Автор: Рахматуллин М.  

Теги: всеобщая история   история российского государства   биографии   воспоминания   екатерина вторая  

ISBN: 5-300-01904-6

Год: 1998

Похожие

Рождение империи. История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII-XX

Утверждение династии (История России и Дома Романовых в мемуарах современников XVII-XX)

Русские царицы, 1547-1918

Милютин Д.А. Воспоминания. 1816-1843

Текст
                    
-D тонны
истории
Век XVIII

ЕКАТЕРИНА II
В ВОСПОМИНАНИЯХ
СОВРЕМЕННИКОВ,
ОЦЕНКАХ
ИСТОРИКОВ

МОСКВА
ТЕРРА—КНИЖНЫЙ КЛУБ
1998


УДК 947
ББК 63.3(2)
Е45

Составитель
М. РАХМАТУЛЛИН
Работа составителя
выполнена при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда
(РГНФ) проект № 96-01-00195

Екатерина II в воспоминаниях современников,
Е45 оценках историков / Вступ. ст., коммент., имен. указ.
М. Рахматуллина. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб,
1998. — 416 с. — (Тайны истории в романах, повестях
и документах).
ISBN 5-300-01904-6
Издание знакомит читателя с интереснейшими событиями и фактами Ека­
терининской эпохи, с неутомимой деятельностью Екатерины II в экономичес­
кой, законотворческой, административной и других важных сферах жизни
страны, а также с образом жизни, характером и личными качествами им­
ператрицы.
Книгу составили записки и воспоминания статс-секретарей императрицы
Г. Р. Державина и А. М. Грибовского, гоударственного деятеля и историка
М. М. Щербатова, искателя славы и чинов в России, наблюдательного и
литературно одаренного швейцарца К. Массона, иностранных дипломатов
К.-К. Рюльера, Л.-Ф. Сепора, Д. Бёкингхэмшира и др., а также фрагменты
трудов крупнейших русских историков Н. М. Карамзина и В. О. Ключевского,
именитых биографов Екатерины II — В. А. Бильбасова и А. Г. Брикнера.

УДК 947
ББК 63.3(2)
ISBN 5-300-01904-6

© ТЕРРА—Книжный клуб, 1998


ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Так называемый «золотой век» Екатерины II — один из интересней­
ших этапов российской истории — в последнее время оказался в фоку­
се внимания общественности. Одно из объяснений тому состоит в том,
что личность Екатерины II, ее идеи и деяния неразрывно связаны с эпо­
хой преобразований, проводимых в русле идей Просвещения. Если «век
Петра был веком не света, а рассвета», много сделавшим «во внешнем,
материальном отношении преимущественно», то в свершениях второй
половины XVIII в., по определению С. М. Соловьева, «ясно видны при­
знаки возмужалости народа, развития сознания, обращения от внешнего
к внутреннему, обращения внимания на самих себя, на свое»1. Суть про­
исходивших перемен передал видный екатерининский вельможа
И. И. Бецкой в словах, обращенных к императрице: «Петр Великий со­
здал в России людей; Ваше Величество влагаете в них души»2. Не менее
существенным было и то, что Екатерина II «кротко и спокойно закончи­
ла то, что Петр Великий принужден был учреждать насильственно»3. И в
этом— одна из основ той стабильности общества, которая отличала цар­
ствование Екатерины II. Как писал Н. М. Карамзин, следствием очище­
ния самодержавия от «примесов тиранства» были «спокойствие сердец,
успехи приятностей светских, знаний, разума»4.
Между тем, в течение семи последних десятилетий история России
второй половины XVIII в., история царствования Екатерины II препод­
носилась предвзято; вольно или невольно искажался и образ импе­
ратрицы, двухсотлетие со дня смерти которой исполнилось 6 ноября
1996 г. Со страниц сочинений многих авторов предстает эдакая тщеслав­
ная, недалекая немка «низкого происхождения», хитростью и ковар­
ством завладевшая российским престолом и более всего озабоченная
лишь удовлетворением своих чувственных желаний. Еще современник
Екатерины, А. И. Рибопьер, касаясь литературы непосредственно послеекатерининской поры, писал, что «Екатерина, столь могущественная,
столь любимая, столь восхваленная при жизни, была непростительно
поругана по смерти. Дерзкие сочинения, ядовитые памфлеты распрост­
раняли на ее счет ложь и клевету»5. Даже известный историк Я. Л. Барсков, один из лучших знатоков Екатерининской эпохи, ничтоже сумняшеся заявил, что «ложь была главным орудием царицы; всю жизнь, с
раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием,
владея им, как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа,

з


любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков»6.
Известна и пушкинская характеристика Екатерины — «Тартюф в юбке
и короне». Думается, что подобные суждения имели все же в одних слу­
чаях больше эмоциональную, чем фактическую основу, а в других — по­
литические мотивы и, как правило, исходили от недругов императрицы
за рубежами страны, недовольных жестко проводимым ею внешнеполи­
тическим курсом России, последовательным отстаиванием националь­
ных интересов.
Свое объяснение того, что Екатерина II, как и многие другие вы­
дающиеся личности, не избежала «участи посмертного поругания», дал
и Н. М. Карамзин: «Следствия кончины ее заградили уста строгим суди­
ям сей великой монархини: ибо особенно в последние годы ее жизни, дей­
ствительно слабейшие в правилах и исполнении, мы более осуждали, не­
жели хвалили Екатерину, от привычки к добру уже не чувствуя всей цены
оного и тем сильнее чувствуя противное: доброе казалось нам естествен­
ным, необходимым следствием порядка вещей, а не личной Екатерини­
ной мудрости, худое же — ее собственною виною»7.
Екатерина II еще при жизни по делам своим была названа «Вели­
кой». Разумеется, советская историография вплоть до последнего време­
ни замалчивала эту оценку, и только в наши дни отчетливо заговорили
о признании ее выдающейся роли в истории России8.
Обращаясь к времени правления Екатерины II, историки справед­
ливо выделяют две стороны вопроса: эпоха глазами современников и
конкретные итоги деятельности императрицы, сказавшиеся на развитии
страны.
По поводу мнения современников ограничимся искренним и непо­
средственным восклицанием 35-летнего Карамзина: «И я жил под ее ски­
петром! И я был щастлив ее правлением!» (С. 295).* В изданном шесть
лет спустя после смерти Екатерины II «Похвальном слове» Карамзин,
«один из самых внутренне свободных людей своей эпохи» и всегда пи­
савший то, что думал9, был честен.
Что касается итогов правления Екатерины II, прежде всего под­
черкнем главное: осуществленные почти во всех сферах жизни огром­
ного государства преобразования (Екатерина II по праву считается са­
мым удачливым российским реформатором) не несли в себе «револю­
ционного» начала и по сути в целом были направлены на всемерное
укрепление абсолютистского государства, на законодательное закреп­
ление неравноправного сословного деления общества, когда «право­
вой статус всех других сословий был подчинен интересам государства
и сохранения господства дворянства»10. В. О. Ключевский имел все
основания утверждать, что императрица «не трогала исторически сло­
жившихся основ государственного строя» (С. 335), придерживаясь ли­
нии социального и политического консерватизма. Более того, как до­
казывает современный исследователь О. А. Омельченко, реальный
смысл реформ века «просвещенного абсолютизма» состоял в прочном
* Здесь и далее ссылки в тексте на страницы настоящего издания.
4


утверждении «законной монархии», которая единственно способна ре­
ализовать общественные потребности в «блаженстве и благополучии
каждого»11. Истинное же содержание приведенной формулы заключе­
но в известной Жалованной грамоте 1785 г., которая удовлетворила,
по сути, практически все ранее выказываемые притязания дворянства,
поставив точку в длительном процессе законодательного оформления
его прав и привилегий. Этот законодательный акт окончательно воз­
высил дворян над другими сословиями и слоями общества. Екатери­
нинская эпоха действительно стала «золотым веком» для них, време­
нем наивысшего торжества крепостничества.
Цели, намеченные Екатериной Второй в сфере государственного и
общественного устройства, сводились к пяти основным положениям, в
целом не выходившим за пределы традиционно декларируемых в «век
Просвещения» установок, имеющих, пожалуй, и вневременную цен­
ность:
«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать об­
щество и заставить его соблюдать законы.
3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изо­
бильным.
5. Нужно сделать государсто грозным в самом себе и внушающим
уважение соседям»12.
Достаточно четко были определены и средства реализации плана:
«Спешить не нужно, но нужно трудиться без отдыха и всякий день ста­
раться понемногу устранять препятствия по мере того, как они будут по­
являться; выслушивать всех терпеливо и дружелюбно, во всем выказы­
вать чистосердечие и усердие к делу, заслужить всеобщее доверие спра­
ведливостью, непоколебимою твердостью в применении правил, кото­
рые признаны необходимыми для восстановления порядка, спокой­
ствия, личной безопасности и законного пользования собственностью;
все споры и процессы передать на рассмотрение судебных палат, оказы­
вать покровительство всем угнетенным, не иметь ни злобы на врагов, ни
пристрастия к друзьям. Если карманы пусты, то прямо так и говорить:
«Я бы рад вам дать, но у меня нет ни гроша». Если же есть деньги, то не
мешает при случае быть щедрым»13. Екатерина II была уверена, что при
неукоснительном соблюдении этих правил успех будет обеспечен. В этой
связи стоит привести ответ императрицы на вопрос JI. Ф. Сегюра, как ей
удается так спокойно царствовать? «Средства к тому самые обыкновен­
ные, — отвечала Екатерина. — Я установила себе правила и начертала
план: по ним я действую, управляю и никогда не отступаю. Воля моя,
раз выраженная, остается неизменною» (С. 166— 167).
Не вдаваясь в детали реализации этих масштабных планов и того,
насколько удавалось придерживаться провозглашенных принципов
действия, отметим лишь, что практические результаты царствования
Екатерины II были впечатляющими уже к концу второго десятилетия ее
пребывания на троне (С. 319). Приведем и собственные впечатления Ека­
5


терины о состоянии страны, сложившиеся после неожиданного для ее
окружения сухопутного путешествия из Петербурга в Москву и водным
путем — по р. М ете, оз. Ильмень, рекам Волхов и Н ева —
обратно в 1785 г.: «... в продолжение всего моего путешествия, около
1200 верст сухим путем и 600 верст по воде, я нашла удивительную пере­
мену во всем крае, который частию видела прежде. Там, где были убогие
деревни, мне представились прекрасные города, с кирпичными и камен­
ными постройками; где не было и деревушек, там я встретила большие
села, и вообще благосостояние и торговое движение, далеко превысив­
шие мои ожидания. Мне говорят, что это последствия сделанных мною
распоряжений, которые уже 10 лет исполняются буквально; а я, глядя на
это, говорю: «Очень рада»14. Слова императрицы подтверждает и
J1. Ф. Сегюр, сопровождавший ее в этой поездке.
Каковы же были способы достижения намеченных планов государ­
ственного строительства у «собирательницы русских земель», как назы­
вал Екатерину II С. М. Соловьев 15? Они были достаточно просты. При­
мечательно свидетельство, записанное Н. И. Гречем со слов графа
Н. П. Румянцева, об одном из разговоров Екатерины II с последним:
«Как ты думаешь, Щиколай] ЩПетрович], трудное ли дело управ­
лять людьми? — Думаю, государыня, что труднее этого дела нет на све­
те. — И! Пустое, — возразила она,— для этого нужно наблюдать два, три
правила, не больше. — Согласен, в[аше] в[величество], но эти правила со­
ставляют достояние и тайну великих и гениальных людей. — Нимало. Эти
правила довольно известны. Хочешь ли, я сообщу их тебе? — Как не хо­
теть, в[ваше] в[величество]! — Слушай же: первое правило — делать так,
чтоб люди думали, будто они сами именно хотят этого...— Довольно, го­
сударыня, — сказал тонкий царедворец, — если успею употребить это
правило на деле, мне прочие уже не нужны». «И действительно,— заклю­
чает Греч, — Екатерина умела употреблять это правило в совершенстве.
Вся Россия уверена была, что императрица во всех своих делах только ис­
полняет желание народа»16.
Но секрет все же был. Он раскрывается в беседе В. С. Попова, пра­
вителя канцелярии Г. А. Потемкина, с императрицей: «Я говорил с удив­
лением о том слепом повиновении, с которым воля ее повсюду была ис­
полняема, и о том усердии и ревности, с которыми все старались ей угож­
дать. «Это не так легко, как ты думаешь, — изволила она сказать. —
Во-первых, повеления мои, конечно, не исполнялись был с точностию,
если бы не были удобны к исполнению; ты сам знаешь, с какою осмотрительностию, с какою осторожностию поступаю я в издании моих уза­
конений. Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли про­
свещенной части народа, и по тому заключаю, какое действие указ мой
произвесть должен. И когда уж наперед я уверена о общем одобрении,
тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие[м] то, что ты на­
зываешь слепым повиновением. И вот основание власти неограничен­
ной. Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не при­
норовлено к обычаям, ко мнению народному и когда в оном последова­
ла бы я одной моей воле, не размышляя о следствиях. Во-вторых, ты об­
6


манываешься, когда думаешь, что вокруг меня все делается только мне
угодное. Напротив того, это я, которая, принуждая себя, стараюсь угож­
дать каждому, сообразно с заслугами, с достоинствами, со склонностя­
ми и привычками, и поверь мне, что гораздо легче делать приятное для
всех, нежели чтоб все тебе угодили. Напрасно будешь сего ожидать и
будешь огорчаться, но я себе сего огорчения не имею, ибо не ожидаю,
чтобы все без изъятия по-моему делалось. Может быть, сначала и трудно
было себя к тому приучать, но теперь с удовольствием я чувствую, что,
не имея прихотей, капризов и вспыльчивости, не могу я быть в тя­
гость...»17. Сказанное самой императрицей подтверждает и К. Массон:
«Она царствовала над русскими менее деспотически, нежели над самой
собой: никогда не видали ее ни взорвавшейся от гнева, ни погрузившей­
ся в бездонную печаль, ни предававшейся непомерной радости. Капри­
зы, раздражение, мелочность совсем не имели места в ее характере и еще
менее в ее действиях» (С. 213).
Эти еще в молодости интуитивно обретенные мудрые установки
Екатерина совершенствовала всю последующую жизнь. «Вот рассужде­
ние или, вернее, заключение, которое я сделала, как только увидала, что
твердо основалась в России, и которое я никогда не теряла из виду ни на
минуту: 1) нравиться великому князю, 2) нравиться императрице, 3) нра­
виться народу. Я хотела бы выполнить все три пункта, и если это мне не
удавалось, то либо [желанные] предметы не были расположены к тому,
чтоб это было, или же Провидению не было угодно; ибо поистине я ни­
чем не пренебрегала, чтоб этого достичь: угодливость, покорность, ува­
жение, желание нравиться, желание поступать как следует, искренняя
привязанность, все с моей стороны постоянно к тому было употребляе­
мо с 1744 по 1761 г. Признаюсь, что когда я теряла надежду на успех в
первом пункте, я удваивала усилия, чтобы выполнить два последние;
мне казалось, что не раз успевала я во втором, а третий удался мне во
всем своем объеме, без всякого ограничения каким-либо временем, и, сле­
довательно, я думаю, что довольно хорошо исполнила свою задачу»18.
В этой же связи она писала, что уже в детстве, усваивая уроки своих на­
ставников, «упрямая головушка думала про себя: для того чтобы быть
чем-нибудь на сем свете, нужно иметь кое-какие необходимые качества;
заглянем поглубже в душу, имеются ли у нас сии качества? Если нет, то
нужно их развить»19. Этого решающего правила она, как следует из
многих фактов ее биографии, придерживалась всегда.
Серьезность и продуманность этих установок подтверждают «За­
писки» Екатерины. С момента своего появления при дворе она «не пере­
ставала серьезно задумываться над ожидавшей» ее судьбой. В частности,
в «Записках» Екатерина вспомнила:«... я обходилась со всеми как мог­
ла лучше и прилагала старание приобретать дружбу или, по крайней
мере, уменьшить недружелюбие тех, которых могла только заподозрить
в недоброжелательном ко мне отношении; я не выказывала склонности
ни к одной из сторон, ни во что не вмешивалась, имела всегда спокой­
ный вид, была очень предупредительна, внимательна и вежлива со все­
ми и так как я от природы была очень весела, то замечала с удовольстви­
7


ем, что с каждым днем я все больше приобретала расположение обще­
ства, которое считало меня ребенком интересным и не лишенным ума. Я
выказывала большое почтение матери, безграничную покорность импе­
ратрице, отменное уважение великому князю и изыскивала со всем ста­
ранием средства приобрести расположение общества»20. Когда же Ека­
терина поближе познакомилась с кипевшей страстями жизнью двора и
борьбой различных «партий», когда она сносно овладела русской речью
и стала лучше понимать происходящее, когда еще никому и в голову не
приходила мысль увидеть ее на троне, она уже четко продумала свое
поведение в свете: «Я больше чем когда-либо старалась приобрести при­
вязанность всех вообще, от мала до велика; я никем не пренебрегала со
своей стороны и поставила себе за правило считать, что мне все нужны,
и поступать сообразно с этим, чтобы снискать себе всеобщее благорас­
положение, в чем и успела»21. Да еще как! Переворот 28 июня 1762 г.
обошелся лишь одной жертвой — смертью Петра III. Все явилось ре­
зультатом верно избранной тактики, в связи с чем уместно будет приве­
сти два высказывания Екатерины: «Кто не смеет думать, смеет лишь пре­
смыкаться» и «Все от того зависит, чтобы в способах не ошибиться»22. Ее
правило «нравиться людям» принесло свои плоды. Тот же К. Массон
подтверждает это: «Я не решу, была ли она действительно великой, но
она была любимой» (С. 213). Не могут не поражать знание молодой ве­
ликой княгиней психологии и упорство в достижении поставленной
цели — качества, сохранившиеся и еще более развитые ею в зрелые годы.
Это подметил еще А. С. Пушкин: «Если царствовать значит знать сла­
бость души человеческой и ею пользоваться, то в сем отношении Екате­
рина заслуживает удивление потомства»23. Твердость жизненных уста­
новок Екатерины II, неуклонное стремление к реализации своих реше­
ний — именно эти черты, вероятно, имеет в виду JI. Ф. Сегюр, отмечая,
что «она предписала себе неизменные правила для политической и пра­
вительственной деятельности» (С. 156— 157).
Предлагаемое вниманию читателя издание, имеющее целью не
только показать преобразовательную деятельность Екатерины II, но и
развеять сложившиеся преимущественно негативные оценки личности
императрицы, состоит из трех частей.
Первая часть открывается лекцией пятой части «Курса русской ис­
тории» выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключев­
ского, в наибольшей мере отвечающей целям издания. Она посвящена в
основном становлению личности Екатерины, показу особенностей ее
воспитания, черт характера. В лекции также содержатся и необходимые
биографические сведения об императрице.
Следующие материалы первой части помогают прояснить все еще
таящие в себе секреты обстоятельства воцарения Екатерины, не имевшей
на то законных прав. Это, прежде всего, записки Клода-Карломана
Рюльера, посвященные описанию переворота 28 июня 1762 г., в резуль­
тате которого Екатерина взошла на российский престол. Событие это
стало для Европы настоящей политической сенсацией. О нем с понятной
страстью заговорили в салонах Парижа, где популярностью пользова­


лись рассказы К. Рюльера, бывшего секретаря французского посольства
в Петербурге, на время пребывания которого в российской столице при­
шлись и шестимесячное (25 декабря 1761—28 июня 1762г.) царствование
Петра III, и сам переворот.
Молодой (ему в ту пору было 25 лет), веселый, остроумный и чрез­
вычайно коммуникабельный француз имел свободный доступ в высшее
столичное общество, профессионально интересуясь всем, что происхо­
дило вокруг. Особенно тесные отношения он установил с секретарем
австрийского посольства Агенфельдом, знавшим всю подноготную рус­
ского двора (он состоял в этой должности при одиннадцати послах), с
возвращенным из ссылки фельдмаршалом Б. К. Минихом, княгиней
Е. Р. Дашковой, начальником артиллерии А. Н. Вильбуа, итальянским
авантюристом Ж. Одаром, принимавшим деятельное участие в придвор­
ных интригах, и даже с камердинером будущей императрицы Мишелем.
Для установления степени достоверности приводимых Рюльером фак­
тов, характеристик главных персонажей очень важно его указание на то,
что из всех названных в рассказе персонажей нет ни одного, которых он
не знал бы лично, а в самый день переворота, по его утверждению, он
провел весь день среди людей, имевших вернейшие известия. Это обстоя­
тельство придает дополнительную ценность его свидетельствам, и преж­
де всего характеристике, данной им Петру III: он был «жалок», у него
отсутствовали какие-либо дарования, он был просто глуп. Не оставил
он без оценки и «похитительницу престола»: умна, хорошо разбирается
и в политике, и в людях, умеет привлекать их к себе, ее здоровое често­
любие во многом обеспечило достижение поставленных целей.
Но Рюльер отнюдь не склонен только в разительно отличавшихся
чертах характеров Петра III и Екатерины видеть причины успеха пере­
ворота. Такой исход, на его взгляд, был прежде всего определен тем, что
«партия» Екатерины выступала против попрания национального досто­
инства, тогда как Петр III, российский император, вызывающе откры­
то заявлял о стремлении стать «вассалом» обожаемого им прусского ко­
роля Фридриха II. В результате «русская нация <...> видела в своем го­
сударе союзника своему врагу» (С. 71). Неизбежность переворота и его
обреченность на успех независимо от Рюльера в тех же причинах усмат­
ривал и другой современник событий — А. Т. Болотов. Описывая «при­
родного немца» Карла-Петра Ульриха, которого и сама императрица
Елизавета за его неразумные выходки в сердцах называла «проклятым
племянником», Болотов сообщает следующее: «По особливому несчастию случилось так, что помянутый принц, будучи от природы не слиш­
ком хорошего характера, <...> как-то не любил россиян и приехал к ним
уже власно (будто — М Р.) как со врожденною к ним ненавистью и пре­
зрением; и как был он так неосторожен, что не мог того и сокрыть от
окружающих его, то самое же и сделало его с самого приезда уже непри­
ятным для всех наших знатнейших вельмож, и он вперил (внушил —
М. Р.) в них к себе не столько любви, сколько страха и боязни. Все сие и
неосторожное его поведение и произвело еще при жизни императрицы
Елизаветы многих ему тайных недругов и недоброхотов, и в числе их на­
9


ходились и такие, которые старались уже отторгнуть его от самого на­
значенного ему наследства <...>. Ко всему тому совокупилось еще и то,
что <...> он отменно любил и почитал короля прусского. А сия любовь,
соединяясь с расстройкою его нрава и вкоренившеюся глубоко в сердце
его ненавистию к россиянам, произвела то, что он при всех случаях хулил
и порочил то, что ни делала и ни предпринимала императрица и ее мини­
стры». Здесь же А. Т. Болотов пишет о повсеместной молве, что «государь
вознамеривается ее [Екатерину] совсем отринуть и постричь в монастырь,
сына же своего лишить наследства»24. Таким образом, у Екатерины Алек­
сеевны выбор был прост — трон или заточение в монастырь.
Возвращаясь к рассказу Рюльера, отметим, что несомненным его
достоинством следует признать и то, что он не отбрасывал и непроверен­
ные слухи и сообщения. Делал он это сознательно, в целях воссоздания
последовательного хода взаимосвязанных событий, той реальной ат­
мосферы, в которой они разворачивались. Именно это и позволило ему
дать по возможности истинное представление о перевороте. О сочине­
нии Рюльера Д. Дидро писал: «Оно прекрасно написано и лет через две­
сти будет одним из самых любопытных исторических очерков»25. И он
не ошибся, хотя, разумеется, этот «очерк» нельзя оценивать как серьез­
ный исторический труд. Рюльер и сам не претендовал на это, предпочи­
тая в своем рассказе описывать, а не давать итоговых оценочных заклю­
чений. Пишет он легко, живо и в целом достоверно, хотя иногда и он не
избежал обычных для чужестранцев россказней (С. 63,75 и др.).
Сама Екатерина, которой о сочинении Рюльера стало известно в
конце мая 1768 г. из письма Д. Дидро, так оценивала его возможности:
«Мудрено секретарю посольства иначе, как воображением, знать обсто­
ятельно вещи, как оне суть <...> бьюсь об заклад заранее, что книга
Рюльера пуста...» Но тут же следует распоряжение императрицы: «Сле­
довало бы постараться купить рукопись Рюльера»26. Что же так взвол­
новало Екатерину? Причина была одна: включенность автора сочине­
ния в конкретную ситуацию, владение разнообразной информацией, по­
лученной от весьма осведомленных лиц (и не только проекатерининской
ориентации), позволили ему впервые публично поставить под сомнение
непричастность Екатерины к скоропостижной смерти своего венценос­
ного супруга. «Нельзя достоверно сказать, — пишет Рюльер, — какое
участие принимала императрица в сем приключении; но известно то, что
в сей самый день, когда сие случилось, государыня садилась за стол с
отменной веселостью» (С. 97). Читатель сам может судить о степени
основательности подозрений Рюльера после ознакомления с приводи­
мыми в настоящем издании неизвестными ему письмами Алексея Орло­
ва из Ропши, где под крепким, хотя и полупьяным караулом, пребывал
полупьяный же по многолетней привычке низложенный Петр III. Ком­
ментарии после ознакомления с ними кажутся излишними. Приведем
только мнение А. И. Герцена на этот счет: «Весьма вероятно, что Екате­
рина не давала приказания убить Петра III <...>. Мы знаем из Шекспи­
ра, как даются эти приказания — взглядом, намеком, молчанием. Зачем
Екатерина поручила надзор за слабодушным Петром III злейшим вра­
10


гам его? Пассек и Баскаков хотели его убить за несколько дней до
27 июня, будто она не знала этого? И зачем же убийцы были так нагло
награждены?»27.
Но при всем том вопрос остается открытым, ибо никаких прямых
фактов причастности Екатерины к убийству мужа просто-напросто нет.
Французский посланник Беранже был прав, когда по горячим следам
трагических событий писал: «Я не подозреваю в этой принцессе такой
ужасной души, чтобы думать, что она участвовала в смерти царя, но так
как тайна самая глубокая будет, вероятно, всегда скрывать от общего
сведения настоящего автора этого ужасного убийства, подозрение и
гнусность останутся на императрице»28. Скажем в этой связи и о том, что
27-летняя Екатерина, еще за шесть лет до переворота (в 1756 г.), в ответ
на вопрос английского посла в России, знает ли она, что в критической
ситуации Иван IV (Грозный) просил у английской королевы убежища,
твердо отвечала: «Я не попрошу убежища у короля, вашего государя,
так как я решил*, как вы знаете, погибнуть или царствовать»29. И спу­
стя многие годы, в сентябре 1796 г., незадолго до своей кончины, как бы
мысленно оглядывая свою жизнь, Екатерина II столь же убежденно пи­
шет: «Царствовать или умереть» — вот наш клич. Эти слова надо бы с
самого начала выгравировать на нашем щите»30.
Таким образом, беспокойство Екатерины II после появления откро­
вений очевидца событий 28 июня 1762 г. понять можно. Но выкупить ру­
копись, несмотря на ее распоряжение, не удалось, и после длительных
переговоров ее автор дал честное слово, что она не будет обнародована
при жизни Екатерины31. Не отступил от обещания после смерти К. Рюльера и его брат, и впервые сочинение увидело свет в 1797 г. Интерес к сви­
детельствам очевидца событий переворота был столь велик, что в том же
году вышло второе французское издание, а в 1807 и 1819 г. — третье и
четвертое.
Любопытна судьба сочинения Рюльера и в России. Первая попыт­
ка редактора журнала «Русский архив» П. Бартенева издать его в 1890 г.
(№ 12) окончилась неудачей — оно по цензурным соображением было
вырезано на стадии верстки (сохранился единственный экземпляр жур­
нала с правкой П. Бартенева). Так сильно расходился рассказ Рюлье­
ра с официальной версией переворота. И только с ослаблением цензур­
ных тисков после революции 1905— 1907 гг. он вышел на русском язы­
ке: в 1908 г. — первое издание и затем за короткое время еще четыре
(пятое — в 1911 г.). Российский читатель получил возможность убе­
диться в несостоятельности попыток дискредитации рассказа К. Рюлье­
ра. Особо усердствовала в том в свое время Е. Р. Дашкова, составив­
шая даже список из почти двух десятков ошибок автора и давшая по
каждой из них страстные опровержения32. Но все они касались ее соб­
ственной персоны и в целом не влияют на оценку степени достоверно­
сти этого уникального источника о событиях начала царствования
Екатерины II.
* В целях конспирации переписка велась как бы между лицами мужского пола.
11


Отметим попутно, что нелегитимность восшествия на трон Екате­
рины, как это не парадоксально, имела и свои несомненные плюсы, осо­
бенно в первые десятилетия царствования, когда она «должна была тяж­
ким трудом, великими услугами и пожертвованиями <...> искупать то,
что цари законные имеют без труда <...> эта самая необходимость и
была отчасти пружиною великих и блистательных дел ее»33. И так счи­
тал не один Н. И. Греч (он в данном случае констатировал лишь мнение
образованной части общества своего времени). В. О. Ключевский, гово­
ря о программе деятельности Екатерины II, взявшей власть, а не полу­
чившей ее по закону, позже также отмечал неизбежную запутанность,
сложность этой программы и главный упор делал на том же моменте:
«Власть захваченная всегда имеет характер векселя, по которому ждут
уплаты, а по настроению русского общества Екатерине предстояло
оправдать разнообразные и несогласные ожидания» (С. 333). Вексель,
как показало время, был погашен в срок и сполна.
В первой части сборника помещено и несколько глав из книги «Ис­
тория Екатерины Второй» крупного российского историка и публици­
ста Василия Алексеевича Бильбасова, признанного мастера жанра исто­
рических биографий. Его работы отличаются глубиной психологиче­
ских характеристик, занимательностью изложения исторических собы­
тий, использованием богатейшего фактического материала, в значи­
тельной своей части впервые им введенного в научный оборот. Именно
последнее обстоятельство и дало Главному управлению по делам печа­
ти в декабре 1891 г. основание для запрета выпуска двух частей под­
готовленной В. Бильбасовым книги о Екатерине II — «по оскорбитель­
ности для памяти царствующих особ империи последней половины
XVIII века»34. И все три тысячи экземпляров готовой книги были задер­
жаны в типографии и не увидели света. Побудительной же причиной
явилось широкое использование автором мало кому в ту пору известных
«Записок» Екатерины II. Ее откровения так пугали царствующую фами­
лию, что Александр III имел даже намерение приказать конфисковать
имевшиеся у исследователя материалы, но был отговорен. В. А. Бильба­
сова не смутил последовавший запрет книги в России и спустя девять лет
он издал свою «Историю Екатерины Второй» в Берлине.
Незавершенное и вплоть до второго десятилетия XX в. находившее­
ся под официальным запретом исследование В. А. Бильбасова не утра­
тило своего научного значения и общественного интереса.
В трех отобранных для данного издания главах труда В. А. Бильба­
сова перед читателем предстает беззаботно веселящийся в кругу прибли­
женных и ни о чем не подозревающий Петр III в канун переворота, а за­
тем растерянный и на удивление безвольный человек в часы и дни по­
следующих событий. Автор показывает и тщательно спланированные
действия Екатерины и ее сторонников. Работа, наполненная мельчай­
шими фактическими подробностями, позволяет воссоздать атмосферу
той поры.
Наблюдения и выводы, сделанные Бильбасовым, подтверждают
письма Екатерины к графу Станиславу-Августу Понятовскому. Они
12


были написаны сразу же после переворота и имеют совершенно опреде­
ленную цель: удержать бывшего своего возлюбленного за пределами
России и не допустить его приезда в столицу ввиду коренным образом
изменившихся обстоятельств. В письмах очень точно передано душевное
состояние Екатерины в первые дни и месяцы после переворота, когда
она действительно еще не была полностью уверена в том, что все уже
устоялось и можно уже ни за что не опасаться. Письма эти, как может су­
дить читатель, представляют особую ценность, так как написаны глав­
ной участницей переворота, еще не остывшей от победы, и потому ис­
кренней в своих суждениях. Напористость и страстность Екатерины в
письмах объясняется тем, что недавний обожатель великой княгини
имел свой личный интерес и во что бы то ни стало хотел вернуться, что­
бы утвердить свое прежнее положение. Однако вдовствующая Екатери­
на с самого начала событий не была свободна в своих действиях и по­
ступках и именно потому не могла допустить приезда Понятовского в
Петербург. При чтении писем надо учитывать этот мотив их написания.
Впрочем, ничто не помешало только что возведенной на трон императ­
рице обрисовать ситуацию достаточно достоверно.
Вторую часть сборника открывают собственноручно написанные
(по-французски) императрицей «Нравственные идеалы Екатерины II»,
которых она, хоть и не в полном объеме, стремилась придерживаться в
жизни (они были найдены после смерти Екатерины между страницами
принадлежавшего ей очень модного тогда романа Ф. Фенелона «При­
ключения Телемака»). О том, что выработанные ею нравственные ори­
ентиры — не плод досужих рассуждений, не намеренное желание дать в
руки будущих ее биографов направляющую нить, свидетельствуют ее
реальные поступки. С другой стороны, эти этические нормы отвечали
возвышенным представлениям «века Просвещения». Например, они
содержатся и в суворовском «Изображении героя» (С. 29).
В состав второй части также включены воспоминания тех современ­
ников Екатерины II, которые имели возможность лично общаться с импе­
ратрицей. В этих непритязательных в большинстве своем записках содер­
жатся ценные сведения о наиболее характерных чертах личности Екатери­
ны И, манере общения, есть и описания одежды и нарядов императрицы,
а также ее внешности в разные годы жизни. Все они в своей совокупно­
сти позволяют составить достаточно полное представление о ней.
Граф Джон Гобер Бёкингхэмшир, занимавший пост чрезвычайно­
го британского посла в Петербурге в первые годы царствования Екате­
рины И, оставил после себя громадный архив, часть которого была
опубликована в 1900 г. и составила первый том книги «Депеши и пере­
писка Джона, второго графа Бёкингхэмшира, посла при дворе императ­
рицы Екатерины II, в 1762— 1765гг.»(на англ.яз.). В этот том были
включены документы, относящиеся к сентябрю 1762 — концу февраля
1763 г., т. е. к тому периоду, когда Екатерина, только-только вступив­
шая на престол, делала первые самостоятельные шаги в политике. На ос­
нове этой книги в 1902 г. А. П. Редкиным была подготовлена небольшая
публикация на русском языке, наиболее интересные фрагменты из кото­
13


рой, в основном относящиеся к характеристике личности императрицы,
и приводятся в настоящем издании35.
Граф отличался наблюдательностью, его оценка Екатерины и близ­
ких к ней лиц в записях, сделанных «для себя», для памяти (это особен­
но ценно, ибо их автор не зависел от внешних обстоятельств), безуслов­
но представляет немалый интерес. Обращает на себя внимание тот факт,
что на фоне Екатерины британский граф был весьма невысокого мнения
о тогдашних государственных деятелях России. В своем письме к лорду
Галифаксу он специально подчеркивал, что «значительно выше всех в
этой стране сама императрица», которая, как он считал, в сложивших­
ся условиях «не может пока решиться на самостоятельные действия и
освободиться от тех из окружающих ее лиц, к характеру и способностям
которых она должна относиться с презрением»36.
Характеризуя Екатерину II как выдающуюся личность, наделенную
качествами, необходимыми для монарха, Бёкингхэмшир прежде всего
выделяет ее решительность («дерзает на все, когда нужно»), предприим­
чивость и редкое самообладание, особенно проявлявшееся в «критиче­
ских и опасных положениях». Не осталась незамеченной им и каждод­
невная напряженная работа императрицы над текущими делами и про­
ектами предстоящего государственного строительства. Видел он и недо­
статки Екатерины II. Основной из них, по его мнению, состоял в том, что
она в горячке задуманных планов, неоправданно разбрасываясь, начи­
нала сразу слишком много дел. Однако уже тогда — в 1762 г. — он про­
видчески подметил главное: «Когда пройдет сумятица, являющаяся не­
избежным последствием переворота, императрица сумеет сделать эту
страну великою и могущественною — она обладает всеми нужными для
этого дарованиями» (С. 140).
О графе Жозефе-Елизабет Роже Дама, авторе небольших по объему
записок о его пребывании в России, известно, что он 20-летним подлейтенантом французской армии, по рекомендации принца де Линя, был
приглашен на российскую службу. По его же протекции был определен
в адъютанты к самому Г. А. Потемкину. Во время русско-турецкой вой­
ны 1787— 1791 гг. участвовал во взятии Очакова, осаде Бендер и других
операциях, проявил воинскую доблесть, за что и был награжден Екате­
риной Георгиевским крестом и золотой шпагой с надписью «За храб­
рость, выказанную в боях на Лимане под Очаковом».
Разумеется, чужестранному молодцу, в отличие от отечественных
младших офицеров, было прописано восстановление сил после фронто­
вых лишений аж в самой столице да еще под покровительством любез­
ной императрицы. Последняя не скупилась на награды и тогда же пожа­
ловала его в полковники, что давало право на такой же чин на родине.
Это обстоятельство несомненно сказалось и на последующей судьбе
графа: после возвращения во Францию осенью 1789 г. он командовал
одним из подразделений контрреволюционной армии принца Луи Ж о­
зефа Конде, находился на службе у неаполитанского короля, а затем при
Венском дворе. Вернувшись на родину после реставрации Бурбонов, он
уже в чине генерал-лейтенанта становится губернатором Лиона. Во вре­
14


мя «ста дней» Наполеона Р. Дама — в ближайшем окружении Людови­
ка XVIII. Очарованный императрицей и ослепленный приемом при дво­
ре, Дама оставил потомству впечатления об Екатерине II, ее окружении,
атмосфере царского двора. Молодой офицер, восхищенный умом Ека­
терины II, ее необыкновенной любезностью, веселостью и простотой в
общении, признается, что благодаря именно этим личным качествам ни­
чем «неустрашимой» императрицы жизнь в Петербурге была «одной из
приятнейших в Европе». Касаясь щекотливой темы фаворитизма и воз­
можного влияния фаворитов на государственные дела, Дама уверенно
пишет, что Екатерина II сама всегда «точно определяла степень дове­
рия» в их решении: «Они увлекали ее за собой в решениях данного дня,
но никогда не руководили ею в делах важных» (С. 152). Вывод француз­
ского подданного, хорошо знавшего историю своей страны, однозначен:
«Ни один из ее фаворитов не властвовал над нею в такой мере, в какой
метрессы подчинили себе Людовика XIV и Людовика XV» (С. 154).
Одним из наиболее интересных источников являются записки гра­
фа Луи-Филиппа Сегюра, французского посланника в России, где он
пробыл с марта 1785 по начало октября 1789 г. Свои впечатления о стра­
не, ее людях, обычаях и привычках он изложил в обширных мемуарах,
из которых для настоящего издания отобраны только те фрагменты, что
дают представление о личности Екатерины. Его характеристики ценны
тем, что складывались в ходе непосредственного общения с расположен­
ной к нему императрицей (граф — участник освободительной войны в
Северной Америке, сторонник либеральных идей), при решении важных
государственных дел, на официальных приемах и во время частных дру­
жеских бесед в узком кругу. Граф Сегюр имел также редкую возмож­
ность длительное время наблюдать за Екатериной II во время путеше­
ствия на юг России в 1787 г. Благодаря литературному дарованию,
острой наблюдательности и непредвзятости он сумел создать живой
портрет Екатерины: проста в обращении, энергична, волевая, редкого
самообладания, веселая и неунывающая, невероятно работоспособна.
Но прежде всего он говорит об ее уме, последовательности, проница­
тельности и твердости в достижении своих целей. Разумеется, Сегюр,
как и другие мемуаристы, также не избежал чрезмерных порой восхва­
лений достоинств императрицы, очарованный ее обхождением и при­
ветливостью. Порой это объясняется иллюзией Сегюра об идеальных
отношениях между «доброй» матушкой-самодержицей и «простым»
народом, ею, как он считал, облагодетельствованным. Вместе с тем,
приметливый француз отмечал и такие черты императрицы, как непо­
мерное, на его взгляд, честолюбие, чрезмерный практицизм. Много дает
для понимания ее характера вскользь брошенная графом фаза: «Малей­
шие насмешки оскорбляли ее самолюбие; как умная женщина, она обык­
новенно отвечала на них с улыбкою, но в этой улыбке была заметна не­
которая принужденность» (С. 170). В целом Сегюр видит в Екатерине
выдающегося государственного деятеля и незаурядную личность с ред­
костным доброжелательным характером и обаянием знающей себе цену
красивой женщины.
15


Помещенный во второй части книги фрагмент известных «Записок»
крупнейшего поэта XVIII в., государственного и общественного деяте­
ля Гаврилы Романовича Державина занимает в его обширном творче­
ском наследии особое место. В «Записках» он рассказывает о своей судь­
бе и с понятной гордостью пишет: «Начав служить <...> от солдатства,
слишком через 35 лет дошел до знаменитых чинов, отправляя беспороч­
но и бескорыстно все возложенные на него должности» (С. 199). Дей­
ствительно, сын бедного офицера — владельца 10 крепостных душ и не­
большого клочка земли, он дослужился до сенатора, действительного
тайного советника и в 1803 г. вышел в отставку с поста министра юсти­
ции. В основе такой карьеры не только природные данные, но огромный
труд и усердие, страстное желание служить Отечеству. Его путь поэта
также освещен был идеей «великости» человека, заключающейся в чест­
ном и самоотверженном исполнении гражданского долга.
Воспоминания были написаны Державиным в 1811— 1813 гг. Впер­
вые они увидели свет в 1859 г. в журнале «Русская беседа», в следующем
году вышли отдельной книжкой, а затем много раз переиздавались. Та­
кой интерес к ним, несмотря на их незавершенность (существует мнение,
что автор сумел подготовить лишь черновой вариант своей биографии),
объясняется просто — они чрезвычайно насыщены историческими и
биографическими фактами, авторская же позиция не может не вызывать
уважения, а зачастую и восхищения. В «Записках» Державина, волею су­
деб оказавшегося современником, свидетелем и участником важнейших
политических коллизий второй половины XVIII в., все события рассмат­
риваются как бы со стороны: для большей объективности рассказ ведет­
ся от третьего лица.
Напомним, что известность пришла к Державину нежданно — по­
сле появления в 1783 г. в первом номере журнала «Собеседник любите­
лей российского слова» обращенной к императрице оды «Фелица», в ко­
торой поэт выразил свое восхищение правительницей. Разумеется, «бо­
гоподобной царевне», которой «мудрость несравненна»,— так обратил­
ся к Екатерине Державин — ода не могла не понравиться. Автор был на­
гражден золотой табакеркой, 500 червонцами и приглашен на государ­
ственную службу. Такой порыв императрицы не мог не обнадежить поэ­
та, замыслившего, из лучших побуждений, стать и «советодателем» ее.
Но Екатерина не привечала наставников, тем более намеревающихся
всегда говорить правду и наделе отстаивать идеи просвещенного абсо­
лютизма, не всегда совпадающие с ее собственными представлениями.
Это так поразило Державина, что он более уже не писал од наподобие
«Фелицы»— «небесный огнь» так и не возгорелся вновь в его душе, «ибо
издалека те предметы, которые ему казались божественными и приводи­
ли дух его в воспламенение, явились ему при приближении к двору весь­
ма человеческими и даже низкими и недостойными великой Екатерины,
охладел так его дух, что он почти ничего не мог написать горячим чи­
стым сердцем в похвалу ее» (С. 192). Он предпочел «истину царям с
улыбкой говорить» и, естественно, пребывал в нелегком положении.
Оставаясь поэтом по вдохновению, Державин должен был говорить
16


правду, но как царедворец высказывать эту истину аллегориями, наме­
ками. То, что в Державине поэт победил царедворца, что он говорил
правду самодержице, как бы она ни была недовольна, читатель убедится
сам, прочтя фрагмент из его «Записок», относящийся к времени его
службы статс-секретарем императрицы. В отличие от многих других из
ближайшего окружения императрицы, ослепленных ее внешним блес­
ком, он так оценивает суть ее государственных забот:«... она управляла
государством и самим правосудием более по политике или своим видам,
нежели по святой правде <...> поблажая своим вельможам, дабы по ма­
ловажным проступкам или пристрастиям не раздражить их и против
себя не поставить» (С. 192,193). Но он здесь же в подробностях описы­
вает ее «особливое умение выигрывать сердца и ими управлять, как хо­
тела» (С. 194), умение «обладать собою в совершенстве, а равно и снис­
ходить слабостям людским и защищать бессильных от сильных людей»
(С. 194). В целом Державин рисует образ Екатерины реалистично, зача­
стую разрушая сложившиеся стереотипы. Державин и не помышлял о
возможности прижизненной публикации «Записок» и потому мог чис­
тосердечно говорить о себе, об эпохе и о людях, которых знал.
В этой же части книги помещены и вовсе, пожалуй, неизвестные рос­
сийскому читателю «Секретные мемуары о России» швейцарца Карла
Массона-младшего (первый и последний раз на русском языке мемуары
были опубликованы в России в 1918 г. небольшим тиражом).
К. Массон приехал в Россию на исходе 1786 г. Его старший брат,
определившийся на российскую службу раньше, заслуженно пользовал­
ся особым покровительством своих могущественных патронов —
Г. А. Потемкина и П. А. Зубова, и потому младший брат был сразу же
определен на место преподавателя в артиллерийско-инженерный Кадет­
ский корпус поручиком. Образованность, недюжинные способности,
развитой ум, усердие по службе и желание сделать карьеру вскоре при­
несли плоды: К. Массон по протекции генерала П. И. Мелиссино полу­
чил место своего рода секретаря «для письмоводства на иностранных
языках» при одном из могущественнейших вельмож того времени — генерал-аншефе (позже фельдмаршале) Н. И. Салтыкове, президенте Во­
енной коллегии и главном воспитателе великих князей Александра и
Константина. Случилось это в начале 1789 г., и с тех пор в течение вось­
ми лет Массон-младший жил под крышей императорского дворца, по­
стоянно находясь «под рукой» у своего сановного начальника. Отноше­
ния его с семейством графа Салтыкова, питавшего к нему явное распо­
ложение, были таковы, что он даже имел «всегда прибор за его столом»
(т. е. обедал за семейным столом графа). Естественно, такое положение
позволяло К. Массону постоянно бывать в высшем свете, приобрести
важные знакомства и связи, сопровождать патрона во всех его поездках
с царским двором. И еще один существенный момент: помогая заверше­
нию образования трех сыновей графа, он обычно бывал с ними и на тех
учебных занятиях, которые посещали и великие князья. После же отъез­
да на родину в 1795 г. Ф. Лагарпа, воспитателя великого князя Алексан­
дра, Массон был официально определен к нему личным секретарем. Но
17


еще при жизни Екатерины II братья Массоны вызывали неудовольствие
наследника престола по самым ничтожным поводам и после вступления
на трон Павла I незамедлительно и навсегда были высланы из страны,
их приютившей37.
Изгнанный из России К. Массон приступил к обработке собранного
материала, используя не только личные наблюдения, но и рассказы рус­
ских информаторов, недостатка в которых по своему положению в об­
ществе он не имел. Хотя многие его записи во время спешного отъезда
погибли, но часть их все же удалось сохранить, они-то и легли в основу
мемуаров. Впечатления же о России, о деятельности государственных
учреждений, нравах и обычаях страны, о людях, с которыми он общал­
ся, были еще свежи у мемуариста, если учитывать, что первое издание
труда вышло в свет в 1799— 1800 гг. (в 1802 г. — второе, дополненное и
исправленное, в 1803 г. — третье). Мемуары тут же были переведены на
немецкий, английский и датский языки. Их появление было настоящей
сенсацией в странах Европы. В России же мемуары Массона читали
лишь немногие избранные. Широкой публике они практически малодо­
ступны по сей день, хотя ценность их несомненна. Впрочем, незаслужен­
ная и немотивированная высылка К. Массона из России, конечно, не
могла не сказаться на содержании мемуаров. Автор порой дает волю
резким выражениям, сарказму, негодованию. Не избежал он и некото­
рой тенденциозности в подборе фактов и не всегда адекватного их тол­
кования. Сын своего времени, не миновал он в своем сочинении и харак­
терной для той эпохи фривольности, иногда перерастающей в натурали­
стическое описание. Но, вне всякого сомнения, нельзя упрекнуть его в
отсутствии стремления к правдивости, искренности. Издатели русского
перевода мемуаров справедливо отмечают наблюдательность, остро­
умие, начитанность Массона, то, что он обладал и литературной сно­
ровкой и бойким языком. Верно и то, что «круг его интересов был ши­
рок и разнообразен, число осведомленных собеседников, делившихся с
ним своими достоверными сведениями, довольно значительно», равно
как и то, что «собственными глазами видел многое и многих из приме­
чательного, дела и деятелей, трон и его знатнейших слуг». Издатели тут
же не преминули отметить, что В. О. Ключевский «в личной беседе с пе­
реводчиком отзывался о мемуарах Массона далеко не скептически. Он
находил в них много «чрезвычайно характерного»38. Действительно,
собранный автором фактический материал, нарисованная им картина
российской действительности представляют большой интерес. В отли­
чие от многих других авторов записок и мемуаров, посвященных цар­
ствованию Екатерины II, он не ограничился описанием привлекатель­
ных и большей частью внешних атрибутов власти абсолютного монар­
ха, но показал и негативные стороны подобной формы правления. В
заслугу Массону надо поставить и то, что именно он впервые публично
обнажил порочную систему фаворитизма, причем без ханжества и без
стремления к сенсационности. Пояснения автора мемуаров дают чита­
телю возможность ознакомиться с историей и замыслом создания «Сек­
ретных записок о России».
18


Среди мемуарных источников о времени правления Екатерины II,
о ней самой воспоминания статс-секретаря императрицы Адриана Мои­
сеевича Грибовского занимают далеко не последнее место. К сожа­
лению, точных биографических сведений об авторе практически нет
(имеющиеся отдельные факты его биографии, как установил В. А. Бильбасов, не всегда подтверждаются при проверке39). Твердо известно лишь
то, что с 1787 г. Грибовский состоял в канцелярии Г. А. Потемкина под
началом В. С. Попова. Во время военных действий против Турции он
находился в военно-походной канцелярии светлейшего князя. Его обя­
занностью было ведение журнала боевых действий, на основе которого
главнокомандующий составлял донесения Екатерине II.
Начинавший со скромной службы у Потемкина Грибовский, благо­
даря собственной изворотливости и протекции ряда влиятельных вель­
мож, вскоре стал правителем канцелярии набиравшего силу и влияние
П. Зубова. Службой своей Грибовский весьма угодил фавориту и по его
настоятельной рекомендации в августе 1795 г. был назначен статс-секретарем императрицы «у принятия прошений». По определению людей,
хорошо его знавших, «первый фаворит первого фаворита» не отличал­
ся особой чистоплотностью в своих делах и ради корысти запросто во­
дил дружбу даже с «проворовавшимися негодяями». Возможности же у
него были велики: в его ведении находились «дела польские и персид­
ские, он устраивает губернии в областях, от Польши приобретенных, и
в герцогстве Курляндском, он заботится о переклеймении медной моне­
ты, он составляет штаты запасных батальонов и эскадронов; в его веде­
нии устройство Вознесенской губернии и Одесского порта, водворение
поселенцев в южных губерниях и Черноморского войска в новопожалованных ему областях, не говоря уже о многих государственных и част­
ных делах, которые возлагались императрицею на Зубова и исполнялись
Грибовским»40. Как видим, у Грибовского была редкая возможность
написания захватывающих мемуаров. Да и судя по задумке самого Гри­
бовского, не удовлетворенного тем, что было написано о Екатерине II
теми, кто постоянно «не был при ее особе» и не мог «видеть ее каждый
день с 9-го часу утра» (С. 239), план записок был достаточно интересен.
Но то, что им написано, не отвечает замыслу. Кроме приведенных им не­
скольких изречений Екатерины, действительно дающих представление
о «свойствах души и сердца» ее, основное внимание автора сосредоточе­
но на описании чисто внешней, бытовой стороны жизни императрицы —
туалеты, обеды, приемы и т. п. Причем встречаются очевидные повторы
и мелкие несоответствия. Все это говорит о незавершенности воспоми­
наний. Известно, что автор при их написании основывался на заметках,
сделанных им пять лет спустя после смерти Екатерины, а непосредствен­
но к работе над ними приступил позднее 1829 г., когда ему было уже за
60 лет, и многое он, разумеется, подзабыл. Отсюда и преимущественное
внимание к прочно осевшим в памяти изо дня в день повторяющимся со­
бытиям, мало меняющимся деталям быта. Вкладываемые же в уста им­
ператрицы изречения скорее всего не могут претендовать на точность
передачи. Однако и сообщения автора воспоминаний о том, как Екате­
19


рина одевалась, работала, обедала, принимала доклады, безусловно
интересны. В этой части достоверность записанного Грибовским под­
тверждается письмом самой императрицы к г-же Жоффрен от
6 ноября 1764 г. (С. 26—27), только в сообщаемых Грибовским сведени­
ях за тридцать прошедших лет произошли перемены: Екатерина по ут­
рам поднимается уже не в шесть, а в семь и даже восемь часов, появились
другие лица в ее ближайшем окружении и т.д. Подробности этого рода
и придают воспоминаниям Грибовского особую ценность.
Двор Екатерины И, личность императрицы притягивали к себе мно­
го неординарных людей. Среди них и графиня Варвара Н иколаев­
на Головина, с 1783 г. фрейлина двора. Мемуары были написаны
В. Н. Головиной по настоянию императрицы Елизаветы Алексеевны
(жены Александра I). Их автор — дочь представителей двух старинных
родов: г.-л. Николая Федоровича Голицына и княгини Прасковьи Ива­
новны Шуваловой (сестры фаворита императрицы Елизаветы Петров­
ны И. И. Шувалова). Графиня питала к Екатерине II чувство безгранич­
ной преданности и восхищения, получая ответные свидетельства дове­
рия и любви. Небольшой фрагмент из обширных мемуаров графини до­
бавляет новые штрихи к портрету Екатерины. Несмотря на развращаю­
щее влияние дворцовой среды, молоденькой графине удалось сберечь
нравственную чистоту, и она смотрела на все окружающее ясным взгля­
дом, сохранила она и независимость суждений, способность спокойно и
уравновешенно оценивать события прошедших лет. Очень привлекает
и легкость, непринужденность, четкость слога повествования.
Особое место среди помещенных в этой части материалов занима­
ет оригинальная зарисовка «Портрет Екатерины И» принца ШарляЖоржа де Линя, австрийского фельдмаршала.
Судя по отзывам современников, принц был богато одаренной нату­
рой. Он получил прекрасное образование, знал несколько европейских
языков, свободно владел латынью, страстно любил искусство, был музы­
кален. Мимо его внимания, как пишет В. А. Бильбасов41, не прошла ни
одна сколько-нибудь стоящая книга (как, впрочем, не было и ни одной
юбки, за которой он бы ни волочился). Принц много путешествовал — он
был во Франции, Турции, Германии, Англии, Польше и России, которую
посетил дважды — в 1780 и 1787 гг. Во второй свой приезд он по пригла­
шению Екатерины II сопровождал ее в путешествии по югу России.
Де Линь участвовал в русско-турецкой войне 1787— 1791 гг. Всего он про­
был в России около трех лет и все это время был близок к Екатерине II —
постоянно с ней виделся, беседовал, переписывался (он также лично знал
и состоял в длительной переписке с Фридрихом И, Иосифом И, МариейТерезией, Вольтером, Руссо и другими выдающимися личностями своего
времени).
Блестящий ум и начитанность принца так очаровали Екатерину,
что она без всяких сомнений относит его «к числу людей самых веселых
и приятных в общежитии, каких я когда-либо видела; вот оригинальная
голова, которая мыслит глубоко, а дурачится по-детски»42. И надо ска­
зать, что де Линь сохранил ее расположение навсегда. Еще более «бла­
20


горасположен» к ней сам принц. Он, как это видно из его писем к друзь­
ям, из его отзывов об императрице, искренне уважал ее, был сердечно
привязан к ней.
Известие о смерти Екатерины II глубоко его потрясло, и принц при­
помнил подробности ее жизни, суждений и мнений по разным вопросам.
Многое в этих воспоминаниях является как бы ответом на возникавшие
между ними споры. Проведя с Екатериной II в дороге более трех меся­
цев, присутствуя на всех приемах, балах и спектаклях, при докладах
министров и на военных смотрах, не единожды подолгу беседуя с ней,
де Линь приходит к твердому убеждению, что вся деятельность Екате­
рины И, ее ум, черты характера достойны восхищения. Своего мнения о
Екатерине как великой государыне, мудрой правительнице и прелестной
женщине де Линь не изменил до конца жизни. И ему можно верить:
принц был человеком независимым в своих суждениях. Несмотря на
кажущуюся бессистемность записок, богатое воображение автора, сво­
бодное излияние мысли позволили ему красочно описать Екатерину.
Сочетание в характере де Линя таких противоположных качеств, как
серьезность и веселость, шутливость и благоразумие, ветреность и глу­
бокомыслие, и дало такой результат. Сказалось и блестящее знание им
светского общества, способность глубоко оценивать окружающих лю­
дей. Отсюда тонкость и точность в изображении Екатерины II. В импе­
ратрице его прежде всего поражали простота и откровенность обраще­
ния. «Во дворах, где есть престолы, я не встречал еще такой простоты и
прямоты ни в одной коронованной особе», — писал принц де Линь в
письме Екатерине II после первого же приезда в Россию43.
Третью часть настоящего издания открывают главы из работы
крупного российского историка, биографа Екатерины II Александра
Густавовича Брикнера «История Екатерины Второй». Профессор Одес­
ского, Тартусского и Казанского университетов А. Г. Брикнер, по отзы­
вам его современников, был «одним из самых ревностных, самых неуто­
мимых работников на поприще изучения русского прошлого»44. Исто­
рические работы Брикнера в его время читались широкой публикой с
огромным интересом и, видимо, так же будут восприниматься и в наши
дни. Это прежде всего касается его «Истории Екатерины Второй» в пяти
частях, богато и красочно иллюстрированной (в этом отношении в рос­
сийской историографии равных ей нет).
В публикуемых здесь главах особое внимание исследователя уделе­
но личности Екатерины II, но заметное место он отводит и описанию
деятельности приближенных к ней лиц, выявлению их личных и деловых
качеств. Не оставлена в стороне и огромная переписка императрицы с
многочисленными корреспондентами. В главе «Фаворитизм» автор по­
пытался рассмотреть и объяснить это свойственное всем автократиче­
ским режимам власти явление в общеисторическом контексте, не огра­
ничиваясь, как это делали многие другие до него, лишь сведениями о
том, кто, когда и за какую плату занимал эту «должность» при Екатери­
не. Все это позволило Брикнеру нарисовать не только образ Екатериныимператрицы, но и просто человека.
21


В заключительную часть сборника, подводящую итоги царствова­
ния Екатерины II, включен и небольшой фрагмент из «Исторического
похвального слова Екатерине II» Николая Михайловича Карамзина —
«первого нашего историка и последнего летописца» (А. С. Пушкин).
«Похвальное слово» было написано в 1801 г. и через статс-секретаря
Д. П. Трощинского передано Александру I (напечатано отдельной бро­
шюрой в Москве в 1802 г.).
Обстоятельства и непосредственные мотивы обращения Карамзи­
на с похвальным словом к Екатерине остаются недостаточно прояснен­
ными до сих пор (точно известно, например, о подобном его намерении
по отношению к Петру I). Достоверно, пожалуй, только то, что Карам­
зин. одобряя первые шаги Александра I, только что взошедшего на пре­
стол, спешил изложить в своем «Похвальном слове» и программу цар­
ствования в духе деяний его «просвещенной» бабушки-императрицы и
политические требования к новому самодержцу45.
Выдающийся писатель-историк Н. М. Карамзин принадлежал к
тем, кто, по словам В. О. Ключевского, «говорил о том времени с востор­
женным одушевлением или умиленным замиранием сердца» (С. 315). В
воспроизводимом в издании Введении к «Похвальному слову» кратко,
широкими мазками, без подробностей отражено содержание этого, на­
писанного «высоким штилем» памятника исторической прозы, точно
передана общая восторженная интонация, более всего проявившаяся в
непосредственном восклицании историка: «И я жил под ее скипетром! И
я был щастлив ее правлением!» (С. 295). В изданном шесть лет спустя
после смерти Екатерины II «Похвальном слове» искусно передается ви­
дение Екатерининской эпохи ее великим современником — Н. М. Ка­
рамзин писал сердцем, ни к кому и ни к чему не подлаживаясь. «Карам­
зин <...> был одним из самых внутренне свободных людей своей эпо­
хи <...> спокойно, никогда не споря с критиками, Карамзин свободно
разговаривал и с царями и с декабристами, никого и ничего не боясь.
Писал, что думал...»46.
В справедливости сказанного читатель убедится, ознакомившись с
помещенным вслед за «Похвальным словом» отрывком из не менее при­
мечательной карамзинской «Записки о древней и новой России», отно­
сящимся непосредственно к характеристике самой Екатерины II и вре­
мени ее правления. Записка написана десятью годами позднее «Похваль­
ного слова» и вручена Александру I в марте 1811 г. Реакция самодерж­
ца на нее была гневной, и царь долгое время выказывал Карамзину свое
откровенное неудовольствие. Причиной того было содержание записки,
являвшейся, по мнению исследователей, своеобразным меморандумом
о положении дел в стране, «криком души проницательного гражданина,
исстрадавшегося при виде неустройства своего Отечества»47. В записке
Карамзин не только обобщил свои многолетние размышления о путях
развития страны, но и свел воедино ошибки в историческом прошлом
России и, что вообще было непозволительно в глазах самодержца, в ее
настоящем. Не случайно Александр I положил вызвавшую его «высо­
чайшее» неудовольствие записку на многие годы «под сукно», и впервые
22


в полном виде она увидела свет лишь в 1914 г. (до той поры в обществе
ходили по рукам рукописные ее копии)48. Кроме того, в «Записке»
Н. М. Карамзин наряду с блестящими успехами царствования Екатери­
ны II вызывающе смело для той поры отмечает и, как он говорит, «неко­
торые пятна»: «нравы более развратились в палатах и хижинах», «пра­
восудие не цвело в сие время», «в самих государственных учреждениях
Екатерины видим более блеска, нежели основательности» (С. 299) и т. д.
И все же, заключает Карамзин, «едва ли не всякой из нас скажет, что вре­
мя Екатерины было счастливейшее для гражданина российского»
(С. 300).
Продолжает третью часть книга фрагмент из сочинения князя Ми­
хаила Михайловича Щ ербатова «О повреждении нравов в России».
Князь Щ ербатов, по определению В. О. Ключевского, принадлежал к
тем немногочисленным критикам, кто все царствование Екатерины II
оценивал как некую «театральную феерию, которую из-за кулис двигали
славолюбие, тщеславие и самовластие» (С. 316).
М. М. Щербатов, сын архангельского губернатора М. Ю. Щерба­
това, одного из ревностных сподвижников Петра I, получил прекрасное
домашнее образование и всю жизнь пополнял свои знания в области ис­
тории, права, литературы, экономики, статистики (после него осталась
громадная библиотека в 15 тыс. томов на многих европейских и древних
языках). В чине капитана Семеновского полка вышел в отставку в марте
1762 г., сразу же воспользовавшись указом Петра III о вольности дво­
рянской, ибо военная служба ему никогда не была по душе. Вскоре Щер­
батов определился на гражданскую службу: работал в Комиссии по ком­
мерции, затем стал герольдмейстером. В 1773 г. получил высокий при­
дворный чин действительного камергера, в 1778 г. он уже тайный совет­
ник и тогда же был назначен президентом Коммерц-коллегии. Усердие
его по службе отмечено было высшим орденом Андрея Первозванного
и другими наградами. За годы службы Щербатов хорошо узнал двор
Екатерины, был очевидцем многих событий, не всегда, как думается, с
должной объективностью оцененных им в работе, не предназначавшей­
ся к печати49. В этом труде в первую очередь ярче всего проявились рез­
ко оппозиционные настроения Щербатова. И это не удивляет, ибо еще
в Комиссии по составлению нового Уложения князь — наиболее актив­
ный сторонник защиты корпоративных интересов дворянства, и пото­
му он так последовательно и упорно демонстрирует разрыв между, как
ему кажется, внешним блеском двора и пагубным состоянием общества.
Одной из причин негативного отзыва о времени правления Екатерины II
и недовольства Щ ербатова действиями императрицы была, как можно
понять из контекста памфлета, невостребованность властью притязаний
князя на высшие руководящие посты. Все это и надо учитывать при чте­
нии мемуаров М. М. Щербатова.
Третий раздел сборника завершается также работой В. О. Ключев­
ского — специально написанной к столетию со дня смерти Екатерины II
статьей «Императрица Екатерина II (1729— 1796)». В ней автор развива­
ет и существенно дополняет материал лекции из его «Курса русской ис­
23


тории», помещенной в первом разделе сборника, дает итоговые оценки
государственной политики Екатерины, законотворческой деятельности
и усилий, направленных на изменение сознания общества. При этом ис­
следователь, исходя из того, что «счеты потомства с Екатериной II све­
дены», в этой печально юбилейной статье стремится быть объективным:
«Для нас она не может быть ни знаменем, ни мишенью; для нас она толь­
ко предмет изучения. Сотая годовщина ее смерти располагает не судить
ее жизнь, а вспомнить ее время; оглянуться на свое прошлое, а не трево­
жить старые могилы и среди похвальных слов и обличительных памф­
летов осторожно пройти к простым итогам давно окончившейся дея­
тельности» (С. 315).
Такая структура издания обусловлена тем, что в лекциях «Курса
русской истории», замысел которых состоял в разрушении официальной
апологетики «матери Отечества» и показе действительной роли Екате­
рины II, преобладает проблемный подходе изложении российской ис­
тории — через раскрытие основных факторов, характеризующих исто­
рический процесс в целом.
В. О. Ключевский отнюдь не идеализировал Екатерину и, более
того, порой, как бы забывая свое обещание «не тревожить старые моги­
лы», весьма критически оценивал ее и как политического деятеля, и как
личность. Так, в не вошедшей впоследствии в опубликованные тексты
лекции, читанной в 1880— 1881 гг., он утверждает следующее: «Это был
самый простой ум, но отлично выдержанный, хорошо дисциплиниро­
ванный. Изучая ее сочинения, вы невольно поражаетесь, вспоминая, как
она много училась и читала, бесцветностью их внутреннего содержания,
часто даже узкостью ее мысли <...> всего меньше вы найдете у нее про­
стоты, непринужденности, искренности чувств <...> шутка ее натянута,
холодна, искусственна, видно, что каждый каламбур ею выношен, до­
стается с трудом <...> о чем бы она ни заговорила, чего бы ни коснулась,
везде я и я <...> привычка оглядываться на себя превратилась в наклон­
ность любоваться собой. Итак, Екатерина всегда как на сцене, даже
дома. Так создался ее характер под влиянием положения и воспитания.
Я признаю большой блеск за ее умом, но это был ум блестящий, но не
глубокий. Нельзя не признать за ней большого такта, но это было чув­
ство приличия более, чем чувство нравственное <...> ее житейским ре­
меслом вышло искусство обрабатывать людей <...> эта привычка выра­
ботала мысль, что обрабатывать людей всего лучше, служа орудием и
игрушкой в их руках, потому что люди все делают для послушной и при­
ятной игрушки»50. В опубликованной лекции это критическое мнение
смягчено: «Как она сама была вся созданием рассудка, без всякого уча­
стия сердца, так и в ее деятельности больше эффекта, блеска, чем вели­
чия творчества» (С. 60). Заметим, однако, что такое суждение ученого
расходится и с отзывами о Екатерине современников, и с оценками ее
позднейших биографов. И потому, видимо, не случайно Ключевский бо­
лее осторожен и более точен в характеристике Екатерины II в статье,
приуроченной к столетию со дня ее смерти. Но и здесь ученый, особо
останавливаясь на восприятии обществом правления Екатерины, на воз­
24


действии на умы громко и широко проповедуемых ею идей Просвеще­
ния (что бесспорно добавляло ей популярности), не мог не отметить, что
это находилось в очевидном противоречии с ее реальной политикой —
законодательным упрочением положения как абсолютного монарха. Но
то, что было очевидным для позднейшего исследователя, едва ли было
таковым для современников Екатерины II. Пожалуй, историк проявляет
некоторую предвзятость при раскрытии поведенческих мотивов дей­
ствий Екатерины и сути проводимой ею политики: «Екатерине нужны
были громкие дела, крупные, для всех очевидные успехи, чтобы оправ­
дать свое воцарение и заслужить любовь подданных, для приобретения
которой она, по ее признанию, ничем не пренебрегала» (С. 336). Это за­
ключение Ключевского кардинально расходится с принципиальными
установками Екатерины, которых она стремилась придерживаться в
жизни: «Никогда ничего не делать без правил и без причины, не руко­
водствоваться предрассудками, уважать веру <...> изгонять из совета
все, что отзывается фанатизмом, извлекать наибольшую по возможно­
сти выгоду из всякого положения для блага общественного»51.
Для полноты картины читателю наверняка будет небезынтересно
знать, а как сама Екатерина оценивала себя?
Императрица оставила множество автобиографических зарисовок—
полушутливых и вполне серьезных. Из числа последних приведем наи­
более примечательное: «...природная гордость моей души и ее закал де­
лали для меня невыносимой мысль, что я могу быть несчастна. Я гово­
рила себе: «Счастие и несчастие — в сердце и в душе каждого человека.
Если ты переживаешь несчастие, становись выше его и сделай так, что­
бы твое счастие не зависело ни от какого события». С таким-то душев­
ным складом я родилась, будучи при этом одарена очень большой чув­
ствительностью <...> ум мой по природе был настолько примирительно­
го свойства, что никогда никто не мог пробыть со мною и четверти часа,
чтобы не почувствовать себя в разговоре непринужденным и не беседо­
вал со мною так, как будто он уже давно со мною знаком. По природе
снисходительная, я без труда привлекала к себе доверие всех, имевших
со мною дело, потому что всякий чувствовал, что побуждениями, кото­
рым я охотнее всего следовала, были самая строгая честность и добрая
воля. Я осмелюсь утверждать относительно себя, если только мне будет
позволено употребить это выражение, что я была честным и благород­
ным рыцарем, с умом несравненно более мужским, нежели женским <...>
в соединении с мужским умом и характером во мне находили все прият­
ные качества женщины, достойной любви»52.
Более полная характеристика, относящаяся к последнему году жиз­
ни Екатерины, содержится в письме к французскому эмигранту Сенаку
де Мельяну, она приведена А. Г. Брикнером (С. 292). В письме к ганно­
верскому доктору и философу Циммерману обиженная несправедливы­
ми, на ее взгляд, нападками на проводимый ею жестокий экспансионист­
ский внешнеполитический курс императрица пишет: «Если век мой меня
боялся, он был очень неправ: я никогда никому не хотела внушать стра­
ха; я желала быть любимою и уважаемою, насколько того заслужи­
25


ваю, и больше ничего. Я всегда думала, что на меня клеветали потому,
что не понимали меня. Я видала многих людей несравненно умнее себя.
Никогда я ни к кому не чувствовала ни ненависти, ни зависти. Мое же­
лание и удовольствие состояло в том, чтобы делать других счастливыми;
но так как всякий может быть счастлив только по своему характеру,
прихотям или понятиям, то в этом мои желания часто встречали препят­
ствия, для меня совершенно непонятные. Конечно, в моем славолюбии
не было злобы, но, может быть, я слишком далеко простирала свои
виды, думая, что люди способны стать рассудительными, справедливы­
ми и счастливыми <...> Европа напрасно опасалась моих намерений, от
которых она могла бы только выиграть. Если мне платили неблагодар­
ностью, то по крайней мере никто не скажет, чтобы я не была призна­
тельна; я часто мстила своим врагам, делая им добро или прощая им. Во­
обще человечество имело во мне друга, который не изменял ему ни в
коем случае»53. И, действительно, в проводимой политике она была по­
следовательна и, в рамках представлений ее времени, честна. В этой свя­
зи особый смысл приобретает ее признание, что она «сохранила на всю
жизнь обыкновение уступать только разуму и кротости» и что только
«на всякий отпор я отвечала отпором»54.
В обширной переписке Екатерины II с близкими ей людьми нельзя
не отметить многажды заявляемую ею готовность воспользоваться для
«общего блага» знаниями и умением более сведущих людей без всяко­
го ущемления своего «я»: «Я всегда чувствовала большую склонность
быть под руководством людей, знающих дело лучше моего, лишь бы
только они не заставляли меня подозревать с их стороны притязатель­
ность и желание овладеть мною: в таком случае я бегу от них без огляд­
ки»55. Ей были присущи такие качества, как твердость, решительность и
даже мужество, что дало основание современникам, близко ее знавшим,
называть императрицу «непоколебимою». Вместе с тем Екатерина в
управлении сложным государственным механизмом была весьма гиб­
ким политиком, демонстрируя обстоятельную взвешенность при выборе
того или иного подхода: «Действовать нужно не спеша, с осторожностью
и рассудком». Она относила себя «к таким людям, которые любят всему
знать причину»56, и в соответствии с этим старалась принимать адекват­
ные ситуации решения.
Письма Екатерины к иностранным корреспондентам содержат под­
робные описания (в ответ на их просьбы) ее занятий, образа жизни, ин­
тересов. Хозяйке модного парижского литературного салона г-же Жоф­
фреи она, например, пишет: «В те дни, когда меня менее беспокоят, я чув­
ствую более чем когда-либо рвение к труду. Я поставила себе за прави­
ло начинать всегда с самого трудного, тягостного, с самых сухих пред­
метов; а когда это кончено, остальное кажется мне легким и приятным;
это я называю приберегать себе удовольствие. Я встаю аккуратно в
6 часов утра, читаю и пишу одна до 8-ми, потом приходят мне читать
разные дела; всякий, кому нужно говорить со мною, входит поочередно,
один за другим; так продолжается до 11-ти часов и долее; потом я одева­
юсь. По воскресеньям и праздникам иду к обедне; в другие же дни выхо­
26


жу в приемную залу, где обыкновенно дожидается меня множество лю­
дей. Поговорив полчаса или 3/4 часа, я сажусь за стол; по выходе из-за
стола, является Бецкой наставлять меня, он берет книгу, а я свою рабо­
ту*. Чтение наше, если его не прерывают пакеты с письмами и другие
помехи, длится до 5 часов с половиною; тогда или я еду в театр, или иг­
раю, или болтаю, с кем случится, до ужина, который кончается прежде
11 часов, затем я ложусь и на другой день повторяю то же самое как по
нотам»57.
О своей полной погруженности в работу пишет она и близкой по­
друге своей матери г-же Бьельке в Гамбург: «Если хотите, я занята более
всякого другого, но разве это и не должно так быть? Я так много могу
делать добра; все средства у меня в руках, мне только остается находить
к тому случаи, что не особенно трудно. Я от природы люблю суетиться,
и чем более тружусь, тем бываю веселее»58. Естественно, императрица
прежде всего была завалена делами по управлению ее «маленьким хозяй­
ством», как она определяла свои государственные обязанности. Для их
решения нужны были немалые усилия: «Я с некоторых пор работаю, как
лошадь, и мне мало моих четырех секретарей: я вынуждена увеличить их
число...» Ранее, в пору усиленных ее занятий законотворчеством, она
писала, что «как истый бука, все с пером в руке составляю томы, и испу­
ганная толщиной этих томов иногда порываюсь бросить их в огонь; но,
правда, это было бы жаль, потому что оно хорошо и очень обдуман­
но»59. Как можно понять, такая напряженная работа, действительно,
приносила ей большое удовлетворение: «Привычка сделала с нами то,
что мы отдыхаем, только когда голова уже окончательно на подушке, и
тут еще во сне приходит нам на мысль все, что надо было бы сказать, на­
писать или сделать»60.
В уме Екатерине II не отказывали даже самые ярые ее недоброжела­
тели. Правда, В. О. Ключевский замечает, что «это не самая яркая чер­
та характера Екатерины: она не поражала ни глубиной, ни блеском сво­
его ума <...>. У нее был ум не особенно тонкий и глубокий, зато гибкий
и осторожный, сообразительный,умный ум, который знал свое место и
время и не колол глаз другим, Екатерина умела быть умна кстати и в
меру» (С. 321). Однако заметим, что в письме Сенаку де Мельяну Екате­
рина сама не претендовала на обладание «творческим умом». У нее было
другое бесценное для правительницы качество, тот «счастливый дар»,
который позволял свободно ориентироваться и в самой сложной си­
туации — ее чрезвычайно сложно было застать врасплох; постоянная
«самособраннось» и сообразительность обеспечивали ей выбор наибо­
лее оптимального решения любой возникшей проблемы. Именно об
этом пишет граф Д. Бёкингхэмшир в публикуемых здесь записках. Это
же подтверждает и другой англичанин — сэр Джордж М акартней. В
своих секретных посольских депешах он пишет: «Надо признаться, что
*
И. И. Бецкой — штатный чтец императрицы, пользовавшийся полным ее довери­
ем. Под «работой» имеется в виду вязание. Это занятие, как она пишет, «позволяет ду­
мать совсем о другом и не раздражает» (Письма. — С. 48).
27


она разумеет способ управлять своими подданными. Она так близко
знакома с их духом и характером, так хорошо употребляет эти сведения,
что для большей части народа счастие его кажется зависящим от про­
должительности ее царствования. Удивительно, какие трудности ей
пришлось преодолеть»61. Д. Дидро, который имел ряд продолжительных
бесед с Екатериной во время его пятимесячного пребывания в России в
конце 1773 — начале 1774 г., писал о ее «непостижимой твердости в
мыслях», о «легкости в выражениях», о «знании быта и дел государства
своего», о том, что «ни один предмет не чужд ей», что при «изумитель­
ной проницательности» она достигла того, что во всей огромной стра­
не нет человека, который бы «так хорошо знал нацию, как она»62. Но
особо ценным является отзыв о Екатерине К. Массона. Отнюдь не
склонный любоваться императрицей, он тем не менее отмечает ее «глу­
бокую человечность и великодушие», что «все те, кто к ней приближа­
лись, испытали это; все те, кто узнали ее близко, были восхищены чара­
ми ее ума...» (С. 212). Вообще, судя по свидетельствам современников,
складывается впечатление, что Екатерина II по своим природным каче­
ствам была открытым, душевным человеком, что как нельзя более импо­
нировало психологическому складу русского народа.
Энергичная, веселая Екатерина редко поддавалась унынию. В пись­
ме к Бьельке, написанном ею еще в пору «привыкания» к трону, есть
примечательные строки: «Надобно быть веселою <...> только это одно
все превозмогает и переносит. Говорю это по опыту: я много переноси­
ла и превозмогала в моей жизни, однако смеялась, когда могла, и кля­
нусь вам, что в настоящую минуту, когда у меня столько затруднений в
моем звании, я охотно играю, когда представляется случай, в жмурки с
моим сыном и часто без него. Мы объясняем это, говоря, что так надоб­
но для здоровья, но <...> это поистине для того, чтобы ребячиться»63.
Екатерине II шел 38-й год.
Императрица чрезвычайно редко испытывала чувство растерянно­
сти даже в самой неблагоприятной ситуации. Как она сама признавалась,
«для людей моего характера нет в мире ничего мучительнее сомнения»64.
В конце 1769 г. в сложной внутри- и внешнеполитической обстановке,
когда недруги предвкушали скорое ее падение, она той же Бьельке пишет:
«Храбрее, вперед — выражение, с которым я одинаково проводила и хо­
рошие, и дурные годы. Вот уже мне исполнилось сорок лет, и что такое
настоящее дурное положение с тем, которое прошло?»65. То же она позже
выразила в чеканной фразе: «Отважно выдерживать невзгоду — доказа­
тельство величия души; не забываться в благополучии — следствие твер­
дости души»66.
Но в то же время Екатерина II была лишена холодной рассудитель­
ности, являя собой пример, как она сама говорила, натуры «восторжен­
ной», «горячей головы», т. е. человека увлекающегося. Так, возражая
неумеренно лестным попыткам представить ее «образцом во всех отно­
шениях», она пишет, что «этот образец не только плох, но и непригоден
для образца», так как «я <...> вся состою из порывов, бросающих меня
то туда, то сюда»67. О том же писал и Д. Дидро: «В другой раз она мне
28


сказала: «Мы с вами не можем разобрать подробно ни одного вопроса.
У меня горячая голова. У вас тоже»68. Эта ее черта характера порой про­
являлась и в государственных делах.
Многие упрекали Екатерину II в честолюбии и тщеславии, которы­
ми она якобы была наделена сверх всякой меры. Но так ли это в действи­
тельности? Значение этих слов по словарю В. Даля показывает, что ули­
чать ее в тщеславии нет оснований. Что же касается ее «непомерного»
честолюбия, то свидетельств, опровергающих подобные категоричные
оценки характера Екатерины И, немало. Так, Екатерине действительно
были присущи многие качества, перечисленные в суворовском «Изобра­
жении героя», предназначенном для племянника друга полководца, но
по большому счету — для всего молодого поколения той поры: «Герой,
о коем идет речь, весьма смел, но без запальчивости, скор без опромет­
чивости, деятелен без легкомыслия, подчинен без униженности <...> по­
бедитель без тщеславия, честолюбив без кичливости, благороден без
гордости, непринужден без лукавства, тверд без упрямства, скромен без
притворства <...> решительный, избегающий колебаний, он предпочи­
тает здравый рассудок остроумию; враг зависти, ненависти и мщения
<...> чистосердечный, он гнушается лжи; прямодушный, он попирает
криводушие <...> честь и честность составляют его достояние <...> он
никогда не увлекается стечением обстоятельств, но подчиняет их себе,
действуя всегда по правилам своей искусной прозорливости»69.
Чтобы читатель не усомнился в оправданности приложения к Ека­
терине II, например, качества — «скромности», приведем достаточно
критический взгляд императрицы на все, что ею было и будет сделано
для «блага России»: «Что бы я ни делала для России, — пишет она, — это
будет только капля в море»10.
Приведем и конкретные факты, опровергающие расхожее представ­
ление о неуемном честолюбии Екатерины, о том, что сердце ее «нико­
гда не ложилось поперек дороги ее честолюбию»71.
В 1782 г. примечательным событием в жизни северной столицы ста­
ло открытие памятника Петру Великому, что навело особо ретивых
льстецов на мысль о создании такового и самой Екатерине. Реакция им­
ператрицы была однозначной: «Не знаю, будет ли множество Екатерин
в России; но если страна эта должна обиловать только памятниками
мне, то скажу наверное, что об этом я вовсе не стану заботиться и охот­
но предоставлю это честь <...> Александру»72. Затем следует и более ре­
шительный отказ от прижизненных памятников: «Я не хочу памятни­
ка <...> с моего ведома, конечно, это не будет исполнено»73. И в этом
не было ни двуличия, ни притворства — при жизни ей не было воздвиг­
нуто ни одного памятника.
Напомним и об отвергнутой ею инициативе Сената (1780 г.) о «под­
несении» титула «Великая». На вопрос своего постоянного корреспон­
дента Ф. Гримма, правда ли это, уже прославленная в Европе императ­
рица отвечает: «Оставьте глупые прозвища, которыми некоторые маль­
чишки захотели украсить мою седую голову, и за таковую ветреность им
надавали щелчков, так как они еще не родились, когда эти глупости
29


были торжественно отвергнуты на собрании уполномоченных» всей
«земли русской»74 (имеется в виду Уложенная Комиссия 1767 г.). Затем
тому же Гримму она пишет — «мое имя Екатерина Вторая»75.
Вчитываясь в ее откровения, осмысливая многие ее далеко не орди­
нарные суждения, отзывы о ней современников и сподвижников, прихо­
дишь к выводу, что Екатерина II сумела избежать искушения лестью.
Когда же ей приходилось узнавать о себе и своих делах разноречивые
мнения, она оставалась в некотором недоумении и взывала к своему «ду­
ховнику» Гримму: «Послушайте, вы судите обо мне настолько же хоро­
шо, насколько другие худо, кому же верить? Я возьму середину: буду
думать, что я занимаю не первое место, но и не последнее в каком бы то
ни было из веков»76.
И еще один факт. Когда Гримм прислал вышедшую в Германии
книгу с явно преувеличенными прославлениями ее деяний, то и реакция
была соответствующей: «...непозволительно хвалить таким образом без
меры, если не хочешь прослыть отъявленным льстецом <...> такой ака­
фист похвал, как это, к чему он? Это только длинно и скучно читать, вот
и все»77. Другого отношения к неумеренным похвалам у Екатерины, от­
носившей их к проявлению «обыкновенной человеческой слабости» —
безрассудства78, не могло и быть. Разумеется, заслуженная похвала была
приятна Екатерине. Но, твердо исходя из того, что всем людям «свой­
ственно только одно человеческое», она трезво оценивала свои возмож­
ности и на откровенную лесть отзывалась со спокойной рассудительно­
стью: «Автор оказывает мне много чести: у меня только добрая воля по­
ступать хорошо. Не мне судить, достаточны ли к тому мои способно­
сти»79. Вместе с тем Екатерина II пишет, что «не много чести, когда по­
хвалят в одном лишь надгробном слове»80.
Пожалуй, можно смело утверждать, что Екатерина никогда не про­
износила «я» без понимания того, что за ней — вся Россия. Когда, напри­
мер, после заключения мира в нелепой для обеих сторон русско-шведской войне 1790 г. князь Г. А. Потемкин в искреннем порыве поздравил
императрицу, как он написал, «с плодом неустрашимой твоей твердо­
сти», она без тени ложной скромности так оценила свое место в этом
событии: «...хотя может показаться, что в словах много лести, я отвечала
ему, что русская императрица, у которой за спиной 16 тыс. верст, вой­
ска, в продолжении целого столетия привыкшие побеждать, полковод­
цы отличаются дарованиями, а офицеры и солдаты храбростью и верно­
стью, не может без унижения своего достоинства не выказывать «не­
устрашимой твердости»81. Добавим в связи с темой о якобы «непомер­
ном честолюбии» Екатерины и такой маленький, но важный штрих.
После смерти в младенческом возрасте великой княгини Ольги опеча­
ленная бабушка-императрица, посылая Гримму для «раздачи неиму­
щим» 10 тыс. руб. (большие по тем временам деньги), настоятельно про­
сит его, «не говорить», от кого. «Вы можете даже скрыть и свое имя, —
пишет она, — чтоб не могли подозревать меня»82.
Фридрих II, имя в виду и Екатерину II, верно подметил, что именно
честолюбие и слава суть потаенные пружины поступков и действий го­
30


сударей. Но здесь надо помнить еще и о стремлении Екатерины II к са­
моутверждению в силу особенностей ее политической судьбы и восше­
ствия на престол, о чем она, думается, не забывала никогда. Об этом, в
частности, говорит и такая почти клятвенная запись ее в особой тетра­
ди «Мысли, замечания императрицы Екатерины. Анекдоты»: «Я желаю
и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне
в том свидетель. Слава страны — создает мою славу. Вот мое правило;
я буду счастлива, если мои мысли могут тому способствовать»83.
Но каким бы умом и талантами ни была наделена Екатерина II, без
знающих и инициативных помощников, верных сподвижников государ­
ственное строительство в годы ее правления едва ли могло быть успеш­
ным. Она понимала это и подбору корпуса высших чинов придавала
особое значение. При этом, пожалуй, в дело подбора кадров она не при­
внесла ничего существенно нового, и лишь руководствовалась правила­
ми и опытом Петра Великого, которого она почти боготворила. Как аб­
солютный монарх она считала, что эффективное царствование зависит
не от системы правления, а в первую очередь от управителей. Екатери­
на была убеждена в том, что «во всякой стране всегда есть люди, нужные
для дел, и как все на свете держится людьми, то люди могут и управить­
ся». Она также ничуть не сомневалась, что «в замечательных людях ни­
когда не бывает недостатка», она признавалась, что ей «никогда не при­
ходилось отыскивать людей», что «всегда под рукой находились люди,
которые мне служили и всегда служили хорошо»84. Не случайно де Линь
пишет, что «она знала себя и умела ценить других», и при выборе нуж­
ных для дела людей она руководствовалась «собственным их испытани­
ем и назначала каждого на подобающее ему место» (С. 258). В своей кад­
ровой политике Екатерина была последовательна: «О, как жестоко оши­
баются, воображая, будто чье-либо достоинство страшит меня. Напро­
тив, я бы желала, чтоб вокруг меня были только герои, и я всячески ста­
ралась внушить героизм всем, в коих замечала к тому малейшую способ­
ность»85. В этом принципиально важном вопросе Екатерина II была твер­
да и нередко шла наперекор общему мнению при выборе должностных
лиц: «...я люблю, когда достойному достается место по заслуге; ибо, Бог
свидетель, мы <...> не питаем ни малейшего сочувствия к дуракам на вы­
соких местах»86. Но особенно раздражала ее глупость действий чиновни­
ков всех уровней. Как писала она, «глупость есть хроническая болезнь,
против которой не устояла даже Франция, и знаете отчего? Оттого что
глупость заставляет делать именно то, чего не следует делать». В поис­
ках эффективных мер борьбы против этого недуга Екатерина приходит
в конце концов к неутешительному выводу — «лекарства от глупости
еще не найдено. Рассудок и здравый смысл не то что оспа: привить
нельзя»87.
С годами, особенно к концу царствования, строго руководствовать­
ся названными принципами Екатерине II становилось все труднее, все
меньше возможностей было для удачного во всех отношениях выбора,
все чаще на ответственные должности попадали люди случайные. Это ее
настолько угнетало, что в письме к Гримму в начале 90-х гг. она с не­
31


свойственной ей резкостью пишет о том, что «половина тех, кто еще в
живых, или дураки, или сумасшедшие; попробуйте, коли можете, по­
жить с такими людьми!»88. Отсутствие в поле зрения императрицы до­
стойных людей, способных к управлению государственным механиз­
мом, порой приводит ее почти в отчаяние. В октябре 1791 г. в связи с
кончиной Г. А. Потемкина она пишет, что князь «своею смертью сыграл
со мной злую шутку. Теперь вся тяжесть правления лежит на мне <...>.
Ну как же быть? Надо действовать <...>. Ах, Боже мой! Опять нужно
приняться и все самой делать»89. Правда, тут же она называет имена
двух, на ее взгляд, «подающих более всего надежд» особ — Платона и
Валериана Зубовых (последнему фавориту ее не было еще и 24 лет, а его
брату не исполнилось и двадцати), с поразительной слепотой щедро на­
деляя первого «последовательным умом», «понятливостью», «обширны­
ми и разнообразными» знаниями и даже называя его очень «даровитым
человеком». Эта явно неадекватная характеристика, по всем отзывам со­
временников, весьма посредственного по уровню интеллекта П. Зубова
со всей очевидностью показывает, насколько императрица с годами ста­
ла ошибаться в людях. Великий князь Александр в письме к близкому
другу молодости В. П. Кочубею с горечью и болью пишет о последстви­
ях подобных заблуждений царицы: «В наших делах господствует неимо­
верный беспорядок; грабят со всех сторон; все части справляются дурно;
порядок, кажется, изгнан отовсюду <...>. Я всякий раз страдаю, когда
должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде
низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отли­
чий, не стоющих в моих глазах медного гроша»90. Именно к последним
годам правления Екатерины II относятся и известные резкие оценки
А. С. Пушкина, сложившиеся, видимо, на основе воспоминаний совре­
менников императрицы, с некоторыми из которых он успел пообщать­
ся: «Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала.
Одобренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолю­
бию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию
пользовались кратким его царствованием <...>. От канцлера до послед­
него протоколиста все крало и все было продажно»91.
Касаясь больной темы фаворитизма, в дополнение к тому, что есть
об этом в публикуемых в настоящем издании материалах, надобно чуть
больше сказать о причинах расцвета этого явления при Екатерине И.
Чисто поверхностное объяснение этого видится в слабости ее женской
натуры (но надо иметь в виду, что не всегда она сама давала повод для
разрыва: с Потемкиным они не могли быть всегда вместе из-за взрывно­
го характера последнего, да и дела на юге страны требовали его посто­
янного внимания; Корсаков застигнут в объятиях ближайшей подруги
Екатерины, графини Брюс; Ланской умер в зените фавора; Мамонов
предпочел молоденькую фрейлину императрицы). Заложенная в Екате­
рине от природы чувственность (в чем она сама не раз признавалась),
ввиду особых обстоятельств задавленная в молодые годы (иначе с чего
бы она в пору своего физического расцвета многажды проводила вер­
хом на лошади по 13 часов в сутки или по целым дням охотилась на во­
32


доплавающую дичь, хотя и не любила это занятие?)92, потом прорвалась
с неудержимой силой. С другой стороны, она, как признавалась Бьельке, органически не переносила женского общества и отсутствия рядом
крепкой мужской руки, мужчины, способного к сопереживанию, к обод­
ряющей поддержке, реальной помощи, к чему Екатерина настойчиво
почти принуждала своих фаворитов. Ей нужны были твердая мужская
воля, логический мужской ум. Так, когда Потемкин был в Крыму, то в
своих письмах к нему «колеблющаяся без поддержки» князя императри­
ца и впрямь не раз пишет, что без него как без рук, и требует скорейше­
го его возвращения, ибо долгое отсутствие князя вызывает неустройство
в государственных делах93. Так оно, наверное, и было на самом деле, но
обратим внимание на одно существенное обстоятельство, отмеченное в
разное время пребывавшими при дворе иностранцами. Р. Дама, как и
другие его коллеги по перу, уверенно пишет, что она сама всегда «точ­
но определяла степень доверия» в решении тех или иных дел фаворита­
ми. То же удостоверяет и де Линь: «Фавориты никогда не имели ни вла­
сти, ни кредита» (С. 260).
Доказывать справедливость этих мнений, вероятно, нет нужды. Для
этого надо лишь обратиться к указам, распоряжениям, обширной пере­
писке Екатерины с разного уровня должностными лицами за весь пери­
од ее правления — ни на их содержании, ни на их форме смена фавори­
тов никак не отразилась. Императрица всегда точно определяла грани­
цы их вмешательства в предначертанный ею ход дел. Наконец, приведем
и ее «покаянное», с призывом в свидетели Бога, признание, что все это
было «не от распутства к которой никакой склонность не имею и естьлиб я в участь получила с молода мужа которого бы любить могла, я бы
вечно к нему не переменилась, беда та что сердце мое не хочет быть ни на
час охотно без любви...»94. В искренности этих слов едва ли уместно со­
мневаться, особенно памятуя о той женской тоске о невыполнимом без
потери престола. Так, в письме к Бьельке она пишет: «...поистине я бы
очень любила своего (мужа. — М. Р.), если бы представлялась к тому воз­
можность и если бы он был так добр, что желал бы этого»95. Написано
это в 1767 г. А в одном из своих писем к Гримму более позднего време­
ни (1784 г.) Екатерина II простодушно вопрошает: «Как же не любить
тех, кто нас любит? Если меня любят, то и я люблю»96.
Обозревая в данном издании публикуемый материал и подводя
итог изложенному выше, следует подчеркнуть, что в целом вся жизнь и
деятельность Екатерины II были подчинены замечательной формуле:
«последовательность в поступках». С исчерпывающей ясностью форму­
ла эта раскрывается в следующих словах императрицы, относящихся к
последним годам ее жизни (1794 г.): «Счастье и несчастье зависят от ха­
рактера человека; характер определяется нравственными правилами, а
успех зависит от умения найти надлежащие средства для достижения
цели. Как скоро у человека нет твердых убеждений, и он ошибся в сред­
ствах, тотчас пропадает всякая последовательность в поступках»97. Ека­
терина II твердо следовала однажды выбранным правилам, и когда
после смерти ее самого верного друга и наперсника Г. А. Потемкина в
33


свете поползли слухи о возможных переменах в делах и поступках, то
она клятвенно обещала не изменять себе ни в чем: «Что касается до меня,
будьте уверены, что я останусь неизменной; я всем проповедую постоян­
ство и, конечно, сама не стану меняться»98. И эта стабильность была
главной причиной и отличительной особенностью ее 34-летнего правле­
ния, хотя, как писал В. О. Ключевский, из этого периода 17 лет борьбы
«внешней или внутренней» приходились «на 17 отдыха!» (С. 318).
За это время, как отмечали уже современники Екатерины И, она
«присоединила к Империи богатейшие области на юге и западе. Как зако­
нодательница она начертала мудрые и справедливые законы, очистив
наше древнее Уложение от всего устарелого. Она почитала, охраняла и
утверждала права всех народов, подчиненных ее власти. Она смягчала
нравы и всюду распространяла просвещение. Вполне православная, она
однако признала первым догматом полнейшую веротерпимость: все веро­
исповедания были ею чтимы, и законы, по этому случаю изданные ею, до
сих пор в силе». Автор записок далее останавливает внимание свое и на
более частных делах Екатерины II, одинаково поражавших воображение
современников и восхищающих потомков: «Красивейшие здания Петер­
бурга ею построены. Эрмитаж с богатейшими его коллекциями, Академия
Художеств, Банк, гранитные набережные, гранитная облицовка Петро­
павловской крепости, памятник Петру Великому, решетка Летнего сада
и пр. — все это дела рук ее. Если судить о Екатерине как женщине, то и тут
надо признаться, что ни одна женщина не соединяла в себе столько пре­
восходных качеств. Возвышенный ум, чувствительное и сострадательное
сердце, мужественная твердость характера, увлекательная прелесть, тихий
и ровный нрав, благородство, изящное обращение, внушающая и в то же
время чарующая наружность»99. Согласимся, что эти суждения не расхо­
дятся с приведенными в сборнике другими свидетельствами современни­
ков. Все они независимо друг от друга с редким единодушием наделяют
Екатерину II умом, обаянием и талантами, а также такими привлекатель­
ными чертами характера, как достоинство и живость, веселость и любез­
ность, любознательность и наблюдательность, сообразительность и раз­
витая интуиция. С. М. Соловьев, выдающийся русский историк, вовсе не
стремился абсолютизировать личные качества Екатерины II, когда давал
их обобщенную характеристику: «...необыкновенная живость ее счастли­
вой природы, чуткость ко всем вопросам, царственная общительность,
стремление изучить каждого замечательного человека, исчерпать его
умственное содержание, его отношения к известному вопросу, общение с
живыми людьми, а не с бумагами, не с официальными докладами только—
эти драгоценные качества Екатерины поддерживали ее деятельность, не
давали ей ни на минуту упасть духом, и эта-то невозможность ни на ми­
нуту сойти нравственно с высоты занятого ею положения и упрочили ее
власть; затруднения всегда заставали Екатерину на ее месте, в царствен­
ном положении и достойною этого положения, потому затруднения и
преодолевались»100.
Екатерине II были присущи и столь важные для политического и го­
сударственного деятеля глубина и проницательность мысли, необыкно­
34


венное трудолюбие, постоянное стремление к самосовершенствованию.
Ее просвещенные современники дружно отмечают знание и использова­
ние Екатериной в планах реформ идей крупных мыслителей древнего и
нового времени, видных экономистов. Но в определении направления и
содержания преобразований ей помогали не только приобретенные
книжные знания, но и учет особенностей Российского государства, рус­
ского народа. Близкое знакомство со страной, а особенно работа Уло­
женной Комиссии 1767 г., ясно показавшая, «с кем дело имеем и о ком
пещися должно», убедили ее, что «и у России есть свое прошлое, по край­
ней мере есть свои исторические привычки и предрассудки, с которыми
надобно считаться» (С. 357). И если первоначально преобразовательную
энергию Екатерины питал вполне определенный ее взгляд на Россию как
на «еще не распаханную страну», что только такие страны «суть наилучшие»101 для реформ, то реалии жизни впоследствии поубавили ее жажду
к всеобщим кардинальным переменам.
Современники екатерининского века подчеркивают, что в основе
устремлений и действий Екатерины была заботы о благе России, путь к
которому, в ее представлении, лежал через торжество разумных законов,
просвещение общества, воспитание добрых нравов и законопослушание. Стремление к созданию такого общества нашло конкретное выра­
жение в законодательстве и практических делах императрицы, об этом
свидетельствуют и записи ее статс-секретарей, переписка. Главное же
средство и надежная гарантия успеха реформаторских начинаний виде­
лись Екатерине II в неограниченной самодержавной власти монарха,
который всегда, повсюду и во всем направляет общество на разумный
путь. Но именно она впервые четко определила «просвещенное» понима­
ние этой основной функции самодержца — направлять не силой, не угро­
зами, не чередой наказаний, а убеждением, внедрением в сознание обще­
ства необходимости объединения усилий всех сословий в достижении
«общего блага», общественного спокойствия, прочной стабильности. Но
для достижения этого императрице надо было обладать особой твер­
достью. И она это ясно осознавала: «Может быть, я добра, обыкновенно
кротка, но по своему званию я должна крепко хотеть, когда чего хочу...»102
Как показывают исторические реалии, «кротость» Екатерины II имела
четко очерченные пределы — интересы самодержавной власти и ее опо­
ры, дворянства. В случае же посягательства на эти интересы кротость
сменялась беспощадной решимостью.
В уже упомянутой особой тетради под заглавием «Мысли, замеча­
ния императрицы Екатерины», относящейся к 60-м годам XVIII в., мо­
лодая императрица записывает свои размышления, которые сделали бы
честь и умудренному опытом правителю и которыми она в дальнейшем
руководствовалась в практических своих действиях. Приведем некото­
рые из них, наиболее ярко характеризующие прагматичный, здравый го­
сударственный ум Екатерины: «Когда имеешь на своей стороне истину
и разум», они «возьмут верх в глазах большинства; уступают истине, но
редко речам, пропитанным тщеславием»; «власть без доверия народа
ничего не значит <...>. Примите за правило ваших действий и ваших по­
35


становлений благо народа и справедливость, которая с ним неразлучна.
Вы не имеете и не должны иметь иных интересов. Если душа ваша бла­
городна — вот ее цель». А вот и чисто практический вывод и, если хоти­
те, совет всем находящимся во власти: «Остерегайтесь <...> издать, а по­
том отменить свой закон; это означает вашу нерассудительность и вашу
слабость и лишает вас доверия народа». И еще: «Никогда ничего не де­
лать без правил и без причины, не руководствоваться предрассудками,
уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела,
изгонять из совета все, что отзывается фанатизмом, извлекать наиболь­
шую по возможности выгоду из всякого положения для блага общест­
венного..»
Главный же вывод из ее размышлений, основа ее мировоззрения со­
стояла в следующем: «Столь великая Империя, как Россия, погибла бы,
если бы в ней установлен был иной образ правления <...>. Итак, будем
молить Бога, чтобы давал Он нам всегда благоразумных правителей,
которые подчинялись бы законам и издавали бы их лишь по зрелом раз­
мышлении и единственно в виду блага их подданных»103.
Екатерина II в своих практических действиях исходила из убежде­
ния, что «истинное величие империи состоит в том, чтобы быть великою
и могущественною не в одном только месте, но во всех своих местах,
всюду проявлять силу, деятельность и порядок». Последнему она прида­
вала особое значение, не раз подчеркивая, что «мы любим порядок, до­
биваемся порядка, обретаем и утверждаем порядок»104. Именно благо­
даря порядку, считала она, «государство стоит на прочных основаниях»
и не может пасть105. Сказанное о понимаемом ею «истинном величии им­
перии» прямо относилось и к проводимому внешнеполитическому курсу
страны. Здесь Екатерина имела полное право считать себя «неподатли­
вой», жестко придерживаясь раз и навсегда выработанного правила:
«Дела свои она поведет не иначе, как по своему разумению», и никто «на
свете не заставит ее поступить иначе, чем как она поступает»106.
Надо признать, что в последующей истории России все венценосные
монархи в своем понимании собственной страны, возможностей наро­
да и способов действия не могут быть сравнимы с Екатериной И.


ПРИМЕЧАНИЯ
I Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. Кн. XVI. М., 1995. — С. 346.
2Там же. — С. 242.
3Записки графа Александра Ивановича Рибопьера // Русский архив. 1877.
Кн. 1. Вып. 4. — С. 477.
4 К ар ам зин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб., 1914. —
С. 37—38.
5Записки графа А. И. Рибопьера. — С. 476.
6 Цит. по: Эйдельман Н. Я. Грань веков. М., 1982. — С. 23.
7Карамзин Н.М. Ук. соч. — С. 41—42.
8См.: Каменский А. Б. «Под сению Екатерины...» СПб., 1992; О м ель­
ченко О. А. «Законная монархия» Екатерины Второй. Просвещенный абсо­
лютизм в России. М., 1993; П авленко Н. И. Екатерина Великая// Родина.
1995— 1996; Екатерина II и ее окружение./Сост., вступ. ст. и прим. А. И. Юхта.
М., 1996.
Несколько подробнее скажем о последней из названных работ, вышедшей
в свет уже в период подготовки к изданию настоящей книги. Дело в том, что их
состав включает примерно один и тот же круг воспоминаний и записок совре­
менников. Однако, если в своей книге А. И. Юхт основное внимание уделил
наиболее значимым лицам из ближайшего окружения Екатерины II, в данной
работе акцент сделан на характеристике личности самой императрицы, на оцен­
ке значения ее деяний.
В соответствии с целями обоих изданий, из использованных мемуарных
источников составителями отобраны не всегда совпадающие фрагменты тек­
стов. К тому же в изданную А. И. Юхтом книгу оказался не включенным один
из ценнейших и практически вовсе неизвестных современному отечественному
читателю мемуарных свидетельств — «Секретные записки о России» К. Массо­
на, без которых едва ли возможен вполне объективный взгляд на царствование
Екатерины II. Наконец, в настоящем издании вниманию читателя предлагаются
не только разрозненные свидетельства современников, но и обобщенный иссле­
довательский взгляд на Екатерину II и ее 34-летнее правление позднейших круп­
нейших биографов императрицы и выдающихся отечественных историков:
В. А. Бильбасова и А. Г. Брикнера, Н. М. Карамзина и В. О. Ключевского.
Именно это позволяет соединить сообщения разновременно, разными автора­
ми и под различными ракурсами созданных мемуаров и дает возможность для
составления наиболее полного представления и о личности Екатерины II, и о ее
деятельности на государственном поприще.
9Эйдельман Н. Я. Последний летописец. М., 1993. — С. 160.
"’Омельченко О. А. Ук. соч. — С. 238.
II Там же. — С. 70.
37


12 Записки императрицы Екатерины Второй. Перевод с подлинника, из­
данного Императорской Академией наук. СПб., 1907. — С. 647 (далее —
Записки).
13 Письма Екатерины Второй к барону Гримму // Русский архив. 1878.
Кн. 3. -- С. 223 (далее — Письма).
14Там же. — С. 113.
15Соловьев С. М. Публичные чтения о Петре Великом//Соловьев С. М.
Избранные труды. Записки. М.. 1983. — С. 154.
16Греч Н. И . Записки о моей жизни. М.—Л., 1930.— С. 130.
17 Цит. по: Ш ильдер Н. К. Император Александр Первый. СПб.. 1904.
Т. I. - С. 279—280.
|ХЗаписки. — С. 58—59. Курсив мой. — М. Р.
19 Письма. — С. 12.
20Записки. — С. 228—229.
21Там же. — С. 233—234.
22Там же. — С. 673, 670.
23 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. XI. — С. 15.
24Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих
потомков. М., 1986 [Репринт]. — С. 434.
25 Переписка императрицы Екатерины II с Фальконетом //Сб. РИО. Т. 17.
СПб., 1876. — С. 288.
26Там же. — С. 43—44.
27 Герцен А. И. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова // Герцен А. И.
Собр. соч.: В 30 т. Т. 12. М., 1957. — С. 392.
28 Переворот 1762 года: Сочинения и переписка участников и современни­
ков. Изд. 5. М., 1911. — С. 146— 147.
29 Переписка вел. кн. Екатерины Алексеевны и английского посла сэра
Чарльза Г. Уилльямса. 1756 и 1757 гг. М., 1909.
30Письма. — С. 239.
31 См. подробнее: Тимирязев В. А. Рюльер и Екатерина II // Историче­
ский вестник. 1894. Т. LVII. — С. 502—524.
32Архив князя Воронцова. Кн. 7. М., 1875. — С. 653—654 (на фр. яз.). Пере­
вод на русский яз. см.: Русский архив. 1890. № 12. — С. 551.
33 Греч Н. И. Ук. соч. — С. 124.
34См.: Эйдельман Н. Я. Из потаенной истории России XVIII—XIX веков.
М., 1993. — С. 178— 179.
35 Граф Джон Бёкингхэмшир при дворе Екатерины II (1762— 1765 гг.)//
Русская старина. 1902. Т. 109, № 2. — С. 441—444; № 3. — С. 649—658.
36 Там же. № 3. — С. 658.
37См.: Ряб и нин Д. Д. Высылка из России братьев Массонов. Рассказы из
времен императора Павла. 1796 г. // Русская старина. 1876. Т. 15, № 3. —
С. 548—585.
38М ассон К. Секретные записки о России и в частности о конце царство­
вания Екатерины II и правления Павла I. Т. I. М., 1918. Предисловие. — С. 5.
39 Бильбасов В. А. Адриан Грибовский, автор записок о Екатерине Вели­
кой/ / Бильбасов В. А. Исторические монографии. Т. 2. СПб., 1901. — С. 131— 173.
40Там же. — С. 152.
41 Бильбасов В. А. Князь де Линь в России// Бильбасов В. А. Историче­
ские монографии. Т. 4. СПб., 1901. — С. 381—522.
42 Переписка Екатерины II с бароном Гриммом // Сб. РИО. Т. 23. СПб.
1878. — С. 192.
38


43 Цит. по: Бильбасов В. А. Князь де Линь в России. — С. 477.
^Ш м урло Е. А. Г. Брикнер: Некролог. СПб., 1897. — С. 3.
45См.: К ислягина Л. Г. Формирование общественно-политических
взглядов Н. М. Карамзина // Карамзин Н. М. История государства Российско­
го. Т. I. М., 1989. Комментарии и приложения. — С. 480—514.
■^Эйдельман Н. Я. Последний летописец. — С. 160.
47С ахаров А . Н . Уроки «бессмертного историографа»// Карамзин Н. М.
История государства Российского. Т. I. — С. 417.
48 Новейшее (последнее) издание «Записки» см.: Литературная учеба. 1988,
№ 4. — С. 88— 142.
49 Подробно см.: О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и
Путешествие А. Радищева. М., 1984. Факсимильное изд. Комментарии. — С. 21
и след.
50 Цит. по: Ключевский В. О. Сочинения: В 9т.Т . V. М., 1989. Послесло­
вие. — С. 363—364.
51 Записки. — С. 637.
52Записки. — С. 444—445.
53Сб. РИО. Т. 13. СПб., 1874. — С. XXII—XXIII.
54Записки. — С. 7.
55Письма. — С. 33,
56Там же. — С. 201, 26.
57Сб. РИО. Т. 13. — С. XV.
58Там же. См. также несколько отличающийся перевод письма: сб. РИО.
Т. 10. СПб., 1872. — С. 136.
59Грот Я. К. Екатерина II в переписке с Гриммом. СПб., 1884. — С.
438, 243.
60Там же. — С. 245.
61 Цит. по: Сб. РИО. Т. 13. — С. IV.
62 Д и др о Д. Собр. соч. Т. IX. Письма. М. — Л., 1940. — С. 31 и др.
63 Сб. РИО. Т. 10. — С. 103.
64 Грот Я. К. Ук. соч. — С. 76.
65 Сб. РИО. Т. 10. — С. 338.
66 Записки _С 639
67 Грот Я. К. Ук.соч. — С. 763, 761; Письма. — С. 31,46, 50.
68Д и др о Д. Ук. соч. — С. 30.
69Жизнь Суворова, им самим описанная, или собрание писем и сочинений
его, изданных с примечаниями Сергеем Глинкой. Ч. 2. М., 1812. — С. 74— 75.
70 Грот Я. К. Ук.соч. — С. 722.
71 Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории.
М., 1968. — С. 385.
72Письма. — С .8 4 .См.также: Грот Я. К. Ук.соч. — С. 257.
73 Грот Я. К. Ук.соч. — С. 257.
74Там же. — С. 158.
75 Письма. — С. 155.
76Грот Я. К. Ук.соч. — С. 761.
77Там же. — С. 761—762; Письма. — С. 207.
78 Грот Я . К. Ук. соч. — С. 763.
79Там же. — С. 761.
80 Письма. — С. 132.
8,Там же. — С. 174.
82Там же. — С. 217.
39


83Записки. — С. 626.
84Письма. — С. 212, 219,90.
85Там же. — С. 81.
86Там же. — С. 140.
87Там же. — С. 181.
88Там же. — С. 185.
89Там же. — С. 199.
90 Цит. по : Ш ильдер Н. К. Ук. соч. — С. 112— 113, 114.
91 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. XI. — С. 16.
92Записки. — С. 192.
93 См.: Письма Екатерины II Г. А. Потемкину (Публикация подготовлена
Н. Я. Эйдельманом)//Вопросы истории. 1989, № 7— 10, 12. См. также Екатери­
на II и Г. А. Потемкин. Личная переписка. 1769— 1791. М., 1997. Сер. «Литера­
турные памятники».
94 Записки. — С. 714.
95Сб. РИО. Т. 10. — С. 164.
96 Письма. — С. 98.
97Там же. — С. 211.
98Там же. — С. 200.
"Записки графа А. И. Рибопьера. — С. 476—477.
'“"Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. Кн. XIII. М., 1994. — С. 129.
101Письма. — С. 37.
,н2ГротЯ. К. Указ. соч. — С. 758.
103Записки. — С. 627, 629,637, 686.
104Письма. — С. 108.
,05Там же. — С. 109.
,,)6Там же. — С. 180.


Ч асть I
«ЦАРСТВОВАТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ — ВОТ НАШ КЛИЧ»

В. О. Ключевский
ОСНОВНОЙ ФАКТ ЭПОХИ. —
ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II
Основной факт эпохи. Манифест Екатерины II от 6 июля 1762 г. воз­
вестил о новой силе, имевшей впредь направлять государственную
жизнь России. Доселе единственным двигателем этой жизни, признан­
ным в единственном основном законе империи, в уставе Петра Великого
о престолонаследии, была всевластная воля государя, личное усмотре­
ние. Екатерина объявила в манифесте, что самодержавное самовластие
само по себе, без случайной, необязательной узды добрых и человеколю­
бивых качеств есть зло, пагубное для государства. Торжественно были
обещаны законы, которые указывали бы всем государственным учреж­
дениям пределы их деятельности. Как проводилось в государственную
жизнь возвещенное начало законности, в этом интерес царствования
Екатерины II и ее преемников; как случилось, что именно Екатерине II
пришлось возвести это начало, в этом интерес ее личности, ее судьбы и
характера.
Императрица Екатерина II. Июньский переворот 1762 г. сделал
Екатерину II самодержавной русской императрицей. С самого нача­
ла XVIII в. носителями верховной власти у нас были люди, либо необы­
чайные, как Петр Великий, либо случайные, каковы были его преемни­
ки и преемницы, даже те из них, кого назначала на престол в силу зако­
на Петра I предыдущая случайность, как было с ребенком Иваном VI и
с Петром III. Екатерина II замыкает собою ряд этих исключительных яв­
лений нашего во всем не упорядоченного XVIII в.: она была последней
случайностью на русском престоле и провела продолжительное и необы­
чайное царствование, создала целую эпоху в нашей истории. Далее пой­
дут уже царствования по законному порядку и в духе установившегосяобычая.
Ее происхож дение. Екатерина по матери принадлежала к голштейн-готторпскому княжескому роду, одному из многочисленных кня­
жеских родов Северной Германии, а по отцу — к другому тамошнему же
и еще более мелкому владетельскому роду — ангальт-цербстскому. Отец
41


Екатерины, Христиан Август из цербст-дорнбургской линии ангальт­
ского дома, подобно многим своим соседям, мелким северогерманским
князьям, состоял на службе у прусского короля, был полковым команди­
ром, комендантом, а потом губернатором города Штеттина, неудачно
баллотировался в курляндские герцоги и кончил свою экстерриториаль­
ную службу прусским фельдмаршалом, возведенный в это звание по
протекции русской императрицы Елизаветы. В Штеттине и родилась у
него (21 апреля 1729 г.) дочь Софья-Августа, наша Екатерина. Таким об­
разом, эта принцесса соединяла в своем лице два мелких княжеских дома
северо-западной Германии. Эта северо-западная Германия представляла
в XVIII в. любопытный во многих отношениях уголок Европы. Здесь
средневековый немецкий феодализм донашивал тогда сам себя, свои
последние династические регалии и генеалогические предания. С беско­
нечными фамильными делениями и подразделениями, с принцами брауншвейг-люнебургскими и брауншвейг-вольфенбюттельскими, саксенгомбургскими, саксен-кобургскими, саксен-готскими и саксен-кобургготскими, мекленбург-шверинскими и мекленбург-стрелицкими, шлезвиг-голштейнскими, голштейн-готторпскими и готторп-эйтинскими,
ангальт-дессаускими, ангальт-цербстскими и цербст-дорнбургскими это
был запоздалый феодальный муравейник, суетливый и в большинстве
бедный, донельзя перероднившийся и перессорившийся, копошивший­
ся в тесной обстановке со скудным бюджетом и с воображением, охотно
улетавшим за пределы тесного родного гнезда. В этом кругу все жило
надеждами на счастливый случай, расчетами на родственные связи и
заграничные конъюнктуры, на желанные сплетения неожиданных об­
стоятельств. Потому здесь всегда сберегались в потребном запасе ма­
ленькие женихи, которые искали больших невест, и бедные невесты,
тосковавшие по богатым женихам, наконец, наследники и наследницы,
дожидавшиеся вакантных престолов. Понятно, такие вкусы воспитыва­
ли политических космополитов, которые думали не о родине, а о карье­
ре и для которых родина была везде, где удавалась карьера. Здесь жить
в чужих людях было фамильным промыслом, служить при чужом дворе
и наследовать чужое— династическим заветом. Вот почему этот мелко­
княжеский мирок получил в XVIII в. немаловажное международное зна­
чение: отсюда не раз выходили маленькие принцы, игравшие иногда
крупные роли в судьбах больших европейских держав, в том числе и
России. Мекленбург, Брауншвейг, Голштиния, Ангальт-Цербст пооче­
редно высылали и к нам таких политических странников-чужедомов в
виде принцев, принцесс и простых служак на жалованье. Благодаря тому
что одна из дочерей Петра Великого вышла за герцога голштинского,
этот дом получил значение и в нашей истории. Родичи Екатерины по
матери, прямые и боковые, с самого начала XVIII в. либо служили на
чужбине, либо путем браков искали престолов на стороне. Дед ее (по
боковой линии) Фридрих Карл, женатый на сестре Карла XII шведско­
го, в начале Северной войны сложил голову в одном бою, сражаясь в
войсках своего шурина. Один ее двоюродный дядя, сын этого Фридри­
ха Карла, герцог Карл Фридрих женился на старшей дочери Петра I
42


Анне и имел неудачные виды на шведский престол. Зато сына его, Кар­
ла Петра Ульриха, родившегося в 1728 г. и рождением своим похоронив­
шего мать, шведы в 1742 г., при окончании неудачной войны с Россией,
избрали в наследники шведского престола, чтобы этой любезностью
задобрить его тетку, русскую императрицу, и смягчить условия мира; но
Елизавета уже перехватила племянника для своего престола, а вместо
него навязала шведам не без ущерба для русских интересов другого гол­
штинского принца — Адольфа-Фридриха, родного дядю Екатерины,
которого русское правительство прежде проводило уже в герцоги кур­
ляндские. Другой родной дядя Екатерины из голштинских — Карл был
объявлен женихом самой Елизаветы, когда она была еще цесаревной, и
только скорая смерть принца помешала ему стать ее мужем1. Ввиду та­
ких фамильных случаев один старый каноник в Брауншвейге мог, не на­
прягая своего пророческого дара, сказать матери Екатерины: «На лбу
вашей дочери я вижу по крайней мере три короны». Мир уже привыкал
видеть в мелком немецком княжье головы, которых ждали чужие коро­
ны, остававшиеся без своих голов.
Екатерина родилась в скромной обстановке прусского генерала из
мелких немецких князей и росла резвой, шаловливой, даже бедовой де­
вочкой, любившей попроказить над старшими, особенно надзиратель­
ницами, щегольнуть отвагой перед мальчиками и умевшей не смигнуть,
когда трусила2. Родители не отягощали ее своими воспитательными за­
ботами. Отец ее был усердный служака, а мать, Иоанна-Елизавета, —
неуживчивая и непоседная женщина, которую так и тянуло на ссору и
кляузу, ходячая интрига, воплощенное приключение; ей было везде хо­
рошо, только не дома. На своем веку она исколесила чуть не всю Евро­
пу, побывала в любой столице, служила Фридриху Великому по таким
дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дип­
ломаты, чем заслужила большой респект у великого короля, и незадол­
го до воцарения дочери умерла в Париже в очень стесненном положе­
нии, потому что Фридрих скупо оплачивал услуги своих агентов. Екате­
рина могла только благодарить судьбу за то, что мать редко бывала
дома: в воспитании детей штеттинская комендантша придерживалась
простейших правил, и Екатерина сама потом признавалась, что за вся­
кий промах приучена была ждать материнских пощечин. Ей не исполни­
лось и 15 лет, когда в нее влюбился один из ее голштинских дядей, состо­
явший на саксонской, а потом на прусской службе, и даже добился от
племянницы согласия выйти за него замуж. Но чисто голштинская
встреча благоприятных обстоятельств разрушила эту раннюю идиллию
и отвела ангальт-цербстскую принцессу от скромной доли прусской
полковницы или генеральши, чтобы оправдать пророчество браун­
швейгского каноника, доставив ей не три, а только одну корону, но зато
стоившую десяти немецких. Во-первых, императрица Елизавета, несмот­
ря на позднейшие увлечения своего шаткого сердца, до конца жизни
хранила нежную память о своем так рано умершем голштинском женихе
и оказывала внимание его племяннице с матерью, посылая им безделки
вроде своего портрета, украшенного бриллиантами в 18 тыс. тогдашних
43


рублей (не менее 100 тыс. нынешних). Такие подарки служили семье
штеттинского губернатора, а потом прусского фельдмаршала немалым
подспорьем в ненастные дни жизни. А затем Екатерине много помогла
ее фамильная незначительность. В то время петербургский двор искал
невесты для наследника русского престола, и дальновидные петербург­
ские политики советовали Елизавете направить поиски к какому-нибудь
скромному владетельному дому, потому что невестка крупного дина­
стического происхождения, пожалуй, не будет оказывать должного по­
слушания и почтения императрице и своему мужу3. Наконец, в числе
сватов, старавшихся пристроить Екатерину в Петербурге, было одно
довольно значительное лицо в тогдашней Европе — сам король прус­
ский Фридрих II. После разбойничьего захвата Силезии у Австрии он
нуждался в дружбе Швеции и России и думал упрочить ее женитьбой
наследников обеих этих держав. Елизавете очень хотелось женить сво­
его племянника на прусской принцессе, но Фридриху жаль было расхо­
довать свою сестру на русских варваров, и он наметил ее за шведского
наследника упомянутого выше ставленника Елизаветы из голштинских
Адольфа-Фридриха для подкрепления своей дипломатической агентуры
в Стокгольме, а за русского наследника хотел испоместить дочь своего
верного фельдмаршала, бывшего штеттинского губернатора, рассчиты­
вая создать из нее тоже надежного агента в столице страшной для него
империи. Он сам признается в своих записках с большим самодоволь­
ством, что брак Петра и Екатерины — его дело, его идея, что он считал
его необходимым для государственных интересов Пруссии и в Екатери­
не он видел лицо, наиболее пригодное для их обеспечения со стороны
Петербурга4. Все это и решило выбор Елизаветы, несмотря на то или,
скорее, между прочим, потому что невеста по матери приходилась трою­
родной сестрой своему жениху. Елизавета считала голштинскую родню
своей семьей и видела в этом браке свое семейное дело. Оставалось успо­
коить отца, старого лютеранина старой ортодоксальной школы, не до­
пускавшего мысли о переходе дочери в греческую ересь, но его убедили,
что религия у русских почти что лютеранская и даже почитание святых
у них не приемлется5. Помыслы 14-летней Екатерины шли навстречу
тонким расчетам великого короля. В ней рано проснулся фамильный ин­
стинкт: по ее признанию, уже с 7 лет у нее в голове начала бродить мысль
о короне, разумеется, чужой, а когда принц Петр голштинский стал на­
следником русского престола, она «во глубине души предназначала себя
ему», потому что считала эту партию самой значительной из всех воз­
можных; позднее она откровенно признается в своих записках, что по
приезде в Россию русская корона ей больше нравилась, чем особа ее
жениха. Когда (в январе 1744 г.) из Петербурга пришло к матери в
Цербст приглашение немедленно ехать с дочерью в Россию, Екатерина
уговорила родителей решиться на эту поездку. Мать даже обиделась за
своего влюбленного брата, которому Екатерина уже дала слово. «А мой
брат Георг, что он скажет?» — укоризненно спросила мать. «Он только
может желать моего счастья», — ответила дочь, покраснев6. И вот, оку­
танные глубокой тайной, под чужим именем, точно собравшись на не­
44


доброе дело, мать с дочерью спешно пустились в Россию и в феврале
представились в Москве Елизавете. Весь политический мир Европы дал­
ся диву, узнав о таком выборе русской императрицы. Тотчас по приез­
де к Екатерине приставили учителей Закона Божия, русского языка и
танцев — это были три основные предмета высшего образования при
национально-православном и танцевальном дворе Елизаветы. Еще не
освоившись с русским языком, заучив всего несколько расхожих фраз,
Екатерина затвердила, «как попугай», составленное для нее исповедание
веры и месяцев через пять по приезде в Россию при обряде присоедине­
ния к православию произнесла это исповедание в дворцовой церкви
внятно и громко, нигде не запнувшись; ей дано было православное имя
Екатерины Алексеевны в честь матери-императрицы. Это было первое
торжественное ее выступление на придворной сцене, вызвавшее общее
одобрение и даже слезы умиления у зрителей, но сама она, по замечанию
иноземного посла, не проронила слезинки и держалась настоящей герои­
ней. Императрица пожаловала новообращенной аграф и складень
бриллиантовый в несколько сот тысяч рублей7. На другой день, 29 июня
1744 г., чету обручили, а в августе 1745 г. обвенчали, отпраздновав
свадьбу 10-дневными торжествами, перед которыми померкли сказ­
ки Востока.
Двор Елизаветы. Екатерина приехала в Россию совсем бедной неве­
стой; она сама потом признавалась, что привезла с собой всего дюжину
сорочек, да три-четыре платья, и то сшитые на вексель, присланный из
Петербурга на путевые издержки; у нее не было даже постельного белья.
Этого было очень мало, чтобы жить прилично при русском дворе, где во
время одного дворцового пожара у Елизаветы сгорела только частица
ее гардероба— до 4 тыс. платьев. Свои дворцовые наблюдения и впечат­
ления тех лет Екатерина вспоминала потом с самодовольным спокойстви­
ем человека, издалека оглядывающегося на пройденную грязную дорогу.
Дворец представлял не то маскарад с переодеванием, не то игорный дом.
Дамы меняли костюмы по два, по три раза в день, императрица— даже до
пяти раз, почти никогда не надевая два раза одного и того же платья. С
утра до вечера шла азартная игра на крупные суммы среди сплетен, под­
польных интриг, пересудов, наушничества и флирта, флирта без конца.
По вечерам сама императрица принимала деятельное участие в игре.
Карты спасали придворное общежитие: другого общего примиряюще­
го интереса не было у этих людей, которые, ежедневно встречаясь во
дворце, сердечно ненавидели друг друга. Говорить прилично между со­
бой им было не о чем; показать свой ум они умели только во взаимном
злословии; заводить речь о науке, искусстве или о чем-либо подобном
остерегались, будучи круглыми невеждами; половина этого общества,
по словам Екатерины, наверное, еле умела читать и едва ли треть умела
писать. Это была мундирная придворная лакейская, нравами и понятия­
ми мало отличавшаяся от ливрейной, несмотря на присутствие в ее сре­
де громких старофамильных имен, титулованных и простых. Когда иг­
рал фаворит граф А. Разумовский, сам держа банк и нарочно проигры­
вая, чтобы поддержать славу тороватого барина, статс-дамы и другие
45


придворные крали у него деньги; действительный тайный советник и
президент вотчинной коллегии министр своего рода князь Одоевский
однажды тысячи полторы в шляпе перетаскал, отдавая краденые день­
ги в сенях своему слуге. С этими сановниками и поступали, как с лакея­
ми. Жена самого бойкого государственного дельца при Елизавете —
графа П. И. Шувалова служила молебны, когда ее муж возвращался с
охоты того же Разумовского, не высеченный добродушным фаворитом,
который бывал буен, когда напивался8. Екатерина рассказывает, что раз
на празднике в Ораниенбауме Петр III на глазах дипломатического кор­
пуса и сотни русских гостей высек своих любимцев: шталмейстера Н а­
рышкина, генерал-лейтенанта Мельгунова и тайного советника Волко­
ва. Полоумный самодержец поступал со своими сановными фаворита­
ми, как пьяный фаворит умной самодержицы мог поступить с любым
придворным сановником. Тон придворной жизни давала сама императ­
рица. Символизируя размеры и богатство своей империи, она являлась
на публичных выходах в огромных фижмах и усыпанная брильянтами,
ездила к Троице молиться во всех русских орденах, тогда существовав­
ших. В будничном обиходе дворца царили неряшество и каприз; ни по­
рядок придворной жизни, ни комнаты, ни выходы дворца не были
устроены толково и уютно; случалось, навстречу иноземному послу, яв­
лявшемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий мусор из внутрен­
них покоев. Придворные дамы во всем должны были подражать импе­
ратрице, но ни в чем не превосходить ее; осмелившиеся родиться краси­
вее ее и одеться изящнее неминуемо шли на ее гнев: за эти качества она
раз при всем дворе срезала ножницами «прелестное украшение из лент»
на голове у обер-егермейстерши Нарышкиной. Раз ей понадобилось
обрить свои белокурые волосы, которые она красила в черный цвет.
Сейчас приказ всем придворным дамам обрить головы. С плачем рас­
ставались они со своими прическами, заменяя их безобразными черны­
ми париками. А то однажды, раздраженная неладами своих четырех фа­
воритов, она в первый день Пасхи разбранила всех своих 40 горничных,
дала нагоняй певчим и священнику, испортила всем пасхальное настро­
ение. Любя веселье, она хотела, чтобы окружающие развлекали ее весе­
лым говором, но беда — обмолвиться при ней хотя одним словом о бо­
лезнях, покойниках, о прусском короле, о Вольтере, о красивых женщи­
нах, о науках, и все большею частью осторожно молчали. Елизавета с
досадой бросала на стол салфетку и уходила9.
Положение Екатерины при дворе. Екатерина ехала в Россию с меч­
той о короне, а не о семейном счастье. Но в первое время по приезде она
поддалась было иллюзии счастливого будущего: ей казалось, что вели­
кий князь любит ее даже страстно; императрица говорила, что любит ее
почти больше, чем великого князя, осыпала ее ласками и подарками, из
которых самые маленькие были в 10— 15 тыс. руб. Но она скоро отрез­
вилась, почувствовав опасности, какими грозил ей двор, где образ мыс­
лей был, переводя возможно мягче ее выражение, низкий и испорченный
(lache et corrompue). Почва затряслась под ее ногами. Раз у Троицы си­
дят они с женихом на окне и смеются. Вдруг из комнат императрицы
46


выбегает ее лейб-медик Лесток и объявляет молодой чете: «Скоро ваше
веселье кончится». Потом, обратившись к Екатерине, он продолжал:
«Укладывайте ваши вещи; вы скоро отправитесь в обратный путь до­
мой!». Оказалось, что мать Екатерины перессорилась с придворными,
замешалась в интригу французского уполномоченного, маркиза Шетарди10, и Елизавета решилась выслать неугомонную губернаторшу с
дочерью за границу. Ее потом и выслали, только без дочери1'. При этой
опасности нежданной разлуки жених дал понять невесте, что расстался
бы с нею без сожаления. «Со своей стороны я, — прибавляет она как бы
в отместку, — зная его свойства, и я не пожалела бы его, но к русской
короне я не была так равнодушна». Незадолго до свадьбы она раздума­
лась над своим будущим. Сердце не предвещало ей счастья; замужество
сулило ей одни неприятности. «Одно честолюбие меня поддерживало,—
добавляет она, припоминая эти дни много после в своих записках, — в
глубине души моей было я не знаю, что такое, что ни на минуту не остав­
ляло во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь
самодержавной русской императрицей». Это предчувствие помогало ей
не замечать или терпеливо переносить многочисленные терния, которы­
ми был усыпан ее жизненный путь. После свадьбы 16-летняя вещая меч­
тательница вступила в продолжительную школу испытаний. Серо и чер­
ство началась ее семейная жизнь с 17-летним вечным недоростком.
Впрочем, самые тяжкие уроки шли не со стороны мужа. С ним она еще
кое-как, с грехом пополам уживалась. Он играл в свои куклы и солдаты,
наделав глупостей, обращался за советом к жене, и та вручала его, выда­
вал ее головой в ее затруднениях, то принимался обучать ее ружейным
приемам и ставить на караул, то ругал ее, когда проигрывал ей в карты,
поверял ей свои амурные делишки с ее фрейлинами и горничными, ни­
сколько не интересовался ее мыслями и чувствами и предоставлял ей за­
ниматься вдоволь своими слезами и книгами. Так изо дня в день через
длинный ряд лет тянулась супружеская жизнь, в которой царило полное
равнодушие друг к другу, чуть не дружеское взаимное безучастие супру­
гов, не имевших ничего общего, даже обоюдной ненависти, хотя они
жили под одной кровлей и носили звание жены и мужа, — не самый вы­
сокий, зато довольно привычный сорт семейного счастья в тех кругах.
Настоящей тиранкой Екатерины была «дорогая тетушка». Елизавета
держала ее, как дикую птицу в клетке, не позволяла ей выходить без
спросу на прогулку, даже сходить в баню и переставить мебель в своих
комнатах, иметь чернила и перья. Окружающие не смели говорить с ней
вполголоса; к родителям она могла посылать только письма, составлен­
ные в Коллегии иностранных дел; следили за каждым ее шагом, каждое
слово подслушивалось и переносилось императрице с наговорами и
вымыслами; сквозь замочные скважины подсматривали, что она дела­
ет одна в своих комнатах. Люди из прислуги, которым она оказывала
доверие или внимание, тотчас изгонялись из дворца. Раз по оскорби­
тельному доносу ее заставили говеть в неурочное время только для того,
чтобы через духовника выяснить ее отношение к красивому лакею, с
которым она обменялась несколькими словами через залу в присутствии
47


рабочих, и чтобы живее дать ей почувствовать, что для набожного двора
нет ничего святого, именем императрицы ей запретили долго плакать по
умершем отце на том основании, что он не был королем: не велика-де
потеря. До поздних лет Екатерина не могла без сердечного возмущения
вспомнить о таком бессердечии. Ласки и безумно щедрые подарки чере­
довались с более частыми грубыми выговорами, которые были тем
обиднее, что нередко пересылались через лакеев; делая это лично, Ели­
завета доходила до исступления, грозившего побоями. «Не проходило
дня, — пишет Екатерина, — чтобы меня не бранили и не ябедничали на
меня». После одной из непристойных сцен, когда Елизавета наговори­
ла «тысячу гнусностей», Екатерина поддалась было ужасному порыву:
вошедшая к ней горничная застала ее с большим ножом в руке, который,
к счастью, оказался так туп, что не одолел даже корсета12.
Образ действий Екатерины. Это был минутный упадок духа перед
невзгодами жизни. Но Екатерина явилась в Россию со значительной
подготовкой ко всяким житейским невзгодам. В ранней молодости она
много видела. Родившись в Штеттине, она подолгу живала на попече­
нии бабушки в Гамбурге, бывала в Брауншвейге, в Киле и в самом Бер­
лине, где видела двор прусского короля. Все это помогло ей собрать
обильный запас наблюдений и опытов, развило в ней житейскую сно­
ровку, привычку распознавать людей, будило размышление. Может
быть, эта житейская наблюдательность и вдумчивость при ее природной
живости была причиной и ее ранней зрелости: в 14 лет она казалась уже
взрослой девушкой, поражала всех высоким ростом и развитостью не по
летам. Екатерина получила воспитание, которое рано освободило ее от
излишних предрассудков, мешающих житейским успехам. В то время
Германия была наводнена французскими гугенотами, бежавшими из
отечества после отмены Нантского эдикта13Людовиком XIV. Эти эми­
гранты принадлежали большею частью к трудолюбивому французско­
му мещанству; они скоро захватили в свои руки городские ремесла в Г ермании и начали овладевать воспитанием детей в высших кругах немец­
кого общества. Екатерину обучали Закону Божию и другим предметам
французский придворный проповедник патер Перар, ревностный слу­
житель папы, лютеранские пасторы Дове и Вагнер, которые презирали
папу, школьный учитель кальвинист Лоран, который презирал и Люте­
ра и папу, а когда она приехала в Петербург, наставником ее в греко­
российской вере назначен был православный архимандрит Симон Тодорский, который со своим богословским образованием, довершенным
в немецком университете, мог только равнодушно относиться и к папе,
и к Лютеру, и к Кальвину, ко всем вероисповедным делителям единой
христианской истины14. Можно понять, какой разнообразный запас ре­
лигиозных миросозерцаний и житейских взглядов можно было набрать
при столь энциклопедическом подборе вероучителей. Это разнообразие,
сливавшееся в бойкой 15-летней голове в хаотическое религиозное без­
различие, очень пригодилось Екатерине, когда в ней, заброшенной к
петербургскому двору ангальт-цербст-голштинской судьбой и собствен­
ным честолюбием, по ее словам, среди непрерывных огорчений «только
48


надежда или виды не на небесный венец, а именно на венец земной под­
держивали дух и мужество». Для осуществления этих видов понадоби­
лись все наличные средства, какими ссудили ее природа и воспитание и
какие она приобрела собственными усилиями. В детстве ей твердили, и
она сама знала с семи лет, что она очень некрасива, даже совсем дурнуш­
ка, но знала и то, что она очень умна. Поэтому недочеты наружности
предстояло восполнять усиленной разработкой духовных качеств. Цель,
с какой она ехала в Россию, дала своеобразное направление этой рабо­
те. Она решила, то для осуществления честолюбивой мечты, глубоко за­
павшей в ее душу, ей необходимо всем нравиться, прежде всего мужу, им­
ператрице и народу. Эта задача сложилась уже в 15-летней голове в це­
лый план, о котором она говорит приподнятым тоном, не без религиоз­
ного одушевления, как об одном из важнейших дел своей жизни, совер­
шавшемся не без воли Провидения15. План составлялся, по ее призна­
нию, без чьего-либо участия, был плодом ее ума и души и никогда не вы­
ходил у нее из виду: «Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, и вся
моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть». Для этого
она не щадила ни своего ума, ни сердца, пуская в оборот все средства от
искренней привязанности до простой угодливости. Задача облегчалась
тем, что она хотела нравиться надобным людям независимо как от их
достоинств, так и от своего внутреннего к ним отношения; умные и доб­
рые были благодарны ей за то, что она их понимает и ценит, а злые и глу­
пые с удовольствием замечали, что она считает их добрыми и умными;
тех и других она заставляла думать о ней лучше, чем она думала о них16.
Руководясь такой тактикой, она обращалась со всеми как можно лучше,
старалась снискать себе расположение всех вообще, больших и малых,
или по крайней мере смягчить неприязнь людей, к ней не расположен­
ных, поставила себе за правило думать, что она во всех нуждается, не
держалась никакой партии, ни во что не вмешивалась, всегда показыва­
ла веселый вид, была предупредительна, внимательна и вежлива со все­
ми, никому не давая предпочтения, оказывала великую почтительность
матушке, которой не любила, беспредельную покорность императрице,
над которой смеялась, отличное внимание к мужу, которого презирала, —
«одним словом, всеми средствами старалась снискать расположение
публики», к которой одинаково причисляла и матушку, и императрицу,
и мужа17. Поставив себе за правило нравиться людям, с какими ей при­
ходилось жить, она усваивала их образ действий, манеры, нравы и ничем
не пренебрегала, чтобы хорошенько освоиться с обществом, в которое
втолкнула ее судьба. Она вся превратилась, по ее словам, в зрителя, весь­
ма старательного, весьма скромного и даже видимо равнодушного, меж­
ду тем прибегала к расспросам прислуги, обоими ушами слушала рос­
сказни словоохотливой камер-фрау, знавшей соблазнительную хрони­
ку всех придворных русских фамилий со времен Петра Великого, и даже
раньше, запаслась от нее множеством анекдотов, весьма пригодившихся
ей для познания окружавшего ее общества, наконец, не брезгала даже
подслушиванием. Во время продолжительной и тяжелой болезни вско­
ре по приезде в Россию Екатерина привыкла лежать с закрытыми глаза­
49


ми; думая, что она спит, приставленные к ней придворные женщины, не
стесняясь, делились друг с другом россказнями, из которых она, не раз­
рушая их заблуждения, узнавала много такого, чего никогда не узнала
бы без такой уловки. «Я хотела быть русской, чтобы русские люди меня
любили»18. По усвоенному ею способу нравиться это значило и жить порусски, т. е. как жили толкавшиеся перед ней русские придворные. В
первое время, по ее словам, она «с головой окунулась» во все дрязги
двора, где игра и туалет наполняли день, стала много заботиться о наря­
дах, вникать в придворные сплетни, азартно играть и сильно проигры­
ваться, наконец, заметив, что при дворе все любят подарки, от последне­
го лакея до великого князя-наследника, принялась сорить деньгами на­
право и налево; стоило кому похвалить при ней что-нибудь, ей казалось
уже стыдно этого не подарить. Назначенных ей на личные расходы
30 тыс. руб. не хватало, и она входила в долги, за что получала обидные
выговоры от императрицы. Она занимала десятки тысяч даже с помо­
щью английского посла, что уже было близко к политическому подку­
пу, и к концу жизни Елизаветы довела свой кредит до такого истощения,
что не на что стало сшить платья к Рождеству. К тому времени по ее
смете, не считая принятых ею на себя долгов матери, она задолжала свы­
ше полумиллиона — не менее 3 млн. руб. на наши деньги — «страшная
сумма», «которую я выплатила по частям лишь по восшествии своем на
престол»19. Она прилагала свое правило и к другой хорошо подмечен­
ной ею особенности елизаветинского двора, где религиозное чувство
сполна разменялось на церковные повинности, исполняемые за страх
или из приличия, подчас не без чувствительности, но и без всякого бес­
покойства для совести. С самого прибытия в Россию она прилежно изу­
чала обряды русской церкви, строго держала посты, много и усердно
молилась, особенно при людях, даже иногда превосходя в этом желания
набожной Елизаветы, но страшно сердя тем своего мужа. В первый
год замужества Екатерина говела на первой неделе Великого Поста.
Императрица выразила желание, чтобы она постилась и вторую не­
делю. Екатерина ответила ей просьбой позволить ей есть постное все
семь недель. Не раз заставали ее перед образами с молитвенником
в руках20.
Ее занятия. Как ни была она гибка, как ни гнулась под русские при­
дворные нравы и вкусы, окружающие чувствовали и давали ей понять,
что она им не ко двору, не их поля ягода. Ни придворные развлечения,
ни осторожное кокетство с придворными кавалерами, ни долгие оста­
новки перед зеркалом, ни целодневная езда верхом, ни летние охотничьи
блуждания с ружьем на плече по прибрежьям под Петергофом или Ора­
ниенбаумом не заглушали чувства скуки и одиночества, просыпавшего­
ся в ней в минуты раздумья. Покинуть родину для далекой страны, где
надеялась найти второе отечество, и очутиться среди людей одичалых и
враждебных, где слова по душе сказать не с кем и никого не приручишь
никакой уживчивостью,— в таком положении минутами меркла светлая
мечта честолюбия, которая завела ее в такую нелюдимую пустыню. В
первое время Екатерина много плакала втихомолку21. Но всегда готовая
50


к борьбе и самообороне, она не хотела сдаваться и из уныния сделала
средство самовоспитания, духовного закала. Всего больше боялась она
показаться жалкой, беззащитной жертвой. Выходки императрицы воз­
мущали ее как человека; пренебрежение со стороны мужа оскорбляло ее
как жену и как женщину; самолюбие ее страдало, но из гордости она не
показывала своих страданий, не жаловалась на свое унижение, чтобы не
стать предметом обидного сострадания. Наедине она обливалась слеза­
ми, но тотчас тихонько утирала глаза и с веселым лицом выбегала к сво­
им фрейлинам. Настоящую, надежную союзницу в борьбе со скукой
Екатерина встретила в книге. Но она не сразу нашла свою литературу.
В Германии и в первое время по приезде в Россию она не обнаруживала
особой охоты к чтению. Незадолго до свадьбы один образованный и
уважаемый ею иностранец, опасаясь тлетворного влияния русского дво­
ра на ее ум, посоветовал ей читать серьезные книги, между прочим,
«Жизнь Цицерона» и Монтескье о причинах величия и упадка Римской
республики. С большим трудом <она> достала эти книги в Петербурге,
но прочла две страницы о Цицероне, потом принялась за Монтескье,
который заставил ее задуматься, но, не будучи в состоянии читать по­
следовательно, она стала зевать и, сказав, вот хорошая книга, бросила
ее, чтобы вернуться к нарядам. Однако невыносимо бестолковая жизнь,
какую устроила своей племяннице Елизавета, пошлая компания
(l’insipite compagnie), какой окружена была Екатерина, бессмысленные
разговоры, которые она каждый день вокруг себя слышала, научили ее
читать внимательнее, сделали для нее книгу убежищем от тоски и скуки.
После свадьбы она, по ее словам, только и делала, что читала. «Нико­
гда без книги и никогда без горя, но всегда без развлечения» — так очер­
чивает Екатерина свое тогдашнее времяпровождение22. В шутливой эпи­
тафии23, которую она написала себе самой в 1778 г., она признается, что
в течение 18 лет скуки и уединения (замужество) она имела достаточно
времени, чтобы прочитать много книг. Сначала она без разбора читала
романы; потом ей попались под руку сочинения Вольтера, которые про­
извели решительный перелом в выборе ее чтения: она не могла от них
оторваться и не хотела, прибавляет она в письме к самому Вольтеру, чи­
тать ничего, что не было так же хорошо написано и из чего нельзя было
бы извлечь столько пользы. Но чтение не было для нее только развлече­
нием. Потом она принимается за историю Германии, изданную в 1748 г.
французским каноником Барром в 10 тяжеловесных томах, усидчиво
прочитывая по одному тому в 8 дней, столь же регулярно изучает огром­
ный, в четырех объемистых томах философский словарь Бэйля24, прочи­
тывая по тому в полгода. Трудно даже представить себе, как она справ­
лялась с этим словарем, продираясь сквозь чащу ученых цитат, бого­
словских и философских учений, не все в них понимая, и как производи­
ла в своей голове логическое размещение познаний, извлекаемых из ис­
точника в алфавитном беспорядке. В то же время она прочитала множе­
ство русских книг, какие могла достать, не пугаясь очень трудных по
неуклюжему изложению. Екатерина превращала свой спорт в регуляр­
ную работу, а работу любила доводить до крайнего напряжения сил,
51


терпеливо коротала долгие часы в своей комнате за Барром или Бэйлем,
как летом в Ораниенбауме по целым утрам блуждала с ружьем на плече
или по 13 часов в сутки скакала верхом. Ее не пугало переутомление.
Словно она пробовала себя, делала смотр своим силам, физическим и
умственным; ее как будто занимало в чтении не столько содержание чи­
таемого, сколько упражнение внимания, гимнастика ума. И она изощри­
ла свое внимание, расширила емкость своей мысли, без труда прочита­
ла даже «Дух законов» Монтескье, вышедший в том же 1748 г., не швыр­
нула его, зевая, со словами, что это хорошая книга, как прежде поступа­
ла она с другой книгой того же писателя, а «Анналы» Тацита своей глу­
бокой политической печалью произвели даже необыкновенный перево­
рот в ее голове, заставив ее видеть многие вещи в черном свете и углуб­
ляться в интересы, которыми движутся явления, проносящиеся перед
глазами25.
Испытания и успехи. Но Екатерина не могла корпеть над своими
учеными книгами спокойной академической отшельницей: придворная
политика, от которой ее ревниво и грубо отталкивали, задевала ее за
живое, била прямо по чувству личной безопасности. Ее выписали из Гер­
мании с единственной целью добыть для русского престола запасного
наследника на всякий случай при физической и духовной неблагонадеж­
ности штатного. Долго, целых 9 лет, не могла она исполнить этого по­
ручения и за такое замедление потерпела немало горестей. Впрочем, и
рождение великого князя Павла (20 сентября 1754 г.) не заслужило ей
приличного с ней обращения. Напротив, с ней стали поступать, как с че­
ловеком, исполнившим заказанное дело и ни на что более не нужным.
Новорожденного как государственную собственность тотчас отобрали
от матери и впервые показали ей только спустя 40 дней. Больную, зали­
вавшуюся слезами и стонавшую, бросили одну без призора в дурном
помещении между дверьми и плохо затворявшимися окнами, не переме­
няли ей белья, не давали пить. В это время великий князь на радостях пил
со своей компанией, едва повернувшись у жены, чтобы сказать ей,
что ему некогда с ней оставаться. Императрица подарила Екатерине
100 тыс. руб. за рождение сына. «А мне зачем ничего не дали?» — сказал
страшно рассерженный Петр. Елизавета велела и ему дать столько же.
Но в кабинете не оказалось ни копейки, и секретарь кабинета ради Бога
выпросил у Екатерины взаймы пожалованные ей деньги, чтобы пере­
дать их великому князю. Она старалась укрепить свое шаткое положе­
ние, всеми мерами и с заслуженным успехом приобретая сочувствие в
обществе. Она хорошо говорила и даже порядочно писала по-русски;
господствовавшая при дворе безграмотность извиняла ее промахи в
синтаксисе и особенно в орфографии, где она в слове из трех букв дела­
ла четыре ошибки (исчо — еще). В ней замечали большие познания о
русском государстве, какие редко встречались тогда среди придворно­
го и правительственного невежества26. По словам Екатерины, она, нако­
нец, добилась того, что на нее стали смотреть, как на интересную и очень
неглупую молодую особу, а иноземные послы незадолго до Семилетней
войны писали про Екатерину, что теперь ее не только любят, но и боятся,
52


