его ругать и бранить за сие будут!»
Что касается до меня, то мне толкнулся тогда указ о вольности
дворянству в голову, и я, прицепясь мыслями к тому, твердил то¬
лько, что ничего бы так не хотел, как получить абшид и уйтить в
отставку, а не знаю только, как бы это можно было сделать; но как
таковое желание из всех нас имел только я один, а всем прочим не
хотелось еще выбыть совсем из службы, а иным и некуда было ит¬
тить в отставку, то они не только не советовали и мне того, но го¬
ворили еще, что едва ли и можно будет мне сие сделать, и тем до¬
водили меня почти до отчаяния.
С целый час проговорили и просудачили мы о сем на тогдаш¬
нем общем совете и наконец с общего согласия положили, чтоб
наутрие поранее всем нам собраться и при предводительстве на¬
шего генерал-адъютанта Балабина предстать пред генералом с
униженнейшею нашею о том просьбою. «Попытка не шутка, — го¬
ворил господин Балабин, — а спрос не беда!.. Отведаем, попро¬
сим!.. Возьмется что-нибудь для нас сделать — хорошо, а не возь¬
мется, так мы и поклон ему, и станем искать уже другой какой до¬
роги!..»
С сим и разошлись мы тогда, и я, пришед на квартиру свою,
всю почти ночь о том тогда продумал и попросил втайне творца
моего и Бога о вспоможении мне в сем случае и о том, чтоб он сам
наставил и надоумил меня, что мне делать, и сам бы мне в том ру¬
ководствовал и помогал. Наутрие собрались мы по сделанному
125
условию все в кучку ранехонько к генералу в дом и, дождавшись,
как он встал, пошли к нему в кабинет.
Генерал встретил нас изъявлением искреннего своего сожале¬
ния о происшедшем и о том, что против хотения своего принуж¬
ден теперь лишиться нас. И изъявлял нам, как он нами был дово¬
лен и как бы не хотел никогда расстаться с нами...
Мы кланялись ему, и благодарили за хорошее его об нас мне¬
ние, и уверяли также и с своей стороны, что мы так милостию его
довольны были, что хотели бы всегда служить при нем, хотя в са¬
мом деле совсем не то, а другое на сердце и на уме у нас тогда было
и мы с сей стороны и рады еще были, что от него отделались бла¬
гополучно; но как скоро первый сей церемониал кончился, то,
смигнувшись, начали мы все говорить и, кланяясь, просить его о
вспоможении нам в нашей нужде и о исходатайствовании того,
чтоб нас не посылали в армию, а распределили б тут где-нибудь,
по местам разным. Генерал не успел сего услышать, как вдруг пе¬
ременил тон и стал нам клясться и божиться, что хотя бы он и ду¬
шевно желал пособить нам в сем случае, но не находит себя нима¬
ло к тому в состоянии, и чтоб мы пожаловали его в сем случае —
извинили! Словом, он отказал нам в нашей просьбе совершенно и
чтоб прервать скорей с нами о том разговор, то кликал своего слу¬
гу и велел подавать себе одеваться и посылать полицейского сек¬
ретаря с делами, который обыкновенно был уже к тому наготове.
Досадно и крайне чувствительно всем нам было слышать такой
скорый, холодный и совершенный отказ от генерала и видеть яв¬
ное нехотение оказать нам в сем случае хотя б малое какое со сто¬
роны своей вспоможение, например, хотя бы обещал попросить
об нас кого-нибудь из своих приятелей и знакомых, чтобы ему
всего легче можно было и сделать, а не только обещать. И как мы
увидели, что он нас тем власно как вон выгонял, то, поклонив¬
шись ему, вышли вон, мурча всякий себе под нос и ругая его в
мыслях за то немилосердым образом.
Мы, смолвившись, прошли все чрез зал в угольную и на другом
краю дома находящуюся комнату, чтоб и поговорить свободнее
между собою и опять посоветовать, что делать. Там изливали мы
на языки наши все тогдашние чувствования сердец наших: брани¬
ли и ругали генерала за его к нам неблагодарность, за неуважение
всех оказанных ему бесчисленных и почти рабских услуг и за не¬
хотение помочь нам ни на волос при тогдашних наших тесных об¬
стоятельствах, в которые ввергнуты мы были по его же милости и
безрассудку. Но как все таковые брани не в состоянии были нам
принесть ни малейшей пользы, то, наговорившись досыта, при¬
ступили мы опять к совещаниям о том, что делать.
«Ну, братцы!.. — сказал нам опять наш бывший генерал-адъю¬
тант Балабин. — Когда его высокопревосходительство изволил
126
нам так милостиво наотрез отказать, так не остается теперь друго¬
го, как всякому искать самому уже себе другую и лучшую дорогу.
Нет ли, государи мои, у всякого из нас каких-нибудь других мило¬
стивцев и знакомцев, которые бы могли за нас в военной коллегии
замолвить слово? Ступайте-ка, господа, теперь по домам своим и
поищите-ка их. Здесь, у генерала, делать нам уже более нечего.
Ломоть уже отрезан и не пристанет, и так надобно поспешить и
постараться о том, покуда еще не написано представление об нас,
и как писать оное никому иному, как мне, будет надобно, то я по¬
стараюсь уже между тем сколько можно оным помешкать. Ступай-
те-ка, ступайте и нечего медлить, господа! Надобно ковать железо,
покуда горячо. Ищите себе милостивцев и покровителей и прихо¬
дите-ка завтра опять и гораздо поранее ко мне».
Все одобрили его мысли и предложение и, дав требованное
обещание, пошли, кто куда знал. А как и мне делать более уже тут
нечего, то пошел и я, но сам истинно не зная куда. Ибо, как у
меня из всех знатных не было ни единого человека знакомого и
такого, к которому бы я мог в сей нужде прибегнуть, то не знал я,
куда иттить и к кому преклонить мне бедную свою голову тогда.
Никогда еще не был я так сильно печалию огорчен, как в сии
крайне критические минуты. Я пошел повеся голову из дома гене¬
ральского и, идучи мимо окна, под которым он тогда сидел и че¬
сался, взглянув на него, сам в себе подумал и, качав головою, го¬
ворил: «То-то только я от тебя, государь мой, и нажил! За тем-то
только ты меня сюда выписал и тем-то только возблагодарил за
все мои труды и услуги? Ну, бог с тобою!» — продолжал я и, сказав
сие, махнул рукою и пошел не озираючись далее!
Но как письмо мое достигло до своих пределов, то дозвольте
мне, любезный приятель, на сем месте остановиться и, предоставя
дальнейшее повествование письму будущему, сие окончить увере¬
нием, что я есмь и прочая.
ПИСЬМО 98-е
Любезный приятель! В сегодняшнем письме расскажу я вам о но¬
вом опыте милосердия божеского ко мне и о новой черте действий
благодетельствующего и пекущегося обо мне святого его промысла
и самым тем докажу ту истину великую, что всемогущий никогда
так охотно слабым своим и немощным тварям, возлагающим на
него всю свою надежду и упование, в нуждах их не помогает, как
тогда, когда не остается уже им никакой помощи и надежды на дру¬
гих смертных, только же слабых и немощных, как они и сами, и что
он находит власно как особливое удовольствие в том.
Само; сие случилось тогда опять действительно со мною, и я
имел удовольствие видеть в собственном примере своем и в сей
127
раз подтверждение справедливости той простой пословицы на¬
шей, что «когда Бог пристанет, так и пастыря приставит».
Не успел я помянутым образом, вышед из дома генеральского
в крайнем недоумении, задумчивости и огорчении, несколько сот
шагов отойтить, идучи сам почти не зная куда и зачем, как вдруг
и власно как бы кто мне в уши шепнул, пришла мне на мысль та
Куносова любимая и наизусть мною дорогою выученная немец¬
кая духовная ода, о которой я вам однажды уже упоминал и кото¬
рая... вдруг меня ободрила, что я власно как оживотворился и
в уме своем, как из сна воспрянув, сказал: «Фу! Какая беда? Что
я взаправду так горюю и отчаиваюсь? Нет у меня милостивцев и по¬
кровителей на земле, так есть на небесах и сильнее всех оных! Есть
такой, который всего скорее все сделать может и на которого мне
всего более надеяться можно». Слова сии влили как некий живи¬
тельный бальзам в уязвленную горестью мою душу. Вся она в еди¬
ный миг успокоилась тогда, сердце же вострепетало, как от радости
какой, и разлило по всей крови моей некое приятное ощущение.
«Великий Боже! — возопил я тогда, вообразив себе как можно
живее его близкое присутствие к себе и устремя все душевные по¬
мышления и все чувствования моего сердца к нему. — Вот случай,
при каких ты отменно любишь помогать! Помоги ты мне в нужде
моей, да воспрославлю имя твое. Никого нет у меня, кроме тебя, к
кому б мог я прибежище взять. Наставь и научи ты меня сам, и по¬
кажи след, куда итгить и что мне делать?»
Мысли сии так меня тогда растрогали, что как в самую минуту
случилось мне поравняться с одною церковью, стоявшею подле
пути моего, и, я увидел, произошло желание во мне зайтить в
оную и помолиться. «Пойду, — сказал я сам себе, — и повергну
себя вместе с ними к подножию ног моего Господа, препоручу
вновь себя в святую волю его». И что ж произошло и вышло из
сего?
Не успел я войтить в церковь сию, как вдруг поражает меня вид
внутренности оной.
Я узнаю оную и вспоминаю, что некогда бывал в ней и бывал
много раз, словом, что она была самая та, в которую хаживал я так
часто по приказанию господина Яковлева, когда в прежнюю мою
бытность в Петербурге просил я о произведении себя в офицеры,
и как самая она привела мне на память и сего тогдашнего моего
милостивца и благодетеля, то, поразившись вдруг напоминанием
сим, сказал я в мыслях сам в себе: «Да вот у меня есть знакомец и
милостивец в Петербурге. Я и позабыл совсем про него! Но
ахти, — продолжал я, — где-то он ныне? Чем-то и при какой дол¬
жности?.. Не случилось мне как-то ни самого его видеть, ни разго¬
вориться ни с кем про него. Куда-то делись они по смерти генера¬
ла их, графа Шувалова, при котором он играл тогда такую великую
128
роль? В Петербурге ль-то он еще или куда выбыл? Мне и не ума
было об этом расспросить и распроведать, а вот при теперешнем
случае он, может быть, мне бы и пригодился? Что я не распрове-
даю о том? Право, распроведать бы... Но где и как? Постой! — вос¬
кликнул я, продолжая о сем мыслить и час от часу прилепляясь
более к этой мысли. — Всего лучше распроведать о том в доме
том, где он тогда жил и который был недалеко отсюда и мне дово¬
льно был знаком и приметен.
Уж не пойтить ли мне теперь же туда? Время, благо, праздное и
свободное! На квартире что ж я буду делать!.. Ей-ей, сбегаю-ка я
туда! Почему знать, может быть, и <не> по слепому случаю зашел
я сюда в церковь!.. Может быть, и сама судьба завела меня сюда,
чтоб напомнить мне о сем человеке, и кто знает, может быть, он и
ныне в состоянии будет мне помочь так, как помог при тогдашнем
случае? Пойду! Ей-ей, пойду, и будет он тут, то адресуюсь прямо к
нему! Не великая беда, если и не удастся. Говорится же в послови¬
це: «Попытка не шутка, а спрос не беда».
Сказав сие и будучи всеми мыслями и словами сими растроган
очень, не стал я долго медлить, но, положив с особливым усерди¬
ем несколько земных поклонов и вздохнув из глубины сердца мое¬
го к небесам, побежал я искать дома, где жил до того господин
Яковлев, и как мне от церкви все улицы и переулки были еще до¬
вольно памятны, то и не трудно мне было его найтить.
Теперь судите же о изумлении и крайнем удовольствии моем,
когда, подошед к воротам дома сего, увидел я сходящего с крыль¬
ца одного армейского офицера, идущего ко мне навстречу и мне
на сделанный мною учтивый вопрос, не может ли он мне сказать,
кто живет ныне в этом доме, сказавшего:
— Как кто? Да разве вы не знаете? Хозяин, сударь, оного Ми-
хайла Александрович Яковлев!
— Что вы говорите?— воскликнул я, обрадуясь до чрезвычай¬
ности.
— Но не знаете ли вы, — спросил я далее, — дома ли он теперь
или нет и где б мне его найтить было можно? Он мне давнишний
знакомец.
— Как не знать, — отвечал он, — я сей только час его видел и
иду от него. Он дома, и вы извольте только иттить прямо на кры¬
льцо, а там и зал, и оттуда в двери налево. Он сидит в кабинете
своем, и об вас тотчас ему доложат!
— Покорно вас, батюшка, благодарю, — сказал я, — вы меня
очень обрадовали; но хотелось бы мне вас еще спросить, чем он
ныне и служит ли еще, и буде служит, то где и при какой должности?
— Как? — ответствовал он мне, удивившись. — Неужели вы,
батюшка, и того не знаете? Он, сударь, бригадир и заседает в воен¬
129
ной коллегии, и хотя вторым, но важнейшим из всех членов. Все
почти дела он один делает!
— Не правду ли? О, Боже всемогущий! — воскликнул я, сам
себя почти не вспомнив от удовольствия и радости. — Ах как вы
меня обрадовали, государь мой, и как я вам за сие благодарен!
Офицер удивился моему восторгу и не преминул спросить
меня, не имею ли я до него нужды и не нужно ли мне в чем-нибудь
его вспоможения?
— То-то и дело! — отвечал я. — И нужда превеликая!
— Ну, так ступайте, батюшка, с богом и адресуйте к нему пря¬
мо. Он человек милостивый, и если только ему можно, то все для
вас сделает, а особливо если вы ему знакомы.
Сказав сие и раскланявшись со мною, пошел он своим путем
далее, а я, оставшись, в несколько минут не мог собраться с духом
от удивительного сплетения всех сих обстоятельств, поразившего
меня нечаянностию своею до чрезвычайности.
Наконец, взошед на крыльцо, а потом в зал, довольно мне еще
памятный и знакомый, удивился я, не нашед в нем ни одного че¬
ловека и увидев в правой стороне большие стеклянные двери, а за
ними домашнюю церковь, которой в прежнюю мою бытность со¬
всем тут не было. Я, помолившись и тут моему создателю и вос-
слав к нему благодарный вздох за нечаянное приведение меня в
дом сей, пошел прямо туда, куда мне сказано было, то есть влево и
во внутренние комнаты г. Яковлева. Тут нахожу я одного только
лакея, который не успел меня увидеть, как, вскочив, побежал
было обо мне сказывать. Но не успел он растворить в кабинет две¬
ри, как г. Яковлев, увидев меня, сказал:
— Пожалуйте сюда! — и между тем, как я ему кланялся и соби¬
рался говорить, продолжал: — Что-то мне знакомо лицо ваше, ба¬
тюшка. Кто вы таковые? Пожалуйста, мне скажите.
Не успел я вымолвить, что я Болотов, как спешил он меня об¬
нять и, целуя, продолжал:
— Ах! Боже мой! Сын покойного Тимофея Петровича! Все ли,
мой друг, здоровы? Где ты ныне и чем служишь? Да! Да! Да! Бишь
при Корфе! — продолжал он. — И я позабыл было, что мы опреде¬
лили тебя к нему во флигель-адъютанты. Ну! Давно ли ты приехал
и хорошо ли тебе служить-то при нем, человек он как-то слишком
горячий!
— Это так! Но это бы все ничего, — сказал я, — мы уже привык¬
ли к нему. Но теперь не то меня смущает и огорчает.
— А что ж? — спросил он меня с поспешностию.
— Ах, батюшка Михайла Александрович! Нас ведь от него от¬
няли, и велено отправить опять нас в армию!
— Как это и каким образом? — спросил он, удивившись, ибо
слух о том до него еще не достиг.
130
Тогда рассказал я ему все дело и, окончив повествование свое,
примолвил:
— Вот в каких досадных обстоятельствах мы теперь находимся;
и я пришел теперь к вам, батюшка Михайла Александрович, про¬
сить, нельзя ли вам сделать надо мною великую свою милость.
Тогда вы меня как из мертвых воскресили и всему благополучию
моему положили начало, воскресите, батюшка, меня и ныне, если
только можно, и избавьте меня каким-нибудь образом от армии, и
чтоб мне не ехать опять за границу, откуда я только что приехал. Я
всю надежду мою на вас одного полагаю, и вы обяжете меня тем
до бесконечности.
— Хорошо, мой друг! — сказал мне на сие г. Яковлев и, сказав
сие, задумался. — Я не знаю еще, — продолжал он, — сделанного
об вас нам предписания. Ну, если предписано очень строго и ни¬
как того сделать нельзя будет, в таком случае ты меня уж извини
тогда, мой друг, невозможного и сам Бог от нас не требует. Однако
между тем скажи ты мне, куда ж бы тебе хотелось, если не в армию?
— Ах, батюшка Михайла Александрович! — сказал я. — Если б
только можно было, то я бы никуда не хотел, а желал бы всего бо¬
лее удалиться в свою деревнишку и питаться в ней чем бог послал
и своими трудами.
— Это всего лучше! — подхватил г. Яковлев. — И при нынеш¬
них обстоятельствах не мог ты, мой друг, ничего благоразумнее
сего выдумать, и я очень бы и очень желал, если б мог тебе посо¬
бить в сем случае. Однако молись прилежнее Богу и ходи только
почаще распроведовать обо всем к нам в военную коллегию. Мо¬
жет быть, мы это как-нибудь и сделаем. Это сколько-нибудь уже
легче прочего, а то, признаюсь тебе, мой друг, определение ныне
по другим местам сопряжено с крайними затруднениями.
Я учинил ему за сие пренизкий поклон и хотел было приносить
ему тысячу благодарений, но он, не допустя меня до того, спросил
далее:
— Но скажи-ка ты мне то наперед, послано ли уже от генерала
вашего к нам представление об вас или еще не послано?
— Нет еще, — сказал я.
— Ну! Хорошо ж, — отвечал он, — так слушай же, мой друг!
Чтоб удобнее нам можно было сделать, то постарайся ты уж о том,
чтоб генерал ваш в представлении своем об вас не упоминал, а
вместо того примолвил только, что он просит военную коллегию о
учинении с вами по желаниям вашим, а желания сии чтоб объяс¬
нены были против имен ваших в приложенном к представлению
списке, и попросите его как можно скорее чтоб он сие сделал.
— Очень хорошо! — сказал я.
А с сим и отпустил он меня тогда от себя.
131
Теперь легко вы можете сами, любезный приятель, вообразить,
с какою радостию побежал я от него к дому генеральскому и сколь
приятно было для меня сие краткое путешествие. Я не слыхал поч¬
ти ног под собою, и все мысли мои заняты были тем и упоены
приятнейшею надеждою. Сколько раз на пути сем благодарил я
моего Господа за ниспосланную ко мне и столь очевидную от него
помощь и покровительство и не сомневался уже никак в достиже¬
нии до желаемого.
Как генерала своего не застал я дома, то побежал прямо к гос¬
подину Балабину, с которым и хотелось мне более видеться, и со¬
общил ему все, что со мною случилось, и рассказал о всех словах
г. Яковлева. Он дивился не менее моего нечаянности сего случая и
рад был неведомо как, что я так скоро сим делом спроворил. «Ну,
спасибо, право, спасибо, Андрей Тимофеевич! — говорил он. —
При тебе, может быть, и нам всем хорошо будет. И на что нам
всем лучше сего ходатая и попечителя, и иском бы искать, не най-
тить нам лучшего. Я сам знаю, что он ворочает почти один всеми
делами в военной коллегии. А что касается до генерала нашего, —
продолжал он, — так уговорить его написать то беру уже я на себя.
Я на горло ему наступлю, если вздумает он и в том уже нам отка¬
зать! Он и не хотя у меня напишет. Соберитесь-ка завтра поранее
сюда и положитесь в том на меня».
Пришед на квартиру, препроводил я весь остаток того дня уже
повеселее прежнего, а люди мои почти вспрыгались от радости,
когда я им сказал, что Бог подаст нам надежду быть скоро дома и
получить отставку. Айв ночь, последующую за сим, спал я уже
поспокойней, нежели в прошедшую, ибо голова моя набита была
мыслями не об армии и не о войне, а уже воображениями прият¬
ной сельской жизни.
Наутрие как пришел я в дом генеральский, то нашел всех моих
бывших сотоварищей в собрании и г. Балабина, ушедшего уже к
генералу с написанным об нас представлением. Он успел уже до
меня отобрать ото всех желания и вписать оные против имен в
списке, а вскоре после того вышел и он от генерала и, завидев нас,
сказал: «Ну, братцы, скажите спасибо!.. Было хлопот довольно, и
насилу-насилу уломал я его, как доброго черта. Не хотел было ни¬
как подписывать написанного мною и чего-чего не говорил он!
И не смеет-то, и боится-то государя сделать об нас такое представ¬
ление, и будет-то оно нимало некстати, и не произведет-то нам
никакой пользы, и коллегия-то его не послушает и поднимет толь¬
ко на смех, и ничего-то из того не выйдет!.. Словом, он отговари¬
вался всем и всем; но я приступил к нему уже непутем и говорил
наконец: пускай же не выйдет из того ничего и коллегия его не по¬
слушает, но, по крайней мере, он не останется нам ничем должен, и
мы будем уже на несчастие свое, а не на его жаловаться. И сим-то и
132
подобным тому образом насилу-насилу преклонил его к тому, чтоб
послать такое представление на божью волю и наудачу. И теперь
пойдемте, господа, он велел мне всех вас к себе представить».
Все мы благодарили г. Балабина за его об нас старание и пошли
за ним в кабинет к генералу.
— Ну, государи мои! — сказал он нам при входе. — Хотя бы мне
и не следовало, но я расположился уже представить об вас воен¬
ной коллегии так, как вам хотелось, вот оно. Возьмите его и доста¬
вьте сами в коллегию, и дай Бог вам получить все, желаемое вами.
Мы кланялись ему и благодарили, и как из всех нас один толь¬
ко я объявил желание иттить в отставку на свое пропитание, а
прочим всем хотелось по большей части к делам, то при выходе
нашем от него кликнул он меня назад и мне по-немецки сказал:
— Так ты домой, Болотов, хочешь? И на свое пропитание?
— Домой, ваше высокопревосходительство!
— Хоть бы и раненько иттить тебе в отставку, — продолжал
он, — при нынешних обстоятельствах разумнее всех это делаешь.
С Богом, мой друг, с Богом! И дай Бог тебе получить желаемое, и
чем бы скорей, тем лучше.
С сими словами отпустил он меня, и мы в тот же час все гурь¬
бою пошли в военную коллегию и представление о себе подали.
Тут велено было нам несколько обождать, а чрез полчаса и вышел
к нам г. Яковлев и спросил нас, всем моим товарищам сказал, чтоб
они взяли терпение и пообождали, покуда коллегия найдет празд¬
ные места, в которые бы можно было их разместить по их желани¬
ям, а между тем от времени до времени справливались бы они о
том в коллегии.
— А что до вас, г. Болотов, касается, — обратясь ко мне, про¬
должал он, — то вы извольте об отставке вас в силу указа о вольно¬
сти дворянства подать в коллегию особую челобитную; да вот, по¬
стойте, я велю ее вам и написать. — Сказав сие, обратился он к од¬
ному стоявшему тут вахмистру и велел меня отвесть к одному
повытчику, чтоб он тотчас написал мне челобитную об отставке и
чтоб она в тот же еще день и к подаче поспела.
Все удивились такому ко мне особенному приказанию, а вах¬
мистр оказал такую ревность к исполнению поведенного, что в тот
же миг подхватил меня и помчал чрез набитые народом комнаты в
самую крайнюю с такою поспешностию, что не дал времени с за¬
видующими уже мне товарищами моими молвить и одного слова и
с ними проститься, и, приведя туда, отдал меня с рук на руки по¬
вытчику и пересказал все, что ему приказано было. Повытчик
мой, не сказав ни ему, ни мне на то ни одного слова, а дав только
ему знак рукою, чтобы он шел, стал себе писать по-прежнему.
Я тотчас догадался, что сие значило, и, отвернувшись к сторо¬
не, выхватил из кошелька рубль и, всунув ему неприметно его в
133
руку, на ухо ему шепнул: «Пожалуй-ка, мой друг, потрудись и по¬
спеши челобитную написать. И будь уверен, что я буду тебе благо¬
дарен».
Не успел я сего сделать, как и началась у нас с ним против вся¬
кого ожидания сущая комедия. Он вдруг-таки, приподнявшись с
места и обратившись ко мне, ну предо мною кривляться и ковер¬
каться, бить себя по брюху, косить разными и бог его знает каки¬
ми странными манерами свой рот и вместо всего ответа с великою
поспешностию и только брызгая на меня слюны изо рта,
произносить сперва только: «Из-из-из-из-изы-из-из», а там:
«Су-су-сус-су-су-су-су», а потом: «То-то-то-то-то-то»; и всем тем
в такое удивление меня привел, что я остолбенел и не знал, на что
подумать, и сам только в себе твердил и говорил: «Господи! Что
это такое!» И как его по бесконечному твержению «из-из-с-су-су»
и «то-то-то» наконец власно как прорвало, и он вдруг сказал: «Из¬
воль, сударь, тотчас», то насилу мог догадаться, что он был преве¬
личайший заика, и насилу удержался, чтоб, смотря на кривлянье
рожи его, самому не захотеть и пред ним не сдурачиться. Со всем
тем он был деловой и добрый человек, и хоть долго не выговорил:
«Изволь, сударь, тотчас», но зато действительно у него тотчас все
поспело, так что я в тот же еще день успел подать мою челобит¬
ную.
Как сим отправлением нас в военную коллегию должность
наша при генерале кончилась, то с сего времени не стал я уже к
нему ходить по-прежнему ежедневно, а только тогда, как мне хо¬
телось, а чтоб более иметь покоя и свободы, то приказывал варить
себе иногда дома и занимался уже более литературными своими
упражнениями, продолжая между тем переписку с кенигсбергски¬
ми своими друзьями, а особливо с г. Олиным Александром Ивано¬
вичем. Из писанных в сие время к нему писем хранится у меня и
поныне еще одно, достопамятнейшее и писанное в ответ на то,
которым уведомлял он меня о смерти общего друга нашего г. Са¬
довского, которого мне очень жаль было. Я поместил оное в число
моих разных нравоучительных сочинений, собранных в особой
книжке.
Напротив того, не оставлял я ходить в военную коллегию для
распроведования, что происходит, ежедневно. Она была тогда на
прежнем своем месте, в Большой Связи на Васильевском острове,
и господин Яковлев так турил моим делом, что на четвертый день
после того, а именно 24 мая, назначен был для нас всех, просив¬
шихся тогда в отставку, смотр, и мы должны были поодиночке
входить в присутственную комнату и показывать себя господам
членам. Смотр сей для некоторых из озабоченных к оному был и
неблагоприятен. Они выходили из судейской с огорчением и печа¬
льными лицами и сказывали, что им было для разных причин от¬
134
казано. Я трепетал тогда духом, боясь, чтобы не последовало того
же и со мною, и минута, в которую предстал я пред господ реши-
телей моего жребия, была для меня самая тяжкая: я стоял ни жив
ни мертв, когда они меня осматривали с ног до головы, и бывший
первым членом генерал-поручик Караулов стал говорить другим,
что мне в отставку бы еще и рано и я слишком еще молод.
Вся кровь во мне взволновалась при услышании сего слова, а
сердце затрепетало так, что хотело выскочить из груди моей, но,
по счастию, г. Яковлев не долго дал мне страдать в сем мучитель¬
ном состоянии. Он, обратясь к г. Караулову, сказал: «Он ведь про¬
сится на свое пропитание, так для чего ж не отпустить нам его?»
И, не дожидаясь его ответа, а обратясь ко мне, спешил громко
произнесть то важное и толико ободрившее и обрадовавшее меня
слово: «С Богом! С Богом, когда на свое пропитание!» А как то же
повторил уже и господин Караулов, то я, сделав им пренизкий по¬
клон, вышел из судейской, сам себя почти не вспомнив от радости
и удовольствия. Ибо минута сия была решительная, и я мог уже
считать себя с самой оной отставленным и от всей службы осво¬
божденным вольным человеком.
Не могу изобразить, с каким удовольствием шел я тогда на
свою квартиру и как обрадовал известием о том людей своих. И
поелику я тогда почитал отставку свою достоверною и надеялся
вскоре получить и свой абшид, то начали мы с самого того дня со¬
бираться к отъезду из Петербурга в деревню и запасаться всем
нужным к такому дальнему путешествию. Я тотчас поручил при¬
искивать мне скорее купить лошадей, ибо прежние были распро¬
даны, и люди мои так тем спроворили, что достали мне на третий
же день после того купить прекрасную и добрую пару серых лоша¬
дей, а как третья у меня уже была, то в короткое время и готовы
мы были уже к отъезду. Со всем тем дело мое в военной коллегии
по разным обстоятельствам продлилось долее, нежели как я думал
и ожидал, и даже до самого 14-го июня месяца.
Во все сие время не оставлял я всякий день ходить в военную
коллегию и горел, как на огне, желая получить свой абшид. Пуще
всего тревожило меня то, что обстоятельства в сие время в Петер¬
бурге становились час от часу сумнительнейшими. Ибо как госу¬
дарь около сего времени со всем своим двором отбыл из Петербур¬
га на летнее жилище в любезный свой Ораниенбаум, то по отъезде
его народный ропот и неудовольствие так увеличились, что мы
всякий день того и смотрели, что произойдет что-нибудь важное,
и я трепетал духом и боялся, чтоб таковой случай не остановил мо¬
его дела и не захватил меня еще не отставленным совершенно и
чтоб не мог еще совсем оного разрушить.
Наконец настало помянутое 14-е число июня, день наидосто¬
памятнейший в моей жизни, и я получил свой с толиким вожделе¬
135
нием желаемый абшид. В оном переименован я был из фли-
гель-адъютантов армейским капитаном, ибо как я в чине сем не
выслужил еще года, то сколько ни хотелось господину Яковлеву
дать мне при отставке чин майорский, но учинить того никак
было не можно; но я всего меньше гнался уже за оным, а желал то¬
лько того, чтоб меня скорее отставили и отпустили на свободу.
Таким образом кончилась в сей день вся моя 14 лет продолжав¬
шаяся военная служба, и я, получив абшид, сделался свободным и
вольным навсегда человеком.
Не могу изобразить, как приятны были мне делаемые мне с
переменою состояния моего поздравления и с каким удовольстви¬
ем шел я тогда из коллегии на квартиру. Я сам себе почти не ве¬
рил, что я был тогда уже не служащим, и, идучи, не слыхал почти
ног под собою: мне казалось, что я иду по воздуху и на аршин от
земли возвышенным, и не помню, чтоб когда-нибудь во все тече¬
ние жизни моей был я так рад и весел, как в сей достопамятный
день, а особливо в первые минуты по получении абшида. Я бежал,
не оглядываясь, с Васильевского острова и хватал то и дело кар¬
ман, власно как боясь, чтоб не ушла драгоценная сия бумажка.
Сколько ни случилось тогда со мною мелких денег, оставшихся
от тех, кои роздал я в коллегии подьячим, писцам и сторожам, все
их роздал попадающимся мне навстречу нищим, а за благодарный
молебен, который заставил я в то же время отслужить, забежав в ту
же самую церковь, из которой произошло мое благополучие, с ра-
достию заплатил целый рубль служившему священнику.
С каким же усердием и с какими чувствиями душевными бла¬
годарил я во время оного всевышнее существо, того изобразить не
могу уже никак. Впрочем, хотел было я в тот же час забежать к ге¬
нералу своему и с ним распрощаться, дабы наутрие ж можно было
мне ехать из Петербурга, но как услышал, что его нет дома и что
не будет и обедать домой, то пробежал прямо на квартиру и тем
обрадовал также своих людей. С величайшим удовольствием ото¬
бедал, а после обеда не преминул сходить в дом к г. Яковлеву и
принесть ему за милость и благодеяние, оказанное им мне, наи¬
чувствительнейшее благодарение.
Он принял меня в сей раз еще ласковее, нежели прежде, изъяв¬
лял удовольствие свое, что мог мне в сем случае услужить, жалел,
что не мог мне доставить майорского чина, был признательностию
моею очень доволен, проговорил со мною более часа и отпустил
меня с пожеланием мне всех благ на свете. Словом, он очаровал
меня своими поступками, и я так доволен был сим и желаю праху
его ненарушимого покоя.
По отдании долга сему моему милостивцу и благодетелю оста¬
лось мне распрощаться только с моим генералом и также поблаго¬
дарить его за все оказанное им мне добро во всю мою при нем ке¬
136
нигсбергскую и тогдашнюю бытность. Правда, хоть добра сего
было и очень мало, и не только я, но и никто из всех подкоманду-
ющил его не мог похвалиться, чтоб воспользовался от него каки¬
ми-нибудь особыми милостями и благодеяниями, и он был как-то
очень скуп на оные и не умел нимало ценить все делаемые ему
услуги, однако, как казалось, требовал того не только долг, но и
самая благопристойность, чтоб его поблагодарить за все и все, то
положил я сделать то в последующее утро и какою-нибудь поло¬
винкою дня пожертвовать сему долгу.
Но вообразите себе, любезный приятель, сколь великой надле¬
жало быть моей досаде, когда, пришед поутру к нему в дом, услы¬
шал я, что к нему присылан был от государя нарочный и что он
еще в ту же ночь ускакал к нему в Ораниенбаум. Меня поразило
известие сие как громовым ударом, и я руки почти себе ел, что не
сходил к нему накануне того дня ввечеру проститься, как и хотел
было то сделать. Но как пособить тому было уже нечем, то пошел
я к бывшему его и живущему еще по-прежнему тут в доме гене-
рал-адъютанту Балабину, чтоб спросить его, не знает ли он, на¬
долго ли генерал туда поехал, и что он присоветует мне делать: до¬
жидаться ли его возвращения или не дожидаться. Сей искренний
мой друг сказал, что хотя он никак не знает, надолго ли генерал
отлучился, однако не думает, чтоб отсутствие его могло надолго
продолжиться, и что я очень дурно сделаю, ежели не дождусь его и
уеду не распрощавшись. Я признался в том и сам, и хотя у меня и
все уже к отъезду было в готовности и спешить оным побуждало
меня все и все, однако, как сам собою, так и по совету друга моего
решился я дождаться генеральского возвращения.
Но не досада ли для меня была сущая, когда, власно как нароч¬
но, для мучения моего, случись так, что государь зачем-то задер¬
жал его там долее, нежели все мы думали и ожидали. Итак, я его
ждать день, ждать другой — не едет. Наступил третий.
Проходит и оный, а о возвращении генеральском нет ни слуху,
ни духу, ни послушания. Нетерпеливость меня пронимает. Я му¬
чаюсь и горю, как на огне, посылаю то и дело людей проведовать к
нему в дом, измучиваю всех оных, а не пронявшись тем, иду нако¬
нец и сам опять к г. Балабину и спрашиваю, нет ли по крайней
мере какого слуха о генерале.
— Вот тебе и слух весь, — говорит он, — что генерал еще там и
не знает и сам, когда государь его отпустит, и также пряжится, как
на огне.
Горе на меня напало тогда превеликое.
— Господи, когда это будет? — говорю я и требую опять совета,
а он опять советует мне ждать, а буде не хочу, то другого не остает¬
ся, как съездить разве самому в Ораниенбаум и с генералом про¬
ститься.
137
— И! Что ты говоришь! — подхватил я. — Поеду ли я туда; того
и смотри, что бунт и возмущение, и беда не только кому иному, но
и самому государю, а я чтоб туда поехал!.. Долго ли до беды? Про¬
пади они!
— То правда, — отвечал г. Балабин, — ехать туда теперь очень
страшненько: как попадешься под обух, так нечего говорить!
— То-то и дело, — подхватил я, — а здесь все-таки воля Господ¬
ня! Лошади у меня готовы, и все кладено почти, так долго ли
запрячь и навострить лыжи.
Сим образом поговорив и вновь посудачив о тогдашних смут¬
ных и опасных обстоятельствах, решился наконец я, положась на
волю божескую, дожидаться еще генерала. И жду опять день, жду
другой, жду третий, но о генерале все еще нет ни слуху, ни духу, ни
послушания, а волнение в народе час от часу увеличивается. Уже
видим мы, что ходят люди, а особливо гвардейцы, толпами и въявь
почти ругают и бранят государя. «Боже всемогущий! — говорим
мы, сошедшись с помянутым господином Балабиным. — Что это
выйдет из сего? Не даровым истинно все это пахнет!» — и считаем
почти часы, которые проходили еще с миром и благополучно.
Наконец и только уже за шесть дней до воспоследовавшей ре¬
волюции, к неописанному моему удовольствию, прискакал наш
генерал, и мы насилу-насилу его дождались. И как он прислан
был только на несколько часов от государя в Петербург и ему для
обратной езды переменяли только лошадей, то друг мой, услышав
о том, присылает ко мне с известием о том нарочного и с напоми¬
нанием, чтоб я спешил скорее и заставал генерала. Я не вспомнил
сам себя тогда от радости и как стоял, так и побежал к генералу.
Сей ничего еще не знал о моей отставке и обрадовался, услы¬
шав, что я получил так скоро желаемое увольнение. «Счастливый
ты человек, мой друг, — сказал он мне, — что ты уж на свободе! Я
сам желал бы теперь находиться отсюда верст за тысячу. Прости,
мой голубчик! — продолжал он, меня целуя. — Дай Бог тебе всяко¬
го благополучия и чтоб жить тебе весело и счастливо в деревне». Я
поблагодарил его за все его оказанные благосклонности, проща¬
ясь с ним, пожелал и ему от искреннего сердца всех на свете благ,
позабыв все претерпенные от него в разные времена досады и
огорчения, и это было в последний раз, что я его видел.
После сего не стал я уже ни минуты долее медлить в Петербур¬
ге, но, уклавшись, велел скорей запрягать лошадей и, пролив сле¬
зы две-три при прощании с моим другом г. Балабиным, поскакал
неоглядкою из сего столичного города, оставив его и все в нем в
наисмутнейшем состоянии и будучи неведомо как рад, что уплел¬
ся из него целым и невредимым. И как самым сим кончилась и вся
моя петербургская служба и в сей столице пребывание, то окончу
сим и теперешнее письмо свое, сказав, что я есмь и прочее.
«ЛЮБЛЮ ВОИНСТВЕННУЮ живость
ПОТЕШНЫХ МАРСОВЫХ ПОЛЕЙ...»
4
Записки из известных всем происшествиев и подлинных
дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича
Державина (отрывок из книги).
Печатается по: Державин Г.Р. Сочинения. J1.: Худож. лит., 1987.
Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, се¬
натор и Коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле
член Верховного совета и государственный казначей, а при импера¬
торе Александре министр юстиции, действительный тайный совет¬
ник и разных орденов кавалер Гавриил Романович Державин родил¬
ся в Казани от благородных родителей в 1743 году июля 3-го числа.
[...] Державин получил из канцелярии лейб-гвардии Преобра¬
женского полка паспорт 1760 года за подписанием лейб-гвардии
майора князя Меншикова, в котором значилось, что он отпущен
для окончания наук до 1762 года. А как сей срок прошел, ибо тогда
уже был того года февраль месяц, то и должен он был немедленно
отправиться к полку.
В помянутом 1762 году в марте месяце прибыл он в Петербург.
Представил свой паспорт майору Текутьеву, бывшему тогда при
полку дежурным. Сей чиновник был человек добрый, но великий
крикун, строгий и взыскательный по службе. Он лишь взглянул на
паспорт и увидел, что просрочен, захохотал и закричал: «О, брат!
просрочил», — и приказал отвести вестовому на полковой двор.
Привели в полковую канцелярию и сделали формальный допрос.
Державин, хотя был тогда не более как 18-ти лет, однако нашелся и
отвечал, что он не знает, почему присвоил его к себе Преображен¬
ский полк, ибо никогда желания его не было служить, по недостат¬
ку его, в гвардии, а было объявлено от него желание вступить в Ар¬
тиллерийский или Инженерный корпус, из которых о принятии в
последний кондуктором и был удостоверен и носил инженерный
141
мундир. По справке в канцелярии известно стало, что по списку с
прочими, присланному при сообщении от Ивана Ивановича Шува¬
лова, записан он в Преображенский полк за прилежность и способ¬
ность к наукам и отпущен для окончания оных на два года. Но пас¬
порт лежал в канцелярии до вступления на престол императора
Петра Третьего, по повелению которого велено всем отпускным
явиться к их полкам. И как по сему он, Державин, в просрочке ока¬
зался невинным, то и приказано его причислить в третью роту в ря¬
довые, куды причислен; и как не было у него во всем городе ни од¬
ного человека знакомых, то поставлен в казарму с даточными сол¬
датами, вместе с тремя женатыми и двумя холостыми, и приказано
было флигельману учить ружейным приемам и фрунтовой службе;
и как он платил флигельману за ученье некоторую сумму денег, то
старанием его и собственною своею расторопностию и силою до
того в экзерциции успел, что на случай требования пред императо¬
ра изготовлен был с прочими напоказ; ибо сей государь великий
был охотник до экзерциции и сам почасту роты осматривал, как
3-ю, в которой князь Трубецкой, фельдмаршал, генерал-прокурор
и подполковник гвардии, числился капитаном.
Но как были при Петре Третьем беспрестанно ротные и баталь¬
онные строи и никому никуды из роты отлучаться не позволяли...
должен был, хотя и не хотел, выкинуть из головы науки. Однако как
сильную имел к ним склонность, то, не могши упражняться по тес¬
ноте комнаты ни в рисовании, ни в музыке, чтоб другим своим ком-
панионам не наскучить, по ночам, когда все улягутся, читал книги,
какие где достать случалось, немецкие и русские, и марал стихи без
всяких правил, которые никому не показывал, что, однако, сколько
ни скрывал, но не мог утаить от компанионов, а паче от их жен; по¬
чему и начали они его просить о написании писем к их родственни¬
кам в деревни. Державин, писав просто, на крестьянский вкус, чрез¬
вычайно им тем угодил, и как имел притом небольшие деньги, полу¬
чив от матери в подарок при отъезде своем сто рублей, то и ссужал
при их нуждах по рублю и по два, а чрез то пришел во всей роте в та¬
кую любовь, что когда Петр Третий объявил гвардии поход в Данию,
то и выбрали они его себе артельщиком, препоручив ему все свои ар¬
тельные деньги и заказку нужных вещей и припасов для похода.
Таким образом проводил он свою жизнь между грубых своих со¬
товарищей, ходя беспрестанно не токмо в строй для обучения эк¬
зерциции, но и во все случающиеся в роте работы, как-то: для чи-
щения каналов, для привозки из магазейна провианту, на вести к
офицерам и на краулы в полковой двор и во дворцы. 9-го мая стоял
в крауле в погребах в старом Зимнем дворце (что был деревянный
на Мойке, где ныне музыкальный клуб) и сменен для смотра роты
императором, а скоро после того и всего полка на Царицыном лугу.
Около сего времени, то есть в июне или в начале июля месяца,
увидев его в таком уничижительном состоянии, пастор Гельтер-
142
гоф, который за какой-то неважный проступок при императрице
Елисавете Петровне был сослан в Казань и находился в гимназии
учителем, а тогда возвращен и императору был знаем; то он, сожа¬
лея о его, Державина, участи, что он находится без всякого при¬
зрения и обижен, что многие младшие его солдаты по рекоменда¬
ции своих сродников и милостивцев произведены в капралы, а он
оставался всегда обойденным, несмотря на то, что его ум, хорошее
поведение и расторопность все начальники одобряли, то он, Гель-
тергоф, и обещал его, Державина, выпросить чрез своих патронов
у императора как знающего немецкий язык в голштинские офице¬
ры, которых полки или баталионы квартировали в Ораниенбауме.
Но, благодаря провидение, сего Гельтергоф не успел сделать по
наступившей скоро, то есть 28-го июня, известной революции.
Накануне сего дня один пьяный из его сотоварищей солдат, вы-
шед на галерею, зачал говорить, что когда выйдет полк в Ямскую
(разумеется, в вышесказанный поход в Данию), то мы спросим, за¬
чем и куда нас ведут, оставя нашу матушку государыню, которой
мы рады служить. Таковых речей, в пьянстве и сбивчиво выгово¬
ренных, Державин, не знав ни о каком заговоре, не мог выразуметь;
тем паче что в то самое время бывшие у него деньжонки в подго¬
ловке, когда он был в строю, слугою солдата Лыкова, который к
нему недавно в казарму поставлен был, украдены, то сей неприят¬
ный случай сделал его совсем невнимательным к вещам посторон¬
ним. Солдаты всей роты, любя Державина, бросились по всем до¬
рогам и скоро поймали вора, который на покупку кибитки и лоша¬
дей успел несколько истратить денег. Между тем в полночь
разнесся слух, что гранодерской роты капитана Пассека арестовали
и посадили на полковом дворе под краул, то и собралась было рота
во всем вооружении сама собою, без всякого начальничья приказа¬
ния, на ротный плац; но, постояв несколько во фрунте, разошлась.
А поутру, часу по полуночи в 8-м, увидели скачущего из кон¬
ной гвардии рейтара, который кричал, чтоб шли к матушке в Зим¬
ний каменный дворец, который тогда вновь был построен (в пер¬
вый день Святой недели император в него переехал). Рота тотчас
выбежала на плац. В Измайловском полку был слышен барабан¬
ный бой, тревога, и в городе все суматошилось. Едва успели офи¬
церы, запыхаючись, прибежать к роте, из которых, однако, были
некоторые равнодушные, будто знали о причине тревоги. Однако
все молчали; то рота вся без всякого от них приказания с великим
устремлением, заряжая ружья, помчалась к полковому двору. На
дороге в переулке, идущем близ полкового двора, встретился
штабс-капитан Нилов, останавливал, но его не послушались и во¬
шли на полковой двор. Тут нашли майора Текутьева, в великой за¬
думчивости ходящего взад и вперед, не говорящего ни слова. Его
спрашивали, куда прикажет идти, но он ничего не отвечал, и рота
на несколько минут приостановилась. Но усмотря, что по Литей¬
143
ной идущая гранодерская, невзирая на воспрещение майора Воей¬
кова, который, будучи верхом и вынув шпагу, бранил и рубил гра-
нодер по ружьям и по шапкам, вдруг, рыкнув, бросилась на него с
устремленными штыками, то и нашелся он принужденным ска¬
кать от них во всю мочь, а боясь, чтоб не захватили его на Семи-
оновском мосту, повернул направо и въехал в Фонтанку по грудь
лошади. Тут гранодеры от него отстали.
Таким образом третья рота, как и прочие Преображенского
полка, по другим мостам бежали одна за одной к Зимнему дворцу.
Там нашли Семеновский и Измайловский уже пришедшими, ко¬
торые окружили дворец и выходы все заставили своими краулами.
Преображенский полк, по подозрению ли, что его любил более
других государь, часто обучал сам военной экзерциции, а особли¬
во гранодерские роты, которых было две, жалуя их нередко по
чарке вина, или по старшинству его учреждения пред прочею
гвардией, поставлен был внутри дворца. Все сие Державина, как
молодого человека, весьма удивляло, и он потихоньку шел по сле¬
дам полка, а пришед во дворец, сыскал свою роту и стал по ранжи¬
ру в назначенное ему место. Тут тотчас увидел митрополита Новго¬
родского и первенствующего члена Св. Синода с святым крестом в
руках, который он всякому рядовому подносил для целования, и
сие была присяга в верности службы императрице, которая уже во
дворец приехала, будучи препровождена Измайловским полком;
ибо из Петергофа привезена в оный была на одноколке графом
Алексеем Григорьевичем Орловым, как опосле ему о том сказыва¬
ли. День был самый ясный, и, побыв в сем дворце часу до третьего
или четвертого пополудни, приведены пред вышесказанный дере¬
вянный дворец и поставлены от моста вдоль по Мойке.
В сие время приходили пред сей дворец многие и армейские
полки, примыкали по приведении полковников к присяге по по¬
рядку к полкам гвардии, занимая места по улицам Морским и
прочим, даже до Коломны. А простояв тут часу до восьмого, девя¬
того или десятого, тронулись в поход обыкновенным церемониа¬
льным маршем, повзводно, при барабанном бое, по петергофской
дороге в Петергоф. Императрица сама предводительствовала в
гвардейском Преображенском мундире на белом коне, держа в
правой руке обнаженную шпагу. Княгиня Дашкова также была в
гвардейском мундире. Таким образом маршировали всю ночь.
На некотором урочище, не доходя до Стрельной, в полнощь
имели отдых. Потом двигнулись паки в поход. Поутру очень рано
стали подходить к Петергофу, где чрез весь зверинец по косогору
увидели по разным местам расставленные заряженные пушки с за¬
жженными фитилями, которые, как сказывали после, прикрыты
были некоторыми армейскими полками и голштинскими баталио-
нами; то все отдались государыне в плен, не сделав нигде ни еди¬
144
ного выстрела. В Петергофе расположены были полки по саду,
даны быки и хлеб, где, сварив кашу, и обедали.
После обеда, часу в пятом, увидели большую четырехместную
карету, запряженную больше нежели в шесть лошадей, с завешен¬
ными гардинами, у которых на запятках, на козлах и по поднож¬
кам были гранодеры же во всем вооружении, а за ними несколько
конного конвоя, которые, как после всем известно стало, отвезли
отрекшегося императора от правления в Ропшу, местечко, лежа¬
щее от Петербурга в 30 верстах, к Выборгской стороне. Часу попо¬
лудни в седьмом полки из Петергофа тронулись в обратный путь в
Петербург; шли всю ночь и часу пополуночи в двенадцатом прибы¬
ли благополучно вслед императрицы в Летний деревянный дворец,
который был на самом том месте, где ныне Михайловский. Просто¬
яв тут часа с два, приведены в полк и распущены по квартирам.
День был самый красный, жаркий, то с непривычки молодой
мушкатер еле жив дотащил ноги. Кабаки, погреба и трактиры для
солдат растворены, пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в
неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво,
мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе
без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось.
В полночь на другой день с пьянства Измайловский полк, обуяв
от гордости и мечтательного своего превозношения, что императри¬
ца в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зим¬
ний дворец, собравшись без сведения командующих, приступил к
Летнему дворцу, требовал, чтоб императрица к нему вышла и увери¬
ла его персонально, что она здорова; ибо солдаты говорили, что до¬
шел до них слух, что она увезена хитростями прусским королем, ко¬
торого имя (по бывшей при императрице Елисавете с ним войне, не¬
смотря на учиненный с ним Петром Третьим мир и что он ему был
друг) всему российскому народу было ненавистно. Их уверяли де¬
журные придворные, Иван Иванович Шувалов и подполковник их
граф Разумовский, также и господа Орловы, что государыня почива¬
ет и, слава богу, в вожделенном здравии; но они не верили и непре¬
менно желали, чтоб она им показалась. Государыня принуждена
встать, одеться в гвардейский мундир и проводить их до их полка.
Поутру издан был манифест, в котором хотя с одной стороны
похвалено их усердие, но с другой напоминалася воинская дис¬
циплина и чтобы не верили они рассеваемым злонамеренных лю¬
дей мятежничьим слухам, которыми хотят возмутить их и общее
спокойствие; в противном случае впредь за непослушание они
своим начальникам и всякую подобную дерзость наказаны будут
по законам. За всем тем с того самого дня приумножены пикеты,
которые во многом числе с заряженными пушками и с зажженны¬
ми фитилями по всем мостам, площадям и перекресткам расстав¬
лены были. В таковом военном положении находился Петербург,
145
а особливо вокруг дворца, в котором государыня пребывание свое
имела дней с восемь, то есть по самую кончину императора.
По водворении таким образом совершенной тишины объявлен
поход гвардии в Москву для коронации ее величества, и в августе
месяце Державин по паспорту отпущен был с тем, чтоб явиться к
полку в первых числах сентября, когда императрица к Москве
приближаться будет. Снабдясь кибитченкой и купя одну лошадь,
потащился потихоньку.
В то время спознакомился он или, лучше сказать, сдружился
своего же полка из дворян с солдатом Петром Алексеевичем
Шишкиным, который у него последние деньги заимообразно поч¬
ти все перебрал (которые едва ли заплатил). Однако с остальными
приехал в Москву и, будучи в мундире Преображенском, на гол¬
штинский манер кургузом, с золотыми петлицами, с желтым кам¬
золом и таковыми же штанами сделанном, с прусскою претолстою
косою, дугою выгнутою, и пуклями, как грибы, подле ушей торча¬
щими, из густой сальной помады слепленными, щеголял пред мо¬
сковскими жителями, которым такой необыкновенный или, луч¬
ше, странный наряд казался весьма чудесным, так что обращал на
себя глаза глупых; но к прибытию императрицы построены старо¬
го покрою Преображенские мундиры.
Подъезжая к Москве, <императрица> в селе Петровском графа
Разумовского несколько дней отдыхала, где мушкатер Державин в
числе прочих солдат, наряженных на краул, стоял в саду на ноч¬
ном пикете и спознакомился с подпоручиком Протасовым, кото¬
рый после был ему приятелем и дядькою у великого князя Алек¬
сандра Павловича. Из села Петровского, ибо тогда еще подъезжа-
чего подмосковного Петровского дворца построено не было,
ездила государыня несколько раз инкогнито в Кремль. Потом все¬
народно имела свой торжественный въезд, сквозь построенные
парадом полки гвардейские и армейские, под пушечными с Крем¬
ля выстрелами и восклицаниями народа. 22-го числа сентября в
Успенском соборе по обрядам благочестивых предков своих и им¬
ператоров российских короновалась. Тогда отправлен был обык¬
новенный народный пир. Выставлены были на Ивановской Крас¬
ной площади жареные с начинкою и с живностью быки и пущены
из ренского вина фонтаны. Ввечеру город был иллюминован. Го¬
сударыня тогда часто присутствовала в Сенате, который был поме¬
щен в Кремлевском дворце; проходя в оный, всегда жаловала чи¬
новных к руке, которого счастия, будучи рядовым, и Державин
иногда удостаивался, нимало не помышляя, что будет со временем
ее штатс-секретарь и сенатор.
На зиму государыня изволила переехать в Головинский дворец,
что был в Немецкой слободе. Тут однажды, стоя в будке позадь
дворца в поле на часах, ночью, в случившуюся жестокую стужу и
146
метель чуть было не замерз; но пришедшая смена от того избави¬
ла. На Масленице той зимы был тот славный народный маскерад,
в котором на устроенном подвижном театре, ездящем по всем ули¬
цам, представляемы были разные того времени страсти или осме-
хались в стихах и песнях пьяницы, карточные игроки, подьячие и
судьи-взяточники и тому подобные порочные люди — сочинение
знаменитого по уму своему актера Федора Григорьевича Волкова
и прочих забавных стихотворцев, как-то гг. Сумарокова и Майкова.
Стоял он, Державин, тогда также сперва с даточными солдата¬
ми на квартире во флигеле в доме гг. Киселевых, который был, по¬
мнится, на Никитской или Тверской улице. Таковая неприятная
жизнь ему наскучила тем более, что не мог он удовлетворить
склонности своей к наукам; а как слышно было тогда, что Иван
Иванович Шувалов, бывший главный Московского университета
и Казанской гимназии куратор, которому он известен был, то и
решился идти к нему и просить, чтоб он его взял с собою в чужие
края, дабы чему-нибудь там научиться. Вследствие чего, написав к
нему письмо, действительно пошел и подал ему оное лично в при¬
хожей комнате, где многие его бедные люди и челобитчики ожи¬
дали, когда он проходил их, дабы ехать во дворец. Он остановился,
письмо прочел и сказал, чтоб он побывал к нему в другое время.
Но как дошло сие до тетки его по матери двоюродной Феклы
Савишны Блудовой, жившей тогда в Москве, в своем доме, быв¬
шем на Арбатской улице, женщины по природе умной и благочес¬
тивой, но по тогдашнему веку непросвещенной, считающей поя¬
вившихся тогда в Москве масонов отступниками от веры, ерети¬
ками, богохульниками, преданными антихристу, о которых
разглашали невероятные басни, что они заочно за несколько ты¬
сяч верст неприятелей своих умерщвляют и тому подобные бред¬
ни, а Шувалова признавали за их главного начальника, то она ему
как племяннику своему, порученному от матери, и дала страшную
нагонку, запретя накрепко ходить к Шувалову под угрозою напи¬
сать к матери, буде он ее не послушает. А как воспитан он был в
страхе божием и родительском, то и было сие для него жестоким
поражением, и он уже более не являлся к своему покровителю, но
отправлял, как выше явствует, наряду с прочими солдатами все
возложенные низкие должности, а между прочим разносил неред¬
ко по офицерам отданные в полк с вечера приказы. А как они сто¬
яли почти по всей Москве с одного края на другом, то есть на Ни¬
китской, где рота стояла, на Тверской, на Арбате, на Пресне, на
Ордынке за Москвой-рекой, то и должно было идти почти с полу¬
ночи, дабы поспеть раздать приказы каждому по рукам до обедни.
И как в Москве по пустырям зимнею порою, во время больших
вьюг, бывают великие снежные наносы или сугробы, то в одну
147
ночь, проходя на Пресню, потонул было в снегу, где напали собаки
и едва не растерзали, от которых, вынув тесак, насилу оборонился.
В одном из таковых путешествий случился примечательный и в
нынешнем времени довольно смешной анекдот. Князь Козлов¬
ский, живший тогда на Тверской улице, прапорщик третьей роты,
известный того времени приятный стихотворец, у посещавшего
его или нарочно приехавшего славного стихотворца Василья Ива¬
новича Майкова читал сочиненную им какую-то трагедию, и как
приходом вестового Державина чтение перервалось, который, от¬
дав приказ, несколько у дверей остановился, желая послушать, то
Козловский, приметя, что он не идет вон, сказал ему: «Поди, бра¬
тец служивый, с богом! Что тебе попусту зевать? Ведь ты ничего не
смыслишь». И он принужден был выйти.
Наступила весна и лето, и хотя многие, как выше явствует, млад¬
шие произведены были не токмо в капралы, но и в унтер-офицеры
по протекциям, а Державин без протектора всегда оставался рядо¬
вым; но как стало приближаться восшествие императрицы на пре¬
стол, 1763 году июня 28-го дня, а в такие торжественные праздники
обыкновенно производство по полку нижних чинов бывало, то и
решился он прибегнуть под покровительство майора своего графа
Алексея Григорьевича Орлова. Вследствие чего, сочинив к нему
письмо с прописанием наук и службы своей, наименовав притом и
обошедших его сверстников, пошел к нему и подал ему письмо, ко¬
торое прочетши, он сказал: «Хорошо, я рассмотрю». В самом деле и
пожалован он в наступивший праздник в капралы.
Тогда отпросился в годовой отпуск к матери в Казань, дабы по¬
казаться ей в новом чине...
По наступлении срока отправился в Петербург к полку. Таким
же образом вел свою жизнь, как прежде, упражняяся тихонько от
товарищей в чтении книг и кропании стихов, стараясь научиться
стихотворству из книги о поэзии, сочиненной г. Тредиаковским, и
из прочих авторов, как-то: гг. Ломоносова и Сумарокова. Но более
ему других нравился по легкости слога помянутый г. Козловский,
из которого и научился цезуре, или разделению александрийского
ямбического стиха на две половины. В сие время написал стансы,
или песенку похвальную Наташе, одной прекрасной солдатской
дочери, в соседстве в казармах жившей, и отважился показать слу¬
жившему унтер-офицеру Сергею Васильевичу Неклюдову, кото¬
рого чрез то и брата его Петра Васильевича Неклюдова, бывшего
бомбардирским сержантом, приобрел приязнь, а прочих своих со¬
братий похвалу. Тогда же шуточные, непристойные, сочиненные
им стихи насчет одного капрала, которого жену любил полковой
секретарь, бывший тогда в великой силе у подполковника графа
Бутурлина, наделали ему хлопот и были причиною ненависти того
секретаря, хотя он прежде его любил за нарисование весьма искус¬
148
но пером печати с его гербом. Ибо один из офицеров, имея в кар¬
мане те стихи, подал их вместо приказа гранодерскому капитану
поручику Афремову, а тот рассказал другим офицерам, то и вышел
из того по всему полку смех, за что г<осподин> полковой секре¬
тарь молодого стихотворца гнал и вычеркивал всегда из ротного
списка, поданного к производству в чины, а по сей причине и слу¬
жил он в капралах четыре года, ведя вышеописанную скромную
жизнь. Он стоял уже с своими братьями дворянами, упражняющи¬
мися в карточной игре и прочих шалостях, молодым людям свой¬
ственных, то и начал уже помалу в правах своих развращаться.
В сем промежутке времени едва не случилась с ним незапная
страшная смерть. Ходил он обыкновенно в своем звании во все
краулы, то в одном из оных в Зимнем каменном дворце, когда он
еще внутри не весь был выстроен, и в той половине, где после был
придворный театр, а ныне апартаменты вдовствующей императ¬
рицы Марии Федоровны, наверху в одном из самых вышних яру¬
сов были двои двери: одни в покой, в котором был пол, а другие в
другой, в котором был пролом до самых нижних погребов, напол¬
ненных каменными обломками. И как по лености не токмо офи¬
церов, но и унтер-офицеров приказано было ему ночью обойти
все притины дозором, то он пошел, взяв фонарщика, или солдата,
который нес фонарь, казанского дворянина, знакомого себе, по
фамилии Потапова. Бегая по многим лестницам, не дожидаясь
освещения проходов, пришел наконец к вышеописанному месту и
хотел стремление свое продолжать далее, но вдруг услышал голос
Потапова, далеко на низу лестницы от нею отставшего, который
кричал: «Постойте, куда вы так бежите?» Он остановился, и лишь
только осветил фонарь, то и увидел себя на пороге или на краю са¬
мой той пропасти, о которой выше сказано. Один миг — и едва
одни кости его остались бы на сем свете. Он перекрестился, воздал
благодарение Богу за спасение жизни и пошел, куда было должно.
В сих годах, то есть в 1765 и в 1766 году, были два славные в Пе¬
тербурге позорища, учрежденные императрицею сколько для увесе¬
ления, столько и для славы народа. Первое — великолепный кару¬
сель, разделенный на четыре кадрили: на ассирийскую, турецкую,
славянскую и римскую, где дамы на колесницах, а кавалеры на пре¬
красных конях, в блистательных уборах, показывали свое про¬
ворство метанием дротиков и стрельбою в цель из пистолетов. Под-
вигоположником был украшенный сединами фельдмаршал Миних,
возвращенный тогда из ссылки. Другое — преузорочный под Крас¬
ным Селом лагерь, в котором, как сказывали, около 50 тысяч кон¬
ных и пеших было собрано войск для маневров пред государынею.
Тогда в придворный театр впускаемы были без всякой платы одни
классные обоего пола чины и гвардии унтер-офицеры; а низкие
люди имели свой народный театр на Комиссариатской площади, а
149
потом из карусельного здания на месте, где ныне Большой театр, на
котором играли всякие фарсы и переведенные из Мольера комедии.
В один из сих годов, но помнится только, что осенью, случила-
ся поносная смертная казнь на Петербургской стороне известному
Мировичу. Ему отрублена на эшафоте голова. Народ, стоявший на
высотах домов и на мосту, не обыкший видеть смертной казни и
ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову
в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного
движения мост поколебался и перила обвалились.
В то время, не знаю по какой надобности, государыня путешест¬
вовала по Остзейским городам в Лифляндии, как-то: в Ригу, в Ревель
и в прочих. Зимою объявлен поход ее величества в Москву. Держа¬
вин по рекомендации вышепомянутого Петра Васильевича Неклю¬
дова, который пожалован около того времени в полковые секретари,
пожалован в фурьеры и командирован под начальством поручика
Алексея Ивановича Лутовинова на ямскую подставу для надзирания
за исправносггию наряженных с ямов лошадей, изготовленных для
шествия императрицы и всего ее двора. Сей Луговинов и старший
его брат капитан-поручик Петр Иванович хотя были умные и весьма
расторопные в своей должности люди, но старший весьма развра¬
щенных нравов, которому последуя и младший нередко упражнялся
в зазорных поступках и в неблагопристойной жизни, то есть в пьян¬
стве, карточной игре и в обхождении с непотребными ямскими дев¬
ками в известном по распутству селе, что ныне город, Валдаях; ибо
младшего брата станция была в Яжелобицах, а старшего в Зимого-
рье, в соседстве с Валдаями. Там проводили иногда целые ночи на
кабаке, никого, однако, посторонних, кроме девок, не впущая.
При всем том хотя целую зиму с ноября по последние числа мар¬
та в таком распутстве провели, однако Державина со всеми принуж¬
дениями довести до того не могли, чтоб он когда-либо напился пья¬
ным, да и вовсе не токмо вина, но и пива и меду не пил; в карты же,
однако, помалу играть начал, не оставляя упражняться, если только
время дозволяло, и в стихотворстве. Тут первые написал правильные
ямбические экзаметры на проезд государыни чрез реку того селения
Мохосгь, в которой иногда находят прекрасный жемчуг.
По проезде всего двора проехал кабинет-министр Адам Василь¬
евич Олсуфьев и велел, сняв станции, следовать всем гвардейским
командам к их полкам в Москву. Ему были принесены жалобы, а
особливо на старшего Лутовинова в разных бесчинствах, а особли¬
во в неотдаче ямщикам прогонных денег, которые получаемы
были из Кабинета и от проезжающих. Они были промотаны; но у
меньшого Лутовинова, как возложено было получать и платить
ямщикам те прогоны на унтер-офицера Державина, то он их, ни¬
мало не удерживая, всегда отдавал по рукам кому следовало и тем
их сберег от постыдной растраты, а офицера своего от суда, кото¬
150
рому старший брат подвергнут. Разжалован был наипаче за то, что
когда спущены были со станциев команды, то поскакали опроме¬
тью в Москву, а особливо двое Лутовиновых. Приехав в село Под¬
солнечное, где стоял капитан Николай Алексеевич Булгаков, ко¬
торого почитали не за весьма разумного человека, требовали от
него, будучи в шумстве, наскоро лошадей, но как лошади были в
разгоне, то они, ему не веря, приказали их сыскивать по дворам; а
как и там оных не находили, то многие буяны из солдат, желая
угодить командирам, перебили в избах окошки и разломали ворота,
то и вышла от сего озорничества жалоба и шум. Булгаков вступился
за свою команду. Он и Лутовиновы, наговоря друг другу обидных и
бранных слов, называя Булгакова дураком, разгорячились, или,
лучше сказать, вышли хмельные из рассудка, закричали своим
командам: «К ружью!» Булгаков также своей. У каждого было по
25 человек, которые построились во фрунт; им приказано было за¬
ряжать ружья, но Державин, бегая между ими будто для исполне¬
ния офицерских приказаний, запрещал тихонько, чтоб они только
вид показывали, а в самом деле ружей не заряжали; и как было тог¬
да ночное время, то офицеры того и не приметили, а между тем по¬
доспели лошади и наехали другие команды, именно из Крестец ка¬
питан Голохвастов, то и успокоилось сие вздорное междуусобие.
В сие время досталось Державину при производстве в полку
чрез чин подпрапорщика в каптенармусы, а генваря первого числа
1767 года — в сержанты, ибо при покровительстве полкового сек¬
ретаря Неклюдова его уже не обходили... Гвардия возвратилась в
Петербург, а Державин на некоторое время отпросился для свида¬
ния с матерью и меньшим его братом, учившимся в гимназии при
директорстве г. Каница, в Казань, где потом в оренбургской дерев¬
не вставшую часть лета и осень в семействе своем прожил. Возвра¬
щаясь из отпуска, взял с собою и меньшого его брата из гимназии,
которая была тогда под ведомством директора г. Каница.
Но, приехав в Москву и имев от матери поручение купить у
господ Таптыковых на Вятке небольшую деревнишку душ 30,
остановился, и как за чем-то совершение крепости остановилось,
то отправил в Петербург меньшого брата, просил записать его в
службу помянутого благодетеля своего полкового секретаря Не¬
клюдова и себе на два месяца отсрочку, которую и получил, а брат
записан в тот же Преображенский полк, но только, по склонности
его к математике, в бомбардирскую роту...
Наконец, кратко сказать, он, проживая в Москве в знакомстве
с такового разбора людьми, чрезвычайно наскучил, или, лучше
сказать, возгнушавшись сам собою, взял у приятеля матери своей
50 рублей, который прошен был от нее ссудить в крайней его нуж¬
де, бросился опрометью в сани и поскакал без оглядок в Петер¬
бург. Сие было в марте месяце 1770 года, когда уже начало откры¬
151
ваться в Москве моровое поветрие. В Твери удержал было его не¬
кто из прежних его приятелей, человек распутной жизни, но
кое-как от него отделался, издержав все свои деньжонки. На доро¬
ге занял у едущего из Астрахани садового ученика с виноградными
к двору лозами 50 рублей и те в новгородском трактире проиграл.
Остался у него только рубль один, крестовик, полученный им от
матери, который он во все течение своей жизни сберег. Подъезжая
к Петербургу в 1770 году, как уже тогда моровое поветрие распро¬
странялось, нашел на Ижоре или Тосне заставу карантинную, на
которой должно было прожить две недели. Это показалось долго,
да и жить за неимением денег было нечем, то старался упросить
карантинного начальника о скорейшем пропуске, доказывая, что
он человек небогатый, платья у него никакого нет, которое бы
окуривать и проветривать должно было; но как был у него один
сундук с бумагами, то и находили его препятствием. Он, чтобы из¬
бавиться от оного, сжег при краульных со всем тем, что в нем ни
было, и, преобратя бумаги в пепел, принес на жертву Плутону все,
что он во всю молодость свою чрез 20 почти лет намарал, как-то:
переводы с немецкого языка и свои собственные сочинения в про¬
зе и в стихах. Хороши ли они или дурны были, того теперь сказать
не можно; но из близких его приятелей кто читал, а особливо
«Христианина в уединении» Захария, весьма хвалили.
Приехав, как выше сказано, в Петербург с одним рублем, бла¬
гословением матери, занял на прожиток 80 рублей у Григорья Ни¬
кифоровича Киселева, давнишнего своего приятеля, казанского
помещика, с которым учились вместе в гимназии, служили в пол¬
ку и гуляли на подставах. Тут брата своего застал уже бомбардиром
или мушкетерским капралом, но больным в чахотке, что, быв на
ученьи, от усильного поворачивания пушки надорвался, вспотел
и, пошед домой, простудился, отчего пришла сперва лихорадка, от
которой лечился известным славным шарлатаном Ерофеичем, вы¬
лечившим графа Алексея Григорьевича Орлова от весьма опасной
болезни, от которого все лучшие доктора отказались. Выпив не¬
сколько приемов настоянного с какими-то кореньями питья, стал
кашлять кровью и получил выше объявленную неизлечимую бо¬
лезнь. Видя его в весьма короткое время иссохнувшим, отпросил в
отпуск к матери в Казань, где он под ее призором осенью, более
20 лет от рождения своего, кончил жизнь и погребен на Пролом¬
ной улице, у церкви Вознесения Господня.
Оставшись после брата, на занятые у Киселева деньги выиграл
сотни две рублей у помянутого выше господина Протасова, запла¬
тил долг и пробавлялся кое-как, имея наиболее обхождение с ним,
с Петром Васильевичем Неклюдовым и с капитаном Александром
Васильевичем Толстым, у которого тогда и в 10-й роте находился.
Сии трое честные и почтенные люди его крайне полюбили за не¬
152
которые его способности, что он изрядно рисовал или, лучше ска¬
зать, копировал пером с гравированных славнейших мастеров эс¬
тампов так искусно, что с печатными не можно было узнать рисо¬
ванных им картин. Более же всего нравился он им за некоторое
искусство в составлении всякого рода писем. Писанные им к им¬
ператрице для всякого рода людей притесненных, обиженных и
бедных всегда имели желаемый успех и извлекали у нее щедроты.
Случалось, обрабатывал он приказные и полковые дела, и докла¬
ды иногда к престолу, и любовные письма для Неклюдова, когда
он влюблен был в девицу Ивашеву, на которой после и женился,
хотя отец сперва тому и противился.
В 1771 году переведен в 16-ю роту, в которой отправлял фельдфе¬
бельскую должность в самой ее точности и исправности, так что ког¬
да назначен был в том лете лагерь под Красным Кабачком, то капи¬
тан Василий Васильевич Корсаков, никогда не служивший в армии
и нимало не сведущий военных движений, возложил все свое упова¬
ние на фельдфебеля, ибо и офицеры были столько же сведущи в том,
как и он, или по крайней мере люди изнеженные или ленивые, что
не хотели заниматься своею должностию; такова была тогда служба.
Но как и он ничего не знал, и не знали, как в лагерь вступить, то и
принужден был у солдат, недавно написанных в гвардию из армей¬
ских полков, учиться, а чтоб не стыдно было, то, вставая на заре, со¬
бирал роту и, расставя колья, назначал им лагерные улицы и входы и
вводил в них повзводно или пошереножно людей. А как лагерь бла¬
гополучно отстояли и на полковом смотре никакого беспорядку не
случилось, то и более заслужил уважения от всех офицеров и ун¬
тер-офицеров, которые избрали его в хозяина и препоручили сло¬
женную ими компанионскую сумму. По выходе из лагеря в сентяб¬
ре, как надобно было к приближающемуся новому году аттестовать
из унтер-офицеров в офицеры, что тогда происходило чрез собрание
ротных командиров и прочих офицеров, то нельзя было не отдать
справедливости по службе, по поведению и по честности фельдфебе¬
лю. Однако же полковой адъютант Желтухин, имея меньшого брата
сержантом, младшим Державина, за которым ему не могло достаться
в офицеры, и желая как можно натянуть, придирался всячески к
фельдфебелю и в один раз, что минуту после его приезду на полко¬
вой двор пришел за приказом, поставил его под ружье, желая тем
представить его неисправным в должности и обнесть тем у майора
Маслова, которого он был любимец и делал из него, что хотел, кото¬
рый уже был направлен, чтоб Державина за бедностию в гвардии
офицеры не производить, а выпустить в армейские офицеры. Одна¬
ко же как офицеры знали его способности, а особливо помянутые
Неклюдов, Протасов и Толстой, которые были уже капитанами из
лучших и майором уважаемы, наотрез в собрании сказали, что ежели
Державин не аттестуется, то они никого других аттестовать не могут.
Итак, он в начале 1772 года, генваря 1-го дня, произведен гвардии
153
прапорщиком в ту же 16-ю роту, в которой служил фельдфебелем. В
самом деле, бедность его великим была препятствием носить звание
гвардии офицера с пристойносгию; а особливо тогда более даже, не¬
жели ныне, предпочитались блеск, и богатства, и знатность, нежели
скромные достоинства и ревность к службе. Но как бы то ни было,
ссудою из полку сукна, позументу и прочих вещей на счет жалованья
(ибо тогда из полковой экономической суммы всегда комиссаром
запасалось оных довольное количество) обмундировался он; продав
сержантский мундир, купил аглинские сапоги и, небольшую заняв
сумму, ветхую каретишку в долг у господ Окуневых, исправился
всем нужным. Жил он тогда в маленьких деревянных покойчиках на
Литейной в доме господина Удолова хотя бедно, однако же порядоч¬
но, устраняясь от всякого развратного сообщества; ибо имел любов¬
ную связь с одною хороших нравов и благородного поведения да¬
мою, и как был очень к ней привязан, а она не отпускала его от себя
уклоняться в дурное знакомство, то и исправил он помалу свое пове¬
дение, обращаясь между тем, где случай дозволял, с честными людь¬
ми и в игре по необходимости для прожитку, но благопристойно...
В сем году около осени случилось замечательное происшест¬
вие. В один год, помнится, в июле месяце, отдан приказ, чтобы
выводить роты на большое парадное место в три часа поутру. Пра¬
порщик Державин приехал на ротный плац в назначенное время.
К удивлению, не нашел там не токмо капитана, но никого из офи¬
церов, кроме рядовых и унтер-офицеров; фельдфебель отрапорто¬
вал ему, что все больны. Итак, когда пришла пора, он должен был
вести один людей на полковое парадное место. Там нашел майора
Маслова, и прочие роты начали собираться. Когда построились,
сказано было: «К ноге положи», и ученья никакого не было. Та¬
ким образом прождали с трех часов до девятого часа в великом
безмолвии, недоумевая, что бы это значило. Наконец от стороны
слобод, что на Песках, услышали звук цепей. Потом показался
взвод солдат в синих мундирах. Это была сенатская рота. Приказа¬
но было полку сделать каре, в который, к ужасу всех, введен в из¬
нуренном виде и бледный унтер-офицер Оловянишников и с ним
12 человек лучших гранодер. Прочтен указ императрицы и приго¬
вор преступников. Они умышляли на ее жизнь. Им учинена торго¬
вая казнь; одели в рогожное рубище и, тут же посажав в подвезен¬
ные кибитки, отвезли в ссылку в Сибирь... Жалко было и ужасно
видеть терзание их катом, но ужаснее того мысль, как мог благо¬
родный человек навесть на себя такое бедствие...
«...ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ
РОССИЯ СНОВА ТОРЖЕСТВУЕТ...»
Шййщ
*.y$tf*'& * Ыf*** V,ч,.Ч\*$
**&SfS&N**- * Уу*^' «fcySfcv
^4s ’ \
r'wfc^K*' 5»М^Ы *<**, A* ,'
Ч-
М.И. Кутузов — начальник Петербургского ополчения и
командующий корпусом обороны Петербурга (из приказов и
донесений).
Печатается по: Кутузов М.И. Сборник документов. М.: Воениздат, 1954.
№ 1
1812 г. июля 12. - ИЗ ЖУРНАЛА ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ЗАСЕДАНИЯ
КОМИТЕТА МИНИСТРОВ О ПОРУЧЕНИИ М.И. КУТУЗОВУ
КОМАНДОВАНИЯ ВОЙСКАМИ ДЛЯ ОБОРОНЫ ПЕТЕРБУРГА
Секретно
1812 г. июля 12 дня Комитет министров имел чрезвычайное за¬
седание по случаю полученного от генерал-лейтенанта Ессена от
9-го числа сего месяца известия, что неприятель после упорного
сражения при селении Ека с генерал-лейтенантом Девизом, пре¬
восходными силами понудив его отступить к Риге, занял 8-го чис¬
ла Митаву, а 9-го числа при Юнфергофе переправился через Дви¬
ну, почему рижские форштадты зажигаются и частию сожжены,
что коммуникация с Ригою пресекается и он донесения свои по¬
сылать будет уже морем через Пернов, куда все присутственные
места вывезены и где и лифляндский гражданский губернатор бу¬
дет иметь пребывание.
Комитет, не имея сведения, в каком числе неприятель в озна¬
ченном месте перешел, а также приемлются ли какие меры от ар¬
мии нашей к преграждению ему дальнейшего пути, и соображая,
что движения его могут быть прямо на Петербург чрез Псков или
Нарву, возложил именем его императорского величества на гене¬
рала от инфантерии графа Михайла Ларионовича Голенище¬
157
ва-Кутузова, который приглашен был в сие заседание Комитета,
чтобы в случае настояния нужды в защите столицы вне оной при¬
нял он в свое распоряжение войски, какие для того здесь соберут¬
ся1, и вследствие того положено:
1. Отправить немедленно курьеров, сколько для разведания о
движениях неприятеля, столько же и для узнания, приемлются ли
какие от армии нашей против оных меры.
2. Из войск, в Финляндии и здесь находящихся, употребить, по
прилагаемой у сего записке2, в Нарве, или по другому пути, где
нужным окажется.
Комитет рассуждал, что ежели бы войска наши из Гельсингфор¬
са могли быть сюда истребованы, то по настоящему положению
здешней столицы и по совершенному недостатку ее в защите были
бы они весьма полезны, между тем как там без всякого действия
находятся, но, не имея права без особого высочайшего повеления
приступить к тому, ограничился только тем, чтобы о таковом рас¬
суждении своем представить его императорскому величеству...
Граф Я. Салтыков, Сергей Вязмитинов,
к[нязь] Лопухин, м[аркиз] Траверсе, Д. Гурь¬
ев, князь Алексей Горчаков, гр[аф] А. Салты¬
ков, Иван Дмитриев, Осип Козодавлев, князь
Александр Голицын, барон Кампенгаузен,
статс-секретарь Молчанов
Приложение к документу № 1
ЗАПИСКА О ВОЙСКАХ, НАЗНАЧЕННЫХ
ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ КОРПУСА В НАРВЕ
Из Финляндии
Кавалерия. Митавский драгунский полк из Кексгольма
5 эскадронов 750 чел[овек]
Пехота. 31-го егерского полка 1 баталион с гренадер¬
скою ротою из Роченсальма 700 »
47-го егерского полка 1 баталион с гренадерскою ро¬
тою из селения Сало, что близ Ловизы 700 »
Запасный баталион Воронежского пехотного полка с
гренадерскою ротою из Выборга 700 »
1 В июле 1812 г. возникла угроза наступления крупных сил противника на пе¬
тербургском направлении. Русское правительство, придавая обороне Петербурга
первостепенное значение, назначило М.И. Кутузова на пост командующего сухо¬
путными и морскими силами, расположенными возле северной русской столицы.
М.И. Кутузов сыграл выдающуюся роль в организации обороны Петербурга. Осо¬
бенно велика его заслуга в создании Петербургского ополчения, входившего в со¬
став войск, предназначенных для обороны столицы.
2 См. приложение к настоящему документу.
158
Из С.-Петербурга
Воронежского пехотного полка 2 батал[иона] . .
Двух морских полков 4 баталиона
Артиллерия. 1 батарейная и 1 легкая рота ....
В Нарве артиллерийская гарнизонная одна рота.
1400 чел[овек]
2700 »
850 »
200 »
8000 чел[овек]1
№ 2
1812 г. июля 15. - РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I М.И. КУТУЗОВУ
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ КОРПУСА ДЛЯ ОБОРОНЫ ПЕТЕРБУРГА
Москва
Михайла Ларионович! Настоящие обстоятельства делают нуж¬
ным составление корпуса для защиты Петербурга. Я вверяю оной
вам2. Воинские ваши достоинства и долговременная опытность
ваша дают мне полную надежду, что вы совершенно оправдаете
сей новой опыт моей доверенности к вам. В состав сего корпуса
войдут все войска, находящиеся в Петербурге и окрестностях, рав¬
номерно и новое вооружение, которое я ожидаю от дворянства пе¬
тербургского, одушевленного, конечно, тем же усердием, как и
московское3. Предписываю вам сообразить все нужные меры по
1 А.И. Михайловский-Данилевский в своей работе «Описание Отечественной
войны в 1812 году» (Ч. И. СПб., 1839, с. 281) приводит цифру 10 000 человек.
2 Инициатива в назначении М.И. Кутузова на пост командующего корпусом
(впоследствии этот корпус был назван Нарвским) принадлежит председателю Го¬
сударственного совета и Комитета министров фельдмаршалу Н.И. Салтыкову. В
письме от 9 июля 1812 г. из Петербурга он писал Александру I, находившемуся в то
время в Москве: «...Касательно до положения по военным действиям и о соображе¬
ниях в письме вашем, осмеливаюсь на ваше благоусмотрение следующее мерорас-
суждение представить. Сколь ни превосходны хотя неприятельские силы против
наших, нельзя, однако ж, кажется, предполагать, чтобы неприятель решился и зна-
чущим корпусом итти прямо на Петербурх, оставя за собою нашу действующую ар¬
мию, хотя бы и удалось ему одержать и знатную победу, быв должен ожидать, что и
в таком случае, конечно, предпримутся и от нашей армии нужные меры воспрепят¬
ствовать ему таковое предприятие свободно исполнить.
Но, однако же, почитаю нужным здесь тепериче ж собрать корпус войск из
находящихся здесь в Финляндии и других по близости местах, коих по осведомле¬
нию моему с кн[язем] Горчаковым может быть до двадцати тысяч с лишком, под
предлогом, что оные нужны для подкрепления Риги, которая в опасности находит¬
ся. И естли на сие ваше соизволение будет, то и дать о сем ваше повеление князю
Горчакову. А как здесь теперь находится генерал Кутузов, то не угодно ли будет ему
ж тот корпус и поручить в команду к защите здешней столицы и ему предписать на
имя его рескриптом.
Я щитаю, что таковой корпус, естли не в состоянии будет совсем неприятеля
удержать, по крайней мере замедлит ему приход сюда...»
3 В этот день (15 июля) московское дворянство приняло постановление о сборе
ополчения из расчета 10 человек со 100 душ крепостных крестьян.
