Автор: Воскресенский А.Д.
Теги: международные отношения мировая политика внешняя политика дипломатия история право
ISBN: 5-89554-118-6
Год: 1999
Текст
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОН"
А. Д. Воскресенский
РОССИЯ И КИТАЙ:
теория и история
межгосударственных
отнесений
Рукопись А.Д. Воскресенского привлекает внимание ориги-
нальностью, масштабностью и даже дерзновенностью творческого
замысла. Многолетняя работа автора, по нашему мнению, получи-
лась поистине уникальной.
Дипломатическая Академия МИД РФ
Главное достоинство работы А.Д. Воскресенского состоит в
том, что автор делает попытку соединить исторические и по-
литологические методы исследования, рассмотреть историю
взаимоотношений России и Китая в контексте системного подхода,
на фоне общей теории международных отношений. В нашей исто-
риографии подобная работа предпринимается практически впервые,
и в этом смысле ее новаторский характер представляется совершен-
но очевидным.
А.О. Чубарьян, член-корреспондент РАН
Концепция многофакторного равновесия, разработанная авто-
ром, позволяет разрешать многие проблемы, возникающие в процессе
исследования двусторонних отношений, которые предопределяют-
ся историей и традициями государств. Методология автора позволя-
ет ему сделать то, что до него практически никому не удавалось:
представить развитие российско-китайских отношений как некую
целостность, протяженную во времени, и дать прогноз дальнейшего
внешнеполитического взаимодействия между двумя странами.
Т.А. Алексеева, доктор философских наук
Исследование А.Д. Воскресенского - первая за много лет
попытка осмысления истории и современного состояния отношений
России и СССР с Китаем с позиций политической теории и теории
международных отношений, включая самые последние достижения,
открытия и наработки этой отрасли знаний. В этом смысле рецензи-
руемая работа является редким примером для нашей востоковедной
науки и почти уникальным - для отечественного китаеведения 80-
90-ых годов.
АД. Богатуров, доктор политических наук
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД
А. Д. Воскресенский
РОССИЯ И КИТАЙ:
теория и история
межгосударственных отношений
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД
неправительственное некоммерческое общественное объеди-
нение, ставящее своей целью содействие развитию гуманитар-
ного образования и общественно-политического знания в Рос-
сии и СНГ. Фонд основан в 1993 г.
ПРЕЗИДЕНТ - А.В. КОРТУНОВ
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД
ИНСТИТУТ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА РАН
ЦЕНТР «РОССИЯ-КИТАЙ»
А. Д. Воскресенский
РОССИЯ И КИТАЙ:
теория и история
межгосударственных отношений
МОСКВА
1999
Консультант:
академик РАН В. С. Мясников
Рецензенты:
Дипломатическая академия МИД РФ
член-корреспондент РАН А. О. Чубарьян
д.филос.н., профессор Т.А. Алексеева
д.политич.н., профессор А.Д. Богатуров
Рекомендовано к печати секцией «Внешняя политика Китая и
международные отношения» Ученого Совета Института Дальнего
Востока РАН.
УДК 327(470)+327(510)
ББК 66.4(2)(5Кит)
В 76
В 76 Воскресенский А.Д.
Россия и Китай: теория и история межгосударственных
отношений. М.: Московский общественный научный фонд;
ООО «Издательский центр научных и учебных программ»,
1999.408 с.
Книга представляет собой первое «сквозное» политологиче-
ское исследование российско-китайских контактов на протяжении
XVII-XX вв. на основе авторской концепции многофакторного рав-
новесия, которая позволяет анализировать межгосударственные от-
ношения в широкой исторической перспективе на основе баланса ин-
тересов в полицентричном мире и строить возможные сценарии раз-
вития будущих отношений между государствами.
ББК 66.4(2)(5Кит)
ISBN 5-89554-118-6 (Московский общественный научный фонд)
ISBN 5-93101-041-6 (Издательский центр научных и учебных программ)
© А.Д. Воскресенский. Текст, 1999.
© Московский общественный научный фонд. 1999.
© ООО «Издательский центр научных и учебных программ». Оригинал-
макет, 1999.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ..........................................9
Основная идея, общие концептуальные рамки,
масштаб и структура исследования.............9
Общие посылки исследования...................9
Основная идея исследования..................16
Концептуальный охват и рамки работы.........26
Структура исследования......................29
ЧАСТЬ 1..........................................33
ГЛАВА 1
ПРОБЛЕМЫ В РАМКАХ СУЩЕСТВУЮЩИХ
ИСТОРИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ..........................33
1.1. Научная глубина исследования............33
1.2. Спорные вопросы в истории русско-китайских и
советско-китайских отношений................49
Дискуссии о русско-китайских отношениях...49
Дискуссии о советско-китайских отношениях.53
1.3. Проблемы существующих исторических
подходов....................................55
ГЛАВА 2
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ДИЛЕММЫ
И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ........................62
2.1. Проблемы подходов, существующих в политологии
и в науке о международных отношениях........62
Функционализм.............................67
Системная теория и попытки раннего синтеза.69
Либерализм и реализм в международных
отношениях................................72
Теории среднесрочной перспективы..........84
2.2. Необходимость интегрирующего подхода в
изучении международных отношений и российско-
китайского взаимодействия...................88
Оглавление
6
Проблема взаимозависимости и соотношение
между безопасностью и экономикой.........88
Культурологические аспекты дискуссии.....92
Необходимость интегрирующего подхода.....94
ГЛАВА 3
МНОГОФАКТОРНОЕ РАВНОВЕСИЕ И МЕТОД
СФОКУСИРОВАННОГО СТРУКТУРНОГО СРАВНЕНИЯ 104
3.1. Общие замечания.......................104
3.2. Спецификация переменных факторов......111
3.3. Ключевые внешние и внутренние факторы
поддержания равновесия.....................114
Внешний кластер.........................114
Внутренний кластер......................114
3.4. Концептуализация идеи многофакторного
равновесия.................................119
3.5. Корректировка системы и соотношение между
общечеловеческими интересами и национальными
(общественными и государственными) интересами. 124
Подходы к понятию «национальный
интерес»................................125
3.6. Метод сфокусированного структурированного
сравнения..................................137
Заключительные замечания к первой части....140
ЧАСТЫ1.........................................146
ГЛАВА 4
ЦАРСКАЯ РОССИЯ И ЦИНСКИЙ КИТАЙ...............146
4.1. Устойчивые факторы и специфика их действия на
примере России.............................146
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия на
примере Китая..............................153
4.3. Царская Россия и Китай:
поиск стабильного равновесия...............162
Оглавление
7
ГЛАВА 5
РЕСПУБЛИКАНСКИЙ КИТАЙ И «НОВАЯ» РОССИЯ
(ПРИ ВРЕМЕННОМ И СОВЕТСКОМ ПРАВИТЕЛЬСТВАХ)
(октябрь 1917 г. - октябрь 1949 г.).........185
5.1. На ранней стадии советско-китайских
отношений.................................185
Исходные позиции советской России и Китая.188
Монгольский вопрос......................202
Новое соотношение сил в Китае...........206
Ситуация в Синьцзяне....................211
5.2. Ситуация в 1940-х годах..............216
ГЛАВА 6
РАЗВИТИЕ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ДВУМЯ
КОММУНИСТИЧЕСКИМИ ДЕРЖАВАМИ: ОТ ДРУЖБЫ К
КОНФРОНТАЦИИ И ДАЛЕЕ К НОРМАЛИЗАЦИИ
ОТНОШЕНИЙ (1949 - 1980-е гг.)...............227
6.1. Эпоха дружбы.........................228
6.2. Эпоха конфронтации...................233
Зарождение противоречий.................233
Конфронтация............................238
6.3. Нормализация отношений...............244
ГЛАВА 7
РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ И КИТАЙ................253
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
и двусторонние отношения..................253
Распад СССР и его последствия...........253
Отношения на двустороннем уровне........260
Экономическая взаимозависимость и военное
сотрудничество..........................265
7.2. Влияние реформ на преобразование
российского и китайского обществ..........269
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
в рамках многофакторного равновесия между Россией
и Китаем..................................275
Оглавление
8 ---------------------------------------------
ЗАКЛЮЧЕНИЕ:
ПЕРСПЕКТИВЫ СТАБИЛЬНОГО РАВНОВЕСИЯ
В РОССИЙСКО-КИТАЙСКИХ ОТНОШЕНИЯХ...........285
ПРИМЕЧАНИЯ.................................292
БИБЛИОГРАФИЯ...............................315
Неопубликованные источники...............315
Опубликованные источники и литература....316
На русском языке.......................316
На западных языках.....................338
На восточных языках....................374
Периодические издания....................382
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ..........................387
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ.......................388
ОБ АВТОРЕ..................................408
Государства, вставшие на
путь реформ, обрели силу;
сохранившие же привержен-
ность прежнему - исчезли.
Кан Ювэй
ВВЕДЕНИЕ
ОСНОВНАЯ ИДЕЯ,
ОБЩИЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ РАМКИ,
МАСШТАБ И СТРУКТУРА ИССЛЕДОВАНИЯ
Общие посылки исследования
Есть ли основания говорить о том, что успехи экономи-
ческой реформы в Китае, а также политический и эко-
номический хаос в Советском Союзе, приведший к рас-
паду СССР и образованию пятнадцати государств на его террито-
рии, позволяют по-новому взглянуть на четырехсотлетнее геополи-
тическое соперничество между Россией и Китаем? Или же новый
этап международных отношений, получивший не очень удачное на-
звание «новый международный порядок», позволяет отказаться от
идеи соперничества государств и говорить о партнерских отноше-
ниях и об отношениях нового типа - отношениях конструктивного
сотрудничества? Что означает распад Советского Союза и неспо-
собность российских политиков стабилизировать Россию на фоне
необычайного экономического роста Китайской Народной Респуб-
лики (КНР) в условиях наблюдаемой там политической стабильнос-
ти, если не сказать авторитарности? Корректна ли такая постановка
вопроса? Каковы пределы экономического роста в КНР? Следует ли
рассматривать такую ситуацию как коренную перемену в отноше-
ниях между нашими государствами или как ограниченный сдвиг
сиюминутного характера? Что может скрываться за постановкой этих
Введение
10
вопросов: чисто страноведческие проблемы или же эти «узкие» стра-
новедческие вопросы выводят нас на методологический уровень и
заставляют задуматься о необходимости переформулирования мно-
гих вопросов, связанных с общими теоретическими подходами к ис-
тории международных отношений?
В специальных научных публикациях просматривается
естественная тенденция рассматривать российско-китайские отно-
шения в отрыве от советского периода, либо наоборот - рассматри-
вать характер этих отношений главным образом в ретроспективе
последних пятидесяти - семидесяти лет, когда в обеих странах у вла-
сти находились (а в Китае и по сей день находится) правительства
коммунистов, или последних пяти - десяти лет, когда в обеих стра-
нах предпринимались попытки модернизации и реформирования
политических и экономических систем. Однако если говорить о пол-
ном историческом срезе отношений, то очевидно, что наиболее дли-
тельный период российско-китайских отношений приходится на то
время, когда обе страны были империями - главным образом на вре-
мя правления династии Цин в Китае (1644-1912 гг.) и династии Ро-
мановых в России (1613-1917 гг.), хотя при этом следует отметить,
что история отношений между двумя странами в то время была от-
нюдь не столь насыщенной событиями эпохального характера, как в
XX веке. Некоторые исторические закономерности российско-китай-
ских отношений явно повторялись и в советский период. Зафикси-
рованные в старых русско-китайских договорах положения о грани-
це сохраняют свою силу и поныне. Они взяты за основу нынешних
пограничных договоренностей, хотя и модифицированы примени-
тельно к нормам современного международного права, а политики,
историки и общественность обеих стран в равной степени оперируют
примерами прошлого российско-китайского взаимодействия в сво-
ей повседневной жизни. Иными словами, игнорирование и незна-
ние исторического развития и недостаточно точный анализ полити-
ческих явлений в России после 1917 г. и в КНР после 1949 г. создали
по меньшей мере странную ситуацию, когда ошибки прежних лиде-
ров оказались забыты, а потому вполне возможно возникновение
таких ситуаций, когда аналогичные просчеты могут совершаться за-
ново. Одним словом, некоторые коренные моменты российско-ки-
тайских отношений повторялись и, возможно, будут повторяться в
будущем. Именно поэтому при анализе российско-китайских отно-
Общие посылки исследования
11
шений не следует предавать забвению события истории при постро-
ении сегодняшних политологических концепций [1]. Справедлив ли
этот вывод при анализе отношений России с другими государствами?
При всем множестве публикаций различных авторов, деталь-
но рассматривающих те или иные аспекты российско-китайских и
советско-китайских отношений, до сих пор не появилось практичес-
ки ни одного труда, в котором были бы исследованы поставленные
выше вопросы и содержался бы комплексный анализ всей истории
российско-китайского взаимодействия. Как будет показано в данной
работе, современные методологические подходы, доминирующие в
имеющейся литературе по российско-китайским отношениям, да и
по международным отношениям и регионоведению (востоковеде-
нию) вообще, не достаточны, по нашему мнению, для того, чтобы
обеспечить логически последовательное разъяснение отношений
между двумя странами. В этой связи возникают вопросы: (а) как и в
какой мере следует расширить методологию по сравнению с преды-
дущими исследованиями; и (б) какие методы и подходы следует при-
менять для полного и адекватного объяснения и объективной оцен-
ки эмпирических фактов и свидетельств участников событий. Дан-
ные вопросы заставляют задуматься над тем, какой именно подход
требуется исследователю для рассмотрения столь противоречивой
проблемы как типология российско-китайских отношений, в кото-
рых прошлое и настоящее имеют в равной степени важное значе-
ние, если брать типологию этих отношений в качестве примера для
преломления теории к эмпирической реальности. Все это связано
как с методологическим спором между историками и политологами
о характере присущих той и другой науке методов исследования, так
и со спорами между политологами о том, каким образом обеспечить
адекватный анализ феномена международных отношений. Мы на-
деемся, что предпринятая в настоящем исследовании попытка рас-
смотреть методологические вопросы на примере и в связи с россий-
ско-китайскими отношениями поможет восполнить пробелы в име-
ющейся литературе и станет редкой попыткой соединения теорети-
ческого анализа с практикой конкретного страноведческого иссле-
дования.
По мнению некоторых авторов, для историка необходимо лишь
реконструировать динамику исторических событий на основе уже
известных фактов. Однако факты как таковк ie могут что-либо до-
Введение
12
бавить к объяснению истории, ибо вес споры историков ведутся
именно о том, как следует толковать те или иные факты и как со-
здать наиболее адекватную интерпретацию исторического события.
Следовательно, такой подход можно применять только в ретроспек-
тивном анализе. Основанные же на нем исторические обобщения не
очень то помогают понять, как проецировать исторические обобще-
ния на развитие событий в настоящем и, возможно, в будущем вре-
мени. Кроме того, историки оспаривают само существование мно-
гих важных фактов (событий) в российско-китайских и советско-
китайских отношениях, и даже архивные материалы, рассредоточен-
ные по разным странам, не позволяют вынести окончательное суж-
дение по многим вопросам.
Различие стандартов верификации, принятых в истории и в
политологии, и вопрос о том, какой именно из этих стандартов мо-
жет наиболее успешно применяться при анализе российско-китайс-
кого взаимодействия, создало необходимость исследовать в данной
работе методологические проблемы. Как указывается ниже, посколь-
ку в центре дебатов о российско-китайских и советско-китайских
отношениях стоят вопросы о том, что именно происходило и как
следует толковать происшедшее, то историки предмета испытывают
трудности в воссоздании «правдоподобной», не говоря уже об «объек-
тивной» истории (если таковая вообще существует из-за личных при-
страстий и наличия различных исторических школ). В силу этой и
ряда других причин (например, таких, как «распыление» первоис-
точников, которые хранятся не только в России, материковом Китае
и на Тайване, но и в США, Великобритании и даже в других стра-
нах), применение одного только метода исторического анализа к изу-
чению всего комплекса документов по российско-китайским отно-
шениям представляется затруднительным, если не невозможным.
Следовательно, для понимания типологии российско-китайских от-
ношений необходимо изыскать и попробовать применить и иные,
неисторические, подходы.
С другой стороны, не исторический, а, к примеру, чисто поли-
тологический анализ сужает анализ отношений между государства-
ми до какого-либо одного измерения (например, исследования по-
литических, военно-политических либо экономических, культурных
и др. аспектов), либо позволяет рассматривать их с точки зрения ка-
кой-либо одной теории (реализма, либерализма, исторического ма-
Общие посылки исследования
13
териализма и т.д ), но не дает возможности охватить всю историю
российско-китайских контактов во взаимосвязи прошлого и настоя-
щего. Рассмотрение предмета под одним углом зрения на основе
одной теории обычно возможно только в относительно краткосроч-
ной перспективе, и поэтому подходы второго типа в большинстве
случаев отличаются антиисторичностью и статичностью и автома-
тически вызывают вопрос о том, в какой степени недолговечные
подвижки в отношениях между государствами в рамках определен-
ного периода времени отражают существенные исторические пере-
мены, либо сдвиги исторического характера. Выводы, сделанные на
базе изучения хронологически ограниченного периода, предостав-
ляют весьма ограниченную возможность для обобщения. Как ука-
зывал Э. Клабб (Clubb, 1977), в рамках краткосрочного периода мож-
но наблюдать и точно измерить преемственность и отсутствие пре-
емственности, но при этом практически невозможно заключить, от-
ражают ли они более долговременную тенденцию значительных пе-
ремен или ограниченных колебаний, на что указывал так же и Д.
Моделски (Modelski, 1987).
Обобщения на основе наблюдений за кратковременными
историческими, либо политическими колебаниями едва ли помога-
ют понять предшествующие или последующие явления. В то же вре-
мя исторические материалы, с помощью которых мы только и мо-
жем исследовать прошлые явления в развитии, страдают - если срав-
нивать их с современными материалами - фрагментарностью, отсут-
ствием полноты и субъективизмом. При исследовании прошлого
невозможно применение методов непосредственного наблюдения и
опроса свидетелей того или иного события. При «распыленности»,
либо полном отсутствии исторических данных исследователь дол-
жен быть готов использовать индикаторы, отражающие историчес-
кое развитие косвенно или в относительном приближении. В срав-
нительно-историческом исследовании при отсутствии полного сход-
ства между любыми двумя историческими эпохами особенно труд-
но проверить гипотезы, основанные на явлениях современной жиз-
ни, а гипотезы новейшей истории обычно оказываются неп-
рименимыми к более ранним периодам, особенно, чем дальше эти
периоды отстоят от сегодняшнего дня.
Таким образом, 1важно найти ответ на следующие вопросы: воз-
можно ли, в методологическом плане, увязать российско-китайские
Введение
14
отношения прошлого и настоящего в рамках единого концептуаль-
ного подхода? Если это возможно, то какой подход следует приме-
нять для увязки прошлого и настоящего межгосударственных отно-
шений? Что он может добавить к существующим подходам? Какие
гипотетические предположения можно сформулировать на базе та-
кого подхода? Как можно конкретно увязать российско-китайские
отношения прошлого и настоящего, чтобы показать их преемствен-
ность и, одновременно, не забыть о динамике? Как при этом соста-
вить прогнозы возможного развития отношений в будущем? Какие ана-
литические рекомендации с учетом последствий того или иного поли-
тического решения могут быть выработаны на базе такого подхода?
В данной работе разработана КОНЦЕПЦИЯ МНОГОФАКТОР-
НОГО РАВНОВЕСИЯ, которая позволяет проводить анализ дина-
мики и преемственности межгосударственных отношений в широ-
ких исторических рамках на основе баланса интересов. Разработка
этой концепции являлась основной МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАДА-
ЧЕЙ данного исследования. Как будет показано ниже, этот подход
не только дает возможность рассматривать в комплексной взаимо-
связи политические и экономические проблемы, проблемы безопас-
ности и экономики (необходимость такого рассмотрения признана
повсеместно), но и задает этой взаимосвязи новые измерения, такие
как возможность учета фактора культуры при анализе мощи госу-
дарства, проанализировать взаимосвязь безопасности и экономики,
и ряд других сочетаний факторов развития, которые не могут быть
проанализированы в рамках существующих подходов. Это сделано
в работе на примере взаимоотношений между Россией и Китаем.
Предлагаемый концептуальный подход дает возможность пронаблю-
дать взаимную динамику различных факторов в исторической
перспективе, а следовательно, увязать прошлое и настоящее, что
чрезвычайно трудно сделать в чисто историческом исследовании.
Концепция многофакторного равновесия не является теорией в тра-
диционном смысле, ибо не ставит целью зафиксировать превалиру-
ющий порядок вещей, она в гораздо меньшей степени, чем другие
теории, подвержена идеологической или геополитической конъюн-
ктуре, которая все еще, по нашему мнению, определяет большин-
ство современных китайских и российских исследований в данной
области.
Общие посылки исследования
15
Другими словами этот подход создает единую структуру для
анализа прошлых и нынешней ситуаций на примере российско-ки-
тайских отношений и позволяет посмотреть на возможное будущее
соотношение факторов, соотнеся их с нормативными установками,
имеющими конкретные политические последствия. По нашему мне-
нию, в нынешний период изучения российско-китайских отноше-
ний должны приниматься во внимание все сложные комбинации
различных факторов, а отношения должны строиться на основе ба-
ланса интересов. Поэтому необходимо вести исследование не толь-
ко в глубокой исторической перспективе, но и анализировать внеш-
неполитические последствия того или иного казалось бы сиюминут-
ного решения. Необходимо иметь четкое представление о том, как
со временем может меняться компоненты интересов стран и влия-
ние определенных факторов, и соответственно вырабатывать внеш-
неполитические рекомендации на более прочной основе, чем про-
сто на основе обобщений исторического характера.
Политолог-международник рассматривает международные
отношения как «систему», анализирует «систему» на «системном
уровне» и показывает, как она функционирует в конкретные перио-
ды. Историк рассматривает общество в историческом плане, через
призму «объекта» исследования, которым может выступать государ-
ство, класс, либо отдельная личность (как правило, но необязатель-
но, имеющая историческое значение). Но историк, в отличие от по-
литолога, «пропускает» свой анализ через собственное субъектив-
ное «историческое» видение, хотя любая общественная наука «бо-
лее» субъективна, чем точные дисциплины. В данном исследовании
предлагается подойти к «системе» международных отношений с точ-
ки зрения «объекта» исследования, в качестве которого выступает
«государство», попытавшись увязать в динамике прошлое и настоя-
щее этого «объекта» и взаимоотношений «объектов», дав историчес-
кую оценку конкретному периоду исследования. Именно поэтому в
настоящей работе отвергаются попытки свести российско-китайс-
кие отношения к какой-то одной сфере (будь то политическая, эко-
номическая или культурная), либо просто представить историчес-
кое описание событий.
С точки зрения МЕТОДОЛОГИИ работа носит междисципли-
нарный характера поскольку в силу комплексного характера иссле-
дования она затрагивает не только, и не столько, область истории
Введение
16 ---------------------------------------------------------
международных отношений с ее традиционным проблемно-хроно-
логическим подходом, но и сферу политологического анализа, соче-
тая исторический и логический методы исследования.
Для того, чтобы быть возведенной на уровень теоретического
построения, «основополагающая» концептуальная идея, заложенная
в основу подхода, должна проверяться только в рамках самой кон-
цепции и без привлечения «дополнительных» терминов, либо фак-
тов (Hollis and Smith, 1990, с. 57). Если эта схема претендует на «зва-
ние» теории, которая «объясняет» события, то она должна приме-
няться ко всей истории российско-китайских отношений. Если она
предусматривает рассмотрение вариантов будущего развития собы-
тий (без чего ее нельзя квалифицировать как «теоретическое» пост-
роение - Hollis and Smith, 1990, с. 61-63), она должна подводить к
выработке аналитических установок рекомендательного характера
[2]. Предлагаемый нами подход содержит в себе две возможности,
отсутствием которых, по нашему мнению, страдает предшествую-
щая литература по российско-китайским отношениям. Он позволя-
ет: (а) рассмотреть всю историю отношений в рамках единого тео-
ретического построения и объяснить происшедшее, минуя «интуи-
тивные» закономерности исторического характера; и (б) сформули-
ровать гипотезы согласно предложенной теоретической схеме, эм-
пирически оценить их с помощью исторических свидетельств и фак-
тов, и предложить на основе этих гипотез аналитические внешне-
политические рекомендации нормативного характера.
Основная идея исследования
Концепция многофакторного равновесия, представляя собой
теоретическое «ядро» данного исследования, основана на общей по-
сылке, суть которой состоит в том, что «система» состоит из незави-
симых политических единиц, а именно национальных государств (на-
ций-государств). Эта система находится в неупорядоченном равно-
весии - но только в том смысле, что над ней нет контролирующего
политического органа (мирового правительства), который мог бы
обеспечить установление универсального порядка и обладал бы вер-
ховной политической властью и полномочиями (Bull, 1977). Соот-
ветственно, государства, как правило, поддерживают равновесие
Основная идея исследования
17
между собой. Из этих основных посылок исходят представители как
реалистического, так и либерального направлений международных
отношений как научной дисциплины, в русле которых возможно рас-
пределить и все более или менее второстепенные теории и построе-
ния (Goodin and Klingemann, 1996, с. 441-444).
Однако свойственная реалистам исключительная концентра-
ция на мощи (power) государств вводит исследователей в заблужде-
ние. В своих воззрениях, даже отредактированных с учетом веяний
новой эпохи, представители неореализма и структурного реализма с
их акцентом на возможности возникновения войны между суверен-
ными государствами при «неупорядоченном» («анархичном» в их
терминологии) мировом порядке, так и не смогли объяснить, каким
образом государствам удается избегать войн (Buzan et al., 1993), в то
время как конкурирующее либеральное течение не дает адекватного
ответа на вопрос о том, почему, невзирая на наличие глобальных,
либо сходных, экономических интересов, в силу которых должна
отпадать заинтересованность в войне, войны все-таки происходят
(Burchill et al., 1996). Многие аберрации (с точки зрения структурно-
го реализма) в ранне-имперский период российско-китайских отно-
шений становятся более понятными в контексте исторического или
даже культурологического подходов [3]. Как отмечалось выше, пер-
вый подход делает акцент на исторической взаимозависимости яв-
лений и сложности объяснений, а второй, в объяснении конфликтов
межгосударственных отношений, акцентирует внимание на разли-
чии между конфуцианской и христианской цивилизациями (Мясни-
ков, 1996).
В то же время классический реализм, неореализм и даже «мяг-
кий» реализм (известный как рационализм, или «английская шко-
ла») не дают адекватного объяснения экономической взаимозависи-
мости. Как считают авторы концепции «взаимозависимости» госу-
дарств Р. Кохейн и Дж. Най (Keohane, 1987; 1990), а также многие
другие исследователи, придерживающиеся схожих взглядов, эконо-
мическая интеграция и роли, исполняемые формальными и нефор-
мальными международными институтами, гораздо лучше интерпре-
тируются в рамках либеральной традиции. «Новый мировой поря-
док», который последовал за крахом биполярной модели мира, авто-
матически подразумевает пересмотр всех вопросов безопасности
ввиду появления новой научной дисциплины - политической эконо-
Введение
18
мии международных отношений (Smith et al., 1996, с. 122-125). Не-
обходимость такого пересмотра очевидна и в свете нарождающего-
ся и крепнущего российско-китайского конструктивного партнерства.
Все эти соображения заставляют нас модифицировать посылки реа-
лизма как теории международных отношений и попытаться вы-
работать иные подходы, способные помочь в объяснении развития
российско-китайских отношений на всем протяжении их истории.
Для того, чтобы понять механику взаимодействия государств
(в данном случае, России и Китая), исследователю необходимо изу-
чить не только государственный, но и другие, более низкие уровни
отношений. Ни реализм, ни либерализм в «чистом» виде не дают
возможности подступиться к этой задаче. Используя терминологию
самого известного современного интерпретатора реализма К. Уолт-
ца, этот подход можно определить как «изнутри-наружу» (inside-out)
или «вторичного образа» (second image) (Waltz, 1979), подразумева-
ющий необходимость тривиального сочетания анализа внешних и
внутренних факторов. Поэтому-то в данном исследовании и приме-
нен подход с позиций многофакторного равновесия, где принятый
реалистами баланс мощи (сил) рассматривается всего лишь как кон-
кретный случай, который может быть реализован при конкретных
обстоятельствах и в конкретные периоды времени.
Вообще говоря, в соответствии с нашим подходом, государ-
ства не поддерживают равновесие силой, либо поддерживают рав-
новесие не силой, а чем-то иным, стремясь при этом обеспечить себе
наилучшую из возможных позиций - в идеале, при минимальных
затратах и минимальном внимании к возникающим проблемам. Наи-
лучшая из возможных позиций достигается посредством сложного
соотношения факторов и с помощью корректировки интересов. Та-
ким образом, как нам представляется, концепция многофакторного
равновесия может служить мета-теоретической схемой (своего рода
общей теорией) и в то же время представлять собой «качественный»
(в отличие от «количественного», т.е., к примеру, математического
моделирования, статистического анализа и т.д.) [4] подход на «сред-
нем» уровне анализа [5], ибо международная система рассматрива-
ется в настоящей работе как состоящая из нескольких подсистем,
каждая из которых может впоследствии рассматриваться как систе-
ма, состоящая из подсистем. Для понимания закономерностей функ-
ционирования системы необходимо понять, как взаимодействуют ее
Основная идея исследования
19
составляющие. Для этого необходимо понять, что представляют со-
бой внешние факторы, оказывающие влияние на «объекты» анализа
(государства), и что представляют собой внутренние факторы (т.е.
факторы «ниже» уровня «объекта» анализа, т.е. «внутри» объекта
анализа), которые играют важную роль в понимании отношений
между «объектами» анализа. Иными словами, необходимо понять как
экзогенные (внешние), так и эндогенные (внутренне присущие) детер-
минанты поведения государств в их сложном взаимном влиянии.
Соответственно, ЦЕЛЬ данной работы состоит в том, чтобы
проследить и объяснить преемственность и динамику российско-
китайских отношений с учетом возможных вариантов их дальней-
шего развития, а также разработать методологическую схему для
понимания четырехсотлетней истории отношений между Россией и
Китаем, которые и являются ХРОНОЛОГИЧЕСКИМИ РАМКАМИ
работы, на основе баланса интересов. Использованная в нашем ис-
следовании МЕТОДИКА основана на применяемой к анализу меж-
дународных отношений общей теории систем, а также ее различных
модификаций. Если говорить о западной традиции, то это прежде
всего разработки Дж. Клира (Kiir, 1969), Б. Лангефорса (Langefors,
1973), Г. Фитцжеральда ( FitzGerald et al., 1981), посвященные об-
щей теории систем и основам системного анализа, Р. Кавалло
(Cavallo, 1979) о системном подходе к общественным наукам и Б.
Медины (Medina, 1981) о структурном анализе систем. Мы ис-
пользовали работы Дж. Лиски (Liska, 1957) о равновесии в междуна-
родных отношениях, М. Каплана (Kaplan, 1964) и С. Рассет (Russet,
1966) о системно-функциональном подходе к международным
отношениям, «динамическую» теорию М. Николсона (Nicholson,
1972), информационную теорию Э. Расмусена (Rasmusen, 1989), те-
орию турбулентности в международных отношениях Дж. Розенау
(Rosenau, 1990), идеи прерывистости экономических отношений, вы-
работанные Ж. Россером (Rosser, 1991), работы Ф. Зэйгара и Д.М.
Килгура (Zagare and Kilgour, 1995) и идеи «разбалансированного рав-
новесия» в международных отношениях, выработанные И. Галтун-
гом (Galtung, 1978). Многие из положений, высказанных в этих ис-
следованиях, в свою очередь основывались на идеях отечественных
математиков А.А. Андронова, В.И. Арнольда, А.Н. Колмогорова, А.А.
Ляпунова, М.А. Леонтовича, Л.С. Понтрягина.
Введение
20
Естественно, что эти работы сопоставлялись с другими
исследованиями общетеоретического профиля по теории и истории
международных отношений и политической экономии международ-
ных отношений, прежде всего К. Уолтца, Р. Гилпина, К. Дэйча, Р. Ко-
хэйна, Г. Моргентау, Дж. Ная, М. Хааса, П. Виотти и М. Кауппи и др.
В отечественной теории международных отношений структур-
ные подходы применялись прежде всего к анализу конкретных меж-
дународных ситуаций, однако в 80-ых гг. и у нас сложились по край-
ней мере две школы системно-структурного анализа международ-
ных отношений, идеи которых также учитывались в данной работе -
это «школа ИМЭМО» (В.И. Гантман) и «школа МГИМО» (А.А. Зло-
бин и М.А. Хрусталев). Мы также учитывали теоретические поло-
жения, высказанные в работах Э.А. Позднякова, Б.Г. Капустина, А.С.
Панарина, К.В. Плешакова, А.Д. Богатурова, К.С. Гаджиева, А.Г. Ду-
гина, В.С. Мясникова, А.С. Красильникова, П.А. Цыганкова и дру-
гих отечественных ученых.
Кроме того, в качестве косвенной философской посылки
исследования принимается и эволюционный фактор. Такие методо-
логические «заходы» позволяют «отчленить» теорию от эмпиричес-
ких свидетельств, деконструировать систему в подсистемы, оценить
саму целостную схему как аналитическое построение, а затем дать
ей эмпирическую оценку, реконструировав на ее основе прошлое, и
применив ее для понимания текущих событий межгосударственных
отношений на основе баланса интересов с целью выяснения возмож-
ного соотношения факторов в будущем.
Таким образом, ОСНОВНОЙ ПРАКТИЧЕСКОЙ ЗАДАЧЕЙ
нашего исследования является: на основе анализа уроков и опыта
развития русско-китайских и советско-китайских отношений, а так-
же попыток построения российско-китайского конструктивного парт-
нерства, направленного в XXI век, дать новое концептуальное про-
чтение истории русско-китайских, советско-китайских и российско-
китайских отношений на основе концепции многофакторного рав-
новесия, которая сформулирована в работе в соответствии с совре-
менными реалиями международных отношений.
В рамках достижения указанной основной задачи решаются
следующие ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ЗАДАЧИ:
♦ сформулирован понятийный ряд равновесие, динамика (измене-
ние), внутренние и внешние факторы, национальные, государст-
Основная идея исследования
--------------------------------------------------- 21
венные и общественные интересы, применительно к междуна-
родным отношениям и адекватные современному знанию.
♦ определено теоретическое содержание и базисные качественные
характеристики концепции многофакторного равновесия,
иллюстрированные конкретикой материала; проведено выявле-
ние его типических черт, отличий от предшествующих теорий и
одновременно базы и условий возникновения, основных пара-
метров, сильных и слабых сторон и ограничений применения
концепции.
♦ сформулированы цели и задачи применения концепции
многофакторного равновесия применительно к русско-китай-
ским, советско-китайским и российско-китайским межгосудар-
ственным отношениям.
♦ выявлены основные параметры и перспективы концепции приме-
нительно к взаимоотношениям России и Китая.
♦ вычленены, по мере возможности, основные составляющие наци-
ональных и государственных интересов во внешнеполитических
мотивациях царской и советской России, СССР, Российской Фе-
дерации и империи Цин, Китайской Республики и Китайской
Народной Республики в отношении друг друга, в регионе и в
мире.
♦ на основе концепции многофакторного равновесия отношения
между Россией и Китаем проанализированы в их динамике и
определены наиболее вероятные направления развития ситуации,
а соответственно защиты и продвижения интересов безопасно-
сти России в регионе.
В рамках этих теоретических задач был проведен КОНКРЕТ-
НЫЙ ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ и:
♦ исследованы теоретические подходы России и Китая к их взаи-
моотношениям на основе новых материалов и дана свежая
интерпретация уже известным историческим знаниям на основе
концепции многофакторного равновесия.
♦ проанализированы и дано авторское объяснение геополитичес-
ким, структурным и политико-психологическим истокам кон-
фликтных ситуаций между Россией и Китаем в их динамике.
♦ выявлены причины советско-китайского конфликта 60-ых гг. в
контексте двусторонних отношений и с точки зрения общего со-
стояния международных отношений того времени.
Введение
22
♦ показаны особенности подходов царской и Советской России,
СССР и Цинского Китая, Китайской Республики и КНР к обес-
печению равновесия двусторонних отношений во взаимовлия-
нии внутренних и внешних, объективных и субъективных фак-
торов.
♦ объяснены причины возможных пробуксовок российско-
китайского партнерства и исследованы возможные последствия
развития ситуации в России и Китае в разных направлениях с
точки зрения влияния этого фактора на развитие двусторонних
отношений и для ситуации в Северо-Восточной Азии в целом.
♦ определены контуры российско-китайских отношений конструк-
тивного партнерства в современной структуре региональных
отношений, а также значение и перспективы развития этих от-
ношений для ситуации в АТР в целом.
При этом ОСНОВНЫМ ПРЕДМЕТОМ исследования стала не
столько конкретика отношений между Россией и Китаем, сколько
анализ базисных тяготений и отталкиваний между ними, динамики
и преемственности отношений, выявленных на основе сформулиро-
ванной концепции многофакторного равновесия, и вычленения вза-
имоотношений национальных, государственных и общественных
интересов при принятии этими государствами внешнеполитических
решений стратегического характера. Соответственно этому за глав-
ный в работе был принят теоретико-аналитический, а не хронологи-
ческий компонент, хотя второй и присутствует в качестве событий-
ной канвы во второй части работы.
Такое понимание предмета исследования определило ИСТОЧ-
НИКОВУЮ БАЗУ исторической части исследования. Мы опирались
на материалы Архива внешней политики Российской империи (АВ-
ПРИ), Архива внешней политики Российской Федерации (АВПРФ)
и Российского Центра хранения и изучения документов по новей-
шей истории (РЦХИДНИ). Из зарубежных архивов использовали ма-
териалы Лондонского миссионерского общества (ЛМО), причем нас
интересовали в этом архиве, прежде всего проблемы восприятия за-
падными людьми российско-китайского взаимодействия в различ-
ные периоды истории. В связи с особым характером оформления
ссылок на архивные материалы они вынесены в примечания. Ис-
пользованы также опубликованные в России, Китае и ряде западных
стран коллекции материалов по международным отношениям, исто-
Основная идея исследования
23
рии русско-китайских, русско-монгольских и международных отно-
шений в Центральной Азии, а также документы и материалы по со-
ветско-китайским отношениям Института Восточной Европы и Цен-
тральной Азии Академии Общественных Наук Китая. Однако, как
мы оговаривали несколько ранее, данная работа представляет собой
структурное объяснение взаимодействия между Россией и Китаем,
а потому применяемые нами стандарты верификации принадлежат
политическим, а не историческим наукам. Поэтому если объясне-
ния, представленные в литературе, не вступали в противоречие с
архивными материалами, которые мы исследовали, то мы ссылались
на известную нам литературу.
Из работ общеисторического пласта использовались практи-
чески все разработки, связанные с взаимоотношениями России и
Китая и изданные прежде всего в России (работы В.С.Мясникова,
С.Л. Тихвинского, М.Л. Титаренко, Ю.М. Галеновича, О.Б. Борисо-
ва и Б.Т. Колоскова, Б.Т. Кулика, М.С. Капицы, А.Г. Яковлева, М.А.
Персица, А.М. Ледовского, Р.А. Мировицкой, В.Ф. Соловьева, Е.А.
Белова, А.В. Меликсетова, А.М. Григорьева, З.Д. Катковой и других
отечественных авторов). Представленные в их работах идеи сопос-
тавлялись с идеями, высказанными западными и китайскими иссле-
дователями в работах, указанных как в библиографии данного ис-
следования, так и в отдельно изданной книге (Vbskressenski, 1998).
Стремление понять динамику и преемственность российско-
китайского взаимодействия при помощи концепции многофактор-
ного равновесия стимулирует комплексный анализ, хотя эта концеп-
ция, как и всякое аналитическое построение, представляет собой
некоторое упрощение реальности. В нашем бескомпромиссно совре-
менном мире множественных реальностей методологическая задача
приблизиться к такому «неопозитивистскому» и «неоструктурному»
пониманию может показаться странной [6], ведь в настоящее время,
как отмечают авторы авторитетной «Новой энциклопедии полити-
ческих наук» («А New Handbook of Political Science»/ в русском пе-
реводе «Политическая наука: новые направления», 1999), «научные»
претензии на «истину», «рациональность», «объективность» и «ре-
альность» подвергаются новому критическому осмыслению по мере
того, как происходит отход от относительной концентрации на меха-
нических, каузальных объяснениях в сторону большего интереса к
исторически обусловленным интерпретационным теориям» (Goodin
Введение
24 --------------------------------------------------------
and Klingcmann, 1996, с. 450). К.В. Хвостова и В.К. Финн удачно
предложили назвать такое понимание «позитивным» или «положи-
тельным» (Хвостова и Финн, 1997, с. 256).
Действительно, «поле пересечения» вышеупомянутых
теоретических крайностей изучено недостаточно, и если мы отка-
жемся свести позитивизм к простому эмпиризму (Smith et al., 1996,
с. 17; Хвостова и Финн, 1977, с. 256), то возможно будет пойти по
пути сочетания теоретических рассуждений с практическими наме-
рениями, которые нередко встречаются в теориях международных
отношений (Smith et al., 1996). Если не только исследователи и поли-
тики, но и правительства России и Китая серьезно выступают за стро-
ительство российско-китайских отношений нового типа, которые
лучше бы вписывались в новую полицентричную международную
систему отношений в независимости от того, какое государство в
ней является доминантным, то тогда при любом пересмотре отно-
шений следует руководствоваться отнюдь не интуитивными умозак-
лючениями, а точной АНАЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИЕЙ, прошед-
шей эмпирическую оценку. Кроме того, применяемая концептуаль-
ная схема должна быть свободна от грубых идеологических или гео-
политических соображений, которые все еще используются многими
китайскими и российскими ведущими специалистами в этой области.
Предлагаемая в нашей работе аналитическая концепция име-
ет НЕПОСРЕДСТВЕННУЮ МЕТОДОЛОГИЧЕСКУЮ ЦЕЛЬ: пока-
зать, что стоит за изменениями (динамикой) в межгосударственных
отношениях, как инициировались и инициируются эти изменения
вообще и в отношениях между Россией и Китаем, в частности. Этот
вопрос практически не разрабатывался ни в политологических, ни в
исторических исследованиях, тем более связанных с российско-ки-
тайскими отношениями, в то время как его решение (либо просто
правильная постановка) может помочь в выявлении факторов, спо-
собных инициировать изменения в отношениях между нашими стра-
нами в будущем.
В этой связи возникает еще один вопрос: в какой степени раз-
работанная нами аналитическая концепция может применяться в
исследованиях более широкого характера, чем просто анализ рос-
сийско-китайских отношений, или какого-то иного международного
явления? Как нам представляется, поскольку концепция многофак-
торного равновесия представляет собой КОМПЛЕКСНЫЙ ПОДХОД,
Основная идея исследования
25
то ее применение дает возможность решить многие проблемы, и, в
частности, объяснить и анализировать двусторонние отношения меж-
ду теми государствами, которые в своей повседневной жизни прида-
ют важное значение историческому прошлому и самобытности куль-
турного (включая внешнеполитическое и дипломатическое) насле-
дия (в качестве примера можно привести Россию, Китай, государ-
ства Азиатско-Тихоокеанского региона /АТР/, государства Централь-
ной Азии, возможно, государства пост-советского пространства и т.д.)
[7]. Поскольку концепция многофакторного равновесия имеет «чис-
то» аналитическую базу для построения, она также может приме-
няться в качестве общей схемы, а в изучении международных отно-
шений может рассматриваться как общий и, одновременно, более
специализированный вариант так называемого системно-теоретичес-
кого (или «научного» - Smith et al., 1996, с. 25) реализма. Таким обра-
зом, подход с позиций многофакторного равновесия является мето-
дологической попыткой «уложить» общесистемные формулировки
в рамки качественно-аналитический схемы для анализа на «среднем
уровне» и на средне-срочные перспективы, в котором рассматриваются
как экзогенные (внешние), так и эндогенные (внутренне присущие)
детерминанты «объекта» анализа, и который базируется на позици-
ях реализма с включением параметров эволюционного развития и
либерального прагматизма.
Аргументируя попытку рассмотреть (и понять) динамику и
преемственность российско-китайского взаимодействия через при-
зму многофакторного равновесия, автор данной работы хотел бы
показать, каким образом политическое руководство России и Китая
может обеспечить безопасность своих стран, построив одновремен-
но отношения стабильного конструктивного партнерства на основе
баланса интересов, и избегая при этом непреднамеренных и ненуж-
ных конфликтов друг с другом, с соседними государствами и с меж-
дународным сообществом. Знание методов действия крупных дер-
жав делает мир более безопасным. Следовательно, употребляемое в
данном исследовании понятие «знание» является отнюдь не нейт-
ральным, ибо за ним стоит заинтересованность в положительной
трансформации отношений, а поскольку одна из задач данного ис-
следования состоит в том, чтобы определить возможности трансфор-
мации предсказуемой и стабильной системы, это позволяет исполь-
Введение
26 ------------------------------------------------------
зовать методы критического материализма, который допускает уча-
стие людей в сотворении истории (Burchill et al., 1986, с. 147).
Как мы уже частично отмечали выше, в методологическом
смысле концепция многофакторного равновесия является интегри-
рующей и комплексной теорией, ибо она имеет общие гносеологи-
ческие корни с теорией систем, а соответственно оставляет в сторо-
не превалирующие в прошлых публикациях по российско-китайс-
ким отношениям идеологические ценности или мнения, которые
могут повредить объективности исследования [8]. В то же время
предлагаемый подход сохраняет связь между субъектом и объектом
исследования, ибо не исключает оценок субъективного порядка, оп-
ределенных нормативных ценностей и обязательств. Концепция мно-
гофакторного равновесия обладает стабилизирующим эффектом, но
все же эта концепция не является «традиционной» теорией в том
смысле, что она не навязывает стабилизацию превалирующих струк-
тур отношений. И, наконец, нам представляется, что концепция мно-
гофакторного равновесия, в отличие от всех традиционных теорий
(там же, с. 145-149), не дает априорно консервативного результата,
ибо она не обусловлена консервативными ценностями, которые под-
разумевают признание превалирующего порядка отношений в каче-
стве аксиоматичного (там же, с. 150).
Концептуальный охват и рамки работы
Предлагаемая в настоящем исследовании концепция позволя-
ет по-новому рассмотреть известные эмпирические данные и фак-
ты. Как представляется, учитывая различные предрассудки, по сей
день засоряющие научную и учебную литературу, к российско-ки-
тайским отношениям в их динамике можно подходить только с по-
зиций многофакторного равновесия, ибо только этот и никакой иной
подход, по нашему мнению, позволяет (а) дать последовательную
оценку полным противоречий четырехсотлетним отношениям, ко-
торые начались с первых контактов между двумя странами в конце
XVI века (а контакты между народами существовали и раньше) и в
своем историческом развитии прошли через периоды открытой враж-
ды, балансирования на грани войны, тесной дружбы и (разного рода)
партнерств, а также (б) одновременно исследовать современные и
Концептуальный охват и рамки работы
27
возможные будущие проблемы этих отношений на основе баланса
интересов.
Стратегия примыкания к усиливающемуся соседу в ее двух
вариантах - «вассализация» России (т.е. согласие России стать млад-
шим партнером Китая) и «вампиризация» Китая (т.е. временное и
прагматичное сближение с Китаем с целью получения необходимой
«подпитки»), по нашему мнению, не реалистична потому, что в пер-
вом варианте подчинение отличной в цивилизационном отношении
державе будет неизбежно отвергнуто большинством россиян на «ци-
вилизационном» уровне, либо вызывет серьезные «цивилизацион-
ные» трения между народами России и Китая, а во втором будет оз-
начать резкий переход от «дружбы» к «сдерживанию», цена которо-
го может перекрыть ранее полученные выгоды от «дружбы».
Данная работа не ставит целью подробно рассмотреть всю
историю российско-китайских отношений в деталях, хотя хроноло-
гически она и охватывает период от самых первых до контактов меж-
ду двумя государствами самого последнего периода. Однако, в ка-
кой-то степени такая реконструкция истории отношений и присут-
ствует, поскольку она должна помочь в понимании прошлых собы-
тий и показать, как используемая автором аналитическая схема мо-
жет применяться на примере долгосрочного исторического периода.
Ставя своей целью сконцентрироваться на значительных (поворот-
ных), с точки зрения формирования отношений, исторических со-
бытиях, автор исследования пытался проследить влияние ряда вне-
шних и внутренних факторов, соответственно группирующихся во
внешнем и внутреннем кластере единиц системы, на ход и результа-
ты двусторонних отношений.
Для удобства анализа внутренние факторы в исследовании под-
разделяются на объективные (экономические, политические,
демографические, географические и культурные) и субъективные
факторы (общечеловеческие, общественные, государственные, на-
циональные, а также индивидуальные, групповые и правительствен-
ные интересы), которые рассматриваются в рамках многофакторно-
го равновесия. Как поясняется в данном исследовании, равновесие
обычно поддерживается на уровне корректировки интересов (госу-
дарственных и общественных, элитарных и общественных, нацио-
нальных и общечеловеческих и т.д.). Иначе говоря, корректировка
на уровне системы (которая в свою очередь является единицей «об-
Введение
28
щей» системы) прежде всего рассматривается как изменение соот-
ношения между общечеловеческими интересами и общественным и
государственным компонентами национальных интересов. Если не
происходит корректировки на этом уровне, следует ожидать коррек-
тировки на уровне внутренних объективных факторов (политических,
экономических, демографических, культурных или даже геополити-
ческих и географических). При взаимном несоответствии между
корректировкой внутренних объективных факторов и корректировкой
интересов следует ожидать изменений, которые могут произойти
внутри одного «объекта» исследования (государства), но окажут вли-
яние и на другой(ие) «объекты», а следовательно, и на внешнюю
среду. В то же время это изменение может быть осуществлено внут-
ри одного «объекта» (государства), но, соответственно, все равно ока-
жет влияние на другой «объект», либо на внешние факторы, соответс-
твующие или соотнесенные с изменениями, произошедшими в первом
«объекте». Одновременно может происходить и обратный процесс.
В реальной жизни ситуация, естественно, выглядит гораздо
сложнее, и влияние некоторых факторов, или одного конкретного
фактора, или группы факторов в том или ином сочетании, варьиру-
ется в ходе исторического развития. Э. Карр (Сагг, 1961) и Дж. Де
Ври (de Vree, 1972), и ряд других авторов (к примеру, Кроче, 1998,
гл. VII), с точки зрения методологии истории показали почему мы не
можем принимать все факты как равнозначные и отбираем лишь
некоторые факты, отбрасывая другие, которые субъективно, при
историческом анализе, нам кажутся менее важными. В данной рабо-
те сделана попытка обратить особое внимание на события, важные
с точки зрения объяснения перемен, т.е. на событиях стратегическо-
го характера в широком смысле [9], и показать историко-эволюци-
онную динамику взаимосвязанности факторов. В целях осуществ-
ления комплексного характера исследования в исторической части
работы использован СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ И ИСТО-
РИКО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ МЕТОД анализа, под которыми подра-
зумевается изучение развития отношений во всей их исторической
многогранности и сложности. Столь широкое определение истори-
ческого метода позволяет показать эффективность применения при-
нятой здесь аналитической схемы в условиях, максимально прибли-
женных к сложностям реальных отношений, т.е. позволяет дать эмпи-
рическую «проверку» предлагаемой аналитической концепции.
Структура исследования
Политологи редко обращаются к истории для проверки истин-
ности своих схем. Тем не менее, в данной работе предпринята по-
пытка оценить эффективность построений, выработанных в рамках
аналитической концепции, для объяснения критических событий,
имевших место в критические периоды истории российско-китайс-
ких отношений и важных для понимания стратегического развития
межгосударственных отношений. Эти события являлись своего рода
поворотными пунктами, где происходили изменения в российско-
китайских межгосударственных отношениях. Таким образом в ис-
следовании воссоздается краткая история тенденций развития рос-
сийско-китайских отношений, ибо сам метод анализа вместе с пред-
ложенным теоретическим подходом предопределил необходимость
«новой» интерпретации истории отношений между двумя странами.
Структура исследования
Данная работа представляет собой междисциплинарное исто-
рико-политологическое исследование, в котором концепция много-
факторного равновесия играет интегрирующую роль. Предложен-
ная в данном исследовании методология междисциплинарная и ком-
плексная, так как сравнительно-исторический метод анализа широ-
ко применяется для «проверки» схемы, построенной на основе тео-
рии систем, переформулированной для нужд политологического ис-
следования. Желание «отстраниться» от методологических проблем
в большинстве имеющихся работ по российско-китайским отноше-
ниям, написанных исследователями разных стран, часто в прошлом
объяснялось не «методологической строгостью», а методологичес-
кой, идеологической, этноцентрической, либо какой-либо другой
предвзятостью. Именно поэтому в ГЛАВЕ 1 рассматриваются про-
блемы, связанные с существующими подходами к российско-китай-
ским отношениям, и дается ответ на вопрос, почему «чисто» истори-
ческий подход был бы неприменим для адекватного объяснения рос-
сийско-китайского взаимодействия. Комплексный характер предла-
гаемого нами подхода предопределяет постановку обсуждаемых в
литературе методологических проблем, что и обусловило появление
такого аналитического обзора и множество ссылок на извечный спор
между историками и политологами о природе исследования каждой
Введение
30
из этих дисциплин. Краткий анализ этой дискуссии с историографи-
ческим обзором, в котором показаны слабости существующей лите-
ратуры по российско-китайским отношениям, а также доводов, выд-
вигаемых представителями различных школ, закладывает основу для
объяснения возможности применения комплексного подхода, необ-
ходимость которого обосновывается в ГЛАВЕ 2, где также показаны
возможности и методы увязки прошлых и современных отношений
между Россией и Китаем в рамках единой методологической схемы.
В ГЛАВЕ 2 показано, почему подходы, существующие в
политологии и в науке о международных отношениях, не позволяют
адекватно оценить типологию четырехсотлетней истории российс-
ко-китайских контактов. В ней в то же время выявлено, какие эле-
менты имеющихся теорий международных отношений могут исполь-
зоваться при создании комплексного подхода. Сама концепция мно-
гофакторного равновесия, необходимость применения которой об-
суждается в ГЛАВЕ 2, подробно изложена в ГЛАВЕ 3, где дается
ответ на вопрос, как сформулировать комплексный подход, что он
может объяснить в сравнении с другими подходами, и какие гипоте-
тические суждения можно вывести на его основе. В последнем раз-
деле ГЛАВЫ 3 рассматривается метод сфокусированного структур-
ного сравнения и показано, почему и как можно сузить предложен-
ную в исследовании общую концепцию до конкретного случая рос-
сийско-китайского взаимодействия (либо взаимодействия каких-либо
других государств), не придавая научной работе популярный харак-
тер и не подменяя анализ простым описанием событий. Такая струк-
тура проясняет методологическую логику нашего исследования. В
заключении к ЧАСТИ I сформулированы гипотетические суждения,
выведенные на базе концепции многофакторного равновесия, что
позволяет перейти в ЧАСТИ II (где исследуется, как такие суждения
объясняют историческое развитие) к их эмпирической «проверке».
ЧАСТЬ II работы в основном рассматривает эмпирические
явления исторического характера, объясняемые в свете методологи-
ческих соображений, изложенных в ГЛАВАХ 1 и 2, а также в рамках
аналитической концепции, разработанной в ГЛАВЕ 3 (ЧАСТЬ I). В
ней показано, как применение многофакторного равновесия дает
возможность по-новому рассмотреть эмпирические данные; как
именно можно объяснить противоречивые явления прошлых отно-
шений между Россией и Китаем; как на практике увязать прошлое и
Структура исследования
31
настоящее межгосударственных отношений и одновременно пост-
роить возможные сценарии на будущее. В этой части исследования
также дается ответ на вопрос о том, какого рода установки рекомен-
дательного характера, имеющие те или иные внешнеполитические
последствия, могут быть выработаны и предложены на основе кон-
цепции многофакторного равновесия. В ЧАСТИ II автор придержи-
вается хронологической структуры: факторы показаны в историко-
эволюционной динамике с акцентом на характере их взаимосвязи в
реальной истории.
ГЛАВА 4 (ЧАСТЬ II) посвящена отношениям между царской
Россией и цинским Китаем. В начале главы рассматриваются устой-
чивые группы факторов, т.е. более или менее стабильные комбина-
ции внутренних объективных и субъективных факторов, последова-
тельно наблюдающиеся в обеих странах на протяжении длительно-
го времени; затем автор переходит к факторам, иллюстрирующим
характер равновесия между царской Россией и цинским Китаем.
Таким образом появляется возможность уплотнить материал. Далее
в работе выясняется характер взаимосвязи различных внешних и
внутренних факторов в разные исторические периоды и определяет-
ся как полученное таким образом «новое» знание может способство-
вать провозглашенным целям данного исследования.
ГЛАВЫ 5 и 6 посвящены наиболее сложным периодам в отно-
шениях между Советским Союзом и республиканским Китаем, а
также между Советским Союзом и КНР. Имеющие отношение к этим
периодам исторические свидетельства и даже факты носят исклю-
чительно противоречивый характер. Именно в силу этого в настоя-
щей работе предпринята попытка самым подробным образом пока-
зать как на основе концепции многофакторного равновесия можно
подойти к более адекватному, чем раньше, объяснению и понима-
нию этих двух сложных периодов.
ГЛАВА 7 охватывает период после распада Советского Союза.
В четырех главах Части II отражены главные структурные измене-
ния в системе международных отношений (от так называемой «пост-
вестфальской эры», через ядерную биполярность, до гегемонистс-
кой (доминантной) и пост-гегемонистской (пост-доминантной) мно-
гополярности) и появление новых государств, в том числе России,
правопреемницы СССР в международных отношениях. Заключитель-
ный раздел главы 7 содержит анализ возможного соотношения фак-
Введение
32
торов в рамках многофакторного равновесия российско-китайских
отношений. В ЗАКЛЮЧЕНИИ сформулированы конкретные анали-
тические выводы нормативного характера, имеющие те или иные
внешнеполитические последствия. Таким образом структура данно-
го исследования, по нашему мнению, объективно соответствует ло-
гике анализа.
ЧАСТЫ
ГЛАВА 1
ПРОБЛЕМЫ В РАМКАХ СУЩЕСТВУЮЩИХ
ИСТОРИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ
1.1. Научная глубина исследования
В Китае издавна существует традиция изучения истории
отношений с Россией. Вообще, в Китае все, что каса-
лось границ с непосредственными соседями (а грани-
ца с Россией всегда являлась одной из самых важных для Китая),
тщательно фиксировалось и включалось в династийные хроники,
приобретая тем самым статус исторического документа. В дальней-
шем эти традиционные подходы кочевали из исследования в иссле-
дование и только в самое последнее время наметилась тенденция к
некоторому пересмотру старых концепций. В России изучением ис-
тории отношений с Китаем занимались, как правило, лишь одиноч-
ки-энтузиасты и лишь в 1970-ых годах возникает устойчивая науч-
ная школа исследований по этому направлению, которая в настоя-
щее время переживает не лучшие времена, как и все общественные
науки современной России. Следует отметить, что в советское вре-
мя отечественные исследования по теме носили тенденциозный ха-
рактер и часто подгонялись под политическую и идеологическую
конъюнктуру. Те же самые проблемы были присущи и работам ки-
тайских авторов. Что же касается чисто исторической фактуры, то
она и в отечественных, и в китайских исследованиях была богато
представлена. Основная же проблема заключается в отсутствии кон-
цептуальных новаций. В Западных странах узкая специализация по
российско-китайским отношениям не слишком популярна, хотя об-
щие работы на эту тему, опубликованные к настоящему времени,
Глава I
34 --------------------------------------------------------
исчисляются сотнями и по общему количеству приближаются к ко-
личеству работ, опубликованных на китайском языке.
Вообще говоря, для того, чтобы написать компетентный труд
по данному предмету, исследователь должен как минимум обладать
хорошим знанием и русского (а для далекой истории - это специфи-
ческий русский, скажем, XVII в., где расшифровка документов пред-
полагает знание специальных методов) и китайского языков. Китай-
ские источники до 1911 г. написаны на вэньяне, который отличается
от современного китайского языка. Поскольку уже к концу XIX в.
русско-китайские отношения приобрели международный характер,
введение в оборот документов на западных языках (прежде всего на
английском) является необходимой частью каждого такого исследо-
вания. Многие из русских документов до XIX в. включительно, а в
XIX в. многое в неофициальной переписке в России выполнялось на
французском языке. Помимо труднодоступное™ архивной базы, ис-
следование проблемы осложняется и идеологическими напластова-
ниями прошлого, которые чрезвычайно трудно изжить. Именно по-
этому, хотя в последние годы и появился ряд книг различной значи-
мости по данной проблематике, в них в целом предлагается лишь
частичное разъяснение проблем, которые существовали в российс-
ко-китайских отношениях в те или иные исторические периоды.
Английская исследовательница Р. Квестид (Quested),
единственная из западных ученых, которая последовательно зани-
малась российско-китайскими отношениями на протяжении всей
своей академической деятельности, справедливо указывала, что:
«История советско-китайских отношений еще не изучена в той сте-
пени, какой она заслуживает. Хотя в настоящее время опубликовано
- главным образом, на китайском языке - значительное количество
общих очерков российско-китайских отношений, фундаментальная
научная история этих отношений, подкрепленная всеми доступны-
ми источниками, еще не написана. Более того, по сей день суще-
ствует сравнительно мало подробных монографических трудов по
конкретным периодам на европейских языках» (Quested, 1968, Вве-
дение, с. 1).
С тех пор, как были написаны эти слова, прошло почти трид-
цать лет, и за это время был выпущен целый ряд книг на Западе и в
Китае, меньше - в России. Однако, невзирая на существующие в
литературе объяснения структурного характера, в концептуальном
1.1. Научная глубина исследования
35
понимании как российско-китайских отношений, так и истории рус-
ско-китайских отношений мало что изменилось. Существующая ли-
тература по данному предмету характеризуется двумя общими чер-
тами: эти книги либо слишком конкретны, т.е. охватывают конкрет-
ный «узкий» период или «узкий» вопрос, либо написаны слишком
популярно и широкими мазками, но при этом не охватывают рос-
сийско-китайских отношений в целом. К настоящему времени не
появилось ни одного комплексного аналитического исследования
отношений между данными двумя странами. В то же время, особен-
но после распада Советского Союза, в научный оборот были введе-
ны новые китайские источники и различные отечественные архи-
вные материалы. Все это, как представляется, подспудно предпола-
гает необходимость выработки нового комплексного концептуального
подхода к проблеме в данной сфере изучения Китая и России, что с
одной стороны требует многогранного обобщения фактов и данных,
а с другой - более высокого уровня концептуализации. В данной ра-
боте предпринята попытка восполнить этот пробел и аналитически
объяснить российско-китайские отношения на основе известной,
малоизвестной или совсем неизвестной исторической реальности.
Для решения этой задачи необходимо кратко рассмотреть при-
чины недостатков существующей литературы. Ранний период - до
1792 г. - достаточно хорошо описан на основе русских источников,
однако его полный обзор с использованием и русских, и китайских,
и западных источников еще не осуществлен. Труды Дж. Бэддли
(Baddley) «Россия, Монголия и Китай» (Russia, Mongolia and China,
1912) и Г. Казна (Cahen) «История русско-китайских отношений»
(Histoire des Relations Entre la Russie at la Chine, 1912) базируются в
основном на русских источниках и давно устарели. Две выдающие-
ся, но совершенно различные по толкованию работы по периоду Нер-
чинского договора опубликованы на английском и на русском язы-
ках; их авторы - Дж. Себес (Sebes, 1962) и В.С. Мясников (1980;
1985; 1987, работа В.С. Мясникова написана на русском, но переве-
дена также на английский и французский языки). К западной клас-
сике по этому же периоду можно отнести книгу М. Мэнколла
(Mancall) «Россия и Китай» (Russia and China, 1971), где рассматри-
ваются отношения в 1618-1728 гг.; это исследование, пожалуй, явля-
ется уникальным в плане тщательной проработки русских и китайс-
ких источников на основе историко-структурного метода. Однако,
Глава 1
36
даже этот классический труд уже устарел, ибо Мэнколл не имел воз-
можности учесть опубликованные в России архивные материалы (нс
говоря уже о самих архивах), а также несколько опубликованных в
России фундаментальных исследований, основанных на материалах
отечественных архивов - в частности, работы В.А. Александрова
(1984) и В.С. Мясникова (1980, 1985) и др. российских авторов. Бо-
лее поздняя книга М. Мэнколла «Китай в Центре» (China at the Center,
1984) посвящена внешней политике Китая, но не российско-китайс-
ким отношениям как таковым. На Западе также была опубликована
книга Э. Видмэра (Widmer, 1977), где предлагается свежая интер-
претация событий периода 1689-1727 годов, но в ней главным обра-
зом рассматривается конкретный предмет исследования, а именно
Русская духовная миссия в Китае. К весьма полезным современным
работам по российско-китайским отношениям в XVIII веке, опубли-
кованным на английском языке, можно отнести и книгу К. Фауста
(Foust) «Московиты и мандарины» (Muscovite and Mandarin, 1969).
Фауст уделяет главное внимание торговым сторонам отношений, хотя
при этом затрагивает и некоторые вопросы политических отношений.
Что касается периода после 1792 г., то краткий очерк отноше-
ний можно найти в главе «Русско-китайские отношения, 1800-1862»
в Кэмбриджской истории современного Китая» (Cambridge History
of Modem China, 1979). При рассмотрении отношений между двумя
странами автор этой главы Дж. Флетчер (Fletcher) уделяет основное
внимание поведению китайской стороны. В книге Р. Квэстид
(Quested) «Экспансия России в Восточной Азии» (The Expansion of
Russia in East Asia, 1968), которая охватывает период 1857-1860 го-
дов, детально описаны миссии Г.Н. Потанина и В.А. Перовского в
Китай, причем позиция российской стороны представлена более под-
робно, чем в главе Флетчера. В основу книги положены западные
источники, но автор также использовала некоторые русские и ки-
тайские публикации. Русские архивы оказались для Квестид полно-
стью недоступными.
Что касается российских работ, следует вновь сослаться на
упомянутую выше классическую монографию академика РАН
В.С.Мясникова (1980,1985, 1987), опубликованную на русском, анг-
лийском и французском языках. В этой книге рассматриваются пер-
вые контакты между Россией и Китаем в XVII веке и дается анализ
основных позиций России в отношении «русской политики» цине-
1.1. Научная глубина исследования
37
кого Китая. Пожалуй, среди всех работ по данной теме, опублико-
ванных в России в 1970-е - 1980-е годы, монография В.С. Мясникова
была наиболее значительной. Следует также упомянуть книгу А.К.
Корсака «Историко-статистическое обозрение торговых отношений
России с Китаем» (1857), которая, тем не менее, устарела, и книгу
М.И. Сладковского «История торгово-экономических отношений
между СССР и Китаем» (1977), хотя в ней почти нечего не сказано
об истории политических отношений.
В известной работе Ху Чжицая (Ноо Chi-tsai, 1918) рассматри-
вается период 1850-1881 годов, но поскольку его книга по своему
характеру является чистой интерпретацией, она не подкреплена ника-
кими первоисточниками. За исключением книги Ху Чжицая, все
упомянутые работы опубликованы на русском языке, но они извест-
ны и в научном мире Запада. Редким примером японского исследо-
вания на английском языке служит книга Масатаки Банно (Masataka
Banno) «Китай и Запад» (China and the West, 1964); другие работы
японских авторов, в том числе классический труд Йосиды Кинъити
(Yoshida Kinichi, 1974), за пределами Японии почти не известны. В
России был также опубликовано объемистое исследование А.Л. На-
рочницкого (1956) о колониальной политике капиталистических дер-
жав в Китае в 1860-1896 годах; в этой книге использованы все дос-
тупные в то время русские источники, но отношения анализируются
с «чисто» марксистских позиций. Противовесом этой работе можно
считать книгу американского исследователя Р. Ленсена (Lensen) «Ба-
ланс интриг» (Balance of Intrigue, 1982), в которой, однако, не учте-
ны китайские первоисточники. Менее пространную, по сравнению
с работой Ленсена, но концептуально более интересную книгу, на-
писал А. Малоземов (Malozemoff, 1958). Отличная книга И. Сюя (Hsu)
«Илийский кризис» (The Hi Crisis, 1965), охватывает всего десять
лет отношений между двумя странами (так называемый «Илийский
кризис» 1871-1881 гг.). Недавно было опубликовано российское ис-
следование по этой теме - в его основу положены ранее недоступ-
ные материалы российских архивов, а оценки сделаны на основе
сопоставления отечественных, западных и китайских материалов
(Воскресенский, 1995; Voskressenski, 1996). Среди других публика-
ций на английском языке по этому периоду следует отметить несколь-
ко монографий - например, работы Р. Пирса (Pierce, 1960), Э. Прайса
(Price, 1974) и Тана (Tang, 1959); однако и они посвящены конкрет-
Глава 1
38
ным и довольно узким аспектам российско-китайских отношений.
Период от 1905 г. до начала 1930-х годов вообще изучен слабо. Есть
очень хорошая книга М.А. Персица (1962), но она весьма сильно
отягощена идеологической предвзятостью. В 1997 г. появилась но-
вое отечественное исследование русско-китайских отношений в 1911 -
1915 гг., основанное исключительно на скрупулезно проработанных
отечественных архивах (Белов, 1997). Из других отечественных ра-
бот важно отметить исследования М.С. Капицы (1996; 1979; 1969;
1956), Р.А. Мировицкой (1999; 1990; 1962) и фундаментальный труд
академика РАН С.Л. Тихвинского (1996).
Довольно много работ по русско-китайским отношением
опубликовано на Тайване и несколько работ в Японии, однако они
известны только там и не переводились на европейские языки. На
английском языке вышло несколько книг по маньчжурской пробле-
ме (Tang, 1959; Hunt, 1973; Quested, 1982 и др.). Довольно много пуб-
ликаций на Западе было выпущено по раннему советскому периоду,
но в них уделяется сравнительно мало внимания советско-китайс-
ким отношениям. Среди таких работ следует отметить книги Леона
(Leong, 1976), Р. Норта (North, 1963), К. Брандта (Brandt, 1958), Ч.
Маклэйна (McLane, 1958) и А. Уайтинга (Whiting, 1954 и 1968).
Общественность и научный мир Западных стран знакомы с
основными идеями, связанными с российско-китайскими отноше-
ниями и превалировавшими в России и Китае в 1960-е и 1970-е годы,
главным образом потому, что историческая дискуссия и идеологи-
ческая полемика завершились кровопролитными пограничными стол-
кновениями между двумя странами на Дальнем Востоке и в Сред-
ней Азии. На Западе считается, что именно в тот период российско-
китайские отношения вошли в разряд событий глобального значе-
ния. Однако, по мнению многих российских исследователей, на са-
мом деле это произошло гораздо раньше - в конце XIX века. Погра-
ничные стычки и идеологическая полемика между Россией и Кита-
ем в XX веке подтолкнули западных авторов к публикации аналити-
ческих работ, нацеленных на объяснение причин советско-китайс-
кого раскола. Однако концепции западных ученых, весьма логичные
и убедительные для западной аудитории, ни в Китае, ни в России
таковыми не признавались. Практически все они грешили негатив-
ным восприятием Советского Союза и романтическим подходом в
отношении Китая (Austin, 1995, с. ПО). Тем не менее, для понима-
1.1. Научная глубина исследования
39
ния советско-китайских отношений в этот период не лишне ознако-
миться с классическими работами Д. Загории (Zagoria, 1962, 1963) и
Дж. Гиттингса (Gittings, 1968). Наиболее ценным библиографическим
источником на английском языке, где представлена литература по
советско-китайским разногласиям, является книга, составленная В.
Саран (Saran, 1971). В книге Тай Сун Ана (Tai Sung An, 1973) дается
интересная интерпретация территориального аспекта русско-китай-
ской проблемы, однако все российские авторы единодушно оспари-
вают выводы, сделанные в этой работе (Мясников, 1995). Важной
публикацией по этому периоду явилась книга О.Б. Борисова и Б.Т.
Колоскова «Советско-китайские отношения, 1945-1970» (1975) - едва
ли не единственная - если не считать спекулятивной работы В. Луи-
са (Louis, 1979) и неординарных «Дневников Владимирова» (1975);
оценки которых должны быть гораздо сложнее и более многоплано-
выми - четко излагающая исключительно советскую точку зрения, и
опубликованную и в СССР, и на Западе. Книга О.Б. Борисова и Б.Т.
Колоскова базируется на советских архивных материалах, открытых
ссылок на которые не делалось по политическим причинам, и по-
этому представленная в ней информация используется в данном ис-
следовании.
Как бы в противовес этой книге и работе В. Луиса на Западе за
последние 30 лет было опубликовано огромное количество литера-
туры по внешней политике СССР и Китая. Частично эта литература
приводится в библиографическом указателе к книге Р. Квестид
(Quested, 1984) по истории русско-китайских отношений и в моей
библиографии (Voskressenski, 1998), и поэтому в подробном пере-
числении этих публикаций здесь нет необходимости. И наконец, сле-
дует отметить, что советско-китайский конфликт анализировали та-
кие авторы как Г. Хадсон, Р. Лоуэнталь и Р. Макфаркуар (Hudson,
Lowenthal и MacFarquhar, 1963), Д. Дулин (Doolin, 1965 и 1973) и В.
Джэксон (Jackson, 1968). Среди самых недавних и лучших работ по
советско-китайским отношениям более позднего периода необходи-
мо указать книгу Л. Диттмера (Dittmer, 1992), аналогичную тайвань-
скую публикацию на китайском языке (Su Qi, 1992), а также крайне
редкий совместный российско-американский труд С.Н. Гончарова,
Дж. Льюиса и Сюэ Литая (Goncharov et al., 1993). Заслуживает упо-
минания и коллективная монография ученых из разных стран под
редакцией Р. Росса (Ross, 1993). Все эти работы важны в плане по-
Глава I
40
нимания роли внешнего фактора в российско-китайских отношени-
ях. Исследованные в них вопросы «треугольника» («трехполярной
структуры отношений») были рассмотрены, но под иным углом, и
другими авторами, как, например, Д. Миддлетон (Middleton, 1978),
Р. Гартофф (Garthoff, 1985) и Л. Чанг (Chang, 1990), чьи книги служат
пособием для понимания исторической сложности этого периода.
Книга Ю.М. Галеновича (1992) представляет собой одну из
лучших российских публикаций, в которой показана различная трак-
товка истории советско-китайских отношений в Москве и Пекине, а
потому она имеет весьма существенное значение для нашего иссле-
дования. В книгах члена-корреспондента РАН М.Л. Титаренко (1994;
1998) исследованы вопросы международных и межцивилизацион-
ных отношений, связанных с ролью России в Восточной Азии. В
монографии А.Д. Богатурова (1997) в дискуссионной форме иссле-
дуются проблемы международной стабильности в Восточной Азии
после Второй мировой войны, а соответственно, затрагиваются и
вопросы советско-китайских отношений. Однако и в этой работе, и
в по-своему интересной научно-популярной работе В.М. Зубока и
К.В. Плешакова (1996) исследование собственно проблем советско-
китайских отношений не подкреплено серьезными архивными сви-
детельствами, прежде всего потому, что эта проблема для А.Д. Бога-
турова, В.М. Зубока и К.В. Плешакова была побочной. Упомянутые
работы для нас интересны прежде всего как примеры новой - «ин-
терпретационной» - волны отечественных исследований, в которых
предпринята попытка уйти от схем советского периода. В самое пос-
леднее время начинают появляться исследования молодого поколе-
ния российских востоковедов (Сидоров, 1997; Карпов, 1997; Ощеп-
ков, 1998), в которых сделана попытка вывести отечественные
исследования на новый уровень осмысления, а также новая учебная
литература (Кризис и война, 1998; История Китая, 1998), специали-
зированные издания (Российский Дальний Восток, 1998), и иссле-
дования авторов из регионов (Ларин, 1998).
Среди наиболее поздних и наиболее интересных китайских
публикаций с изложением китайской версии событий необходимо
отметить работы Ян Юньжо и Ян Куйсуна (Yang Yunruo и Yang
Kuisong, 1988), Ши Чжэ (Shi Zhe, 1992), Лю Миншэна, Мэн Сянчжа-
на и Бу Пина (Liu Mingsheng, Meng Xianzhang, Bu Ping, 1992), Сюэ
Сяньтяня (Xue Xiantian, 1993), Ma Дачжэна (Ma Dazheng, 1995), Xy
1.1. Научная глубина исследования
41
Личжуна, Цзинь Гуанъяо и Чэнь Цзиши (Hu Lizhong, Jin Guangyao,
Chen Jishi, 1994). Некоторые из них были проанализированы в оте-
чественной литературе (Воскресенский, 1994; Китайские ученые...,
1994; Свешников, 1991,1999). Концепции как вышеупомянутых, так
и других китайских авторов внимательно изучались при написании
данной работы.
Таким образом, по данному предмету исследования опублико-
ваны сотни интересных работ, но всем им присуща одна из двух об-
щих черт: они либо слишком конкретны, т.е. рассматривают какой-
то конкретный «узкий» период или конкретную «узкую» проблему,
либо носят слишком общий характер и в то же время не охватывают
всю историю российско-китайских отношений в целом. В данном
исследовании предпринята попытка свести исторические свидетель-
ства воедино и преодолеть концептуальные недостатки существую-
щей литературы.
После представленного здесь краткого обзора литературы необ-
ходимо признать, что имеются проблемы, присущие только российс-
ко-китайским отношениям - они будут рассматриваться далее (в ос-
новном во второй части работы), а также имеются проблемы, прису-
щие международным отношениям вообще (они будут рассмотрены
здесь и во второй главе первой части), в большинстве случаев свя-
занные с трудностями в разработке концепций и теорий и в их даль-
нейшей эмпирической проверке. Понимание этого очень важно, и
потому в Главе 3 предпринята попытка разработки целостного под-
хода, предполагающая необходимость интегративного анализа. То,
что пишется о политике и тем более о международной политике,
может использоваться на политической арене (Hollis and Smith, 1990,
с. 70-71), и таким образом исследователь, особенно в авторитарных
обществах, может оказаться подверженным давлению со стороны
правительства. Разработанные исследователем описательные или
нормативные концепции могут использоваться (и как правило, ис-
пользуются) практиками как своего рода прогноз или возможное
предписание к действию. В международных отношениях классичес-
ким примером такого рода стала концепция баланса сил, вакуума
силы и национального интереса (Coplin, 1980, с. 13). Итак, тонкая
грань между абстрактной концепцией и прикладной политикой, а
следовательно, и между исследователем международной политики
и субъектом международной политики становится если и не полно-
Гчава I
42
стью размытой, то очень трудно различимой. Все эти соображения
отнюдь нс способствуют изучению российско-китайских отношений.
Не менее труден для анализа и комплексный характер факто-
ров, оказывающих влияние на поведение государств на международ-
ной арене. Происходящее внутри государства, как правило, косвен-
но влияет на манеру проведения внешней политики данного госу-
дарства, т.е. в определенной степени оказывает влияние на отноше-
ния между государствами. Сложный характер взаимного влияния
внутренних и международных событий зачастую заставляет исполь-
зовать не только исторический метод анализа как таковой, но и про-
сто описательный подход, что было и остается в значительной части
случаев справедливым применительно к изучению российско-китай-
ских отношений как в России, так и в Китае.
В политологии и науке о международных отношениях в ре-
зультате преодоления подобных трудностей, напротив, появляется
«совершенная» аналитическая модель, которая столь абстрактна, что
ее невозможно применять для объяснения конкретных эмпиричес-
ких событий (Мангейм и Рич, 1997). Это, в свою очередь, вызывает
как бы двуединую «предвзятость» исследования, т.е. разделение уров-
ней анализа или же применение теорий «среднего порядка» в каче-
стве метатеории без учета общих методологических посылок иссле-
дования. Абсолютизация и того, и другого подхода наносит вред ис-
следованию, но оба они обусловлены спецификой самого предмета
исследования. В данной работе предпринята попытка преодолеть
недостаток, связанный с абсолютизацией таких подходов. Теории и
концепции международных отношений трудно поддаются проверке
и эмпирической оценке в основном потому, что сложная природа
факторов и переменных не способствует сведению теорий до уров-
ня проверяемых посылок. Переменные или же факторы, играющие
важную роль при определенных обстоятельствах, могут быть менее
важны, не важны или даже не адекватны для анализа при иных об-
стоятельствах или в иное время. Другая объективная трудность со-
стоит в нехватке адекватных свидетельств для проверки общей по-
сылки исследования. В большинстве случаев для изучения между-
народных отношений требуются свидетельства из двух или нес-
кольких стран, а следовательно, возникают трудности языкового и
культурного плана. В данном исследовании делается попытка «на-
1.1. Научная глубина исследования
43
вести мосты» между различными культурными комплексами и мас-
сивами «разрозненных» знаний.
Если исследователь сумеет преодолеть эти трудности, то он
тут же начинает сознавать, что наиболее адекватные данные, необ-
ходимые для эмпирической проверки теории, в то же время являют-
ся и наиболее чувствительными для политиков. В силу чувствитель-
ного или даже взрывоопасного характера таких данных исследова-
тель может быть ограничен сознательным решением правительств о
закрытии определенной информации или ограничении доступа к ней
на достаточно долгий период времени. Еще одна проблема, которую
предстоит преодолеть - произвол властей. Знание методов принятия
того или иного решения может помочь в предсказании возможного
решения по аналогичному вопросу в будущем. Именно поэтому твор-
цы политики предпочитают держать в тайне методику процесса при-
нятия решений. Поскольку любое внешнеполитическое решение
обычно представляет собой попытку оказать влияние на политику
другого государства, оно не всегда провозглашается на официаль-
ном уровне (т.е. в форме договоров, соглашений, коммюнике, заяв-
лений). Подобные решения часто скрываются от исследователя, ко-
торый в механизме внешней политики нередко воспринимается как
чуждый элемент или даже как нежелательный свидетель.
Кроме того, на получение свидетельств для «проверки» тео-
рии может требоваться довольно много средств и времени. Напри-
мер, много средств и времени уходит на подготовку систематическо-
го обзора официальных заявлений правительства или высокопос-
тавленного лица по той или иной конкретной теме. Кроме того, та-
кие субъективные факторы как соображения, намерения и страте-
гии государственных деятелей, ответственных за принятие какого-
либо конкретного решения, как правило, либо недоступны, либо ста-
новятся известны через литературу мемуарного характера, которая
публикуется по прошествии значительного времени, а часто при этом
еще и подвергается цензуре и самоцензуре. Все эти объективные и
субъективные препятствия отнюдь не способствуют изучению меж-
дународных отношений вообще и российско-китайских отношений
в частности. Однако осознание этих трудностей вовсе не подрывает
саму возможность исследования, но, по нашему мнению, хорошо
объясняет, почему в этой и следующей главах основное внимание
Глава I
44
сконцентрировано на присущих данной области конкретных вопро-
сах как методологического, так и практического характера.
Сейчас, когда открылась часть советских архивов, появилось
больше возможностей для расширения Источниковой базы
фундаментальных исследований по теме, а следовательно, и для пе-
ресмотра многих прежних концепций. Однако такие попытки пока
не предпринимались. Документы из российских архивов были вве-
дены в научный оборот при публикации многотомной серии «Рус-
ско-китайские отношения» (1969, 1972,1978,1990, 1992, 1995). Ана-
логичные издания публиковались и в Китае (например, Qingdai
Zhong-E Guanxi, 1981). Но к настоящему времени еще не выдвинуто
ни одной детально разработанной целостной концепции на основе,
либо с учетом новых комплексов материалов пост-советского пери-
ода; к тому же российские методы отбора документов для публика-
ции оспаривались китайскими исследователями, а китайские мето-
ды - российскими исследователями. В данной работе предпринята
попытка преодолеть и эти недостатки имеющейся литературы.
Среди самых недавних публикаций архивных материалов в
России и Китае следует отметить новые тома серии «Русско-китайс-
кие отношения» (1992, 1995) и новую серию «Советско-китайские
отношения», которая готовится Институтом Дальнего Востока и МИД
России; три тома (в пяти книгах) фундаментальной серии «ВКП(б),
Коминтерн и Китай»: «ВКП(б), Коминтерн и национально-револю-
ционное движение в Китае. Документы» (1994, 1996) и «ВКП(б),
Коминтерн и Советское движение в Китае» (1999), а также «Сбор-
ник материалов по советско-китайским межгосударственным
отношениям. 1917-1924» (Zhong-Su Guojia Guanxishi Ziliao Huibian.
1917-1924, 1993). Эти чрезвычайно важные первоисточники, кото-
рые еще недостаточно активно используются на Западе, да и в
отечественной литературе последнего времени, широко применяют-
ся в данном исследовании. В этой связи необходимо заметить, что
доступ к российским архивам, где хранятся документы по новейшей
истории, все еще сопряжен с трудностями. Большинство докумен-
тов деликатного характера по сей день не рассекречено. Наиболее
интересные российские документы, связанные с советско-китайски-
ми разногласиями и нормализацией отношений, находятся в Архиве
Президента России, куда переданы архивы бывшего Политбюро. Эти
материалы поистине уникальны, ибо в годы раскола решения по Ки-
1.1. Научная глубина исследования
45
таю принимались на уровне Политбюро. Как полагают в научном
сообществе России, материалы этих архивов будут постепенно рас-
секречиваться и передаваться в другие государственные архивы. Та-
кая работа только началась, на ее завершение потребуется значитель-
ное время, а на этом пути будут возникать многочисленные затруд-
нения политического характера.
Непросто обстоит дело и с китайскими архивами. Несмотря
на некоторые объективные недостатки традиционных источников
старого Китая (Gardner, 1970; Воскресенский, 1995), благодаря их
использованию исследователи получают возможность выработать
новое и более глубокое видение многих проблем. Кроме того, эти
материалы иногда являются единственным опубликованным источ-
ником информации об определенных аспектах российско-китайских
отношений. Материалы по событиям XX века находятся в архивах
материкового Китая и Тайваня, причем и в том, и в другом случае
доступ к ним весьма осложнен. В последние годы предпринимают-
ся попытки облегчить пользование этими материалами, а китайские
исследователи начали публиковать некоторые из них. Кроме того,
некоторые соответствующие архивные материалы на китайском язы-
ке также находятся в России и в США.
В данном исследовании предпринята попытка «перекрестной
проверки» противоречивых исторических свидетельств по материа-
лам Архива внешней политики Российской Империи (АВПРИ), Ар-
хива внешней политики Российской Федерации (АВПРФ) и Россий-
ского Центра хранения и изучения документов по новейшей исто-
рии (РЦХИДНИ). Что касается западных архивов, то сопоставление
материалов проводилась в Архиве Лондонского миссионерского об-
щества (Совет мировой миссии). При работе в Архиве Лондонского
миссионерского общества (ЛМО) особое внимание уделялось запад-
ному восприятию российско-китайского взаимодействия.
Другая проблема имеющейся литературы, которую мы попы-
тались преодолеть, заключается в том, что работы китайских и
российских/советских авторов отражают точку зрения соответству-
ющей стороны, которая была заинтересована в «приукрашивании»
своей роли в международных отношениях. По крайней мере для двух
стран, России и Китая (сейчас то же можно отнести и к азиатским
республикам бывшего Советского Союза, которые стали независи-
мыми государствами), проблема выходит за рамки чисто научного
Глава I
46
изучения межгосударственных отношений прошлого, ибо связана с
вопросом оценки прежних межгосударственных договоров, которые
в Китае, и особенно на Тайване, все еще рассматриваются как нерав-
ноправные. В большинстве случаев положения о границах в этих
старых договорах сохраняют силу и поныне, что создает трудности
в связи с пограничным вопросом, возможными в будущем геополи-
тическими изменениями в Центральной Азии и на Дальнем Восто-
ке, а также в связи с идеологическими пристрастиями, обусловлен-
ными господствующими государственными идеологиями.
Современные концептуальные новации российских и китайс-
ких авторов не слишком известны на Западе [10]. По причине
несоответствия методологий российские концепции игнорируются
в Китае и наоборот [11]. Кроме того, в большинстве случаев эти кон-
цепции к настоящему времени устарели, ибо они не учитывают бес-
прецедентных изменений в регионе и таким образом создают осно-
ву для возможных конфликтов в будущем. В странах, не имеющих
достаточных демократических институтов, или в новых независи-
мых странах легитимность политических режимов создается посред-
ством «нового» толкования истории. Сейчас, как это и было в тече-
ние веков, историю в этих странах пишут победители. Все истори-
ческие факты, которые не вписываются в ортодоксальную парадиг-
му, просто-напросто отвергаются. Таким образом история становит-
ся частью политической жизни и оружием в политической борьбе,
что и обусловило проблему несоответствия между российской, ки-
тайской и западными (а в будущем, возможно, казахской, киргизс-
кой, уйгурской и др.) версиями русско-китайских отношений. Мето-
ды преодоления подобных трудностей подробно рассматриваются в
данной работе.
В 1995 г. Питер Нолан (Nolan) опубликовал книгу «Возвыше-
ние Китая и падение России» (China’s Rise, Russia’s Fall), которая
открывает новый этап споров по вопросам «российского» и
«китайского» путей развития и модернизации. Книга посвящена ана-
лизу процесса реформ в России и в Китае. Подспудно Нолан прово-
дит идею о том, что последствия подъема Китая и распада СССР в
рамках системы политической экономии международных отноше-
ний будут ощутимы и в XXI веке. Он считает, что распад СССР и
возвышение Китая вообще является главным событием, которое оп-
ределит развитие политической экономии международных отноше-
1.1 Научная глубина исследования
47
ний на четверть века вперед. С другой стороны, в выводах Нолана
просматривается противоречие: с одной стороны, он заявляет, что
«ни китайская, ни советская система не могли сохраняться вечно без
фундаментальной реформы» (Nolan, 1995, с. 52), в то же время счи-
тает, что «ни одна из этих систем не была на грани краха» (Nolan,
1995, с. 53). Последнее заключение представляется странным, ибо
если система могла выживать при медленных темпах роста, то эта
посылка подрывает аргументацию автора о необходимости реформ
в обеих странах. Однако Нолан безусловно прав в том, что глубин-
ные системные проблемы в Китае и в СССР возникли на фоне гло-
бального роста мировой экономики. Именно он обусловил не-
обходимость структурной перестройки систем, что фактически слу-
жит еще одним доводом в пользу разработки свежего теоретическо-
го подхода к типологии российско-китайского взаимодействия.
Появление книги Нолана свидетельствует о новом, более
сбалансированном подходе к реформам в бывших коммунистичес-
ких странах. Она доказывает, что нельзя писать о «возвышении»
Китая и «падении» России на основе данных последних пяти-вось-
ми лет, ибо этот срок не дает возможности показать, что происшед-
шие перемены носят фундаментальный характер, а не отражают крат-
ковременные колебания. Нолан поднимает еще один интересный
вопрос о роли руководства и личностных факторов в реформирую-
щихся странах, который редко затрагивается при исследовании про-
блем развития стран. Российскому руководству после 1993 г. не хва-
тало видения стратегических целей реформ - к 1997 году стало ясно,
что реформы - это во многом просто борьба за власть. Почему же
отсутствие видения стратегических целей у советского и российско-
го руководства (т.е. личностный или индивидуальный фактор) мо-
жет влиять на процесс реформ? Сравнительный подход Нолана не
позволяет ответить на этот вопрос. Мы в своем исследовании пыта-
емся рассмотреть его в главе 7 на основе концепции, предложенной
в главе 3.
Выводы
Как отмечалось выше, к настоящему времени не опубликова-
но ни одного всеобъемлющего исследования, охватывающего весь
комплекс отношений между Россией и Китаем. В России самые не-
Глава I
48
давние публикации на эту тему принадлежат перу Ю.М. Галеновича
(1992) и В.С. Мясникова (1996; 1998), но в первой книге рассматри-
ваются исключительно советско-китайские отношения, а во второй
- пограничные проблемы отношений между Россией и Китаем (хотя
охватывается весь период XVII-XX веков), которые анализируются
через призму дипломатической истории; следовательно, оба иссле-
дования носят характер исторической интерпретации. В равной сте-
пени к этому разряду можно отнести и две работы, недавно выпу-
щенные на Западе (Stephan, 1994; Forsyth, 1994). Недавно вышед-
шие монографии В.П. Ощепкова (Ощепков, 1998) и В.Л. Ларина (Ла-
рин, 1998) рассматривают современные аспекты российско-китайс-
кого взаимодействия самых последних лет с точки зрения региональ-
ных проблем, но не ставят задачу комплексного осмысления фено-
мена российско-китайского взаимодействия.
На английском языке опубликована единственная
специализированная книга по истории российско-китайских контак-
тов, начиная с их зарождения - краткая обзорная история, написан-
ная Р. Квестид (Quested, 1984) более десяти лет назад и предназна-
ченная для студентов, не имеющих каких-либо специальных знаний
о России и Китае. Ранее достаточно подробная история российско-
китайских отношений, предназначенная для более широкого круга
читателей, была опубликована Э. Клаббом (Clubb, 1971). Книга Тянь-
фан Чэня (T’ien-fang Ch’eng, 1957) устарела, как и книга Чан Кайши
(Chiang Kaishek, 1958) и, кроме того, в ней представлена «официаль-
ная» позиция Гоминьдана (ГМД).
Проведенное П. Ноланом (Nolan, 1995) сравнение российской
и китайской реформ автоматически ставит вопрос о том, как подхо-
дить к развитию России и Китая на протяжении всего периода и ка-
кую методологию следует применять для успешного сопряжения
российских, китайских и западных источников, которые по-разному
объясняют одни и те же события. Хотя вопрос о значении распада
СССР и подъема Китая поднимался и в других работах (например,
Мясников, 1992), в книге Нолана впервые поднят и детально рас-
смотрен вопрос о глобальном значении распада СССР и подъема
Китая для международных отношений. По мнению Нолана, этот воп-
рос будет звучать и в следующем веке, но в рамках столь короткого
периода времени корректный анализ значения данного историчес-
кого обобщения невозможен, ибо у нас пока нет возможности дока-
1.2. Спорные вопросы в истории...
49
зать, что произошедшие изменения значительны по своему масшта-
бу, а не отражают лишь «ограниченные» изменения.
Как указывалось в настоящем разделе, имеющаяся литература
по российско-китайским отношениям отмечена двумя главными чер-
тами: книги либо слишком конкретны и охватывают тот или иной
конкретный «узкий» период или проблему, либо слишком популяр-
ны, но в то же время не рассматривают всю историю российско-ки-
тайских отношений. Специализированные публикации использова-
ны в нашем исследовании в дополнение к архивным материалам для
рассмотрения конкретных исторических периодов. Анализ литера-
туры последних лет подводит к выводу о том, что недавно в научный
оборот введены новые российские и китайские источники и архи-
вные материалы, которые раньше либо не использовались вообще,
либо использовались только для иллюстрации конкретных положе-
ний. Сегодня явно повысился количественный и качественный уро-
вень монографий мировой литературы по широкому кругу проблем,
связанных в той или иной степени с темой нашего исследования.
Отечественные исследования постепенно стали преодолевать свой
«автаркический» характер. Однако, как уже отмечалось выше, по сей
день не появилось ни одной работы с комплексным анализом отно-
шений между двумя странами, хотя острая потребность в таком иссле-
довании, по крайней мере для России, не вызывает никакого сомнения.
1.2. Спорные вопросы в истории русско-китайских
и советско-китайских отношений
Дискуссии о русско-китайских отношениях
В одной из своих работ М. Мэнколл писал: «В международ-
ных отношениях Китая, пожалуй, едва ли найдутся вопросы (за ис-
ключением проблемы Тайваня), которые вызывали бы столь острую
печатную полемику, как российско-китайские отношения» (Mancall,
1984, с. 521). К тому же, как указывалось выше, по сей день ни в
России, ни в Китае не выпущено ни одной монографии по общим
вопросам российско-китайских отношений, в которой бы освеща-
лись и досоветский и советский периоды и содержалась бы анали-
тическая концепция, позволяющая адекватно понять оба периода в
одном концептуальном «измерении».
Глава 1
50
Прежде чем пытаться восполнить этот пробел, необходимо
рассмотреть основные спорные вопросы в изучении российско-ки-
тайских и советско-китайских отношений. В российской историог-
рафии до 1917 г. основное внимание уделялось конкретным темам
(как, например, российско-китайским торговым отношениям, тем или
иным договорам, и т.д.) или конкретным историческим периодам. В
советский период, к сожалению, пропагандистская заданность и за-
стывшие марксистские догмы обусловили слабость многих публи-
каций по истории русско-китайских и советско-китайских отноше-
ний. Труды многих исследователей подпадали под влияние полити-
ческих соображений советского периода. В 1960-х, 1970-х и 1980-х
годах отечественные исследователи настойчиво проводили идею об
агрессивном характере цинской политики в отношении соседних
стран, что резко опровергалось китайскими авторами (Li Jiagu, 1989).
Впоследствии российские исследователи стали подчеркивать несо-
ответствие между азиатским (китайским) и западным (российским)
традиционными подходами к установлению равноправных дипло-
матических отношений (Тихвинский, 1996; Мясников, 1996). В про-
шлом как в России, так и в Китае изучение советско-китайских от-
ношений носило политизированный характер (т.е. определялось по-
литическими соображениями), либо сводилось к анализу определен-
ных исторических проблем, присущих тем или иным историческим
периодам. По этой причине интерпретации отношений между двумя
странами были далеки от какой бы то ни было «истины» (при всей
относительности этого понятия), выявить которую мы стремимся в
данной работе.
В отличие от китайских коллег, российские исследователи
обычно полагают, что китайские ученые испытывают трудности в
применении методологических подходов и в своих исследованиях
опираются на официальную китайскую версию событий [12] (а при
изучении русско-китайских отношений - на официальную импера-
торскую историографию), тем самым сохраняя тот же подход к ис-
тории, который практиковался в Китае с древних времен (Мясников,
1987, с. 36). В соответствии с этим подходом, из первоисточников
отбираются только те факты, которые соответствуют «ядру» концеп-
ции, а все другие материалы отвергаются, либо игнорируются как
ненадежные (Gardner, 1970, с. 64). Согласно российской историчес-
кой школе, в силу подобного подхода китайская историография
1 2 Спорные вопросы в истории...
51
склонна к предвзятости. Тот же подход в критике распространяется
и на историографию Китайской Республики до 1949 г. (так называе-
мая «гоминьдановская историография»), и на концепции, разрабо-
танные позднее в КНР [13]. Проводя грань между двумя периодами,
следует признать, что при всей значимости традиционных подходов
и до, и после 1949 г., историография периода КНР в большей степе-
ни подвержена влиянию экономических факторов, ибо она базиру-
ется на марксистской традиции [14] и потому представляет собой
сочетание традиционалистского и бихейвиористского подходов.
В то же время аналогичную критику можно высказать и в ад-
рес отечественных трудов о русско-китайских отношениях. Невзи-
рая на осознание «китаецентристской» ориентации китайских ис-
точников и, как правило, успешной реконструкции исторических
фактов, «подправленных» в официальных китайских хрониках или
в официальной историографии, российским исследователям самим
зачастую не удавалось правильно интерпретировать эти факты, ибо
они не могли устоять перед искушением объяснять все события с
точки зрения государственных интересов России. Поэтому - особен-
но в отношении столь сложных проблем как территориальная - в
России и в Китае разработаны диаметрально противоположные кон-
цепции, но правдоподобное объяснение, приемлемое для обеих сто-
рон, так и не найдено.
При изучении русско-китайских отношений любой историк со
временем приходит к выводу, что попытка оценить характер отно-
шений между Россией и Китаем представляет собой наиболее труд-
ную задачу в данной сфере исследований. Вопрос о характере отно-
шений непосредственно связан с вопросом о равенстве или неравен-
стве старых русско-китайских договоров, которые определили ны-
нешние границы между Россией, Китаем и новыми независимыми
государствами Средней Азии. Как отмечалось выше, китайские уче-
ные (например, Бу Пин, Сюэ Сяньтянь, Ли Цзягу) исходят из того,
что все российско-китайские договора - за исключением самых пер-
вых, подписанных в период китайского господства в регионе (Нер-
чинский и Буринский) - были направлены против Китая и навязаны
«агрессивным» российским государством. Подобный подход безо-
говорочно опровергается большинством российских ученых (напри-
мер, С.Л. Тихвинским, В.С. Мясниковым, Е.Л. Беспрозванных и дру-
гими).
Глава I
52
С точки зрения российских исследователей, китайские труды
представляют государственную политику России слишком упрощен-
но, подчеркивая ее насильственный характер и не учитывая того
факта, что внешняя политика России в большинстве случаев нахо-
дилась под сильным влиянием внешних факторов и внутриполити-
ческой борьбы. Внешняя политика маньчжурских императоров в
китайских исследованиях, напротив, идеализируется и представля-
ется как противовес «агрессивной политике» российского государ-
ства. Тем не менее, идея о неравноправных отношениях, при всей
своей упрощенности, основана на исторических фактах. На протя-
жении определенных периодов Китай действительно был гораздо
более слабым государством, чем Россия, из чего, однако, отнюдь не
следует, что интерпретации, в основу которых заложены элементы
истины, не поддаются критике. Следовательно, нельзя утверждать,
что интерпретация, предложенная одной школой (например, россий-
ской) есть абсолютная истина, а другой (китайской) - должна полно-
стью отвергаться, или наоборот. Подобная аргументация безуслов-
но страдала бы релятивизмом.
Следует отметить, что китайские ученые единодушно
квалифицируют экономические (хозяйственные) аспекты деятельно-
сти русских поселенцев на Дальнем Востоке и в Сибири как «агрес-
сию русского царизма» и «аннексию исконно китайских земель», в
то время как с российской точки зрения ни эти земли, ни их населе-
ние никогда целиком и полностью не входили в традиционные пре-
делы Китайской империи [15]. В России также бытует мнение, под-
крепляемое российскими и китайскими источниками, что до освое-
ния русскими данные земли не принадлежали ни одной из двух стран
(Мясников, 1985). Следовательно, все русско-китайские договора -
за исключением Нерчинского договора, подписанного под давлени-
ем Цинской империи - рассматриваются китайскими историками как
«неравные» и «насильственно навязанные» Китаю. Российские ис-
следователи не разделяет подобную точку зрения. В обеих странах в
основе исторического анализа лежала спорная посылка, что ассими-
ляция малых местных народностей была процессом благотворным
и ненасильственным. Обвинения в империализме либо иг-
норировались, либо переадресовывались другой стороне, а значение
Китая и России в мировой истории искусственно завышалось. Факти-
чески исторические события подчинялись представлениям о «жела-
1.2. Спорные вопросы в истории...
емой» истории каждой страны. Подобная идеологическая «зашорен-
ность» весьма осложнила, если не заблокировала, поиск нейтраль-
ной или сбалансированной интерпретации истории российско-ки-
тайских отношений. В данной работе обсуждение этого вопроса ве-
дется в новом направлении, т.е. проблема «равенства» и «неравен-
ства» рассматривается как не имеющая отношения к методологичес-
кой основе исследования.
Дискуссии о советско-китайских отношениях
И в России, и в Китае литература с оценками советско-китайс-
ких отношений характеризуется еще большей противоречивостью и
раздробленностью анализа по отдельным вопросам. В данной рабо-
те предпринята попытка выделить критические периоды и пробле-
мы, в отношении которых толкования советских и российских авторов
резко отличаются от китайских, а западные интерпретации следуют
«третьему» пути. Подход, предложенный в нашем исследовании, по-
зволяет использовать свидетельства всех трех научных традиций.
Первый и самый общий вопрос касается оценки революцион-
ных движений в обеих странах и, конкретнее, интересов Советской
России в связи с революционным движением и политическими си-
лами в Китае в различные периоды истории и в связи с различными
национальными интересами России и Китая. Так, российские и ки-
тайские исследователи по-разному интерпретируют первые советс-
кие дипломатические документы по Китаю - например, так называе-
мые «Заявления Карахана» [16]. По-разному трактуется и проблема
преемственности и изменений в русско-китайских и советско-китай-
ских отношениях (Галенович, 1992). Некоторые ученые рассматри-
вают российско-китайские контакты после 1917 г. как восстановле-
ние отношений, которое укрепило преемственность, другие - как
новую стадию в отношениях или же, фактически, как абсолютное
изменение характера отношений (интерпретации см.: Галенович,
1992, т. 1, с. 44). Следующий спорный вопрос связан с ролью китай-
ских воинских соединений на российском Дальнем Востоке во вре-
мя интервенции Западных держав, с оценкой отношений между Со-
ветской Россией, Дальневосточной Республикой (буферным го-
сударством) и Китаем (Галенович, 1992; Ларин, 1993; Степанов,
1996). Этот вопрос стал особенно «деликатным» после распада Со-
Глава 1
54
встского Союза, ибо российские исследователи усмотрели возмож-
ную аналогию между нынешним развитием событий в России и про-
цессом распада царской империи и СССР.
Вызывает разногласия в оценке и проблема отношений Совет-
ской России с правительством Северного Китая, правительством Сунь
Ятсена на Юге, а также деятельность советских советников в Китае
вообще. Столь же неоднозначно трактуются в России и в Китае от-
ношения между Советской Россией, ГМД и китайскими коммунис-
тами (Мировицкая, 1999; Мамаева, 1999, ВКП(б), Коминтерн и Ки-
тай, 1999). Ко всему прочему в западной исторической литературе
выдвигаются совершенно иные интерпретации и версии. Вообще
говоря, участие Советской России в китайских делах, особенно в годы
дезинтеграции ГМД, до сих пор вызывает споры в российской и ки-
тайской историографии, ибо большинство российских авторов (осо-
бенно тех, кто придерживается левой политической ориентации)
считают такую деятельность в целом благотворной, а китайские ав-
торы рассматривают ее нередко как вредную или даже злонамерен-
ную. Кроме того, следует отметить, что в КНР и на о. Тайвань эта
проблема также толкуется по-разному. Продолжается историческая
дискуссия (Белов, 1995) по таким вопросам, как тактика Советской
России и использование «китайского фактора» в советской полити-
ке в отношении Японии в 1930-е - 1940-е годы, а также деятельность
СССР в Синьцзяне в 1930-е годы и после II мировой войны. Как пра-
вило, историки высказывают мнение, что в силу гражданской войны
и японской агрессии в Китае этот период стал поистине уникальным
[17], и ссылаются на него в качестве примера, иллюстрирующего
невозможность последовательного объяснения русско-китайских и
советско-китайских отношений, обусловленную тем, что история не
знает аналогов японской агрессии. Однако японская агрессия может
рассматриваться «всего лишь» как пример экстремального влияния
внешнего фактора на развитие событий внутри Китая.