и многие, даже те, кто находится в лучших отношениях к императрице,
все-таки ищут случая под рукой угодить и великой княгине.
Граф А. П. Бестужев-Рюмин. Но общественное мнение в России и
тогда, как всегда, было плохой опорой всякого политического положе­
ния. Екатерина искала более надежного союзника. Чрезвычайно про­
нырливый и подозрительный, непоколебимый в своих мнениях, упор­
ный, деспотичный и мстительный, неуживчивый и часто мелочный, как
характеризует его Екатерина, канцлер граф А. П. Бестужев-Рюмин резко
выделялся из толпы придворных ничтожеств, какими окружала себя
Елизавета. Заграничный выученик Петра Великого, много лет занимав­
ший дипломатические посты за границей, Бестужев-Рюмин хорошо знал
отношения европейских кабинетов. Потом — креатура Бирона в каби­
нете министров императрицы Анны, присужденный к четвертованию,
но помилованный после падения регента и из ссылки призванный к де­
лам императрицей Елизаветой, он приобрел мастерство держаться при
петербургском дворе, в среде, лишенной всякой нравственной и полити­
ческой устойчивости. Ум его, весь сотканный из придворных каверз и
дипломатических конъюнктур, привык додумывать каждую мысль до
конца, каждую интригу доплетать до последнего узла, до всевозможных
последствий. Раз составив мнение, он проводил его во что бы ни стало,
ничего не жалея и никого не щадя. Он решил, что захватчивый король
прусский опасен для России, и не хотел идти ни на какие сделки с разбой­
ничьим государством, каким тогда слыла в Европе Пруссия. Он и Ека­
терину встретил враждебно, видя в ней прусского агента. И этому вра­
гу, от которого она ждала себе всякого зла, она первая протянула
руку, подхваченную с недипломатической доверчивостью. И они стали
друзьями, как люди, молчаливо понявшие друг друга и умевшие вовре­
мя забыть, чего не следовало помнить, приберегая, однако, за пазухой
камень друг против друга. Их сблизили общие враги и опасности. С им­
ператрицей начались болезненные припадки. В случае ее смерти при
императоре Петре III, настоящем прусском агенте, Бестужеву грозила
ссылка из-за Пруссии, Екатерине — развод и монастырь из-за Воронцо­
вой. Личные и партийные вражды усугубляли опасность. В женские цар­
ствования XVIII в. фавориты заместили роль прежних цариц, приводив­
ших ко двору свою родню, которая и мутила придворную жизнь. У дрях­
левшей Елизаветы явился новейший молодой фаворит И. И. Шувалов,
который поднял придворный курс своей фамилии с ее приверженцами.
Они увеличили число врагов страшного и ненавистного канцлера, кото­
рыми и без того был полон двор; они стали недругами и Екатерины за ее
дружбу с Бестужевым. Оба друга насторожились и стали готовиться. Бе­
стужев сочинил и сообщил Екатерине план, по которому она в случае
смерти Елизаветы провозглашалась соправительницей своего мужа, а
канцлер, оставаясь руководителем внешней политики, становился во
главе гвардейских полков и всего военного управления, сухопутного и
морского. Но соправительство с мужем обещало Екатерине быть не
более удачным, чем было супружество. Она хотела полной, а не долевой
власти, решилась, по ее словам, царствовать или погибнуть: «Или умру,
53


или буду царствовать», — писала она своим друзьям. Она стала запа­
саться средствами и сторонниками, выпросила взаймы на подарки и
подкупы 10 тыс. фунтов стерлингов у английского короля, обязавшись
честным словом действовать в общих англо-русских интересах, стала
помышлять о привлечении гвардии к делу в случае смерти Елизаветы,
вступила в тайное соглашение об этом с гетманом К. Разумовским, ко­
мандиром одного из гвардейских полков; вмешивалась исподтишка при
участии канцлера в текущие политические дела. Но Семилетняя война
налетела вихрем на обоих заговорщиков; канцлер повалился, Екатери­
на удержалась на ногах. Бестужев-Ркшин привык соединять в своей
вражде Пруссию и Францию, дружа Англии, а английская пенсия в
12 тыс. руб., подкрепляя 7-тысячный русский канцлерский оклад, подо­
гревала его неостывшее убеждение в единстве интересов России и Анг­
лии. Теперь международные отношения перевернулись: Франция очути­
лась на стороне врагов Пруссии, а Англия дружила Фридриху II. Бесту­
жев не умел извернуться; Шуваловы подорвали доверие к нему Елизаве­
ты, и в феврале 1758 г. он был арестован. Он и Екатерина успели сжечь
опасные бумаги; но следствие вскрыло их секретные сношения, ее пере­
писку с главнокомандующим русской армии, действовавшей против
Фридриха, строго воспрещенное вмешательство в политику. Императ­
рица была страшно раздражена. В обществе пошли толки, будто Екате­
рину собираются выслать из России. «Надобно раздавить змею», —
шептали Петру враги Екатерины27. Придворные боялись говорить с ней,
как с опальной. Непристойная выходка великого князя сделала ее поло­
жение еще более щекотливым. Около того времени она опять готовилась
стать матерью. Шальной супруг по этому поводу высказал окружаю­
щим свое крайнее недоумение. Екатерина выпрямилась во весь рост и
приготовилась к самообороне. На угрозу высылкой она отвечала
встречным ходом, написала императрице по-русски решительное пись­
мо с просьбой отпустить ее домой в Германию, так как жить в России
среди ненависти мужа и немилости императрицы стало для нее невыно­
симо. Елизавета обещала поговорить с ней: но разговор заставил ждать
себя томительно долго. Екатерина измучилась и исплакалась, похудела,
наконец, сказалась больной и потребовала духовника. Встревоженный
гофмаршал граф А. Шувалов привел докторов, но она объявила им, что,
умирая, нуждается в духовной помощи, что душа ее в опасности, а телу
врачи уж больше не нужны. Дубянский, ее и императрицын духовник,
выслушав ее подробный рассказ о своем положении, мигом устроил
дело. Через день, уже заполночь, Екатерину позвали. Фаворит совето­
вал ей для успеха оказать императрице хоть маленькую покорность.
Екатерина пошла и на большую, бросилась на колени перед Елизаветой
и не встала, когда та попыталась поднять ее. «Вы хотите, чтобы я отпу­
стила вас к родным? — сказала Елизавета со слезами на глазах, — но у
вас дети». — «Они в ваших руках, и лучше для них ничего не может
быть». — «Но как объяснить обществу эту высылку?» — возразила Ели­
завета. — «Ваше величество, объявите, если найдете удобным, что я на­
влекла на себя вашу немилость и ненависть великого князя». — «А чем
54


вы будете жить у родных?» — «Чем жила перед тем, как вы удостоили
взять меня сюда». Елизавета была сбита с позиции и, вторично велев
Екатерине встать, в раздумье отошла в сторону, чтобы сообразить, что
делать дальше. Вспомнив, что она пришла распекать великую княгиню,
она принялась упрекать ее во вмешательстве не в свои дела, в политику,
попрекнула ее чрезмерной гордостью, напомнила, как четыре года на­
зад она не хотела поклониться ей, императрице, как следует, и прибави­
ла: «Вы воображаете, что никого нет умнее вас». Екатерина отвечала на
все отчетливо и почтительно, а на последний упрек возразила, что если
бы она так думала о себе, то не допустила бы себя до настоящего глупого
положения. Во все это время великий князь поодаль шептался с графом
Шуваловым. Уверенный, что Екатерине не выздороветь, он на радостях
в этот самый день дал своей Воронцовой слово жениться на ней, как
только овдовеет. Теперь, вовлеченный в разговор, в досаде, что Екате­
рина вовсе не собирается умирать, он набросился на нее. Та отвечала
твердо и сдержанно на его озлобленные и нелепые речи. Ходя взад и
вперед по комнате, Елизавета все более смягчалась и, подошедши к Ека­
терине, доброжелательно вполголоса сказала ей: «У меня еще много о
чем говорить с вами», и при этом дала ей понять, что не хочет говорить
при свидетелях. «Я также не могу говорить, как ни сильно хочется мне
открыть вам мое сердце и душу», — поспешила сказать Екатерина чуть
слышно. Задушевный шепот дошел по назначению, тронул Елизавету; у
ней навернулись слезы, и, чтобы скрыть свое волнение, «она отпустила
нас» под предлогом позднего часа. Так описывает сама Екатерина этот
полуторачасовой томительный разговор. Две захватчицы престола сце­
пились, и будущая одолела: ее же потом упрашивали не делать того, чем
ей грозили, отказаться от мысли о возвращении в отечество, сильно-де
печалившей императрицу и всех честных людей. Впечатление, вынесен­
ное из разговора, Елизавета выразила окружающим в отзыве, что пле­
мянник ее — дурак, а великая княгиня очень умна28.
Екатерина при императоре Петре III. Так Екатерина с бою взяла
свое положение и к концу царствования Елизаветы настолько его упро­
чила, что благополучно прошла сквозь все придворные превратности.
Умея уступить печальным обстоятельствам, она примирилась с незавид­
ным положением молодой брошенной жены, даже извлекла из этого по­
ложения свои выгоды. Супружеский раздор помог разъединению поли­
тической судьбы супругов: жена пошла своей дорогой. Под конец жиз­
ни Елизавета совсем опустилась; ежедневные занятия ее, по словам Ека­
терины, сделались сплошной цепью капризов, ханжества и распущенно­
сти; нервы ее, развинченные мелкими раздражениями зависти и тщесла­
вия, не давали ей покоя; ее мучила боязнь, как бы и ее не постигла участь,
какую она сама устроила Анне Леопольдовне. Женщина без твердых
правил и без всякого серьезного дела, но настолько умная, чтобы пони­
мать нелепость своего положения, она впала в безысходную скуку, от
которой спасалась только тем, что спала, сколько было возможно29. В
таком состоянии она могла уступить настойчивому представлению при­
ближенных о необходимости изменить престолонаследие. При дворе
55


одни думали о шестилетнем цесаревича Павле с удалением из России
обоих его родителей, другие хотели выслать только отца, видя в матери
опору порядка: те и другие с тревогой ждали смерти Елизаветы, ничего
не чая от ее племянника для России, кроме бедствий. В самой Елизавете
эта тревога доходила минутами до ужаса, но, отвыкнув думать о чемлибо серьезно, она колебалась, а фавориты не внушили ей решимости30.
Воцарился Петр III. С первых же дней его царствования с Екатериной
стали обращаться презрительно. Но роль жертвы уже ей знакома; фран­
цузский посол Бретейль в своих депешах вел дневник ее исполнения. В
начале апреля 1762 г. он писал: «Императрица старается вооружиться
философией, хотя это и противно ее характеру». В другой депеше он
сообщает: «Люди, видающие императрицу, говорят, что она неузнавае­
ма, чахнет и, вероятно, скоро сойдет в могилу». Но она не сошла в моги­
лу, но все время твердым, хотя и неслышным шагом шла по намеченно­
му пути, подкрадываясь к престолу. Весь Петербург, приходя во дворец
поклониться праху Елизаветы, видел Екатерину в глубоком трауре бла­
гоговейно стоящей у гроба покойной. При погребении она усерднее всех
исполняла похоронные обряды русской церкви; и духовенство и народ
были этим очень тронуты, и тем больше крепло их доверие к ней среди
усиливавшегося ропота на безумства императора. По словам того же по­
сла, она строго соблюдала все праздники и посты, все, к чему император
относился так легкомысленно и к чему русские так неравнодушны. Тот
же посол вопреки своему апрельскому пророчеству о скорой смерти им­
ператрицы в начале июня должен был написать, что императрица обна­
руживает мужество, ее любят и уважают все в такой же степени, в какой
ненавидят императора. Мы видели, как воспользовалась Екатерина
общим недовольством, особенно в гвардии, и со своими сообщниками
произвела переворот, положивший конец шестимесячному царствова­
нию Петра III.
Характер. Она родилась в неприветливой доле и рано спозналась с
лишениями и тревогами, неразлучными с необеспеченным положением.
Но из родной обстановки, бедной и тесной, судьба в ранней молодости
бросала ее на широкие и шумные политические сцены, где действовали
крупные люди и делались крупные дела. Здесь Екатерина видела много
славы и власти, обилие блеска и богатства, встречала людей, которые
всем рисковали для приобретения этого, подобно Фридриху И, видела
и людей, которые путем риска добивались всего этого, подобно импе­
ратрице Елизавете. Виденные примеры соблазняли, возбуждали аппетит
честолюбия, побуждая напрягать все силы в эту сторону, а Екатерина от
природы не была лишена качеств, из которых при надлежащей выработ­
ке выделываются таланты, необходимые для успеха на таком соблазни­
тельном и скользком поприще. Екатерина выросла с мыслью, что ей
самой надобно прокладывать себе дорогу, делать карьеру, вырабаты­
вать качества, необходимые для этого, а замужество доставило ей отлич­
ную практику такой работы, не только указало цель ее честолюбию, но
и сделало достижение этой цели вопросом личной безопасности. И она
умело повела свою работу. С детства ей толковали, что она некрасива,
56


и это рано заставило ее учиться искусству нравиться, искать в душе того,
чего недоставало наружности. Чтобы быть чем-нибудь на свете, писала
она, припоминая свои детские думы, надобно иметь нужные для того
качества; заглянем-ка хорошенько внутрь себя, имеются ли у нас такие
качества, а если их нет, то разовьем их. И она открывала или развивала
в себе свойства высокой житейской ценности, отчетливое знание своего
духовного инвентаря, самообладание без сухости, живость без возбуж­
дения, гибкость без вертлявости, решительность без опрометчивости. Ее
трудно было застать врасплох; она всегда была в полном сборе; частый
смотр держал ее силы наготове, в состоянии мобилизации, и в житейских
столкновениях она легко направляла их против людей и обстоятельств.
В обращении она пускала в ход бесподобное умение слушать, терпели­
во и внимательно выслушивать всякий вздор, угадывать настроение,
робкие или не находившие слов мысли собеседника и шла им на подмо­
гу. Это подкупало, внушало доверие, располагало к откровенности;
собеседник чувствовал себя легко и непринужденно, словно разговари­
вал сам с собой. К тому же наперекор обычной наклонности людей за­
мечать чужие слабости, чтобы пользоваться ими во вред другим, Екате­
рина предпочитала изучать сильные стороны других, которые при слу­
чае можно обратить в свою пользу, и умела указать их самому облада­
телю. Люди вообще не любят чужих поисков в своей душе, но не сердят­
ся, даже бывают тронуты, когда в них открывают достоинства, особен­
но малозаметные для них самих. В этом умении дать человеку почув­
ствовать, что есть в нем лучшего, тайна неотразимого обаяния, какое, по
словам испытавшей его на себе княгини Дашковой, Екатерина произво­
дила на тех, кому хотела нравиться, а она хотела нравиться всем и все­
гда, считая это своим ремеслом. Усвоенная ею манера обхождения с
людьми сослужила ей неоценимую службу в правительственной деятель­
ности. Она обладала высокой степени искусством, которое принято на­
зывать даром внушения, умела не приказывать, а подсказывать свои же­
лания, которые во внушаемом уме незаметно перерождались в его соб­
ственные идеи и тем усерднее исполнялись. Наблюдательное обращение
с людьми научило ее узнавать их коньки, и, посадив такого дельца на его
конька, она предоставляла ему бежать, как мальчику верхом на палоч­
ке, и он бежал и бежал, усердно подстегивая самого себя. Она умела чу­
жое самолюбие делать орудием своего честолюбия, чужую слабость об­
ращать в свою силу. Своим обхождением она облагообразила жизнь
русского двора, в прежние царствования походившего не то на цыган­
ский табор, не то на увеселительное место. Заведен был порядок время­
провождения; не требовались строгие нравы, но обязательны были при­
личные манеры и пристойное поведение. Вежливая простота обхожде­
ния самой Екатерины даже с дворцовыми слугами была совершенным
новшеством после обычной грубости прежнего времени. Только под ста­
рость она стала слабеть, капризничать и прикрикивать, впрочем, всегда
извиняясь перед обиженным с признанием, что становится нетерпели­
вой31. Как с людьми, точно так же поступала она и с обстоятельствами.
Она старалась примениться ко всякой обстановке, в какую попадала,
57


как бы она ни была противна ее вкусам и правилам. «Я, как Алкивиад32,
уживусь и в Спарте, и в Афинах», — говаривала она, любя сравнивать
себя с героями древности. Но это значит поступаться своими местными
привязанностями, даже нравственными убеждениями. Так что же? Она
ведь была эмигрантка, добровольно променявшая природное отечество
на политическое, на чужбину, избранную поприщем деятельности. Лю­
бовь к отечеству была для нее воспоминанием детства, а не текущим
чувством, не постоянным мотивом жизни. Ее происхождение мелкой
принцессы северной Германии, гибкость ее природы, наконец, дух века
помогли ей отрешиться от территориального патриотизма. Из ангальтцербстского лукошка ей было нетрудно подняться на космополитиче­
скую точку зрения, на которую садилась тогдашняя философская мысль
Европы, а Екатерина сама признавалась, что «свободна от предрассуд­
ков, и от природы ума философского». При всем том она была слишком
конкретный человек, слишком живо чувствовала свои реальные аппети­
ты, чтобы витать в заоблачной космополитической пустыне, доволь­
ствуясь голодной идеей всечеловечества. Ее манила земная даль, а не не­
бесная высь. Оправдываясь в усвоении образа жизни русского двора, о
котором она отзывалась как нельзя хуже, она писала в записках, что
ставила себе за правило нравиться людям, с какими ей приходилось жить.
Необходимость жить с людьми не по выбору заставила ее с помощью
философского анализа пополнить это правило, чтобы спасти хоть тень
нравственной независимости: среди чужих и противных людей жить поихнему, но думать по-своему.
Для Екатерины жить смолоду значило работать, а так как ее житей­
ская цель состояла в том, чтобы уговорить людей помочь ей выбиться из
ее темной доли, то ее житейской работой стала обработка людей и об­
стоятельств. По самому свойству этой работы она в других нуждалась
гораздо больше, чем другие нуждались в ней. Притом судьба заставила
ее долго вращаться среди людей, более сильных, но менее дальновидных,
которые вспоминали об ней только тогда, когда она им надобилась. По­
тому она равно усвоила себе мысль, что лучшее средство пользоваться
обстоятельствами и людьми — это плыть до времени по течению первых
и служить не слепым, но послушным орудием в руках вторых. Она не раз
отдавалась в чужие руки. Но только для того, чтобы ее донесли до желае­
мого ею места, до которого она не могла сама добраться. В этом житей­
ском правиле источник сильных и слабых свойств ее характера и дея­
тельности. Применяясь к людям, чтобы приручить их, она и с их сторо­
ны ждала взаимности, расположения стать ручными33. Людей упрямых,
с неподатливым характером или готовых идти напролом она не люби­
ла; они и не подходили к ней или уходили от нее, так что ее победы над
чужими душами облегчались нечувствительным для нее подбором
субъектов. С другой стороны, она была способна к напряжению, к уси­
ленному, даже непосильному труду, и потому себе и другим казалась
сильнее самой себя. Но она больше привыкла работать над своими ма­
нерами и над способом обращения с людьми, чем над самой собой, над
своими чувствами и побуждениями; потому ее манеры и обращение с
58


людьми были лучше ее чувств и побуждений. В ее мышлении было боль­
ше гибкости и восприимчивости, чем глубины и вдумчивости, больше
выправки, чем творчества. Недостаток нравственного внимания и само­
деятельной мысли сбивали Екатерину с правильного пути развития, на
который она была поставлена своей счастливой природой. Она рано
поняла, что познание людей каждый должен начинать с самого себя.
Екатерина принадлежала к числу довольно редких людей, умеющих
взглянуть на себя со стороны, как говорится, объективно, как на любо­
пытного прохожего. Она подмечала в себе слабости и недостатки с каким-то самодовольством, не прикрашивая их, называя настоящими име­
нами, без малейшего угрызения совести, без всякого позыва к сожале­
нию или раскаянию. Будучи 15 лет, она написала наскоро для одного об­
разованного иностранца свой философский портрет. Спустя 13 лет она
перечитала это свое изображение «философа в 15 лет» и была поражена,
что в таком возрасте так уже хорошо знала все изгибы и тайники своей
души. Это удивление и было каплей искусительного яда, попавшей в ее
самопознание. Она не сводила глаз с любопытного прохожего, и на ее
глазах он вырастал в обаятельный образ; природная гордость и закал
души среди горестей делали для него невыносимой мысль быть несчаст­
ным; он являлся рыцарем чести и благородства и даже начинал перерож­
даться из женщины в мужчину. Екатерина пишет про себя в записках,
что у нее ум и характер, несравненно более мужской, чем женский, хотя
при ней оставались все приятные качества женщины, достойной любви.
Древо самопознания без достаточного нравственного удобрения дало
нездоровый плод — самомнение.
В сочинениях Екатерины отразились и разнообразные интересы, и
увлечения ее возбужденной мысли. Немка по рождению, француженка
по любимому языку и воспитанию, она занимает видное место в ряду
русских писателей XVIII в. У нее были две страсти, с летами превратив­
шиеся в привычки или ежедневные потребности, — читать и писать. В
свою жизнь она прочла необъятное количество книг. Уже в преклонные
лета она признавалась своему секретарю Храповицкому, что читала
книг по шести вдруг. Начитанность возбуждала ее литературную произ­
водительность. Она много писала по-французски и даже по-русски, хотя
с ошибками, над которыми подшучивала34. Обойтись без книги и пера
ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка. Она
признавалась, что не понимает, как можно провести день, не измарав
хотя одного листа бумаги. Недавно наша Академия наук издала ее сочи­
нения в 12 объемистых томах. Она писала в самых разнообразных родах:
детские нравоучительные сказки, педагогические инструкции, полити­
ческие памфлеты, драматические пьесы, автобиографические записки,
сотрудничала в журналах, переводила из Плутарха35 жизнь Алкивиада
и даже составила житие преп. Сергия Радонежского. Когда у нее появи­
лись внуки, она принялась для них за русские летописи, заказывала вы­
писки и справки профессору Чеботареву36, графу Мусину-Пушкину37 и
другим лицам и составила удобочитаемые записки по русской истории
в частях с синхронистическими и генеалогическими таблицами. «Вы все
59


твердите мне, что я пройдоха, — писала она Гримму, — а я вам скажу,
что стала настоящей архивной крысой». Ее сочинения не обнаруживают
самобытного таланта. Но она была очень переимчива и так легко усвояла чужую идею, что присвояла ее себе; у нее то и дело слышны отзвуки
и перепевы то мадам Севинье, то Вольтера, Монтескье, Мольера и т. п.
Это особенно заметно в ее французских письмах, до которых она была
большая охотница. Ее переписка с Вольтером и заграничным агентом
бароном Гриммом — это целые томы. Она превосходно усвоила стиль
и манеру своих образцов, современных французских писателей, особен­
но их изящное и остроумное балагурство. Содержание очень разнооб­
разно, но тон везде одинаков, видимо непринужденный и изысканно-игривый, и таким тоном она пишет и о таинстве евхаристии, и о политике,
и о своем дворе, и о нездоровье комнатной собачки. В письмах слова зна­
чительно лучше мыслей. Очень большое место в своей писательской дея­
тельности Екатерина отводила драматургии. Она была главной постав­
щицей репертуара на театр в своем Эрмитаже, где она собирала избран­
ное общество. Она писала пословицы, или водевили, комедии, комиче­
ские оперы, даже «исторические представления из жизни Рюрика и Оле­
га. Подражание Шекспиру»38. Олег был сыгран на городском театре в
Петербурге по случаю мира с Турцией в Яссах (1791 г.)39с необычайной
пышностью; на сцену выступало более 700 исполнителей и статистов.
Бедный Храповицкий ночи просиживал, переписывая пьесы императри­
цы и сочиняя арии и куплеты к ее операм и водевилям, — сама Екатерина
никак не могла сладить со стихами. В своих пьесах Екатерина изобража­
ла шведского короля, мартинистов, своих придворных. Трудно сказать,
насколько сама она сказалась в своей драмомании. Правда, в ее харак­
тере и образе действий было много драматического движения. От при­
роды веселая, она не могла обойтись без общества и сама признавалась,
что любила быть на людях. В своем интимном кругу она была проста,
любезна, шутлива, и все чувствовали себя около нее весело и непринуж­
денно. Но она преображалась, выходя в приемную залу, принимала
сдержанно-величественный вид, выступала медленно, некрупными ша­
гами. Встречала представлявшихся стереотипной улыбкой и несколько
лукавым взглядом светло-серых глаз. Манера держаться отражалась и
на всей деятельности, образуя вместе с ней цельный состав характера. В
каком бы обществе ни вращалась Екатерина, что бы она ни делала, она
всегда чувствовала себя как бы на сцене и потому слишком много делала
напоказ. Задумав дело, она больше думала о том, что скажут про нее,
чем о том, что выйдет из задуманного дела; обстановка и впечатление
были для нее важнее самого дела и его последствий. Отсюда ее слабость
к рекламе, шуму, лести, туманившей ее ясный ум и соблазнявший ее хо­
лодное сердце. Она больше дорожила вниманием современников, чем
мнением потомства; за то и ее при жизни ценили выше, чем стали ценить
по смерти. Как она сама была вся созданием рассудка без всякого уча­
стия сердца, так и в ее деятельности больше эффекта, чем блеска, чем ве­
личия, творчества. Казалось, она желала, чтобы ее самое помнили доль­
ше, чем ее деяния.


К.-К. Рюлъер
ИСТОРИЯ И АНЕКТОДЫ РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ
В 1762 Г.
Я был свидетелем революции, низложившей с Российского престола
внука Петра Великого, чтобы возвести на оный чужеземку. Я видел, как
сия государыня, убежав тайно из дворца, в тот же день овладела жизнью
и царством своего мужа. Мне были известны все лица сей ужасной сце­
ны, где в предстоящей опасности развернулись все силы смелости и да­
рований, и, не принимая никакого личного участия в сем происшествии,
путешествуя, чтобы познать различные образы правления, я почитал
себя счастливым, что имел пред глазами одно из тех редких происше­
ствий, которые изображают народный характер и возводят дотоле неиз­
вестных людей. В повествовании моем найдутся некоторые анекдоты,
несоответственные важности предмета, но я и не думаю рассказывать
одинаковым языком о любовных хитростях молодых женщин и о госу­
дарственном возмущении. Трагический автор повествует с одинакою
важностью о великих происшествиях и живописует натуру во всем ее со­
вершенстве. Мой предмет другого рода, и картина великих происше­
ствий будет снята с подлинной натуры.
Наперед надобно изложить, откуда проистекла та непримиримая
ненависть между императором и его супругою, и тогда обнаружится, ка­
кими честолюбивыми замыслами достигла сия государыня до самого
насильственного престола.
Великая княгиня Екатерина ангальт-цербстская, принцесса АвгустаСофия-Фредерика, родилась в Штетине 21 апреля 1729 г. Отец ее Христиан-Август, князь ангальт-цербстский служил в армии короля прусско­
го генерал-фельдмаршалом и был губернатором Штеттина. По избра­
нии ее в невесты наследнику российского престола Петру Федоровичу
она прибыла с матерью своею княгинею Иоганною в начале 1744 года в
Москву, где тогда находилась императрица Елисавета с двором своим.
28 июня того же года она приняла греко-российскую веру и наречена ве­
ликою княжною Екатериною Алексеевною, а на другой день обручена со
своим женихом. Бракосочетание их совершилось 21 августа 1745 года.
В первые свои годы она жила не в великом изобилии. Ее отец — владе­
лец небольшой земли, генерал в службе короля прусского, жил в крепо­
сти, где была она воспитана среди почестей одного гарнизона, и если
61


мать ее являлась иногда с нею ко двору, чтобы обратить некоторое
внимание королевской фамилии, то там едва замечали ее в толпе при­
дворных.
Великий князь Петр Федорович, с коим она была в близком родстве,
по разным политическим переворотам призван был из Голштинии в
Россию как ближайший наследник престола; и когда принцессы знат­
нейших европейских домов отказались соединить судьбу свою с наслед­
ником столь сильно потрясаемого царства, тогда избрали Екатерину в
супружество. Сами родители принудили ее оставить ту религию, в кото­
рой она воспитана, чтобы принять греко-российскую, и в условии было
сказано, что если государь умрет бездетен от сего брака, то супруга его
непременно наследует престол1.
Сама натура, казалось, образовала ее для высочайшей степени. На­
ружный вид ее предсказывал то, чего от нее ожидать долженствовали, и
здесь, может быть не без удовольствия (не входя в дальнейшие подроб­
ности), всякий увидит очертание сей знаменитой женщины.
Приятный и благородный стан, гордая поступь, прелестные черты
лица и осанка, повелительный взгляд, — все возвещало в ней великий
характер. Возвышенная шея, особенно со стороны, образует отличи­
тельную красоту, которую она движением головы тщательно обнаружи­
вала. Большое открытое чело и римский нос, розовые губы, прекрасный
ряд зубов, нетучный, большой и несколько раздвоенный подбородок.
Волосы каштанового цвета отличной красоты, черные брови и таковые
же прелестные глаза, в коих отражение света производило голубые от­
тенки, и кожа ослепительной белизны. Гордость составляет отличную
черту ее физиономии. Замечательные в ней приятность и доброта для
проницательных глаз суть не что иное, как действие особенного желания
нравиться, и очаровательная речь ее ясно открывает опасные ее намере­
ния. Живописец, желая изобразить сей характер, аллегорически предста­
вил ее в образе прелестной нимфы, представляющей одной рукою цве­
точные цепи, а в другой скрывающей позади себя зажженный факел.
Став супругою великого князя на 14-м году возраста, она уже чув­
ствовала, что будет управлять владениями своего мужа. Поверхность,
которую она без труда приобрела над ним, служила к тому простым сред­
ством, как действие ее прелестей, и честолюбие ее долго сим ограничива­
лось. Ночи, которые проводили они всегда вместе, казалось, не удовлет­
воряли их чувствам; всякий день скрывались они от глаз по нескольку
часов и империя ожидала рождения второго наследника, не воображая в
себе, что между молодыми супругами сие время было употребляемо един­
ственно на прусскую экзерцицию, или стоя на часах с ружьем на плече.
Долго спустя великая княгиня, рассказывая сии подробности, при­
бавляла: «Мне казалось, что я годилась для чего-нибудь другого». Но,
сохраняя в тайне странные удовольствия своего мужа и тем угождая ему,
она тщательно сокрывала сии нелепости и, надеясь царствовать посред­
ством его, боялась, чтобы его не признали недостойным престола.
Подобные забавы не обещали империи наследственной линии, а им­
ператрица Елисавета непременно хотела ее иметь для собственной сво­
62


ей безопасности. Она содержала в тюрьме малолетнего несчастливца,
известного под именем Иоанна Антоновича, которого на втором году
младенчества, свергнув с престола, беспрестанно перевозила из края в
край империи, из крепости в крепость, дабы его участники, если таковые
были, не могли никогда узнать о месте его заточения. Елисавета тем
более достойна хвалы, что даровала ему жизнь; и зная, как легко произ­
водится революция в России, она никогда не полагалась на безопасность
носимой ею короны. Она не смела ложиться до рассвета, ибо заговор
возвел ее самую на престол во время ночи. Она так боялась ночного напа­
дения, что тщательно приказала отыскать во всем государстве человека,
который бы имел тончайший сон, и этот человек, который по счастью
был безобразен, проводил в комнате императрицы все время, в которое
она спала2. При таком-то страхе оставила она жизнь тому человеку, ко­
торый был причиною оного. Даже родители были с ним неразлучны, и
слух носился, что в темнице своей, к утешению или, может быть, к несча­
стью, они имели многих детей, опасных совместников, ибо они были
старшая отрасль царского дома. Вернейшая против них предосторож­
ность состояла в том, чтоб показать народу ряд других наследников;
сего-то и недоставало; уже прошло 8 лет, и хотя природа не лишила ве­
ликого князя всей чувствительности, но опытные люди неоспоримо до­
казывали, что нельзя было надеяться от него сей наследственной линии.
Придворный молодой человек граф Салтыков, прекрасной наруж­
ности и недальнего ума, избран был в любовники великой княгини. Ве­
ликому канцлеру российскому Бестужеву-Рюмину поручено было ее в
том предуведомить. Она негодовала, угрожала, ссылаясь на ту статью
свадебного договора, которою за неимением детей обещан был ей пре­
стол. Но, когда он внушил ей, что препоручение сие делается со сторо­
ны тех, кому она намерена жаловаться, когда он представил, каким
опасностям подвергает она империю, если не примет сей предосторож­
ности, какие меры, более или менее пагубные, могут быть приняты про­
тив нее самой в намерении предупредить сию опасность, тогда она отве­
чала: «Я вас понимаю, приводите его сего же вечера»3.
Как скоро открылась беременность, императрица Елисавета прика­
зала дать молодому россиянину поручение в чужих краях. Великая княги­
ня плакала и старалась утешить себя новым выбором. Но наследство ка­
залось несомнительным,— новые выборы не нравились. За поведением ее
присматривали с такою строгостью, которая не согласовалась ни с при­
нятыми нравами, ни с личным поведением Елисаветы. В самом деле, хотя
русские дамы недавно появились в обществе; хотя еще в конце прошедше­
го столетия4они жили в заключении и почитаемы были за ничто в домаш­
ней жизни; но так как обычай совершенно запирать и приставлять к ним
евнухов не был в сей земле в употреблении, отчего происходило, что жен­
щины, заключенные посреди рабов, предавались совершенному развра­
ту. И когда Петр Первый составил в России общества, то он преобразовал
наружную суровость нравов, уже весьма развращенных.
Казалось, что последние императрицы нимало не потратили славы
своего царствования, избирая довольное число фаворитов из всех состоя­
63


ний своих подданных, даже рабов. В настоящем царствовании юный
любимец Разумовский5управлял империею, между тем как простой ка­
зак граф Алексей Григорьевич Разумовский, коего прежняя должность
была играть на фаготе в придворной капелле, достиг до тайного брака
с императрицею6. Таковой брак нимало не удивителен в той стране, где
государи за несколько пред сим лет без разбора соединялись с последни­
ми фамилиями своих подданных; но теперь особенная причина не дозво­
ляла сей государыне обнародовать. Елисавета дала себе священный обет
оставить корону своему племяннику от старшей сестры, и от хранения
сего обета, коего она не забывала при всех своих слабостях, произошло
то странное поведение, что она имела явно любовников и втайне мужа.
Еще чаще открывались столь большие состояния у людей, не имевших
никакой другой заслуги, кроме минутного угождения императрице.
Но по тайной зависти или по убеждению совести, на которой лежа­
ли первые проступки великой княгини, сия последняя находила препят­
ствия при всяком выборе, который она делала. Низкое происхождение
(ибо она искала и в сем классе) не скрывало их от ужасной в сей стране
ссылки.
Она была в отчаянии, когда судьба привела в Россию кавалера Виллиамса7, английского посланника, человека пылкого воображения и
пленительного красноречия, который осмеливался ей сказать, что «кро­
тость есть достоинство жертв, ничтожные хитрости и скрытый гнев не
стоят ни ее звания, ни ее дарований; поелику большая часть людей сла­
бы, то решительные из них одерживают первенство; разорвав узы при­
нужденности и показав, что она приемлет за личное оскорбление все, что
против них предпримут, она будет жить по своей воле». Вследствие сего
разговора он представил ей молодого поляка, бывшего в его свите.
Граф Понятовский8свел в Польше искренние связи с сим посланни­
ком, и так как один был прекрасной наружности, а другой крайне раз­
вратен, то связь сия была предметом злословия.
Может быть, такие подробности не относятся до моей истории; но
поелику Понятовский сделался королем, то всегда приятно видеть, ка­
кие пути ведут к престолу. В родстве по матери с сильнейшею в Польше
фамилией, он сопутствовал кавалеру Виллиамсу в Россию, в намерении
видеть двор, столь любопытный для двора варшавского, и, будучи изве­
стен своею ловкостью, чтобы получить сведения в делах, он исправлял
должность секретаря посольства. Сему-то иноземцу после тайного сви­
дания, где великая княгиня была переодета, изъявила она всю свою бла­
госклонность. Понятовский, съездив на свою родину, вскоре возвратил­
ся в качестве министра и тем несколько сблизился с своею любезною.
Важность сего звания давала ему полную свободу, а неприкосновен­
ность его особы доставляла его смелости священное покровительство
народного права.
Великий князь, сколь ни был жалок, однако, не позволил более жене
управлять собою и через то всего лишился. Предоставленный самому
себе, он явился глазам света в настоящем своем виде. Никогда счастие не
благоприятствовало столько наследнику престола. С юных лет, облада­
64


телем Голштинии, он мог еще выбирать одну из двух соседственных ко­
рон. Известно, что герцоги голштинские долгое время были угнетаемы
Даниею, где царствовала старшая отрасль их фамилии; сильнейшие дер­
жавы севера принимали участие в их вражде; сии герцоги, руководству­
ясь всегда одною политикою, брали себе в супружество принцесс швед­
ского и российского домов и, наконец, восходили на тот или другой пре­
стол. Оба сии престола предлагаемы были великому князю Петру, кото­
рый, соединяя в себе кровь Карла XII и Петра I, в одно и то же время из­
бран был народом на шведский и признан был императрицею как на­
следник на российский престол. Избирая царство, по особенной благо­
склонности он предоставил шведскую корону своему дяде, так что дом
его, занимая ныне все престолы севера, одолжен ему своею славою; но
жестокая игра судьбы, которая, казалось, в продолжение двух веков
приуготовляла ему славу, произвела его совершенно ее недостойным.
Чтобы судить о его характере, надобно знать, что воспитание его
вверено было двоим наставникам редкого достоинства9; но их ошибка
состояла в том, что они руководствовали его по образцам великим, имея
более в виду его породу, нежели дарования. Когда привезли его в Рос­
сию, сии наставники, для такого двора слишком строгие, внушили опа­
сение к тому воспитанию, которое продолжали ему давать. Юный князь
взят был от них и вверен подлым развратителям; но первые основания,
глубоко вкоренившиеся в его сердце, произвели странное соединение
добрых намерений под смешными видами и нелепых затей, направлен­
ных к великим предметам. Воспитанный в ужасах рабства, в любви к
равенству, в стремлении к героизму, он странно привязался к сим благо­
родным идеям, но мешал великое с малым и, подражая героям — своим
предкам, по слабости своих дарований оставался в детской мечтатель­
ности. Он утешался низкими должностями солдат, потому что Петр I
проходил по всем степеням военной службы, и, следуя сей высокой мыс­
ли, столь удивительной в монархе, который успехи своего образования
ведет по степеням возвышения, он хвалился в придворных концертах,
что служил некогда музыкантом и сделался по достоинству первым
скрипачом. Беспредельная страсть к военной службе не оставляла его во
всю жизнь; любимое занятие его состояло в экзерциции, и, чтобы доста­
вить ему это удовольствие, не раздражая российских полков, ему предо­
ставили несчастных голштинских солдат, которых он был государем10.
Его наружность, от природы смешная, делалась таковою еще более в ис­
каженном прусском наряде; штиблеты стягивал он всегда столь крепко,
что не мог сгибать колен и принужден был садиться и ходить с вытяну­
тыми ногами. Большая, необыкновенной фигуры шляпа прикрывала
малое и злобное лицо довольно живой физиономии, которую он еще
более безобразил беспрестанным кривлянием для своего удовольствия,
однако он имел несколько живой ум и отличную способность к шутов­
ству. Один поступок обнаружил его совершенно. Без причины обидел он
придворного, и как скоро почувствовал свою несправедливость, то в
удовлетворение предложил ему дуэль. Неизвестно, какое было намере­
ние придворного, человека искусного и ловкого, но оба они отправи­
65


лись в лес и, направив свои шаги на десяти шагах один от другого, не
сходя с места, стучали большими своими сапогами. Вдруг князь остано­
вился, говоря: «Жаль, если столь храбрые, как мы, переколемся, — по­
целуемся». Во взаимных учтивостях они возвращались к дворцу, как
вдруг придворный, приметив много людей, поспешно вскричал: «Ах,
ваше высочество, вы ранены в руку, берегитесь, чтоб не увидели кровь»,
и бросился завязывать оную платком. Великий князь, вообразив, что
этот человек почитает его действительно раненым, не уверял его в про­
тивном, хвалился своим геройством, терпением и, чтобы доказать свое
великодушие, принял его в особенную милость.
Немудрено, что льстецы легко овладели таким князем. Между при­
дворными девицами скоро нашел он себе фаворитку Елисавету Рома­
новну Воронцову, во всем себе достойную11. Но удивительно, что пер­
вый его любимец и адъютант Гудович, Андрей Васильевич, к которому
он питал неизменное чувство дружбы, был достопочтенный молодой
человек и прямо ему предан12.
Итак, союз супружества, видимо, начал разделяться, когда граф Понятовский в одном загородном доме, идучи прямо к великой княгине,
без всякой побудительной причины быть в том месте, попался в руки
мужа. Понятовский, министр иностранного двора, в предстоящей опас­
ности противопоставлял права своего звания, и великий князь, видя, что
такое происшествие принесет бесславие обоим дворам, не смел ничего
решить сам собою, а приказал посадить его под караул и отправил курье­
ра к управляющему тогда империей любимцу. Великая княгиня, не теряя
присутствия духа, пошла к мужу, решительно во всем призналась и пред­
ставила, сколь неприятно, а может быть и гибельно будет для него само­
го разглашать о таком приключении. Она оправдывалась, упрекая его
в любви к другой, что было всем известно, и обещалась впредь обходить­
ся с этою девицею со всею внимательностью, в которой она по гордо­
сти своей до сих пор ей отказывала. Но так как все доходы великого кня­
зя употребляемы были на солдат, и ему недоставало средств, чтобы уве­
личить состояние своей любовницы, то она, обращаясь к ней, обещала
давать ей ежегодное жалованье. Великий князь, удивляясь влиянию,
которого она еще на него не имела, и убеждаемый в то же время просьба­
ми своей любезной, смотрел сквозь пальцы на бегство Понятовского и
сам старался загладить стыд, который хотел причинить13.
Случай, долженствующий погубить великую княгиню, доставил ей
большую безопасность и способ держать на своем жаловании и самую
любовницу своего мужа; она сделалась отважнее на новые замыслы и
начала обнаруживать всю нелепость своего мужа, столь же тщательно,
сколь сперва старалась ее таить. Она совершенно переменила систему и
в будущем, избрав своего сына орудием своего честолюбия, она возна­
мерилась доставить ему корону и пользоваться правом регентства; на­
чертание благоразумное и в совершенной точности сообразное с закона­
ми империи. Но надлежало, чтобы сама Елисавета отрешила своего пле­
мянника. Государыня кроткая, нерешительная, суеверная, которая, под­
писывая однажды мирный договор с иностранным двором, не докончи­
66


ла подписи потому, что шмель сел ей на перо; в племяннике своем она
уважала те же права, какими воспользовалась сама. Оставалось одно
средство, чтобы при кончине ее подменить завещание, — средство, ко­
торому бывали примеры и между монархами и по которому Адриан на­
следовал Траяну.
Между тем как замышляли сию хитрость, переворот в общих делах
Европы14похитил у великой княгини нужного ей поверенного, велико­
го канцлера Бестужева, которого перемена придворных связей лишила
места. Его отделение влекло за собой и графа Понятовского15, которо­
го отозвали к своему королю, и великая княгиня с чувством глубочай­
шей горести у ног императрицы тщетно умоляла ее со слезами возвра­
тить ей графа, на которого сама Елисавета взирала с беспокойною зави­
стью; княгиня начала жить при дворе, как в пустыне.
Таким образом она провела несколько лет, имея известные связи
только с молодыми женщинами, которые так же, как и она, любили по­
ляков и были худо приняты при большом дворе за юные свои прелести;
она вставала всегда на рассвете и целые дни просиживала за чтением по­
лезных французских книг, часто в уединении и не теряя никогда време­
ни ни за столом, ни за туалетом. В сие-то время положила она основание
будущему своему величию. Она признавалась, что уроками всей своей
тонкости обязана была одной из своих дам простой и не замечательной
наружности. В сие-то время заготовила она на нужный случай друзей;
значительные особы убеждались, по тайным с нею связям, что они были
бы гораздо важнее во время ее правления; и поелику под завесою злопо­
лучной страсти происходили некоторые утешительные свидания, то
многим показалось, что при ее дворе они вошли бы в особенную к ней
милость. Таково было ее положение, когда скончалась императрица
Елисавета, 5 января 1762 г.*
Оставляя до времени исполнение великих предначертаний, она ста­
ралась в сию минуту еще раз получить свою власть кратчайшими сред­
ствами.
Министры, духовник, любимец, слуги — все внушали умирающей
императрице желание примирить великого князя с женою. Намерение
увенчалось успехом, и наследник престола в настоящих хлопотах, каза­
лось, возвратил ей прежнюю свою доверенность. Она убедила его, что­
бы не гвардейские полки провозглашали его, говоря, что в сем обыкно­
вении видимо древнее варварство и для нынешних россиян гораздо по­
чтеннее, если новый государь признан будет в Сенате, в полном увере­
нии, что в правлении, где будут соблюдаемы формы, подчинит скоро все
своей воле; министры были на ее стороне, сенаторы предупреждены. Она
сочинила речь, которую ему надлежало произнесть16. Но едва сконча­
лась Елисавета, император в восторге радости немедленно явился гвар­
дии и ободренный восклицаниями, деспотически приняв полную власть,
опроверг все противополагаемые ему препятствия. Уничтожив навсе­
гда влияние жены, каждый день вооружался против нее новым гневом,
* 25 декабря 1761 г по ст стилю
67


почти отвергал своего сына, не признавая его своим наследником, и
принудил таким образом Екатерину прибегнуть к посредству своей от­
важности и друзей.
Петр III начал свое царствование манифестом, в котором полною
деспотическою властью дарил российское дворянство правами свобод­
ных народов, и как будто в самом деле права народные зависели от по­
добных пожертвований — сей манифест произвел восторги столь бес­
предельной радости, что легковерная нация предположила вылить в
честь его золотую статую17. Но сия свобода, которую на первый раз по­
нимали только по имени и которой права неспособен был постановить
подобный государь, была не иное что, как минутная мечта. Воля самодержавца без всякой формы не переставала быть единственным зако­
ном, и народ, неосновательно мечтавший о каком-то благе, которого не
понимал, огорчился, видя себя обманутым.
Художник, долженствовавший вырезывать новые монеты, предста­
вил рисунок императору. Сохраняя главные черты его лица, старались
их облагородствовать. Лавровая ветвь небрежно украшала длинные ло­
коны распущенных волос. Он, бросив рисунок, вскричал: «Я буду похож
на французского короля». Он хотел непременно видеть себя во всем на­
туральном безобразии, в солдатской прическе и столь неприличном ве­
личию престола образе, что сии монеты сделались предметом посмеяния
и, расходясь по всей империи, произвели первый подрыв народного по­
чтения.
В то же время он возвратил из Сибири толпу тех несчастных, кото­
рыми в продолжение стольких лет старались населить ее пустыни, и его
двор представлял то редкое зрелище, которого, может быть, потомство
никогда не увидит.
Там показался Бирон, бывший некогда служитель герцогини Кур­
ляндской, приехавший с нею в Россию, когда призвали ее на царство, и
как любимец государыни, достигший до ее самовластия; но, восходя
столь скромным путем, он управляет железным скипетром и в девять лет
своего правления умертвил одиннадцать тысяч человек.
Сие ужасное владычество было в самую блистательную эпоху, ибо
все государственные части, чины и должности находились тогда в руках
знаменитых иноземцев, которых Петр I избирал во время своих путеше­
ствий. Долговременные занятия возвели их на главные места во всех за­
ведениях, и Бирон, такой же иноземец, удерживая их честолюбие под
игом строгости, подчинил их власти всю российскую нацию. Насиль­
ственно сделавшись обладателем Курляндии, где дворянство на несколь­
ко пред сим лет не хотело принять его в свое сословие, он вознамерился
сделаться правителем Российской Империи с неограниченною властью.
Его возлюбленная, избрав при смерти своим наследником ребенка не­
скольких недель, говорила ему со слезами: «Бирон, ты пропадешь!» —
и не имела духа отказать ему. На сей раз все было предусмотрено. Он не­
задолго пред сим тирански погубил всех тех ссыльных18, которые были
для него опасны, дабы, приняв бразды правления, безбедно явить себя
милосердным. В жертву народной ненависти приказал он казнить одно­
68


го из своих приверженцев, заткнув ему рот и обвинив его во всех мерзо­
стях, учиненных в сие царствование. Он хотел присвоить себе корону, и
погиб при первом заговоре. Три недели верховной власти стоили ему
двадцатилетней ссылки. Он возвратился оттуда под старость лет, не по­
теряв ни прежней красоты, ни силы, ни черт лица, которые были грубы
и суровы. В летние ночи уединенно прогуливался он по улицам города,
где он царствовал и где все, что ни встречалось, вопило к нему за кровь
брата или друга. Он мечтал еще возвратиться обладателем в свое отече­
ство, и когда Петр III свержен был с престола, Бирон говорил, «что сни­
сходительность была важнейшею ошибкою сего государя, и что русски­
ми должно повелевать не иначе, как кнутом или топором».
Тут явился низложивший Бирона фельдмаршал Миних, дворянин
графства Ольденбургского, бывший поручик инфантерии в армиях Ев­
гении и Мареборуго и обоими уважаемый, он сделался пустым инжене­
ром, когда на досуге зимних квартир попалось ему разбитых изорван­
ных листов негодной французской геометрии; превзошел дарованиями
всех отличных людей, с которыми Петр Великий привлек его на свою
сторону, он прославился в России проведением канала, соединяющего
Петербург с древнею столицею, и известен в Европе победами, одержи­
мыми им над поляками, татарами и турками.
По взятии города Данцига, откуда осажденный им король Стани­
слав успел бежать, Бирон-правитель, упрекая его в сей оплошности, при­
казал судить его тайным государственным судом.
Миних, оправданный, не забыл сего зла и через 8 лет, когда родите­
ли Иоанна предложили ему вступить в заговор против регента Бирона,
в ответ взял у них стражу, вошел во дворец и приказал его связать. Зва­
ние сие возложил он на мать императора и под именем ее управлял не­
сколько времени империей; но, будучи ненавидим сею высокомерною
женщиною, он удалился со славою и жил во уединении и с достоинством.
Сие однако ж не избавило его от ареста и суда вместе с прежнею министериею, когда получила престол Елисавета; спокойно он вошел на эша­
фот, где надлежало рубить его на части, и с тем же лицом получил себе
прощение. Сосланный в Сибирь и хранимый пред глазами в уединенном
домике, посреди болота, его угрозы, а иногда одно имя заставляло еще
трепетать правителей соседственных сторон, и искусство, которому он
был обязан первым своим возвышением, сделалось утехою долговремен­
ного его уединения. На 82-м году возвратился он из ссылки с редкою в
таковых летах бодростью, не зная, что у него был сын, и тридцать три
человека его потомства выступили к нему навстречу с распростертыми
объятиями; при таком свидании т о т , которого не трогали тление, пере­
вороты счастья, к удивлению своему плакал.
С того времени как Миних связал Бирона, оспаривая у него верхов­
ную власть, в первый раз увиделись они в веселой и шумной толпе,
окружавшей Петра III, и государь, созвав их, убеждал выпить вместе. Он
приказал принести три стакана и, между тем как он держал свой, ему
сказали нечто на ухо; он выслушал, выпил и тотчас побежал куда следо­
вало. Долговременные враги остались один против другого со стакана­
69


ми в руках, не говоря ни слова, устремив глаза в ту сторону, куда скрыл­
ся император, и думая, что он о них забыл, пристально смотрели друг на
друга, измеряли себя глазами и, отдав обратно полные стаканы, обрати­
лись друг к другу спиною.
Недалеко от них стоял Лесток, низложивший правительницу и воз­
ведший на престол Елисавету. Лесток, уроженец ганноверский, обучаясь
хирургии в Париже, попал в Бастилию, потом приехал в Россию искать
своего счастья и скоро очутился в Сибири. По возвращении из первой
ссылки он сделался хирургом великой княгини Елисаветы, которой
представив права ее на трон, в продолжение года ревностно трудился в
заговоре, привлек один на свою сторону Швецию и Францию и, видя его
открытым, между тем как Елисавета в столь очевидной опасности не на­
ходила другого средства, как отказаться от всех своих предприятий, он
нарисовал великую княгиню на карте с обритою головою и себя на ко­
лесе, а на другой стороне ее на престоле, а себя у подножия, украшенного
лентою, и, показывая ей ту и другую сторону, сказал: «Сего же вечера
одно, и завтра другое». В ту же самую ночь он повел ее во дворец с сот­
нею старых солдат, которые служили Петру I, ее родителю. Они достиг­
ли первой караульни, где ударили тревогу. Но Лесток или великая кня­
гиня порвали ножом кожу на барабане, — присутствие духа, за честь ко­
торого они всегда спорили. Стража, охранявшая комнату бывшего в ко­
лыбели императора, остановила Елисавету и приставила к груди штык.
Лесток вскричал: «Несчастный, что ты делаешь? Проси помилования у
своей императрицы», и часовой повергся к ногам. Таким образом, воз­
ведя на престол великую княгиню, руководимый беспокойным своим
гением и затевая всегда новые связи с иностранными державами, он ско­
ро погиб от министров. По возвращении его, когда заговор императри­
цы Екатерины увенчался успехом, он неутешно сокрушался о том, что в
его время была революция без его участия, и с злобною радостью заме­
чал ошибки неопытных заговорщиков.
Таким образом всякий день являлись замеченные (замечательные)
по крайней мере по долговременным несчастьям лица, и двор Петра III
пополнялся числом людей, одолженных ему более нежели жизнью; но в
то же время возрождались в нем и прежние вражды и несовместные вы­
годы. Потеряв все во время несчастья, сии страдальцы требовали воз­
вращения своих имуществ; им показывали огромные магазины, где по
обыкновению сей земли хранились отобранные у них вещи, печальные
остатки разрушенного благосостояния, где по порядку времени пред­
ставлялись обломки сих знаменитых кораблекрушений. В пыли искали
они драгоценных своих приборов, бриллиантовых знаков отличия, да­
ров, какими сами цари платили некогда им за верность, и часто после
бесполезных исканий они узнавали их у любимцев последнего царство­
вания.
Петр III клонился к своему падению поступками, в основании сво­
ем добрыми; они были ему гибельны по его безвременной торопливо­
сти и впоследствии совершены с успехом и славою его супругою. Так, на­
пример, небесполезно было для блага государства отнять у духовенства
70


несметные богатства, и Екатерина по смерти его, привлекши на свою
сторону некоторых главнейших и одарив их особенными пансионами
более, нежели чего лишила, без труда выполнила сию опасную новизну.
Но Петр III своенравием чистого деспотизма, приказав сие исполнить,
возмутил суеверный народ и духовенство, коего главные имущества со­
стояли в крепостных крестьянах, возбуждали их к мятежу и льстили им
молитвами и отпущениями грехов.
Доверенность, которую приобрела сия государыня в Европе, и силу
в соседственных державах основала она на союзе с королем прусским, и
сей самый союз, предмет и цель ее мужа, возбудил против него справед­
ливое негодование. Действительно, в то время как Россия, союзница
сильнейших держав, вела с ним кровопролитную и упорную войну,
Петр, исполненный глупой страсти к героизму, тайно принял чин пол­
ковника в его службе и изменял для него союзным планам. Как скоро
сделался он императором, то явно называл его: «Король мой государь!»
и сей герой в роковую минуту, в которую, казалось, никакие силы уди­
вительного его гения не в состоянии были отвратить предстоявшей ему
гибели, сим счастливым переворотом вдруг увидел себя в наилучшем
положении, победители его русские переходили в его армию, и он в на­
граду почтил императора чином своего генерала. Но русская нация,
повинуясь, негодовала, что должна еще проливать кровь, чтобы возвра­
тить свои победы, и в долговременном навыке, питая ненависть к име­
ни прусскому, видела в своем государе союзника своему врагу.
Петр, усугубляя беспрестанно таковые же неудовольствия, при­
слал в Сенат новые свои законы, известные под именем Кодекса Фридерикова, кои король прусский сочинял для своего государства. Был
приказ руководствоваться ими во всей России. Но по невежеству пере­
водчиков или по необразованности русского языка — бедного выраже­
ниями в юридических понятиях, ни один сенатор не понимал сего тво­
рения, и русские в тщательном опыте сем видели только явное презре­
ние к своим обыкновениям и слепую привязанность к чужеземным
нравам. В народе, не имевшем благоразумных законов, в народе, у
коего узаконенная форма уголовных следствий допускала бить обви­
няемого, пока не признается в своем преступлении, и если упорно от­
рекался, то бить обвинителя, пока не сознается в лжесвидетельстве, —
в таком, говорю, народе нельзя сказать, чтоб подобная привязанность
не была полезна. Без сомнения, обязанность монарха извлечь его из та­
кого варварства; и поелику столь неосторожно предпринятые им пла­
ны были потом благоразумно выполнены его супругою, то надобно
думать, что они были предначертаны с общего согласия в счастливых
минутах их супружества. Оставляем политикам труд сравнивать два
столь несходных, хотя на одинаковых основаниях, правления, заме­
чать, как сия государыня, истребляя все русские обычаи, умела искус­
но заставить забывать, что она иностранка; и, наконец, исследовать, не
облегчились ли для его наследницы способы исполнения тех же самых
начертаний, которые совсем не удалйсь императору и стоили ему жиз­
ни после всех его усилий.
71


Негодование скоро овладело гвардейскими полками, истинными
располагателями престола.
Сии войска, привыкшие с давних лет к покойной службе при дворе,
в царствование по наследственному праву женщин, получили приказ
следовать за государем на отдаленную войну и, с сожалением оставляя
столицу, против воли приготовлялись в поход. Минута, близкая к мяте­
жу и всегда благоприятная тому, кто захочет поднять в войске знамя
бунта. Император вел их в Голштинию, желая воспользоваться могуще­
ством, отмстить обиды, нанесенные предкам его Данией, и возвратить
прежнему своему участку все отнятые у него земли и независимость.
Самая лестная цель сего похода долженствовала быть — свидание на
пути с королем прусским; место было назначено.
Все опасались, что герой, имевший такую власть над исступленным
своим почитателем, не потребовал от него при первом случае новой ар­
мии из сотни тысяч русских, и целая Европа, внимательно наблюдая сие
происшествие, опасалась революции.
Однако в городе думали только о праздниках. Торжество мира про­
исходило при военных приготовлениях. Неистовая радость наполняла
царские чертоги, и так как близок был день отъезда в армию, то двор
при прощании своем не пропустил ни одного дня без удовольствий.
Праздность, веселость и развлечение составляют свойство русского на­
рода, и хотя кротость последнего царствования сообщила некоторую
образованность умам и благопристойность нравам, то двор еще помнил
грубое удовольствие, когда праздновалась свадьба Шута и Козы. Итак,
вид и обращение народное представляли шумные пиршества, и полуго­
дичное царствование сие было беспрерывным празднеством. Прелест­
ные женщины разоряли себя английским пивом и, сидя в табачном чаду,
не имели позволения отлучаться к себе ни на одну минуту в сутки. Исто­
щив свои силы от движения и бодрствования, они кидались на софы и
засыпали среди сих шумных радостей. Комедиантки и танцовщицы,
совершенно посторонние, нередко допускались на публичные праздни­
ки, и когда придворные дамы посредством любимицы жаловались на
сие императору, он отвечал, что — «между женщинами нет чинов».
В шуме праздников и даже в самом коротком обхождении с русски­
ми он явно обнаруживал к ним свое презрение беспрестанными насмеш­
ками. Чудное соединение справедливости и закоренелого зла, величия и
глупости видимо было при дворе его. Двое из ближайших к нему любим­
цев, обещав за деньги ходатайствовать у него, были жестоко биты из
собственных его рук; он отнял у них деньги и продолжал обходиться с
ними с прежнею милостью19. Иностранец доносил ему о некоторых воз­
мутительных словах, он отвечал, что ненавидит доносчиков, и приказал
его наказать. За придворными пиршествами следовали ужасные экзерциции, которыми он изнурял солдат. Его страсть к военной тактике не
знала никакой меры; он желал, чтобы беспрерывный пушечный гром
представлял ему наперед военные действия, и мирная столица уподобля­
лась осажденному городу. Он приказал однажды сделать залп из ста
осадных орудий; и дабы отклонить его от сей забавы, надлежало ему
72


представить, что он разрушит город. Часто, выскочив из-за стола со
стаканом в руке, он бросался на колени пред престолом короля прусско­
го и кричал: «Любезный брат, мы покорим с тобою всю вселенную». По­
сланника его он принял к себе в особенную милость и хотел, чтобы он до
отъезда в поход пользовался при дворе благосклонностью всех молодых
женщин. Он запирал его с ними и с обнаженною шпагою становился на
караул у дверей; и когда в такое время явился к нему великий государ­
ственный канцлер с делами, тогда он сказал ему: «Отдавайте свой отчет
принцу Георгу, вы видите, что я солдат». Принц Георг голштинского
дома был ему дядя, служивший генерал-лейтенантом у короля прусско­
го; ему-то он иногда говорил публично: «Дядюшка, ты плохой генерал,
король выключил тебя из службы». Как ни презрительно было таковое
к нему чувство, он поверял однако все сему принцу по родственной люб­
ви к своей фамилии. В то время, когда уже был лишен престола, он хотел
сделать его обладателем, принудив Бирона уступить ему так называе­
мые права свои на герцогство Курляндское и еще с самого начала сво­
его царствования, некстати повинуясь сему родственному чувствова­
нию, к сожалению всех русских, он вызвал к себе всех принцев и прин­
цесс сего многочисленного дома.
Взоры всех обратились на императрицу, но сия государыня, по-видимому, уединенная и спокойная, не внушала никакого подозрения. Во вре­
мя похорон покойной императрицы, она приобрела любовь народа при­
мерною набожностью и ревностным хранением обрядов греческой церк­
ви, более наружных, нежели нравственных. Она старалась привлечь к себе
любовь солдат единственным средством, возможным в ее уединении, раз­
говаривая милостиво с наружными [караульными] и давая целовать им
свою руку. Однажды проходя темную галерею, караульный отдал ей честь
ружьем; она спросила, почему он ее узнал, — он отвечал в русском, не­
сколько восточном вкусе: «Кто тебя не узнает, матушка наша? Ты освеща­
ешь все места, которыми проходишь». Она выслала ему золотую монету,
и поверенный ее склонил его в свою партию. Получив обиду от императо­
ра, всякий раз, когда надобно ей было явиться при дворе, она, казалось,
ожидала крайних жестокостей. Иногда при всех, как будто против ее
воли, навертывались у нее слезы, и она, возбуждая всеобщее сожаление,
приобрела новое себе средство. Тайные соучастники разглашали о ее
бедствиях, и казалось, что она в самом деле оставлена в таком небреже­
нии и в таком недоверии, что лишена всякой силы в хозяйственном рас­
поряжении, будто служители ее повинуются ей только из усердия.
Если судить о замыслах по ее бедствиям и оправдывать ее решитель­
ность опасными ожиданиями, то надобно спросить, какие именно были
против нее намерения ее мужа? Как их точно определить? Такой человек
не имел твердого намерения, но поступки его были опасны. Известнее
всего то, что он хотел даровать свободу несчастному Иоанну и признать
его наследником престола, что в сем намерении он приказал привести
его в ближайшую к Петербургу крепость и посещал его в тюрьме. Он
вызвал из чужих стран графа Салтыкова20, того... который по мнимой
надобности в наследственной линии был избран для императрицы. И
73


принуждал его объявить себя публично отцом великого князя, решив­
шись, казалось, не признавать сего ребенка. Его возлюбленная начинала
безмерно горячиться. Во дворце говорили о разводе молодых дам, кото­
рые приносили справедливые жалобы на своих мужей. Император точ­
но приказал изготовить 12 кроватей, во всем равных, для каких-то
12 свадеб, из коих не было в виду ни одной. Уже слышны были одни жа­
лобы, роптание и уловки людей, взаимно друг друга испытывавших.
В уединенных прогулках императрица встречалась задумчивою, но
печальною. Проницательный глаз подметил бы на лице ее холодную ве­
ликость, под которою скрываются великие намерения. В народе пробе­
гали возмутительные слухи, искусно рассеянные для вернейшего его воз­
мущения. Это был отдаленный шум предмета ужасной бури, и публика
с беспокойством ожидала решительной перемены от великого переворо­
та, слыша со всех сторон, что погибель императрицы неизбежна, и чув­
ствуя также, что революция приготовлялась. Посреди всеобщего уча­
стия в судьбе императрицы ужаснее всего казалось то, что не видно было
в ее защиту никакого сборища и не было в виду ни одного защитника;
бессилие вельмож, ненадежность всех известных людей не дозволяли ни
на ком остановить взоров; между тем как все сие произведено было че­
ловеком, доселе неизвестным и скрытым от всеобщего внимания.
Григорий Григорьевич Орлов, мужчина стран северных, не весьма
знатного происхождения, дворянин, если угодно, потому что имел не­
сколько крепостных крестьян и братьев, служивших солдатами в полках
гвардейских, был избран в адъютанты к начальнику артиллерии графу
Петру Ивановичу Шувалову, роскошнейшему из вельмож русских. По
обыкновению сей земли генералы имеют во всякое время при себе своих
адъютантов; они сидят у них в передней, ездят верхом при карете и со­
ставляют домашнее общество. Выгода прекрасной наружности, по кото­
рой избран Орлов, скоро была причиною его несчастья. Княгиня Кура­
кина, одна из отличных придворных щеголих, темноволосая и белоли­
цая, живая и остроумная красавица известна была в свете как любовни­
ца генерала, а на самом деле его адъютанта. Генерал был столь рассеян,
что не ревновал; но надлежало уступить очевидному доказательству: по
несчастью он застал его. Адъютант был выгнан и верно был бы сослан
навсегда в Сибирь, если бы невидимая рука не спасла его от погибели.
Это была великая княгиня. Слух о сем происшествии достиг ушей ее в
том уединении, которое она избрала себе еще до кончины императрицы
Елисаветы. Что было говорено о сем прекрасном несчастливце, — уве­
ряли ее, что он достоин ее покровительства; притом же княгиня Кураки­
на была так известна, что можно всякий раз, завязав глаза, принять в
любовники того, который был у нее.
Горничная, женщина ловкая и любимая, Екатерина Ивановна,
употреблена была в посредство, приняла все предосторожности, какие
предусмотрительная недоверчивость внушить может, и Орлов, любимец
прекрасной незнакомки, не зная всего своего счастья, был уже благопо­
лучнейший человек в свете. Что ж чувствовал он тогда, когда в блеске
публичной церемонии увидел он на троне обожаемую им красоту? Од­
74


нако же он тем не более стал известен. Вкус, привычка или обдуманный
плен, но он жил всегда с солдатами, и хотя по смерти генерала21она до­
ставила ему место артиллерийского казначея с чином капитана, но он не
переменил образа своей жизни, употребляя свои деньги, чтобы привя­
зать к себе дружбою большее число солдат. Однако он везде следовал за
своею любезною, везде был перед ее глазами и никогда известные сноше­
ния не производились с таким искусством и благоразумием. При дворе
недоверчивом она жила без подозрения, и только тогда, когда Орлов
явился на высшей степени, придворные признались в своей оплошности,
припоминали себе условленные знаки и случаи, по которым все должен­
ствовало бы объясниться. Следствием сих поздних замечаний было то,
что они давно имели удовольствие понимать друг друга, не открыв ни­
чего своею нескромностью. Таким-то образом жила великая княгиня,
между тем как целая Европа удивлялась благородству ее сердца и не­
сколько романтическому постоянству.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова была младшая из трех зна­
менитых сестер, из коих первая — графиня Бутурлина прославилась в пу­
тешествиях по Европе своею красотою, умом и любезностью, а другая —
Елисавета Воронцова, которую великий князь избрал между придвор­
ными девицами или фрейлинами22. Все они были племянницы нового ве­
ликого канцлера гр. Воронцова23, который, достигнув сей степени трид­
цатилетней искательностью, услугами и гибкостью, наслаждался ею в
беспорядке и роскоши и не доставлял ничего своим племянницам, кро­
ме своей случайности. Первые две были приняты ко двору, а младшая
воспитывалась при нем. Она видала тут всех иностранных министров,
но с 15 лет желала разговаривать только с республиканскими. Она явно
роптала против русского деспотизма и изъявляла желание жить в Гол­
ландии, в которой хвалила гражданскую свободу и терпимость вероис­
поведаний. Страсть ее к славе еще более обнаруживалась; примечатель­
но, что в стране, где белила и румяна были у дам во всеобщем употреб­
лении, где женщина не подойдет без румян под окно просить милосты­
ни, где в самом языке слово красный есть выражение отличной красоты
и где в деревенских гостинцах, подносимых своим помещикам, необхо­
димо по порядку долженствовала быть банка белил, в такой, говорю,
стране 15-летняя девица Воронцова отказалась повиноваться навсегда
сему обычаю. Однажды князь Дашков, один из отличнейших придвор­
ных, забавлял ее разговором в лестных на своем языке выражениях; она
подозвала великого канцлера с сими словами: «Дядюшка! Князь Даш­
ков мне делает честь своим предложением и просит моей руки». Соб­
ственно говоря, это была правда, и молодой человек, не смея открыть
первому в государстве человеку, что сделанное им его племяннице пред­
ложение не совсем было такое, на ней женился и отправил ее в Москву за
200 миль; она провела там два года в отборном обществе умнейших лю­
дей24; но сестра ее, любовница великого князя, жила как солдатка, без
всякой пользы для своих родственников, которые посредством ее ласк
старались управлять великим князем25, но по своенравию и ее неоснова­
тельности видели ее совершенно неспособною выполнить их намерений.
75


Они вспомнили, что княгиня Дашкова тонкостью и так называемою по
их гибкостью своего ума удобно выполнит их надежды и хитро овладе­
вает другими, употребили все способы, чтобы возвратить ее ко двору,
который находился тогда вне города. Молодая княгиня с презрением
смотрела на безобразную жизнь своей сестры и всякий день проводила
время у великой княгини. Обе они чувствовали равное отвращение к дес­
потизму, который всегда был предметом их разговора, а потому она ду­
мала, что нашла страстно любимые ею чувствования в повелительнице
ее отечества. Но как она делала противное тому, чего от нее ожидали, то
и была принуждена оставить двор с живейшим негодованием против
своих родственников и с пламенною преданностью к великой княгине.
Она поселилась в Петербурге, живя скромно и охотнее беседуя с ино­
странцами, нежели с русскими, занимая пылкие свои дарования высши­
ми науками, видя при первом взгляде, сколь недалеки во оных любезные
ее соотечественники, и обнаруживая в дружеских своих разговорах, что
и страх эшафота не будет ей никогда преградою. Когда сестра ее готови­
лась взойти на престол, она гнушалась возвышением своей фамилии,
которое основалось на погибели ее друга, и если удерживалась от явного
роптания, то причиною тому были решительные планы, кои при самом
начале она себе предначертала.
Во всеобщем забвении сии-то были две тайные связи, которые им­
ператрица про себя сохраняла, и как они друг другу были неизвестны, то
она управляла в одно время двумя партиями и никогда их не соединяла,
надеясь одною возмутить гвардию, а другою восстановить вельмож.
Орлов для лучшего успеха продолжал тот же образ жизни. Его пер­
выми соучастниками были братья и искренний его друг Бибиков26. Сии
пять человек, в чаянии нового счастья или смерти, продали все свое на­
следство и рассыпались по всем питейным домам. Искусство, с которым
императрица умела поставить Орлова хранителем артиллерийской каз­
ны, доставило им знатные суммы, которыми они могли удовлетворять
все прихоти солдат. Во всеобщем волнении умов нетрудно было дать им
одинаковое направление; во всех полках рассеивали они негодование и
мятеж, внушали сострадание к императрице и желание жить под ее зако­
нами. Чтобы уверить ее в первом опыте, они склонили целые две роты
гвардейского Измайловского полка и крестным целованием приняли от
них присягу. На всякий случай хотели удостовериться даже в их полков­
нике, зная, что по характеру своему он не способен ни изменить загово­
ру, ни сделаться его зачинщиком.
Это был граф Кирилл Григорьевич Разумовский, простой казак, ко­
торый, живучи в самом низком промысле, по брачному состоянию сво­
его брата с покойною императрицею, достиг до такой милости, что для
него восстановили ужасное звание гетмана или верховного Малорос­
сийского казачьего предводителя. Сей человек колоссальной красоты,
непричастный ни к каким хитростям и изворотам, был любим при дво­
ре за свою сановитость, пользовался милостью императора и народной
любовью за то, что в почестях и величии сохранял ту простоту нрава,
которая ясно показывала, что он не забывал незнатного своего проис­
76


хождения; неспособный быть зачинщиком, но от его присутствия в ре­
шительную минуту мог зависеть перевес большинства. Орлов, кото­
рого он никогда не видал, осмелился потребовать от него секретного
приема, представил глазам его все беспорядки правления и без труда по­
лучил обещание, что при первой надобности он представится к услугам
императрицы. Разумовский не принял, да от него и не требовали другого
обязательства. Орлов, уведомив о сем государыню в тайных своих сви­
даниях, которыми избегали они как злословия казарм, так и самого дво­
ра, и поелику она была тогда в припадках беременности, о которой она
никому не сказывала, то одна завеса скрыла и любовь ее с ним и едино­
мыслие.
С другой стороны, императрица поддерживала свою связь с княги­
ней Дашковой беспрестанными записками, которые сначала были не
что иное, как игра юных умов, а потом сделалась опасною перепискою.
Сия женщина, дав своему мужу поручение, чтобы избавиться труда
объяснять ему свои поступки, а может быть для того, чтоб удалить его
от опасностей, которым сама подвергалась, притворилась нездоровою,
и как бы для употребления вод выехала жить в ближайший к городу сад,
где, принимая многочисленные посещения, избавилась всякого подо­
зрения.
Недовольные главы духовенства, и в особенности архиепископ
Новгородский, при первом слове обещали со стороны своей всякое по­
собие. Между вельможами искала она прежние происки императрицы и
с некоторыми только возобновила их опять.
Один только человек, который по званию своему казался необходи­
мым для той и другой партии, граф Разумовский; но императрица, тайно
уверившись в нем, предупредила княгиню, «что уже не нужно было ему
об этом говорить, что с давнего времени он обещал уже ей свое содей­
ствие, когда то будет нужно, что она, зная его слишком твердо, полага­
ется на его обещание и что надобно только уведомить его в решитель­
ную минуту». Слова сии, доказывающие и благоразумную осмотритель­
ность и великодушную доверенность, чистосердечно были приняты
доверчивою княгинею и легко отвратили ее от единственного пути, на
котором она могла сведать о двояком происке. Но обстоятельство, не­
совместное с выгодами государыни и княгини, противоположило им
непреодолимое препятствие.
Екатерина, обратив в свою пользу оскорбление, которое император
сделал ее сыну, не называя его наследником престола, хотела сама оным
воспользоваться27.
Дядька малолетнего великого князя граф Панин, которого польза,
сопряженная с пользою его воспитанника, без труда склоняла в заговор,
хотел, лишив короны императора Петра III, возложить оную по праву
наследства на законного наследника и предоставить императрице ре­
гентство. Долго и упорно сопротивлялся он всякому другому предложе­
нию. Тщетно княгиня Дашкова, в которую он был страстно влюблен,
расставляла ему свои сети; она льстила его страсти, но была непоколе­
бима, полагая между прочими причинами по тесной связи, которую име­
77


ла с ним мать ее, что она была дочь этого любовника28. Пьемонтец, по
имени Одар, хранитель их тайны, убедил сию женщину отложить всякое
сомнение и на сих условиях также пожертвовать своим ребенком. Чтоб
иметь понятие об этом пьемонтце, довольно привести здесь собственные
его слова к одному из его преданных: «Я родился бедным; видя, что ни­
что так не уважается в свете, как деньги, я хочу их иметь, сего же вечера
готов для них зажечь дворец; с деньгами я уеду в свое отечество и буду
такой же честный человек, как и другой».
Панин и графиня одинаково мыслили насчет своего правления, и
если последняя по врожденному чувству ненавидела рабство, то первый,
быв 14 лет министром своего двора в Швеции, почерпнул там некоторые
республиканские понятия, оба соединились они в намерении исторгнуть
свое отечество из рук деспотизма, и императрица, казалось, их ободря­
ла; они сочинили условия, на которых знатнейшие чиновники, отрешив
Петра III, при единственном избрании долженствовали возложить коро­
ну на его супругу с ограниченною властью. Таковое предположение за­
влекло в заговор знатную часть дворянства. Исполнение сего проекта
приобретало ежедневно более вероятности, и Екатерина, употребляв­
шая его средством обольщения, чувствовала, что от нее требуют более,
нежели она хочет дать.
В то же самое время обе партии начинали встречаться. Княгиня, уве­
ренная в расположении знатных, испытывала солдат; Орлов, уверенный
в солдатах, испытывал вельмож. Оба, незнаемые друг другу, встрети­
лись в казармах и посмотрели друг на друга с беспокойным любопыт­
ством. Императрица, которую уведомили они о сей встрече, почитала за
нужное соединить обе стороны и имела столько искусства, что, подкреп­
ляя одну другою, она сделалась главным лицом всего действия.
Орлов, наученный ею, обратил на себя внимание княгини, которая,
думая, что чувства, ее одушевлявшие, были необходимы в сердце каждо­
го, видела во главе мятежников ревностного патриота. Она никак не
подозревала, чтобы он имел свободный доступ к императрице, и с сей
минуты Орлов, сделавшись в самом деле единым и настоящим исполни­
телем предприятия, имел особенную ловкость казаться только сподвиж­
ником княгини Дашковой.
Но как скоро открылось пред ним намерение вельмож, он опроки­
нул все их предположения и клялся не допустить, чтобы они предлагали
условия своей монархине. Он сказал, что «поелику императрица дала
слово установить права их вольности, они должны ей верить, впрочем,
как им угодно, но он предводитель солдат; он и гвардия будут действо­
вать одни, если это нужно, и имеют довольно силы, чтобы сделать ее мо­
нархинею».
Тут не забыли и народ, и чтобы поселить дух возмущения, то про­
пустили слух, будто оное вспыхнуло во всех губерниях; будто монастыр­
ские крестьяне сбегались толпами со всех сторон и не повиновались но­
вому указу, будто крымские татары стоят на границе и приготовлялись
к нападению, как скоро император выведет все войска из империи для
войны, совершенно чуждой для России29. Не только сии слухи, смесь
78


истины и лжи, быстро распространялись, как и везде случается, где прав­
ление становится ненавистным и где всеобщее негодование жадно хва­
тается за все, что может ему льстить или раздражать; но в России, где не
разговаривают о делах публичных, где за сие любопытство иногда на­
казывают смертью, подобные слухи сами по себе были уже началом бун­
та, и безрассудная нелепость императора к отъезду истребила из его па­
мяти, что, по древнему обыкновению, должно ехать в Москву и принять
корону прежних царей в Соборной церкви, почему явно почти кричали,
что позволительно свергнуть с престола государя, который небрежет
помазать себя на царство.
В то же время императрица уведомляла министров тех дворов, коих
союз нарушил император, что она ненавидит такое вероломство и нахо­
дится принужденною просить у них денег, в которых начинала она нуж­
даться. Сии министры и особенно французский, барон Бретейль, при­
выкшие с давних лет управлять умами сей нации, в теперешнем перело­
ме общественных дел старались споспешествовать намерениям, в кото­
рые увлекали императора враги их государей. Они немедленно восполь­
зовались средством, которое подавал к тому сей заговор; и хотя им пред­
писано было от дворов не принимать особенного участия в своих движе­
ниях, однако они деятельно и успешно старались доставить императри­
це всех своих участников. Напротив, министры, друзья императорские,
всячески старались ускорить отъезд его; в угодность ему предавались
изнурительным удовольствиям двора и между тем как им расставляли
везде сети, они восхищались успехами своей деятельности, видя прохо­
дящие со всех сторон войска, готовый выступить в море флот, импера­
тора, усиленного всеми способами своей империи, и уже назначенный
день своего отъезда.
Так составилась многочисленная партия и надежные средства, меж­
ду тем как в минуту наступившей опасности казалось, что у них нет ни­
какого еще плана к сему заговору. Знающие хорошо русскую нацию и
прежних заговорщиков уверяют, что такого рода предприятия должны
всегда так производиться, и хотя сей народ, весьма способный к возму­
щениям по образцу своего правления, по враждебному расположению к
тайному и по самому терпению в наказаниях, по причине непримиримой
вражды, гнездящейся во всех фамилиях, и крайней недоверчивости их
друг к другу, неблагоразумно бы было собирать тут общество заговор­
щиков, которые раздробили бы на разные части исполнение одного на­
мерения; притом же привычка видеть, как часто восходят из самых низ­
ких состояний на первые степени, давала каждому право на ту же надеж­
ду; следственно было бы опасно указывать на главные лица, которых бу­
дущее величие могло бы возбудить в них зависть, а надлежало, уверив­
шись в каждом порознь, подавать им надежду на величайшую милость
и не прежде их соединять, как в самую минуту исполнения.
Если бы желали убийства, тотчас было бы исполнено, и гвардии ка­
питан Пассек лежал у ног императрицы, прося только ее согласия, что­
бы среди белого дня в виду целой гвардии поразить императора. Сей че­
ловек и некто Баскаков30, его единомышленник, стерегли его дважды
79


подле пустого и того самого домика, который прежде всего Петр Вели­
кий приказал построить на островах, где основал Петербург, и который
посему русские с почтением сохраняют; это была уединенная прогулка,
куда Петр III хаживал иногда по вечерам с своею любезною, и где сии бе­
зумцы стерегли его из собственного подвига. Отборная шайка заговор­
щиков под руководством графа Панина осмотрела его комнаты, спаль­
ню, постель и все ведущие к нему двери. Положено было в одну из сле­
дующих ночей ворваться туда силою, если можно — увести, будет сопро­
тивляться — заколоть и созвать государственные чины, чтобы отрече­
нию его дать законный вид, а императрица, которая бы, казалось, не
принимала ни малейшего участия в сем заговоре, отдаляя всякое на себя
подозрение, долженствовала для виду уступить только просьбе народ­
ной и принять по добровольным и единодушным восклицаниям права,
ни с какой стороны ей не принадлежащие. Таково было основание ее
поведения, следствием которого было то, что она, будучи почти невиди­
ма в заговоре, действовала всеми его пружинами и даже после очевид­
ных опытов, в которых она по необходимости себя обнаруживала, ста­
ралась направлять умы на прежнюю точку зрения.
Император был в деревне за 12 миль. Императрица, избегая подо­
зрений, если бы оставалась в городе во время его отсутствия, удалилась
сама в другую31. Срок отъезда императора на войну положен был по его
возвращении, а императрица назначила в то же время исполнение сво­
его заговора: но сумасбродная ревность того самого капитана Пассека
все разрушила. Этот неистовый соучастник, неумеренный в своих выра­
жениях, говорил о злоумышлении перед одним солдатом, которого не­
давно побил. Сей тотчас донес на него в полковой канцелярии, и 8 июля
в 9 часов вечера Пассек был арестован, а к императору отправлен тотчас
же курьер.
Без предосторожности пьемонтца Одара, которая втайне была из­
вестна только ему и княгине Дашковой, все было бы потеряно.
Близ каждого начальника места находился шпион, который не
упускал его из виду. В четверть десятого княгиню уведомили, что Пас­
сек был арестован. Она послала за графом Паниным и предложила в ту
же минуту начать исполнение; предложение такое точно, какое настоя­
щие римляне некогда сделали в подобном заговоре: «Надобно взбун­
товать вдруг народ и войско и собрать злоумышленников; неожидан­
ность поразит умы, овладеет большею частью оных; император совсем
не приготовлен к отражению сего удара; нечаянное нападение изумля­
ет самых отважных, да и что мог противопоставить им сей Донкишот
с шайкою развратников? Вещи, невозможные здравому рассуждению,
выполняются единственно по отважности, и как сохранить тайну меж­
ду пораженными ужасом заговорщиками? Верность присяги устоит ли
между казнью и наградами? Чего было ожидать? — смерть была неми­
нуема и смерть постыдная. Не лучше ли было погибнуть за свободу
отечества, умоляя его о помощи, погибнуть от ошибки солдат и наро­
да, если они откажутся помогать, но быть достойным и своих предков
и бессмертия?»
80


Римский заговорщик не последовал сему совету и умер от руки па­
лача. Русский думал так же, что «поспешное открытие испортило бы все
дело, если бы и успели взбунтовать весь Петербург, то сие было бы не
что иное как начало междоусобной войны, между тем как у императора
в руках военный город, снаряженный флот, 3000 собственных голштин­
ских солдат и все войска, проходившие для соединения с армией; ночь
никак не благоприятствовала исполнению, ибо в сие время оные быва­
ют ясны; императрица в отсутствии и не может приехать прежде утра,
надлежало подумать о следствиях и не поздно бы было условиться в ис­
полнении оного на другой день». Так думал граф Панин по своей медли­
тельности и лег спать.
Княгиня Дашкова выслушала и ушла. Уже была полночь. Сия
18-летняя женщина одевается в мужское платье, оставляет дом, идет на
мост, где собирались обыкновенно заговорщики32. Орлов был уже там
с своими братьями. Любопытно видеть, как счастие помогло неусыпно­
сти. Узнав об аресте Пассека и времени немедленного возмущения, все
оцепенели, и когда радость заняла место прежнего удивления, все согла­
сились на сие с восторгом. Один из сих братьев, отличавшийся от других
рубцом на лице от удара, полученного на публичной игре, простой сол­
дат33, который был бы редкой красоты, если бы не имел столь суровой
наружности, и который соединял проворство с силою, отправлен был от
княгини с запискою в сих словах: «Приезжай, государыня, время доро­
го». Другие ж и княгиня приготовились во всю ночь с таким искусством,
что к приезду императрицы было все уже готово, или если бы какое пре­
пятствие остановило ее, то никакой безрассудный шаг не открыл бы их
тайны. Они даже предполагали, что предприятие могло быть неудачное,
и на сей случай приготовили все к побегу ее в Швецию. Орлов с своим
другом зарядили по пистолету и поменялись ими с клятвою не употреб­
лять их ни в какой опасности, но сохранить на случай неудачи, чтобы
взаимно поразить друг друга. Княгиня не приготовила себе ничего и
думала о казни равнодушно.
Императрица была за 8 миль, в Петергофе, и под предлогом, что
оставляет императору в полное распоряжение весь дом из опасения по­
мешать ему с его двором, жила в особом павильоне, который, находясь
на канале, соединенном с рекою, доставлял при первой тревоге более
удобности к побегу в нарочно привязанной под самыми окнами лодке.
Означенный Орлов узнал от своего брата самые потаенные изгибы
в саду и павильоне. Он разбудил свою государыню и, думая присвоить
в пользу своей фамилии честь революции, сей солдат имел дерзкую хит­
рость утаить записку княгини Дашковой и объявил императрице: «Го­
сударыня, не теряйте ни минуты, спешите!» И, не дождавшись ответа,
оставил е е , вышел и исчез.
Императрица в неизъяснимом удивлении одевалась и не знала, что
начать; но тот же самый человек с быстротою молнии скачет по аллеям
парка. «Вот ваша карета!» — сказал он, и императрица, не имея време­
ни одуматься, держась рукою за Екатерину Ивановну34, как бы увлечен­
ная, бежала к воротам парка. Она увидала тут карету, которую сей Ор­
81


лов отыскал на довольно отдаленной даче, где, по старанию княгини
Дашковой, за два дня пред сим стояла она на всякий случай в готовно­
сти, для того ли, что по нетерпению гвардии ожидали действия загово­
ра несколько прежде, или для того, чтобы иметь более средств сохранить
императрицу от всякой опасности, содержа подставных лошадей до соседственных границ.
Карета отправилась с наемными крестьянами, запряженная в 8 ло­
шадей, которые в сих странах, будучи татарской породы, бегают с уди­
вительною быстротою.
Екатерина сохранила такое присутствие духа, что во все время
своего пути смеялась с своею горничной какому-то беспорядку в своем
одеянии.
Издали усмотрели открытую коляску, которая неслась с удивитель­
ною быстротою, и как сия дорога вела к императору, то и смотрели на
нее с беспокойством. Но это был Орлов, любимец, который, прискакав
навстречу своей любезной и крича: «Все готово!» — пустился обратно
вперед с тою же быстротою. Таким образом продолжали путь свой к го­
роду. Орлов один в передней коляске, за ним императрица с своею жен­
щиною, а позади Орлов-солдат с товарищем, который его провожал.
Близ города они встретили Мишеля, француза камердинера, которо­
му императрица оказывала особую милость, храня его тайны и отдавая на
воспитание побочных его детей. Он шел к своей должности, с ужасом
узнал императрицу между такими проводниками, и думал, что ее везут по
приказу императора. Она высунула голову и закричала: «Последуй за
мною», — Мишель с трепещущим сердцем думал, что едет в Сибирь.
Таким-то образом, чтобы деспотически царствовать в обширней­
шей в мире империи, прибыла Екатерина в восьмом часу утра, по увере­
нию солдата, с наемными кучерами, руководимая любимцем, своею жен­
щиною и парикмахером.
Надлежало переехать через город, чтобы явиться в казармах, нахо­
дящихся с восточной стороны и образующих в сем месте совершенный
лагерь. Они приехали прямо к тем двум ротам Измайловского полка, ко­
торые уже дали присягу. Солдаты не все выходили из казарм, ибо опа­
сались, чтоб излишнею тревогою не испортить начала. Императрица со­
шла на дорогу, идущую мимо казарм, и между тем как ее провожатые бе­
жали известить о ее прибытии, она, опираясь на свою горничную, пере­
ходила большое пространство, отделяющее казармы от дороги. Ее
встретили 30 человек, выходящих в беспорядке и продолжающих наде­
вать кителя и рубашки. При сем зрелище она удивилась, побледнела, и
ужас, видимо, овладел ею. В ту же минуту, которая представляла ее еще
трогательнее, она говорит, что пришла к ним искать своего спасенья,
что император приказал убить ее с сыном, и что убийцы, получа сие
повеление, уже отправились. Все единогласно поклялись за нее умереть.
Прибегают офицеры, толпа увеличивается. Она посылает за полковым
священником и приказывает принести распятие. Бледный, трепещущий
священник явился с крестом в руке и, не зная сам, что делает, принял от
солдат присягу.
82


Тогда явился граф Разумовский, более преданный ей, нежели импе­
ратору, с ним приехали: генерал Волхонский и племянник того велико­
го канцлера35, который отрешен между прочим за особенную предан­
ность свою к сей государыне; граф Шувалов36, который в последнее цар­
ствование с редким благоразумием пользовался величайшею к нему
милостью и которого любили солдаты, воспоминая Елисавету; граф
Брюс, премьер-майор гвардии, граф Строганов, которого супруга вме­
сте с графинею Брюс были с императором, обе знаменитые по своей
красоте и почитаемые в числе, как говорили, назначенных к разводу37.
В сем первом собрании некоторые провозгласили императрицу прави­
тельницею. Орлов прибег к ним, говоря, что «не должно оставлять дело
в половину и подвергаться казни, откладывая его до другого времени, и
первого, кто осмелится упомянуть о регентстве, он заколет из собствен­
ных рук». Майор Шепелев, на которого полагались, не явился, и первый
ордер, данный императрицею, был такой: «Скажите ему, что я не имею
в нем надобности, и чтобы его посадили под арест». Простые офицеры
явились к своим местам и командовали к оружью. Замечательно, что из
великого числа субалтерных офицеров, давших свое слово, один только,
именем Пушкин38, по несчастию или по слабости, не сдержал его. Импе­
ратрица объехала кругом казарм и пробежала пешком каждый из трех
гвардейских полков — стражу, всегда ужасную своим государям, кото­
рая, некогда быв составлена Петром I из иностранцев, охраняла его от
мятежников, но потом, умноженная числом русских, уже троекратно
располагала регентством и короною.
Идучи от Измайловских казарм к Семеновским, предводительствуя
тем первым полком, который возмутила она только представлением
своих опасностей, солдаты кричали, что «идучи перед ними, она была не
без опасности», и составили сами собою батальон-каре. Во всех казар­
мах только два офицера Преображенского полка воспротивились своим
солдатам и были арестованы. Проходя мимо полковой тюрьмы, где Пассек-заговорщик содержался, она послала его освободить, и тот, который
приготовился перенести все пытки, не открывая тайны, пораженный
столь непредвиденною новостью, имел дух не доверять, подозревая в
том хитрость, посредством которой по его движениям хотят открыть
цель заговора, и не пошел. Когда собрались все три полка, солдаты кри­
чали «ура!» и почитали уже все конченным и просили целовать руку
императрицы; тогда она, укротив сей восторг, милостиво представила
им, что в сию минуту у них есть другое дело. Орлов бежал к артиллерии,
войску многочисленному, опасному, которого все почти солдаты носи­
ли знаки отличия за кровавые брани против короля прусского. Он вооб­
ражал, что звание казначея давало ему столько доверенности, и они тот­
час примутся для него за оружие; но они отказались повиноваться и
ожидали приказания от своего генерала.
Это был Вильбуа, французский эмигрант, главнокомандующий ар­
тиллерией и инженерами, человек отличной храбрости и редкой честно­
сти. Любимый несколько лет Екатериной, он надеялся быть таковым и
впредь; посредством его даже во время немилости доставила она Орлову
83


место казначейское, столь полезное своим намерениям. Но Орлов, без
сомнения, желая разорвать его связь с императрицею, не включил его в
число заговорщиков. Он работал в это время с инженерами, когда один из
заговорщиков объявил ему, что «императрица, его государыня, прика­
зывает ему явиться к ней в гвардейские караулы». Вильбуа, удивленный
таким приказанием, спросил: «Разве император умер?» Посланный, не
отвечая ему, повторил те же слова, и Вильбуа, обращаясь к инженерам,
сказал: «Всякий человек смертен», — и последовал за адъютантом.
Вильбуа, до сей минуты ласкавший себя надеждою быть любимым,
приехав в казармы и видя императрицу, окруженную сею толпою, с
смертельною досадою чувствовал, что столь важный прожект произвели
в действо, не сделав ему ни малейшей доверенности. Он обожал свою го­
сударыню и, притворно или действительно извиняясь перед нею в за­
труднениях, которые представлялись ему при осуществлении ее пред­
приятия единственно потому, что по несчастию не имел участия в ее тай­
не, старался через то упрекать ее: «Вам бы надлежало предвидеть, госу­
дарыня», — прибавил он... но она поспешила прервать его и отвечала
ему со всею гордостью: «Я не за тем послала за вами, чтобы спросил у
вас, что надлежало мне предвидеть, но чтобы узнать, что хотите вы де­
лать?» Тогда он бросился на колени, говоря: «Вам повиноваться, госу­
дарыня», — и отправился, чтобы вооружить свой полк и открыть импе­
ратрице все арсеналы.
Из всех известных людей, которые были преданы императору, оста­
вался в городе один только принц Георг голштинский, его дядя. Адъю­
тант уведомил его, что в казармах бунт; он поспешно оделся и тотчас
был арестован со всем семейством39.
Императрица, окруженная уже десятью тысячами человек, вошла в ту
же самую карету и, зная дух своего народа, повела их к соборной церкви
и вышла помолиться. Оттуда поехала она в огромный дворец, который
одной стороной стоит над рекой, а другой обращен к обширной площа­
ди. Сей дворец, сколь возможно, был окружен солдатами. При концах
улиц поставлены были пушки и готовы фитили. Площади и другие ме­
ста были заняты караулами, и чтобы не допустить ни малейшего сведе­
ния императору о происходившем, то поставили отряд солдат на мосту,
ведущем при выезде из Петербурга на ту дачу, где был император, но
было уже поздно.
В целом городе один иностранец выдумал уведомить императора, —
это был некто Брессан, урожденный из княжества Монако, но воспитан­
ный по-французски, почему и выдавал себя в России за француза, чтобы
иметь лучшие прием и покровительство; человек умный и честный, ко­
торого император принял к себе в парикмахеры, чтобы возвести его на
первые степени счастия, и который, по крайней мере, в сем случае оправ­
дал своею верностью высшую к нему милость40. Он послал ловкого ла­
кея в крестьянском платье на деревенской тележке, и, не смея полагать­
ся в такую минуту ни на кого из окружавших императора, он прика­
зал посланному своему вручить лично ему свою записку. Сей мнимый
крестьянин только что проехал, когда заняли солдаты мост.
84


Один офицер с многочисленным отрядом бросился по повелению
императрицы к молодому великому князю, который спал в другом двор­
це41. Сей ребенок, узнав о предстоящих опасностях своей жизни, про­
снулся окруженный солдатами и пришел в ужас, которого впечатление
оставалось в нем на долгое время. Дядька его, Панин, бывший с ним до
сей минуты, успокаивал его, взял на руки во всем ночном платье и при­
нес его таким образом матери.
Она вынесла его на балкон и показала солдатам и народу. Стече­
ние было бесчисленное, и все прочие полки присоединились к гвардии.
Восклицания повторялись долгое время и народ в восторге радости
кидал вверх шапки. Вдруг раздался слух, что привезли императора.
Понуждаемая без шума толпа раздвигалась, теснилась и в глубоком
молчании давала место процессии, которая медленно посреди ее про­
биралась. Это были великолепные похороны, пронесенные по главным
улицам, и никто не знал, чье погребение. Солдаты, одетые по-казацки,
в трауре несли факелы; и между тем как внимание народа было все на
сем месте, сия церемония скрылась из вида. Часто после спрашивали об
этом княгиню Дашкову, и она всегда отвечала так: «Мы хорошо при­
няли свои меры».
Вероятно, сие явление выдумано, чтобы между чернию и рабами
распространить полное понятие о смерти императора, удалить на мину­
ту всякую мысль о сопротивлении и, действуя в одно время на умы и
сердца зрителей, произвести всеобщее единодушное провозглашение. И
подлинно из всего множества на месте по улицам стеснившегося народа
едва ли двадцать человек даже и во дворце понимали все сие происше­
ствие, как оно было. Народ, солдаты, не зная, жив или нет император, и
восклицая беспрестанно «ура!» — слово, не имеющее другого смысла,
кроме выражения радости, думали, что провозглашают императором
юного великого князя. И матери дают регентство. Многие заговорщи­
ки, поспешая в первые минуты уведомить друзей своих, писали им лож­
ную сию новость, отчего все были в полной радости, никакая мысль о
несправедливости не возмущала народного самодовольствия, и друзья
целовались, поздравляя себя взаимно.
Но манифест42, розданный по всему городу, скоро объяснил истин­
ное намерение; манифест печатный, который пьемонтец Одар в смер­
тельном страхе хранил уже несколько дней в своей комнате; на другой
день, как бы отдыхая на свободе, он говорил: «Наконец я не боюсь быть
колесован». В нем заключалось, что императрица Екатерина II, убежда­
ясь просьбою своих народов, взошла на престол любезного своего оте­
чества, дабы спасти его от погибели; и, укоряя императора, с негодова­
нием восставала против короля Прусского и отнятия у духовенства иму­
щества43. Так говорила немецкая принцесса, которая подтверждала сей
союз и привела к окончанию помянутое отнятие имений.
Все вельможи, узнав поутру о сей новости, торопились во дворец;
это было не последнее зрелище, которое представили их физиономии,
изображавшие беспокойство и радость, где суета и улыбки видимы были
на бледных и испуганных лицах.
85


Они услышали во дворце торжественную службу, увидели священни­
ков, принимающих присягу в верности, и императрицу, употребляющую
все способы обольщения. В присутствии ее был шумный совет о том, что
долженствовало быть вперед. Всякий, страшась опасности и стараясь
показать себя, предлагал и торопился исполнить. Не почитая нужными
никакие предосторожности против города, совершенно возмущенного, и
не предвидя никакой опасности оставить позади себя Петербург, скоро
положено было, не теряя ни минуты, вести всю сию армию против импе­
ратора. Великий шум между солдатами прервал их совещание. В беспре­
станной тревоге насчет предстоявшей императрице опасности и ожидая
всякую минуту, чтобы мнимые убийцы, посланные к ней и ее сыну, к ней
не приехали, они полагали, что она недовольно безопасна в сем обшир­
ном дворце, который с одной стороны омывается рекою и, не быв окон­
чен, казался открыт со всех сторон. Они говорили, что не могут ручаться
за жизнь ее, и с великим шумом требовали, чтобы перевели ее в старый
деревянный дворец, гораздо меньший, который, будучи на небольшом
пространстве, могли бы они окружить со всех четырех сторон. Итак, им­
ператрица перешла площадь при самых шумных восклицаниях. Солдатам
раздавали пиво и вино; они переодевались в прежний свой наряд, кидая со
смехом прусский униформ, в который одел их император и который в их
холодном климате оставлял солдата почти полуоткрытым, встречали с
громким смехом тех, которые по скорости прибегали в сем платье, и их
новые шапки летели из рук в руки, как мячи, делаясь игрою черни44.
Один полк явился печальным: это были прекрасные кавалеристы, у
которых с детства своего император был полковником и которых по
восшествии на престол он тотчас ввел в Петербург и дал им место в
Гвардейском корпусе. Офицеры отказались идти и были все арестованы,
а солдаты, коих недоброхотство было очевидно, были ведены другими
из разных полков45.
В полдень первое российское духовенство, старцы почтенного вида
(известно, сколь маловажные вещи, действуя на воображение, делаются
в сии решительные минуты существенной важности), украшенные седи­
нами, с длинными белыми бородами, в блестящем и приличном одеянии,
приняв царские регалии, корону, скипетр и державу с священными кни­
гами, покойным и величественным шествием проходили чрез всю ар­
мию, которая с благоговением хранила тогда молчание. Они вошли во
дворец, чтобы помазать на царство императрицу, и сей обряд произво­
дил в сердцах, не знаю, какое-то впечатление, которое, казалось, дава­
ло законный вид насилию и хищению.
Как скоро совершили над нею помазание, она тотчас переоделась в
прежний гвардейский мундир, который взяла у молодого офицера тако­
го же роста46. После благоговейных обрядов религии следовал военный
туалет, где тонкости щегольства возвышали нарядные прелести, где мо­
лодая и прекрасная женщина с очаровательной улыбкою принимала от
окружавших ее чиновников шляпу, шпагу и особенно ленту первого в
государстве ордена47, который сложил с себя муж ее, чтобы вместо него
носить всегда прусский.
86


В сем новом наряде она села верхом у крыльца своего дома и вме­
сте с княгинею Дашковой, также на лошади и в гвардейском мундире48,
объехала кругом площади, объявляла войскам, как будто хочет быть их
генералом, и веселым, и надежным своим видом внушала им доверен­
ность, которую сама от них принимала.
Полки потянулись из города навстречу императору. Императрица
опять взошла во дворец и обедала у окна, открытого на площадь. Дер­
жа стакан в руке, она приветствовала войска, которые отвечали продол­
жительным криком; потом села опять на лошадь и поехала перед своею
армиею.
Весь город был в смятении, и армия взбунтовалась без малейшего
беспорядка; после выхода в Петербург было все совершенно спокойно.
В 6 часов казачий трехтысячный полк, идучи в недальнем расстоянии,
которого посланные императрицы встретили прежде, нежели импера­
торские; вслед за нею проходили через город хорошо вооруженные люди
на добрых лошадях и офицеры отменно учтивые. Шествие сие уподоб­
лялось празднику, который поселял в воображении мысль о благополу­
чии императрицы и ручался за благосостояние народа.
Краткое географическое описание необходимо нужно к уразумению
следующих за сим обстоятельств: Нева впадает в море при конце Финско­
го залива и служит ему продолжением. За 12 миль до ее устья на несколь­
ких островах, где широта различных рукавов образует прекраснейший
вид, за 60 лет построен Петербург на низком и болотистом месте, но кото­
рое по непрочности первых зданий, поспешно строенных, и от частых
пожаров покрылось развалинами более трех футов. Спускаясь по реке,
правый берег еще не возделан и покрыт большими лесами; левый же об­
разует холм повсюду одинаковой высоты до самого того места, где оба бе­
рега расходятся на необозримое пространство и заключают между собою
беспредельное море. На сем месте на высоте холма в прелестном положе­
нии стоит замок Ораниенбаум, который построил знаменитый Меншиков и который в несчастное время сего любимца по конфисковании его
имения поступил в казну. Это особенное местопребывание императора в
его молодости. Там была построена для учения его маленькая примерная
крепость, у которой высота окопов была не более шести футов, дабы мо­
лодому великому князю дать на опыте идею о великих управлениях, и
потому сама по себе неспособна была ни к какой обороне. В сем же наме­
рении собрали там арсенал, неспособный для вооружения войск, бывший
ни что иное как кабинет военных редкостей, между коими хранились наи­
лучшие памятники сей империи, знамена, отбитые у шведов и пруссаков.
Император любил особенно сей замок и в нем-то жил он с тремя тысяча­
ми собственного своего войска из герцогства Голштинского.
Против него виден простым глазом в самом устье реки на острове го­
род Кронштадт. Дома построены со времен Петра I и мало населенные
приходят в ветхость. Надежная и спокойная его пристань находится на
стороне острова, обращенной к Ораниенбауму, которая весьма укрепле­
на, а укрепления другой стороны не были докончены; но сей рукав реки,
самой по себе опасной, сделался непроходимым по причине набросанных
87


туда огромных камней. В пристани сего-то острова большая часть флота,
готовая выступить в Голштинию, хорошо снабженная съестными припа­
сами, аммунициею и людьми, находилась под командою самого импера­
тора; а другая под его же командою была в Ревеле, старинном городе, ле­
жащем далее на том же заливе.
По всей длине холма, идущего по берегу реки между Ораниенбау­
мом и Петербургом, в приятных рощах, построены увеселительные дома
русских господ не в дальнем между собою расстоянии. Посреди их нахо­
дится прекрасный дворец, который построил Петр I по возвращении
своем из Франции, надеясь по близости моря сделать подражание водам
Версальским. В сем-то месте находилась императрица, и пребывание ее,
как из сего видно, было избрано замечательно между Петербургом, где
был заговор, Ораниенбаумом, где был двор, и соседственным берегом
Финляндии, где могла бы она найти свое убежище. В сей самый замок,
именуемый Петергоф, двор Петра, император долженствовал прибыть
в тот самый день, чтобы праздновать день своего ангела святого Петра.
Сей государь был в совершенной беспечности и, когда уведомили
его о признаках заговора и об арестовании одного заговорщика, он ска­
зал: «Это дурак». Из Ораниенбаума отправился он и весело продолжал
путь свой в большой открытой коляске с своею любезною, с министром
прусским, с прекраснейшими женщинами. Всех умы, казалось, были
оживлены ожиданиями веселого праздника; но в Петергофе, куда он
ехал, были уже в отчаянии. Бегство императрицы было очевидно, тщет­
но искали ее по садам и рощам. Часовой сказал, что в 4 часа утра он ви­
дел двух дам, выходящих из парка. Приезжавшие из Петербурга, не по­
дозревая того, что происходило в казармах при отъезде, не только не
привезли никакой новости, но еще клятвенно уверяли, что там не было
никакой перемены. Один из таковых и один из камергеров императри­
цы отправились пешком по той дороге, по которой надлежало ехать им­
ператору. Они встретили его любимца адъютанта Гудовича, который
ехал вперед верхом, и рассудили за благо открыть ему сию новость. Адъю­
тант быстро повернул назад, остановил карету, несмотря, что импера­
тор кричал: «Что за глупость?» Приблизившись, говорил ему на ухо.
Император побледнел и сказал: «Пустите меня вон». Он остановился
несколько времени на дороге и с крайнею горячностию расспрашивал
адъютанта; но, приметив близко ворота в парк, он приказал всем дамам
выйти, оставив их среди дороги в удивлении и страхе от такого поступ­
ка, которого они не понимали причины, и сказал только им, чтоб они
приходили к нему в замок по аллеям парка, поспешно сел в карету с не­
которыми людьми и погнал с удивительною быстротою. Приехав, он
бросился в комнату императрицы, заглянул под кровать, открыл шка­
фы, пробовал своею тростью потолок и панели, и, видя свою любезную,
которая бежала к нему с теми молодыми дамами, он ей кричал: «Не го­
ворил ли я, что она способна на все». Все его придворные, признавая в
душе своей роковую истину, хранили около него глубокое молчание, не
доверяя друг другу, они чувствовали про себя, чего им держаться, или
потому, что в сию минуту боялись раздражать государя, приводя его в


недоумение. Низкие служители узнали от крестьян, встречавшихся в
рощах или по собственным своим догадкам, разговаривали между со­
бою о том, что происходило в Петербурге, о котором двор, казалось, не
имел никакого сомнения.
Иностранец-лакей, приехав из города (это был молодой француз,
который, судя обо всем по понятиям своей земли, видел начало возмуще­
ния и не вообразил тому причины), крайне удивился, нашед Петергоф в
таком унынии, и спешил уведомить, что императрица не пропала, она в
Петербурге, и что праздник св. Петра будут праздновать там великолеп­
но, ибо все войска стоят под ружьем, между тем как император в просто­
те сего рассказа видел, что царство его миновалось. Пользуясь беспоряд­
ком, вошел к нему крестьянин, который, по обычаю страны, помолясь и
поклонясь, молча подошел к императору. Вынул из пазухи записку и
вручил ее, поднимая глаза к небу. Это был переодетый слуга, который,
по приказу своего господина, не отдал никому сей записки и тщетно ста­
рался встретиться в рощах с самим государем. Все в молчании и неизве­
стности окружили императора, который, пробежав ее глазами, перечи­
тал потом вслух. Она состояла в следующем: «Гвардейские полки взбун­
товались; императрица впереди; бьет 9 часов; она идет в Казанскую цер­
ковь, кажется, весь народ увлекается сим движением, и верные поддан­
ные вашего величества нигде не являются». Император вскричал: «Ну,
господа, видите, что я говорил правду».
Первый чиновник в империи великий канцлер Воронцов, погово­
рив о той силе, какую имеет он над умом народа и императрицы, вызвал­
ся тотчас ехать в Петербург. И в самом деле, приехав к императрице, он
мудро представлял ей все последствия сего предприятия. Она отвечала,
показывая на народ и войско: «Причиною тому не я, но цела нация». Ве­
ликий канцлер отвечал, что он это очень видит, дал присягу и в то же
время прибавил, что «не в состоянии будучи последовать за нею в поход
и после такого посольства, которое он тотчас сделал, боясь сделаться ей
подозрительным, он ее всеподданнейше просит приказать посадить его
дома под арест, приставив к нему одного офицера, который бы от него
не отходил». Таким образом, каков бы ни был конец происшествия, он
оставался безопасен с той и другой стороны.
Однако император послал приказ к своим голштинским войскам,
чтобы поспешно явились с артиллериею. По всем петербургским доро­
гам разослали гусаров, чтобы узнавать новости, собирать крестьян в соседственных деревнях и сзывать окрест проходящие полки, если время
сие позволит. Он наименовал генералиссимусом того самого камергера
императрицы, который шел к нему навстречу, чтобы известить его о по­
беге. Он приказал послать в Петербург за своим полком, и многие,
пользуясь сим случаем, его оставили. Он бегал большими шагами, по­
добно помешанному, часто просил пить и диктовал против нее два боль­
шие манифеста, исполненные ужасных ругательств. Множество при­
дворных занимались перепискою оных, и такое же число гусар развози­
ли сии копии. Наконец, в сей крайности он решился оставить свой прус­
ский мундир и ленту и возложил все знаки Российской империи.
89


Все придворные прогуливались по садам в уединении и печали, но
Миних хотел спасти своего благодетеля. Слава прежних побед достави­
ла ему место при сем мнимо-военном дворе, и по 20-летней ссылке нашел
только новую экзерцицию, которая с исступлением занимала целую
Европу и в которой младший поручик наверно превзошел бы старого ге­
нерала, он до сего времени ни во что не мешался, но в предстоящих опас­
ностях великие таланты воспринимают сами собою всю свою силу и, без
сомнения, спасая императора, он льстил себя надеждою еще раз сделать­
ся обладателем империи; он представил ему и время, и силы императри­
цы, возвестил, что в несколько часов она явится с 20000 войска и ужас­
ной артиллериею; доказал, что ни Петергоф, где они находятся, ни
окрестности его не могут держаться в оборонительном положении, и
присовокупил из опыта, который имеет он о свойстве русского солдата,
что слабое сопротивление произведет только то, что они убьют импера­
тора и женщин, его окружающих; спасение его и победа состоят в Крон­
штадте; там находится многочисленный гарнизон и снаряженный флот;
все женщины, при нем находящиеся, должны служить ему залогом, все
зависит от выигрыша одного дня; народное движение, ночной бунт, все
сие должно само собою уничтожиться, а если бы и продолжалось, то им­
ператор мог бы противупоставить силы почти равные и заставить тре­
петать Петербург.
Сей совет оживил все сердца, даже те, которые помышляли о бег­
стве; видя некоторую возможность в успех, решили последовать за им­
ператором, чтобы разделять общую с ним участь, если ему удастся, или
чтобы снискать удобный случай изменить ему с пользою для себя, если
постигнет его несчастие.
Преданный ему генерал был послан в Кронштадт принять над ним
начальство, а адъютант его возвратился с известием, что гарнизон пре­
бывает верным своему долгу и решился умереть за императора. Его там
ожидают и трудятся с величайшею ревностию, дабы приготовить к обо­
роне. Между тем прибыли его голштинские войска, и уверенность в убе­
жище поселила в нем некоторую беспечность. Он выстроил их в боевой
порядок и, предаваясь безумной своей страсти, говорил, что «не должен
бежать, не видав неприятеля». Приказали подвести к берегу две яхты; но
как тщетно старались склонить его к отъезду, то употребляли к тому шу­
тов и любимых его слуг. Он называл их трусами и рассматривал, с какою
выгодою можно бы употребить некоторые небольшие высоты. Между
тем как он терял время на сии пустые распоряжения, узнали от гусар,
пойманных со стороны императрицы, которые заехали для розыс­
ков, что в Петербурге ей все покорилось, и она предводительствует
20000 войска. В 8 часов адъютант прискакал стремительно, говоря, что
сия армия в боевом порядке была на пути к Петергофу. При сем известии
император и весь двор бросились к берегу, заняли две яхты и поспешно
отправились: таким образом, ужасный план, предложенный Минихом,
был исполнен только от испуга.
Здесь не излишне упомянуть о таком обстоятельстве, которое само
по себе ничего бы не значило, если бы не доказывало, с каким пример­
90


ным хладнокровием можно смотреть на сии ужасные происшествия.
Один очевидный свидетель сего бегства, оставшись спокойно на берегу,
рассказывал об этом на другой день; у него спросили: почему, когда его
государь отправлялся оспаривать свою корону и жизнь, он не захотел за
ним следовать?— тогда он отвечал: «В самом деле, я хотел сесть в яхту, но
было уже поздно; ветер дул к северу, а со мною не было плаща».
Они плыли к Кронштадту на веслах и парусах; но после отъезда
адъютанта в сем городе случилась странная перемена. В шумном совете,
который посреди самого возмущения поутру был в Петербурге долгое
время, не вспомнили о Кронштадте. Молодой офицер из немцев первый
упомянул о нем, и одно сие слово доставило ему справедливые награды.
Вице-адмирал Талызин вызвался ехать в сей город и не взял никого в свою
шлюпку. Он запретил гребцам под опасением жизни сказывать, откуда
он. Когда приехали в Кронштадт, то комендант, без приказания коего не
велено было никого пропускать, вышел сам к нему навстречу; видя его
одного, он позволил ему выйти на берег и спросил о новостях. Талызин
отвечал, что он ничего не знает, но, живучи все в деревне, слышал, что в
Петербурге неспокойно, а как его место на флоте, то он и приехал сюда
прямо. Комендант поверил ему, и как скоро от него ушел, то он, собрав
несколько солдат, приказал им его арестовать и сказал, что император
лишен престола, надобно оказать услугу императрице, сдавши ей Крон­
штадт, за что верно получат награду. Они последовали за ним; комен­
дант был арестован, и он, собравши гарнизон и морские войска, сделал
к ним воззвание и заставил присягнуть императрице.
Уже показались вдали две императорския галеры. Талызин — по
одной отважности властелин города — чувствовал, что одно появление
императора обратило бы все к его погибели, и что надлежало развлечь
умы. Вдруг по приказанию его раздался в городе звук набатного коло­
кола, целый гарнизон с заряженными ружьями вылетел на крепостные
валы и 200 фитилей засверкали над таким же числом пушек. К 10 часам
вечера подъезжает императорская яхта и приготовляется к высадке. Ей
кричат:
— Кто едет?
— Император.
— Нет императора.
При сем ужасном слове он встает, выходит вперед и, сбрасывая свой
плащ, дабы показать свой орден, говорит:
— Это я — познайте меня.
Уже он готов выходить вон, но весь гарнизон, прибежав на помощь
к часовым, устремляет против него штыки, а комендант угрожает от­
крыть огонь, если он не удалится. Император упадает в руки окружав­
ших его, а Талызин кричал с пристани обеим яхтам:
— Удалитесь! В противном случае по вас будут стрелять из пушек.
И вся толпа повторяла: «Галеры прочь! Галеры прочь!» — с таким
ожесточением, что капитан, видя себя под тучей пуль, готовых раздро­
бить его, взял трубу и кричал:
— Уедем, уедем, дайте время отчалить.
91


А чтобы скорее сие исполнить, приказал рубить канаты.
За трубным криком последовало в городе ужасное молчание. И по
отплытии галеры раздался еще ужаснейший крик:
— Да здравствует императрица Екатерина!
Между тем как галера бежала на веслах изо всей силы, император в
слезах говорил:
— Заговор повсеместный — я это видел с первого дня своего цар­
ствования.
Без сил вошел он в свою каюту, куда последовала за ним одна его
любезная с отцом своим. Оба судна, отъехав на пушечный выстрел,
остановились и, не получая никакого приказа, стояли на одном месте и
били по воде веслами. Таким образом провели они целую ночь, которая
была тиха. Миних, спокойно стоя на верхней палубе, любовался ее ти­
шиною; между тем как некоторые молодые дамы, как после сами расска­
зывали, шептали между собою политическую пословицу: Qu’allons nous
faire dans cette galdre? — так смешное бывает близко ужасного49.
Когда все войска императрицы вышли из города и построились, то
было так уже поздно, что в тот день не могли далеко уйти. Сама госуда­
рыня, утомленная от прошедшей ночи и такого дня, отдыхала несколь­
ко часов в одном замке50 на дороге. Прибыв на сие место, она потребо­
вала некоторых прохлаждений и, делясь частию с простыми офицерами,
которые наперерыв ей служили, говоря им: «Что только будет у меня,
все охотно разделю с вами».
Все думали, что идут против голштинских войск, которые были вы­
строены перед Петергофом, но по отплытии императора они получили
приказание возвратиться в Ораниенбаум, и Петергоф остался пуст.
Однако соседственные крестьяне, которых посылали собирать, явились
туда вооруженные вилами и косами; и, не находя ни войск, ни распо­
ряжений, ожидали в беспорядке, что с ними будет под командою тех са­
мых гусар, которые их привели. Орлов, первый партизан армии, при­
близился в 5 часов утра для обозрения, ударил плашмя саблями на сих
бедных, крича: «Да здравствует императрица!» — и они бросились бе­
жать, кидая оружие свое и повторяя: «Да здравствует императрица!» И
так армия беспрепятственно прошла на другую сторону Петергофа, и
императрица самовластно вошла в тот самый дворец, откуда за 24 часа
прежде убежала.
Между тем, император стоял на воде несколько часов, между фло­
том, готовым поразить его в первом исступлении бунта, армией и двумя
городами, которые от него отложились; от столь обширной империи
осталось ему только две яхты, бесполезная в Ораниенбауме крепость и
несколько иностранного войска, лишенного бодрости, без аммуниции и
провианта. Он приказал позвать в свою каюту фельдмаршала Миниха
и сказал: «Фельдмаршал! Мне бы надлежало немедленно последовать
вашему совету; вы видели много опасностей, скажите, наконец, что мне
делать?» Миних отвечал, что дело еще не проиграно: надлежит, не мед­
ля ни минуты, направить путь к Ревелю, взять там военный корабль, пу­
ститься в Пруссию, где была его армия, возвратиться в свою империю с
92


80000 человек, и клялся, что ближе полутора месяца проведет государ­
ство в прежнее повиновение.
Придворные и молодые дамы вошли вместе с Минихом, чтобы
изустно слышать, какое еще оставалось средство ко спасению; они гово­
рили, что у гребцов недостает сил, чтобы везти в Ревель. «Так что же! —
возразил Миних, — мы все будем им помогать». Весь двор содрогнулся
от сего предложения, и потому ли, что лесть не оставляла сего несчаст­
ного государя, или потому, что он был окружен изменниками (ибо чему
приписать такое несогласие их мнений?), ему представили, что он не в
такой еще крайности; неприлично столь мощному государю выходить
из своих владений на одном судне; невозможно верить, чтобы нация
против него взбунтовалась, и верно целью сего возмущения имеют, что­
бы примирить его с женою.
Петр решился на примирение и, как человек, желающий даровать
прощение, он приказал себя высадить в Ораниенбауме. Слуги со слеза­
ми встретил его на берегу. «Дети мои, — сказал он, — теперь мы ничего
не значим». Их слезы тронули его до глубины души и сердца. Он узнал
от них, что армия императрицы была очень близко, а потому тайно при­
казал оседлать наилучшую свою лошадь в намерении, переодевшись,
уехать один в Польшу, но встревоженная мысль скоро привела его в не­
доумение, и его любезная, обольщенная надеждою найти убежище, а
может быть, в то же время для себя и престол, убедила его послать к им­
ператрице просить ее, чтобы она позволила им ехать вместе в герцогство
Голштинское. По словам ее, это значило исполнить все желания импе­
ратрицы, которой ничто так не нужно, как примирение, столь благопри­
ятное ее честолюбию: и когда императорские слуги кричали: «Батюшка
наш! Она прикажет умертвить тебя!» — тогда любезная его отвечала им:
«Для чего пугаете вы своего государя!»
Это было последнее решение, и тотчас после единогласного совета, в
котором положено, что единственное средство избежать первого ожесто­
чения солдат было то, чтобы не делать им никакого сопротивления, он
отдал приказ разрушить все, что могло служить к малейшей обороне, свез­
ти пушки, распустить солдат и положить оружие. При сем зрелище Ми­
них, объятый негодованием, спросил его: «Ужели он не умеет умереть, как
император, перед своим войском?» — «Если вы боитесь, — продолжал
он, — сабельного удара, то возьмите в руки распятие, они не осмелятся
вам вредить, а я буду командовать в сражении». Император держался
своего решения и написал своей супруге, что он оставляет ей Российское
государство и просит только позволения удалиться в свое герцогство Голштинское с фрейлиной Воронцовой и адъютантом Гудовичем.
Камергер, которого наименовал он своим генералиссимусом, был
послан с сим письмом, и все придворные бросались в первые суда и, по­
спешно оставляя императора, стремились умножить новый штат.
В ответе императрица послала к нему для подписания отречение
следующего содержания:
«Во время кратковременного и самовластного моего царствования
в Российской империи я узнал на опыте, что не имею достаточных сил
93


для такого бремени, и управление таковым государством не только са­
мовластное, но какою бы не было формою превышает мои понятия, и
потому и приметил я колебание, за которым могло бы последовать и со­
вершенное оного разрушение к вечному моему бесславию. Итак, сооб­
разив благовременно все сие, я добровольно и торжественно объявляю
всей России и целому свету, что на всю жизнь свою отрекаюсь от прав­
ления помянутым государством, не желая там царствовать ни само­
властно, ниже под другою какою-либо формою правления, даже не до­
могаться того никогда посредством какой-либо посторонней помощи.
В удостоверение чего клянусь перед Богом и всею вселенною, написав и
подписав сие отречение собственною своею рукою»51.
Чего оставалось бояться от человека, который унизил себя до того,
что переписал и подписал такое отречение? Или что надобно подумать
о нации, у которой такой человек был еще опасен?
Тот же самый камергер52, отвезши сие отречение к императрице,
скоро возвратился назад, чтобы обезоружить голштинских солдат, ко­
торые с бешенством отдавали свое оружие и были заперты по житницам:
наконец, он приказал сесть в карету императору, его любезной и любим­
цу и без всякого сопротивления привез их в Петергоф. Петр, отдаваясь
добровольно в руки своей супруги, был не без надежды.
Первые войска, которые он встретил, никогда его не видали; это
были те 3000 казаков, которых нечаянный случай привел к сему проис­
шествию. Они хранили глубокое молчание и не причинили ему никакого
беспокойства. Но, как скоро увидела его армия, то единогласные крики:
«Да здравствует Екатерина!» раздались со всех сторон, и среди сих-то
новых восклицаний, неистово повторяемых, проехав все полки, он ли­
шился памяти. Подъехали к большому подъезду, где при выходе из ка­
реты его любезную подхватили солдаты и оборвали с нее знаки. Люби­
мец его был встречен криком ругательства, на которое он отвечал
им с гордостью и укорял их в преступлении. Император вошел один в
жару бешенства. Ему говорят: «Раздевайся!» И так как ни один из мятеж­
ников не прикасался к нему рукою, то он сорвал с себя ленту, шпагу и
платье, говоря: «Теперь я весь в ваших руках». Несколько минут сидел
он в рубашке, босиком на посмеяние солдат. Таким образом, Петр
был разлучен навсегда со своею любезною и своим любимцем, и через
несколько минут все трое были вывезены под крепкими караулами в раз­
ные стороны.
Петербург со времени отправления императрицы был в неизвестно­
сти и 24 часа не получал никакой новости. По разным слухам, которые
пробегали по городу, думали, что при малейших надеждах император
найдет еще там своих защитников. Иностранцы были не без страха,
зная, что настоящие русские, гнушаясь и новых обычаев, и всего, что
приходит к ним из чужих краев, просили иногда у своих государей в на­
граду позволения перебить всех иностранцев; но каков бы ни был конец,
они опасались своевольства или ярости солдат.
В 5 часов вечера услышали отдаленный гром пушек; все вниматель­
но прислушивались, скоро по равномерным промежуткам времени раз­
94


личили, что это были торжественные залпы; дождались об окончании
дела, и с того времени во всех было одинаковое расположение.
Императрица ночевала в Петергофе, и на другой день поутру преж­
ние ее собеседницы, которые оставили ее в ее бедствиях, молодые дамы,
которые везде следовали за императором, придворные, которые в наме­
рении управлять сим государством в продолжение сих лет, питали в нем
ненависть к его супруге, явились к ней все и поверглись к ногам ее.
Большая часть из них были родственники фрейлины Воронцовой.
Видя их поверженных, княгиня Дашкова, сестра ее, также бросилась на
колени, говоря: «Государыня! вот мое семейство, которым я вам пожерт­
вовала». Императрица приняла их всех с пленительным снисхождением
и при них же пожаловала княгине ленту и драгоценные уборы сестры
ее53. Миних находился в сей же толпе, она сказала ему: «Вы хотели про­
тив меня сражаться?» — «Так, государыня, — отвечал он, — а теперь
мой долг сражаться за вас». Она оказала к нему такое уважение и ми­
лость, что, удивляясь дарованиям сей государыни, он скоро предложил
ей в следующих потом разговорах все те знания во всех частях сей об­
ширной империи, которые приобрел он в продолжительный век свой в
науках на войне, в министерстве и ссылке, потому ли, что он был тронут
сим великодушным и неожиданным приемом, или, как полгали, потому,
что это было последнее усилие его честолюбия.
В сей самый день она возвратилась в город торжественно; и солда­
ты при сей радости были содержимы в такой же строгой дисциплине, как
и во время возмущения54.
Императрица была несколько разгорячена, и встревоженная кровь
произвела по ее телу небольшие красноты. Она провела несколько дней
в отдохновении. Новый двор ее представлял зрелище, достойное внима­
ния; в нем радость столь великого успеха не препятствовала никому на­
блюдать все вокруг себя внимательно; тончайшие предосторожности
были приняты посреди беспорядка, в котором придворные старались,
уже по своей хитрости, взять преимущество над ревностными заговор­
щиками, гордящимися оказанною услугою, и поелику щедроты госуда­
рыни не определили никому надлежащего места, то всякий хотел пока­
заться тем, чем непременно хотелось сделаться. В сии-то первые дни
княгиня Дашкова, вошед к императрице, по особенной с нею коротко­
сти, к удивлению своему, увидела Орлова на длинных креслах и с обна­
женною ногою, которую императрица сама перевязывала, ибо он полу­
чил в сию ногу контузию.
Княгиня сделала замечание на столь излишнюю милость, и скоро,
узнав все подробнее, она приняла тон строгого наблюдения55. Ее планы
вольности, ее усердие участвовать в делах (что известно стало в чужих
краях, где повсюду ей приписывали честь заговора, между тем как Ека­
терина хотела казаться избранною и может быть успела себя в этом уве­
рить); наконец, все не нравилось, и немилость к ней обнаружилась во дни
блистательной славы, которую воздали ей из приличия.
Орлов скоро обратил на себя всеобщее внимание. Между императ­
рицей и сим дотоле неизвестным человеком оказалась та нежная корот­
95


кость, которая была следствием давнишней связи. Двор был в крайнем
удивлении. Вельможи, из которых многие почитали несомненными пра­
ва свои на сердце государыни, не понимали, как, несмотря даже на его
неизвестность, сей соперник скрывался от их проницательности, и с же­
сточайшею досадою видели, что они трудились только для его возвыше­
ния. Не знаю почему, — по своей дерзости, в намерении ли заставить
молчать своих соперников, или по согласию с своею любезною, дабы
оправдать то величие, которое она ему предназначала, он осмелился
однажды ей сказать в публичном обеде: что он самовластный повели­
тель гвардии и, чтобы лишить ее престола, стоит только ему захотеть.
Все зрители за сие оскорбились, некоторые отвечали с негодованием, но
столь усердные служители были худые придворные; они исчезли, и че­
столюбие Орлова не знало никаких пределов.
Город Москва, столица империи, получила известие о революции
таким образом, который причинил много беспокойства. В столь обшир­
ном городе заключается настоящая российская нация, между тем как Пе­
тербург есть только резиденция двора. Пять полков составляли гарни­
зон. Губернатор56приказал раздать каждому солдату по 20 патронов.
Собрав их на большой площади перед старинным царским дворцом в
древней крепости, называемой Кремлем, которая построена перед сим за
200 лет и была первою колыбелью российского могущества, он пригла­
сил туда и народ, который, с одной стороны, встревоженный раздачей
патронов, а с другой, увлекаемый любопытством, собрался туда со всех
сторон, и в таком множестве, какое только могло поместиться в крепо­
сти. Тогда губернатор читал во весь голос манифест, в коем императри­
ца объявляла о восшествии своем на престол и об отречении ее мужа;
когда он окончил свое чтение, то закричал: «Да здравствует императри­
ца Екатерина II!» Но вся сия толпа и пять полков хранили глубокое мол­
чание. Он возобновил тот же крик, — ему ответили тем же молчанием,
которое прерывалось только глухим шумом солдат, роптавших между
собою за то, что гвардейские полки располагают престолом по своей
воле. Губернатор с жаром возбуждал офицеров, его окружавших, соеди­
ниться с ним; они закричали в третий раз: «Да здравствует императри­
ца!» и, опасаясь быть жертвою раздраженных солдат и народа, тотчас
приказали их распустить.
Уже прошло 6 дней после революции, и сие великое происшествие
казалось конченным, так что никакое насилие не оставило неприятных
впечатлений. Петр содержался в прекрасном доме, называемом Ропша,
в 6 милях от Петерберга. В дороге он спросил карты и состроил из них
род крепости, говоря: «Я в жизнь свою более их не увижу». Приехав в
сию деревню, он спросил свою скрипку, собак и негра.
Но солдаты удивлялись своему поступку и не понимали, какое оча­
рование руководило их к тому, что они лишили престола внука Петра
Великого и возложили его корону на немку. Большая часть без цели и
мысли были увлечены движением других, и когда всякий вошел в себя и
удовольствие располагать короной миновало, то почувствовали угры­
зения. Матросы, которых не льстили ничем во время бунта, упрекали
96


публично в кабачках гвардейцев, что они на пиво продали своего импе­
ратора, и сострадание, которое оправдывает и самых величайших зло­
деев, говорило в сердце каждого. В одну ночь приверженная к императ­
рице толпа солдат взбунтовалась от пустого страха, говоря, что «их ма­
тушка в опасности». Надлежало ее разбудить, чтобы они ее видели. В
следующую ночь новое возмущение еще опаснее57; одним словом, пока
жизнь императора подавала повод к мятежам, то думали, что нельзя
ожидать спокойствия.
Один из графов Орловых (ибо с первого дня им дано было сие до­
стоинство), тот самый солдат, известный по находящемуся на лице зна­
ку, который утаил билет княгини Дашковой, и некто по имени Теплов,
достигший из нижних чинов по особенному дару губить своих соперни­
ков, пришли вместе к несчастному сему государю и объявили при входе,
что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому перед обе­
дом подали рюмки с водкою и представленная императору была с ядом.
Потому ли, что они спешили доставить свою новость или ужас злодея­
ний понуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже
пламя распространилось по его жилам, и злодейство, изображенное на
их лицах, возбудило в нем подозрение, — он отказался от другой, они
употребили насилие, а он против них оборону. В сей ужасной борьбе,
чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они
бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю; но как он
защищался всеми силами, какие придает последнее отчаяние, а они из­
бегали всячески, чтобы не нанести ему раны, опасаясь за сие наказания,
то и призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было
его караулить и которые в сие время стояли у дверей вне тюрьмы. Это
был младший князь Барятинский и некто Потемкин 17 лет отроду. Они
показали такое рвение в заговоре, что несмотря на их первую молодость,
им вверили сию стражу. Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и
стянувши салфеткою шею сего несчастного императора, между тем как
Орлов обоими коленями давил ему грудь и запер дыхание; таким обра­
зом его задушили, и он испустил дух в руках их58.
Нельзя достоверно сказать, какое участие принимала императрица
в сем приключении; но известно то, что в сей самый день, когда сие слу­
чилось, государыня садилась за стол с отменною веселостию.
Вдруг является тот самый Орлов, растрепанный, в поте и пыли, в
изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и тороп­
ливости. Войдя в комнату, сверкающие и быстрые глаза его искали импе­
ратрицу. Не говоря ни слова, она встала, пошла в кабинет, куда и он по­
следовал; через несколько минут она позвала к себе графа Панина, кото­
рый был уже наименован ее министром. Она известила его, что государь
умер и советовалась с ним, каким образом публиковать о его смерти на­
роду59. Панин советовал пропустить одну ночь и на другое утро объявить
сию новость, как будто сие случилось ночью. Приняв сей совет, императ­
рица возвратилась с тем же лицом и продолжала обедать с тою же весе­
лостью. На утро, когда узнали, что Петр умер от геморроидальной коли­
ки, она показалась орошенная слезами и возвестила печаль свою указом60.
97


Тело покойного было привезено в Петербург и выставлено напоказ.
Лицо черное и шея уязвленная. Несмотря на сии ужасные знаки, чтобы
усмирить возмущения, которые начинали обнаруживаться, и предупре­
дить, чтобы самозванцы под его именем не потрясли бы никогда импе­
рию, его показывали три дня народу в простом наряде голштинскаго
офицера61. Его солдаты, получив свободу, но без оружия, мешались в
толпе народа и, смотря на своего государя, обнаруживали на лицах сво­
их жалось, презрение, некоторый род стыда и позднего раскаяния.
Скоро их посадили на суда и отправили в свое отечество; но по ро­
ковому действию на них жестокой их судьбы буря потопила почти всех
сих несчастных. Некоторые спаслись на ближайших скалах к берегу, но
были также потоплены тем временем как кронштадтский губернатор
посылал в Петербург спросить, позволено ли будет им помочь?
Императрица спешила отправить всех родственников покойного
императора в Голштинию со всею почестию и даже отдала сие герцог­
ство в управление принцу Георгу. Бирон, который уступал сему принцу
права свои на герцогство Курляндское, при сем отдалении увидал себя
в прежних своих правах; а императрица, желая уничтожить управлявше­
го там принца и имея намерение господствовать там одна, чтобы не
встречать препятствий своим планам на Польшу, и не зная, на что упо­
требить такого человека, как Бирон, отправила его царствовать в сие
герцогство.
Узнав о революции, Понятовский, почитая ее свободною, хотел пе­
ред нею явиться, но благоразумные советы его удержали; он остановил­
ся на границах и всякую минуту ожидал позволения приехать в Петер­
бург62, со времени своего отъезда он доказывал к ней самую настоящую
страсть, которая может служить примером. Сей молодой человек, вы­
ехавший из России поспешно, в такой земле, где искусства не усовершен­
ствованы, не мог достать портрета своей любезной, но по его памяти, по
его описанию достиг того, что ему написали ее совершенно сходно. Не
отнимая у него надежды, она умела всегда держать его в отдалении, и
скоро употребила русское оружие, которое всегда желает квартировать
в Польше, чтобы доставить ему корону. Она склонила принца АнгальтЦербстского, своего брата, не служить никакому монарху; но она не
принимала его также и в Россию, всячески избегая всего того, что мог­
ло напомнить русским, что она иностранка, и через то внушать им опа­
сение подпасть опять под иго немцев. Все государи наперерыв искали ее
союза. И один только китайский император, которого обширные обла­
сти граничат с Россиею, отказался принять ее посольство и дал ответ,
что он не ищет с нею ни дружбы, ни коммерции и никакого сообщения.
Первое старание ее было вызвать прежнего канцлера Бестужева, ко­
торый, гордясь тогда самою ссылкою своею, расставил во многих ме­
стах во дворце свои портреты в одеянии несчастного. Она наказала слег­
ка француза Брессана, уведомившего императора, и оставив ему все его
имущество, казалось, удовлетворила ненависти придворных только тем,
что отняла у него ленту третьего по империи ордена. Она немедленно
дала почувствовать графу Шувалову, что он должен удалиться, и жесто­
98


ко подшутила, подарив любимцу покойной императрицы старого ара­
ба, любимого шута покойного императора. Учредив порядок во всех ча­
стях государства, она приехала в Москву для коронования своего в Со­
борной церкви древних царей. Сия столица встретила ее равнодушно —
без удовольствия63. Когда она проезжала по улицам, то народ бежал от
нее, между тем как сын ее всегда окружен был толпою. Против нее были
даже заговоры. Пьемонтец Одар был доносчиком. Он изменил прежним
друзьям своим, которые, будучи уже недовольны императрицею, устрои­
ли ей новые ковы, и в единственную за то награду просил только денег.
На все предложения, данные ему императрицею, чтобы возвести его на
высшую степень, он отвечал всегда: «Государыня, дайте мне денег». И
как скоро получил, то и возвратился в свое отечество.
Через полгода она возвратила ко двору того Гудовича, который
был так предан императору. И его верность была вознаграждена благо­
склонным предложением наилучших женщин. Фрейлине Воронцовой,
недостойной своей сопернице, она позволила возвратиться в Москву в
свое семейство, где нашла она сестру княгиню Дашкову, которой от
столь знаменитого предприятия остались в удел только беременность,
скрытая досада и горестное познание людей64.
Вся обстановка сего царствования, казалось, состояла в руках Ор­
ловых. Любимец скоро отрешил от должности главного начальника ар­
тиллерии Вильбуа и получил себе его место и полк. Замеченный рубцом
на лице остался в одном гвардейском полку с главным надзором над
всем корпусом, а третий получил первое место в Сенате65. Кровавый пе­
реворот окончил жизнь Иоанна, и императрица не опасалась более со­
перника, кроме собственного сына, против которого она, казалось, себя
обеспечила, поверив главное управление делами графу Панину, бывше­
му всегда его воспитателем. Доверенность, которою пользовался сей ми­
нистр, противополагалась всегда могуществу Орловых; почему двор
разделился на две партии — остаток двух заговоров, и императрица по­
среди обеих управляла самовластно с такою славою, что в царствование
ее многочисленные народы Европы и Азии покорились ее власти.