159
сим предметам с фельдмаршалом графом Салтыковым, генера¬
лом] от инф[антерии] Вязмитиновым и ген[ерал]-лейт[енантом]
кн[язем] Горчаковым.
Пребываю навсегда вам доброжелательным
Александр
№ 3
1812 г. июля 16. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ
МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ ОБ ИЗБРАНИИ М.И. КУТУЗОВА
НАЧАЛЬНИКОМ МОСКОВСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
1812 г. июля 16 дня московское благородное дворянство обще с
губернскими и уездными предводителями, прибыв в дом благо¬
родного собрания, во исполнение высочайшего его император¬
ского величества манифеста, занималось избранием из своего со¬
словия по одобрительным голосам в главнокомандующие Мос¬
ковской военной силы, и старшинство голосов вышло генералу от
инфантерии и кавалеру графу Михаилу Ларионовичу Голенище-
ву-Кутузову1 — 243, генералу от инфантерии и кавалеру графу Фе¬
дору Васильевичу Ростопчину — 225, генерал-фельдмаршалу и ка¬
валеру графу Ивану Васильевичу Гудовичу — 198, с четырьмя им
кандидатами, чем присутствие кончилось. Определили: означив в
списке против каждого имени число одобрительных голосов, пре¬
доставить препроводить губернскому предводителю к его сиятель¬
ству господину московскому военному губернатору графу Федору
Васильевичу Ростопчину при рапорте список Московской губер¬
нии благородного дворянства о избранных в главнокомандующие
Московской военной силы июля 16 дня: генералу от инфантерии
и кавалеру графу Михаилу Ларионовичу Голенищеву-Кутузову —
243, генералу от инфантерии и кавалеру графу Федору Васильеви¬
чу Ростопчину — 225, генерал-фельдмаршалу и кавалеру графу
Ивану Васильевичу Гудовичу — 198, графу Ираклию Ивановичу
Маркову — 58, графу Николаю Алексеевичу Татищеву — 37, гене-
1 Несмотря на то, что М.И. Кутузов получил большинство голосов, он не был
утвержден командующим Московским ополчением, так как на другой день его из¬
брали командующим ополчением Петербургской губернии. Не мог принять избра¬
ние московский военный губернатор и главнокомандующий в Москве Ф.В. Рос¬
топчин, так как он уже был назначен командующим всего 1-го округа ополчения (в
состав 1-го округа входили: Московское, Тверское, Ярославское, Владимирское,
Рязанское, Тульское, Калужское, Смоленское ополчения). И следующий кандидат
И.В. Гудович также не мог принять командование Московским ополчением — ему
шел 72-й год. 17 июля командующим был утвержден генерал-лейтенант И.И. Мар¬
ков.
160
«ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ
РОССИЯ СНОВА ТОРЖЕСТВУЕТ...»
М.И. Кутузов — начальник Санкт-Петербургского ополчения.
Художник С. Герасимов
Кутузов командовал тогда Петербургским ополчением, занимался им от всей души...
Глядя на него, когда он с важностью заседал в комитетах ополчения и входил во все
подробности формирования бородатых воинов, можно было подумать, что он никогда
не стоял на высоких ступенях почести и славы... не предводительствовал армиями.
А .И. Михайловский-Данилевский
Проводы ополченца. Гравюра
А. Ухтомского по оригиналу
И. Лучанинова. 1812 г.
Наградная медаль за участие
в Отечественной войне 1812 г.
Воины пеших дружин
Санкт-Петербургского ополчения.
1812—1813 гг.
Памятная медаль «Народное
ополчение 1812 г.»
Торжественное возвращение Санкт-Петербургского ополчения на Исаакиевскую
площадь. Гравюра И. Иванова. 1815 г.
Торжественное шествие гвардии 31 июля 1814 г. через Триумфальную арку,
воздвигнутую в Петербурге в честь окончания Отечественной войны 1812 г. и
заграничных походов. Гравюра И. Иванова. 1814 г.
Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства. Литография Жакотте. 1830—40 гг.
Адъютант и знаменные рады
лейб-гвардии Измайловского
полка. 1830-е гг.
Художник Л. Белоусов
Павловцы. 1830-е гг. Преображенцы. 1830-е гг.
Художник Л. Белоусов Художник J1. Белоусов
Вид Дворцовой площади с торжественной процессией.
Художник В. Садовников. 1840-е гг.
Смотр Кавалергардского полка высочайшими особами в царствование Николая I
Парад лейб-гвардии Конного полка .Художник В. Садовников. 1840-е гг.
Бал у княгини М.Ф. Барятинской. Г. Гагарин. 1830-е гг.
Арка Главного штаба. Художник В. Садовников. 1840-е гг.
Гербовый зал Зимнего дворца. На первом
плане — князь П.М. Волконский с тремя
офицерами «золотой роты». 1834 г.
Рота дворцовых гренадер была
сформирована в октябре 1827 г. из солдат
гвардейских полков, имевших награды за
проявленную в период Наполеоновских
войн храбрость
Часовые лейб-гвардии Павловского полка в Зимнем дворце.
Художник Э. Гау. 1830-е гг.
Невский проспект у Садовой улицы. Художник В. Садовников. 1840-е гг.
Нагрудные знаки полков
русской гвардии,
расквартированных в
Петербурге:
1 — лейб-гвардии
Гренадерский полк;
2 — лейб-гвардии
Измайловский полк;
3 — знак столетнего
юбилея штаба войск
гвардии и Санкт-
Петербургского военного
округа; 4 — знак
«Морская охрана»;
5 — знак столетнего
юбилея лейб-гвардии
Уланского Его Величества
полка; 6 — лейб-гвардии
Кирасирский Его
Величества полк;
7 — лейб-гвардии
Егерский полк;
8 — лейб-гвардии
Семеновский полк
Парусно-винтовой фрегат «Светлана». Спущен на воду 3 мая 1858 г. Помимо парусного
вооружения имел паровую машину мощностью 450 л.с., опреснительную установку,
другие технические новинки. За 34 года совершил три кругосветных плаванья и около
20 дальних походов
Штаб-офицер, рядовой и обер-
офицер Гвардейского экипажа.
1850-е гг.
*)(IтиЫ- ОфнцепЪ, м ( thu -
tUjtX- z/jfM tea <•/.'<** С - /S‘f tf г.
(Hu9,'h тцтпии fhihtcCot) rpc^urt, iutrt-.ayifaipn)
Двухсотлетний юбилей Петра Великого на Неве. Художник А. Боголюбов. 1872 г.
Кадеты Морского кадетского корпуса. Начало XX в.
ралу от кавалерии и кавалеру Степану Степановичу Апраксину —
17, графу Петру Александровичу Толстову — 19.
Подписали: губернский предводитель
генерал-майор и кавалер Арсеньев,
предводитель граф Толстой,
предводитель Васильчиков,
предводитель Остафьев.
№ 4
1812 г. июля 17. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ
ПЕТЕРБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ О СБОРЕ ОПОЛЧЕНИЯ И ОБ ИЗБРАНИИ
НАЧАЛЬНИКОМ ЕГО М.И. КУТУЗОВА
1812 года июля в 17-й день по указу его императорского величе¬
ства самодержца всероссийского с.-петербургское благородное
дворянство и других губерний, в сей столице пребывающее, в об¬
щем собрании выслушав высочайший его императорского величе¬
ства манифест, состоявшийся в 6-й день сего июля, коим его им¬
ператорское величество взывает ко всем верноподданным, при¬
глашая единодушным и общим восстанием содействовать противу
всех вражеских замыслов и покушений, представя для первонача¬
льного составления предназначенных сил во всех губерниях дво¬
рянству сводить поставляемых для защиты отечества людей, изби¬
рая из среды самих себя начальника над оными и давая о числе их
знать в Москву, где избран будет главный над всеми предводитель,
и по сему всевысочайшему всеавгустейшего монарха воззванию,
быв движимы духом патриотической ревности, все единодушно
изъявили готовность свою за спасение всеавгустейшего импера¬
торского дома и отечества жертвовать своим достоянием по верно¬
подданнической присяге, не щадя живота своего до последней
капли крови, постановя для ополчения и составления внутри госу¬
дарства новых сил приступить немедленно к исполнению по ни¬
жеследующему:
1. Все единодушно с общего согласия избрали начальником1
сего ополчения г. генерала от инфантерии и кавалера графа Миха¬
ила Ларионовича Голенищева-Кутузова, который по предложе¬
нию от лица благородного дворянства г.г. губернским и уездными
дворянства предводителями, явясь в собрание, сию обязанность
на себя с таковым же патриотическим рвением принял, а потому
все собрание благородного дворянства предоставляет сие ополче¬
ние благоразумному и опытному его сиятельства устройству, при¬
нимая на себя готовность действовать по распоряжениям и прави¬
1 У Апухтина — «чиновником».
161
лам, какие к лучшему устройству сего ополчения его сиятельством
в дополнение следующего будут начертаны.
2. На составление сего временного ополчения назначает благо¬
родное дворянство С.-Петербургской губернии поставить с числа
ревизских душ от 25 одного человека, предоставляя всякому на
волю усугубить число поставляемых людей и не отрицая ничьего в
сем ополчении участия, так и по разным с другими условиям.
Люди, представляемые на ополчение, должны быть в той самой
одежде, какая во всегдашнем употреблении, но чтобы имела над¬
лежащую прочность и способность к служению, применяясь в том
к бывшему в 1807 г. земскому войску. На первоначальное их со¬
держание снабдить каждого трехмесячным провиантом и на жало¬
ванье деньгами по два рубли на месяц, а на три месяца по шести
рублей, кроме особых добровольных награждений, приемля на
себя назначенных каждым на ополчение своих людей обеспечить,
что во все время их служения поля их будут обработаны и во всех
хозяйственных частях помещики приемлют на себя не токмо ни¬
чего не упустить, но и вяще их поддержать и платить все следую¬
щие с них в казну обязанности, отнюдь не отягощая ничем их се¬
мейств. Места, где людей сих свести, и время, в которое они дол¬
жны быть в готовности к сдаче, предоставляется назначить его
сиятельству, избранному начальнику, как равно и о приеме их
сделать распоряжение.
3. На устройство и содержание сего ополчения открыть добро¬
вольную под надзором уездных дворянства предводителей и депу¬
татов подписку пожертвованиям. А сверх того всякой, имеющий
дом в С.-Петербурге (исключая купечества и мещанства, сделав¬
ших о пожертвовании свое распоряжение), должен единовремен¬
но внести по 2 процента с оценки, Городскою думою сделанной.
Дома, оцененные менее пяти тысяч рублей, от взноса сего осво¬
бождаются с тем, однако же, ежели кто имеет два или более домов,
таковой из того освобождения изъемлется и платит наравне с про¬
чими, предоставляя, впрочем, усердию каждого, имеющего доста¬
точное состояние, усугубить сие отечеству приношение, причем
на господина губернского дворянства предводителя возложить,
чтобы он сделал особенные вызовы на таковые пожертвования к
имеющим из благородного сословия знатные капиталы, дабы и
они в сем общем патриотическом усердии и рвении приняли жи¬
вейшее участие; сбор, хранение и употребление сих сумм предо¬
ставить распоряжению господина избранного начальника, о чем,
ежели нужно будет, войти в особенное соображение.
Сие первоначальное общего собрания положение, утвердив об¬
щим подписанием, предоставить господину губернскому дворян¬
ства предводителю довести о том до сведения правительства по¬
становленным порядком, для дальнейших же соображений и по¬
становлений назначается собранию завтрашний день, т. е. 18-е
число сего месяца.
162
А как в сие собрание собственным присутствием г.г. оберка-
мергер и кавалер Александр Львович и обер-егермейстер и кавалер
Дмитрий Львович Нарышкины вызвались сверх полагаемых об¬
щим собранием взносов жертвовать в приношение по двадцати
тысяч рублей от каждого всякий год во время продолжения вой¬
ны, то таковое их примерное усердие вносится в протокол сего
первого собрания в ознаменование истинной им признательности
от лица благородного общества.
Подлинный за подписанием г.г. губернского, уездных предво¬
дителей и сословия благородного дворянства.
Губернский предводитель Жеребцов
№ 5
1812 г. июля 18. - ДОНЕСЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА АЛЕКСАНДРУ I
ОБ ИЗБРАНИИ ЕГО НАЧАЛЬНИКОМ ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
С.-Петербург
17-го числа сего месяца Санкт-Петербургское дворянское об¬
щество призвало меня в свое собрание, где объявило всеобщее же¬
лание, дабы я принял начальство всеобщего ополчения Санкт-Пе-
тербургской губернии, от дворянства составляемого. Дабы отка¬
зом не замедлить ревностных действий дворянства, принял я сие
предложение и вступил в действие по сей части, но с таким усло¬
вием, что, будучи в действительной вашего императорского вели¬
чества военной службе, ежели я вызван буду к другой комиссии
или каким-либо образом сие мое упражнение вашему император¬
скому величеству будет неугодно, тогда я должность сию оставить
должен буду другому по избранию дворянства.
Всемилостивейший государь, вашего императорского величе¬
ства всеподданнейший
граф Михаила Г[оленищев]-Кутузов
№ 6
1812 г. июля 18. - ПИСЬМО ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО
СОВЕТА И КОМИТЕТА МИНИСТРОВ ФЕЛЬДМАРШАЛА Н.И. САЛТЫКОВА
М.И. КУТУЗОВУ О НАБОРЕ И ВООРУЖЕНИИ ОПОЛЧЕНЦЕВ
ИЗ МЕЩАН И РЕМЕСЛЕННИКОВ ПЕТЕРБУРГА
Милостивый государь мой Михайла Ларионович!
После того, как Комитет министров высочайшим его импера¬
торского величества именем возложил на ваше сиятельство в при¬
сутствии вашем 12-го числа сего месяца принять в ваше распоря¬
163
жение войско, назначаемое для зашиты здешней столицы, где то
вне оной нужно будет, Комитет имел 13-го числа по сему предмету
заседание и положил:
1) Чтобы главнокомандующий в С.-Петербурге предложил
думе о избрании мещанами и цеховыми из среды себя на основа¬
нии манифеста 6-го сего месяца людей на ополчение против врага
России с тем, чтобы они бород, кто не пожелает, не брили, имели
бы обыкновенное свое платье, только недолгополое, и оставались
бы в домах при своих упражнениях впредь до востребования и
чтобы определен был образ продовольствия их с того времени, как
они к употреблению на службу поступят.
2) Чтобы предложил он также думе о приобретении оружия у
1супцов, торгующих оным, покупкою ли или образом пожертвова¬
ния с их стороны.
3) Чтобы штатским чиновникам, при должностях находящим¬
ся, дозволено было вступать в ополчение, в котором должны они
употреблены быть соответственно чинам их.
4) Как о мещанах и цеховых, которые на службу изберутся, так
и о желающих вступить в ополчение штатских чиновниках предо¬
ставить вам сделать дальнейшее распределение при войске, вам
поручаемом.
Я имею честь сообщить вашему сиятельству о сем положении
Комитета с тем, что как вы и от здешнего дворянского сословия
избраны между тем начальником ополчения оного, то не угодно
ли вам, милостивый государь мой, с божиею помощию присту¬
пить к нужным распоряжениям по сему предмету, возлагаемому
на вас доверенностию правительства и дворянства, и войти в сно¬
шение как с главнокомандующим в С.-Петербурге, так и с управ¬
ляющим Военным министерством о удовлетворении требований
ваших по части каждого из них. Общая надежда на вас, милости¬
вый государь мой, низзовет, конечно, благословение всевышнего
на подвиг, вам предлежащий.
Имею честь быть с совершенным почтением, милостивый госу¬
дарь мой, вашего сиятельства покорнейший слуга
гр[аф] Н. Салтыков
№ 7
1812 г. июля 18. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ
В ПЕТЕРБУРГЕ ГЕНЕРАЛУ ОТ ИНФАНТЕРИИ С.К. ВЯЗМИТИНОВУ
С ПРОСЬБОЙ СООБЩИТЬ О ХОДЕ СБОРА И ВООРУЖЕНИЯ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Генерал-фельдмаршал граф Салтыков сообщил мне положение
Комитета г.г. министров, коим представлено мне войти в сноше¬
ние с кем нужно будет об удовлетворении требований моих по
164
случаю избрания меня здешним дворянством в начальники опол¬
чения, для защиты столицы собираемого.
По сему поводу я долг имею просить покорнейше ваше высо¬
копревосходительство известить меня: 1-е, какое сделано поста¬
новление С.-Петербургскою градскою думою об избрании меща¬
нами и цеховыми из среды себя в ополчение людей, именно о ко¬
личестве, какое предполагается собрать оных; 2-е, о приобретении
оружия у купцов, торгующих оным, покупкою или образом по¬
жертвования, и 3-е, о обвещении состоящих в штатской службе
чиновников о дозволении им вступать в ополчение с употреблени¬
ем их соответственно чинам их.
Прося ваше высокопревосходительство оказать мне в сем нуж¬
ном для общей пользы деле ваше вспомоществование, честь имею
быть и пр.
Подлинное подписал
граф Михайла Г[оленищев\-Кутузов
№ 8
1812 г. июля 18. - ЖУРНАЛ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ ПЕТЕРБУРГСКОЙ
ГУБЕРНИИ О НАБОРЕ ОПОЛЧЕНЦЕВ ИЗ КРЕПОСТНЫХ КРЕСТЬЯН
И ОБ ОБРАЗОВАНИИ КОМИТЕТОВ ОПОЛЧЕНИЯ
1812 г. июля в 18-й день по указу его императорского величест¬
ва, самодержца всероссийского, санкт-петербургское благородное
дворянство по назначению собрания в сей день, записанному в
протоколе 17-го числа сего июля, при подписании оного изъявило
совершенную свою признательность его сиятельству господину
обер-гофмейстеру и кавалеру графу Юрию Помпеевичу Делатта,
изъявившему желание, что он каждогодно в продолжение настоя¬
щей войны будет взносить на сие ополчение по пятидесяти тысяч
рублей, и с таковою же признательностью принято назначение
единовременно взнести господином сенатором и санкт-петербург¬
ским гражданским губернатором и кавалером Михаилом Михай¬
ловичем Бакуниным пять тысяч рублей, что и взносится с общего
согласия в сей протокол, о прочих же, назначивших сего числа по¬
жертвовании, приобщается у сего для общего сведения список с
таковою же признательностию.
При начале рассуждения о предметах, входящих в состав сего
ополчения, избранный оному начальник господин генерал от ин¬
фантерии и кавалер граф Михайло Ларионович Голенищев-Куту-
зов общему собранию предложил:
1-е. Людей, на ополчение поставляемых г.г. помещиками, дол¬
жны представлять собственным своим попечением в С.-Петер-
165
бург, где от его сиятельства учредится им прием таким образом,
что ежели бы определенные приемщики кого из представляемых
на ополчение людей нашли по каким ни есть причинам неспособ¬
ными, то таковых бракуемых представлять лично его сиятельству,
которых по собственном осмотре он будет удостаивать [принять]
или по совершенной неспособности отсылать для обмена други¬
ми. Для представления сего его сиятельство назначил каждый
день утра в 8 часов.
2-е. Лета поставляемых на ополчение людей полагаются не
моложе семнадцати и не старее сорока пяти лет; рост не опреде¬
ляется, только должны быть люди здоровые и способные дейст¬
вовать оружием против неприятеля. Поставкою их всемерно по¬
спешить, отнюдь не умедливая. Крайним сроком сей поставки
назначается по окончании дворянских собраний две недели для
дальных уездов.
3-е. Для образования сего ополчения во всех частях его сияте¬
льство находит нужным учредить два комитета для действия под
надзором его сиятельства, из коих первый будет иметь соображе¬
ние о всякой надобности для сего ополчения, делать распоряже¬
ние о принятии представляемых людей, о распорядке их по нача-
льствам, о приучении к воинскому искусству и вооружении — од¬
ним словом, обо всем том, что к лучшему устройству и на случай
движения сего ополчения будет нужно; второй займется исчисле¬
нием потребного для сего ополчения провианта и денежных сумм
на время, сколько ополчение сие будет существовать, и вести вер¬
нейший счет всем расходам; оба сии комитета распоряжении свои
будут приводить в исполнение по утверждении его сиятельством.
4-е. Его сиятельство считает нужным, чтоб всем тем из благо¬
родного дворянства здешней губернии, которые пожелают всту¬
пить в сие ополчение, составлены были списки, что и возложить
на г.г. уездных дворянских предводителей, а также сделать по уез¬
дам расчисление, сколько с которого по числу владельческих душ
следует к поставке людей в сие ополчение, и от каждого уезда
представить о том списки.
Его сиятельство присовокупил, что хотя он и изъявил всю го¬
товность принять на себя образование и устройство сего ополче¬
ния, в чем и теперь с признательностию за доверие благородного
дворянства не отрицается, но в первое присутствие общего собра¬
ния имел честь изъяснить, что он состоит в службе его император¬
ского величества и в случае воспоследовать могущего высочайше¬
го соизволения он должен будет приступить к исполнению тех
обязанностей, которые высочайшею властию на него будут возло¬
жены, и чтоб о сем занесено было в протокол.
Все сии предложения его сиятельства общим собранием при¬
няты и в то же время назначены для комитетов г.г. уездными дво¬
166
рянства предводителями кандидаты, явствующие в приобщаемом
у сего списке, из коих по представлении господином губернским
дворянства предводителем означенного списка его сиятельством к
присутствованию в комитетах назначены, в 1-м для образования:
господа генерал-лейтенанты князь Салагов, Буткевич, Сукин, Ге¬
рард, генерал-майор Бегичев, во 2-м Экономическом: действите¬
льный тайный советник Голубцов, егермейстер Пашков,
обер-прокурор Хитрово и действительные статские советники:
Пасевьев и Игнатьев; в совещательный же комитет приглашаются
г.г. гражданский губернатор и губернский предводитель.
Все сие общим собранием рассуждено записать в протокол,
присовокупя к назначению денежных взносов на содержание сего
ополчения таковые же с дач, в окрестностях сей столицы лежа¬
щих, предоставя каждому владельцу назначить по совести цену
своей дачи и с той цены взнести два процента, соответственно
тому, как взнос сей назначен с домов, без всякого исключения. К
подписанию сего протокола назначено 19-е число сего июля, о ис¬
полнении же по оному представлено распоряжению господина гу¬
бернского дворянства предводителя.
Подлинной подписали: господа губернский, уездные предводи¬
тели и сословие с.-петербургского дворянства.
Алексей Жеребцов
№ 9
1812 г. июля 18. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА Н.И. САЛТЫКОВУ
О НАЗНАЧЕНИИ СТАРОСЛУЖАЩИХ СОЛДАТ
ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ОПОЛЧЕНИЯ
М[илостивый] г[осударь] граф Николай Иванович!
При первом приступлении к образованию предполагаемого
ополчения для защиты столицы первым предметом к основанию
оного представляется надобность в образованных уже воинах. На¬
стоящее положение дел, призывая на сражение неотдаленно регу¬
лярные наши войски, невозможно и требовать того, чтобы значи¬
тельная часть оных оставлена была на составление нынешнего
ополчения; но нельзя притом и отвергнуть того, что без сего твер¬
дого основания надежно приступить к действию очень не удобно.
Итак, обращаясь ко всем состояниям, находящимся в здешней
столице, представляются и такие местные начальства, от которых
желательно было бы отделить на сие настоятельное время некото¬
рое число нижних чинов, прежде находившихся в войсках, таким
образом, чтобы оные чувствительно ослабленными не остались, а
именно:
167
1) от будочников, коих число найдет полиция средство заме¬
нить на сие время, отрядя обывателей;
2) от почтамта с.-петербургского, в коем известно, что число
почталионов весьма значительно;
3) взять от госпиталей тех надзирателей, которые в состоянии
нести оружие, заменив их вольнонаемными женщинами на счет
суммы, собираемой на ополчение;
4) отделить от здешней полиции нее пешие и конные команды
(сих последних с лошадьми и сбруею) такое число, без которого
полиция крайне обойтиться может, и, наконец,
5) от войск, составляющих здешний гарнизон и в Финляндии
находящихся, непременно отделить 80 человек унтер-офицеров,
кои послужат первоначальным основанием вооружаемого ополче¬
ния, полагая на каждые 100 человек одного.
Сию необходимую надобность и мнение мое предаю на усмот¬
рение в[ашего] с[иятельства].
Имею честь быть.
[P. S.] Сверх того смею представить мнение мое и о том, чтобы
весь здешний баталион внутренней стражи придать к составу сего
нового ополчения, оставив из него то число людей, которые по¬
стоянно уже при иных местах находятся, с тем, что когда все сие
смешанное число составлено уже будет, тогда они вместе с сим
ополчением займут все нужное охранение избыточно.
№ 10
1812 г. июля 18. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА УПРАВЛЯЮЩЕМУ
ВОЕННЫМ МИНИСТЕРСТВОМ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ А.И. ГОРЧАКОВУ
С ПРОСЬБОЙ О ВЫДАЧЕ ОРУДИЙ ИЗ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО АРСЕНАЛА
ДНЯ СФОРМИРОВАНИЯ ДВУХ КОННО-АРТИЛЛЕРИЙСКИХ
ОПОЛЧЕНСКИХ РОТ
С.-Петербург
Милостивый государь князь Алексей Иванович!
Капитан барон Боде, вручитель сего, усердствуя содействовать
ополчению С.-Петербургской губернии, вызвался в самое скорое
время сформировать две конные артиллерийские роты. Одобряя с
моей стороны таковое его предложение и желая ему содейство¬
вать, из объяснения с г. инспектором всей артиллерии известно
мне, что при здешнем арсенале можно набрать 24 трехфунтовых
орудия, я прошу согласия вашего сиятельства приказать отпустить
оных в мое ведомство на означенное уже требование и с упряжью,
а лошадей под оные изыщет ополчение средство доставить собст¬
венным иждивением.
168
Ожидая благосклонного отзыва вашего сиятельства, имею
честь быть с истинным почтением и преданностию вашего сияте¬
льства всепокорнейший слуга
граф Михаил Г[оленищев\-Кутузов
№ 11
1812 г. июля 19. - РАПОРТ М.И. КУТУЗОВА АЛЕКСАНДРУ I
О РАЗДАЧЕ ЗНАМЕН ЧАСТЯМ ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
С.-Петербург
При устроении вооружаемого в Санкт-Петербургской губернии
ополчения предположено в каждой баталион или дружину дать по
два знамя, под коими бы новопоступающие воины приводились к
присяге. Знамя, как сим положено быть, белого цвета с красным
крестом и с надписью: Сим знамением победиши.
По той поспешности, с каковою ополчение сие формируется,
оные знамена уже делаются, и дворянское сословие будет только
иметь щастие ожидать высочайшего соизволения вашего импера¬
торского величества на освящение и раздачу оных в ополчение.
Генерал от инфантерии граф Г[оленищев\-Кутузов
№ 12
1812 г. июля 19. - ПИСЬМО М.И КУТУЗОВА С.К ВЯЗМИТИНОВУ
ОБ ОТВОДЕ КАЗАРМ ДЛЯ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Милостивый государь мой Сергей Козмич!
8000 воинов, собираемых ныне в ополчение с уездов С.-Петер¬
бургской губернии, предположено сводить сюда в столицу.
Раскладка дворянством уже сделана, и оно не замедлит к сему
приступить. Вследствие чего покорнейше ваше высокопревос¬
ходительство прошу кому следует приказать, чтобы для сих ново-
поставляемых воинов были отведены казармы для помещения с
доставлением мне сведения, которые из них для сего назначены
будут1.
С совершенным почтением и преданностию честь имею быть
вашего высокопревосходительства, милостивого государя моего,
всепокорнейший слуга.
Подписал: граф Михаила Г\оленищев\-Кутузов
1 См. документ № 34.
169
№ 13
1812 г. июля 19. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ О ЧИСЛЕННОСТИ ОПОЛЧЕНИЯ
Образовательный военный комитет1 народного ополчения по
предмету оному имел рассуждение: из каких чинов и из какого
числа оных должна состоять сила, в Санкт-Петербургской губер¬
нии в ополчение входящая. Вследствие чего с согласия господина
главного начальника его сиятельства графа Михайлы Ларионови-
ча Голенищева-Кутузова и положили в Санкт-Петербургской гу¬
бернии составить восемь дружин; каждая из них должна состоять:
из одного полковника, трех штаб-офицеров, двух адъютантов,
двух им помощников, одного квартермейстера, двух ему помощ¬
ников, четырех капитанов, восьми порутчиков, шестнадцати под-
порутчиков, четырех прапорщиков и шестидесяти урядников. Все
сии чины разделяются на четыре роты. Приказали дать о сем знать
господину губернскому дворянскому предводителю.
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-лейтенант Сукин
Генерал-майор Бегичев
№ 14
1812 г. июля 19. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ ОБ ОБМУНДИРОВАНИИ,
СНАРЯЖЕНИИ И ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ СНАБЖЕНИИ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Образовательный военный комитет народного ополчения по
предмету оному имел рассуждение: что при отдаче каждого воина
обязанность велит дать оному? И с согласия господина главного
начальника его сиятельства графа Михайла Ларионовича Голени¬
щева-Кутузова положили, а именно: провианта — муки на три ме¬
сяца, круп шесть гарнцов, соли один фунт и деньгами по два рубли
в месяц, итого шесть рублей. Платья: кафтан должен быть серой
или какого бы цвету ни был, хотя не новой, только и не старой и не
длиннее вершка за колено, не узок и не широк; воротник пришить
в палец красной; кушак какой бы ни был только крепкой; портков
двое, одне на нем, другие в ранце; две рубашки неразорванные, а
крепкие, одна на нем, другая в ранце; сапогов двое крепких и под¬
битых железными гвоздями; чулок двое; рукавицы небольшие ко¬
жаные черные, мягкие и крепкие маленькие варежки; шуба должна
1 Позднее за этим комитетом закрепилось название — Устроительный комитет.
170
быть крепкая, короче кафтана, но не узкая; шляпа должна быть
хотя не новая, но крепкая; ранец непременно должен быть для по¬
клажи белья и прочего; к кушаку привязываться должна сумочка из
кожи, где он сохраняет свои 80 патронов, к тому должно иметь то¬
пор. Приказали для надлежащего действия дать о сем подробно
знать господину губернскому дворянскому предводителю.
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-лейтенант Сукин
Генерал-майор Бегичев
№ 15
1812 г. июЛя 20. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА КОМИТЕТАМ
ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ О ИХ ФУНКЦИЯХ И ЗАДАЧАХ1
МНЕНИЕ В РУКОВОДСТВО КОМИТЕТОВ, ОТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО
ДВОРЯНСТВА ДЛЯ УСТРОЕНИЯ ОПОЛЧЕНИЯ ИЗБРАННЫХ.
УСТРОИТЕЛЬНОМУ КОМИТЕТУ2
Устроительной комитет заниматься будет всем тем, что для со¬
ставления ополчения нужно будет. Он принимает чиновников, из¬
бранных дворянством или добровольно записывающихся, состав¬
ляет им списки и представляет оные ко мне для утверждения чи¬
новников, распределенных мною в состав разных частей войска.
Он занимается приемом, формированием, вооружением и распре¬
делением воинов. Во всех тех случаях, в которых требоваться будут
расходы на вооружение и продовольствие войск, сноситься с Эко¬
номическим комитетом. К его должности наипаче предлежит при¬
ем в офицерские должности и распределение оных.
Экономической комитет избирает двух казначеев, из коих один
будет находиться при комитете, а другой при войсках; в ведение
первого поступают все первоначальные суммы и вещи, от коего
уже отпускаются требуемые комитетом в ведение последнего
деньги на разные расходы по ополчению.
На комитете Экономическом лежит обязанность снабжения
войск провиантом и всем тем, что нужно будет для удовлетворе¬
ния требования Устроительного комитета в рассуждении форми¬
рования, вооружения и движения войск.
Гр[аф] Михайла Г[оленищев]-Кутузов
1 Публикуемый экземпляр предписания был направлен Устроительному коми-
тету ополчения. Одновременно аналогичное предписание № 11 М.И. Кутузов по¬
слал Экономическому комитету ополчения.
2 Заголовок подлинника.
171
№ 16
1812 г. июля 20. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ВСТУПЛЕНИИ В КОМАНДОВАНИЕ
ВОЙСКАМИ, НАХОДЯЩИМИСЯ В ПЕТЕРБУРГЕ И ОКРЕСТНОСТЯХ
По высочайшему его императорского величества повелению
войска, здесь и в окрестности находящиеся, поступили в мое на¬
чальство. Предписав с.-петербургской внутренней стражи батали-
онному командиру полковнику Мейбауму все требования сего ко¬
митета до батальона, ему вверенного, и его касающиеся, испол¬
нять немедленно, о сем во известие предлагаю1.
Гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
№ 17
1812 г. июля 20. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
О НЕОБХОДИМОСТИ ДОСТАВИТЬ ДЛЯ ОПОЛЧЕНИЯ БАРАБАНЫ
И БАРАБАНЩИКОВ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Приступая к образованию ополчения, представляется между
прочим надобность в барабанах и барабанщиках. Я обращаюсь по¬
сему с покорною моею просьбою к вашему сиятельству приказать
осведомиться в здешнем Комиссариате, не отыщется ли в его
сохранении 64-х из старых барабанов, которые ополчение своим
иждивением исправит, да к тому и такое число в барабанщики
из воспитанников военно-сиротского отделения2, какое уделить
только можно.
С истинным почтением и преданностию имею честь быть ва¬
шего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михаиле Г[оленищев]-Кутузов
1 С.-Петербургский батальон внутренней стражи был предназначен М.И. Куту¬
зовым в качестве кадра для сколачивания ополчения. Батальоны внутренней стра¬
жи были сформированы в начале 1811 г. за счет части гарнизонных батальонов и
рот. Их назначением была охрана «внутреннего порядка» и вообще преимущест¬
венно полицейская служба. В 1812 г. они были привлечены к формированию ре¬
зервных войск.
2 Отделение Военно-сиротского дома для солдатских детей, организованного
в 1798 г.
172
№ 18
1812 г. июля 20. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
С ПРОСЬБОЙ СООБЩИТЬ О КОЛИЧЕСТВЕ РУЖЕЙ, ОТПУСКАЕМЫХ
ДЛЯ ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ1
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
По случаю настоящего ополчения покорнейше прошу ваше си¬
ятельство уведомить меня, какое бы число ружей военное ведом¬
ство снабдить могло в помощь сего вооружаемого ополчения2.
С истинным почтением и преданностию имею честь быть ва¬
шего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
1 По этому вопросу см. также документ № 43.
2 В связи с запросом М.И. Кутузова Военное министерство навело справки о
количестве ружей, находящихся в С.-Петербургском и других арсеналах и на ору¬
жейных заводах. Была составлена ведомость со сведениями о количестве ружей на
заводах и в арсеналах страны к 1 января 1811 г., о количестве ружей, вновь посту¬
пивших в 1811 и 1812 гг., а также отпущенных в этот же период в полки и резерв¬
ные рекрутские депо. Ниже приводится конец ведомости с итоговыми данными:
Состояло
в 1811 и
1812 гг.
Из оного
отпущено
Затем
осталось
к 10 июля
Всего ружей всех сортов
В Московском арсенале . .
92 273
89 274
2 999
Тульском заводе
128 605
128 481
124
Петербургском арсенале . .
52 154
39 294
12 860
Смоленском
22 896
22 896
—
Сестрорецком заводе ....
27 077
27 077
Киевском арсенале
48 460
40 228
8 232*
Итого
371 465
347 250
24 215
В Ижевском заводе:
С 1810 года сделано ружей новых . 4098
Из оных отправлено в С.-Петербург
(кои уже прибыли) 3326
Затем осталось 772
Да без штыков 265
Барон Меллер-Закомельский
* Из числа остающихся в Киевском арсенале австрийских ружей по освидетель¬
ствовании генерал-майором Граве оказалось негодных 7081. (Примечание
подлинника.)
173
№ 19
1812 г. июля 20. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА С.К. ВЯЗМИТИНОВУ
С ПРОСЬБОЙ СДЕЛАТЬ ОБЪЯВЛЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГЕ
О СБОРЕ ОПОЛЧЕНИЯ
По случаю настоящего ополчения покорно прошу ваше высо¬
копревосходительство приказать обвестить здесь в городе, чтобы
желающие из свободных людей, ремесленников и прочего состоя¬
ния вступить на сию службу явились бы в Устроительной комитет
ополчения, в доме графа Безбородко учрежденной, где и будут они
записываться.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть.
№ 20
1812 г. июля 20. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
О НЕОБХОДИМОСТИ ВЫДЕЛИТЬ УНТЕР-ОФИЦЕРОВ
И СТАРОСЛУЖАЩИХ СОЛДАТ ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
К основательному образованию здешнего ополчения признал я
необходимо нужным, чтобы из войск, составляющих здешний
гарнизон и в Финляндии находящихся, отделить 80 человек ун-
тер-офицеров, которыми бы вместе с другими набираемыми ста¬
рыми солдатами сделать основание сего земского войска, о чем
представлял я и председательствующему в Комитете министров и
Государственного совета. Вашему сиятельству о сем сообщая, по¬
корно прошу приказать сие мое предположение привести как ско¬
рее можно в исполнение и сих 80 человек унтер-офицеров по мере
доставлять в комитет ополчения, в доме графа Безбородко устроен¬
ной, в ведение коих и представляемые воины будут поступать1.
С истинным почтением и преданностию имею честь быть ва¬
шего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
1 В ответ на настоящее письмо М.И. Кутузова и письмо № 17, датированное
также 20 июля 1812 г. (см. документ № 17), А.И. Горчаков сообщил М.И. Кутузову
25 июля 1812г., что даны предписания о назначении в ополчение 80 унтер-офице¬
ров и 15 барабанщиков из учебных гренадерских батальонов и о выдаче из арсенала
57 барабанов.
174
№ 21
1812 г. июля 20. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ОБОЗА ОПОЛЧЕНИЯ
И СНАБЖЕНИЯ ШАНЦЕВЫМ ИНСТРУМЕНТОМ
Образовательный комитет народного ополчения по предмету
оному имел рассуждение, вследствие чего и полагает, с апробации
его сиятельства господина главнокомандующего графа Михаила
Ларионовича Голенищева-Кутузова: 1-е — для приема поступаю¬
щих в службу определить время до присутствия за час, в которое
вообще всем присутствием, а не раздельно оное чинить; 2-е — о
снабжении ружьями и патронами отнестись в Военное министер¬
ство; 3-е — для обоза полагается повозок пороховых или патронных
на дружину по две, на восемь дружин шестнадцать, запряженных
каждая в две, всего лошадей тридцать две; хлебных на роту по че¬
тыре, а на тридцать две роты сто двадцать восемь, запряженных в
каждую по две, итого двести пятьдесят шесть лошадей; лазаретных
на дружину по две, а на восемь дружин шестнадцать, запряженных
каждая по три, итого сорок восемь лошадей; аптечных на две дру¬
жины по одной, на восемь дружин четыре, запрягая по две в каж¬
дую, всего восемь лошадей; кузнечных и слесарных на каждую дру¬
жину по одной, а на восемь дружин восемь, запрягая в каждую по
три, двадцать четыре лошади; запасных лошадей на дружину по
две, на восемь всего шестнадцать лошадей; артельных на каждую
роту по две, а на тридцать две роты шестьдесят четыре, запрягая в
каждую по три, итого сто девяносто две лошади, а всего двести
тридцать шесть повозок, для оных лошадей пятьсот семьдесят
шесть, а как оной уже опробован господином главнокомандую¬
щим его сиятельством графом Михайлою Ларионовичем Голени-
щевым-Кутузовым, то по принадлежности передать сей послед¬
ний пункт в Экономической комитет; 4-е — о шанцевом инстру¬
менте на роту; топоры уже положены, а полагается на каждую
роту лопаток шестьдесят, то есть каждой вещи по тридцати в
роту; мотыг и кирок по шестидесяти, а к оным приобщить по
числу обоза, требуемого к артиллерии, для двух рот, как-то: в
каждую роту по одной кузнице, итого две; роспусков по три, ито¬
го шесть; фур по шести, итого двенадцать; лазаретных телег по
одной, итого две.
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-лейтенант Сукин
Генерал-майор Бегичев
175
№ 22
1812 г. июля 20. - ЖУРНАЛ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА ОПОЛЧЕНИЯ
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ СБОРА И УЧЕТА ДЕНЕЖНЫХ СРЕДСТВ
НА СОДЕРЖАНИЕ ОПОЛЧЕНИЯ
1812-го года июля 20-го дня в Экономическом комитете народ¬
ного ополчения Санкт-Петербургской губернии слушали: Первое.
Журнал общего присутствия Экономического и Устроительного
комитетов 19-го числа сего июля. Второе. Препровожденную при
предложении его сиятельства господина генерала от инфантерии
графа Михайла Ларионовича Голенищева-Кутузова копию с отно¬
шения к нему г. председательствующего в Комитете министров ге-
нерал-фельдмаршала графа Николая Ивановича Салтыкова о по¬
ложении Комитета министров в рассуждении распорядка здешне¬
го народного ополчения и о предоставлении ему, графу Михайле
Ларионовичу, начальства над оным и третье, мнение его сиятель¬
ства, данное в руководство Экономическому комитету1.
По выслушании оных и предварительном обозрении всех час¬
тей, в состав сего комитета входящих, постановили на первой слу¬
чай: Первое. Журнал общего присутствия комитетов, копию с
отношения г. председательствующего в Комитете министров и
мнение его сиятельства графа Михайла Ларионовича Голенище-
ва-Кутузова принять к сведению и к надлежащему по оным руко¬
водству и исполнению. Занятие ж сего комитета разделить между
присутствующими по общему согласию следующим образом: дей¬
ствительный тайный советник Голубцов будет наблюдать за шет-
ною частию, егермейстер Пашков — [за] казначейскою, обер-про-
курор Хитрово — [за] письмоводством, действительные статские
советники Пасевьев — [за] провиантскою и Игнатьев — за комис¬
сариатскою, но ответственность по сим частям и все по оным рас¬
поряжении остаются на общем отчете.
Второе. В ведение комитета поступать будут суммы: двухпро¬
центная с дворянских домов; жалованная с дворян, на воинов со¬
бираемая; двухпроцентная с дач и в пожертвование предлагаемая.
Деньги сии составят знатную сумму, но комитет не имеет ни места
к хранению оной, ни людей к сбору столь многоразличных прихо¬
дов, почему необходимо нужно, дабы городская дума, собираю¬
щая всегда процентный доход с домов, получала к себе и сей но¬
вый сбор с домов и дач и, храня особою суммою, отпускала бы из
оной в распоряжение комитета каждой раз столько, сколько им
потребуется. Что же касается до суммы, жалованной и в пожертво¬
вание приносимой, деньги сии могут поступать в комитет, ибо
предполагать надобно, что хранение их не будет долговременно.
1 См. документы № 6 и 15.
176
Третье. Чтоб знать комитету, до коликого числа ожидаемых
сумм поступать может, дабы согласно тому располагаться в расхо¬
дах, нужно поспешнее получить перечневые о сих суммах ведомо¬
сти, а вслед за тем подробные о домах и дачах, сколько с которого
дома и дач поступить следует. Но дабы комитет, видя успех по¬
ступления процентного сбора с домов и дач, имел бы возможность
предусмотреть недостаток в деньгах и с тем вместе принимать за¬
благовременно меры к наполнению оного, обязана городская дума
доставлять еженедельно ведомости с означением, сколько и с кого
по дому или даче в течение той недели поступило.
Четвертое. Известно комитету, что от здешнего купечества
поступила в пожертвование знатная сумма. Нужно решительно
знать, поступит ли оная в ведение комитета или нет, дабы согласно
тому приступить к предварительным о сей сумме соображениям.
Пятое. Для хранения провианта, который на воинов примет¬
ся, а также фуража и разных амуничных вещей либо казенной ма-
газейн приискать, или нанять оный в безопасном от пожара месте.
Шестое. Всех из собираемых воинов, кои занемогут, отсылать
для излечения в здешние военные гошпитали, сухопутную и мор¬
скую, с тем, что употребленное число денег на их содержание и
лечение всякой раз от комитета возвращаемо будет.
Седьмое. Предполагать надобно, что в скором времени по¬
требуются амуничные вещи и разные потребности, также и фураж
для формируемых команд, артиллерии и обоза, а равно и некото¬
рая часть запасного провианта, почему нужно комитету иметь за¬
благовременно о том сведение, дабы все сии потребности загото¬
вить исподволь, сохранив чрез то в вещах прочность, а в ценах
умеренность.
Восьмое. В случае движения войск потребуются походные
аптечные ящики и лекаря. Чтоб предварительно расположить, ка¬
ким образом дело сие устроить, пригласить в собрание комитета
лейб-медика Ивана Федоровича Фрейганга, которой охотно на сие
вызывается и которой примет на себя составление сего положения.
Девятое. Прежде нежели приступить к рассуждению о числе
шнуровых и прочих книг, сколько завести их следует, и о прочем,
нужно пригласить в первое наступающее собрание сего комитета
избранного дворянством казначея, а также и провиантмейстера,
дабы, избегая излишнего обременения, постановить сие дело вме¬
сте с ними.
Десятое. Сношение с Устроительным комитетом в нужных
предметах производить посредством сообщения выписок из жур¬
налов Экономического комитета за подписанием члена, имеюще¬
го смотрение за письмоводством; представления ж его сиятельству
графу Михайле Ларионовичу делать чрез особенные составляемые
из журналов выписки. О чем приказали, записав в журнал и при-
177
готовя из оного выписку по статьям второй, третьей, четвертой,
пятой, шестой и седьмой, представить чрез господина обер-проку-
рора Хитрово на усмотрение и разрешение его сиятельству графу
Михайле Ларионовичу.
Федор Голубцов
Василий Пашков
Алексей Хитрово
Петр Пасевьев
№ 23
1812 г. июля 22. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА МИНИСТРУ ФИНАНСОВ
Д.А. ГУРЬЕВУ О ПЕРЕДАЧЕ ЭКОНОМИЧЕСКОМУ КОМИТЕТУ СУММ,
ПОЖЕРТВОВАННЫХ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ ТАЙНЫМ СОВЕТНИКОМ
B.C. ПОПОВЫМ
Милостивый государь мой Дмитрий Александрович!
Экономической комитет внутреннего ополчения получил от¬
ношение господина действительного тайного советника Василия
Степановича Попова, в коем он предоставляет в пользу настояще¬
го вооружения получаемые им из Государственного казначейства
в жалованье четыре тысячи и столовые деньги двенадцать тысяч,
всего же шестнадцать тысяч рублей, о каковом его назначении
имея честь известить ваше высокопревосходительство, обращаюсь
с покорнейшею моею просьбою, дабы вы приказать изволили,
чтоб означенная оная сумма была отпускаема Экономическому
комитету внутреннего ополчения.
Впрочем с истинным моим почтением имею честь быть.
№ 24
1812 г. июля 22. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА
МИТРОПОЛИТУ ПЕТЕРБУРГСКОМУ И НОВГОРОДСКОМУ АМВРОСИЮ
С ПРОСЬБОЙ СОДЕЙСТВОВАТЬ ВСТУПЛЕНИЮ В ОПОЛЧЕНИЕ
ЛИЦ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ
Высокопреосвященнейший владыко, милостивый государь!
Благословением Правительствующего Синода разрешено всту¬
пать в военную службу всем духовного звания людям, в служение
церковное непостриженным, а потому я прошу покорнейше ваше
высокопреосвященство приказать объявить желающим вступать в
С.-Петербургское ополчение, чтоб они являлись в Устроительной
комитет ополчения всякой день с 10 часов утра, в доме барона
Раля, что на Мойке.
С совершенным почтением и преданностию честь имею быть.
178
№ 25
1812 г. поля 22. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА
ЭКОНОМИЧЕСКОМУ КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ ОБ УСТАНОВЛЕНИИ
ПОРЯДКА ПРИЕМА ПОЖЕРТВОВАНИЙ НА ОПОЛЧЕНИЕ
Сообщив здешнему главнокомандующему генералу от инфан¬
терии Вязмитинову о обвещении в столице, чтобы желающие де¬
лать пожертвования в пользу ополчения являлись всякой день с
10 часов утра в Экономической комитет, где они сами могут впи¬
сывать в книгу и представлять, что пожелают, предлагаю оному
учинить со стороны своей распоряжение сообразно сему для прие¬
ма того, что представлено будет.
Гр[аф] Г[оленищев] -Кутузов
№ 26
1812 г. июля 23. - ДОКЛАД М.И. КУТУЗОВА АЛЕКСАНДРУ I
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ1
По получении состоявшегося в 6-й день сего месяца высочай¬
шего манифеста с.-петербургское дворянство и все прочие сосло¬
вия изъявили готовность и верноподданническое усердие свое к
составлению внутренних сил для защиты отечества, и на сей ко¬
нец положено со всяких 25 душ собрать по одному человеку в со¬
ставление оных, что все вместе будет до 8000 человек.
Состав предполагаемой С.-Петербургской
военной силы
Оная составляется из 8 пеших дружин. Каждая дружина состо¬
ять будет сколько можно из людей одного уезда и будет иметь свой
номер или уезда своего название.
Каждая дружина [состоит] из 4 сотен. В каждой сотне будет
200 человек воинов.
1 Публикуемый экземпляр доклада был направлен М.И. Кутузовым в Устрой-
тельный комитет ополчения 31 июля 1812 г. со следующим сообщением:
«Копию доклада моего, сделанного его императорскому величеству 23-го чис¬
ла сего месяца, о мерах, принятых к образованию с.-петербургских военных сил,
для надлежащего по оному исполнения при сем препровождаю с уведомлением,
что его императорское величество формирование предлагаемой из ополчения ар¬
тиллерии отменить соизволил, на место которой поступит уже готовая, имеющая
сюда прибыть, и что доклад сей сделан был прежде того положения, по которому
собирается ныне десятый человек со ста, по мере чего и число дружин увеличится.
Князь Г|оленищев]-Кутузов». Положение о С.-Петербургском ополчении, в основу
которого лег настоящий доклад, см. приложение к документу № 73.
179
Об одежде
Простые воины сохраняют свое крестьянское платье, но не
длиннее, как на вершок за колено. Прочие принадлежности к
одежде по их состоянию. Фуражка должна быть так сделана, что¬
бы оную мог каждый во время холоду подвязывать сверх ушей под
бородою.
О вооружении
Для вооружения предполагается ружье. Те, которые оное иметь
будут со штыком, пик иметь не будут, а без штыка — будут иметь
пики длиннее полуаршином ружья со штыком, которая будет но¬
ситься на ремне за плечами.
Каждый воин будет иметь ранец через плечо на ремне, в кото¬
рой бы можно было ему уложить свое белье, запасные сапоги и на
три дни сухарей.
Будет иметь суму на патроны, хотя бы и другого образца, неже¬
ли комиссариатские.
Для наполнения чинов офицерских, вышних и нижних, сдела¬
ны выборы от дворянства и сверх того из отставных и штатских
разного чина спешат стать в сие образуемое войско.
Для скорейшего обучения и прочного основания в дружинах
намерен я употребить здешний баталион внутренней стражи, раз-
деля его по всем сотням, равномерно и офицеров оного разделить
по дружинам. Сельская С.-Петербургского уезда и градская поли¬
ция от сего не потерпит, ибо как скоро одна дружина составится,
то и употреблять ее на сей предмет можно будет изобильно.
Предполагается сформировать одну конную и одну пешую ар¬
тиллерийские роты.
К сему возьмутся из имеющихся в арсенале 3-фунтовые
24 пушки и малые единороги.
Лошадей под оные стараться приобресть как можно пожертво¬
ванием, остальные же искупятся нащет суммы сего войска.
Для основания сих рот не требуется из артиллерии ничего бо¬
лее, как только 30 старых нижних чинов.
Прежде получения в недавнем времени от вашего император¬
ского величества повеления касательно конницы ничего по сему
предмету сделано не было; ныне же всех представляемых воинов
из городских, числом до 500 человек, намерен я, как людей более
расторопных, употребить всех в казачью службу.
Для образования их будут люди из запасных эскадронов, в
С.-Петербурге оставшихся.
180
О обучении
Обучение воинов должно быть самое простое и состоять только
в следующем.
Первый приступ к обучению есть тот, чтобы вперить в воина
знание своего места в шеренге и в ряду, т. е. чтобы каждый знал
человека, который стоит в ряду впереди и позади, и тех, которые в
шеренге стоят у него по правую и левую сторону.
Надлежит вразумить его, что ни в каком случае он не должен
отрываться от сих людей; ежели бы даже действовал и в россыпи,
то и тогда не должен терять их из виду. Сие есть главное начало,
связывающее всякое регулярное войско и дающее ему преимуще¬
ство над необразованными толпами.
Ружьем учить только заряду и способности действовать штыком.
Маршировать фронтом, взводами и по отделениям; не искать в
сем марше никакой красоты и тем только ограничиться, чтобы со
временем достигнуть того, чтобы ступали в одну ногу, дабы не
иметь во фронте волнования, которое приготовляет расстройку.
Баталионам в больших линиях равняться между собою посред¬
ством средних рядов, по принятому в российской службе способу.
О комитетах
Для скорейшего составления образования военной силы избра¬
но два комитета: Устроительной и Экономической.
Устроительной заниматься будет всем тем, что для составления
ополчения нужным предстоит.
Он занимается приемом, распределением, формированием, во¬
оружением воинов и попечением о обозах, в предметах же, расхо¬
дов требующих, сносится с Экономическим комитетом.
Экономической комитет имеет в ведении двух казначеев, глав¬
ного и частных провиантмейстеров, всякого рода вступающие
суммы и расходы оным.
На нем лежит обязанность снабжения войск провиантом, жа¬
лованьем и прочим.
Генерал от инфантерии граф Г[оленищев] -Кутузов
№ 27
1812 г. июля 23. - СООБЩЕНИЕ М. И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ С ПРИЛОЖЕНИЕМ СПИСКОВ ЧИНОВНИКОВ,
ИЗЪЯВИВШИХ ЖЕЛАНИЕ СЛУЖИТЬ В ОПОЛЧЕНИИ
Три списка явившим у главнокомандующего в С.-Петербурге
желание статским чиновникам и отставным служить в ополчении,
181
равно и о людях из свободного состояния при сем в Устроитель¬
ной комитет для приобщения к прежде отосланным спискам пре¬
провождаю1.
Генерал от инфантерии гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
№ 28
1812 г. июля 23. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О НАБОРЕ ОПОЛЧЕНЦЕВ
ИЗ РЕМЕСЛЕННИКОВ И МЕЩАН
Копию отношения, последовавшего ко мне от главнокоманду¬
ющего в С.-Петербурге, за № 31 от 20 июля2 касательно положе¬
ния, здешними российскими цехами, ремесленным и мещанским,
и обществом немецких цехов сделанного, о поставке людей на
службу в ополчение при сем в Экономический комитет для сведе¬
ния и что до него касаться будет принятия мер препровождаю,
уведомляя притом, что таковую отправил и в Устроительный ко¬
митет.
Гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
№ 29
1812 г. июля 23. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И ГОРЧАКОВУ
ОБ ОТПУСКЕ РУЖЕЙ ДЛЯ ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Государь император высочайшее согласие свое изъявить соиз¬
волил, чтобы 10 ООО ружьев из находящихся здесь в арсенале по¬
ступили в формируемое здесь ополчение; вследствие чего покор¬
нейше прошу ваше сиятельство приказать распорядиться, чтобы
оные ружья как скорее можно назначены были в отпуск чиновни¬
ку, который для приема оных от Экономического комитета опол¬
чения имеет быть наряжен.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть
вашего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
1 Приложенные на л. 3—6 об. списки на 30 человек не публикуются.
2 В письме от 20 июля 1812 г. № 31 С.К. Вязмитинов, отвечая на письмо
М.И. Кутузова от 18 июля (документ № 7), сообщил ему, «что назначено в ополче¬
ние из записанных в российских цехах ремесленников и из мещан со ста душ по
4 человека, а от немецких ремесленников со всего их общества 50 человек». Таким
образом, первые должны поставить 95, вторые 320, а немецкие ремесленники 50,
всего «с.-петербургские цеховые мещане» поставят в ополчение 465 человек.
182
№ 30
1812 г. июля 23. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И ГОРЧАКОВУ
С ПРОСЬБОЙ ДАТЬ ПРЕДПИСАНИЕ КОМАНДИРАМ ЧАСТЕЙ
ПЕТЕРБУРГСКОГО ГАРНИЗОНА О ПРЕДСТАВЛЕНИИ СТРОЕВЫХ
РАПОРТОВ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Государь император сего числа всемилостивейше изъявить мне
изволил, что войска, как здесь, так и в окрестности находящиеся,
должны поступить в мое начальство. Извещая ваше сиятельство, я
покорно прошу, доложив о сем его императорскому величеству и
оставляя войска при прежних их занятиях в рассуждении содержа¬
ния караулов и прочего, приказать начальникам их ко мне явиться
с рапортами.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть
вашего сиятельства покорнейший слуга
гр[аф] Михаиле Г[оленищев]-Кутузов
№ 31
1812 г. июля 23. - ЖУРНАЛ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА
ОПОЛЧЕНИЯ О ПОРЯДКЕ ПРИЕМА И ВЫДАЧИ
ДЕНЕЖНЫХ СРЕДСТВ
1812 г. июля 23 дня в Экономическом комитете народного
ополчения Санкт-Петербургской губернии слушали: два предло¬
жения его сиятельства господина генерала от инфантерии Ми-
хайла Ларионовича Голенищева-Кутузова. Первое, с тремя копи¬
ями постановлений благородного дворянского сословия
Санкт-Петербургской губернии 17, 18 и 19-го числа сего июля в
рассуждении составления и устройства народного ополчения по
сей губернии и, второе, об учинении надлежащих сим комитетом
распоряжений для приема приношений на народное ополчение
от жертвователей, кои по сделанному обвещению будут являться
в сей комитет всякий день с 10 часов утра, и по выслушании оных
постановили:
Первое. Копии с постановлений дворянского сословия при¬
нять к сведению.
Второе. На основании предложения его сиятельства графа
Михайла Ларионовича завести особую книгу для тех пожертвова¬
ний, кои от здешних дворян и прочих лиц взносимы будут, в кото¬
рую приносители будут сами вписывать имена свои и ту сумму или
вещь, которую предлагают, по той форме, какая для сего составит-
183
ся. Книгу же сию иметь всегда на столе членов, где и деньги при¬
ниматься будут. О тех же лицах, от коих деньги в пожертвование
принимаемы будут, посылать еженедельный реестр к тайному со¬
ветнику Осипу Петровичу Козодавлеву для припечатания в ведо¬
мостях.
Третье. Деньги, принимаемые в пожертвование, отдавать каз¬
начею при ордере за подписанием члена, имеющего смотрение по
денежной части, который по приеме оных должен подать рапорт
или уведомление.
Четвертое. Книг для прихода и расхода и бухгалтерии пола¬
гается иметь следующее число: для казначея четыре — одну по
приходу, а другую по расходу о жалованной сумме, да одну по
приходу всяких прочих сумм и другую по расходу оных; для про¬
виантмейстера десять книг — пять приходных для муки, круп,
сена, овса и соли и пять расходных; по прочим статьям одну по де¬
нежной сумме по приходу, а другую по расходу; для бухгалтера
шесть книг — одну по приходу и расходу жалованья, одну по при¬
ходу всяких прочих сумм и по расходу оных, подробную для недо¬
имок, одну по домам, другую по дачам и третью по пожертвовани¬
ям и главную приходную и расходную книгу, да по части провиан¬
тской одну книгу по приходам и расходам.
Пятое. Порядок для приема и выдачи денег, также для приема
и отпуска по части провиантской полагается таковой: на прием
денег и на закупку по части провиантской, естли она будет, давать
ордер, а на выдачу денег и на отпуск по части провиантской ассиг¬
нации по журналам, за подписанием тех членов, кои по сим час¬
тям имеют наблюдение. Казначей же и провиантмейстер о каждой
выдаче или отпуске и о получении обязаны будут подавать рапор¬
ты, а чтоб они знали должности свои, снабдить их краткими для
сего правилами, и, наконец,
Шестое. Статского советника и кавалера Свиньина по изъ¬
явленному им согласию определить в комиссары. О чем прика¬
зали, записав в журнал и приготовя из оного по шестой статье
выписку, представить оную чрез господина обер-прокурора
Хитрово на утверждение его сиятельства графа Михайла Ларио-
новича.
Федор Голубцов
Василий Пашков
Алексей Хитрово
Петр Пасевъев
184
№ 32
1812 г. июля 21. -ЗАПИСКА М.И. КУТУЗОВА О ШТАТЕ И ОРГАНИЗАЦИИ
РАБОТЫ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ОПОЛЧЕНИЯ!
Устроительный военный комитет народного ополчения, при¬
ступив во всей силе к делу, на него возложенному, находит, что,
дабы он мог выполнить все то, что надлежит к устроению ополче¬
ния, необходимо нужно вести все дела, в комитете производящие¬
ся, в надлежащем порядке и исправности.
Для сего нужно иметь двух особых чиновников, способных и на
коих бы мог комитет положиться совершенно, дабы не было в де¬
лах никакого упущения.
На одном из сих чиновников должно лежать управление канце-
ляриею комитета по всем частям, какие могут встретиться при
распоряжениях оного комитета вообще, а другому составление
списков определяющихся на службу чиновников и все, что при¬
надлежит до сведения о чинах и нижних служителях. Сверх того
необходимо нужны чиновники для переписки дел.
А дабы: 1-е, приходящие беспрестанно по надобностям в коми¬
тет не могли делать помешательства в рассуждениях оного и отры¬
вать чиновников от настоящего дела; 2-е, чтоб был всегдашний
присмотр за исправностию и чистотою в Устроительном комитете
и для всяких надобностей, нужно иметь одного экзекутора с по¬
мощником ему из исправных чиновников.
По всему сему комитет полагает: как членами оного имеются
известные сведущие по частям сим и способные чиновники, на
коих можно положиться, а именно г.г. 7-го класса Левин и кол¬
лежский асессор Ковалевский, то комитет и полагает пригласить
их к тем должностям; для управления канцеляриею комитета
коллежского асессора Ковалевского, для составления списков
7-го класса Левина, экзекутором порутчика Рогашевского, а в
помощники к экзекутору и для переписки дел на то время, пока
сформируется совершенно ополчение, выбрать сколько понадо¬
бится способных чиновников из желающих в военную службу
статских чинов.
Обращая внимание на все сие, нужно заметить, что определяю¬
щиеся чиновники в нижних классах почти все вообще недостаточ¬
ны, и потому Устроительный комитет справедливым находит,
дабы те из них, кои будут употребляться по письменным делам ко¬
митета, поддержаны были от оного денежным вспомоществовани¬
ем, смотря по надобности и трудам.
Генерал от инфантерии гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
1 Адресат не указан. Хранится в делах Устроительного комитета.
185
№ 33
1812 г. июля 24. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ОПОЛЧЕНИЯ О РЕЗУЛЬТАТАХ ОСМОТРА ОБРАЗЦОВ ПОВОЗОК,
АРТЕЛЬНЫХ КОТЛОВ И ШАНЦЕВОГО ИНСТРУМЕНТА
В Санкт-Петербургском Устроительном комитете народного
ополчения во время присутствия его светлости господина главно¬
го начальника князя Михайлы Ларионовича Голенищева-Кутузо¬
ва доносимо было о представленных по назначению комитета на
образец двух повозках: одной хлебной, а другой с патронным ящи¬
ком, также о котлах, шанцевых инструментах, как-то: лопатах и
мотыгах. Все оное его светлость обще с членами комитета осмат¬
ривал и, найдя их во всем совершенно удобными для того предме¬
та, на которой они назначены, изъявил свое согласие, чтоб по
сему образцу сделано было потребное число оных, с прибавлени¬
ем в патронной повозке впереди и сзади ящиков для 20 артельных
котлов, которые котлы надлежит также велеть делать. Положили:
для сведения о вышеписанном передать с сего журнала копию в
Экономический комитет, как и самые образцовые повозки и пр.
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Сукин
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-майор Бегичев
№ 34
1812 г. поля 24. - ДОКЛАД А.И. ГОРЧАКОВА АЛЕКСАНДРУ I
ОБ ОТВОДЕ ПО ТРЕБОВАНИЮ М.И. КУТУЗОВА КАЗАРМ
ДЛЯ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Главнокомандующий в Санкт-Петербурге генерал от инфанте¬
рии Вязмитинов препроводил ко мне отношение генерала от ин¬
фантерии графа Голенищева-Кутузова по предмету помещения в
казармы поставляемых дворянством Санкт-Петербургской губер¬
нии 8000 воинов; отзывается неимением в его распоряжении сво¬
бодных городских казарм, а предоставляет мне назначить для них
гвардейские казармы, в инженерном ведомстве состоящие.
По назначению Инженерного департамента, помянутых вои¬
нов поместить можно в порожних казармах лейб-гвардии полков
Финляндского, Литовского и конной артиллерии 6000, да Преоб¬
раженского у Таврического сада 2000 человек, но чтобы отаплива¬
ние и освещение сих казарм оставалось на отчете городских дохо¬
дов, поелику за нахождением сказанных полков в походе Инже-
186
нерный департамент на случай прибытия их заготовляет дров
токмо полугодовую пропорцию.
Имея счастие всеподданнейше представить о сем на благоус¬
мотрение вашего императорского величества, я испрашиваю вы¬
сочайшего на то разрешения.
Резолюция рукой А.И. Горчакова:
«Отвесть Измайловские казармы».
№ 35
1812 г. июля 25. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА
УСТРОИТЕЛЬНОМУ КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О МЕРАХ
ДЛЯ УСКОРЕНИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ОПОЛЧЕНИЯ
Приемля во внимание, что формирование ополчения есть дело,
выходящее из обыкновенного порядка, не терпящее ни малейшей
медленности, и поелику потерянного времени ничем возвратить
нельзя, я счел нужным, дабы дать более свободы и скорости дейст¬
виям Устроительного комитета, предложить оному к исполнению
следующее:
1-е. По положениям комитета в делах, особенной важности не
заключающих, сноситься немедленно посредством первого своего
члена г-на генерал-лейтенанта князя Салагова с местами и лицами
и требовать от кого нужно будет содействия и помощи.
2-е. О делах, требующих моего разрешения, присылать ко мне с
одним из чиновников или экзекутором краткие записки без вся¬
кого наблюдения форм, кои по подписании на них моей резолю¬
ции тотчас будут возвращаемы.
3-е. Чрез сих же чиновников доставлять мне ежедневно в 9 часов
вечера сведения о числе принятых людей, количестве пожертвова¬
ний и успехе вооружения, формирования и снабжения ополчения.
4-е. Естли чрез ненаблюдение какой-либо формы и отступле¬
ние от обыкновенного приказного порядка не может произойти
важных неудобств, а между тем сколько-нибудь выиграется време¬
ни, то таковые отступления при сформировании ополчения с об¬
щего согласия членов допущены быть могут, поелику успеху нуж¬
ного дела споспешествуют.
5-е. Равным образом естли бы сбережение и большой суммы
сопряжено было с промедлением времени, то в таком случае по¬
лезнее гораздо сберечь время, которое невознаградимо.
Я уверен, впрочем, что г.г. члены Экономического1 комитета
по известной их ревности к службе государя императора и любви к
1 В документе, по-видимому, описка, так как предписание адресовано Устрои¬
тельному комитету ополчения.
187
отечеству, решительно действуя все совокупно и каждый особенно
для достижения одной цели, употребят все от них зависящее, дабы
оправдать доверенность дворянства и надежду на них всей столи¬
цы скорым приведением к концу сколь полезного, столь и много¬
трудного дела, на них возложенного1.
Генерал от инфантерии гр[аф] Г[оленищев]-Кутузов
№ 36
1812 г. июля 25. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ДИРЕКТОРУ 2-го
КАДЕТСКОГО КОРПУСА ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ А.А. КЛЕЙНМИХЕЛЮ
С ПРЕДПИСАНИЕМ ПРЕДСТАВИТЬ СВЕДЕНИЯ
О ПОДЧИНЕННЫХ ЕМУ ВОЙСКАХ2
По высочайшему повелению войска, в С.-Петербурге находя¬
щиеся, должны поступить в мое начальство. Вследствие чего бла¬
говолите ваше превосходительство доставить немедленно ко мне
сведения о тех войсках, кои находятся в вашей команде.
С истинным почтением пребываю вашего превосходительства
покорный слуга.
Подписал: гр[аф] Г[оленищев\ -Кутузов
№ 37
1812 г. июля 25. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА Н.И. САЛТЫКОВУ
О НАЗНАЧЕНИИ МАТРОСОВ ДЛЯ ОБСЛУЖИВАНИЯ
КРЕПОСТНОЙ АРТИЛЛЕРИИ НАРВЫ
Милостивый государь граф Николай Иванович!
Обращая внимание на защищение крепости Нарвы и по обо¬
зрению оной генерал-майором Шванебахом усматривается боль¬
шой недостаток для услуги крепостной артиллерии и той, которая
по распоряжению моему перевозится с устья реки Нарвы в кре¬
1 Период деятельности М.И. Кутузова на посту начальника ополчения описан
А.И. Михайловским-Данилевским, который был его адъютантом. «Он [Кутузов]
командовал тогда Петербургским ополчением,— пишет Михайловский-Данилев¬
ский, — занимался им от всей души, присутствовал при приеме ратников, воору¬
жении и обмундировании их, делал им лично наставления и увещания. Глядя на
него, когда он с важностью заседал в Казенной палате и комитетах ополчения и
входил во все подробности формирования бородатых воинов, можно было поду¬
мать, что он никогда не стоял на высоких ступенях почестей и славы, не бывал по¬
слом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями...» (Михайлов-
ский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году. Ч. 2.
СПб., 1839, с. 184).
2 В ведении А.А. Клейнмихеля находились некоторые учебные части. Кроме
того, в апреле 1812 г. ему было поручено формирование 12 новых полков. (См. так¬
же документ № 59.)
188
пость, вся на морских лафетах. Недостаток сей весьма пополнить
можно бы было, не ослабляя чувствительно морскую артиллерию,
отделением от нее по крайней мере до 200 человек того числа мат¬
росов, приобыкших уже услуживать артиллерию. Я обстоятельство
сие имею честь представить на уважение вашего сиятельства.
Пребываю с совершенным почтением и искреннею преданно-
стию вашего сиятельства, милостивого государя.
Подписал всепокорнейший слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов
№ 38
1812 г. июля 25. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ПРЕДСЕДАТЕЛЮ
ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА ОПОЛЧЕНИЯ Ф.А. ГОЛУБЦОВУ1
С ПРОСЬБОЙ ВЕСТИ ЗАСЕДАНИЯ КОМИТЕТА В ЕГО ОТСУТСТВИЕ
Милостивый государь мой Федор Александрович!
Не имея времени лично всегда присутствовать в заседании ко¬
митетов, я прошу покорнейше ваше высокопревосходительство
принять на себя труд в отсутствии моем председательствовать в
Экономическом комитете, уверен будучи, что вы, милостивый го¬
сударь мой, по известной вашей ревности к общей пользе и служ¬
бе государя императора и в отсутствии моем заменить меня изво¬
лите.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть
вашего высокопревосходительства всепокорнейший слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
№ 39
1812 г. июля 26. - ДОКЛАД М.И. КУТУЗОВА АЛЕКСАНДРУ I
О ФОРМИРОВАНИИ ВОЛОНТЕРНЫХ КАЗАЧЬИХ ПОЛКОВ
Граф Д’Оливейра предполагает сформировать 500 человек ка¬
заков для здешнего ополчения на следующих началах:
1-е. Будет вербовать всякого состояния людей, имеющих право
предложить себя на вербовку.
2-е. Для вооружения их требует от казны только пистолеты;
сабли же, пики и одежду строить собственным иждивением.
3-е. Провиант, фураж и лошади будут от ополчения.
4-е. По окончании войны казаки сии возвратятся в свои домы.
1 Аналогичное письмо М.И. Кутузов одновременно отправил председателю
Устроительного комитета ополчения С. И. Салагову.
189
5-е. В вознаграждение за сие Д’Оливейра назначен будет зау-
ряд-полковником сего полка.
Отставной артиллерии штабс-капитан барон Боде предлагает
также сформировать 5 эскадронов казаков на следующих началах:
1-е. Вербовка будет также из свободных людей.
2-е. Платье, вооружение, седлы, лошади будут на щот ополче¬
ния, равномерно провиант и фураж.
3-е. По окончании войны казаки возвратятся в свои домы.
4-е. Офицеры при увольнении будут иметь право носить общий
кавалерийский мундир.
У графа Д’Оливейра и барона Боде есть уже много людей, при¬
готовленных для сего с высочайшего вашего величества соизволе¬
ния; я снесусь с кем следует об отводе им казарм и конюшен.
Экономической комитет ополчения распорядится как о жало-
ваньи некоторым офицерам и казакам, так и о снабжении прови¬
антом и фуражем вербуемых казаков.
Естли на сие последует высочайшее вашего императорского ве¬
личества соизволение, то я немедленно приступлю к формирова¬
нию сей конницы и, вытребовав то оружие, которое от казны по
сему следовать будет, надеюсь с помощию сих офицеров придать к
здешнему ополчению довольное число конницы в самом скором
времени.
На подлинном подписал:
генерал от инфантерии граф Голенищев-Кутузов
Верно: коллежский асессор Ковалевский
Помета: «На подлинном написано собственною его
императорского величества рукою: утверждается».
№ 40
1812 г. июля 26. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
О ПОМЕЩЕНИИ В ВОЕННЫЕ ГОСПИТАЛИ БОЛЬНЫХ ОПОЛЧЕНЦЕВ1
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
По настоящему формированию внутреннего ополчения, буде
бы кто из ратников оного заболел, я отношусь к вашему сиятель¬
ству с моею просьбою, дабы вы по начальству вашему кому следу¬
ет приказать изволили приводимых в военные гошпитали ратни¬
ков принимать; на каковую просьбу ожидая удовлетворительного
вашего уведомления, с совершенным моим почтением и предан-
ностию пребуду.
1 Одновременно М.И. Кутузов отправил письмо аналогичного содержания
морскому министру адмиралу И.И. Траверсе с просьбой принимать в морские гос¬
питали приводимых в них ополченцев.
190
№ 41
1812 г. июля 26. — ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА МОРСКОМУ МИНИСТРУ
И.И. ТРАВЕРСЕ О ПРИСЫЛКЕ В НАРВУ АРТИЛЛЕРИСТОВ
ДЛЯ КРЕПОСТНОЙ АРТИЛЛЕРИИ И МОРСКОГО ОФИЦЕРА
ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ВОЕННОЙ ФЛОТИЛИИ НА РЕКЕ НАРВЕ
Милостивый государь мой маркиз Иван Иванович!
За вчерашним объяснением моим с вашим высокопревосходи¬
тельством я приступаю теперь с покорнейшею моею просьбою,
чтобы обещанные вами 200 человек морских артиллеристов были
тотчас отправлены в Нарву для услуги при тамошней артиллерии.
Но за всеми теми мерами, которые приемлются ныне к обороне
сей крепости, нам представилось желание и надобность образо¬
вать на реке Нарве некоторой род флотилии из судов, собираемых
там от разного звания людей. Но намерение сие без помощи ваше¬
го высокопревосходительства никак не может быть приведено в
исполнение, и для сего просил бы я вас, милостивого государя
моего, приказав приискать расторопного морского офицера, от¬
править его в Нарву с некоторым числом людей для принятия в
ведение всех тех судов, которые собираются на Нарве и на озере
Пейбусе, который бы, придумав там на месте способность, каким
бы образом те суда вооружить для употребления их в виде флоти¬
лии, представил нам с вами свое мнение, которого содействия не
сомневаюсь я, чтобы ваше высокопревосходительство не препо¬
дали всех тех способов, которые к успеху сего клониться будут.
Ожидая на сие благосклонного ответа вашего, имею честь быть с
отличным почтением и пред[анностию] вашего высокопревосхо¬
дительства.
Подписал: всепокорнейший слуга граф
Мих[айла\ Г[оленищев]-Кутузов
№ 42
1812 г. июля 26. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА КОМИТЕТАМ
ОПОЛЧЕНИЯ О НАЗНАЧЕНИИ ПОЛКОВНИКА П.С. КАЙСАРОВА
ДЕЖУРНЫМ ПРИ КОМАНДУЮЩЕМ НАРВСКИМ КОРПУСОМ1
Копию повеления моего, данного здешним войскам касательно
дежурного при мне полковника Кайсарова, при сем нужным счи¬
таю предложить для сведения сему комитету.
Генерал от инфантерии гр[аф] Т[оленищев\-Кутузов
1 Публикуемый экземпляр предписания был направлен Устроительному коми¬
тету ополчения. Аналогичное предписание М.И. Кутузов одновременно отправил
Экономическому комитету ополчения.
191
Приложение к документу № 42
1812 г. июля 26. - СПИСОК С ПРЕДПИСАНИЯ ГЕНЕРАЛА
ОТ ИНФАНТЕРИИ ГРАФА ГОЛЕНИЩЕВА-КУТУЗОВА ВОЙСКАМ,
ЗДЕСЬ В СТОЛИЦЕ И В ОКРУЖНОСТЯХ НАХОДЯЩИМСЯ1
Состоящий по армии полковник Кайсаров назначается ко мне
дежурным. Приказы, мною отдаваемые, с засвидетельствованием
его и объявляемые, принимать как мои собственные и наряды, им
по войскам делаемые, исполнять предписываю.
№ 43
[1812 г., не позднее июля 262]. - ДОКЛАД А.И. ГОРЧАКОВА АЛЕКСАНДРУ I
О НАЛИЧНЫХ ЗАПАСАХ РУЖЕЙ И ОТПУСКЕ ИХ ДЛЯ ПЕТЕРБУРГСКОГО
ОПОЛЧЕНИЯ ПО ТРЕБОВАНИЮ М.И. КУТУЗОВА
Генерал от инфантерии граф Голенищев-Кутузов, распоряже¬
нию коего по высочайшей вашего императорского величества
воле предоставлено войско, назначаемое для защиты здешней сто¬
лицы, требует моего уведомления, какое число ружей может воен¬
ное ведомство уделить для сего войска.
Ныне состоит ружей, за исключением подлежащего числа на
снабжение 18 вновь формируемых полков:
В С.-Петербургском арсенале и Сестрорецком оружейном заводе:
Нового образца 9391
в том числе привезенных из Ижевского завода . . 3326
Французских 9818
Англинских 1211
Прежнего образца совершенно годных 1548
Итого 21968
В Ижевском заводе:
Нового образца 1057
В рекрутских 2-й линии депо прежнего образца и цесарских:
Московском 7000
Калужском 2823
Тульском 3500
Орловском 3500
Курском 1189
Итого 18012
1 Заголовок документа.
2 Документ не датирован. Доклад А.И. Горчакова был утвержден 26 июля 1812 г.
192
В уничтоженных рекрутских депо:
Новгородском . . .
Тверском
Екатеринославском
Харьковском. . . .
2080
3000
3500
3000
Итого
11580
Всего
52617
Сверх того осталось в 15 рекрутских 1-й линии депо и в Пскове
немалое количество запасного оружия, о обращении коего в Мо¬
скву посланы по предписанию моему во все те места нарочные от
Комиссариатского департамента.
По сим уважениям не благоугодно ли будет вашему император¬
скому величеству высочайше повелеть: на первой раз дать для
формируемого здесь земского войска из С.-Петербургского арсе¬
нала ружей прежнего образца 1548, предоставив графу Голенище¬
ву-Кутузову остальное затем число оружия приобресть у купцов,
торгующих оным, покупкою ли или образом пожертвования с их
стороны, но ежели бы и за сим недоставало ружей на полное снаб¬
жение оным сего войска, в таком уже случае дополнить из состоя¬
щих здесь нового образца ружей или же из находящихся в упоми¬
наемых 4 уничтоженных рекрутских депо.
С тем вместе всеподданнейше испрашиваю высочайшего ваше¬
го императорского величества повеления на обращение отсель в
Москву привезенных из Ижевского завода 3326 ружей, так как
оных состоит там весьма малое число.
1812 г. июля 27. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ЗАЧИСЛЕНИИ В ОПОЛЧЕНИЕ
ПРИСЛАННЫХ ИЗ УЧЕБНЫХ ГРЕНАДЕРСКИХ БАТАЛЬОНОВ
УНТЕР-ОФИЦЕРОВ И БАРАБАНЩИКОВ
Получив уведомление от исправляющего должность военного
министра генерал-лейтенанта князя Горчакова, что назначенным
для здешнего ополчения из 1-го и 2-го учебных гренадерских бата-
лионов 80 человекам в унтер-офицеры и 15 барабанщикам прика-
Управляющий Военным министерством
князь Горчаков 1-й
Резолюция рукой А.И. Горчакова: «Высо¬
чайше повелено исполнить. 26 июля».
№ 44
193
зано явиться в Устроительной комитет, я оному для сообразного
со стороны его исполнения сим даю знать.
Генерал гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
Когда явятся, причислить к ополчению и быть у того полков¬
ника, которой состоит у приема воинов1.
№ 45
1812 г. июля 28. - ОТНОШЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА КОМАНДИРУ
ФИНЛЯНДСКОГО КОРПУСА ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ Ф.Ф. ШТЕЙНГЕЛЮ
ОБ ОТКОМАНДИРОВАНИИ КАЗАКОВ ДЛЯ ОБУЧЕНИЯ КАЗАЧЬИХ
ПОЛКОВ ОПОЛЧЕНИЯ2
В число формируемого здесь в С.-Петербурге воинского опол¬
чения предположено поставить из вербованных разного звания
людей два пятисотенных казацких полка. Его императорское ве¬
личество, утвердив сие положение, высочайше повелеть мне соиз¬
волил обратиться к вашему превосходительству в том, чтоб из
Донского Киселева полка, находящегося в Финляндии, приказали
вы отделить и прислать сюда 110 человек казаков при пристойном
числе офицеров, которые послужат к первоначальному образова¬
нию и обучению. Предмет сей — требующий немедленного испол¬
нения. Сие высочайшее повеление нужным счел я сообщить ва¬
шему превосходительству с нарочным.
№ 46
1812 г. июля 28. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
С ПРОСЬБОЙ ОБ ОТПУСКЕ ПИСТОЛЕТОВ ДВУМ КАЗАЧЬИМ ПОЛКАМ,
ФОРМИРУЕМЫМ ДЛЯ ПЕТЕРБУРГСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
По высочайшему повелению отставные артиллерии штабс-ка-
питан барон Боде и порутчик граф Д’Оливейра будут формировать
здесь в С.-Петербурге для ополчения два казацких полка. Все, что
до формирования сего подлежать будет, отпустится на счет сумм
сего ополчения, кроме пистолет за тысячу пар, которые государь
император указать изволил получить из арсенала. По сему обра¬
щаюсь я с покорнейшею моею просьбою к вашему сиятельству,
дабы благоволили кому следует приказать означенное число пис¬
толетов выдать под расписки их, Д’Оливейра и барона Боде, да
1 Приписка рукой П.С. Кайсарова.
2 Одновременно М.И. Кутузов отправил А.И. Горчакову письмо с сообщением
о содержании настоящего отношения.
194
сверх того назначить и отдать им же казармы и конюшни для по¬
мещения поступающих уже к ним людей и лошадей.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть
вашего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайла Г[оленищев\-Кутузов1
№ 47
1812 г. июля 28. - ОТНОШЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА ПЕТЕРБУРГСКОМУ
ПРЕДВОДИТЕЛЮ ДВОРЯНСТВА А.А. ЖЕРЕБЦОВУ С ПРОСЬБОЙ
СОДЕЙСТВОВАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЯМ ЛОШАДЕЙ ДЛЯ ОПОЛЧЕНИЯ2
По настоятельным надобностям в лошадях для конного в
С.-Петербурге ополчения я прошу покорнейше ваше превосходи¬
тельство предложить с.-петербургскому дворянству и другим со¬
словиям, в столице пребывающим, не угодно ли будет для сей по¬
требности пожертвовать из наличных в С.-Петербурге до 1200 ло¬
шадей; со скольких же лошадей по примерному расчислению в
сложности придется взять одну лошадь, я прошу покорнейше
ваше превосходительство принять на себя труд учинить свое поло¬
жение.
№ 48
1812 г. июля 28. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
О ПОЛНОМОЧИЯХ ЭКОНОМИЧЕСКОГО И УСТРОИТЕЛЬНОГО
КОМИТЕТОВ ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Его императорское величество по всеподданнейшему докладу
моему, дабы дать более свободы и скорости действиям Устроите¬
льного и Экономического комитетов ополчения, предоставил
оным право сноситься с местами и лицами и требовать от кого
нужно содействия и помощи.