Все советско-китайские договора и соглашения, подписанные
до образования КНР вообще, и в 1924 г., и в 1945 г., в частности [18],
рассматриваются в каждой из двух стран по-разному, т.е. более по-
зитивно в России и менее позитивно в Китае. В этой связи следует
отметить несовпадение оценок и отсутствие единого мнения в ана-
лизе истоков и процесса нормализации советско-китайских отноше-
ний; при этом, однако, и в России, и в Китае единодушно признают
1.3. Проблемы существующих исторических подходов
55
выгоды нормализации для обеих стран (Титаренко, 1995), в то время
как на Западе к оценке этого процесса подходят более критично
(Dittmer, 1992). Важным представляется и несовпадение взглядов
российских и китайских исследователей на все ключевые вопросы
трансформации России после распада СССР и на реформы в России
и в Китае. Хотя такое несовпадение вполне нормально и априори
заложено в интерпретивистской исторической традиции, оно, одна-
ко, не может помочь в объяснении того, как различия в оценках со-
относятся с реальностью и каким образом можно сбалансированно
оценить указанные противоречивые исторические явления. Следо-
вательно, возникает вопрос о недостаточности «чисто» историчес-
ких подходов к анализу русско-китайских и советско-китайских от-
ношений. Подход, предложенный в данном исследовании, напротив,
помогает объяснить различие в толкованиях и выдвинуть свою прав-
доподобную версию развития отношений, основанную на концеп-
ции аналитического характера и «проверенную» (или, по крайней
мере, соотнесенную с) архивными и иными свидетельствами.
В дополнение к рассмотренным в предыдущем разделе
практическим трудностям в конструировании «объективной» и связ-
ной истории российско-китайских отношений, в следующем разде-
ле будут проанализированы общие теоретические ограничения ис-
торических интерпретаций, с тем, чтобы в следующей главе уделить
внимание «ограничениям», накладываемым чисто политологически-
ми подходами.
1.3. Проблемы существующих исторических подходов
Вопросы, поднятые в предыдущем разделе в связи с обзором
литературы и нерешенными проблемами влекут за собой ряд вопро-
сов методологического характера. Для ответа на такие вопросы сле-
дует рассмотреть теоретическую «ограниченность» существующих
исторических подходов, а при этом нельзя не коснуться извечного
спора между историей и другими общественными науками (полито-
логией, социологией и т.д.). Это представляется необходимым для
того, чтобы объяснить невозможность применения только «истори-
ческого» подхода (в данном разделе) или только «политологическо-
го» подхода (в следующей главе) к анализу российско-китайских
Глава I
56 ---------------------------------------------------------
отношений (либо отношений между государствами подобного типа),
которые предлагаются в существующей литературе.
Очевидно, что изначально предмет международных отноше-
ний (частью которых являются российско-китайские отношения) был
как бы «закреплен» за дипломатической историей. Поэтому в трудах
по международным отношениям «анализ» сводился главным обра-
зом к описанию официального взаимодействия между правитель-
ствами государств, и в исследованиях подобного рода применялся
единственный метод - традиционного исторического описания. При-
менение этого метода вызывает вопрос об объективности - особен-
но в связи с тем, как именно попытки обобщения отражают главные
исторические тенденции (Goodin and Klingemann, 1996, с. 51). Ме-
тод традиционного исторического описания, который мы для крат-
кости будем называть «историческим» представляет собой метод
анализа, основанный на понимании уникальности всех событий в
развитии человечества, в силу чего большинство существующих ис-
торических работ по российско-китайским отношениям страдало
методологической предвзятостью (а именно - субъективизмом) и
сводилось к описательным дипломатическим историям (рассказам)
ретроспективного характера, которые отличались друг от друга толь-
ко «страной описания» и исторической школой, в рамках которой
это описание и было выполнено. Вопрос о несообразности истори-
ческих объяснений в различных культурных комплексах не решался
(хотя и ставился) в исторической традиции - главным образом по
той причине, что принятая методология сводилась к обобщениям на
основе конкретных событий. В исторической литературе, однако,
очевидны по меньшей мере три главные методологические пробле-
мы: фокус анализа, масштаб изучаемых событий и характер обоб-
щения в международных отношениях (Reynolds, 1973; Hollis and
Smith, 1990).
Авторы, которые проводят исследования в рамках историчес-
кой традиции, пытались разработать особый вид обобщений, наце-
ленный на то, чтобы предсказать дальнейший ход международных
отношений на основе ограниченного количества современных (либо
исторических) событий. Таким образом, тенденция ретроспектив-
ного анализа проецировалась на будущее в целях прогностических
обобщений на основе исторической интуиции (Popper, 1969). Эти
три методологических вопроса были переформулированы В. Кульс-
1.3. Проблемы существующих исторических подходов
57
ким (Kulski, 1968), сторонником философско-традиционалистской
позиции, который указывал, что коль скоро иррациональное поведе-
ние предсказать невозможно, а люди отнюдь не всегда действуют
рационально, то, следовательно, невозможно предвидеть и поведе-
ние субъектов на международной арене. Вторым аргументом в под-
держку его мнения служит допущение свободы выбора, что вводит
в оборот фактор случайности (возможности), который не поддается
предварительному определению (см. также Hollis and Smith, 1990,
глава 3). Таким образом, невозможно предсказать, как будет действо-
вать индивидуум, чтобы освободиться от внешних ограничений, и
какой выбор он сделает в отличие от другого индивидуума в анало-
гичных обстоятельствах. Третий и наиболее важный аргумент, пред-
ставляющий собой ядро традиционалистского подхода, состоит в том,
что расчет возможностей не применим к международным отноше-
ниям, ибо, как полагает В. Кульски (Kulski, 1968), международные
явления происходят не часто, и потому расчет возможностей сводит-
ся к малому числу аналогичных случаев, на основе которых нельзя
строить точные «научные» прогнозы. В этой аргументации есть оп-
ределенное рациональное зерно: прогностические модели «предска-
зывают» не конкретные события, а лишь возможность того или ино-
го исхода событий, т.е. экстраполируют тенденции и факторы, кото-
рые определяют тип исхода того или иного события. Однако, чрез-
мерное расширение понятия уникальности в международных отно-
шениях не исключает игнорирования аналогий и аналогичных об-
стоятельств (Hollis and Smith, 1990, с. 70).
Вообще говоря, историко-интерпретационный подход в
международных отношениях тяготеет к изучению эмпирических сви-
детельств без формулирования общей теории, но с явно или под-
спудно выраженными обобщениями (там же, с. 78-79; Кроче, 1998,
с. 35; Данилевский и др., 1998). Кроме того, историк участвует в раз-
работке рациональных доводов и объяснений, но пытается устра-
ниться - по крайней мере, явно - от конструирования общей теории,
ибо система ценностей в истории в большинстве случаев четко соот-
носится с интерпретацией; коль скоро историческое свидетельство
толкуется как факт, исторический труд будет объективно более пред-
взятым, нежели политологическое исследование, так как с точки зре-
ния дихотомии «объективность - субъективность» аргументы в ис-
Глава I
58
тории не связаны с теорией, которую можно подвергнуть самостоя-
тельному исследованию и оценке (Hollis and Smith, 1999, с. 57).
Тем не менее, любая общая или структуралистская школа (в
том числе, марксизм) видит свою цель не в «простом» историческом
объяснении, а в том, чтобы наряду с объяснением истории устано-
вить закономерности, с помощью которых можно не только
рационализировать происшедшее в прошлом, но и интерпретировать
то, что происходит в настоящем и - если говорить о марксизме - бу-
дет происходить в будущем. Подобное объяснение отличается от
объяснения, которое дают общественные науки и точные науки, толь-
ко в плане предмета (Степин и др., 1996). Если теоретическая задача
историка состоит в выяснении причин, то история есть наука (хотя и
гуманитарная), а не искусство, ибо она нацелена на «причинные»
объяснения. В этом смысле между историческими (гуманитарными)
и обществоведческими (политологическими, социологическими и
т.д.) объяснениями нет никаких различий. Коль скоро даже в точных
науках на самом деле не имеется абсолютных стандартов (Danto,
1968), то историческая аргументация не отличается от других типов
аргументации (Reynolds, 1973; Ковальченко, 1987). Эти аргументы
важны для изучения возможностей интегративных подходов (Хвос-
това и Финн, 1997; Савельева и Полетаев, 1997).
Согласно утверждениям некоторых историков, историческая
объективность заключается в реконструкции прошлого в целом (Tosh,
1991, с. 154). Однако процесс выборки фактов из исторических анна-
лов не имеет «объективного» оправдания за исключением того, что
такая выборка производится на основе теоретического объяснения,
для оценки которого имеются свои особые условия (Reynolds, 1973;
Hollis and Smith, 1990; Хвостова и Финн, 1997). Поскольку отбор
источников и фактов есть процесс субъективный (Tosh, 1991, с. 131),
в результате появляется интерпретация, имеющая собственную цен-
ность (Hollis and Smith, 1990, с. 55). Как удачно заметил известный
английский методолог науки М. Леснофф:
«Совершенно ясно, что любой, кто выражает ценностное
суждение, не должен претендовать на его научную обоснованность,
ибо оно может не иметь таковой.... Когда нравственные суждения
применяются к общественным фактам, мы вступаем в сферу поли-
тики со всей ее пристрастностью и партийностью. Эти ценностные
суждения часто генерируют мощное эмоциональное давление, кото-
1.3. Проблемы существующих исторических подходов
59
рое может оказывать влияние на суждение о фактах. Любое действие
человека подразумевает то или иное ценностное суждение, однако
результат, в веберовском смысле,... сводится к знанию фактов, а не
ценностей» (Lessnoff, 1974, с. 131).
При отсутствии единых критериев для отбора фактов (точнее,
такие критерии в разное время, в разных странах, в разных истори-
ческих школах и т.д. бывают разными) историческое объяснение кос-
венно предполагает интерпретацию. Следуя этому доводу, историчес-
кая наука превращается скорее в «воссоздание» («описание», «ре-
конструкцию»), а не в «понимание» прошлого [19]. В этом случае
отпадает необходимость во внешней объективной проверке для оцен-
ки исторической концепции. В то же время историческое (гумани-
тарное) знание в этом смысле отличается от объяснения, предлагае-
мого общественными науками (Tosh, 1991, с. 139; Хвостова и Финн,
1997, Гл. 1).
Как утверждал родоначальник этого воззрения английский
исследователь Р. Коллингвуд (Collingwood, 1956; Коллингвуд, 1980),
историческое свидетельство складывается из факта и связанной с
ним идеи. Коллингвуд подчеркивал, что историк должен проявлять
интерес к отношению между внешними (т.е. материальными, обус-
ловленными обстоятельствами, описательными, ссылочными и со-
пряженными элементами) и внутренними (намерение, мотивация и
цель) аспектами события (Collingwood, 1956, с. 213-217), т.е. объяс-
нять не только, что произошло, но как и почему это произошло. По-
скольку в главной посылке этого подхода подчеркивается двойствен-
ный характер исторического свидетельства (факт / идея), то истори-
ческая наука превращается в творчество и таким образом меняется
от историка к историку и от поколения к поколению (Hollis and Smith,
1990, с. 55; Хвостова и Финн, 1977, с. 16). Согласно известному ме-
тодологу науки М. Окшотту, историческое знание складывается из
опыта, который включает мысль, суждение, ощущение, рефлексию,
волю, чувство и интуицию (Oakeshott, 1933, с. 10). В силу этого, если
следовать М. Окшотту и Р. Коллингвуду, невозможно оценить аргу-
ментацию историка на основе прошлых фактов, ибо они определя-
ются мыслью историка. Согласно этому воззрению, если абстраги-
роваться от творчества конкретного историка, прошлое становится
непознаваемым.
Глава I
60
Однако, если история - нс фикция, то должна существовать
какая-то возможность подтверждения факта вне контекста аргумен-
тации. Следовательно, необходима аналитическая концепция или
теория [20]. Поэтому можно утверждать, что особенность истори-
ческого объяснения заключается в интерпретации факта, но откры-
тие (обнаружение) факта до его интерпретации столь же важно для
историка, сколь сама интерпретация (Хвостова и Финн, 1977, Гл. 1).
Однако, утверждая, что история представляет собой интерпретацию,
невозможно установить критерии объективности для исторического
исследования. Если согласиться с тем, что ценности есть часть ин-
терпретации, а объективность при написании работы подразумевает
исключение определенных ценностей, то необходимо в то же время
определить основу для такого исключения. В исторической науке
такую основу могло бы составить только согласие между историка-
ми, которое зависело бы от времени и обстоятельств и, таким обра-
зом, на протяжении исторического времени менялось бы в зависи-
мости от различных исторических школ, той или иной страны или
культурной общности.
Как показано в предыдущих разделах, между российскими, ки-
тайскими и западными историками такого согласия нет и, возмож-
но, никогда не будет. Следовательно, имеются как минимум три вер-
сии истории развития русско-китайских, советско-китайских и
российско-китайских отношений. Вполне возможно, что в ближай-
шем будущем мы будем иметь возможность анализировать и боль-
шее количество версий. Поскольку в истории отсутствуют универ-
сальные критерии для оценки достоверности версий (выработать
такие критерии на рациональной основе не представляется возмож-
ным), история в этом смысле есть и всегда будет наукой гуманитар-
ной, а следовательно - субъективной. Возможным решением этой
проблемы в рамках традиции историзма является структурирован-
ная история, которая пытается примирить полярно противополож-
ные структурный детерминизм и социально обусловленное субъек-
тивное действие людей (Lloyd, 1995, с. 53). Эта новая тенденция ис-
торических исследований, фактически, как будет показано ниже,
прокладывает мостик между историей как гуманитарной наукой и
политологией как общественной наукой.
1.3. Проблемы существующих исторических подходов
61
Выводы
Следует отметить, что в силу разбросанности источников по
теме между Россией, КНР, Тайванем, США и другими странами, а
также лингвистических трудностей в работе с огромным количеством
документов, что предполагает субъективность в отборе источников
и фактов, задача выработки основного критерия для квалификации
исторических работ в данной области как «объективных» (или хотя
бы «достоверных») представляется крайне трудной, если не невы-
полнимой. Помимо русских и китайских источников, источники на
других языках могут рассматриваться как ценное дополнение, спо-
собствующее воссозданию относительно объективного объяснения
фактов в тех случаях, когда объяснения, предлагаемые в обособлен-
ных рамках российской или китайской традиции, вступают в проти-
воречие. Однако с точки зрения методологии использование этих ис-
точников также подразумевает необходимость отбора и, следователь-
но, не позволяет продвинуться вперед от конкретной «интерпретации».
Как представляется, существующие в исторической литерату-
ре различные объяснения и интерпретации фактов подспудно пред-
полагают необходимость нового комплексного подхода к интересу-
ющему нас предмету изучения, что требует обобщения фактов и дан-
ных, с одной стороны, и более высокого уровня концептуального
анализа - с другой. Существующие для анализа истории взаимоот-
ношений России и Китая подходы недостаточны для объяснения
отношений между двумя странами, и в этой связи возникает вопрос
о том, как и в какой степени можно расширить методологию и какие
методы следует применять для адекватного объяснения противоре-
чивых эмпирических свидетельств. Поэтому нам при выборе адек-
ватного методологического подхода необходимо будет также обра-
титься к различным не историческим подходам, которые претенду-
ют на предоставление возможности решения подобных методологи-
ческих проблем, т.е. к концепциям, предлагаемым политологией и
теорией международных отношений.
ГЛАВА 2
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ДИЛЕММЫ
И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
2.7. Проблемы подходов, существующих в политологии
и в науке о международных отношениях
В предыдущей главе мы обращались к исторической тра-
диции, что позволило объяснить, почему российские и
китайские историки испытывают трудности в воссоз-
дании истории российско-китайских отношений как конкретного
примера международных отношений вообще, и почему, по-видимо-
му, невозможно написать «объективную» или хотя бы сбалансиро-
ванную и достоверную историю, объяснение которой было бы удов-
летворительным для различных культурных традиций, либо различ-
ных исторических школ. Данная глава будет посвящена рассмотре-
нию иного с точки зрения методологии подхода к международным
отношениям - подхода с позиций политической науки (политологии)
и сравнению такового с историческим анализом. В этой главе будет
предпринята попытка выявить основные подходы, используемые в
политологии и в науке о международных отношениях, определить
их сильные и слабые стороны, а также предложить альтернативу су-
ществующим историческим объяснениям, уделяя главное внимание
системным теориям, которые были определены в предыдущем раз-
деле как методологически наиболее четко разработанные, а также
функциональному подходу (функционализму), который представля-
ет собой единственную теорию, позволяющую выработать эмпири-
чески проверяемые гипотезы.
Приступая к изучению любой проблемы, в том числе, пробле-
мы российско-китайских отношений, исследователь должен прежде
всего провести разграничение между конкретными аспектами, при-
сущими данной теме, и аспектами, общими для всех исследований
[21]. Кроме того, необходимо определить, в какой степени данная
2 1 Проблемы подходов в политологии
63
тема исследований позволяет оперировать четкими эмпирическими
данными, анализ которых ведется посредством методов, применяе-
мых именно в данной области. По этому вопросу идут острые деба-
ты в науке о международных отношениях. В общественных науках
есть множество сфер исследований (к ним следует отнести и рос-
сийско-китайские отношения), которые, как принято считать, носят
междисциплинарный характер. Как становится ясно при изучении
проблем международных отношений, многие из используемых в дан-
ной дисциплине источников не имеют непосредственного отноше-
ния собственно к самой дисциплине (Цыганков, 1996, с. 75). Одно-
временно придется признать и «заимствование» теорий и методоло-
гических подходов, изначально разработанных для решения общих,
либо специфических проблем в естественных науках, социологии,
антропологии, экономике, политологии, истории, философии, и даже
литературоведении и текстологии (Goodin and Klingemann, 1996, с. 103).
Следуя классической аргументации Аристотеля, Б. Крик (Crick,
1964, с. 30) настаивает на определении политики как средства дос-
тижения общественного порядка, который означает примирение мно-
жества реально или потенциально конфликтующих интересов. Как
справедливо указал Ч. Рейнолдс (Reynolds, 1973, с. 4) [22], один из
немногих ученых, который пытался решать эти проблемы с точки
зрения методологии науки, это определение исключает из изучения
политики межгосударственные отношения. Понимание проблемы
Криком позволяет предположить, что при отсутствии централизо-
ванной законной власти, а следовательно, и социального или поли-
тического единства, можно говорить только о расширении полити-
ческого взаимодействия между конфликтующими национальными
субъектами политики, как субъектами мировой политики. Однако
международные отношения как дисциплина предусматривают не
только изучение взаимодействия между государствами, но и изуче-
ние объяснений такого взаимодействия, исходя из процессов, про-
исходящих внутри нации и государства. Так, в частности, понятие
«политического» в интерпретации К. Шмитта включает в свое пред-
метное поле в том числе и международные отношения. Следователь-
но, и при изучении российско-китайских отношений необходимо
уделять внимание не только взаимодействию между Россией и Ки-
таем, но и объяснениям отношений между Россией и Китаем с точки
Глава 2
64
зрения тех процессов, которые происходят внутри каждой из этих стран
и представляющих их конкретно-исторических форм государства.
В политологии каждый участник международных отношений
- будь то нация и государство, правительство, международная или
национальная организация, группы давления, или индивидуум (дип-
ломат, политик) - представляет собой «единицу» (объект или субъект)
взаимодействия и, одновременно, составную часть системы как це-
лого. Соответственно, система как таковая рассматривается как не-
что, качественно отличающееся от своих составляющих (Hollis and
SMith, 1990, с. 90 и далее). При таком подходе естественно не
акцентируется внимание на ценностных и психологических факто-
рах, а международные отношения и дипломатия рассматриваются
не как искусство, а как наука. Этот момент играет важную роль в
нашем анализе. Одна из самых известных «упрощенных» версий
системного подхода представляет собой теорию баланса сил в реа-
лизме как теоретическом подходе к международным отношениям
(Sheehan, 1996, с. 9). В данном подходе акцент делается на общих
правилах функционирования самой системы, а конкретная истори-
ческая ситуация рассматривается не как уникальная цепь событий, а
как набор определенных повторяющихся моделей политики и со-
ставляющих собственно предмет исследования (Reynolds, 1973; Hollis
and Smith, 1990). Соответственно, цель исследования с точки зрения
этого подхода состоит не в объяснении данной конкретной ситуа-
ции, а в создании концепции, модели или теории для объяснения
всех подобных ситуаций. Для того, чтобы стать теорией, модель,
используемая при таком подходе, должна быть абстрактной (т.е. по-
зволять группировать события), обобщающей (т.е. позволять выяс-
нять общие особенности исследуемых событий) и позволять связы-
вать события в логическую цепь (Hollis and Smith, 1990, с. 61-62), то
есть не только объяснять, но и рассматривать будущие тенденции
таким образом, чтобы выводы из теории соответствовали эмпири-
ческой реальности. Иными словами, такая теория должна не только
объяснять события, но и быть проверяемой.
При объяснении явлений главная задача политолога состоит в
обособлении соответствующих переменных и существенных факто-
ров, после чего следует попытаться установить общие посылки, ко-
торые можно группировать тем или иным образом для выработки
гипотез, подводящих к выводам, которые впоследствии могут быть
2.1. Проблемы подходов в политологии
65
проверены эмпирической реальностью. Однако с точки зрения ме-
тодологии, процесс отбора переменных факторов направлен на эк-
страполяцию их динамичной природы (что уже подразумевает ста-
тичность), а потому объяснения, основанные на таких переменных,
будут скорее абстрактными моделями, чем теориями (Reynolds, 1973,
с. 20). Ч. Рейнолдс, наряду с некоторыми другими исследователями,
взяв в качестве примера причины, которыми руководствовалась Ве-
ликобритания при вступлении во Вторую мировую войну в 1939 г.,
показал, что определенная система ценностей и соображения пре-
стижа могут стать факторами влияния в политике, в том числе и в
международной. Таким образом, одна из главных методологических
трудностей при применении подобных методов анализа к такого рода
ситуациям состоит в том, чтобы в дополнение к ценностным харак-
теристикам, которые почти не поддаются формализации, вычленить
также не только факторы, но и соотношения факторов, при этом из-
бегая искажения объяснений происшедших событий (Hollis and
Smith, 1990, с. 45 и далее; Современная философия науки, 1996).
Как показал К. Поппер (Popper, 1959, с. 42; 1963, с. 223-250) в
противовес К. Хэмпелю (Гемпелю) (Hempel, 1965, с. 106), коль ско-
ро гипотезы не подвергаются абсолютной проверке, а могут лишь
«фальсифицироваться», они не позволяют установить истину, а мо-
гут лишь опровергаться как неверные. Невзирая на то, какую аргу-
ментацию - К. Поппера или К. Хэмпеля - мы принимаем в качестве
основной методологической посылки, прогностические возможнос-
ти теории, подвергнутые эмпирической проверке, могут стать кри-
терием ценности той или иной теории. Даже если принять во внима-
ние вероятностные теории (Reichenbach, 1968, с. 236-249), гипоте-
тично-дедуктивный метод может применяться к эмпирическому ма-
териалу для выработки эмпирически проверяемых гипотез
(Braithwaite, 1968, с. 9). Следовательно, при применении любого не
исторического подхода необходимо рассматривать будущие сцена-
рии развития событий.
В какой степени применимы эти критерии к изучению
человеческого поведения в политологии и международных отноше-
ниях? Согласно В. Рансиману (Runciman, 1965, с. 109), вышеназван-
ным критериям теории соответствует только функциональный под-
ход, при котором явление понимается через призму его вклада в су-
ществование других, связанных с ним, явлений. Такое, совокупное
Глава 2
66
взаимодействие и определяется как «функция». Ч. Рейнолдс пока-
зал, что в то время как каузальное объяснение может и не быть фун-
кциональным, функциональное объяснение всегда является каузаль-
ным (Reynolds, 1973, с. 31). Рейнолдс, однако, подчеркивает и нали-
чие важных ограничений функционального подхода, говоря о нали-
чии «тавтологического элемента в концепции функционального со-
отношения, который не каузален и который не позволяет выработать
эмпирически проверяемую теорию» (Reynolds, 1973, с. 31). В то же
время достаточно связные теории-объяснения в общественных на-
уках нелегко вписываются в сферу, где трудно применить (Reynolds,
1973, с. 34) концепцию «международного сообщества», которая исполь-
зуется во многих научных работах и разделяется большим количествам
исследователей во всем мире (Parsons, 1961, с. 120 и далее).
Функциональный подход продуктивен в конкретных сферах
международных отношений, где анализ проводится не выше уровня
организации или государства. В этом смысле «системная теория»
считается «эмпирически» нейтральной, ибо она, в отличие от функ-
ционального подхода, не предполагает наличие какой-либо органи-
зующей концепции, как концепция «функции» в функционализме
(Reynolds, 1973; Hollis and Smith, 1990). Эта идея важна для нашего
дальнейшего анализа. Однако, как представляется, указанное разли-
чие иногда носит скорее семантический, чем концептуальный ха-
рактер. Даже такой известный исследователь как Д. Истон пишет об
«основных» (фундаментальных) функциях, без которых не может
сохраниться ни одна система (Easton, 1965b, с. 17). Эти общие мето-
дологические соображения следует принимать во внимание при об-
зоре конкретных подходов и попытках понять, какие из них могут
быть успешно применены для объяснения типологии четырехсот-
летней истории взаимодействия между Россией и Китаем.
Применяемые в науке о международных отношениях конкрет-
ные подходы, связанные с «сужением» анализа к одной определен-
ной сфере, особенно экономической (теории Дж. Хобсона (Гобсона)
(Hobson), В. Ленина и нео-марксистов) и социологической (подходы
Т. Веблена (Veblen) и Дж. Шумпетера (Schumpeter), были доскональ-
но рассмотрены с точки зрения методологии К. Уолтцем (Waltz, 1975).
Основная методологическая слабость всех «сужающих» (редукцио-
нистских) подходов состоит в том, что эти подходы исходят из воз-
можности познать целое посредством изучения его частей (Филосо-
2.1. Проблемы подходов в политологии
67
фия и методология науки, 1996). Результат этого методологического
приема в международных отношениях - концентрация при анализе
того или иного явления либо на индивидуальном, либо на государ-
ственном уровнях [23]. Многие исследователи пытались объяснить
феномен международных отношений и международной политики
только с точки зрения анализа политических или экономических ха-
рактеристик, либо психологических или социально-психологичес-
ких факторов. Однако эти теории не могут обеспечить надежных
объяснений и определения главных тенденций при составлении про-
гнозов. Однако синтез указанных факторов в одну теорию или под-
ведение их под одно, общее теоретическое объяснение представляет
собой нелегкую задачу.
В следующем разделе мы уделим главное внимание общим
подходам (функционализм и системные теории) и их применению к
международным отношениям (реализм и либерализм), чтобы уста-
новить критерии применимости к анализу российско-китайских от-
ношений. Кроме того, для решения нашей основной задачи - опре-
деления путей конструирования комплексного подхода - будут рас-
смотрены так называемые «среднесрочные» (middle-range) теории,
которые претендуют на «научное», т.е. поддающееся количествен-
ному измерению, объяснение международных отношений на основе
среднесрочной перспективы.
Функционализм
Функционализм, наиболее ярким представителем которого
является Т. Парсонс (Parsons, 1961, 1970), подразумевает, что в це-
лях самоподдержания (или самодостаточности) все системы долж-
ны выполнять четыре главные функции: поддерживать свое жизне-
обеспечение, обеспечивать интеграцию, иметь цель и обладать спо-
собностью к адаптации. В модели Парсонса устройство политичес-
кой жизни в широком смысле включает в себя подсистему, которая
выполняет необходимую функцию достижения цели посредством
власти (силы). Таким образом, для формулировки главной концеп-
ции (принципы функционирования политического механизма) не-
обходимо выработать вспомогательную концепцию, коей у Т. Пар-
сонса является «функция» (Reynolds, 1973). Однако в объяснениях
Т. Парсонса концепция власти (power) эмпирически не проверяется.
Глава 2
68
Парсонс пытается провести различие между властью (power), влия-
нием (influence) и авторитетом (authority), но различие этих понятий
у него носит чисто аналитический характер. Поэтому его концепция
с точки зрения ее внутренней аргументации представляется скорее
«объяснением» и, соответственно, может оцениваться только в пла-
не ее логической связности (Hollis and Smith, 1990). С нашей точки
зрения главный недостаток этого подхода состоит в том, что эта кон-
цепция объясняет процесс, но не позволяет определить и объяснить
понятия системы и подсистемы.
Как показал Ф. Фрокок (Frohock, 1977), функционализм - это
особый способ оценки явлений. Функционализм не есть дедуктив-
но-номологическое объяснение (Hempel, 1966), ибо в нем отсутству-
ет необходимая связь между структурами и функциями. Функциона-
лизм не ограничен каким-либо конкретным (частным) контекстом
(Popper, 1969), а функции не могут объясняться лишь посредством
выявления причин тех или иных действий (Winch, 1958). Фрокок
(Frohock, 1977) четко показал, что функции ничего не объясняют,
ибо они представляют собой не эмпирические посылки, а методоло-
гические правила. Кроме того, понятие функции находится на таком
высоком уровне абстракции, что оно не поддается более или менее удов-
летворительной рационализации, и, следовательно, она вряд ли приме-
нима для формулирования рекомендаций практического характера.
Оценка того или иного явления с точки зрения функционализ-
ма обычно не дает возможности объяснить ни ломку институтов
(изменение), ни сотрудничество между людьми (преемственность),
а именно эти проблемы занимают центральное место в нашей рабо-
те. Все теоретически различные версии функционализма, будь то
версии Э. Дюргхайма (Durkheim), А. Радклифф-Браун (Radcliff-
Brown), Б. Малиновского (Malinowski) или Т. Парсонса, предполага-
ют, что восприятия (перцепции) людей данного общества поддер-
живают все его институты (Merton, 1957, с. 19 и далее). Поэтому эти
теории трудно применить к любому историческому событию в его
развитии. Если следовать этой главной методологической посылке
функционализма, то возникает вопрос: коль скоро мнения и ценнос-
ти всех действующих лиц в обществе служат сохранению существу-
ющих институтов, то как объяснить институциональные изменения?
(Werweij, 1995, с. 103). Такая аргументация иллюстрирует неприме-
нимость данного подхода к любому историческому явлению и в том
2.1. Проблемы подходов в политологии
69
числе к российско-китайским отношениям. Хотя функционализм в
международных отношениях проявляется в более динамичном ва-
рианте (Groom and Taylor, 1975), заложенная в нем предпосылка,
согласно которой предпочтения населения будут постепенно пере-
мещаться от национального государства к мировому сообществу и
наднациональным институтам, не позволяет объяснить сложности
международного сотрудничества или фундаментальные изменения
в содержании региональной интеграции, происходящие в последнее
время (Werweij, 1995, с. 103). Даже неофункционализм с его «эф-
фектом раскрутки», который имеет место, когда растущая взаимозави-
симость между странами увеличивает количество участников,
считающих, что региональная интеграция обеспечивает их собствен-
ные интересы, не дает возможности избавиться от подобных,мето-
дологических двусмысленностей.
Таким образом, данный подход может применяться для объяс-
нения текущих явлений в российско-китайском взаимодействии (хотя
и с определенными трудностями, показанными выше), но не годит-
ся для объяснения того или иного исторического процесса. Этот под-
ход не позволяет увязать прошлое и настоящее. Однако, идея «функ-
ции» как совокупного взаимодействия и одновременно как явления,
понимаемого через призму своего вклада в поддержание процесса
функционирования других явлений, будет иметь важное значение при
концептуализации понятия интереса в следующей главе. Кроме того,
в целях практической оценки положительных и отрицательных качеств
этой теории необходимо более тщательно рассмотреть как она приме-
няется к международным отношениям в конкретных исследованиях.
Системная теория и попытки раннего синтеза
Общая теория систем, разработанная в общественных науках
(Easton, 1965), рассматривалась в наиболее развитой форме примени-
тельно к международным отношениям М. Капланом (Kaplan, 1964).
Впоследствии с резкой критикой этого подхода выступил К. Уолтц
(Waltz, 1979). Однако, следует отметить, что Уолтц, фактически упу-
стил из виду тот факт, что работа Каплана явилась первой попыткой
слияния теории систем с принципами функционализма, а потому, ее
можно квалифицировать как функционально-системную теорию, а
не как чисто системный подход [24]. После того, как теория Уолтца
Глава 2
70
стала фактически общепринятой в науке о международных отноше-
ниях (пусть в некоторых странах она напрямую и не ассоциирова-
лась с его именем), подход Каплана был подвергнут критике практи-
чески всеми авторами, которые сколько-нибудь серьезно занимались
теорией международных отношений. Однако, поскольку в последние
годы подход Уолтца в свою очередь оказался в центре критики, не-
обходимо рассмотреть все существенные предыдущие методологи-
ческие новации и разработки, отвергнутые исследователями ранее,
чтобы установить, какая из них может иметь значение для анализа
российско-китайских отношений.
Согласно теории Каплана, система представляет собой некий
аналитически созданный объект анализа, который характеризуется
рядом переменных факторов, не теряющих идентичности с течени-
ем времени (Kaplan, 1964, с. 4, 18). Эта предпосылка позволяет при-
менять системный подход к анализу исторического процесса. Одна-
ко, используя свои переменные факторы (они будут рассмотрены
ниже), М. Каплан вычленяет шесть типов международных систем:
баланс сил; мягкую биполярную систему; жесткую биполярную си-
стему; систему, состоящую из объектов, обладающих правом вето
(«unit veto» system); а также иерархическую и универсальную систе-
мы, часть из которых не поддается подтверждению историческими
примерами, а является простыми аналитическими моделями. Основ-
ная посылка Каплана в отношении всех системных теорий состоит в
том, что система есть явление, которое в определенном смысле от-
личается от составляющих систему обособленных единиц. «Чистый»
системный подход и его слабые стороны в плане объяснения явле-
ний международных отношений уже проанализированы Уолтцем
(Waltz, 1975, 1979) и рядом других, в том числе и отечественных,
авторов (Гантман, 1976), да к тому же такой анализ и не является
задачей данной работы. Мы, однако, остановимся на некоторых мо-
ментах, которые важны для применения подобных идей «раннего»
синтеза теории систем и посылок функционального анализа, кото-
рые, в силу некоторых причин, Уолтцем не рассматривались.
Каплан (Kaplan, 1964, с. 5) в своих работах выявил различие
между функциями, определив некоторые из них как позитивные,
другие - как негативные, а третьи - как функции «иного уровня» (в
его терминологии «ступенчатого уровня» (step-level, т.е. уровня, повы-
шающего на ступень). Согласно такой классификации, при одних
2.1. Проблемы подходов в политологии
71
отношениях между объектами международных отношений сохраня-
ется статус-кво, другие отношения частично его изменяют, а третьи
(на «уровне другой ступени») влияют на систему в целом и
трансформируют ее в новую систему. Эта идея важна при выявле-
нии изменений функционального и нефункционального порядка,
которые будут определены нами в следующей главе. Кроме того, для
нас также важна идея о том, что единица анализа, которая принима-
ет то или иное решение, представляет собой и систему, и подсисте-
му (Kaplan, 1964, с. 99). Однако, некоторые из предложенных
Капланом эвристических моделей международных отношений пред-
ставляют собой статичные абстракции, некоторые рассматриваются
как конкретные объекты, а потому введенные Капланом перемен-
ные величины, т.е. факторы, в соответствии с которыми по его тео-
рии и определяется система, скорее представляют собой субъектив-
ную интерпретацию, ибо критерии для их распознавания носят
субъективный характер, а сами они не поддаются количественному
измерению (Hollis and Smith, 1990, с. НО и далее). Этот недостаток
будет подробно рассмотрен ниже, в главе 3 данного исследования.
В то же время модель баланса сил (или баланса мощи) в систе-
ме Каплана является некоей международной системой без полити-
ческих подсистем, с пятью или более участниками (другие аналити-
ки говорят о двух-трех участниках; см. Waltz, 1979), а также опреде-
ленными правилами, по которым играют эти участники. Правила
состоят в следующем: участники стремятся увеличить свои возмож-
ности и, не желая потерять это преимущество, предпочитают вести
борьбу; они прекращают борьбу, если появляется опасность уничто-
жения всех участников; любое государство будет препятствовать
чрезмерному усилению другого государства или коалиции госу-
дарств; любое государство будет препятствовать объединению дру-
гих государств в целях создания наднациональной организации; по-
терпевшим поражение государствам разрешается вновь вступить в
систему (Kaplan, 1964, с. 23 и далее). На практике некоторые из этих
посылок не подтверждаются на эмпирическом уровне; кроме того,
правила зависят от таких вспомогательных понятий как возможнос-
ти и мощь, которые трудно поддаются количественному измерению.
В то же время определенные важные предположения, сформулиро-
ванные в рамках этого подхода, при должной модификации могут
Глава 2
72
применяться при анализе российско-китайского взаимодействия как
части международных отношений, что будет показано далее.
Либерализм и реализм в международных отношениях
В данном разделе будет представлен краткий обзор двух основ-
ных подходов, применяемых к анализу явлений в науке о международ-
ных отношениях (они могут рассматриваться соответственно как
частный случай применения функционализма и структурно-систем-
ной теории в международных отношениях), что позволит более точ-
но определить, что именно можно и нужно, а что нецелесообразно
применять для анализа российско-китайских отношений.
Главное различие между реалистичным и либеральным виде-
нием международных отношений состоит в том, что в либеральной
традиции философская основа международных отношений - чисто
кантианская, и мир (в смысле «отсутствие войны») понимается как
нормальное положение дел. В отличие от либеральной традиции,
реализм придерживается гоббсовского представления о конфликт-
ном характере международных отношений, в котором наиболее важ-
ную роль играет озабоченность вопросами власти (или силы и мощи
в других интерпретациях) и безопасности, а сотрудничество между
государствами представляет собой трудную, если не неосуществи-
мую задачу (Burchill et al., 1996).
Согласно либеральной традиции, международное сообщество
существует потому, что оно реализует определенные общие интере-
сы и ценности, наличие которых объединяет группу государств са-
мим фактом существования общих правил, отражающих эти инте-
ресы и ценности. Либеральная традиция, возникшая на основе кан-
товской концепции о космополитичном мировом сообществе и веч-
ном мире между демократическими странами, прошла в своем раз-
витии через теории «торгового либерализма», которые подчеркива-
ют «миротворческий» эффект свободной торговли, затем через «нео-
функционализм» с его акцентом на региональной интеграции, тео-
рию «комплексной взаимозависимости» и теорию «режимов» и, на-
конец, была облечена в форму «неолиберального институционализ-
ма» как целостная концепция, альтернативная реализму (Keohane,
1990, с. 165-194). Неолибералы сегодня настаивают на том, что меж-
дународное сообщество в создании общих институтов имеет общие
2.1. Проблемы подходов в политологии
73
интересы и ценности, но формы и степень институционализации
различны, и поэтому они оказывают значительное влияние не толь-
ко на государства, но и на их взаимодействие. Таким образом, благо-
даря включению международных институтов, структура системы
международных отношений в неолиберализме представляется зна-
чительно шире и глубже, чем в неореализме (Hollis and Smith, 1990).
В противовес неореалистам неолибералы подчеркивают, что
понимание роли внутренних факторов в сочетании с принципами
функционирования международных институтов играет, особенно в
последнее время, важную роль в реализации приоритетов и форм
проведения внешней политики. Введение структурных элементов в
анализ позволяет более успешно объяснить формирование приори-
тетов в международных отношениях и охарактеризовать понятие
«изменения», т.е. проанализировать те два аспекта, которые повсе-
местно признаются как не поддающиеся объяснению в традиции
реализма (Burchill et al., 1996). Реалисты понимают изменение как
адаптацию к меняющемуся распределению сил внутри системы;
неолиберальное понимание изменения включает в себя как внутри-
политическое изменение (в меньшей степени), так и изменение при-
оритетов. Хотя либералов в большей степени, чем реалистов, инте-
ресует влияние идей, оба подхода имеют тенденцию приуменьшать
влияние психологических переменных факторов. Однако многие
либералы (за исключением либералов-институционалистов) отвер-
гают соображения рациональности и, будучи своего рода «конст-
руктивистами», проявляют интерес не только к влиянию идей, но и
к их источникам, социальной конструкции и процессу возникновения,
что имеет важное значение для данного исследования. Либералы в
целом рассматривают военную силу иначе, чем реалисты, настаивая
на том, что развитие ядерного оружия и усиление экономической
взаимозависимости снизило роль военной силы в международных
отношениях. Эта идея важна при анализе нынешних явлений в
российско-китайских отношениях и общих современных тенденций
в развитии внешних факторов.
Реалисты в целом следуют традиции Тацита, Н. Макиавелли и
Т. Гоббса. Позже реализм выработал концепцию баланса мощи
(balance of power), а затем эта концепция была синтезирована с тео-
рией «перехода» лидерства в международных отношениях в неореа-
лизме (Buzan et al., 1993). Еще Г. Моргентау (Morgenthau, 1974, с.
Глава 2
74
14), следуя Макиавелли, подчеркивал, что политику можно изучать
отдельно от других дисциплин. Моргентау (там же, с. 21) в целом
был согласен с возможностью разработки теорий поведения госу-
дарств, но при этом он отвергал возможность точного прогноза в
международных отношениях, исходя главным образом из того, что
исследователь может лишь угадать превалирующую тенденцию.
Теоретики раннего реализма редко обращались к истории для «про-
верки» своих предположений, предпочитая лишь подбирать «подхо-
дящие» исторические примеры для иллюстрации своих суждений
(Taylor, 1978, с. 125). Впоследствии реалисты стали использовать
историю в качестве лаборатории для оценки своих обобщений
(Rosencrance, 1973, с. 25). Именно это, по их мнению, дает един-
ственную возможность «проверить» гипотезы и экстраполировать
теоретические построения для составления сценариев на будущее.
Основная концепция в реализме - концепция баланса мощи
(или силы, balance of power, - А.Д. Богатуров предлагает переводить
это словосочетание как «силовое равновесие» [Богатуров, 1997, с.
28], игнорируя семантическое различие со словосочетанием balance
of force) государства, что важно для держав первого порядка, кото-
рые все еще не отвергают политику с позиции силы. Однако мощь -
это абстракция. Для реалистов мощь государства (имеется в виду,
конечно, комплексная мощь, а не просто ресурсы, потенциал или
ВВП и ВНП, которые достаточно легко измеряются современными
экономическими методами) есть по сути не поддающееся количе-
ственному измерению явление, и потому ее нельзя подвергнуть эм-
пирической проверке (Hollis and Smith, 1990). Однако реализм пред-
ставляет собой единственную связную и внутренне непротиворечи-
вую теорию международных отношений, которая направлена на
объяснение поведения государств в целом и поэтому повсеместно
признана как теория международных отношений и международной
политики, которой можно руководствоваться в реальной действитель-
ности. В отличие от других подходов к международным отношени-
ям, теоретические положения реализма легко применяются во внеш-
ней политике й, таким образом, руководствуясь этой теорией, мож-
но предпринять попытку свести к минимуму конфликты (особенно
военные) между государствами (Taylor, 1978, с. 138). Поэтому пред-
положения реалистов игнорировать не следует.
2.1. Проблемы подходов в политологии
75
В «мягкой» версии реализма - так называемой
рационалистической (или английской) школе международных отно-
шений - мир рассматривается через призму «мягкого» подхода, ос-
новоположником которого считается Гуго Гроций, либо понимается
как отражение состояния, описанного Дж. Локком, где анархия не
означает полного беспорядка и где государства имеют не только про-
тиворечивые, но, в определенной степени, и общие интересы
(Burchill, et al., 1996). Такая трактовка приближает «мягких» реали-
стов к либеральным институционалистам. Однако, невзирая на фор-
мальное сближение обеих школ, их синтез никогда не стоял на пове-
стке дня, так как обе традиции, кроме как в России, никогда не рас-
сматривались как непосредственно конкурирующие друг с другом
(Hollis and Smith, 1990, с. 61). Как будет показано далее в работе,
наложить мосты между ними можно посредством комплексного (ин-
тегрирующего) подхода. Нам кажется, что методологически такая
попытка может быть весьма продуктивной.
Выше говорилось о важности концепции мощи (power). Тем
не менее, ставя в центре анализа международных отношений кон-
цепцию комплексной мощи (или силы) государства, реалисты обыч-
но полагают, что вся политическая деятельность по сути есть ни что
иное, как борьба за власть. Некоторые реалисты настаивают на воз-
можности определения понятия «мощи» и даже верят в возможность
ее количественного измерения. Рейнолдс, как и ряд других авторов,
полагает, что согласно наиболее часто встречающемуся в политоло-
гии определению мощи, она означает способность к достижению
цели без модификации самой цели, которая может произойти во вре-
мя процесса ее достижения (Reynolds, 1973, с. 81). Однако главный
вопрос, по нашему мнению, состоит в возможности и методах изме-
рения мощи. Для доказательства возможности измерить мощь госу-
дарства используются различные модели и объяснения (к примеру,
наиболее известными и тщательно проработанными из них являют-
ся: «простая силовая модель» Ж. Марча (March), концепция «мощи»
как «измеряемая переменная» К. Дейча (Deutsch) и т.д.). Однако, не
смотря на наличие всех предпринятых попыток, ни один исследова-
тель, ни в нашей стране, ни за рубежом, так и не преуспел в комплек-
сном измерении мощи, хотя все практические организации в той или
иной степени занимаются прикладной сферой этой теоретической
проблемы.
Глава 2
76
В этой связи нс лишне проиллюстрировать необходимость
более тонкого понимания данного вопроса с помощью так называе-
мого «простого индекса мощи» (simple index of power), что имеет
важное значение для дальнейшего анализа факторов, которые мы
будем рассматривать в следующей главе. Невзирая на широко рас-
пространенное представление о том, что мощь государства трудно
поддается измерению, и политики, и исследователи, и практики по-
прежнему продолжают попытки анализа в этом направлении. Тра-
диционное внимание реалистов к мощи (power) как к возможности
применить силу (force) имеет полное право на существование, ибо
существование государства может быть поставлено на карту при
фактической проверке его способности применить «жестокую» силу
(Ray, 1995, с. 196). При определении военной мощи важным поло-
жительным фактором является наличие в стране значительного на-
селения. Однако, как пишет Дж. Рэй (там же, с. 197), примеры Китая
и Индии четко показывают, что хорошего может быть слишком мно-
го. Кроме того, анализ лишь промышленного потенциала государ-
ства и наличия у него крупной военной силы также могут ввести в
заблуждение. Так, Дж. Рэй указывает, что «никакой показатель мощи
не может учесть все факторы, которые позволяют государству ока-
зывать влияние на международную систему. Но даже простой пока-
затель (индекс), основанный на важных и ощутимых элементах, обес-
печивающих мощь государства, может вскрыть ключевые характе-
ристики структуры данной системы» (Ray, 1995, с. 201).
В действительности этого может и не произойти. Рэй разрабо-
тал показатель, измеряющий мощь государства путем учета его
демографических, индустриальных и военных параметров. Для уче-
та демографического компонента брался совокупный размер насе-
ления государства. Для измерения индустриального потенциала бра-
лись три показателя: размер городского населения, объем выплавки
стали, уровень потребления топлива. Для измерения военного пара-
метра мощи учитывалась численность личного состава вооружен-
ных сил, финансируемая государством, и уровень общих (прямых и
косвенных) военных расходов. Объясняя возможные недостатки сво-
его индекса, Рэй сам отметил отсутствие геополитических факто-
ров, и полное игнорирование различных видов влияния, альянсов, а
также таких нематериальных элементов мощи как квалификация,
воля, или цель. Однако Рэй убежден в том, что разработанный им
2.1. Проблемы подходов в политологии
индекс отражает изменения, происшедшие в международной систе-
ме в 1890-1992 годах.
Хотя данный индекс в общих чертах и отмечает важные изме-
нения в международной системе, он в то же время ставит перед ана-
литиками много интригующих вопросов. Например, действительно
ли СССР в 1975 г. стал самым мощным государством мира и оста-
вался таковым до 1990 г. или до тех пор, пока не начался его оконча-
тельный распад, как можно было бы заключить, следуя таблицам и
расчетам Рэя? По крайней мере, многие российские аналитики отве-
тили бы на такой вопрос отрицательно (Гладкий и Чистобаев, 1998,
с. 170). Были ли США самым мощным государством начиная с 1900
г. ? Верно ли утверждение Рэя, что Китай с 1992 г. стал фактически
равным по мощи США? Рэй (там же, с. 208) прав в постановке всех
этих вопросов, но его схема «простого индекса мощи» вступает в
противоречие с эмпирикой. Он также вполне справедливо указыва-
ет, что другие попытки «исчисления мощи», предпринятые, напри-
мер, А. Органски и Я. Куглером (Organski и Kugler, 1980, с. 33-34) на
основе учета валового национального продукта (ВНП) и более по-
здние попытки измерения валового внутреннего продукта (ВВП),
рассчитанного на основе паритета покупательной способности (Ray,
1995, с. 209), также дают слишком грубый результат, который можно
использовать только как косвенный базовый показатель (Bueno de
Mesquita, 1981; Doran and Parsons, 1980; Stoll, 1984).
В рамках общего подхода с позиций учета мощи государства
имеется еще одна школа, в которой мощь рассматривается как один
из видов соотношения. Согласно этому подходу, невозможно судить
о мощи государства, если не соотносить действия этого государства
с его целями. Если мощь есть вид соотношения, то она априорно не
поддается количественному измерению. Можно предположить, что
государство обладает мощью, так как оно чего-то достигло, но это
предположение невозможно спроецировать на будущее; можно все-
го лишь предполагать с большей или меньшей степенью вероятнос-
ти о возможности такой проекции. Таким образом, в этой традиции
понятие мощи можно использовать для описания, но его сложно
объяснить.
Невзирая на существование как общепринятого, так и альтерна-
тивных подходов к мощи, в литературе по международным отноше-
ниям отсутствует четкое определение понятия мощи. Более или ме-
Глава 2
78
нее полезное определение сформулировал В. Джонс (Jones, 1991, с.
241), который рассматривает мощь как способность субъекта меж-
дународных отношений использовать материальные и нематериаль-
ные ресурсы и различного рода возможности, чтобы влиять на исход
международных событий в желательном для себя направлении. Как
справедливо указывает Л. Домингез (Dominguez, 1993), это опреде-
ление не дает конкретного представления о мощи. В выявлении мощи
обычно помогают так называемые «показатели мощи», которые, со-
гласно концепции Домингез (Dominguez, 1993, с. 238), включают
следующие факторы: военные (военная сила, технологический уро-
вень военной силы, уровень подготовки личного состава и т.д.); де-
мографические и психологические (размер населения, национальный
характер, уровень образования и моральный уровень населения);
физические (размер территории, рельеф местности, географическое
положение, сырьевые ресурсы); экономические (экономические ре-
сурсы, сырье, зависимость от импорта жизненно важной продукции,
технологический уровень, уровень производительности труда в про-
мышленности, объем торговли, накопления и инвестиции); государ-
ственное устройство (тип государственного устройства и правитель-
ства, эффективность принятия решений, идеология, влияние, пре-
стиж и репутация государства и власти, тип власти, ее законность и
легитимность, тип и стиль руководства) и т.д. Однако многочислен-
ность этих показателей и наличие в их составе различных исчисляе-
мых (например, уровень военных расходов) и априорно неисчисляе-
мых категорий (например, влияние и престиж) крайне затрудняют
практическое использование.
В рамках реализма имеется и другая, более сложная теория,
которая включает мощь в более широкое понятие влияния. Как от-
мечено М. Хаасом (Haas, 1964, с. 199), представители этого направ-
ления Г. Лассвел и А. Каплан (Lasswell and Kaplan, 1950) полагают,
что влияние может измеряться восемью компонентами: мощью, ува-
жением, нравственностью, привязанностью [населения], благополу-
чием, благосостоянием, квалификацией и просвещенностью. Руко-
водствуясь этим подходом и следуя логике Хааса, можно предполо-
жить, что государства, имеющие высокие показатели по одному из
этих факторов, будут иметь столь же высокие показатели и по дру-
гим факторам. Согласно же гипотезе И. Галтунга (Galtung, 1964),
если государство не в состоянии обеспечить равновесие при дости-
2.1. Проблемы подходов в политологии
79
жении определенного положения в мировой иерархии, оно будет стре-
миться выправить дисбаланс силой. Тем не менее, мощь и благосос-
тояние по-прежнему рассматриваются как важные компоненты вли-
яния на международной арене (Bartlett, 1973). Учитывая перечис-
ленные выше аргументы, мы отказались в нашем исследовании от
попыток рассматривать мощь как главный переменный фактор, од-
нако, как указывалось выше, приведенные различные подходы к по-
казателям мощи будут полезны при выявлении в главе 3 факторов,
которые мы обозначаем как «объективные».
В заключение можно отметить, что в отличие от либеральной
традиции, все представители школы реализма исходят из трех глав-
ных посылок: (а) государства играют доминирующую роль и
рассматриваются как «единые субъекты» международных отноше-
ний; (б) сила служит эффективным инструментом политики; и (в) в
международных отношениях существует некая иерархия сфер, в ко-
торой главное место занимают соображения о безопасности госу-
дарства. Предложенное нео-реалистами новое определение мощи,
безопасности и силы не означает отказа от главной посылки, суть
которой состоит в неупорядоченной (анархичной) конкуренции го-
сударств в международных отношениях. Реальная политика (так на-
зываемая realpolitik) в понимании классика неореализма К. Уолтца
(Waltz, 1979) предусматривает стремление к действию в интересах
государства. Такая политика становится необходимой в силу нере-
гулируемой конкуренции государств, т.е. процесса «уравновешива-
ния», разъяснение которого последует в главе 3. Политический рас-
чет, основанный на этих предпосылках, может помочь в раскрытии
содержания рациональной политики, которая проверяется ее «успеш-
ностью», а «успешность» в свою очередь подразумевает сохранение
и укрепление государства (Waltz, 1975, с. 35). Элементы такого под-
хода остаются неизменными на протяжении всей эволюции реализ-
ма от Макиавелли до Моргентау и Уолтца (Burchill et al., 1996). Ар-
гументация, представленная этой традицией, настолько существенна,
что ее нельзя игнорировать и следует принимать во внимание при
разработке любого нового подхода. Тем не менее, исходя из пере-
численных выше аргументов, ясно, что ее необходимо подвергнуть
существенной модификации, исходя из тех кардинальных измене-
ний, которые произошли в международных отношениях за после-
днее десятилетие.
Глава 2
80
В стремлении к самосохранению (минимальная задача) или
универсальному доминированию (максимальная задача) государство
должно использовать внутренние факторы (наращивание экономи-
ческого потенциала и военной мощи), а также разработку стратегий
развития (и внутренней, и внешней политики) и внешние средства
(укрепление благоприятных альянсов и ослабление противников).
При решении внешних задач, практики международных отношений
обычно исходят из того, что баланс сил начинает действовать при
наличии как минимум трех участников. Как отмечает Уолтц (Waltz,
1975), эта посылка ошибочна, ибо политика силы может продолжать-
ся при наличии в системе только двух участников противостояния, с
той лишь разницей, что в данном случае возникающий внешний дис-
баланс компенсируется прежде всего посредством активизации уси-
лий внутри страны. Это соображение помогает понять, в какой сте-
пени многофакторное равновесие (определение которого дается в
следующей главе) может рассматриваться как оригинальная концеп-
ция и в какой степени оно соотносится с рассмотренными выше ме-
тодологическими посылками школы реалистов.
Основные посылки реализма оспариваются другими традици-
ями, что заставляет реалистов все время выдвигать новые контр-до-
воды в поддержку своих позиций. К примеру, помимо государств, в
международных отношениях участвуют и другие субъекты (при этом
можно возразить, что государства все-таки являются главными
субъектами международного взаимодействия); не существует чет-
кой иерархии сфер и вопросов (но в реальном мире на первом месте
все-таки стоит безопасность государства, хотя ей необходимо дать
новую формулировку применительно к реалиям новой эпохи); сила
(прежде всего чисто военная) становится все более неэффективным
и дорогостоящим инструментом политики, но это не относится к
такому компоненту силы как давление (не военное, а структурное,
экономическое, финансовое и т.д.), которое по-прежнему служит глав-
ным орудием достижения политических или иных целей во взаимо-
отношениях между государствами (Burchill et al., 1996).
Отталкиваясь от того, что к государству следует подходить как
к субъекту политики, реалисты не могут не согласиться с мнением
Карра, согласно которому анализ международной политики возмо-
жен только при применении личностных характеристик к категории
государства (Carr, 1946). При своей недоказуемости это положение
2.1. Проблемы подходов в политологии
81
просто должно быть принято в разработанной реалистами системе
координат в качестве аксиомы. Принимая личностный характер го-
сударства как данное, реалисты-классики полагают, что каждое го-
сударство имеет свои «национальные интересы», отражающие вы-
годы всего государства в целом, а не какой-то его части (Taylor, 1978,
с. 127). Акцент реалистов на мощи и безопасности обусловлен той
посылкой, что государство как институт должно обеспечить защиту
своих граждан. Однако оценка национального интереса может пред-
ставлять собой не более чем субъективное суждение на основе огра-
ниченной информации. Верно, что мощь государства есть по сути не
поддающееся количественному измерению явление, и споры об оп-
ределении содержания мощи не могут ничего добавить к данному
положению. Однако критика подхода к мощи как к фактору, не под-
дающемуся эмпирической проверке, направлена не против теории
реалистов, как это кажется при первом рассмотрении, а против об-
щественных наук вообще, поскольку количественному анализу под-
дается только лишь часть проблем, существующих в этой сфере.
Если классический реализм в качестве главных причин
международных конфликтов называет отсутствие более высокой (чем
государственная) власти и агрессивность человеческой природы, то
нео-реалисты (последователи Уолтца) выдвигают на первое место
анархичность международной системы (Hollis and Smith, 1990). Нео-
реализм уделяет внимание прежде всего понятию рациональности в
международной политике, переносит акцент с максимизации мощи
на максимизацию безопасности и утверждает, что системные пере-
менные в принципе достаточны для объяснения системных явлений.
Нео-реалисты (Waltz, 1979) определяют структуру в узком плане как
распределение способностей к действию (или потенциалов) внутри
системы, что имеет существенное значение для следующих ниже
(глава 3) определений групп внутренних и внешних факторов.
Разработанная в рамках реализма концепция баланса мощи (ba-
lance of power) требует поддержания баланса сил между государства-
ми во избежание гегемонии одного из них (Sheehan, 1996) [25]. Как
считают сторонники такого подхода, баланс вообще эффективно пре-
пятствует гегемону в создании угроз для существования самой систе-
мы. «Гегемонистская» версия реализма, утверждающая необходи-
мость наличия гегемона или лидера в системе международных от-
ношений для поддержания ее стабильности, снижает роль такого
Глава 2
82
баланса и выдвигает на первое место иерархию распределения мощи
внутри той или иной международной системы. Полагая, что при ге-
гемонии война менее возможна, чем при балансе сил, «гегемонис-
ты» (Органски [Organski], Гилпин [Gilpin], Моделски [Modelsky] и
др.) утверждают, что при сильной концентрации экономической и
военной мощи, т.е. при наличии лидера или гегемона международ-
ной системы, существует тенденция к снижению вероятности вой-
ны и таким образом наличие лидера способствует укреплению ста-
бильности и мира.
По мере снижения эффективности силы в решении многих
вопросов и роста взаимозависимости государств традиционное для
реалистов представление о мощи как о господствующем факторе
международных отношений становится все более сомнительным.
Кроме того, все более усложняется характер ресурсов, необходимых
для обеспечения потенциала одной только военной силы. В этом
смысле классическим примером служит Советский Союз, который
исчез с мировой арены. Таким образом, все большее число аналити-
ков начинает сознавать, что реализм и структурный реализм, несмот-
ря на свою широкую распространенность, не являются абсолютно
достаточными теориями для объяснения многих явлений современ-
ной международной жизни.
Если согласиться с посылкой либералов, согласно которой взаи-
мозависимость как новая тенденция в международных отношениях
означает ситуацию, характеризующуюся усилением взаимного вли-
яния и взаимосвязанности между странами или между субъектами в
различных странах (Keohane and Nye, 1975, с. 8), то, как следствие
этой посылки, следует признать и утерю мощи со стороны государ-
ства вообще, в том числе и в России, и в Китае. Государства могут
добровольно отказаться от части своего суверенитета в пользу
наднациональных образований (например, международной органи-
зации, военного или торгового блока), ибо поддержание суверените-
та на уровне отдельного государства требует все более существен-
ных затрат (Keohane and Nye, 1975). В то же время такие привержен-
цы теории реализма, как Тэйлор (Taylor, 1978, с. 130), полагают, что
сотрудничество и взаимозависимость возможны только в тех случа-
ях, когда они служат национальным интересам, определяемым с точ-
ки зрения мощи государства. Они указывают, что опасаясь уязвимо-
сти, государства вынуждены оставлять за собой право контролиро-
2.1 Проблемы подходов в политологии
83
вать международные организации или даже прекращать участие в
их деятельности. В результате возникновения блоков (военных, тор-
говых и т.д.), где государства отказываются от части своего сувере-
нитета в обмен на общую защиту, баланс был (или неизбежно будет)
поднят на новый межблоковый или межрегиональный уровень.
Определение мощи как потенциала достижения результата
(Keohane, 1987, с. 11) или как способности изменять или влиять на
поведение других в желаемом направлении (Taylor, 1978, с. 122) не
могут не привести к выводу о том, что источником мощи может слу-
жить ассиметричная взаимозависимость (Keohane, 1987, с. 11) или
структурная мощь (Strange, 1977; Strange, 1996, с. 25-27). Этот вы-
вод, в свою очередь, заставляет провести различие между
«чувствительностью» (степень «люфта» «внутри» проводимой по-
литики) (Keohane, 1987, с. 12) и «уязвимостью» (наличие либо от-
сутствие относительно доступных и недорогих альтернатив прово-
димой политике) (Keohane, 1987, с. 13). В обеспечении субъектов
ресурсами мощи «взаимозависимость-уязвимость» играет более важ-
ную роль, чем «взаимозависимость-чувствительность» (Keohane,
1987, с. 15,16), и потому включает в себя стратегическое измерение,
которое отсутствует во «взаимозависимости-чувствительности». Та-
кое соотношение между «чувствительностью» и «уязвимостью» су-
щественно помогает при ответе на контр-аргументы о структурном
характере мощи и таким образом, прокладывает мостик между кон-
цепцией взаимозависимости и теорией реализма, что в свою очередь
открывает путь для интегрирующего подхода, который мы будем
пытаться сформулировать ниже.
Структурным реалистам не удалось преодолеть эти противо-
речия, ибо, как показал Р. Кохейн (Keohane, 1987, с. 126-167), в дискус-
сии о балансе сил структурный реализм не дает четкого ответа на
вопросы о рациональности и интересах. Другая посылка структур-
ных реалистов - о максимальном стремлении государств к универ-
сальному господству (Waltz, 1979) - в действительности представля-
ет собой переформулированную посылку классического реализма о
стремлении государств к максимизации мощи (Morgenthau, 1951).
Однако посылка о стремлении некоторых государств к универсаль-
ному господству не является необходимым условием для примене-
ния силы (Keohane, 1987, с. 139). Более того, для обеспечения дей-
ственности своей теории баланса сил Уолтц вынужден был предпо-
Глава 2
84 --------------------------------------------------------
дожить наличие у государств стремления к самосохранению. Одна-
ко государства, озабоченные самосохранением, при отсутствии опас-
ности не стремятся к максимизации мощи (там же, с. 138). Посколь-
ку стремление к универсальному господству может поставить под
угрозу их автономию, государства признают взаимосвязь между сво-
им возвеличиванием и самосохранением; при благоприятных усло-
виях с целью экономизации их усилия ослабляются до умеренного
уровня, а при возникновении опасности - они активизируются (там
же, с. 139), и, следовательно, уравновешивание становится более
сложным процессом, чем балансирование мощью. Как заключает
Кохейн, «предположение о максимизации мощи позволяет сделать
твердые выводы о поведении, что было бы невозможно, если бы мы
полагали, что государства лишь «иногда» или «часто» стремятся к
самовозвеличиванию. В данном случае нам пришлось бы задаться
вопросом о вступающих в конфликт целях, некоторые из которых
были бы обусловлены внутренними социальными, политическими
и экономическими характеристиками соответствующих стран»
(Keohane, 1987, с. 139).
В силу этого аргумента структурный реализм также
представляется несовершенной теорией, которая не достаточна для
правдоподобного теоретического разъяснения всей истории россий-
ско-китайских отношений в XVII-XX вв., но в то же время приве-
денные за и против аргументы указывают на невозможность игно-
рирования фундаментальных посылок реализма.
Теории среднесрочной перспективы (middle-range theories)
Как показано в работах Ч. Рейнолдса (Reynolds, 1973, с. 43), с
точки зрения методологии, в реализме (как, впрочем, и в либеральной
традиции) нет какого-либо общего закона, который бы помогал объяс-
нить процесс международного взаимодействия, и потому предполо-
жения о том, что система баланса сил состоит из государств, кото-
рые стремятся помешать какому-либо одному государству в дости-
жении гегемонии над другими, является историческим обобщением.
Впоследствии данное положение было эмпирически доказано П.
Шредером (Schroeder, 1994а), и именно поэтому следует сделать вы-
бор между пониманием этих гипотез как не поддающимся проверке
эмпирическим объяснениям (так утверждают историки) или как сред-
2.1. Проблемы подходов в политологии
85
ством упорядочения мира (на чем настаивают политологи) (Reynolds,
1973; Hollis and Smith, 1990). Если в качестве метода использовать
такой способ исследования, который классифицирует данные на
количественной или категориальной основе, то в политологии един-
ственным надежным подходом для бескомпромиссного позитивис-
та могли бы стать теории «среднесрочной перспективы» или «сред-
несрочные теории», которые содержат частичное объяснение и мо-
гут служить руководством к исследованию (Hollis and Smith, 1990,
глава 6; Goodin and Klingemann, 1996, c. 106). Эти методологические
посылки важны для понимания того, в какой степени необходимо
«сузить» общую теорию для приведения ее в соответствие с требо-
ваниями среднесрочного «объясняющего» подхода.
Среднесрочные теории (или теории «среднего уровня»)
политологии и науки о международных отношениях (теория приня-
тия решений, теория игр, и т.д.) обеспечивают возможность эмпири-
ческого объяснения и таким образом могут служить руководством к
эмпирическому исследованию (Hollis and Smith, 1990, с. 117 и да-
лее). В этом смысле применение теории и модели при анализе по-
добного типа и представляет собой собственно метод исследования.
Модель - это гипотеза, не поддающаяся эмпирической проверке в
том смысле, что модель представляет собой набор идеализирован-
ных предположений (Reynolds, 1973). Например, в «теории игр» при
постулировании цели и ее альтернатив математическая модель ука-
зывает на рациональное решение при заданных условиях. Однако,
согласно «теории игр», реакция оппонента побуждается начальным
действием, в то время как побуждением к последующим действиям
служат конкретные альтернативы, которые рассматриваются с точ-
ки зрения оценки рациональности и ресурсов, но без знания истин-
ной мотивации. Успешное применение данной теории зависит от
неизменного характера цели и отличного от него характера альтер-
нативных целей. Как только в ходе той же «игры» изменяется цель
или, как это происходит в реальной жизни, альтернативные цели всту-
пают в зависимость друг от друга, игра как логическое упражнение
теряет какой-либо смысл (Hollis and Smith, 1990, с. 135-141).
В естественных науках существует возможность осуществить
теоретическую дедукцию на узкой основе (т.е. на основе модели) и
разработать общие посылки, которые поддаются проверке, ибо в
естественных науках возможно должным образом определить и из-
Глава 2
86
мерить переменные факторы (величины). Возможность таких дей-
ствий в общественных науках и в международных отношениях край-
не затруднена. «Теория игр» в международных отношениях зависит
от посылок, которые производны от интерпретации исторического
характера, и как только отвергается предположение о рациональном
поведении и его параметрах, данная теория превращается просто в
набор технических приемов, полезных или бесполезных для прак-
тика. Это положение, применяя терминологию «жесткие» и «мяг-
кие» модели, иллюстрировал в своих работах В.И. Арнольд (Арнольд,
1990; 1997).
Другая попытка разработать теорию международных отноше-
ний на измеряемую среднесрочную перспективу, поддающуюся ко-
личественному измерению, представлена моделью Л. Ричардсона
(Richardson, 1960), которая описывает гонку вооружений. Ричард-
сон полагает, что если между государствами существует нестабиль-
ное равновесие, т.е. если они поддерживают свои расходы на воору-
жение на постоянном уровне, но сохраняют взаимные претензии и
предъявляют требования друг к другу, и одно из государств, движи-
мое чувством негодования, подозрительности, неудовлетвореннос-
ти, опасения или соперничества, в целях обеспечения собственной
безопасности или выполнения собственных требований начинает
наращивать вооружения, то такой шаг генерирует цепную реакцию,
т.е. государство-инициатор «А» побуждает к наращиванию военных
расходов государство «Б», после чего в порядке реакции опять нара-
щивает собственные расходы и опять вызывает соответствующую
ответную реакцию со стороны государства «Б».
Иными словами, анализ Ричардсона показывает, что наруше-
ние нестабильного равновесия в военных расходах, определяемого
в фиксированных цифрах на определенный период времени, вызы-
вает гонку вооружений, которая растет в геометрической прогрес-
сии и в конце концов приводит к насилию (Мангейм и Рич, 1997, с.
481 -486). Если не применять мер для прекращения такой «симмет-
ричной взаимности» она приводит к войне (Richardson, 1960, с. 65).
Таким образом, противоположностью войны является не баланс сил
(паритет в вооружениях или паритетные альянсы), а сочетание разо-
ружения и сотрудничества. Такое сотрудничество, к примеру, может
принимать форму торговых отношений, которые сдерживают сопер-
ничество. Для доказательства своих предположений Ричардсон (там
2.1. Проблемы подходов в политологии
87
же, с. 134-135) использовал математические уравнения и обнаружил
более или менее близкие корреляции между своей моделью и реаль-
ной ситуацией как перед Первой, так и перед Второй мировыми вой-
нами (во втором случае корреляции были менее удовлетворитель-
ными). Хотя Ричардсон и применил математическое моделирование,
мотивы (подозрительность, опасения, неудовлетворенность, сопер-
ничество и т.д.), разумеется, не поддавались количественному изме-
рению, но они были сгруппированы им в общую категорию под на-
званием «претензии», и эта категория была введена в его уравнение
как постоянная величина. Однако его главный постулат (взаимное
стимулирование гонки вооружений) - остался предположением без
объяснения. Отнюдь не всякая гонка вооружений заканчивается вой-
ной, и отнюдь не всем войнам предшествует гонка ворружений. В
этом смысле предположение Ричардсона вступает в противоречие с
эмпирической реальностью. Существуют и другие модели (игры с
нулевой суммой, модель Даунса, модели ожидаемой полезности и ‘
модели оптимизации и др.), применение которых дает интересные
результаты (Мангейм и Рич, 1996, с. 486-499)
В заключение можно отметить, что в виду вышеизложенных
методологических ограничений невозможно использовать средне-
срочные теории при рассмотрений всей истории российско-китайс-
ких отношений таким же образом, как теорию игр, теорию принятия
решения или теорию гонки вооружений (хотя это вполне удавалось
некоторым исследователям при анализе событий непродолжитель-
ного периода времени), ибо среднесрочные теории могут применять-
ся только в рамках непродолжительного исторического периода и
требуют либо количественного измерения явлений, которые апри-
орно не поддаются количественному измерению, либо экстраполя-
ции, неприменимой к продолжительным периодам времени.
Выводы
Теории структурно-функциональных (Истон, Алмонд) и
функциональных систем (Каплан) фактически содержат идею о под-
системах в рамках социальной системы. Элементы подсистемы рас-
сматриваются как элементы собственно системы, но сама подсисте-
ма рассматривается только как часть системы в целом. Согласно
структурному функционализму, однотипные системы исполняют
Глава 2
88
определенные однотипные функции, и таким образом сфера поли-
тики (включая международные отношения) поддается универсаль-
ной концептуализации. Эта идея отражает первые попытки методо-
логического синтеза, который играет важную роль при формулиро-
вании подхода, предлагаемого в данной работе. Кроме того, идея о
сужении общей теории до набора посылок, применимых в средне-
срочной перспективе, также представляется продуктивной с точки
зрения методологии. Все эти идеи помогают заложить основу интег-
рирующего подхода.
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
в изучении международных отношений
и российско-китайского взаимодействия
В следующем разделе будут более подробно описаны факто-
ры, которые должны приниматься во внимание при разработке ин-
тегрирующего подхода, отличного от теорий, представленных в пре-
дыдущем разделе, и которые не нашли объяснения в реалистичес-
кой традиции как единственной связной теории международных от-
ношений.
Проблема взаимозависимости
и соотношение между безопасностью и экономикой
Р. Купер (Cooper, 1968) утверждал, что политические рычаги
не достаточны для решения проблем, связанных со взаимозависи-
мостью государств. Со времени выхода его книги проблемы эти еще
более усложнились ввиду роста взаимозависимости в торговой, фи-
нансовой и других сферах (Gilpin, 1987, с. 368). Как отмечалось выше,
разработанные реалистами теории баланса сил и политики с пози-
ции силы не вполне применимы при анализе экономической взаимо-
зависимости, либо для прояснения соотношения взаимозависимос-
ти и безопасности [26]. Безопасность в традиционном (военном)
понимании в настоящее время не составляет предмет первостепен-
ной озабоченности правительств, и это утверждение представляется
более или менее корректным как вообще, так и применительно к
России и Китаю в частности, иначе бы не происходил процесс со-
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
89
кращсния расходов на вооружения, а Россия и Китай не создавали
на границе зоны безопасности, из которых выводятся вооруженные
силы. В понятие безопасности в качестве компонентов все более ак-
тивно включаются экономическая безопасность и внутренняя ста-
бильность. В этих условиях становится трудно оперировать поняти-
ем национального интереса, а традиционное понятие мощи (прежде
всего военной мощи) становится более расплывчатым, что разруша-
ет логические построения реалистов. В силу нового соотношения
между безопасностью и экономикой и нового содержания безопас-
ности меняется характер споров, которые ведутся в науке о между-
народных отношениях между реалистами и идеалистами, посколь-
ку чисто военная безопасность постепенно теряет свое первостепен-
ное значение. Эта идея позволяет применять концепции реализма к
периоду российско-китайских отношений вплоть до 1990 г., но явля-
ется совершенно недостаточной для анализа партнерства между дву-
мя странами. В то же время либеральный подход может быть поле-
зен при анализе российско-китайского партнерства в глобальной
перспективе, но совершенно неприменим при изучении истории от-
ношений между Россией и Китаем.
По всей видимости, такие факторы, как, например, экономика
и политика, представляют собой различные аналитические секторы
единой реальности. Трудность исследования таких двух факторов в
рамках единой реальности обусловлена отсутствием теории, кото-
рая увязывала бы экономические факторы с проблемами политики и
безопасности (пожалуй, единственным исключением в данном слу-
чае можно считать марксистскую концепцию) (Harris, 1992). Анали-
тическое соотношение между другими факторами (культурными и
экономическими, или психологическими и экономическими) не столь
очевидно, и никакой увязывающей их друг с другом теории вообще
не существует. Соотношение между политикой и экономикой (не
говоря уж о психологических и экономических факторах и т.д.) в
недалеком прошлом было гораздо менее сложным. В настоящее вре-
мя общепринятое понимание (Buzan, 1994, с. 89) сводится к тому,
что эти два фактора настолько тесно взаимосвязаны, что не могут ни
существовать, ни изучаться отдельно друг друга.
Однако Б. Бузан (там же, с. 90) совершенно верно указывает,
что попытки заменить анализ взаимодействия между политикой и
экономикой объединением их в единую аналитическую конструк-
Глава 2
90
цию скорее обедняет, чем обогащает исследование. Суть такого вза-
имодействия заключается в том, что для зарождения капиталисти-
ческого способа производства необходима фрагментация политичес-
кой власти (Kennedy, 1988, с. xyii). Международная анархия создает
дилемму мощи/безопасности: к конкуренции сил добавляется кон-
куренция благосостояний, причем оба вида конкуренции могут впос-
ледствии стимулировать технологический прогресс, что в свою оче-
редь меняет суть экономического и стратегического поведения госу-
дарства, необходимого для его успешного развития (Buzan, 1994, с.
90). Выживание государства зависит не от поддержания неизмен-
ных условий существования, а от способности адаптироваться к пе-
редовой практике международной системы. Следовательно, для
объяснения на уровне методологии меняющихся в соответствии с
изменением внешних условий явлений внутреннего порядка (в дан-
ном случае, в России и в Китае) необходим интегрирующий подход.
В настоящее время, по всей видимости, доводы реалистов о
преобладании военной безопасности отошли на задний план. В то
же время стремление государств к индустриализации обусловлено
теперь не только экономическими причинами, но и соображениями
безопасности, т.е. необходимостью финансового, технологического
и производственного обеспечения военной силы (там же, с. 82). Если
исходить из того, что идея либеральной демократии «победила» та-
кие альтернативы как национал-социализм или коммунизм, в силу
чего экономические, политические и социальные аспекты междуна-
родной безопасности приобрели более важное значение, чем воен-
ная мощь, то вполне возможно, что этот вывод подкрепит доводы
либералов о том, что существенное повышение экономической эф-
фективности в целом обеспечит ресурсы для решения создаваемых
рынком проблем неравенства (там же, с. 82). Существует, правда, и
немало скептиков, оспаривающих этот вывод. Какая же теория мо-
жет дать альтернативное объяснение как «злонамеренности» (мета-
фора, предложенная Б. Бузаном), которая, с точки зрения реалистов,
составляет основной мотив стремления возвеличить собственную
военную и экономическую мощь за счет других государств, так и
слабости либералов в решении проблем функционирования глобаль-
ного рынка? Как пишет Бузан, «опасность возникает, когда злонаме-
ренные [злокачественные] экономические структуры любого типа
[27] выступают в совокупности с другими политическими и воен-
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
91
ними элементами стратегической нестабильности... Доброкачествен-
ные [или добронамеренные - А.В.] экономические структуры любо-
го рода укрепляют политические и военные структуры, тяготеющие
к стратегической стабильности. Однако трудно понять, что происхо-
дит при наличии сочетания злокачественных и доброкачественных
экономических и военных структур» (Buzan, 1994, с. 93).
Этот вопрос весьма важен при анализе последствий
экономического «провала» России и экономического «подъема» Ки-
тая через призму их нарождающегося партнерства. Для ответа на
этот вопрос также необходима интегрирующая концепция, которая
позволит осветить и те события, которые не укладываются в русло
объяснений, предлагаемых реалистами и либералами.
С появлением взаимозависимости между государствами воз-
никает вопрос: в какой степени взаимозависимость смещает центр
сферы безопасности от национального государства к более крупным
коллективным образованиям или глобальному сообществу? (Buzan,
1994, с. 97). Если понимать такие образования как региональные
блоки или всю систему рыночной экономики (или только «ядро»
рыночной системы), то воззрения реалистов и меркантилистов-реа-
листов будут недостаточны для объяснения новой ситуации в мире.
В то же время если нации-государства, в том числе Россия и Китай,
предположительно «растворяются» и будут постепенно заменяться
региональными конгломератами (региональными негосударственны-
ми союзами), то «безгосударственные» общества, остающиеся в рам-
ках расширяющегося регионального или даже глобального сообще-
ства, будут все более подвержены культурному, экономическому и
другому влиянию глобального сообщества. Эти предположения осо-
бенно интересны в свете заявок России и Китая на «особенность» и
уникальность своих культур, которые, согласно некоторым трактов-
кам (см. главу 4, разделы 1 и 2) не «смешиваются» с другими «куль-
турами». Ни теории классических («чистых») реалистов или неоре-
алистов, ни либеральная теория взаимозависимости не могут в дос-
таточной степени объяснить эти тенденции, все они лишь отвергают
их значимость для анализа.
В то же время процесс «растворения» государств на «перифе-
рии» (а также, возможно, по периметру России и Китая, если эти
государства возможно отнести к «периферии») будет, несомненно,
происходить в обстановке более конфликтной, чем в «центре» (на-
Глава 2
92
пример, в странах ЕС) и побуждать эти государства к геополитичес-
кой реорганизации или к восстановлению классической системы
баланса сил. Такой возможный провал в создании более крупных
взаимозависимых образований едва ли поддается объяснению с по-
зиций либерального подхода. В данном случае также необходим ин-
тегрирующий подход, который позволит установить более сложное и
тонкое соотношение между экономикой, политикой и безопасностью.
Культурологические аспекты дискуссии
Еще одним немаловажным моментом, который упоминался
выше, является ввод в метатеоретический контекст культурологи-
ческих аспектов. Реалисты заявляют о наличии универсальной кон-
цепции, которая объясняет генерацию мощи во всех странах. В дру-
гой научной школе оспаривается такой подход и говорится о влия-
нии социальных структур на суммарную мощь, которая может гене-
рироваться странами, принадлежащими к различным культурам
(Rosen, 1995, с. 5).
Так называемая концепция «стратегической культуры» претен-
дует на ниспровержение антиисторичной и вне культурной концеп-
ции, предлагаемой неореалистами для анализа выбора стратегичес-
кого характера. Сторонники этого подхода не согласны с реалиста-
ми, полагающими, что государства не имеют функциональных раз-
личий и всего лишь стремятся оптимизировать свою полезность. В
противовес реалистам они утверждают, что оказавшись в аналогич-
ных ситуациях, элиты, социализированные в различных стратеги-
ческих культурах, будут принимать различные решения (Johnston,
1995). Согласно данному подходу, в различных государствах суще-
ствуют различные культуры, которые формируют различные толко-
вания сходных стратегических ситуаций. Фактически культуроло-
гический подход совместим с тремя типами рациональности - огра-
ниченным, процессуальным и адаптивным (там же, с. 34). Если кон-
цепция нео-реалистов является антиисторичной и не принимает во
внимание различие культурных традиций, то, с точки зрения кон-
цепции стратегической культуры, элиты, социализированные в раз-
личных культурах, оказавшись в различных ситуациях, сделают раз-
ный выбор, не потому, что они находятся в разных ситуациях, а по-
тому, что они принадлежат к разным культурам (там же, с. 35).
2 2. Необходимость интегрирующего подхода
93
Таким образом, как удачно сформулировал А. Джонсон (там
же, с. 35), для сторонников культурологического подхода проблема
состоит в том, чтобы объяснить сходные моменты в стратегическом
поведении представителей различных стратегических культур, ко-
торые одновременно еще и подвержены временным изменениям, а
проблема структуралистов состоит в объяснении различий в страте-
гическом поведении представителей различных стратегических куль-
тур при постоянных или сходных культурных условиях. Из всех су-
ществующих подходов только культурологический позволяет адек-
ватно решить эту заново сформулированную проблему «институт/
структура» (в западной традиции «agency/structure»). Однако куль-
турологический подход не позволяет справиться с такими трудно-
стями как необходимость объяснить различия между стратегичес-
кой и нестратегической культурами, он не дает объяснение пробле-
мы стратегического выбора, предполагаемой однородности страте-
гической культуры на протяжении времени (например, соответствен-
но, в западной и китайской традициях на протяжении всей их исто-
рии). Он также не позволяет объяснить расхождение между страте-
гической культурой и фактическим поведением. Для выявления ог-
раниченного характера вариантов, который влияет на выбор, необ-
ходимо применять интегрирующий подход.
В целях компенсации «культурной недостаточности» неореа-
лизма М. Вервей (Verweij, 1995) пытался применить к международ-
ным отношениям общую «теорию культур». Однако оняе смог оп-
ределить, насколько «теория культур» совместима с другими кон-
цепциями, ибо она позволяет объяснить только некоторые опреде-
ленные явления в международных отношениях. В то же время реа-
листы и либералы сталкиваются с трудностями при попытках при-
менить положения «теории культур» в своих концепциях. Следова-
тельно, необходим интегрирующий подход, который позволит при-
менить культурологическую концепцию на подсистемном уровне в
качестве теории, необходимой для объяснения соотношения между
различными факторами (культурными, психологическими, и т.п.) как
явлениями эндогенного (внутренне присущего) характера. Система
верований, объясненная в рамках «культурной теории» (Thompson
et al., 1990), в свою очередь помогла объяснить, как приоритеты в
организации общественных отношений и представление о челове-
Глава 2
94 --------------------------------------------------------
ческой природе в различных типах культур увязываются с поли-
тическими и экономическими факторами.
«Теория культур», применяемая в рамках интегрирующего
подхода, могла бы оказаться полезной при объяснении причин раз-
ногласий, непонимания и неудач в общении между странами. Она
также могла бы помочь объяснить, почему и как именно различные
страны рассматривают различные пути развития в качестве опти-
мальных. В то же время введение «культурной теории» в качестве
самостоятельного компонента в интегрирующий подход может по-
мочь в решении присущих ей двух методологических недостатков,
первый из которых состоит в антиисторичности данной теории (т.е.
невозможности проанализировать, как конкретные исторические
обстоятельства влияют на то или иное действие государства)
(Friedman, 1991), а второй связан с невозможностью применения этой
теории на уровне нации/государства. Только так можно ответить на
оговорку Вервея (Verweij, 1995, с. 102), который, говоря о необходи-
мости применения «теории культур» в качестве общей теории меж-
дународных отношений, одновременно признавал необходимость ее
сочетания с другими теоретическими концепциями - в частности, с
подходами, делающими более сильный акцент на политике силы
(Verweij, 1995, с. 102).
Необходимость интегрирующего подхода
Суммируя проблемы, рассмотренные в предыдущих разделах,
следует признать ценность применения системного подхода в
политологии, которая обусловлена тем фактом, что прежде чем по-
нять само действие, исследователю необходимо понять его контекст.
Как и функционализм, структурно-системный подход позволяет вы-
вести проверяемые последствия поведения на априорной основе, что
стоит ближе к «научному» знанию в неопозитивистской трактовке,
чем исторические описания. Как отмечалось выше, еще одним от-
кликом на споры между историками и политологами явилась новая
тенденция в исторической науке - так называемый «методологичес-
кий структурализм» в историческом объяснении.
Согласно удачному объяснению К. Ллойда (Lloyd), в настоя-
щее время многие историки знают, «как соединить структурный ана-
лиз (с помощью теорий, статистических данных и качественных сви-
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
95
детельств) с описательным изложением. Историк-структуралист не
может не изучать все агрегированные модели событий, действий и
высказываний любого рода, ибо только благодаря им структуры пра-
вил, ролей, отношений и значений становятся доступными для ана-
лиза» (Lloyd, 1995, с. 53).
Итак, согласно К. Ллойду, с учетом новых методологических
проблем, задача историка состоит не в отрицании истории, а в осоз-
нании онтологической связи между структурами и событиями. Ллойд
(там же, с. 193-194) даже предусмотрел общие принципы методологи-
ческого структурализма, которые вкратце сводятся к следующему:
♦ объяснение социальной совокупности в ее совокупном
структурном контексте;
♦ наличие концепции социальной структуры, основанной на
принципах реалистических отношений;
♦ конструирование «уровней» социальной совокупности;
♦ наличие личностей как социальных «агентов» в социально-
культурном контексте;
♦ постановка традиции в центр систем идей при выработке
понимания реальности и подтверждение того факта, что идеи, дей-
ствия и социальные структуры могут не соответствовать друг другу;
♦ теоретическое обоснование и изучение социальных иерар-
хий как организующих сознательность и лояльность;
♦ постепенность социальных перемен, которые происходят
независимо от желаний отдельных субъектов и невзирая на то, ка-
кие силы могут действовать, если идеи, действия и структуры вза-
имно не подкрепляют друг друга;
♦ важность «идеи о том, что все общества имманентно меня-
ются и, следовательно, историчны в своей основе» в сочетании с
«основной идеей историков-структуралистов, суть которой состоит
в следующем: общество постоянно структурируется агентами-субъек-
тами [sic], частично вследствие их намерений, но также и ненаме-
ренно, т.е. фактически независимо от них» (Lloyd, 1995, с. 193-194).
Эти принципы соотносятся с проблемой переосмысления
преемственности и трансформации систем в структурном реализме,
которая, как предлагал Р. Литтл (Little), должна рассматриваться в
сравнении со всемирной историей (Buzan et al., 1993, с. 82-101).
Глава 2
96
Однако, как справедливо отмечал Уолтц (Waltz, 1979), только
концепция реалистов, основанная на модели баланса сил, по-пре-
жнему отвечает основным требованиям теории. Другой вопрос со-
стоит в том, насколько выведенные из нее заключения могут выдер-
жать эмпирическую проверку. Как было показано выше, сила или
мощь сами по себе могут быть неудовлетворительными в качестве
основы для анализа: мощь государства не поддается количественно-
му измерению, а потому теории политики с позиций силы (и реа-
лизм в том числе) не подвергаются эмпирической проверке для оп-
ределения насколько то или иное государство приблизилось ко сво-
ей модели «идеальной (или оптимальной) мощи».
Мощным вызовом реализму как теории международных отно-
шений явилась в последнее время структурная история дипломатии,
которая методологически представляет собой пример применения
исторического структурализма к дипломатической истории. П. Шрэ-
дер (Schroeder, 1994) настаивает на необходимости более широкого,
чем предложенное в рамках традиции реализма, определения меж-
дународной системы. На его взгляд, система - это «понимание, пред-
положения, усвоенные навыки, виды реакции, правила, нормы и
процедуры, приобретаемые и используемые агентами в осуществ-
лении их различных индивидуальных целей в рамках совместной
практической деятельности»(8сЬгоебег, 1994b, с. xii). Надо отметить,
что такое определение системы близко к представлению неолибералов-
институционалистов о международном сообществе (Levy, 1994, с. 722).
Историку дипломатии «нового типа» необходимо видеть, как
формируется та или иная политика и как коллективное понимание
общих правил оказывается под угрозой в случае изменения или на-
рушения этих правил (там же, с. 722). Как показал П. Шрэдер
(Schroeder, 1994а, с. 108-148), стройная модель реалистов вступает в
противоречие с эмпирической историей. Заново анализируя основ-
ные посылки неореалистов, он задается вопросом, может ли реализм
быть самодостаточным в качестве концепции, объясняющей исто-
рию международной политики вообще, на протяжении всей так на-
зываемой Вестфальской эры международных отношений (1648-1945
гг.), т.е. в ходе периода, применительно к которому даже исследова-
тели, отвергающие реализм, признают ценность теории реалистов.
Оспорив главный постулат реалистов о том, что государства руко-
водствуются структурно-сдерживающими факторами и императивом
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
97
«анархии международных отношений», опоры на собственные силы
и баланса мощи, Шрэдер пришел к выводу, что эти идеи вступают в
противоречие с эмпирической реальностью, ибо прежде, чем пере-
ходить к довольно редко применяемой политике опоры на собствен-
ные силы в форме балансирования, которую Шрэдер квалифициру-
ет как отступление или как последнее средство для спасения, госу-
дарства сначала пробуют применять другие стратегии, а именно:
укрытие от угроз; попытки преодолеть международную анархию, к
примеру, путем создания блоков, выйти за обычные рамки конфлик-
тной политики; либо попытаться примкнуть к сильной стороне в
целях защиты и выгоды (там же, с. 117-118). Таким образом, Шрэдер
наглядно продемонстрировал, что теория неореалистов, «применяе-
мая именно к той исторической эре, которая представляется наибо-
лее подходящей, искажает мотивы, процесс, ход развития и резуль-
таты международной истории, а также ведет к предсказаниям, име-
ющим крупное теоретическое и историческое значение, которые при
ближайшем рассмотрении оказываются неверными» (Schroeder,
1994а, с. 147).
С точки зрения Шрэдера (там же, с. 147), теория неореалиста
Уолтца делает международную политику неисторичной и, возмож-
но, даже антиисторичной. В настоящее время это мнение разделяют
все неореалисты (Buzan and Little, 1996, с. 403), которые заявляют,
что теоретическая ущербность отказа Уолтца принять во внимание
проблемы «второго уровня» структуры (функциональная дифферен-
циация государств) может быть восполнена посредством «сплава»
идей историков (там же, с. 427-428) - например, идей Ч. Тилли (Tilly)
о различных вариантах сочетания «капитала» и «принуждения» в различ-
ных единицах анализа, которыми у него выступают города-государс-
тва, империи и национальные государства (Tilly, 1990, с. 16-23).
Сознавая недостатки теорий международных отношений и
предсказывая возможные пути конструирования новых теорий, Уолтц
разработал 11 принципов, которые полезно иметь ввиду при критике
реализма и построении альтернативных теоретических конструкций:
1. Как и в случае с любым другим предметом, изучение
международных отношений возможно только тогда, когда исследо-
ватель находит правильный подход к предмету и твердо придержи-
вается этого] подхода.
Глава 2
98
2. Принятый подход будет определять как виды предполагае-
мых каузальных связей, так и логику исследования.
3. После определения методологии выбор методов становится
чисто тактическим вопросом.
4. Полезность подхода зависит от того, обеспечивает ли он воз-
можности учета важных причинных (каузальных) сил и факторов.
5. «Усечение» факторов и аналитический метод непригодны в
изучении международных отношений.
6. Необходим подход, который охватывал бы и системный уро-
вень, и уровень единиц анализа.
7. Применяемые до сих пор системные подходы и теории оказа-
лись тщательно замаскированными подходами, «усекающими» вли-
яние тех или иных факторов.
8. В силу отсутствия четкого порядка и иерархической органи-
зации в международных отношениях, общесистемный подход в изу-
чении данного предмета неуместен.
9. Теория баланса сил, которая с точки зрения экономиста яв-
ляется микро-теорией, позволяет провести различие между динамич-
но развивающейся структурой международных отношений с одной
стороны, и взаимодействующими государством и другими субъекта-
ми - с другой.
10. Поскольку причины на уровне системы отличны от при-
чин на уровне единиц, составляющих систему, имеется возможность
проследить и оценить следствия причин различного типа.
11. В принципе, теория баланса сил проверяема, однако на де-
ле, в силу общего характера прогнозируемых выводов, результаты
этой проверки с трудом поддаются толкованию (Waltz, 1975, с. 74-75).
Как представляется, спор о том, какой тип объяснения наибо-
лее уместен при изучении человеческого поведения и, в частности,
международных отношений - так называемый «объективный», пред-
лагаемый общественными науками, или «субъективный», предлага-
емый исторической наукой - методологически не поддается оконча-
тельному разрешению.
Поскольку нет методологического различия между «объясне-
нием» в исторической (гуманитарной) науке и «объяснением» в об-
щественных науках, а теории как непроверяемые гипотезы существу-
ют и в политологии, и в истории, с точки зрения методологии науки
не существует ни «объективной» истории, ни «научного» объясне-
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
99
ния общественной деятельности. И для истории, и для обществен-
ных наук важно, чтобы авторская интерпретация подразумевала четко
сформулированные намерения автора и посылки исследования
(Reynolds, 1973, с. 119; Hollis and Smith, 1990). Существующая лите-
ратура по российско-китайским отношениям в этом плане все еще
страдает методологической нечеткостью, и этот недостаток должен
быть выправлен в последующих исследованиях. Критерии истори-
ческого исследования зависят от установленных «договоренностей»
между историками и историческими школами. Таким образом, напи-
сание исторического исследования превращается в процесс формиро-
вания умозаключений, сделанных на основе отбора фактов и организо-
ванных в логически непротиворечивые аргументы (Reynolds, 1973, с.
120). Следовательно, плоха та история, которая определяет мотивы
субъектов истории на основе восприятий, которых не существовало во
время происшествия событий, или закладывает в основу гипотез дово-
ды, опровергаемые естественными науками (Reynolds, 1973).
В обществоведческом исследовании явления определяются при
помощи наборов посылок, откуда путем дедукции выводятся обоб-
щения, которые предполагают, что при данных конкретных услови-
ях будут действительными конкретные выводы (Hollis and Smith,
1990). Если такая теория не фальсифицируется, она позволит опре-
делить главные тенденции на будущее, а также объяснить и истори-
ческое прошлое. Однако имеются две точки зрения, которые опреде-
ляют особенности теоретического объяснения. Согласно первой, эти
особенности опираются на «договоренность» историков о необхо-
димости эмпирической проверки, а согласно второй, объяснение дол-
жно быть основано на некоей теоретической системе, которая сама
по себе содержит критерии для оценки аргументов автора (Reynolds,
1973, с. 323; Hollis and Smith, 1990, с. 57). Никаких попыток интегра-
ции этих двух методов проверки теорий до сих пор не предпринима-
лось, поскольку как тот, так и другой считался достаточным в каж-
дой из соответствующих традиций, при том, что воззрения противо-
положной стороны неизменно подвергались критике.
Следует отметить, что каждая из этих идей имеет свои силь-
ные и слабые сторон. Если мы принимаем первую точку зрения, не-
обходимо позаботиться о том, чтобы теоретические посылки объяс-
няли историческую реальность. Если мы придерживаемся второго
подхода, тд лишаемся возможности подвергнуть теоретические мо-
Глава 2
100 --------------------------------------------------------
дели эмпирической проверке. Так, согласно М. Окшотту (Oakeshott,
1933, с. 57-81), мы не можем проверить или фальсифицировать тео-
рию; единственное средство проверки состоит в применении крите-
рия непротиворечивости. Иными словами, «подтверждение» стано-
вится в данном случае относительным и не может быть подвергнуто
эмпирической проверке. При таком объяснении исследователи раз-
деляют общую точку зрения о причинности и применимости их
объяснений на основе, которая по отношению к их объяснениям и
субъективным ощущениям носит внешний характер.
В общественных науках теория подспудно предваряет наблю-
дение. Если принять этот довод, то метод превращается в объясне-
ние (Reynolds, 1973, с. 331). В этом смысле обществоведческие тео-
рии есть универсальные теоретические объяснения, ибо интерпре-
тации используются в поддержку априорных определений. Следуя
этому доводу, необходимо признать, что теоретизирование в обще-
ственных науках, зачастую, на деле есть одна из форм исторической
аргументации, и наоборот - исторические интерпретации содержат
посылки, которые в конечном счете являются посылками теорети-
ческого характера. Однако, в отличие от общественных наук, в исто-
рическом объяснении обобщение, хотя и зависит от логического про-
цесса размышления, не может быть оценено исключительно на ос-
нове его логической структуры. Исследователей-обществоведов про-
шлое же интересует лишь настолько, насколько оно помогает обо-
сновать их аргументы относительно будущего. Этот интерес по сути
не историчен, хотя и зависит от исторической интерпретации
(Reynolds, 1973).
Объяснение историка указывает на историческую причину
конкретного события, а объяснение обществоведа носит теоретичес-
кий характер. Если историк пытается воссоздать прошлое посред-
ством своего восприятия, то обществовед стремится выстроить кон-
струкцию, в равной степени применимую к прошлому, настоящему
и будущему. Как указывает Ч. Рейнолдс, «процесс конструирования
восприятия и мотивации по сути отличается от формулировки об-
щей гипотезы, которая объясняет природу человека» (там же, с. 340).
Таким образом происходит смещение акцента от мотивации к ти-
пичному действию, и обществовед выводит концепцию и свои
переменные величины, также исходя из своего субъективного пони-
мания. В ходе оценки концепций и используемых в них переменных
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
величин вырабатываются аргументы, которые являются «внешни-
ми» по отношению к первичной концепции. Только в этом смысле
общественные науки могут считаться более «объективными», чем
гуманитарные. Однако, как отмечает П. Лорен (Lauren), «несмотря
на взаимный интерес к пониманию взаимодействия между нация-
ми, политологи, работающие в сфере международных отношений, и
историки, изучающие историю дипломатии, принижают ценность
синтеза, либо преувеличивают различия в подходах и методологии
между своими дисциплинами. Политологи часто обвиняют своих кол-
лег-историков в простом «копании вокруг да около», в полном от-
сутствии какой-либо строгой методологии, в неумении обратить вни-
мание на современные проблемы и в составлении «обычнык лето-
писей» «забальзамированного прошлого». Историки, дабы не остать-
ся в долгу, часто критикуют теоретиков-политологов за построение
искусственных моделей ex nihilo, за создание дымовой завесы из
терминов и за излишнюю увлеченность компьютерной атрибутикой
в ущерб интересу к человеку. Присущие этому спору конфликты и
крайность в оценках еще более подстегивают ученых акцентировать
внимание не на сходствах, а на расхождениях между двумя науками
и, соответственно, двигаться по двум взаимно обособленным путям»
(Lauren, 1979, с. 4).
Однако, как отмечалось выше, синтез представляет собой труд-
ную задачу. Хотя историю в целом можно обвинить в том, что она
действительно представляет собой субъективный взгляд на уникаль-
ные обстоятельства или события, она может помочь теоретику в
объяснении причинных связей и в представлении подробных свиде-
тельств о той или иной ситуации (Lauren, 1979, с. 9). История дей-
ствительно концентрируется на прошлом, но не на прошлом вооб-
ще, а на тех его элементах, которые со временем не изменяются (т.е.
на «моделях взаимодействия», по определению В. Дилти (Dilthey,
1962)), и на тех, которые изменяются со временем. Как отмечали П.
Лорен (Lauren, 1979, с. 10) и многие другие исследователи, в исто-
рии прежде всего и главным образом рассматриваются преемствен-
ность и изменения, т.е. проблемы, которые редко привлекают вни-
мание политологов (Lloyd, 1995, с. 195-197). В данном исследова-
нии эта проблема выведена на центральное место. История опери-
рует факторами, имеющими отношение к индивидуумам, и объяс-
няет роль, конкретного дипломата, государственного деятеля, поли-
Глава 2
102
тика и т.д. в данном конкретном событии. В следующей главе эти
факторы будут классифицированы как «индивидуальные» или «лич-
ностные». Таким образом, история может помочь политологам не
только в выявлении переменных факторов, но и в выявлении всего
множества переменных факторов, условий и каузальных отношений,
которые связаны с результатами исторических событий. Соответ-
ственно, таким образом теория может стать более «широкой, квали-
фицированной, дифференцированной и живой, чем абстрактная кон-
цептуализация, если она опирается на эмпирические свидетельства
исторических событий и видение историков» (Lauren, 1979, с. 14).
Такую возможность теоретически обеспечивает методологи-
ческий структурализм, ибо он представляет собой «попытку взаим-
но увязать вместе микро- и макроуровни социального анализа, не
подчиняя их друг другу, но показывая, как люди, их намерения и
поступки взаимодействуют с культурой и структурой в целях опре-
деления друг друга и последующей социальной трансформации»
(Lloyd, 1995, с. 192). Цель интегрирующего подхода, как указывает
А. Джордж (George, 1979, с. 43), может состоять в преобразовании
«уроков истории» в комплексную теорию, которая учитывала бы всю
сложность явления. Именно эта задача ставится в данном исследо-
вании. А. Джордж отмечал, что такая цель «обретет четкие очерта-
ния в ходе интеллектуального сотрудничества между историками,
которые способны дать подробное и внятное объяснение отдельных
исторических результатов, и политологами, которые владеют техни-
кой обобщения и объяснения разнообразия исторических результа-
тов» (George, 1979, с. 44).
Цель данного исследования состоит в том, чтобы
проанализировать исторические события через призму комплексной
интегрирующей концепции. Такая концепция, в свою очередь, по-
зволит использовать максимально необходимое количество перемен-
ных факторов, которые влияют на каузальные параметры, связан-
ные с историческим результатом (George, 1979). Эта задача вполне
соотносится с замечанием Джорджа о том, что «некоторые полито-
логи разработали альтернативную стратегию исследования с исполь-
зованием качественных методов, в которых применяется методоло-
гия объяснения, используемая историками. Таким образом, стремясь
определить каузальную значимость соотношения между независи-
мыми и зависимыми переменными, исследователь подвергает еди-
2.2. Необходимость интегрирующего подхода
103
ничный случай, в котором появляется такое соотношение, более
тщательной проверке, как это сделал бы историк, для того чтобы
установить наличие влияющего на это соотношение процесса, т.е.
каузальной связи между независимыми и зависимыми переменны-
ми. Если таким образом можно установить связь между двумя пере-
менными, то это дает соответствующее свидетельство каузальной
важности независимой переменной - по крайней мере, в данном еди-
ничном случае, но, возможно, вследствие этого, и в других случаях,
где установлено статистическое соотношение» (George, 1979, с. 46).
Выводы
Как показано в данной главе, не исключено, что аналитичес-
кая дедукция в конкретном исследовании может подкрепляться
аналитико-индуктивным подходом [28]. Для того, чтобы иметь бо-
лее адекватное понимание международных отношений вообще и
российско-китайских отношений в частности, особенно проблем
динамики и преемственности, необходим тщательно разработанный
интегрирующий подход; в то же время необходимо четко представ-
лять, какие методологические инструменты применимы к российс-
ко-китайским отношениям. Такой интегрирующий подход, методо-
логические основы для формулирования которого были изложены в
настоящей главе, назван нами концепцией многофакторного равно-
весия. Эта концепция будет подробно описана в следующей главе.
ГЛАВА 3
МНОГОФАКТОРНОЕ РАВНОВЕСИЕ
И МЕТОД СФОКУСИРОВАННОГО
СТРУКТУРНОГО СРАВНЕНИЯ
Данная глава начинается с обзора представленных в ли-
тературе различных подходов к равновесию, которые
целесообразно учитывать, переосмысливая процессы
«уравновешивания» в международных отношениях. Затем предла-
гается классификация переменных факторов и детально рассматри-
ваются ключевые факторы, которые важны для обеспечения равно-
весия. После определения внешнего и внутреннего кластеров мы
попытаемся выявить объективные и субъективные факторы внутрен-
него кластера; кроме того, мы предложим свое определение понятия
«интерес» как центрального элемента внутренних субъективных
факторов, а далее на основе этих понятий изложим наше понимание
концепции многофакторного равновесия и рассмотрим как происхо-
дит процесс корректировки системы. В конце теоретической части
работы будет рассмотрен метод сфокусированного структурирован-
ного сравнения как «инструмент», помогающий «сузить» общую
теорию до предположений среднесрочного теоретического характе-
ра. В заключительной части этой главы мы также сформулируем ги-
потетические предположения, выработанные на основе предложен-
ной теории, эмпирическая «апробация» которых будет представлена
во второй части нашего исследования.
3.1. Общие замечания
Американская исследовательница С. Рассет (Russet, 1966, с.