В. А. Билъбасов
ИСТОРИЯ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
ГДЕ ИСКАТЬ СПАСЕНИЯ

В пятницу 28 июня Петр III с утра был не в духе — император на­
кануне засиделся за ужином, встал поздно, с головною болью, поздно
начал развод. Развод прошел, однако, счастливо: голштинцы мастер­
ски исполняли все военные экзерциции, командовавший ими генераллейтенант барон фон Лэвен по глазам угадывал желания императора,
и Петр III повеселел. В час пополудни, прямо с развода, назначен
отъезд в Петергоф, «чтобы накануне Петрова дня присутствовать при
большом обеде в Монплезире у ее величества императрицы и потом
вечером принести поздравление и быть за ужинным столом». Уже по­
даны экипажи, император на подъезде — нет гусар, конвоирующих
обычно Петра III при подобных загородных прогулках: гусар забыли
известить. Император вспылил, но ненадолго — гусары мигом приска­
кали.
Император едет в гости к императрице и везет с собою избранное
придворное общество, разместившееся в каретах, колясках и длинных
линейках dos-a-dos. Тут правая рука русского императора — прусский
посланник Гольц, и владетельница сердца Петра III — фрейлина графи­
ня Елизавета Романовна Воронцова, два фельдмаршала, гр. Б. X. Миних
и князь Н. Ю. Трубецкой, принц Голштейн-Бекский, двенадцатилетняя
принцесса Екатерина Петровна Голштинская*, канцлер гр. М. Л. Во­
ронцов, его брат сенатор гр. Р. Л. Воронцов, отец фаворитки, вице-канцлер кн. А. М. Голицын, гр. А. И. Шувалов, любимцы императора генерал-адъютанты кн. И. Ф. Голицын и А. В. Гудович, генерал-лейтенант
А. П. Мельгунов, бессменный Л. А. Нарышкин, генералы гр. Девьер
и Измайлов, флигель-адъютант кн. И. С. Барятинский и др.; тут много
дам: гр. П. А. Брюс, кн. А. Д. Трубецкая, супруга фельдмарш ала,
мечтающая видеть фаворитку императрицей, гр. А. К. Воронцова, суп­
*
Принцесса Е. П. Голштейн-Бек (1750— 1811) вышла позже замуж за кн. Ивана
Сергеевича Барятинского (1738— 1811), бывшего флигель-адъютанта Петра III. Она по­
кинула мужа, Россию и жила в Берлине под именем принцессы Голштейн-Бек. (Здесь и да­
лее — прим. автора.)
100


руга канцлера, три Нарышкиных — Марья Павловна, супруга оберегермейстера, Марья Осиповна, супруга обершталмейстера, и Анна Ники­
тишна, супруга обермундшенка, гр. Д. М. Строгонова, дочь канцлера,
и другие.
Весело болтая, никем не обеспокоиваемые* путники прибыли в ис­
ходе второго часа в Петергоф. Экипажи остановились у Монплезира:
«дворец, в котором живет императрица с ее дамами и придворными ка­
валерами, найден пустым» — Екатерина еще ранним утром «потаенно»
уехала в Петербург! Это был блеск молнии в ночи, удар грома при безоб­
лачном небе. Все смешалось, перепуталось: все растерялись, онемели
перед этою новостью, неясною еще, но уже грозною. Предчувствия са­
мые тревожные, ожидания самые тяжелые охватили всех, спутав поня­
тия, затемнив мысли. Никто не хотел или, быть может, не мог ясно опре­
делить положение, созданное «бегством» Екатерины; никто не был в со­
стоянии сознательно отнестись к предстоявшим обязанностям, никто не
знал ответа на вопрос: что делать?
Прошло добрых полчаса в тупом недоумении. Опытные царедвор­
цы, искусившиеся в придворной интриге, знавшие Екатерину уже мно­
го лет, кн. Трубецкой, гр. Шувалов и гр. Воронцов первые предложили
свои услуги императору: они поедут «в Петербург с целью узнать, что
там делается и привезти положительные о том сведения», причем канц­
лер Воронцов глубокомысленно добавил, что «если императрица отпра­
вилась в Петербург, чтобы захватить престол, то он, пользуясь своим
влиянием, попытается усовестить ее, если его величеству будет то угод­
но». Его величеству все было угодно — эти три царедворца присягнули
Екатерине и не возвратились к императору.
В 3 часа дня все общество с императором во главе двинулось к мо­
рю, решив «на всякий случай иметь наготове шлюпки, яхту и штатс-галеру». К берегу в это время пристал баркас — это поручик Преображен­
ской бомбардирской роты Бернгорст привез из Петербурга фейерверк
для Сансуси. Обратились к нему с расспросами; поручик сообщил, что
«при выезде из Петербурга, в девятом часу, слышал в Преображенском
полку большой шум и видел, как многие солдаты бегали с обнаженны­
ми тесаками, провозглашая государыню царствующею императрицей»,
но он, «не обратив на то внимания», поехал доставить фейерверк в Пе­
тергоф.
Теперь все сомнения исчезли, все надежды, что «авось все уладит­
ся», разом улетучились. Нервы дам не выдержали — слышавшиеся и
прежде негромкие всхлипыванья перешли в открытые рыдания, в об­
щий вой. По счастью, положение было слишком серьезно, чтоб обра­
щать внимание на дамские нервы, и теперь был принят, неконец, ряд
мер, свидетельствовавших, что не все советники Петра III потеряли го­
ловы.
*
Сведения иностранцев, будто Петр III значительно ранее 3 часов дня, еще до
приезда в Петергоф, имел известия о том, что происходит в Петербурге, являются чи­
стым вымыслом.
101


Тотчас же, в 3 часа же дня, адъютанты, ординарцы и гусары были
посланы по дорогам, идущим в Петербург, на разведку. Флигель-адъю­
тант Рейзер был послан в Горелый Кабачок: он должен был отвезти туда
семь голштинских рекрут и оставить их там, на заставе. Приказав им
никого не пропускать ни в Петербург, ни из Петербурга*; полков­
ник Неелов был отправлен в Кронштадт, чтоб собрать там команду в
3000 человек и тотчас же отправить ее на ботах и шлюпках в Петергоф;
адъютант Ингерманландского полка Костомаров, по приказу своего
шефа Мельгунова и М. JI. Измалойва, поехал в Петербург с объявлением
полковникам Астраханского и Ингерманландского полков, чтоб они
немедленно привели свои полки в Ораниенбаум. В это время неизвестно
откуда прошел слух, что во главе «петербургского возмущения» нахо­
дится гетман гр. К. Г. Разумовский — император приказал привезти из
Гостилиц его брата, гр. А. Г. Разумовского.
Такая деятельность в течение получаса утомила Петра III. Он от­
правился пройтись в нижний сад, к каналу. Там император «продолжает
толковать и рассуждать с гр. P. JI. Воронцовым, Мельгуновым, Гудовичем, Измайловым, Волковым, JI. А. Нарышкиным, прочие бродят во­
круг или сидят на решетке, а иногда подходят для сообщения своих мыс­
лей о том, что следовало бы предпринять. Значительное большинство
того мнения, что прежде всего необходимо поставить в безопасность
особу императора и для этого ехать в Кронштадт. Сам император скло­
няется к тому же, но хочется отплыть в Кронштадт не прежде как
по получении ближайшего известия о положении дела в Петербурге».
Фельдмаршал Миних «предлагает государю ехать, с небольшою свитою
из нескольких знатнейших особ, прямо в Петербург, явиться там перед
народом и гвардиею, указать им на свое происхождение и право, спро­
сить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение.
Можно быть уверену, — говорит он, — что личное присутствие госуда­
ря сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот,
подобно тому как внезапное появление Петра Великого неоднократно
предотвращало такие же опасности». Храбрый Миних, облагодетель­
ствованный императором, очевидно, не сознавал, что Петру III не по
плечу примеры Петра I; к тому же его любимцы, Гудович и Мельгунов,
стали оспоривать такой совет, справедливо «находя, что исполнение его
будет слишком опасно для лица монарха». Петр III прекратил спор, за­
явив, что «он не доверяет императрице, коя могла бы допустить оскор­
бить его».
В советах, кажется, недостатка не было. Прусак Гольц находил
наиболее надежным бежать в Нарву, т. е. к войскам, идущим в действую­
щую армию. Совет этот многие одобряли и потому уже, что при исполне­
нии можно было воспользоваться лошадьми, заготовленными по нарвскому тракту для принца Георга-Лудвига голштинского. Иные советова­
ли не останавливаться в Нарве, а бежать в Голштинию, в отчину Петра;
другие предлагали искать спасения на Украйне, даже в Финляндии.
* Рейзер был схвачен, привезен в Петербург.
102


Нерешительный, не уважающий чужого мнения, не терпящий со­
ветов, неспособный сосредоточить мысль на одном вопросе, даже ко­
гда этот вопрос касается личной его безопасности, Петр III все мед­
лит, уклоняется и, как бы в оправдание этой нерешительности, отда­
ет различные приказания, ни для кого уже не обязательные, и подписы­
вает указы, которых никто не будет читать. «Гр. Р. Л. Воронцов и Вол­
ков диктуют и пишут именные указы, и государь подписывает их на
поручне канального шлюза; четыре писца продолжают писать на дру­
гом поручне, под руководством Волкова». В силу одного из таких ука­
зов генерал Девьер, в сопровождении флигель-адъютанта кн. И. Баря­
тинского, «едет в Кронштадт, чтоб удержать за государем эту кре­
пость».
Этим указом отменялся предыдущий: полковнику Неелову велено
было препроводить из Кронштадта в Петербург 3000 солдат с прови­
антом и патронами на пять дней: теперь генерал Девьер должен был
приостановить отправку солдат и, напротив, приготовить все к приему
императора. Девьер выехал из Петергофа в 4 часа дня, часом позже
Неелова, и в начале 6-го был уже у кронштадтского коменданта Нуммерса. В Кронштадте ничего не знали о перевороте — весь этот день
никто в Кронштадт не приезжал ни из Петербурга, ни из Петергофа
или Ораниенбаума; только от Неелова слышал Нуммерс «новость
дня», которая самому Неелову была мало известна. Приказание, при­
везенное Девьером, тоже ничего не разъясняло — оно только отменя­
ло приказ, привезенный Нееловым. В крепости и на судах все остава­
лось по-прежнему, и Кронштадт, как всегда, готов был встретить им­
ператора. Уже кн. И. Барятинский хотел возвратиться в Петергоф, как
в исходе 7 часа в Кронштадт прибыл из Петербурга корабельный сек­
ретарь Федор Кадников с запечатанным ордером адмирала И. Л. Т а­
лызина на имя коменданта Нуммерса. В ордере было приказано нико­
го не впускать в Кронштадт и никого не выпускать из Кронштадта.
Кадников не знал содержания привезенного им ордера; Нуммерс скрыл
самый ордер от Девьера. Но скрыть появление Кадникова в Кронштад­
те было невозможно. Девьер и князь И. Барятинский стали допраши­
вать корабельного секретаря, который на все отзывался полным неве­
дением. К 8 часам был составлен доклад императору, в котором Девьер
извещал Петра III, что в Кронштадте все готово для его приема и что
государь найдет в кронштадтской крепости надежную защиту. Этот
доклад привез кн. И. Барятинский; с ним был отправлен в Петергоф и
арестованный Кадников.
Теперь для коменданта Нумерса все стало ясно. Девьер — генерал,
к тому же ненавистного всем голштинского отряда — не начальник
Нуммерса; непосредственный его начальник адмирал Талызин именем
императрицы Екатерины И, которой он только что присягал, приказы­
вает Нуммерсу разобщить Кронштадт от всякого сношения. Нуммерс,
правда, выпустил кн. И. Барятинского, повинуясь приказу Петра III; но
он не задумается исполнить и приказ Екатерины II, когда воочию уве­
рится в ее воцарении, которого он давно желает.
юз


Был десятый час вечера, когда кн. Барятинский прибыл в Петергоф
с докладом Девьера. Князь нашел большие перемены и в императоре и
в Петергофе.
Петр III стал еще раздражительнее, непокойнее. Уже с пяти часов
государь досадует, что большая часть посланных им лиц не возвраща­
ются назад и выражает нетерпеливое желание узнать что-нибудь более
достоверное о положении дел. Свита его значительно поредела: адъю­
танты и ординарцы все разосланы, Гольц уехал в Ораниенбаум, неко­
торые ушли с дамами во дворец, иные отправились гулять, пользуясь
хорошей погодой; из дам только фаворитка «не хочет оставить госуда­
ря и в тревожном состоянии духа все вертится около него». В седьмом
часу император пообедал наскоро, по-лагерному: «на деревянную скамью
у канала ставят блюда жаркого и бутербродов с несколькими бутылка­
ми бургонского и шампанского». Говорили, будто Петр III именно
теперь особенно много пил. Вслед за этим, часов в семь вечера, импе­
ратор послал в Ораниенбаум приказ голштинским войскам «прибыть
в Петергоф и окопаться в зверинце, чтоб выдержать первый натиск».
Через час генерал фон-Лэвен привел голштинцев и расположил их
в зверинце; но для всех стало ясно, что голштинцы не выдержат натис­
ка: «у артиллерии очень мало ядер, а картечи и совсем нет; добавляют
ядер от егермейстерской части, но калибер их не соответствует ору­
диям».
К восьми часам вечера «беспокойство государя по случаю медлен­
ного возвращения гонцов, отправленных им в разные концы, все более
и более возрастает». Это и понятно: трое из «гонцов» имели поручения,
от которых зависит, по мнению Петра III, его спасение. Если его прика­
зания будут в точности исполнены, как и подобает приказаниям само­
держца, то, Петр не сомневается, он сломит сопротивление коварной им­
ператрицы и во всяком случае спасет себя и ему близких. Что же это за
приказания?
Одно из этих приказаний свидетельствует, что совет прусского по­
сланника Гольца бежать в Нарву понравился императору, и Петр III
принимал меры к его осуществлению. Адъютант Ингерманландского
полка Костомаров, посланный в Петербург с приказом, чтобы Астра­
ханский и Ингерманландский полки спешили в Петергоф, привез с со­
бою еще следующий приказ:
«Приказ в ямские слободы.
Получа сей приказ выбрать пятдесят лошадей самых хороших при­
слать сюда в Петергоф с выборным и явитца на конюшни, а ежели потре­
бует адъютант Костомаров пару лошадей то дать ему без всякой отго­
ворки.
Ларион Овцын».
Генерал-поручик Ларион Яковлевич Овцын был главноприсут­
ствующим в ямской канцелярии, т. е. заведовал почтовою гоньбою в им­
перии: если он признавал необходимым пятьдесят добрых коней, значит
без этого условия «спасение бегством» представляется немыслимым; а
104


между тем ни лошадей, ни ответа от Костомарова нет. Вот что раз­
дражало Петра III.
К тому же надежда на стягивание к Петергофу полевых полков, хотя
бы ближайших, только что исчезла. В девятом часу вечера были получе­
ны крайне неприятные известия о миссии, порученной флигель-адъю­
танту Рейзеру, который был послан по дороге к Красному Селу, в Горелый Кабачок, с шестью голштинскими гусарами, чтоб устроить у заста­
вы наблюдательный пикет и приказать Воронежскому полку идти уско­
ренным маршем к Петергофу. С этим флигель-адъютантом Рейзером
случилось вот что:
«Не доехав до того кабачка, например, за версту», Рейзер увидел
«марширующий Воронежский полк». Солдаты, офицеры, все были в
возбужденном состоянии: только что приехал из Петербурга полковник
Олсуфьев и сообщил радостную весть — гвардия присягнула императ­
рице Екатерине Второй. Воронежцы приветствовали это известие гром­
ким «ура» и полк спешил в Петербург. Когда Воронежский полк узнал,
что флигель-адъютант Рейзер послан из Петергофа «от государя», то
офицеры схватили его, арестовали и как его, так и голштинских рекрутгусар привезли под караулом в Петербург.
Известие об арестовании флигель-адъютанта Рейзера пришло в
Петергоф в девятом часу и привело Петра III в крайнее раздражение.
Даже «прогулка по берегу канала» не принесла успокоения. Импера­
тор выслушал доклад о расположении голштинской кавалерии, кото­
рая была рассыпана по опушке всего петергофского парка и находи­
лась под командою голштинца фон-Шильда; кое-где были выставлены
пушки с прусскими канонирами, причем от императора скрыли, конеч­
но, что из пушек нельзя стрелять за неимением ядер. Фельдмаршал
Миних и принц Голштейн-Бек указывали Петру III на «ужасные по­
следствия, которые могут произойти от такого, в сущности, мнимого
сопротивления, если бы по неосмотрительности была выпущена про­
тив ожидаемой гвардии хотя бы одна пуля», но вполне безуспешно.
Так как лошадей для бегства нет и русские полки передаются на сторо­
ну Екатерины, Петр возлагает все свои надежды только на голштин­
ские войска.
В это-то именно время, в десятом часу вечера, «является из Крон­
штадта кн. И. Барятинский» с докладом гр. Девьера. Это был первый и
последний «гонец», возвратившийся к императору; доклад гр. Девье­
ра — единственное доброе известие, полученное Петром III во весь зло­
получный для него канун своего тезоименитства. У всех появляются ра­
дужные надежды, все обступают императора — Мельгунов, Гудович,
Измайлов, Нарышкин читают доклад гр. Девьера. Все сомнения исчез­
ли: в Кронштадте спасение — в Кронштадт. «Решаются тотчас отплыть
морем».
Тотчас нельзя: нужно время, чтобы перенести на яхту кухню и по­
греб, приготовить суда к плаванию, привести шлюпки для переезда на
галеру и яхту. Садясь в шлюпку, император «отдает генералу Шильду
приказание отослать голштинские войска обратно в Ораниенбаум и
105


оставаться там спокойными». Только в исходе одиннадцатого часа ночи
«галера выходит с рейда и вместе с яхтою направляется к Кронштадту,
при довольно хорошем попутном ветре»*
В девятом часу вечера, вскоре по отплытии кн. И. Барятинского,
прибыл в Кронштадт вице-адмирал И. JI. Талызин и предъявил комен­
данту Нуммерсу собственноручный указ Екатерины: «что адмирал Та­
лызин прикажет, то и исполнить». Нуммерс, предупрежденный уже Кад­
никовым, охотно повиновался. Он тотчас же сообщил Талызину о гра­
фе Девьере, и с общего совета было решено привесть немедленно к при­
сяге как гарнизон крепости, так сухопутные и морские команды, причем,
для избежания всяких возможных случайностей, Нуммерс «настоятель­
но» просил гр. Девьера не выходить из комендантских покоев, пока не
будут окончены все формальности.
Несмотря на позднее время, весь крепостной гарнизон был собран
на комендантском плацу и объявление о вступлении на престол Екате­
рины II было приветствовано радостными криками и громким «ура».
Весть о воцарении Екатерины быстро распространилась по всему остро­
ву, и менее чем в один час не только весь Кронштадт, но и команды всех
судов присягнули на верность императрице.
Талызин действовал энергично и осторожно. Он оградил Крон­
штадт со стороны моря, выставив вооруженное судно, усилил караулы
со стороны Петергофа. Он сознавал, что если Петр III овладеет Крон­
штадтом, то будет «трудно его из него выживать»; необходимо, следо­
вательно, во что бы ни стало не допустить Петра утвердиться в Кронш­
тадте. Задача не легкая, тем более что «людей всемерно в Кронштадте
мало обнять такую обширную гавань». Между тем присутствие гр. Де*
На галере находились: Петр III; г-жа Помпадур (гр. Е. Р. Воронцова); супруга канц­
лера гр. А. К. Воронцова и ее дочь гр. Строгонова; супруга гетмана графиня Разумов­
ская; супруга фельдмаршала кн. Трубецкая; принцесса Голштейн-Бек с ее гофмейстериною, вдовою шталмейстера, кн. Голицыною, и с фрейлиною Мирабель; невеста принца
Голштейн-Бек принцесса Карл и ее компаньонка Дервиц; супруга обер-гофмейстера
М. П. Нарышкина; супруга камергера кн. Гагарина с дочерью; графиня Брюс; супруга
фельдмаршала гр. А. Шувалова; принц Голштейн-Бек; фельдмаршал гр. Миних; обергофмаршал Л. А. Нарышкин; шталмейстер А. А. Нарышкин; генерал-лейтенант Мельгунов; сенатор гр. Р. Л. Воронцов; генерал-адъютант кн. И. Ф. Голицын; генерал-адъютант Гудович; генерал-майор Измайлов; голштинский обер-егермейстер Бредаль; тай­
ный секретарь Волков; вице-канцлер кн. Голицын; начальник канцелярии от строений
И. И. Бецкий — всего 29 человек, прибывших из Ораниенбаума вместе с Петром III. На
яхте: обер-егермейстер С. К. Нарышкин; гофмаршал М. М. Измайлов; камергеры:
кн. Гагарин, гр. Головин, кн. Соловой; тайный кабинетский советник Олсуфьев; стат­
ский советник Штелин; голштинский тайный советник фон-Румор; прусский посланник
барон Гольц и секретарь прусского посольства Дистель, депутат эстляндского дворян­
ства гр. Штейнбок — все эти 11 лиц прибыли с императором из Ораниенбаума; сверх
того на яхте находились: вызванный из Гостилиц гр. А. Г. Разумовский и дежурные при
императрице в Петергофе: камергеры гр. Ягужинский, А. И. Нарышкин и кн. М. М. Го­
лицын; камер-юнкеры Матюшкин и кн. Н. М. Голицын; гоф-медик Унгебауер — всего на
яхте было 18 человек, не считая придворной прислуги, помещавшейся в трюме, где на­
ходилась кухня и погреб.
106


вьера ясно свидетельствовало, что каждую минуту можно ожидать по­
явления Петра пред Кронштадтом. Талызин немедленно принял все
меры, и, желая испытать команду, он в двенадцатом уже часу ночи про­
бил первую тревогу, которая показала, что принятые им меры вполне
действительны. Этими внезапными тревогами он будил людей, держал
их всегда наготове, вселял в каждого солдата и матроса ту возбужден­
ность, которая, как оказалось, сослужила свою важную службу.
Ночью, в первом часу, петергофская флотилия подошла к крон­
штадтской гавани. Гавань заперта боном. Императорская галера стала
на якорь; яхта остановилась «насупротив галеры, по правую руку от
входа в гавань, шагах в 20 или 30 от стенки». Шлюпка, спущенная с га­
леры, подплывает ко входу в гавань и требует, чтобы отдали бон. Кара­
ульный на бастионе мичман Михаил Кожухов «отказывает в том с угро­
зами». Петр III мог видеть в этом только точное исполнение его прика­
зания гр. Девьеру — никого не впускать в Кронштадт; судя по донесе­
нию гр. Девьера и по уверениям кн. И. Барятинского, что в Кронштад­
те все готово к приему императора, к его защите, Петру III стоит толь­
ко назвать себя и бон будет отдан. Петр кричит караульному, что «он
сам тут и чтоб его впустили» — караульный отвечает, что не приказано
никого впускать; он называет себя императором Петром III, показывает
свою андреевскую ленту — караульный дерзко кричит, что теперь нет
уже Петра III, что есть только Екатерина II и что если галера и яхта не
удалятся, то в них «будут стрелять»*.
В Кронштадте бьют тревогу — медлить нельзя: яхта перерубает
якорный канат, распускает паруса и пускается в ход, поворачивая под
ветер; галера на веслах опережает ее, направляясь к Ораниенбауму. «Государь кричит, чтоб яхта следовала за галерою». При повороте «с яхты
замечают, что между кронштадтским валом и Кронштадтом расположи­
лось плоскодонное судно с многолюдным экипажем, чтобы загородить
свободный проход в открытое море»**.
Петербургская флотилия разбилась: галера ушла в Ораниенбаум,
яхта — в Петергоф. Отделясь от императорской галеры и не имея точно­
го назначения, яхта лавировала некоторое время между Кронштадтом
и Петергофом, приняла было галеру контр-адмирала Милославского за
императорскую, пошла за нею, но, видя, что эта галера держит курс на
Петербург, повернула назад. В четвертом часу ночи «яхта опять подхо­
дила» к Кронштадту. Но встретив по-прежнему недружелюбный прием,
*
Во всеподданнейшем докладе, от шестого июля адмирал Талызин ходатайство­
вал о награждении «двойным чином и годовым жалованьем мичмана Михайла Кожухова, который поставлен был на бастионе на карауле, к которому месту «бывший импера­
тор приезжал и он его по многому прошению в гавань не пустил». Екатерина собствен­
норучно написала: два чина, два года жалованье.
** Этим небольшим замечанием участник экспедиции в Кронштадт вполне изобли­
чается позднейший вымысел, будто гр. Миних предлагал Петру III ехать из Кронштад­
та не в Ораниенбаум, а в Ревель, где находился флот, причем предлагал на смену греб­
цов, посадить за весла лиц свиты, и т. п.
107


возвратилась, наконец, на петергофский рейд. Императорская галера
шла прямо к Ораниенбауму.
Кронштадтский эпизод в его резкой, грубой действительности спо­
собен был смутить и не такого слабого человека, как Петр III; на всех
пассажиров галеры он произвел удручающее впечатление. Император
видимо изнемогал. Он спустился в каюту, слабый и разбитый, молча
прилег на первую скамью и впал в забытье, род обморока. Фаворитка
и графиня Брюс сошли в каюту; гр. Миних и Гудович остались на палу­
бе. Ни для кого уже не оставалось ни малейшего сомнения — партия
Петра III проиграна.
<...>
ТОРЖЕСТВО ЕКАТЕРИНЫ

Петергофский поход окончился полною победой. Неприятель сдал­
ся без сопротивления: император арестован, приближенные его присяг­
нули императрице, голштинские войска обезоружены*. Торжествующая
Екатерина возвращается в Петербург.
В седьмом часу вечера войска начали выступать из Петергофа в об­
ратный путь; в 9 часов выехала из Петергофа и Екатерина, в карете, кон­
воируемой конногвардейцами. На полпути между Петербургом и Пе­
тергофом, на даче Куракина, был привал для ночлега. Измученная нрав­
ственно, усталая физически, Екатерина, не раздеваясь, бросилась в по­
стель и как убитая спала более двух часов.
На другой день, в воскресенье, 30 июня, в десятом часу утра, прибы­
ли в Екатерингоф. Отсюда начался торжественный въезд в столицу: лег­
кая конница с гусарским полком во главе; императорская эскорта из кон­
ногвардейцев; придворный штат императрицы; Екатерина, верхом на
лошади, во главе Преображенского полка как старейшей гвардейской
части; Измайловский и Семеновский полки; артиллерийский корпус; три
линейные полка. Улицы запружены народом; в окнах, на заборах, на кры­
шах зданий, отовсюду народ шумно и радостно приветствует императри­
*
Раскассирование голштинского отряда было поручено генерал-поручику
В. И. Суворову. Уже от 29 июня адмирал Талызин доносил Сенату: «на купецких кораб­
лях прибыло голштинских офицеров, а именно: бригадир, полковник, майор, капитан,
штык-юнкер, аудитор, полковой квартермистр и полковой лекарь да рядовых 88 чело­
век». Это были голштинцы, перехваченные в Петергофе гусарами А. Орлова. На другой
день, 30 июня, во всеподданнейшем докладе адмирал Талызин доносит: «В силе ж полу­
ченного сего числа из Раниембома от генерала-порутчика Суворова письма, в котором
включено имянное Вашего императорского величества всевысочайшее повеление о пе­
ревозе из Раниембома на судах в Кронштат голштинских генералов так же штап-обери ундер-офицеров и рядовых до несколька сот человек, суда и конвойных отправлять
определенно». Природные голштинцы были отправлены в Киль; лифляндцы и малорос­
сы были высланы на родину; русские же и «прочие здешние» получили новые паспорты
и приняты были, по желанию, на службу теми же чинами. Судя по тому, что голштинцам
«велено отпускать по четыре копейки на день» (более 40 коп. по нынешней цене), едва ли
заслуживают доверия иностранные известия о печальной судьбе голштинцев. Суммы на
продовольствие голштинцев отпускались непосредственно Суворову.
108


цу. Звон колоколов смешивается с полковою музыкою, заглушаемою по
временам неистовым «ура». Духовенство в полном облачении с церков­
ной паперти благословляет крестом и кропит святою водою мимоидущие
войска. К полудню Екатерина прибыла в летний дворец, где ее ожидали
наследник престола, сенат, синод, все имеющие вход ко дворцу. Екатерина
проследовала прямо в придворную церковь, к молебну.
Воскресенье, праздник, торжество. «День был самый красный, жар­
кий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены — пошел пир
на весь мир; солдаты и солдатки, в неистовом восторге и радости, носи­
ли ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие
вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого
случилось». Простолюдин не отставал от солдата. Уже вчера, вдень
рабочий, на улицах было более обыкновенного пьяных; сегодня, после
полудня, шел разгул во всю ширину улицы. Брали вино не только в ка­
зенных складах, у откупщиков, но и в частных кабаках и гербергах; бра­
ли даром и потому уже, что виноторговцы не решалися отказывать и не
догадалися запереть свои заведения. Солдаты пили, как вознаграждение
за оказанную услугу родине; простолюдины — за здравие императрицы.
Полиция была бессильна бороться с повальным разгулом и скоро сама
была увлечена общим примером. Крик и шум на улице все увеличива­
лись; к вечеру начались бесчинства, объясняемые опьянением.
Особенно веселился Измайловский полк «обуяв от гордости и меч­
тательного своего превозношения, что императрица в него приехала и
прежде других им препровождаема была в Зимний дворец». Поздно ве­
чером какой-то пьяный гусар проскакал по измайловским слободам,
горланя во всю глотку, что «проклятые» пруссаки намереваются украсть
«нашу Матушку». Нетрезвые измайловцы всполошились, требуя, чтоб
им показали императрицу. Ни гр. Разумовский, ни Шувалов, ни даже
Орловы, Алексей и Григорий, любимцы солдат, не могли их успокоить.
Разбудили Екатерину и она должна была показаться войску. Вот как она
сама описывает этот эпизод:
«С пятницы, с 6-ти часов утра, я ничего не ела, не пила и почти вовсе
не спала. В воскресенье, вечером, легла в постель. Едва я уснула, как, в
полночь, входит в спальню капитан Пассек и будит меня, говоря: «Наши
люди страшно пьяны: какой-то гусар, тоже пьяный, закричал им: «Брат­
цы, к оружию! 30 тысяч пруссаков идут сюда и хотят похитить нашу
Матушку». Люди схватили ружья и идут сюда осведомиться о вашем
здоровьи, говоря, что уже три часа, как они не видели вас, и что они спо­
койно уйдут, убедившись, что с вами ничего не случилось. Они не слуша­
ют своих начальников, ни даже Орловых».
И вот я опять на ногах. Чтоб не встревожить батальон, занимавший
караул во дворце, я отправилась к нему и объяснила, почему я выхожу в
такой поздний час. Я села в карету с двумя дежурными офицерами и от­
правилась к измайловцам: я сказала им, что совершенно здорова, чтоб
они шли спать и оставили меня в покое, что я не спала три ночи и только
что уснула; я выразила им свое желание, чтоб они впредь слушались сво­
109


их офицеров. Они отвечали, что их встревожили проклятые пруссаки, но
что они все готовы умереть за меня. Я сказала им: «Ну, ладно, спасибо; но
ступайте спать». Они пожелали мне доброй ночи, всякого здравия и ра­
зошлись, как овечки, все оглядываясь на мою карету».
На другой же день, 1 июля, рано поутру, генерал прокурор Глебов
писал генерал-полицеймейстеру Корфу: «Сейчас получил я высочайшие
Ее императорского величества повеление, чтоб все кабаки держались за­
пертыми впредь до указу, о чем от меня лейб-гвардии секунд-майору
князю Гагарину и камор-конторе знать дано, а вашему высокопревосхо­
дительству к непременному исполнению сим сообщаю. А как здесь в
Петербурге около двадцати гербергов имеется, кои малым чем от каба­
ков рознятся продажею в оных разных пьяных напитков, то и со оными
равно как с кабаками поступить следует».
Не без улыбки читал Корф это письмо. Еще в пятницу, 28 июня, как
только началось движение, из главной полицеймейстерской канцелярии
дано было знать в камор-контору: «Имеющиеся здесь кабаки и вольные
домы сего числа запереть и продажи питей до указу не производить»; а
что толку? Пришлось все-таки отпереть кабаки, после того что народ
разнес и разграбил те заведения, которые подчинились предписанию по­
лиции. Но грабеж произошел в суботу 29 июня когда в городе не было
войск*, когда императрица была в Петергофе; теперь не то: с 1 же июля,
«с того самого дня приумножены пикеты, которые во многом числе с за­
ряженные пушками и с зажженными фитилями по всем мостам, площа­
дям и перекресткам расставлены были». Конечно, заряженные пушки и
зажженные фитили были выставлены не для защиты кабаков, а для
устранения таких волнений в полках, как в Измайловском, но эти пуш­
ки и фитили были столь внушительны, что полиции не трудно уже было
следить, чтоб кабаки не торговали. Мера эта настолько подействовала,
что уже 7 июля в главную «полицымейстерскую» канцелярию пришел
приказ: «кабаки по прежнему открыть и питейную продажу дозволить»,
но «чтоб никакова крику и шуму, а паче пьянства и озорничества ни от
кого чинено отнюдь не было, а кто в таких непорядках найден будет, та­
ковых брать под караул».
Жизнь городская, выбитая сильным революционным ударом
28 июня из своей обычной колеи, начинала мало-помалу принимать
нормальный ход. 29 же июня, хотя и поздно вечером, контр-адмирал На­
гаев получил указ Сената «все посты снять и людей развести по их ко­
мандам; задержанным в устье Невы шкиперам и судохозяевам свобод­
ной проход объявить»; 30 июня Сенат предписал артиллерийскому пол­
ковнику Мартынову «порученные ему посты совсем ныне оставить и
возвратитца к командам своим»; 5 июля ямская канцелярия рапортом в Се­
нате уведомила, что ею получен указ «о разрешении свободного пропус­
*
Что грабежи кабаков действительно происходили, доказывается собственноруч­
ною резолюциею на доклад Сената о просьбе петербургского купца Богдана Медера и
К п о г р е б которого в доме бургомистра Вихляева был разграблен: «Как казна не при­
казала грабить, то и справедливости не вижу, чтоб казна платила».
110


ка почт, стафетов и проезжающих». В воскресенье 7 июля дежурный ге­
нерал-адъютант гр. К. Разумовский объявил полицеймейстерской кан­
целярии высочайшее повеление, что в 1,2 и 3 сады разрешается впускать
«всякого звания людей обоего пола во всякой чистоте и опрятности, а в
лаптях и прусском платье пропускаемы не будут». Очевидно, жизнь по­
текла по обычному руслу — русский лапоть изгонялся и даже приравни­
вался к ненавистному прусскому платью...
В этот же день, 7 июля, этот русский лапоть слушал, крестясь, следу­
ющий манифест Екатерины*, в котором рассказан императрицею вели­
кий подвиг русского лаптя. Вот этот манифест:
«Всем Нашим верным подданным духовным, военным и граждан­
ским через сие объявляем:
Вступление Наше на Всероссийский Императорский престол явным
есть доказательством истинны сей, что где сердца нелицемерныя дей­
ствуют во благое, тут рука Божия предводительствует. Не имели Мы ни­
когда ни намерения, ни желания таким образом воцариться, каковым
Бог по неведомым Его судьбам промыслом своим нам определил пре­
стол отечества Российскаго восприять.
С самых дней кончины в Бозе почивающей Нашей всепросветлейшей и вселюбезнейшей Тетки, Государыни Императрицы Елизаветы
Петровны, все прямо усыновленные своему отечеству, а Наши теперь
верноподданные, оскорблены бывши лишением своей Матери, утеше­
ния в том себе ожидали, чтоб по меньшей мере в знак благодарности к
Ней, повиноваться племяннику Ея, к наследству Ею же определенному.
И хотя скоро все они обозрели в нем малость духа к правлению столь ве­
ликой империи: однако ж уповали на его собственное в том признание,
а искали между тем Нашего Матерняго в правительстве империи вспо­
можения. Но самовластие, необузданное добрыми и человеколюбивыми
качествами, в Государе владеющем самодержавно, есть такое зло, кото­
рое многим пагубным следствиям непосредственною бывает причиною.
Чего ради вскоре по вступлении на Всероссийский престол бывшаго сего
Императора, отечество Наше вострепетало, видя над собою Государя и
властителя, который всем своим страстям прежде повиновение рабское
учинил и с такими качествами воцарился, нежели о благе ввереннаго
себе государства помышлять начал.
Хотя бывши он Великим Князем и Наследником Российскаго пре­
стола многия оказывал ко всепросветлейшей Тетке и Монархине своей
озлобления и ко многим Ея печалям и оскорблениям (что всему Нашему
*
Едва ли можно сомневаться, что главные основы и общее содержание манифе­
ста были указаны самою Екатериною; более чем вероятно, что первоначальный проект,
кем ни был бы он составлен, подвергся значительным изменениям и исправлениям. Во
всяком случае, редакцию манифеста должно признать очень удачною; манифест напи­
сан соответствующим теме и вполне русским языком. В «Указах» Екатерины II этот ма­
нифест справедливо назван, в отличие от манифеста 28 июня, «обстоятельным». Импе­
ратор Павел I указом от 26 января 1797 г. повелел уничтожить с. 14— 23 «Указов», на ко­
торых напечатан обстоятельный манифест.

111


двору известно было) подавал причины: однако ж скрывал он то на на­
ружности своей, обуздан еще будучи при Ней некоторым страхом и по­
читал любовь Ея к нему по крови крайним себе утеснением и порабоще­
нием. Со всем тем и тогда опыты к Ней оказывал явные всем Нашим
верноподданным дерзновенной своей неблагодарности, то презрением
к Ея Особе, то ненавистью к отечеству; а наконец и вовсе предпочитал
угождение страстям своим доброму и приличному порядку столь вели­
кой короны Наследника. Словом сказать: не видно уже и тогда в нем
было малых знаков посредственнаго любочестия. Что же из того открылося? Не успел он только удостовериться о приближении кончины Тет­
ки своей и благодетельницы, потребил Ея память в сердце своем, преж­
де нежели Она еще дух свой последний испустила: так что на тело Ея
усопшее в Бозе, или вовсе не глядел, или когда церемониею достодолж­
ною к тому был приведен, радостными глазами на гроб Ея взирал, отзываяся притом неблагодарными к телу Ея словами; и ежели бы не Наше к
крови Ея присвоенное сродство и истинное к Ней усердие, так как и ея к
Нам чрезвычайная любовь долг на Нас налагала, то бы и достодолжнаго такой великой и великодушной Монархини погребения телу Ея не от­
правлено было; ибо он возмечтал о своей власти Монаршей, якобы оная
не от Бога уставлена была и не к пользе и благополучию подданных
своих, но случайно к нему в руки впала для собственнаго его угождения,
и для того дал самовластию своему соединиться с самовольным стрем­
лением на все такия установления в государстве, какия только малость
духа его определить могла к оскорблению народа, а именно: Не имев,
как видно, он в сердце своем следов Веры Православной Греческой (хотя
в том довольно и наставляем был) коснулся перво всего древнее Право­
славие в народе искоренять своим самовластием, оставив своею персо­
ною Церковь Божию и моление, так что когда добросовестные из его
подданных, видя его иконам непоклонение и к церковным обрядам пре­
зрение, или паче ругательство, приходя в соблазн, дерзнули о том ему
напомянуть с подобострастием в осторожность, то едва могли избегнуть
тех следствий, которыя от самовольнаго, необузданнаго и никакому че­
ловеческому суду неподлежащаго властителя произойти бы могли. По­
том начал помышлять о раззорении и самих церьквей, и уже некоторыя
и повелел было раззорить самым делом; а тем, которые по теплоте и мо­
литве к Богу за слабым иногда здоровьем не могли от дому своего отлу­
чаться, вовсе закон предписал никогда церькви Божией в домех не
иметь. И сим образом православными владычествовать восхотел, пер­
во всего начав истреблять страх Божий, писанием святым определенный
началом премудрости.
По таковому к Богу неусердию и презрению закона Его, презрел он
и законы естественные и гражданские; ибо имея он единаго Богом дарованнаго Нам Сына, Великаго Князя Павла Петровича, при самом вступ­
лении на Всероссийский престол не восхотел объявить Его Наследником
престола, оставляя самовольству своему предмет, который он в погубление Нам и Сыну Нашему в сердце своем положил, а вознамерился или
вовсе право ему преданное от Тетки своей испровергнуть, или отечество
112


в чужия руки отдать, забыв правило естественное, что никто большаго
права другому дать не может, как то, которое сам получил. И хотя Мы
с оскорблением сердца то в намерении его примечали, но еще не чаяли,
чтоб так далеко гонение его к Нам и Сыну Нашему любезнейшему в
мыслях его простиралося. Поняли однако ж все добросовестные и Наши
теперь верноподданные, что его устремление вовсе оказываться начало
делом самым на погибель Нашу собственную и Наследника Нашего ис­
требление, и тем возмутилось сердце благочестивое и благородное всех
тех, кто истинный рачитель общаго благополучия отечества своего; по
чему и напоминали Нам тайно и многократно с ревностию о спасении
Нашей жизни, видев Наше терпеливое в гонении сердце, дабы тем Нас
побудить к принятию бремени правительства.
Между тем, когда все отечество к мятежу неминуемому уже противу его наклонялося, он паче и паче старался умножать оскорбление раз­
вращением всего того, что Великий в свете Монарх и Отец своего Оте­
чества, блаженныя и вечно незабвенныя памяти Государь Император
Петр Великий, Наш вселюбезнейший Дед, в России установил, и к чему
он достиг неусыпным трудом тридцатилетняго Своего царствования, а
именно: Законы в государстве все пренебрег, судебныя места и дела пре­
зрел и вовсе об них слышать не хотел, доходы государственные расто­
чать начал не полезными, но вредными государству издержками, из вой­
ны кровопролитной начинал другую безвременную и государству Рос­
сийскому крайне безполезную, возненавидел полки Гвардии, освящен­
ным его Предкам верно всегда служившие, превращать их начал в обря­
ды не удобь носимые, которые не токмо храбрости военной не умножа­
ли, но паче растравляли сердца болезненныя всех верноподданных его
войск и усердно за Веру и Отечество служащих и кровь свою проливаю­
щих. Армию всю раздробил такими новыми законами, что будто бы не
единаго Государя войско то было, но чтоб каждой в поле удобнее сво­
его поборника губил, дав полкам иностранные, а иногда и развращен­
ные виды, а не те, которые в ней единообразием составляют единодушие.
Неутомимые и безрассудные его труды в таковых вредных государству
учреждениях, столь чувствительно напоследок стали отвращать вер­
ность Российскую от подданства к нему, что ни единаго в народе уже не
оставалося, кто бы в голосе с отвагою и без трепета на злословил его и
кто бы не готов был на пролитие крови его. Но заповедь Божия, которая
в сердцах наших верноподданных обитает к почитанию Власти предер­
жащей, до сего предприятия еще не допускала, а вместо того все упова­
ли, что Божия рука сама коснется и низвергнет утеснение и отягощение
народное его собственным падением.
По таковым всем предъявляемым Нами всему свету беспристраст­
ному обстоятельствам, трудно нам было напоследок не смутиться духом,
видя отечество погибающее и Себя самих с любезнейшим Нашим Сыном
и природным Нашим Наследником престола Российского в гонении и
почти крайнем отделении от своего дому Императорскаго; так что уже и
те, которые из усерднейших к Нам, или лучше сказать из отважнейших к
незакрытою своего усердия (потому что ни единаго в народе не видели
ИЗ


Мы, кто бы Нам добра не желал, и кто бы Нам не приносил своего под­
данства), когда хотели благопристойное почтение Нам, яко своей истин­
ной Государыне, отдавать, в опасности живота или по меньшей мере
щастия своего находилися. А напоследок стремление так далеко на пагу­
бу Нашей собственной персоны возрастать стало, что уже и делом самим
оказался от него в народе поиск противу Нас и Нашего Императорскаго Величества, и неудовольствие народное, которому сам он, бывший
Император, был единственно причиною, Нам приписывался от него;
отчего наипаче помыслы его открылися и до Нас дошли, вовсе Нас истре­
бить и живота лишить, в чем Мы предостережены будучи скоропостиж­
но от некоторых вернейших Нам подданных, и живот свой или на избав­
ление отечества или на всеконечное погубление определивших, Божиим
подкреплением на такой страх поступили, каковаго только от Нашего
великодушия отечество Наше за любовь его к Нам требовать могло. И
для того призвав Бога в помощь, а правосудие Его божественное Себе в
оборону, отдали Себя или на жертву за любезное отечество, которое от
Нас то себе заслужило, или на избавление его от мятежа и крайняго кро­
вопролития. Почему вооружася силою руки Господней, не успели Мы
только согласие Свое объявить присланным к Нам от народа избранным
верноподданным, тотчас увидели желание всеобщее к верноподданству,
которое Нам все чины духовные, военные и гражданские всеохотнейшею
присягой утвердили.
Оставалося Нам еще по Нашему природному милосердию к роду
человеческому, а паче к Нашим верноподданным, предупредить те след­
ствия, на которыя бы сей бывший Государь, положа надежду на мнимыя
свои Голштинския войска в Ораниенбауме (где он тогда по любви к ним,
оставя нужное государства правление, в праздности находился), поку­
ситься иногда мог, и тем возбудить противу себя кровопролитие, на ко­
торое за Веру, за Отечество и за Нас и Наследника Нашего верные Нам
Гвардии Нашей и прочие полки живот свой охотно несли. Чего ради Мы
за долг Нам от Бога врученный к подданным, приняли все то предварить
добрым и полезным на тот час учреждением, и взяв к Себе в собственное
Наше предводительство все гвардии полки, артиллерийский корпус, и
на тот час случившиеся при резиденции армейские, пошли его упредить
в намерениях его, о которых Нам было уже заподлинно известно.
Но не успели только Мы выступить из города, как он два письма
одно за другим к Нам прислал; первое через Вице-Канцлера Нашего
Князя Голицына, в котором просил, чтоб Мы его отпустили в отечество
его Голстинию, а другое через Генерала М айора Михайла Измайло­
ва, в котором сам добровольно вызвался, что он короны отрицается и
царствовать в России более не желает, где при том упрашивает Нас, чтоб
Мы его отпустили с Лизабетою Воронцовою да с Гудовичем так же в
Голстинию. И как то, так и другое письмо, наполненныя ласкательства­
ми, присланы были несколько часов после того, что он повеление давал
действительно Нас убить, о чем Нам те самые заподлинно донесли с ис­
тинным удостоверением, кому сие злодейство противу живота Нашего
препоручено было делом самим исполнить.
114


По таковым добровольным его к Нам отзывам своеручным, видя
что он еще способ имеет с Голстинскими полками и некоторыми малы­
ми полевыми при нем случившимися командами вооружиться противу
Нас и Нас понудить ко многому неполезному для отечества Нашего
снисхождению, имея в руках своих многих знатных двора Нашего мужеска и женска пола людей, к погублению которых Наше бы человеко­
любие никак Нас не допустило и скоряе бы убедило попустить может
быть прешедшее зло, отчасти восстановить некоторым с ним примире­
нием для избавления в руках его находящихся персон, которых они
умышленно, уведомившися о возмущении предприятом противу его для
освобождения отечества, в залог к себе захватили в дом Ораниенбаум­
ский; все тогда при Нас находящиеся знатные верноподданные понуди­
ли Нас послать к Нему записку с тем, чтоб он добровольное, а не при­
нужденное отрицание письменное и своеручное от престола Российскаго
в форме надлежащей, для спокойствия всеобщаго, к Нам прислал, еже­
ли он на то согласен; которую записку Мы с тем же Генералом Майором
Измайловым к нему и отослали. Вследствие чего он в ответе к Нам сле­
дующее своеручное написал письмо:
«В краткое время правительства моего самодержавнаго Российским
государством, самым делом узнал я тягость и бремя силам моим несо­
гласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было об­
разом правительства владеть Российским государством. Почему и вос­
чувствовал я внутреннюю онаго перемену, наклоняющуюся к падению
его целости и к приобретению себе вечнаго чрез то бесславия. Того ради
помыслив я сам в себе, беспристрастно и непринужденно чрез сие объяв­
ляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торже­
ственно, что я от правительства Российским государством на весь век
мой отрицаюся, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо
образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве
владеть, ниже онаго когда-либо или через какую-либо помощь себе ис­
кать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом
приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею соб­
ственною рукою. Июня 29 дня, 1762 года.
Петр».
Таковым, Богу благодарение, действием престол Самодержавный
Нашего любезнаго отечества приняли Мы на Себя без всякаго кровопро­
лития, но Бог един и любезное Наше отечество чрез избранных своих Нам
помогали. В заключение же сего неисповедимаго промысла Божия Мы
всех наших верных подданных обнадеживаем всемилостивейше, что про­
сить Бога не оставим денно и ночно, да поможет Нам поднять Скипетр в
соблюдение Нашего православнаго Закона, в укрепление и защищение
любезнаго отечества, в сохранение правосудия, в искоренение зла и вся­
ких неправд и утеснений и да укрепить нас на вся благая. А как Наше ис­
креннее и нелицемерное желание есть прямым делом доказать, сколь Мы
хотим быть достойны любви Нашего народа, для котораго признаваем
Себя быть возведенными на престол: то таким же образом здесь наитор115


жественнейшеобещаем Нашим Императорским словом, узаконить такия
государственныя установления, по которым бы правительство Нашего
любезнаго отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое
имело так, чтоб и в потомки каждое государственное место имело свои
пределы и законы к соблюдению добраго во всем порядка и тем уповаем
предохранить целость Империи и Нашей Самодержавной власти, быв­
шим нещастием несколько испроверженную, а прямых верноусердствующих своему отечеству вывести из уныния и оскорбления. Напротиву того
не сумневаемся, что все Наши верноноподданные клятву свою пред Богом
не преступят в собственную свою пользу и благочестие, по чему и Мы
пребудем ко всем Нашим верным подданным непременны Нашею высо­
чайшею Императорскою милостию.
Дан в Санктпетербурге июля 6 дня, 1762 года.
Екатерина».
Итак: когда Петр III, своим «самовластием», особенно пагубном в
государе самодержавном, возбудил против себя «неудовольствие народ­
ное», все отечество «к мятежу наклонил», когда «ни единаго в народе
уже не оставалося, кто бы не злословил его и не готов был на пролитие
крови его», тогда «усерднейшие» к императрице, «от народа избранные
верноподданные» преклонили Екатерину «воцариться таким образом»,
каким она «ни намерения, ни желания никогда не имела». Переворот
произведен народом, чрез его избранников.
В этом же порядке проявилась и благодарность Екатерины: она
отблагодарила прежде всего народ, потом — его избранников. В чем же
выразилась эта благодарность?
В один день с «обстоятельным манифестом» был обнародован указ
об «облегчении народной тягости» понижением на десять коп. с пуда
цены на соль, «яко самой нужной и необходимой к пропитанию челове­
ческому вещи». Народ, как соловья, баснями не кормят: нужно было
съесть пуд соли, чтоб восчувствовать императорскую благодарность на
10 копеек. Это так было ясно, что в указе поспешили прибавить: «однако
ж при сем остаться не может, а воля Наша есть еще несравненно, как в
сем пункте, как и в прочем для всего общества полезном и необходимом,
оказать Наши Матерния милосердия». Народ с благодарностью выслу­
шал это императорское обещание и терпеливо ожидал его исполнения.
Прошел целый месяц, и только в августе народ узнал, кто были его
избранники, которые явились пособниками Екатерины в перевороте и
поэтому наравне с народом заслуживали ее благодарность. 9 августа
было объявлено: «Ее Императорское Величество хотя ни мало не сомне­
валась об истинном верных Своих подданных при всех бывших прежде
обстоятельствах сокровенном к Себе усердии; однако ж к тем особливо,
которыя по ревности для поспешения благополучия народнаго, побуди­
ли самым делом Ея Величества сердце милосердое к скорейшему приня­
тию престола Российскаго и к спасению таким образом нашего отече­
ства от угрожавших оному бедствий, на сих днях оказать соизволила
особливыя знаки Своего благоволения и милости; из которых иных пен­
116


сиями, других деревнями, а прочих денежною суммою наградить соиз­
волила». В этом первом «наградном списке» поименовано 40 избранни­
ков народа, причем они разделены по степени оказанного им «благово­
ления и милости» на четыре категории:
к первой отнесены только три лица— малороссийский гетман, фельд­
маршал гр. К. Г. Разумовский; обергофмейстер великого князя наслед­
ника цесаревича, сенатор Н. И. Панин, и генерал-аншеф, подполковник
конного полка, сенатор кн. М. Н. Волконский — которым пожалованы
пожизненные пенсии по пяти тысяч рублей;
ко второй — 17 лиц, которым пожаловано по 800 душ крестьян или,
оценивая человеческую душу в 30 рублей*, по 24000 рублей;
к третьей — 11 лиц, получивших по 600 душ или по 18000 рублей, и
у четвертой — 9 лиц, получивших от 500 до 300 душ или соответ­
ствующее денежное вознаграждение.
Всего этим 40 избранникам было роздано 18000 душ и 526000 руб­
лей, что, принимая казенную оценку души в 30 рублей, составит
1066000 рублей.
В конце этого «милостиваго манифеста» прибавлено: «вышеупомянутыя пенсии годовыя пожалованы по смерть из собственной Ея Императорскаго Величества комнатной суммы, так как из той же суммы и все прочия
денежныя награждения, а деревни со всеми землями и угодьями в вечное
и потомственное наследное владение». Другими словами: избранникам
народа отдавали в кабалу в виде награды за усердие самих избирателей.
<...>
В РОПШЕ

Петр Федорович от рождения был слабого, болезненного сложения;
дряблый телом и духом, он жил впечатлениями минуты, то безгранично са­
моуверенный, то бесконечно растерянный. Впечатления, пережитые им
28 июня, были ему не по плечу; слабый организм не выдержал бурных толч­
ков, и Петр несколько раз впадал в обморок. Удар 29 июня сломил его
окончательно. Все 35 лет, прожитые им на свете, он сознавал себя то герцо­
*
Эта расценка велась довольно точно. Так, в объявлении буквально сказано по по­
воду лица, долженствовавшаго получить 800 душ: «Измайловскаго полку ПримерМаиору Николаю Рославлеву 600 душ и в дополнение 6000 рублей». В депеше Прассе от
17 августа сказано о пожаловании 24000 рублей и прибавлено: oder auch so vie! an Gtltern
und Bauern, einen Bauer zu 30 Rubel gerechnet (или столько же землями (имениями), или
крестьянами из расчета по 30 руб. за душу). Расценка, сделанная кн. Дашковою, не вер­
на и все это место писано, кажется, только для того, чтобы причислить себя к первой
категории, хотя она получила только 24000 руб., т. е. поставлена в ряд с семнадцатью ли­
цами второй категории. Выводить из пожалования кн. Дашковой 24000 рублей заклю­
чение об ее особенном значении в перевороте не приходится. Указывать на пожалование
ей ордена св. Екатерины тоже нельзя: супруга гетмана гр. Екатерина Ивановна Разумов­
ская, сопровождавшая Петра III в его кронштадтской экспедиции, была пожалована
25 июля тем же орденом. Так же точно в день коронации в статс-дамы была пожалова­
на сперва Матюшкина, а потом кн. Дашкова.
117


гом,то великим князем,то императором; ему нелегко было освоиться с но­
вою ролью не только частного человека, но арестанта, окруженного стра­
жей. Он то ловит руку Панина, своего подданного, чтобы поцеловать, то
возмущается, что его прихоти исполняются не так быстро, как он привык.
Нужно быть, однако, справедливым даже и к «бывшему императору».
События последних двух дней могли надломить и не такую слабую нату­
ру. Нужна сильная, почти не человеческая энергия, нужна могучая сила ха­
рактера, чтоб выдержать ряд сильных потрясений, поражавших с необыкновеною последовательностью, жестокостью и быстротою. Менее чем в
24 часа Петр из самодержавного императора обратился в бесправного
узника. В пятницу вечером его слово было законом для всей империи; в
субботу утром грубый солдат повелевал в Ропше каждым его движе­
нием.
И дворцы, как домашние животные, могут быть не ко двору. С ними
связываются иногда такие воспоминания, которые кладут на них печать
отвержения. Такова Ропша, которую император Павел I называл «Кро­
вавым Полем».
Ропшинский дворец был выстроен Петром Великим и подарен им
своему любимцу князю Ф. Ю. Ромодановскому, этому «черту», этому кро­
вожадному «его величеству». Что, кроме ужаса, мог поселить этот «черт»
тайной канцелярии в прелестных окрестностях и в самом дворце? По­
следний князь Ромодановский дал Ропшу в приданое за своей дочерью,
знаменитою Екатериною Ивановною , которая вышла замуж за
гр. М. Г. Головкина— Елизавета Петровна сослала Головкина в Сибирь,
а Ропшу отписала в казну. Каменный дворец был увеличен, обстроен служ­
бами. Вокруг дворца был обширный сад, в саду большой пруд, в котором
Елизавета Петровна любила ловить рыбу. Скоро, однако, Ропша надое­
ла, и императрица подарила ее великому князю Петру Федоровичу. Вели­
кий князь полюбил ропшинский дворец, но охотнее жил в Ораниенбауме,
где была своя «игрушечная крепость», между тем как в Ропше был только
небольшой вал. Петр, будучи императором, ни разу не был в Ропше и толь­
ко став «бывшим императором», провел в своем ропшинском дворце одну
неделю.
В 8 часов вечера 29 июня «арестантская карета» прибыла в Ропшу.
Петр был помещен в спальне ропшинского дворца, довольно обширной
комнате, в которой стояла кровать под альковом. Он был оставлен один;
у дверей стоял часовой. Все здание дворца было оцеплено гвардейским
караулом. Петр провел ночь дурно, и поутру жаловался дежурному офи­
церу и выразил желание иметь свою любимую кровать, оставшуюся в
Ораниенбауме. В тот же день, 30 июня, ораниенбаумская кровать была
перевезена в Ропшу.
В первые дни малейшее желание Петра исполнялось, и он ни в
чем не нуждался. «Он имел все, что хотел, кроме свободы», — пишет
Екатерина, и пишет правду1. В воскресенье 30 июня, в первый день сво­
его ареста, Петр пожелал, чтоб ему дали его скрипку, собаку, чтоб ему
прислали его врача, его прежнюю прислугу. Как только императрице
дали знать об этом, она, 30 же июня, написала В. И. Суворову:
118


«Господин генерал Суворов. По получении сего извольте прислать,
отыскав в Ораниенбауме или между пленными, лекаря Лидерса, да ара­
па Нарцыса, да обер-камердинера Тимлера; да велите им брать с собою
скрипицу бывшего государя, его мопсинку собаку; да на тамошния ко­
нюшни кареты и лошадей отправьте их сюда скорее. Также извольте из
голштинских офицеров подполковника Кииль, который на моей корми­
лице женат, отпустить в его дом в Ораниенбауме без караула и без при­
смотра за ним для того, что он не мало не подозрительной.
Екатерина».
Караул, составленный из гвардейских гренадер, бессменно находился
в ропшинском дворце для надзора за арестантом; но дежурный офицер
сменялся каждый день. Офицеры эти, безусловно, гвардейские, приезжа­
ли из Петербурга и, более чем вероятно, считали подобное дежурство
крайне для себя неприятным: в Петербурге кипит жизнь, в Петербурге на
виду у императрицы, а в Ропше, кроме скуки, еще и тяжкая забота, чтоб
охранить Петра от ярости гвардейских солдат, ненавидящих бывшего
императора. Окна в комнате завешены зелеными гардинами, чтоб ничего
не было видно; выпускать Петра из комнаты, не только в сад, даже на тер­
расу или в другую комнату, запрещено. Отделенный от всего мира «уз­
ник», больной и раздражительный, беспрестанно вызывал замечания де­
журного офицера, делал дежурство пыткой. Можно поверить, что офице­
ры относились к «императорскому арестанту» грубо, если не жестоко: по
нравам того времени это вообще было весьма вероятно, особенно же при
данном положении дежурного офицера. Исключение в этом отношении
составлял, по отзывам современников, только Алексей Орлов. В понедель­
ник 1 июля, играя в карты с бывшим императором, Орлов, узнав, что у
Петра нет денег, предложил ему несколько червонцев, причем обещал, что
ему будет доставлена такая сумма, какую он пожелает иметь. Так как глав­
ный надзор за Петром в Ропше был поручен Алексею Орлову, то, конеч­
но, только Орлов и мог разрешить ту или другую льготу в содержании уз­
ника; вот почему, вероятно, Петр и обратился именно к Орлову с
просьбою дать ему несколько денег. Но и Орлов не мог преступить точных
приказаний, полученных им относительно содержания бывшего импера­
тора. Этим, вероятно, объясняется следующий рассказ о прогулке: Петр
просил позволения прогуляться в саду, желая подышать свежим воздухом;
Орлов, только что уверявший Петра, что малейшее его желание будет ис­
полнено, изъявил согласие и на прогулку, но, отворив двери, он мигнул ча­
совым, те скрестили ружья и преградили узнику выход из комнаты*.
*
Ни в дипломатических депешах того времени, ни в записках современников, ни
в иностранных сочинениях, посвященных этому вопросу, не встречается ни одной чер­
ты, которая касалась бы содержания Петра в Ропше, под караулом, только секретарь
датского посольства Шумахер рассказывает эпизоды, приведенные нами в тексте. Эти
эпизоды очень вероятны, возможны, и нет основания отвергать их потому только, что
Другие не знают их. Шумахер жил в России около семи лет; у него было много знакомых.
Он мог слышать эти подробности от солдат и сержантов, бывших в ропшинском двор­
це. Ему, как датчанину в душе, можно верить в тех случаях, когда он говорит с чувством
сожаления о Петре, который ненавидел Данию и готовился к войне с нею.
119


Чем же разрешатся эти узы? Какая судьба ожидает бывшего импе­
ратора?
Этот вопрос поднимался уже два раза; два уже раза обсуждался он
если не Екатериною, то в ее присутствии, по крайней мере, с ее ведома —
до переворота, когда еще не определилась ни конечная его цель, ни об­
щий ход, и во время самого переворота, в сутолоке военного мятежа,
среди опьяняющего успеха.
До переворота вопрос обсуждался спокойнее. К будущей судьбе
Петра относились тогда почти безразлично — никого не интересовал
вопрос, что с ним будет; все думы и заботы сосредоточивались только на
том, чтоб он не был императором. В немедленном разрешении вопроса
не настояло и надобности: в случае нужды можно было руководство­
ваться бывшим примером, действовать по шаблону, — Иван Антонович
был ведь заключен в Шлюссельбурге; отчего же с Петром Федоровичем
не может быть поступлено так же? Заточение в крепости действительно
во всяком случае: ребенок ли возмужает в темнице или взрослый соста­
рится в ней, это безразлично. Тогда же промелькнула и другая мысль,
тоже не новая, возникавшая уже 20 лет назад, при обсуждении вопроса
о судьбе младенца Ивана III: Петр III, родом из Голштинии, прибывший
в Россию по желанию Елизаветы Петровны, может, по желанию Екате­
рины Алексеевны, быть отправлен на родину, обратно в Киль. Его, к
тому же, и отправлять незачем — он сам стремится за границу; собирает­
ся в поход против Дании. Одно время предполагалось даже приурочить
переворот к тому именно времени, когда Петр III удалится из Петербур­
га, будет находиться вне пределов России. Эта мысль, однако, вскоре
была оставлена: нельзя же, в самом деле, нападать на императора, ко­
гда он находится во главе войск, во всеоружии своей власти. Войска не
любили Петра, но войска не выдадут своего полководца, не изменят сво­
ему главнокомандующему. Это предположение скрывало только мысль
о будущей судьбе низвергнутого с престола императора — лишь бы его
не было в России*.
Во время переворота, при спешном обсуждении вопроса, сами собы­
тия указали, прежде всего, наиболее необходимое решение, прямо противуположное прежним предположениям, — нужно не выпустить Пет­
ра за границу, необходимо лишить его возможности бежать за пределы
России, следует захватить Петра, как носителя титула, власти. Всем те­
перь стало ясно как день, что и на родине, в Голштинии, как и в России,
Петр, пока он на свободе, является укором, даже угрозой. Необходимо,
прежде всего, овладеть им, лишить его свободы, а потом — об этом «по­
том» некогда было думать: надо было спешить в Петергоф — заточить
его, по шаблону, в Шлюссельбург.
*
Этого не поняли иностранные писатели и серьезно уверяли, что первоначально
предполагалось произвесть переворот в то время, когда император находился бы во гла­
ве действующей армии, другими словами: когда он был бы наиболее силен и мог бы про­
тиводействовать с наибольшею надеждою на успех. Ни один из очевидцев не говорит
ничего подобного.
120


После переворота, когда уже Петр арестован, лишен свободы, со­
держится под крепким караулом, вопрос о его будущей судьбе опять
подвергся обсуждению. Теперь явились новые соображения, в силу соз­
данных переворотом новых обстоятельств. Шаблон, указанный Елиза­
ветою Петровною, не выдерживает строгой критики — Шлюссельбургская крепость как крепость не имеет значения: Шлюссельбург как госу­
дарственная тюрьма представляет, конечно, известные удобства; но как
складочное место самодержавцев, как депо бывших императоров
Шлюссельбург никуда не годится и потому уже, что слишком близок
к столице. Самодержец на троне, оскорбляющий религию, глумящийся
над народностью, возбуждает, конечно, общее негодование: но тот же
бывший самодержец в тюрьме, в заточении, лишенный свободы, стано­
вится «несчастным», внушает сожаление, вызывает сочувствие. Всех
удовлетворить нельзя; недовольные всегда были и будут; будут недо­
вольные и переворотом. В случае какого-либо брожения, какого-либо
движения, эти недовольные воспользуются близостью Шлюссельбурга
и могут создать новому правительству большие затруднения. Мысль о
заточении в Шлюссельбург была оставлена: 28 июня туда едет генералмайор Савин для устройства помещения, в ночь на 29 туда же летит указ
императрицы, подписанный в Красном Кабачке*; но со 2 июля о зато­
чении «бывшего императора» в Шлюссельбур нет более и речи.
Самый желанный исход заключался бы, конечно, в естественной
смерти бывшего императора. Петр всегда был хворый, слабый; пережи­
тые им в последние дни потрясения должны были повлиять на его здо­
ровье. Уже 30 июня с утра стало известно, что накануне вечером и всю
ночь бывший император жаловался на головные боли, происходившие
от чисто физической причины: днем он просил прислать к нему придвор­
ного врача Лидерса. Так как Лидере был голштинской службы, а все
голштинцы арестованы, то его нужно было еще отыскать; когда же
отыскали — нужно было уговорить ехать в Ропшу: голштинец опасал­
ся, что попадет в вечное заточение вместе с своим бывшим герцогом.
Выслушав рассказ о болезненных припадках Петра, Лидере нашел бо­
лезнь ничтожною; он прописал лекарство, но ехать в Ропшу не согласил­
ся. Лучшее упование, надежда на естественную смерть, исчезло после
заявления Лидерса, признавшего, что состояние больного вовсе не опас­
но. Может быть, Лидере умышлено скрывает серьезность положения,
чтобы избежать поездки в Ропшу; но ведь возможно также, что они го­
ворит правду: если б Петр был серьезно опасен, Лидере скорее бы согла­
*
Когда в 3 ч. ночи на 29 июня Ф. И. Ушаков привез из Красного Кабачка и вручил
Сенату «конверт с указом Ее императорского величества к генерал майору Савину», то
Сенат, ввиду того что Савин давно уже отправился в Шлюссельбруг, приказал: «Дослать
ему с нарочным сей конверт». Содержание указа г. м. Савину до сих пор неизвестно: весь­
ма вероятно, что этим указом дополнялось сделанное днем распоряжение о приготовле­
нии помещения в Шлюссельбурге; указом от 29 июня, из Петергофа, Савину предписы­
валось вывезти Ивана Антоновича из Шлюссельбурга в Кексгольм, а в Шлюссельбур­
ге «очистить лучшие покои»; для этих покоев указом 2 июля подпоручик Плещеев повез
некоторые вещи.
121


сился ехать в Ропшу, убежденный, что скорая смерть узника освободит
и его от заточения. Лидрс не едет в Ропшу, значит Петр далек еще
от смерти.
Что же делать с Петром? При обсуждении вопроса Екатерина спо­
койно выслушивает доводы о необходимости принять меры, чтобы
бывший император не мог вредить ее правлению, смущая слабые голо­
вы; она хорошо сознает все опасности, которые могут быть созданы ей,
если не Петром, то его сторонниками. Их не много, но они есть; их мо­
жет быть в будущем больше. Петра необходимо окончательно обезвре­
дить, но как? При обсуждении средств не церемонились присутствием
императрицы. Екатерина не Елизавета Петровна: она сразу поняла не­
годность заточения в Шлюссельбурге или в ином месте; она не упадет в
обморок ни от какого предложения — примеры Иоанна Грозного и
Петра Великого ее не смущают. Тем не менее никто из присутствующих,
ни даже лица ей наиболее близкие, читавшие в ее глазах сокровенное же­
лание решительно, раз навсегда покончить с этим несносным вопросом,
не осмеливались даже заикнуться о неестественной смерти — они, зная
Екатерину, могли читать ее мысль, но не вслух перед императрицей.
Когда лица, окружавшие Екатерину, окончательно убедились, что
устранение Петра признается ею вполне необходимым, они решились
измыслить к тому средства без ее ведома и привести их в исполнение без
ее согласия. В этом были заинтересованы прежде всего все личные сто­
ронники Екатерины, те «избранники народа», которые «подвигли» им­
ператрицу стать во главе движения. Они был заинтересованы в этом
гораздо более, чем сама Екатерина: переворот произведен всеми сосло­
виями, всем народом, не ею; никто даже не может и помыслить о вторич­
ном возведении на трон ненавистного Петра — не на Екатерине могут
вымещать свою злобу недовольные, если они есть, если они будут, а на
«избранниках народа». Петр не помешал произвести переворот; но Петр
может препятствовать, не Екатерине, а многим «избранникам», вос­
пользоваться плодами своих трудов. Более же всего в этом заинтересо­
ваны братья Орловы. Все братья, особенно же Григорий, заняли видное
положение, которое дает им право мечтать о многом; осуществлению
этих мечтаний может воспрепятствовать, как им казалось, только Петр,
живой, хотя и арестованный, в заточении. Пока Петр жив, Екатерина не
свободна: теперь уже все заметили, что в манифесте 28 июня Петр ни
разу не назван супругом, мужем Екатерины; но подобные узы, наложен­
ные церковью, не расторгаются ни манифестом, ни заточением — Петр
живой одним тем, что он жив, мешает Орловым достигнуть конечных
результатов их усилий, их жертв. Во что бы ни стало Орловым надо
оградить не только еще возможное, лелеемое в мечтаниях, но и добытое
уже счастье, и с этим надо торопиться. Их фавор, особенно же Григо­
рия, режет уже всем глаза. При дворе начались уже козни против них,
идет интрига, стремящаяся свергнуть Григория Орлова; с Григорьем же
падут и его братья. Надо торопиться.
В среду 3 июля на четвертый день после появления болезненных при­
падков Петра, вечером, в Ропшу прибыл из Петербурга врач Лидере. В
122


четверг 4 июля бывшему императору, вероятно, стало хуже: по крайней
мере, в четверг же прибыл в Ропшу второй врач —штаб-лекарь Паульсен.
Доктора не констатировали ухудшения* и, выражаясь современным язы­
ком, самочувствие больного не оставляло желать ничего лучшего.
Пятница прошла спокойно. В субботу 6 июля, поутру, когда узник
еще спал, камердинер, прислуживавший Петру, вышел в сад, «чтоб по­
дышать чистым воздухом». Офицер, находившийся в саду, приказал
схватить его: камердинер был посажен в приготовленный экипаж и уда­
лен из Ропши**. Вечером, часов в шесть, нарочный, прискакавший из
Ропши, подал Екатерине пакет от Алексея Орлова***. На листе серой,
нечистой бумаги, неумелым почерком, пьяною рукою Алексея Орлова
было написано:
*
Петр был болен пять суток. Петр захворал 30 июня; три дня, т. е. 30 июня, 1 и
2 июля, был болен; 3 ему стало лучше; вслед за тем явилась новая болезнь, в которой он
находился двое суток, т. е. с вечера 4 по полдень 6 июля2. Официально было объявлено,
что Петр умер 6 июля; по другим известиям 5 и даже 3 июля. В частном письме канцлера
Воронцова от 7 июля говорится: «бывший и вчерась умерший император». Если есть
повод относиться с недоверием к официальному заявлению по поводу кончины Петра,
то несомненно, что у Воронцова не было повода обманывать своего племянника. Ино­
странные писатели не приводят серьезных оснований к подобному обману, и даже Гельбиг признает 6 июля днем смерти, не говоря уже о других.
** Об этом Маслове Шумахер упоминает и ранее, но всегда ошибочно: у Петра III
не было камер-лакея Маслова, по крайней мере, в Придворном Архиве хранится только
дело об определении поручика Маслова к смотрению вотчин уже от 3 июня 1761 года и
ни о каком камер-лакее Маслове нет следов или, по крайней мере, нам не удалось отыс­
кать их. Самый же рассказ весьма вероятен: в той или другой форме, но удаление лиш­
них свидетелей вполне естественно.
*** Письмо это впервые напечатано в Москве в 1881 году г. Бартеневым. Так как
это письмо имеет решающее значение в вопросе о степени участия Екатерины II в ропшинской драме, то для определения достоверности письма необходимо иметь в виду сле­
дующую заметку гр. Ф. В. Ростопчина, снявшего «11 ноября 1796 года», пять дней по­
сле смерти Екатерины II, копию с этого письма: «Кабинет ее был запечатан графом Са­
мойловым и генерал-адъютантом Ростопчиным. Через три дня по смерти императрицы
поручено было великому князю Александру Павловичу и графу Безбородке рассмотреть
все бумаги. В первый самый день найдено это письмо графа Алексея Орлова и принесе­
но к императору Павлу; по прочтении им возвращено Безбородке; и я имел его с 1/4 часа
в руках. Почерк известный мне графа Орлова. Бумага — лист серой и нечистой, а слог
означает положение души сего злодея и ясно доказывает, что убийцы опасались гнева
Государыни, и сим изобличает клевету, падшую на жизнь и память сей великой Царицы.
На другой день граф Безбородко сказал мне, что император Павел потребовал от него
вторично письмо графа Орлова. Прочитав в присутствии его, бросил в камин и сам ис­
требил памятник невинности Великой Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболез­
новал». Княгиня Дашкова, в своих «Записках», говорит по поводу этого же письма:
«Если бы кто-нибудь заподозрил, что императрица повелела убить Петра III или
каким бы то ни было образом участвовала в этом преступлении, я могла бы предста­
вить доказательства ее полной непричастности к этому делу: письмо Алексея Орлова,
тщательно сохраненное ею в шкатулке, вскрытой Павлом после ее смерти. Он прика­
зал князю Безбородко прочесть бумаги, содержавшиеся в шкатулке, и когда он прочел
вышеупомянутое письмо, Павел перекрестился и сказал: «Слава Богу! Это письмо рас­
сеяло и тень сомнения, которая могла бы еще сохраниться у меня». Оно было написа­
123


«Матушка милосердая Государыня! Как мне изъяснить, описать,
что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом
скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта
беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка — его
нет на свете... Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки
на государя. Но, Государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом
с князем Федором*; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не
помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. По­
милуй меня хоть для брата. Повинную тебе принесть, и разыскивать
нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили
тебя и погубили души навек».
Весть о смерти — великий акт. Ни приготовиться, ни привыкнуть к
ней нельзя. В данном случае смерть Петра, разрешая все недоумения, раз­
вязывая многим руки, являлась единственно возможным, наиболее желан­
ным исходом политической драмы, волновавшей русского человека. Тем
не менее весть о смерти Петра поразила одних, встревожила других, оза­
дачила всех, как неожиданное, внезапное явление. Наиболее сильное впе­
чатление эта смерть произвела на Екатерину, и надо отдать ей справедли­
вость, она прежде всех овладела собой, разобралась в массе новых поло­
жений, созданных смертью Петра, и справилась с разнообразными ощу­
щениями, нахлынувшими вместе с вестью о ропшинской катастрофе.
но собственноручно Алексеем Орловым; он писал как лавочник, а тривиальность выра­
жений, бестолковость, объясняемая тем, что он был совершенно пьян, его мольбы о про­
щении и какое-то удивление, вызванное в нем этой катастрофой, придают особенный
интерес этому документу для тех людей, кто пожелал бы рассеять отвратительные кле­
веты, в изобилии возводимые на Екатерину II, которая хотя и была подвержена многим
слабостям, но не была способна на преступление. Пьяный, не помня себя от ужаса, Алек­
сей отправил это драгоценное письмо ее величеству тотчас же после смерти Петра. Когда
уж после кончины Павла я узнала, что это письмо не было уничтожено и что Павел I ве­
лел прочесть его в присутствии императрицы и послать Нелидовой и показал его вели­
ким князьям и графу Ростопчину, я была так довольна и счастлива, как редко в моей жиз­
ни» (Дашкова Екатерина. Записки. 1743— 1810. Л., 1985. — С. 55— 56).
*
Князь Федор Сергеевич Барятинский. Таким образом, с полною достоверностью
известны только два участника: Алексей Орлолв и Федор Барятинский. Их было, конеч­
но, более: «все до единаго виноваты» сказано в письме. В числе участников называют:
лейб-медика Карла Федоровича Крузе , Григория Николаевича Теппова, сержанта гвар­
дии Николая Николаевича Энгельгардта , капрала конной гвардии Григория Александ­
ровича Потемкина, Григория Никитича Орлова, актера Федора Григорьевича Волкова ,
бывшего лейб-кампанца, артиллериста Александра Швановича, князя Ивана Сергевича
Барятинского. Сверх этих десяти лиц, в комнате находились еще четыре лица, из них три
безымянные: кабинет-курьер, приехавший с А. Орловым, и два гвардейские сержанта,
бывшие на часах у дверей, четвертый — голштинский камергер Александр Брессан, по­
жалованный Петром III в действительные бригадиры. Участие их было весьма различ­
но. Между тем как Швановичу приписана датским резидентом наиболее деятельная
роль, другие о нем даже не упоминают; Г. Н. Орлов и Г. Н. Теплов были, по Гельбигу,
только зрителями, участие Г. А. Потемкина решительно отвергается, а о Брессане ска­
зано, что он бросился защищать своего «барина». Как Швановича знает только Шума­
хер, так и Н. Н. Энгельгардта только Гельбих.
124


«Que je suis affectee, meme terrass6e par cette mort», — сказала Екате­
рина кн. Дашковой3. Она была тронута этой смертью как женщина; она
была поражена ею как императрица. Екатерина хорошо сознавала свое
положение: смерть Петра, смерть скоропостижная, и в такое время, возбу­
дит толки, бросит тень на ее намерения, ляжет пятном на памяти до сих
пор чистых, светлых десяти дней; но она не скрывала от себя, что только
смертью разрешалось вполне «начатое нами» важное предприятие. Тра­
гизм положения Екатерины усиливался еще тем обстоятельством, что
ропшинская катастрофа произошла при деятельном участии Алексея Ор­
лова: Орловым она многим обязана как императрица, и как женщина она
связана с Григорием Орловым сердечными узами: она гнушается преступ­
ления, но выдать преступника не может. «Нужно быть твердым в своих
решениях,— говорила Екатерина,— только слабоумные нерешительны».
Она, именно она должна и покрыть преступление, и защитить преступни­
ка, приняв на себя всю нравственную ответственность и всю политиче­
скую тяжесть катастрофы. Екатерина впервые выказала при этом здра­
вый политический смысл самого обширного диапазона и разыграла при­
нятую на себя роль с талантливостью виртуоза.
Письмо Алексея Орлова, вполне обелявшее Екатерину от всяких
подозрений, было спрятано в шкатулку и пролежало в ней более 34 лет,
до самой смерти императрицы. Кроме двух-трех лиц, наиболее близ­
ких, кроме Никиты Панина, гетмана Разумовского и других очень не­
многих, бывших при императрице в момент получения письма, его
никто уже не прочтет; о нем никто не узнает, пока жива Екатерина.
Решив судьбу письма, Екатерина сама начертала программу своих
действий, краткую и ясную: il faut marcher droit — je ne doispasetre
suspect e*.
Программа была выполнена в точности. Письмо Алексея Орлова
не сообщало мелких подробностей катастрофы, но общий смысл расска­
за не оставлял сомнения относительно главной его черты и поэтому
Екатерина нашла необходимым удостовериться прежде всего, не было
ли употреблено отравление: вскрытие трупа, сделанное по приказанию
императрицы, не нашло ни малейших следов отравления. Ни доктор­
ское свидетельство о причинах смерти, ни скорбный лист не сохрани­
лись**; можно лишь догадываться, что этим свидетельством руковод­
ствовались при составлении следующего «скорбного» манифеста:
«В седьмой день после принятия Нашего престола Всероссийскаго,
получили Мы известие, что бывший Император Петр третий, обыкно­
венным и прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим,
*
В письме к гр. Понятовскому от 9 августа 1762 г.: нужно быть безупречной —
я не должна вызывать подозрений (фр.).
** В 1774 г. впервые явилось в печати известие, будто медики, вскрывавшие труп,
высказали мнение, что «император не мог бы жить долее шести месяцев», причем при­
бавлялось: c’etoit en dire assez pour declarer que sa mort n’dtoit pas tout-&-fait naturelle [было
сказано достаточно, чтобы заключить, что эта смерть была не совсем естественной (фр.)J.
Не подлежит сомнению, что это вымысел, охотно, впрочем, повторявшийся и позже.
125


впал в прежестокую колику. Чего ради не презирая долгу Нашего христианскаго и заповеди святой, которою мы одолжены к соблюдению
жизни ближняго своего, тотчас повелели отправить к нему все, что по­
требно было к предупреждению следств, из того приключения опасных
в здравии его, и к скорому вспоможению врачеванием. Но к крайнему
Нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашняго вечера получили
Мы другое, что он волею Всевышняго Бога скончался. Чего ради мы по­
велели тело его привести в монастырь Невский, для погребения в том же
монастыре; а между тем всех верноподданных возбуждаем и увещеваем
Нашим Императорским и Матерним словом, дабы без злопамятствия
всего прошедшаго, с телом Его последнее учинили прощание и о спасе­
нии души его усердныя к Богу приносили молитвы; сие же бы нечаянное
в смерти его Божие определение, принимали за Промысел Его боже­
ственный, который Он судьбами своими неисповедимыми Нам, Престо­
лу Нашему и всему Отечеству строит путем, Его только святой воли из­
вестным. Дан в Санктпетербурге месяца июля 7 дня 1762.
Екатерина».

Крестился русский человек, читая этот манифест: судьбы Божии,
действительно, неисповедимы! Бывший император испытал в последние
дни столько горя, столько невзгод — ничего нет мудреного, что натура
слабая, болезненная, страдавшая уже «припадками гемороидическими»,
не вынесла этих потрясений; в смерти никто не волен — заболел и умер.
Простым русским людям смерть эта представлялась естественною; даже
иные простые, кое-что слышавшие, если не знавшие, не допускали и
мысли о каком-либо участии Екатерины в этой смерти. Императрица
«не должна быть заподозреваема», и она осталась незаподозренною*.
В ночь с воскресенья 7 июля на понедельник 8 тело было привезено
в Петербург, прямо в нынешнюю Александро-Невскую лавру, в те самые
покои, где было выставлено для поклонения тело принцессы Анны Бра­
уншвейгской и позже тело великой княжны Анны Петровны, дочери
Екатерины.
В небольшом монастырском здании приготовлены те же две до­
вольно низкие комнаты; вся мебель вынесена, только на стенах оставле­
ны «стенники», но без свечей. Стены обиты черным сукном. Первая от
*
Даже значительно позже, в 1774 году, когда в печати впервые появляются указа­
ния на ропшинскую катастрофу, не только нет еще и намека на заподозривание Екате­
рины, но категорически заявляется: II est certain qu’il у auroit de l’injustice &attribuer cette
mort a la vengeance de son epouse «Определенно было бы несправедливо приписы­
вать эту смерть мести со стороны его супруги» (фр.). Рюльер был первый, если не оши­
баемся, совре-менник, читавший в парижских салонах свой рассказ «о революции 1762 г.
в России» и вставивший в него такую двусмысленную фразу: «On ne sait pas avec certitude
quelle part l’imp6ratrice eut a cet evenement» — («Нельзя достоверно сказать, какое учас­
тие принимала императрица в сем приключении»).После издания его книг в 1797 го­
ду, заподозревания Екатерины стали появляться в печати. Но в форме довольно
скрытой.
126


входа комната совершенно пуста; у дверей, ведущих во вторую, где вы­
ставлено тело, стоят часовые. Гроб поставлен на катафалк в две ступе­
ни; вокруг гроба свечи. Гроб обит красным бархатом с широким сереб­
ряным галуном; на него наброшен широкий парчовой покров, спускаю­
щийся до полу; вокруг гроба ни орденов, ни знаков отличия. Народ
впускается длинной, бесперерывной вереницей из первой комнаты во
вторую. Дежурные при гробе офицеры приглашают народ сперва по­
клониться телу усопшего, потом — проходить, «не останавливаясь»,
мимо гроба, в противуположную, выходную дверь. Нет времени ни
остановить взор на покойнике, ни всмотреться в подробности печаль­
ной обстановки. Бывший император одет в мундир голштинских дра­
гун, светло-голубой с белыми отворотами; руки сложены на крест, но в
больших с крагами перчатках формы Карла XII. Сквозной ветер от рас­
крытых настежь дверей развевает жидкие волосы покойника. Лицо его
черно, чернее, чем у апоплектика; на шее широкий шарф, но офицеры не
дают времени всмотреться, приглашая проходить, проходить...
Сюда, в эти траурные комнаты, на это печальное зрелище придет в
среду 10 июля Екатерина, чтоб присутствовать при погребении тела
Петра Федоровича. Она ведь присутствовала при погребении Анны
Леопольдовны, тоже низвергнутой, но только правительницы — ей
нельзя же не присутствовать при погребении, хотя и низвергнутого, но
императора. Приводим протокол Сената от 8 июля:
«Сенатор и кавалер Никита Иванович Панин собранию Правительствующаго Сената предлагал: Известно ему, что Ея императорское
величество всемилостивейшая Государыня намерение положить соизво­
лила шествовать к погребению бывшаго императора Петра третьяго в
невской монастырь, но как великодушное Ея величества и непамятозлобивое сердце наполнено надмерною о сем приключении горестию и
крайним соболезнованием о столь скорой и нечаянной смерти бывшаго
императора, так как что с самаго получения сей нечаянной ведомости Ея
величество в непрерывном соболезновании и слезах о таковом приклю­
чении находитца: то хотя он господин сенатор, почитая за необходимой
долг, обще с господином гетманом, сенатором и кавалером графом
Кирилою Григорьевичем Разумовским и представляли, чтобы Ея вели­
чество, сохраняя свое здравье, по любви своей к Российскому Отечеству,
для всех истинных Ея верноподданных и для многих неприятных
следств, изволила б намерение свое отложить; но Ея величество на то
благоволения своего оказать не соизволила, и потому он за должное
признал о том Сенату объявить, дабы весь Сенат, по своему усердию к
Ея величеству, о том с рабским своим прошением предстал. Сенат уважа все учиненные притом господином сенатором Паниным справедли­
вые изъяснении, тот час выступя из собрания пошол во внутренния Ея
величества покои и, представ монаршему ея лицу, раболепнейше просил,
дабы Ея величество шествие свое в невской монастырь, к телу бывшаго
Императора Петра третьяго, отложить соизволила, представляя многие
и весьма важные резоны к сохранению для всех верных сынов Отечества
Ея императорскаго величества дражайшаго здравия, и хотя Ея величе127


ство долго к тому согласия своего и не оказывала, но на последок, видя
неотступное всего Сената рабское и всеусерднейшее прошение, ко удо­
вольствию всех Ея верных рабов, намерение свое отложить благоволи­
ла. Сенат, приняв сие за отменной знак Ея матернего милосердия, по от­
дании своей рабской благодарности, возвратясь в собрание, приказали:
о сем записать в журнале объявя чрез господина обер-прокурора князя
Козловскаго всему святейшему синоду, что погребение отправляемо бу­
дет без высочайшаго Ея императорскаго величества при том присудствия и с сего для напечатания в газетах в академию наук дать копию»*.
В среду 10 июля в Невский монастырь прибыли многие из особ пер­
вых пяти классов, особыми повестками приглашенные присутствовать
на печальной церемонии. Явились в церковь, между прочим, и престаре­
лый фельдмаршал гр. Миних, прямой, честный, и генерал-полицеймейстер Н. А. Корф, любимец Петра, угодник Екатерины; явились и некото­
рые из служивших в голштинском войске. Все лужайки монастыря, не
говоря уже о кладбище, были запружены народом, ожидавшим какогото чрезвычайного, вообще небывалого зрелища.
В назначенное время восемь «асессоров» внесли гроб в Благовещен­
скую церковь. После заупокойной литургии тело «бывшаго императо­
ра Петра третьяго» было предано земле в самой церкви, рядом с бывшей
правительницей Анной Леопольдовной.
Народ долго не расходился. На него, очевидно, произвела впечат­
ление эта внезапная смерть, о которой ходили уже «неосновательные»
толки, слышались даже «пустые враки»...

*
Предполагая, что к императрице Сенат ходил в полном составе, т. е. все 14 сена­
торов, легко понять, что подробности, не вошедшие в протокол Сената, могли быть мно­
гим известны. Едва ли, однако, они верно переданы датским резидентом; в словесных до­
водах Сената бросается в глаза внутреннее противоречие, набрасывающее тень на все
известие.


ПИ СЬМ А ЕКАТЕРИНЫ К ПОНЯТОВСКОМ У
I
2 сего июля

Убедительно прошу вас не спешить приездом сюда, потому что
ваше присутствие при настоящих обстоятельствах было бы опасно для
вас и очень вредно для меня. Переворот, который только что совершил­
ся в мою пользу, походит на чудо. Прямо изумительно то единодушие,
с которым это произошло. Я завалена делами и не могу сообщить вам
подробную реляцию. Всю жизнь я буду только стремиться быть вам
полезной и уважать и вас и вашу семью; но теперь здесь все полно опас­
ности и чревато последствиями. Я не спала три ночи и ела только два
раза за четыре дня. Прощайте; будьте здоровы.
Екатерина.

II
2 августа (ст. ст.) 1762 г.
Я отправлю немедленно графа Кейзерлинга1послом в Польшу, что­
бы сделать вас королем по кончине теперешнего, и, если ему не удастся
это по отношению к вам, я желаю, чтобы им стал князь Адам2.
Все умы еще в брожении. Я вас прошу воздержаться от поездки
сюда, из страха усилить его. Уже шесть месяцев как замышлялось мое
восшествие на престол. Петр III потерял ту незначительную долю разсудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию,
для этого он вел ее в поход; он заменил бы ее своими голштинскими вой­
сками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить
веру, жениться на JI. В. (Елисавете Воронцовой), а меня заключить
в тюрьму. В день празднования мира, нанеся мне публично оскорбле­
ния за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц
Георг, заставил отменить этот приказ.
С этого дня я стала вслушиваться в предложения, которые делались
мне со времени смерти Императрицы. План состоял в том, чтобы схва­
тить его в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ее детей. Он
уехал в Ораниенбаум. Мы были уверены в большем числе капитанов
гвардейских полков. Узел секрета находился в руках трех братьев Орло­
вых; Остен вспомнил, что видел старшего, следовавшего за мною и де­
129


лавшего тысячу безумств. Его страсть ко мне была всем известна, и все
им делалось с этой целью. Это — люди необычайно решительные и, слу­
жа в гвардии, очень любимые большинством солдат. Я очень много обя­
зана этим людям; весь Петербург тому свидетель.
Умы гвардейцев были подготовлены. И под конец в тайну было по­
священо от 30 до 40 офицеров и около 10000 солдат. Не нашлось ни од­
ного предателя в течение трех недель, так как было четыре отдельных
партии, начальники которых созывались на совещания. А главная тайна
находилась в руках этих троих братьев; Панин хотел, чтоб это соверши­
лось в пользу моего сына, но они ни за что не хотели согласиться на это.
Я была в Петергофе. Петр III жил и пьянствовал в Ораниенбауме.
Согласились на случай предательства не ждать его возвращения, но со­
брать гвардейцев и провозгласить меня. Рвение ко мне вызвало то же,
что произвела бы измена. В войсках 27-го распространился слух, что я
арестована. Солдаты волнуются; один из наших офицеров успокаивает
их. Один солдат приходит к капитану Пассеку, главарю одной из
партий, и говорит ему, что я погибла. Он уверяет его, что имеет обо мне
известия. Солдат, все продолжая тревожиться за меня, идет к другому
офицеру и говорит ему то же самое. Этот не был посвящен в тайну; испу­
ганный тем, что офицер отослал солдата, не арестовав его, он идет к
майору. А этот последний послал арестовать Пассека. И вот весь полк в
движении. В эту же ночь послали рапорт в Ораниенбаум. И вот тревога
между нашими заговорщиками. Они решают прежде всего послать вто­
рого брата Орлова ко мне, чтобы привести меня в город, а два другие
идут всюду извещать, что я скоро буду. Гетман, Волконский, Панин зна­
ли тайну.
Я спокойно спала в Петергофе, в 6 часов утра, 28-го. День прошел
очень тревожно для меня, так как я знала все приготовления. Входит в
мою комнату Алексей Орлов и говорит мне с большим спокойствием:
«Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить». Я
спросила у него подробности; он сказал мне: «Пассек арестован». Я не
медлила более, оделась как можно скорее, не делая туалета, и села в ка­
рету, которую он подал. Другой офицер под видом лакея находился при
ее дверцах; третий выехал навстречу ко мне в нескольких верстах от Пе­
тергофа. В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова с князем
Барятинским младшим; последний уступил мне свое место в одноколке,
потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайлов­
ский полк, там было всего двенадцать человек и один барабанщик, ко­
торый забил тревогу. Сбегаются солдаты, обнимают меня, целуют мне
ноги, руки, платье, называют меня своей спасительницей.
Двое привели под руки священника с крестом; вот они начинают
приносить мне присягу. Окончив ее, меня просят сесть в карету; священ­
ник с крестом идет впереди; мы отправляемся в Семеновский полк; по­
следний вышел к нам навстречу с криками vivat. Мы поехали в Казан­
скую церковь, где я вышла. Проходит Преображенский полк, крича
vivat, и говорят мне: «Мы просим прощения за то, что явились последни­
ми; наши офицеры задержали нас, но вот четверых из них мы приводим
130


к вам арестованными, чтобы показать вам наше усердие. Мы желали
того же, чего желали наши братья». Приезжает Конная гвардия; она
была в диком восторге, которому я никогда не видела ничего подобно­
го, плакала, кричала об освобождении отечества. Эта сцена происходи­
ла между садом гетмана и Казанской. Конная гвардия была в полном со­
ставе, во главе с офицерами. Я знала, что дядю моего, которому Петр III
дал этот полк, они страшно ненавидели, поэтому я послала к нему пеших
гвардейцев, чтобы просить его оставаться дома, из боязни за его особу.
Не тут-то было: его полк отрядил, чтобы его арестовать; дом его разгра­
били, а с ним обошлись грубо.
Я отправилась в новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в
сборе. Тут наскоро составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась
и обошла пешком войска, которых было более 14000 человек гвардии и
полевых полков. Едва увидали меня, как поднялись радостные крики,
которые повторялись безчисленной толпой.
Я отправилась в старый Зимний дворец, чтобы принять необходи­
мые меры и закончить дело. Там мы совещались и решили отправиться,
со мною во главе, в Петергоф, где Петр III должен был обедать. По всем
большим дорогам были расставлены пикеты, и время от времени к нам
приводили лазутчиков.
Я послала адмирала Талызина в Кронштадт. Прибыл канцлер Во­
ронцов, посланный для того чтобы упрекнуть меня за мой отъезд: его
повели в церковь для принесения присяги. Приезжают князь Трубецкой
и граф Шувалов, также из Петергофа, чтобы удержать верность войск и
убить меня; их повели приносить присягу без всякого сопротивления.
Разослав всех наших курьеров и взяв все меры предосторожности с
нашей стороны, около 10 часов вечера я оделась в гвардейский мундир
и приказала объявить меня полковником — это вызвало неописуемые
крики радости. Я села верхом; мы оставили лишь немного человек от
каждого полка для охраны моего сына, оставшегося в городе. Таким об­
разом, я выступила во главе войск, и мы всю ночь шли в Петергоф. Ко­
гда мы подошли к небольшому монастырю на этой дороге, является
вице-канцлер Голицын с очень льстивым письмом от Петра III. Я не ска­
зала, что, когда я выступала из города, ко мне явились три гвардейских
солдата, посланные из Петергофа распространять манифест среди наро­
да, говоря: «Возьми, вот, что дал нам Петр III; мы отдаем это тебе. И ра­
дуемся, что могли присоединиться к нашим братьям».
За первым письмом пришло второе; его доставил генерал Михаил
Измайлов, который бросился к моим ногам и сказал мне: «Считаете ли
вы меня за честного человека». Я ему сказала, что да. — «Ну так, — ска­
зал он, — приятно быль заодно с умными людьми. Император предла­
гает отречься. Я вам доставлю его после его совершенно добровольно­
го отречения. Я без труда избавлю мое отечество от гражданской вой­
ны». Я возложила на него это поручение; он отправился его исполнять.
Петр III отрекся в Ораниенбаум безо всякого принуждения, окруженный
1590 голштинцами, и прибыл с Елисаветой Воронцовой, Гудовичем и
Измайловым в Петергоф, где для охраны его особы я дала ему шесть

131


офицеров и несколько солдат. Так как это было (уже) 29 число, день
Петра и Павла, в полдень, то нужно было пообедать. В то время как
готовили обед для такой массы народу, солдаты вообразили, что Петр III
был привезен князем Трубецким, фельдмаршалом, и что последний ста­
рался примирить нас друг с другом. И вот они поручают всем проходя­
щим и, между прочим, гетману, Орловым и нескольким другим (пере­
дать мне), что уже три часа, как они меня не видели, что они умирают со
страху, как бы этот старый плут Трубецкой не обманул меня, «устроив
притворное примирение между твоим мужем и тобою, как бы не погуби­
ли тебя, а одновременно и нас, но мы его в клочья разорвем». Вот их
выражения. Я пошла к Трубецкому и сказала ему: «Прошу вас, сядьте в
карету, между тем как я обойду пешком эти войска».
Я ему сказала то, что происходило. Он уехал в город, сильно пере­
пуганный, а меня приняли с неслыханными восклицаниями; после того
я послала под начальством Алексея Орлова в сопровождении четырех
офицеров и отряда смирных и избранных людей низложенного импера­
тора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша, очень
уединенное и очень приятное, на то время, пока не успели расставить ло­
шадей для него на подставу. Но Господь Бог расположил иначе.
Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел
на четвертый: он чрезмерно напился в этот день, так как имел все, что
хотел, кроме свободы. (Попросил он у меня, впрочем, только свою лю­
бовницу, собаку, негра и скрипку; но боясь произвести скандал и уси­
лить брожение среди людей, которые его караулили, я ему послала толь­
ко три последния вещи). Его схватил приступ геморроидальных колик
вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за
которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную
помощь докторов, он испустил дух, потребовав (перед тем) лютеранско­
го священника.
Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но
вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа (отравы); он
имел совершенно здоровый желудок, но умер он от воспаления в кишках
и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем
сморщено.
После его отъезда из Петергофа мне советовали отправиться прямо
в город. Я предвидела, что войска будут этим встревожены. Я велела
распространить об этом слух, под тем предлогом, чтобы узнать, в кото­
ром часу приблизительно, после трех утомительных дней, они были бы
в состоянии двинуться в путь. Они сказали: «Около 10 часов вечера, но
пусть и она пойдет с нами». Итак, я отправилась с ними и на полдороге
я удалилась на дачу Куракина, где я бросилась, совсем одетая, в постель.
Один офицер снял с меня сапоги. Я проспала два с половиной часа, и
затем мы снова пустились в путь. От Екатериненгофа я опять села на
лошадь, во главе Преображенского полка, впереди шел один гусарский
полк, затем мой конвой, состоявший из конной гвардии; за ним следо­
вал, непосредственно передо мною, весь мой двор. За мною шли гвардей­
ские полки по их старшинству и три полевых полка.
132


В город я въехала при бесчисленных криках радости и так ехала до
Летнего дворца, где меня ждали двор, Синод, мой сын и все то, что явля­
ется ко двору. Я пошла к обедне; затем отслужили молебен; потом при­
шли меня поздравлять. Я почти не пила, не ела и не спала с 6 часов утра
в пятницу до полудня в воскресенье; вечером я легла и заснула. В пол­
ночь, только что я заснула, капитан Пассек входит в мою комнату и бу­
дит меня, говоря: «Наши люди страшно пьяны; один гусар, находивший­
ся в таком же состоянии, прошел перед ними и закричал им: к оружию!
30000 пруссаков идут, хотят отнять у нас нашу матушку. Тут они взялись
за оружие и идут сюда, чтоб узнать о состоянии вашего здоровья, гово­
ря, что три часа они не видели вас, и что они пойдут спокойно домой,
лишь бы увидеть, что вы благополучны. Они не слушают ни своих на­
чальников, ни даже Орловых». И вот я снова на ногах, и, чтобы не тре­
вожить мою дворцовую стражу, которая состояла из одного батальона,
я пошла к ним и сообщила им причину, почему я выхожу в такой час. Я
села в свою карету с двумя офицерами и отправилась к ним; я сказала им,
что я здорова, чтоб они шли спать и дали мне также покой, что я толь­
ко что легла, не спавши три ночи, и что я желаю, чтоб они слушались
вперед своих офицеров. Они ответили мне, что у них подняли тревогу с
этими проклятыми пруссаками, что они все хотят умереть за меня. Я им
сказала: «Ну, спасибо вам, но идите спать». На это они мне пожелали
покойной ночи и доброго здоровья и пошли как ягнята домой и все обо­
рачивались на мою карету, уходя. На следующий день они прислали
просить у меня извинения и очень сожалели, что разбудили меня, гово­
ря: «Если каждый из нас будет хотеть постоянно видеть ее, мы повредим
ее здоровью и ее делам».
Потребовалась бы целая книга, чтоб описать поведение каждого из
начальствующих лиц. Орловы блистали своим искусством управлять
умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, при­
сутствием духа и авторитетом, который это поведение им доставило. У
них много здравого смысла, благородного мужества. Они патриоты до
энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные ко мне, и друзья,
какими никогда еще не был никто из братьев; их пятеро, но здесь толь­
ко трое было. Капитан Пассек отличался стойкостью, которую он про­
явил, оставаясь двенадцать часов под арестом, тогда как солдаты отво­
ряли ему окна и двери, дабы не вызвать тревоги до моего прибытия в его
полк, и в ежеминутном ожидании, что его повезут для допроса в Орани­
енбаум: об этом приказ пришел уже после меня.
Княгиня Дашкова, младшая сестра Елисаветы Воронцовой, хоть и
очень желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некото­
рыми из главарей, не была в чести вследствие своего родства и своего де­
вятнадцатилетнего возраста и не внушала никому доверия; хотя она уве­
ряет, что все ко мне проходило через ее руки. Однако все лица имели сно­
шения со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только
их имена. Правда, она очень умна, но с большим тщеславием она соеди­
няет взбалмошный характер и очень нелюбима нашими главарями;
только ветреные люди сообщали ей о том, что знали сами, но это были
133


лишь мелкие подробности. И. И. Шувалов, самый низкий и самый под­
лый из людей, говорят, написал тем не менее Вольтеру, что девятнадца­
тилетняя женщина переменила правительство этой Империи; выведите,
пожалуйста, из заблуждения этого великого писателя.
Приходилось скрывать от княгини пути, которыми другие сноси­
лись со мной еще за пять месяцев до того как она что-либо узнала. А за
четыре последних недели ей сообщали так мало, как только могли. Твер­
дость характера князя Барятинского, который скрывал от своего люби­
мого брата, адъютанта бывшего Императора, эту тайну, потому что тот
был бы доверенным не опасным, но бесполезным, заслуживает похвалы.
В конной гвардии один офицер, по имени Хитрово, 22 лет, и один унтерофицер 17-ти, по имени Потемкин, всем руководили со сметливостью,
мужеством и расторопностью.
Вот приблизительно наша история. Все делалось, признаюсь вам,
под моим ближайшим руководством, и в конце я охладила пыл, потому
что отъезд на дачу мешал исполнению (предприятия), а все более чем со­
зрело за две недели до того. Когда бывший Император узнал о мятеже в
городе, молодые женщины, из которых он составил свою свиту, помеша­
ли ему последовать совету старого фельдмаршала Миниха, который со­
ветовал ему броситься в Кронштадт или удалиться с небольшим числом
людей к армии, и когда он отправился на галере в Кронштадт, город был
уже в наших руках, благодаря исполнительности адмирала Талызина,
приказавшего обезоружить генерала Девьера, который был уже там от
имени Императора, когда первый туда приехал. Один портовый офицер,
по собственному побуждению, пригрозил этому несчастному государю,
что будет стрелять боевыми снарядами по галере. Наконец, Господь Бог
привел все к концу, предопределенному им, и все это представляется ско­
рее чудом, чем делом предусмотренным и заранее подготовленным, ибо
совпадение стольких счастливых случайностей не может произойти без
воли Божией.
Я получила ваше письмо... Правильная переписка была бы подвер­
жена тысяче неудобств, а я должна соблюдать двадцать тысяч предосто­
рожностей, и у меня нет времени писать опасные billets-doux.
Я очень стеснена... Я не могу рассказать вам все это, но это правда.
Я сделаю все для вас и вашей семьи, будьте в этом твердо уверены.
Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожно­
стей и вместе с тем чувствую все бремя правления.
Знайте, что все проистекло из ненависти к иностранцам; что Петр III
сам слывет за такового.
Прощайте, бывают на свете положения(очень) странные.
III
9 августа 1762 г.
Я могу вам сказать лишь правду: я подвергаюсь тысяче опасностей,
благодаря этой переписке. Ваше последнее письмо, на которое я отве­
чаю, чуть не было перехвачено. Меня не выпускают из виду. Я отнюдь
134


не должна быть в подозрении; нужно идти прямо; я не могу вам писать;
оставайтесь в покое. Рассказать все внутренние тайны — было бы не­
скромностью; наконец, я не могу. Не мучьте вы себя; я поддержу вашу
семью. Я не могу отпустить Волконского; у вас будет Кейзерлинг, кото­
рый будет служить вам как нельзя лучше. Я приму во внимание все ваши
указания. Впрочем, я совсем не хочу вводить вас в заблуждение: меня
заставят проделать еще много странных вещей, и все это естественней­
шим в мире образом. Если я соглашусь на это, меня будут боготворить;
если нет — право, я не знаю, что тогда произойдет. Могу вам сказать,
что все это лишь чрезмерная ко мне любовь их, которая начинает быть
мне в тягость. Они смертельно боятся, чтобы со мною не случилось ма­
лейшего пустяка. Я не могу выйти из моей комнаты без радостных вос­
клицаний. Одним словом, это энтузиазм, напоминающий собою энту­
зиазм времен Кромвеля.
Жена Брюса и фельдмаршальша3— недостойные женщины, особен­
но вторая. Они были преданы сердцем, телом и душою Петру III и очень
зависели от его любовницы и ее планов, говоря тем, кто хотел это слы­
шать, что она совсем еще не то, чем бы эти женщины желали чтобы она
была. Князь Адам рыцарь больше, чем в одном отношении. Я не вернула
ни его письма, ни вашего, потому что я не могу их вернуть, кругом друзья;
у вас их мало, а у меня — слишком много. Теплов услужил мне во мно­
гом. Ададуров городит чепуху. Елагин — при мне. У меня нет шифров —
ваших шифров, — так как я не имею более ключей, которые истребили
критические времена. Передайте мой привет вашей семье и пишите мне
как можно меньше, или лучше совсем не пишите, без (крайней) необхо­
димости, в особенности без иероглифов.
IV
Вы читаете мои письма недостаточно внимательно. Я вам сказала и
повторила, что я подвергнусь крайним опасностям с разных сторон,
если вы появитесь в России. Вы отчаиваетесь; я удивляюсь этому, потому
что в конце концов всякий рассудительный человек должен покориться.
Я не могу и не хочу объясняться по поводу многих вещей. Я вам сказа­
ла и я вам повторяю, что всю мою жизнь с вашей семьей и с вами я буду
в самых дружественных отношениях, в соединении с признательностью
и отменным уважением. Хотя я поссорилась из-за курляндских дел с
вашим королем, однако я сделаю все рекомендации, каких вы требуете.
Я думаю, что Кейзерлинг исполнил бы их лучше, чем Ржичевский4, ко­
торый, говорят, не предан вам; но так как вы этого хотите, то они так­
же будут на него возложены.
Только мое поведение может, несомненно, меня поддерживать. Оно
должно быть таким, какого я придерживаюсь. Впрочем, всякие затруд­
нения на свете могут со мною приключиться, и ваше имя и ваш приезд
способны произвести самые печальные результаты. Я вам это повторя­
ла, и я говорю вам это еще раз; вы хотите быть обнадеженным,— я этого
не могу и не хочу; я должна тысячу раз в день (проявлять) подобную
135


твердость. Остен слишком умен; я предпочитаю дурака, с которым сла­
жу; не говорите ему этого. Не давайте отнюдь письма Одару. Дания мне
подозрительна. И при том ее двор делает мне кляузы по делам моего
сына, на которые я имею все поводы жаловаться; несомненно, я не долж­
на и не могу ни уступать, ни делиться в его делах ни с одною живою ду­
шой, и их трактат лишен значения, потому что младший в Германии без
своего старшего ничего не может решить. Мой сей негодяй, и я уволила
его в отставку. Я не могу менять таким образом со дня на день; Кейзерлинг назначен ехать к вам, а мне нужен Волконский. Мое существование
состоит и будет состоять в том, чтобы, разве потеряю рассудок, не быть
под игом ни у какого двора, — и я, слава Богу, не нахожусь под ним, —
заключить мир, привести мое обремененное долгами государство в наи­
лучшее состояние, какое только могу, и это все. Все те, кто говорят вам
другое, — большие лжецы. Бестужев — сенатор и занимает свое место в
Коллегии иностранных дел; с ним советуются и его чувствуют столько,
сколько следует. Все спокойны, помилованы, проникаются честными
намерениями по отношению к отечеству, и нет другого имени, которое
было бы в ходу. Гетман всегда со мною, и Панин самый искусный, са­
мый смышленый и самый ревностный человек при моем дворе. Ададуров — президент мануфактур-коллегии. Право, если дадут денег моим
министрам, то ловко попадутся, потому что, что бы ни говорили, я могу
вам поклясться, что они делают только то, что я им диктую. Я их всех
выслушиваю и сама вывожу свои заключения.
Прощайте. Будьте уверены, что я всегда буду питать особенную
дружбу к вам и ко всему, что вам близко, и предоставьте мне выпуты­
ваться из моих хлопот. Если все затруднения в течение восемнадцати лет,
от которых естественно я должна была бы погибнуть, свелись к тому,
что сделали меня тем, что я есмь, то чего же я не должна ожидать? Но я
не хочу льстить и не хочу погубить нас. Забыла вам сказать, что Бесту­
жев очень любит и ласкает тех, которые послужили мне с таким усерди­
ем, какого можно было ожидать от благородства их характера. Поистине, это герои, готовые положить свою жизнь за отечество и столь же ува­
жаемые, сколь достойные уважения.
V
11 ноября 1762 г.

Ваш № 5 до меня дошел. Чтобы действовать с энергией в деле пред­
полагаемой измены, нужно много доказательств. Невозможно, наконец,
чтобы именно тот, кого вы мне называете, знал о моих намерениях, по­
тому что я поведала их лишь Кейзерлингу; он пользуется всем моим до­
верием и (располагает) моими инструкциями, написанными собствен­
ною моею рукою. Я распоряжусь так, чтобы мне служили согласно моим
намерениям. Я не могу и не хочу говорить вам о всех препятствиях, ка­
кие имеются, чтобы помешать вашему сюда приезду. Я довольно сказа­
ла вам об этом в моих предыдущих письмах и я вам не лгу. Я одна могу
управлять собою во всех случайностях моей жизни. Я отсоветываю вам
136


тайную поездку, ибо мои шаги не могут оставаться тайными. Положе­
ние мое таково, что мне приходится соблюдать большую осторожность
и прочее, и последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе:
в о т д ело рук м оих. Несмотря на это, все в брожении, и еще недавно
вы должны были слышать тому доказательства. Признаюсь вам, я край­
не бы желала знать все дурное, что говорят обо мне в чужих краях, ибо
здесь все так себе. Будьте уверены, что я поддерживаю вас и буду поддер­
живать.
Ржичевский останется с носом. Я уже была им крайне недовольна,
а теперь стала еще недовольнее. Стрекалов5 меня удивляет. Ему было
приказано скрыть свое поручение от Ржичевского, по совету графа Кейзерлинга; он описывает мне его как человека неверного и очень глупо­
го, что доказывают его письма. Я напишу графу Кейзерлингу в пользу
ваших новых рекомендаций. Боюсь до смерти за письма, которые вы пи­
шете ко мне. Не знаю, что говорят о людях, окружающих меня; но знаю,
что они не подлые льстецы и не презренные и низкие души. Я знаю за
ними лишь патриотические чувства, знаю, что они любят и творят доб­
ро, никого не обманывают и не берут денег за то, что по своему креди­
ту они вправе совершить. Если с этими качествами они не имеют счастия
нравиться тем, кто желал бы видеть их порочными, то, по совести, они
и я, мы обойдемся без их одобрений. Я подумаю о том, что могу сделать
для Остена6, которого буду очень рада принять к себе на службу в слу­
чае, если его слишком будут преследовать у вас из-за вас; вы можете тре­
бовать от меня гарантии ваших вольностей, и на этом основаны все ин­
струкции Кейзерлинга. Я не пишу ни одного письма к этому послу без
того чтобы не сказать ему поддерживать вас. Тысячу приветствий ва­
шим родным. Извините нескладность этого письма; я тороплюсь. Я по­
лучила ваш шифр.
Бестужев почти не имеет кредита у меня, и я советуюсь с ним лишь
для виду.
VI
27.IV

Итак, раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не
понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что если
вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас. Если после самых
точных приказаний Кейзерлингу и строгих выговоров Ржичевскому на­
счет их поведения в отношении к вам, вы скажете, что вас не поддержи­
вают, я буду просить вас сообщить мне, как же, наконец, нужно будет
поступать. Правда, я велела написать Остену, что очень легко засыпать
человека упреками; но если бы все вели себя лишь по воле всех иностран­
цев, которых вы желали бы видеть вокруг них, они не долго просуще­
ствовали бы. Чем же я выказала такую ужасную неблагодарность? Тем
ли, что я вам мешаю и не хочу, чтоб вы сюда приезжали? Не на что еще,
по моему мнению, жаловаться. Я вам говорила, что даже письма наши
ровно ни к чему, и, если бы вы были очень благоразумны, вы остерега­
137


лись бы писать их, попросту передавая Кейзерлингу для пересылки мне
все, что касается дел. Последний курьер, везший ваше письмо к Бретейлю, едва не лишился жизни от рук грабителей, и было бы очень мило,
если бы мой пакет был вскрыт и доложен по министерству. Я получила
все ваши письма и не ожидала, что после самых сильных и искренних
уверений в моей дружбе к вам и к вашим, я буду обвинена в черной не­
благодарности. Вы можете говорить, что желаете; тем не менее я дока­
жу вам, какого блага желаю семье вашей, поддерживая вас возможно
лучше по мере моих сил.
VII
5 января

Отвечаю на ваше письмо от 8 декабря. Не знаю, чем заслужила я все
те упреки, которыми полны ваши письма. Мне кажется, что я вас под­
держиваю, насколько могу. Если Кейзерлинг не вполне откровенен, это,
очевидно, потому, что он еще недостаточно знает вас, и его осторож­
ность, быть может, не хочет до времени подвергать неприятности самую
большую мою тайну. Впрочем, и того, без сомнения, много, что я вам от­
вечаю: мне бы не следовало этого делать. Я не хочу и не могу лгать. Моя
роль должна быть безупречной. От меня ждут сверхъестественного.
Сила моего имени вам не изменит. Я ответила Кейзерлингу на все три
докладных записки. Я ему также приказала рекомендовать тех, кого вы
найдете нужным, не дожидаясь отсюда приказаний насчет каждой реко­
мендации.
Остен приедет сюда. Ваш шифр никак не мог быть разобран, так
был он спутан в вашем № 4. Вы можете быть уверенными, вы и семья
ваша, в крайнем внимании с моей стороны и в моей дружбе, сопровож­
даемой всем уважением, которое только можно себе представить.


Ч а с т ь II
«И Я ЖИЛ ПОД ЕЕ СКИПЕТРОМ!
И Я БЫЛ ЩАСТЛИВ ЕЕ ПРАВЛЕНИЕМ»

НРАВСТВЕННЫЕ ИДЕАЛЫ
ЕКАТЕРИНЫ II
Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без
разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю
света: по большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении.
Доблесть не выказывается из толпы не стремится вперед, не жаднича­
ет и не твердит о себе.
Никогда не окружайте себя льстецами: пусть знают, что вам про­
тивны восхваления и самоуничижения.
Оказывайте доверенность лишь к тем людям, у которых достанет
духа при случае вам поперечить и которые предпочитают ваше доброе
имя вашим милостям.
Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и либе­
ральны; ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к
малым людям и ставить себя в их положение, так чтобы эта доброта не
умаляла ни вашей власти, ни их почтения.
Выслушивайте все, что хоть сколько-нибудь заслуживает внима­
ния; пусть видят, что вы мыслите и чувствуете так, как вы должны
мыслить и чувствовать. Поступайте так, чтобы люди добрые вас люби­
ли, злые боялись, и все уважали.
Храните в себе те великие душевные качества, которые составляют
отличительную принадлежность человека честного, человека великого,
героя. Страшитесь всякой искусственности. Зараза пошлости да не по­
мрачит в вас античного вкуса к чести и доблести.
Мелочные правила и жалкие утонченности не должны иметь досту­
па к вашему сердцу. Великие люди чужды двоедушия: все низкое им про­
тивно.
Молю провидение, да напечатлеет оно эти немногие слова в моем
сердце и в сердцах тех, которые их прочтут после меня.

,

Екатерина.
139


ГРАФ ДЖОН БЁКИНГХЭМШИР
ПРИ ДВОРЕ ЕКАТЕРИНЫ II
( 1762— 1765)
Графу Бёкингхэмширу предстояло употребить старание к тому,
чтобы добиться, в пределах возможного, удовлетворения нужд британ­
ской торговли. В задачу настоящего очерка не входит, однако, изложе­
ние переговоров, которые он вел по этому поводу; мы остановимся пре­
имущественно на тех характеристиках русских государственных людей
того времени, которые рассеяны в различных депешах, письмах и запис­
ках английского посла.
Императрицею Екатериной он был на первых порах прямо очаро­
ван. Так, в ноябре, описывая в письме к леди Сёфок один из вечеров, про­
веденных им во дворце, он говорит: «Наружность императрицы сильно
расположила бы вас в ее пользу, но еще более понравилось бы вам
ее обращение. Ее манера отличается мягкостью и достоинством, что
внушает ее собеседнику чувство непринужденности и, вместе с тем,
уважение. Когда пройдет сумятица, являющаяся неизбежным послед­
ствием переворота, императрица сумеет сделать эту страну великою и
могущественною — она обладает всеми нужными для этого дарова­
ниями».
А в своих частных отметках граф Бёкингхэмшир записал свое впе­
чатление так: «Ее императорское величество ни мала, ни высока ростом;
вид у нее величественный, и в ней чувствуется смешение достоинства и
непринужденности, с первого же раза вызывающее в людях уважение к
ней, дающее им чувствовать себя с нею свободно. От природы способная
ко всякому умственному и физическому совершенству, она, вследствие
вынужденно замкнутой ранее жизни, имела досуг развить свои дарова­
ния в большей степени, чем обыкновенно выпадает на долю государям,
и приобрела умение не только пленять людей в веселом обществе, но и
находить удовольствие в более серьезных делах. Период стеснений,
длившийся для нее несколько лет, и душевное волнение с постоянным
напряжением, которым она подвергалась со времени своего вступления
на престол, лишили свежести ее очаровательную внешность. Впрочем,
она никогда не была красавицей. Черты лица ее далеко на так тонки и
правильны, чтобы могли составить то, что считается истинною красо­
той; но прекрасный цвет лица, живые и умные глаза, приятно очерчен­
ный рот и роскошные, блестящие каштановые волосы создают, в общем,
140


такую наружность, к которой очень немного лет тому назад мужчина не
мог бы отнестись равнодушно, если только он не был бы человеком пре­
дубежденным или бесчувственным. Она была, да и теперь остается, тем,
что часто нравится и привязывает к себе более, чем красота. Сложена
она чрезвычайно хорошо; шея и руки ее замечательно красивы, и все
члены сформованы так изящно, что к ней одинаково подходит как жен­
ский, так и мужской костюм. Глаза у нее голубые, и живость их смягче­
на томностью взора, в котором много чувствительности, но нет вяло­
сти. Кажется, будто она не обращает на свой костюм никакого внима­
ния, однако она всегда бывает одета слишком хорошо для женщины,
равнодушной к своей внешности. Всего лучше идет ей мужской костюм;
она надевает его всегда в тех случаях, когда ездит на коне. Трудно пове­
рить, как искусно ездит она верхом, правя лошадьми — и даже горячи­
ми лошадьми, — с ловкостью и смелостью грума. Она превосходно
танцует, изящно исполняя серьезные и легкие танцы. По-французски
она выражается с изяществом, и меня уверяют, что и по-русски она го­
ворит так же правильно, как и на родном ей немецком языке, причем
обладает и критическим знанием обоих языков. Говорит она свободно
и рассуждает точно; некоторые письма, ею самою сочиненные, вызыва­
ли большие похвалы со стороны ученых тех национальностей, на языке
которых они были написаны».
«В уединении, в котором она жила при покойной императрице, она
много и охотно читала. История и интересы европейских держав близ­
ко знакомы ей. Когда она беседовала со мною об истории Англии, я за­
метил, что особенно поражает ее царствование Елизаветы1. Время пока­
жет, куда приведет ее желание подражать этой королеве. Чувствуя себя
по части знаний выше большинства окружающих ее людей, она счита­
ет себя выше всех вообще и, ясно понимая то, чему научилась, думает,
будто владеет и тем, чего не знает. Находясь на адмиральском суде в
Кронштадте, под развевавшимся императорским флагом и польщенная
неиспытанным величием командования над более чем двадцатью круп­
ными судами, она заспорила со мною о том, каким концом вперед ходит
военное судно; конечно, она не была обязана знать это, но в данном слу­
чае сомнение ее оказывалось смешным».
«Много значения, — говорит далее граф Бёкингхэмшир, — при­
дают ее решимости в низложении ее супруга. Она была вынуждена либо
устранить его, либо подчиниться заточению, которое, как она знала,
давно уже задумывалось для нее. Люди, хорошо знающие ее, гово­
рят, что она, скорее, предприимчива, чем храбра, и что ее кажущаяся
храбрость вытекает иногда из убеждения в малодушии ее врагов, а иног­
да из того, что она не видит своей опасности. Несомненно, что она сме­
лее, чем вообще бывают женщины, но мне два раза случилось видеть
ее сильно испуганною без причины, именно однажды, когда она переса­
живалась из лодки на корабль, а в другой раз — когда ей послышался
легкий шум в передней при дворе. Но когда нужно, она дерзает на все,
и присутствие духа никогда не покидало ее во многих критических и
опасных положениях. При всем том она обладает всею свойственною ее
141


полу нежностью. Взглянешь на нее и сразу видишь, что она могла бы
любить и что любовь ее составила бы счастье достойного ее поклон­
ника».
Далее он отмечает: «Люди, наиболее часто бывающие в ее обществе,
уверяют, что ее внимание к делам невероятно велико. Она постоянно
думает о благополучии и процветании своих подданных, о славе своего
царствования, по всем вероятиям, ее заботою репутация и могущество
России будут поставлены на такую ступень, какой никогда еще не до­
стигали, если только она не будет слишком увлекаться взятыми издалека
и непрактичными теориями, которые чересчур охотно могут внушать ей
заинтересованные или невежественные люди. Ее слабость — быть слиш­
ком систематичною, и это может оказаться утесом, о который она, мо­
жет быть, разобьется. Она охватывает слишком много предметов сразу
и любит начинать, направлять и исправлять проекты в одно и то же вре­
мя. Проявляя сама неутомимость во всех своих начинаниях, она застав­
ляет и своих министров работать без перерыва. Они обсуждают, состав­
ляют планы, набрасывают тысячи проектов и ничего не решают. В числе
лиц, пользующихся ее особенным доверием, есть люди опытные, но мало
или вовсе нет таких, которые обладали бы высшими дарованиями.
Впрочем, один из секретарей ее величества* имеет и знания, и
острый ум, и даже прилежание, когда у него оказывается свободное для
дел время после женщин и гастрономических утех, всегда составляющих
его главную заботу».
Не желая затрагивать столь щекотливого предмета, граф Бёкингхэмшир в беседах с Екатериной не касался переворота и заключившей
его катастрофы. Но императрица нередко сама заговаривала с ним о
своем покойном супруге, причем указывала на те из его недостатков,
*
Тут речь идет, вероятно, о конференц-секретаре при императрице Елизавете, а по­
том частном секретаре Петра III Дм. Вас. Волкове. Об этом человеке, преданном интере­
сам Австрии, но считавшемся способным продаться кому угодно, граф Бёкингхэмшир
записал в другом месте следующее: «Волков, имеющий большие способности от рождения
и с юности приучившийся к деловым занятиям, быть может, более всех осведомлен отно­
сительно внутреннего положения империи. Но замечательная распущенность его харак­
тера, вероятно, всегда будет препятствовать ему в достижении того высокого положения,
на которое он вполне мог бы рассчитывать в других отношениях. Едва ли кто-нибудь со­
мневается в том, что он предал покойного императора, которому был очень многим обя­
зан. Ни он, ни Вильганов2, не были чужды перевороту за три для до его совершения. Они
препятствовали принятию всяких благоразумных решений в Петергофе и были вознаграж­
дены за это». В другом месте своих заметок граф Бёкингхэмшир, сообщая о тревоге, охва­
тившей Петра III в Ораниенбауме при получении вести об угрожающей ему опасности и
о том, как он старался найти убежище в Кронштадте, говорит: «В это время Вильганов и
Волков, вместо того чтобы дать императору единственный спасительный совет — уда­
литься в Нарву, — смущали его, тянули время, составляя и исправляя воззвание, которое
они предполагали отправить в Петербург. Если бы он уехал в Нарву, к чему имел полную
возможность в течение по крайне мере двенадцати часов, то он оставался бы там в
безопасности до тех пор пока на помощь ему на пришла бы армия из Ливонии. Прусский
король успел бы спасти союзника, который являлся в некотором роде мучеником за свое
восторженное преклонение перед королем». (Прим. А. П. Редкина.)
142


которые были причиною его гибели. Что именно говорила ему на этот
счет императрица, того из записок британского посла не видно; но не­
сомненно, что он при преклонении перед личными качествами Екатери­
ны II, находил в условиях ее положения объяснение перевороту.
«Навлеку ли я на себя подозрение в пристрастии, — писал он,— если
скажу, что безумство и неосторожность злосчастного императора, его
несомненное намерение заточить Екатерину, его дальнейший план отно­
сительно устранения великого князя, его неуместный поход против Д а­
нии, его низкое заискивание перед прусским королем, которое, в конце
концов, должно было бы оказаться гибельным для империи, и наконец
оскорбления, которым он ежечасно подвергался со стороны оставленной
им любовницы, — что все это в сильной степени говорит в защиту пове­
дения Екатерины, поскольку оно касается свержения его с престола?»
В отметках, которые граф Бёкингхэмшир делал для себя, не заботясь
о систематическом изложении, в разное время и даже без обозначения
чисел, встречается немало характеристик также и лиц, окружавших импе­
ратрицу. Некоторых из них он отмечает несколькими штрихами, наско­
ро, о других говорит с большею обстоятельностью, но в обоих случаях в
наблюдениях его попадаются порой черты, не лишенные интереса.
О Павле Петровиче мы находим у него следующую отметку: «Черты
лица великого князя не имеют ни правильности, ни красоты, но общее
выражение его замечательно интеллигентное. На вид он изящен и танцует
он для своих лет грациозно. Вследствие неразумной заботливости импе­
ратрицы Елизаветы, при жизни которой ему никогда не давали подышать
открытым воздухом, он очень тщедушен, но силы его с каждым днем при­
бывают. Он обладает живой понятливостью и прекрасной памятью, но не
имеет выдержки в учебных занятиях; тем не менее он более сведущ, чем
обыкновенно бывают в его годы принцы; а так как мать не делает ему
особенной поблажки, учителя же его способны и старательны, то он мо­
жет достигнуть замечательных успехов. Говорят, он очень похож по ма­
нере, а отчасти и по наклонностям, на покойного императора, особенно
же тем, что очень пуглив». В депеше из Москвы, тотчас после первого
представления своего великому князю в январе 1763 г. британский посол
написал: «Сегодня утром я имел аудиенцию у великого князя. Привет­
ствие мое ему я произнес по-французски, и он ответил мне на том же языке.
Я с удовольствием увидел, как хорошо он поправился после недавней
болезни. Его речь и манера приятны и привлекательны, и держит он себя
необыкновенно для своих юных лет».
Вот что записано у графа Бёкингхэмшира о братьях Орловых, чет­
веро из которых, как известно, принимали деятельное участие в перево­
роте, открывшем для Екатерины доступ к престолу:
«Орловых пятеро, но старший из них (Иван Григорьевич) уклоняется
от занятий видной роли, а младший (Федор), которому не больше девят­
надцати лет от роду, находится за границей. Старший из остальных трех
братьев, Григорий, состоит любимцем своей императрицы и первым че­
ловеком в русском царстве, насколько он поставлен в это положение сде­
ланным ему императрицею отличием. Она от души желает видеть его ве­
143


ликим, чтобы личное пристратие ее к нему могло быть оправдано одоб­
рением публики. Он не располагает преимуществами хорошего воспита­
ния, но, если оставить это без внимания, не роняет себя в разговоре об
обыденных предметах. Судя по тому, что было случайно высказано им в
частном разговоре со мною, он считает искусства, науки и производство
изящных вещей вредным для большой и могущественной страны, находя,
что они расслабляют ум и тело людей: он считает за лучшее оказывать
содействие только земледелию и производству предметов необходимо­
сти, которые могли бы быть вывозимы в необработанном виде. Англичан
он любит, так как считает их народом откровенным и мужественным,
особенно на основании слышанных им рассказов о цирке Браутона, пред­
ставления которого вполне соответствуют вкусам его семьи. Раз он пред­
лагал взять на себя устройство кулачного состязания в Москве, на кото­
ром намеревалась было присутствовать и императрица, пока ей не сказа­
ли, как серьезно относятся к боксу англичане».
«В начале возвышения Григория Орлова императрица говорила, что
сама воспитает и обучит его*. Она успела научить его думать и рассуждать,
но думать неправильно и рассуждать неверно, так как природа снабдила
его лишь тем светом, который слепит, но не указывает пути. Более чем ве­
роятно, что она находит теперь, что было бы лучше оставить его таким,
каким она застала его и считала тогда достаточным для оправдания ока­
занного ему предпочтения. В последнее время он принял ужасно надутый
и грубый вид, что вовсе не свойственно его характеру. Он одевается не­
брежно, курит, часто ездит на охоту и не настолько пренебрегает встреч­
ными красавицами, насколько следовало бы из политики и из благодарно­
сти. Говорят, но ложно, будто особа, которой он должен бы посвящать всю
свою внимательность, не обращает внимания на преходящие неверности.
Одна из тех женщин, которые, не будучи хорошенькими, нравятся своею
молодостью и Бог весть чем еще, была некоторое время отличаема графом
Орловым, и все-таки ее часто допускали к участию в частных загородных
поездках. Так как эта дама постоянно бывала в моем доме и называла себя
моею приятельницей, то я заговорил с нею в шутку об этом предмете. Она
отвечала, что как мне должно быть известно, она питает страсть к друго­
му мужчине и что благоразумие должно побуждать ее к расхолаживанию
Орлова, что она и делает в возможно пристойной форме; по ее словам,
недавно на даче Орлов пытался взять ее силою; в это время в комнату во­
шла императрица и, увидев некоторое смущение дамы, подошла к ней сза­
ди и шепнула ей через плечо: «Не смущайтесь, я уверена в вашей скромно­
сти и внимательности ко мне. Не бойтесь, что причините мне неприят­
ность; напротив, я считаю себя обязанною вам за ваше поведение».
*
В одной из своих начальных депеш граф Бёкингхэмшир, говоря об этом любимце
Екатерины II, замечал: «Полагают, что он не вмешивается в государственные дела, но ее
императорскому величеству доставляет удовольствие всякий оказываемый ему знак вни­
мания. Не стану решать, чем вызывается оказываемое ему предпочтение: благодарно­
стью или склонностью, но очевидно, что она хочет видеть его отличенным». (Прим.
А. П. Редкина.)

144


«Граф Орлов состоит одним из трех флигель-адъютантов императ­
рицы. Во время дежурства они командуют всеми войсками в окрестно­
сти. Он капитан Кавалергардского и полковник Конногвардейского
полков, стоит во главе комиссии по устройству дел колонистов, состо­
ит кавалером всех орденов и камергером.
В годовщину своего восшествия на престол, императрица сказала
мне, что накануне вечером она обдумывала, в которой из своих должно­
стей следует графу Орлову выступить на этом празднестве, и решила,
что появление его в качестве ее адъютанта наиболее отличит его, так как
поставит его во главе всего торжества.
Следующий брат, Алексей, — великан ростом и силой (самый мень­
ший из этих трех братьев имеет рост в шесть футов). Он говорит по-немецки, но не знает по-французски, и — может быть, потому, что сознает свое
менее важное значение,— более общителен и доступен, чем старший брат.
Относительно того, которые из них обоих выше по уму, мнения расходят­
ся, но спорить об этом значит спорить о пустяках: обоих надо считать за мо­
лодых офицеров, получивших воспитание как бы в Ковент-Гардене, кофей­
нях, трактирах и за биллиардом. Храбрые до крайности, они всегда счита­
лись, скорее, людьми смирными, чем склонными к ссорам. При своем нео­
жиданном возвышении они не забыли своих старых знакомств и вообще
обладают большою долей того беспринципного добродушия, которое рас­
полагает людей оказывать другим небольшие услуги без ущерба и хлопот
для себе, и хотя они способны на самые отчаянные затеи, когда дело идет о
чем-нибудь очень важном, однако отнюдь не станут творить зла ради само­
го зла. Они ничуть не мстительны и не стремятся вредить даже тем, кого не
без причины считают своими врагами. В продолжение опалы генерала Чер­
нышева они были самыми горячими ходатаями за него, хотя не могли со­
мневаться в его враждебности к ним. Однако всякий, кто попытался бы до­
биваться привязанности императрицы, подвергся бы большой опасности,
если бы не стал действовать с величайшею осмотрительностью; ему надо
было бы озаботиться тем, чтобы минута одержанного им успеха совпала с
минутой настолько сильной опалы Орловых, при которой они были бы уже
не в силах коснуться его. Не очень давно некий молодой человек хороше­
го круга, внешностью и манерой своей сильно располагавший в свою
пользу, обратил на себя особенное внимание императрицы. Некоторые из
друзей Панина, бывшие также и его друзьями, поощряли его добиваться
цели. На первых порах он последовал было их совету, но вскоре пренебрег
блестящею участью, которая, казалось, открывалась перед ним. Было до­
вольно естественно предположить, что такая непоследовательность в его
поступках вызвана была его любовью к одной даме, с которую он жил в
тесной связи еще с той поры, когда при отсутствии корыстных видов лю­
бовь и обладание составляют все на свете; но потом он сознался по секре­
ту близкому родственнику, что он побоялся угроз, высказанных Орловы­
ми по адресу всякого, кто вздумает заместить их брата, и не имел достаточ­
но честолюбия, чтобы рискнуть жизнью в своей попытке.
Самый младший из находящихся в России братьев, Федор, составля­
ет гордость и украшение семьи. Если бы какая-нибудь путешественница
145


захотела описать его наружность, она сказала бы, что в нем черты Апол­
лона Бельведерского сочетались с мускулами Геркулеса Фарнезе. Речь
его легка и свободна, манеры приятны. В настоящее время он может
лишь мало разговаривать с иностранцами, потому что с трудом объяс­
няется по-французски. Императрица дала ему должность, и он, говорят,
проявляет усердие и ум. В то время когда для братьев его сказались по­
следствия их личных достоинств и услуг, он был еще слишком молод,
чтобы чему-нибудь научиться; но со временем он может оказаться год­
ным для высших должностей и затем оказать, в пору упадка, поддерж­
ку братьям, счастливые начинания которых возвели его наверх».
Из числа других лиц, очерченных графом Бёкингхэмширом, остано­
вимся на личности канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, на­
чало видной служебной карьеры которого относится, как известно, к
царствованию императрицы Елизаветы. Состоя при ней камергером, он
был одним из главных участников заговора, последствием которого
было ее вступление на престол. В 1744 г., по назначении канцлером Бе­
стужева, служившего при Анне Иоаннове посланником в Гамбурге, а
потом в Копенгагене, Воронцов получил должность вице-канцлера и,
говорят, пользовался у Елизаветы большим доверием, чем Бестужев,
место которого и занял в 1758 г. Пост канцлера он сохранял и в царство­
вание Петра III. Так как при Елизавете он держался в стороне от при­
дворных интриг, то сохранил также и расположение Екатерины, кото­
рая, впрочем, не особенно доверяла ему, хотя и оставила его по восшест­
вии своем на престол канцлером.
«Канцлер— говорит посол, — отличается непринужденным обраще­
нием и приятною манерой, свойственной людям знатного происхождения,
он человек слабый, боязливый, честный лишь наполовину и, как министр,
полон предубеждений, малодеятелен и медлителен. Его телесное и душев­
ное состояние одинаково неблагоприятны, чему, быть может, немало спо­
собствует беспорядок в его домашних делах, происходящий отнюдь не
оттого, что он много тратит, а оттого, что по лени и невниманию он дает
сильно обворовывать себя. Жена его, по внешности, держит себя с сердеч­
ною непринужденностью хозяйки хорошо поставленного дома, но, в сущ­
ности, очень лукава и в прежнее время достигала больших успехов свои­
ми хитростями. Как она, так и ее дочь, графиня (Строганова) предаются
излишествам: первая любит игру, а вторая мужчин»*.
Постоянно испытывая денежные затруднения, граф Воронцов не
затруднялся прибегать порою к щедрости английского короля. В депе­
*
На хитрость жены канцера мы встречаем указание также в одной из депеш бри­
танского посла Кийса к Гренвилю (от 12 июля нов. ст. 1762 г.). Сообщая о представлении
Воронцова с женою ко двору вскоре после совершившегося переворота, посол передает,
между прочим, следующую подробность: «Жена канцлера не была при дворе с воскре­
сенья (так как до самого конца оставалась в сношениях с императором и даже была с ним
в Кронштадте); целуя руку императрицы, она сняла с себя ленту св. Екатерины и, пода­
вая ее величеству, сказала, что никогда не просила этого знака отличия и теперь кладет
ее к стопам императрицы. Императрица, однако, с величайшею любезностью взяла ленту
и собственноручно снова возложила ее на графиню Воронцову». (Прим. А. П. Редкина.)
146


ше графа Бёкингхэмшира от 19 января 1763 г. мы находим между про­
чим следующие характерные строки: «Канцлер просит меня повергнуть
его чувства к стопам его величества и его уверение в глубокой призна­
тельности королю за милостивый (как он слышал) отзыв о нем, а также
и за милостивый прием, оказанный его величеством племяннику канц­
лера3 В субботу вечером он вручил мне несколько бумаг, заключающих
в себе, по его словам, ведомость об убытках, причиненных русским анг­
лийскими каперскими судами, причем прибавил, что и сам он понес зна­
чительные потери в виде различных посланных ему из Франции ценных
вещей. Он заметил, впрочем, что упоминает об этом не с целью просить
вознаграждения, а только желал бы, чтобы об этом было представлено
на милостивое усмотрение его величества. Он намекнул также на свои
большие долги и на то, что состояние здоровья препятствует ему справ­
ляться с трудностями служебных занятий. Я сказал ему, что доведу до
сведения его величества то, что им сказано. Просматривая врученные
мне им бумаги, я нахожу, что просимая им сумма не превышает тысячи
пятисот фунт, стерл., хотя он определял ее мне в две тысячи. Если его ве­
личеству будет угодно повелеть произвести эту уплату, то, судя по тону,
в котором говорил проситель, я полагаю, что уплата эта будет сочтена
за большое одолжение». Несколько далее британский посол говорит в
той же депеше: «В случае заключения торгового договора на условиях,
угодных его величеству, я полагал бы уместным сделать подарки графу
Орлову (любимцу императрицы), Бестужеву, Панину и вице-канцлеру.
Благоволите уведомить меня о воле его величества на этот счет. Я дол­
жен прибавить, что расход этого рода, быть может, и не безусловно не­
обходим, хотя здесь слишком привыкли к подаркам».
Граф Бёкингхэмшир дает попутно небольшую характеристику и
сотрудника графа Воронцова вице-канцлера Александра Михайловича
Голицына. Известно, что Голицын состоял русским послом в Лондоне в
последние годы царствования Георга II и уже получил было веритель­
ные грамоты, которыми русское правительство аккредитовало его при
дворе Георга II, как в феврале 1762 г. он вызван был в Петербург, на
должность вице-канцлера. Пост этот он занимал до 1775 г., имея вооб­
ще мало значения, а под конец обратившись даже просто в орудие в ру­
ках Екатерины и графа Панина. Голицын был ненавистником Пруссии
и желал союза с Франциею, правительство которой и рассчитывало по­
этому на его содействие в заключении франко-русского союза в связи с
союзом с Австрией, хотя и знало, что вице-канцлер никакого значения
не имеет.
«Русские дамы, — пишет граф Бёкингхэмшир, — следуя примеру
английских, считают вице-канцлера красивым господином; но дома он
не проявил такой политической галантности, как в Лондоне, где, смеши­
вая дело с удовольствиями, он одновременно преобретал и сведения, и
значение. Теперь у него нет ни сведений, ни значения. Когда он был по­
слом в Англии, его очень отличала жена ганноверского посланника,
доставлявшая ему возможность снабжать русский двор самыми досто­
верными сведениями. Вследствие этого его сочли дома за человека, ода­
147


ренного великими способностями, и назначили вице-канцлером, хотя в
то время никто в России и не подозревал характера тех дарований, ко­
торые доставили ему такой знак одобрения.»
Никиту Ивановича Панина, назначенного в 1760 г. воспитателем
великого князя Павла Петровича, а ранее занимавшего посольские посты
в Копенгагене и Стокгольме, граф Бёкингхэмшир застал в Петербурге в
возрасте лет под пятьдесят, с званием первого члена Коллегии иностран­
ных дел. О нем британский посол сделал для себя следующую отметку:
«Панин рано стал заниматься делами и вследствие привычки приобрел до
некоторой степени прилежание. Проведя несколько лет в Швеции, он осо­
бенно хорошо знаком с делами севера. Система, которую он усвоил и от­
казаться от которой никогда не заставит его ничто, кроме невозможно­
сти выполнить ее вследствие несочувствия к ней других держав, заключа­
ется в том, чтобы для отпора союзу между австрийским и бурбонским
домами создать тесный союз России, Англии, Голландии и Пруссии, а
ради еще большего усиления этой лиги держать Швецию в состоянии без­
деятельности и побудить Данию к расторжению ее связей с Францией.
Первого он думает достигнуть путем постоянного поддержания вражды
межу соперничествующими партиями, а второго посредством отказа от
притязания на герцогство Голштинское, к чему он рассчитывает склонить
великого князя по достижении им совершеннолетия».
«Его героем, — говорит далее граф Бёкингхэмшир, — является
прусский король, хотя он не настолько ослеплен пристрастием, чтобы не
видеть многих недостатков, омрачающих личность этого государя. Его
считают человеком честным и чистым. Сознавая, что за ним установи­
лась хорошая репутация и дорожа ею, он не решится свернуть с той до­
роги, идя которой он заслужил доброе имя. Для блага России и спокой­
ствия и благополучия государыни было бы очень желательно, чтобы
Панин и Орлов жили в дружбе между собой, если бы только дружба эта
не была несовместима с мыслью о браке, которую, говорят, все еще пи­
тает этот молодой человек4; — мыслью, способствовать которой Панин
никак не может без вреда для своей репутации, не рискуя своей популяр­
ностью и не отклоняясь от обязанностей лежащего на нем долга, кото­
рый, по мнению встревоженной нации, только им одним может быть
исполнен надлежащим образом. По натуре он ленив и чувствен. Заду­
шевной его любимицей является княгиня Дашкова. Он говорит о ней с
нежностью, видится с ней почти в каждую свободную минуту и переда­
ет ей важнейшие тайны с таким беспредельным доверием, какое едва ли
следовало министру оказывать кому-либо. Императрица, узнав об этом
и справедливо встревожившись тем, что подобные сведения сообщаются
особе, которая вследствие своего беспокойного, пронырливого характе­
ра и ненасытного честолюбия обратилась из ее закадычного друга в са­
мого закоренелого врага5, заставила Панина дать обещание, что он ни­
когда не будет говорить с княгиней Дашковой о государственных делах.
Он дал слово, но в этом случае нарушил его. Ввиду полученного об этом
сведения, а также некоего извещения о том, что княгиня прибегает ко
всевозможным ухищрениям, чтобы восстановить как Панина, так и
148


многих других против нее лично и против ее управления, императрица
решила выслать ее из Петербурга».6
Уже по этим немногим словам, брошенным мимиходом о будущей
президентше Академии, достаточно видно, что княгиня Дашкова не
пользовалась сочувствием графа Бёкингхемшира. Очерк, посвященный
им княгине, особо подтверждает это. «Княгиня Дашкова, — записал
он, — замечательно хорошо сложена и производит приятное впечатле­
ние; имя этой дамы — как она того и желает — бесспорно будет упоми­
наться в истории. Когда в ней бурные страсти на несколько минут засы­
пают, лицо ее нравится и манера становится способною возбудить те
чувства, которые едва ли когда-либо были изведаны ею самою. Но хотя
лицо ее красиво и черты не имеют ни малейшей неправильности, одна­
ко, характер его вообще таков, какой пожелал бы схватить искусный
художник, желая написать одну из тех знаменитых дам, изображениями
утонченной жестокости которых полны трагические иллюстрированные
журналы. При ее черствости и превосходящей всякое описание смело­
сти, первою ее мыслью было бы освободить при помощи самых отчаян­
ных средств человечество, а второю — обратить его в рабов. Если бы
когда-либо обсуждалась участь покойного императора, ее голос неоспо­
римо осудил бы его; если бы не нашлось руки для выполнения пригово­
ра, она взялась бы за это. В одном только случае она отдала долг чело­
веческому чувству, именно, когда пролила слезу по случаю смерти ее в
высшей степени милого мужа. Это был человек, которого по всей спра­
ведливости любили и сожалели государыня и все знавшие его...
Княгиня много читала, обладает странною подвижностью тела и
ума и с большой легкостью схватывает мысли <...>
Имя Бестужева слишком хорошо известно в политическом мире,
чтобы стоило останавливаться на описании его характера. Вначале он
обладал довольно живым темпераментом, а благодаря продолжитель­
ному опыту приобрел общее знакомство с европейскими делами. Хотя
он до крайности распутен, бесстыден, лжив и корыстолюбив, однако
преобладающей его страстью является стремление передать свое имя по­
томству. Это побуждает его рисковать в последние дни жизни навлечением на себя новой опалы и тратить остатки своего существования на
слабую борьбу с целью приобрести положение, которого он из-за физи­
ческой и умственной дряхлости занимать не может. Он всегда был креа­
турой австрийского дома, и система его заключалась в противодействии
Франции, а так как падение его было вызвано именно французским дво­
ром, то его первоначальное нерасположение к этой державе обратилось
в закоренелую вражду. Несмотря на последний политический переворот
и на те изменения в отношениях между европейскими державами, кото­
рые совершенно изменяют их взгляды, он держится своих старых поня­
тий с таким же упорством и нежеланием убедиться, какими в недавнее
время отличались и более его способные головы. Он считался и сам все­
гда выдает себя за приверженца Англии, но когда он увидел, что ее виды
уже не угодны австрийскому дому, это единство его интересов с наши­
ми тотчас прекратилось, все прежние заявления были им забыты, и пре­
149


секлись все обязательства, которые лежали на нем вследствие щедрости
Англии. <...>
Канцлер с вида и по обращению человек высокого рода, но если у
него и были когда-либо дарования, то они сильно понижены, а по физи­
ческой и умственной расслабленности и неспособен к такому напряжен­
ному труду, какого требует его положение... Вице-канцлер так долго
жил в Англии, что мне не нужно говорить вам что-либо о его характере,
способностях или связях. Бестужев стар, а на вид еще старше своих лет.
Если он еще способен работать, то долго продлиться это не может, гово­
рят, будто советы его много значат, а по его поведению со мною видно,
что ему хотелось бы, чтобы и я так думал. Панин, который, кажется, из
всех русских наиболее пригоден для занятия первого места, вероятно,
разделяет с Бестужевым доверие императрицы. Но по всем моим наблю­
дениям и по тем сведениям, которые я мог получить, значительно выше
всех в этой стране сама императрица. Связанная взятыми на себя в по­
следнее время обязательствами, сознавая трудность своего положения и
боясь опасностей, которыми она, наверное, считала себя до сих пор
окруженной, она не может пока решиться на самостоятельные действия
и освободиться от тех из окружающих ее лиц, к характеру и способно­
стям которых она должна относиться с презрением <...>. Если бы импе­
ратрица не боялась, а также и не любила, если бы она не думала, что для
ее безопасности необходимо, чтобы Орловы находились в зависимости
от ее милости, а вместе с тем, если бы она опасалась их решимости в слу­
чае немилости, то она, будучи окружена своими же креатурами, быть
может, сбросила бы иго, тяжесть которого она по временам чувствует...»


ЗАПИСКИ ГРАФА РОЖЕРА ДАМА
«Всякий, кто приближался к ней, был, без сомнения, поражен, как и
я, ее достоинством, благородством ее осанки и приятностью ее ласково­
го взгляда, она умела с первого начала одновременно внушать почтение
и ободрять, внушать благоговение и отгонять смущение. Первые слова
ее, обращенные ко мне, запечатлелись в моей памяти, вот они: «Я в вос­
хищении, что вижу вас снова, потому что вы настолько дали о себе
знать, что мне кажется, что я не первый раз вижу вас. В благородных
душах достоинство не зависит от количества лет».
Она удостоила меня затем подробным разговором о кампании1,
осыпала меня самыми лестными похвалами и самым любезным образом
выразила пожелание, чтобы я нашел в столице развлечения, способные
вознаградить меня за время, проведенное в страданиях в степи.
Никакая другая государыня не умела соединять такие воспламеня­
ющие выражения с такими покоряющими силами. Я удалился от нее,
оставив у ног ее свидетельства моей вечной преданности, тронутый тем
привлекательным образом, каким она благоволила их принять. Князь
Потемкин с живым участием и особенным вниманием старался при­
влечь ко мне участие и внимание императрицы и так же любезно позна­
комил меня с г. Мамоновым, бывшим в то время фаворитом, прося его
относиться ко мне хорошо и обращаться со мной, как с его родствен­
ником.
На следующий день граф Сегюр, как посол Франции, представил
меня двору. <...>
Двор императрицы с внешней стороны соединял в себя все самое
великолепное, самое внушительное, хороший вкус и любезность фран­
цузского двора. Азиатская роскошь также придавала красу церемони­
ям, я называю так костюмы посланников всех народов, подданных ко­
роне, которые в приемные дни двора появлялись в некоторых залах
дворца. Екатерина II, умевшая управлять своими взглядами, распреде­
лять с тактом, мерой и достоинством знаки своего благоволения и свои
слова между всеми окружающими, давала представление о величии,
гении и очаровании, которыми она была одарена. Ее манеры, привет­
ливость ее нрава и ее веселость влияли на общество, и жизнь в Петер­
бурге была одной из приятнейших в Европе. После занятий делами она
любила развлекаться. Вельможи, ободряемые ее примером, устраива­
ли празднества, в которых она благоволила иногда участвовать. У нее
151


были фавориты, жены были снисходительны. Так на всем отражался ее
характер, ее качества, ее вкусы. Эта женщина, превосходившая всех,
оставалась такою даже в сладострастии, так как ее фавориты никогда
не забирали власти, которая бы могла ослабить восходящего за ним.
Всегда одинаковым образом действий, каким она отмечала нового
фаворита, она точно определяла ту степень доверия, на которую она
его ставила, и границу, которую она назначала. Они увлекали ее за
собой в решениях данного дня, но никогда не руководили ею в делах
важных.
Князь Потемкин больше всех других фаворитов имел влияние на ее
мнение, но и он знал, что на глазах императрицы нельзя пользоваться
властью, которую он разделял с нею. Вот почему за последнее время он
так и любил удаляться от нее. Вдали от нее ему были подчинены все под­
робности управления и армии. Но эта уступка касалась только внутрен­
них дел; всеми внешними отношениями управляла императрица. Таким
образом, на мелочах можно было заметить, что трон занимала женщи­
на, но только в этом отношении.
Европа имела дело с мужественным талантом, очень решительно со­
единявшим твердость в переговорах, большое счастье в результатах и
большую силу в средствах их поддержать. Обширный талант и очень ре­
шительный в политике характер редко допускает безупречную нрав­
ственность; так и императрица во многом могла упрекнуть себя. Между
тем, если она и простила смерть мужа, то по крайней мере она не прика­
зывала его убить и не любила исполнителей этого дела. Несправедли­
вость, суровость, а иногда и жестокость по отношению к Польше, вот что
более всего причиняло ей угрызения совести. Желание сделать своего фа­
ворита королем Польши увлекло ее к мерам, помрачившим ее великие
качества. Но в течение ее царствования не было совершено никакого вар­
варства, никакой жестокости, направленных против ее собственных под­
данных.
Если несправедливо разделяемое мнение относительно смерти Пет­
ра III и приписывает часто его убийство императрице, то следует по­
мнить, что она неизбежно должна была погибнуть и подвергнуться той
же участи, если бы это убийство не совершилось. Может быть, эта необ­
ходимость выбора если и не служит оправданием, может по крайней ме­
ре вызвать желание остаться в сомнении.
Это воспоминание отразилось на великом князе, ее сыне, который
за все время ее царствования был лишен власти, доверия, ограничен до
ничтожества и не имел иного развлечения, кроме двух батальонов, кото­
рых он мучил службой по прусскому образцу без изменений и без отды­
ха. Она его ненавидела, что и не удивительно, так как он бы достоин не­
нависти, хотя ему нельзя было отказать в уме.
В одно время со страшной турецкой войной императрица поддер­
живала войну со Швецией, и первая только что окончившаяся кампания
на море и на суше была в пользу русских. Она находилась также в откры­
той вражде с Персией2и некоторыми народами Кавказа. Поэтому цепь
ее армии тянулась от Петербурга до Исфагани и везде с одинаковым ус­
152


пехом. Я думаю, этими успехами она была обязана скорее всего удачно
и вовремя выбранным мерам, которые она умела принимать, а не талан­
ту ее генералов, которые в это время не были превосходными. Но ее
предусмотрительность, ее осторожность и стойкость в действиях возна­
граждали за неудобства, от которых армия не была избавлена главным
образом вследствие плохого состава офицеров. Никогда она не прихо­
дила в отчаяние от трудностей, которые нужно было победить, и ее ге­
ний и ее счастье преодолевали их.
Императрица работала со своими министрами с 6 час. утра до полу­
дня, и первым входил к ней министр полиции. Через него она узнавала
все малейшие подробности жизни своей столицы, которые не были бы ей
виднее, если бы дома были прозрачны. Никогда не забуду, как я однаж­
ды, стоя у окна в нижнем этаже, смотрел, как проходили два гвардейских
батальона, отправлявшиеся в Финляндию, никого, кроме моих людей,
не могло тогда быть в моей комнате и, любуясь красотой этих двух ба­
тальонов, я невольно сказал: «Если бы шведский король увидел это вой­
ско, я думаю, он заключил бы мир». Я ни к кому не обращал этих слов,
так как считал, что я был один. Два дня спустя, когда я явился на поклон
к императрице, она нагнулась и сказала мне на ухо: «Итак, вы думаете,
что если бы шведский король осмотрел мою гвардию, он заключил бы
мир»? И она засмеялась. Я уверял ее, что помню, что такая правдивая
мысль была у меня, но что я не думал, что произнес ее, разве только по­
думал вслух. Она продолжала улыбаться и переменила разговор. Этот
случай послужил мне уроком внимательно следить в будущем за тем, что
буду говорить.
Лица, занимавшие в то время высокие посты, свидетельствовали
сами, насколько императрица рассчитывает сама на себя, управляя их
работами и приводя в порядок их решения.
Вице-канцлер граф Остерман не имел иной власти, кроме той, что
давало ему его место.
Граф Безбородко, служивший под его начальством в департаменте
иностранных дел, был рутинером, умным и точным исполнителем при­
казаний императрицы, некогда секретарем одного генерала армии, при­
вычный к работе, без всякой инициативы.
Князь Вяземский, главный прокурор департамента финансов, счи­
тался в своей должности более чем посредственностью.
Граф Николай Салтыков, военный министр и в то же время гувер­
нер молодых великих князей, скорее подходил ко второй своей должно­
сти, чем к первой, в дела которой он мало вмешивался.
Сенат, робкий наблюдатель, лишь записывающий волю императри­
цы, при основании призванный для представительства, когда государь
удаляется от законодательства, записывал втихомолку то, что императ­
рица благоволила диктовать ему, и подписал бы свой собственный рос­
пуск, если бы она это приказала.
Флот, разделенный на два департамента, Балтийский и Черномор­
ский, имел двух начальников: в одном — великий князь, в другом —
князь Потемкин, вполне независимые один от другого. Великий князь
153


следовал старому регламенту Петра I, а князь Потемкин ежедневно со­
ставлял что-нибудь новое.
Несмотря на отсутствие помощи вследствие недаровитости ее дея­
телей, гений императрицы вместе с усидчивостью и прилежанием удов­
летворял ходу дел, и ее великие предначертания ясно отмечали все, что
отличало ее царствование в политических движениях Европы.
Несмотря на то что русские по характеру своему, быть может, более
всякой другой европейской нации склонны к интригам, эти интриги
до некоторой степени теряли свою силу при дворе, потому что пыл
их угасал в присутствии императрицы, стоявшей выше всех, кто ей слу­
жил, существенно не поддававшейся влиянию глухих вероломных про­
исков, свойственных министрам и их подчиненным всех стран, этот бич
терял свою мощь и не касался дел высшего порядка, а также и честного
имени и участи людей достойных и заслуживавших внимания императ­
рицы.
Она доказала истину, подтвержденную впоследствии многими
примерами, что всякий монарх, с любыми способностями, но сам
во все вникающий и сам исполняющий должность своего премьерминистра, всегда сумеет помешать злоупотреблениям и заблужде­
ниям, сумеет лучше выбирать своих помощников и лучше управлять
своим государством, чем министр-временщик, который рассчитывает
лишь на возможный срок своего царствования и не заботится о буду­
щем.
Императрица доказала и еще одну истину, а именно, что монархи­
ни менее поддаются влиянию своих фаворитов, чем монархи влиянию
фавориток, и что влияние первых менее вредны, чем влияние вторых. У
императрицы было их много, и тем не менее ни один из фаворитов не
властвовал над нею в такой мере, в какой метрессы’ подчинили себе
Людовика XIV и Людовика XV.
Трудно определить, в какое царствование Петербург и различные
учреждения в России примут вид давнего существования, как в осталь­
ной Европе: все в ней кажется новым, недавним. Следы спешки Петра I,
с которою он устраивался по-европейски, еще не стерлись. Все имеет
скорее вид превосходного наброска, чем совершенного труда. Учрежде­
ния еще в начальном виде; дома лишь с фасада имеют вид благоустроен­
ных; лица, занимающие видные места, не достаточно знакомы со своей
ролью и не осведомлены. Одежда русских, у народа — азиатская, у лю­
дей общества — французская, производит впечатление чего-то не впол­
не законченного, невежество еще не изгнано из хорошего общества, ха­
рактеры сдержанны, но вовсе не смягчены; народный ум, это ум подра­
жательный, но не изобретательный. Встречается много умных, но мало
любезных людей. Одним словом, прошедшее как бы передвинулось в
сторону, чтобы уступить место настоящему, поэтому и не получилось
ничего определенного.
Если бы какой-нибудь монарх изменил строй или отказался от ве­
личия, ясно, что было бы еще время оправиться, и, я думаю, большая
часть нации утешилась бы. При дворе есть много ничтожеств, которые
154


без отвращения вернулись бы в свои деревни, достаточно бритых подбо­
родков, находящих, что с бородой теплее, достаточно купцов, которые
охотнее торговали бы мехами, чем драгоценными вещами и предметами
моды. Но по изменении строя понадобилось бы еще несколько царство­
ваний, чтобы упрочить его, и если преемники Екатерины будут далеко
не такими выдающимися личностями, как она, то лишь течение несколь­
ких веков может тут помочь.