Сообщая таковую монаршую волю вам, милостивый государь
мой, имею честь быть с совершенным почтением и преданностию,
милостивый государь мой, вашего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
1 В ответ А.И. Горчаков сообщил М.И. Кутузову 1 августа 1812 г., что имеющи¬
еся в Петербургском арсенале 103 пары пистолетов будут выданы тотчас, а недоста¬
ющие 897 пар, «так как оных нигде в ближайших местах не имеется», будут достав¬
лены из Московского арсенала.
2 Аналогичное отношение М.И. Кутузов направил главнокомандующему в
С.-Петербурге С.К. Вязмитинову.
195
№ 49
1812 г. июля 28. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
С ПРОСЬБОЙ ОБ ОТПУСКЕ ПАТРОНОВ ДЛЯ ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Для всех ружей, кои высочайше повелено отпустить для опол¬
чения, я прошу покорнейше ваше превосходительство приказать
отпустить на каждое по 60 боевых патронов.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть.
№ 50
1812 г. июля 28. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ПРИЕМЕ ИЗ АРСЕНАЛА 54 БАРАБАНОВ
Получив уведомление от исправляющего должность военного
министра генерал-лейтенанта князя Горчакова, что предписано
отпустить из С.-Петербургского артиллерийского арсенала 54 ба¬
рабана, предлагаю Экономическому комитету сделать распоряже¬
ние свое о приеме оных и выдаче следующих за них денег военно¬
му департаменту.
Генерал гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
№ 51
1812 г. июля 29. - ПИСЬМО М. И. КУТУЗОВА ПЕТЕРБУРГСКОМУ
ГРАЖДАНСКОМУ ГУБЕРНАТОРУ М. М. БАКУНИНУ С ПРОСЬБОЙ
О СОДЕЙСТВИИ ОФИЦЕРАМ КВАРТИРМЕЙСТЕРСКОЙ ЧАСТИ
В ПРОВЕДЕНИИ ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ РАБОТ
С.-Петербург
Секретно
Милостивый государь мой Михайло Михайлович!
Квартирмейстерской части полковник Фицтум и подполков¬
ник Корнилович имели от меня препоручение отправиться на изб¬
ранное место между почтами Ящера и Долговкою для произведе¬
ния работ, высочайше апробованных; прибыв туда, встретится им
надобность для произведения первоначальных предположений в
помощи от обывателей, употреблением их на работу и в материа¬
лах для сего, как-то: лесов и прочего1.
1 По-видимому, в документе идет речь об оборонительных работах на важном
стратегическом направлении Витебск — Петербург и Псков — Петербург.
196
Я при сем случае обращаюсь с просьбою моею к вашему пре¬
восходительству, дабы вы, милостивый государь мой, благоволи¬
ли, дав им на сей случай открытое ваше повеление, предписать
оным означенным чиновникам делать все возможное в сем случае
вспоможение, яко в предмете, до обшей пользы касающемся.
С совершеннейшим почтением имею честь быть вашего пре¬
восходительства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев\-Кутузов
Сверх того имею довести до сведения вашего высочайшее раз¬
решение мне, его величеством сего числа объявленное, о требова¬
нии нарядов крестьян на сии работы.
№ 52
1812 г. июля [29]1. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА А.И. ГОРЧАКОВУ
О ПОЛУЧЕНИИ РЕСКРИПТА ОБ УСИЛЕНИИ КОРПУСА ОБОРОНЫ
ПЕТЕРБУРГА И О НЕОБХОДИМОСТИ ОТВЕСТИ КВАРТИРЫ
ДЛЯ ПОПОЛНЕНИЯ
Милостивый государь мой князь Алексей Иванович!
Государь император высочайше указать соизволил, из Старой
Руссы и Подгощины восьми резервным эскадронам, а из Пскова
артиллерийским ротам: одной батарейной, трем легким и одной
конной — следовать в С.-Петербург для усиления вверенного мне
корпуса.
Препровождая при сем копию высочайшего повеления, после¬
довавшего на мое имя по сему предмету, прошу покорнейше ваше
сиятельство приказать назначить им удобные квартиры и, где
оные определены вами будут, не оставить своим уведомлением.
С истинным почтением и преданностию имею честь быть ва¬
шего сиятельства всепокорный слуга
гр[аф] Михайло Г[оленищев]~ Кутузов
№ 53
1812 г. июля 29. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ПРИНЯТИИ 10 ТЫСЯЧ РУЖЕЙ
В РАСПОРЯЖЕНИЕ ОПОЛЧЕНИЯ
[Исправляющий должность военного министра господин ге¬
нерал-лейтенант князь Горчаков уведомил меня, что вследствие
высочайшего повеления предписано от него артиллерийскому де¬
1 Число не указано. Дата получения — 29 июля 1812 г. По-видимому, в этот же
день было написано настоящее письмо.
197
партаменту отпустить из здешнего арсенала для формируемого
здесь ополчения десять тысяч ружей годных к употреблению, для
принятия коих я предлагаю Экономическому комитету немедлен¬
но отрядить от себя чиновника.
Гр[аф] Г[оленищев\-Кутузов
№ 54
1812 г. июля 29. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА МИНИСТРУ ФИНАНСОВ
Д.А. ГУРЬЕВУ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ СУММ, ПОЖЕРТВОВАННЫХ
КУПЕЧЕСТВОМ НА НУЖДЫ ОПОЛЧЕНИЯ
Поелику пожертвованные от с.-петербургского купечества два
миллиона рублей от здешнего главнокомандующего препровождены
в ведение вашего высокопревосходительства, то я долгом поставляю
уведомить вас, милостивый государь мой, что его императорское ве¬
личество высочайше указать изволил, чтобы все суммы, приносимые
и отдаваемые от дворянства и прочих лиц, не исключая и двух мил¬
лионов, пожертвованных от купечества, предоставлены были в пол¬
ное ведение Экономического комитета, из которых все отпуски и
платежи производить по предписаниям моим, не ограничивая коли¬
чества суммы, дабы по краткости времени к приготовлению всего
нужного для здешнего ополчения миновать всякие канцелярские об¬
ряды; отчет же, который со временем от комитета представлен будет,
покажет в свое время, на что оные употреблены.
По таковому поводу я прошу покорнейше вас, милостивый го¬
сударь мой, приказав хранить помянутые два миллиона рублей,
особенно предписать отпускать из оной [суммы] всякой раз по
требованиям моим в ведение казначея, который от Экономиче¬
ского комитета для принятия отряжен будет.
С совершенным почтением и проч.
№ 55
1812 г. июля 29. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА НОВГОРОДСКОМУ
ГРАЖДАНСКОМУ ГУБЕРНАТОРУ П.И. СУМАРОКОВУ С ПРОСЬБОЙ
СООБЩИТЬ СВЕДЕНИЯ О НОВГОРОДСКОМ ОПОЛЧЕНИИ
Милостивый государь мой Павел Иванович!
Его императорское величество высочайше указать соизволил,
чтобы Новгородское воинское ополчение состояло в моем ведении.
Сообщая таковую монаршую волю вашему превосходительст¬
ву, прошу покорнейше уведомить об оной кого следует, а мне до¬
ставить сведение как о предполагаемом количестве воинов, так и о
числе действительно собранных, о чиновниках, командующих в
ополчении, и о успехе вооружением и формирования оного.
С истинным и проч.
198
№ 56
1812 г. июля 29. - УКАЗ АЛЕКСАНДРА I СЕНАТУ О НАГРАЖДЕНИИ
М.И. КУТУЗОВА КНЯЖЕСКИМ ТИТУЛОМ
С.-Петербург
Указ нашему Сенату.
Во изъявление особливого нашего благоволения к усердной
службе и ревностным трудам нашего генерала от инфантерии
графа Голенищева-Кутузова, способствовавшего к окончанию с
Отоманскою Портою войны и к заключению полезного мира,
пределы нашей империи распространившего, возводим мы его
с потомством его в княжеское Всероссийской империи достоин¬
ство, присвояя к оному титул светлости. Повелеваем Сенату заго¬
товить на княжеское достоинство диплом и поднести к нашему
подписанию.
Александр
№ 57
1812 г. июля 30. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА Н.И. САЛТЫКОВУ
О ПРОСЬБЕ ПОМЕЩИКОВ ПЕТЕРБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ ПРИНИМАТЬ
В ОПОЛЧЕНИЕ КРЕПОСТНЫХ, ПРИПИСАННЫХ К ДЕРЕВНЯМ
ДРУГИХ ГУБЕРНИЙ
Милостивый государь граф Николай Иванович!
При отдаче людей в ополчение некоторые помещики, коим
должно поставлять оных с деревень здешней губернии, просят
Устроительный комитет принимать от них крепостных дворовых
людей их, приписанных к деревням, в других губерниях находя¬
щимся. Другие же просят о принятии от них людей, здесь в зачет
следующих, с имений их, кои состоят в других губерниях.
По таковому поводу я обращаюсь к вашему сиятельству с по¬
корнейшею моею просьбою о предложении помянутых случаев на
рассмотрение Комитета г.г. министров1.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть
вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга
князь Михаил Кутузов
1 2 августа 1812 г. Комитет министров рассмотрел письмо М.И. Кутузова и по¬
становил удовлетворить прошения помещиков.
199
№ 58
1812 г. июля [30—31] К - РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I
М.И. КУТУЗОВУ ОБ ОБОРОНЕ ПЕТЕРБУРГА
Единомысленное движение корпусов под командою маршалов
Удино и Макдональда, намерение коих генерал-лейтенант граф
Витгенштейн умел опровергнуть столь блистательным образом2,
равномерно также и левый фланг французской армии занятием
позиции в окружностях Поречья обнаруживают ясно виды непри¬
ятеля на Ингрию через Псков, дабы приближением к столице лег¬
кими войсками, кои могут быть посланы через Великие Луки и
Порхов, посеять в ней тревогу. Посему необходимо нужно при¬
крыть Петербург как для воспрепятствования неприятелю при¬
ближаться к оному, так и для обеспечения выступления из оного в
случае крайней нужды.
Для достижения сей цели я нахожу полезным учредить в
окружностях Нарвы лагерь, дабы собрать и соединить в нем часть
войск, под командою вашею находящихся, и часть тех, которые
формируются в С.-Петербургской и Новгородской губерниях.
Другой такой же лагерь на дороге от Луги к Порхову, который так¬
же бы мог прикрывать и дорогу к Нову-городу. Цель сих лагерей
не есть та, чтобы сделать из них места сражений, но чтобы слу¬
жить: 1) пунктами собрания для новых войск, кои притом могут
несколько быть наставлены в знании порядка военной службы;
2) лагери сии будут пунктами подкрепления и соединения для
войск, находящихся еще на границах Лифляндии и губернии
Псковской; 3) соединенные в них войска в состоянии будут следо¬
вать с поспешностию к тем местам, где неприятель осмелится по¬
казаться с малыми отрядами, и 4) сии два лагеря могут быть также
пунктами соединения для новой армии, если мы будем иметь сча¬
стие остановить движения неприятеля на центр наш или заставить
его отступить.
Ежели вы апробуете сей план, то немедленно примите все
меры, коими заблагорассудите привесть оный в исполнение. Я
предоставляю вам всю власть к переменам, какие найдете выгод-
1 Отсутствующее число уточнено по содержанию документа. Известие о сраже¬
нии под Клястицами в Петербурге получили, вероятно, 24 июля (25-го опублико¬
вано). Первое донесение о появлении французов в районе Поречья было послано
главнокомандующим 1-й Западной армией генералом от инфантерии М.Б. Баркла-
ем-де-Толли, вероятно, 27 июля и получено 29-го или 30-го. Следовательно, насто¬
ящий рескрипт может быть датирован примерно 30—31 июля 1812 г.
2 20 июля 1-й отдельный корпус генерал-лейтенанта П.Х. Витгенштейна нанес
поражение 2-му французскому корпусу маршала Удино под Клястицами. Следст¬
вием победы под Клястицами было отвлечение 10-го корпуса под командованием
маршала Макдональда от действий против Риги и отделение от главных сил Напо¬
леона 6-го корпуса маршала Сен-Сира для подкрепления Удино.
200
ными. Если же вы для обороны столицы почитаете лучшим ка¬
кой-либо иной способ, то как наискорее меня об оном уведомьте,
дабы я во время еще пребывания моего здесь мог лично с вами
объясниться1; ибо хотя нет никакой для нас опасности, однако ж
осторожность требует, чтобы ни малейшего не делано было упу¬
щения времени.
№ 59
1812 г. июля 31. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ
А.А. КЛЕЙНМИХЕЛЮ О СФОРМИРОВАНИИ ЧЕТЫРЕХ ДЕЙСТВУЮЩИХ
ЭСКАДРОНОВ ИЗ РЕЗЕРВНЫХ ГВАРДЕЙСКИХ КАВАЛЕРИЙСКИХ
КОМАНД ДВОРЯНСКОГО2 И УЧЕБНОГО ЭСКАДРОНОВ
Государю императору благоугодно, чтоб из эскадронов дворян¬
ского и учебного да из резервных гвардейских команд, в ведении
полковника Лагоды находящихся, составлено было четыре эскад¬
рона для действия. Прилагая у сего копию данных мною предпи¬
саний помянутому г. полковнику3, обращаюсь к вашему превосхо¬
дительству с тем, чтобы вы приказали подполковнику Фитингофу
войти немедленно с требованием к г. Лагоде о таком количестве
людей, сколько ему для сформирования эскадрона из дворянских
лошадей потребуется, немедленно сие предположение привести в
исполнение и меня уведомить. Учебный же эскадрон без крайней
нужды отсюда не возьмите.
Пребывая с совершенным почтением.
Верно: дежурный полковник Кайсаров
№ 60
1812 г. июля 31. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА ПОЛКОВНИКУ ЛАГОДЕ
О СФОРМИРОВАНИИ ДВУХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЭСКАДРОНОВ
ИЗ РЕЗЕРВНЫХ ГВАРДЕЙСКИХ КАВАЛЕРИЙСКИХ КОМАНД
По высочайшему повелению предписываю вашему высокобла¬
городию из команд резервных гвардейских кавалерийских полков,
в ведении вашем состоящих, отделив по сношению вашему с под¬
1 Александр I имел в виду предстоящую поездку в Финляндию, куда он выехал
9 августа для свидания с шведским наследным принцем Бернадотом. Результатом
этого свидания было подписание 18 августа в Або союзного русско-шведского до¬
говора.
2 Дворянский кавалерийский эскадрон был сформирован в конце 1811 г. при
Дворянском полку и так же, как и последний, являлся военно-учебным заведением
для подготовки офицеров из дворян. Упомянутые эскадрон и полк состояли при
2-м кадетском корпусе.
3 См. следующий документ.
201
полковником Фигингофом столько людей, сколько ему для сфор¬
мирования эскадрона из строевых лошадей дворянского эскадро¬
на потребуется, из остальных же затем людей и лошадей сформи¬
ровать и вооружить два эскадрона и, как скоро сие учинится, мне
донести.
Я нимало не сомневаюсь, чтобы вы по известному усердию ва¬
шему не поспешили сие привести в желаемое исполнение.
Верно: дежурный полковник Кайсаров
№ 61
1812 г. июля 31. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ПРИВЛЕЧЕНИИ ПОЛИЦИИ
ДЛЯ УСКОРЕНИЯ СБОРА ДЕНЕГ С ВЛАДЕЛЬЦЕВ ДОМОВ
С полученного мною отношения от главнокомандующего здесь
в столице господина генерала от инфантерии Вязмитинова пре¬
провождая при сем копию Экономическому комитету для сведе¬
ния1, считаю притом нужным заметить, что распоряжение, кото¬
рым предполагает господин главнокомандующий сделать, [сколь]
можно поспешнее, сбор с домов двухпроцентной суммы посредст¬
вом полиции для скорейшего окончания оного, я, находя оное ве¬
сьма основательным, предлагаю Экономическому комитету сде¬
лать в том свое распоряжение.
Князь Г[оленищев\-Кутузов
№ 62
1812 г. июля 31. - РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I М.И. КУТУЗОВУ
О ПОРУЧЕНИИ ЕМУ КОМАНДОВАНИЯ ВСЕМИ СУХОПУТНЫМИ
И МОРСКИМИ СИЛАМИ В ПЕТЕРБУРГЕ, КРОНШТАДТЕ И ФИНЛЯНДИИ
С.-Петербург
По назначении вас командующим формируемого в С.-Петер¬
бурге корпуса2 нахожу нужным поручить главному начальству ва¬
шему все войски, находящиеся в С.-Петербурге, Кронштадте и
Финляндии, не исключая и морских, дабы вы, имея оные в един¬
ственной своей команде, могли в случае надобности употреблять и
соединять оные, имея в то же время наблюдение, дабы распоряже¬
ния ваши, о морских войсках делаемые, были не иначе, как по
1 Приложена копия письма С.К. Вязмитинова от 29 июля о сделанных им рас¬
поряжениях по представлению сведений о сборах средств на ополчение.
2 См. документ № 2.
202
сношению с морским министром, дабы предписании ваши не
были вопреки делаемых им распоряжений по флоту, вследствие
данных мною морскому министру предписаний.
На подлинном собственною его императорского величества ру¬
кою написано
Александр
Верно: генерал князь Г[оленищев\-Кутузов1
№ 63
1812 г. августа [1]. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА Д.А. ГУРЬЕВУ
С ПРОСЬБОЙ ОБ ИЗГОТОВЛЕНИИ ЗНАЧКОВ ДЛЯ НАШИВКИ
НА ФУРАЖКИ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Милостивый государь мой Дмитрий Александрович!
Препровождая при сем к вашему высокопревосходительству
рисунок знака для нашивки на фуражках воинам по ополчению,
покорнейше прошу вас, милостивый государь, буде возможно,
приказать оные сделать на здешнем монетном дворе, сколько по¬
требно будет, с заплатою от Экономического комитета за работу и
материал следующих денег.
С истинным моим почтением и совершенною преданностию
честь имею быть.
№ 64
1812 г. августа 1. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА
УСТРОИТЕЛЬНОМУ КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ЗАЧИСЛЕНИИ
ТИТУЛЯРНОГО СОВЕТНИКА А.И. МИХАЙЛОВСКОГО-ДАНИЛЕВСКОГО
НА ДОЛЖНОСТЬ АДЪЮТАНТА НАЧАЛЬНИКА ОПОЛЧЕНИЯ2
Служащего в канцелярии министра финансов титулярного со¬
ветника Михайловского-Данилевского предлагаю принять в опол¬
чение, коему и находиться при мне в должности адъютанта3.
Князь Г[оленищев\-Кутузов
1 Настоящий экземпляр копии рескрипта приложен к письму М.И. Кутузова от
3 августа 1812 г. на имя А.И. Горчакова с уведомлением о своем новом назначении.
2 Помимо настоящего предписания сохранился ряд аналогичных документов
М.И. Кутузова о зачислении желающих поступить в ополчение. В сборнике не пуб¬
ликуются.
* Позднее, когда М.И. Кутузов был назначен главнокомандующим армиями,
действующими против Наполеона, он писал 10 августа своему преемнику по опол¬
чению генерал-лейтенанту П.И. Меллер-Закомельскому: «Причисленных из опол¬
чения и находившихся при мне чиновников титулярного советника Данилевского
и коллежского секретаря Смирнова определяю взять с собою, почему покорнейше
прошу отчислить их ко мне, не исключая из ополчения».
203
№ 65
1812 г. августа 2. - УКАЗ АЛЕКСАНДРА I О НАЗНАЧЕНИИ М.И. КУТУЗОВА
ЧЛЕНОМ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТА
С.-Петербург
Государственному Совету
Генералу от инфантерии князю Голенищеву-Кутузову всемило¬
стивейше повелеваем присутствовать в Государственном Совете.
На подлинном собственною его императорского величества ру¬
кою подписано тако:
Александр
С подлинным верно: за государственного секретаря
статс-секретарь А. Оленин
№ 66
1812 г. августа 3. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА Ф.Ф. ШТЕЙНГЕЛЮ
О ПРЕДСТАВЛЕНИИ СВЕДЕНИЙ О ВОЙСКАХ,
НАХОДЯЩИХСЯ В ФИНЛЯНДИИ
Высочайшего его императорского величества повеления, от
31-го минувшего июля на имя мое последовавшего, о принятии
между прочим и войск, в Финляндии находящихся, в мою коман¬
ду, препровождаю у сего копию1 в ожидании ко мне с сим послан¬
ным о состоянии войск, в команде вашего превосходительства
имеющихся, рапортов с тем, что уже впредь о всем том, что каса¬
ться будет до оных, мне представляли.
№ 67
1812 г. августа [З]2. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О РАСПРЕДЕЛЕНИИ ОФИЦЕРОВ
ПЕТЕРБУРГСКОГО БАТАЛЬОНА ВНУТРЕННЕЙ СТРАЖИ
ПО ДРУЖИНАМ ОПОЛЧЕНИЯ
На основании предположения, мною сделанного и государем
императором высочайше утвержденного, баталион здешней внут¬
ренней стражи должен будучи поступить на основание с.-петер¬
бургских военных сил, от которого по мере поступления воинов в
ополчение и отделения делаются, препровождаю в Устроительный
1 См. документ № 62.
2 Число не указано. Дата получения 3 августа 1812 г. является, по-видимому,
и датой составления.
204
комитет списки по старшинству того баталиона штаб- и
обер-офицерам, предлагаю распределить их по дружинам, пригла¬
сив к сему распределению полковника Мейбаума.
Генерал князь Г[оленищев]-Кутузов
№ 68
1812 г. августа 3. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ ОБ УЧРЕЖДЕНИИ КОМИТЕТА
ПО ДЕЛАМ ОПОЛЧЕНИЙ
С доставленной мне господином министром полиции гене¬
рал-лейтенантом Балашевым копии высочайшего указа, в 31-й
день минувшего июля правительствующему Сенату данного, о уч¬
реждении при высочайшем лице комитета внутреннего ополчения
при сем прилагаю к сведению Устроительного комитета список1.
Князь Г[оленищев]-Кутузов
№ 69
1812 г. августа 3. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА КОМАНДИРУ
ПЕТЕРБУРГСКОГО БАТАЛЬОНА ВНУТРЕННЕЙ СТРАЖИ ПОЛКОВНИКУ
МЕЙБАУМУ О НАЗНАЧЕНИИ УНТЕР-ОФИЦЕРОВ И СОЛДАТ
ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ ДРУЖИНЫ ИЗ МЕЩАН
Баталион здешней внутренней стражи поступить должен на
основание С.-Петербургского ополчения. По высочайшему пове¬
лению поручается вашему высокоблагородию формирование ме¬
щанской здесь дружины. Вследствие чего рекомендую вам, явясь в
Устроительный комитет ополчения, принять в команду вашу всех
тех людей, которые для сей дружины уже набраны, и, придав к
ним из вашего гарнизонного баталиона столько солдат, сколько
по числу пятнадцати формируемых дружин на вашу следовать бу¬
дет, да в то же число и из 80 унтер-офицеров, присланных от учеб¬
ных баталионов, заняться немедленно устроением сей поручаемой
вам дружины. Доверенность, которая вам в сем случае предпочти¬
тельно делается, заставляет меня надеяться от вас полного успеха
сего ожидать. Сверх того по мере набора следующих затем дружин
вам же поручаю из бывшего вашего гарнизонного баталиона лю-
1 Приложена копия указа Александра I Сенату от 31 июля 1812 г. об учрежде¬
нии комитета при императоре в составе председателя Военного департамента Госу¬
дарственного совета А.А. Аракчеева, министра полиции А.Д. Балашева и государ¬
ственного секретаря вице-адмирала А.С. Шишкова для руководства всеми
ополчениями. В сборнике не публикуется.
205
дей в оные отделять по равному числу так, как и всех тех старых
солдат, которые в ведение ваше из разных мест поступать будут.
Подлинный подписал князь Кутузов
С подлинным верно: полковник Мейбаум
№ 70
1812 г. августа 3. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ ОБ ОБМУНДИРОВАНИИ СОЛДАТ
ВОЛОНТЕРНОГО КАЗАЧЬЕГО ПОЛКА
Для поощрения желающих вступить в набираемый бароном
Боде конный полк предлагаю Экономическому комитету присту¬
пить немедленно к обмундированию на первый раз от 50 до
100 человек сообразно образцу, который от него представлен бу¬
дет, на щет сумм, для ополчения пожертвованных.
№ 71
1812 г. августа 3. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА М.М. БАКУНИНУ
О НЕОБХОДИМОСТИ УКОМПЛЕКТОВАНИЯ ОПОЛЧЕНИЯ
ШТАБ-ОФИЦЕРАМИ
Милостивый государь мой!
При распределении ныне по дружинам чинов по причине умно¬
жения числа дружин встретился недостаток в штаб-офицерах; наде¬
юсь, что из числа отставных, по уездам живущих, много найдется до¬
стойных и служивых штаб-офицеров; я прошу покорнейше ваше
превосходительство отобрать [из] господ дворян С.-Петерб[ургской]
губернии сколько можно кандидатов в должности штаб-офицеров.
№ 72
1812 г. августа 3. - ПОСТАНОВЛЕНИЕ УСТРОИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
ОПОЛЧЕНИЯ ОБ ЭКИПИРОВКЕ ВНОВЬ ФОРМИРУЕМОГО
ВОЛОНТЕРНОГО КАЗАЧЬЕГО ПОЛКА
В Устроительном комитете народного ополчения докладывай
его светлости господину главному начальнику народного ополче¬
ния князю Михайле Ларионовичу Голенищеву-Кутузову рапорт от¬
ставного конной артиллерии штабс-капитана барона Боде, с при¬
ложением: 1-е, счетов, что будет стоить окопировка1 вербуемого им
казачьего полка; 2-е, записка о потребных для полка вещах.
1 Экипировка.
206
По выслушании оного рапорта его светлость изволил объявить:
1-е, чтоб по просьбе барона Боде на первой случай 50 человек об¬
мундировать; 2-е, ежели из желающих определиться в конной
полк вольных людей будут такие, кои должны хозяевам своим не
более 10 руб., то таковым хозяевам объявлять, что долг сей могут
они получить от Экономического комитета, а потому и положили:
объявить о сем барону Боде. Для надлежащего ж действия пере¬
дать с сего положения в Экономический комитет копию, как и
оригинальной рапорт г. Боде для удовлетворения его надлежащим.
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Сукин
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-майор Бегичев
№ 73
1812 г. августа 4. - РАПОРТ М.И. КУТУЗОВА АЛЕКСАНДРУ I
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ И ШТАТНОМ СОСТАВЕ ПЕТЕРБУРГСКОГО
ОПОЛЧЕНИЯ
Имею щастие всеподданнейше поднести вашему император¬
скому величеству на высочайшее благорассмотрение учиненный в
Устроительном комитете состав Санкт-Петербургской военной
силе и двум вербуемым полкам конных казачьих волонтеров. Ло¬
шади для сих полков будут от города, а обоз построится из сумм, в
пожертвование приносимых.
Имею щастие представить на благоусмотрение вашего импера¬
торского величества равномерно и списки чиновникам, назначен¬
ным в дружинные начальники, испрашивая им всемилостивейше-
го в сем звании утверждения1.
Генерал от инфантерии князь Г[оленищев\-Кутузов
Приложение к документу № 73
1812 г. августа [4]. - ПОЛОЖЕНИЕ О ПЕТЕРБУРГСКОМ ОПОЛЧЕНИИ
Состав С.-Петербургской военной силы
Оная составляется из конных казаков и пеших воинов.
Конница будет состоять из двух казачьих полков, каковые и
вербуются уже: первый из 500 человек казаков графом Д’Оливей-
ром, а второй из 5-ти эскадронов, в 500 человеках же состоящих,
отставным артиллерии штабс-капитаном бароном Боде.
1 См. приложение к документу № 75.
207
Сии полки казачьи имеют состоять в команде по высочайшему
утверждению: первый у графа Д’Оливейра, а другой до сформиро¬
вания оных эскадронов у штабс-капитана барона Боде. Сколько ж
они полагают в каждом полку иметь штаб- и обер-офицеров и
прочих чинов, равно и обоза, у сего подносятся в оригинале за их
подписанием донесении.
Пешие воины делятся на дружины, а дружины на сотни; в каж¬
дой дружине 4 сотни; в каждой сотне 200 человек воинов.
Сотня делится на 8 десятков, в каждом десятке по 25 человек.
Дружина имеет состоять в команде начальника дружины, сотня
у сотенного начальника. А в оной 4-м офицерам поручается каж¬
дому по 2 десятка с их урядниками.
Все дружины разделены будут на некоторое число бригад.
По сему исчислению имеет состоять в дружине: дружинный на¬
чальник, 3 штаб-офицера, 2 адъютанта, 1 квартермистр, он же ис¬
правляет и должность казначея, 1 дружинной барабанщик, 1 ле¬
карь, 1 фельдшер; писарей: 2 адъютантских, 2 при квартермистре.
Сотенных чинов: сотенный начальник, 2 порутчика, 2 подпорут-
чика, 13 урядников, из коих старший один, 200 воинов (ежели ж
люди будут оставаться, то предполагается прибавить еще в каждую
сотню по 12 человек), 2 барабанщика, 1 урядник для приема и при¬
смотра амуниции, 1 урядник для приема провианта, 1 писарь.
По сему ращету имеет в дружине состоять: 1 дружинной нача¬
льник, 3 штаб-офицера, 4 сотенных начальника, 23 обер-офицера,
60 урядников, 800 воинов, 9 барабанщиков, 1 лекарь, 1 фельдшер,
8 писарей.
Нестроевых при обозе: 4 при патронных ящиках, 16 при хлеб¬
ных полуфурках, 1 при лазаретной телеге, 1 при аптечном ящике,
которых имеет быть при двух дружинах один. Сверх сего в каждую
сотню по две артельные повозки.
Окроме вышеписанного, войдет в состав каждой дружины:
1) из здешнего баталиона внутренней стражи по нескольку
обер- и унтер-офицеров и рядовых;
2) инвалиды, годные к службе, в Санкт-Петербургской губер¬
нии имеющиеся, в том числе несколько из Александровской фаб¬
рики, будут также распределены по дружинам и сотням.
Полковнику Мейбауму, который назначен командовать дружи¬
ною санкт-петербургского мещанства, поручится размещение по
мере вступления старых унтер-офицеров и рядовых в дружины и
сотни1.
1 В. Штейнгель в своей книге «Записки касательно составления и самого похо¬
да Санкт-петербургского ополчения» (Ч. I. СПб., 1814) на стр. 41 указывает, что
«все ополчение разделено было, согласно с мнением главнокомандующего графа
Михайлы Иларионовича, на дружины, а дружины на сотни; чтоб каждая дружина
состояла из людей одного уезда или в соседстве живущих и чтоб люди одной дерев¬
ни не были разлучены в самых рядах фронта».
208
Об одежде
В коннице по рисунку, высочайше утвержденному.
В пехоте ж всем служащим при ополчении штаб- и обер-офи-
церам иметь мундиры общеармейские. Те же, кои имеют мундиры
при отставке, могут носить и оные. Пешие воины сохраняют свое
крестьянское платье, но не длиннее иметь кафтаны одного вершка
за колено. Прочие принадлежности к одежде по их состоянию.
Фуражку на голове суконную. Сапоги черные с такими голенища¬
ми, чтобы в осеннюю и холодную погоду сверх шаровар оные на¬
девать могли, и должны быть так просторны, чтоб каждой в зим¬
нее время мог обвертывать ноги в суконные онучи. Кафтаны дол¬
жны быть такой ширины, дабы под оной мог надевать каждый
человек овчинной полушубок. Кушак иметь какой кто может. Фу¬
ражка должна быть так, чтоб оную мог каждой во время холоду
подвязывать сверху ушем под бородою. Форма фуражек полагает¬
ся всем одинаковая, но на каждой из них иметь выбитой из мед¬
ной латуни крест с изображением на оном вензелевого его импе¬
раторского величества имени и с надписью «За веру и царя». Каж¬
дый пеший воин должен иметь ранец, и в оном одну рубаху,
холстинные портки, рукавицы с теплыми варежками, двое портя¬
нок, суконные онучи и запасные сапоги. Сверх оного должно
оставаться в ранце столько места, дабы оной мог иметь сухарей на
трое суток. К ранцам в дружинах приделывать ремни для носки
оных по примеру регулярных войск.
О вооружении
Для вооружения предполагается ружье. Суму для патронов ко¬
жаную чрез плечо такой формы, какую иметь могут. Патронов с
пулями на каждого человека в суме 40, а в ящике 35. Сабель и те¬
саков пешим воинам не иметь. Не позволяется у кафтанов делать
особые какие воротники или переменять покрой и форму мещан¬
ского и крестьянского кафтана. Позволяется дружинным началь¬
никам иметь номер дружины на людях своих, вышитой сукном
или тесьмою на верхней поле кафтана на груди.
О жалованье
Дружинным начальникам жалованья никакого не полагается
по важности звания, в коем они по особой доверенности государя
императора служат из усердия к отечеству.
Равно штаб- и обер-офицерам на сих же правилах жалованья не
полагается; но как могут из всех оных случиться недостаточные
люди, то в пособие таковым, по назначению командующего воен-
209
ною Санкт-Петербургскою силою, полагается выдавать из сумм,
пожертвованных на сие ополчение; а сотенным чиновникам опре¬
деляется по 30 руб. в месяц; им же, когда потребуют, отпускать
провиант и порцию, положенную нижним чинам.
Урядникам, дружинным барабанщикам, фельдшерам и писа¬
рям полагается жалованья в месяц по 1 р. 50 к. и провиант. Всем
прочим воинам по 1 р. 20 к., а нестроевым по 1 руб. и провиант.
Жалованье выдавать всем чинам помесячно, а провиант, смотря
по обстоятельствам, мукою или сухарями. Мясные и винные по¬
рции выдавать по назначению командующего военною Санкт-Пе-
тербургскою силою.
О наградах
Все штаб- и обер-офицеры получают награды за храбрость и
мужество противу неприятеля точно такие же, какие определены в
армиях действующих.
Увечные на службе офицеры, имеющие свое достаточное со¬
стояние, получат от государя чин или орден. Недостаточным же из
них санкт-петербургские сословии уповательно не отрекутся на¬
значить и приличную по смерть пенсию.
Все урядники, казаки и воины получают за храбрость медаль,
для сего случая от государя императора установленную; получив¬
шим же таковые медали предоставляется дворянству впредь на¬
значить пенсию.
Всякой урядник, казак и воин, сделавшийся неспособным от
ран, получает по смерть содержание.
О денщиках
Денщиков всем штаб- и обер-офицерам, не имеющим своих
людей, не полагается, а предоставляется, по дозволению дружин¬
ных начальников, употреблять во время свободное людей, в их
сотнях находящихся.
Прочим же штаб- и обер-офицерам, имеющим своих людей, по¬
зволяется иметь оных: дружинные начальники не более 4 человек,
штаб- и [обер]-офицерам не более 2, а прочим не более одного.
О обозах
Дружинному начальнику позволяется иметь две повозки,
штаб-офицерам по одной повозке.
Да в каждой сотне иметь одну повозку парою для офицерских
екипажей.
Дружинным адъютантам и квартермистрам иметь в каждой
дружине одну повозку.
210
О определении и комплектовании штаб-
и обер-офицерами С.-Петербургской
военной силы
Дружинные начальники утверждаются государем императором.
При убыли дружинного начальника замещает другим его место
командующий генерал и представляет на утверждение государю.
Дружинные начальники могут быть: подполковники, полковники
и генерал-майоры. Штаб-офицеры назначаются и при убыли за¬
мещаются дружинными начальниками, а утверждаются команду¬
ющим генералом. Штаб-офицеры могут быть: майоры, подпол¬
ковники и даже полковники. Сотенные начальники назначаются
и при убыли замещаются и утверждаются дружинным начальни¬
ком с донесением по команде командующему генералу. Сотенные
начальники в дружинах могут быть: порутчики, штабс-капитаны и
капитаны. Прочие все офицеры определяются и при убыли заме¬
щаются дружинными начальниками с донесением по команде к
сведению командующему генералу. Сии офицеры должны быть:
прапорщики, подпорутчики и порутчики. Адъютанты и квартер-
мистры дружинные назначаются дружинным начальником, о ко¬
торых также представляется командующему генералу, но утверж¬
даются дружинным.
О урядниках
Урядники назначаются первоначально и при убыли замещают¬
ся сотенными начальниками, а утверждаются дружинными нача¬
льниками; переменяются же другими не иначе, как с дозволения
дружинных начальников.
О чинах штаб- и обер-офицерских
Все отставные из военной службы помещаются в С.-Петербург¬
скую военную силу теми же чинами, какими они состояли в от¬
ставке.
Если в военной службе бывшие состоят ныне [и] по какому-ли¬
бо случаю переименованы из военных статскими чинами без по¬
вышения, то оное не отнимает вышеописанного правила.
Из статских чинов, не служившие в обер-офицерских чинах, в
военную службу помещаются на следующих правилах:
Коллежские советники — капитанами.
Надворные советники и коллежские асессоры — штабс-капи¬
танами.
Титулярные советники — порутчиками.
Коллежские и губернские секретари — подпорутчиками.
211
Коллежские регистраторы — прапорщиками.
Служившие же в военной службе штабс-капитанами и капита¬
нами и, дослужившись по статской службе в коллежские и надвор¬
ные советники, принимаются майорами.
Чины статские остаются при них.
О производстве
Производство делается не по линии, а только за оказанную
храбрость или по особому представлению командующего гене¬
рала.
При убыли дружинного начальника командующий генерал мо¬
жет определить начальником предпочтительнее из штаб-офице¬
ров, то есть из полковников или подполковников, и представляет
на утверждение государю императору.
Равным образом может и из майоров назначать дружинным и
представлять государю о производстве оного в подполковники,
изъясняя в представлении своем ясные причины, по коим он удо¬
стаивает к сему производству.
Прочие чины при убыли не иначе пополняются, как приняты¬
ми из отставных, несмотря на то, что сколько в дружине будет по-
рутчиков, подпорутчиков или прапорщиков.
О обучении
Обучение воинов должно быть самое простое и состоять только
в следующем:
Первый приступ к обучению есть тот, чтобы вперить в воина
знание своего места в шеренге и в ряду, то есть чтобы каждый знал
человека, который стоит впереди и позади, и тех, которые в ше¬
ренге стоят у него по правую и левую сторону.
Надлежит вразумить его, что ни в каком случае он не должен
отрываться от сих людей; если бы даже действовал и в россыпи, то
и тогда не должен терять их из виду. Сие есть главное начало, свя¬
зывающее всякое регулярное войско и дающее ему преимущество
над необразованными толпами.
Ружьем учить только на плече нести оное правильно, заряжать,
стрелять и действовать штыком; на караул же делать не учить.
Учить поворотам и маршировать фронтом, [в]зводами и по от¬
делениям. Не искать в сем марше никакой красоты и тем только
ограничиться, чтобы со временем достигнуть того, чтобы ступали
в одну ногу, дабы не иметь во фронте волнования, которое приго¬
товляет расстройку. Обучать также нужным деплоядам.
212
Дружинам в больших линиях равняться между собою посредст¬
вом средних рядов, также построения и ращет в дружинах произ¬
водить по принятому в российской службе способу.
Генерал от инфантерии князь Г\оленищев)-Кутузов
Генерал-лейтенант князь Салагов
Генерал-лейтенант Буткевич
Генерал-лейтенант Сукин 2-й
Генерал-лейтенант Герард
Генерал-майор Бегичев
Коллежский асессор Ковалевский
Резолюция Александра 1:
«Быть по сему. Александр»1.
№ 74
1812 г. августа 4. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ОБЕР-ПРОКУРОРУ СИНОДА
А.Н. ГОЛИЦЫНУ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ЗА ПОЖЕРТВОВАНИЕ
ДУХОВЕНСТВОМ НА НУЖДЫ ОПОЛЧЕНИЯ 750 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ
Получив уведомление вашего сиятельства о пожертвовании от
духовенства 750 ООО рублей2, я приношу за уведомление о сем по¬
корнейшую мою благодарность.
Билет Опекунского Совета я приказал по принадлежности до¬
ставить в Экономический комитет ополчения, коему поручено
принимать всякого рода пожертвования.
№ 75
1812 г. августа [4]3. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ С ПРИЛОЖЕНИЕМ СПИСКА
НАЧАЛЬНИКОВ ДРУЖИН
Для надлежащего сведения препровождаю при сем высочайше
апробованный список чинам, назначенным в дружинные началь¬
ники.
Князь Г[оленищев\ -Кутузов
1 Положение о Петербургском ополчении было утверждено 27 августа 1812 г.
2 Упомянутое письмо А.Н. Голицына М.И. Кутузову от 4 августа 1812 г.
3 Отсутствующее в подлиннике число указано по дате приложения.
213
Приложение к документу №75
1812 г. августа 4. - ВЫСОЧАЙШЕ АПРОБОВАННЫЙ СПИСОК
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ВОЕННОЙ СИЛЫ ЧИНАМ,
ПРЕДПОЛАГАЕМЫМ В ДРУЖИННЫЕ НАЧАЛЬНИКИ1
1. Полковник Мейбаум.
2. Генерал-майор Ададуров.
3. Полковник Дубенский.
4. Генерал-майор Кошелев.
5. Камергер Мордвинов.
6. Статский советник Бестужев.
7. Полковник Шемиот.
8. Генерал-майор Карпов.
9. Бригадир Скворцов.
10. Статский советник Воеводский.
11. Полковник Сычевский.
12. Статский советник Николев.
13. Генерал-майор князь Мышецкий.
14. Полковник Чернов.
15. Генерал-майор Великопольский.
Генерал от инфантерии князь Г[оленищев] -Кутузов
№ 76
[1812 г. август]2. - ПРЕДПИСАНИЕ М.И. КУТУЗОВА УСТРОИТЕЛЬНОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ ОБ ОСУЩЕСТВЛЕНИИ РУКОВОДСТВА
ФОРМИРОВАНИЕМ НОВГОРОДСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
Из рапорта начальника Новгородского ополчения генерала от
инфантерии Свечина о успехах вооружения и формирования усмот¬
рел, что оное ограничивается еще первоначальным распоряжением.
Что для приема воинов по уездам посланы со стороны земского
ополчения чиновники вместе с городничими, предводителями
дворянства и лекарями, что сборные места назначены в Тихвине и
Новгороде.
Что из предполагаемого числа 10 ООО воинов по сделанному
прежде расчислению с 37 душ по одному воину, за исключением
экономических и удельных крестьян, собрать надеется гораздо ме¬
ньшее число3.
1 Заголовок подлинника.
2 Документ не датирован.
3 Начальник Новгородского ополчения Н.С. Свечин в своем рапорте М.И. Ку¬
тузову сообщил, что в Новгородской губернии предположено собрать 10 ООО вои¬
нов, но в настоящее время собрано лишь 500.
214
По таковым уважениям я имел счастие докладывать государю
императору и получить следующее высочайшее повеление:
1. Его императорское величество, утвердив начальником Нов¬
городского ополчения земского генерала от инфантерии Свечина,
высочайше указать соизволил поручить оное в ведение и управле¬
ние с.-петербургских Устроительного и Экономического комите¬
тов ополчения, к коим он имеет относиться о всем, что до воору¬
жения, формирования и снабжения Новгородского ополчения
принадлежать будет.
2. При вооружении и формировании Новгородского ополчения
государь император указать соизволил руководствоваться высо¬
чайше утвержденным постановлением для С.-Петербургского
ополчения, учиненным с некоторою отменою там только, где не¬
обходимость того потребует.
3. Его императорское величество, приемля с особенным удово¬
льствием уверения новгородского гражданского губернатора в го¬
товности тамошнего дворянства и отдельно от прочих сословий
выставить в ополчение 10 ООО воинов, дабы не упускать более вре¬
мени, высочайше указать соизволил приступить немедленно к
сбору помянутого числа на основании уже сделанного новгород¬
ским дворянством о приеме людей и одежде оных положения.
Разрешив на первый раз сомнения г. генерала от инфантерии
Свечина, чтоб избежать впредь излишних переписок о подробно¬
стях формирования Новгородского ополчения и дабы не терять
более времени, я признаю нужным, чтобы Устроительный коми¬
тет отрядил от себя на короткое время в Новгород члена своего
г. генерал-майора Бегичева, поручив ему собрать на месте сведе¬
ния о удобнейших способах к сформированию и вооружению и
снабжению Новгородского ополчения и отобрать мнения тамош¬
него начальника. Устроительный комитет уполномочит его с
своей стороны разрешать тамошнее начальство в таких случаях, в
коих в комитете было уже рассуждаемо.
№ 77
1812 г. августа 6. - ЖУРНАЛ ЗАСЕДАНИЯ КОМИТЕТА МИНИСТРОВ
ОБ УТВЕРЖДЕНИИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ М. И. КУТУЗОВА УСИЛИТЬ
КРЕПОСТЬ НАРВУ И СВЕЗТИ В НЕЕ ВСЕ ЧАСТНЫЕ РЕЧНЫЕ СУДА
1812 года августа 6 дня председатель Комитета министров пред¬
ложил оному полученные от генерала князя Михаила Ларионови-
ча Голенищева-Кутузова две записки, в которых изъясняет он. В
1-й, что для усиления крепости Нарвы предположено некоторые
верки вновь сделать, а многие исправить; по недостатку там гар¬
низона и жителей городских нужно по примеру, как приводились
215
в оборонительное состояние Рига и Киев, работы и в Нарве произ¬
весть мастеровыми и рабочими, с частию подвод наряжаемыми из
городских и сельских жителей из губерний С.-Петербургской и
Эстляндской, для каковых работ, по исчислению генерал-майора
Шванебаха, потребно ежедневно до 400 человек с плотничьим и
шанцевым инструментом и до 35 конных подвод для перевозки
материалов. Во 2-й, что нужно предписать эстляндскому граждан¬
скому губернатору, чтобы все обывательские суда, могущие най-
титься на том берегу Наровы и Чудского озера, были по примеру,
как здесь сделано, отобраны и отданы под присмотр нарвского ко¬
менданта, дабы неприятель при случае ими не воспользовался.
Комитет положил, чтоб главнокомандующий в С.-Петербурге
учинил немедленно распоряжения и предписания об исполнении
без отлагательства и со всею точностию означенных требований.
Гр[аф] Н. Салтыков, Сергей Вязмитинов,
к[нязь] Лопухин, м[аркиз] Траверсе, Д. Гурьев,
князь Алексей Горчаков, гр[аф] А. Салтыков,
Иван Дмитриев, Осип Козодавлев, князь Алек¬
сандр Голицын, барон Кампенгаузен, статс-
секретарь Молчанов
№ 78
1812 г. августа 7. - ЖУРНАЛ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОМИТЕТА
ОПОЛЧЕНИЯ О ПЕРЕДАЧЕ ВОЙСКОВОГО ИМУЩЕСТВА И ЛОШАДЕЙ
В РАСПОРЯЖЕНИЕ НАЧАЛЬНИКОВ ДРУЖИН
Экономический комитет по Санкт-Петербургскому народному
ополчению, пригласив в собрание начальников дружин, условил¬
ся с ними, дабы все принадлежности к ополчению, как-то: обоз,
котлы, шанцевой инструмент и прочее — по мере приготовления
отдавать в ведение начальников. Положение сие комитет находит
крайне нужным для того, что начальники дружин, получая приго¬
товленное прямо от подрядчиков или от мест, где что куплено по
ярлыкам комитета, скорее могут окончить все приемы и тем по¬
спешнее снабдить себя всем принадлежащим. Равным образом и
подъемных лошадей постановлено по мере вступления отдавать
также сим начальникам при членах по одному из каждого комитета.
На что комитет испрашивает утверждения вашей светлости.
Федор Голубцов
Резолюция рукой М.И. Кутузова:
«Утверждаю. Князь Кутузов».
216
№ 79
1812 г. августа 9. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА П.И. СУМАРОКОВУ
О НЕУТВЕРЖДЕНИИ ГЕНЕРАЛА ОТ ИНФАНТЕРИИ Н.С. СВЕЧИНА
В ДОЛЖНОСТИ НАЧАЛЬНИКА НОВГОРОДСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
Милостивый государь мой Павел Иванович!
Представление мое о выборе начальником Новгородского
ополчения государь император хотя и изволил принять с удоволь¬
ствием, но по встретившимся здесь обстоятельствам утвердить
господина генерала от инфантерии Свечина не соизволил, ибо на
место меня главнокомандующим назначен генерал младший его
старшинством1, о чем имею честь известить ваше превосходитель¬
ство. Считаю нужным присовокупить, что присутствующий здесь
в Устро[ительном] коми[тете] господин генерал-майор Бегичев,
так как дворянин Новгородской губернии, мог бы, по мнению мо¬
ему, по известной его похвальной службе с пользою занять место
начальника Новгородского ополчения, каковое его помещение я
уверен будет приятно и его императорскому величеству, о чем
прошу вас, милостивый государь мой, известить и господина нов¬
городского губернского предводителя. Впротчем с совершенным
моим почтением пребуду навсегда.
№ 80
1812 г. августа 9. - СООБЩЕНИЕ М.И. КУТУЗОВА ЭКОНОМИЧЕСКОМУ
КОМИТЕТУ ОПОЛЧЕНИЯ О ПЕРЕДАЧЕ КОМАНДОВАНИЯ ОПОЛЧЕНИЕМ
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ П.И. МЕЛЛЕР-ЗАКОМЕЛЬСКОМУ2
Санкт-петербургское благородное дворянство при избрании
меня начальником Санкт-Петербургского ополчения представило
мне равномерно и честь в случае назначения меня на другую служ¬
бу избрать по себе преемника.
Отправляясь по воле государя императора для командования
армиями и находя достойным и способным командовать
Санкт-Петербургским ополчением артиллерии генерал-лейтенан¬
та барона Меллера-Закомельского, о избрании его я имел счастие
докладывать его императорскому величеству и удостоился полу¬
1 8 августа 1812 г. М.И. Кутузов был назначен главнокомандующим армиями,
действовавшими против Наполеона. См. также следующий документ.
2 Аналогичное сообщение М.И. Кутузов одновременно направил в Устроитель¬
ный комитет ополчения, а также П.И. Меллер-Закомельскому. Заканчивая письмо
П.И. Меллер-Закомельскому, М.И. Кутузов писал: «...считаю нужным присовоку¬
пить, что буде бы ваше превосходительство встретили дела, требующие разрешения
высшего начальства, в таком случае бы отнестись имеете к председательствующему
в Комитете министров его сиятельству графу Николаю Ивановичу Салтыкову, рав¬
номерно и в комитет, при особе его величества для всех ополчений устроенный».
217
чить высочайшее соизволение, о чем для сведения и исполнения
Экономическому комитету даю знать.
Князь Г[оленищев\-Кутузов
№ 81
1812 г. августа 10. - ПИСЬМО М.И. КУТУЗОВА ПЕТЕРБУРГСКОМУ
ГУБЕРНСКОМУ ПРЕДВОДИТЕЛЮ ДВОРЯНСТВА А.А. ЖЕРЕБЦОВУ
В СВЯЗИ С УХОДОМ С ПОСТА НАЧАЛЬНИКА ОПОЛЧЕНИЯ
И НАЗНАЧЕНИЕМ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ АРМИЯМИ
Милостивый государь мой Алексей Алексеевич!
По высочайшему повелению отъезжая командовать армиями,
за долг считаю изъявить мою благодарность вначале вам, милости¬
вый государь мой, как достойному предводителю почтенного дво¬
рянства санкт-петербургского, а через вас и оному. С большою
чувствительностию видел я рвение, какое употребляло почтенное
сие сословие, дабы поспешно устроить ополчение, предназначен¬
ное. С горестию оставлял бы я начальство над оным, ежели б не
был уверен, что краткое пребывание мое между ими оправдало во
мыслях их хотя несколько выбор, которым они меня почтили, и
что тяжкий путь, мне предлежащий, будет сопровожден молитва¬
ми их обо мне Богу, который один может устроить его. Память
пребывания моего между почтенным дворянством с.-петербург¬
ским пребудет со мною навсегда, и, ежели Бог благословит меня
успехами, сладостно сердцу моему будет извещать об оных осо¬
бенно тех, которыми избран был единомысленно к начальству над
ними.
Имею честь быть с истинным и совершенным почтением ваше¬
го превосходительства всепокорный слуга.
Подлинное подписал:
князь Михайло Г[оленищев\-Кутузов
«...ТИХО, ЛИШЬ НОЧНЫЕ
ПЕРЕКЛИКАЛИСЬ ЧАСОВЫЕ»
Н.С. ЛеСКОВ. Человек на часах (непридуманный рассказ).
Печатается по: Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11-ти г. М.: Хулож. лит., 1958.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Событие, рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию
читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного
героического лица пьесы, а развязка дела так оригинальна, что по¬
добное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России.
Это составляет отчасти придворный, отчасти исторический
анекдот, недурно характеризующий нравы и направление очень
любопытной, но крайне бедно отмеченной эпохи тридцатых годов
совершающегося девятнадцатого столетия.
Вымысла в наступающем рассказе нет нисколько.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была силь¬
ная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне
быть: снег таял, с крыш падали днем капели, а лед на реках поси¬
нел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли
глубокие полыньи. Ветер дул теплый, западный, но очень силь¬
ный: со взморья нагоняло воду, и стреляли пушки.
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, кото¬
рою командовал блестяще образованный и очень хорошо постав¬
ленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер
(впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был чело¬
221
век с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним
было давно замечено и немножко вредило ему по службе во вни¬
мании высшего начальства.
На самом же деле Миллер был офицер исправный и надежный,
а дворцовый караул в тогдашнее время и не представлял ничего
опасного. Пора была самая тихая и безмятежная. От дворцового
караула не требовалось ничего, кроме точного стояния на постах,
а между тем как раз тут, на караульной очереди капитана Миллера
при дворце, произошел весьма чрезвычайный и тревожный слу¬
чай, о котором теперь едва вспоминают немногие из доживающих
свой век тогдашних современников.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сначала в карауле все шло хорошо: посты распределены, и все
обстояло в совершенном порядке. Государь Николай Павлович был
здоров, ездил вечером кататься, возвратился домой и лег в постель.
Уснул и дворец. Наступила самая спокойная ночь. В кордегардии*
тишина. Капитан Миллер приколол булавками свой белый носовой
платок к высокой и всегда традиционно засаленной сафьянной
спинке офицерского кресла и сел коротать время за книгой.
Н.И. Миллер всегда был страстный читатель, и потому он не
скучал, а читал и не замечал, как уплывала ночь; но вдруг, в исходе
второго часа ночи, его встревожило ужасное беспокойство: перед
ним является разводный унтер-офицер и, весь бледный, объятый
страхом, лепечет скороговоркой:
— Беда, ваше благородие, беда!
— Что такое?
— Страшное несчастие постигло!
Н.И. Миллер в неописанной тревоге и едва мог толком дозна¬
ться, в чем именно заключились «беда» и «страшное несчастие».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Дело заключалось в следующем: часовой, солдат Измайловско¬
го полка, по фамилии Постников, стоя на часах снаружи у нынеш¬
него Иорданского подъезда, услыхал, что в полынье, которою
против этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаян¬
но молит о помощи.
Солдат Постников, из дворовых господских людей, был чело¬
век очень нервный и очень чувствительный. Он долго слушал от¬
даленные крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепе¬
нение. В ужасе он оглядывался туда и сюда на все видимое ему
' Кордегардия — помещение для военного караула.
222
пространство набережной и ни здесь, ни на Неве, как назло, не
усматривал ни одной живой души.
Подать помощь утопающему никто не может, и он непременно
зальется...
А между тем тонущий ужасно долго и упорно борется.
Уж одно бы ему, кажется, — не тратя сил, спускаться на дно,
так ведь нет! Его изнеможденные стоны и призывные крики то
оборвутся и замолкнут, то опять начинают раздаваться, и притом
все ближе и ближе к дворцовой набережной. Видно, что человек
еще не потерялся и держит путь верно, прямо на свет фонарей, но
только он, разумеется, все-таки не спасется, потому что именно
тут на этом пути он попадет в иорданскую прорубь. Там ему нырок
под лед и конец... Вот и опять стих, а через минуту снова полощет¬
ся и стонет: «Спасите, спасите!» И теперь уже так близко, что даже
слышны всплески воды, как он полощется...
Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека
чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий не¬
пременно тут же есть. Бросить ему веревку, или протянуть шестик,
или подать ружье, и он спасен. Он так близко, что может схватить¬
ся рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу и присягу;
он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким пред¬
логом не смеет покинуть своей будки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное:
так и ноет, так и стучит, так и замирает... Хоть вырви его да сам
себе под ноги брось — так беспокойно с ним делается от этих сто¬
нов и воплей... Страшно слышать, как другой человек погибает, и
не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря,
к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убе¬
жит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не уви¬
дят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет...»
За один получас, пока это длилось, солдат Постников совсем
истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка». А солдат
он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично пони¬
мал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за
которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь
строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть даже и «рас¬
стрел»; но со стороны вздувшейся реки опять наплывают все ближе
и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
— Т-о-о-ну!.. Спасите, тону!
Тут вот сейчас и есть иорданская прорубь... Конец!
Постников еще раз-два оглянулся во все стороны. Нигде ни
души нет, только фонари трясутся от ветра и мерцают, да по ветру,
прерываясь, долетает этот крик... может быть, последний крик...
Вот еще всплеск, еще однозвучный вопль, и в воде забулькотало.
Часовой не выдержал и покинул свой пост.
223
ГЛАВА ПЯТАЯ
Постников бросился к сходням, сбежал с сильно бьющимся
сердцем на лед, потом в наплывшую воду полыньи и, скоро рас¬
смотрев, где бьется заливающийся утопленник, протянул ему
ложу своего ружья.
Утопавший схватился за приклад, а Постников потянул его за
штык и вытащил на берег.
Спасенный и спаситель были совершенно мокры, и как из них
спасенный был в сильной усталости и дрожал и падал, то спаси¬
тель его, солдат Постников, не решился его бросить на льду, а вы¬
вел его на набережную и стал осматриваться, кому бы его пере¬
дать. А меж тем, пока все это делалось, на набережной показались
сани, в которых сидел офицер существовавшей тогда придворной
инвалидной команды (впоследствии упраздненной).
Этот столь не вовремя для Постникова подоспевший господин
был, надо полагать, человек очень легкомысленного характера, и
притом немножко бестолковый, и изрядный наглец. Он соскочил
с саней и начал спрашивать:
— Что за человек... что за люди?
— Тонул, заливался, — начал было Постников.
— Кто тонул? Кто, ты тонул? Зачем в таком месте?
А тот только отпырхивается, а Постникова уже нет: он взял ру¬
жье на плечо и опять стал в будку.
Смекнул или нет офицер, в чем дело, но он больше не стал ис¬
следовать, а тотчас же подхватил к себе в сани спасенного челове¬
ка и покатил с ним на Морскую в съезжий дом Адмиралтейской
части.
Тут офицер сделал приставу заявление, что привезенный им
мокрый человек тонул в полынье против дворца и спасен им, гос¬
подином офицером, с опасностью для его собственной жизни.
Тот, которого спасли, был и теперь весь мокрый, иззябший и
изнемогший. От испуга и от страшных усилий он впал в беспамят¬
ство, и для него было безразлично, кто спасал его.
Около него хлопотал заспанный полицейский фельдшер, а в
канцелярии писали протокол по словесному заявлению инвалид¬
ного офицера и, с свойственною полицейским людям подозрите¬
льностью, недоумевали, как он сам весь сух из воды вышел? А
офицер, который имел желание получить себе установленную ме¬
даль «За спасение погибавших», объяснял это счастливым стече¬
нием обстоятельств, но объяснял нескладно и невероятно. Пошли
будить пристава, послали наводить справки.
А между тем во дворце по этому делу образовались уже другие,
быстрые течения.
224
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В дворцовой караульне все сейчас упомянутые обороты после
принятия офицером спасенного утопленника в свои сани были
неизвестны. Там измайловский офицер и солдаты знали только
то, что их солдат, Постников, оставив будку, кинулся спасать че¬
ловека, и как это есть большое нарушение воинских обязанно¬
стей, то рядовой Постников теперь непременно пойдет под суд и
под палки, а всем начальствующим лицам, начиная от ротного до
командира полка, достанутся страшные неприятности, против ко¬
торых ничего нельзя ни возражать, ни оправдываться.
Мокрый и дрожащий солдат Постников, разумеется, сейчас же
был сменен с поста и, будучи приведен в кордегардию, чистосер¬
дечно рассказал Н.И. Миллеру все, что нам известно, и со всеми
подробностями, доходившими до того, как инвалидный офицер
посадил к себе спасенного утопленника и велел своему кучеру
скакать в Адмиралтейскую часть.
Опасность становилась все больше и неизбежнее. Разумеется,
инвалидный офицер все расскажет приставу, а пристав тотчас же
доведет об этом до сведения обер-полицеймейстера Кокошкина, а
тот доложит утром государю, и пойдет «горячка».
Долго рассуждать было некогда, надо было призывать к делу
старших.
Николай Иванович Миллер тотчас же послал тревожную запи¬
ску своему батальонному командиру подполковнику Свиньину, в
которой просил его как можно скорее приехать в дворцовую кара¬
ульню и всеми мерами пособить совершившейся страшной беде.
Это было уже около трех часов, а Кокошкин являлся с докла¬
дом к государю довольно рано утром, так что на все думы и на все
действия оставалось очень мало времени.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Подполковник Свиньин не имел той жалостливости и того
мягкосердечия, которые всегда отличали Николай Ивановича
Миллера: Свиньин был человек не бессердечный, но прежде всего
и больше всего «службист» (тип, о котором нынче опять вспоми¬
нают с сожалением). Свиньин отличался строгостью и даже любил
щеголять требовательностью дисциплины. Он не имел вкуса ко
злу и никому не искал причинить напрасное страдание, но если
человек нарушал какую бы то ни было обязанность службы, то
Свиньин был неумолим. Он считал неуместным входить в обсуж¬
дение побуждений, какие руководили в данном случае движением
виновного, а держался того правила, что на службе всякая вина
виновата. А потому в караульной роте все знали, что придется пре-
225
терпеть рядовому Постникову за оставление своего поста, то он и
оттерпит, и Свиньин об этом скорбеть не станет.
Таким этот штаб-офицер был известен начальству и товари¬
щам, между которыми были люди не симпатизировавшие Свинь-
ину, потому что тогда еще не совсем вывелся «гуманизм» и дру¬
гие ему подобные заблуждения. Свиньин был равнодушен к
тому, порицают или хвалят его «гуманисты». Просить и умолять
Свиньина или даже пытаться его разжалобить — было дело со¬
вершенно бесполезное. От всего этого он был закален крепким
закалом карьерных людей того времени, но и у него, как у Ахил¬
леса, было слабое место.
Свиньин тоже имел хорошо начатую служебную карьеру, кото¬
рую он, конечно, тщательно оберегал и дорожил тем, чтобы на
нее, как на парадный мундир, ни одна пылинка не села; а между
тем несчастная выходка человека из вверенного ему батальона не¬
пременно должна была бросить дурную тень на дисциплину всей
его части. Виноват или не виноват батальонный командир в том,
что один из его солдат сделал под влиянием увлечения благород¬
нейшим состраданием, — этого не станут разбирать те, от кого за¬
висит хорошо начатая и тщательно поддерживаемая служебная ка¬
рьера Свиньина, а многие даже охотно подкатят ему бревно под
ноги, чтобы дать путь своему ближнему или подвинуть молодца,
протежируемого людьми в случае. Государь, конечно, рассердится
и непременно скажет полковому командиру, что у него «слабые
офицеры», что у них «люди распущены». А кто это наделал? —
Свиньин. Вот так это и пойдет повторяться, что «Свиньин слаб», и
так, может, покор слабостью и останется несмываемым пятном на
его, Свиньина, репутации. Не быть ему тогда ничем достоприме¬
чательным в ряду современников и не оставить своего портрета в
галерее исторических лиц государства Российского.
Изучением истории тогда хотя мало занимались, но, однако, в
нее верили, и особенно охотно сами стремились участвовать в ее
сочинении.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как только Свиньин получил около трех часов ночи тревожную
записку от капитана Миллера, он тотчас же вскочил с постели,
оделся по форме и, под влиянием страха и гнева, прибыл в карау¬
льную Зимнего дворца. Здесь он немедленно же произвел допрос
рядовому Постникову и убедился, что невероятный случай совер¬
шился. Рядовой Постников опять вполне чистосердечно подтвер¬
дил своему батальонному командиру все то же самое, что прои¬
зошло на его часах и что он, Постников, уже раньше показал свое¬
му ротному капитану Миллеру. Солдат говорил, что он «богу и
226
государю виноват без милосердия», что он стоял на часах и, заслы¬
шав стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго
был в борьбе между служебным долгом и состраданием, и, нако¬
нец, на него напало искушение, и он не выдержал этой борьбы:
покинул будку, соскочил на лед и вытащил тонувшего на берег, а
здесь, как на грех, попался проезжавшему офицеру дворцовой ин¬
валидной команды.
Подполковник Свиньин был в отчаянии; он дал себе единст¬
венное возможное удовлетворение, сорвав свой гнев на Постнико¬
ве, которого тотчас же прямо отсюда послал под арест в казармен¬
ный карцер, а потом сказал несколько колкостей Миллеру, по¬
прекнув его «гуманарией», которая ни на что не пригодна в
военной службе; но все это было недостаточно для того, чтобы по¬
править дело. Подыскать если не оправдание, то хотя извинение
такому поступку, как оставление часовым своего поста, было не¬
возможно, и оставался один исход — скрыть все дело от государя...
Но есть ли возможность скрыть такое происшествие?
По-видимому, это представлялось невозможным, так как о
спасении погибавшего знали не только все караульные, но знал и
тот ненавистный инвалидный офицер, который до сих пор, конеч¬
но, успел довести об всем этом до ведома генерала Кокошкина.
Куда теперь скакать? К кому бросаться? У кого искать помощи
и защиты?
Свиньин хотел скакать к великому князю Михаилу Павловичу*
и рассказать ему все чистосердечно. Такие маневры тогда были в
ходу. Пусть великий князь, по своему пылкому характеру, рассер¬
дится и накричит, но его нрав и обычай были таковы, что чем он
сильнее окажет на первый раз резкости и даже тяжко обидит, тем
он потом скорее смилуется и сам же заступится. Подобных случа¬
ев бывало немало, и их иногда нарочно искали. «Брань на вороту
не висла», и Свиньин очень хотел бы свести дело к этому благо¬
приятному положению, но разве можно ночью доступить во дво¬
рец и тревожить великого князя? А дожидаться утра и явиться к
Михаилу Павловичу после того, когда Кокошкин побывает с до¬
кладом у государя, будет уже поздно. И пока Свиньин волновался
среди таких затруднений, он обмяк, и ум его начал прозревать еще
один выход, до сей поры скрывавшийся в тумане.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В ряду известных военных приемов есть один такой, чтобы в
минуты наивысшей опасности, угрожающей со стен осаждаемой
* Великий князь Михаил Павлович (1798—1848) командовал в это время гвар-
дейским корпусом.
227
крепости, не удаляться от нее, а прямо идти под ее стенами. Сви-
ньин решился не делать ничего того, что ему приходило в голову
сначала, а немедленно ехать прямо к Кокошкину.
Об обер-полицеймейстере Кокошкине в Петербурге говорили
тогда много ужасающего и нелепого, но, между прочим, утвержда¬
ли, что он обладает удивительным многосторонним тактом и при
содействии этого такта не только «умеет сделать из мухи слона, но
так же легко умеет сделать из слона муху».
Кокошкин в самом деле был очень суров и очень грозен и
внушал всем большой страх к себе, но он иногда мирволил ша¬
лунам и добрым весельчакам из военных, а таких шалунов тогда
было много, и им не раз случалось находить себе в его лице мо¬
гущественного и усердного защитника. Вообще он много мог и
много умел сделать, если только захочет. Таким его знали и
Свиньин и капитан Миллер. Миллер тоже укрепил своего бата¬
льонного командира отважиться на то, чтобы ехать немедленно
к Кокошкину и довериться его великодушию и его «многосто¬
роннему такту», который, вероятно, продиктует генералу, как
вывернуться из этого досадного случая, чтобы не ввести в гнев
государя, чего Кокошкин, к чести его, всегда избегал с большим
старанием.
Свиньин надел шинель, устремил глаза вверх и, воскликнув не¬
сколько раз: «Господи, господи!» — поехал к Кокошкину.
Это был уже в начале пятый час утра.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Обер-полицеймейстера Кокошкина разбудили и доложили ему
о Свиньине, приехавшем по важному и не терпящему отлага¬
тельств делу.
Генерал немедленно встал и вышел к Свиньину в архалучке,
потирая лоб, зевая и ежась. Все, что рассказывал Свиньин, Ко¬
кошкин выслушивал с большим вниманием, но спокойно. Он во
все время этих объяснений и просьб о снисхождении произнес то¬
лько одно:
— Солдат бросил будку и спас человека?
— Точно так, — отвечал Свиньин.
— А будка?
— Оставалась в это время пустою.
— Гм... Я это знал, что она оставалась пустою. Очень рад, что ее
не украли.
Свиньин из этого еще более уверился, что ему уже все извест¬
но и что он, конечно, уже решил себе, в каком виде он предста¬
вит об этом при утреннем докладе государю, и решения этого из¬
менять не станет. Иначе такое событие, как оставление часовым
228
своего поста в дворцовом карауле, без сомнения, должно было
бы гораздо сильнее встревожить энергичного обер-полицеймей-
стера.
Но Кокошкин не знал ничего. Пристав, к которому явился ин¬
валидный офицер со спасенным утопленником, не видал в этом
деле никакой особенной важности. В его глазах это вовсе даже не
было таким делом, чтобы ночью тревожить усталого обер-поли-
цеймейстера, да и притом самое событие представлялось приставу
довольно подозрительным, потому что инвалидный офицер был
совсем сух, чего никак не могло быть, если он спасал утопленника
с опасностью для собственной жизни. Пристав видел в этом офи¬
цере только честолюбца и лгуна, желающего иметь одну новую ме¬
даль на грудь, и потому, пока его дежурный писал протокол, при¬
став придерживал у себя офицера и старался выпытать у него ис¬
тину через расспрос мелких подробностей.
Приставу тоже не было приятно, что такое происшествие слу¬
чилось в его части и что утопавшего вытащил не полицейский, а
дворцовый офицер.
Спокойствие же Кокошкина объяснялось просто, во-первых,
страшною усталостью, которую он в это время испытывал после
целодневной суеты и ночного участия при тушении двух пожаров,
а во-вторых, тем, что дело, сделанное часовым Постниковым, его,
г-на обер-полицеймейстера, прямо не касалось.
Впрочем, Кокошкин тотчас же сделал соответственное распо¬
ряжение.
Он послал за приставом Адмиралтейской части и приказал ему
немедленно явиться вместе с инвалидным офицером и со спасен¬
ным утопленником, а Свиньина просил подождать в маленькой
приемной перед кабинетом. Затем Кокошкин удалился в кабинет
и, не затворяя за собою дверей, сел за стол и начал было подписы¬
вать бумаги; но сейчас же склонил голову на руки и заснул за сто¬
лом в кресле.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Тогда еще не было ни городских телеграфов, ни телефонов, а
для спешной передачи приказаний начальства скакали по всем на¬
правлениям «сорок тысяч курьеров», о которых сохранится долго¬
вечное воспоминание в комедии Гоголя.
Это, разумеется, не было так скоро, как телеграф или телефон,
но зато сообщало городу значительное оживление и свидетельст¬
вовало о неусыпном бдении начальства.
Пока из Адмиралтейской части явились запыхавшийся пристав
и офицер-спаситель, а также и спасенный утопленник, нервный и
энергичный генерал Кокошкин вздремнул и освежился. Это было
229
заметно в выражении его лица и в проявлении его душевных спо¬
собностей.
Кокошкин потребовал всех явившихся в кабинет и вместе с
ними пригласил и Свиньина.
— Протокол? — односложно спросил освеженным голосом у
пристава Кокошкин.
Тот молча подал ему сложенный лист бумаги и тихо прошептал:
— Должен просить дозволить мне доложить вашему превосхо¬
дительству несколько слов по секрету...
— Хорошо.
Кокошкин отошел в амбразуру окна, а за ним пристав.
— Что такое?
Послышался неясный шепот пристава и ясные покрякиванья
генерала...
— Гм... Да!.. Ну что ж такое?.. Это могло быть... Они на том сто¬
ят, чтобы сухими выскакивать... Ничего больше?
— Ничего-с.
Генерал вышел из амбразуры, присел к столу и начал читать.
Он читал протокол про себя, не обнаруживая ни страха, ни сомне¬
ний, и затем непосредственно обратился с громким и твердым во¬
просом к спасенному:
— Как ты, братец, попал в полынью против дворца?
— Виноват, — отвечал спасенный.
— То-то! Был пьян?
— Виноват, пьян не был, а был выпимши.
— Зачем в воду попал?
— Хотел перейти поближе через лед, сбился и попал в воду.
— Значит, в глазах было темно?
— Темно, кругом темно было, ваше превосходительство!
— И ты не мог рассмотреть, кто тебя вытащил?
— Виноват, ничего не рассмотрел. Вот они, кажется. — Он ука¬
зал на офицера и добавил: — Я не мог рассмотреть, был испужам-
шись.
— То-то и есть, шляетесь, когда надо спать! Всмотрись же те¬
перь и помни навсегда, кто твой благодетель. Благородный чело¬
век жертвовал за тебя своею жизнью!
— Век буду помнить.
— Имя ваше, господин офицер?
Офицер назвал себя по имени.
— Слышишь?
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Ты православный?
— Православный, ваше превосходительство.
— В поминанье за здравие это имя запиши.
— Запишу, ваше превосходительство.
230
— Молись Богу за него и ступай вон: ты больше не нужен.
Тот поклонился в ноги и выкатился, без меры довольный тем,
что его отпустили.
Свиньин стоял и недоумевал, как это такой оборот все прини¬
мает милостию Божиею!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Кокошкин обратился к инвалидному офицеру:
— Вы спасли этого человека, рискуя собственною жизнью?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Свидетелей этого происшествия не было, да по позднему
времени и не могло быть?
— Да, ваше превосходительство, было темно, и на набережной
никого не было, кроме часовых.
— О часовых незачем поминать: часовой охраняет свой пост и
не должен отвлекаться ничем посторонним. Я верю тому, что на¬
писано в протоколе. Ведь это с ваших слов?
Слова эти Кокошкин произнес с особенным ударением, точно
как будто пригрозил или прикрикнул.
Но офицер не сробел, а, вылупив глаза и выпучив грудь, отве¬
тил:
— С моих слов и совершенно верно, ваше превосходительство.
— Ваш поступок достоин награды.
Тот начал благодарно кланяться.
— Не за что благодарить, — продолжал Кокошкин. — Я доложу
о вашем самоотверженном поступке государю императору, и грудь
ваша, может быть, сегодня же будет украшена медалью. А теперь
можете идти домой, напейтесь теплого и никуда не выходите, по¬
тому что, может быть, вы понадобитесь.
Инвалидный офицер совсем засиял, откланялся и вышел.
Кокошкин поглядел ему вслед и проговорил:
— Возможная вещь, что государь пожелает сам его видеть.
— Слушаю-с, —отвечал понятливо пристав.
— Вы мне больше не нужны.
Пристав вышел и, затворив за собою дверь, тотчас, по набож¬
ной привычке, перекрестился.
Инвалидный офицер ожидал пристава внизу, и они отправи¬
лись вместе в гораздо более теплых отношениях, чем когда сюда
вступали.
В кабинете у обер-полицеймейстера остался один Свиньин, на
которого Кокошкин сначала посмотрел долгим, пристальным
взглядом и потом спросил:
— Вы не были у великого князя?
231
В то время, когда упоминали о великом князе, то все знали, что
это относится к великому князю Михаилу Павловичу.
— Я прямо явился к вам, — отвечал Свиньин.
— Кто караульный офицер?
— Капитан Миллер.
Кокошкин опять окинул Свиньина взглядом и потом сказал:
— Вы мне, кажется, что-то прежде иначе говорили.
Свиньин даже не понял, к чему это относится, и промолчал,
а Кокошкин добавил:
— Ну все равно: спокойно почивайте.
Аудиенция кончилась.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В час пополудни инвалидный офицер действительно был
опять потребован к Кокошкину, который очень ласково объявил
ему, что государь весьма доволен, что среди офицеров инвалид¬
ной команды его дворца есть такие бдительные и самоотвержен¬
ные люди, и жалует ему медаль «За спасение погибавших». При
сем Кокошкин собственноручно вручил герою медаль, и тот по¬
шел щеголять ею. Дело, стало быть, можно было считать совсем
сделанным, но подполковник Свиньин чувствовал в нем ка¬
кую-то незаконченность и почитал себя призванным поставить
point sur les i*.
Он был так встревожен, что три дня проболел, а на четвертый
встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный
молебен перед иконою Спасителя и, возвратясь домой с успокоен¬
ной душой, послал попросить к себе капитана Миллера.
— Ну, слава богу, Николай Иванович, — сказал он Миллеру, —
теперь гроза, над нами тяготевшая, совсем прошла, и наше несча¬
стное дело с часовым совершенно уладилось. Теперь, кажется, мы
можем вздохнуть спокойно. Всем этим мы, без сомнения, обязаны
сначала милосердию Божию, а потом генералу Кокошкину. Пусть
о нем говорят, что он и недобрый и бессердечный, но я исполнен
благодарности к его великодушию и почтения к его находчивости
и такту. Он удивительно мастерски воспользовался хвастовством
этого инвалидного пройдохи, которого, по правде, стоило бы за
его наглость не медалью наградить, а на обе корки выдрать на ко¬
нюшне, но ничего иного не оставалось: им нужно было восполь¬
зоваться для спасения многих, и Кокошкин повернул все дело так
умно, что никому не вышло ни малейшей неприятности, — на¬
против, все очень рады и довольны. Между нами сказать, мне пе¬
редано через достоверное лицо, что и сам Кокошкин мною очень
Точку над i (франц.).
232
доволен. Ему было приятно, что я не поехал никуда, а прямо явил¬
ся к нему и не спорил с этим проходимцем, который получил ме¬
даль. Словом, никто не пострадал, и все сделано с таким тактом,
что и впредь опасаться нечего, но маленький недочет есть за нами.
Мы тоже должны с тактом последовать примеру Кокошкина и за¬
кончить дело с своей стороны так, чтоб оградить себя на всякий
случай впоследствии. Есть еще одно лицо, которого положение не
оформлено. Я говорю про рядового Постникова. Он до сих пор в
карцере под арестом, и его, без сомнения, томит ожидание, что с
ним будет. Надо прекратить и его мучительное томление.
— Да, пора! — подсказал обрадованный Миллер.
— Ну, конечно, и вам это всех лучше исполнить: отправьтесь,
пожалуйста, сейчас же в казармы, соберите вашу роту, выведите
рядового Постникова из-под ареста и накажите его перед строем
двумястами розог.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Миллер изумился и сделал попытку склонить Свиньина к тому,
чтобы на общей радости совсем пощадить и простить рядового
Постникова, который и без того уже много перестрадал, ожидая в
карцере решения того, что ему будет; но Свиньин вспыхнул и даже
не дал Миллеру продолжать.
— Нет, — перебил он, — это оставьте: я вам только что говорил
о такте, а вы сейчас же начинаете бестактность! Оставьте это!
Свиньин переменил тон на более сухой и официальный и доба¬
вил с твердостью:
— А как в этом деле вы сами тоже не совсем правы и даже очень
виноваты, потому что у вас есть не идущая военному человеку
мягкость, и этот недостаток вашего характера отражается на су¬
бординации в ваших подчиненных, то я приказываю вам лично
присутствовать при экзекуции и настоять, чтобы сечение было
произведено серьезно... как можно строже. Для этого извольте
распорядиться, чтобы розгами секли молодые солдаты из ново¬
прибывших из армии, потому что наши старики все заражены на
этот счет гвардейским либерализмом: они товарища не секут как
должно, а только блох у него за спиною пугают. Я заеду сам и сам
посмотрю, как виноватый будет сделан.
Уклонения от каких бы то ни было служебных приказаний на¬
чальствующего лица, конечно, не имели места, и мягкосердечный
Н.И. Миллер должен был в точности исполнить приказ, получен¬
ный им от своего батальонного командира.
Рота была выстроена на дворе Измайловских казарм, розги
принесены из запаса в довольном количестве, и выведенный из
карцера рядовой Постников «был сделан» при усердном содейст¬
233
вии новоприбывших из армии молодых товарищей. Эти неиспор¬
ченные гвардейским либерализмом люди в совершенстве выстави¬
ли на нем все point sur les i, в полной мере определенные ему его
батальонным командиром. Затем наказанный Постников был
поднят и непосредственно отсюда на той же шинели, на которой
его секли, перенесен в полковой лазарет.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Батальонный командир Свиньин, по получении донесения об
исполнении экзекуции, тотчас же сам отечески навестил Постни¬
кова в лазарете и, к удовольствию своему, самым наглядным обра¬
зом убедился, что приказание его исполнено в совершенстве. Сер¬
добольный и нервный Постников был «сделан как следует». Сви¬
ньин остался доволен и приказал дать от себя наказанному
Постникову фунт сахару и четверть фунта чаю, чтоб он мог услаж¬
даться, пока будет на поправке. Постников, лежа на койке, слы¬
шал это распоряжение о чае и отвечал:
— Много доволен, ваше высокородие, благодарю за отеческую
милость.
И он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в
карцере, он ожидал гораздо худшего. Двести розог, по тогдашнему
сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми нака¬
заниями, какие люди переносили по приговорам военного суда; а
такое именно наказание и досталось бы Постникову, если бы, к
счастию его, не произошло всех тех смелых и тактических эволю¬
ций, о которых выше рассказано.
Но число всех довольных рассказанным происшествием этим
не ограничилось.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Под сурдинкою подвиг рядового Постникова расползся по раз¬
ным кружкам столицы, которая в то время печатной безголосицы
жила в атмосфере бесконечных сплетен. В устных передачах имя
настоящего героя-солдата Постникова утратилось, но зато сама
эпопея раздулась и приняла очень интересный, романтический
характер.
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской кре¬
пости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из
стоявших у дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а прохо¬
дивший инвалидный офицер бросился в воду и спас его, за что и
получили: один — должную награду, а другой — заслуженное на¬
казание. Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту пору
жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» вла¬
234
дыко, благосклонно благоговевший к набожному московскому се¬
мейству Свиньиных.
Проницательному владыке казалось неясным сказание о вы¬
стреле. Что же это за ночной пловец? Если он был беглый узник,
то за что же наказан часовой, который исполнил свой долг, вы¬
стрелив в него, когда тот плыл через Неву из крепости? Если же
это не узник, а иной загадочный человек, которого надо было спа¬
сать из волн Невы, то почему о нем мог знать часовой? И тогда
опять не может быть, чтоб это было так, как о том в мире суесло¬
вят. В мире многое берут крайне легкомысленно и «суесловят», но
живущие в обителях и на подворьях ко всему относятся гораздо
серьезнее и знают о светских делах самое настоящее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Однажды, когда Свиньин случился у владыки, чтобы принять
от него благословение, высокочтимый хозяин заговорил с ним
«кстати о выстреле». Свиньин рассказал всю правду, в которой,
как мы знаем, не было ничего похожего на то, о чем повествовали
«кстати о выстреле».
Владыко выслушал настоящий рассказ в молчании, слегка ше¬
веля своими беленькими четками и не сводя своих глаз с рассказ¬
чика. Когда же Свиньин кончил, владыко тихо журчащею речью
произнес:
— Посему надлежит заключить, что в сем деле не все и не везде
излагалось с полной истиной?
Свиньин замялся и потом отвечал с уклоном, что докладывал
не он, а генерал Кокошкин.
Владыко в молчании перепустил несколько раз четки сквозь
свои восковые персты и потом молвил:
— Должно различать, что есть ложь и что неполная истина.
Опять четки, опять молчание и, наконец, тихоструйная речь:
— Неполная истина не есть ложь. Но о сем наименьше.
— Это действительно так, — заговорил поощренный Свинь¬
ин. — Меня, конечно, больше всего смущает, что я должен был
подвергнуть наказанию этого солдата, который хотя нарушил свой
долг...
Четки и тихоструйный перебив:
— Долг службы никогда не должен быть нарушен.