153) как-то заметила, что несмотря на трудности, исследователи меж-
дународных отношений еще не в полной мере исчерпали потенциал
концепции равновесия, которая хотя зачастую и носит несколько рас-
3.1. Общие замечания
------------------------------------------------------ 105
плывчатый характер, тем не менее указывает на «нечто», к чему рано
или поздно возвращаются все исследователи [29].
Английский исследователь Дж. Лиска (Liska, 1957), продол-
жая исследования в русле традиции, заложенной «законом равнове-
сия» Г. Спенсера, а затем гатлиновскими теориями равновесия и
уравновешивания, подчеркивал необходимость применения систем-
ной теории равновесия в изучении международных отношений. Те-
ория Лиски представляет собой направление, которое выкристалли-
зовалось в рамках истории международных отношений в противо-
вес политологическому подходу к международным отношениям, раз-
работанному чуть позже М. Капланом. Однако на практике интер-
претация Лиски сродни разработанной реалистами концепции ба-
ланса сил, ибо представляет множественное равновесие как дина-
мичное взаимодействие институционных, военно-политических и
социально-экономических факторов. Не давая строгого определения
этих факторов, Лиска проанализировал с этой точки зрения прежде
всего международные организации в плане их структуры, обя-
занностей и обязательств участников, а также их функциональных и
географических рамок. Анализируя различные уровни равновесия в
самоподдерживающихся экономических системах (равновесие об-
щее и частичное; единственное и множественное; стабильное, нейт-
ральное и нестабильное; долговременное и кратковременное; иде-
альное и реальное и т.д.), Лиска разделяет равновесие на статичное
(автоматически компенсирующееся) и динамичное (с относительной
временной стабильностью), а также на прогрессирующее, стабиль-
ное и нестабильное (Liska, 1957, с. 139, с. 195 и далее). Хотя он и
указывает на необходимость понимания равновесия как множествен-
ного процесса, т.е. как взаимодействия различных факторов (там же,
с. 141), его равновесие тем не менее есть в основном равновесие
военно-политическое, что, как он сам отмечает (там же, с. 141), тра-
диционно называется «балансом мощи» (или «силовым уравнове-
шиванием», balance of power). Поскольку работа Лиски представляет
собой единственное монографическое исследование, в котором прямо
говорится о равновесии в международных отношениях, понимание его
основных идей, на наш взгляд, является важным при дальнейшей раз-
работке идей равновесия в международных отношениях.
Другой попыткой подобного рода явилась функционально-
системная теория М. Каплана (Kaplan, 1964), который также исполь-
Глава 3
106 ---------------------------------------------------------
зует понятие равновесия. Отсутствие определения этого понятия у
Каплана, по-видимому, объясняется тем, что он позаимствовал свою
концепцию из естественных наук и экономики [30]. Каплан лишь
отмечает, что равновесие и стабильность не есть одно и то же, ибо
равновесие может быть нестабильным (Kaplan, 1964, с. 6). Следуя
этой идее, английский исследователь М. Шихан отметил, что «рав-
новесие ... может характеризоваться различной степенью стабиль-
ности, и возможно даже состояние «не равновесия» с относительно
высокой степенью стабильности» (Sheehan, 1996, с. 185). А.Д. Бога-
туров (Богатуров, 1997), автор монографии, посвященной вопросам
теорий стабильности в международных отношениях и одновремен-
но преломляющей оригинальную теорию на историю международ-
ных отношений в Восточной Азии, вообще уходит от рассмотрения
проблем равновесия как такового в международных отношениях. Он
лишь анализирует понятийный ряд «стабильность - статус-кво - си-
ловое равновесие», предлагая понимать под стабильностью «опре-
деленный тип движения международной системы» (там же с. 34), а
под силовым равновесием понимая элементарный баланс сил (или
баланс мощи - balance of power, в другой терминологии) в чисто «ре-
алистическом» понимании этого термина, идущего от интерпрета-
ции Моргентау.
Однако если вдуматься в идею Каплана, то становится понят-
но, что он понимает стабильное равновесие как равновесие, которое
колеблется в заданных пределах (Kaplan, 1964, с. 6). Каплан (там же,
с. 6-7) также проводит различие между механической (т.е. поступа-
тельной) стабильностью и статичным (гомеостатичным - homeostatic)
процессом, где одни переменные факторы удерживаются в задан-
ных пределах посредством постоянной корректировки других пере-
менных. Согласно этой теории, политические системы гомеостатич-
ны и динамичны одновременно, и в целях поддержания стабильнос-
ти в них непрерывно происходит внутренняя само-реорганизация.
Каплан определил функции равновесия тремя общими предпосыл-
ками, которые в его теории являются производными от определения
равновесия в естественных науках:
1. Система, находящаяся в равновесии, будет сохранять равно-
весие до тех пор, пока не меняются масштабы ее параметров, т.е.
если не затронута сама система. При отсутствии влияния, которое
может перевести систему из состояния равновесия в новое состоя-
3.1. Общие замечания
107
ние, равновесие будет стабильным. При наличии влияния, воздей-
ствие которого, тем не менее, зависит от силы влияния, равновесие
будет характеризоваться локальной стабильностью.
2. Если система, находящаяся в локально-стабильном равнове-
сии, подвергается влиянию, имеющему критическую силу, она либо
переходит в новое состояние равновесия, либо перестает существо-
вать как самостоятельная система, имеющая свои границы, которые
отделяют ее от окружающей среды. Если же не смотря на это систе-
ма продолжает существовать, то подобное изменение будет назы-
ваться «изменением равновесия». Такая система является сверхста-
бильной.
3. Если масштабы параметров возвращаются к первоначаль-
ным, не смотря на изменения в состоянии равновесия, и если не про-
изошли другие критические изменения, но при этом система не смог-
ла возвратиться в исходное состояние равновесия, такое изменение,
в отличие от «изменения равновесия», называется «системным из-
менением». Такая система также является сверхстабильной, но нео-
братимо измененной (Там же, с. 8).
Эти посылки целесообразно учитывать при разработке любой
теории равновесия в международных отношениях. При этом, одна-
ко, следует понимать, что они носят слишком общий характер, а по-
тому не могут успешно применяться в качестве объяснения к эмпи-
рической реальности и нуждаются в дальнейшей разработке.
В так называемых теориях среднего уровня (middle-range theo-
ries) также применяются различные модели равновесия, основанные
на математических уравнениях. Понимание таких моделей имеет
важное значение в контексте рассмотренных выше методологичес-
ких недостатков и достоинств теорий. Все математические уравне-
ния и формальные теории построены на той общей посылке, что те-
оретически набор возможных решений может быть сокращен, но не
сведен к точному решению, хотя точное решение и существует на
практике (Nicholson, 1972). Таким образом, принимающий решение
должен озаботиться когда прекратить анализ, ибо дальнейший ана-
лиз отвлекает все больше ресурсов на уменьшение, а затем и на лик-
видацию неопределенности. В реальной жизни, невзирая на возмож-
ность определения вероятностей (что, тем не менее, не столь ясно
при определении последовательности решений), они - в том же объек-
тивном смысле, как и при игре в кости - определены быть не могут,
Глава 3
108 ------------------------------------------------------
а потому решение принимается при таких обстоятельствах и в такой
среде, которые не позволяют определить ничего, что могло бы рас-
сматриваться как объективная вероятность (там же, с. 19-21).
М. Николсон (там же, с. 36-37) и все другие авторы, которые
формализуют равновесие в категориях математических уравнений,
понимают равновесие как ряд актов и связанных с ними выгод, кото-
рые характеризуются тем, что коль скоро они достигнуты, они
используются бесконечно или по крайней мере до тех пор, пока конку-
рентная ситуация сохраняется в неизменной форме. Такое определе-
ние априорно исключает нестабильное равновесие. Другой важный
вывод, который может быть сделан, исходя из этого определения,
состоит в том, что различные виды равновесия могут быть результа-
том различных исходных условий даже в рамках одной и той же мо-
дели, изначально предложенной для анализа. Таким образом, имея
дело с многовариантными моделями равновесия, нет смысла абст-
рактно обсуждать решение задачи для системы без конкретизации
исходных условий. В этих моделях решение по определению будет
единственным (там же, с. 37).
Разработанные в самое последнее время вариации этих моде-
лей приобрели настолько изощренные формы, что стали принимать
во внимание даже недостаточность информации и асимметричную
эскалацию процесса. Удачным примером в этом смысле является
исследование Ф. Зэйгара и Д. Килгура (Zagare и Kilgour, 1995, с. 373-
417), где рассматривается влияние неопределенности на процесс эс-
калации, а также связь между надежностью игроков и стабильнос-
тью статус-кво на примере теории игр с асимметричной эскалацией
процесса (т.е., на примере, модели асимметричной двухуровневой
эскалации процесса). Анализируя равновесие [31] на примере тео-
рии игр с неполной информацией (Rasmusen, 1989), Зэйгар и Килгур
вывели неформальные характеристики типов равновесия, которые
можно сгруппировать в четыре главные взаимоисключающие друг
друга категории: равновесие сдерживания/устрашения (deterrence
equilibrium), равновесие без ответных действий (no-response
equilibrium), равновесие без ограниченных ответных действий (no-
limited-response equilibrium) и равновесие с ограниченными ответ-
ными действиями (limited response equilibrium) (Zagare and Kilgour,
1995, c. 381 и далее). Соотношение между этими типами равновесия
3.1. Общие замечания
. ------------------------------ 109
объясняется многовариантностью процесса уровновешивания (там
же, с. 397-398).
Хотя множественное равновесие многовариантных конфликт-
ных ситуаций может быть выражено посредством математических
уравнений и функций (Nicholson, 1972, с. 165-168), в реальности это
означает, что исследователь может показать лишь зоны стабильнос-
ти (или нестабильности) и, следовательно, не может указать опти-
мальную точку равновесия. Он может показать лишь оптимальный
путь к равновесию на протяжении определенного отрезка времени.
Таким образом, при наличии нескольких точек равновесия, любая
из них может быть решением задачи. Различные решения могут быть
результатом различных исходных данных, и поэтому говорить о един-
ственном решении можно только в историческом смысле (там же, с.
192). Это логическое заключение в методологическом плане дает
возможность вывести из теории систем предпосылки достижения
равновесия, модифицировать теорию систем в целях применения ее
положений в общественных науках, создать концепцию для скрупу-
лезного анализа эмпирических данных и объяснить эти эмпиричес-
кие данные согласно разработанной аналитической концепции. Та-
ким образом, «точные науки» могут оказаться полезными для умень-
шения «идеологических» (т.е. субъективных) предрасположеннос-
тей, присущих общественным и историческим наукам. Наличие гиб-
кой интегрирующей концепции позволит - по крайней мере, теоре-
тически - объединить качественный и количественный подходы, т.е.
выявить сферы, где применение уравнения, основанного на высокой
степени допущения рациональности, может быть продуктивным и
где оно должно быть обосновано соображениями качественного
порядка. При таком подходе также в определенной степени можно
использовать теории вероятности, разработанные в формальных те-
ориях, и при этом можно с некоторой степенью уверенности утвер-
ждать, что такого рода концепции будут носить более аналитичный
характер, чем исторические обобщения, построенные на основе ин-
туиции.
Итак, данная работа представляет собой попытку адаптиро-
вать методологический аппарат, созданный в естественных науках
(общая теория равновесия, «суженная» до системных предпосылок
среднего уровня) [32] к конкретному явлению международных от-
ношение (т.е. к российско-китайским отношениям как части между-
Глава 3
ПО -------------------------------------------------------
народных отношений) и дать ему эмпирическую оценку. Предложен-
ный и объясняемый в данной главе подход с позиций многофактор-
ного равновесия включает в себя общие предпосылки, разработан-
ные в рамках «системной теории» (Kiir, 1969, 1972; Langefors, 1973;
FitzGerald et al., 1981 - общая системная теория и основы системно-
го анализа; Cavallo, 1979 - системная методология в общественных
науках и Medina, 1981 - структурный системный анализ), которые
«сужены» таким образом, что представляют собой своеобразную
качественно-аналитическую концепцию многофакторного равнове-
сия, позволяющую рассмотреть экзогенные (внешние) и эндогенные
(внутренне присущие) детерминанты единицы исследования и ре-
шить проблемы преемственности и изменений (динамики) на осно-
ве подхода к международным отношениям с позиций равновесия
(Liska, 1957) и функционально-системного подхода к между-
народным отношениям (Kaplan, 1964), которые вкратце суммирова-
ны в работе С. Рассет (Russet, 1966) и модифицированы в работе М.
Николсона (Nicholson, 1972). Мы также использовали при разработ-
ке нашего подхода идеи Э. Расмусена (Rasmusen, 1989 - теория игр и
информации), Дж. Розенау (Rosenau, 1990 - идеи турбулентности в
международной политике), Ж.Б. Россера (Rosser, 1991 - прерывис-
тость в экономике), Ф. Зэйгара и Д. Килгура (Zagare and Kilgour, 1995
- конкурирующие позиции в сфере обороны) и И. Галтунга (Galtung,
1978 - с косвенным учетом предложенного им подхода с позиций
разбалансированного равновесия) и сочетали элементы реалистическо-
го видения с идеями эволюционного развития систем [33].
При всей дискуссионности вышеуказанных теорий и сообра-
жений они играют важную роль в качестве посылки к определению
многофакторного равновесия в качестве интегрирующей концепции
для анализа. Однако, к сожалению, эти соображения не лишены пси-
хологической окраски: одни изменения представляются благопри-
ятными, другие - неблагоприятными, и во многих случаях острые
разногласия во мнениях по поводу того, как характеризовать те или
иные перемены, сохраняются среди исследователей в течение дли-
тельного времени (Rosser, 1991). Дж. Лиска вполне справедливо от-
мечает, что: «Анализ равновесия в плане неколичественных отно-
шений и несравнимых, или даже несоотносимых, факторов пред-
ставляется отнюдь не легкой задачей. Результаты такого анализа не
подвергаются безусловной проверке. Это может оскорбить бескомп-
3.2. Спецификация переменных факторов
ромиссного эмпирика, предрасположенного к ошибочным иллюст-
рациям вместо противоречивой проверки и не желающего признать
меру внутренней последовательности и общей достоверности тео-
рии, основанной на сочувственном понимании предмета исследова-
ний как самоценного фактора. Кроме того, упрощенная в силу необ-
ходимости конструкция, при всем своем динамизме, может представ-
лять собой лишь безжизненное приближение к сложному и меняю-
щемуся взаимодействию реальных сил и событий. Тем не менее, как
обобщение не выражает никакого конкретного случая, так и абст-
ракция может не соответствовать ничему реальному, не переставая
при этом выражать нечто реальное» (Liska, 1957, с. 196).
3.2. Спецификация переменных факторов
Как подчеркивал М. Каплан (Kaplan, 1964, с. 9) и другие авто-
ры, выбор переменных на деле есть выбор предмета исследований.
Поскольку точное понимание взаимодействия переменных малове-
роятно (Waltz, 1979, с. 39), К. Уолтц во избежание проблем, связан-
ных с выявлением количества возможных переменных на уровне
единицы анализа, сконцентрировал свое внимание на уровне струк-
туры (Sheehan, 1996, с. 193). Однако, выбор конкретных перемен-
ных не только способствует или препятствует обобщению, но также
позволяет сфокусировать внимание на конкретных аспектах пробле-
мы. В различных школах реализма факторы внешней политики рас-
сматриваются как духовные либо материальные элементы власти
(мощи, силы - power), необходимые для реализации политического
решения и достижения цели. Факторы обычно рассматриваются как
взаимосвязанные, не статичные и трудно определяемые элементы,
между которыми существует функциональное соотношение. Коррек-
ция факторов в большинстве случаев квалифицируется как предмет
эмпирического изучения. Хотя мы в данной работе предлагаем свою
классификацию факторов, однако она для нас не является самоцен-
ной. Новое в данном исследовании - механизм взаимодействия фак-
торов и объяснение на основе этого динамики и преемственности
межгосударственных отношений.
Г. Моргентау выявляет восемь факторов, определяемых им как
«элементы национальной мощи» (география, национальные ресур-
Глава 3
112
сы, промышленный потенциал, военная готовность, население,
национальный характер, национальная мораль, качество диплома-
тии) (Morgenthau, 1973, с. 80-105). Ф. Гросс выводит семь таких фак-
торов (географический, экономический, демографический, военный,
социально-политический, культурный и социально-психологический,
дипломатический, а также фактор лидерства) (Gross, 1954, с. 94). Л.
Домингез предлагает еще более сложный набор факторов («индика-
торов мощи», по ее определению), о которых уже упоминалось выше,
а именно: военные (военная сила, технологический потенциал воен-
ной силы, подготовленность личного состава, военные расходы и т.д.);
демографическо-психологические (численность населения, нацио-
нальный характер, уровень образования, мораль); физические (раз-
мер территории, ландшафт, географическое положение, наличие
сырья и ресурсов); экономические (наличие экономических ресур-
сов, сырья, зависимость от импорта жизненно важной продукции,
технологический потенциал, производительность промышленности,
а также объемы торговли, накоплений и инвестиций), а также госу-
дарственно-правительственные (тип государственного устройства,
эффективность принятия решений, идеология, влияние, престиж,
репутация, легитимность, лидерство) (Domingues, 1993, с. 238).
Некоторые из этих факторов в указанных исследованиях но-
сят «жесткий», неизменный характер: много лет назад А. Мэхан и X.
Макиндер (Mahan и Mckinder), а впоследствии К. Хаусхоффер
(Haushoffer), разрабатывали теории о влиянии географической сре-
ды на политику (Дугин, 1997, гл. 4, 7). Экономические факторы
анализировались ими как кластер, объединяющий три элемента -
накопление капитала в форме производственного потенциала; сы-
рье; а также трудовые ресурсы - что, как представляется, является
важным так же, как демографические и военные факторы. Менее
очевидным в опубликованной по теме исследования литературе пред-
ставляется соотношение этих факторов с политическими (полити-
ческие институты, гражданские права, политическая стабильность,
возможности для мирных социально-политических изменений) и
социальными факторами (жизненный уровень, распределение дохо-
да, социальная структура и т.д.), а также с так называемыми «мягки-
ми» факторами, трудно поддающимися точному анализу, а именно с
социально-психологическими факторами (национальная культура,
главные ценности, модели политического поведения, мораль, обще-
3.2. Спецификация переменных факторов
ИЗ
ствснное мнение) и с таким фактором как дипломатия. Эти факторы
особенно трудно поддаются измерению и подвержены быстрым пе-
ременам. Обычно в их описании используются исторические мето-
ды анализа, а к «жестким» факторам применяются главным образом
политологические подходы / методы исследования. Итак,
исследователи в большинстве случаев разделяют «жесткие» и «мяг-
кие» факторы и анализируют их отдельно, применяя различную ме-
тодику анализа.
Согласно другому определению основных параметров (фак-
торов), их важность обусловлена распределением мощи, целями на-
ций и государств, типом государственного устройства, правилами
взаимодействия между государствами и взаимным восприятием на-
ций [34]. Например, Дж. Розенау (Rosenau, 1990) в качестве основ-
ных параметров представляет основные правила и процедуры функ-
ционирования системы.
Важным вопросом, требующим дальнейшего изучения в дан-
ном контексте, является роль и функционирование факторов внутри
социальной системы в плане их содействия поддержанию и регули-
рованию деятельности данной системы. В этой связи необходимо
отметить, что размер и физические характеристики национальных
территорий оказывают влияние на то, в какой степени государство
может использовать мощь в борьбе за свои интересы; ресурсы и их
распределение влияют на плотность населения, а также на характер
социальных связей между регионами, населением и структурой про-
изводства; позиция государства вообще влияет на его позиции по
отношению к мировым «центрам мощи (силы)» и «конфликтным
регионам», а также на его потенциальных противников и конфигу-
рацию альянсов, в то время как топография и климат влияют на ха-
рактер внутренних, а, следовательно, и внешних социально-эконо-
мических связей, а также создают природный резерв для сельскохо-
зяйственного производства, внутренних коммуникаций и внешней
торговли.
Однако, несмотря на вышеуказанные замечания, в данной ра-
боте мы не стараемся следовать нынешней тенденции российской
политологии, направленной, по нашему мнению, в той или иной сте-
пени на «подгонку» традиционной геополитики и политической гео-
графии под нужды политики и международных отношений (Плеша-
ко^, 1994; Поздняков, 1996; Сорокин, 1996; Дугин, 1997). Предпри-
Глава 3
114 ----------------------------------------------------
нятая нами попытка выделить в концепции равновесия кластеры и
факторы позволяет на практике применить кластерный анализ и те-
орию анализа факторов в целях «расширения» описательной части
исследования и, таким образом, повышает степень аналитичности
данной концепции и позволяет «преломить» ее на практике.
3.3. Ключевые внешние и внутренние факторы
поддержания равновесия
Внешний кластер
Системно-структурные факторы отражают социально-полити-
ческую среду, в которой существует единица системы, и показыва-
ют характеристики международной системы на данном временном
отрезке, степень ее конфликтности, количество соседей, организа-
цию альянсов, степень «сплоченности» альянсов и т.д.
Политика других стран представляет собой фактор, включаю-
щий действия других международных объектов в отношении изуча-
емой единицы системы. Политика контрагента (как часть политики
других стран) есть фактор, включающий действия другого объекта в
данной системе. В целях анализа этот фактор рассматривается отдель-
но: как указывалось во введении, с точки зрения единицы системы по-
литика непосредственного контрагента, в силу необходимости учета
экзогенных и эндогенных характеристик поведения последнего, всегда
будет рассматриваться иначе, чем политика других стран.
Внутренний кластер
Объективные внутренние факторы
Географические факторы отражают физическую среду едини-
цы системы, как-то, его географическое положение, размер террито-
рии, климат, ресурсы и потенциал.
Экономические факторы включают факторы, связывающие
экономические структуры и экономические процессы в данной стране
с ее внешней политикой, т.е. темпы экономического роста, уровень
экономического развития, степень экономической модернизации,
3.3. Ключевые внешние и внутренние факторы
темпы научно-технического прогресса, объем и диверсификация
внешней торговли, платежный баланс и т.д. [35].
Политические факторы объединяют такие атрибуты нацио-
нальной политической системы как форма организации государствен-
ного устройства, тип партийной системы, уровень политической кон-
фликтности в обществе, активность групп с различными политически-
ми и экономическими интересами во внешнеполитическом процессе.
Демографические факторы отражают объективные аспекты
структуры населения и общества. К ним относятся такие факторы,
как размер и плотность населения, возрастные характеристики, тен-
денции, структура, баланс и политика в сфере демографии; типы
социального расслоения; степень социальной модернизации насе-
ления и др.
Культурные факторы - это факторы, относящиеся к культур-
ным системам национальных обществ, т.е. тип культуры; степень
культурного плюрализма; типы формирования национальной само-
бытности; тип систем обработки информации (СМИ); исторические
модели внешнеполитического поведения; восприятие прошлых мо-
делей внешнеэкономической и внешнеполитической деятельности;
восприятие официальных действий лиц, принимающих решения,
отраженных в договорной системе; связь между жизнью в прошлом
и настоящем (модели и наследие прошлого в нынешней повседнев-
ной жизни); культурные традиции в дипломатическом представитель-
стве; членство в международных организациях и отношение к инос-
транной помощи. Как принято считать, ценности данного конкрет-
ного типа общества могут оказывать влияние на процесс принятия
решений, и таким образом культурный фактор становится важной
переменной величиной.
Субъективные внутренние факторы: интересы
Артикуляция интереса означает предъявление требования к
системе. На международном уровне интересы выражаются главным
образом такими институированными «группами интересов» (груп-
пами давления) как национальное государство или империя. Это
происходит, когда лидеры государств от имени своих граждан пред-
лагают действия, которые так или иначе затрагивают другое госу-
дарство / правительство (Haas, 1977, с. 183-214).
Глава 3
116
Интересы можно определить как субъективные способы вы-
ражения объективных потребностей. Объективные потребности
обычно не совпадают с наилучшими интересами, субъективно по-
нимаемыми людьми, обществом и государством. Процесс преобра-
зования объективных потребностей в интересы происходит под вли-
янием многих субъективных факторов, в силу чего возможно несов-
падение интересов людей, общества и государства. Понятие инте-
рес также отражает краткосрочные и долгосрочные общественные
потребности, которые могут по-разному пониматься государством и
обществом.
Предположим, что у каждого человека в силу самого факта
его существования имеются «основные» интересы. Не вдаваясь в
дискуссию о правильности этой философской посылки, примем ее
здесь за аксиому, учитывая при этом, что между потребностями и
ценностями существует различие, которое может стать предметом
конфликта (т.е. стать причиной нарушения равновесия и перемен) и
источником трений [36]. Следовательно, «общечеловеческий инте-
рес» можно понимать как заинтересованность человека в искорене-
нии войн и бедности, а также в борьбе с нарушениями прав человека
и деградацией окружающей природной среды. Как показал Р. Йо-
хансен, эти четыре проблемы можно определить как ценности ми-
рового порядка, которые он сформулировал в следующем виде: мир
без национальных военных арсеналов; экономическое благополучие
для всех обитателей Земли; универсальные права человека и соци-
альная справедливость; экологическое равновесие (Johansen, 1980,
с. 20). Иными словами, общечеловеческий интерес нацелен на обес-
печение долгосрочного выживания человеческого вида и на улучше-
ние качества жизни всех людей. Общечеловеческий интерес не под-
разумевает различий между правительственной элитой и ее сто-
ронниками, с одной стороны, и всем населением страны - с другой.
Более того, он не подразумевает и приоритета населения какой-либо
одной страны. Согласно удачной формулировке Р. Йохансена, челове-
ческое сообщество при этом как бы расширяется по горизонтали,
включая все страны, и по вертикали, охватывая все классы (Johan-
sen, 1980, с. 21). Следовательно, общечеловеческий интерес стано-
вится основой для примирения всех других интересов, ибо все госу-
дарства и народы должны стремиться к созданию условий для
3.3. Ключевые внешние и внутренние факторы
нормального развития людей, которое не будет угрожать существо-
ванию человека как биологического вида.
Другая философская посылка нашего исследования связана с
проблемой субъективного определения наилучших (или высших)
интересов общества. Она позволяет использовать понятия «обще-
ственных» и «государственных» интересов, о которых будет гово-
риться ниже.
Следовательно, если под правительством понимается
организационные характеристики государства с точки зрения внеш-
ней и внутренней политики страны, что составляет объективную
часть внутреннего кластера (политический фактор), то государствен-
ные и правительственные интересы составят часть субъективных
внутренних факторов.
Если фактор элиты связан с совокупными характеристиками
внешнеполитической элиты страны, совокупные интересы элиты
составляют часть субъективного внутреннего интереса как субъек-
тивного внутреннего фактора. На такой же основе можно рассмат-
ривать и интересы групп давления (корпоративные интересы).
Индивидуальные интересы относятся к переменным
характеристикам лиц, регулярно принимающих внешнеполитичес-
кие решения в национальных обществах (президенты, премьер-ми-
нистры, председатели партий, диктаторы и т.д.). Их характеристики
включают личные пристрастия, восприятия, убеждения, ценности,
опыт и атрибуты социального происхождения (McGovan and Shapiro,
1973, с. 42). Таким образом, здесь мы следуем идее М. Вебера (Weber,
1949), который настаивал на необходимости постановки акцента на
понимание индивидуума в плане восприятия им своего социального
положения. Характеристики указанных выше индивидуумов отра-
жают часть объективного внутреннего фактора (психологические и
культурные аспекты). Индивидуальные интересы, которые выявля-
ются с точки зрения внешней политики и национальной безопасно-
сти, относятся к внутренним субъективным интересам.
Примерное графическое соотношение между компонентами
внутреннего и внешнего кластера, а также между объективными и
субъективными факторами показано на схеме.
о
Б
Р
А
Т
Н
я
О ffl
3
Ь
В
н
т
р
Е
Н
Н
И
Й
К
л
с
т
Е
Р
В к
н л
Е А
ШС
НТ
ИЕ
ЙР
3.4. Концептуализация идеи многофакторного равновесия
119
3.4. Концептуализация идеи
многофакторного равновесия
В данном исследовании термин «система» употребляется в том
понимании, которое было предложено Д. Истоном (Easton) и Г
Алмондом (Almond), те. как взаимозависимость частей, вводов/вхо-
дов (input) и выводов/выходов (output), обратной связи (feedback) и
окружающей среды.
При этом «равновесие» понимается как относительный баланс
выбранных переменных (или факторов) системы, действующих в
заданных пределах в течение определенного периода времени.
Теоретически, переменные (или факторы) могут носить постоянный
характер; в реальности же они пребывают в процессе постоянного
эволюционного изменения, и в силу этого равновесие может рассмат-
риваться не как «статичное», т.е. как самодостаточный процесс ав-
томатических компенсирующих реакций на нарушения, который
восстанавливает исходное состояние, а скорее как постоянный про-
цесс замены прежнего равновесия новым временным равновесием.
Равновесие может быть прогрессивным или регрессивным, а
также стабильным или нестабильным. Прогрессивное равновесие
означает, что несколько факторов, в рамках одного или нескольких
кластеров, усиливают друг друга, что приводит к усилению равно-
весия или к стабильному равновесию и, следовательно, к повыше-
нию степени равновесия и стабильности всей системы. При регрес-
сивном равновесии смена факторов приводит к ослаблению равно-
весия или к нестабильному равновесию и, следовательно, к неста-
бильности всей системы в целом.
Стабильное равновесие - это равновесие, которое колеблется
в заданных пределах (Kaplan, 1964, с. 6), т.е. это такое равновесие,
при котором усиление или ослабление одного фактора, в рамках одно-
го или нескольких кластеров, компенсируется усилением или
ослаблением других факторов в рамках единицы системы (объекта)
и таким образом возвращает систему в состояние равновесия. Ины-
ми словами, стабильное равновесие есть процесс постоянной моди-
фикации, который продолжается без каких-либо структурных изме-
нений. Таким образом, стабильное равновесие - это всегда гомеос-
та!гичный процесс, при котором некоторые переменные (факторы)
Глава 3
120
подвергаются постоянной корректировке в целях сохранения дру-
гих переменных (факторов) в заданных пределах. При нестабиль-
ном равновесии смещение в распределении относительного веса
между факторами одной единицы, входящей в систему, вызывает
кумулятивное изменение факторов данной единицы системы, при-
чем это изменение не компенсируется внешним кластером или дру-
гой единицей, входящей в систему, что снижает уровень стабильности
системы в целом [37]. Эту терминологию можно «расширить» при
определении нестабильного равновесия как нестабильного в силу
действий «А» - в том смысле, что для «А» выгодно отойти от сущест-
вующего положения в системе, т.е. переход к какой-то иной альтер-
нативе дает «А» определенные преимущества, при том допущении,
что контрагент (соперник) не предвидел такого перехода вплоть до
его реализации (Nicholson, 1972, с. 37-38). Равновесие, стабильное в
силу действий «А», означает, что любой отход от существующей пози-
ции не дает «А» никаких преимуществ. Соответственно «А» и не
инициирует никаких изменений.
Равновесие представляет собой динамичный процесс, в ходе
которого каждая единица системы постоянно меняет свою внутрен-
нюю организацию в целях поддержания равновесия между резуль-
татом своих внутренних изменений (вывод, выход/output) и резуль-
татом внутренних изменений в другой единице данной системы (вы-
вод/output другой единицы). Т.е. равновесие есть сложный процесс
взаимодействия внешних и внутренних факторов. Международные
отношения вообще могут рассматриваться как система множествен-
ного равновесия, т.е. как динамичное взаимодействие внешних и
внутренних факторов нескольких (многих) единиц системы.
Общее равновесие есть равновесие между внутренним (его
субъективной и объективной частью) кластером в целом и внешним
кластером в целом. Если свести субъективную и объективную части
внутреннего кластера только к «параметру мощи», то «баланс мощи»
(balance of power) может быть рассмотрен как конкретная форма
общего равновесия [38].
Механизм уравновешивания - это механизм взаимодействия
вводимых параметров (входа/inputs), определяющих уровень выво-
димых параметров (выход/output). Он является «механизмом» толь-
ко в том смысле, что зависит от субъективного вмешательства со-
ставляющих, действующих в рамках данной системы. В основе ме-
3.4. Концептуализация идеи многофакторного равновесия
121
ханизма уравновешивания лежит «распорядок» внутренних факто-
ров данного звена, определяющий соотношения между внутренни-
ми объективными и субъективными факторами, а также «внешний
распорядок» данной единицы системы, определяющий соотноше-
ние между внешними факторами. При «расширении» внешнего вли-
яния внутренние факторы имеют тенденцию компенсировать такое
расширение посредством корректировки объективной и/или субъек-
тивной части внутреннего кластера. В ходе взаимодействия этих двух
сил и достигается равновесие. При нарушении системы, находящей-
ся в состоянии равновесия, данная система будет стремиться к нейт-
рализации нарушения и восстановлению равновесия, т.е. единица
системы может пребывать в равновесии, когда сочетание субъектив-
ных и объективных внутренних факторов обеспечивает по возмож-
ности наиболее удовлетворительный уровень соотношения с внешни-
ми факторами. Эта единица системы не будет тяготеть к отходу от та-
кого равновесия и всегда будет увеличивать либо уменьшать влияние
(выход/output) на контр-агентов для достижения указанной позиции.
Иными словами, равновесие между двумя единицами систе-
мы достигается, когда влияние (выход/output) одной части системы
компенсируется влиянием (выход/output) другой. Эта компенсация
обеспечивается балансом объективных и субъективных факторов в
данной единице системы. Если внешнее влияние (выход/output) од-
ной части системы сказывается на «выходе» (output}-другой части
системы таким образом, что они вступают в противоречие, то ком-
пенсация становится невозможной, две части системы (два контра-
гента) вступают в конфликт, и происходит изменение в равновесии.
В целях поддержания равновесия единица системы может
совершить внутреннее изменение, или попытаться изменить всю
систему или ее структуру. Попытки единицы системы изменить саму
систему или структуру системы могут привести к структурному или
системному изменению, хотя системное изменение представляет
собой более сложный процесс, чем простая реакция системы на по-
пытки ее изменения со стороны единицы, входящей в систему.
Каждое государство стремится обеспечить для себя максималь-
но стабильное равновесие. Максимизация стабильности на уровне
части единицы системы существенно способствует максимизации
стабильности самой системы в целом. Максимизация стабильности
на уровне подсистемы достигается посредством корректировки внут-
Глава 3
122
ренних субъективных и объективных факторов, которые находятся
в балансе с внешними факторами. Изменение во внешних факторах
может привести к изменению внутренних объективных или субъек-
тивных факторов. Изменение объективных факторов может привес-
ти к изменению субъективных факторов, и наоборот. Изменение и
объективных, и субъективных факторов при отсутствии взаимной
компенсации может привести к внутреннему изменению (нефунк-
циональному изменению) единицы системы или (и) к корректиров-
ке на внешнем уровне (функциональному изменению). Таким обра-
зом, функциональное изменение [39] представляет собой реконфи-
гурацию системы, а нефункциональное изменение означает ре-
конфигурацию подсистемы. Эти изменения могут носить эволюци-
онный или мгновенный характер, который определяется лишь ско-
ростью изменений и промежутком времени, в течение которого они
происходят. Однако стабильность системы зависит от типа измене-
ний, причем мгновенное изменение может привести к отходу от ста-
бильности, ибо оно требует быстрой соответствующей адаптации
других частей подсистемы, что не всегда возможно.
Обратная связь представляет собой процесс, посредством кото-
рого влияние (выход/output) одной системы влияет на исходные дан-
ные (ввод/input) другой системы так, что влияние (выход/output) пос-
ледней влияет на исходные данные (ввод/input) первой. Когда об-
ратная связь одной единицы системы настолько не соответствует об-
ратной связи другой, что влияние (выход/output) одной единицы не
компенсируется во внешнем или внутреннем кластере, равновесие
начинает изменяться. При этом следует понимать, что конкретная
структура кластеров и факторов представляет собой скорее некий
эвристичный инструмент, чем теоретическую основу, что, однако,
не снимает возможности ее теоретического применения. Сложность
соотношения между кластерами, взаимное перекрестное влияние
факторов и тот факт, что какой-то конкретный кластер или фактор
становится более весомым в определенные периоды - все это пре-
вращает уравновешивание в сложный множественный процесс кор-
реляции многих факторов. Различная важность кластеров и факто-
ров в данный конкретный момент времени по сравнению с другим
конкретным периодом времени отражает определенную степень ир-
рациональности всей системы, в силу которой обобщения исследо-
вателя приобретают вероятностный характер.
3.4. Концептуализация идеи многофакторного равновесия
123
Вообще говоря, любая теория может объяснить, почему собы-
тия происходят таким образом, что при наличии тех же условий,
факторов, переменных и отношений можно утверждать возможность
повторения того же явления. После определения и объяснения про-
цесса посредством теории этот процесс, где бы и когда бы он ни
имел место, будет происходить точно так же и с теми же эффектами.
Эта посылка фактически служит основой для построения любой те-
ории. Однако, между поведением людей и общества существует вза-
имная зависимость. Переменные в общественных науках не подда-
ются изоляции и точному определению в силу неразрывного пере-
плетения причин и следствий. Категории в общественных науках
носят синтетический и, в большинстве случаев, диалектический ха-
рактер, и именно поэтому всегда существует разрыв между эмпири-
ческой проверкой и теоретическими заключениями (Hollis and Smith,
1990, с. 57). В этой связи следует понимать, что в сложных системах
преемственность и изменение (динамика) не являются взаимоиск-
лючающими друг друга процессами (Rosenau, 1990), а социальные
системы являются сложными системами в силу многочисленности,
разнородности и взаимозависимости их действий (Rosenau, 1990, с. 62).
В заключение можно констатировать, что [40]:
1. Все государства (единицы системы) стремятся обеспечить
по возможности наилучшую позицию в равновесии.
2. Единица системы, находящаяся в равновесии, будет пребы-
вать в равновесии до тех пор, пока не меняются ее внешние или
внутренние переменные (параметры).
3. Если единица системы оказывается в ситуации, когда сущест-
вующее распределение внешних и внугренних объективных факто-
ров является наилучшим из возможных в плане положения данной
единицы системы по отношению к ее контрагенту(ам) и оно не мо-
жет быть улучшено посредством односторонних усилий, то такое
равновесие будет являться оптимальным.
4. Идеальное равновесие - это равновесие, достигаемое при
минимуме затрат и минимальном внимании [41]. Идеальное равно-
весие в реальности недостижимо.
5. Нарушение равновесия, приводящее к необратимому изме-
нению переменных в системе, называется «функциональным», а из-
менение равновесия, в результате которого наступает временное из-
менение переменных в заданных пределах и в рамках одной едини-
Глава 3
124 ----------------------------------------------------
цы системы или их возврат в прежнее состояние, называется «не-
функциональным».
6. При сходстве настоящей и будущих ситуаций с ситуациями
прошлого реакция и поведение единицы системы будут аналогич-
ными, но в реальности никогда не будут полностью идентичными
его реакциям и поведению в прошлых ситуациях. Аберрация «иде-
ального» сходства объясняется сложным характером равновесия
сложных систем, что в данном случае означает неоднозначность от-
носительной значимости кластеров и факторов в данный момент по
сравнению с их значимостью в другой момент времени, а также не-
возможность изоляции вторичных факторов, которые при опреде-
ленных условиях могут играть решающую роль. Аберрация также
объясняется наличием некоторой иррациональности в человеческом
поведении.
7. Единицы системы «усваивают уроки» [42] из своего поведе-
ния, поскольку компоненты единиц системы состоят из под-единиц
(частей) вплоть до индивидуумов, которые способны к обучению.
Однако структура процесса «обучения» на каждом уровне различна.
8. Соответственно, если единицы системы вовлечены в
конфликты, они стремятся найти возможность для того, чтобы избе-
жать насильственных действий.
3.5. Корректировка системы и соотношение между
общечеловеческими интересами и национальными
(общественными и государственными) интересами
В данном разделе будет более подробно показано, как именно,
в соответствии с предложенной аналитической концепцией, проис-
ходит корректировка системы. Для этого нам придется прежде всего
рассмотреть представленные в литературе определения «националь-
ного интереса» и объяснить, почему они являются недостаточно точ-
ными и не подходят для использования в подходе многофакторного
равновесия. Затем будет показано различие между «общечеловечес-
кими интересами» и «национальными интересами» как компонен-
тами внутреннего субъективного кластера. Будут идентифицирова-
ны такие компоненты «национального интереса» как «обществен-
ные» и «государственные» интересы, и дано объяснение процесса
3.5. Корректировка системы
125
корректировки в системе, понимаемой прежде всего как соотнесе-
ние «общечеловеческих интересов» с «национальными интересами».
Как показано в предыдущем разделе, при отсутствии такой коррек-
тировки можно ожидать корректировки на уровне внутренних объек-
тивных (например, политических, экономических, военных, демог-
рафических или даже геополитических / географических) факторов.
Подходы к понятию «национальный интерес»
Проблема определения «национального интереса» появилась
давно. Для того, чтобы использовать данное понятие следует рассмот-
реть подходы, предложенные другими исследователями.
Согласно Ч. Берду (Beard, 1934, с. 22-24, 26), который прос-
леживает историю использование этого понятия, оно появилось еще
в XVI веке в Италии и в XVII веке в Англии, а также широко применя-
лось американскими государственными деятелями после принятия
Конституции США. Российские исследователи использовали это
понятие до Октябрьской революции 1917 г. и, как и китайские кол-
леги, вернулись к нему в конце 80-ых гг., хотя в промежуточный пе-
риод, и в Советском Союзе, и в КНР, данный термин все же исполь-
зовался в прикладных разделах политических наук, правда, в основ-
ном с критической нагрузкой. Внимание к концепции «националь-
ного интереса» усилилось в силу того факта, что советская внешняя
политика стала подвергаться критическому анализу в самом СССР, а
Китай тем временем стремился создать международную нишу для
своей политики модернизации. О важности определения нацио-
нальных интересов Советского Союза неоднократно говорилось в
публикациях советских аналитиков, которые появились в связи с
дебатами о природе СССР как нации, как государства или как на-
ции-государства. В то же время в материковом (КНР) и островном
(Тайвань) Китае, а также в политологических и политических кру-
гах мира продолжались горячие дискуссии о месте китайской нации
и китайского государства в международном сообществе. После рас-
пада Советского Союза проблему определения национальных инте-
ресов нового государства пришлось решать России, точно так же,
как основным мировым державам предстояло выработать новую по-
литику и свое отношение к этому новому субъекту международных
отношений.
Глава 3
126
Несмотря на все попытки определить понятие национальных
интересов, по сей день отсутствует концепция, которая получила бы
всеобщую поддержку аналитиков всех стран мира. Некоторые
исследователи, полностью отрицая это понятие, сардонически от-
мечают, что национальный интерес представляет собой всего лишь
собрание частных интересов, облеченных в оболочку национальных
для их успешного лоббирования (Greene, 1964, с. 37), и утверждают,
что данное понятие не имеет никакого аналитического содержания.
В оправдание своей позиции скептики ссылаются главным образом
на трудности «измерения» того, что попадает под это понятие. И в
самом деле, при наличии «национального интереса» ученые-обще-
ствоведы должны найти способ измерения целей групп давления
(групп интересов) в сравнении со стандартным интересом нации (там
же, 37), а такая задача вполне может оказаться практически неразре-
шимой [43].
Согласно удачному объяснению Дж. Розенау, национальный
интерес как концепция используется и в политическом анализе, и в
реальной политике как аналитический инструмент для описания,
объяснения или оценки адекватности внешней политики страны (на-
ции), либо как средство оправдания или осуждения этой политики
(Rosenau, 1971, с. 285), хотя ранее тот же автор отвергал понятие
«национальный интерес», считая его аналитической концепцией «без
большого будущего» (Rosenau, 1968, с. 39). К ограничениям данной
концепции он относит трудность конкретизации интересов нации и
отсутствие методологических процедур для обобщения интересов
после их идентификации (Rosenau, 1971, с. 287).
Ученые, не отрицающие эту концепцию в целом, определяют
национальный интерес любой данной страны, применяя различные
подходы в соответствии со своими идеологическими и личными при-
страстиями [44]. Если лорд Пальмерстон, бывший премьер-мини-
стром и министром иностранных дел Великобритании, указывал, что
у его страны «нет ни вечных друзей, ни вечных врагов, а есть лишь
вечные интересы» (цит. по Hill, 1963, с. 103), то другие исследовате-
ли полагают, что национальный интерес с течением времени меня-
ется (Hartman, 1978, с. 7).
Вообще все те, кто считает национальный интерес категорией
объективной, обычно сходятся в том, что он постоянен, неизменен и
связан с мощью государства. Употребляющие определение «жизнен-
3.5. Корректировка системы
\Т1
но важный» (vital) указывают, что государство, как правило, не же-
лает поступаться таким интересом и готово, если это необходимо,
начать военные действия для его защиты. Эти авторы называют та-
кой интерес «постоянным» (permanent) и подчеркивают его длитель-
ность во времени, ибо поддержание такого интереса признано необ-
ходимым для выживания нации и достижения многих национальных
целей (Frankel, 1970, с. 76).
Те, кто рассматривает национальный интерес как категорию
субъективную, утверждают, что он содержит ценностный аспект, а
между индивидуумами и группами обычно существуют разногласия
по поводу понимания национального интереса [45]. Субъективисты
настаивают на ценностной нагрузке целей и интересов; объективис-
ты, в свою очередь, утверждают, что одни ценности предпочтитель-
нее других, а потому есть возможность некой объективной оценки
национального интереса, а это означает, что все нации (государства)
имеют «национальный интерес» просто в силу того, что они суще-
ствуют. Если согласиться с подобной аргументацией появляется те-
оретическая возможность разделить «национальный» и «государ-
ственный» интересы.
Объективисты понимают мощь (power) нации как источник
всего наилучшего; субъективисты утверждают, что мощь - столь же
неясная и двусмысленная концепция, как и интерес, ибо мощь со-
стоит как из материальных, так и из нематериальных компонентов,
измерить которые трудно, если вообще возможно. Однако субъекти-
вистская посылка о невозможности объективизации национальною
интереса подводит к выводу о том, что национальный интерес есть
отражение пристрастий нации, а это ставит новую проблему - какие
группы составляют нацию и, следовательно, какие интересы явля-
ются национальными. Иными словами, субъективисты обычно по-
нимают национальный интерес как общественный интерес. В про-
яснении данной двусмысленности может помочь опора на процедур-
ное, а не сущностное определение национального интереса (Rosenau,
1971, с. 290). Однако признание того факта, что национальный инте-
рес есть результат торга между различными группами, стремящи-
мися к удовлетворению своих потребностей и желаний (там же, с.
291), ставит вопрос о том, как подходить к закрытым авторитарным
обществам, где многие группы не имеют возможности артикулиро-
вать свои интересы.
Глава 3
128
Английский исследователь Н. Хилл (Hill, 1963, с. 105) указал
на необходимость различать понимание национального интереса с
точки зрения реалистов и идеалистов [46]. Реалисты рассматривают
национальный интерес как основу эгоцентричной политики, наце-
ленной на быстрое обретение преимуществ, а идеалисты - как раз-
рыв с эгоцентричной политикой прошлого (т.е. как противопостав-
ление политике силы глобальной политики интернационализации).
Согласно М. Каплану национальный интерес - это интерес,
«имеющийся у национального субъекта для реализации потребнос-
тей национальной системы действия» (Kaplan, 1964, с. 164). Некото-
рые из этих потребностей возникают внутри данной национальной
системы (экономические потребности в сырье, необходимость со-
блюдения основных правил системы и удовлетворения желаний под-
систем), а другие вызваны факторами внешней среды (такие потреб-
ности включают и потребности в обороне).
Еще одна попытка придать ясность концепции «национально-
го интереса» была предпринята Дж. Франкелем (Frankel, 1970), ко-
торый старался определить ее в возможно более практических и под-
дающихся измерению категориях и таким образом создать критерий
для оценки устремлений (aspirations) и сравнения устремлений с
реальной политикой. Ни один из последователей Франкеля не вос-
принял его определение. Франкель же предложил новую классифи-
кацию применения термина «национальный интерес», разделив его
на применение на уровне устремлений, действий, объяснения и по-
лемики. На уровне устремлений национальный интерес понимается
как идеальный набор целей, которые данное государство хотело бы
реализовать, если бы это было возможно (Frankel, 1970, с. 31), а на
уровне действий национальный интерес означает общую сумму ре-
ально осуществляемых интересов и политики (там же, с. 31). Поэто-
му, согласно рассуждению Франкеля, на уровне устремлений инте-
ресы обычно рассматриваются как долгосрочные интересы, обус-
ловленные историей и/или идеологией, и определяются скорее по-
литической волей, чем реальными возможностями. На этом уровне
интересы могут не оказывать непосредственного влияния на поли-
тику, но могут определять цель или направление политики, вслед-
ствие чего нет необходимости в их полномасштабной артикуляции
(там же, с. 32).
3.5 Корректировка системы
129
На уровне действий национальный интерес рассматривается
как сумма краткосрочных интересов, которые могут быть реализо-
ваны в обозримом будущем, а в основе их лежат соображения конъ-
юнктуры или необходимости. На этом уровне данная концепция при-
меняется скорее в описательном, чем в нормативном виде, и, соот-
ветственно, национальный интерес в общем плане претворяется в
политические действия, основанные на оценке перспектив успеха, а
решающий переменный (фактор) в определении этой политики от-
носится к сфере реальных возможностей, а не политической воли.
Политика может периодически формулироваться в виде программы
максимум или программы минимум, причем первая приближается к
интересам на уровне устремлений (Frankel, 1970, с. 33).
На объяснительном и полемическом уровнях концепция
«национального интереса» применяется для объяснения, оценки,
рационализации или критики внешней политики (там же, с. 35). Кро-
ме того, Франкель проводит грань (там же, с. 38-39) между внешним
и внутренним аспектами национального интереса, причем деятель-
ность правительств рассматривается как единый комплекс исходных
факторов (входов/inputs) и конечных результатов (выходов/outputs),
которые исходят из внутренней и международной сфер или направ-
лены в эти сферы. Франкель (там же, с. 73-76) также классифициру-
ет национальный интерес как жизненно важный (vital) (что придает
определению эмоциональную окраску), т.е. как интерес, относящийся
к стратегической (военной) и политической (дипломатической) сфе-
рам, в которых после Второй мировой войны все более важная роль
отводится экономическим, психологическим и идеологическим эле-
ментам. Более того, Франкель выявляет пространственные (терри-
тория, границы, связь с «жизненно важным ядром» государства, рас-
стояние) и временные (расположенные по спектру их отношения ко
времени) аспекты национального интереса (там же, с. 76-89).
Следуя рассуждениям Франкеля, Ф. Хартман (Hartman, 1978,
с. 7-8) также проводит грань между «жизненно важными» (vital)
интересами, т.е. интересами, ради которых государство как правило
готово к немедленной борьбе (такие интересы включают как мини-
мум защиту существующей территории и сохранение престижа при
угрозе значительной «потери лица») и «вторичными» интересами,
т.е. интересами, которые, в его понимании, государство хотело бы
реализовать, но вце же не ценой борьбы (там же, с. 7-8). Хартман
Глава 3
130
(там же, с. 9) также полагает полезным различать «общие» (не явля-
ющиеся предметом конфликта) и «противоположные» интересы.
В самое недавнее время одна из попыток сконцентрировать
исследование на понятии «национальный интерес» была предпри-
нята в исследованиях Д. Клинтона (Clinton, 1993, с. 47-58; Clinton,
1994). Согласно Д. Клинтону, национальный интерес относится к
совокупному «общему благу» (common good) всего общества и
определяется рациональными соображениями о том, что именно
обеспечивает благо общества. Хотя понятие «общего блага» имма-
нентно дискуссионно, оно несет в себе мощный символический за-
ряд. По определению Д. Клинтона, «общественный» интерес или
«национальный» интерес (исследователь использует эти два терми-
на попеременно в качестве синонима для обозначения одного и того
же понятия) частично заложен в том, «что делает государство спо-
собным выполнять свои обязательства по защите и наращиванию
блага общества» (Clinton, 1993, с. 50). С точки зрения внешней по-
литики, Д. Клинтон (там же, с. 50) рассматривает национальный
интерес как конечную точку в поддержании способности государ-
ства (т.е. объекта, уполномоченного выступать и действовать от имени
общества в дипломатических делах) защищать общество в его даль-
нейшем поиске общего блага. Кроме того, Д. Клинтон понимает на-
циональный интерес как общий регулирующий принцип диплома-
тии, который постулирует общее благо общества в его отношениях с
другими национальными объектами, т.е. как конечную точку дипло-
матических действий (там же, с. 50).
В то же время Д. Клинтон называет «национальными интере-
сами» (во множественном числе) более узкие цели государства. Он
определяет их также как «государственные интересы, составляющие
лишь часть национального интереса» (там же, с.50). Иными слова-
ми, по логике Д. Клинтона (Clinton, 1994, с. 24-34), «национальный
интерес» нельзя приравнивать к полному списку «государственных
интересов», хотя различие между ними (за исключением того, что
государственные интересы являются более узкими, чем нацио-
нальные) точно не формулируется. Д. Клинтон также полагает, что
существует совокупный национальный интерес, он является уникаль-
ным и присущим только данному конкретному обществу (а потому
он постоянен и не обусловлен историческим развитием), ибо имен-
но этот интерес делает данное общество «национальным сообще-
3 5. Корректировка системы
131
ством». Следовательно, этот интерес может быть не понятен обще-
ству другого типа и он будет зависеть от конституционных принци-
пов данного общества (Clinton, 1993, с. 51).
В противовес национальным интересам, считает Д. Клинтон
(там же, с. 52), в основе государственных интересов лежит основная
проблема страны (нации), и эти интересы сосредотачиваются на де-
лах, по которым государства могут заключать соглашения (системы
вооружений, географические сферы влияния, торговые соглашения,
и т.д.). Будучи не бесполезной, эта классификация в некоторых случа-
ях в практическом плане оказывается не адекватной реальности, ибо
национальный интерес как категория при таком определении
представляется чистой абстракцией, которая точно не формулирует-
ся (хотя в каком-то смысле такая задача четко и не ставится), он не
отделен от общественного интереса, с одной стороны, и от государ-
ственного интереса - с другой. Однако, справедливости ради надо
сказать, что Д. Клинтон (Clinton, 1994, с. 21-36) в своих последую-
щих работах весьма резко высказывался по поводу двусмысленнос-
ти и опасности этой классификации и отмечал необходимость раз-
работки других подходов к определению национального интереса.
В русле этих предложений в своей недавней попытке новой
конструктивистской концептуализации национального интереса Ю.
Вельдес заявила следующее: «Содержание «национального интере-
са» вырабатывается или возникает в процессе репрезентации, по
средством которого официальные лица государства (помимо прочих)
осмысливают международный контекст. Таким образом, «нацио-
нальный интерес» конструируется и создается как некий имеющий
значение объект, выделяемый из общих значений, через которые
понимается мир - особенно международная система - и место госу-
дарства в этом мире» (Weldes, 1996, с. 277).
«Новая конструктивистская теория» национального интереса,
в которой национальный интерес представляется просто как «имею-
щий значение объект, выделяющийся из межсубъективных и куль-
турно установленных значений», посредством которых понимается
мир, подчеркивает выявляющее «согласие» различие между слова-
ми и концепциями, а также между риторикой государственных чи-
новников и интересами, лежащими в основе их практических дей-
ствий (там же, с. 277). Тем не менее такое понимание низводит на-
циональный Интерес как аналитическое построение к конкретному
Глава 3
132
пониманию его как понятия на уровне «здравого смысла» (там же, с.
303), которое столь же «эмпирично», как и раскритикованный «эм-
пиричный характер концепций реалистов» (там же, с. 304).
В России идет бурная дискуссия об определении этих катего-
рий, обусловленная необходимостью понять внезапные изменения в
Евразии. Причем А.С. Красильников (1996, с. 33) совершенно спра-
ведливо заметил, что в России дискуссии на эту тему пока носят за-
чаточный характер. Например, К.Е. Сорокин (1996, с. 25-26) высту-
пает против понятия «национальные интересы» и за понятие «госу-
дарственные интересы», ибо, как он утверждает, интересы регионов
внутри одного государства могут быть различными. Анализируя толь-
ко государственные интересы, он проводит различие между «уни-
версальными» государственными интересами (выживание, сохране-
ние физической целостности территории и политической независи-
мости государства, невмешательство во внутренние дела государства,
неприкосновенность границ, развитие внутренней ресурсно-энерге-
тической базы государства, расширение сферы геополитического
влияния государства, укрепление безопасности государства и повы-
шение благосостояние его граждан, прогресс общества в различных
сферах и развитие культуры) и «уникальными» государственными
интересами (специфика географических детерминант государства;
положение государства в мировой экономической системе; нацио-
нальные, культурные и цивилизационные особенности государства
(Сорокин, 1996, с. 27). Однако ни одной из этих категорий он не дает
точного определения.
Другой российский политолог, К.В. Плешаков, рассматривая
национально-государственные интересы как единую категорию и
считая, что государство не имеет собственных интересов, анализи-
рует интересы общества в целом (Плешаков, 1995, с. 59). Кроме того,
он усматривает наличие «основных национально-государственных»
и «других» интересов (там же, с. 60), хотя из его анализа не ясно, в
чем, на его взгляд, состоят эти «основные» интересы (за исключени-
ем того, что их «специфика» зависит от «геополитического положе-
ния государства») (там же, с. 61). В последние годы в российском
обществоведении также предпринимались попытки провести разли-
чие между «национальными» и «государственными» интересами.
Интересные, но лапидарные формулировки, принадлежат Ю.М. Ба-
турину, В.С. Мясникову, Е.Д. Степанову (формулировки Е.Д. Степа-
3.5. Корректировка системы
нова оказали наибольшее влияние на формирование нашего подхо-
да, но его работа была написана еще при существовании СССР), А.С.
Красильникову, Б.В. Межуеву, а Б.Г. Капустин просто считает это
понятие «консервативной утопией» [47]. Мы, соответственно, пред-
лагаем свои подходы к определению этого понятия.
Национальные (общественные и государственные) интересы
и корректировка системы
На международной арене государство в большинстве случаев
действует, исходя из своих высших (оптимальных) интересов [48].
Способность выражать интересы общества в целом на международ-
ной арене не означает, что государство может выражать внутренние
интересы всего общества [49]. В этой связи также возникает вопрос,
как можно субъективно определить высшие (оптимальные) интере-
сы общества. Общества представляют собой отнюдь не простые со-
циальные организмы. Они состоят из классов, политических партий
и групп давления. Кроме того, многие из этих групп дифференциру-
ются по политическим, экономическим, этническим, религиозным
и другим признакам. Несмотря на такие внутренние различия, вне-
шняя политика государства представляет интересы общества в це-
лом через такие институты как министерство иностранных дел. Воз-
можность действий общества как единого социального организма
через институт правительства (т.е. через компонент государства) за-
висит от степени совпадения общественных интересов (интересов
всего общества) и интересов государства (или правительства). Иногда
интересы государства и общества полностью идентичны [50], но
иногда государство не может (или не желает) точно отражать инте-
ресы общества.
Фундаментальные потребности общества в независимом и
благоприятном социальном развитии страны в целях анализа можно
назвать «общественными интересами». Они включают: обеспечение
национальной безопасности; независимость и суверенитет; терри-
ториальную целостность; невмешательство других стран во внут-
ренние дела данного общества; мирное развитие. Учет этих целей
позволяет увидеть, как общественные интересы могут вступать в
противоречие с интересами государства (правительства). Например,
в вопробе о гарантиях национальной безопасности, между обществом
Глава 3
134
и государством могут возникать разногласия по поводу средств дос-
тижения этих целей, о чем свидетельствует, к примеру, антиядерные
движения во многих странах. Конфликт (или противоречие) может
быть вызван и действиями лица, принимающего решение в области
внешней политики, которые могут вступать в противоречие с нацио-
нальными интересами, ибо его «подсистемный» интерес (интерес
такого деятеля как субъективного лица) вступает в конфликт с его
ролью во внешнеполитической системе и вполне может доминиро-
вать над этой ролью (Kaplan, 1964, с. 158).
При незначительных противоречиях между интересами госу-
дарства (правительства) и интересами общества государство может
квалифицироваться как современное национальное государство и как
либеральная демократия, а при значительных (максимальных) про-
тиворечиях - как тоталитарное государство [51]. Таким образом, раз-
личие между тоталитарным и авторитарным государством состоит в
степени противоречий между государственными и общественными
интересами, причем в тоталитарном государстве такие противоре-
чия принимают экстремальный характер. По сравнению с другими
моделями государства, в разных формах современной либеральной
демократии различия между государственными и общественными
компонентами национального интереса сведены к минимуму. Ины-
ми словами, нельзя измерить государственные и общественные ин-
тересы, но можно выявить соотношение между государственными и
общественными интересами. Различие между общественными и
гражданскими интересами носит просто терминологический харак-
тер, в то время как интересы правительства всегда уже, чем государ-
ственные интересы. Взаимное совпадение частей общественных и
государственных интересов в идеальной или абстрактной ситуации
может в аналитических целях быть и названо «национальным инте-
ресом». Это соотношение графически показано на схеме.
3.5. Корректировка системы
135
Итак, национальный интерес может быть аналитически опре-
делен как объективно существующие и субъективно понимаемые
долгосрочные фундаментальные потребности общества, институа-
лизированные политически в качестве целей национального госу-
дарства, что обеспечивает его дальнейшее развитие в качестве еди-
ного субъекта. Государственный интерес (интерес правительства)
можно определить как все то, что способствует укреплению внеш-
него и внутреннего статуса государства (правительства) и созданию
благоприятных условий для его нормального функционирования.
Российская Федерация (РФ) и Китай (КНР), как и ряд других стран,
отражают проблему государства, неспособного полностью выразить
интересы всей нации. В авторитарном или/и многонациональном
государстве общественные интересы представляют собой только одну
и порой отнюдь не самую значительную часть интересов государст-
ва (правительства). Большая часть интересов государства лежит в
области сохранения власти и особого статуса элиты в обществе. В
авторитарном государстве эти интересы обычно превалируют над
любыми общественными интересами (Barry, 1981).
В силу растущего влияния общественного мнения любая
сомнительная акция государства может нанести вред репутации это-
го государства. Именно поэтому многие правительства стремятся
Глава 3
136
совершенствовать свои возможности реагировать на интересы об-
щества в целом или отточить технику манипуляции ими. Например,
интересы общества, стремящегося обеспечить собственную безопас-
ность, могут интерпретироваться правительством как требование в
пользу наращивания военных расходов и вооружений сверх необхо-
димых пределов, размещения вооруженных сил и военных баз на
территории других государств и создания (поддержания) сильных,
но отнюдь не необходимых военных альянсов. Именно поэтому мир
оказался свидетелем гонки вооружений во многих странах. Вместо
того, чтобы балансировать свои интересы, государства предпочли
балансировать мощью. Однако эволюционное развитие исправляет
этот субъективный недостаток. Примирение общественных интере-
сов с государственными может быть достигнуто через общечелове-
ческие интересы, ибо государствам и народам следует стремиться к
созданию условий для нормального развития людей, которое не уг-
рожало бы существованию их как биологического вида.
Эти идеи, по сей день не получив четкого определения в совре-
менной литературе по данному предмету, тем не менее, отнюдь не
являются простыми теоретическими соображениями. Результат дис-
куссий о роли нации и государства в российском и китайском обще-
ствах определит дальнейшее развитие этих стран. Их будущие отно-
шения в системе «нового мирового порядка» наверняка зависят от
того, как каждое государство определит национальные интересы
своей страны. Политики в России должны решить, как превратить
Российскую Федерацию (РФ) в сильное национальное государство,
не возвращаясь при этом к очередному диктаторскому или автори-
тарному режиму. В случае неудачи существование данного государ-
ства в качестве независимого геополитического субъекта может быть
поставлено под вопрос, что создаст миру множество не менее серьез-
ных проблем, чем проблемы, созданные распадом Советского Союза.
Применительно к Китаю, различие между общественными и
государственными (правительственными) интересами может объяс-
нить наличие мощных центробежных сил в Синьцзяне, Внутренней
Монголии, Тибете, Гуандуне и других областях. При наличии столь
мощных тенденций и неадекватных способностях авторитарного
государства их решить возникает вопрос о том, не окажется ли КНР
однажды в ситуации, аналогичной той, что вызвала распад Совет-
3.6. Метод сфокусированного структурированного сравнения
—————---------------------------------------------— 137
ского Союза. Если это когда-либо произойдет, справиться с такой
ситуацией будет чрезвычайно трудно [52].
«Отладка» уравновешивания обычно происходит на уровне
новой корректировки интересов (правительственных в отношении
общественных, элитных в отношении общественных, национальных
в отношении общечеловеческих), т.е. системная корректировка в
первом приближении происходит в виде изменения соотношения
между общечеловеческими интересами, с одной стороны, и общест-
венным и государственным компонентами национального интереса,
с другой. Как отмечалось выше, при отсутствии корректировки на
этом уровне, следует ожидать корректировки на уровне внутренних
объективных факторов (политических, экономических, военных,
демографических или даже геополитических/географических). На-
пример, если государство не может скорректировать свои интересы
в отношении общества, это может привести к краху правительства,
ухудшению экономических показателей, изменению в демографи-
ческой ситуации, или даже к потере некоторых территорий. Если
корректировка на уровне внутренних объективных факторов не со-
образуется с корректировкой интересов (или наоборот), следует ожи-
дать изменения равновесия. Такое изменение может произойти внут-
ри объекта (государства), но оно вне всякого сомнения скажется на
другом объекте и окажет свое влияние на внешний фактор. В то же
время первый объект окажется под обратным воздействием другого
объекта или подпадет под влияние внешнего фактора, которое будет
соответствовать изменениям, происшедшим в первом объекте, и со-
относиться с ними. Одновременно может происходить обратный
процесс. Предложенное объяснение корректировки системы носит
чисто аналитический характер, тогда как в реальной жизни дело об-
стоит сложнее, и влияние некоторых факторов (будь то один фактор,
либо так или иначе скомбинированная группа факторов) оказывает
различное влияние и меняется на протяжении исторического развития.
3.6. Метод сфокусированного структурированного
сравнения
Рассмотрев интегрирующий подход, который, как представля-
ется, позволяет лучше вскрыть недостатки различных политологи-
Глава 3
138
ческих теорий и в то же время решить проблему исторической слож-
ности конкретных явлений жизни, необходимо соотнести этот под-
ход с методом, позволяющим «сузить» его применительно к конкрет-
ному явлению - в данном случае, к российско-китайскому взаимо-
действию. Эта задача может быть решена с помощью метода сфоку-
сированного структурированного сравнения, который представляет
собой конкретную модификацию направленного сравнения и срав-
нительного структурализма.
Метод направленного (контролируемого) сравнения в сочета-
нии со сравнительным структурализмом отличается от статистиче-
ского метода количеством рассмотренных исследователем случаев,
когда, как отмечал методолог А. Липхарт, «число случаев... слишком
мало, чтобы обеспечить систематический контроль посредством час-
тичной коррелляции» (Lijphart, 1971, с. 684; 1975, с. 158-177). Одна-
ко недостаток рассмотрения небольшого количества случаев можно
превратить в достоинство, так как этот недостаток позволяет про-
вести более интенсивный анализ (Lijphart, 1971, с. 685) и снизить
зависимость исследователя от данных, которые невозможно долж-
ным образом оценить (Lijphart, 1975, с. 171). Более того, при приме-
нении аналитического метода, который «сконфигурирован» самой
дисциплиной (т.е. метода использования общих переменных для
описания и оценки частного случая) метод сфокусированного срав-
нения может оказать реальную помощь в разработке теории, если
исследователь адекватно определяет класс событий, в отношении
которых он пытается разработать «объясняющую» теорию, и если
его подход к объекту исследования носит избирательный и сфокуси-
рованный характер (George, 1979, с. 47-48, 50). Таким образом, ана-
лиз одного конкретного объекта исследования (case study) в принци-
пе может обеспечить точную и решающую проверку гипотезы, т.е.
выполнить функцию тщательно разработанного эксперимента
(Eckstein, 1975, с. 79 и далее).
Американский исследователь А. Джордж, предложивший
использование этого метода, описал и проанализировал три фазы в
конструировании и реализации метода сфокусированного сравнения:
Фаза 1 - дизайн (конструирование) исследования (задача 1: уточне-
ние научной проблемы и научных целей исследования; задача 2: оп-
ределение единиц анализа, условий и переменных факторов, кото-
рые будут использованы исследователем в направленном сравнении
3.6. Метод сфокусированного структурированного сравнения
139
событий данного класса; задача 3: выбор подходящих объектов для
направленного сравнения; задача 4: выбор наилучших путей описа-
ния вариаций зависимых (конечный результат) и независимых пере-
менных для дальнейшего развития теории; задача 5: формулировка
требований к данным, которые должны собираться в ходе анализа
(общие вопросы, которые должны задаваться в каждом случае); Фаза
2 - анализ конкретного объекта исследования (конкретного случая)
(case study); Фаза 3 - формулировка теоретических выводов из ана-
литической разработки (George, 1979, с. 54-59). Естественно, что эти
фазы представляют собой научные абстракции. На практике после-
довательный переход от одной отдельной фазы к другой представля-
ется не столь легким. В данном исследовании Часть 1 в общем плане
соответствует фазе 1, Часть II - фазе 2, а Часть III - фазе 3.
Определяя указанные фазы, А. Джордж (там же, с. 56-59) отме-
чал некоторые трудности, как то: пять задач (фаза 1) взаимосвязаны
и в реальности должны рассматриваться как единое целое; пять за-
дач (фаза 1) обычно не могут быть выполнены с первой попытки, и
исследователю, возможно, потребуется несколько раз формулировать
их заново; дизайн исследования скорее всего будет оставаться
несовершенным, и исследователь «по всей вероятности, сможет ус-
воить «уроки» для более удачного конструирования таких исследо-
ваний в будущем»; в фазе 2 теоретическая основа должна быть дос-
таточно всеохватывающей, чтобы отразить основные элементы ис-
торических объяснений (т.е. переменные факторы должны впитать
в себя всю полноту исторического объяснения); достоверность объ-
яснений должна подкрепляться рассмотрением альтернативных объ-
яснений; объяснения должны соответствовать стандартам истори-
ческой науки (фаза 2); при направленном сравнении решающая про-
верка теории возможна только, если сама теория четко и полно сфор-
мулирована (фаза 2); теория, сформулированная посредством сфо-
кусированного сравнения, обычно является «открытой», т.е. не мо-
жет быть всеобъемлющей, поскольку новые научные разработки
могут выявить новые причинные связи.
По мнению А. Джорджа, при применении этого метода необ-
ходим синтез политологического и исторического методов. Он на-
зывал этот метод (там же, с. 61-62) сфокусированным направлен-
ным сравнением, хотя, как представляется, этот термин нуждается в
модификации, ибо понятие «направленный» как таковое неуместно
।
Глава 3
140 ----------------------------------------------------
при использовании историко-сравнительного метода, поскольку на-
правленное сравнение возможно отнюдь не во всех случаях. Такое
сравнение можно называть «сфокусированным», ибо оно проводит-
ся избирательно в отношении определенных аспектов исторических
событий, а также «структурированным», поскольку для анализа ис-
торического события при таком сравнении используются стандарт-
ные общие вопросы, разработанные в рамках структурной методо-
логии. Однако дело не в том, как называется этот метод или как и в
каких обстоятельствах рассмотренные выше конкретные фазы ис-
пользуются в анализе. Главное в том, что данный метод позволяет
подойти к аналитическим обобщениям, сконструировать теорию на
основе этих обобщений и эмпирически оценить ее посредством ис-
торико-сравнительного метода. Предложенные Джорджем три фазы
в реальном анализе сосуществуют одновременно в интегрирован-
ной форме. Следуя такой аргументации, представляется теоретиче-
ски возможным создать аналитическую концепцию с использовани-
ем индукции и дедукции, проанализировать ее как таковую и на ос-
нове этой концепции дать новую интерпретацию российско-китай-
ских отношений, используя историко-аналитический метод анализа.
Если такая аналитическая концепция не будет представляться «фаль-
сификацией», она, в соответствии с данным теоретическим построе-
нием, возможно, позволит выявить последствия вероятных вариан-
тов дальнейшего развития исследуемых нами событий.
Заключительные замечания к первой части
В историографии границ и истории отношений между сосед-
ними странами, как правило, всегда остаются острые и противоре-
чивые проблемы, тесно связанные с вопросами суверенитета и леги-
тимности границ. Такая ситуация особенно характерна для истории
взаимоотношений России и Китая. В настоящее время важно про-
двинуться вперед в переосмыслении взаимной истории наших стран
и таким образом подойти к проблеме типологии российско-китай-
ского взаимодействия как части международных отношений, не упус-
кая при этом из виду конкретных деталей. Данная проблема не мо-
жет быть решена в рамках одной только исторической традиции, а
потому необходимо было найти иную методологическую основу,
которая позволила бы адекватно решить поставленные задачи.
Заключительные замечания к первой части
141
Концепция многофакторного равновесия как интегрирующий
аналитический метод дает возможность не только рассмотреть слож-
ное соотношение между политикой и экономикой, а также безопас-
ностью и экономикой, что сегодня повсеместно признается необхо-
димым, но и ввести в это соотношение другие факторы и просле-
дить их взаимозависимость в ходе исторического развития государств
и наций. Будучи достаточно гибкой, эта концепция позволяет понять
механизм прекращения или сокращения влияния некоторых факто-
ров в будущем. В данной работе цель концептуализации многофак-
торного равновесия состоит в том, чтобы определить пределы и ог-
раничения, в рамках которых равновесие может быть стабильным, и
таким образом, во-первых, определить границы системы, где изме-
нение отношений периодически подвергается структурной трансфор-
мации в ответ на изменение факторов, и, во-вторых, исключить ве-
роятность хаотичной динамики отношений. В основе определения
таких границ лежит формальная посылка, что прерывистый харак-
тер изменения может потребовать перехода через период хаоса, уг-
рожающего стабильности системы. Внезапное изменение может соз-
дать угрозу преемственности отношений, а серьезные трансформа-
ции вызывают турбулентность в критических точках (Rosser, 1991,
с. 325). Таким образом, как полагает М. Николсон (Nicholson, 1972),
можно отметить, что путь максимизации равновесия является опти-
мальным путем, но не определенной фиксированной точкой. На этом
эволюционном пути не может быть максимальной конечной точки,
или может быть много возможных конечных точек.
Определив цель многофакторного равновесия, можно
сформулировать гипотетические посылки, отмечая при этом, как они
соотносятся с эмпирической реальностью, а затем переформулиро-
вать их в аналитические установки, определяющие нормативный
характер внешнеполитических последствий. В соответствии с под-
ходом многофакторного равновесия можно утверждать, что едини-
цы системы будут заинтересованы в создании стабильного прогрес-
сивного равновесия, ибо оно будет благоприятным для системы, но
при этом стабильное равновесие может не быть в равной степени
благоприятным для каждого объекта системы. Крупномасштабное
изменение внешних и внутренних параметров может привести к со-
стоянию хаоса, которое ослабит стабильность системы. В такой си-
туацищлюбое внезапное изменение объективного фактора (или воз-
Глава 3
142
можное изменение объективного фактора или факторов) может рас-
сматриваться другой стороной как нацеленное на изменение, благо-
приятное для стороны, инициирующей это возможное изменение.
Далее, если отношения периодически подвергаются структурным
трансформациям в ответ на изменения факторов, то такая ситуация
не будет благоприятной для обеспечения стабильности системы, ибо
она может привести к крупномасштабному изменению внешнего и
внутреннего кластера и нести в себе потенциальную угрозу для еди-
ниц системы [53].
Объяснив процесс корректировки в рамках многофакторного
равновесия, можно в порядке дополнения использовать разработан-
ную И. Галтунгом (Galtung, 1978) теорию «ранговой разбалансиров-
ки равновесия» (rank-desequilibrium) и с ее помощью вывести гипо-
тезу об изменениях в системе, понимаемых как следствие агрессии
со стороны составляющих ее единиц. «Ранговая разбалансировка
равновесия» внутри многофакторного равновесия может рассматри-
ваться как один из компонентов внешнего кластера. В данном слу-
чае теория Галтунга будет особенно полезной, ибо она дает норма-
тивное предписание о том, как избежать агрессивного поведения
государства в случае «ранговой разбалансировки равновесия» и, сле-
довательно, как усилить стабильность системы.
Согласно рассуждениям Галтунга (Galtung, 1978), если в анали-
тических целях представить все единицы системы только в виде двух
групп - «чемпионов» и « неудачников» (лидеров и аутсайдеров систе-
мы), то это дает три возможных ответа на вопрос, где наиболее ве-
роятно аккумулирование и проявление агрессии, т.е. будет ли агрес-
сия исходить от абсолютного «чемпиона», от абсолютного «неудачни-
ка», или главным образом от объектов, имеющих высокие показате-
ли по одним позициям и низкие - по другим (определяемых Галтун-
гом как элементы, находящиеся в состоянии «ранговой разбаланси-
ровки равновесия»). Теория Галтунга (там же, с. 106-110) показыва-
ет, что агрессивные действия (важный побудительный фактор изме-
нений /динамики/) скорее всего проявятся у государств, находящих-
ся в позиции «разбалансированного равновесия», связанного с поте-
рей «ранга», если уже были предприняты попытки применить дру-
гие средства уравновешивания в отношении абсолютного «чемпио-
на» и если в данной культуре уже имеется некоторый опыт насиль-
ственного поведения или агрессивных действий (там же, с. НО).
Заключительные замечания к первой части
143
Модифицируя теорию Галтунга, можно сказать, что высшая
позиция (абсолютный «чемпион») обеспечивает мотивацию и ресур-
сы для стабильного равновесия в силу «ранговой» компенсации. Та-
ким образом, если экономический потенциал перенаселенной, но
экономически развитой страны, содержит возможность превраще-
ния экономического потенциала в военный с последующей террито-
риальной экспансией (там же, с. 112), то эта страна теоретически
имеет возможность уравновесить перенаселенность своей террито-
рии определенной экономической позицией, достигаемой посредст-
вом быстрой индустриализации, либо уравновесить «недостаток»
территории определенным статусом, производным от славного про-
шлого (там же, с. 112). Далее, согласно Галтунгу (там же, с. 130),
если страна с крупной территорией и большим населением совер-
шает переход к статусу развитой индустриальной державы, и если
этой нации отказывают в доступе в «клуб» великих держав, то в те-
чение определенного промежутка времени она может совершить акт
агрессии (к примеру, путем обретения фактического политического
контроля над территориями, которые считаются ею «потерянными»).
Однако, если должный международно-политический статус предос-
тавляется этой стране до того, как агрессивные тенденции станут
для нее слишком привычными, то у ее соседей будет меньше осно-
ваний для беспокойства (там же, с. 130). Здесь очевидно общее по-
зитивное или негативное влияние внешнего кластера на стабильность
равновесия. Новая корректировка системы может осуществляться
внутри страны посредством изменения соотношения между на-
циональным интересом (и его внутренними компонентами) и
общечеловеческим интересом.
Галтунг (там же, с. 114) также внес свой вклад в понимание
того, как позиция одного объекта сказывается на позиции другого:
связь между ними может быть позитивной (в том смысле, что подъ-
ем одного сопровождается подъемом другого), негативной (подъем
одного вызывает падение другого), или вовсе отсутствовать. Точно
так же улучшение показателей объекта в отношении одного фактора
может приводить к улучшению или ухудшению его показателей в
отношении другого фактора, а может и не иметь вообще никаких
последствий. Ясно, что негативная связь является наиболее опасной.
В прошлом нации (страны) состояли из не подлежащего
обсуждению географического «ядра», окруженного периферией, ко-
Глава 3
144
торую можно было обменивать на определенные блага или даже
просто терять, не нанося при этом невосполнимого ущерба целост-
ности нации (страны) и ее идентичности (там же, с. 114). В настоя-
щее время национальное самосознание жестко привязано к террито-
рии. Однако, как доказывает возникновение экономической взаимо-
зависимости, мировая экономика сейчас структурирована таким об-
разом, что достижение благосостояния становится фактором сотруд-
ничества, т. е. успех одного объекта не обязательство означает пора-
жение (неудачу) другого. Поэтому возрастание роли экономическо-
го фактора (экономического потенциала страны) может и не озна-
чать обязательного возрастания военного фактора (военного потен-
циала страны), а при повышении уровня совокупной безопасности
системы можно обойтись без сочетания одновременного повыше-
ния экономического и военного потенциалов.
Российско-китайская граница, которая в течение длительного
времени была подвержена флуктуации, в настоящее время находит-
ся в процессе юридического оформления на вечные времена. Если
это произойдет, изменение других факторов уже не сможет отражать-
ся на ее флуктуации, и таким образом возможная напряженность в
отношениях должна приводить к более совершенной, чем раньше,
корректировке интересов. Если такая корректировка не будет проис-
ходить, то возможно очередное изменение отношений. Итак, если
изменение носит только одномерный характер и исходит от абсо-
лютного «аутсайдера» системы, то результатом скорее всего будет
проявление агрессивных действий с его стороны. Необходимым ус-
ловием для избежания агрессии является многомерное изменение
(там же, 1978, с. 130) различных факторов и интересов и, следова-
тельно, многомерное сотрудничество.
В следующей части исследования будут представлены
эмпирические данные по истории российско-китайских отношений,
которые описываются и объясняются с помощью концепции много-
факторного равновесия. Часть II начинается с рассмотрения посто-
янно действующих факторов, которые в течение длительного време-
ни последовательно наблюдаются в обеих странах. Иными словами,
далее будут рассмотрены факторы, формирующие прогрессивный
или регрессивный характер равновесия в течение относительно дли-
тельного периода времени. Затем будет исследован механизм взаим-
ного переплетения различных факторов внутри внешнего и внутрен-
Заключительные замечания к первой части
145
него кластера в различные исторические периоды и его соответст-
вие гипотетическим предпосылкам, сформулированным согласно
предложенной нами аналитической концепции. Заключительная
часть работы посвящена анализу возможного будущего соотноше-
ния факторов в рамках многофакторного равновесия в российско-
китайских отношениях. В заключении к исследованию, гипо-
тетические предпосылки, выдвинутые в заключительных замечани-
ях к Части I, после их эмпирической проверки будут переформули-
рованы в аналитические установки, имеющие политические и внеш-
неполитические последствия нормативного характера.
Конечно же, мы не можем не отдавать отчета в существовании
известной проблемы разрыва между теоретической концепцией и ее
применением на практике. Любое аналитическое построение в
действительности всегда является слишком общим для объяснения
эмпирической реальности. Однако, как отмечалось во Введении,
можно полагать, что объяснения, структурированные согласно пред-
ложенной концепции и при этом эмпирически апробированные, бу-
дут более «теоретичными», чем исторические обобщения, основан-
ные на интуиции, но менее «абстрактными», чем «чистые» полито-
логические модели, а потому они, по нашему мнению, должны луч-
ше объяснять прошлое и настоящее и в то же время дать некоторую
возможность поразмышлять о будущем возможном соотношении
факторов и предоставить определенные нормативные предписания,
как избежать возникновения напряженности в отношениях между
государствами.
ЧАСТЬ II
ГЛАВА 4
ЦАРСКАЯ РОССИЯ И ЦИНСКИЙ КИТАЙ
В данной главе прежде всего выявляются «устойчивые»
группы факторов, образующие более или менее неиз-
менный набор внутренних объективных и субъектив-
ных факторов, которые существуют в обеих странах в течение дли-
тельного периода времени. Именно эти факторы оказывают влияние
на характер равновесия. Они имеют важное значение, ибо их анализ
помогает установить соотношение между культурными, историчес-
кими и прочими факторами, т.е. в анализ вводятся культурный и ис-
торический аспекты. Далее в настоящей главе изучается взаимопе-
реплетение различных факторов внутри внешнего и внутреннего
кластера в соответствии со структурой исследования, предложенной
во введении.
4.1. Устойчивые факторы и специфика их действия
на примере России
Приступив к определению специфики действия постоянных
факторов на примере России, прежде всего необходимо вновь обра-
титься к так называемым теориям «неограниченной экспансии Рос-
сии», особенно распространенным в западной руссологии. Эти тео-
рии пустили настолько глубокие корни в массовом сознании и пуб-
личных диспутах, что приобрели масштабы исторических мифов и
используются многими китайскими учеными. А. Рибер подчерки-
вал, что в основе теорий «русской экспансии» лежат главным обра-
зом объяснения-парадигмы социального дарвинизма, марксизма и
4.1. Устойчивые факторы и специфика их действия
-------------------------------------------------------147
географического детерминизма. На базе этих трех методов анализа
были разработаны три концепции (Rieber, 1994, с. 315) назвал их
«мифами») «русского экспансионизма»: теория «стремления к морю»
(поиск незамерзающих портов; см., например, Kerner, 1942); описа-
ние российского общества как одной из форм восточного или азиат-
ского деспотизма (концепции так называемого «азиатского способа
производства»; Wittfogel, 1957) или, в качестве альтернативного ва-
рианта этой концепции - как родового государства; и теория о рус-
ском мессианстве как о квазирелигиозной вере в избранность рус-
ского народа. Рибер (Rieber, 1994, с. 316 и далее) детально проде-
монстрировал монокаузальный, детерминистский и антиисторичный
характер этих более, чем упрощенных теорий. Однако он (см. так-
же: Россия и Запад, 1998, введение) вполне верно указал на невоз-
можность отрицать наличие поразительных примеров преемствен-
ности в русской и советской истории, связанных с: «(1) длительным
процессом колонизации и завоеваний, в результате чего территория
России, которая в XV веке была маленьким княжеством, к XIX веку
выросла до одной шестой земной суши; (2) замечательным долголе-
тием России как великой державы, статус которой она сохраняет со
времен Петра Великого по настоящее время, хотя другие империи за
этот период потеряли свои территории и выпали из рядов могуще-
ственных стран; и (3) концентрацией политической власти, а, следо-
вательно, и внешней политики в руках малого количества людей»
(Rieber, 1994, с. 321).
Рибер также ввел в оборот понятие «устойчивые условия» (тер-
мин «устойчивый» /persistent/ в отличие от «постоянных» /permanent/
указывает скорее на не зависящий от личностного фактора и про-
должающийся в течении длительного времени, чем на постоянный
и неизменный характер этих условий), которые переосмысливаются
и заново определяются в данном исследовании как устойчивые груп-
пы факторов и специфика их действия на примере России и Китая.
Прежде всего следует упомянуть о геополитических факторах,
связанных с относительной экономической отсталостью России по
сравнению со странами Запада, результатами которых стали опреде-
ленный комплекс неполноценности и потребность в конкуренции при
определенной степени сотрудничества, слабая заселенность российс-
кой периферии (особенно Дальнего Востока) и протяженность
коммуникаций между центром и периферией империи. Россия часто
Глава 4
148
испытывала перебои в продовольственном снабжении, ее основные
природные богатства находились и по-прежнему находятся на пери-
ферии, что всегда вызывает объективное стремление к продвиже-
нию на соседние территории в целях получения экономических пре-
имуществ для освоения этих богатств. Однако ни одно российское
правительство не поощряло миграцию русских на периферию (за
возможным исключением краткого периода в конце XIX века и крат-
кого периода во времена Брежнева), а государство не имело монопо-
лии на определение хода территориальной конкисты.
Борьба российских правителей за контроль над реками, теку-
щими с севера на юг, в целях обеспечения безопасности на случай
нападения с моря, всегда сдерживалась проблемой расстояний и
нерегулярного судоходства, обусловленного климатом. Эта пробле-
ма существует и сегодня. Начиная со времен Петра Великого, для
любого российского правительства такое соотношение геополити-
ческих факторов представляло собой дилемму: как ускорить заим-
ствование технологий у более развитых стран, обеспечить развитие
собственной технологической базы и в то же время сохранить про-
возглашаемую культурную уникальность российского общества.
«Проницаемость» или «рыхлость» границ создавала пробле-
му внутренней стабильности и внешней безопасности российского
государства при любом правительстве, тем более, что контроль цен-
тра над периферией в России всегда был довольно относительным.
Как отмечал В. Аспатурян, «при отсутствии более очевидных гео-
графических препятствий на пути ее врагов, физическая безопас-
ность России стала неотделимой от ее сухопутных пространств, а ее
психологическая безопасность стала неотделимой от политической
централизации» (Aspaturian, 1958, с. 135; также: Образ России, 1998;
Россия и Запад, 1998, введение).
Экономическая деятельность и этническая разнородность
населения периферии, где позиции государственной власти были
слабы, препятствовали установлению фиксированных границ. О.
Латтимор (Lattimore, 1940) указывал, что границы российского го-
сударства никогда не были прямолинейными и жестко фиксирован-
ными. С течением времени они менялись и при этом никогда четко
не разграничивали различные этнические группы. Чтобы как-то спра-
виться с этой ситуацией, российское государство строило различ-
ные оборонительные рубежи, что должно было стимулировать засе-
4.1. Устойчивые факторы и специфика их действия
149
ление новых территорий, в то время как внешняя миграция означала
отток рабочей силы и налогоплательщиков (либо плательщиков по-
датей), что представляло угрозу самому российскому государству, а
следовательно служило экономическим и политическим обоснова-
нием для того, чтобы государство следовало за мигрантами (Rieber,
1994, с. 320-325).
Таким образом, продвижение России на Кавказ, в Среднюю
Азию, Сибирь и Приморский край на Дальнем Востоке означало не
только завоевание пограничных зон, но и конфликт с другими хоро-
шо организованными государствами, которые имели собственные
имперские устремления в тех же регионах. Наличие не слишком четко
определенных границ и буферных зон, контроль над которыми осу-
ществлялся, в зависимости от конкретного исторического периода,
военными или экономическими средствами, был жизненно важным
для поддержания сложной системы обороны российского государ-
ства. Это ослабляло безопасность, вечно создавало проблемы на пути
экономической и политической интеграции и представляло собой
постоянно действующую и устойчивую тенденцию на протяжении
всей истории государства российского.
Две другие тенденции имеют отношение к культурному аспек-
ту. Первая из них состоит в культурной разнородности российского
общества. Это явление отражает тот факт, что в культурном плане
центр никогда не мог полностью поглотить или ассимилировать обре-
тенную периферию. Двойственная легитимность российской пери-
ферии, которая была частью государства и в то же время всегда стре-
милась к собственной государственности, создавала постоянную
угрозу безопасности, которая оказывала серьезное воздействие на
внутреннюю и внешнюю политику России. Анализируя влияние куль-
турной разнородности на российскую «экспансию» в сравнении с
отношением европейских колонистов к коренным американцам (дру-
гим контрастным примером служит отношение ханьцев к перифе-
рийным народам Поднебесной империи), Рибер (там же, с. 337-338)
удачно выявил три основных различия: (1) крепостное право замед-
ляло миграцию русских на вновь обретенные территории; (2) глав-
ный институт культурной ассимиляции, Русская православная цер-
ковь, не была воинствующей (по сравнению, к примеру, с католичес-
кой) в насаждении религии; в России никогда не проводилось какой-
либо цфициальной политики этнической или расовой исключитель-
Глава 4
150
ности; и (3) данная ситуация начала меняться только в последние 50
лет царской власти. Он также подчеркивал, что «сторонники тезиса
о «российской угрозе» часто забывают, что имперская экспансия Рос-
сии в этнически иные территории нередко осуществлялась при под-
держке или попустительстве местной элиты» (там же, с. 339). Одна-
ко при каждом присоединении новых периферийных территорий к
империи возникал вопрос о том, до какой степени они могут быть
подвергнуты ассимиляции без риска внутренних беспорядков. Сле-
довательно, любая русификация сопровождалась волной сопротив-
ления против культурной интеграции на основе русификации, а зна-
чит, и на основе периодической экспансии не русской культурной
самобытности. Разнородная в культурном плане структура рос-
сийского общества вызывала споры о национальном самосознании
русских и их национальной самобытности («народники», «атланти-
сты» или «западники», в противовес, соответственно, «почвенникам»,
«державникам», «славянофилам», «патриотам» (Панарин, 1993, с. 60-
69; Волкогонова, 1998; Титаренко, 1998)), которые оказывали влия-
ние на понимание Россией своего места в международной системе в
сравнении с другими государствами. Культурная разнородность пре-
допределяла и постоянные дискуссии о том, на основе какой базы
осуществлять синтез разнородных элементов в единое целое (Вол-
когонова, 1998, гл.7).
Другую тенденцию в культурной жизни российского общества
можно определить как «духовную антиномичность» (противоречи-
вость и, одновременно, нецелостность) и «гетерогенность» (сочетае-
мость различных по своему происхождению и свойствам начал). Эту
тенденцию следует трактовать многопланово. Она связана с тем, что
Россия находилась как бы на периферии таких великих культурных
ареалов, как римско-католическое христианство, византийская ци-
вилизация, исламский мир и китайская цивилизация. В течение ве-
ков Россия участвовала в общественной и культурной жизни этих
ареалов, не подпадая под господство ни одного из них и создавая
своеобразный сплав их традиций и местной самобытной культуры.
Во внешнеполитическом плане Россия одновременно являлась час-
тью нескольких международных систем, но никогда полностью не
абсорбировалась ни в одну из четырех великих систем («цивилиза-
ций», по определению А. Тойнби /Toynbee/, или «сверх-этносов», по
определению Л.Н. Гумилева). В древности Россия вела переговоры
4.1. Устойчивые факторы и специфика их действия
151
с азиатскими ханами и багдадскими халифами, а позднее - с Золотой
Ордой и крымскими татарами. Однако при Иване III (1462-1505) пе-
реговоры велись уже не только с ближайшими соседями России, но
и с Папским престолом, Габсбургами, королем Богемии и датским
двором. Хотя в ранний период отношения России с Западом носили
лишь эпизодический характер, к середине XVI века московский двор
создал примитивное министерство иностранных дел - Посольский
приказ. Постепенно творцы российской внешней политики стали
отдавать предпочтение дипломатии западного типа, основанной на
равных отношениях между странами - в противовес системе иерар-
хических отношений, характерной для византийской, татаро-
монгольской и китайской моделей общения с другими государства-
ми (Мясников, 1985).
Однако, в силу своей «культурной двойственности», «духов-
ной антиномичности» и «гетерогенности» Россия, с точки зрения как
западного, так и азиатского дипломатических этикетов, всегда дейс-
твовала «неправильно», вследствие чего и среди европейских прави-
тельств, и в Поднебесной империи российское общество и
внешнеполитическое поведение России рассматривались как «вар-
варские». Московия находилась за пределами и Великой Христиан-
ской Республики (Hisnley, 1967), и Срединного Царства китайцев
(Мясников, 1985) - двух центров «цивилизованных наций». Следо-
вательно, московские правители во все времена не имели иного вы-
бора, кроме как действовать на разных уровнях при взаимодействии
с европейскими и азиатскими обществами, которые играли в равной
степени важную роль в жизни России. В конце XIV - начале XV вв.
Москва была более интегрирована в азиатский мир (Keenan, 1967),
нежели в европейскую систему. В конце XVIII-XIX вв. Москва стала
играть заметную роль в «европейском концерте» держав. Однако
Октябрьская революция 1917 г. в России вскрыла хрупкость связей
России с западной системой.
Споры о культурной «двойственности», «антиномичности» и
«гетерогенности» продолжаются в России и по сей день, предопре-
деляя подвижность основ российской внешней политики, что, в свою
очередь, непосредственно соотносится с международной стабиль-
ностью и местом России в международной системе (Россия и Запад,
1998; Россия и Восток, 1996). В плане философской теории и своего
рода идеологии эта культурная «двойственность» выкристаллизова-
Глава 4
152
лись в идею евразийства, изначально разработанную как ответ на
спор между «западниками» и «славянофилами», так и как вызов «уни-
версализму» большевиков. Русские эмигранты в Софии, Праге, Бел-
граде и Берлине - Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий и Г.В. Вернадский
подчеркивали, что территория России - это особая историко-геогра-
фическая «вселенная», которая не относится ни к Европе, ни к Азии,
а есть особое уникальное явление (Гумилев, 1993, с. 9); впослед-
ствии эту теорию развил также и Л.Н. Гумилев. Теория евразийства
подчеркивает особый путь развития России и таким образом кос-
венно отражает культурную разнородность, двойственность, гетеро-
генность, антиномичность и, одновременно, необыкновенную спо-
собность к культурному синтезу как устойчивую тенденцию в исто-
рическом развитии России [56].
Не ослабевающее влияние географического и экономического
факторов наряду со своеобразным историческим опытом вылились
в постоянную озабоченность проблемами безопасности, и успоко-
ить эту озабоченность могло только наличие в стране крупных воо-
руженных сил. Военные вторжения извне (война с Наполеоном, Пер-
вая мировая война, интервенция Антанты в 1918-1921 гг., Вторая
мировая война) лишь обострили озабоченность по поводу безопас-
ности. Изоляция СССР от международного сообщества усилила пре-
жние страхи, а разногласия с Китаем в 1960-1970-ых гг. вновь заста-
вили опасаться войны на два фронта. Это ощущение постоянной уг-
розы (отсутствия безопасности) должно ослабнуть со сменой поко-
лений в России, ибо молодые россияне не будут чувствовать себя
изолированными от мирового сообщества в силу начала нового эта-
па российской истории.
Постоянно действующие (устойчивые) факторы оказали
определенное влияние на внешнеполитическое поведение. В иссле-
довании «Советская дипломатия и [ее] поведение во время перего-
воров» (Soviet Diplomacy, 1979, с. 521-525) выявлено несколько по-
стоянных характеристик отечественной дипломатии. Некоторые из
них прекратили свое существование вместе с распадом СССР, но те,
что сохранились, заслуживают внимания. Здесь имеются в виду ува-
жение к силе и признание важности концепции соотношения сил;
утверждения себя наперекор всем; признание важности реалистич-
ной политики как дополнение к уважению к силе, а также относи-
тельная жесткость на переговорах [57]. И в самом деле, чувствуя свою
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия
уязвимость после распада великого государства, каким был СССР, и
претерпев «сокращение» до масштабов территории, которое имело
государство в XVII веке, внезапно оказавшись подверженными мно-
гим, ранее неведомым видам внутреннего и внешнего давления, Рос-
сии и россиянам, которые не видят большого желания так называе-
мого международного «глобального сообщества» откликнуться на их
беды, остается лишь вновь оперировать соображениями баланса сил,
которые помогали им выживать в прошлом.
В то же время после распада Советского Союза Россия стре-
мится заново определить себя и свою роль в мире и приспособиться
к реальностям «нового мирового порядка». Этот трудный процесс
еще более осложняется постоянно действующими факторами - глав-
ным образом, такими как комплекс экономической неполноценнос-
ти, слабая заселенность российской периферии, «рыхлые» («прони-
цаемые») границы, культурная разнородность российского общества
[58] и культурная гетерогенность, антиномичность и двойственность.
Возможности россиян приспособиться к новой ситуации и успех
процесса адаптации также зависят от наличия и степени готовности
внешнего мира к пониманию устойчивых факторов внешнеполити-
ческого поведения России, а также от способности россиян к пра-
вильному осознанию того факта, что мир продвигается к формиро-
ванию нового международного сообщества наций.
4.2. Устойчивые факторы и специфика их^дёйствия
на примере Китая
Устойчивые факторы и специфика их действия могут также
рассматриваться и на примере Китая. Китай всегда был страной с
огромной территорией и огромным населением, что само 'по себе
имеет существенное значение при выборе методов конструирования
власти. Согласно общепринятым оценкам, темпы прироста населе-
ния в Китае превышают 2 % в год, т.е. ежегодно население страны
увеличивается на 12-16 миллионов человек (Курбатов, 1996, с. 9-11).
При эффективной мобилизации, будь то в военное или в мирное вре-
мя, огромное население естественно обладает гигантским потенциа-
лом. Однако, столь огромное население также создает и проблемы -
тем более, что большая его часть живет на краю бедности. Посколь-
Глава 4
154
ку огромное население проживает на огромной, но ограниченной
территории, весьма трудно поддерживать равновесие между промыш-
ленностью и сельским хозяйством, необходимое для успешной мо-
дернизации страны. Прирост населения сводит на нет рост произ-
водства. Наличие огромного населения всегда предопределяет пози-
цию в отношении собственности, власти, экономической политики
и т.д., а также сопряжено с определенной и достаточно типичной
реакцией власти на любые беспорядки. В то же время огромное на-
селение создает у правительства и народа такой страны ощущение
уверенности и могущества, и это ощущение, в сочетании с уникаль-
ностью древней и своеобразной культурой, усиливает настроения
этнической исключительности (этноцентризм).
Географические факторы и культурная уникальность любого
огромного населения объективно воздвигают стену, которая
препятствует другим народам в установлении длительных и близ-
ких контактов с любой великой цивилизацией и разрушает ощуще-
ние культурного родства, характерное для колыбели западной циви-
лизации - древнего Средиземноморья. Необходимость иметь общие
границы с сотнями различных народов и десятками государств, ко-
торые рассматривались как «находившиеся на более низком уровне
цивилизации», усиливала уникальность китайской культуры, а, сле-
довательно, и ощущение культурного превосходства. В этой связи
становится понятно, почему китайцы для обозначения своей страны
избрали название «Срединное государство» (Крюков и др., 1987).
В силу всех этих факторов внешнеполитическая доктрина
древнего Китая была чрезвычайно своеобразной. После краха дина-
стии Цин эта доктрина была отброшена в прошлое - но не полнос-
тью, ибо склонность к этнической исключительности жива и поны-
не (Yahuda, 1996, с. 188-189).
Изучение внешнеполитических доктрин древнего и средневе-
кового Китая вскрывает по меньшей мере две традиционные модели
общения Китая с внешним миром: китаецентристскую модель и
модель договорных отношений. При том, что почти все специалис-
ты по Китаю, занимающиеся этой проблемой, признают наличие этих
двух моделей, они по-разному и зачастую противоречиво оценивают
их иерархию. Одни рассматривают договорную модель как «дефор-
мацию» китаецентристской схемы «мироустройства» (Крюков и др.,
1987, с. 264), в то время как другие считают «договорную» тради-
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия
155
цию совершенно независимой (Мартынов, 1975, с. 1-20) [59]. Кита-
ецентристская модель представляется адекватной при анализе по-
литических контактов старого Китая с более слабыми государства-
ми, но как только Китай сам оказывался в более слабой позиции, он
прибегал к договорной модели (Крюков и др., 1987, с. 264). Китае-
центристская модель затрудняла объяснение ситуации, когда Китай
был вынужден признавать суверенитет другого государства (Воскре-
сенский, 1996, Глава 1).
Следует отметить, что В.С. Мясников, автор концепции китайс-
кой «стратагемной дипломатии» [60] и исследователь отношений
между Россией и цинским Китаем в XVII веке с точки зрения их
«неполноценности» для России, рассматривал китаецентристскую
модель «мироустройства» как недостаточную для понимания внеш-
неполитической доктрины Китая того времени (Мясников, 1985, с.
4-10). Однако и концепции «стратагемной дипломатии» не достаточ-
но, ибо она, будучи слишком упрощенной, не объясняет, почему стра-
тагемная дипломатия была характерной именно для Китая, а также
и не для других стран [61].
Как представляется, в нашем распоряжении имеются все фак-
ты, необходимые для рассмотрения влияния культурного фактора
(Кроль, 1973, с. 13-29). Специфика китайской культуры относится
не к изобретению «стратагемной дипломатии» как таковой (типоло-
гически аналогичные явления можно обнаружить и в дипломатичес-
ких традициях других стран) [62], а скорее к соверп^нствованию
такой дипломатии и доведению ее до высокого уровня абстракции,
т.е. схемы (плана, клише, стратагемы) деятельности, который обес-
печивает возможность адекватного действия с минимальным сопря-
женным риском (Воскресенский, 1996, Глава 1, Раздел 1). В.С. Мяс-
ников (1985, с. 55) подчеркивал, что стратагемы во внешней полити-
ке Китая представляли собой синтез оценки ситуации и теоретичес-
ки разработанного конкретного плана или планов на случай повто-
рения аналогичной ситуации. В.С. Мясников (там же, с. 55) также
отмечал, что в определенном смысле стратагема сродни алгоритму в
математике. Стратагем но сть стала характерным культурным призна-
ком китайского общества [63], в результате чего в китайской культу-
ре возникло стремление к разработке формы (структуры), которая
могла бы адекватно отразить любое содержание. Эта форма, будучи
впоследствии сакрализированной, обеспечила необычную стабиль-
Глава 4
156 ------------------------------------------------------
ность традиции, ибо создавала иллюзорную гарантию от каких-либо
изменений внутри страны и за ее пределами. В данном контексте
стратагемную дипломатию можно интерпретировать как отражение
более жесткого (по сравнению с другими государствами) соотноше-
ния между государственными и общественными интересами.
Вся сумма фактов, используемых сторонниками обеих концеп-
ций внешнеполитической доктрины старого Китая, не оставляет ме-
ста для сомнений относительно взаимосвязи и даже взаимодополня-
емости этих двух моделей (Гончаров, 1986, с. 7). Эти модели суще-
ствовали всегда и служили все той же цели сохранения господству-
ющих позиций за китайской дипломатией. Однако, в силу конкрет-
ных обстоятельств того или иного периода, предпочтение отдава-
лось то одной, то другой модели, но в теоретическом плане ни одна
из них не являлась деформацией другой (Воскресенский, 1995, с. 40
и далее).
В то же время наиболее яркое выражение китаецентристская
модель получила в период наивысшего расцвета китайской цивили-
зации. Подъем «цивилизации» подразумевает одновременную (или
даже опережающую) консолидацию этноформйрующих факторов,
но при фактическом отсутствии более или менее независимого раз-
вития этих факторов подъем цивилизации становится невозможным
(Крюков и др., 1987, с. 264-268). Поэтому китаецентристская модель
«мироустройства» получила поддержку и продолжение в официаль-
ной конфуцианской традиции. Не случайно, что заключенные ста-
рым Китаем договоры о «мире и родстве» или о «братском союзе»,
не требуя де юре признания зависимости вассалов, тем не менее, не
подразумевали полного равенства сторон, а означали лишь их транс-
формацию в иное, «родственное» качество, и также были подчине-
ны идее иерархии. Кроме того китайская модель «мироустройства»
имела скорее «внутреннюю», чем «внешнюю» ориентацию, предпо-
лагавшую примат внутриполитических факторов. Тот факт, что ки-
таецентристская модель могла обслуживать отношения с «варвара-
ми», не являлся главным элементом системы. В силу своего универ-
сального характера эта модель воспринималась как наиболее ста-
бильная и высоко ценилась стратегами внешней политики как прак-
тический инструмент поддержания стабильной дипломатической
традиции, направленной на обеспечение доминирующего положе-
ния Китая в отношениях с другими государствами.