ЗАПИСКИ ГРАФА СЕГЮРА
О ПРЕБЫВАНИИ ЕГО В РОССИИ
В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ II
(1785— 1789)
Все, что я знал о высоких достоинствах этой государыни, все, что
мне говорил о ней Фридрих И, подстрекало мое любопытство узнать ее
лично. Относительно России всем известно, что она долее других евро­
пейский стран оставалась в невежестве и что в течение XVII столетия и
даже по самое царствование Петра III отпечаток варварских нравов не
был в ней изглажен...
Отвращаясь от этой картины, бросим взгляд на великие качества,
на возвышенность характера и на те обстоятельства, посредством кото­
рых Екатерина украсила страницы истории своей страны. В немногих
словах набросаем общий очерк этой славной жизни, которая нашла себе
строгих судей, но которая достойна и справедливых похвал потомства,
так как государыня огромной империи — как бы ни была притязатель­
на ее политика — достойна похвалы, если весь народ высказывает к ней
свою любовь.
Екатерина, дочь герцога Ангальт-Цербстского, носила имя Софии
Августы Доротеи. А получила имя Екатерины, приняв крещение по об­
ряду православной церкви и выходя замуж за своего двоюродного брата
Карла Петра Фридриха <Петра III Ф едоровича^ герцога голштейнготторпского, которого Елисавета назначила своим преемником и сде­
лала великим князем. Этот брак был несчастлив: природа, скупая на
свои дары молодому князю, осыпала ими Екатерину. Казалось, судьба
по странному капризу хотела дать супругу малодушие, непоследова­
тельность, бесталанность человека подначального, а его супруге — ум,
мужество и твердость мужчины, рожденного для трона. И действитель­
но, Петр только мелькнул на троне, а Екатерина долгое время удержи­
вала его за собою с блеском.
Екатерина отличалась огромными дарованиями и тонким умом; в
ней дивно соединились качества, редко встречаемые в одном лице.
Склонная к удовольствиям и вместе с тем трудолюбивая, она была про­
ста в домашней жизни и скрытна в делах политических. Честолюбие ее
было беспредельно, но она умела направлять его к благоразумным це­
лям. Страстная в увлечениях, но постоянная в дружбе, она предписала
156


себе неизмененные правила для политической и правительственной дея­
тельности; никогда не оставляла она человека, к которому питала друж­
бу, или предположение, которое обдумала. Она была величава пред
народом, добра и даже снисходительна в обществе; к ее важности всегда
примешивалось добродушие, веселость ее всегда была прилична. Ода­
ренная возвышенной душою, она не обладала ни живым воображением,
ни даже блеском разговора, исключая редких случаев, когда говорила об
истории или о политике, — тогда личность ее придавала вес ее словам.
Это была величественная монархиня и любезная дама. Возвышенное
чело, несколько откинутая назад голова, гордый взгляд и благородство
всей осанки, казалось, возвышали ее невысокий стан. У ней был орли­
ный нос, прелестный рот, голубые глаза и черные брови, чрезвычайно
приятный взгляд и привлекательная улыбка. Чтобы скрыть свою полно­
ту, которою наделило ее все истребляющее время, она носила широкие
платья с пышными рукавами, напоминавшими старинный русский на­
ряд. Белизна и блеск кожи служили ей украшением, которое она долго
сохраняла.
Она была очень воздержанна в пище и питье, и некоторые насмеш­
ливые путешественники грубо ошибались, уверяя, что она употребляла
много вина. Они не знали, что красная жидкость, всегда налитая в ее
стакане, была не что иное как смородинная вода. Она никогда не ужи­
нала; в шесть часов вставала и сама затопляла свой камин. Сперва зани­
малась она своим полицеймейстером, потом с министрами. За ее столом
обыкновенно было не более восьми человек. Обед был прост, как в част­
ном доме, и так же как за столом Фридриха И, этикет был изгнан и до­
пущена непринужденность в обращении.
Личные ее убеждения были философские, но как государыня она
обнаружила большое уважение к религии. Никто не умел с такою непо­
стижимою легкостью переходить от развлечений к трудам. Предаваясь
увеселениям, она никогда не увлекалась ими до забвения и среди занятий
не переставала быть любезной. Сама диктуя своим министрам важней­
шие бумаги, она обращала их в простых секретарей; она одна одушевля­
ла и руководила своим советом.
Екатерина, в ранней молодости перенесенная в чуждую ей страну,
язык, законы и нравы которой она должна была изучать в одно и то же
время, нерадостно провела молодые годы. Не любимая супругом, в за­
висимости от императрицы, к характеру которой она не могла приноро­
виться, она видела в будущем только несчастия, так как природа одари­
ла ее слишком большим умом, дарованиями и гордостью для того, что­
бы она могла довольствоваться спокойствием уединения. Опасности ее
положения увеличивались еще вследствие того, что Елизавета, слабая
здоровьем в последние годы своей жизни и не ладившая с племянником,
сосредоточивала всю свою привязанность на своем внуке. Двор был
предан интригам: каждый день честолюбцы составляли новые замыслы —
одни, надеясь приобрести влияние на наследника, другие, стараясь овла­
деть умом великой княгини. Наконец, один хитрый и смелый министр
задумывал похитить скипетр у великого князя и, передав его в руки его
157


малолетнего сына и освободив дворянство, от имени ребенка управлять
государством1
Перед смертью Елизавета, со всех сторон осаждаемая различными
советами, помирилась с Екатериной и ее супругом. После ее кончины
Петр III вступил на престол. Сперва этот государь, пораженный тяжестью
бремени, которое было ему не по силам, сблизился с Екатериной, охот­
но принимал ее советы и, казалось, хотел победить свое расположение к
недеятельности; но вскоре интриги приближенных успели отвлечь его от
его супруги. Между тем она, поставленная среди стольких опасностей и
вынуждаемая ими, со своей стороны, прибегнуть к приемам честолюби­
вой политики, нашла возможность составить себе большой круг друзей.
Вельможи были очарованы ее привлекательною ласковостью; народ,
видя ее доброту, благотворительность и набожность, полюбил ее. Все
духовенство возлагало на нее свои надежды приобрести влияние. Н а­
против того, Петр III возбудил к себе нерасположение русских военных
своим пристрастием к прусской армии и ее вождю-герою. Увлекаемый
своим энтузиазмом, он дошел до того, что принял какую-то должность
в войсках Фридриха, которого называл своим генералом... Совершил­
ся переворот, вследствие которого Екатерина стала государыней вели­
кой империи...
Царствование ее было блистательное. Де Линь имел право сказать,
что она, будучи человеколюбива и великодушна, как Генрих IV, была
величава, добросердечна и счастлива в войнах, как Людовик XIV; она
соединяла в себе свойства обоих государей. Фридрид Великий, когда
еще был с нею в приязненных отношениях, часто хвалил ее. «Многие го­
сударыни, — говорил он, — заслужили славу: Семирамида — победами,
Елизавета английская — ловкою политикою, Мария-Терезия — удиви­
тельною твердостью в бедствиях, но одна только Екатерина заслужива­
ет наименование законодательницы».
Новая императрица не замедлила доказать своим подданным, что
она выше всех опасений, — вернейшее средство удалить от себя всякую
опасность. Ее управление было покойное и мягкое... Одно только возму­
щение временно нарушило внутренний мир России: дерзкий разбойник,
донской казак Пугачев, приняв имя Петра III, поднял бунт, завлек тол­
пу невежественных мужиков, перевешал множество дворян, был пресле­
дуем, поражен и, наконец, захвачен генералами Екатерины. Так как
смертная казнь была изгнана из русского законодательства, то трудно
было преклонить Екатерину предписать ее Пугачеву.
Императрица не была ни слаба, ни недоверчива, и всякий в ее цар­
ствование безопасно пользовался своим положением и саном, а пото­
му для интриг не было цели и места при ее дворе2. Вследствие того она
могла спокойно заниматься делами внешней политики и исполнением
обширных своих замыслов. Несмотря на все усилия саксонского дво­
ра, она восстановила власть Биронов в Курляндии. Она успела употре­
бить честолюбие других монархов в свою пользу: так, когда она уви­
дела, что король, которого она дала Польше, не способен быть само­
стоятельным и не довольно уступчив, чтобы служить ее намерениям,
158


она разделила со своими союзниками эту страну и увеличила свои вла­
дения. С другой стороны, успешно шествуя по пути, предначертанно­
му Петром Великим, она победила турок, невежественный народ, не­
когда грозный для Европы, и падение Порты было остановлено только
несогласием христианских монархов. 500000 турок были вооружены
против нее; половина этого войска была истреблена славными победа­
ми Румянцева и Репнина. Удивленная Европа видела, как русский флот
прошел через океан и Средиземное море, пробудил покоившуюся во
прахе Спарту, возвестил грекам свободу и взорвал мусульманский
флот в Чесменском заливе; наконец, великий визирь был осажден Ру­
мянцевым в Шумле, и тень Петра Великого отомщена3. Султан, побеж­
денный и принужденный согласиться на постыдный мир, уступил рус­
ским Новую Сербию, Азов, Таганрог, дозволил им свободное плава­
ние по Черному морю и признал независимость Крыма. Вслед за тем
Екатерина отняла у Сагим-Гирея этот полуостров, овладела течением
Кубани и покорила остров Тамань. На пути к этим завоеваниям вой­
ска ее встретили запорожцев, которые обитали на островах при Днеп­
ровских порогах. Они составляли общину из казаков-выходцев и жили
грабежом и добычею, захваченною то у турок, то у поляков, то у татар.
Казаки эти грабили иногда и русских, хотя признавали над собою
власть русского царя и со времени... измены... Мазепы должны были
иметь гетманов, назначаемых русским правительством. В этой стран­
ной и воинственной общине не было женщин. Пленницы, захваченные
в набегах, бережно охранялись в станах, вне Сечи, и не могли перейти
границы Запорожской земли. Когда эти несчастные жертвы насилия
рождали детей, то мальчиков отцы брали к себе на острова, а девочек
изгоняли вместе с их матерями. Запорожцев легче было истребить, не­
жели покорить. Из них образовали матросов для черноморского фло­
та, заведенного при Екатерине.
Таковы были счастливые войны и возрастающие завоевания импе­
ратрицы, когда я прибыл к ее двору. После того и уже в последние годы ее
царствования, снова торжествуя над турками, она сожгла их флот в устье
Днепра, отняла у них Очаков, покорила Грузию, покрыла войсками Мол­
давию, взяла Хотин, Бендеры, Измаил и одержала несколько побед, в
которых погибло более 40000 турок. По Ясскому миру в 1792 году Днестр
был назначен границею и за Россией упрочено владение Кавказом. Ека­
терина, присвоив себе Грузию, распространила свои владения до преде­
лов Персии. Польша после вторичного раздела потеряла свою независи­
мость. Курляндия стала русскою областью.
В продолжение этого длинного ряда торжеств и приобретений толь­
ко одно обстоятельство могло некоторое время тревожить ее спокой­
ствие. Несчастный князь Иван еще жил в крепости, куда был помещен
при Елизавете. Однажды один русский офицер, служивший в гарнизоне
этой крепости, во главе нескольких солдат бросается к комнате Ивана,
вламывается в дверь и, возвращая ему свободу, провозглашает его им­
ператором. Тогда комендант крепости, пораженный случившимся, ис­
полняет давнишнее распоряжение Елисаветы относительно Ивана и
159


лишает его жизни. Возмутившийся офицер смущен, обезоружен, оста­
новлен, подвергнут суду и осужден4. Тем не менее кончина несчастного
Ивана тоже была приписана лично императрице; но достойные веры
лица, говорившие мне об этом событии в России, называли это обвине­
ние несправедливою клеветою.
Между тем как войска Екатерины распространяли ее славу и владе­
ния, она деятельно занималась мерами преобразований в управлении
государством и развитием народного образования. Русские законы
представляли хаос: государи издавали новые законы, не уничтожая ста­
рых; судьи, не имея ни правил, ни начал, которыми бы могли руковод­
ствоваться, судили произвольно. Екатерина, желая устранить этот бес­
порядок, учредила правильные суды и старалась ввести единство в судо­
производстве. Движимая великодушием, созвала она в Москву выбор­
ных со всех областей своей обширной империи, чтобы совещаться с
ними о законах, которые намеревалась издать. Когда они собрались, им
прочтено было введение к Уложению, предложенному императрицею.
Эта книга, пользующаяся такой известностью, была переведена на рус­
ский язык, но первоначально написана по-французски рукою Екатери­
ны. Мне показывали ее в петербургской библиотеке, и мне приятно было
увидеть, что это было довольно полное извлечение из бессмертного
Монтескье. Но собрание депутатов, столь новое и неожиданное, не
оправдало тех надежд, которые оно пробудило, потому что члены его
большей частью удалялись от цели, предначертанной правительством.
Выбранные от самоедов, дикого племени, подали мнение, замечательное
своей простодушной откровенностью. «Мы люди простые, — сказали
они, — мы проводим жизнь, пася оленей; мы не нуждаемся в Уложении.
Установите только законы для наших русских соседей и наших началь­
ников, чтобы они не могли нас притеснять; тогда мы будем довольны, и
больше нам ничего не нужно». Между тем, вследствие слухов о прениях,
крепостные некоторых вельмож, побуждаемые надеждой на свободу,
начали во многих местах волноваться. Собрание было распущено, и
императрица должна была одна заняться составлением законов. Она
издала несколько законоположений, имевших предметом правосудие и
управление, но не могла совершить тех великих преобразований, для
успеха которых нужны благоприятная среда, обычаи, сообразные цели
законодателя, и стечение многих особенных обстоятельств. Нередко
Екатерина с гордостью удовлетворенного самолюбия говорила мне о
двух указах, которые она высоко ценила: один из них — дворянская
грамота, а другой — об отмене дуэлей. Цель обоих указов была и благо­
родна, и нравственна; но первый из них не предоставлял дворянству
полной свободы, а второй был часто нарушаем из предрассудка point
d’honneur*.
На одной из петербургских площадей Екатерина воздвигла бронзо­
вое изваяние Петра Великого. Этот памятник работы талантливого
Фальконета имеет подножием огромную гранитную скалу.
* Долга чести (фр.).
160


Деятельность Екатерины была беспредельна. Она основала акаде­
мию5 и общественные банки в Петербурге и даже в Сибири. Россия обя­
зана ей введением фабрик стальных изделий, кожевенных заводов, мно­
гочисленных мануфактур, литеен и разведением шелковичных червей на
Украине. Показывая своим подданным пример благоразумия и неустра­
шимости, она при введении в России оспопрививания сама первая под­
верглась ему. По ее повелению министры ее заключили торговые дого­
воры почти со всеми европейскими державами. В ее царствование Кях­
та в отдаленной Сибири стала рынком русско-китайской торговли.
В Петербурге учреждены были училища военного и морского ве­
домства для приготовления специально образованных офицеров. Учи­
лище, основанное для греков, ясно изобличало виды и надежды госуда­
рыни6. Она дала в Белоруссии приют иезуитам, которых в то время из­
гоняли из всех христианских стран. Она полагала, что при содействии
их быстрее распространится просвещение в России, где водворение это­
го ордена казалось ей безвредным, так как в ее обширных владениях
господствовала самая полная веротерпимость. Государыня снаряжала
морские экспедиции в Тихий океан, в Ледовитое море, к берегам Азии и
Америки.
Устремясь по всем путям славы, она пожелала также снискать изве­
стность на Парнасе и в часы досуга сочинила несколько комедий. Ко­
гда аббат Шапп, в изданном им путешествии в Сибирь, высказал злые
клеветы на нравы русского народа и правление Екатерины, она опро­
вергла его в сочинении под заглавием Antidote7. Нельзя без удоволь­
ствия читать ее умные письма к Вольтеру и де Линю. Все были пораже­
ны, когда гордая монархиня, преклоняясь пред философией, вздумала
призвать в Россию д ’Аламбера8, чтобы поручить ему образование на­
следника престола, и когда философ отказался от случая распростра­
нить свои идеи влиянием своим на такого питомца, напротив того, Дид­
ро с гордостью прибыл ко двору Екатерины; она восхищалась его умом,
но отвергла его теории, заманчивые по своим идеям, но неприложимые
к практике. Императрица, сама усердно следя за воспитанием своих вну­
чат Александра и Константина, сочинила для них нравоучительные
сказки и сокращенную историю древней России9.
Екатерина в продолжение своего царствования превратила до
300 селений в города и установила судебный и правительственный поря­
док во всех областях империи. Двор ее был место свидания всех госуда­
рей и всех знаменитых лиц ее века. До нее Петербург, построенный в пре­
делах стужи и льдов, оставался почти незамеченным и, казалось, нахо­
дился в Азии. В ее царствование Россия стала державою европейскою.
Петербург занял видное место между столицами образованного мира, и
царский престол возвысился на чреду престолов самых могущественных
и значительных. Такова была славная монархиня, при которой я нахо­
дился в качестве посла. После этого короткого очерка нетрудно предста­
вить себе, с каким тревожным чувством я ожидал дня, когда должен был
предстать перед этой необыкновенной государыней и знаменитой жен­
щиной.
161


За несколько дней пред тем я узнал, что императрицу уже постара­
лись предубедить против меня. Колиньер бывал у графини Брюс10, суп­
руги петербургского генерал-губернатора. Она была тетка графа Нико­
лая Петровича Румянцева, известная своей красотою и умом, и пользо­
валась благосклонностью Екатерины долгое время. Графиня горячо
жаловалась канцлеру на меня, за мой поступок с ее племянником, кото­
рый в своих письмах и депешах изобразил меня дерзким, высокомерным
и задорным французом и обвинял меня в том, что я будто бы невежливо
отнял у него место за столом курфюрста. Слух об этом происшествии
уже распространился по городу. Прусский посланник граф Герц гово­
рил мне об этом и даже приписывал отсрочку моей аудиенции неудо­
вольствию императрицы по этому случаю. Я видел, что мне нужно по­
торопиться оправданием по случаю этих неосновательных жалоб; они
могли надолго вооружить против меня императрицу. Для этого Колинь­
ер отправился к графине Брюс и объявил ей от моего имени, что если она
не перестанет распускать обо мне ложные слухи, то повредит только
своему племяннику. Так как между нами не было гласной ссоры и объяс­
нений, то незачем было напрасно прибегать к выдумкам; если же пред­
положить, что был повод к размолвке, то всякий обвинил бы скорей
Румянцева, чем меня, потому что если он считал себя обиженным (хотя
бы и не имел достаточного повода), то должен был объясниться со
мною; а он этого не сделал. По благоразумию своему графиня поняла
истину этих доводов и постаралась потушить эти слухи, так неосторож­
но распущенные. Но в этом случае мне особенно помог Потемкин, кото­
рый, говоря с императрицей об этом, выразил свое неудовольствие по
поводу депеши графа Румянцева и находил, что граф напрасно перетре­
вожился из-за пустяков и мог бы лучше объясниться со мной, нежели
жаловаться своему двору.
Наконец я был допущен к аудиенции и в самом начале чуть было не
испытал неудачи. По обыкновению, я представил вице-канцлеру копию
с речи, которую должен был произнести. Когда я приехал во дворец, в
приемной комнате, где я дожидался, встретил меня граф Кобенцель,
австрийский посланник. Его живой, одушевленный разговор и важность
предметов этого разговора заняли мое внимание и развлекли меня со­
вершенно, так что когда мне объявили, что императрица готова меня
принять, я заметил, что совершенно позабыл свою приветственную речь.
Напрасно старался я вспомнить ее, проходя через ряд комнат, как вдруг
отворилась дверь, и я предстал пред императрицей. В богатой одежде
стояла она, облокотясь на колонну; ее величественный вид, важность и
благородство осанки, гордость ее взгляда, ее несколько искусственная
поза — все это поразило меня, и я окончательно все позабыл. К счастью,
не стараясь напрасно понуждать свою память, я решился тут же сочи­
нить речь, но в ней же не было ни слова, заимствованного из той, кото­
рая была сообщена императрице и на которую она приготовила свой
ответ. Это ее несколько удивило, но не помешало тотчас же ответить мне
чрезвычайно приветливо и ласково и высказать несколько слов, лестных
для меня лично.
162


Когда я получил и вручил вице-канцлеру мои кредитивные грамо­
ты, она обратилась ко мне с вопросами о французском дворе и о моем
пребывании в Берлине и Варшаве. Она упомянула также о Гримме и его
письмах к ней, вероятно, желая намекнуть, что из этих писем получила
выгодное мнение обо мне. Впоследствии, когда государыня более озна­
комилась со мною, она однажды вспомнила об этой аудиенции. «Что
такое случилось с вами, граф, — сказала она мне, — когда вы представ­
лялись мне в первый раз, и почему вы вдруг изменили речь, которую
должны были сказать мне? Это меня удивило и заставило тоже изменить
мой ответ». Я признался ей, что вид славы и величия привел меня в сму­
щение: «Но я подумал, что это смущение, позволительное частному че­
ловеку, не прилично представителю Франции, и потому решился, не
утруждая свою память, высказать в первых попавших мне на ум выраже­
ниях чувства моего монарха к вашему величеству и несколько мыслей,
внушенных мне вашей славой и вашей личностью». — «Вы очень хоро­
шо сделали, — сказала на это императрица. — Всякий имеет свои недо­
статки, и я склонна к предубеждению. Я помню, что один из ваших пред­
шественников, представляясь мне, до того смутился, что мог только про­
изнести: «Король, государь мой...» Я ожидала продолжения; он снова
начал: «Король, государь мой...» — и дальше ничего не было. Наконец,
после третьего приступа я решилась ему помочь и сказала, что всегда
была уверена в дружественном расположении его государя ко мне. Все
уверяли меня, что этот посланник был ученый человек, но его робость
навсегда поселила во мне несправедливое предубеждение против него, и
я в этом каюсь, хотя, как видите, немного поздно».
В этот же день я был представлен великому князю Павлу Петровичу,
великой княгине и сыну их, великому князю Александру Павловичу, ко­
торый впоследствии взошел на престол и скончался после славного цар­
ствования. Великий князь, тогда семилетний ребенок, в первый раз при­
нимал посланника и слышал речь. Мне всегда казался смешным этот обы­
чай обращаться с важною речью к ребенку, почему я и ограничился не­
сколькими словами о его воспитании и о надеждах, на него возлагаемых.
Великий князь и его супруга приняли меня очень приветливо. Поче­
сти, с какими они недавно встречены были во Франции, расположили их
к французам. Когда я был ближе допущен в их общество, то имел случай
узнать их редкие свойства, которыми они в то время снискали всеобщее
уважение. Я говорю, что допущен был в их общество, потому что в самом
деле, исключая торжественных дней, круг их, хотя довольно многочис­
ленный, походил более на частное общество, нежели на церемонный
двор, особенно когда они жили на даче. Никогда семейство частных лиц
не принимало своих гостей с большей любезностью, простотой и непри­
нужденностью; обеды, балы, спектакли и празднества — все это было
запечатлено благородством, достоинством и вкусом. Великая княгиня,
величивая, ласковая и естественная, прекрасная без желания нравиться,
непринужденно любезная, представляла собой изящное воплощение
добродетели. Павел Петрович желал нравиться; он был образован; в нем
заметны были живость ума и благородное великодушие. Тем не менее
163


без труда можно было заметить в его обращении и особенно в разгово­
рах о настоящем и будущем его положении какую-то чрезвычайную
щекотливость...
Не приступая еще к переговорам и не имея к тому никакого особен­
ного повода в настоящую минуту, я старался только узнать лица, имев­
шие вес при дворе, и изучать нравы и обычаи жителей этой северной
столицы, еще недавно основанной, малоизвестной большей части моих
соотечественников и куда я был перенесен судьбою на несколько лет.
Путешественники и составители разных словарей подробно описали
дворцы, храмы, каналы и богатые здания этого города, служащего див­
ным памятником победы, одержанной гениальным человеком над при­
родой. Все описывали красоту Невы, величие ее гранитной набережной,
прекрасный вид Кронштадта, унылую прелесть дворца и садов петер­
гофских, наводящих путешественника на грустные мысли. Дорога от
Петергофа в Петербург чрезвычайно живописна. Она идет между краси­
выми дачами и прекрасными садами, где петербургское общество еже­
годно проводит короткое лето и в несколько теплых дней забывает о же­
стокости сурового климата, наслаждаясь постоянной зеленью дерев и
лугов, которая на болотистой почве поддерживается до первого снега.
Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно
время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков,
Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и
невежественную толпу. С одной стороны — модные наряды, богатые
одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобные
тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона; с дру­
гой — купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных
тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и
иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами. Эта одежда,
шерстяная обувь и род грубого котурна на ногах напоминают скифов,
даков, роксолан и готов, некогда грозных для римского мира. Изобра­
жения дикарей на барельефах Трояновой колонны в Риме как будто
оживают и движутся перед вашими глазами. Кажется, слышишь тот же
язык, те же крики, которые раздавались в Балканских и Альпийских го­
рах и перед которыми обращались вспять полчища римских и византий­
ских цезарей. Но когда эти люди на барках или на возах поют свои ме­
лодические, хотя и однообразно грустные песни, то вспомнишь, что это
уже не древние независимые скифы, а московитяне, потерявшие свою
гордость под гнетом татар и русских бояр, которые, однако, не истреби­
ли их прежнюю мощь и врожденную отвагу.
Их сельские жилища напоминают простоту первобытных нравов;
они построены из сколоченных вместе бревен; маленькое отверстие слу­
жит окном, в узкой комнате со скамьями вдоль стен стоит широкая печь.
В углу висят образа, и им кланяются входящие прежде, чем приветству­
ют хозяев. Каша и жареное мясо служат им обыкновенною пищею, они
пьют квас и мед; к несчастью, они кроме этого употребляют водку, ко­
торую не проглотит горло европейца. Богатые купцы в городах любят
угощать с безмерною и грубою роскошью: они подают на стол огром­
164


нейшие блюда говядины, дичи, рыбы, яиц, пирогов, подносимых без
порядка, некстати и в таком множестве, что самые отважные желудки
приходят в ужас. Так как у низшего класса народа в этом государстве
нет всеоживляющего и подстрекающего двигателя — самолюбия, нет
желания возвыситься и обогатиться, чтобы умножить свои наслаждения,
то ничего не может быть однообразнее их жизни... ограниченнее их нужд
и постояннее их привычек. Нынешний день у них всегда повторение
вчерашнего; ничто не изменяется; даже их женщины, в своей восточной
одежде, с румянами на лице (у них даже слово красный означает красоту),
в праздничные дни надевают покрывала с галунами и повойники с би­
сером, доставшиеся им по наследству от матушек и украшавшие их пра­
бабушек. Русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с
нравственным благосостоянием, но оно пользуется некоторою степенью
внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топли­
во; оно удовлетворяет своим необходимым потребностям и не испыты­
вает страданий нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов.
Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими
крестьянами, но, надо признаться, почти все они пользуются ею с чрез­
вычайною умеренностью; при постепенном смягчении нравов подчине­
ние их приближается к тому положению, в котором были в Европе кре­
стьяне, прикрепленные к земле (servitude de la gldbe). Каждый крестьянин
платит умеренный оброк за землю, которую обрабатывает, и распреде­
ление этого налога производится старостами, выбранными из их среды.
Когда переходишь от этой невежественной части русского населе­
ния, еще коснеющей во тьме средних веков, к сословию дворян богатых
и образованных, то внимание поражается совершенно иным зрелищем.
Здесь я должен напомнить, что изображаю русское общество так, как
оно было за сорок лет перед этим. С тех пор оно изменилось, улучшилось
во всех отношениях. Русская молодежь, которую война и жажда позна­
ний рассеяли по всем европейским городам и дворам, показала, до какой
степени усовершенствовались искусства, науки и вкус в государстве,
которое в первую пору царствования Людовика XV считалось необра­
зованным и варварским.
<...>
Императрица день ото дня все чаще доставляла мне случай видеть
ее: я встретил ее на даче у обер-мундшенка и у обер-шталмейстера. Она
предложила мне сопутствовать ей в поездке, которую намерена была
сделать для осмотра оружейного завода в Систербеке. Во время этой
прогулки, я помню, она много шутила по поводу толков о чрезвычай­
ных издержках нашего двора и о беспорядках в отчетности этих расхо­
дов. Мне хотелось представить какие-нибудь оправдания на этот счет,
хотя это и было довольно затруднительно. Не столько защищаясь,
сколько возражая, я сказал:
—
Такова уже участь великих монархов, занятых более государ­
ственными, нежели своими делами и не вынуждаемых подражать Карлу
Великому, который на диво всем сам считал произведения своих полей —
хлеб, сено и даже огородные овощи и яйца. Но зато ограниченный одни­
165


ми лишь доходами со своих владений, от не мог покрывать своих расхо­
дов податями, тогда еще неизвестными во Франции. Правда, государей
наших обманывают; но позвольте мне сказать вам, что, судя по слухам,
и вас, государыня, нередко обкрадывают. Это и не удивительно, потому
что ваше величество не можете же сами заглядывать в кухню и конюш­
ню и заниматься хозяйственными мелочами.
— Вы отчасти правы, отчасти нет, любезный граф, — возразила
она. — Что меня обкрадывают, как и других, с этим я согласна. Я в этом
уверилась сама собственными глазами, потому что раз утром рано виде­
ла из моего окна, как потихоньку выносили из дворца огромные корзи­
ны и, разумеется, не пустые. Помню также, что несколько лет тому на­
зад, проезжая по берегам Волги, я расспрашивала побережных жителей
о их жизни. Большей частью они питались рыболовством. Они говори­
ли мне, что могли бы довольствоваться плодами трудов своих, и в осо­
бенности ловлею стерлядей, если бы у них не отнимали части добычи,
принуждая их ежегодно доставлять для моей конюшни значительное
число стерлядей, которые стоят хороших денег. Эта тяжелая дань обхо­
дилась им в 2000 рублей каждогодно. «Вы хорошо сделали, что сказали
мне об этом, — отвечала я смеясь. — Я не знала, что мои лошади едят
стерлядей». Эта странная повинность была уничтожена. Однако я поста­
раюсь доказать вам, что есть разница между кажущимся беспорядком,
который вы замечаете здесь, и беспорядком действительным и несрав­
ненно опаснейшим, господствующим у вас. Французский король нико­
гда не знает в точности, сколько он издерживает; у него ничто не распре­
делено и не назначено вперед. Я, напротив того, делаю вот что: ежегодно
определяю известную, всегда одинаковую сумму на расходы для моего
стола, меблировки, театров, конюшни — одним словом, для содержания
всего дома; я приказываю, чтобы за столом в моих дворцах подавали
такие-то вина, столько-то блюд. То же самое делается и по другим ча­
стям хозяйства. Когда мне доставляют все в точности в требуемом коли­
честве и качестве, и если никто не жалуется на недостаток, то я доволь­
на, и мне совершенно все равно, если из отпускаемой суммы скольконибудь украдут. Для меня важно то, чтобы эта сумма не была превышае­
ма. Таким образом, я всегда знаю, что издерживаю. Это такое преиму­
щество, которым пользуются немногие государи и даже немногие бога­
чи из частных лиц.
В другой раз, когда она хотела знать, что меня всего более порази­
ло с тех пор как я находился при ее дворе, я, пользуясь добрым располо­
жением ее ко мне, осмелился сказать:
— Меня всего более удивляет ненарушимое спокойствие, которым
ваше величество пользуетесь на троне, издавна обуреваемом грозами.
Трудно постигнуть, каким образом, прибыв в Россию из чужих стран
молодою женщиною, вы царствуете так спокойно и не бываете принуж­
дены тушить внутренние смуты и бороться с домашними врагами и не
встречаете никаких важных препятствий?
— Средства к тому самые обыкновенные, — отвечала она. — Я
установила себе правила и начертала план: по ним я действую, управляю
166


и никогда не отступаю. Воля моя, раз выраженная, остается неизменною.
Таким образом все определено, каждый день походит на предыдущий.
Всякий знает, на что он может рассчитывать, и не тревожится по-пустому. Если я кому-нибудь назначила место, он может быть уверен, что
сохранит его, если только не сделается преступником. Таким путем я
устраняю всякий повод к беспокойствам, доносам, раздорам и совместничеству. Зато вы у меня и не заметите интриг. Пронырливый человек
старается столкнуть должностное лицо, чтобы самому заместить его, но
в моем правлении такие интриги бесполезны.
— Я согласен, государыня, — отвечал я, — что такие благоразум­
ные правила ведут к хорошим последствиям. Но позвольте мне сделать
одно замечание: ведь и при обширном уме невозможно иногда не оши­
биться в выборе людей. Что бы вы сделали, ваше величество, если б, на­
пример, вдруг заметили, что назначили министром человека, неспособ­
ного к управлению и недостойного вашего доверия?
— Так что же? — возразила императрица. — Я бы его оставила на
месте. Ведь не он был бы виноват, а я, потому что выбрала его. Но толь­
ко я поручила бы дела одному из его подчиненных; а он остался бы на
своем месте, при своих титулах. Вот вам пример: однажды я назначила
министром человека неглупого, но недостаточно образованного и не­
способного к управлению довольно значительною отраслью государ­
ственных дел. Одним словом, ни в каком правительстве не нашелся бы
министр менее даровитый. Что из этого вышло? Он удержал свое место,
но я предоставила ему только незначительные дела по его ведомству, а
все, что было поважнее, поручила одному из его чиновников. Помню,
однажды ночью курьер привез мне известие о славной чесменской побе­
де и истреблении турецкого флота; мне показалось приличным передать
эту новость моему министру прежде, нежели он узнает ее со стороны. Я
послала за ним в четыре часа утра; он явился. Надо вам сказать, что в это
время он был чрезвычайно занят одной ссорой между своими подчинен­
ными и по случаю ее даже забылся и сделал несправедливость. Поэтому
он вообразил себе, что я собираюсь пожурить его за это. Когда он вошел
ко мне, то, не дав мне сказать ни слова, начал меня упрашивать: «Умо­
ляю вас, государыня, поверьте мне, я не виноват ни в чем, я в этом деле
непричастен». — «Я в этом совершенно уверена», — отвечала я с усмеш­
кой. Потом сообщила ему о блистательном успехе, увенчавшем предприя­
тие, задуманное мною с Орловым, — отправить флот мой из Кронштад­
та, вокруг Европы, через Средиземное море и уничтожить турецкий
флот в Архипелаге.
— Пример этот, государыня, — сказал я улыбаясь, — не многим мо­
жет пригодиться. Мало таких мудрых государей, которые могли бы де­
лать великие дела при посредственных и даже плохих министрах.
Верженнь11 знал, что я успел снискать благосклонность и доверие
императрицы. Однако же, когда он получил мою депешу и узнал, что по
стечении благоприятных обстоятельств и в уверенности получить удов­
летворительный ответ я намереваюсь представить русскому правитель­
ству официальную ноту и предложить начать переговоры о торговом
167


трактате, он счел мой поступок слишком поспешным и упрекал меня,
что я так легко убедился в возможности такого неожиданного оборота
дел. Ему казалось, что я был обольщен вниманием императрицы, кото­
рое относилось только к моему лицу, что я с излишней самоуверенностью
приступил к делу и сделал предложение, может быть, во вред своему
правительству.
С другой стороны, еще страннее показалось мне, что вице-канцлер
граф Остерман, от которого императрица, верная своему слову, скрыла
все, что слажено было во время нашей поездки, был чрезвычайно удив­
лен, когда я ему вручил свою ноту. Она была известна только императ­
рице и Потемкину, и то лишь как выражение моего личного мнения. Не
приготовленный к этому, Остерман сказал мне с важностью: «Я пред­
ставлю ваше предложение на благоусмотрение императрице, потому что
могу принять его только ad referendum. Признаюсь даже, что это меня
несколько удивляет; я не был приготовлен к этому предварительными
условиями, какие обыкновенно предлагаются в таких случаях, и потому
позвольте заметить вам: обдумали ли вы хорошо ваше намерение? Уве­
рены ли вы в том, что оно теперь будет своевременно?»
<...>
Путешествия двора нисколько не походят на обыкновенные путе­
шествия, когда едешь один и видишь людей, страну, обычаи в их настоя­
щем виде. Сопровождая монарха, встречаешь всюду искусственность,
подделки, украшения... Впрочем, почти всегда очарование привлека­
тельнее действительности, поэтому волшебные картины, которые на
каждому шагу представлялись Екатерине и которые я постараюсь изоб­
разить, по новости своей будут для многих любопытнее, нежели во мно­
гих отношениях полезные рассказы иных ученых, объехавших и иссле­
довавших философским взглядом это огромное государство, которое
недавно лишь выступило из мрака и вдруг стало мощно и грозно при пер­
вом порыве своем к просвещению.
<...>
18 января 1887 г. мы пустились в путь. Императрица посадила к себе
в карету г-жу Протасову, графа Мамонова, графа Кобенцеля, обершталмейстера Нарышкина и гофмаршала Шувалова. Во вторую карету по­
месили Фитц-Герберта, меня, графа Чернышева и графа А нгальта12.
Поезд состоял из 14 карет и 124 саней с 40 запасными. На каждой стан­
ции нас ожидали 550 лошадей.
Было 17 градусов мороза, дорога прекрасная, и мы ехали славно.
Наши кареты на высоких полозьях как будто летели. Чтобы защищаться
от холода, мы закутались в медвежьи шубы, надетые сверх другой, более
нарядной и богатой, но тоже меховой одежды; на головах у нас были
собольи шапки. Таким образом мы не замечали стужи, даже когда она
доходила до 20 градусов. На станциях везде было так хорошо натопле­
но, что скорее мы могли подвергнуться излишнему жару, чем холоду. В
это время самых коротких дней в году солнце вставало поздно, и через
шесть или семь часов наступала уже темная ночь. Но для рассеяния этого
мрака восточная роскошь доставила нам освещение: на небольших рас­
168


стояниях по обеим сторонам дороги горели огромные костры из свален­
ных в кучи сосен, елей, берез, так что мы ехали между огней, которые
светили ярче дневных лучей.
<...>
Обычный порядок, который императрица ввела в свой образ жиз­
ни, почти не изменился во время ее путешествия. В шесть часов она вста­
вала и занималась делами с министрами, потом завтракала и принима­
ла нас. В десять мы отъезжали и в два останавливались для обеда; по­
сле того снова останавливались в семь. Везде она находила дворец или
красивый дом, приготовленный для нее. Мы ежедневно обедали с ней.
После нескольких минут, посвященных туалету, императрица входила
в залу, разговаривала, играла с нами; в девять часов уходила к себе и за­
нималась до одиннадцати.
<...>
Во второй день странствия я с Фитц-Гербертом сидел в карете импе­
ратрицы. Разговор был жив, весел, разнообразен и не умолкал... Исклю­
чая предметы политические, разговор шел обо всем, что могло оживить
беседу, и государыня поддерживала его с чрезвычайной непринужден­
ностью, умом и веселостью, так что дни мелькали незаметно...
Так как я не намерен предлагать здесь скучный курс географии, то
спешу достигнуть Смоленска, будучи уверен, что никому не любопытно
следить за мной через села и деревни, в которых мы останавливались по
два раза в день и которые совершенно нежданно делались местопребы­
ванием величественного двора. Бедные поселяне с заиндевевшими боро­
дами, несмотря на холод, толпами собирались и окружали маленькие
дворцы, как бы волшебною силою воздвигнутые посреди их хижин,
дворцы, в которых веселая свита императрицы, сидя за роскошным сто­
лом и на покойных широких диванах, не замечала ни жестокости стужи,
ни бедности окрестных мест; везде находили мы теплые покои, отличные
вина, редкие плоды и изысканные кушанья. Даже скука, эта вечная спут­
ницы однообразия, была изгнана присутствием любезной государыни...
Иногда по вечерам мы забавлялись играми, сочинением шарад, загадок,
стихов на заданные рифмы. Раз Фитц-Герберт предложил мне следую­
щие рифмы: amour, frotte, tambour, note. Я написал на них следующие
стихи:
De vingt peuples nombreux Catherine est Гашоиг:
Craignez de I'attaguer; malheua qui s’y frotte!
La renommee est son tambour,
Et l’histoire son garde-note*.

Эта безделушка понравилась и заслужила себе более похвал, чем
иная ода. При дворе, и притом в дороге, все сходит с рук.
Кто постоянно счастлив и достиг славы, должен бы, кажется, сде­
латься равнодушным к голосу зависти и к злым, насмешливым выход­
*
Екатерина — предмет любви двадцати народов. Не нападайте на нее: беда тому,
кто ее затронет! Слава — ее барабанщик, а история — памятная книжка (фр.).

169


кам, которыми мелкие люди действуют против знаменитостей. Но в
этом отношении императрица походила на Вольтера. Малейшие на­
смешки оскорбляли ее самолюбие; как умная женщина, она обыкно­
венно отвечала на них улыбкою, но в этой улыбке была заметна неко­
торая принужденность. Она знала, что многие, особенно французы,
считали Россию страною азиатскою, бедною, погрязшею в невежестве,
во мраке варварства; что они с намерением не отличали обновленную,
европеизированную Россию от азиатской и необразованной М оско­
вии. Сочинение аббата Шаппа, изданное, как думала императрица, по
распоряжению герцога Шуазеля13, еще было ей памятно, ее самолюбие
беспрестанно уязвлялось остротами Фридриха II, который часто со
злою иронию говорил о финансах Екатерины, о ее политике, о дурной
тактике ее войск, о рабстве ее подданных и о непрочности ее власти.
Зато государыня очень часто говорила нам о своей огромной империи
и, намекая на эти насмешки, называла ее своим маленьким хозяйствам:
«Как вам нравится мое маленькое хозяйство** Не правда ли, оно понем­
ножку устраивается и увеличивается? У меня не много денег, но кажет­
ся, они употреблены с пользою?» Другой раз, обращаясь ко мне, она
сказала:
— Я уверена, граф, что ваши парижские красавицы, модники и уче­
ные теперь глубоко сожалеют о вас, что вы принуждены путешествовать
по стране медведей, между варварами, с какой-то скучною царицей. Я
уважаю ваших ученых, но лучше люблю невежд; сама я хочу знать толь­
ко то, что мне нужно для управления моим маленьким хозяйством.
— Ваше величество изволите шутить на наш счет, — возразил я, —
но вы лучше всех знаете, что думает о вас Франция. Слова Вольтера как
нельзя лучше и яснее выражают вашему величеству наши мнения и наши
чувства. Скорее же, вы можете быть недовольны тем, что необычайное
возрастание вашего маленького хозяйства внушает некоторым образом
страх и зависть даже значительным державам.
— Да, — говорила она иногда, смеясь, — вы не хотите, чтобы я вы­
гнала из моего соседства ваших детей-турок. Нечего сказать, хороши
ваши питомцы, они делают вам честь. Что, если бы вы имели в Пьемонте
или Испании таких соседей, которые ежегодно заносили бы к вам чуму
и голод, истребляли бы и забирали бы у вас в плен по 20000 человек в
год, а я взяла бы их под свое покровительство? Что бы вы тогда сказа­
ли? О, как бы вы стали тогда упрекать меня в варварстве!
Мне трудно было отвечать в таких случаях. Я отделывался, как
умел, общими местами об утверждении мира, о сохранении равновесия
Европы и т.д. Впрочем, так как это были отрывочные разговоры, шут­
ки, а не политические совещания, то я не приходил в замешательство, и
несколько шуточных выходок выводили меня из затруднительного
положения защищать пышными словами дурное дело. Мне кажется по­
стыдною эта ложная и близорукая политика, по которой сильные держа­
вы вступают в союз и делаются почти данниками грубых и жестоких
мавров, алжирцев, аравитян и турок, в разные времена бывших бичом и
ужасом образованного человечества.
170


До Смоленска наши дни распределялись следующим порядком: пер­
вый — в селе Городце, второй— в Порхове, третий— в Бежаницах, четвер­
тый — в Великих Луках, пятый — в Велиже и шестой — в Смоленске. В
шесть дней мы проехали около 200 миль. Императрица устала. Впрочем,
трудно было в такую холодную пору ехать с большим удобством, ско­
ростью и удовольствием. Против стужи взяты были разные предосто­
рожности, быстрота санной езды делала большие расстояния незаметны­
ми, а свет огромных костров на каждых 30 саженях дороги рассеивал мрак
длинных ночей. Но так как императрица должна была делать приемы и
выходы, осматривать заведения, давать советы и поощрительные награды,
то на отдых ей оставалось немного времени. Даже сидя в своей карете и
оставляя заботы правления, императрица употребляла досуг свой на то,
чтобы пленять нас, и была неистощимо умна, любезна и весела; это заня­
тие, конечно, приятное, но вместе с тем и утомительное.
<...>
Мы снова пустились в путь и после десятидневной езды, 29 января
(8 февраля) 1787 года, приехали в Киев... До Киева мы проехали десять
городов: Мстиславль, Чериков, Новое Место, Стародуб, Новгород-Северск, Сосницу, Березну, Чернигов, Нежин и Козлец. Императрица, не
ограничаясь одними лишь обычными приветствиями, везде подробно
расспрашивала чиновников, духовных, помещиков и купцов об их поло­
жении, средствах, требованиях и нуждах. Вот чем она снискивала себе
любовь своих подданных и допытывалась правды, чтобы обнаружить
огромные злоупотребления, которые многие старались скрыть от нее.
Однажды она сказала мне: «Гораздо больше узнаешь, беседуя с просты­
ми людьми о делах их, чем рассуждая с учеными, которые заражены тео­
риями и из ложного стыда с забавною уверенностью судят о таких ве­
щах, о которых не имеют никаких положительных сведений. Жалки мне
эти бедные ученые! Они никогда не смеют сказать: «Я не знаю», а слова
эти очень просты для нас, невежд, и часто избавляют нас от опасной ре­
шимости. Когда сомневаешься в истине, то лучше ничего не делать, чем
делать дурно».
По этому поводу она рассказала мне историю про Мерсье де ла Ривиера, писателя с замечательным талантом, издавшего в Париже сочи­
нение «О естественном и существенном порядке политических обществ».
Книга эта пользовалась блестящим успехом по соответствию содержав­
шихся в ней мыслей с началами, принятыми экономистами. Так как
Екатерина хотела познакомиться с этой политико-экономической си­
стемой, то она пригласила нашего публициста в Россию и обещала ему
за это приличное вознаграждение. Это было в то время, когда государы­
ня приготовлялась к торжественному въезду в Москву и потому проси­
ла Ривиера дождаться ее в этой столице.
«Господин де ла Ривиер, — рассказывала императрица, — недолго
собирался и по приезде своем немедленно нанял три смежных дома.
Тотчас же переделал их совершенно и из парадных покоев поделал при­
емные залы, а из прочих — комнаты для присутствия. Философ вообра­
зил себе, что я призвала его в помощь мне для управления империей и
171


для того, чтобы он сообщил нам свои познания и извлек нас из тьмы
невежества. Он над всеми этими комнатами прибил надписи пребольши­
ми буквами: Департамент внутренних дел. Департамент торговли, Д е­
партамент юстиции, Департамент финансов, Отделение для сбора пода­
тей и пр. Вместе с тем он приглашал многих из жителей столицы, рус­

ских и иноземцев, которых ему представили как людей сведущих, явить­
ся к нему для занятия различных должностей соответственно их способ­
ностям. Все это наделало шуму в Москве, и так как все знали, что он при­
ехал по моей воле, то нашлись доверчивые люди, которые уже заранее
старались к нему подделаться. Между тем я приехала и прекратила эту
комедию. Я вывела законодателя из заблуждения. Несколько раз пого­
ворила я с ним о его сочинении, и рассуждения его, признаюсь, мне по­
нравились, потому что он был неглуп, но только честолюбие немного
помутило его разум. Я как следует заплатила за все его издержки, и мы
расстались довольные друг другом. Он оставил намерение быть первым
министром и уехал довольный как писатель, но несколько пристыжен­
ный как философ, которого честолюбие завело слишком далеко».
На этот же случай намекала Екатерина, когда писала к Вольтеру:
«Г. дела Ривиер приехал к нам законодателем. Он полагал, что мы хо­
дим на четвереньках, и был так любезен, что потрудился приехать из
Мартиники, чтобы учить нас ходить на двух ногах».14
Знаменитый Дидро внушил Екатерине желание познакомиться с де
ла Ривиером. Дидро сам приезжал в Петербург; Екатерине понравилась
в нем живость ума, своеобразность способностей и слога и его живое,
быстрое красноречие. Этот философ — может быть, недостойный этого
названия, потому что был нетерпим в своем безверии и до забавного
фанатик в идее небытия, — был, однако, одарен пылкою душою и пото­
му, казалось бы, не должен был сделаться материалистом. Впрочем, имя
его, кажется, пережило большую часть его сочинений. Он лучше гово­
рил, нежели писал; труд охлаждал его вдохновение, и сочинениями сво­
ими он далеко отстоит от великих наших писателей, но пламенная речь
его была увлекательна, сила выражений, которые он всегда находил без
труда, предупреждала суд о верности или пустоте его мыслей; речь его
поражала, потому что была блестяща и картинна; это был гений на па­
радоксы и проповедник материализма.
«Я долго с ним беседовала, — говорила мне Екатерина, — но более
из любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось
бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство,
правительство, политику, финансы и заменить их несбыточными мечта­
ми. Однако так как я больше слушала его, чем говорила, то со стороны
он показался бы строгим наставником, а я — скромной его ученицею.
Он, кажется, сам уверился в этом, потому что, заметив наконец, что в
государстве не приступают к преобразованиям по его советам, он с чув­
ством обиженной гордости выразил мне свое удивление. Тогда я ему
откровенно сказала: «Г. Дидро, я с большим удовольствием выслушала
все, что вам внушал ваш блестящий ум. Но вашими высокими идеями
хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо. Составляя пла­
172


ны разных преобразований, вы забываете различие наших положений.
Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит: она гладка, мягка и не пред­
ставляет затруднений ни воображению, ни перу вашему, между тем как
я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые
чрезвычайно чувствительны и щекотливы». Я уверена, что после этого
я ему показалась жалка, а ум мой узким и обыкновенным. Он стал гово­
рить со мною только о литературе, и политика была изгнана из наших
бесед».
Несмотря на эту неудачу, автор «Отца семейства», «Жизни Сенеки»
и основатель великого памятника,«Энциклопедии», более обязан России,
чем Франции. В отечестве своем он был заключен в тюрьму, тогда как
императрица приобрела за 50000 франков его библиотеку, предоставив
ему право пользоваться ею до смерти, и сверх того купила ему дом в П а­
риже. Полагаю, что здесь будет кстати привести отрывки из двух писем
Екатерины к Вольтеру и ответ Вольтера.
«Милостивый государь, моя голова так же тверда, как имя мое не­
благозвучно. Я буду отвечать дурною прозою на ваши прелестные сти­
хи. Сама я никогда не писала стихов, но тем не менее восхищалась ваши­
ми. Они меня так избаловали, что я почти не могу читать других. Я
ограничусь своим огромным ульем — нельзя же приниматься вдруг за
несколько дел. Никогда я не думала, что приобретение библиотеки до­
ставит мне такие похвалы, какими все осыпают меня по случаю покуп­
ки книг Дидро. Вы, кому человечество обязано защитою невинности и
добродетели в лице Каласа, согласитесь, что было бы жестоко и неспра­
ведливо разлучать ученого с его книгами».
Другое письмо Екатерины: «Блеск северной звезды — только север­
ное сияние. Благодеяния, распространяющиеся на несколько сот верст и
о которых вам угодно было упомянуть, не принадлежат мне. Калас обя­
зан тем, что имеет, друзьям своим, так же как Дидро продажею своей биб­
лиотеки — своему другу. Ничего не значит — помочь своему ближнему
из своих излишков, но быть ходатаем человечества и защитником угне­
тенной невинности — значит заслужить бессмертие».
Ответ Вольтера: «Прошу извинить меня, Ваше Императорское ве­
личество! Нет, вы не северное сияние; вы — самая блестящая звезда Се­
вера, и никогда не бывало светила столь благодетельного. Все эти звез­
ды оставили бы Дидро умереть с голоду. Он был гоним в своем отече­
стве, а вы взыскали его своими милостями».
Все государи этого времени видели, как наши парламенты обвиня­
ют и осуждают смелые произведения философов, и в то же время ухажи­
вали за философами, которых считали раздавателями славы. Екатери­
на и Фридрих в особенности жаждали ее и, как боги Олимпа, с наслаж­
дением упивались ее благоуханием. Чтобы заслужить ее, они расточали
милости Вольтеру, Руссо, Райналю, д ’Аламберу и Дидро. Люди против
своей воли живут среди атмосферы своего века, невольно увлекаются его
вихрем; и те именно, которые более всего огорчались его прогрессом,
первые содействовали его ускорению. Дворяне следовали их примеру, и
только после такого участия в укреплении этого здания нового обще­
173


ственного порядка те и другие позабыли, что разум человеческий, как
время, постоянно идет вперед и никогда не отступает, и задумали неис­
полнимую вещь — разрушить этот новый порядок. Можно устраивать
настоящее, украшать будущее, все в мире может изменяться, но прошед­
шее возродиться не может; это не что иное для нас, как тень, которая
существует только в наших воспоминаниях. Благоразумный страх, ко­
торый обнаруживала Екатерина перед всем, что могло увлечь ее на опас­
ный путь нововведений, напоминает мне, с каким гневом рассказывала
она, как один русский лекарь, Самойлов, вздумал было лечить чуму, как
оспу, и хотел для постепенного ослабления заразы прививать ее. Он сде­
лал опыт на себе и несколько раз зачумлялся. Он просил дозволения
распространить этот страшный опыт. Но добродушный доктор вместо
дозволения от правительства получил добрый выговор за свое бессмыс­
ленное человеколюбие.
Императрица, всегда верная своим привычкам, в Киеве, как и в
других городах, дала великолепный бал. Я надеялся, что, будучи в сви­
те императрицы, на этом длинном пути увижу разные заведения и по­
стройки в местах, где мы останавливались. Обманутый в своих ожида­
ниях, я в порыве негодования необдуманно высказал, что мне досадно
проехать так далеко для того только, чтобы видеть везде тот же двор,
слушать все те же православные обедни и присутствовать на балах. Ека­
терина узнала об этом и сказала: «Я слышала, будто вы порицаете меня
за то, что я во всех городах устраиваю аудиенции и празднества; но вот
почему это так: я путешествую не для того, чтоб осматривать местно­
сти, но чтобы видеть людей; я довольно знаю этот путь по планам и по
описаниям, и при быстроте нашей езды я бы не много успела рассмот­
реть. Мне нужно дать народу возможность дойти до меня, выслушать
жалобы и внушить лицам, которые могут употребить во зло мое дове­
рие, опасение, что я открою все их грехи, их нерадение и несправедливо­
сти. Вот какую пользу хочу я извлечь из моей поездки; одно известие о
моем намерении поведет к добру. Я держусь правила, что «глазхозяйский
зорок». <...>
Раз или два в неделю императрица имела собрание при дворе и да­
вала большой бал или прекрасный концерт. В прочие дни стол ее накры­
вался на восемь или на десять приборов. Трое послов, ее сопровождав­
ших, были ее постоянными гостями, также князь де Линь и иногда принц
Нассау. Вечера мы всегда проводили у нее, в это время она не терпела
принуждения и этикета, мы видели не императрицу, а просто любезную
женщину. На этих вечерах рассказывали, играли в бильярд, рассуждали
о литературе. Однажды государыне вздумалось учиться писать стихи. Це­
лые восемь дней я объяснял ей правила стихосложения. Но когда дошло
до дела, то мы заметили, что совершенно напрасно теряли время. Нет, я
думаю, слуха, столько нечувствительного к созвучию стиха. Ум ее, об­
ширный в политике, не находил образов для воплощения мечты. Он не
выдерживал утомительного труда прилаживать рифмы и стихи. <...>
Да, я знаю, — сказала императрица. — Я вообще вам нравлюсь, и
вы хвалите меня «целиком», но, разбирая меня подробнее, осуждаете во
174


мне многое. Я беспрестанно делаю ошибки против языка и правописа­
ния. Сегюр знает, что у меня иногда претупая голова, потому что ему не
удалось заставить меня сочинить шесть стихов. Без шуток, я думаю, не­
смотря на ваши похвалы, что если бы я была частною женщиною во
Франции, то ваши милые парижские дамы не нашли бы меня довольно
любезною для того, чтобы отужинать с ними.
— Прошу вас вспомнить, государыня, — возразил я, — что я здесь
представитель Франции и не должен допускать клевет на ее счет.
Но императрица, бывшая в духе, продолжала в том же тоне:
— Как вы полагаете, чем бы я была, если бы родилась мужчиною и
частным человеком?
В ответ на этот Фитц-Герберт сказал, что она была бы мудрым законоведцем, Кобенцель полагал, что она бы сделалась великим мини­
стром, а я уверял ее, что она сделалась бы знаменитым полководцем.
— На этот раз вы ошибаетесь, — возразила она. — Я знаю свою го­
рячую голову; я бы отважилась на все для славы и в чине поручика в пер­
вую кампанию не снесла бы головы.


Г. Р. Державин
ЗАПИСКИ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ ВСЕМ ПРОИСШЕСТВИЕВ
И ПОДЛИННЫХ ДЕЛ,
ЗАКЛЮЧАЮЩИЕ В СЕБЕ ЖИЗНЬ
ГАВРИЛЫ РОМАНОВИЧА ДЕРЖАВИНА
ОТДЕЛЕНИЕ VI

По отлучении от губернаторства до определения в статс-секретари, а
потом в сенаторы и в разные министерские должности.

Приехав в Москву, помнится, в Рождественский пост < 1788>, явился
в Сенат; нашел дело еще не докладованным1. Сколько ни просил о том, но
все отлагали день за день, отговариваясь, что сенатор князь Петр Михай­
лович Волхонский за болезнию не выезжает в присутствие. Надобно
знать, что сей князь Волхонский— родня князя Вяземского и был пред тем
обер-прокурором при московских Сената департаментах, то и находил­
ся у всех по тем связям как у больших, так и малых чинов сенатских в ве­
ликом уважении. Никто против его не смел говорить, и обер-прокурор
князь Гагарин, от которого зависело приказать предложить дело к слуша­
нию, сколько был ни прошен, ничего не предпринимал. Протекло уже
6 месяцев. Державин шатался по Москве праздно и видел, что такая про­
волочка единственно происходит из угождения князя Вяземского, потому
что, не находя его ни в чем винным, отдаляли оправдание, дабы не под­
пасть под гнев императрицы. Наконец он нерешимости наскучил и как
въезж был в дом князя Волхонского и довольно ему знаком, водя с ним в
бытность его в Петербурге хлеб и соль, то, приехав в один день к нему,
просил с ним переговору в его кабинете. Князь не мог от сего отговорить­
ся. Державин начал ему говорить: «Вы, слава Богу, князь, сколько я вижу,
здоровы, но в Сенат въезжать не изволите, хотя там мое дело уже с полго­
да единственно за неприсутствием вашим не докладывается. Я уверен в
вашем добром сердце и в благорасположении ко мне; но вы делаете сие
мне притеснение из угождения только князь Александру Алексеичу2, то я
уверяю ваше сиятельство, что ежели будете длить и не решите мое дело так
или сяк ( я не требую моего оправдания, ибо уверен в моей невинности), то
принужденным найдусь принесть жалобу императрице, в которой изоб­
ражу все причины притеснения моего генерал-прокурором, как равно и
176


состояние управляемого им государственного казначейства самовластно
и в противность законов, как он раздает жалованье и пенсионы, кому
хочет, без указов ее величества, как утаивает доходы, дабы в случае тре­
бования на нужные издержки показать выслугу пред государынею, нашедши якобы своим усердием и особым распоряжением деньги, которые
в виду не было или совсем оные небрежением других чиновников пропа­
дали, и тому подобное; словом, все опишу подробности, ибо, быв совет­
ником государственных доходов, все крючки и норы знаю, где скрывают­
ся, и по переводам сумм в чужие край умышленно государственные ресур­
сы к пользе частных людей, прислуживающих его сиятельству. Коротко,
хотя буду десять лет под следствием и в бедствии, но представлю нелжи­
вую картину худого его казною управления и злоупотребления сделанной
ему высочайшей доверенности. То не введите меня в грех и не заставьте
быть доносчиком противу моей воли; решите мое дело, как хотите, а там
Бог с вами, будьте благополучны».
Князь Волхонский почувствовал мои справедливые жалобы, обе­
щал выехать в Сенат, что и действительно в первый понедельник испол­
нил, и дело мое, яко на справках основанное и ясно доказанное, в одно
присутствие кончено. Хотя казенная палата и сам генерал-губернатор
изобличены в небрежении их должности, а губернатор, напротив того,
найден ни в чем не виноватым, но о них ничего не сказано, а о нем, что
как-де он за справки, требованные им из губернского правления против
генерал-губернатора, удален от должности, то и быть тому так. Сведав
таковое кривое и темное решение, Державин, не имев его в руках фор­
мально, не мог против оного никакого делать возражения, ибо тогда еще
не было того узаконения, как ныне, чтоб по следственным делам объяв­
лять подсудимым открыто решительные определения и давать им две
недели сряду сроку на написание возражения, буде дело решено неспра­
ведливо и незаконно. Державин не знал, что в сем утеснительном поло­
жении делать и как отвратить пред императрицею сие маловажное само
по себе беззаконное определение Сената. Итак, принужден был дать чрез
одного стряпчего обер-секретарю 2000 рублей за то, чтоб только позво­
лил копию списать с того решительного определения, дабы, прибегнув
к императрице с просьбою, в чем против оного не ошибиться, и также
обер-прокурора князя Гаврилу Петровича Гагарина упросил, чтоб ему
объявлено было в Сенате, что дело его решено и до него более никако­
го дела нет, дабы мог он уже свободно ехать в Петербург. При сем слу­
чае к чести должно сказать графа Петра Ивановича Панина, который,
как выше явствует, по пугачевскому саратовскому происшествию был к
нему недоброжелателен и его гнал, но когда приехал в Москву и был у
него, то он его принял благосклонно и оказал ему вспомоществование
по сему делу, заступая у князя Гагарина, как и в сем случае, дабы объяв­
лением в Сенате неимения до него никакого касательства учинить его
отъезд в Петербург свободным. Таковая благосклонность, думаю я,
единственно от доброго его и сострадательного сердца происходила, а
другие полагают, что он князя Вяземского по давнишней ссоре с ним в
Сенате не любил и все дела его опорочивал, будучи всякий день, так ска­
177


зать, поджигаем против него Александром Ивановичем Глебовым, быв­
шим пред Вяземским генерал-прокурором, Петром Петровичем Моисее­
вым, отставным вице-президентом Камер-коллегии, соляной канцеля­
рии советником Шапкиным и господином Князевым, бывшим главным
судьею в Межевой канцелярии, которые все жаловались на явное гоне­
ние князя Вяземского и потому худое расположение графа Панина про­
тив его поддерживали. По сим обстоятельствам и Державин с сими из­
вестными в государстве дельными людьми в бытность его в Москве ко­
ротко познакомился. Они прочитывали ему все их дела и объяснения,
как бы требуя его одобрения, в которых, по справедливости сказать,
много было основательного ума и остроты, а паче сведения в законах, но
недоставало мягкости в нравах и приятности в объяснениях. Моисеева
слог был кудреват и надмеру плодовит, Шапкина — дерзок и даже оби­
ден, Князева — крючковат, двусмыслен, наполнен софизмами или не­
справедливыми заключениями, Глебова — сух, напыщен и никаких от­
личных мыслей в себе не представляющ, так что я удивлялся разности
против манифеста 1762 года о восшествии на престол императрицы
Екатерины Второй, который ему приписывали и в котором в великой
краткости много силы и политических причин, кстати на тот случай для
удостоверения простого народа сказанных3. Как бы то ни было, но Дер­
жавин по своей ли невинности, или по Божьему к нему благоволению
похвалиться может, что из вышепрописанных острых и дельных голов,
известных всему государству, один не токмо невредим, но еще с честию
вырвался из когтей князя Вяземского.
Приехав в Петербург4, как к генерал-прокурору к первому к нему
явился на даче в селе Александровском. Принят был что называется с
пересемениванием, или с смятением совести, очень ласково. Он говорил
ему: «Ну, любезный друг, теперь лучше как с гуся вода», ибо вся цель
была, сколь известно, его и прочего делового министерства, чтоб, обхо­
дясь с Державиным ласково, не допустить его в службу, дабы не мешал
им самовластвовать. Но он не то думал; он хотел доказать императри­
це и государству, что он способен к делам, неповинен руками, чист серд­
цем и верен в возложенных на него должностях. Вследствие сего и послал
он чрез почту к императрице письмо, в котором объяснил, что по жало­
бам на него генерал-губернатора, чрез Сенат присланным, он принес
свои оправдания и надеется, что не найдется виноватым; но по неизвест­
ным ему оклеветаниям, в которых от него никакого ответа требовано не
было, он сумневается в заключении Сената; может быть, не поставлено
ли ему в вину, что он брал против доносов на него генерал-губернатора
справки, то он ссылается на законы, которые запрещают без справок
дела производить, а потому и требовал оных, дабы бессумнительно
объяснить истину. Почему и просил, чтоб приказала государыня при
докладе Сената прочесть и сие его объяснение. Письмо дошло до импе­
ратрицы. Скоро после того узнал он, что граф Безбородко объявил Се­
нату словесное ее величества повеление, чтоб считать дело решенным, а
найден ли он винным или нет, того не сказано, и приказано ему тогда же
явиться ко двору. Статс-секретарь Александр Васильевич Храповицкий
178


объявил ему высочайшее благоволение, что она автора «Фелицы» обви­
нить не может, а гофмаршалу, чтоб представлен он был ее величеству5.
Удостоясь соблаговолением лобызать руку монархини и обедав с нею за
одним столом в Царском Селе, возвращаясь в Петербург, размышлял он
сам в себе, что он такое — виноват или не виноват? в службе или не в
службе? А потому и решился еще писать к императрице и действительно
то исполнил, изобразя в письме своем объявление Храповицким о не­
винности его и благодарение за правосудие, прося — не из корыстолю­
бия, но чтоб в правительстве известно было его оправдание, — по указу
1726 года остановленного у него заслуженного жалованья и чтоб впредь
до определения к должности производить, а также просил у ее величе­
ства аудиенции для личного с нею объяснения по делам губернии.
Дни чрез два или три получил чрез г. Храповицкого повеление в
наступающую среду быть в 9 часов в Царское Село для представления ее
величеству. И действительно в назначенный день и час явился. Храпо­
вицкий сказал мне, чтоб я шел в покои и приказал камердинеру доло­
жить о себе государыне. Тотчас позван был в кабинет. Пришед в перла­
мутровую залу, рассудил за благо тут на столе составить имеющуюся со
мною большую переплетную книгу, в которой находились подлинником
все письма и предложения г. Гудовича <...> представя себе, что весьма
странно покажется императрице увидеть меня вошедшего с такою боль­
шою книгою. Коль скоро я в кабинет вошел, то, пожаловав поцеловать
руку, спросила, какую я имею до нее нужду. Державин ответствовал:
«Благодарить за правосудие и объясниться по делам губернии». Она
отозвалась: «За первое благодарить не за что, я исполнила мой долг; а о
втором для чего вы в ответах ваших не говорили?» Державин донес, что
противно было бы то законам, которые повелевают ответствовать толь­
ко на то, о чем спрашивают, а о посторонних вещах изъяснять или доно­
сить особо. «Для чего же вы не объясняли?» — «Я просился для объясне­
ний чрез генерал-прокурора, но получил от него отзыв, чтоб просился
по команде, то есть чрез генерал-губернатора, но как я имею объяснить
его непорядки и несоответственные поступки законам в ущерб интере­
сов вашего величества, то и не мог у него проситься». — «Хорошо, —
изволила возразить императрица, — но не имеете ли вы чего в нраве ва­
шем, что ни с кем не уживаетесь?» — «Я не знаю, государыня, — сказал
смело Державин, — имею ли какую строптивость в нраве моем, но толь­
ко то могу сказать, что, знать, я умею повиноваться законам, когда, бу­
дучи бедный дворянин и без всякого покровительства, дослужился до
такого чина, что мне вверялися в управление губернии, в которых на
меня ни от кого жалоб не было». — «Но для чего, — подхватила импе­
ратрица, — не поладили вы с Тутолминым?» — «Для того, что он при­
нуждал управлять губерниею по написанному им самопроизвольно на­
чертанию, противному законам, а как я присягал исполнять только за­
коны самодержавной власти, а не чьи другие, то я не мог никого при­
знать над собою императором, кроме вашего величества». — «Для чего
же не ужился с Вяземским?» Державин не хотел рассказывать всего вышеписанного относительно несохранения и беспорядков в управлении
179


казенном, дабы не показаться доносителем, но отвечал кратко: «Госуда­
рыня! Вам известно, что я написал оду Фелице. Его сиятельству она не
понравилась. Он зачал насмехаться надо мною явно, ругать и гнать,
придираясь ко всякой безделице, то я ничего другого не сделал, как про­
сил о увольнении из службы, и по милости вашей отставлен». — «Что за
причина несогласия с Гудовичем?» — «Интерес вашего величества, о чем
я беру дерзновение объяснить вашему величеству и ежели угодно, то сей­
час представлю целую книгу, которую я оставил там». — «Нет, — она
сказала, — после». Тут подал ей Державин краткую записку всем тем
интересным делам, о коих месяцев 6 он представление сделал Сенату, но
никакой резолюции не получил <...>. Императрица, приняв ту записку,
сказала, что она прикажет в Сенате привесть те дела в движение. Меж­
ду тем, пожаловав руку, дополнила, что она прикажет удовлетворить
его жалованием и даст место. На другой день в самом деле вышел указ,
которым велено Державину выдать заслуженное жалованье и впредь
производить до определения к месту. Сие Вяземского как гром порази­
ло, и он занемог параличом. Державин, однако, по старому знакомству,
как бы ничего не примечая, ездил изредка в дом его и был довольно при­
нят ласково. Сие продолжалось несколько месяцев, и хотя по воскресень­
ям приезжал он ко двору, но как не было у него никого предстателя,
который бы напомянул императрице об обещанном месте, то и стал он
как бы забвенным.
В таком случае не оставалось ему ничего другого делать, как искать
входу к любимцу государыни и чрез него искать себе покровительства.
В то время, по отставке Мамонова, вступил на его место молодой
конной гвардии офицер Платон Александрович Зубов, который никак
с ним не был знаком, ибо когда он служил в гвардии, тогда еще сей дитя
фортуны был малолетен и бегал с своим семейством туда и сюда, от Пу­
гачева укрываясь. Но что делать? Надобно было сыскивать случаю с
ним познакомиться. Как трудно доступить до фаворита! Сколько ни за­
ходил к нему в комнаты, всегда придворные лакеи, бывшие у него на де­
журстве, отказывали, сказывая, что или почивает, или ушел прогули­
ваться, или у императрицы. Таким образом, ходя несколько раз, не мог
удостоиться ни одного раза застать его у себя. Не осталось другого сред­
ства, как прибегнуть к своему таланту. Вследствие чего написал он оду
«Изображение Фелицы» и к 22 числу сентября, то есть ко дню короно­
вания императрицы, передал чрез Эмина, который в Олонецкой губер­
нии был при нем экзекутором и был как-то Зубову знаком. Государыня,
прочетши оную, приказала любимцу своему на другой день пригласить
автора к нему ужинать и всегда принимать его в свою беседу. Это было
в 1788 году6. С тех пор он сему царедворцу стал знаком, но, кроме ласко­
вого обращения, никакой от него помощи себе не видал. Однако и один
вход к фавориту делал уже в публике ему много уважения, а сверх того
и императрица приказала приглашать его в Эрмитаж и прочие домаш­
ние игры, как то на святки, когда они наступали, и прочие собрания. В
доме Вяземского был также принят хорошо, но как брат фаворитов, то
есть Дмитрий Александрович Зубов, сговорил на меньшой дочери Вя­
180


земского, и Державин приехал его поздравить, то княгиня, приняв хо­
лодно, показала ему спину. Сие значило то, что как они сделались через
сговор дочери с любимцем императрицы в свойстве, то и не опасались
уже, чтоб Державин у него мог чем их повредить. Чрез сей низкий посту­
пок княгини так ему дом их омерзел, то он в сердце своем положил ни­
когда к ним не ездить, что и в самом деле исполнил по самую князя кон­
чину.
Между тем познакомился он с отцом фаворита Александром Нико­
лаевичем Зубовым, который, помнится, из коллежских или из статских
советников сделан обер-прокурором Сената первого департамента, и
мог бы сделать с ним короткую связь по делам, в которых он хотя был
сведущ, но в обрядах сенатских и производстве письмоводства не обы­
чен, но приметив в нем при его натуральном разуме и доверенности дво­
ра непомерную алчность к наживе, так что он хотел употребить его к
своду и передаче взяток, неприметным образом от короткости с ним
удалялся и в разговорах давал чувствовать благородство своих мыслей
и бескорыстие. Сие сделало между ими некоторую холодность, однако
не переставал он посещать сына и отца, а наиболее первого. Княгиня
Дашкова по старому знакомству чрез первую оду «Фелице», напечатан­
ную в «Собеседнике»7, так же автора, как и прежде, благосклонно при­
нимала и говорила императрице много о нем хорошего, твердя беспре­
станно с похвалою о вновь сочиненной им оде «Изображение Фелицы»,
чем вперила ей мысли взять к себе в статс-секретари или лучше для опи­
сания ее славного царствования. Сие княгиня Державину и многим сво­
им знакомым по склонности ее к велеречию и тщеславию, что она мно­
го может у императрицы, сама рассказывала. Такое хвастовство не мог­
ло не дойти до двора и было, может, причиною, что Державин более
двух годов еще после того не был принят в службу, а особливо на реко­
мендованный пост княгинею Дашковою, потому ли, что любимец Зубов,
кроме своего одобрения, никого не хотел допускать сблизиться с импе­
ратрицею, или что отец его, узнав бескорыстный нрав Державина, не
присоветовал ему возвесть его на столь видный пост, где может он быть
противоборником его корыстолюбию, что опосле и случилось, как ниже
увидим. <...>
Державин, однако же, в то время написал оду, напечатанную в пер­
вой части под именем «На шведский мир». В ноябре или декабре месяце
сего года взят Измаил. С известием сам фельдмаршал князь Потемкин
прислал ко двору, чтоб более угодить императрице, брата любимцова
Валериана Александровича Зубова, что после был графом и генераланшефом. В самое то время случился в комнатах фаворита и Державин.
Он в первом восторге о сей победе дал свою радостному вестнику напи­
сать оду, которую и написал под названием «На взятие Измаила». Она
напечатана в I части его сочинений. Ода сия не токмо императрице, ее
любимцу, но и всем понравилась; следствием сего было то, что он полу­
чил в подарок от государыни богатую, осыпанную бриллиантами таба­
керку и был прииман при дворе еще милостивее. Государыня, увидев его
при дворе в первый раз по напечатании сего сочинения, подошла к нему
181


и с усмешкою сказала: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же
громка, как и лира приятна». Князь Потемкин, приехав из армии, стал
к автору необыкновенно ласкаться и чрез Василья Степановича8 прика­
зывал, что хочет с ним короче познакомиться. Вследствие чего Держа­
вин стал въезж к князю Потемкину. Однажды, призвав его в свой каби­
нет, отдал письмо принца де Линя, писанное к нему на французском язы­
ке, прося оное перевесть на русский. Державин отговаривался незнанием
первого, но князь сказал: «Нет, братец, я знаю, что ты переведешь».
Принял и с пособием жены своей перевел, чем казался быть довольным
и благодарил. <...>
Словом, Потемкин в сие время за Державиным, так сказать, волочил­
ся; желая от него похвальных себе стихов, спрашивал чрез г. Попова, чего
он желает. Но, с другой стороны, молодой Зубов, фаворит императрицы,
призвав его в один день к себе в кабинет, сказал ему от имени государы­
ни, чтоб он писал для князя, что он прикажет, но отнюдь бы от него ничего
не принимал и не просил, что он и без него все иметь будет, прибавя, что
императрица назначила его быть при себе статс-секретарем по военной
части. Надобно знать, что в сие время крылося какое-то тайное в сердце
императрицы подозрение против сего фельдмаршала по истинным поли­
тическим каким замеченным от двора причинам, или по недоброжела­
тельству Зубова, как носился слух тогда, что князь, поехав из армии, ска­
зал своим приближенным, что он нездоров и едет в Петербург зубы дер­
гать. Сие дошло до молодого вельможи и подкреплено было, сколько
известно, разными внушениями истинного сокрушителя Измаила, при­
ехавшего тогда из армии. Великий Суворов, но как человек со слабостьми, из честолюбия ли, или зависти, или из истинной ревности к благу оте­
чества, но только приметно было, что шел тайно против неискусного сво­
его фельдмаршала, которому, со всем своим искусством, должен был
единственно по воле самодержавной власти повиноваться. Державин в
таковых мудреных обстоятельствах не знал, что делать и на которую сто­
рону искренно предаться, ибо от обоих был ласкаем.
В светлый праздник Христова Воскресения, как обыкновенно и
ныне бывает, был съезд к вечерне, после которой императрица жалова­
ла дам к руке в присутствии всего двора и имеющих к оному въезд кава­
леров, в числе которых был и Державин. Вышед из церкви, повела она
всех с собою в Эрмитаж. Лишь только вошли в залу и сделали, по обык­
новению, круг, то императрица с свойственным ей величественным ви­
дом прямо подошла к Державину и велела ему за собою идти. Он и все
удивилися, недоумевая, что сие значит. Пришед в отдаленные Эрмита­
жа комнаты, остановилась в той, где стоят ныне бюсты Румянцова, Су­
ворова, Чичагова и прочих; начала приказывать тихо, как бы какую
тайну, чтоб он сочинил Чичагову надпись на случай мужественного его
отражения в прошедшем году в Ревеле сильнейшего в три раза против
российского флота шведского, которая была б, сколько возможно, крат­
ка и непременно помещены бы были в ней слова сего мореходца. Когда
она ему сказала, что идет сильный флот шведский против нашего ревельского, посылая его оным командовать, то он ей отвечал равнодуш­
182


но: «Бог милостив, не проглотят». Это ей понравилось. Приказав сде­
лать его бюст, желала, чтоб на оном надпись именно из тех слов состояла.
Державин, приняв повеление, не мог однако отгадать, к чему было такое
ничего не значащее поручение и что при толь великом собрании отведен
был таинственно с важностию в толь отдаленные чертоги, тем паче, что
на другой день, истоща все силы свои и в поэзии искусство, принес он
сорок надписей и представил чрез любимца государыне9, но ни одна из
них ею не апробована; а написала она сама прозою, которую и ныне
можно видеть на бюсте Чичагова. Опосле сие объяснилось и было не что
иное как поддраживание или толчок Потемкину, что императрица про­
тив его воли хотела сделать своим докладчиком по военным делам Дер­
жавина и для того его толь отличительно показала публике. Князь,
узнав сие, не вышел в собрание и, по обыкновению его, сказавшись боль­
ным, перевязал себе голову платком и лег в постелю.
Однако же в исходе Фоминой недели, то есть 28 апреля, дал извест­
ный великолепный праздник и Таврическом своем доме, где императри­
ца со всею своею высочайшею фамилиею при великолепнейшем собра­
нии присутствовала. Там были петы вышепомянутые сочиненные Дер­
жавиным хоры, которыми быв хозяин доволен, благодарил автора и
пригласил его к себе обедать, который обещал сочинить ему описание
того праздника10. Без сумнения, князь ожидал себе в том описании вели­
ких похвал или, лучше сказать, обыкновенной от стихотворцев сильным
людям лести. Вследствие чего в мае или в начале июня, как жил князь в
Летнем дворце, когда Державин поутру принес ему то описание, просил
Василия Степановича доложить ему об оном, князь приказал его про­
сить к себе в кабинет. Стихотворец вошел, подал тетрадь, а князь, весь­
ма учтиво поблагодаря его, просил остаться у себя обедать, приказав
тогда же нарочно готовить стол. Державин пошел в канцелярию к По­
пову — дожидался, не прикажет ли чего князь, — где свободный имел
случай и довольно время объяснить, что мало в том описании на лицо
князя похвал, но скрыл прямую тому причину, бояся неудовольствия от
двора, а сказал, что как от князя он никаких еще благодеяний личных не
имел, а коротко великих его качеств не знает, то и опасался быть при­
чтен в число подлых и низких ласкателей, каковым никто не дает истин­
ного вероятия; а потому и рассудил отнесть все похвалы только к импе­
ратрице и всему русскому народу, яко при его общественном торжестве,
так, как и в оде на взятье Измаила; но ежели князь примет сие благо­
склонно и позволит впредь короче узнать его превосходные качества, то
он обещал превознести его, сколько его дарования достанет. Но таковое
извинение мало в пользу автора послужило, ибо князь, когда прочел
описание и увидел, что в нем отдана равная с ним честь Румянцеву и
Орлову, его соперникам, то с фуриею выскочил из своей спальни, при­
казал подать коляску и, несмотря на шедшую бурю, гром и молнию,
ускакал Бог знает куды. Все пришли в смятение, столы разобрали — и
обед исчез. Державин сказал о сем Зубову и не оставил, однако, в первое
воскресенье, при переезде князя в Таврический его дом, засвидетельство­
вать ему своего почтения. Он принял его холодно, однако не сердито.
183


Князю при дворе тогда очень было плохо. Злоязычники говорили, что
будто он часто пьян напивается, а иногда как бы сходит с ума; заезжая
к женщинам, почти с ним не знакомым, говорит несвязно всякую неле­
пицу. Но Державин, несмотря на то, и к Зубову, и к нему ездил. В сие вре­
мя без его согласия князем Репниным с турками мир заключен. Это его
больше убило. Перед отъездом в армию, когда он был уже на пути в
Царском Селе, по приезде с ним откланялся. Спрашивал еще Попов
Державина, чтоб он открылся, не желает ли он чего, — князь все сдела­
ет; но он, хотя имел великую во всем тогда нужду по обстоятельствам,
которые ниже объяснятся, однако, слышав запрещение чрез Зубова им­
ператрицы ни о чем его не просить, сказал, что ему ничего не надобно.
Князь, получив такой отзыв, позвал его к себе к спальню, посадил наеди­
не с собою на софу и, уверив в своем к нему благорасположении, с ним
простился.
Должно справедливость отдать князю Потемкину, что он имел весь­
ма сердце доброе и был человек отлично великодушный. Шутки в оде
Фелице насчет вельмож, а более на его вмещенные, которые императри­
ца, заметя карандашом, разослала в печатных экземплярах по приличию
к каждому, его нимало не тронули или, по крайней мере, не обнаружи­
ли его гневных душевных расположений, не так как прочих господ, ко­
торые за то сочинителя возненавидели и злобно гнали; но напротив
того, он оказал ему доброхотство и желал, как кажется, всем сердцем
благотворить, ежели б вышеписаные дворские обстоятельства не вос­
препятствовали. Вопреки тому по отъезде князя в армию любимец импе­
ратрицы граф Зубов хотя беспрестанно ласкал автора и со дня на день
манил и питал в нем надежду получить какое-либо место, но чрез все
лето ничего не вышло, хотя нередко открывал он ему тесные свои обстоя­
тельства, что почти жить было нечем. <...>
Казалось Державину, что неприятна ему и самая пиитическая его
слава, ибо часто желал он стравливать или ссорить с ним помянутого
г. Эмина, который, как известно, также писал стихи. Он был до того дер­
зок, что в глазах фаворита не токмо смеялся, но даже порицал его стихи,
а особливо оду на взятье Измаила, говоря, что она груба, без смысла и
без вкусу. Вельможа, с удовольствием улыбаясь, то слушал, а Державин
равнодушно отвечал, что он ни в чем не спорит, но чтоб узнать, кто из
них искуснее в стихотворстве, то просит позволения напечатать особо,
на свой кошт, на одной стороне листа его критику, а на другой — свою
оду и предать на рассуждение публики; кому отдадут преимущество,
говорил он, тот и выиграет тяжбу. Но Эмин не согласился. Как бы то ни
было, но только, нося благоволение любимца императрицы, Державин
шатался по площади, проживая в Петербурге без всякого дела. <...>
В течение сего времени, то есть в октябре месяце, получено известие
из армии, что князь Потемкин, окончевавший поставленный на море
князем Репниным с турками мир, скончался. Сие как громом всех пора­
зило, а особливо императрицу, которая чрезвычайно о сем присноимен­
ном талантами и слабостями вельможе соболезновала, и не нашли спо­
собнее человека послать на конгресс в Яссы для заключения мира, как
184


графа, а потом князем бывшего, Александра Андреевича Безбородку,
которому приказала кабинетские свои дела сдать молодому любимцу
графу Зубову. Державин посещал всякий день его, в надежде быть употреблену в дела, наверное, ласкался иметь какое-нибудь из оных и по
статской части, которых превеликое множество недокладованных пере­
шло от Безбородки к Зубову. Но ожидание было тщетно; дела валялись
без рассмотрения, и ему фаворит не говорил ни слова, как будто никако­
го обещания ему от государыни объявлено не было.
Но в один день, как он к нему по обыкновению пришел, спрашивал
как бы из любопытства молодой государственный человек: можно ли
нерешенные дела из одной губернии по подозрениям переносить в дру­
гие? Державин, не знав причины вопроса, отвечал: «Нет, потому что в
учреждении11именно запрещено из одного губернского правления или
палаты, из какого-либо суда дела нерешенные переносить в другие гу­
бернии, да и нужды в том по состоянию 1762 года апелляционного ука­
за никакой быть не может». <...> В первое после того воскресенье слыш­
но стало по городу, что когда обер-прокурор Федор Михайлович Колокольцов, за болезнию Вяземского правя по старшинству генерал-прокурорскую должность, был по обыкновению в уборной для поднесения ее
величеству прошедшей недели сенатских меморий12, то она, вышед из
спальни, прямо с гневом устремилась на него и, схватя за Владимирский
крест, спрашивала, как он смел коверкать ее учреждение. Он от ужаса
помертвел и не знал, что ответствовать; наконец, сколько-нибудь со­
бравшись с духом, промолвил: «Что такое, государыня? Я не знаю». —
«Как не знаешь? Я усмотрела в мемории, что переводятся у вас в Сенате
во 2 департаменте, где ты обер-прокурор, нерешенные дела из одной
губернии в другую, а именно: следственное дело помещика Ярославова
переведено из Ярославской губернии в Нижегородскую. А в учрежде­
нии моем запрещено; то для чего это?» — «Таких, государыня, и много
дел». — «Как, много? Вот вы как мои законы исполняете! Подай мне
сейчас рапорт, какие именно дела переведены». С трепетом бедный оберпрокурор едва жив из покоя вышел. Вследствие сего окрика того же дня
ввечеру наперсник государыни, призвав Державина к себе, объявил ему,
что императрица определяет его к себе для принятия прошений и, делая
своим статс-секретарем, поручает ему наблюдение за сенатскими мемориями, чтоб он по ним докладывал ей, когда усмотрит какое незаконное
Сената решение. На другой день, то есть 12 декабря 1791 году, и действи­
тельно состоялся указ. <...>
Сначала императрица часто допущала Державина к себе с докла­
дом и разговаривала о политических происшествиях, каковым хотел
было он вести подневную записку; но поелику дела у него были все роду
неприятного, то есть прошения на неправосудие, награды за заслуги и
милости по бедности, а блистательные политические, то есть о военных
приобретениях, о постройке новых городов, о выгодах торговли и про­
чем, что ее увеселяли более, дела — у других статс-секретарей, то и ста­
ла его редко призывать, так что иногда он недели пред ней не был, и
потому журнал свой писать оставил. Словом, приметно было, что душа
185


ее более занята была военною славою и замыслами политическими, так
что иногда не понимала она, что читано было ей в записках дел граж­
данских; но как имела необыкновенную остроту разума и великий на­
вык, то тотчас спохватывалась и давала резолюции ( по крайней мере,
иногда) не столько основательные, однако же сносные, как-то: с кемлибо снестись, переписаться и тому подобные. Вырывались также ино­
гда у нее незапно речи, глубину души ее обнаруживавшие. Например:
«Ежели б я прожила 200 лет, то бы, конечно, вся Европа подвержена б
была российскому скипетру». Или: «Я не умру без того, пока не выгоню
турков из Европы, не усмирю гордость Китая и с Индией не осную тор­
говлю». Или: «Кто дал, как не я, почувствовать французам право чело­
века? Я теперь вяжу узелки, пусть их развяжут». Случалось, что заводила
речь и о стихах докладчика и неоднократно, так сказать, прашивала его,
чтоб он писал вроде оды «Фелице». Он ей обещал и несколько раз при­
нимался, запираясь по неделе дома, но ничего написать не мог, не будучи
возбужден каким-либо патриотическим славным подвигом; но о сем
объяснится ниже. Здесь же следует упомянуть, что в мае <марте> меся­
це 1792 года, когда напомянул ей Державин о нерешенном деле Моценига, сказала: «Ох, уж ты мне с твоим Моценигом... Ну, помири их!» — что
и исполнено. Моцениг рад весьма был, что получил вместо претензии
своей 120000 хотя 40 тысяч рублей, ибо видел, что все пропадало.
Тогда же поручено Державину в рассмотрение славное дело генерал-поручика и сибирского генерал-губернатора Якобия в намерении
его возмутить Китай против России <...>. Он во время доклада сего дела
сблизился было весьма с императрицею по случаю иногда рассуждений
о разных вещах. Например, когда получен трактат 1793 году с Польшею,
то она с восторгом сказала: «Поздравь меня с столь выгодным для Рос­
сии постановлением». Державин, поклонившись, сказал: «Счастливы
вы, государыня, что не было в Польше таких твердых вельмож, каков
был Филарет13; они бы умерли, а такого постыдного мира не подписа­
ли». Ей это понравилось. Она улыбнулась и с тех пор приметным обра­
зом стала отличать его, так что в публичных собраниях, в саду, иногда
сажая его подле себя на канапе, шептала на ухо ничего не значащие сло­
ва, показывая, будто говорит о каких важных делах. Что это значило?
Державин сам не знал. Но по соображению с случившимся тогда же раз­
говором графа Безбородки, который потом был князем, после имел он
повод думать, не имела ли императрица, приметя твердый характер его,
намерения поручить ему некоторого важного намерения касательно на­
следия после ее трона. Граф Безбородко, выпросясь в отпуск в Москву
и откланявшись с императрицею, вышед из кабинета ее, зазвал Держа­
вина в темную перегородку, бывшую в секретарской комнате, и на ухо
сказал ему, что императрица приказала ему отдать некоторые секретные
бумаги, касательные до великого князя, то как пришлет он к нему по­
сле обеда, чтоб пожаловал и принял у него; но неизвестно для чего, ни­
кого не прислав, уехал в Москву, и с тех пор Державин ни от кого не слы­
хал о тех секретных бумагах14. Догадываются некоторые тонкие царе­
дворцы, что они те самые были, за открытие которых по вступлении на
186


престол императора Павла I осыпан он от него благодеяниями и пожа­
лован князем. Впрочем с достоверностию о сем здесь говорить не мож­
но, а иногда другие, имеющие лучшие основания, о том всю правду от­
кроют свету.
Обратимся к Державину. Он таким императрицы уважением, кото­
рое обращало на него глаза завистливых придворных, пользовался не­
долго. 15 июля, читав дело Якобия по наступлении 7-го часа, в который
обыкновенно государыня хаживала с придворными в Царском селе в
саду пригуливаться, вышел из кабинета в свою комнату, дабы отправить
некоторые ее повеления по прочим делам, по коим он докладывал, и,
окончив оные, пошел в сад, дабы иметь участие в прогулке. Статс-секретарь Петр Иванович Турчанинов, встретя его, говорил: «Государыня
нечто скучна, и придворные как-то не заводят игр; пожалуй, братец,
пойдем и заведем хотя горелки». Державин послушался. Довелось ему с
своею парою ловить двух великих князей, Александра и Константина
Павловичев; он погнался за Александром и, догоняя его на скользком
лугу, покатом к пруду, упал и так сильно ударился о землю, что сделался
бледен как мертвец. Он вывихнул в плече из состава левую руку. Вели­
кие князья и прочие придворные подбежали к нему и, подняв едва живо­
го, отвели его в комнату. Хотя вправили руку, но он не мог одеться и
должен был оставаться дома обыкновенных 6 недель, пока несколько
рука в суставе своем не затвердела. В сие-то время недоброжелатели
умели так расположить против его императрицу, что он по выздоровле­
нии когда явился к ней, то нашел ее уже совсем переменившеюся. При
продолжении Якобиева дела вспыхивала, возражала на его примечания
и в один раз с гневом спросила, кто ему приказал и как он смел с сообра­
жением прочих подобных решенных дел Сенатом выводить невинность
Якобия. Он твердо ей ответствовал: «Справедливость и ваша слава, го­
сударыня; чтоб не погрешили чем в правосудии». Она закраснелась и
выслала его вон, как и нередко то в продолжении сего дела случалось. В
один день, когда она приказала ему после обеда быть к себе (это было в
октябре месяце), случился чрезвычайный холод, буря, снег и дождь, и
когда он, приехав в назначенный час, велел ей доложить, она чрез камер­
динера Тюльпина сказала: «Удивляюсь, как такая стужа вам гортани не
захватит», — и приказала ехать домой. Словом, как ни удаляла она ре­
шение дела, но как не запретила продолжать оное, то наконец приказала
заготовить проект указа, по представлении которого приказала про­
смотреть Безбородке, хотя оный, равно граф Воронцов и господин Трощинский были в сем деле замешаны по изветам доносителя, о коем ниже
скажем, якобы в присылке им Якобием богатых подарков, состоящих в
дорогих мехах. Указ переписан набело и поднесен для подписания. Но
они, написав его, велели Безбородке показать Терскому и Шишковскому, открытым образом и сильно бравшим сторону князя Вяземского
против Якобия, не найдут ли они в нем чего несправедливого. Безбород­
ко низким почел для себя просмотренный им указ представлять якобы на
апробацию Терскому и Шишковскому, которые сами никогда указов не
писывали и по делам, ими докладываемым, а всегда относились о том к
187


Безбородке, который умел так вкрасться в доверие императрицы, что
под видом хорошего слуги по всем почти частям писывал указы, кроме,
как выше значится, Державина, за что он к нему и не весьма благораспо­
ложен был. Безбородко сам не исполнил сего императрицына приказа­
ния, а поручил Державину, который, рассудя, что честолюбивые переко­
ры в таком случае не токмо неуместны, но и погрешительны, когда долж­
но оправдать невинного, а вместо того продолжением времени угнета­
ют его участь и тем самым, так сказать, умерщвляют бесчеловечно.
Вследствие чего Державин показал указ Терскому и Шишковскому и
объявил им высочайшее повеление, что они, знав дело, особливо Шишковский, который по особому именному указу был блюстителем при
слушании его во 2 Сената департаменте, сказали свое мнение на указ.
Шишковский был в отличной доверенности и у императрицы и у Вязем­
ского по делам Тайной канцелярии. Как и сие дело следовано было
прежде Сената в страшном оном судилище, в рассуждении якобы возму­
щения Якобием китайцев, то, взяв на себя важный и присвоенный им,
как всем известно, таинственный, грозный тон, зачал придираться к ме­
лочам и толковать, якобы в указе не соблюдена должная справедли­
вость. «Слушай, Степан Иванович, — сказал ему неустрашимо Держа­
вин, — ты меня не собьешь с пути мнимою тобою чрезвычайною к тебе
доверенностию императрицы и будто она желает по известным тебе
одному причинам осудить невинного. Нет, ты лучше скажи, какую ты и
от кого имел власть выставлять своею рукою примечания, которые на
деле видны, осуждающие строжае, нежели существо дела и законы, об­
виняемого и тем совращая сенаторов с стези истинной, замешал так
дело, что несколько лет им занимались и поднесли к императрице нере­
шенным». Шишковский затрясся, побледнел и замолчал, а Терский,
будучи хитрее, увидя таковое неробкое противуречие, сказал, что он в
указе ничего не находит справедливости противного, с чем и Шишков­
ский, согласяся, просил донести императрице, что они пред правосуди­
ем и милосердием ее благоговеют; но как Державин при сем щекотливом
случае несколько оплошал и, поступив канцелярским порядком, не сде­
лал журнала и не дал им подписать оного, а доложил словесно отзыв их
императрице, то сами они собою или по их еще каким побочными доро­
гами внушениям, не подписав указа, отдали было еще оный на просмот­
рение генерал-прокурора Самойлова. Но к счастию Якобия, что Держа­
вин, шедши к государыне в последний раз с указом, зашел к фавориту и,
прочетши ему оный, объяснил все обстоятельства, то когда отдавала она
его Самойлову, вошел в кабинет Зубов и спросил, что за бумагу она ему
отдала, и когда услышал, что указ о Якобии, то и донес, что и он видел
и не заметил ничего сумнительного. Тогда императрица, подписав
оный, отдала генерал-прокурору уже для исполнения. <...>
Банкирское же дело было следующего содержания. Банкир Сутерланд был со всеми вельможами в великой связи, потому что он им ссу­
жал казенные деньги, которые он принимал из Государственного казна­
чейства для перевода в чужие край по случающимся там министерским
надобностями. Таких сумм считалось по казначейству переведенными в
188


Англию до 6000000 гульденов, что сделает на наши деньги до 2 миллио­
нов рублей. Но как министр оттуда донес императрице, что он повеле­
ния ее выполнить не мог по неполучению им денег, справились в казна­
чействе, и оказалось, что Сутерланду чрез уполномоченного его, пове­
ренного Диго, деньги отданы. Справились по книгам Сутерланда; на­
шли, что от него в Англию еще не переведены; требовали, чтоб тотчас
перевел, но он, не имея денег, объявил себя банкротом. Императрица
приказала о сем банкротстве исследовать и поручила то служившему в
3 экспедиции о государственных доходах действительному статскому
советнику Васильеву, генерал-провиантмейстеру Петру Ивановичу
Новосильцову и статс-секретарю Державину. Они открыли, что все ка­
зенные деньги у Сутерланда перебраны были заимообразно по распис­
кам и без расписок самыми знатными ближними окружающими импе­
ратрицу боярами, как-то: князем Потемкиным, князем Вяземским, гра­
фом Безбородкою, вице-канцлером Остерманом, Морковым и прочими,
даже и великим князем Павлом Петровичем, которые ему не заплатили,
а сверх того, и сам он употребил знатные суммы на свои надобности.
Князь Вяземский, граф Безбородко тотчас свой долг внесли, а прочие
сказали, что воля государынина, они со временем заплатят, а теперь у
них денег нет. Государыня велела поступить по законам. Сутерланд от­
равил себя ядом; контора запечатана, и велено ее помянутым трем чи­
новникам с самого ее начала счесть. <...>
Между тем при производстве сего дела случился довольно любо­
пытный анекдот, который не должно из виду выпустить. По окончании
Якобиева дела, которым государыня сначала была недовольна и, как
выше видно, всячески от решения его уклонялась, дабы стыдно ей не
было, что она столь неосторожно строгое завела исследование по пустя­
кам, как сама о том в указе своем сказала, но когда чрез обер-полицеймейстера Глазова услышала молву народную, что ее до небес превозно­
сили за оказанное ею правосудие и милосердие при решение сего дела, то
была очень довольна и, призвав Державина к себе, который уже был се­
натором, изъявила ему за труд его свое удовольствие. Он при сем случае
спросил, прикажет ли она ему оканчивать помянутое Сутерландово
дело, которое уже давно <производится>, а также и прочие или сдать их,
не докладывая, преемнику его Трощинскому. Она спросила: «Да где Су­
терландово дело?» — «Здесь.» — «Взнеси его сюды и положи вот тут на
столик, а после обеда в известный час приезжай и доложи.» Она была
тогда в своем кабинете, где, по обыкновению сидя за большим письмен­
ным столом своим, занималась сочинением «Российской истории»15.
Державин, взяв из секретарской в салфетке завязанное Сутерландово
дело, взнес в кабинет и положил пред ее лицом на тот самый столик, на
который она его положить приказала, откланялся и спокойно приехал
домой. После он узнал, как ему сказывал Храповицкий, что, час спустя
по выходе его, кончив свою работу, подошла она к тому столику и, раз­
вязав салфетку, увидела в ней кипу бумаг; вспыхнула, велела кликнуть
Храповицкого и с чрезвычайным гневом спрашивала Храповицкого;
что это за бумаги? Он не знает, а видел, что их Державин принес. «Дер­
189


жавин! — вскрикнула она грозно. — Так он меня еще хочет столько же
мучить, как и Якобиевским делом. Нет! Я покажу ему, что он меня за нос
не поведет. Пусть его придет сюда». Словом, много говорила гневного,
а по какой причине, никому не известно. Догадывались, однако, тонкие
царедворцы: помечталось ей, что будто Державин, несмотря на то что
пожалован в сенаторы, хотел под видом окончания всех бывших у него
нерешенных дел при ней против воли ее удерживаться, отправляя вме­
сте сенаторскую и статс-секретарскую должность, что было против ее
правил. Итак, Державин, не зная ничего о всем вышепроисходящем, в
назначенный час приходит в секретарскую, находит тут камердинеров,
странными лицами на него смотрящих, приказывает доложить. Велят
ждать. Наконец выходит от государыни граф Алексей Иванович МусинПушкин, который тогда был в Синоде обер-прокурором, который обо­
шелся с ним также весьма сухо. Призывают к государыне из другой ком­
наты Василия Степановича Попова, который там ожидал ее повеления.
Лишь только он входит, велят ему садиться по-старому на стул и зовут
в ту ж минуту Державина, чего никогда ни с кем не бывало, чтоб при
свидетельстве третьего, не участвующего в том деле, кто-либо доклады­
вал. Державин входит, видит государыню в чрезвычайном гневе, так что
лицо пылает огнем, скулы трясутся. Тихим, но грозным голосом гово­
рит: «Докладывай». Державин справшивает, по краткой или простран­
ной записке докладывать? «По краткой», — отвечала. Он зачал читать,
а она, почти не внимая, беспрестанно поглядывала на Попова. Держа­
вин, не зная ничему этому никакой причины, равнодушно кончил и,
встав со стула, вопросил, что приказать изволит? Она снисходительнее
прежнего сказала: «Я ничего не поняла; приходи завтра и прочти мне
пространную записку». Таким образом сие странное присутствие кончи­
лось. После господин Попов сказывал, что она, призвав его скоро по­
сле обеда, жаловалась ему, что будто Державин не токмо грубит ей, но
и бранится при докладах, то призвала его быть свидетелем. Но как ни­
когда этого не было и быть не могло, то — клевета ли какая взведенная
или что другое, чем приведена была она на него в раздражение, — кон­
чилось ничем.
На другой день вследствие приказания ее с тем же делом в обыкно­
венный час приехал, принят был милостиво и даже извинилась, что вчерась горячо поступила, примолвя, что «ты и сам горяч, все споришь со
мною». — «О чем же мне, государыня, спорить? Я только читаю, что в
деле есть, и я не виноват, что такие неприятные дела вам должен докла­
дывать». — «Ну, полно, не сердись, прости меня. Читай, что ты принес».
Тогда начал читать пространную записку и реестр, кем сколько казен­
ных денег из кассы у Сутерланда забрано. Первый явился князь Потем­
кин, который взял 800000 рублей. Извинив, что он многие надобности
имел по службе и нередко издерживал свои деньги, приказала принять
на счет свой Государственному казначейству. Иные приказала взыскать,
другие небольшие простить долги, но когда дошло до великого князя
Павла Петровича, то, переменив тон, зачала жаловаться, что он мотает,
строит такие беспрестанно строения, в которых нужды нет, «не знаю,
190


что с ним делать», и такие продолжая с неудовольствием речи, ждала как
бы на них согласия, но Державин, не умея играть роли хитрого царе­
дворца, потупя глаза, не говорил ни слова. Она, видя то, спросила: «Что
ты молчишь?» Тогда он ей тихо проговорил, что наследника с императ­
рицею судить не может, и закрыл бумагу. С сим словом она вспыхнула,
закраснелась и закричала: «Поди вон!» Он вышел в крайнем смущении,
не зная, что делать. Решился зайти в комнату к фавориту. «Вступитесь
хотя вы за меня, Платон Александрович, — сказал он ему с преисполнен­
ным горести духом. — Поручают мне неприятные дела, и что я доклады­
ваю всю истину, какова она в бумагах, то государыня гневается, и теперь
по Сутерландову банкротству так раздражена, что выгнала от себя вон.
Я ли виноват, что ее обворовывают? Да я и не напрашивался не токмо на
это, но ни на какие дела; но мне их поручают, а государыня на меня гне­
вается, будто я тому причиною». Он его успокоил и, знать, что тот же
вечер говорил, что на другой день, выслушав порядочно все бумаги,
дали резолюцию, чтоб, как выше сказано, генерал-прокурор и государ­
ственный казначей предложил Сенату взыскать деньги с кого следует по
законам. Тем дело сие и кончилось. Надобно приметить, что подобные
неприятные дела, может быть и с умыслу, как старший между статс-сек­
ретарями, граф Безбородко всегда сообщал Державину под видом, что
он прочих справедливее, дельнее и прилежнее, а самою вещию, как он им
всем ревностию и правдою своею был неприятен или, лучше сказать,
опасен, то чтоб он наскучил императрице и остудился в ее мыслях, что
совершенно и сделалось, а особливо, когда граф Николай Иванович
Салтыков, с своей стороны, хитрыми своими ужимками и внушениями,
как граф Дмитрий Александрович16 по дружбе сказывал Державину,
сделал о нем какие-то неприятные впечатления императрице; также, с
другой стороны, и прежде бывшая его большая приятельница княгиня
Дашкова. Первый — за то, что по вступившему на имя императрицы
одного донского чиновника доносу приказал он взять из Военной кол­
легии справки, в которой Салтыков был президентом, о чрезвычайных
злоупотреблениях той коллегии, что за деньги производились неслужа­
щие малолетки и разночинцы в обер-офицеры и тем отнимали линию у
достойных заслуженных унтер-офицеров и казаков. Вторая — что по
просьбе на высочайшее имя бывшего при Академии Наук известного
механика Кулибина докладывал он государыне, не спросяся с нею, по­
елику она была в той Академии директором и того Кулибина за какуюто не исполненную ей услугу не жаловала и даже гнала, и выпросил ему
к получаемому им жалованью 300 рублей в сравнение с профессорами,
еще 1500 рублей и казенную квартиру, а также по ходатайству ее за не­
которых людей не испросил им за какие-то поднесенные ими художе­
ственные безделки подарков и награждений: хотя это и не относилось
прямо до его обязанностей, но должно было испрашивать чрез любим­
ца. Она так рассердилась, что приехавшему ему в праздничный день с
визитом вместе с женою наговорила по вспыльчивому ее или, лучше, су­
масшедшему нраву премножество грубостей, даже на счет императрицы,
что она подписывает такие указы, которых сама не знает, и тому подоб­
191


ное, так что он не вытерпел, уехал и с тех пор был с нею не знаком. А она,
как боялась, чтоб он не довел до сведения государыни говоренного ею
на ее счет, то забежав, сколько известно было, чрез Марью Савишну Перекусихину, приближеннейшую к государыне даму, и брата фаворитова графа Валериана Александровича, наболтала какие-то вздоры, кото­
рым хотя в полной мере и не поверили, но поселила в сердце остуду, ко­
торая примечена была Державиным по самую ее кончину. Может быть,
и за то, что он по желанию ее, видя дворские хитрости и беспрестанные
себе толчки, не собрался с духом и не мог таких ей тонких писать похвал,
каковы в оде Фелице и тому подобных сочинениях, которые им писаны
не в бытность его еще при дворе; ибо издалека те предметы, которые ему
казались божественными и приводили дух его в воспламенение, явились
ему при приближении к двору весьма человеческими и даже низкими и
недостойными великой Екатерины, то и охладел так его дух, что он по­
чти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу ее. На­
пример, я скажу, что управляла государством и самым правосудием
более по политике или своим видам, нежели по святой правде. Вот тому
доказательства.
Будучу позван в один раз Державин с делом в кабинет после быв­
шего там г. Терского, нашел ее ропщущею. «Как,— говорила она, — в
Пскове продается соль по 2 рубли пуд, слышал ли ты?» — «Нет, государы­
ня.» — Разведай же, пожалуй.» — «Слышу. У меня на сих днях оттуда
приехал родственник.» Это был Николай Петрович Яхонтов, который
действительно сказал про многие злоупотребления, казенною палатою
чинимые чрез одного откупщика Городецкого, и о дороговизне соли.
Державин донес о всем том на другой день императрице. Она приказала
ему написать его рукою записку от его имени, родом доноса, и препрово­
дить оную для исследования к генерал-губернатору, находившемуся тогда
в Петербурге Осипу Андреевичу Игельштрому. «Нет, государыня, —
Державин ей сказал, — я вам не доносил сам от себя, а вы изволили при­
казать разведать, и я что слышал, то вам и доложил». — «Хорошо, — ска­
зала, — напиши как знаешь.» Но едва успел он от нее выйти, то позвала
она к себе статс же секретаря Петра Ивановича Турчанинова, который, от
нее возвратясь с приказаниями ее или сам от себя, на ухо шепнул ему, что
приказала она уведомить о дошедшем до нее слухе Ивана Ивановича
Кушелева, свояка тамошнего вице-губернатора Брылкина, который был
женат на родной сестре покойного бывшего ее фаворита Александра
Дмитриевича Ланского, дабы он послал к Брылкину нарочного и остерег
его, чтоб он взял свои меры, когда генерал-губернатор прикажет о том
следовать. Тогда же по ее приказанию граф Петр Васильевич Завадовский
посылал какого-то от себя регистратора в Псков, якобы разведать под
рукой о том злоупотреблении, который, возвратясь, донес, что ничего нет
и что пустая нанесена клевета на казенную палату и на вице-губернатора,
и для того, кажется, и никакого следствия не было. Спустя несколько вре­
мени государыня, призвав к себе Державина в кабинет, ему же голову
вымыла, что он такие до нее доводит слухи и тем ее беспокоит, а потому
чтоб он и был впредь осмотрительнее.
192


Некто Коробейников, московский купец, подал ей чрез фаворита
Зубова письмо, в котором изъяснял, что тамошний совестный суд в угод­
ность губернатора Лопухина, покровительствовавшего московского же
купца Николая Роговикова (который после был государственным бан­
киром), отнял у него собственный его в помянутой столице дом, совсем
его к суду не призывая. По справке оказалось, что совестный суд, приняв
от кого-то просьбу на Роговикова в завладении якобы им того дома,
определил представить тяжущимся сторонам посредников, которые по­
ложили тот дом отдать Роговикову, хотя он был Коробейникова и ни по
чему ни Роговикову, ни вымышленному его сопернику не принадлежал.
Коробейников вошел в тот же суд с просьбою, доказывая, что дом — его,
а не тех, которые о нем вымышленную тяжбу имели. Совестный суд от­
ветствовал, что он, Коробейников, к нему прежде не прибегал, то он, не
зная, что дом — его, и отдал тому, кому посредники приговорили. Он
другую подал просьбу, изъявляя, что он прибегает к разбирательству
суда сего; ему ответствовало, что уже поздно, что он собственных сво­
их решений не перерешивает. Коробейников прибег к императрице. Она
отослала просьбу его на рассмотрение Сената 2 департамента. Сей, рас­
сматривая, нашел действительно, как выше явствует, что совестный суд
отдал чужой дом Роговикову; а как по сенатским определениям обыкно­
венно докладывал генерал-рекетмейстер Терский, человек хотя умный,
дела знавший, но хитрый и совершенный подьячий, готовый всегда
угождать сильной стороне, поелику же Безбородко был связан по лю­
бовной интриге с женою Лопухина, которого был приверженец Рогови­
ков, то, натурально, Терский и покривил весы правосудия на сторону
последнего. Поелику он знал совершенно нрав государыни, что она
чрезвычайно самолюбива и учреждение свое о губерниях почитала
выше всех в свете законов и что вопреки оного волосом никому коснуть­
ся не позволяла, то он, принесши доклад Сената к императрице, ничего
другого ей не стал объяснять, как только сказал: «Ваш Правительствую­
щий Сенат в противность вашего величества учреждения отставил совест­
ного суда решение, на мнении обеих тяжущихся сторон основанное».
Довольно было сего. Государыня разгневалась и подписала на докладе
Сената: «Быть по мнению посредников». Коробейников на сие самое
прибегал со вторичною просьбою или, лучше, на царицу жаловался
императрице. И сия-то самая просьба отдана чрез Зубова Державину для
справедливейшего и строжайшего рассмотрения и доклада ее величе­
ству. Он докладывал с объяснением всех вышеизображенных обстоя­
тельств. Она возразила: «Да ведь посредники решили.» — «Правда, по­
средники, не подложные; а посредники Коробейникова тут совсем не
были.» Она рассердилась и, подумав несколько, сказала: «Что ж делать?
Я самодержавна.» <...>
Вот, как выше сказано, она царствовала политически, наблюдая
свои выгоды или поблажая своим вельможам, дабы по маловажным
проступкам или пристраниям не раздражить их и против себя не поста­
вить. Напротив того, кажется, была она милосерда и снисходительна к
слабостям людским, избавляя их от пороков и угнетения сильных не
193


всегда строгостью законов, но особым материнским о них попечением,
а особливо умела выигрывать сердца и ими управлять, как хотела. Ча­
сто случалось, что рассердится и выгонит от себя Державина, а он наду­
ется, даст себе слово быть осторожным и ничего с ней не говорить; но на
другой день, когда он войдет, то она тотчас приметит, что он сердит,
зачнет спрашивать о жене, о домашнем его быту, не хочет ли он пить и
тому подобное ласковое и милостивое, так что он позабудет всю свою
досаду и сделается по-прежнему чистосердечным. В один раз случилось,
что он, не вытерпев, вскочил со стула и в исступлении сказал: «Боже мой!
Кто может устоять против этой женщины? Государыня, вы не человек.
Я сегодня наложил на себя клятву, чтоб после вчерашнего ничего с вами
не говорить, но вы против моей воли делаете из меня что хотите». Она
засмеялась и сказала: «Неужто это правда?» Умела также притворяться
и обладать собою в совершенстве, а равно и снисходить слабостям люд­
ским и защищать бессильных от сильных людей. <...>
Подобными делами хотя угождал Державин императрице, но прав­
дою своею часто наскучивал, и как она говаривала пословицу «живи и
жить давай другим» и так поступала, то он на рождение царицы Гремиславы JI. А. Нарышкину в оде сказал:
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого.

А когда происходил Польши раздел и выбита такая была медаль, на
которой на одной стороне представлена колючая с шипами раза, а на
другой портрет ее, то потому ли, или по недоброжелательным нагово­
рам беспрестанным и что правда наскучила, 8 сентября в день торжества
мира с турками, хотя Державин провозглашал с трона публично на­
граждения отличившимся в сию войну чиновникам несколькими тыся­
чами душами, но ему за все труды при разобрании помянутых важных
и интересных дел ниже одной души и ни полушки денег в награждении
не дано, а пожалован он в сенаторы в Межевой департамент, и между
прочими тучею, так сказать, брошенный на достойных и недостойных,
надет и на него крест св. Владимира 2 степени. <...>
В 1794 году генваря 1-го дня к сенаторскому достоинству дано ему
место президентское Коммерц-коллегии17, пост для многих завидный и,
кто хотел, нажиточный, но он по ревности своей или, в другом смысле
сказать, по глупому честолюбию, думая, что императрица возвела его
для его верности и некорыстолюбия, хотел отправлять свое служение по
видам польз государственных и законов. <...>
Словом, вступив в президенты Коммерц-коллегии, начал он сби­
рать сведения, к исправному отправлению должности его относящиеся.
Вследствие чего хотел осмотреть складочные на бирже анбары льняные,
пеньковые и прочие, а по осмотре вещей — Петербургский и Кронштадт­
ский порты, но ему то воспрещено было, и таможенные директоры и
прочие чиновники явное стали делать неуважение и непослушание. А
когда прибыл в С.-Петербург из Неаполя корбаль, на коем от вышеупо­
194


мянутого графа Моцениго прислан был в гостинцы кусок атласу жене
Державина, то директор Даев, донеся ему о том, спрашивал, показывать
ли тот атлас в коносаментах18и как с ним поступить, ибо таковые ценовные19товары ввозом в то время запрещены были, хотя корабль отплыл
из Италии прежде того запрещения и об оном знать не мог. Но со всем
тем Державин не велел тот атлас от сведения таможни утаивать, а при­
казал с ним поступить по тому указу, коим запрещение сделано, то есть
отослать его обратно к Моцениге. Директор, видя, что президент не под­
дался на соблазн, чем бы заслепил он себе глаза и дал таможенным слу­
жителям волю плутовать, как и при прежних начальниках, то и вымыс­
лили Алексеев с тем директором клевету на Державина, которой бы за­
марать его в глазах императрицы, дабы он доверенности никакой у ней
не имел. Донесли государыне, что будто он после запретительного ука­
за выписал тот атлас сам и приказал его ввезти тайно; а как таковые тай­
но привезенные товары велено было тем указом жечь и с тех, кто их
выписал, брать штраф, то и получил согласную с тем от государыни
резолюцию. Державин не знал ничего, как вдруг сказывают ему, что
публично с барабанным боем пред Коммерц-коллегиею на площади под
именем его сожжены тайно выписанные им товары, и тогда получает
директор, так сказать, ордер от Алексеева, в коем требует он, чтоб Дер­
жавин взнес в таможню положенный законом штраф. Такая дерзость
бездельническая его как громом поразила; он написал на явных справ­
ках и доказательствах основанную записку, в которой изобличалась
явно гнусная ложь Алексеева и Даева, и как не допущен был к императ­
рице, то чрез Зубова подал ту записку и просил по ней его ей доложить,
но сколько ни хлопотал, не мог получить не токмо никакой дельной ее
величества резолюции, но и никакого даже от самого Зубова отзыву.
Потом вскоре после того призван он был именем государыни в дом
генерал-прокурора <Самойлова>, который объявил ему, что ее величе­
ству угодно, дабы он не занимался и не отправлял должности Коммерцколлегии президента, а считался бы оным так, ни во что не мешаясь.
Державин требовал письменного о том указа, но ему в том отказано.
Видя таковое угнетение от той самой власти, которая бы по правоте его
сама поддерживать долженствовала, не знал, что делать, а наконец, по­
советовав с женою и с другими, решился подать императрице письма о
увольнении его от службы. Приехав в Царское Село, где в то время им­
ператрица проживала, адресовался с тем письмом к Зубову; он велел
подать чрез статс-секретарей. Просил Безбородку, Турчанинова, Попо­
ва, Храповицкого и Трощинского, но никто оного не приняли, говоря,
что не смеют. Итак, убедил просьбою камердинера Ивана Михайлова
Тюльпина, который был самый честнейший человек и ему благоприя­
тен. Он принял и отнес императрице. Чрез час время, в который Держа­
вин, походя по саду, пошел в комнату Зубова наведаться, какой успех
письмо его имело, находит его бледного, смущенного и сколько он его
ни вопрошал, ничего не говорящего; наконец за тайну Тюльпин открыл
ему, что императрица по прочтении письма чрезвычайно разгневалась,
так что вышла из себя, и ей было сделалось очень дурно. Поскакали
195


в Петербург за каплями, за лучшими докторами, хотя и были тут де­
журные. Державин, услыша сие, не остался долее в Царском Селе, но,
не дождавшись резолюции, уехал потихоньку в Петербург и ждал спо­
койно своей судьбы; но ничего не вышло, так что он принужден был
опять в великом недоумении своего президентства по-прежнему ша­
таться. <...>
Июля 15 числа 1794 года скончалась у него первая жена. Не могши
быть спокойным о домашних недостатках и по службе неприятностях,
чтоб от скуки не уклониться в какой разврат, женился он генваря 31 дня
1795 году на другой жене, девице Дарье Алексеевне Дьяковой20. Он из­
брал ее, так же как и первую, не по богатству и не по каким-либо свет­
ским расчетам, но по уважению ее разума и добродетелей, которые узнал
гораздо прежде, чем на ней женился, от обращения с сестрою ее Марьею
Алексеевною Дьяковою и всем семейством отца ее, бригадира Алексея
Афанасьевича, и зятьев ее — Николая Александровича Львова, графа
Якова Федоровича Стейнбока и Василья Васильевича Капниста, как
выше видно, приятелей его. Причиною наиболее было сего союза следую­
щее домашнее приключение. В одно время сидя в приятельской беседе,
первая супруга Державина и вторая, тогда бывшая девица Дьякова, раз­
говорились между собой о счастливом супружестве, Державина сказала:
ежели б она, г-жа Дьякова, вышла за г. Дмитриева, который всякий день
почти в доме Державина и коротко был знаком, то бы она не была бес­
счастна. «Нет, — отвечала девица, — найдите мне такого жениха, каков
ваш Гаврил Романович, то я пойду за него и надеюсь, что буду с ним сча­
стлива». Посмеялись и начали другой разговор. Державин, ходя близ их,
слышал отзыв о нем девицы, который так в уме его напечатлелся, что,
когда он овдовел и промыслил искать себе другую супругу, она всегда
воображению его встречалась. Когда же прошло почти 6 месяцев после
покойной и девица Дьякова с сестрою своею, графинею Штейнбоковою,
из Ревеля приехала в Петербург, то он по обыкновению, как знакомым
дамам, сделал посещение. Они его весьма ласково приняли; он их звал,
когда им вздумается, к себе отобедать. Но поселившаяся в сердце искра
любви стала разгораться, и он не мог далее отлагать, чтоб не начать
самым делом предпринятого им намерения, хотя многие богатые и знат­
ные невесты — вдовы и девицы — оказывали желание с ним сближать­
ся. Но он позабыл всех и вследствие того на другой день, как у них был,
послал записочку, в которой просил их к себе откушать и дать приказа­
ние повару, какие блюда они прикажут для себя изготовить. Сим он
думал дать разуметь, что делает хозяйкою одну из званых им прекрас­
ных гостей, разумеется, девицу, к которой записка была надписана. Она
с улыбкою ответствовала, что обедать они с сестрою будут, а какое ку­
шанье приказать приготовить, в его состоит воле. Итак, они у него обе­
дали, но о любви, или простее сказать, о сватовстве никакой речи не
было. На другой или на третий день поутру, зайдя посетить их и нашед
случай с одной невестой говорить, открылся ей в своем намерении, и как
не было между ими никакой пылкой страсти, ибо жениху было более 50,
а невесте около 30 лет, то и соединение их долженствовало основываться
196


более на дружестве и благопристойной жизни, нежеле на нежном стра­
стном сопряжении. Вследствие чего отвечала она, что она принимает за
честь себе его намерение, но подумает, можно ли решиться в рассужде­
нии прожитка, а он объявил ей свое состояние, обещав прислать приход­
ные и расходные свои книги, из коих бы усмотрела, может ли она содер­
жать дом сообразно с чином и летами. Книги у ней пробыли недели две,
н она ничего не говорила. Наконец сказала, что она согласна вступить
с ним в супружество. Таким образом совокупил свою судьбу с сей доб­
родетельной и умной девицею, хотя не пламенною романтическою лю­
бовью, но благоразумием, уважением друг друга и крепким союзом
дружбы. Она своим хозяйством и прилежным смотрением за домом не
токмо доходы нашла достаточными для их прожитка, но, поправив рас­
строенное состояние, присовокупила в течение 17 лет недвижимого име­
ния, считая с великолепными пристройками домов, едва ли не полови­
ну, так что в 1812 году, когда сии записки писаны, было за ними вообще
в разных губерниях уже около 2000 душ и два в Петербурге каменные
знатные дома. <...>
По желанию императрицы, как выше сказано, чтоб Державин про­
должал писать в честь ее вроде «Фелицы», хотя дал он ей в том слово свое,
но не мог оного сдержать по причине разных придворных каверз, коими
его беспрестанно раздражали, не мог он воспламенить так сво­
его духа, чтоб поддерживать свой высокий прежний идеал, когда вблизи
увидел подлинник человеческий с великими слабостями. Сколько раз ни
принимался, сидя по неделе для того запершись в своем кабинете, но ни­
чего не в состоянии был такого сделать, чем бы он был доволен; все выхо­
дило холодное, натянутое и обыкновенное, как у прочих цеховых стихо­
творцев, у коих только слышны слова, а не мысли и чувства. Итак, не знал,
что делать. Но как покойная жена его любила его сочинения, с жаром и
мастерски нередко читывала их при своих приятелях, то из разных лоскут­
ков собрала она их в одну тетрадь (которая хранится ныне в библиотеке
графа Алексея Ивановича Пушкина в Москве) и, переписав начисто
своею рукою, хранила у себя. Когда же муж беспокоился, что не может
ничего по обещанию своему сделать для императрицы, то она советова­
ла поднести ей то, что уже написано, в числе коих были и такие пиесы, кои
еще до сведения ее не доходили; сказав сие, подала к удивлению его пере­
писанную ею тетрадь. Не имея другого средства исполнить волю госуда­
рыни, обрадовался он сему собранию чрезвычайно. Просил приятеля сво­
его Алексея Николаевича Оленина нарисовать ко всякой поэмке прилич­
ные картинки (виньеты) и, переплетя в одну книгу, с посвятительным
письмом поднес лично в ноябре 1795 году. Государыня, приняв оную, как
казалось, с благоволением, занималась чтением оной сама, как камерди­
нер ее г. Тюльпин сказывал, двое сутки, но по прочтении отдала г. Безбородке, а сей — г. Трощинскому, с каковым намерением, неизвестно. Неде­
ли с две прошло, что никто ни слова не говорил, но только когда по вос­
кресеньям приезживал автор ко двору, то приметил в императрице к себе
холодность, а окружающие ее бегали его, как бы боясь с ним даже и встре­
титься, не токмо говорить. Не мог он придумать, что тому была за причи­
197


на. Наконец в третье воскресенье решился он спросить Безбородку, гово­
ря: слышно, что государыня сочинения его отдала его сиятельству, то с
чем и будут ли они отпечатаны? Он, услышав от него вопрос сей, побежал
прочь, бормоча что-то, чего не можно было выразуметь. Не зная, что это
значит и будучи зван тогда обедать к графу Алексею Ивановичу Пушки­
ну, поехал к нему. Там встретился с ним хороший его приятель Яков Ива­
нович Булгаков, что был при Екатерине посланником при Оттоманском
Порте, а при Павле генерал- губернатором в Польских губерниях. Он
спросил его: «Что ты, братец, пишешь за якобинские стихи?» — «Ка­
кие?» — «Ты переложил псалом 81, который не может быть двору прия­
тен.» — «Царь Давид, — сказал Державин, — не был якобинец, следова­
тельно, песни его не могут быть никому противными.» — «Однако, —
заключил он, — по нынешним обстоятельствам дурно такие стихи пи­
сать.» Но гораздо после того Державин узнал от француженки Леблер,
бывшей у племянниц его Львовых учительницей, что во время француз­
ской революции в Париже сей самый псалом был якобинцами перифрази­
рован и пет по улицам для подкрепления народного возмущения против
Людовика XVI. Как Державин тогда совсем сего не знал, то и был споко­
ен, но, приехав от графа Пушкина с обеда, ввечеру услышал он от посетив­
шего его г. Дмитриева, того самого, о коем выше сказано, что будто веле­
но его секретно (разумеется, чрез Шишковского21) спросить, для чего он
и с каким намерением пишет такие стихи. Державин почувствовал подыск
вельмож, ему недоброжелательных, что неприятно им видеть в оде «Вель­
можа» и прочих его стихотворениях развратные им лицеизображения;
тотчас, не дождавшись ни от кого вопросов, сел за бюро и написал анек­
дот, который можно читать в прозаических его сочинениях в V части, в
коем ясно доказал, что тот 81 псалом перифразирован им без всякого дур­
ного намерения и напечатан в месячных изданиях под именем «Зеркало
света» в 1786 году, присовокупя к тому свои рассуждения, что если он
тогда не произвел никакого зла, как и подобные ему иные стихи, то и ныне
не произведет. Запечатав в три пакета, при кратких своих письмах, послал
он тот анекдот к трем ближайшим в то время к императрице особам, а
именно: к князю Зубову (фавориту), к графу Безбородке и к Трощинскому, у которого на рассмотрении сочинения его находились. В следующее
воскресенье по обыкновению поехал он во дворец. Увидел против прежне­
го благоприятную перемену; государыня милостиво пожаловала ему по­
целовать руку, вельможи приятельски с ним разговаривали, и, словом, как
рукой сняло, все обошлись с ним так, как ничего не бывало. Г-н Грибовский, бывший у него в Олонце секретарем, а тогда при императрице статссекретарь, всем ему обязанный (а тогда его первый неприятель, который,
как слышно было, читал пред императрицей тот анекдот), смотря на него
с родом удивления, только улыбался, не говоря ни слова. Но при всем том
сочинения его, Державина, в свет не вышли, а отданы были еще на про­
смотрение любимцу императрицы князю Зубову, которые у него хотя
нередко в кабинете на столике видал, но не слыхал от него о них ни одного
слова, где они и пролежали целый почти 1796 год, то есть по самую импе­
ратрицы кончину. А после оной, в царствование Павла, Державин, как
198


ниже будет видно, быв в Государственном Совете, имел случай чрез
г. статс-секретаря Нелединского к себе их возвратить. В 1810 же или
1811 году подарил их с своею надписью в библиотеку г. Дубровского, где
и теперь они должны находиться22 <...>
Всех каверз и криводушества, разными министрами чинимого про­
тив Державина в продолжение царствования императрицы Екатерины,
описывать было бы весьма пространно; довольно сказать того, что она
окончила дни свои — не по чувствованию собственного своего сердца,
ибо Державин ничем пред ней по справедливости не провинился, но по
внушениям его недоброжелателей, — нарочито в неблагоприятном рас­
положении.
Конец же ее случился в 1796 году ноября в 6-й день в 9-м часу утра.
Она по обыкновению встала поутру в 7-м часу здорова, занималась пи­
санием продолжения «Записок касательно российской истории», напи­
лась кофею, обмакнула перо в чернильницу и, не дописав начатого ре­
чения, встала, пошла по позыву естественной нужды в отдаленную каме­
ру и там от эпилептического удара скончалась. Приписывают причину
толь скоропостижной смерти воспалению ее крови от досады, причинен­
ной упрямством шведского королевича, что он отрекся от браку с вели­
кою княжною Александрою Павловною, но как сия материя не входит
своим событием в приключения жизни Державина, то здесь и не помеща­
ется. Но что касается до него, то, начав ей служить, как выше видно, от
солдатства, слишком чрез 35 лет дошел до знаменитых чинов, отправляя
беспорочно и бескорыстно все возложенные на него должности, удосто­
ился быть при ней лично, принимать и исполнять ее повеления с доволь­
ною доверенностию. Но никогда не носил отличной милости и не полу­
чал за верную свою службу какого-либо особливого награждения (как
прочие его собратья — Трощинский, Попов, Грибовский и иные многие;
он даже просил по крайнему своему недостатку обратить жалованье его
в пансион, но и того не сделано до выпуску его из статс-секретарей) де­
ревнями, богатыми вещами и деньгами, знатными суммами, кроме, как
выше сказано, пожаловано ему 300 душ в Белоруссии за спасение коло­
ний, с которых он во всем получал доходу серебром не более трех руб­
лей с души, то есть 1000 рублей, а ассигнациями в последнее время до
2000 рублей, да в разные времена за стихотворения свои подарков, то
есть: за оду «Фелице» — золотую табакерку с бриллиантами и 500 чер­
вонцев, «На взятье Измаила» — золотую же табакерку, да за тариф — с
бриллиантами же табакерку по назначению, на билете ее рукою подпи­
санному «Державину», получил после уже ее кончины от императора
Павла. Но должно по всей справедливости признать за бесценнейшее
всех награждений, что она при всех гонениях сильных и многих неприя­
телей не лишала его своего прокровительства и не давала, так сказать,
задушить его; однако же и не давала торжествовать явно над ними
огласкою его справедливости и верной службы или особливою какою
доверенностию, которую она к прочим оказывала. Коротко сказать, сия
мудрая и сильная государыня, ежели в суждении строгого потомства не
удержит на вечность имя Великой, то потому только, что не всегда дер­
199


жалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а
паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их; и потому доброде­
тель не могла, так сказать, сквозь сей чесночняк23пробиться и вознестись
до надлежащего величия. Но если рассуждать, что она была человек, что
первый шаг ее восшествия на престол был не непорочен, то и должно
было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ее страс­
тей, против которых явно восставать, может быть, и опасалась, ибо они
не поддерживали. Когда же привыкла к изгибам по своим прихотям с
любимцами, а особливо в последние годы князем Потемкиным упоена
была славою своих побед, то уже ни о чем другом и не думала, как толь­
ко о покорении скиптру своему новых царств. Поелику же дух Держави­
на склонен был всегда к морали, то если он и писал в похвалу торжеств
ее стихи, всегда, однако, обращался аллегориею или каким другим тон­
ким образом к истине, а потому и не мог быть в сердце ее вовсе прият­
ным. Но как бы то ни было, да благословенна будет память такой госу­
дарыни, при которой Россия благоденствовала и которую долго не за­
будет...


К. Массон
СЕКРЕТНЫЕ ЗАПИСКИ О РОССИИ
И В ЧАСТНОСТИ О КОНЦЕ ЦАРСТВОВАНИЯ
ЕКАТЕРИНЫ II
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Книга, которую я пишу, не путешествие, но результат долгого пре­
бывания в России. <...> Моя цель состоит в том, чтобы передать публике
наиболее интересные наблюдения и анекдоты о стране и о нации, заслу­
живающих знакомства и достойных лучшего правительства. Я хочу со­
общить свои наблюдения над этой громадной державой философу и
моралисту, избрав центром двор, где я вращался, и главной эпохой
смерть Екатерины и вступление на царство ее сына. Я надеюсь оставить
историку несколько материалов о самом блестящем царствовании по­
следних веков и о характере самой могущественной и самой знаменитой
женщины, какая только занимала трон со времени Семирамиды1<...>.
Я опишу только то, что я видел, слышал, чувствовал или испытывал
лично сам, и если истина носит неподражаемый характер, я смею думать,
что ее узнают в моем сочинении*.
Выступая с таким проектом, весьма справедливо вызвать к себе
доверие, которым следует заручиться. Я не могу достигнуть этого луч­
шим способом, как ставя самого читателя судьею того, был ли у меня
случай собрать факты и записать наблюдения, заслуживающие веры.
Знакомясь с автором, можно лучше оценить его произведение и судить
о том, мог ли я в достаточной мере знать то, что сказал, иной раз столь
немногое.
Я уже напечатал несколько небольших работ, не называя своего
имени, потому что они были чисто литературные и льстили только мо­
ему тщеславию. Но теперь, когда я дерзаю говорить со смелостью и от­
кровенностью о великой нации, о пышном дворе, о почти обоготворен­
ной государыне и в особенности о тиране, столь же мстительном, сколь
и могущественном, я познакомлю с собою читателя. Я намереваюсь пи*
Все, что я излагаю о времени более позднем, последовавшем за моим изгнанием
из России, не может иметь той же достоверности, но я имею причину считать все так же
правдивым. (Здесь и далее прим. автора.)
201


сать полезные записки, а не сатиру или панегирик*; я должен считаться
с вещами, о которых говорю, и с суждениями, которые выражаю,
столько же, сколько с последствиями, которые это может иметь. Не чи­
тайте дальше те, кто желает видеть вокруг царского трона только рабов
и прихвостней; опустите ваше холопское чело и закройте эту книгу: здесь
лишь истина!
Не преследование, жертвой которого я был в России, внушило мне
эти записки, но, быть может, негодование придает мне мужества их об­
народовать. <...>
Я начал эти заметки с давних пор, в царском дворце, и в эпоху, ко­
гда меня одушевляло менее раздраженное чувство. Я собирал в уедине­
нии сырые материалы, которые надеялся в один прекрасный день обна­
родовать, но катастрофа, меня ожидавшая, вынудила меня, как увидят,
бросить их в огонь. У меня остается из них только несколько отрывков,
которые я имел случай оставить в Германии. Истина не пострадает от
этого неудобства, но число фактов и анекдотов сильно сократится, и
сочинение сделается, может быть, менее пикантным. Я не смогу больше
придать ему даже правильной формы своего первоначального плана,
найдутся в нем пробелы, которые я больше не в состоянии заполнить,
потому что хрупкая память в этот момент единственный источник, ко­
торый у меня в этом отношении остается.
В этот последний период много писали о России: французы делали
это очень поверхностно; англичане, как путешественники, отмечающие
все то, что встречается им по дороге; немцы, как льстецы**.
Я чувствую себя самим собою. Я признаюсь в великом предубежде­
нии в пользу русских. Оно мне внушено их хорошими качествами, го­
степриимством, уважением и дружбой, какие они мне оказывали в тече­
ние десяти лет. Но предубеждение, какое я имею против их правитель­
ства, послужит мне средством уравновесить первое. Оно основано на
ужасах, которые я видел или испытал.
Я надеюсь, однако, соблюсти истинное равновесие между благодар­
ностью, которой обязан нации, и негодованием, которым обязан ее пра­
вительству, между удивлением, вызываемым блестящими деяниями, и
презрением, внушаемым теми, кто претендует присвоить себе их славу.
Впрочем, разница в этих чувствах никогда не окажет влияние на суще­
ство вещей: ее почувствуют всего скорее из эпитета, более мягкого или
более резкого, вырвавшегося из моего сердца.
Я не буду подражать тем писателям, которые под предлогом сооб­
щения записок и анекдотов о стране, объеханной ими, вмешиваются в
*
Прося снисхождения к неровностям и шероховатостям стиля, который, быть мо­
жет, найдут усеянным германизмами и славянизмами, очень простительными, впрочем,
для француза, с детства выселившегося из родины, я не выпрашиваю его для некоторых
особенностей, которые, по-видимому, безразличны. Тотчас же почувствуется, что, льстя
себя гордостью заинтересовать своих соотечественников, я ставлю себе целью писать
также для русских, которые, как я надеюсь, когда-нибудь прочтут и поймут меня.
** Нужно исключить наблюдения графа Штернберга2 и несколько более поздних
хороших работ, которые только что просветили Германию.
202


частные дела и снимают завесу с семейных сцен, мало интересных для
иностранца. Было бы весьма худой признательностью за гостеприим­
ство, которым я пользовался в стране, если бы я стал унижать ее обита­
телей. Согласно с такими принципами, я воздержусь касаться подробно­
стей, иногда очень пикантных, об интимной жизни многих домов, где
встречаются нравы и обычаи другого мира и другого века. Но я заявляю,
что смотрю на нравы, на действия и на репутацию всякого общественно­
го деятеля, как на общественное достояние. <...>
Пусть те строки, которыми я осмеливаюсь изображать их в своем
убежище, дойдут до них, их смутят. Буду верить, впрочем, в свою боль­
шую заслугу перед русской нацией, пользуясь своей свободой для того
чтобы отомстить за нее, сколько только я могу, имея мужество опубли­
ковать то, что думают честные люди, и обрекая на негодование Европы
тех, кто является бичом и позором человеческого рода.
Впрочем, я предполагаю познакомить с собою не по имени только,
но через историю, изложенную в этих записках. Что скажет мое имя тем,
которые меня не знают? Другие сумеют разгадать меня по моему расска­
зу — и вот их именно я и беру в свидетели его правдивости.
ЕКАТЕРИНА II

Подробности об ее болезни и ее смерти. Ее портрет. Ее характеристика.
Замечания об ее дворе, об ее придворных, ее министрах. Влияние француз­
ской революции на ее ум. Покровительствовала ли Екатерина литературе?
Ее сочинения. Нравы и памятники ее царствования.