— Да, но это им было сделано по великодушию, по сострада¬
нию, и притом с такой борьбой и с опасностью: он понимал, что,
спасая жизнь другому человеку, он губит самого себя... Это высо¬
кое, святое чувство!
— Святое известно Богу, наказание же на теле простолюдину
не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни
235
духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем
тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не
пострадала.
— Но он лишен и награды за спасение погибавших.
— Спасение погибавших не есть заслуга, но паче долг. Кто мог
спасти и не спас — подлежит каре законов, а кто спас, тот испол¬
нил свой долг.
Пауза, четки и тихоструй:
— Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может
быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во
всем сем наибольшее — это то, чтобы хранить о всем деле сем
осторожность и отнюдь нигде не упоминать о том, кому по како¬
му-нибудь случаю о сем было сказывано.
Очевидно, и владыко был доволен.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если бы я имел дерзновение счастливых избранников неба, ко¬
торым, по великой их вере, дано проницать тайны Божия смотре¬
ния, то я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предложение,
что, вероятно, и сам Бог был доволен поведением созданной им
смирной души Постникова. Но вера моя мала; она не дает уму мо¬
ему силы зреть столь высокого; я держусь земного и перстного*. Я
думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого до¬
бра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было. Эти
прямые и надежные люди тоже, мне кажется, должны быть вполне
довольны святым порывом любви и не менее святым терпением
смиренного героя моего точного и безыскусственного рассказа.
* Перстное — плотское (от персть — земной прах, плоть).
«...СУЖДЕНО... НОГОЮ ТВЕРДОЙ
СТАТЬ ПРИ МОРЕ»
К. М. Станюкович. Маленькие моряки (повесть).
Печатается по: Станюкович К.М. Собр. соч. В 10-ти т. М.: Правда, 1958.
I
— Ты чем думаешь быть, а?
Такой вопрос задал мне тихим, слегка гнусавым голосом высо¬
кий, худой, болезненный на вид старик с коротко остриженной
седой головой, с темными проницательными глазами, от взгляда
которых веяло холодом, в адмиральском сюртуке с золотыми гене-
рал-адъютантскими аксельбантами через плечо — когда однажды
после парадного обеда с музыкой, недели за две до высадки в
Крым союзной армии, отец подвел меня, десятилетнего мальчуга¬
на, к почтеннейшему из своих гостей — главнокомандующему
войсками и любимцу императора Николая, князю Меншикову.
Он сидел, прихлебывая кофе, по-видимому, хмурый и скучаю¬
щий, в числе других гостей, на широком балконе, выходившем в
сад, обширного каменного дома командира порта и военного гу¬
бернатора оживленного и веселого Севастополя.
С этими словами этот неприветливый и, как мне казалось, важ¬
ный и надменный старик, которого все присутствующие как будто
боялись, скривил свои губы в подобие улыбки и, к удовольствию
матери, потрепал меня по щеке своей сухой, костлявой рукой.
— Инженером, — почему-то вдруг ответил я.
— Инженером? Печи класть, казармы чинить и... и воровать
казенные деньги? — промолвил насмешливо князь, взглядывая на
239
меня своими умными холодными глазами. — Не советую, мой ми¬
лый. Не иди в инженеры! — прибавил, морщась, старик.
Я, совершенно сконфуженный, молчал, решительно не пони¬
мал, зачем мне печи класть и воровать казенные деньги. Я знал,
что это нехорошо. Отец всегда выражал негодование против тех,
кто грабит казну, и я помнил одного безногого генерала, бывавше¬
го у нас в доме, который вдруг куда-то исчез. Говорили, что он
был разжалован в солдаты за то, что обкрадывал арестантов.
В эту минуту самым горячим моим желанием было удрать в сад
от этого неприятного старика, который наводил на меня страх.
— Вы разве хотите, любезный адмирал, сделать этого молодца
Клейнмихелем? — спросил князь отца все тем же своим ирониче¬
ским тоном.
Среди присутствующих раздался сдержанный смех.
— И не думал, ваша светлость, — почтительно отвечал отец. —
Я отдам его в Пажеский корпус.
— Все же лучше, — опять поморщился князь и заговорил с ма¬
терью.
Я исчез с балкона и долго ломал голову: какая это служба «быть
Клейнмихелем», над которою все смеялись, и решил не быть
«Клейнмихелем».
Мне довелось еще раз увидать этого насмешливого старика,
которого потом вся Россия бранила за первые наши поражения
в Крыму и за ту беспечную неприготовленность, которая обна¬
ружилась во всей своей позорной наготе с первых же дней вой¬
ны. Встреча эта была в тот самый день, когда отцу принесли с
семафорного телеграфа известие, что неприятельский флот в
количестве ста вымпелов бросил якорь у Евпатории и что на нем
десант.
Я живо припоминаю взволнованное, полное изумления лицо
отца, когда он читал депешу и затем объявил эту новость матери.
Высадке, как кажется, не хотели прежде верить. Я помню, как у
нас в доме многие весело говорили, что неприятель не посмеет су¬
нуться. Накануне великой драмы никто, казалось, не провидел се¬
вастопольских развалин, и везде с восторгом читали модное тогда
патриотическое стихотворение:
Вот в воинственном азарте
Воевода Пальмерстон
Поражает Русь на карте
Указательным перстом.
В тот день после обеда я ходил с гувернанткой гулять на Граф¬
скую пристань. Мы присели на скамейку, любуясь красивыми ко¬
раблями, стоящими на рейде. У пристани кого-то дожидался ще¬
гольский катер. Знакомый молодой моряк, подошедший к гувер¬
240
нантке, объяснил, что ждут главнокомандующего, который
переедет через бухту на Северную сторону, чтобы оттуда ехать на
позиции к войскам.
Действительно, скоро мы увидели у колоннады Графской при¬
стани старого князя. Он о чем-то говорил с каким-то генералом и
стал тихо спускаться по ступенькам пристани в сопровождении
двух адъютантов и полковника Вунша, который в своем лице сое¬
динял и должность начальника штаба, и должность интенданта и
потом судился, как кажется, за злоупотребления. Старик был го¬
раздо сумрачнее, чем тогда у нас на балконе. Его бледно-желтое
лицо то и дело морщилось, и губы складывались в гримасу, точно
он испытывал какую-то боль.
Я не спускал с него глаз, и мне почему-то вдруг стало жаль это¬
го совсем не страшного для меня теперь старика. В моем детском
умишке невольно возникало смутное подозрение, что, верно,
что-нибудь не совсем ладно, если князь едет встречать неприяте¬
ля, которого, как я постоянно слышал, мы закидаем шапками и
уничтожим, такой печальный и задумчивый вместо того, чтобы
быть веселым и радостным.
Он проходил совсем близко от скамейки, на которой мы сиде¬
ли. Я встал и поклонился.
Старик на минуту остановился и, ласково усмехнувшись, про¬
говорил:
— Так в инженеры, а?
— Я не пойду в инженеры! — решительно ответил я.
Но князь, казалось, не обратил внимания на мои слова и тихо,
совсем тихо сказал:
— Кланяйся отцу и скажи, чтобы он скорее отправлял вас
отсюда...
И, потрепав меня по плечу, старик спустился к катеру.
Вернувшись домой, я застал у нас несколько человек гостей.
Мне бросилась в глаза необычайная серьезность всех лиц. Разго¬
воры насчет высадки неприятеля уже не отличались прежней са¬
моуверенностью и не сопровождались веселым смехом. Говорили,
что у нас мало войск, плохие ружья и что город беззащитен.
Отец сидел в кабинете, занятый делами, когда я пришел к нему
и передал слова князя. Он, видимо, смутился и приказал никому
об этом не говорить. В этот же памятный день к отцу заходил ад¬
мирал Нахимов. Они о чем-то долго говорили, запершись в каби¬
нете. Несмотря на предупреждение князя, отец не делал никаких
распоряжений о выезде нашем из Севастополя, хотя многие семьи
на другой же день стали выезжать. На вопрос матери: «Не лучше
ли уехать?» отец ответил: «Еще успеете».
Мои уроки с этого дня внезапно прекратились. К нам ежеднев¬
но ходил заниматься со мной И.Н. Дебу, петрашевец, отбывавший
241
наказание в качестве солдата. Несмотря на суровое николаевское
время, севастопольское начальство относилось к нему замечатель¬
но гуманно и снисходительно. Моряки, казалось, не умели быть
жестокими преследователями и без того достаточно наказанного
человека. Вне службы он ходил в статском платье, был принят во
многих домах и давал уроки, между прочим, и мне, губернаторско¬
му сыну. И никто не видел в этом ничего ужасного. Об И.Н. Дебу
у меня сохранилась до сих пор благодарная память, как о замеча¬
тельно добром, мягком учителе, прихода которого я ждал с нетер¬
пением. Он как-то умел заставлять учиться, и уроки его были для
меня положительно удовольствием. Довольно было сказать
И.Н. Дебу одно лишь слово: «стыдно», чтобы заставить меня горь¬
ко сокрушаться о неприготовленном уроке и просить его не сер¬
диться. Я не только любил, но был, так сказать, влюблен в своего
учителя. И вдруг он не пришел и больше уже не приходил! Мать
сказала, что ему нельзя приходить теперь, он — солдат и, верно,
ушел с полком. Впоследствии И.Н. Дебу, бывший в числе защит¬
ников Севастополя, произведенный в офицеры, вышел после вой¬
ны в отставку.
Восьмого сентября, в день Альминского сражения, целый день
до нас долетал отдаленный гул орудий. Отец был взволнован, хотя
и старался скрыть свое волнение перед домашними. Он нервно и
торопливо шагал по кабинету. В течение этого дня многие адмира¬
лы приезжали к отцу за известиями. Но он ничего не знал об исхо¬
де битвы, и почтенные моряки уходили взволнованные и хмурые,
казалось, предчувствующие печальные вести и беспокоящиеся о
судьбе любимого Севастополя и славного Черноморского флота.
Накануне был и В.А. Корнилов — высокий, худощавый адмирал с
необыкновенно умным и выразительным лицом, который через
несколько дней, когда Севастополь был оставлен на произвол су¬
дьбы, явился организатором защиты и героем, ободрявшим мале¬
нький гарнизон, состоявший преимущественно из матросов, и
вскоре был убит, уверенный, что Севастополь погибнет.
Наконец, в шестом часу вечера известия были получены и, ви¬
димо, печальные. Отец куда-то уехал. Мать со слезами говорила,
что знакомому адъютанту оторвало руку и что молодой, только-то
приехавший из Петербурга офицер Генерального штаба убит...
Под вечер, у решетки сада, против балкона, остановился на мину¬
ту проезжавший верхом знакомый старый генерал в солдатской
шинели, окликнутый матерью. На вопрос ее об исходе сражения
он по-французски отвечал, что мы должны были отступить, что
такой-то генерал наделал глупостей и что у него в нескольких мес¬
тах прострелена шинель.
Проговорив все это, он раскланялся и поехал далее, понуро
опустив голову.
242
За чаем тихо говорили друг другу, что мы разбиты, что войска в
беспорядке бежали, что Меншиков не мог остановить бежавших и с
поля битвы послал своего адъютанта Грейга курьером к императору
Николаю с одним словесным приказанием: доложить государю то,
что он, Грейг, видел... Рассказывая об этом, все сожалели, что бед¬
ному Грейгу выпала печальная доля огорчить государя. И помню я,
многие присутствующие главным образом печалились, что будет
огорчен государь*. О том, что погибло много солдат в бою, никто не
вспомнил. Один из гостей, молодой артиллерийский офицер, прие¬
хавший из Петербурга, позволил себе заметить, что теперь Севасто¬
поль беззащитен. Его легко взять, если неприятель будет по пятам
преследовать армию. Отец резко сказал, что это «вздор», и этим за¬
мечанием прекратил разговор; но мне казалось, что он нарочно
оборвал артиллериста, но что и сам разделяет это мнение.
На следующее утро, когда я, по обыкновению, пошел гулять с
гувернанткой, мы увидели картину, которая до сих пор жива в моей
памяти. На улицах то и дело мы видели солдат, — усталых, изму¬
ченных, раненых, не знающих, куда идти, где их части. Они были
без ружей и шатались небольшими кучками. Многие протягивали
руки за подаянием. «Со вчерашнего дня не ели, барчук!» Это все
были солдаты разбитой армии, особенно много было таких солдат
на базаре. Раненые, они лежали на земле, ютились у стен лавок и
стонали... Торговки заботливо давали им есть. Целые беспорядоч¬
ные кучи солдат стояли на площади перед Графской пристанью. На
самой пристани валялись без призора раненые. Никому, казалось,
не было до них дела, не было им никакой помощи.
К вечеру в Севастополе кипела работа. То и дело мимо нашего
дома матросы возили на себе орудия с кораблей на бастионы. Не¬
сколько дней прошло в томительном ожидании. Меншиков с
остатками своей разбитой армии не возвращался в Севастополь и
делал свое фланговое движение, чтобы не быть отрезанным от со¬
общений с Россией, предоставив Севастополь самому себе. Корни¬
лов геройски решил защищать город. Матросы и выпущенные аре¬
станты работали день и ночь, возводя укрепления. Неприятельскую
армию ждали с часу на час. Я отлично помню, как однажды утром,
когда я пришел поздороваться с отцом, он сказал взволнованным
голосом:
* Об этой аудиенции Грейга у императора Николая рассказывали потом следу¬
ющее:
Когда адъютант князя Меншикова явился, прямо с телеги, в кабинет государя
и, смущенный и испуганный, пролепетал: «Войска вашего величества бежали!!», то
государь крикнул на него громовым голосом:
— Врешь, мерзавец!
И будто бы в гневе дернул его за сюртук. И только успокоившись, ободрил со¬
всем перепуганного адъютанта и приказал продолжать доклад, проговоривши:
— Так Меншиков отступил... Рассказывай дальше. (Прим. авт.)
243
— В нашем доме сегодня может быть Сент-Арно.
И с этими словами отец, обыкновенно суровый, как-то особен¬
но горячо поцеловал меня.
Но неприятель, не подозревавший, что северная сторона безза¬
щитна, не приходил, и Севастополь был на некоторое время спа¬
сен. Войска союзников обходили город, направляясь к южной
стороне, чтобы начать правильную осаду. С вышки бельведера в
нашем саду я смотрел в подзорную трубу, как двигалась узенькая
синяя лента французских войск по Инкерманской долине.
Все ожили. Наконец вернулся и Меншиков с армией.
Когда северная часть была свободна от неприятеля, отец при¬
казал матери собираться к выезду. К концу сентября наша семья
покинула Севастополь. Мы переехали в Симферополь и жили там,
нетерпеливо ожидая вести о победе и об изгнании неприятеля и
надеясь снова вернуться в Севастополь.
II
Намерение отца сделать из меня сухопутного воина не осуще¬
ствилось.
Скоропостижная смерть в 1857 году старшего брата, моряка,
командовавшего только что построенным паровым клипером, го¬
товым к уходу в кругосветное плавание, изменила мою судьбу.
Вместо того, чтобы поступить в Пажеский корпус, куда я уже был
переведен из первого, где, в ожидании вакансии в пажи, пробыл
полтора года, — я поступил в морской корпус. Отец желал, чтоб и
я, как дед и как он сам, был моряком и чтобы фамилия наша не
исчезла из списков флота после его смерти. Ему в это время уже
было под семьдесят лет.
После двухмесячной подготовки из математики с одним штур¬
манским офицером, рекомендованным корпусным начальством,
инспектор классов, А.И. Зеленой, проэкзаменовал меня у себя на
квартире и затем велел идти вместе с ним в классы.
Он сразу расположил к себе — этот невысокого роста, плот¬
ный, с большими оаками человек лет пятидесяти, немного заика¬
ющийся, с скрипучим голосом и мягким, ласковым взглядом ма¬
леньких и умных темных глаз, блестевших из-под густых взъеро¬
шенных бровей, придававших его лицу обманчивый вид
суровости. Мне еще придется в своих воспоминаниях говорить об
А.И. Зеленом, любимом и уважаемом несколькими поколениями
кадет, а пока только замечу, что меня, несколько оробевшего три¬
надцатилетнего мальчугана, привыкшего к резкости начальства
первого корпуса, необыкновенно приятно тогда поразила ласко¬
вая простота инспектора, без всякой примеси казармы и внешнего
244
авторитета грозной власти. Этот авторитет как-то сам собою чув¬
ствовался и признавался и без юпитерских взглядов, и без суровых
окриков, заставляющих трепетать мальчиков. Александр Ильич
был добр и гуманен и не видел в отроках, хотя бы и испорченных,
неисправимых преступников, как часто видят даже и современные
педагоги. Он понимал детскую натуру и умел прощать, не боясь
этим поколебать свой авторитет, и на совести этого доброго чест¬
ного человека не было ни одного загубленного существа.
Мы вошли с ним в длинный коридор, по бокам которого были
классы. Посередине коридор разделялся большим круглым про¬
странством, освещенным сверху, называвшимся почему-то «пике¬
том» (вероятно, оттого, что там находился дежурный офицер), где,
во время перемен, обыкновенно собирались преподаватели. Про¬
ходя «пикет», инспектор заметил маленького кадетика, стоявшего
на пикете, очевидно, за какую-нибудь вину.
— Ты за что, Орехов? — спросил инспектор, подходя к малень¬
кому белобрысому мальчику с бойкими глазами, который, при
виде инспектора, тотчас же сделал постную физиономию невин¬
ной жертвы.
— Меня учитель выгнал из класса, Александр Ильич, — жалоб¬
но пискнул белобрысый кадетик, бросая на меня быстрый любо¬
пытный взгляд.
Инспектор нахмурил брови и казался сердитым.
— Вижу, что выгнал, а ты скажи-ка мне, братец, за что? — гово¬
рил он добродушно-ворчливым тоном, далеко не соответствовав¬
шим напущенному им на себя строгому виду.
— Право, ни за что, Александр Ильич.
— Так-таки и ни за что?! Аты припомни: может, и напроказил, а?
— Я нечаянно толкнул товарища, Александр Ильич.
— Нечаянно? — усмехнулся Александр Ильич, прищуривая
глаза на кадетика. — Ишь ты, какой неосторожный... Нечаянно!
Ну, и тебя наказали нечаянно... Постой здесь, впредь будешь осто¬
рожнее... Да нечего-то жалобную рожу строить. Эка беда — посто¬
ять! — прибавил с добродушным смехом Александр Ильич и по¬
шел дальше.
Через минуту мы вошли в первое отделение (или, как у нас зва¬
ли, в первый номер) старшего кадетского класса*. При появлении
инспектора человек тридцать в куртках с белыми погонами встали
и в ответ на приветствие инспектора весело отвечали: «Здравст¬
вуйте, Александр Ильич!» Поднялся сидевший за кафедрой и
«француз», т. е. учитель французского языка, — плотный, высокий
старик с эспаньолкой, усами и горбатым носом, — видимо не осо¬
* Всех классов было семь: приготовительный или «точка», три кадетских и три
гардемаринских, младшие, средние и старшие. (Прим. авт.)
245
бенно довольный приходом инспектора. Инспектор приказал са¬
диться и, показалось мне, что-то слишком пристально поглядел на
очень красное лицо «француза». Затем он приказал мне сесть на
заднюю скамейку, где было посвободнее, потрепал по плечу, вы¬
разив надежду, что я буду хорошо вести себя и хорошо учиться, и
вышел, оставив меня одного под перекрестными любопытными
взглядами незнакомых товарищей.
Едва вышел инспектор, как в классе поднялся шум. Все кричали
«новичок, новичок!», не обращая ни малейшего внимания на учите¬
ля, то и дело кричавшего: «Silence, messieurs, silence!»*. Наконец в
классе наступила относительная тишина, и урок продолжался. У ка¬
федры стоял высокий, здоровый малый лет семнадцати, «старикаш¬
ка», как звали остававшихся в классе на второй год и пользовавших¬
ся своей силой кадет, и переводил из хрестоматии с французского.
Перевод этот так не соответствовал тексту и полон был такой импро¬
визации, быстро поднявшей температуру веселости класса, что
«француз», хотя и не был силен в русском языке, все же догадался,
что стоявший у кафедры верзила издевается над своим учителем са¬
мым наглым образом. И он сказал довольно добродушно:
— Вы не знайт!
— Нет, знаю, — уверенно ответил импровизатор.
— На мест.
Но вместо того, чтобы идти на место, верзила с самым невин¬
ным видом, исключавшим, казалось, возможность подозревать
какую-нибудь каверзу, подошел к несколько испуганному и тот¬
час же насторожившемуся старику-французу почти вплотную и
начал было убедительно объяснять, что он урок знает и переводил
хорошо, и что «Ляфоша» будет «свинья», если поставит ему менее
восьмерки, — как вдруг учитель, потянув носом, с гримасой отвра¬
щения бросился с кафедры к форточке и отворил ее, прошептав
по-французски ругательство, при общем веселом гоготании класса,
в то время, как верзила торжествующе возвращался на скамейку.
Спустя минуту-другую француз вернулся на кафедру и с торже¬
ственно-решительным видом произнес:
— Silence, messieurs!
Все затихли.
— Господа... Chers messieurs!” Кто будет воняйт больше, тому
баль меньше, а кто будет воняйт меньше, тому баль больше!.. Vous
congevez!***
Признаюсь, я был донельзя изумлен такой оригинальной оцен¬
кой занятий французским языком, но никто из класса, казалось,
Тише, господа, тише! (франц.)
Уважаемые господа! {франц.)
*** Вы понимаете! {франц.)
246
не удивился, и в ответ на это предложение с разных сторон разда¬
лись голоса:
— Ладно, знаем!
— Небойсь, не любишь, французский барабанщик!
— Не сердись, Ляфоша... Больше не подведем. Форточку закрой.
Слегка выпивший учитель, кажется, уж не сердился и вызвал
переводить другого, благоразумно попросив его переводить с
своего места.
Потом оказалось, что бедный француз, не выносивший сквер¬
ного воздуха, почти каждый урок повторял свои условия для полу¬
чения хороших баллов, но и эти весьма легкие, казалось бы, усло¬
вия хороших успехов далеко не всегда исполнялись кадетами, на¬
ходившими какое-то жестокое удовольствие травить этого
несчастного француза с тонким обонянием. И он терпел всевоз¬
можные дерзости и унижения, не смея жаловаться, чтоб не лиши¬
ться своего тяжелого куска хлеба, если б начальство узнало «систе¬
му» его преподавания. А эти отроки-кадеты в своих преследовани¬
ях учителей, не умевших поставить себя, были изобретательны,
злы и безжалостны, как хищные зверьки.
Надо, впрочем, сказать, что этот «француз» в мое время был
едва ли не единственным «педагогом», совсем не заботившимся о
наших занятиях и которого так жестоко травили кадеты. Вообще
персонал учителей по словесным предметам не пользовался осо¬
бенным уважением, и все эти предметы были в то время не в боль¬
шом фаворе, но все-таки учителей строгих, не оставлявших безна¬
казанными шалости, побаивались. Через год этот «француз» был
удален из корпуса после того, как однажды он явился в класс, едва
держась на ногах, и вскоре заснул на кафедре, усыпанный мелко
нарезанными кусочками бумаги, с склоненной седой головой,
увенчанной десятком торчавших в волосах перьев и грамматикой
Марго на темени. В таком виде его застал инспектор классов.
Вскоре потом я встретил этого бедняка зимой на улице, плохо
одетого, пьяненького, приниженного... Он отвернул от меня
взгляд, полный не то ненависти, не то укора. Хотя я лично никогда
не травил его, но во мне он увидал одного из тех «врагов», которые
довели его до бедственного положения, и этого было довольно.
Кто был он, как попал в преподаватели — никто из нас хорошо
не знал. Говорили, что он был французским барабанщиком (что
не лишено было правдоподобия), затем был гувернером у како¬
го-то генерала, который за него просил директора корпуса, и та¬
ким образом он попал в учителя по вольному найму и пробыл в
корпусе учителем лет пять... Добросердечный А.И. Зеленой, вер¬
но, догадывался о слабости преподавателя, но едва ли знал, что с
ним проделывали кадеты и как он преподавал. А может быть,
кое-что и знал, но не обращал особенного внимания, тем более,
247
что такому предмету, как французский язык, и само начальство
того времени не придавало никакого значения, и он, собственно
говоря, преподавался для проформы всеми нашими «француза¬
ми». Таким образом, одна лишь случайность — внезапное появле¬
ние инспектора в момент сна пьяного учителя — была, надо ду¬
мать, единственной причиной его удаления.
Пока «француз» слушал перевод более деликатного кадета, мои
ближайшие соседи не оставляли меня своим вниманием. Меня
тихо спрашивали: как моя фамилия, откуда родом, кто меня экза¬
меновал и т. п. Я отвечал на вопросы, спрашивая, в свою очередь,
фамилии новых товарищей, как вдруг, совершенно неожиданно,
получил сзади такую затрещину, что у меня посыпались из глаз
искры. Обернувшись, я увидел того самого верзилу, который за¬
ставил француза бежать к форточке.
— Это для первого знакомства, — проговорил он с наглой
усмешкой, удаляясь на переднюю скамейку.
Учитель ни слова не сказал. Все кадеты с большим любопытст¬
вом смотрели на меня. Никто не протестовал против нападения. Я
вспыхнул от негодования и молчал, полный злости на обидчика,
чувствуя очень хорошо, что от дальнейшего моего поведения зави¬
сит мое будущее положение среди кадет и отношение ко мне това¬
рищей... И я решил план действий, выжидая конца класса.
Мой сосед, небольшого роста востроглазый мальчик, с участи¬
ем посмотрел на меня и шепнул:
— Он старикашка и сильный... очень сильный... Он всех зади¬
рает и всегда новичков бьет, пока они не объявят своей покорно¬
сти... Ты что думаешь делать... Покориться ему?..
— А вот увидишь, — отвечал я прерывающимся от злобы голо¬
сом...
— Неужели сфискалишь? Ты этого лучше не делай... — участ¬
ливо заметил сосед. — Это нехорошо. И тебе еще хуже будет...
— Я не фискал, — произнес я...
— То-то! — весело проговорил мой сосед, видимо нравственно
удовлетворенный.
Прозвонили перемену, и «француз» быстро вышел из класса,
поставив всем отвечавшим хорошие баллы. Все шумно поднялись
со скамеек, собираясь выходить из класса, а я, испытывая в одно и
то же время и отвагу, и трусость, решительно направился к обид¬
чику, стоявшему у доски. Тогда кадеты остались в классе, ожидая
любопытного зрелища. В классе наступила торжественная тиши¬
на. Это еще более возбуждало мое самолюбие. «Старикашка», ко¬
нечно, и не думал, чтобы я, небольшой, худенький мальчуган,
осмелился напасть на него, признанного всеми силача, и когда я,
не говоря ни слова, приблизился к нему и изо всей силы дал ему
248
пощечину, — он, совершенно изумленный, не веря такой дерзо¬
сти, в первый момент опешил. Эффект вышел поразительный.
— Ай да новичок, молодчага! — раздался чей-то негромкий
одобрительный голос.
«Старикашка», высокий, здоровый, румяный кадет с пробивав¬
шимися усами, успел уже оправиться и с презрительным высоко¬
мерием оглядывал меня.
— Стань кто-нибудь на часы... Я его проучу... Давай «хлестаться»!
И с этими словами он бросился на меня. Я не оставался в долгу,
и мы с ожесточением хлестались, окруженные тесным кольцом
любопытных зрителей этой драки.
Драка была отчаянная и прекратилась по настоянию присутству¬
ющих, которые, вероятно, нашли, что честь с обеих сторон вполне
удовлетворена, и хотя я вышел из боя в довольно плачевном виде: с
разорванной курткой, с громадным синяком и с болью в груди, тем
не менее на меня глядели не без почтительного уважения...
Эта драка была, так сказать, моим «крещением», определив¬
шим будущее положение в кадетской среде и сразу давшим мне
права неприкосновенности. С этой минуты никто уж не смел на¬
падать на нового члена суровой кадетской вольницы, зная, что на¬
падение не останется безответным.
Но горе было бы новичку, если б он на первых порах струсил и
не дал бы отпора. Таким робким новичкам (особенно в младших
ротах) грозила тяжкая доля быть в полном подчинении у «старика¬
шек», откупаясь от их побоев безответной покорностью, а то и
булками. Вообще всякая трусость и слабость жестоко карались, и
«непротивление злу» приносило плачевные результаты. А вздумай
новичок жаловаться — ему предстояла опасность быть избитым
самым серьезным образом и приобрести презрительную кличку
«фискал», на которого смотрели, как на парию.
«Старикашка», напавший на меня, представлял собою любо¬
пытный, уже вымиравший в то время, тип закоренелого «битка» —
кадета пятидесятых годов, продукт николаевского времени. Сем¬
надцатилетний здоровый юноша, он уже два года сидел в классе,
пробыв, кажется, по два года в каждом классе, и, не выдержав на
третий год экзамена, вышел из корпуса и поступил в армейские
юнкера. Мало способный, довольно ограниченный, он с полным
презрением относился к учению и был пропитан самыми крепост¬
ническими тенденциями, вынесенными еще из медвежьего угла
помещичьей усадьбы. Он был хранителем старых кадетских тради¬
ций, старался говорить басом, напускал на себя грубость, по прин¬
ципу считал своим долгом устраивать всякие каверзы начальству и
говорил, что не желает учиться назло ему. И действительно не
учился. Но зато был отличным фронтовиком, набивал себе муску¬
лы, закаливал себя и был рыцарски честен и верен в слове. Нака¬
249
зания он выносил стоически и ложился под розги с видом челове¬
ка, собирающегося купаться. Перекрестится — и на скамейку. За¬
кусит руку — и ни звука, и после наказания смотрит гоголем,
точно хочет сказать: «что, взяли?..»
После драки со мной он протянул мне руку и сказал:
— Молодец!..
И, заботливо оглядев мои синяки, прибавил:
— Подбели их!
При помощи опытных кадет синяки мои были подбелены ме¬
лом, куртка приведена в порядок, вихры приглажены. Когда после
классов мы вернулись в роту, меня тотчас же одели в новую форму
морского кадета, и затем я явился перед лицо ротного командира.
Это был пожилой штаб-офицер с седыми курчавыми волосами
и бегающими несимпатичными глазами, бравый и подтянутый
служака николаевской выправки. Далеко не строгий, а скорее
даже «добрый» с кадетской точки зрения, он, однако, не пользо¬
вался ни любовью, ни уважением кадет. Его считали несправедли¬
вым, а главное, отчаянным взяточником.
Многие родители высылали ему из деревень всякую провизию.
За взятки он ставил хорошие баллы, смотрел сквозь пальцы на
дурное поведение и брал в свою роту унтер-офицеров. Он не гну¬
шался ничем: брал деньгами, вещами и съестными припасами. Та¬
кими подачками кадеты откупались от порок и других наказаний.
И чуткая брезгливая молодежь, по преимуществу дети или род¬
ственники моряков, которые даже и во времена самого наглого
казнокрадства в большинстве гнушались такой наживой, — слага¬
ла целые некрасивые легенды про ротного командира. При мне
он, впрочем, был недолго. Новые веяния коснулись и корпуса.
Этот ротный командир вышел в отставку и, как говорили, едва ли
по своему желанию.
Окинув взглядом только что полученную от каптенармуса фор¬
му и найдя, что все хорошо, он затем осведомился насчет моих си¬
няков.
— Дрался с кем-нибудь?.. Кто тебя так изукрасил, а?
Я поспешил ответить, что упал на лестнице, когда шли из клас¬
сов, и расшибся. И даже, для большей убедительности, вдался в
некоторые фантастические подробности, заслужившие видимое
восторженное удивление к моей изобретательности нескольких
кадет, стоявших около.
Само собою разумеется, что ротный командир не поверил ни
одному моему слову. Тем не менее он не только не допытывался
далее насчет действительной причины моих синяков, но, видимо,
отнесся с молчаливым одобрением бывшего моряка-кадета к моей
нахальной лжи и только, весело и лукаво подмигнув мне глазом,
проговорил:
250
— Вперед, смотри, так не падай и так не расшибайся!
Нечего и говорить, что товарищи находили, что я врал ротному
блистательным манером.
III
Эта тщедушная фигурка бледного, худого, забитого и прини¬
женного четырнадцатилетнего белокурого мальчика с красивым
лицом и покорным, почти страдальческим взглядом больших се¬
рых глаз, — которого почти каждый из товарищей считал своим
долгом так, походя, толкнуть, ударить по лицу или презрительно
обозвать каким-нибудь ругательством — невольно восстает передо
мной при воспоминаниях о первых днях в корпусе. И этот маль¬
чик, князь N, с которым никто не разговаривал, никто не обра¬
щался иначе, как с грубым словом, безмолвно переносил все эти
пинки, удары и ругательства и только как-то беспомощно ежился
и умоляющим взором просил о пощаде. Но пощады ему не было.
Он был «парией», «отверженцем» среди этих веселых, жизнерадо¬
стных и жестоких кадет.
Когда я в первый же день поступления увидал, как без всякой,
по-видимому, причины бьют этого несчастного и спросил: «за
что?», мой сосед по классу, востроглазый кадет Иванов, ответил
тоном глубочайшего презрения:
— Наушник!
И этим словом было все сказано и, казалось, все объяснено.
— Ты, смотри, с ним не говори... С ним позор говорить! — за¬
метил Иванов.— Его и начальство не терпит... Еще бы... Кто мо¬
жет терпеть Иуду предателя! — прибавил Иванов.
Потом я узнал историю этого предательства.
Эта печальная история мальчика, избалованного маменькина
сынка, вероятно, привыкшего дома видеть примеры наушничест¬
ва прислуги, — рисует довольно характерно кадетские нравы того
времени и отношение не только кадет, но и самого корпусного на¬
чальства к тому, что впоследствии многими педагогами поощря¬
лось, как похвальная откровенность, и возводилось в принцип и
многим из наших детей не казалось, как нам, старым кадетам, ве¬
личайшим позором.
Изнеженный и избалованный, маленький князь N из-под кры¬
ла матери и из атмосферы угодливости крепостной челяди богатой
помещичьей усадьбы прямо попал в несколько спартанскую об¬
становку рассадника будущих моряков, по преимуществу детей из
бедных, захудалых дворянских семей. В этом рассаднике крепко
держалось кадетское «обычное право», существовали свой кодекс
чести, своя этика, которые традиционно передавались от поколе-
251
ния к поколению и свято хранились кадетами до тех пор, пока не
рухнула прежняя система воспитания. Понятно, что для малень¬
кого барчонка перемена обстановки была резка. Эти насмешли¬
вые, задорные и недоброжелательные на первых порах взгляды це¬
лой шайки грубоватых, остриженных под гребенку, маленьких
разбойников, которые сразу окрестили новичка кличкой «цынгот-
ного», что на кадетском жаргоне значило: слабый, трусливый, не¬
здоровый, — эти равнодушно-серьезные лица дежурных офицеров
и эти строгие начальственные окрики фельдфебеля и унтер-офи-
церов, подчас отчаянных тиранов, — не могли не смутить мальчи¬
ка, да еще такого тепличного. Первая знатная встрепка — «встреп¬
ка испытания», — заданная ему, как новичку, несмотря на добро¬
желательный совет какого-то участливого товарища: «не
фискалить», — заставила его искать защиты у начальства. Как
прежде дома он жаловался на своих обидчиков матери, уверен¬
ный, что получит всегда удовлетворение, так и теперь он думал
найти защиту у ротного командира и дежурных офицеров. Это
было первым шагом дальнейших бед мальчика. За него, разумеет¬
ся, заступились, но это заступничество было, так сказать, форма¬
льное. Начальство того времени не особенно поощряло жалобы
кадет друг на друга, полагая, и, пожалуй, не без некоторого осно¬
вания, что мальчики сами лучше разберутся в своих ссорах.
Обидчика наказали. Новичок торжествовал, но ненадолго. В
тот же вечер двое кадет, на которых выпал жребий проучить фис¬
кала, в видах его наставления на путь чести, «под фуркой» (т. е. за¬
крыв лица платками) жесточайшим образом избили новичка, при¬
чем вновь преподали ему в кратких словах условия, необходимые
для честного кадета... Но новичок в ужасе опять побежал жалова¬
ться дежурному офицеру. Разумеется, виновных не нашли. На сле¬
дующий день избитый мальчик пожаловался своему ротному
командиру.
Этот ротный командир Z тоже был довольно оригинальный
тип. Сам до мозга костей «старый кадет», рыцарь чести и справед¬
ливости, он нещадно порол своих питомцев, глубоко убежденный,
что порка — отличное и единственное педагогическое средство.
Он был грозою кадет, которые отлично знали, что раз попался —
пощады нет: Иван Иванович выпорет. И только чего можно было
добиться от него, это некоторого уменьшения количества розог
при обещании не очень кричать. И он на это сдавался.
Выслушав жалобу новичка с видимым неудовольствием, Иван
Иванович по обыкновению закрутил свои длинные усы и, подра¬
гивая ногой, стоял некоторое время в задумчивости, как быть. На¬
конец, вызвал пять человек из самых отчаянных и повел их за со¬
бой для порки. Он хорошо знал, что требовать выдачи виновных
бесполезно, и потому «для примера» решил наказать кого-нибудь.
?.52
С тех пор новичок был прозван «фискалом». В общих играх он
не принимал участия. С ним никто не дружил. Только трое кадет,
падких до угощения, были близки с маленьким N, приносившим
«из-за корпуса» по воскресеньям от тетки очень вкусные яства и
лакомства. Но и эта близость, видимо, была корыстная, прекра¬
щавшаяся с понедельника, когда все запасы были истреблены, и
возобновлявшаяся с пятницы и субботы. Жизнь нового кадета
была не из приятных. Ему необходимо было заслужить прощение
товарищей, но, вместо того, этот маменькин сынок, привыкший
быть баловнем дома, а теперь обиженный, с уязвленным самолю¬
бием, озлобленный против этих сердитых и злых товарищей, со¬
вершил, несколько месяцев спустя, поступок, едва ли понимая все
его значение и не предвидел гибельных его последствий.
Он узнал, что против одного дежурного офицера, которого звали
«Свирепой дылдой», готовится заговор. Решено было ночью, когда
«дылда» заснет в дежурной комнате, стащить его кивер и саблю и за¬
прятать их подальше куда-нибудь. Если обстоятельства позволят,
вдобавок стащить и сапоги — для большего эффекта. Бог знает какие
побуждения заставили N решиться сообщить о заговоре дежурному
офицеру. Быть может, желание видеть наказанными своих врагов,
быть может, страх самому быть наказанным в числе других, а может,
и желание подслужиться, но только он, выждав, когда кадеты легли
спать, пришел к дежурному офицеру и сообщил ему о заговоре, на¬
звав имена заговорщиков, вполне уверенный, что никто не узнает об
его поступке и что «Свирепая дылда» его поблагодарит.
Но нравы педагогов были в то время иные.
«Свирепая дылда» не только не поблагодарил мальчика за «по¬
хвальную откровенность», но с презрением оглянул его с головы
до ног и грубо прогнал его вон, заметив, что только подлецы выда¬
ют товарищей.
Покушение не удалось в эту ночь. «Свирепая дылда» отдал на
хранение кивер и саблю дневальному, а когда сделана была по¬
пытка снять сапог, он так заворчал во сне, что налет обратился в
бегство... Все недоумевали странной предусмотрительности офи¬
цера в эту ночь, но недоумение скоро разъяснилось. На следую¬
щее утро, когда рота стояла во фронте, готовая идти к чаю, дежур¬
ный офицер с негодованием объявил при всей роте о поступке
князя N и прибавил, что не придает никакого значения его словам
и, конечно, не будет преследовать оговоренных, пока они не попа¬
дутся... «А если попадутся, ну, тогда... я вам покажу!»
С этой минуты князь N стал «отверженцем». Ротный командир
Иван Иванович, узнавщи об этой истории, косо смотрел на N и
часто на него покрикивал. Жизнь мальчика стала пыткой.
Прошел год. Уж он давно смирился и покорно, не смея жалова¬
ться, сносил презрительные ругательства, толчки и побои, надеясь
253
безответностью вымолить прощение. Напрасно! Клеймо наушни¬
ка оставалось на нем, и ему не прощали. Напрасно он пробовал
объяснять, что больше фискалить не будет, и молил о пощаде. Ему
не верили. Его всегда подозревали.
Всю эту скорбную исповедь своих страданий рассказал мне од¬
нажды ночью этот несчастный, бледный, тщедушный мальчик, го¬
рько рыдая и прося меня о заступничестве перед товарищами...
Наши кровати были рядом, и он, видимо, питал ко мне благодар¬
ное чувство за то, что я не притеснял его. Он спрашивал, что ему,
наконец, делать, как избавиться от этого позорного положения от¬
чужденности. Он уже несколько раз умолял в письмах мать взять
его из ненавистного заведения, но отец не соглашался.
Мое ходатайство за него перед товарищами не имело большого
успеха. И бог знает, чем бы кончил этот отчаявшийся, всеми пре¬
зираемый мальчик, если б, наконец, не приехала мать и не взяла
своего сына из корпуса.
IV
Накануне шестидесятых годов, когда начиналась кипучая дея¬
тельность обновления, морское ведомство, имея во главе великого
князя Константина Николаевича, первое вступило на путь ре¬
форм, давая, так сказать, тон другим ведомствам, и «Морской
сборник» был в то время едва ли не единственным журналом, в
котором допускалась сколько-нибудь свободная критика сущест¬
вовавших порядков, поднимались вопросы, касавшиеся не одного
только флота, и печатались, между прочим, знаменитые статьи о
воспитании Пирогова.
Несмотря на это, морской корпус продолжал еще жить по-ста-
рому, сохраняя прежние традиции николаевского времени.
Большая часть воспитателей и преподавателей оставалась на своих
местах, и патриархальная грубость нравов еще сохранялась.
Тем не менее новые веяния уже чувствовались. Нещадная по¬
рка, служившая едва ли не главным элементом воспитания буду¬
щих моряков, которые, по выходе в офицеры, в свою очередь,
дрессировали матросов поркой и зуботычинами, прекратилась
еще при мне в старших ротах, а в младших ротах практиковалась
далеко не с прежней расточительностью и не иначе, как с разре¬
шения директора, тогда как прежде телесные наказания составля¬
ли неотъемлемое право ротных командиров, пользовавшихся им
довольно широко. Самые грубые из корпусных офицеров неско¬
лько понизили тон, и даже сам батальонный командир, заведовав¬
ший строевым обучением кадет, завзятый фронтовик, guasi-мо¬
254
ряк, всю жизнь проведший на сухом пути, крикун и ругатель, и тот
на ученьях старался сдерживаться.
Это был свежий, крепкий и молодцеватый человек, несмотря
на свои пятьдесят лет, с лицом, манерами и окриками заправского
дореформенного фельдфебеля, готового перервать горло за сквер¬
ную стойку. Всегда подтянутый, точно готовый во всякую минуту
к смотру, с выпученной колесом грудью, с зачесанными вперед на
виски рыжими прядками волос, позвякивавший шпорами, кото¬
рые он носил в качестве батальонного командира, замиравший от
восторга при однообразном и отрывистом щелкании ружей во
время проделывания ружейных приемов или при красивом учеб¬
ном шаге, бесновавшийся и называвший бабой и дрянью всякого
кадета, слабого по фронту, и нередко заканчивавший ученье при¬
казанием «перепороть» нескольких кадет, — и он, этот представи¬
тель шагистики у моряков и нелюбимый кадетами, случалось,
вдруг на половине обрывал свою ругательную импровизацию,
как-то отчаянно крякал и безнадежно взмахивал рукой, словно
предчувствуя, что песня его близка к концу и что вся эта муштра,
вовсе и не нужная будущим морякам, отойдет в область воспоми¬
наний, и сам он, ни на что более не нужный, удалится из корпуса
на покой, чтобы скорбеть о прошлых временах.
Большую часть своей службы он провел в морском корпусе
сперва корпусным офицером, потом ротным командиром и затем
батальонным. Кажется, он даже что-то преподавал, этот фронто¬
вик николаевского времени, перепоровший на своем веку неско¬
лько поколений кадет с бессердечием и жестокостью грубого и
озверелого человека.
Достойно замечания, что подобные «моряки» вырабатывались
исключительно в Балтийском флоте, вблизи от Петербурга. В Чер¬
номорском флоте таких не было. Несмотря на суровое время, в
Черном море не обращали большого внимания на шагистику и
«идеальное» равнение, и даже — о, ужас! — моряки там носили «ли¬
селя», т. е. воротнички, несмотря на то, что тогдашняя форма за¬
прещала такое «свободомыслие»... И сам Нахимов ходил с «лиселя¬
ми», что, впрочем, не мешало ему быть превосходным адмиралом.
Выход в отставку батальонного командира был встречен общей
радостью кадет. Его место занял барон де-Ридель, ротный коман¬
дир, необыкновенно добрый человек, любимый воспитанниками.
Близорукий, не особенно воинственный по осанке толстяк, с из¬
рядным брюшком, он не особенно напирал на шагистику. И она,
быть может, при нем и пала несколько, но зато учения уже более
не сопровождались фельдфебельскими окриками и ругательства¬
ми и не оканчивались наказаниями.
Как я уже упоминал, преподавание общеобразовательных наук
и накануне шестидесятых годов стояло на очень низком уровне.
255
Моряки выходили из заведения с весьма небольшим общим раз¬
витием и с самым малым знакомством не только с общей исто¬
рией, но даже и с русской, о литературе и праве выносили и со¬
всем смутные понятия, вернее даже — никаких, так что пополнять
громадные пробелы своего образования приходилось, если тому
помогали обстоятельства, уже самим молодым офицерам за стена¬
ми корпуса. Дальние плавания, знакомство с порядками чужих
стран, разумеется, способствовали этому, расширяя умственный
кругозор. Нечего и говорить, что просветительное движение шес¬
тидесятых годов много помогло тогдашнему поколению моряков,
заставивши их встрепенуться, обратиться к книжке и гуманнее от¬
носиться к матросам.
Беззаботность насчет литературы и родного языка была в мор¬
ском корпусе, поистине, поражающая, и известный анекдот об од¬
ном почтенном адмирале, который в начале пятидесятых годов
любезно разрешил представившемуся ему Нестору Кукольнику
давать представления в городе, приняв писателя за фокусника с
куклами, — не представлял собою ничего исключительного. Я в
шестидесятых годах знавал моряков, которые не знали Гоголя,
Тургенева и Достоевского даже по именам.
Хотя в мое время кадетам и известны были имена Ломоносова,
Державина, Крылова, Карамзина и Пушкина, но знакомство с на¬
званными писателями было, так сказать, шапочное и ограничива¬
лось образцами в весьма умеренных дозах. Наш старый Василий
Иванович, учитель русского языка и словесности, бессменно в те¬
чение сорока лет преподававший в морском корпусе и заставив¬
ший несколько поколений моряков испытывать величайшие за¬
труднения в орфографии, — после Пушкина, кажется, литературы
не признавал, да и вообще был педагог-рутинер, который вел свое
дело спустя рукава, отбывая лишь повинность для заработка. К
Гоголю он относился неодобрительно, называл его карикатури¬
стом и предостерегал в старших классах от чтения «Мертвых душ»,
утверждая, что оно только развращает молодого читателя, и не
дает пищи ни для ума, ни для сердца.
«Чтение должно возвышать и просветлять, а не низводить нас
до низменных явлений жизни! — говорил обыкновенно учитель,
когда кто-нибудь задавал вопрос о Гоголе. — Вот, например, какое
чтение возвышает». — И начинал декламировать оду «Бог».
А когда однажды кто-то в нашем классе осведомился: хороши
ли стихотворения Некрасова (тогда только что вышел томик его
стихотворений), то на старчески румяном, морщинистом лице Ва¬
силия Ивановича выразилось глубочайшее презрение, тонкие его
губы вытянулись в пренебрежительную улыбку, и он со своей
обычной усмешечкой заметил:
256
«ЛЮБЛЮ, ВОЕННАЯ СТОЛИЦА,
ТВОЕЙ ТВЕРДЫНИ ДЫМ И ГРОМ...»
Офицеры и нижние чины лейб-гвардии Кирасирского Ея Величества полка.
Художник Н. Самокиш
В полковой офицерской библиотеке
Здание Морского кадетского корпуса
Общий вид Обуховского завода
Сборка шпангоутов при постройке эскадренного миноносца «Новик» на Путиловском
заводе (спуск на воду осуществлен в 1911 г.)
Мастерская Петербургского орудийного завода
Спуск на воду со стапеля Балтийского судостроительного завода эскадренного
миноносца «Князь Суворов». Сентябрь 1902 г.
Корабли на Неве
Испытания подводной лодки «Дельфин»
T*r
Здание Офицерского собрания армии и флота на Литейном проспекте
Оркестр гвардейской тяжелой кавалерии на Дворцовой площади
Собор Живоначальной Троицы при лейб-гвардии Измайловском полку. Справа —
колонна Славы в честь подвигов солдат и офицеров полка в русско-турецкой войне
1877—1878 гг., сооруженная из 140 трофейных пушек (до наших дней не сохранилась)
Раненые в часовне эвакуационного лазарета им. императрицы Марии Федоровны.
Март 1906 г.
Начальник Императорской Военно-медицинской академии профессор Н.А. Вельяминов
читает лекцию слушателям академии. 1914 г.
Памятник-обелиск воинам, погибшим под Цусимой, в сквере на Никольской площади
в день открытия. 12 мая 1908 г.
Площадь Петра Великого в день празднования 200-летия Петербурга. 16 мая 1903 г.
Баржа с верейкой Петра I. 16мая 1903 г.
К 200-летию Петербурга готовились заблаговременно. 16 мая 1903 г. перед глазами
высыпавшей на набережные нарядной публики застыли на якорях суда всех классов. По
правой стороне Невы — боевые корабли Гвардейского экипажа и флота, по левой
стороне — суда Императорского, Речного и других яхт-клубов, у Петровской
набережной — гребные суда, паровые катера и яхты
Военный парад на Марсовом поле. Май 1903 г.
Император Николай II и великий князь Николай Николаевич (младший) направляются
принимать парад 13-го лейб-гренадерского Эриванского Его Величества полка.
Июнь 1913 г.
Эскадренные миноносцы «Войсковой» и «Украина» у Дворцовой набережной. 1904 г.
Празднование дня открытия навигации на Неве. 21 апреля 1912 г.
Перенесение знамен лейб-гвардии Преображенского полка из Арсенала в собрание на
Кирочной. 1911 г.
Солдаты у стен Петропавловской крепости. 1911 г.
— Некрасов?.. Я что-то читал господина Некрасова. Читать не
рекомендую-с. Пошлость дурного тона и неблагонамеренное на¬
правление... Они называют свои писания натуральной школой...
Вот какая это школа....
И старик с иронической миной декламировал:
Возле леса речка,
Через речку мост.
На мосту овечка.
У овечки хвост!
— Нравится? — продолжал Василий Иванович. — В этаком
роде и пишут новейшие поэты и прозаики. Это — образец натура¬
льной школы... Разве тут есть поэзия?.. Какое кому дело, что на
мосту овечка, и кому неизвестно, что у овечки хвост, а?..
В классе раздался веселый гогот тридцати юных «саврасов»,
скорее, казалось, одобрявший, чем порицавший это четверости¬
шие. Но Василий Иванович принимал этот гогот, как невольную
дань его остроумию, и с важным видом победителя смотрел на
класс, оправляя свои седенькие височки, и затем, в виде сентен¬
ции, обыкновенно прибавлял:
— Читать надо, господа, с большим разбором и только то, что
разрешают наставники и родители... Лучше поменьше читать, чем
читать вредные книги!
И при этом Василий Иванович бросал значительный взгляд на
своего сына, который обыкновенно под этим взглядом в страхе
опускал глаза.
После подобного назидания, с прибавлением подчас кратких
предик о повиновении, Василий Иванович продолжал читать сво¬
им тихим, слащавым, слегка скрипучим, старческим голосом ка¬
кой-нибудь отрывок из Карамзина, причем в местах чувствитель¬
ных или патриотически возвышенных его маленькие серые, зор¬
кие глазки, далеко не отличавшиеся добродушием, слегка
увлажались слезой, которую он утирал грязным, испачканным
нюхательным табаком, шелковым платком. А не то Василий Ива¬
нович объяснял или, вернее, повторял по учебнику, слово в слово,
определение хорея или ямба.
Обыкновенно во время этих уроков в классе царила удручаю¬
щая скука. Никто, исключая сына Василия Ивановича да
двух-трех учеников «из первых», не слушал ни чтения, ни объяс¬
нений старика. На задних скамейках дремали или готовили уроки
из других предметов, а так называемые «битки» (последние по
классу ученики), сидевшие на передних скамейках, немилосердно
зевали, бессмысленно выпялив глаза на учителя, и радостно ожив¬
лялись, когда он прерывал на время свои объяснения, чтоб заря¬
дить обе ноздри своего небольшого носа табаком.
257
— Пе-р-в-а-я, п-л-и! — шептал про себя оживившийся «биток»
после того, как нос был заряжен, и если тотчас же после команды
Василий Иванович чихал, «биток» был очень доволен.
По-видимому, и сам Василий Иванович весьма равнодушно от¬
носился к успехам своих учеников и не был особенно требовате¬
лен к устным ответам и к сочинениям, заботясь, главным образом,
лишь о том, чтобы в классе у него была благоговейная тишина и
ему самому оказывали почтительное уважение и никогда не возра¬
жали. Подобным образом действий самые плохие ученики поку¬
пали себе удовлетворительные отметки.
И у Василия Ивановича в классе действительно вели себя
смирно, да и к тому же побаивались этого медоточивого, благооб¬
разного и доброго на вид старичка. Все знали, что он далеко не
добрый, что он злопамятен, очень ревнив в охранении собствен¬
ного достоинства и к тому же никакой шалости не простит. В слу¬
чае какой-нибудь кадетской «штуки», и особенно если Василию
Ивановичу кто-нибудь ответит дерзко или насмешливо, — он ни¬
чего не скажет, только пристально взглянет на виноватого, плот¬
нее сожмет свои тонкие губы и покачает своей седенькой остроко¬
нечной головой с видом сожаления. А затем, когда кончится урок,
он побежит к инспектору и наговорит ему с три короба, и непре¬
менно раздует историю. И если бы не доброта и не такт А.И. Зеле¬
ного, который умел понимать кадетские шалости, жалобы этого ме¬
доточивого старика вызывали бы более суровые наказания, чем
добродушно-ворчливые выговоры добряка-инспектора и в крайнем
случае наказание не ходить в субботу «за корпус», т. е. в отпуск.
Нечего и прибавлять, что кадеты, чувствуя лицемерие Василия
Ивановича, не доверяли его обманчивому доброжелательству, о ко¬
тором он любил распространяться, и не терпели учителя. Вдобавок,
ни для кого не было секретом, как этот благообразный и с виду до¬
бренький старичок был жесток с своим сыном. Он его зверски ко¬
лотил и беспощадно сек у себя дома из-за всякого малейшего про¬
ступка. И бедный мальчик трепетал от одного взгляда своего отца и
фустный уходил по субботам в отчий дом. Эта жестокость принесла
свои плоды: мальчик вырастал образцовым тихоней, скромным,
прилежным, вечно зубрившим уроки благонравным кадетом, ни¬
когда не шалившим, но в то же время скрытным и озлобленным.
V
Этот высокий и худой старик Иван Захарович, фигурой и ли¬
цом напоминавший цаплю, длинноногий, с близорукими, рассе¬
янными глазами и длинным красным носом, рисуется в моей па¬
мяти не иначе, как сидящим с высоко поднятой головой на кафед¬
258
ре и с некоторым торжественным пафосом восхваляющим Солона
и Ликурга или Готфрида Бульонского. На средних веках, и то не
кончивши их, мы, сколько помнится, расстались с учителем исто¬
рии и более уже ее не слыхали в морском корпусе, сохранив и о
Солоне, и о Ликурге добрую память, нераздельную с памятью об
Иване Захаровиче. Достаточно вспомнить мудрого Солона, чтобы
вспомнить немедленно и этого доброго человека, несмотря на то,
что он не особенно заботился о наших исторических знаниях и не
особенно сердился, когда мы безбожно путали хронологию. Этого
добряка Ивана Захаровича кадеты нисколько не боялись и потому
во время его уроков занимались всем, чем угодно, но только не ис¬
торией, довольствуясь приготовлением заданного по учебнику.
Только несколько любителей слушали восторженные отзывы Ива¬
на Захаровича о мудром законодателе, к которому учитель, по-ви-
димому, питал особое пристрастие, так как возвращался к нему не
раз... Римскую историю Иван Захарович, кажется, меньше любил,
и, вероятно, поэтому предоставлял нам знакомиться с ней самим
и, слушая наши ответы, одобрительно покачивал головой, хотя
подчас ученик и немилосердно перевирал факты. Как кажется,
Иван Захарович, за старостью лет, и сам забывал факты, не имея
перед глазами книги — да простит ему бог! Несмотря на возмож¬
ность делать и классе все, что угодно, кадеты «берегли» Ивана За¬
харовича, то есть вели себя настолько прилично и тихо, насколько
было необходимо, чтоб не накликать прихода начальства.
Иван Захарович был общительный человек и, случалось, вмес¬
то того, чтобы вызывать и спрашивать, он «лясничал» о предметах,
вовсе не относящихся к древней истории, и тогда его слушали с
большим интересом и все оживлялись, узнавая, как он провел
лето в деревне и каких вылавливал окуней в озере.
Он был завзятый рыболов и о ловле окуней рассказывал с увле¬
чением, едва ли не большим, чем о Готфриде Бульонском, кото¬
рый, надо думать, порядочно-таки надоел и ему самому.
Если во время таких разговоров неожиданно появлялся в клас¬
се инспектор, Иван Захарович, подмигивая лукаво глазом классу,
как ни в чем не бывало, начинал:
— Итак, господа, мы только что узнали, какой мудрый законо¬
датель был Солон... Теперь посмотрим...
Класс был в восторге от находчивости старика, и разумеется,
никогда не выдавал его, и инспектор уходил, не подозревая, что
Иван Захарович большую часть урока посвятил беседе о ловле
окуней.
Иногда Ивана Захаровича, несмотря на самые дружеские к
нему отношения, травили. Обыкновенно травля состояла в том,
что какой-нибудь кадет с самым невинным видом обращался к
Ивану Захаровичу:
259
— Иван Захарович! Позвольте вас спросить об одной вещи...
— Спрашивай, братец, спрашивай, — добродушно отвечал
Иван Захарович, не подозревавший никакой каверзы.
— Отчего это у вас, Иван Захарыч, нос такой красный?
— А тебе какое дело до моего носа? Какое тебе дело? — с серд¬
цем замечал Иван Захарович. — Видно, хочешь из класса вон, а?..
— Я так, Иван Захарыч, право, так, больше из любознательно¬
сти. Я слышал, что красные носы бывают у тех, кто пьет одну воду.
Правда это, Иван Захарыч?
— Дурак ты, и злой дурак — вот что правда! Ступай вон из класса!
— За что же, Иван Захарыч?
— За то, что ты свинтус и говоришь дерзости...
— И не думал, Иван Захарыч... Разве красный нос...
— Вон! — кричал окончательно осердившийся старик и, выпря¬
мившись во весь свой рост, трагическим жестом руки указывал на
двери.
— Иван Захарыч, милый, голубчик, простите, — начинал ис¬
кусственно жалобным тоном молить кадет.
— Не стоишь... Ступай вон!
— Я, право, не хотел оскорбить вас, Иван Захарыч, ей-богу, не
хотел... Мы все так вас любим...
— Любим, любим! — подхватывал весь класс. — Простите Его¬
рова!
— Иван Захарыч! Позвольте остаться в классе... позвольте...
Ведь меня не пустят за корпус, а у меня мать больна... Каково ей
будет!..
— Мать больна... И ты не врешь?
— Право, не вру, — не моргнувши глазом, врал школяр.
Добряк Иван Захарович, быстро отходивший, как все вспыльчи¬
вые люди, успокаивался, обыкновенно прощал и при этом говорил:
— Красные носы бывают у пьяниц... Ты это хотел знать?..
При такой постановке вопроса повеселевший было кадет сму¬
щенно молчал.
— А у меня, братец, красный нос от природы, коли тебя смуща¬
ет мой нос. И я не пьяница, и тебе не советую быть пьяницей... Но
все же лучше быть пьяницей, чем злым человеком... Ну, садись на
место и не будь никогда злюкой... А что захочешь спросить —
спрашивай прямо, без хитростей.. Бери пример с мудрого Солона.
— Добрый, славный вы, Иван Захарыч! — кричал класс. — А
мы Егорова вздуем!
— Не надо, не дуйте! — заступался Иван Захарыч.
И, снова сделавшись добродушным, Иван Захарович продол¬
жал урок.
260
Иногда по неделям он не являлся — «болел», тщательно скры¬
вая от кадет свою болезнь. После уж мы узнали, что этот старик,
одинокий как перст, запивал.
VI
Ярким и блестящим метеором промелькнул перед нами, оста¬
вив по себе одно из самых светлых воспоминаний, учитель русско¬
го языка и словесности Дозе. К сожалению, он преподавал очень
короткое время и так же неожиданно исчез, как и появился од¬
нажды у нас в классе вместо старого Василия Ивановича.
Словно вешняя душистая струя свежего воздуха ворвалась в
класс, и чем-то новым, хорошим, возбуждающим пахнуло на oipy6e-
лых кадет, благодаря этому учителю, приглашенному начальством,
вероятно, для оживления учительского персонала. С первого же
своего появления он поразил нас. Ничто, решительно ничто не на¬
поминало в этом невысоком, красивом молодом брюнете, с больши¬
ми, мягкими и вдумчивыми черными глазами и необыкновенно ин¬
теллигентным лицом, тех одеревенелых и грубых поденщиков-учи-
телей, которых мы привыкли видеть. И его несколько застенчивые
манеры, изящная вежливость и серьезность отношения к кадетам, и
самый его штатский сюртук вместо засаленного форменного сюрту¬
ка корпусных преподавателей — все это производило впечатление
чего-то невиданного, диковинного и обаятельного...
На первом же уроке его хотели «испытать». И когда молодой
учитель обратился к классу с вопросом, что мы проходили и что
мы читали, один из «битков» нарочно стал громко разговаривать с
соседом, а другой свистнул.
Дозе на минуту смолк и с мягкой улыбкой обратился к шумев¬
шим:
— Надеюсь, господа, вы недолго будете нам мешать и позволи¬
те мне продолжать? Я ведь, кажется, буду преподавать юношам, а
не маленьким детям, которых надо останавливать? Не правда ли?
Эти вежливые слова, эта милая улыбка, вместо обычных учите¬
льских окриков и высылок из класса, заставили опешить шумев¬
ших кадет, и они тотчас же смолкли. И на весь класс эта малень¬
кая речь оказала сильное действие. Все точно выросли в своих
собственных глазах, и всем было словно стыдно перед этим «шта¬
фиркой». В самом деле, не маленькие же они дети!
В первый же урок учитель познакомил нас с Гоголем, прочи¬
тавши «Шинель». Читал он мастерски, и большая часть класса за¬
мерла в восторженном внимании, слушая произведение великого
писателя. И каким смешным показался Василий Иванович, отзы¬
вающийся неодобрительно о Гоголе! Только три человека из са¬
261
мых «отчаянных», совсем отупевших кадет, оставались равнодуш¬
ными. После чтения молодой учитель кое-что рассказал о Гоголе
и назвал «Ревизора» и «Мертвые души», отзываясь о них востор¬
женно. В следующий урок он обещал объяснить нам значение
прочитанной повести.
Уроки Дозе стали для нас какими-то праздниками. Благодаря
ему, кадеты впервые услыхали горячее, живое слово об унижен¬
ных и оскорбленных, о возвышающем значении литературы, об ее
задачах и идеалах и о громадной важности подготовлявшегося
освобождения крестьян, на которое многие из нас смотрели, как
на обиду помещикам. Он читал нам Пушкина, Лермонтова, Гого¬
ля, познакомил с «Записками охотника» Тургенева и с «Бедными
людьми» Достоевского. И все это объяснял, комментировал... В
следующем году он имел намерение прочитать нам хотя краткий
курс истории литературы и, удивляясь нашему невежеству по час¬
ти русского языка, видимо, желал приохотить нас к его изучению.
Ученические сочинения, детски наивные и большею частью без¬
грамотные, он поправлял с любовным самоотвержением и объяс¬
нял, как важно уметь излагать на бумаге свои мысли... Одним сло¬
вом, этот человек пробудил юношей, заставив работать дремав¬
ший мозг, заронил добрые зерна и старался развить литературный
вкус, приохочивая к хорошему чтению.
Прошло несколько месяцев, уж близки были экзамены, как в
одно весеннее утро вместо нашего милого, любимого Дозе в класс
пришел опять Василий Иванович и занял место на кафедре, пред¬
варительно зарядив, по обыкновению, обе свои ноздри табаком...
Вероятно, на наших лицах слишком ярко отразилось неприят¬
ное изумление при его появлении. И хотя на лице Василия Ивано¬
вича и блуждала его обычная сладенькая улыбочка, но он, видимо,
был раздражен нашим безмолвным изумлением, хотя и старался
скрыть это.
— Вот, я опять со своими старыми друзьями, — заговорил
он. — Я очень рад, а вы, господа, как будто не особенно довольны,
что возвратился ваш старый учитель, а?..
Класс угрюмо и напряженно молчал.
Кто-то осведомился о молодом учителе, и с разных сторон
спрашивали:
— Он разве заболел?
— Он разве не придет?
— Не придет... Он больше не будет преподавать! — ответил Васи¬
лий Иванович, и недобрая, злорадная усмешка перекосила его губы.
— Он ушел из корпуса?..
— Да-с, ушел...
— Отчего он ушел? — раздались голоса.
262
— Этого я вам объяснять не стану, — как-то загадочно усмеха¬
ясь, промолвил Василий Иванович. — Могу только сказать, что
этот господин, который вам так понравился, больше не будет чи¬
тать разных Некрасовых, Тургеневых и Достоевских и набивать
ваши головы вредными бреднями... Довольно-с!
В этом тихом, скрипучем старческом голосе звучала злобная
нотка.
— По-вашему, ведь и Гоголь не великий писатель, а карикату¬
рист, и тоже вредный? — с нескрываемой насмешкой обратился к
старику один из неофитов — яростный поклонник Гоголя и пре¬
данный ученик Дозе.
— По-моему, Васильев, ты должен молчать, если тебя не спра¬
шивают! Вот что по-моему! — со злостью проскрипел старик и
имел неосторожность прибавить: — Это господин Дозе тебя так
просветил?
Фамильярно-грубое «ты», обращенное к пятнадцатилетнему
юноше, ученику младшего гардемаринского класса, после изыс-
канно-вежливого обращения Дозе, показалось слишком оскорби¬
тельным, а злобные намеки на Дозе — гнусной клеветой. И юноша
вдруг стал белее рубашки и крикнул старику:
— Прошу не говорить мне «ты»... Слышите?
Василий Иванович побагровел, но не сказал ни слова. Он толь¬
ко плотнее сжал свои тонкие губы и, кинув злобный взгляд на
протестанта, развернул историю Карамзина.
— Ведь вот, хорошие учителя уходят, а такие остаются! — про¬
говорил кто-то вполголоса, однако довольно громко для того, чтоб
Василий Иванович мог услышать.
Весь класс с любопытством смотрел на Василия Ивановича, но
он как будто ничего не слыхал и начал читать. Только голос его
слегка дрогнул, и по лицу пробежала судорога.
— Отец все слышал! — чуть слышно пролепетал его сын.
После класса Василий Иванович пошел к инспектору. Об этом
тотчас же узнали и с нетерпением ожидали, чем разыграется вся
эта история. Но никакой «истории», благодаря А.И. Зеленому, не
вышло. Он только призвал к себе на квартиру Васильева и просил
рассказать, как было дело. О кадете, дурно отозвавшемся о препо¬
давателях, Василий Иванович, как оказалось, не счел нужным до¬
кладывать инспектору, тем более, что и не мог указать виновного.
Васильев рассказал, как было дело, и не получил выговора. Только
отпуская его, Александр Ильич заметил:
— Вы бы могли сдержаннее ответить... А то: кричать на учите¬
ля... Нехорошо-с! Вот он вам теперь единицы будет ставить! —
усмехнулся Александр Ильич и прибавил: — Уж вы не раздражай¬
те старика... смотрите... А я его, с своей стороны, попрошу, чтобы
он... того, не говорил вам, господа, «ты»...
263
Кажется, этот инцидент послужил поводом к общему распоря¬
жению обращаться к воспитанникам старших классов с местоиме¬
нием «вы». По крайней мере, с этого времени Василий Иванович
не говорил уже больше никому «ты» и вообще стал гораздо любез¬
нее, и даже начинал заискивать популярности, и уже не называл
Гоголя карикатуристом... Старик как будто чувствовал близость
конца своего педагогического поприща и, жадный до уроков, го¬
тов был идти на компромиссы.
И это лицемерие возбуждало в кадетах еще большее отвраще¬
ние. Его уж даже и не боялись и начинали третировать...
Отстали от прежней привычки говорить на «ты» и остальные
учителя и ротные командиры, и даже сам директор корпуса, пре¬
старелый и болезненный адмирал, и тот продолжал говорить «ты»
только маленьким кадетам неранжированной роты. Между каде¬
тами ходил слух, будто о более вежливом обращении с кадетами и
о крайне осторожном употреблении телесных наказаний директо¬
ру было приказано высшим начальством.
Исчезновение любимого учителя, разумеется, интриговало нас
всех. Неужели его выгнали за то, что он нам читал Гоголя и Турге¬
нева? Подобное предположение падало само собой уже потому,
что приглашенный вслед за уходом Дозе профессор М.И. Сухомли¬
нов, преподававший в старшем классе, тоже пользовался большим
уважением и любовью своих учеников и не отрицал Гоголя.
Только впоследствии мы узнали, что наш любимец-учитель,
бывший членом какого-то кружка, принужден был уехать из Пе¬
тербурга на далекий Север.
VII
Преподаватели многочисленных предметов, относящихся к
морскому делу, были по преимуществу ротные командиры и кор¬
пусные офицеры. По совести, нельзя сказать, чтобы и преподава¬
ние специальных предметов стояло на надлежащей высоте, и что¬
бы большинство господ наставников отличалось большим педаго¬
гическим уменьем и любовью к своему делу. Они были почти
«несменяемы» и все почти из одной и той же маленькой «привиле¬
гированной» среды корпусных офицеров. Занятые и воспитанием,
и обучением в одно и то же время, они обыкновенно дальше кни¬
жек, заученных в молодых годах, не шли и преподавали до старо¬
сти с ремесленной аккуратностью и рутиной, без всякого «духа
живого». Учительский персонал редко обновлялся. Нужна была
чья-нибудь смерть или какое-нибудь перемещение, чтобы откры¬
лась вакансия, и свежие силы могли получить доступ в этот храм,
где все места были заняты своими авгурами. Известные профессо¬
264
ра того времени Остроградский, Савич, Буняковский, Сомов чи¬
тали только в офицерских классах. Их и вообще более или менее
известных преподавателей-специалистов со стороны не пригла¬
шали в морской корпус, довольствуясь для кадет, так сказать, до¬
морощенными преподавателями из корпусных офицеров, которые
таким образом получали дополнительный заработок к своему жа¬
лованью и были гораздо обеспеченнее настоящих, плававших мо¬
ряков. Сами же они были моряками только по названию да по
мундиру. Морской дух, благодаря которому были Лазаревы, Нахи¬
мовы и Корниловы, приобретался на корабле, а не в корпусе. Кор¬
пус, напротив, ничего не давал в этом смысле.
Такой постановкой учебного дела, — постановкой давно заве¬
денной рутины, винить за которую нельзя было инспектора клас¬
сов А.И. Зеленого, — и объяснялся тот факт, что окончившие курс
многочисленных наук в морском корпусе его питомцы до того
основательно позабывали науки, что, сделавшись потом капита¬
нами и умея отлично управлять судном, в то же время бывали в ру¬
ках своих штурманов и механиков, и без первых многие не сумели
бы астрономически определить своего места и сделать вычисле¬
ний, а без вторых знать и понимать машину своего судна. В старые
времена редкий командир решился бы выйти из порта в море без
штурмана, и если, бывало, штурман перед уходом загуливал на бе¬
регу, то посылали его разыскивать, и только когда штурмана до¬
ставляли на судно и вытрезвляли, — капитан выходил в море.
Не обновился учительский персонал и не улучшилось препода¬
вание и после того, как А.И. Зеленой оставил место инспектора
классов по случаю назначения директором штурманского учили¬
ща в Кронштадте. Это было на третий год моего пребывания в
корпусе, и я помню, какое общее и непритворное сожаление вы¬
звал в кадетах уход этого доброго и гуманного человека. Вероятно,
какие-нибудь иерархические соображения помешали назначить
его директором морского корпуса после смерти старика-адмирала
В. К. Давыдова, справедливого и доброго человека, кое-что сделав¬
шего для корпуса и желавшего, быть может, сделать более того,
что сделал, но болезненного, престарелого и не имевшего доста¬
точной энергии, чтобы основательно вычистить эти воистину ав¬
гиевы конюшни. На этом месте такой образованный и умный че¬
ловек, как А.И. Зеленой, при новых веяниях в морском ведомстве,
вероятно, многое бы изменил в порядках морского корпуса и до¬
бился бы значительного поднятия учебной части. Но вместо
B. К. Давыдова назначен был его помощник, контр-адмирал
C.С. Нахимов, брат известного героя, почти всю свою жизнь про¬
ведший в стенах корпуса на неответственных и незначительных
должностях, человек очень мягкий и добрый, но, кажется, и сам
265
никогда не мечтавший о таком важном посте, требующем боль¬
ших и особенных способностей, не говоря уже о знаниях.
С.С. Нахимов пробыл, впрочем, недолго, и в год нашего выпус¬
ка директором корпуса был назначен Воин Андреевич Рим-
ский-Корсаков, составивший, кажется, записку о преобразовании
этого заведения.
Это был человек не из корпусных заматерелых «крыс», а насто¬
ящий, много плававший моряк, превосходный капитан и потом
адмирал, образованный, с широкими взглядами, человек необы¬
чайно правдивый и проникнутый истинно морским духом и не за¬
раженный плесенью предрассудков и рутины присяжных корпус¬
ных педагогов. Он горячо и круто принялся за «очистку» корпуса:
обновил персонал учителей и корпусных офицеров, призвал све¬
жие силы, отменил всякие телесные наказания и вообще наказа¬
ния, унижающие человеческую натуру, внес здоровый, живой дух
в дело воспитания и не побоялся дать кадетам известные права на
самостоятельность, завел кадетские артели с выборными артель¬
щиками, которые дежурили на кухне, одним словом, не побоялся
развивать в будущих офицерах самодеятельность и дух инициати¬
вы, то есть именно те качества, развитие которых и требовала мор¬
ская служба. Сам безупречный рыцарь чести и долга, гнушавший¬
ся компромиссов, не боявшийся, «страха ради иудейска», защи¬
щать свои взгляды, такой же неустрашимый на «скользком» сухом
пути, каким неустрашимым был в море, он неизменно учил кадет
не бояться правды, не криводушничать, не заискивать в начальст¬
ве, служить делу, а не лицам, и не поступаться убеждениями, хотя
бы из-за них пришлось терпеть. При нем ни маменькины сынки,
ни адмиральские дети не могли рассчитывать на протекцию. При
нем, разумеется, не могло быть того, что, говорят, стало обычным
явлением впоследствии: покровительства богатым и знатным, об¬
ращения особенного внимания на манеры, поощрения «похваль¬
ной откровенности» и ханжества. При нем, конечно, не устраива¬
лись балы на счет воспитанников старшего курса, которые хочешь
не хочешь, а по «совету» начальства должны вносить рублей по 40,
по 50 с человека на такие балы. Что сказали бы наши отцы, преж¬
ние старики-адмиралы, если бы мы, тогдашние кадеты, вдруг объ¬
явили им, что необходимы такие деньги для устройства балов?
Они бы только ахнули и, понятно, не дали бы ни копейки и, пожа¬
луй, немедленно доложили бы кому следует о подобном «развра¬
те». Впрочем, ничего подобного в те времена и не было. Обычные
ежегодные балы морского корпуса были веселы, хотя и скромны, а
об устройстве каких-нибудь особенных балов на счет кадет — не
могло даже и прийти в голову ни одному из прежних директоров,
да и ни одному из прежних кадет.
266
Но возвращаюсь к Римскому-Корсакову. При этом директоре
справедливость была во всем и всегда, оказывая благотворное вли¬
яние на кадет. Он был строг при всем этом, но кадеты его обожа¬
ли, и бывшие в его время в корпусе с особенным чувством вспо¬
минают о Воине Андреевиче. Всегда доступный, он не изображал
из себя «бонзы», как изображали многие директоры, и кадеты все¬
гда могли приходить к нему с объяснениями и со всякими заявле¬
ниями. Высокий, сухощавый, несколько суровый с виду, он серь¬
езно и внимательно выслушивал кадета и сообщал свое решение
ясно, точно и коротко.
При В.А. Римском-Корсакове морской корпус, как кажется,
переживал самое лучшее время своего существования после нико¬
лаевского времени. Преобразовательное движение шестидесятых
годов нашло в этом доблестном моряке лучшего выразителя и луч¬
шего воспитателя будущих моряков. Но, к сожалению, плодотвор¬
ная деятельность В.А. Римского-Корсакова была недолга. Еще да¬
леко не все задуманное им было совершено, и «очистка» корпуса
далеко еще не была окончена, как смерть сразила этого человека,
а вместе с человеком, — как это часто у нас бывает, — и те прин¬
ципы, которые он проводил в деле воспитания.
Место его было занято одним из старых корпусных педагогов,
совсем не разделявшим взглядов покойного директора.
VIII
Новый инспектор, назначенный вместо А.И. Зеленого, быв¬
ший ротный командир и преподаватель, давно служивший в кор¬
пусе, человек очень умный и подчас остроумный, не обладал той
сердечной теплотой, которая так располагала кадет к А.И. Зелено¬
му, и не умел, подобно своему предместнику, обращаться с каде¬
тами. Его только боялись и не без основания чувствовали в нем се¬
бялюбивого холодного эгоиста и большого лицемера.
Он пользовался большим влиянием при таком благодушном
директоре, каким был С.С. Нахимов, и не мог, разумеется, не
знать, что готовится в близком будущем преобразование морского
корпуса, и не видеть неудовлетворительности учебного персона¬
ла, — этих корпусных авгуров, едва ли имевших и время, и охоту,
чтоб освежать и пополнять свои знания.
Но и при нем все оставалось по-старому: тот же «ремеслен-
ник-учитель», та же рутина.
Он был слишком осторожный человек, — недаром кадеты зва¬
ли его «дипломатом», — чтобы начинать ломку за свой страх, хотя
бы при данных обстоятельствах она и была возможна. Да и сам он
был, так сказать, вполне корпусный «педагогический фрукт», за¬
267
матерелый в рутине, и не желал заносить руку на своих сослужив-
цев-сотрудников, а ко всему этому, быть может, и не сочувствовал
новым веяниям. Как бы то ни было, но преподавание при нем да¬
леко не улучшилось, и новые силы, получившие доступ по случаю
перемены инспектора, были далеко не из блестящих, и в выборе их,
как кажется, более руководствовались соображениями, имеющими
очень отдаленное отношение к педагогическим способностям.
По крайней мере, такой важный для будущих моряков предмет,
как астрономия, был поручен одному из очень небойких корпус¬
ных офицеров, едва ли обладавшему необходимыми для препода¬
вателя сведениями, что, разумеется, не могло оставаться долго
тайной для кадет. Скоро было замечено, что нового «астронома»
нередко ставили в большое затруднение вопросы, предлагавшиеся
способными и сообразительными учениками. Вначале несколько
сконфуженный преподаватель обещал ответить на них в «следую¬
щий раз», т. е. когда сам справится с учебником, но частенько за¬
бывал свои обещания.
И новому «астроному», человеку, впрочем, весьма порядочному
и доброму, вдобавок к прозвищу: «колбаса» пристегнули еще при¬
лагательное: «астрономическая», и разъяснений уже не просили.
Немало было таких ремесленников, и в числе их был сам «дип¬
ломат».
Но среди этих ремесленников-педагогов были два-три челове¬
ка, горячо любившие и знавшие свое дело, и к числу этих «прият¬
ных исключений» принадлежал И.П. Алымов, выдающийся, та¬
лантливый преподаватель и необыкновенно светлая личность, па¬
мять о которой, вероятно, чтится всеми бывшими его учениками.
Надо было видеть этого маленького, худощавого человека с бо¬
льшой головой и детски кротким взглядом рассеянных мечтатель¬
ных глаз, когда, бывало, он читал свой предмет — теоретическую
механику! С какой любовью и с каким мастерством он читал,
увлекаясь за уроками, весь поглощенный желанием, чтобы все его
понимали и чтобы все знали его предмет. И это увлечение неволь¬
но передавалось и слушателям. Кротко незлобивого, добросовест¬
ного и правдивого, его все любили, а известно, что нередко лю¬
бовь к учителю заставляет любить и преподаваемый им предмет. И
у него почти весь класс занимался хорошо. Сделавши какую-ни-
будь выкладку или изложив какой-нибудь закон, он обязательно
требовал, чтобы непонявший заявил, если чего не понял, и с ка¬
ким страстным усердием он разъяснял непонятное, и только тогда
продолжал урок, когда убеждался, что все поняли. Он был много¬
сторонне образованный математик и много работал, отдавая
большую часть времени любимой им науке. Рассеянный, он не¬
редко в классе, вместо платка, вытирал лицо губкой, а доску, вме¬
сто губки, платком, и детски удивленно щурил глаза, когда в клас-
268
се раздавался смех, и наконец сам хохотал, как ребенок, убеждаясь
в своей рассеянности.
Это был совсем не от мира сего человек и доброты редкой. Ка¬
деты обращались к нему со всевозможными просьбами и нередко
занимали у него даже деньги. Во время своих дежурств, как кор¬
пусного офицера, он обыкновенно читал или занимался каки¬
ми-нибудь вычислениями. А то ходил, не обращая ни на что вни¬
мания, по зале и сам с собой словно разговаривал, повторяя мате¬
матические термины. Это он думал вслух. А случалось, что
термины вдруг заменялись каким-нибудь духовным гимном, кото¬
рый он напевал. Но эти странности не удивляли кадет. Все знали,
что И.П. Алымов очень религиозный человек и ведет, как говори¬
ли, самую аскетическую жизнь. Но он никогда не говорил об этом,
и его религиозное чувство, доходившее иногда до экзальтации, ког¬
да он по нескольким неделям постился и вообще умерщвлял свою
плоть, — нисколько не сделало его суровым и не мешало относить¬
ся к кадетам с самой трогательной терпимостью. И кадеты положи¬
тельно боготворили его и во время его дежурств берегли своего лю¬
бимца, не позволяя себе каких-нибудь особенных шалостей.
Зато надоедали ему бесконечно, не стесняясь отрывать его от
занятий... То кто-нибудь попросит его объяснить задачу по астро¬
номии или помочь из физики, то подойдет к нему просто затем,
чтоб «полясничать».
И кроткий добряк, со своим бледным лицом, напоминавшим
лицо мучеников, никого не прогонял, ни на кого не сердился. Он
охотно объяснял задачу и «лясничал» с кадетами, причем всегда
как-то сводил разговор на рассказ о любимом им Лавуазье и на
любимую им теорию «наименьшего сопротивления воды», кото¬
рой он тогда занимался.
Говорил он всегда с какою-то увлекательной восторженностью
и всегда далекий от пошлых житейских дрязг, которые, казалось,
ему были совсем и чужды. Ни о карьере, ни о чинах, ни о прочих
благах жизни никогда не заводил он речи, а любил поговорить о
деятелях науки и об их самоотвержении. Вспоминая теперь этого
чудного человека, освободившего, как я слышал, своих крестьян
еще до освобождения, можно только удивляться, каким образом
сохранил свою свежесть этот человек среди окружающей его сре¬
ды. Разумеется, его спасла наука, в которой он искал и нашел спа¬
сенье. Не испортили его даже и эти маленькие разбойники-каде¬
ты, которые нередко добрых доводили до раздражения и под ко¬
нец делали этих добрых обыкновенными «корпусными крысами».
Нечего и прибавлять, разумеется, что совсем ребенок в жизни,
не понимавший, что значит интрига и пролазничество, И.П. Алы¬
мов не умел приспособляться к среде и не особенно преуспевал.