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия
157
Маньчжуры, завоевавшие Китай в XVII веке, не только
восприняли китаецентристскую внешнеполитическую модель в те-
ории и на практике, но и постепенно развили ее до экстремальной
формы. Хорошо известно, насколько тщательно цинские императо-
ры имитировали дипломатический церемониал династии Мин и на-
сколько огромное, почти священное значение придавали они каж-
дой детали традиции, пытаясь таким образом укрепить свое «закон-
ное» право на правление страной (Мясников, 1985). Цинская динас-
тия имитировала минский церемониал приема иностранных по-
сольств, а о самом прибытии посольства автоматически объявлялось
как об одновременном признании вассальной зависимости данной
страны от Цинов. Что касается российско-китайских отношений, то
первый сбой в функционировании китаецентристской модели про-
изошел, когда первая российская официальная миссия во главе с Ф.И.
Байковым прибыла к цинскому императорскому двору. Поскольку
русские послы, невзирая на угрозы, отказались принять участие в
церемонии «коутоу» (девять поклонов до земли в знак признания
вассалитета и, следовательно, по крайней мере формального согла-
сия со своим вассальным статусом), посольство было выслано из
Пекина. Та же судьба чуть было не постигла миссию И.С. Перфильева
и Сеиткула Аблина. Постепенно в российско-китайских отношениях
сложилась интересная ситуация: по настоянию русских отношения
продолжались на условиях равенства, но у себя в стране цинская
элита по-прежнему трактовала дипломатические контакты с Росси-
ей только через призму китаецентристских воззрений (Chou, 1976,
с. 147). Соответственно, несмотря на дух равенства, российская сторо-
на «проводила» отношения с Китаем через высший административ-
но-государственный орган империи - Сенат, а в Китае отношениями
с Россией занимался Лифаньюань - Палата по делам вассальных зе-
мель, т.е. фактически министерство по «внутренним» делам китайс-
кой империи, которое, имея чисто формальные функции, подчиня-
лось по меньшей мере двум вышестоящим органам - Цзюньцзичу
(Высшему государственному совету) и самому императору (Брун-
нерт и Гагельстром, 1912, с. 96; Жуков и др., 1979, том 1, с. 99).
При такой ситуации сеть внешнеполитических учреждений,
отражающая китаецентристские принципы и одновременно подчи-
ненная им, способствовала изоляции дипломатической традиции от
реальности, в силу чего практический ход событий уже не соответ-
Глава 4
158
ствовал их интерпретации. Стремясь компенсировать неудачи своей
внешней политики по отношению к Западу, цинская дипломатия
прибегла к стратагемным планам. Однако, при растущем давлении
со стороны Западных держав (что, с точки зрения китайской внеш-
неполитической традиции, представляло собой чрезвычайно необыч-
ное явление) успех каждой стратагемы зависел от соблюдения по
меньшей мере двух условий: наличия адекватной информации о
внешней ситуации и опытных профессионалов, способных претво-
рить конкретную стратагему в жизнь (Воскресенский, 1996, с. 60 и
далее).
В XVI-XVIII веках, когда Китай поддерживал лишь эпизоди-
ческие контакты с Западом и Россией, китаецентристская концеп-
ция была достаточной для планирования дипломатических отноше-
ний и их успешной реализации с помощью дипломатических стра-
тагем. После поражения Китая в «опиумных войнах» та же самая
концепция стала препятствовать стратагемной дипломатии [64]. В
такой ситуации введение во внешнеполитическуЮчртруктуру Китая
«западных» институтов и норм международного права (постоянные
посольства и миссии, послы и посланники, консульская система, «за-
падное» договорное право и т.д.) могло и должно было рассматри-
ваться не только как одностороннее «навязывание» Китаю «запад-
ной» дипломатической модели, но и как обратный процесс (хотя и
более слабый, чем внешнее давление) - приспособления «китайско-
го» внешнеполитического механизма к «западному». Постепенно, в
соответствии с требованиями новой международной ситуации и ки-
тайской стратагемной дипломатии, стало очевидно, что китацентри-
стская модель перестала отражать реальность, т.е. она была «взло-
мана» изнутри (Воскресенский, 1996, с. 62 и далее).
Концепция стратагемной дипломатии, отражая жестко
фиксированное соотношение государственных и общественных ин-
тересов, может быть полезной при объяснении многих неясных слу-
чаев в истории русско-китайских отношений в имперский период.
Цинская элита, в течение длительного времени воспринимая русских
как «варваров», надеялась использовать их против других «варва-
ров», т.е. Западных держав, применяя доктрину «и и чжи и» (управ-
лять варварами с помощью варваров) - одного из основных методов
стратагемной дипломатии (Мясников и Шепелева, 1982, с. 44-46,62-
65). Именно по этой причине направленные в Китай миссии во главе
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия
159
с Е.В. Путятиным и Н.П. Игнатьевым оказались более или менее
успешными. С точки зрения цинской элиты, русские были не «по-
средниками» между Китаем и Западными державами (коими они ока-
зались в начале XX века), а «варварами», которых с помощью соот-
ветствующих дипломатических стратагем надлежало «использовать»
для «обуздания» других «варваров». Та же логика объясняет и взрыв
русофобии во время так называемого «Илийского кризиса», ибо рос-
сийско-британское соперничество служило важным фактором в
«сдерживании» России, а альянс Китая с Англией был важнейшим
дипломатическим ходом, рассчитанным на реализацию конкретной
внешнеполитической цели - возврата Илийского края. В середине
1880-х годов все повторилось с точностью до наоборот: поскольку
Россия, как предполагалось, может «обуздать» Японию, Китай по-
шел на сближение с Россией.
Естественно, применение таких стратагем было обусловлено
определенными характеристиками более чем 200-летней российс-
кой политики в отношении Китая, главное в которой состояло в том,
что российская дипломатия подчеркивала равенство отношений с
Китаем и почти никогда (вплоть до наступления эпохи империализ-
ма) не применяла методы прямого военного насилия на китайской
территории, в то время как такие методы широко использовались
другими державами (Мясников, 1985; Мясников и Шепелева, 1982;
Тихвинский, 1978; Документы опровергают, 1985, с.З и далее) [65].
Китай также принимал во внимание сдержанное, по сравнению с
агрессией Западных держав в 1840-е - 1880-е годы, поведение Рос-
сии, а также ее инициативу в трехстороннем вмешательстве, когда
после поражения Китая Японии было настоятельно рекомендовано
отказаться от идеи аннексии Ляодунского полуострова и сократить
размер контрибуции на одну треть.
Этноцентризм (китаецентризм), являясь и по сей день устойчи-
вым фактором в Китае, уходит корнями в прошлое этой страны. Этот
устойчивый фактор действовал на протяжении всей истории Китая
и в какой-то степени помогает понять события XX века. Самобыт-
ное культурное наследие и этноцентризм, которые обеспечили един-
ство Китая, впоследствии трансформировались в культурный наци-
онализм, который в XX веке в свою очередь трансформировался в
политический национализм, помогающий в строительстве сильного
Китая сегодня. Ранее единство Китая могло достигаться только по-
Глава 4
160 ------------------------------------------------------
средством военной мощи и клановости общества, поскольку многие
методы, осуществляемые в Китае на уровне традиционной китайс-
кой семьи и клана, в других странах были политическими действия-
ми правительств (Scalapino, 1963, с. 543-552). Именно поэтому ки-
тайские патриоты - как коммунисты, так и не коммунисты - считали
поздний период Цин и республиканский период временем деграда-
ции страны, которая была отсталой, разделенной и находилась под
господством «западной технологии». Коммунисты пришли к власти
в Китае потому, что им удалось использовать национализм (как часть
устойчивого фактора - этноцентризма) в гражданской войне и ус-
пешно трансформировать его культурную форму в политическую.
Используя этот устойчивый фактор, коммунисты сумели провозгла-
сить «новую демократию» в Китае, освобожденном от внешнего кон-
троля, и таким образом заложить основы «нового Китая» в 1949 г.
Созданное в то время авторитарное государство было построено не
на военном принуждении, а на основе борьбы против «импе-
риалистического влияния и окружения», «америианс^ой агрессии во
время Корейской войны» и «оккупации китайских земель» (Гонконг,
Тайвань), окрашенной в тона политического национализма. Таким
же образом были заложены и основы для реформ в современном
Китае, нацеленных на преодоление «изолирующей отсталости».
Выводы
В заключение вновь необходимо подчеркнуть, что устойчивые
факторы, представляя собой относительно неизменное сочетание
внутренних объективных и субъективных факторов (геополитичес-
ких, политических, экономических, а также культурных и психоло-
гических факторов, преломленных на конкретное соотношение об-
щественных и государственных интересов), последовательно игра-
ют свою роль в обеих странах в течение долгого периода времени.
В России в разряд такого устойчивого набора факторов следу-
ет отнести наличие не слишком четко определенных границ или бу-
ферных зон (геополитический фактор), контроль над которыми был
жизненно важным для существования российского государства. Это
обстоятельство осложняло оборону государства, ослабляло безопас-
ность, всегда создавало проблемы на пути экономической и полити-
ческой интеграции и представляло собой неизменную тенденцию
4.2. Устойчивые факторы и специфика их действия
161
на протяжении всей истории российского государства. «Многокуль-
турная» структура российского общества (культурный фактор) отра-
жает тот факт, что в культурном смысле центр никогда полностью не
абсорбировал и не ассимилировал обретенную периферию. Культур-
ная антиномичность и гетерогенность России связана с тем, что Рос-
сия участвовала в социальной и духовной жизни таких огромных
культурных ареалов как римско-католическое христианство, визан-
тийская цивилизация, исламский мир и китайская цивилизация, при
этом не подпадая под господство ни одного из них, но создавая сво-
еобразный сплав всех этих традиций и местной самобытной культу-
ры. В плане внешней политики Россия одновременно входила в не-
сколько международных систем. Как следствие, у московских лиде-
ров в любой период истории не было иного выбора, кроме как дей-
ствовать на разных «уровнях» при взаимодействии с европейскими
и азиатскими обществами. Одновременно с культурной гетероген-
ностью и антиномичностью существует и необыкновенная способ-
ность к синтезу разных культур в некое самобытное образование.
Что касается Китая, то следует отметить, что эта страна также
всегда была огромной по территории и населению (объективный
фактор - географический и геополитический). Это само по себе име-
ет важное значение с точки зрения того, как конструировалось И
конструируется могущество Китая (конкретное соотношение геогра-
фических, демографических и экономических факторов). География
и культурная уникальность огромного населения объективно воздвиг-
ли стену, которая мешала развитию постоянных тесных контактов с
любой великой цивилизацией, что разрушало ощущение культурной
близости (культурный фактор) с другими цивилизациями. Объектив-
ное наличие общих границ с сотнями различных народов и десятка-
ми государств усиливало уникальность китайской культуры (конк-
ретное соотношение географических и культурных факторов), и та-
ким образом ощущение культурного превосходства привело к появ-
лению стратагемной дипломатии, которая отражала более жесткое,
чем в других странах, соотношение государственных и обществен-
ных интересов. Самобытное культурное наследие и этноцентризм,
обусловив определенное единство Китая, трансформировались в
культурный национализм, который в XX веке претерпел дальней-
шую трансформацию в политический национализм, помогающий в
строительстве сильного Китая. Ранее единство Китая могло дости-
Глава 4
162
гаться только посредством военного могущества и системы кланов,
поскольку китайская семья и клан осуществляли функции, которые
в других странах по сути относились к политическим действиям
правительства. Таким образом становится ясно, как могут действо-
вать на протяжении длительного времени конкретные комбинации
нескольких устойчивых факторов.
Наличие постоянных комбинаций устойчивых факторов фак-
тически позволяет свести объяснение прошлых отношений к тем
периодам, которые важны для понимания изменений в отношениях,
а также изучить динамику, взаимодействие и преемственность в дей-
ствии различных факторов в ходе исторического развития.
4.3. Царская Россия и Китай:
поиск стабильного равновесия
Народы России и Китая впервые узнали о существовании друг
друга в XIII веке, когда монголы, во время очередного нашествия на
Русь, привезли русских военнопленных в Пекин, где в то время пра-
вила монгольская династия Юань (1271-1368).
Освоение Сибири (как военными, так и другими средствами -
Ch’eng, 1857, с. 11-14), начатое русскими первопроходцами-казака-
ми в конце XVI века (Yakhontoff, 1931, с. 5-6, Мясников, 1985), при-
вело к строительству многих новых городов в данном регионе (Ker-
ner, 1942). В 50-ых гг. XVII в. началось хозяйственное освоение си-
бирских территорий, т.е. российская колонизация Сибири как эко-
номической территории (Мясников и Шепелева, 1982, с. 36-37) [66].
К концу XVII века была открыта первая постоянная русская миссия
за рубежом. При Екатерине Великой (1762-1796) Россия в своей внеш-
ней политике начала ориентироваться на Запад и стала активным
участником дипломатических маневров в Европе.
К концу XIX века в России - правда, несколько по иному, чем
на Западе - утвердился капитализм. Капитализм в России насаждал-
ся главным образом «сверху» и его наибольший рост пришелся на то
время, когда Запад вступал в стадию империализма. В России капи-
тализм приобрел признаки империализма только к самому концу XIX
века, при этом, однако, в стране сохранялись пережитки феодализма
и полуфсодализма. Несмотря на относительно позднее появление
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
163
России на европейской дипломатической арене, в XIX веке Россия
радикально изменила свое внешнеполитическое поведение, полнос-
тью утвердилась в европейском сообществе и заняла свое место ве-
ликой державы в «европейском концерте» держав. Тем не менее,
процесс этот проходил отнюдь не просто.
Огромная Российская империя (как и Китайская) имела свои
колониальные владения - периферийные территории. Однако воп-
рос о периферийных территориях требует особого обсуждения, ибо
эти периферийные земли нельзя рассматривать как «классические»
колонии (Мясников и Шепелева, 1982, с. 38 и далее). Данные терри-
тории включались в состав России постепенно, и их присоединение,
растягиваясь на многие десятилетия, было сопряжено с гораздо бо-
лее сложными процессами, чем процесс обычного колониального
завоевания [67]. Но в то же время периферийные земли Российской
империи представляли оба известных в истории типа колониальных
владений - населенных как переселенцами (Сибирь, Северный Ка-
захстан), так и покоренными коренными народами (Средняя Азия).
Поскольку в центре империи существовали отсталые аграр-
ные отношения, то менее интенсивная колонизация малонаселенных
Сибирских земель не сопровождалась бурным экономическим раз-
витием (Forsyth, 1994, с. 131-136; 190-200; 214-216), но дала голчок
к культурному и экономическому развитию этих территорий (Мяс-
ников и Шепелева, 1982, с. 35-37), что предопределила разную роль
экономических и культурных факторов в центре и на периферии Рос-
сийской империи. Хотя меры, предпринимаемые в то время прави-
тельством России и местными властями, обеспечивали интересы
власть предержащих в центре, они в то же время способствовали
экономическому и культурному развитию отдаленных территорий и
были благотворными для периферии (Александров, 1984, Введение;
Stephan, 1994, с. 35-36) [68].
В результате объединения территорий династии Мин (1368-
1644) с Маньчжурией под властью новых маньчжурских правите-
лей, а также последующей аннексии нескольких монгольских кня-
жеств, которая вызвала много разрушительных войн, границы Цин-
ской империи (1644-1911) отодвинулись за пределы Великой китай-
ской стены (Яхонтов, 1931, с. 6, 13) [69], которая считалась традици-
онной социо-культурной границей Китайской империи на севере, хотя
в различные периоды истории сфера влияния китайской цивилнза-
Глава 4
164 --------------------------------------------------------
ции в той или иной форме простиралась намного дальше этой линии
(Forsyth, 1994, с. 163). Именно после указанного объединения Цинс-
кая империя была вынуждена установить контакты с Российским
государством, дабы утвердить свои границы и попытаться создать
механизм уравновешивания отношений со своим северным соседом.
Постепенно взаимоотношения стали регулярными, и к концу
XVII века и Россия, и Китай ощутили необходимость институиро-
вать свои отношения, т.е. оформить их договорно (Мясников, 1985).
В 1689 году был подписан Нерчинский договор [70] - первый дого-
вор между Цинским Китаем и иностранным государством, который
в какой-то мере предопределил характер уравновешивания российс-
ко-китайских отношений вплоть до середины XIX века. Помимо воп-
росов территориального размежевания, в этом договоре также содер-
жались положения о торговле (Русско-китайские отношения, 1958).
Когда боярин Ф.А. Головин прибыл из Москвы на переговоры
в Нерчинск, его сопровождали полторы тысячи солдат; цинские по-
слы прибыли в Нерчинск с 12-тысячным войском (Tai Sung An, 1973,
с. 30; Мясников, 1985) [71]. Несоизмеримость военных сил сторон
на границе явилось важным фактором, который привел российских
историков к выводу, что Головин, под давлением другой стороны (как
психологическим, так и физическим) и в силу отсутствия достовер-
ной информации (на самом деле, цинскому императору был нужен
мир с Россией, чтобы перенацелить свои силы против Джунгарского
ханства - в этом смысле внешний фактор был для китайцев решаю-
щим), был вынужден отдать Албазин и освоенные русскими земли
на правой стороне р. Аргунь и по обеим берегам верхнего и средне-
го течения Амура вплоть до реки Бурея, что составляло большую
часть территории Албазинского воеводства (Документы опроверга-
ют, 1982). В то же время маньчжурский посол дал обязательство, что
Цинская империя не будет заселять албазинские земли (Мясников,
1985), которым предназначалось стать буферной зоной между двумя
государствами. Равновесие, зафиксированное статьями Нерчинско-
го договора, было нестабильным. В силу менявшегося соотношения
геополитических и экономических факторов это равновесие медлен-
но регрессировало, т.е. становилось все менее и менее стабильным.
Оно было неблагоприятным для России, которая, переживая процесс
экономического подъема, лишилась территорий, считавшихся среди
русских «ничейными» (Stephan, 1994, с. 31) и бывших даже уже час-
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
165
тично освоенными русскими казаками (Forsyth, 1994, с. 103). Все
это и обусловило желание России изменить ситуацию. Сперва изме-
нения в отношениях носили нефункциональный характер, но впос-
ледствии, в силу изменившейся природы экономических факторов в
России, кумулятивный эффект нефункциональных изменений при-
обрел функциональный характер. По темпам экономического разви-
тия Россия тогда опережала Китай, что предопределяло постепенное
изменение нестабильности, т.е. сперва источником нестабильности
выступал Китай (когда перед подписанием Нерчинского договора,
изменение ситуации было выгодно Китаю), а затем - Россия (когда
после подписания Нерчинского договора, изменение ситуации соз-
давало преимущества для России).
Согласно Нерчинскому договору, территории к югу от реки Уда
(почти все Нижнее Приамурье) пока не подлежали демаркации, что
отражало нестабильный характер равновесия. Граница в этой зоне
объективно должна была быть подвижной и зависимой от соотно-
шения других (в основном, экономических и военных факторов).
Нерчинский договор не определял русско-китайскую границу в пра-
вовом плане даже с точки зрения тех норм, которые сложились к
тому времени во взаимоотношениях между государствами. Таким
образом, пограничный вопрос не нашел, да и не мог найти своего
правового решения, а подвижная граница была включена в общий
процесс уравновешивания как один из главных компонентов геопо-
литического фактора. Следовательно, появлялась возможность на-
правлять возникающую в отношениях напряженность в погранич-
ную сферу, и граница могла изменяться в соответствии с соотноше-
нием других (военных, политических, экономических факторов).
По условиям Нерчинского договора, граница шла от истоков
реки Аргунь до ее слияния с рекой Шилка, причем северный берег
оставался в пределах России, а южный переходил цинскому Китаю.
Затем граничная черта шла по реке Горбица до ее истоков. В то вре-
мя горные хребты в Приамурье были еще недостаточно изучены, и
потому в русском тексте договора говорилось, что граница пройдет
на восток от истоков Горбицы «Каменными горами» «даже до моря
протягненными», тогда как в маньчжурском тексте эти же горы на-
зывались по иному - Большим Хинганом /Амба Хингань/ (Русско-
китайские отношения, 1958, Нерчинский договор).
Глава 4
166 ------------------------------------------------------
По мнению отечественных экспертов (Мясников, 1980, 1985,
1996; Мясников и Шепелева, 1982; Формирование границ Китая,
1977), в правовом плане Нерчинский договор не соответствует ни
современным, ни прошлым нормам международного права. Геогра-
фические определения в тексте договора носят расплывчатый, схе-
матичный и слишком общий характер; стороны не обменялись ни
какими-либо картами региона, ни инструментами ратификации; тек-
сты на двух языках не идентичны друг другу, а статьи допускают
различную интерпретацию. С исторической точки зрения эти момен-
ты имеют важное значение. Однако, с точки зрения многофакторно-
го равновесия, гораздо более важным представляется тот факт, что
данный договор фактически зафиксировал возможность флуктуации
границ в зависимости от конкретной эволюции других (главным об-
разом, военных и экономических) факторов в рамках многофактор-
ного равновесия.
Начиная с XVIII века, центр тяжести в российско-китайских
отношениях стал перемещаться в Центральную Азию (Гуревич, 1983;
Allworth, 1994, с. 131 и далее), что было обусловлено геополитически-
ми изменениями в регионе, который стал эпицентром активности не
только России и Китая, но и других государств. Экономическое прод-
вижение России на юг Сибири и в Казахстан сопровождалось
колонизацией этих территорий, а также развитием сельского хозяй-
ства и торговли, что отражало как общественные, так и государствен-
ные интересы России. Таким образом, стало очевидно, что в русско-
китайских отношениях стали назревать функциональные изменения,
ибо изменение объективных факторов перестало соответствовать пре-
жнему соотношению общественных и государственных интересов.
В XVIII веке значительное развитие приобретает российско-
китайская торговля, которая постепенно занимает приоритетное ме-
сто в отношениях между двумя странами (Foust, 1968). Прогресс в
развитии торговых отношений представлял собой корректировку
системы отношений в соответствии с изменениями на внутреннем
уровне составляющих ее единиц, а также был связан со стремлени-
ем обоих государств достичь стабильности посредством нефункци-
ональных изменений в отношениях.
Стремясь упорядочить торговые отношения с Китаем,
правительство Екатерины I в 1726 г. направило в Пекин миссию во
главе с С.Л. Владиславичем-Рагузинским (Русско-китайские отно-
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
167
шсния, 1990). В ходе переговоров 1926-1727 годов Россия и Цинская
империя в качестве основы для разграничения и нового состояния
равновесия между двумя государствами приняли принцип «каждый
будет владеть тем, чем владеет теперь». Фактически этот принцип
предусматривал придание равновесию стабильный характер.
В августе 1727 г. стороны подписали прелиминарный Буринс-
кий договор (Tai Sung An, MCMLXXIII, с. 171-177), который опре-
делял прохождение граничной линии от горы Абагайту в верхнем
бассейне реки Аргунь (где линия границы смыкалась с границей по
реке Аргунь, установленной Нерчинским договором 1689 г.) до пе-
ревала Шабин-Дабага на Большом Саянском хребте (там же, с. 168-
169). Буринский договор был включен в качестве Статьи 3 в Кяхтин-
ский договор 1727 г. (там же, с. 177 и далее; Русско-китайские отно-
шения, 1990), который определил основы политических и торговых
отношений между Россией и Цинской империей и стал серьезной
попыткой юридического оформления нового состояния равновесия
после Нерчинского договора. Демаркацией границы, установленной
этими новыми договорами, занимались специальные смешанные
русско-маньчжурские комиссии, которые подготовили карты и опи-
сания соответствующих районов. Вдоль границы были установлены
пограничные караулы и маяки. Статья 7 Кяхтинского договора под-
твердила положения Нерчинского договора в отношении не подле-
жащих разграничению земель, что давало возможность дальнейших
корректировок граничной линии (Русско-китайские отношения,
1958). Таким образом были предприняты первые попытки частично
оформить (и зафиксировать) в правовом плане линию границы с тем,
чтобы исключить пограничный вопрос (как часть геополитического
фактора) из общего процесса уравновешивания. Эта задача была
выполнимой только потому, что развивавшиеся торгово-экономичес-
кие отношения лучше отражали изменение военных и экономичес-
ких факторов и как бы «поглощали» (или «возмещали») возникаю-
щую время от времени напряженность в двусторонних отношениях.
Затем в Пекин были направлены еще несколько миссий, цель
которых состояла в расширении торговли с Китаем, что отражало
нарастание роли экономического фактора для Российского государ-
ства. Поскольку стороны испытывали все более насущную необходи-
мость в регулировании торговых отношений, в 1861 г. были начаты
переговоры, завершившиеся подписанием Кульджинского договора.
Глава 4
168
Первые неравноправные договоры между Западными держа-
вами и Китаем (реконфигурация системы) нанесли ущерб не только
внешней политике России, но и ее торгово-экономическим отноше-
ниям в Восточной и Центральной Азии, в силу чего вновь обрел ве-
сомость внешний фактор. Изначально успешная политика России в
Казахстане и укрепление ее позиций в Центральной Азии в то вре-
мя, когда дряхлеющая Цинская империя отступала под натиском За-
падных держав, позволили России, подписав серию договоров с
Китаем, обрести новые возможности для расширения торговых кон-
тактов в этом регионе [72].
Все это соответствовало общественным интересам обоих госу-
дарств, но ни в коем случае не означало тождественности их госу-
дарственных интересов, между которыми отмечалось явное
противоречие, ибо стороны имели диаметрально противоположные
представления о том, как достичь стабильности в зоне границы. Та-
ким образом, экономическое «расширение» России могло компенси-
роваться в торговой и пограничной сферах (флуктуация границ), т.е.
в тех областях, где изменения не были или не могли быть жестко
зафиксированы в договорной форме.
В середине XIX века основным видом неравноправного дого-
вора были соглашения на основе принципа «наибольшего
благоприятствования». Помимо положений о правах и привилегиях
в области торговли и регулирования режима жизнедеятельности ино-
странцев, эти соглашения также содержали положения о предостав-
лении особых прав иностранным державам, что нарушало суверен-
ные права и территориальную целостность Китая. В то время прин-
цип «наибольшего благоприятствования» подразумевал, что льготы,
предоставляемые Китаем любой стране, будут распространяться на
все остальные иностранные государства. Подобные положения впер-
вые упоминаются в англо-китайском Дополнительном соглашении
1843 г., а затем, применительно к России, они были зафиксированы
в Тяньцзиньском договоре 1858 г. (Русско-китайские отношения,
1958). В независимости от того, как их рассматривать с историчес-
кой точки зрения - как равноправные или как неравноправные согла-
шения - с точки зрения многофакторного равновесия эти договоры
просто отражали изменение соотношения военных и экономичес-
ких факторов между Китаем и Западными державами, которые со-
здавали для России невыгодную (в экономическом, а в определен-
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
-------------------------------------------------------- 169
ные периоды и военном плане) ситуацию на ее периферии. С точки
зрения многофакторного равновесия режим «наибольшего благопри-
ятствования» означал функциональное изменение в системе отно-
шений Китая с державами (реконфигурацию системы), на которую
Россия вынуждена была должным образом отреагировать.
В конце XIX века в результате конкуренции между державами
за политическое и экономическое подчинение Китая появился осо-
бый вид неравноправного договора - соглашения об установлении
сфер влияния, определявшие преимущественные права какой-либо
иностранной державы на какие-то конкретные части китайской тер-
ритории. По условиям этих соглашений, правительство Китая обя-
зывалось не передавать ту или иную конкретную часть своей терри-
тории любой третьей державе без согласия державы, с которой было
подписано такое соглашение [73]. Такого рода соглашения показы-
вают, как внешний фактор постепенно оказывал влияние на Китай и
на русско-китайские отношения. Подписание неравноправных до-
говоров и соглашений зафиксировало новое положение Китая в сис-
теме международных отношений, а также новое соотношение вне-
шних и внутренних факторов. Распространение режима наибольше-
го благоприятствования на Россию означало функциональное изме-
нение в русско-китайских отношениях.
Середина XIX века была отмечена новыми радикальными
изменениями в международной ситуации на Дальнем Востоке. «Опи-
умные войны», в результате которых Китай был вынужден открыть
свои морские порты для торговых компаний Англии, Франции и
США, ознаменовали начало превращения Цинской империи в полу-
колониальную страну. В России понимали, что «опиумные войны»
сделали Восточную Азию уязвимой перед морской мощью Великобри-
тании (Stephan, 1994, с. 43). Внешний фактор стал превалирующим
и начал оказывать непосредственное влияние на внутренние объек-
тивные и субъективные факторы как в России, так и в Китае. Имен-
но поэтому Россия решила подписать договор, который положил бы
конец попыткам Западных держав обострить русско-китайские от-
ношения и перекрыл бы западным судам доступ к Амуру, что долж-
но было, в частности, и повысить конкурентоспособность русских
товаров на китайском рынке. Подписывая подобный договор с Кита-
ем, Россия стремилась свести до минимума (хотя бы на Дальнем Вос-
токе) влияние внешнего фактора на двусторонние отношения.
Глава 4
170
Таким договором стал Айгуньский, подписанный в 1858 г. Его
главная функция для России состояла в компенсации внешней сфе-
ры - системно-структурных факторов и политики Западных госу-
дарств в Китае и их влияния на российско-китайские отношения (см.
Главу 3, Раздел 3.3 настоящей работы). В конкретной исторической
ситуации того времени это означало обеспечение российских инте-
ресов на Дальнем Востоке вне зависимости от какого-либо иност-
ранного влияния. В то же время Айгуньский договор корректировал
русско-китайскую границу в соответствии с новым состоянием рав-
новесия между государствами. Коль скоро границы в правовом пла-
не не были жестко зафиксированы, в то время имелась возможность
их относительно легкого изменения (что не умаляло драматизма этого
процесса для обеих сторон) в соответствии с тем или иным соотно-
шением внешних и внутренних факторов (главным образом эконо-
мических, военных и, в меньшей степени, политических). Именно
поэтому в Статье 1 Айгуньского договора устанавливалось: «левый
берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья р.
Амура, да будет владением Российского государства, а правый бе-
рег, считая вниз по течению, до р. Усури [правописание того време-
ни - А.В.], владением Дайцинского государства; от реки Усури далее
до моря находящиеся места и земли, впредь до определения по сим
местам границы между двумя государствами, как ныне да будет в
общем владении Дайцинского и Российского государства» (Русско-
китайские отношения, 1958, с. 29).
Согласно другим статьям Айгуньского договора, навигация по
Амуру, Сунгари и Уссури разрешалась только для судов Российского
и Цинского государств (Русско-китайские отношения, 1958). Единс-
твенная причина такого ограничения состояла в том, что Россия опа-
салась появления западных судов на Дальнем Востоке. Маньчжурс-
кому населению левого берега Амура было предписано оставаться
«вечно на прежних местах их жительства, под ведением маньчжурс-
кого правительства...» (Русско-китайские отношения, 1958, с. 29). Это,
однако, не означало, что Россия признавала суверенитет Китая над
территорией, где находились такие маньчжурские поселения. Как гла-
сил текст данной статьи, граница проходила по Амуру, а упомянутая
территория считалась российской, в то время как Цинскому прави-
тельству просто предоставлялась юрисдикция над своими гражда-
нами, проживавшими на данном участке российской территории.
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
171
Этот пункт также использовался в качестве дополнительного канала
для ослабления напряженности в отношениях и таким образом фор-
мально допускал наличие буферной зоны по обеим сторонам дого-
ворной границы.
Что касается общего значения Айгуньского договора 1858 г.,
то в российской историографии (см., к примеру, Мясников и Шепе-
лева, 1982, с. 35-40) повсеместно отмечается, что этим трактатом
России было возвращено левобережье Амура. По условиям Нерчин-
ского договора и под влиянием военного фактора эти территории в
свое время были оставлены Россией. Однако возврат этих земель
был бы невозможен, если бы не образовалось новое соотношение
факторов и если бы Россия не укрепила свои экономические, поли-
тические и военные позиции в то время, как Цинская империя мед-
ленно регрессировала под влиянием внешнего (попытки насильствен-
ного «открытия» Китая со стороны Западных держав) и внутренне-
го (относительная экономическая отсталость и политическая дегра-
дация страны) факторов. Поскольку военные действия не имели ме-
ста, а китайцы и русские по-прежнему осуществляли хозяйствен-
ную деятельность на этих территориях, то новая граница отражала
нефункциональные изменения. Что касается земель на правом бере-
гу рек Амур и Аргунь, они не были и не могли быть возвращены
России, ибо такой возврат сделал бы равновесие чре.звкТчайно не-
стабильным, поскольку ни китайское общество, ни любое китайс-
кое правительство никогда бы не признали законным возврат этих
территорий. Компенсировать такую нестабильность мирными сред-
ствами (как в случае с Айгуньским договором) было бы невозможно,
т.е. она бы противоречила национальным интересам Китая, факти-
чески отразилась бы на общечеловеческих интересах, и привела бы
к нестабильности системы в целом, чего Россия не моша бы допустить
ни в коем случае в международной обстановке того времени.
Айгуньский договор имел важное значение в плане
урегулирования отношений между Россией и цинским Китаем, он
также блокировал попытки Англии обострить отношения цинского
Китая с Россией. В соответствии с этим договором был перекрыт
доступ к Амуру для европейских судов, и таким образом на некото-
рое ^ремя была снижена роль внешнего фактора в двусторонних от-
ношениях. Одновременно, положения этого договора стали своеоб-
разной военно-политической мерой протекционистского характера,
Глава 4
172
заложившей основы «экономической изоляции» российского Даль-
него Востока.
Айгунский договор не содержал каких-либо статей о
сеттльментах, консульской юрисдикции или торговых привилегиях
для русских граждан на китайской территории, т.е. в нем отсутству-
ют главные условия договоров с полуколониальными странами, ко-
торые Россия, следуя примеру Западных держав, подписывала впос-
ледствии. Таким образом, данный договор отражал нефункциональ-
ные изменения, т.е. он отражал изменения в отношениях, происхо-
дившие в рамках, установленных предыдущим функциональным
изменением. Более того, сохраняя юрисдикцию Китая над маньчжур-
ским и китайским населением левобережья Амура, Айгуньский до-
говор в какой-то мере нарушал интересы России и таким образом
играл компенсирующую роль для Китая.
Во время подписания Айгуньского договора в Тяньцзине
находился русский уполномоченный Е.В. Путятин, посланный в Ки-
тай для переговоров. Будучи посредником между цинскими офици-
альными лицами и Западными державами и не зная об успешном
исходе айгуньских переговоров, Путятин подписал с цинскими пред-
ставителями Тяньцзиньский трактат об общих принципах взаимо-
отношений между двумя странами, в котором цинская сторона при-
знавала необходимость установления точной границы между двумя
государствами в ряде местностей (Русско-китайские отношения,
1958). По этому договору Россия, использовав внешний фактор в свою
пользу, получила права наибольшего благоприятствования, предус-
мотренные для Западных держав по условиям англо-китайского Нан-
кинского договора 1842 г. и англо-китайского Дополнительного со-
глашения 1843 г., т.е. права и льготы, полученные другими держава-
ми, подлежали распространению и на Россию - эти изменения для
русско-китайских отношений являлись функциональными. Тяньцзинь-
ский договор содержал и другие положения, которые не ущемляли
суверенитет Китая - например, Статья 2 устанавливала равенство
между Россией и Китаем в дипломатических отношениях (Русско-
китайские отношения, 1958, с. 31).
В 1860 г. русский посланник Н.П. Игнатьев и уполномочен-
ный представитель Цинов князь Гун подписали Пекинский допол-
нительный договор, в котором подтверждались положения Айгунь-
ского трактата и признавалось, что прежнее совместное владение -
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
173
Уссурийский край - стал частью российской территории, т.е. поло-
жения о границе вновь зафиксировали меняющийся характер равно-
весия в двусторонних отношениях. В данном случае наиболее оче-
видно влияние экономических и военных факторов на геополити-
ческие и географические факторы. Пекинский договор фактически
означал демаркацию границы в тех районах Дальнего Востока, кото-
рые с точки зрения российских дипломатов и согласно прежним до-
говорам до сего времени не подлежали разграничению, т.е. до де-
маркации были оставлены «в совместном владении» обоих государств
(Русско-китайские отношения, 1958, с. 29; История внешней поли-
тики России, XIX, 1997, с. 132 и далее). Окончательный переход этих
земель из совместного владения во владение России зафиксировал
ряд нефункциональных изменений в рамках функционального изме-
нения, которое произошло при подписании Тяньцзиньского договора.
Пекинский договор определил восточный (Статья 1) и запад-
ный (Статья 2) участки российско-китайской границы, наметил об-
щие контуры границы в Центральной Азии и определил порядок
разрешения пограничных инцидентов, а также правила торговли меж-
ду Россией и Китаем (Ch’eng, 1957, с. 37-80). Как и Тяньцзиньский до-
говор, Пекинский договор также предоставлял новые привилегии
для российских граждан. Однако, как считают современные россий-
ские историки (Мясников, 1996), «территориальные» статьи Пекин-
ского договора не могут рассматриваться как «неравноправные», ибо
Россия вернула себе Приамурье и присоединила земли, которые до
новой демаркации находились в «совместном» владении, и которые
не были населены ханьцами и не находились в административном
подчинении Цинской империи (Документы опровергают, 1982; Бес-
прозванных, 1983; 1990). Если подходить к ситуации с позиций мно-
гофакторного равновесия, то корректировка единиц, составляющих
систему, в части, касающейся географических факторов (изменение
границ) осуществлялась в буферной зоне между государствами и в
этом смысле не могла нарушить общее равновесие. Равновесие, не-
стабильный характер которого определялся политикой России, так
как нестабильность давала России определенное преимущество,
постепенно просто трансформировалось в нестабильное равновесие.
Однако с теоретической точки зрения, нестабильное равновесие было
лучше, чем равновесие, стабильность которого нарушала одна из
сторон, ибо первое на деле дает возможность поиска путей к созда-
Глава 4
174
нию стабильного равновесия, которое с системной точки зрения бо-
лее выгодно для обеих сторон, в то время как второе ведет к измене-
нию общего равновесия в отношениях.
Сближение между Россией и Цинской империей в Централь-
ной Азии в середине XIX века вызвало необходимость демаркации
границы и в этом регионе. Поскольку Пекинский договор определял
только общие контуры границы в Центральной Азии, в 1861 г. сто-
роны начали переговоры о более детальной демаркации. 25 сентяб-
ря 1864 г. переговоры завершились подписанием Чугучакского про-
токола о государственной границе от Алтая до Памира, установлен-
ной с должным учетом природных рубежей (Формирование границ
Китая, 1977). Стороны достигли соглашения, отталкиваясь от ново-
го соотношения факторов (главным образом экономических и поли-
тических) и от военного статус-кво; линия границы была определе-
на посредством дипломатических усилий, а не военной конфронта-
ции, что отражало волю сторон к трансформации нестабильного рав-
новесия в стабильное.
12 февраля 1881г. Россия и Китай подписали Санкт-Петербург-
ский (или Илийский) договор, по которому Россия согласилась на
восстановление суверенитета Китая в Илийском крае за исключени-
ем его западной части. Как известно, с согласия правительства Ки-
тая Россия ввела войска на территорию Илийского края в 1871 г. в
связи с восстаниями местного населения, в результате которого цин-
ская власть в Синьцзяне была фактически низложена [74]. Это было
сделано для укрепления стабильности в пограничных районах, на-
рушение которого угрожало стабильности системы отношений в
целом. Ливадийский договор 1871 г. представлял собой попытку
России скорректировать систему - попытку безуспешную, ибо пре-
дусматривалось, что коррекция границы будет проведена не так, как
прежде, когда она осуществлялась в буферной зоне, где граница могла
меняться достаточно легко [75]. В данном случае были затронуты
национальные (и общечеловеческие) интересы Китая, ибо потерю
указанных территорий нельзя было компенсировать изменением
субъективных внутренних факторов, представленном в новом соот-
ношении интересов (Chen, 1957, с. 39-49). Ливадийский договор пре-
допределил переход равновесия в стадию нестабильности. Такое
равновесие было в высшей степени регрессивным - т.е. целый ряд
факторов постоянно увеличивал его нестабильность. Предложенные
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
175
изменения не могли быть компенсированы Китаем в рамках объек-
тивной и субъективной части внутреннего кластера; для решения
этих вопросов Китай был готов всгупить в острую конфронтацию с
Россией и, возможно, даже начать военные действия (Hsu, 1965;
Воскресенский, 1996). Однако в России поняли, что длительный во-
енный конфликт с Китаем был бы неприемлем с точки зрения обще-
ственных интересов [76] и в силу внешних факторов, т.е. политики,
проводившейся Англией и Германией в отношении России в то вре-
мя. В самой России началась долгая полемика по этому вопросу, а
обе стороны, Россия и Китай, приступили к серии длительных перего-
воров, на финальной стадии которых Китай восстановил внутрен-
нюю стабильность (что на деле означало ослабление роли полити-
ческого фактора для Китая) и таким образом в 1881 г. получил воз-
можность жестко вести переговоры о подписании нового - Санкт-
Петербургского - договора.
Подписание Санкт-Петербургского договора вывело равнове-
сие на стадию перехода к стабильности, ибо этот документ юриди-
чески зафиксировал границы, а также определил торговые, эконо-
мические и даже политические вопросы двусторонних отношений.
Равновесие постепенно приобрело стабильный характер, и с тех пор^
колебания в отношениях происходили в определенных рампах; при-
емлемых для обеих сторон. Эта новая стадия стабильного равнове-
сия продолжалась до начала XX века и не претерпела каких-либо
изменений даже после поражения России в русско-японской войне
1905 г., что явилось еще одним доказательством исключительной
важности внешнего фактора для двусторонних отношений. Санкт-
Петербургский договор определил торговые отношения между Рос-
сией и Китаем, а его «территориальные» статьи фактически опреде-
лили нынешнюю границу Китая с Россией и новыми независимыми
государствами Центральной Азии, что означало переход к той ста-
дии, на которой подразумевалось колебание отношений, но погра-
ничный вопрос (часть географического фактора) переставал быть
первостепенным фактором в уравновешивании. Ситуация изменилась
только в 1960-х годах, когда чрезвычайно возросла роль идеологи-
ческого фактора.
Что касается Памира, то разграничение между Россией и Ки-
таем состоялось только путем обмена дипломатическими нотами в
1894 году, когда стороны согласились «сохранить свои взаимные
Глава 4
176
позиции» на Памире по Сарыкольскому хребту (Известия Министер-
ства иностранных дел, 1914, с. 56-63). Эта линия границы сохраня-
лась до распада Советского Союза. Будучи также зафиксированной
в соглашениях о границе между КНР и государствами Центральной
Азии (бывшими республиками СССР) и в Шанхайском коммюнике
1996 г., эти пограничные территории стали своего рода буферной
зоной, где представлены «особые» интересы безопасности России и
«особые» экономические интересы Китая. Нежелание и неспособ-
ность обеих держав юридически оформить границу в данном регио-
не отражает возможность изменения границы для компенсации из-
менений в многофакторном равновесии. Поскольку это не вело к
нарушению какого-либо договора, в формальном объявлении воен-
ных действий никогда не было необходимости. Подписанное в 1996
г. соглашение о границе и урегулировании пограничных вопросов
между Россией, государствами Центральной Азии и Китаем ознаме-
новало тот факт, что формальная «потеря» этих территорий для Рос-
сии после распада Советского Союза фактически означала отход от
тотального контроля над буферной зоной, которую при нынешнем
состоянии равновесия ни одна из стран не смогла сохранить в своем
исключительном владении.
Итак, на протяжении более трехсот лет две империи были
вовлечены в сложный процесс развития двусторонних контактов,
которые прежде всего были связаны с корректировкой торговых (эко-
номический фактор) и пограничных (геополитический и военный
фактор) отношений.
Географическое расширение Российской империи, которая
присоединила Сибирь, Дальний Восток, а затем Казахстан и Сред-
нюю Азию, с одной стороны, и расширение маньчжурской империи
Цин, которая правила Китаем в то время, и присоединила к себе Ко-
рею, Северную Маньчжурию, часть Приамурья, Монголию (Восточ-
ную, Южную, а затем и Северную), Джунгарское ханство и Восточ-
ный Туркестан, с другой стороны, привели к сближению двух госу-
дарств и к демаркации их границы.
В свете этого факта дискуссия об исторических аспектах терри-
ториальной демаркации между Россией и Китаем должна быть на-
целена на анализ других аспектов отношений, а не на выяснение
«неравноправного» или «равноправного» характера этого процесса,
к чему призывает существующая российская и китайская литерату-
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
---------------------------------•----------------------- 177
ра по данному вопросу (см. Глава 1, Раздел 2 настоящего исследова-
ния, а также Forsyth, 1994, с. 109-111). Главное значение в анализе
отношений имеют отнюдь не только «агрессия» (военный и геопо-
литический факторы в китайской интерпретации) и «территориаль-
ные приобретения» (военный и геополитический факторы и россий-
ской интерпретации), или «колонизаторская» (экономический фак-
тор в китайской интерпретации) и «хозяйственная» (экономический
фактор в российской интерпретации) деятельность двух государств,
хотя эти понятия имеют право на существование в исторической
литературе, коль скоро они отражают одни и те же явления, рассмот-
ренные через призму интересов разных государств. Любая попытка
вместить это взаимодействие в рамки действия одного фактора бу-
дет не адекватна реальному развитию отношений.
Как представляется, гораздо более важно рассмотреть взаимо-
действие нескольких факторов (экономического, военного,
политического и культурного) в рамках многофакторного равнове-
сия между государствами. К данному процессу едва ли возможно
применить простую дихотомию «равноправие или неравноправие»,
как это предлагается в современной российской и китайской литера-
туре (Белов, 1997). В плане основных аспектов такое взаимодействие
было определено наблюдаемой в ретроспективе корректировкой си-
стемы и ее составляющих, т.е. между динамично развивающейся в
экономическом и социальном плане капиталистической империей и
ее регрессирующим полуфеодальным партнером. Эти империи вза-
имодействовали на территориях, которые формально не принадле-
жали ни одной из них, но были жизненно важными для обеих с точ-
ки зрения их национальных интересов (Forsyth, 1994, с. 103-104).
Юридическое оформление принадлежности этих территорий отра-
жало как нефункциональные, так и функциональные изменения внут-
ри системы на протяжении различных исторических периодов, а так-
же учитывало важность других факторов. В результате ситуация стала
настолько напряженной, что привела к страданиям как народов обо-
их соседей, так и коренного населения этих территорий (Forsyth, 1994,
с. 101 и далее), которое, проживая в буферных зонах между Россией
и Китаем, находилось либо на стадии распада племенного строя (как,
например, в Южной Сибири, Забайкалье, Северной Маньчжурии,
Приамурье или в Приморском крае), либо на различных стадиях ко-
чевого феодализма (как в Монголии, Джунгарском ханстве, Запад-
Глава 4
178 ---------------------------------------------------------
ном и Восточном Туркестане, а также в Казахских ханствах). Но
механизм юридического оформления государственных границ в про-
шлом был таков, что современные идеи о морали и этике могут быть
применены к нему лишь в относительном смысле. События прошлого
не могут рассматриваться в изоляции от соотношения различных
факторов, как объективных (главным образом военного, но также и
геополитического, экономического и торгового), так и субъективных
(изменение соотношения между государственным и общественным
компонентами национального интереса). Кроме того, будучи связан-
ным через соотношение нефункциональных и функциональных из-
менений с концепциями национальной безопасности, естественно,
что этот вопрос привлекает к себе пристальное внимание по обе сто-
роны границы.
Хотя российско-китайские отношения отмечены многими
историческими событиями, на протяжении почти трехсот лет между
двумя соседними государствами царил мир: Россия и Китай никогда
не были в состоянии формально объявленной войны, и в принципе
(редкое в истории явление) им всегда удавалось решать свои пробле-
мы и восстанавливать стабильное равновесие посредством дипло-
матических переговоров, главным образом, благодаря наличию бу-
ферных зон, где официальная граница могла меняться, отражая ме-
няющееся соотношение объективных факторов. Тем не менее, про-
цесс этот проходил непросто и был полон противоречий.
В середине 1890-х годов российско-китайские отношения
вступили в новую фазу, отмеченную функциональными изменения-
ми. Главным отличием этой фазы было пришествие империализма в
Россию. Центр тяжести в российско-китайских отношениях переме-
стился в сферу колониального и экономического проникновения Рос-
сии в Китай и необычно сильного влияния экономического фактора.
Более поздние изменения фактически носили нефункциональный
характер и происходили внутри новой системы равновесия, создан-
ной функциональными изменениями, которые сопровождали под-
писание договоров «о режиме наибольшего благоприятствования».
Эти договора «втянули» Россию в ту систему отношений, которая
существовала у Китая с Западными странами. По мнению царских
стратегов того времени, государственные интересы России (см. оп-
ределение в Главе 3) могли быть реализованы только путем взаимо-
связанности сопредельных территорий и образования экономичес-
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
179
кой «буферной зоны» под контролем России. В то же время полити-
ка царской России в отношении Китая во многом отличалась от по-
литики Англии, Франции, Германии, или Японии, ибо изначально
инициировалась изменением внешнего фактора. Первостепенный
интерес царской России состоял в том, чтобы Китай оставался еди-
ным, независимым и дружественным соседом [77]. По достижении
стабильного равновесия, выгодного для шедшей по пути экономи-
ческого прогресса России (стабилизатором равновесия выступала
Россия), изменения, с российской точки зрения, должны были далее
носить нефункциональный характер.
Россия не стремилась изменить общую систему двусторонних
отношений, которая при чрезвычайно весомой роли внешнего фак-
тора могла быть скорректирована применительно к условиям, более
благоприятным для России, чем стабильное равновесие, достигну-
тое во второй половине XIX века, или даже чем нестабильное равно-
весие более раннего периода. Именно поэтому вслед за поражением
Китая в войне с Японией российский посланник вместе с предста-
вителями Франции и Германии настоятельно призвал Японию отка-
заться от аннексии Ляодунского полуострова и снизить на треть раз-
мер контрибуции, которую Япония требовала от Китая. Одновремен-
но правительство России через русские и французские банки орга-
низовало займ на сумму 100 млн. рублей, который был предоставлен
Китаю на весьма выгодных для него условиях. Эти меры имели це-
лью удержать изменения на нефункциональном уровне, и если бы
не Первая мировая война и последовавшая за ней Октябрьская рево-
люция 1917 г. в России, такая задача, пожалуй, могла бы быть ус-
пешно решена.
В 1896 г. Россия и Китай, «желая укрепить мирные отноше-
ния, так счастливо установленные на Дальнем Востоке, и предохра-
нить Азиатский континент от нового иностранного вторжения» (Рус-
ско-китайские отношения, 1958, с. 73), заключили военный союз
против Японии, что вновь отразило решающее значение внешнего
фактора. Однако в соответствии с подписанным договором Россия
также получила возможность построить Китайско-Восточную же-
лезную дорогу (КВЖД) с правом свободных перевозок и соответ-
ствующей полосой отчуждения. Иными словами, России вновь уда-
лось успешно использовать внешний фактор в собственных интере-
сах. Этот договор фактически означал формирование широкой эко-
Глава 4
180
номической буферной зоны по обе стороны российско-китайской
границы, однако при формировании этой зоны применялись и «си-
ловые» методы. Тем не менее, это отражало лишь изменение соот-
ношения между внутренними объективными факторами в каждой
из стран, представленное не более, чем рядом нефункциональных
изменений, инициированных в 1890-е годы пришествием империа-
лизма в Россию.
Вскоре царская армия вместе с войсками семи других стран
приняла участие в подавлении восстания ихэтуаней (так называе-
мое «боксерское восстание»), что не соответствовало общим уста-
новкам российской внешней политики в отношении Китая. Это (как
и последующее поражение России в русско-японской войне) усугу-
било регрессивный характер равновесия в отношениях с Китаем. В
результате на Китай было наложено обязательство возместить ущерб
на сумму 450 млн. серебряных лянов странам, принявшим участие в
подавлении восстания, в том числе - и России. Тем не менее, когда
правительство Японии предложило России объединить усилия в
подавлении Синьхайской революции 1911 г., правительство России
ответило отказом.
Итак, отношения России и Китая представляли собой посто-
янную эволюционную корректировку системы в направлении ста-
бильного равновесия, достигнутого во второй половине XIX века. Ис-
торический характер этих отношений определялся двумя моментами:
(1) Спецификой русско-китайских договоров, которые содер-
жат как статьи «равноправного», так и «неравноправного» характе-
ра, что не позволяет анализировать каждый договор в целом с точки
зрения категорий «равноправия» или «неравноправия»;
(2) Исторический характер российско-китайских отношений
тогда можно объяснить через призму межцивилизационного взаи-
модействия между динамично развивающейся в экономическом и
социальном плане капиталистической Российской империей и дрях-
леющей полуфеодальной империей Цин. Это цивилизационное вза-
имодействие имело место на сопредельных территориях, формаль-
но не принадлежавших ни одной из стран, хотя обладание этими тер-
риториями, будь то прямое (посредством юрисдикции) или косвен-
ное (посредством сфер влияния), сказывалось на государственных
интересах обеих стран.
4.3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
----------------------------------------------------- 181
В рамках многофакторного равновесия эти исторические
обобщения могут рассматриваться как постоянная корректировка
системы, происходящая путем изменяющегося соотношения вне-
шних и внутренних объективных и субъективных факторов. С точки
зрения общечеловеческих интересов и общественного компонента
национальных интересов России и Китая, требовалось обеспечить
безопасность и мирные условия для развития, суверенитета и наци-
ональной целостности этих стран. Тот факт, что две страны никогда
не находились в состоянии официально объявленных военных дей-
ствий, отражает указанный основной общественный компонент на-
циональных интересов и их соответствие общечеловеческим инте-
ресам. Однако государственные интересы России и Китая иногда не
совпадали, а в определенные периоды истории даже вступали в про-
тиворечие. Это происходило потому, что другие компоненты инте-
ресов (как, например, классовые, групповые, личные и прочие инте-
ресы), находясь под сильным влиянием других факторов, моши всту-
пать и реально вступали в противоречие. Данный факт предопреде-
лил изменения (порой весьма радикальные) в политике России по
сравнению с ее долгосрочным стратегическим курсом, направленным
на поиск модели прогрессивного равновесия (т.е. равновесия, где
различные факторы усиливают друг друга и способствуют ук-
реплению стабильности) и, на конечном этапе, на установление ста-
бильного равновесия в отношениях, а также предопределил измене-
ния во внешней политике Цинской империи и, в частности, переход
от прежней политики «расширения границ» и создания «буферных
зон» к «изоляционистской» политике.
Выводы
Ниже мы суммируем объяснение отношений между царской
Россией и цинским Китаем с позиций многофакторного равновесия
и предпринимаем попытку выявить, какие из предложенных в дан-
ном теоретическом разделе гипотетических предположений можно
проверить путем сопоставления их с исторической реальностью рас-
смотренного периода.
На начальном этапе отношений между Россией и Китаем не
\было возможности юридического оформления границы, и потому
она включалась в общий процесс уравновешивания как часть (т.е.
Глава 4
182
геополитический компонент) объективного фактора. Таким образом,
напряженность в отношениях могла компенсироваться в сфере под-
вижных границ. Нерчинский договор фактически зафиксировал воз-
можность колебания границ (геополитический фактор) в зависимо-
сти от конкретной эволюции других (в основном военных и эконо-
мических) факторов в рамках многофакторного уравновешивания.
Данный договор означал функциональное изменение отношений.
Развитие торговли между Россией и Китаем отражало корректиров-
ку системы на внутреннем уровне и попытку государств привнести
стабильность в отношения.
В ходе новой серии переговоров, которые состоялись в 1726-
1727 годах, Россия и Цинская империя в качестве основы для погра-
ничной демаркации и нового равновесия между государствами при-
няли принцип «каждый будет владеть тем, чем владеет теперь». Этот
принцип был направлен на обеспечение нарождавшейся стабиль-
ности равновесия и отражал новое равновесие между Россией и Кита-
ем. Буринский и Кяхтинский договоры явились первыми попытка-
ми частично оформить и юридически зафиксировать линию грани-
цы, дабы исключить пограничный вопрос (как компонент геополи-
тического фактора) из общего процесса уравновешивания. Решить
эту задачу можно было только благодаря тому, что нарождавшиеся
торгово-экономические отношения стали лучше отражать измене-
ние военных и экономических факторов и как бы «поглощать» на-
пряженность в отношениях.
Укрепление позиций России в Центральной Азии в XVIII -
начале XIX веков, когда дряхлеющая Цинская империя отступала
под натиском Западных держав, позволило России через подписа-
ние новых договоров с Китаем обрести возможности для расшире-
ния торговых контактов в этом регионе. Это соответствовало как
общечеловеческим интересам, так и общественным интересам двух
стран, но ни в коем случае не означало тождественности их государ-
ственных интересов, которые вступали в противоречие друг с дру-
гом, ибо стороны имели диаметрально противоположные представ-
ления о путях достижения стабильности в пограничной зоне. Таким
образом, экономическое «расширение» России могло компенсиро-
ваться путем изменений в торговой сфере и в изменении границ, т.е.
в сферах, которые по-прежнему не были юридически жестко офор-
мленными.
4 3. Царская Россия и Китай: поиски стабильного равновесия
--------------------------------------------------------- 183
В середине XIX века в международной обстановке в Восточ-
ной Азии произошли новые радикальные изменения. Внешние фак-
торы стали играть превалирующую роль и оказывать непосредствен-
ное влияние на объективную и субъективную части внутреннего кла-
стера в России и Китае, как единиц международной системы. Под-
писывая с Китаем Айгуньский договор, Россия стремилась ослабить
влияние внешнего фактора на двусторонние отношения. В то же вре-
мя Айгуньский договор юридически зафиксировал корректировку
границы в соответствии с меняющимся состоянием равновесия меж-
ду двумя государствами. В 1860 г. Россия и Китай подписали Пекин-
ский дополнительный трактат, который в своих пограничных поло-
жениях вновь зафиксировал изменение характера равновесия в дву-
сторонних отношениях. В данном случае наиболее очевидно влия-
ние экономического и военного на геополитические и географичес-
кие факторы. Окончательный переход прежде находившихся в со-
вместном владении земель во владение России привел к ряду нефун-
кциональных изменений (реконфигурация единицы системы); фун-
кциональное изменение (реконфигурация системы) произошло при
подписании Тяньцзиньского договора, что позволило России вос-
пользоваться благами «режима наибольшего благоприятствования».
С точки зрения многофакторного равновесия, после Нерчинского
договора (т.е. в Буринском, Кяхтинском, Айгуньском договорах), а
также после Тяньцзиньского договора (т.е. в Санкт-Т1етербургском
договоре) корректировка географических факторов (изменение гра-
ниц) осуществлялась в буферной зоне между государствами и в этом
смысле не могла нарушить общее равновесие в отношениях.
Итак, в течение более чем трех веков две империи находились
в сложном процессе развития отношений, которые изначально были
связаны с корректировкой торговых (как компонента экономическо-
го фактора) и пограничных (как компонента геополитического фак-
тора) вопросов. По своим основным параметрам этот процесс опре-
делялся наблюдаемой в ретроспективе корректировкой системы и
единиц, составляющих систему, т.е. между динамично развивающей-
ся в экономическом и социальном плане капиталистической импе-
рией и ее дряхлеющим полуфеодальным партнером при непрестан-
ном влиянии внешних факторов. Причем эти две империи взаимо-
действовали на территориях, которые формально не принадлежали
ни одной из них, но были жизненно важными для обеих с точки зре-
Глава 4
184
ния их национальных интересов. Оформление принадлежности этих
территорий отражало как нефункциональные, так и функциональ-
ные изменения внутри системы на протяжении различных истори-
ческих периодов.
Хотя русско-китайские отношения отмечены многими
историческими событиями, на протяжении почти трехсот лет между
двумя соседними государствами царил мир: Россия и Китай никогда
не были в состоянии формально объявленной войны, и в принципе
им всегда удавалось решать свои проблемы и восстанавливать ста-
бильное равновесие посредством дипломатических переговоров,
главным образом, благодаря наличию буферных зон, где официаль-
ная граница могла меняться, отражая меняющееся соотношение
объективных факторов, что отражалось как в подвижности границ
(как компоненте геополитического фактора), так и в меняющемся
соотношении государственного и общественного компонентов на-
циональных интересов (субъективные факторы). Итак, подходя к
проблеме с позиций многофакторного равновесия, изменение харак-
тера русско-китайских отношений можно объяснить как постоянную
системную корректировку путем изменения соотношения внешних
и внутренних объективных и субъективных факторов. С точки зре-
ния общечеловеческих интересов и общественного компонента на-
циональных интересов России и Китая, требовалось обеспечить бе-
зопасность и мирные условия для развития, суверенитета и нацио-
нальной целостности двух стран. Тот факт, что эти две страны ни-
когда не находились в состоянии официально объявленных военных
действий, отражало сильную роль общественного компонента нацио-
нальных интересов и относительно гибкое соотношение нацио-
нальных интересов с общечеловеческими интересами [78]. Однако
государственные интересы России и Китая иногда не совпадали, а в
определенные периоды истории даже вступали в конфликт. Это про-
исходило потому, что другие компоненты интересов (как, например,
классовые, групповые, личные и прочие интересы), находясь под
сильным влиянием других факторов, могли вступать и реально всту-
пали в противоречие. Таким образом, найденная в конце XIX века
модель стабильного равновесия между Россией и цинским Китаем
была в равной степени благоприятной не только для обеих стран, но
и для системы, в силу чего обе страны не проявляли активного стрем-
ления к ее изменению.
ГЛАВА 5
РЕСПУБЛИКАНСКИЙ КИТАЙ
И «НОВАЯ» РОССИЯ (ПРИ ВРЕМЕННОМ И
СОВЕТСКОМ ПРАВИТЕЛЬСТВАХ)
(октябрь 1917 г. - октябрь 1949 г.)
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
Вначале XX века в результате Первой мировой войны и
Октябрьской революции 1917 г. в России рухнула ста-
рая европейская система баланса сил. Первая мировая
война привела к новому распределению сил на мировой арене (Вер-
сальско-Вашингтонский порядок) и придала интернационализму но-
вый смысл, а Октябрьская революция 1917 г. посулила народам ре-
волюционными средствами преобразовать мир и установить в нем
«новый» порядок, в то время как старые демократии боролись за
претворение в жизнь «старых» демократических принципов (Soviet
Diplomacy, 1979). Изменения в политике, экономике и технологии
также способствовали трансформации «старой» дипломатии: идея
дипломатической секретности была пересмотрена в соответствии с
новыми потребностями демократизирующихся обществ, а диплома-
там, ранее выполнявшим в основном политические функции, теперь
пришлось заниматься также экономическими и торговыми вопроса-
ми. Символом нового интернационализма стала Лига Наций, в кото-
рой превалировал Версальский порядок. США перешли на позиции
изоляционизма, а Германия и Россия оказались аутсайдерами среди
европейских держав-победительниц.
Несоответствие между государственными, общественными и
общечеловеческими интересами в конечном счете привело к тому,
что революция 1911 г. в Китае завершилась свержением монархии и
созданием республики. С этого времени Россия начала взаимодей-
ствовать уже не с империей Цин, а с Китайской Республикой (КР).
Затем, шесть лет спустя, в силу тех же причин изменилась по-
Глава 5
186 ------------------------------------------------------
литическая система и в России. После октября 1917 г. к власти в
России пришла Коммунистическая партия, а руководителем страны
стал председатель Совета Народных Комиссаров (СНК) Российской
Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР).
Новое правительство страны во главе с В.И. Лениным провозгласи-
ло свое стремление к миру в международных отношениях и, исходя
из провозглашенных «общих интересов трудящихся всего человече-
ства», начало заново отстраивать отношения страны с внешним миром.
Русская революция 1917 г. ознаменовала эру функциональных
изменений в отношениях. Китай находился в центре внимания со-
ветского руководства в силу двух главных факторов: (а) традицион-
ных геополитических соображений и (б) полуколониального стату-
са Китая, по причине которого он попал в центр острого соперниче-
ства между государствами, в то время когда бурное развитие собы-
тий внутри страны могло привести к грандиозному революционно-
му взрыву, который потенциально был выгоден Советскому прави-
тельству, ибо Советская Россия имела тенденцию увязывать собствен-
ное существование с прогрессом мировой революции (ВКП/б/, Ко-
минтерн и Китай, 1994; 1996). Политическая заинтересованность
советского руководства в стимулировании революции в Китае подо-
гревалась тем фактом, что некоторые представители политически
активных слоев китайского общества рассматривали русскую рево-
люцию 1917 г. как пример для подражания, а российских большеви-
ков - как своих естественных союзников в борьбе за национальную
независимость и социальную справедливость (ВКП/б/, Коминтерн и
Китай, 1994; 1996). Советские дипломаты активно поощряли рас-
пространение подобных воззрений (Сладковский, 1968).
Внешняя и внутренняя политика большевиков базировалась
на целом комплексе противоречивых и утопичных идей, центром
которых была теория мировой социалистической революции. В кон-
тексте этой общей идеи важная роль предписывалась подрыву и раз-
рушению империалистической периферии посредством националь-
но-освободительных революций. Революции в других странах, по-
нимаемые как прелюдия к мировой революции, рассматривались в
качестве средства, способствующего выходу СССР из международ-
ной изоляции. Сначала Советская Россия возлагала надежды на Ев-
ропу и только после 1923 года, когда революции в Европе потерпели
крах, стала уделять больше внимания революционному движению в
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
-----------------------------------------------------187
Китае, где изначально в качестве главного ориентира был избран Го-
миньдан (ГМД) (ВКП/б/, Коминтерн и Китаи, 1994; 1996) [79].
Общетеоретическая схема для развития национально-
освободительных движений в колониальных и полуколониальных
странах была разработана на II конгрессе Коминтерна (Ульяновский,
1978; ВКП/б/, Коминтерн и Китай, 1994). Ввиду весьма малых объе-
мов доступной информации о том, что происходило в странах Вос-
тока, эта схема носила чисто умозрительный характер и отражала
попытку применить российский опыт революции и гражданской
войны к национально-революционным движениям в колониальных
странах. В то же время, коль скоро большевики избавились от своих
иллюзий относительно быстрого пришествия мировой социалисти-
ческой революции, они стали рассматривать ее осуществление че-
рез призму интересов Советского государства, ибо при новых усло-
виях сохранение власти большевиков в одной стране было единствен-
ной гарантией возможности при благоприятном стечении обстоя-
тельств начать мировую социалистическую революцию. Таким об-
разом, концепция осуществления мировой революции посредством
свержения правящих режимов силой революционных народов при
прямой поддержке извне (т.е. из Советской России) была заменена
программой, нацеленной на организацию и поддержку
антиправительственных революционных движений в других стра-
нах и в то же время на установление и развитие дипломатических
отношений с правительствами этих стран. 11о мбре того как надеж-
ды на революцию в странах Запада отодвигались на все более даль-
ний план, зрела и набирала силу идея о перемещении революцион-
ной деятельности на периферию, в соответствии с чем Китай стал
рассматриваться как все более и более важная цель для стратегов
коммунизма (ВКП/б/, Коминтерн и Китай, 1994; 1996). Расхождение
между заявленными большевиками установками (т.е. фактически
государственными интересами Советского государства, которые, как
было объявлено, отражали общечеловеческие интересы) и всемир-
но признанными нормами международного права (т.е. действитель-
но общечеловеческими интересами) и обусловили своеобразие внеш-
ней политики Советской России того периода.
Глава 5
188 ---------------------------------------------------------
Исходные позиции советской России и Китая
Уже в ноябре 1917 г. Народный Комиссариат иностранных дел
начал переговоры с китайским посланником в Петрограде Лю Цзин-
жэнем (Персии, 1962). В ходе переговоров Советское правительство
объявило о своем отказе от договоров, нарушающих суверенные
права Китая (Персии, 1962, с. 50-51), и предложило денонсировать
русско-китайский договор 1896 г. и серию русско-японских согла-
шений 1907-1916 гг., определявших раздел сфер влияния в Китае, а
также вернуть Китаю все то, что было захвачено царской Россией
[80]. Фактически это означало новую конфигурацию отношений в
соответствии с новым соотношением внешних и внутренних (глав-
ным образом, экономических и военных) факторов, которое отража-
лось в корректировке внутренних субъективных факторов «в обмен»
на предложенное признание Советского правительства (т.е. в обмен
на признание преемственности отношений). Советское правитель-
ство желало всеми возможными средствами сохранить модель ста-
бильного равновесия, характерного для отношений между царской
Россией и Китаем, ибо это во всех аспектах было выгодно сократив-
шейся в размерах и боровшейся за выживание Советской России.
Однако, ввиду неопределенного международного статуса Советско-
го правительства, пекинский кабинет сохранял отношения с бывшей
миссией царского правительства (Mancall, 1984; Сидоров, 1977) [91],
а вскоре Японии удалось заставить Пекин подписать секретное ки-
тайско-японское соглашение о совместных действиях против Совет-
ской России (Персии, 1962) [82].
После Октябрьской революции 1917 г. Советская Россия
выступила с несколькими декларациями в отношении Китая, кото-
рые известны в литературе как «Обращения Карахана» (1919 и 1920
гг.) [83] (1920 г.) [84]. В «Обращениях Карахана» подчеркивается,
что «правительство рабочих и крестьян», придя к власти в России в
1917 г., объявило об отмене всех секретных договоров с Китаем,
Японией и бывшими союзниками - договоров, посредством которых
«царское правительство и его союзники» путем «насилия и подку-
па» поработило народы Востока и, в частности, китайский народ в
целях получения выгод для российских капиталистов, помещиков и
генералов [95]. В этом документе Совет Народных Комиссаров (СНК)
объявил себя выразителем интересов народов Советской России (т.е.
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
189
общественных интересов, ибо Советское правительство заявило о
том, что не имеет особых государственных интересов в отличие от
«буржуазных» правительств), который и решил обратиться к китай-
скому народу через его «полномочных представителей» [86].
СНК исходил из совпадения общественных и государственных
интересов России и Китая, обусловленного наличием общего врага
в виде «иностранных штыков и иностранного золота» и общей зада-
чи - добиться освобождения от общего «ига иностранных штыков и
иностранного золота» (Советско-китайские отношения, 1959) [87].
Таким образом, правительство во главе с Лениным провозгласило
новую основу отношений между двумя странами и желание народа
всей России (выразителем интересов которого оно себя считало)
помочь китайскому народу в борьбе против «иностранных угнетате-
лей», ибо ликвидация такого угнетения соответствовала обществен-
ным и государственным интересам обеих стран. В документе также
назывались общие враги советского и китайского народов: амери-
канский империализм, европейский империализм и японский импе-
риализм (Советско-китайские отношения, 1959) [88]. Заявление оп-
ределяло основу будущего союза, которая включала: отказ от любо-
го захвата территорий других стран, отказ от любого насильствен-
ного присоединения других народностей и отказ от контрибуций
(Советско-китайские отношения, 1959). В реальности того времени
это означало, что для сохранения преемственности отношений, а
следовательно, и модели стабильного равновесия Советская Россия
должна была отдать все полученное царской Россией на территории
Северо-Восточного Китая по русско-китайско-японским соглашени-
ям конца XIX-начала XX веков (Сидоров, 1997) [89]. Очевидно, суть
послания распространялась и на договоры по Монголии, и на доку-
менты, подписанные после поражения восстания ихэтуаней («бок-
серского восстания») (Лузянин, 1995; 1996) [90]. В то же время в
обращении подчеркивалось, что любая народность, вне зависимости
оттого, рассматривалась ли она другим более крупным народом (стра-
ной) в рамках своей юрисдикции, имела право на собственное воле-
изъявление - иными словами, на национальную автономию; следо-
вательно, признавалось недопустимым насильственное удержание
любой малой народности в границах того или иного государства.
Последний пункт теоретически означал возможность колебания от-
ношений в рамках стабильного равновесия. Таким o6pa3OMj данный
Глава 5
190 -------------------------------------------------------
документ определил единство общественных интересов двух стран
и отождествил их с государственными интересами. В течение не-
продолжительного периода, в силу рудиментарной природы государ-
ственных интересов Советской России в первые годы ее существо-
вания, указанные в заявлении принципы были вполне корректными.
В общественных интересах, как их понимало и интерпретировало
руководство Советской России, превалирующими компонентами
являлись интересы мировой революции, т.е. общие интересы трудя-
щихся различных стран [91]. Общественные интересы сводились к
классовым интересам, а государственные интересы как таковые во-
обще не упоминались. С правовой точки зрения эти заявления были
«декларацией о намерениях».
В Советской России полагали, что общность классовых инте-
ресов послужит верной основой для строительства межгосударствен-
ных отношений (Ленин, 1947; Бухарин, 1929; Сталин, 1940). Поэто-
му правительство во главе с Лениным предложило «полномочным
представителям китайского народа» начать дискуссию о несправед-
ливой международной и межгосударственной политике «империа-
листов многих стран», в том числе царской России, и «эксплуататор-
ских классов» самого Китая в отношении китайского народа (Совет-
ско-китайские отношения, 1959). Предполагалось, что России при-
дется признать, что в прошлом она совершала несправедливые дей-
ствия в отношении Китая. Как считали в Советской России, исправ-
ление подобной несправедливости даст возможность обсуждения
дальнейших отношений между двумя странами. Именно по этой
причине Советское правительство предложило Китайскому прави-
тельству начать переговоры об отмене Договора 1896 г., Пекинского
протокола 1901 г. и всех соглашений с Японией 1907-1916 гг. [92].
Хотя Советское правительство и настаивало на преемственности
отношений, фактически оно исходило из того, что отношения изме-
нились. С точки зрения Китайского правительства, настаивать на
преемственности, выгодной для России, позиции которой выражало
не получившее международного признания правительство, действо-
вавшее при новом соотношении внешних и внутренних факторов,
было бы нереалистичным [93].
27 сентября 1920 г. Народный Комиссариат по иностранным
делам РСФСР направил еще одну ноту Министерству иностранных
дел Китая (Советско-китайские отношения, 1959). Эта нота, также
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
191
подписанная заместителем народного комиссара Л.М. Караханом,
явилась дополнением к предыдущему обращению [94]. В ноте заяв-
лялось, что обратившись к китайскому народу, ленинское правитель-
ство аннулировало все прежние договоры царской России с Китаем;
вернула китайскому народу все то, что было насильственно захваче-
но и аннексировано царским правительством и российской буржуа-
зией, и предложило правительству Китая начать переговоры об ус-
тановлении дружественных отношений (Ch’eng, 1957, с. 108-109;
Советско-китайские отношения, 1959) [95]. Советское правительство
подтвердило свою позицию, заявив, что двусторонние отношения
(«отношения между двумя народами») основаны на сходных обще-
ственных интересах и что русский народ возвращает все, что было
насильственно захвачено и аннексировано царским правительством.
Таким образом, в ноте косвенно указывалось, что прошлое расхож-
дение между общественными и государственными интересами, т.е.
насилие со стороны царского правительства в отношении Китая,
нанесло ущерб отношениям. Осуждая подобные действия царских
властей, Советское правительство вновь предлагало «народу и пра-
вительству Китая» вступить в официальные переговоры и завершить
их установлением дружественных отношений (т.е. стремилось к ус-
тановлению состояния прогрессивного равновесия) [96], что явля-
лось недвусмысленным признанием изменений в отношениях.
Как справедливо отмечает Ю.М. Галенович„(1992), текст ноты
раскрывает стремление советской стороны ктбму, чтобы после рево-
люций 1911 г. в Китае и 1917 г. в России Китайское и Советское
правительства рассматривались в качестве единственных
представителей своих народов. Кроме того, в ноте разработаны прин-
ципы изменившихся отношений, намеченные в Декларации 1919г.
Советская Россия вновь дистанцировалась от несправедливой поли-
тики царского правительства в отношении Китая; объявила о недей-
ствительности договоров, перечисленных в Обращении 1919 г., но
не упоминала никаких других договоров, в том числе договоров о
границе. В то же время в Китае после 1919 г. эти положения интер-
претировались и республиканцами, и коммунистами (Галенович,
1992) как признание российской стороной «исторической неспра-
ведливости», допущенной Россией в отношении Китая, т.е. как обе-
щание России вернуть территории, «захваченные царской Россией»
(Мясников, 1996). Китайская сторона усмотрела в этом возможность
Глава 5
192
корректировки отношений, в соответствии с новым соотношением
факторов, посредством корректировки границ.
В то время в Китае было два правительства. Правительство
Сунь Ятсена на Юге Китая, не признанное странами Запада, нужда-
лось в международной поддержке. Именно к этому правительству был
направлен М.М. Бородин в качестве советника от Коминтерна и
Всесоюзной Коммунистической партии /большевиков/ (ВКП /б/). Сунь
Ятсен решился на сотрудничество с СССР и китайскими коммунис-
тами только после того, как потерял всякие надежды на получение
поддержки Западных держав (Мировицкая, 1990, с. 54). Как и в про-
шлом, возможность союза между Россией и Китаем объяснялась
влиянием внешних факторов на обе страны. Сунь Ятсен, однако,
руководствовался не только надеждами на финансовую и военную
помощь, но и намерением позаимствовать у победивших в России
большевиков опыт государственного и военного строительства (Saich,
1991). Не случайно сотрудничество ГМД с коммунистами совпало с
проведением новой экономической политики (НЭП) в Советской
России: НЭП рассматривалась как отказ большевиков от наиболее
экстремистских элементов их политики (ВКП/б/, Коминтерн и Ки-
тай, 1995, Том 1, с. 14). Советские военные советники помогли Сунь
Ятсену в строительстве национальной революционной армии, и на
начальных этапах эта новая армия даже финансировалась из СССР
(Мировицкая, 1990, с. 55, 59).
В то же время правительство Советской России пыталось дос-
тичь соглашения с правительством Северного Китая, признанного
мировым сообществом в качестве законного правительства Китая.
Отношения Советской России с этим правительством складывались
далеко не просто. В марте 1918 г. правительство Северного Китая,
следуя примеру держав-победительниц в Первой мировой войне,
отозвало своего посланника из России, при том, что в октябре 1917 г.
никакие отношения между Китаем и Советской Россией установле-
ны не были (Zhong-Su Guojia Guanxishi, 1993). Более того, прави-
тельство Северного Китая, будучи в то время единственным прави-
тельством, представлявшим Китай на международной арене, в авгу-
сте 1918 г. направило свои войска в Сибирь и таким образом приня-
ло участие в иностранной интервенции против Советской России
(Персиц, 1962, с. 51-52). Китайские отряды были направлены в За-
байкалье, Владивосток и Хабаровск (Ch’eng, 1957, с. 93), где хозяй-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
193
ничали японцы [97], во владивостокском порту встал на якорь ки-
тайский крейсер, а на Амуре появились китайские канонерки (Пер-
сии, 1962, с. 52; Leong, 1976, с. 52, 66).
Было очевидно, что правительство Северного Китая изначально
также стремилось к преемственности отношений - но не с Советс-
кой Россией, а с царским и затем с Временным правительством, ко-
торое, как считалось, «временно утеряло» контроль над Россией
(Ch’eng, 1957, с. 91) [98]. Когда иностранная интервенция против
Советской России провалилась, а Советское правительство одержа-
ло победу в своей стране, правительство Северного Китая, реагируя
на обращения 1919 г. и 1920 г. и сознавая изменение характера
межгосударственных отношений, модифицировало свою политику
в отношении Советской России и приступило к поиску способов ус-
тановления неформальных контактов (Zhong-Su Guojia Guanxishi,
1993) [99]. В Москву была направлена китайская делегация, царская
дипломатическая миссия в Китае была лишена дипломатических
привилегий, а выплаты «боксерских контрибуций» России были пре-
кращены [100], что означало на деле прекращение финансирования
царской дипломатической миссии в Китае, чье обеспечение после
1917 г. частично финансировалось выплатами за счет «боксерских
контрибуций» [101]. Правительства Северного Китая и Дальневос-
точной Республики (последнее выступало в качестве посредника
между Советской стороной и Китаем) приступили к переговорам и
начали развивать контакты (Zhong-Su Guojia Guanxishi, Г993), стре-
мясь восстановить стабильное равновесие, нарушенное в силу того,
что параметры частей системы прерывисто меняли характер равно-
весия самой системы.
Однако в течение довольно длительного времени двум стра-
нам не удавалось юридически оформить свои дипломатические от-
ношения в силу нескольких препятствующих факторов. Во-первых,
правительство Северного Китая руководствовалось важным внешним
обязательством следовать политике Западных стран в отношении
Советской России. Кроме того, оформлению отношений мешал ряд
внутренних факторов, а именно, политическая нестабильность в
обеих странах (в частности, раздробленность Китая, действия белой
гвардии во Внешней Монголии) [102] и нерешенность вопроса о
Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) (Tang, 1959; Elleman,
1994ati; Лузянин, 1985) [ 103]. Китай по-прежнему считал себя ущем-
Глава 5
194
ленной стороной (Zhong-Su Guojia Guanxishi, 1993), соответствен-
но, источником нестабильности равновесия в то время выступал Ки-
тай, т.е. отход от существующей ситуации был выгоден прежде все-
го Китаю.
Первым в контакт с правительством Северного Китая вступил
заместитель народного комиссара по иностранным делам Советской
России Лев Карахан, прибывший на переговоры в Пекин в сентябре
1923 г. (Leung, 1976, с. 239) [104]. Как и прежде, советская сторона
исходила из принципа единства общественных и государственных
интересов Советской России. Такой подход помог найти решение
унаследованных от прошлого проблем и возложить всю вину на пре-
жние правительства, действовавшие «во вред интересам народов»
(Советско-китайские отношения, 1959). Советское правительство
рассматривало себя в качестве выразителя интересов народов не толь-
ко СССР, но и других стран (потому что оно выражало интересы
трудящихся, а другими странами правили «антинародные» буржуаз-
ные правительства - «Советско-китайские отношения», 1959), вклю-
чая Китай. Таким образом, в двусторонние отношения был введен
идеологический фактор, поскольку подобная интерпретация пред-
полагала некоторые сомнения по поводу того, насколько адекватно,
с точки зрения Советского правительства, Китайское правительство
выражало интересы китайского народа, и какое из двух правительств
выражало их лучше.
Советское правительство исходило из того, что Китайское пра-
вительство (правительство Северного Китая), с которым были нача-
ты дипломатические переговоры, являлось единственным повсеме-
стно признанным правительством, а следовательно, и единственным
пригодным партнером для обсуждения дипломатических отношений
(Советско-китайские отношения, 1959). С другой стороны, согласно
весьма недвусмысленно выраженной советской позиции, это прави-
тельство не выражало волю китайского народа, а следовательно, не
выражало и общественные интересы Китая [105]. Таким образом,
Советское правительство, вопреки официальным декларациям, ис-
ходило не только и не столько из общечеловеческих или обществен-
ных интересов (т.е. из создания условий для нормального развития
людей и их благоприятного социального развития), а из принципов
пролетарского интернационализма (под которыми фактически по-
нимались государственные интересы Советской России) [106]. Что
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
195
касается Китайского правительства, то оно исходило прежде всего
из внешнего фактора (давление Западных держав, препятствующее
признанию Советской России), который заставлял Китай действо-
вать рука об руку с Западом, а также из общечеловеческих интере-
сов (прекращение военных действий между «белыми» и «красны-
ми» русскими в приграничных районах Китая) и из своих собствен-
ных государственных (т.е. всего, что способствовало укреплению
международного и внутреннего статуса китайского государства) и
частично общественных интересов, которые, в соответствии с но-
вым соотношением объективных факторов, требовали восста-
новления «ущемленных» царской Россией интересов китайского
народа (Zhong-Su Guanxi, 1949) [107].
С другой стороны, оба государства были заинтересованы в раз-
витии дипломатических отношений, которое в целом вполне
соответствовало национальным интересам (в то время представлен-
ным конкретным соотношением государственных и общественных
интересов) России и Китая. Ожидалось, что развитие дипломатичес-
ких отношений поможет укрепить международные и внутренние
позиции обоих государств (правительств) и позволит им урегулиро-
вать нерешенные проблемы (Галенович, 1992). Для китайской сто-
роны поддержка со стороны Советской России также означала бы
поддержку идеи равных отношений с Китаем (что соответствовало
изменившимся отношениям), а для советской стороны - ргрйниче-
ние иностранного влияния в Китае (ликвидация влияния внешнего
фактора).
Между сторонами обнаружились и некоторые противоречия
практического характера. Карахан предложил сперва решить воп-
рос о дипломатических отношениях как таковых (т.е. сперва зафик-
сировать изменение, ибо это автоматически означало бы признание
Советского правительства), а затем провести консультации по кон-
кретным нерешенным вопросам (Leong, 1976, с. 251-265). Глава ки-
тайской делегации Ван Чжэнтин настаивал на том, что сперва следу-
ет провести консультации (он стремился предварительно выяснить,
насколько точно следует определить изменившиеся отношения в
правовом плане) и только затем могут быть возможны переговоры о
дипломатических отношениях (Галенович, 1992) [108]. Таким обра-
зом китайская сторона намеревалась обменять дипломатическое при-
знание на приемлемое решение разногласий по поводу КВЖД [109]
Глава 5
196
и Монголии. В связи с этим Пекин выдвинул предварительное условие
полного возврата КВЖД Китаю (Zhong-Su Guojia Guanxishi, 1993).
На переговорах в Пекине представитель Советского
правительства Лев Карахан разделил проблему КВЖД на два отдель-
ных вопроса. С одной стороны, он не оспаривал прав Китая на КВЖД,
но с другой стороны, настойчиво повторял, что права собственности
в отношении КВЖД, которая являлась коммерческим предприяти-
ем, принадлежали СССР (Документы внешней политики, 1957-77,
Том 5, с. 524-526); таким образом, он фактически провел грань меж-
ду правами собственности на коммерческое предприятие на китайс-
кой территории и вопросом о суверенитете Китая. Китайская сторо-
на истолковала такой подход как ущемление суверенитета Китая и,
что еще более важно, как нарушение Караханом обещаний, данных
в обращениях к Китаю и подписанных им же в 1919 г. и 1920 г. (Га-
ленович, 1992) [110].
КВЖД действительно была построена на российские деньги,
но не на российской территории, что отражало идею царского пра-
вительства о создании под своим экономическим контролем «буфер-
ных зон», посредством которых должна обеспечиваться безопасность
России и ее национальных интересов на Дальнем Востоке. Тем вре-
менем настойчивые претензии на территорию КВЖД выдвигала и
Япония [111]. При новом соотношении внешних и внутренних фак-
торов Китай был заинтересован в полном восстановлении своего
суверенитета и потому не желал терпеть иностранную собственность
на своей территории - тем более, что он обладал лишь ограниченной
юрисдикцией в зоне отчуждения (Fu Qixue, 1972). Такой подход со-
ответствовал новому соотношению общественных и государствен-
ных интересов в Китае. Будучи в принципе готовой согласиться с
восстановлением суверенитета Китая, советская сторона в то же вре-
мя также старалась обеспечить собственные государственные инте-
ресы, т.е. получить возмещение средств, затраченных на строитель-
ство железной дороги и таким образом укрепить Советское государ-
ство, а также компенсировать по меньшей мере один компонент внеш-
него фактора, т.е. найти противовес Японии, которая стремилась к
бесконтрольным действиям на китайской территории. Подобное
стремление Японии наносило ущерб национальным интересам Ки-
тая и, косвенно, Советской России.
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
197
В отношении монгольской проблемы китайская сторона на-
стаивала на двух пунктах: (а) немедленном выводе соединений Крас-
ной Армии из Внешней Монголии и (б) отмене всех договоров, под-
писанных между Москвой и Улан-Батором (Zhong-Su Guanxi, 1949).
Советская Россия в лице Карахана теоретически признавала власть
Китайского правительства во Внешней Монголии, но на практике не
соглашалась аннулировать соглашения о Внешней Монголии от 1921
г. Карахан также выдвинул ряд предварительных условий для согла-
сия советской стороны вывести войска из Внешней Монголии (Со-
ветско-китайские отношения, 1959, с. 75-76). Проблема состояла в
том, что Монголия выдвигала весьма существенные доводы в пользу
своей независимости, а СССР, поддерживал большинство этих до-
водов, считая их оправданными (Чимитдоржиев, 1987) [112J. Одна-
ко, ослабление Монголии как независимого государства соответство-
вало национальным интересам Советской России, ибо белогвардей-
ские отряды базировались на территории Монголии, которую фор-
мально контролировал Китай [113], и в то время возможности спра-
виться с этой ситуацией каким-либо способом не было.
Все более значимым для Советской России становился и вне-
шний фактор. С одной стороны, ни Россия, ни Китай не приветство-
вали вмешательство Японии в дела Китая. С другой стороны, ни Рос-
сия, ни Китай, ни вместе, ни по отдельности, не обладали достаточ-
ными силами для вытеснения Японии из северо-восточных районов
Китая [114].
Каждая из сторон использовала внешней фактор для измене-
ния ситуации в свою пользу. Л.М. Карахан намекнул китайским
представителям, что если китайская сторона не примет советские
предложения, он вернется в Россию через Гуанчжоу (где в то время
находилась ставка Южно-Китайского правительства во главе с Сунь
Ятсеном) и Японию (Персиц, 1962; Галенович, 1992). Еще ранее
предшественник Карахана на советско-китайских переговорах А. А.
Иоффе вел переговоры с Сунь Ятсеном и правительством Японии
(Leong, 1976, с. 210) [ 115], а до этих переговоров представители Даль-
невосточной республики одновременно вели переговоры (Персиц,
1962) в Дайрене (Дальнем) и Чанчуне соответственно с Пекинским
правительством и японскими эмиссарами (Leong, 1976, с. 117). С
другой стброны, китайский партнер Карахана Ван Чжэнтин восполь-
зовался кратким перерывом в переговорах и сам направился непос-
Глава 5
198
редственно в Японию [116]. Помимо участия в чисто протокольных
мероприятиях (встречи с жертвами токийского землетрясения и за-
щита прав китайских граждан, проживавших в Японии), он зонди-
ровал возможности сближения между Пекином и Токио (Хейфец,
1968, с. 288) [117].
В то же время, в данной ситуации, оба правительства были
вынуждены учитывать сложное сочетание внешних и внутренних
факторов. Внутреннее положение Советской России стабилизиро-
валось, а дипломатическое признание ее со стороны ряда Западных
стран, которое последовало, начиная с середины 1920-х годов, не
могло не повлиять на позицию Пекина. Тем временем правитель-
ство Южного Китая во главе с Сунь Ятсеном находилось в конфрон-
тации с правительством Северного Китая. При таком положении дел
Карахан и Ван Чжэнтин прекратили переговоры и 14 марта 1924 г.
парафировали советско-китайское «Соглашение об общих принци-
пах разрешения нерешенных вопросов» и соответствующие прило-
жения (Советско-китайские отношения, 1959) [118]. После того, как
Соглашение было подписано Ван Чжэнтином, у правительства Ки-
тая возникли возражения по содержанию - в частности, оно настаи-
вало на немедленной отмене всех советско-монгольских договоров
и соглашений, а также на немедленном выводе всех соединений Крас-
ной Армии из Монголии, и не соглашалось с тем, что такому выводу
должна предшествовать, в качестве предварительного условия, де-
маркация границы между Монголией и Китаем (Leong, 1976. с. 279)
[119]. Кроме того, Китайское правительство считало нецелесо-
образной передачу собственности Русской православной миссии в
Китае Советскому правительству, ибо опасалось, что в будущем дру-
гие страны будут ссылаться на этот акт как на прецедент (Галено-
вич, 1982).
Поскольку независимость Монголии противоречила интере-
сам Китая, главным пунктом возражений с китайской стороны стала
монгольская проблема (Friters, 1951; Tang, 1953; Elleman, 1994а).
Разумеется, советская сторона весьма остро реагировала на такой
поворот событий. В ноте на имя временного поверенного Китая в
СССР Ли Цзяао народный комиссар иностранных дел Г.В. Чичерин
выразил «глубокое сожаление» по поводу того, что китайский каби-
нет министров дезавуировал достигнутое соглашение (Документы
внешней политики, 1957-77, Том 1, док. No. 78). В своей ноте на имя
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
199
Ван Чжэнтина Лев Карахан от имени правительства СССР заявил,
что переговоры уже завершены, и если китайская сторона намерева-
ется обсуждать вопрос о проведении нового раунда переговоров, то
это будет возможно только в случае установления официальных меж-
государственных отношений между СССР и Китаем без каких-либо
предварительных условий или соглашений. Карахан также потребо-
вал, чтобы правительство Китая в течение трех дней утвердило под-
готовленное соглашение. В противном случае, заявлял Карахан, «пра-
вительство Китая будет нести ответственность» за все возможные
последствия прекращения переговоров и нарушения соглашения
(Советско-китайские отношения, 1959, док. No.38).
Тем временем китайская общественность бурно реагировала
на эти события: различные общественные организации одна за дру-
гой выступали с требованиями безусловного признания Советского
Союза (Мировицкая, 1990). Поскольку установление дипломатичес-
ких отношений с Россией в принципе соответствовало обществен-
ным интересам Китая, с аналогичными требованиями выступали и
некоторые представители военного и административного руковод-
ства на уровне провинций.
С другой стороны, политика Советской России в отношении
Китая не отличалась однозначностью: Советское правительство раз^
вивало отношения с правительством Сунь Ятсена в Гуанчжо/ и с
военными властями некоторых китайских провинций и регионов
(Мировицкая, 1990). Правительство Северного Китая рассматрива-
лось в Москве как реакционное (ВКП, Коминтерн и Китай, 1994;
1996). Однако правительство Северного Китая было признано на
международной арене как законное правительство Китая, и потому
Советское правительство считало целесообразным уставить с ним
дипломатические отношения, но не желало идти на слишком суще-
ственные уступки для достижения этой цели.
В чем же заключалась причина бескомпромиссной позиции
Китая? Во-первых, весьма сильную роль играл внешний фактор: коль
скоро китайская внешнеполитическая элита разделяла антисоветские
настроения политических и государственных деятелей Запада, пра-
вительство Китая считало необходимым прислушиваться к мнени-
ям США, Франции и Англии [120]. В позициях Западных стран в
отношении ^Советской России также не было полного единства, и
Ван Чжэнтин ориентировался больше на западных инициаторов дип-
Глава 5
200
ломатического признания СССР Англию и Италию, чем на продол-
жающих политику непризнания Францию и США. Раздробленное и
зависимое от Запада правительство Китая естественно было вынуж-
дено исходить из приоритета государственных, а не общественных
интересов.
Важное значение имели также личностный фактор и
индивидуальные интересы. С китайской стороны вопросом отноше-
ний с СССР занимались два дипломата: высшее лицо в дипломати-
ческой иерархии Гу Вэйцзюнь (Веллингтон Ку) и дипломат очень
высокого ранга Ван Чжэнтин [121]. Ван представлял на переговорах
правительство Китая, но в то же время являлся членом Объединен-
ной лиги Китая (Union League of China), в то время как Гу Вэйцзюнь
был беспартийным профессиональным дипломатом. На Парижской
конференции Гу Вэйцзюнь представлял правительство Северного
Китая, а Ван Чжэнтин - правительство Южного Китая (Leong, 1976;
Галенович, 1992). Разумеется, эти два лица по-разному понимали
государственные интересы Китая (Leong, 1976). Ван Чжэнтин ве-
рил, что подготовленный проект соглашения с СССР поможет Ки-
таю восстановить многие из своих прав, и, принимая во внимание
изменение ситуации в стране и за рубежом, настаивал на скорейшем
подписании документа, не видя необходимости утверждать его про-
ект в правительстве (Ling Jun, 1990, с. 76-77). Однако, Ван откровен-
но признавал, что ему не удалось добиться от Карахана уступок по
КВЖД и Монголии (Ling Jun, 1990).
В результате сложной политической борьбы в Пекине советско-
китайские переговоры возобновились, причем на этот раз китайскую
делегацию возглавил Гу Вэйцзюнь, который настаивал на пересмотре
текста соглашения [122]. Сперва Гу Вэйцзюнь заявил, что пра-
вительство Китая не признает никаких договоров, ранее подписан-
ных между Китаем, с одной стороны, и императорским и Времен-
ным правительством России, а также Советским правительством и
СССР, с другой стороны (тем самым он подчеркивал полное измене-
ние отношений); кроме того, он также объявил о непризнании всех
договоров России и Советского Союза с третьими странами, спо-
собных ущемить интересы и суверенитет Китая. Далее, в исходном
проекте советско-китайского соглашения говорилось об «условиях»
вывода советских войск из Внешней Монголии; после редактирова-
ния документа вместо «условий» появилось слово «вопрос», и та-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
201
ким образом разногласия по поводу условий вывода были сняты
(Ch’eng, 1957, с. 160-167). Гу Вэйцзюнь также подверг ревизии текст
статьи, где говорилось о «немедленном» возврате собственности
Русской духовной миссии в Китае. В новой редакции статьи говори-
лось, что этот вопрос подлежит решению на основе действующих в
Китае законов и положений, которые затем следует обсудить на спе-
циальной советско-китайской конференции (Ling Jun, 1990, с. 80;
Zhong-Su Guojia Guanxishi, 1993).
31 мая 1924 г., после двух месяцев секретных переговоров, сто-
роны достигли консенсуса и подписали советско-китайское согла-
шение и соответствующие приложения. По данному соглашению,
Советский Союз и Китай заново устанавливали дипломатические
отношения, и им предстояло обменяться дипломатическими пред-
ставителями (Советско-китайские отношения, 1959; Zhong-Su Guojia
Guanxishi, 1993). В секретном протоколе к соглашению (Ling Jun,
1990, с. 78) Советское правительство указывало, что до той поры
пока СССР и Китай не аннулировали все предыдущие договоры и
соглашения, все прежние договорные документы объявляются не
имеющими силы (Цит. по: Галенович, 1992, Том 1, с. 62). В пункте 4
Соглашения Советское правительство отметило недействительность
всех договоров между правительством старой России и третьими
странами, ущемляющих суверенитет и интересы Китая. Крометого,
было сделано специальное заявление о необходимости отмены прав
экстерриториальности и консульской юрисдикции в Китае. Советс-
кое правительство также отказалось от российской части «боксерс-
кой контрибуции» (Советско-китайские отношения, 1959; интерпре-
тацию см. Ling Jun, 1990, с. 77 и далее) [123].
Что касается КВЖД, Советское правительство сохраняло пра-
ва собственности и совместного управления в отношении железной
дороги, мотивируя это тем, что Китай еще не готов принять дорогу
под свое одностороннее управление. С другой стороны, Советская
Россия с юридической точки зрения со всей определенностью зая-
вила о своем признании прав китайских органов судебной и граж-
данской власти, а также прав Китая в сферах военных вопросов, по-
лицейского надзора, муниципального управления, налогообложения
и земельных вопросов на территории за исключением той зоны от-
чуждения, которая использовалась непосредственно под железную
дорогу (Советско-китайские отношения, 1959; Zhong-Su Guojia
Глава 5
202
Guanxishi, 1993). Таким образом, Китай, пытаясь убрать из этих со-
глашений все то, что ранее ущемляло его суверенитет, добивался
юридического оформления изменения межгосударственных отноше-
ний в соответствии с новым соотношением факторов. Советская Рос-
сия, также признав изменение в отношениях [124], стремилась огра-
дить остатки своих «особых» интересов в Китае, т.е. сохранить воз-
можный максимум от прошлого стабильного равновесия, которое
ранее (когда источником стабильности выступала Россия) было бла-
гоприятным для России.
По вопросу Внешней Монголии в соглашении говорилось, что
Советская Россия признает Внешнюю Монголию полностью как
часть Китайской Республики. Иными словами, Россия признала су-
веренитет Китая над этой территорией (Советско-китайские отно-
шения, 1959; Zhong-Su Guojia Guanxishi, 1993) [125]. В то же время
вывод Красной Армии из Монголии предварялся условием ликвида-
ции белогвардейских частей на монгольской территории. Между
прочим, по мнению современных китайских исследователей, дан-
ное положение ущемляло интересы Китая (Ling Jun, 1996, с. 78). Дело
в том, что Советское правительство не аннулировало свои соглаше-
ния 1922 г. с Монголией (Ellemann, 1994) [126], и части Красной
Армии оставались в Монголии до марта 1925 г. (Галенович, 1992).
Таким образом, Советская Россия и Монголия по-прежнему призна-
вали друг друга, обменивались дипломатическими представителя-
ми и даже вели переговоры о советско-монгольском соглашении по
демаркации границы (Чимитдоржиев, 1987). Данные обстоятельства
указывали на фактический отказ Советского правительства от при-
знания китайского суверенитета над Внешней Монголией (Лузянин,
1996) и, как следствие, на нестабильность равновесия, источником
которой выступал Китай, неудовлетворенный фактическим решени-
ем этого вопроса.
Монгольский вопрос
Когда была образована Монгольская Народная Республика
(МНР), народный комиссар иностранных дел ГВ. Чичерин высту-
пил с разъяснением, заявив, что СССР признает МНР как часть Ки-
тайской Республики, но Советское правительство также признает рас-
ширенную автономию Монголию в том смысле, что Китай не управ-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
203
ляет внутренними делами Монголии, и Монголия может проводить
независимую внешнюю политику (Friters, 1951, с. 129) [127]. В по-
нимании китайской внешнеполитической элиты Советскому Союзу
таким образом удалось изменить территориальную конфигурацию
Китая (Ling Jun, 1990). В реальности это означало лишь одно: влия-
ние внешнего фактора и изменение соотношения внутренних объек-
тивных и внутренних субъективных факторов привели к изменению
геополитического фактора. С точки зрения концепции многофактор-
ного равновесия заявление Чичерина свидетельствовало о попытке
зафиксировать новую буферную зону, в рамках которой могло отра-
жаться колебание общего равновесия и которая могла бы компенси-
ровать возникающую напряженность в отношениях.
В то же время советская сторона не дезавуировала свои заявле-
ния 1919-1920 годов [128], в которых недвусмысленно говорилось,
что все народы имеют право на самоопределение и что Советское
правительство в принципе поддерживает стремление к самоопреде-
лению. На данном этапе государственные интересы Советского и
Китайского правительств вошли в противоречие. Советское прави-
тельство учитывало общественные интересы монголов и поддержи-
вало их право на самоопределение вплоть до образования независи-
мого государства. Одновременно Советское правительство считало
себя выразителем интересов всех трудящихся. В этом смысле обра^
зование МНР воспринималось в Советской России как продвиже-
ние вперед «дела освобождения трудящихся из-под ига феодализма
и капитализма» [129]. Кроме того, образование МНР соответствова-
ло государственным интересам Советского правительства, которо-
му требовалась буферная зона в качестве противовеса Китаю и еще
больше - Японии. В XX веке Монголия продемонстрировала свое
стремление к созданию независимого государства, но и правитель-
ство, и большая часть населения Китая противодействовали подоб-
ным устремлениям, которые шли вразрез с национальными интере-
сами Китая и ослабляли позицию китайского государства. В данном
случае просматривается частичное противоречие между нацио-
нальными интересами Китая, России и Монголии.
Итак, в 1923-1925 годах СССР препятствовал Китаю в
превращении Монголии в часть Китая, хотя на словах признавал,
что! Монголия является частью Китая (Галенович, 1992; Лузянин,
199/6а, с. 52, 54) [130]. В данном конкретном вопросе Советское пра-
Глава 5
204
вительство фактически пыталось учитывать позиции и Китая, и Мон-
голии (т.е. общественные интересы Монголии, которые состояли в
провозглашении собственного независимого государства, а также
национальные (общественные и государственные) интересы Китая
(которые заключались в сохранении Монголии как части китайского
государства), но разумеется, лишь в той степени, в какой подобный
учет соответствовал национальным интересам Советской России.
Поэтому Советское правительство полагало, что Китай имеет право
рассматривать Монголию как свою территорию, а Монголия имеет
право самостоятельно, без участия Китая, решать свои внутренние
и, хотя бы частично, внешнеполитические вопросы (особенно свя-
занные с СССР).
В этой связи необходимо отметить один важный момент: хотя
СССР, исходя из собственных государственных интересов,
способствовал самоопределению монгольского народа, независимое
государство Монголия было создано не Советским правительством,
а самими монголами [131]. В результате референдума население
Монголии выразило волю к независимости, и Монголия (Внешняя
Монголия) окончательно отделилась от Китая и была признана меж-
дународным сообществом, включая КНР. Однако вопрос этот дале-
ко не прост и требует отдельного специального исследования, в ко-
тором было бы изучено соотношение внутренних и внешних факто-
ров в формировании независимости Монголии в 1911-1912 годах и
ее автономии в 1913-1919 годах, в тенденции к ликвидации автоно-
мии в 1919 году и в провозглашении «второй» независимости после
референдума (Советско-китайские отношения, 1966; Советско-монголь-
ские отношения, 1975; Mancall, 1984; Zhong-SuGuojia Guanxishi, 1993).
В начале XX века два государства, Россия и Китай, рассматри-
вали Монголию как своего рода буферную зону и практиковали анало-
гичные подходы к монгольской проблеме, ибо каждая из сторон стре-
милась извлечь для себя выгоды из сложившейся ситуации. Как толь-
ко одна из сторон сталкивалась с усилением влияния внутреннего
(точнее, внутриполитического) фактора в связи с изменением
политической системы, другая сторона, будь то Россия или Китай,
стремилась использовать ослабление центрального правительства
соседнего государства для того, чтобы поставить у власти в Монго-
лии нужный ей режим. Например, во время антимонархической ре-
волюции 1911-1912 гг. в Китае Россия поддержала провозглашение
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
205
независимости и автономию Монголии. Когда в России произошла
революция 1917г., Китай немедленно совершил военную интервен-
цию в Монголию и восстановил статус-кво, которое соответствова-
ло его национальным интересам. По советско-японскому Договору
о нейтралитете, подписанному в Москве 13 апреля 1941 г., СССР
признавал необходимость уважать территориальную целостность и
иммунитет Маньчжоу-го и МНР. Разумеется, подписывая данный
договор, Советская Россия руководствовалась главным образом вне-
шним фактором - Китай был слаб и не мог себя защитить, а Япония
захватывала все новые и новые куски китайской территории. При
таких обстоятельствах СССР стремился сбалансировать свои отно-
шения с Японией: будучи вынужден продать КВЖД [ 132] и признать
Маньчжоу-го, он, тем не менее, настоял на независимости Монго-
лии, что послужило фактическим противовесом претензиям Японии
на Монголию как на часть Китая (Лузянин, 1996а, с. 54-55).
С другой стороны, все страны, включая СССР и Китай, оказа-
лись перед угрозой покорения со стороны держав Оси. В конфрон-
тации с этими державами общественные (и частично государствен-
ные) интересы Китая и России на практике совпадали. Другое дело,
что СССР стремился в максимально возможной степени воспользо-
ваться результатами Второй мировой войны, и на этом этапе госу-
дарственные интересы возобладали над общественными. СССР до-
бился от Китая признания независимости МНР и инкорпорировал
Туву, но предпочел ни включать в свой состав МНР, ни оказывать
давление с целью включения Внутренней Монголии в состав МНР.