Пребывание шведского короля в Петербурге, празднества, кото­
рые оно вызвало, оскорбление, которое было его последствием, несо­
мненно, — ускорили кончину Екатерины3. Она предавалась, в течение
шести недель, беспрерывным праздникам и утомлению, потому что с
давних пор всходить и спускаться по лестнице дворца, одеваться и
появляться на мгновение было для нее трудом, тем более тяжким, что
она всегда усиливалась казаться молодой и здоровой и не желала
пользоваться портшезом.
Некоторые придворные, зная о тех трудностях, какие она испыты­
вала при подъеме, превратили свои лестницы, не щадя затрат, в прият­
ные и устланные коврами всходы, чтобы принимать ее в дни праздников
и балов, данных ими в честь короля. Подобная галантность Безбородке
стоила даже сорок пять тысяч единственно ради того, чтобы приветство­
вать в своем доме заснувшую Екатерину. К концу своей жизни Екатери­
на сделалась почти безобразно толстой: ее ноги, всегда опухшие и ча­
сто открытые, были совершенно как бревна, по сравнению с тою нож­
кой, которою всегда восхищались. Знаменитый пират Ламбро Кацони4,
которого ввел к ней адмирал Рибас по милости Зубова и который слу­
жил у ней шутом, после того как послужил корсаром в Архипелаге, же­
лал также быть ее медиком. Он убедил ее, что знает вернейшее средство
для исцеления ее ног, и сам ходил за морскою водою, чтобы заставить ее
ежедневно принимать холодную ножную ванну. Сначала она чувствовала
203


себя от этого хорошо и вместе с Ламбро смеялась над советами своих ме­
диков, но ее ноги вскоре распухли еще больше. Вечера и движение, кото­
рым она отдалась, ухудшили зло. В тот момент, когда она узнала об отка­
зе короля и была вынуждена распустить свой двор, собранный для празд­
нования свадьбы ее внучки, она уже почувствовала легкий апоплексиче­
ский удар. Принуждение, к которому она прибегала в последующие дни,
чтобы являться с обыкновенным лицом и не иметь вида изнемогающей
от досады, причиненной ей непокорством «Маленького короля»*, за­
ставляло все более и более кидаться ей в голову кровь и раздражение. В
этот период цвет ее лица, уже очень красноватый, становился более крас­
ным и более багровым, а ее недомогания более частыми.
Я не должен здесь делать упоминание о признаках и приметах ее
смерти. Но так как чудеса еще в моде в России, то справедливо заметить,
что вечером, когда императрица выехала с королем к Самойлову5, бле­
стящая звезда отделилась над ее головой от небесного свода и упала в
Неву. Я должен даже в честь истины и мрачных предзнаменований удо­
стоверить, что это факт, о котором говорил весь город. Одни утвержда­
ли, что эта прекрасная звезда обозначает отъезд юной королевы в Шве­
цию; другие, указывая на то, что крепость и гробницы государей нахо­
дятся около места, где, казалось, упала звезда, говорили по секрету и с
трепетом, что это возвещает близкую смерть императрицы.
Несомненно только то, что 4 ноября по старому стилю 1796 г. Ека­
терина у себя в небольшом обществе, что называли тогда «маленьким
эрмитажем», была чрезвычайно весела. Она получила с парохода из
Любека новость, что генерал Моро6форсировал переправу через Рейн,
и написала по этому случаю австрийскому министру Кобенцлю очень
шутливое письмо**. Она много забавлялась с Львом Нарышкиным, ее
обершталмейстером и первым шутом, торгуя и покупая у него всевоз­
можного сорта безделушки, обыкновенно носимые им в кармане с целью
продать их ей, как это сделал бы бродячий торговец, роль которого он
играл. Она любезно пожурила его за страх, который он испытывал пе­
ред известиями о смерти, передав ему о кончине короля сардинского, о
чем она тоже только что получила сведения, и много говорила об этом
событии в тоне непринужденном и шутливом. Между тем она удалилась
несколько ранее обыкновенного, почувствовав, сказала она, легкие ко­
лики вследствие того, что чересчур пересмеялась.
На следующий день она встала в свой обычный час и велела войти
фавориту, который оставался у нее с минуту. Она закончила потом не­
сколько дел с своими секретарями и отослала последнего, представивше­
*
Таков насмешливый эпитет, который она ему дала. Этот юный принц с самого
своего детства очень дорожил титулом зрелого человека, который добивался заслужить.
Когда однажды он прогуливался в парке, две женщины крикнули: «Бежим на дорожку
посмотреть на нашего маленького короля». Густав, уколотый ими, вскричал: «Ах,
mesdames! Разве у вас есть больший».
** Вот это письмо, обежавшее общество: «Спешу донести Вашему превосходитель­
ному превосходительству, что превосходные войска превосходного двора совершенно
разбили французов».
204


гося ей, попросив его подождать в передней, пока она позовет его для
окончания работы. Он дожидался некоторое время. Но придворный
лакей Захария Константинович, обеспокоившись, что его не зовут и что
в комнате не слышно никакого звука, открыл наконец дверь. Он с ужа­
сом увидел императрицу распростертой между двумя дверьми, которые
вели из ее спальни в гардеробную. Она была уже без сознание и без дви­
жения. Побежали к фавориту, который помещался внизу; позвали док­
торов; суматоха и уныние распространились вокруг нее. Разостлали
матрас возле окна; возложили ее на него; сделали ей кровопускания,
промывания и всевозможные виды помощи, употребляемые в подобном
случае. Они произвели свое обычное действие. Императрица была еще
жива, сердце билось, но никакого другого признака движения. Фаворит,
видя это безнадежное состояние, велел предупредить графов Салтыко­
ва и Безбородко и некоторых других. Всякий в отдельности поторопил­
ся отправить курьера в Гатчину, где находился великий князь Павел:
курьером Зубова был его собственный брат.
Между тем императорская фамилия и остальной дворец не знали о
состоянии императрицы, которое держали втайне. Только в одиннад­
цать часов, когда она имела обычай призывать великих князей, стало
известно, что она нездорова, а слух, что императрица больна, пробился
наружу только в час пополудни. Но об этой новости говорили только с
таинственной и робкой предосторожностью из боязни себя скомпроме­
тировать. Можно было наблюдать встречу двух придворных, обоих в
совершенстве осведомленных об апоплексическом ударе, обоих взаим­
но расспрашивающих, отвечающих, остерегающихся друг друга и при­
ближающихся шаг за шагом и всегда одновременно, чтобы только вме­
сте дойти до ужасного пункта и получить возможность говорить о том,
что они уже знали. Нужно часто посещать двор и в особенности русский,
чтобы судить о важности таких вот вещей и не находить этих мелочей
смешными.
Между тем те, кому случай или их пост дал возможность осведо­
миться в первую очередь, поспешили известить об этом событии свои
семьи и своих друзей, потому что на смерть императрицы смотрели, как
на эпоху чрезвычайного переворота в государстве, вследствие характера
великого князя Павла и проектов или распоряжений, предполагавшихся
у Екатерины. Было же чрезвычайно важно получить возможность зара­
нее принять свои меры предосторожности. Таким образом двор, а вско­
ре и город были в очень горестном волнении и ожидании.
Пять или шесть курьеров, почти зараз прибывших в Гатчину, не
нашли там великого князя: он ушел вместе с двором, за несколько верст
отсюда, посмотреть мельницу, которую велел выстроить. Он был пора­
жен при этой новости великой радостью или великой печалью, потому
что крайности сходятся и напоминают друг друга: нельзя порою хоро­
шо различить впечатлений. Вскоре он оправился от своего волнения,
обратился с несколькими вопросами к курьерам, отдал распоряжения
для своего путешествия и совершил его с таким рвением, что менее чем
в три часа проехал пространство в двенадцать лье, существующее меж­
205


ду Гатчиной и Петербургом. Он прибыл туда вместе с своей женой в во­
семь часов вечера и нашел дворец в величайшем смущении.
Его присутствие соединило вокруг него нескольких министров и
нескольких придворных. Другие исчезли. Фаворит, предававшийся
страху и скорби, выпустил из рук бразды государственного управления.
Вельможи, занятые последствиями, которые это внезапное событие мог­
ло бы иметь, по отдельности устраивали свои дела. Все придворные ин­
триги оказались в один момент расстроенными и без центра возможного
объединения, как спицы колеса, сердцевина которого разбита. Павел, в
сопровождении всей своей семьи, направился к императрице, которая не
обнаружила никаких признаков сознания при виде своих собравшихся
детей. Она была неподвижной на матрасе, без внешнего проявления
жизни. Великий князь Александр, его супруга, юные принцессы проли­
вали слезы и образовали вокруг нее самую трогательную картину. Вели­
кие княгини, придворные кавалеры и дамы оставались одетыми и на
ногах всю ночь, ожидая последнего вздоха императрицы. Великий князь
и его сыновья всякий момент подходил к ней, чтобы быть его свидетеля­
ми. И следующий день прошел в том же волнении и в том же ожидании.
Павел, которого скорбь о потери матери, так мало его любившей,
не слишком огорчала, занялся отдачей мелочных приказаний и всевоз­
можными приготовлениями к своему вступлению на престол. Он уделял
этому великому акту своей жизни такие же заботы, какие директор теат­
ра уделяет своим кулисам и своим машинам перед тем как поднять зана­
вес. В самом деле, кажется что смерть государя только антракт комедии:
так мало его личность занимает тех, кто его окружает, и даже его детей.
Екатерина еще дышала, а уже думали только о переменах, какие долж­
ны были совершиться, и о том, кто выступал ей на смену.
Тем временем апартаменты дворца наполнились мало-помалу офи­
церами, приехавшими из Гатчины в костюме, столь смешном и столь но­
вом, что они казались выходцами из другого века или пришельцами из
другого мира. Горе, страх или скорбь были написаны на лицах старых
придворных, которых находили бледными и похудевшими и которые
последовательно удалялись, чтобы расчистить место для новых при­
шельцев. Бесчисленное множество карет окружали дворец и загромож­
дали улицы, к нему прилегающие. Веете, у кого были здесь какие-нибудь
знакомые, проводили у них день в ожидании того, что случится. Выход
из города, впрочем, был запрещен и не позволяли пропускать ни одно­
го курьера.
Вообще считали, что Екатерина скончалась уже накануне, но что
политические основания еще заставляют скрывать ее смерть. Верно,
однако, то, что она все время была как бы в летаргии. Лекарства, какие
ей прописывали, произвели естественное действие: она даже еще двигала
ногой и сжимала руку горничной. Но, к счастью для Павла, она навсегда
потеряла дар слова. К десяти часам вечера она, по-видимому, вдруг со­
бралась с силами и начала ужасно хрипеть. Императорская фамилия
сбежалась к ней. Но необходимо было удалить принцесс от этого ужас­
ного и нового зрелища. Наконец Екатерина испустила жалобный крик,
206


который был слышен в соседних комнатах, и отдала последних вздох
после тридцатисемичасовой агонии. В течение этого времени она не
подавала никакого признака страдания, кроме одного момента перед
самой кончиной, и ее смерть оказалась столь же счастливой, сколь счаст­
ливым было ее царствование.
Хотя думают иногда судить о любви, заслуженной монархами, по
тем впечатлениям, которые производит их смерть, но это почти не отно­
сится к России, где нельзя сделать такого наблюдения, если только не
пожелают принять двор за целую империю. Человек, всего больше по­
терявший со смертью императрицы, тот, кого она низвергла с вершины
величия и власти в толпу, откуда вынес его фавор, был в то же время всех
больше и опечален: его скорбь имела даже трогательное выражение.
Юные великие княжны, нежно любившие свою бабку, с которой они
были более близки, чем с собственными своими родителями, также
уплатили ей дань очень искренних слез: они смотрели на нее, как на свое
провидение и как на источник своего счастья и удовольствий. Дамы и
придворные, которые пользовались щедротами и интимным обществом
Екатерины, где она была очаровательно любезна, равно оплакивали эту
государыню. Даже фрейлины и придворная молодежь сожалели о счаст­
ливых вечерах в Эрмитаже и о той свободе нравов и удовольствий, ка­
кую она умела внушать и которой они противопоставляли солдатскую
муштру и странный этикет, шедшие за нею вслед. Русские, остроумные
и насмешливые, содрогались перед необходимостью уважать с этих пор
лиц, которых они презирали, и подчиниться порядку жизни, который
был вечным и неисчерпаемым предметом их сарказмов и колких слове­
чек. Женщины, прислужницы Екатерины, чистосердечно оплакивали
добрую и великодушную госпожу, ровное и мягкое расположение духа,
благородный и гордый характер которой был выше всех тех мелких
обыденных вспышек, какие отравляют домашнюю жизнь. Действитель­
но, если можно было бы судить об Екатерине как о матери семейства, об
ее дворце как об ее доме, об ее придворных как об ее детях, она заслужи­
ла слезы и сожаления.
Многие другие лица также имели бледный и отчаянный вид, но этито не способны были плакать.
Они имели вид скорее виновный, чем печальный, и их скорбь не
могла быть объяснена в пользу Екатерины. Это была та толпа креатур
фаворита, вероломных министров, низких придворных и негодяев всех
званий и положений, благосостояние и надежды которых покоились на
злоупотреблениях ее царствования и на легкомыслии ее характера. В это
сборище воздыхателей нужно включить тех, которые принимали уча­
стие в перевороте 1762 г. и играли ненавистные роли обольстителей или
палачей: они, по-видимому, пробудились от долгой грезы, которая на
некоторое время прервала их мышление, чтобы предаться страхам и, мо­
жет быть, даже угрызениям совести.
Что касается до народа, этого предполагаемого пробного камня
заслуг государей, а в России — только камня неотесанного и попираемо­
го ногами, как мостовые улиц, то ничто не равнялось с его равнодуши­
207


ем к тому, что происходило во дворце. Распространялся слух, что съест­
ные припасы понизятся в цене и что власть господ над рабами будет
ограничена и стеснена; но вскоре увидят, как этот популярный слух был
обманут Павлом. Знатнейшие обитатели города были в немом ужасе.
Страх и всеобщая ненависть, которую внушал великий князь, казалось,
разбудили в этот момент любовь и сожаления, подобающие Екатерине.
Точно так же какая внезапная перемена произошла в столице, столь
блестящей, и в особенности при дворе, столь счастливом и учтивом: эта
атмосфера свободы, довольства и вежливости, которые здесь царствова­
ли, уступили место невыносимому гнету. Крики команды, стук оружия и
солдат, грохот толстых сапогов и шпор раздавались уже в апартаментах,
где только что навсегда почила Екатерина. Траур, в который облачились
дамы, смехотворные одежды, которые надели мужчины, язык, который
спешили себе усвоить, и перемены, которые следовали одна за другой,
привели к тому, что встречались, не узнавая друг друга, расспрашивали
без ответа, и говорили без взаимного разумения. День св. Екатерины,
наступивший тем временем и праздновавшийся дотоле столь торжествен­
но, заставил почувствовать с большим ужасом разорение и запустение
этого лишенного прелести дворца, который из театра стольких празд­
неств и развлечений превращался в театр стольких чудачеств.
В шестьдесят семь лет Екатерина еще сохранила остатки красоты.
Ее волосы были всегда убраны с античной простотой и особенным вку­
сом: никогда корона лучше не венчала головы, чем ее голову. Она была
среднего роста, но толстовата, и всякая другая женщина ее телосложе­
ния не могла бы держатся так пристойно и грациозно. В ее частной жиз­
ни веселье, доверие, которое она внушала, казалось, увековечили возле
нее юность, шутки и забавы. Ее собственная ласковость и простое обра­
щение облегчали непринужденность для тех, кто имел к ней доступ и
присутствовал при ее туалете. Но как только она надевала свои перчат­
ки, чтобы выйти и появиться в соседних апартаментах, она принимала
совершенно отличное обхождение и лицо. Из любезной и шутливой
женщины она вдруг превращалась в величественную и сдержанную им­
ператрицу. Тот, кто тогда видел ее в первый раз, не нашел бы ее ниже
того представления, которое он о ней составил, и сказал бы: «Это точно
она! Это впрямь Семирамида Севера!» Не менее, чем к Фридриху Вели­
кому, можно применить к ней это выражение: Praesentia minuit famam*.
Я видел ее в течение десяти лет один или два раза в неделю и всегда с
новым интересом. Внимание, которое я прилагал, чтобы ее разглядеть,
заставляло меня воздерживаться от преклонения перед ней наряду с тол­
пой; похвала, которую я воздал ей, ее разглядывая, без сомнения, была
более лестной. Она ходила медленно и мелкими шагами, лоб у нее был
высок и ясен, взгляд спокоен и часто опущен. Она здоровалась легким
наклонением головы, не лишенным грации, но с улыбкой по заказу, яв­
лявшейся и исчезавшей вместе с ее поклоном. Если тот, кому она предо­
*
Латинская поговорка «Вблизи враг не так старшей» (соответствует русской на­
родной поговорке «Не так страшен черт, как его малюют»).
208


ставляла поцеловать свою руку, был иностранцем, она делала это очень
учтиво и обыкновенно говорила ему несколько слов об его путешествии
и прибытии. Но именно в это время гармония ее лица воочию искажа­
лась и на мгновение забывали великую Екатерину, видя перед собой
только старую женщину, потому что, открывая рот, она не показывала
уже зубов и голос ее был слабый и лишен отчетливости в произношении.
Нижняя часть ее лица имела что-то жесткое и грубое, ее светло-серые
глаза что-то лживое, и известная складка у основания носа придавала ей
вид несколько зловещий. Знаменитый Лампи написал ее недавно до­
вольно похоже, хотя чрезвычайно польстив. Однако Екатерина, заме­
тив, что он не совсем забыл эту несчастную складку, которая характери­
зует ее физиономию, была этим очень недовольна и сказала, что Лампи
придал ей очень серьезный и очень злой вид. Он должен был ретуширо­
вать и испортить портрет, который теперь кажется портретом юной
нимфы. Трон, скипетр, корона и некоторые другие атрибуты заставля­
ют, однако, признать его за портрет императрицы. Впрочем, это полот­
но заслуживает внимания любителей, точно так же как и портрет тепе­
решней императрицы того же мастера*.
Что до характера Екатерины, то я думаю, что его нужно искать в ее
действиях. Ее царствование было счастливо и блестяще для нее и для ее
двора, но конец в особенности был бедственен для народа и империи.
Все пружины управления были испорчены: всякий генерал, всякий гу­
бернатор, всякий начальник департамента сделался в своей области дес­
потом. Чины, правосудие, безнаказанность продавались с публичного
*
М-me Лебрён, которая находилась в Петербурге и которая не могла получить че­
сти написать ее при жизни, насмотрелась на нее на мертвую и написала ее по памяти и
воображению. Этот портрет, хотя я видел только его набросок, очень похож. Вот шут­
ливый совет, который дали м-ше Лебрен, чтобы сделать портрет совершенным: «Возьми­
те вместо полотна карту Российской империи, фоном — мрак невежества, декорацией —
разделы Польши, колоритом — человеческую кровь, эскизом — памятники ее царство­
вания, а тенью — шесть месяцев царствования ее сына и пр.» Впрочем м-ше Лебрён не по­
лучила позволения написать с нее при жизни потому, что государыня не была довольна
картиной, составленной из портретов великих княжен Александры и Елены Павловны.
Она находила здесь чудовищной руку и краски слишком кричащими. М-гпе Лебрён, го­
ворила она, написала двух великих княжен во образе маленьких савоярок7 Прекрасные
княгини Голицына, урожденная Шувалова, и Долгорукова, урожденная Б., небыли та­
кого же мнения и не побоялись доверить свою красоту кисти м-ше Лебрён. Эти портре­
ты стяжали ей широкую известность, к неудовольствию Екатерины. Она написала потом
портрет великой княгины Елизаветы, почти столь же прекрасный, как и оригинал8. Так
как здесь идет вопрос о портретах в собственном и фигуральном смысле этого слова, то
нужно сказать, что среди критических замечаний, сделанных по поводу этих записок, ав­
тор был поражен заметкой некоторых журналистов, упрекавших его за то, что он не дал
портрета Екатерины, хотя более чем кто-либо мог бы это сделать. Конечно, вот новое
доказательство, что журналисты не читают сочинений, о которых говорят тоном цензо­
ра. Точно так же и в настоящее время большая часть составляют свои статьи, как архи­
епископ де Бомон свои пастырские послания. Журналист — теперь богатый и влиятель­
ный собственник привиллегированной прессы, отвечающий: «Это мой редактор, это мой
сотрудник сделали или сказали такую глупость». И вот эти-то журналы дают в данное
время Европе мерку нашего вкуса, нашей литературы и нашего общественного духа.
209


торга. До двадцати олигархов, под покровительством фаворита, разде­
лили Россию, грабили или позволяли грабить финансы и состязались в
грабительстве несчастных. Можно было видеть их самых ничтожных
слуг, их рабов даже, достигавшими в короткое время значительных долж­
ностей и богатств. Кто имел триста или четыреста рублей жалованья, не
имея возможности увеличить его без взяточничества, строил вокруг
дворца дома в пятьдесят тысяч экю. Екатерина, далекая от того чтобы
расследовать нечистый источник этих эфемерных богатств, прославля­
лась при виде столицы, украшавшейся на ее глазах, и аплодировала бес­
порядочной роскоши бездельников, которую она принимала за доказа­
тельство благоденствия своего царствования. Никогда, даже во Фран­
ции, грабеж не был столь всеобщим и столь легким. Всякий, через руки
которого ни проходила бы сумма казенных денег для выполнения какого-либо предприятия, нагло удерживал половину и потом делал пред­
ставления, чтобы получить больше подтем предлогом, что сумма была
недостаточна. Ему отпускали то, что он требовал, или предприятие
было заброшенным. Воры большие даже делили грабеж мелких вори­
шек и были в нем соучастниками. Министр почти в точности знал, что
приносила его секретарю каждая из его подписей, и полковник не стес­
нялся договариваться с генералом относительно прибылей, наживаемых
им на солдатах*. Начиная с главного фаворита и кончая последним чи­
новником, все смотрели на государственное достояние как на завоеван­
ную страну, и бросались на нее с тем же бесстыдством, с каким население
на быка, ему предоставленного. Орлов, Потемкин и Панин — одни
только занимали свои места с некоторым достоинством: первые обнару­
жили таланты и громадное честолюбие, Панин имел больше просвещен­
ности, патриотизма и добродетелей**. В общем ничто не было столь
ничтожным, как вельможи в последние годы царствования Екатерины.
*
Полковник был деспотом в своем полку. Он ведал в нем всеми ротами, всеми ча­
стями и всей экономией. Русская армия всегда проживала как бы на иждивении тех
стран, где она находилась, будь то подчиненные, будь то дружественные, будь то враж­
дебные, так как полковники прятали в свой кошелек все суммы, отпущенные на ее содер­
жание. Они пускали лошадей на луга, а солдат к крестьянам, чтобы там кормиться. Их
жалования составляют 700—800 р., но их прибыли от полка восходят до 15 и 20 тысяч.
Императрица ответила однажды министру, который ходатайствовал за бедного офице­
ра: «Если он беден, — это его вина: он долгое время имел полк». Воровство было таким
образом дозволено, а честность считалась глупостью.
** В частности, он совершил акт великодушия, который не нашел подражателей.
После завершения воспитания великого князя, воспитателем которого он был, императ­
рица в числе других наград подарила ему 7000 крестьян и ничего не дала адъютантам,
секретарям и другим чиновникам, которые были сотрудниками Панина. Этот последний
тотчас же распределил между ними 7000 крестьян, которые он получил, и я видел неко­
торых офицеров, которые еще богаты вследствие этого благодеяния. Этот прекрасный
поступок не заставляет, однако, забывать, что три главных операции за время его мини­
стерства были бедственны: мена Голштинии на семь кораблей, каких Дания никогда не
могла отдать; первый раздел Польши, который породил охоту к остальным, и воспита­
ние Павла, характер которого делает сейчас его бичом своей родины, — таковы печаль­
ные памятники, оставленные Паниным.
210


Без знаний, без горизонта, без воспитания, без честности, они не имели
даже того тщеславного чувства чести, которое по отношению к настоя­
щему является тем же, чем лицемерие по отношению к добродетели.
Грубые, как паши, мздоимцы, как мытари, хищные, как лакеи, и про­
дажные, как субретки комедии, они, можно сказать, были государствен­
ной сволочью. Их прихлебатели, их креатуры, их слуги, даже их род­
ственники обогащались не на счет их великодушия, но на счет прижи­
мок, которые они совершали от их имени, и на счет торговли их влия­
тельным положением; впрочем их грабили самих, как они грабили коро­
ну. Услуги, которые им оказывали, даже самые низменные, оплачива­
лись государством. Часто их прислуга, их шуты, их музыканты, их част­
ные секретари и гувернер их детей получали свое жалованье из какойнибудь государственной кассы, находившейся в их ведомстве. Некото­
рые старались найти человека с талантами и уважали человека с досто­
инствами, но ни тот, ни другой не составляли возле них состояния: они
не давали им ничего еще меньше по скупости, чем по отсутствию благо­
творительности. Единственной дорогой, чтобы достичь их милости,
было сделаться их шутом, и единственным средством извлечь из них
пользу было превратиться в мошенника.
Таким образом, почти все люди с положением и с весом были в это
царствование выскочками. Новые князья и графы рождались, как рои,
в дни именин Екатерины и в ту самую эпоху, когда во Франции стреми­
лись к их уничтожению. Если исключить Салтыковых, не увидишь в
милости ни одной знатной фамилии. Повсеместно, впрочем, кроме Рос­
сии, это не было бы злом. Но это было истинным бедствием для этой
империи, где богатая аристократия является единственным классом, ко­
торый имеет образование и иногда чувство чести и благодарные стрем­
ления. Впрочем, все эти новые люди были такими алчными пиявками,
что нужно было их наполнить более чистой кровью государства и потом
народонаселения. Менять часто государей не накладно для государства,
которое остается их наследникам; но менять ежеминутно фаворитов и
министров, которые обогащаются и расхищают их сокровища, — этого
довольно, чтобы истощить всякую иную страну, кроме России. Сколь­
ко миллионов стоило одно лишь то, чтобы последовательно засыпать
имениями по горло двенадцать главных фаворитов? Сколько нужно
было для того, чтобы сделать богатыми и знатными вельможами Безбородков, Завадовских, Морковых и стольких других, чересчур многочис­
ленных, чтобы их можно было поименовать? Орловы, Потемкины, Зу­
бовы, не накопили ли одни они богатств побольше, нежели короли?
Торговцы их подписями и устроители их мелких развлечений, не стали
ли даже они богаче, чем самые счастливые коммерсанты Европы*.
*
Мне под руку попалась книга, озаглавленная «Жизнь Екатерины И»9, где автор
сделал подсчет сумм, высосанных фаворитами. Но как этот подсчет ошибочен и ниже
истины! Да и каким образом исчислить громадные суммы, обогатившие Орловых, По­
темкиных и Зубовых, когда эти фавориты черпали из государственных касс, словно из
своего кошелька?
211


Насколько правители Екатерины были милы и умеренны вокруг
нее, настолько же вдали от нее они были ужасны и произвольны. Чело­
век, который прямо или косвенно имел протекцию фаворита, изощрялся
на месте своего пребывания в общественной тирании: он не боялся стар­
ших, давил подчиненных и безнаказанно нарушал правосудие, дисцип­
лину и указы.
Эту распущенность и дезорганизацию ее внутреннего управления
нужно приписать сначала политике Екатерины, а потом ее слабости. Но
главная причина этого коренится в развращенных нравах и характере
нации, а в особенности двора. Как, будучи женщиной, могла бы она вы­
полнить то, чего не могли совершить деятельная дубинка и убийствен­
ный топор Петра I? Узурпаторша на троне, который она хотела сохра­
нить, она была обязана ласкать своих сообщников: ценою преступления
они купили себе безнаказанность. Чужеземка в империи, над которою
она воцарилась, она хотела слиться с нацией, даже льстя ее вкусам и
предрассудкам. Екатерина умела по временам награждать, но не умела
карать и только позволяя употреблять во зло свою власть, добилась
того, что ее сохранила.
У нее было две страсти, которые умерли вместе с нею: любовь к
мужчине, выродившаяся в распутство, и любовь к славе, выродившаяся
в тщеславие. Первая из этих страстей никогда не господствовала над
нею до такой степени, чтобы сделать из нее Мессалину10, но она часто
позорила ей величие и ее пол. Она осталась по привычке тем, чем была
по темпераменту. Вторая заставила ее предпринимать похвальные дела,
редко, однако, завершавшиеся, и несправедливые войны, оставившие ее
по крайней мере тот род славы, в котором нельзя отказать великим пред­
приятиям и счастливым успехам.
Великодушие Екатерины, блеск ее царствования, великолепие ее
двора, ее учреждения, ее памятники, ее войны — для России являются
тем же, чем век Людовика XIV был для Европы. Но лично Екатерина
была более великой, нежели этот король. Французы создали славу Лю­
довика, Екатерина создала славу русских. Она не имела, подобно ему,
преимущества царствовать над передовым народом и родиться окру­
женною великими людьми. У нее было несколько хитрых дипломатов
и несколько счастливых генералов, но, если исключить Румянцева, П о­
темкина и Панина, ни одного гениального человека: ум и пронырливая
ловкость некоторых министров, отвага и свирепость Суворова11, та­
лант и гибкость Репнина, случай Зубова, способность Безбородко и
усердие Николая Салтыкова не заслуживают исключения. Это не пото­
му, чтобы Россия не была богата достойными людьми. Но Екатерина
их боялась и они всегда оставались вдали от нее. Отсюда вытекает, что
все, что она сделала, принадлежит ей, особенно добро. Пусть картина
злоупотреблений и язв ее царствования не бросает, однако, слишком
ненавистной тени на личный характер этой государыни. Она казалась
глубоко человечной и великодушной. Все те, кто к ней приближались,
испытали это; все те, кто узнали ее близко, были восхищены чарами ее
ума; веете, кто ее окружали, были счастливы. Ее нравы были изыскан­
212


ны и распущенны, но они всегда сохраняли некоторое внешнее прили­
чие12, сами ее фавориты всегда ее уважали. Ее любовь никогда не вну­
шала отвращения, ее фамильярность никогда — презрения. Ее обманы­
вали, ее обольщали, но она никогда не была под игом господства. Ее
деятельность, правильность образа ее жизни, ее умеренность, ее муже­
ство, ее постоянство, даже ее трезвость — таковы моральные качества,
которые было бы слишком несправедливо приписать лицемерию. О,
как бы она была велика, если бы имела столь же справедливое сердце,
как ум! Она царствовала над русскими менее деспотически, нежели над
самой собой: никогда не видали ее ни взорвавшейся от гнева, ни погру­
зившейся в бездонную печаль, ни предавшейся непомерно радости.
Капризы, раздражение, мелочность совсем не имели места в ее харак­
тере и еще менее в ее действиях. Я не решу, была ли она, действитель­
но, великой. Но она была любимой*.
Так как с самой юности она была напитана развращающими мак­
симами, заражающими дворы, а на троне окружена облаком ладана,
через которое ей невозможно было хорошо видеть, то было бы слишком
строго внезапно направить на нее светоч разума и судить ее по его суро­
вым принципам. Будем судить ее, как судили бы двадцать лет тому на­
зад13, и будем думать, что Россия по отношению к народу еще обретается
в веке Карла Великого. Друзья свободы должны воздать Екатерине по
меньшей мере ту же самую справедливость, какую благоразумные бого­
словы воздают тем великим и мудрым людям, которые не имели света
откровения. Преступления Екатерины были преступлениями против ее
государства, но не против ее сердца. Та, гений которой, казалось, при­
сутствовал на бойнях под Измаилом и под Прагой, при своем дворе яв­
лялась воплощенной человечностью. Ей недоставало, быть может, толь­
ко одного — быть несчастливой, для того чтобы иметь более незапят­
нанные добродетели. Но постоянный успех ее армии испортил ее. Тще­
славие, этот камень преткновения для женщин, было подводным камнем
и для Екатерины, и ее царствование будет всегда носить на себе харак­
тер ее пола.
*
Сочинено несколько четверостиший не столько для того чтобы служить эпитафи­
ей Екатерины, сколько для того чтобы находиться под ее портретом. Но нет ни одного
столь поразительно сильного и столь хорошо характеризующего ее, как следующие. Они
принадлежат двум русским юношам и раскрывают еще более достойные любви качества
их ума через такие же качества их великого характера и благородного сердца:
У м ее погрёб забвеньем
Власть, что зол была содетель,
Сберегла ей добродетель
Трон, добытый преступленьем.
Другое очень льстиво, но имеет не менее достоинств:
Царил ли мир кругом или кипела брань,
Все недруги ее внимали ей в законе —
Мир гению ее нес восхищенья дань:
Она была мудрец в письме и царь на троне.
213


Но с какой бы точки зрения ни пожелали ее рассматривать, она все­
гда будет стоять в первом ряду промежду тех, которые завоевали восхи­
щение своим гением, своим могуществом и в особенности своими успе­
хами. Ее пол, давая новый блеск великим качествам, проявленным ею на
троне, поставит ее в истории даже выше всякого сравнения. И всегда
будут вынуждены прибегать к легендарным векам Изиды14 и Семирами­
ды, чтобы найти женщину, которая выполнила или, скорее, предприня­
ла столь же великие дела. Десять последних лет ее царствования возве­
ли на вершину ее могущество, ее славу и, может быть, ее политические
преступления. Фридрих, этот великий человек, диктатор европейских
государей, только что умерев, оставил там дюжину коронованных го­
лов. Если исключить Иосифа и Густава, все эти головы вместе не стоили
одной ее, потому что она превосходила других королей столько же
объемом своей головы, сколько пространством своего государства. И
если Фридрих был диктатором этих королей, она сделалась их деспотом.
Это было то время, когда конец той политической нити, которая приве­
ла в движение бедную Европу, как картонного плясуна, и которая вы­
скользнула из Франции, чтобы перепархивать от Берлина к Вене и к
Лондону, прочно находился в руках женщины, дергавшей им по своему
усмотрению. Эта громадная и романтическая империя, которая ей была
подчинена, неисчерпаемые средства, какие она извлекала из свежих еще
земли и народа, чрезвычайная роскошь ее двора, варварская пышность
ее вельмож, богатства и королевское величие ее фаворитов, славные под­
виги ее армий и гигантские замыслы ее честолюбия внушили род изум­
ления остолбеневшей Европе. Государи, которые воспротивились бы
оказать один другому какое-нибудь отличие, не нашли для себя унизи­
тельным сделать судьею своих интересов и распорядительницей своих
действий даму.
Но Французская революция, эта революция, столь прискорбная для
королей, в особенности была таковой для Екатерины. Потоки света,
внезапно вырвавшиеся из лона Франции, как из огнедышащего кратера,
кинули на Россию яркий луч, как бы луч молнии. Увидали только не­
справедливость, преступление и кровь там, где прежде видели лишь ве­
личие, славу и добродетель. Екатерина затрепетала от ужаса и негодо­
вания. Эти французы, эти трубачи славы, эти льстивые и блестящие ис­
торики, которые должны были когда-нибудь передать о чудесах ее цар­
ствования потомству, внезапно сделались для нее неумолимыми судья­
ми, которые ее испугали. Она увидала тогда, что призрачные видения ее
воображения исчезают: эта Греческая империя, которую она хотела
воссоздать, эти законы, которые она хотела утвердить, эта философия,
которую она хотела внедрить, эти искусства, которым она покровитель­
ствовала, стали ей ненавистны. Екатерина, как много других короно­
ванных философов, по-видимому, любила знания лишь постольку, по­
скольку они казались ей способными распространять ее славу. Она же­
лала держать их в своей руке, как потайной фонарь, пользоваться их
светом, чтобы распределять его по своему усмотрению, и видеть, не бу­
дучи видимой.
214


Но вдруг пораженная их вспышкой, она пожелала их загасить. Друг
Вольтера*, почитательница Бюффона, ученица Дидро старалась с тех
пор погрузиться в варварство. Но она тщетно желала укрыться от све­
та: она почила на лаврах и проснулась на трупах. Слава, которую она
думала заключить в объятия, превратилась в ее руках в фурию, и зако­
нодательница Севера, забыв свои собственные изречения и свою фило­
софию, стала только старой Сивиллой16. Ее ничтожные фавориты, по­
всеместно указывая ей только Брутов17, якобинцев18и отравителей, до­
бились того, что окружили ее ужасом и подозрениями. Их бред зашел
так далеко, что в манифестах они давали названия мятежника и бунтов­
щика королю, который увеличивал свои королевские прерогативы, и
знати, которая украшала его правление: поляки были объявлены яко­
бинцами, потому что не имели несчастья быть русскими**.
Что бы ответила она, если бы в спокойную минуту ей доказали, что
сама она сильно подвинула вперед и укрепила эту французскую револю­
цию, столь ненавистную в ее глазах? Это, однако же, факт. Если бы тще­
славие не увлекло ее наброситься так на несчастную Польшу и разжи­
гать потом заговоры в Пруссии и Польше, она не возмутила бы против
себя Европы и королей. Она не побудила бы короля прусского внезап­
но заключить свой мир, чтобы держаться настороже по отношению к
ней. Она не раздражила бы Испании, употребляя против короля и като­
лической знати то же самое оружие и те же самые обиды, какие употреб­
ляли против французов. В этом отношении Франция повинна перед ней
статуей: она сделала политику ее врагов ненавистной и нелепой даже для
самих монархов; она оказала республике ту же услугу, что демагоги сво­
ими эксцессами, а Питт19своими интригами.
Екатерина в истинном смысле совсем не покровительствовала лите­
ратуре в своем государстве. Вдохновило ее счастливое царствование
Елизаветы, которое и было прославлено многими произведениями, спо­
собными доказать Европе, что русские могут претендовать на славу всех
родов***. Екатерина покупала из тщеславия библиотеки и собрания
*
Во время революции она велела вытащить бюст Вольтера из своей галереи и
забросила его в угол. Она просила бюст у Фокса (Чарлз Джемс, 1749— 1806, знаменитый
английский политический деятель) в эпоху, когда этот красноречивый человек во гла­
ве оппозиции помешал своему правительству объявить войну России. Когда тот же са­
мый Фокс одинаково воспротивился войне против Франции, она велела вынести и за­
бросить этот бюст, столь почитаемый ею за год перед тем15.
** Даже американцы сделались в эту эпоху ненавистны для Екатерины. Она осужда­
ла переворот, которым когда-то притворно восхищалась, титуловала Вашингтона (Джордж,
1732— 1799, знаменитый борец за независимость Североамериканских Соединенных Шта­
тов, победитель Англии и первый президент С. Америки) бунтовщиком и публично говори­
ла, что честный человек не может носить орден Цинцината. Ланжерон и некоторые другие
эмигранты, имевшие этот орден, поспешили от него отказаться и не носили его более.
*** Быть может, когда-нибудь автор этих мемуаров будет иметь необходимые материа­
лы и спокойствие, чтобы познакомить французов с русской литературой. Они будут изум­
лены, видя, насколько она приближается к их собственной по тонкости, чувству, жизнерадо­
стности и вкусу. Русский театр в особенности скопирован по образцу французского. Прави­
тельство, язык и нравы одни только наложили некоторую разницу в характере обеих наций.
215


картин, она содержала на пенсии льстецов и льстила знаменитым лю­
дям, которые могли служить ей трубным гласом, она охотно послала ме­
даль или табакерку немецкому писателю, который посвятил ей какое-то
льстивое сочинение. Но нужно было прийти издалека, чтобы ей понра­
виться, и иметь уже громкое имя, чтобы заслужить ее признание и в осо­
бенности награду: если бы гений родился у нее под боком, она его бы не
заметила* и еще менее ободрила. Между тем ревнивая ко всякому виду
славы и в особенности к тому, который Фридрих один только создал
себе своими писаниями, она пожелала также его получить. Она написала
свой знаменитый «Наказ», многие нравоучительные и аллегорические
рассказы для воспитания своих внуков и большое количество драмати­
ческих пьес и пословиц, которые заставляла разыгрывать и встречать
восхищением в Эрмитаже. Ее грандиозное и бесплодное предприятие
собрать некоторые слова трехсот различных языков в словарь не было
выполнено.
Из всего того, что она написала, самое лучшее, конечно, представ­
ляют ее письма к Вольтеру. Они даже много интереснее писем старого
придворного философа, который «продавал ей часы и вязал ей чулки»20,
перевертывая ей на сто способов те же идеи и те же комплименты и по­
вторяя сто раз об изгнании турок из Европы, вместо того чтобы посове­
товать ей сделать русских свободными. Если свод Екатерины доказыва­
ет великие и мудрые замыслы, достойные государыни, то письма ее ве­
щают об уме, о грации и о талантах женщины самых великих достоинств
и заставляют сожалеть, что она была самодержицей и безграничною
владычицей.
Вся Европа огласилась рукоплесканиями, когда она напечатала
свой «Наказ» комиссии для составления Уложения**, и дала ей напе­
ред имя законодательницы Севера. Екатерина созвала депутатов от
разных национальностей своей обширной империи, но только для
того чтобы заставить их выслушать чтение и получить от них ком­
плименты, потому что тотчас же после того как они воздали ей эту хва­
лу, их отправили каждого по своим домам — одних в немилости вслед­
ствие их стойкости, других украшенными медалями за их угодливость.
Рукопись Екатерины была заключена в драгоценный ларец, чтобы
показывать ее любопытным иностранцам. Оставили что-то вроде
комиссии для занятий редактированием законов. И когда фавориты
или министры имели каких-либо протеже, с которыми не знали, что де­
*
Многие архитекторы, живописцы, скульпторы, механики и другие артисты, ис­
полненные талантов, жили и умирали в неизвестности и нищете только потому, что были
русскими. Самое большее их имена находят в каких-нибудь топографических описаниях
или у некоторых иностранных путешественников, воздавших им больше справедливо­
сти, нежели их отечество.
** Известно, что ее «Наказ» был включен в индекс и запрещен во Франции Екате­
рина и Вольтер вместе посмеялись над этим. Ну вот! Кто бы мог подумать, что двадцать
лет спустя все французские книги будут преследоваться в России и что полицеймейстер
той же самой Екатерины конфискует в Петербурге у книгопродавца Гея «Голос к наро­
ду» Тиссо, говоря, что народ не нуждается в совете и что книга опасна.
216


лать, или шута, которого хотели содержать, не расходуя на него ни­
чего, они приказывали назначить его в члены этой комиссии, чтобы вы­
давать ему за это жалованье*. И все таки Европа повторяла, что в Рос­
сии есть законы, потому что Екатерина составила введение к своду
и подчинила сотню различных народностей одному и тому же режиму
рабства**.
Между пьесами ее сочинения, которые она заставляла играть
в городских театрах***, есть одна нового жанра: это ни трагедия, ни
комедия, ни драма, ни опера, но собрание сцен всех родов, озаглавлен­
ное: «Олег, историческое представление». Она была разыграна на
празднествах в честь последнего мира с турками с необычайной пыш­
ностью и великолепными декорациями: более семи тысяч лиц появля­
ются на сцене. Сюжет всецело взят из русской истории и воспроизводит
целую эпоху. В первом акте Олег полагает основание Москве. Во
втором он в Киеве, где женит и утверждает на троне своего питомца
Игоря. Древние обряды, употреблявшиеся при царских свадьбах, пред­
ставляют очень занимательные сцены и прекрасные картины, соткан­
ные из игр и национальных танцев, которые и выполняют на подмост­
ках. Олег отправляется потом в поход против греков: видно, как он
проходит со своим войском и отплывает на кораблях. В третьем акте
он находится в Константинополе. Император Лев, вынужденный под­
писать перемирие, принимает этого героя-варвара с величайшим ве­
ликолепием. Его видят за пиршественным столом, тогда как моло­
дые греки, девушки и юноши, поют ему хором хвалебные песни и ис­
полняют перед ним древние греческие танцы. Последняя декорация
воспроизводит ипподром, где Олегу дают зрелища из олимпийских
игр: второй театр возвышается потом в глубине сцены, где перед взо­
ром разыгрывают сцены из Еврипида21 по-гречески. Наконец Олег про­
щается с императором и прибивает свой щит на колонне, чтобы засви­
детельствовать свой поход в Константинополь и пригласить своих
преемников когда-нибудь вернуться сюда. Эта пьеса была, безус­
ловно, в русском духе и в особенности в духе Екатерины. Она воспро­
извела здесь свои заветные проекты и свое намерение поработить
*
Автор этих мемуаров знал между прочим известного М итрофана Попова,
шута, пустосвята и толкователя снов у одной придворной дамы, который был членом
этой комиссии. Он никогда не слыхал ни слова о «Наказе» комиссии для составления
Уложения и не умел читать.
** Наказ для составления Уложения столь точно заимствован у Монтескье и Беккария, что г. J de В., который пытался его перевести, не нашел возможности сделать это­
го лучше, как переписывая текст у этих прославленных писателей. В этом можно убе­
диться по переводу, напечатанному в Лозанне у Грассе. Именно от этого почтенного че­
ловека автор узнал об этом факте
*** Они написаны на русском языке. Г. Державин, секретарь Екатерины, извест­
ный другими сочинениями, слывет их автором или по крайней мере корректором. Но из­
вестно только то, что она никогда не имела около себя человека, который бы был в со­
стоянии написать ей ее письма к Вольтеру по-французски. Одар и У бри, ее секретари в
эту эпоху, не писали так хорошо, как она; автор их, неоспоримо, она.
217


наконец Турцию, в то же время празднуя с ней мир. Это, собственно,
только великолепный волшебный фонарь, где проходят, как на смот­
ру, различные предметы. Но эта идея поставить на сцену, как бы в кар­
тинах, великие исторические события кажется мне более интересной,
чем горловые упражнения наших певцов и любовные интриги наших
трагедий.
Екатерина не любила ни стихов, ни музыки и часто говорила об
этом; в антрактах она даже не могла выносить оркестра и обыкновенно
велела ему молчать. Этот недостаток впечатлительности в женщине, в
других отношениях одаренной так хорошо, кажется явлением удиви­
тельным. Он объясняет, каким образом Екатерина, обладая столь вели­
ким умом и гением, могла быть вместе с тем столь бесстрастной и жесто­
кой*. В своем таврическом дворце она обедала, имея перед своими гла­
зами две ужасные картины двух ужасных боен при Очакове и Измаиле,
где Казанова, с отвратительной правдивостью передал ручьи текущей
крови, оторванные и трепещущие члены, ярость убийцы и судорожную
агонию избиваемых. На этих сценах ужаса останавливались ее глаза в то
время, когда Гаспарини и Мандини22 пели или Сарти23выполнял симфо­
нии своего сочинения.
Та же самая императрица, которая писала комедии, которая нежно
любила Сегюра за его ум, слушала даже иногда его стихи и вдохновила
создать «Кориолана», пьесу всецело республиканскую; та же императри­
ца, которая заставляла играть перед собою смешные фарсы своих ста­
рых придворных и в особенности графа Штакельберга** и австрийско­
*
Между сатирическими эстампами, которые фабриковались в Польше на рус­
скую императрицу, особенно замечателен один, озаглавленный: «Пиршество Екатери­
ны». Здесь императрица изображена за столом в единственном числе. С одного боку не­
сколько казаков предлагают ей окровавленные члены шведов, поляков и турок, только
что изрубленных ими. С другого боку выстроились молодые голые мужчины, как бы
бочки в подвале. Старая матрона, посредством онанической операции, извлекает из этих
живых бочек жидкость, наполняя ей чашу и предлагая пить Екатерине. Внизу этой же­
стокой карикатуры можно прочитать стихи, ее достойные и которые нельзя перевести
сколько-нибудь прилично, кроме как в следующем роде: так как ты слишком любишь
мужчин, ешь их плоть и пей их самую чистую кровь.
** В маленьком обществе Екатерины играли во всевозможные игры — в фанты, ша­
рады и другие замысловатые игры, в колотушки. Там можно было видеть старых при­
дворных, больных подагрою, в усилиях сделать прыжок, и однажды великий князь Кон­
стантин сломал там руку старому графу Штакельбергу, грубо возясь с ним и свалив его
на землю.
Сегюр играл там прежде роль, более достойную своего положения и своего ума.
Среди стихов, которые он сочинил в честь императрицы, следующие, представляющие
эпитафию собачке, часто были цитированы и заслуживают сохранения. Они дышат
французской учтивостью:
Ей за верность, нрав без злобы,
Небо, нежность ее зная,
Дать бессмертие должно бы,
С госпожой не разлучая.
218


го посла*, отозвала и разжаловала одного из своих собственных послов
за то, что он умно излагал свои депеши, писал красивые французские
стихи, составил трагедию и желал прославить свою родину, сочиняя ис­
торические хвалебные строфы в честь великих людей России. Это был
князь Белосельский, посланник в Турин, человек достойный и со вкусом,
который употребил большое состояние на покровительство искусствам
и много ума на собственные упражнения в них**.
Если исключить путешествия знаменитого Палласа25, исторические
исследования трудолюбивого Миллера*** и несколько других работ по
естественной истории, ни одна другая книга, достойная известности в
других странах, не прославила царствования Екатерины****. Естествен­
ная история и математика — единственные науки, в которых русские не­

*
Никогда, быть может, не видали ни одного посла, который пробыл бы так
долго и так благополучно при одном дворе, как граф Кобенцель в России. Он был сюда
послан уже при Марии Терезии и утверждаем с тех пор всеми ее преемниками. Этот че­
ловек имеет неблагородную и неуклюжую внешность, но он полон ума и в особенности
того ума, который забавляет женщин. В течение десяти лет он был постоянным поклон­
ником прелестной княгини Долгорукой, и Екатерина любила его общество. Страстью
его было заставлять играть и самому играть комедию, и он оправдывал ее на деле очень
хорошо. Но, будучи в возрасте около 60 лет, он выставлял себя на посмешище, регулярно
беря уроки пения. И часто курьер из Вены, привозя ему известие о каком-нибудь собы­
тии или о каких-либо поражениях, заставал его перед зеркалом повторяющим роль и
одетым в костюм принцессы д’Эскарбанья или Крупильяк’а и пр. Дурные известия, ка­
кие он получал беспрестанно в течение войны, не препятствовали ему давать у себя ре­
гулярно праздники, балы и спектакли. Говорили даже, узнавая о какой-нибудь победе
Бонапарта: «Прекрасно! В субботу будет, значит, балу посланника». Екатерина, заде­
тая за живое этой драматической горячкой, сказала однажды: «Вы увидите, что он сохра­
нит нам свою лучшую пьесу на день вступления французов в Вену».
** Он сделался известным многими поэтическими произведениями и в особенно­
сти «Посланием к французам», где он сам представляется французом и где он их венча­
ет лаврами, возвращающимися на его голову. Вольтер написал ему лестное письмо и во­
зобновил по отношению к нему тот же комплимент, который перед тем сделал знамени­
тому автору «Послания к Нинон»24.
*** Это тот самый Миллер, который написал столь основательную критику на
мнимую историю Петра 1 и о котором Вольтер писал: «Это немец: желаю ему побольше
ума и поменьше согласных». Вольтер очень удивился, что русские выражают притязание
знать свои имена и названия своих провинций и своих городов лучше, нежели словарь
де-ла-Мартингера, и что они огорчаются при виде их искажения. Он упорно писал Ро­
ману, Шувалу и проч. вместо Романов и Шувалов, как будто бы терминология философа
была еще более варварскою, чем терминология Шантелу. Он не хотел писать русские
имена как их произносят, и однако, чтобы показать, что он знает китайское имя, он ста­
рался писать часто Конфутце, которого мы называем Конфуций.
**** Многие литераторы, славные в Германии, как Клингер, смелый и едкий мыс­
литель, и Коцебу, драматический писатель, талант которого иногда бесчестят плагиаты,
писали в России. Но они остерегались, в особенности первый, печатать здесь свои про­
изведения. Коцебу, однако был достоин того, чтобы ему простили его хорошие работы,
благодаря его Лангансу, дурному подражанию «Кандиду», его переводу сочинений Дер­
жавина и его «Бегству в Париж». Топографические и статистические труды изящного
Шторха заслуживали бы еще одного исключения, если бы он напечатал их в том виде,
как написал.
219


несколько подвинулись с помощью немцев. Между тем ни одна нация не
находится в столь благоприятных условиях для того, чтобы оказать более
существенные услуги науке. Естественная история и история древняя долж­
ны ожидать от нее самых удивительных открытий. Развалины двадцати
разрушенных городов свидетельствуют о том, что Татария и Монголия бы­
ли обитаемы некогда цивилизованными народами, а памятники, здесь
еще открываемые, реализуют превосходные концепции Бюфона и Байльи*,
которые в настоящее время более систематически подтверждаются и
оправдываются, по-видимому, учеными работами и любопытными от­
крытиями Кювье26. Целые библиотеки нашли под руинами Аблайкита27и
в громадных развалинах, которые тянутся вдоль берегов Иртыша. Тыся­
чи рукописей на неизвестных языках и множество других на китайском,
калмыцком и манчжурском истлевают в пустынных отделениях Академии:
они лучше бы сохранились, если бы остались под развалинами до тех пор,
пока их не раскопали бы менее варварские правительство или народ.
Лучшая история, которая существует о России, бесспорно, история
Левека28. Екатерина ненавидела это сочинение столько же, сколько рабо­
ту аббата Шаппа29, и на задала себе громадный труд, справляясь с древ­
ними хрониками, чтобы открыть какие-нибудь недочеты и какие-нибудь
ошибки у этого уважаемого историка. И все это потому, что он имел му­
жество, вот уже двадцать лет тому назад, позволить себе намекнуть, что
Екатерина была убийцей Петра III и Ивана (VI). В остальном он очень
заслужил перед русской нацией, потому что он один только, благодаря
работе, терпению и таланту, добился того, что сделал для иностранцев
хоть несколько интересной историю, столь отвратительную, столь обо­
собленную, какова история России до царствования Петра I**. Но кто бы
мог когда-нибудь достойным образом написать историю Екатерины?***.
До наших дней история была только сборником избранных событий,

*
Б ай льи или Бальи ЖанСильвен (1736— 1793) — французский астроном, член
парижской академии наук, академии надписей и французской академии, автор пятитом­
ной «Истории астрономии», нашумевшей в свое время в особенности из-за разгоревше­
гося спора между составителем и Вольтером. Байльи был президентом первого француз­
ского национального собрания 1789 г. и мэром Парижа. В эпоху террора он был аресто­
ван, предан революционному суду и казнен 12 ноября 1793 г.
** Те, которые пожелали бы выполнить задачу лучше Левека, должны бы, вме­
сто того чтобы критиковать слабые стороны, как это сделал Леклерк, провести десять лет
в России, усвоить язык, изучить нравы, справиться с древними летописями страны, с ис­
торией Татищева, князя Щербатова и в особенности с громадными материалами, остав­
ленными Миллером, Бакмейстером30 и пр.
*** Это будет только какой-либо русский, как я знал из них одного или двух. Но
нужно, чтобы он писал вне своей родины. В ожидании этого иностранец, который не
знает ни лиц, ни нравов, ни места, сколько бы он ни собирал некоторых исторических
факторов в ряду неискусно вымышленных и ни оглавлял такой книги: «История Екате­
рины II», — она не будет ее историей. Подобными отписками можно бы довольствовать­
ся, если бы дело шло о китайском богдыхане. Впрочем, ясно, что анонимный автор, о ко­
тором я говорю, имел хорошие мемуары для известных эпох. Но если бы те, кто доста­
вил ему эти материалы, могли бы написать книгу, в ней находилось бы меньше ошибок
относительно места, лиц и дат.
220


артистически обрамленных, чтобы заставить выделиться некоторых лиц
и создать занимательную картину. Доказанные факты суть как бы жемчу­
га и гранаты, которые автор берет по своей фантазии, чтобы нанизать их
на белую или черную тесьму, представляющую собою его план: истина
проявляется здесь лишь в том случае, когда она подойдет. Бессмертный
автор Карла XII, Петра I и Века Людовика XIV31 говорит даже, что дело
идет гораздо больше о том, чтобы говорить о вещах полезных, чем о ве­
щах истинных; как будто бы ложь могла когда-либо быть полезной! Он
писал графу Шувалову: «В ожидании времени, пока я смогу сгладить
ужасное событие смерти царевича, начал другое сочинение». Разве это
язык историка-философа? Ах! если у вас нет мужества говорить истину,
как же вы не забросите пера историка? Если позволительно сглаживать
ужасное событие, то только в трагедии или эпической поэме. Цель исто­
рии не в том, чтобы прославлять человека, а в том, чтобы просвещать
народы и наставлять правительства.
Перед смертью Екатерины большая часть памятников ее царство­
вания находилась уже в обломках: законодательство, поселения, воспи­
тание, учреждения, фабрики, здания, госпитали*, каналы, города, кре­
пости — все было начато и заброшено прежде, нежели кончено. Как
только новый проект рождался в ее голове, она покидала все остальное,
чтобы заняться единственно им до тех пор пока другая идея опять отвле­
кала ее от него. Она забросила свой законодательный свод для того что­
бы изгнать турок из Европы. После славного мира в Кайнарджи она,
по-видимому, занялась внутренним управлением, но все было забыто
ради того чтобы сделаться царицею Тавриды. Проект восстановить пре­
стол Константина возродился: за ним последовал план унизить и нака­
зать короля Швеции. Захватить Польшу было потом самою сильною ее
страстью, и тогда другой Пугачев мог бы дойти до самого Петербурга,
не преминув его захватить. Она умерла, помышляя о новом разгроме
Швеции, о разрушении Пруссии и снедаемая яростью при виде торже­
ства Франции и республиканских идей. Таким образом, она беспрестан­
но была увлечена новою страстью и более сильною, чем предыдущая;
это заставляло ее забывать об общем и о частностях своего управления.
Медальоны были выбиты в честь многих зданий, еще не отстроен­
ных и, между прочим, мраморная церковь, которая в течение вот уже
двадцати лет все в лесах. Много других построек пали в развалинах и
никогда не были закончены. Петербург загроможден развалинами мно­
гих обширных зданий, которые рушились прежде, нежели были обитае­
мы. Подрядчики и архитекторы крали деньги, а Екатерина, имея план
либо медальон в своем кабинете, верила, что предприятие было конче­
но, и не занималась им более.
*
Один госпиталь из основанных Екатериною заслуживает однако упоминания,
как учреждение характеристичное: он предназначен для приема 50 дам, постигнутых ве­
нерической болезнью. Не спрашивают ни об имени, ни о качествах тех, кто заявляется,
и с ними обходятся с такими же заботами, как с вниманием и скромностью. Это послед­
нее слово даже вышито на белье, которое дается им для пользования.
221


Петербургский Альманах перечисляет 240 и еще несколько городов,
основанных Екатериной; это число было бы, быть может, значительно
более, чем число разрушенных ее армиями, но эти города только жалкие
поселки, которым она переменила их название и значение именным ука­
зом, высочайшим распоряжением ее императорского величества почти
так, как недавно Павел приказал яхту переименовать в фрегат. Многие
из этих городов даже просто столбы, где написано их имя и указано их
будущее местоположение. В ожидании, что они будут застроены и в осо­
бенности заселены, они фигурируют на картах России, как епархиаль­
ные города*.
Правда, что князь Потемкин приказал на самом деле создать города
и построить гавани в Крыму. Это очень красивые клетки, но птиц там
еще нет, и те, кого пытаются привлечь, скоро умирают там от сожале­
ний, если не могут выселиться. Русское правительство — угнетатель и
завоеватель, русский — воин и разоритель: с тех пор как Таврида завое­
вана, она пустынна**.
Эта мания Екатерины все начинать вчерне, ничего не заканчивая,
заставила Иосифа II обмолвиться словцом, исполненным соли. Во вре­
мя своего путешествия в Тавриду она пригласила его положить второй
камень города Екатеринослава, первый камень которого она только что
положила с великим торжеством. При возвращении Иосиф сказал: «Я
кончил в один день великое дело вместе с императрицей России: она
положила первый камень города, а я — последний».
Памятники, которые будут существовать в Петербурге с ее времени
до тех пор пока их не поглотят трясины, это — великолепный Невский

*
Екатерина, с большими издержками, велела построить вблизи от Царского села
город Софию, окружность которого громадна. Дома уже падают и никогда не были
обитаемы. Если таков жребий города, воздвигнутого перед ее глазами, то какова же
должна быть участь тех, которые она основала в отдаленных пустынях? Но город —
самый смешной из всех, какие только существуют, без сомнения, город Гатчина, основа­
тель которого Павел. Эти господа принимают людей за аистов, которых привлекают,
поставив колесо на крыше или на колокольне. Начиная с превосходного Потсдама и
кончая смешной Гатчиной, все эти насильственные постройки доказывают, что истин­
ными основателями городов являются культура, промышленность и свобода. Деспоты
только разрушители: они умеют строить и заселять только тюрьмы и казармы.
** Один из моих друзей, ученый, путешествовал по Тавриде, чтобы произвести там
розыскания. Однажды он прибывает к хижине татарина, который жил патриархально и
который оказал ему гостеприимство. Мой друг, заметив, что его хозяин был печален, спро­
сил его о причине. Ах! у меня большое горе! — Не могу ли я его узнать? — Русские солда­
ты, находящиеся по соседству от меня, ежедневно приходят срубать плодовые деревья, ко­
торые меня кормят и дают мне тень, чтобы их жечь, и я скоро увижу свою плешивую голову
беззащитной от палящего солнечного зноя. — Но вам нужно жаловаться их начальни­
ку! — Я это сделал. — Ну и что же? — Он ответил, что заплатит мне по два рубля за ствол
фруктовых деревьев, у меня срубленных, и по стольку же за всякое из тех, которые у меня
будут еще срублены в будущем. Ах! я не требую денег. Пусть меня оставят, по крайней
мере, умереть спокойно под тенью деревьев, которые посадили мои отцы, или по необхо­
димости я последую за своими несчастными братьями, вынужденными убежать из своей
страны. И старик ронял слезы вдоль своей белой и пушистой бороды.
222


проспект и конная статуя Петра I. Но как ни прекрасен этот последний
памятник, много недостает ему для того чтобы он воплощал идею, ка­
кая в него вложена, вполне согласно с преувеличенными описаниями. К
нему можно применить следующие стихи Делиля32.
С высоты извечных скал, диких гнезд своих,
Шлет природа смех всем подделкам людей.

Идея поместить великого царя на бугристой скале, которую он перескакнул, вместо обыкновенного пьедестала, была, без сомнения, новой и
грандиозной, но она была очень худо выполнена. Скала, которую с бес­
конечными трудами перевезли из Финляндии на берега Невы, была высо­
тою в двадцать и длиною в 40 футов и покрыта седым мхом в несколько
пальцев толщиною. Ее лишили грубых и естественных форм, чтобы при­
дать правильные. Ее обтесали, ее отполировали, ее убавили по крайней
мере до половины ее величины. В настоящее время это небольшой утес,
задавленный громадною лошадью, и царь, который бы должен созерцать
свою империю еще более обширной, чем он замышлял, едва может уви­
дать первый этаж соседних домов. По новому противоречию Петру I
усвоили ту самую русскую одежду, какую он силой заставил покинуть
своих подданных. Если бы эта статуя имела пьедестал, пропорциональ­
ный своей величине, это был бы удивительный шедевр.
Было бы очень интересно увидать картину Петербурга и его нравов
в царствование Екатерины во вкусе картины Парижа, принадлежащей
мыслителю Мерсье33. Но, как все гениальные произведения, она породи­
ла дурные подражания, начиная с описания Берлина, сделанного и до­
полненного Николаи, и кончая описанием Петербурга, данных профес­
сором Георги. Все эти работы столь же бедны идеями и пользой, как
богаты мелочными подробностями. Граф Ангальт дал в этом духе опи­
сание императорского кадетского корпуса, в котором он был директо­
ром. Здесь описано, сколько лестниц, ступеней, окошек, дверей и труб
существует в этом громадном здании. Все это может послужить трубо­
чисту, который обязан их содержать в порядке, но чему может научить
это общество?*
Г. Ш торх, молодой трудолюбивый и ученый ливонец, составил
труд, озаглавленный «Картина Петербурга», который не заслуживает
быть смешиваемым с теми, о каких я только что сказал. Но эта картина
столь же походит на Петербург, как портрет, сделанный Лампи, походит
на Екатерину: она затуширована и без теней, — как автор сам ее скорее
предчувствовал. Шторху не хватало, однако, одной вещи, чтобы сделать
картину совершенной, а именно: он не мог ее написать в ином месте,
кроме России. Он посвятил ее Екатерине, которая наградила автора
*
Это описание Петербурга даже не точно в своих деталях. Оно делает честь авто­
ру этих мемуаров, называя его в числе писателей, там находящихся, но смешивая имена,
положения и сочинения. Между прочим оно делает одно лицо из генерала Мелиссино,
майора Мелиссино и его брата. А составитель был между тем в Петебурге и знал их!
Верьте после этого описаниям.
223


льстивой живописи, но которая потом выразила ему свое неудоволь­
ствие за то, что он усвоил французский дух своим написанным по-немецки статистическим таблицам, другой работе, дающей очень точные све­
дения о состоянии России.
Петербург, имеющий отдельные части исключительного великоле­
пия и красоты, немало походит на эскизы большой картины, где виден
уже лоб, похожий на лоб Аполлона Бельведерского, и глаз, какой при­
дали бы Гению, тогда как все остальное едва намечено неясными черта­
ми и пунктиром.
Так как Петербург обитаем населением различных национальностей,
то нет ничего сложнее, чем нравы и обычаи этих обитателей, неизвестно
в общем, какой тон и какая мода там господствуют. Французский язык
служит звеном между разными народами, но там одинаково говорят на
многих других. Если только общество хоть немного многочисленно, по
очереди пользуются тремя языками— русским, французским и немецким.
Но не редкость услыхать в том же самом обществе греков, итальянцев,
англичан, голландцев, азиатов, говорящих на своем наречии.
В Петербурге немцы — художники и ремесленники, в особенности
портные и сапожники; англичане — седельные мастера и негоцианты;
итальянцы — архитекторы, певцы и продавцы картин и проч. Но неиз­
вестно, что такое здесь французы: большая часть ежегодно переменяет
свое положение. Один прибыл лакеем, а сделался учителем и становит­
ся советником; случалось, что по очереди иной перебывал комендантом,
гувернером, торговцем, музыкантом и офицером. Нигде нельзя лучше
заметить, насколько француз непостоянен, предприимчив, изобретате­
лен и способен ко всему.
Чтобы разузнать нравы и характер каждой нации, нужно проник­
нуть во внутренность домов, потому что не только на улицах видишь все
по-русски. У французов забавляются замысловатыми играми, весело
обедают, поют еще некоторые водевили, которые не забыли; у англичан
обедают в пять часов, пьют пунш, говорят о торговле; итальянцы зани­
маются музыкой, танцуют, смеются, жестикулируют, их разговор вра­
щается вокруг спектаклей и искусств; у немцев разговаривают о науках,
курят, спорят, много едят, из всех сил стараются наделять друг друга
комплиментами; у русских встречается всевозможная смесь и игра над
всем и превыше всего: она душа всех их собраний и всех удовольствий,
но она не исключает ни одного из других развлечений. Иностранец,
француз в особенности, после того как вдоль изъездил негостеприимные
края Пруссии и насквозь проехал через дикие поля Ливонии, был изум­
лен, очарован, найдя на лоне обширной пустыни громадный и превос­
ходный город, общество, развлечения, искусства и вкус, какие он считал
существующими только в Париже.
В климате, подобном петербургскому, где едва-едва можно наслаж­
даться несколькими неделями хорошей погоды, под правительством,
какое в России, где невозможно заниматься ни политикой, ни моралью,
ни литературой, развлечения общественные должны быть стеснены, а
удовольствия домашние доведены до совершенства. Роскошь и изыскан­
224


ные удобства, пышность и изящный вкус комнат, обилие и утонченность
стола, веселость и непринужденность разговоров вознаграждают чело­
века, склонного к удовольствиям, за тот гнет, в каком природа и прави­
тельство держат его душу и его тело. Танцы, празднества следуют друг
за другом: каждый день может быть для него праздником и он находит
в большом доме собрание шедевров всех искусств и произведения всех
стран, а часто даже посреди стужи весенние сады и цветы.
Царское Село — громадный и печальный замок, начатый Анной,
законченный Елизаветой, использованный Екатериной и заброшенный
Павлом. Местоположение его болотистое, окрестности пустынны и
сады скучны. Памятники, которыми Екатерина их украсила, точно так
же, как постройки Петербурга, суть эмблема ее характера. Рядом с обе­
лисками, ростральными колоннами и триумфальными арками, воздвиг­
нутыми Орловым, Румянцеву и русским воинам, которые покорили
Архипелаг и моментально завоевали Лакедемонию34, виднеются моги­
лы, посвященные нескольким излюбленным собачкам; недалеко от них
находится гробница, воздвигнутая ею милейшему Ланскому, самому
любимому из ее фаворитов и единственному, которого смерть вырвала
из ее объятий. Вот, следовательно, памятники трех родов различной
службы, весьма сближенные друг с другом! Таким образом собака, лю­
бовник и герой, очевидно, для самодержицы совершенно одно и то же.
Впрочем все памятники славы и любви Екатерины в скором времени
исчезнут в топких болотах, которые служат им фундаментом.
Египтяне, которые заставляли работать побежденные народы, и
римляне, которые ограбляли все нации, чтобы украсить Рим, выполни­
ли громадные работы. Свободные греки отличались вкусом и изяще­
ством своих построек гораздо более, чем их величиною. И Россия была
недавно единственным государством, способным предпринять и выпол­
нить эти удивительные сооружения, изумляющие нас в древнем мире,
потому что люди здесь рабы и ценятся не дороже головок лука, как в
Египте. Таким образом, в Москве и в Петербурге видите гигантские зда­
ния. Между тем нет даже шоссе, чтобы соединить эти две столицы импе­
рии, лежащие друг от друга на умеренном расстоянии в 200 льё. Вот еще
один из мертворожденных проектов Екатерины, — и то, что она начала
делать, служит лишь к тому, чтобы загромоздить и сделать эту скучную
дорогу еще более неудобной для пользования. Екатерина предпочитала
скорее истратить два-три миллиона рублей на постройку печального
мраморного дворца для своего фаворита, нежели проложить дорогу,
полезную для своего народа: такая дорога была слишком для нее шаб­
лонной*.
*
Павел, очень далекий от того чтобы завершить наиболее полезные работы, нача­
тые его матерью, как-то: кварталы, каналы и дороги, созидает в свою очередь церкви и
дворцы. Их уже больше, чем нужно бы было для того чтобы вместить все императорские
высочества всего мира и всех святых рая. Но самые многочисленные памятники, им воз­
двигнутые, это манежи, казармы, гауптвахты и в особенности сторожевые будки. К
счастью, все эти строения деревянные и едва ли продержатся долее, чем их основатель.
225


О Екатерина! ослепленный твоим величием, которое я наблюдал
вблизи, очарованный твоими благодеяниями, которые стольких сделали
счастливыми, обвороженный тысячью прекрасных качеств, которым в
тебе дивишься, я пожелал воздвигнуть памятник твоей славе. Но пото­
ки крови, которые ты пролила, стеклись и его ниспровергли. Лязг железа
тридцати миллионов твоих рабов меня оглушил, неправосудие и пре­
ступление, которое царствовали от твоего имени, привели меня в него­
дование; я ломаю свое перо и восклицаю: впредь не будет больше славы
без добродетели! и пусть преступление и неправосудие на троне доходят
до потомства только увенчанными терниями Немезиды.
ФАВОРИТЫ

Екатерина возводит их обязанности в придворную должность. Ее темпе­
рамент и ее великодушие в любви. Ее бесстыдство. Водворение Зубова.
Перечень двенадцати заявленных фаворитов. Последние беспутства
Екатерины. Малый Эрмитаж: Маленькое общество. Умолчание.

Елизавета английская, Мария шотландская, Христина шведская,
все русские императрицы и большая часть женщин, которые были гос­
пожами самим себе, имели фаворитов или любовников. Вменять им это
в преступление было бы делом малоучтивого риториста. Но одна Ека­
терина II, осуществляя легенды о царице Савской36 и подчиняя любовь,
чувство и стыдливость своего пола повелительным физическим потреб­
ностям, воспользовалась своею властью, чтобы дать миру единственный
скандальный пример.
Чтобы удовлетворить свой темперамент, она имела бесстыдство
учредить придворную должность с помещением, апартаментами, поче­
стями и в особенности с определенными обязанностями. И из всех долж­
ностей эта должность выполнялась наиболее добросовестно: краткого
отсутствия, мимолетной болезни того, кто ее занимал, было иной раз
достаточно для того, чтобы его заместить. Это была сверх того долж­
ность, по отношению к которой августейшая государыня обнаружива­
ла наиболее выбора и разборчивости. Я думаю, что не было примера,
когда бы она возвела на нее неспособного субъекта, и, исключая между­
царствия в промежуток от Ланского до Ермолова, она ни разу не остав­
ляла ее вакантной на двадцать четыре часа.
Двенадцать фаворитов, заявленных и на действительной службе, сле­
довали друг за другом на этом месте, сделавшемся первым в государстве37.
Многие из этих фаворитов, ограничиваясь главною обязанностью, кото­
рую оно предписывало, и почти не имея других достоинств, кроме спо­
собности хорошо ее выполнять, имели мало влияния вне спальной, ван­
ной и будуара. Другие обнаруживали честолюбие, смелость и в особен­
ности самоуверенность, получали громадный вес или сохраняли власть
над умом Екатерины, после того как потеряли ее сердце или отказались
от ее интимных милостей. Другие еще, утомив свою любовницу или ис­
тратив свою юность и свое здоровье в любви и чрез любовь к ней, сохра­
226


няли ее благодарность и ее дружбу и, признанные неспособными обслу­
живать лично государыню, считались еще достойными публично слу­
жить империи.
Весьма замечательная черта характера Екатерины та, что ни один
из ее фаворитов не навлек на себя ее ненависти или ее мщения: между тем
многие ее оскорбляли и не всегда она покидала их первою. Никого из
них не видно ни наказанным, ни преследуемым: те, которых она лиша­
ла милости, уезжали в иностранные земли выставлять напоказ ее благо­
склонность и проматывать ее сокровища, потом возвращались опять на
лоно своего отечества спокойно наслаждаться ее благодеяниями. Меж­
ду тем их ужасная любовница могла бы их уничтожить. Конечно, Ека­
терина оказалась в этом случае выше всех имевших любовные связи из
распутных женщин, какие существовали. Величие ли это души или недо­
статок страсти? Быть может, она имела одну потребность и никогда не
имела любви; быть может, она уважала еще в своих любовниках ту бла­
госклонность, которою одна их удостоила. Кажется, однако, что любов­
ник был часто для нее только орудием сладострастия, казавшимся ей
более удобным, чем те фаллусы, которыми пользовались когда-то жри­
цы Цереры, Кибелы38, Изиды и даже пресвятой Марии. Далекая от того,
чтобы истреблять их, после того как они отслужили, она предпочитала
возводить их в трофеи своих подвигов и своих удовольствий.
Салтыков, Орлов и Ланской были единственными, которых отняла
у нее смерть. Другие, переживя ее любовь и имея возможность из-за до­
сады раскрывать ее слабости или ее гнусности, мирно владели местами
или богатствами, которые делали их еще предметами зависти для целого
государства. Она довольствовалась одной отставкой Корсакова, кото­
рого она застала даже на своей постели в объятиях своей фрейлины39, и
уступкой Мамонова юной сопернице. Конечно, вот черты, очень необы­
чайные, очень редкие в женщине, любовнице и императрице. Далеко до
этого великодушного и благородного поведения поведению Елизаветы
английской, которая приказывала обезглавливать своих фаворитов и
своих соперниц, и поведению Христины шведской, которая велела убить
одного из своих любовников в своем присутствии.
Но Екатерина, при всем гении и уме, которые она обнаружила, при
всем приличии, которое по внешности старалась соблюдать, должна
была хорошо знать и сильно презирать русских, чтобы осмелиться столь
часто возвышать до самой себя стольких молодых людей, выхваченных
из толпы, и предоставлять им уважение и славословие целой нации без
всяких других титулов, кроме тех, от которых ей следовало бы краснеть.
Как она могла вообразить, что уменье ей нравиться — обозначало вме­
сте с тем уменье управлять? Довольно было для ее любовника поспать с
нею одну ночь, чтобы на следующий день восседать на ее троне бок о бок
с нею.
Довольно будет подробно рассказать, как водворен был в звании
Зубов, последний фаворит, чтобы познакомить моих негодующих чита­
телей с тем, каким образом это происходило и как Екатерина позорила
свой возраст, свой пол и свое положение.
227


Платон Зубов* был молодой поручик конной гвардии, покрови­
тельствуемый Николаем Салтыковым, которому он был отдаленным
родственником и друг которого, снабдивший меня частью этих записок,
был тогда флигель-адъютантом. В качестве такового, он часто находил­
ся на местах рядом с Зубовым и даже добивался этого преимущества за
столом. Зубов очень хорошо говорил по-французски, имел некоторое
воспитание, обнаруживал гибкий и образованный ум, рассуждал немно­
го о литературе и занимался музыкой. Он был среднего роста, но гибок,
нервен и хорошо сложен. Лоб у него был высокий и умный, красивые гла­
за, его лицо совсем не имело еще этого натянутого, холодного и тще­
славного вида, какой у него замечался впоследствии. Когда весною
1789 года Екатерина поехала в Царское Село, он хлопотал перед своим
покровителем о милости быть назначенным для командования отрядом,
сопровождавшим ее, и, получив ее, обедал с Екатериной. Едва двор при­
был, как разразился разрыв с Мамоновым: этот фаворит был обвенчан
и отослан40, Зубов только один из молодых офицеров находился на гла­
зах, и кажется, что именно этому счастливому для него обстоятельству
больше, чем обдуманному выбору Екатерины, обязан он своим предпо­
чтением. За отсутствием Потемкина, Николай Салтыков, бывший тогда
в большом почете, ввел и помог молодому Зубову с тем большим рвени­
ем, что надеялся заручиться опорой против надменного Потемкина,
который только один пренебрегал при дворе. После нескольких тайных
переговоров в присутствии учителя** Зубов был одобрен и направлен
для более пространного расследования к mademoiselle Протасовой41и к
лейб-медику***. Отчет, который они сделали, должно быть, был выго­
ден: он был назначен флигель-адъютантом, получил в подарок сто ты­
сяч рублей на заготовку сорочек и был помещен в апартаменты фавори­
тов со всеми обычными выгодами. На следующий день этого молодого
человека увидали фамильярно подававшим руку своей государыне, в
большой шляпе с плюмажем на голове, облаченным в свой новый мун­
дир, в сопровождении своего покровителя и других вельмож империи,
шествовавших позади его со снятыми шляпами. Накануне он толкался
у них в передних.
Вечером, после игры, Екатерина обычно отпускала свой двор и вхо­
дила в свою спальную, сопровождаемая одним своим фаворитом; ино­
гда присутствовали ее сын и ее внуки. Вот каким образом она безнака­
занно оскорбляла свой двор и становилась презираемою теми, которые
должны были ее уважать.
На следующий день старые генералы, прежние министры наполня­
ли приемные нового божка и все перед ним распростиралось. Это был
гений, которого разглядел проницательный глаз Екатерины. Сокрови­

*
Это имя заставляло придворных говорить, что Екатерина кончила платониче
ской любовью.
** Он был гувернером великих князей и министром военных дел.
*** фрейлину Протасову согласно ее обязанностей, называли испытательницей.
Лейб-медиком был тогда Рожерсон.
228


ща империи были ему расточаемы, и ничто не могло сравняться с бес­
стыдством Екатерины, кроме низости и позорной угодливости ее при­
дворных*.
Быть может, будет любопытно прочитать здесь последовательный
перечень главных фаворитов, которых имела Екатерина и которые бо­
лее или менее царствовали над Россией от имени своей августейшей
любовницы.

Сергей Салтыков
был первым и утверждают даже, что он получил первые ласки Екатери­
ны, еще великой княгини, потому что физиологическое препятствие
помешало сорвать их Петру III. Он слывет в России за истинного отца
Павла. Любимый и счастливый Салтыков сделался несдержанным и
стал ревновать. Елизавета почетным образом удалила его от двора и он
умер в изгнании.
Салтыков имел ум, все приманки и все тщеславие молодого русско­
го вельможи. Он был единственным фаворитом, которого Екатерина
выбрала из знатной фамилии. Ее политика тогда еще не руководила ее
сердцем.

Станислав Понятовский
скоро заставил его забыть. Он был тогда польским посланником в
Петербурге42. Красивый, учтивый и умный, он понравился юной Ека­
терине, которая в скором времени назначила ему свидание, где он был
осчастливлен. Петр III смущал их иной раз, хотя он мало был ревнив
и предпочитал свою трубку, свою бутылку, своих солдат и свою лю­
бовницу своей достойной любви жене. Известно, как Екатерина, сде­
лавшись императрицей, заставила дать польскую корону своему лю­
бовнику. Его злополучное царствование доказало, что когда любовь
дает корону, она столь же бывает слепа, как фавор, распределяя долж­
ности и власть. Станислав был самым любезным из людей и самым
ничтожным из королей. Каким образом столь малодушный человек
мог на одно мгновение завладеть уважением Европы? И однако кто им
не восхищался? Какое противоречие между его чувствами, его речами
и его поведением! На последнем сейме генеральный нунций Комар,
видя его колебания, сказал ему публично: Как, государь! Разве вы уж
больше не тот самый, что, подписывая конституцию 3 мая, говорил
нам: «Пусть отсохнет моя рука скорее, чем подписать всякий противо­
положный акт»? Вся Европа обвиняет вас в том, что вы только король
Екатерины. Докажите же ей, по крайней мере, что вы коронованы,
*
Зубов, охотясь однажды, остановился со своей свитой на дороге, которая ведет из
Петербурга в Царское Село. Придворные, которые ехали ко двору, курьеры, почта, все
кареты и все крестьяне были остановлены; никто не смел пройти до тех пор пока моло­
дой человек не нашел своевременным оставить дорогу. А он оставался там более часу,
чтобы дождаться зайца.
229


показав ей, что вы умеете царствовать*. И однако недостойный Ста­
нислав подписал, спустя несколько дней, согласие, которое во второй
раз расчленяло Польшу и которым он формально признавался, что
был только крамольником и бунтарем, утверждая разумную конститу­
цию, дававшую ему, как королю, больше авторитета и обещавшую его
нации больше свободы и почета**. Если бы в эту эпоху он, по крайней
мере, сложил с себя достоинство, которое бесчестил, он возбудил бы
интерес, но он внушил только презрение. Он не сумел ни быть королем,
ни перестать им быть. Он не имел даже здравого ума и гордости Арле­
кина43, который, когда у него силою хотят вырвать его берет и он не
может более его защищать, бросает его на землю со словами: «Нате,
возьмите, вот он». Он предпочел влачить свою старость в позоре и
приехать в Петербург умереть в унижении***.
Из всех фаворитов Екатерины Понятовский был единственным,
которого ей нравилось унижать после того как она его возвысила. Ло­
яльность и патриотизм, которые, казалось, на минуту победили в серд­
це короля его благодарность и подчинение, были в глазах гордой цари­
цы преступлением. Она была снисходительна в любви, но неумолима в
политике, потому что гордость была самою сильною ее страстью и лю­
бовница в ней всегда была порабощена императрицей.
Григорий Орлов,
фавор которого был столь долгим и столь блестящим и история которо­
го столь существенно связана с историей Екатерины, по-видимому, раз­

*
Этот честный поляк был запальчиво прерван в середине этой речи и сбит рус
скими приспешниками Ротесфельдом и Пистором, достойною парою варваров Кречетникова и Каховского. Боже, какие имена* Те, которые их носили, были еще чуднее. И вот
эти-то два человека завоевали в своем походе Польшу и ниспровергли конституцию
3 мая, которую, по-видимому, защищала вся нация! Костюшко! где ты был тогда?
** Он подписал его, однако не без сопротивления. Он ответил Сиверсу, который
требовал, чтобы он отправился в Гродно и сам стал во главе конфедерации: «Никогда я не
сделаю такой низости. Пусть императрица возьмет обратно свою корону, путь она сошлет
меня в Сибирь или заставит меня уйти из моего королевства пешком и с палкою в руке, но
я себя не обесчещу». Его заперли, его заставили голодать, ему угрожали и он стал во гла­
ве конфедерации. Полковник Штакельберг, племянник Игельстрёма, был тем лицом, ко­
торое в конце концов поднесло ему договор о разделе. Станислав заплакал, читая его.
«Милостивый государь, милостивый государь, сжальтесь надо мной! Пусть не заставля­
ют меня подписываться под своим позором!». Штакельберг сказал ему, что после такого
жертвоприношения он может наслаждаться счастливою и покойною старостью; он вытер
свои слезы и ответил: «Ну, хорошо! буду надеяться». Но когда вошла его племянница, он
снова стал вместе с нею заливаться горючими слезами.
*** При одной из таких придворных церемоний, в которых Павлу нравилось чва­
ниться со скипетром в руке, с короною на голове, с императорскою мантией на спине, как
изображают иудейских царей на старых картинах, сопровождавший его Станислав,
подавленный старостью и усталостью, был принужден присесть в уголок, тогда как
Павел заставлял целовать свою руку 300 или 400 придворных рабов. Он заметил, что
старый король сидел во время этой высочайшей церемонии, и послал флигель-адъютанта
с приказом ему встать.
230


делял с нею трон, куда он ее поставил*. Он соединял всю власть и все по­
чести, которые после того видели украшавшими Потемкина и обреме­
нившими Зубова. Он имел много величия и характера, которые первый
обнаружил. Хотя он был молод и силен, брат его Алексей**, по силе
Геркулес и телосложению Голиаф, был его сотоварищем в его специаль­
ных обязанностях у ненасытной Екатерины, тогда находившейся в пол­
ном расцвете силы и возраста. Она имела от Григория признанного
сына, названного Василием Григорьевичем Бобринским44, которого она
велела воспитывать в кадетском корпусе и воспитателем которого сде­
лался адмирал Рибас, в то время инспектор этого корпуса. Две красивые
фрейлины, которых Протасова, главная горничная, воспитала, как сво­
их племянниц, также слывут за дочерей Екатерины и Орлова45. Именно
для этого знаменитого фаворита она приказала выстроить печальный
мраморный дворец, где она с бесстыдством повелела высечь такую над­
пись: «В знак благодарной дружбы». Она заставила также выбить в его
честь большую медаль по случаю путешествия, совершенного им в Моск­
ву с целью водворить там порядок и изгнать оттуда чуму. Он воспроиз­
веден здесь в образ Курция46, низвергающегося в бездну, с следующею
надписью:
«И Россия также рождает таких детей». Но, бросаясь не в эту*** вот
пропасть, он наилучшим образом заслужил перед Екатериной. Замок
Гатчина, в котором обитает теперь Павел, еще один памятник князя Ор­
лова. Двенадцать лет радостей и величия этого любовника утомили, на­
конец, его государыню, утвердившуюся на троне, и после долгого спора,
им завладел Потемкин. Торжество соперника и непостоянство Екатери­
ны, которую он громко назвал неблагодарной, произвели на него такое
действие, что он, наконец, потерял здоровье и разум. Гордый, могуще­
*
Если в этих мемуарах не говорится больше о перевороте 1762 г., то потому что
Европа достаточно о нем осведомлена из истории, составленной г-ном Рюльером, и
вполне соответствующей тому, что в настоящее время знает и чему верит весь свет.
Много раз я слышал в России подробности о нем от людей, бывших в числе действующих
лиц. И они были почти теми самыми, о каких я давно читал у Рюльера.
** Этот Алексей Орлов был вместе с Пассеком и Барятинским одним из убийц
Петра III. Он прославился потом своей экспедицией в Архипелаге и в особенности бит­
вою при Чесме, от которой он получил свое прозвище Чесменский. Бесчестное похище­
ние дочери императрицы Елизаветы, совершенное в Италии, девушки, которую Екате­
рина, без сомнения, принесла в жертву, как и Ивана, довершает его портрет, делая его не­
навистным и гнусным вопреки завоеванным лаврам. Потом увидим, какому лишению
подверг Павел убийцу своего отца. Он в настоящее время изгнан в Германию, где тщетно
добивается роскошью и издержками завоевать уважение. От него бегут, от него отвер­
тываются, как от одного из тех чудовищ, которое внушает ужас.
*** Я видел очень забавный рисунок. Екатерина Великая, стоя одной ногой в Вар­
шаве, а другой на Константинополе, накрыла всех государей Европы своими ш и­
рокими юбками, как шатром. А эти государи, поднявши глаза и разинув рот, удивляют­
ся на лучистую звезду, образующую центр. Каждый из них делает свое восклицание,
соответственное его положению и его чувствам. Папа восклицает: «Ах Иисусе!
какая бездна погибели!» Король польский: — «Это я, да, я содействовал ее увеличению»!
и пр. и пр.
231


ственный, блестящий Орлов умер в ужасном безумии, пачкая лицо свои­
ми экскрементами, которыми он питался, как другой Иезакиель47. Мно­
гие утверждают, что Потемкин отравил его травою, действие которой со­
стоит в причинении сумасшествия и которую русские называют «пьяная
трава».

Васильчиков,
которого привел Панин во время отсутствия Орлова, заполнял проме­
жутки, имевшие место между двумя гордыми соперниками. Он был
только орудием наслаждений для Екатерины48.

Потемкин
Он в один прекрасный день достиг того, что смело завладел апартамен­
тами своего предшественника и засвидетельствовал свою победу, сде­
лавшись таким образом хозяином на поле брани, которое у него долгое
время оспаривали. Его страстность, его смелость, колоссальное сложе­
ние очаровали Екатерину. Он был единственным из ее фаворитов, кото­
рый сам осмелился сделаться ее любовником и пощадил ее от авансов,
которые она всегда принуждена была делать: по-видимому, он истинно
и романтически был влюблен*. Он обожал свою государыню сначала
как любовницу и нежно любил впоследствии как свою славу. Эти два
великих характера казались созданными друг для друга: они друг дру­
га любили, они друг друга еще уважали, перестав быть любовниками; и
политика и честолюбие их связывали, когда любовь их освободила уже
от уз49.
Я предоставлю путешественникам заботу подробно рассказывать о
пышности его праздников, о варварской роскоши его дома, о ценности его
бриллиантов, а немецким писакам заботу повествовать, сколько имел он
банковых билетов в переплетах вместо книг в своей библиотеке и сколько он
платил за вишни, блюдо которых он имел обыкновение преподносить сво­
ей августейшей государыне все первые дни каждого года; или сколько стои­
ла уха из стерлядей, которая была его любимым блюдом; или как он посы­
лал курьера за несколько лье для доставки арбуза либо букета своим налож­
*
От него существует одна русская песня, которая начинается словами: «Как скоро
я тебя увидел» и пр. и которую он сочинил в первый период своей страсти. Она дышит чув­
ством и заслуживает перевода. Вот то, что я помню: «Как скоро я тебя увидел, я мыслью
только о тебе одной. Твои прекрасные глаза меня пленили, и я трепещу от желания сказать
о своей любви. Любовь безразлично покоряет все сердца и вместе с цветами она их зако­
вывает в цепи. Но, о боги! какая мука любить ту, которой я не смею об этом сказать, ту, ко­
торая никогда не может быть моей! Жестокое небо! Зачем ты создало ее столь прекрасной?
или зачем ты создало ее столь великой? Зачем желаешь ты, чтобы ее, только одну ее я мог
любить? Ее, священное имя которой никогда не сойдет с моих уст, а прелестный образ из
моего сердца».
232


ницам*. Те, которые пожелают видеть его характерный портрет, найдут его
превосходно нарисованным в кнкиге под заглавием: «История Екатери­
ны II». Подробности же о политической жизни Потемкина завели бы меня
слишком далеко. Один из моих друзей, кроме того, который сопровождал
его в его походах, занимается этим в данный момент и более, чем я, в состоя­
нии удовлетворить любопытство об этом необычайном человеке.
Он создавал, или разрушал, или все баламутил, но он же оживотво­
рял. Во время его отсутствия говорили только о нем, в его присутствии
видели только его одного. Вельможи, которые его ненавидели и которые
играли некоторую роль, когда он был в армии, при виде его, казалось,
уходили под землю и уничтожались перед ним. Принц де Линь, который
писал ему льстивые** письма, говорил: «В этом характере есть гигант­
ское, романтическое и варварское». И это правда. Его смерть оставила
громадную пустоту в городе и эта смерть была так же необычайна, как его
жизнь. Он провел около года в Петербурге, предаваясь всевозможным
удовольствиям, даже оргиям, забывая о своей славе, и выставлял свои бо­
гатства и силу с оскорбительным чванством. Он принимал самых знатных
вельмож империи, как своих лакеев, едва удостаивал замечать маленького
Павла и несколько раз приходил в апартаменты Екатерины с обнаженны­
ми ногами, с растрепанными волосами, в халате. Старый Репнин восполь­
зовался его отсутствием из армии, чтобы бить турок и принудить их про­
сить мира, и в два месяца сделал больше, чем Потемкин в три года. Этот
последний, желая затянуть войну, пробуждается от этих известий и уезжа­
ет***. Но он носил уже смерть в своей крови. Прибывши в Яссы, которые
*
В свите Потемкина был старший офицер, по фамилии Бауер, которого он по­
сылал то в Париж за танцовщиком, то в Астрахань за арбузом, то в Польшу отвезти при­
казание своим арендаторам, или в Петербург с донесениями Екатерине, или в Крым для
сбора винограда и пр. и пр. Этот офицер, проведший свою жизнь таким образом в
разъездах на почтовых, попросил для себя эпитафию на тот случай, если он сломит себе
шею. Один из его друзей написал следующую:
«Здесь Бауер.
Лежит он под плитою сей:
Ямщик, гони скорей!»
** В одном из своих писем, которое принц распространил из тщеславия, он сказал
ему: «Вы делаете своей августейшей и любезной государыне более любезностей, чем все
придворные Людовика XII вместе могли сделать своему королю». Черт возьми! Я это­
му очень верю. Хотя Людовик XII и сделался виновным во многих слабостях, но его
никогда не упрекали в содомском грехе. Если принять эту фразу в другом смысле, принц
был опять неправ. Известно, что герцог де Хейльад воздвиг на свои средства великолеп­
ную статую своему господину. Потемкин никогда ничего не сделал для Екатерины, что
подходило бы к этой вот любезности.
*** Его встреча с Репниным представляла занимательную сцену: «Как, — сказал он
ему, — будучи ничтожным слушателем Мартэна (Репнин был ревностным апостолом
мартинизма50), осмелился ты в мое отсутствие предпринять столько вещей. Кто давал
тебе на это приказания?» Репнин, возмущенный, наконец, этим обращением и расхраб­
рившийся от своих успехов, посмел на этот раз показать перед ним твердость. «Я служил
своей родине, — сказал он, — моя голова не в твоей власти, а ты дьявол, которого я
больше не боюсь». Сказавши эти слова, он вышел, с бешенством захлопнувши дверь
перед Потемкиным, следовавшим за ним с поднятыми кулаками. Малого недоставало,
чтобы два героя России вцепились друг другу в волоса.
233


с давних пор были его генеральным штабом или, вернее, его столицей и
его двором, он стал трезв, меланхоличен, снедаем беспокойством, нетер­
пелив по отношению к своей болезни. Он хотел поспорить с нею и побе­
дить ее своим железным темпераментом. Он смеялся над своими медика­
ми, ел солонину и сырую репу. Болезнь его усиливается. Он хочет перепра­
виться в Очаков, свое дорогое завоевание. Едва он сделал несколько
верст, как воздух в карете, по-видимому, его душит. Расстилают его плащ
на краю дороги, его кладут сверху. И он испускает дух на руках своей
племянницы Браницкой, которая его сопровождала. Екатерина, при из­
вестии об его смерти, три раза падала в обморок; нужно было сделать ей
кровопускание; ее считали умирающей; она обнаруживала почти ту же
самую скорбь, как и после смерти Ланского. Но она потеряла уже не лю­
бовника, это был друг, гений которого был тождественен с ее собствен­
ным, на которого она смотрела как на опору своего трона и исполнителя
своих обширных проектов. Екатерина, сидевшая на захваченном силою
троне, ненавидимая своим сыном, была женщина — и робкая. Она при­
выкла видеть в Потемкине покровителя, благосостояние и слава которого
были так тесно связаны с ее собственным. Она показалась сама себе вновь
на положении иностранки, она начала бояться своего сына и в это-то
именно время она оперлась на своего внука Александра, выходившего из
детства, и стала его противопоставлять его отцу.
Какой контраст, какой урок предлагает смерть трех самых великих
лиц России! Орлов, который одиннадцать лет царствовал рядом с Екате­
риною, разделял с нею трон и постель, кончает тем, что питается своими
экскрементами и умираете жалком безумии. Потемкин, могущественный,
великолепный Потемкин, основатель стольких городов и дворцов, завое­
ватель царств, испускает дух на большой дороге. И сама Екатерина пада­
ет с своего стульчака и отдает дух на полу, испуская жалобный крик.
Богатства Потемкина были преувеличены51. Они не приближались
к богатствам Меншикова52и в особенности к тем, какие собрал презрен­
ный Бирон. Даже последний фаворит (Зубов) владеет более значитель­
ными. Потемкин, правда, черпал непосредственно из государственных
касс, но он так же много расходовал на государство и являлся столько же
великим государем России, сколько любовником Екатерины. Зубов, как
и он, черпал из общественных сокровищ и никогда не истратил ни руб­
ля для общества.
Потемкина от всех его коллег отличает то, что, потерявши и сердце
Екатерины, он не потерял ее доверия. Когда честолюбие заменило у него
любовь, он сохранил все свое влияние и именно он доставлял новых
любовников своей прежней наложнице. Все фавориты, которые за ним
последовали, были ему подчинены.

Завадовский
был тот, которого он представил Екатерине для исполнения физиологи­
ческих отправлений, когда они были оба утомлены совместным упраж­
нением в них. Он был молод, силен, хорошо сложен. Но склонность,
какую к нему питали, скоро прошла. Он был секретарем. Его немилость
234


не сопровождалась никаким шумом: он остался при кабинетских делах
и был сделан частным советником. Он живет еще, богатый вследствие
первых благодеяний своей любовницы53.

Зорич,
на которого непостоянная Екатерина бросила потом свои взоры, един­
ственный иностранец, которого она осмелилась сделать своим фавори­
том во время своего царствования. Это был серб, убежавший из кон­
стантинопольского острога, где он был узником54. При дворе он пока­
зался для первого раза в одежде гусара. Он ослепил всех своею красо­
тою, старые дамы о нем говорят еще как об Адонисе55. Покровитель­
ствуемый сначала Потемкиным, он пожелал стряхнуть с себя иго, рассо­
рился с ним и вызвал его на дуэль. Он не имел довольно развитого ума,
чтобы пленить ум Екатерины, и в конце года она его отослала, осыпав
доверху благами: он получил город Шклов, из которого для него обра­
зовали род государства, пример единственный в России. Он живет здесь,
как принц, содержа двор и собирая иностранцев. Если он и обогатился
на счет расхищения государства, он довольно благородно отдает ему
часть обратно: он основал в Шклове кадетский корпус, где по его воле
и на его средства воспитывает двести молодых офицеров. Несмотря на
эти занятия, игры, на спектакли и удовольствия, на которые он разорял­
ся, он скучаете своем княжестве. Напрасно он ходатайствовал в течение
многих лет о позволении вновь появиться в Петербурге: оно не было ему
дано. Но Павел только что призвал его к своему двору.

Корсаков,
вид русского птиметра, воспитанник дворцового гвардейского корпуса,
где он исполнял службу унтер-офицера и где Екатерина его заметила и
допустила до своей постели. Он был неблагодарен или неверен. Екате­
рина лично застала его на своей кровати державшим в своих объятиях
прелестную графиню Брюс, ее фрейлину и доверенное1лицо. Она удали­
лась в оцепенении и не пожелала видеть ни своего любовника, ни свою
подругу. Другого лишения она к ним не применила56.

Ланской,
гвардеец-кавалерист, уже заставил себя заметить*. Вскоре он был самым
любимым из любовников и оказался наиболее достойным этого. Он был
красив, полон приятности и грации, любитель искусств, друг талантов,
*
Все офицеры, которые имели или думали, что имеют красивую фигуру, старались
при всяком случае выдвинуться вперед на выходах Екатерины. При дворе даже вельмо­
жи иногда уступали места красивому человеку, хорошо зная, что ничто столько не нра­
вилось их августейшей государыне, как шествовать через свои апартаменты между дву­
мя рядами красивых малых. Это было место, которого домогались, показывая себя,
выставляя хорошо сложенные ляжки. И многие фамилии основывали свои надежды на
каком-либо юном родственнике, которого они старались выдвинуть таким образом.
235


гуманен, благотворителен: весь свет, по-видимому, разделял в его пользу
предпочтение государыни. Он приобрел качествами своего ума, может
быть, столько же влияния, сколько качества его сердца снискали ему сто­
ронников. Потемкин его боялся и, говорят, отравил его: он умер в ужас­
ных судорогах57. Напрасно Екатерина расточала ему самые нежные забо­
ты: ее поцелуи приняли его последний вздох. Она запиралась в течение
многих дней, которые проводила в отчаянии. Она обвиняла небо, желала
умереть, перестать царствовать и клялась более не любить. Она, действи­
тельно, любила Ланского: ее скорбь обратилась в гнев против медика,
который не мог его спасти. Он вынужден был броситься к ногам своей
государыни и умолять ее о пощаде за бессилие своего искусства. Скром­
ная и огорченная вдова, она носила траур по своем возлюбленном, и но­
вая Артемида58, она воздвигла ему гордый мавзолей возле Царского Села.
Так провела она больше года, прежде, чем его заместить. Но, как другая
ефесская матрона, она дала ему недостойного преемника. Это был

Ермолов,
наименее любезный и наименее красиво сложенный из всех, кого она из­
бирала, но кто утешил ее наконец в потере красивого, нежного Ланского.
Он не понравился, однако, Потемкину прежде, чем перестал нравиться
Екатерине, и гордый фаворит потребовал и добился отставки любовни­
ка, который не оставался при исполнении обязанностей двух лет.

Мамонов,
который оспаривал у него случай, заместил его. Мамонов был любезен,
имел совершенный бюст, но был дурно сложен в нижней части фигуры.
Он был одобрен и любим и оставался в этом положении долгое время.
Но ему опротивели увядшие прелести его шестидесятилетней любовни­
цы, он влюбился в юную княжну Щербатову и имел мужество сознать­
ся в этом, прося позволения жениться. Екатерина была достаточно вели­
кодушна и достаточно горда, чтобы согласиться на его просьбу, не де­
лая ему никаких упреков59. Она поженила его с своею фрейлиною при
дворе и отправила в Москву, осыпав имениями*.

Зубов
Мы видели в начале этой главы, как он сделался фаворитом. Ему
было менее двадцати пяти лет, ей — более шестидесяти**. Она кончила
тем, что обращалась с ним столько же, как с сыном, сколько — как с

*
Рассказы многих об ударах плеткой, которыми она велела наградить новобрач­
ных, простые басни, о которых я не слыхал ни слова в России.
** Екатерина была старше на два года, нежели объявляет о том календарь. Так как
она оказалась старше Петра III, то императрица Елизавета, приказывая ей прибыть в
Россию, благосклонно их у нее вычеркнула. А есть старые немецкие календари, которые
доказывают, что она родилась в 1727 г. Это только мнение, которое некоторыми отвер­
гается и которое я не могу оправдать документально.
236


любовником, сама занималась его воспитанием и все более и более при­
вязывалась к своему творению, сделавшемуся ее идолом. Между тем ее
похотливые желания еще не угасли, и она на глазах всех вдруг возобно­
вила те оргии и вакхические празднества, которые она когда-то справ­
ляла с братьями Орловыми. Валериан, один из братьев Зубовых, млад­
ший и более сильный, и здоровяк Петр Салтыков, их друг, были сотова­
рищами Платона, чтобы его сменять на поприще, столь обширном и
столь трудном для выполнения. Вот с этими тремя молодыми развратни­
ками* Екатерина, старушка Екатерина, проводила свои дни, в то время
как ее армии били турок, сражались со шведами и опустошали несчаст­
ную Польшу; в то время как ее народ кричал об нищете и голоде и был
пожираем грабителями и тиранами60.
Именно в это время она образовала более интимное общество, со­
стоявшее из фаворитов, придворных и самых надежных дам. Это обще­
ство собиралось два или три раза в неделю, под именем Малого Эрми­
тажа. Здесь часто бывали в масках и царствовала самая великая воль­
ность обращения: здесь танцевали, представляли пословицы, составлен­
ные Екатериною, играли в замысловатые игры, в детские игры и в коло­
тушки (перчатки). Не было вида веселья, которое бы не было позволено.
Лев Нарышкин исполнял здесь ту же роль, что Роклор при дворе Людо­
вика XIV, и одна записная юродивая, по имени Матрена Даниловна, ему
вторила. Это была старая пустомеля, весь ум которой состоял в том,
чтобы упражняться в нелепом сквернословии. Так как она имела право,
как всегда безумные, говорить все и обо всем, то и была завалена подар­
ками от низких придворных. Иностранные послы, пользовавшиеся бла­
госклонностью, бывали иногда допускаемы в Малый Эрмитаж: Сегюр,
Кобенцель, Стединг и Нассау главным образом получали это отличие.
Но впоследствии Екатерина образовала другое собрание, более тесное
и таинственное, которое называли маленьким обществом. Три фавори­
та, о которых мы только что говорили, Браницкая, Протасова и не­
сколько доверенных горничных и лакеев были его единственными чле­
нами. Там-то и справляла Кибела Севера свои тайные мистерии. Под­
робности об этих забавах принадлежат книге, более непристойной, чем
эта, и автор обязан был сжечь записи, которые бы могли ему доставить
или напомнить то, что вывело бы наружу более пикантное. Впрочем,
общество не теряет ничего: довольно существует похабных книг, и те,
кто их читал, легко представят, что Екатерина была столько же филосо­
фом, как и Тереза61.
*
Название развратников в особенности приличествует Валериану Зубову и Петру
Салтыкову, которые в скором времени безнаказанно предались всем видам излишества.
Они похищали девушек на улицах, совершали над ними насилие, если находили их кра­
сивыми, а если нет, предоставляли их своим слугам, которые должны были ими восполь­
зоваться в их присутствии. Одним из увеселений юного Зубова, которого за несколько
месяцев перед тем видели скромным и застенчивым, было платить молодым парням за
то, чтобы они совершали в его присутствии грех Онана. Ясно, как он воспользовался
уроками старой Екатерины. Салтыков изнемог от этого образа жизни и умер, сожалеемый теми, кто знал его перед его случаем.
237


Я мог бы одинаковым образом увеличить эту главу прозвищами,
титулами и должностями каждого фаворита. Но это не стоит печатания
и не заслуживает даже произнесения. Довольно известно, что Екатери­
на, после того как заваливала своих любимчиков всеми должностями,
всеми титулами и всеми орденами своей империи, писала в Вену, чтобы
получить для них последовательно патенты на звание графа и князя Свя­
щенной Римской империи. Ордена польские и прусские испещряли еще
и фаворитов при фаворитах. Потемкин и Зубов походили на торговцев
лентами и мелкими металлическими товарами, когда они выставляли
все свои украшения.
Павел — более русский, нежели его мать: он утверждает, что граф
или князь «священной греческой империи» стоит дороже, нежели граф
или князь священной римской империи. При Екатерине из русского кня­
зя делали немецкого принца, при Павле немецкого принца возносят до
достоинства русского князя. Я не смею решать вопроса.
Не более стану я вдаваться в подробности и о благодеяниях и подар­
ках, какие получили фавориты: я мог бы сообщить только то, что они
получили публично, по праву вознаграждения. Сколь бы громадной ни
оказалась сумма*, она не будет равноценной тем тайным дарам, какими
они были засыпаны. Кто сосчитал бы, что накопили Орловы, Потемки­
ны и Зубовы? Не черпали ли они из государственных сокровищ без сче­
та и не покупали ли у них и у их креатур должности, чины, правосудие
и безнаказанность, даже союзы и войну и мир**?

*
У меня был довольно точный реестр: сумма в нем в три раза превосходит ту, ка­
кую дает книга, озаглавленная «История Екатерины II»62.
** Валериан Зубов несколько месяцев спустя после того как он поделил с своим
братом тяжелые милости Екатерины, ставил тридцать тысяч рублей на одну карту, иг­
рая в фараон. И этот молодой человек владеет, по нотариальной записи, частью громад­
ных поместий курляндских герцогов.


ВОСПОМИНАНИЯ И ДНЕВНИКИ
АДРИАНА МОИСЕЕВИЧА ГРИБОВСКОГО,
СТАТС-СЕКРЕТАРЯ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ
Много писано о Екатерине Великой, но никто почти из писавших о
ней не был при ее особе. А многие из них никогда с нею и не говорили.
Все они заимствовали сведения о сей монархине из публичных проис­
шествий или ее законов, уставов и других сочинений. От сего она пред­
ставлена в сих описаниях торжествующею победительницей, премудрою
законодательницей, одаренною высочайшим гением и проч. Все сие,
конечно, справедливо; но изображение прекрасных свойств ее души и
сердца, от которых проистекли все великие ее деяния, увенчавшие ее
неувядаемою славой и изображение которых наиболее для человечества
поучительно, почти не приметны в вышеозначенных сочинениях. При­
ближенные к ее особе по делам государственным князья Потемкин, Зу­
бов, и статс-секретари ее Попов, Трощинский и другие имели, конечно,
возможность узнать сие ее свойство во всех отношениях верно и подроб­
но; но они оставили земное свое поприще, не оставя для публики ника­
ких о великой благотворительнице их записок.
Один только знатный иностранец, пользовавшийся ее особенным
благоволением, остроумный принц де Линь, начертал беглою и смелою
кистью краткое изображение свойства Екатерины (которую он называл
Екатериною Великим); но и сей знаменитый писатель видел ее и говорил
с нею всегда или на публичных собраниях, или на вечерних ее беседах,
при других особах, когда она всегда была в полном уборе, и когда речь
состояла из общих о всех предметах разговоров; почему и написанный
им портрет ее представляет более политическую, чем приватную карти­
ну. Но чтобы узнать и понять приватный характер сей необыкновенной
особы, надобно было ее видеть каждый день с 9 часу утра, когда она,
сидя в своей спальне в утреннем уборе, за выгибным маленьким столи­
ком, занималась государственными делами с докладчиками, статс-секретарями, вице-канцлером и генерал-прокурором; когда речь шла о ме­
рах безопасности и благосостояния государства, о военных действиях во
время войны, о пополнении недостатка в государственных доходах, о
новых рекрутских наборах, о исправлении упущений высших или судеб­
ных мест или начальствующих лиц; когда, по выслушании сенатских
докладов, как бы обширны они ни были, надлежало утвердить или от­
239


менить сделанный о дворянине приговор: тогда и власть, и величие им­
ператрицы чудно сливались с чувствами человека, и во всей полноте от­
крывали самые сокровенные мысли и ощущения души и сердца ее. Ток­
мо в сих случаях можно было сделать справедливое о характере сей мо­
нархини заключение.
Быв несколько времени в некоторых из сих заседаний по должно­
сти статс-секретаря, вознамерился я описать некоторые события, коих я
сам был очевидцем и которые можно назвать дополнением к учиненно­
му г. принцем де Линь общему изображению Екатерины Великой, и
только в сих случаях можно сделать справедливое о характере сей мо­
нархини заключение.
В 1788 году, находясь в военнопоходной канцелярии генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического,
имел я поручение сочинять журнал военных действий армий, бывших
под его предводительством. Из журнала сего составлялись от главноко­
мандующего донесения императрице (напечатанные в 1791 году под
заглавием: «Собрание получаемых от главнокомандующих армиями и
флотами ко двору донесений»).
После смерти князя Потемкина, последовавшей 1791 года, октяб­
ря 5, открыты были в Яссах переговоры о мире с Турецкими уполномо­
ченными, под главным управлением прибывшего из С.-Петербурга дей­
ствительного тайного советника графа Безбородка; с нашей стороны
уполномоченными были генерал-поручик Самойлов, контр-адмирал
де Рибас и статский советник Лошкарев. Мир заключен 1791 года декаб­
ря 29 дня. В числе конференц-секретарей находился и я.
В четырехлетнюю службу мою при генерал-фельдмаршале князе
Потемкине-Таврическом получил я два чина: коллежского асессора и
надворного советника с переименованием в подполковники в Изюмский
легкоконный полк, орден Владимира 4 степени и 4000 десятин земли в
Екатеринославской губернии.
В первый раз имел я счастье услышать разговор императрицы, ко­
гда представился для принесения ей благодарности за удостоение меня
быть при ее величестве. Это было в Таврическом дворце, в 10 ч. утра.
Государыне было угодно, чтоб я вошел в кабинет, где она находилась,
не чрез уборную, а чрез камер-юнгферскую кромнату. Государыня сиде­
ла за большим письменным столом в утреннем платье. «Вы так много
трудитесь!» — сказала она, взглянув на меня своими голубыми глазами
благосклонно и вместе с тем подала мне руку, которую я, став на коле­
ни, поцеловал. «Хорошо, — прибавила она, — с этого времени мы часто
будем видеться, а теперь подите с Богом». Последние слова были почти
обыкновенная ее речь при расставаньи. Когда я хотел выйти первым
путем, то она сказала: «позовите сюда графа Алексея Григорьвича», —
и взглянула на противоположную дверь. Из кабинета вышел я в убор­
ную, где тогда давно находились уже в собрании все бывшие при соб­
ственных ее величества делах, или имевшие для доклада дела, или по
другому случаю. Приехавшие особы были: гр. Безбородко, Попов, Трощинский, Турчанинов, и между ними у камина стоял поседевший Чес­
240


менский богатырь, с шрамом на щеке, в военном отставном мундире,
который, по приезде из Москвы, первый раз приехал во дворец. Все они
немало удивились, увидев, что я вышел из кабинета, в который не зна­
ли как я вошел. Хотя я никогда не видал еще гр. Орлова, но не мог оши­
биться: по высокому росту и нарочитому в плечах дородству, по шраму
на левой щеке я тотчас узнал в нем героя Чесменского. На нем был гене­
ральский мундир без шитья (хотя тогда и отставные шитье могли но­
сить); сверх оного Андреевская лента, а под ним Георгиевская первой
степени. Подойдя к нему, сказал я с большою вежливостью: «государыня
просит ваше сиятельство к себе». Вдруг лицо его воссияло, и он, покло­
нясь мне очень приветливо, пошел в кабинет. Через некоторое время
граф, встретясь со мною во дворце, спросил меня: «Вы обо мне госуда­
рыне доложили, или сама она изволила приказать вам меня к себе про­
сить?» С того времени при всякой встрече показывал он мне знаки бла­
госклонности. Но у кн. П. А. Зубова никогда он не бывал. Спустя не­
которое время видел я, когда он представлял Государыне в Зимнем
дворце дочь свою, графиню Анну. Отец был в военном аншефском мун­
дире с шитьем, а дочь в белом кисейном платье в бриллиантах. Государыня приласкала ее рукою за подбородок, похвалила и в щечку поцело­
вала. Когда они вышли, то государыня сказала бывшим тут: «Эта де­
вушка много доброго обещает». Представление в уборной почиталось
знаком особенной милости царской. Граф Алексей Григорьевич хотя
был и в отставке и обыкновенно жил в Москве, но находился в особен­
ной милости у государыни; писал к ней письма, в которых называл ее
иногда добрым молодцом, и всегда получал собственноручные от нее
ответы. Но князь Потемкин в собственноручных письмах к государыне
писал: «Матушка родная, прошу тебя и пр.» Государыня к нему в при­
ватных собственных письмах писала: «Друг мой, князь Григорий
Александрович...», также во втором лице, что было знаком особенной
милости.
В покоях императрицы, как и во всем дворце, соблюдалась какая-то
торжественная важность; при первом взгляде заметно было, что хозяй­
ка более нежели монархиня. Даже в отсутствии ее посетитель наполнял­
ся невольным уважением и внутренним благоговением к великому ее
гению.
Обыкновенные, а потому и многолюднейшие приезды во дворец
были по воскресным дням. Кто имел право носить шпагу, тот мог войти
в общую залу пред кавалергардами: ни малейшего не видно было надзо­
ра, и каждому двери были открыты. Ни внизу, ни на лестнице, ни в зале
никому не приказано было спрашивать: кто вы и куда идете? Известно,
что императрица проводила по обыкновению лето в Царском Селе, где
входов во дворец много, и все открыты. В эпоху самого сильного безна­
чалия во Франции, после умерщвления короля, распространился слух,
что тамошние демагоги рассылали подобных себе злодеев для покуше­
ния на жизнь государей; в сие время был дежурным генерал-адъютант
П. Б. Пассек, который вздумал при каждом входе удвоить караулы; но
императрица, узнав о сем, приказала немедленно это отменить.
241


На краю общей залы (которая окнами была к дворцовой площади)
была дверь, по сторонам которой стояли два кавалергарда из армейских
офицеров в кирасах и треугольных шляпах, с ружьями к ноге. Здесь начи­
нался этикет входов. За кавалергардов могли входить те только, кто был
написан в данном им списке. Но и из сих большая часть не имела права
входить далее тронной, за которою находились бриллиантовая, а за сею
уборная комнаты. В сию последнюю входили только собственно при де­
лах бывшие и еще немногие другие, особенно ей известные персоны.
В обыкновенные дни государыня в Зимнем Дворце вставала в 7 ча­
сов и до 9 занималась в зеркальном кабинете по большей части сочине­
нием устава для Сената (я говорю о том времени, когда я при ее величе­
стве находился); в 10 часу выходила в спальню и садилась на стуле (а не
в креслах), обитом белым штофом, перед выгибным столиком, к коему
приставлен был еще другой таковой же, обращенный выгибом в против­
ную сторону, для докладчика, и перед ним стул. В сие время дожидались
в уборной все имевшие дела для доклада; а дежурный камердинер в
собственном тогдашнего французского покроя и произвольного цвета
платье (мундиров тогда, кроме лакейских ливрей, придворные чины и
служители не носили), в башмаках, белых шелковых чулках и с пудреной
прической — стоял у дверей спальни; по звону колокольчика он входил
в спальню и получал приказание позвать прежде всех обер-полицеймейстера, за ним входили по позыву с докладами все прочие. Вошедший
кланялся по обыкновению и целовал руку, когда угодно ей это было, и
если имел дело для доклада, то по данному знаку садился за столом про­
тив государыни и докладывал. Фельдмаршал Суворов, вошедши, делал
три земных поклона перед образом, а потом, оборотясь, делал земной
поклон государыне: «Помилуй, Александр Васильевич, что ты дела­
ешь!» — говорила она ему, поднимая его и усаживая. «Матушка! — от­
вечал он, — после Бога ты одна моя здесь надежда!» Статс-секретари
ежедневно, вице-канцлер по четвергам, а генерал-прокурор по воскре­
сеньям с сенатскими мемориями. В 12 часов слушание дел прекращалось;
государыня выходила в малый кабинет для прически волос, которые
тогда довольно еще были густы; прическа оканчивалась не более как с
четверть часа. В сие время приходили оба великие князя, а иногда и ве­
ликие княжны для поздравления с добрым днем; после государыня вы­
ходила в уборную для наколки головного убора, что также не более чет­
верти часа продолжалось; при сем присутствовать могли все те, кои
имели в уборную вход, и несколько камер-юнгфер. Чепчик накладыва­
ла А. А. Полекучи, гречанка, пожилая девица и глухая; булавки держа­
ли две Зверевы, девицы зрелых лет, которые в молодости слыли краса­
вицами; лед на блюде и полотенце держала Марья Степановна Алексее­
ва, также девица немолодая, собою видная, густо нарумяненная, но не­
красивая; во время наколки чепца государыня обтирала лицо льдом и
разговаривала с некоторыми из присутствовавших, в числе коих неред­
ко бывали у туалета ее шталмейстер Лев Алекс. Нарышкин и Алекс.
Сергеевич Строганов; с ними охотно государыня любила разговари­
вать. По окончании туалета государыня возвращалась в спальню одна,
242


а камер-юнгферы выходили другою дверью вперед, в уборную комнату
И после входили в спальню для одеванья, при чем находилась уже и
Марья Савишна. Одевшись, до обеда государыня занималась чтением
книг или слепками камеев, которые она иногда дарила; в два часа сади­
лась за стол. После обеда время проходило за чтением иностранной
почты, в дни, когда оная приходила, а в другие дни чтением какого-либо
сочинения до законодательства относящегося, или помянутыми слепка­
ми камеев. В Царском Селе, в долгие летние дни иногда немного спала.
В 6 часов начиналось вечернее собрание в ее покоях или театре в Эрми­
таже. В десятом часу все разъезжались, а в одиннадцать часов императ­
рица уже почивала.
Образ жизни императрицы в последние годы был одинаков. В зим­
нее время имела она пребывание в большом Зимнем Дворце, в среднем
этаже, над правым малым подъездом, против бывшего Брюсовского
дома, где ныне находится экзерциз-гауз. Собственных ее комнат было
немного. Взойдя на малую лестницу, входишь в комнату, где на случай
скорого отправления приказаний государыни стоял за ширмами для
статс-секретарей и других деловых особ письменный стол с прибором;
комната сия стояла окнами к малому дворику. Из нее выход был в убор­
ную, которой окна были на дворцовую площадь. Здесь стоял уборный
столик. Отсюда были две двери: одна направо в бриллиантовую комна­
ту, а другая налево в спальню, где государыня обыкновенно дела слуша­
ла. Из спальни прямо входили во внутреннюю уборную, а налево в ка­
бинет и зеркальную комнату, из которой один ход в нижние покои, где
прежде жил П. А. Зубов, а другой, прямо через галерею, в так называе­
мый ближний дом, где прежде жил кн. Потемкин, а после кн. Зубов. В сих
покоях государыня жила иногда до весны, а иногда и прежде в Тавриче­
ский дворец переезжала.
Дворец сей построен князем Потемкиным на берегу Невы. Главный
корпус оного был в один этаж, кажется, нарочно, дабы государыня вы­
соким входом не была обеспокоена. Здесь ее покои были просторнее, чем
в Зимнем дворце, особливо кабинет, в котором она дела слушала. В пер­
вых числах мая выезжала всегда инкогнито в Царское Село, откуда в
сентябре также инкогнито в Зимний дворец возвращалась. В Царском
Селе пребывание имела в покоях довольно просторных и со вкусом
убранных. Всем известна великолепная галерея, в которой государыня
иногда прохаживалась, особливо в воскресные дни, когда сад наполнен
был множеством приезжего из С.-Петербурга народа; дела же слушала
или в кабинете, или в спальне. Покои П. А. Зубова были рядом с одной,
а М. С.* с другой стороны ее комнаты.
Во всех местах пребывания время и занятия императрицы распреде­
лены были следующим порядком. Она вставала в 8 ч. утра и до 9 зани­
малась в кабинете письмом (в последнее время сочинением сенатского
устава). Однажды она мне между разговорами сказала, что «не пописав­
ши нельзя и одного дня прожить». В это же время пила одна чашку кофе
* То есть Марьи Савишны Перекусихиной.
243


без сливок. В 9 часов переходила в спальню, где у самого почти входа из
уборной подле стены садилась на стуле, имея перед собою два выгибные
столика, которые впадинами стояли один к ней, а другой в противопо­
ложную сторону. И перед сим последним поставлен был стул. В сие вре­
мя на ней был обыкновенно белый гродетуровый шлафрок или капот, а
на голове флёровый белый же чепец, несколько на левую сторону накло­
ненный. Несмотря на 65 лет, государыня имела еще довольную в лице
свежесть, руки прекрасные, все зубы в целости, отчего говорила твердо,
без шамканья, только несколько мужественно; читала в очках и притом
с увеличительным стеклом. Однажды, позван будучи с докладами, уви­
дел я ее читающею таким образом. Она, улыбаясь, сказала мне: «Верно
вам еще не нужен этот снаряд? Сколько вам отроду лет?» — и когда я
сказал «двадцать восемь», то она прибавила: «А мы в долговременной
службе государству притупили зрение и теперь принуждены очки упо­
треблять». И мне показалось, что «мы» сказано было не для изъявления
величества, а в простом смысле.
В другой раз, отдавая мне собственноручную записку о приискании
некоторых справок для сочиняемого ею устава для Сената, она сказала:
«Ты не смейся над моей русскою орфографией; я тебе скажу, почему я не
успела ее хорошенько узнать. По приезде моем сюда, я с большим при­
лежанием начала учиться русскому языку. Тетка Елисавета Петровна,
узнав об этом, сказала моей гофмейстерине: «Полно ее учить, она и без
того умна». Таким образом, могла я учиться русскому языку только из
книг, без учителя, и это самое причиною, что я плохо знаю правопи­
сание».
Впрочем, государыня говорила по-русски довольно чисто и люби­
ла употреблять простые и коренные русские слова, которых множество
знала.
«Я очень рада, — сказала она мне, — что ты знаешь канцелярский
порядок; ты будешь первый исполнитель моего устава Сенату. Но я вас
предупреждаю, что сенатская канцелярия одолела Сенат, который хочу
я от канцелярии освободить; за несправедливые же его решения положу
наказание: да будет ему стыдно!»
При сем я сказал: «Кроме Сената и в других местах, которые руко­
водствуются Генеральным Регламентом, существуют в производстве дел
неудобства и затруднения, требующие неминуемого исправления».
«Я очень бы желала видеть эти неудобства и эти затруднения, о
которых ты мне так смело изволишь говорить. Генеральный Регламент
есть один из лучших уставов Петра Великого».
Впоследствии я представил ее величеству замечания мои на Гене­
ральный Регламент1, которые в каждые почти после обеда по все время
пребывания государыни в Царском Селе в 1796 году я пред нею читал и
которые в полной мере удостоены были всемилостивейшего одобрения
(замечания сии с прочими делами должны находиться в архиве Иност­
ранной Коллегии).
Государыня, заняв вышеописанное свое место, звонила в колоколь­
чик, и стоявший безотходно у дверей спальни дежурный камердинер
244


входил и, вышед, звал кого приказано было. В сие время собирались в
уборную ежедневно обер-полицеймейстер и статс-секретари; в одиннад­
цатом же часу приезжал граф Безбородко. Для других чинов назначены
были в неделе особые дни: для вице-канцлера, губернатора и губернско­
го прокурора Петербургской губернии суббота; для генерал-прокурора
понедельник и четверг; среда для синодского обер-прокурора и генералрекетмейстера; четверг для главнокомандующего в С.-Петербурге. Но
все сии чины в случае важных и не терпящих времени дел могли и в дру­
гие дни приехать и по оным докладывать. Первый по позыву являлся к
государыне обер-полицеймейстер, бригадир Глазов, с словесным доне­
сением о благосостоянии столицы и о других происшествиях и с запис­
кой на одной четверке листа, написанной в полиции, некрасиво и непра­
вильно, о приехавших и выехавших из города накануне того дня разного
звания людях, которым угодно было о себе на заставе сказать; ибо часо­
вые никого из проезжающих через заставу не останавливали и ни о чем
их не спрашивали, да и шлагбаумов тогда не было; выезд за долги из
столиц не был запрещен, каждый получал от губернатора подорожную
во всякое время и без всякой платы, и выезжал из города когда хотел.
Посему реестр приезжих и выехавших не мог быть длинный.
По выходе обер-полицеймейстера, статс-секретари чрез камердине­
ра докладывали и поодиночке были призваны (в сем числе и я находился).
При входе в спальню наблюдал я следующий обряд: делал государыне
низкий поклон, на который она отвечала наклонением головы, с улыбкою
подавала мне руку, которую я, взяв в свою, целовал, и чувствовал сжатие
моей собственной руки; потом говорила мне: «садитесь». Севши на по­
ставленном против нее стуле, клал я на выгибной столик принесенные
бумаги и начинал читать. Я полагаю, что и прочие при входе к государы­
не то же самое делали и такой же прием имели. Но как скоро из противо­
положной двери показывался граф П. А. Зубов, то каждый из нас немед­
ленно в уборную выходил. В сие время П. А. имел на себе утреннее платье:
шелковый сюртук цветной, вышитый по краям широким из блестков
шитьем, белые атласные панталоны и зеленые полусапожки. Волосы были
непричесаны. Приходил же всегда с заготовленными к подписанию бума­
гами. Около одиннадцатого часа приезжали и по докладу пред государы­
нею были допущаемы и прочие вышеупомянутые чины, а иногда и фельд­
маршал граф Суворов-Рымникский, бывший тогда после завоевания
Польши в Петербурге. Сей, вошедши в спальню, делал прежде три земных
поклона пред образом Казанской Богоматери, стоявшем в углу на правой
стороне дверей, пред которым неугасимая горела лампада; потом, обратясь к государыне, делал и ей один земной поклон, хотя она и старалась
его до этого не допускать и говорила, поднимая его за руки: «Помилуй,
Александр Васильевич, как тебе не стыдно это делать?» Но герой обожал
ее и почитал священным долгом изъявлять ей таким образом свое благо­
говение. Государыня подавала ему руку, которую он целовал, как святы­
ню, и просила его на вышеозначенном стуле против нее садиться, и через
две минуты его отпускала. Сказывали, что такой же поклон делал и граф
Безбородко и некоторые другие, только без земных поклонов пред Казан­
245


скою. При сих докладах и представлениях в Зимнем и в Таврическом
дворцах военные чины были в мундирах со шпагами и в башмаках, в
праздники же в сапогах, а статские в будничные дни в простых француз­
ских кафтанах и в башмаках, а в праздничные дни в парадных платьях. Но
в Царском Селе в будничные дни как военные, так и статские, носили
фраки и только в праздники надевали первые мундиры, а последние
французские кафтаны со шпагами.
Государыня занималась делами до 12 часов. После во внутренней
уборной старый ее парикмахер Козлов убирал ей волосы по старинной
моде, с небольшими назади ушей буклями: прическа невысокая и очень
простая. Потом выходила в уборную, где мы все дожидались, чтоб еще
ее увидеть; и в это время общество наше прибавлялось четырьмя пожи­
лыми девицами, которые приходили для служения государыне при туа­
лете. Одна из них, М. С. Алексеева, подавала лед, которым государыня
терла лицо, может быть, в доказательство, что она других притираний
не любила; другая, А. А. Полекучи, накалывала ей на голове флёровую
наколку, а две сестры Зверевы подавали ей булавки. Туалет сей продол­
жался не более десяти минут, в которое время государыня разговаривала
с кем-нибудь из присутствовавших тут, в числе коих нередко бывал
обер-шталмейстер Лев Александрович] Нарышкин, а иногда граф
Александр] Сергеевич Строганов, всегдашние ее собеседники. Раскла­
нявшись с предстоявшими господами, возвращалась с камер-юнгферами в спальню, где, при помощи их и Марьи Савишны, одевалась для
выхода к обеду; а мы все восвояси отправлялись.
Платье государыня носила в простые дни шелковое, одним почти
фасоном сшитое, который назывался тогда молдаванским; верхнее было
по большей части лиловое или дикое, без орденов, и под ним белое; в
праздники же парчевое, с тремя орденскими звездами: Андреевскою,
Георгиевскою и Владимирскою; а иногда и все ленты сих орденов на
себя надевала и малую корону; башмаки носила на каблуках не очень
высоких.
Обеденный ее стол был в сие время во 2-м часу пополудни (те, кои с
нею кушали, были каждый раз приглашаемы, исключая П. А. Зубова,
который всегда без приглашения с государыней кушал). В будничные
дни обыкновенно приглашаемы были к столу из дам камер-фрейлина
Протасова и графиня Браницкая, а из мужчин дежурный генерал-адъютант П. Б. Пассек, Л. А. Нарышкин, граф Строганов, два эмигранта
французские, добрый граф Эстергази и черный маркиз Деламберт2;
иногда вице-адмирал Рибас, генерал-губернатор польских губерний
Тутолмин и, наколнец, гофмаршал князь Барятинский; в праздничные
же дни, сверх сих, были званы еще и другие из военных и статских чинов
в С.-Петербурге, бывших до 4, а в чрезвычайные торжества до 6 класса.
Вседневный обед государыни не более часа продолжался. В пище
была она крайне воздержна. Никогда не завтракала и за обедом не бо­
лее как от трех или четырех блюд умеренно кушала; из вин же одну рюм­
ку рейнвейну или венгерского вина пила и никогда не ужинала, через что
до 67 лет, несмотря на трудолюбивый образ жизни, была довольно здо­
246


рова и бодра; хотя же иногда на ногах у ней и оказывалась опухоль и
открывались раны, но припадки сии более служили к очищению мокрот,
следовательно, и к поддерживанию ее здоровья, и уверяют, что смерть
приключилась ей единственно от закрытия на ногах ран.
После обеда все гости тотчас уезжали. Государыня, оставшись одна,
летом иногда почивала, но в зимнее время никогда; до вечернего же со­
брания слушала иногда иностранную почту, которая два раза в неделю
приходила; иногда книгу читала, а иногда делала бумажные слепки с
камё, что случалось и при слушании почты, которую читали перед нею
или П. А. Зубов, или гр. Морков, или Попов, который, однако ж, по ху­
дому выговору французского языка, редко был для сего чтения призы­
ваем, хотя в это время всегда почти в секретарской комнате находился.
Часто при получении от вице-канцлера иностранной почты не было
никого из статс-секретарей во дворце. Тогда посылан был ординарец,
для отыскания кого-нибудь из нас в городе, в чем проходило иногда
немало времени. Однажды по получении почты государыня послала за
мною, и хотя и был я дома, но сказано, что меня не нашли, для того что­
бы позван был читать В. С. Попов. Когда П. А. уходил в свои покои, не
было никого в секретарской комнате для прочтения оной, кроме
В. С. Попова.
В шесть часов собирались вышеупомянутые и другие известные го­
сударыне и ею самой назначенные особы, для провождения вечерних
часов. В эрмитажные дни, которые обыкновенно были по четвергам,
был спектакль, на который приглашаемы были многие дамы и мужчи­
ны, и после спектакля домой уезжали; в прочие же дни собрание было в
покоях государыни. Она играла в рокомболь или в вист, по большей
части с П. А. Зубовым, Е. В. Чертковым3 и гр. А. С. Строгановым; так­
же и для прочих гостей столы с картами были поставлены. В десятом
часу государыня уходила во внутренние покои, гости уезжали; в один­
надцатом часу она была уже в постели, и во всех чертогах царствовала
глубокая тишина.
Прежде наследник с супругою часто у государыни кушали и в вечер­
них собраниях бывали, но в последние пять лет делали это в одни толь­
ко чрезвычайные торжества. Молодые великие князья с супругами не­
редко у государыни обедали и на вечерних собраниях бывали, особли­
во в Царском Селе. Выходы и приемные аудиенции были двоякие: малые
по воскресеньям и церемониальные. В первом случае государыня прохо­
дила в 10 часов утра в церковь из внутренних покоев чрез столовую,
малою боковою церковною дверью, без большого штата, и становилась
на своем месте, позади правого клироса; за нею стояли два камер-пажа,
с мантильей и с платками; несколько отступя назад, стояли (в большие
торжественные дни) наследник с супругою, а еще подалее молодые вели­
кие князья со своими супругами. После обедни выходили из алтаря ар­
хиереи для поздравления; благословляя ее, давали ей целовать руку, и
сами у нее руку целовали. После сего государыня выходила из церкви в
западную большую дверь, чрез так называемую большую Приемную
залу, где представлялись ей чужестранные министры и другие особы
247


через обер-камергера И. И. Шувалова или старшего по нем камергера.
При сем возвращении шли впереди камер-юнкеры и камергеры по ше­
сти человек, по два в ряд; подле государыни, по правую сторону, оберкамергер, по левую шталмейстер (граф Н. А. Зубов, старший брат лю­
бимца), за ними статс-дамы и фрейлины.
Государыня входила в Тронную со всею своею свитой, куда входи­
ли также и все те, имевшие вход за кавалергардов, которые стояли у
дверей сего покоя. Здесь государыня, остановясь, принимала поздравле­
ния и допускала к руке всех знатнейших обоего пола особ, из которых со
многими разговаривала, но с некоторыми никогда ничего не говорила.
Она стояла одна, шага на четыре пред собранием, и подходила к тому,
с кем говорить хотела; разумеется, что никто из собрания разговора с
нею начинать не мог. В большие торжества находился тут же и наслед­
ник с супругою и стоял в далеком расстоянии, держа ее за руку и наблю­
дая молчание, и не прежде к государыне приближался, как когда она
сама к нему подходила, чтобы сказать два слова, на которые он отвечал
с глубоким почитанием. Сия аудиенция редко более получаса продолжа­
лась. Большие выходы отличались от сих тем, что по особому церемониа­
лу государыня выходила в церковь слушать литургию чрез Бриллианто­
вую, Тронную или Кавалерскую залы, с большею свитой и в бога­
тых платьях, и тем же путем в тронную возвращалась.
В И Д И М П Е РА Т РИ Ц Ы В Ю НОСТИ И В СТАРОСТИ

Красивость. Свежесть лица. Чело обширное. Глаза голубые. Рот
умеренный. Зубы сохранены, одного верхнего недоставало. Подборо­
док умеренно-продолговатый. Уши небольшие. Облик лица благород­
ный. Грудь высока. Руки и пальцы круглые и нежные. Рост средственный. Походка важная, но твердая. Голос в разговорах мужественный,
всегда почти улыбкой сопровождаемый. Утреннее одеяние: простой че­
пец, белый атласный или гродетуровый капот. Гостинная одежда: дру­
гой чепец белый с белыми лентами; верхнее платье молдаван, по большей
части лилового цвета, и нижнее белое гродетуровое. В торжественные
дни: русское шелковое, редко глазетовое, и на голове малая корона при
выходах. Прическа низкая, с двумя буклями стоячими за ушами. При
выходах поклоны. Выходы малые из внутренних покоев в церковь. Выхо­
ды большие через общую залу в церковь. При сем выход церемониал и со­
провождение.

При ней не было из слуг иностранцев4.


МЕМУАРЫ ГРАФИНИ ГОЛОВИНОЙ,
УРОЖДЕННОЙ ГРАФИНИ ГОЛИЦЫНОЙ
Я хочу сейчас дать понятие о лицах, которым было разрешено пре­
бывание в Царском Селе и которые были допущены в ее кружок. Но
прежде чем рисовать различные портреты, я хотела бы дать образ госу­
дарыни, которая в продолжение тридцати четырех лет делала счастли­
вой Россию.
Потомство будет судить Екатерину II со всем пристрастием людей.
Новая философия, которой она, к несчастью, была заражена и которая
была ее главным недостатком, обволакивает как бы густой вуалью ее
великие и прекрасные качества. Но мне казалось бы правильным про­
следить ее жизнь с юности, прежде чем заглушать отзвуки ее славы и
непередаваемой доброты.
Императрица была воспитана при дворе принца Ангальтского, сво­
его отца, невежественной гувернанткой низкого поведения, которая
едва могла научить ее читать1. Ее родители никогда не занимались ни ее
убеждениями, ни ее воспитанием. Ее привезли в Россию семнадцати лет,
она была красива, полна естественной грации, талантов, чувственности
и остроумия, с желанием учиться и нравиться. Ее выдали замуж за гер­
цога Голштинского, бывшего тогда великим князем и наследником им­
ператрицы Елизаветы, своей тетки. Он был некрасив, слабоволен, ма­
ленького роста, мелочен, пьяница и развратник. Двор Елизаветы также
представлял полную картину разврата. Граф Миних, умный человек,
первый разгадал Екатерину и предложил ей учиться. Это предложение
было поспешно принято. Он дал ей для начала словарь Бейля2, произве­
дение вредное, опасное и соблазнительное, в особенности для того, у
кого нет ни малейшего представления о Божественной истине, поража­
ющей ложь*. Екатерина прочла его три раза подряд в течение несколь­
ких месяцев. Оно воспламенило ее воображение и потом привело ее к
общению со всеми софистами3. Таковы были склонности принцессы,
ставшей женой императора, у которого не было другого честолюбия,
как сделаться капралом Фридриха II. Россия была под игом слабости;
Екатерина страдала от этого; ее великие и благородные мысли перешаг­
*
Все эти подробности получены мною от моего дяди Шувалова, которому импе­
ратрица рассказывала все это сама. (Прим. автора.)
249


нули через препятствия, противившиеся ее подъему. Ее характер возму­
щался развращенностью Петра и его презрительным отношением к сво­
им подданным. Всеобщая революция собиралась разразиться. Желали
регентства, и так как у императрицы был десятилетний сын — впослед­
ствии Павел I ,— то было решено, что Петра III отошлют в Голштинию.
Князь Орлов и его брат, граф Алексей, пользовавшиеся тогда располо­
жением императрицы, должны были отправить его4. Приготовили ко­
рабли в Кронштадт и на них хотели отправить Петра с его батальонами
в Голштинию. Он должен был переночевать накануне отъезда в Ропше,
близ Ораниенбаума.
Я не буду входить в подробности этого трагического события. О
нем слишком много говорили и извращали его; но, способствуя истине,
я считаю необходимым привести здесь подлинное свидетельство, слы­
шанное мною от министра графа Панина. Его свидетельство является
тем более неоспоримым, что известно, что он не был особенно привязан
к императрице. Он был воспитателем Павла I, надеялся, что будет дер­
жать бразды правления во время регентства женщины. И обманулся в
своих ожиданиях. Сила, с которой Екатерина овладела властью, разби­
ла все его честолюбивые замыслы и оставила в его душе недоброжела­
тельное чувство.
Однажды вечером, когда мы были у него в кругу его родственников
и друзей, он рассказал нам много интересных анекдотов и незаметно
подошел к убийству Петра III. «Я был, — говорил он, — в кабинете
императрицы, когда князь Орлов пришел известить ее, что все кончено.
Она стояла посреди комнаты; слово кончено поразило ее.— «Он уехал!» —
возразила она сначала. Но, узнав печальную истину, она упала без
чувств. С ней сделались ужасные судороги и одну минуту боялись за ее
жизнь. Когда она очнулась от этого тяжелого состояния, она залилась
горькими слезами, повторяя: «Моя слава погибла, никогда потомство не
простит мне этого невольного преступления». Фавор заглушил в Орло­
вых всякое другое чувство, кроме чрезмерного честолюбия. Они думали,
что если они уничтожат императора, князь Орлов займет его место и
заставит императрицу короновать его»5.
Трудно описать твердость характера императрицы в ее заботах о
государстве. Она была честолюбива, но в то же время покрыла славой
Россию; ее материнская забота распространялась на каждого, как бы он
незначителен ни был. Трудно представить зрелище, более величествен­
ное, чем вид императрицы во время приемов. И нельзя было быть более
великодушным, любезным и снисходительным, чем она в своем тесном
кругу. Едва появлялась она, исчезала боязнь, заменяясь уважением, пол­
ным нежности. Точно все говорили: «Я вижу ее, я счастлив, она наша
опора, наша мать».
Садясь за карты, она бросала взгляд вокруг комнаты, чтобы по­
смотреть, не нужно ли кому чего-нибудь. Она доводила свое внимание
до того, что приказывала опустить штору, если кого беспокоило солн­
це. Ее партнерами были дежурный генерал-адъютант граф Строганов и
старый камергер Чертков, которого она очень любила. Мой дядя обер250


камергер Шувалов тоже иногда принимал участие в игре или по крайней
мере присутствовал при этом. Платон Зубов тоже. Вечер продолжался
до девяти часов или до половины десятого.
Я вспоминаю, что однажды Чертков, бывший плохим игроком,
рассердился на императрицу, заставившую его проиграть. Ее величество
была оскорблена тем, как он бросил карты. Она не сказала ничего и
прекратила игру. Это случилось как раз около того времени, когда
обыкновенно расходились. Она встала и простилась с нами. Чертков
остался уничтоженным. На следующий день было воскресенье. Обыкно­
венно в этот день бывал обед для всех, входивших в администрацию.
Великий князь Павел и великая княгиня Мария приезжали из Павловска,
замка, в котором они жили, находившемся в четырех верстах от Царско­
го Села. Когда они не приходили, то был обед для избранных лиц под
колоннадой. Я имела честь быть допущенной на эти обеды. После обед­
ни и приема, когда императрица удалялась в свои покои, маршал двора
князь Барятинский перечислял лиц, которые должны были иметь честь
обедать с ней. Чертков, допущенный на все небольшие собрания, стоял
в углу, крайне огорченный происшедшим накануне. Он почти не смел
поднять глаза на того, кто должен был произнести над ним приговор.
Но каково же было его удивление, когда он услышал свое имя. Он не
шел, а бежал. Мы пришли к месту обеда. Ее императорское величество
сидела в конце колоннады. Она встала, взяла Черткова под руку и молча
обошла с ним кругом колоннады. Когда она возвратилась на прежнее
место, она сказала ему по-русски: «Не стыдно ли вам думать, что я на вас
сержусь? Разе вы забыли, что между друзьями ссоры остаются без по­
следствий?» Никогда я не видела человека в таком волнении, в каком
был это старик; он расплакался, беспрестанно повторяя: «О, матушка,
что сказать тебе, как благодарить тебя за такие милости? Всегда готов
умереть за тебя!»
На вечерах в Царском Селе рядом со столом императрицы стоял
круглый стол. Принцесса Луиза, уже считавшаяся невестой великого
князя, сидела там между своей сестрой и мной. Кроме нас там сидели
м-ль Шувалова, теперь в замужестве Дитрихштейн* и племянницы гра­
фини Протасовой. Императрица давала распоряжение принести нам ка­
рандаши, перья и бумагу. Мы рисовали или играли в секретер. Иногда
ее величество спрашивала, что у нас выходило, и весело смеялась. Гра­
финя Ш увалова играла в карты с м-ль Протасовой, дежурными при­
дворными и иногда с графиней Браницкой, которая по временам приез­
жала в Царское Село.
Дворец в Царском построен императрицей Елизаветой I. Он обши­
рен и красив, несмотря на свою готическую архитектуру. Императрица
Екатерина прибавила для себе особое помещение в более изысканном
вкусе. Оно находилось за многочисленными залами в зеркалах и позо­
*
Александра Андреевна, дочь Андрея Петровича Шувалова, родилась в 1775 г ,
вышла замуж в 1797 году за австрийского посланника Дитрихштейна (Прим К Валишевского )

251


лоте, отделявшими от апартаментов, занятых прежде великим князем
Павлом и за которыми находилось возвышение, где императрица обык­
новенно стояла обедню вместе с семьей и дамами ее свиты. Первая ком­
ната этого нового помещения была отделана живописью восковыми
красками; в следующей комнате стены украшены были сибирской ла­
зурью, а пол был сделан из красного дерева и перламутра. Большой ка­
бинет рядом весь из китайского лака, а если повернуть налево, находи­
лась спальня, очень маленькая, но очень красивая, и кабинет с зеркала­
ми, разделенными большими деревянными панно. Маленький кабинет
служил входом в колоннаду, которая была вся видна в перспективе из
двери.
На террасе перед колоннадой находился диван, обитый зеленым
сафьяном, и стол. Ее величество занималась там делами рано утром.
Перед этой очень простой пристройкой находилась маленькая стена.
Если обогнуть ее, то налево открывался прелестный газон, окаймлен­
ный прекрасными и душистыми цветами. Красивые комнаты примыка­
ли к террасе с этой стороны. Налево барьер из гранита шел до самого
сада, украшенный бронзовыми статуями, вылитыми по древним образ­
цам в Императорской Академии.
Колоннада представляла из себя стеклянную галерею с мраморным
полом. Она была окружена другой открытой галереей, с рядом колонн,
поддерживавших крышу; с нее открывался обширный вид. Колоннада
возвышалась над двумя садами; старый парк, многолетние липы кото­
рого бросали тень на маленькие комнаты рядом с террасой, и англий­
ский сад с красивым озером посередине.
Это прекрасное помещение, занятое той, которая обладала всем,
чтобы нравиться и вызывать привязанности, казалось волшебным. У
императрицы был особый дар облагораживать все, к чему она прибли­
жалась. Она сообщала смысл всему, и самый глупый человек переста­
вал казаться таким около нее. Каждый оставлял ее довольный собой,
потому что она умела говорить, не вызывая смущения и применяясь к
разумению того, с кем она говорила <...>.
Я хочу поместить здесь подробности о последних днях императри­
цы Екатерины II и о событиях, происшедших внутри дворца в первые
минуты после ее смерти. Я их привожу со слов той особы, которую уже
цитировала.
Печаль, которую испытывала императрица вследствие неудачи ее
проектов относительно шведского короля6, влияла на нее заметно для
всех окружающих. Она переменила свой образ жизни, появлялась толь­
ко по воскресеньям у обедни и за обедом и очень редко принимала в
брильянтовой комнате или в Эрмитаже. Она проводила почти все вече­
ра в спальне, куда допускались только некоторые лица, которых она
удостаивала особенной дружбой. Великий князь Александр и его супру­
га, обыкновенно проводившие все вечера с императрицей, видели ее не
более раза или двух в течение недели, кроме воскресенья. Они часто по­
лучали приказ сидеть дома; часто она приказывала им идти в городской
театр слушать новую итальянскую оперу.
252


В воскресенье 2 ноября 1796 г. императрица Екатерина в послед­
ний раз появилась публично. Казалось, она вышла для того только,
чтобы проститься со своими подданными. Когда она скончалась, все
были поражены, вспоминая впечатление, которое она произвела в тот
день.
Хотя публика собирается обыкновенно каждое воскресенье в Кава­
лергардской зале, а двор — в дежурной комнате, императрица редко
проходила по Кавалергардской зале: чаще всего она прямо выходила из
дежурной комнаты, через обеденную залу в дворцовую церковь, куда
она приглашала также великого князя, своего сына, или внука, когда
великого князя-отца не было там, и слушала обедню с антресолей внут­
ренних апартаментов, одно окно которых выходило в алтарь церкви.
2 ноября императрица пошла к обедне через Кавалергардскую залу. Она
была в трауре по королеве португальской и выглядела лучше, чем все
последнее время. После обедни императрица довольно долго оставалась
в Тронной зале. Г-жа Лебрен7только что окончила портрет во весь рост
великой княгини Елисаветы, который она в этот день представила им­
ператрице. Ее величество велела его поместить в Тронной зале; она дол­
го его рассматривала, изучала во всех подробностях и высказывала о
нем свое мнение в беседе с лицами, приглашенными в этот день к ее сто­
лу. Затем состоялся большой обед, как это было принято по воскресень­
ям. Среди приглашенных находились великие князья Александр и Кон­
стантин, а также их супруги. Это был не только последний день, когда
великие князья с супругами обедали у ее величества, но и последний раз,
когда она их видела. Они получили приказ не являться к ней вечером. В
понедельник 3 и во вторник 4 числа великий князь Александр и великая
княгиня Елисавета были в опере. В среду 5 числа, в 11 часов утра, когда
великий князь отправился с одним из князей Чарторижских, за ним с
величайшей поспешностью прислали от графа Салтыкова к великой
княгине Елисавете. Граф Салтыков просил ее сообщить ему, не знает ли
она, где находится великий князь. Великая княгиня не знала этого. Не­
много спустя великий князь явился к ней крайне взволнованный изве­
стием, полученным от графа Салтыкова, который посылал отыскивать
его во всех уголках Петербурга: он уже знал, что императрица почув­
ствовала себя дурно и что граф Николай Зубов послан в Гатчину. Вели­
кий князь Александр так же, как и великая княгиня Елисавета, был по­
давлен этой новостью; оба они провели день в невыразимой тоске. В
5 часов вечера великий князь Александр, с трудом сдерживавший до тех
пор первое движение сердца, получил позволение графа Салтыкова пой­
ти в комнату императрицы. В этом утешении ему сперва было отказано
без всякой видимой причины, но о мотивах этого запрещения легко до­
гадаться, зная характер графа Салтыкова. При жизни государыни ходил
весьма распространенный слух о том, что ее величество лишит своего
сына права престолонаследия и провозгласит своим наследником вели­
кого князя Александра. Никогда я не была уверена в том, чтобы импе­
ратрица действительно имела эту мысль, но достаточно было одних этих
слухов, чтобы граф Салтыков вздумал запретить великому князю Алек­
253


сандру вход к бабушке до приезда отца. Ввиду того что великий князьотец должен был вскоре приехать, великий князь Александр и вели­
кая княгиня Елисавета отправились к императрице в 6-м часу вечера.
Во внешних апартаментах встречались только дежурные и прислуга с
грустными лицами.
Уборная, находившаяся перед спальней, была переполнена лицами,
предававшимися сдержанному отчаянию. Войдя в слабо освещенную
спальню, великий князь и великая княгиня увидали императрицу, лежа­
щую без сознания на полу, на матрасе, отгороженном ширмами. В ногах
ее стояли г-жа Протасова, камер-фрейлина, и г-жа Алексеева, одна из
первых камер-фрау; их рыдания вторили страшному хрипению госуда­
рыни. Это были единственные звуки, нарушавшие глубокое безмолвие.
Великий князь Александр и его супруга оставались там недолго. Они
были глубоко тронуты. Их высочества прошли через апартаменты им­
ператрицы, и по внушению своего доброго сердца великий князь отпра­
вился к князю Зубову, жившему рядом. Так как та же галерея вела к ве­
ликому князю Константину, то великая княгиня Елисавета пошла к сво­
ей невестке. Им нельзя было оставаться долго вместе: следовало гото­
виться к встрече великого князя-отца. Он приехал к семи часам и, не зай­
дя к себе, остановился с супругой своей в апартаментах императрицы.
Павел виделся только со своими сыновьями: невестки его получили при­
казание оставаться у себя. Комната императрицы наполнилась тотчас
же лицами, преданными великому князю-отцу; то были по большей ча­
сти люди, взятые из ничтожества, которым ни таланты, ни рождение не
давали права претендовать на места и на милости, о которых они уже
мечтали. Толпа увеличивалась в приемных все более и более. Гатчинцы
(так называли лиц, о которых я только что говорила) бегали, толкали
придворных, спрашивавших себя с удивлением, что это за остготы, одни
только имевшие право входа во внутренние покои, тогда как прежде их
не видывали даже в приемных.
Великий князь Павел устроился в кабинете, рядом со спальней своей
матери, так что все, кому он отдавал приказания, проходили, направля­
ясь в кабинет и обратно, мимо еще дышавшей императрицы, как будто
бы ее уже не существовало. Это крайнее неуважение к особе государыни,
это забвение священных чувств, возмутительное по отношению даже к
последнему из подданных, взволновало всех и выставило в дурном све­
те великого князя-отца, который допустил это.
Ночь прошла таким образом. Был момент, когда появилась надеж­
да, что врачебные средства произведут свое действие, но скоро эта на­
дежда была потеряна... К утру дамы получили приказание надеть рус­
ское платье: это значило, что кончина государыни приближается. Одна­
ко весь день прошел еще в ожидании. Императрица была в жестокой и
продолжительной агонии, ни на минуту не приходя в сознание. 6 числа
в 11 часов вечера пришли за великой княгиней Елисаветой и ее невест­
кой, бывшей у нее: императрицы Екатерины уже не было в живых...
Усопшую положили на постель и одели в домашнее платье... Печальная
церемония окончилась только к двум часам утра.
254


Редко случается, чтобы перемена царствования не возбудила боль­
ших или меньших перемен в участи частных лиц, но перемены, которых
ожидали при восшествии императора Павла, внушали всем страх, так
как все хорошо знали его характер... Несколько дней достаточно было
дать почувствовать всю глубину совершившейся перемены: справедли­
вая свобода каждого была скована террором. Более строгий этикет и ли­
цемерные знаки уважения не дозволяли даже вздохнуть свободно: при
встрече с императором на улице (что случалось ежедневно) надо было не
только останавливаться, но и выходить из кареты в какую бы то ни бы­
ло погоду; на все, не исключая даже и шляп, наложен был род регламен­
тации.


Шарль Жорж деЛинь

ПОРТРЕТ ЕКАТЕРИНЫ II
Екатерины Великой, надеюсь, Европа утвердит это наименование,
мною ей данное, Екатерины Великой не стало. Страшно произнести эти
слова. Вчера я не мог бы написать их; но теперь, без всякого стеснения,
я представлю ее изображение.
Этот набросок, вернее — собрание незначительных заметок, вовсе
не имеет притязания на исторический очерк; я сообщаю их только для
того, чтобы по ним можно было составить, хотя приблизительно, похо­
жий портрет ее, и так, как они приходят теперь мне в голову, чтобы удов­
летворить сердце, еще потрясенное этим ужасным событием.
Ее внешность известна по портретам и описаниям почти всегда до­
вольно верным. Ш естнадцать лет назад она была еще очень хороша.
Было видно, что она была скорее мила, чем красива: глаза и приятная
улыбка уменьшали ее большой лоб, но этот лоб был все! Не будучи Jlaфатером1, в нем, как в книге, сказывался гений, справедливость, точ­
ность, смелость, глубина, ровность, нежность, спокойствие и твердость;
ширина лба свидетельствовала о развитии памяти и воображения. Было
видно, что в этом лбе всему было место. Ее подбородок, несколько
острый, не выдавался вперед, не откидывался назад и имел благородную
форму. Вследствие этого овал ее лица не вырисовывался ясно, но должен
был весьма нравиться, так как прямота и веселость сказывались на
устах. Она должна была отличаться свежестью и высокой грудью, кото­
рая развивалась в ущерб талии, слишком тонкой, но в России женщины
скоро тучнеют. Лицо у нее было чистое, и если бы не задирала так волос,
которые должны бы спускаться ниже и окружать ее лицо, она была бы
еще милее.
Вовсе не замечалось, что она была мала ростом. Она спокойно ска­
зала мне, что в молодости была чрезвычайно жива, чего никак нельзя
было подумать. Входя в зал, она всегда делала одни и те же три, по рус­
скому обычаю, мужских поклона: один направо, один налево и один
прямо. Все у нее было размерено и методично.
У нее было особое искусство слушать и такая привычка владеть со­
бой, что, казалось, она слушает и тогда, когда думает совсем о другом.
Она не говорила для того чтоб только говорить и внимательно выслу­
шивала тех, которые с ней говорили. Тем не менее императрица Мария256


Терезия была очаровательнее и обольстительнее ее. Она более пленяла
и увлекала с первого взгляда, увлекаясь сама желанием нравиться всем
вообще и своей миловидностью, доставлявшею ей все средства нравить­
ся. Наша императрица сразу очаровывала; всероссийская постепенно
увеличивала первое впечатление, менее сильное. Она походила на нашу
в том, что крушение вселенной застало бы их impavidum ferient ruinae*.
Ничто в мире не могло принудить их к уступкам. Их великие души были
закалены против превратностей. Восторг предшествовал одной и следо­
вал за другой.
Если бы пол Екатерины Великой дозволил ей проявить деятельность
мужчины, который может все видеть сам, всюду являться, входить во все
подробности, в ее империи не было бы ни одного злоупотребления. За
исключением этих мелочей, она была, без сомнения, более великою, чем
Петр I, и никогда не заключила бы позорную прутскую капитуляцию2.
Императрицы же Анна и Елизавета, напротив, были бы посредственны­
ми мужчинами, а как женщины, царствование их было не без славы. Ека­
терина совокупила в себе их качества с теми достоинствами, которые сде­
лали ее скорее созидательницею, чем самодержицею своей империи. В
политике она была более великою, чем обе эти императрицы, никогда
ничем не рисковала, как Петр Великий, и никогда не имела ни одной не­
удачи, ни как победительница, ни как умиротворительница.
Императрица имела все хорошее, т. е. все великие качества Людови­
ка XIV. Ее великолепие, ее праздники, пенсии, покупки, ее пышность
уподоблялись ему. Двор ее был, однако, лучше, так как в нем не было
ничего театрального, ничего преувеличенного. Но смесь богатых одежд
воинских и азиатских более чем тридцати национальностей производи­
ла также впечатление. Людовик считал себя по меньшей мере пес pluribus impar** и Александром, сыном Юпитера-Аммона3. Изречения Ека­
терины были, конечно, драгоценны, но она не кичилась ими. Она вовсе
не искала внешнего поклонения. Вид Людовика устрашал, Екатерины —
ободрял. Слава опьяняла Людовика; Екатерина стремилась к ней, рас­
пространяла свою славу, не теряя при этом головы, хотя было от чего
среди постоянных очарований нашего торжественного и романического
путешествия в Тавриду4: в виду сюрпризов, эскадр, эскадронов, иллюми­
наций на десятки верст, очаровательных дворцов и садов, в одну ночь
для нее созданных, видя у ног своих господарей Валахии, властителей
Кавказа, лишенных трона, и целые фамилии гонимых принцев, явив­
шихся просить у нее помощи или убежища. Она не только не потеряла
головы от всего этого, но, посетив поле Полтавского боя5, сказала мне:
«Вот от чего зависит судьба государств — один день решает ее! Без той
ошибки, которую сделали шведы и на которую вы обратили мое внима­
ние, господа, мы не были бы здесь».
Ее императорское величество говорила о роли, какую должно иг­
рать в свете, но хорошо знала, что это не более как роль. Вследствие сво­
*

неустрашимыми (букв.: руины поразят, но не устрашат; лат.).