Карьера этого талантливого математика и благороднейшего чело-
269
века была не из особенно блестящих и жизнь — неустанным, пло¬
хо вознагражденным трудом, пока болезнь не свела его в могилу
далеко еще не в старых годах.
Он умер инспектором классов в штурманском училище в
Кронштадте и, тяжко больной, почти умирающий, собирал к себе
на квартиру учеников и читал им лекции в постели еще за неделю
до смерти.
IX
— А ты, свет, коли что смекаешь, смекай про себя. Если тебе
кажется, что на песце нельзя возвести строения, не смущай тех,
которые сие считают вполне возможным. Пусть их!
Так, бывало, говорил своим тихим и мягким, слегка певучим
голосом наш корпусный батюшка, шутливо грозя своим высох¬
шим костлявым пальцем. При этом его умное старческое лицо,
изрытое морщинами, светилось выразительной, тонкой улыбкой,
которая, казалось, досказывала не вполне высказанную мысль...
Таким языком говорил он с немногими, которых отличал и
иногда звал к себе на квартиру, где угащивал чаем с вареньем и вел
оживленные, полные ума и юмора беседы, покуривая хорошие га¬
ванские сигары.
Этот батюшка пользовался большим авторитетом, и его побаи¬
валось корпусное начальство, так как в случае какой-нибудь вопи¬
ющей несправедливости он являлся заступником и председателем
обиженных кадет. И когда случался какой-либо чрезвычайный ка¬
зус с кадетом, он всегда шел искать последней защиты у батюшки,
который таки часто вызволял от наказания. Особенно боялся его
преподаватель физики, совсем лысый капитан 1 ранга, очень ум¬
ный и хороший преподаватель, но развращенный циник, ставив¬
ший хорошие баллы кадетам не столько по степени их знания,
сколько за смазливость их физиономий. Этого эстетика особенно
недолюбливал батюшка, как и «физик», в свою очередь, терпеть не
мог «старого иезуита», как честил он за глаза батюшку за то, что
тот любил и почитывать светские книги, и пофилософствовать, и
выкурить хорошую сигару, а между тем вид, как выражался физик,
имел «самый постный».
Преподавал батюшка терпимо и не был особенно требователен.
— Не в попы тебе, свет, идти, а в морские офицеры, — снисхо¬
дительно говорил он, замечая нетвердость в текстах. — Будешь в
море, Господа Бога и без текста вспомнишь и помолишься. А не
помолишься, тебе же хуже, ибо тяжко, свет мой, жить совсем без
веры... Да хранит тебя Господь от такого несчастья!
270
И батюшка самым последним ученикам не ставил менее вось¬
ми баллов.
Словоохотливый старик любил иногда в классе рассказать
что-нибудь из своего, богатого воспоминаниями, прошлого и
обыкновенно начинал свой рассказ словами: «Это было, друзья
мои, не так давно, лет тридцать тому назад», — вызывавшими
улыбку на лицах юных слушателей. Говорил батюшка красноречи¬
во и не без юмора, и мы, бывало, с удовольствием слушали его
рассказы, иногда даже во втором и третьем издании. С восторжен¬
ным умилением говорил он об освобождении крестьян и нередко
советовал нам, будущим офицерам, «не ожесточаться в служебном
гневе» и всегда помнить, что сила в правде и любви, которую и
подневольный матрос чувствует. И, случалось, рассказывал по
этому поводу какую-нибудь историю.
Я пользовался расположением батюшки и изредка получал от
него приглашения зайти к нему.
Обратил он на меня свое внимание по следующему случаю.
Однажды во время его урока в среднем гардемаринском классе
я читал, держа книгу на парте, «Современник», принесенный
мною в корпус от одних знакомых. Должно быть, я очень увлекся
чтением, потому что не заметил, как в классе наступила тишина.
Толчок в бок товарища заставил меня поднять голову и увидать
возле себя батюшку.
— Что это, свет мой, ты такое читаешь? Видно, очень интерес¬
но, что своего батюшку не слушаешь?
Я подал батюшке книгу.
— А!.. «Современник»! — не без изумления проговорил он, при¬
стально взглядывая на меня. — Критическая статья? А я думал, ты
каким-нибудь романом зачитываешься и только воображение ну¬
дишь...
Батюшка стал машинально перелистывать книгу и заметил там
исписанный листок моих виршей, в которых я с усердием обличал
корпусное начальство.
Он пробежал их и, возвращая книгу и стихи, промолвил с
улыбкой:
— Статья, конечно, поучительная. Отчего не почитать, но толь¬
ко лучше бы, свет мой, не в классе, а то другой наставник, пожа¬
луй, и взыщет... А стишки ты бы подальше припрятал, — береже¬
ного и Бог бережет! Неровен час, попадут стишки в другие, более
цепкие руки, что тогда?.. Стихотворца не похвалят за острословие.
А перо есть, есть, братец. Тем паче не похвалят! — усмехнувшись,
заметил батюшка.
И, понизив голос, прибавил:
— А ты будь спокоен. Я тебя не выдам! Я ничего не читал!
После класса батюшка остановил меня в коридоре и спросил:
271
— Любишь чай с вареньем?
— Люблю, батюшка.
— Так ты, стихотворец, зайди ужо вечерком ко мне. Чайку на¬
пьемся и побеседуем.
Батюшка занимал казенную квартиру в здании корпуса, неда¬
леко от церкви. Эту квартиру хорошо знали проштрафившиеся ка¬
деты, искавшие у батюшки зашиты или ходатайства, и среди кадет
ходило много рассказов о том, как он избавлял, бывало, многих от
нещадной порки или же просил об уменьшении числа розог.
Он был вдовец и жил с двумя взрослыми сыновьями. Никто из
них не был священнослужителем, как отец. Старший, окончив¬
ший университет, служил чиновником, а младший — моряк —
кончал офицерские классы.
Я застал батюшку одного в небольшом кабинете, уставленном
шкапами с книгами, за письменным столом. Он был в подряснике и
скуфейке, прикрывавшей его большую лысину, и читал, с очками на
глазах, какую-то книгу. Как теперь помню, меня поразило и обилие
книг, и то, что они были все светского содержания, и многие на ино¬
странных языках, и гравюры, и портреты, среди которых не видно
было ни одного портрета духовного лица. И вообще вся обстановка,
мало напоминавшая о сане хозяина, меня удивила тогда.
Я несколько минут простоял на пороге, оглядывая и комнату, и
письменный стол, на котором, между прочим, стояло большое се¬
ребряное распятие, и цветы на окнах, и самого батюшку, который
здесь, в своем кабинете, как будто казался не таким, каким бывал
на уроках, в широкой рясе с наперсным крестом на груди.
Наконец, я догадался кашлянуть. Батюшка повернул ко мне
свое старое, дышавшее умом, лицо и радушно и ласково приветст¬
вовал меня.
Когда я, приблизившись к батюшке, хотел поцеловать его жел¬
тую, сухощавую руку, он отдернул ее и, потрепав меня по плечу,
весело проговорил:
— Ну, садись, садись... Рад тебя видеть. Детей дома нет, и я
один... Сейчас будем чай пить. Вот, видишь ли, и я почитываю
книжки, да только не в классе, — улыбнулся ласково старик, ото¬
двигая какую-то французскую книгу. — А стишки припрятал?
— Припрятал, батюшка.
— То-то, оно и лучше. Да и совсем бы их держать в корпусе не
следовало... лучше домой снеси. Чего, свет, гусей дразнить. Скоро
ведь в офицеры выйдешь... А метко, братец, метко... Любишь, зна¬
чит, бумагу марать?
— Люблю, батюшка.
— Что ж, марай, Бог даст, что-нибудь и выйдет... кто знает?
Вот, посмотри, тоже бумагу марали. Великие писатели были... Вот
272
это — Шекспир... Вот Гёте, — перечислял батюшка, указывая на
портреты. — Может, слышал?
— Кое-что и читал, батюшка, — поспешил я похвастать.
— И это, свет, Спиноза. Большой философ был... И его ког-
да-нибудь прочтешь... Читать, братец, полезно... Умнее станешь,
как с умными-то людьми беседуешь в книге... И скуки не будешь
знать. И в море не одуреешь. Вас-то здесь к чтению не приохочи¬
вают, а ты, видно, охоч, даже у батюшки в классе читаешь... Ну,
ну, ведь я шучу... А ежели ты уж такой любитель, я тебе книгами
одолжать буду, если ты аккуратен... Вот, на первый раз «Мертвые
души» тебе дам... Великая это книга, друг мой...
Скоро мы пошли пить чай. Батюшка мне наложил целую таре¬
лочку варенья и вообще был внимателен и добр без конца. После
чаю он закурил сигарку, и мы вернулись в кабинет.
Нечего и говорить, что я вернулся от батюшки очарованный, с
«Мертвыми душами» в руках и с твердым намерением прочитать
как можно более книг.
С той поры батюшка иногда звал меня к себе, угощал чаем и с
снисходительным терпением слушал мои рассуждения о прочи¬
танных книгах.
X
Кадетская жизнь в морском корпусе проходила однообразно, с
обычными внешними порядками закрытых учебных заведений.
Время было точно распределено. За этим внешним порядком, глав¬
ным образом, и следили. До внутренней нашей жизни, до того, как
мы проводим свободное время, разумеется, никому не было ни ма¬
лейшего дела, и едва ли корпусные педагоги действительно знали
кого-нибудь из своих питомцев. В психологические тонкости тогда
не входили, да, может быть, и к лучшему, принимая во внимание
эту обоюдоострую психологию педагогов новейшего времени.
Кадеты вставали в 6 часов утра. Унтер-офицеры в ротах позво¬
ляли себе проспать лишние полчаса. Это же делал и старший курс,
т. е. старшие гардемарины, пользовавшиеся, по традиции, некото¬
рыми особенными правами и, между прочим, правом притеснять
своих младших товарищей: средних и младших гардемарин. На
нашем курсе отразилось, впрочем, влияние шестидесятых годов, и
мы, старшие гардемарины, в значительном большинстве, добро¬
вольно отказались от прав гегемонии, и таким образом, притесне¬
ния значительно смягчились.
Большинство кадет нанимали дневальных, которые чистили пла¬
тье, сапоги и наводили блеск на медные пуговицы курток и мунди¬
ров и содержали в порядке амуницию. Меньшинство все это делало
273
само. К семи часам, после шумного мытья в большой «умывалке»,
все были готовы и шли фронтом в громадный зал морского корпуса.
После обычной молитвы, пропетой хором пятисот человек, садились
за столы и выпивали по кружке чая и съедали по свежей булке.
Эти вкусные, горячие булки являлись иногда большим соблазном
для унтер-офицеров, особенно в младших ротах. Желание съесть
вместо своей, одной законной, еще и другую, а то и третью булку
влияло на чувство справедливости обжор и влекло за собой поистине
варварское наказание: «остаться без булки» и выпить чай пустой.
Этого наказания кадеты боялись пуще всего и ненавидели ун¬
тер-офицеров, выискивающих предлоги, чтобы съесть чужую булку.
В восемь часов мы были в классах, где оставались до одиннад¬
цати, после двух полуторачасовых уроков. В начале двенадцатого,
ощущая уже аппетит, возвращались в роту и там получали по два
тонких ломтя черного хлеба, чтобы заморить червяка перед обе¬
дом. Счастливцы, имевшие деньги или пользовавшиеся кредитом
в мелочной лавочке, обыкновенно в это время уписывали за обе
щеки булку или пеклеванник с сыром, колбасой или вареньем, за¬
благовременно заказанный дневальному. За пять копеек (три ко¬
пейки пеклеванник, а на две начинка) получался весьма удовлет¬
ворительный для невзыскательного кадетского желудка завтрак, и
шершавая колбаса и подозрительный сыр из мелочной лавочки не
возбуждали никаких брезгливых сомнений. В понедельники и во¬
обще послепраздничные дни завтраки были и обильнее, и рос¬
кошнее, и кадеты «кантовали» на широкую ногу, уничтожая при¬
несенные из дома яства и делясь с друзьями, ибо, по кадетским
правилам, с другом обязательно следовало делиться всем поровну.
Время до часу обыкновенно проходило в обязательных заняти¬
ях фронтовым ученьем, гимнастикой или танцами, или в пригон¬
ке разных вещей. Если ожидали какого-нибудь почетного посети¬
теля — суета шла отчаянная, и все принимало, разумеется, блестя¬
щий вид. Мы облекались в новые куртки, одеяла стлались новые,
на парадной лестнице появлялся новый ковер, ротный командир
озабоченно бегал по роте, оглядывая, все ли чисто, все ли в поряд¬
ке, и щи в такие дни бывали жирней, «говядина» как будто сочнее,
и эконом, жирный и полный корпусный офицер с маленькими за¬
плывшими глазками, как будто озабоченнее и напряженнее. Слу¬
чалось, что подобное ожидание длилось по нескольку дней, держа
нервы начальства в напряженном состоянии, а его самого в подна¬
чальном трепете. Кадеты, разумеется, видали все эти сцены ожи¬
дания и приема, привыкали считать их необходимым явлением и
сами потом, сделавшись начальством, пускали пыль в глаза и так
же трепетали... Уроки не пропадали даром.
Эта показная суматоха, к сожалению, обычная в учебных заведе¬
ниях и которая так развращающе действует на детей, приучая их к
274
лицемерию и обману, была, как я слышал, уничтожена в морском
корпусе при директоре В.А. Корсакове. При нем, кого бы ни ожи¬
дали, ничего не менялось, и почетные посетители могли видеть
учебное заведение в его обычном, будничном виде и кадет — в их
старых куртках, а не в виде прилизанных, приодетых благонравных
мальчиков, обожаемых попечительным начальством и обожающих
своих наставников. Но это «новшество» умного адмирала не приви¬
лось, как не привились и другие его благотворные педагогические
идеи. С его смертью, снова, в ожидании приезда морского минист¬
ра, появлялись новые ковры, новые куртки, словом, показная ко¬
медия, и чуть ли не устраивались целые балетные представления.
Обедали мы в час. Обед состоял из трех блюд по раз составленно¬
му расписанию: супа, щей с кашей или гороха, жареной говядины
или котлет и слоеных пирогов с мясом, капустой и вареньем. По
праздникам прибавлялось четвертое блюдо. Черный хлеб и превос¬
ходный квас, который мы пили из двух серебряных старинных стоп,
стоявших на каждом столе для двадцати человек, были a discretion*.
Не принимая даже в соображение кулинарной неприхотливо¬
сти кадет и их постоянного аппетита, надо сказать, что кормили
нас в морском корпусе вообще недурно (а при Римском-Корсако¬
ве, говорят, и отлично), и при мне, сколько помнится, из-за пищи
не было ни одного серьезного недоразумения. Так называемые
беспорядки или, как в старину называли, «бунты» происходили в
корпусах единственно по этому поводу, и опытные экономы от¬
лично знали меру долготерпения кадетских утиных желудков. При
мне ходила легенда об одном из таких «бунтов» в морском корпу¬
се, начавшемся из-за отвратительной каши и кончившемся не
особенно приятно для эконома, на голову которого была вылита
миска щей, и еще неприятнее для многих кадет, нещадно выпоро¬
тых, и для двух, «записанных», как тогда выражались, в матросы.
Эти легенды о «бунтах», традиционно передававшиеся из поко¬
ления в поколение, держали, так сказать, на известной высоте ци-
вические требования кадет от эконома и, в свою очередь, не забы¬
вались и экономами, как внушительные уроки прошлого.
Небольшие недоразумения — в виде окурка в пироге или черес¬
чур большого обилия жил в котлетке — разрешались обыкновенно
тихо и мирно, к обоюдному удовольствию. Эконом приказывал
подать новые пироги или новые котлетки на стол протестантов, и
тем дело кончалось. Вообще эконом наш был очень любезный,
обязательный на соглашения человек, что, впрочем, не избавляло
его — уже по своему званию эконома, кадетами не очень уважав¬
шемуся — от предания «анафеме» во время ежегодного традици¬
онного празднования старшим курсом дня «равноденствия», когда
’ В неограниченном количестве (франц.).
275
голый Нептун, в сопровождении наяд и тритонов, прочитывает
параграф из астрономии и затем предает «анафеме» по очереди все
начальство, за исключением некоторых избранных. Впрочем, об
этом характерном праздновании равноденствия в морском корпу¬
се будет рассказано подробно впереди.
До трех часов после обеда время было свободное, и можно
было располагать им по усмотрению. Прилежные готовили уроки
или делали задачи, немногие читали; большинство бродило по ко¬
ридорам, по ротной зале и собирались курить в ватерклозете,
предварительно поставив часового. Близкие приятели и друзья хо¬
дили попарно и «лясничали», хотя самое обычное время для этого
был вечер. В эти же часы обыкновенно приходили навещать род¬
ственники, и кадеты навещали своих больных приятелей в лазаре¬
те. Собственно говоря, настоящих больных было мало, и боль¬
шинство находящихся в лазарете «огурялось». На жаргоне кадет
«огурнуться» значило избавиться от уроков, почему-либо непри¬
ятных и обещающих единицу, из-за которой можно в субботу не
попасть «за корпус», то есть домой.
Маленькие кадеты перед тем, чтоб «огурнуться», обыкновенно
усердно натирали себе глаза, набивали ударом локтя по столу
пульс, отчаянно мотали головой и являлись на прием с самыми
постными рожами. Врачи большей частью их принимали в лазарет
в качестве больных, а старший доктор, старик-немец, при осмотре
добросовестно осматривал язык и щупал пульс.
Но случалось — особенно, если в лазарете было довольно боль¬
ных, — что огурнуться нельзя было, несмотря на все ухищрения.
Особенно один врач из молодых любил устраивать кадетам кавер¬
зы. Бывало, придет кадетик как будто больной, проделав все ма¬
нипуляции, и, видя ласковое на вид лицо доктора, преисполнен¬
ный надежды, что его примут, с особенно жалобным видом начнет
распространяться, как у него голова болит.
— А еще что?.. — спрашивает, по-видимому, вполне сочувст¬
вуя, доктор.
— Ломит всего...
— А правый бок болит? — продолжает с тою же серьезностью
каверзный человек.
— Болит.
— И левый глаз покалывает?
— Покалывает.
— И правая нога как будто болит?
— Болит, — добросовестно поддакивает не подозревающий
подвоха кадетик.
— Так ступайте вон! Вы все врете! — вдруг меняет тон доктор, и
опешивший «больной» уныло возвращается в класс.
276
Воспитанники старших классов прямо-таки просились отдох¬
нуть, и, если места были, их принимали в лазарет на день, на дру¬
гой, и на досках у их кроватей писалось обычное «febris catharalis»*.
После вечерних классов, продолжавшихся от трех до шести, ка¬
деты должны были готовить до ужина уроки и сидеть в ротном
зале у своих конторок. Занимайся или нет, но сиди! Это принуди¬
тельное сидение, разумеется, не по нутру было кадетам, и они то и
дело перебегали один к другому, или уходили в умывалку побол¬
тать или покурить в своем излюбленном месте — в этом кадетском
клубе, где всегда топился камин и всегда шли оживленные беседы.
Если дежурный офицер был из «любимых», не ловил в курении, не
придирался, то и ему было покойно, но если на дежурстве был
«злой» — положение его было далеко не из приятных. Кадеты вы¬
думывали самые разнообразные штуки, чтобы только насолить
«корпусной крысе». Среди тишины вдруг раздавалось мяуканье
или собачий лай, и только что бросится «крыса» в одну сторону,
как на противоположной стороне раздается петушиный крик, и
офицер мечется, как ошпаренный кот, пока не догадается уйти в
дежурную комнату, поставив наугад несколько человек «под
часы». Но тогда начинались пререкания. Наказанные утверждают,
что они не успеют приготовить уроков и принуждены будут объяс¬
нить инспектору причину. А то вдруг к дежурному офицеру, заве¬
домо не знающему никаких наук, начинают являться с просьбами
разъяснить задачу или объяснить из аналитики. Являются кадеты
один за другим и все говорят с самым невинным видом:
— Адольф Карлыч, покажите... Адольф Карлыч, не можете ли
объяснить?
Адольф Карлович, старая корпусная крыса из остзейских не¬
мцев, долговязый, сухопарый и жесткий человек, озлобленный
против кадет, действительно отравлявших ему жизнь, как, в свою
очередь, отравлял и он кадетам, — обыкновенно сперва выдержи¬
вал хладнокровно первые нападения. Сохраняя свой обычный, не¬
сколько величественный вид, он говорил со своим немецким ак¬
центом, что не его дело показывать, что он не желает показывать и
не будет показывать, ибо порядочные ученики сами должны по¬
нимать все без помощи, а дураков все равно не научишь. Но, видя
насмешливые лица, которые недоверчиво улыбались, и замечая,
что вместо уходивших кадет являлись новые и все с теми ж про¬
сьбами: «показать» и «объяснить», долговязый Адольф Карлович,
наконец, терял самообладание. Весь красный, трясясь от злобы,
он бешено кричал: «в карцер, в карцер!» и, вцепившись в руку ка¬
дета, на котором изливался его гнев, сам тащил его в карцер — ма¬
ленький, темный закуток, позади цейхгауза.
' Простуда (буквально: лихорадка катаральная — лат.).
277
А во время этого спектакля сзади раздавались голоса:
— Ревельс кий болван!
— Неуч! Ничего не смыслит!
— А туда же: «Не хочу объяснять»!
И дьявольский гогот сопровождал эти любезные замечания.
Подобные «истории» бывали почти постоянно во время дежур¬
ства «ревельского болвана», который действительно был величест¬
венно ограничен и, главное, зол. И он, в свою очередь, мстил ка¬
детам и, считая их своими врагами, с особенным удовольствием
излавливал их, ставил под часы, сажал в карцер, жаловался ротно¬
му командиру и злорадствовал, когда кадета наказывали.
Но он давно служил в корпусе, и его держали, пока не назначен
был директором корпуса Римский-Корсаков и не произвел чист¬
ки. Да и многих держали подобных же наставников, место кото¬
рых было где угодно, но только не около живых маленьких людей.
В гардемаринской роте, где были большей частью юноши и мо¬
лодые люди, уже брившие усы, отношения между дежурными
офицерами и гардемаринами являлись, так сказать, в виде воору¬
женного нейтралитета. Обе стороны соблюдали свое достоинство
и не особенно придирались друг к другу. Офицеры делали вид, что
не замечают курящих гардемаринов, снисходительно относились
к опаздываниям из отпуска и даже иногда к чересчур веселому
виду возвратившегося гардемарина, а гардемарины, с своей сторо¬
ны, не устраивали офицерам скандалов и делали их жизнь на де¬
журствах более или менее спокойною.
В восемь часов ужинали (суп и макароны или какая-нибудь
каша) и в десять часов ложились спать. Эго время после ужина и
до отхода ко сну было самым любимым временем для разговоров и
интимных бесед будущих моряков.
Нельзя сказать, чтоб эти беседы отличались отвлеченным ха¬
рактером и имели в виду решение каких-нибудь общих вопросов,
волновавших в то время общество. Как я уже упоминал, развитие
кадет того времени было довольно слабое, чтение было не в осо¬
бенном фаворе, да и домашняя среда, в которой вращались кадеты
по праздникам, едва ли могла дать богатый материал для этого.
Среда эта, по большей части, были моряки николаевского време¬
ни, суровые деспоты, смотревшие на свои квартиры, как на кораб¬
ли, а на домочадцев, как на подчиненных, обязанных трепетать.
И, разумеется, все эти реформы, вводимые тогда в морском ве¬
домстве, все эти слухи об уничтожении телесных наказаний не
могли вызывать сочувствия у старых моряков, привыкших к линьку
и розге. Очень малочисленный кружок, который читал и интересо¬
вался кое-чем, не пользовался никаким авторитетом, а на двух из
нас, писавших стихи, смотрели с снисходительным сожалением,
278
как на людей, занимающихся совсем пустым делом. И только сти¬
хотворения, обличавшие начальство, имели еще некоторый успех.
Но тем не менее разговоры и споры, которые велись, имели, в
большинстве случаев, предметом: молодечество, удаль, самоотвер¬
жение. Многие закаливали себя: ходили по ночам на Голодай и на
Смоленское поле. В разговорах молодых людей того времени не
слышно было той доминирующей нотки, которая слышится у те¬
перешних морских юнцов. Правда, спорили и очень часто спори¬
ли о том, следует ли повесить двух-трех матросов, если взбунтует¬
ся команда, или следует их просто-напросто отодрать, как Сидоро¬
вых коз; спорили: прилично ли настоящему моряку влюбиться
или нет, рассуждали об открытии Северного полюса, но никто не
говорил о карьере, о выгодных местах, никто не смотрел на плава¬
ние, как на возможность получить лишнюю копейку, и никто не
смел даже и заикнуться о достижении успехов по протекции.
Многие, конечно, все это потом и проделывали, но тогда, на заре
своей жизни, все-таки имели возвышенные идеалы, хотя и огра¬
ниченные в тесной служебной рамке...
И хотя бы за это одно можно помянуть добром дух прежнего
морского корпуса.
Пока в роте, сидя на своих кроватях, гардемарины лясничали,
несколько смельчаков были в «бегах» из корпуса.
Побеги эти обыкновенно совершались во время ужина. Остав¬
шись в роте, доставали пальто, на пуговицы надевали чехольчики,
на белые погоны нашивали черный коленкор, или просто их вы¬
ворачивали, на голову нахлобучивали припасенную штатскую
шапку и, давши дневальному двугривенный, айда из дверей и, ра¬
зумеется, не на главный подъезд, а во двор, а там по дворам в одни
из многочисленных ворот на улицу и — на свободе...
Я сам два или три раза «бегал» таким образом из корпуса к зна¬
комым студентам и, признаюсь, всегда испытывал какое-то радо¬
стное и вместе с тем жуткое чувство, когда, пробираясь к воротам,
на каждом шагу рисковал опасностью неожиданной встречи с
кем-нибудь из корпусного начальства. То же чувство не оставляло,
пока, бывало, не минуешь морского корпуса и не очутишься нако¬
нец на Николаевском мосту. Однажды, уже успоковшись, я встре¬
тился лицом к лицу с директором корпуса. Он, казалось мне, при¬
стально взглянул на меня, но прошел мимо, далекий, вероятно, от
мысли, что мог встретить переодетого кадета.
Возвращение было относительно безопаснее. Осторожность
требовала возвращаться поздно, часу в первом и, пробравшись в
роту, спрятать чехольчики и шапку и идти спать...
Эти «побеги» так и прошли незамеченными, да хранит Бог бди¬
тельность начальства морского корпуса! А сколько они доставили
наслаждения!
279
XI
Экзамены окончены. Мы — старшие гардемарины и через год
покинем корпус, а пока собираемся в летнее плавание на одном из
кораблей. Я в числе других товарищей попал в этом году на 84-пу-
шечный корабль «Орел», которым командовал заслуженный сева¬
стопольский герой и хороший моряк Ф.С. Керн.
Эти недолгие плавания должны были приучать будущих моряков
к морской жизни, и каждое лето кадеты расписывались по судам
флота после того, как прежняя кадетская эскадра была упразднена.
В плавание назначались только три старшие класса, примерно
сто восемьдесят человек, считая по тридцати воспитанников в
каждом из двух отделений класса. Остальные воспитанники, не
разъехавшиеся по домам, переезжали на лето в «Бараки», дачу
морского корпуса, верстах в шести-семи от Ораниенбаума, по На-
рвской дороге.
Таким образом, кадеты до младшего гардемаринского класса,
случалось, и не видали ни моря, ни военного корабля и знакоми¬
лись с вооружением судна и с парусами по бригу, стоявшему в гро¬
мадной зале морского корпуса. Парусные учения на этом бриге,
производившиеся под наблюдением корпусных офицеров, моря¬
ков лишь по мундиру, были, разумеется, одной забавой, не имею¬
щей ничего общего с учением в море. В течение шестилетнего или
семилетнего пребывания в корпусе будущие моряки находились в
плавании — да и то в Финском заливе — всего месяцев
шесть-семь — время, конечно, весьма недостаточное для подго¬
товки мальчика к тяжелому морскому ремеслу, требующему и осо¬
бого призвания, и известной закалки, и, наконец, физической вы¬
носливости. При такой системе берегового воспитания моряков,
да еще педагогами, никогда не плававшими, неудивительно, что,
по выходе из корпуса, многие тотчас же бросали службу, как только
знакомились с ее тяжелыми условиями, совершенно напрасно по¬
тратив время на приготовление себя в моряки, и все вообще выхо¬
дили из корпуса очень мало приготовленные к морскому делу. Мо¬
лодые офицеры, обязанные, по своему положению, учить матро¬
сов, сами должны были учиться азбуке морского дела в плавании.
Тогда еще были моряки, воспитанные в школе Лазарева, Нахи¬
мова и Корнилова, и молодым офицерам была возможность дейст¬
вительно научиться морскому делу, особенно если они попадали в
дальнее плавание к хорошему капитану или в эскадру адмирала, за¬
ботившегося о действительной морской выучке и о развитии тех ка¬
честв, без которых немыслим дельный моряк: находчивости, хладно¬
кровия в опасности и уменья внушить к себе доверие подчиненных.
Таким морским учителем в то время был хорошо известный во
флоте, теперь уже маститый адмирал, а тогда еще молодой
280
контр-адмирал Андрей Александрович Попов, бывший черномо¬
рец и севастопольский герой, командовавший несколько раз ма¬
ленькими эскадрами кругосветного путешествия, с которыми он
ходил по океанам, показывая русский военный флаг в разных
уголках земного шара.
Морская молодежь шестидесятых годов (да и капитаны того
времени), конечно, хорошо помнят этого «разносителя», грозу
офицеров, вспыльчивого до бешенства и в то же время необыкно¬
венно доброго человека, любимого матросами, деятельного, энер¬
гичного и страстно преданного своему делу моряка, который, бы¬
вало, в океане переводил с судна на судно офицеров или входил
под парусами на рейд по ночам, сам стоя на баке. С шестидесятых
годов это был едва ли не единственный выдающийся адмирал, ко¬
торый действительно образовывал моряков и создал школу. По
крайней мере, по словам заслуживающих доверия почтенных мо¬
ряков, лучшие командиры судов в настоящее время почти все —
ученики А.А. Попова, плававшие с ним юными офицерами.
Здесь не место подробно говорить об этом крайне своеобраз¬
ном и интересном типе, каким был А.А. Попов и о котором среди
моряков и до сих пор ходит немало рассказов. Эта оригинальная
личность, сделавшая для образования моряков более чем кто-либо
из адмиралов, заслуживает более обстоятельного и подробного
описания. Замечу только, что молодые гардемарины и мичмана,
плававшие с А.А. Поповым, обязаны не только тем, что стали хо¬
рошими моряками, но и тем, что, благодаря ему, многие пополни¬
ли крайне скудное образование, полученное в морском корпусе,
изучили иностранные языки и вообще приучились к занятиям.
А.А. Попов, бывало, по вечерам требовал к себе всех гардемари¬
нов в адмиральскую каюту, читал им лучшие произведения русской
литературы и после беседовал о прочитанном, а то даст что-нибудь
переводить или вручит какую-нибудь иностранную книгу и попро¬
сит рассказать потом содержание — волей-неволей приходилось за¬
ниматься. А когда судно приходило в порт, адмирал вместе с моло¬
дежью съезжал на берег и ходил, осматривая все достопримечатель¬
ное, ходил по докам, по заводам, осматривал суда, укрепления,
предпринимал экскурсии и требовал затем подробного письменно¬
го описания. Таким образом, благодаря адмиралу, молодые моряки
действительно знакомились с посещенными городами, а не с одни¬
ми только ресторанами и увеселительными заведениями.
И бранили же тогда его, и как бранили! Но зато с какою сердеч¬
ной благодарностью вспоминали потом те же моряки своего на¬
зойливого и подчас бешеного морского учителя, этого «неугомон¬
ного адмирала», так заботившегося о своих младших товарищах.
Пора, однако, возвратиться к прерванному рассказу.
281
После недельного отпуска перед плаванием, два казенные
портовые парохода доставили всех нас, назначенных в кампа¬
нию, в первых числах июня, из Петербурга на Большой
Кронштадтский рейд и развезли по кораблям стоявшей на рейде
практической эскадры под вице-адмиральским флагом на флаг¬
манском корабле.
Наше отделение старшего гардемаринского класса, в числе два¬
дцати шести человек, было высажено на 84-пушечный паровой
корабль «Орел», поражавший, как и все суда, своим безукоризнен¬
но вытянутым такелажем, выправленными на диво реями и тою
умопомрачительной чистотой, какою вообще отличаются военные
суда.
Корпусный офицер, бывший при нас в качестве воспитателя,
совсем безличный и ограниченный человек, показывавшийся
ежедневно в нашем помещении только для проформы и все пла¬
вание проскучавший в качестве «пассажира» на корабле, поста¬
вил нас на шканцах во фронт и представил старшему офицеру,
высокому капитан-лейтенанту, видимо оторванному от како¬
го-то дела.
Наше прибытие не доставило, кажется, старшему офицеру бо¬
льшого удовольствия, и этот чем-то озабоченный моряк с малень¬
кими, щурившимися глазами не особенно радушно принял своих
новых подчиненных, прибавлявших ему, и без того по горло заня¬
тому, лишнюю заботу. Он, однако, был «рад познакомиться», объ¬
явил, что завтра распишет нас по вахтам, внушительно попросил
нас «не загадить констапельской» (нашего помещения) и исчез,
объявив, что сейчас выйдет капитан.
Через минуту из капитанской каюты вышел, направляясь к нам
неторопливой, мерной походкой, низенький, сутуловатый и кря¬
жистый пожилой человек с Георгием 3-й степени за храбрость на
своей короткой шее, с красным загорелым лицом, обрамленным
густыми подстриженными бакенбардами. Опущенная его голова
совсем уходила в плечи.
Это был капитан 1 ранга Ф.С. Керн, известный своей храбро¬
стью севастопольский герой, описанный Толстым в его севасто¬
польских рассказах.
Он глядел исподлобья и на вид казался сердитым этот наш ка¬
питан, оказавшийся потом очень добрым и мягким человеком, не¬
смотря на свою суровую внешность медведя. Говорил он, словно
лаялся, отрывисто, лаконическими фразами. Короткое приветст¬
вие, обращенное к нам, закончило представление, и мы спусти¬
лись в свое помещение — в «констапельскую», довольно обшир¬
ную каюту в нижней жилой палубе, под кают-компанией.
На следующий день мы снялись с якоря.
282
XII
Наша «служба» на корабле была очень легкая. Расписанные по
вахтам, мы исполняли при вахтенных офицерах роль посыльных к
капитану и передатчиков приказаний, стояли у компаса, следя за
правильностью курса, ездили при шлюпках, но большую часть
времени проводили в бездельничестве в своей констапельской.
Состоявший при нас корпусной офицер был сам совсем невежест¬
венный человек, чтобы занять нас какими-нибудь полезными для
будущего офицера занятиями, и таким образом, пребывание на
корабле имело только ту хорошую сторону, что мы могли «при¬
сматриваться» к строгому порядку судовой жизни и к управлению
кораблем. При съездах на берег мы вместе с офицерами посещали
рестораны и, случалось, вместе с ними и кутили. А на нашем ко¬
рабле офицеры были большие любители выпить. Особенно пер¬
вый лейтенант Д* и начальник 2-й вахты, князь М., оба лихие па¬
русные моряки, были такие завзятые пьяницы, что редко их мож¬
но было видеть трезвыми. И на вахту они выходили зарядившись,
что не мешало, однако, им быть исправными вахтенными началь¬
никами. На берегу они гуляли вовсю, и ряд скандалов ознамено¬
вал их пребывание во всех портах, начиная от Ревеля и кончая
Балтийским портом. Возвращались оба эти приятеля с берега ино¬
гда в таком виде, что их должны были под руки поднимать по тра¬
пу на палубу и вести в каюты, что с точки зрения морской дисцип¬
лины представляло явный соблазн. Капитан, суровый моряк чер¬
номорской школы, конечно, знал это и косо поглядывал на этих
офицеров, но он был слишком добрый человек, чтобы, как выра¬
жаются на морском жаргоне, «протестовать их», т. е. списать с ко¬
рабля и сообщить по начальству о причинах, и они, таким обра¬
зом, проплавали все лето в беспрерывно пьяном состоянии. Впро¬
чем, репутация этих двух старых лейтенантов, типичных
представителей кронштадтских забубенных головушек дорефор¬
менного времени, тех пьяниц-моряков, о которых слагались це¬
лые легенды и которые давали вообще всем морякам славу пья¬
ниц, — репутация их и без того была слишком хорошо известна
всем, и оба они, вскоре после плавания, были уволены в резерв, а
затем и в отставку. В те времена «очищали» флот.
Приходилось нам, юнцам, «присматриваться» и к обращению с
матросами и видеть вопиющую жестокость по отношению к лю¬
дям. Сам капитан не прибегал к кулачной расправе и, сколько по¬
мнится, ни разу не приказывал наказывать матросов линьками, а
только ругался в минуты гнева или служебного возбуждения. Но
старший офицер положительно был жесток, и притом жесток с ка¬
кой-то холодной, бесстрастной выдержкой. Ни одного «аврала»
или учения не проходило без того, чтобы не было окровавленных
им лиц; нередко случалось слышать раздирающие стоны, раздаю -
283
щиеся с бака, где происходили экзекуции. Нам, юнцам, невольно
приходилось быть свидетелями этих отвратительных сцен, потому
что старший офицер, вероятно, для нашей «морской закалки»,
приказывал иногда кому-нибудь из нас присутствовать при нака¬
зании. Я никогда не забуду этой обнаженной человеческой спины,
покрытой красными подтеками от линьков, этих коротких, отры¬
вистых стонов и вскрикиваний, этих озверелых боцманов, нанося¬
щих размеренные удары, и этого улыбающегося лица старшего
офицера, присутствовавшего при наказании.
Когда матрос, наказанный за самую пустую вину, получив пя¬
тьдесят ударов линьков (линек — толстая веревка с узлом на кон¬
це), осторожно надевал рубаху на свою посиневшую спину, стар¬
ший офицер взглянул на меня и, удивленный, вероятно, моим
взволнованным видом, проговорил с насмешкой:
— Что, молодой человек, взволновались? Вы не баба-с. Надо
приучаться к службе.
По счастью, если бы и была охота «приучаться к службе», столь
своеобразно отожествляемой с жестокостью, нашему поколению
приучаться не приходилось. Русский флот был накануне отмены
телесных наказаний, и «жестокость» начинала выходить из моды.
Нечего и прибавлять, что у нас на корабле дрались почти все
офицеры, дрались, конечно, боцмана и унтер-офицеры; а самая
невозможная и отборная ругань, свидетельствующая о виртуозной
изобретательности моряков по этой части, стоном стояла во время
учений и авралов.
Вся эта отрицательная сторона морской службы тогдашнего
времени на некоторых из нас, уже несколько охваченных просве¬
тительным веянием шестидесятых годов, действовала удручаю¬
щим образом. Двое товарищей решительно собирались, по окон¬
чании курса, выйти в отставку. Большинство, впрочем, «закалива¬
ло» свои нервы...
Само собою разумеется, что все мы восхищались капитаном,
который в наших глазах являлся идеалом лихого и бесстрашного
моряка. Нам, молодым морякам, и весело, и жутко было глядеть,
как однажды «Орел» под всеми парусами влетел в узкие ворота ре-
вельской купеческой гавани, управляемый зорким глазом старого
«парусника» капитана. И сам он, сдержанный, молчаливый, из¬
редка отдающий резкие повелительные приказания, и вся его
крепкая фигура морского волка — все это, разумеется, пленяло и
вызывало на подражание, так что многие стали ходить сгорбив¬
шись, как и капитан, и говорить так же отрывисто и резко.
Но особенные восторги возбудил он в нас после весьма крити¬
ческого случая, бывшего с нами в это плавание и, конечно, памят¬
ного всем, пережившим несколько ужасных минут, незабываемых
во всю остальную жизнь. Пример хладнокровного бесстрашия и
284
мужества нашего капитана в эти минуты был одним из ценных
морских уроков для будущих моряков.
Как теперь помню, мы шли под всеми парусами с ровным вет¬
ром, проходя мрачный и вечно туманный остров Гогланд, около ко¬
торого, в 1857 году, так трагически, в две-три минуты, пошел ко дну
во время поворота, на глазах всей эскадры, корабль «Лефорт» с во¬
сьмьюстами человеками экипажа и тремястами уволенных матросов
с их женами и детьми, которых перевозили из Ревеля в Кронштадт.
Предполагали тогда, что корабль погиб вследствие неправильной на¬
грузки, имея слишком высоко центр тяжести, или что, быть может,
худо закрепленные орудия перекатились во время поворота на под¬
ветренную сторону на накренившийся борт. Как бы то ни было, но
ни одна живая душа не могла ничего объяснить — ни один человек
не спасся. Катастрофа случилась в пятом часу утра.
Память об этом трагическом событии еще была жива среди мо¬
ряков и, проходя Гогланд, мы все жадно слушали в констапельской
рассказ одного старика-матроса, бывшего сигнальщиком на одном
из кораблей эскадры и видевшего гибель злосчастного «Лефорта».
Только что кончил рассказ свой старик-матрос, как все мы по¬
чувствовали, что вдруг наш «Орел» положило совсем набок, и
услышали зычный голос боцмана, призывавшего всех наверх.
Охваченные паникой, мы бросились наверх.
Наверху ревел набежавший шквал, и наш «Орел» с убранными
парусами стремительно летел, поваленный шквалом, кренясь все
более и более. На юте, где я должен был находиться по расписа¬
нию, стоял капитан, серьезный и молчаливый. Ют представлял
собою совершенно наклонную плоскость... Корабль все больше и
больше ложился набок. Невольно в голове пронеслась мысль о
«Лефорте». Команда в каком-то боязливом смятении столпилась
на палубе, многие крестились. Выбежавшие офицеры были блед¬
ны, как смерть. Раздалась команда старшего офицера — закрепить
трепыхавшиеся паруса, но матросы не двигались с места.
Корабль кренило больше и больше.
Капитан стоял по-прежнему бесстрашный и тихо отдал прика¬
зание старшему офицеру готовить топоры, чтобы рубить мачты.
Старший офицер бросился вниз. Прошло еще несколько томите¬
льных секунд...
— Готово! — крикнул старший офицер, показываясь в люке.
— Есть! — спокойно отвечал капитан.
И ни черточки страха, ни одной дрогнувшей нотки в его голосе!..
Шквал пронесся далее. «Орел» стал медленно, словно с усили¬
ем, подниматься, и наконец поднялся. Радостное чувство озарило
все лица. И необыкновенно серьезное и напряженное лицо капи¬
тана прояснилось.
Снова поставили паруса, и капитан спустился к себе в каюту с
таким, по-видимому, спокойным видом, точно ничего особенного
285
не случилось. Только теперь, казалось мне, он как-то нервнее по¬
дергивал, по своему обыкновению, плечами. Мы, молодежь, впер¬
вые испытавшие страшные минуты в море, глядели на капитана с
восторженным удивлением, и долго еще в констапельской он был
предметом нескончаемых разговоров.
Тогда рассказывали, что этот критический случай произошел
от недостаточности балласта, бывшего на корабле, и обвиняли
портовое начальство. Как бы то ни было, но по приходе в Ревель
мы прибавили балласту.
Вспоминается мне еще один эпизод, рисующий этого почтен¬
ного моряка.
Это было на Кронштадтском рейде. Часу в пятом после обеда
старший офицер послал одного из товарищей с четверкой (небо¬
льшая шлюпка с четырьмя гребцами) отвезти больного матроса на
берег и сдать в госпиталь. Ветер был противный, и шлюпка отпра¬
вилась под веслами.
К вечеру ветер стал свежеть, разводя большое волнение.
Шлюпка не возвращалась. Капитан то и дело выходил наверх и
спрашивал: «Не видать ли четверки?» Получая ответ, что не ви¬
дать, он беспокойно двигал плечами, сердито крякал и, приказав
сигнальщику не сводить глаз с рейда, нервно ходил по палубе, за¬
ложив руки за спину. Беспокойство его, видимо, росло с каждой
минутой, с каждым усиливающимся порывом ветра. Он сделал
выговор старшему офицеру, что тот послал маленькую шлюпку на
берег вместо того, чтобы послать катер.
— Теперь, видите-с... свежо... Им не выгрести... Они, разумеет¬
ся, пойдут под парусами...
Старший офицер старался успокоить капитана предположени¬
ем, что посланный со шлюпкой гардемарин Ф. не решится возвра¬
щаться при таком ветре на корабль и благоразумно переночует у
пристани.
— Вы думаете-с? А я так думаю-с, что Ф. именно и пойдет-с и,
конечно, поставит паруса... Молодость отважна-с...
И капитан сам взял бинокль и стал глядеть в заволакивавшийся
мглой горизонт.
Начинало темнеть. Ветер усиливался. Шлюпка не показыва¬
лась.
Капитан не сходил с юта. Он то хватался за бинокль, то беспо¬
койно ходил взад и вперед, словно зверь в клетке, то снова оста¬
навливался и вглядывался в подернутое белыми зайчиками волну¬
ющееся море.
— Четверка, наверное, осталась на берегу, — снова заметил
старший офицер, сам, видимо, обеспокоенный.
— Не думаю-с! — резко ответил капитан.
И как бы в подтверждение его психологического понимания,
сигнальщик весело крикнул:
286
— Четверка идет!
Капитан стремительно спустился с юта и бросился к трапу.
В полумраке, едва освещаемом слабым светом луны, совсем
близко летела к кораблю, накренившись и ныряя в волнах, мале¬
нькая четверка под парусами.
— Видите-с! — радостно промолвил капитан, обращаясь к стар¬
шему офицеру.
И его, обыкновенно суровое лицо, освещенное светом фона¬
рей, которые держали выбежавшие фалгребные, озарилось хоро¬
шей, светлой улыбкой.
Через минуты две-три шлюпка, наполовину залитая водой,
пристала к борту. Гардемарин Ф., юноша лет шестнадцати, под¬
нялся на палубу весь мокрый. Возбужденный, с раскрасневшимся
от волнения лицом, он доложил старшему офицеру, что больной
матрос сдан в госпиталь, и вручил квитанцию.
— А зачем вы не остались на берегу? Разве вы не видели, что
свежий ветер, а? — строго спросил капитан.
— Я полагал, что он не настолько свеж, чтобы не идти, — отве¬
тил Ф.
— То-то полагали-с... А он свеж... Надеюсь, рифы были взяты?..
— На ходу взял-с.
— Ну, ступайте-с, переоденьтесь... Ишь мокрый совсем... Да
потом ко мне милости просим чай пить-с. А вы молодец-с! И я на
вашем месте тоже пошел бы... да-с! — неожиданно прибавил капи¬
тан и крепко пожал руку молодому человеку.
И, уходя в каюту, приказал гребцам выдать по чарке водки.
После двухмесячной кампании, во время которой мы побывали
в Ревеле, Гельсингфорсе и Балтийском порте и хорошо познако¬
мились там с кюмелем, шведским пуншем и финляндской «сек-
сой», мы с эскадрой вернулись в Кронштадт, хотя и присмотрев¬
шиеся к морскому делу, но все-таки очень мало в нем понимав¬
шие и даже ни разу за все время не бравшие в руки секстана. И так
было на всех кораблях. Корпусные офицеры, посылавшиеся с ка¬
детами, и сами не умели обращаться с секстаном, так уж куда по¬
казывать другим. Да и вообще эти господа в большинстве были
люди далеко не сведующие, и посылка их с кадетами имела харак¬
тер лишь полицейского надзора.
Через день или два по приходе в Кронштадт, за нами пришел из
Петербурга пароход, и мы распростились с «Орлом», чтобы боль¬
ше никогда его не видать. И он, и другие деревянные корабли че¬
рез два-три года мирно стояли в гавани и вскоре, когда на смену
им явились броненосцы, были проданы на слом.
Не пришлось более видеть и той варварской дрессировки мат¬
росов с порками, какую мы видели на «Орле». Доброму «старому
времени» со всеми его ужасами пели отходную. Во флоте, как и
везде, повеяло новым духом. И флот «не пропал», как предвещали
287
тогда многие старики-моряки, втайне недовольные реформами,
вводимыми великим князем Константином Николаевичем, и в
особенности — отменой телесных наказаний. Оказалось, что мог¬
ла существовать и дисциплина, могли быть и хорошие матросы и
без варварств прежнего времени.
XIII
К 15-му августа мы все собрались в классы, и снова пошла
обычная корпусная жизнь, для нас, впрочем, выпускных, неско¬
лько более свободная.
В начале сентября начали готовиться к традиционному празд¬
нованию старшим курсом дня равноденствия. По обыкновению,
сборы к этому празднованию держались в секрете от начальства,
хотя начальство, разумеется, хорошо знало, что и в этом году, как
и ранее, во все предыдущие года, этот традиционный обычай по¬
вторится и что помеха ему может только вызвать еще больший
скандал. С каждого человека собирали по два, по три рубля для
шитья костюмов в предстоящей процессии. Вопрос о костюмах
вызывал горячие дебаты.
Но в нашем курсе явились и протестанты против этого обычая,
находившие, что тратить деньги на такое шутовство нелепо. Таких
протестантов набралось нас пять человек. Мы выпустили «прокла¬
мацию», в которой убеждали остальных товарищей не устраивать
шутовского маскарада и деньги, предназначенные для этой цели,
употребить на выписку нескольких журналов и газет.
Несмотря на горячий тон и, казалось нам, неопровержимую
убедительность «прокламации», она не имела никакого успеха и
дала нам лишь одного нового приверженца. Огромное большинст¬
во крепко стояло за сохранение «обычая» и к предложению выпи¬
сать журналы отнеслось без малейшего сочувствия. Всех нас, про¬
тестантов, не без ядовитой иронии называли «литераторами». Мы,
в свою очередь, называли представителей большинства «шутами
гороховыми».
Несколько вечеров подряд происходили совещания для выра¬
ботки программы распределения ролей и для решения существен¬
ного вопроса: кого из начальствующих лиц следует на предстоя¬
щем празднестве предать анафеме и кому провозгласить многие
лета. Совещания эти были очень оживленны, и вопрос об анафе-
матствовании, надо признаться, не возбуждал больших разногла¬
сий. Решено было предать проклятию почти все корпусное нача¬
льство, за весьма немногими исключениями. Но так как предание
проклятию столь значительного числа педагогов и учителей, каж¬
дого в отдельности, заняло бы слишком много времени и могло
вызвать нежелательное вмешательство начальства, то постановле¬
но было: провозгласить анафему лишь более выдающимся лицам,
а остальных проклясть в общем перечислении фамилий.
288
Накануне дня равноденствия все костюмы были доставлены в
корпус и припрятаны в надежных местах распорядителями. Но¬
чью происходила примерка костюмов и кое-какие поправки. Все
это делалось в величайшем секрете.
Следующий день прошел как обыкновенно. Казалось, ничто не
предвещало традиционного празднества, и корпусное начальство,
боящееся этого дня, казалось не особенно возбужденным. Однако
ротный командир несколько раз в этот день показывался в роте,
видимо, желая узнать настроение. Но «настроение» было, по-ви¬
димому, самое спокойное.
Наконец вернулись от ужина, и тотчас же в роту стали собира¬
ться все однокурсники, бывшие унтер-офицерами в других ротах...
Дежурный офицер благоразумно исчез, чтобы ничего не видеть и
не знать, так как хорошо понимал, что всякая его попытка поме¬
шать манифестации вызвала бы крупный скандал. Такие сканда¬
лы, при бестактности начальства, бывали и оканчивались не осо¬
бенно приятно для обеих сторон. Не показывались в этот вечер ни
ротный командир, ни дежурный по корпусу, ни директор. Узнав¬
ши, что празднество будет, они сидели по своим квартирам и жда¬
ли, чтобы манифестация прошла только скорей и спокойнее, не
осложнившись какими-нибудь серьезными беспорядками.
Тем временем участвовавшие в процессии — весь старший курс,
за исключением шести протестантов, — торопливо одевались в спа¬
льной в свои костюмы, приклеивали бороды, красили лица и т. п.
В соседних залах роты уже нетерпеливо ждут процессии зрите¬
ли: кадеты среднего и младшего гардемаринских классов и прибе¬
жавшие тайком воспитанники других рот. Дневальные, в ожида¬
нии хорошей подачки, зорко сторожат за дверями, готовые преду¬
предить, лишь только завидят начальство.
Все готово. Процессия в стройном порядке, при торжествен¬
ном пении гимна равноденствию, двинулась из спальной.
Среди двигавшихся тихим шагом различных морских божеств
мифологии, среди тритонов, нереид, русалок, наяд, — одетых или,
вернее, полуодетых в более или менее подходящие костюмы под¬
водного царства, блестевших фольгой и бусами, с венками на го¬
ловах и с зажженными свечами, — среди разных морских чудо¬
вищ — рыб и черепах, — высоко над головами остальных восседал
на троне, несомый шестью полуголыми подводными придворны¬
ми, Нептун с длинной седой бородой и в большой блестящей ко¬
роне. Костюм его ограничивался поясом из зеленой изрезанной
бумаги, заменявшей морскую траву. В одной руке у него был тре¬
зубец, а в другой — учебник астрономии Зеленого. Вид у Нептуна
был торжественно-серьезный.
«Астрономия» была в золотом переплете. Эта в некотором роде
«священная книга», с которой много поколений праздновали рав¬
ноденствия, хранилась всегда в старшем выпуске.
289
В 1861 г. старшие гардемарины, под влиянием новых веяний,
книгу эту сожгли, и с тех пор, кажется, в морском корпусе не праз¬
днуется более равноденствие.
Процессия обошла обе залы и направилась, сопровождаемая
зрителями, в спальню среднего гардемаринского курса. Там она
остановилась. Пение прекратилось.
Тогда, среди мертвой тишины, был прочитан из учебника аст¬
рономии параграф, определяющий равноденствие и начинаю¬
щийся, если мне не изменяет память, словами: «Когда солнце го¬
довым своим движением приходит в одну из точек В или С» и т. д.
По окончании чтения этого параграфа Нептун спустился с тро¬
на. Выйдя вперед, на середину спальни, между раздвинутыми кро¬
ватями, он проговорил:
— Слушайте, братия!
И затем торжественно-мрачным голосом, стараясь брать своим
басом низкие ноты, провозгласил:
— Директору морского корпуса, что в городе Санкт-Петербурге
на Васильевском острове, контр-адмиралу «Сережке» такому-то
анафема!
— Анафема! —загремели в ответ десятки голосов, подхвачен¬
ные и зрителями.
Нептун стукнул трезубцем об пол и продолжал:
— Инспектору классов того же корпуса, капитану 1 ранга тако¬
му-то... анафема!
— Анафема! — снова повторили все.
— Дивен в подлостях своих. Он свинья! Он подлец!
И все пропели церковным напевом это прибавление к прокля¬
тию особенно нелюбимого инспектора.
— Батальонному командиру, капитану 1 ранга «Павлушке» та-
кому-то, по прозванию «Копчик», — анафема!
— Анафема!
Нептун по очереди продолжал провозглашать имена эконома,
нескольких ротных командиров, дежурных офицеров и двух осо¬
бенно нелюбимых преподавателей, и после каждого провозглаше¬
ния раздавалось протяжное и мрачное: «анафема».
Остальные затем были перечислены вместе и преданы были
проклятию en masse*.
После паузы Нептун провозгласил уже в мажорном тоне:
— Мудрому и славному нашему дежурному офицеру и препода¬
вателю, преславнейшему и преблагороднейшему Илье Павловичу
Алымову многия лета!
— Многия лета! — весело загремели голоса.
Провозглашение многолетия заняло, впрочем, весьма немного
времени, так как удостоившихся этой чести лиц было мало — все¬
го, сколько помнится, три или четыре человека. Затем Нептун
* Здесь: все вместе (франц.).
290
снова взобрался на трон, и процессия тем же порядком, с пением,
возвратилась в спальню. Участвовавшие быстро переоделись, и
после недолгих бесед все улеглись спать. Все было окончено.
Явился и дежурный офицер и мирно зашагал по своей дежур¬
ной комнате.
Оставить, однако, совсем без внимания бывшую манифеста¬
цию начальство морского корпуса считало ниже своего достоинст¬
ва, и потому на другой день, после классов, нашу роту выстроили
во фронт, объявив, что идет директор корпуса. Семеня ножками и
стараясь казаться сердитым, к нам подошел, сопровождаемый ба¬
тальонным командиром, инспектором и ротным, директор, дово¬
льно неказистый на вид старик, добродушный, незлобивый и
очень простенький человек, которого вчера предавали анафеме,
надо думать, более для соблюдения традиционного обычая, чем по
заслугам. Никакого проклятия он не заслуживал, и все очень хоро¬
шо знали, что почтенный старик никого не обижал, никого не
преследовал и управлял корпусом номинально, находясь под вли¬
янием инспектора классов. Кроме того, ходили слухи, что он на
время лишь назначен директором, и его, по правде говоря, не ста¬
вили ни в грош и совсем не боялись.
Выпучив свои глаза, директор поздоровался с нами и, краснея
более от неумения говорить, чем от негодования, несколько се¬
кунд стоял в безмолвии, видимо, затрудняясь, с чего начать, и бес¬
помощно озираясь на почтительно стоявшего сзади «диплома¬
та» — инспектора классов.
— Э... э... э... это как же?.. — начал наконец директор, сознавая,
что надо же что-нибудь сказать. — Вчера... э... э... э... шум, беспо¬
рядок... Это срам-с... И я не потерплю, понимаете, не потерп-
лю-с... Меня трудно рассердить, но если я рассержусь... выгоню из
корпуса... Да-с... Выгоню... Выгоню-с!
Добряк клепал на себя безбожным образом. Он и теперь не сер¬
дился, а исполнял свою «роль», вероятно, подсказанную инспек¬
тором.
— И кто это выдумал вчера эти беспорядки-с?.. Кто зачинщи-
ки-с?.. Выходите вперед...
Никто, разумеется, не выходил.
— Значит, все-с? Ну, я со всех и взыщу-с... Со всех... и строго
взыщу-с... Непременно взыщу-с... э-э-э... Будете помнить-с...
Вероятно, дело ограничилось бы этим обещанием, и добряк
ушел бы, убежденный, что напугал всех нас, как взгляд его случай¬
но упал на маленького Г., который, слушая несвязную речь дирек¬
тора, лукаво улыбался своими смеющимися глазами.
Это уж было слишком!
— Э-э-э... вы еще смеяться... Директор говорит, а он смеется...
Вы, значит, зачинщик и есть... Под арест его! — вдруг крикнул
визгливым тенорком почтенный старик, внезапно закипая при
291
виде этого насмешливого взгляда. — На неделю... На хлеб... на
воду! Он всегда во всем коновод... Я знаю... Я все знаю-с...
Директор, конечно, и не догадывался, что он сажал под арест
«протестанта», не принимавшего участия во вчерашней процессии
и не бывшего никогда коноводом, и, еше раз пригрозив, что он
строго взыщет, ушел, сопровождаемый свитой.
Г. со смехом собирался идти в «главную арестантскую» (глав¬
ный карцер) и только просил, чтоб товарищи не забыли ему при¬
носить съестного. Товарищи предлагали идти к директору и ска¬
зать, что он не принимал никакого участия в праздновании равно¬
денствия, но Г. не согласился. «Не все ли равно? Ведь он не за
участие меня посадил, а за улыбку!» — говорил, продолжая смея¬
ться, маленький Г. Он, впрочем, просидел всего два дня. После
двух дней директор позвал его к себе и самым добродушным обра¬
зом простил, проговорив на прощанье:
— А вы, молодой человек, вперед помните-с... э-э-э... что, когда
говорит начальник, надо слушать, а не смеяться... А то что будет-с,
если все будут смеяться над начальниками?.. Как вы думаете-с?
И так как Г. затруднялся отвечать, то добряк и поспешил объ¬
яснить ему:
— Будет-с всеобщий кавардак... Вот что будет-с!
— Дешево отделались, почтенный, — ядовито заметил инспек¬
тор классов, обращаясь на другой день к Г. в классе. — Начальст¬
во надо почитать, а не улыбаться, когда оно говорит. Вот тоже и
этот почтенный, — указал инспектор классов на меня, — стишки
пописывает про начальство и думает, что это очень либерально...
Как бы за это серьезно не поплатиться... Как вы полагаете, поч¬
тенный? — обратился ко мне инспектор классов, прочитавший
переписанное товарищем стихотворение, в котором героем был
он. — Ведь это вы занимаетесь стихоплетством? — презрительно
добавил он.
— Занимаюсь по временам, — отвечал я.
— Я так и думал... Смотрите, почтенный, как бы, вместо выпус¬
ка из корпуса, не остаться еще на год... Держите ухо востро... На¬
чальство терпеливо и попечительно, но и оно иногда теряет терпе¬
ние... и особенно не любит строптивых... Видно, журналов ны¬
нешних начитались... разные глупости нравятся?..
Несмотря на предостережение инспектора, мне не пришлось
«держать ухо востро». Через месяц совершенно неожиданно я
оставил корпус. По просьбе отца я был назначен в трехлетнее кру¬
госветное плавание и в начале октября, простившись с товарища¬
ми, уехал в Кронштадт, чтобы явиться на корвет.
Экзамен мне пришлось держать в Печелийском заливе, на эс¬
кадре, перед экзаменной комиссией моряков, а не перед сонмом
корпусных педагогов.
«...В ИХ СТРОЙНО ЗЫБЛЕМОМ СТРОЮ
ЛОСКУТЬЯ СИХ ЗНАМЕН ПОБЕДНЫХ...»
Н.В. Воронович. Потонувший мир (отрывки из очерков).
Печатается по: Воронович Н.В. Потонувший мир. Очерки прошлого:
1891 — 1920. М.: Воениздат, 2001.
ПАЖЕСКИЙ КОРПУС
Пажеский корпус был учрежден императором Александром
Первым 12 декабря 1802 года.
Отличаясь от других военно-учебных заведений более расши¬
ренной программой, в особенности иностранных языков, Паже¬
ский корпус считался привилегированным и аристократическим
учебным заведением. Привилегии воспитанников, оканчивавших
Пажеский корпус, состояли в том, что они могли выбирать род
оружия и полки, в которых хотели служить офицерами, не счита¬
ясь с свободными вакансиями в этих полках. Юнкера военных
училищ таких привилегий не имели. В военных училищах юнкера
изучали одну из военных специальностей — пехотную, кавалерий¬
скую, артиллерийскую или инженерную. А офицерские вакансии
распределялись по училищам и разбирались юнкерами по стар¬
шинству полученных ими на выпускных экзаменах отметок.
Аристократическим Пажеский корпус считался потому, что в
нем воспитывались многие представители титулованных и аристо¬
кратических фамилий, иностранные принцы и даже сыновья ве¬
ликих князей. Но, так как по положению о «пажах высочайшего
двора» в корпус принимались только сыновья и внуки заслужен¬
ных генералов и адмиралов «за заслуги отцов и дедов», зачисление
в пажи совсем не зависело от родовитости будущего воспитанни¬
ка. Поэтому сын или внук отличившегося на войне, но не титуло¬
ванного и не принадлежавшего к родовитым аристократическим
295
фамилиям генерала мог быть пажом, а сын незаслуженного князя
или графа — не мог. И понятие об «аристократичности» Пажеско¬
го корпуса было неправильным.
Пажеский корпус разделялся на общие и «специальные» классы.
Программа семи общих классов ничем не отличалась от программ
кадетских корпусов и реальных училищ, а программа специальных
классов соответствовала курсу военных училищ. В отличие от кадет¬
ских корпусов пажи, окончившие семь общих классов и успешно
выдержавшие переходные экзамены, переводились в специальные
классы, оставаясь в том же учебном заведении. Это способствовало
более крепкой спайке между старшими и младшими воспитанника¬
ми и привязывало пажей к родному корпусу. Каждый паж до глубо¬
кой старости с любовью вспоминал свой корпус, часто посещал его и
знакомился с младшими однокашниками. А по старой традиции все
бывшие и настоящие пажи говорили друг другу «ты».
Пажеский корпус помещался в построенном знаменитым архи¬
тектором графом Растрелли бывшем дворце Воронцова на Садо¬
вой улице, почти рядом с Публичной библиотекой. При импера¬
торе Павле Первом дворец Воронцова был приобретен казной и
передан мальтийским рыцарям (Ордену св. Иоанна Иерусалим¬
ского). Наполеон изгнал этих рыцарей с острова Мальты, а Павел
Первый оказал им широкое гостеприимство и объявил себя маги¬
стром (покровителем) Ордена.
Пребывание мальтийских рыцарей в Воронцовском дворце
продолжалось недолго, но памятью от них осталась великолепная
часовня Св. Иоанна Крестителя, построенная во внутреннем дво¬
ре дворца императором Павлом. В этой часовне стоял под пурпур¬
ным балдахином трон Павла. В 1802 году Воронцовский дворец
был перестроен, к нему пристроили несколько флигелей и по ука¬
зу Александра Первого он был передан вновь учрежденному Па¬
жескому корпусу. Мальтийский крест стал эмблемой пажей, и в
1902 году, по случаю столетнего юбилея корпуса, был узаконен
императором Николаем Вторым как нагрудный знак пажей.
Поступив в общие классы Пажеского корпуса из реального
училища, я оказался единственным в классе «штатским» и отли¬
чался от своих товарищей тем, что и в стенах корпуса и в отпуску
носил вицмундир, мундир и пальто без погон. Чтобы получить
право ношения погон, я должен был выдержать перед директором
корпуса особый строевой экзамен. Вначале я боялся, что буду объ¬
ектом насмешек в своем классе и что, привыкнув в деревне почти
к полной свободе, в обстановке строгой дисциплины закрытого
военно-учебного заведения я буду чувствовать себя невыносимо
тяжело и никогда к ней не привыкну. К моему удивлению, опасе¬
ния эти оказались напрасными. Товарищи приняли меня в свою
среду как равного, а внутренний распорядок в корпусе, внимате¬
льное и заботливое отношение офицеров-воспитателей, прекрас¬
296
ный подбор преподавателей, умевших заинтересовать своих уче¬
ников преподаваемыми предметами, просторные и светлые поме¬
щения классов, рекреационных зал и дортуаров так приятно меня
поразили, что я уже через месяц привык к корпусу, полюбил его и
чувствовал себя членом большой дружной семьи пажей.
Мне также понравились и традиции корпуса, по которым все
пажи, независимо от титулов, чинов и богатства своих родителей,
считались равными. Никто из пажей не смел хвастаться положе¬
нием и богатством своего отца или деда. И если кто-нибудь нару¬
шал эту традицию, то подвергался бойкоту со стороны всего клас¬
са, или, как это называлось в корпусе, «переводился на сугубое
положение». Своим дальнейшим поведением провинившийся мог
заслужить прощение, но в противном случае был вынужден поки¬
нуть корпус. И никакая протекция или вмешательство начальства
не могли изменить решения товарищей.
Впрочем, начальство и офицеры-воспитатели, знавшие о такой
традиции, и не пытались оказывать давления на своих воспитан¬
ников. Отношение офицеров-воспитателей к пажам было друже¬
ским и основывалось на взаимном доверии. В самых редких случа¬
ях офицер-воспитатель объявлял выговор или накладывал взыска¬
ние на воспитанника, особо тяжело провинившегося или
нарушившего дисциплину. Обыкновенно, заметив какую-нибудь
шалость, он подзывал к себе шалуна, делал ему замечание и полу¬
чал от него обещание вести себя более прилично и сдержанно. По¬
этому пажи любили своих офицеров-воспитателей и доверяли им.
Особенной любовью пажей пользовался мой воспитатель — капи¬
тан Александр Александрович Бертельс. И сейчас я с теплым чув¬
ством вспоминаю этого доброго, отзывчивого и деликатного чело¬
века, отношение которого к его воспитанникам никогда не омра¬
чилось какой-либо неприятностью. Я знаю, что почтенный
Александр Александрович, которому сейчас не менее 78 лет, благо¬
получно здравствует, находясь в Южной Америке, поддерживая дру¬
жеские отношения со всеми своими пребывающими в эмиграции
воспитанниками. Пусть эти посвященные А.А. Бертельсу от всего
сердца строки явятся данью моего глубокого к нему уважения.
Преподавателями общих классов были многие выдающиеся пе¬
дагоги петербургских средних и высших учебных заведений. Не¬
которые из них состояли штатными преподавателями корпуса в
течение многих лет. Старейшим из них являлся преподаватель ис¬
тории Рудольф Викентьевич Менжинский, отец будущего предсе¬
дателя Всероссийской чрезвычайной комиссии. (В описываемое
время будущий чекист был воспитанником императорского Ли¬
цея.) Рудольф Викентьевич состоял штатным преподавателем Па¬
жеского корпуса более 40 лет и был учителем двух поколений па¬
жей. Обладая прекрасной памятью, он хорошо помнил отцов мно¬
гих из своих теперешних учеников и их успехи по истории. Когда
297
кто-нибудь из пажей не мог ответить, в каком году вступил на пре¬
стол Людовик XVI, Менжинский откидывался на спинку своего
кресла, смотрел с улыбкой на смущенного ученика и говорил:
— Яблочко от яблони недалеко падает! Каков папаша — таков и
сынок! Ваш папаша тоже не хотел учить хронологии и стоял таким
же столбом! Садитесь, единица!
А папаша, о котором вспоминал Рудольф Викентьевич, был уж
давно генералом и командовал армейским корпусом.
Другим таким же почтенным и старым преподавателем был до¬
брейший Яков Игнатьевич Ковальский, преподававший физику
также двум поколениям. Яков Игнатьевич немного картавил, не
выговаривая некоторые буквы. Из года в год, когда он объяснял
ученикам машину Атвуда, повторялась та же самая сцена, к кото¬
рой Яков Игнатьевич никак не мог привыкнуть.
— От сейчас я уам продемонстрирую машину Ат-уда, — гово¬
рил Яков Игнатьевич, не выговаривавший буквы «в».
Тотчас со всех парт раздавались вопросы:
— Откуда, Яков Игнатьевич?
— Да не откуда, а Ат-уда!
— Так значит, эта машина не откуда, а оттуда?
И чтобы прекратить наступавшее в классе веселье и иметь воз¬
можность продолжать урок, Яков Игнатьевич, несмотря на свою
доброту, должен был пригрозить шалунам записать всех в «жур¬
нал» и пригласить в класс дежурного офицера.
Нас часто навещал главный начальник военно-учебных заведе¬
ний — известный поэт и автор «Царя Иудейского» — великий
князь Константин Константинович. Он заходил в классы, слушал
ответы учеников, интересовался их письменными работами, а во
время перемены обходил выстроившихся пажей, расспрашивая
каждого, шутил и смеялся. Константин Константинович пользо¬
вался общей любовью, особенно младших воспитанников, к кото¬
рым относился с особой лаской и вниманием.
Ежегодно Пажеский корпус посещал также и государь. Он при¬
езжал внезапно, не предупреждая о своем приезде начальство, и
неожиданно появлялся в классах. Так же, как и Константин Кон¬
стантинович, государь слушал ответы воспитанников, просматри¬
вал их тетради и письменные работы, а после обхода классов при¬
казывал собрать всех пажей в Белом зале. Обходя строй, он обра¬
щался к отдельным пажам, спрашивал их фамилии, справлялся о
здоровье их отцов и о том, в какие полки они собираются выйти.
Помню последнее при мне посещение корпуса государем. Обой¬
дя классы и распрощавшись с пажами, государь сел в свои сани, за¬
пряженные одной лошадью. Мы бросились провожать государя.
Обеспокоенный тем, что выбежавшие на улицу в одних вицмунди¬
рах мальчики простудятся, государь начал уговаривать нас вернуться
в корпус. Но мы настойчиво просили разрешить нам проводить его
298
до дворца. (Царская семья проживала тогда в Аничковом дворце, на¬
ходившемся недалеко от Пажеского корпуса.) Тогда государь, чтобы
не огорчать нас отказом, приказал своему кучеру ехать как можно
тише, и мы проводили его до самых ворот дворца. Никакой охраны
по Садовой и Невскому, по которым ехал царь, не было. Ехавшие на
извозчиках и шедшие пешком обыватели узнавали царя и снимали
шапки. Военные становились во фронт и отдавали честь. Государь
отвечал каждому, прикладывая руку к козырьку своей фуражки.
Происходило это в 1903 году, когда царь часто появлялся на улицах
Петербурга, посещал театры, гвардейские полки, кадетские корпуса
и военные училища. Через год такие выезды государя стали невоз¬
можными или происходили под усиленной охраной.
ЖАМАИС
Директором Пажеского корпуса был при мне генерал Епанчин,
профессор Николаевской академии Генерального штаба, труды
которого по истории русско-турецких войн пользовались широ¬
кой известностью. Но среди пажей генерал Епанчин не пользовал¬
ся популярностью. Это объясняется тем, что наш директор не был
пажом и не считался с традициями корпуса, тогда как его предше¬
ственник — граф Ф.Э. Келлер — и сменивший его генерал
В.А. Шильдер были пажами и строго придерживались этих тради¬
ций. Граф Келлер незадолго до моего поступления в корпус полу¬
чил пост Екатеринославского губернатора. Когда началась рус¬
ско-японская война, он добровольно оставил этот пост, отправил¬
ся в действующую армию и был убит летом 1904 года, командуя
Восточным отрядом (3-м Сибирским корпусом).
Ближайшими помощниками директора корпуса являлись рот¬
ные командиры. Специальные классы составляли первую роту, 6-й
и 7-й — вторую, а младшие классы — третью. Командиром нашей
роты был старейший офицер Пажеского корпуса, воспитатель двух
поколений пажей полковник Владимир Филиппович Потехин. Он
мог бы давно быть генералом, но упорно отказывался от всяких по¬
вышений, не желая расставаться с Пажеским корпусом, который
для него, старого холостяка, являлся родным домом и семьей.
Потехин имел очень странное прозвище — Жамаис. Легенда, пе¬
реходившая от одного поколения пажей к другому, гласила, что, бу¬
дучи еще офицером-воспитателем, то есть во времена «доисториче¬
ские», Потехин, войдя в класс, увидел написанное мелом на доске
слово: jamais. Не владея французским языком, он заподозрил, что
под этим таинственным словом скрывается неприличная шалость.
— Кто это занимается тут «жамаисами»? — грозно спросил он
находившихся в классе пажей. — Вы — воспитанники воен¬
но-учебного заведения, а слово «жамаис» штатское и совершенно
299
для вас неподходящее. Потрудитесь поэтому никакими «жамаиса-
ми» больше не заниматься!
С тех пор Владимир Филиппович и стал именоваться Жамаисом.
Являясь старшим из ротных командиров, полковник Потехин
командовал на смотрах и парадах батальоном Пажеского корпуса.
Ежегодно 12 декабря, вдень корпусного праздника, Пажеский кор¬
пус участвовал на высочайшем смотру вместе с лейб-гвардии Фин¬
ляндским полком, праздник которого приходился на тот же день.
За несколько дней до 12 декабря, по окончании учебных заня¬
тий, все три роты выстраивались во дворе корпуса. Жамаис верхом
на старой и смирной кобыле Разлука появлялся перед строем,
проверял расчет и равнение и, обнажив шашку, командовал:
— Слушай мою команду! Батальон напра-во! Ряды вздвой! На
пле-чо! Шагом марш!
Хор музыки военно-учебных заведений оглашал Садовую ули¬
цу бравурным маршем, городовые останавливали движение, и мы,
польщенные вниманием публики, маршировали мимо Гостиного
Двора и Публичной библиотеки, направляясь к Михайловскому
манежу, где и происходила репетиция парада.
12 декабря батальон Пажеского корпуса строился на правом
фланге Финляндского полка. В манеж приезжали государь, госу¬
дарыня и великие князья — наследник Михаил Александрович и
Константин Константинович, числившиеся в списках корпуса и
носившие его форму. После 1905 года парады эти были перенесе¬
ны в Царское Село, в манеж лейб-гвардии Гусарского полка. Пуб¬
лика на них не допускалась, парады эти не отличались большой
торжественностью и не оставили о себе особых воспоминаний.
Совершенно иначе запечатлелся в моей памяти «майский па¬
рад», в котором я участвовал только один раз и которые во время и
после Русско-японской войны больше никогда не повторялись.
Майский парад происходил ежегодно весной перед выступле¬
нием петербургского гарнизона в Красносельский лагерь. Это был
самый грандиозный в Европе военный смотр, ибо ни в одном го¬
сударстве никогда не собиралось одновременно столько войск,
как на Марсовом поле в Петербурге в день этого парада.
Майский парад являлся не только военным праздником. Более
50 лет петербуржцы привыкли присутствовать на майском параде,
который стал одной из петербургских традиций. Для этого парада
выбирался один из погожих воскресных или праздничных дней в на¬
чале мая. Около Летнего сада, по правую и левую сторону от царской
палатки, сооружались платные трибуны для публики, на которых
помещалось несколько тысяч зрителей. Получить место на трибунах
было довольно трудно. Места на них расписывались еще задолго до
парада. А так как посмотреть на красивое и грандиозное зрелище
стремилось чуть ли не все население столицы, то в день парада тол¬
пы народа стекались на Марсово поле и окружали его со всех сторон,
300
с трудом сдерживаемые полицией и конными жандармами, охраняв¬
шими пространство, предназначенное для построения войск.
Чудный весенний день, веселая, празднично одетая и настроен¬
ная толпа, разукрашенные флагами великолепные здания Мрамор¬
ного и соседних с ним дворцов придавали каждому участнику пара¬
да бодрое и радостное настроение. Не только у офицеров и юнке¬
ров, но и у большинства гвардейских солдат находились в толпе
зрителей родные и знакомые. Каждому хотелось, чтобы близкие
люди могли полюбоваться их молодецкой выправкой. С раннего
утра один за другим подходили на Марсово поле под музыку своих
оркестров гвардейские полки. Они выстраивались в несколько ли¬
ний, и скоро все огромное поле кишело, как муравейник. Батальон
Пажеского корпуса входил в состав сводного полка военно-учеб¬
ных заведений и проходил церемониальным маршем за ротой двор¬
цовых гренадер. Рота эта состояла из ветеранов Крымской кампа¬
нии, участников покорения Кавказа и последней русско-турецкой
войны. Каждый рядовой имел чин прапорщика, а командовал ро¬
той генерал Бауер, бывший ротный командир Пажеского корпуса.
Впереди этой «золотой» роты шел двенадцатилетний барабанщик.
К 9 часам утра 1-я и 2-я гвардейские пехотные дивизии, гвар¬
дейская стрелковая бригада, три полка 37-й дивизии, Александ-
ро-Невский резервный полк и полк военно-учебных заведений,
всего 54 батальона, вытягивались в четыре линии, заняв все поле.
Все громче и громче нараставшие крики «ура» извещали о прибли¬
жении царского поезда. Мы с нетерпением поворачивали головы в
сторону Мраморного дворца и вскоре видели выехавшую с набе¬
режной запряженную шестью лошадьми коляску императриц. С
правой стороны коляски ехал верхом государь, окруженный блес¬
тящей свитой и иностранными военными агентами. Начался объ¬
езд войск. Полковые марши сменялись народным гимном.
После объезда войск, продолжавшегося около двух часов, вели¬
кий князь Владимир Александрович, командовавший парадом,
подал команду к церемониальному маршу. Обе императрицы во¬
шли в царскую палатку, около которой, не слезая с коня, остано¬
вился и государь со своей свитой. Пехота проходила развернутым
строем поротно, а кавалерия поэскадронно. Пройдя перед царем,
пехота сворачивала в боковые улицы, чтобы очистить место для
кавалерии и артиллерии. Но наш полк военно-учебных заведений
не был уведен с Марсова поля, чтобы дать юнкерам и кадетам по¬
любоваться красивым зрелищем кавалерийской атаки.
После затянувшегося до 2 часов дня церемониального марша де¬
сять полков 1-й и 2-й гвардейских кавалерийских дивизий и гвар¬
дейской казачьей бригады выстроились развернутым строем на зад¬
нем конце Марсова поля у казармы Павловского полка. Гене-
рал-инспектор кавалерии — великий князь Николай Николаевич —
опустил поднятую шашку, и вся эта масса в 6000 коней понеслась
301
полевым галопом к Летнему саду. Не доскакав сотни шагов до цар¬
ской палатки, полки остановились как вкопанные и снова выров¬
нялись. Зрелище это было настолько красиво и величественно, что
запечатлелось на всю жизнь в моей памяти. Второй раз мне уже не
пришлось его видеть. События 1905 года упразднили эту старую пе¬
тербургскую традицию, и петербуржцы лишились удовольствия
любоваться на майских парадах «своей» петербургской гвардией.
Мне также не пришлось больше участвовать на парадах под
командой нашего Жамаиса. Через три года после описанного па¬
рада В.Ф.Потехин скончался. Я был тогда в младшем специальном
классе. Первая и вторая рота пажей под звуки шопеновского мар¬
ша проводили его на кладбище Александро-Невской лавры и тре¬
мя ружейными залпами простились со своим чудаковатым люби¬
мым батальонным командиром.
ПЕТЕРГОФ
Петергоф был основан Петром Великим в 1709 году. Тогда по
приказанию императора на возвышенном берегу Финского залива
был построен заезжий двор для моряков, застигнутых в море не¬
погодой. Этот двор и был назван Петровским, или Петергофом.
Петру Великому понравились окрестности заезжего двора, и он
приказал построить около него забавные (потешные) дворцы —
Монплезир, Монбижу (переименованный затем в Марли) и Эр¬
митаж. Эти маленькие дворцы были закончены постройкой в
1714 году. В 1715 году, путешествуя по Европе, Петр Первый посе¬
тил загородный дворец французских королей — Версаль. Ему так
понравились версальские фонтаны, что он решил устроить такие
же в окрестностях Петербурга. Конону Зотову, бывшему в то
время резидентом при французском дворе, было приказано при¬
слать в Петербург планы и подробные описания Версальского
дворца и его фонтанов. Первоначально предполагалось устроить
«русский Версаль» в Стрельне (в семи верстах к востоку от Петер¬
гофа), но затем Петр Великий окончательно остановился на Петер¬
гофе. Из отстоявших в 30 верстах от Петергофа шлюзов были про¬
ведены через Бабий Гон (возвышенность, которую прежние владе¬
льцы Ингерманландии — шведы — называли Пепергонде)
водопроводные трубы, и 9 августа 1721 года забил первый петер¬
гофский фонтан (будущий «Самсон») в гроте под строившимся тог¬
да Петровским дворцом. Дворец этот, называвшийся тогда Нагор¬
ным, был заложен в 1715 году и закончен еще в конце царствования
Петра Первого.
После смерти Петра Великого Петергоф на некоторое время
был забыт. Им вновь занялась Анна Иоанновна, часто приезжав¬
шая сюда на охоту. При ней был переделан знаменитый фонтан
«Самсон», который должен был увековечить Полтавскую победу,
302
одержанную 27 июня 1709 года, в день Св. Самсона. При ней же
были сооружены почти все главные фонтаны Нижнего парка
(Шахматная гора, Золотая гора и 22 фонтана вдоль канала, проло¬
женного от Петровского дворца к морю).
При Елисавете Петровне архитектором Растрелли был пере¬
строен (вернее — заново построен) бывший Нагорный дворец, по¬
лучивший название Петровского.
Императрица Екатерина Вторая, предпочитавшая Петергофу
основанное ею Царское Село, но относившаяся с большим пиете¬
том к памяти Петра Великого, также способствовала украшению
Петергофа. При ней был разбит Английский парк, и архитектором
Кваренги заложен Английский дворец. Тогда же была проложена
из Петербурга в Петергоф первая в России шоссейная дорога. Па¬
вел Первый, предвзято относившийся ко всему сделанному Екате¬
риной Второй, приостановил постройку Английского дворца, но
все же сделал немало для украшения Петергофа. При нем был раз¬
бит Верхний парк и сооружен большой бассейн с фонтаном «Неп¬
тун». При Александре Первом был докончен постройкой Англий¬
ский дворец, а известным русским архитектором Воронихиным
(строителем Казанского собора) — красивые колоннады с правой
и левой стороны идущего от дворца к морю канала.