Влияние внешнего фактора в данном случае проявлялось в том, что
США, другие Западные державы и Китай не допустили бы осуще-
ствления подобных замыслов. Помимо геополитических соображе-
ний и государственных интересов, важную роль в советской полити-
ке играл и идеологический фактор (Галенович, 1992; Лузянин, 1996):
СССР оправдывал свой патронаж над МНР и Тувой тем, что он да-
вал монгольскому и тувинскому народам возможность жить при со-
циализме, т.е. при более «прогрессивном» общественном строе, чем
капитализм или феодализм (Советско-монгольские отношения, 1966;
Советско-монгольские отношения, 1975; Галенович, 1992).
В подходе к КВЖД Советское правительство ощущало
необходимость разграничить вопрос о суверенитете Китая и вопрос
о государственных интересах СССР (Галенович, 1992). Согласно за-
Глава 5
206 -------------------------------------------------------
явлениям Советского правительства, оно не собиралось ущемлять
суверенитет Китая; иными словами, китайские власти могли в пол-
ной мере исполнять свои функции на всей территории Китая. С дру-
гой стороны, КВЖД, пусть даже построенная царским правитель-
ством, была построена на средства России. Кроме того, имелась це-
лая колония продолжавших работать на железной дороге российс-
ких граждан, чьи интересы Советское государство намеревалось за-
щищать наряду с собственными государственными интересами. Пос-
ле установления Советской власти зона отчуждения КВЖД была
объявлена территорией Дальневосточной Республики и Советской
России, и два государства (Советская Россия и Китай), подписав Со-
глашение 1924 г., перешли к совместному управлению этой зоной
(Советско-китайские отношения, 1959).
Новое соотношение сил в Китае
Вплоть до 1926 г. внутриполитическая ситуация в Китае посто-
янно менялась. Лидеры ГМД Чан Кайши, Ван Цзинвэй и Ху Хань-
минь стремились использовать влияние советских советников в Ки-
тае для укрепления собственных позиций в партии и правительстве
(Мировицкая, 1990; Мамаева, 1999). Фактически, взятие власти в свои
руки, осуществленное Чан Кайши в ночь на 20 марта 1926 г., было
направлено не только против китайских коммунистов, но и против
явно симпатизирующих им советских советников [134]. Эти действия
Чан Кайши рассматривались левым и правым крыльями ГМД как
знак к разрыву контактов с СССР и с Коммунистической партией
Китая (КПК). Однако, стремясь ослабить «левые» силы в армии и
правительстве, Чан Кайши отнюдь не желал лишаться услуг воен-
ных советников и материальной помощи со стороны СССР. Поэто-
му, совершая переворот, он старался ослабить политическое и идео-
логическое влияние СССР в Китае и ограничить военно-политическое
сотрудничество лишь военно-техническими аспектами (Мировицкая,
1990). Исходя из такой задачи, он в то время заявлял, что «союз с
Россией крепок как никогда» (цит. по Мировицкая, 1990, с. 83). Од-
нако, в то время провозглашение альянса с СССР было всего лишь
как бы «предохранителем» от роста влияния внешнего фактора, а
именно растущих агрессивных устремлений Японии в отношении
Китая (Leong, 1976, с. xyii). С другой стороны, вновь развернув кам-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
----------------------------------------------------- 207
панию за признание Национального правительства в качестве един-
ственного законного правительства Китая, гоминьдановские власти
активизировали действия, направленные на снижение престижа
СССР в среде членов ГМД, поскольку с 1924 г. СССР поддерживал
официальные отношения с Пекинским правительством.
К 1927 г. борьба внутри Единого фронта (ГМД и КПК) и внут-
ри самого ГМД обострилась (Мамаева, 1999, ч. 3). Внешняя полити-
ка гоминьдановского правительства определялась рядом внутрипо-
литических факторов, связанных с экономической отсталостью, хо-
зяйственной разрухой, полуколониальным и полуфеодальным харак-
тером китайского общества, а также с плюрализмом власти внутри
страны. При контроле КПК над территориями, недоступными для
гоминьдановского правительства, ГМД не мог игнорировать инте-
ресы КПК, тем более, что ее поддерживали Коминтерн и СССР (ВКП
(б), Коминтерн и Китай, 1999, т.З, кн.1). Естественно, при таких об-
стоятельствах возможность военно-политического союза между го-
миньдановским правительством и СССР исключалась. Хотя ГМД и
Чан Кайши были заинтересованы в использовании советских мето-
дов организации и военного строительства, идеологическая платфор-
ма Советского государства была для Гоминьдана неприемлемой.
Поэтому в 1928-1931 гг. в ГМД превалировала идея односторонней
ориентации на Запад (Мировицкая, 1990), а это в свою^чередь выз-
вало ухудшение советско-китайских отношений: вооруженная поли-
ция и солдаты Пекинского правительства атаковали советскую мис-
сию. Инициаторы инцидента стремились обострить конфликт меж-
ду СССР и Китаем, что привело бы к прекращению советской помо-
щи китайской революции [135].
В то же время, помимо внутриполитических аспектов, в
ослаблении стабильности отношений между Советской Россией и
Китаем определенную роль играли различные составляющие внеш-
него фактора (в данном случае, политика американских и британс-
ких представителей в Китае). Настроенное в тот момент крайне враж-
дебно по отношению к СССР Китайское правительство намерева-
лось, во-первых, внести некоторые исправления в договор и в право-
вые основы отношений между Западными державами и Китаем, и,
во-вторых, повысить престиж гоминьдановского правительства в
собственной стране. Тем временем гоминьдановские войска захва-
тили КВЖД, а дипломатические связи между СССР и Китаем были
Глава 5
208
прерваны (Советско-китайские отношения, 1959), что означало но-
вое функциональное изменение отношений. В 1931 г., желая сбалан-
сировать улучшение советско-японских отношений, японские пред-
ставители начали вести переговоры с Нанкинским правительством,
преследуя при этом цель искоренить «советское влияние» в Маньч-
журии и помочь китайским властям в борьбе против ком-
мунистического движения (Мировицкая, 1990, с. 22).
Следующую важную фазу в российско-китайских отношени-
ях ознаменовал японо-китайский конфликт 1931 г. Вскоре после так
называемого «инцидента» 19 сентября 1931 г. (т. е. фактически уже
21 сентября) «Правда» выступила с осуждением военной интервен-
ции Японии (Галенович, 1992, Том 1, с. 77). Однако в ноте Советско-
го правительства, направленной Японии 29 октября 1931 г. офици-
ально заявлялось, что СССР придерживается политики невмешатель-
ства в японо-китайский конфликт. В 1930-х годах «японский компо-
нент» внешнего фактора (давление Японии) был настолько сильным,
что в 1935 г. СССР был вынужден продать КВЖД «марионеточно-
му» правительству Маньчжоу-го (т.е. фактически Японии) за 140 млн.
иен (около 164 млн. золотых рублей) [136]. Однако после инцидента
7 июля 1937 г. СССР выступил с поддержкой действий ГМД по ока-
занию отпора Японии и приступил к оказанию прямой военной и
материальной помощи Китаю, ибо начало японской агрессии про-
тив Китая реально угрожало безопасности (т.е. национальным инте-
ресам) СССР. Стремясь воссоздать преемственность в рамках дос-
тигнутого ранее нестабильного равновесия, Советское правительство
стало еще более активно настаивать на восстановлении дипломати-
ческих отношений с Китаем (Галенович, 1992). Однако правитель-
ство Китая не спешило с ответными жестами, ибо часть гоминьда-
новской элиты питала иллюзии, что военная интервенция Японии в
Маньчжурии всего-навсего способствовала строительству военно-
стратегического плацдарма против СССР. Если подобные замыслы
и существовали, им предстояло осуществиться только после окку-
пации Китая, так как его западные партнеры, которые, как надеялись
в Китае, помогут в «переориентации» японских милитаристов, от-
нюдь не намеревались быть втянутыми в советско-японский конф-
ликт [137]. Поэтому ГМД начал добиваться активного участия СССР
в китайских делах. В то время такое участие соответствовало бы
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
209
национальным интересам Китая, а также некоторым общественным
интересам и полному спектру государственных интересов СССР.
Гоминьдановское правительство проявляло медлительность в
определении своих отношений с СССР, ибо тот вполне недвусмыс-
ленно поддерживал КПК (Мировицкая, 1990, с. 135). Китайские вла-
сти не исключали того, что советские войска могут войти в Маньч-
журию для защиты КВЖД или даже что СССР может договориться
с Японией за счет Китая (Мировицкая, 1990, с. 136). При таких об-
стоятельствах Китайское правительство, не определяя своих отно-
шений с СССР, стремилось заставить его встать на путь прямой кон-
фронтации с Японией (Документы внешней политики, 1965-1977,
Том 14, с. 560; Мировицкая, 1990, с. 137). Поэтому в Китае шли ак-
тивные дискуссии о том, как использовать советско-японский конф-
ликт для возврата Маньчжурии Китаю. С течением времени ГМД
стал предпринимать все более активные действия в целях улучше-
ния отношений с СССР и, как следствие, получения военно-техни-
ческой помощи в вооруженной борьбе против Японии (Mancall, 1994).
Как показывал опыт прошлого, в то время для получения советской
помощи требовалось выполнить два предварительных условия: пре-
кратить гражданскую войну и образовать единый фронт с КПК (McLane,
1958, с. 50 и далее). Это соответствовало бы национальным (как госу-
дарственным, так и общественным) интересам Советского Союза.
После мирного разрешения сианьских событий (арест Чан
Кайши) начались переговоры между ГМД и КПК [138], прогрессу
которых способствовал тот факт, что в конце марта - начале апреля
1937 г. СССР предложил Чан Кайши подписать советско-китайский
Договор о дружбе и пакет соглашений о военно-техническом сотруд-
ничестве (Мировицкая, 1990, с. 138-145). Как и в прошлом, нарож-
дающийся альянс объяснялся влиянием внешних факторов [139]. В
соответствии с новым Договором, который ознаменовал функцио-
нальное изменение в отношениях, СССР должен был в рамках кре-
дита предоставить Китаю значительное количество самолетов, тан-
ков и другой военной техники, а также обеспечить подготовку ки-
тайских летчиков, танкистов и т.д. (Mancall, 1984; Кризис и война,
1998, с. 124). Фактически же советские военные поставки Китаю
начались еще до подписания Договора - в конце 1936 г. (Мировиц-
кая, 1990, с. 189). В то же время в 1935-1937 гг. Чан Кайши по-пре-
ж'нему предпринимал параллельные попытки урегулировать отнб-
Глава 5
210
шения с Японией на антисоветской платформе и вел об этом перего-
воры с Италией и Германией, а Ван Цзинвэй в беседах с германским
послом в Китае зондировал возможность вступления Китая в анти-
коминтерновский пакт Японии и Германии (Мировицкая, 1990, с.
190; Кризис и война, 1998, с. 124 и далее).
Однако в июле-августе 1937 г. именно гоминьдановское прави-
тельство поставило перед советской стороной вопрос о советско-ки-
тайском пакте о взаимопомощи как о предпосылке военно-
политического альянса. По логике китайцев, советская поддержка
Тихоокеанского пакта, направленного против японского милитариз-
ма, означала совпадение национальных интересов СССР и Китая,
ибо следующей после Китая целью японской агрессии должен был
стать Советский Союз (Документы внешней политики, 1957-1977,
Том 20, с. 395). Тем временем проявляла активность и гитлеровская
Германия. Стремясь играть роль посредника между Японией и Ки-
таем, Германия через своего генерального консула в Шанхае пыта-
лась убедить Китайское правительство в своей способности гаран-
тировать вывод японской армии из Китая, если Китай подпишет «ан-
тикоминтерновское соглашение» с Японией (Leong, 1976, с. 48; Га-
ленович, 1992). Германия и Италия уведомили китайского посла, что
пока Китай не будет обращаться за советской помощью, их страны
сохранят нейтралитет в отношении японо-китайского конфликта
(Мировицкая, 1990, с. 193).
Западные державы также выступали против советского
вмешательства в японо-китайский конфликт, ибо опасались, что оно
может ухудшить их отношения с Германией (Ch’eng, 1957, с. 40, 41,
208). Вопрос об участии СССР в войне с Японией на стороне Китая
был снят китайской дипломатией с повестки дня только в 1939 г.
(Мировицкая, 1990, с. 193-194), когда советское руководство четко
дало понять, что СССР будет оказывать Китаю необходимую под-
держку, но, учитывая угрозу агрессии с Запада, не будет вступать в
войну против Японии, т.е. не сможет воевать на два фронта.
В результате военных действий Японии в Китае 21 августа 1937
г. был подписан советско-китайский пакт о ненападении (Советско-
китайские отношения, 1959). Стороны договорились о советских
поставках в Китай военной техники и боеприпасов. В то же время
«четвертая-пятая часть оружия должна была выделяться нанкинс-
ким правительством армии Коммунистической партии Китая» (Ми-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
------------------------------------------------------- 211
ровицкая, 1990, с. 191), и в силу хотя бы только этого факта равнове-
сие отношений стало нестабильным [140]. В январе 1938 г. в Хами
были направлены усиленный кавалерийский полк Красной Армии и
воздушно-десантный эскадрон, в Синьцзян был поставлен завод по
производству запасных частей для авиации (Tang, 1959), а собствен-
но в Китай для участия в антияпонской войне были направлены летчи-
ки-добровольцы и боевая авиация. В то время ГМД и КПК,
вдохновленные общей целью оказания отпора японской агрессии,
начали осуществлять прямое сотрудничество. Поскольку их совмес-
тные действия также соответствовали и советским национальным
интересам, СССР, стремясь противодействовать японскому давлению
с помощью советско-китайского альянса, начал оказывать прямую
помощь Китаю. Еще ранее, в 1933 г., СССР после семилетнего пере-
рыва восстановил дипломатические отношения с правительством Чан
Кайши. В то же время Нанкинское правительство продолжало наде-
яться на активное участие СССР в китайско-японской войне и, в част-
ности, использовало пакт как очередной шаг к подписанию догово-
ра о взаимной помощи, который, как предполагалось, станет инст-
рументом для такого участия.
Ситуация в Синьцзяне
Аналогичный подход для анализа, как представляется, можно
применять и к советско-китайским отношениям в Синьцзяне (еще
одной буферной зоне типа Монголии), где центральное правитель-
ство Китая представлял институт синьцзянского губернатора. Одна-
ко губернатор был весьма независим в своих действиях, особенно
если они касались отношений с Россией. После Октябрьской рево-
люции 1917 г. в России губернатор Синьцзяна Ян Цзэнсинь вопреки
политике центрального правительства занял нейтральную позицию
в отношении сил, боровшихся за власть в России, и просто-напросто
закрыл границу между Синьцзяном и Средней Азией (Zhong-Su
Guojia Guanxishi, 1993). В 1918 г. советская сторона предложила Ян
Цзэнсиню восстановить российско-синьцзянскую торговлю, но по-
лучила отказ (Галенович, 1992) [141]. Торговые контакты между Со-
ветской Россией и Синьцзяном восстановились только в мае 1920 г.,
когда стало ясно, что Красная Армия одержала решительную побе-
ду в районах Средней Азии, которые входили в сферу жизненных
Глава 5
212 ------------------------------------------------------
интересов Советского государства (Yu Rongchun, 1989, с. 238) [142].
Таким образом, хотя СССР и Китай установили свои официальные
межгосударственные отношения в мае 1924 г., к тому времени эти
два государства уже четыре года вели торговлю в Синьцзяне (Zhong-
Su Guojia Guanxishi, 1993). На каком-то этапе торговля стала решаю-
щим фактором, который способствовал установлению прогрессив-
ного характера равновесия в данной буферной зоне, где - точно так
же, как в конце XVIII-XIX веках - влияние различных факторов в
совокупности усиливало стабильность. Когда в 1929 г., после инци-
дента на КВЖД [143], произошел разрыв отношений между СССР и
Китаем, центральное правительство Китая в Нанкине направило в
Синьцзян телеграмму с указанием отозвать все пять китайских кон-
сульств с советской территории Средней Азии и Казахстана. Но Со-
ветское правительство и синьцзянские власти решили проигнориро-
вать данную инструкцию, и консульства продолжали функциониро-
вать, несмотря на официальный разрыв между Москвой и Нанки-
ном (Галенович, 1992, Том 2, Часть 1, с. 106-107). Кроме того, через
Синьцзян продолжалась двусторонняя торговля. Таким образом Со-
ветская Россия получала традиционные предметы китайского экс-
порта, а Синьцзян получал из России то, что не мог получить ни из
самого Китая, ни из других стран.
События 1930-х -1940-х годов в буферной зоне Синьцзяна были
аналогичны событиям, имевшим место в этом регионе в 1871-1881
гг. В 1932 г. войска Ма Чжунъина, мусульманского лидера и военно-
го правителя Ганьсу, оккупировали Синьцзян и объединились с
уйгурскими частями, которые сражались против полномочного пред-
ставителя центрального правительства Китая в Синьцзяне Цзинь
Шужэня (Ch’eng, 1957, с. 170-173). 10 июля 1933 г. мятежники про-
возгласили образование республики Восточный Туркестан (Garver,
1988, с. 176) во главе с Ходжой Ниязом, который решил, что будет
опираться на СССР (Ch’eng, 1957, с. 173). Аналогичный процесс
начался в Монголии. В то время в Синьцзяне размещались части
Красной Армии. Считаясь «натурализованными» в Синьцзяне, эти
войска, тем не менее, фактически подчинялись Советскому прави-
тельству (Галенович, 1992, Том 1, с. 108). Поскольку правительство
Чан Кайши было не в состоянии оказать ощутимую военную под-
держку своему вице-губернатору в Синьцзяне, оно обратилось за
помощью к СССР. Получив согласие Москвы, русские войска изгна-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
-------------------------------------------------------- 213
ли Цзинь Шужэня и предложили Шэнь Шицаю стать временным
губернатором Синьцзяна (Tai Sung An, MCMLXXIII, с. 53-54). Од-
нако Ма Чжунъин, действуя по мандату Чан Кайши (который нахо-
дился в сложных личных отношениях с Шэнь Шицаем) и в сговоре с
японцами (Галенович, 1992, Т. 1, с. 109), вновь ввел в Синьцзян свою
армию [144]. Испытывая нехватку собственных сил, Шэнь Шицай
попросил СССР направить в Синьцзян советские войска (Louis, 1979,
с. 73 и далее). Сталин, довольный тем, что эта просьба не противо-
речила национальным (на деле, в основном государственным) интере-
сам СССР, направил в Синьцзян части Красной Армии, которые под
видом «натурализованных» войск вошли в провинцию с севера [145]
и сокрушили Цзинь Шужэня, после чего Шэнь Шицай вновь занял
пост губернатора Синьцзяна [146].
Объективно необходимое и важное с точки зрения обществен-
ных и государственных интересов Китая, объединение Синьцзяна
осуществлялось при опоре гоминьдановского губернатора Шэнь
Шицая на посланные из СССР войска - фактически, регулярные ча-
сти Красной Армии. В мае 1937 г. в регионе вспыхнул очередной
мятеж, и Шэнь Шицай вновь обратился за помощью к СССР. В сен-
тябре 1937 г. части Красной Армии (которые назывались Киргизской
национальной армией) перешли западный участок советско-китайс-
кой границы, вступили в Синьцзян и нанесли поражение несколь-
ким мятежным группировкам, в том числе силам генерала Ма-Хун-
шаня (подчиненного Ма Чжунъина) и командира Уйгурской армии
на Западной территории Мамути (Галенович, 1992). Итак, СССР
помог Китаю удержать Синьцзян (то же самое однажды уже делала
царская Россия), чтобы сохранить стабильность общего равновесия
отношений.
Разумеется, принимая решение об оказании помощи Китаю,
СССР учитывал собственные общественные и государственные ин-
тересы [147] и при этом, как и в случае с Монголией (и с Илийским
краем в конце XIX в.), принимал во внимание внешние и внутрен-
ние факторы [148]. В середине 1930-х годов за Синьцзян вели борь-
бу Япония, Англия и Германия. Оккупировав три провинции северо-
восточного Китая, Япония стремилась распространить свое влияние
на запад страны - на Жэхэ, Чахар, Суйюань и Синьцзян. Преследуя
эту цель, японские стратеги планировали использовать сепаратистс-
кие настроения определенных кругов Синьцзяна, которые намере-
Глава 5
214 --------------------------------------------------------
вались создать незвисимое мусульманское государство. Подобные
планы представляли угрозу национальным интересам СССР и Ки-
тая. Тем временем Англия и, в меньшей степени, Германия, действуя
по отдельности, стремились сделать данный регион зоной своего
влияния, что нанесло бы ущерб интересам гоминьдановского прави-
тельства Китая. Япония и Англия пытались превратить Синьцзян во
враждебную Китаю исламскую «Республику Туркестан» и создать
стратегическую зону, котоая угрожала бы оборонительной линии
СССР на востоке (Галенович, 1992). Сохранение Синьцзяна в сфере
советского влияния (Mirovitskaya and Semenov, 1981) имело бы важ-
ное значение в обеспечении безопасности СССР в Средней (Цент-
ральной) Азии и на Дальнем Востоке и, следовательно, соответство-
вало национальным интересам СССР. Китайские власти не могли
защитить общественные и государственные интересы Китая в Синь-
цзяне и потому опирались на советскую помощь в борьбе против
внутренних (китайских) и внешних сил, которые стремились изоли-
ровать Синьцзян от Китая. В то же время, руководствуясь своими
государственными (и, частично, общественными) интересами, СССР
извлекал существенные выгоды из ситуации и, естественно, старал-
ся занять прочные экономические и политические позиции в регио-
не и усилить свой контроль над этой буферной зоной.
Кроме того, немаловажную роль играли личный фактор и лич-
ные интересы: с тем же предложением о провозглашении независи-
мости Синьцзяна в обмен на помощь со стороны Красной Армии
Шэнь Шицай направил в Москву своего дипломата «номер один»
Чэнь Дели (Zhonggong Dangshi Yanjiu, 1989, No. 6, с. 52. Цит. по:
Галенович, 1992, Том 1, с. 115). Шэнь Шицай согласился с тем, что
СССР будет создавать в Синьцзяне горнорудные и нефтяные пред-
приятия и получит там особые права на добычу руд, нефти и золота.
В 1941 г. Шэнь Шицай предложил Москве образовать Советскую
Республику Синьцзян и включить ее в состав СССР в качестве союз-
ной республики (Zhonggong Dangshi Yanjiu, 1989, No. 6, с. 54. Цит.
по: Галенович, 1992, Том 1, с. 130). Однако ни первое, ни второе
предложения Шэнь Шицая не было принято советскими стратега-
ми, которые руководствовались главным образом развитием внут-
реннего фактора: ГМД и КПК находились в состоянии конфликта, в
то время как советские коммунисты симпатизировали КПК, помога-
ли ей укреплять позиции в Китае и совершенно справедливо счита-
5.1. На ранней стадии советско-китайских отношений
215
ли, что влияние на ситуацию в Китае в целом в благоприятном для
СССР направлении важнее, чем тактические интересы в буферной зоне.
СССР всячески старался не допустить чрезмерной напряжен-
ности в отношениях с гоминьдановским правительством, а также в
отношениях между ГМД и КПК. На работу в Синьцзян были на-
правлены советские политические и военные советники. В 1935-1936
гг. СССР предоставил правительству Синьцзяна два кредита на об-
щую сумму 7.5 млн. рублей. Советские кредиты, предоставленные
Китаю в 1938 и 1939 годах, составляли соответственно 100 млн. дол-
ларов и 150 млн. долларов (Zhonggong Dangshi Yanjiu, 1989, No. 6, с.
52-53. Цит. по: Галенович, 1992, Том 1, с. 119-120). В тот же периоде
так называемом «новом военном лагере» вооруженных частей КПК
(он располагался в Синьцзяне) группа военных офицеров, полити-
ческих пропагандистов и экспертов в различных военных сферах
готовила кадры для Народно-освободительной армии (Garver, 1988;
Галенович, 1992).
До оказания помощи Шэнь Шицаю в утверждении у власти в
Синьцзяне СССР установил официальные дипломатические отно-
шения с правительством Чан Кайши. В период с осени 1934 г. до
весны 1936 г. Чан Кайши направлял своих эмиссаров в СССР для
проведения секретных переговоров и доведения до советского руко-
водства своих надежд на заключение антияпонского военного союза
с СССР. В Советском Союзе приветствовали стремление Нанкинского
правительства к созданию такого союза на основе Единого фронта.
7 июля 1937 г. (в день начала антияпонской войны) правительства
СССР и Китая подписали Договор о ненападении, который ознаме-
новал функциональное изменение в отношениях, и, как отмечалось
выше, СССР начал оказывать Чан Кайши массированную военную
помощь (Советско-китайские отношения, 1959).
В то время Советский Союз и Китай практиковали различные
подходы к внешнему фактору: антияпонский союз имел важное зна-
чение для СССР в плане общественных и государственных интере-
сов, а для Китая - в сфере общественных интересов и лишь частично
- в плане государственных интересов. Однако правительство Чан
Кайши планировало использовать внешний фактор для оказания вли-
яния на российско-китайские отношения: невзирая на союз с СССР,
правительство Чан Кайши ускорило отправку английских и амери-
канских миссионеров в Синьцзян, чтобы создать противовес совете-
Глава 5
216 -----------------------------------------------------
кому влиянию. Впоследствии американский консул выехал в Урум-
чи, затем в 1943 г. там открылось Генеральное консульство США, а в
Хами, Урумчи, Кульчже и Кучаре началось строительство американ-
ских военных баз (Галенович, 1992). После вступления войск Чан
Кайши в Синьцзян в 1943 г. СССР решил поддержать илийское вос-
стание, в результате которого 15 ноября 1944 г. была образована рес-
публика Восточный Туркестан во главе с Алихан-тюре (Garver, 1988).
Однако руководство новой Республики придерживалось не только
антикитайской, но и антисоветской ориентации, а также занимало
враждебные позиции в отношении КПК. Впоследствии СССР пре-
кратил оказывать безусловную поддержку республике Восточный Тур-
кестан, в результате чего в Синьцзяне было сформировано коалицион-
ное правительство во главе с активистом ГМД Чжан Чжичжуном
(Галенович, 1992).
5.2. Ситуация в 1940-х годах
В 1930-е - 1940-е годы советско-китайские отношения
определялись в основном двумя факторами: внешним, главным ком-
понентом которого являлась японская агрессия, и внутренним, глав-
ным компонентом которого была гражданская война в Китае (таким
образом, по сравнению с 1920-ми годами масштаб факторов сокра-
тился, а их главные компоненты стали различаться). Хотя различ-
ные политические группировки по-разному понимали и интерпре-
тировали общественные интересы китайской нации, обе партии, КПК
и ГМД сознавали необходимость строительства сильного китайско-
го государства (Мировицкая, 1999). В годы национальной револю-
ции в Китае СССР, оказывая политическую, военную и моральную
поддержку правительству Сунь Ятсена, стал приоритетным объек-
том его внешнеполитической стратегии [149]. Поскольку нацио-
нально-демократическая революция в Китае ощутимо активизиро-
вала революционные движения в других странах мира, она вполне
соответствовала государственным интересам СССР. С другой сторо-
ны, активная помощь китайской революции усиливала влияние внеш-
него фактора на СССР, и следовательно, на советско-китайские от-
ношения. Когда в Китае начались внутриполитические изменения,
связанные с приходом к власти чанкайшистского ГМД, китайское
правительство пересмотрело и со временем разорвало свои отноше-
5.2. Ситуация в 1940-х годах
217
ния с СССР. Впоследствии внешний фактор вновь стал оказывать
активное влияние на советско-китайские отношения: главную роль
играла японская оккупация Китая, ибо она заставила его отойти от
односторонней внешнеполитической ориентации и приступить к
восстановлению отношений с СССР. Однако какого-либо значитель-
ного сближения между Советской Россией и Китаем не произошло,
ибо по мнению китайского правительства, внутриполитический фак-
тор (гражданская война) компенсировался внешним фактором, т.е.
новым состоянием равновесия с Японией. В то время произошло
очередное изменение внутриполитического фактора в Китае: Вели-
кий поход китайской Красной Армии и перемещение основных сил
КПК в зоны, прилегающие к границам с СССР и МНР, существенно
ослабили направленный против КПК боевой потенциал ГМД (Гале-
нович, 1992). Дальнейшее усиление внешнего фактора (крупномас-
штабная война Японии против Китая) фактически поставило под
вопрос выживание китайской нации и Китая как независимого на-
ционального государства. Как только стало ясно, что никакой аль-
янс с Западными державами не поможет Китаю остановить японс-
кую агрессию, на критическом этапе конфликта с Японией было ре-
шено улучшить советско-китайские отношения. СССР и Китай вос-
становили отношения, подписали соответствующие соглашения к
приступили к военному взаимодействию в целях противостояния
японскому милитаризму. Так произошло третье (посде установле-
ния связей между Советской Россией и Китаем и их последующего
разрыва) функциональное изменение в отношениях.
В 1941 г. внешний фактор вновь претерпел значительное
изменение, главным образом вызванное нападением нацистской Гер-
мании на СССР и крупными военными потерями советской сторо-
ны. Вообще говоря, Вторая мировая война привела к радикальным
изменениям в международном климате, ибо явилась вызовом Вер-
сальской системе в Европе в соответствии с новым распределением
сил в мире. Все это означало беспрецедентное повышение уровня
глобализации международных отношений, смещение их центра из
Европы в другие регионы, закат европейских колониальных импе-
рий, подъем новых национальных государств в «третьем мире» и
распространение коммунизма в глобальном масштабе. Война также
ознаменовала новую постановку проблемы поддержания коалиций,
перераспределения роли военных приоритетов и возобновление дип-
Глава 5
218 ------------------------------------------------------
ломатии на высшем уровне, т.е. обусловила необходимость последу-
ющей реконфигурации системы.
Китайские аналитики предсказывали крушение СССР под на-
тиском Германии (Галенович, 1992), что привело к ухудшению со-
ветско-китайских отношений и придало равновесию регрессивный
и нестабильный характер; однако в то время изменения были нефун-
кциональными. В ключевой буферной зоне между государствами - в
Синьцзяне - Чан Кайши, пользуясь изменением роли внешнего фак-
тора, пытался ослабить советское влияние и ликвидировать присут-
ствие КПК. К 1943 г. политическое влияние и физическое присут-
ствие СССР в Синьцзяне резко сократились [150]. Советская сторо-
на была вынуждена проявить инициативу и отозвала из Синьцзяна
своих советников, преподавателей, инструкторов и инженеров, а так-
же вывела кавалерийский полк Красной Армии.
После поражения гитлеровской Германии международная си-
туация вновь радикально изменилась, и началось ускоренное фор-
мирование двуполярной конфронтационной системы. По мнению
российских исследователей (Галенович, 1992), США стремились
вовлечь СССР в военные действия против Японии для того, чтобы
на конечном этапе войны снизить собственные людские потери. Воз-
можно также, что США надеялись посеять зерна раздора между
СССР и КПК, ибо Сталин должен был подписать новый договор не с
Мао Цзэдуном, а с Чан Кайши, единственным законным главой меж-
дународно признанного правительства Китая в то время. При обсуж-
дении возможностей своего участия в войне против Японии, СССР
выдвинул союзникам несколько предварительных условий (Победа
на Дальнем Востоке, 1996, с. 1-5). Эти условия составили основу
Ялтинских соглашений, которые предопределили послевоенное ус-
тройство мира (Beloff, 1953, с. 24-26; Ch’eng, 1957, с. 262-266) [151].
Обусловленное Ялтинскими соглашениями вступление советских
войск в Северо-Восточный Китай для развертывания военных дей-
ствий против Японии, во-первых, явилось сильной поддержкой Ки-
таю в антияпонской войне (Beloff, 1953, с. 24-26; Мировицкая, 1999),
и во-вторых, помогло ускорить окончание Второй мировой войны
[152]. С другой стороны, дислоцирование советских войск во время
и достаточно длительное время после военных действий на китайс-
кой территории, будучи благоприятным для Китая, в то же время
нарушало суверенитет этой страны (Галенович, 1992), как и само
5 2 Ситуация в 1940-х годах
--------------------------------------------------------- 219
Ялтинское соглашение, во время которого китайский вопрос обсуж-
дался без участия китайских представителей.
При таких обстоятельствах СССР и Китай 14 августа 1945 г.
подписали Советско-китайский договор о дружбе и союзе, срок дейс-
твия которого составлял 30 лет (China, 1946; Советско-китайские
отношения, 1959) [153]. Договор 1945 г. был чрезвычайно важным
документом в истории советско-китайских отношений, ибо он не
только зафиксировал конкретную фазу двусторонних отношений, но
и отразил сложные отношения в четырехугольнике СССР-США-
ГМД-КПК и обозначил переход дальнейших отношений в стадию
стабильности, где допускалось колебание в заданных пределах. Тем
не менее, Договор означал нефункциональное изменение, т.е. харак-
теризовал внутренние изменения на подсистемном уровне. На пере-
говорах о подписании Договора, которые начались в Москве 30 июня
1945 г., советская сторона сперва выдвинула свои условия, настаи-
вая, чтобы официальное правительство Китая признало независи-
мость Внешней Монголии, уступило Советскому Союзу военную базу
с портами Дайрен (Дальний) и Люйшунькоу (Порт-Артур) в Северо-
Восточном Китае (Beloff, 1953, с. 34) и предоставило СССР все права
на управление КВЖД, а также шахт, заводов и других промышленных
предприятий на китайской территории (Wei Xinsheng, 1989, с. 97-99).
При новых обстоятельствах, сложившихся вследствие Второй
мировой войны, Советская Россия стремилась обеспечиТьсебе наи-
лучшие из возможных условий в соответствии с новым соотноше-
нием внешних (новая системно-структурная конфигурация между-
народных отношений) и внутренних (ориентированная на военное
производство крепкая экономика, сильная победоносная армия и т.д.).
В ответ Советское правительство было готово подписать с прави-
тельством Чан Кайши Договор о дружбе и союзе (Виноградов, 1995,
с. 2 и далее) и таким образом гарантировать, что СССР не будет вме-
шиваться в китайские внутренние дела и предоставлять помощь вра-
гам Чан Кайши в Китае, т.е. задать пределы, в рамках которых рав-
новесие могло стать прогрессивным (при котором различные факто-
ры способствуют укреплению стабильности) и стабильным (при ко-
тором эти факторы могут так или иначе меняться, не нарушая обще-
го равновесия).
Глава 5
220
Поскольку советские условия превышали возможности усту-
пок со стороны других участников Ялтинских соглашений, 14 июля
1945 г. переговоры были прерваны (Wei Xinsheng, 1989, с. 98 и да-
лее). В этой связи не следует забывать о том, что СССР, считая себя
первой в мире социалистической страной, «борющейся за ликвида-
цию сил империализма и реакции», стремился обеспечить собствен-
ную безопасность. Однако правительство Сталина, вопреки объяв-
ленным новым принципам внешней политики Советского государ-
ства, полагало вполне нормальным обеспечивать это посредством
таких методов, как размещение своих военных баз на территории
других стран. Пользуясь благоприятной для него послевоенной си-
туацией, СССР направил свои войска на территории других госу-
дарств и образовал там свои «сферы влияния», таким образом со-
здав «пояс безопасности» военными средствами. Советское государ-
ство без колебаний ущемляло суверенитет других государств - гло-
бальная задача сохранения и расширения социалистической систе-
мы оправдывала любые средства. В свою очередь, США всячески
пытались заставить СССР подписать Договор с Чан Кайши и обус-
ловить отказ от поддержки сил КПК в Северном Китае (U.S. De-
partment of State, 1949). В результате давления США 7 августа 1945
г. возобновились переговоры между СССР и гоминьдановским Ки-
таем. Согласно утверждениям китайских исследователей, на этих
переговорах Сталин заявил, что если договор не будет подписан в
скором времени, войска китайских коммунистов вступят в Маньч-
журию (Wei Xinsheng, 1989, с. 97-102).
Чан Кайши, со своей стороны, исходил как из общественных
интересов (т.е. фундаментальных интересов независимого и
благоприятного развития китайского общества), так и из государ-
ственных интересов (т.е. заинтересованности в благоприятных ус-
ловиях для нормального функционирования государства) и, в част-
ности, пытался использовать внешний фактор в целях борьбы про-
тив КПК. Чан Кайши был готов заплатить определенную цену за союз
с СССР в случае получения от Советского правительства гарантий о
том, что оно не будет поддерживать КПК (Чан Кайши, 1958) [154].
Советская сторона согласилась с таким подходом, и Сталин даже
принял условие Чан Кайши о проведении референдума по вопросу о
независимости Внешней Монголии [155]. СССР также заявил, что
не будет вмешиваться во внутренние дела Китая, и предоставил га-
5.2. Ситуация в 1940-х годах
221
рантии поддержки правительству ГМД и Чан Кайши (Mirovitskaya
and Semenov, 1991). Только после этого Чан Кайши подписал Совет-
ско-китайский договор от 14 августа 1945 г.
По условиям данного Договора, СССР вновь получал право
«полусобственности» в отношении Китайско-Чанчуньской железной
дороги (КЧЖД) (КВЖД плюс Южно-Маньчжурская железная доро-
га - ЮМЖД), ранее проданной Маньжоу-го, право хозяйственного
управления железной дорогой, право контроля над персоналом же-
лезной дороги, а также некоторые односторонние экономические
права и преимущества (China, 1946; Советско-китайские отношения,
1959) [156]. Дайрену (Дальнему) фактически предстояло стать сво-
бодным портом под советским контролем [ 157], а Люйшунькоу (Порт-
Артур) фактически становился военной базой СССР (Beloff, 1953, с.
34) [158]. Следует признать, что договор был призван не столько га-
рантировать развитие равных отношений, сколько обеспечить цели
безопасности СССР на Дальнем Востоке [159]. Относительно Дого-
вора в литературе разгорелась дискуссия о том, какому именно пра-
вительству Китая помогал СССР (Галенович, 1992). Через некото-
рое время ГМД стал утверждать, что вооружения Квантунской ар-
мии было передано КПК [160], благодаря чему ей удалось одержать
победу в гражданской войне в Китае (North, 1963, с. 236; см. также
Chiang Kai-shek, 1958; Дедовский, 1995а, 1999) [161]. КПК в свою
очередь утверждала, что до августа-ноября 1945 г. гоминьдановское
правительство не направило ни одного солдата на Северо-Восток, и
Объединенной демократической армии во главе с КПК пришлось
занять освобожденные от японцев территории (Дедовский, 1993,
1995а, 1999). Однако, по условиям Договора 1945 г. СССР помогал
ГМД взять на себя управление Северо-Восточными районами Китая
(Галенович, 1992, Том 1, с. 85): 30 ноября и 9 декабря 1945 г. Советская
армия и правительство Чан Кайши пришли к соглашению о не-
обходимости задержать вывод советских частей и оказать помощь ар-
мии ГМД в занятии Чанчуня и Шэньяна (Дедовский, 1985а, 1999) [162].
Анализ советской политики того времени предполагает две вер-
сии: либо сталинские стратеги нацеливались на создание двух Кита-
ев [163] (как и двух Корей, двух Германий и двух Вьетнамов), посколь-
ку двуполярная конфронтация рассматривалась как лучшая гаран-
тия безопасности СССР при экстремальном давлении внешнего фак-
тора, либо они допустили просчет в отношении ситуации в Китае й
Глава 5
222
оценке влияния внешнего фактора на СССР и Китай. Согласно ут-
верждению бывшего посла в СССР Лю Сяо [ 164] (Shijie Zhishi, 1987,
No. 3, Цит. по: Галенович, 1992, Том 1, с. 90; этот факт не поддержан
в работе Ковалева, 1991; не упоминается Ледовским, 1993, 1995а,
1999; опровергается Тихвинским, 1996, но подтверждается Ли Чжи-
суем [Li Zhisui, 1994]), Чжоу Эньлай, вспоминая о визите А.И. Ми-
кояна в Китай в 1948 г., заявил, что советская сторона приказала КПК
«остановить гражданскую войну» и не «переходить реку Янцзы»
[165] (Goncharov et al., 1993, с. 42-43; Shih, 1993, с. 60), что в то вре-
мя означало либо образование двух Китаев с двумя разными прави-
тельствами, либо создание нестабильного коалиционного правитель-
ства, противостоящие части которого обращались бы к противосто-
ящим иностранным источникам за поддержкой в целях усиления
своего влияния (т.е. фактический раздел сфер влияния) [166]. Даже
перед освобождением Нанкина Советский Союз продолжал поддер-
живать отношения с гоминдановским правительством [167], и когда
Чан Кайши не смог удержать Нанкин и был вынужден перенести
свою столицу на юг в Гуанчжоу, посол Н.В. Рощин также перевел
посольство в Гуанчжоу, в то время как посольство США осталось в
Нанкине (Ледовский, 1993, 40 и далее; 1995а, с. 97 и далее) [168]. В
СССР опасались, что гражданская война в Китае приведет к подры-
ву Ялтинских соглашений о разделе мира на сферы влияния и таким
образом нанесет урон безопасности СССР (McLane, 1958, с. 178-179;
Ледовский, 1999). Сталин вполне очевидно старался избежать вой-
ны и поначалу стремился сконструировать некий вид мирного сосу-
ществования с Западом посредством стратегического сдерживания
США. Столь же очевидно, что в советской внешней политике явно
превалировали государственные соображения (государственные ин-
тересы), которыми и объяснялась «двойственная» политика Советс-
кого правительства в отношении Китая. С приходом к власти в Ки-
тае нового политического руководства и образованием КНР советс-
ко-китайский Договор 1945 г. вполне логично стал недействитель-
ным, что официально ознаменовало функциональные изменения в
советско-китайских отношениях.
5.2. Ситуация в 1940-х годах
223
Выводы
Первая мировая война и революция 1917 г. в России означали
приход эры функциональных изменений (реконфигурация системы
и новая корректировка на внешнем и внутреннем уровнях), что было
оформлено установлением дипломатических отношений между Со-
ветской Россией и Китаем в 1924 г. В конце 1920-х годов дипломати-
ческие связи между СССР и Китаем были прерваны, что означало
новое функциональное изменение в отношениях. Советско-китайс-
кие отношения были восстановлены только в 1932 г. В 1937 г., когда
разгорелась антияпонская война, правительства СССР и Китая под-
писали Договор о ненападении, который означал новое функциональ-
ное изменение в их отношениях, и СССР стал оказывать массиро-
ванную военную помощь Чан Кайши. Образование КНР, которое
последовало за изменениями, вызванными окончанием Второй ми-
ровой войны, вполне логично генерировало новые функциональные
изменения в советско-китайских отношениях того периода. Советс-
ко-китайский раскол в 1960-х годах и нормализация в 1980-х годах
ознаменовали два новых функциональных изменения в отношени-
ях, которые будут рассмотрены в следующей главе.
В 1920-х, 1930-х и 1940-х годах советско-китайские межправи-
тельственные отношения (т.е. отношения между Правительством
СССР и Правительством Китайской Республики во главе с руковод-
ством ГМД) развивались параллельно с прочными отношениями
между коммунистическими партиями обеих стран: правящей и един-
ственной в Советской России партией ВКП/б/, которая контролиро-
вала все средства и ресурсы, в том числе армию и бюрократию Со-
ветского государства, с одной стороны, и КПК, которая постепенно
стала одной из двух ведущих политических сил, а затем стала пре-
тендовать на статус представителя общественных интересов Китая.
Эти межпартийные связи представляли собой отношения идеологи-
ческих союзников, веривших в приоритет международных классо-
вых интересов (понимаемых как компонент государственных инте-
ресов, т.е. заинтересованностью в создании благоприятных условий
для функционирования государства, и одновременно как идеологи-
ческий фактор) над общественными интересами (т.е. фундаменталь-
ными ^общественными потребностями в независимом и благоприят-
ном социальном развитии). В межпартийном понимании (на кото-
Глава 5
224
рое, помимо прочего, влияли и сталинские идеи), российско-ки-
тайскому равновесию следовало придать нестабильный характер, ибо
такая нестабильность считалась благоприятной для советских госу-
дарственных интересов (в которых преобладали классовые и партий-
ные интересы), ориентированных на создание будущего идеологи-
ческого союзника, который бы способствовал укреплению стабиль-
ности Советского государства. Другим важным компонентом внут-
реннего кластера были настроения коренных народов Монголии,
Синьцзяна, советской Средней Азии и Казахстана, но они играли
важную роль только вместе с соответствующими государственными
интересами СССР или Китая. Трудность в отношениях с КПК состо-
яла в том, что до 1949 г. КПК не являлась правящей партией и пото-
му не могла выражать государственные интересы, что обусловило
различие в позициях КПК до и после 1949 г. И Россия, и Китай вына-
шивали идею создания военно-политического союза, который явил-
ся бы противовесом влиянию внешнего фактора. Однако на практи-
ке лишь общественные интересы России и Китая совпадали; их го-
сударственные интересы были различными, но между внутренней
интерпретацией государственных интересов в той и другой стране
просматривалась явная аналогия.
Исключительно важную роль играл внешний фактор, т.е.
международная ситуация и действия третьих стран - особенно перед
началом и в ходе Второй мировой войны. Этот фактор претерпевал
постоянные и порой радикальные изменения, которые, в конце кон-
цов, привели к изменению и внутреннего фактора. Например, круп-
номасштабная японская агрессия на территории Китая положила
конец гражданской войне в Китае и способствовала развитию со-
трудничества между ГМД и КПК - двумя главными политическими
силами Китая, которые выступили с отпором Японии. В то же время
положение КПК внутри страны также изменилось - она становилась
все более мощной и независимой. Изменение внешнего фактора обус-
ловило необходимость улучшения двусторонних межгосударствен-
ных отношений перед лицом общей угрозы японского милитаризма.
В плане национальных интересов СССР (т.е. объективно
существующих и субъективно понимаемых долгосрочных фундамен-
тальных потребностей общества, институированных в политичес-
кой плоскости в качестве целей национального государства, чтобы
оно могло функционировать в качестве единого субъекта) наиболее
5 2. Ситуация в 1940-х годах
225
важной задачей того времени в Китае было создание единого нацио-
нального фронта отпора агрессии японского милитаризма, которая
представляла непосредственную угрозу для СССР. Следовательно,
СССР решил содействовать развитию сотрудничества между ГМД и
КПК. Две китайские партии рассматривали ситуацию по-разному:
обе испытывали необходимость в создании единого фронта против
общего врага, что выражало общественные интересы, но параллель-
но каждая из них стремилась к укреплению собственных позиций
внутри страны, т.е. к действиям в соответствии с собственными го-
сударственными / правительственными интересами. По мнению Мао
Цзэдуна, необходимо было бороться против гоминьдановской «ре-
акции» и развивать китайскую революцию, а ГМД видел первосте-
пенную задачу в победе над китайскими коммунистами. В 1936 г.,
когда в ходе так называемых сианьских событий был арестован Чан
Кайши, Мао Цзэдун испытывал искушение прежде всего обеспечить
интересы внутрикитайской борьбы за власть между двумя поли-
тическими партиями и уничтожить Чан Кайши; однако поскольку
Коминтерн и Сталин требовали решить конфликт мирными средства-
ми, Чан Кайши были дарованы жизнь и свобода, и политические
силы страны объединились в целях сотрудничества против японско-
го милитаризма. В то же время, при том, что Сталин помогал Китаю
в отпоре японской агрессии, способствовал революционной борьбе
в Китае и оказывал помощь КПК и Мао Цзэдуну, Мао Цзэдун одер-
жал победу над ГМД главным образом собственными усилиями, хотя
при этом не следует недооценивать внешний фактор (в частности,
советскую поддержку).
В этот период огромное значение имел также личностный фак-
тор и личные интересы. Личные интересы (особенно, политические
амбиции и личные политические интересы) ранее играли вторич-
ную, хотя порой и весьма существенную роль. В 1923-1953 гг. поли-
тику СССР, РКП/б/ (впоследствии ВКП/б/, КПСС) и Коминтерна в
отношении Китая определял главным образом Сталин, который, счи-
тая себя лучшим советским специалистом по Китаю, действовал по
собственному усмотрению и не приглашал других советских руко-
водителей или экспертов к участию в выработке решений по Китаю.
Сталин отводил наиболее важную роль личной дипломатии и инсти-
туту своих личных представителей в Китае, в качестве которых выс-
тупали в разное время М.М. Бородин, В.В. Ломинадзе, А.С. Панюш-
Глава 5
226 --------------------------------------------------------
кин, П.П. Владимиров и И.В. Ковалев. В отношениях с Китайским
государством Сталин в течение почти 25 лет отдавал предпочтение
гоминьдановскому правительству Чан Кайши. Оказывая поддержку
КПК, Сталин, тем не менее, исходил из того, что она не определяла
политику Китая в отношении СССР. Он обращался с КПК также, как
с ВКП/б/: он сам формировал кадры партии, принимал решения о
партийном руководстве и репрессировал ряд китайских коммунис-
тов, которые находились в СССР. Сталин отождествлял государствен-
ные и общественные интересы СССР с интересами мировой рево-
люции и социалистического строительства, которые он понимал весь-
ма своеобразно. Он поощрял объединение различных сил в Китае,
главным образом в целях антияпонской борьбы, ибо оно соответ-
ствовало советским национальным интересам, но будущее Китая,
как оно виделось Сталиным, было далеко не вполне благоприятным
для Китая. Во время Второй мировой войны Сталин стремился со-
здать систему международных отношений, в которой главными дей-
ствующими лицами стали бы СССР и США. Результатом подобной
комбинации со временем стали двуполярный мир и блоковые отно-
шения. Англия, Франция и Китай рассматривались Сталиным как
члены второго эшелона в ряду мировых держав. Сталин явно недооце-
нивал темпы саморазрушения гоминьдановского режима и не верил
в то, что КПК удастся прийти к власти в Китае. Поэтому КПК была
для него «всего лишь» инструментом контроля над политикой ки-
тайского правительства в целях создания и сохранения буфера меж-
ду СССР и Японией, а также между СССР и США.
ГЛАВА 6
РАЗВИТИЕ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ДВУМЯ
КОММУНИСТИЧЕСКИМИ ДЕРЖАВАМИ:
ОТ ДРУЖБЫ К КОНФРОНТАЦИИ И ДАЛЕЕ
К НОРМАЛИЗАЦИИ ОТНОШЕНИЙ
(1949 - 1980-е гг.)
В 1950-е годы международные отношения в рамках двух
основных лагерей главных соперников в «холодной
войне» претерпели сдвиг к моногополярности (Chang,
1990, с. 9). Распыление мощи внутри двух основных лагерей приве-
ло к ослаблению СССР и советского контроля в Восточной и Цент-
ральной Европе. Спор с Китаем расколол прежде единое коммунис-
тическое движение, а Европа, оправившись от экономической раз-
рухи военного времени, стала стремиться к большей независимости
от американского контроля. В то время в западной и советской союз-
нических системах четко обозначились противоречия по вопросу
оборонной стратегии. Появление «третьего мира» в качестве новой
силы в глобальной политике ознаменовало дальнейшее структурное
изменение в международных отношениях, которое привело к полно-
му краху западной колониальной системы и перераспределению
мировой мощи. В 1960-е и 1970-е годы эта тенденция вылилась в
глобализацию традиционного национализма, который стал вести
борьбу за повышение степени автономии периферии от центра и за
возрождение концепции национального государства. Распростране-
ние термоядерной энергии и систем доставки дальнего радиуса дей-
ствия привело к глобализации военного потенциала сверхдержав и
увеличило их влияние на мировую политику в целом. Постепенно
мировой коммунизм распался на множество частей, а с появлением
регионализма структура международных отношений стала приоб-
ретать tee более сложный характер. Усложнению этой структуры
способствовал и многофункциональный характер взаимозависимости
Глава 6
228 -----------------------------------------------------
- новой конкурентной силы в меняющейся структуре международ-
ных отношений, возникшей на основе идеи том, что современная
международная экономика, окружающая среда, распределение про-
довольствия, ограниченные ресурсы и космос представляют собой
сферы, где судьба всего человечества является единой.
6.1. Эпоха дружбы
Вполне естественно, что на начальном этапе отношений меж-
ду СССР и Китаем лидеры этих стран предпочитали умалчивать о
наличии спорных вопросов между двумя государствами [169]. Глав-
ная причина такого умолчания состояла в том, что подписанный
СССР и КНР Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи от 14 февра-
ля 1950 г. официально оформил функциональные изменения в отно-
шениях, происшедшие с образованием КНР (North, 1963, с. 6-8) [170].
Данным договором был оформлен советско-китайский военно-по-
литический альянс против США и их союзников. В то время идеоло-
гическая близость двух правящих партий заставила забыть о геопо-
литических сложностях и сделать вид, что государственные интере-
сы двух стран полностью совпадают. Для обеих стран такая позиция
определялась враждебным окружением, «холодной войной» и воен-
ной напряженностью, кроме того, коммунистическому Китаю при-
ходилось учитывать потенциальную угрозу вторжения армии Чан
Кайши, которое могло бы быть поддержано военной помощью со
стороны США, а также возможность установления экономической
блокады и политической изоляции КНР. Поэтому на определенном
этапе в советском подходе к отношениям с Китаем возобладали ско-
рее идеологические, чем геополитические факторы. Или, что будет
точнее, идеологические факторы стали определять геополитический
подход. В этом состояло еще одно различие между отношениями
Китая с царской и Советской Россией. В данном случае также оче-
видно, что «новые» стабильные отношения не были в равной степе-
ни благоприятными для обеих сторон.
Фактически, такое положение дел официально закрепилось во
время встречи между И.В. Сталиным и Мао Цзэдуном, которая со-
стоялась в Москве в конце 1949 - начале 1950 гг., когда был подпи-
сан Договор от 14 февраля (Goncharov et al., 1993, с. 104-109). В то
6.1. Эпоха дружбы
------------------------------------------------------- 229
время обе коммунистические партии и оба правительства хотя и
имели более или менее точное представление о собственных инте-
ресах, однако не обладали в то же время верной информацией о по-
зициях друг друга по ключевым вопросам международных отноше-
ний (Галенович, 1992, Том 2, часть 1, с. 18). Поэтому визит на выс-
шем уровне длился необычно долго - с декабря 1949 г. по февраль
1950 г. [172]. По мнению бывшего министра иностранных дел КНР
У Сюцюаня (Wu Xiuquan, 1985; интерпретацию см. Галенович, 1992,
Том 2, часть 2, с. 16), Сталин проявлял прохладное и подозритель-
ное отношение к Китаю [ 173], и переговоры о подписании двусторон-
него Договора о дружбе начались лишь во второй половине визита.
Председатель Мао Цзэдун не принимал личного участия в
переговорах, которые велись на уровне министров иностранных дел
- Чжоу Эньлая и А.Я. Вышинского. Сперва Мао Цзэдун не включил
Чжоу Эньлая в состав делегации, ибо не верил в то, что Сталин со-
гласится с подготовкой и подписанием Договора о дружбе, союзе и
взаимопомощи. Мао настаивал на сохранении преемственности в
советско-китайских межгосударственных отношениях, т.е. на офор-
млении отношений между новым Китаем (КНР) и СССР в виде дву-
стороннего договора, аналогичного Договору 1945 г. (Виноградов,
1995, с. 2-5), подписанного в свое время между СССР и Китайской
Республикой (Галенович, 1992, Том 2, часть 1, с. 17), т.е. стремился
зафиксировать договором новое соотношение факторов в двусторон-
них отношениях [174]. Правительство КНР, оформляя отношения с
СССР, заявило, что Договор и соглашения, подписанные СССР и го-
миньдановским правительством Китая, стали недействительными;
таким образом, повышалась легитимность правительства Мао Цзэ-
дуна и подчеркивался функциональный характер изменений в меж-
государственных отношениях [175].
По сути, Договор 1950 г. обязал стороны не принимать учас-
тие ни в каких альянсах, группировках, действиях или других
мероприятиях, направленных против каждой из двух стран [176]. В
случае агрессии против каждой из сторон другая сторона должна
была всеми доступными ей средствами предоставить своему союз-
нику военную и прочую помощь (Галенович, 1992, Том 2, часть 1, с.
17). По Соглашению о КЧЖД, Люйшунькоу (Порт-Артуре) и Дайре-
не (ДаУтьнсм), подписанному одновременно с договором, Советско-
му Союзу надлежало передать права на использование и управление
Глава 6
230 -----------------------------------------------.------
КЧЖД, а также советские военные базы в Люйшунькоу и Дайрене
Правительству КНР. Исходя в основном из одинакового понимания
международной ситуации и разделения мира на две системы, обе
стороны согласились осуществить такую передачу только после под-
писания мирного договора с Японией (т.е. предположительно не ра-
нее, чем в конце 1952 г.) [177].
Советское правительство продало КЧЖД Маньчжоу-го во вре-
мя японской оккупации Северо-Восточного Китая. Хотя дорога была
продана по явно заниженной цене, СССР лишился прав собственно-
сти, но затем, после капитуляции Японии, «восстановил» их в силу
нового соотношения факторов. Используя союзнические отношения
с КНР, правительство СССР обратилось с просьбой на время вер-
нуть ему право на совместное пользование железной дорогой, ибо
КЧЖД обеспечивала гораздо более короткий маршрут во Владивос-
ток, чем Дальневосточная железнодорожная магистраль. Кроме того,
в то время именно СССР был способен отремонтировать пути и под-
вижной состав и тем самым повысить пропускную способность же-
лезной дороги. В то же время стороны договорились о том, что СССР
передаст КНР всю собственность, конфискованную у Японии в Се-
веро-Восточном Китае [178]. В свое время СССР вывез эту собствен-
ность (в основном машины, оборудование, запасы и материальные
ресурсы - Beloff, 1953, с. 38-39) из данного региона, формально за-
нятого тогда гоминьдановскими войсками, и тем самым оказал кос-
венную поддержку китайским коммунистам (Mancall, 1984, с. 318).
Кроме того, вооружение Квантунской армии также было передано
КПК, которая таким образом укрепила свои позиции в гражданской
войне с ГМД (Beloff, 1953, с. 41-42). В этом сложном вопросе трудно
провести грань между общественными (фундаментальными потреб-
ностями в независимом и благоприятном общественном развитии) и
государственными (всем, что способствует созданию благоприятных
условий для функционирования государства) интересами. Взяв обяза-
тельство принять участие в наступлении против Японии, СССР
фактически согласился понести человеческие жертвы для того, что-
бы нанести поражение японскому милитаризму, который в то время
являлся общим врагом и СССР, и Китая (Галенович, 1992). Подпи-
сав Договор о союзе с Китаем, СССР не мог не использовать все
преимущества новых отношений [179]. В принципе общественные
интересы и Советской России, и Китая явно отождествлялись в СССР
6.1. Эпоха дружбы
231
с государственными интересами СССР (возможно, исключение со-
ставляет противостояние японскому милитаризму), и данный факт
объясняет разницу в оценках деятельности советской администра-
ции в регионе, которые представлены в советской и китайской исто-
риографии. Однако, СССР оказал КНР и прямую помощь: в 1950 г.
два государства подписали соглашение, по которому КНР получила
советский кредит на сумму 300 млн. ам. долларов при 1 % годовых
(Mancall, 1984, с. 368-372). Китай планировал использовать этот кре-
дит на закупку строительной техники и к 1963 г. погасил основную
сумму займа и проценты по нему сырьем, чаем, наличностью и аме-
риканскими долларами. СССР также оказал Китаю помощь, послав
в эту страну значительное количество специалистов в разных облас-
тях и начав передавать технологии. Вообще в истории взаимопомо-
щи между государствами это был один из примеров чрезвычайно
эффективной, широкомасштабной и быстрой передачи технологий
от одной страны другой.
Как отмечалось выше, образование КНР изменило ситуацию в
мире и особенно в сфере советско-китайских отношений. Ранее в
мировом коммунистическом движении доминировали СССР и ВКП/б/
(КПСС), но в лице КНР с ее правящей партией - КПК, появилась
новая сила, которую СССР не мог игнорировать. Одновременно Ста-
лин полагал, что после образования КНР Китай тем более должен
действовать в соответствии с его стратегическими установками, по-
скольку СССР оказал КНР решающую помощь при образовании го-
сударства. Какое-то время советоцентристское представление о мире
в какой-то степени могло оправдываться внешним фактором, т.е., в
терминологии тех лет, «угрозой всем социалистическим странам со
стороны империализма». Однако впоследствии отождествлять об-
щественные и государственные интересы СССР с соответствующи-
ми интересами других стран социалистической ориентации стало
все труднее. Советско-китайские отношения в своем развитии дош-
ли до парадокса: хотя Мао Цзэдун говорил о необходимости для Китая
проводить независимую и самостоятельную политику и выступал
против советоцентристской системы, в то же время его оценки ми-
ровой ситуации были аналогичны сталинским, и он верил в неиз-
бежность еще одной мировой войны и в необходимость наличия еди-
ногЬ центра коммунистических партий и социалистических стран.
Глава 6
232
Однако по его мнению, контролировать такой центр должны были
не СССР, КПСС и Сталин, а КНР, КПК и сам Мао Цзэдун [180].
Согласно мнению Ю.М. Галеновича (1992: Том 2, часть 1, с.
32-33), в тот период советская сторона определяла три уровня со-
ветско-китайских отношений. Первый уровень подразумевал отно-
шения между лидерами - прежде всего, Сталиным и Мао Цзэдуном.
В то время политика (и особенно внешняя политика) была чрезвы-
чайно «персонифицированной» (т.е. в ней огромную роль играл лич-
ностный фактор) [181]. Поскольку СССР и лично Сталин считали
такие отношения наиболее важными, принципиальные решения
могли приниматься только на уровне высших лидеров, где Сталин
стремился соблюдать определенную дистанцию между старшим
партнером (им самим) и младшим (каковым он желал представлять
Мао Цзэдуна). Второй уровень охватывал отношения в международ-
ном коммунистическом лагере, где, по логике Сталина, проходил
водораздел между двумя враждебными и противостоящими силами.
Поскольку одну из этих сил возглавляли СССР и ВКП/б/ (КПСС),
интересы других партий и стран социалистического лагеря должны
были подчиняться интересам советской стороны. Третий уровень
имел отношение к идеологии, которую посредством пропаганды сле-
довало доводить до населения и всего мира. На этом уровне любые
трения и проблемы в отношениях скрывались в целях создания
впечатления, что Китай следует курсу СССР, ибо ВКП/б/ (КПСС) -
это ведущая сила в мировом коммунистическом движении, а СССР -
ведущая страна в социалистическом лагере. На данном уровне в
СССР поддерживалось представление о том, что победа Китайской
революции явилась еще одним доказательством правильности ли-
нии СССР и была достигнута в огромной степени благодаря СССР и
КПСС. Это объясняет появление суждений о возможности качествен-
но нового периода в советско-китайских отношениях в советской и
даже китайской литературе тех лет (Пэн Мин, 1960, с. 1-10). В то же
время в СССР полагали, что ни один из партнеров не несет ответ-
ственности за предыдущую историю двусторонних отношений. Бо-
лее того, в СССР поверили, что раз Китай встал на путь социалисти-
ческого развития, а КПК является правящей партией и ее лидеры
стоят во главе страны, то Китай ни в коей мере не может создавать
каких-либо проблем для СССР [182]. Таким образом, в советско-ки-
тайских отношениях стала складываться ситуация, аналогичная си-
6.2. Эпоха конфронтации
---------------------------------------------------- 233
туации 1920-х годов, когда Советское правительство пыталось ут-
верждать, что поскольку оно не имело ничего общего с политикой
старой России, СССР и Китай должны открыть новую страницу в
своих отношениях, которые будут базироваться на классовой соли-
дарности трудящихся России и Китая.
С другой стороны, СССР длительное время был арбитром в
так называемом социалистическом мире. Еще один важный момент
состоит в том, что о победе китайской революции нельзя говорить
без упоминания СССР, ибо СССР в течение долгого времени оказы-
вал прямую поддержку китайским коммунистам. По крайней мере
на начальных этапах существования социалистического мира счита-
лось, что весь мир поделен на «товарищей» и «врагов» [183]. Враги
действовали как извне, так и внутри страны, коммунистической
партии, социалистического лагеря и международного коммунисти-
ческого движения. Эта посылка привела к борьбе за защиту государ-
ственных интересов СССР - в случае необходимости, даже за счет
суверенитета социалистических стран, его союзников.
6.2. Эпоха конфронтации
Зарождение противоречий
В системе социалистических стран понятие о суверенитете от-
дельных стран постепенно было заменено понятием о суверенитете
социалистического лагеря (Галенович, 1992). Эта подмена проложила
путь к так называемой доктрине ограниченного суверенитета (или,
в терминологии тех лет, - «социалистического интернационализма»,
известного на Западе также как «доктрина Брежнева). По теории
Ленина-Сталина, такая замена оправдывалась единством классовых
интересов, которые были выше государственных интересов, т.е.
заинтересованности во всем, что способствует укреплению внешне-
го и внутреннего статуса государства любой отдельной социалисти-
ческой страны. Общественные интересы, т.е. потребности общества
в благоприятном социальном развитии, просто замалчивались. По
мнению СССР, суверенитет представлял собой один из главных и
необходимых принципов международных отношений, который дол-
жен) уважаться всеми странами. Однако, коль скоро, согласно ком-
Глава 6
234 --------------------------------------------------------
мунистической доктрине, в отношениях между социалистическими
странами превалировал принцип «глубокого идеологического един-
ства», на практике речь шла об ограниченном понятии суверените-
та, который считался второстепенным по отношению к союзничес-
ким отношениям. Подобные теоретические построения объяснялись
логикой военного противостояния между двумя лагерями: довольно
долго развитые капиталистические страны тоже исходили из того,
что необходимо военными и прочими средствами уничтожить со-
циализм, что следует сохранять военное превосходство над социалис-
тическим лагерем, и что главными мишенями в такой борьбе явля-
ются СССР и КПСС. Идея о том, что третья мировая война будет
означать самоуничтожение человечества и потому недопустима, мог-
ла вызреть только со временем, при осознании происходивших из-
менений в сферах вооружения и международных отношений, и даже
Хрущев не сразу вполне определенно высказался в этом духе (Хру-
щев, 1959, с. 1-18) [184].
В Китае на этот вопрос смотрели по-иному [185]. В контексте
конфронтации между лагерями социализма и империализма, когда
США рассматривались через призму единой коммунистической док-
трины как главная угроза независимости и суверенитету КНР, союз
с СССР был нужен Китаю (т.е. главным опять стал внешний фак-
тор). Однако по мере ослабления влияния внешнего фактора на пер-
вый план выдвинулись советско-китайские разногласия по вопросу
о принципе социалистического интернационализма и его соответ-
ствии с понятием суверенитета. Преувеличенный теоретический ак-
цент на принципе социалистического интернационализма привел на
практике к подчинению национальных интересов социалистических
стран государственным интересам СССР, и в том числе к возможно-
сти использования экономических ресурсов «социалистического ла-
геря» во благо СССР. Таким образом, естественно, внутри «социа-
листического лагеря» стал развиваться конфликт общественных и
государственных интересов. Когда дело касалось «малых» социали-
стических стран, ущемление их общественных интересов в течение
весьма длительного времени могло компенсироваться заботой об их
государственных интересах - например, прямым финансированием
соответствующих правительств (или частичным финансированием
дефицита их государственного бюджета) со стороны государства-
патрона. Однако с такой страной, как Китай, такая схема не срабаты-
6.2. Эпоха конфронтации
вала. К концу 1950-х годов, когда в КНР сформировалась новая база
власти, союз между социалистическими странами аналогичных па-
раметров стал рассматриваться в Китае как необходимость во вза-
имном ограничении суверенитета. Когда одна сторона практиковала
такое ограничение только под давлением другой стороны (если ог-
раничение вообще имело место), другая сторона начинала испыты-
вать беспокойство. Поэтому сразу после образования КНР была пос-
тавлена задача обеспечения независимости китайского государства
и КПК в отношениях с СССР и КПСС [186].
После образования КНР ее руководство вполне естественно
решило, что Китай должен стать великой державой Восточной Азии.
В то же время Мао Цзэдун надеялся поставить Китай во главе
социалистического лагеря на Востоке. Именно эти планы, судя по
всему, были положены в основу решений о начале войны в Корее в
1950-х годах [187]. Как рассудили в Китае, без китайской и/или со-
ветской поддержки Корейской Народно-Демократической Респуб-
лики (КНДР) коммунистическое движение в регионе будет задуше-
но, и, следовательно, невмешательство в войну не принесет Китаю
никаких выгод [188]. Кроме того, в Китае пришли к выводу, что ни
США, ни СССР не стремились и не были готовы к мировой войне
[ 189], и поэтому они будут предпринимать все усилия к локализации
конфликта в Корее [190]. При такой локальной войне в условиях кон-
фронтации сверхдержав Китай, в принципе, мог позволить себе пря-
мое военное столкновение с США. Подобный подход свидетельство-
вал о радикальном изменении внешнего фактора и всей структуры
международных отношений, практическим же результатом этого
изменения стало появление стратегического «треугольника» СССР-
КНР-США, который окончательно оформился в последующие годы
(Астафьев и Дубинский, 1984, Том 2, с. 198-202, с. 248-55; Garthoff,
1985, с. 690; Kissinger, 1979, с. 764). Образование так называемого
«стратегического треугольника» закрепило функциональные изме-
нения (реконфигурация на системном уровне), начавшиеся в годы
советско-китайского раскола.
В октябре 1950 г. Мао Цзэдун решил направить в Корею войс-
ка китайских «народных добровольцев» для поддержки войны, на-
чатой КНДР. Мао обратился к Сталину с просьбой о прикрытии ки-
тайских сухопутных сил с воздуха и о предоставлении необходимой
помощи на нужды войны в Корее. К тому времени, когда китайская
Глава 6
236
сторона завершила все приготовления, Сталин все еще колебался:
по всей видимости, он считал нецелесообразным прямое вмешатель-
ство СССР в войну, которая могла привести к столкновению с США
(Chang, 1990, с. 155) [191]. Тогда в Политбюро Центрального Коми-
тета КПК (ЦК КПК) решили, что китайские добровольцы отправят-
ся воевать в Корею и без советской поддержки (Галенович, 1992,
Том 2, часть 1, с. 48). Это решение было принято китайцами незави-
симо, на основе государственных интересов КНР [192]. В данном
случае государственные интересы СССР и КНР полностью не со-
впадали, но влияние внешнего фактора в конце концов привело к
скоординированным боевым действиям китайских добровольцев и
советских летчиков в Корее (Mancall, 1984, с. 377 и далее) [193].
Как отмечалось выше, русско-китайские и советско-китайские
отношения всегда находились под огромным влиянием личностного
фактора и личных интересов (интересов индивидуумов). Это спра-
ведливо не только для сталинского периода советской истории и со-
ветско-китайских отношений (Goncharov et al., 1993, с. 14-15), но и
для более поздних периодов (например, 1949-1953, 1955-1965,1970-
х и 1980-х гг.). Однако, следуя доводам, представленным в главе 4,
можно отметить, что вплоть до конца XIX в. стратегический курс
царской России предусматривал сохранение единого и дружествен-
ного Китая, которое, гораздо более соответствовало национальным
интересам России в то время, чем его дезинтеграция или разделе-
ние. Царская Россия вообще старалась не вмешиваться во внутрен-
ние дела Китая и, приступив в начале XX века к созданию и разви-
тию буферной зоны вдоль российских границ, использовала при этом
в основном экономические методы. Архитекторы внешней полити-
ки царского периода видели основную задачу в разработке тщатель-
но продуманной государственной стратегии и в обеспечении безо-
пасности азиатских границ России, а не в экспорте идеологических
концепций. Курс Сталина был принципиально иным [194]. Сначала
Сталин направил своих советников к Чан Кайши, а потом решил
помогать и Мао Цзэдуну (Tai Sung An, 1973, с. 51). Со временем Ста-
лин заключил, что в плане государственных интересов СССР из Мао
Цзэдуна, исповедующего близкую идеологию и зависимого от боль-
шевиков, получится более удобный партнер, чем из «чуждого наци-
оналиста» Чан Кайши. Поэтому, вопреки заявленным принципам, в
советской внешней политике возобладала идея создания буферной
6.2. Эпоха конфронтации
237
зоны по азиатскому периметру советских границ при помощи воен-
ных средств и секретной дипломатии куда вошли бы республика Во-
сточный Туркестан и «Маньчжурская революционная база» [195].
Из этой буферной зоны и должно было бы распространяться советс-
кое военное и экономическое влияние в целях оказания воздействия
на динамику внутреннего кластера Китая (его политических, воен-
ных, экономических, а иногда и культурных компонентов). В насто-
ящее время трудно сказать, в каком направлении стали бы развиваться
события в Китае, если бы не было «Маньчжурской революционной
базы» и если бы СССР не передал коммунистам вооружение Кван-
тунской армии (Goncharov et al., 1993, с. 8; Дедовский, 1993, с. 50 и
далее) [196]. Однако Мао Цзэдун не получал безусловной поддержки
от Сталина, который, вполне возможно и планировал создание двух
Китаев, двух Германий, двух Корей, и т.д., ибо считал конфронтацию
[197] лучшей гарантией послевоенной стабильности мира и безо-
пасности СССР. Реальность принесла Сталину массу сюрпризов: Чан
Кайши не смог удержаться в Южном Китае [198], наступление ар-
мии коммунистов заставило его отступить на Тайвань, а впослед-
ствии Мао Цзэдун оказался еще более ярым националистом и повел
страну отнюдь не по тому пути, который наметил для нее Сталин.
Личностный фактор и личные интересы стали еще более ве-
сомыми, когда к власти в СССР пришел Н.С. Хрущев. По мнению
Мао Цзэдуна, Хрущев, будучи моложе по возрасту и имея меньший
«стаж» руководства, являлся и «младшим» лидером (Goncharov et
al., 1993, с. 222) [199]. В то же время на международной арене СССР
играл тогда гораздо более важную роль, чем КНР. Однако положе-
ние Хрущева как лидера было не настолько сильным, чтобы он не
нуждался в международной поддержке, особенно со стороны такого
харизматического коммунистического лидера как Мао Цзэдун. Раз-
вивая советско-китайские отношения, Хрущев и Мао руководство-
вались рядом сходных идеологических установок. В то же время
Хрущев стал отступать от многих идей, разделяемых коммунисти-
ческими лидерами - это отступление объяснялось внутренними фак-
торами СССР, которые в свою очередь оказывали косвенное влия-
ние на внутренние факторы (например, на политическую борьбу) в
КНР. Все это не могло игнорироваться китайским руководством.
I Хрущев лично способствовал ревизии советской официальной кон-
1 цепции «соотношения между войной и миром» - было признано воз-
Глава 6
238
можным избежать войны между СССР и Западом, и концепция «мир-
ного сосуществования» возобладала над идеями о неизбежности вой-
ны между социализмом и капитализмом (см. Хрущев, 1959, с. 1-18;
интерпретацию см., к примеру, North, 1963, с. 275-277). Очевидным
было и критическое отношение Хрущева к Сталину. Кроме того,
Хрущев в немалой степени лично способствовал пересмотру основ
советской внешней политики (Chang, 1990, с. 155).
Итак, хотя союз с СССР был главной гарантией безопасности
КНР в начале 1950-х годов, Китай оказался «младшим союзником»
(Goncharov et al., 1993, с. 218, 224). Данная ситуация отражала
соотношение факторов и соответствующее положение СССР и КНР
в системе международных отношений. После кончины Сталина Хру-
щев в своем стремлении к мирному сосуществованию и разоруже-
нию сначала попытался координировать внешнюю и военную поли-
тику союзников СССР. На западном фланге СССР была создана Орга-
низация Варшавского договора, но на восточном фланге ситуация
оказалась сложнее: китайское руководство отказалось подчинять
свою политику Советскому Союзу (Shih, 1993, с. 69). Впоследствии
СССР квалифицировал «кризис в Тайваньском проливе» как «попыт-
ку спровоцировать советско-американский конфликт» [200], а Ки-
тай назвал визит Хрущева в США «предательством КНР» [201]. Итак,
в обеих странах общественные и государственные интересы опять
вступили в конфликт, но на этот раз ситуацию усугубляли не только
различные (в основном геополитические) факторы, но и ядерный
фактор и идеологические разногласия (Chang, 1990, с. 186, 245;
Beschloss, 1991, с. 330).
Конфронтация
В 1960-е годы нарушения советско-китайской границы со сто-
роны Китая становились все более частыми. В мае 1963 г., стремясь
ослабить пограничные трения и хотя бы приостановить изменения в
отношениях, которые начали приобретать функциональный харак-
тер, Советское правительство объявило о своей готовности к прове-
дению консультаций по уточнению конкретных участков линии гра-
ницы. Однако обе стороны лишь теоретически полагали, что успеш-
ный исход этих консультаций поможет сохранить дружественные
отношения между советским и китайским народами, а также между
6.2. Эпоха конфронтации
239
СССР и КНР. В тот момент данное решение служило только обще-
ственным интересам двух народов, но не государственным интере-
сам СССР и КНР, которые понимались их внешнеполитическими
стратегами крайне субъективно и диаметрально противоположно.
Вообще период 1959-1963 гг. был периодом перехода от разног-
ласий к конфронтации между СССР и Китаем, и в этом переходе
важную роль играло изменение в соотношении внутренних и вне’
шних факторов. Логика Мао Цзэдуна была по-своему оправданной:
коль скоро СССР встал на путь ревизионизма и возрождения капита-
лизма, он стал уже не социалистической, а социал-империалисти-
ческой державой, чья внешняя политика перестала быть социалис-
тической и следовательно, стала аналогичной политике империали-
стических держав (Zhanhou Shijie Zhengzhi, 1987, с. 268). Сначала (в
1956-1959 гг.) СССР и КНР вели дискуссии за закрытыми дверями, и
главный вопрос состоял в оценке деятельности И.В. Сталина, чей
культ личности безоговорочно осуждался Н.С. Хрущевым, в то вре-
мя как подобная критика, разумеется, была неприемлемой для ки-
тайского руководства (Zhanhou Shijie Zhengzhi, 1987, с. 268). На взгляд
китайского руководства, в вопросе о Сталине оно могло позволить
себе высказать свое мнение о политике СССР и КПСС, т.е. о внут-
ренних делах СССР. Следуя той же логике, советское руководство
считало возможным давать оценки политике своих китайских парт-
неров (Khrushchev Remembers, 1976, с. 285-287).
В 1957 г. (на Московском совещании коммунистических и ра-
бочих партий) разногласия по вопросам войны и мира стали еще
более очевидными. Представляя в Москве свой взгляд на ядерную
войну, Мао Цзэдун открыто заявил, что такая война неизбежна и что
ее не следует опасаться, даже если будет уничтожена половина че-
ловечества (Khrushchev Remembers, 1976, с. 290). В то же время ста-
новился все более очевидным негативный подход Китая к доктрине
«ограниченного суверенитета» социалистических стран (Garthoff,
1985, с. 201). Впервые разногласия по этому вопросу всплыли на
поверхность, когда Мао Цзэдун отказался поддержать публичное
заявление советского министра обороны Г.К. Жукова, который пре-
дупредил, что СССР ответит на любую агрессию против любой со-
циалистической страны (Khrushchev Remembers, 1976, с. 291-293).
Нарастали противоречия и в других сферах [203]. СССР, созна-
вая необходимость сохранения военного союза социалистических
Глава 6
240
стран, старался поддерживать соотношение сил, при котором Запад
рассматривал бы СССР и КНР как союзников. Советский Союз ис-
ходил из идеи необходимости военно-стратегического взаимодей-
ствия всех социалистических стран. Для этого, по мнению Хруще-
ва, следовало крепить любой ценой единство социалистического
лагеря. В то же время, в отличие от Сталина, Хрущев также считал
возможным и необходимым отказ от острой межсистемной конф-
ронтации - особенно, между двумя центрами двух блоков - СССР и
США. Соответственно, Хрущев старался направить советско-аме-
риканские отношения в русло мирного сосуществования.
Руководство КНР исходило из идеи конфронтации двух
сверхдержав, которая не означала монолитного единства внутри
социалистического или капиталистического лагеря. Советско-аме-
риканская конфронтация предполагала больше свободы во внешней
политике других стран, в том числе КНР (Garthoff, 1985), причем, по
мнению китайской стороны, идеологические соображения (необхо-
димость сохранения единства социалистического лагеря) следовало
вывести из сферы межгосударственных отношений [204]. В то вре-
мя китайцы правильно поняли, что отказ от союза с СССР не создаст
для Китая никакой дополнительной внешней угрозы. Ввиду нового
соотношения факторов КНР на данном этапе стремилась избавиться
от любых форм военного или политического альянса с СССР, пред-
почитая прагматическое сотрудничество в сфере передовых воен-
ных технологий, а также ядерной и военной техники.
Такое расхождение в государственных интересах предопреде-
лило различие в позициях двух стран по таким острым вопросам
как: строительство на китайской территории длинноволновой радио-
станции для связи с советскими подводными лодками; объединение
флотов; соглашение о новой военной технике и сотрудничестве в
сфере атомной энергетики; отношение к китайско-индийскому по-
граничному конфликту; отношение КНР к освобождению Тайваня;
становление независимых ядерных сил КНР и т.д. (Zhanhou Shijie
Zhengzhi, 1987, с. 269; Khrushchev Remembers, 1974, с. 294-296; Shih,
1993, с. 70).
Во второй половине 1964 г. в СССР произошла смена руковод-
ства на высшем уровне: пост Н.С. Хрущева занял Л.И. Брежнев, ко-
торый заявил, что в отношении Китая СССР продолжит политику
Хрущева. Тем временем в китайской политике стали явными две тен-
6.2. Эпоха конфронтации
241
денции. КНР, казалось, была склонна согласиться с посредничеством
афро-азиатских стран в китайско-индийских переговорах; урегули-
ровала пограничные проблемы и подписала соответствующие мир-
ные соглашения с Бирмой; провела договорное определение границ
с Непалом, Афганистаном, МНР и с частью Кашмира, фактически
занятой Пакистаном, и начала пограничные консультации с СССР, в
ходе которых обе стороны подготовили к подписанию протокол о
демаркации границы на восточном участке, за исключением района
около Хабаровска. Однако вскоре возобладала другая линия, отра-
зившая функциональные изменения в отношениях. Милитаризация
советско-китайского конфликта привела к военной конфронтации,
причинами которой являлись: (а) заявления Мао Цзэдуна [105], ис-
толкованные в СССР как реальные претензии на 1.5 млн. кв. км. со-
ветской территории (Капица, 1969, с. 238; Whiting, 1981, с. 89) и (б)
провал советско-китайских пограничных переговоров 1964 г. Истин-
ная же позиция китайской стороны была обнародована в Заявлении
Правительства КНР от 8 октября 1969 г., в котором, при всей его
противоречивости, все же говорилось, что «Китай не требует воз-
врата территорий, аннексированных царской Россией с помощью этих
(т.е. российско-китайских) договоров» (цит. по: Воскресенский, Ю94,
с. 10). В то время советское руководство недооценивало внешний
фактор (главным образом, представленный политикой,США) и ки-
тайский внутриполитический фактор, связанный е появлением по-
добных заявлений (Shih, 1993, с. 86,123). Еще более усугублял ситу-
ацию геополитический фактор, ибо хотя границы и проходили по
линии естественного географического раздела, они отнюдь не все-
гда совпадали с границами проживания этнических групп. В период
конфронтации или нестабильности такие границы в принципе мо-
гут представлять собой источник потенциальной напряженности. Оба
правительства сумели осознать этот факт только после кровопролит-
ных столкновений у острова Даманский и поселка Жаланашколь
(Астафьев и Дубинский, 1974, Том 2, с. 198-202, 248-55). Фактичес-
ки конфликт выявил совершенно новый образ КНР: полностью не-
зависимый Китай противостоял СССР, сближаясь с мировым сооб-
ществом (Shih, 1993, с. 123). Такая позиция создала основу для нор-
мализации отношений Китая с США и другими странами Запада
(fearthoff, 1995, с. 247 и далее).
Глава 6
242
11 сентября 1969 г. премьер Чжоу Эньлай встретился в Пекинс-
ком аэропорту с Председателем Совета Министров СССР А.Н. Ко-
сыгиным [206]. К тому времени обе стороны стали сознавать, что
пограничный конфликт выходит из-под контроля и все более сказы-
вается на межгосударственных отношениях (Wich, 1980, с. 199). Со-
гласно официальной мотивировке встречи, сторонам предстояло
обменяться мнениями по пограничным и торговым вопросам. На деле
лидеры двух стран договорились о том, что Китаю и СССР не следу-
ет начинать войну из-за пограничных вопросов (т.е. эта часть обще-
ственных интересов не подлежала усечению), что советско-китайс-
кие переговоры должны продолжиться в условиях «отсутствия уг-
розы» и в этих целях стороны подпишут промежуточное соглаше-
ние о сохранении статус-кво на границе, предотвращении вооружен-
ного конфликта и выводе своих вооруженных частей со спорных тер-
риторий, а также будут добиваться решения пограничного вопроса в
ходе переговоров (Галенович, 1992, Том 2, часть 1, с. 134; Zhanhou
Shijie Zhengzhi, 1987, с. 271; Petro and Rubinstein, 1997, c. 193). Вско-
ре стало очевидным противоречие между государственными инте-
ресами СССР и Китая: стороны по-разному оценивали характер рус-
ско-китайских отношений и русско/советско-китайских договоров,
а в СССР все еще сохранялись подозрения относительно того, что
КНР не исключает военного решения пограничных проблем. Поэто-
му Советское правительство приняло решение об укреплении совет-
ских вооруженных сил на границе и наращивании их личного соста-
ва до 1 миллиона человек, а китайская сторона, разумеется, усмот-
рела в этой мере прямую военную угрозу КНР (Garthoff, 1985, с. 208
и далее; Petro and Rubinstein, 1997, с. 194). Советская сторона реши-
тельно отказалась квалифицировать советско-китайские соглашения
о границе как неравные и вывести вооруженные силы со спорных
территорий. Другие военно-стратегические меры СССР (строитель-
ство военно-морских объектов в бухте Камрань, поддержка Вьетна-
ма и вторжение в Афганистан) были истолкованы в КНР как попыт-
ка военно-политической изоляции Китая и дальнейшее военное дав-
ление со стороны Советского Союза. Следуя этой логике, китайцы
решили не пролонгировать Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи
между СССР и КНР после истечения срока его действия в 1980 г.
Этим решением было оформлено официальное изменение в отно-
шениях, которое произошло в годы раскола.
6.2. Эпоха конфронтации
243
Почти одновременно, в сентябре-ноябре 1979 г. в Москве состо-
ялся очередной раунд советско-китайских переговоров, где стороны
сформулировали нормы межгосударственных отношений, причем
китайцы подготовили проект конкретных мер которые, как полага-
ли в Китае, явятся гарантией соблюдения таких норм. Эти меры,
соответствовавшие общественным и государственным интересам
Китая, были истолкованы в СССР лишь как средство обеспечения
государственных интересов КНР. Китайская сторона выдвинула тре-
бования о сокращении сил на советско-китайской границе, выводе
советских войск из Монголии, сокращении советской помощи Вьет-
наму и впоследствии - о выводе военных сил СССР из Афганистана
(Petro and Rubinstein, 1997, с. 195). Таким образом китайская сторо-
на поставила на первый план решение вопроса о военной конфрон-
тации и в 1979 г. оформила их в виде так называемых «трех препят-
ствий» на пути к нормализации советско-китайских межгосударствен-
ных отношений. Одновременно произошло и формирование анти-
советского квази-альянса между Китаем и США (Kissinger, 1974, с.
764; Garthoff, 1985, с. 690), чему не помешало даже вторжение КНР
во Вьетнам в 1979 г.
В целом переговоры явились крупным позитивным шагом к
налаживанию обмена мнениями по принципиальным вопросам
межгосударственных отношений по дипломатическимжаналам и
помогли изучить пути к созданию условий для стабильного равнове-
сия, которое установилось после нормализации отношений. Сам факт
переговоров явно изменил атмосферу в двусторонних отношениях,
ибо стороны стали уделять первостепенное внимание урегулирова-
нию межгосударственных отношений и выводу их из тупика. Кроме
того, идеологические и межпартийные, а также пограничные отно-
шения были отделены от межгосударственных отношений, т.е. ос-
лабла роль этих факторов в общем равновесии. Одновременно, по-
граничный вопрос был разделен на такие аспекты как история дву-
сторонних отношений, историческая принадлежность территорий и
конкретная демаркация границы. Таким образом, вопрос о «нерав-
ном характере» прежних русско-китайских договоров и границе уже
не увязывался с пограничной демаркацией.
Тем не менее, советско-китайские переговоры тогда не
I завершились каким-либо положительным итогом, а предлогом для
' их временного прекращения послужило советское военное вторже-
Глава 6
244 ------------------------------------------------------
ние в Афганистан. Однако в реальности дело обстояло гораздо слож-
нее. СССР вообще продолжал использовать силовые методы для ре-
шения внешнеполитических вопросов и тем самым усиливал роль
военного фактора. КНР, напротив, после кончины Мао Цзэдуна и
изменений, вызванных решениями III пленума ЦК КПК 11-го созы-
ва, взяла курс на экономическое развитие и реформы. При таких об-
стоятельствах в КНР решили, что у Китая нет иного выбора, кроме
как присоединиться к США и мировому сообществу в их противо-
стоянии СССР.
6.3. Нормализация отношений
В начале 1980-ых годов СССР в поисках утерянной формулы
стабильного равновесия вновь попытался направить свои отноше-
ния с Китаем в позитивное русло. То время было отмечено обостре-
нием советско-американской конфронтации, причем стратегическое
соперничество становилось все менее благоприятным для СССР,
который испытывал растущее давление внутренних политических и
экономических факторов. При таких обстоятельствах СССР не мог
не пытаться улучшить отношения с КНР, ибо уже был не в состоя-
нии продолжать конфронтацию на двух фронтах, а Китай тем време-
нем стал важным рычагом в стратегическом «треугольнике» СССР-
США-КНР. К тому времени советская внешняя политика вообще заш-
ла в тупик. Поскольку КНР явно отдавала предпочтение решению
внутренних проблем, в СССР сочли возможным улучшить взаимо-
понимание на основе общих социалистических идей. В феврале 1981
г., выступая на XXVI съезде КПСС, Л.И. Брежнев предложил норма-
лизовать советско-китайские отношения и в противовес ранее озву-
ченным в Советском Союзе колебаниям четко заявил, что СССР рас-
сматривает Китай как социалистическую страну.
Л.И. Брежнев вновь высказался по советско-китайским отно-
шениям в своей ташкентской речи (март 1982 г.), а позднее, специ-
альные представители двух правительств в ранге заместителей ми-
нистров иностранных дел начали интенсивные консультации по оз-
доровлению межгосударственных отношений (Zhanhou Shijie
Zhengzhi, 1987, с. 272). В результате этих целенаправленных усилий
межгосударственные отношения стали улучшаться, объем торговли
возрос от 300 млн. долларов в 1982 г. до 1.2 млрд, долларов в 1984 г.,
6.3. Нормализация отношений
245
и стороны подписали Межправительственное соглашение об эконо-
мическом сотрудничестве, а также долгосрочное соглашение о тор-
говле на 1986-1990 гг. (Zhanhou Shijie Zhengzhi, 1987, с. 272).
В 1985-1986 гг. стороны начали продвигаться к нормализации.
При этом обе стороны руководствовались главным образом приори-
тетом внутренних факторов, ибо оба государства вступили в стадию,
на которой ни разногласия, ни конфронтация не соответствовали ни
их общественным, ни государственным интересам. СССР и КНР
начали концентрировать все свое внимание на реформах и искали
пути к решению внутренних социально-экономических проблем. Обе
стороны подошли к пониманию необходимости пересмотра офици-
альных подходов к двусторонним отношениям и, что требовалось
сделать прежде всего, к ликвидации военно-политической конфрон-
тации. К тому времени КНР, пересмотрев идеи о неизбежности ми-
ровой войны, стала руководствоваться новой идеей о многополяр-
ном мире, а экономические, социальные и политические перемены
подвели СССР к осознанию необходимости пересмотра своей внеш-
ней политики. Выступая во Владивостоке 28 июля 1986 г., М.С. Гор-
бачев заявил о готовности СССР вывести большую часть советских
войск из Монголии и шесть полков из Афганистана к концу года
1986 г., а также провести переговоры с Китаем и сократить войска
на советско-китайской границе (Petro and Rubinstein, 4^997, с. 195;
Yahuda, 1996, с. 179). М.С. Горбачев, однако, обошел вопрос о совет-
ской помощи Вьетнаму и косвенно увязал его с нормализацией ки-
тайско-вьетнамских отношений. В своей красноярской речи (сентябрь
1988 г.) М.С. Горбачев выдвинул предложение о проведении советс-
ко-китайской встречи на высшем уровне (Правда, 18.09.1988, с. 1).
Подготовка к такой встрече, в которой должно было бы отра-
зиться функциональное изменение отношений (т.е. их необратимые
изменения на внутреннем и внешнем уровнях) и состояться офици-
альный переход от отчуждения и конфронтации к нормализации от-
ношений, потребовала от обеих сторон радикального пересмотра
многих международных вопросов. В частности, 14 декабря 1988 г.
Политбюро ЦК КПК отметило, что в международных отношениях
происходят «кардинальные изменения» и что весь мир поворачива-
ет от конфронтации и напряженности к диалогу и разрядке. Итак, в
। высшем руководстве КНР поняли, что у Китая появился шанс на-
' долго обеспечить для себя стабильную международную среду^что
Глава 6
246
позволит сосредоточить все силы на реформах и модернизации
(Жэньминь жибао, 25.12.1988, с. 1). В то же время подходы СССР и
Китая к международным событиям были различными. Новая вне-
шняя политика правительства М.С. Горбачева отталкивалась от идеи
о всеобщих человеческих ценностях и интересах выживания (при-
мат общечеловеческих и общественных интересов), а главная зада-
ча КНР состояла в обеспечении мирного и стабильного междуна-
родного окружения в целях собственного экономического роста (при-
мат национальных интересов). Однако, в силу своего частного ха-
рактера, эти различия не подрывали взаимного стремления к норма-
лизации, основу которой составляли общечеловеческие и совпадаю-
щие общественные интересы.
В ходе своего визита в Китай 2-4 февраля 1989 г. Э.А.
Шеварднадзе, первый советский министр иностранных дел, посе-
тивший КНР, имел встречу с Дэн Сяопином, неформальным лиде-
ром КНР, во время которой было отмечено, что благодаря взаимным
усилиям сторон отношения между СССР и КНР приближаются к фазе
полной нормализации, что прокладывает путь к качественно новой
стадии, когда две страны, продвигаясь вперед в условиях новой меж-
дународной реальности, поставят свои отношения на основу мирно-
го сосуществования, добрососедства и взаимовыгодного равноправ-
ного сотрудничества (Правда, 05.02.1989, с. 1), т.е. будут стремиться
к формированию прогрессивного равновесия, при котором различ-
ные факторы станут способствовать укреплению общей стабильно-
сти отношений. В Пекине советская сторона подробно представила
свои новые инициативы по военной разрядке на советско-китайской
границе: в рамках сокращений, объявленных М.С. Горбачевым в Нью-
Йорке, СССР собирался сократить свои вооруженные силы на вос-
точном и южном флангах соответственно на 200 000 и 60 000 чело-
век; в координации с Правительством МНР вывести 3/4 советских
войск, размещенных в Монголии и реорганизовать советские силы
на советско-китайской границе, придав им чисто оборонительную
структуру. СССР также предложил обсудить первый тур сокраще-
ния наступательных компонентов вооруженных сил, роспуск сокра-
щаемых соединений, ограничение масштаба и численности военных
маневров и взаимный контроль за сокращением и действиями
остающихся военных контингентов (Правда, 05.02.1989, с. 1). В то
же время уже тогда обе стороны подчеркивали, что их межгосудар-
6.3. Нормализация отношений
247
ственные отношения не примут форму альянса, а станут отношени-
ями нового типа, основанными на независимости, самостоятельнос-
ти, равноправии, взаимном уважении и невмешательстве во внут-
ренние дела друг друга (Жэньминь жибао, 27.02.1989, с. 1).
Официальным возвратом к нормализации отношений стал ви-
зит в КНР М.С. Горбачева, который в то время занимал посты пред-
седателя Президиума Верховного Совета СССР и генерального сек-
ретаря Центрального Комитета КПСС. Горбачев прибыл в КНР по
приглашению только государственного руководства страны (но не
руководства Коммунистической партии Китая), т.е. Председателя
КНР Ян Шанкуня, а запланированная во время визита встреча лиде-
ров двух правящих партий должна была ознаменовать восстановле-
ние межпартийных контактов (Правда, 07.02.1989, с.1).
Еще до встречи на высшем уровне было сделано уточнение,
что «нормализация» не будет означать полной ликвидации всех
препятствий, а восстановление межпартийных связей не станет зна-
ком достижения единства мнений по всем вопросам. Стороны дого-
ворились заложить в основу межгосударственных отношений прин-
цип мирного сосуществования, который составляет универсальную
основу международного общения (т.е. примирение государственных
интересов происходило на основе общечеловеческих интересов).
Было решено развивать контакты во всех сферах, стремиться к пол-
ному урегулированию пограничных вопросов и продвигаться к сни-
жению уровня военной конфронтации на границе (Галенович, 1992).
Кроме того, предусматривалось, что двусторонняя нормализация не
скажется на характере межгосударственных отношений каждой из
сторон с третьими странами.
Стороны высказали различные подходы к нормализации. Со-
ветская сторона предлагала учитывать характер общественной сис-
темы в данной стране и, исходя из этого, определять характер совет-
ско-китайских отношений, а также обсуждать отношения между
СССР и КНР как новый тип отношений между двумя социалисти-
ческими странами; иными словами, Советский Союз по-прежнему
придавал важное значение идеологическому фактору и исходил из
общности сперва государственных, а затем общественных интере-
сов. Китайская сторона отделяла характер общественной системы
от вопроса межгосударственных связей и предлагала обсуждать но-
вый тип международного политического порядка, т.е. новый тип от-
Глава 6
248
ношений между всеми государствами мира вообще и между СССР и
КНР в частности (Галенович, 1992, Том 2, часть 2, с. 48-50), т.е. ис-
ходила прежде всего из общности общечеловеческих интересов.
На встрече М.С. Горбачева и Дэн Сяопина стало ясно и то, что для
КНР советско-китайские отношения были интересны не столько в
плане их развития как таковых, сколько в плане соотношения сил в
мире и особенно в так называемом «стратегическом треугольнике»
СССР-США-КНР (Жэньминь жибао, 17.05.1989; Галенович, 1992).
При этом в то время внутренний фактор был для КНР гораздо важ-
нее, чем для СССР.
В то же время стороны достигли взаимопонимания (на основе
общечеловеческих интересов) по ряду принципиальных вопросов:
накопив столько термоядерных зарядов, человечество приблизилось
к опасной черте - становилось ясно, что время военной мощи и силы
уходит в прошлое и появляется необходимость решения междуна-
родных вопросов прежде всего политическими средствами. Сторо-
ны пришли к соглашению о необходимости развивать конструктив-
ную сторону международных отношений; кроме того, стало оконча-
тельно ясно, что нормализация отношений не может быть направле-
на против третьих стран (Правда, 17.05.1989). Впоследствии это вза-
имопонимание воплотилось в советско-китайском Коммюнике (Прав-
да, 17.05.1989), которое официально оформило функционально из-
менившиеся отношения. На встрече М.С. Горбачева и Чжао Цзыяна
стороны подтвердили, что отношения между двумя правящими парти-
ями, КПСС и КПК, также будут развиваться на основе четырех прин-
ципов: независимости и самостоятельности, полного равенства, вза-
имного уважения и взаимного невмешательства во внутренние дела.
В ходе переговоров М.С. Горбачева с другими руководителя-
ми КНР обсуждались конкретные вопросы, связанные с перспекти-
вами советско-китайских отношений и военной разрядки. Обе сто-
роны выразили готовность к сокращению сил на советско-китайс-
кой границе. Обсудив ход и результаты переговоров о границе, сто-
роны согласились с целесообразностью активизации таких перего-
воров посредством повышения уровня их проведения. Обсуждалась
также необходимость наращивания долгосрочного сотрудничества
в сферах экономики, науки, технологии, здравоохранения и образо-
вания (Правда, 17.05.1989).
6.3. Нормализация отношений
249
В Коммюнике были определены принципы новых отношений
между двумя странами, в основу которых должен быть положен уни-
версальный принцип международного общения, в то время как меж-
государственные отношения должны были быть отделены от идео-
логии, а все спорные вопросы должны решаться в ходе мирных пе-
реговоров без применения силы или угрозы силой. Коммюнике так-
же обязало обе стороны стремиться к справедливому и рациональ-
ному решению пограничных проблем в соответствии с нормами меж-
дународного права.
Однако, за встречей на высшем уровне последовала серьезная
дестабилизация внутренней ситуации в КНР (кризис на площади
Тяньаньмэнь) и в СССР (дальнейшая дестабилизация экономичес-
кого положения и ослабление позиций КПСС). Именно при таких
обстоятельствах генеральный секретарь ЦК КПСС и председатель
Центрального Военного Совета КНР Цзян Цзэминь 15-19 мая 1991 г.
нанес визит в СССР по приглашению президента СССР и генераль-
ного секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева. На этот раз в центре визи-
та стояли аспекты взаимодействия коммунистических партий - КПСС
и КПК (Известия, 20.05.1991). В июне 1991 г. Б.Н. Ельцин был из-
бран президентом РСФСР, а в августе того же года М.С. Горбачев,
заявив о необходимости самороспуска КПСС, сложил с себя полно-
мочия генерального секретаря. Таким образом КПСС фактически пе-
рестала быть правящей партией, СССР распался, а на смену ему при-
шло Содружество Независимых Государств (СНГ) - совершенно но-
вая организация, состоящая из независимых и суверенных государств,
в которую однако вошли не все члены бывшего СССР.
Таким образом, если в 1949-1991 гг. СССР и КНР поддержива-
ли партийно-государственные отношения, то начиная с 1991 г., у них
уже не было общности в идеологии, а также в государственной и
политической системе. Тем временем Россия вступила в переход-
ный период создания новых прочных структур власти и системы
федерализма. Обе стороны начали приспосабливаться к новой ситу-
ации. И быстрое признание РФ в качестве преемника СССР со сто-
роны КНР давало явный знак, что курс на стабильное равновесие в
отношениях не будет утерян.
Глава 6
250
Выводы
Советско-китайский Договор о дружбе, союзе и взаимопомо-
щи от 14 февраля 1950 г. оформил функциональные изменения в от-
ношениях, которые начались с образованием КНР [207]. Данный
Договор предусматривал наличие советско-китайского военно-поли-
тического союза, фактически направленного против США и их со-
юзников. В контексте конфронтации между лагерем социализма и
лагерем империализма, когда США рассматривались через призму
единой коммунистической доктрины как главная угроза независи-
мости и суверенитету КНР, союз с СССР был нужен КНР, но по мере
ослабления влияния внешнего фактора на первый план стали выд-
вигаться советско-китайские разногласия в вопросе о принципе со-
циалистического интернационализма и его соответствии суверени-
тету. Это способствовало разрастанию расхождений между обще-
ственными и государственными интересами в «социалистическом
лагере», между СССР и КНР, а соответственно и функциональное
изменение отношений между ними. В 1980-х годах советско-амери-
канская конфронтация обострилась, а стратегическое соперничество
стало гораздо менее благоприятным для СССР, который испытывал
растущее давление внутриполитических и внутриэкономических
факторов. Изменение соотношения внешних и внутренних факто-
ров обусловило функциональное изменение в отношениях и, как след-
ствие, их нормализацию.
Можно отметить, что если параметры системы подвижны (как,
например, в 1917 г. после Октябрьской революции в России или в
1949 г., когда после Второй мировой войны ГМД потерпел пораже-
ние в Китае), что может инициировать новое распределение сил на
международной арене, любое решение, затрагивающее внешнюю
сферу (например, вступление во враждебный альянс или альянс,
понимаемый как враждебный одной из сторон), может привести к
изменению во всей системе. Такое решение также окажет значитель-
ное воздействие на внешний фактор. При крупномасштабном изме-
нении внутреннего и внешнего параметров в ходе общего системно-
го изменения (как после 1917 г. и в 1945-1949 гг.) может произойти
хаотичное развитие отношений, которое ослабляет стабильность
системы. В такой ситуации любое действие стратегического харак-
тера, инициированное составляющими системы, может привести к
6.3. Нормализация отношений
251
изменению в отношениях, о чем свидетельствует полемика по воп-
росу восстановления или установления заново отношений между Со-
ветской Россией и Китаем или «двойственный» курс Сталина во вре-
мя гражданской войны в Китае.
С точки зрения исторических свидетельств, наиболее нежела-
тельными являются отношения, которые реагируют на изменения
различных факторов прерывистой структурной трансформацией.
Такие отношения имели место после 1917 г., в период гражданской
войны в Китае, и их удалось избежать в 1991 г., главным образом,
благодаря положительному (а вообще, при этом еще и незначитель-
ному) влиянию внешнего фактора. Слабая информированность при-
нимающих решения звеньев системы, обусловленная быстрыми из-
менениями параметров (1945-1949 и в 1960-е гг.), привела к сниже-
нию уровня распределения ресурсов. Сокращение объемов инфор-
мации (или наоборот резкое увеличение объемов информации, в ко-
тором оказалось невозможным выделить достоверную и ключевую)
обусловило еще более несовершенное распределение ресурсов, что
ухудшило ситуацию и наиболее очевидно проявилось в годы советс-
ко-китайского раскола. Все это существенно ослабило стабильность
системы. Любое внезапное изменение в данной ситуации грозило
снижением степени преемственности в системе.