** не неравным другим (лат ).

257


его верного суждения, она хорошо исполнила бы всякую роль, в каком
бы состоянии и при каких обстоятельствах ей не пришлось бы играть ее.
Но роль императрицы наиболее шла к ее лицу, к ее походке, к возвышен­
ности ее души и к необъятности ее гения, столь же обширного, как и ее
империя. Она знала себя и умела ценить других. Людовик при выборе
людей руководствовался счастием и благоволением; Екатерина — соб­
ственным их испытанием и назначала каждого на подобающее ему ме­
сто. Однажды она сказала мне: «Я часто смеюсь про себя, видя беспокой­
ство генерала или министра, когда я милостиво обхожусь с его врагами.
Они его враги, но не мои, говорю я себе; я пользуюсь их услугами, пото­
му что они имеют дарование, и я смеюсь над людьми, воображающими,
что я не стану пользоваться услугами лиц, им неприятных». Часто она
уравновешивала доверие к одним степенью доверия к другим, вслед­
ствие чего те и другие усугубляли свое рвение и становились более осто­
рожными. Зная все эти ее способы пользоваться услугами других и не
позволять руководить собою, я писал ей однажды: «О петербургском
кабинете так много говорят, между тем, это самый маленький, размером
в несколько вершков: от одного виска до другого и от корня носа до кор­
ней волос».
Уезжая из одного губернского города, императрица, даже садясь в
карету, продолжала благодарить, раздавать награды и подарки. «Ваше
величество, — сказал я, — кажется очень довольны этими господами». —
«Ничуть, — отвечала она мне, — но я хвалю громко, а браню тихо».
Она всегда говорила умно, дельно — я мог бы привести тысячи при­
меров, но никогда не острила. «Не правда ли, — сказала она мне однаж­
ды, — вы не слышали от меня ни одной остроты? Вы не ожидали, чтоб я
была так тупа?» Я отвечал, что, действительно, я предполагал, что, за­
говорив с нею, должно держать ухо востро, что она все себе позволяет и
что ее разговор — один фейерверк, но что мне больше нравится ее не­
брежный разговор, причем ее выражения становятся возвышенными
лишь в тех случаях, когда речь заходит о каких-либо важных подвигах
в истории или в государственном управлении, о чертах величия, о высо­
ких чувствах.
«Какою вы представляли себе меня?» — спросила она. Я отвечал:
«Высокою, крепкою, глаза как звезды, с пышными фижмами». Она мно­
го смеялась и часто попрекала меня этим. «Я полагал, — прибавил я, —
что вам можно только удивляться, а постоянное удивление очень скуч­
но». Она была особенно интересна тою противоположностью, которая
замечалась между простотою ее речи и величием ее дел. Она любила
смеяться, и смеялась по поводу всякой мелочи, даже по поводу глупо­
сти; нередко пустяк занимал ее. Она любила всякую шутку и пользова­
лась ею иногда очень оригинально. Я рассказал ей как-то, что, желая от­
делаться от упреков одной петербургской дамы, будто бы я был нераз­
говорчив на ее вечере, я сказал ей, что сейчас только получил известие,
что тетка, которая меня воспитала, при смерти, и императрица, скучая
на больших выходах, иногда говорила мне: «Я чувствую, что мой дядя
умирает». Я слышал, как стоявшие сзади меня шептали: «Надо ожидать
258


траура при дворе»; после чего все искали этого дядю в альманахах и,
конечно, не находили.
«Не правда ли, — говорила она мне, — я была бы с моим умишком
очень жалка в Париже? Я убеждена, что явись я туда, как другие русские
путешественницы, мне никто не предложил бы ужина». Говоря мне о
себе, она называла себя «ваша непоколебимая», потому что, разговари­
вая как-то о качествах души, я сказал, что это отличительное качество
ее души. Это слово забавляло ее; она произносила его с расстановкою,
целуя четверть часа, и чтобы удлинить его еще, говорила: «Итак, я отли­
чаюсь непоколебимостью».
«Что же делать, — говорила императрица, — М-11е Кардель не мно­
гому меня научила. Это была одна из старых французских гувернанток,
покинувших родину. Она меня, однако, достаточно подготовила для
брака с кем-нибудь из соседей. Ни г-жа Кардель, ни я, мы не ожидали
ничего подобного».
В одном из писем ко мне, во время последней войны во Швецией6,
она писала: «Ваша непоколебимая пишет вам при громе пушек, от кото­
рого окна дрожат в моей резиденции». Я ничего не видел столь дельно­
го и столь быстро приведенного в исполнение, как писанные ее рукою
диспозиции для этой вполне неожиданной войны. Она послала их кня­
зю Потемкину во время нашей осады Очакова. Внизу была приписка:
«Хорошо ли я сделала, учитель?»
Императрица всегда признавала себя невеждою. Однажды, когда
она очень уж приставала с этим, я, доказав, что она знает Перикла, Ликурга, Солона, Монтескье, Локка, лучшие времена Афин, Спарты, Рима,
новейшей Италии и историю всех стран, сказал ей: «Если уж вашему
величеству так хочется, я скажу о вас то, что слуга Гриффе говорил мне
о своем господине, которого он обвинял за то, что он вечно терял свою
табакерку, перо, платок: «Поверьте мне, мой барин вовсе не такой, ка­
ким вы его представляете себе; кроме своей науки он ничего не знает».
Императрица пользовалась своим притязанием на невежество, что­
бы глумиться над докторами, академиями, людьми полуобразованны­
ми и ложными знатоками. Я соглашался с нею, что она не имела поня­
тия ни в живописи, ни в музыке; однажды я доказал ей, даже больше чем
она желала, что в ее постройках нет вкуса. «Сознайтесь, — сказала она
мне, показывая свой новый дворец в Москве, — что это великолепная
анфилада.» — «Это, — отвечал я, — прекрасно для лазарета, но для ре­
зиденции это очень дурно: двери для каждой комнаты очень высоки и,
несмотря на то, они по необходимости слишком малы для такого длин­
ного ряда комнат, которые, как в вашем Эрмитаже, все походят одна на
другую.»
Несмотря на некоторые архитектурные недостатки и на известный
ее вкус к домам готической постройки, воздвигнутые при ней казенные
и частные постройки сделали Петербург красивейшим городом в мире.
Она собрала в своей столице образцовые произведения искусств. Она
похвалялась своими познаниями в медальерном искусстве, но об этом я
судить не могу.
259


Когда во время плавания по Днепру граф Сегюр и я старались на­
учить ее антимузыкальное ухо, она сказала нам: «Вы видите, господа, вы
меня хвалите в общем, но, касаясь подробностей, вы сами находите меня
ничего не знающею». На это я ей заметил, что в одной, по крайней мере,
она очень сильна. «В какой же это?» — «В твердом намерении, в реши­
мости.» — «Этого-то уж я решительно не понимаю.» — «Все, что ваше
величество говорите, приказываете, преобразуете, начинаете и оканчи­
ваете, все в меру и в пору.» — «Быть может, — сказала она, — оно дей­
ствительно имеет такой вид, но посмотрим в сущность дела. Князю Ор­
лову обязана я блеском одной стороны моего познания, так как он при­
советовал послать мой флот в Архипелаг7. Князю Потемкину обязана я
Тавридою и изгнанием всех татарских орд, всегда угрожавших империи.
Можно только сказать, что я воспитала этих господ. Фельдмаршалу
Румянцеву обязана я победами. Я сказала ему: «Господин фельдмаршал,
дело доходит до драки — лучше побить, чем быть побитым». Михельсону обязана я поимкою Пугачева, который едва не забрался в Москву, а
может быть и далее. Поверьте, господа, я только пользуюсь счастьем;
если мною хоть немного довольны, то потому, что я тверда и ровна в
моих правилах. Моим служащим я предоставляю много власти; если ею
злоупотребляют в отдаленных провинциях, пограничных с Персиею,
Турциею и Китаем, тем хуже для них, и я стараюсь узнавать о таких лич­
ностях. Знаю, они говорят: «Бог и императрица наказали бы нас, но Бог
высоко, до царя далеко». Таковы, однако, мужчины, а я ведь женщина.»
Она мне говорила также: «Меня отделывают ловко в вашей Европе.
Давно уже говорят, что я разоряюсь, что я слишком много трачу. Одна­
ко мое маленькое хозяйство идет себе своим путем». Она любила это
выражение, и когда хвалили ее порядок и время в распределении рабо­
ты, она часто говорила: «Надобно же порядочно вести свое маленькое
хозяйство».
Слова о том, что она «воспитала этих господ», напоминают мне фа­
воритов, которые при отдохновении или при участии в ее трудах пользо­
вались ее полным доверием и даже жили в ее дворце. Сила ее ума сказыва­
лась и в том, что ошибочно называют слабостью сердца. Фавориты ни­
когда не имели ни власти, ни кредита; но те из них, которые были приуче­
ны к государственным делам самою императрицею и испытаны в тех де­
лах, к которым предназначались, бывали ей весьма полезны. Этот выбор,
всегда делавший честь обеим сторонам, давал право говорить правду и
быть выслушиваемым. Так, я видел, как граф Мамонов пользовался этим
правом, готовый пожертвовать для него своею милостью; я слышал, как
он противоречил императрице, оспаривал ее мнение, защищал свои взгля­
ды, настаивал; я замечал, что императрица была этим очень довольна,
восхищаясь его правдивостью, честностью, его стремлением творить доб­
ро по мере сил.
Она говорила мне: «Моя кажущаяся расточительность есть береж­
ливость; все остается в стране и, спустя некоторое время, возвращается
ко мне же. У меня еще есть кое-какие средства, но так как вы говорили
мне, что продадите, проиграете или потеряете дорогие бриллианты, если
260


я дам их вам, то вот всего лишь на сто рублей бриллиантов, которыми
окружен мой портрет в этом перстне».
Она обладала всевозможными способами дарить, сверх щедрости,
свойственной ей как великой и могущественной императрице: она дари­
ла по великодушию как прекрасная душа, по благотворительности как
душа добрая; из сострадания как женщина; в благодарность как мужчи­
на, желающий, чтобы ему хорошо служили. Не знаю, участвовал ли при
этом ее ум, или уж таково было ее сердце, но она всему придавала свое­
образный вид. Так, например, она писала Суворову: «Вы знаете, что я
никогда не повышаю не в очередь — я неспособна обижать более стар­
ших; но завоеванием Польши вы сами произвели себя в фельдмаршалы».
Во время путешествия она всегда носила табакерку с портретом
Петра I и говорила мне: «Это — чтоб спрашивать себя ежеминутно, что
приказал бы он, что запретил бы, что сделал бы, если б был на моем
месте». Она уверяла меня, что кроме удовольствия, которое Иосиф II
доставлял нам своим присутствием, она любит его особенно за сходство
с Петром I: как и Петр, Иосиф деятелен, жаждет всему научиться и на­
учить других, и всецело предан своему государству. «У него ум серьез­
ный, — говорила она мне, — но в то же время приятный; он вечно занят
полезными предприятиями и его голова постоянно работает.» Горе
людям несправедливым, не умевшим оценить его.
Императрица очень была любима своим духовенством, несмотря на
то что она уменьшила его богатства и ограничила власть. Когда Пуга­
чев во главе своих разбойников рыскал по деревням, врываясь с обна­
женною саблею в сельские храмы Божии, один священник, взяв Святые
Дары, подошел к Пугачеву и громко сказал ему: «Умножь свое преступ­
ление, злодей, убей меня с телом Христовым в руках, отруби мою голо­
ву: я только что молился за нашу матушку-императрицу».
В присутствии императрицы нельзя было говорить ничего дурно­
го ни о Петре I, ни о Людовике XIV, как равным образом ни малейше­
го слова против религии или нравственности. Едва можно было позво­
лить себе какой-нибудь намек, и то крайне скрытно, причем она улыба­
лась в душе. Она сама не позволяла себе никаких насмешек ни над религиею или нравственностью, ни над личностями и если позволяла себе
иногда шутку, то лишь в присутствии того, к кому относилась эта шут­
ка, всегда столь добродушная, что доставляла ему же удовольствие. Она
едва простила мне одно замечание насчет Людовика XIV, сделанное
во время прогулки с нею в Царском Селе. «По крайней мере, — сказал
я ей, — ваше величество согласитесь, что этому великому королю для
его прогулок требовались прямые аллеи в 120 шагов ширины, рядом с
таким же каналом; он не имел понятия, как вы, о тропинке, ручейке,
лужайке.»
Я имел случай заметить ее самообладание. Перед въездом в Бахчи­
сарай двадцать лошадей оказались слишком слабыми, чтобы сдержать
на спуске нашу большую шестиместную карету, и понесли, вернее, были
унесены ею. Можно было опасаться, что мы сломим себе шею. Я гораз­
до более испугался бы, если бы не наблюдал за императрицею, испуга­
261


лась ли она. Она сидела так же спокойно, как за завтраком, который мы
только что покинули.
Она была очень разборчива на чтение. Она не любила ничего груст­
ного, чувствительного и претендующего на остроумие. Она любила про­
изведения Лесажа, Мольера, Корнеля. «Расин мне не нравится, — гово­
рила она, — кроме его «Митридата»». Рабле и Скаррон заставляли ее не­
когда смеяться, но она об них не вспоминала более8. Она любила читать
Плутарха в переводе Амио9, Тацита Амело де ла-Гуссэ10и Монтеня. «Я
Северная Галла, — говорила она мне, — и понимаю только старофран­
цузский язык, нового не понимаю. Я хотела воспользоваться вашими
умными господами; я их вызвала к себе. Я писала им, испытывала их —
они надоедали мне и не понимали меня, кроме моего доброго покрови­
теля Вольтера. Знаете ли вы, что это он ввел меня в моду. Он с лихвою
заплатил мне за то, что во всю мою жизнь любила читать его — он, шу­
тя, многому научил меня».
Только один человек, призванный ее императорским величеством,
понравился ей своими государственными и литературными взглядами;
она доверяла и переписывалась с ним до самой своей смерти. Я желаю
ему продолжать «Историю России», которую он начал и о которой импе­
ратрица собственноручно писала ему разъяснения1!.
Императрица не любила и не знала новейшей литературы; она обла­
дала более логикою, чем риторикою. Легкие ее сочинения, как, например,
комедии, имели поучительную цель — осмеяние путешественников, мод­
ников, сект, особенно мартинистов, которых она считала опасными.
Все ее письма ко мне наполнены сильными, великими идеями, уди­
вительно ясными, иногда одним словом произносящими осуждение,
особенно если что-либо в Европе вызывало ее негодование; сверх того,
они веселы, добродушны. В ее слоге больше ясности, чем легкости; ее
серьезные сочинения весьма глубокомысленны. Ее «История России»12
стоит, по-моему, хронологических таблиц президента Гено13, но мелкие
оттенки, прелесть подробностей, живость слога были чужды ей14. У
Фридриха II также не было живости в слоге, но у него было остальное,
и он был более писатель, чем Екатерина.
Она мне говорила иногда: «Вам хочется смеяться надо мною, что же
я сказала?» — «Старое французское слово, вышедшее из употребления
или неправильно произнесли слово. Ваше величество сказали Baschante,
например, вместо, Bacchante». Она обещала всегда исправиться, но вско­
ре же опять давала повод смеяться, вроде того как играя на биллиарде,
заговорится с кем-нибудь, и эта милость ее позволит мне выиграть у нее
двенадцать рублей.
Самая большая скрытность заключалась в том, что она не говорила
всего, что думала и знала; но никогда подозрительное или коварное сло­
во не выходило из ее уст. Она была настолько горда, что не могла обма­
нывать; когда же она сама обманывалась, то, чтоб выйти из затруднения,
полагалась на свое счастье и на превосходство свое над событиями, кото­
рые она любила преодолевать. Ей являлись, однако, иногда мысли о пре­
вратностях, постигших конец царствования Людовика XIV15, но вскоре
262


же проходили, как облака. Только я один слышал, как, получив последнее
объявление турками войны, она в течение какой-нибудь четверти часа,
смиренно сознавалась, что на свете нет ничего верного, что слава и успех
ненадежны; но потом вышла из своих покоев с таким светлым, ясным
взглядом, как и до приезда курьера, и внушила всей своей империи уверен­
ность в успехе.
Я судил ее при жизни, как судили египетских фараонов после их смер­
ти, причем я боролся с невежеством и злобою, затмевающими часто исто­
рические явления. В противном случае я потерял бы прелесть ее беседы
или, вернее, не мог бы ею пользоваться. Гуманные черты ее проявлялись
ежедневно. Однажды она мне рассказала следующее: «Не желая будить
прислугу слишком рано, я сама развела огонь, так как было довольно
холодно, между тем в трубе от камина был трубочист, не ожидавший,
чтоб я могла встать ранее половины шестого. Он стал кричать благим
матом. Я тотчас же погасила огонь и просила его извинить меня».
Известно, что она никогда почти не ссылала в Сибирь, где, впрочем,
ссылаемые содержались довольно хорошо; она никогда и никого не
присуждала к смертной казни16. Императрица часто просила судей смяг­
чить их приговор; она требовала разъяснений, хотела, чтобы ей доказа­
ли, что она ошибается, и часто доставляла обвиняемым средства защи­
ты. Я подметил, однако, в ней новый род злобы — ласковый взгляд,
иногда даже какое-либо благодеяние, чтобы пристыдить тех, которыми
она была недовольна, но заслуги которых ценила, как, например, отно­
сительно вельмож, дурно отзывающихся о ней. Вот пример ее деспотиз­
ма: она запретила одному из лиц высшего общества жить в собственном
его доме. «Вы будете иметь в моем доме, — сказала она ему, — два раза
в день стол на 12 персон; вы будете принимать у меня всех, кого любили
принимать у себя, — я запрещаю вам разоряться, но разрешаю делать
издержки, так как это доставляет вам удовольствие».
Клевета, не пощадившая прекраснейшую, нежнейшую, любезней­
шую из королев, образ мыслей и поведение которой я готов защищать
всеми силами, постарается, быть может, покрыть укоризнами и могилу
славнейшей из государынь. Клевета, вырвавшая цветы с могилы МарииАнтуанетты17, захочет вырвать и лавры с могилы Екатерины Великой.
Самозванные собиратели анекдотов, памфлетисты, непризнанные исто­
рики, люди пустые, злонамеренные или коварные, захотят, быть может,
ради красного словца или из-за денег умалить славу Екатерины И. Но
она восторжествует, благодаря тому, что я сам видел, путешествуя с нею
по России, — любви и восторгу ее подданных, любви и восторгу ее сол­
дат. Я видел, как эти солдаты в траншеях, пренебрегая турецкими пуля­
ми и стихийными невзгодами, утешали и ободряли себя одним именем
Матушки, их идола.
Наконец, я видел то, чего никогда не сказал бы об императрице при
ее жизни, но что любовь к правде заставляет меня написать на другой
день по получении известия, что блистательное светило, освещавшее
наше полушарие, закатилось навсегда.


Часть III
«ДА ПОСРАМИТ НЕБО ВСЕХ ТЕХ,
КТО БЕРЕТСЯ УПРАВЛЯТЬ НАРОДАМИ,
НЕ ИМЕЯ В ВИДУ ИСТИННОГО БЛАГА ГОСУДАРСТВА»

А. Г Брикиер

ИСТОРИЯ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
ХАРАКТЕРИСТИКА ЛИЧНОСТИ ЕКАТЕРИНЫ

Личность императрицы была как бы создана для престола: в исто­
рии мы не встречаем другой женщины, столь способной к управлению
делами. На всех и каждого она производила глубокое впечатление. Едва
ли кто более резко и невыгодно отзывался о качествах императрицы,
как Массон; однако и этот писатель-памфлетист замечает, что в продол­
жение десяти лет, имея случай видеть Екатерину раз или два в неделю, он
всегда был поражен необычайно привлекательною личностью ее, досто­
инством, с которым она держала себя, любезностью ее обращения со
всеми и пр.
В своих записках Екатерина сама сообщила подробно о ходе своего
развития, о своем стремлении к власти, о том, что она не была разборчи­
ва в средствах для достижения этой цели. Откровенность императрицы в
этом отношении доходит чуть не до цинизма. В зрелом возрасте она, на­
конец, сделалась самодержицею. После страшного унижения, горьких
испытаний, перенесенных в молодости, она тем более наслаждалась нахо­
дившеюся в ее распоряжении неограниченною властью. То обстоятель­
ство, что коренная перемена обстановки, быстрый переход от полной
зависимости к полному могуществу нисколько не возбуждали в ней
наклонности к деспотизму, свидетельствует о добром нраве императ­
рицы, тогда как сын ее, подвергнувшись подобному перелому в внеш­
ней обстановке, не знал меры порывам деспотизма. Мы видели, что
неблагоприятные обстоятельства, в которых находилась Екатерина до
1762 года, оказали вредное влияние на ее характер; зато власть и пере­
вес, полученные ею после удачного государственного переворота, ока­
зали облагораживающее влияние на нрав императрицы. До этого она
264


встречала необходимость весьма часто прибегать к мелочным мерам
для улучшения своего положения, для того чтобы отмстить своим про­
тивникам; располагая полною властью, наслаждаясь выгодами своего
положения, пользуясь уважением современников, обожаемая лицами,
окружавшими ее, императрица не нуждалась более в тех средствах, ко­
торыми обыкновенно пользуются слабые в борьбе с сильными. В то
время когда над нею зорко наблюдали, когда ей не доверяли ни Елиза­
вета Петровна, ни Петр, она умела притворяться, лицемерить, показы­
вать вид смирения и скромности, между тем как в душе она была испол­
нена высокомерия и презрения к людям. Теперь же, окружая себя все­
цело преданными ей лицами, она могла действовать открыто, благо­
родно. Великая княгиня, находясь в уединении, отличалась холоднос­
тью в обращении, недоверием к людям, подозрительностью; императ­
рица, напротив, давала простор развитию чувства благоволения, снис­
ходительности, сердечного внимания к интересам окружавших ее лиц.
Недаром Петр и Елизавета не доверяли Екатерине, порицали ее харак­
тер; недаром впоследствии многие ставили высоко добродушие Екате­
рины.
История двора при Петре I, при императрице Анне, при Елизавете
изобилует чертами тирании, жестокости и произвола; все современники
екатерининского царствования удивлялись кротости ее обращения с
окружавшими ее лицами, радовались совершенному устранению жестких
форм и крутых мер в отношении к подчиненным. Екатерина, несмотря на
живой темперамент, на некоторую склонность к увлечению, — стоит
только вспомнить о ее резких отзывах о королях Швеции и Пруссии —
вполне владела собою, и в обращении с людьми руководствовалась пра­
вилами человеколюбия. «Я люблю хвалить и награждать громко, пори­
цать тихо», — справедливо заметила она однажды в беседе с Сегюром1;
она любила избегать случаев оскорбить кого-нибудь; особенно внима­
тельна была она в обращении с прислугою; «Доживу ли я до того, чтоб
меня не боялись», — сказала она однажды, заметив, что истопник, заслу­
живший за какую-то неисправность выговор, избегал встречи с нею. Ча­
сто Екатерина, давая какое-нибудь поручение, извинялась за причиняе­
мый труд и хлопоты. Храповицкий сообщает некоторые черты такого
внимания Екатерины к окружавшим ее лицам; неод-нократно императри­
ца, в нетерпении или раздражении, употребив несколько резкое выраже­
ние, сознавалась в горячности и старалась исправить свою ошибку. Рас­
сказывали, что императрица, просыпаясь обыкновенно рано утром, в
6 часов, и дорожа спокойствием своих служителей, не требовала чужой
помощи, одевалась, зажигала свечи, затапливала камин и, никого не тре­
вожа, садилась за книги и бумаги. Разные анекдотические черты, переда­
ваемые современниками, свидетельствуют о снисходительности Екатери­
ны к прислуге, о недостаточной строгости ее в обращении с служащими,
о ее доброте и кротости2. Когда она приходила в гнев, то засучивала ру­
кава, расхаживала по комнате, пила воду и никогда ничего не решала под
первым впечатлением. Особенно замечательною оказывается способ­
ность императрицы устранять недоразумения, возникавшие почему-либо
265


между нею и другими лицами; в ее записках к разным вельможам встреча­
ются внушения не предаваться мнительности, не быть чрезмерно обидчи­
вым, не унывать, а ободриться, верить в свои способности, надеяться на
успех и пр. В минуту опасности она умела поднимать дух в лицах, ее окру­
жавших, вселяя в них твердость и мужество. Более чем многие другие вы­
сокопоставленные лица, Екатерина была доступна чувству сострадания.
Хотя нельзя не сожалеть о чрезмерной щедрости императрицы, дорого об­
ходившейся казне и обогатившей главным образом фаворитов, нельзя не
признать в то же время, что желание ее обрадовать других, содействовать
их счастию, соответствует глубоко нравственному настроению. Этим же
объясняется любезность в обращении Екатерины с детьми. Воспитанни­
цы благородного института называли ее «нежною и снисходительною
матерью»; из писем Екатерины к княгине Черкасской (Левшиной), ко­
торую она обыкновенно называла «черномазою Левушкой», видно, как
она умела входить в положение молодых девиц, давать им советы, руко­
водить их воспитанием и пр.
Отличительными чертами характера Екатерины были веселость,
юмор, склонность к шуткам и забавам. Однажды она заметила: «Отно­
сительно веселости Фридриха (Великого) надо заметить, что она проис­
текает от его превосходства. Был ли когда великий человек, который бы
не отличался веселостью и не имел в себе неистощимый запас его? Вот
вопрос». Екатерине доставляло большое удовольствие посещать маска­
рады и, сохраняя глубокое инкогнито, беседовать с разными лицами;
она сама рассказывала подробно, как однажды в мужском платье сдела­
ла объяснение в любви одной девушке, не подозревавшей, что с нею го­
ворит императрица. Княгиня Дашкова, в своих записках, сообщает, как
императрица, в первое время своего царствования посещая Дашковых,
разыгрывала роль певицы и вместе с князем Дашковым, столь же неспо­
собным к музыке, как и сама Екатерина, устроила что-то вроде кошачь­
его концерта, импровизируя при этом текст и проч. Усмотрев из счетов
одного придворного служителя, что пудры для ее головы ежедневно
расходовался целый пуд, она вышла в приемную молча и поддерживая
свою голову рукою; на вопрос о ее здоровье, она жаловалась, что ей
высыпали целый пуд пудры на голову. Веселость императрицы выска­
зывалась особенно часто и удачно в разных литературных забавах. То
она сочиняла какую-нибудь шуточную надгробную надпись для собач­
ки, то придумывая какой-нибудь комический девиз для дачи князя Н а­
рышкина; стихи, сочиненные императрицею в честь Потемкина во вре­
мя пребывания в Бахчисарае в 1787 году, доставили большое удоволь­
ствие ее спутникам; она постоянно придумывала новые стихотворные
сочинения, напр., записку о разных видах смеха, «Sentences chinoises»,
в которых заключалась сатира на академию, исследование вопроса о
том, какою смертью должен будет умереть каждый из лиц, ее окружав­
ших3, и пр.
О нраве и личности Екатерины, так сказать, в частной жизни, мы
особенно подробно узнаем при изучении дневника Храповицкого. Он в
продолжение целого десятилетия ежедневно видел императрицу и почти
266


ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день, записывал то, что проис­
ходило при дворе, чем занималась Екатерина, как она рассуждала о том
или другом предмете. Из этого источника можно составить себе понятие
о занятиях Екатерины политическими вопросами, искусством, литера­
турою, науками, о настроении ума императрицы, о впечатлении, произ­
веденном на нее тем или другим событием, о том, как она судила о том
или другом лице и пр. Такого рода источники гораздо более непосред­
ственно, чем деловые бумаги, или записки, или письма, воспроизводят
для нас все частности прошедшего времени, все мелочи обыденной жиз­
ни, все оттенки душевного и умственного настроения исторических лиц.
Благодаря таким источникам, лишенным литературного значения, но
допускающим некоторым образом сравнения с фотографическим при­
бором, мы имеем возможность заглядывать, так сказать, в закулисную
сторону жизни великих деятелей. Знакомя нас короче с личностью Ека­
терины, сообщая множество данных о ее характере, рабочей силе, обра­
зовании, умственном и нравственном кругозоре, дневник Храповицкого
оказывается ничем не заменимым для историка источником. Руковод­
ствуясь этим драгоценным памятником, можно бы составить перечень
важнейшим письмам, написанным императрицею в то время, когда
Храповицкий был чуть ли не ежедневным ее собеседником. Нередко она
прочитывала ему кое-какие выдержки из своей корреспонденции. Хра­
повицкий принимал иногда деятельное участие в литературных заняти­
ях императрицы. Нигде в этом дневнике не встречается прямого отзыва
о личности ее. Храповицкий не хвалит и не порицает Екатерины. Каж­
дая строка дневника, однако, свидетельствует о безусловной преданно­
сти автора, посвященного во все интересы императрицы, узнававшего
обо всех случаях, влиявших на ее воззрения, на ее темперамент. Ловкий
и услужливый царедворец, Храповицкий никогда не противоречил Ека­
терине; он хорошо знал о том, что ее занимало главным образом в дан­
ную минуту, что было предметом ее забот, ее горя, ее веселости и пр., и
умел беседовать с нею, входя в ее положение, вдумываясь в ее мысли, до­
полняя то, что она говорила, дельными замечаниями, иногда успокаи­
вая ее. Императрица любила шутить с Храповицким, иногда журила его,
впрочем, самым невинным образом, смеясь, напр., над его тучностью,
или расспрашивая его о здоровье и пр. Беседы Екатерины с Храповиц­
ким отличались совершенною бесцеремонностью; порою в них затраги­
вались более или менее щекотливые темы, рассказывались случаи из пе­
тербургской скандалезной хроники; иногда императрица рассуждала о
характере царствования ее предшественников, о Петре I, об Анне, Ели­
завете; встречается множество, отчасти довольно резких, отзывов о раз­
ных сановниках и фаворитах, о неспособности или нерадении того или
другого чиновника и пр. Местами в дневнике Храповицкого заключа­
ются рассуждения о характере и значении важнейших событий истории
России. Из дневника Храповицкого мы узнаем о бесчисленных порывах
страсти, раздражения, горя у Екатерины. Весьма часто упоминается о
слезах ее. По случаю отъезда Пала Петровича в Финляндию в 1788 году
Храповицкий пишет: «Прощались с цесаревичем, плакали». «Чувстви­
267


тельность и слезы», сказано по поводу кончины Грейга4. По случаю
болезни и кончины Потемкина: «Слезы», «слезы и отчаяние», «просну­
лась в огорчении и в слезах», «продолжение слез» и пр. Иногда императ­
рица жаловалась на усталость, на чрезмерную сложность дел, на насту­
пающую старость. Бывало множество поводов к расстройству и раздра­
жению, то она узнавала о фальшивых ассигнациях, то о голоде, то о ка­
кой-нибудь проделке того или другого корыстолюбивого чиновника.
То о ссорах между разными вельможами. Весьма часто она теряла тер­
пение, употребляла сильные выражения. Храповицкий пишет однажды
(в 1788 г.): «Назвали короля шведского бестией и предо мною извини­
лась тем, что стоит он того названия». Когда грозила шведская война и
некоторые вельможи недостаточно ревностно исполняли свою обязан­
ность, она сказала: «Я не знаю, кто делает каверзы, но могу назвать
канальею, потому что вредят пользе государства» и пр. Вследствие волне­
ний, причиняемых Екатерине политическими событиями, она иногда за­
болевала. О всех случаях нездоровья императрицы Храповицкий сообща­
ет подробные данные. Общее впечатление, производимое личностью
Екатерины при чтении и разборе дневника Храповицкого, нисколько не
соответствует той характеристике, которая встречается в сочинениях
историков-памфлетистов вроде Массона, Гельбига, Сальдерна, Касте­
ра. Она выигрывает в наших глазах; мы можем составить себе весьма
благоприятное мнение не только об умственных, но также и о душевных
качествах императрицы.
Не должно считать делом случая или действием угодничества то
обстоятельство, что сохранилось множество анекдотов, свидетель­
ствующих о великодушии Екатерины. Многие современники, далеко не
безусловно восхвалявшие ее, утверждали, что она была в состоянии
выслушивать ненравившуюся ей истину, что она умела сдерживать
свой гнев, что она была способна сознавать свои ошибки и недостат­
ки. Таковы отзывы Разумовского, Державина, Мусина-Пушкина,
Теплова и пр.
Разумеется, нет недостатка и в других чертах, свидетельствующих о
некотором упрямстве, своенравии и высокомерии императрицы. Держа­
вин приводит несколько случаев в доказательство, что Екатерина в сво­
их действиях часто руководствовалась разными, скорее личными сооб­
ражениями, желанием угодить тому или другому из своих приближен­
ных, нежели попечением об истинном благе государства и строгим пра­
восудием. Вместе с тем, однако ж, он отдает справедливость милосердию
Екатерины, ее снисходительности к людским слабостям, ее заботливости
о страждущих и угнетенных, ее умению привлекать к себе сердца и уди­
вительному самообладанию. Недаром упрекали Екатерину в том, что
она, протестуя против употребления пытки и телесного наказания, да­
вала простор жестокостям Шешковского, весьма часто собственноруч­
но мучившего подсудимых самым неистовым образом, однако мы не
можем определить, насколько был известен императрице варварский
образ действий этого следователя. Указывая на некоторые случаи про­
извола и нарушения закона, случившиеся при Екатерине, князь Щерба268


замечает, что императрица считала свою волю выше закона и этим
самым давала пагубный пример вельможам и сановникам, подражав­
шим ей в этом отношении, и пр.
Недаром современники резко порицали тщеславие Екатерины.
Иосиф II однажды писал к князю Кауницу: «Не должно забывать, что
мы имеем дело с женщиною, которая столь же мало, как и я сам, печет­
ся о благе России: нужно льстить ей. Тщеславие — ее идол; успех и угод­
ничество испортили ее». Екатерине нравилось, когда ее называли Ми­
нервою5. Оды Державина, в которых была восхваляема императрица,
вполне соответствовали ее вкусу. Она постоянно и сильно нуждалась в
похвале. В то время когда финансы России находились в крайнем рас­
стройстве, Екатерина называла государственное хозяйство империи об­
разцом порядка и правильного устройства. Мысль о неудаче была для
нее самою тяжелою; она, как мы знаем, не была разборчивою в средствах
для достижения цели; искренность ее во многих случаях подлежит силь­
ному сомнению.
Что касается религиозности Екатерины, то Фридрих II прямо обви­
нял ее в лицемерии и ханжестве6. Мы помним, что ей было нелегко ре­
шиться на принятие православия, но что затем она употребляла внешнее
благочестие как средство для упрочения своего положения в России.
Строго соблюдая правила церкви, исполняя добросовестно религиозные
обязанности, императрица старалась произвести некоторое впечатление
на своих подданных. Вместе с тем, однако, она оставалась верною нача­
лам терпимости, проповедуемых в литературе просвещения. Когда
Вольтер упрекал ее в том, что она унижает себя, целуя руку священника,
она оправдывалась тем, что это лишь внешний обычай, который малопомалу выходит из употребления. Нет сомнения, что религиозность Ека­
терины не вытекала из особенно глубокого чувства.
В письмах Екатерины к барону Гримму встречаются неоднократно
выходки против Лютера и лютеран. Она порицала лютеран за недоста­
ток веротерпимости. Неоднократно она восхваляла православную веру,
называя ее лучшею во мире. В раздражении по поводу Французской ре­
волюции она однажды заявила, что все протестантские правительства
хорошо бы сделали, решившись принять православие, потому что это
исповедание должно считаться оплотом против «неприязненной всякой
религии, безнравственной, анархической, преступной, воровской, богохульской и опрокидывающей престолы заразы»; она сравнивала грече­
скую церковь с дубом, имеющим глубокие корни.
Рядом с этими замечаниями встречаются в устных заметках и в
письмах императрицы смелые выходки против чрезмерной набожно­
сти и изуверства. Таковы некоторые колкие замечания, относившиеся
к Марии Терезии, к королеве Португальской и др. В некоторых шут­
ках, которые императрица позволяла себе о вопросах церкви и рели­
гии в письмах к Гримму, проглядывает тот самый рационализм, кото­
рым отличались корифеи французской литературы. Екатерина хвали­
ла сочинение Николаи «Sebaldus Nothanker» особенно потому, что в
нем осуждалось лицемерие. Она не любила углубляться в частности реjob

269


гиозно-философических вопросов. Главною чертою ее характера была
некоторая светскость. Ее миросозерцанием был оптимизм, а главным
правилом житейской мудрости — веселость. Она не любила размыш­
лять о печальных событиях, предаваться горю, останавливаться на каком-либо мрачном предмете. Этим самым отчасти и объяснялось ее
уважение к Вольтеру, которого она называла «божеством веселости».
И эту игривость и живучесть, эту свежесть и веселость она сохранила
до конца своих дней.
Недаром князь Щербатов в своем сочинении «О повреждении нра­
вов» резко порицал неслыханную расточительность, которою отличал­
ся пышный двор Екатерины. Он справедливо заметил, что чрезмерная
роскошь во время этого царствования не вяжется с строгим отзывом
Екатерины о баснословно богатом гардеробе императрицы Елизаветы
Петровны. Не без основания он находил, что пример Екатерины подей­
ствовал весьма вредно на подражавших ей в этом отношении царедвор­
цев, фаворитов, вельмож и сановников. Зато Щербатов хвалит императ­
рицу за чрезвычайную умеренность в пище и питье, между тем как лица,
окружавшие ее, и в этом отношении не знали меры, отличаясь всякого
рода сибаритизмом.
Иностранцы, приезжавшие в Россию в это время, удивлялись бас­
нословной пышности русского двора. Кокс заметил, что в ней представ­
ляется соединение азиатской роскоши с чрезмерною европейскою утон­
ченностью. Его поразило между прочим и то, что не только женщины,
но и мужчины являлись в уборах из драгоценных камней7. Сегюр гово­
рил, что нигде и никогда не видел столь ценных столовых приборов и
украшений, как по случаю празднества, устроенного в Москве графом
Шереметевым в честь Екатерины в 1787 году. Необычайною роскошью
отличались также и празднества, устроенные в честь императрицы Безбородкою, Потемкиным и др. Самым замечательным эпизодом такого
рода был праздник в Таврическом дворце в 1791 году.
В своих письмах к разным лицам Екатерина любила описывать всю
прелесть и сказочный блеск придворных празднеств. К описанию потем­
кинского празднества в 1791 году, в письме к Гримму, приложен соб­
ственноручный рисунок, изображающий великолепное помещение, в
котором происходил пир, и т. п.
Екатерина наслаждалась роскошью, комфортом и красивым место­
положением своих дворцов, дач, оранжерей, садов и пр. Обо всем этом
говорится часто и подробно в письмах к разным лицам. Екатерина была
чрезвычайно довольна, когда иностранные путешественники, архитек­
торы, художники, специалисты в устройстве садов и парков хвалили ее
вкуси восхищались прелестью Петергофа, Царского Села и пр.; она
любила описывать роскошь и изящество зеркал и колоннад, картин и
статуй, пышность и уютность покоев в Эрмитаже, импозантную архи­
тектуру зданий, построенных итальянским архитектором Кваренги.
Свою страсть к разведению садов и к постройке дворцов она называла
«plantomanie» и «bStissomanie»; всем этим она охотно занималась еще в
то время, когда была великою княгинею; располагая гораздо большими
270


средствами после воцарения, Екатерина не знала меры своей склонности
к роскоши и великолепию.
Все это, как известно, доходило до баснословия во время знамени­
той поездки императрицы в южную Россию в 1787 году. Рассказывали,
что для этого путешествия была назначена сумма 10 миллионов рублей,
но что она оказалась впоследствии недостаточною. К этому должно
причислить еще расходы Потемкина по приготовлениям к встрече импе­
ратрицы в различных областях и городах, по постройке многих до­
мов, разведению садов, устройству базаров в некоторых местах, чрез
которые проезжала Екатерина. На 25 станциях от Кайдак до Херсона
(около 350 верст, седьмая часть всего путешествия) было приготовлено
10480 лошадей, 5040 извощиков и 9636 седел8. На станциях, где не поло­
жено было дворцов, устраивались галереи; в городах нужно было отво­
дить или устраивать 25 квартир для лиц свиты императрицы; на Днеп­
ре была запрещена переправа, дабы не сделалось остановки в плавании.
Все вновь построенные дворцы и помещения, в которых императрица
останавливалась, были снабжены новой мебелью. Каждый раз за столом
употреблялось совершенно новое столовое белье. В Киеве, где путеше­
ственники оставались около трех месяцев, Екатерина не хотела дозво­
лить, чтобы посланники иностранных держав жили на свой счет. Каж­
дому из них отвели целый дом, в котором был дворецкий, множество
лакеев, поваров, кучеров, экипажей, полный серебряный и фарфоровый
приборы, большое количество белья и запасы редких вин и пр.
Все это производит тяжелое впечатление и напоминает эпизоды из
царствований римских императоров. С другой стороны, нельзя не при­
знать, что именно во время таких путешествий в особенно ярком блеске
обнаруживались необычайные способности императрицы и ее рабочая
сила. Правда, она сама придавала слишком большое значение своим
поездкам, имевшим некоторым образом характер инспекцией или реви­
зий, потому что все это являлось поверхностным и лишь формальным
контролем деятельности органов правительства; однако для нее самой
такие путешествия обыкновенно оказывались далеко не бесполезными.
Она узнавала все-таки кое-что о нуждах местного населения, своею лич­
ностью, умением обращаться с людьми производила на всех глубокое
впечатление, становилась все более и более популярною, знакомилась с
особенностями различных частей империи и пр.
Во время таких поездок императрица почти вовсе не прерывала сво­
их обычных занятий делами. На станциях, во время сухопутных путеше­
ствий, на великолепных галерах, во время плавания по Волге в 1767 году
или по Днепру в 1787 году Екатерина просматривала и снабжала разны­
ми примечаниями многие законопроекты, читала серьезные сочинения,
переписывалась со множеством лиц и беседовала о делах с сановниками.
Путешествуя по Волге в 1767 году она в одно и то же время была занята
изучением края и переводом с помощью спутников Мармонтелева сочи­
нения «B^lisaire». То она в Ярославле посещала фабрики, то вела пере­
говоры с иностранными дипломатами по важным вопросам междуна­
родных сношений, то забавлялась в обществе спутников остроумными
271


«jeux d’espret»*, то старалась составить себе точное понятие об услови­
ях коммерческого быта Нижнего Новгорода. Вопрос о раскольниках на
берегах Волги ее интересовал не менее, как то или другое сочинение
французской литературы просвещения. Осмотр развалин Болгар в окре­
стностях Казани, изучение недостатков администрации в приволжских
городах, шутки и забавы в среде царедворцев, сановников и иностран­
ных дипломатов — все это равным образом занимало Екатерину. То же
самое происходило и в поездку, в 1785 году, с целью осмотра Вышнево­
лоцкого канала. Во время этого путешествия велись переговоры, имев­
шие целью заключение торгового договора с Франциею и вместе с тем
не было конца разным шуткам и забавам, о характере которых можно
судить по сохранившейся шутливой дипломатической переписке, проис­
ходившей между Екатериною и Сегюром.
Все современники-иностранцы, посещавшие русский двор в цар­
ствование Екатерины, восхищались прелестью общества, которое соби­
рала около себя императрица и которое она оживляла остроумною бе­
седою, устройством разных праздников, драматических представлений
и пр. Утонченность забав при дворе Екатерины II могла служить мер­
кою влияния западной Европы на нравы высших слоев общества в Рос­
сии. Разница между грубыми шутками и потехами Петра Великого и
изысканными беседами и вечерами в Эрмитаже при Екатерине II броса­
ется в глаза. Попойки, скоморохи, шумные увеселения исчезли; вместо
того давались на сцене театра в Эрмитаже опера Екатерины или драма
Сегюра и пр. Весельчак Лев Нарышкин при Екатерине не походил на ка­
кого-нибудь Балакирева9 времен Петра Великого или на придворных
шутов эпохи Анны Иоанновны. Под страхом строгого наказания, пред­
ставители лучшего общества при Петре должны были посещать устраи­
ваемые царем «ассамблеи»; еще при Елизавете посещение театра для
многих лиц было обязательным; при Екатерине предоставлено воле и
желанию каждого являться или нет, участвовать или не участвовать в
увеселениях и пр. Однажды графу Сегюру показалась скучною и далеко
не остроумною игра в лото, которую любила императрица, и он, ни­
сколько не стесняясь, произнес сатирический экспромт, в котором был
осмеян этот способ развлечения. В собраниях «малого Эрмитажа» при­
дворный этикет не играл почти никакой роли; было постановлено пра­
вилом не вставать перед императрицею. Де Линь рассказывает о следую­
щем случае. Во время путешествия по Днепру в 1787 году Екатерина
предложила заменить вежливое «вы» простым «ты»; де Линь тотчас же
согласился на эту шутку и несколько раз с особенным эффектом употре­
бил «твое величество»; дозволяя такие шутки, императрица всегда оста­
валась, по словам де Линя, величавою и сохраняла все внешнее достоин­
ство самодержицы всероссийской и «чуть ли не целого мира». Нельзя не
признать, что императрица умела выбирать себе общество: де Линь,
Сегюр, Кобенцль, Бибиков, Нарышкин, Андрей Разумовский и др. со­
единяли в себе все достоинства для того чтобы участвовать в увеселени­
* блестками ума (дословно — «игра ума»).
272


ях, устраиваемых Екатериною. Многие русские, представители лучше­
го общества, по целым годам проживали за границею и особенно охот­
но стекались в Париж. Взамен того, из Франции приезжали в Петербург
знаменитости вроде Мерсье де ля-Ривьера, Дидеро, Гримма, Фальконе­
та и др. Никогда до этого русский двор не находился столь непосред­
ственно под влиянием умственного и литературного развития западной
Европы. В сношениях Екатерины с пользовавшимися громкими имена­
ми писателями и учеными заметна, правда, некоторая доля тщеславия и
хвастовства, но едва ли когда меценатство было лишено такой примеси.
К тому же в этих сношениях видно также истинное добродушие Екате­
рины, искреннее благоговение пред талантом и гениальностью замеча­
тельных лиц. Покупка библиотек Вольтера и Дидро10, щедрые подарки
Гримму и многим художникам и литераторам, пенсии, выплачиваемые
императрицею разным заслуженным деятелям в западной Европе — все
это свидетельствует© способности оценивать заслуги в области умствен­
ного труда, о доброте и человеколюбии Екатерины.
Каков был характер беседы Екатерины, мы узнаем подробно из за­
писки Гримма, составленной после кончины Екатерины11. Здесь он рас­
сказывает о своем пребывании в Петербурге в 1773—74 и 1776—77 годах
между прочим следующее: «Талант императрицы заключался в том, что
она всегда верно схватывала мысль своего собеседника, так что неточ­
ное или смелое выражение никогда не вводило ее в заблуждение... я ви­
дел ее ежедневно, с утра до вечера, при публике, и ежедневно, иногда два
или три раза, но по крайней мере один раз неофициально; обыкновенно
беседа наша с глазу на глаз продолжалась часа два или три, иной раз
четыре, а однажды семь часов, не прерываясь ни минуты». Описывая
затем характер этих разговоров, отличавшихся многосторонностью
предметов и обнаруживавших ум, познания и способности Екатерины,
Гримм продолжает: «Надо было видеть в такие минуты эту необычай­
ную голову, эту смесь гения с грациею, чтобы понять увлекавшую ее
жизненность; как она своеобразно схватывала, какие остроты, проница­
тельные замечания падали в изобилии, одно за другим, как светлые бле­
стки природного водопада. Отчего не в силах моих воспроизвести на
письме эти беседы! Свету досталась бы драгоценная, может быть един­
ственная страница истории ума человеческого. Воображение и разум
были одинаково поражаемы этим орлиным взглядом, обширность, бы­
строта коего могли быть уподоблены молнии. Да и возможно ли было
уловить на лету ту толпу светлых движений ума, движений гибких, ми­
молетных! Как перевести их на бумагу? Расставаясь с императрицею, я
бывал обыкновенно до того взволнован, наэлектризован, что половину
ночи большими шагами разгуливал по комнате» и пр.
Рабочая сила императрицы выходила далеко за пределы обыкно­
венного. Она вполне обладала искусством употреблять время. Вставая
рано утром, в 6 часов, она около двух часов занималась чтением, писа­
ла и пр. Затем начинались занятия государственными делами, слушание
докладов, совещания с сановниками. После обеда императрица прика­
зывала читать вслух, а сама обыкновенно занималась рукоделием. Затем
273


опять следовали занятия текущими государственными делами. По вече­
рам происходила игра в карты, драматические представления и пр. Ека­
терина обыкновенно рано ложилась спать, вообще она придерживалась
регулярности в обыденной жизни; ей доставляла удовольствие игра в
бильярд; она точила, гравировала, занималась живописью, страстно
любила осматривать предметы искусства и пр.
Главным занятием Екатерины кроме политики была литература.
Читать и писать доставляло ей величайшее удовольствие. Денина удив­
лялся тому, как Фридрих II находил время и охоту читать и писать еже­
дневно. Екатерина заметила по этому поводу: «читать и писать стано­
вится удовольствием, коль скоро к этому привыкнешь». Однажды госу­
дарыня между разговором заметила своему секретарю Грибовскому, что
«не пописавши, нельзя и одного дня прожить». В одном из писем ее к
Репнину, писанном в 7 1/2 часов утра, Екатерина жалуется на то, что ее
рука устала от многих занятий в этот день. Собрание всего, что было
писано Екатериною, составило бы целую библиотеку. Нельзя не удив­
ляться тому, что она, принимая столь деятельное участие в управлении
делами, имея инициативу во всех отношениях, употребляя ежедневно по
нескольку часов на совещания с государственными людьми, находила
столько времени для частных занятий.
К последним можно отнести и переписку императрицы с множе­
ством лиц.
И Петр I писал тысячи писем, однако эти письма почти без исклю­
чения не более как краткие записки, приказы, распоряжения. Великий
преобразователь не имел понятия о роскоши подробной болтовни в
письмах к приятелям в том виде, в каком все это было возможно Екате­
рине.
Изданные до сего времени письма Екатерины уже составляют весь­
ма значительное число томов. Между корреспондентами императрицы
самое видное место занимают Фридрих II, Иосиф И, Вольтер, Гримм,
Циммерманн, Фальконет, г-жа Жофрень и г-жа Бьельке; кроме того,
можно упомянуть о ее переписке с Дидро, д'Аламбером, Олсуфьевым,
Штакельбергом, Потемкиным, великим князем Павлом Петровичем
и великою княгинею Мариею Федоровною, принцем Нассау-Зиген,
де Линем, Чернышевым и др. Письма императрицы написаны то на рус­
ском, то на французском, то на немецком языках.
Объемом и содержанием переписка Екатерины с Гриммом пре­
восходит все другие корреспонденции. Оба они сделались друг другу
необходимыми. В продолжение с лишком двух десятилетий переписка
между ними не прерывалась. В ней от начала до конца обнаруживается
та же теплота и задушевность, которыми отличались личные беседы
Екатерины с Гриммом. Недаром Екатерина была убеждена, что никто в
такой мере, как Гримм, не был в состоянии понимать ее, входить в ее
положение, ценить ее идеи. Поэтому письма ее к Гримму имеют в значи­
тельной степени характер дневника. Ее надежда склонить Гримма к
вступлению в русскую службу осталась тщетною; он не мог решиться на
переселение в Россию, чтобы посвятить себя какой-нибудь администра­
274


тивной деятельности в Петербурге. Зато он всю свою жизнь оставался
другом императрицы и, находясь во Франции и в Германии, оказывал ей
многие услуги, исполняя разные поручения, занимая даже временно
дипломатические должности и распространяя по возможности славу
Екатерины. В его распоряжении всегда находились значительные суммы
денег, назначенные Екатериною для покупки картин, статуй, книг, кам­
ней и пр. и для пособий художникам, литераторам, роялистам и лицам,
находившимся в некоторой связи с Гриммом.
Постоянная письменная беседа с Гриммом сделалась для императ­
рицы существенною потребностью, самым большим удовольствием и
наслаждением. Эта переписка отличается многосторонностью содержа­
ния и литературным талантом как Гримма, так и Екатерины, множе­
ством шуток, острот, пикантностью замечаний, изобилием настоящего
«esprit». Недаром Екатерина шутила, что если кто захочет когда-нибудь
написать комментарии к этой переписке, то для этого потребуется
столько бумаги, что цена этого товара должна будет значительно возвы­
ситься. Впрочем, императрица не раз говорила о своем опасении, что ее
переписка с Гриммом попадет в руки других лиц и будет напечатана.
Довольно часто она просила Гримма сжечь ее письма для избежания
такой опасности. Она требовала, чтобы Гримм позаботился о сохране­
нии ее писем в таком месте, где бы нельзя было их найти по крайней мере
в продолжение ста лет.
Нельзя сказать, чтобы переписка Екатерины с Гриммом могла слу­
жить весьма важным источником при изучении политической истории
этой эпохи. Напрасно не только современники Гримма, но и некоторые
историки впоследствии считали вероятным, что знаменитый энциклопе­
дист занимал в продолжение многих лет должность тайного дипломати­
ческого агента, русского шпиона. Гримм не был политическим «репор­
тером» императрицы. Ничто не может служить лучшим опровержением
такого ложного мнения, как переписка Екатерины с Гриммом. До кон­
ца восьмидесятых годов в этой переписке о государственных делах по­
чти вовсе не говорится. Зато этот памятник важен как источник для ис­
тории личности и, так сказать, частных интересов Екатерины. Литера­
турным талантом, искусством шутить остроумно, рассуждать энцикло­
педически о всевозможных предметах Екатерина превосходила своего
друга-собеседника. Письма Екатерины отличаются большею ориги­
нальностью, более индивидуальным характером, большею откровен­
ность и прямотою, нежели письма Гримма. Кроме дневника Храповиц­
кого, нет ни одного источника, который в такой мере доставлял бы воз­
можность вглядеться в круг интересов, наклонностей и занятий Екате­
рины, ознакомить нас с характером, убеждениями и взглядами Екатери­
ны, как ее письма к Гримму. Они дают нам полную картину всего значе­
ния ее царствования, ее участия в идеях того века, ее миросозерцания, ее
образа мыслей и действий. Из них видно, какое значение она придавала
веселости, как она думала об оптимизме, о ничтожности доктринаризма и педантизма, о религиозных вопросах, о музыке, об изящной лите­
ратуре, о кодификации законодательств и пр.12
275


Неоднократно мы упоминали о страсти Екатерины к литературным
занятиям, к полемике. Довольно часто ей приходилось с пером в руках
защищать образ действий русского правительства, отстаивать интере­
сы своей империи. Она сочиняла то дипломатические ноты, то манифе­
сты; далее, она снабжала разные сочинения, как, например, книгу Денины о Фридрихе И, знаменитый труд Фенелона «T6l£maque»13, критиче­
скими и политическими замечаниями. Когда Дидро предложил императ­
рице несколько вопросов, относящихся к России, императрица написа­
ла целый ряд статей, в которых говорила о населении России, об отно­
шении различных сословий между собою, о хлебопашестве в России и
пр. Сочинение Шап д’Отроша о России заставило Екатерину составить
подробное возражение, причем ей помогал целый ряд государственных
людей и писателей14.
В издававшемся княгинею Дашковой начиная с 1783 года журнале
«Собеседник» встречается множество статей, написанных Екатериною.
Первое место занимали «Были и небылицы», которым журнал был обя­
зан более всего своим успехом. То были шуточные заметки о нравах и
смешных сторонах современной жизни, причем императрица имела в
виду известных ей лиц и отношения. Украшением этого журнала были
также статьи Державина, Фонвизина и пр. Между Екатериною и Фон­
визиным в этом журнале завязалась полемика; происходили пререкания
между редакцией и разными критиками; эти полемические стычки слу­
жили к оживлению журнала, который, впрочем, просуществовал недол­
го. Сотрудничество Екатерины в нем составляет важную главу в исто­
рии умственной деятельности императрицы; оно бросает яркий свет на
ее отношения к приближенным, на ее понятия об общественной жизни,
о литературе и языке. В смысле выражения ее взглядов особенно замеча­
тельно з а в е щ а н и е , которым оканчиваются в «Собеседнике» «Были
и небылицы». Это как бы литературная исповедь царственной писатель­
ницы; из него видно, как смотрела гениальная женщина на обращение с
языком и на качества хорошего изложения.
Литературная деятельность Екатерины отличалась необычайною
многосторонностью. То она писала сказки и повести, то составляла
учебники для своих внуков, сочиняла правила по вопросам педагогики,
редактировала мемуары и пр. Особенно видное место между сочинения­
ми императрицы занимают ее драматические труды. Уже выше, в главе
о шведской войне, было упомянуто об опере «Горе-Богатырь», в кото­
рой был осмеян Густав III. И в других таких трудах, например, в «Кославе» или в «Proverbe», «Morton et Crispin» встречаются намеки на Шве­
цию, на Карла Зюдерманландского и пр. Из записок Храповицкого мы
узнаем любопытные подробности о том, каким образом Екатерина при­
нималась за сочинение этих драм, как она следила за постановкою на
сцене, кому поручала сочинять музыку, сопровождавшую текст, и пр. И
другие драмы имели полемический характер. В комедии «Обманщик»
осмеян Калиостро15, в другой пьесе есть нападки на мартинистов. В
большой драме «Олег» заключается иллюстрация событий турецкой
войны; другие пьесы, как, например, «Рюрик», представляют собою под­
276


ражание Шекспиру. Некоторые из трудов Екатерины ставились на сцене
больших театров. Другие давались лишь на театре в Эрмитаже. Яв­
лялись немецкие переводы некоторых из пьес Екатерины. В Париже в
1799 году было напечатано издание «Th£atre de TEremitage», в котором
находятся пьесы Екатерины, Сегюра, Мамонова и пр.
Императрица постоянно и неутомимо занималась чтением, которое
отличалось разнообразием; сказки, романы и драмы чередовались с са­
мыми серьезными и тяжеловесными научными сочинениями. Так, на­
пример, Екатерина читала труд Блекстона об английском государствен­
ном праве, желая ознакомиться с началами теории законодательства.
Иногда Храповицкий должен был приискивать разные справочные кни­
ги для объяснения того или другого термина, географические карты и
пр. Особенно часто Екатерина читала исторические сочинения; между
ними упомянуты например, «Histoire de la maison d’Autriche» Жиркура
(Girecourt), «Memoires pour servir a l’histoire de Charles XII» Тейлса,
«Oeuvres posthumes» Фридриха II, «Histoire secrete de la cour de Berlin»
Мирабо, записки кардинала Рецского и пр. Однажды она, занимаясь
чтением беллетристических сочинений Ричардсона16, заметила, что долж­
на оставить эти книги, потому что не имеет времени для легкого чтения.
Бывали случаи, что она занималась одновременно чтением нескольких
книг. При чтении Дон-Кихота императрица отмечала у себя все встре­
чающиеся в этом сочинении поговорки и пословицы; читая биографию
Плутарха (вероятно, во французском переводе), она перевела жизнь Алкивиада на русский язык и составила некоторые примечания к жизни
Кориолана. С особенным удовольствием она занималась чтением знаме­
нитого труда Бюффона «Epoques de la nature»17, восхищаясь заключав­
шимися в этом труде гипотезами; она сравнивала Бюффона с Ньютоном
и описывала то освежающее впечатление, которое производило это чте­
ние на ее ум. Читая эту книгу, Екатерина отмечала у себя множество воз­
буждаемых этим сочинением вопросов, а затем обратилась к Бюффону
с просьбою разъяснить ей некоторые места. По поручению Екатерины,
Гримм должен был заказать для нее бюст Бюффона из белого мрамора;
самому знаменитому естествоиспытателю она послала в подарок шка­
тулку с коллекциею медалей, несколько драгоценных мехов и кое-какие
древности, найденные в Сибири.
Екатерине чрезвычайно понравилось популярное сочинение Фран­
клина «Le bonhomme Richard»; она выразила желание достать еще
несколько подобных, назначенных для народного чтения политикоэкономических трудов. И немецкая литература была предметом внима­
ния Екатерины. Особенно ей понравились сочинения Виланда, Нико­
лаи, Тюммеля и др; она удивлялась успехам немецкой письменности. Со­
чинение Циммермана «Von der Einsamkeit» произвело глубокое впечат­
ление на императрицу. Нельзя, однако, не удивляться тому, что, как ка­
жется, Екатерина не была знакома вовсе с сочинениями Лессинга, Шил­
лера и Гёте, тогда как выбор книг ее библиотеки представлял собою це­
лую энциклопедию; здесь были индийские басни Локмана и Бидпай,
драмы Корнеля, Шекспира, Мольера, Расина, сочинения Гибона,
277


Сервантеса, Дидро, Галиани, Неккера, Монтескье, Палласа, Пиндара,
Лагарпа и пр.
Не отличаясь нисколько музыкальным талантом и даже жалуясь на
полное отсутствие умения отличать музыку от обыкновенного шума,
императрица все-таки интересовалась оперою, находилась в личных
сношениях с знаменитыми композиторами, бывшими при ее дворе, ка­
ковы Сарти, Мартини и Паэзиелло18, со вниманием следила за успехами
некоторых известных певиц, посещавших Россию, и пр. Особенно опера-буф нравилась Екатерине; в ее письмах к Гримму встречаются разные
замечания об этих операх соч. Паэзиелло и др.
Особенное удовольствие доставляли императрице произведения
скульптуры и живописи. В дневнике Храповицкого часто упоминается
о предметах, которыми восхищалась Екатерина; то идет речь о какойнибудь вакханке, то о медалях, камеях и пр. Беседуя однажды с Храпо­
вицким о разных камнях, Екатерина сказала, что страсть к этим предме­
там сделалась у нее сущею болезнию. На замечание Храповицкого, что
при этой болезни чувствуешь себя отлично, Екатерина возразила: «Да,
тут открывается история. Разные познания — это дело императорское».
Переписка Екатерины с Гриммом чрезвычайно богата разными замеча­
ниями о предметах искусства, о ваятелях, живописцах и архитекторах.
О некоторых картинах Ванлоо, Рафаэля и Менгса, о кое-каких статуях
Гудона и пр. говорится подробно. Некоторые знаменитые художники
были приглашены в Россию, например, Фальконет, Гудон, г-жа Колло,
г-жа Виже-Лебрюн и др. Переписка Екатерины с Фальконетом, создав­
шим великолепный памятник Петру Великому, составляет содержание
целого тома «Сборника Императорского Исторического Общества»19.
Из этих писем видно, в какой мере императрица умела ценить способно­
сти и необычайно многостороннее образование гениального художни­
ка и в какой степени она входила во все подробности многолетнего тру­
да Фальконета над статуей Петра. Здесь встречается множество дельных
замечаний об общей композиции статуи, о костюме и позе всадника, об
аллегорической змее, о коне, о технике дела и пр. Особенно деятельно
императрица заботилась об обогащении эрмитажной коллекции кар­
тин, статуй и пр. Фавориты ее большею частью разделяли ее вкус в от­
ношении к этим произведениям искусства.
Достойны внимания занятия Екатерины сравнительным языкознани­
ем. Особенно в то время, когда оплакивала кончину Ланского, она посвя­
щала свое свободное время этой специальности. То она советовалась с
Палласом, то переписывалась с Николаи, то изучала труды ученых, како­
вы Дюмареск, Кур-де-Жебелан (Court-de-Gebelin) и пр., то заставляла
Бакмейстера, Иогана Готлиба Арндта и др. собирать материал для сравнительно-филологических изысканий. Таким образом состоялся словарь,
который при многих недостатках, объясняющихся новостью дела, всетаки имеет значение в истории развития филологии сравнительного язы­
кознания вообще.
Неоднократно в письмах Екатерины к Гримму говорится об этих
занятиях. Так, например, она пишет 9 сентября 1784 года: «Я добыла
278


себе всяких словарей, какие только можно было сыскать, между прочим
финский, черемисский, вотяцкий, и теперь все мои столы завалены этим
добром». В другом месте: «Если бы г. Кур-де-Жебелен знал по-славян­
ски или по-русски, то сделал бы еще более любопытных открытий. Я
считаю его всемирную грамматику одним из превосходнейших творе­
ний, появившихся в нынешнем веке». О словаре: «Мой любезный сло­
варь в скором времени имеет появиться в печати. Это, быть может, са­
мый полезный труд, какой когда-нибудь был произведен для всех язы­
ков и словарей, и особенно для русского языка, для которого Российская
Академия задумала составить словарь, для чего она, сказать правду, со­
вершенно не имела достаточных сведений. Мое же произведение — лу­
чезарный светильник, о котором можно сказать: имеющий уши слышать
и очи видеть услышит и увидит; а кто глух и слеп от рождения, так таким
и останется».
Известно, что царствование Екатерины оказалось особенно благо­
приятным для развития исторической науки в России, что, главным
образом, объясняется участием самой императрицы в исторических за­
нятиях. Для нее были сделаны выписки из летописей, в разных монасты­
рях искали и находили древние рукописи, писались исторические мате­
риалы разного рода, издавалась «Древняя российская вивлиофика»
Новиковым, издание, заключавшее в себе множество драгоценных исто­
рических памятников. Императрица позаботилась о том, чтобы архивы
сделались доступны ученым. Сооруженные по ее указаниям ученые
экспедиции, как то: путешествия Палласа, Гмелина20, Лепехина21 и пр.,
принесли богатые результаты для археологии, этнографии и пр. Щерба­
тов написал свою историю России, Голиков собрал богатый материал
для истории Петра Великого22 и пр.
Начало специальных занятий императрицы историею России отно­
сится к 1783 году. Она считала нужным составить учебник для своих
внуков, таким образом углублялась в изучение истории первых госуда­
рей России и увлекалась при этом специальными филологическими воп­
росами. 9 мая 1792 года она писала Гримму: «Ничего не читаю, кроме
относящегося к XIII веку Российской истории. Около сотни старых ле­
тописей составляют мою подручную библиотеку. Приятно рыться в ста­
ром хламе». 12 января 1794 года: «У меня все был недосуг благодаря де­
лам и старинным летописям. Дошедши до 1321 года, я остановилась и
отдала переписывать около восьмисот страниц, нацарапанных мною.
Представьте, какая страсть писать о старине, до которой никому нет
дела и про которую, я уверена, никто не будет читать, кроме двух педан­
тов: один из них мой переводчик, Фолькнер, другой библиотекарь Ака­
демии Буссе. А между тем, я очень довольна, что привела в порядок все
относящееся до истории и сделала лучше всех, кто брался за эту работу
до сих пор. Я тружусь точно за деньги: так корплю, так стараюсь, кла­
ду в дело весь свой ум и сообразительность, и всякий раз, как напишу
страницу, восклицаю: Ах, как это хорошо, мило, восхитительно! Но,
конечно, я никому об этом не говорю, кроме вас; вы понимаете: надо
мною стали бы смеяться» и пр. Встречая, несколько месяцев позже, необ­
279


ходимость на некоторое время прервать эти занятия, императрица пи­
шет: «Ах, мои любимые летописи, вы спокойно отдыхаете; когда я опять
стану заниматься вами? Я дошла до 1368 или 1369 года». Вскоре она воз­
вратилась к этим занятиям, и вот опять письма ее к Гримму пересыпаны
разными замечаниями о Димитрии Донском, о Рюрике, о славянах, о
Польше и Литве и пр. «Я люблю эту историю (России) до безумия», —
сказано в одном из писем Екатерины.
Можно думать, что страсть к занятиям историею отдаленных ве­
ков находилась в некоторой связи с раздражением императрицы по
поводу событий Французской революции. Подобно тому как немного
позднее и в западной Европе, в эпоху реакции против революции и Н а­
полеона, начали процветать научные занятия историею, литературою,
искусством средних веков, и Екатерина, огорченная торжеством фран­
цузского оружия, заключением Базельского мира23 и пр., как бы искала
успокоения в изучении истории варяжского вопроса, в чтении Несто­
ровой летописи, в исследовании частностей первоначального развития
государственной жизни России. В одном из ее писем Гримму сказано,
что, если какой-нибудь труд хочет удостоиться ее внимания, то он дол­
жен по крайней мере относиться к четырнадцатому столетию; «из но­
вейших книг, — писала императрица, — ничему нельзя научиться».
И эти занятия продолжались до последних дней жизни Екатерины.
В 1796 году она писала к Гримму, что занята составлением огромного
исторического труда, который может быть окончен не ранее года.
«Я весьма усидчиво занимаюсь этою работою, — прибавила императ­
рица, — даже во сне я сочиняю целые главы этой книги, до того я заня­
та этими мыслями».
Таковы были занятия и развлечения, которым предавалась Екате­
рина в свободное от дел время. Нельзя, повторяем, не удивляться, что
при особенно деятельном участии ее в делах она располагала в такой
мере свободным временем; это объясняется, главным образом, необы­
чайною рабочею силою императрицы, умением заниматься, не теряя ни
минуты. Все упомянутые занятия Екатерины требовали усидчивого тру­
да, много времени, сосредоточения ума, спокойствия души. Если к это­
му прибавить управление делами империи, приемы, общественные раз­
влечения, домашнюю жизнь среди фаворитов и близких людей, то сде­
лается понятным замечание императрицы, что ей никогда не скучно и
что она никогда не затрудняется вопросом о выборе занятий.
Разумеется, чаще всего Екатерина была завалена делами, относив­
шимися к управлению государством. Летом 1794 года она в письме к
Гримму заметила, что почта и курьеры доставили в продолжение не­
скольких дней столько бумаг, что не менее девяти столов покрыты ими.
В марте 1788 года она писала: «Я с некоторого времени работаю, как
лошадь; мои четыре секретаря не успевают справляться с делами; я долж­
на буду увеличить число секретарей. Я постоянно пишу. Никогда еще я
не писала столько. Когда началась война (турецкая), некоторые текущие
дела были оставлены; теперь нужно дать ход всему прерванному, чтобы
к весне сладить со всеми делами, — это очень трудно».
280


Императрица считала себя особенно способною к занятиям делами
или к тому, что она называла своим ремеслом (metier), которое, однако,
отличалось особенною многосторонностью. Некоторые из упомянутых
нами частных занятий Екатерины находились в связи с ее «ремеслом»,
например, исследования исторические, работы лингвистические, рас­
суждения о вопросах политической экономии и статистики, изучение
природы России и пр.
Порою Екатерина жаловалась на недосуг, говоря, что иногда не
может располагать несколькими минутами для себя, по своему усмотре­
нию, горюя о невозможности читать доставленные ей с разных сторон
книги, оканчивать начатые работы*. Порою она была чрезвычайно до­
вольна своею деятельностью и гордилась результатами своих работ.
Занимаясь вопросами законодательства, она однажды заметила, что в
некоторых отношениях имеет более сведений, чем Блекстон. В 1781 году
в одном из ее писем к Гримму сказано: «У меня постоянно перо в руках,
я составляю целые томы и, приведенная в ужас громадностью этих то­
мов, я иногда ощущаю охоту бросить в огонь все это, однако, в самом
деле жалко это сделать, потому что все это разумно и полезно».
Образование и занятия Екатерины представляли собою энциклопе­
дию; она оставалась чуждою всякому доктринерству; она не любила
никакой систематики, ссылаясь при этом на образ мыслей своего «на­
ставника» Вольтера в этом отношении; страсть к систематике, говори­
ла она, рождает упрямство, нетерпимость, охоту преследовать других и
пр. Познания и стремления Екатерины отличались не столько глубиною
и основательностью, сколько широтою и разнообразием; восприимчи­
востью и трудолюбием она превосходила многих великих деятелей в ис­
тории всех времен.
ФАВОРИТИЗМ

В царствование Екатерины фаворитизм имел весьма широкое раз­
витие. В записках ее встречается следующее не лишенное значения для
его характеристики место: «Я получила от природы великую чувстви­
тельность и наружность, если не прекрасную, то во всяком случае при­
влекательную; я нравилась с первого разу и не употребляла для того
никакого искусства и прикрас. Душа моя от природы была до такой
степени общительна, что всегда, стоило кому-нибудь пробыть со мною
четверть часа, чтобы чувствовать себя совершенно свободным и вести со
мною разговор, как будто мы с давних пор были знакомы. По природ­
ной снисходительности моей я внушала к себе доверие тем, кто имел со
мною дело; потому что всем было известно, что для меня нет ничего
приятнее, как действовать с доброжелательством и самою строгою чест­
ностью. Смею сказать (если только позволительно так выразиться о
самой себе), что я походила на рыцаря свободы и законности; я имела
*
В одном из ее писем она называет себя «commenceuse de profession» (в этом деле
начинающий профессионал). (Прим. автора.)
281


скорее мужскую, чем женскую душу; но в том ничего не было отталки­
вающего, потому что с умом и характером мужским соединялась во мне
привлекательность весьма любезной женщины. Да простят мне эти сло­
ва и выражения моего самолюбия: я употребляю их, считая их истинны­
ми и не желая прикрываться ложною скромностью. Впрочем, самое со­
чинение это должно показать, правду ли я говорю о моем уме, сердце и
характере. Я сказала о том, что я нравилась; стало быть, половина иску­
шения заключалась уже в том самом; вторая половина в подобных слу­
чаях естественно следует из самого существа человеческой природы,
потому что идти на искушение и подвергнуться ему — очень близко
одно от другого. Хотя в голове запечатлены самые лучшие правила
нравственности, но, как скоро примешивается и является чувствитель­
ность, то непременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь.
Я по крайней мере не знаю до сих пор, как можно предотвратить это.
Может быть, скажут, что есть одно средство — избегать; но бывают слу­
чаи, положения, обстоятельства, где избегать невозможно; в самом деле,
куда бежать, где найти убежище, как отворачиваться посреди двора,
который перетолковывает малейший поступок. Итак, если не бежать, то
по-моему нет ничего труднее как уклониться от того, что вам существен­
но нравится. Поверьте, все, что вам будут говорить против этого, есть
лицемерие и основано на незнании человеческого сердца. Человек не
властен в своем сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и
потом опять давать свободу»24.
И современники, и потомство не без основания резко осуждали фа­
воритизм при Екатерине. Односторонность и резкость отзывов в этом
отношении, однако, лишали и современников, и ближайшее потомство
возможности оценить беспристрастно личность императрицы вообще.
Принимая во внимание необычайные способности Екатерины, обстоя­
тельства, в которых она находилась, ее темперамент, нельзя не признать,
что при обвинении ее не должно упускать из виду нравы того века вооб­
ще и нравы при дворе в особенности. Фаворитизм не был новым явлени­
ем при Екатерине. Чуть ли не то же самое происходило при императри­
це Елизавете Петровне.
Особенно неблагоприятное впечатление производят частые переме­
ны фаворитов. Один за другим были «в случае»: Григория Орлов, Васильчиков, Потемкин, Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской, Ермо­
лов, Мамонов и Зубов. И русские и иностранцы порицали Екатерину
чрезвычайно резко за то, что эти перемены происходили быстро, неожи­
данно, иногда без видимых причин. С другой стороны, даже недоброже­
латели Екатерины хвалили ее за то, что никто из удаленных от двора
фаворитов не был преследуем или наказан, тогда как история представ­
ляет множество примеров жестокости и крайнего произвола в образе
действий коронованных женщин в подобных случаях.
Обыкновенно современники и позднейшие историки придавали
чрезмерное значение политическому влиянию фаворитов на дела. Ни
один из них не имел преобладающего влияния на Екатерину. Даже заме­
чательнейшие и способнейшие, как, например, Орлов, Потемкин, Зубов,
282


находились в полной от нее зависимости. Зато нельзя не признать, что
фаворитизм, при неограниченном корыстолюбии любимцев Екатерины,
их родственников, друзей, знакомых, очень дорого обходился казне и
народу.
Скажем несколько слов о замечательнейших фаворитах.
Более десятилетия Григорий Орлов занимал это место. Мы говори­
ли выше об участии его в государственном перевороте 1762 года, о слу­
хах касательно намерения Екатерины вступить с ним в брак. Осуждая
некоторые пороки этого фаворита, даже завзятый противник Екате­
рины князь Щербатов не без признательности говорит о разных доб­
рых качествах его. Екатерина не находила слов, расхваливая красоту,
ум, познания, доблесть своего любимца. Так, например, в письме к
г-же Бьельке она заметила об Орлове: «Природа избаловала его; ему все­
го труднее заставить себя учиться, и до тридцати лет ничто не могло при­
нудить его к тому. При этом нельзя не удивляться, как много он знает:
его природная проницательность так велика, что, слыша в первый раз о
каком-нибудь предмете, он в минуту схватывает всю его суть и далеко
оставляет за собою того, кто с ним говорит». Разные случаи свидетель­
ствуют о способности Орлова содействовать исполнению предположе­
ний Екатерины, входить в подробности ее проектов, служить ей сотруд­
ником. Заслуги Орлова при учреждении Вольного Экономического Об­
щества, участие его в прениях Большой Комиссии, готовность следовать
примеру императрицы в привитии оспы, замечательная роль, которую
он играл в истории восточного вопроса, его заслуги во время чумы в
Москве — все это дает нам некоторое понятие о значении Григория
Орлова в течение первого десятилетия царствования Екатерины.
Отношения Екатерины к Орлову изменились около того време­
ни, когда он отправился в Фокшаны для переговоров о мире с турками.
Частности этого кризиса ускользают от нашего внимания. Как бы ни
было, Орлов очутился в немилости у императрицы. Она удалила его от
двора по крайней мере на один год. Сохранился собственноручный про­
ект Екатерины о награждении Орлова при увольнении; в проекте замет­
на забота императрицы войти во все подробности материального бла­
госостояния бывшего любимца и его родственников. В заключение ска­
зано: «Я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана, и
качеств тех, коими вы украшены и колико оные отечеству полезны быть
могут» и пр. Когда в иностранных газетах появились разные толки о
причинах размолвки между Орловым и Екатериною, она позаботилась
об опровержении этих отчасти чрезвычайно нелепых слухов. И о том,
чтобы такие газеты не доходили до Орлова. В октябре 1772 г. Орлов был
возведен в княжеское достоинство. Несколько лет он прожил в Ревеле. В
1777 году он женился на одной из красивейших женщин, Е. Н. Зиновье­
вой. Около этого времени в письмах императрицы к барону Гримму
встречаются чрезвычайно благосклонные отзывы Екатерины об Орло­
ве. Иногда он являлся при дворе, не имея, впрочем, более никакого вли­
яния. В 1780 году он предпринял путешествие в западную Европу, где
скончалась его страстно им любимая супруга и откуда он возвратился
283


на родину, сильно расстроенный и нравственно и физически. С каким
участием отнеслась Екатерина к болезни и кончине прежнего друга, сви­
детельствуют письма ее к разным лицам. Орлов умер 13 апреля 1783 года
в Москве. Получив от графа Алексея Орлова-Чесменского известие об
этом событии, императрица отвечала: «Я имела в нем друга, вместе с
вами оплакиваю его; чувствую в полной мере цену потери и никогда не
позабуду его благодеяний». В письме к Гримму Екатерина распростра­
нялась о качествах Орлова и умершего около того же времени графа
Н. Панина. Параллель оказалась весьма выгодною для Орлова, о кото­
ром в письме Екатерины сказано между прочим: «В нем я теряю друга и
общественного человека, которому я бесконечно обязана и который мне
оказал существенные услуги. Меня утешают и я сама говорю себе все,
что можно сказать в подобных случаях, но ответом на эти доводы слу­
жат мои рыдания. И я страдаю жестоко с той минуты, как пришло это
роковое известие... Гений князя Орлова был очень обширен; в отваге,
по-моему, он не имел себе равного. В минуту самую решительную ему
приходило в голову именно то, что могло окончательно направить дело
в ту сторону, куда он хотел его обратить, и в случае нужды он проявлял
силу красноречия, которой никто не мог противостоять, потому что он
умел колебать умы, а его ум не колебался никогда» и пр. В письме Ека­
терины к Гримму от 1 июня 1783 года сказано: «Смерть князя Орлова
свалила меня в постель».
Фаворитизм Потемкина, в тесном смысле этого слова, относится к
1774— 1779 годам, но искренние дружеские отношения между ним и
императрицею продолжались до его кончины.
Напрасно говорят о перевесе, который будто бы имел Потемкин
над императрицею, о вредном влиянии, оказанном им на Екатерину. Из
множества писем Потемкина и императрицы можно убедиться, что она
и нравственно и умственно стояла гораздо выше светлейшего князя,
остававшегося до гроба в безусловной зависимости от императрицы.
Впрочем, она высоко ценила способности Потемкина, нуждалась в его
советах и во многих случаях руководствовалась его соображениями. Во
время второй турецкой войны она писала к нему по два раза в неделю и
чаще, сообщая о состоянии дел, спрашивая о его здоровье, называя его
«шоп соеиг», «шоп bijou» и другими нежными именами. Весьма часто
Екатерина называла Потемкина своим учеником, уверяла его в полном
к нему доверии, жаловалась на его отсутствие, просила его щадить себя,
беречь свое здоровье. Не подвергать себя опасностям и пр.25
В этом же смысле Екатерина отзывалась о Потемкине в письмах к
другим лицам. В одном из писем к Гримму она назвала Потемкина «од­
ним из величайших и забавнейших оригиналов этого железного века».
По случаю заключения Кючук-Кайнарджийского мира26 она писала о
Потемкине: «Что за голова у этого человека! Он имеет важнейшую долю
в этом договоре». Заказывая в 1778 году чрез посредство Гримма вели­
колепный сервиз из севрского фарфора, она замечает, что так как этот
подарок назначен для Потемкина, то не должно щадить ни денег, ни
труда, и с этой целью она делает вид, будто сервиз назначен для нее са­
284


мой. В другой раз она пишет: «Он умнее меня, и все, что он делает, обду­
мано всесторонне», а далее: «Я в нем имею чрезвычайно способного и
достойного друга» и пр.
Мы имели случай видеть, какое деятельное участие Потемкин при­
нимал в делах, какое значение он имел в истории восточного вопроса,
какова была его деятельность при управлении южною Россиею. Он во
всякое время располагал громадными материальными средствами. В
вверенных его администрации провинциях он играл роль неограничен­
ного монарха, произволом и деспотическими приемами напоминал пер­
сидского сатрапа, окружая себя баснословною пышностью и роскошью.
На юге в его распоряжении находились войска и флот. Он мог более или
менее самостоятельно заниматься политикою. При всем том, однако, он
на каждом шагу зависел от степени расположения к нему Екатерины.
Милость императрицы была главным условием его счастия и успехов.
В Потемкине заметна странная смесь гениальности с цинизмом,
образования с грубостью нравов, чрезмерной европейской утонченно­
сти с азиатским варварством, громадных предположений на пользу го­
сударства с мелочным самолюбием и корыстолюбием, человеколюбия с
эгоизмом, рабочей силы с ленью и индифферентизмом. Принц де Линь
считал Потемкина человеком чрезвычайно богато одаренным приро­
дою. Не только Екатерина, но и другие лица, например, Сегюр, Иосиф И,
Геррис, высоко ценили ум и способности светлейшего князя. В то же
время, однако, не без основания, как у современников, так и у поздней­
ших писателей встречаются чрезвычайно неблагоприятные отзывы о
Потемкине; порицали его честолюбие, доходившее до мелочности, его
алчность, не знавшую пределов, невнимание к интересам других людей,
его сибаритство и пр. Достойно внимания замечание, неоднократно
высказываемое современниками о Потемкине: находили, что он казал­
ся ленивым, погруженным в дремоту, тогда как в сущности был посто­
янно занят делами. И правда: бесчисленное множество писем и записок
Потемкина свидетельствует о его необычайной рабочей силе, неутоми­
мой и многосторонней деятельности. При всем том, однако, Потемкин
вообще производил впечатление скорее авантюриста, нежели настояще­
го государственного человека, героя или патриота. Мы видели выше,
что административная деятельность Потемкина не была богата резуль­
татами, била на минутный эффект, оказалась непрочною и нецелесооб­
разною. У него не было терпения, последовательности, выдержанности.
Поэтому осуществление громадных проектов князя оказалось невоз­
можным. В гораздо большей мере царедворец и чиновник, нежели на­
стоящий государственный деятель, он на каждом шагу более думал об
ответственности пред государыней, нежели о настоящих интересах на­
рода и государства. Двор заменял ему Россию; собственные, личные ин­
тересы у него стояли выше пользы отечества.
Впрочем, никто из фаворитов не имел такого значения, как Потем­
кин, никто не занимался столь деятельно, самостоятельно и отчасти
успешно делами внешней политики. Пребывая в Петербурге, он посто­
янно находился в непосредственных сношениях с иностранными дипло­
285


матами. Иногда его виды расходились с воззрениями императрицы. В то
время как Екатерина обнаруживала склонность к сближению с Франциею, Потемкин был сторонником Англии; во время дружбы Екатери­
ны с Иосифом II он придерживался того мнения, что не следует прене­
брегать Пруссиею. В турецких делах он играл самую важную роль, ука­
зал на необходимость занятия Крыма, обратил внимание на Кавказ, за­
ботился об учреждении военных поселений на юге, занимался вопросом
об экономическом значении расширения пределов России до берегов
Черного моря. Не получив систематического и полного образования,
Потемкин, благодаря чрезвычайным способностям, быстро усваивал
технику дел, за которые должен был приниматься. Сделавшись адмира­
лом на Черном море, он при постройке судов, при управлении флотом,
обнаруживал специальные познания в области морского дела. Энцикло­
педическое образование его удивляло современников. Не отличаясь
утонченным вкусом в области искусств, он любил окружать себя худож­
никами; во время осады Очакова он занимался переводом французских
сочинений.
Даже во время второй турецкой войны, значит, в последние годы
своей жизни, Потемкин старался как можно чаще приезжать в столицу.
Напрасно говорили о какой-то окончательной размолвке между импе­
ратрицею и Потемкиным пред его кончиною. Случались недоразуме­
ния, но о немилости не могло быть речи. Отзывы Екатерины о Потемки­
не в это время имеют гораздо большее значение, чем драгоценные подар­
ки и ордена, которыми она награждала его. Особенно красноречивым
свидетельством является горе императрицы по случаю болезни и кончи­
ны Потемкина. Храповицкий пишет о слезах и отчаянии Екатерины:
«Жаловались, что не успевают приготовить людей. Теперь не на кого
опереться», — таким образом воспроизводит Храповицкий слова импе­
ратрицы и дальше: «Продолжение слез. Мне сказано: как можно мне
Потемкина заменить? Все будет не то... он был настоящий дворянин,
умный человек, меня не продавал; его нельзя было купить» и пр.
В письмах Екатерины к Гримму сказано: «Мой выученик, мой друг,
можно сказать, мой идол. Князь Потемкин Таврический умер в Молда­
вии... Вы не можете себе представить, как я огорчена. Это был человек
высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда
были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и
крайне любезен. В голове его непрерывно возникали новые мысли; ка­
кой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати! В эту войну
он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача, и
на суше и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел
управлять другими. Одним словом, он был государственный человек:
умел дать хороший совет, умел его и выполнить. Его привязанность и
усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня,
если, по его мнению, дело было сделано не так, как следовало; с летами,
благодаря опытности, он исправился от многих своих недостатков.
Когда он приезжал сюда три месяца тому назад, я говорила генералу
Зубову, что меня пугает эта перемена и что в нем не заметно более преж­
286


них его недостатков, и вот, к несчастию, мои опасения оказались проро­
чеством. Но в нем были качества, встречающиеся крайне редко и отли­
чавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая
душа, смелое сердце. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга
и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По мо­
ему мнению, Потемкин был великий человек, который не выполнил и
половины того, что был в состоянии сделать». Затем, в другом письме,
двумя месяцами позже: «Дела идут тем же порядком, несмотря на ужас­
ную потерю, о которой я вам писала в ту же ночь, как пришло роковое
известие. Я все еще продолжаю грустить. Заменить его невозможно,
потому что нужно родиться таким человеком, как он, а конец нынешне­
го столетия не представляет гениальных людей».
Ни одного из своих фаворитов Екатерина, как кажется, не любила
так страстно, как Ланского, находившегося «в случае» с конца семиде­
сятых годов и умершего летом 1784 года от горячки, на двадцать седь­
мом году от рождения. В письмах Екатерины к Потемкину часто гово­
рится о Ланском в тоне совершенной интимности. В одном из писем к
Гримму сказано о Ланском: «Если бы вы видели, как генерал Ланской
вскакивает и хвастает при получении ваших писем, как он смеется и ра­
дуется при чтении! Он всегда огонь и пламя, а тут весь становится душа,
и она искрится у него из глаз. О, этот генерал существо превосходней­
шее. У него много сходного с Александром. Этим людям всегда хочется
до всего коснуться» и пр.
Когда он заболел опасно, императрица не покидала комнаты боль­
ного, не принимала почти никакой пищи, не раздевалась и ухаживала за
ним. Когда он умер, Екатерина предалась порывам печали и горя и за­
тем впала в меланхолию. В первое время после этого несчастия она не
была в состоянии видеть кого-либо, не исключая детей и внуков; един­
ственным утешением ее была сестра покойника, на него похожая. Импе­
ратрица даже заболела серьезно. Безбородко должен был просить По­
темкина подействовать на государыню, ободряя и утешая ее.
7
июня императрица начала писать к Гримму; 25 июня умер Лан­
ской; 2 июля Екатерина писала: «Когда я начинала это письмо, я была
счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не
знала, куда они деваются. Теперь уже не то; я погружена в глубокую
скорбь; моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невоз­
наградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому
назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно тру­
дился над своим образованием, делал успехи, усвоил себе мои вкусы. Это
был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкой душой,
честный, разделявший мои огорчения, когда они случались, и радовав­
шийся моим радостям. Словом, я имею несчастие писать вам рыдая.
Генерала Ланского нет более на свете. Злокачественная горячка, в соеди­
нении с жабой, свела его в могилу в пять суток, и моя комната, в которой
мне прежде было так приятно, превратилась в пустыню. Накануне его
смерти я схватила горловую болезнь и жестокую лихорадку; однако со
вчерашнего дня я встала с постели, но слаба и до такой степени болез­
287


ненно расстроена в настоящее время, что не в состоянии видеть челове­
ческого лица без того, чтобы не разрыдаться и не захлебнуться слезами.
Не могу ни спать, ни есть; чтение нагоняет на меня тоску, а писать я не
в силах. Не знаю, что будет со мной; знаю только, что никогда в жизни
я не была так несчастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг
покинул меня. Я открыла ящик письменного стола, нашла там этот пе­
чальный листок, написала эти строки, но теперь силы изменяют мне».
Не ранее как по истечении двух месяцев императрица была в со­
стоянии возвратиться к письменной беседе с бароном Гриммом. 9 сен­
тября 1784 г. она писала: «Признаюсь, за все это время я была не в силах
писать вам, потому что знала, что это заставит страдать нас обоих. Че­
рез неделю после того как я написала вам мое июльское письмо, ко мне
приехал граф Ф. Орлов и князь Потемкин. До этой минуты я не могла
выносить человеческого лица. Оба они взялись за дело умеючи. Они
начали с того, что принялись выть (hurler) за одно со мною; тогда я по­
чувствовала, что мне с ними по себе. Но до конца еще было далеко. От
слишком сильно возбужденной чувствительности я сделалась бесчув­
ственной ко всему, кроме горя; это горе росло каждую минуту и находи­
ло себе новую пищу на каждом шагу, по поводу каждого слова. Не по­
думайте, впрочем, чтобы, не взирая на весь ужас моего положения, я пре­
небрегла хотя бы последней малостью, для которой требовалось мое
внимание: в самые тяжкие минуты ко мне обращались за приказаниями
по всем делам. И я распоряжалась как должно и с пониманием дела, что
особенно изумляло генерала Салтыкова. Более двух месяцев прошло без
всякого облегчения; наконец стали наступать промежутки, сперва толь­
ко часы, более спокойные, потом и целые дни... Пятого сентября я при­
ехала сюда, в город, вчера в первый раз выходила к обедне и в первый же
раз, стало быть, опять видела всех и меня все видели. Но, признаюсь, это
стоило мне такого усилия, что, возвратясь к себе в комнату, я почувство­
вала упадок сил, и всякий другой непременно упал бы в обморок, чего со
мною отродясь еще не бывало». В феврале 1785 года Екатерина снова
писала о печальной эпохе после кончины Ланского: «Как видите, не­
смотря на все газетные толки, я еще не умерла; у меня нет и признаков какой-нибудь болезни, но до сих пор я была существом бездушным, про­
зябающим, которого ничто не могло одушевить. За это время я увидела,
сколько у меня истинных друзей, и их дружба часто мне была в тягость:
между тем уже во многом они сумели произвести поворот к лучшему, и,
надо сказать правду, что это уже не мало».
Дмитриев-Мамонов, бывший «в случае» от 1786 до 1789 г., может
считаться после Потемкина едва ли не способнейшим из фаворитов Ека­
терины. Не только она восхищалась его талантами, познаниями и пр., но
и современники-дипломаты, знавшие лично М амонова, хвалили его
остроумие, оживленную беседу, любезность и ловкость. В письмах к
Потемкину императрица говорит о Мамонове: «Он весьма милый че­
ловек», «он день ото дня любезнее и милее становится», «Александр
Матвеевич тебя как душу любит»; «так как он ведет себя, как ангел, то
я его сделала генерал-адъютантом; ты его любишь как сына, и так не со­
288


мневаюсь, что ты во всем возьмешь приятное участие» и т. п. В письмах
к Гримму императрица тоже хвалила характер и способности Мамоно­
ва, его склонность к занятиям музыкою, к гравированию, к чтению клас­
сиков. «Красный Кафтан» (l’habit rouge), так называла императрица
Мамонова, «личность далеко не заурядная. В нас бездна остроумия, хотя
мы никогда не гоняемся за остроумием; мы мастерски рассказываем и
обладаем редкой веселостью; наконец, мы — сама привлекательность,
честность, любезность и ум; словом, мы себя лицом в грязь не ударим.»
В другом письме: «Красный кафтан так любезен, остроумен, весел, такой
красавец, такой добрый и приятный, такой милый собеседник, что вы
очень хорошо сделаете, если полюбите заочно» и пр.27
Впрочем, порою между Екатериною и Мамоновым возникали не­
доразумения. Уже в первое время своего пребывания при дворе фаво­
рит сознавался в том, что не чувствует себя хорошо в этом положении. В
1788 году он влюбился в одну из фрейлин, княжну Щербатову. Прошло
несколько месяцев, прежде чем Екатерина услышала об этом. Затронутая
за живое, она, чтобы принудить Мамонова высказаться прямо, придума­
ла следующую хитрость. Однажды она заговорила о том, что при насту­
пающей старости желала бы устроить судьбу своего друга и предложила
ему в невесты богатую графиню Брюс. Тогда Мамонов сознался, что
любит княжну Щербатову и уже помолвлен с нею. Екатерина, до этого не
хотевшая верить толкам относительно Мамонова и Щербатовой, была
глубоко поражена сознанием своего любимца. Беседуя с Храповицким об
этом деле, Екатерина горько жаловалась на Мамонова: «Зачем не сказал
откровенно? Г од как влюблен. Буде же сказал зимой, то полгода бы преж­
де сделалось то, что третьего дня. Нельзя вообразить, сколько я терпела.
Бог с ними! Пусть будут счастливы. Я простила их и дозволила жениться.
Они должны бы быть в восхищении, но, напротив, они плачут. Тут еще
замешивается и ревность. Он больше недели беспрестанно за мною при­
мечает, на кого гляжу, с кем говорю? Это странно. Сперва, ты помнишь,
имел до всего охоту и за все брался легко, а теперь мешается в речах, все
ему скучно и все болит грудь. Мне князь28зимой еще говорил: Матушка,
плюнь на него, и намекал на княжну Щербатову, но я виновата; я сама его
пред князем оправдать старалась». Храповицкий к этому прибавляет:
«Приказано мне заготовить указ о пожаловании ему деревень, купленных
у князя Репнина и Челышева, 2250 душ. Пред вечерним выходом сама
Екатерина Великая изволила обручить графа и княжну; они, стоя на ко­
ленях, просили прощения и прощены». Затем у Храповицкого следуют
еще кое-какие замечания о подарках Мамонову, о волнении Екатерины,
о неловком положении фаворита и пр. Об объяснении с Мамоновым
Екатерина рассказывала Храповицкому: «Он пришел в понедельник
(18 июля), стал жаловаться на холодность мою, и начал браниться. Я от­
вечала, что сам он знает, каково мне с сентября месяца и сколько я терпе­
ла. Просил совета, что делать? Советов моих давно не слушает, а как отой­
ти, подумаю. Потом послала к нему записку с предложением о дочери
графа Брюса... Вдруг отвечает дрожащей рукой, что он с год как влюблен
в Щербатову и полгода как дал слово жениться» и пр. После отъезда в
289


Москву молодой четы, обвенчанной в присутствии императрицы в при­
дворной церкви, Екатерина в письме к Потемкину несколько резко отзы­
валась о неискренности Мамонова. В кружках дипломатов ходили разные
толки по поводу этого эпизода. Сегюр в своих мемуарах допускает, что в
данном случае обнаруживалась женская слабость Екатерины, и указывает
на достойное удивления великодушие, выказанное ею в обращении с
Мамоновым и его невестою. Не без некоторой желчи Екатерина в письме
к Гримму заметила: «Воспитанница г-жи Кардель нашла, что Красный
Кафтан достоин более сожаления, чем гнева; он наказан на всю жизнь за
глупейшую страсть; его считают неблагодарным; воспитанница г-жи Кар­
дель сочла нужным в интересе всех участвующих чем скорее тем лучше
кончить эту комедию».
Платон Зубов, бывший в фаворе в течение последних лет жизни
Екатерины, имел довольно сильное влияние на дела. Во время перегово­
ров о Ясском мире он воспользовался отсутствием Безбородки для того
чтобы получить некоторый вес в области внешней политики. Современ­
ники резко осуждали недостатки фаворита, почти всегда находившегося
во вражде с высокопоставленными лицами, как. например, с Потемки­
ным, Безбородкою, Сиверсом и пр. Придворная история этого времени
изобилует указаниями на интриги, приписываемые Зубову. Зато импе­
ратрица в письмах к Гримму и Потемкину отзывалась чрезвычайно бла­
гоприятно о Зубове, восхваляя его безусловную преданность ей, его
стремление к расширению познаний, его умение учиться, его любезный
характер, искренность и пр. Так, например, в письме к Гримму сказано:
«Ох, Боже мой! Опять нужно приняться и все самой делать. Нет ни ма­
лейшего сомнения, что двое Зубовых подают более всего надежд; но по­
думайте, ведь старшему только 24-й год, а младшему нет еще и двадца­
ти. Правда, они люди умные, понятливые, а старший обладает обшир­
ными и разнообразными сведениями. Ум его отличается последователь­
ностью, и поистине он человек даровитый». В другом письме: «Зубов
трудолюбив, бескорыстен, исполнен доброй воли и отличается чрезвы­
чайными умственными способностями; вы о нем услышите еще более;
кажется, от меня зависит сделать из него новый фактотум». Последнее
замечание заключает в себе намек на незадолго до этого скончавшего­
ся Потемкина. Екатерина, очевидно, надеялась найти в Зубове сотруд­
ника, похожего на светлейшего князя; но надежды ее не оправдались29.
КОНЧИНА

Екатерина, любя жизнь, веселье, неохотно думала о предстоявшей
смерти, о наступающей старости. Поэтому она была недовольна, когда
ее поздравляли с днем рождения. В 1774 году она писала к Гримму: «Вы
праздновали 46 годовщину моего рождения; сама я ненавижу этот день:
прекрасный подарок он мне приносит! — Каждый раз лишний год, без
которого я могла бы отлично обойтись. Скажите по правде, ведь было
бы прекрасно, если бы императрица всю жизнь оставалась в пятнадца­
тилетием возрасте».
290


В бытность свою великою княгинею Екатерина хворала часто и
опасно. В 1766 году она писала к г-же Бьельке: «Я чувствую себя очень
хорошо, и года с четыре как мое здоровье весьма укрепилось, тогда как
прежде у меня часто предполагали чахотку». Как мы знаем между про­
чим из дневника Храповицкого, из писем Екатерины к Потемкину, она
и з восьмидесятых годах часто хворала. Притом она смеялась над вра­
чами и не верила в медицину и более доверяла авантюристам, советовав­
шим ей употребление разных ванн и пр.
Однажды в конце августа 1796 года Екатерина, побывав вечером у
Нарышкиной и возвращаясь домой, заметила звезду, «ей сопутствовав­
шую, в виду скатившуюся», и сказала Архарову: «Вот вестница скорой
смерти моей». «Ваше величество всегда чужды были примет и предрас­
судков», — отвечал Архаров. «Чувствую слабость сил и приметно опус­
каюсь», — возразила Екатерина30. Порою она, однако, и в это время
казалась свежею, живучею. 18 августа 1796 года она писала Гримму:
«Будьте здоровы; я весела и чувствую себя легко, как птица».
В последнее время императрица ходила лишь с трудом; особенно
затруднительным для нее было подниматься по лестницам; вельмо­
жи, принимавшие у себя императрицу, заменяли ступени искусствен­
но устроенными отлогими подмостками. Ростопчин писал 5 ноября
1796 года: «Здоровье (императрицы) плохо; не ходят более; буря, похо­
жая на случившуюся в последнее время жизни императрицы Елизаветы,
произвела тяжелое впечатление (на Екатерину); не выходят более».
5 ноября вечером был так называемый «Малый Эрмитаж». Импе­
ратрица весело беседовала в кружке приближенных лиц, обрадовалась
известию об отступлении французских войск, разговаривала очень мно­
го о кончине сардинского короля и забавлялась шутками Льва Нарыш­
кина, явившегося в костюме уличного торгаша и продававшего присут­
ствовавшим разные безделушки. Оставив раньше обыкновенного ком­
панию, императрица в шутливой записке поздравила австрийского по­
сла графа Кобенцеля с успехами австрийского оружия.
На другое утро, встав по своему обыкновению рано, Екатерина
оделась, пила кофе, поговорила с Зубовым и занялась с своими секрета­
рями. Затем она из кабинета пошла в гардероб, где обыкновенно не
оставалась никогда более 10 минут. Так как в продолжение слишком по­
лучаса она не выходила, камердинер обеспокоился и решился идти в гар­
дероб. Отворив дверь, он нашел императрицу в бессознательном состоя­
нии лежащею на полу. С ней сделался паралич. Через несколько часов ее
не стало.
Современники считали выгодою для Павла то обстоятельство, что
императрица с минуты припадка не приходила в сознание31.

«Мешая дело с бездельем», соединяя труд с забавою, веселость с от­
ветственностью призвания, Екатерина когда-то сочинила для себя над­
гробную надпись такого содержания:
291


«Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штетине 21 апреля
(2 мая) 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 г., чтобы выдти замуж
за Петра Ш.Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намере­
ние — понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не за­
бывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она по­
неволе прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала
добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и соб­
ственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная, с душою респуб­
ликанскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко дава­
лась, она любила искусства и быть на людях»32.
В позднейшее время она писала однажды к французскому эмигран­
ту Сенак де Мельяну: «Вот вам приблизительно мой портрет: я никогда
не признавала за собою творческого ума... Мною всегда было очень лег­
ко руководить, потому что для достижения этого нужно было только
представить мне мысли, несравненно лучше и основательнее моих: тогда
я была послушна, как агнец. Причина этого заключается в крайнем моем
желании блага государству; я была так счастлива, что попала на добрые
и истинные начала, которым я была обязана великими успехами. Я ис­
пытала и большие невзгоды, происшедшие от ошибок, в которых я не
имела никакого участия, а может быть и оттого, что предписанное мною
исполнялось не в точности. Несмотря на мою природную гибкость, я
умела быть упрямою или твердою (как угодно), когда это было нужно.
Я никогда не стесняла ничьего мнения, но в случае надобности имела
свое собственное. Я не любила споров, убедившись, что каждый всегда
остается при своем мнении; притом же я не умею говорить особенно
громко. Я никогда не была злопамятна, потому что так поставлена
Провидением, что не могла питать этого чувства к частным лицам и на­
ходила обоюдные отношения слишком неравными, если смотреть на
дело справедливо. Вообще я любила правосудие (justice), но нахожу, что
вполне строгое правосудие не есть правосудие, и что одна только спра­
ведливость (Гёцикё) соразмерна с слабостью человека. Но во всех случа­
ях человеколюбие и снисхождение к человеческой природе предпочита­
ла я правилам строгости, которые, как мне казалось, часто превратно
понимают. К этому влекло меня собственное мое сердце, которое я счи­
таю кротким и добрым. Когда старики проповедовали мне строгость, я,
заливаясь слезами, сознавалась им в своей слабости, и случалось, что
иные из них, также со слезами на глазах, принимали мое мнение. Нрав у
меня веселый и откровенный, но на своем долгом веку я не могла не
узнать, что есть желчные умы, которые не любят веселости: не все люди
могут переносить правду и искренность»33.
В сущности портрет, набросанный Екатериною, соответствует ее
нраву и качествам. Нелегко судить беспристрастно о ее характере. Об
этом свидетельствуют крайности в отзывах о ней. И современники, и
потомки то через меру восхваляли, то через меру порицали императри­
цу. К тому же в суждениях одних и тех же современников встречаются
противоречия, несообразности. Сочинение Массона о Екатерине может
292


быть прямо названо памфлетом; в нем императрице приписываются
самые ужасные поступки, баснословное нарушение правил нравственно­
сти; в то же время, однако, Массон хвалит характер Екатерины, замечая,
что она стояла выше обыденных мелочей, столь часто отравляющих
жизнь, и что она мыслила и действовала благородно; он же восхищает­
ся ее великодушием и кротостью, хвалит ее гуманность, и проч. Князь
Щербатов в своем сочинении «О повреждении нравов» сильно напада­
ет на Екатерину и на чрезвычайно вредное, по его мнению, влияние ее
царствования; однако, предполагая сочинить историю этого царствова­
ния, он написал введение, в котором выставлял на вид, что императри­
ца всегда имела целью действовать на пользу подданных. В отзывах анг­
лийского дипломата Герриса встречается странная смесь уважения и
хулы, признания необычайных способностей и благоприятных качеств
императрицы, и упреки разного рода, объясняющиеся, впрочем, отча­
сти неуспехами знаменитого дипломата. С одной стороны, Екатерину
считали как бы образцом лжи, обмана, искусства притворяться, с дру­
гой, признавали благородство и идеализм ее трудов при управлении
Россиею. С одной стороны, ее реформы казались какою-то комедиею,
бьющею на внешний эффект и не соответствовавшею истинной гуман­
ности, с другой — утверждали, что высокие цели, которые имела в виду
императрица, не были достигнуты лишь вследствие чрезмерных затруд­
нений, с которыми ей приходилось бороться, и благодаря постоянным
козням сановников, не разделявших идеализма Екатерины. То считали
ее хотя способною, но вообще обыкновенною женщиною, громкое имя
которой обусловливалось лишь внешними обстоятельствами, то утверж­
дали, что Екатерина, занимая любое место и при менее благоприятных
условиях, стяжала бы славу в истории.
Как бы то ни было, Вольтер жестоко ошибался, утверждая однаж­
ды, что «между потомством и Екатериною никогда не окажется возмож­
ным какое-либо недоразумение». Напротив того, лишь в самых редких
случаях потомство столь резко осуждало исторических деятелей, как
Екатерину. Едва она успела сойти в могилу, как появились полемиче­
ские, наполненные бранью сочинения Сальдерна. Кастера, Гельбига,
Массона34. В продолжение нескольких десятилетий эти труды оказыва­
ли сильное влияние на историческую литературу, при изучении истории
этого царствования и личности Екатерины. Развитие фаворитизма, про­
должавшегося до последних дней жизни Екатерины, тяжелое впечатле­
ние, произведенное на современников разделами Польши, враждебные
отношения России к Англии, Пруссии и Франции в последние годы это­
го царствования, раздражение, возбужденное развитием могущества и
влияния России при Екатерине, — все это содействовало тому, что в об­
щем мнении сложилась односторонняя, далеко не беспристрастная, не­
благоприятная оценка личности и деятельности Екатерины. В продол­
жение нескольких десятилетий главным источником при изучении исто­
рии Екатерины служили памфлеты, вроде вышеупомянутых сочинений,
появившихся тотчас же после кончины императрицы, и сплетни в среде
дипломатов, крайне недовольных самостоятельным и энергическим
293


образом действия русского двора в эту эпоху. Пока преобладали тако­
го рода пособия, историография не была в состоянии создать объектив­
ную картину свойств и значения императрицы и ее царствования. При
значительном числе обвинителей подсудимая не имела случая к оправ­
данию. Ей самой не давали слова. Судебный приговор при таких усло­
виях не мог быть беспристрастным. Даже замечательные ученые и доб­
росовестные историки писали о Екатерине не иначе как в тоне раздра­
жения и порицания.
В настоящее время, при совершенно изменившихся обстоятель­
ствах, историография располагает гораздо большим запасом данных
для изучения деятельности и личности Екатерины. Необозримая масса
архивных материалов, тысячи писем Екатерины, множество записок ее,
неисчерпаемое богатство отзывов и наблюдений современников дают
возможность гораздо глубже прежнего вникнуть в самую суть лично­
сти Екатерины, гораздо правильнее прежнего взвесить условия ее разви­
тия, ее жизни и деятельности, гораздо объективнее прежнего оценить
значение занимаемого Екатериною в истории места.
Необычайно богато одаренная природою, в силу целого ряда бла­
гоприятных обстоятельств обладая высоким положением, Екатерина
оказалась способною выполнить возложенную на нее судьбою задачу;
ей в этом помогало сознание собственного достоинства и редкого талан­
та; ей в этом помогала чрезвычайная сила воли; она умела пользовать­
ся выгодами своего положения, жизнью вообще, неутомимою работою
в особенности. Екатерина производит в общей сложности впечатление
личности, отличавшейся не только громадными умственными способно­
стями, но и благоприятными качествами души. До сих пор историки
особенно охотно останавливались то на внешнем блеске и на громкой
славе ее царствования, то на неоспоримых слабостях ее частной жизни.
Попытавшись разработать появившиеся в последнее время историче­
ские материалы, мы старались изобразить личность и царствование Ека­
терины беспристрастнее, многостороннее наших предшественников. Из
общего обзора деятельности Екатерины мы получаем следующий вы­
вод: она действовала успешно в качестве посредницы между прогрессом
и культурою Западной Европы, с одной стороны, и бытом России — с
другой. При ней значительно упрочилось могущество и влияние России
во всемирной системе государств; во время царствования Екатерины и
благодаря ее инициативе Россия быстро подвинулась вперед на пути
прогресса, европеизации.


Н. М Карамзин
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ЕКАТЕРИНЕ II
Сограждане! Дерзаю говорить о Е к а т е р и н е — и величие пред­
мета изумляет меня. Едва произнес ее имя, и мне кажется, что все бесчис­
ленные народы царств российских готовы внимать словам моим: ибо все
обожали Великую. И те, которые, скрываясь во мраке отдаления — под
тенью снежного Кавказа или за вечными льдами пустынной Сибири, —
никогда не зрели образа бессмертные, и те чувствовали спасительное
действие ее правления; и для тех была она божеством, невидимым, но
благотворным. Где только сияло солнце в областях российских, везде
сияла ее премудрость.
Щастливые ораторы, могущие украсить и возвеличить дела своих
героев! Или вы, которые даром красноречия воскрешаете темные подви­
ги древности! Ваша доля завидна. Не скажут, что вы унизили предмет
свой. Кому судить вас строго? Но мне должно изобразить монархиню,
которая своим величием удивила вселенную; мне должно славить пер­
вую героиню нашего времени, и в присутствии тех, для которых слава ее
была щастием. Она еще жива в их сердце; она еще и по смерти благотво­
рит им! Черты мои должны казаться слабыми... Но горе тому, кто, пред­
ставляя себе Е к а т е р и н у , может думать о пользе своего ничтожно­
го самолюбия! Благодарность, усердие есть моя слава. И я жил под ее
скипетром! И я был щастлив ее правлением! и буду говорить о ней! исти­
на сильнее воображения; чувство разительнее красноречия — и ваше
сердце, о россияне! возвысит действие моего слабого таланта.
Зерцало веков, история, представляет нам чудесную игру таинствен­
ного рока: зрелище многообразное, величественное! Какие удивитель­
ные перемены! какие чрезвычайные происшествия! Но что более всего
пленяет внимание мудрого зрителя? Явление великих душ, полубогов че­
ловечества, которых непостижимое божество употребляет в орудие сво­
их важных действий. Сии любимцы неба, рассеянные в пространствах
времен, подобны солнцам, влекущим за собою планетные системы: они
решают судьбу человечества, определяют путь его; неизъяснимою силою
влекут миллионы людей к некоторой угодной Провидению цели; творят
и разрушают царства; образуют эпохи, которых все другие бывают
только следствием; они, так сказать, составляют цепь в необозримости
веков, подают руку один другому, и жизнь их есть история народов.
295


Сограждане! Не только в тени древних отдаленных времен, не толь­
ко среди песчаных морей Африки, на полях Маратонских1, под орлами
державного Рима видим таких избранных и великих смертных. О слава
России! Под небесами любезного отечества, на его троне, в его венце и
порфире сияли П е т р и Е к а т е р и н а . Они были наши — и любовь
Всевышнего запечатлела их своею печатью! Они друг другу на величе­
ственном театре их действий подают руку!.. Так, Е к а т е р и н а явилась
на престоле оживить, возвеличить творение П е т р а ; в ее руке снова
расцвел иссохший жезл бессмертного, и священная тень его успокоилась
в полях вечности: ибо без всякого суеверия можем думать, что великая
душа и по разлуке с миром занимается судьбою дел своих. Е к а т е р ин а Вторая в силе творческого духа и в деятельной мудрости правления
была непосредственною преемницею Великого П е т р а ; разделяющее
их пространство исчезает в истории. И два ума, два характера, столь
между собою различные, составляют впоследствии своем удивительную
гармонию для щастия народа российского! Чтобы утвердить славу му­
жественного, смелого, грозного П е т р а , должна через сорок лет после
его царствовать Е к а т е р и н а ; чтобы предуготовить славу кроткой,
человеколюбивой, просвещенной Е к а т е р и н ы , долженствовал цар­
ствовать П е т р : так сильные порывы благодетельного ветра волнуют
весеннюю атмосферу, чтобы рассеять хладные остатки зимних паров. И
приготовить натуру к теплому веянию зефиров!
Чудесный промысл Всевышнего, непостижимый для смертных! Кто
бы вздумал искать при одном из скромных княжеских дворов Германии,
в тихом семействе ангальт-цербстского дома — кто бы вздумал искать
там причины нашего благоденствия и славы народа российского? Ка­
кой Улисс2 мог бы узнать сию новую Пирру3 в ее первой, нежной юно­
сти? Какой мудрый астролог, видя утреннюю зарю сего величества,
предсказал бы в Е к а т е р и н е восход лучезарного светила для север­
ной Европы и Азии? Казалось, что судьба определила ей быть доброде­
тельною супругою какого-нибудь щастливого немецкого князя. Нрав­
ственные скромные достоинства нежного пола были единственным
предметом родителей при ее воспитании. Часто среди славы ее царство­
вания, в искренних излияниях дружества (которым только великие мо­
нархи умеют на троне наслаждаться) она с ангельскою улыбкою говори­
ла достойнейшим из своих подданных: «Меня воспитывали для семей­
ственной жизни: Провидение открыло мне науку царствовать»... Прови­
дение! Так конечно: непосредственные дары его производят все чрезвы­
чайное в мире. Первое воспитание определяет судьбу одних обыкновен­
ных душ; великие, разрывая, так сказать, его узы, свободно предаются
внутреннему стремлению, подобно Сократу внимают тайному гению,
ищут своего места на земном шаре и образуют себя для оного. Одна
искра, и животворный огонь Прометеев пылает; одна великая мысль, и
великий ум, воскрыляясь, парит орлом под облаками!
Е к а т е р и н а была известна в Г ермании своею красотою, разумом
и скромною любезностию, когда Е л и с а в е т а призвала ее украсить
двор российский. Вы, которые имели щастие видеть тогдашнюю цвету­
296


щую юность ее, вы доныне говорите с восторгом о первых живых чув­
ствах удивления, возбужденных в сердце вашем ангельским видом ее,
редким соединением божественных прелестей! Я зрел лучезарный запад
сего светила, и глазам моим не представлялось ничего величественнее.
Она рождена была для самодержавия. Кротость, приятность ума, врож­
денное искусство пленять душу людей единым словом, единым взором
йроизвели всеобщую к ней любовь двора. Он был училищем для Е к а ­
т е р и н ы , которая имела выгоду примечать его волшебную игру, не бу­
дучи еще на троне. Тут ее проницательный взор открыл слабые стороны
человеческого сердца, опасности царей и хитрые способы, употребляе­
мые лукавством для их обольщения: открытие важное для науки цар­
ствовать! Тут прочитала она в добрых сердцах все тайные желания ис­
тинных сынов отечества; тихий глас патриотов доходил до ее нежного
слуха... Они с восторгом говорили о П е т р е Великом и его великих
намерениях. Е к а т е р и н а хотела узнать сего полубога россиян и все
дела, все законы его вместе с древнейшими летописями нашего государ­
ства были предметом ее живейшего любопытства. Сего не довольно:
славнейшие иностранные авторы и философы, подобно благодетельным
гениям, ежедневно украшали разум ее новыми драгоценностями мыслей;
в их творениях искала она правил мудрой политики и часто, облокотясь
священною рукою на бессмертные страницы Духа законов, раскрывала в
уме своем идеи о народном щастии, предчувствуя, что она сама будет
творцом оного для обширнейшей империи в свете!.. Воображая сию ду­
шевную деятельность, я вижу, кажется, пред собою юного Алкида4, ко­
торый, в тишине собирая силы, утверждая мышцы и рамена свои, гото­
вится предприять геройские подвиги... Ах! Подвиг мудрого царя есть
самый приятнейший в мире!
И Е к а т е р и н а на троне!.. Уже на бессмертном мраморе истории
изображен сей незабвенный день для России: удерживаю порыв моего
сердца описать его величие... Красота в образе воинственной Паллады!..5
вокруг блестящие ряды героев; пламя усердия в груди их!.. Пред нею свя­
щенный ужас и гений России!.. Опираясь на мужество, богиня шествует—
и слава, гремя в облаках трубою, опускает на голову ее венок лавровый!..
С Е к а т е р и н о ю воссели на престол кроткая мудрость, боже­
ственная любовь ко славе (источник всех дел великих), неутомимая де­
ятельность, знание человеческого сердца, знание века, ревностное
желание довершить начатое П е т р о м , просветить народ, образовать
Россию, утвердить ее щастие на столпах незыблемых, согласить все ча­
сти правления и купить бессмертие делами Матери Отечества. Сей обет
произнесла монархиня во глубине души своей, и небесный Сердеведец
даровал ей силу для исполнения.
Сограждане! Е к а т е р и н а бессмертна своими победами, мудры­
ми законами и благодетельными учреждениями: взор наш следует за нею
на сих трех путях славы.


Я М. Карамзин
ЗАПИСКА О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ
Екатерина II была истинною преемницею величия Петрова и вто­
рою образовательницею новой России. Главное дело сей незабвенной
монархини состоит в том, что ею смягчилось самодержавие, не утратив
силы своей. Она ласкала так называемых философов XVIII века и пле­
нялась характером древних республиканцев, но хотела повелевать, как
земной Бог — и повелевала. Петр, насильствуя обычаи народные, имел
нужду в средствах жестоких, — Екатерина могла обойтись без оных, к
удовольствию своего нежного сердца: ибо не требовала от россиян ни­
чего противного их совести и гражданским навыкам, стараясь един­
ственно возвеличить данное ей небом Отечество, или славу свою — по­
бедами, законодательством, просвещением. Ее душа, гордая, благород­
ная, боялась унизиться робким подозрением, — и страхи Тайной Канце­
лярии исчезли; с ними вместе исчез у нас и дух рабства, по крайней мере,
в высших гражданских состояниях. Мы приучились судить, хвалить в
делах государя только похвальное, осуждать противное. Екатерина слы­
шала, иногда сражалась с собою, но побеждала желание мести, — доб­
родетель превосходная в монархе! Уверенная в своем величии, твердая,
непреклонная в намерениях, объявленных ею, будучи единственною
душою всех государственных движений в России, не выпуская власти из
собственных рук, — без казни, без пыток, влияв в сердца министров,
полководцев, всех государственных чиновников живейший страх сде­
латься ей неугодным и пламенное усердие заслуживать ее милость, Ека­
терина могла презирать легкомысленное злословие, а где искренность
говорила правду, там монархиня думала: «Я властна требовать мол­
чания от россиян-современников, но что скажет потомство? И мысль,
страхом заключенная в сердце, менее ли слова будет для меня оскорби­
тельна?» Сей образ мыслей, доказанный делами 34-летнего владычества,
отличает ее царствование от всех прежних в новой российской истории,
т. е. Екатерина очистила самодержавие от примесов тиранства. След­
ствием были спокойствие сердец, успехи приятностей светских, знаний,
разума.
Возвысив нравственную цену человека в своей державе, она пере­
смотрела все внутренние части нашего здания государственного и не
оставила ни единой без поправления: Уставы Сената, губерний, судеб298


иые, хозяйственные, военные, торговые усовершенствовались ею. Внеш­
няя политика сего царствования достойна особенной хвалы: Россия с
честью и славою занимала одно из первых мест в государственной евро­
пейской системе. Воинствуя, мы разили. Петр удивил Европу своими
победами, — Екатерина приучила ее к нашим победам. Россияне уже
думали, что ничто в мире не может одолеть их, — заблуждение славное
для сей великой монархини! Она была женщина, но умела избирать вож­
дей так же, как министров или правителей государственных. Румянцев,
Суворов стали наряду с знаменитейшими полководцами в мире. Князь
Вяземский заслужил имя достойного министра благоразумною государ­
ственною экономией, хранением порядка и целости. Упрекнем ли Ека­
терину излишним воинским славолюбием? Ее победы утвердили внеш­
нюю безопасность государства. Пусть иноземцы осуждают раздел
Польши: мы взяли свое. Правилом монархини было не мешаться в вой­
ны, чуждые и бесполезные для России, но питать дух ратный в Империи,
рожденной победами.
Слабый Петр III, желая угодить дворянству, дал ему свободу слу­
жить или не служить. Умная Екатерина, не отменив сего закона, отвра­
тила его вредные для государства следствия: любовь к святой Руси,
охлажденную в нас переменами Великого Петра, монархиня хотела за­
менить гражданским честолюбием; для того соединила с чинами новые
прелести, или выгоды, вымышляя знаки отличий и старалась поддержи­
вать их цену достоинством людей, украшаемых оными. Крест Св. Георгия не рождал, однако ж усиливал храбрость. Многие служили, чтобы не
лишиться места и голоса в Дворянских собраниях; многие, несмотря на
успехи роскоши, любили чины и ленты гораздо более корысти. Сим
утвердилась нужная зависимость дворянства от трона.
Но согласимся, что блестящее царствование Екатерины представля­
ет взору наблюдателя и некоторые пятна. Нравы более развратились в
палатах и хижинах, — там от примеров двора любострастного, — здесь
от выгодного для казны умножения питейных домов. Пример Анны и
Елисаветы извиняет ли Екатерину? Богатства государственные принад­
лежат ли тому, кто имеет единственно лицо красивое? Слабость тайная
есть только слабость; явная — порок, ибо соблазняет других. Самое
достоинство государя не терпит, когда он нарушает устав благонравия:
как люди ни развратны, но внутренно не могут уважать развратных.
Требуется ли доказательств, что искреннее почтение к добродетелям
монарха утверждает власть его? Горестно, но должно признаться, что,
хваля усердно Екатерину за превосходные качества души, невольно вос­
поминаем ее слабости и краснеем за человечество. Заметим еще, что
правосудие не цвело в сие время; вельможа, чувствуя несправедливость
свою в тяжбе с дворянином, переносил дело в Кабинет; там засыпало оно
и не пробуждалось. В самых государственных учреждениях Екатерины
видим более блеска, нежели основательности: избиралось не лучшее по
состоянию вещей, но красивейшее по формам. Таково было новое уч­
реждение губерний, изящное на бумаге, но худо примененное к обстоя­
тельствам России. Солон говорил: «Мои законы несовершенные, но
299


лучшие для афинян». Екатерина хотела умозрительного совершенства в
законах, не думая о легчайшем, полезнейшем действии оных: дала нам
суды, не образовав судей; дала правила без средств исполнения. Многие
вредные следствия петровой системы также яснее открылись при сей
государыне: чужеземцы овладели у нас воспитанием; двор забыл язык
русский; от излишних успехов европейской роскоши дворянство одол­
жало; дела бесчестные, внушаемые корыстолюбием для удовлетворения
прихотям, стали обыкновеннее; сыновья бояр наших рассыпались по
чужим землям, тратить деньги и время для приобретения французской
или английской наружности. У нас были академии, высшие училища,
народные школы, умные министры, приятные светские люди, герои,
прекрасное войско, знаменитый флот и великая монархиня, — не было
хорошего воспитания, твердых правил и нравственности в гражданской
жизни. Любимец вельможи, рожденный бедным, не стыдился жить пыш­
но; вельможа не стыдился быть развратным. Торговали правдою и
чинами. Екатерина — великий муж в главных собраниях государствен­
ных — являлась женщиною в подробностях монаршей деятельности:
дремала на розах, была обманываема или себя обманывала; не видала,
или не хотела видеть многих злоупотреблений, считая их, может быть,
неизбежными и довольствуясь общим, успешным, славным течением ее
царствования.
По крайней мере, сравнивая все известные нам времена России, едва
ли не всякой из нас скажет, что время Екатерины было счастливейшее
для гражданина российского; едва ли не всякий из нас пожелал жить
тогда, а не в иное время.
Следствия кончины ее заградили уста строгим судьям сей великой
монархини: ибо особенно в последние годы ее жизни, действительно,
слабейшие в правилах и исполнении, мы более осуждали, нежели хвали­
ли Екатерину, от привычки к добру уже не чувствуя всей цены оного и
тем сильнее чувствуя противное: доброе казалось нам естественным,
необходимым следствием порядка вещей, а не личной Екатерининой
мудрости, худое же — ее собственной виной.
Павел восшел на престол в то благоприятное для самодержавия
время, когда ужасы Французской революции излечили Европу от мечта­
ний гражданской вольности и равенства... Но что сделали якобинцы в
отношении к республикам, то Павел сделал в отношении к самодержа­
вию: заставил ненавидеть злоупотребления оного. По жалкому заблуж­
дению ума и вследствие многих личных претерпенных им неудоволь­
ствий, он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II,
знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые
обязанности, коих нарушение уничтожает древний завет власти с пови­
новением и низвергает народ с степени гражданственности в хаос част­
ного естественного права. Сын Екатерины мог быть строгим и заслужил
благодарность Отечества; к неизъяснимому изумлению россиян, он на­
чал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким Уставам, кро­
ме своей прихоти; считал нас не подданными, а рабами; казнил без вины,
награждал без заслуг; отнял стыд у казни, у награды — прелесть; унизил
зоо


чины и ленты расточительностью в оных; легкомысленно истреблял
долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них дело
своей матери; умертвил в полках наших благородный дух воинский,
воспитанный Екатериною, и заменил его духом капральства. Героев,
приученных к победам, учил маршировать; отвратил дворян от воин­
ской службы; презирая душу, уважал шляпы и воротники, имея, как че­
ловек, природную склонность к благотворению, питался желчью зла;
ежедневно вымышлял способы устрашать людей — и сам всех более
страшился; думал соорудить себе неприступный дворец — и соорудил
гробницу!.. Заметим черту, любопытную для наблюдателя: в сие цар­
ствование ужаса, по мнению иноземцев, россияне боялись даже и мыс­
лить, — нет! говорили, — и смело!.. Умолкали единственно от скуки
частого повторения, верили друг другу — и не обманывались! Какой-то
дух искреннего братства господствовал в столицах: общее бедствие
сближало сердца. И великодушное остервенение против злоупотребле­
ний власти заглушало голос личной осторожности. Вот действия Екате­
ринина человеколюбивого царствования: оно не могло быть истребле­
но в 4 года Павлова. И доказывало, что мы были достойны иметь пра­
вительство мудрое, законное, основанное на справедливости.


О ПОВРЕЖДЕНИИ НРАВОВ В РОССИИ
КНЯЗЯ М. ЩЕРБАТОВА
При сластолюбивом и роскошном государе не удивительно, что
роскошь имела такие успехи, но достойно удивления, что при набожной
государыне1, касательно до нравов, во многом Божественному закону
противуборствии были учинены. Сие есть в рассуждении хранения свя­
тости брака таинства по исповеданию нашей веры.
Толь есть истинно, что единый порок и единый проступок влечет за
собою другие. Мы можем положить сие время началом, в которое жены
начали покидать своих мужей; не знаю я обстоятельств первого, стран­
ного разводу; но в самом деле он был таков. Иван Бутурлин, а чей сын
не знаю, имел жену Анну Семеновну; с ней слюбился Степан Федорович
Ушаков, и она, отошед от мужа своего, вышла за своего любовника и,
публично содеяв любодейственный и противный церкви сей брак, жили.
Потом Анна Борисовна графиня Апраксина, рожденная княжна Голи­
цына, бывшая же в супружестве за графом Петром Алексеевичем Апрак­
синым, от него отошла. Я не вхожу в причины, чего ради она оставила
своего мужа, который подлинно был человек распутного житья; но
знаю, что развод сей не церковным, но гражданским порядком был су­
жен. Муж ее, якобы за намерение учинить ей какую обиду в немецком
позорище, был посажен под стражу и долго содержался, и наконец веле­
но ей было дать ее указную часть из мужня имения при живом муже; а
именоваться ей по-прежнему княжною Голицыной. И так отложа имя
мужа своего, приведши его до посаждения под стражу, наследница ча­
сти его имения учинилась по тому токмо праву, что отец ее кн. Борис
Вас. имел некоторый случай у двора, а потом по разводе своем она сде­
лалась другом княгини Елены Степановны Куракиной, любовницы гра­
фа Шувалова.
Пример таких разводов вскоре многими другими женами был по­
следуем, и я токмо двух в царствование имп. Елисаветы Петровны име­
новал, а после их можно сотнями считать.
Еще Петр Великий, видя, что закон наш запрещает князю Ни­
ките Ивановичу Репнину вступить в четвертый брак, позволил ему
иметь метрессу и детей его под именем Репнинских, благородными при­
знал. Такоже кн. Ив. Юрьевич Трубецкой, быв пленен шведами,
302


имел любовницу, сказывают, благородную женщину, в Стокгольме,
которую он уверил, что он вдов, а от нее имел сына, которого имено­
вали Бецким, и сей еще при Петре Великом почтен был благород­
ным и уже был в офицерских чинах. Такому примеру последуя, при
царствовании императрицы Елисаветы, в...... Вас. Влад. Долгорукова,
Рукин, наравне с дворянами был производим. Алексей Данилович
Татищев, не скрывая холопку свою, отнявшую у мужа жену, в метрессах
содержал, и дети его дворянство получили. А сему подражая, только сих
в........дворян умножилось, что повсюдова толпами их видно. Лицыны, Рапцовы и прочие, которые или дворянство получают, либо по
случаю или за деньги до знатных чинов доходят, что кажется, хотят
истребить честь законного рождения и незакрытно содержа метресс,
являются знатные люди насмехаться и святостью закона, и моральным
правилам, и благопристойности. И тако можно сказать, что и сии злы,
толь обыкновенные в нынешнее время, отрыгнули корень свой в сие
царствование.
Такое было расположение нравов при конце сея императрицы. И
она, скончавшись, оставила престол свой племяннику своему, сыну
старшей своей сестры Анны Петровны, бывшей за герцогом Голштин­
ским, Петру Федоровичу, государю, одаренному добрым сердцем, если
может оно быть в человеке, не имеющем ни разума, ни нравов; ибо
впрочем он не токмо имел разум весьма слабый, но яко и помешанный,
погруженный во все пороки, в сластолюбие, роскошь, пьянство и любострастие. Сей взошедший на всероссийский престол к поврежден­
ным нравам был сам с излихвой поврежден, равно по природному сво­
ему расположению, так что и во все время царствования императрицы
Елисаветы старались наиболее его нравы испортить, не мог исправле­
ния им сделать.
Сей государь имел при себе главного своего любимца— Льва Алек­
сандровича Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, ко­
торый ни к какому делу стремления не имеет, труслив, жаден к честям и
корысти, удобен ко всякому роскошу, шутлив. И словом по обращени­
ям своим и по охоте шутить более удобен быть придворным шутом, не­
жели вельможею. Сей был помощник всех его страстей.
Взошедши сей государь на всероссийский престол, без основа­
тельного разума и без знания во всяких делах восхотел поднять воль­
ным обхождением воинский чин. Все офицеры его галстинские, кото­
рых он малый корпус имел, и офицеры гвардии часто имели честь
быть при его столе, куда всегда и дамы приглашались. Какие сии были
столы?
Тут вздорные разговоры с неумеренным питьем были смешаны; тут
после стола поставленный пунш и положенные трубки, продолжение
пьянства и дым от курения табаку представляли более какой-то трактир,
нежели дом государский; коротко одетый и громко кричащий офицер
выигрывал над прямо знающим свою должность. Похвала прусскому
королю, тогда токмо преставшему быть нашим неприятелем, и униже­
зоз


ние храбрости российских войск составляли достоинство приобрести
любление государево; и граф Захар Григорьевич Чернышев, при быв­
шей пробе российской и прусской взятой в плен артиллерии, за то, что
старался доказать и доказал, что российская артиллерия лучше услужена, не получил за сие Андреевской ленты, которые тогда щедро были
раздаваемы.
Имел государь любовницу, дурную и глупую графиню Елисавету
Романовну Воронцову; но ею, взошед на престол, он доволен не был; а
вскоре все хорошие женщины под вожделение его были подвергнуты;
уверяют, что Александр Иванович Глебов, тогда бывший генерал-прокурор и им пожалованный купно и в генерал-кригс-комисары, подвел
падчерицу свою Чеглокову, бывшую после в супружестве за Александ­
ром Ник. Загряским, и уже помянутая мною выше княгиня Елена Степа­
новна Куракина была привожена к нему на ночь Львом Александ.
Нарышкиным, и я сам от него слышал, что бесстыдство ее было таково,
что когда по ночевании ночи он ее отвозил домой поутру рано и хотел
для сохранения чести ее, а более, чтобы не учинилось известно сие граф.
Елисавете Романовне, закрывши гардины ехать, она, напротив того, от­
крывая гардины, хотела всем показать, что она с государем ночь пере­
спала.
Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне Дмитрий
Васильевич Волков, тогда бывший его секретарем. Петр Третий, дабы
сокрыть от граф. Елис. Романовны, что он в сию ночь будет веселиться
с новопривозною, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь
препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении
благоустройства государства. Ночь пришла, государь пошел веселить­
ся с княгинею Куракиною, сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое
знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датскою
собакою. Волков, не зная ни причины, ни намерения государского, не
знал, о чем начать писать, а писать надобно. Но как он был человек до­
гадливый, то вспомнил нередкие вытвержения государю от графа Рома­
на Ларионовича Воронцова о вольности дворянства; седши, написал
манифест о сем. — Поутру его из заключения выпустили, и манифест
был государем опробован и обнародован.
Не токмо государь, угождая своему любострастию, тако благород­
ных женщин употреблял, но и весь двор в такое пришел состояние, что
каждый почти имел не закрытую свою любовницу; а жены не скрываясь
ни от мужа, ни родственников, любовников себе искали. Исчислю ли я
к стыду тех жен, которые не стыдились впадать в такие любострастия, с
презрением стыда и благопристойности, иже сочиняет единую из глав­
нейших добродетей жен. Нет, да сокроются от потомства имена их, а
роды их да не обесчещутся напамятованием преступлений их матерей и
бабок; и тако довольствуясь описать, какой был разврат, подробно о
любострастиях их, ни о именах их не помяну; ибо в самом деле с угрызе­
нием сердца моего принуждаю себя и тут где необходимо должно поми­
нать, именуя таковых по причине сочинения сего, определенного со­
крыться в моей фамилии.
304


И тако разврат в женских нравах, угождение государю, всякого
роду роскошь, и пьянство составляло отличительные и умоначертания
двора, а оттуда они уже некоторые разлилися и на другие состояния
людей, в царствование императрицы Елисаветы Петровны, а другие
разливаться начали, когда супруга сего Петра Третьего, рожденная
принцесса ангальт-цербстская Екатерина Алексеевна, взошла с низвер­
жением его на российский престол. Не рожденная от крови наших госу­
дарей, жена, свергнувшая своего мужа возмущением и вооруженною ру­
кою, в награду за столь добродетельное дело корону и скипетр россий­
ский получила, купно и с именованием благочестивой государыни, яко
в церквах о наших государях моление производится.
Не можно сказать, чтобы она не была качествами достойна править
толь великой империей, если женщина возможет поднять сие иго и если
одних качеств довольно для сего вышнего сану. Одарена довольной
красотою, умна, обходительна, великодушна и сострадательна по систе­
ме, славолюбива, трудолюбива по славолюбию, бережлива, предприятельна и некое чтение имеющая. Впрочем, мораль ее состоит на основа­
нии новых философов, то есть неутвержденная на твердом камени зако­
на Божия, а потому как на колеблющихся светских главностях есть
основана, с ними обще колебанию подвержена. Напротив же того ее по­
роки суть: любострастна и совсем вверяющаяся своим любимцам; испол­
нена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности и немогу­
щая себя принудить к таким делам, которые ей могут скуку наводить;
принимая все на себя, не имеет попечения о исполнении, а наконец толь
переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней система в рассуж­
дении правления бывает2.
Со всем тем вошедши на престол и не учиня жестокова мщения всем
тем, которые до того ей досаждали, имела при себе любимца своего,
который и воспомоществовал ей взойти на престол, человека взросше­
го в трактирах и в неблагопристойных домах, ничего не учившегося и
ведущего до того развратную молодого человека жизнь; но сердца и
души доброй.
Сей, вошедши на вышнюю степень, до какой подданный может до­
стигнуть, среди кулашных боев, борьбы, игры в карты, охоты и других
шумных забав почерпнул и утвердил в сердце своем некоторые полезные
для государства правила, равно как и братья его. Оные состояли нико­
му не мстить, отгонять льстецов, оставить каждому человеку и месту не­
прерывное исполнение их должностей, не льстить государю, выискивать
людей достойных и не производить как токмо по заслугам и наконец
отбегать от роскоши, которые правила сей Григорий Григорьевич
(Орлов), после бывший графом и наконец князем, до смерти своей сохра­
нял. Находя, что карточная азартная игра может других привести в ра­
зорение, играть в нее перестал; хотя его явные были неприятели графы
Никита и Петр Ивановичи Панины, никогда ни малейшего им зла не
сделал; а, напротив того, в многих случаях им делал благодеяния и защи­
щал их от гневу государыни.
Изрубившему изменническим образом брата его Алексея Григорье­
305


вича не только простил, но и милости сделал*; множество льстецов, ко­
торые тщились обуздать его самолюбие, никогда успеху не имели, а напротиву того, более грубостию можно было снискать его любовь, неже­
ли лестью, никогда в управление не принадлежащего ему места не вхо­
дил, а если бы и случилось ему за ково попросить, никогда не сердился,
ежели ему в том отказывали, никогда не льстил своей государыне, к ко­
торой неложное усердие имел и говорил ей с некоторою грубостью все
истины, но всегда на милосердие подвигал ее сердце, чему и сам я многожды самовидцем бывал; старался и любил выискивать людей достой­
ных, поелику понятие его могло постигать, но не токмо таких, которые
по единому их достоинству облагодетельствовал, но ниже ближних сво­
их любимцев, не любил инако производить как по мере их заслуг, и пер­
вый знак его благоволения был заставлять с усердием служить отечеству
и в опаснейшие места употреблять, яко учинил с Всеволодом Алексееви­
чем Всеволожским, которого в пущую в Москве язву с собою взял и там
употребил его к делу; хотя смолоду развратен и роскошен был, но по­
сле никакой роскоши в доме его не видно было; а именно дом его отлич­
ного в убранстве ничего не имел, стол его не равнялся с столами, какие
сластолюбы имеют; экипажи его, хотя был и охотник до лошадей и до
бегунов, ничего чрезвычайного не имели, и наконец, как сначала, так и
до конца, никогда ни с золотом, ни с серебром платья не нашивал, но все
его хорошие качества были затмены его любострастием; он презрел, что
должно ему к своему государю и к двору государскому, учинил из дво­
ра государева дом распутства; не было почти ни одной фрейлины у дво­
ра, которая не подвергнута бы была его исканиям и коль много было до­
вольно слабых, чтобы на оные преклониться, и сие терпимо было госу­
дарыней, и наконец 13-летнюю двоюродную сестру свою Катерину Ни­
*
Алексей и Федор Григорьевичи Орловы славились своей силою. В Петербурге
только один человек кичился сильнее их: это был Шванвич (отец того Шванвича, кото­
рый пристал к Пугачеву и сочинял для него немецкие указы). Он мог сладить с каждым
из них порознь — но вдвоем Орловы брали над ним верх. Разумеется, они часто сталки­
вались друг с другом; когда случалось, что Шванвичу попадал один из Орловых, то он
бил Орлова, когда попадались оба брата, — то они били Шванвича. Чтобы избежать
таких напрасных драк, они заключили между собой условие, по которому один Орлов
должен был уступать Шванвичу и где бы ни попался ему, повиноваться беспрекословно,
двое же Орловых берут верх над Шванвичем, и он должен покоряться им так же беспре­
кословно. Ш ванвич встретил однажды Федора Орлова в трактире и в силу условия
овладел бильярдом, вином и бывшими с Орловым женщинами. Он однако ж недолго
пользовался своей добычей, вскоре пришел в трактир к брату Алексей Орлов, и Ш ван­
вич должен был в свою очередь уступить бильярд, вино и женщин. Опьянелый Шванвич
хотел было противиться, но Орловы вытолкали его из трактира. Взбешенный этим, он
спрятался за воротами и стал ждать своих противников. Когда Алексей Орлов вышел,
Шванвич разрубил ему палашем щеку и ушел. Орлов упал; удар, нанесенный нетвердою
рукой, не был смертелен, и Орлов отделался продолжительною болезнью и шрамом на
щеках. Это было незадолго до 1762 г. Орловы возвысились и могли бы погубить Ш ван­
вича, — но они не захотели мстить ему; он был назначен Кронштадтским комендантом
и стараниями Орлова смягчен был приговор над его сыном, судившимся за участие в
Пугачевском бунте.3 ( Прим. автора. См ук. издание. — С. 80—81.)
306


колаевну Зиновьеву изнасильничал, и хотя после на ней женился, но не
прикрыл тем порок свой, ибо уже всенародно оказал свое деяние и в са­
мой женитьбе нарушил все священные и гражданские законы.
Однако во время его случая дела довольно порядочно шли, и госу­
дарыня, подражая простоте своего любимца, снисходила к своим под­
данным, не было многих раздаяний, но было исполнение должностей и
приятство государево вместо награждений служило. — Люди обходами
не были обижаемы, и самолюбие государево истинами любимца укращаемо часто было.
Однако понеже добродетели не толь есть удобны к подражанию,
сколь пороки, мало последовали достойным похвалы его поступкам; но
женщины, видя его и братий его любострастие, гордились и старались
их любовницами учиниться, и разрушенную уже приличную стыдли­
вость при Петре Третьем долгою привычкою во время случая Орловых
совсем ее погасили; тем наипаче, что сей был способ получить и милость
от государыни.
Не падение, но отлучение его от места любовника подало случай
другим его место у любострастной императрицы занять, и можно ска­
зать, что каждый любовник, хотя уже и коротко их время было, какимнибудь пороком за взятые миллионы одолжил Россию (окроме Васильчикова, который ни худа ни добра не сделал). Зорич ввел в обычай не­
померно великую игру; Потемкин властолюбие, пышность, подобостра­
стие ко всем своим хотениям. Обжорливость и следственно роскошь в
столе, лесть, сребролюбие, захватчивость и можно сказать все другие,
знаемые в свете пороки, которыми или сам преисполнен или преиспол­
няет окружающих, и тако далее в империи. Завадовский ввел в чины
подлых малороссиян; Корсаков преумножил бесстыдство любострастия
в женах; Ланской жестокосердие поставил быть в чести; Ермолов не
успел сделать ничего, а Мамонов водить деспотичество в раздаяние чи­
нов и пристрастие к своим родственникам.
Сама императрица, яко самолюбивая женщина, не только примера­
ми своими, но и самым ободрением пороков является — желает их силу
умножить; она славолюбива и пышна, то любит лесть и подобострастие;
из окружающих ее Бецкой, человек малого разума, но довольно проныр­
лив, чтоб ее обмануть; зная ее склонность к славолюбию, многие учреж­
дения сделал, яко сиропитательные дома, девичий монастырь, на новом
основании Кадетский сухопутный корпус и Академию художеств, Ссуд­
ную и сиротскую казну, поступая в том яко александрийский архитек­
тор, построющий Фару4, на коем здании на алебастре имя Птоломея
царя изобразил, давшего деньги на строение, а под алебастром на мра­
море свое изваял, дабы, когда от долготы времен алебастр отпадет, еди­
ное его имя видно было. Так и Бецкой, хотя показывал вид, что все для
славы императрициной делает, но не токмо во всех проектах, на разных
языках напечатанных, имя его яко первого основателя является, но ниже
оставил монархине и той власти, чтоб избрать правителей сих мест, а
сам повсюду начальником и деспотом был до падения его кредиту. Дабы
закрыть сие, все способы были им употреблены: ей льстить, повсюду
307


похвалы гремели ей, в речах, в сочинениях и даже в представляемых
балетах на театре, так что я сам единожды слышал при представлении в
Кадетском корпусе балета Чесменского боя, что она сказала мне: И т е
loue tant, qu’enfin il me g&tera5. Щастлива бы была, если бы движения ду­
шевные последовали сим речам, но несть!
Когда сие изрекла, душа ее пышностью и лестью упивалась. Не
меньше Иван Перфильевич Елагин употреблял стараний приватно и
всенародно ей льстить. Быв директор Театру, разные сочинения в честь
ее слагаемы были, балеты танцами возвышали ее дела, иногда слова
возвещали пришествие Российского флота в Морею, иногда бой Чесмен­
ский был похваляем, иногда войска с Россиею плясали.
Также кн. А. А. Вяземский, генеральный прокурор, человек небли­
стательного ума, но глубокого рассуждения, имевший в руках своих
доходы государственные, искуснейший способ для лщения употребил.
Притворился быть глупым, представлял совершенное благоустройство
государства под властию ее, и говоря, что он, быв глуп, все едиными ее
наставлениями и быв побуждаем духом ее делает, и иногда премудрость
ее не токмо ровнял, но и превышал над Божией, а сим самым учинился
властитель над нею. Безбородко, ее секретарь, ныне уже граф, член Ино­
странной коллегии, гофмейстер, генерал, почт директор и все в рассуж­
дении правительства, за правило имеет никогда противу ее не говорить,
но, похваляя, исполнять все ее веления и за сие непомерные награждения
получил.
Дошедшая до такой степени лесть при дворе и от людей, в дела упо­
требленных, начали другими образами льстить. Построит ли кто дом на
данные от нее отчасти деньги или на наворованные, зовет ее на ново­
селье, где на люминации пишет: «Твоя от твоих тебе приносимая»; или
подписывает на доме: «Щедротами Великия Екатерины», забывая приполнить «но разорением России»; или давая праздники ей, делают сады,
нечаянные представления, декорации, везде лесть и подобострастие
изъявляющие.
К коликому разврату нравов женских и всей стыдливости — пример
ее множества имения любовников, один другому часто наследующих, а
равно почетных и корыстями снабженных, обнародывая через сие при­
чину их щастия, подал другим женщинам. Видя храм сему пороку соору­
женный в сердце императрицы, едва ли за порок себе считают ей подра­
жать; но паче, мню, почитает каждая себе в добродетель, что еще
столько любовников не переменила.
Хотя при поздних летах ее возрасту, хотя седины покрывают уже ее
голову и время нерушимыми чертами означило старость на челе ее, но
еще не уменьшается в ней любострастие. Уже чувствует она, что тех при­
ятностей, каковые младость имеет, любовники в ней находить не могут
и что ни награждения, ни сила, ни корысть не может заменить в них того
действия, которое младость может над любовником произвести.
Стараясь закрывать ущерб, летами приключенный, от простоты
своего одеяния отстала и хотя в молодости и не любила златотканых
308


одеяний, хотя осуждала императрицу Елисавету Петровну, что доволь­
но великий оставила гардероб, чтоб целое воинство одеть, сама стала ко
изобретению приличных платьев и богатому их украшению страсть
свою оказывать; а сим не токмо женам, но и мужчинам подала случай к
таковому же роскошу. Я помню, что, вошед ко двору в 1768 году, один
был у всего двора шитый золотом красный суконный кафтан, у Василья
Ильича Бибикова; в 1769 году в апреле месяце императрица разгнева­
лась на графа Иван Григоревьича Чернышева, что он в день рождения
ее в шитом кафтане в Царское Село приехал, а в 1777 году, когда я отстал
от двора, то уже все и в простые дни златотканые с шитьем одеяния но­
сили и почти уже стыдились по одному борту иметь шитье.
Не можно сказать, чтобы императрица была прихотлива в кушанье,
но можно сказать, что еще слишком умеренна; но бывший ее любовник,
а оставшись всемогущим ее другом кн. Гр. Алек. Потемкин, не токмо
прихотлив в еде, но даже и обжорлив; неосторожность обер-гофмаршала кн. Ник. Мих. Голицына приготовить ему какого-то любимого блю­
да — повергла его подлому ругательству от Потемкина и принудила
идти в отставку, то после сего каждый рассудит; наследники кн. Голицы­
на Григорий Никитич Орлов и кн. Фед. Серг. Барятинской не употреб­
ляют ли теперь все свое тщание, дабы удовольствовать сего всемогущего
в государстве обжору, и подлинно стол государев гораздо великолепнее
и лучше ныне стал; а также дабы угодить сему другу монаршу, повсюду
стали стараться умножать великолепие в столах (хотя долею оно доволь­
но было), и от вышних до нижних болезнь сия роскоши и желание луч­
шими вещами насытиться распространялась.
Общим образом сказать, что жены более имеют склонности к само­
властию, нежели мужчины; о сей же с справедливостью можно уверить,
что она наипаче в сем случае есть из жен жена. Ничто ей не может быть
досаднее, как то, когда, докладывая ей по каким делам, в сопротивление
воли ее законы поставляют, и тотчас ответ от нее вылетает, разве я не
могу, невзирая на законы, сего учинить. Но не нашли никого, кто бы
осмелился ответствовать ей, что может яко деспот, но с повреждением
своей славы и поверенности народной. Дела многие свидетельствуют ее
самовластие: 1. Возвращение Марьи Павловне Нарышкиной от Талызи­
на деревень, утвержденных купчими и самым владением. 2. Дело детей
кн. Бориса Вас. Голицына о прадеда их Стрешневских деревнях, безза­
конно описанных; Сенатом же сие беззаконие признано и докладом
испрашивано было позволение их законным наследникам возвратить и
подпись на докладе: « б ы т ь п о с е му » являлся сделать справедливое
удовлетворение оным, но после из комнаты было истолковано, что
«быть по сему» знаменовало: быть в описи. Аким Ив. Апухтин доклады­
вал ей по Военной коллегии об отставке одного генерал-майора, полу­
чил повеление отставить без чина; но как он зачал представлять, что
законы точно повелевают генерал-майорам давать чины при отставке,
получил в ответе, что она превыше законов и дать ему не хочет сего на­
граждения. Таковые примеры, видимые в самом государе, не побужда­
309


ют ли и вельмож к подобному же самовластию и к несправедливостям,
и стонущая от таковых наглостей Россия ежедневные знаки представля­
ет, коль есть заразителен пример государской.
Такое расположение мыслей и паче в особе, преданной своим лю­
бимцам, естественно влечет за собой пристрастие и неправосудие; мно­
гие мог бы я примеры представить оному и другому; но довольно, еже­
ли я скажу, что не любя Сахарова яко человека дурных нравов (который,
однако, долгое время быв камердинером ее, пользовался ее доверенно­
стью, хотя не лучше был), дело его без рассмотрения было отдано в ар­
хив, якобы дурные нравы должно было делом по деревням наказать, в
каковом случае и развратный человек может иметь справедливость, и
тут не нравы и расположение судятся, но что кому принадлежит исклю­
чительно до всего другого. И дело Вахмейстера о беззаконно описанных
у деда его лифляндских имениях, признанное справедливым всеми де­
партаментами Сената, решение получило, что оные таки отданы генера­
лу Брауну, за которым и остаются. Граф Роман Ларионович Воронцов,
во все время своей жизни признанный мздоимцем, был определен в на­
местники в Владимир и не переставал обыкновенные свои мздоимства
производить; не сокрыты оные были от государя, который токмо двоезнаменующим знаком, присылкою большого кошелька его укорил. Но
как он уже умер и разорение народа дошло до крайности, тогда повелено следовать его и губернаторский поступок; хотя и 7 лет разоренье на­
родное продолжалось, а следствие поведено учинить токмо за два года
Таковые примеры, часто случающиеся, не подают ли подданным побуж­
дения подобным поступкам для польз своих подражать? Случилось мне
читать в одной книге ясный пример, что тщетно будет стараться начер­
тить верный круг, когда центр неверен и колеблющ, никогда черта круга
верно не сойдется; и слова Св. Писания ясно же означающие должность
начальников: учителю, исправься сам.
Можно ли подумать, чтобы государь, чинящий великие раздаяния,
государь, к коему стекаются большей частью сокровища всего государ­
ства, мог быть корыстолюбив? Однако сие есть; ибо инако я не могу
назвать введение толь всеми политическими писателями охуляемого
обычая чины за деньги продавать; а сему есть множество примеров: раз­
вратный нравами и корыстолюбивый откупщик Лукин, дав 8 тысяч дво­
ру из наворованных денег и подаря его в народное училище, чин капи­
танский получил; и Прокофий Демидов, привоженный под виселицу за
пасквили, бывший под следствием за битье в доме своем секретаря Юстиц-коллегии, делавший беспрестанно наглости и проказы, противные
всякому благоучрежденному правлению, за то что с обидою детей сво­
их давал деньги в сиропитательный дом, чин генерал-майорский полу­
чил, а за дание 5 тысяч в пользу народных школ учинено ему всенарод­
но объявленное через газеты благодарение, якобы государь не мог по­
лезных учреждений завести без принимания денег от развратных людей,
и якобы деньгами могли ему искупиться развратные нравы. Пример сей
еще других заразительнее учинился. Чины стали все продажны, должно­
310


сти недостойнейшим стали даваться и кто более за них заплатит, а и те,
платя, на народе взятками стали сие возмещать
Купцы, воровством короны обогатившиеся, большие чины получа­
ли, яко Логинов, бывший откупщик, не токмо вор по откупам, но и приличившийся в воровстве комиссариатской суммы, чины штатские полу­
чил: Фалеев, в подрядах с государем взимая везде тройную цену, не ток­
мо сам штатские чины и дворянство получил, но и всех своих прислуж­
ников в штаб-офицеры и в офицеры произвел.
Торговля впала в презрение, недостойные вошли во дворяне, воры
и злонравные награждены, развратность ободрена, и все под очами и
знанием государя; то можно ли после сего правосудия и бескорыстно­
сти от нижних судей требовать?
Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относящи­
мися к ее славолюбию. Множество учиненных ею заведений, являющих­
ся для пользы народной заведенных, в самом деле не суть как токмо зна­
ки ее славолюбия, ибо если бы действительно имели пользу государ­
ственную в виду, то, учиня заведения, прилагали бы старания и о успе­
хе их, но довольствуясь заведением и уверением, что в потомстве она,
яко основательница оных, вечно будет почитаться, о успехе не раде­
ли, и, видя злоупотребления, их не пресекали.
Свидетельствует сие заведение сиропитательного дому, девичьего
монастыря для воспитания благородных девиц6, переправление кадет­
ского корпуса и пр., из которых в первом множество малолетних помер­
ло, а и поныне через 20 с лишком лет мало или почти никого ремеслен­
ников не вышло; во втором ни ученых, ни благонравных девиц не вы­
шло, как только поелику природа их сим снабдила; и воспитание более
состояло играть комедии, нежели сердце, нравы и разум исправлять; из
третьего вышли с малым знанием и с совершенным отвращением всякого
повиновения. Зачатые войны еще сие свидетельствуют; по пристрастию
возвели на польский престол Понятовского, хотели ему против вольно­
стей польских прибавить самовластия; взяли в защищение десидентов7, и
вместо чтобы стараться сих, утесненных за закон, в Россию к единовер­
ным своим призывать, ослабить тем Польшу и усилить Россию, — через
сие подали причину к Турецкой войне, счастливой в действиях, но более
России стоющей, нежели какая прежде бывшая война, послали флот в
Грецию, который Божеским защищением победу одержал; но мысль в
сей посылке была единое славолюбие. Разделили Польшу, а тем усили­
ли австрийский и бранденбургский домы и потеряли у России сильное
действие над Польшею, приобрели или, лучше сказать, похитили Крым,
страну по разности своего климата служащую границею россиянам.
Составили учреждения, которые не стыдятся законами называть, и соделанные наместничества наполня без разбору людьми, с разрушением
всего первого, ко вреду общества, к умножению ябед и разоренья народ­
ного. Да и за теми надзирания не имеют, исправляют ли точно, по дан­
ным наставлениям. Испекли законы, правами дворянскими и городовы­
ми названные, которые более лишение, нежели дание прав в себе вмеща­
311


ют и всеобщее делают отягощение народу8. Таковое необузданное сла­
волюбие также побуждает стремиться к созиданию неисчетного числа и
повсюду великих зданий, земледельцы многою работою стали от их зем­
ли корыстию отвлекаемы, доходы государственные едва ли достают на
такие строения, которые, и построившись, в тягость оным своим содер­
жанием будут; и приватные, подражая сей охоте, основанной на славо­
любии, чтоб через многие века пребывающие здания имя свое сохра­
нить, безумно кинулись в такие строения и украшения их.
Единые от избытка, для спокойствия и удовольствия своего в сози­
дании домов, огородов, беседок многие тысячи полагают; другой из
пышности, а третий, наконец, последуя вредному примеру, тоже сверх
достатку своего делает и чтобы не отстать от других, а все, обще нахо­
дя себе спокойствие и удовольствие, мало-помалу в разоренье сей роско­
шью приходят, тяготят себя и государство и через недостаток своих до­
ходов лихоимством и другими охулительными способами наполняют.
Совесть моя свидетельствует мне, что все коль ни есть черны мои
повествии; но они суть непристрастны и единая истина и разврат, в кото­
рый впали все отечества моего подданные, от коего оно стонет, принудило
меня оные на бумагу преложить; и тако по довольному описанию нравов
сей императрицы, довольно можно расположение души и сердца ее ви­
деть. Дружба чистая никогда не вселялась в сердце ее, и она готова лучше­
го своего друга и слугу предать в угодность любовника своего. Не имеет
она материнских чувств к сыну своему, ибо всех за правило себе имеет лас­
кать безмерно и уважать человека, пока в нем нужда состоит, а потом по
пословице своей выжатый лимон кидать. Примеры сему суть: Анна Алек­
сеевна Матюшина, всегда и во время гонения ее бывшая к ней привязана,
наконец отброшена стала; граф Алексей Петрович Бестужев, спомощенствующий ей, когда она была великою княгинею, во всех ее намерениях и
претерпевший за нее несчастие, при конце жизни своей всей ее поверенности лишился и после смерти его она его бранила; граф Никита Иванович
Панин, спомоществующий взойти ей на престол, при старости отнятия
всех должностей своих видел и, может быть, сие кончину его приключи­
ло; Николай Иванович Чечерин, служивший ей со всем возможным усер­
дием и носивший ее милость, толико наконец от нее гнан был, что безвре­
менно живот свой окончил9; князь Александр Михайлович Голицын,
фельдмаршал, безмолвный исполнитель всех ее велений, без сожаления от
нее умер, ибо хотя и известна была еще поутру о его смерти, но тот день
весела на концерт вышла и дав время своему веселию, отходя спросила
любовника своего Ланского, каков кн. Александр Михайлович, и получа
известие о смерти его, сделала вид тогда заплакать, а сие и показует, колико фальшивое имеет сердце. Графиня Прасковья Александровна10, дол­
гое время ее любимица и друг, наконец была от двора отогната и с печа­
ли умерла. По сему да судит каждый, могут ли частные чувствования
дружбы возгнездиться по таким примерам в подданных.
Представив сию печальную картину, кажется, что уже не настоит
нужды сказывать: имеет ли она веру к Закону Божию; ибо если б сие име­
312


ла, то бы самый Закон Божий мог исправить ее сердце и направить стопы
ее на путь истины. Но нет, упоена безрассмысленным чтением новых пи­
сателей, закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяет­
ся) ни за что почитает, коль ни скрывает своих мыслей, но оное многожды в беседах ее открываются; а деяния иначе доказуют, многие книги
Вольтеровы, разрушающие закон, по ее велению были переведены, яко:
«Кандид», «Принцесса Вавилонская» и прочие11,и «Белизер» Мармонтелев12, не полагающий никакой разности между добродетели язычников и
добродетели христианской, не токмо обществом по ее велениям был пере­
веден, но и сама участницею перевода оного была; и терпение, или лучше
сказать, позволение противных закону браков, яко князей Орлова и Го­
лицына на двоюродных их сестрах, и генерала Баура на его падчерице,
наиболее сие доказуют. И тако можно сказать, что в царствование ее и сия
нерушимая подпора совести и добродетели разрушена стала.
Таковыми степенями достигла Россия до разрушения всех добрых
нравов, о каковом при самом начале я помянул. Плачевное состояние, о
коем токмо должно просить Бога, чтоб лучшим царствованием сие зло
истреблено было. А до сего дойти инако не может, как тогда, когда мы
будем иметь государя, искренно привязанного к Закону Божию, строго­
го наблюдателя правосудия, начавши с себя, умеренного в пышности
царского престола, награждающего добродетель и ненавидящего поро­
ки, показующего пример трудолюбия и снисхождения на советы умных
людей, тверда в предприятиях, но без упрямства, мягкосерда и постоян­
на в дружбе, показующего собой пример своим домашним согласием с
своею супругою и гонящего любострастие, щедра без расточительности
для своих подданных и искавшего награждать добродетели, качества и
заслуги без всякого пристрастия, умеющего разделить труды: что при­
надлежит каким учреждениям и что государю на себя взять, и, наконец,
могущего иметь довольно великодушия и любви к отечеству, чтобы со­
ставить и предать основательные права государству, и довольно тверда,
чтобы их исполнять.
Тогда изгнанная добродетель, оставя пустыни, утвердит средь гра­
дов и при самом дворе престол свой, правосудие не покривит свои вес­
ки ни для мзды, ни для сильного, мздоимство и робость от вельмож изгонятся, любовь отечества возгнездится в сердца гражданские, и будут
не пышностью житья и не богатством хвалиться, но беспристрастием,
заслугами и бескорыстностью. Не будут помышлять, кто при дворе ве­
лик и кто упадает, но имея в предмете законы и добродетель, будут по­
читать их, яко компасом, могущим довести их и до чинов и до достатка.
Дворяне будут в разных должностях служить с приличною ревностью
званию их; купцы перестанут стараться быть офицерами и дворянами;
каждый сократится в свое состояние, и торговля, уменьшением ввоза сла­
столюбие побуждающих чужеземных товаров, а отвозом российских про­
изведений, процветет; искусства и ремесла умножатся, дабы внутри Рос­
сии соделать нужное к пышности и великолепию некоего числа людей.