Из всех преемников Петра Великого никто не проявил столько
забот о расширении и украшении Петергофа, как император Нико¬
лай Первый. Он особенно любил Бабий Гон, на трех возвышенно¬
стях которого им был построен дворец Бельведер, павильон «Сель¬
ский домик» и церковь Св. царицы Александры. Недалеко от Бабье¬
го Гона были при нем построены и заселены семь деревень: четыре,
названные в честь его сыновей — Сашино, Костино, Никино и Ми¬
шино, — и три в честь дочерей — Мариино, Олино и Санино. В
«Сельском домике» до последнего времени хранилась Книга посети¬
телей, где на первой странице расписались Николай Павлович и
члены его семьи. В центральной части Петергофа, на двух островах
Большого, или Серебряного, озера Николаем Первым были постро¬
ены в итальянском стиле два красивых дворца-павильона — Цари¬
цын и Ольгин, в честь его супруги — императрицы Александры Фе¬
доровны и дочери — Ольги Николаевны (будущей королевы Вюр¬
тембергской, скончавшейся в 1892 году). В Александровском парке
тогда же был построен «Швейцарский домик», в котором находился
бюст Александры Федоровны с надписью «Счастью моей жизни».
При императоре Николае Первом начата постройка Ораниенбаум¬
ской железнодорожной линии, соединившей Петербург с Петерго¬
фом, и заложен оригинальный вокзал Новый Петергоф.
О самом городе Петергофе я говорить не буду. Он чересчур мал,
и в нем не было сколько-нибудь отличавшихся своей красотой и
величием домов и дач. Весь Петергоф, как для его обывателей, так
и для приезжающих посетителей, заключался в его дворцах и пар¬
303
ках. Петровский дворец находился в центре Петергофа. Внизу под
ним лежал Нижний парк, тянувшийся от «Оврага» (иначе называ¬
емого «Швейцария»), отделявшего Старый Петергоф от Нового до
Царской дачи «Александрия». В Нижнем парке находились три
маленьких забавных дворца — Марли, Эрмитаж и Монплезир. Пе¬
ред Марли был пруд, кишевший золотыми и другими рыбками,
всплывавшими по звонку сторожа на поверхность для кормежки.
В том же Нижнем парке находились почти все фонтаны. От двор¬
ца к «Ковшу» (Военной гавани) проходил канал с перекинутым
через него изящным мостиком. По обе стороны канала располо¬
жены в две линии 22 устроенных при Анне Иоанновне фонтана,
так называемая Аллея фонтанов. По левую сторону канала (если
смотреть на Финский залив) находились фонтаны — «Монажер-
ские», «Золотая гора», «Греческий храм» и «Ева». По правую сто¬
рону — «Адам», «Римские фонтаны», «Шахматная гора» и «Пира¬
мида». Центральным, самым большим и красивым был фонтан
«Самсон», находившийся под самым дворцом и представлявший
собой легендарную фигуру Самсона, раздирающего пасть льву. Из
пасти льва била вверх могучая струя воды, которая, если смотреть
на фонтан с моря, своей высотой почти достигала крыши дворца.
К заднему фасаду Петровского дворца примыкал сравнительно
небольшой Верхний сад с бассейном и фонтаном «Нептун». Он
был окружен очень красивой высокой железной решеткой и гра¬
ничил с центральными улицами города. К западу от дворца и
выше Нижнего парка находился Английский парк, соединенный с
Нижним парком проходившей по «Швейцарии» дорогой. В Анг¬
лийском парке, на берегу небольшого озера, был построен архи¬
тектором Кваренги стильный Английский дворец. Продолжением
Английского парка был «Заячий ремиз», представлявший собой гу¬
стой, пересеченный дорожками лес. В «Заячьем ремизе» находился
павильон «Никольский домик». Еще дальше и южнее расположены
высоты Бабьего Гона с Бельведером и «Сельским домиком». К
юго-востоку от Петровского дворца и Верхнего сада лежит Сереб¬
ряное озеро с Царицыным и Ольгиным островами. Последний из
Петергофских парков — Александровский (многие называли его
Верхним) находится на восточной окраине, к югу от Петербургско¬
го шоссе. Вот эти четыре парка — Нижний парк, Верхний сад, Анг¬
лийский и Александровский — с находившимися в них дворцами,
павильонами и фонтанами и составляли «русский Версаль».
В Нижнем и Александровском парках были верховые дорожки,
на которых всегда можно было видеть галопировавших офицеров
всех трех квартировавших в Петергофе гвардейских полков. В
Александровском парке часто ездил верхом государь, обычно со¬
провождаемый казаком-конвойцем. Помню случай, происшед¬
ший с штабс-ротмистром нашего полка Петржкевичем, встретив¬
304
шим государя на такой прогулке, не узнавшим его и сделавшим
царю замечание за неправильную езду. Вот как это произошло.
Петржкевич готовил своего коня к стоверстному пробегу и шел
полевым галопом. На одном повороте он заметил ехавших ему на¬
встречу всадников. К возмущению Петржкевича, всадники не сво¬
рачивали влево, как это полагалось при встрече с идущими «ши¬
рокими аллюрами».
— Повод влево, повод влево! — закричал Петржкевич прибли¬
жавшемуся государю.
Государь послушно свернул влево, а занятый исключительно
своим конем и не сводивший глаз с секундомера Петржкевич,
промчавшись мимо государя, крикнул ему: «Разве вы не знаете,
что нужно брать повод влево?»
Александр Карлович Петржкевич был одним из скромнейших
офицеров нашего полка, всецело отдававшийся службе и спорту.
Вернувшись с галопа, он встретился с полковым адъютантом
A.П. Лаймингом и вместе с ним отправился завтракать в собрание.
Во время завтрака адъютанта вызвали к телефону.
— Знаешь ли, Петрун, кому ты сегодня сделал замечание в пар¬
ке? — спросил Лайминг, вернувшись от телефона.
— Кажется, какому-то пехотному офицеру. Эта «пехотная
душа», видя, что я иду полевым галопом, не свернул влево. Пони¬
маешь, я чуть не сшиб его!
— Мне сейчас звонил дежурный флигель-адъютант, — сказал
Лайминг, с трудом сдерживая улыбку. — Государь приказал передать
его извинения тому офицеру Конногренадерского полка, которого
он встретил на верховой дорожке и которому не уступил дорогу.
Петржкевич отличался удивительным хладнокровием. Хотя он и
был смущен этим происшествием, но отнесся к нему с привычным
спокойствием. Но сидевший за столом командир полка — генерал
B.Х. Рооп, услыхав о происшедшем, сразу потерял аппетит, вско¬
чил со своего места и набросился с упреками на Александра Карло¬
вича. Рооп был типичным «моментом», дрожал за свою карьеру и
мечтал о свитских аксельбантах. Теперь он считал, что Петржкевич
погубил его карьеру и что в государеву свиту он никогда не попадет.
Через месяц, на полковом празднике, государь подошел к Пет-
ржкевичу и долго разговаривал с ним, интересуясь его спортивны¬
ми успехами. В этот же день государь поздравил и Роопа с назна¬
чением в свиту.
«ЧУКЧИ»
На второй год моей службы я был откомандирован от лейб-эс-
кадрона и прикомандирован к пятому. Случилось это из-за охва¬
тившей полк «эпидемии самоубийств».
305
Старший офицер 5-го эскадрона поручик Крживинский проиг¬
рался в карты и, не имея возможности заплатить проигрыш, за¬
стрелился. Его торжественно похоронили с отданием воинских
почестей. Мы не успели еще пережить этой трагедии, как застре¬
лился почти на моих глазах мой сверстник корнет Коренев. При¬
чины этого самоубийства были непонятны. Коренев был жизнера¬
достным юношей, прекрасным офицером и общим любимцем
полка. Мы также похоронили его с трубачами и воинскими поче¬
стями. Через несколько дней после похорон Коренева застрелился
только что произведенный в офицеры двадцатилетний милый ма¬
льчик Мифа Попов. В эти же дни у наших соседей, лейб-улан, за¬
стрелился корнет Сталь и тяжело ранил себя мой товарищ по Па¬
жескому корпусу корнет В.М. Ботьянов. Наш полковой врач, док¬
тор Вульф, очень сведущий психиатр, уверял, что это были
типичные явления «эпидемии самоубийств».
Эпидемию эту быстро прекратил великий князь Николай Ни¬
колаевич. Явившись в полк и собрав молодежь, он заявил, что от¬
ныне запрещает отдавать воинские почести самоубийцам. И эти
печальные случаи прекратились.
В 5-м эскадроне я оказался единственным офицером, так как
командир ротмистр Обермиллер ожидал назначения на какой-то
военно-административный пост и в эскадрон почти не загляды¬
вал. Поэтому я фактически командовал эскадроном, заведуя одно¬
временно и новобранцами.
Добившись наконец возможности обучать и воспитывать моло¬
дых солдат, я всецело отдался этому делу. На смотру мои новобран¬
цы оказались лучшими в дивизии по строевой подготовке и отлича¬
лись от других веселым видом, бойкостью и находчивостью. Я полу¬
чил благодарность начальника дивизии и был тронут до слез, когда
ко мне на квартиру явилась делегация от моих новобранцев, поднес¬
шая мне образ святителя Николая. Вскоре после смотра новобран¬
цев я был назначен помощником начальника учебной команды.
Должность эта мне также пришлась по душе. Я должен был за во¬
семь месяцев подготовить из малограмотных солдат расторопных
унтер-офицеров. Кроме усовершенствования в строевых занятиях,
изучения огнестрельного и холодного оружия их надо было обучить
письму, чтению, четырем правилам арифметики, чтению и черче¬
нию карт. Я добросовестно относился к своим новым обязанностям
и даже составил небольшой учебник для полковых учебных команд.
Хотя мои обязанности доставляли мне полное удовлетворение
и время, постоянно занятое службой, протекало быстро и незамет¬
но, меня часто тревожили затруднения материального характера.
Несмотря на то, что полк наш был очень скромный, служба в гвар¬
дии связана с большими и непосильными для многих расходами.
Я жил на одной квартире с четырьмя товарищами по корпусу,
одновременно со мной произведенными в офицеры. Мои сожите¬
306
ли были люди небогатые и также безвыездно сидели в полку, с
утра до вечера отдаваясь служебным занятиям. Вот тогда-то мы,
пятеро, и основали «общество чукчей», получившее через некото¬
рое время громкую известность в гвардейской кавалерии.
Один из моих товарищей достал только что вышедшую в свет,
очень живо и талантливо написанную книгу «Чукотские расска¬
зы». Книгу эту мы прочитали вслух, и она нам так понравилась,
что мы начали называть некоторые вещи по-чукотски. Так, нашу
квартиру мы называли «пологом», водку — «огненной водой»,
денщиков — «ламутами». Вскоре мы решили, что если будем под¬
ражать чукчам, то значительно сократим наши расходы. Мысль
эта всем понравилась, и, назвав себя «чукчами», мы поклялись в
продолжение целого года не нарушать священных обычаев чукот¬
ского племени.
Прежде всего мы все записались на солдатский «котел». За че¬
тыре рубля в месяц каждый из нас получал солдатский обед и
ужин, которые наши денщики приносили в судках из казарм.
В 12 часов дня мы появлялись в офицерском собрании, обме¬
нивались приветствиями с другими офицерами и незаметно исче¬
зали, торопясь домой, где нас уже ожидали вкусные, густо напер¬
ченные, солдатские щи с порцией вареного мяса и рассыпчатая
гречневая каша. Выпив по рюмке «огненной воды», мы с аппети¬
том обедали, немного отдыхали и снова отправлялись на занятия,
а вернувшись вечером из казарм, с таким же аппетитом истребля¬
ли солдатский ужин, состоявший обыкновенно из тех же щей и
каши.
Так как правоверные чукчи покидают свои «пологи» только для
охоты, то и мы выходили из дому только на занятия, совершенно
отказавшись от поездок в Петербург, посещения своих родных и
знакомых, театров и кинематографа. Первый же месяц такой «чу¬
котской жизни» дал каждому из нас около ста рублей экономии.
На эту экономию мы приобрели учебные пособия, необходимые
для подготовки в академию, и начали усиленно заниматься.
...Из «Чукотских рассказов» мы знали, что чукчи устраивают
ежегодно праздник своим упряжным собакам, закалывая для них
целого оленя. Поэтому и мы решили устроить «собачью елку». В
общей гостиной была поставлена большая елка, все украшение
которой состояло из «мерзавчиков» (маленьких бутылок водки по
1/200 ведра) и гирлянд из сосисок. «Мерзавчики» предназнача¬
лись для «чукчей» и «ламутов», а сосиски — для собак.
...В канун Крещения... все офицеры, имевшие собак, получили
отпечатанные на картоне с золотым обрезом приглашения следу¬
ющего содержания: «5 января в 7 часов вечера наши собаки устра¬
ивают елку, на которую имеют честь пригласить вашу уважаемую
собаку. Чукчи».
307
К 7 часам вечера наша маленькая квартира наполнилась офи¬
церами и собаками всяких пород, мастей и возрастов... Эскадрон¬
ные песенники пропели несколько песен, после чего собакам
были щедро розданы висевшие на елке сосиски, а владельцы со¬
бак были приглашены к парадному ужину, меню которого состоя¬
ло из тех же сосисок в томатном соусе, солдатских щей и каши.
Никаких вин, шампанских, ликеров, кроме «огненной воды», сто¬
явшей в «мерзавчиках» перед каждым прибором, не было...
Этот «чукотский праздник» так понравился нашим гостям, что
после него почти все холостые офицеры нашего полка записались
в «чукчи».
«Общество чукчей» просуществовало два года и... принесло бо¬
льшую пользу молодым офицерам, которые благодаря ему выдер¬
жали самые тяжелые первые годы службы в полку... О нем часто
вспоминали, а молодые офицеры старались подражать традициям
«чукчей», усердно занимаясь службой и воздерживаясь от дорого
стоивших развлечений вне полка.
ПРАЗДНИК ХРАБРЫХ
Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия
был учрежден в 1769 году для награждения за военные заслуги гене¬
ралов, штаб- и обер-офицеров. Император Александр I указал на¬
граждать Знаком отличия Военного ордена (солдатским Георгием)*
также и нижних чинов, отличившихся «перед лицом неприятеля».
С тех пор как для офицеров, так и для солдат русской армии
Георгиевский крест являлся высшим боевым отличием, и заслу¬
жить белый крестик на черно-оранжевой ленточке было заветной
мечтой каждого военного.
Но заслужить «Георгия» было не так легко. Существовал осо¬
бый статут, точно предусматривавший, за какие подвиги могут
быть награждаемы офицеры — орденом Св. Георгия, а нижние
чины — Знаком отличия Военного ордена.
Как орден Св. Георгия, так и Знак отличия имели четыре сте¬
пени.
Первую степень ордена могли получить только главнокоманду¬
ющие армиями за выигранную кампанию. Так, Кутузов был на¬
гражден Георгием 1-й степени «за поражение и изгнание из преде¬
лов России двунадесяти языков». Второй степенью ордена награж¬
дались генералы за взятие неприятельских крепостей или за
уничтожение армии противника. Третьей и четвертой степеня¬
ми — генералы и офицеры, проявившие особую личную храб¬
рость: за атаку в конном строю нерасстроенного противника, за
взятие с боя неприятельских орудий, знамен и штандартов.
* Учрежден в 1807 г.
308
Знак отличия Военного ордена мог получить солдат, первым
ворвавшийся в неприятельское укрепление, вызвавшийся охотни¬
ком на «опасное и полезное предприятие» и с успехом исполнив¬
ший оное, раненный и до конца боя оставшийся в строю, захва¬
тивший в плен неприятельского генерала, знамя или орудие.
Для суждения о том, достоин ли тот или другой офицер быть
награжденным орденом Св. Георгия, созывалась особая «Георги¬
евская дума», состоявшая из георгиевских кавалеров. И только по¬
сле решения этой «думы» император награждал удостоенных этим
высоким отличием.
Поэтому георгиевских кавалеров было немного, и все они по¬
льзовались не только почетом, но и разными привилегиями: пен¬
сией, старшинством, правом ношения мундира в отставке.
Особо отличившиеся на войне полки и батареи награждались
георгиевскими знаменами (в пехоте), штандартами (в кавалерии)
и трубами (в кавалерии и артиллерии).
Ежегодно в день учреждения ордена Св. Георгия (26 ноября) во
всей русской армии торжественно справлялся «георгиевский праз¬
дник», на который приглашались все находившиеся на действите¬
льной службе и отставные георгиевские кавалеры, как офицеры,
так и солдаты. Во всех гарнизонах происходили парады, которыми
командовали и которые принимали георгиевские кавалеры. В Пе¬
тербурге парад этот происходил перед Зимним дворцом в присут¬
ствии царя, отличался особой торжественностью. Заканчивался он
обедом, которым государь чествовал офицеров и солдат — георги¬
евских кавалеров.
Ни в одной иностранной армии не было подобных праздников.
За границей все военные торжества являются строго официальны¬
ми церемониями. Наши же георгиевские праздники были не толь¬
ко военными, но и народными торжествами и, несмотря на их па¬
радную сторону, отличались своим народным характером и истин¬
но демократической простотой.
Шесть лет подряд я участвовал в Петербурге на георгиевских
праздниках, и мне хочется поделиться с читателями воспоминани¬
ями об этом военно-народном торжестве, отошедшем теперь в об¬
ласть преданий.
* * *
За отличие в Русско-японской войне я был награжден Знаком
отличия Военного ордена. Через два года после этой войны, за¬
кончив специальное военное образование, я был произведен в
офицеры гвардии. В первый же год моей офицерской службы, за
несколько дней до 26 ноября, я получил от Министерства импера¬
торского двора приглашение явиться в этот день в Зимний дворец
для участия в георгиевском празднике.
309
Хотя день 26 ноября считался только военным праздником, но
во всем Петербурге наблюдалось праздничное настроение. Толпы
принаряженных людей прогуливались по Невскому и собирались
на Дворцовой площади, на которую со всех концов столицы на¬
правлялись с развернутыми знаменами и музыкой знаменные
роты гвардейских полков. При приближении знамен все головы
обнажались и многие в толпе осеняли себя крестным знамением.
Прибыв в 9 часов утра в Зимний дворец, я был проведен в Ис¬
торическую галерею 1812 года, в которой собирались генералы и
офицеры, кавалеры ордена Св. Георгия, Знака отличия Военного
ордена и Золотого (георгиевского) оружия. Всего нас собралось
около 200 человек, построившихся по старшинству чинов. Первы¬
ми стояли старые генералы — участники Севастопольской оборо¬
ны, левее их — герои русско-турецкой войны 1877—1878 гг., а за
ними кавалеры последней, Русско-японской войны.
В соседнем, Георгиевском зале выстраивались знаменные взво¬
ды гвардейских полков и приехавшие со всех концов России от¬
ставные нижние чины — кавалеры Знака отличия Военного ордена.
Парадом командовал великий князь Николай Николаевич,
георгиевский кавалер русско-турецкой войны. Великий князь от¬
личался огромным ростом и считался одним из самых высоких
офицеров русской армии. При этом он был в парадной форме
лейб-гвардии Павловского полка и имел на голове историческую
«гренадерку» высотой в 45 сантиметров, которая еще больше уве¬
личивала его богатырский рост. Присутствовавшие на параде
представители дипломатического корпуса и иностранные военные
агенты с уважением и удивлением посматривали на этого великана.
В 10 часов состоялся высочайший выход. Государь, сопровожда¬
емый свитой и предшествуемый гофмаршалом и церемониймей¬
стерами, вышел из Малахитовой гостиной и начал обходить георги¬
евских кавалеров, подавая каждому руку и справляясь о здоровье
старых ветеранов. Когда государь закончил обход, мы построились
по два в ряд, начиная с младших. Музыка заиграла Преображен¬
ский марш, под звуки которого мы двинулись в Георгиевский зал.
При появлении георгиевских кавалеров раздалась громкая
команда великого князя Николая Николаевича «Слушай на-кра-
ул» и находившиеся в зале войска отдали нам честь.
За георгиевскими кавалерами шел государь, проследовавший к
приготовленному аналою. Из дворцовой церкви вышло духовен¬
ство, к аналою вынесли георгиевские знамена и штандарты. На¬
чался молебен.
По окроплении знамен святой водой роты перестроились к це¬
ремониальному маршу. Государь скромно отошел в сторону, вы¬
двинув на первое место старейшего георгиевского кавалера — ге¬
нерала Рерберга.
310
После парада государь обошел нижних чинов — георгиевских
кавалеров, поздравил их с праздником и поблагодарил за службу.
Этим закончилась первая часть торжества.
Генералы и офицеры получили приглашение явиться к 7 часам
вечера в Зимний дворец на парадный обед, а нижние чины — к
часу дня в Народный дом императора Николая II.
* * *
Огромный зал Народного дома был заставлен длинными стола¬
ми. На белоснежных скатертях стояли тарелки, кружки и стаканы
с изображениями государственного герба, Георгиевского креста и
вензелем императора.
К часу дня в зале собралось до 2000 георгиевских кавалеров.
Среди них были седобородые дворцовые гренадеры в своих истори¬
ческих кафтанах и медвежьих шапках, ветераны русско-турецкой
войны в сюртуках Измайловской богадельни и съехавшиеся со всех
концов России отставные нижние чины. Очень немногие из них
были в военной форме, большинство — в пиджаках и поддевках. У
каждого на груди сверкали золотые и серебряные георгиевские кре¬
сты и медали в память тех войн, в которых они участвовали.
Ровно в час дня появился государь, сопровождаемый великим
князем Николаем Николаевичем. Встреченный громовым «ура»,
государь подошел к одному из столов. Он еще раз поздравил кава¬
леров с праздником и, подняв чарку водки, выпил за их здоровье.
Великий князь Николай Николаевич от имени всех кавалеров
поднял чарку за государя.
Затем государь пригласил кавалеров садиться за столы и отве¬
дать его хлеба-соли. Начался обед, состоявший из кулебяки, щей,
отбивных котлет и сладкого пирога. Гостей обносили водкой, а на
столах стояли жбаны с квасом и бутылки с удельным красным ви¬
ном, пивом и медом.
Государь обходил своих гостей, разговаривал с ними и наконец,
еще раз поблагодарив кавалеров за службу, простился с ними и от¬
был во дворец.
По окончании обеда каждый кавалер, по издавна установивше¬
муся обычаю, завязывал в салфетку свой прибор (тарелку, стакан
и кружку), унося его домой на память о царском обеде.
Толпа народа, собравшаяся у Народного дома, радостно при¬
ветствовала выходивших с обеда героев, угощая их папиросами.
На заказанных гофмаршальской частью тройках и извозчиках ка¬
валеров развозили по императорским театрам, где самые знамени¬
тые артисты услаждали их своей игрой и пением.
В седьмом часу начался съезд приглашенных в Зимний дворец
генералов и офицеров. Двухсветный зал сиял отражавшимися в
зеркалах люстрами. Он был уставлен круглыми столами, накрыты¬
311
ми на шесть персон. Перед каждым прибором лежали карточка с
чином и фамилией приглашенного и художественно исполненное
меню обеда.
В семь часов вошел государь, занявший место за одним из сто¬
лов, за которым уселись пять старейших георгиевских кавалеров.
Когда к концу обеда по бокалам было розлито шампанское, го¬
сударь встал и провозгласил тост за георгиевских кавалеров. Ему
ответил старейший кавалер генерал Рерберг, поднявший бокал за
здоровье государя.
Долго еще сидели за кофе и ликерами кавалеры, ведя между со¬
бой оживленную беседу. Вопреки этикету, требовавшему, чтобы
царь тотчас же после десерта удалился во внутренние покои, госу¬
дарь, порядочно утомившийся за этот день и с утра не снимавший
парадной формы, терпеливо сидел среди своих гостей, не обращая
внимания на подходивших к нему с напоминаниями придворных.
И только когда сидевшие за его столом старички начали клевать
носами, государь встал и общим поклоном распрощался с гостями.
На следующий год я на этом обеде сидел за столом государя,
хотя и был самым молодым кавалером. Произошло это благодаря
следующему забавному случаю. Во время ранее описанного обеда
один из сидевших за царским столом генералов задремал. Внезап¬
но проснувшись и вспомнив, где он находится, старик генерал
подбодрился, взглянул на своего соседа и удивился, увидев, что
рядом с ним сидит полковник, не имевший на груди Георгиевско¬
го креста. Насупив брови, он грозно спросил государя:
— Скажите, полковник, на каком основании вы здесь присут¬
ствуете?
Государь улыбнулся и скромно ответил:
— Виноват, ваше высокопревосходительство, но меня тоже
пригласили.
— Ну, если вас пригласили, то можете оставаться, — милостиво
разрешил старый ветеран и снова заснул.
Понятно, что государь скучал в обществе чопорных стариков,
большую часть обеда боровшихся со сном и часто клевавших носа¬
ми. Поэтому было решено, что на будущих обедах старейшие геор¬
гиевские кавалеры будут председательствовать за другими столами,
а к столу государя приглашаться по очереди молодые кавалеры.
Таким образом и я удостоился чести сидеть один раз за царским
столом. Во время этого обеда государь оживленно разговаривал с
нами, молодыми офицерами, расспрашивая нас о наших пережива¬
ниях и интересуясь нашими впечатлениями о последней войне.
Прошло уже 36 лет со времени последнего георгиевского праз¬
дника и обеда в Зимнем дворце, в которых я участвовал. Но и сей¬
час, через 36 лет, я припоминаю все подробности этих замечатель¬
ных праздников, на которых русская армия и ее верховный вождь
чествовали своих героев и заслуженных ветеранов.
«ЛЮБЛЮ, ВОЕННАЯ СТОЛИЦА,
ТВОЕЙ ТВЕРДЫНИ ДЫМ И ГРОМ...»
Александр Редигер. История моей жизни (отрывки из воспо
минаний).
Печатается по: Редигер. А. История моей жизни. Воспоминания военного мини
стра: В 2-х т. М.: «Канон-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999.
Пажеский корпус. — Выпуск
в л.-гв. Семеновский полк. — Семья. — Николаевская
академия Генерального штаба.
[,..]В августе месяце <1870 г.> я поехал в Петербург и явился в
Пажеский корпус. Кандидатом в пажи я был уже записан за заслу¬
ги отца, но из Финляндского <кадетского> корпуса перевод туда
был доступен и некандидатам, так как там было десять вакансий
для финляндцев вообще.
В Пажеском корпусе я опять попал в совершенно новую для
меня обстановку, притом не особенно привлекательную. Если
Финляндский корпус давил своим холодным формализмом и бе¬
зысходной скукой, то он зато отличался большим внутренним по¬
рядком и порядочностью*, а равно усердием в занятиях. В Паже¬
ском корпусе начальство и преподаватели были более доступны;
особенно добродушным был мой ближайший начальник, капитан
Генрих Львович Гирш-Брам, говоривший на «ты» тем, к кому он
благоволил; преподаватели были почти все отличные. Но с това¬
рищами у меня отношения опять не ладились; они смеялись над
моим произношением русской речи, которое первое время оказа¬
лось неважным, так как я в Финляндском корпусе не слыхал пра¬
вильной речи. Я замкнулся в себе и только огрызался. По наукам я
шел первым и только по языкам и всем видам черчения имел ела-
* Благодаря «Товариществу».
315
бые баллы, поэтому я в списке оказывался вторым (после Зуева);
это тоже портило отношения с товарищами, сплотившимися меж¬
ду собою еще в общих классах.
Плохо было то, что, при большой охоте к чтению, я решитель¬
но не знал, что читать, и руководства в этом отношении не было.
У нас в роте была небольшая библиотека, и я просил ведавшего ею
камер-пажа (Бельгарда) дать мне что-либо для чтения. Он мне дал
Белинского и этим отбил охоту брать еще что-либо из библиотеки.
Из Корпуса я ходил в отпуск к брату, жившему на Гороховой,
дом 40, где он нанимал меблированную комнату, к тетке Луизе Гу¬
ставовне Безак и к дяде Александру Густавовичу Шульману. По
субботам мы с братом обедали у дяди, который был инспектором
классов 1-й гимназии, где он имел казенную квартиру (угол Каби¬
нетской и Ивановской), а по воскресеньям у тетки, жившей в 3-й
роте Измайловского полка.
В семью дяди я вошел скорее, он был человек очень добрый;
жена его была в больнице (помешанная) и умерла там вскоре по¬
сле моего приезда в Петербург. Семья его была немецкая: гувер¬
нантка Тереза Богдановна Дехио (на которой он потом женился),
три сына и три дочери. Старшие сыновья, Густав и Отто, были не¬
многим моложе меня, и я с ними сошелся.
Совершенно иная была семья Безак. Тетка была добродушная,
веселая, любившая до старости* веселиться, обожавшая флирт и
авантюры. Муж ее, Павел Павлович Безак, был, говорят, очень
способным офицером, но заболел падучей. Я его знал хмурым, не¬
разговорчивым стариком, выходившим из своего кабинета только
в столовую к обеду и к чаю. Семья состояла из четырех дочерей и
двух сыновей. Старшая дочь Лиза была замужем за Николаем Гав¬
риловичем Ивановым, служившим на железной дороге (в Кирса¬
нове?), Мария и Ольга были взрослыми барышнями, томившими¬
ся в полном безделье дома, а Анна была еще девочкой лет десяти.
Из сыновей Александр был пажом, годом старше меня, а Нико¬
лай — гимназистом. Дома вся семья скучала; тетка еще делала
кое-что, но дочери, кончившие Смольный институт, не занима¬
лись ничем и только читали романы. Событиями в жизни были
редкие балы у знакомых и в клубах; по воскресеньям приходили
мы с братом, да братья Шульманы, сыновья Рудольфа Густавови¬
ча, все очень веселые, разбитные, позволявшие себе, в силу cousi¬
nage'*, не только поцелуи, но и двусмысленные разговоры и анек¬
доты. К этому обществу я также не подходил и чувствовал себя в
нем чуждым и лишним. На каникулы я ездил в Выборг, и это было
для меня громадным удовольствием и отдыхом.
В 1870 г. ей было 53—54 года.
*“ Буквально: кузинаж — двоюродное родство (франц.).
316
Весной 1871 года я конфирмовался у нашего пастора Герцен-
берга, в церкви принца Ольденбургского.
Летом мы были в лагере под Красным Селом, в прикомандиро¬
вании к учебному пехотному батальону; занятия у нас были свои,
а на учениях батальона мы стояли на местах унтер-офицеров. Ла¬
герный сбор в 1871 году был продолжительный, вероятно, потому,
что государь по случаю франко-прусской войны не уезжал в Гер¬
манию на воды. Большие маневры начались только в конце июля
или начале августа, и младший класс был освобожден от них, что¬
бы до начала нового учебного года успеть воспользоваться кани¬
кулами. Старший же класс пошел с батальонами. Маневры были
длинные и тяжелые (кажется, к границе Финляндии), и с выпуск¬
ными пажами случилась какая-то история, из-за которой некото¬
рых, в том числе Сашу Безак, чуть не отставили от производства.
Каникулы я провел опять в Юстиле у матушки и затем вернулся
в Корпус, где был произведен в камер-пажи и назначен старшим
камер-пажем 1-го отделения (из пажей старшего класса). Из вы¬
пуска 1871 года от производства был отставлен по молодости*
один камер-паж, Сергей Гершельман. Он занимался хорошо еще в
предыдущем году, а оставаясь на второй год в классе, где ему учи¬
ться уже не приходилось (его почти не спрашивали), он все же по¬
лучал отличные баллы и стал первым учеником. О втором месте
спорили Зуев и я. У меня были полные баллы по всем предметам,
кроме истории, черчения и языков: русского и французского. По
русскому языку я добрался до одиннадцати, по французскому
имел (свыше знания) десять, но по истории я все два года получал
восемь, так как меня невзлюбил преподаватель Рудольф Игнатье¬
вич Менжинский. Этот балл мне удалось исправить лишь на вы¬
пускном экзамене, на котором присутствовал инспектор классов
генерал Яков Александрович Дружинин**. По части черчения дело
у меня действительно обстояло скверно. В Корпусе руководства,
помнится, не было никакого, у меня ничего путного не выходило,
в конце года мне поставили дурные баллы, и на этом покончили.
За какой-то месяц почему-то не было выставлено баллов по исто¬
рии и языкам, и у меня оказалось двенадцать в среднем, что про¬
извело известную сенсацию в Корпусе.
Мирное течение корпусной жизни было нарушено в феврале-
1872 года небольшой историей, раздутой в событие. Не помню, в
Он был на полгода моложе меня и при нашем общем производстве 17 июля
1872 г. ему еще не хватало восьми дней до 18 лет, требуемых законом для производ¬
ства в офицеры.
** В мае 1910 г. Менжинский праздновал свой пятидесятилетний юбилей и ди¬
ректор Корпуса генерал Шильдер пригласил меня (письменно) принять участие
в чествовании. Я письменно же отказался, мотивируя тем, что считаю Менжинско¬
го вредным как преподавателя и сожалею, что он еще состоит таковым.
317
чем провинился перед старшим классом паж-экстерн младшего
класса Безобразов*, и его решено было поколотить. Приволокли
его в спальню старшего класса и отшлепали на моей кровати; она
стояла в углу, так что в этом деле активно участвовали только не¬
сколько человек, а мы, остальные, даже не могли подступиться к
кровати. Никакого изъяна Безобразову нанесено не было, и мы не
придавали происшедшему никакого значения, и начальство Кор¬
пуса, кажется, ничего о нем не знало. Но на следующий день оно
получило нагоняй свыше; у нас говорили, что обер-полицмейстер
генерал-адъютант Трепов при утреннем докладе доложил госуда¬
рю, что в Корпусе избили пажа, вследствие чего было приказано
строжайше расследовать дело. В результате получились очень се¬
рьезные последствия: два камер-пажа, Ватаци и Дестрем, были
уволены из корпуса (оба произведены впоследствии в офицеры),
весь старший класс был лишен отпуска на весь Великий пост, а я,
как начальник (старший камер-паж), за то, что «присутствовал и
сочувствовал», был разжалован в младшие камер-пажи**. Нашив¬
ки на погонах носились только на домашних куртках: я сам спорол
со своей куртки третьи нашивки, которые храню до сих пор как
воспоминание о первом своем понижении по службе. Вернули ли
мне перед производством звание старшего камер-пажа или нет, я
уже не помню; кажется, что вернули в лагере.
Пост прошел, конечно, очень скучно. Во время поста случился
лютеранский Buss und Bettag***, и по этому поводу отпустили в
церковь; я воспользовался свободой, чтобы зайти к брату. Он, как
и другие родные, навещал меня в Корпусе.
Все камер-пажи были предназначены к определенным высо¬
чайшим особам, на случай придворных торжеств. Меня предназ¬
начили к великой княгине Елене Павловне, но я ее не видел — она
была стара и больна. При Дворе я фигурировал поэтому только два
раза: на одном балу при великом князе Николае Константинови¬
че, которому держал его конногвардейскую каску и палаш, и в
другой раз — при великой княгине Марии Николаевне. Наконец,
уже из лагеря, нас повезли в Павловск на открытие перед дворцом
памятника императору Павлу I; при этом случае я состоял при ве¬
ликой княгине Александре Петровне, даме очень резкой и грубой.
В лагере мы в учебном батальоне исполняли обязанности офи¬
церов; в этом году к тому же батальону был прикомандирован вели¬
кий князь Николай Николаевич-младший, тогда еще совсем юный
(пятнадцати с половиной лет) прапорщик л.-гв. Литовского полка.
Кажется, это он перед Японской войной играл видную роль в делах Дальнего
Востока, будучи статс-секретарем Его Величества.
Тому же взысканию подвергся и мой двоюродный брат Николай Шульман.
*** День покаяния и молитвы {нем.) {Прим. сост.).
318
В виде исключения меня однажды назначили начальником ла¬
герного караула в батальоне; в тот же день великий князь был де¬
журным по батальону. Государь был уже в лагере, и ночью, а осо¬
бенно под утро, ждали тревоги, которую он делал ежегодно. Поэ¬
тому великий князь всю ночь не спал и провел ее почти всю со
мною, на передней линейке лагеря, причем мы много болтали.
Тревоги в ту ночь не было.
Лагерь закончился небольшими маневрами (два-три дня). По¬
мню, что плечи у меня страшно болели от винтовки, что ночью мы
спали без палаток (походных палаток еще не было), и во время сна
комары мне так искусали лоб, что я едва мог надеть свое кепи. На¬
конец, 17 июля 1872 года, маневры кончились, и у «Царского ва¬
лика», на военном поле государь поздравил нас с производством
в офицеры.
Корпус в этом году записал на мраморную доску троих: Герше-
льмана, Зуева и меня. От Корпуса у меня не осталось каких-либо
ярких воспоминаний. Начальство и преподаватели были хороши,
но никто из них не произвел на меня особого впечатления и не
пытался стать к пажам в более близкие отношения, за исключени¬
ем разве капитана Брама.
Среди пажей тоже мало было дружбы, так как в Петрограде у
всех были родные и знакомые, куда воспитанники уходили из
Корпуса, вне стен которого они уже редко встречались и не имели
ничего общего между собою. Различия в связях, знакомствах и со¬
стоянии открывало перед пажами самые разнообразные перспек¬
тивы в будущем и раньше всего влияли на выбор рода оружия и
полка. Богатые выходили в полки гвардейской кавалерии, где им
было обеспечено быстрое движение по службе; более бедные вы¬
ходили в пехоту, опять-таки соображаясь с большей или с мень¬
шей дороговизной жизни в том или в другом полку. Все это, ко¬
нечно, не могло способствовать сплочению лиц, которым после
производства предстояло разойтись в столь разные стороны*.
После производства я получил 28-дневный отпуск, который
провел в Юстиле. Все белье мне сделала моя матушка. С непри¬
* Во всех полках производство шло на вакансии по-своему. Чем больше офице¬
ров уходило из полка, тем скорее шло производство, отсюда масса интриг; жизнь в
самых дорогих полках была доступна лишь богатым, а остальные «прогорали» и
должны были оставлять полк. Отсюда быстрое движение в дорогих полках; в этих
же полках движение еще ускорялось тем, что в них всегда было много флигель-адъ-
ютантов (которые не занимали вакансий), тогда как в скромных полках фли¬
гель-адъютанты были редкостью. Как на пример быстрого производства по линии
укажу на своего товарища по выпуску Клушина, который, выйдя в л.-гв. Гусарский
Его Величества полк, уже через 8 или 9 лет был полковником, тогда как, например,
в Семеновском полку до этого чина доходили лишь за 20—25 лет, и я с двумя чина¬
ми за отличие (поручика и штабс-капитана гвардии) по Генеральному штабу полу¬
чил этот чин через 11 '/г лет офицерской службы.
319
вычки меня стесняли манжеты, и я вздумал ходить в деревне без
них, но матушка потребовала, чтобы я носил их. В Юстиле она по¬
сле смерти моего отца жила в доме под горой, у воды, сначала в
маленьком, в две комнаты, а потом в большом; из принципа она
всегда платила Теслеву как за городскую квартиру, так и за дачу и
всякую провизию.
Сестра Александрина, жившая при матушке, вышла замуж
16 декабря 1871 года за Николая Хорнборга, ей было двадцать
шесть, а ему пятьдесят пять лет. Это был очень хороший, добрый
человек, серьезный, приветливый и глубоко порядочный. Он слу¬
жил в Выборгском гофгерихте, где был советником (Hofrattsrad*).
С сестрой Александриной я вообще был ближе, чем с Лизой, кото¬
рая ушла в свою семью еще когда я был мальчиком и вообще была
более замкнутой. К сожалению, Хорнборг через несколько лет был
назначен сенатором, и они переехали в Гельсингфорс. С тех пор
мы стали видеться редко; сестра же там попала в чисто шведский
круг знакомых и заразилась ярым финляндским патриотизмом,
так что у нас при встречах бывали горячие споры на этой почве. В
Выборге, в семье Лизы настроение не подвергалось такой переме¬
не, и я не помню, чтобы мне приходилось там спорить на полити¬
ческие темы. По возвращении из отпуска я явился в <л. гв. Семе-
новский> полк, где был зачислен в 9-ю роту, которой командовал
Андрей Иванович Чекмарев; в ней уже был один офицер, поручик
Кнорринг; в то время весь 3-й батальон стоял в казармах по Рузов-
ской улице. Офицеры делали мало: от девяти до двенадцати шли
строевые занятия в ротах, на которых все офицеры должны были
присутствовать; они состояли исключительно в маршировке и ру¬
жейных приемах, чем занимались унтер-офицеры, а офицеры хо¬
дили по коридору, наблюдали и поправляли. Я находил эти заня¬
тия совершенно идиотскими, чувствовал себя совсем непригод¬
ным в этом деле и только удивлялся, как это другие замечают, что
при таком-то приеме такой-то палец был не на своем месте и т. п.
В полках были только что заведены школы грамотности, и мне по¬
ручили ротную школу. И тут я оказался никуда не годным: препо¬
давал по новой тогда методике Столпянского, по которой все бук¬
вы считались состоящими из частей круга с придатками и писа¬
лись со счетом вслух; например, при писании буквы «О» хором
пели: «раз, два, три, О», для буквы «А»: раз, два, три, раз, А». Толку
от занятий было мало, от счета вслух у меня стоял шум в ушах. Ку¬
пил я ученикам книжки, изданные для солдатского чтения пору¬
чиком Александровым (дежурным офицером Пажеского корпуса);
в них были, между прочим, изложены основы организации армии,
которые я поручил прочесть. Когда стал спрашивать прочитанное,
* Надворный советник (нем.).
320
то получил умопомрачительные ответы, например, о существова¬
нии «эскадронного войска». Я увидел, что не гожусь и в учителя
грамотности! В общем итоге, хождение на ротные занятия явля¬
лось для меня совершенной мукой, и я чувствовал, как далек от
тогдашнего идеала строевого офицера.
Сравнительным отдыхом были разного рода наряды, разводы и
парады. Я даже любил бывать в карауле, где весь день сидишь себе
совершенно спокойно и читаешь, и лишь изредка выбегаешь с ка¬
раулом для отдания чести проезжающему высокому начальству.
Еще спокойнее было дежурство по госпиталю, где весь день си¬
дишь в дежурной комнате с дежурным врачом и только пройдешь¬
ся для виду по госпиталю. Неприятной была лишь одна обязан¬
ность: утром, часа в четыре, надо было встать и идти на кухню,
свидетельствовать количество и качество продуктов, особенно
мяса, закладываемых в котел. В качестве мяса я ничего не пони¬
мал, и приходилось полагаться на дежурного врача, а тот в госпи¬
тале был человеком зависимым, которому было опасно обличать
злоупотребления госпитального начальства. Менее спокойными
были наряды помощником дежурного по полку, так как в дежур¬
ную комнату приходило и уходило много народу.
Сама «дежурная комната» (нынешнее офицерское собрание)
состояла собственно из четырех или пяти комнат, при которых со¬
стоял сторожем грязный Романчук, который поставлял офицерст¬
ву скромную еду: чай с булками и водку, а по особому заказу более
существенное, добызаемое из буфета Царскосельской железной
дороги. В дежурную комнату приходили после занятий, чтобы за¬
кусить, чтобы справиться о нарядах в помещавшейся тут же пол¬
ковой канцелярии и проч., но других собраний офицеров, кажет¬
ся, и не бывало: отбыв службу, каждый уходил восвояси.
О том, сколько нарядов тогда приходилось отбывать, у меня со¬
хранились заметки за время с 25 августа 1872-го по 4 октября
1873 года; из этого времени надо исключить время бытности в ла¬
гере (25 мая — 11 августа 1873 года) и два моих отпуска 11—25 де¬
кабря 1872 года и 2—23 сентября 1873 года. Остается служба в го¬
роде около девяти с половиной месяцев; за это время я был 20 раз
в карауле, 10 раз помощником дежурного по полку и 6 раз дежурил
по госпиталю, итого 36 суточных нарядов или около 4 в месяц, а
так как ни в день наряда, ни в день смены не надо было идти в
роту, то получалось в месяц 8 освобождений от томительных ут¬
ренних занятий в роте. Кроме того, я 4 раза был дежурным в теат¬
ре, где вся обязанность состояла в том, чтобы во время представ¬
ления стоять на определенном месте в проходе.
В лагере я 18 раз был помощником дежурного по батальону и
1 раз дежурил в Красносельском театре.
321
За пять первых месяцев 1874 года нарядов было несколько ме¬
ньше: 7 раз в караул, 4 раза помощником дежурного по полку,
3 раза дежурным по госпиталю и один раз в театре. Караулов в то
время в городе было много: я побывал на старшем карауле в Зим¬
нем дворце (4 раза), в Городской тюрьме (5 раз), в Новом Адми¬
ралтействе (3 раза), на Сенной (3 раза), в собственном Его Величе¬
ства дворце, в Комендантском управлении, в Экспедиции заготов¬
ления государственных бумаг и в Лаборатории (по 2 раза), на
Монетном дворе, в Государственном банке, в Исправительной
тюрьме и на Петровской площади (по 1 разу), всего в 12 караулах.
Первый мой наряд был на Старший караул. Туда шла рота со
знаменем и оркестром при трех офицерах (ротный командир и два
младших), там же должны были находиться дежурный на карауле
1-го отделения (полковник) и рунд’ (из ротных командиров), но
на ночь многие полковники под предлогом объезда караулов уез¬
жали домой. На Старшем карауле кормили хорошо, от Дворца, и
даже давали слишком много вина; впрочем, я не слыхал, чтобы
офицеры злоупотребляли этим. Младший из офицеров считался
«хозяйкой» и должен был заваривать и разливать чай. Исполняя
эту обязанность, я захотел поставить чайник на самовар, как это
делалось всюду, где я бывал, и удивился, что серебряный чайник
плохо стоит на самоваре. Меня осмеял полковник Войнов, указав¬
ший, что этого никогда не следует делать: он тут же рассказал, как
надо варить кофе: без спешки, осаждая после варки гущу неболь¬
шим кусочком рыбьего клея; рецепт этот я запомнил, но никогда
не применял.
В собственном его величества дворце караул тогда помещался
не против подъезда, а около ворот с Невского; там тоже кормили
хорошо, от Дворца; в прочих же караулах питание было обставле¬
но плохо. При каждом карауле наряжался вестовой, который нес
офицеру подушку и кое-какую мелочь, а когда в караулы заступа¬
ли в мундирах, то и пальто. По приходе в караул тот же вестовой
командировался купить восьмушку чаю, фунт сахару, булки и обед
из ближайшего трактира. Особенно тяжелым был наряд в Лабора¬
торию, так как туда из нашего полка было около восьми верст
ходу, а пройти такое расстояние «в ногу» по мостовой было дово¬
льно утомительно, поэтому караул всегда делал небольшую оста¬
новку в помещении караула в Арсенале (пять верст от полка).
Первый мой наряд, через несколько дней по прибытии в полк
(28 августа 1872 года), был с рабочей командой в несколько сот че¬
ловек, без ружей, для подъема колоколов на церковь Смольного
монастыря. Форма была назначена походная, в шинелях. В городе
походная форма одевалась редко, и портной забыл пришить на
* Патруль, надзиратель (нем.).
322
мундире перекладину для одевания погон, так что пришлось надеть
под пальто мундир без погон. Команды были присланы чуть что не
от всех полков гарнизона. Колокола подняли, а затем было угощение
нижним чинам и завтрак офицерам и разным гостям; пришлось
снять пальто, и я себя чувствовал крайне нехорошо без погон.
Серьезное было происшествие в карауле при Комендантском
управлении 16 октября 1872 года. Этот караул охранял военных
арестантов, размещенных в разных этажах здания Комендантско¬
го управления, и тотчас по приходе разбивался на несколько отде¬
льных частей, вроде отдельных караулов под начальством ун¬
тер-офицеров; караульный же начальник сидел один в среднем
этаже, рядом с помещением арестованных офицеров. При приеме
караула я с прежним караульным начальником и унтер-офицера¬
ми обошел все камеры для пересчета арестованных и затем сидел в
своей комнате. Вечером, после переклички, я услышал какие-то
крики в доме. Откуда они шли, я не знал, чинов караула при мне
не было, и я решил не идти на поиски, а ждать, пока из соответст¬
вующего караула прибегут ко мне с докладом и тогда приведут,
куда следует*. Никто из караула не пришел, а ко мне прибежали от
коменданта, который меня требовал в такое-то помещение, где
арестанты перепились.
Из камер (их было две-три проходных с одной выходной две¬
рью, у которой стоял караул) неслись дикие крики пьяных людей.
Я приказал открыть двери и с несколькими нижними чинами во¬
шел туда, причем Бынул револьвер. Вслед за мною вошел комен¬
дант, генерал Бонаш фон дер Кейт; увидев у меня в руке револь¬
вер, он спросил: «Зачем это?» — и приказал его спрятать. Буяны
были убраны, и затем началось выяснение — откуда они добыли
водку? Сначала арестанты не говорили, но когда комендант зая¬
вил, что он их лишит кипятку, то языки развязались и выясни¬
лось, что водку пронес Карл Стасюк, ефрейтор моего караула, ко¬
торый незадолго перед тем сам сидел здесь же под арестом, как
подсудимый. Оправданный по суду, он вернулся в полк и попал в
мой караул, а встретив товарищей по заключению, не мог устоять
против их просьбы и добыл им три бутылки спирта. Я сейчас же
отослал его под конвоем в полк с просьбой выслать на смену дру¬
гого. Все это заняло много времени. Вернувшись в свою комнату,
я написал рапорт дежурному по караулам и послал его в Зимний
дворец. С нетерпением я ждал приезда его или рунда, чтобы с ни¬
ми переговорить. Прождал я напрасно всю ночь — никто не прие¬
хал**. Как я потом узнал, дежурный по караулам, полковник Цур-
’ Потом оказалось, что старший караула действительно послал ко мне ефрей¬
тора Стасюка, который, чувствуя свою вину, ко мне не пришел.
** Телефонов еще не существовало. Все донесения посылались с вестовым
(с ружьем).
323
милен, уехал спать домой, в казармы. Когда вестовой пришел в
Старший караул, офицеры уже спали, и их не стали будить, тем
более что пакет был адресован дежурному по караулам, который
уехал. Вестового направили на квартиру Цурмилена, которого
тоже не стали будить, а пакет положили ему на стол, где он и на¬
шел его утром, встав от сна. Дежурный по караулам сейчас же по¬
шел к командиру полка, генерал-майору князю Святополк-Мир-
скому, с докладом; было это очень кстати, так как Мирского уже
требовали к начальнику штаба округа, графу Шувалову, для объ¬
яснений по этому делу, о котором Шувалову донес комендант.
В этом происшествии выяснились полковые непорядки и халат¬
ность: ночевка Цурмилена дома; отказ будить как офицеров Стар¬
шего караула, так и его; наряд в Комендантское управление ефрей¬
тора, который недавно сам сидел там. Мои действия были призна¬
ны правильными, но все же кто-то должен был быть виновным и
понести наказание. По неписаным правилам службы виноват все¬
гда младший, то есть в данном случае я, меня и обвинили в недоне¬
сении командиру полка. По гарнизонному уставу я и не должен
был доносить никому, кроме дежурного по караулам, но в шестиде¬
сятых годах было приказание по Округу (которого я не мог знать),
чтобы караульные начальники о чрезвычайных происшествиях до¬
носили также командиру полка, в штаб дивизии и чуть ли не в штаб
Округа. За неисполнение этого приказа я был арестован на сутки
гауптвахты на Сенной площади. Церемония ареста (применявше¬
гося тогда очень широко) была такова: арестуемый ехал в Арестант¬
ское управление (в сюртуке) в сопровождении батальонного адъю¬
танта (в мундире); там отбиралась сабля и указывалась гауптвахта,
куда оба офицера и ехали, и адъютант сдавал узника караульному
начальнику. По миновании срока ареста на гауптвахту присыла¬
лись предписание об освобождении от ареста и сабля. Караульным
начальником на Сенной оказался мой товарищ по корпусу, по¬
мнится, граф Путятин, так что я провел там эти сутки (19—20 ок¬
тября) недурно, но все же был крайне возмущен несправедливым
наказанием, тем более что Цурмилен не получил даже замечания.
Еще мне памятен один караул в Лаборатории. По общему пра¬
вилу начальник караула имел право выходить из караульного дома
только на платформу перед ним; между тем в Лаборатории WC при
караульном доме был устроен так, что надо было выйти из дома и
обойти его кругом. Утром перед сменой я отправился туда, по пла¬
ну постов перед этим сообразив, что по пути должен увидеть одного
часового, но его не было видно; я подошел к месту его стоянки (не¬
сколько десятков шагов) — его не было. Тогда я послал из караула
разыскать его. Оказалось, что он отлучился «по надобности». Опять
внутренний непорядок! Виновному грозило строжайшее наказание,
да и я мог оказаться виновным в том, что неизбежную прогулку уд-
324
линил по своему усмотрению. Пришлось поставить виновного на
лишних два часа на часы и этим покончить всю историю.
Моим ротным командиром был Андрей Иванович Чекмарев,
хорошо знавший строй, неглупый и недурной человек — вот все
впечатления, которые я сохранил о нем. Командиром батальона
был Павел Петрович Дубельт, очень порядочный и строгий чело¬
век, без образования, отличный фронтовик. Полком командовал
князь Святополк-Мирский, большой барин, которого мы редко
видели, так как он лишь раз в год обходил казармы*; всесильным
был поэтому полковой адъютант Викулин.
Приказы по полку литографировались и затем разносились по
городу нижними чинами; каждому офицеру полагалось продово¬
льствие на денщика, которое и отдавалось за принос приказов.
Приказы подписывались Викулиным поздно, когда он возвращал¬
ся домой, а к офицерам они попадали среди ночи, в три—пять ча¬
сов, причем всех будили, так что при частых нарядах на службу
как отдельных офицеров, так и команд и частей на похороны, на
работы и т. п., всегда надо было быть начеку. Все были недоволь¬
ны таким порядком, но ничего нельзя было сделать — так уж ве¬
лось исстари.
В полку мы жили вдвоем с братом; первый год (зиму
1872/73 г.) мы занимали две меблированные комнаты (спальню и
гостиную) на Гороховой, угол Казачьего переулка, с окнами в пе¬
реулок; осенью 1873 года мы жили во дворе большого дома на
Фонтанке, близ нынешнего нового здания Государственного каз¬
начейства; дом этот (принадлежавший тогда Шамо) существует и
теперь, у него фасад с колоннами, стиля построек александров¬
ского времени.
Средства мои и брата были очень малы. Содержание было ни¬
чтожным. Я как прапорщик получал:
— 312 руб. в год или 26 руб. в месяц — жалованья;
— 96руб. в год или 8руб. в месяц — суточных (добавочного содер¬
жания);
— 57,14руб. в год или 4,76руб. в месяц — квартирных от казны;
— 57,14руб. в год или 4,76руб. в месяц — квартирных от города;
Итого: 522,28руб. в год или 43,52руб. в месяц.
Полугодовой оклад жалования — 156руб.;
из финских сумм** — 75 руб.;
% от унаследованного от отца капитала — 180 руб.
Князь Мирский командовал полком до апреля 1874 г., когда его заменил Се¬
вастьян Павлович фон Эттер.
" Все финляндцы, служившие в гвардии, получали пособия из финских сумм,
сначала по 75 рублей, затем, по мере освобождения более крупных окладов, в 105
и, кажется, в 150 рублей в год. Пособие это выдавалось по третям.
325
Всего: 993 рубля в год, в том числе 522 рубля, отпускавшихся
помесячно. Этой последней суммы должно было хватать на все
расходы текущей жизни, тогда как остальные получки шли на
крупные расходы: по уплате портному (которому всегда должен),
по уплате за офицерские вещи Сапожкову, маленькому старику,
ставившему их в кредит почти всем офицерам полка и забиравше¬
му у них старые вещи, и т. п. Полугодовой же оклад, выдававший¬
ся весной, должен был покрывать расходы по лагерному сбору.
Затем были мелкие получки, как порционы, по тридцать копе¬
ек за каждый наряд в карауле, суточные в лагере и т. п. Затем по¬
могала из своих скудных средств матушка; не только вся поставка
белья была на ее попечении, но она при частых наших наездах к
ней оплачивала нам обратный проезд и дарила деньги; так, в
1873 году она мне дала двести рублей и оплатила четыре поездки
(тридцать финских марок)*. Эта помощь имела для нас, очевидно,
громадное значение.
Матушка имела для нас большую притягательную силу: при ма¬
лейшей возможности брат и я ездили к ней, вместе и порознь, когда
с разрешения начальства, а чаще без него, чтобы провести у нее
хоть день-два. Мы всегда знали, что своим приездом доставим ей
искреннюю радость, а сами отдохнем душой в той удивительно
мирной и хорошей атмосфере, которую она создавала у себя. Ее ин¬
тересовало все, что касалось нас, и ей рассказывались все мелочи
нашей жизни. Ездили мы именно к ней, хотя и навещали всегда се¬
стер, но больше по обязанности: они жили своими семьями, не
могли так интересоваться нашими делами и даже не могли пони¬
мать их так, как матушка. Ее же все интересовало, и в ответ на
наши рассказы она тоже начинала делиться своими воспоминания¬
ми. Обедала она в час и от трех до четырех-пяти отдыхала; в это
время мы уходили к сестрам, хотя было гораздо приятнее посидеть
тихонько в ее гостиной, читая что-либо или просматривая журналы.
Возвращаюсь к нашей жизни в Петрограде. Жить приходилось
очень скромно, избегая по возможности езды на извозчиках. Се¬
меновский полк был в то время небогатый. Большинство офице¬
ров имело скромные средства, вроде наших, и жили перебиваясь;
лишь немногие были сравнительными богачами, но эта разница
вообще чувствовалась мало, так как никакой общей полковой
жизни не было, за исключением лишь лагеря, который зато и об¬
ходился дорого. Затем большие обязательные расходы были на
экипировку и на проводы уходящих товарищей. В течение зимы
* Для покупки золотой цепочки она мне дала отцовские ордена — кресты Анны
и Станислава 1-й степени, которые мы с братом продали за 38 рублей у Бутца, и я
там же купил за 48 рублей цепочку (21 сентября 1872 г.), которую я ношу теперь со¬
рок пятый год.
326
каждое воскресенье надо было бывать в приличном мундире на
разводе с церемонией в Михайловском манеже, когда же самому
приходилось участвовать в разводе (раза два—четыре в зиму), то
весь туалет должен был быть безукоризненным; наконец, к полко¬
вому празднику все должно было быть совсем новым. Добавлю,
что в то время всякие перемены в форме одежды были часты. За
два года моей бытности в полку нам дали: 1) вместо черных султа¬
нов на кепи — белые, буйвольего волоса; 2) серебряную звезду на
герб кепи, причем султаны были переделаны так, чтобы звезда
была видна; 3) каски с серебряными звездами и белыми султанами
буйвольего волоса; 4) полусабли для ношения вне службы. Все эти
затеи были, очевидно, весьма накладны для тощего бюджета.
Конка ходила сначала только по Невскому, да на ней офицер¬
ство, кажется, не ездило. Дома мы пили утренний чай и, в виде
исключения, вечерний. Вместо завтрака закусывали какую-то
дрянь в полку; по субботам обедали у дяди, а по воскресеньям у
тетки (помнится — всюду в четыре часа) и оставались там на ве¬
чер. В остальные же дни ходили (редко ездили) обедать в кухми¬
стерские: чаще всего к Милберту (угол Кирпичного и Мойки) или
к Алексееву (Большая Итальянская против Пассажа), где абоне¬
мент на пять обедов стоил 2 рубля 25 копеек, то есть по 45 копеек
за обед; за комнату мы (вдвоем) платили 25 рублей в месяц.
В конце 1873 года обстановка нашей жизни существенно улуч¬
шилась; командир полка, недовольный казенной квартирой в ста¬
ром деревянном доме, до сих пор существующем, потребовал его
ремонта и выехал на частную квартиру. Дому было суждено стоять
всю зиму пустым, и его частным образом уступили офицерам: же¬
натому поручику Подгурскому и брату. Большая зала оставалась
пустой; три комнаты во дворе получил брат. Первая комната была
прихожей, где за ширмами спал денщик, вторая была кабинетом, а
третья спальней. Пришлось обзавестись кое-какой мебелью, что
обошлось нам по 133 рубля на каждого. Получился все же доволь¬
но уютный уголок, где можно было чувствовать себя дома. Наш
сосед Подгурский оказался человеком хозяйственным и устроил у
себя обеды для желающих офицеров с платой по 15 рублей в месяц
с человека; там обедали мы с братом, еще человека четыре; пода¬
вался обед в комнате, рядом с залом. Обеды были очень хороши, а
возможность обедать дома была громадным удобством.
В конце 1873 года дядя Александр Густавович Шульман поте¬
рял должность и уехал из Петербурга. Он в молодости был офице¬
ром л.-гв. Литовского полка и по болезни должен был уйти с воен¬
ной службы; по протекции министра народного просвещения Ко¬
валевского* он был назначен инспектором 1-й гимназии и эту
* Его брат, Федор Густавович, был женат на дочери Ковалевского.
327
должность занимал, кажется, довольно долго. С введением в гим¬
назиях классицизма он, конечно, уже оказался малопригодным к
должности; к нему стали придираться и, наконец, уволили от
службы (в конце 1873 года?). До этого времени мы его усердно на¬
вещали; у него я еще пажом стал играть в карты, в преферанс,
игру, в которую он играл артистически. Другими партнерами
обыкновенно были брат и Густав, старший сын дяди. Игра конча¬
лась копейками. Изредка и мы приглашали дядю с Густавом к
себе, даже в убогие комнаты на Гороховой, угощая их чаем с бул¬
ками и маслом.
Из полковых офицеров мы только навещали Гершельмана
(Виктора Федоровича), который жил со своими родителями; вско¬
ре после моего производства он женился на своей кузине, Альбер¬
тине Эдуардовне Гершельман, продолжая жить с родителями.
Особенно с ним дружил брат. Очень редко мы бывали в семье
Иверсен, старик Иверсен был женат на сестре Коли Теслева.
Свободного времени было вдоволь, и в полку была большая
библиотека, но имевшимися в ней хорошими книгами офицерст¬
во не пользовалось, а вновь выписывались только лишь разные
романы. Следуя общему течению, и я тоже читал лишь разные ро¬
маны, преимущественно переводные, вроде Габорио и Понсон дю
Терайля. С русскими классиками я стал знакомиться лишь много
позднее, приобретая постепенно их сочинения.
У тетки Безак я вначале чувствовал себя неловко; все молодое
общество там было весело, фамильярно с кузинами и бывавшими
у них их кузинами (дочерьми Николая Павловича Безак), а я кон¬
фузился, чувствовал себя чужим и смешным. Старшая из кузин,
Маша (за которой ухаживал брат), была ко мне приветлива, а
младшая, Ольга, держалась отдаленно и относилась ко мне на¬
смешливо. Со временем это изменилось, вероятно, постепенно и
незаметно; среди своих заметок я нахожу одну, относящуюся к
сентябрю 1871 года, что мне пришлось у тетки быть с нею вдвоем,
чему я радовался; в конце 1872 года я был очень рад ее возвраще¬
нию из побывки в Гатчине.
Наконец, осенью 1873 года, когда она зашла ко мне одна в ком¬
нату в деревне Шамо, я ей сделал предложение, которое с удоволь¬
ствием было принято. Таким образом я стал женихом... Жениховст¬
во мое было, очевидно, весьма легкомысленно. Как же оно могло
состояться? Именно отдаленность и даже гадательность его реали¬
зации была, пожалуй, одним из мотивов этого легкомыслия; затем,
мы оба в то время не видели перед собою ничего в будущем. Для
офицера единственной хорошей карьерой была строевая служба, а
я не чувствовал в себе ни способности, ни призвания к ней; отсут¬
ствие средств и связей, даже каких-либо знакомств в городе, отсут¬
ствие возможности посещать какие-либо из увеселений, о которых
328
беседовали товарищи, все это создавало для меня атмосферу ка¬
кой-то приниженности. Ее положение было того хуже; барышни в
то время не служили, она была некрасива, бесприданница и не
имела шансов выйти замуж. Я чувствовал себя одиноким и жаждал
человека близкого; она была тоже одинока, тем более что не ладила
со своей матерью. Cousinage и вольная атмосфера в доме Безак до¬
пускали поцелуи, посещение кузена на его квартире. Вот обстанов¬
ка, приведшая к моему сватовству. Прибавлю, что Ольга была пер¬
вой женщиной, которая обратила на меня внимание и которая це¬
ловалась со мною не как с братом.
Вопрос о времени, когда нам удастся жениться, оставался со¬
всем открытым, так как пока к этому даже не предвиделось ника¬
кой возможности: я сам едва перебивался, служа в полку, а у семьи
Безак не было решительно никаких средств. В конце июля
1873 года внезапно умер Павел Павлович Безак и семья стала по¬
лучать только пенсию; братья были кутилами: старший наделал
долгов, в уплату которых пошло серебро семьи, моя матушка дала
еще шестьсот рублей и только благодаря этому он мог остаться на
службе, вынужденный все же уйти из л.-гв. 1-й артиллерийской
бригады в резервную артиллерийскую бригаду в Новгороде. Млад¬
ший числился год студентом Института инженеров путей сообще¬
ния, но бездельничал и был исключен.
С осени 1873 года Ольга переехала жить в Гатчину к дяде Ру¬
дольфу*, а Маша вскоре уехала к сестре в Кирсанов.
В октябре 1873 года мы с братом переехали в дом командира
полка, и вслед за тем я простудился и схватил сильный кашель.
Пришлось пригласить нашего старшего врача Васильева, который
мне что-то прописал, но это не помогло, и кашель становился не¬
выносимым; я послал за младшим врачом, доктором Метцем, ко¬
торый нашел у меня плеврит, сам положил мне согревающий ком¬
пресс (26 октября), его я продержал почти сутки и кашель стал не¬
сравненно легче. Температура, однако, не падала, и Метц по ее
колебаниям увидел, что у меня возвратный тиф. Тут я впервые
ознакомился с кривыми температуры. Это было специальностью
Метца, который на эту, тогда еще новую, тему писал диссертацию,
причем сделал столько измерений температуры, что стал опреде¬
лять ее просто на ощупь, с точностью до десятой доли градуса. Бо¬
лезнь прошла у меня легко, и температура не переходила за
39,5 градуса. Я ежедневно вставал, одевался и, накинув теплую
шинель, проводил весь день, сидя на диване в кабинете. Продол¬
жался тиф недели три, так что я порядочно ослаб. В один из дней,
когда я был совсем плох и едва понимал, что мне говорят, приеха-
' Дядя умер в Гатчине в начале июня 1874 года, и Ольга переехала в Петербург,
сначала к своей сестре Лизе, которая временно жила здесь, а потом к матери.
329
ла ко мне Ольга из Гатчины и подумала, что я не выживу. Недели
через три она приехала опять и не поверила своим глазам, когда я
не только оказался на ногах, но даже вышел провожать ее. Выздо¬
ровление пошло быстро, тем более что я почти на весь декабрь
уехал на поправку в отпуск к матушке.
Антипатия к строевой службе заставляла меня думать о поступ¬
лении в Академию, притом — чем скорее, тем лучше; в Академию
Генерального штаба принимали только по прослужении офице¬
ром четырех лет, а в Артиллерийскую и Инженерную — годом ра¬
ньше. Офицеров, учившихся в Академии, было очень мало, а сре¬
ди наших знакомых не было ни одного. Один из офицеров полка,
Флеров*, был в Академии Генерального штаба и говорил, что там
царит произвол в оценке ответов и работ; это тоже говорило про¬
тив именитой Академии и за выбор другой, в которой основой
преподавания была бы математика, не допускающая произволь¬
ных оценок. Оставался выбор между Артиллерийской и Инженер¬
ной академиями, и я предполагал последнюю. В корпусе матема¬
тика мне давалась легко, но все же я для верности решил ее теперь
же повторить; в записи своих расходов я нахожу отметки о покуп¬
ке 31 января 1873 года алгебры и арифметики Малинина и Буре¬
нина и 31 августа 1873 года тригонометрии Малинина и Буренина
и задачника к ней. Я стал усердно повторять и, сверх того, проде¬
лывать подряд все задачи, чтобы набить руку; занимался я дома и
особенно — в карауле, помнится, что и алгебру я проходил таким
же образом. Проделав несколько тысяч задач, я был уверен в зна¬
нии низшей математики и не только набил руку в пользовании се¬
мизначными логарифмическими таблицами, но даже знал неско¬
лько логарифмов наизусть.
Не помню, требовалось ли знание дифференциального исчис¬
ления для поступления в Инженерную академию или я хотел забе¬
жать вперед, но 20 октября я купил руководство, кажется, Красов-
ского, по этому вопросу и стал самостоятельно проходить его,
причем это шло вполне успешно; занимался я этим и во время
тифа. О моих занятиях я никому в полку не говорил.
В начале апреля 1874 года в нашей столовой (в доме командира
полка) кто-то из обедавших сказал, что он осенью думает посту¬
пить в Академию, а мне еще надо послужить; на это я ответил, что
и я поступаю в этом году в Академию, а именно в геодезическое
отделение Академии Генерального штаба, куда принимают уже
через два года офицерской службы**. Сказано это было только из
Умер в мае 1876 г.
** Прием производился через год, притом не более десяти человек; это я знал из
внимательного чтения в «Справочной книжке для русских офицеров» всего отно¬
сившегося до академий.
330
желания показать, что двери Академии уже открыты и для меня,
но в действительности я о геодезическом отделении и не думал,
так как оно мне представлялось слишком трудным: уже для по¬
ступления требовались знания по высшей математике, а курс в от¬
делении, вероятно, был доступен только избранным математикам!
Я даже не поинтересовался выяснить — в какие годы (четные или
нечетные) бывает прием в это отделение?
Каково же было мое удивление, когда через несколько дней в
дежурной комнате один из товарищей меня спросил: правда ли,
что я иду в геодезическое отделение? Я сказал, что это было шут¬
кой. Он мне ответил, что поверил шедшему из столовой слуху, так
как прием в отделение будет в этом году. Уйти из полка поскорее
было очень соблазнительно, и я сейчас же прошел в полковую
канцелярию к Харкевичу узнать, когда надо подавать рапорт о по¬
ступлении в Академию. Он мне сказал, что срок уже прошел, но
полк опоздал с представлением по начальству, и я еще могу подать
рапорт сегодня же (это было 14 апреля). Я немедленно поехал в
Академию и там добыл программу для приемных экзаменов; са¬
мым жгучим был вопрос о требованиях по высшей математике.
Требовались дифференциальное и интегральное исчисления, вы¬
сшая алгебра и сферическая тригонометрия. Часть дифференциа¬
льного исчисления я уже одолел совершенно свободно, вероятно,
и остальное не труднее? Я прошел уже по программе столько-то;
вероятно, объем остального курса не был чрезмерен, судя по объе¬
му программы. Спрашивать совета было не у кого, да и некогда,
надо было решиться. Я подал рапорт.
Шаг этот был решительным потому, что в Академию шли из
гвардии немногие и на это в полку смотрели, если и не с осужде¬
нием, то с удивлением, так как служба в гвардии была первейшей
и почетнейшей. Уход в Академию обозначал если и не разрыв с
полком, то все же искание иной службы. Через день, 16-го, я уже
представлялся командиру полка по случаю подачи рапорта. Мы
его так редко видели, что такое представление было событием.
Затем я обратился за помощью к дяде: найти мне преподавате¬
ля, который меня подготовил бы по высшей математике, чтобы я
наверняка мог одолеть ее. Он переговорил с преподавателем мате¬
матики в гимназии, Ираклием Петровичем Верещагиным, кото¬
рый взялся меня подготовить примерно в тридцать уроков, по три
рубля за каждый. Верещагин оказался очень милым человеком,
лет 35—40, красивой наружности. Он мне указал, какие руковод¬
ства купить, между прочим одно французское «Geometrie analyti-
que de Fourcy»’; я никогда не читал (вне уроков французского язы¬
ка) французские книги, а потому усомнился, пойму ли я. Но он
* «Аналитическая геометрия Фурси» {франц.).
331
меня уверил, что научные книги легче понять на малознакомом
языке, чем романы, в чем я скоро убедился сам. 20 апреля нача¬
лись уроки. 22 апреля я уехал на один день к матушке сообщить ей
в подробности о своей затее; она была рада и как всегда пришла
мне на помощь субсидией в сто рублей. Уроки у Верещагина по¬
шли усиленным темпом, так как на лето он хотел переехать в Пав¬
ловск; ходил я к нему на квартиру (Литейный, 57). Занятия
шли успешно. По закону офицеры, готовившиеся в Академию,
с 1 июня освобождались от служебных занятий; в конце мая
мне пришлось на несколько дней переехать в лагерь, а с июня я
был опять в городе. Наконец, к 14 июля, программа была пройде¬
на, и Верещагин признал меня подготовленным к экзаменам
в Академии.
Наряду с занятиями по высшей математике, я усердно повто¬
рял все нужное к экзамену из предметов, проходившихся в Корпу¬
се: элементарную математику, физику, историю, географию, на
экзамене требовалось написать сочинение на умение ситуацион¬
ного черчения тушью. Черчение мне в Корпусе не давалось, и я
взялся за него и усердно чертил; художественного исполнения я в
этом отношении никогда не мог достичь, но все же тут несколько
подучился.
Здесь нужно упомянуть о состоянии в то время моего здоровья.
В Пажеском корпусе и по производстве я часто страдал расстрой¬
ством желудка (от невской воды?). Не помню, по чьему совету, но
в конце декабря 1872 года я стал пить утром натощак по рюмке ан¬
глийского портеру; он ли помог или от другой причины, но от
этой беды я вскоре избавился.
Беспрестанно я болел горлом; всякие полоскания и смазыва¬
ния горла танином были нужны постоянно, и никакое кутанье
горла не помогало. Я решил идти напролом — не закрывать шеи
зимой и ходить с открытым воротником. Это помогло, и заболева¬
ния горла стали редкими. Объяснение было найдено уже потом: до
восьмидесятых годов офицеры зимой носили барашковые ворот¬
ники; при ходьбе шея при закрытом воротнике нагревалась и лег¬
че подвергалась простуде. Вероятно, в 1873 году я сделал экспери¬
мент и с того времени привык всегда ходить в пальто с открытыми
отворотами.
Еще серьезнее была болезнь глаз: они у меня зудели, от чтения
скоро утомлялись; уже в октябре 1872 года я обращался к известно¬
му окулисту Блессигу; в мае 1873 года я три раза был у доктора Ма-
габли, но они мало помогали, и я помню, что глаза мои стали бо¬
леть даже после получасового чтения. Идти в Академию с такими
глазами было трудно, но в марте 1874 года я попал к знаменитому
окулисту Юнге, который мне так помог, что глаза мои с успехом
выдержали страду подготовки к Академии и работы в Академии.
332
По близорукости мне еще в Финляндском корпусе разрешили
употреблять в классе лорнет. В Пажеском корпусе мне разрешили
носить очки. По производстве в офицеры мне посоветовали но¬
сить пенсне, чтобы давать глазам отдых; я последовал этому совету
и даже раскутился на покупку красивого золотого пенсне с голу¬
быми стеклами (для сбережения глаз). Стекла были, однако, уди¬
вительно хрупкими и постоянно ломались, например, от удара об
пуговицу, так что это мне надоело и в мае 1873 года я обменял свое
пенсне на золотые очки, которые стал носить постоянно.
Усиленные занятия весной 1874 года начали вызывать боль в
груди. Я был очень худой, со впалой грудью. При выступлении
полка в лагерь я распорядился принести ко мне из роты паралле¬
льные брусья, громадные, широкие. Они стояли около моего сто¬
ла, и я по нескольку раз в день переходил от стола к ним, чтобы
промять члены. Болели мускулы, но боль в груди прошла, а грудь
выпрямилась и расширилась.
В конце лета в Петроград* приехал мой родственник, Алек¬
сандр Хун. Он был внуком моей тетки Линген (сестры моей мате¬
ри) и приходился мне двоюродным племянником, но был моих
лет или даже несколько старше меня. Семья Хун жила в Риге, где
он и воспитывался, но, кажется, гимназии не кончил, поэтому он
поступил вольноопределяющимся в какой-то армейский гусар¬
ский полк, а теперь должен был поступить для подготовки в офи¬
церы в Константиновское пехотное училище. Он был очень кра¬
сив собою, особенно в гусарской своей форме, но один глаз был
полузакрыт, по-видимому, вследствие легкого удара, который он
получил от своих кутежей в полку. Он, впрочем, избегал говорить
о своем прошлом, и когда я его просил сняться гусаром, до по¬
ступления в училище — он отказывался, говоря, что он никогда не
снимается, так как фотография есть документ, по которому могут
потом найти человека, который желал бы исчезнуть. Я считал это
странной шуткой с его стороны. В конце августа он в назначен¬
ный день отправился в училище и с тех пор я о нем не слыхал. По
справке в училище его там не оказалось. Потом я слышал, будто
он удрал в Америку.
В конце августа я явился в Академию и сдал вступительные эк¬
замены отлично**, так что поступил в геодезическое отделение не
то первым, не то вторым. Прилив офицеров в Академию Генера¬
льного штаба в то время был ничтожный по сравнению с тем, что
было после турецкой войны. В общее отделение поступило около
* Так в тексте. {Прим. сост.).
** Мои баллы на приемном экзамене: низшая математика — 11.5, высшая мате¬
матика — 10, фортификация — 10.5, артиллерия —11, строевые уставы — 11.5, фи¬
зика — 11, история — 9.5, география — 8.5, русский язык — 10.5, иностранный (не¬
мецкий) язык — 12, средний — 10.6.
333
тридцати человек, а в геодезическое — восемь человек, тогда как
по штату можно было принять пятьдесят и десять человек, так что
приняли всех выдержавших экзамен, без всякой конкуренции.
В геодезическое отделение кроме меня поступили четыре топо¬
графа: Сыроватский, Масловский, Назарьев и Баранов, артилле¬
рист Гладышев и два Яновских, кажется, оба артиллеристы и дво¬
юродные братья. Преобладание среди нас топографов объясняется
тем, что геодезическое отделение было естественным продолже¬
нием курса Топографического училища, геодезисты занимали все
высшие должности в Корпусе топографов и, наконец, это было
единственное доступное им отделение во всей Академии, так как в
него можно было поступить без предварительной службы в строю.
Образование офицеров этого Корпуса в то время стояло невысоко,
но зато они были отличными исполнителями съемки и картогра¬
фических работ. Чаще всего они, не окончив нигде курса, посту¬
пали в Корпус рядовыми, обучались съемке, затем поступали в
училище и по окончании его производились: лучшие — в офице¬
ры, а остальные — в чиновники Корпуса. Курс училища вовсе не
соответствовал подготовке его воспитанников: им преподавали
начала высшей математики (поэтому они и могли поступать в гео¬
дезическое отделение) и общеобразовательные предметы, поэтому
они могли считать себя образованными. Более умные из них дер¬
жали себя скромно, но, например, Баранов иногда начинал гово¬
рить о химических процессах, и, когда я его уличал в сугубом не¬
знании самых основ химии, обидчиво возражал, что их в училище
учили химии; очевидно — напрасно.
Разительным исключением среди топографов был Сыроват¬
ский. Он, помнится, был даже в университете, затем как-то попал
в топографы, производя работы в Туркестане, доставил Географи¬
ческому обществу какие-то сведения, которые были напечатаны
за его подписью, и он получил бронзовую медаль Общества. То,
что он уже напечатал свою собственную статью, мне очень импо¬
нировало; но Сыроватский вообще был человек очень способный,
видавший жизнь, вполне зрелый, а начала высшей математики им
уже были давно усвоены, тогда как я только что ознакомился с
ними. Он, несомненно, имел право на первое место среди нас. Од¬
нако после первого курса он куда-то ушел, и я совершенно поте¬
рял его из виду.
Оба Яновские тоже не перешли на второй курс; они, кажется, и
поступали в Академию только для того, чтобы побыть в Петербур¬
ге. Гладышев был человек угрюмый, усердный работник, неров¬
ный — то беседует, то надуется и днями не говорит ни слова. Он
успешно окончил курс в Академии и в Пулково.
Из трех остальных моих товарищей-топографов наиболее симпа¬
тичным был Василий Трофимович Масловский, с которым мне при¬
334
шлось ближе познакомиться на съемке. Он, к сожалению, срезался
на каком-то переходном экзамене и на второй курс не перешел.
Назарьев был человек хороший, с которым я, однако, ближе не
сходился, а Степан Яковлевич Баранов был человек сравнительно
пожилой, уже тогда совсем лысый, и совсем к наукам не способ¬
ный. Оба они прошли полный курс, но Баранов все же не получил
звание геодезиста, а остался топографом.
По годам я был младшим среди товарищей. Геодезическое отде¬
ление было поставлено довольно оригинально; оно, по-видимому,
должно было готовить офицеров Генерального же штаба, но специ¬
алистов по съемке. Только этим можно объяснить, что мы наравне
с общим отделением проходили тактику, военную администрацию
с законоведением и военную статистику; мы были освобождены то¬
лько от лекций по стратегии, военной истории, артиллерии и фор¬
тификации; специальные лекции у нас были по астрономии и гео¬
дезии и затем практические занятия по картографии*.
На общие лекции мы шли в большую аудиторию общего отделе¬
ния, а остальное время проводили в своей аудитории, сравнительно
небольшой квадратной комнате, с видом на Неву, крайней в сторо¬
ну Николаевского моста; мы ее очень любили, как свой собствен¬
ный уголок. Лекции в ней были очень уютны: у одной стены стояли
две классные доски; шагах в двух-трех от них стояли два сдвинутых
вместе стола, за которыми сидели мы, слушатели, а по другую сто¬
рону столов сидел на стуле же преподаватель. Кафедры не было.
Главным предметом была астрономия с высшей геодезией; чи¬
тал его издавна в Академии известный ученый, академик Савич, и
читал плохо. Он был уже стар, и чтение лекций, да притом сравни¬
тельно элементарных, ему, очевидно, надоело. Читал он неровно;
распространялся по вопросам вполне удобопонятным и комкал
изложение более трудных для нас вопросов. По характеру предме¬
та ему приходилось очень много писать на доске; при этом он сам
стоял перед доской и записывать приходилось не последователь¬
но, а то, что было видно из-за его фигуры, — то левую половину
написанного, то правую, потом опять левую, и следить за изложе¬
нием и выводами было крайне трудно. Между тем, как только до¬
ска была исписана, он спрашивал, списали ли мы, — затем стирал
и писал дальше. Всякие формулы и преобразования в них казались
ему простыми и ясными, а для нас, начинающих математиков,
они-то и представляли наибольшее затруднение. У нас были его
печатные руководства по астрономии, но они грешили тем же не¬
* Я на личном опыте убедился, что значит повторить пройденное: тактику я в
Корпусе отвечал отлично и задачи решал тоже на двенадцать баллов. Готовясь че¬
рез полтора-два года в Академию, я перечитывал те же учебники и находил в них
новый смысл, новые идеи, которых не усвоил в Корпусе.
335
достатком: приведя какую-либо формулу, он часто говорил, что
отсюда выводим то-то, но как — представляется додуматься само¬
му читателю. Я записывал все его лекции, затем дома разбирался в
этих записях, переписывал суть набело, в особые книжки, поясняя
одновременно пометками печатные записки Савича; этими по¬
метками потом пользовались и товарищи. Работы получалось, од¬
нако, много.
Савич был большой оригинал: ходил всегда пешком, одет был
неряшливо, в старом сюртуке и панталонах; последние были по¬
лосатые с заплатой на колене, поставленной так, что полосы не
были пригнаны друг против друга; серебряные открытые часы он
носил на толстом черном шнуре, надетом через голову, причем
из-за воротника торчали два длинных конца этого шнура, связан¬
ного узлом. По-видимому, он был очень скуп на себя. Как истый
ученый, он был также и рассеян: так, в старшем классе он повел
нас в университет, чтобы в его обсерватории показать нам астро¬
номические инструменты. Мы пошли туда через Николаевский
мост, Савич и четыре офицера; городовые и нижние чины нам,
конечно, отдавали честь, и Савич со всеми раскланивался, даже не
удивляясь, почему они так вежливы. На лекциях он часто спраши¬
вал: «Понятно?» В случае действительной неясности его можно
было расспросить, но Баранов почти каждый раз ему отвечал пус¬
тым вопросом, доказывавшим, что он плохо понимает. Савич рас¬
сердится, пояснит, но прибавит: «Ох уж эти господа офицеры
Корпуса военных топографов (ударение на а!), и к чему это вы по¬
ступаете в Академию, когда не можете совладать с ее курсом!»
Надо сознаться, что он был прав. В общем, я вспоминаю о Савиче
как об очень почтенном человеке, доброжелательном, несомненно
очень ученом, но уже уставшем преподавать. Замечательной осо¬
бенностью Савича было то, что он опаздывал на свои лекции на
полчаса и засиживался на лишних полчаса, таким образом, мы на
следующую лекцию уже не попадали.