Когда крупная страна совершает переходя превращению в
развитую индустриальную державу (как это делал СССР в 1930-х
годах или Китай в 1960-х), любой отказ в доступе в «клуб» великих
держав приводит к проявлению агрессивных действий. Такие дей-
ствия могут принимать форму территориальной аннексии (действия
СССР в Прибалтике в конце 1930-х - начале 1940-х гг.) или попыток
получить фактический политический или военный контроль над тер-
риториями, которые рассматриваются как «жизненно важные» бу-
ферные зоны (действия СССР и КНР в 1970-х годах). Однако если
такая страна получает должный политический статус, у ее соседей
будет гораздо меньше причин для беспокойства (в этой связи можно
сравнить поведение СССР в 1930-е и в 1970-е годы и поведение Ки-
тая в 1970-е годы). Необходимым условием для избежания агрессии
является прогрессивное равновесие (когда факторы укрепляют друг
друга, что способствует укреплению стабильности) или (что еще
лучше) стабильное равновесие и, впоследствии, развитие многомер-
ного сотрудничества. Следовательно, любое искусственнее разви-
Глава 6
252 --------------------------------------------------------
тие любого одного аспекта сотрудничества, особенно в чувствитель-
ных (например, военно-политических) сферах, приведет к новой
напряженности и усилит реакцию внешнего фактора (как это про-
изошло в 1930-е годы - мы имеем в виду отношение Запада к «уско-
рению» революции в Китае) [208]. Если изменение имеет лишь одно
измерение и начинается с неудач по всем направлениям (СССР в 1920-
е -1930-е гг. и его политика в отношении стран Прибалтики в конце
1930-х - начале 1940-х гг. и КНР в 1960-е гг. и ее политика по погра-
ничным вопросам), такое изменение, скорее всего, может привести
к агрессивным действиям. Развитие одного аспекта сотрудничества,
который затрагивает внешнюю сферу (международную систему, дру-
гие государства или коалиции государств) может привести к напря-
жению в системе. Такой результат имел место в отношениях между
Россией и Китаем в 1930-х годах, когда искусственное развитие од-
ного (военно-политического) аспекта сотрудничества обусловило
рост напряженности и усиление реакции во внешней сфере.
ГЛАВА 7
РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ И КИТАЙ
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
и двусторонние отношения
Распад СССР и его последствия
Во второй половине 1980-х годов начались изменения в
биполярной системе международных отношений. Они
в свою очередь отражали изменение структурно-сис-
темных факторов российско-китайских отношений. Экономическая
и политическая нестабильность привела к распаду Советского Со-
юза и созданию СНГ, что снизило стратегический вес РФ как госу-
дарство-правопреемника СССР. РФ значительно отличается от быв-
шего СССР. Россия унаследовала 4/5 бывшей советской территории,
но ее население вдвое меньше населения СССР, сокращается и про-
изводит лишь половину ВВП Советского Союза. К концу 1990-ых гг.
по размеру общего ВВП Россия отодвинулась на 16 место в мире,
отстав не только от Большой семерки, но и от Индии, Бразилии, Ин-
донезии, Мексики и Южной Кореи. Это отражает новое соотноше-
ние геополитических, экономических и демографических факторов
России и Китая как объектов анализа (Сотрудничество Китая и Рос-
сии, 1996, с. 63-64). Россия - если не принимать в расчет ее ядерный
потенциал - обрела статус крупной, но региональной державы, в то
время как Китай начал превращение из региональной державы в
мировую.
С окончанием «холодной войны», отразившим структурно-
системные изменения, были разрушены последние барьеры на пути
развития национализма, который в прошлом сдерживался необходи-
мостью «подстраиваться» под схему биполярного мира. Конфлик-
ты, ранее не столь очевидные из-за конфронтации между Востоком
и Западом, теперь прорвались наружу. Вновь всплыли на поверх-
ность противоречия в национальных интересах между США и их
Глава 7
254
союзниками, которые подавлялись в прошлом в целях сохранения
единого фронта против советской угрозы. В результате окончания
«холодной войны» появилась мировая система, в которой мощь той
или иной страны определяется не только и не столько военными,
сколько экономическими и финансовыми показателями. Военное,
экономическое и идеологическое соперничество с СССР сменилось
экономической конкуренцией между главными индустриальными стра-
нами, что отражает повышение роли экономических факторов внутри
каждого субъекта и в системе вообще (Yahuda, 1996, с. 15-16).
Благодаря успешному проведению реформ и стабильному
экономическому росту Китай по показателям ВНП и перспективам
дальнейшего развития выдвигается в авангард развивающегося мира
(Сотрудничество Китая и России, 1996, с. 63-64). Подъем Китая
затрагивает интересы всех его соседей в Азии, но особенно он каса-
ется России, пережившей изменение статуса и превратившейся из
сверхдержавы СССР в региональную державу, правда, пока еще об-
ладающую военной мощью мирового уровня.
В настоящее время доля ВВП США от суммарного мирового
уровня составляет около 21 %, Европейского Союза - около 21 %, Япо-
нии - 8%, Китая - 8%, а России -1.7% (Цит. по: Арбатов, 1998, с. 54).
По одному из авторитетных прогнозов к 2015 г. доля США от миро-
вого ВВП может сократиться до 18%, Европейского Союза - до 16%,
Японии - до 7%, а Китая - по самым осторожным прикидкам вырас-
ти до 10%. При этом даже по достижении экономического роста в 4-
6% доля России в мировом ВВП повысится лишь до 2% (Там же).
Даже если Китай в XXI веке и не превратится в ведущую экономи-
ческую державу мира, не только по абсолютному размеру ВВП (по
расчетам некоторых экспертов Китай уже в 1990 г. обошел Россию
по абсолютному размеру ВВП (Цит. по: Портяков, 1998, с. 32)), но и
по важному качественному показателю - ВВП на душу населения -
он обойдет Россию. Это означает, что на глазах одного поколения
Россия может превратиться не только в экономически более слабое,
но и более бедное, чем Китай государство. Поскольку экономичес-
кие успехи Китая способствовали изменению роли экономического
фактора в регионе, подъем Китая превращается в один из важней-
ших внешних факторов для России, он может повлиять на место
России в мире, на положение внутри России и даже на характер ее
государственности, состав населения и внешнеполитическую ори-
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
255
ентацию. Подъем Китая на фоне депрессии в России, ситуация не
имевшая аналога в истории российско-китайских отношений, зас-
тавляет задумываться о том, как будут развиваться межгосударс-
твенные отношения через 10 и более лет и какие факторы могут вли-
ять на развитие этих отношений в будущем.
В то же время роль геополитических факторов в Евразии так-
же возросла, и Китай, естественно, озабочен изменениями на его
границах, тем более что распад СССР оказал дестабилизирующее
влияние на китайское общество. Учитывая сепаратистские настрое-
ния в Тибете, Синьцзяне, Внутренней Монголии и Гуандуне, прави-
тельство Китая вполне резонно опасается, что в стране могут на-
чаться процессы, аналогичные тем, что привели к распаду бывшего
Советского Союза. Одновременно Китай пытается выработать праг-
матичные подходы для общения с новыми соседями на севере и за-
паде. Китай несомненно стремится подчеркнуть свои экономичес-
кие и социальные достижения, надеясь при этом повысить относи-
тельную стабильность общего равновесия и при этом заполнить ва-
куум силы в Азии, который образовался после распада Советского
Союза и может прогрессировать в связи с возможным выводом во-
енных сил США из Азиатско-Тихоокеанского региона (Yahuda, 1996,
с. 15-16). Китай, несомненно, является наиболее активной региональ-
ной державой в Азии и по мере развития своей экономики может
попытаться проецировать мощь далеко за пределы своих границ. В
следующем веке экономика Китая станет еще сильнее, хотя страной,
возможно, по-прежнему будет править авторитарный режим. Имен-
но поэтому в Северо-Восточной Азии возможны конфликты между
политикой США, Китая, Японии и России. Такие конфликты пред-
положительно могут быть инициированы различной ролью клю-
чевых объективных факторов (по всей вероятности, экономических,
политических и демографических) данных стран и различным соот-
ношением государственных и общественных интересов каждой дан-
ной страны.
Отражая упомянутое выше новое соотношение внутренних
объективных и субъективных факторов, роль России в Азиатско-
тихоокеанском регионе постепенно начинает меняться. В настоящее
время внешняя политика России в Азии базируется на следующих
основных принципах, отражающих новое соотношение объектив-
ных и субъективных факторов. РФ придерживается всех междуна-
Глава 7
родных соглашений и договоров, подписанных в прошлом советс-
кими представителями, ибо она признана международным сообще-
ством в качестве правопреемника СССР, но при этом РФ проводит
свою политику (включая военные аспекты) в Азии на основе нового
соотношения государственных и общественных интересов и в неза-
висимости от идеологических соображений, кроме тех, которые име-
ют непосредственное отношение к ее национальным интересам; Рос-
сия придает особое значение экономическим аспектам сотрудниче-
ства, что отражает растущую роль экономических факторов (Вос-
кресенский, 1995, с. 37-40; Petro and Rubinstein, 1997, с. 191; Тита-
ренко, 1998).
Для Китая сотрудничество с Россией становится фактором
сохранения баланса в регионе и одним из противовесов внешнему
фактору (американскому и японскому влиянию) (Сотрудничество
Китая и России, 1996, с. 1-3). Хотя некоторые китайские стратеги
рассматривают Россию как источник нестабильности для Китая (по
причине изменения ролей идеологического и геополитического фак-
торов), столь же очевидно и то, что дезинтеграция Советского Со-
юза ликвидировала угрозу Китаю с севера (т.е. изменила роль воен-
ного фактора для Китая), а любая внешняя напряженность повыша-
ет заинтересованность Китая в сотрудничестве с Россией.
Если Россия и Китай будут стремиться найти формулу прогрес-
сивного равновесия, при котором различные факторы усиливают друг
друга и укрепляют стабильность, то двум странам будет гораздо лег-
че, чем в прошлом, укреплять основу для сотрудничества. Россия и
Китай занимают весьма близкие позиции по ряду международных
вопросов (там же, с. 7, 8-9,15-16,59-61,80), связанных с разоружени-
ем, нераспространением ядерного оружия, безъядерными зонами,
ролью ООН и корейской проблемой. Следовательно, сотрудничество
может базироваться не только на частичном соответствии обществен-
ных интересов, но и на определенном соответствии государствен-
ных интересов. В отличие от ситуации 1960-х - 1970-х годов, идео-
логический фактор не будет препятствовать развитию российско-
китайских отношений, и стороны не будут придавать ему такое важ-
ное значение, как в прошлом. Иллюстрацией может служить пози-
ция Китая в отношении событий 1991 г. в России (Рахманин, 1999, с.
61 -69) и признание РФ в качестве государства-правопреемника СССР
со стороны китайских властей. Недвусмысленное стремление Рос-
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
257
сии и Китая к стабильности отношений соответствует идее о спо-
собности составляющих системы усваивать уроки прошлого. Все это
лишь подкрепляется высокой оценкой китайских реформ со сторо-
ны официальных лиц в России и новым официальным курсом «вза-
имовыгодного доверительного партнерства, направленного на пост-
роение стратегического взаимодействия в XXI веке» (там же, с. 7),
смыслом которого является укрепление прогрессивного характера
равновесия в двусторонних отношениях.
Поскольку США остались единственной доминантной держа-
вой в «постдоминантном» мире, их политика будет рассматриваться
в России и в Китае наряду со структурно-системным компонентом
внешнего кластера в качестве важного компонента внешнего факто-
ра в двусторонних отношениях (там же, с. 33-37). В независимости
от того как характеризовать систему международных отношений
периода после «холодной войны» - как «доминантную многополяр-
ность» или «плюралистическую однополярность» - немногие воп-
росы в Азии в настоящее время могут решаться в одностороннем
порядке (Богатуров, 1997, Гл. 8). Некоторые вопросы могут решать-
ся на двусторонней основе - в частности, в рамках американо-япон-
ского стратегического альянса; большинство же вопросов требует
многостороннего сотрудничества региональных организаций, а они
будут стремиться к созданию новых коалиций для решенияпроблем
безопасности, а также экономических, экологическими других про-
блем, возникающих вследствие изменения роли соответствующих
факторов. Таким образом, роль внешнего фактора в российско-ки-
тайских отношениях возможно станет еще более сложной и неодноз-
начной, чем в прошлом.
Реализуя свои интересы (глобальные, региональные,
двусторонние), Москва в советско-китайских отношениях традици-
онно ставила акцент на глобальном и двустороннем уровне отноше-
ний, что отражало превалирование государственных интересов в
национальных интересах СССР. В 1990-е годы, в результате измене-
ния роли внешнего фактора и нового соотношения объективных и
субъективных факторов, относительно возросла важность отноше-
ний на региональном уровне. Это изменение обусловлено крушени-
ем биполярного мира, последующим сокращением роли внешних
факторов и необходимостью для России найти новое место в АТР,
которое соответствовало бы новому соотношению ее внутренних
Глава 7
258 -------------------------------------------------------
объективных факторов. СССР делал основной упор только на воен-
ное и политическое присутствие в регионе и не участвовал в созда-
нии региональных экономических союзов, ибо наиболее важными
для СССР считались военно-политические факторы. В настоящее
время значение Северо-Восточной Азии для России связано с огром-
ным ресурсным потенциалом ее российской части, который может
стать генератором экономического продвижения России в этот реги-
он. Кроме того, Северо-Восточная Азия представляет собой един-
ственный периферийный регион, которому пока удалось избежать
драматичных геополитических изменений начала 1990-х гг. По этой
причине данный субрегион стал рассматриваться как средство рас-
ширения международных связей России во всем АТР. Возможности
России по обеспечению своего присутствия в регионе будут зави-
сеть от ее способности вовлечься в процесс региональной экономи-
ческой интеграции, т.е. от того сумеет ли Россия лучше приспосо-
бить свои национальные интересы к изменившимся внутренним
объективным факторам.
Очевидно, что несмотря на возросшее значение экономичес-
ких факторов, нынешняя ситуация характеризуется крайне низким
уровнем экономического присутствия России в регионе (Petro and
Rubinstein, 1997, с. 210; Российский Дальний Восток, 1998, с. 4).
Китай в течение многих лет боролся за ослабление военно-полити-
ческого влияния СССР в регионе. Тот факт, что Россия изменила свой
статус военно-политической сверхдержавы на статус экономическо-
го партнера, благоприятен для Китая. Китай чрезвычайно заинтере-
сован в том, чтобы ни одна страна не обладала военной или эконо-
мической монополией в регионе, потому что такое положение помо-
гает компенсировать относительную отсталость Китая, создавать
противовесы растущей региональной роли Японии и таким образом
повышать уровень стабильности в регионе благоприятным для Ки-
тая образом. Также благоприятны для Китая и прочные экономичес-
кие связи его северных и северо-западных провинций с российским
Дальним Востоком и Средней Азией. Эти связи могут быть исполь-
зованы для того, чтобы уменьшить дисбалланс с южной частью Ки-
тая, который может стимулировать сепаратистские настроения в стра-
не (Segal, 1994). Кроме того, такие экономические связи будут спо-
собствовать стабилизации компонентов (прежде всего политических)
внутреннего объективного кластера для Китая.
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
259
На региональном уровне также отмечается определенное
совпадение национальных интересов России и Китая (хотя соотно-
шение государственных и общественных компонентов этих интере-
сов в данных странах различное) (Сотрудничество Китая и России,
1996, с. 15-16). Обе страны озабочены состоянием региональной бе-
зопасности в Центральной Азии (там же, с. 106-107), недовольны
усилением активности НАТО в регионе, обе проявляют беспокой-
ство по поводу роста панисламских и панмонгольских настроений и
неопределенности региональных последствий будущего объедине-
ния Кореи (хотя подходы обеих стран к этим проблемам и разные).
Поскольку сепаратистские тенденции в России способствуют созда-
нию новой зоны напряженности вдоль северной границы Китая, ки-
тайские власти заинтересованы в стабилизации внутреннего поло-
жения в РФ, и такая заинтересованность способствует укреплению
стабильности внутреннего объективного кластера (в частности, его
геополитических компонентов) в России.
На глобальном уровне также наблюдается определенное сход-
ство национальных интересов России и Китая (там же, с. 79-81). За-
дача создания внешней среды, которая была бы благоприятна для
экономических реформ в обеих странах, служит предпосылкой для
более широкого сотрудничества в решении региональных конфлик-
тов и других сложных вопросов - например, таких, как ядернОе разо-
ружение. Это соответствует как общественным, тдк й общечелове-
ческим интересам. В то же время по-прежнему сохраняются проти-
воречия в государственных интересах России и Китая, связанных с
отношениями с США и другими западными странами. С точки зре-
ния России, дружественные связи с Китаем служат одним из средств
«обеспечения тыла» при переформулировании содержания связей со
странами Запада; следовательно, если не возникнет нового соотно-
шения между внешним и внутренним кластерами единиц системы,
влияние внешнего фактора на двусторонние отношения по сравне-
нию с прошлым должно ослабнуть (хотя, как отмечалось выше, оно
может приобрести более сложный характер) (там же, с. 15-19).
Столь трудные аспекты российско-китайских двусторонних
отношений как, например, пограничный вопрос (один из компонен-
тов геополитического фактора), неравный экономический обмен (но-
вое соотношение экономических факторов между двумя субъекта-
ми), транспортная проблема и т.д., если к их решению подходить
Глава 7
260 -------------------------------------------------------
должным образом, не будут оказывать значительного влияния на
общее состояние двусторонних отношений. При прогрессивном ха-
рактере равновесия в отношениях эти проблемы могут решаться
постепенно, путем переговоров. Таким же образом может быть ре-
шена и «тайваньская» проблема - специфический конкретный воп-
рос, отражающий своеобразное сочетание внешних и внутренних
факторов в двусторонних отношениях (Писарев, 1998) [209].
Далее следует более детально рассмотреть, как новое
соотношение внешних и внутренних факторов отражается на рос-
сийско-китайских двусторонних отношениях.
Отношения на двустороннем уровне
При прогрессивном равновесии, которое характеризуется
взаимным усилением различных факторов, основной линией любых
долгосрочных двусторонних отношений является предсказуемость
и взаимная выгода. После образования новой России между двумя
странами произошел обмен государственными визитами на высшем
уровне, начался обмен парламентскими делегациями, наладились
регулярные встречи министров иностранных дел и был подписан
ряд соглашений политического и экономического характера. Все эти
события свидетельствуют о формировании прогрессивного равно-
весия в отношениях.
Основная цель российско-китайских встреч на высшем уров-
не состояла в том, чтобы гарантировать официальный статус межгосу-
дарственных отношений (т.е. сохранить их преемственность) после
распада Советского Союза (Сотрудничество Китая и России, 1996,
с. 6). Главное в отношениях между странами, на взгляд российских
аналитиков, заключается в отсутствии реальных политических
противоречий между двумя странами на настоящий момент и на крат-
косрочную и среднесрочную перспективу (там же, с. 6). Более того,
у России, так же как и у Китая, существует проблема активизации
экономического развития (Гельбрас, 1998). Для этого требуется ста-
бильная внутренняя ситуация (специфическое соотношение внутрен-
них факторов) и мирное международное окружение (специфичес-
кое соотношение внешних факторов). Российско-китайские встречи
на высшем уровне последних лет, на которых стороны подтвердили
преемственность отношений и наличие сильного желания достиг-
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
261
нуть стабильного равновесия, оказались успешными, ибо стороны
занимают в общем сходные позиции, а их национальные интересы,
как отмечалось выше, пока в большей степени совпадают. Стабиль-
ность и добрые отношения между Россией и Китаем слишком важ-
ны для обеих стран и потому не могут быть заложниками противо-
речий. Поэтому, сознавая, что в интересах региональной стабильно-
сти идеологические разногласия не должны быть помехой в межго-
сударственных отношениях, обе стороны стремятся избегать любых
проблем, которые могут ухудшить двусторонние отношения. Учи-
тывая озабоченность Китая по поводу сближения России и США при
А.В. Козыреве, Б.Н. Ельцин во время российско-китайских встреч
на высшем уровне заявлял, что любые альянсы России с западными
государствами не будут носить антикитайской направленности и что
Россия не будет принимать участия ни в каких антикитайских со-
юзах. Тем самым китайская дипломатия гарантировала вывод Рос-
сии из числа участников любой потенциальной антикитайской коали-
ции. Российской же стороне удалось ослабить влияние внешнего
фактора на двусторонние отношения. Однако, по вопросу о том, как
долго это положение удастся сохранять, в России идет острая поле-
мика (Гельбрас, 1998; Балуев, 1998).
В ходе российско-китайских встреч на высшем уровне было
определено несколько главных позиций, отражающих Новое соот-
ношение внешних и внутренних факторов в отношениях между дву-
мя странами. Наиболее важные моменты состоят в том, что Россия и
Китай будут сотрудничать в решении всех пограничных споров и
укреплять национальную и региональную безопасность в Азии, уча-
ствовать в планах региональной экономической интеграции, осуще-
ствлять экономическое сотрудничество в развитии отсталых погра-
ничных районов, а также укреплять и активизировать меры доброй
воли в сфере приграничных отношений.
Как утверждается в российско-китайской Совместной Декла-
рации от 18 декабря 1992 г., в межгосударственных отношениях бо-
лее не существует проблемы взаимной угрозы. Совместная Декла-
рация стала основой отношений между двумя государствами. Рос-
сия и Китай официально заявили, что все межгосударственные воп-
росы будут решаться во взаимосвязи и мирными средствами, что ни
одна из сторон не будет применять силу или угрозу силой в какой бы
то ни было форме и не будет принимать участия в военно-полити-
Глава 7
262
ческих союзах, направленных против другой стороны. В этом состо-
ит главный результат официальной дипломатии, иллюстрирующий
новое соотношение внешних и внутренних факторов в российско-
китайских отношениях. В Декларации зафиксирован прогрессивный
характер равновесия межгосударственных отношений (при котором
факторы усиливают друг друга) и создана хорошая основа для их
стабилизации.
Новым шагом в развитии мер доверия стало Совместное Заяв-
ление о взаимном ненацеливании стратегических ядерных ракет и
взаимном неприменении ядерного оружия. Продолжаются обмены
и контакты между министерствами обороны и вооруженными сила-
ми двух стран, развивается военно-техническое сотрудничество.
Прогресс достигнут на переговорах о взаимном сокращении воору-
женных сил вдоль границы (Сотрудничество Китая и России, 1996).
Во время визита Б.Н. Ельцина в Китай в 1996 г. в Шанхае было под-
писано пятистороннее соглашение о мерах доверия на границе меж-
ду Россией, Китаем, Киргизстаном, Казахстаном и Таджикистаном.
Этот беспрецедентный многосторонний саммит и подписанное со-
глашение в перспективе окажут существенное влияние на формиро-
вание совершенно новой структуры региональной безопасности и
на весь процесс интеграции в центральноазиатском регионе - осо-
бенно в контексте движения Талибан в Афганистане, нестабильнос-
ти в Таджикистане и уязвимости национальных интересов России и
Китая в Центральной Азии.
3 сентября 1994 г. Россия и Китай подписали Соглашение о
Западном участке государственной границы, дополнившее Соглаше-
ние от 16 мая 1991 г. о Восточном участке границы. Вступив в силу,
эти соглашения стали первыми за всю историю российско-китайс-
ких отношений правовыми документами практически по всей ли-
нии границы (Восточный участок составляет всего лишь порядка 50
км и по нему у сторон нет существенных разногласий). Итак, отны-
не российско-китайская граница окончательно зафиксирована в пра-
вовом плане специальными соглашениями, которые - впервые в ис-
тории российско-китайских отношений - официально признаны при-
емлемыми для обеих сторон. Это важное достижение создает на-
дежную основу для добрососедских отношений и для укрепления
экономических и торговых связей между двумя странами. В настоя-
щее время Россия и Китай ликвидировали пограничную проблему -
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
263
наиболее болезненный вопрос их отношений, унаследованный от
прошлого. Линия границы демаркирована в строгом соответствии с
действующими двусторонними договорами и общепризнанными
принципами современного международного права, т.е. соответству-
ет общественным и государственным интересам обеих стран. Она
должна быть определена специальным соглашением, а еще лучше -
специальным Договором о российско-китайской границе, который
навечно закроет пограничную проблему в отношениях двух стран.
Соглашение о режиме в районе российско-китайской грани-
цы, вступившее в силу 5 мая 1995 г, определяет приемлемые с пра-
вовой точки зрения правила жизни и хозяйственной деятельности
населения районов в зоне границы. Это открывает новые перспекти-
вы сотрудничества в прилегающих к границе регионах. Когда гра-
ница прочно и жестко зафиксирована в правовом плане, возникаю-
щая напряженность в отношениях должна компенсироваться более
совершенным механизмом, регулирующим соотношение нацио-
нальных интересов. Этот механизм должен давать возможность «по-
глощать» возможные моменты напряженности в отношениях, так как
с момента правового оформления границ изменения в соотношении
других внутренних объективных факторов уже не будут отражаться
в колебании границ. Кроме того, пакет других документов, регули-
рующих порядок в зоне границы, должен создать совершенно но-
вую атмосферу для развития сотрудничества между соседними ре-
гионами России и Китая, что в свою очередь будет способствовать
стабилизации отношений, ибо в настоящее время в зоне границы
двух стран создается своего рода экономическая буферная зона. Та-
ким образом любые проблемы в отношениях должны отныне ре-
шаться мирными средствами, вне зависимости от колебания границ
и посредством изменения соотношения экономических и торговых
связей, достаточная «глубина» которых должна давать возможность
«абсорбировать» будущие изменения нефункционального характера.
В настоящее время главное различие между российским и
китайским обществами состоит в разных темпах социально-эконо-
мических преобразований и политической демократизации. Вооб-
ще-то различия в этих сферах естественны и, по-видимому, они не
достигнут в ближайшее время такого уровня, чтобы создавать поли-
тические проблемы во взаимоотношениях. Однако, ясно, что кор-
ректировка государственных и общественных интересов в каждой
Глава 7
264
из стран вслед за изменением соотношения объективных факторов во
внутреннем кластере будет проходить отнюдь не просто и по-разному.
Совместная экономическая деятельность (особенно в рожда-
ющейся экономической буферной зоне) пока лишь провозглашается
(Чжан Айчжу, 1996; Сотрудничество Китая и России, 1996; Petro and
Rubinstein, 1997, с. 197; Кюзаджян, 1998; Титаренко, 1998), но сто-
роны полны решимости постепенно реализовать все планы на прак-
тике. К разряду позитивных результатов в этой области можно отне-
сти сокращение вдвое удельного веса бартерных операций, рост объе-
мов сотрудничества в реализации крупных проектов и подготовлен-
ные планы создания совместной энергетической инфраструктуры.
Главная задача состоит в том, чтобы обеспечить взаимное усиление
экономических факторов в каждой из стран и ориентировать эконо-
мические отношения не на товарный обмен и челночную торговлю
(эти формы носят временный характер), а на взаимные инвестиции,
экономическое взаимодействие, развитие банковской инфраструкту-
ры, создание гарантий от экономических рисков, а также на разви-
тие арбитража и консалтинговых структур, ибо все это поможет в
укреплении стабильности отношений (Ли Фэнлинь, 1998, с. 5; Рос-
сийский Дальний Восток, 1998; Титаренко, 1998; Внешнеэкономи-
ческие связи и региональное развитие..., 1999). Пока же асимметрия
в либерализации внешней финансовой деятельности ограничивает
двухсторонее сотрудничество (Спрогис, 1998).
В этой связи вновь следует особо упомянуть сотрудничество в
приграничных областях, где, как представляется, обе страны долж-
ны перейти от примитивного товарного обмена к созданию совмест-
ных экономических зон, взаимному развитию промышленного про-
изводства и поиску новых форм совместной торговой деятельности.
Очевидна необходимость в создании такой модели российско-китай-
ского сотрудничества в приграничных районах, которая предполага-
ла бы использование российских передовых технологий и сырья с
высокой степенью переработки, китайских трудовых ресурсов и ин-
фраструктуры, а также инвестиций из различных стран АТР. Такая
модель может стать прототипом так называемых «треугольников
роста» между Россией и Китаем, которые выводят АТР в ряды наи-
более динамично развивающихся регионов мира.
Экономическое сотрудничество по обе стороны российско-
китайской границы должно быть нацелено на создание не геополи-
7 1. Структурные изменения, внешние факторы
- 265
тических буферных зон прошлого, а развитой экономической буфер-
ной зоны по обе стороны российско-китайской границы, которая
будет поглощать напряжение в отношениях и где интенсивность эко-
номических и других форм деятельности может колебаться в соот-
ветствии с новым соотношением факторов в общем равновесии меж-
государственных отношений.
Экономическая взаимозависимость
и военное сотрудничество
Вопросы торгово-экономических отношений между Россией
и Китаем обсуждались в ходе российско-китайских встреч на выс-
шем уровне. Отношения в этой сфере будут иметь критически важ-
ное значение для обеих стран в создании стабильного равновесия в
будущем. Китаю, невзирая на многие объективные трудности (де-
мографические проблемы, нехватка сельскохозяйственных земель и
отсталость инфраструктуры) удалось укрепить свои экономические
позиции в мире. В настоящее время Китай, впервые за последние 50
лет, вошел в список первых десяти стран мира по объему ВВП и, по-
видимому, или почти сравнялся с Россией, или даже уже превзошел
ее по показателям совокупной экономической мощи (Ларин, 1998)
[210]. Внутренний экономический кризис (политический и эконо-
мический аспекты внутреннего кластера) помешал Советскому пра-
вительству реализовать запланированные при М.С. Горбачеве про-
екты развития двусторонних отношений в экономической и техни-
ческой областях. Эти планы изначально были нацелены на широкое
участие российских специалистов в реконструкции китайских заво-
дов, построенных с помощью СССР в 1950-е годы. После распада
Советского Союза значительно сократилась торговля по традицион-
ным межгосударственным каналам. Однако тенденции российско-
китайской торговли в 1992-1995 гг., т.е. в период становления РФ в
качестве нового национального государства, доказали, что обе сто-
роны заинтересованы в поддержании и развитии стабильных, дивер-
сифицированных экономических связей друг с другом (Чжан Айчжу,
1996).
I Развивая торговлю с Китаем, Россия будет таким образом стре-
миться сократить дефицит некоторых продовольственных и потреби-
тельских товаров, электроники; создавать экономическую
инфраструктуру с использованием дешевых трудовых ресурсов Ки-
тая в отсталых регионах российского Дальнего Востока и Западной
Сибири; компенсировать слабые экономические связи между произ-
водителями на территориях бывшего Советского Союза при помо-
щи китайских ресурсов; ослаблять давление рыночной экономики
на военно-промышленный комплекс посредством военно-техничес-
кого сотрудничества с Китаем и продавать продукцию российских
высоких технологий; направлять часть российских высокообразован-
ных трудовых ресурсов в Китай для создания совместных высоко-
технологичных отраслей, что одновременно позволит снизить уро-
вень безработицы среди образованной части российского населения;
а также будет использовать китайский опыт поиска инвесторов и
торговых партнеров в целях вступления в систему регионального
экономического сотрудничества в Северо-Восточной Азии (Сотруд-
ничество Китая и России, 1996, с. 72-75; Российский Дальний Вос-
ток, 1998, Заключение; Ларин, 1998; Внешнеэкономические связи и
региональное развитие..., 1999).
При этом Китай также выиграет от направления определен-
ной части своего неквалифицированного трудового персонала в Рос-
сию. Эта мера снижает политическое давление внутри страны, и
кроме того, Китай получает возможность продавать свои товары лег-
кой промышленности и приобретать передовую военную технику
(там же, с.82) в России. Более того, у Китая появится шанс участво-
вать в экономическом освоении нефтяных и минеральных ресурсов
на российском Дальнем Востоке и в Сибири (Чжан Айчжу, 1996;
Внешнеэкономические связи и региональное развитие..., 1999). По-
ставленные цели при надлежащей координирующей роли государ-
ства пока не противоречат национальным интересам (частично их
государственным и практически полностью общественным компо-
нентам) ни одной из двух стран и соответствуют общечеловеческим
интересам, что служит иллюстрацией того, как различные факторы
в каждой из стрйн могут усиливать друг друга и повышать уровень
стабильности равновесия в отношениях.
В то же время наблюдаются и тенденции, способные поме-
шать развитию торгово-экономических связей между Россией и Ки-
таем. Эти тенденции могут включать насыщение российских рын-
ков китайскими потребительскими товарами, что может быть вос-
принято российскими производителями как прямая угроза отече-
7.1. Структурные изменения, внешние факторы
267
ственной продукции; укрепление связей между деловыми кругами
двух стран может сопровождаться массированным перетоком валю-
ты из России в Китай, что может нанести ущерб российским рефор-
мам и способствовать росту коррупции государственных структур в
обеих странах; китайские проекты строительства «транспортных
мостов» из Восточной Азии в Европу могут нанести экономический
урон приморским территориям России и районам, прилегающим к
западному сектору Транссибирской магистрали, а следовательно,
могут помешать в создании российско-китайской экономической
буферной зоны в районе их общей границы; местные власти и сепа-
ратистские движения в России и Китае могут использовать эко-
номические связи в целях шантажа центральных правительств, а в
свете китайских идей прошлого о том, что Сибирь и российский Даль-
ний Восток были «оторваны» от Китайской империи, экономичес-
кое проникновение Китая и неконтролируемая российскими властя-
ми миграция китайского населения в эти регионы может рассматри-
ваться российскими властями как «вызывающее подозрение» (Внеш-
неэкономические связи и региональное развитие..., 1999; Пробле-
мы и потенциал, 1996, с. 72 и далее; Российский Дальний Восток,
1998, Раздел IV, параграф 1). Эти примеры показывают, как различ-
ные факторы могут оказывать негативное влияние на Двусторонние
отношения и нарушать прогрессивный характер равновесия.
Данные проблемы фактически затрагивают и общественные,
и государственные компоненты национальных интересов, и именно
в этой области отношения действительно могут приобретать напря-
женный характер. Дальнейшее развитие двусторонних отношений
покажет, есть ли возможности для того, чтобы избежать таких на-
пряженных моментов, и могут ли они быть нейтрализованы с помо-
щью создания экономической буферной зоны между Россией и Ки-
таем. При сочетании с негативным развитием внутренних и внешних
факторов (или групп факторов) такая напряженность может привес-
ти к трансформации равновесия из прогрессивного (при котором
факторы укрепляют стабильность) в регрессивное (при котором фак-
торы ослабляют стабильность), а это в свою очередь может вызвать
изменение в отношениях.
I Испытывая серьезные экономические трудности и стремясь
заработать валюту, Россия и другие республики бывшего Советско-
го Союза продают оружие и технологии различным странам, что
вызывает опасения на Западе (Российско-китайские отношения,
1997). Международное сообщество проявляет обеспокоенность в
связи с российско-китайскими отношениями в военной области и
прежде всего в связи с предполагаемой передачей передовых воен-
ных технологий в Китай (Petro and Rubinstein, 1997, с. 198). С другой
стороны, в условиях явной экономической дискриминации России
на высоко конкурентных рынках западных стран (к примеру, в США
российская экономика все еще не считается рыночной, что позволя-
ет налагать санкции на целые отрасли, а не на конкретные предпри-
ятия), возможности продавать продукцию высоких (пусть даже и
оборонных) технологий (а следовательно сохранять и развивать про-
изводство и финансировать реструктуризацию и реформирование
экономики и модернизацию страны) у России чрезвычайно ограни-
чены. С этой точки зрения России выгоднее ограниченное время
продавать высокотехнологичную продукцию оборонных заводов,
просчитывая последствия таких ограниченных продаж для безопас-
ности страны, а вырученные средства пуская на модернизацию эко-
номики, чем превратиться в поставщика не восполняемых природ-
ных ресурсов для всего мира.
В будущем в российско-китайских отношениях в военной об-
ласти необходимо уделять больше внимания не передаче чувстви-
тельных военных технологий, а предотвращению российско-китай-
ской конфронтации, регулированию военной деятельности вдоль
российско-китайской границы и предотвращению опасной военной
деятельности на границе, формированию системы региональной
безопасности, организации форумов по обсуждению военно-поли-
тических аспектов двусторонних отношений и проблем безопаснос-
ти в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Иными словами, от-
ношения в военной области требуют диверсификации. Однако дос-
таточное развитие должны получить и научно-технические аспекты
сотрудничества в военно-технической области, имеющие коммер-
ческий характер и не направленные против других стран региона.
Такое сотрудничество до определенного момента будет выгодно и
для России, и для Китая, но Пекин может также пытаться извлечь
политические выгоды из такого сотрудничества - прежде всего, для
укрепления своего влияния в регионе. Это показывает, что данный
фактор будет оказывать влияние и на внешний кластер.
7 2. Влияние реформ
269
Важный момент в сфере военно-технического сотрудничества
состоит в том, чтобы российские официальные лица своевременно
и недвусмысленно информировали общественность о том, что такие
связи развиваются в строгом соответствии с принципами не нанесе-
ния ущерба безопасности России и ее международными обязатель-
ствами, что они не нарушают сложившийся баланс сил в регионе.
Хотя такое сотрудничество, разумеется, не может не носить конфи-
денциального характера, оно в то же время должно быть достаточно
транспарентным. В противном случае данный аспект будет вызы-
вать беспокойство российской и международной общественности и
станет оказывать влияние на внешнюю сферу.
Как показали события прошлого, на новой прогрессивной ста-
дии уравновешивания российско-китайских отношений (где различ-
ные факторы укрепляют стабильность) многомерное сотрудничество
служит лучшим средством страховки от любых негативных тенден-
ций. Поэтому военные связи не должны развиваться во вред эконо-
мическим отношениям, а те, в свою очередь, не должны мешать кон-
тактам в сфере культуры. В настоящее время обе страны нуждаются
в развитии отношений в сфере культуры. Культурное отчуждение
само по себе может служить помехой в торгово-экономическом со-
трудничестве и оказывать отрицательное влияние на стабильность
равновесия.
7.2. Влияние реформ на преобразование российского
и китайского обществ
Сравнение российских и китайских реформ стало важным ас-
пектом оценки изменившегося соотношения экономических и поли-
тико-экономических факторов между двумя странами. Как отмечает
П. Нолан (Nolan, 1997, с. 1-3), спад в России и подъем в Китае яви-
лись, пожалуй, наиболее важными событиями в политической эко-
номии международных отношений последней четверти XX в., а дра-
матичные результаты реформ в этих двух странах скажутся и в сле-
дующем столетии (Мясников, 1992). Этот дисбалланс представляет
собой один из наиболее важных вопросов при оценке изменившего-
ся соотношения факторов между Россией и Китаем (Портяков и Сюй
' Минь, 1997; Портяков, 1998). Выше уже говорилось о возрастании
Глава 7
270 -------------------------------------------------------
роли экономических факторов, которое отразится и на двусторон-
них отношениях. Теперь можно перейти к более детальному рассмот-
рению этого вопроса.
Для многих исследователей успех китайских реформ
символизирует триумф «постепенных» преобразований, противопо-
ставляемых провалу «шоковой терапии» в России (Zhu Xingqiao,
1993; Nolan, 1995, с. 2) [211]. В этом противопоставлении рельефно
отразилось разное соотношение политических, экономических и
даже культурных факторов [212]. К сожалению, в таких сравнениях
российских и китайских реформ просматривается тенденция не при-
нимать во внимание различие в целях преобразований в каждой из
стран, которое имеет важное значение для понимания изменившего-
ся соотношения факторов в России и в Китае [213].
В России реформаторам пришлось иметь дело с урбанизиро-
ванным обществом, основная проблема которого состояла и состоит
в том, чтобы обеспечить структурные преобразования для оздоров-
ления экономики в целом, сокращение убыточных предприятий, ко-
торые ранее субсидировались государством, создание рабочих мест
в новых эффективных отраслях и в сфере услуг (Гайдар, 1996, с. 38-
39). Поэтому, по мнению ряда исследователей, между реформами в
Центральной и Восточной Европе, с одной стороны, и в России - с
другой, наблюдается большее сходство, чем между реформами в
России и в Китае (Sacks and Wing Thye Woo, 1994, c. 105 и далее; Fan
and Schaffer, 1994, c. 182).
Китайское аграрное общество столкнулось с проблемой
нормального экономического развития. В ходе реформ Китаю при-
шлось решать задачу перемещения рабочей силы из малоэффектив-
ного сельского хозяйства (в 1978 г. 74% китайских и только 14% рос-
сийских трудовых ресурсов были заняты в сельском хозяйстве) в
эффективные отрасли промышленности (Sacks and Wing Thye Woo,
1994, c. 105; Aslund, 1993, c. 29). Пока эта проблема решена лишь
частично, и избыток трудовых ресурсов в китайском сельском хо-
зяйстве составляет более 100 млн. человек. Вьетнам, имея аналогич-
ную структуру экономики, пошел по такому же пути. В таких эконо-
мических системах, как китайская и вьетнамская, частичная либе-
рализация цен, девальвация, усиление контроля над кредитами и
реорганизация коллективных хозяйств в систему семейного подряда
изначально могут обеспечить быстрые позитивные результаты даже
7.2. Влияние реформ
271
без долгосрочной макроэкономической стабилизации и структурной
реорганизации. При реформировании экономических систем типа
китайской и вьетнамской (а также, в некоторой степени, российской
в 1920-х гг.) переток рабочей силы из сельского хозяйства в бурно
растущие отрасли промышленности благоприятен почти для всех
социальных групп. Еще более сильный позитивный эффект дости-
гается в том случае, когда новые отрасли не только обеспечивают
большое количество рабочих мест, но и ориентированы на экспорт,
как это произошло в Китае и во Вьетнаме, а несколько ранее - в Юж-
ной Корее и на Тайване (в данном случае допустима частичная ана-
логия и с послевоенной Японией).
Успех китайских реформ показывает насколько относительно
отсталой являлась китайская экономика. При быстром роспуске ки-
тайских коммун (его осуществили быстрее, чем «шоковую» либера-
лизацию в Польше или в России) почти 3/4 высвободившихся трудо-
вых ресурсов оказались вне социалистической «экономической» си-
стемы, которая, как подразумевалось, гарантировала социальную
защиту населения (Sacks and Wing Thye Woo, 1994). Поток рабочей
силы хлынул на новые ориентированные на экспорт предприятия в
приморских «особых экономических зонах», либо на городские и
сельские мелкие предприятия, которые в то время также уже управ-
лялись не государством. Именно так проходило «постепенное» раз-
витие так называемой «двухколейной» экономической системы, ког-
да наряду с государственной экономикой появлялось множество не-
государственных предприятий, которые поглощали высвобождавши-
еся благодаря повышению эффективности сельского хозяйства тру-
довые ресурсы и обеспечивали экономический рост в стране (Фань
Ган, 1995, с. 60-69; Карпов, 1997).
В России и в странах Восточной Европы ситуация была иной.
Структурная реорганизация всегда и везде (даже в такой относитель-
но благополучной экономике, как британская) сопряжена с
конфликтами. Помимо ухудшения общего жизненного уровня, струк-
турная реорганизация несет с собой угрозу безработицы в промыш-
ленности. В начале реформ в Китае реальный уровень потребления
в сельской местности составлял менее 1/3 этого показателя в горо-
дах, а в 1990 г. доходы российских колхозников были только на 15%
ниже уровня заработной платы городских рабочих (Sacks and Wing
Thye Woo, 1994, c. 106). Работникам китайских коммун с их экстен-
Глава 7
272
сивным и малоэффективным трудом в ходе реформ терять было про-
сто нечего, а они получили работу - либо на мелких частных заво-
дах, либо на новых ориентированных на экспорт предприятиях. В
России в течение долгого времени приоритет отдавался развитию
тяжелой промышленности за счет производства потребительской
продукции и сферы услуг. До 1992 г. большинство рабочих мест в
российском промышленном производстве по крайней мере частич-
но или косвенно обеспечивалось за счет государственных дотаций
(Sacks and Wing Thye Woo, 1994). Мощная система социальной за-
щиты всех трудящихся (гарантированные работа, доход и пенсии;
бесплатное образование и здравоохранение; бесплатное жилье и чи-
сто номинальная плата за пользование жильем и транспортом) пред-
ставляла собой еще одно кардинальное отличие СССР от КНР, ибо в
реальности сельское большинство китайского населения никогда не
имело подобных советским социальных гарантий. В 1991 г. на со-
циальную защиту трудящихся в КНР направлялось всего 5.5% ВНП,
и социальные гарантии предоставлялись только 23% населения, куда
крестьяне просто не включались (там же, с. 109). В порядке сравне-
ния можно отметить, что, к примеру, Польша ассигновала на цели
социальной защиты 14.9% ВНП (там же, с. 109); не меньше была и
доля соответствующих ассигнований в СССР Вполне естественно,
что такого рода социалистическая экономика в странах Восточной и
Центральной Европы или в СССР отнюдь не вызывала у рабочих
желания покидать государственный сектор, и создание «двухколей-
ной» или «двухуровневой» экономической системы китайского типа
там было невозможно.
В ходе постепенного осуществления китайских реформ на
протяжении более, чем 10 лет прежде всего были модернизированы
сельскохозяйственные и приморские регионы, которым потом при-
шлось «вытягивать» всю национальную экономику (Фань Ган, 1995,
с. 60-65). Экономический рост обеспечили именно новые негосудар-
ственные предприятия, ориентированные на экспорт. Эти меры осу-
ществлялись вопреки политике в тяжелой промышленности, кото-
рая по-прежнему субсидировалась государством. Как и на Тайване,
и в Таиланде (аналогия с Южной Кореей и Японией в данном случае
не вполне применима, хотя полностью не исключается), такие госу-
дарственные предприятия получали инвестиции и технологии в ос-
новном из-за рубежа. Примечательно, что государственный сектор
7.2. Влияние реформ
Z13
китайской экономики не сокращался, хотя он по-прежнему был убы-
точным, зависел от государственных фондов и еще больше отставал
от новых секторов в плане производительности труда. В целом рост
китайской экономики продолжался только потому, что доля государ-
ственного сектора в промышленности с самого начала составляла
менее 45%, и в промышленности было занято менее 10% трудовых
ресурсов страны (Sacks and Wing Thye Woo, 1994, c. 105-106). Этот
факт имеет важное значение для оценки того, как долго может про-
должаться экстенсивный экономический рост в Китае.
Было бы некорректным утверждать, что страны Восточной
Европы и СНГ не стремились встать на путь постепенных реформ.
Венгрия пыталась создать «двухуровневую экономику», начиная с
1968 г. (там же, с. 106). Аналогичные попытки предпринимали и эко-
номисты в правительстве М.С. Горбачева во второй половине 1980-х
гг. Основная идея была такая же, как и в Китае: приступить к созда-
нию негосударственной экономики в «периферийной» и «маргиналь-
ной» зонах и таким образом «вытянуть» страну. Однако в силу эко-
номических трудностей структурного порядка на пост-советском
пространстве результат был иным: городское население хотело улуч-
шить качество жизни, но вовсе не желало терять работу или тру-
диться более интенсивно, а крестьяне отнюдь не жаждали идти на
риск «свободного плавания» в фермерской экономике и терять соци-
альные гарантии, обеспеченные «государственной службой» в со-
вхозах и колхозах. Поэтому экономический рост в зарождающемся
негосударственном секторе был недостаточным для роста во всей
экономике. Реформистские меры в государственном секторе с его
низкой производительностью труда лишь усугубили макроэкономи-
ческую дестабилизацию в общенациональном масштабе. При таких
условиях путь постепенных реформ оказался непродуктивным. Рань-
ше других это поняли в Польше, и теперь в этой стране отмечается
один из самых высоких темпов экономического роста в Европе. Од-
нако как только радикализм правительства Е.Т. Гайдара коснулся об-
щечеловеческих и общественных интересов российского населения,
это правительство пало. Когда России удастся найти такое соотно-
шение государственных и общественных интересов в реформиро-
вании экономики, которое не противоречило бы общечеловеческим
интересам, в ней также начнется впечатляющий экономический рост.
Таким образом, нынешнее соотношение этих факторов в будущем
Глава 7
274
может измениться, особенно если будут меняться не только эконо-
мические, но и политические и культурные факторы.
При реформировании своей экономики Китаю до самого не-
давнего времени удавалось практически не реформировать государ-
ственный сектор. В настоящее время убытки в государственном сек-
торе КНР достигают 8% ВНП, более 40% государственных предпри-
ятий являются убыточными [215]. По мере того, как реформы наби-
рают силу, субсидировать эти потери посредством не инфляцион-
ных мер и внутренних займов становится все труднее. Именно по-
этому в 1998 г. на повестку дня был поставлен вопрос реформирова-
ния государственных предприятий. В то же время возможность по-
лучения «дивидендов», аналогичных полученным китайской эконо-
микой в 1978-1985 гг. благодаря повышению производительности
труда в сельском хозяйстве, в настоящее время практически исчер-
пана. Поэтому в последние годы в деревнях наблюдается ухудшение
абсолютного жизненного уровня, и в сельскохозяйственных райо-
нах Китая нередко происходят массовые волнения. Экономические
проблемы уже не могут решаться чисто экстенсивными методами, и
именно поэтому произошло возвышение Чжу Жунцзи в китайском
руководстве. И российской, и китайской экономике необходима даль-
нейшая структурная реорганизация, при которой всегда неизбежны
политические и социальные издержки. Китаю, лишь вступающему
на этот путь, придется столкнуться с теми же (или даже с еще более
серьезными) трудностями, что и России. Следует отметить, однако,
что предложенный план реформ государственных предприятий в
Китае гораздо более радикальный и продуманный, чем в России. Он
включает в себя кардинальное сокращение госаппарата, его омоложе-
ние, сокращение и реформирование провинциального аппарата
управления, сокращение количества госпредприятий, их укрупнение,
банкротство убыточных предприятий, а в целом - повышение конку-
рентоспособности всего государственного сектора. Структурное
реформирование такого рода - весьма непростая задача. Представ-
ляется вполне вероятным, что следующая стадия реформ в Китае
может совпасть с периодом политической нестабильности, обуслов-
ленной борьбой за власть в руководстве. Такое развитие ситуации
может радикально изменить результаты российских и китайских ре-
форм, а следовательно, и нынешнее соотношение внутренних объек-
тивных и субъективных факторов. Россия также не застрахована от
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
подобной угрозы возникновения экономических трудностей в соче-
тании с политической нестабильностью.
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
в рамках многофакторного равновесия
между Россией и Китаем
Обеим странам необходимо предпринять целенаправленные
усилия для того, чтобы подвести свои межгосударственные отноше-
ния к фазе зрелого стабильного равновесия. Пока же все еще суще-
ствует целый ряд факторов, которые при определенных условиях
могут придать равновесию регрессивный характер и дестабилизи-
ровать межгосударственные отношения, что при определенных об-
стоятельствах может вызвать изменение отношений. Поэтому пред-
ставляется полезным рассмотреть возможное будущее соотношение
факторов (точнее «ключевых» объективных факторов, рассмотренных
в главе 3) в рамках многофакторного равновесия между Россией и Ки-
таем и оценить их возможное влияние на двусторонние отношения.
Экономические и геополитические факторы. Статус новой
экономической сверхдержавы, к которому приближается Китай, от-
ражает роль географических и демографических факторов этой стра-
ны, а также перспективы экономического роста в Китае. В настоя-
щее время аналитики задумываются над будущими последствиями
того факта, что по своим абсолютным параметрам экономика Китая
может обогнать экономику Японии и тогда, вероятно, будет усту-
пать лишь экономике США (Богатуров, 1997, с. 230-231). Пока Ки-
тай является относительно бедной страной, ибо его официальные
показатели ВВП на душу населения находятся на уровне, типичном
для развивающихся стран (Сотрудничество Китая и России, 1996, с.
65). Однако при этом не следует игнорировать тенденции в экономи-
ке Китая, которые говорят о том, что абсолютные параметры народ-
ного хозяйства и жизненный уровень населения КНР за семь после-
дних лет выросли вдвое (Brown et al., 1995, с. 16-20). Если эти тен-
денции сохранятся и в следующем десятилетии, то в XXI веке (про-
гнозы отличаются лишь в оценке сроков: в течение десяти, пятнад-
цати, двадцати или тридцати лет) Россия будет соседствовать с госу-
дарством, абсолютный экономический потенциал которого будет
Глава 7
276 ------------------------------------------------------
сравнимым с потенциалом США (Сотрудничество Китая и России,
1996, с. 65; Yahuda, 1996, с. 221). Этот экономический гигант имеет
практически неограниченный внутренний рынок. Повышение жиз-
ненного уровня более, чем миллиардного населения Китая благо-
приятно для международного сообщества; с другой стороны, нали-
чие такой экономической сверхдержавы будет означать появление
нового конкурента, крупномасштабное загрязнение окружающей
среды, появление экономической базы для крупномасштабной воен-
ной модернизации страны и т.д. (Liberthal, 1995, с. 276-291). Вопрос
о возможных последствиях всего этого (особенно для России) пред-
ставляется отнюдь не чисто теоретическим (Сотрудничество Китая
и России, 1996, с. 72).
Большинством исследователей экономические реформы в Ки-
тае рассматриваются как благо для мировой экономики. В то же вре-
мя Китай начинает конкурировать со многими странами АТР в борь-
бе за иностранные инвестиции, рынки и ресурсы. Дальнейший про-
гресс реформ усилит энергетическую зависимость Китая, вследствие
чего его «морская» политика ужесточится до того, что может обо-
стриться конфликт в Южно-Китайском море. Успехи реформ и по-
литики открытости побуждают китайское руководство развивать
контакты с внешним миром, которые таким образом становятся все
более ценными. С другой стороны, при новом экономическом стату-
се Китая его геополитические претензии, которые пока не выходили
за чисто декларативные рамки получат экономическое и военное
подкрепление. Некоторые аналитики (Liberthal, 1995; Yahuda, 1996,
с. 222) считают, что авторитарная политико-идеологическая система
Китая - не лучший инструмент для решения сложнейших экономи-
ческих проблем страны. Хотя, как свидетельствует опыт Бразилии,
Мексики, Чили, Сингапура, Южной Кореи и Тайваня, авторитаризм
способен обеспечить стабильный экономический рост [216].
Китаю, который при переходе от статуса закрытой
континентальной державы к статусу крупнейшей мировой экономи-
ки будет стремиться обезопасить свои морские коммуникации, вполне
возможно не удастся избежать конфликта с США и Японией
(Shambaugh, 1994). Пока неясно, в какой мере эти две страны будут
готовы предоставить Китаю простор для маневра и защиты геопо-
литических интересов в соответствии с его новым статусом. Неясно
пока и место России в такой новой гипотетической диспозиции. В
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
277
настоящее время у Китая нет такого военного потенциала, каким
обладал бывший СССР. Однако в недалеком будущем экономичес-
кий потенциал Китая и ориентированные вовне сегменты его нацио-
нальных интересов могут ощутимо перевесить аналогичные показа-
тели бывшего Советского Союза, что окажет непосредственное вли-
яние на всю систему международных отношений.
Будучи все более зависимой от импорта продовольствия и энер-
горесурсов и стремясь получить доступ на высокодоходные иностран-
ные рынки сбыта своей продукции, КНР, естественно, не могла избе-
жать растущего торгового дефицита в отношениях со странами-
экспортерами продовольствия и энергии и положительного торгово-
го сальдо в отношениях с развитыми странами, имеющими емкие и
высокодоходные рынки. Эти страны (ЕС, Япония, США) имеют и
используют определенные рычаги влияния на Китай (наглядным
примером тому служит недавнее обострение китайско-американс-
ких торговых противоречий), что еще более повышает вероятность
возникновения конфликтов между ними и Китаем. В КНР запасы
основных природных ресурсов на душу населения составляют ме-
нее половины от среднемирового уровня (Сотрудничество Китая и
России, 1996, с. 67; Brown et al., 1995, с. 16-18), и этот факт может
сказаться на экономических показателях в будущем. Уже сейчас стра-
на испытывает нехватку основных минеральных ресурсов. В тоже
время в Китае постоянно ведется инвентаризация'существующих
ресурсов и минерального сырья, к тому же нельзя исключать также
и открытие новых источников энергии.
Существуют более или менее точные данные по пахотным зем-
лям и ресурсам пресной воды. В настоящее время более половины
китайских городов испытывают нехватку воды. Площадь пахотных
земель на душу населения в КНР в 3.3 раза меньше среднемирового
уровня, в 9.5 раз меньше, чем в бывшем СССР, и при этом они неук-
лонно сокращаются. Площади лесных и пастбищных угодий на душу
населения ниже среднемировых показателей соответственно почти
в 7.5 и в 3 раза и меньше аналогичных показателей в бывшем СССР
соответственно почти в 30 раз и в 6.5 раза. Сокращение площади
пахотных земель в КНР достигло опасного предела и само по себе
уже сказывается на экономических и политических факторах (Со-
трудничество Китая и России, 1996, с. 67; Brown et al., 1995, с. 113,
114,118,121). Соответствующая экстраполяция данных об этих тен-
Глава 7
278
денциях позволяет предположить, что в следующие тридцать-пять-
десят лет в Китае, возможно, произойдет изменение объективных
факторов (Сотрудничество Китая и России, 1996, с. 67-68).
Высокие темпы индустриализации в КНР угрожают природ-
ной среде и, следовательно, обостряют экологические проблемы. В
последние годы в Китае зарегистрировано потепление атмосферы,
которое, если его не остановить, повысит спрос на воду в сельском
хозяйстве; при такой ситуации, в условиях и без того серьезного де-
фицита воды, поддерживать развитие на должном уровне станет чрез-
вычайно трудно (Brown et al., 1995, с. 113). Китай может оказаться в
ряду наиболее уязвимых стран (там же, с. 125), в силу чего также
можно ожидать изменения объективных факторов [217]. При этом
возможном изменении Китай будет занимать иное место в системе
международных отношений, нежели сегодня и тем более вчера. Од-
нако имеющиеся сегодня знания об этой стране не позволяют с вы-
сокой степенью очевидности предполагать как этот гигант будет ре-
шать назревающие вопросы. Именно в этом, а не в пресловутой «ки-
тайской угрозе», и заключается суть сегодняшней международной
дискуссии о роли «китайского фактора» в мировом развитии.
Не менее драматично складывается ситуация и в России. Пока
не решена проблема обеспечения стабильного роста в экономике.
Как никогда прежде, стало очевидным неравенство в экономичес-
кой, социальной и культурной сферах. При наличии мощных про-
мышленных и культурных центров в Центральной России, на Урале
и в Западной Сибири, экономические, социальные и культурные ус-
ловия в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке достигли катаст-
рофически низкой отметки (Бусыгина, 1995). Резкий контраст меж-
ду стартовыми условиями регионов предопределил различные тем-
пы их адаптации к рыночным отношениям. 9% трудоспособного
населения России, работающие в регионах Севера, производят до
50% продукции многих стратегических отраслей. Помимо богатей-
ших лесных и прочих ресурсов, на долю Сибири и Дальнего Восто-
ка приходится половина мировых запасов угля и почти 30% миро-
вых запасов нефти и газа (Гельбрас, 1995, с. 1-5). Однако в силу боль-
шой протяженности транспортных коммуникаций в России эконо-
мический климат в Сибири и на Дальнем Востоке намного хуже, чем
в среднем по стране. Значительная часть российской территории
находится в зоне рискованного земледелия, а широчайший диапазон
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
279
почвенных и климатических условий регионов поистине разителен
(там же, с. 5 и далее). Поэтому некоторые регионы не могут не зави-
сеть от импорта продовольствия, а в некоторых сложилась пара-
доксальная ситуация: например, Приморский край, способный
удовлетворить свои потребности в сельскохозяйственной продукции,
теперь зависит от импорта ее из КНР и, следовательно, от экономи-
ческой конъюнктуры в Китае. Если эти тенденции не будут в скором
времени ликвидированы, они вызовут дальнейшее изменение объек-
тивных и субъективных факторов, что при определенных обстоятель-
ствах по мнению ряда экспертов может привести к необратимым
негативным последствиям для Российского государства (Арбатов,
1998, с. 38-39).
Внутриполитические факторы. По всей очевидности, в на-
стоящее время имеются основания для обсуждения трех различных
сценариев [218] развития внутриполитической ситуации в России и
в Китае, а также нескольких под-сценариев, характерных для каж-
дой из двух стран. Развитие ситуации в соответствии с тем или иным
сценарием в каждом случае приведет к разному соотношению эко-
номических и политических факторов, а следовательно и к новому
соотношению факторов в двустороннем равновесии.
♦ Сценарий 1. У власти будут находиться умеренно
ортодоксальные лидеры, которые будут продолжать ограниченные
и половинчатые реформы. Такая тенденция предполагает возмож-
ную консолидацию бюрократического элемента в экономике и по-
пытки контролировать общественное недовольство, возникающее по
причине вялых реформ и экономической стагнации. В результате
развития обстановки по данному сценарию в межгосударственных
отношениях в равной мере может сложиться как регрессивное, так и
прогрессивное равновесие. В такой ситуации характер равновесия
будет зависеть от сложных и меняющихся соотношений внешних
факторов и внутреннего равновесия в каждой из стран, т.е. будет
иметь низкую степень предсказуемости. Кроме того, всегда будет со-
храняться существенный разрыв между «официальным описанием»
отношений, сделанным в геополитических целях, и реальностью.
♦ Сценарий 2. У власти будут находиться реформаторы,
нацеленные на ускорение реформ. В принципе, ускорение экономи-
ческих реформ может сопровождаться эрозией монопольной власти
Глава 7
280
КПК в Китае и таким образом привести к политическим реформам и
демократизации, т.е. к формированию рыночной экономики и плю-
ралистичного общества. Результатом прихода к власти искусных ре-
форматоров в России станет окончательное ослабление влияния ле-
вых радикалов и приверженцев сталинской модели развития и появ-
ление возможностей для стабильного экономического роста. При
развитии ситуации по данному сценарию сузится разрыв между эко-
номическими и политическими структурами двух стран и продол-
жится их сотрудничество, что повысит уровень стабильности рав-
новесия.
♦ Сценарий 3 подразумевает дальнейшее усиление региона-
лизма. Если в результате этой тенденции различные регионы в Рос-
сии и в Китае будут следовать различным моделям развития, то рас-
тущее экономическое неравенство регионов может привести к рас-
паду на несколько фактически, и затем и юридически независимых
государств. Такой сценарий отнюдь не исключен. Однако руковод-
ство обеих стран, несомненно будет стремиться учитывать уроки рас-
пада СССР. Реализация данного сценария приведет к реконфигура-
ции системы.
Применительно к Китаю могут обсуждаться еще два под-ва-
рианта:
♦ приход к власти реформаторов и их попытки ускорить
экономические и политические реформы могут генерировать ост-
рый конфликт между «реформаторами» и «ортодоксальными лиде-
рами». В результате может появиться орган, аналогичный российс-
кому Государственному Комитету по чрезвычайному положению
(ГКЧП), который будет пытаться повернуть Китай вспять, в прошлое;
♦ ослабление центральной власти в результате кончины Дэн
Сяопина и конфликт «реформисты против ортодоксальных лидеров»
может вызвать подъем антиправительственного оппозиционного
движения по аналогии с 1989 г.
Результатом этих двух под-сценариев станет радикальное изме-
нение роли политического фактора в Китае. Влияние этого измене-
ния на двусторонние отношения будет зависеть от влияния других
внутренних объективных и субъективных факторов и от роли внеш-
него фактора.
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
281
Развитие ситуации по одному из рассмотренных выше глав-
ных сценариев предопределит будущие формы государственной и
политической системы в данной стране, а следовательно, и развитие
политического фактора.
Возможные для России варианты предполагают:
♦ либо развитие и совершенствование существующих
форм государственности (медленный или более быстрый дрейф в
сторону либеральной демократии с национальной спецификой);
♦ либо постепенный возврат к модифицированной «совет-
ской» системе авторитарного государственного капитализма, либо
олигархического капитализма.
Для Китая, по-видимому, возможны следующие варианты
[219]:
♦ плюралистичное демократическое общество в унитарном
государстве. Это станет возможным, если КПК лишится своей влас-
ти внезапно или в относительно короткий период времени, причем
без большого кровопролития, или решит трансформироваться и по-
вести общество в этом направлении, что также теоретически воз-
можно.
♦ плюралистичное демократическое общество в федеральном
государстве. Такого государства на китайской территории никогда
не было, и по сей день и ГМД, и КПК отвергают возможности его
появления; однако в настоящее время эту идею приветствуют неко-
торые китайские диссиденты, которые эмигрировали из Китая пос-
ле событий 1989 г., а также часть зарубежной китайской диаспоры и
в том числе на о. Тайвань. Возможно, этот вариант станет реальным
в силу постепенного и достаточно медленного ослабления централь-
ной власти, с одной стороны, и усиления тенденций регионализма с
одновременным повышением роли внешних факторов - с другой.
♦ конфедерация, или появление нескольких независимых госу-
дарств на нынешней территории Китая.
♦ коллапс, венцом которого станет либо диктатура, либо «про-
свещенный авторитаризм».
До тех пор, пока в политических факторах не произойдут даль-
нейшие изменения, невозможно оценить их влияние на двусторон-
ние отношения. Тем не менее, можно утверждать, что развитие каж-
Глава 7
282
дой из стран по одному из различных сценариев обусловит разные
темпы развития межгосударственных отношений.
Демографические факторы. Одной из наиболее серьезных
проблем в КНР по-прежнему является демография. В настоящее вре-
мя население Китая превышает 1 млрд. 200 млн. человек и оно еже-
годно увеличивается на 15-16 млн. Несмотря на активную политику
ограничения рождаемости до одного ребенка в семье, на каждую
китайскую семью приходится в среднем 2.3 - 2.4 ребенка (Сотрудни-
чества Китая и России, 1996, с. 67). Пока КНР удается не допускать
рост этого показателя до трех детей в семье. Поскольку правитель-
ственная политика ограничения рождаемости во внутренних райо-
нах менее эффективна, там регистрируются более высокие темпы
роста населения, чем в приморских провинциях (Курбатов, 1996).
Особенно серьезная ситуация складывается в провинции Сычуань,
где население уже превысило 100 млн. человек. Неуклонный рост
населения усугубляет проблемы, связанные с недостаточными запа-
сами продовольствия, ухудшением качества питания и образования
и неконтролируемой миграцией. В результате неэффективной поли-
тики ограничения рождаемости в деревнях, с одной стороны, и по-
вышения эффективности производства на крупных и средних пред-
приятиях - с другой, в КНР образовался огромный избыток рабочей
силы, который по некоторым оценкам составляет около 200 млн. че-
ловек, а к 2000 году достигнет уровня 250 млн. (Гельбрас, 1995). Как
следствие, в последние годы наблюдается резкий рост внутренней
миграции населения. В настоящее время мобильное население (за-
действованное в различных формах миграции) составляет 5% от всего
населения страны. Ощутимо возросла и внешняя миграция. Однако,
пока в Китае сохраняется относительно свободная политическая и
социальная мобильность, масштабы внешней миграции будут огра-
ниченными.
Для соседних стран наибольшую опасность, возможно, могут
представлять политическая нестабильность в сочетании с
экономическими трудностями или даже с крахом политики реформ
в Китае. При таком сочетании массированные эмиграционные пото-
ки будут оказывать давление на границы соседних стран, а внешняя
политика Китая может стать гораздо более жесткой. В настоящее
время очевидно, что волны возможной эмиграции устремятся на се-
вер в Сибирь и на Дальний Восток России, в государства Средней
7.3. Возможное будущее соотношение факторов
283
Азии и далее в центральные регионы России; не обойдут они Япо-
нию и страны АТР. Если КНР не сможет ужесточить свою демогра-
фическую политику, к 2015 г. ее население вырастет как минимум на
300 млн. человек (Yahuda, 1996, с. 221) и тогда, по мнению ряда экс-
пертов, в официальной внешней политике Китая вполне вероятно
появление такого компонента как «демографический империализм»
(Там же; Bernstein and Munro, 1997; Балуев, 1998, с. 93), который
может оказывать непосредственное влияние на двусторонние отно-
шения и на внешнюю сферу.
В то время как Россия пока не может похвастаться высокими
темпами экономического роста, ее население - особенно на Дальнем
Востоке - неуклонно сокращается (Российский Дальний Восток, 1998;
Римашевская, 1998). По оценкам Российского Государственного Ко-
митета по статистике и Центра экономических исследований при
Правительстве РФ, в период 1995-2005 гг. население России сокра-
тится на 5.1 млн. человек (Госкомстат России, 1995; О прогнозе, 1996,
с. 38-46; Римашевская, 1998) [220]. На огромной территории к вос-
току от Урала проживает около 30 млн. россиян (между оз. Байкал и
побережьем Тихого океана - всего 8 млн.), в то время как население
динамично развивающихся провинций Северного Китая составляет
около 300 млн. человек (в северо-восточных провинциях - около 120
млн.). Нелегальное движение с сопредельных территорий в Россию,
в частности, на Дальнем Востоке, сегодня стало реальностью.
Если соотношение факторов (экономических, политических,
военных и демографических) станет чрезвычайно неблагоприятным
для России, единственный курс, который она может принять в отно-
шении Китая, будет, вероятно, политика, аналогичная сталинскому
периоду. Этот курс близок политике, которая чуть было не была ре-
ализована в российско-китайских отношениях в начале XX века.
Однако при таком развитии событий в силу крупномасштабного из-
менения внутренних и внешних параметров может потребоваться
переход через период хаотичного развития отношений, который ос-
лабит стабильность системы и не будет благоприятным ни для од-
ной из сторон.
И Россия, и Китай представляют собой многонациональные
государства, которые сталкиваются и будут сталкиваться с пробле-
мой сепаратизма и национального экстремизма. В каждой из стран
различные социальные слои воспринимают такие проблемы по-раз-
Глава 7
284
ному. В любом случае следует понимать, что каждая страна способ-
на сама обеспечить свою внутриполитическую и социальную ста-
бильность. Ослабление и нарушение внутриполитического баланса
в России или в Китае теоретически может быть выгодно для другой
стороны, но на практике и с точки зрения их национальных интере-
сов, такое положение всегда будет источником стратегической на-
пряженности для другой страны, а значит и источником нестабиль-
ности для всей системы. Поэтому, невзирая на любые гипотетичес-
кие оценки, два соседних государства должны руководствоваться
намерением не вмешиваться во внутренние дела и не провоцировать
друг друга на радикальное изменение отношений. Кроме того, каж-
дая из стран должна действовать так, чтобы определенное соотно-
шение факторов, которое в краткосрочной перспективе в принципе
может представляться неблагоприятным для одной стороны, не пе-
рерастало в неподдающиеся контролю проблемы, способные при-
вести к внезапному функциональному изменению в отношениях, т.е.
к необратимым изменениям вслед за корректировкой на внешнем и
внутреннем уровнях.
В то же время преобразования в России и в Китае
осуществляются различными темпами. Если каждой из стран удаст-
ся найти свою нишу в международном разделении труда, а также
свои источники инвестирования модернизации и таким образом вза-
имно усилить положительную роль экономических и других факто-
ров, то они смогут в ближайшем будущем обеспечить прогрессив-
ное развитие своих межгосударственных отношений. В этом случае
можно будет преодолеть противоречия, которые сказываются на меж-
государственных отношениях, и Россия, и Китай смогут более эф-
фективно использовать потенциал друг друга на благо экономичес-
ких реформ и модернизации.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПЕРСПЕКТИВЫ СТАБИЛЬНОГО
РАВНОВЕСИЯ В РОССИЙСКО-КИТАЙСКИХ
ОТНОШЕНИЯХ
На протяжении последних нескольких лет Россия и Ки-
тай старались избавиться от идеологической деформа-
ции своих отношений, которая сложилась в результате
многих лет тоталитарного правления. Тем не менее, особенно в све-
те возможных геополитических противоречий между двумя страна-
ми, становится очевидно, что одной только декларированной поли-
тической воли недостаточно для решения всех проблем в отношени-
ях. В настоящее время важно продолжить переосмысление типоло-
гии российско-китайского взаимодействия как части международ-
ных отношений. Существующие в настоящее время в обеих странах
концепции отношений по-прежнему отстают от беспрецедентных со-
циально-политических изменений в регионе и тяготеют к предвзя-
тым интерпретациям (политическим, идеологическим, этноцентрич-
ным и т.д.). Это создает основу для возникновения потенциальных
конфликтов в будущем.
Россия впервые приступила к реформам в 1860-х годах. Китай
пытался осуществлять реформы с конца XIX в. и вскоре потерпел
неудачу. В обеих странах примерно в одно и то же время появились
революционные организации - партия Сунь Ятсена в 1894 г. и
Российская социал-демократическая рабочая партия в 1898 г. В XX
веке российско-китайские отношения прошли путь от связей между
монархиями к отношениям между монархией (в России) и респуб-
ликой (в Китае после октября 1911 г.), затем к отношениям между
республиками (Китай и Россия после 1917 г.) и, наконец, к отноше-
ниям между тоталитарными, а потом авторитарными государства-
ми, находящимися в разной степени трансформации своих режимов
в демократические государственные образования со своей националь-
ной спецификой. Российско-китайские дипломатические отношения
Заключение
286
многократно разрывались и восстанавливались, и в каждой из стран
их толковали по-разному. Каждое из двух государств, имея сложные
отношения с внешним миром и иногда подвергаясь международной
изоляции или чрезвычайному влиянию внешних факторов, видит
средство улучшения своего положения в активном развитии двусто-
ронних отношений (в форме военно-политического союза или парт-
нерства) с другой стороной. Оба государства подвергались агрессии
со стороны третьих стран и помогали друг другу в борьбе против
иностранной агрессии. Оба государства, будь то по просьбе или без
просьбы другой стороны, направляли свои вооруженные силы на
территорию друг друга для оказания помощи соседнему правитель-
ству в обуздании внутренних сепаратистских движений, либо для
наведения «порядка». Оба государства имели острые столкновения
в пограничных районах. Обзор всей истории российско-китайских
отношений позволяет вывести несколько обобщений исторического
характера, как то:
1. У России и Китая всегда были противоречия в отношениях,
но им практически всегда удавалось сохранить мир, не вступать в
крупномасштабные военные действия против друг друга и не объяв-
лять войны друг другу.
2. Россия и Китай постоянно пробовали те или иные формы
союзнических отношений.
3. Россия и Китай несколько раз пытались заключить догово-
ры о дружбе и союзе, но эти договоры несколько раз разрывались.
4. Идеологические и личностные факторы всегда имели
существенное значение в отношениях, но их роль бывала как пози-
тивной, так и негативной, а в последние десять лет ощутимо ослабла.
Эти исторические обобщения имеют важное значение, но не
способствуют нашему пониманию нынешнего развития отношений
или сценариев их развития в будущем. Данная проблема не может
быть решена в рамках одной только исторической традиции, а пото-
му необходим поиск методологической основы, которая поможет
адекватно ответить на поставленные в исследовании вопросы.
Различные политологические подходы к международным от-
ношениям позволяют под углом зрения реализма, либерализма, ис-
торического материализма и т.д. рассмотреть нынешнее состояние
российско-китайских отношений, но не дают возможности вникнуть
Заключение
.----------------------------------------------------- 287
в историю этих отношений в целом на всем протяжении их истори-
ческого развития.
Комплексный подход к динамике и преемственности в рамках
концепции многофакторного равновесия позволяет не только рас-
смотреть сложное соотношение между политикой и экономикой, а
также безопасностью и экономикой, но и ввести в это соотношение
другие важные факторы (в том числе культурные), а также рассмот-
реть их взаимодействие в ходе исторического развития обоих госу-
дарств и народов (наций) на основе баланса интересов. Многофак-
торное равновесие не является теорией в традиционном смысле, ибо
оно не нацелено на фиксирование превалирующего порядка в отно-
шениях и практически свободно от идеологических или геополити-
ческих соображений, которые определяют большинство современ-
ных китайских и российских исследований в данной области.
В то же время, в силу своего интегрирующего характера, кон-
цепция многофакторного равновесия предоставляет исследователю
возможность сочетания различных теоретических подходов и раз-
личных методик в рамках единой мета-концепции. Определяя
межгосударственные отношения как процесс многофакторного урав-
новешивания, т. е. анализируя соотношение между различными фак-
торами на данный момент времени, можно рассмотреть соотноше-
ние между двумя или несколькими факторами внутри либо внутри и
вне того или иного кластера, или направить анализ вглубь, т.е. рас-
смотреть соотношение компонентов внутри одного фактора. В то же
время метод направленно сфокусированного структурированного
сравнения допускает достаточную гибкость, что позволяет не упус-
тить сравнительный аспект и сузить масштабы анализа до конкрет-
ных случаев без ущерба для качества самого анализа.
Применение концепции многофакторного равновесия позво-
ляет увидеть, что соотношение между главными внешними и внут-
ренними факторами, подробно рассмотренное в главе 3, многократ-
но менялось и в России, и в Китае. Идеологический фактор и инди-
видуальные (личные) интересы в течение долгого времени наклады-
вались на и без того запутанное соотношение общественных и госу-
дарственных интересов, еще более осложняя российско-китайские
отношения. На определенных этапах государственные интересы по-
чти полностью подавляли общественные интересы. Поэтому най-
денная в конце XIX века модель стабильного равновесия в начале
Заключение
288
XX века была утеряна. В XX веке для советско-китайских отноше-
ний было характерно нестабильное равновесие различного характе-
ра. Только к концу XX века России и Китаю удалось приступить к
эволюционным реформам и приблизиться к некоему балансу, т.е.
найти пути к достижению прогрессивного равновесия (при котором
различные факторы укрепляют стабильность) в своих отношениях,
которое вполне возможно перерастет в стабильное равновесие (т. е.
в состояние, при котором отношения остаются структурно неизмен-
ными и колеблющимися в заданных пределах).
В то же время обеим странам необходимо предпринять
целенаправленные усилия для того, чтобы подвести свои межгосу-
дарственные отношения к стадии зрелого стабильного равновесия.
Пока же имеется целый ряд факторов и тенденций, проанализиро-
ванных в главе 7, которые при определенных условиях могут не толь-
ко дестабилизировать межгосударственные отношения, но и вызвать
изменение в характере отношений. Предложенная интегрирующая
концепция может помочь в определении превалирующих тенденций,
рассмотрении будущих проблем и выработке возможных сценариев
на основе баланса интересов. Иными словами, она может помочь
избежать негативного пути в развитии отношений. Дело в том, что
если любая из стран, будь то Россия или Китай, вне зависимости от
их нарождающегося партнерства, не сможет присоединиться к гло-
бальным экономическим и стратегическим структурам, то она мо-
жет потерпеть неудачу в модернизации и реформах и оказаться от-
брошенной назад. В этом случае российско-китайские отношения
могут вернуться на стадию нестабильного равновесия. Крупные по-
литические изменения в каждой из стран в силу своего неп-
редсказуемого характера также могут привести к изменению отноше-
ний. Следующие 15-20 лет покажут, обладают ли стороны достаточ-
ной политической волей и мудростью, чтобы сохранить прогрессив-
ное равновесие и поддерживать изменения на нефункциональном
уровне. Согласно данным исследований по естественным наукам в
течение полувека возможно появление нового соотношения объек-
тивных внутренних факторов, которые неизбежно будут влиять на
развитие отношений.
Как отмечалось в главе 3, государственные интересы понима-
ются в исследовании как заинтересованность во всем, что создает
благоприятные условия для нормального функционирования госу-
Заключение
289
дарства, общественные интересы - как заинтересованность в благо-
приятном социальном развитии, а общечеловеческие интересы - как
заинтересованность в создании условий для нормального развития
людей как биологического вида. В этой связи можно высказать предпо-
ложение, что характер российско-китайских отношений в краткосроч-
ной перспективе будет определяться эволюцией внешнеполитичес-
ких представлений российской и китайской элиты и соотношением
национальных (с различными соотношениями государственного и
общественного компонентов) и общечеловеческих интересов, кото-
рое в свою очередь будет зависеть от конкретной расстановки поли-
тических сил в России и в Китае, а также изменением объективных
факторов (главным образом, экономических и демографических) в
рамках многофакторного равновесия. Учитывая в высшей степени
неопределенный и гипотетический характер будущих тенденций,
можно пока обсуждать лишь возможное изменение объективных
факторов (экономических, демографических и географических),
определяя их как возможные проблемы в отношениях, что может
стать предметом серии тематических специальных исследований.
В этой связи на основе предположений, выдвинутых в главе 3
(часть 1) и эмпирически оцененных посредством применения сравни-
тельно-исторического и аналитического методов (глава 3, часть 2),
можно сформулировать несколько выводов:
1. Стабильное равновесие не обязательно в равной степени бла-
гоприятно для составляющих системы, ибо стабильное равновесие
не равнозначно оптимальному равновесию. Однако оно благоприят-
но для системы, а потому в общем плане (но в разной степени) бла-
гоприятно для каждого составляющего системы.
2. При крупномасштабном изменении внутренних и внешних
факторов может потребоваться переход через период хаотичного
развития, который ослабляет стабильность системы. В такой ситуа-
ции любая мера стратегического характера может привести к изме-
нению системы. Следовательно, если факторы в системе подвижны,
любое решение, затрагивающее сферу внешнего кластера (напри-
мер, массированная продажа оружия, передача чувствительных тех-
нологий, вступление в альянс непредсказуемого характера, массо-
вые миграции населения и т.д.), может вызвать изменение всей сис-
темы отношений.
Заключение
290
Наиболее нежелательной является такое положение, когда
отношения подвергаются прерывистой структурной трансформации
в порядке реакции на изменение факторов. Именно это произошло
после 1917 г. и в преддверии 1949 г. Как представляется, аналогич-
ного развития событий удалось избежать в отношениях между Рос-
сией и Китаем после распада Советского Союза. Возможность воз-
врата на этот путь зависит от развития внутриполитической ситуа-
ции в России и в Китае, а также от будущего соотношения внутрен-
них и внешних факторов.
3. Снижение уровня информированности об отношениях мо-
жет привести к неправильному распределению ресурсов, которое
ослабляет стабильность системы. При такой ситуации любое вне-
запное изменение грозит снижением степени преемственности в си-
стеме. Примером такого развития событий служит эпоха идеологи-
ческого раскола между СССР и Китаем. Транспарентность и посто-
янный мониторинг отношений будут наилучшей гарантией от столь
пагубного поворота в отношениях.
4. Если та или иная крупная страна осуществляет переход к
статусу развитой индустриальной державы (или осуществляет
крупномасштабные реформы) и если этой стране отказывают в дос-
тупе в «клуб» великих держав (либо дискриминируют в этом «клу-
бе»), то в довольно скором времени она может совершить агрессив-
ные действия (в форме обретения фактического политического кон-
троля над территориями, которые она считает «утерянными»; эконо-
мического и политического «прорыва» для уменьшения экономичес-
кой дискриминации и т.д.). Однако, если данная страна получает
должный международно-политический статус, у ее соседей будет
гораздо меньше оснований для опасений. Это означает, что вовле-
ченность в международную систему отношений способно оказывать
свое позитивное влияние. История показывает пример игнорирова-
ния этого положения, когда сдерживание СССР привело к его агрес-
сивным действиям в отношении соседних стран. Этот же вывод спра-
ведлив в отношении КНР и России.
5. Повышение роли одного фактора (например, экономическо-
го) не обязательно означает одновременное повышение роли друго-
го (например, военного). Это означает, что при нынешней тенден-
ции к экономической взаимозависимости можно обойтись без соче-
тания одновременного повышения экономического и военного по-
Заключение
291
тенциала и таким образом повысить общий уровень безопасности
системы. Поэтому если изменение носит одномерный характер и
осуществляется с позиции полной неудачи, то его результатом впол-
не могут стать агрессивные действия. Во избежание агрессии необ-
ходимо, чтобы изменения и сотрудничество носили многомерный
характер. Следовательно, любое искусственное развитие какого-либо
одного аспекта сотрудничества, особенно в таких чувствительных
сферах, как военно-политические - в дальнейшем может привести к
напряженности в отношениях и к росту реакции внешнего фактора.
В качестве исторического примера можно привести развитие отно-
шений между Россией и Китаем в 1930-х годах.
В соответствии с предложенной аналитической концепцией
вполне возможно утверждать, что если отношения находятся в про-
грессивной стадии (где факторы укрепляют стабильность) или в ста-
бильной стадии (где отношения сохраняют структурную неприкос-
новенность и колеблются в заданных пределах), то внезапное изме-
нение одного или двух факторов (при всей их важности) может быть
более успешно нейтрализовано новым соотношением интересов, чем
при отношениях, находящихся в стадии нестабильного равновесия.
В качестве примера можно привести ситуацию после распада СССР.
Возможно, это суждение будет справедливо и при оценке неожидан-
ных политических сдвигов в Китае. Поэтому в дальнейших исследо-
ваниях можно поставить вопрос о том, как это повлияет на российс-
ко-китайские отношения по сравнению с отношениями Китая с дру-
гими странами (например, с развитыми рыночными демократиями).
Данные выводы, сформулированные на базе теоретической
концепции, а не интуитивного исторического видения или идеоло-
гических пристрастий, соответствуют нормативному характеру ис-
следования вопроса о том, как сделать мир более безопасным. Осно-
ванные на теоретической концепции и проверенные на эмпиричес-
ких свидетельствах, эти выводы, на наш взгляд, способны послу-
жить путеводителем для развития российско-китайских отношений,
ибо они показывают, как российские и китайские политики могут
обеспечить безопасность своих стран и одновременно стабильный
характер партнерства, избегая непреднамеренных и ненужных кон-
фликтов двух государств друг с другом, с соседними странами и с
международным сообществом. Однако применять эти выводы на
практике должны не ученые-политологи, а политики и практики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. О значении истории для стран Азии и АТР писали многие
отечественные и зарубежные авторы, к примеру, академики РАН С.Л.
Тихвинский (1996 и др.) и В.С. Мясников (1995), член-корреспон-
дент РАН М.Л. Титаренко (1994; 1998), а из зарубежных исследова-
телей, к примеру, М. Яхуда (Yahuda, 1996) и др.
2. Дискуссия о понятии «теория» в международных отноше-
ниях и отличии «теории» от «концепции», «парадигмы», «модели» и
др. достаточно подробно изложена в работе под редакцией С. Бур-
хилла и др. (Burchill, 1996, с. 8-9).
3. Международные отношения в Азии и АТР возможно опи-
сать «только лишь» под углом собственно международных
(межгосударственных) отношений, либо, используя одну из распро-
страненных теорий международных отношений. Ясно однако, что
такой анализ будет весьма приближенным, если в исследовании не
будут привлечены и другие важные параметры, как то географичес-
кий, экономический, политический фактор, фактор безопасности и
др. См, к примеру, (Yahuda, 1996).
4. Термин «качественный» использован здесь не как синоним
«качественных методов микроуровня», а для описания метода анали-
за, раскрывающего все случаи, находящиеся «между анализом од-
ного отдельно взятого явления, предпринятого на основе одной
центральной объясняющей переменной .... и попыткой объяснить все
существующие политические системы в мировом масштабе с помо-
щью наибольшего количества переменных» (Goodin and Klingemann,
1996, с. 749-750). Перевод на русский язык процитированного фун-
даментального исследования под названием «Политическая наука:
новые направления» недавно вышел в издательстве «Вече» (Москва,
1999), в данном исследовании ссылки даны на страницы оригиналь-
ного англоязычного издания.
5. Т.е. связанные и во времени, и в пространстве (Goodin and
Klingemann, 1996, с. 765, см. также гл. 2).
6. Анализ pro и contra позитивизма представлен, в частности,
австралийским исследователем П. Лолером (Lawler, 1995).
Примечания
293
7. О значении истории для стран Азии и АТР, см. прим. 1.
8. Эта идея подробно исследована в работе (Burhill et al., 1996,
с. 147).
9. О взаимоотношении стратегических исследований и
международных отношений довольно подробно писал английский
исследователь Б. Бузан (Buzan, 1987).
10. См. Воскресенский (1996).
11. 0 китайской историографии см., в частности, следующие
исследования: Gardner, 1970; Dirlik, 1978; Доронин, 1988; Vosk-
ressenski, 1996.
12. В западной традиции см., к примеру, исследования Ч. Гард-
нера (Gardner, 1970, с. 3, 19, 64).
13. Анализ традиционной китайской историографии
гоминьдановского периода и периода КНР см. в работе В.С. Мясни-
кова (1996, глава 1, параграф 3, с. 31-47).
14. Довольно подробный анализ методологических проблем
марксистской историографии, и, в частности, китайской марксистс-
кой историографии, можно найти в исследовании А. Дирлика (Dirlik,
1978, с. 11).
15. Аргументы приведены подробно в работе: Vbskressenski,
1996.
16. Подробнее см. Часть II, Гл. 5 настоящей работы.
17. Этой точки зрения придерживается, к примеру, профессор
В.И. Глунин в ИДВ РАН.
18. В соотношении с договором 1945 г. рассмотрено А.
Виноградовым (Vinogradov, 1995, с. 1-12).
19. Здесь мы говорим об историческом подходе вообще, не вда-
ваясь в нюансы и частности разных подходов «внутри» истории как
дисциплины.
20. По этой точке зрения историки разных стран ведут ожесто-
ченные дискуссии (Tosh, 1991, с. 154).
21. Особенности России и Китая будут специально рассмотре-
ны в Гл. 4 (Часть II).
22. Анализу международных отношений с точки зрения «ис-
тории» и «методологии» («исторический» и так называемый «науч-
ный» подходы) специально посвящены только две работы (Reynolds,
1973; Hollis and Smith, 1990).
Примечания
294
23. Эта проблема также может быть интерпретирована как
проблема «уровня анализа».
24. Близость подхода К. Уолтца (Waltz) и М. Каплана (Kaplan)
с точки зрения «системного» подхода показана в работе Ч. Холлиса
и М. Смита (Hollis and Smith, 1990, с. 100, 112).
25. Тщательный анализ теории «баланса мощи» (balance of
power) и ее марксистской интерпретации - теории «баланса сил»
(balance of force) - можно найти в работе М. Шихана (Sheehan, 1996).
26. Отношения между экономической взаимосвязанностью и
безопасностью после «холодной войны» проанализированы Р. Хиг-
готом (Higgot, 1994, с. 1).
27. Т.е. на государственном и на глобальном уровнях.
28. Детали проанализированы в работе Р. Гудина и Г. Клингема-
нна (Goodin and Klingemann, 1996, с. 764).
29. Книга С. Рассет (Russet, 1966) представляет собой инте-
ресную попытку интерпретации американских теорий обществен-
ной мысли с точки зрения теории равновесия.
30. Концепция равновесия в экономике изложена, к примеру,
Дж. Шумпетером (Schumpeter, 1939; 1954), также рядом других
экономистов. Равновесие ими рассматривается как модель, в кото-
рой можно свести вместе причины, механизмы и последствия эко-
номических явлений.
31. Ф. Зэйгар (Zagare) и Д.М. Килгур (Kilgour) понимают рав-
новесие как расширенное равновесия Нэша в игре с неполной ин-
формацией. Эти дефиниции подробно рассмотрены в работе Э.
Расмусена (Rasmusen, 1989).
32. См. работы: Nicholson (1972), Rosser (1991), Kiir (1969),
Medina (1981), Cavallo (1979), FitzGerald (1981) и др. авторов.
33. Несмотря на многие черты сходства концепция
многофакторного равновесия не рассматривается в нашей работе как
модификация теорий «баланса сил» или «баланса мощи». О них под-
робнее см. в книге английского исследователя М. Шихана (Sheehan,
1996, с. 146-52). По этому поводу см. также рассуждения А.Д. Бога-
турова (1996, с. 9-14).
34. Частично мы основываемся здесь на параметрах,
разработанных в работе Д. Зиннес (Zinnes, 1980).
35. В отличие от традиции реализма в международных
отношениях, в которой традиционно военные способности государ-
Примечания
295
ства рассматриваются как компонент мощи (power), мы считаем, что
они не могут составлять отдельный кластер хотя бы потому, что за-
висят от того, сколько «военной мощи» (в терминологии реализма)
может быть генерировано на основе политического, экономическо-
го и культурного кластеров. Детальные аргументы на этот счет изло-
жены в работе С. Розена (Rosen, 1995, с. 5-31).
36. Взаимоотношение этих понятий с понятиями человечес-
ких потребностей (human needs) и человеческих ценностей (human
values) рассмотрено в работе австралийского политолога П. Лолера
(Lawler, 1995, с. 144).
37. В терминах «компенсации» (pay-offs) (Nicholson, 1972, с.
38-7) нестабильным может быть названо такое равновесие, которое
позволяет одному из участников международных отношений полу-
чить выгоду, изменив свою стратегию на том основании, что оппо-
нент не будет предпринимать никаких действий в данный момент.
Однако, если один из участников предпримет какое-либо действие,
которое уменьшит компенсации от «недействия» для соперника, то
соперник начнет действовать оптимальным образом и как можно
быстрее.
38. Другая интерпретация этой идеи Ч. Рейнолдса (Raynolds)
изложена в работе М. Шихана (Sheehan, 1996, с. 79).
39. Точка, где происходят функциональные изменения,
соответствует понятию «точка бифуркации», разработанному А.А.
Ляпуновым, А.А. Андроновым, Л.С. Понтрягиным, М.А. Леонтови-
чем, А.Н. Колмогоровым, В.И. Арнольдом. См., к примеру, работу
Дж. Россера, который приводит все ссылки на указанные работы оте-
чественных ученых (Rosser, 1991, с. 11-12).
40. При конструировании этих положений были использова-
ны некоторые модифицированные предположения, высказанные М.
Капланом и Дж. Лиской (Kaplan, 1960; Liska, 1960), другие же были
сформулированы нами, основываясь на вышеупомянутой литерату-
ре по теории систем.
41. Мы отдаем себе отчет, что в математическом выражении
пункты 1 и 5 могут вступать в противоречия. Однако, как объясняет-
ся в пункте 7, идеальное равновесие в реальности существовать не
может.
42. Концепция «рационального научения» (rational learning)
подробно изложена Дж. Россером (Rosser, 1991, с. 292).
Примечания
296
43. Все сложности в применении этой концепции были
суммированы Ф. Грином (Green, 1964:40-44) и Д. Клинтоном (Clinton,
1994, с. 34-36).
44. См., к примеру, работы Ф. Фукуямы (1992), П. Канделя
(1992), С.Б. Станкевича (1992). На втором этапе этой дискуссии инте-
ресны работы Ю. Красина (1996), Б.Г. Капустина (1996), А.С.
Красильникова (1996) и др. исследователей.
45. Эти различия особенно явны в работах Г. Моргентау (Мог-
genthau, 1951), Р. Снайдера (Snyder et. al., 1954), Э. Фурнисса и Р.
Снайдера (Fumiss and Snyder, 1955).
46. Анализ категории «национальный интерес» в трех тради-
циях (реалистической, идеалистической и рационалистической) пред-
ставлен в работе Г. Уайта (Wight, 1996, с. 111-136). В отечественной
политологии продолжаются ожесточенные дискуссии по определе-
нию понятия «национальный интерес». Подробнее см. работу А.С.
Красильникова (1996, с. 32-55).
47. См. Е.Д. Степанов (1990, с. 63-72). А. Красильников же
(1997, с. 29-71), несмотря на существование в его статье раздела
«Интерес и национальные интересы», в котором разбираются запад-
ные формулировки этих понятий, а также формулировки таких
отечественных авторов и политиков, как А.В. Козырев, А.Я. Лив-
шиц, Д.Б. Рюриков, Ю.В. Скоков, В.С. Мясников и др., интересует
прежде всего прикладной вопрос реализации национальных инте-
ресов России и КНР в зоне развивающихся стран. Для понимания
вопроса интересно проследить мнения отечественный политологов
(и среди них прежде всего М.В. Ильина, В.Л. Цымбурского, Т.А.
Алексеевой, А.А. Кара-Мурзы, В.В. Ильина, В.И. Пантина, А.Г. За-
дохина и др.), опубликованные в рамках заочного круглого стола
«Национальный интерес», проведенного журналом «Полис» (Полис,
No. 1, 1995, с. 79-102).
48. В отличие от западной традиции, в которой исследователи
исходят из близости категорий национального и государственного
интереса, в нашей работе мы выявляем аналитическое различие меж-
ду категориями национального, общественного и государственного
интереса.
49. Оперируя понятиями нация, общество и государство, мы в
целом исходим из того, что нацией может быть названа большая груп-
па людей, объединенная общим культурным (и возможно этничес-
Примечания
297
ким) наследством и обычно проживающая на одной территории. Под
государством мы понимаем юридическое образование (а правитель-
ство рассматриваем как его организационный механизм), которое
осуществляет основные функции предоставления «коллективного
продукта» (collective goods) (в философском смысле), создает и под-
держивает общественный порядок и предоставляет внешнюю защи-
ту своим гражданам. Под обществом мы понимаем социальную груп-
пу (состоящую из меньших социальных групп/частей), достаточно
большую по объему, которая воспроизводит себя из поколение в по-
коление, является автономной, неспециализированной, но при этом
обладает общим отношением к культурным и социальным ценнос-
тям, общими целями, общими базисными верованиями, а также ме-
тодами для социализации новых членов и контроля над девиирую-
щими элементами. Следует специально отметить, что по всем этим
вопросам идет дискуссия и предложенные здесь определения явля-
ются не столько «определениями» сами по себе, сколько некими «точ-
ками отсчета», позволяющими строить дальнейшие концептуальные
построения. Из малоизвестной в России литературы на эту тему сле-
дует упомянуть, в частности, работы Б. Бузана (Buzan, 1983) и Дж.
Шварцмантеля (Schwarzmantel, 1994), в которых анализируются все
вышеупомянутые понятия с разных точек зрения.
50. Определенная автономия государства подразумевает, что
теоретически государственная элита может иметь свою особую базу,
не подверженную непосредственному влиянию партикуляристских
интересов, либо воздействию мощных социальных сил. Об этом см.
в работе Дж. Крейна и А. Альмави (Crane and Almavi, 1991, с. 21).
51. Эта идея была также использована Н. Барри (Barry, 1981, с.
70-79).
52. Идея различия общественных и государственных интере-
сов работает и для «классических» западных демократий. Именно
она может объяснить такие явления в политике, к примеру, во внеш-
ней политике США, как решение начать войну во Вьетнаме, воен-
ные действия в Персидском заливе, интервенцию в Гренаде и т.д.
53. По-видимому, здесь можно продолжить размышления в
этом направлении и высказать такую гипотезу: стабильность равно-
весия, достигнутого после XIX в. можно обозначить термином «эво-
люционная стабильность», а стабильность равновесия после распа-
да СССР - термином «динамическая стабильность» (база для этой
Примечания
298 --------------------------------------------------------
гипотезы обоснована в системных исследованиях Р. Селтена (Selten,
1991, с. 30; из российских исследователей-международников анало-
гичные «системные» выводы к международным отношениям в Азии
предложил А.Д. Богатуров (1996; 1997)) и, соответственно, предпо-
ложить, в соответствии с этой концепцией, что равновесие, склады-
вающееся в российско-китайских отношениях конца XX века, мо-
жет быть определено как «динамически стабильное соревнователь-
ное равновесие». Однако, следует отметить, что эти концепции яв-
ляются лишь гипотезами исторического характера, пока не проверя-
емые эмпирической реальностью, просто потому, что после распада
СССР прошло слишком мало времени. Это, кстати, является и ос-
новным методологическим недостатком работы А.Д. Богатурова
(1997).
54. В терминологии самого И. Галтунга (Galtung, 1978, с. 107)
это труднопереводимые на русский язык термины «topdog» и «under-
dog», частично соответствующие в российской политологии терминам
«державы» (либо «ведущие государства мира», «лидеры») и «государ-
ства-парии» («аутсайдеры»), либо «чемпионы» и «неудачники».
55. Эта точка зрения подтверждается и такими известными аме-
риканскими исследователями как Э. Кинан (Keenan) и А. Рибер (Rie-
ber), в соответствующих разделах исследования под ред. Ф. Старра
(Starr, 1994, с. 19-40; 61 -90), хотя, в целом, американские исследователи
относятся скептически к такого рода российским концепциям.
56. Работа Б.Наардена (Naarden, 1996) является типичной для
уяснения «западного» понимания места теории Л.Н. Гумилева и его
версии евразийства.
57. Сходные идеи в другой интерпретации были высказаны
исследователями Н. Петро и А. Рубинштейном (Petro and Rubinstein,
1997, с. 11-12).
58. По радикальным прогнозам некоторых отечественных
исследователей (Кобищанов, 1995, с. 1-2) русские могут стать наци-
ональным меньшинством России уже в первой половине следующе-
го века.
59. Подробный анализ дискуссии см. в нашей работе (Воскре-
сенский, 1995). Анализ подобных проблем в западной традиции мож-
но проследить в работе А. Смита (Smith, 1996, гл. 1-2).
60. Наиболее адекватное и не раз цитировавшееся в отечествен-
ной и западной литературе определение дипломатической стратаге-
Примечания
__________________________-____________________________ 299
мы было предложено академиком В.С. Мясниковым (Мясников, 1985,
с. 4).
61. Аргументы подробно изложены в нашей работе
(Воскресенский, 1995, гл. 1).
62. Подробно см. в работе (Международные отношения и
дипломатия, 1987).
63. Детали изложены в нашей монографии (Воскресенский,
1995).
64. Примеры см.: АВПРИ, ф. Китайский стол, 1891, д. 109, с.
228-229.
65. Критические аргументы изложены в работе Дж. Форсайта
(Forsyth, 1994, с. ПО).
66. Цели, которые, по мнению некоторых западных
исследователей, являлись первопричиной экспансии России, кратко
суммированы в работе Дж. Стефана (Stephan, 1994, с. 20).
67. Другое понимание вышеизложенных проблем предложено
французской исследовательницей Карьер Д’Енкосс (Саггеге
d’Encausse), в написанной ею главе «Центральная Азия» в книге под
редакцией Э. Алворфа (Allworth, 1994, с. 159 и далее).
68. С этой точкой зрения не согласен, к примеру, Дж. Форсайт
(Forsyth, 1994, с. ПО).
69. Подробные аргументы, основанные на тщательном анали-
зе российских и китайских источников, представлены в монографии
академика В.С. Мясникова (1985).
70. Следует отметить, что все переводы русско-китайских и
советско-китайских договорных актов на английский язык страдают
многочисленными неточностями. Действительно научная публика-
ция российско-китайских договорных актов, подразумевающая свер-
ку различных текстов, осуществляется только в фундаментальной
серии «Русско-китайские отношения», издающейся под редакцией
академиков С.Л. Тихвинского и В.С. Мясникова.
71. Эта точка зрения документирована российскими
исследователями. См. монографию академика В.С. Мясникова (Мяс-
ников, 1985).
72. Вопросы российско-китайских торговых отношений здесь
специально не обсуждаются. Подробную библиографию по этому
вопросу можно найти, к примеру, в нашей работе (Воскресенский,
1995).
Примечания
300
73. К примеру, английско-китайское соглашение 1984 г., фран-
ко-китайское соглашение 1897 г., английско-китайское соглашение
1898 г., японо-китайское соглашение 1898 г.
74. АВПРИ, ф. C-Пб. Главный архив 1-16 1879, д. 189.
75. Подробности изложены в нашей монографии (Воскресен-
ский, 1995).
76. В основном это касается проблем национальной
безопасности (Воскресенский, 1995).
77. АВПРИ: ф. С.-Пб. Главный архив 1-1, 1879, д. 189.
78. Одно из объяснений этого феномена заключается в том,
что, судя по всему, как элиты, так и народы обеих стран понимали,
что широкомасштабные военные действия между двумя такими стра-
нами не могут быть выиграны ни одной стороной.
79. Оригиналы см. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1 (1919-1946), д.
1-5, с. 46, 56, 181.
80. РЦХИДНИ, ф. 514, Опись 1, д. 1, 2, 5; д. 2, 5, с. 26.
81. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
Опись 6, папка 3, д. 5, с. 2-3.
82. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
Опись 4а, портфель 8, папка 164, «Сборник важнейших документов
советско-китайских отношений, 1947», папка 8, с. 8-11, 12-14.
83. Л.М. Карахан был в то время зам. наркома по иностран-
ным делам и отвечал за политику в Азии.
84. Текст опубликован (Советско-китайские отношения, 1959).
85. Английский текст декларации, к примеру приведен А. Уай-
тингом (Whiting, 1954, с. 269-71) и Д. Дулином (Doolin, 1965, с. 14-16).
86. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 6, портфель 9, папка 4, дело 10, с. 1-2.
87. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 6, портфель 9, папка 4, дело 10, с. 2.
88. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 6, портфель 9, папка 4, дело 10, с. 2.
89. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 5.
90. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 27.
91. В это время в советских правительственных кругах разгоре-
лась дискуссия о том, что же в конечном счете - «материальные выго-
ды», или цели «мировой революции» преследует в Китае Советское
государство. Об этом подробно см. в письме А.А. Иоффе ГВ. Чиче-
Примечания
301
рину, которое также было разослано В.И. Ленину, Л.Д. Троцкому,
И.В. Сталину, Л.Б. Каменеву, К.Б. Радеку и ГЕ. Зиновьеву. АВПРФ,
ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17, папка 3, письмо Иоф-
фе No. 4, с. 78. См. также письмо Иоффе Ленину из Пекина от
28.10.1922, там же, с. 48.
92. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 5, с. 26-27.
93. Когда в 1921 г. китайский МИД послал в Москву
Генерального консула, НКИД вручил китайскому МИДУ ноту, пере-
данную через своих представителей в Лондоне Клышко и Л.Б. Кра-
сина, в которой специально отмечалось, что г-н Чэн Куан Пин (имя
приведено в транскрипции того времени, имеется в виду Чэн Гуан-
пин) будет принят в России только на основе «принципа взаимнос-
ти», т. е. если представитель Российской Советской Федеративной
Республики будет принят в Пекине в таком же качестве (т.е. в каче-
стве Генерального консула), как китайский в России. АВПР, ф. От-
дел Востока НКИД, Референтура по Китаю, опись 6, д. 1, папка 2, с.
9 (док. на английском языке).
94. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 4, д. 4, папка 4, с. 2-3. См. также там же, опись 3, портфель 9,
папка 1 «Основные этапы советско-китайских отношений», т. 1(1919-
1922), с. 2-3.
95. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 4, д. 4, папка 4, с. 3. См. также там же, опись 3, портфель 9,
папка 1 «Основные этапы советско-китайских отношений», т. 1(1919-
1922), с. 2-3.
96. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 4, д. 4, папка 4, с. 2-3. См. также, там же, опись 3, портфель 9,
папка 1 «Основные этапы советско-китайских отношений», т. 1(1919-
1922), с. 2-3.
97. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 41а, портфель 8, папка 164 «Сборник важнейших документов
советско-китайских отношений, 1947», папка 8, с. 7.
98. Правительство Северного Китая рассматривало правитель-
ство царской России в качестве единственно законного до сентября
1920 г. и по крайней мере до 1922 г. настаивало на «необходимости»
поддерживать отношения «эквивалентного уровня» в отношении и
«красной», и «белой» России. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Ре-
ферентура по Китаю, опись 6, д. 5, папка 3, с. 15.
Примечания
302
99. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Китаю,
опись 4, д. 6, папка 2, с. 2-3.
100. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 4, дело 6, папка 2.
101. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 3, портфель 10, папка 1, с. 23.
102. АВПРФ, ф. Секретариат Чичерина, опись 22, портфель
181, д. 51571, папка 176, с. 12, 23.
103. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 6, д. 5, папка 3, с. 15.
104. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 3, портфель 10, папка 1 «Основные этапы советско-ки-
тайских отношений», т. 2, корреспонденция Карахана 8.10.1923 -
28.11.1924.
105. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 56, с. 63.
106. Г.В. Чичерин несколько раз указывал, что «интересы
Советского государства совпадают с интересами Китайской револю-
ции». АВПРФ, ф. Чичерина, опись 22, портфель 117, д. 51507, папка
171, письмо Чичерина No. 4, с. 14, 16.
107. Китайская позиция была сформулирована в то время совет-
ником Чжан Цзучэном (в транскрипции того времени Chang Tsuchen)
таким образом: «Нам нужен разрыв отношений де факто, который
бы произошел таким образом, чтобы создавалось впечатление, что
ничего не изменилось» (цит. по Leong, 1976, с. 119), таким образом,
что когда понадобится нормализовать отношения, новое положение
вещей будет представлено Советским руководителям так, будто в от-
ношениях опять не произошло никаких изменений (восстановлено
по Leong, 1976, с. 127).
108. В англоязычной литературе подробный анализ перегово-
ров между Караханом и Ваном был представлен С. Леоном (Leong,
1976, с. 251-275).
109. Как известно, КВЖД была построена на российские день-
ги на территории Маньчжурии в 1897-1903 гг. После русско-китайс-
кой войны 1904-1905 гг. ее южная часть попала под японскую юрис-
дикцию и получила название Южно-Маньчжурской железной доро-
ги (ЮМЖД). С 1924 г. КВЖД находилась под общим управлением
СССР и Китая, а в 1935 г. СССР был вынужден продать КВЖД вла-
стям буферного государства Маньчжоу-го (т.е. дорога фактически
Примечания
303
полностью попала под контроль японцев). С августа 1945 г. КВЖД
под названием Китайско-Чанчуньской железной дороги (КЧЖД)
снова находилась под совместным управлением СССР и Китая. В
1952 г. советское правительство безвозмездно передало все права на
КВЖД властям КНР.
ПО. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 1, папка 163 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1919-1923», папка 1,с. 1-10.
111. Как отмечал Г.В. Чичерин в то время в своем письме А.А.
Иоффе «возвратить КВЖД Китаю» в то время «означало возвратить
ее белогвардейцам и Японии». АВПРФ, ф. Секретариат Карахана,
опись 5, портфель 17, папка 3, No. 020-Ки, с. 11.
• 112. АВПРФ, ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17,
папка 3, No. 020-Ки, с. 1-2.
113. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 6, д. 1, папка 3, с. 18.
114. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 6, д. 1, папка 2, с. 27.
115. Детали миссии А.А. Иоффе в литературе одним из пер-
вых описаны С. Леоном (Leong, 1976, с. 207-238).
116. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 3, портфель 10, папка 1, с. 26.
117. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 6, д. 3, папка 3, с. 6. Иоффе использовал ту же тактику.
См. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 28, с. 3; д. 56, с. 15, 24, 27, 29, 32.
118. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД’, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 2, папка 163 «Сборник важнейших доку-
ментов по советско-китайским отношениям, 1924-1925», папка 2, с. 35.
119. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 3, папка 163(3) «Сборник важнейших до-
кументов советско-китайских отношений, 1926-1928», с. 18-24, 28,
33, 34.
120. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 8, папка 163 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1924-1925», папка 2, с. 8. Для
понимания западного восприятия этих проблем см., к примеру, ЛМО,
секция 9 (Китай), Отчеты, Северный Китай, ящик 8 (1915-1921), папка
Примечания
304
3 (1916-1917), No. 163 (Брошюра Др-а и Миссис Е.Ж. Стачи
[Stuchey]), с. 9.
121. Их карьерный путь и личное соперничество описаны С.
Леоном (Leong, 1976, с. 253).
122. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 3, портфель 9, папка 1, д. 5, с. 68.
123. Эти деньги были использованы для финансирования
учреждений высшей школы в Пекине. АВПРФ, ф. Секретариат Чи-
черина, опись 22, портфель 185, д. 51571, папка 176, с. 64.
124. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 2, папка 163 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений», папка 2 (1924-1925), с. 2.
125. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 4, д. 13, папка 2, с. 7-11.
126. АВПРФ, ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17,
папка 3, No. 020-Ки, письмо Карахана от 1 ноября 1922 г., с. 15.
127. Эта позиция отличалась от позиции царского правительст-
ва, которое признало автономию Монголии, но не ее независимость.
См, к примеру, АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по
Китаю, опись 41а, портфель 3, папка 163, д. 4, с. 24.
128. Полемика по поводу интерпретаций декларации началась
уже в 1922 г. как в связи с наличием нескольких текстов, переданных
китайской стороне в разное время (АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД,
референтура по Китаю, опись 6, д. 2 (1922), папка 3, меморандум
No. 41, с. 22), так и с тем, что китайская сторона пыталась извлечь
максимальную выгоду из деклараций, не признавая Советское пра-
вительство даже де факто (АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Рефе-
рентура по Китаю, опись 3, портфель 9, папка 1, меморандум 7878/
36, с. 33, 40). По-видимому, А.А. Иоффе был прав, когда указывал,
что советским властям можно было бы вообще не придавать этим
декларациям никакого формального значения, но тогда это станет
«началом нашего поражения в Китае» (АВПРФ, ф. Секретариат
Карахана, опись 5, портфель 18, д. 3 (No. 021-Ku), письмо No. 3,
разосланное Л.Н. Карахану, И.В. Сталину, В.И. Ленину, Л.Д. Троц-
кому, Г.Е. Зиновьеву, Л.Б. Каменеву и К.Б. Радеку, с. 37.
129. В терминологии советских документов того времени. См.
вышеперечисленные документы АВПРФ.
Примечания
305
130. Позиция Советского правительства была в деталях опи-
сана Г. Чичериным в его письме А.А. Иоффе от 17 октября 1922 г.
(АВПРФ, ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17, папка 3,
No. 020-Ки, с. 4-9).
131. Именно Советское правительство настаивало на автоно-
мии Монголии в составе Китая, а не на ее полной независимости.
(АВПРФ, ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17, папка 3,
No. 020-Ки, письмо Карахана Иоффе от 1 ноября 1922 г., с . 15.
132. Китайское правительство обвинило СССР в продаже
КВЖД, находящейся в совместном управлении, Японии (точнее бу-
ферному государству Маньчжоу-го, находящемуся под полным кон-
тролем Японии). Однако решение о продаже было принято только
после того, как Советское правительство осознало, что оно не смо-
жет само контролировать КВЖД, а передача дороги Китаю будет
означать простой подарок Японии вообще без всякой компенсации.
Продавая КВЖД властям Маньчжоу-го, Советское правительство
хотело получить хотя бы часть из 790 000 000 золотых рублей, кото-
рое затратило на строительство дороги правительство царской Рос-
сии. (АВПРФ, ф. Секретариат Карахана, опись 5, портфель 17, папка
3, No. 020-Ku, с. 117).
133. Западное понимание этой проблемы легко обнаруживает-
ся по документам ЛМО, секция 9 (Китай), отчеты, Северный Китай,
ящики 8, 9, 10.
134. Точку зрения Коминтерна см. в книге: ВКП(б), Комин-
терн и Китай, 1996, т. 2, ч. 2, с. 732-739.
135. О масштабах помощи см., к примеру, АВПРФ, ф. Секрета-
риат Чичерина, опись 22, портфель 179, д. 51568, папка 176, с. 58-59.
136. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 5, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений», папка 5 (1930-1939), с. 63-72.
137. Об атмосфере в Китае, о резком изменении ситуации пос-
ле японской оккупации и о разном отношении к японцам в Китае в
то время довольно объективно можно судить по архивным материа-
лам ЛМО, секция 9 (Китай), Отчеты, Северный Китай, ящик 11 (1931 -
1936), папка 1, 2.
138. О западном восприятии союза между Гоминьданом и КПК
можно судить, в частности, и по материалам ЛМО, секция 9 (Ки-
тай), отчеты, Северный Китай, ящик 11 (1931-1936), папка 3, распе-
Примечания
306
читанные типографским способом в Яньцзинском университете пись-
ма Селины Тейлор (Taylor).
139. О политическом положении в Китае в то время с запад-
ной точки зрения можно судить по серии чрезвычайно интересных
конфиденциальных докладов, сохранившихся в архиве ЛМО, сек-
ция 9 (Китай), переписка с Северным Китаем, ящик 36 (1937-1939),
папка 5123, 6091.
140. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 180, с. 7.
141. Представление о целях, которые преследовал Коминтерн
в Синьцзяне, можно получить по материалам РЦХИДНИ, ф. 514,
опись 1, д. 995, с. 37-43.
142. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 56, с. 3-63.
143. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 3, папка 163(4) «Сборник важнейших до-
кументов советско-китайских отношений, 1929», с. 1-35, 45.
144. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1, д. 181, с. 5-9; см. также д.
995, с. 3-5.
145. «Тезисы по Синьцзяну», подготовленные Постниковым
(представитель Коминтерна), находящимся в Синьцзяне в то время,
были одобрены НКИД в 1929 г. Постников четко проводил мысль о
необходимости создать «Народную Республику Синьцзян» по образ-
цу Монгольской Народной Республики. РЦХИДНИ, ф. 514, опись 1,
д. 37-43 [995], с. 44.
146. Несколько иную интерпретацию можно увидеть в работе
Т. Чэна (Ch’eng, 1957, с. 168-179).
147. В западной литературе (Garver, 1978, с. 160) давно упо-
миналось, что Шэнь был членом ВКП(б). Загадочная фигура Виктор
Луи(с) (Louis) в одной из своих работ, выпущенных на Западе (Lo-
uis, 1979, с. 73), даже упомянул номер его партийного билета
(No. 1859118). Директор РЦХИДНИ профессор К.М. Андерсон по
сохранившейся в архиве учетной карточке подтвердил в сентябре
1997 г. автору данного исследования и директору Института Восточ-
ной Европы, России и Центральной Азии АОН КНР профессору Ли
Цзинцзе, что билет за данным номером был выдан по решению ЦК
генералу Шэнь Шицаю 9.09.1938 Красногвардейским райкомом
партии. По свидетельству осведомленных о данном деле лиц, до сих
пор предпочитающих сохранять свою анонимность, партийный би-
Примечания
__________________________-___________________________ 307
лет был вручен Шэнь Шицаю в Москве на вокзале сотрудником спец-
служб.
148. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 614, с. 88, 92.
149. ВКП(б), Коминтерн и Китай, 1996: т. 2, ч. 2, с. 37.
150. Другая интерпретация советской политики в Синьцзяне пред-
ставлена, к примеру, в работе М. Белофа (Beloff, 1953, с. 97-100).
151. Западную интерпретацию Ялтинских соглашений можно
найти, к примеру, в работе М. Белофа (Beloff, 1953, с. 25).
152. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 8, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1947», папка 8, с. 23-25.
153. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 6, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1940-1946», папка 6, с. 22-25.
154. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 994, с. 45.
155. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 6, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1940-1946», папка 6, с. 45.
Другая интерпретация советской политики в Монголии представле-
на в работе М. Белофа (Beloff, 1953, с. 92-97).
156. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 6, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1940-1946», папка 6, с. 22-
25,33-38.
157. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 6, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1940-1946», папка 6, с. 30-31.
158. АВПРФ, ф. Отдел Востока НКИД, Референтура по Ки-
таю, опись 41а, портфель 6, папка 164 «Сборник важнейших доку-
ментов советско-китайских отношений, 1940-1946», папка 6, с. 26-28.
159. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 997, с. 297-298.
160. Ч. Маклэйн (McLane, 1958, с. 231) отметил, что Советс-
кие власти и китайские коммунисты полностью отвергли все эти
обвинения. Однако частично они были подтверждены позднейшей
литературой, из которой наиболее серьезного внимания заслужива-
ет мнение А.М. Дедовского (Дедовский, 1985).
161. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 994, с. 5-6. Причины это-
го были подробно объяснены в одном из документов ЦК КПСС, в
Примечания
308 -------------------------------------------------------
котором, в частности, говорилось, что «всем известно, что если бы у
китайских коммунистов не было своих вооруженных сил, Чан Кай-
ши ... уже давно бы «объединил» и «демократизировал» Китай на
свой гоминьдановский манер». Только потому, что «КПК имеет воо-
руженные силы» в Северном Китае китайское население может «про-
тивостоять» гоминьдановской армии. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128,
д. 180, с. 7.
162. Реакцию китайского правительства можно проследить по
документам РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 994, с. 67, 98-99.
163. По этому вопросу в литературе идет ожесточенная полеми-
ка. К сожалению, имеющиеся архивные материалы пока не дают
однозначного ответа на этот вопрос. В доступных мне архивных до-
кументах есть упоминание о переговорах и о соглашении, достигну-
том между Мао Цзэдуном и Чан Кайши после 1945 г. (т.е. после Чун-
цинской встречи в августе 1945 г.), в соответствии с которым, ком-
мунисты не должны пересекать р.Янцзы и должны вывести все свои
войска, расположенные на правом берегу Янцзы (РЦХИДНИ, ф. 17
(Внешнеполитическая комиссия ЦК ВКП(б), опись 128, д. 189, с. 3-
4), что может служить аргументом в пользу того, что р. Янцзы вос-
принималась как своеобразная граница между войсками двух пра-
вительств Китая. Касаясь этого соглашения и ссылаясь на тексты
газет «Синьхуа жибао» и «Цзефан жибао», авторы «Новейшей исто-
рии Китая» (1983, с. 253) упоминают р. Хуанхэ вместо р. Янцзы.
Личный врач Мао Цзэдуна Ли Чжисуй, так же, как и его переводчи-
ки, (См., к примеру, Li Zhisui, 1994, с. 117) упорно придерживается
точки зрения, что Сталин хотел если не разделить Китай вообще, то
по крайней мере поделить его на сферы влияния. Такая же точка
зрения кочует по разного рода российским журналистским публика-
циям. Она полностью отвергается такими здравствующими россий-
скими свидетелями-тяжеловесами как И.В. Ковалев (1991), А.М.
Ледовский (1993, 1995) и С.Л. Тихвинский (1996). Опубликованные
в настоящее время архивные документы (см., к примеру, Тихвинс-
кий, 1996, с. 36-40, 42-84, 108-119; Cold War in Asia, 1995/1996, с. 27-
29) в основном поддерживают точку зрения С.Л.Тихвинского, с той
«маленькой оговоркой», что проект «Холодная война в Азии»
публикует большее количество российских документов (правда по
копиям АВПРФ, в отличие от С.Л. Тихвинского, который цитирует
оригиналы, хранящиеся в Архиве Президента РФ). Соответственно,
Примечания
309
большее количество документов позволяет построить более глубо-
кие интерпретации. Но главное «слабое» место в полемике по этому
вопросу заключается в том, что слишком узкий круг лиц работает с
этими документами, а, соответственно, до тех пор пока они не будут
полностью опубликованы и не станут достоянием широкой обще-
ственности, до тех пор в литературе будут сохраняться разные ин-
терпретации и объяснения.
164. Точка зрения Лю Сяо (посла Китая в СССР в то время)
процитирована в работе Р. Томсона (Thomson, 1994, с. 16).
165. Публикация некоторых из этих документов осуществле-
на академиком С.Л. Тихвинским (1996, с. 36-49,42-84,108-119), часть
из них также опубликована на английском языке (Cold War in Asia,
1995/1996, с. 27-29).
166. Другая интерпретация представлена в работе, написан-
ной С.Н.Гончаровым в соавторстве с американскими исследователя-
ми (Goncharov et al., 1993, с. 42-44).
167. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 180, с. 1-2.
168. АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 42, пор-
тфель 17, No. 132, папка 288 «Записи бесед посла СССР в Китае,
11.11.1949 - 5.12.1949), с. 1, 12. Объяснения очевидца этих событий
А. М. Дедовского (1993, 1995) о том, что Советское посольство было
вынуждено переехать, следуя официальной рекомендации гоминь-
дановского правительства о необходимости переезда, выглядит недос-
таточно убедительным просто в силу того факта, что американское
посольство не переехало. По-видимому, были и какие-то другие со-
ображения, однако архивы пока не дают однозначного ответа на этот
вопрос. О том, как решение Советского правительства сог-
ласовывалось с китайским пониманием «моральной дипломатии»,
можно прочитать в работе Ши (Shih, 1993, с. 62-63).
169. Включая и пограничный вопрос. АВПРФ, ф. 1ДВО,
Референтура по Китаю, опись 51, портфель 3, No. Ku-030, папка 431
«Записи бесед министра и зам. министра иностранных дел с пред-
ставителями КНР», с. 4.
170. В соответствии с мнением С.Н.Гончарова, основанном на
архивных материалах, слово «взаимопомощь» было добавлено персо-
нально Чжоу Эньлаем (Goncharov et al., 1993, с. 116).
171. Тексты см. Советско-китайские отношения, 1959.
Примечания
310
172. Мнение непосредственного свидетеля этих событий предс-
тавлено в работе Н.Т. Федоренко (1990, с. 213-224).
173. Мао Цзэдун был очень расстроен, что Сталин не поздра-
вил его персонально в связи с образованием КНР, как он сделал в
отношении руководства ГДР. АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Ки-
таю, опись 42, портфель 19, д. 032, папка 288 «Записи бесед посла
СССР в Китае», с. 30.
174. АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 43, порт-
фель 8, д. 030, папка 302 «Записи бесед министра и заместителей
министра», «Из дневника А. Вышинского», с. 4.
175. Другую интерпретацию см. у Т. Чэна (Ch’eng, 1957, с. 318).
176. Описания секретных протоколов даны С.Н. Гончаровым
(Goncharov et al. 1993, с. 121).
177. В научной литературе существует мнение, что Порт-Ар-
тур как морская база рассматривался Сталиным в качестве неотде-
лимой части «пояса безопасности» СССР и, одновременно, как ры-
чаг воздействия на Японию (Goncharov et al., 1993, с. 68).
178. Часть этого оборудования была возвращена в Маньчжу-
рию после создания КНР Это подтверждают даже западные иссле-
дователи (Beloff, 1953, с. 73).
179. По мнению С.Н.Гончарова, в соответствии с секретными
протоколами к Договору (Goncharov et al., 1993, с. 121).
180. Логика Мао Цзэдуна с точки зрения китайской морали
рассмотрена в работе Ч. Ши (Shih, 1993, с. 65).
181. См., к примеру, точку зрения С.Н. Гончарова (Goncharov
et al., 1993, с. 14-5). С.Н. Гончаров здесь полемизирует с М.С. Капи-
цей, который считал, что хотя СССР и оказывал в это время помощь
китайским коммунистам, но эта помощь была весьма ограниченной
и не оказала серьезное влияние на китайское развитие (Процитиро-
вано в той же работе, соавтором которой является С.Н.Гончаров, с. 25).
182. Чжоу Эньлай упомянул в беседе с А.Я. Вышинским, что
китайская сторона хотела бы открытой публикации соглашения, ка-
сающегося разработки ресурсов Синьцзяна (АВПРФ, ф. 1ДВО, Ре-
ферентура по Китаю, опись 43, портфель 8, д. 030, папка 32, с. 18), а
Мао Цзэдун в этой связи уже в 1950 г. упомянул проблему «нерав-
ноправных договоров» (АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю,
опись 37, портфель 8, папка 143, No. 142, с. 8).
Примечания
311
183. В кругах российской интеллигенции распространено ин-
тересное мнение, что сталинские идеи, в соответствии с которыми
мир разделен на «товарищей» и «врагов», которые соответственно
обладают «верным» и «неверным» видением исторического разви-
тия, своими корнями имеют идеи, воспринятые им в ранней юности,
когда он получал церковное обучение, ядром которого было понима-
ние «борьбы» между «ортодоксией» и «ересью» («истинная церковь»
- «ересь»).
184. Некоторые из этих идей в другой интерпретации были
рассмотрены Р. Нортом (North, 1963, с. 283-284).
185. Реакция Чжоу Эньлая была описана в работе Р.Гартоффа
(Gartoff, 1985, с. 202), китайское же видение было отражено в «Пе-
кин Ревью» («Peking Review», No. 17, 26 апреля, 1960, с. 12).
186. Другая интерпретация советско-китайских противоречий
представлена Р. Нортом (North, 1963, с. 282-285).
187. В литературе представлены разные интерпретации, см.
(Whiting, 1960; Rayn, 1989; Cummings, 1981, 1990; Chen Jian, 1994;
Zhang Shu Guang, 1995) и т.д. Одна из последних западных интерпре-
таций уже на основе материалов, открытых после распада СССР, сде-
лана М. Яхудой (Yahuda, 1996, с. 26-29).
188. РЦХИДНИ, ф. 17, опись 137, д. 722.
189. АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 37, порт-
фель 16, папка 44, д. Ku-90, с. 3.
190. Американцы рассматривали это как скоординированный
международный коммунистический заговор (Chang, 1990, с. 76)l
191. АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 43, пор-
тфель 8, д. 030, папка 302, с. 69.
192. По мнению Г. Чана (Chang, 1990, с. 77), американцы на
самом деле переоценили серьезность китайских «жизненных интере-
сов», направленных на то, чтобы держать китайскую армию подаль-
ше от китайских границ. Непревзойденный до сих пор по своей
многоплановости и объективности анализ причин Корейской войны
дан Б. Каммингсом (Cummings, 1981, 1990).
193. Другой, более изощренный, анализ соображений, кото-
рыми руководствовались, соответственно, в Москве, Пекине и Ва-
шингтоне, представлен в работе С.Н.Гончарова (Goncharov et al., 1993,
с. 169-171).
Примечания
312
194. Иное видение у С.Н.Гончарова (Goncharov et al., 1993, с.
169-171).
195. Некоторые авторы поддерживают мысль, что и после 1945
г. Сталин планировал включить Маньчжурию и Корею в состав бу-
ферной зоны между СССР и США в Азии (См., к примеру, Goncharov
et al., 1993, с. 9, 12). Косвенное подтверждение этой точки зрения
можно найти в материалах РЦХИДНИ, ф. 17, опись 128, д. 994, с. 45,
54, 60,61-62, 67.
196. Мнение А.М. Ледовского как непосредственного свиде-
теля этих событий в данном случае наиболее авторитетно. Стоимос-
тные оценки представлены Т. Чэном (Ch’eng, 1957, с. 278), данные
по вооружению Квантунской армии см. у него же (с. 275).
197. Так называемая «конфронтационная стабильность».
198. Во время последних месяцев военных действий между
войсками КПК и Гоминьдана, Гоминьдановское правительство по-
просило Советское правительство сыграть роль посредника. К это-
му времени стало абсолютно ясно, что дело Гоминьдана в континен-
тальном Китае проиграно и эта просьба была отклонена Советским
правительством под предлогом «невмешательства во внутренние дела
Китая». АВПРФ, ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 36а, порт-
фель 4, дело 014, папка 150, с. 1-3, 9.
199. См. воспоминания Ли Чжисуя (Li Zhisui, 1994, с. 261).
200. Даже Сталин однажды заметил, что он бы не рискнул
ввязываться на стороне КНР в конфликт с США из-за Тайваня
(Goncharov et al., 1993, с. 207; китайские документы представлены в
Cold War in Asia, 1995/96, с. 208-227; о позиции Советских властей
можно проконсультироваться, в частности, по материалам АВПРФ,
ф. 1ДВО, Референтура по Китаю, опись 43, портфель 8, дело 030,
папка 32, с. 79-80; Там же, опись 37, портфель 16, папка 144, д. Ku-
190, с. 7).
201. Детали в разных интерпретациях можно посмотреть у Л.
Чана (Chang, 1990, с. 182-199, 205) и М. Бешлосса (Beschloss, 1991,
с. 42-43).
202. Американские исследователи Н. Петро и А. Рубинштейн
(Petro and Rubinstein, 1996, с. 192) считают, что напряжение в со-
ветско-китайских отношениях возникло уже в 1955 г. Однако эта точка
зрения не подтверждается ни всей предшествующей литературой по
проблеме (считается, что о действительном «напряжении» в совете-
Примечания
313
ко-китайских отношениях можно говорить только после 1956 г., т.е.
после XX съезда КПСС), ни архивными документами и материала-
ми. Более того, профессор Б.Т. Кулик, цитируя по материалам Архи-
ва Президента РФ высказывания Дэн Сяопина в то время, считает,
что советско-китайские отношения были относительно хорошими
даже в 1961 г. (Сотрудничество Китая и России, 1996, с. 51).
203. Современное американское видение этих разногласий
кратко суммировано Н. Петро и А. Рубинштейном (Petro and
Rubinstein, 1996, с. 192-193).
204. Сами по себе вопросы идеологии были не так уж важны.
Идеологические расхождения играли важную роль в выборе друзей
и врагов (Goncharov et al., 1993, с. 219).
205. Речь Мао Цзэдуна 10 июля 1964 г. перед японскими предс-
тавителями, опубликована, к примеру, в: Мао Zedong Sixiang Wansui,
1974, Taibei [без издательства], с. 540-541.
206. Отношение США, как важный компонент внешнего фак-
тора, прослеживается в работе Г. Киссинджера (Kissinger, 1979, с.
184-185) и Вича (Wich, 1980, с. 199-200).
207. Западные оценки этих документов представлены в работе
М. Белоффа (Beloff, 1953, с. 261-262).
208. ВКП(б), Коминтерн и Китай, 1996: т.2, ч. 1, с. 37, 135,137-
8,241,549.
209. Ясно, что этот вопрос чрезвычайно непростой и щекотли-
вый. Профессор Е.П. Бажанов по этому поводу высказал однажды
мнение, что и тайваньский вопрос, и территориальная проблема, и
идеологические и экономические трения в российско-китайских от-
ношениях при определенных обстоятельствах способны оказать су-
щественное негативное влияние (Bazhanov, 1990, с. 176-177).
210. Статистические данные и динамику можно найти в рабо-
те: Проблемы и потенциал, 1996, с. 11.
211. Анализ разных интерпретаций российских реформ мож-
но найти в работе А. Аслунда (Aslund, 1995).
212. Интересно, что также, как ив 1917 г., россияне бросились
крушить наследие царской России, также и в 1992 г. многие из них
стали предлагать лечить наследие советского режима «шоковыми
методами».
213. Детали можно найти в работе А. Аслунда, издававшейся и
на русском, и на английском языках (Aslund, 1995, гл. 1, параграф 4).
Примечания
314
214. Политическая и экономическая трансформация советско-
го и китайской систем проанализирована М.-С. Пэем (Pei, 1994).
215. Цифры взяты из аналитических обзоров, публиковавшихся
в российской прессе, и цитированных нами (Воскресенский, 1996).
216. Путь «эволюционного авторитаризма» проанализирован
М.-П. Пэем (Pei, 1994, с. 20).
217. По прикидкам китайских и зарубежных экспертов, если
не будут предприняты адекватные меры, способные остановить по-
вышение уровня мирового океана, 14 городов в дельте р. Жемчуж-
ной (Чжуцзян) и 34 города в провинциях Восточного Китая будут
полностью затоплены к 2050 г. Проекции изменения мировой бере-
говой линии можно найти в работах Х.Вилеса и Т.Спенсера (Viles
and Spencer, 1995, с. 54-58).
218. Конечно же, речь идет о приблизительных сценариях.
219. О некоторых из этих возможностей, в частности, упоми-
нал профессор Ю. Домес (Domes), в своем докладе на международ-
ной конференции по проблемам Китая в Лондоне в сентябре 1995 г.,
некоторые были рассмотрены М.-П. Пэем (Pei, 1994, с. 18-42).
220. Различные демографические сценарии рассмотрены в
работе: О прогнозе, 1996, с. 38-46.
БИБЛИОГРАФИЯ
Неопубликованные источники
Архив Внешней Политики Российской Империи (АВПРИ). Фонды:
Азиатский департамент;
Библиотека Азиатского Департамента;
Канцелярия министра иностранных дел;
Китайская миссия в Петербурге;
Китайский стол;
Машинописные копии;
Миссия в Пекине;
Отчеты Министерства иностранных дел;
Секретный архив министра иностранных дел;
Спб. Главный архив;
Центрально-азиатский стол;
Чиновник по дипломатической части при Приамурском генерал-
губернаторе;
Тихоокеанский стол;
Трактаты;
Японский стол.
Архив внешней политики Российской Федерации (АВПРФ). Фонды:
Отдел Востока НКИД. Референтура по Китаю.
Первый Дальневосточный Отдел. Референтура по Китаю.
Отдел Востока НКИД. Референтура по Монголии.
Референтура по Дальневосточной Республике и
Дальневосточному краю.
Референтура по Японии.
Секретариат Чичерина.
Секретариат Карахана.
Российский Центр хранения и изучения документов по новейшей
истории (РЦХИДНИ). Фонды:
Архив Коминтерна.
Фонд 514 Документы Компартии Китая.
Библиография
316
Фонд 17 Отдел Международной Информации ЦК ВКП(б), 1944-
1945.
Отдел Внешней политики ЦК ВКП(б), 1946-1948.
Отдел внешних сношений, 1948-1949.
Внешнеполитическая Комиссия ЦК ВКП(б), 1949-1952.
Архив Лондонского миссионерского общества (ЛМО).
Archives of the London Missionary Society (Council for World Mission),
1795-1940 (LMS). Sections (Фонды):
Regional Materials. Section 9 (China):
North China Correspondence, 1860-1939; Boxes 1-36;
North China Reports, 1866-1939; Boxes 1-12.
Regional Materials. Section 10 (Europe):
Russia. Correspondence, 1804-1816, Box 1; 1804-1848, Boxes 1-3
Russia. Journals, 1863-1864, Box 1
Опубликованные источники и литература
На русском языке
Агеенко К.П., Бобылев П.Н. (1975) Военная помощь СССР в ос-
вободительной борьбе китайского народа, Москва: Воениздат
Азиатская Россия (1914), 3 т., Спб.: Министерство переселения
Александров В.А. (1984) Россия на Дальневосточных рубежах
(вторая половина XYII века), 2-е доп. изд., Хабаровск: Хабаровское
книжное издательство
Антюхина-Московченко В.И., Злобин А.А., Хрусталев М.А. (1980)
Основы теории международных отношений, Москва: МГИМО
Арбатов А.Г. (1998) Российская национальная идея и внешняя
политика, Москва: Московский общественный научный фонд
Арин О. (1997) Азиатско-тихоокеанский регион: мифы, иллюзии
и реальность, Москва: Флинта
Арнольд В.И. (1997) «Жесткие» и «мягкие» математические моде-
ли. Москва: Администрация Президента РФ
Арнольд В.И. (1990) Теория катастроф, Москва: Наука
Астафьев Е.В., Дубинский А.М. (ред.) (1974) Внешняя политика
и международные отношения КНР, 2 т., Москва: Мысль
Афанасьев Е., Логвинов Г. (1995) «Россия и Китай на пороге
третьего тысячелетия», Международная жизнь, No. 11-12, с. 51-60
Библиография
317
Афанасьев Е., (1994) «Российско-китайские отношения: от нор-
мализации к партнерству», Проблемы Дальнего Востока, No. 2, с.
15-27
Бабурин С.Н. (1997) Территория государства. Правовые и геопо-
литические проблемы, Москва: Издательство Московского
Университета
Бадмаев П.А. (1990) Россия и Китай, Спб.: Издательство Пожа-
рова
Бажанов Е.П. (1989) «Советско-китайские отношения. Уроки ис-
тории и современность», Новая и новейшая история, No. 2, с. 23-27;
No. 3, с. 29-41
Бажанов Е.П. (1982) Движущие силы политики США в отношении
Китая, Москва: Наука
Балуев Д. (1998) «Конфликт, которого никто не ждет», Pro et Contra,
Том 3, No. 1 (Москва-Пекин), с. 88-100
Барышников В.Н. (1969) Тайваньский вопрос в китайско-амери-
канских отношениях (1949-1958), Москва: Институт Дальнего
Востока
Бахрушин С.В (1927) Очерки по истории колонизации Сибири в
XVI и XVII вв., Москва: Сабашников
Белов Е.А. (1997) Россия и Китай в начале XX века. Русско-ки-
тайские противоречия в 1911-1915 гг., Москва: Институт востокове-
дения
Белов Е.А. (1996) «Царская Россия и Западная Монголия в 1912-
1915 гг.», Проблемы Дальнего Востока, No. 1, с. 96-105
Белов Е.А. (1995) «К истории русско-китайских отношений в
Синьцзяне в период Синьхайской революции, 1911-1913», Проблемы
Дальнего Востока, No. 2, с. 85-95
Бескровный Л.Г, Крушанов А.И., Мясников В.С., Тихвинский
С.Л., Хвостов В.М. (ред.) (1970) Формирование границы между
Россией и Цинским Китаем, Москва: Академия Наук СССР
Беспрозванных Е.Л. (1990) Экспансионистская политика династии
Цин в Центральной Азии XVII-XIX вв., Саратов: Издательство Сара-
товского Университета
Беспрозванных Е.Л. (1983) Приамурье в системе русско-китайских
отношений. XVII - середина XIX в., Хабаровск: Хабаровское книжное
издательство
Библиография
318
Бестужев-Лада И.В. (1996) «Вымороченность населения России:
миф или реальность?», Отечественная история, No. 4, с. 113-128
Бжезинский 3. (1998) Великая шахматная доска, Москва: Между-
народные отношения
Богатуров А.Д. (1997) Великие державы на Тихом океане. Исто-
рия и теория международных отношений в Восточной Азии после
второй мировой войны (1945-1995), Москва: Сюита
Богатуров А.Д. (1996) Современные теории стабильности и
международные отношения России в Восточной Азии в 1970-90-е
гг., Москва: Московский общественный научный фонд
Богатуров А.Д. (1996) «Плюралистическая однополярность и
интересы России», Свободная мысль, No. 2, с. 25-36
Богомолов А.О. (1989) Тихоокеанская стратегия США и АСЕАН,
Москва: Наука
Борисов О.Б., Колосков Б.Т. (1980) Советско-китайские отно-
шения, 1945-1980, 3-е доп. изд., Москва: Мысль
Борисов О.Б., Колосков Б.Т. (1972) Советско-китайские
отношения. Краткий очерк, Москва: Мысль
Борисов О.Б., Колосков Б.Т. (1972) Советско-китайские
отношения, 1945-1970, Москва: Мысль
Борисов О.Б. (1981) Из истории советско-китайских отношений,
Москва: Международные отношения
Борисов О.Б. (1978-1979) Китайская проблема. 70-ые годы, 2 т.,
Москва: Институт Дальнего Востока
Бородин Б. (1990) «Троцкий и Чан Кайши», Проблемы Дальнего
Востока, No. 2, с. 148-156
Бунин В.Н. (1993) «Подходы стран СВА к проблеме обеспечения
безопасности после эпохи “холодной войны”», Проблемы Дальнего
Востока, No. 5, с. 8-15
Бусыгина И. (1995) «Приморье. Современная ситуация и перспек-
тивы развития», Свободная мысль, No. 9, с. 83-91
Венгеровский А. (1995) Хочу и могу, Москва: Типография «АО
НИИ Центрпрограмсистем»
Виленский В. (1919) Китай и Советская Россия, Москва: Госу-
дарственное издательство
ВКП(б), Коминтерн и национально-революционное движение в
Китае. Документы (1994), т. 1, 1920-1925, Москва: АО «Буклет»
Библиография
319
ВКП(б), Коминтерн и национально-революционное движение в
Китае. Документы (1996), т. 2 (в 2-х частях), 1926-1927, Москва: АО
«Буклет»
ВКП (б), Коминтерн и Китай. Документы (1999), т. 3 (ВКП(б),
Коминтерн и Советское движение в Китае) (в 2-х частях), 1927-1931,
Москва: Полигран
Владимиров О. (1984) Советско-китайские отношения в сороко-
вых-восьмидесятых годах, Москва: Международные отношения
Внешнеэкономические связи и региональное развитие в России
(1999) Под ред. Вардомского Л.Б. и Миронова В.А., Москва: Эпикон
Внешняя политика и дипломатия стран Азиатско-Тихоокеанского
региона (1988) Отв. ред. В.Ф. Ли, Москва: Научная книга
Внешняя политика Советского Союза и международные
отношения, 1961-1985, (1988) Москва: Международные отношения
Внешняя политика России (Историография) (1988) Под ред. С.Л.
Тихвинского, Москва: Наука
Внуков, К.В. (1992) Советология КНР и советско-китайские от-
ношения, 1970-1990, Москва: Институт Дальнего Востока
Волкогонова О.Д. (1998) Образ России в философии русского за-
рубежья, Москва: Росспэн
Воронцов В.Ф. (1979) Китай и США: 60-70-е годы, Москва: Наука
Воскресенский А.Д. (1999) ««Третий путь». Внешняя политика
России на распутье», Свободная мысль, No. 5, с. 40-55
Воскресенский А.Д. (1999) «’’Узлы альтернативности” в ранних
взаимоотношениях республиканского Китая и «новой'России»»
(октябрь 1917 - май 1924), В кн.: Альтернативность исторического
развития Китая во второй половине XX века, Москва: Институт стран
Азии и Африки при МГУ, с. 7-26
Воскресенский А.Д. (1998) «Сбалансированное многомерное
партнерство - оптимальная стратегия для России», Восток, No. 1, с.
23-29
Воскресенский А.Д. (1996) «Ветер с Запада или ветер с Востока ?»,
Свободная мысль, No. 10, с. 89-100
Воскресенский А.Д. (1996) «Китай во внешнеполитической
стратегии России», Свободная мысль, No. 1, с. 94-105
Воскресенский А.Д. (1996) «На разломе тысячелетий.
Предсказуемые взаимоотношения между Россией и Китаем должны
Библиография
320
стать стратегическим курсом двух стран», Независимая газета,
29.03.1996, с. 4
Воскресенский А.Д. (1996) «Россия и Китай: альтернативы
развитию отношений нет», Сегодня, 12. 04. 1996, с. 9
Воскресенский А.Д. (1995) Дипломатическая история русско-
китайского Санкт-Петербургского договора 1881 г., Москва:
Памятники исторической мысли
Воскресенский А.Д. (1995) «Китай: Союзник или возможный
противник?», Сегодня, 31.09. 1995, с. 6
Воскресенский А.Д. (1995) «Проблемы преемственности в
российско-китайских отношениях», Тезисы и Доклады 22 научной
конференции «Общество и государство в Китае», Москва: Институт
востоковедения, с. 187-191
Воскресенский А.Д. (1995) «Китайская дилемма Билла Клинтона
- урок российской дипломатии», В кн.: Китайская традиционная
культура и проблемы Китая, китайской цивилизации и мира: история,
современное состояние, перспективы, Т. 1, Москва: РАН, с. 118-124
Воскресенский А.Д. (1994) «Генезис «Илийского кризиса» и
русско-китайский Ливадийский договор 1879 г.»; Annexe:
«Инструкции цинскому представителю на русско-китайских
переговорах 1880-1881 гг. в Петербурге Цзэн Цзицзэ или история
одной фальшивки», Cahiers du Monde Russe, Vol. XXXV (4), c. 763-
787
Воскресенский А.Д. (1994) Царская Россия и Китай в
исследованиях последних лет, Москва: Институт Дальнего Востока
Воскресенский А.Д. (1994) Современные концепции русско-
китайских отношений и погранично-территориальных проблем в
России и Китае, Москва: Российский Научный Фонд
Воскресенский А.Д. (1994) «Вызов КНР и российские интересы»,
Независимая газета, 16.09.1994, с. 4
Воскресенский А.Д. (1994) «Все начиналось с Цинов», Новое
время, No. 36, с. 34-35
Воскресенский А.Д. (1994) «Смена статуса. Китай в российской
дипломатии», Независимая газета, 27.05.1994, с. 5
Воскресенский А.Д. (1994) «Зона сотрудничества или
потенциального конфликта? Дальневосточная граница в прошлом,
настоящем и будущем», Независимая газета, 03.06.1994, с. 5
Библиография
321
Воскресенский А.Д. (1994) «Единое евразийское пространство -
новый геостратегический императив. Проект Президента Назарбаева
как возможный вариант развития событий», Независимая газета,
02.07.1994, с. 3
Воскресенский А.Д. (1993) «Китайские хроники о пребывании
Крузенштерна и Лисянского в Гуанчжоу», В кн.: И не распалась связь
времен,Москва: Наука, с. 151-163
Воскресенский А.Д. (1993) «Илийский кризис» и русско-
китайский договор 1879 г.», В кн.: И не распалась связь времен,
Москва: Наука, с. 257-273
Воскресенский А.Д. (1991) «Илийский кризис» в русско-
китайских отношениях: особое совещание 4 марта 1878 г.», Доклады
21 научной конференции «Общество и государство в Китае», Москва:
Наука, с. 119-122
Воскресенский А.Д. (1991) «На границе тучи еще ходят?», Новое
время, No. 19, с. 26-27
Воскресенский А.Д. (1990) «Инструкции цинскому представителю
Цзэн Цзицзэ на русско-китайских переговорах 1880-1881 гг. в
Петербурге и история одной фальшивки», Тезисы и Доклады 20
научной конференции «Общество и государство в Китае», Москва:
Наука, с. 96-103
Воскресенский А.Д. (1988) «Китайская печать 1982-1986 гг. о
характере русско-китайских отношений», В кн.: Проблемы
экономики, истории внешней и внутренней политики стран Дальнего
Востока, Москва: Институт Дальнего Востока, с. 100-109
Воскресенский А.Д. (1987) «К вопросу о китаецентристских
принципах внешней политики династии Цин», В кн.: Внутренние
проблемы стран Дальнего Востока, Москва: Институт Дальнего
Востока, с. 252-261
Воскресенский А.Д. (1986) «”Да Цин личао шилу” как источник
по истории международных отношений в Центральной Азии (XVII-
XVIII вв.)», Тезисы и Доклады 17 научной конференции «Общество
и государство» в Китае, Москва: Институт востоковедения, с. 92-99
Гаджиев К.С. (1997) Геополитика, Москва: Международные
отношения
Гайдар Е.Т. (1996) «Аномалии экономического роста», Вопросы
экономики, No. 12, с. 20-39
Библиография
322
Галенович Ю.М. (1992) «Белые пятна» и «болевые точки» в исто-
рии советско-китайских отношений, 2 т., Москва: Институт Дальнего
Востока
Гарвер Дж. У. (1998) «“Дальневосточный Рапалло”: российско-
китайское стратегическое партнерство после холодной
войны»,Проблемы Дальнего Востока, No. 1, с. 40-47
Гельбрас В.Г. (1998) «О восточной политике России», Pro et Contra,
Т. 3, No. 1 (Москва-Пекин), с. 70-87
Гельбрас В.Г. (1995) Азиатско-тихоокеанский регион: проблемы
экономической безопасности России, Москва: Институт
микроэкономики Министерства экономики РФ
Гельбрас В.Г. (1995) «Россия и Китай: Вопросы собирания
геоэкономических пространств», Полис, No. 6, с. 32-54
Гельбрас В.Г. (1990) Экономическая реформа в КНР: Очерки,
наблюдения, размышления, Москва: Международные отношения
Гладкий Ю.Н. и Чистобаев А.И. (1988) Основы региональной по-
литики, Санкт-Петербург: Издательство Михайлова В.А.
Гоминьдан и Тайвань: история и современность (1999), Москва:
Институт стран Азии и Африки
Гончаров С. Н. (1986) Китайская средневековая дипломатия: От-
ношения между империями Цзинь и Сун, Москва: Наука
Госкомстат России (1995) Демографический ежегодник
Российской Федерации: Статистический сборник, Москва:
Госкомстат
Гумилев Л.Н. (1993) Ритмы Евразии, Москва: Экопросс
Гуревич Б.П. (1983) Международные отношения в Центральной
Азии в XVII первой половине XIX в., 2 испр. изд., Москва: Наука
Данилевский И.Н., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцева
М.Ф. (1998) Источниковедение, Москва: РГГУ
Дацышен В.Г. Русско-китайская война. Маньчжурия 1900. (1996)
Санкт-Петербург: Альманах «Цитадель»
Документы внешней политики СССР (1957-1977) Под ред. А.А.
Громыко, 8 т., Москва: Госполитиздат; 9-21 тт., Москва: Политиздат
Документы и материалы кануна второй мировой войны, 1937-1939.
(1981) Под ред. А.П. Бондаренко, 2 т., Москва: Политиздат
Документы и материалы зарубежных Коммунистических и
рабочих партий (1962-1976), Москва: Политиздат
Библиография
323
Документы международных отношений и внешней политики
СССР (1917-1945) (1996) Сост. И.А. Ахтамзян, Москва: МГИМО
МИД РФ
Документы опровергают. Против фальсификации истории русс-
ко-китайских отношений (1982) Москва: Мысль
Доронин Б.Г. (1988) Китай XYII-XVIII веков. Проблемы
историографии и источниковедения. Учебное пособие, Ленинград:
Ленинградский Государственный Университет
Дубинский А.М. (1980) Советско-китайские отношения в период
японо-китайской войны, 1937-1947, Москва: Мысль
Дубинский А.М. (1974) Внешняя политика и международные
отношения Китайской Народной Республики, Москва: Наука
Дубровская Д.В. (1998) Судьба Синьцзяна. Обретение Китаем
«Новой границы» в конце XIX в., Москва: Институт востоковедения
РАН
Дугин А.Г. (1997) Основы геополитики. Геополитическое будущее
России, Москва: Арктогея
Жуков Е. М., Сладковский М.И., Астафьев Г.В., Капица М.С. (Ред.)
(1978) Международные отношения на Дальнем Востоке в после-
военные годы, 2 т., Москва: Мысль
Загладин Н.В. (1990) История успехов и неудач советской дип-
ломатии, Москва: Международные отношения
Запад-Россия: культурная традиция и модели поведения (1998)
Отв. ред. А.Д. Богатуров, Москва: Московский общественный
научный фонд
Иванов П.М. (1999) Малые партии Китая в борьбе за демократию
(1928-1947 гг.), Москва: Издательский дом ’’Муравей”
Ивин А. (1924) Китай и Советский Союз. Предисловие Л. Караха-
на, Москва: Госиздат
Известия Министерства Иностранных Дел (1914), т. 4, Петроград:
Министерство Иностранных Дел
История внешней политики России. Вторая половина XIX века
(1997), Москва: Международные отношения
История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века
(1997), Москва: Международные отношения
Библиография
324
История войны на Тихом океане (1957) Под общ. ред. Усами
Сэйдзиро и др. Пер. с японск. под ред. Б.В. Поспелова. 5 т., Москва:
Издательство иностранной литературы
История Китая (1998) Отв. ред. А.В. Меликсетов, Москва: Изда-
тельство Московского университета
История Тувы (1964) Отв. ред. Л.П. Потапов. 2 т., Москва: Наука
Итоги и задачи изучения внешней политики России. Советская
историография (1981) Москва: Наука
Кабанов П. И. (1959) Амурский вопрос, Благовещенск: Амурское
книжное издательство
Кандель П. (1992) «Второй закон Фукуямы и особые случаи, ког-
да он не может быть применим», Независимая газета, 25 ноября, с. 3
Кантор В.К. (1997) «...Есть европейская держава», Россия: трудный
путь к цивилизации, Москва: Росспэн
Капица М.С., Петров Д.В., Славинский Б.Н. (1978) История
международных отношений на Дальнем Востоке, 1945-1977,
Хабаровск: Хабаровское книжное издательство
Капица М.С. (1996) На разных параллелях, Москва: Книга и
бизнес
Капица М.С. (1979) КНР: три десятилетия - три политики, Москва:
Издательство политической литературы
Капица М.С. (1969) КНР: два десятилетия - две политики, Москва:
Международные отношения
Капица М.С. (1956) Советско-китайские отношения в 1931-1945
гг., Москва: Госполитиздат
Капустин Б. Г. (1996) «’’Национальный интерес” как консерва-
тивная утопия», Свободная мысль, No. 3, с. 13-29
Карпов М.В. (1997) Экономические реформы и политическая
борьба в КНР (1984-1989) Москва: Институт Стран Азии и Африки
МГУ
Карпов М.В. (1998) «Китайские специалисты о реформах в России
во второй половине 80-х - середине 90-х годов. Эволюция оценок»,
Восток, No. 1, с. 185-194
Каткова З.Д. (1995) Китай и державы. 1927-1937, Москва: Глав-
ная редакция восточной литературы
Киссинджер Г. (1997) Дипломатия, Москва: Ладомир
Китай в новое и новейшее время (1981) Под ред. А.М. Григорьева
и др., Москва: Наука
Библиография
Китай и соседи в новое и новейшее время (1982) Под ред. С.Л.
Тихвинского, Москва: Наука
Китай и соседи в древности и средневековье (1970) Под ред. С.Л.
Тихвинского и Л.С. Переломова, Москва: Наука
Китай на пути модернизации и реформ (1999) Москва:
Издательская фирма «Восточная литература» РАН
Китайские политологи о геополитической борьбе в современном
мире, ее влиянии на ситуацию в Северо-Восточной Азии и о геополи-
тической стратегии России (1998) Экспресс-информация N. 12, Моск-
ва: Институт Дальнего Востока
Китайские ученые об особенностях международных отношений
после окончания холодной войны (1994) Экспресс-информация No.
3, Москва: Институт Дальнего Востока
[Ковалев И. В.] (1991) «Диалог Сталина с Мао Цзэдуном. И.В.
Ковалев, личный представитель Сталина при Мао Цзэдуне, отвечает
на вопросы историка-китаеведа С.Н. Гончарова, Проблемы Дальнего
Востока, No. 6, с. 38-54
Ковальченко И.Д. (1987) Методы исторического исследования,
Москва: Наука
Кокошин А.А. (1989) В поисках выхода. Военно-политические
аспекты международной безопасности, Москва: Политиздат
Коллингвуд Р. Дж. (1989) Идея истории. Автобиография. Москва:
Наука
Концепция национальной безопасности Российской Федерации
(1998) Москва: Московский общественный научный фонд, серия
научные доклады No. 61
Корсак А.К. (1857) Историко-статистическое обозрение торговых
сношений России с Китаем, Казань: И. Дубровин
Кортунов С.В. (1997) Россия: Национальная идентичность на ру-
беже веков, Москва: Московский общественный научный фонд
Кортунов С.В. (1998) Судьба русского коммунизма, Москва:
Московский общественный научный фонд
Косолапов Н. (1998) «Тема 3. Международные отношения: эписте-
мология и методы исследования (Введение в теорию), Мировая эконо-
мика и международные отношения, No. 3, с. 63-73
Красильников А.С. (1996) «Национальные интересы России и Ки-
тая в зоне развивающихся стран и проблемы их реализации», в кн:
Китай в мировой и региональной политике (История и
Библиография
326
современность), Информационный бюллетень No. 13, Москва:
Институт Дальнего Востока РАН, с. 29-71
Красин Ю. (1996) «Национальные интересы: миф или
реальность», Свободная мысль, No. 3, с. 3-12
Краткая история КПК (1921-1991). (1993) Гл. ред. Ху Шэн, Пе-
кин: Издательство литературы на иностранных языках
Кризис и война. Международные отношения в центре и на перефе-
рии мировой системы в 30-40-х годах. (1998) Отв. ред. А.Д. Богату-
ров, Москва: Московский общественный научный фонд
Кроль Ю.Л. (1973) «О концепции «Китай - варвары»», в кн.: Китай:
Общество и государство, Москва: Наука, с. 13-29
Кроче Бенедетто (1998) Теория и история историографии, Моск-
ва: Языки русской культуры
Крушанов А.И. (1962) Борьба за власть Советов на Дальнем Вос-
токе и в Забайкалье (апрель 1918 - март 1920), Владивосток: При-
морское книжное издательство
Крюков М. В., Малявин В.В., Софронов М.В. (1987) Этническая
история китайцев на рубеже средневековья и нового времени, Москва:
Наука
Кунадзе Г.Ф. (1983) Японо-китайские отношения на современном
этапе. 1972-1982, Москва: Главная редакция восточной литературы
Курбатов В.П. (1996) Актуальные проблемы КНР. Демография,
агросфера, экология, Москва: Институт востоковедения РАН
Курц Б.Г. (1929) Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII
столетиях, Харьков: Государственное издательство Украины
Кузнецов В.С. (1983) Цинская империя на рубежах Центральной
Азии (Вторая половина XVIII - первая половина XIX вв.), Новоси-
бирск: Сибирское отделение издательства «Наука»
Кюзаджян Л.С. (1998) «Тихоокеанский вектор внешней политики
России», Полития, No. 1, с. 136-145
Кюзаджян Л.С. (1973) Экономическая политика Цинского
правительства в Синьцзяне в первой половине XIX в., Москва: Наука
Лаппо Д., Мельчин А. (1959) Страницы великой дружбы. Участие
китайских добровольцев на фронтах Гражданской войны в Советской
России, 1918-1922, Москва: Издательство социально-экономической
литературы
Ларин В.Л. (1998) Китай и Дальний Восток России, Владивосток:
Дальнаука
Библиография
327
Дедовский А.М. (1999) СССР и Сталин в судьбах Китая.
Документы и свидетельства участника событий 1937-1952, Москва:
Памятники исторической мысли
Дедовский А.М. (1999) «Миссия Дж. Маршалла в Китай и
советско-китайско-американские отношения», Вопросы истории, No.
2, с. 73-88
Дедовский А.М. (1995) «Секретная миссия А.И. Микояна в Ки-
тай», Проблемы Дальнего Востока, No. 2, с. 97-111; No. 3, с. 94-105;
на англ, яз.: «Mikoyan’s Secret Mission to China in January and February
1949», Far Eastern Affairs, No. 2 (1995), c. 72-94; No. 3 (1995), c. 74-90
Дедовский А.М. (1993) «На дипломатической работе в Китае.
1942-1952», Новая и новейшая история, No. 6, с. 39-53
Дедовский А.М. (1985) Китайская политика США и советская
дипломатия, 1942-1954, Москва: Наука
Ли Фэнлинь (1998) «Китайско-российские отношения в свете 5-
го саммита в Пекине», Проблемы Дальнего Востока, No. 1, с. 1-6
Лузянин С. Г. (1996) «Коминтерн, Монголия и китайская револю-
ция, 1925- 1927», Восток (Oriens), No. 1, с. 65-75
Лузянин С.Г. (1996) «Ялтинская конференция и проблемы
международно-правового оформления МНР накануне и в годы второй
мировой войны», Проблемы Дальнего Востока, No. 6, с. 52-60
Лузянин С.Г. (1996) Россия-Монголия-Китай в 1911-1945 гг.,
Магнитогорск: Магнитогорский государственный педагогический
институт
Лузянин С.Г. (1995) «Монголия: между Китаем и Советской
Россией, 1920-1924», Проблемы Дальнего Востока, No. 2, с. 71-84
Лукин В.П. (1983) Центры силы. Концепции и реальность, Моск-
ва: Международные отношения
Мамаева Н.Л. (1999) Коминтерн и Гоминьдан. 1919-1929. Москва:
Росспэн
Майский И.М. (1922) Внешняя политика РСФСР, 1917-1922,
Москва: Красная новь
Мангейм Дж., Рич Р. (1997) Политология. Методы исследования,
Москва: Весь мир
Мартынов А.С. (1975) Статус Тибета в XVII-XVIII вв. в тради-
ционной китайской системе политических представлений, Москва:
Наука
Библиография
328
Международные отношения на Дальнем Востоке, 1840-1949
(1956) Москва: Госполитиздат
Международные отношения и внешняя политика СССР. Сборник
документов, 1871- 1957, Москва: Политиздат
Международные отношения и дипломатия на древнем востоке
(1987) Под ред. И.А. Стучевского, Москва: Наука
Международные отношения: социологические подходы (1998)
Под ред. П.А. Цыганкова, Москва: Гардарика
Межуев Б.В. (1997) «Понятие “национальный интерес” в российс-
кой общественно-политической мысли», Полис, No. 1, с. 5-31
Меликсетов А.В. (1989) Победа китайской революции. Москва:
Главная редакция восточной литературы
Место Китая в глобальной политике США (1987) Отв. ред. В.П.
Лукин, Москва: Наука
Миграционная ситуация на Дальнем Востоке и политика России
(1996) Выпуск 7, Москва: Московский Центр Карнеги
Мир между войнами. Избранные документы по истории
международных отношений 10-40-х годов (1996) Сост. А.В. Мальгин,
Москва: МГИМО МИД РФ
Мировицкая Р.А. (1999) Китайская государственность и советская
политика в Китае. Годы Тихоокеанской войны, 1941-1945, Москва:
Памятники исторической мысли
Мировицкая Р.А. (1990) Советский Союз в стратегии Гоминьдана:
20-30-ые годы, Москва: Наука
Мировицкая Р.А. (1962) Движение в Китае за признание Советской
России, 1920-1924, Москва: Издательство восточной литературы
Модернизация китайской армии в оценках западных специалистов
(1997) Москва: Институт Дальнего Востока РАН, Экспресс-
информация No. 6
Мурадян А.А. (1988) Буржуазные теории международной
политики. Критический анализ, Москва: Наука
Мясников В.С. (1996; 1998) Договорными статьями утвердили.
Дипломатическая история русско-китайской границы. XYII-XX век,
Москва: Издательство Принт; переиздание: Хабаровск, 1998 (без ука-
зания издательства)
Мясников В.С. (1996) «Россия и Китай: контакты государств и циви-
лизаций», Общественные науки и современность, No. 2, с. 72-80
Библиография
Мясников В.С. (1992) «Россия в новом концерте государств
Восточной Азии», Проблемы Дальнего Востока, No. 5, с. 3-18
Мясников В.С. (1987) Империя Цин и Русское государство в XVII
в., 2-е испр. и доп. изд., Хабаровск: Хабаровское книжное
издательство
Мясников В.С. (1985) «Сведения китайцев о России в XVII веке»,
Вопросы истории, No. 12, с. 90-101
Мясников В.С. (1980) Империя Цин и Русское государство в XVII
в., Москва: Наука
Мясников В.С., Шепелева Н.В. (1982) «Империя Цин и Россия в
XVII - начале XX в.», в кн.: Китай и соседи в новое и новейшее время.
Под ред. С.Л. Тихвинского, Москва: Наука, с. 34-89
Нарочницкий А. Л. (1956) Колониальная политика капиталисти-
ческих держав на Дальнем Востоке, 1860-1896, Москва: Издательство
АН СССР
Нарочницкий А.Л., Губер А.А., Сладковский М.И., Бурлингас И.Я.
(1973) Международные отношения на Дальнем Востоке. Кн. 1-2,
Москва: Мысль
Население России. 1995 (1994) Под ред. А. Вишневского, Моск-
ва: Институт народохозяйственного прогнозирования
Национальная безопасность: в поисках приоритетов (1998) Ма-
териалы совещаний аналитической группы при Совете Обороны
Российской Федерации. Серия: Научные доклады No. 62, Москва,
Московский общественный научный фонд
«Национальный интерес (заочный круглый стол)» (1995Х Полис,
No. 1,с. 79-102
Некоторые проблемы демаркации российско-китайской границы.
1991-1997 гг. Сборник документов (1977) Москва: Независимая газета
Новая история Китая (1972) Под ред. С.Л. Тихвинского, Москва:
Наука
Новейшая история Китая, 1917-1927 (1983) Отв. ред. М.И. Слад-
ковский. Ред. В. Глунин, А. Меликсетов, М. Юрьев, И. Волкова,
Москва: Наука
Новейшая история Китая, 1928-1949 (1984) Отв. ред. М.И. Слад-
ковский. Ред. Г. Астафьев, Е. Ковалев, М. Коваль, Л. Конькова,
Москва: Наука
Носов М.Г. (1978) Японо-китайские отношения, Москва: Главная
редакция восточной литературы
Библиография
330 -------------------------------------------------------
«О прогнозе численности населения Российской Федерации до
2010 года» (1996), Информационный статистический бюллетень, No.
8, с. 38-46
О китайско-советской дружбе (1950) Пекин: Издательство лите-
ратуры на иностранных языках
Образ России. Русская культура в мировом контексте (1988)
Москва: Азбуковник
Ощепков В.П. (1998) Россия и Китай в зеркале региональной
геополитики, Москва: Научная книга
Павлятенко В. (1995) «Российский Дальний Восток в системе от-
ношений со странами ЮВА», Проблемы Дальнего Востока, No. 4, с.
11-20
Панарин А.С. (1994) «Россия в Евразии. Геополитические вызовы
и цивилизационные ответы», Вопросы философии, No. 12, с. 19-31
Панарин А.С. (1993) «Западники и евразийцы», Общественные
науки и современность, No. 6, с. 60-69
[Панюшкин А.С.] (1995) «Начало заграничного этапа работы. Из
воспоминаний посла СССР в Китае А.С. Панюшкина», Проблемы
Дальнего Востока, No. 6, с. 81-92
Персиц М.А. (1962) Дальневосточная Республика и Китай,
Москва: Издательство восточной литературы
Петровский В.Е. (1998) Азиатско-тихоокеанские режимы безопас-
ности после «холодной войны»: эволюция, перспективы российского
участия, Москва: Памятники исторической мысли
Писарев А. (1998) «“Два берега Китая” и интересы России», Pro
et Contra, Т. 3, No. 3 (Москва-Пекин), с. 101-114
Плешаков К. В. (1994) Гео-идеологическая парадигма. Взаимо-
действие геополитики и экономики на примере отношений между
СССР, США и КНР в континентальной Восточной Азии, 1949-1991
гг. , Москва: Российский научный фонд
Победа на Дальнем Востоке (1996) Сост. А. Свешников и В. Си-
дихменов. Информационный бюллетень No. 6, Москва: Институт
Дальнего Востока
Политическая наука: новые направления (1999), Москва: Вече
Политологи КНР о современной политической жизни России
(1998), Экспресс-информация No.l, Москва: Институт Дальнего
Востока
Библиография
331
Попов В. (1994) Экономические реформы в России: Три года
спустя, Научный доклад No. 22, Москва: Российский научный фонд
Портиков В.Я. (1998) «Он уважать себя заставил...», Pro et Contra,
Т. 3, No. 1 (Москва-Пекин), с.26-40
Портиков В.Я. (1996) «Китайцы идут? Миграционная ситуация
на Дальнем Востоке России», Международная жизнь, No. 2, с. 80-86
Портиков В.Я. (1996) «КНР в годы реформ: Осмысление
феномена», в кн.: Проблемы и потенциал устойчивого развития Китая
и России в XXI веке. Тезисы докладов VII Международной научной
конференции «Китай. Китайская цивилизация и мир. История.
Современность. Перспективы», 2 т., Москва: Институт Дальнего
Востока РАН, т. 1, с. 9-14
Портиков В.Я. (1995) Китайская Народная Республика: поиск
путей социально-экономического развития (конец 70-ых - первая
половина 90-ых годов), 3 т, Информационный бюллетень No. 10, 11,
12, Москва: Институт Дальнего Востока РАН
Портиков В.Я и Сюй Минь (1997) «Экономические реформы в
СССР/России и Китае. Проблемы сопоставления и взаимовлияния»,
Ч. I, Восток, No. 5, с. 86-97; Ч. II, Восток, No. 6, с. 62-76
Поздняков Э.А. (1994) Философия политики. 2 т., Москва: Палея
Поздняков Э.А. (1986) Внешнеполитическая деятельность и
межгосударственные отношения, Москва: Наука
Поздняков Э.А. (1976) Системный подход к исследованиям
международных отношений, Москва: Наука
Проблемы и потенциал устойчивого развития Китая и -России в
XXI веке (1996) Тезисы докладов VII международной научной конфе-
ренции « Китай. Китайская цивилизация и мир. История, современ-
ность, перспективы», 2 т., Москва: Институт Дальнего Востока РАН
Прохоров А. (1975) К вопросу о советско-китайской границе,
Москва: Международные отношения
Пэн Мин (1955) Краткая история дружбы народов Китая и Советс-
кого Союза, Пекин: Издательство литературы на иностранных языках
Радек К.Б. (1923) Внешняя политика Советской России, Москва:
Госиздат
Рахманин О.Б. (1999) К истории отношений РСФСР, СССР, РФ с
Китаем 1917-1997 (обзор основных событий, оценки экспертов),
Москва: Институт Дальнего Востока РАН
Библиография
332
Рахманин О.Б. (1994) Из истории отношений СССР и Китая, 1917-
1991, Москва: Институт военной истории Министерства обороны РФ
Римашевская Н.М. (1998) «Население России и социально-
экономические трансформации: взгляд в XXI век», Проблемы
развития, No. 1-2, с. 51-56
Рогов С.М. (1989) Советский Союз и США: поиск баланса интере-
сов, Москва: Международные отношения
Романов (1928) Россия в Маньчжурии, Ленинград: Издательство
Ленинградского восточного института
Романова Г.Н. (1996) «Экономическая помощь СССР китайскому
народу в период японской оккупации Северо-Восточного Китая»,
Тезисы и доклады 27 научной конференции «Общество и государство
в Китае», Москва: Институт востоковедения РАН, с. 44-45
Романова Г.Н. (1995) «Рука помощи. Советско-китайские
экономические отношения на Дальнем Востоке в период японской
оккупации Маньчжурии и гражданской войны, 1931-1949», Россия
и ATP (Russia and the Pacific), No. 3, c. 44-54
Романова Г.Н. (1987) Экономические отношения России и Китая
на Дальнем Востоке. XIX - начало XX в., Москва: Наука
Российский Дальний Восток и Северо-Восточная Азия. Проблемы
экономического сотрудничества (1988) Москва: Эдиториал УРСС
Российское Министерство иностранных дел (1900) Свод междуна-
родных постановлений, определяющих взаимные отношения между
Россией и Китаем, 1689-1897, C-Пб.: Типография В.Ф. Киршбаума
Российское министерство иностранных дел (1889) Сборник дого-
воров России с Китаем, 1689-1881 гг., C-Пб.: Типография Имп. Ака-
демии Наук
Российско-китайские отношения глазами американцев (1997)
Москва: Московский Центр Карнеги
Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения
(1996) Москва: Институт востоковедения РАН
Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов
в сознании российского общества первой половины XX века (1998)
Москва: Институт российской истории
Россия и Юг: возможности и пределы взаимодействия (1996) Отв.
ред. Р.М. Аваков, рук. Н.А. Симония, Москва: Финстатинформ
Русско-китайские отношения в XIX веке (1995) т. 1, 1803-1807,
Отв. ред. С.Л. Тихвинский, Ред. В.С. Мясников, Москва: Наука
Библиография
Русско-китайские отношения в XVIII в. (1990) т. 2,1725-1727, Отв.
ред. С.Л. Тихвинский. Ред. В.С. Мясников, Москва: Наука
Русско-китайские отношения в XVIII в. (1978) т. 1, 1700-1725, Отв.
ред. С.Л. Тихвинский. Ред. В.С. Мясников, Москва: Наука
Русско-китайские отношения в XVII в. (1972) т. 2,1685-1691, Отв.
ред. С.Л. Тихвинский. Ред. В.С. Мясников, Москва: Наука
Русско-китайские отношения в XVII в. (1969) т. 1, 1608-1683, Отв.
ред. С.Л. Тихвинский. Ред. В.С. Мясников, Москва: Наука
Русско-китайские отношения. 1689-1916. Официальные
документы (1958) Сост. П.Е. Скачков и В.С. Мясников, Москва: Наука
Саввин, В.П. (1930) Взаимоотношения Царской России и СССР с
Китаем, Москва-Ленинград: Государственное издательство
Савельева И.М., Полетаев А.В. (1997) История и время в поисках
утраченного, Москва: Языки русской литературы
Сборник договоров России с Китаем. 1689-1881 гг. (1889) С-Пб.:
Министерство иностранных дел
Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций,
заключенных с иностранными государствами (1935), 2 т., Москва:
Издательство НКИД
Сборник пограничных договоров, заключенных Россией с
соседними государствами (1891) С-Пб.: Типография Тренке и Фиусно
Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917
(1962) Сост. И.В. Козьменко. Под ред. Е.А. Адамова, Москва: Наука
Свешников А. (1999) Внешнеполитические концепции КНР и
концептуальные представления китайских специалистов
международников, Москва: Институт Дальнего Востока РАН
Свешников А. (1991) Развитие науки о международных отношени-
ях и внешнеполитические концепции КНР, Информационные
материалы No. 8, Москва: Институт Дальнего Востока
Сергеев Е.Ю. (1998) Политика Великобритании и Германии на
Дальнем Востоке, Москва: Институт всеобщей истории РАН
Сидоров А.Л. (ред.) (1963) Об особенностях империализма в
России, Москва: Издательство АН СССР
Сидоров А.Ю. (1997) Внешняя политика Советской России на
Дальнем Востоке (1917-1922 гг.), Москва: МГИМО МИД РФ
Симония Н. (1993) «Размышления о внешней политике России»,
Проблемы Дальнего Востока, No. 2, с. 3-14
Библиография
334 ------------------------------------------------------
Система, структура и процесс развития современных международ-
ных отношений (1984) Отв. ред. В.И. Гантман, Москва: Наука
Скачков, П.Е. (1977) Очерки истории русского китаеведения,
Москва: Наука
Сладковский, М.И. (1977) История торгово-экономических отно-
шений СССР с Китаем, 1917-1974, Москва: Наука
Сладковский, М.И. (ред.) (1968) Ленинская политика СССР в
отношении Китая, Москва: Наука
Славинский, Б.Н. (1988) Внешняя политика СССР на Дальнем
Востоке, 1945-1986, Москва: Международные отношения
Современная сравнительная политология. Хрестоматия (1997)
Москва: Московский общественный научный фонд
Современные буржуазные теории международных отношений.
Критический анализ (1976) Отв. ред. В.И. Гантман, Москва: Наука
«Соглашения между Россией и Китаем о проведении и
исправлении границ и о пограничных делах» (1914) В кн.: Известия
министерства иностранных дел, т. 4, Петроград, с. 1-63
Сон До Джин (1996) «Китайские историки о проблеме КВЖД» ,
в кн.: Тезисы и доклады 27 научной конференции «Общество и
государство в Китае», Москва: Институт востоковедения РАН, с. 159-
164
Сон До Джин (1996) «Первые переговоры о КВЖД Советской
России и Китая», в кн.: Тезисы и доклады 27 научной конференции
«Общество и государство в Китае», Москва: Институт востоковедения
РАН, с. 105-111
Сотрудничество Китая и России по международным проблемам
(1996) Информационные материалы в серии: «Международные
отношения Северо-Восточной Азии», т. 2, Москва: Институт
Дальнего Востока
Советский Союз на международных конференциях периода
Великой Отечественной войны, 1941-1945 (1979) Отв. ред. А.А.
Громыко, 6 т., Москва: Политиздат
Советско-китайские отношения, 1917-1957 (1959) Под ред. И.Ф.
Курдюмова, В.Н. Никифорова, А.С. Первертайло, Москва:
Издательство восточной литературы
Советско-монгольские отношения, 1921-1974. Документы и мате-
риалы (1975) Под ред. Ф.И. Долгих, 2 т., Москва: Международные
отношения; Улан-Батор: Улсин Хевлелийн Газар
Библиография
335
Советско-монгольские отношения, 1921-1966. Сборник
документов (1966) Сост. М.И. Гольман и Г.И. Слесарчук, Москва:
Наука
Современная философия науки: истина, рациональность, твор-
чество в трудах мыслителей Запада (1996) Сост. А.А. Печенкин,
Москва: Издательская корпорация «Логос»
Сорокин К.Е. (1996) Геополитика современности и геостратегия
России, Москва: Роспэн
Спрогис Е. (1998) «Вызовы и возможности экономического сот-
рудничества», Pro et Contra, Т. 3, No. 1 (Москва-Пекин), с. 58-69
Сравнительное изучение цивилизаций (1998) Сост. Б.С. Ерасов,
Москва: 1998
СССР-КНР (1949-1983): Документы и материалы (Б.г.) Москва:
Историко-документальное управление и Дальневосточное
управление, Министерство иностранных дел СССР
Станкевич С. (1992) «Анти-имперский выбор России. К ясному
пониманию одного национального интереса», Независимая газета,
6 ноября, с. 3
Степанов А.С. (1996) В борьбе за мир в АТР, 1917-1993, Москва:
Прометей
Степанов Е.Д. (1996) Пограничная политика в системе внешнепо-
литических приоритетов КНР, Информационные материалы в серии
«Международные отношения стран Северо-восточной Азии», т. 1,
Москва: Институт Дальнего Востока
Степанов Е.Д. (1990) «Понятие “интересы” во внешней политике»,
Проблемы Дальнего Востока, No. 3, с. 63-72
Степин В.С., Горохов В.Г, Розов М.А. (1996) Введение в фило-
софию науки и техники, Москва: Гардарика
Стрельбицкий, И. (сост.) (1881) Земельные приобретения России
в царствования Александра II с 1855 по 1881 г., C-Пб.: Типография
братьев Пантелеевых
Су Мин (1996) «Экономические реформы в Китае и в СССР-
России», в кн.: Проблемы и потенциал устойчивого развития Китая
и России в XXI веке. Тезисы докладов VII международной научной
конференции «Китай. Китайская цивилизация и мир. История,
современность, перспективы», 2 т., Москва: Институт Дальнего
Востока РАН, т. 1, с. 54-56
Библиография
336
Титаренко М.Я. (1998) Россия лицом к Азии, Москва: Республика
Титаренко М.Я. (1994) Россия и Восточная Азия. Вопросы
международных и межцивилизационных отношений, Москва:
Фабула, Кучково поле
Тихвинский С.Л. (1996) Путь Китая к объединению и независи-
мости. 1898- 1949, Москва: Издательская фирма «Восточная литерату-
ра» РАН
Тихвинский С.Л. (1994) «Из архива президента РФ: Переписка
И.В. Сталина с Мао Цзэдуном в январе 1949 г.», Новая и новейшая
история , No. 4-5 (Июль/Октябрь), с. 132-140
Тихвинский С.Л. (Ред.) (1978) История международных
отношений на Дальнем Востоке. 1945-1977, Хабаровск: Хабаровское
книжное издательство
Тишков В. (1996) «О нации и национализме», Свободная мысль,
No. 3, с. 30-38
Ткаченко Б.И. (1996) Проблемы эффективности внешней политики
России на Дальнем Востоке, Владивосток: Издательство
Дальневосточного Университета
Трусевич X. (1882) Посольские и торговые отношения России с
Китаем (до XIX века), Москва: Типография Моросейка
Труш С.М. (1986) Внешнеполитический потенциал и движущие
факторы внешней политики КНР в оценке американской
политологии, Москва: Институт Дальнего Востока
Трухановский, Г. В. (Ред.) (1967) История международных отно-
шений и внешней политики СССР, 1917-1967,3 т, Москва: Междуна-
родные отношения
Удалов, В. (1990) «Баланс сил и баланс интересов», Междуна-
родная жизнь, No. 5, с. 16-25
Усов, В. (1993) «Тайваньский кризис 1958 г.», Проблемы Даль-
него Востока, No. 6, с. 118-127
Уткин А.И. (1988) Тихоокеанская ось, Москва: Молодая гвардия
У-цзин. Семь военный канонов Древнего Китая (1988) Санкт-Пе-
тербург: Евразия
Фань Ган (1995) «Реформы по нарастающей и “двухколейный
переход”: осмысление опыта Китая», Проблемы Дальнего Востока,
No. 3, с. 58-73
Федоренко Н.Т (1992) «Сталин и Мао Цзэдун», Новая и новейшая
история, No. 5 (Сентябрь/Октябрь), с. 98-113; No. 6 (Ноябрь/Декабрь),
Библиография
_____________________________—----------------------- 337
с. 83-95. На англ, яз.: Russian Politics and Law, Vol. 32 (1994), No. 4, c.
74-95; Vol. 33 (1995), No. 1, c. 82-96
Федоренко H.T. (1955) Китайские записи, Москва: Советский
писатель
Философия и методология науки (1996) Под ред. В.И. Купцова,
Ч. 1-2, Москва: Аспект Пресс
Фокеев Г.В. (ред.) (1987) История международных отношений и
внешней политики СССР, 1917-1987, Москва: Международные
отношения
Формирование границ Китая (1977) 2 т., Отв. ред. М.И. Сладковс-
кий, Москва: Институт Дальнего Востока
Фукуяма Ф. (1992) «Неясность национального интереса», Незави-
симая газета, 16 Ноября, с. 3
Халфин Н.А. (1965) Присоединение Средней Азии к России (60-
90-ые годы XIX в.), Москва: Наука
Хейфец А.Н. (1968) Советская дипломатия и народы Востока,
1921-1927, Москва: Наука
Хейфец А.Н (1964) Советская Россия и сопредельные страны Вос-
тока в годы гражданской войны, 1918-1920, Москва: Наука
Хвостова К.В., Финн В.К. (1997) Проблемы исторического поз-
нания в свете современных междисциплинарных исследований,
Москва: Российский Государственный Гуманитарный Университет
Хрусталев М.А. (1987) Системное моделирование
международных отношений, Москва: Международные отношения
Хрущев Н.С. (1990) «Мао Цзэдун и раскол», Проблемы Дальнего
Востока, No. 2, с. 108-116
Чепелкин М., Дьякова Н. (1992) Исторический очерк формирова-
ния государственных границ Российской империи, 2-ая пол. XYII-
нач. XX вв., Москва: Российский научный фонд
Чжан Айчжу (1996) «Современное состояние и перспективы
развития китайско-российского экономического сотрудничества» , в
кн.: Китайские политологи о положении в России и о российско-
китайских отношениях, Москва: Институт Дальнего Востока,
Экспресс-информация No. 2, с. 77-85
Чимитдоржиев Ш.Б. (1987) Россия и Монголия, Москва: Наука
Чой Сеонг-Аэ (1998) Эволюция отношений России с
государствами Северо-Восточной Азии, Москва: Научная книга
Библиография
338
Цыганков П.А. (1996) Международные отношения, Москва: Новая
школа
Шаклеина Т.А. (1997) Российская внешнеполитическая мысль: в
поисках национальной стратегии, Москва: Московский
общественный научный фонд
Щебеньков, В.Г. (1960) Русско-китайские отношения в XVII ве-
ке, Москва: Наука
Эйзенштадт Ш. (1999) Революция и преобразование обществ.
Сравнительное изучение цивилизаций, Москва: Аспект Пресс, 1999
Юдин, П. (1994) «Запись беседы с товарищем Мао», Проблемы
Дальнего Востока, No. 5, с. 105-106
Юзефович Т. (1869) Договоры России с Востоком, политические
и торговые, C-Пб.: Типография О.И. Бакста
Яковлев А. Г. (1994) «Россия и Китай как субъекты мировой по-
литики», Обозреватель, No. 19/20, с. 57-69
Яковлев А. Г. (1981) КНР и социалистический мир. 1949-1979.
Страны социалистической системы в гегемонистской стратегии
китайского руководства (1981) 2 т., Москва: Институт Дальнего
Востока
На западных языках
Allen (1986) Cracking the Monolith: U.S. Policy Against the Sino-
Soviet Alliance, 1949-1955, Baton Rouge: Louisiana State University
Press
Almond, Gabriel A. and G. Bingham Powell (1966) Comparative
Politics: A Developmental Approach, Boston: Little, Brown & Co.
Almond, Gabriel A. and Sidney Verba (1963) The Civic Culture:
Political Attitudes and Democracy in Five Nations, Princeton, NJ:
Princeton University Press
Aristotle (1962) The Politics, Harmonsworth: Penguin Books
Armstrong, Terence (ed.) (1975) Yermak’s Campaign in Siberia,
London: Hakluyt Society
Ash, Robert F., and Y.Y. Kueh (1993) «Economic Integration Within
Greater China: Trade and Investment Flows Between China, Hong Kong,
and Taiwan», China Quarterly, Vol. 136 (December), p. 711-745
Ashley, Richard K. (1980) The Political Economy of War and Peace:
The Sino-Soviet-American Triangle and the Modern Security
Problematique, London: Frances Pinter; New York: Nichols
Библиография
Aslund, Anders (1995) How Russia Become a Market Economy,
Washington: The Brookings Institution
Aslund, Anders (1989) «Soviet and Chinese Reforms», The World
Today, Vol. 45, No. 11 (November), p. 188-191
Aspaturian, Vernon V. (1958) «Soviet Foreign Policy», in: Roy C.
Macridis (eds.) Foreign Policy in World Politics, Englewood Cliffs, N.J.:
Prentice-Hall, p. 132-211
Austin, Graig (1995) «Russian Influences and Mutual Insecurity», in:
Stuart Harris and Gary Klintworth China as a Great Power. Myths, Realities
and Challenges in the Asia-Pacific Region, Melbourne: Longman; New
York: St. Martin’s Press, p. 107-130
Averre, D.L. (1996) «Proliferation, Export Controls and Russian
National Security», Contemporary Security Policy, Vol. 17, No. 2 (August),
p. 185-226
Baddley, John F. (1963) Russia, Mongolia, China. Being Some Record
of the Relations Between Them from the Beginning of the XYIIth Century
to the Death of the Tsar Alexei Mikhailovitch, AD. 1602-1675, Rendered
Mainly in the Form of Narratives Dictated or Written by the Envoys Sent
by the Russian Tsar, or Their Voevodas in Siberia to the Kalmuk and
Mongol Khans & Princes; and to the Emperors of China..., 2 Vols., London:
Macmillan. Reprint of the original edition of 1919.
Banister, J. (1992) Demographic Aspects of Poverty in China,
Washington, DC: World Bank Working Paper, World Bank
Banister, J. (1987) China’s Changing Population, Stanford, CA:
Stanford University Press
Banno, Masataka (1964) China and the West, 1858-1861: The Origins
of the Tsungli Yamen, Cambridge, Mass.: Harvard University Press
Barnett, Doak A. (1974) Uncertain Passage: China’s Transition to the
Post-Mao Era, Washington, DC: The Brookings Institution
Barry, Norman P. (1981) An Introduction to Modem Political Theory,
London & Bassingstoke: Macmillan
Bartlett, Randall (1973) Economic Foundations of Political Power,
New York: Free Press
Bates, Lindon Wallace (1910) The Russian Road to China, Boston:
Houghton Miffin Co.
Библиография
340
Bazhanov, Eugene (Ye.) P. (1990) «Russian Policy Toward China»,
in: Peter Sherman (ed.) Russian Foreign Policy since 1990, Boulder, CO:
Westview Press, p. 159-180
Beard, Charles A. (1934) The Idea of National Interest: An Analytical
Study in American Foreign Policy, New York: Macmillan
Beloff, Max (1953) Soviet Policy in the Far East: 1944-1951, London:
Oxford University Press
Beloff, Max (1947) The Foreign Policy of Soviet Russia, 1929-1941,
2 Vols., London: Oxford University Press
Berdyaev, Nikolas (1962) The Russian Idea. Trans, by R.M. French,
Boston: Beacon Press
Bergholz, Fred W. (1993) The Partition of the Steppe. The Struggle of
the Russians, Manchus, and the Zunghar Mongols for Empire in Central
Asia, 1619-1758: A Study in Power Politics, New York: Peter Lang
Bernstein, Richard and Ross H. Munro (1997) The Coming Conflict
with China, New York: Alfred A. Knopf
Beschloss, Michael R. (1991) The Crisis Years. Kennedy and
Khrushchev, 1960-1963, New York: Edward Burlingame Books
Billington, James (1970) The Icon and the Axe: An Interpretive History
of Russian Culture, New York: Vintage
Booth, Ken and Smith, Steve (eds.) (1995) International Relations
Theory Today, Cambridge: Polity Press
Borisov, O.B. (1975) Sino-Soviet Relations, 1945-1973: A Brief
History, Moscow: Progress Publishers
Borisov О. B. and B.T. Koloskov (1975) Soviet-Chinese Relations,
1945-1970. Ed. with an introduction by V. Petrov, Bloomington and
London: Indiana University Press
Boukharine, Nikolai (1929) Les Problemes de la Revolution Chinoise,
Paris: Bureau d’Editions de Diffusion et de Publicite
Bowman, Eduard H. (1985) «Generalizing About Strategic Change:
Methodological Pitfalls and Promising Solutions», in: Johanes
Bozeman, Adda B. (1960) Politics and Culture in International History,
Princeton, N.J.: Princeton University Press
Braithwaite, R.B. (1968) Scientific Explanation, Cambridge:
Cambridge University Press
Brandt, Conrad (1958) Stalin’s Failure in China, 1924-1927,
Cambridge, Mass.: Harvard University Press
Библиография
Brown, Lester R. (1995) State of the World 1995, London: Earthscan
Publications Ltd.
Brunnert, Hippolit S. and V.V. Hagelstrom (1912) Present Day Political
Organization of China. Rev. N. Th. Kolessoff. Trans. A. Beltchenko and
E.E. Moran, Shanghai: Kelly & Walsh
Bueno de Mesquita, B. (1981) «Risk, Power Distributions and the
Likelihood of War», International Studies Quarterly, No. 25, p. 541-568
Bull, Hedley (1977) The Anarchical Society: A Study of Order in World
Politics, London: Macmillan; New York: Columbia University Press
Burchill, Scott, and Andrew Linklater, with Richard Devetak, Matthew
Paterson and Jacqui True (1996) Theories of International Relations,
London: Macmillan; New York: St. Martin’s
Burlatsky, Fedor (1980) Mao Tse-tung: An Ideological and
Psychological Portrait. Trans. David Skvirsky, Moscow: Progress
Publishers
Butler, James H. (1996) Russia and the Post-Soviet Scene, London &
New York: Arnold
Buzan, Barry and R. J. Barry Jones (eds.) (1981) Change and the Study
of International Relations: The Evaded Dimensions, New York: St.
Martin’s
Buzan, Barry and Richard Little (1996) «Reconceptualizing Anarchy:
Structural Realism Meets World History», European Journal of
International Relations, Vol. 2, No. 4 (December), p. 403-438
Buzan, Barry, Charles Jones, and Richard Little (1993) The Logic of
Anarchy. Neorealism to Structural Realism, New York: Columbia
University Press
Buzan, Barry (1994) «The Interdependence of Security and Economic
Issues in the «New World Orden>», in: Richard Stubbs and Geoffrey R.D.
Underhill (eds.) Political Economy and The Changing Global Order,
London: Macmillan, p. 89-102
Buzan, Barry (1991) People, State and Fear: An Agenda for Inter-
national Security Studies in the Post-Cold War Era, Hempel Hempstead:
Harvester-Wheatsheaf
Buzan, Barry (1987) An Introduction to Strategic Studies: Military
Technology and International Relations, London: Macmillan
Buzan, Barry (1983) People, States, and Fear: The National Security
Problem, Brighton: Harvester-Wheatsheaf
Библиография
342
Cahen, Gaston (1912) Histoire des Relations de la Russie avec la Chine
Sous Pierre le Grand (1689-1730), Paris: F. Alcan
Camilleri, Joseph (1980) Chinese Foreign Policy: The Maoist Era and
Its Aftermath, Oxford: M. Robertson; Seattle: University of Washington
Press
Carr, E.H. (1961) What is History? London: Penguin
Carr, E.H. (1950) The Bolshevik Revolution, 3 Vol., New York:
Macmillan
Carr, E.H. (1946) The Twenty Years’ Crisis, 1919-1939: an Introduction
to the Study of International Relations, London: Macmillan
Cavallo, Roger E. (1979) The Role of Systems Methodology in Social
Science Research, 2 Vols., The Hague: Martinus Nijhoff Publishing House
Ch’eng, T’ien-fang (1957) A History of Sino-Russian Relations,
Washington, D.C.: Public Affairs Press
Chandler, Ralph C. (1977) «Political Theory as History, Philosophy
and Science», in: Donald F. Freeman (ed.) Foundation of Political Science.
Research, Methods, and Scope, New York & London: The Free Press, p.
123-154
Chang, Luke T. (1982) China’s Boundary Treaties and Frontier
Disputes, Dobbs Ferry, N.Y: Oceana
Chang, Gordon H. (1990) Friends and Enemies: The United States,
China, and the Soviet Union, 1948-1972, Stanford, CA: Stanford
University Press
Chapters from the History of Russo-Chinese Relations, 17th-19th
Centuries (1985), Moscow: Progress Publishers
Chen, Vincent (1966) Sino-Russian Relations in the Seventeenth
Century, The Hague: Martinus Nijhoff
Chen Jian (1994) China’s Role to the Korean War: The Making of the
Sino-American Confrontation, New York: Columbia University Press
Chiang, Kai-shek (1958) Soviet Russia in China, a Summing-up at
Seventy. Rev., enl. ed., New York: Farrar, Straus and Cudahy
Chiang, Kai-shek (1965) Soviet Russia in China, a Summing-up at
Seventy. Rev., abridged ed., New York: Farrar, Straus and Giroux
China [National Government of the Republic of China, 1940-1945]
(1946) Treaties, etc. Treaty of Friendship and Alliance Between the
Republic of China and Union of Soviet Socialist Republics, Concluded at
Moscow, August 14, 1945, Shanghai: Shanghai International Publishers
Библиография
343
Chou, Nailine J. (1976) Frontier Studies and Changing Frontier
Administration in the Late Ch’ing China: The Case of Sinkiang, 1759-
1911, Ph.D. Diss. University of Washington
Christensen, Thomas (1992) «Threats, Assurances, and the Last Chance
for Peace: The Lessons of Mao’s Korean War Telegrams», International
Security, Vol. 17, No. 1, p. 122-154
Clinton, David W. (1994) The Two Faces of National Interest, Baton
Rouge & London: Louisiana State University Press
Clinton, David W. (1993) «The National Interest: Normative
Foundations», in: Richard Little and Michael Smith (eds.) Perspectives
on World Politics, 2 ed., London & New York: Routledge, p. 47-58
Clubb, O. Edmund (1971) China & Russia: The «Great game», New
York: Columbia University Press
Clubb, Jerome M. (1977) «The Historical-Analytical Approach», in:
Donald M. Freeman (ed.) Foundation of Political Science. Research,
Method, and Scope, New York, London: The Free Press, p. 642-673
Cold War Crises (1995) Bulletin. Cold War International History
Project. Issue 5 (Spring), Washington, DC: Woodrow Wilson International
Center for Scholars
Collingwood, R.G. (1956) The Idea of History, New York: Galaxy
Booksand; Oxford: Oxford University Press
Collins, David (1991) Siberia and the Russian Far East, Santa Barbara:
Clio Press
Cooper, Richard (1968) The Economics of Interdependence- Economic
Policy in the Atlantic Community, New York: McGraw-Нй!
Coplin, William (1971) Introduction to International Politics. A
Theoretical Overview, Chicago: Markham Publishing Company; (1980)
3d. ed., Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Coquin, Francois-Xavier (1969) La Siberie: Peuplement et Immigration
Paysanne au XIX Sciecle, Paris: Istitut d’Etudes Slaves
Cordier, Henri (1902) Histoire Generale de la Chine et ses Relations
avec les Pays Etrangers depuis les Temps les plus Anciens Jusqu’a la
Shute de la Dynastie Mancheoue, 2 Vols., Paris: N.p.
Crane, George T. and Abla Amawi (1991) The Theoretical Evolution
of International Political Economy, New York, Oxford: Oxford University
Press
Библиография
344
Crick, Bernard (1964) In Defence of Politics, Harmonsworth: Penguin
Books
Crokatt, Richard (1995) The Fifty Years War. The United States and
the Soviet Union in World Politics, 1941-1991, London & New York:
Routledge
Cummings, Bruce (1981 and 1990) The Origins of the Korean War,
Vol. 1: Liberation and the Emergence of Separate Regimes, 1945-1947;
Vol. 2: The Roaring of the Cataract, 1947-1950, Princeton, NJ: Princeton
University Press
Dallin, D.J. (1949) The Rise of Russia in Asia, New Haven: Yale
University Press
Dallin, D.J. (1948) Soviet Russia and the Far East, New Haven: Yale
University Press
Danto, A.C. (1968) Analytical Philosophy of History, Cambridge:
Cambridge University Press
Davidson-Houston, James V. (1960) Russia and China, from Huns to
Mao Tse-tung, London: R. Hale
Davies, John Paton, Jr. (1972) Dragon by the Tail: American, British,
Japanese, and Russian Encounters with China and One Another, New
York: W.W Norton
Day, Alan (ed.) (1985) China and the Soviet Union: 1949-1984,
Keesing’s International Studies, Essex, England: Longman House
de Vree J.K. (1972) Political Integration: The Formation of Theory
and Its Problems, The Hague and Paris: New Babylon
Deutsch, Karl W. (1971) The Analysis of International Relations,
Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Devetak, Richard (1995) «The Project of Modernity and International
Relations Theory», Millennium, Vol. 24, No. 1, p. 27-51
Dibb, Paul (1972) Siberia and the Pacific: A Study of Economic
Development and Trade Prospects, New York: Praeger
Dilthey, Wilhelm (1962) Pattern and Meaning in History, Ed. with an
introduction by H.P. Rickman, New York: Harper and Brothers
Diment, Galya and Yuri Slezkine (eds.) (1993) Between Heaven and
Hell: The Myth of Siberia in Russian Culture, New York: St. Martin’s
Diplomacy of Contemporary China (1990) Editor-in-Chief Han
Nianlong, Hong Kong: New Horizon Press
Dirlik, Arif (1978) Revolution and History: The Origins of Marxist
Historiography in China, 1919-1937, Stanford, CA: U. of California Press
Библиография
Dittmer, Lowell (1992) Sino-Soviet Normalization and Its International
Implications, 1945-1990, Seattle: University of Washington Press
Dittmer, Lowell (1989) «Soviet Reform and the Prospect of Sino-So-
viet Convergence», Studies of Comparative Communism, Vol. XXII, No.
2/3, p. 125-138
Dittmer, Lowell (1981) «The Strategic Triangle: An Elementary Ga-
me-Theoretical Analysis», World Politics, Vol. 33, No. 4 (July), p. 485-
515
Dmytryshyn, Basil (ed.) (1985) Russia’s Conquest of Siberia (1558-
1700): A Documentary Record, Portland, OR: Western Imprints, The Press
of the Oregon Historical Society
Domhoff, William G. (1983) Who Rules America Now? A View of
the 80s, Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall
Dominguez, Liza (1993) «Realism in International Relations», in:
Richard Bellamy (ed.) Theories and Concepts of Politics, Manchester
and N.Y.: Manchester University Press, p. 220-242
Doolin, Dennis J. (1965) Territorial Claims in the Sino-Soviet Conflict,
Stanford, CA: Hoover Institution
Doran, Charles F. and Wes Parsons (1980) «War and the Cycle of
Relative Power», American Political Science Review, Vol. 74, No. 4
(December), p. 946-965
Easton, David (1965) A Framework for Political Analysis, Englewood
Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Easton, David (1965) A Systems Analysis of Political Life, Engle-
wood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Eckstein, Harry (1975) «Case Study and Theory in Political Science»,
in: F.I. Greenstein and N.W. Polsby (eds.) Handbook of Political Science,
Reading, Mass.: Addison-Wesley, p. 79-138
Elleman, Bruce A. (1994) «Secret Sino-Soviet Negotiation on Outer
Mongolia, 1918-1925», Pacific Affairs, Vol. 66, No. 4, p. 539-563
Elleman, Bruce A. (1994) «The Soviet Union’s Secret Diplomacy
Concerning the Chinese Eastern Railway, 1924-1925», The Journal of
Asian Studies, Vol. 53, No. 2 (May), p. 459-486
Ellison, Herbert J. (ed.) (1982) The Sino-Soviet Conflict: A Global
Perspective, Seattle: University of Washington Press
Fairbank, John K. (1969) China’s Foreign Policy in Historical
Perspective, New York
Библиография
346 ----------------------------------------------------------------
Fan, Qimao and Mark E. Schaffer (1994) «Government Financial
Transfers and Enterprise Adjustments in Russia, with Comparisons to
Central and Eastern Europe», Economics of Transitions, Vol. 2, No. 2, p.
151-188
Fedorenko, N.T. (1990) «Khrushchev’s Visit to Beijing», Far Eastern
Problems, No. 2, p. 213-224
Fedorenko, N.T. (1989) «The Stalin-Mao Summit in Moscow», Far
Eastern Problems, No. 2, p. 134-148
FitzGerald, Gerry, Ardra F. FitzGerald, and Warren D. Stallings, Jr.
(1981) Fundamentals of Systems Analysis, 2nd. ed., New York: John Wiley
& Sons
Fleming, Denna F. (1961) The Cold War and Its Origins, 1917-1960,2
Vols., Garden City, NY: Doubleday and Co.
Floyd, David (1963) Mao Against Khruschev, New York: Praeger
Forbes, A.D.W. (1996) Warlords and Muslims in Chinese Central Asia:
A Political History of Republic Sinkiang, 1911-1949, Cambridge, UK:
Cambridge University Press
Forsyth, James (1994) A History of the Peoples of Siberia. Russia’s
North Asian Colony, 1581-1990, Cambridge, UK: Cambridge University
Press
Foust, Clifford M. (1969) Muscovite and Mandarin: Russia’s Trade in
China and its Setting, 1727-1805, Chapel Hill: University of Northern
Carolina Press
Frankel, Joseph (1970) National Interest, London: Pall Mall Press
Freeman, Alwyn V. (1948) Status of Dairen Under the Sino-Soviet
Agreement of August 14, 1945, Lancaster, PA: N.p.
Filters, Gerard F. (1951) Outer Mongolia and Its International Position,
London: Allen & Unwin
Frohoch, Fred M. (1977) «Systems Theory and Structural-Functional
Analysis», in Donald F. Freeman (ed.) Foundation of Political Science.
Research, Methods, and Scope, New York & London: The Free Press, p.
577-607
Fukuyama, Francis (1994) «The Ambiguity of “National Interest”»,
in: S. Sestanovich (ed.) Rethinking Russia’s National Interest, p. 78-89
Fumiss, Edgar S. and Richard C. Snyder (1955) An Introduction to
American Foreign Policy, New York: Rinehart
Библиография
347
Gallicchio, Marc S. (1988) The Cold War Begins in Asia: American
East Asian Policy and the Fall of the Japanese Empire, New York:
Columbia University Press
Galtung, Johan (1978) Peace and Social Structure. Essays in Peace
Research, Vol. 3, Copenhagen: Christian Ejlers
Galtung, Johan (1964) «А Structural Theory of Aggression», Journal
of Peace Research, Vol. 1, No. 2, p. 95-119
Gardner, Charles S. (1970) Chinese Traditional Historiography,
Cambridge: Harvard University Press
Garnett, Sherman (1996) «Russian Power in the New Eurasia»,
Comparative Strategy, No. 15, p. 31-40
Garnaut, Ross and Peter Drysdale (ed.) (1994) Asia Pacific
Regionalism, Australia: Harper Educational Publishers
Garrett, Banning and Bonnie Glaser (1984) War and Peace: The Views
from Moscow and Beijing, Berkeley, CA: University of California,
Institute of International Studies
Garthoff, Raymond L. (1985) Detente and Confrontation: American-
Soviet Relations from Nixon to Reagan, Washington, D.C.: Brookings
Institution Press
Garthoff, Raymond L. (ed.) (1966) Sino-Soviet Military Relations,
New York: Praeger
Garver, John W. (1993) Foreign Relations of the People’s Republic of
China, Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Garthoff, Raymond L. (1989) «The «New Type» of Sino-Soviet
Relations», Asian Survey, Vol. 29, No. 12 (December), p. 1136-1153
Garthoff, Raymond L. (1988) Chinese-Soviet Relations, 1937-1945:
The Diplomacy of Chinese Nationalism, New York, Oxford: Oxford
University Press
Garthoff, Raymond L. (1982) China’s Decision for Rapprochement
with the United States, 1968-1971, Boulder, CO: Westview Press
George, Alexander L. (1993) Bridging the Gap: Theory and Practice
in Foreign Policy, Washington, D.C.: United States Institute of Peace Press
George, Alexander L. (1979) «Case Studies and Theory Development:
The Method of Structured, Focused Comparison», in: Gordon Lauren
(ed.) Diplomacy. New Approaches in History, Theory, and Policy, New
York: The Free Press, p. 43 - 68
Библиография
348
Gill, Stephen and David Low (1988) The Global Political Economy.
Perspectives, Problems, and Policies, New York, London: Harvester
Wheatsheaf
Gilpin, Robert (1987) The Political Economy of International Relations,
Princeton, N.J.: Princeton University Press
Ginsburgs, George (1992) «Recent History of the Territorial Question
in Central Asia», Central Asia Monitor, No. 2, p. 31-41 (Part I); No. 3, p.
21-29 (Part 2)
Ginsburgs, George and Carl F. Pinkele (1978) The Sino-Soviet
Territorial Dispute, 1949-64, New York, NY: Praeger Publishers
Gittings, John (1968) Survey of the Sino-Soviet Dispute: A
Commentary and the Extracts from the Recent Polemics, 1963-1967,
London: Oxford University Press
Golder, Frank (1914) Russian Expansion on the Pacific, 1641-1850,
Cleveland: A. Clark
Golembiewski, Robert T., William A. Welsh and William J. Crotty
(1969) A Methodological Primer for Political Scientists, Chicago: Rand
McNally & Co
Goncharov, Sergei N., John W. Lewis, Xue Litai (1993) Uncertain
Partners. Stalin, Mao, and the Korean War, Stanford, CA.: Stanford
University Press
Goodin, Robert E. and Hans-Dieter Klingeman (1996) A New
Handbook of Political Science, Oxford, UK & New York: Oxford Uni-
versity Press
Goodman, David S.G. and Gerald Segal (1994) China Deconstructs.
Politics, Trade and Regionalism, London & New York: Routledge
Goodman, David S.G. and Gerald Segal (1995) China Without Deng,
Sydney, New York, Amsterdam: Tom Thompson
Greene, Fred (1964) Dynamics of International Relations. Power,
Security, and Order, New York, Chicago, San Francisco, Toronto, London:
Holt, Rinehart and Winston
Griffith, William E. (1967) Sino-Soviet Relations: 1964-1965,
Cambridge, MA: MIT Press
Griffith, William E. (1964) The Sino-Soviet Rift, Cambridge, Mass.:
MIT Press
Groom, A.J.R. and Paul Taylor, (eds.) (1975) Functionalism: Theory
and Practice in International Relations, London: London University Press
Библиография
Gross, Feliks (1954) Foreign Policy Analysis, New York: Philosophical
Library
Haas, Michael (1977) International Relations, in: Donald F. Freeman
(ed.) Foundation of Political Science. Research, Methods, and Scope, New
York & London: The Free Press, p. 183-214
Halliday, Fred (1994) Rethinking International Relations, Basingstoke
& London: Macmillan
Halperin, Morton H. (ed.) (1967) Sino-Soviet Relations and Arms
Control, Cambridge, MA: The MIT Press
Han Nianlong (ed.) (1990) Diplomacy of Contemporary China, Hong
Kong: New Horizon Press
Hao, Yufan (1991) «The Development of the Soviet Far East: A Chinese
Perspective», Korea and World Affairs, Vol. 15, No. 2, p. 862-884
Harris, Stuart (1992) Economic Aspects of Pacific Security, Research
School of Pacific Studies, The Australian National University Working
Paper No. 6
Harrison, John A. (1971) The Founding of the Russian Empire in Asia
and America, Coral Gables: University of Miami Press
Harrison, John A. (1953) Japan’s Northern Frontier: A Preliminary
Study in Colonization and Expansion with Special Reference to the Re-
lations of Japan and Russia, Gainesville, FL: University of Florida Press
Hart, Thomas (1987) Sino-Soviet Relations: Re-examining the
Prospects for Normalization, Hants, UK: Gower Company; Broolfield,
VT: Gower-Hay ter
Hartman, Frederic H. (1978) The Relations of Nations, 5th ed., New
York & London: Macmillan
Hasiotis, Arthur Christos (1987) Soviet Political, Economic and
Military Involvement in Sinkiang from 1928 to 1949, New York, London:
Garland
Hastings, Max (1987) The Korean War, New York: Simon and Schuster
Hauner, Milan (1990) What is Asia to Us? Russia’s Asia’s Heartland
Yesterday and Today, Boston: Unwin Hyman
Hempel, Karl G. (1966) The Philosophy of Science, Englewood Clifs,
NJ: PrenticeHall
Hempel, Karl G. (1965) Aspects of Scientific Explanations, New York:
Free Press
Hempel, Karl G. (1952) Fundamentals of Concept Formation in Empiri-
cal Science, Chicago: University of Chicago Press
Библиография
350
Higgot, Richard A. (1994) The Nexus Between Economic Interde-
pendence and Security: Implications for the Asia Pacific, A Paper
Presented to 428th Wilton Park Conference, December 12-16
Hill, Norman L. (1963) International Politics, New York & Evanston:
Hurper & Raw Publishers
Hobbes, Thomas (N.d.) Leviathan, Ed. by Michael Oakeshott, Oxford:
Basil Blachwell
Hollis, Martin and Steve Smith (1990) Explaining and Understanding
International Relations, Oxford: Clarendon Press
Holsti, K.J. (1991) Change in the International System, Brookfield,
VT: Edward Elgar
Holsti, K.J. (1977) International Politics. A Framework for Analysis,
3nd ed., Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall
Hoo Chi-Tsai (1918) Les Bases Conventionnelles des Relations
Modemes entre la Chine et la Russie, Paris: Jouve & Cie
Hsia, T.A. (1963) «Demons in Paradise: The Chinese Images of
Russia», The Annals of the American Academy of Political and Social
Science, No. 349 (September), p. 27-37
Hsiung, James C. (1993) Asia Pacific in the New World Politics,
Boulder, CO: Lynne Rienner
Hsu, Immanuel Chung-yueh (1965) The Hi Crisis. A Study of Sino-
Russian Diplomacy, 1871-1881, Oxford: Clarendon Press
Huan Guo-cang (1986) Sino-Soviet Relations to the Year 2000:
Implications for U.S. Interests, Washington DC: The Atlantic Council of
the United States
Hudson, Geoffrey F. (1954) Soviet-Chinese Relations, 1917-1927,
Oxford: St. Anthony’s College
Hudson G.F., Richard Lowental and Roderick MacFarquhar (1963)
The Sino-Soviet Dispute, New York: Praeger
Hunt, Michael H. (1996) The Genesis of Chinese Communist Foreign
Policy, New York: Columbia University Press
Hunt, Michael H. (1973) Frontier Defence and the Open door:
Manchuria in Chinese-American Relations 1895-1911, New Haven, CT:
Yale University Press
Hunt, Michael H. and Niu Jun (eds.) (1995) Toward a History of
Chinese Communist Foreign Relations, 1920s-1960s: Personalities and
Interpretive Approaches, Washington, DC: Asia Program, Woodrow
Wilson International Center for Scholars
Библиография
Huntington, Samuel Р. (1996) The Clash of Civilizations and the
Remaking of World Order, New York: Simon and Schuster
Ignat’ev, A.V. (1993) «The Foreign Policy of Russia at the Turn of the
Nineteenth and Twentieth Centuries», in: Imperial Russian Foreign Policy,
Ed. and transl. by Hugh Ragsdale. Assistant editor V.N. Ponomarev,
Washington, DC. & Cambridge: Wodrow Wilson Center Press and
Cambridge University Press, p. 247-267
Imperial Russian Foreign Policy (1993) Ed. and transl. by Hugh
Ragsdale. Assistant editor V.N. Ponomarev, Washington, DC. &
Cambridge: Wodrow Wilson Center Press and Cambridge University Press
Ivanov, O. (1979) Soviet-Chinese Relations: What Happened in the
Sixties, 2d rev. ed., Moscow: Novosti Press Agency Publishing House
Jackson, W.A.D. (1968) The Russo-Chinese Borderlands: Zone of
Peaceful Contact or Potential Conflict, 2nd ed., Princeton, N.J.: Van
Nostrand
Jacobsen, C.G. (1981) Sino-Soviet Relations Since Mao: The
Chairmans’s Legacy, New York, NY: Praeger Publishers
Japanese Intervention in the Russian Far East (1922) Washington, DC:
Special Delegation of the Far Eastern Republic to the USA
Jelavich, Barbara (1974) St. Petersburg and Moscow: Tsarist and Soviet
Foreign Policy, 1815-1974, Bloomington: Indiana University Press
Jelavich, Barbara (1964) A Century of Russian Foreign Policy, 1814-
1914, Philadelphia: Lippincott
Jo, Yung-hwan and Ying-hsien Pi (1980) Russia Versus China and
What Next? Lanham, MD: University Press of America
Jochelson, Waldemar [lokhelson, Vladimir] (1928) Peoples of Asiatic
Russia, New York: Museum of Natural History
Joensson, Christer (1987) Superpower: Comparing American and
Soviet Foreign Policy, New York: St. Martin’s Press
Johansen, Robert C. (1980) The National Interest and the Human
Interest. An Analysis of U.S. Foreign Policy, Princeton, NJ: Princeton
University Press
Johnson, Juliet (1994) «Should Russia Adopt the Chinese Model of
Economic Reform?», Communist and Post-Communist Studies, Vol. 27,
No. 1 (March), p. 59-75
Johnston, Alastair I. (1995) «Thinking About Strategic Culture»,
International Security, Vol. 19, No. 4, p. 32-64
Библиография
352
Jones, W.S. (1991) The Logic of International Relations, 7th ed.,
London: Harper Collins
Jones, Peter, and Sian Kevill (comp.) (1985) China and the Soviet
Union, 1949- 1984, New York: Facts on File; Essex: Longman Group
Jordan, Amos A. and Jane Khanna (1995) «Economic Interdependence
and Challenges to the Nation-State: The Emergence of Natural Economic
Territories in the Asia Pacific», Journal of International Affairs, Vol. 48,
No. 2, p. 433-462
Jukes, Geoffrey (1973) The Soviet Union in Asia, Berkeley, CA:
University of California Press
Kaplan, Morton A. (ed.) (1968) New Approaches to International
Relations, New York: St. Martin’s Press
Kaplan, Morton A. (1964) Systems and Process in International Relati-
ons, New York: John Wily and Son
Keenan, Edward L. (1994) «On Certain Mythical Beliefs and Russian
Behaviors», in: Frederik Starr (ed.) The Legacy of History in Russia and
the New States of Eurasia, Armonk, N.Y: Sharpe, p. 19-40
Keenan, Edward L. (1967) «Muscovy and Kazan’: Some Introductory
Remarks on the Pattern of Steppe Diplomacy», Slavic Review, 26, p. 548-
258
Kegley, Charles W. Jr. (ed.) (1995) Controversies in International
Relations Theory. Realism and the Neoliberal Challenge, New York: St.