В. О. Ключевский

ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II

(1729—1796)
I
Для Екатерины II наступила историческая давность. Это налагает
некоторые особые обязательства на мысль, обращающуюся к обсужде­
нию ее деятельности, устанавливает известное отношение к предмету,
подсказывает точку зрения.
В ее деятельности были промахи, даже крупные ошибки, в ее жизни
остаются яркие пятна. Но целое столетие легло между нами и ею. Трудно
быть злопамятным на таком расстоянии, и именно при мысли о наступле­
нии второго столетия со дня смерти Екатерины II в памяти ярче выступает
то, за что ее следует помнить, чем то, чего не хотелось бы вспоминать.
Царствование Екатерины II — это целая эпоха нашей истории, а ис­
торические эпохи обыкновенно не замыкаются в пределы людского
века, не кончаются с жизнью своих творцов. И время Екатерины II пере­
жило ее самое, по крайней мере после четырехлетнего перерыва было
официально воскрешено манифестом второго ее преемника, объявивше­
го, что он будет царствовать по законам и по сердцу своей бабки1. Ека­
терину и по смерти ее восхваляли или порицали, как восхваляют или по­
рицают живого человека, стараясь поддержать или изменить его дея­
тельность. И Екатерины II не миновал столь обычный и печальный вид
бессмертия — тревожить и ссорить людей и по смерти. Ее имя служило
мишенью для полемического прицела в противников или приверженцев
ее политического направления. Живые интересы и мнения боролись на
ее могиле. Уронить ее бюст или удержать на пьедестале значило тогда
дать то или другое направление жизни.
Столетняя давность, отделившая нас от Екатерины И, покрывает
все эти споры и вражды. Наши текущие интересы не имеют прямой связи
с екатерининским временем, Екатерина II оставила после себя учрежде­
ния, планы, идеи, нравы, при ней воспитанные, и значительные долги.
Долги уплачены, и другие раны, нанесенные народному организму ее
тяжелыми войнами и ее способом вести «свое маленькое хозяйство», как
она любила выражаться о своих финансах, давно зарубцевались и даже
закрылись рубцами более позднего происхождения. Из екатерининских
314


учреждений одни действуют доселе в старых формах, но в духе новых
потребностей и понятий, другие, как, например, местные судебные уч­
реждения, отслужили свою службу и заменены новыми, совсем на них не
похожими ни по началам, ни по устройству; наконец, третьи по своему
устройству оказались неудачными уже при самой Екатерине, но их на­
чала были сбережены для лучшей обработки дальнейшими поколения­
ми. Такова система закрытых, оторванных от семьи воспитательных
заведений Бецкого, замененная потом другим планом народного обра­
зования, над которым работала Комиссия народных училищ: гуманные
идеи о воспитании, усвоенные Екатериной и Бецким, пригодились и
потом, при другой системе, более близкой к современной педагогике. Из
предположений или мечтаний Екатерины II одни, как, например, мысль
об освобождении крепостных крестьян, были осуществлены после нее
так, как она и не мечтала и как не сумела бы осуществить, если бы на то
решилась, а другие были упразднены самою жизнью как излишние, ка­
ковой была мысль о создании среднего рода людей в смысле западноев­
ропейской буржуазии. Точно так же и идеи юридические, политические
и экономические, проводившиеся в указах и особенно в «Наказе» и ка­
завшиеся в то время новыми и смелыми, или уже вошли в плоть и кровь
нашего сознания и общежития или остались общими местами, пригод­
ными украшать досужие беседы взрослых людей или служить темами
для школьных упражнений. Что касается нравов, воспитанных влия­
тельными примерами и общим духом екатерининского времени, то они
вообще признаны неудовлетворительными, хотя и пустили глубокие
корни в обществе. Вопросы того времени - для нас простые факты, мы
считаемся уже с их следствиями и думаем не о том, что из них выйдет, а
о том, как быть с тем, что уже вышло.
Значит, счеты потомства с Екатериной II сведены. Для нас она не
может быть ни знаменем, ни мишенью; для нас она только предмет изу­
чения. Сотая годовщина ее смерти располагает не судить ее жизнь, а
вспомнить ее время; оглянуться на свое прошлое, а не тревожить старые
могилы и среди похвальных слов и обличительных памфлетов осторож­
но пройти к простым итогам давно окончившейся деятельности.
Нелегко поставить мысль в такое отношение к царствованию Ека­
терины И. Старшие из тех, кому теперь приходится вспоминать это цар­
ствование по поводу исполнившегося столетия со дня его окончания,
живо помнят еще поздние отзвуки двух резких и непримиримо противо­
речивых суждений о нем, сложившихся еще при жизни Екатерины II и
долго державшихся в обществе после нее. Одни говорили о том времени
с восторженным одушевлением или с умиленным замиранием сердца:
блестящий век, покрывший Россию бессмертной, всесветной славой ее
властительницы, время героев и героических дел, эпоха широкого небы­
валого размаха русских сил, изумившего и напугавшего вселенную.
Прислушиваясь к этим отзвукам, мы начинали понимать донельзя при­
поднятый тон изданного шесть лет спустя по смерти Екатерины II и
читанного нами на школьной скамье «Исторического похвального слова
Екатерине Второй» Карамзина, смущавшие незрелую мысль выражения
315


его о божественной кротости и добродетели, о священном духе монар­
хини, эти сближения с божеством, казавшиеся нам ораторскими излише­
ствами. По мнению других, вся эта героическая эпопея была не что иное,
как театральная феерия, которую из-за кулис двигали славолюбие, тще­
славие и самовластие; великолепные учреждения заводились для того
только, чтобы прослыть их основательницей, а затем оставлялись в пре­
небрежении, без надлежащего надзора и радения об их развитии и успе­
хе; вся политика Екатерины была системой нарядных фасадов с неопрят­
ными задворками, следствиями которой были полная порча нравов в
высших классах, угнетение и разорение низших, общее ослабление Рос­
сии. Тщеславие доводило Екатерину, от природы умную женщину, до
умопомрачения, делавшего ее игрушкой в руках ловких и даже глупых
льстецов, умевших пользоваться ее слабостями, и она не приказывала
выталкивать из своего кабинета министра, в глаза говорившего ей, что
она премудрее самого Господа Бога. Проходим молчанием отзывы о
нравственном характере Екатерины, которых нельзя читать без скорб­
ного вздоха.
Оба взгляда поражают и смущают не только своей непримиримою
противоположностью, но и своими особенностями. Так, второй из них
вызывает удивленное недоумение подбором своих сторонников. Наи­
более резкое и цельное выражение его находим в известной записке
«О повреждении нравов в России» князя Щербатова, служившего при дво­
ре Екатерины И, историографа и публициста, человека образованного
и патриота с твердыми убеждениями. Автор писал записку про себя, не
для публики, незадолго до своей смерти, случившейся в 1790 г., и собрал
в этом труде свои воспоминания, наблюдения и размышления о нрав­
ственной жизни высшего русского общества XVIII в., закончив нарисо­
ванную им мрачную картину словами: «...плачевное состояние, о коем
токмо должно просить Бога, чтоб лучшим царствованием сие зло ис­
треблено было». Но вот что заслуживает внимания. Известный дорож­
ный сон Радищева, рассказанный в «Путешествии из С.-Петербурга в
Москву 1790 г.» в главе «Спасская Полесть» — злая карикатура царство­
вания Екатерины I I . Здесь, особенно во второй, патетической части сна,
грезивший себя шахом, ханом или чем-то в этом роде автор, прозрев от
прикосновения к его ослепленным властью и лестью глазам странницы
Прямовзоры, т. е. истины, видит всю бессмыслицу своих деяний, казав­
шихся ему божественно-премудрыми, и общий тон картины и некоторые
отдельные черты живо напоминают записку князя Щербатова. Человек
другого поколения и образа мыслей, ультралиберал с заграничным уни­
верситетским образованием, проникнутый самыми передовыми идеями
века и любивший отечество не меньше князя Щербатова, понимавший
и признававший величие Петра I, сошелся во взгляде на переживаемое
ими время со старым доморощенным ультраконсерватором, все сочув­
ствия которого тяготели к допетровской старине. Что еще замечатель­
нее, к этим «печальным часовым у двух разных дверей», как назвал князя
Щ ербатова и Радищева один позднейший писатель, присоединяется
любимый внук Екатерины, ставший потом вторым ее преемником, ко­
316


торого она еще в пеленках оторвала от семьи, чтобы воспитать его по
своей педагогике и в своих идеях: на положение дел в государстве за
последние годы жизни бабушки, которые он мог наблюдать, он смотрел
не светлее князя Щербатова и Радищева. «В наших делах,— писал он Ко­
чубею за полгода до смерти Екатерины, — господствует неимоверный
беспорядок: грабят со всех сторон, все части управляются дурно, поря­
док, кажется, изгнан отовсюду». «Я всякий раз страдаю, — признается
он в другом месте письма,- когда должен являться на придворную сце­
ну, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на
каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах
медного гроша». Да и сам Карамзин в записке «О древней и новой Рос­
сии», представленной императору Александру девятью годами позднее
«Похвального слова», рядом с блестящими сторонами царствования
Екатерины отмечает и крупные «пятна»: порчу нравов в палатах и хижи­
нах, соблазнительный фаворитизм, недостаток правосудия, преоблада­
ние блеска над основательностью в учреждениях, прибавляя к этому, что
в последние годы Екатерины ее больше осуждали, нежели хвалили. Если
припомнить при этом еще известную заметку Пушкина о XVIII в., пи­
санную около 1820 г.2по свежим преданиям, то, и не упоминая о других,
менее компетентных суждениях, современных или позднейших, можно
понять характерно разнообразный состав того, что мы назвали бы противоекатерининской оппозицией.
И все же это были одинокие голоса, которые были слышны очень
немногим, за исключением разве книги Радищева, раздавались шепо­
том, про себя или в тесном кругу и потому не могли расстраивать хоро­
вого суждения, так красноречиво выраженного в «Похвальном слове»
Карамзина. И это суждение не совсем понятно и не столько по своему
содержанию, сколько по своей возбужденности, по тому движению чув­
ства и воображения, с которым оно высказывалась. Это был не истори­
ческий приговор, выведенный остывшей мыслью из обдуманных и про­
веренных воспоминаний о пережитом времени, а горячее непосредствен­
ное впечатление еще живой действительности, долго не замиравшей и по
смерти лица, которое было ее душой. Такое впечатление было небыва­
лым явлением в нашей истории: ни одно царствование, по крайней мере
в XVIII в., даже царствование Петра Великого, на оставило после себя
такого энтузиастического впечатления в обществе. Карамзин, конечно,
выражал последний, наиболее обобщенный результат, высшую сумму
того, что восторженные современники видели в деятельности Екатери­
ны II, когда писал в конце своего «Похвального слова», что Россия в это
деятельное царствование, «которого главною целью было народное
просвещение, столь преобразилась, возвысилась духом, созрела умом,
что отцы наши, если бы они теперь воскресли, не узнали бы ее». Все это
можно было сказать и о Петре Великом, даже с прибавлением, что его
главною целью было еще и народное обогащение; люди времен Алексея
Михайловича также не узнали бы своей старой московской всея Руси в
созданной его сыном Российской империи с С.-Петербургом, Кронштад­
том, флотом, балтийскими провинциями, девятимиллионным бюдже­
317


том, новыми школами и т. п. Однако даже в обществе, захваченном ре­
формой, не в простонародной массе, незаметно такого общего весело­
умиленного отношения к памяти Петра, какое потом установилось к
Екатерине И: слышны отдельные голоса, проникнутые набожным бла­
гоговением, да и то пополам с жалобой на затруднения и огорчения,
какие приходилось испытывать преобразователю, а скоро, и именно в
царствование Екатерины II, послышались и резкие порицания его дела.
Это впечатление, независимо от своей исторической верности, от
точности, с какою отражалась в нем действительность, само по себе ста­
новится любопытным историческим фактом, характерным признаком
общественной психологии. Оно тем любопытнее, что царствование Ека­
терины II нельзя причислить к спокойным и легким временам, о кото­
рых люди вспоминают с особенным удовольствием. Напротив, это была
довольно тревожная и тяжелая для народа пора. Сравнительным спо­
койствием Россия пользовалась в первые пять лет царствования, если не
считать серьезным нарушением спокойствия крестьянских бунтов, в
которых, по счету самой Екатерины, в первый год царствования участ­
вовало до 200 тыс. крестьян и против которых снаряжались настоящие
военные экспедиции с пушками. Затем семилетний приступ внешних и
внутренних тревог (1768— 1774 гг.), начавшийся борьбою с польскими
конфедератами, к которой вскоре присоединилась первая турецкая вой­
на, а внутри между тем — чума, московский бунт и пугачевщина. Совре­
менники, например, князь Щербатов, думали, что первая турецкая вой­
на обошлась России дороже какой-либо прежде бывшей войны. Из офи­
циальных источников известно, что только первые два года этой шести­
летней войны стоили до 25 млн. руб., что почти равнялось годовому
казенному доходу тех лет. Кагульский бой был выигран 17-тысячным
русским отрядом у 150-тысячной турецкой армии3. Но в августе 1773 г.
Екатерина говорила в Совете, что с 1767 г. в пять наборов собрано уже
со всей империи для пополнения армии до 300 тыс. рекрутов. За миром
в Кучук-Кайнарджи в 1774 г. следовало 12-летнее затишье во внешней
политике: это было время усиленной внутренней деятельности прави­
тельства, эпоха законобесия (tegislomanie), как выражалась Екатерина,
когда вводились новые губернские учреждения; учреждены были комис­
сия народных училищ и ссудный банк, обнародованы Устав благочи­
ния, жалованные грамоты дворянству и городам, устав народных учи­
лищ 1786 г. и другие важные государственные акты. Почти повсемест­
ным голодом 1787 г. открылся второй приступ тревог, не прекращав­
шийся до смерти Екатерины: вторая турецкая война, тяжелая не менее
первой, и в одно время с нею война шведская, две войны с Польшей пе­
ред вторым и третьим ее разделом, персидский поход, финансовый кри­
зис, военные приготовления к борьбе с революционной Францией.
Из 34 лет царствования 17 лет борьбы внешней или внутренней на 17 лет
отдыха! Недаром преемник Екатерины в циркуляре, разосланном к ев­
ропейским дворам по вступлении на престол, называл Россию «един­
ственною в свете державой, которая находилась 40 лет в несчастном
положении истощать свое народонаселение». Значит, людям, пережив­
318


шим сорокалетие с 1756 г., с начала Семилетней войны, оно представля­
лось временем непрерывного военного напряжения.
Правда, и результаты царствования были очень внушительны. Ека­
терина любила подсчитывать их, все чаще оглядываясь на свою деятель­
ность по мере ее развития. В 1781 г. граф Безбородко предоставил ей
инвентарь ее деяний за 19 лет царствования: оказалось, что устроено
губерний по новому образцу 29, городов построено 144, конвенций и
трактатов заключено 30, побед одержано 78, замечательных указов из­
дано 88, указов для облегчения народа — 123, итого 492 дела! К этому
можно прибавить, что Екатерина отвоевала у Польши и Турции земли
с населением до 7 млн. душ обоего пола, так что число жителей ее импе­
рии с 19 млн. в 1762 г. возросло к 1796 г. до 36 млн., армия со 162 тыс.
человек усилена до 312 тыс., флот, в 1757 г. состоявший из 21 линейно­
го корабля и 6 фрегатов, в 1790 г. считал в своем составе 67 линейных
кораблей и 40 фрегатов, сумма государственных доходов с 16 млн. руб.
поднялась до 69 млн., т. е. увеличилась более чем вчетверо, успехи про­
мышленности выразились в умножении числа фабрик с 500 до 2 тыс.,
успехи внешней торговли балтийской — в увеличении ввоза и вывоза с
9 млн. до 44 млн. руб., черноморской, Екатериною и созданной,— с
390 тыс. в 1776 г. до 1900 тыс. руб. в 1796 г., рост внутреннего оборота
обозначился выпуском монеты в 34 года царствования на 148 млн. руб.,
тогда как в 62 предшествовавших года ее выпущено было только на
97 млн. Значение финансовых успехов Екатерины ослаблялось тем, что
видное участие в них имел питейный доход, который в продолжение
царствования увеличен был почти вшестеро и к концу его составлял
почти третью часть всего бюджета доходов. Притом Екатерина остави­
ла более 200 млн. долга, что почти равнялось доходу последних 3,5 лет
царствования.
Результаты царствования, как ни были они важны, могли давать
себя чувствовать медленно, по мере своего обнаружения, ощутительнее
младшим поколением, воспринимавшим уже сложившееся впечатление
царствования, чем старшим, в которых оно складывалось; во всяком
случае эти результаты могли скорее питать, чем зародить это впечатле­
ние. Сами по себе они могли вызвать удивление, даже благоговение,
какое питали к Петру I, но не восторженное обаяние.
В памяти людей, 100 лет назад оплакивавших смерть Екатерины,
прежде всего выступали из прожитой дали явления, особенно сильно
поразившие в свое время их воображение и чувство: Ларга, Кагул, Чесма, Рымник4 и победные празднества, слезы, пролитые при чтении «На­
каза», Комиссия 1767 г., торжественные собрания и речи наместников и
дворянских предводителей при открытии губернских учреждений, бле­
стящие оды, придворные маскарады, на которых в десятках дворцовых
комнат толпилось 8540 масок, путешествие императрицы в Крым со
встречавшими ее на пути иллюминациями на 50 верст в окружности, с
волшебными дворцами и садами, в одну ночь созданными. Не одни Тав­
рические сады, но и целые Новороссии вырастали из-под земли, целые
флоты всплывали из-под неведомых черноморских волн в немногие
319


годы; «монархиня повелела, и глас ее, как лира Амфионова5, творит но­
вые грады, если не великолепием, то своею пользою украшенные» (Ка­
рамзин). Недаром екатерининская Россия некоторым иностранцам-современникам представлялась волшебною страной (pays de Гёепе). Воспо­
минания об этих явлениях, пережитых на протяжении 34 лет, соединяясь
в быстро двигавшуюся ослепительную панораму, собирали рассеянные
ощущения, ими вызванные, в цельное и сильное впечатление. Большин­
ство тогда еще не знало закулисной механики всех этих семирамидиных
чудес, да если бы и знало, еще неизвестно, стало ли бы думать о них ина­
че; впечатление любимой пьесы не ослабляется знанием того, как, с ка­
кими усилиями и жертвами она разучивается и ставится. В записках со­
временников Екатерины, ее переживаниях останавливает на себе внима­
ние одна черта. Они знают и трезво описывают темные стороны тогдаш­
ней правительственной деятельности и общественной жизни: небреж­
ность и злоупотребление администрации, неподготовленность и недо­
бросовестность судей, праздность и грубость дворянства, его нелады с
крестьянами, пустоту общежития, общее невежество. Но когда они от­
рывались от этих вседневных печально-привычных явлений своего быта
и пытались обыкновенно по поводу смерти Екатерины бросить общий
взгляд на ее век, отдать себе отчет в его значении, их мысль как бы не­
вольно, с незамечаемой ею последовательностью, переносилась в дру­
гой, высший порядок представлений, и тогда они начинали говорить о
всесветной славе Екатерины, о мировой роли России, о национальном
достоинстве и народной гордости, об общем подъеме русского духа, и
при этом речь их приподнималась и впадала в тон торжественных од
екатерининского времени.
Они высказывали этот взгляд без доказательств, не как свое личное
суждение, а как установившееся общепринятое мнение, которое некому
оспаривать и не для чего доказывать. Очевидно, здесь читатель мемуа­
ров имеет дело не с историческою критикой, а с общественною психоло­
гией, не с размышлением, а с настроением. Люди судили о своем време­
ни не по фактам окружавшей их действительности, а по своим чувствам,
навеянным какими-то влияниями, шедшими поверх этой действительно­
сти. Они как будто испытали или узнали что-то такое новое, что мало
подняло уровень их быта, но высоко приподняло их самосознание или
самодовольство, и, довольные этим знанием и самими собой, они смот­
рели на свой низменный быт свысока, со снисходительным равнодуши­
ем. Их чувства и понятия стали выше их нравов и привычек; они просто
выросли из своего быта, как дети вырастают из давно сшитого платья.
Можно даже думать, что самый пессимизм людей, мрачно смотревших
на царствование Екатерины, черпал долю своей силы в этом общем ду­
ховном подъеме, происшедшем в это же царствование, и без того не был
бы столь взыскателен. Если это так, то Екатерине пришлось испытать
приятное и почетное неудобство, какое испытывает хороший препода­
ватель, который чем успешнее преподает, тем более усиливает требова­
тельность учеников и помогает им замечать еще не побежденные недо­
статки своего преподавания.
320


Впечатление — совместное дело обеих сторон: и источника влияния
и среды, его воспринимающей. Победы и торжества, законы и учрежде­
ния, блеском которых была окружена Екатерина, конечно, должны
были сильно действовать на умы. Но в этом окружении и сама власть
принимала позу, в какую она не становилась прежде, являлась перед
обществом с другою физиономией, с непривычными манерами, словами
и идеями. Эта новая постановка власти усиливала и действие самой ее
обстановки, создавала настроение, без которого все эти победы и торже­
ства, законы и учреждения ее не произвели бы на общество такого силь­
ного впечатления. С этой стороны впечатление царствования Екатери­
ны — очень важный момент в истории не только нашего общественно­
го сознания, но и государственного порядка.
Некоторые свойства характера Екатерины II и особенности ее по­
литического воспитания имели первостепенное значение в этой новой
постановке власти, как и в образовании впечатления, произведенного
<ее> царствованием.
II
Достойно внимания, что люди, близко наблюдавшие Екатерину И,
принимаясь разбирать ее характер, обыкновенно начинали с ее ума.
Правда, в уме не отказывали ей даже ее недруги, кроме ее мужа, кото­
рый, впрочем, и не считался компетентным экспертом в таком деле.
Однако это не была самая яркая черта характера Екатерины: она не
поражала ни глубиной, ни блеском своего ума. Конечно, такому «умни­
ку», как ее ставленник король польский Станислав Понятовский, кото­
рый не мог шагу ступить без того чтобы не сказать красивого словца и
не сделать глупости, ум Екатерины II должен был казаться необъятной
величиной. «Там очень умны, там,— писал он про Екатерину г-же Жоф­
фреи,— но уж очень гоняются за умом». Последнее — напраслина на
Екатерину и сказано по привычке судить о других по себе: кто гоняется
за тем, чем уже владеет? Екатерина была просто умна и ничего более,
если только это малость. У нее был ум не особенно тонкий и глубокий,
зато гибкий и осторожный, сообразительный ,умный ум, который знал
свое место и время и не колол глаз другим, Екатерина умела быть умна
кстати и в меру. Она, которой со всех сторон напевали в уши о ее вели­
ком уме, так простодушно признавалась доктору Циммерману наверху
своей славы, что знала весьма много людей несравненно умнее ее. У нее
вообще не было никакой выдающейся способности, одного господствую­
щего таланта, который давил бы все остальные силы, нарушая равнове­
сие духа. Но у нее был один счастливый дар, производивший наиболее
сильное впечатление: памятливость, наблюдательность, догадливость,
чутье положения, уменье быстро схватить и обобщить все наличные
данные, чтобы вовремя принять решение, выбрать тон, в случае надоб­
ности благоразумная мораль и умеренно согретое чувство — все эти мел­
кие пружины, из деятельности которых слагается ежедневная житейская
работа ума, Екатерина умела приводить в движение легко и ежеминут­
321


но, когда бы это ни понадобилось, без заметного для зрителя усилия. Эта
всегдашняя готовность к мобилизации сообщала Екатерине чрезвычай­
ную живость без увлечения. Она всегда была в полном сборе, в облада­
нии всех своих сил. Странническая молодость Екатерины, ранняя при­
вычка жить среди чужих людей много содействовала этой, говоря язы­
ком старых учебников психологии, постоянной самособранности. Отсю­
да же ее находчивость в неожиданных затруднениях: ее трудно было
застать врасплох, и при уменье собираться с мыслями она быстро сооб­
раж ала, чего от нее требует минута. Та же привычка жить не дома,
сталкиваться с чужими людьми, в которых она нуждалась больше, чем
они в ней, вместе с чутьем среды и положения рано развила в Екатери­
не наблюдательность, соединенную с уживчивостью: я могу приноров­
ляться ко всяким характерам, говорила она Храповицкому, уживусь,
как Алкивиад, и в Спарте и в Афинах. Наблюдательность — на это дело
больше охотников, чем мастеров. Екатерина достигла большого искус­
ства в этом деле и выработала на то свои приемы. Она охотнее наблю­
дала людей, чем вещи, рассчитывая, что через знающих людей лучше
узнает вещи, чем собственным изучением. Наперекор общей наклонно­
сти замечать чужие слабости, чтоб ими пользоваться, Екатерина дума­
ла, что если нуждаешься в других, то полезнее изучать их сильные сто­
роны, на которые надежнее можно опереться. И она вслушивалась и
всматривалась во всякого чем-нибудь выдающегося человека, изучала
его мышление, знание, взгляды на людей и вещи. В обращении она ста­
ралась блистать разговором, чтобы не мешать высказываться собесед­
нику. Зато в ней удивлялись искусству слушать, долго и терпеливо вы­
слушивать всякого, о чем бы кто ни говорил с ней; притом собеседника
своего она изучала больше самого предмета беседы, хотя тому казалось
наоборот. Так вместе со знанием людей Екатерина выработала себе и
лучшее средство приобретать их — внимание к человеку, уменье входить
в его положение и настроение, угадывать его нужды, задние мысли и
невысказанные желания: вовремя дав собеседнику почувствовать, что и
он сам и его слова поняты в наилучшем для него смысле, она овладева­
ла его доверием. В этом заключалась тайна неотразимого влияния, ка­
кое, по словам испытавшей его на себе княгини Дашковой, Екатерина
умела своим восхитительным обращением производить на тех, кому
хотела нравиться. Привычка слушать могла даже превращаться у нее в
автоматическую манеру: слушая знакомую возвышенно-скучную трес­
котню какого-нибудь Бецкого, она сохраняла вид внимания, думая со­
всем о другом. И она хорошо знала людей, с которыми ей приходилось
вести дела, от своей горничной Марьи Саввишны Перекусихиной до
короля Фридриха II Великого. Эти свойства помогли ей выработать
пригодные средства действия в среде, где ей пришлось действовать.
«Като (Cathos, как звали Екатерину в обществе Вольтера) лучше ви­
деть издали», — писала Екатерина Гримму в 1778 г., прося его отговорить
80-летнего фернейского пустынника от непосильной для его лет поездки
в С.-Петербург. Люди, близко видевшие ее, находили в ней немало слабо­
стей. Ее упрекали в славолюбии, «в самолюбии до бесконечности», в тще322


славим, любви к лести. Может быть, корни этих слабостей лежали в самом
ее характере, но несомненно, в их развитии и формах обнаружения прини­
мала участие ее политическая судьба. Честолюбие и слава суть потаенные
пружины, которые приводят в движение государей, сказал однажды
Фридрих II русскому послу, говоря о Екатерине. Но Екатерине необходи­
мо было пользоваться этими пружинами по расчетам безопасности. Сла­
ва была для нее средством упрочить за собой приобретенное положение.
Эта необходимость, возбуждая самолюбие, удерживала от ослепительно­
го самомнения. Екатерина знала, что самомнение, принимающее притя­
зание за таланты,— лучшее средство стать смешным, а она больше всего
боялась стать предметом смеха или сострадания, что было и небезопасно
9 ее положении. У нее было осмотрительное, даже мнительное самолюбие,
заставлявшее ее соображать замыслы и притязания со средствами оправ­
дать их. Она признавала необходимым иметь такие оправдательные сред­
ства, и была настолько уверена в себе, что надеялась всегда найти их, ко­
гда того потребует положение. Чтобы быть чем-нибудь на этом свете, пи­
шет она, припоминая размышления своего детства, надобно иметь нуж­
ные для того качества: заглянем-ка хорошенько внутрь себя, имеются ли
у нас такие качества, а если их нет, то разовьем их. При такой осмотри­
тельности, находчивая и решительная в мелких случаях, она имела при­
вычку колебаться перед крупными делами, взвешивать вероятности успе­
ха и неудачи, советоваться, выведывать мнения.
В этой мнительности при постоянной заботе о мнении света, кажет­
ся, надобно искать и корни ее слабости к лести. Трудно подумать, что­
бы при своей трезвой, положительной натуре, чуждавшейся всего меч­
тательного и платонического, Екатерина могла любить лесть просто за
доставляемое ею чувство самодовольства и при своем самолюбии не
оскорбляться обидным мнением, какое льстец имеет к своей жертве. Но,
пробиваясь на простор из тесной доли, она смолоду научилась знать
цену людскому мнению, и ее всегда страшно занимал вопрос, что о ней
думают, какое производит она впечатление. Одобрительные отзывы
были для нее что аплодисменты для дебютанта — возбуждали и поддер­
живали ее силы, ее веру в себя. Достигнув власти, она видела в таких от­
зывах признание своих добрых намерений и сил исполнить их и счита­
ла своею обязанностью быть благодарной. Когда уволенный от должно­
сти Державин в 1789 г. поднес Екатерине через секретаря ее Храповиц­
кого вместе с прошением и свою «Фелицу», с каким удовольствием про­
читала она секретарю стихи из этой оды:
Еще же говорят неложно,
Что будто завсегда возможно
Тебе и правду говорить.

и сказала Храповицкому: «On peut lui trouver une place»*. Ее недостаток
был в том, что наемное усердие клакеров она нередко принимала за
выражение чувств увлеченной и благодарной публики. Но она обижа­
* Следует ему найти место (фр.).
323


лась лестью, когда подозревала в ней неискренность. Вольтер, один из
самых усердных, но не самый ловкий из ее льстецов, не раз получал от
нее почтительные и нежные щелчки за неловкость, а не за усердие. Со
временем панегирики вошли в состав придворного и правительственно­
го этикета: Екатерине жужжали в уши ее эпопею иноземные послы и
сановники на куртагах и табельных торжествах, директор кадетского
корпуса Бецкий — на кадетских представлениях Чесменского боя, ди­
ректор театра Елагин — на публичных спектаклях с куплетами о Кагуле или Морейской экспедиции6, генерал-прокурор князь Вяземский — в
сенатских докладах и финансовых отчетах. Екатерина привычным слу­
хом внимала всему этому песнопению как выражению обязательного
усердия по долгу службы и присяги и, только когда певцы славы начи­
нали уж слишком больно резать ухо фальцетом от избытка усердия, об­
ращалась к окружающим со стыдливой оговоркой: «II me loue tant,
qiTenfin il me gotera»*. Она любила почтительное отношение к себе, и
когда император Иосиф I I , в котором она видела только немощь физи­
ческую и духовную, в 1780 г. приехал к ней на поклон в Могилев, то стал
и человеком очень образованным, и «головой самой основательной,
самой глубокой, самой просвещенной, какую я знаю», хотя она и подшу­
чивала язвительно над панихидой, отслуженной им в Петербурге за упо­
кой души Вольтера из уважения к его набожной ученице. Но когда
И. И. Ш увалов, возвратясь из Италии, сообщил ей, что там художники
делают ее профиль по бюстам или медалям Александра Македонского
и вполне довольны получаемым сходством, она шутила над этим с види­
мым самодовольством Не видать также, чтоб она сердилась на своего
заграничного корреспондента Гримма, который в шутливом письме
приписал ей на 52-м году жизни «наружность матери амуров». Но тому
же Гримму она признавалась, что на нее благотворно действовали не по­
хвалы, а злословие, побуждавшее ее отомстить ему, делами доказать его
лживость. С летами, когда европейские знаменитости стали величать ее
самой дивною женщиной всех времен, привычка к удаче сделала ее не­
сколько самонадеянной и очень обидчивой.
Она раздражалась не только порицанием ее действий, но и мнения­
ми, с которыми была несогласна. Это нередко вводило ее впросак и в
противоречие с собой. Это был смелый шаг с ее стороны — во француз­
ском переводе представить вниманию французского общества свой
«Наказ», наполненный выписками из книг, и без того хорошо там изве­
стных. Но французских экономистов с Тюрго во главе за то, что они
осмелились разбирать «Наказ» и даже прислать ей этот разбор, она обо­
звала дураками, сектой, вредной для государства. Она не могла про­
стить Рейналю его отзыва, что ей ничего не удается, и называла его ни­
чего не стоящим писателем. Даже свой вкус она считала обязательным
для других и за это раз была наказана своим главным кухмистером Барманом. Екатерина любила архитектуру, живопись, театр, скульптуру, но
музыки не понимала и откровенно признавалась, что для нее это шум и
* Он меня так много хвалит что в конце концов избалует (фр )

324


больше ничего. Веселая и смешливая, сама признававшая веселость наи­
более сильной стороной своего характера, она допускала исключение
только для комической оперы, и выписанный из Италии маэстро ПаизиФшо веселил ее на ее эрмитажном театре оперой «Le philosophe ridicule»*
где, по ее словам, морила ее до упаду ария, в которой положен на музыку
кашель. Она заставляла посещать эту оперу даже Святейший Синод, ко­
торый, по ее словам, «также смеялся до слез вместе с нами». Она вообще
любила веселый репертуар и раз за обедом спросила Бармана, нравит­
ся ли ему «Die schOne Wienerin»**, фарс, особенно ее увлекавший. «Да
рог знает, оно как-то грубо», — отвечал простодушно несообразитель­
ный кухмистер. Екатерина вспыхнула и едва ли удачно поправила поло­
жение, заметив в тоне той же schttne Wienerin: «Я желала бы, чтобы у мо­
его главного кухмистера был такой же тонкий вкус (разумеется, кухон­
ный), как тонки его понятия!»
Впрочем, бюсты Александра Македонского не усыпляли в ней ее
истинной силы — энергии. Приняв решение после некоторых колеба­
ний, она действовала уже без раздумья, и тогда все на свете в ее глазах
становилось прекрасным: и положение империи, и дела сотрудников, и
ее собственные дела — все благоденствовало, пело и плясало. Во время
первой турецкой войны, когда на Западе трубили уже об истощении
России, Екатерина писала Вольтеру, что у нее в империи нигде ни в чем
нет недостатка, нет крестьянина, который не ел бы курицы, когда хотел,
везде поют благодарственные молебны, пляшут и веселятся, а когда в
1769 г. русские дела шли совсем плохо и недоброжелатели Екатерины
потирали руки от удовольствия, пророча ей скорое падение, она писала
подруге своей матери Бьелке: «Пойдем бодро, вперед! — поговорка, с
которою я провела одинаково и хорошие, и худые годы, и вот прожила
40 лет, и что значит настоящая беда в сравнении с прошлым?» Бодрость
была одним из самых счастливых свойств характера Екатерины, и она
старалась сообщать ее своим сотрудникам в самых простых формах.
Когда австрийцы, во все время первой турецкой войны7грозившие Рос­
сии заступиться за турок, завершили свое заступничество тем, что отня­
ли у своих клиентов Буковину, с каким самодовольством писала она
князю Репнину, что цесарцы непременно поссорятся с турками и будут
побиты, а она руки в боки, фертом будет сидеть да смотреть на это, по­
вторяя: вот так удружили! Екатерина не выносила уныния. «Для людей
моего характера, — признавалась она,— ничего нет в мире мучительнее
сомнения». Притом уныние вождя расстраивает команду, и Екатерине
подчас приходилось поступать, подобно людям, над которыми они с
Гриммом шутили в своей переписке, которые поют ночью на улице, что­
бы показать, что они не трусы, а еще более из боязни, как бы не струсить.
Только раз, когда получено было известие, что турки объявили войну
(вторую), замечена была ее минутная робость, и она с упавшим духом
начала было говорить об изменчивости счастья, о непрочности славы и
* «Смешной философ» (фр )
** Прекрасная Венера (нем)
325


успехов, но скоро пришла в себя, с веселым видом вышла к придворным
и всем вдохнула уверенность в успехе. Так рассказывает очевидец. В этих
случаях Екатерину выручало ее испытанное самообладание, выработан­
ное ею еще в те времена, когда в незавидном положении брошенной
жены, оскорбляемая мужем как жена и как женщина и в возможном бу­
дущем с клобуком русской инокини на своей вольтерьянской голове, она
наедине обливалась слезами, но тотчас вытирала глаза и как ни в чем не
бывало с веселым лицом выходила в общество. Недаром она хвалилась,
что никогда в жизни не падала и обморок. Очень редко, и то лишь в пер­
вые шаткие годы царствования, видали ее задумчивой. До поздних лет,
на седьмом десятке, в добрые, как и худые дни, она встречала являвших­
ся по утрам статс-секретарей со своей всегдашней, всем знакомой улыб­
кой, сидя на стуле за маленьким выгибным столиком в белом гродетуровом капоте и белом флеровом немножко набекрень чепце на довольно
густых еще волосах, со свежим лицом и с полным ртом зубов (одного
верхнего недоставало), в очках, если вошедший заставал ее за чтением,
в ответ на низкий поклон ласково, со своим характерным поворотом
головы под прямым углом протягивала руку и, указывая на стул против
себя, своим протяжным и несколько мужским голосом говорила: «Сади­
тесь». Живость без возбужденности требовала работы, и современники
удивлялись трудолюбию Екатерины. Она хотела все знать, за всем сле­
дить сама. Находя, что человек только тогда счастлив, когда занят, она
любила, чтобы ее тормошили, признавалась, что от природы любит
суетиться и чем более работает, тем бывает веселее. Последняя работа
стала ее привычкой и спасала ее от скуки, которой она так боялась. За­
нятия шли у нее в строго размеренном порядке, однообразно повторяв­
шеюся изо дня в день чередой, но, по ее словам, в эго однообразие вхо­
дило столько дела, что ни минуты не оставалось на скуку. Когда насту­
пали важные внешние или внутренние дела, она обнаруживала усилен­
ную деятельность, по ее выражению, суетилась, не двигаясь с места, ра­
ботала, как осел, с 6 часов утра до 10 вечера, до подушки, «да и во сне
приходит на мысль все, что надо было бы сказать, написать или сде­
лать». Сам Фридрих II дивился этой неутомимости и с некоторой доса­
дой спрашивал русского посла: «Неужели императрица в самом деле так
много занимается, как говорят? Мне сказывали, что она работает боль­
ше меня».
В молодости она много работала над своим образованием и рано
запаслась разнообразными сведениями. Свою начитанность она объясня­
ла житейскими неудачами, доставившими ей для того много досуга. В
шутливой эпитафии самой себе, написанной в 1778 г., она признается, что
18 лет скуки и уединения (т. е. замужества, 1744— 1762 гг.) заставили ее
прочитать множество книг. Приобретенный запас она старалась попол­
нять и на престоле. Она хотела стоять в уровень с умственным и художе­
ственным движением века. С.-Петербургский Эрмитаж со своими карти­
нами, ложами Рафаэля, тысячами гравюр, камей — монументальный сви­
детель ее забот о собирании художественных богатств, а в самом Петер­
бурге и его окрестностях, особенно в Царском Селе, сохранились еще
326


многие сооружения работавших по ее заказам иностранных мастеров
Тромбара, Кваренги, Камерона, Клериссо, не говоря уже о Фальконете,
а также и о русских художниках Чевакинском, Баженове и многих других.
Из Плутарха, Тацита и других древних писателей, прочитанных ею во
французских переводах, из романов, драм, опер, разных историй она за­
паслась множеством политических и нравственных примеров, изречений,
анекдотов, острот, поговорок, разнообразных мелких сведений, которы­
ми она поддерживала гостинную causerie* на своих вечерах и украшала
свою обширную переписку. В научном и литературном движении Запада
она хотела участвовать не одними щедрыми подарками, пенсиями, покуп­
ками по пожалованному ей там званию царскосельской Минервы, но и
Прямым знакомством с ученою литературой как образованный человек
своего времени. При свидании в Могилеве Екатерина самодовольно уди­
вилась, заметив, что «Эпохи» Бюффона еще не попадались Иосифу II под
руки. Сама она прочитала эту книгу с увлечением и признавалась, что
Бюффон своим творением прибавил ей мозгу. Она штудирует историю
астрономии Бальи, торопит свою Академию наук определением широты
Идолготы городов С.-Петербургской губернии, изучает Гиббона, англий­
ского законоведа Блекстона, обрабатывает русские летописи, чтобы со­
ставить историю России для своих внуков, и даже погружается в сравни­
тельное языковедение, чему опять помогло одно домашнее горе. Летом
1784 г. умер Ланской. Екатерина, называвшая его своим воспитанником,
была безутешна, опасно занемогла сама, оправилась, но замкнулась в
своем кабинете, не могла ни есть, ни спать, не выносила лица человече­
ского. Почуяв беду, прискакал из Крыма другой воспитанник — Потем­
кин и вместе с Ф. Орловым осторожно пробрался к Екатерине. Она рас­
плакалась, за ней заревели оба утешителя, и «я почувствовала облегче­
ние», — добавляет она, описывая эту сцену. Она хотела утопить свое горе
в усиленном чтении и принялась за присланное ей незадолго перед тем
многотомное филологическое сочинение in quarto французского ученого
Кур де Жебеленя «Monde primituf»**. Она увлеклась мыслью автора о
первобытном, коренном языке, праотце всех позднейших, обложилась
всевозможными лексиконами, какие могла собрать, и принялась состав­
лять сравнительный словарь всех языков, положив в основу его русский,
собирая для него материалы, тормошила филологическими запросами и
поручениями своих послов при иностранных дворах, губернаторов, даже
восточных патриархов и самого маркиза Лафайета. Эти словарные хло­
поты кончились тем, что работа со всеми собранными материалами была
передана академику Палласу, который к 1787 г. и приготовил первый том
издания под заглавием «Сравнительные словари всех языков и наречий, со­
бранные десницею всевысочайшей особы».

Наиболее сильное действие на политическое образование Екатерины
оказало ее столь известное знакомство с тогдашнею литературой просве­
щения — с Монтескье и Беккариа, которыми она так усердно воспользо­
* болтовню (фр )
** «Первобытный мир» (фр)
327


валась для своего «Наказа», и особенно с Вольтером, которого она благо­
говейно называла своим учителем и которому писала, что желала бы
знать наизусть каждую страницу его «Опыта» всеобщей истории; по смер­
ти его она выражала желание, чтоб его изучали, затверживали наизусть,
и писала, что изучение его образует граждан, гениев, героев и писателей,
разовьет сто тысяч талантов. Вольтеру она была благодарна и за то, что
он, по ее словам принцу де Линю, ввел ее в моду. Но к другим литератур­
ным корифеям она потом охладела и жаловалась тому же принцу, что они
навели на нее скуку и не поняли ее. Она не любила людей, натертых чужим
умом и знанием, как говорила она, повторяя выражение своей приятель­
ницы г-жи Жоффрен. Но сама она была так восприимчива, так быстро
схватывала и усвояла чужую идею, что присвояла ее себе, а в источнике
видела только ее развитие или же развивала ее по-своему. Отсюда ее на­
клонность подражать и пародировать. Прочитала она в немецком пере­
воде драматические хроники Шекспира, и у нее явился свой «Рюрик»,
«историческое представление, подражание Шакеспиру».8Из вниматель­
ного изучения политической литературы она едва ли вынесла какой-либо
определенный, цельный план нормального государственного устройства.
В упомянутой эпитафии она называет себя женщиной с добрым сердцем
и республиканскою душой, именно с душой, а не с образом мыслей, соот­
ветствующим такому политическому порядку. Как все люди, больше на­
блюдавшие, чем размышлявшие, она не исчерпывала усвояемой идеи до
дна, до глубины ее корней, а овладевала ею лишь настолько, чтоб ее мож­
но было растолковать другим без особенных усилий и развить в понятные
всем последствия. О Блекстоне, который был для нее обильным источни­
ком юридических сведений и законодательных идей, она писала, что ни­
чего не берет из его сочинений прямо, целиком, а только вытягивает отту­
да нить, которую разматывает по-своему. Но это изучение приучило ее
мысль размышлять о таких трудных предметах, как государственное
устройство, происхождение и состав общества, отношение лица к обще­
ству, дало направление и освещение ее случайным политическим наблю­
дениям, уяснило ей основные понятия права и общежития, те политиче­
ские аксиомы, без которых нельзя понимать общественной жизни и еще
менее можно руководить ею. Так как в тогдашних теориях политика не­
разрывно связывалась с гражданской моралью, то политические понятия
Екатерины окрасились тем несколько туманным благодушным свободо­
мыслием, которое усвояется именно добрым сердцем больше, чем созна­
нием, и не облекается в какие-либо практически пригодные учреждения
или законы, а выражается больше в приемах и духе управления, растворя­
ется в чувство общего доброжелательства к человеку и человечеству, в же­
лание им счастья и свободы от всякого гнета и заблуждения. Это и были
те «мои принципии», которые потом подробно и систематически изложе­
ны были в «Наказе» и на которые она указывала Комиссии об уложении,
как на основание нового законодательства, ею предпринятого. Она нача­
ла обдумывать их еще до воцарения, руководимая каким-то внутренним
голосом, который, как она признается в своих мемуарах, ежеминутно
внушал ей, что рано или поздно она достигнет русского престола. Сохра­
328


нилось несколько записочек, в которых она набрасывала мысли, мимо­
летно набегавшие среди чтения и вызванных им размышлений. «Я желаю
только добра стране, куда Бог меня привел, — писала она, — слава стра­
ны составляет мою собственную — вот мой принцип; была бы я очень
Счастлива, если б мои идеи могли этому способствовать». Эти идеи отно­
сились и к внешней и к внутренней политике. Обширной империи, нужда­
ющейся в населении, необходим мир. В этом отношении едва ли полезно
обращать наших инородцев в христианство: многоженство лучше содей­
ствует умножению населения. «Власть без народного доверия ничего не
значит для того, кто хочет быть любимым и славным». Для этого стоит
только принять в основание действий народное благо и правосудие.
«Хочу общей цели — сделать счастливыми, а не каприза, ни странностей,
ни жестокости». Средства действий — правда и разум, который, будьте
уверены, возьмет верх в глазах толпы. Правосудию и христианской рели­
гии противно рабство. Все люди родятся свободными. «Хочу повинове­
ния законам, а не рабов». Но разом освободить русских крестьян нельзя:
этим не приобретешь любви землевладельцев, исполненных упорства и
предрассудков. Но есть легкий способ: постановить освобождать кресть­
ян при продаже имений, и вот через сто лет народ свободный. «Свобо­
д а — душа всех вещей, без тебя все мертво». Необходимы новые законы.
Единственное средство узнать, хорош или нет новый закон, — распустить
о нем слух на рынке и велеть доносить, что про него говорят «Но кто вам
донесет о последствиях в будущем?» Необходимо отменить варварский
обычай пытки, ненавистную конфискацию имущества виновных, чрезвы­
чайные судные комиссии, особенно секретные, к которым, «мне кажется,
всю мою жизнь буду чувствовать отвращение ». Однако главное дело не
в законах. «Снисхождение, примирительный дух государя сделают более,
чем миллионы законов, а политическая свобода даст душу всему. Часто
лучше внушать преобразование, чем их предписывать». Всегда государь
виноват, если подданные против него огорчены, писала Екатерина в
1765 г. в наставлении своему сыну и потомкам: «Изволь мериться на сей
аршин; а если кто из вас, мои дражайшие потомки, сии наставления прочтет
с уничтожением, так ему более в свете и особливо в российском счастья
желать, нежели пророчествовать можно». С летами, под веянием житей­
ского опыта ее мысль несколько остыла и возвратила свою природную
трезвость, даже с оттенком какого-то шутливого пессимизма. «Tout se
mange dans ce monde— ci»*, — сказала она однажды Храповицкому, уви­
дев, как галки и вороны клевали червей, выползших из земли после дож­
дя. Все-то на свете ест друг друга, и под влиянием этого наблюдения она
писала, что только посредственные головы могут увлекаться мечтой о
вечном мире. Юношеские идеи не были брошены, но получили более тес­
ное применение: были переведены из политики в литературу. «Я вполне
понимаю ваши великие начала, — говорила она своему гостю Дидро в
1774 г., — только с ними хорошо писать книги, но плохо действовать.
Вы имеете дело с бумагой, которая все терпит, а я, бедная императрица,
* Все поедают друг друга в этом мире (фр )
329


имею дело с людьми, которые почувствительнее и пощекотливее бума­
ги». Поблекла и юношеская вера в силу правды и разума. «Род челове­
ческий склонен к неразумию и несправедливости, — писала Екатерина
доктору Циммерману, — если бы он слушался разума и справедливо­
сти, то в нас (государях) не было бы нужды». Прежде разум и правда ка­
зались ей необходимыми и достаточными опорами власти, желающей
быть благотворной и сильной, а теперь сама власть представлялась ей
печально необходимою заплатой на прорехах человеческой природы,
образуемых недостатком этих благодетельных сил.
III
Таковы личные средства, принесенные на престол Екатериной. Они
состояли в гибкости и энергии характера, «в волюшке, — по ее выраже­
нию, — против которой не устоит никакое препятствие», в житейском
опыте, сообщавшем ей тот «закал души», которым она так гордится в
своих записках, в чутье среды и уменье к ней применяться, в значитель­
ной выработке политического мышления и в обильном запасе гуманных
политических идей, не вполне ясных и соглашенных между собою, едва
выходивших из расплавленного состояния, не успевших еще отлиться в
твердые убеждения и много-много кристаллизовавшихся в добрые на­
мерения. Но она знала по опыту и записала в одной из записочек, что
«недостаточно быть просвещенным и иметь наилучшие намерения и
даже власть исполнить их». Надобны еще обдуманные приемы дейст­
вия, подходящие исполнители, подготовленные умы и слаженные инте­
ресы.
«У меня много постоянства и великое уважение к истине», — наста­
вительно писала однажды Екатерина датскому королю Христиану VII.
Отклоняя от себя излишние похвалы, она любила приписывать свои
успехи сотрудникам и счастью: «Поверьте, — говорила она принцу де
Линю, — я только что счастлива, и если мною несколько довольны, то
это потому, что я несколько постоянна и одинакова в своих привычках».
Но князь Щ ербатов упрекает ее в такой изменчивости, «что редко и
один месяц одинаковая у ней система в рассуждении правления бывает».
Должно быть, этот упрек относится больше к ее приемам действия. В
этом отношении она не была особенно строга. Ссылаясь на пример дон
Базилио в «Севильском цирюльнике», она писала: «И у меня есть кое-ка­
кие маленькие правила, которые я прилагаю с известным разнообрази­
ем». Она думала, что каждый принимает тон и склад своего положения
и что для успеха в этом мире иногда необходимо разнообразить свою
походку. Держась известных принципов, она не считала необходимым
возводить в неподвижную систему приемы действия, сообразуемые с
вечно меняющимися минутами. Сопоставляя представительные фран­
цузские собрания при Колонне и Неккере со своею Комиссией 1767 г.,
она писала: «Мое собрание депутатов вышло удачным, потому что я
сказала им: знайте, вот каковы мои начала; теперь выскажите свои жа­
лобы; где башмак жмет вам ногу? Мы постараемся это поправить; у меня
ззо


нет системы, я желаю только общего блага». Оставаясь верной раз по­
ставленным задачам, она не держалась педантически однообразных
приемов действия, умозрительно рассчитанных и не согласованных с
наличными условиями дела. Она вообще не принадлежала к числу лю­
дей, готовых во имя порядка ввести анархию, и не хотела своему право­
верию старообрядчески жертвовать самою верой. Такой выбор приемов
показывает, что из политической философии путем ее изучения Екате­
рина извлекла больше политики, чем философии. Этот выбор облегчал­
ся уменьем Екатерины смотреть в глаза действительности прямо и про­
сто и даже находить в своем юморе утешение при виде неустранимых
зол. «Меня обворовывают точно так же, как и других, но это хороший
знак и показывает, что есть что воровать», — писала она г-же Бьелке в
1775 г. Притом, слабо чувствуя на себе давление местных обычаев и
преданий как пришедшая из другого мира, она была свободнее в выбо­
ре способов действия и установке своих отношений, и ей было легче, чем
Марии-Терезии или Георгу III, подшучивать над китайскими людьми,
которые, по ее довольно наглядному уподоблению, всегда сидят по уши
в своих обычаях и преданиях и не могут высморкаться, не справляясь с
ними.
Она не отказывалась от такой же свободы действия и в своих отно­
шениях к сотрудникам. Она ценила их заслуги, это было одним из основ­
ных ее правил. «Кто не уважает заслуги, — писала она в одной из ранних
своих записок, — тот сам их не имеет; кто не старается отыскать заслу­
гу и не открывает ее, тот недостоин и не способен царствовать». К тако­
му энергическому признанию заслуги обязывало Екатерину и особенное
значение людей с заслугами для того порядка, какой она считала необ­
ходимым для России и в ней поддерживала. Как самодержавная импе­
ратрица она думала, что ход дел в государстве зависит не столько от его
устройства, сколько от его управителей. Негодуя на дурное ведение дел
в современной ей Англии при конституции, считавшейся лучшею в Ев­
ропе, она писала: «Вот что значит мальчишки; но прежде дела шли ина­
че, стало быть, не формы, а деятели виноваты». Однако не видно, чтоб
Екатерина усиленно искала талантов. «Когда мне в молодости, — при­
знавалась она, — случалось встретить умного человека, во мне тотчас
рождалось горячее желание видеть его употребленным ко благу стра­
ны». Но с летами она стала от носиться к этому хладнокровнее и даже
считала возможным обойтись без поисков за дарованиями, хотя и люби­
ла и умела пользоваться попадавшимися под руку. Она не боялась и не
чуждалась людей даровитых, но считала неспособных более удобными
сотрудниками. «Бог нам свидетель, что мы, круглые невежды, не имеем
никакой особенной склонности к дуракам на высоких местах». Но, ду­
мала она, нельзя же отыскивать людей по картинке, по своему фасону
или идеалу, да и нет нужды в таких поисках. Нужные люди всегда най­
дутся, когда понадобится. «Всякая страна способна доставлять людей,
необходимых для дела. Я никогда не искала и всегда находила под ру­
кою людей, которые мне служили, и большею частью служили хорошо».
Екатерина относилась к способным людям точно так же, как к собствен­
331


ным способностям: нет таких людей вокруг, надо их сделать из тех, ка­
кие есть. Значит, дело не в том, чтоб искать людей, а в том, чтоб уметь
пользоваться теми, кто под рукою, и искусство править в том, «чтобы со
всякими людьми заставлять дела идти как можно лучше». Может быть,
такой взгляд был лишь обобщением счастливой случайности: Екатерине
посчастливилось при вступлении на престол среди всяких людей найти
под рукой таких, с которыми можно было вести дела хорошо. Однако в
начале царствования она однажды жаловалась французскому послу
Бретейлю на неспособность своих министров, прибавив, что, к счастью,
молодые люди подают ей утешительные надежды. Она начала царство­
вать с людьми елизаветинской школы, т. е. с самоучками: с БестужевымРюминым, Шаховским, Шуваловым, Воронцовыми, Паниными, Г олицыными, Румянцевым, Чернышовыми. Она нуждалась в них, они ей
усердно служили, некоторые очень много для нее сделали; она их цени­
ла, но не любила, втихомолку подсмеивалась над ними и постепенно
почти со всеми разошлась. Она считала полезным обновлять правитель­
ственный персонал и любила новых людей, которых ставила подле ста­
рых или на их место, чтобы, по ее словам, мешать ржавчине останавли­
вать колеса и пришпоривать бездарности. Может быть, за эту наклон­
ность менять людей и приписывали ей правило, выражавшееся ею в из­
вестной поговорке о выжатом лимоне. Она хотела иметь своих людей,
образовать свою школу из новых талантов, ею открытых. «Я не боюсь
чужих достоинств, — говорила она, — напротив, желала бы иметь во­
круг себя одних героев и все на свете употребляла, чтобы сделать героя­
ми тех, в ком видела малейшее к тому призвание». Но ей нелегко было
найти таких людей вокруг себя. Вельможи, ее окружавшие, страдали не
одним только тем недостатком, что, по свидетельству статс-секретаря
Грибовского, за немногими исключениями, не умели правильно писать
по-русски. Среди них скорее можно было найти приятных собеседников
вроде обер-шталмейстера J1. Нарышкина или графа А. Строганова, чем
дельцов. В этом кругу меркой способности к делам служила еще старая
поговорка, слышанная Н. Паниным «у престола государева от людей,
его окружающих», и записанная им в одном докладе Екатерине: «Была
бы милость, всякого на все станет». Но Екатерине уже нельзя было ру­
ководиться этою поговоркой в выборе своих сотрудников. Люди с круп­
ными умственными и нравственными достоинствами, образованные и
любившие горячо свое отечество, но скромные и прямые, подобные учи­
телю математики при великом князе Павле Порошину, как-то плохо
уживались при ее дворе, хотя в инструкции генерал-прокурору она и
обещала опытами показать, что у двора честные люди живут благопо­
лучно. Оставалось выбирать из пособников в перевороте 28 июня или из
людей, указанных Румянцевым, Салтыковым, Паниным, Потемкиным.
Между ними оказывались люди деловитые и не без дарований, чаще с
притязаниями вместо дарований, с честолюбием и воображением, реши­
тельно превозмогавшими их силы и всякую действительность, бойкие и
смелые игроки в судьбу, легко перекраивавшие карту Европы, состав­
лявшие планы разрушения существующих государств и восстановления
332


когда-то существовавших, чертившие будущие границы Российской
империи с шестью столицами (С.-Петербург, Москва, Берлин, Вена,
Константинополь, Астрахань — по проекту Платона Зубова). Екатери­
на была очень доверчива и пристрастна к своим избранникам, преувели­
чивала их способности и свои надежды на них, ошибалась в первых и
обманывалась в последних; но она пользовалась не только их силами, но
н самыми слабостями, возбуждала их служебную ревность и соревнова­
ние друг с другом и со старыми дельцами, умеряла соперничество, не
допуская его до открытой вражды. Осторожный и ленивый Н. Панин, с
одной стороны, напевал ей одно, отважный и тоже ленивый Григорий
Орлов, с другой — другое, противоположное, а она, по ее выражению,
курц-галопом выступала между обоими вечно враждовавшими друг с
другом советниками, и, несмотря на их вражду, «дела шли и шли боль­
шим ходом». Одним приемом она еще более усиливала исполнительную
ревность своих сотрудников. В отношении к ним ей чаще удавалось
принятое ею правило в проведении реформ: лучше подсказывать, чем
приказывать. Хорошо изучив людей, она знала, кому какое дело пору­
чить можно, и так осторожно внушала намеченному исполнителю свою
мысль, что он принимал ее за свою собственную и тем с большим рвени­
ем исполнял ее. Поощряемые милостивым вниманием и возбуждаемые
взаимным соперничеством, наперерыв один перед другим стараясь от­
личиться, эти люди, выхваченные наверх часто житейской случайностью
с довольно глубокого низа, внесли в ход дела большое оживление, про­
изводили много шума и движения, сделали немало и полезного, но
при этом тратили страшно много средств. Они, конечно, произвели впе­
чатление на современников: рассказы об екатерининских орлах долго не
умолкали в русском обществе, и Карамзин только с ораторским преуве­
личением резюмировал эти рассказы, когда говорил в своем «Похваль­
ном слове», что «только во время Екатерины видели мы волшебные пре­
вращения нежных сибаритов в суровых чад Лакедемона, видели тысячи
российских Альцибиадов». Но надежды, возложенные на молодежь в
начале царствования, едва ли были оправданы; иначе великий князь
Александр в упомянутом письме к Кочубею не написал бы о людях, за­
нимавших высшие места в 1796 г., что он не желал бы иметь их у себя и
лакеями. Суворов в счет идти не может: этот удивительный талант сло­
жился и проявлялся так независимо и своеобразно, казался такою счаст­
ливой случайностью, что его трудно отнести к которой-либо школе,
елизаветинской или екатерининской.
Впрочем, недостаток хороших дельцов не был самым большим за­
труднением, с которым приходилось бороться Екатерине. Гораздо труд­
нее было сладить с программой деятельности, продиктованной положе­
нием Екатерины и настроением русского общества по вступлении ее на
престол. Это была очень сложная и запутанная программа. Екатерина
взяла свою власть, а не получила ее. Власть захваченная всегда имеет
характер векселя, по которому идут уплаты, а по настроению русского
общества Екатерине предстояло оправдать разнообразные и несоглас­
ные ожидания. Новое правительство, созданное общественным движеззз


нием против прежнего, конечно, должно было действовать наперекор
ему. Прежнее правительство вооружило против себя общество пренеб­
режением к национальным интересам; новое правительство обязыва­
лось действовать в национальном духе. Произвол прежнего правитель­
ства вызвал сильное возбуждение во всем обществе, даже в простом на­
роде, и, по словам манифеста 6 июля 1762 г., не оставалось никого, «кто
бы в голос с отвагою и без трепета не злословил государя». Роптали на
новое иго немецкое, когда прусский посол Гольц правил Россией, а рус­
ский император, по словам прусского короля Фридриха И, служил Прус­
сии как ее министр. Не успели перемереть люди, пережившие биронов­
щину, и уж опять немцы, когда же этому будет конец? Пора русскую
православную веру и русскую народную честь прочно оградить от таких
испытаний. Новое правительство должно было разумно-либеральным
образом действий рассеять впечатление испытанного самовластия, сдер­
жать развязавшиеся языки и успокоить общество какими-либо гарантия­
ми порядка и приличия. Впереди негодовавшего общества стояла гвар­
дия — привилегированное, самонадеянное — довольно распущенное
войско, сделавшее уже несколько государственных переворотов, поста­
вившее несколько правительств, и его принялись облекать «в обряды не­
удобь носимые», т. е. в прусские мундиры, муштровать по-прусски, об­
зывали янычарами, унижали перед голштинским сбродом и собирались
гнать за границу на войну с Данией за какую-то там Голштинию. Кро­
ме полковых, казарменных интересов, у этой гвардии были еще интере­
сы сословные, деревенские. По своему составу она была тогда еще дво­
рянским войском: в ней служил цвет сословия, ее настроение быстро
распространялось по дворянским сельским усадьбам. У дворянства в это
время возникали свои заботы. Оно было, наконец, уволено вчистую :
законом 18 февраля 1762 г. его служба из государственной повинности
превращена была в простое требование гражданского долга. Но с обя­
зательной службой тесно связано было, как следствие с причиной, вла­
дение крепостными людьми. Сословие смутно почувствовало приближе­
ние кризиса в своем положении и зарождение тревожного вопроса: что
же станется с их имениями, державшимися на крепостном труде? Что
станут делать они сами, вольные дворяне, без службы? Еще живее почув­
ствовали крестьяне, что с отменою обязательной службы их господ в
крепостном праве весы общественной правды наклонились в одну сто­
рону; со времени издания закона 18 февраля усиливаются крестьянские
волнения.
Перед этими столь разнообразно взволнованными умами стала
Екатерина со своей революционной по происхождению властью и со
своими либеральными идеями. Эти умы были уже несколько подготов­
лены; если не прямо к этим новым идеям, то вообще к новизнам в мыш­
лении, как и в жизни. Подготовка началась с самой половины того века.
Во-первых, Семилетняя война дала русским офицерам-дворянам не
одни лавры, но и хозяйственные уроки. Участник войны Болотов уверя­
ет в своих записках, что все лучшее служившее тогда в армии российское
дворянство, насмотревшись в немецких землях всей тамошней экономии
334


И порядков и получив потом в силу благодетельного манифеста о вольно­
сти увольнение от военной службы, «в состоянии было всю свою преж­
нюю весьма недостаточную деревенскую экономию привести в несрав­
ненно лучшее состояние». Притом с того же времени в русском обществе
пробуждаются литературные и эстетические вкусы, развивается охота к
чтению, к романам, романсам, музыке, к занятиям, питающим чувства,
а чувства - предтечи идей. А в крестьянской среде бродили уже и самые
идеи: на другой год царствования Екатерины в народе пущен был под­
ложный указ императрицы с обвинением дворянства в том, что оно весь­
ма пренебрегает Закон Божий и «государственные правы».
Так перед Екатериной встречались, сталкивались и пересекались
довольно разносторонние, даже противоположные, течения, интересы и
настроения: оскорбленное чувство национального достоинства, «великое
роптание на образ правления последних годов», гвардейские притязания,
дворянские помыслы о новых поприщах деятельности и страхи за старые
права, крестьянские ожидания, наконец, ее собственные идеи и мечты,
благоприятные для одних и тревожные для других, но непривычные для
всех умов. Екатерине предстояло действовать популярно, либерально и
осторожно и в преобразовательном и в охранительном направлении,
щадить одни сословные интересы и охранять другие, им враждебные, но
самой стоять выше тех и других, ставя впереди всех интересы всенародные
согласно с основным правилом, неоднократно ею высказанным»: «Боже
избави играть печальную роль вождя партии, — напротив, следует посто­
янно стараться приобрести расположение всех подданных». Сверх всего
этого, необходимо было предупреждать попытки недовольных в гвардии
повторить соблазнительное по успеху дело 28 июня во имя другого лица,
пресекать «дешперальные и безрассудные coups», как она выражалась.
Очевидно, программа Екатерины была довольно сложна и несвободна от
противоречий. Она попыталась примирить их по указаниям своего опы­
та и наблюдения и по соображениям своей гибкой мысли. Находя невоз­
можным ни согласить столь различные задачи, ни пожертвовать одними
в пользу других, она разделила их, т. е. каждую задачу проводила в осо­
бой сфере правительственной деятельности. Дан был большой ход внеш­
ней политике посредством усиленного действия на нее национальных
чувств и интересов. Чтобы занять праздное дворянство и определить его
новое положение в государстве и обществе, предпринята была широкая
реформа областного управления и суда. Наконец, отведена была своя
область и новым идеям: на них строилась проектированная система рус­
ского законодательства, они проводились как принципы в отдельных
узаконениях, вводились в ежедневный оборот мнений как стимулы умов
и нравственные регулятивы общежития, были допущены в литературу и
даже в школу как образовательное средство и как архитектурное украше­
ние правительственного производства. Но при законодательной, литера­
турной и педагогической пропаганде новых идей Екатерина не трогала
исторически сложившихся основ русского государственного строя, предо­
ставляя самим идеям века перерабатывать порядки места. Так распланировалось исполнение программы.
335


Екатерине нужны были громкие дела, крупные, для всех очевидные
успехи, чтобы оправдать свое воцарение и заслужить любовь поддан­
ных, для приобретения которой она, по ее признанию, ничем не прене­
брегала. Внешняя политика представлялась для того наиболее удобным
полем действия при внутренних средствах России и при том положении,
какое она заняла в Европе по окончании Семилетней войны. Екатерина
старалась поднять и укрепить его с двух сторон, настраивая умы и импо­
нируя на кабинеты. Корифеи европейской мысли, с которыми она вела
такие дружеские сношения, располагали общественное мнение Европы
в пользу России, распространяя о ней благоприятные сведения, разбивая
предубеждение. Но иностранные дипломаты уже в самом начале цар­
ствования жаловались на гордый и высокомерный тон Екатерины во
внешних делах, который нравился ее подданным. «У меня лучшая армия
в целом мире, — говорила она Бретейлю в 1763 г., — у меня есть деньги,
а через несколько лет у меня будет много денег». Опираясь на эти сред­
ства, Екатерина смело приступила к решению обоих стоявших на очере­
ди вопросов внешней политики, давних и трудных вопросов, из которых
один состоял в необходимости продвинуть южную границу России до
Черного моря, а другой — в воссоединении Западной Руси. Известно,
как вела Екатерина оба этих главных дела своей внешней политики.
Можно различно судить — и судили различно — о приемах и ре­
зультатах этой политики, но впечатление, произведенное ею на русское
общество, едва ли подлежит спору. С. Т. Аксаков9 помнил из своего дет­
ства, как в его семье плакали при вести о смерти Екатерины и говорили,
что в ее царствование соседи нас не обижали и наши солдаты при ней
побеждали всех и прославились. Это был слабый отзвук, доносивший­
ся до приуральской глуши от шумных внешних дел Екатерины. Людям,
стоявшим под более близким действием ее военных и дипломатических
успехов, результатом их представлялся небывалый подъем междуна­
родного значения России. Успехи, достигнутые внешней политикой Пет­
ра I, почувствовались в России довольно скромно. Даже ближайшие со­
трудники Петра и то считали уже громадным успехом, что они, русские
люди, теперь «в общество политичных народов присовокуплены», как
выразился канцлер Головкин в приветственной речи Петру по поводу
заключения Ништадтского мира. Великая Северная война, которою Рос­
сия завоевала себе место в семье европейских держав, самой продолжи­
тельностью и тяжестью своей ослабляла впечатление своих успехов.
«Петр, выводя народ свой из невежества, ставил уже за великое и то, что­
бы уравнять оный державам второго класса», и потому первым предме­
том своей политики почитал какое-нибудь приобретение в Германии,
подготовлял присоединение Голштинии к России, чтобы иметь голос в
европейском концерте не в качестве русского царя, а по положению гол­
штинского члена германского корпуса. О собственном абсолютном весе
России он еще и не помышлял. Его взгляда держалось русское правитель­
ство и после него, несмотря на очевидный рост силы и влияния России.
Так изображал международное положение России со времени Петра I до
Екатерины II руководитель ее внешней политики Н. Панин, хорошо
336


знавший политическую историю Европы своего века. Международная
улица России по-прежнему оставалась тесна, ограничиваясь шведскими
и польскими тревогами да турецко-татарскими опасностями: Швеция
помышляла об отместке и начиналась недалеко за Петербургом;
Польша стояла на Днепре; ни одного русского корабля не было на Чер­
ном море, по северному побережью его господствовали турки и татары,
отнимая у России южную степь и грозя ей разбойничьими набегами.
Тяжелое чувство учеников, во всем отставших от своих западных учите­
лей, еще более удручало национальный дух. Прошло 34 года царствова­
ния Екатерины, и Польши не существовало, южная степь превратилась
в Новороссию, Крым стал русскою областью, между Днепром и Днест­
ром не осталось и пяди турецкой земли, контр-адмирал Ушаков с черно­
морским флотом, в 1791 г. дравшийся с турками недалеко от Константи­
нополя, семь лет спустя вошел в Босфор защитником Турции, а в Шве­
ции только душевно нездоровые люди, вроде короля Густава IV, про­
должали думать об отместке. Международный горизонт России раздви­
нулся дальше ее новых пределов, и за ними открылись ослепительные
перспективы, какие со времени Петра I едва ли представлялись самому
воспаленному русскому глазу: взятие Константинополя, освобождение
христианских народностей Балканского полуострова, разрушение Тур­
ции, восстановление Византийской империи. Держава второго класса
стала считаться первою военною державой в Европе и даже, по призна­
нию англичан, «морским государством, очень почтенным»; сам Фрид­
рих II в 1770 г. называл ее страшным могуществом, от которого через
полвека будет трепетать вся Европа, а князь Безбородко в конце своей
дипломатической карьеры говорил молодым русским дипломатам: «Не
знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволе­
ния нашего выпалить не смела». Самого неповоротливого воображения
не могли не тронуть такие ослепительные успехи. Но впечатление внеш­
ней политики заимствовало значительную долю своей силы от обще­
ственного возбуждения, вызванного ходом внутренних дел.
IV
Политические идеи, усвоенные Екатериной, по источникам своим
были последним словом западноевропейской политической мысли, пло­
дом работы многих сильных умов над вопросами о происхождении и
законах развития государств и об их нормальном устройстве. Результа­
ты этой работы не были еще руководящими началами политической
жизни народов, по крайней мере на европейском материке, оставались
идеалами передовых умов, дожидаясь своего места в кодексах. Даже в
том виде, как они изложены в «Наказе» Екатерины, они представляли,
говоря словами Карамзина, ряд «высочайших умозрений», и сколько
надобно было усилий, чтоб эту «тончайшую метафизику преобразить в
устав гражданский, всем понятный»! Эти идеи, еще нигде практически
не испытанные в своей совокупности, Екатерина хотела применить к
устройству своего государства, переработать их в статьи нового русско­
337


го уложения. Этот замысел мог показаться плодом «воспламенного во­
ображения», какое приписывал Екатерине Фридрих И. И однако Екате­
рина признавала такой опыт возможным в России, отставшей от Евро­
пы во всех отношениях, имевшей, как писал тогда один английский по­
сол из Петербурга, право на название образованного народа, одинако­
вое с Тибетским государством. У Екатерины были на то свои соображе­
ния. Она, во-первых, тогда еще крепко веровала в силу разума: будьте
уверены, писала она в одной из своих ранних заметок, что разум возьмет
верх в глазах толпы. Потом она считала себя со своими идеями особен­
но способной и расположенной действовать в стране, мало тронутой
культурными влияниями и менее других зараженной историческими
предрассудками. «Я люблю страны еще не возделанные, — писала она, —
верьте мне, это лучшие страны. Я годна только в России; в других стра­
нах уже не найдешь священной природы; все столько же искажено,
сколько чопорно». Россия представлялась ей благодарным полем для
просветительной работы. «Я должна отдать справедливость своему на­
роду, — писала она Вольтеру, — это превосходная почва, на которой хо­
рошее семя быстро возрастает; но нам также нужны аксиомы, неоспори­
мо признанные за истинные». Этими аксиомами и были идеи, которые
она задумала положить в основание нового русского законодательства.
Да наконец и Россия — все же страна не совсем уже чужая Европе, и
Екатерина строила свой преобразовательный план на силлогизме, в
сжатом виде изложенном в начале I главы ее «Наказа»: Россия есть евро­
пейская держава; Петр I, вводя нравы и обычаи европейские в европей­
ском народе, нашел такие удобства, каких и сам не ожидал. Заключение
следовало само собой: аксиомы, представляющие последний и лучший
плод европейской мысли, найдут в этом народе такие же удобства.
Но главным средством действия и надежным ручательством за успех
была в руках Екатерины власть, которую она носила, та русская верхов­
ная власть, которую еще славянский публицист XVII в. Юрий Крижанич
сравнивал с жезлом Моисеевым, способным выбить воду из камня, и силу
которой Екатерина выражала по-своему в письме к Гримму, когда гово­
рила о своих начинаниях, что все это еще пока на бумаге и в воображении,
«но не полагайтесь на это: все это вырастет, как грибы, когда менее всего
будут ожидать того». Екатерина поняла, что в просветительном движе­
нии эта власть может и должна стать в другое отношение к обществу, не­
похожее на то, какое существовало между обеими этими силами на Запа­
де. Там общество через литературу поучало правительство; здесь прави­
тельство должно было направлять и литературу и общество. У вас, писала
Екатерина Вольтеру, низшие научают, и высшим легко пользоваться этим
наставлением; у нас— наоборот. Но, может быть, придворные рассказы
и собственные наблюдения, собранные ею в России до воцарения, а веро­
ятно, и чутье положения, как скоро она вошла во всю обстановку власти,
внушили ей, что эта власть в своей прежней постановке, с теми средства­
ми и приемами, какими она доселе пользовалась, не в состоянии взять на
себя такого руководства. Здесь будет не лишним припомнить нечто из
прошлого русской государственной власти.
338


Древняя Русь в своих политических верованиях, понятиях, обще­
ственных отношениях — во всем складе своего быта выработала очень
обильный материал верховной власти, не идеал, а именно материал,
которому московские государи по своим личным особенностям и по
условиям своего положения придавали различные формы или физионо­
мии: царь Иоанн Грозный — одну, царь Алексей — другую. Но во вся­
ких руках древнерусская государственная власть пользовалась почти
одинаковыми средствами действия на волю подвластных, за исключени­
ем церковной проповеди о власти от Бога — проповеди, обращавшей­
ся к совести верующего, — то были простейшие средства политической
педагогики, стимулы, обращенные к элементарным инстинктам челове­
ка и первичным связям общежития; к стимулам второго рода относи­
лись, например, ответственность родственников за преступника, нака­
зание его жены и детей конфискацией его имущества. Петр Великий не
выработал нового типа власти, но переработал старую власть, дав ей
новые средства действия, научное знание, небывалую энергию, поставив
ей новые задачи и расширив ее пределы, особенно за счет церковной вла­
сти. Важно то, что Петр пытался изменить самое обращение власти к
подданным. Древнерусская государственная власть обращалась к своим
подданным если не всегда как властелин к рабам-домочадцам, то как
строгий отец к детям-малолеткам, приказывая исполнять, не рассуждая
или дозволяя рассуждать только о способе исполнения, а не о смысле и
надобности исполняемого. Петр сохранил за властью прежнюю строгую
физиономию, но несколько смягчил ее обращение, тон речи; он едва ли
не первый в своих указах заговорил с народом о самых основах государ­
ственного порядка, о добре общем, о пользе народной, об обязанностях,
«долженствах» государя. В повелителе сказался правитель; из-за грозно­
го указа блеснул примиряющий принцип; в голосе домовладыки послы­
шалось признание зрелости домочадцев. Власть обращалась не с одни­
ми угрозами к неисправному или непослушному подданному, но и с
доверием к здравому смыслу народа, призывала его не только исполнять
волю государя, но и рассуждать о необходимости ее исполнения для
государства, о побуждениях, ею руководящих, а это уже призыв к неко­
торому участию в государственных делах, подготовка к политической
самодеятельности, своего рода политическое воспитание. Петр расши­
рил, зато и заработал свою власть, оправдав ее расширенные пределы,
увенчав ее громадными успехами, стараясь уяснить ее народу не только
как свое право, но и как его насущную потребность. Он и перешел в на­
родную память как небывалый образ «царя, который даром хлеба не ел,
пуще всякого мужика работал». Но этот образ, долженствовавший стать
образцом, долго оставался одиноким, без подражателей. Ближайшие
преемники и преемницы Петра не стеснили доставшейся им власти, но не
были в состоянии оправдать ее, не понимали ни ее средств, ни задач, зло
употребляли первыми и забывали последние; некоторые, удерживая за
собою эту власть, охотно слагали с себя бремя правления, лишь бы им
оставили свободу предаваться своим удовольствиям. Скоро немцы, по
выражению Винского, забившиеся, подобно однодневной мошке, в
339


мельчайшие изгибы русского государственного тела, стали окружать и
его голову. Бироновщина пронеслась над народом запоздалой татарщи­
ной. С.-Петербург из русской столицы, построенной преобразователем
на отвоеванной чужой земле, превращался в иностранную и враждеб­
ную колонию на русской земле. В оде Ломоносова на воцарение Екате­
рины II Петр Великий встает из гроба и, обозревая дела, приключившие­
ся в России с его смерти до этого воцарения, гневно восклицает:
На то ль воздвиг я град священный,
Дабы врагами населенный
Россиянам ужасен был?

Власть из источника закона стала превращаться в его замену, т. е. в са­
мовластие, а частые смены на престоле, которых в 17 лет после смерти
Петра I случилось пять и в большинстве не по какому-либо закону или
естественному порядку, а по обстоятельствам, мало понятным народу,
имели вид политических приключений и сообщали сменявшимся прави­
тельствам характер случайностей. Все это при тогдашнем значении вла­
сти в России производило разрушительное действие на общественный
порядок. Мощь государства, по-видимому, возрастала и ширилась, но
личность принималась и мельчала, так что некому было надлежащим
образом оценить и прочувствовать государственные успехи. Обществен­
ная жизнь в руководящих кругах становилась вялой и распущенной,
придворные интриги заменяли политику, великосветские скандалы со­
ставляли новости дня. Умственные интересы гасли в жажде милостей и
увеселений. Наиболее ощутительные успехи культуры и общежития,
отмеченные современниками, обозначились при Екатерине I усиленною
выпиской дорогих уборов из-за границы, при Анне появлением бургон­
ского и шампанского на знатных столах, при Елизавете — учащением
разводов, введением английского пива женою канцлера Анной Карлов­
ной Воронцовой, английских контрдансов двумя великосветскими рус­
скими барышнями, гостившими в Лондоне, и торжеством «весьма особ­
ливой философии», о которой писали в заграничные газеты из Москвы
по случаю бывших здесь пожаров в 1754 г. во время пребывания здесь
двора, — философии, «которая меньше нежели где инде сии приключе­
ния чувствительными делает, ибо не примечается, чтобы оные хотя ма­
лую отмену производили в склонности жителей к весельям; всякой день
говорится только о комедиях, комических операх, интермеццах, балах и
тому подобных забавах». Строгим наблюдателям казалось, что Россия
не являла и признаков просвещения. Великосветское общество презира­
ло все русское, науками пренебрегало, и даже канцлер граф Воронцов,
по самой должности своей имевший ближайшее отношение к просве­
щенной Европе, в начале царствования Екатерины с негодованием пи­
сал о своей образованной и любознательной племяннице Е. Р. Дашко­
вой, что она «имеет нрав развращенный и тщеславный, больше в науках
и пустоте время свое проводит».
Подобными же чертами и люди екатерининского времени любили
изображать управление и высшее русское общество 1725— 1762 гг., сто­
340


явшее у престола, дававшее власти наибольшее количество сановных
слуг, служившее образцом для массы. Н. Панин в представленном Ека­
терине проекте Императорского совета прямо уподоблял правитель­
ственный порядок той эпохи «варварским временам, в которые не ток­
мо установленного правительства, ниже письменных законов еще не
бывало». В воспоминаниях о той эпохе только царствование императри­
цы Елизаветы осталось светлою полосой благодаря памяти ее отца, ее
добросердечию и набожности и некоторым полезным законам. Ее люби­
ли в память отца при жизни и гораздо более жалели о ней по смерти —
печальная услуга, оказанная ее памяти племянником-преемником. Но
это впечатление относилось больше к лицу, чем к порядку. Старые бед­
ствия устранялись, но новые блага чувствовались слабо. Временщики
злые исчезли, но временщики не переводились. Общество было доволь­
но покоем, но порядок ветшал и портился, неподновляемый и недовершаемый. Делам предоставляли идти, как они заведены были Петром
Великим, мало думая о новых потребностях и условиях. Часы заводи­
лись, но не проверялись.
Власть без ясного сознания своих задач и пределов и с поколеблен­
ным авторитетом, с оскудевшими материальными и нравственными сред­
ствами, общественное мнение, питавшееся анекдотами и пересудами, без
чувства личного и национального достоинства, весь порядок, держав­
шийся страхом и произволом и направляемый, по выражению Н. Пани­
на, «более силою персон, нежели властью мест государственных», при
крайне низком уровне гражданского чувства и сознания общего интере­
са, без любви к отечеству, — в таких чертах можно представлять себе, по
рассказам людей екатерининского времени, наследство, доставшееся Ека­
терине II от эпохи временщиков и случайных правительств.
Люди второй половины XVIII в., так гордившиеся своим превос­
ходством перед отцами в образовании и общежитии, естественно, на­
клонны были лучше помнить темные, чем светлые стороны ближайше­
го к ним прошлого. Эта наклонность могла быть сама по себе только
благоприятна для Екатерины: о первых шагах ее по воцарении должны
были судить по сравнению ее с ближайшими предшественниками. В
этом отношении чего стоило одно царствование Петра III! После него
надобно было уметь царствовать непопулярно. Но Екатерине нельзя
было пользоваться властью по-прежнему. Прежде власть привыкла ис­
кать самых надежных опор порядка в силе и угрозе, наиболее действи­
тельных народноисправительных средств — в наказаниях. Екатерине
надобно было искать таких опор и средств совсем в другом порядке влия­
ний, обратиться к другим народновоспитательным приемам, более тон­
ким, чем кнут и ссылка, и более справедливым, чем конфискация. По
своему происхождению и воспитанию, по своей судьбе, по своему образу
мыслей, наконец, она была слишком нова для России, чтобы сразу войти
в привычную туземную, исторически пробитую колею. Она сама это
сознавала и в первый год царствования признавалась французскому
послу Бретейлю, что ей нужны годы и годы, чтоб ее подданные привык­
ли к ней. Притом ей нужно было слишком многое оправдать в своем
341


положении, чтобы предупредить попытки повторить против нее соблаз­
нительное дело 28 июня. Властью, так приобретенной, как она была
приобретена, нельзя было пользоваться втихомолку. Но было недоста­
точно и привычной беседы с народом в области уголовного права.
Предстояло объясниться с обществом прямо, начистоту и даже ввести
такое объяснение в обычный порядок управления, чтобы привести по­
литику «в пристойную знатность пред публикою», как внушал Н. П а­
нин. Словом, надобно было обратиться к умам и сердцам, а не к инстинк­
там. В цепи отношений, связующих власть с обществом, не было одно­
го важного звена, которое Петр I пытался вставить, но которое после
него не было закреплено и выпало. Это звено — народное убеждение,
совместное дело власти и общества, слагающееся, с одной стороны, из
сознания общего блага, с другой - из уменья внушить это сознание и
уверить в своей решимости и способности удовлетворить потребностям,
составляющим общее благо. Екатерина понимала, как важно для успе­
ха правительственных мер согласить с ними народное разумение. Объяс­
няя Вольтеру некоторые статьи своего «Наказа», она писала, что един­
ственное средство для законодателя заставить всех слушаться голоса
разума — это убедить, что его требования совпадают с основаниями
общественного спокойствия, в котором все нуждаются и польза которо­
го всякому понятна. Продолжая попытку Петра, Екатерина в эту сторо­
ну прежде всего направила свои усилия. Но, обращаясь к разуму наро­
да, Ектерина будила в нем и чувства, которые способны были еще силь­
нее склонять умы на сторону законодателя.
Так предпринята была Екатериной достопамятная кампания, целью
которой было завоевать народное доверие и сочувствие. Эта кампания
велась выходами, поездками, разговорами, учащенным присутствием на
заседаниях сената, более всего указами и манифестами. Начиная с ма­
нифестов 28 июня и 6 июля 1762 г. о воцарении при всяком удобном слу­
чае — в указах о взяточничестве, о разделении сената на департаменты,
в манифесте о заговорщиках, в рескриптах русским послам и губернато­
рам, даже в частных беседах — настойчиво заявлялось о происхождении
нового правительства, о его намерениях и заботах, о том, как оно пони­
мает свои задачи и свое отношение к народу. Прежде всего предстояло
выяснить источники приобретенной власти. Новое правительство было
горячо приветствовано общественным мнением, и общественное мнение
было провозглашено законным политическим фактором, органом на­
родного голоса, его приветствие, скрепленное присягой, формальным
актом народного избрания. Манифест 28 июня гласил, что императри­
ца принуждена была вступить на престол, побуждаемая опасностями,
какими грозило всем верноподданным минувшее царствование, «а особ­
ливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелице­
мерное», потому престол принят «по всеобщему и единогласному наших
верных подданных желанию и прошению», как было прибавлено в ре­
скрипте о восшествии на престол русскому послу в Берлине для сообще­
ния тамошнему двору. Бецкий простодушно думал, что 28 июня совер­
шился привычный гвардейский переворот, которому он сам содейство­
342


вал, подговаривая гвардейцев и разбрасывая деньги в народ, и потому
считал себя главным его виновником. Раз, вторгнувшись к Екатерине,
он на коленях умолял ее сказать, кому она считает себя обязанной сво­
им воцарением. «Богу и избранию моих подданных», — был ответ, ко­
торый поверг Бецкого в совершенное отчаяние, так что он начал было
снимать с себя александровскую ленту, считая себя недостойным этого
знака отличия при таком непризнании его заслуг. Так как перемена на
престоле произведена была, по словам манифеста, для избавления оте­
чества от опасностей, какими грозило прежнее царствование, от потря­
сения православной веры, уничтожения русской славы и чести, ниспро­
вержения внутренних порядков и даже «от неизбежной почти опасно­
стей империи сей разрушения», как выразился в одном документе сена­
тор А. П. Бестужев-Рюмин, то на медалях в память коронации Екатери­
ны была сделана надпись: «За спасение веры и отечества». Церковные
проповедники, особенно архиепископ новгородский Димитрий Сече­
нов10первый член Святейшего Синода, еще смелее и восторженнее про­
возглашали Екатерину защитницей веры, благочестия и отечества, восстановительницей чести и достоинства своих подданных, «всех скорбей
и печалей наших окончанием» и признавали событие 28 июня делом Божиим, чудным строением не человеческого ума и силы, но Божиих неска­
занных судеб и его премудрого совета. «Будут чудо сие восклицать
проповедники, — говорил в коронационном слове архиепископ Димит­
рий, — напишут в книгах историки, прочтут с охотою ученые, послуша­
ют в сладость некнижные, будут и последние роды повествовать чадам
своим и прославлять величие Божие». Екатерина, разумеется, охотно
усвоила взгляд церковных проповедников надело 28 июня и думала уве­
ковечить его в законодательстве как достопамятный исторический факт:
в сохранившемся собственноручном черновом проекте манифеста о пре­
столонаследии она писала, что чудный промысел всевышнего «вручил
нам самодержавство сей империи образом человеческим предвидением
непостижимым».
На восторженные приветствия Екатерина отвечала решительным
осуждением павшего правительства и заявлением широкой программы
и совершенно нового направления начавшегося царствования. В мани­
фестах и указах читали о вреде самовластия и гибельных следствиях,
какие от самовольного, необузданного и никакому человеческому суду
не подлежащего властителя произойти не могут. С высоты престола
пред Богом целому свету сказывалось, «что от руки Божией приняли
всероссийский престол не на свое собственное удовольствие, но на рас­
ширение славы его и на учреждение доброго порядка и утверждение
правосудия в любезном нашем отечестве», заявлялось правило неоспо­
римое, что тогда только обладатели государства прямо наслаждаются
спокойствием, когда видят, что подвластный им народ не изнурен от
разных приключений, а особливо от поставленных над ним начальни­
ков и правителей, возвещалось искреннее и нелицемерное желание пря­
мым делом доказать, «сколь мы хотим быть достойны любви нашего
народа, для которого и признаваем себя быть возведенными на пре­
343


стол», и наиторжественнейше обещались императорским словом госу­
дарственные учреждения прочные, на законах основанные, и выража­
лось упование предохранить этим целость империи и самодержавной
власти, «бывшим несчастием несколько испроверженную, а прямых верноусердствующих своему отечеству вывести из уныния и оскорбления».
И все это с уверениями в ежедневном материнском «о добре общем»
попечении. Власть была достигнута переворотом не во имя права, не
лицом династии, неправильно устраненным, как при воцарении Елиза­
веты, была захватом, а не возвратом права. Казалось бы, такой акт нуж­
дался в оправдании, с ним надобно было как-нибудь примирить обще­
ство. Екатерина не делает ни того, ни другого: оправдывать приобретен­
ную власть значило бы напрашиваться на сомнение в правильности ее
приобретения; стараться примирить с ней общество значило бы заиски­
вать у противников, выпрашивать у них то, что уже было взято, наво­
дить на мысль о ненужности случившегося, в том и другом случае ронять
авторитет власти.
«Наказ» был систематическим изложением начал, которые заявля­
лись в манифестах и указах первых лет, приступом к исполнению наи­
торжественнейшего обещания, данного в манифесте 6 июля 1762 г.,
установить государственные учреждения, в которых управление шло бы
по точным и постоянным законам. Многое в нем по новизне предметов
могло показаться большинству читателей невразумительным, и н о е неожиданным. Сам автор предвидел, что некоторые, прочитав «Наказ»,
скажут: не всяк его поймет. Непривычным к политическому размышле­
нию умам нелегко было усвоить и объединить четыре определения по­
литической свободы, одно отрицательное и три положительных. Госу­
дарственная вольность по «Наказу»: 1) не в том состоит, чтобы делать
все, что кому угодно, 2) состоите возможности делать то, чего каждому
надлежит хотеть, и в отсутствии принуждения делать то, чего хотеть не
должно, 3) она есть право все то делать, что граждане дозволяют, и
4) есть спокойствие духа в гражданине, происходящее от уверенности в
своей безопасности. Русские умы впервые призывались рассуждать о
государственной вольности, о веротерпимости, о вреде пытки, об огра­
ничении конфискаций, о равенстве граждан, о самом понятии граждани­
на — о предметах, о которых рассуждать дотоле не считалось делом
простых людей, — а те, чье это было дело, рассуждали о том очень мало.
Всего более должны были поразить русского читателя те статьи «Наказа»,
где власть определяет самое себя, свое назначение и отношение к поддан­
ным. Слова сами по себе не могут составлять преступления по оскорбле­
нию величества; в самодержавии благополучие правления состоит отча­
сти в кротком и снисходительном правлении; великое несчастье для госу­
дарства, когда никто не смеет свободно высказывать своего мнения; есть
случаи, где власть должна ограничивать себя пределами, ею же самою
себе положенными; лучше, чтобы государь только ободрял и одни зако­
ны угрожали; самодержавство разрушается, когда государь свои мечты
ставит выше законов; льстецы твердят владыкам, что народы для них со­
творены, «но мы думаем и за славу себе вменяем сказать, что мы сотво­
344


рены для нашего народа, и по сей причине мы обязаны говорить о вещах
так, как они быть должны».
«Никогда еще монархи не говорили с поданными таким пленитель­
ным, трогательным языком, — восклицал Карамзин в своем «Похваль­
ном слове», воспроизводя впечатление первый русских читателей «Нака­
за». И сама власть, кажется, никогда еще не принимала в России такого
облика и не становилась в такое отношение к обществу, как в екатери­
нинских указах первых лет и в этом «Наказе». Она привыкла только
требовать жертв от народа; теперь она за славу себе вменяла жертвовать
собой для народа. Общее благо, прежде поглощаемое властью, теперь в
ней олицетворялось. Она непосредственно обращалась к народу или с
признаниями в принимаемых на себя обязанностях или с проповедью
новых руководящих ею начал и понятий. Ее указы — чаще изложение
оснований общежития, уроки политического благонравия или обличе­
ния чиновничьих и общественных пороков, чем повелительные законы:
они, говоря тогдашним языком, больше просвещают умы и наклоняют
волю к добру, чем предписывают действия или устанавливают отноше­
ния. Общее благо состоит в том-то и том-то, у нас то и это не в порядке,
я денно-ночно пекусь об общем благе, каждый гражданин да разумеет,
как подобает ему поступать в видах общего блага — таков смысл и тон
этих указов и манифестов. О полицейских предостережениях, о взыска­
ниях за неисполнение упоминается как бы мимоходом, неохотно; разум
и совесть призываются на место судьи и судебного пристава. Законода­
тель обращался к подданным не как к будущим преступникам, а как к
настоящим гражданам и как бы говорил им: государство в вас самих и
в ваших домах, а не в казармах или канцеляриях, в ваших мыслях, чув­
ствах и отношениях. Предполагалось перевоспитать государевых холо­
пов в граждан государства, и в воспитательных уроках с ними обходи­
лись уже как с благовоспитанными гражданами. Потому знать мнение
«публики» считалось полезным для правительства: в 1766 г. Екатерина
приказала Сенату обсудить, не лучше ли новое положение о дворянских
банках напечатать в виде проекта за полгода до введения его в действие,
чтобы желающие могли сообщить поправки и дополнения, даже не под­
писывая своих имен.
Когда люди, мнением которых мы дорожим, отказывают нам в до­
стоинствах, которые у нас есть, мы обыкновенно падаем духом, как буд­
то потеряли их, а когда приписывают нам достоинства, каких мы в себе
не подозревали, мы ободряемся и стараемся приобрести их.
Когда с людьми, привыкшими к рабьему уничижению перед
властью, эта власть заговорила, как с гражданами, как с народом сво­
бодным, в них как бы в оправдание оказанной им чести стали вскры­
ваться чувства и понятия, дотоле прятавшиеся или дремавшие. Началось
это сверху, с ближайшего окружения власти, и, расширяясь, разрослось
в устойчивое общественное настроение. Когда Сенат благодарил импе­
ратрицу Елизавету за отмену внутренних таможен, она отвечала, что за
удовольствие поставлять себе будет «авантажи своих подданных соб­
ственным своим предпочитать». Итак, собственные авантажи торже­
345


ственно отделены от государственных или народных. Согласно с таким
разделением Елизавета под конец жизни, а после нее и Петр III усилен­
но копили деньги и казенные доходы удерживали у себя, ничего или
почти ничего не отпуская на государственные нужды, так что редко кто
из служащих получал жалованье. Когда у них просили деньги на госу­
дарственные потребности, они сердились и отвечали: «Доставайте где
знаете, а эти прибереженные деньги наши». Во время пожара в Лефор­
товских палатах в 1754 г. вытаскивали и поставленные там сундуки
императрицы Елизаветы с серебряною монетой; у многих из них не ока­
залось дна, и пришлось штыками отгонять народ, хватавший рассыпан­
ные по земле деньги. В первые дни царствования Екатерины II, когда ей
доложили о крайней нужде в деньгах и о том, что русская армия в Прус­
сии уже восемь месяцев не получала жалованья, императрица в полном
собрании Сената объявила, что, принадлежа сама государству, она счи­
тает и все ей принадлежащее собственностью государства и чтобы
впредь не было никакого различия между интересом государственным
и ее собственным, и приказала выдать из своих комнатных денег сколько
было надобно на государственные нужды. У всех сенаторов выступили
на глазах слезы; все собрание встало и в один голос благодарило импе­
ратрицу за такой великодушный образ мыслей. Так рассказывала сама
Екатерина. Сенат как главный орган власти и руководитель управления
первый должен был воспринять и сообщить подведомственным местам
новое направление: восставая против пытки, ему приказывала Екатери­
на преступников обращать к чистому признанию больше милосердием
и увещанием, нежели строгостью и истязанием, вести дела без отягоще­
ния народного, без новых налогов, покрывая новые расходы «другими,
благопристойнейшими способами»; генерал-прокурору Сената в секрет­
нейшем наставлении ставилось на вид, что в высшем управлении «одна
лишь форма канцелярская исполняется, а думать еще иные и ныне пря­
мо не смеют, хотя в том и интерес государственный страждет», а губер­
наторам настойчиво предписывалось утесненных людей защищать.
Простые люди, до которых не доходили такие предписания или кото­
рым не все было понятно в манифестах, постигали дух и направление
нового правительства по слухам об ограничении пытки и конфискаций,
по распоряжениям против монополий и взяточничества, по указам о
свободе торговли и удешевлении соли, о производстве подушной пере­
писи без разорительных воинских команд, по отмене задержек на город­
ских заставах и других мелких стеснений, устранение которых, однако,
значительно облегчало общежитие и давало всем чувствовать, что баш­
мак меньше прежнего жмет ногу.
«Все души успокоились, все лица оживились», — говорит Карам­
зин, воспроизводя настроение, постепенно складывавшееся в обществе
из всех этих столь непривычных впечатлений, какие оно тогда пережи­
вало. Это настроение восторженно выражалось при народных встречах
Екатерины, особенно во время ее путешествия по Волге в 1767 г. Екате­
рина писала с дороги, что даже «иноплеменников», т. е. дипломатиче­
ский корпус, ее сопровождавший, не раз прошибали слезы при виде на­
346


родной радости, с какой ее встречали, а в Костроме граф Чернышев весь
парадный обед проплакал, растроганный «благочинным и ласковым
обхождением» местного дворянства, что в Казани готовы были посте­
лить себя вместо ковра под ее ноги, а в одном месте в церкви мужики
принялись свечи подавать, прося поставить их перед матушкой-царицей; это простонародный волжский ответ парижским философам, вели­
чавшим Екатерину царскосельской Минервой. Чтение «Наказа» в Ко­
миссии 1767 г. депутаты слушали с восхищением, многие плакали, осо­
бенно от слов 520-й статьи: «Боже сохрани, чтобы после окончания сего
законодательства был какой народ больше справедлив и, следователь­
но, больше процветающ на земли; намерение законов наших было бы не
исполнено — несчастие, до которого я дожить не желаю». Плакали при
встречах императрицы, при чтении ее манифестов и «Наказа», плакали
за парадными обедами в ее присутствии, плакали от радости при мысли,
что бироновское прошлое уже не вернется; никогда, кажется, не было
пролито в России столько радостных политических слез, как в первые
годы царствования Екатерины II.
В этих слезах было много серьезного: сквозь них проступал новый
взгляд общества на власть и на свое отношение к ней. Из грозной силы,
готовой только карать, о которой страшно было говорить и думать,
власть превращалась в благодетельное, попечительное существо, о ко­
тором не могли наговориться, которым не умели нахвалиться. Эта поли­
тическая чувствительность постепенно приподнимала людей, наполняя
их смутным ощущением наступающего благополучия. Эта приподня­
тость особенно выразительно сказалась в Комиссии 1767 г. Собрано
было со всего государства свыше 550 представителей самых разнообраз­
ных вер, наречий, племен, состояний, умоначертаний, от высокообразо­
ванного представителя Святейшего Синода митрополита Новгородско­
го Димитрия до депутата служилых мещеряков Исетской провинции
муллы Абдуллы мурзы Тавышева и до самоедов-язычников, которые,
как им ни толковали в Комиссии, никак не могли понять, что такое за­
кон и для чего это людям понадобились законы, — всероссийская этно­
графическая выставка, представлявшая своим составом живые образчи­
ки едва ли не всех пройденных человечеством ступеней культуры. Депу­
таты призваны были со своими местными «нуждами и недостатками» —
для «трудного и кропотливого дела — составления кодекса законов, со­
глашенных с этими нуждами и недостатками». Вступая в Комиссию, де­
путаты присягали по однообразной формуле, клятвенно обещаясь на­
чать и окончить великое дело «в правилах богоугодных, человеколюбие
вселяющих и добронравие к сохранению блаженства и спокойствия рода
человеческого». На первом же шагу депутат перекосился со своими низ­
менными местными нуждами в область высоких идеалов человечества.
При открытии Комиссии вице-канцлер в речи от имени императрицы
призывал депутатов воспользоваться случаем прославить себя и свой
век и приобрести благодарность будущих веков, порадеть об общем
добре, о блаженстве рода человеческого и своих любезных сограждан.
«От вас ожидают примера все подсолнечные народы, — говорил он, —
347


очи всех на вас обращены». А недели через две маршал Комиссии Биби­
ков поднял тон еще октавою выше, в речи самой Екатерине говорил уже,
что «во всеобщем благополучии мы первенствуем», и, поднося ей от
Комиссии титул матери отечества, прибавлял, что весь род человече­
ский долженствовал бы предстать здесь и принести ей титул матери на­
родов. Позднее подобные фразы стали стереотипами, заменявшими чув­
ства; тогда они впервые отливались из наличных чувств или вливали
такие чувства в раскрытые сердца. Точно подхваченные воздушным
шаром, депутаты со своими руководителями отрывались от своих род­
ных уездных и даже российских видов, и с захватывающей дух высоты
им открывались необъятно широкие кругозоры, виднелись будущие
века, народы, весь род человеческий. Все это немного ходульно и теат­
рально, но во всем этом выдавалась простая любовь к отечеству и ска­
зывалась непривычка выражать просто внушаемые ею чувства нацио­
нального достоинства и патриотической гордости по новизне ли самых
этих чувств или по недостатку случаев выражать их. Да, наконец, теат­
ральная маршировка все же приучает неумеющих хорошенько ходить к
приличной походке.
Но гордость отечеством обязывает быть достойным его сыном; без
того она бахвальство и ничего более. Надобно быть справедливым к
людям екатерининского времени: они остереглись одной опасности,
какою грозит народная гордость, не поддались искушению приподнять­
ся на цыпочки, чтобы прибавить себе росту. Подъем духа сопровождал­
ся у них возбуждением умов, которое помешало им принять самомнение
за национальное самосознание. Почувствовав важное значение своего
отечества, они спешили хорошенько осмотреть себя, чтобы видеть, при­
готовлены ли они к выступлению на большую сцену. Они умели заме­
тить и имели добросовестность сознаться, что не могут еще появиться в
европейском свете так, как того требует достоинство их отечества, что
величие и могущество империи, о чем Екатерина твердила иностранцам,
опираются собственно на силы народной массы, а они, образованные и
руководящие классы, обязанные выражать разум своего народа, еще не
в состоянии стать достойными его выразителями. В этом сознании ис­
точник той горячей энергии, с какою заговорила при Екатерине жур­
нальная и театральная сатира, по-видимому, так мало подходившая к
блеску и успехам той эпохи. Самообличение было прямым следствием
разумно направленного патриотического чувства: из любви к отечеству
обличали себя, недостойных сынов его. Эта сатира не подняла заметно
уровня жизни: частные и общественные недостатки и пороки остались
на своих местях, но они были обличены и сознаны, т. е. стали менее за­
разительны, а это подавало надежду, что дети не все унаследуют от сво­
их неисправимых отцов. Зато мысль необычайно оживилась, особенно
благодаря «свободоязычию», простору, какой давала ей в литературе
Екатерина, сама принимавшая деятельное участие в этом литературном
движении. Обличая отечественные недуги, мыслящие люди того време­
ни много передумали, и притом о таких предметах, что самая наклон­
ность размышлять о них есть уже признак значительного подъема умов.
348


В этом помогло им, конечно, влияние просветительной литературы. Из
записок Порошина11 и Винского12видим, что в людях образованных и
даже полуобразованных это влияние возбуждало интерес к политике и
морали, к изучению устройства государств и состава людских обществ.
Порошин, преподаватель математики при великом князя Павле, разго­
варивал со своим учеником о сочинениях Монтескье и Гельвеция, о не­
обходимости читать их для просвещения разума, приготовлял для вели­
кого князя книгу «Государственный механизм», в которой «хотел пока­
зать разные части, коими движется государство, изъяснить, например,
сколько надобен солдат, сколько земледелец, сколько купец и пр. и ка­
кою кто долею споспешествует всеобщему благоденствию, что не может
государство быть никоим образом благополучно, когда один какой чин
процветает, а прочие в пренебрежении». Надобно много и много жалеть,
что одному из образованнейших и благороднейших русских людей
XVIII в. не удалось написать задуманного им сочинения, которое мог­
ло бы послужить прекрасным показателем роста русской политической
мысли в том веке. Образованным людям екатерининского времени и
принадлежит заслуга возбуждения целого ряда важных вопросов, над
которыми много работала мысль дальнейших поколений: об отношении
России к Западной Европе, об отношении новой России к древней, об
изучении национального характера, о согласовании национального с об­
щечеловеческим, самобытного народного развития с необходимостью
подражать опередившим народам. Под влиянием непривычной работы
мысли над вопросами морали, политики и общежития законодательный
и литературный язык получил философско-моралистическую окраску,
запестрел отвлеченной терминологией академического красноречия,
выражающей нравственные основы и связи общежития. Пошли в ход
слова «добронравие», или «благонравие», « человечество», « человеколю­
бие», «попечение о благе общем», «блаженство общее и частное», «отече­
ство», «граждане», или «сограждане», «чувствительность», «чувствова­
ния человеческого сердца», «добродетельные души» и т. п. Таким языком
блестит и изданный 8 апреля 1782 г. Устав благочиния, или Полицейский,

где в «правилах добронравия» читаем такие статьи закона: «Не чини
ближнему чего сам терпеть не хочешь; в добром помогите друг другу,
веди слепого, дай кровлю не имеющему, напой жаждущего»; в «прави­
лах обязательств общественных» изображено: «Муж да прилепится к
своей жене в согласии и любви, уважая, защищая и извиняя ее недостат­
ки, облегчая ее немощи», а в числе требуемых от определенного к благо­
чинию начальства поставлены «здравый рассудок, человеколюбие и усер­
дие к общему труду». Особенно любимыми стали слова «общество» и
«род человеческий». В 1768 г. граф Разумовский, благодаря Екатерину от
имени Сената, присутственных мест и всего народа за пробное привитие
оспы себе и сыну для примера подданным, говорил даже о «роде челове­
ческом обоего пола», а по Учреждению для управления губерний 1775 г.
земский исправник обязан отправлять свою должность «с доброхот­
ством и человеколюбием к народу» и в случае эпидемии стараться «о
излечении и сохранении человеческого рода». В памятниках XVII в.,
349


когда русский народ был разбит на множество мелких служилых и тяг­
лых разрядов, или чинов, с особыми обязанностями, без общих дел и
интересов, изредка мелькает выражение «общество христианское», ибо
религия оставалась наиболее крепкой нравственной связью общежития.
При Екатерине встречаем уже «российское общество»; Сенат в докладе
императрице говорит об «обществе всех верноподданных», в жалованных
грамотах 1785 г. установляются термины: «дворянское общество», «обще­
ство градское», а в депутатских наказах 1767 г. находим даже ходатай­
ство «о выборе судей всем обществом всего уезда» как всесословной зем­
ской корпорацией. Так идея солидарности постепенно охватывала об­
щественные слои, между которыми прежде не чувствовалось единения,
В этом новом языке нет недостатка в красивых словах и неясных поня­
тиях. Хорошие слова, став ходячими, в непривычном обществе скоро
изнашиваются, теряют смысл, так что, произнося их, «человек ничего
уже не мыслит, ничего не чувствует», как говорил Стародум в «Недорос­
ле». Такие слова не оказывали прямого действия на нравы и поступки,
на подъем жизни, но, украшая речь, приучали мысль к опрятности, за­
ставляли ее держаться выше эгоизма и инстинкта, произвол личного по­
нимания подчиняли требованиям общественного приличия. С этой сто­
роны можно придавать народно-воспитательное значение указу 19 фев­
раля 1786 г., предписавшему во всех деловых обращениях лиц к власти
заменять слово «раб» словом «подданный». Хорошие слова часто, по­
добно костылям, поддерживают слабеющие мысли. Уж на что пылок
был в защите сословных преимуществ дворянский депутат в Комиссии
1767 г. князь М. М. Щ ербатов, для которого сословное неравенство
было своего рода политическим догматом, но и он в Комиссии оговари­
вался, что крепостные «суть равное нам создание», только «разность
случаев возвела нас на степень властителей над ними». «Наказ» Екатери­
ны иногда ссылается в своих положениях на закон христианский и закон
естественный. Возражая на требование ограничения пытки и телесного
наказания для одних только дворян, депутаты от городов, опираясь на
те же законы — священный и естественный, которые «весьма не терпят
лицеприятий», доказывали, что «вор — всегда вор, подлый он или бла­
городный», и последнего, как человека просвещенного и знающего за­
коны, следует наказывать даже строже, чем простолюдина, который ча­
сто совершает преступление по нужде или неведению. Да притом, при­
бавляли эти депутаты, по-своему становясь на точку зрения демократи­
ческой монархии, в России от века монархическое, а не аристократиче­
ское правление, и «как подлый, так и благородный все равно подданнейшиерабы всемилостивейшей государыни». Модные слова подсказывали
новые идеи, а идеи внушали дела, по крайней мере проекты дел. Одним
из таких слов было тогда просвещение, о котором твердили и манифе­
сты и журналы. В то время, когда свои и чужие наблюдатели уверяли,
что русское дворянство считает невежество своим сословным правом
(Винский), что цивилизовать его труднее, чем даже крестьян (Макартней), из среды этого культурно безнадежного класса посланы были в ту
же Комиссию требования, чтобы при церквах учреждены были школы
350


для крестьянских детей, «дабы знанием закона хотя мало поправить
нравы их» (наказы копорского и ямбургского дворянства), чтобы цер­
ковные причты обучали крестьянских мужеска пола детей), «отчего
впредь уповательно подлый народ просвещенный разум иметь будет»
(наказ крапивенского дворянства). В 1764 г. архангелогородский граж­
данин В. Крестинин13, определенный магистратом наблюдать за началь­
ным обучением и потом издавший ряд дельных исторических сочинений
о своей двинской родине, представил Сенату даже проект обязательно­
го обучения с хорошо обдуманным планом малых школ, в которых обу­
чались бы всякого чина и обоего пола дети в городе все без исключения.
Это пробуждение умов по призыву власти — едва ли не самый важ­
ный момент в росте впечатления, какое оставило после себя царствова­
ние Екатерины. По крайней мере в «Фелице» особенным движением
отличаются известные стихи:
Ты народу смело
О всем и въявь и под рукой
И знать, и мыслить позволяешь

Люди бывают особенно довольны и счастливы, когда их признают ум­
ными и способными рассуждать о самых важных предметах, и искренно
признательны к тем, кто им доставил такое счастье. А теперь власть не
только позволяла, но и предписывала народу обо всем знать и мыслить
и способность рассуждать о самых важных предметах ставила в число
общественных обязанностей гражданина. Депутаты, призванные мани­
фестом 14 декабря 1766 г., должны были и привезти с собой наказы от
своих избирателей с изложением местных «общественных нужд и тягощений» и потом принять участие в трудах комиссии по составлению
проекта нового уложения. Таким образом, на местные общества возла­
галась тяжелая задача не только обсудить свое положение, свои интере­
сы и потребности, но и согласить их с положением и интересами всего
государства, подняться на точку зрения высшей политики и даже «прой­
ти со вниманием течение минувших времен и рачительно разыскать все
причины, вредившие общему благоденствию и силе законов», как писал
в своем циркуляре по поводу манифеста 14 декабря правитель Малорос­
сии Румянцев. Словом, представители народа призывались к участию не
в управлении, а в самом устроении государственного порядка на новых
началах. Никогда еще в нашей истории на народное представительство
не возлагалось столь важное дело. Правда, вызывали в Комиссию уло­
жения выборных от дворянства при Петре II, выборных от дворянства
и купечества при Елизавете, но в первом случае работа Комиссии состоя­
ла только в пополнении старого Уложения 1649 г., а во втором — выбор­
ные призывались, как и в 1648 г., для слушания уже готового проекта
Уложения, составленного правительственной Комиссией, а не для пря­
мого участия в его составлении.
Известно, почему Комиссия 1767 г. не составила проекта нового
Уложения и что в ней вскрылось. Депутатские наказы жаловались на
отсутствие или непрочность первичных основ общежития и требовали,
351


например, чтобы военные не били купечества и платили за забранные у
него товары. Потом вскрылась непримиримая рознь сословных интере­
сов: требовали исключительных привилегий, сословных монополий, и
только в одном печальном желании разные классы общества дружно
сошлись с дворянством — в желании иметь крепостных. Однако поверх
всей этой неурядицы противоречивых понятий, взаимных сословных
недоразумений, неслаженных или враждебных интересов, делавших не­
возможным составление стройного, справедливого и для всех безобид­
ного уложения, откуда-то шло течение, которое несло семена будущего,
лучшего порядка: оно проявлялось в требованиях издания закона «к
приведению разного звания народа в содружество», всесословного уча­
стия в местном управлении, учреждения «кратких словесных судов»,
веротерпимости, учреждения академий, университетов, гимназий, го­
родских и сельских школ и т. п. Это течение шло из общего возбуждения
умов, начавшегося вместе с царствованием. Комиссия усилила его. Не
все депутаты были люди «способнейшие и чистой совести», как требовал
закон. Но они встретились в Комиссии с представителями высших пра­
вительственных учреждений и полтора года сидели плечо с плечом, при­
смотрелись друг к другу и сблизились, обменялись мыслями, напряжен­
но обсуждая важнейшие вопросы общенародного блага и государствен­
ного благоустройства, памятуя призыв со стороны власти при открытии
Комиссии: «Слава ваша в ваших руках». Вместе с этим призывом депу­
таты разнесли по всей России аксиомы, усвоенные из «Наказа», и впечат­
ления, вынесенные из этой совместной работы. Оставалось дать подхо­
дящее дело гражданскому чувству, столь живо возбужденному, и поли­
тическому сознанию, столь заботливо подготовленному. Но когда через
несколько бурных лет, исполненных внешними и внутренними тревога­
ми, в 1775 г. издано было Учреждение для управления губерний, призывав­
шее именно к такому делу, последовал отклик, не соответствовавший ни
пробужденной энергии, ни возбужденным ожиданиям.
Тогда и после винили в этом известные недостатки губернских уч­
реждений, «изящных на бумаге, но худо примененных к обстоятельствам
России», по выражению Карамзина. Но в этих учреждениях блеснули
две идеи, которые должны были привлечь к себе самое сочувственное
отношение общества: это — участие выборных в местном управлении и
суде, а в некоторых учреждениях, например в Приказе общественного
призрения, совместное участие выборных от трех сословий: дворянства,
городского и свободного сельского населения. Это последнее учрежде­
ние обещало быть особенно благотворным. Уже давно, приблизитель­
но с половины XVII в., свободные классы русского общества, встречав­
шиеся для совместной деятельности на земских соборах и в некоторых
местных учреждениях, начали расходиться, разделенные сословными
правами и обязанностями, сословными интересами и предрассудками, и
действовать одиноко, замыкаясь каждый в своем сословном кругу. Те­
перь власть призывала общество возобновить эту прерванную совме­
стную деятельность на благодарном поприще народного образования и
общественного призрения в особом всесословном учреждении, которое
352


вместе с Совестным судом, подобно ему составленным, Учреждение на­
зывает «двумя источниками, навеки льющими благодеяние несчастным
и бедствующим в роде человеческом и сопрягающими милость и суд
воедино», и вслед за тем взывает: «Как можно, чтоб сердца подданных,
в коих не угасли сродная жалость и любовь к ближнему, чувствами сво­
ими не были тут соподобны величайшему монаршему человеколюбию!»
Однако сердца подданных, отвечая чувствами своими человеколю­
бию законодательницы, отнеслись к ее призыву небрежно, а по местам
и неопрятно: уездные дворяне иногда совсем не являлись на съезды для
выборов, так что предводитель оставался один, напрасно посылая на­
рочных за подгородными помещиками, и должен был прибегать к заоч­
ным назначениям; выборы производились нередко с явным пристрасти­
ем и наглой несправедливостью, по выражению современника Болото­
ва; люди благонамеренные и образованные или устранялись от собра­
ний, или были заглушаемы «благородной чернью» грубого и малогра­
мотного деревенского дворянства, наполнявшего собрание, и эти собра­
ния оставили в наблюдателях то общее впечатление, что там, «кроме не­
лепостей, ссор и споров о пустяках, никогда ни одно дельное дело не
было предлагаемо».
Новые учреждения, дав дворянству господствующее положение в
местном обществе и управлении, чрезвычайно подняли дух дворянства,
но мало улучшили самое управление. Это похоже на какую-то загадку,
но она разрешается некоторыми особенностями екатерининского дво­
рянского общества, представляющими немалый народнопсихологиче­
ский интерес.
В росте общественного настроения, какое складывалось в царствова­
ние Екатерины II преимущественно в дворянской среде, был тревожный
момент, о котором потом не любили вспоминать люди екатерининского
века и который потому сгладился в воспоминаниях их ближайших потом­
ков. Этот момент падает на время между изданием манифеста 1762 г. о
вольности дворянской и прекращением пугачевского мятежа 1774 г. С
отменой обязательной службы, привязывавшей дворянство к столицам,
начался или усилился отлив дворян в деревню, но этот отлив задерживал­
ся крестьянскими волнениями, побегами и связанными с ними разбоями,
делавшими жизнь дворянина в деревне очень небезопасной. Между тем
отмена обязательной службы сословия отнимала основное политическое
оправдание у крепостного права, и обе стороны скоро почувствовали это,
каждая по-своему: среди дворян это чувство выразилось в опасении, как
бы вместе со службой не сняли с них и власти над крепостными, а среди
крепостных— в ожидании, что справедливость требует и с них снять кре­
постную неволю, как сняли с дворян неволю служебную. Комиссия об
Уложении усилила опасения одних и ожидание других. В народ проника­
ли смутные слухи, что в «Наказе» императрицы сказано нечто и в пользу
«рабов». Пошли толки о перемене законов, о возможности крестьянам
выхлопотать кой-какие выгоды; появился фальшивый манифест за под­
писью Екатерины, в котором читали, что «весьма наше дворянство пре­
небрегает Божий Закон и государственные правы, правду всю изринули
353


из России вон выгнали, что российский народ осиротел». Эти толки и
заставили Сенат запретить распространение «Наказа» в обществе. По
распущении Комиссии среди гвардейских офицеров шли недовольные
толки об унижении дворянства, о вольности крестьян и холопей, об их
непослушании господам: «Как дадут крестьянам вольность, кто станет
жить в деревнях? Мужики всех перебьют: и так ныне бьют до смерти и
режут». И само правительство задавало себе вопрос, что делать с этим
освобожденным от службы служилым сословием, чем занять его с
пользой для государства? Граф Бестужев-Рюмин еше в 1763 г. в комиссии
о дворянстве предлагал занять сословие деятельным участием в местном
управлении, образовав из него местные сословные корпорации, чтобы
дворяне не пришли в «древнюю леность». Того же участия и корпоратив­
ного устройства потребовало и само дворянство в Комиссии 1767 г. Ему
было дано то и другое. Но как оно поняло предоставленное ему право?
Оно увидело в нем не новый вид государственного служения всего дворян­
ства взамен прежней обязательной службы, а недостававшее ему хозяй­
ственное удобство каждого отдельного дворянина. На выборных капитанов-исправников, уездных судей и заседателей нижних земских и верхних
земских судов оно посмотрело, как на своих ответственных уполномочен­
ных, обязанных охранять интересы каждого дворянина в присутственных
местах и спокойствие в деревнях, т. е. перенесло на них привычное поня­
тие о своих приказчиках и управляющих, которые должны отвечать перед
ними, господами, но за которых они не отвечают перед государством.
Такой взгляд проглядывает в дворянских наказах депутатам Комиссии,
так смотрел надело и сам сенатор и бывший канцлер граф Бестужев-Рюмин: по его проекту выборные дворянские ландраты должны были стать
для избравшего их общества «во всем опекунами и ходатаями по судеб­
ным земским местам в причиняемых дворянам утеснениях и обидах».
Введение губернских учреждений только укрепляло такой взгляд
дворянства на свое новое положение. Уже целых 10 лет до манифеста об
этих учреждениях сословие находилось в возбужденном состоянии: со­
временники говорят, что манифест 19 сентября 1765 г. о государствен­
ном межевании произвел во всем государстве великое потрясение умов
и всех деревенских владельцев заставил непривычно много мыслить и
хлопотать о своих земельных имуществах: все сельские умы были погло­
щены этим делом, и не было конца разговорам о нем. Владельцам веко­
вых дедовских гнезд впервые пришлось подумать и привести себе на
память, как, на каком основании и в каких пределах они владеют ими.
Скачка без памяти по соседям, переговоры и споры, растерянные поис­
ки забытых или затерявшихся документов, справки в межевых канцеля­
риях и конторах, хлопоты, как бы урвать казенной землицы при общем
ее расхищении, взятки землемерам, плутни и захваты, ссоры и драки на
меже, расспросы про невиданные и диковинные астролябию и румбы,
смех и горе, — надобно читать рассказы Болотова про всю эту межевую
суету и землевладельческую горячку, чтобы живо представить себе и
юридическую беспомощность сословия, и весь хаос дворянского зем­
левладения, и скромный уровень общественного порядка. Эти люди, еще
354


недавно встряхнутые ужасами чумы и пугачевщины, теперь призыва­
лись к участию в местном управлении. Новые наместничества открыва­
лись одно за другим в продолжение многих лет, поддерживая возбужде­
ние умов, так что большую часть царствования дворянство жило уско­
ренным темпом. К торжественному открытию из усадебных углов съез­
жались в губернский или наместнический город все дворяне губернии с
семействами, только что приходившие в себя от пережитых встрясок.
Эти люди, среди праздной и малополезной для государства жизни пред­
ставлявшие из себя «картину феодальных веков Европы», по выраже­
нию Карамзина, едва не забывшие отношений гражданина к государ­
ству, в торжественном собрании сословия слушали речь, в которой на­
местник со ступеней трона под портретом императрицы обращался к
собравшимся, как к правящей корпорации, читали и толковали новое
Учреждение, в котором видели исполнение обещаний первых манифе­
стов и желаний, заявленных в их собственных наказах 1767 г., баллоти­
ровали своих предводителей, судей и заседателей, обедали у наместни­
ка, знакомились друг с другом, присутствовали на балах, маскарадах и
спектаклях, нарочно для них устроенных, и с наставительным шепотом
указывали своим семьям на изящных чиновных кавалеров, привезенных
наместником из столицы, с французским языком, модными словами и
манерами. Утомленные баллотировками, празднествами и новыми зна­
комствами, они возвращались в свои крепостные усадьбы с убеждением,
что присутствовали при водворении крепкого порядка, которого не
поколеблет уже никакая пугачевщина и в котором, что всего важнее, не
осталось места для пугавших их воображение помыслов об осуществле­
нии крестьянской «вольности мечты», и что теперь их усадебный сон
вполне огражден от тревог выборными предводителями и исправника­
ми. Любопытно, что эта уверенность сообщалась отчасти и крепостно­
му населению. Впечатления, привезенные с открытия, обновлялись через
каждое трехлетие на периодических дворянских собраниях, которые,
укрепляя в дворянстве сознание своих великих государственных прав,
особенно с издания жалованной грамоты 1785 г., вместе с тем приучали
его к людскости и «благочинному обхождению». Люди, привыкшие в
своих крепостных деревнях чувствовать себя единственными единица­
ми, на дворянских собраниях, среди горячки белых шаров и выборных
должностей, сменившей горячку межевых обходов и дешевых земельных
покупок, учились впервые думать о пределах своей личности и понимать
себе равных, ценить общественное мнение и сторониться перед встреч­
ным со своими деревенскими замашками. Все эти впечатления, разра­
стаясь и сливаясь, образовали среди дворян настроение, покоившееся на
мысли, что они, благочинные граждане благоустроенного общества,
преимущественно перед прочими сословиями призваны проводить на
своих собраниях благие намерения власти, внушенные высокими идея­
ми века. Что же касается до ежедневных подробностей местного управ­
ления, то это — дело дворянских уполномоченных, которых в том и не
стесняли, пока те не касались личных дел каждого избирателя. Если дела
шли несогласно с требованиями «правды, человеколюбия и общего бла­
355


женства», на которых строился закон, это считалось в порядке вещей,
потому что этим требованиям придавалось не столько практическое,
сколько народновоспитательное значение согласно с «Наказом», кото­
рый гласил, что для успеха лучших законов необходимо «умы людские
к тому приуготовить». Рассуждали, что прежде надобно облагородить
ум и сердце людей, а потом улучшить их жизнь, сперва выучить человека
плавать, а потом пускать его в воду. В умоначертании людей екатери­
нинского времени произошел тот оборот мысли, какой наблюдаем в
человеке с возбужденным воображением и с незанятым умом: деловые
идеи незаметно перерождаются в досужие грезы, а когда люди грезят о
счастье с мыслью о его невозможности, они мирятся с его отсутствием.
Только таким оборотом мысли и можно объяснить психологию екатери­
нинского вольтерьянца, у которого свободолюбивые мечты так мирно
уживались с крепостною действительностью. Так и случилось, что воз­
буждение умов, подъем общественного духа не подняли заметно уровня
общественного порядка.
Это раздвоенное настроение прошло самою резкою чертой, сказать
прямее, самым глубоким рубцом по нравственной физиономии екатери­
нинского общества и было последним моментом в образовании впечат­
ления, вынесенного им из царствования Екатерины И. Начавшись вос­
торженной политической чувствительностью, оно в своем последова­
тельном росте поднялось до патриотического чувства национального
достоинства, перешло потом в умственное возбуждение, выразившееся
в наклонности к политическому размышлению, и завершилось пробуж­
дением гражданского чувства, которое, проснувшись, так и осталось
нервным движением, не успев переработаться в житейское дело. Однако
и нравственные приобретения были очень важны: современники Екате­
рины и их ближайшие потомки были уверены, что при Екатерине по­
казались первые искры национального самолюбия, просвещенного пат­
риотизма, что при ней родились вкус, общественное мнение, первые по­
нятия о чести, о личной свободе, о власти законов, что русские при ней,
как бы по собственному внушению, стремились сравняться с народами,
опередившими их на много веков (Вигель)14.
V
«Да посрамит небо всех тех, кто берется управлять народами, не
имея в виду истинного блага государства», — писала Екатерина. Ее со­
всем не мечтательный ум ласкала мечта стать преобразовательницей
своего государства и воспитательницей своего народа, сеять добро на
земле, которое переживало бы сеятеля, и неделикатно было бы не верить
искренности ее признания, что ей нравится «та слава, которая не толь­
ко в настоящем производит добро, но и в будущем создает бесчисленные
поколения добрых». Она принесла на русский престол два средства дей­
ствия: ум, исполненный философско-политических идей века, распола­
гавших ее к тому, что она называла своею легисломанией и характер,
способный сдерживать философские увлечения, выработанный среди
356


житейской толкотни более общением с живыми людьми, чем уединен­
ною работой над самим собой. Она начинала свою деятельность с убеж­
дением в силе разума, долженствующего управлять народами, и с верой
в разум народа, которым ей пришлось управлять. Она нашла под своею
державною рукой страну с влиятельным внешним положением и небла­
гоустроенным внутренним порядком, государство с обильными матери­
альными средствами и с расстроенными нравственными силами, несоглашенными и враждебными интересами. Читая, наблюдая и размыш­
ляя, она решила, что действующие в России законы мало соответствуют
положению государства, не поднимали, а понижали его благосостояние
и извели множество народа, что сам Петр I не знал, какие законы надоб­
ны его государству, и что такая своеобразная страна, как Россия, невоз­
деланная и не искаженная историей, нуждается не в пересмотре, а в ко­
ренной перестройке законодательства на новых началах, что здесь все
надобно переделывать заново. Это была мысль скорее академического,
чем политического ума. Не одна Екатерина смотрела на Россию, как на
белый лист бумаги, еще не исчерченный историей, и она была не послед­
няя, кто так смотрел на эту страну. Но такой взгляд значительно исправ­
лялся другим соображением Екатерины, что надежнее самих законов
образ действий власти, направляемый снисхождением и примиритель­
ным духом государя. Опыт и ближайшее знакомство со страной, особен­
но Комиссия 1767 г., показавшая Екатерине, «с кем дело имеем», убеди­
ли ее, что и у России есть свое прошлое, по крайней мере есть свои исто­
рические привычки и предрассудки, с которыми надобно считаться. Она
увидела, что без глубоких потрясений невозможно провести коренных
реформ, каких потребовала бы система законодательства на усвоенных
ею началах, и на совет Дидро переделать весь государственный и обще­
ственный порядок в России по этим началам посмотрела как на мечту
философа, имеющего дело с книгами, а не с живыми людьми. Тогда она
сократила свою программу, сознавая, что не может взять на себя всех
задач русской власти, что то, что можно, далеко не все, что нужно. «Что
бы я ни делала для России, — писала она, — это будет только капля в
море». Но, утешала она себя, «после меня будут следовать моим нача­
лам» и докончат недоделанное. Когда добрый попечитель убеждается в
несбыточности планов сделать зависящих от него людей счастливыми,
создав им лучшее положение, он старается по крайней мере сделать их
более довольными их прежним положением, внушив им лучшие мысли
и чувства. Видя невозможность перестроить русскую жизнь новыми за­
конами и учреждениями, Екатерина хотела лучше настроить русскую
мысль новыми идеями и стремлениями, предоставив ей самой перестраи­
вать жизнь. Не решившись стать радикальной преобразовательницей
государства, она хотела остаться воспитательницей народа. Потому, не
трогая основ существующего порядка, она стала действовать на умы.
Власть, оставаясь военно-полицейским стражем внешней безопасности
и внутреннего благочиния, в ее руках стала еще проповедницей свобо­
ды и просвещения. Екатерина не стеснила пространства власти, но смяг­
чила ее действие, приняв в руководство эти принципы, и тем сделала
357


менее ощутительной ее беспредельность, ибо руководящие принципы
власти казались ее пределами. Екатерина не дала народу свободы и про­
свещения, потому что такие вещи не даются пожалованием, а приобре­
таются развитием и сознанием, зарабатываются собственным трудом, а
не получаются даром, как милостыня. Но она дала умам почувствовать
цену этих благ если не как основ общественного порядка, то по крайней
мере как удобств частного, личного существования. Это чувство было
тем ободрительнее, чем еще не ослаблялось тогда пониманием жертв и
усилий, какими приобретаются эти блага, а теснота сферы, отведенной
для их действия, не замечалась, узкость башмака не чувствовалась в
обаянии «бессмертной славы, какую она приобрела во всем свете», гово­
ря словами Болотова. Эта слава была новым впечатлением для русско­
го общества, и в ней тайна популярности Екатерины. В ее всесветной
славе русское общество впервые почувствовало свою международную
силу, она открыла ему его самого: Екатериною восторгались, как мы
восторгаемся артистом, открывающим и вызывающим в нас самим нам
дотоле неведомые силы и ощущения; она нравилась потому, что через
нее стали нравиться самим себе. С Петра, едва смея считать себя людь­
ми и еще не считая себя настоящими европейцами, русские при Екатери­
не почувствовали себя не только людьми, но и чуть не первыми людьми
в Европе. За это не ставили ей в счет ни ошибок ее внешней политики, ни
неудобств внутреннего положения, ни поступков с Арсением Мацеевичем15или Новиковым, недостойных ни ее ума, ни сана, ни приемов «ма­
ленького хозяйства», в котором, по тогдашним рассказам, платилось
500 руб. за пять огурцов для любимца и выходило угля для щипцов при­
дворного парикмахера на 15 тыс. руб. в год. Общее настроение сглажи­
вало эти неровности, вследствие которых империя последних лет цар­
ствования представляла по закону, по общему впечатлению стройное и
величественное здание, а вблизи, в подробностях — хаос, неурядицу,
картину с размашистыми и небрежными мазками, рассчитанными на
дальнего зрителя.