По сравнению с астрономией все остальные предметы были
легкими. Записки приходилось самому составлять по лекциям то¬
лько по физической географии, которую читал академик Шренк, в
младшем классе — всему курсу, а в старшем — только геодезистам.
В младшем классе мы массу времени тратили на топографиче¬
ское черчение*, которое у меня шло неважно; мне это надоело, и я
взял себе однажды для черчения самую трудную модель. Подо¬
шедший ко мне преподаватель, полковник Зейфирт, удивился
моей смелости, заинтересовался работой и стал мне советовать и
помогать, так что вышло хорошо.
* Многие, в том числе и я, чертили также и на лекциях, на которых не надо
было записывать, так как черчение не мешало слушать вполне внимательно.
336
В старшем классе Академии мы встречались только в курилке,
да и в других общих помещениях тоже было немного народу — че¬
ловек двадцать—тридцать, среди них великий князь Николай Ни-
колаевич-младший, из других офицеров этого курса помню лишь
Андреева и Протопопова.
Жизнь в Академии шла очень тихо и спокойно. Я исправно по¬
сещал лекции, занятия меня интересовали; начальство относилось
к офицерам хорошо. После полковой службы я в Академии чувст¬
вовал себя как нельзя лучше. Финансовое положение тоже улуч¬
шилось: из содержания не было вычетов, меньше было расходов
на обмундирование; полугодового оклада я лишился, но помесяч¬
но я получал полуторное жалованье, летом не было расходов по
лагерю.
Жил я по-прежнему с братом, близ полка и оттуда ходил пеш¬
ком к Николаевскому мосту, в Академию. В младшем классе, в
зиму 1874/75 г., с нами жил еще Густав Шульман, оставшийся
один в Петербурге после выхода дяди в отставку*; мы все втроем
ходили обедать к Безак.
Летом 1875 года я был на съемке; полагалось жить попарно, и
я жил все лето с Масловским. Первая съемка была между Кипе-
ньской колонией (где мы жили) и Ропшей; хотя мы работали с
кипрегелем, но измерения полагалось делать цепью. Масловский
мне добыл кипрегель-дальномер и рейку и этим мне очень помог,
помню, что в одном месте я никак не мог себе уяснить, как вести
горизонтали. Определив положение и высоту большого числа то¬
чек, на которые посылал рейку, я почти автоматически получил
направление горизонталей. В этом смысле эта первая съемка
была мне очень полезна. Не помню, где была вторая наша съем¬
ка; третья же, глазомерная, съемка была в окрестностях Пулково.
Участок был большой, и работы была масса. Мы вставали часа в
четыре утра, пили чай с хлебом, проглатывали пяток сырых яиц,
взболтав их с солью в стакане, и возвращались домой лишь к ве¬
черу.
Осенью переводные экзамены для меня сошли благополучно,
но Масловский, к сожалению, срезался. За лето я успел его хоро¬
шо узнать. Он был чуть ли не на десять лет старше меня, очень
спокойный, дельный и хороший человек. Он был женат на дочери
адмирала (кажется, Нордмана). С тех пор мы больше уже не встре¬
чались.
Вторая зима в Академии прошла так же хорошо, как и первая.
Жизнь шла так же, с той лишь разницей, что мы жили с братом
* Дядя уехал в Брауншвейг, где жизнь была дешева и все же были хорошие
учебные заведения для его детей. Он умер через несколько лет, и я его больше по¬
сле 1874 г. уже не видал.
337
вдвоем, без Густава. На Пасху 1876 года я был произведен на ва¬
кансию из прапорщиков в подпоручики; производство в полку
шло очень медленно, и вакансия для меня открылась только
вследствие сформирования в полку 16-й роты и обращения его из
трехбатальонного в четырехбатальонный состав.
Из академических лекций особенно интересными были лекции
генерал-лейтенанта Обручева (впоследствии начальника Главного
штаба) по военной статистике иностранных государств. Я не
знаю, была ли какая-либо утвержденная программа для этого
предмета. Мы ее не видели. Не было и записок или руководств.
Нам выдали целую кипу статистических сборников со сведениями
о пограничных государствах и их вооруженных силах, и мы в тече¬
ние года должны были наносить все интересные в военном отно¬
шении сведения (горы, реки, дороги, крепости) на выданные нам
карты. Обручев же читал нам на своих лекциях нечто совсем
иное — я бы сказал, военно-политические очерки соседних госу¬
дарств; он разбирал этнографический состав населения, взаимные
отношения национальностей, степень сплоченности и прочности
государства, давал (основываясь на истории) характеристику воо¬
руженных сил. Все это было так интересно и увлекательно, что
впоследствии я в Семеновском полку прочел несколько лекций на
эту тему, очевидно, по лекциям Обручева*. Но когда осенью
1876 года надо было сдавать экзамен из Военной статистики, мы
оказались в чрезвычайном затруднении: программы не было, ру¬
ководства тоже, что будут спрашивать — неизвестно, а сам Обру¬
чев уехал в командировку, так что нас будет спрашивать гене¬
рал-лейтенант Макшеев, профессор русской статистики!
Экзамен был назначен двойной: 29 сентября — письменный и
30 сентября — устный. Какими-то темными путями из канцеля¬
рии Академии были получены темы для письменных ответов, и
мы узнали, что те же вопросы будут предлагаться и на устном эк¬
замене. Это уже значительно облегчало подготовку, но все же
было немыслимо в течение нескольких дней подготовиться по
всем вопросам по первоисточникам. Весь наш курс собрался у ка¬
валергарда Родзянко**, где было решено: разобрать темы между
собою с тем, чтобы каждый разработал и написал одну-две из них;
затем вновь собраться, прослушать составленные ответы, чтобы
каждый мог записать себе суть их; в день письменного экзамена
заготовленные ответы сложить на определенном месте, чтобы
нуждающиеся в том могли взять нужный ответ для списывания.
4 мая 1876 г.: «Вооруженные силы Австро-Венгрии», 4 декабря 1876 г.: «Воо¬
руженные силы Турции», 18 февраля, 5 марта, 12 марта, И апреля 1877 г.: «Терри¬
тория и вооруженные силы Германии».
*' Впоследствии — атаман Уральского полка.
338
Для прочтения готовых тем мы, помнится, собирались два раза —
у Родзянко и у Котельникова. Это все было крайне полезно, так
как мы прослушали конспекты всего курса. На мою долю выпали
две темы: «Наш флот» и «Вооруженные силы Турции», за разра¬
ботку которых я заслужил полное одобрение товарищей.
На экзамене со мной случилось нечто совсем невероятное: би¬
летов было штук тридцать—сорок; на письменном экзамене мне
достался «Наш флот», а на устном — «Вооруженные силы Тур¬
ции», то есть мои же собственные темы. В письменной работе
Макшеев нашел два промаха, которые он счел ошибками: у нас
порт имеется в Гельсингфорсе, а не в Свеаборге, как я написал
(расстояние между ними версты три), а те мелкие суда, которые
мы по Парижскому миру еще имели право держать в Черном
море, нельзя назвать кораблями*, поэтому на моей работе красова¬
лась отметка десять. Устный экзамен, в присутствии начальника
академии Леонтьева, задававшего мне еще отдельные вопросы по
Австрии, прошел блестяще, так что еще до объявления нам баллов
я заявил товарищам, что принимаю поздравления с медалью.
Экзамен этот был последним. Для получения малой серебря¬
ной медали нужно было иметь не менее 11 из главных и не менее
10 из второстепенных предметов: военная статистика была глав¬
ным предметом. Оригинально, что по военной администрации и
законоведению, которые я потом преподавал, я имел лишь 10; эти
баллы только потому не помешали мне получить медаль, что для
геодезистов это были второстепенные предметы**. Этим экзаме¬
ном заканчивалось мое пребывание в Академии; геодезисты пере¬
водились затем в Пулковскую обсерваторию на два года, а моим
товарищам по общему отделению предстояло пройти еще полуго¬
довой дополнительный курс.
Добавлю еще несколько воспоминаний о жизни на старшем
курсе Академии. Ежедневно у нас было четыре лекции по часу с
четвертью: 9.15—10.30, 10.45—12.00, 12.30—1.45 и 2.00—3.00; фак¬
тически лекции были короче и перемены длиннее. В большую пе¬
ремену пили чай и играли в шахматы, в которых особенно силен
был Волков***. После трех часов для желающих еще были лекции
по иностранным языкам; я было записался на английский язык,
но, к сожалению, вскоре перестал посещать их как потому, что и
' Признаюсь откровенно, что слова «корабль» и «судно» я считал синонимами.
'* У меня сохранились заметки о следующих баллах при выпуске: астроно¬
мия — 12, картография — 11, низшая геодезия — 12, физическая география — 12,
военная администрация и законоведение — по 10, тактика — 11,5. Большая сереб¬
ряная медаль давалась при 12 баллах из всех главных предметов, а золотая — при
12 баллах из всех предметов, но с пятидесятых годов уже никто их не получал: либо
курс стал труднее, либо баллы стали ставить строже.
’** Впоследствии — член Военного совета.
339
без того работы было много, так и потому, что не предвидел осо¬
бой надобности в этом языке.
Весной 1876 года у меня было особенно много работы, так как
Савич задал мне в конце января задачу: вычислить солнечное за¬
тмение, предстоявшее 18 августа 1887 года, по способу Гаусса, из¬
ложенному в его брошюре. Пришлось одолжить эту брошюру, пи¬
санную сжато, как все сочинения Савича, исправить опечатки и
затем сделать вычисления, громадные для малоопытного вычис¬
лителя. Савич все время торопил меня, спрашивая: готово ли?
Провозился я с вычислениями долго, месяц или два, причем усер¬
дно ругал Савича, отнявшего у меня свободное время. Копия ра¬
боты у меня сохранилась, в ней примерно десять—двенадцать ты¬
сяч чисел, из коих большая часть — логарифмы*.
Савич взял мои вычисления и ничего не сказал мне о них.
Лишь впоследствии он мне сказал, что, выпуская новое немецкое
издание своей астрономии, он в нем поместил и мои вычисления с
пометкой: «Wir verdanken diese Berechnungen einen andehenden Ast-
ronomen Herre Roedieger»**.
Из-за такой чести мне, конечно, не стоило так трудиться. По
тактике я в старшем классе был в партии полковника Казанского
(правителя дел Академии), который тоже дал мне лишнюю работу:
он каждому из офицеров в партии дал по корпусу; у меня был тоже
корпус. Казанский поручил мне одновременно командовать и
всей совокупностью этих корпусов, так что у меня была двойная
работа. В течение зимы в Петербург приехал фельдмаршал эрцгер¬
цог Альбрехт, который посетил и нашу Академию. Леонтьев при¬
вел его в старший класс, где были практические занятия по такти¬
ке, и прямо повел его ко мне. У меня была большая восковка с по¬
казаниями походного движения армии. Эрцгерцог, указывая на
фланговую колонну, спросил, что у меня тут, вероятно, лишь одна
кавалерия. Но я объяснил, что у меня там корпус войск и столь¬
ко-то кавалерии. Как он, так и Леонтьев были крайне удивлены
этим, и Леонтьев тотчас отвлек гостя, стал показывать ему разные
висевшие в классе карты и планы и скорее увел его. Очевидно,
наши руководители по тактике не получали никаких общих указа¬
ний и фантазировали по своему усмотрению.
Летом 1876 года я на съемке жил вместе с Гладышевым. Первая
съемка наша была около деревни Большая Ламоха (близ станции
Молосковицы), вторая около деревни Чухоновское Высоцкое
близ Красного Села. Обе съемки прошли очень хорошо. После мы
на три недели собрались целой партией в Киненьскую колонию
* Громадную работу по переписке всех вычислений набело выполнила Ольга.
** «Этим расчетам мы обязаны начинающему астроному господину Редигеру»
{нем.). {Прим. сост.)
340
для решения тактических задач в поле. Тут мне посчастливилось
попасть в партию полковника Кршивицкого’, первого офицера
Генерального штаба, произведшего на меня впечатление своим
умом и умением пользоваться местностью.
Выпускные экзамены окончились 4 октября, а 8-го я уехал на
двадцать восемь дней в Выборг на отдых. Вернувшись, я 9 ноября
из рук Леонтьева получил медаль и увидел свою фамилию на мра¬
морной доске Академии. Не обошлось без курьеза и здесь. Медали
выдавали редко, и проходили годы без присуждения кому-либо
медалей. В 1876 году, однако, по общему отделению уже были вы¬
даны две медали: Рудакову (кажется) и великому князю Николаю
Николаевичу-младшему; приписать меня к ним третьим было не¬
льзя, так как я был не их выпуска, и пришлось впервые сделать
над моей фамилией заголовок — геодезического отделения; един¬
ственный имеющий такую этикетку в геодезисты и не попал.
17 ноября я за отличное окончание курса был произведен в пору¬
чики.
Служба в канцелярии Военного министерства. —
Преподавание в Николаевской академии Генерального штаба.
[...] Тотчас по возвращении из Болгарии, при представлении
Ванновскому’*, я узнал, что меня метят в канцелярию Военного
министерства, к Лобко. Я не имел ничего против, и назначение
мое делопроизводителем канцелярии состоялось 20 марта
1884 года. Не думал я тогда, что пробуду в канцелярии (и минист¬
ром в ее же списках) почти двадцать пять лет! Несколько раньше,
10 марта, я был вновь назначен адъюнкт-профессором Академии,
где, впрочем, начал заниматься еще раньше, с середины января,
разбирая темы и руководя практическими занятиями.
На Святую, 8 апреля 1884 года, я был произведен в полковни¬
ки, на двенадцатом году офицерской службы. До сих пор служба
моя шла крайне удачно, я быстро попал в Генеральный штаб, рано
получил кафедру, рано попал в полковники. Но тут наступил пе¬
релом. Во все царствование императора Александра III военным
министром был Ванновский, и во все это время в военном ведом¬
стве царил страшный застой. Чья это была вина, самого ли госуда¬
ря или Ванновского, я не знаю, но последствия этого застоя были
ужасны. Людей неспособных и дряхлых не увольняли, назначения
шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а двига¬
лись по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энер¬
гию, а когда они добирались до высших должностей, они уже мало
Впоследствии — командующий войсками Виленского военного округа.
** П.С. Ванновский — военный министр (1882—1898).
341
отличались от окружающей массы посредственностей. Этой неле¬
пой системой объясняется и ужасный состав начальствующих лиц
как к концу царствования Александра III, так и впоследствии, во
время Японской войны!
Общий застой отозвался и на моей службе, и я почти четырнад¬
цать лет пробыл на должности делопроизводителя несмотря на то,
что меня все время усердно хвалили!
Лобко при моем поступлении в канцелярию сказал мне, что он
теперь поручит мне работу по составлению «Положения о полевом
управлении войск», а со временем метит меня на должность заведу¬
ющего законодательным отделом вместо Николая Константинови¬
ча Арнольди, который уже устарел для своей должности*.
По делу о новом устройстве полевого управления была уже со¬
брана масса материалов, которые мне прежде надо было прочесть,
на что ушло около месяца. Чтение произвело на меня удручающее
впечатление: все эти соображения о распределении обязанностей
между разными органами, об их взаимных отношениях и о преде¬
лах их прав не интересовали меня вовсе. После живой деятельно¬
сти в Болгарии новая работа казалась какой-то затхлой, за кото¬
рую я брался с таким же отвращением, как три года тому назад за
юриспруденцию.
Тем не менее в работу эту приходилось окунуться. Значитель¬
ная часть глав об отделах самого полевого управления была уже
составлена отдельными лицами, а мне приходилось их согласовы¬
вать и дополнять и вновь составлять Положение о предполагав¬
шемся управлении тыла армии; замечу, что в то время все разгово¬
ры шли об образовании из всех вооруженных сил одной лишь ар¬
мии. Лобко сам не особенно интересовался этой работой. Занятый
текущими делами канцелярии и будучи скорее ленивым, он меня
отнюдь не торопил и только изредка находил время для беседы со
мною о заданной работе и выслушания доклада о том, что мною
было сделано. При резкости Лобко доклады меня долгое время си¬
льно изводили; редко можно было застать его свободным, так как
он принимал только от половины двенадцатого или двенадцати до
трех часов и за это время должен был принять всех, имевших до
него дело; если же зайдешь к нему в такое время, когда он принять
не может, то отказ получался в такой нелюбезной форме, что от¬
бивал всякую охоту вновь появляться в его поле зрения. Но мне
все же приходилось добиваться докладов и я потом приспособил¬
ся — входил к нему и спрашивал, может ли он меня принять и ког¬
да. Придя в назначенное мне время, я встречал уже иной прием —
он был любезен, охотно водил в соседнюю пустую залу, где мы за¬
* О том же он говорил мне вновь в марте 1888 г., а между тем Арнольди пробыл
на этой должности еще более двадцати лет, до 1905 г.
342
тем ходили взад и вперед полчаса и более, обсуждая какой-либо
вопрос.
Павел Львович Лобко, которому я очень многим обязан, был,
вообще, большой чудак. Очень умный, честный и справедливый,
он производил впечатление человека сухого, строгого и гордого.
На деле оказывалось, что он строг на словах; его манера ходить и
говорить, производившая впечатление гордости и самонадеянно¬
сти, была, так сказать, прирожденная, и старослужащие канцеля¬
рии, знавшие его еще в чине капитана, удостоверяли, что он уже
тогда выступал и говорил так же, как и теперь, в должности нача¬
льника канцелярии. Упорный холостяк, он вел довольно ориги¬
нальный образ жизни. Вставал в 10 часов, пил чай и занимался до
11.30—12, когда открывал дверь своего кабинета для приема до¬
кладов; в 3—4 часа это кончалось, и он ехал в Сельскохозяйст¬
венный клуб обедать. По возвращении оттуда он спал, затем
вновь занимался и в 11—12 часов вновь ехал в тот же клуб играть
в карты часов до 3—4. Играл он несчастливо и, получая громад¬
ное по тому времени содержание (с наградными и прочими —
тысяч четырнадцать—пятнадцать), всегда был без денег. Для под¬
чиненных это было нехорошо в том отношении, что Лобко при¬
шел к убеждению, что сколько бы ни давать служащему денег,
ему всегда будет мало, а значит — нечего разорять казну! Не зав¬
тракая сам, он находил лишним устраивать какую-либо еду для
служащих в канцелярии, так как это только отнимает время от
служебных занятий. Он не одобрял браков служащих, считая, что
только холостые могут всецело отдаваться службе. Об обращении
его с подчиненными может дать представление следующий эпи¬
зод. В 1885 году я жил на даче в Юстиле и оттуда ездил к Лобко
для доклада о ходе моих работ; 19 июля, после такого доклада,
Лобко тоном строгого выговора сказал мне, что я могу не приез¬
жать больше с докладами до половины или конца августа, когда
начнутся мои занятия в Академии. Это было разрешение на от¬
пуск в месяц-полтора, о котором я сам не просил, крайне любез¬
ное по существу, но облаченное в возможно сухую и жесткую
форму.
В общем, мне до осени в канцелярии приходилось бывать ред¬
ко, и я работал дома. Из отдельных поручений, мне данных, упо¬
мяну о поручении рассмотреть проект устройства унтер-офицер¬
ских школ, представленный командиром 1-го армейского корпу¬
са, князем Барклаем-де-Толли-Веймарном. Я решительно
высказался против таких школ, так как сначала надо так улучшить
положение сверхсрочных, чтобы состоящие уже на службе остава¬
лись служить сверх срока; тогда школы могут принести известную
пользу, как дополнительный источник пополнения; без выполне¬
ния же первого условия из школ толку не выйдет. Ванновский
343
остался недоволен этим заключением, и в Риге был учрежден ун¬
тер-офицерский батальон, принесший мало пользы. Осенью мне
пришлось говорить по этому вопросу с помощником Обручева, ге¬
нералом Величко. Я его убеждал, что мы напрасно увеличиваем
штатное число младших офицеров, которым потом нет хода по
службе, а надо иметь хороших унтер-офицеров, могущих испол¬
нять и обязанности младших офицеров. Величко мне сказал, что
Ванновский не согласен давать ход унтер-офицерам.
Свобода, которой я пользовался до осени, позволила мне взя¬
ться серьезно за разработку академического курса. Лобко, выслу¬
жив срок для получения звания заслуженного профессора и учеб¬
ной пенсии, оставил кафедру*, и с осени мне предстояло читать в
Академии курс младшего класса.
Академические записки по этому курсу были в ужасающем со¬
стоянии; он состоял из нескольких разрозненных и разнородных
отделов. Комплектование армии нижними чинами было разрабо¬
тано обстоятельно, а история этого дела у нас даже очень хорошо;
но этот отдел не был закончен, так как не было сделано сравнения
между законодательствами, относящимися до разных армий, и в
особенности — не было приведено статистических цифр**.
Чтение лекций в Академии я начал только в октябре, по окон¬
чании всех экзаменов, и к каждой лекции приходилось готовиться
по нескольку дней, пользуясь накопленными сведениями и замет¬
ками по данному отделу курса. Не полагаясь на свои лекторские
способности, я в первое время составлял и писал всю лекцию, так
что мог бы всю ее читать с листа, и лишь через несколько лет уве¬
рился в том, что это не нужно, и с осени 1888 года стал брать с со¬
бою лишь небольшой листик с указанием последовательности из¬
ложения и некоторыми цифровыми данными.
У меня всегда было отвращение к зубрежу, особенно цифр. По¬
этому я в своем курсе старался приводить лишь те цифры и факты,
которые были неизбежны для полноты изложения или для сравне¬
ния и выводов, а на экзамене требовал лишь важнейшие цифры,
давая все остальные в конспекте, которым офицеры могли пользо¬
ваться на экзамене. Этим, вернее всего, объясняется, что впослед¬
ствии офицеры отлично усваивали курс, давая вполне толковые и
осмысленные, не вызубренные ответы.
Конференция Академии чествовала его прощальным обедом, как всегда у Да¬
нона, 25 февраля. Я был назначен профессором на его место 24 октября.
** В том, какое значение имеют при таких исследованиях статистические циф¬
ры, мне вскоре пришлось убедиться. Сравнивая между собою льготы по семейному
положению, даваемые по уставам о воинской повинности, действовавших в разных
государствах, в них я замечал различия, которые, однако, казались не особенно су¬
щественными; между тем статистика показала, что этими льготами пользовались у
нас свыше 50 процентов призывных, а в Германии — лишь 2 процента.
344
Мой товарищ по Пажескому корпусу, Зуев, представил диссер¬
тацию по вопросу о мобилизации армии, поэтому ему было пору¬
чено прочесть в младшем классе несколько лекций по данному во¬
просу’. Таким образом, этот отдел на первый учебный год
(1884/85 г.) был с меня снят.
Наряду с работой по моему курсу шло также и составление ста¬
тей для Военно-энциклопедического лексикона.
С ноября меня привлекли к работе в канцелярии, в помощь де¬
лопроизводителю Генерального штаба полковнику Леониду Дмит¬
риевичу Евреинову. На его обязанности лежало составление годо¬
вых отчетов по Военному министерству и обзора отчетов команду¬
ющих войсками. У него было много срочной работы в течение
пяти-шести зимних месяцев и почти никакой в остальное время;
помощником его служил подполковник Черемушкин, очень ми¬
лый человек, но довольно беззаботный относительно работы. Ра¬
бота делопроизводства (называвшегося 2-м административным)
была интересной в том смысле, что выясняла всю деятельность
Военного министерства и состояние войск во всех отношениях;
только вопросы стратегические и мобилизационные миновали
канцелярию. Раньше всего, с осени, поступали отчеты командую¬
щих войсками; все их заявления и сетования сообщались в подле¬
жащие части Военного министерства для получения объяснений,
а затем составлялась сводка всех отчетов с объяснением от минис¬
терства по всем отчетам, которая прочитывалась по частям мини¬
стром и затем переписывалась набело для представления государю
к Рождеству. Параллельно шло составление отчета министерства
за предыдущий год, работа кропотливая, но не сложная; она пред¬
ставлялась к Новому году. Наконец, к 26 февраля каждого года
представлялся доклад о всем сделанном за предыдущий год, а так¬
же о видах и предположениях министерства. Первая и третья ра¬
боты были очень интересны, но суетливы, потому что главные
управления доставляли нужные объяснения и материалы неисп¬
равно и неполно и приходилось самому ходить по ним, чтобы у
начальников отделений добиться нужных сведений; между тем
срок выполнения этих работ был краток и еще более урезывался
тем, что каллиграфическая переписка набело требовала две-три
недели. После 26 февраля работа делопроизводства замирала и
почти ограничивалась одним скучным чтением корректуры годо¬
вого отчета с обширными к нему приложениями.
Несмотря на спешность зимней работы, она была вполне под
силу двум офицерам Генерального штаба, приставленным к делу,
' В апреле 1885 г. диссертация Зуева была забракована, и он потом уже не читал
в Академии. Точно так в 1888 г. была забракована диссертация нового кандидата на
кафедру военной администрации Дубасова.
345
как видно из того, что до этого времени, а равно и после ухода Ев-
реинова, делопроизводство обходилось своими силами, а когда
мне осенью 1890 года пришлось принять это делопроизводство, то
я всю работу выполнил в срок почти без помощника.
Леонид Дмитриевич был человеком очень толковым, честным
и порядочным; раньше, когда Лобко ведал тем же делопроизводст¬
вом*, он служил его помощником, сохранил отличные отношения
и часто бывал перед ним ходатаем за чинов канцелярии; Евреинов
был вообще очень добрым человеком и постоянно ходил во всякие
учреждения хлопотать то за одного, то за другого, что отнимало у
него много времени. Имея много хороших знакомых, которые к
нему заходили и в канцелярию, и на дом, Леонид Дмитриевич
действительно сохранял мало времени для работы, в которой при¬
том был медлителен. Поэтому неудивительно, что он с нею не
справлялся и попросил Лобко, чтобы меня дали ему в помощь. Я
был тогда относительно свободен, а потому нельзя было и возра¬
жать, но когда в следующие годы на меня возложили громадную
работу, он, видя это, все же не постеснялся по-прежнему навали¬
вать на меня и часть своей, пользуясь нашими хорошими отноше¬
ниями и зная, что я не пойду к Лобко просить об отмене когда-то
данного распоряжения.
Таким образом, я с 27 ноября 1884 года вступил в более близ¬
кое общение с чинами канцелярии, до тех пор имея дело только с
Лобко. Стол мой был поставлен под углом к столу Евреинова. В
той же комнате помещалось 1-е административное делопроиз¬
водство, с чинами которого мне тоже пришлось сблизиться. Де¬
лопроизводителем его был генерал-майор Валериан Иосифович
Соколовский, хромой старик, очень желчный и крикливый; его
помощниками были статский советник Александр Сергеевич
Кудрин, очень добрый и милый человек, и Василий Иванович
Федоров, скромный и милый человек. Вся комната была очень
дружна, и лишь Соколовский вносил некоторый диссонанс своей
резкостью.
Финансовое мое положение теперь стало много лучше, чем
оно было до моей поездки в Болгарию. Содержание по канцеля¬
рии составляло 3000 рублей, не считая пособий (в первый год —
300 рублей); профессура давала 1500 рублей и сверх того за раз¬
бор тем дополнительного курса рублей 300, всего более 5000 руб¬
лей. Остаток от пособия на выезд из Болгарии был обращен в ка¬
питал, который давал около 500 рублей. В общем выводе получа¬
лись средства, достаточные на скромную жизнь и на наем
квартиры в 1200 рублей.
* Этим делопроизводством ведали лица, занимавшие потом видные посты:
Лобко, я, потом Данилов (Николай Александрович) и Филатьев.
346
Распродажа моего имущества в Болгарии должна была бы тоже
дать довольно крупную сумму, особенно за ландо и лошадей; но от
Арбузова я не имел ни известий, ни денег, Попов мне писал, что
Арбузов обижается, когда он его спрашивает о моих деньгах, а
часть моих вещей просто валяется у Арбузова. Пришлось написать
Кантакузину; Арбузов сдал оставшиеся вещи Попову, который их
ликвидировал. Как и почем все было продано, я не знаю. Я полу¬
чил четыре тысячи восемьсот франков, из коих тысяча франков
были уплачены за памятник на могиле моих детей в Софии. Друг
Арбузов, бравшийся стоять усердно за ликвидацию моего имуще¬
ства, очевидно, очень быстро поддался своей лени и неумению
распорядиться деньгами.
Жизнь в одном доме с дядей невольно сблизила меня с его се¬
мьей; мы там часто обедали, еще чаще я там играл в карты; там же
мы познакомились и с Александрой Корнилиевной Корсаковой.
Весной в Петербург приехали Ионины, которые бывали у нас, но в
августе опять покинули Петербург. Офицеры, служившие в Болга¬
рии, нас тоже навещали при посещении столицы, так что круг
знакомых и случайных посетителей значительно расширился.
Наиболее частым гостем у нас по-прежнему был брат.
Брату и мне пришлось в этом году сделать визит старому семе-
новцу, генерал-адъютанту барону Родриго Григорьевичу Бистро-
му. Это был чрезвычайно почтенный старик, пригласивший нас
бывать у него, так как он в молодости знавал нашего отца. Мы из¬
редка стали посещать его, но чувствовали себя там неуютно, так
как все знакомые хозяина были в чинах и в летах, не соответство¬
вавших нашим.
Квартира, переданная мне Кантакузиным, была неуютна в том
отношении, что посередине ее были две комнаты, передняя и сто¬
ловая, совершенно темные*; да и комнаты, выходившие на Панте-
леймоновскую, получали мало света, так как квартира была в бель¬
этаже, а по ту сторону улицы стоял высокий дом. Поэтому мы ре¬
шились летом переехать в другую квартиру в том же доме, двумя
этажами выше. Лифтов тогда еще не было, и все ходили по лест¬
ницам свободно, не считая ступенек. Переехали мы туда 23 июня.
Квартира была угловая и светлая. Крупным недостатком была ее
тряскость. Когда на Пантелеймоновской проходил караван ломо¬
вых, то она вся тряслась так, что я, например, не мог писать, а дол¬
жен был делать перерыв, пока ломовые пройдут и все успокоится.
Все лето 1884 года мы провели в городе, ввиду беременности
жены. Мы с нею часто ходили в Летний сад, ездили днем в Зооло¬
гический и в Ботанический сады. 31 июля у нас родилась дочь,
совершенно здоровая, которую жена сама кормила. 5 октября со¬
* Электрического освещения тогда не было.
347
вершенно неожиданно ребенок заболел желудком, затем сделал¬
ся прилив крови к мозгу, и 7 октября дочь скончалась; я ее окрес¬
тил перед смертью именем Александра. Удар этот был совершен¬
но неожидан и тяжел, особенно для жены. Я был все время в
работе как дома, так и вне его, и постоянно видел людей; она же
была домоседкой, развлечений не было никаких, и она мечтала
иметь ребенка.
Чтобы развеять жену, я испросил разрешение уехать дней на
десять. Мы уехали в Выборг, пробыли там несколько дней, а боль¬
шую часть времени провели в Юстиле, где еще жила сестра с му¬
жем. Деревенская тишина подействовала лучше всего, и 20 октяб¬
ря мы вернулись в Петербург.
Летом Маша Безак привезла в Петербург старшего племянни¬
ка, Павла Иванова, который поступил в Павловское военное учи¬
лище, откуда он по праздникам приходил к нам в отпуск.
Чтобы доставить жене развлечение и занятие, я в конце ноября
купил ей рояль Беккера, и она стала брать уроки музыки, но скоро
и это перестало интересовать ее. На Рождество мы с женой опять
поехали в Выборг на три дня; это был тихий приют, в котором хо¬
рошо было отдохнуть, где сочувствовали и нашим радостям и на¬
шему горю...
Обстановка в стране. — О работе Главного штаба. — Назначение
военным министром. — Выделение Генерального штаба
и учреждение генерал-инспекций.
[...] 1905 год был богат событиями как в общественной, так и в
личной моей жизни.
Война на Дальнем Востоке продолжалась столь же неудачно,
как и в предыдущем году. Внутри страны весь год происходили
беспорядки, особенно усилившиеся к осени. Уже с 8 января впер¬
вые, вследствие большой стачки рабочих, газеты в течение недели
не выходили. В городе беспорядки прекращались войсками, кото¬
рым приходилось прибегать к оружию*.
* Я только раз, в воскресенье 9 января, слышал выстрелы; днем, часа в два, я
пошел в парикмахерскую на Гороховой, между площадью и улицей Глинки; улицы
были пустынны. На Вознесенском, около нашего дома, была команда моряков;
около Невского была видна какая-то толпа. В парикмахерской я оказался единст¬
венным клиентом; пока меня стригли, где-то вблизи последовали два залпа, и ка¬
кие-то люди пробежали мимо окон; парикмахер запер дверь на замок; когда я был
готов и пошел домой, улицы были совсем пусты.
Положение канцелярии было довольно затруднительное: около нее не было
никакой охраны, да и в ней самой не было вооруженной силы; гарнизон города
был так слаб, что нельзя было ни просить об охране, ни рассчитывать на скорую
помощь в случае нападения толпы. Чтобы не быть вполне беззащитными, я воору¬
жил писарей винтовками, и они стали упражняться с ними, хотя, конечно, их нель¬
зя было обучать стрельбе.
348
В Москве 4 февраля убит великий князь Сергей Александро¬
вич. Около нас, в гостинице «Англия», был сильный взрыв в ночь
на 26 февраля. В середине июня произошел бунт на Черномор¬
ском флоте и броненосец «Потемкин Таврический» несколько
дней терроризировал Одессу. Брожение в стране продолжалось.
Одновременно вести из армий становились все хуже. Под Мук¬
деном наши армии были разбиты и отступили в беспорядке. Куро-
паткин был заменен Линевичем, и было очевидно, что кампания
окончательно проиграна нами.
Вот обстановка, при которой мне в середине июня пришлось
принять Военное министерство.
В течение первого полугодия 1905 года, когда я еще был во гла¬
ве канцелярии, она продолжала работать почти столь же усиленно,
как в предыдущем году. Я был на 23 заседаниях Военного совета,
на которых в среднем докладывалось по 27 дел, из коих 41/2 сверх
реестра.
Состав Военного совета за это полугодие возрос необычайно;
вновь назначены членами Совета: Максимовский, Павлов, Тур¬
бин, Редигер, Мылов, Корольков, Случевский, Майер, Васильев и
Ставровский; во второе полугодие назначены Бильдерлинг и Фро¬
лов. Убыли в этом году не было, и к концу года Совет состоял уже
из 48 членов, из коих 3 неприсутствующих. Этим громоздким со¬
ставом, быть может, объясняется то, что средняя продолжитель¬
ность заседаний возросла до 23Д часов. Председательствовали: Са¬
харов — 11 раз, Рерберг — 10 раз и Зверев — 2 раза.
Про уход Сахарова* говорили еще в 1904 году, и разговоры об
этом продолжались; преемником его называли меня, изредка Жи-
линского и Глазова, а газета «Слово» договорилась 11 марта до
К.В. Комарова, старца семидесяти двух лет. Про действительное
положение и намерения Сахарова я узнавал что-либо лишь слу¬
чайно; так, в начале февраля Березовский мне говорил, что госу¬
дарь отдал одно распоряжение по военной части помимо Сахаро¬
ва, который тогда написал государю, что если он уже не пользует¬
ся его доверием, то просит о своем увольнении. В ответ на это
Сахаров получил письменно и устно заявление о полном доверии.
В конце мая Сахаров мне сам сказал, что в случае выделения Гене¬
рального штаба он не оставит своей должности, а в случае ухода
ему не нужно другой должности, так как он может состоять в Сви¬
те. После утверждения положения о Совете государственной обо¬
роны, 8 июня, Сахаров мне сообщил, что решил уйти сейчас или
по окончании войны, а через неделю он мне сказан, что отпраши¬
вался от должности и ему обещали ответ в субботу, 18 июня. Нако¬
нец, 18 июня, он мне рассказал, что государь с ним простился, и
" В.В. Сахаров — военный министр (1904—1905).
349
Сахаров в свои преемники рекомендовал Вернандера и меня. Го¬
сударь, отозвавшись хорошо о Вернандере, сказал, что я все же
шире знаю военное дело, чем тот. Сахаров просил не давать ему
никакого назначения, так как с него вполне довольно, что он ге¬
нерал-адъютант, и просил лучше устроить в Государственный
совет Фролова и Маслова.
О направлении внутренней политики и мерах, намечаемых для
удовлетворения и успокоения населения, я не знал ничего и толь¬
ко раз, 23 февраля, Сахаров рассказал мне следующее: министры в
течение двух недель работали над вопросом об издании манифеста
или рескрипта о созыве Земского собора, как вдруг 18 февраля вы¬
шел манифест, неизвестно кем составленный и говоривший со¬
всем иное. В тот же день было заседание Совета министров. Госу¬
дарь его начал выговором всему Совету за бездеятельность по ус¬
покоению страны; Глазова он упрекнул в том, что все еще нет
конца беспорядкам в учебных заведениях, а на его представлен¬
ные соображения о желательных мерах возразил, что эти сообра¬
жения — детский лепет! Относительно рескрипта государь заявил,
что редакция его не хороша. Во время перерыва для завтрака госу¬
дарь выслал министрам рескрипт; против редакции его действите¬
льно можно было возражать, но министры решили ничего не ме¬
нять, чтобы не было предлога для новой отсрочки. Когда государь
возобновил заседание, они заявили о пригодности редакции, дали
ему перо и тот подписал. Такая настойчивость объяснялась опасе¬
нием новых беспорядков после бессодержательного манифеста.
Других сведений по этой части до меня не доходило. Текстов
упомянутых выше манифеста и рескрипта у меня не сохранилось.
Среди моих знакомых не было решительно никого, причастного к
делам внутренней политики. Я целиком был поглощен массой дел
по канцелярии, от которых искал отдыха в хлопотах по даче.
Дела на Востоке шли все хуже; но, кроме того, выяснилось, что
наши артиллерийские запасы начинают иссякать, и опасения, вы¬
сказанные мною полгода тому назад Сахарову и Военному совету,
стали оправдываться. От войск западных округов, уже получив¬
ших скорострельную артиллерию, были отобраны все парковые
запасы, так что в этих войсках артиллерия была лишь декорацией.
Положение становилось настолько тревожным, что, по словам Са¬
харова (2 марта), на великого князя Николая Николаевича было
возложено поручение: выяснить во всех министерствах наши
средства для ведения войны, чтобы потом в Совете министров об¬
судить вопрос о ее продолжении. В отношении патронов к скоро¬
стрельной артиллерии мы дошли до того, что пришлось в конце
концов заказывать их иностранным заводам!
Уже после войны оказалось, что все вопли о недостатке в армии
патронов были в значительной степени преувеличены. Боевой
350
расход действительно был громаден, а сверх того, мы при каждом
своем отступлении теряли и уничтожали много патронов. В Пе¬
тербурге только удивлялись расходу патронов и посылали новые в
экстренных поездах по расписанию пассажирских, а с Востока
шли все новые требования. Объяснялось это тем, что на театре
войны все артиллеристы, начиная с батарейных командиров и
кончая главным инспектором артиллерии, хлопотали о возможно
полном обеспечении своих частей патронами и для этого не стес¬
нялись представлять по начальству ложные сведения. Так, напри¬
мер, представляя в Петербург сведения об имеющихся в армиях
патронах, показывали лишь то число, какое имелось в складах,
умалчивая о том, что сверх того все подвижные запасы (в батареях
и парках) состоят полностью*.
По окончании войны при армиях оказалось громадное количе¬
ство патронов, которые приходилось вывозить назад и разбирать
на годные и испортившиеся от лежания без надлежащего прикры¬
тия. Приведенный факт обмана начальства ради обеспечения ши¬
рокого снабжения весьма типичен для нашей армии, где считается
чуть ли не доблестью сорвать от казны что-либо лишнее в пользу
своей части.
О возбуждении преследования за упомянутые ложные донесе¬
ния не могло быть и речи, так как виноваты по этой части были
все начальники, не только в артиллерии, но и в пехоте, и как они
сами, так и все в армии, были убеждены, что вина их чисто форма¬
льная, а по совести — они правы; сверх того, к концу войны под¬
нялось столько грязи, что собственно за эту фальшь не стоило и
браться. Она была ведь продуктом ложного воспитания армии, и
искоренить ее можно было только введением гласности и правди¬
вости в дело ведения войскового хозяйства, которое тогда нельзя
было вести успешно без формальных нарушений законов.
В начале февраля с Востока вернулся Гриппенберг, который
после неудачной своей операции против Сандепу признал невоз¬
можным командовать армией под высшим начальством Куропат-
кина и под предлогом болезни отказался от должности. Я думаю,
что он, как солдат, был неправ, хотя готов верить его рассказам о
том, как Куропаткин вторгался во все распоряжения своих подчи¬
ненных, связывал их своими указаниями и заранее обрекал на не¬
удачу всякое их начинание.
В Куропаткине наконец разуверились даже прежние его по¬
клонники, и 3 марта он был уволен от должности главнокоманду¬
ющего и заменен Линевичем. Это новое назначение лучше всего
свидетельствовало о нашей бедности генералами: Линевич был
* То же происходило с ружейными патронами, с тою лишь разницей, что запа¬
сы их были достаточны, поэтому нехватки в них не приходилось опасаться.
351
среди них самым заурядным и за него говорило лишь то, что он
вывел свою армию из-под Мукдена в относительном порядке. К
всеобщему удивлению, Куропаткин 8 марта получил новое назна¬
чение — командовать 1-й армией. О том, как такое назначение со¬
стоялось, мне рассказал Березовский. Куропаткин просил об этом
государя, и Сахаров при своем докладе в субботу 6 марта получил
поручение спросить заключение великого князя Николая Никола¬
евича, Драгомирова и Роопа; в воскресенье Сахаров побывал у
первых двух, и оба отнеслись к просьбе Куропаткина отрицатель¬
но; к Роопу ему ехать не пришлось, так как он получил указание,
что назначение Куропаткина уже решено! При следующем докла¬
де государю зашла речь о посылке Гриппенберга вновь в армию, и
Сахаров, со свойственным ему юмором, заметил, что это неудобно
ввиду возможности назначения Куропаткина вновь главнокоман¬
дующим. Государь, однако, отверг эту мысль. Гриппенберг, впро¬
чем, не был послан в армию, а вскоре был назначен на вновь уч¬
режденную должность генерал-инспектора пехоты*.
В феврале из армии вернулся Случевский, уехавший оттуда по
болезни; он вскоре был назначен в Военный совет, где по всякому
вопросу готов был говорить длинно и путано.
Для наблюдения за эвакуацией из армий больных туда был
командирован государем Свиты его императорского величества
генерал-майор князь Оболенский, который вернулся в феврале и
представил государю проект лучшей организации этого дела. Про¬
ект должен был пройти Военный совет, и мне перед тем пришлось
толковать о нем с Оболенским, с которым я тогда впервые позна¬
комился; он только что был назначен управлять Кабинетом его ве¬
личества.
Мысль о разделении или хотя бы о преобразовании Военного
министерства не оставляла государя, и он от времени до времени
возвращался к ней. Сахаров 23 марта передал мне высочайшее по¬
ручение: приняв за основание записку князя Енгалычева, разрабо¬
тать изменения в организации Главного штаба и прочих частей
министерства. Меня поразило, что государь это поручение возла¬
гал на меня; по мысли Енгалычева преобразовывался Главный
штаб, из которого выделялись дела Генерального штаба, но Воен¬
ное министерство не делилось. Я отнюдь не считал себя кандида¬
том на должность военного министра при цельном министерстве;
почему же эта работа поручалась мне? С работой Главного штаба
по личному опыту я не был знаком, значит, это поручалось мне
лишь как лицу, уже искушенному в законодательных работах.
* Когда-то то же звание было присвоено генерал-адъютанту князю Суворову,
но тогда оно было только почетным титулом.
352
Раньше всего мне нужно было уяснить себе работу Главного
штаба и существовавшие в ней дефекты, и я беседовал об этом
с чинами штаба, а затем уже принялся писать проект, когда Саха¬
ров 9 апреля мне сообщил, что государь, кажется, передумал и
вновь предлагает отделить Генеральный штаб от министерства,
поэтому мою работу надо остановить. Он, вероятно, говорил об
этом и государю, потому что на следующий день Сахаров прислал
мне записку государя, чтобы я продолжал свои изыскания. Работа
эта была сложная и требовала внимания; между делом ею нельзя
было заниматься, а найти свободных хоть полдня было трудно.
Однако она уже подходила к концу, когда я в «Русском инвалиде»
прочел рескрипт государя от 5 мая на имя великого князя Николая
Николаевича об образовании под его председательством Особого
совещания для скорейшей разработки положения о вновь учреж¬
денном Совете государственной обороны. Вслед за тем, вечером
7 мая, я получил извещение, что назначен членом Совещания и
первое заседание уже завтра, в воскресенье 8 мая, у великого кня¬
зя. Делопроизводителем совещания взяли Гулевича.
На следующий день Совещание собралось и выяснился его со¬
став: Гриппенберг, Гродеков, Газенкампф, Палицын, я и моряк,
генерал-адъютант Дубасов. Состав совещания едва ли можно было
назвать удачным. Гриппенберг и Гродеков были люди хорошие,
но малопригодные для разрешения вопросов высшего порядка;
особенно Гродеков производил просто жалкое впечатление чело¬
века, уже трудно соображающего; Дубасов был упрямым фантазе¬
ром; Газенкампф заранее соглашался с мнением председателя;
Палицын был близкий к великому князю человек, состоявший
при нем десять лет начальником штаба. Идея выделения Генера¬
льного штаба принадлежала ему; логическим следствием ее было
учреждение новой, высшей инстанции для раздробленного воен¬
ного управления — Совета государственной обороны; вместе с ве¬
ликим князем они обдумали свой проект и созвали совещание из
лиц, еще накануне не думавших об этом вопросе, притом в боль¬
шинстве таких, что серьезных возражений против ожидать не при¬
ходилось.
Первому заседанию предшествовал завтрак, затем была лишь
речь об общих задачах и составе Совета. По поводу функций Сове¬
та я выразил мнение, что было бы желательно возложить на него
также и выбор высших начальствующих лиц, но от великого князя
получил замечание, что это к функциям Совета отнесено быть не
может, так как у него будут совсем иные задачи! Вообще, великий
князь был весьма авторитетен и, в случае надобности, говорил, что
такое-то предложение одобрено государем или вытекает из общих
его указаний. О моем предложении поручить Совету выбор вы¬
сших начальников я упоминаю потому, что уже тогда настолько
353
был убежден в неудовлетворительности существовавшего в этом
отношении порядка, что одной из первых мыслей по поводу роли
будущего Совета было — возложить на него это важнейшее и со¬
вершенно неправильно поставленное дело.
Всех заседаний было 11; они происходили ежедневно* и дли¬
лись два часа и долее. При громадной текущей работе эти заседа¬
ния являлись крайне тяжелым к ней добавлением. До или после
заседаний приходилось в канцелярии наспех проделывать обыч¬
ную работу. Если бы Забелин был налицо, то я мог бы многое воз¬
ложить на него, но он был в армии, и даже заменявший его Гуле¬
вич тоже был взят в Совещание! Поэтому я был крайне рад, когда
заседания кончились. На них мы успели установить положения о
Совете государственной обороны и о начальнике Генерального
штаба, непосредственно подчиненном государю. Все остальное
признано возможным разработать потом. Последнее заседание
было 21 мая.
На первом же заседании Совещания председатель потребовал,
чтобы суждения его были вполне секретными. Я, однако, не нахо¬
дил возможным секретничать перед Сахаровым и при своих до¬
кладах сообщал ему о ходе работ Совещания, близко его касав¬
шихся. Мой проект преобразования Главного штаба по требова¬
нию великого князя был передан в Совещание, но там не
обсуждался.
Как я уже говорил, Сахаров еще 27 мая не предполагал остав¬
лять должность из-за выделения Генерального штаба; 8 июня он
мне сказал, что Положение о Совете государственной обороны
утверждено и великий князь Николай Николаевич назначен его
председателем, а сам он хочет уйти сейчас или после войны.
14 июня он уже отпросился от должности. Какие мотивы побуди¬
ли Сахарова отказаться от своего первоначального решения, я не
знаю.
Ввиду его ухода должность военного министра была предложе¬
на мне. Раньше, чем говорить об этом предложении, служившем
вступлением к новой и наиболее богатой событиями фазе моей
жизни, закончу изложение фактов, относящихся ко времени до
этого перелома в моей служебной карьере.
Возможность назначения меня министром выдвигала для меня
разные вопросы и, между прочим, о французском языке. Я дово¬
льно много читал на французском и вполне понимал язык, но го¬
ворить на нем не приходилось, разве случайно с кем-либо из воен¬
ных агентов или на ежегодном обеде во французском посольстве;
при Дворе же знание французского языка было необходимо. Поэ¬
* Были пропущены только два четверга (12 и 19 мая), так как мне надо было
быть в Военном совете, и воскресенье 15 мая.
354
тому мне надо было практиковаться в разговоре на этом языке, но
так, чтобы это не дало повода для разговоров и догадок. Помог
мне мой старый товарищ Перре, который три месяца ходил ко мне
два раза в неделю, мы с ним беседовали по полтора часа и я стал
чувствовать себя увереннее. В действительности мне приходилось
потом говорить по-французски с обеими императрицами и дипло¬
матами и, кажется, недурно; со всеми же остальными лицами при
Дворе разговор был по-русски.
Семейная моя жизнь была по-прежнему плоха: чем более я был
завален работой, тем больше было недовольство жены и тем хуже
домашние сцены; я старался видеться с женой только за едой, но
она не довольствовалась этими случаями наговорить мне неприят¬
ностей — приходила в кабинет, когда я там был один, и говорила
до тех пор, пока я не приходил в исступление и силой выводил ее
вон, причем она грозила жалобами министру и государю. Семей¬
ные нелады мы до сих пор скрывали, но в феврале она заявила мо¬
ему брату, что мы больше не можем жить вместе, но и это были
лишь слова, так как я никаким образом и ни на каких условиях не
мог добиться того, чтобы она стала жить отдельно.
На даче жизнь как-то складывалась сноснее. Весна была ран¬
няя, и мы переехали в Царское на Страстной, 14 апреля. До
20 июня я совершил в город 43 поездки, то есть из трех дней один
день не ездил в город; особенно тяжело приходилось мне в мае, во
время работы в Особом совещании.
В этом году на даче производились лишь мелкие работы, на¬
пример покрытие пола террасы плитками. Мне захотелось неско¬
лько увеличить сад, главным образом, из опасения, что на сосед¬
нем участке может появиться дача, из которой будут глядеть ко
мне в сад; кроме того, я просил князя Оболенского о продаже мне
трех участков, в чем мне было отказано, но Оболенский в конце
апреля обещал мне свое содействие к отдаче. Просьбу об этом я
подал в июле, а разрешение последовало в конце августа, причем
мне были отданы оба соседних участка по ценам бывших когда-то
торгов на них (21 и 27 копеек за квадратную сажень в год). Пере¬
улок шириной в шесть саженей, который должен был проходить
между участками, упразднился, и его площадь присоединялась к
моим землям; новые участки я получал на 36 лет; аренду всех че¬
тырех участков, по истечении 36 лет, я получил право продолжить
на такой же срок на прежних условиях. С осени Регель приступил
к устройству сада на новых участках.
При частых моих поездках из Царского в город и из города в
Царское* большое удобство и экономию мне доставило получение
20 марта жетона Московско-Виндово-Рыбинской железной доро¬
‘ В 1904 г. — 116 раз, в 1905 г. — 124 раза, в 1906 г. — 92 раза.
355
ги, дававшего мне право на бесплатный проезд по всем ее линиям.
Получил я его весьма оригинально. Летом 1903 года я из Царского
часто ездил в город вместе с Лобко, у которого был жетон; благо¬
даря этому у него не было хлопот с билетами и в вагоне у него би¬
лета не спрашивали — он садился в вагон, как в собственный эки¬
паж; Лобко мне сказал, что жетон он получил как начальник кан¬
целярии, то есть на моей тогдашней должности. Не зная никого из
железнодорожного мира, я обратился осенью того же года к гене¬
ралу Левашову* с просьбой добыть жетон и мне; он мне обещал,
но ничего не сделал; я его встречал редко. В одной из комиссий я
разговорился с его подчиненным, полковником Бурчак-Абрамо-
вичем, и попросил его напомнить Левашову его обещание; Абра¬
мович мне сказал, что сделать это очень легко. Вскоре я прочел в
газете о смерти Бурчак-Абрамовича после краткой болезни, а за¬
тем ко мне зашел один из его знакомых и принес именной жетон,
который лежал у покойного на столе. Он его, очевидно, сам вы¬
хлопотал, но не успел доставить мне. Я мог отблагодарить его
лишь хлопотами о пенсии его вдове.
Канцелярия Военного министерства понесла весной две боль¬
шие потери: ушли в отставку Рутковский и Цингер.
Я уже говорил о том, каким незаменимым сотрудником был
Рутковский, он не только сам был отличный знаток своего дела и
работник, но умел подбирать себе помощников, которые у него
учились и работали усердно и охотно под его всегда добродушным
руководством. Словом, счетный отдел изменился до неузнаваемо¬
сти. В начале года Рутковский начал болеть, ссылаясь на инфлю¬
энцу, но в конце марта он мне сообщил, что страдает сильными
головными болями, которые врачи приписывают переутомлению,
поэтому ему неизбежно надо выходить в отставку. Положение
было тяжелым в том отношении, что у него была громадная семья,
а он даже не выслужил права на пенсию. В Министерстве финан¬
сов я обошел всех, от кого зависело назначение пенсий, и мне уда¬
лось выторговать ему, помнится, 2400 рублей в год.
Рутковский поселился в пригороде, целый год ничего не читал
и работал в саду и огороде; он настолько оправился, что потом по¬
ступил на какую-то частную службу. Я о нем сохранил наилучшие
воспоминания. На его место был назначен старший из делопроиз¬
водителей, Шаповалов, а его делопроизводство, тоже по старшин¬
ству, получил Гершельман.
Отставка Цингера была вызвана иным мотивом, характеризую¬
щим личность Николая Яковлевича, — отсутствием у него работы.
В начале года он мне заявил, что у него так мало дела, что ему со¬
вестно получать за это содержание. Я ему напомнил, что ведь надо
* Начальник Управления военных сообщений Главного штаба.
356
разработать разные математические вопросы по эмеритуре, но он
говорил, что с этим справится Сергиевский; я посоветовал ему по¬
думать об этом до весны, но в апреле он возобновил свою просьбу;
я ездил к нему уговаривать, но напрасно, и он ушел в отставку.
Моя попытка обставить эмеритальную кассу научно потерпела
фиаско. Вместо Цингера был назначен, на покой, Арнольди, кото¬
рый теперь уже двенадцать лет занимает эту синекуру.
От Данилова я в апреле получил телеграмму из Годзядяна: «Су¬
ществует предположение дать мне полк, причин с моей стороны
никаких; считаю это предложение невыгодным, во-первых, поте¬
ря профессуры, во-вторых, понижение. Прошу не отказать сове¬
том, что делать». Вопрос этот меня удивил, так как я считал неу¬
добным в военное время отказываться от строевого назначения;
кроме того, я по себе знал, насколько необходимо командование
полком, а потому ответил: «Принимайте полк». Не знаю уже поче¬
му, но Данилов не был назначен командиром полка, вероятно,
ввиду его нежелания.
Заседания у Ростковского продолжались; были сделаны новые
попытки доставить морем продовольствие на Амур, через барона
Шиллинга и прежнего контрагента, Андерсена; последний брался
доставить в Николаевск до полутора миллионов пудов за свой
страх с платой ему за доставленное по 8 рублей за пуд. Толку из
этого не вышло, так как Андерсен доставил мало, по заключении
мира, и часть продуктов была уже попорченной. Вообще, датское
общество понесло, кажется, большие убытки на этой операции,
главным образом, из-за долгого простоя груженых пароходов око¬
ло Зундских островов в ожидании случая для прорыва японской
блокады и порчи продуктов от жаркого и влажного воздуха. В Во¬
енном совете у меня с Ростковским вышло крупное недоразуме¬
ние на заседании 27 января. Главное интендантское управление
присылало нам спешные представления в Военный совет, точно
нарочно, накануне заседаний, так что мы едва успевали изучить
их. 26 января вечером поступило представление о заготовлении
для армии белья на 3'/2 миллиона рублей; не заметив в нем непра¬
вильностей, я пометил на нем: «Доложить завтра». Перед самым
заседанием Совета делопроизводитель Шаповалов доложил мне о
замеченной им неправильности: вопреки указаниям Совета по¬
ставка распределялась между конкурентами не по ценам торгов, а
по сделанным ими потом сбавкам, что не отвечало закону и обра¬
щало торги в предварительное соревнование. Я доложил Совету
это замечание, и решено было внести нужные поправки; но затем
я доложил, что представления к нам поступают поздно; это дело в
Главном управлении было четыре недели назад, а я получил его
лишь вчера и сам этой ошибки не заметил; я должен просить глав¬
ного интенданта присылать мне дела не в последний день, иначе
357
они будут откладываемы до следующего заседания. Ростковский
было обиделся и даже жаловался на меня Сахарову*, но напрасно,
так как я ничего обидного по его адресу не говорил, а лишь привел
факты, и наши отношения скоро возобновились.
Я уже рассказал о том, что в субботу, 18 июня, государь уже
простился с Сахаровым, сказав ему, что предпочитает меня Вер-
нандеру. Еще накануне ко мне заходил по поручению великого
князя Палицын просить, чтобы я не отказывался от должности,
если Сахаров непременно захочет уйти, и я ему ответил согласием
при условии, что Генеральный штаб будет отделен. Теперь уход
Сахарова уже был решен и оставалось ждать, призовут ли меня на
его место или нет. Но ни в субботу, ни в воскресенье никаких вес¬
тей не было. Я, кстати, и не знал, каким порядком предлагаются
министерские посты: лично, письменно или через кого-либо?
В ночь с субботы на воскресенье, без четверти три утра, меня
разбудил шум во дворе; я, по обыкновению, спал с открытым ок¬
ном. Было почти светло, и я увидел, что стучатся в дверь кухонно¬
го крыльца; оказалось, что приехал писарь из канцелярии с экст¬
ренным пакетом от военного министра. В пакете была записка го¬
сударя:
«19 июня. Прошу приказать начальнику канцелярии Военного
министерства генерал-лейтенанту Редигеру явиться мне завтра,
20 июня, в 10 часов утра. Николай».
Смысл этой записки был ясен — государь вызывал к себе, что¬
бы предложить должность военного министра. Записка его из Пе¬
тергофа была привезена в Петербург, затем на Каменный остров к
Сахарову, от него назад в канцелярию, откуда писарь поехал ко
мне лишь с последним поездом. Попасть вовремя в Петергоф
было нелегко, так как мундир и вся парадная форма были в горо¬
де, и я должен был ехать туда, чтобы переодеться и затем попасть к
половине девятого утра на Балтийский вокзал; по железной дороге
я не мог вовремя попасть в город, а потому послал за почтовой
тройкой. Только в половине пятого приехала почтовая коляска,
запряженная парой. Посадив писаря рядом с собою, я двинулся в
путь; дорога была плохая, и только в половине седьмого мы добра¬
лись в канцелярию, где я едва дозвонился. Я собрал себе мундир,
переоделся и на извозчике едва попал на Балтийский вокзал к от¬
ходу поезда.
В Петергофе у меня времени до десяти часов было много, но я
не знал, как попасть во дворец. Пропустят ли меня туда на извоз¬
чике? Я обратился к жандарму, который вызвал по телефону при¬
дворный экипаж, и я поехал в Александрию, где до того не бывал.
Меня в десять часов позвали в кабинет государя. Он принимал
* Сахаров не был в заседании, а председательствовал Рерберг.
358
меня стоя у письменного стола. Государь мне сказал, что раз я уча¬
ствовал в работах по созданию Совета обороны и по выделению
Генерального штаба, то это теперь надо осуществить, и что он мне
предлагает министерство. Я заверил, что по присяге сделаю все,
что смогу. Далее, государь мне сказал, что я, вероятно, знаю Пали-
цына и что нам надо работать дружно. Я ответил, что Палицын
был у меня и мы уже сговорились; государь, видимо, был этим ве¬
сьма доволен. Я выразил сомнение в знании дел Главного штаба и
опасения, что вначале не буду в состоянии отвечать на все вопро¬
сы, с которыми он привык обращаться к военному министру, но
государь признал это пустяками. Он указал, что надо теперь же на¬
значить начальника Главного штаба, Фролова или кого-нибудь
другого, — он в это не входит. Приказ о моем назначении может
выйти лишь в среду, а потому завтра с очередным докладом госу¬
дарь приказал быть Сахарову. Затем он мне сказал, что затруднял¬
ся меня назначить министром, так как я давно оставил строй, но
что теперь, с выделением Генерального штаба и с учреждением ге-
нерал-инспекций, это не так опасно. Наконец, он указал, что так
как я в Военном совете один из младших, то мне надо беречь са¬
молюбие стариков. Я ответил, что до сих пор в Совете был наибо¬
лее влиятельным членом, хотя и без голоса (он заметил, что знает
это), и, при известном почтении к старости, это вполне возможно
(беречь их самолюбие). Государь мне сказал, что теперь это надо
вдвое в отношении почтенных стариков. Разговор продолжался
минут двадцать.
Через дежурного флигель-адъютанта я спросил, когда могу
представиться императрице Александре Федоровне. Она меня
приняла очень скоро, спросила, давно ли я в министерстве и в
должности и где прежде служил, и пожелала успеха.
Поехав на железную дорогу, я попал на поезд в 11.12; в городе я
направился прямо к Палицыну, но его не застал. Сделав в канце¬
лярии кое-какие распоряжения, я поехал к Сахарову на дачу.
У Сахарова я просидел часа полтора, и мы беседовали очень
дружно. Я рассказал ему, как добирался до Петергофа и что там
произошло. Затем я расспросил его относительно всяких форма¬
льностей всеподданнейших докладов и приездов ко Двору.
Относительно порядка, в котором вести личный доклад, я по¬
лучил следующие указания: раньше всего докладывается перечне¬
вое извлечение из высочайшего приказа на тот же день; затем —
сведения о делах на Востоке, о боевых действиях и о посылке туда
снабжений*; наконец, доклады о серьезных мероприятиях и по
личному составу: о более важных назначениях и наградах и о таких
' Мне о делах на Востоке докладывать не приходилось — они отошли к Пали¬
цыну.
359
представлениях, в которых испрашивается отступление от закона
или которые вызывают возражения. Доклады Куропаткина были
очень длинны, часа в полтора-два, так как тот к государю носил
всякие мелочи и сырой материал и докладывал подробно и с поу¬
чениями; государь был удивлен и, по-видимому, доволен кратко¬
стью докладов Сахарова.
Форма одежды за городом — сюртук или китель с аксельбан¬
том’, а в городе — обыкновенная (мундир с погонами).
Представляться по случаю назначения надо было еще императ¬
рице Марии Федоровне и великим князьям: Михаилу Николаеви¬
чу, Владимиру Александровичу, Николаю Николаевичу и Кон¬
стантину Константиновичу, расписаться у Петра Николаевича и
Сергея Михайловича и у принца А.П. Ольденбургского, сделать
визиты министрам и председателям департаментов Государствен¬
ного совета, послать карточки товарищам министров и проч.
Раздача всяких «на чаев» лежит на обязанности состоящего при
министре фельдъегерского офицера Тургенева, который периоди¬
чески представляет списки лиц, кому и сколько причитается.
О выездах государя куда-либо всегда известно Главному штабу,
который о них сообщает министру.
Своей верховой лошади нет надобности иметь; седло и валь¬
трап надо отдать в Офицерскую кавалерийскую школу, которая,
когда нужно, высылает лошадь, за что ей передаются фуражные на
одну лошадь”.
На должность начальника Главного штаба Сахаров мне реко¬
мендовал трех лиц: Жилинского, Поливанова и Шкинского. Сек¬
ретарем он мне советовал оставить титулярного советника Зоти-
мова, взятого им из Главного штаба (выслужившегося из писа¬
рей), знающего свое дело. Затем Сахаров передал мне секретный
список кандидатов на должность корпусного командира, который
хранился лично у министра*”. В заключение Сахаров мне сказал,
что завтрашним докладом он воспользуется, чтобы испросить мне
и некоторым другим лицам награды за их усиленные труды. Я по¬
благодарил и посоветовал испросить их на ближайший царский
день — рождение наследника, 30 июля. Он так и сделал.
Штатские министры ездили с докладами за город во фраке при ленте (по жи¬
лету).
Впоследствии мне стали давать лошадь из придворной конюшни (так же как
и дежурным при государе).
*** Список составлялся так: в него вносились имена старших генералов, кото¬
рые могли бы быть кандидатами. Государь отмечал в списке, кого он удостаивал
получить корпус, и эти лица назначались по старшинству, по мере открытия ва¬
кансий. По исчерпании списка составлялся новый.
360
От Сахарова я поехал в канцелярию, переоделся и уехал в Цар¬
ское, куда вернулся усталый в шестом часу. В городе, после моего
отъезда, ко мне заезжал великий князь Николай Николаевич.
На следующее утро я был у великого князя Николая Нико¬
лаевича, который меня продержал полчаса. Он был очень лю¬
безен, просил быть с ним откровенным, его ни в чем не подо¬
зревать и, буде что, — прямо спрашивать. Про Сахарова он мне
говорил, что помог ему при его назначении и готов был помо¬
гать во всем; он к нему относился так, что «вот садись и хоть
ноги клади на стол», а между тем Сахаров стал на что-то обижа¬
ться и избегать его. Пока Куропаткин был министром, Сахаров
вполне сочувствовал выделению Генерального штаба, во главе
которого он должен был стать. Когда его назначали, то преду¬
преждали, что министерство все же собираются разделить, а
теперь, когда это осуществляется, он вздумал обидеться и на¬
стоял на своем уходе! Зашла речь о замещении должности на¬
чальника Главного штаба; великий князь тоже находил, что
Фролов совсем не годился, и сказал, что мне надо выбрать че¬
ловека по своему вкусу, так как «начальника штаба надо иметь
по руке, как перчатку».
От великого князя я поехал делать визиты, а затем в парадной
же форме обошел всю канцелярию, прощаясь с чиновниками и
писарями.
На следующий день, 22 июня, был объявлен высочайший
приказ о назначении меня управляющим Военным министер¬
ством, Палицына — начальником Генерального штаба и Гуле¬
вича — начальником канцелярии Совета государственной обо¬
роны.
Я первым делом послал телеграмму Куропаткину: «Вступая в
управление Военным министерством, раньше всего благодарю Вас
сердечно за все сделанное мне добро». Он действительно первый
поставил мою кандидатуру в министры. Через некоторое время я
получил от него письмо, в котором он меня предупреждал о необ¬
ходимости быть осторожным с великим князем Николаем Нико¬
лаевичем и указывал на министра Двора барона Фредерикса, как
на честного человека, чуждого интриги*.
* Привожу это письмо полностью:
«Секретно. Херсу, 30 июня 1905 г.
Дорогой Александр Федорович. С сердечной радостью получил депешу Вашу,
в которой значится, что Вы назначаетесь управляющим Военным министерством.
Радуюсь, что на этот раз государь не ошибся. И военное ведомство и, в особенно¬
сти, маньчжурские армии вздохнут свободно. Я не считал Виктора Сахарова злым
и дурным человеком. Не знаю, что и как он делал. Но со всех сторон, от всех, даже
очень компетентных лиц, получались вести, что к нашим нуждам, нашим делам и,
в особенности, лично ко мне, он относился недоброжелательно и даже злостно.
Бог ему судья. И его положение было не из легких.
361
В трудном положении оказалась канцелярия Военного мини¬
стерства, из которой одновременно взяли и начальника и и. д.
помощника его. С согласия главнокомандующего для замеще¬
ния этих должностей были немедленно вызваны из армии Забе¬
лин и Данилов. По их прибытии, в конце июля, все вошло в
свою колею. На место начальника Главного штаба я избрал По¬
ливанова, а Фролов был назначен членом Военного совета. От¬
носительно нравственного облика Поливанова я оставался того
же мнения, как и в 1898 году, но в Главный штаб, работы кото¬
рого я сам не знал, мне нужен был человек знающий, умный и
требовательный, а этим условиям Поливанов вполне удовлетво¬
рял. Новыми назначениями состав высших чинов министерства
был пополнен.
Первые две недели после моего назначения о какой-либо серь¬
езной работе нельзя было думать — массу времени отнимали вся¬
кие представления и визиты, а также и ответы на многочисленные
поздравления.
Не легко будет и Вам, дорогой Александр Федорович. Но с Вашим твердым ха¬
рактером, удивительной выдержкой, тактом и знаниями, с Вашею работоспособ¬
ностью, Вы, я уверен, справитесь со всеми трудностями. Всего труднее Вам будет
вести дело с великим князем Николаем Николаевичем. Это опасный и нехороший
человек. Он много зла причинил нашему чудному государю, подсовывая ему Фи¬
липпа, внушая ему, что он не может ошибаться, ибо он не человек, а сверхчеловек.
Он же внушал ему недоверие к министрам. Я считаю Николая Николаевича ненор¬
мальным человеком. Людей он ненавидит, лошадей не любит, собак любит. То он
изрыгает злобу на людей, то часами на коленях проводит за молитвой. Вред усугуб¬
ляется тем, что знания и ум ограничены, а самолюбие безгранично.
С Палицыным, мне кажется, можно работать. Но в вечной близости к такому
неврастенику, как Николай Николаевич, он, будучи и от природы расположен к
двуличности, пышно развернул в себе способность вести двойную игру, не во вред
себе. Думаю, что в душе и он терпеть не может Николая Николаевича.
Как человек великий князь Петр Николаевич во многом противоположен свое¬
му братцу, но жена его — ехидна, зла, хочет играть роль.
Государь делает большую ошибку, вводя удельный порядок управления отдель¬
ными отраслями военного управления через своих родственников, великих князей.
Не такое теперь время, чтобы безответственные властелины действовали или без¬
действовали, каждый на свой образец...
Не доверяйте Витте. Для него все мы шашки. Но он сам спутал свою игру, и в
дамки проходят совсем не те лица, которые были бы ему угодны. Может кончить
плохо. Не доверяйте Коковцову. Понадобится — никого и ничего не пожалеет.
Держитесь ближе к Сольскому. Верю в его разум, опытность, просвещенный
взгляд. В тайне это убежденный сторонник ограничения...
Держитесь ближе, находите опору в министре Двора Фредериксе. Эго твердый
и вполне благородный человек. Он верный слуга государя и все меры принимает
для охраны его от родственников.
Очень важно, чтобы Вас полюбила государыня Мария Федоровна. Она еще мо¬
жет иметь благодетельное влияние на своего сына.
Помните, что первые месяцы государь будет проявлять к Вам знаки своего до¬
верия, даже в большей, чем требуется, степени, но скоро под Вас начнут подкапы¬
ваться, возбуждать в нем недоверие к Вам; медовый месяц пройдет более или менее
быстро. Дай Бог, чтобы Вы долго имели необходимый у государя авторитет.
362
По выходе приказа о моем назначении я испросил указания го¬
сударя — угодно ли ему будет принять меня? И получил ответ: зав¬
тра, в двенадцать часов. На счастье, в фельдъегерском корпусе был
автомобиль, на котором по приезде из Царского в город я успел в
течение часа проехать на квартиру, надеть парадную форму и по¬
пасть на другой вокзал*.
Государь вновь принял меня стоя и продержал всего минут
пять; он спросил меня, что я намечаю делать. О моей кандидатуре
в министерстве уже давно говорили, и у меня уже накопилось вдо¬
воль отдельных соображений о необходимых улучшениях, но го¬
тового плана не было! После своего назначения я на листке, кото¬
рый носил при себе, стал записывать вопросы, требовавшие бли¬
жайшего разрешения. Вот содержание этого листка:
«Сокращение сроков службы. Унтер-офицеры. Казармы. Офи¬
церы запаса. Быт нижних чинов. Изменение организации и дисло¬
кации при новых сроках службы. Обозные войска. Инженерные
войска и запасы. Артиллерийские заведения, пулеметы. Интен-
Нельзя завидовать Вам, но такие твердые люди, как Вы, необходимы особен¬
но настоятельно в смутное время, ныне Россией переживаемое. Дай Вам Бог по¬
служить долго и с пользой нашей родине и государю. Верьте, с глубоким чувст¬
вом радости буду приветствовать и я каждую Вашу удачу, с горечью переживать
неудачу.
Посылаю это письмо с А.Ф. Забелиным. Работал с ним год времени. Это благо¬
родный, работящий, сведущий человек. Крепко любит и чтит Вас. Помощник бу¬
дет надежный, но заменить Вас во главе канцелярии Военного министерства и в
Военном совете не может. Будет нуждаться в руководстве, в котором Вы не нужда¬
лись. Со своими подчиненными не особенно ладит. Есть недоверие в характере и
желание сделать все самому, без предоставления должной инициативы своим под¬
чиненным.
Наши главные теперь заботы — это как бы Россия не заключила позорного
мира. Наши армии сохранены, закалены и настолько теперь усилены, что могут с
упованием взирать на будущее. Уже ныне успешный переход в наступление япон¬
цев маловероятен. Надеюсь, что скоро нам можно будет и самим перейти в наступ¬
ление.
Главное, что нам нужно теперь — это запас укомплектования (чтобы быстро
пополнять свои потери) и пулеметы. Нам не так важно увеличивать число батальо¬
нов, как держать батальоны, уже собранные, постоянно в полном составе.
Лично ожидаю с нетерпением возобновления решительных военных действий.
Верю, что победа, наконец, склонится на нашу сторону, но во всяком случае, если
великая Россия хочет остаться великой и не быть вынужденной после позорного
мира быстро готовиться к новой войне, надо настоящую войну вести с желатель¬
ной настойчивостью еще год, два, три, но до победы. В этом спасение не только
России, но и Европы. Иначе семьсот миллионов азиатов под главенством Японии
сделают попытку прописать законы Европе, начав с России в Сибири, Франции в
Индокитае и Англии в Индии. Зашевелятся Персия и Турция. Такого ли результата
мы желаем вместо преждевременного мечтательного идеала: стать без права и без
нужды хозяевами на берегах Тихого океана?
Обнимаю Вас А. Куропаткин.
Не забывайте, что Александра Михайловна крепко любит Вас и чтит Вас».
* Комбинация моего секретаря.
363
дантские запасы. Постройка вещей интендантством. Организация
медицинской части. Полевые железные дороги. Усиление запас¬
ных войск. Увеличение числа рядов в военное время. Увеличение
значения корпусов. Увеличить отпуск холостых патронов (требо¬
вание Гриппенберга). Комитет по образованию войск. Сокраще¬
ние строевых, отвлекаемых из строя». Этот перечень, конечно, не
мог считаться программой. Чтобы сообразить его, надо было
иметь хоть сколько-нибудь свободного времени, а я уже полтора
года был в усиленной работе. Я поэтому сказал, что мне надо при¬
смотреться, но что несомненно нужным считаю восстановить Ко¬
митет по образованию войск для пересмотра наших уставов на
основании опыта войны.
В Петергофе я видел министра финансов Коковцова, который
меня известил, что государь, несмотря на разделение министерст¬
ва, назначил мне прежнее содержание военного министра в
18 ООО рублей и 3600 рублей на экипаж*. Таким образом, даже был
вопрос (со стороны Коковцова?), признавать ли меня министром
настоящим или только второго разбора. В дополнение к прежнему
содержанию я сохранял аренду в 2000 рублей и учебную пенсию в
1500 рублей. Затем Коковцов обещал испросить мне обычное по¬
собие на переезд и обзаведение; я его попросил ходатайствовать о
том же и Палицыну, дабы с его стороны не было повода к зависти.
Нам дали обоим по 10 000 рублей. Мне это пособие было весьма
кстати, так как новое содержание я стал получать лишь через три
месяца, а расходы мои сразу сильно увеличились: пришлось эки¬
пироваться заново и держать экипаж как в городе, так и в Царском
Селе.
После представления государю я побывал в Петергофе у двор¬
цового коменданта генерала Озерова, единственного придворно¬
го, которого я знал, чтобы спросить его, должен ли я завезти кар¬
точки кому-либо из чинов Двора, кроме барона Фредерикса. Он
указал мне на гофмаршала графа Бенкендорфа и шталмейстера
Гринвальда, которым я и завез карточки, так же как и Танееву. В
городе в тот же день у меня был Танеев; я ему сказал, что к
30 июля получаю орден Белого орла, не признает ли он нужным
доложить государю, что Палицын предыдущую награду получил
раньше меня, так что может явиться зависть к моей награде, если
Палицына не украсят тоже. Танеев действительно доложил госу¬
дарю, и Палицын получил ленту Белого орла одновременно со
мной.
При случае я сообщил Палицыну о моих хлопотах. В ответ на
это я получил от него следующее письмо: «Глубокоуважаемый и
* Военные министры прежде имели экипаж от Двора. При Ванновском взамен
его установлен отпуск этих денег.
364
дорогой Александр Федорович. Ваше сердечное внимание меня
глубоко трогает. Поверьте мне, что если бы то, о чем Вы так сер¬
дечно сообщаете, не осуществилось бы, я не был бы огорчен. Я
буду огорчен только тогда, когда Вы перестанете относиться ко
мне с полным доверием. Но этого, Бог даст, не суде г. Верьте не
только моей к Вам преданности, но и всегдашней готовности быть
Вашим верным помощником. Крепко жму Вашу руку и остаюсь
сердечно Вам преданный и глубоко почитающий.
Ф. Палицын 21 июля 1905 года».
Письмо по своей сердечности не оставляло желать ничего луч¬
шего. Тем не менее, не веря Палицыну, я не придавал веры и это¬
му письму; но письмо это характеризовало наши отношения в на¬
чале нашей совместной службы, и я нарочно отложил его отдель¬
но, как весьма любопытный документ.
На следующий день, в пятницу, мы вместе с Палицыным пред¬
ставлялись в Царском великим князьям Владимиру и Алексею
Александровичам; в понедельник я был у великих князей Кон¬
стантина Константиновича (который уже расписался у меня) и
Николая Михайловича. Почти всю среду (с десяти до четырех ча¬
сов) заняла поездка в Гатчину, где я представлялся императрице
Марии Федоровне и великим князьям Михаилу Александровичу,
Михаилу Николаевичу, Александру и Георгию Михайловичам.
Наряду с этим шли визиты министрам и проч. и ответы на привет¬
ствия и поздравления.
В первые же дни по назначении я получил 132 приветствия от
друзей и родных, от хороших знакомых и от лиц мне малоизвест¬
ных*; в таком количестве эти приветствия были крайне обремени¬
тельны, так как отвечать мне приходилось самому, а времени со¬
всем не было. Я ответил приблизительно пятидесяти лицам. Этот
угар всяких разъездов и приема ответных визитов длился недели
две, в течение коих я едва успевал с текущими делами.
Чинам министерства я приказал мне не являться, так как всех
их знал, а они были заняты усиленной работой по военному вре¬
мени. В Военный совет я пришел 23 июня, по возвращении из Пе¬
тергофа, в парадной форме, чтобы соблюсти правило, по коему
вновь назначенные члены (и председатели) Совета на первое засе¬
дание приходят в парадной форме. К моему приходу заседание
уже кончилось, но я успел со всеми поздороваться и выполнить
формальности.
Раньше, чем излагать дальнейшие события, остановлюсь на об¬
щей обстановке, при которой я вступил в должность, и на положе¬
нии, в которое тогда был поставлен военный министр.
’ А именно: 44 телеграммы (из них 22 из маньчжурских армий и 3 из-за грани¬
цы) и 55 писем (3 из армий и 5 из-за границы).
365
Уже до разделения Военного министерства положение военно¬
го министра было довольно неопределенное: в то время как все
прочие министры были полными начальниками своих ведомств*,
военному министру всецело и нераздельно подчинялись только
министерство и подведомые ему учреждения; войска же подчиня¬
лись главным начальникам военных округов, а отношения этих
начальников к министру были крайне неясными: они непосредст¬
венно подчинялись государю, а не министру, но все свои пред¬
ставления делали министру, писали ему рапорты и обязаны были
исполнять все его указания. Сверх того, министр имел право
осматривать все войска и учреждения, лично и через доверенных
лиц.
Такая неясность отношений приводила к тому, что они выли¬
вались в разные формы, так сказать, по удельному весу отдельных
лиц. Например, Ванновский, пользуясь расположением и полным
доверием императора Александра III, был в большой силе и доми¬
нировал над большинством военных округов; но в тех округах, где
во главе стояли лица сильнее, его власть оспаривалась и даже сво¬
дилась на нет; в таком положении был Петербургский округ (ве¬
ликий князь Владимир Александрович) и Варшавский. Команду¬
ющий последним, генерал Гурко, однажды даже не допустил гене¬
рала Боронка, посланного Ванновским ревизовать управления
уездных воинских начальников, исполнить это поручение в своем
округе!!
Удельный вес Куропаткина был еще меньше, и при нем еще
эмансипировались Московский и Киевский округа (великий
князь Сергей Александрович и Драгомиров). Командующие вой¬
сками в округах чувствовали себя в них полными хозяевами и не
только относились критически к указаниям министра, но даже от¬
меняли у себя высочайше утвержденные уставы.
Так, например, Драгомиров у себя в округе запрещал пехотным
цепям ложиться при наступлении, невзирая на указание в уставе.
Даже Гриппенберг (Вильна) обучал войска по-своему: Куропат-
кин мне говорил, что на маневрах войск Виленского округа он ви¬
дел их наступление большими, чуть ли не «макдональдовскими»**,
колоннами, и ему не удавалось убедить(!) упрямого Гриппенберга
в нелепости такого строя.
Апатичный Сахаров едва ли даже пробовал что-либо сделать
для прекращения этого разброда в армии. При нем прибавился
еще один автономный округ, Кавказский, во главе которого стал
’ Во флоте был тот же порядок, потом вся власть была объединена в лице гене¬
рал-адмирала.
’* Особый строй пехоты — колонной во весь рост, названный так по имени на¬
полеоновского маршала Макдональда.
366
наместник граф Воронцов-Дашков. Зато Московский округ вновь
подчинился министру после замены покойного великого князя
Сергея Александровича старцем Малаховым.
Положение было, очевидно, не только ненормальное, но про¬
сто нетерпимое. Армия без единого управления, с высшими нача¬
льниками, зазнавшимися до того, что они доходили до прямого
ослушания, являлась каким-то выродком! Но не только команду¬
ющие войсками чувствовали себя сатрапами и, смотря по лично¬
сти, более или менее подчинялись указаниям центральной власти,
но и корпусные командиры представляли себя очень большими
особами. Этому способствовало то, что и тех и других оставляли в
должностях до смерти или до собственной их просьбы об увольне¬
нии от должности, а в последнем случае им обязательно давали
кресла в Государственном или Военном советах или Комитете о
раненых*. Даже начальники дивизий, если за ними были ка¬
кие-либо заслуги или протекция, устраивались куда-нибудь, хотя
бы состоять в распоряжении военного министра.
В результате получалась оригинальная картина: на низах армии
строгая дисциплина и субординация, доходившая до принижен¬
ности, в высших инстанциях становились все слабее и на самых
верхах исчезали вовсе. Сознание своей независимости и вседозво¬
ленности нередко доводило старших чинов до самодурства или
унизительного обращения с младшими и заставляло последних
искать компромиссов между указаниями уставов и законов и тре¬
бованиями начальства. Вожди армии ее портили!
Чтобы помочь делу, очевидно, нужно было привести старших
начальников к повиновению, но как это сделать? Своей автоно¬
мией они уже пользовались давно, даже при таких сильных мини¬
страх, как Ванновский, и изменить их мировоззрение было труд¬
но**.
Обстановка, при которой я принял должность министра, доне¬
льзя подрывала авторитет этой должности. Выделение Генераль¬
ного штаба не только ограничивало круг деятельности и влияния
министра, но ставило окружные штабы в двойственное подчине¬
ние — ему и начальнику Генерального штаба.
Еще более принижалось положение военного министра тем,
что он был поставлен под опеку Совета государственной обороны
и наряду с ним были поставлены четыре генерал-инспектора всех
Со времени учреждения военных округов, в течение пятидесяти лет, был
лишь один случай увольнения от службы командующего войсками: генерал-адъю¬
тант Крыжановский был уволен за неправильную раздачу башкирских земель.
Из корпусных командиров были, кажется, уволены лишь два: князь Щербатов и
Юнаков.
** Автономия доходила до того, что некоторые командующие войсками прини¬
мали к себе в округ на старшие должности только лиц им известных и угодных.