Martin’s Press
Keith, Ronald C. (1994) «The Post-Cold War Political Symmetry of Russo-
Chinese Bilateralism», International Journal, Vol. 49, No. 4, p. 751-787
Kennan, George F. (1960) Soviet Foreign Policy, 1917-1941, Princeton:
N.J. Van Nostrand
Kennedy, Paul (1993) Preparing for the Twentieth-First Century. New
York: Random House
Kennedy, Paul (1988) The Rise and the Fall of the Great Powers:
Economic Change and Military Conflict from 1500-2000, London: Fon-
tana
Keohane, Robert O. (1990) «International Liberalism Reconsidered»,
in: John Dunn (ed.) The Economic Limits To Modem Politics, New York:
N.p.,p. 165-194
Keohane, Robert O. (1987) «Theory of World Politics: Structural
Realism and Beyond», in: Paul R. Viotti and Mark V. Kauppi (eds.) Interna-
Библиография
tional Relations Theory. Realism, Pluralism, Globalism, MacMillan:
London, p. 126-167
Keohane, Robert O. (ed.) (1986) Neorealism and Its Critics, New York:
Columbia University Press
Keohane, Robert O. and Joseph S. Nye, Jr. (1977) Power and
Interdependence: World Politics in Transition, Boston: Little and Brown
Keohane, Robert O. (1975) «International Interdependence and
Integration», in: Fred I. Greenstein and Nelson Polsby (eds.) Handbook
of Political Science, Vol. 8, International Politics, Reading, Mass &
London: Addison-Wesley Publishing Co, p. 363-414
Keohane, Robert O. (eds.) (1972) Transnational Relations and World
Politics, Cambridge, Mass.: Harvard University Press
Kerner, Robert J. (1942) The Urge to the See. The Course of Russian
History. The Role of Rivers, Portages, Ostrogs, Monasteries, and Furs.
Berkeley and Los Angeles: University of California Press
Khisamutdinov, Amir (1993) The Russian Far East: Historical Essays,
Honolulu: Center for Russia in Asia
Khruschev (1959), «On Peaceful Coexistence», Foreign Affairs, Vol.
38,No. l,p. 1-18
Khrushchev Remembers: The Last Testament (1974) Ed. by Strobe
Talbott, Boston, MA: Little, Brown, & Co.; (1976) New York: Bantam
Books
Kim, Samuel S. (ed.) (1994) China and the World: Chinese Foreign
Relations in the Post-Cold War Era, Boulder, CO: Westview Press
Kim, Ilpyong (ed.) (1987) The Strategic Triangle: China, the United
States, and the Soviet Union, New York: Paragon House
Kirby, E. Stuart (1975) Russian Studies of China, Totowa, NJ: Rowman
and Littlefield
Kissinger, Henry (1979) White House Years, Boston: Little, Brown & Co.
Kiir, George J. (ed.) (1972) Trends in General Systems Theory, New
York: Wiley Interscience
Kiir, George J. (1969) An Approach to General Systems Theory, New
York: Van Nostrand Reinhold Co.
Kobishchanov, Yuri (1995) «Can Russia Deal With Major Influx From
«South»?», The Current Digest of the Post-Soviet Press, Vol. XLYII, No.
6 (March 8), p. 1-2 (также: «Независимая газета», 10 февраля 1995 , с. 4)
Kolarz, Walter (1954) The Peoples of the Soviet Far East, New York:
Praeger
Библиография
354
Kotkin, Stephen and David Wolff (eds.) (1995) Rediscovering Russia
and Asia. Siberia and the Russian Far East, Armonk, N.Y and London:
M.E. Sharpe
Krausse, Alexis (1899) Russia in Asia: A Record and a Study, 1588-
1899, London: G. Richards
Kulski, W.W (1973) The Soviet Union in World Affairs, Syracuse,
NY: Syracuse University Press
Kulski, WW (1968) International Politics of the Revolutionary Age,
2d. rev. ed., New York: Lippincott
Kuno, Yoshi (1937-1940) Japanese Expansion on the Asiatic Continent:
A Study in the History of Japan with Special Reference to Her International
Relations with China, Korea, and Russia. 2 Vols., Berkeley, CA: University
of California Press
Lane, David (1996) The Rise and Fall of State Socialism, Cambridge,
UK: Polity Press
Langefors, Borje (1973) Theoretical Analysis of Information Systems,
4th ed., Philadelphia, PA: Auerbach Publishers Inc.
Lantseff, George V. (1973) Eastward to Empire: Exploration and
Conquest of the Russian Open Frontier to 1750, Montreal: McGill-Queen’s
University Press
Lantseff, George V. (1943) Siberia in the Seventeenth Century,
Berkeley: University of California
Larin, Victor (1995) ««Yellow Peril» Again? The Chinese and the
Russian Far East», in: Stephen Kotkin and David Wolff (eds.)
Rediscovering Russia and Asia. Siberia and the Russian Far East, p. 290-301
Larin, Alexander G. (1993) «Chinese Immigration in Russia» (The
Contribution of Chinese Immigrants to the Development of Russia’s Far
East), Jindai Zhongguoshi Yanjiu Tongxun (Newsletter for Modem
Chinese History), No. 16, p. 166-175
Lasswell, Harold .D. and A. Kaplan (1950) Power and Society. New
Haven, CT: Yale University Press
Lattimore, Owen (1962) Studies in Frontier History: Collected Papers,
1928-1958, Paris: Mouton & Co
Lattimore, Owen (1951) Inner Asian Frontiers of China, 2nd. ed., New
York: American Geographical Society.
Lattimore, Owen (1950) Pivot of Asia: Sinkiang and the Inner Asian
Frontiers of China and Russia, Boston: Little, Brown and Co.
Библиография
Lattimore, Owen (1940) Inner Asian Frontiers of China, London: Ox-
ford University Press
Lauren, Paul G. (1979) «Diplomacy. History, Theory, and Policy», in:
Paul Gordon Lauren (ed.) Diplomacy. New Approaches in History, Theory,
and Policy, New York: The Free Press, p. 3-18
Lawler, Peter (1995) A Question of Values. Johan Galtung’s Peace
Research, Boulder, Co & London: Lynne Rienner
Lawson, Eugene K. (1984) The Sino-Vietnamese Conflict, New York:
Praeger
Ledovskii, Andrei M. (1996) «The Moscow Visit of a Delegation of
the Communist Party of China in June to August 1949», Far Eastern
Affairs, No. 4, p. 64-85
Ledovskii, Andrei M. (1995) «The Soviet Chinese Treaty of August
14, 1945. The Clash of Interests of the USSR, China, and the USA in the
Final Stage of the Pacific Wan>, in: Tai Wan-chin (ed.) The 1945 Sino-
Soviet Treaty of Friendship and Alliance, Taibei: Tamkang University
Press, p. 13-56
Lee, Chong-sik (1983) Revolutionary Struggle in Manchuria: Chinese
Communism and Soviet Interest, 1922-1945, Berkeley, CA: University
of California Press
Lee, Robert H.G. (1970) The Manchurian Frontier in Ch’ing History,
Cambridge, MA: Harvard University Press
Lenin, Vladimir I. (1947) Imperialism, the Highest Stage of Capitalism,
Moscow: Foreign Language Publishing House
Lensen, Robert (ed.) (1983) Soviet Natural Resources in the World
Economy, Chicago: University of Chicago Press
Lensen, Robert (1982) Balance of Intrigue: International Rivalry in
Korea and Manchuria, 1884-1899, Miami: University Press of Florida
Lensen, Robert (1974) The Damned Inheritance: The Soviet Union
and the Manchurian Crises, 1924-1935, Tallahassee, FL: Diplomatic Press
Leong, Sow-Theng (1976) Sino-Soviet Diplomatic Relations, 1917-
1926, Honolulu: University Press of Hawaii
Lessnoff, Michael M. (1974) The Structure of Social Science, London:
George Allen & Unwin Ltd.
Levin, M.G. and L.P. Potapov (eds.) (1964) The Peoples of Siberia,
Chicago: University of Chicago Press
Библиография
356
Levy, Jack (1994) «The Theoretical Foundations of Paul W. Shroeder’s
International System», The International History Review, Vol. XYI, No.
4 (November), p. 661-680
Li Jingjie (1986) Sino-Soviet Relations and Their Future Prospects.
Unpublished paper presented to Faculty Seminar on Comparative Study
of Communist Societies, University of California, Berkeley
Li Zhisui (1994) The Private Life of Chairman Mao. Trans, by Tai
Hung-chao, London: Chatto & Windus
Lieberthal, Kenneth (1995) Governing China. From Revolution
Through Reform, New York & London: W.W. Norton
Lensen, Robert (1978) Sino-Soviet Conflict in the 1970s: Its Evolu-
tion and Implications for the Strategic Triangle, Santa Monica, CA: Rand
Corporation
Lieberthal, Kenneth and Michael Oksenberg (1988) Policy Making in
China: Leaders, Structures, and Processes, Princeton, NJ: Princeton
University Press
Lijphart, Arend (1971) «Comparative Politics and Comparative
Method», American Political Science Review, No. 65 (September), p.
682-693
Lijphart, Arend (1975) «The Comparable-Case Strategy in
Comparative Research», Comparative Political Studies, No. 8, p. 158-
177
Linklater, Andrew (1990) Men and Citizens in the Theory of
International Relations, 2nd. ed., London: Macmillan
Linklater, Andrew (1990) Beyond Realism and Marxism: Critical
Theory and International Relations, London: Macmillan
Liska, George (1960) «International Equilibrium», in: Stanley Hoffman
(ed.) Contemporary Theory in International Relations, Westport, CT:
Greenwood Press, p. 137-150
Liska, George (1957) International Equilibrium: A Theoretical Essay
on the Politics and Organization of Security, Cambridge, Mass.: Harvard
University Press
Little, Richard and Michael Smith (eds.) (1991) Perspectives on World
Politics, 2 ed., London: Routledge
Liu Guoguang (Comp.) (1987) China’s Economy in 2000, Beijing:
New World Press
Lloyd, Christopher (1995) The Structures of History, Oxford, UK:
Blackwell
Библиография
Lloyd, Christopher (1986) Explanations in Social History, Oxford, UK:
Blackwell
Louis, Victor E. (1979) The Coming Decline of the Chinese Empire,
New York: Times Books
Low, Alfred D. (1987) The Sino-Soviet Confrontation Since Mao
Zedong. Dispute, Detente or Conflict, Boulder, Co: Social Science
Monograph
Lupher, Marc (1996) Power Restructuring in China and Russia,
Boulder, Co: Westview Press
Lynch, Allen (1987) The Soviet Study of International Relations,
Cambridge, MA: Cambridge University Press
MacKinder, Halford (1919) Democratic Ideals and Reality, New York:
Holt
MacMillen, Donald H. (1979) Chinese Communist Power and Policy
in Xinjiang, 1949-1977, Boulder, CO: Westview Press
Mahan, Alfred T. (1900) The Problem of Asia and Its Effects upon
International Politics, London: Sampson Low, Marston
Malcolm, Nail, Alex Pravda, Roy Allison and Margot Light (1996)
Internal Factors in Russian Foreign Policy, N.Y: Oxford University Press
Malozemoff, Andrew (1958) Russian Far Eastern Policy, 1881-1904,
Berkeley: University of California Press
Mancall, Mark (1984) China at the Center: 300 Years of Foreign Policy,
New York: Free Press; London: Collier Macmillan
Mancall, Mark (1971) Russia and China: Their Diplomatic Relations
to 1728, Cambridge, Mass.: Harvard University Press
March, J.G. (1966) «The Power of Power», in: David Easton, Varieties
of Political Theory, Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, p. 39-70
Martin, B.G. (1986) Sino-Soviet Relations: The Pursuit of
«Normalization», 1979- 1986, Current Issues Briefs No. 6, Legislative
Research Service, Barton: Department of the Parliamentary Library
Mastny, Vbitech (1996) The Cold War and Soviet Insecurity: The Stalin
Years, 1947-1953, London & New York: Oxford University Press
Mayers, David (1979) Russia’s Road to the Cold War, 1941-1945,
New York: Columbia University Press
McDermott, Kevin and Jeremy Agnew (1996) The Comintern. A
History of International Communism from Lenin to Stalin, Basingstoke:
Macmillan
Библиография
358
McGovan, Patrick J. and Howard B. Shapiro (1973) The Comparative
Study of Foreign Policy, Beverly Hills & London: Sage Publications
McKenzie, Kermit E. (1964) Comintern and World Revolution, 1928-
1943: The Shaping of Soviet Doctrine, New York: Columbia University
Press
McLane, Charles B. (1958) Soviet Policy and the Chinese Communists,
1931-1946, New York: Columbia University Press
McRay, Hamish (1994) The World in 2020. Power, Culture and
Prosperity: A Vision of the Future, London: Harper Collins
Medina, Barbara F. (1981) Structured System Analysis: A New
Technique, New York: Gordon & Breach Science Publishers
Medvedev, Roy A. (1986) China and the Super Powers. Transl. by
Harold Shukman, Oxford & New York: Basil Blackwell
Meehan, Eugene J. (1981) Reasoned Argument in Social Science.
Linking Research to Policy, Westport, CT: Greenwood Press
Meehan, Eugene J. (1965) The Theory and Method of Political
Analysis, Homewoog, II.: The Dorsey Press
Mehnert, Klaus (1964) Peking to Moscow, New York: Mentor Books
Menon, Rajan and Daniel Abele (1989) «Security Dimensions of Soviet
Territorial Disputes with China and Japan», Journal of Northeast Asian
Studies, Vol. 8, No. 1, p. 3-20
Meray, Tibor (1966) La Rupture Moscou-Pekin, Paris: R. Laffont
Merill, John (1989) Korea: The Peninsula Origins of the War, Newark:
University of Delaware Press
Merton, Robert K. (1957) «Manifest and Latent Functions», in: Robert
K. Merton (ed.) Social Theory and Social Structure, New York: The Free
Press, p. 19-84
Miasnikov, Vladimir (1995) «New Russia’s Policy Towards China»,
in: Tai Wan-chin (ed.) The New Russia and the Two Chinese Governments,
Taibei: Tamkang University, p. 1-16
Miasnikov, Vladimir (1985) The Ch’ing Empire and the Russian State
in the 17th Century, Moscow: Progress Publishers
Middleton, Drew (1978) The Duel of the Giants: China and Russia in
Asia, New York: Scribner
Mills, Wright C. (1956) The Power Elite, New York: Oxford University
Press
Mirovitskaya, Raisa and Yuri Semenov (1981) The Soviet Union and
China, Moscow: Novosti Press Agency Publishing House
Библиография
Modelski, George (ed.) (1987) Exploring Long Cycles, Boulder, CO:
Lynne Rienner; London: Frances Pinter
Modem History of China (Novaya Istoriia Kitaya) (1983) Moscow:
Progress Publishers
Moltz, James Clay (1995) «From Military Adversaries to Economic
Partners: Russia and China in the New Asia», The Journal of East Asian
Affairs, Vol. 9, No. l,p. 157-182
Moore, Harriet L. (1945) Soviet Far Eastern Policy, 1931-1945,
Princeton, N.J.: Princeton University Press
Morgenthau, Hans (1973) Politics Among Nations. The Struggle for
Power and Peace, 5th ed., New York: Alfred A. Knopf
Morgenthau, Hans (1951) In Defence of the National Interest: A Criti-
cal Examination of American Foreign Policy, New York: Knopf
Murphy, George (1966) Soviet Mongolia: A Study of the Oldest
Political Satellite, Berkeley: University of California Press
Naarden, Bruno (1996) «‘T”m a Genius, But Not More Than That’.
Lev Gumilev (1912- 1992), Ethnogenesis, the Russian Past and World
History», Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, New Folge, Vol. 44, No.
l,p. 54-82
Nelsen, Harvey (1989) Power and Insecurity: Beijing, Moscow, and
Washington, 1949-1988. Boulder, CO: Lynne Rienner
Nicholson, Michael (1996) Causes and Consequences in International
Relations. A Conceptual Study, London & New York: Pinter
Nicholson, Michael(1992) Rationality and the Analysis of International
Conflict, Cambridge, UK: Cambridge University Press
Nicholson, Michael (1989) Formal Theories in International Relations,
Cambridge, UK: Cambridge University Press
Nicholson, Michael (1972) Oligopoly and Conflict. A Dynamic
Approach, Liverpool: Liverpool University Press
Nolan, Peter (1995) China’s Rise, Russia’s Fall. Politics, Economic
and Planning in the Transition from Stalinism, London: Macmillan Press;
New York: St. Martin’s Press
Nordlinger, Eric A. (1981) On the Autonomy of the Democratic State,
Cambridge, Mass.: Harvard University Press
North, Robert C. (1963) Moscow and Chinese Communists, Stanford,
CA: Stanford University Press
Библиография
360 ---------------------------------------------------------------
Oakeshott, Michael (1933) Experience and its Modes, Cambridge, UK:
Cambridge University Press
Ogden, Suzan (1995) China’s Unresolved Issues. Politics, Development
and Culture, 3nd. ed., Engelwood Cliffs, NJ: Prentice-Hall
Organski, A.F.K. and J. Kugler (1981) The War Ledger, Chicago &
London: Chicago University Press
Organski, A.F.K. (1968) World Politics, 2nd. ed., New York: Knopf
Paik, Keun-Wook (1996) «Energy Cooperation in Sino-Russian
Relations: The Importance of Oil and Gas», The Pacific Review, Vol. 9,
No. l,p. 77-96
Palmer, Norman D. (1991) The New Regionalism in Asia and the
Pacific, Lexington, Mass.: Lexington Books
Paresce, Gabriele (1971) Russia e Cina, Milano: V. Bompiani
Parry, Albert (1940) Russian (Greek Orthodox) Missionaries in China,
1689-1917; Their Cultural, Political, and Economic Role, Berkeley, CA: N.p.
Parsons, Talkott (1970) The Social System, London: Routledge and
Kegan Paul
Pavlovsky, Michel N. (1949) Chinese-Russian Relations, New York:
Philosophical Library
Pei, Minxin (1994) From Reform to Revolution, Cambridge, MA &
London: Harvard University Press
Pennings M. & Associates (eds.) Organizational Strategy and Change,
San Francisco, Washington, London: Jossey Bass Publishers, p. 319-335
Peterson, Sophia (1979) Sino-Soviet-American Relations: Conflict,
Communications and Mutual Threat, Denver: University of Denver,
Graduate School of International Studies
Petro, Nicolai N. and Alvin Z. Rubinstein (1997) Russian Foreign
Policy. From Empire to Nation-State, New York: Longman
Pettigrew, Andrew M. (1985) «Examining Change in the Long-Term
Context of Culture and Politics», in: Johanes M. Pennings & Associates
(eds.) Organizational Strategy and Change, San Francisco, Washington,
London: Jossey-Bass Publishers, p. 269-318
Pi Ying-hsien (1996) «The Dynamics of Sino-Russian Relations»,
Issues and Studies, Vol. 32, No. 1 (January), p. 18-31
Pierce, Richard A. (1960) Russian Central Asia, 1867-1917: A Study
of Colonial Rule, Berkeley, CA: University of California Press
Pierce, Richard A. (1943) Siberia in the Seventeenth Century: A Study
of Colonial Administration, Berkeley, CA: University of California Press
Библиография
Ponomaryov, В., Gromyko A., Khvostov V. (1969) History of Soviet
Foreign Policy, 1917-45, Moscow: Progress Publishers
Popper, Karl R. (1969) The Poverty of Historicism, New York: Harper
and Raw Torchbooks
Popper, Karl R. (1963) Conjectures and Refutations, London: Routled-
ge & Kegan Paul
Popper, Karl R. (1959) The Logic of Scientific Discovery, London:
Hutchinson
Price, Ernest Batson (1933) The Russo-Japanese Treaties of 1907-
1916 Concerning Manchuria and Mongolia, Baltimore: The Johns Hopkins
Press
Quested, R.K.I. (1984) Sino-Russian Relations: A Short History,
Boston: George Allen & Unwin
Quested, R.K.I. (1968) The Expansion of Russia in East Asia, 1857-
1860, Kuala Lumpur and Singapore: University of Malaya Press
Ragsdale, Hugh (ed. and transl.) (1993) Imperial Russian Foreign
Policy, Cambridge: Woodrow Wilson Center Press and Cambridge
University Press
Rasmusen, Eric (1989) Games and Information, New York: Blackwell
Ravenstein, E.G. (1861) The Russians on the Amur: Its Discovery,
Conquest, and Colonization, London: Trubner
Ray, Dennis (1975) «Chinese Perceptions of Soviet Imperialism and
Economic Dependency: The Impact of Soviet Aid», Stanford Journal of
International Studies, No. 10, p. 36-83
Ray, James Lee (1995) Global Politics, Boston: Houghton Mifflin Co.
Ray, Hemen (1986) The Sino-Soviet Conflict Over India, New Delhi:
Abhinav Publishers
Rayn, Mark A. (1989) Chinese Attitudes Towards Nuclear Weapons:
China and the United States During the Korean War, Armonk, N.Y.: M.E.
Sharpe
Reardon-Anderson, James (1980) Yenan and the Great Powers: The
Origins of Chinese Communist Foreign Policy, 1944-1946, New York:
Columbia University Press
Reichenbach, Hans (1968) The Rise of Scientific Philosophy, Berkeley,
CA: University of California Press
Resis, Albert (ed.) (1993) Molotov Remembers: Inside Kremlin
Politics: Conversations with Felix Chuev, Chicago: Ivan’R. Dee
Библиография
362
Reynolds, Charles (1973) Theory and Explanations in International
Politics, London: Martin Robertson
Richardson, Lewis F. (1960) Arms and Insecurity, Ed. by N. Rashevsky
and Ernesto Tucco, Pittsburgh: Boxwood Press
Rieber, Alfred J. (1994) «Struggle over the Borderlands», in: Frederik
Starr (ed.) The Legacy of History in Russia and the New States of Eurasia,
Armonk, N.Y.: M.E. Sharpe, p. 61-90
Rieber, Alfred J. (1993) «Persistent Factors in Russian Foreign Poli-
cy: An Interpretive Essay», in: Imperial Russian Foreign Policy Ed. and
transl. by Hugh Ragsdale. Assistant editor V.N. Ponomarev, Washington,
DC. & Cambridge: Wodrow Wilson Center Press and Cambridge
University Press, p. .315-359
Robinson, Thomas W., and David Shambaugh (eds.) (1994) Chinese
Foreign Policy: Theory and Practice, Oxford: Clarendon Press
Robinson, Thomas (1970) The Sino-Soviet Border Dispute: Background,
Development, and the March 1969 Clashes, Santa Monica, CA: Rand
Rodgers, Allan (ed.) (1990) The Soviet Far East, London, New York:
Routledge
Romanov, B.A. (1952) Russia in Manchuria (1802-1906), Ann Arbor:
J.W Edwards
Rosen, Stephen P. (1995) «Military Effectiveness. Why Society
Matters», International Security, Vol. 19, No. 4, p. 5-31
Rosenau, James N. (1990) Turbulence in World Politics: A Theory of
Change and Continuity, Princeton, N.J.: Princeton University Press
Rosenau, James N. (1971) The Scientific Study of Foreign Policy,
New York: Free Press
Rosenau, James N. (1968) «National Interest», in: D.L. Sills (ed.) In-
ternational Encyclopedia of the Social Sciences, New York: Macmillan,
Vol. l,p. 34-40
Rosencrance, Richard (1973) International Relations: Peace or War,
New York: McGraw-Hill
Ross, Robert S. (ed.) (1993) China, The United States, and the Soviet
Union. Tripolarity and Policy Making in the Cold War, Armonk, N.Y:
M.E. Sharpe
Rossabi, Morris (ed.) (1983) China Among Equals: The Middle
Kingdom and Its Neighbors, Berkeley, CA: University of California Press
Библиография
363
Rosser, J. Barkeley Jr. (1991) From Catastrophe to Chaos: A General
Theory of Economic Discontinuities, Boston: Kluwer Academic
Publishers
Rothenberg, Morris (1977) Whither China: The View from the Kremlin,
Miami: Center for Advanced International Studies, University of Miami
Rozman, Gilbert (1995) «Spontaneity and Direction Along the Russo-
Chinese Border», in: Stephen Kotkin and David Wolff (eds.) Rediscovering
Russia and Asia. Siberia and the Russian Far East, Armonk, N.Y and
London: M.E. Sharpe, p. 275-280
Rozman, Gilbert (1987) Mirror for Socialism: Soviet Criticisms of
China, Princeton, NJ: Princeton University Press
Rozman, Gilbert (1987) The Chinese Debate About Soviet Socialism,
1978-1985. Princeton, NJ: Princeton University Press
Rubinstein, Alvin Z. (1981) Soviet Foreign Policy Since World War
II: Imperial and Global, Cambridge, Mass.: Winthrop Publishers
Runciman, W.G. (1965) Social Science and Political Theory,
Cambridge, UK: Cambridge University Press
Russett, Cynthia E. (1966) The Concept of Equilibrium in American
Social Thought, New Haven & London: Yale University Press
Russia (1996) Business Report, London: The Economist Intelligence
Unit
Ruwart, Sharon E. (1991) «Expanding Sino-Soviet Trade: The Action
is Along the Border», The China Business Review, No. 2 (March-April),
p. 42-50
Sacks, Jeffrey and Wing Thye Woo (1994) «Structural Factors in the
Economic Reforms of China, Eastern Europe, and the Former Soviet
Union», Economic Policy, A European Forum, Vol. 9, No. 18 (April), p.
102-131
Saich, Tony (1991) The Origins of the First United Front in China:
The Role of Sneevliet (Alias Maring), 2 Vols., Leiden: E.J. Brill
Salisbury, Harrison E. (1969) War Between Russia and China, New
York: W.W Norton
Samelson, Louis J. (1976) Soviet and Chinese Negotiating Behavior:
The Western View, Beverly Hills, CA: Sage Publications
Sandies, Gretchen Ann (1981) Soviet Images of the People’s Republic
of China, 1949-1979, Ph.D. Dissertation, University of Michigan
Saran, Vimla (Comp.) (1971) Sino-Soviet Schism: A Bibliography,
1956-1964, London: Asia Publishing House
Библиография
364
Sasaki, Yo (1984) The International Environment at The Time of the
Sino-Japanese War (1894-1895) - Anglo-Russian Far Eastern Policy and
the Beginning of the Sino-Japanese War, Tokyo: The Toyo Bunko
Satow, Ernest Mason (1966) Korea and Manchuria Between Russia
and Japan, 1895- 1904, Tallahassee, FL: Diplomatic Press
Scalapino, Robert (1987) Major Powers Relations in North East Asia,
Lanham, MD: University Press of America
Scalapino, Robert (1963) «The Foreign Policy of the People’s Republic
of China», in: Joseph E. Black and Kenneth W. Thomson (eds.) Foreign
Policy in a World of Change, New York: Harper and Row, p. 549-591
Schiffer, Jonathan (1989) Soviet Regional Economic Policy: East-West
Debate on Pacific-Siberian Development, Basingbroke: Macmillan
Schroeder, Paul W (1994) «Historical Reality vs. Neo-realist Theory»,
International Security, Vol. 19, No. 1, p. 108-148
Schroeder, Paul W. (1994) The Transformation of European Politics,
1763-1848, Oxford: Clarendon Press
Schumpeter, Joseph A. (1954) History of Economic Analysis, Oxford:
Oxford University Press
Schroeder, Paul W (1939) Business Cycles, New York: MacGraw-Hill
Schumann, Franz (1974) The Logic of World Power: An Inquiry into
the Origins, Currents, and Contradictions of World Politics, New York:
Pantheon
Schwarzmantel, John (1994) The State in Contemporary Society, N.Y
& London: Harvester Wheatsheaf
Sebes, Joseph (1962) The Jesuits and the Sino-Russian Treaty of
Nerchinsk (1689): The Diary of Thomas Pereira, Rome: Institutum
Historicum S.I.
Segal, Gerald (1994) China Changes Shape: Regionalism and Foreign
Policy. Adelphi Paper No. 287, London: International Institute of Strategic
Studies
Segal, Gerald (1988) «Sino-Soviet Relations: The New Agenda», World
Today, Vol. 44, No. 6, p. 95-99
Segal, Gerald (1982) The Great Power Triangle, London: Macmillan
Selten, Reinhard (ed.) (1991) Game Equilibrium I. Evolution and Game
Dynamics, Berlin: Springer-Verlag
Shaw,-Yu-ming (1982) «John Leighton Stuart and U.S.-Chinese
Communist Rapprochement in 1949», China Quarterly, No. 89 (Мапф),
p. 74-97 /
Библиография
Shaw, Martin (1994) Global Society and International Relations,
Cambridge, UK: Polity Press
Sheehan, Michael (1996) The Balance of Power. History & Theory,
London & New York: Routledge
Shih, Chih-yu (1993) China’s Just World: The Morality of Chinese
Foreign Policy, Boulder, CO: Lynne Rienner
Shinobu, Takashi (1987) «China’s Bilateral Treaties, 1973-82:
Quantitative Study», International Studies Quarterly, Vol. 31, No. 40
(December), p. 439-456
Simmons, Robert R. (1975) The Strained Alliance: Peking, Pyongyang,
Moscow and the Politics of the Korean Civil War, New York: Free Press
Skidelsky, Robert and Liam Halligan (1996) Macroeconomic Sta-
bilization in Russia: Lessons of Reforms, 1992-1995, London: The Social
Market Foundation
Smith, Stive, Ken Booth and Marysia Zalewski (1996) International
Theory: Positivism & Beyond Cambridge, UK: Cambridge University
Press
Smith, Richard (1996) Chinese Maps. Images of «All Under Heaven»,
New York: Oxford University Press
Smith, A. (1993) Russia and the World Economy, London: Routledge
Snyder, Richard D., H.W Bruck, and Burton Sapin (1954) Decision-
Making as an Approach to the Study of International Politics, Princeton,
NJ: Princeton University Press
Song Yimin (1986) On China’s Concept of Security, Geneva: United
Nations Institute for Disarmament Research
Song Yimin (1994) Russia’s Security in a Rapidly Changing World,
Stanford, CA: Center for International Security and Arms Control, Stanford
University
Soviet Diplomacy and Negotiating Behavior: Emerging New Context
For U.S. Diplomacy (1979) Vol. 1, Washington, D.C.: Government Printing
Office
Stalin, Joseph V. (1940) Problems of Leninism, Moscow: Foreign
Language Publishing House
Starr, Frederik (ed.) (1994) The Legacy of History in Russia and the
New States of Eurasia, Armonk, N.Y: M.E. Sharpe
Stephan, John J. (1994) The Russian Far East: A History, Stanford,
CA: Stanford University Press
Библиография
366
Stheppa, К. (1962) Russian Historians and the Soviet State, New
Brunswick: Rutgers University Press
Stoll, R.J. (1984) «Bloc Concentration and the Balance of Power: the
European Major Powers 1824-1914», Journal of Conflict Resolution, No.
28, p. 25-50
Strange, Susan (1996) The Retreat of the State. The Diffusion of Power
in the World Economy, Cambridge, UK: Cambridge University Press
Strange, Susan (1991) «The Future of the American Empire», in: Little,
Richard and Michael Smith (eds.) Perspectives on World Politics, 2nd.
ed, London: Routledge, p. 434-443
Strange, Susan (1977) «Rethinking Structural Change in the Interna-
tional Political Economy: States, Firms and Diplomacy», in: Richard
Stubbs and Geoffrey R.D. Underhill (eds.) (1994) Political Economy and
the Changing Global Order, London: Macmillan, p. 103-115
Stubbs, Richard and Geoffrey R.D. Underhill (eds.) (1994) Political
Economy and the Changing Global Order, London: Macmillan
Stueck, William (1995) The Korean War, An International History,
Princeton: Princeton University Press
Su Qi (1985) «Sino-Soviet Border Negotiations: 1969-1978», in:
Proceedings of the International Conference on China Border Area Studies,
Taipei: Guoli Zhenzhidaxue Bianzheng Yanjiusuo, p. 779-870
Su Shaozhi (1988) Democratization and Reform, Notingham: Spo-
kesman Books
Su Chi (Su Qi) (1984) Soviet Image and Policy toward China: 1969-
1979, New York: Columbia University
Su Chi (Su Qi) (1983) «Soviet China-Watchers’ Influence on Soviet
China Policy», Journal of Northeast Asian Studies, Vol. 2, No. 4
(December), p. 26-37
Sullivan, L.R. (1995) China Since Tiananmen: Political, Economic
and Social Conflicts, Armonk, N.Y: M.E. Sharpe
Sun Haichen (1991) (Comp, and trans.) The Wiles of War: 36 Military
Stratagems from Ancient China, Beijing: Foreign Languages Press
[Sun Zu] (1963) Sun Tzu: The Art of War. Transl. by Samuel B. Griffith,
New York: Oxford University Press
Swearingen, Rodger (eds.) (1987) The Soviet Far East: Strategic
Dimensions in Multinational Perspective, Stanford, CA: Hoover Institute
Tai Sung An (MCMLXXIII [1973]) The Sino-Soviet Territorial
Dispute, Philadelphia: The Westminster Press
Библиография
Tai Wan-chin (ed.) (1995) The 1945 Sino-Soviet Treaty of Friendship
and Alliance, Taibei: Tamkang University
Takeshi, Hamashita (1995) The Future of Northeast Asia: Southeast
Asia?, in: Stephen Kotkin and David Wolff (eds.) Rediscovering Russia
and Asia. Siberia and the Russian Far East, Armonk,
N.Y and London: M.E. Sharpe, p. 312-322
Tan, Tennyson (1932) Political Status of Mongolia, Shanghai: Mercury
Press
Tang, P.H.S. (1959) Russian and Soviet Policy in Manchuria and Outer
Mongolia, 1911-1931, Durham, NC: Duke University Press
Tatu, Michel (1972) Le Triangle Washington-Moscow-Pekin et les
Deus Europe(s), Paris: Casterman
Taylor, Trevor (1978) «Powers Politics», in: Trevor Taylor, Approaches
in Theories of International Relations, London and New York: Longman,
p. 122-140
The Cambridge History of Modem China (1979) Cambridge, UK:
Cambridge University Press
The Cold War in Asia (1995/1996) Bulletin. Cold War International
History Project. Issues 6-7 (Winter), Washington, DC: Woodrow Wilson
International Center for Scholars
Thompson, Michael, Richard Ellis, and Aaron Wildavsky (1990)
Cultural Theory, Boulder, CO: Westview Press
Thompson, Roger C. (1994) The Pacific Basin Since 1945. A History
of the Foreign Relations of the Asian, Australasian and American Rim
States and the Pacific Islands, London & New York: Longman
Thornton, Richard (1985) Soviet Asian Strategy in the Brezhnev Era
and Beyond, Washington, D.C.: Washington Institute for Values in Public
Policy
Thornton, Richard (1971) The Bear and the Dragon: Sino-Soviet Relati-
ons and the Political Evolution of the Chinese People’s Republic: 1949-
1971, [N.p.]: American-Asian Educational Exchange
Thornton, Richard (1969) The Comintern and the Chinese Communists,
1928-1931, Seattle: University of Washington Press
Tilly, Charles (1990) Coercion, Capital and European States AD 990-
1990, Oxford: Basil Blackwell
Tong Dong (1987) (ed.) Zhongguo Dongbei Shi (History of China’s
North-East), Changchun: Jilin Wenshi Chubanshe
Библиография
368
Tong, Hollington К. (1929) Facts About the Chinese Eastern Railway
Situation, N.p.
Tosh, John (1991) The Pursuit of History. Aims, Methods & New
Directions in the Study of Modem History, 2nd. ed., London & New York:
Longman
Tow, William T. (1994) Changing US Force Levels and Regional Security,
Contemporary Security Policy, Vol. 15, No. 2 (August), p. 10-43
Toynbee, Arnold (1934-61) A Study of History, 12 Vols., London:
Oxford University Press
Treadgold, Donald W. (1957) The Great Siberian Migration, Princeton,
NJ: Princeton University Press
Treadgold, Donald W. (1973) The West in Russia and China; Religious
and Secular Thought in Modern Times, 2 Vols., Cambridge, UK:
Cambridge University Press
Treadgold, Donald W. (ed.) (1968) Soviet and Chinese Communism:
Similarities and Differences, Washington, DC: University of Washington
Treadgold, Donald W. (1967) Soviet and Chinese Communism:
Similarities and Differences, Seattle: University of Washington Press
Troyakova, Tamara (1995) «Regional Policy in the Russian Far East
and the Rise of Localism», The Journal of East Asian Affairs, Vol. 9, No.
2, p. 428-461
Tsui, Tsien-hua (1983) The Sino-Soviet Border Dispute in the 1970s,
Oakville, Ontario Canada: Mosaic Press
Tucker, Aviezer (1997) «Contemporary Philosophy of Historiography»,
Philosophy of the Social Sciences, Vol. 27, No. 1 (March), p. 102-129
Turner, Jonathan H. (1986) The Structure of Sociological Theory, 4th
ed., Belmont, CA: Wadsworth Publishing Company
U.S. Department of State (1949) United States Relations with China
with Special Reference to the Period 1944-1949 [The China White Paper],
Washington, D.C.: Government Printing Office
Ulam, Adam (1979) Expansion and Coexistence: Soviet Foreign Policy:
1917-1973, New York: Holt, Rinehart and Winston
Ular, Alexander (1904) A Russo-Chinese Empire, Westminster: A.
Constable & Co.
Uldricks, Teddy J. (1979) Diplomacy and Ideology: The Origins of
Soviet Foreign Relations, 1917-30, London & Beverly Hills: Sage
Publications
Библиография
Ulyanovskii, R. A. (ed.) (1979) The Comintern and the East, a Critique
of the Critique, Moscow: Progress Publishers
Vernadsky, George (1927) History of Russia, New Haven: Yale
University Press
Verwej, Marco (1995) «Cultural Theory and the Study of International
Relations», Millennium, Vol. 24, No. 1, p. 87-111
Viles, Heather & Tom Spencer (1995) Coastal Problems, London:
Arnold
Vinogradov, Andrei (1995) «Soviet Historiography Regarding the
Soviet-Chinese Treaty of Friendship and Alliance of August 14, 1945»,
in: Tai Wan-chin (ed.) The 1945 Sino-Soviet Treaty of Friendship and
Alliance, Taibei: Tamkang University Press, p. 1-12
[Vladimirov, Peter] (1975) The Vladimirov Diaries: Yanan, China,
1942-1945, New York: Doubleday
Voskressenski, Alexei D. (1999) ’’Russia, China and Their Neighbors:
A Structural Understanding of Historical Approaches and Interpretationa”,
Sino-Soviet Affairs, Vol. XXIII, No. 1, 1999, p. 151-172
Voskressenski, Alexei D. (comp, and ed.) (1998) Russia, China and
Eurasia: A Bibliographic Profile of Selected International Literature, New
York: Nova Science Publishers Inc.
Voskressenski, Alexei D. (ed.) (1997) Post-Soviet Policy Perspectives,
New York: Nova Science Publishers Inc.
Voskressenski, Alexei D. (1997) «China in the Perception of the
Russian Foreign Policy Elite», Issues and Studies, Vol. 33, No. 3, p. 1-17
Voskressenski, Alexei D. (ed.) (1996) Russia - China - USA: Redefining
the Triangle, New York: Nova Science Publishers
Voskressenski, Alexei D. (1996) The Difficult Border: Current Russian
and Chinese Concepts of Sino-Russian Relations and Frontier Problems,
New York: Nova Science Publishers
Voskressenski, Alexei D. (1996) The Sino-Russian St.Petersburg Treaty
(1881): Diplomatic History, New York: Nova Science Publishers
Voskressenski, Alexei D. (1996) «Concepts of Sino-Russian Relations
and Frontier Problems in Russia and China», Current Politics and
Economics of Russia, Vol. 5, No.l, p. 63-80
Voskressenski, Alexei D. (1995) «Russia-China-USA: Relationship
in the Post-Cold War Era», Issues and Studies, No. 2 (February), p. 37-53
Voskressenski, Alexei D. (1995) «China in Russian Foreign Policy»,
Sino-Soviet Affairs, Vol. XIX, No. 3 (67), p. 117-134
Библиография
370 ----------------------------------------------------------------
Voskressenski, Alexei D. (1995) «Russia’s China Challenge», Far
Eastern Economic Review, June 22, p. 34
Voskressenski, Alexei D. (1994) «Recent Chinese Interpretations of
Tsarist Russia’s Policy in Central Asia and Far East (1980-1990)», Central
Asia Monitor, No. 6, p. 22-30
Voskressenski, Alexei D. (1994) «Looking Toward China», Moscow
Times, September 18, p. 8
Voskressenski, Alexei D. (1994) «Current Concepts of Sino-Russian
Relations and Frontier Problems in Russia and China», Central Asian
Survey, No. 13(3), p. 361-381
Voskressenski, Alexei D. (1993) «Sino-Soviet Border Relations. Past
and Present, Current Problems of Politics and Economics of Russia», Vol.
3,No. 1/2, p. 125-133
Vucinich, Wayne S. (1972) Russia and Asia. Essays on the Influence
of Russia on the Asian Peoples, Stanford, CA: Hoover Institution Press
Walker, R. B. J. (1993) Inside/Outside: International Relations as
Political Theory, Cambridge, UK: Cambridge University Press
Waltz, Kenneth N. (1979) Theory of International Politics, Reading,
MA: Addison Wesley Publishing Company
Waltz, Kenneth N. (1975) «Theory of International Relations», in: Fred
I. Greensteen and Nelson Polsby (eds.) Handbook of Political Science,
Vol. 8, International Politics, Reading, Mass, and London: Addison-Wesley
Publishing Co., p. 1-85
Waltz, Kenneth N. (1959) Man, the State, and War, New York:
Columbia University Press
Wang, David (1996) «Soviet Citizenship in Xinjiang», Asian Studies
Review, Vol. 19, No. 3 (April), p. 87-97
Wang Huijiang and Li Boxi (1989) China Toward the Year 2000,
Beijing: New World Press
Wang, David (1993) Under Soviet Shadow: The Yili Rebellion of 1944-
1949 in Xinjiang - A Revolution, Nationalism or A Power Struggle?,
Ph.D. Thesis, University of Tasmania
Wang Jisi (1994) «International Relations Theory and the Study of
Chinese Foreign Policy: A Chinese Perspective», in: Thomas
Wasquez, John (1992) «World Politics Theory», in: Encyclopedia of
Political Theory, Vol. 2, Government and Politics, Ed. by Mary
Hawkesworth and Maurice Kogan, London & New York: Routledge, p.
839-862 !
Библиография
371
Watson, F. (1966) The Frontiers of China, New York: Praeger
Webber, Marc (1996) The International Politics of Russia and the
Successor States, Manchester and New York: Manchester University Press
Weber, Max (1949) The Methodology of Social Sciences. Trans, by
E.A. Ahils and Henry A. Finch, New York: Free Press
Wei, Henry (1974) China and Soviet Russia, Westport, CT: Greenwood
Press
Weigh, Ken Shen (John Hopkins) (1928) Russo-Chinese Diplomacy,
Shanghai: The Commercial Press
Weldes, Jutta (1996) «Constructing National Interests», European
Journal of International Relations, Vol. 2, No. 3 (September), p. 275-318
Westad, Odd Arne (1993) Cold War and Revolution: Soviet-American
Rivalry and the Origins of Chinese Civil War, 1944-1946, New York:
Columbia University Press
White, Gordon (1993) Riding the Tiger. The Politics of Economic
Reform in Post-Mao China, Basingstoke & London: Macmillan
Whiting, Allen S. (1981) Siberian Development and East Asia: Threat
or Promise? Stanford, CA: Stanford University Press
Whiting, Allen S. (1979) Chinese Domestic Politics and Foreign Policy
in the 1970s, Ann Arbor, Mich.: Center for Chinese Studies
Whiting, Allen S. (1975) The Chinese Calculus of Deterrence: India
and Indochina, Ann Arbor: University of Michigan Press
Whiting, Allen S. (1960) China Crosses the Yalu: The Decision to
Enter the Korean War, New York: Macmillan
Whiting, Allen S. (1954) Soviet Policies in China, 1917-1924, New
York: Columbia University Press
Whiting, Allen S. and General Sheng Shih-tsai (1958) Sinkiang: Power
or Pivot, East Lansing: Michigan State University Press
Wich, Richard (1980) Sino-Soviet Crisis Politics: A Study of Political
Change and Communication, Cambridge, MA: Harvard University Press
Widmer, Eric (1976) The Russian Ecclesiastical Mission in Peking
during the Eighteenth Century, Cambridge, MA: Harvard University Press
Wight, Martin (1996) International Theory. The Three Traditions,
London: Leicester University Press
Wilbur, C. Martin & How Julie Lien-ying (1989) Missionaries of
Revolution: Soviet Advisers and Nationalist China: 1920-1927,
Cambridge, MA: Harvard University Press
Библиография
372
Williamson, John (ed.) (1993) Economic Consequences of Soviet
Disintegration, Washington, DC.: Institute for International Economics
Winch, Peter (1958) The Idea of Social Science, New York: Humanities
Press
Wittfogel, Karl (1957) Oriental Despotism: A Comparative Study of
Total Power, New Haven: Yale University Press
Wood, Alan (ed.) (1991) The History of Siberia: From Russian
Conquest to Revolution, New York: Routledge
Wood, Alan (ed.) (1987) Siberia: Problems and Prospects for Regional
Development, New York: Groom Helm
Wood, Alan and R.A. French (eds.) (1989) The Development of Siberia:
Peoples and Resources, New York: St. Martin
Wright, Quincy (1955) The Study of International Relations, New York:
Appleton Century-Crofts
Wu Xiuquan (1985) Eight Years in the Ministry of Foreign Affairs,
January 1950- October 1958: Memoirs of a Diplomat, Beijing: New World
Press
Wu, Aitchen (1950) China and the Soviet Union, New York: John Day
Yahuda, Michael B. (1996) The International Politics of the Asia-
Pacific, 1945- 1995, London & New York: Routledge
Yahuda, Michael B. (1983) Towards the End of Isolationism: China’s
Foreign Policy After Mao, New York: St. Martin’s Press
Yahuda, Michael B. (1972) «Kremlinology and the Chinese Strategic
Debate, 1965-66», China Quarterly, Vol. 49 (January-March), p. 32-75
Yakhontoff, Victor A. (1931) Russia and the Soviet Union in the Far
East, New York: Coward-McCann; London: G. Allen & Unwin
Yan Sun (1995) The Chinese Reassessment of Socialism, 1976-1992,
Princeton, NJ: Princeton University Press
Yergin, Daniel and Thane Yustafson (1993) Russia 2010 and What it
Means for the World, New York: Random House
Yevstigneyev, Ruben and Arkady Voinov (1994) Economic Reforms
and Its Interpretations in Russia, [N.p.]: World Institute for Development
Economics Research, The United Nations University
Yin, John (1971) Sino-Soviet Dialogue on the Problem of War, The
Hague: Martinus Nijhoff
Young, Carl W. (1931) The International Legal Status of the Kwantung
Leased Territory, Baltimore: The Johns Hopkins Press
Библиография
373
Young, Carl W. (1931) Japanese Jurisdiction in the South Manchuria
Railway Areas, Baltimore, MD: The Johns Hopkins Press; London: H.
Milford, Oxford University Press
Young, Stephen M. (1983) «Gorbachev’s Asian Policy: Balancing the
New and the Old», Asian Survey, Vol. 28, No. 3, p. 317-340
Zabriskie, E. (1946) American-Russian Rivalry in the Far East: A Study
in Diplomacy and Power Politics, 1895-1914, Philadelphia: University
of Pennsylvania Press
Zagare, Frank C. and D. Marc Kilgour (1995) «Assessing Competing
Defence Postures. The Strategic Implications of Flexible Response»,
World Politics, Vol. 47, No. 3 (April), p. 373-417
Zagoria, Donald S. (1967) Vietnam Triangle: Moscow, Peking, Hanoi,
New York: Pegasus
Zagoria, Donald S. (ed.) (1963) «Communist China and the Soviet
Bloc», The Annals of The American Academy of Political and Social
Science, Vol. 349 (September)
Zagoria, Donald S. (1962) The Sino-Soviet Conflict, 1956-1961,
Princeton, NJ: Princeton University Press
Zhang Shu Guang (1995) Mao’s Military Romanticism: China and the
Korean War, 1950-1953. Lawrence, KS: University of Kansas Press
Zimmerman, William (1969) Soviet Perspectives on International
Relations, 1956-67, Princeton, NJ: Princeton University Press
Zinnes, Dina A. (1980) «Prerequisites for the Study of the System
Transformation», in: Ole R. Holsti, Randolph M. Siverson and Alexander
L. George (eds.) Change in the International System, Boulder, CO:
Westview Press, p. 9-13
Zubok, Vladislav M. and Constantine Pleshakov (1996) Inside the
Kremlin’s Cold War: Soviet Leaders from Stalin to Khrushchev,
Cambridge, MA: Harvard University Press
На восточных языках:
Cai Hesen (1922) «Zhongguo Guoji Diwei Yu Zhengren Suweiai
Eluosi» (Международное положение Китая и признание Советского
Союза ), Xiandao Zhoubao, No. 2, с. 17-19
Cao Xizhen (1951) Zhong-Su Waijiao Shi (Дипломатическая исто-
рия советско-китайских отношений), Beijing: Shijie Zhishi
Chaokian Wenti Wenjian Huibian (Корейский вопрос. Сборник до-
кументов), 2 т., Beijing: Renmin Chubanshe
Библиография
374
Chen Zhibin and Sun Xiao (1992) Bing Dian Xiadi Duizhi: 1962-
1969 Zhong-Su Bianjie Zhi Zhan Shilu (Хроника китайско-советских
пограничных инцидентов, 1962-1969), Beijing: Guoji Wenhua
Chubanshe
Chen Yu (1993) Hun Duan Tian Fu: Jiang Jieshi Zai Dalu Zuihou
Shike (Листья души покидают Небесный дворец: последние дни Чан
Кайши на материковом Китае), Jinan: Huanghe Chubanshe
Cong Lishishang Kan Su Mei Dui Hua Zhengce (1918-1942) (Ки-
тайская политика СССР и США с исторической точки зрения [1918-
1942]) (1948), [Harbin]: Dongbei Shudian
Dai Yi (1987) Lu Shuang Ji (He взирая на мороз), Beijing: Zhongguo
Renmin Daxue Chubanshe
Dangdai Shijie Zhengzhi Jingji yu Guoji Guanxi (Современные
международные политические и экономические отношения) (1988)
Под ред. Feng Tiejun, Beijing: Zhonguo Renmin Daxue Chubanshe
Diaoyutai Dangan. Zhong-Su (E) Zhijian Zhongda Guoshi Fengbo
(Архивы Дяоюйтая. Важнейшие события из истории китайско-
советских (российских) межгосударственных отношений) (1998) Т.
1-2, Пекин: Хунци чубаньшэ
Eguo Tongshi Jianbian (Общий курс русской истории) (1986) Под
ред. Sun Chenmu, Lin Zuxi, and Li Qian, 2 t., Beijing: Renmin Chu-
banshe
Fei-E Bianjie Tanpan yu Maogong Yangkuang Zuotai (Пограничные
переговоры китайских [коммунистов] и позиция Коммунистической
партии Мао [Цзэдуна] (1970) Taibei: Guomin Dahui Mishuchu
Fei-E Zhengzhi Yuanshi Ziliao Huibian (Собрание подлинных ма-
териалов по советско-китайскому конфликту) (1964) 14 т., Taibei:
Guoji Guanxi Yanjuisuo
Feng Tiejun (ред.) (1988) Dangdai Shijie Zhengzhi Jingji yu Guoji
Wenti (Мировая политика, экономика и международные отношения
в современную эпоху), Beijing: Zhongguo Renmin Daxue Chubanshe
Fu Qixue (1972) Zhongguo Waijiaoshi (Китайская дипломатия), 2
т., Taibei: Taiwan Shangwu Yinshuguan
Gu Yun (1973) Zhongguo Jindaishi Shande Bupingdeng Tiaoyue
(Неравноправные договора в Новой истории Китая), Beijing: Renmin
Chubanshe
Библиография
375
Gu Mingyi (ред.) (1987) Zhungguo Jindai Waijiao Shi Lue (Очерки
истории современной китайской дипломатии), Chanchun: Jilin Wanshi
Chubanshe
Guo Fei (1996) «Lun Jingji Tizhi Gaigede Jiben Xingzhi Yu Zhuangui
Fangshi» (К вопросу о сущности реформы и формах перехода),
Dongou Zhongya Yanjiu, No. 3, с. 24-31
Guo Shenwu, and He Chenhua (1978) Sha E Qinglue Zhongguo Xibei
Bianjie Jianshi (Краткая история агрессии царской России на северо-
восточных рубежах Китая), 2 т., Beijing: Renmin Chubanshe
Guoji Tiaoyue Ji (Собрание международных договоров) (1975)
Beijing: Shangwu Yinshuguan
He Qiutao (Б.г.). Shuofang Beisheng (Записи по истории Северных
районов), 8 т, [Beijing?]: Б.п.
Hua Kesheng (Воскресенский А.Д.) (1997) «Zhong-Е Hezuo Qian-
dong Zhong-Ri-Mei Sijiao Guanxi» (Российско-китайское сотрудни-
чество и взаимоотношения в четырехугольнике Китай-США-Япония-
Россия), Чжунго шибао (China Times), 1997.11.11, с. 1-2
Hua Kesheng (Воскресенский А.Д.) (1997) «Zhong-Е Zhanlue Xie-
zuo Huoban Guanxi Zai Manjin I Ви» (Новый шаг в российско-китайс-
ком стратегическом конструктивном партнерстве), Чжунго шибао
(China Times), 1997.11.10, с. 1-2
Huang Tongqu (Huang Tong-Chyou) (1953) Eguo Qin Hua Shidi To-
yshi (История агрессии России в отношении Китая) Англ, подзаголо-
вок: An Outline History of Russian Imperialism in China), Xianggang:
Xin Shiji Chubanshe
Hu Lizhong, Jin Guangyao, Chen Jishi (1994) Cong Nibuchu Tiaoyue
Dao Eliqin Fang Hua - Zhong-Е Zhong-Su Guanxi 300 Nian (От
Нерчинского договора до визита Ельцина в Китай - 300 лет русско-
китайских и советско-китайских отношений), Fuzhou: Fujian Renmin
Chubanshe
Jiang Zhongzheng (Chiang Kai-shek) (1957) Su E Zai Zhongguo
(Советская Россия в Китае), Taibei: Zhongwen Wugong Yingshe
Jin Zhengji (1992) Dongbeiya Jinjiquan yu Zhongguode Xuanze
(Экономический потенциал Северо-Восточной Азии и выбор Китая),
Beijing: Zhonggong Zhongyang Dangxiao Chubanshe
Kinichi, Yoshida (1974) Kindai Roshin Kankeishi (История сов-
ременных русско-китайских отношений), Tokyo: N.p.
Библиография
376
Ku-kung O-wen Shih-liao, Ch’ing-K’ang Ch’ien-chien E-kuo Lai-wen
Yuan-tang (Русские материалы из дворца Гугун) (1936) Пер. Wang
Chih-hsiang. Сост. Liu Tse-jung (Лю Цзэжун). Подзаголовок на русском
языке: «Архивные материалы на русском языке из бывшего Пе-
кинского Императорского дворца. Письма, полученные из России в
годы царствования Кан-си и Цянь-лун». Англ, подзаголовок:
«Documents in Russian Preserved in the National Palace Museum of
Peiping, Kanghsi-Chienlung Period», Peiping: National Palace Museum
Li Jiagu (1990) «Sulian Shixuejie Guanyu Ezhong Guanxishi Yanjiu
Guandiandi Yanbian» (Эволюция точки зрения советских историков
по вопросу русско-китайских отношений), Jindaishi Yanjiu, No. 3, с.
245-260
Li Wenbai (1967) Zhonggong Waijiao Jiantao (Краткий очерк
дипломатии КПК), Xianggang: Zilian Chubanshe
Ling Jun (1990)«1924 Zhong Su Fujiao Shuping» (Оценка восстановления
отношений между Советским Союзом и Китаем в 1924), Shijie Lishi,
No. 1,с. 72-80
Liu Minsheng, Meng Xianzhang, Bu Ping (ред.-сост.) (1992) Shiqi
Shiji Sha-E Qinlue Heilongjiang Liuyu Shi Ziliao (Исторические
материалы об агрессии царской России в районе бассейна р. Амур в
XYII в.), Haerbin: Heilongjiang Jiaoyu Chubanshe
Liu Mingsheng, and Meng Xianzhang (1989) Shiqi Shiji Sha E Qinlue
Heilongjiang Liuyu Biannianshi (Хроника агресии царской России в
бассейне р. Амур в XYII в.), Beijing: Zhonghua Shuju
Liu Xiao (1986) Chushi Sulian Banian (Восемь лет послом в Со-
ветском Союзе), Beijing: Zhonggong Dangshi Ziliao
Lu Guoguang и др. (1991) Baling Niandai Zhongguo Jingji Gaige Yu
Fazhan (Развитие и экономические реформы в Китае в 80-ых гг.),
Beijing: Jingji Guanli Chubanshe
Lu Peihua, Cheng Daode, Rao Geping (1985) Diguozhuyi Qin Hua
Jianshi (Краткая история империалистической агрессии в Китае), He-
fei: Б.п.
Lu Guilin, and Feng Yijun (1996) «Xin Xingshixiade Zhong-E Guoji
Hezuo Wenti» (Российско-китайское международное сотрудничество
в новую эпоху), Xiandai Guoji Guanxi, Vol. 1, No. 7, c. 14-16
Lu Cunkuan (1989) «Guanyu Di-E Zujie Lu-Dade Jige Wenti» (Не-
которые вопросы, связанные с арендой Порт-Артура и Дальнего
русскими империалистами), Jindaishi Yanju, No. 6, с. 96-110
Библиография
311
Ma Ruheng and Ma Dazheng (ред.) (1994) Qingdaide Bianjiang
Zhengce (Пограничная политика в эпоху Цин), Beijing: Zhonguo She-
hui Kexueyuan Chubanshe
Ma Dazheng (1995) «Lunlue Dangdai Zhongguo Bianjiangde Wen-
ding yu Fazhan» (Обсуждая проблему стабильности и развития границ
Китая), in: Xing Yuling (ed.) Zhongguo Bianjiang Yanjiu Tongbao
(Исследование границ Китая), Beijing-Wurumchi: Xinjiang Renmin
Chubanshe, c. 1-7
Ma Dazheng (1994) «1978 Nian Yilai Zhongguo Jindai Bianjiang Wenti
Yanju Shuping» (Оценивая исследования пограничных проблем Китая
после 1978 года), Часть 1, Zhongguo Bianjiang Shidi Yanju, 3, 98-110;
Часть 2, Zhongguo Bianjiang Shidi Yanjiu, No. 4, c. 107-112
Ma Dazheng (1985) (ред.) Sha-E yu Dongbei (Царская Россия и Се-
веро-Восток), Changchun: Jilin Wenshi Chubanshe
Ma Dazheng, Wang Rong, Yang Lian (ред.-сост.) (1994) Xiyu Ka-
ocha Yu Yanjiu (Исследование и изучение Сиюя), Wurumcji: Xinjiang
Renmin Chubanshe
Ma Dazheng, Hua Li (1993) Gudai Zhongguodi Beibu Bianjiang
(Северные границы Китая в древности), Huhehaote: Nei Menggu
Renmin Chubanshe
Mao Zedong Xuanji (Избранные работы Мао Цзэдуна), 5 т., Bei-
jing: Renmin Chubanshe
Mo Yongming (ред.) (1986) Sha E Qin Hua Shi (Агрессия царской
России в Китае), Shanghai: Shanghai Renmin Chubanshe
Ni Shixiong, Feng Shaolei, and Jin Yingzhong (1989) Shiji Fengyunde
Chan’er - Dangdai Guoji Guanxi Lilun (Хрупкие ростки [нынешнего]
века - современные теории международных отношений), Zhejiang:
Zhejiang Renmin Chubanshe
Niu Jun (1992) Cong Yanan Zouxiang Shijie: Zhongguo Gong-
changdang Duiwai Guanxi de Qiyuan (Из Янани в мир: истоки междуна-
родных отношений Коммунистической партии Китая), Fuzhou: Fuji-
an Renmin Chubanshe
Pei Jianzhang (Сост.) (1994) Zhonghua Renmin Gongheguo Waiji-
aoshi (Дипломатическая история КНР), Beijing: Shijie Zhishi
Peng Ming (1955) Zhong Su Renmin Youyi Jianshi (Краткая исто-
рия дружбы китайского и советского народов), Beijing: Zhonguo
Qingnian Chubanshe
Библиография
378
Qi Qingshun (1994) «20 Shiji Qienbanye Sulian Qien Bing Xinjiang
Shulun» (Обсуждение посылки войск СССР в Синьцзян в первой
половине XX века), Zhongguo Bianjiang Shidi Yanju, No. 3, c. 56-66
Qingdai Zhong-Е Guanxi Dan’an Shiliao Xuanbian (Избранные ар-
хивные материалы по китайско-российским отношениям) (1981), Bei-
jing: Zhonghua Shuju
Ren Yifei, and Anwaer (1980) Xinjiang Diqu Yu Zuguo Neidi
(Синьцзян и внутренние районы Родины), Beijing: Zhenmin Chubanshe
Sha-E Qin Hua Shi (История агрессии России в Китае) (1981) 3 т.,
Beijing: Renmin Chubanshe
Shen Shangwen (1951) Zhong-Su Guanxi Jianshi (Краткая история
китайско-советских отношений), Xianggang: Ziyou Chubanshe
Shi Zhe (1992) Zai Lishi Juren Shenbian: Shi Zhe Huiyilu (Рядом c
великими деятелями истории: воспоминания Ши Чжэ), Beijing:
Zhongyang Wenxian
Shi Shaochang (1963) Zhong-Е Guoji Yuezhu (Комментарии к ки-
тайско-русским договорам), Taipei: Guangwen Shuju
Shuang, Shan (1972) Mao Zedong Sixiang yu Zhong-Su Guanxi (Идеи
Мао Цзэдуна и китайско-советские отношения), Hong Kong: Sincere
Publishers
Su Qi (1992) Lun Zhong-Su Gong Guanxi Zhengchanghua, 1979-1989
(Нормализация китайско-советских отношений), Taibei: Xanmin Shuju
Sulian Xiandaishi Lunwenji (Собрание статей по истории Со-
ветского Союза) (1985) Beijing: Sanlian Shudian
Sulian Gaikuan (Общие сведения о Советском Союзе) (1986) Под
ред. Li Mingbing, Beijing: Renmin Chubanshe
Tan Jingqiao (ред.) (1990) Kanmei Yuanchao Zhanzheng (Война
помощи Корее и сопротивления Америке), Beijing: Zhongguo Shehui
Kexueyuan Chubanshe
Tian Peng (1937) Zhong-Е Bangjiaozhi Yanjiu (Исследование ки-
тайско-советских отношений), Shanghai: Zhengzhong Shuju
Waga Gaiko-no Kinke. 1970-1986 (Обзор японской внешней поли-
тики. 1970-1986) (1971-1986) Tokyo: Okurase insacukeku
Wai Yujun (1963) Zhong-Su Waijiao Xumu (Введение в [историю]
китайско-советских отношений), Taibei: Jinghua Yinshuguan
Wang Huaining (ред.) (1987) Erqian Nian Zhonguodi Guoji Huan-
jing (Международная обстановка вокруг Китая в 2000 г), Beijing:
Zhongguo Shehui Kexue Chubanshe
Библиография
-------------------------------—------------------------ 379
Wang Yujun (1963) Zhong-Su Waijiaodi Xumu (Китайско-советские
отношения), Taibei: Jinghua Yinshuguan
Wei Xinsheng (1989) «Ping 1945 Nian Zhong-Su Tiaoyue» (Оценивая
китайско-советский договор 1945 г.), Shixue Yuekan, No. 2, c. 97-102
Wu Xiangxiang (1954) Edi Qinlue Zhongguo Shi (История агрессии
русского империализма в Китае), Taibei: Zhengzhong Shuju
Xia Yishan (ред.) (1987) Sulian Waijiao Liushi Wu Nian Jishi
(История советской внешней политики за последние 65 лет), 4 т.,
Beijing: Shiji Zhishi Chubanshe
Xiang Qing (1988) Gongchanguoji he Zhongguo Geming Guanxi
Shigao (Черновая история взаимоотношений Коминтерна и Китайской
революции), Beijing: Beijing Daxue Chubanshe
Xie Yixian (1988) Zhongguo Waijiaoshi: Zhonghua Renmin Gong-
heguo Shiqi, 1949-1979 (История китайской дипломатии: период КНР,
1949-1979), Zhengzhou: Henan Renmin
Xing Yuling (1995) Guanyu Zhongguo Bianjiangde Ruogan Wenti
(Вопросы китайских границ), in: Zhongguo Bianjiang Yanjiu Tongbao
(Исследование китайских границ) Ed. by Xing Yuling, Beijing-Wu-
rumchi: Xinjiang Renmin Chubanshe, c. 1-7
Xu Yan (1992) Jinmen Zhi Zhan, 1949-1959 Nian (Битва за
Цзиньмэнь, 1949 - 1959), Beijing: Zhongguo Guangbo Dianshi
Xu Weixin (1992) «Ping Eluosi Jingjing Jingji Gaige» (К вопросу о
радикальной экономической реформе в России), Dongou Zhohgya
Yanjiu, No. 4, с. 50-61
Xue Mouhong and Pei Jianzhang (eds.) (1987) Dangdai Zhongguo
Waijiao (Современные международные отношения Китая), Beijing:
Zhongguo Shehui Kexue Chubanshe
Xue Xiantian (1993) Zhongdong Tielu Hulujun yu Dong-Bei Bian-
jiang Zhenju (Войска защиты КВЖД и общая политическая ситуация
на Северо-Востоке Китая), Beijing: Shehui Kexue Wenxian Chubanshe
Yan Tianshi, Wang Xuezhuang (ред.) (1979) Ju E Yundong, 1901 -
1905 (Движение сопротивления России, 1901-1905), Beijing: Zhongguo
Shehui Kexue Chubanshe
Yang Yunruo and Yang Kuisong (1988) Gongchanguoji he Zhongguo
Geming (Коминтерн и Китайская революция), Shanghai: Shanghai Ren-
min Chubanshe
Библиография
380
Yu Rongchun (1989) «Jiefangqian Xinjiang Dui Su Maoyi Xingzhi
Jielun» (Обсуждение характера торговли Синьцзяна с Советским
Союзом до Освобождения), Jindaishi Yanjiu, No. 6, с. 237-250
Yu Zhengliang, Yan Shengyi, and Wang Honhxiang (1989) Zhanhou
Guoji Guanxi Shigang, 1945-1987 (Международные отношения после
войны, 1945-1987), Beijing: Shijie Zhishi Chubanshe
Yu Shenwu (ред.) (1983-1990) Sha E Qin Hua Shi (История агрессии
России в Китае), 4 т., Beijing: Renmin Chubanshe
Yuan, Tung-li (ред.-сост.) (1963) Zhong-E Xibei Tiaoyueji (Собрание
договоров между Россий и Китаем, относящихся к Северо-Востоку).
Англ, подзаголовок: Russo-Chinese Treaties and Agreements Relating
to Sinkiang (1851-1949) (1963) Xianggang: Б.п.
Zhang Rende (1995) «Eluosi Gaige Fangshi» (Российский вариант
реформ), Eluosi Yanjiu, No. 5, c. 18-21
Zhanhou Shijie Zhengzhi Jingji yu Guoji Guanxi (Политика и
экономика в послевоенный период и международные отношения)
(1987), Haerbin: Heilongjiang Renmin Chubanshe
Zhao Ingbo (1989) Zhongguo Zouxiang 21 Shijide Da Xietiao Jilue
(Стратегия «Большой Гармонизации Китая» в XXI веке), Weilai Yu
Fazhan, No. 3, с. 1-9; No. 4, с. 2-10
Zhao Zhongfu (1970) Qingji Zhong-E Dong San Sheng Jiewu Jiaoshe
(Переговоры между Россией и Китаем в конце периода Цин по
вопросу границ в трех северо-восточных провинциях), Taibei: Zhon-
gyang Yanjiuyuan Jindaishi Yanjiusuo
Zhong-E Huiyi Cankao Wenjian (Китайско-российские переговоры.
Документы. [1851- 1922]) (1966-1973) В серии: Jindai Zhongguo Shi-
liao Congkan, Vol. 33, Taipei: N.p.
Zhong-E Guanxi Shiliao (Исторические материалы по русско-ки-
тайским отношениям) (1968-69), 3 т., Taibei: Zhongyang Yanjiuyuan
Jindaishi Yanjiusuo
Zhong-E Guanyu Zhongdonglu zhi Jiaoshe Shilue (История китайско-
русских переговоров о КВЖД) (1929) Nanjing: Zhonguo Guomindang
Zhongyang Zhixing Weiyuanhui Xuanzhuan Buyin
Zhong-Mei-Su Zhanlue Xanjiao (Стратегический треугольник
«СССР-Китай-США» (1988) Beijing: Shishi Chubanshe
Zhong-Su Guojia Guanxishi Ziliao Huibian, 1917-1924 (Собрание
материалов по китайско-советским межгосударственным
Библиография
отношениям, 1917-1924) (1993) Под ред. Xue Xiantian, Li Jiagu, Huang
Jilian, Li Yuzhen, Beijing: Zhongguo Shehui Kexue Chubanshe
Zhong-Su Guanxi Shiliao (Материалы по китайско-советским от-
ношениям) (1949) Beijing: Qunzhong Shudian
Zhong-Su Youhao Zhongyao Yanlun Xuanbian (Подборка наиболее
важных речей о китайско-советской дружбе) (Б.г.), [Beijing]: Zhong-
Su Youhao Xiehui
Zhonggong Zhongyang Wenjian Xuanji (Избранные документы ЦК
КПК) (1989-1992), 18 т., Beijing: Zhonggong Zhongyang Dangxiao
Zhongguo Jindai Duiwai Guanxi Shiliao Xuanji, 1840-1949 (Подборка
исторических материалов по международным отношениям Китая,
1840-1949) (1977), 4 т., Shanghai: Shanghai Renmin Chubanshe
Zhonguo Zhuming Minzhu Zhongzhe He Gongchandangren Lun Sulian
(Известные китайские демократы и коммунисты о Советском Союзе)
(1981) Moscow: Xinwen Chubanshe
Zhu Xingqiao (1993) «Xuke Liaofa Weihe Ingqi Zhenlun» (Почему
«шоковая терапия» вызывает столько споров), Guowai Shehui Kexue,
No. 2, с. 19-23
Zou Yuanfan (1963) Zhong-Е Jieji (О китайско-русской границе),
Taibei: Guangwen Shuju
ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ
Российские периодические издания
Амурская правда
Азия и Африка сегодня
Вестник Московского Университета, серия 13: востоковедение
Владивосток
Военно-исторический журнал
Вопросы экономики
Вопросы новой и новейшей истории
Вопросы истории
Вопросы философии
Восток (Oriens)
Дальневосточные известия
Дальний Восток
Библиография
382
Дипломатический вестник
Евразия
Итоги
Известия
Коммерсант-Daily
Коммунист
Комсомольская правда
Красная звезда
Красное знамя
Литературная газета
Международная жизнь
Мировая экономика и международные отношения
Московские новости
Независимая газета
Новая и новейшая история
Новое время
Отечественная история
Отечественные архивы
Полис
Правда
Проблемы Дальнего Востока
Регион: Дальневосточные новости
Родина
Россия и АТР
Российская газета
Россия-XXI
Рубежи
Сегодня
Сибирская газета
Советская Россия
Советский Сахалин
США: Экономика, политика, идеология
Свободная мысль
Человек
Экономическая газета
Эксперт
Библиография
383
Периодические издания Европы и Америки
A Central Asiatic Journal
Alternatives: A Journal of World Policy
American-East Asian Relations
Asian Affairs
Asian Studies Review
Asian Affairs: An American Review
Asian Perspective
Asian Geographer
Asian Thought and Society
Asian Studies
Asian Survey
Asiatiche Studien I Etudes Asiatiques
Aussen Politik. German Foreign Affairs Review
Aussenpolitik
Bulletin of the Association for the Advancement of Central Asian
Research
Central Asian Review
Central Asiatic Journal
Central Asia Monitor
Central Asia Newsfile
Central Asian Collectanea
Central Asia Brief
Central Asia and Caucasus in World Affairs
Central and Inner Asian Studies
Central Eurasia, Daily Report
Central Asian Monitor
Central Asian Survey
China Information
China Quarterly
China Report. A Journal of East Asian Studies
China Aktuell
China Review International (Journal of Reviews of Scholarly Literature
in Chinese Studies)
Comparative Strategy
Conflict and Cooperations
Copenhagen Journal of Asian Studies
I Current History
Библиография
384
East Asian Review
East Asian History
Economist
Ethics and International Relations
Etudes Chinoises
Eurasian Studies
Europe-Asia Studies (Soviet Studies)
Financial Times
Foreign Policy
Foreign Affairs
Independent
International Studies Quarterly
International Studies
International Journal
International Affairs
International Herald Tribune
International Organization
Internationales Asienforum
Irish Slavonic Studies
Jane’s Defence Weekly
Journal of Political and Military Sociology
Journal of Contemporary Asia
Journal of the Economic and Social History of the Orient
Journal of Asian Studies
Journal of East Asian Affairs
Journal of Peace Research
Journal of North-East Asian Studies
Journal of East-West Studies
Kazakh and Kirghiz Studies Bulletin
Labyrinth
Late Imperial China
Millennium: Journal of International Studies
Modem Asian Studies
Modem China
New York Times
Orbis
Oriens Extremus
Pacific Review
Библиография
385
Pacific Affairs
Review of International Studies
Rossica
Russian History
Security Dialogue
Sibirica
Sino-American Relations
Slavonic and East European Review
Studies in Comparative International Development
Survival
The Journal of Asian History
Times
Washington Post
World Politics
World Policy Journal
Периодические издания стран Азии и АТР
Beifang Luncun
Asia-Pacific Review
Australian Journal of Politics and History
Australian Slavonic and East European Studies
Australian Journal of International Affairs
Beijing Review (Peking Review)
China Journal (The Australian Journal of Chinese Affairs)
China Report
Chinese Culture. A Quarterly Review
Contemporary International Relations
Contemporary South East Asia
Dongbeiya Luntan
East Asia Review
Far Eastern Economic Review
Guangmin Ribao
Guoji Wenti Yanjiu
Heihe Xuebao
Hongqi
International Strategic Studies
Issues and Studies (Wenti yu Yanjiu)
I Japanese Slavic and East European Studies
Библиография
386 --------- ----------------------------------
Jindaishi Yanjiu
Journal of Chinese Social and Economic History
Journal of Central Asia
Journal of Area Studies. Central Asia
Journal of Oriental Studies (Dongfang Wenhua)
Korean Journal of Defence Analysis
Korean Journal of Policy Studies
Lishi Yanjiu
Qiushi
Renmin Ribao
Shehui Kexue Jikan
Shehui Kexue Zhanxian
Shijie Zhishi
Shijie Zhishi Nianjian
Sino-Soviet Affairs
Social Sciences in China
Tsing Hua Journal of Chinese Studies
Xiandai Guoji Guanxi
Zhongguo Bianjiang Shidi Yanjiu
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АВПРИ АВПРФ ВВП ВКП(б) Архив внешней политики Российской империи Архив внешней политики Российской Федерации Валовый внутренний продукт Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков)
ВНП ГКЧП Валовый национальный продукт Государственный Комитет по чрезвычайному положению
ГМД ЕС КВЖД КНДР Гоминьдан Европейский Союз Китайско-Восточная железная дорога Корейская Народно-Демократическая Республика
КНР КР КПК КПСС КЧЖД ЛМО МНР нэп РКП(б) Китайская Народная Республика Китайская Республика Коммунистическая партия Китая Коммунистическая партия Советского Союза Китайско-Чанчуньская железная дорога Архив Лондонского миссионерского общества Монгольская Народная Республика Новая экономическая политика Российская Коммунистическая партия (большевиков)
РСФСР Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика
РФ РЦХИДНИ Российская Федерация Российский Центр хранения и изучения документов по новейшей истории
СНГ СССР ЦК КПК Содружество Независимых Государств Союз Советских Социалистических Республик Центральный Комитет Коммунистической партии Китая
ЦК КПСС Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза
юмжд Южно-Маньчжурская железная дорога
УКАЗАТЕЛЬ
А
Абагайту, гора 167
Аблин С. 157
АВПРИ 22, 45
АВПРФ 22, 45
Азиатско-Тихоокеанский регион 25, 255
Азия 779, 255-257
Айгуньский договор 170-172, 183
Албазин 164
Албазинское воеводство 164
Александров В.А. 36
Алихан-тюре 216
Алмонд Г. 87, 119
Алтай 174
Амба Хингань 165
Амур 164, 169-172, 193
Англия 125, 159, 169, 171, 175, 179, 199, 200, 214, 226
Андронов А.А. 19
Аргунь, река 164, 165, 167, 170, 171
Аристотель 63
Арнольд В.И. 19, 86
Аспатурян В. 148
АТР 22, 25, 257, 258, 264, 276, 282
Афганистан 241-245, 262
Б
Байков Ф.И. 157
Банно Масатака 37
Батурин Ю.М. 132
Белград 752
Белов Е.А. 23, 38, 54
БердЧ. 725
Берлин 752
Беспрозванных Е.Л. 52
Бирма 241
Богатуров А.Д. 20, 40, 74, 106
Богемия 757
Большой Саянский хребет 167
Большой Хинган 165
Указатель
389
Борисов О.Б. 23, 39
Бородин М.М. 192, 225
Бразилия 253, 276
Брандт К. 38
Брежнев Л.И. 148, 233, 240, 244
Бу Пин 40, 51
Бузан Б. 89, 90
Бурея, река 164
Буринский договор 1727 г. 51, 167, 182, 183
БэддлиДж. 35
В
Ван Цзинвэй 206, 210
Ван Чжэнтин 195, 197-200
ВВП 74, 77, 253, 254, 265, 275
Веблен Т. 66
Великобритания 12, 169
Вельдес Ю. 131
Вервей М. 93, 94
Вернадский Г.В. 152
Видмэр Э. 36
Виотти П. 20
ВКП/б/ 44, 54, 186, 187, 192, 199, 207, 223, 225, 226, 231, 232
Владивосток 192, 230, 245
Владимиров П.П. 226
Владиславич-Рагузинский С.Л. 166
Внешняя Монголия 193, 197, 200, 202, 204, 219, 220
ВНП 74, 77, 254, 272, 274
Внутренняя Монголия 136, 205, 255
Воскресенский А.Д. 37, 41, 45
Восток 151, 235, 253
Восточная Азия 36, 40, 106, 168, 169, 183, 235, 267
Восточная Европа 227, 270-273
Восточная Сибирь 278
Восточный Туркестан 176, 178, 212, 216, 237
Вышинский А.Я. 229
Вьетнам 221, 242, 243, 245, 270, 271
Вебер М. 117
Г
Габсбурги 151
___ Указатель
390
Гаджиев К.С. 20
Гайдар Е.Т. 273
Галенович Ю.М. 23, 40, 48, 53, 54, 191, 232
ГалтунгИ. 19, 78, ПО, 142, 143
Гантман В.И. 20, 70
Ганьсу 212
Гартофф Р. 40
Германия 175, 179, 185, 210, 214, 218, 221, 237
Гилпин Р. 20, 82
ГиттингсДж. 39
ГКЧП 280
Гладкий Ю.Н. 77
Гоминьдан (ГМД) 48, 54, 187, 192, 206-209, 211, 215-217, 219, 221,
223, 224, 225, 230, 250, 281
Гоббс Т. 73
Головин Ф.А. 164
Гонконг 160
Гончаров С.Н. 39
Горбачев М. С. 245-249, 265, 273
Горбица, река 165
Григорьев А.М. 23
Гросс Ф. 112
Гроций Гуго 75
Гу Вэйцзюнь 200, 201
Гуандун 136, 255
Гуанчжоу 197, 199, 222
Гумилев Л.Н. 150, 152
Гун, князь 172
д
Дайцинское государство 170
Дальневосточная Республика 53, 193, 206
Дальний (Дайрен) 197, 219, 221, 229, 230
Дальний Восток 38, 40, 44, 46, 52, 53, 147, 149, 169, 172, 173, 176,
179, 196, 214, 221, 258, 266, 267, 278, 282, 283
Даманский, о-в 241
Данилевский И.Н. 57
Де Ври Дж. 28
Дейч К. 20, 75
Декларация 1919 г. 191
Джонс В. 78
Указатель
391
Джонсон А. 93
Джордж А. 102, 138, 139
Джунгарское ханство 164, 176, 177
Джэксон В. 39
Дилти В. 101
Диттмер Л. 39
Договор 1896 г. 190
Домингез Л. 78
Дополнительное соглашение 1843 г. 168, 172
Дугин А.Г. 20, 113
Дулин Д. 39
Дэн Сяопин 246, 248, 280
Дюргхайм Э. 68
Е
Евразия 132, 255
Европа 186, 217, 227, 267, 273
Европейский Союз 254
Екатерина I 166
Екатерина Великая 162
Ельцин Б.Н. 249, 261, 262
ЕС 92, 277
Ж
Жаланашколь, пос. 241
Жуков Г.К. 239
Жэхэ 214
3
Забайкалье 177, 192
Загория Д. 39
Запад 34, 37-39, 44, 46, 48, 55, 147, 151, 158, 162, 199, 200, 207,
210, 238, 240, 241, 252, 253, 267
Западная Сибирь 266, 278
Западные страны 33, 38, 53,158, 159, 168, 172, 178,182, 192, 210, 217
Западный Туркестан 177
«Заявления Карахана» 53, 188
Злобин А.А. 20
Золотая Орда 151
Зубок В.М. 40
|3эйгар Ф. 19, 108, НО
Указатель
392 -----------------------------------------------------------
И
Иван III 151
Игнатьев Н.П. 159, 172
Илийский (С.-Петербургский) договор 1881 г. 174, 175
Илийский край 159, 174
Индия 253
Индонезия 253
Иоффе А.А. 197
Истон Д. 66, 87, 119
Италия 125, 200, 210
И
Йосида Кинъити 37
Йохансен Р. 116
К
Кавалло Р. 19
Кавказ 149
Казахские ханства 178
Казахстан 166, 168, 176, 212, 224, 262
Камрань 242
Кан Ювэй 9
Капица М.С. 23, 38
Каплан М. 19, 69, 70, 78, 105, 106, 111
Капустин Б.Г. 20,133
Карахан Л.М. 191, 194-200
Карпов М.В. 40
Карр Э. 28, 80
Каткова З.Д. 23
Кауппи М. 20
Кашмир 241
Казн Г. 35
Квестид Р. 34, 36, 39, 48
КВЖД 179, 193, 195, 196, 200, 201, 205-209, 212, 219, 221
КилгурД. 19, 108, НО
Киргизстан 262
Китай 9, 10, 12, 18, 21-25, 27, 30, 33-40, 42, 44-47, 49-
55, 61, 63, 66, 76, 77, 82, 89, 90, 91, 125, 135, 136, 140, 147, 149,
152-161, 164-166, 168, 169, 171-177, 179, 180, 181, 183-219,
221-235, 237, 239-246, 251-271, 273-291
Китайская империя 52, 163, 267
Указатель
393
Китайская Республика (КР) 21, 22, 31, 51, 185, 202, 220, 223,229
КлаббЭ. 13, 48
Клинтон Д. 130, 131
Клир Дж. 19
Китайская Народная Республика (КНР) 9, 10, 21, 22, 31, 51, 54, 61,
125, 135, 136, 176, 204, 222, 223, 228-232, 234-250, 252, 272, 274,
275, 277-279, 282, 290
Ковалев И.В. 226
Ковальченко И.Д. 58
Козырев А.В. 261
Коллингвуд Р. 59
Колмогоров А.Н. 19
Колосков Б.Т. 23, 39
Коминтерн 44, 54, 186, 187, 192, 199, 207, 225
Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) 235
Корея 176, 221, 235-237, 259
Корсак А.К. 37
Косыгин А.Н. 242
КохейнР. 17, 20, 83
КПК 206, 207, 209, 211, 215-226, 230-232, 235, 236, 248, 249, 280, 281
КПСС 225, 231, 232, 234, 235, 239, 244, 247-249
Красильников А.С. 20, 132, 133
Крик Б. 63
Кроче Б. 28, 57
Куглер Я. 77
Кулик Б.Т. 23
Кульджинский договор 1861 г. 167
Кульски В. 57
Кульчжа 216
Купер Р. 88
Кучар 216
КЧЖД 221, 229, 230
Кяхтинский договор 1727 г. 167, 182, 183
Л
Лангефорс Б. 19
Ларин В.Л. 40, 48, 54
Лассвел Г. 78
Латтимор О. 148
Ледовский А.М. 23
|Ленин В.И. 66, 186, 189, 190, 233
Указатель
394 --------------------------------------------------------
Ленсен Р. 37
Леон 38
Леонтович М.А. 19
Леснофф М. 58
Ли Цзяао 198
Ли Цзягу 51
Ливадийский договор 1871г. 174
ЛипхартА. 138
Лиска Дж. 19, 105, 110
Литтл Р. 95
Ллойд К. 94, 95
ЛМО 22, 45
Локк Дж. 75
Ломинадзе В.В. 225
Лорен П. 101
Лоуэнталь Р. 39
Луис В. 39
Льюис Дж. 39
Лю Миншэн 40
Лю Сяо 222
Лю Цзинжэнь 188
Люйшунькоу 219, 221, 229, 230
Ляодунский п-ов 159, 179
Ляпунов А.А. 19
М
Ма Дачжэн 40
Ма Хуншань 213
МаЧжунъин 212, 213
Макиавелли 73, 74, 79
Макиндер X. 112
Маклэйн Ч. 38
Макфаркуар Р. 39
Малиновский Б. 68
Малоземов А. 37
Мамаева Н.Л. 54
Мамути 213
Мангейм Дж. 42, 86, 87
Маньчжоу-го 205, 208, 221, 230
Маньчжурия 163, 209, 220
Мао Цзэдун 218, 225, 228, 229, 231, 232, 235-237, 239, 241, 244
Указатель
395
Марч Ж. 75
Медина Б. 19
Межуев Б.С. 133
Мексика 253, 276
Меликсетов А.В. 23
МИД 44
Миддлетон Д. 40
Микоян А.И. 222
Мин 163
Мировицкая Р.А. 23, 38, 54
МоделскиД. 13, 82
Монголия 176, 177, 189, 196-198, 200, 202-205, 211, 212, 217, 224,
241, 245, 246
Моргентау Г. 20, 73, 74, 79, 106, 111
Москва 40, 151, 164, 193, 197, 212, 243, 257
Московия 151
Мэн Сянчжан 40
Мэнколл М. 35, 36, 49
Мэхан А. 112
Мясников В.С. 17, 20, 23, 35-37, 39, 48, 50, 52, 132, 155
Н
НайДж. 17, 20
Нанкин 212, 222
Нанкинский договор 1842 г. 172
Наполеон 152
Нарочницкий А.Л. 37
НАТО 259
Нацистская Германия 217
Непал 241
Нерчинск 164
Нерчинский договор 1689 г. 35, 51, 52, 164-167, 171, 182
Нижнее Приамурье 165
Николсон М. 19, 108, 110, 141
Нолан П. 46-48, 269
НортР. 38
Нью-Йорк 246
НЭП 192
О
ркшотт М. 59, 100
Указатель
396
ООН 256
Органски А. 77, 82
Ощепков В.П. 48
П
Пакистан 241
Пальмерстон 126
Памир 174, 175
Панарин А.С. 20
Панюшкин А.С. 225
Парсонс Т. 67, 68
Пекин 40, 162, 166, 188, 194, 196, 198, 200, 246, 268
Пекинский дополнительный договор 1860 г. 172, 174, 183
Пекинский протокол 1901 г. 190
Перовский В.А. 36
Персиц М.А. 23, 38
Перфильев И.С. 157
Петр Великий 147, 148
Петроград 188
Пирс Р. 37
Плешаков К.В. 20, 40, 113, 132
Поздняков Э.А. 20, 113
Полетаев А.В. 58
Польша 271-273
Понтрягин Л.С. 19
Поппер К. 65
пост-советское пространство 25
Потанин Г.Н. 36
Прага 152
Прайс Э. 37
Приамурье 165, 173, 176, 177
Прибалтика 251, 252
Приморский край 149, 177, 279
Путятин Е.В. 159, 172
Р
Радклифф-Браун А. 68
Рансиман В. 65
Расмусен Э. 19, НО
РассетС. 19, 104
Рейнолдс Ч. 63, 65, 66, 75, 84, 100
Указатель
397
Рибер А. 146, 147, 149
Рич Р. 42, 86, 87
Ричардсон Л. 86, 87
РКП/б/ 225
Розенау Дж. 19, НО, 113, 126
Романовы 10
Росс Р. 39
Россер Ж. 19, ПО
Российская империя 163, 176
Российская Федерация 21, 135, 136, 249, 253, 255, 256, 259, 265, 283
Россия 9, 10, 12, 18, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 30, 33-38, 40, 42,
44-47, 49-53, 55, 61, 63, 66, 75, 82, 89-91, 132, 136, 140, 146-153,
155, 157-169, 171-179, 181-185, 188-193, 196, 197, 200, 202-206,
223, 224, 233, 236, 249, 250, 252-265, 267-275, 278-291
Россия царская 21, 31, 146, 162, 179, 188, 189, 190, 191, 195, 201,
228, 236, 241
Рощин Н.В. 222
РСФСР 186, 190, 249
Русско-китайский договор 1896 г. 188
Русско-японские соглашения 1907-1916 гг. 188
РЦХИДНИ 22, 45
Рэй Дж. 76, 77
С
Савельева И.М. 58
Савицкий П.Н. 152
Санкт-Петербургский (Илийский) договор 1881 г. 183
Саран В. 39
Сарыкольский хребет 176
Свешников А.А. 41
СебесДж. 35
Север 278
Северная Маньчжурия 176, 177
Северный Казахстан 163
Северный Китай 54, 192-194, 198, 200, 220
Северо-Восточная Азия 22, 255, 258, 266, 268
Северо-Восточный Китай 189, 218, 219, 230
Сибирь 52, 149, 162, 163, 166, 176, 192, 266, 267, 278, 282
Сидоров А.Ю. 40
Сингапур 276
Синьцзян 54, 136, 174, 211-216, 218, 224, 255
Указатель
398
Сладковский М.И. 37
СМИ 115
СНК 186, 189
Советская Россия 21, 22, 53, 54, 186-199, 202-207, 211, 212, 217,
219, 223, 228, 230, 251
Советский Союз (СССР) 9, 21, 22, 31, 35, 38, 39, 45, 46-48, 54, 55, 77,
82, 125, 136, 152,153, 176, 192, 194, 196-251, 253-258, 260,
265-267, 272, 277, 280, 290, 291
Советско-китайский Договор 1945 г. 219, 222
Советско-китайский Договор о дружбе 1937 г. 209, 210, 215, 250
Советско-китайский Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи 1950 г.
228, 229
Советско-китайское Коммюнике 1989 г. 248, 249
Советско-китайское соглашение 1924 г. 201
Советско-японский Договор о нейтралитете 1941 г. 205
Совместная советско-китайская Декларация 1992 г. 262
Совместное Заявление о взаимном ненацеливании ракет 262
Соглашение 1924 г. 206
Соглашение о Западном участке государственной границы 262
Соглашение о режиме в районе российско-китайской границы 1994 г. 263
Соглашения о торговле 1986-1990 гг. 245
Соглашение об общих принципах 198
Соглашение от 16 мая 1991 го Восточном участке границы 262
Соглашения с Японией 1907-1916 гг. 190
Содружество Независимых Государств (СНГ) 249, 253, 273
Соловьев В.Ф. 23
Сорокин К.Е. 113, 132
София 152
Спенсер Г. 105
Средиземноморье 154
Срединное государство 154
Срединное Царство 151
Средняя Азия 38, 51, 149, 163, 176, 211, 212, 214, 224, 258, 282
Сталин И.В. 213, 218, 220, 222, 225, 226, 228, 229, 232, 233, 236,
238, 239, 251
Степанов Е.Д. 54, 132
Степин В.С. 58
Суйюань 214
Сунгари, река 170
Сунь Ятсен 54, 192, 197, 198, 199, 216, 285
США 12, 45, 61, 77, 125, 169, 185, 199, 200, 205, 216, 218-220,
Указатель
399
222, 226, 228, 234-238, 241, 243, 244, 248, 250, 254, 255, 257, 259,
261, 268, 275-277
Сычуань 282
Сюй И. 37
Сюэ Литай 39
Сюэ Сяньтянь 40, 51
Т
Таджикистан 262
Таиланд 272
Тай Сун Ан 39
Тайвань 12, 38, 45, 46, 49, 54, 61, 125, 160, 271, 272, 276, 281
Тан 37
Тацит 73
Тибет 136, 255
Титаренко М.Л. 23, 40, 50
Тихвинский С.Л. 23, 38, 50, 52
Тихоокеанский пакт 210
Тойнби А. 150
Токио 198
Трубецкой Н.С. 752
Тува 205
Тэйлор 82
Тяньаньмэнь 249
Тяньцзин 172
Тяньцзиньский договор 1858 г. 168, 172, 173,183
У
У Сюцюань 229
Уайтинг А. 38
Уда, река 765
Улан-Батор 197
Уолтц К. 18, 20, 66, 69, 70, 79, 80, 81, 83, 96, 111
Урал 278
Урумчи 276
Уссури, река 7 70
Уссурийский край 173
Ф
Фауст К. 36
Финн В.К. 24, 58, 59, 60
Фитцж^ральд Г 19
Указатель
400
Флетчер Дж. 36
Франкель Дж. 128, 129
Франция 169, 179, 199, 200, 226
Фрокок Ф. 68
X
ХаасМ. 20, 78
Хабаровск 192, 241
Хадсон Г. 39
Хами 211, 216
Хартман Ф. 129
Хаусхоффер К. 112
Хвостова К.В. 24, 58, 59, 60
ХиллН. 128
Хобсон Дж. 66
Ходжа Нияз 212
Хрусталев М.А. 20
Хрущев Н.С. 234, 237-240
ХуЛичжун 40
Ху Ханьминь 206
Ху Чжицай 3 7
Хэмпель К. 65
ц
Центральная Азия 23, 25, 46, 166, 168, 173-176, 182, 259, 262
Центральная Европа 227, 270, 272
Центральная Россия 278
Цзинь Гуанъяо 41
Цзинь Шужэнь 212, 213
Цзян Цзэминь 249
Цин 10, 21, 22, 31, 52,146,154,155,157, 164,165,170,171 ,181, 184
Цинская империя 163, 164, 167-169, 173, 174, 176, 181, 182
ЦК КПК 236, 244, 245
ЦК КПСС 249
Цыганков П.А. 20, 63
Ч
Чан Кайши 48, 206, 207, 209, 211-213, 215, 216, 218-223, 225, 226,
228, 236, 237
Чанг Л. 40
Чанчунь 197, 221
Указатель
401
Чжан Чжичжун 216
Чжао Цзыян 248
Чжоу Эньлай 222, 229, 242
Чжу Жунцзи 274
Чили 276
Чистобаев А.И. 77
Чичерин Г.В. 198, 202, 203
Чугучакский протокол 1864 г. 174
Чэнь Дели 214
Чэнь Тяньфан 48
Чэнь Цзиши 41
Ш
Шабин-Дабага, перевал 167
Шанхай 210, 262
Шеварднадзе Э.А. 246
ШиЧжэ 40
Шилка, река 165
Шихан М. 106
Шмитт К. 63
Шредер П. 84, 96, 97
Шумпетер Дж. 66
Шэнь Шицай 213-215
Шэньян 227
Ю
Юго-Восточная Азия 268
Южная Корея 253, 271, 272, 276
Южная Сибирь 177
Южно-Китайское море 276
Южный Китай 198, 200, 237
ЮМЖД 227
Я
Яковлев А. Г. 23
Ялтинские соглашения 218, 219, 222
Ян Куйсун 40
Ян Цзэнсинь 277
Ян Шанкунь 247
Ян Юнь^жо 40
Янцзы, река 222
Указатель
402 ---------------------------------------------------------------
Япония 37, 38, 54, 159, 179, 180, 188, 196-198, 203, 205, 206,
208-210, 214, 217, 218, 224, 226, 230, 254, 255, 258, 271, 272,
275-277, 282
Bartlett 79
Bull 16
Burchill 17, 26, 72, 73, 75, 80
Buzan 17, 73, 89, 90, 91, 95, 97
Coplin 41
Danto 58
Dittmer 55
Doran 77
Forsyth 48
Friedman 94
Gardner 45
Gilpin 88
Goodin 56, 63, 85
Goodin and Klingemann 17, 23
Groom 69
Harris 89
Hempel 68
Hollis 56, 57, 58, 59, 64, 65, 66, 68, 71, 73, 74, 75, 81, 85
Hollis and Smith 16, 41
Hunt 38
Johnston 92
Kennedy 90
Keohane 72, 82, 83
Klingemann 56, 63, 85
Kulski 57
Lessnoff 59
Levy 96
Li Jiagu 50
Little 97
Lloyd, 60, 95
Merton 68
Mesquita 77
Morgenthau 83
Nye 82
Parsons 66, 77
Popper 57, 68
Указатель
403
Quested 38
Ray 76
Reynolds 56, 58, 64, 65, 67, 85
Rosen 92
Rosencrance 74
Sheehan 64, 81
Smith 17, 24, 25,56, 57, 58, 59, 65, 66, 68, 71, 73, 74, 75, 81, 85
Stephan 48
Strange 83
Su Qi 39
SMith 64
Tang 38
Taylor 69, 74, 81, 83
Thompson 93
Tosh 58, 59
Voskressenski 23, 37, 39
Waltz 71, 83
Werweij 69
Winch 68
ОБ АВТОРЕ
ВОСКРЕСЕНСКИЙ АЛЕКСЕЙ ДМИТРИЕВИЧ
выпускник Института стран Азии и Африки при МГУ, Сингапурско-
го государственного университета и Манчестерского университета.
Доктор политических наук (ИДВ РАН), доктор философии (Манче-
стерский университет). Заведующий и профессор кафедры востоко-
ведения МГИМО (У) МИД РФ. Работал директором Методологиче-
ского университета конвертируемого образования (МОНФ), замес-
тителем руководителя Центра «Россия-Китай» Института Дальнего
Востока РАН. Член Центрального правления Общества Российско-ки-
тайской дружбы, почетный научный сотрудник Центра Евро-Азиатских
исследований Рэдингского университета (Великобритания).
Основные направления научных исследований: Китай и исто-
рия, теория и политическая экономия международных отношений,
регионоведение (востоковедение), российско-китайско-американские
отношения, китайская культура. Автор более 120 научных работ, объ-
емом около 150 п.л., издававшихся отдельно, либо в научных и мас-
совых научно-популярных периодических изданиях России, США,
Великобритании, Кореи, Франции, Голландии, Китая, Тайваня сум-
марным тиражем более двух миллионов экземпляров и распростра-
нявшихся в 30 странах мира. Среди них:
♦ Russia on the Brink of the Millennium: International Poli-
cies and Security Issues, N.Y.: Nova Science, 1999 (Отв. ред., сост., со-
автор.)
♦ Чудаки, шуты и пройдохи Поднебесной. М.: Гудьял-
Пресс, 1999 (Отв. ред., сост., со-перевод.)
♦ Post-Soviet Policy Perspectives, N.Y.: Nova Science, 1998
(Отв. ред.-сост.)
♦ Russia, China and Eurasia: A Bibliographic Profile of Selec-
ted International Literature. N.Y: Nova Science, 1998
Об авторе
405
♦ Cranks, Knaves and Jokers of the Celestial. Chinese Para-
bles and Funny Stories, N.Y.: Nova Science, 1998 (Отв. ред., сост., co-
перевод.)
♦ The Sino-Russian St.Petersburg Treaty (1881): Diplomatic
History, N.Y.: Nova Science, 1996
♦ The Difficult Border, N.Y: Nova Science, 1996
♦ Russia - China - USA: Redefining the Triangle, N.Y: Nova
Science, 1996 (Отв. ред., сост., co-авт.)
♦ Дипломатическая история русско-китайского Санкт-
Петербургского договора 1881 года, М.: Памятники исторической
мысли, 1995
♦ Царская Россия и Китай в исследованиях последних лет
(80-90-е годы XX в.) М.: ИДВ РАН, 1994. Сокращ. пер. на кит. яз.:
Элосы сюэчжэ дуй Э-Чжун гуаньси цзи бяньцзе линту вэньтиды лиц-
зе - Чжунго бяньцзян яньцзю тунбао (Вестник изучения границ Ки-
тая), Пекин-Урумчи: Синьцзян жэньминь чубаньшэ, 1995
♦ Современные концепции русско-китайских отношений
и погранично-территориальных проблем в России и Китае (80-90 гг.
XX в.), М.: Московский общественный научный фонд, 1994
♦ Международные отношения в Центральной Азии. До-
кументы и материалы. Кн. 1-2, М.: Наука, 1989 (в составе авт. колл.)
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД
♦ поддерживает научные исследования в области права, полито-
логии, социологии, экономики, и отечественной истории в инте-
ресах укрепления Российской Федерации, развития связей РФ с
другими государствами;
♦ разрабатывает и ведет научно-образовательные программы, на-
целенные на возрождение лучших традиций российской науки,
культуры и образования;
♦ создает базы данных по исследователям, преподавателям, учеб-
ным и научным цетрам России и СНГ в области общественных
наук;
♦ способствует внедрению современных технологий в исследова-
тельскую работу и высшее образование в сфере общественных
наук;
♦ содействует развитию межрегионального и международного на-
учного сотрудничества.
1001000, Москва, Центр, Почтамт, а/я 245
Тел. (095) 280-35-26; факс (095) 280-70-16
E-mail :ak96 @ glasnet.ru
http://wwwZmpsf.org
ДЛЯ ЗАМЕТОК
Алексей Дмитриевич Воскресенский
Россия и Китай:
теория и история межгосударственных отношений
Научное издание
Компьютерная верстка
О.В. Столяровой
ООО «Издательский центр научных и учебных программ»
Издательская лицензия - ЛР № 071689 от 24.06.98 г.
Юридический адрес - 111397, Москва, Федеративный просп., 4
Тел./факс (095) 303-85-76
e-mail: publisher@glasnet.ru
http://www.glasnet.ru/~publisher
Гигиеническое заключение Департамента государственного
санитарно-эпидемиологического надзора
Министерства здравоохранения Российской Федерации
№ 77.99.2.953.П.6310.10.99 от 19.10.1999 г.
Подписано в печать 28.10.99 г.
Гарнитура Times New Roman Cyr.
Бумага «Офсет» № 1. Печать офсетная.
Усл.-печ. л. 25,5. Уч.-изд. л. 18,13.
Формат 60x90 716. Тираж 1000 экз.
Заказ 3431
Отпечатано с готовых диапозитивов
в Производственно-издательском комбинате ВИНИТИ,
140010, г. Люберцы, Московской обл., Октябрьский пр-т, 403.
Тел. 554-21-86