367
родов оружия, которые, наравне с министром, были членами Со¬
вета и непосредственно подчинялись государю. Во главе всего во¬
енного управления стоял Совет обороны или, вернее, его предсе¬
датель, великий князь Николай Николаевич; за военным же ми¬
нистром как будто оставалось лишь исполнение его указаний и
вся хозяйственная часть.
Такова, по-видимому, и была мысль Палицына, инициатора
преобразования министерства. Великий князь должен был стать
во главе военного управления, он слепо доверял Палицыну, кото¬
рый был бы фактическим руководителем всего дела. В Совет на¬
значались на год члены по выбору великого князя, и он всегда мог
рассчитывать провести в Совете свое мнение, а между тем реше¬
ние Совета снимало большую долю ответственности с великого
князя, он, следовательно, мог управлять, не неся ответственности;
через генерал-инспекторов, как членов Совета, он получал и не¬
посредственное влияние на войска. Вся черная работа и ответст¬
венность предоставлялись министру, ограничиваемому со всех
сторон и вынужденному быть послушным и покорным исполни¬
телем указаний великого князя, подсказанных ему Палицыным.
Одно только не было принято во внимание, что министр может
даже при такой обстановке оказаться непослушным!
Состояние войск к лету 1905 года было плохое. Из войсковых
частей, оставшихся в Европе, было взято много офицеров и ниж¬
них чинов в армии, что их значительно расстроило. В стране про¬
исходило брожение, которое начало переходить в войска, особен¬
но в части с ослабленным офицерским составом. Слабы были так¬
же части, развернутые из резервных войск, так как офицерский
состав в них был случайный, а нижние чины по большей части на¬
бирались из запасных.
Обучение нижних чинов в войсках было поставлено отвра¬
тительно. Систематически они обучались несколько месяцев
первого года службы до постановки их в строй, а после того бо¬
льшая часть времени уходила на всякие наряды, на хозяйствен¬
ные работы в полку и на вольные работы. Офицерский состав
представлял оригинальное явление: прекрасный на самых
младших ступенях иерархии, он на высших становился все сла¬
бее и слабее. Из училищ офицеров выпускали хорошо подго¬
товленными, но в войсках они не только не пополняли своих
знаний, но даже забывали прежние. При прохождении службы
ни знания, ни усердие и любовь к военному делу не могли ко-
го-либо выдвинуть — все повышались по линии, вплоть до
производства в штабс-офицеры. Неудивительно, что самые
энергичные и способные офицеры спешили уйти из строя в
академии, в штабы, а то и в гражданскую службу. Младшие
офицеры вообще были очень хороши; хороши были и ротные
368
командиры, хотя отчасти уже стары для своей должности, но
штабс-офицеры в полках были самым слабым элементом: до
чина подполковника мог дотянуть всякий офицер, даже мало¬
способный; дальнейшее движение, в командиры отдельных ча¬
стей, доставалось лишь более способ дым, а все остальные- на
долгие годы оставались в полках, не принося пользы и задер
живая служебное движение младшим. Столь же неудовлетво¬
рителен был состав бригадных командиров: у них было мало
дела, а потому в бригаде не отка^ьшаш ни одному генералу,
них не способные для занятия других должностей командовали
бригадами долгие годы. Ввиду медлительности служебного
движения в армии армейский офицер разве под старость мог в
виде исключения попасть в генералы; высшие же генеральские
должности были доступны только лицам, быстро прошедшим
младшие чины, а именно — вышедшим из гвардии и, особенно,
из Генерального штаба. Последние, однако, во многих случаях
оказывались слишком штабными — недостаточно твердыми, с
преобладанием ума над волей. Самое назначение на высшие
должности производилось применительно к старшинству в чи¬
нах, без достаточной оценки пригодности к высшему назначе¬
нию.
В материальном отношении армия была чуть что не нищей.
Нижние чины получали продовольствие недостаточное, и чтобы
сколько-нибудь улучшить его, их отпускали на вольные работы,
причем треть заработка шла в артельную сумму; им не полагалось
ни одеял, ни постельного белья, а сапожный товар отпускался та¬
кого качества, что нижние чины все носили собственные сапоги.
Я уже упоминал о том, что хозяйственные работы в войсках, ради
экономии, выполнялись самими нижними чинами. Благоустроен¬
ных казарм было совершенно недостаточно. Крепости были мно¬
гочисленны, но как в инженерном, так и в артиллерийском отно¬
шении они были не готовы выдержать осаду. Технические средст¬
ва в армии были недостаточны.
Из всех существовавших недостатков я, однако, считал наибо¬
лее опасными те, которые влияли на качество личного состава ар¬
мии и ее обучения. Привести армию в порядок, улучшить ее обу¬
чение и воспитание и дать ей начальников, отвечающих своему
назначению, — вот что я считал первейшей задачей. Чтобы выпол¬
нить ее, нужно было много времени для улучшения командного
состава — не менее десятка лет, но тем более надо было торопить¬
ся с началом работы. Что я себе создам массу врагов, начав чистку
генералитета, было ясно; но ведь и Куропаткин, всегда искавший
себе любви и популярности, нажил вдоволь врагов, так уже лучше
делать дело по своему убеждению, а остальное предоставить судь¬
бе? Одно лишь условие было обязательно: я сам должен был твер¬
369
до стоять на почве закона и требований дела, не допуская со своей
стороны никакого непотизма’! Все вопросы о хозяйственных и
технических улучшениях я ставил в зависимость от средств, какие
удастся получить. Почти во все время моего управления мини¬
стерством состояние наших финансов было самое тяжелое, поэто¬
му мне действительно удалось лишь радикально улучшить поло¬
жение нижних чинов, а в хозяйственном и техническом отноше¬
ниях мне удалось лишь начать кое-какие улучшения.
Вся предыдущая моя служба держала меня вдали от Двора. Я не
знал решительно никого даже среди министров, за исключением
одного Лобко, да и тот с осени тяжко заболел, а в ноябре скончал¬
ся. В новую деятельность и в новые круги людей приходилось
вступать без чьей-либо помощи и совета, а между тем я, по дохо¬
дившим до меня анекдотам о разных мелких промахах Куропатки-
на при Дворе, знал, до чего всякая мелочь там подмечается и вы¬
смеивается. Все это делало мое вступление в новые круги трудным
и вселяло некоторую неуверенность в себе.
1905 год. — Тяжелое время всеобщей смуты. — Причины брожения
в войсках. — Работа военного министра. — Манифест 17 октября
и его последствия. — Великий князь Николай Николаевич-младший
и другие члены императорской фамилии. — Разнохарактерность
царской семьи. — О государе.
Сама обстановка моей работы на первых порах была трудна. Я
жил на своей даче в Царском Селе и предоставил Сахарову дожи¬
вать лето на казенной даче на Каменном острове. Но в Царском у
меня не было помещения для какой-либо канцелярии или хотя бы
для секретаря и фельдъегеря. Для приема докладов я ездил в город
на прежнюю свою квартиру, а вечером в Царское приезжали сек¬
ретарь и дежурный фельдъегерь с грудой бумаг. Пока я их читал,
секретарь сидел при мне в кабинете, что крайне меня стесняло, а
фельдъегерь — либо в саду, либо в прихожей; чтобы все это упоря¬
дочить, надо было секретарскую часть переселить в Царское. Поч¬
ти напротив моей дачи оказалась запущенная дача Тирана, кото¬
рая была нанята и приведена в порядок; на ней поселился секре¬
тарь Зотимов с семьей и одним писарем и там же сидел дежурный
фельдъегерь; в городе остался помощник секретаря Огурцов с дру¬
гим писарем, в качестве приемщика бумаг и нашего агента.
Как Зотимов, так и фельдъегеря получали от меня суточные из эк¬
страординарной суммы. Когда все это устроилось, то получилась
обстановка вполне благоприятная для работы. В случае надобно¬
сти я по телефону вызывал секретаря, который через несколько
* Непотизм (лат. — nepos) — протекция, кумовство.
370
минут приходил ко мне; на даче у меня не было никого посторон¬
него; о времени моего приезда в город предупреждался по телефо¬
ну же Огурцов, который распоряжался высылкой экипажа и проч.
Неудобство получалось лишь в том случае, если государь поздно
высылал бумаги. Доклады государю посылались ежедневно и дол¬
жны были быть у него уже часов в девять утра; обыкновенно они
получались обратно к часу—трем дня, но изредка (раза два-три
за лето) привозились в Петроград* только поздно ночью; спешно¬
го в них вообще не бывало, и они могли оставаться в городе до
утра, но среди них бывал высочайший приказ на следующий день
и необходимо было немедленно сообщить редакции «Русского ин¬
валида» о его утверждении, дабы приказ мог появиться в газете на
следующее утро. В таких случаях приходилось посылать Зотимова
на ночь в город с полномочием вскрыть пакет и переговорить с ре¬
дакцией.
Вообще, из всех министров военный был связан более всех
других тем, что ежедневно должен был представлять государю до¬
клады, а потому без особого разрешения не мог уехать куда-либо
даже на сутки; в одинаковом положении с ним был лишь ми¬
нистр иностранных дел, который тоже ежедневно представлял
свой доклад, часам к четырем-пяти дня. Все прочие министры
ничего к государю не посылали, а все докладывали лично; все
они имели свои доклады в определенные дни раз в неделю, и то¬
лько военный министр два раза, по вторникам и субботам, что
было совершенно излишне, так как дела, действительно требо¬
вавшие личного доклада, то есть обмена мнений с государем,
были относительно редки, и я даже радовался таким делам, о ко¬
торых действительно стоило говорить; весь остальной личный
доклад состоял из дел, которые в другие дни недели посылались к
государю.
Но на военном министре лежала еще обязанность, от которой
все прочие министры (кроме министра Двора) были совершенно
свободны: присутствовать на всех смотрах и ученьях, происходив¬
ших в высочайшем присутствии. Это являлось абсолютно непро¬
изводительной затратой времени, так как при всех торжествах и
занятиях военному министру нечего было делать и лишь несколь¬
ко раз государь, пользуясь случаем, давал какие-либо приказания.
Между тем трата времени на выезды в Царское и в Петергоф была
громадная: выезжая из дома в город в десятом часу утра, я с докла¬
дов возвращался домой во втором часу дня, а с парадов еще позже,
в три-четыре часа; все утро пропадало полностью, и возвращался я
если и не совсем усталым, то все же утомленным.
* Так в тексте. (Прим. сост.)
371
Частые и ранние (для столицы) выезды к государю определяли
весь распорядок моей жизни — я вставал в девятом часу и ложился
в первом часу; у прочих министров день начинался и кончался
позднее, поэтому они могли по вечерам заседать в Совете минист¬
ров до двух-трех часов ночи, а я к этому времени едва не засыпал
от усталости.
Ни в одном государстве на военного министра не взвалено
столько дела, как у нас: нигде не содержится такой громадной ар¬
мии (1 миллион 300 тысяч человек), как у нас, притом при столь
различных условиях службы; нигде прохождение офицерами
службы не обставлено столь разнообразными условиями (гвар¬
дия, специальные рода оружия, казаки), нигде на военного ми¬
нистра не возложены еще и функции министра внутренних дел в
отношении громадных областей (земли казачьих войск и Турке¬
стан). Очевидно, что у нашего военного министра масса работы,
при которой ему трудно бывает найти время, чтобы спокойно об¬
думать намечаемые меры, а между тем его время еще тратится на
совершенно бесполезные выезды в город, требуемые только в
силу традиций!
Мой первый всеподданнейший доклад был в субботу, 25 июня
1905 года. В 8 часов 30 минут я выехал из Царского в город, где
меня встретил Тургенев и взял мой портфель; пройдя через цар¬
ские комнаты, я попал на особый подъезд, где стояли экипажи,
мой и Тургенева, и мы поехали на Балтийский вокзал. В поезде
был вагон для министров, куда Тургенев принес мой портфель, а
затем и проездной билет*. В Петергофе процедура была та же.
Тургенев взял портфель, мы вышли на подъезд, где меня ждала
придворная карета, а его — дрожки, и ехали в Александрию. Под¬
нявшись по уставленной цветами лестнице, я попал в приемную
комнату, куда вносился и портфель. В этой небольшой комнате
всегда находился флигель-адъютант и иногда еще кто-либо, ожи¬
дающий приема. Доклад должен был начинаться в одиннадцать
часов, но обыкновенно государь несколько опаздывал, совершая
утреннюю свою прогулку. Наконец камердинер вышел из каби¬
нета и пригласил меня войти. Кабинет был узкий и длинный,
разрубленный на две части широкой балюстрадой, на которой
лежали бумаги и книги; часть кабинета за балюстрадой была при¬
поднята на одну ступеньку, о которой государь предупреждал
лиц, которых впервые водил туда. Против входа стоял письмен¬
ный стол, у которого стоял государь. Поздоровавшись, он провел
меня за балюстраду к круглому столу у окон, сев в одно кресло,
указал мне сесть визави. Он приказал мне снять с левой руки
* Впоследствии всем министрам стали выдавать билеты, цвета радуги, для даро¬
вого проезда по всем железным дорогам, так что билета брать не приходилось.
372
перчатку, сказав, что так будет удобнее. Мой доклад был очень
краток. По окончании его государь дал мне несколько руководя¬
щих указаний, которым я лишь мог радоваться: на необходи¬
мость усилить пенсии, дабы людей, уже не годных к службе,
можно было увольнять в отставку, не делая из армии богадельни;
сократить число лиц, состоящих без должностей сверх штата; со¬
здать Комитет по образованию войск* и создать контингент хоро¬
ших офицеров запаса. Я указал на необходимость сокращения
сроков службы для омоложения армии и особенно ее запаса, ого¬
ворив, однако, что для этого нужно сначала обеспечить войска
сверхсрочнослужащими, дать им казармы и освободить от хозяй¬
ственных работ, чтобы строевые чины действительно были строе¬
выми. По окончании доклада я сел в свою карету, предоставив
везти меня, куда следовало. Отвезли меня во 2-й министерский
флигель**, где было отведено помещение, и здесь получил завтрак.
В помещении были четыре комнаты, и оно было, очевидно, устро¬
ено не только для временных остановок, но и для житья. К завтра¬
ку всегда подавались: водка (простая или горькая) и на закуску
разное холодное мясо и иногда икра; затем бульон с пирожками,
еще два блюда, сладкое и кофе. Все, кроме бульона, было очень
хорошо, ко времени завтрака я всегда успевал проголодаться и бы¬
вал ему рад. К завтраку полагались половина бутылки мадеры и
половина бутылки красного вина, но я до них почти не касался и
требовал себе квас.
Тут же в помещении я успевал написать часть резолюций на до¬
кладах. Тургенев предупреждал, когда надо было выезжать; мы
ехали на станцию, по железной дороге и в город в том же порядке,
как приехали. Таковы были порядок и обстановка всех приездов
на доклады в Петергоф.
Прислуга во дворцах каждые два-три месяца перемещалась с
одних должностей на другие, дабы все по очереди бывали на лег¬
ких и трудных местах, там где получались «чаи» и где их не было,
экипаж с одним и тем же кучером назначался военному министру
на тот же срок. Перед каждой сменой персонала Тургенев пред¬
ставлял мне длинный список лиц, которые должны были получать
«чаи», с указанием сколько кому полагалось. Тут значились: кучер
(по 10 рублей в месяц), три швейцара на собственном подъезде и
их помощники, швейцар и лакеи при помещении, буфетчик, ку¬
хонный мужик и проч.; к праздникам «чаи» получала та же публи¬
ка и, сверх того, скороходы и еще кто-то. Каждая раздача требова¬
ла около 100 рублей, которые брались из экстраординарной сум¬
Я сам говорил ему об этом за два дня до того, 23 июня.
** Впоследствии почему-то отводили помещение в фрейлинском флигеле.
373
мы*. В день раздачи все получившие считали долгом «благодарить
за награду».
В день моего первого всеподданнейшего доклада состоялось
также и первое заседание Совета государственной обороны — все¬
го на четверть часа, дабы открыть его заседания. Совет под предсе¬
дательством великого князя Николая Николаевича состоял из во¬
сьми непременных и шести постоянных членов. Непременными
членами были по своим должностям: военный министр, началь¬
ник Генерального штаба, морской министр, начальник Главного
морского штаба и четыре генерал-инспектора. Постоянными чле¬
нами на 1905 год были назначены генералы: Гродеков, Мылов, Га-
зенкампф, Случевский и Костырко и моряк, генерал-адъютант
Дубасов. Вначале заседания Совета происходили во Дворце пред¬
седателя**, и только с октября они стали созываться в собственном
помещении Совета.
Брожение в стране все более разрасталось; я уже говорил о
беспорядках во флоте, особенно в Черноморском. В первые же
дни по моем вступлении в должность они начались и в армии;
первый беспорядок произошел в крепости Усть-Двинск, глав¬
ным образом — в ее минной роте. Чтобы уяснить себе причину
беспорядка, мне хотелось послать на место доверенное лицо.
При министре тогда состояло до пятидесяти лиц разного поло¬
жения и чинов, но среди них я не нашел никого, пригодного для
такой миссии, кроме своего адъютанта, полковника Чебыкина,
который съездил в Усть-Двинск и поговорил с ротой; он выяс¬
нил, что поводы к беспорядку были пустые, что все уже успоко¬
илось, словом, привез вести успокоительные. Вскоре случаи
беспорядков участились и распространились по всей России, и
донесения о них стали поступать ежедневно! Хорошо держались
лишь те части, где офицеры старались ближе быть к нижним чи¬
нам и имели над ними не только власть, но и влияние. Чтобы
напомнить строевым начальникам об их ответственности за со¬
стояние своих частей, я принял за правило: тотчас по получении
донесения о каком-либо крупном беспорядке запрашивать
командующего войсками, насколько командир части соответст¬
вует должности. Ответ всегда бывал благоприятный для коман¬
дира (таково уже наше благодушие), но эти запросы все же на¬
поминали о возможности ответственности. Впоследствии гене¬
* Военному министру полагалось 8000 рублей в год на экстраординарные рас¬
ходы. Сумма эта была в ведении канцелярии Военного министерства, которая
оплачивала утвержденные министром счета. Из нее оплачивались «чаи», наем дачи
для секретаря и суточные ему и фельдъегерям, всякие приплаты по продовольст¬
вию и проч., писари в секретарской части. Сумма эта все же настолько значитель¬
на, что я за ее счет впоследствии купил два автомобиля для разъездов.
” Итальянская, 13; теперь Палас-театр.
374
рал Шмит, помощник командующего войсками в Киевском
округе, благодарил меня за эти запросы; при объезде войск
округа он брал с собою по нескольку таких запросов и показы¬
вал их командирам частей для сведения и побуждения к энер¬
гичной борьбе с беспорядками.
По четвергам, в десять часов утра, приезжал ко мне с докла¬
дом великий князь Константин Константинович. Права главно¬
го начальника военно-учебных заведений настолько широки,
что он почти все вопросы решает сам, а за военным министром
оставлено лишь утверждение новых программ (случай редкий),
назначение высших лиц, вопросы о постройке и расширении за¬
ведений, разрешение льгот при приеме и т. п. Таким образом,
докладывать было почти нечего. Великий князь все же приез¬
жал; он ничего не докладывал, а только передавал мне бумаги
для прочтения и надписи резолюций, а затем сидел и болтал;
иногда у него и бумаг не было, а он заезжал только поболтать.
Человек умный, милый, добрый, он все же был вовсе не на мес¬
те. Добиваясь всеобщей любви, он был слишком мягок и добр со
всеми, забывая, что воспитывать мальчиков, особенно для воен¬
ной службы, нельзя без строгости. Порочных кадет он не решал¬
ся изгонять, а переводил их из корпуса в корпус. Обстановка
жизни в училищах и в корпусах была роскошна по сравнению с
условиями армейских офицеров, так что вновь произведенные
офицеры в полках чувствовали себя хуже, чем в училище, ли¬
шившись мягких постелей, вкусной еды и проч., и полковая
служба начиналась с разочарования и сетования на лишения.
Но все разговоры с великим князем о необходимости большей
строгости и о пользе более спартанской жизни в военно-учеб-
ных заведениях были напрасны. Помощник же его, генерал Ан-
чутин, во всем ему поддакивал и угождал.
После доклада, или, вернее, посещения, великого князя, по
четвергам, надо было спешить в канцелярию, где с одиннадцати
до часа пополудни приходилось принимать представляющихся.
Дежурный адъютант составлял им список и приглашал в кабинет
по старшинству. Представляющихся обыкновенно бывало много,
и каждому можно было уделять лишь по нескольку минут. Часто
бывало так много генералов, что штаб-офицеров уже нельзя было
принимать по одному, а приходилось выходить к ним в зал и с
каждым говорить лишь по нескольку слов; только те из них, у ко¬
торых было какое-либо дело, под конец принимались отдельно.
Завтракать в этот день не приходилось, и перед Советом лишь уда¬
валось наскоро проглотить стакан кофе и кусок ветчины.
Главную массу докладов приходилось принимать по средам. В
десять часов их начинал главный интендант; в одиннадцать часов
являлись артиллеристы; после завтрака, от часа тридцати минут,
375
шли доклады по Медицинской академии, по казачьим войскам,
по канцелярии и по инженерной части; по вторникам, от полови¬
ны третьего*, были доклады по военно-судной части и по Главно¬
му штабу и по субботам, от трех часов, — по Главному военно-ме-
дицинскому управлению и по Главному штабу.
Ростковский докладывал интендантские дела хорошо, ясно,
но медленно, так что ему одного часа не хватало; но в одиннад¬
цать часов приезжал Кузьмин-Короваев, а с ним почти всегда и
великий князь Сергей Михайлович. Великих князей я не застав¬
лял ждать, и доклад Ростковского тут же кончался. Самый тяже¬
лый доклад был по артиллерийским делам. Кузьмин-Короваев
был человек прекрасный и очень симпатичный, но малопригод¬
ный для своей должности: средних способностей, медлительный
и мелочный, он и докладывал ужасающе медленно, причем и ве¬
ликий князь еще дополнял от себя доклад, который поэтому все¬
гда длился часа два, и почти все — по пустым делам. По букве
тогдашнего закона, великий князь был начальником Главного
артиллерийского управления, а Кузьмин-Короваев лишь его по¬
мощником, подчиненным и ему и военному министру. Великий
князь действительно входил во все дела управления и Кузьми-
на-Короваева взял себе в товарищи как человека надежного и ис¬
полнительного.
Щербов-Нефедович докладывал хорошо, Забелин — тоже (хотя
с мелочами), но слушать их доклады уже было тяжело, — до того
меня замучивал доклад Кузьмина-Короваева. Вернандер редко
бывал с докладами, обыкновенно он сообщал, что у него для лич¬
ного доклада ничего нет, за это я был очень ему благодарен; ино¬
гда вместе с ним приезжал великий князь Петр Николаевич. По
вторникам я доклады принимал по возвращении с моего доклада в
Петергофе (или в Царском), но они все же были для меня менее
томительны, чем длинные доклады по средам. У меня вообще ка¬
кой-то дефект в том отношении, что люди меня утомляют и я
страшно устаю от всяких долгих разговоров; особенно странно то,
что утомление это односторонне: я могу сейчас же взяться за рабо¬
ту, чтение или письмо и отдыхаю за ним...
Волнения в стране все распространялись и усиливались, и госу¬
дарь решился идти на уступки. К нему был призван граф Витте,
который потом рассказывал, что он указал государю на возмож¬
ность лишь двух выходов: военная диктатура и установление по¬
рядка военной силой или дарование конституции; в успешность
первой меры он сам не верил и рекомендовал вторую. В диктаторы
намечался великий князь Николай Николаевич, который, однако,
вовсе не желал принять на себя эту роль.
" По возвращении из Царского или Петергофа со всеподданнейшего доклада.
376
В субботу 15 октября я к своему очередному докладу в Петер¬
гофе должен был ехать на пароходе «Онега», так как железные
дороги бастовали. Когда я прибыл в Петергоф, у государя уже
происходило совещание, в котором участвовали Витте, великий
князь Николай Николаевич, барон Фредерикс и Рихтер; оно,
по-видимому, было бурным, так как в приемной комнате из-за
двери кабинета подчас были слышны громкие голоса. Был почти
час, когда оно закончилось, и меня тотчас позвали в кабинет. Го¬
сударь стоял у письменного стола и, поздоровавшись, предло¬
жил мне пройти на обычное место к окну, сам он остался у пись¬
менного стола, где, кажется, укладывал папиросы. Он был взвол¬
нован, лицо раскраснелось, голос был неровен. Я сократил свой
доклад (который делал стоя у своего места) до минимума, и он
длился, вероятно, не более пяти минут. С доклада я вернулся без
завтрака на «Онегу», где мне импровизировали еду, за которую я
был крайне благодарен.
В понедельник 17 октября генерал Мосолов по телефону сооб¬
щил мне из Петергофа, что подписан Манифест, граф Витте на¬
значен первым министром...
О том, как был подписан Манифест, я слышал два рассказа:
18 октября от барона Фредерикса и 19 октября от Палицына. Пер¬
вый мне сообщил, что еще 16 октября было колебание в выборе
между военной диктатурой и дарованием конституции; к завтраку
17 октября был приглашен великий князь Николай Николаевич,
который предварительно зашел к Фредериксу, сказавшему ему:
«Надо спасти государя! Если он сегодня не подпишет Манифеста,
то я застрелюсь у него в кабинете! Если я сам этого не сделаю, то
ты обещай застрелить меня!» При таком настроении у великого
князя мысль о назначении его диктатором отпадала, и по приезде
графа Витте Манифест был подписан.
Палицын, со слов великого князя, рассказал, что когда великий
князь приехал к государю, то решение уже было принято. В при¬
сутствии великого князя, графа Витте, Фредерикса и Бенкендорфа
государь, перекрестившись, подписал Манифест и сказал: «Дай
Бог, чтобы это было на пользу страны и народа!» Передавая графу
Витте Манифест, он его обнял и сказал: «Дай Бог вам в добрый
час!» Государь был сосредоточен, но совсем спокоен, как уже при¬
нявший сознательное решение.
Все изложенное в Манифесте 17 октября граф Витте предлагал
изложить в рескрипте на его имя в виде указаний тех «свобод», ко¬
торые решено было даровать по выработке надлежащих законов,
нормирующих новые права граждан; но государь признал нужным
облечь этот акт в форму Манифеста, более торжественную и под¬
черкивающую, что тот исходит лишь от него.
377
Результаты той перемены формы получились отрицательные:
столь торжественное объявление о новых «свободах» было понято
как окончательное дарование их, притом без каких-либо норм их
ограничений! Старые законы стали считать отмененными, а новых
еще не начали разрабатывать, вследствие чего получалось полное
беззаконие и невероятный сумбур во всей стране! В столице бес¬
порядки продолжались, и 18 октября семеновцы на Загородном
должны были прибегнуть к оружию.
Город, даже в центральных его частях, представлял тогда дово¬
льно жуткую картину: движение на улицах замерло, вечером все
погружалось во мрак, по улицам ходили патрули и разъезды.
Брожение в войсках усиливалось, и ежедневно получались де¬
сятки донесений о беспорядках в разных частях. Очевидно, при¬
ближалось время, когда и на войска нельзя будет полагаться и нач¬
нется окончательная разруха!
Причин для этих беспорядков было много; приведу главней¬
шие:
1. Общее брожение в стране, которое не могло не влиять на ар¬
мию.
2. Нищенская обстановка солдата, который бывал сыт лишь
при особой распорядительности и честности его начальников.
Жалованье его было ничтожно до смешного: рядовой в армии по¬
лучал 2 рубля 10 копеек в год! Белье и сапожный товар отпуска¬
лись такого дрянного качества, что нижние чины продавали их за
бесценок и покупали взамен собственные вещи; отпуск на шитье
сапог был ничтожен и на это приходилось им доплачивать рубля
два из своего же кармана. Короче, без помощи из дому солдат не
только бедствовал, но почти не мог существовать! Подмогой ему
являлись вольные работы, но даже из заработанных грошей он сам
получал лишь треть, другая треть вычиталась в артельную сумму
на его продовольствие^), а еще треть шла в пользу не бывших на
работах. Что нижние чины бедствуют, знали все и даже жалели их;
но при громадном составе армии прибавка лишь одной копейки в
день на человека вызывала расход в 4 миллиона рублей в год, а по¬
этому сожаление оставалось совершенно платоническим и все
привыкли смотреть на нищенское положение солдата как на нечто
нормальное или, по малой мере, — неизбежное, к серой безропот¬
ной массе относились свысока и считали, что если издавна она на¬
ходилась в таком положении, да беды от этого не было, то нечего
разорять финансы на улучшение ее быта. Одеяла и постельное бе¬
лье были заведены лишь в немногих частях, особо заботливыми и
распорядительными начальниками. Чайное довольствие в мирное
время давалось лишь в местностях, особенно неблагоприятных в
климатическом отношении. Наряду с этим матросы в бунтовавшем
флоте были обставлены отлично, на что агитаторы указывали ниж¬
378
ним чинам, объясняя такое положение малой заботливостью о них
начальства. Вместе с тем они указывали, что за счет полковых сумм
заводятся экипажи и рысаки, тогда как полковая экономия должна
была бы идти на нужды нижних чинов.
3. Присутствие в рядах войск массы запасных, элемента плохо
дисциплинированного, недовольных тем, что их по заключении
мира удерживают на службе, особенно вследствие того, что при
общих беспорядках и забастовках они не знали, что делается у них
дома в семье.
4. Тяжелая служба по подавлению беспорядков в стране, при¬
чем войска не только утомлялись, но и дробились на столь мелкие
части, что выходили из рук своих начальников и сами поддавались
агитации.
5. Полная дезорганизация войсковых частей в Европейской
России, из которых были вырваны масса лучших офицеров и ниж¬
них чинов для отсылки в армии на формирование там громадных
управлений и импровизацию новых частей, затеянную по безум¬
ной фантазии Куропаткина. В порядке оставались только гвардия
и кавалерия. Сохранение гвардии в порядке — всецело заслуга ве¬
ликого князя Владимира Александровича, который допускал пе¬
ревод офицеров из гвардии на Восток лишь при условии, что они
уже в гвардию не возвращались. Гвардия в 1905—1906 годах спасла
положение, без нее переворот 1917 года мог произойти уже тогда.
Кавалерия не была расстроена высылкой кадров в армию и была
богата офицерами, которые притом по роду службы стояли ближе
к нижним чинам.
6. Дурной пример флота и особая тягость службы в приморских
крепостях для обеспечения моряков и для окарауливания аресто¬
ванных матросов, имевших, кстати, полную возможность издева¬
ться над солдатами, которые как пищу, так и одежду, получали го¬
раздо худшие, чем бунтовавшие моряки.
В отдельных войсковых частях под влиянием агитаторов ниж¬
ние чины стали предъявлять требования, в которых политические
и экономические пожелания были перемешаны самым пестрым
образом: наряду с отменой смертной казни и введением всеобщих,
равных и тайных голосований требовалось улучшение сапог и
продовольствия и увольнение запасных со службы.
После Манифеста 17 октября Государственную Думу приходи¬
лось переустраивать на новый лад: вместо законосовещательной
она должна была быть законодательной. Поэтому и состав ее под¬
лежал изменению. По этому вопросу опять состоялся ряд заседа¬
ний, на которых я опять был немым участником, бесплодно тратя
на них время; 25 ноября вопрос этот обсуждался в Совете минист¬
ров (с другими лицами) под председательством Сольского, а 5, 7 и
9 декабря у государя в Царском Селе.
379
Всего за последние три месяца 1905 года я был у государя в Пе¬
тергофе и в Царском 33 раза, в том числе 21 раз с докладом (в том
числе с экстренным о московских делах), 6 раз на полковых и
георгиевских праздниках и 6 раз на заседаниях*.
В городе я за эти три месяца был на 21 заседании Совета мини¬
стров (пропустил 3 заседания), в Государственном совете — 5 раз
(пропустил 2 заседания), в Особых заседаниях — 4 раза, в Совете
обороны — 1 раз, в Высшей аттестационной комиссии — 2 раза
(пропустил 1 заседание); сверх того, на 2 небольших совещаниях у
Витте (о железных дорогах) и на 2 заседаниях у великого князя
Николая Николаевича (о флоте), всего на 37 заседаниях, и пропу¬
стил 5 заседаний.
Таким образом, в эту четверть года у меня из 92 дней в полном
распоряжении для моего прямого дела оставалось всего 22 дня, а в
остальные 70 я отвлекался утомительными поездками за город и
заседаниями комиссий. В Военный совет я за это время попал то¬
лько на 4 заседания (из 14); из военно-учебных заведений я, ка¬
жется, успел побывать только в двух: в Пажеском корпусе и в Кон-
стантиновском артиллерийском училище.
В это сумбурное время, когда против воли были уже даны вся¬
кие обещания относительно дарования широких свобод, а преде¬
лы последних еще вовсе не были выяснены, когда этими свобода¬
ми узаконилась борьба политических партий и образование всяко¬
го рода политических сообществ, невольно возникал вопрос о
роли военнослужащих в нарождавшемся политическом хаосе. Я
по-прежнему держался того мнения, что военные должны чужда¬
ться всякой политики и не участвовать ни в каких политических
обществах или собраниях. В принципе государь был вполне согла¬
сен с этим. 16 декабря состоялось положение Совета министров,
запрещавшее военным входить в состав и принимать участие в по¬
литических союзах, партиях и т. п.; положение это было тогда же
объявлено по военному ведомству, и вопрос можно было считать
решенным. Тем не менее разные военные** обращались ко мне с
просьбами о разрешении участвовать в союзах монархического
направления (например, «Отечественном союзе»), указывая на то,
что деятельность этих союзов и их участие в них известны и одоб¬
ряются государем. Я лишь мог указать им на приказ, от которого я
* 3 ноября об отмене выкупных платежей и вообще о положении в стране, 9 и
18 ноября о состоянии гражданских судов и 5, 7 и 9 декабря о выборах членов Госу¬
дарственной Думы. Два личных доклада у государя (22 октября и 20 декабря) я про¬
пустил по нездоровью.
** Например, генерал Киреев, состоявший при великом князе Константине
Константиновиче, и полковник барон Врангель, состоявший при великом князе
Михаиле Александровиче.
380
не имею права делать изъятия, обещав, однако, не знать о их учас¬
тии в этих союзах.
Чтобы покончить с описанием событий 1905 года, мне остается
упомянуть об одном курьезном назначении, состоявшемся в кон¬
це года, а именно о назначении Соллогуба рижским генерал-гу-
бернатором.
Соллогуб во все время войны состоял при штабе армий, где он
едва ли делал что-нибудь, а после войны вернулся в Петербург. Я
ему предложил состоять по министерству без содержания, на что
он тотчас согласился, так как был обеспечен содержанием от Ки¬
тайской железной дороги. В конце года Витте заявил в Совете ми¬
нистров, что ввиду беспорядков в Прибалтийских губерниях ре¬
шено учредить временное рижское генерал-губернаторство и во
главе его предложено поставить Соллогуба. Я заявил, что он ни
для какой практической деятельности не пригоден и, конечно, не
годится на такую должность, где требуется энергия, но Витте на
это возразил, что назначение Соллогуба уже высочайше одобрено.
Ввиду того, что новая должность не была в моем ведении, назна¬
чение Соллогуба меня касалось лишь в том отношении, что его
брали от меня, против чего я, конечно, ничего не имел. Витте же
его проводил, потому что он его любил, и, действительно, он был
умный и интересный собеседник. В Риге Соллогуб проявил себя
такой же бесполезностью, как и на всех предыдущих своих дол¬
жностях, и в 1906 году был заменен Меллером-Закомельским, по¬
сле чего вышел в отставку.
Мне остается теперь еще дополнить изложение событий
1905 года характеристикой некоторых лиц, с которыми мне при¬
шлось в этом году иметь дело и при этом ближе познакомиться.
Самой крупной во всех отношениях фигурой среди них был ве¬
ликий князь Николай Николаевич. Он одарен большим здравым
смыслом, чрезвычайно быстро схватывает суть всякого вопроса;
любит военное дело и интересуется им, долго служил в строю и от¬
лично знает строевое дело, особенно кавалерийское; в течение не¬
скольких лет готовился быть главнокомандующим на Северном
фронте и изучал стратегическую обстановку; изъездил, как гене-
рал-инспектор кавалерии, всю Россию, знал войска и их началь¬
ников во всех округах (в кавалерии — до тонкости); обладает гро¬
мадной памятью. Заниматься чтением совершенно не может, поэ¬
тому все дела ему должны докладываться устно. Характер у него
взрывчатый, но я его всегда видел безукоризненно вежливым со
всеми; лишь по рассказам других я знаю, что он, особенно в поле,
иногда выходил из себя и тогда доходил до форменной грубости. В
отношении к людям непостоянен, и несомненное расположение к
данному лицу иногда без видимой причины обращается в отчуж¬
381
дение или даже в антипатию; может быть, это зависит от спирити¬
ческих внушений?
Такой человек, при своих несомненных дарованиях, особенно
нуждался в начальнике штаба, который доделывал бы за него всю
черную работу и затем докладывал ему получающиеся результаты;
обладая сам ясным умом, он не нуждался в талантливом вдохно¬
вителе, а лишь в добросовестном и трудолюбивом исполнителе
черной работы. Именно таким человеком был Палицын; человек
неглупый, очень добросовестный и усердный работник, он был
отличным исполнителем всякой заданной ему работы; он добро¬
совестно выяснял все стороны вопроса и, сам совершенно не спо¬
собный принять то или иное решение, все свои сомнения выкла¬
дывал великому князю, который благодаря этому основательно
знакомился со всяким вопросом и затем, со свойственной ему ре¬
шительностью, принимал решение. Палицын не сразу сдавался;
он добросовестно продолжал развивать свои аргументы за и про¬
тив, пока великий князь не остановит его решительным указани¬
ем, что и как надо делать. Не менее этой добросовестности вели¬
кий князь в нем ценил всегдашнее спокойствие и личную предан¬
ность. Палицын действительно был невозмутимо спокоен и
действовал успокоительно на нервного и вспыльчивого великого
князя, которого, вероятно, не раз удерживал от необдуманных ша¬
гов. Самая речь Палицына, медленная, тягучая и бесцветная, и
всегда длинная, была способна загипнотизировать кого угодно и
успокоительно действовала на великого князя. Преданность Па¬
лицына не подлежала сомнению, и он распространял ее и на дол¬
голетнюю сожительницу князя, Буренину, с которой играл в кар¬
ты и посылал ей цветы и конфеты; когда же ее сменила актриса
Потоцкая, он также ухаживал и за нею. Палицын десять лет был
начальником штаба при великом князе, отлично его дополнял,
стал его доверенным и домашним человеком, и великий князь
даже думал, что Палицын способен быть начальником Генераль¬
ного штаба. По назначении на эту должность Палицын по-преж¬
нему бывал у великого князя, держал его в курсе всего происхо¬
дившего в управлении и, таким образом, обеспечивал себе его
поддержку.
Вначале влияние Палицына было вполне доминирующим, осо¬
бенно в комиссии по разработке положения о Совете государст¬
венной обороны. За все решения, предварительно условленные с
Палицыным, великий князь стоял горой и не уступал никаким до¬
водам, но стоило только Палицыну согласиться с ними, и он тоже
уступал немедленно. Впоследствии это влияние Палицына неско¬
лько ослабло, и он перестал играть роль оракула: он все еще до за¬
седаний Совета обороны начинял великого князя, но тот уже по¬
382
знакомился с другими лицами и постепенно привык восприни¬
мать умственную пищу не только из уст Палицына.
Большое влияние в этом отношении оказало назначение вели¬
кого князя главнокомандующим войсками гвардии и Петербург¬
ского военного округа. Новая деятельность, за которую он взялся
со свойственным ему увлечением, еще больше расширила круго¬
зор великого князя и притом заставляла его много работать с но¬
выми сотрудниками, которые стали приобретать его доверие и
влияние на него, как-то Газенкампф и Раух.
В общем, великий князь представлял из себя личность очень
крупную: умный, преданный всецело делу, солдат душой, энер¬
гичный, он лишь не имел привычки работать сам, поэтому мог
подпасть под влияние докладчиков, особенно, если им удавалось
приобрести его личное расположение. Ко мне он всегда относился
очень хорошо, с самой изысканной вежливостью и предупредите¬
льностью, и я о нем вспоминаю с искренним уважением, несмот¬
ря на то, что он потом (с лета 1908 года) почему-то переменил свое
отношение ко мне: оставаясь столь же любезным, он как-то зам¬
кнулся и отстранился*.
Петербургский округ великий князь принял в тяжелое время
всеобщей смуты. Я упоминал о громадной заслуге великого князя
Владимира Александровича, сохранившего гвардию в полном по¬
рядке, не давая ее трепать, как то было сделано со всей армией; но
в прочих отношениях восемнадцатилетнее командование добрей¬
шего и несколько ленивого великого князя привело к некоторой
холодности в войсках и к обветшанию командного состава. Новый
главнокомандующий с полной энергией взялся за наведение своих
порядков. Когда он 27 октября заехал ко мне сообщить о своем на¬
значении, то тут же попросил меня немедленно убрать трех лиц:
помощника главнокомандующего Ребиндера, начальника штаба
Мешетича и генерал-квартирмейстера Жилинского, а вместо них
назначить Газенкампфа, Брилевича и Рауха.
Ребиндеру было около восьмидесяти лет, и он уже давно был
бесполезен. Мешетич (мой товарищ по Академии) был добросове¬
стным тружеником; он получил корпус в Киевском округе, но Су¬
хомлинов в 1906 году его аттестовал так плохо, что его приходи¬
лось увольнять, но государь приказал дать ему другой корпус (в
Виленском округе), оттуда он в 1908 году попал в почетные опеку¬
ны. Войшин-Мурдас-Жилинского я знал очень мало; его надо
было удалить, чтобы дать место Рауху.
О Газенкампфе мне уже много приходилось говорить. Наши
отношения были хорошие, хотя в душе я его презирал и не верил
* Причиной, кажется, было неудовольствие тем, что я в конце мая 1908 г. не
возразил в Думе Гучкову на его упоминание о роли великих князей в армии.
383
его слащавой любезности. Для великого князя он был человек
очень полезный: знающий, работоспособный, обладал громадной
памятью. Ненадежность же Газенкампфа в личных отношениях
для великого князя не могла иметь значение: под кого-либо друго¬
го он при случае готов был бы подкопаться, выдать его с головой
ради личной выгоды, но великий князь был в такой силе, что ни¬
чего подобного ему опасаться не приходилось, и он мог быть
вполне уверен в преданности своего помощника.
Газенкампф в Совете обороны по маловажным вопросам имел
свое собственное мнение, но по более существенным не смел идти
против течения. Бывало любопытно (и противно) видеть, как Га¬
зенкампф, отстаивавший до того свое мнение по какому-либо во¬
просу, сразу признавал себя убежденным в его ошибочности, ког¬
да великий князь высказывался против него. В частном разговоре
он мне откровенно говорил, что не считает возможным идти про¬
тив великого князя. По сравнению с ним даже Палицын казался
вполне порядочным человеком.
Брилевич (мой товарищ по Академии) был рекомендован вели¬
кому князю Палицыным. Честный, прямой, средних способностей
и хороший начальник дивизии, Брилевич представлялся Палицыну
человеком, который будет в округе действовать по его указаниям.
На деле вышло иначе — весь штаб вышел из рук Брилевича, так как
Газенкампф и Раух завладели частью дел штаба и докладывали их
великому князю помимо Брилевича, отчего получался сумбур*. Та¬
кое положение дел длилось около года, но наконец великий князь
сказал мне, что оно уже нестерпимо; лично его более всего короби¬
ло то, что Брилевич до конца оставался в отношении его вполне
официальным и чужим, чего великий князь не выносил. Он меня
спрашивал, кого ему взять в начальники штаба, и я ему указал на
Рауха, благо он ему доверяет. Любопытно, что, когда я докладывал
государю о замене Брилевича Раухом, тот сказал, что давно ждал,
когда это Раух выживет Брилевича. Раух был давнишним прияте¬
лем великого князя, он был сыном генерала Рауха, командовавшего
в Турецком походе 1-й гвардейской пехотной дивизией. Он был че¬
ловек очень способный, с громадным самомнением, нахал и с под¬
чиненными груб; обладая большими средствами, он, говорят, в
трудные минуты ссужал ими великого князя.
Таким образом, около великого князя оказалось три претен¬
дента на его расположение и на влиятельное при нем положение:
Палицын, Газенкампф и Раух. Честному Брилевичу, конечно, не
' До чего доходил этот сумбур, видно из следующего случая: какого-то
штабс-офицера одного Финляндского стрелкового полка по докладу Газенкампфа
или Рауха чуть было не решили уволить от службы; Брилевич ничего об этом не
знал и, по поступившему от начальства ходатайству, испросил тому же штабс-офи-
церу награду!
384
было места среди них. Все эти три претендента, конечно, ненави¬
дели друг друга, но внешне были в хороших отношениях. Из них
несомненно самым сильным был Раух как по его способностям,
так и по личному к нему расположению великого князя, а затем
Палицын. Несомненно, Раух со временем оттер бы остальных двух
конкурентов или свел бы их влияние на нет. Его уже называли бу¬
дущим начальником Генерального штаба и военным министром,
но он был уличен в какой-то грязной истории — покупке за бесце¬
нок громадного имения близ Киева, и это дело вышибло его из ко¬
леи*. Начальственный персонал в округе великий князь старался
обновить и привлечь в округ всех лиц, отличившихся на войне;
так, он привлек в округ генералов Зарубаева, Иванова, Данилова,
Никитина, Лечицкого, Леша и других.
На заседаниях, происходивших под его председательством,
великий князь предоставлял каждому высказывать свободно
свое мнение и с ним можно было спорить сколько угодно**. Ког¬
да кто-либо стеснялся высказаться против его мнения, он гово¬
рил, шутя: «Пожалуйста, говорите, я знаю, что вы со мною не
согласны, но мы ведь должны, каждый, высказывать свое мне¬
ние!»
Опишу теперь обстановку заседаний в его дворце. Они всегда
происходили в комнате перед его кабинетом, где ставился боль¬
шой широкий стол, крытый зеленым сукном. Великий князь
встречал всех приходящих в этой комнате или в предшествующей
ей полутемной «холь», выходившей на лестницу. До заседания он
весьма часто отзывал меня в кабинет, чтобы переговорить о
чем-либо, или я сам просил его об этом. В заседании он садился
на конце стола, ближе ко входу в кабинет, и клал перед собою
свои карманные часы (удивительно плоские). Правее его на засе¬
даниях Совета обороны сидели великий князь Петр Николаевич,
я, Палицын, генерал-инспекторы и начальник Главного штаба, а
по левую сторону — великий князь Сергей Михайлович и так на¬
зываемые постоянные члены Совета.
Открывая заседание, великий князь излагал предмет обсужде¬
ния. Дара слова у него нет и следа, а потому он излагал предмет
довольно путано; сам чувствуя это, он часто повторял изложенное,
а в конце концов спрашивал, понятно ли то, что он сказал, и не
* Подробностей этого дела я не знал. Оно всплыло в 1907 г. во время моей быт¬
ности за границей и было ликвидировано без меня. Рауха надо было удалить из
Свиты, и для этого его произвели (без старшинства) в генерал-лейтенанты, в обход
старших, и дали ему кавалерийскую дивизию! Впоследствии великий князь помог
ему получить другую дивизию, ближе к новому его имению и, следовательно,
по-прежнему благоволил к нему.
* Исключение составляли только самые первые заседания, когда он почему-то
принимал начальственный тон.
385
надо ли чем дополнить или исправить сказанное. После обмена
мнений он собирал голоса, начиная с младших, по лежавшему пе¬
ред ним списку. Последними подавали голоса великие князья, за¬
тем Палицын, морской министр и, наконец, я.
Во время заседания подавались подносы с чаем и сладкими
прилагательными к нему. Подносы ставились на стол, и прислу¬
га удалялась, а мы сами передавали друг другу, что нужно, при¬
чем мне приходилось обслуживать великого князя Петра Нико¬
лаевича. Сам хозяин и великий князь Сергей Михайлович чай
не пили.
Заседания Высшей аттестационной комиссии отличались толь¬
ко числом членов. Заседания в помещении Совета обороны (на
Мойке) происходили по тому же шаблону.
Журналы заседаний составлялись Гулевичем весьма полно и
ясно, рассылались для прочтения и подписи, а затем посылались
великим князем государю, который читал их весьма внимательно
и со своими резолюциями возвращал их великому князю, который
сообщал мне о последовавших решениях.
Великий князь Петр Николаевич — человек замечательно чи¬
стый и хороший, умный, влюбленный в инженерное дело и в
инженерные войска, лично увлекающийся вопросами воздухо¬
плавания. До его ухода по болезни с должности генерал-инспек¬
тора у меня с ним не было ни одного недоразумения, хотя мы
расходились во взглядах по наиболее существенным инженер¬
ным вопросам: я считал нужным сократить число крепостей (по
недостатку средств на то, чтобы их иметь в хорошем виде), а он
считал, что у нас их мало и оборону России надо основать на гу¬
стой сети крепостей. Я считал, что инженерные войска должны
быть включены в состав дивизий и корпусов, а он считал, что
это для них будет гибельно, — но все эти разногласия обсужда¬
лись спокойно, без всякого раздражения. Так, на одном из пер¬
вых докладов Вернандера он горячо убеждал меня купить во
Франции воздушный шар (дирижабль) Лебоди и привлечь к нам
строителя этого шара, инженера Жюльо, который готов открыть
и дальнейшие, намеченные им улучшения в шаре, которых не
хотел бы открывать Лебоди, так как тот присваивает себе всю
честь постройки шара; он горячо доказывал, что дирижабли в
будущем будут иметь громадное значение и что без них нельзя
будет воевать*. Я ему сказал, что вполне сочувствую, но не нахо¬
жу источника для уплаты пятисот тысяч рублей за шар с сараями
* Аэропланов тогда еще не было. Вернандер ожидал больше пользы от аппара¬
тов тяжелее воздуха. Весной 1906 или 1907 г. я разрешил Вернандеру 50 тысяч руб¬
лей на премию за такой аппарат, который продержится в воздухе две или три мину¬
ты; но премии этой объявлять не пришлось, так как вскоре была получена весть из
Америки о полетах Райта, изобретателя первого аэроплана.
386
и десятков тысяч за его эксплуатацию и что мудрость Жюльо у
нас не найдет применения, так как нет средств строить дальней¬
шие шары; что, соглашаясь с необходимостью дирижаблей, я
ему назову еще более настоятельные нужды: надо чтобы солдат
был сыт и обут и имел человеческое жилье! Он согласился со
мною и впоследствии, до получения нами в 1908 году первых
чрезвычайных кредитов, лишь изредка возвращался к своей лю¬
бимой мысли о воздушном флоте. С братом он был чрезвычайно
дружен и во многом поддавался его авторитету. Говорить он не
умел и чрезвычайно конфузился говорить на заседаниях, поэто¬
му по более сложным вопросам тут же писал свое заключение,
которое прочитывал, когда до него доходила очередь высказы¬
вать свое мнение. На заседаниях он постоянно чертил что-либо,
по большей части планы укреплений. Большое влияние на него
приобрел Вернандер, которого он ценил высоко. В обращении
он был менее прост, чем его брат. Личными своими адъютанта¬
ми он назначил выдающихся инженеров, которые не исполняли
вовсе адъютантских обязанностей, а разрабатывали разные ин¬
женерные вопросы по его указаниям.
Великий князь Сергей Михайлович — вероятно, самый выда¬
ющийся артиллерист в нашей армии. Он отлично, до тонкостей,
знает службу полевой артиллерии, сам отлично руководит огнем
артиллерии; будучи батарейным командиром, сам стрелял очень
много и достиг виртуозности в этом отношении. Он не акаде¬
мик, а потому технические вопросы ему менее известны, так же
как и служба крепостной и осадной артиллерии, но он чрезвы¬
чайно интересуется всем, что касается артиллерии, а при его от¬
личных способностях, ясном уме и удивительной памяти он бы¬
стро схватывает и усваивает всякий вопрос; у него большая на¬
блюдательность и замечательное зрение. При таких дарованиях
Сергей Михайлович отлично владел всеми отраслями артилле¬
рии, даже теми, которых специально не изучал; разъезжая много
по России, он отлично знал большинство генералов и значите¬
льную часть штабс-офицеров артиллерии, знал их прохождение
службы, способности, достоинства и недостатки. Он был чужд
артиллерийской косности и обособленности и охотно пошел на
подчинение артиллерийских частей начальниками дивизий';
держался он очень просто, вежливо, но с большим достоинст¬
вом, всегда носил мундир конной артиллерии и лишь в царские
дни — свитский сюртук. Мои отношения к нему были всегда са¬
* Вопрос этот был разработан в комиссии под его председательством в 1908 г.,
но при мне еще не получил окончательного разрешения, так как был передан
на заключение командующих войсками. Я ждал его разрешения для аналогичного
подчинения инженерных войск.
387
мые лучшие. Сергей Михайлович на меня производил впечатле¬
ние человека, чуждого всякой интриги, замкнувшегося в круг
своих служебных обязанностей и по природе очень доброго.
Ежегодно весной он уезжал на несколько недель в Канн навес¬
тить отца, к которому был очень привязан, но по пути туда и об¬
ратно осматривал артиллерийские заводы в Германии (Крупп,
Эргардт), Австрии (Шкода), Франции (Шнейдер, Крезо) и Анг¬
лии (Виккерс) и привозил оттуда интересные сведения, так как
заводы охотно показывали ему все новое, и он брал с собою или
вызывал для этого нужных специалистов. Он также в личные
свои адъютанты брал видных специалистов для работ по его по¬
ручению. Он был фактическим начальником Главного артилле¬
рийского управления, так что знал все, что там делалось, и, при¬
езжая на доклад с Кузьминым-Короваевым, знал все дело не
хуже его. Наша артиллерия едва ли когда-нибудь имела лучшего
начальника*.
Генерал-инспектор кавалерии Остроградский был назначен в
должность за несколько дней до моего назначения министром, а
до того был помощником великого князя Николая Николаевича,
занимавшего эту должность. Человек от природы умный, осто¬
рожный, отличный знаток всего кавалерийского дела, но без ши¬
рокого образования, он был мало подготовлен к званию члена Со¬
вета государственной обороны, в котором поэтому играл довольно
бледную роль. Его при этом стесняли прежние отношения с вели¬
ким князем и Палицыным. По всем вопросам, в которых у него не
было своего твердого убеждения, он предпочитал отмалчиваться.
Мне он всегда был очень симпатичен.
Генерал-инспектор пехоты Гриппенберг не очень долго оста¬
вался в должности; у него сделался удар, и он сам просил об уволь¬
нении от должности. Летом 1906 года он был заменен генерал-адъ¬
ютантом Зарубаевым, о котором придется говорить ниже.
О великом князе Константине Константиновиче я уже гово¬
рил, но к его особе и к положению военно-учебных заведений сто¬
ит еще вернуться. Это была личность особенно светлая и симпа¬
Перед 1-й мировой войной и во время нее возникли сильные нарекания на
Главное артиллерийское управление за его нераспорядительность, кроме того, его
обвиняли во взяточничестве, к которому будто бы была причастна Кшесинская,
bien aimee [возлюбленная (франц.)] Сергея Михайловича. Нераспорядительности я
готов верить, так как Кузьмин-Короваев человек недостаточно способный и энер¬
гичный для ведения такого большого дела без прямого руководства великого кня¬
зя, который, однако, с изданием в 1908 г. нового положения о генерал-инспекторах
уже принимал меньшее участие в делах управления. В смысле взяток Главное ар¬
тиллерийское управление, вероятно, было небезупречно, но участие в них велико¬
го князя или Кузьмина-Короваева я считаю немыслимым; их обоих в этом отноше¬
нии можно винить разве в недостаточном наблюдении за подчиненными или в
излишней доброте, а великого князя еще и в том, что он упорно поддерживал Кузь¬
мина-Короваева и не допускал замены его другим, более энергичным лицом.
388
тичная. Чрезвычайно умный, очень начитанный, добрый, дели¬
катный и благовоспитанный, великий князь производил на всех,
имевших с ним дело, чарующее впечатление. Вместе с тем обра¬
щение с ним требовало особой осмотрительности: его собственная
деликатность делала его чрезвычайно чувствительным; он, конеч¬
но, был прав, требуя, чтобы также обращались и с ним*. Он был
весьма нервен, и на лице его немедленно отражались все его мыс¬
ли. Мне неоднократно приходилось замечать, особенно вначале,
пока он меня не узнал, как на лице его появлялось выражение
боли, когда я начинал говорить о каком-либо остром или неприят¬
ном для него вопросе, и как это выражение постепенно сглажива¬
лось по мере того, как он убеждался, что вопрос не имеет остроты
или я, по крайней мере, говорю о нем в спокойном и вполне веж¬
ливом тоне: в разговоре с ним не приходило в голову употреблять
какое-либо крепкое или вульгарное выражение, допустимое в раз¬
говоре с тремя другими великими князьями.
Великий князь был отличный семьянин. Он меня несколько
раз звал к себе к завтраку, и тут мне приходилось видеть в сборе
всю его многочисленную семью с воспитателями детей. Дети были
очень благовоспитанны, но держали себя весело и свободно. Вме¬
сте с великим князем жил его брат, Дмитрий Константинович; ле¬
том они жили у последнего, в Стрельне, а остальное время года в
Павловске, так как здоровье (слабые легкие) некоторых детей не
позволяло жить в Петербурге. Любопытная особенность: до и по¬
сле еды вся семья пела хором молитвы.
Меня всегда поражала чрезвычайная разнохарактерность цар¬
ской семьи или, вернее, тех отдельных семейств, на которые она
распалась, и слабость связи между этими семействами, которые
держались особняком. Два брата, Николай и Петр Николаевичи,
были прежде всего военные и усердные служаки; воспитание их
(особенно первого) не делало особой чести воспитателям; держа¬
лись они крайне просто. Сергей Михайлович был человек очень
умный, серьезный, много занимался своим делом, но для коман¬
дования, например округом, едва ли подходил по своей доброте;
все его братья, которых я мало знаю, тоже интересуются серьезны¬
ми вопросами**, но, по-видимому, тоже не строевые начальники.
Состоявший при Главном управлении военно-учебных заведений генерал
Будаевский предупреждая меня в этом отношении, рассказывал, что великий князь
не выносил Куропаткина, особенно за его невоспитанность, и однажды был край¬
не возмущен тем, что тот принял его с докладом будучи уже в мундире, но без ку¬
шака. Он находил неуважительным принимать в незаконченном туалете, ведь тогда
можно принимать и без штанов, в подштанниках! Откровенно сознаюсь, что и я,
если бы не был предупрежден, мог бы случайно совершить такую неловкость.
Николай Михайлович — известный историк, Александр Михайлович — дея¬
тель по флоту и воздухоплаванию, Георгий Михайлович — нумизмат и заведующий
музеем Александра III.
389
При полной простоте в обращении в них всегда чувствуется grand
seigneur*. Константин Константинович и его брат совсем не строе¬
вые, идеальные по своим качествам люди. Семья Владимира Алек¬
сандровича не обещала дать России какого-либо видного деятеля.
Все эти семейства существовали порознь и с семьей государя име¬
ли мало общего. Я уже говорил про отношение Сергея Михайло¬
вича к большому двору. Константин Константинович тоже ездил
туда лишь по особому приглашению. По какому-то вопросу ему
надо было переговорить с государем, и он сказал, что может это
сделать, так как уезжает за границу и перед тем он со «своею вели¬
кой княгиней» будет откланиваться государю; при этом их всегда
оставляют завтракать и тогда будет случай переговорить. Он же
как-то говорил мне, что с семьей Владимира Александровича не
видится; когда же пошли слухи о женитьбе Николая Николаевича,
то он, приехав ко мне, спросил, правда ли это. Я ответил, что ему
это лучше знать, но он дал понять, что у него с Николаем Никола¬
евичем нет никаких сношений. Тот, в свою очередь, говорил мне
про Константина Константиновича, что тот чудный человек, но
вовсе не годится для своей должности. Таким образом, царская се¬
мья, представлявшаяся мне прежде единой, оказалась распавшей¬
ся на несколько разнородных по характеру и по воспитанию се¬
мейств, без общего центра и совершенно друг другу чуждых.
При всех личных достоинствах великий князь Константин
Константинович вовсе не годился для своей должности; по своей
мягкой и поэтической натуре он, я думаю, вообще мало годился
для какой-либо служебной деятельности, особенно же по военно¬
му ведомству. Начав службу во флоте, он так страдал от морской
болезни, что перешел в Измайловский полк, где служил до произ¬
водства в полковники, после чего был назначен командовать Пре¬
ображенским полком. Везде его чрезвычайно любили за доброту и
приветливость. Он до тонкости знал все внешние обязанности
строевого начальника и любил всю парадную сторону гвардейской
службы, любил офицеров и нижних чинов, но сам остался в душе
поэтом, смотревшим на все крайне благодушно, но не способным
проводить настойчиво какие-либо требования, а тем более карать.
Отлично зная все внешние обязанности строевого начальника, он
в душе оставался штатским.
До чего он ложно смотрел на дело военного воспитания, видно
из того, что он вначале, после своего назначения на должность,
при объезде заведений собирал вокруг себя кадет без офицеров,
расспрашивал их о порядках в заведениях, о том, какие клички
они дают своим офицерам и преподавателям, давал им курить по¬
тихоньку от воспитателей, разрешал ему писать непосредственно,
* Вельможа (франц.).
390
если их будут притеснять! Среди кадет он приобрел симпатии, но
они его между собою довольно неуважительно звали «Костей».
Начальство же посещенного им учебного заведения должно было
после его отъезда прилагать особые труды для восстановления по¬
рядка среди избалованных им мальчиков. Ко времени моего
вступления в должность он, впрочем, сам уже успел убедиться в
неправильности такого образа действий, запретил воспитанникам
писать ему письма и даже стал относиться к ним несколько стро¬
же*. Но кому же, вообще, могло прийти в голову такое отношение
к воспитанникам, кроме витавшего в поэтических отвлеченностях
великого князя? Он очень любил всякие церемонии (парады, вру¬
чение знамен...) и любил на них выступать действующим лицом.
При объездах он тщательно запоминал фамилии кадет и радовал¬
ся, когда потом их узнавал и мог назвать по фамилиям. В общем,
он не был главным начальником военно-учебных заведений, а за¬
бавлялся ими. В свое управление он ездил усердно, слушал там до¬
клады, но я не знаю, какой стороной дела он собственно интере¬
совался — во всяком случае, только не теми делами, с которыми
приезжал ко мне, так как он их знал плохо и часто просил меня
просто прочесть представляемый им письменный доклад.
С военно-учебными заведениями я вовсе не был знаком и при
массе других дел не имел никакой возможности вникать в это
дело так, чтобы самому давать какие-либо указания по этой час¬
ти; говорить о чем-либо с великим князем было делом праздным,
так как на общие рассуждения он отвечал общими же фразами, и
дело оставалось в прежнем виде; я попробовал написать ему соб¬
ственноручное письмо (о большей строгости, о более спартан¬
ской обстановке), но это тоже ни к чему не привело. При несме¬
няемости великого князя в должности оставался только один вы¬
ход — дать ему помощника, который перед ним настаивал бы на
более правильном ведении дела. Помощником великого князя
был генерал Анчутин, человек старый, тоже штатско-педагогиче¬
ского направления, который своею целью ставил угождение ве¬
ликому князю и постановку на ноги своего многочисленного по¬
томства от трех браков. Вообще, все Главное управление было
переполнено дряхлыми педагогами, военными лишь по носимо¬
му ими мундиру. Все это были очень почтенные и порядочные
люди с академическим образованием, но по преимуществу (как и
сам Анчутин) из Артиллерийской академии, дающей людей, наи¬
более далеких от войск и от строя.
* По рассказам генерала Будаевского, до назначения меня министром. Будучи
министром, я ни от кого постороннего не слыхал ничего про военно-учебные заве¬
дения и про деятельность великого князя.
391
Анчутин пользовался полным доверием и расположением ве¬
ликого князя, и хотя он потом и стал сознавать его недостатки,
но все же не мог с ним расстаться. Как-то раз я ехал с великим
князем вместе по железной дороге и разговор зашел об Анчути-
не. Великий князь говорил, что у Анчутина такая громадная се¬
мья, что его приходится оставлять в должности. Я ему сказал,
что все-таки надо вспомнить про Россию: она вся теперь дер¬
жится своими войсками, а те — своими офицерами; так надо же
подумать о их подготовке, пусть бы при этом пострадал Анчу¬
тин! Великий князь согласился в принципе, но тут же начала по¬
являться новая канитель — надо было найти строевого генерала,
которого он согласился бы взять в помощники; наконец, в нача¬
ле 1908 года, мы сошлись на генерале Лацминге, который, одна¬
ко, тоже стал так же угождать великому князю. Происходило это
от того, что я помощника видел весьма редко, лишь когда он за¬
менял великого князя; кроме того, в ведомстве военно-учебных
заведений все время мечтали о выделении их из Военного мини¬
стерства и уже считали свое подчинение министру лишь номи¬
нальным.
Я не любил публичных выступлений, а потому, когда некото¬
рые учебные заведения стали вызываться на смотры в Царское
Село, то я предоставлял великому князю играть первую роль: я не
обходил фронта и не обходил на правом фланге парада. Но один
случай указал мне, что это было с моей стороны ошибкой и толко¬
валось ложно: 17 февраля 1907 года в Царскосельском манеже был
назначен парад Кадетскому корпусу по случаю 175-летия сущест¬
вования. Когда я приехал, великий князь как раз обходил фронт и
здоровался, а я остановился и стал ждать отдания мне чести. Вмес¬
то этого директор корпуса генерал-майор Григорьев подошел ко
мне и сказал, что великий князь приказал мне отдать честь, так
следует ли это делать. Я ему ответил строго: «Следует и подойдите
с рапортом!» Приняв рапорт, я, к удивлению великого князя, обо¬
шел фронт, а затем парадировал на правом фланге — чтобы пока¬
зать, что я не только номинальный начальник.
До чего военно-учебные заведения стали какими-то нестрое¬
выми командами, видно из следующего случая: 5 июня 1907 года в
Петергофе был назначен высочайший смотр Николаевскому кава¬
лерийскому училищу. Хотя все занятия уже было приказано про¬
изводить в рубахах защитного цвета, но оно вышло на смотр в бе¬
лых, так как оно выходило красивее; ручной записки для государя
(списка начальствующим лицам) вовремя не представили, и уже
на смотру меня просили представить ее; строевой рапорт о быв¬
ших в строю училище представило в Главный штаб лишь через
два-три дня и то только после напоминания. Я поручил сообщить
обо всем штабу округа для преподания нужных указаний. Я воспо¬
392
льзовался тем, что училище в лагере было подведомо этому штабу,
который его подтянет, тогда как Главное управление еще само
стало бы недоумевать, за что подтягивать, когда не соблюдены то¬
лько форма одежды да некоторые формальности и государь сам
замечания не сделал.
Должен, однако, сказать, что многократные беседы мои с вели¬
ким князем все же принесли кое-какие плоды: в 1907 (или
1908) году он сам пришел к выводу, что его управление не в состо¬
янии проводить новые идеи, поэтому для руководства разработкой
новых программ он попросил назначить Поливанова, а незадолго
до моего ухода, в 1909 году, он в принципе согласился со мною от¬
носительно пищевого режима в военно-учебных заведениях и за¬
мены постоянных воспитателей офицерами, откомандированны¬
ми из строя. С моим уходом оба эти вопроса заглохли.
Государь прожил в Петергофе до начала ноября, когда переехал
в Царское. Настроение в столице было таково, что государь до ав¬
густа 1907 года совсем туда не ездил. В дополнение к сказанному
выше об обстановке в Петергофе мне надо описать обстановку в
Царском. Там помещение было гораздо больше, чем дворцовое,
но менее уютное. Приемная комната больше, но уже без цветов;
кабинет в два окна; доклад принимался за письменным столом, к
которому был пристроен столик для докладчика; на стене у пись¬
менного стола — масса фамильных портретов. В кабинете была
громадная тахта, на которой всегда были разложены в большом
порядке новые книги, альбомы и проч., круглый стол с разложен¬
ными на нем журналами, и у окна — витрина со старыми табакер¬
ками и проч.
Роскошен новый или большой кабинет, в котором бывали за¬
седания небольших комиссий, но в 1909 году государь мне гово¬
рил о своем убеждении, что там могут подслушивать, вероятно,
через надстройку, которая поверх коридора соединяет кабинет с
комнатами императрицы. На круглом столе стоят роскошные
книги о Наполеоне I и вещицы в стиле Empire. В этом же кабине¬
те государю представлялись небольшие группы лиц, человек в
10—12. Там же зимой 1907/08 г. великий князь Петр Николаевич
показывал проектированные им образцы головных уборов, кото¬
рые раскладывались на бильярде. Однажды после такого осмот¬
ра, длившегося около часа, государь присел к круглому столу, за¬
курил сам и предложил нам тоже закурить. Во время дальнейше¬
го разговора я потянулся к пепельнице одновременно с
государем; я удержал руку, но пепел упал на скатерть; я хотел его
очистить, но государь сказал: «Оставьте, пускай вычистят; я ино¬
гда нарочно кидаю пепел, чтобы только вычистили»; скатерть
была темно-зеленая с сединой.
393
В малой библиотечной происходили более значительные прие¬
мы представлявшихся; там же главный инженер представлял
вновь изготовленные знамена, образцы вещей и т. п.
Очень хороша большая гостиная с чудным портретом императ¬
рицы Александры Федоровны, работы Каульбаха. Здесь бывали
заседания Совета министров и Особого совещания о плане оборо¬
ны на западной границе (18 ноября 1907 года). Эту комнату госу¬
дарь считал наиболее безопасной от подслушивания.
Полукруглая зала служила главным образом для небольших
завтраков и обедов (человек до пятидесяти), а равно для много¬
людных представлений; все же большие торжества происходили в
роскошных залах верхнего этажа Большого дворца.
Доклады мои у государя должны были назначаться в один¬
надцать часов, но всегда начинались позднее, так как либо госу¬
дарь еще гулял, либо был занят чьим-либо докладом, например
гофмаршала. Наконец из кабинета выходил камердинер и при¬
глашал в кабинет; государь встречал у письменного стола, затем
садился за стол и предлагал сесть докладчику за придатком к
тому же столу.
До начала доклада государь всегда говорил о чем-либо посто¬
роннем; если не было иной темы, то о погоде, о своей прогулке, о
пробной порции, которая ему ежедневно подавалась перед докла¬
дами, то из Конвоя, то из Сводного полка. Он очень любил эти
варки и однажды сказал мне, что только что пробовал перловый
суп, какого не может добиться у себя: Кюба (его повар) говорит,
что такого навара можно добиться только, готовя на сотню людей;
я ответил, что это, конечно, лишь отговорка, так как ведь его при¬
варочный оклад иной, чем в полку*. Он ничего не ответил, но мне
показалось, что ему что-то было неприятно. Поговорив несколько
минут о постороннем, он прекращал разговор и знаком головы
или словом «Пожалуйста» предлагал начать доклад. Раньше всего
докладывались извлечения из высочайшего приказа на тот день, и
лишь после этого официального вступления государь иногда пере¬
давал кое-какие бумаги, но по большей части откладывал это до
конца доклада. Затем шли доклады об общих мерах, о новых на¬
значениях и пораньше подносились к подписи указы, чтобы под¬
пись успела высохнуть (государь не пользовался пропускной бу¬
магой). Затем шли дела о наградах, об увольнении, о судебных
приговорах. Последние и записки о происшествиях я редко брал в
личный доклад, предпочитая посылать их на прочтение. В заклю¬
чение я на словах докладывал о разных своих предположениях,
* По словам Аничкова, Кюба в обыкновенные дни получал за царский стол
(без вина) по десять рублей с персоны, с тем чтобы готовить не менее чем на десять
человек.
394
испрашивал предварительные указания и т. п. Докладывал я сжа¬
то, так что обычно далеко не использовал того часа, который мне
полагался на доклад. Во время всего доклада государь курил одну
папироску за другой, слушал очень внимательно, переспрашивал
подробности, вспоминал прежнее — это не было сухим докладом,
а скорее деловым разговором. По вопросам простым он лишь ки¬
вал головой или говорил: «Можно» или «Хорошо». В обращении
государь был до того прост и любезен, что, не зная его, легко мож¬
но было впасть в ошибку. Такую ошибку я сделал при одном из
первых моих докладов; по окончании его он мне сказал: «Вот еще
несколько просьб». По его тону я думал, что он мне хочет прика¬
зать что-либо, но облекает это в такую мягкую форму, и с готовно¬
стью ответил: «Прикажите». На его лице появилась полуулыбка,
он мне передал несколько поступивших к нему прошений, — и я
увидел, что дал маху, но не подал виду. При следующем докладе
происходит то же, но я тем же тоном спросил: «Прикажете что-ли¬
бо?» Он мне ответил, что нет, что он мне лишь передает на рас¬
смотрение, но мне показалось, что он был доволен таким разъяс¬
нением недоразумения.
Докладывать приходилось множество пустяков, например о
всех назначениях и увольнениях полковых командиров и старших
начальников. Масса вопросов, разрешающихся от высочайшего
имени, были переданы во власть военного министра*, который их
разрешал надписью «Высочайше разрешено», но о назначении
старших начальников государь считал своим долгом знать. У него
была удивительная память. Он знал массу лиц, служивших в гвар¬
дии или почему-либо им виденных, помнил боевые подвиги отде¬
льных лиц и войсковых частей, знал части, бунтовавшие и остав¬
шиеся верными во время беспорядков, знал номер и название
каждого полка, состав каждой дивизии и корпуса, места располо¬
жения многих частей...
Он мне говорил, что в редких случаях бессонницы он начинает
перечислять в памяти полки по порядку номеров и обыкновенно
засыпает, дойдя до резервных частей, которые знает не так твердо.
Аккуратность его была неимоверная. Достаточно сказать, что
на письменном столе стояли в неизменном порядке дюжины
три-четыре разных, больших и малых, портретов, в разных рамках
и рамочках, затем на столе стояли три печати и в два ряда были
разложены в чехлах восемнадцать мундштуков с золотыми шари¬
ками для ваты; на столе, крытом кожей, около пепельницы лежала
* Перечень таких дел был указан в особой ведомости с несколькими десятками
пунктов; сюда относились всякие отступления и изъятия из законов (например, по
уставу о воинской повинности и по приему в разные учебные заведения), разреше¬
ние пособий, назначение на некоторые должности и т. п.
395
четвертушка бумаги, на которую опирался мундштук с папиросой,
чтобы дым от последней не пачкал кожи стола. Ни одна бумага у
него не затерялась. Иногда он оставлял у себя какой-либо доклад
на один-два дня, чтобы его обдумать или лично переговорить о
нем; позднее я сам стал предлагать ему оставить у себя более важ¬
ные бумаги, чтобы ближе ознакомиться с ними и обдумать реше¬
ние. В начале 1908 года я под конец доклада заговорил о мерах к
сокращению пьянства среди нижних чинов (запрещение продажи
водки в полковых лавочках). Он отнесся к этому вполне отрицате¬
льно, говоря, что нижние чины люди взрослые и не институтки,
но все же потребовал бывшую у меня с собою (для памяти) запис¬
ку почтового формата по этому вопросу и оставил ее у себя; меся¬
цев шесть—восемь о записке этой не было речи, но осенью того же
года он ее вынул из ящика и спросил меня — узнаю ли я ее? Я ее
сейчас же узнал. Он мне сказал, что положил ее в портфель с бума¬
гами для размышления, которые он просматривает раза два в ме¬
сяц; она с ним ездила в Петергоф и в шхеры, он много раз ее обду¬
мывал и теперь согласен с моим предложением.
Чтобы знать жизнь в полках, он ежедневно читал приказы по
Преображенскому полку и объяснил мне, что читает их ежеднев¬
но, так как стоит лишь пропустить несколько дней, как избалуе¬
шься и перестанешь их читать.
Он интересовался состоянием шефских частей, читал их месяч¬
ные рапорты, а получавшиеся с театра войны месячные рапорты
65-го пехотного лейб-Московского полка (и кажется, 1-го Восточ-
но-Сибирского стрелкового Его Величества полка) собирал и хра¬
нил у себя.
Он находил время читать «Русский инвалид» и «Таймс», часто
заглядывал в «Разведчика», и у него всегда были на столе «Новое
время» и «Гражданин».
Он любил одеваться легко и говорил мне, что иначе потеет,
особенно когда нервен. Вначале он охотно носил дома белую ту¬
журку морского фасона, а затем, когда стрелкам императорской
фамилии вернули старую форму с малиновыми шелковыми ру¬
башками, он дома почти всегда носил ее, притом в летнюю жару —
прямо на голом теле.
В отношении расходов на туалет он был экономен, однажды,
перед георгиевским праздником, он мне сказал, что на празднике
будет в форме 1-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, ко¬
торую ему сшили в Экономическом обществе — очень хорошо и
вдвое дешевле, чем у Норденштрема. Я спросил, знает ли он стои¬
мость своего туалета, и он ответил утвердительно. После введения
кителей защитного цвета у офицеров гвардии явилось сомнение,
не будут ли они опять отменены, так как государь продолжал но¬
сить белый китель, и, значит, защитные ему не нравятся. Я это до¬
396
ложил и получил ответ, что у него оказалась масса белых кителей*,
и он их донашивает, так как терпеть не может, чтобы вещи пропа¬
дали зря.
Мне пришлось видеть государя в тяжелые годы несчастной
войны с Японией и последовавшей за нею внутренней смуты. Не¬
смотря на выпадавшие на его долю тяжелые дни, он никогда не те¬
рял самообладания, всегда оставался ровным и приветливым, оди¬
наково усердным работником. Он мне говорил, что он оптимист,
и действительно, он даже в трудные минуты сохранял веру в буду¬
щее, в мощь и величие России. Всегда доброжелательный и ласко¬
вый, он производил чарующее впечатление. Его неспособность
отказать кому-либо в просьбе, особенно если она шла от заслу¬
женного лица и была сколько-нибудь исполнима, подчас мешала
делу и ставила в трудное положение министра, которому приходи¬
лось быть строгим и обновлять командный состав армии, но вмес¬
те с тем увеличивала обаятельность его личности.
Царствование его было неудачно и притом — по его собствен¬
ной вине. Его недостатки на виду у всех, они видны и из настоя¬
щих моих воспоминаний. Достоинства же его легко забываются,
так как они были видны только лицам, видевшим его вблизи, и я
считаю своим долгом их отметить, тем более что я и до сих пор
вспоминаю о нем с самым теплым чувством и искренним сожале¬
нием.
В день рождения наследника, 30 июля, я был с докладом у госу¬
даря, в парадной форме, чтобы благодарить за ленту Белого орла.
Государь вообще не отменял докладов по случаю праздничных
дней, если только при Дворе не было торжества, мешавшего до¬
кладу, а в этот день было только молебствие, утром, без всякой
помпы. Я поздравил с днем рождения наследника; государь побла¬
годарил, но заметил, что почему-то не принято поздравлять с пер¬
вой годовщиной дня рождения.
Отмечу любопытную особенность моих всеподданнейших до¬
кладов: в них заметную роль играло число тринадцать. Всех таких
докладов у меня за три с половиной года было 260. При тринадца¬
том докладе (9 августа) я поставил вопрос об увольнении от служ¬
бы Коханова, при двадцать шестом (11 октября) — об увольнении
от службы Хрещатицкого, при тридцать девятом (2 декабря) — я
сам получил неприятности, заставившие меня думать об оставле¬
нии должности. Я после этого стал от каждого доклада, номер ко¬
торого делился на тринадцать, ожидать чего-либо крупного и ре¬
шительного.
* Если не ошибаюсь, их оказалось около ста, из всевозможного материала, пе¬
хотных и кавалерийских, с приспособлениями для носки орденов и без. них.
397
Наследника цесаревича я впервые увидел издали осенью этого
года в Петергофе: когда я приехал с докладом, государь был на
прогулке; из окна я увидел, что он возвращается с императрицей
и пятью детьми, так что и наследник был среди них; перед докла¬
дом государь заговорил о прогулке. Я спросил, что, кажется, на¬
следник гулял с ними. Что об этом только можно догадываться,
так как маленькие дети все одеты по одному фасону. Государь
сказал, что наследник действительно гулял, и добавил, как бы
конфузясь: он пока донашивает платья сестер, но скоро придется
одевать его иначе.
Наследник был шефом л.-гв. Финляндского полка. Государь
впервые показал полку его шефа 12 декабря 1905 года на полковом
празднике: во время окропления полка святой водой, он его про¬
нес вдоль фронта, идя за протопресвитером; наследник был одет
во все белое; ему было почти полтора года. При тогдашних обстоя¬
тельствах эта сцена произвела большое впечатление, так же как и
слова государя, сказанные потом полку, чтобы полк служил свое¬
му шефу так же верно, как он служил ему в эти трудные времена.
На следующий день у меня был личный доклад и я спросил госу¬
даря, не очень ли он устал. Он сказал, что под конец отекла рука; я
сказал, что в будущем уже нельзя будет нести, а придется вести за
руку. Он вспомнил про картину, изображавшую, как во время де¬
кабрьского бунта (1825) Николай Павлович вынес своего семилет¬
него наследника и вверил его Павловскому полку. Я заметил, что
наследник был удивительно спокоен и не пугался массы лиц, госу¬
дарь сказал, что «маленький» очень любит его и с ним охотно и
спокойно идет, но что он принял одну предосторожность: чтобы
полк не кричал «ура» и не испугал «маленького», он его обнес
вдоль фронта в такую минуту, когда никакого крика не приходи¬
лось опасаться.
СОДЕРЖАНИЕ
От составителя
5
А.С. П у ш к и н. История Петра. Подготовительные тексты
13
И.К. Кирилов. Цветущее состояние Всероссийского государства
23
М.И. Пыляев. Старый Петербург
57
А.Т. Болотов. Записки Андрея Тимофеевича Болотова
63
Г.Р. Державин. Записки из известных всем происшествиев
и подлинных дел, заключающие в себе жизнь
Гаврилы Романовича Державина
139
М.И. Кутузов — начальник Петербургского ополчения
и командующий корпусом обороны Петербурга
155
Н.С. Лесков. Человек на часах
219
К.М. Станюкович. Маленькие моряки
237
Н.В. Воронович. Потонувший мир
293
А. Редигер. История моей жизни
313
ПЕТЕРБУРГ ВОЕННЫЙ XVIII-XIX веков
Составитель В. М. Черников
Главный редактор редакции В. В. Амельченко
Редактор НЛ. Коршунова
Художественный редактор Е.В. Поляков
Компьютерная обработка иллюстраций А.П. Баханёк
Технический редактор Н.Я. Богданова
Корректор Г. В. Казнина
Компьютерная верстка М.Н. Зиновьева
Лицензия JIP № 020872 от 8 июля 1999
Сдано в набор 19.12.02. Подписано в печать 03.07.03. Формат 60x88/16.
Бумага офсетная. Гарнитура «Таймс». Печ. л. 25 + 3 вкл. — 3 печ. л.
Усл.-печ. л. 27,44. Уч.-изд. л. 27,36. Тираж 5000 экз. Изд. N° С/02/414.
Заказ 1049.
Воениздат, 123308, Москва, ул. Зорге, д. 1
Отпечатано с готовых диапозитивов издательства.
ОАО «Тверской полиграфический комбинат»
170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5.
*
В те незапамятные годы
Был Петербург еще грозней,
Хоть не тяжеле, не серей
Под крепостью катила воды
Необозримая Нева...
О, город мой неуловимый,
Зачем над бездной ты возник?..
Ты помнишь: выйдя ночью белой
Туда, где в море сфинкс глядит,
И на обтесанный гранит
Склонясь главой отяжелелой,
Ты слышать мог: вдали, вдали,
Как будто с моря, звук тревожный,
Для Божьей тверди невозможный
И необычный для земли...
Провидел ты всю даль, как ангел
На шпиле крепостном; и вот —
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву...
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате...
Какие ж сны тебе, Россия,
Какие бури суждены?..
Но в алых струйках за кормами
Уже грядущий день сиял,
И дремлющими вымпелами
Уж ветер утренний играл...
Александр Блок
КНИГА • РЕДКАЯ КНИГА • РЕДКАЯ КНИ
РЕДКАЯ КНИГА • РЕДКАЯ КНИГА • РЕД
КНИГА • РЕДКАЯ КНИГА • РЕДКАЯ КНИП