КОММЕНТАРИИ
Ч асть I
«ЦАРСТВОВАТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ — ВОТ НАШ КЛИЧ»
В. О. Ключевский

ОСНОВНОЙ ФАКТ Э П О Х И .—
ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II
Очерк представляет собой LXXV лекцию В. О. Ключевского в его «Курсе
русской истории». Полное название лекции: «Основной факт эпохи. — Импе­
ратрица Екатерина II. — Ее происхождение. — Двор Елизаветы. — Положение
Екатерины при дворе. — Образ действий Екатерины. — Ее занятия. — Испы­
тания и успехи. — Граф А. П. Бестужев-Рюмин. — Екатерина при императоре
Петре III. — Характер».
Печатается по изд.: К л ю чевск ий В. О. Сочинения. М., 1989 .Т. V.
1С о л ов ь ев С. М. История России с древнейших времен. Кн. IX. М., 1962.—
С. 67— 68; Кн. XI. М., 1963. — С. 98 и след.
2Записки императрицы Екатерины Второй. Репринтное воспроизведение
изд. 1907 года. М., 1989. — С. 500—501 (далее — Записки императрицы...).
3С о л о в ь ев С. М. Ук. соч. Кн. XI. — С. 261.
4Там же. — С. 233—266.
5Там же. — С. 274.
6 Записки императрицы... — С. 12, 22, 29, 30,44.
7 Б и л ь б а с о в В. А . История Екатерины Второй. Т. I. СП б., 1890. —
С. 119— 120; Записки императрицы... — С. 49—50.
8 Записки императрицы... — С. 61,90; П орош и н С. А . Записки, служащие
к истории е. и. в. цесаревича и вел. кн. Павла Петровича. СПб., 1844. — С. 72.
9 Записки императрицы... — С. 39—41, 97, 139, 187, 549,694.
,0Ш етар ди Жак Иоахим Тротти де ля (1705— 1758) — французский дип­
ломат и генерал, маркиз. В 1739— 1744 гг. посол Франции в России. Поддержи­
вал Елизавету Петровну, но в перевороте участия не принимал; интриговал про­
тив А. П. Бестужева-Рюмина, возглавлявшего антифранцузскую «партию».
Выслан после перехвата курьера с бумагами.
и С о л о в ь ев С. М. Ук. соч. Кн. X I .— С. 348— 350.
12 Записки императрицы... — С. 85,95, 100, 106, 112, 113, 129,181.
13 Нантский эдикт 1598 г. о веротерпимости был отменен в 1685 году.
14 Б и л ь б а со в В. А . Ук. соч. — С. 114.
359


15 Записки императрицы... — С. 12, 58, 108.
16 Записки императрицы Екатерины II. Изд. Искандера. Лондон. 1859. —
С. 26, 31.
17 Записки императрицы... — С. 58,63.
18Там ж е. — С .61, 165,212.
,9Там ж е. — С. 57—58, 76; Б и л ь басов В. А . Ук. соч. Т. I. — С. 322.
20 Там ж е. — С. 37— 38.
21 Там ж е . — С. 189.
22Там ж е. — С .61—62, 108, 223,255.
23 Древняя и новая Россия. М., 1876, № 12. — С. 412.
24 Бейль Пьер (1647— 1706) — французский мыслитель, профессор фило­
софии в Седанском и Роттердамском университетах. Главным итогом своей
жизни считал изданный им в 1695 г. «Исторический и критический словарь», в
котором доказывал противоречивость богословских учений. Остроумная кри­
тика им церковных догм проторила дорогу французскому атеизму и материа­
лизму.
25 Записки императрицы...— С. 62, 192, 366; С о л о в ь ев С. М. Ук. соч.
Кн. XII. М., 1964. — С. 347; Б и л ь басов В. А .У к .с о ч .Т . 1. — С. 244,256, 258.
26 С о л о в ь ев С. М. Ук. соч. Кн. X II.— С. 346.
27Записки императрицы...— С. 227—228; Соловьев С. М. Ук. соч. Кн. XII... —
С. 352.
28 Там же. — С. 447—456; Соловьев С.М. Ук. соч. Кн. XII. — С. 458—461.
29Записки императрицы... — С. 548.
30Т ам ж е. — С. 534— 535.
31Х р а п о в и ц к и й А . В. Дневник с 18 января 1782 по 17 сентября 1793 го­
да. По подлинной его рукописи, с биографической статьей и объяснительными
указаниями Н. П.Барсукова. Изд. 2. М., 1901. — С. 162.
32А л к и в и а д (ок. 450—405 до н. э.) — политический и военный деятель
Афин, родственник и воспитанник Перикла, ученик Сократа.
31 Записки императрицы... — С. 239.
34 Т ам ж е. — С. 62; Х р а п о в и ц к и й А . В. Ук. соч. С. 55, 65, 139; С о ­
л о в ь ев С. М. Ук. соч. Кн. XIII. М., 1965.— С. 289; Сборник РИО.Т. 7. СПб.,
1871. — С. VII— VIII; Т. 10. СПб., 1872. — С. 283.
35П л у т а р х (ок. 46 — ок. 127) — греческий философ, историк, писатель,
почетный гражданин Афин. Автор знаменитых «Сравнительных жизнеописа­
ний» — биографий выдающихся деятелей Греции и Рима.
46Ч е б о т а р е в Харитон Андреевич (1746— 1819) — профессор истории,
нравоучения и красноречия, ректор Московского университета, первый предсе­
датель Московского Общества истории и древностей российских.
37М у с и н -П у ш к и н Алексей Иванович (1744— 1817) — граф, историк,
археограф, известный коллекционер, член Российской Академии с 1789 г. С
1775 г. начал собирать памятники истории, его богатейшая коллекция, вклю­
чавшая и «Слово о полку Игореве», погибла при пожаре Москвы в 1812 г.
38 Полное название: «Начальное управление Олега. Подражение Шекспиру
без сохранения театральных обыкновенных правил». Напечатано в 1791 г. См.:
Сочинения императрицы Екатерины II. Т. II. СПб., 1901. — С. 259—332.
39 Русско-турецкая война 1787— 1791 гг. за обладание Северным Причерно­
морьем завершилась Ясским мирным договором 1791 г. Договор подтвердил
360


присоединение Крыма к России и установил русско-турецкую границу по Дне­
стру; все Северное Причерноморье от Днестра до Кубани было окончательно
закреплено за Россией.
К -К. Рюльер
ИСТОРИЯ И АНЕКДОТЫ РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ
В 1762 Г.
Печатается по изд.: Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участни­
ков и современников. Изд. 5. М., 1911.
'Дочь Петра I, вел. кн. Анна Петровна, была выдана замуж за Карла Фрид­
риха, герцога голш тейн-готторпского. Сын их, Карл-Петр Ульрих, в
14-летнем возрасте был привезен в Петербург (5 февраля 1742 г.). С принятием
греко-российской веры назван Петром Федоровичем и манифестом от 7 нояб­
ря объявлен великим князем и наследником российского престола. Он прихо­
дился троюродным братом Екатерине, своей будущей жене.
В последнем утверждении Рюльер неправ — в манифесте о провозглаше­
нии наследником Петра Федоровича такого пункта нет. Какие-либо изменения
по вопросу престолонаследия могли быть приняты императрицей Елизаветой
только в случае смерти наследника.
2Это был Василий Иванович Ч улков (подробные сведения о нем см. в
«Воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля». М., 1864. — С. II). Он из придворных истопни­
ков в покоях Елизаветы Петровны вскоре был произведен в действительные ка­
мергеры, а затем стал и генерал-аншефом.
3Об отношениях вел. кн. Екатерины с С. Салтыковым см. «Записки импе­
ратрицы...» (по указателю) и ее «Чистосердечную исповедь» перед Г. А. Потем­
киным (Сочинения императрицы Екатерины II. Т. XII. Вып. 2. СПб., 1907. —
С. 697—698; Записки императрицы... — С. 713— 715.)
4 Т. е. XVII столетия.
5 Ошибка автора, речь должна идти об Иване Ивановиче Шувалове.
6 Брак документально не подтвержден-.
7 Сэр Чарльз Г. Уилльямс приехал в Петербург весной 1755 г. и пробыл в
столице до августа 1756 г. Переписку его с вел.кн. Екатериной см: Переписка
вел. кн. Екатерины Алексеевны и английского посла сэра Чарльза Г. Уилльямса
1756 и 1757 гг. М., 1909.
8Станислав Август П о н я т о в с к и й сблизился с Екатериной осенью
1755 г. См. публикацию С. М. Горянова «Станислав Август Понятовский и ве­
ликая княгиня Екатерина Алексеевна» (Вестник Европы. 1878, № 1), представ­
ляющую собой перевод второго тома «Записок» С. А. Понятовского.
9 Это были швед граф Оттон Б р ю м м ер и немец Фридрих Вильгельм
Б е р х г о л ь ц (последний — автор известного «Дневника», веденного им в Рос­
сии еще во время Петра I). Они были удалены от вел. кн. в 1746 г. (Записки им­
ператрицы... — С. 81—82).
10 Первый отряд голштинских солдат прибыл в Россию весной 1755 г., но
осенью их отправили обратно. В следующем году около двух десятков голштин­
ских офицеров остались в России уже на зиму. Потом голштинцы прочно
обосновались здесь и оставались вплоть до июньского переворота 1762 г.
м Графиня Елизавета Романовна В о р о н ц о в а , сестра Е. Р.Дашковой. У
361


вел. кн. Петра Федоровича всегда были предметы страсти при дворе, о чем пи­
шет в своих «Записках» Екатерина II.
А.
Т. Б о л о т о в , когда впервые увидел Елизавету Воронцову, удивлен был
«несказанно»: он узрел «этакую толстую, нескладную, широкорожую, дурную
и обрюзлую совсем», что «всякому даже смотреть на нее было отвратительно и
гнусно» (Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для сво­
их потомков. М., 1986 /Репринт/. — С. 422).
12 А. В. Г удов и ч был знаком вел. кн. Петру Федоровичу еще по Голштинии, где он учился в Кильском университетете.
13Эпизод этот описан и самим С. Понятовским. Отрывок из его «Записок»
см.: Сочинения императрицы Екатерины II. Т. XII. Вып. 2.
14 Речь идет о перегруппировке ведущих европейских стран на междуна­
родной арене в связи с обострением с 40-х годов XVIII в. англо-французских и
австро-прусских отношений, противоречий в борьбе за колонии и гегемонию в
Германии. Заключение Англией в 1756 г. союзного договора с Пруссией, Авст­
рии — с Францией и выступление России в споре «четырех» на стороне Австрии
в конечном счете привело к Семилетней войне (1756— 1763 гг.).
15Арест А. П. Бестужева последовал в феврале 1758 г. С. Понятовский полу­
чил отзывную грамоту еще в октябре 1757 г., но по формальным соображениям
отзыв затянулся до 1758 г. После этого Понятовский не видел Екатерину до
1787 г., когда он встретился с ней во время ее путешествия в Крым, а в Петербург
снова приехал лишь в 1797 г., будучи уже лишен польского престола.
16 Екатериной было написано подробное «Наставление для императора
Петра III» на случай смерти Елизаветы Петровны (Записки императрицы... —
С. 556—558).
17 Имеется в виду манифест «О даровании вольности и свободы всему рос­
сийскому дворянству» от 18 февраля 1762 г. Он давал право дворянам уволиться
в отставку, служить там, где они хотят, или вообще не служить. Дворянам было
также впервые дозволено свободно выезжать за границу и путешествовать.
Кроме манифеста о вольности дворянской, особенный восторг вызвал и указ
Петра III об уничтожении ненавистной Тайной канцелярии.
18 Князей Долгоруких, казненных в Новгороде незадолго до кончины им­
ператрицы Анны.
19 Екатерина II в замечаниях на книгу аббата Денины свидетельствует, что
в присутствии дипломатического корпуса и многолюдного светского общества
Петр III распорядился высечь обер-шталмейстера Нарышкина, г.-л. Мельгунова и тайного советника Волкова (Записки императрицы... — С. 694— 695; X р а п о в и ц к и й А . В. Ук. соч. — С. 282— 283). Очевидно, речь идет о взятке, данной
сербским депутатом Хорватом А. И. Глебову, А. П. Мельгунову и А. Л . Нарыш­
кину, с тем чтобы они, любимцы государя, защитили его в связи с жалобами на
него. Первые двое повинились, и Петр III простил их, взяв себе половину денег.
Нарышкин же уперся, и за это Петр отобрал у него всю сумму взятки, но не лишил
егосвоей милости (см.: Д а ш к о в а Е. Р. Литературные сочинения. М., 1990. —
С. 70— 71).
О
Хорвате (Куртиц Иван) известно, что он — сербский дворянин, пол­
ковник австрийской армии, в 1750 г. обратился к российскому послу в Вене
М. П. Бестужеву-Рюмину с просьбой позволить переселиться в Россию сербской
колонии, преследуемой австрийской императрицей Марией-Терезией за право­
362


славную веру. Указом Елизаветы Петровны в 1751 г. были выделены сред­
ства на поселение их на Правобережной Украине, где были учреждены из
их числа гусарский и пехотные полки для обороны южных границ страны. Здесь
поселились сербы, болгары, валахи, греки, венгры. Земли, ими занятые, в
1752 г. были названы Новой Сербией, а возведенные там укреплеления — кре­
постью св. Елисаветы (позднее — Елизаветград, а затем — Кировоград). Сам
Хорват был пожалован генерал-майором. Однако в 1762 г. обнаружились зло­
употребления управляющего колонией и Хорват был сослан в Вологду, где и
умер в 1780 г. Два года спустя Новая Сербия вошла в состав Новороссийской
губернии.
2()Т. е. Сергея Васильевича С а л т ы к о в а . Рюльер по ошибке называет его
графом.
21 Граф П. И. Ш увал ов умер 4 января 1762 г., на десятый день царствования
Петра III. На его место генерал-фельдцейхмейстером был назначен А. Н. Вильбуа.
22 Екатерина Даш кова родилась 17 марта 1743 г., Марья Бутурлина —
26 февраля 1737 г., Елизавета Полянская — 13 августа 1739 г.
23 Графа Михаила Илларионовича В о р о н ц о в а .
24 Е. Р. Дашкова провела в Москве 1 год и 4 месяца. Свадьба состоялась в
феврале 1760 г., и они сразу уехали в Москву, где пробыли до возвращения в Пе­
тербург 28 июня 1861 г. Князь Михаил Иванович Дашков в то время был вто­
рым капитаном Преображенского полка.
25 По уверению самой Е. Дашковой, она не принимала никакого участия в
отношениях своей сестры с великим князем и не стремилась к извлечению какихлибо выгод из своего положения.
26 Василий Иванович Б и би к ов , в ту пору молоденький инженер-офицер,
впоследствии директор Русского придворного театра. Из слов «все пятеро»
можно полагать, что заговор затеяли четверо Орловых. Но это не так. Меньший
из братьев Владимир (1743— 1831) и старший брат Иван (ум. 1791 г.) небыли в
Петербурге, где последний вообще появлялся редко. Екатерина сама подтверж­
дала, что из пятерых Орловых только трое были в столице во время переворо­
та: Григорий (1734— 1783), Алексей (1735— 1807), Федор(1741— 1796).
27 Петр окончательно и жестоко оскорбил Екатерину на торжественном
обеде, бывшем по случаю заключения мира с Пруссией, когда она не встала во
время провозглашения Петром III тоста за императорскую фамилию. Он послал
Гудовича спросить ее, почему она не встала, и получил ответ — государыня не
считает это необходимым, т. к. царское семейство состоит только из государя,
ее и их сына. На это Петр вновь послал Гудовича сказать ей, что голштинские
принцы тоже члены императорской фамилии и что она «дура», и сам повторил
это слово во всеуслышание.
28 Е. Дашкова в своих «Записках» категорически протестует против обоих
этих предположений, марающих честь ее и матери.
29 Речь идет о намерении Петра III начать войну с Данией и лично возгла­
вить поход за возвращение Голштинии герцогства Шлезвиг, бывшего наслед­
ственным владением императора.
30 Петр Богданович П ассек был капитаном гренадерской роты Преобра­
женского полка; Михаил Егорович Б аскак ов — офицер того же полка.
31 Петр III находился в Ораниенбауме, Екатерина — в Петергофе. Наслед­
ник Павел оставался в Петербурге под присмотром Н. И. Панина.
363


32 Е. Дашковой в это время шел 20-й год. Полицейский мост через Мойку
близ тогдашнего Зимнего дворца. В то время его называли «Зеленым», два сле­
дующих за ним моста имели название «Красный» и «Синий».
33А. Г. Орлов за несколько лет до того поссорился в доме виноторговца Юберкампфа на Миллионнной улице с лейб-кампанцем Шванвичем и был ранен послед­
ним шпагой в левую щеку, оттчего и остался шрам. Обидчиком Алексея Орлова
был Александр Мартынович Шванвич (1720— 1792), отец того офицера, что при­
стал к Пугачеву во время восстания. Именно об этих Шванвичах остались в бума­
гах А. С. Пушкина записи, основанные на изложенных выше фактах. — См. под­
робно: П е т р у н и н а Н.Н.Ктворческой истории «Капитанской дочки»// Рус­
ская литература. 1970, № 2. — С. 79—92; О в ч и н н и к о в Р. В. Записи Пушкина
о Шванвичах// Пушкин. Исследования и материалы. Т. XIV. J1., 1991.— С. 235— 245.
^Горничная Екатерина Ивановна Ш а р го р о д ск а я , племянница весьма
влиятельного при дворе императрицы Елизаветы лица, ее духовника Дубенского (Записки императрицы... — С 447, 449, 455—456).
,ST. е. А. П. Б ест у ж ев -Р ю м и н .
36 Иван Иванович Шувалов графом не был.
37 Анна Михайловна С тр о го н о в а была дочерью канцлера М. И. Ворон­
цова и жила чрезвычайно плохо со своим мужем, о чем пишет Е. Дашкова в
своих «Записках».
38 Это был Лев Александрович П уш кин, родной дядя отца А. С. Пушки­
на. Поэт в известном своем стихотворении «Моя родословная» гордился тем,
что предок его остался верен Петру III. Напомним эти строки: «Мой дед, когда
мятеж поднялся / Средь петергофского двора, / Как Миних, верен оставался /
Паденью третьего Петра. / Попали в честь тогда Орловы, / А дед мой в крепость,
в карантин. / И присмирел наш род суровый, /И я родился мещанин».
39 Петр III, вступив на престол, выписал из Голштинии двух дядей своих,
которых пожаловал фельдмаршалами. Это были — Георг, принц голштинский
с супругою и двумя сыновьями и Петр Август-Фридрих, принц голштейн-бекский с супругою и дочерью (Записки придворного брильянтщика Позье о пре­
бывании его в России (1729— 1764)// Русская старина. 1870. Кн. 3. — С. 210.
40 Александр Иванович Б р ессан был камердинером Петра еще в быт­
ность его наследником престола. После занятия трона Петр III пожаловал его
статским советником и назначил директором шпалерной фабрики и даже пре­
зидентом Коммерц-коллегии.
41 Наследник престола Павел Петрович находился под присмотром
Н. И. Панина в старом деревянном Летнем дворце (впоследствии, по приказу
Павла I, снесенном; на его месте был возведен Михайловский дворец) и оттуда
перевезен в Зимний дворец по приказу Екатерины.
42Тайное печатание манифеста в единственной тогда Академической типо­
графии стало возможно только потому, что приезидентом АН был К. Г. Разу­
мовский, сторонник Екатерины. Первоначальный краткий манифест сочи­
нен Г. Н. Тепловым. Им же написан и так называемый «обстоятельный» мани­
фест Екатерины (см.: Осьмнадцатый век. Кн. 4. М., 1869. — С. 216—224). Рюльер смешивает эти два манифеста. Заметим, что многие современники подтверж­
дают, что Петр III имел враждебные намерения против Екатерины и ее
сына. Н. А. Саблуков, хорошо знавший многие тайны, говорит, что манифест
о заключении их пожизненно в Шлиссельбургскую крепость был уже готов, ко­
364


гда начался переворот (Из записок Н. А. Саблукова // Русский архив. 1869. Стб.
1890).
43
Первый манифест Екатерины был опубликован 28 июня 1762 г. В нем нет
упоминания о секуляризации церковных земель, а содержится заявление об опас­
ности замены православия «неверным законом» (ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11582).
44Отмене новой формы гвардейских мундиров придавали такое важное
значение, что уже 1 июля 1762 г. появился указ о том, чтобы гвардейские полки
носили мундиры, введенные при императрице Елизавете.
45 Невский кирасирский полк, командир — г.-м. Иван Михайлович Измай­
лов. Он был исключен из службы сразу после переворота, но впоследствии
вновь восстановлен, дослужился до дейст. тайн. сов. и Александровской ленты.
Умер в 1787 г.
46 На Екатерине был мундир поручика Александра Федоровича Талызина
(1734— 1787). Это отмечает Е. Дашкова в своих «Записках» (С. 44). Мундир с
приколотой Андреевской звездой еще в конце XIX в. хранился в подмосковном
селе Ольгово Дмитровского уезда, принадлежавшем Виктору Владимировичу
Апраксину, на сестре которого женат был А. Ф. Талызин, получивших эту дра­
гоценность в дар от самой Екатерины.
47 Орден Андрея Первозванного.
48 На княгине Е. Дашковой был мундир поручика Преображенского полка
Михаила Алексеевича Пушкина. В 1772 г. он был сослан в Тобольск за участие в
провозе в Россию из-за границы фальшивых ассигнаций и там умер. Был женат на
княгине Настасье Абрамовне Волконской, имел сына Алексея, известного «ост­
роумца» и стихотворца, переводчика «Тартюфа» и других модных тогда пьес.
49 Известное комическое восклицание Жеронта «Для чего пошли мы на эту
галеру» из комедии Батиста Мольера «Плутни Скапена».
50 Е. Дашкова пишет, что это было при Красном Кабачке (Записки. — С. 45).
51 Подлинный текст отречения Петра III датируется 29 июня. Публикацию
его см.: Осьмнадцатый век. Т. 4. — С. 221—222.
52 Михаил Львович И зм а й л о в .
” Эти утверждения, видимо, не соответствуют действительности. Ср.:
Д а ш к о в а Е. Р. Ук. соч. — С. 51— 52.
34
Торжественное возвращение Екатерины из Петергофа в Петербург опи­
сано в письме Е. Дашковой к известному дипломату Герману Кейзерлингу, одно
время бывшему президентом Петербургской АН (см.: Русский архив. 1887.
Кн. III. — С. 185— 191).
Е. Дашкова рассказывает об этом эпизоде иначе, с гневным возмущени­
ем (Ук. соч. — С. 47—48).
%Фельдмаршал граф Александр Борисович Б утур л и н .
57
По рассказу Г. Р. Державина, 1 июля в полночь Измайловский полк, где
было беспробудное пьянство и где очень гордились тем, что они первые приня­
ли сторону императрицы, явился к Летнему дворцу и требовал, чтобы она по­
казалась солдатам, потому что прошел слух, будто бы она увезена прусским ко­
ролем. Попытки братьев Орловых, К. Г. Разумовского и др. успокоить их не
дали результата. Екатерина вынуждена была облачиться в гвардейский мундир
и проводить их до казарм. На следующий день вышел манифест, хваливший
усердие солдат, но строго напоминавший им о необходимости соблюдения дис­
циплины и о наказании нарушителей ее.
365


58 Описание гибели Петра III построено на домыслах и слухах. Точно из­
вестно, например, что Потемкин (которому в 1762 г. исполнилось 23 года) не
был в Ропше, не был послан туда и Г. Н. Теплов, князь Ф. С. Барятинский был
не младшим, а старшим братом и т. п.
59О смерти Петра III Алексей Орлов известил Екатерину письмом, о судьбе
которого стоит сказать особо: оно пролежало спрятанным в шкатулке императ­
рицы до самой ее смерти. Было обнаружено при разборе бумаг и показано Пав­
лу I, который и сжег его. Но Ф. В. Ростопчину до предоставления письма Павлу I
удалось снять с него копию. Впервые оно было опубликовано в 1881 г.
Однако эта прочно утвердившаяся в историографии вопроса точка зрения
на события, сопутствовавшие перевороту 1762 г., в последнее время все активнее
подвергается критике с привлечением новых, ранее неизвестных архивных доку­
ментальных свидетельств, и непредвзятого прочтения работ иностранных авто­
ров, их очевидцев. Так, в частности, ставятся под сомнение и дата гибели
Петра III, и круг лиц, непосредственно причастных к убийству, и подлинность
третьего письма, будто бы скопированного Ф. В. Ростопчиным, и т.д. Подроб­
нее об этом см., например, одну из новейших работ: Иванов О. А. Загадки писем
Алексея Орлова из Ропши // Московский журнал, 1995, № 9. — С. 13— 19; № 11. —
С. 10— 1 8 ;.№ 1 2 .— С .9— 17, 1996,№1 — С. 37—43;№ 2 — С. 32— 39;№ 3. —
С. 25— 29
Но для усиления доказательности выдвинутых версий о подробностях
ропшинской трагедии требуются дальнейшие исследования, в том числе и ис­
точниковедческого плана
60 Манифест о кончине Петра III был издан 7 июля 1762 г., т. е. на другой
день после смерти (ПСЗ. Собр. 1-е. № 11599. См. также: Осьмнадцатый век.
Кн. 4. — С. 224). В нем сообщалось, что император «обыкновенным и прежде ча­
сто случавшимся ему припадком геморриодическим впал в прежестокую коли­
ку», почему и скончался. Это маловразумительное объяснение причины неожи­
данной смерти Петра III и породило различные слухи и послужило одной из
основных причин появления в последующем самозванцев.
61 Так как Петр III отказался от престола и уже не был царствующим импе­
ратором в момент своей смерти, то соответственно и был похоронен в Александро-Невской лавре. Екатерина не присутствовала при погребении тела, ибо Се­
нат убедил ее не ездить в лавру «для некоторых неприятных средств». Прах
Петра III перенесен в Собор Петропавловской крепости уже при Павле I.
62 См. публикуемые здесь письма к нему Екатерины II.
63Это утверждение Рюльера расходится с свидетельством самой Екатерины
об оказанном ей «восторженном» приеме «бесчисленной толпой москвичей»
(Сб. РИО. Т. 48. СПб., 1885. — С. 137) в письме к русскому посланнику в Варша­
ве Г. Кейзерлингу. Возможные сомнения в искренности императрицы снимают­
ся простым соображением — не будь так, она бы вовсе не касалась этого сюжета.
64 По сравнению с предыдущими переворотами времен Анны, Иоанна и Ели­
заветы, каждый из которых сопровождался разной степени жестокостями к по­
бежденной стороне (см.: Павленко Николай. Страсти у трона. История дворцо­
вых переворотов. М., 1996), примечательно отношение Екатерины к сторонни­
кам Петра III, к своим недавним противникам: принцы голштинские нес пусты­
ми руками были отправлены восвояси, Воронцовы отделались кратковременным
арестом и остались при дворе и при делах. Так же снисходительно обошлись и с
366


любимцами Петра Мельгуновым и Волковым. А. В. Гудович и И. Ф. Голицын
остались в отставке по собственному желанию (первый уехал в свое чернигов­
ское имение). И. М. Измайлов вновь принят на службу. Арестованные 28 июня
П. И. Измайлов и J1. А. Пушкин сами вышли в полную отставку. Этим и исчер­
пывается весь список «пострадавших». В данном случае мы, пожалуй, имеем
дело с сознательным желанием императрицы не прибегать к методу широкомас­
штабных опал и тем более — к физическим расправам. Это являлось важным со­
ставляющим элементом политики «просвещенного абсолютизма». Такой имен­
но подход был твердо заявлен в известной записке Екатерины II от 1765 г.:
«Всякий государь имеет неисчисленные кроткие способы к удержанию в почте­
нии своих подданных <...>. Всегда государь виноват, если подданные против
него огорчены, — изволь мериться на сей аршин...» (Сб. РИО. Т. 10. СПб., 1872. —
С. 57).
6"Алексей Орлов стал майором Преображенского полка и его командиром;
Федор был назначен обер-прокурором 3-го Департамента Сената.
В А Бильбасов

ИСТОРИЯ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
Печатается по изд.: Б и л ь басов В А. История Екатерины Второй. Т. 2.
Берлин,1900
1
Это не совсем так, и нижеприводимые письма Петра III из Ропши доказы­
вают, что не все содержавшиеся в них просьбы были удовлетворены.
I.«Сударыня, я прошу Ваше Величество быть уверенной во мне и не отка­
зать снять караулы от второй комнаты, так как комната, в которой я нахожусь,
так мала, что я едва могу в ней двигаться. И так как Вам известно, что я всегда
хожу по комнате и что от этого распухнут у меня ноги. Еще я вас прошу не при­
казывать, чтобы офицеры находились в той же комнате со мной, когда я имею
естественные надобности, — это невозможно для меня; в остальном я прошу
Ваше Величество поступать со мной по меньшей мере как с большим злодеем,
не думая никогда его этим оскорбить. Отдаваясь Вашему великодушию, я про­
шу отпустить меня в скором времени с известными лицами в Германию. Бог ей
заплатит непременно. Ваш нижайший слуга Петр.
P. S. Ваше Величество может быть уверенной во мне, что я ни подумаю ни­
чего, ни сделаю ничего, что могло бы быть против ее особы или ее правления».
II. «Ваше Величество, если Вы совершенно не желаете смерти человеку,
который достаточно уже несчастен, имейте жалость ко мне и оставьте мне мое
единственное утешение Елизавету Романовну. Вы этим сделаете наибольшее
милосердие Вашего царствования; если же Ваше Величество пожелало бы меня
видеть, то я был бы совершенно счастлив. Ваш нижайший слуга Петр».
III. «Ваше Величество,
Я ещо прошу меня, которой Ваше воле изполнал во всем отпустить меня в
чужие край стеми, которие я Ваше величество прежде просил и надеюсь на ваше
великодушие, что вы меня не оставите без пропитания.
Верный слуга Петр».

(Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современни­
ков. — С. 139— 140).
367


2 К этим дням относятся два письма А. Орлова Екатерине с сообщением
о состоянии здоровья низложенного Петра III, из содержания которых читатель
без труда уяснит степень их действительной «заботы» о сохранении его жизни.
I. «Матушка Милостивая Государыня здравствовать вам мы все желаем
нещетные годы. Мы теперь по отпуск сего письма и со всею командою благопо­
лучны, только урод наш очень занемог и схватила Ево нечаеная колика, и я
опасен, штоб он севоднишную ночь не умер, а болше опасаюсь, штоб не ожил.
Первая опасность для того што он всио здор говорит и нам ето несколко весе­
ло, а другая опасность, што он дествительно для нас всех опасен для тово што
он иногда так отзывается хотя впрежнем состоянии быть.
Всилу имяннова вашего повеления я солдатам деньги за полгода отдал, також
и ундер-афицерам, кроме одного Патиомкина вахмистра для того што служит бесжалованья. Исалдаты некоторые сквозь сльозы говорили про милость вашу, што
оне еще такова для вас не заслужили за шоб их так вкороткое время награждать их.
При сем посылаю список вам всей команде, которая теперь здесь, а тысечи рублиов
матушка не достало и я дополнил червонными, и у нас здесь было много смеха над
гранодерами об червонных, когда оне у меня брали, иные просили для тово што не
видовали и опять их отдавали, думая, что оне ничего не стоят. Посланный Чертков
квашему величеству обратно еще кнам не бывал и для того я опоздал вас репортовать, а сие пишу во вторник вдевятом часу вполовине.
Посмерть ваш верны раб
Алексей Орлов»

II. «Матушка наша, милостивая Государыня, не знаю, што теперь начать,
боясь гнева от вашего величества, штоб вы чево на нас неистоваго подумать не
изволили и штоб мы не были притчиною смерти злодея вашего и всей Роси так­
же и закона нашего, а теперь и тот приставленный к нему для услуги лакей Мас­
лов занемог, а он сам теперь так болен, што не думаю, штоб он дожил до вечера
и почти совсем уже вбеспаметстве о чем уже и вся каманда здешнея знает и молит
Бога, чтоб он скорей снаших рук убрался, а оной же Маслов и посланной офицер
может вашему величеству донесть, вкаком он состоянии теперь ежели вы обо мне
усумнится изволете писал сие раб ваш верный (подпись оторвана)».
(Переворот 1762 года. Сочинения и переписка участников и современни­
ков. С. 141— 142).
3 «Как меня взволновала, даже ошеломила эта смерть». — Д а ш к о в а Е.
Ук. соч. — С. 55, примечание.
ПИСЬМА ЕКАТЕРИНЫ К ПОНЯТОВСКОМУ
«Письма императрицы Екатерины II к графу Станиславу Августу Понятовскому. 1762— 1763» печатаются по изд.: Записки императрицы Екатерины
Второй. Репринтное воспроизведение издания 1907 г. М., 1989.
1К ей зер л и н г Генрих-Христиан (1727— 1794) — граф, русский посланник
в Варшаве.
2 Князь Адам Ч ер тор ы й ск и й .
’ См. с. 100 настоящего издания.
4 Ржичевский Иван — русский резидент в Варшаве, секретарь посольства.
5С тр ек ал ов Степан Федорович (1728— 1805) — позднее статс-секретарь
Екатерины II, тайн, сов., сенатор.
6 О стен — барон, датский посланник в Петербурге.
368


Ч асть II
«И Я ЖИЛ ПОД ЕЕ СКИПЕТРОМ!
И Я БЫЛ ЩАСТЛИВ ЕЕ ПРАВЛЕНИЕМ»
НРАВСТВЕННЫЕ ИДЕАЛЫ ЕКАТЕРИНЫ II
Печатаются по изд.: Русский архив. Год первый (1863). Изд. 2. М., 1866.
Стб. 380— 382. Публикацию документа также см.: Записки императрицы... —
С. 6 5 5 -6 5 6 .
ГРАФ ДЖОН БЁКИНГХЭМШИР
ПРИ ДВОРЕ ЕКАТЕРИНЫ II
(1762— 1765)
Печатается по изд.: Русская старина. 1902. Т. 109, № 2. — С. 440— 444;
№. 3. — С. 650—658. Публикация А. П. Редкина.
1 Е л и зав ет а I Т ю д о р (см. указатель имен).
2 Подразумевается адъютант Петра III г.-м. А. П. М ел ь гу н о в .
1 Послу России в Лондоне Семену Романовичу В о р о н ц о в у .
4Т. е. о браке с Екатериной II, чему решительно противились канцлер
М.И. Воронцов, Н.И. Панин, К.Г. Разумовский и др. вельможи, будто бы гово­
рившие, что тогда она будет уже не императрица Российская, а госпожа Орлова.
5 Подобное заключение автора неверно — «закоренелыми врагами» они,
конечно же, не были, хотя отчуждение в их отношениях после переворота 1762 г.
и наступило (подробнее об этом см.: «Записки» Е. Дашковой; «Записки императ­
рицы...» и Л о зи н ск ая Л. Я. Во главе двух академий. М., 1978).
6 Это обвинение Е. Дашкова относит к братьям Орловым, о чем она под­
робно и в сердцах повествует в своих «Записках». Сама княгиня всегда говорила
о своей преданности Екатерине II, которая не высылала ее из Петербурга, не­
смотря на наступившее охлаждение в их отношениях.
ЗАПИСКИ ГРАФА РОЖЕРА ДАМ А
Фрагменты из «Записок» печатаются по изд.: Старина и новизна, состоя­
щая из сочинений и переводов. 1914. Кн. 18. С. 78— 83.
1Речь идет об осаде Очакова в русско-турецкую войну 1787— 1791 гг. Оча­
ков был осажден русскими войсками 6 июня 1788 г. и взят штурмом 6 декабря
того же года. Р. Дама прибыл в Петербург 17 февраля 1789 г.
2 Персия — официальное название Ирана до 1935 г.
4 М е т р ес са — наложница, любовница.
ЗАПИСКИ ГРАФА СЕГЮРА
О ПРЕБЫВАНИИ ЕГО В РОССИИ
В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ И
(1785— 1789)
Фрагменты из «Записок» печатаются по изд.: Записки графа Сегюра о пре­
бывании его в России в царствование Екатерины II (1785— 1789). Перевод сфр.
СПб., 1865.
369


1Автор допускает неточность. Речь идет о Н. И. Панине, посвященном в
вынашиваемый фаворитом императрицы Елизаветы И. И. Шуваловым план.
См. об этом эпизоде в заметке Екатерины II под условным названием «Послед­
ние мысли императрицы Елисаветы Петровны» (впервые опубликована в «Рус­
ском архиве»): Год первый (1863). Изд. 2. М., 1866. Стб. 383— 384. См. также:
Екатерина II. Сочинения. Т. XII. СПб., 1907. Вып. 2 .— С. 513—514; Записки им­
ператрицы... — С. 535—536; Корсаков Д. А. Сторонники воцарения Екатери­
ны II (1757— 1762 гг.)//Исторический вестник. 1884. Т. 15, февраль. — С. — 246.
2 О полном отсутствии интриг при дворе не может быть и речи, хотя, воз­
можно, их было меньше, чем ранее.
1 Имеется в виду неудачный Прутский поход 1711 г. Петра I.
4
Подпоручик Василий Яковлевич М и р ови ч (1740— 1764) летом 1764 г.
предпринял попытку освободить Ивана (Иоанна) VI из заточения, чтобы воз­
вести его на престол. Подробнее об этом см.: Б и л ь басо в В. А. История Ека­
терины Второй. Т. П. Берлин. — С. 326—406.
s При Екатерине II была основана Российская Академия наук (1783). Ее
президентом стала Е. Р. Дашкова.
6 Подразумевается вынашиваемый Екатериной II план создания так назы­
ваемой Греческой империи (в результате раздела Турции) во главе с Константи­
ном Павловичем.
7Астроном аббат Жан Шапп д ’Отерош в 1761 г. по заданию Парижской
АН прибыл в Россию для наблюдения в Тобольске момента прохождения Вене­
ры через солнечный диск. Свои наблюдения над диковинной для него страной он
изложил в книге «Путешествие в Сибирь, совершенное в 1761 г.» Имеющиеся в
книге указания на толпы голодных и оборванных солдат, на продажность петер­
бургских министров, уменьшение населения страны от бедности в результате
непомерных налогов, рабства, войн,эпидемий и пр. вызвали негодование Екате­
рины II, которая в соавторстве с А. П. Шуваловым написала и в 1771 г. издала в
Амстердаме (на фр. яз.) отповедь под названием «Антидот или разбор дурной,
великолепно напечатанной книги под заглавием «Путешествие в Сибирь...» (на
русском языке: «Осьмнадцатый век». Кн. 4. — С. 225—463). Любопытен отзыв
современников-россиян, прочитавших и книгу Шаппа и «Антидот»: «И в той, и
другой отсутствует истина» (Русский архив. 1881. Кн. III. — С. 255).
Подробнее об истории поездки аббата Шаппа в Россию см.: Сб. РИО.
Т. 10. С П б.,1872. — С. 317—319.
8Д ’А л а м б ер Жан Лерон (1717— 1783) — французский математик, философ-просветитель, иностранный почетный член Петербургской АН, один из
редакторов «Энциклопедии».
9 Сегюр имеет в виду «Сказку о царевиче Хлоре» и «Сказку о царевиче Февее»,написанные Екатериной II для своих внуков в 1782 г. (см.: Императрица
Екатерина II. Избранные сочинения. СПб., 1894. — С. 25— 48). Что касается
«сокращенной русской истории», под которой подразумеваются «Записки каса­
тельно русской истории», то они не имели учебной цели и преследовали задачу
опровержения домыслов иностранных авторов, писавших о России (см.: Галахов А. Д. История русской словесности, древней и новой. Т. 1. СПб., 1863. —
С. 543)
,мГрафиня Прасковья Александровна Брю с (1729— 1786) — урожденная
Румянцева, сестра будущего фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского,
370


статс-дама. Замужем за генерал-аншефом графом Я. А. Брюсом. О ней граф
Бёкингхэмшир оставил любопытный отзыв: «Хотя графине Брюс больше
30 лет, однако она является первым украшением петербургского общества. Она
хорошо одевается, порядочно танцует, бегло и изящно говорит по-французски
и питает понятное пристрастие к нации, которой обязана всеми своими приоб­
ретенными совершенствами. Она не сторонится от ухаживаний, но скромна в
выборе лиц, к которым благоволит; привязанности ее всегда подчинены рассуд­
ку, и она внимательно следит за привязанностями своей повелительницы, при­
чем останавливает внимание на людях, состоящих в такой связи с временщиком
данного часа, которая неизбежно вводит ее в круг сокровеннейших тайн и в
светское общество. Так, когда Понятовский был в России, она отличала Чарторыйского, а теперь отличает Алексея Григорьевича Орлова» (Граф Джон Бё­
кингхэмшир при дворе... — С. 662). Добавим, что графиня Брюс была близкой
подругой Екатерины II, и именно ей посвящен один из ранних вариантов ее
«Записок» (Записки императрицы... — С. 1).
" В ер ж ен н ь Шарль де (ум. 1787) — граф, министр иностранных дел
Франции.
12 См. указатель имен.
Ч ерны ш ев Иван Григорьевич (1726— 1797) — генерал-фельдмаршал по
флоту, президент Адмиралтейств-коллегии.
А н г а л ь т Фридрих (Федор Федорович, ум. в 1794 г.) — граф, генералпоручик, генерал-адъютант, генерал-инспектор войск, дислоцировавшихся в
Ингерманландии, Эстляндии, Финляндии. Затем директор Кадетского шляхет­
ского корпуса. Сын наследного принца Ангальт-Дессауского от морганатиче­
ского брака. На русскую службу вступил в 1783 г.
п Ш уазел ь Этьенн-Франсуа (1719— 1785) — герцог, дипломат и государ­
ственный деятель, министр иностранных дел Франции (1758— 1770 гг.).
14
Причины несложившегося сотрудничества с первым французом, отважив­
шимся по приглашению Екатерины II посетить Россию, Мерсье де ла Ривьером, не
в этих анекдотического характера объяснениях императрицы (в передаче Сепора),
а в изначальном взаимном недопонимании конкретных целей приглашения. Кол­
кость и едкость екатерининских слов, возможно, объясняются тем, что Ривьер,
несмотря на щедрые посулы, так и не пожелал остаться в России для службы (как
он сам писал, для него были дороже честь и доброе имя, чем деньги). Подробнее о
сути конфликта см.: Б и л ь б а с о в В. А. Никита Панин и Мерсье де ла Ривьер //
Бильбасов В. А. Исторические монографии. Т. 4. СПб., 1901. — С. 3— 84.
Г Р. Державин

ЗАПИСКИ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ ВСЕМ ПРОИСШЕСТВИЕВ
И ПОДЛИННЫХ ДЕЛ,
ЗАКЛЮЧАЮЩИЕ В СЕБЕ ЖИЗНЬ
ГАВРИЛЫ РОМАНОВИЧА ДЕРЖАВИНА
Печатается по изд.: Державин Г. Р. Записки из известных всем просшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Держави­
н а //Д е р ж а в и н Г. Р. Сочинения. СПб., 1871. Т. 6. Отд. VI.
1
Г. Р. Д ер ж ав и н прибыл в Москву к 15 января 1788 г., где должно было
слушаться дело по отстранению его от должности по ложно выдвинутым про­
371


тив него генерал-губернатором И. В. Гудовичем обвинениям в превышении
власти и пр. в бытность управления Державиным Тамбовской губ. Это была
обычная месть уличенного в нарушении законов и нанесении ущерба казне
Гудовича.
2 Речь идет о генерал-прокуроре Сената В язем ск ом А. А.
яМанифест был составлен Г. Н. Т епловы м , исполнявшим в день перево­
рота 1762 г. обязанности секретаря при Екатерине.
4Державин приехал из Москвы в Петербург в июне 1789 г.
5 Ода «К Фелице» была написана в 1782 г.
6 В действительности в 1789 г.
7«Собеседник любителей российского слова», основанный Е. Р. Дашковой
сатирический и публицистический журнал. Издавался в 1783— 1784 гг. при Рос­
сийской АН. Вышло всего 16 частей. Кроме Г. Р. Державина, среди постоянных
авторов сама Екатерина II, В. В. Капнист, Я. Б. Княжнин и др. выдающиеся
деятели.
кВасилий Степанович П оп ов (1743 или 1745— 1822) — начальник («пра­
витель») канцелярии Г. А. Потемкина с 1783 г.
9 Из сорока надписей к бюсту адмирала В. Я. Чичагова ныне известна
лишь одна.
10 Имеется в виду ода «Описание празднества, бывшего по случаю взятия
Измаила 1791 года, апреля 28 дня».
11 Речь идет о екатерининском «Учреждении о губерниях 1775 г.»
,2М ем ори и — выдержки из журналов заседаний Сената, представлявшие­
ся на просмотр и утверждение императрицы.
13Филарет (Федор Никитич Романов) — русский патриарх (1608— 1610 и с
1619), отец царя Михаила Федоровича. В 1610 г. возглавлял «великое посоль­
ство» к польскому королю Сигизмунду III, был задержан в польском плену.
14 Вероятнее всего, намек на якобы существовавшее завещание Екатерины II
о передаче престола Александру Павловичу, минуя его отца. Современники
объясняли позднейшие милости Павла I А. А. Безбородко тем, что он передал
это завещание ему в руки и оно было им тут же уничтожено.
15Сочинение Екатерины II «Записки касательно российской истории» пе­
чаталось начиная с первого номера в журнале «Собеседник любителей россий­
ского слова», но затем оно было прекращено и возобновилось только в 1787 г.,
когда отдельной книгой вышли первые 4 части; 5 и 6 части были выпущены в
1793 и 1794 г. («Записки касательно Российской истории. Ч. I— IV. СПб., 1787;
ч. V. СПб., 1793; ч. VI. СПб., 1794). Второе издание «Записок» было осуществ­
лено в 1801 г. В полном виде «Записки» см.: Е к а т е р и н а 11. Сочинения импе­
ратрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей и с обстоятельными
примечаниями акад. А. Н. Пыпина. Т. 8— 11. Труды исторические. СПб., 1901—
1906.
Появление в свет «Записок» (в конце XVIII в. они были переведены на не­
мецкий яз.) вызвало среди части историков откровенное недоумение, говорили
даже о несамостоятельности этого труда. Хотя, действительно, процесс непо­
средственной работы Екатерины над этим историческим сочинением до сих пор
еще до конца не раскрыт, оно все же, пожалуй, является результатом самостоя­
тельного творчества. Это отчасти подтверждают дневниковые записи статссекретаря императрицы А. В. Храповицкого. Подробнее о спорах вокруг дан­
372


ного сюжета см. «Введение» к II тому указанных выше «Сочинений» Екатери­
ны II.
16 Один из братьев Зубовых.
17 Как отмечал сам Державин, это назначение было «против его желания,
ибо он никогда сей частью не занимался».
18 К онсам енты — представляемые портовым властям описи привезенных
на кораблях товаров.
19Т. е. дорогие товары. Запрещение их ввоза связано с попыткой борьбы с
непомерной роскошью в дворянском быту.
20Дарья Алексеевна Д ья к ов а в хозяйстве была крайне скупа, литератур­
ными занятиями супруга не интересовалась и даже полагала, что они только
мешают его карьере чиновника. Памяти первой жены — Екатерины Яковлевны
Бастидоновой (ее мать была кормилицей будущего императора Павла I) —
Державин, глубоко переживавший ее смерть, посвятил трогательное стихотво­
рение «Ласточка».
21 Ошибка памяти — Шешковский скончался годом раньше.
22 Коллекция рукописей и книг П .П . Дубровского (1752— 1816) поступила
в Императорскую Публичную библиотеку (ныне — Российская национальная
библиотека в Санкт-Петербурге).
2ЯЧ есн очн я к — по смыслу, частокол.
К Массон

СЕКРЕТНЫЕ ЗАПИСКИ О РОССИИ
И В ЧАСТНОСТИ О КОНЦЕ ЦАРСТВОВАНИЯ
ЕКАТЕРИНЫ II
Печатается по изд.: М ассон К. Секретные записки о России и в частности
о конце царствования Екатерины II и правлении Павла I. Перевод со 2-го (фр.)
изд. Н. На-го.Т. I. М., 1918. — С. 38— 110 (фрагмент).
1С ем и р а м и д а — царица Ассирии в конце 9 в. до н.э. С ее именем связа­
ны завоевательные походы и сооружение «висячих садов» — одного из семи «чу­
дес света».
2 Видимо, имеется в виду работа И. Штернберга «Русский двор в 1792—
1793 годах» (Русский архив. 1880. Кн. 3. Вып. 11— 12. — С. 261— 266.
1
После заключения в 1790 г. Верельского мирного договора, поставившего
гочку в бесславной с обеих сторон русско-шведской войне 1788— 1790 гг., заветной
мечтой Екатерины II стало бракосочетание вел. кн. Александры Павловны с на­
следным принцем Густавом-Адольфом. Внезапная смерть короля Швеции Гу­
става III несколько было расстроила ее первоначальные планы, когда окружение
нового несовершеннолетнего короля замыслило сделать предложение принцессе
мекленбургской, с которой и состоялось торжественное обручение. Екатерина II со­
чла эти действия личным оскорблением и предприняла ряд внушительных на вид
дипломатических шагов, вынудивших шведскую сторону отложить бракосочета­
ние до совершеннолетия короля и принять ее приглашение приехать в Петербург.
Расчет императрицы был прост: взаимные заочные симпатии Густава-Адольфа и
прелестной внучки Александры укрепятся и приведут к желанному браку.
14
(25) августа 1796 г. король в сопровождении громадной свиты прибыл
в российскую столицу, и все как будто говорило за то, что очарованные друг
373


другом 17-летний король Швеции и 14-летняя великая княгиня найдут свое
счастье. Но когда приступили к окончательному оформлению брачного кон­
тракта, то русская сторона, представленная Платоном Зубовым и графом
А. И. Морковым, предприняла неуклюжие маневры в вопросе о сохранении не­
вестой православия, вынудившие молодого короля отказаться подписать прак­
тически готовый контракт, так как в него были внесены пункты, ранее необго­
воренные в его разговоре с Екатериной И. Оскорбленный Густав Адольф не
поддался ни на какие уговоры и отбыл на родину. Это было страшным ударом
для русской дипломатии и повергло императрицу в ярость. Именно тогда, по со­
хранившемуся устному свидетельству А. И. Мусина-Пушкина, у нее обнаружи­
лись первые признаки легкого паралича (Исторические рассказы и анекдоты,
записанные со слов именитых людей П.Ф . Карабасовым / / Русская старина.
Т. 5. СПб., 1872. — С. 462—463). Можно с уверенностью говорить о том, что
крах надежд Екатерины II на столь необходимое, как ей казалось, для россий­
ской внешней политики породнение с шведским королем ускорил ее кончину.
4 Ка цон и (Качони) Ламбро (Дмитриевич), грек по национальности, состо­
ял на русской службе и командовал балаклавским греческим батальоном. В русско-турецкую войну 1787— 1791 гг. за свой счет снарядил в Греции небольшое во­
енное судно и с еще двумя присоединившимися к нему судами вышел из Триеста
в море и при любой возможности нападал на турецкие корабли. В 1790 г. специ­
ально против него направленная турецкая эскадра пресекла его пиратские дей­
ствия.
5 Имеется в виду генерал-прокурор Сената граф А. Н. С а м о й л о в .
6 М о р о Жан Виктор (1763— 1813) — французский генерал. Участник ре­
волюционных войн, командовал армией; противник Наполеона I, в 1813 г. со­
ветник при штабе войск антинаполеоновской коалиции. Был смертельно ранен
в сражении под Дрезденом.
7С а в о я р о к — бродячих музыкантов.
8 Речь идет о жене вел. кн. Александра, будущего императора, отличавшей­
ся, говоря словами Пушкина, «приветною красою» (см. стихотворение поэта
«К Н. Я. Плюсковой»).
9 Вероятно, К. Массон имеет в виду книгу Ж. Г. Кастера , вышедшую в
Париже, в которой все полученное фаворитами императрицы в имениях, деньга­
ми, драгоценностями и пр. оценивается в 92 млн. 820 тыс. рублей (Castdra J. Н.
Histoirede Catherine II, impdratrisse de Russie. Vol. 1— 2. Paris. 1799— 1800).
10 М е с с а л и н а Валерия (I в. н. э.) — третья жена римского императора
Клавдия. Жестокая, неразборчивая в средствах и властолюбивая Мессалина
славилась и исключительным распутством. Имя ее стало нарицательным.
11Слова о свирепости А. В. Суворова абсолютно не отвечают истине и легко
опровергаются многими свидетельствами людей, близко его знавших, а главное —
огромной любовью и доверием к нему солдат, когда-либо служивших под его на­
чалом. Возможно, такое представление внушено было Массону петербургскими
придворными недоброжелателями гениального полководца. Как показывают до­
кументы и воспоминания современников, Суворов в жизни бывал горяч, но отход­
чив, добродушен, отличался редким бескорыстием, щедростью, истинной религи­
озностью, простотой обращения, беспримерной неприхотливостью в быту.
12Ходившие в странах Европы слухи об ее оргиях, о шампанском и русской
водке, которыми она якобы напивалась, о бесчисленных гренадерах, которых
374


она будто бы к себе приводила чуть ли не с караульных постов, и другие подоб­
ные россказни — намеренно распускаемая клевета. Ни одним заслуживающим
доверия источником они не подтверждаются.
13Т. е. до широкого распространения в обществе просветительских идей.
14 И си д а , Изида — в древнеегипетской мифологии богиня плодородия,
воды и ветра, символ женственности, семейной верности. В дальнейшем культ
богини Исиды получил широкое распространение в греко-римском мире.
15 Если это и было, то едва ли в такой форме. Сохранились известия, что
действительно в годы революции (во Франции) из ее кабинета исчезает бюст
Вольтера работы скульптора Гудона. В эти же годы она стала с особенным по­
дозрением относиться к разного рода общественным движениям, видя в них по­
тенциальную опасность самодержавному образу правления. Именно к этому
времени относится ее реплика: «Равенство — чудовище, которое во что бы то ни
стало хочет сделаться королем» (Брикнер А. Г. История Екатерины Второй.
4 .5 . СПб., 1885. — С. 678).
16 С и в ил л ам и в Древней Греции назывались странствующие прорица­
тельницы, предлагавшие угадывать всем желающим их будущее, судьбу.
17 Марк Юлий Брут — один из убийц Юлия Цезаря. Родился ок. 79 г. до
н. э., покончил с собой в 42 г. н. э., бросившись на меч после поражения его ар­
мии от войск Антония и Октавиана при Филиппах в Македонии.
18Я к оби нц ы — члены радикальной политической партии в годы Великой
Французской революции. Название свое получили от капеллы св. Иакова, где
они собирались на сходки.
19 П итт Уильям Младший (1759— 1806) — премьер-министр Великобрита­
нии в 1783— 1801 и 1804— 1806 гг. Один из организаторов коалиции европей­
ских стран против революционной, а затем наполеоновской Франции.
20 Так писал в одном из своих писем Вольтер.
21 Знаменитый трагик в древних Афинах, «философ сцены», как его назы­
вали. Жил в 480—407 г. до н. э., в пору заката афинской демократии, расцвета
разврата и распущенности, всеобщего распространения демагогии и политиче­
ского шантажа. Отсюда пессимизм в написанных им трагедиях. Всего он создал
около 90 пьес, из которых до нас дошли 20; лучшие из них — «Медея», «Иппо­
лит», «Ифигения в Тавриде», «Ифигения в Авлиде».
22 Известные в то время итальянские оперные певцы.
23 С ар т и Джузеппе (1729— 1802) — известный итальянский композитор,
придворный капельмейстер в Копенгагене, затем в Миланском соборе. В 1784 г.
был приглашен на место придворного капельмейстера в Петербург. Ему при­
надлежит духовное песнопение «Отче наш».
24 Речь идет об Андрее Петровиче Ш ув ал ов е (см. указатель имен).
25 Паллас Петр Симон (1741— 1811) — русский естествоиспытатель, член
Петербургской АН (1787). По национальности немец, переехал в Россию в 1767 г.
В 1768— 1774 гг. возглавил экспедицию АН в районы Поволжья, Прикаспия.
Башкирии, Урала, Забайкалья, Сибири, результаты которой изложены в труде
«Путешествие по разным провинциям Российского государства» (Ч. 1— 3. СПб.,
1773— 1783). В 1793— 1794 гг. посетил Поволжье, Северный Кавказ, Урал. Ему
принадлежит первая попытка создания обобщающего труда по флоре России.
26 Б ю ф ф он Жорж Луи Леклерк (1707— 1788) — французский естествоис­
пытатель, иностранный почетный член Петербургской АН (1776). Основной
375


труд — 36-томная «Естественная история». Сторонник идеи об изменяемости
видов от влияния условий среды.
К ю в ье Ж оржЛеопольд-Кретьен-Ф редерик-Дагоберт(1769— 1832) —
французский естествоиспытатель. Выдающийся зоолог, именно он установил
понятие «тип» при классификации животного мира, выявил взаимозависимости
в развитии живых организмов. Отстаивал ошибочную теорию постоянства
вида, отвергая теорию эволюции.
27 Развалины буддийского монастыря и резиденции хана Аблая находятся
в Семипалатинской области, в долине одного из притоков Иртыша.
28 Переквалифицировавшийся из граверов в историки Пьер-Шарль Л евек
(1737— 1812) был приглашен в Петербург по рекомендации Д. Дидро, где пробыл
до 1780 г. Выучив русский язык, он собрал материал по российской истории, ко­
торый обработал по возвращении на родину. Работа отличается примитивизмом
и многими несообразностями, и негодование Екатерины II вполне оправданно.
29 См. примечание 7 на стр. 370.
30 Иван Григорьевич Б ак м ей отер с 1756 г. был библиотекарем Петер­
бургской АН. Основная его работа — «Опыт исследования о библиотеке и ка­
бинета редкостей и естественной истории при Санкт-Петербургской АН».
31 Имеется в виду Вольтер.
32Дел ил ь Жак (1738— 1813) — аббат, французский поэт и переводчик, про­
фессор латинской поэзии, его переводом «Георгик» Вергилия восхищался Воль­
тер. Этот перевод принес ему членство во Французской Академии. Из собствен­
ных сочинений Делиля успех имели поэмы «Сады», «Человек полей, или фран­
цузские георгики».
33 М ер сье Людовик-Себастьян (1740— 1814) — французский писатель и
критик, активно выступал против правил французских классических трагедий.
Написанная им резкая сатира «Картины Парижа» (1781), вынудила его поки­
нуть Францию из-за преследований.
34 Л а к ед е м о н (Спарта) — древнегреческий полис в южной части полу­
острова Пелопонесс.
35 Н е м е с й д а , Немезида — в греческой мифологии богиня, дочь Никиты
(ночи), наблюдает за справедливым распределением благ среди людей и обру­
шивает свой гнев на тех, кто преступает закон.
36Савская царица, правительница библейского Сабейского царства. Леген­
да о ней включена в рассказ А. И. Куприна «Суламифь».
37 В литературе приводятся и другие цифры. См., например, опубликован­
ный П. И. Б ар тен ев ы м список фаворитов Екатерины II, составленный
М. Н. Лонгиновым (Любимцы Екатерины Второй// Русский архив. 1911, № 7. —
С. 319—320). Массон, по всей вероятности, не знал и о связях вел. кн. Екатери­
ны Алексеевны с графом Захаром Григорьевичем Чернышевым (см. Любовные
записочки высокой особы XVIII века к графу 3. Г. Чернышеву// Русский архив.
1881. Т. III. — С. 390—402).
38 Ц ер ер а — римская богиня, хранительница сельской общины и защит­
ница урожая, впоследствии считалась только богиней злаков и урожая.
К и бел а — в греческой мифологии богиня — владычица гор, лесов и зве­
рей, регулирующая их плодородие. Согласно мифам, Кибела требует от своих
служителей полного подчинения ей, забвения себя в безумном восторге и экста­
зе, полностью предавая себя в руки мрачной и страшной богини.
376


39 Графини П. А. Б р ю с.
40 Речь идет о фаворите Екатерины 11(1796— 1789 гг.) Александре Матвее­
виче Д м и т р и ев е-М а м о н о в е, влюбившемся в одну из двадцати очарователь­
ных фрейлин императрицы — княжну Д. Ф. Щербатову. После женитьбы был
выдворен в Москву.
41 Ошибка памяти, следует — П е р ек у си х и н о й (см. указатель имен).
42 В то время секретарем польского посольства.
43 А р л ек и н — название одной из масок итальянского театра комедий.
Шутовская роль Арлекина была чрезвычайно популярна в театрах европейских
стран в XVIII в.
44 Не Василием, а Алексеем (биографию А. Г. Б о б р и н с к о г о см.: Русский
архив. 1899, № 2. — С. 209— 245).
45 Здесь автор, видимо, пользовался непроверенными сведениями. У Екате­
рины II и Г. Орлова была еще одна дочь, Елизавета Алексеевна, вышедшая за­
муж за Федора Ивановича Клингера, впоследствии попечителя Дерптского
учебного округа и директора 1 Кадетского корпуса. О ней пишет Д . Ф. Кобеко
в своей книге «Царевич Павел Петрович» (СПб., 1887. — С. 165). Что же каса­
ется упоминаемой «главной горничной Протасовой», то графиня Анна Степа­
новна П р о т а с о в а , любимая фрейлина Екатерины II, действительно воспита­
ла дочерей своего брата Петра, находившихся при ней до их замужества.
О
других детях Г. Орлова см. «Генеологические заметки» Д. Ф. Кобеко в
«Русском архиве» (1884. Кн. 2. — С. 209— 217).
46Марк К у р ц и й , герой римского предания, согласно которому он пожерт­
вовал собой для спасения Рима от опасности, грозившей городу от страшной
трещины, образовавшейся на Форуме. В полном воинском облачении и на коне
он бросился в пропасть с восклицанием: «Нет в Риме блага, кроме оружия и
храбрости» и трещина закрылась.
47И езек и и л ь — иудейский пророк, книга которого в составе пророче­
ских книг Библии содержит сообщения о всякого рода видёниях, связанных об­
щей идеей кары за различные прегрешения.
48 Александр В аси л ь ч и к ов был приближен летом 1772 г. и оставался в
фаворитах 22 месяца. По словам иностранных авторов, он за время своей «служ­
бы» получил деньгами 100 тыс. рублей, на 60 тыс. руб. бриллиантов, серебряный
сервиз в 50 тыс. руб., пожизненную пенсию в 20 тыс. руб. и роскошно м еб­
лированный великолепный дом, который потом сама же Екатерина и вы­
купила за 100 тыс. руб. Ему же было пожаловано в Белорусии имение, в кото­
ром официально числилось 2927 душ м. п. крестьян, а в действительности —
3127.
49 См.: Письма Екатерины II Г. А. Потемкину (Публикация подготовлена
Н. Я. Эйдельманом) // Вопросы истории. 1989, № 7— 10, 12.
^ М ар ти н и зм — мистическая секта, основанная в XVIII в. Мартинесом
Паскалисом; члены ее (мартинисты) приписывали себе способность к сверхъ­
естественным видениям. Русский мартинизм отождествляется с франкмасон­
ством, с его тягой во второй половине XVIII в. к мистике, сменившей рациона­
листический дух раннего масонства. Под влиянием растущего революционно­
го движения в Европе Екатерина II повела жесткую борьбу практически против
всех самостоятельных общественных объединений, видя в них угрозу идеологи­
ческим основам режима абсолютной власти.
377


51
Г. А. Потемкину, кроме огромных ненаселенных земельных угодий,
по данным русского историка В. И. Семевского, было пожаловано 21866 душ
крестьян м. п. Иностранные авторы оценивали его состояние в 50 млн. руб.
52Имеется в виду светлейший князь Александр Данилович М ен ш и к о в ,
любимец Петра I, известный не только своими государственными делами, но и
неуемной страстью к обогащению, за что не раз был бит импульсивным царем.
См.: П ав л ен к о Н. И. Полудержавный властелин. М., 1988.
54 «Случай» сделаться фаворитом ему представился в ноябре 1775 г. Оста­
вался в этой роли 18 месяцев. В награду получил 10837 душ м. п. крестьян. Циф­
ры денежных пожалований весьма разноречивы и здесь не приводятся.
54 Сообщение Массона, что Зорич бежал из тюрьмы, неточно. Попавший в
плен к туркам в 1770 г. Зорич был освобожден по взаимному обмену пленными
в 1775 г. (см. о нем статьи М. И. Мещерского и А. Н. Корсакова в «Русском ар­
хиве». 1879. № 5. — С. 37— 99). Ему было пожаловано 12812 душ крестьян
м. п., деньгами 500 тыс. руб. и бриллиантов на 200 тыс. руб.
55 А д о н и с — в греческой мифологии божество, символизирующее вечный
круговорот и гармоничное единение жизни и смерти в природе.
56Приближение И. Н. Корсакова относится к июню 1778 г. и продолжалось
до октября 1779 г. (сумбурные и игривые записочки к нему Екатерины II см. в
«Русском архиве». 1881. Т. III. С. 402— 403). Он получил 4875 душ крестьян
м. п., деньгами 200 тыс. руб., бриллиантов на 150 тыс. руб., на путешествие —
170 тыс. руб. и дом, за который было уплачено 100 тыс. руб.
57 Иностранные авторы и светская молва причину ранней смерти Ланско­
го (в 26 лет) видели в том, что он стал регулярно прибегать к возбуждающим по­
ловую активность средствам. Мнение доктора М. А. Вейкарта (Из записок док­
тора Вейкарта // Русский архив. 1886. Кн. 1. — С. 241— 250), подробно описав­
шего ход и проявления болезни, дает, кажется, медицинское основание для по­
добных утверждений.
Возвышение Ланского началось на Пасху 1780 г., а умер он 25 июня 1784 г.
Обошелся Ланской государственной казне в семь миллионов рублей (на такую
сумму оценивались оставшиеся после него земли, дома, драгоценности и пр.). Во
время болезни он сделал императрицу распорядительницей своего имущества.
Большая часть наследства была передана его ближайшим родственникам. Осо­
бую симпатию Екатерина II питала к сестре Ланского, очень походившей лицом
на своего брата.
58А р т ем и д а — в греческой мифологии богиня охоты, дочь Зевса и Лето, сестра-близнец Аполлона. Артемида обладает решительным и агрессивным харак­
тером и строго следит за исполнением обычаев, упорядочивающих животный и
растительный мир. В римской мифологии Артемида известна под именем Дианы.
59 Наиболее достоверные обстоятельства женитьбы А. М. Дмитриева-Мамонова см.: Записки графа Александра Ивановича Рибопьера. Русский архив.
1877. Кн. 1. Вып. 4. — С. 466—506. Отец автора мемуаров был в приятельских
отношениях с фаворитом и способствовал этому браку.
60 Платону Зубову только официально было пожаловано 13669 душ кресть­
ян м. п. Денежные же суммы, полученные им самим, его братьями и их отцом, не
поддаются определению — так они велики.
61 Имеется в вицу Мария-Терезия Г а б с б у р г .
62 См. примечание 9.
378


ВОСПОМИНАНИЯ И ДНЕВНИКИ
АДРИАНА МОИСЕЕВИЧА ГРИБОВСКОГО,
СТАТС-СЕКРЕТАРЯ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ
Фрагмент из сочинения А. М. Грибовского печатается по изд.: Воспомина­
ния и дневники Адриана Моисеевича Грибовского, статс-секретаря императри­
цы Екатерины Великой. М., 1899.
1Генеральный Регламент издан Петром I в 1720 г., устанавливал обязанно­
сти должностных лиц коллегий, порядок обсуждения дел в них, организацию
делопроизводства.
2Э ст ер газ и Николай, граф — австрийский посланник в России.
чЧ ертк ов Евграф Александрович (ум. в 1797г.) — поручик л.-гв. Преобра­
женского полка, участник переворота 1762 г., впоследствии камер-юнкер, ка­
мергер, тайный советник.
4 Ранее при императрице камердинером был француз Мишель.
МЕМУАРЫ ГРАФИНИ ГОЛОВИНОЙ,
УРОЖДЕННОЙ ГРАФИНИ ГОЛИЦЫНОЙ
Фрагмент из обширных мемуаров В. Н. Головиной печатается по изд.:
Мемуары графини Головиной, урожденной графини Голицыной (1766— 1821).
М., 1911.
1Автор не вполне права в оценке роли француженки Елисаветы К ар дел ь
в воспитании Екатерины. Гувернантка ее действительно не отличалась уче­
ностью, но, как писала сама императрица, она «имела возвышенную от приро­
ды душу, развитый ум, превосходное сердце; она была терпелива, справедлива,
постоянна». И именно потому она обязана ей гораздо большим, чем просто
умением читать (Записки императрицы... — С. 2).
2См. примечание 24 на стр. 360.
3 С оф и зм — логически неверное рассуждение (вывод, доказательство),
выдаваемое за правильное. Отсюда «софист» в значении лицо, которое строит
ложные умозаключения в корыстных целях.
4 Это утверждение автора, не подкрепленное свидетельствами других со­
временников или исследованиями историков, позволяет предположить, что
если Екатерина II и впрямь говорила о таком проекте, то его появление относит­
ся ко времени после переворота 28 июня 1762 г.
5 В. Н. Головина родилась четыре года спустя после переворота, а когда
умер Н. И. Панин, ей было 16 лет. Поэтому маловероятно, что она точно пере­
дает его рассказы. Сама же версия о том, как приняла Екатерина случившееся
в Ропше, находится в противоречии с другими сообщениями.
6 См. примечание 3 на стр. 373.
7 Л е б р е н Елизавета Луиза (1755— 1842) — французская художница. За
шесть лет пребывания в России (1795— 1801) написала множество портретов, в
том числе и членов императорской фамилии.
Шарль Ж орж де Линь

ПОРТРЕТ ЕКАТЕРИНЫ II
Печатается по изд.: Б и л ь б а со в В. А. Исторические монографии. Т. 4.
СПб., 1901. — С. 506—520.
379


1Л аф ат ер Иоганн Каспар (1741— 1801) — швейцарский священник, поэт
и драматург, в произведениях которого подлинное чувство перемежалось с при­
верженностью к внешнему эффекту, внутренняя простота с тщеславием. Автор
популярного в конце XVIII в. трактата «Физиогномитические портреты». По­
гиб от пули французского мародера, которого он по простоте души увещевал
бросить это грязное занятие.
2 Имеется в виду Прутский поход русских войск в Молдавию в 1711 г. во
время войны с Турцией в 1711— 1713 гг. Ряд просчетов, допущенных командо­
ванием русских войск, поставил их в критическое положение — они были окру­
жены превосходящими силами турок. Дипломатические усилия П. П. Шафирова и отсутствие у турецкой стороны полной информации о действительном
положении русских войск позволили 12 июня 1711 г. заключить мирный трак­
тат, по которому русские воины получили свободный выход из Молдавии. Тур­
кам возвращался Азов, а возведенные на Азовском побережье крепости Таган­
рог, Каменный Затон и др. необходимо было срыть.
4 Ю питер — в римской мифологии бог неба, дневного света, царь богов,
отождествляющийся с греческим Зевсом.
А м он (Аммон) — в египетской мифологии бог Солнца, владыка мира.
4 Путешествие в Крым началось в январе 1787 г., в Киев императорский
кортеж прибыл 8 февраля, где пробыл до открытия рек — 22 апреля. Далее —
Херсон 15 мая, Бахчисарай — 21 мая, Севастополь — 23 мая. Обратный путь
продолжался более месяца, и 25 июня Екатерина II остановилась в подмосков­
ном Коломенском.
5 Полтавский бой — решающее сражение между русскими и шведскими
войсками произошло 27 июня 1709 г. во время Северной войны 1700— 1721 гг.
6 Русско-шведская война 1788— 1790 гг. возникла в результате стремления
Швеции вернуть утраченную ею в начале XVIII в. юго-восточную часть Фин­
ляндии и часть Прибалтики. Завершена Верельским мирным договором на
условиях сохранения прежних границ.
7 Во время русско-турецкой войны 1768— 1774 гг., когда Россия еще не име­
ла на Черном море своего флота, пять эскадр Балтийского флота под общим ко­
мандованием Алексея Орлова были направлены в район греческого Архипелага
с задачей оттянуть с главного, Дунайского, театра войны часть турецких войск.
Решающее сражение произошло в ночь на 26 июня 1770 г. в Чесменской бухте,
когда 1 и 2 эскадры под командованием адмирала Г. А. Спиридова уничтожи­
ли почти весь турецкий флот (более 60 кораблей и разных судов). В течение де­
кабря 1770 г. — сентября 1774 г. в район Архипелага приплыли остальные три
эскадры, и их действиями фактически были блокированы Дарданеллы, заняты
20 островов в Эгейском море и прерваны морские сообщения Турции.
8 Рабле Франсуа (1483— 1553) — великий французский писатель-гуманист,
автор знаменитого романа «Гаргантюа и Пантагрюель» (5 томов изданы в 1532—
1564 гг.), первый русский перевод которого был осуществлен лишь в 1901 г.
С к а р р о н Поль (1610— 1660)— французский писатель, один из основателей
французского бытового романа. В своем «Комическом романе» нарисовал яркую
картину провинциальных нравов. Созданные им образы слуг Жодле и Криспена
в последующем были блестяще развиты в комедиях Мольера и А. Р. Лесажа.
9 А м и о Жак (1513— 1593) — французский писатель-гуманист, переводчик
знаменитых «Жизнеописаний» Плутарха.
380


10 Н о u s s a je Amelot de la (Nicolas, 1634— 1706) — публицист, переводчик.
Им были переведены «Анналы» Тацита, изданные в Париже в 1690 г.
11 Имеется в виду Габриель Сенак де Мел ьян (1736— 1803). Черновое пись­
мо Екатерины II к нему о предлоге его приезда в Россию от 13 марта 1791 г. см.:
Сб. РИО. Т. 52. СПб., 1885. — С. 144— 146.
12 Речь идет о «Записках касательно Российской истории».
п H en au lt Charles Jean Francois (1685— 1770) — французский поэт и исто­
рик. Его работа «Abregd chronologiqe de l’histoire de France, depus Clovis jusque'a
la mort de Louis XIV, par le president Hinault» впервые была опубликована в Па­
риже в 1744 г., затем многократно переиздавалась (автор был президентом пер­
вой (судебной) палаты Парижского парламента).
14Это утверждение де Линя опровергается письмами Екатерины II к
Ф. М. Гримму, которые полны именно «прелестями подробностей», их отличает
и необыкновенная живость слога.
15Видимо, имеются в виду не только неудачная для Франции война за Испан­
ское наследство (1701— 1714 гг.), вызванная ее борьбой с австрийскими и испан­
ским Габсбургами за политическую гегемонию в Европе (конкретно война велась
за испанский престол и лакомые обширные испанские владения п о­
сле смерти испанского короля Карла II в 1770 г.), но и многочисленные восстания,
последовавшие в ответ на ухудшение положения народа в связи с ростом налогов
в условиях непрекращавшихся войн, усиление религиозной нетерпимости и пр.
16 Это утверждение нуждается в уточнении: в числе сосланных в Сибирь
А. Н. Р ад и щ ев , среди отправленных на эшафот — П у га ч ев . Напомним и о
судьбе просветителя, писателя, публициста, книгоиздателя Н. И. Н о в и к о в а ,
по приказу императрицы без суда и следствия заключенного в Шлиссельбургскую крепость, где и пробыл до самой ее смерти. Скажем и о сенатском указе от
17 января 1765 г., разрешавшем помещикам по своей воле сдавать крестьян в ка­
торжные работы (на чем основывается уверенность автора в том, что в Сибири
«ссыльные очень хорошо содержались», нам неизвестно).
17 М ар и я А н т у а н е т т а (1755— 1793) — французская королева, жена
(с 1770 г.) Людовика XVI. Казнена во время Великой Французской революции.

Ч асть III
«ДА ПОСРАМИТ НЕБО ВСЕХ ТЕХ,
КТО БЕРЕТСЯ УПРАВЛЯТЬ НАРОДАМИ,
НЕ ИМЕЯ В ВИДУ ИСТИННОГО БЛАГА ГОСУДАРСТВА»
А Г Брикнер

ИСТОРИЯ ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ
Печатается по изд.: Брикнер А. Г. История Екатерины Второй. Ч. 5. СПб.,
1885. — С. 699— 760, 793—801.
1Ошибка памяти. То было сказано принцу де Л иню (см. стр. 258 настояще­
го издания).
2 См.: Анекдоты об императрице Екатерине Великой, собранные П. Ш.
Изд. 2. М., 1853.
1
Стоит привести ее предсказание себе: «Я — от услужливости», «Я умру от
услужливости» (Сб. РИО. Т. 10. СПб., 1872. — С. 320—321; Записки императри­
381


цы... — С. 662—663). И правда в этих словах о невероятной услужливости им­
ператрицы была, что отмечали многие современники.
4
Контр-адмирал Самуил Карлович Грей г (1736— 1829) — участник Чес­
менского сражения, англичанин, на русской службе с 1764 г.
^М инерва — в римской мифологии богиня, почитаемая как покровитель­
ница ремесел и искусств. Она наделяется также чертами богини мудрости, вой­
ны и городов.
6 В этих не всегда справедливых отзывах и Фридриха II и Иосифа II многое
определялось не только чувством личного соперничества, но и борьбой за геге­
монию их стран в Европе.
7 См.: Россия сто лет назад. 1778 г. Путешествие Уильяма Кокса // Русская
старина. 1877. Т. 19, май. — С. 30. «Богатство и пышность русского двора, —
пишет Кокс, — превосходят самые вычурные описания. Следы древнего азиат­
ского великолепия смешивались с европейской утонченностью».
8 Один из очевидцев путешествия писал: «Число лиц двора императрицы
вместе со слугами достигает количества 1000 чел., на каждой станции нужно
550 лошадей, и считают, что в общем число служащих достигает 150 тысяч чело­
век. Не оставляют без порицания великолепия, с которыми путешествует эта го­
сударыня, и количества народа, которое она возит за собой в своей свите. Пола­
гают, что путешествие это обойдется более чем в 12 млн. рублей, а сумма эта да­
леко не безразлична для империи, имеющей самое большее 32 млн. доходов» (Л юдольф де. Письма о Крыме// Русское обозрение. М., 1892. Т. 2, март. — С. 182).
’ Известный шут, камер-лакей Иван Б ал ак и р ев . По делу камергера
Уильяма (Вилима) Монса «за пособничество» был бит батогами и сослан в Рогервик на каторжные работы на 3 года (С о л о в ь е в С. М. История России с
древнейших времен. Кн. IX. М., 1963. — С. 539).
10 Библиотеку Вольтера и его бюст работы скульптора Гудона Екатерина II
купила у племянницы и наследницы Вольтера Д ен и Луизы (1712— 1790). По­
следний секретарь Вольтера Жан-Луи В аньер составил каталог библиотеки,
которую привез в Петербург в 1779 г. и расставил в том же порядке, как она стоя­
ла в Фернее. В знак благодарности Екатерина II пожаловала ему пожизненную
пенсию в 1500 ливров.
Русский посол в Париже Д. А. Г олицы н в 1765 г. уговорил Д. Дидро, ис­
пытывавшего материальные затруднения, продать свою библиотеку (более
3 тыс. книг) Екатерине II. Императрица на глазах изумленной Европы сделала
широкий жест — купила за 15 тыс. ливров роскошную библиотеку и оставила
книги у их хозяина, положив ему ежегодное жалованье в 1000 ливров. После
смерти Дидро в июле 1785 г. библиотеку перевезли в Петербург, где она со вре­
менем разошлась по разным книгохранилищам и до настоящего времени пол­
ностью не выявлена.
11 Гр и м м Ф. М. Историческая записка о происхождении и последствиях моей
преданности Екатерине II до кончины ее величества //С б. РИО. Т. 2. СПб., 1868.
12 Письма Екатерины II к Ф. М. Гримму см.: Сб РИО. Т. 23. СПб., 1878
(на фр. яз.); русский перевод писем с 1774 по 1796 г. см: Русский архив. 1878.
Кн. 3, № 9— 10.0 характере и содержании обоих изданий см. статью А. Г. Брикнера «Переписка Екатерины II с бароном Гриммом» (Отголоски. Журнал литературно-научно-политический. СПб., 1881, № 2. — С. 249— 276), а также книгу: Гр от Я. К. Екатерина II в переписке с Гриммом. СПб., 1884.
382


п Телемах (Телемак) — одно из действующих лиц древнегреческой эпичес­
кой поэмы «Одиссея», сын Одиссея и Пенелопы. Образ Телемаха использован в
нравоучительном романе Ф. Фенелона (1651— 1715) «Приключения Телемака».
14
В создании «Антидота» принимал участие лишь А. П. Шувалов. Выска­
занные зарубежными библиографами мнения о причастности к написанию это­
го сочинения А. Е. Мусина-Пушкина, Фальконе и Е. Дашковой были в кон­
це концов отклонены как несостоятельные (Русский архив. 1881. Кн. 3 —
С. 254— 255).
,5К ал и о ст р о Александр (собственно— Джузеппе Бальзамо, 1743— 1795)—
граф, известный авантюрист европейского масштаба. Бежал из Сицилии из-за
мошеннических проделок, побывал почти во всех странах Европы, выдавая себя
за медика, алхимика, заклинателя духов, обладателя «философского камня» и
пр. Всюду был принят в высшем обществе, особенным успехом пользовался у
женщин. В России жил в Митаве (совр. Елгава) и Петербурге, откуда с позором
был выслан за свои бесчестные поступки В высшем столичном свете едва ли не
одна Екатерина II и, пожалуй, Г. Орлов с самого начала смеялись над теми, кто
азартно добивался его расположения и внимания. Императрица прямо называла
его шарлатаном и «лысым бесом», не желая видеть его «ни вблизи, ни издали»
(Русский архив. 1878. Кн. 3. — С. 68—69). В 1785 г. Калиостро был замешан в
скандальной истории с ожерельем французской королевы и заключен в Басти­
лию. После освобождения жил в Лондоне и Риме, где был арестован в 1789 г. и как
еретик приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением
(умер в крепости).
,6Р и ч ар дсон Сэмюэль (1689— 1761) — английский писатель, родоначаль­
ник европейского семейно-бытового романа. Наиболее известные романы —
«Памела или вознагражденная добродетель», «Кларисса».
17 См. примеч. 26 на с. 375—376.
18 М артини Джованни Баттиста (1706— 1784) — итальянский композитор,
теоретик музыки. Францисканский монах.
П аи зи ел л о Джованни (1740— 1816) — итальянский композитор. В 1776—
1783 гг. придворный композитор и инспектор Итальянской оперы в Петербур­
ге; в 1784 г. придворный композитор в Неаполе. Наиболее известные его оперы —
«Служанка-госпожа», «Прекрасная мельничиха» и др.
19 Переписка императрицы Екатерины II с Фальконетом // Сб.РИО. Т. 17.
СПб., 1876. — С. 1—300. Здесь же приведены документы, связанные с сооруже­
нием памятника Петру Первому (С. 303—415).
20Г м елин Иоганн Георг (1709— 1755) — натуралист. В 1727 г. приехал из
Германии в Петербург, с 1731 г. — акад. Петербургской АН. В 1733 г. участво­
вал в качестве натуралиста в составе 2 Камчатской экспедиции Беринга — Чирикова. Результаты исследования территорий Западной и Восточной Сибири
были представлены им в 4-томном труде «Флора Сибири» (1747— 1769). В 1747 г.
переехал в Тюбинген.
21
Л е п е х и н Иван Иванович (1740— 1802) — русский путешественник и
натуралист, член Петербургской АН (1771), первый непременный секретарь
Российской АН (1783— 1802). В 1768— 1772 г. руководил академической экспе­
дицией, исследовавшей Поволжье, Урал и север Европейской России. В 1773 г.
организовывал экспедиции в Прибалтику и Белоруссию. Автор многочислен­
ных трудов по итогам экспедиций.
383


22 Речь идет об «Истории российской от древнейших времен. Сочине­
на князь Михаилом Щербатовым». Т. 1—7. СПб., 1791 (ее критику см.: Б о л ­
тин И. Н. Критические примечания г.-м. Болтина на «Историю князя Щ ерба­
това». СПб., 1793), а также о работе И. Н. Голикова «Деяния Петра Великого,
мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и рас­
положенные по годам» (Ч. 1— 12. М., 1788— 1797) и «Дополнениях» к ней
(Т. 1— 18. М., 1790— 1797).
23 Базельские мирные договоры 1795 г. включают: 1) Договор между Фран­
цузской республикой и Пруссией, означавший начало распада первой антифранцузской коалиции; 2) Договор между Французской республикой и Испани­
ей, по условиям которого последняя обязалась заключить союз с Францией,
нанеся тем следующий удар по коалиции.
24 См.: Записки императрицы... — С. 444—445.
25 См. прим. 49 на стр. 377.
26 К ю ч у к -К а й н а р д ж и й ск и й мирный договор между Россией и Турци­
ей был заключен в 1774 г. Им устанавливалась граница России по Кубани,
определялось отделение Крымского ханства от Турции, отныне признанного не­
зависимым. Россия приобрела часть Черноморского побережья на Кавказе и
Кабарду. Устанавливалось право свободного плавания русских судов по Чер­
ному морю и через проливы, а также признаны автономии Молдавии и Валахии
и переход их под покровительство России.
27 Полный отзыв Екатерины II об А. М. Дмитриеве-М амонове см.:
Сб. РИО. Т. 23. — С. 387—388.
28 Г. А. Потемкин.
29 Необычайно быстрое возвышение секунд-ротмистра П. Зубова нача­
лось после его приближения к телу императрицы под покровительством
Н. И. Салтыкова и при активном содействии статс-дамы А. Н. Нарышкиной, камер-фрейлины А. С. Протасовой и камер-юнгферы М. С. Перекусихиной, видев­
ших в нем удобное средство поколебать влияние Г. А. Потемкина при дворе и
на императрицу. 19 июня 1789 г. Храповицкий заносит в свой дневник: «Захар
(камердинер Екатерины II — М. Р ) подозревает секунд-ротмистра П. А. Зубо­
ва». И вскоре после этого Зубов «начал ходить» обычной дорогой фаворитов —
«по вечерам через верх». Так продолжалось до самой смерти императрицы.
В семье П. Зубов не получил приличного воспитания и был малообразован­
ным человеком, но прекрасно владел французским, занимался музыкой и неплохо
играл на скрипке, не лишен был природного остроумия. Но главное, что способ­
ствовало «случаю» — красивая внешность (особенный блеск выразительных глаз
придавал его облику дополнительный шарм). Обладая большой памятью, умел
производить впечатление на окружающих, выдавая вычитанные из книг мысли
за собственные. Близко знавшие его люди оставили о нем нелестные отзывы: граф
Ф. В. Ростопчин считал его бездарностью, прямо говоря, что «память» заменяет
ему «здравомыслие», Храповицкий называл его «дуралеюшка», а А. В. Суворов
и вовсе считал Зубова «негодяем» и «болваном» (хотя его дочь «Суворочка» была
замужем за братом Платона, Николаем). По мере старения императрицы послед­
ний в ее жизни фаворит приобретал все большее могущество, да такое, что буду­
щий фельдмаршал М. И. Кутузов по утрам варил ему «особенным образом»
кофе... Вынужден был считаться с его выходками и цесаревич Павел, а хор при­
дворных льстецов терпеливо сносил проказы его любимой обезьяны, скакавшей
384


по их головам во время приемов во внутренних покоях дворца. Взращенное
лживыми речами царедворцев высокомерие Зубова, возомнившего себя вели­
ким человеком, не знало границ. К тому же он, будучи уверен в расположении
одряхлевшей императрицы, чуть ли не на ее глазах допускал «амурные шало­
сти» и бесконтрольно распоряжался казенными деньгами.
Известие о внезапном ударе, случившемся с Екатериной II 5 ноября 1796 г.,
сразило Зубова настолько, что он был неспособен позаботиться о какой-либо
реальной помощи императрице. Величие Зубова мгновенно было уничтожено
смертью «любимой». Как едко и верно отмечает К. Массон, «не было заметно пу­
стоты, когда Зубов исчез с занимаемого места». Мягкотело прощенный за все преж­
ние обиды Павлом I, Платон Зубов потом его знатно «отблагодарил»: он был в
числе первых, ворвавшихся 11 марта 1801 г. в спальню обреченного на смерть им­
ператора. В царствование Александра I прозябал в своих литовских владениях.
30 См. Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых
людей П. Ф. Карабановым // Русская старина. Т. V. СПб., 1872. — С. 461
31 А. Г. Брикнер не вполне точен в изложении подробностей кончины Ека­
терины II. См.: Р ост о п ч и н Ф. В. Последний день жизни императрицы Екате­
рины II и первый день царствования императора Павла I. Чтения ОИДР. 1864.
Т. 2. Отд. V. — С. 171 (см. также публикуемые в сборнике мемуары В. Н. Голо­
виной). Современники не без оснований полагали, что существовало если не за­
вещание, то его проект о передаче власти Александру Павловичу, минуя его
отца, Павла Петровича (подробнее см. о «завещании» Екатерины II: Л и х о т кин Г. А. Сильвен Марешлов и «Завещание Екатерины II». Л., 1974).
32 Эта шутливая эпитафия написана Екатериной II после утомительных
торжественных приемов по случаю рождения внука Александра. Более изящ­
ный перевод ее см.: Грот Я. К. Ук. соч. — С. 58.
33 Сб. РИО. Т. 13. СПб., 1874. — С. XXII— XXIII.
34 В общей оценке работ названных авторов А. Г. Брикнер не во всем прав —
они не «наполнены бранью», а большей частью не вписывались в рамки офици­
альной историографии и содержат много таких фактов, которые замалчивались
в нашей литературе.
Н М Карамзин

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО
ЕКАТЕРИНЕ II
Печатается по изд.: Карамзин Н. М. Сочинения. Т. I. СПб., 1848. —
С. 275— 280.
1 М аратонские поля — устарелое название Марафонской долины, где
13 сентября 490 г. до н. э. во время греко-персидских войн у селения М ара­
фон (примерно в 40 км северо-восточнее Афин) произошла Марафонская битва.
Греки одержали первую крупную победу над более многочисленной, но менее
организованной персидской армией (греки потеряли около 200 чел., персы —
до 6400). Название и дистанция связаны с легендой о греческом воине, безостано­
вочно пробежавшем расстояние от Марафон до Афин с вестью об одержанной по­
беде.
2 У лисс — латинская форма имени Одиссей.
385


яКрасавица Пирра в греческой мифологии — жена прародителя людей Девкалиона, сына Прометея. Согласно легенде, когда разгневанный на людей Зевс
решил их всех извести, наслав на землю потоп, правивший городом Фтия в Фес­
салии Девкалион и его жена Пирра были единственными праведниками, которым
царь богов Зевс дал возможность спастись и возродить род человеческий.
4Т. е. Алкивиада (см. примечание 32 на стр. 360).
5 П а л л а д а — один из эпитетов богини мудрости и справедливых войн
Афины в греческой мифологии.
Н М Карамзин

ЗАПИСКА О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ
Печатается по изданию 1914 г.(СПб. — С. 36—43).
О ПОВРЕЖДЕНИИ НРАВОВ В РОССИИ
КНЯЗЯ М. ЩЕРБАТОВ
Фрагмент сочинения князя М. М Щербатова печатается по изданию 1858 г.
Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева в Лондоне: О по­
вреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радище­
ва. Факсимильное издание. М., 1984.
1 Подразумевается императрица Елизавета Петровна.
2Утверждения М. Щербатова о небольшой начитанности Екатерины II, о
передоверии ею решения государственных дел своим фаворитам, о неспособно­
сти к усидчивому труду, как может видеть читатель других помещенных в сбор­
нике материалов, неверны. Пожалуй, автор в данном конкретном случае про­
явил очевидную необъективность.
3 Историки выражают сомнение в принадлежности текста примечания
М. Щербатову: его содержание очень близко и даже текстуально совпадает с од­
ним из черновых вариантов «Замечаний о бунте» А. С. Пушкина, дополняющих
его «Историю Пугачева»
4Ф ар осск и й маяк («Фара», отсюда слово «фара» в современном его зна­
чении) — одно из «семи чудес света», мраморная башня, возведенная на о. Фа­
рос близ Александрии царем Птоломеем Филадельфом (III в. до н. э.). М. Щер­
батов воспроизводит древнюю легенду, сообщаемую Лукианом и другими ан­
тичными авторами.
5«Он мне так льстит, что в конце концов испортит меня» (фр.).
6При Екатерине II были открыты воспитательные дома в Москве (1764) и
Петербурге (1770). В 1764 г. часть корпусов Смольного монастыря была пере­
дана воспитательному обществу благородных девиц (Смольный институт).
7 Имеются в виду события, предшествовавшие первому разделу Польши.
Екатерина II в интересах усиления влияния России в Польше поддерживала
короля Ст. Понятовского и христиан-некатоликов (диссидентов).
8 21 апреля 1785 г. императрица подписала Жалованную грамоту дворян­
ству и Жалованную грамоту городам.
9 Ч ичерин Николай Иванович — генерал-полицмейстер Петербурга. Ко­
гда наводнение 1777 г. в столице унесло жизни тысячи горожан, императрица
386


возложила вину за случившееся на главу полиции («не досмотрел») и он вскоре
получил отставку (ум. в 1782 г.)
10 Графиня П. А. Б рю с.
11 С благословления Екатерины II книгоиздатель И. Г. Р ахм анинов с
1785 г. начал выпуск «Полного собрания всех переведенных на русский язык со­
чинений Вольтера». М. Щербатов осуждает проникновение в Россию под по­
кровительством Екатерины II вольнолюбивой французской литературы еще до
начала Французской революции. После 1789 г и сама императрица переменит
просвещенно-либеральное отношение к прогрессивным западноевропейским
мыслителям
12 Имеется в виду роман французского писателя Жана Франсуа М а р м о н теля (1723— 1799) «Велизарий» (1765) в защиту веротерпимости (первоначаль­
ную известность он получил благодаря своим «Нравоучительным рассказам»).
В России перевод романа под названием «Велизер» был осуществлен с участи­
ем Екатерины II и опубликован в 1768 г.
В О Ключевский

ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II
(1729— 1796)
Статья была написана к 100-летию со дня смерти Екатерины II и опубли­
кована в журнале «Русская мысль» (М., 1896, Mb 11). Печатается по изд.: К л ю ­
ч евский В. О. Сочинения. Т. V. М., 1989. Приложения. — С. 282— 339.
1 Речь идет о внуке Екатерины II Александре I, вступившем на престол в
1801 г. после убийства Павла I, его отца.
2 «Заметки по русской истории XVIII века» А. С. Пушкина датированы в
рукописи 2 августа 1822 г.
1
Река Ка гул — левый приток Дуная. Во время русско-турецкой войны
1768-1774 гг 21 июля 1770 г. у села Вулканешти произошло сражение русской
армии П. А. Румянцева с главными силами турецкой армии великого визиря
Халиль-паши. Численно превосходящие силы турок были разгромлены, про­
тивник потерял около 20 тыс. чел. и 130 орудий.
4
Л ар га — левый приток р. Прут. В июле 1770 г. на ее берегах произошло
победное сражение 1 русской армии П. А. Румянцева (38 тыс. чел., 115 орудий)
над авангардом турецких войск под командованием хана Каплан-Гирея (15 тыс.
пехоты, 60 тыс. ополченцев).
Рым ник — река в Румынии, приток р. Серет. 11 сентября 1789г. 100-ты­
сячная турецкая армия визиря Юсуф-паши была разгромлена объединеными
силами России (7 тыс. чел.) и Австрии (18 тыс. чел.) под командованием
А. В. Суворова (при участии принца Кобургского).
5А м ф и он — в греческой мифологии сын Зевса и дочери фивейского царя
Никотея, Антионы. Игрой на лире, подаренной ему Гермесом, укладывал камни
в воздвигаемую вместе с братом городскую стену.
6 М ор ей ск ая эк сп ед и ц и я — имеются в виду действия 1 эскадры под ко­
мандованием адмирала Г. А. Спиридова, которая, достигнув берегов полуост­
рова Морей (Пелопонес) 19 февраля 1770 г., овладела Мизитрой, Аркадией и
крепостью Наварин, ставшей базой русского флота в Архипелаге.
7 Русско-турецкая война 1768— 1774 гг. за выход к Черному морю. В ходе ее
387


русские войска овладели Азовом, Таганрогом, заняли Хотин и Яссы, продвину­
лись в глубь Молдавии и Валахии; Россия упрочилась в Крыму, но черномор­
ская проблема в целом не была решена.
8 См. примечание 38 на с. 360.
9 А к сак ов Сергей Тимофеевич (1791— 1859) — писатель, славянофил. В
1827— 1832 гг цензор в Москве, в 1833— 1838 гг. инспектор, затем директор
Константиновского межевого института. Автор автобиографических книг «Се­
мейная хроника», «Детские годы Багрова-внука»
10С еч ен ов Дмитрий (в миру Даниил Алексеевич) (1708— 1767) — церковно-политический деятель. Вместе с М. В. Ломоносовым учился в славяно-греколатинской академии. В 1740 г. в сане архимандрита стоял во главе миссии, с
неимоверной жестокостью обращавшей в христианство «язычников и магоме­
тан» в губерниях Поволжья. С 1742 г. епископ Нижегородский, с 1752 г. епископ
Рязанский, с 1757 г. архиепископ Новгородский и Великолуцкий. Не гнушался
преследованием своего однокашника Ломоносова за стихотворение «Гимн бо­
роде» (1757), анонимно рассылая разным лицам в Петербурге письма бранно­
го содержания. В 1762 г. короновал Екатерину И и был возведен в сан митропо­
лита; в дальнейшем пользовался особенным благоволением императрицы. В
1767 г. депутат от духовенства в Комиссии по составлению нового Уложения.
11 П ор ош ин Семен Андреевич (1741— 1769) — воспитатель цесаревича
Павла Петровича. В 1764— 1765 гг. вел дневник, содержащий ценные сведения
о жизни двора и борьбе различных группировок (позднее записи были оформ­
лены в книгу).
12 Винский Григорий Степанович (1752 — после 1818) — мелкопоместный
украинский дворянин, автор «Записок», описывающих события в России с сере­
дины XVIII в. до 1793 г.
п Крестинин Василий Васильевич (1729— 1795) — общественный деятель,
историк; основатель «Общества для исторических исследований» в А рхан­
гельске.
14 В игель Филипп Филиппович (1786— 1856) — чиновник Московского
архива Коллегии иностранных дел, тайный советник. Член общества «Арза­
мас». Ядовитый на язык автор известных «Записок», описывающих характеры
людей и события конца XVIII — первой трети XIX в.
15 М ацеевич Арсений (Александр, 1697— 1772), церковный деятель. Окон­
чил Киевскую духовную академию. В 1734— 1737 гг. участник Камчатской эк­
спедиции. В 1741 г. митрополит Сибирский, в 1742— 1763 гг — Ростовский.
Член Синода, противник секуляризации монастырских земель, в 1767 г. был рас­
стрижен и осужден на вечное заточение.


АННОТИРОВАННЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
А да д у р о в Василий Евдокимович (1709— 1780) — адъюнкт Петербург­
ской АН, президент Коммерц-коллегии, писатель.
А н н а И о а н н о в н а (1693— 1740) — российская императрица (1730—
1740), дочь сводного брата Петра 1 Ивана V. С 1710 г. замужем за герцогом Кур­
ляндским. Приглашена на трон Верховным Тайным советом на определенных,
ограничивавших ее власть условиях («Кондициях»), которые она подписала, но,
поддержанная дворянством, отказалась их исполнять.
А нна Л ео п о л ь д о в н а (1718— 1746) — «правительница России» при сво­
ем малолетнем сыне Иоанне VI Антоновиче. Дочь герцога Мекленбург-Шверинского и царевны Екатерины Ивановны (дочери царя Ивана V), племянница
императрицы Анны Иоанновны. С 1739 г. замужем за принцем Антоном Уль­
рихом Брауншвейгским. Провозглашена регентшей после дворцового перево­
рота, отстранившего от власти Бирона. Свергнута переворотом, возведшим на
престол Елизавету Петровну. Сослана в Холмогоры.
А р х а р о в НиколайПетрович(1742-1814) — московскийобер-полицмейстер с 1771 г., московский губернатор с 1782 г., с 1784 г генерал-губернатор Нов­
городского и Тверского наместничества, в 1796— 1797 гг. генерал-губернатор
Петербурга. Его фамилия была основанием для появления в народе прозвища
особо ревностно исполнявших свои карательные функции полицейских — «ар­
харовцы».
Б а ж ен ов Василий Иванович (1737/38— 1799) — выдающийся архитек­
тор, рисовальщик, педагог. Учился в Москве, Петербурге, Париже. С 1765 г.
академик, в 1799 г. — вице-президент Петербургской Академии художеств.
Автор проектов дома Пашкова, ансамбля в Царицыно, дворца в московском
Кремле, Михайловского замка в Санкт-Пе^рбурге.
Б а р я т и н с к и й Ф едор Сергеевич (1742— 1814) — князь, поручик
л.-гв. Преображенского полка, один из непосредственных участников убийства
Петра III. Камер-юнкер, обер-гофмаршал.
Б е з б о р о д к о Александр Андреевич (1747— 1799) — граф, государствен­
ный деятель. С 1775 г. статс-секретарь Екатерины II, с 1783 г. фактический ру­
ководитель Коллегии иностранных дел. При нем Турция признала присоедине­
ние Россией Крыма (1783 г.), подписан Ясский мирный договор. С 1797 г. свет­
лейший князь, канцлер.
Беккарий (маркиз Чезареди Беккариа, 1738— 1794) — итальянский про­
светитель, публицист. В его сочинении «О преступлениях и наказаниях» (1764)
дан критический анализ теории и практики уголовного права, отстаиваются
389


принципы равенства сословий в уголовном праве, соразмерности наказания
тяжести преступления, отвергаются пытки и иные подобные методы получения
«доказательств».
Б елосел ьск и й Александр Михайлович (1752— 1809) — князь, страстный
любитель литературы и искусств, был в дружеских отношениях почти со всеми
известными писателями своего времени, писал преимущественно на фр. яз., на
русском ему принадлежит либретто оперы «Оленька, или первоначальная лю­
бовь». Одно время был послом в Турине, затем в Дрездене. При Павле I пожа­
лован командором ордена св. Иоанна Иерусалимского, при Александре I —
обер-шенк.
Б ест уж ев -Р ю м и н Алексей Петрович (1693— 1766) — государственный
деятель, дипломат, граф (1742). В 1734— 1740 гг. посол в Дании, в 1740 г. каби­
нет-министр. Участник дворцового переворота 1741 г., вице-канцлер, с 1744 г. —
канцлер. В 1758 г. обвинен в поддержке вел. кн. Екатерины и приговорен к смерт­
ной казни, замененной ссылкой. После переворота 1762 г. возвращены все зва­
ния и чины, произведен в генерал-фельдмаршалы, но активной политической
деятельностью более не занимался.
Б ецк ой Иван Иванович (1704— 1795) — видный общественный деятель,
действ, тайн, советник, камергер. Внебрачный сын фельдмаршала — князя
И. Ю. Трубецкого. Служил в Коллегии иностранных дел, в 1747 г вышел в от­
ставку. В 1764— 1794 гг. президент Академии художеств в Петербурге, 1762—
1793 гг. — главный директор над строениями е. и. в., директор Сухопутного
шляхетского корпуса. По его инициативе были открыты воспитательные дома
в обеих столицах, училище при Академии художеств, коммерческое училище в
Москве, Институт благородных девиц в Петербурге. При создании воспита­
тельных и образовательных учреждений руководствовался идеями Ж.-Ж. Рус­
со «воспитания новой породы людей». Штатный чтец Екатерины II, пользовал­
ся полным ее доверием.
Б и би к ов Александр Ильич (1729— 1774) — гос. деятель, генерал-аншеф.
Председатель Комиссии по составлению Уложения 1767 г. В 1773— 1774 гг. ко­
мандовал войсками, действовавшими против Е. Пугачева, был наделен неогра­
ниченными полномочиями при подавлении восстания.
Б и ро н Эрнст-Иоганн (1690— 1772) — фаворит императрицы Анны Иоан­
новны, с 1718 г. при ее дворе в Курляндии, приехал с ней в Россию в 1730 г. в
качестве обер-камергера. В 1737 г. под давлением императрицы избран герцо­
гом Курляндским. По завещанию Анны Иоанновны после ее смерти в 1740 г.
стал регентом при малолетнем Иоанне VI Антоновиче. После дворцового
переворота приговорен к смертной казни, замененной ссылкой. Возвращен
в Петербург Петром III, восстановлен на Курляндском герцогстве Екатери­
ной II.
Б л э к с т о н Вильям (1723— 1780) — английский юрист, доктор права
Оксфордского университета, с 1761 г. член Палаты общин. Его штудия «Истол­
кование английских законов» в 3 томах была издана в России в 1780— 1782 гг.
Б обр и н ск и й Алексей Григорьевич (1762— 1803) — граф, сын Екатери­
ны II и Григория Орлова, лицом был очень похож на свою мать. В графское д о­
стоинство возведен Павлом I. Отличался беспутством и бесчинствами в обыден­
ной жизни, хотя и имел изрядный ум и образование. Был женат на баронессе Унгерн-Штернберг.
390


Б о л о то в Андрей Тимофеевич (1738— 1833) — писатель, ученый, один из
создателей российской агрономической науки. Участник Семилетней войны с
Пруссией, автор известных мемуаров, содержащих богатейшие материалы о
быте, нравах и обычаях второй половины XVIII в.
Б р ани цк ая Александра Васильевна (1754— 1838), урожденная Энгельгард— племянница Г. А. Потемкина, жена графа Ксаверия Браницкого; обергофмейстерина при Николае I.
Б р ей т ел ь Луи Огюст де Тоннелье (1733— 1807) — барон, дипломат.
В 1760 г. посол Франции в Петербурге, затем в Стокгольме, Голландии, Неапо­
ле, Вене; в 1789 г. премьер-министр.
Брю с Прасковья Александровна (1729— 1786), урожденная графиня Ру­
мянцева — сестра будущего фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского,
статс-дама, особо приближенная к императрице, жена Я. А. Брюса.
Брю с Яков Александрович (1732— 1791) — премьер-майор гвардии, под­
полковник Семеновского полка, генерал-адъютант, сенатор; в 1782 г. генералгубернатор Тверского наместничества, в 1784— 1786 гг. — московский главно­
командующий, в 1787 г. — генерал-губернатор Петербургской губ.
В аси л ь ч и к ов Александр Семенович (1740— 1804) — в полной мере
заурядная личность, питал патологическое отвращение к гос. делам и предпо­
читал заниматься рукоделием. Имел кроткий и пассивный характер и соответ­
ствующую характеру женственную красоту. С сентября 1772 по лето 1774 г. фа­
ворит Екатерины II.
В ол к ов Дмитрий Васильевич (1718— 1785) — с 1756 г. секретарь Мини­
стерской конференции, ведавшей военными и внутренними делами. В 1761—
1762 гг. тайный секретарь особого Совета при Петре III. В 1768— 1777 гг. пре­
зидент Мануфактур-коллегии, затем оренбургский генерал-губернатор, в
1778 г. сенатор и петербургский генерал-полицмейстер.
В о л ь т е р (Мари Франсуа Аруэ, 1694— 1778) — крупнейший деятель
французского просвещения XVIII в., писатель, философ, член Французской
Академии (с 1746 г.), последовательный противник католической церкви и
феодального режима, дважды заключался в Бастилию, в 1726 г. изгнан из
Франции, в 1745 г. приближен ко двору Людовика XV в качестве историо­
графа, в 1750— 1753 гг. находился при дворе Фридриха II. В 1758— 1778 гг.
жил в имении Ферне (Швейцария) и получил прозвище «фернейский отшель­
ник». Вел переписку с Екатериной II, шведским королем Густавом III и др.
Отличался остроумием, блестящим даром слова. Творческое наследие его
огромно и обнимает все отрасли литературы, философию, историю, публи­
цистику.
В о р о н ц о в Александр Романович (1741— 1805) — граф, гос. деятель, дип­
ломат. В 1761 г. полномочный представитель при Венском дворе; в 1762— 1764 гг.
полномочный представитель в Англии, в 1764— 1768 гг. — в Голландии. В 1773—
1794 гг. президент Коммерц-коллегии, в 1802— 1804 гг. канцлер, сторонник антифранцузской коалиции и сближения с Австрией и Англией; старший брат
Е. Р. Дашковой.
В о р о н ц о в Михаил Илларионович (1714— 1767) — граф, гос. деятель,
дипломат. В 1741 г. активно содействовал возведению на трон Елизаветы Пет­
ровны, вице-канцлер (1744— 1758), канцлер (1758— 1763). Сторонник Петра III,
391


выступал за сближение с Пруссией; в 1763 г. был вынужден подать в отставку.
Дядя Е. Р. Дашковой, женат был на Анне Карловне Скавронской, дочери стар­
шего брата Екатерины I.
В о р о н ц о в Роман Илларионович (1707— 1783) — гос. деятель, сенатор
(1760), генерал-аншеф при Петре III. При Екатерине II первое время в опале, за­
тем наместник Владимирской, Пензенской и Тамбовской губ. Практикуемые им
незаконные поборы были столь разорительны, что в народе получил прозвище
«Роман — большой карман» (вариант — «Роман, держи карман»). Отец
Е. Р. Дашковой.
В о р о н ц о в а Елизавета Романовна (1739— 1792) — графиня, фаворитка
Петра III, в замужестве Полянская (муж — ст. сов. Александр Иванович Полян­
ский, 1727— 1813).
В сев ол ож ск и й Всеволод Алексеевич (1742— 1796) — во время переворо­
та 1762 г. поручик пехоты, впоследствии обер-прокурор Сената, тайный сов., ка­
мергер, в 1774 г. был одним из судей по делу Е. Пугачева. Принадлежал к кру­
гу наиболее деятельных лиц, возведших Екатерину на престол.
В язем ский Александр Алексеевич (1727— 1793) — князь, гос. деятель; генерал-прокурор Сената с 1764 по 1792 г., член Совета при высочайшем дворе с
1769 г.
Г а гар и н Гавриил Петрович (1745— 1807) — князь, сенатор. Его возвы­
шение по службе (президент Коммерц-коллегии) относится уже к времени цар­
ствования Павла I.
Г ел ьв ец и й Клод Андриан (1715— 1771) — французский философ-материалист, был близок с Ш. JI. Монтескье и Вольтером.
Г е о р г III (1738— 1820) — английский король с 1760 г.
Георги Иоганн-Готлиб (ум. 1802 г.) — этнограф и путешественник, про­
фессор минералогии Петербургской АН. В 1768 г. сопровождал П. С. Палласа
в его поездке по России, в 1770 г. по пути из Москвы в Астрахань посетил
Уральск, Башкирию, Исетскую провинцию. Побывал также в Барабинских сте­
пях, на Колыванских рудниках, в Барнауле, Томске, Иркутске, на Байкале, в
Екатеринбурге. В Петербург возвратился в 1774 г. Результатом путешествия
были описания народов, населяющих Россию, и собственноручные рисунки эт­
нографического характера.
Г и ббон Эдуард (1737— 1794) — английский историк, автор капитального
труда «История упадка и гибели Римской империи»
Г л ебов Александр Иванович (1718— 1790) — обер-прокурор (1756), затем
генерал-прокурор Сената с 1761 по 1764 г. Своим возвышением по службе глав­
ным образом обязан дружбе с графом П. И. Шуваловым. Еще в царствование
Елизаветы Петровны пользовался расположением вел. кн. Петра Федоровича,
после же вступления его на престол ежедневно докладывал государю о текущих
делах, участвовал в составлении законов. В феврале 1764 г. в связи с обнаружив­
шимися злоупотреблениями по службе был собственноручным указом Екатери­
ны II отрешен от должности с предписанием «впредь ни к каким делам не опре­
делять». Но уже в 1773 г. он вновь принят на службу. В 1775 г. он — в числе лиц,
подписавших Е. Пугачеву смертный приговор; в том же году ему поручено
управление Смоленским наместничеством и Белгородской губернией. Но на
этой должности вновь попал под суд.
392


Голицы н Александр Михайлович (1718— 1783) — князь, генерал-аншеф,
фельдмаршал (1769), участник Семилетней войны, главнокомандующий 1 ар­
мии во время русско-турецкой войны 1768— 1774 гг. Сын генерал-фельдмарша­
ла и члена Верховного тайного совета Михаила Михайловича Голицына. Один
из его братьев, князь Дмитрий Михайлович, известен как основатель Голицынской больницы в Москве
Г олиц ы н Дмитрий Алексеевич (1734— 1803) — князь, ученый и дипло­
мат. Посол во Франции (1760— 1782). Был в дружеских отношениях с Вольтером
и другими видными представителями французского просветительства. Почет­
ный член Петербургской АН и пяти иностранных академий. Крупный знаток ис­
кусств, коллекционер (свою ценнейшую коллекцию минералов из 35 тысяч о б ­
разцов подарил Минералогическому обществу в Иене).
Голицы н Николай Михайлович (1727— 1786) — князь, обер-гофмаршал
(1773), брат Александра Михайловича Голицына.
Г о л ов к и н Гавриил Иванович (1660— 1734) — граф, политический дея­
тель, дипломат. Родственник царицы Натальи Кирилловны. С 1706 г. глава По­
сольского приказа, с 1709 г. — канцлер, с 1717 г. — президент Коллегии ино­
странных дел. При Екатерине I член Верховного тайного совета.
Гримм Фридрих Мельхиор (1723— 1807) — барон, немецкий писатель,
публицист, дипломат. С 1748 г. жил в Париже, издавал газету «Литературная,
философская и критическая корреспонденция» (1753— 1792), читателем которой
была и Екатерина II. В Петербурге Гримм побывал в 1773 г. в свите ландграфи­
ни Гессен-Дармштадтской, прибывшей на свадьбу дочери с цесаревичем Пав­
лом. С 1774 г. вел активную переписку с Екатериной II.
Гудович Андрей Васильевич (1731 — 1808) — генерал-аншеф, адъютант
Петра III.
Г устав IV Адольф (1778— 1834) — король Швеции в 1792— 1809 гг. По­
терпел поражение в войнах с Францией (1805— 1807) и Россией (1808— 1809).
Низложен риксдагом в 1809 г. и изгнан из страны.
Д а ш к ов а Екатерина Романовна (1743— 1810)— княгиня, политический
и культурный деятель. Единственная в истории России женщина-директор Пе­
тербургской АН и президент Российской Академии (1783-1794). Обладала твер­
дым и решительным характером, отличалась большой жизненной энергией и
стойкостью к невзгодам. Активная участница переворота 28 июня 1762 г., автор
известных «Записок», интереснейшего образца русской мемуарной литературы
конца XVIII — начала XIX в.
Д е р ж а в и н Гаврила Романович (1743— 1818) — крупнейший русский
поэт XVIII — начала XIX в. и гос. деятель. В 1762 г. солдат Преображенского
полка, выступившего на стороне вел. кн. Екатерины во время переворота. В
1784 г. олонецкий, в 1785— 1788 гг. тамбовский губернатор. В 1791— 1793 гг.
статс-секретарь Екатерины II, в 1794 г. президент Коммерц-коллегии, в 1802—
1803 гг. министр юстиции.
Д и д р о Дени (1713— 1784) — французский писатель-просветитель, фило­
соф, ценитель и знаток искусств, организатор и издатель знаменитой «Энцикло­
педии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751— 1780). По при­
глашению Екатерины II Дидро побывал в 1773 г. в Петербурге.
393


Д м и тр и ев Иван Иванович(1760— 1837) — поэт, друг историка Н. М. Ка­
рамзина. В своих записках «Взгляд на мою жизнь» рассказывает о своих близ­
ких отношениях с семьей Г. Р. Державина в 1790 г.
Д м и т р и е в -М а м о н о в Александр Матвеевич (1758-1803) — граф, генерал-адъютант, фаворит Екатерины II с 1785 по 1789 г. Попал в любимцы из адъю­
тантов Г. А. Потемкина по его рекомендации.
Елагин Иван Перфильевич (1725— 1794)— историк, писатель, переводчик,
видный масон. В 1743 г. окончил Сухопутный кадетский корпус; был дружен с
Екатериной II в бытность ее еще вел. кн. Отправлен в ссылку императрицей Ели­
заветой по делу А. П. Бестужева-Рюмина. После переворота 1762 г. получил чин
дейст. тайного сов. и стал статс-секретарем (1762— 1793), сенатором и обер-гофмейстером. В 1766— 1779 гг. управляющий придворного театра, член Россий­
ской АН. Екатерина II ценила его за исключительную честность и верность.
Е л и зав ет а I Тюдор(1533— 1603) — английская королева с 1558 г.. дочь
Гериха VIII от второго брака. Воевала с Францией, при ней была повергнута
испанская «Непобедимая Армада» (1588). У себя в стране подвергала жестоким
преследованиям католиков и диссидентов. На время ее правления пришелся
расцвет творчества Шекспира, Френсиса Бэкона и др. Из многочисленных ее
фаворитов наиболее известны Уильям Сесиль и граф Эссекс.
Е р м ол ов Александр Петрович (1754— 1834) — генерал-поручик, фаво­
рит Екатерины II в 1784— 1785 гг. Личность ничем не примечательная.
Е р о п к и н Петр Дмитриевич (1724— 1805) — сенатор, генерал-аншеф
(1773); известен подавлением народного бунта в Москве в 1771 г. во время эпи­
демии чумы, за что удостоился Андреевской ленты. В 1786— 1790 гг. главноко­
мандующий в Москве.
Ж оф ф р ен Мария-Тереза Роде (1699-1777) — одна из просвещеннейших
женщин XVIII в., хозяйка известного литературного салона в Париже, притяги­
вавшего всех знаменитых деятелей искусства, литературы, политиков.
З а в а д о в ск и й Петр Васильевич (1739— 1812) — граф, гос. деятель. Фаво­
рит Екатерины II в 1776— 1777 гг. Участвовал в первой русско-турецкой войне
под началом П. А. Румянцева. Ему принадлежит окончательная редакция Кючук-Кайнарджийского мирного договора, он же автор текста манифеста об из­
дании Учреждения о губерниях; с конца 70-х гг. на второстепенных ролях. В
царствование Александра I министр народного просвещения, с 1810 г. — пред­
седатель Департамента законов в Гос. совете.
З ор и ч Семен Гаврилович (1745— 1799) — фаворит Екатерины II в 1777—
1778 гг. Приехал в Россию около середины XVIII в., поступил на военную служ­
бу, был адъютантом у Г. А. Потемкина, затем генерал-лейтенант, флигельадъютант императрицы. После удаления от «должности» поселился в Шклове.
Жил в провинции без обид и претензий, но на такую широкую ногу, что не хва­
тало полумиллионного дохода. Основанную здесь Зоричем школу Павел I впо­
следствии взял под свою опеку и преобразовал в кадетский корпус.
З у б о в Платон Александрович — (1767— 1822) — светлейший князь, гене­
рал фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный директор, главнона­
чальствующий Черноморским флотом, Вознесенской легкой конницей и Черно­
394


морским казачьим войском, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, екатеринославский, Вознесенский и таврический генерал-губернатор, член Государ­
ственной военной коллегии, почетный благотворитель Императорского воспи­
тательного дома и пр. Последний фаворит Екатерины II.
З у б о в Валериан Александрович (1771— 1804) — граф, генерал от инфан­
терии, младший брат Платона Зубова. Под началом А. В. Суворова участвовал
в подавлении восстания в Польше, где запятнал себя «низким бесстыдством» по
отношению к местному населению. Вследствие полученного там ранения ли­
шился ноги. В 1796 г. назначен главнокомандующим над войсками, направлен­
ными на Кавказ для завоевания всей Передней Азии (безумный замысел был
отменен после смерти Екатерины II), с 1800 г. директор 2 Кадетского корпуса.
Один из участников убийства Павла I.
И оан н VI (Иван Антонович, 1740— 1764) — сын Анны Леопольдовны и
герцога Антона-Ульриха Брауншвейгского, номинальный император России до
переворота 1741 г. Содержался под стражей в Шлиссельбургской крепости и
при попытке поручика В. Я. Мировича освободить его был убит в соответствии
с инструкцией, имевшейся у караула.
И гел ь ст р о м Осип Андреевич (ум. в 1817 г.) — генерал-губернатор си­
бирский и уфимский, наместник Псковской губ., генерал-губернатор Киевской,
Черниговской и Новгород-Северской губ., военный губернатор Оренбургской
губ. Своей карьерой обязан Г. А. Потемкину, с которым был в дружеских отно­
шениях. С 1792 по 1794 г. главнокомандующий русскими войсками в Польше и
едва спасся при вспыхнувшем там восстании.
И зм ай л ов Михаил Львович (ум. в 1799 г.) — генерал-майор при Петре III,
доставил Екатерине второе его письмо с отказом от престола и перешел на ее
сторону; генерал-лейтенант с 1768 г., в отставке с 1769 г.
И зм а й л о в Петр Иванович (1724— 1807) — капитан Преображенского
полка, во время переворота 1762 г. остался верным Петру III. В том же году от­
ставлен от службы с чином полковника; пожалован Павлом I в генерал-поручики и действ, тайн, советники.
И оси ф II Габсбург (1741— 1790) — император Священной Римской импе­
рии, в 1765— 1780 гг. соправитель своей матери Марии-Терезии. Сторонник
просвещенного абсолютизма: в 1781— 1785 гг. отменил крепостную зависимость
крестьян, ограничил самостоятельность католической церкви, в 1781 г. принял
«Толерантный патент» о веротерпимости и запретил принимать в Австрии без
одобрения правительства папские буллы; ликвидировал более 700 монастырей,
а их собственность секуляризировал. В 1787 г. путешествовал вместе с Екатери­
ной II по югу России под именем графа Фалькенштейна.
К а за н о в а Франческо (1730— 1805) — живописец-баталист и пейзажист,
член Французской Академии (брат известного авантюриста).
К ал он н Шарль Александр (1734— 1802) — французский гос. деятель, в
1783— 1787 гг. генеральный контролер финансов. В годы Французской револю­
ции один из виднейших представителей контрреволюционной эмиграции.
К альви н Жак (1508— 1564) — деятель Реформации, основатель и глава
протестантского вероучения, широко распространившегося во Франции, Анг­
лии, Швейцарии, Нидерландах, Скандинавии, Венгрии и отчасти в Германии;
395


отражал интересы развивающейся буржуазии,отличался крайней религиозной
нетерпимостью.
К а м е р о н Чарлз (ок. 1730— 1812) — архитектор, шотландец, учился в
Италии и Франции. С 1779 г. в Петербурге в должности придворного архитек­
тора, строил комплекс Царского Села, дворец и павильоны в Павловске, дворец
К. Г, Разумовского в Батурине.
Капнист Василий Васильевич (1758— 1823) — поэт, драматург, близкий
друг и свояк Г. Р. Державина (был женат на сестре его второй жены).
К в а р ен ги Джакомо (1744— 1817) — архитектор, итальянец, с 1780 г
жил и творил в России, яркий представитель классицизма. Его сооружения во
многом определили лицо Петербурга, среди созданных им шедевров — Англий­
ский дворец в Петергофе, здание Академии наук, Екатерининский институт,
Конногвардейский манеж, Александровский дворец в Царском Селе и др.
К л ер и ссо Карл Луи (1721— 1820) — французский живописец и архитек­
тор. Славился превосходным воспроизведением памятников древнего зодче­
ства, издатель книги «Древности Франции». По его рисункам создавался ряд садово-архитектурных ансамблей Петербурга.
К л и н гер Фридрих (Федор Федорович, 1752— 1803) — член франкфурт­
ского кружка поэтов периода «бури и натиска», во главе которого стоял Гёте.
На русской службе в качестве гофмейстера цесаревича Павла сопровождал его
в поездке по странам Европы (1790). В 1801 году назначен директором Кадет­
ского корпуса, в 1802 г. — Пажеского, с 1803 г являлся попечителем Дерптского
учебного округа.
К об ен ц ел ь Людвиг фон (1753— 1809) — австрийский дипломат, входив­
ший в узкое окружение Екатерины II, был в ее свите в путешествии по югу Рос­
сии в 1787 г. Посланник в России в 1779— 1797 гг.
К ор и ол ан Кней Марций — патриций в Древнем Риме, согласно легенде,
получивший свое прозвище за храбрость при взятии г. Кориоль.
К о ц е б у Август-Фридрих Фердинанд фон (1761— 1819) — немецкий писа­
тель, драматург, после себя оставил около сотни драматических пьес, все его со­
брание сочинений составляет 40 томов. Особым талантом не отличался, но, по
отзывам современников, «никто так хорошо не умел понять пошлых инстинктов
массы, никто так искусно не умел льстить им и никто так ловко не доставлял
эффекты для актера», что и приносило ему славу и известность. Жизнь его за­
кончилась трагически — он был заколот кинжалом студентом Зандом.
К о ч у б ей Виктор Павлович (1768— 1834) — князь, гос. деятель, дипломат.
В 1792— 1797 гг. посланник в Турции, с 1798 г. вице-канцлер, в 1801— 1802 гг.
управляющий Коллегией иностранных дел, в 1802— 1807 и 1819— 1823 гг. ми­
нистр внутренних дел. С 1827 г. председатель Гос. совета и Комитета министров.
К р и ж а н и ч Юрий (ок. 1618— 1683) — писатель, религиозный и общ е­
ственный деятель, сторонник объединения славян под эгидой России, по нацио­
нальности хорват. В 1659 г. приехал в Россию и поступил на службу, рассчи­
тывая стать придворным историографом. По не вполне ясным мотивам был
выслан в Тобольск в 1661 г. и спустя 15 лет возвращен в Москву, в 1677 г. отпу­
щен за границу (убит в сражении с турками под Веной). Автор многих научных
и публицистических трудов.
Кур Жебелен Антуан де (1725— 1784) — французский литератор и рели­
гиозный деятель, протестант.
396


Jl а м п и Иоганн-Батист старший (1751— 1830) — австрийский живописец,
был приглашен Г. А. Потемкиным в Яссы в 1787 г., где написал его портрет,
портрет А. А. Безбородко и др. Затем по желанию Екатерины II приглашен в
Петербург: за написанный им портрет императрицы получил 12 тыс. руб. еди­
новременно, 7 тыс. руб. ежегодного содержания и 400 дукатов на возмещение
дорожных расходов. В России пробыл шесть лет и исполнил портреты всех чле­
нов царской семьи и многих знатных придворных; оказал заметное влияние на
творчество русских художников, в первую очередь на Левицкого и Боровиков­
ского.
Л а ф а й е т Мари Жозеф де (1757— 1834) — маркиз, французский полити­
ческий деятель, участник войны за независимость североамериканских колоний,
генерал. В 1789 г. депутат Генеральных штатов от дворянства. После взятия
Бастилии — во главе Национальной гвардии. В 1792 г. командовал армией,
попал в австрийский плен, вернулся на родину в 1800 г.
Л еклерк Николай-Гавриил (1726— 1798) — французский медик, был при­
глашен императрицей Елизаветой в 1759 г. и пробыл в России четыре года. Не­
которое время спустя вновь вернулся и собрал материалы исторического пла­
на, послужившие основой для жестоко раскритикованной в России книги под
названием «История древней и новой России». Написал несколько романов, ему
же принадлежит «Похвальное слово» М. В.Ломоносову, произнесенное им в
Петербургской АН, почетным членом которой он был.
Л есток Иоганн Герман (1692— 1767)— лейб-хирург Екатерины I, прибыл
в Петербург из Франции в 1713 г. Заметную роль сыграл в перевороте 1741 г.
После того как А. П. Бестужев-Рюмин перехватил его переписку с французским
послом Шетарди, был приговорен к смертной казни, но помилован и сослан.
В 1762 г. возвращен из ссылки Петром III.
Л и кур г (390—324 до н. э.) — гос. деятель и оратор в Древних Афинах в пе­
риод борьбы греческих государств против македонских завоевателей. В древно­
сти было известно около 15 речей Л икурга, из которых до нас дошла лишь одна.
Л ок к Джон (1632— 1714) — видный английский философ, выступал за
буржуазно-конституционную монархию и разделение властей. Его основное
философское произведение «Опыт о человеческом разуме» оказало громадное
влияние на развитие общественной мысли. Оригинальная педагогическая си­
стема Локка изложена в работе «Мысли о воспитании» (1693), перевод которой
в России вышел в 1760 г.
Л ь вов Николай Александрович (1751— 1803) — архитектор, поэт и дра­
матург.
Л ю дов и к XIV (1638— 1715) — могущественный король Франции с 1643 г.
(до 1651 г. регентшей была его мать Анна Австрийская, до 1661 г. фактическим
правителем был кардинал Д. Мазарини), установил власть абсолютного монар­
ха, ясно выраженную в приписываемой ему фразе: «Государство — это я». Эпо­
ха этого «короля-солнца» считается самой блестящей в истории королевской
Франции, именно при нем, в эпоху классицизма, необычайно пышно расцвели
литература и искусство, представленные такими личностями, как Корнель,
Мольер, Паскаль, Ларошфуко, Буало, Лафонтен и др.
Л ю д о в и к XV (1710— 1774) — французский король из династии Бурбо­
нов, наследовал своему прадеду Людовику XIV. В период его малолетства стра­
ной управлял регент Филипп Орлеанский, после совершеннолетия — фактиче­
397


ски калейдоскопически сменявшиеся фавориты и фаворитки (среди последних
была и всесильная маркиза де Помпадур). Именно этот король в своей политике
и жизни руководствовался принципом «после нас хоть потоп».
Л ю тер Мартин (1483— 1543) — глава Реформации, основатель проте­
стантизма. Родился в семье рудокопа, окончил Эрфуртский университет со сте­
пенью магистра свободных искусств, доктор богословия. 31 октября 1517 г.
вывесил на дверях Замковой церкви в Виттенберге 95 тезисов основных положе­
ний нового религиозного учения. Отказался явиться в Ватикан на церковный
суд и публично сжег папскую буллу об отлучении его от церкви. Выступал на
стороне противников Крестьянской войны 1524— 1546 гг. под предводитель­
ством Томаса Мюнцера. В 1522— 1546 гг. осуществил перевод Библии на немец­
кий язык.
М ария С тю ар т (1542— 1587) — королева Шотландии, претендовала на
английский трон; опираясь на католическую оппозицию, участвовала в загово­
рах против королевы Елизаветы. Была осуждена к смертной казни и умерла под
ударами палача. М. Стюарт соперничала с Елизаветой и в красоте, и в невоздер­
жанности, из ее фаворитов наиболее известен Ботвелль, задушивший второго
мужа Марии Дарнлея, на счету которого в свою очередь было убийство дове­
ренного секретаря собственной жены ее любовника — итальянского музы­
канта Давида Риччио.
М а р и я -Т е р е з и я Габсбург (1717— 1780) — после смерти своего отца
Карла VI вступила в наследование земель Габсбургов (на основе «Прагматиче­
ской санкции» 1713 г.). Ее соправителями были муж, император Франц I (до
1765 г.), в последующем сын, Иосиф II.
М атю ш кина Анна Алексеевна (1722— 1804) — пожалована в статс-дамы
в день коронации Екатерины II.
М ел ь гун ов Алексей Петрович (1722— 1788) — генерал-лейтенант, с 1756г.
адъютант вел. кн. Петра Федоровича, при Екатерине II — новороссийский гу­
бернатор, сенатор, с 1777 г. — ярославский и вологодский генерал-губернатор.
М иллер Герард-Фридрих (Федор Иванович, 1705— 1783) — историк, пу­
тешественник. В Россию приехал в 1725 г., в 1731 г. получил звание профессора,
с того же года член Петербургской АН. Принимал участие во 2 Камчатской экспе­
диции, посетил все главнейшие населенные пункты Западной и Восточной Си­
бири, собрал массу сведений по этнографии, археологии, современному состоя­
нию региона. Громадная коллекция архивных материалов, так называемые
«Портфели Миллера», и поныне сохраняют свое научное значение. Из его науч­
ных трудов более других известны «О летописце Несторе», «О начале Новгоро­
да и происхождении российского народа», «Опыт новой истории о России»,
«Описание Сибирского царства».
М иних Бурхардт Кристоф (1683— 1767) — граф, на русской службе с
1713 г., генерал-фельдмаршал, с 1730 г. президент Военной коллегии, первый
министр в 1740— 1741 гг. Был отправлен в ссылку в Пелым императрицей Ели­
заветой, где пробыл 20 лет. Возвращен из ссылки Петром III в 1762 г.
М иних Иоганн Эрнест (1707— 1788) — граф, сын Б. К. Миниха, гоф­
маршал, директор Канцелярии таможенных сборов.
М ольер (Поклен Жан Батист, 1622— 1673) — французский драматург, ре­
жиссер, актер; основатель национального французского театра комедий.
398


М о н т ес к ь е Шарль Луи де Секонда, барон де ля Бред (1689— 1755) —
французский просветитель, правовед, философ, писатель. Основные сочинения —
«Персидские письма», «О духе законов». Последовательно обосновывал прин­
цип разделения властей, как основное средство обеспечения законности.
М онтень Мишель де(1533— 1592) — французский философ периода Воз­
рождения, резкий противник теологии и схоластики. Главный его труд «Опы­
ты» (1580) был переведен на рус. яз. в 1732 г. Отстаивал право на сомнение в
истинности догматов католицизма, оказал большое влияние на взгляды Вольте­
ра и энциклопедистов. Воздействие атеистических воззрений Монтеня в XVIII в.
было столь велико, что Людовик XIV запретил печатание «Опытов», а римский
папа предал их проклятью.
М о р к ов Аркадий Иванович (1747— 1827) — граф, дипломат, в 1772 г.
секретарь посольства в Варшаве, в 1775 г. — в Голландии, затем был посланни­
ком в Гааге. Стокгольме, с 1786 г. третий член Коллегии иностранных дел. При
Александре I направлен в Париж, где навлек на себя недовольство Наполеона
и по собственному желанию отозван. В 1821 г. член Гос. совета.
М о р о Жан Виктор (1733— 1813) — один из лучших генералов первой
Французской революции. Изгнан Наполеоном за пределы Франции и жил в Се­
верной Америке. В 1813 г. был приглашен Александром I на место главного со­
ветника в штабе союзных войск. В битве под Дрезденом 27 августа 1813 г. смер­
тельно ранен, похоронен в Санкт-Петербурге.
Н ары ш кин Лев Александрович (1733— 1799) — приближенное к Екате­
рине II лицо, с 1762 г. шталмейстер (заведовал придворным конюшенным ве­
домством).
Н а сса у -З и ген Карл-Генрих, Николай-Оттон(1745— 1808) — германский
принц, родился во Франции. В молодости был на французской военной службе,
во время войны Испании с Англией командовал плавучими батареями на Гибралтаре на стороне испанцев. В 1786 г. приехал в Россию, сблизился с Потемки­
ным, был в свите императрицы во время ее путешествия в Крым. После разры­
ва русско-турецких отношений поступил на российскую службу и принимал
участие в разгроме турецкого флота. Расхождения с Потемкиным в планах оса­
ды Очакова вынудили его чуть ли не с поля боя уехать в Петербург. В дальней­
шем он принял участие в русско-шведской войне, одержал ряд побед на море, но
в 1790 г. потерпел сокрушительное поражение при Свенскзунде, потеряв 46 га­
лер, и был вынужден оставить службу.
Н еккер Жак (1732— 1804) — французский гос. деятель, в 1777— 1781 и
1788— 1790 гг. министр финансов. Активный участник создания Генеральных
штатов в 1789 г.
Н и к ол аи Христофор-Фридрих (1733— 1811) — немецкий писатель, жур­
налист и издатель. Был в дружеских отношениях с Лессингом и Мендельсоном,
издавал вместе с ними с 1759 по 1765 г. «Письма о новейшей литературе», а так­
же «Всеобщую немецкую библиотеку». По своим литературным пристрастиям
отошел от классицизма, но не прибился к представителям эпохи «бури и на­
тиска» и к их последователям.
Н ов и к ов Николай Иванович (1744— 1818) — русский просветитель, пи­
сатель, издатель, журналист. Окончил гимназию при Московском университете,
служил в Измайловском полку, с 1767 г. сотрудничал в Комиссии по составле­
399


нию Уложения. В 1779 г. создал «Типографскую компанию», издавал сатириче­
ский журнал, первый философский журнал «Утренний свет», газеты «С.-Петер­
бургские ученые ведомости» и «Московские ведомости», первый детский жур­
нал «Детское чтение» и др. Организовал книжную торговлю в 16 городах Рос­
сии, открыл в Москве библиотеку-читальню, школы для разночинцев, бесплат­
ную аптеку. Почти треть вышедших в ту пору книг изданы Новиковым, в том
числе сочинения Д. Дидро, Ж. Ж. Руссо, Г. Э. Лессинга и др. .В 1792 г. без суда
заключен в Шлиссельбургскую крепость, освобожден Павлом 1 в 1796 г. без
права заниматься прежней просветительской деятельностью.
О дар Жан-Доменик-Жозеф (1739— 1808)— пьемонтец, советник Коммерц-коллегии, впоследствии управитель небольшого имения, лично принад­
лежавшего Екатерине II. Один из самых активных участников дворцовых
интриге канун переворота 1762г., был вхож в дома почти всех влиятель­
ных вельмож.
О л ен ин Алексей Николаевич (1763— 1843) — историк, археолог, дирек­
тор Публичной библиотеки и президент Академии художеств.
О р лов Алексей Григорьевич (1737— 1808) — граф, генерал-аншеф, наи­
более деятельный из всех братьев, в 1762 г. ему принадлежала одна из ключевых
ролей в решении судьбы Петра III. В 1770 г. командовал Черноморским фло­
том, осуществляя общее руководство при разгроме турецкого флота в Чесмен­
ской бухте, за что пожалован титулом «граф Чесменский». В 1774 г. вышел в от­
ставку и занялся коневодством. Известная орловская порода рысаков получе­
на путем скрещивания арабской и фрисляндской пород. Известен и тем, что
обманным путем доставил в Россию княжну Тараканову, выдававшую себя за
дочь императрицы Елизаветы.
О р л ов Григорий Григорьевич (1734— 1783) — граф и князь Священной
Римской империи, фаворит Екатерины II с 1762 по 1772 г. Камергер, в 1763—
1775 гг. генерал-фельдцейхмейстер. Инициатор создания Вольного Экономи­
ческого общества и его первый президент. Большими склонностями к государ­
ственным делам не отличался, но живо участвовал во всех важных начинаниях
первого периода царствования, был человеколюбив по своей природе. В отстав­
ке от всех дел с 1775 г., в конце жизни потерял рассудок.
О р л ов Федор Григорьевич (1741— 1796) — граф, младший из Орловых.
После переворота 1762 г. обер-прокурор департамента Сената; отличился в
морском сражении при Чесме.
О стерм а н Иван Андреевич (1725— 1811) — граф, сенатор, с 1775 г. вицеканцлер. По отзывам современников, посредственная личность.
П анин Никита Иванович (1718— 1783) — граф, гос. деятель, дипломат. В
1747— 1759 гг. посланник в Дании, Швеции. В 1760— 1773 гг. воспитатель вел.
кн. Павла и обер-гофмейстер его двора. Активный участник переворота 1762 г.,
в 1763— 1781 гг. возглавлял Коллегию иностранных дел. В начале царствования
Екатерины II предпринял попытку ограничений самодержавной власти, пред­
ставив императрице проект учреждения Совета при императоре из 6—8 членовминистров и преобразования Сената для управления страной «на твердых и не­
пременных основаниях закона», но успеха не имел. Это и расхождение с Екате­
риной II в определении внешнеполитического курса вынудили его выйти в от­
400


ставку в 1781 г. По отзывам современников, этот шаг был и знаком протеста
против фаворитизма.
П ассек Петр Богданович (1736— 1804) — капитан-поручик Преображен­
ского полка, камергер, активный участник переворота 1762 г. В последующем
генерал-губернатор в польских провинциях.
П е р ек у си х и н а Марья Саввишна (1739— 1824) — камер-юнг-фрау Ека­
терины 11, близкая ее наперсница, происходила из небогатых дворян Рязанской
губ. По словам осведомленных о закулисной жизни двора людей, все фавориты
Екатерины II «находились у нее в нравственной зависимости», т.е. проверялись
Перекусихиной на их физическую пригодность к этой роли.
Перикл (ок. 490— 429 до н. э.) — вождь афинской рабовладельческой
демократии в период ее расцвета. В течение почти 15 лет занимал в Афинах
высшую должность стратега. При нем был осуществлен переход верховной вла­
сти к народному собранию, отменен имущественный ценз при избрании боль­
шинства должностных лиц, установлены денежные вознаграждения за выпол­
нение гос. обязанностей и выдача пособий малоимущим гражданам. Умер от
чумы.
П о н я т о в с к и й Станислав Август (1732— 1798) польский магнат, сын
мазовецкого воеводы. В 1755 г. прибыл в Петербург в качестве секретаря анг­
лийского посла, стал фаворитом вел. кн. Екатерины. По прихоти Екатерины II
и при поддержке Фридриха II в 1764 г. был избран польским королем (послед­
ний король в ее истории). Роль его как короля была плачевна и жалка — он не
смел противоречить Екатерине II и смирился с тремя разделами своего королев­
ства, полностью утратившего самостоятельность. В 1795 г. отказался от престо­
ла, оставшиеся годы провел в Петербурге, окруженный роскошью.
П отем к и н Григорий Александрович (1739— 1791) — гос. и военный дея­
тель, фаворит Екатерины II (1774— 1776 гг.); камергер, генерал-фельдмаршал
(1784). В 1776 г. генерал-губернатор Новороссийской, Азовской и Астраханской
губерний. В 1783 г. после присоединения к России Крыма удостоен титула свет­
лейшего князя Таврического. С 1784 г. президент Военной коллегии, главноко­
мандующий русскими войсками в русско-турецкой войне 1787— 1791 гг.
С именем этого выдающегося гос. деятеля России последней трети XVIII в.
связано освоение Северного Причерноморья, основание Херсона, Николаева,
Севастополя, Екатеринослава, становление военного и торгового флота стра­
ны на Черном море.
П р о т а с о в а Анна Степановна (1745— 1801) — любимая камер-фрейлина
Екатерины II, отличалась большим добросердечием.
Р а ди щ ев Александр Николаевич (1749— 1802) — писатель, философ.
Служил в Сенате, в Коммерц-коллегии, был управляющим Петербургской та­
можни. За книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) заключен в Пет­
ропавловскую крепость, приговорен к смертной казни; заменена императрицей
лишением чинов, дворянства и ссылкой на 10 лет в Илимский острог. Возвра­
щен из ссылки Павлом I. Покончил с собой, приняв яд.
Р азум ов ск и й Алексей Григорьевич (1709— 1771) — сын украинского ка­
зака Григория Розума, с 1731 г. певчий украинской капеллы, фаворит царевны
Елизаветы Петровны. После ее вступления на трон камергер, генерал-поручик,
с 1744 г. граф, с 1756 г. — генерал-фельдмаршал. По некоторым данным, с 1742 г.
401


состоял в морганатическом браке с императрицей Елизаветой, хотя докумен­
тальных свидетельств тому нет. С 1762 г. в отставке от всех дел.
Р а зу м о в ск и й Кирилл Григорьевич (1728— 1803) — граф, камергер, в
1746— 1765 гг. приезидент Петербургской АН, с 1750 г. последний гетман Украи­
ны. Активный участник переворота 1762 г., в последующем сенатор, генераладъютант. С 1764 г. после ликвидации гетманства генерал-фельдмаршал, в
1768— 1771 гг. член Гос. совета.
Рейна ль Гийом Томас Франсуа (1713— 1796) — французский историк и
социолог. С 1747 г. сотрудничал в «Энциклопедии» Д. Дидро. Его основной
труд «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев
в обеих Индиях» (6 томов) в 1781 г. был определен к сожжению. Бежал из Фран­
ции, жил в России, в 1787 г. вернулся на родину. В 1789 г. был избран в Генераль­
ные штаты, но отказался от мандата.
Р епнин Николай Васильевич (1734— 1801) — князь, генерал-фельдмаршал (1796), дипломат. Участвовал в Семилетней войне, в 1762 г. посол в Прус­
сии, в 1763— 1769 гг. в Польше. При Ларге и Кагуле командовал дивизией. Во
время русско-турецкой войны 1787— 1791 гг., будучи исполняющим обязанно­
сти главнокомандующего, одержал победу под Мачином. В 1770— 1790 гг. гене­
рал-губернатор виленский и гродненский, эстляндский и курляндский. В отстав­
ке с 1798 г.
Р и б а с Хосе Де (Осип Михайлович, 1749— 1800) — адмирал на русской
службе, испанец, родом из Неаполя. По приглашению А. Орлова в 1772 г. посту­
пил волонтером на Черноморский флот, ревностной службой обратил на себя
внимание Г. А. Потемкина. В ходе второй русско-турецкой войны участвовал в
овладении крепостями Березанский и Хаджибей, а также в осаде Измаила. На
месте Хаджибея по его проекту и под его руководством основана Одесса, пер­
вым градоначальником которой он сам и стал (в его честь главная улица горо­
да названа Дерибасовской). В 1797 г. был отозван в Петербург Павлом I и занял
должность генерал-кригскомиссара, управлял Лесным департаментом, разра­
ботал проект укрепления Кронштадтской крепости. В 1799 г. произведен в ад­
миралы.
Р о д ж е р с о н Джон-Самуэл (1741— 1843) — шотландский врач, окончил
Эдинбургский университет и в 1765 г. приехал в Россию, в течение 50 лет был
придворным врачем, на родину вернулся в 1818 г.
Р о к л о р Гастон Жан-Батист (1617— 1676) — французский маркиз, затем
герцог, генерал, губернатор в Гиени. С его именем связывают издание собрания
анекдотов и острых слов под заглавием «Различные приключения герцога Роклора» (Кельн, 1727).
Р ом ан ов Алексей Михайлович (1629— 1676) — российский царь с 1645г.,
сын царя Михаила Федоровича. Первым браком женат на Марии Ильиничне
Милославской (дети — Алексей, Федор, Софья, Иван и др.), вторым — на На­
талье Кирилловне Нарышкиной (дети — Петр, Наталья). В его царствование
Земский собор принял «Уложение» 1649 г., произошло воссоединение Украины
с Россией (1654 г.).
Р ум янцев Петр Александрович (1725— 1796) — граф, генерал-фельдмаршал, полководец. В Семилетней войне командовал бригадой в сражении под
Гросс-Егерсдорфом, корпусом под Кольбургом. В 1764— 1796 гг. президент
Малороссийской коллегии и генерал-губернатор Малороссии. Герой русско402


турецкой войны 1768— 1774 гг., во время которой командовал армией, разбив­
шей турок при Ларге, Кагуле, взявшей Измаил, Аккерман и др. В 1775 г. ему
пожалован титул «граф Задунайский». Во второй русско-турецкой войне коман­
довал 2 армией.
Р уссо Жан-Жак (1712— 1778) — французский писатель и историк, оказав­
ший большое влияние на развитие общественной мысли в Европе. Яркий пред­
ставитель сентиментализма, наиболее известны его романы «Эмиль, или о вос­
питании», «Юлия, или Новая Элоиза», «Исповедь». В своем политическом трак­
тате «Общественный договор» пессимистически оценивал Россию и ее культу­
ру, с чем не согласился Вольтер в развернувшейся полемике. Екатерина II явно
недолюбливала Руссо, но все же пригласила его в 1767 г. (через Г. Г. Орлова) в
Россию. Руссо вежливо отклонил предложение.
С ал ты к ов Николай Иванович (1736— 1816) — генерал-фельдмаршал,
граф с 1790 г., князь с 1814 г. (после того как на свои средства снарядил полк
ополченцев против Наполеона); воспитатель вел. князей Александра и Констан­
тина; сенатора 1788 г. вице-президент Военной коллегии, с 1790 г. ее президент;
с 1812 г. председатель Гос. совета и Комитета министров. Один из немногих
гос. деятелей, сумевших пользоваться милостью трех монархов — Екате­
рины II, Павла I и Александра I.
С алты к ов Сергей Васильевич (1726— 1776) — камергер императрицы
Елизаветы Петровны, фаворит вел. кн. Екатерины (1752— 1754), посланник в
Гамбурге, Париже и Дрездене.
С а м о й л о в Александр Николаевич (1744— 1814) — граф, назначен гене­
рал-прокурором Сената после смерти А. А. Вяземского.
С евеньи Мари (урожденная Рабкпен Шанталь, 1626— 1696) — француз­
ская маркиза, писательница. Публиковавшиеся с 1726 г. ее письма к дочери с
красочным описанием жизни высшего света и политических событий являют­
ся образцом прозы эры классицизма.
С и в ер е Яков Екимович (1731 — 1808) — граф, один из наиболее прогрес­
сивных деятелей Екатерининской эпохи. Многие из составленных им проектов
были приняты императрицей и утверждены законодательно. Им было осу­
ществлено строительство канала между Волховом и Метой, названного Сиверсовым (при Александре I). В 1789 г. чрезвычайный посол в Польше, и второй ее
раздел был осуществлен при его участии. Во время правления Павла I сенатор,
возгавлял управление водных коммуникаций.
С и г и зм у н д II Август (1520— 1572) — последний польский король из
династии Ягеллонов. Вел неудачную войну с Иваном IV.
С о л о н (ок. 638 — ок. 559 г. до н. э.) — политический деятель древних
Афин, реформатор в период ожесточенной борьбы между демосом и родовой
аристократией. Наиболее значительной реформой было аннулирование висев­
ших на крестьянских наделах налогов, укрепление частной земельной собствен­
ности граждан. При нем была уничтожена долговая кабала, установлена свобо­
да завещания, введен суд присяжных и т. д.
С п и р и д о в Григорий Андреевич (1713— 1790) — флотоводец, адмирал,
одержал победу в Чесменском сражении. Отверг шаблоны линейной тактики
боя, положив в основу морских баталий маневренность флота. В 1771— 1773 гг.
командовал российским флотом в Архипелаге.
403


С т ей н б о к Я ков Федорович (ум. в 1824 г.) — бригадир. Ему посвящено
стихотворение Г. Р. Державина «Графу Стейнбоку».
С тр ек ал ов Степан Федорович (1728— 1805) — статс-секретарь Екатери­
ны II, литератор, переводчик «Энциклопедии» Д. Дидро.
С тр о га н о в (Строгонов) Александр Сергеевич (1733— 1811) — граф, дип­
ломат и общественный деятель; с 1761 г. посол в Вене; оберкамергер, сенатор с
1775 г. С 1880г. президент Академии художеств и директор Публичной библио­
теки в Петербурге; известный коллекционер произведений искусств; зять канц­
лера М. И. Воронцова.
Суворов Александр Васильевич (1730— 1800) — великий русский полко­
водец, выдающийся военный теоретик, создатель оригинального наставле­
ния «Наука побеждать». Граф Рымникский, князь Италийский, князь Священной
Римской империи, генералиссимус русской армии, фельдмаршал — австрийской.
Т алы зин Иван Лукьянович (1700— 1777) — адмирал, активный участник
переворота 1762 г., за особые заслуги в нем награжден орденом Андрея Перво­
званного. Член Адмиралтейств-коллегии с 1748 г., родственник Н. И. Панина,
двоюродный брат канцлера А. П. Бестужева.
Т ати щ ев Василий Никитич (1688— 1750) — гос. деятель, историк, «пте­
нец гнезда Петрова», участник Северной войны. В 1720— 1722 и 1734— 1737 гг.
управлял казенными заводами на Урале, основатель Екатеринбурга, «усмири­
тель» башкир. В 1741— 1745 гг. управлял Астраханской губ. Его идея написать
подробную географию России в конечном счете реализовалась в труде «Исто­
рия Российского государства с древнейших времен», представляющем собой
свод сведений из десятка летописей, в том числе и из не дошедших до нас.
Т ац и т Публий Корнелий (ок. 55 — ок. 120) — римский политический дея­
тель, историк. Его перу принадлежит труд «Германия», отражающий историю
германцев I в. н. э., «История», «Анналы» и др.
Т е п л о в Григорий Николаевич (1711— 1779) — тайный советник, сенатор
и кавалер, статс-секретарь Екатерины II, музыкант-любитель, композитор «для
себя». По отзывам современников, отличался «отталкивающими моральными»
качествами — коварством, низостью и наглостью — возбуждал общее к себе
презрение. Но вместе с тем был умен, отлично образован, трудолюбив; воспи­
танник Феофана Прокоповича (подробнее о нем см.: Б и л ь басов В. А. История
Екатерины Великой. Т. 2. Берлин, 1900. — С. 231).
Т р ощ и нски й Дмитрий Прокофьевич (1754— 1829) — окончил Киевскую
духовную академию, правитель канцелярии А. А. Безбородко, статс-секретарь
Екатерины II с 1793 г., сенатор (1796), министр почт и уделов (1802— 1806), ми­
нистр юстиции (1814— 1817), член Гос. совета в 1801— 1806, 1814— 1817 гг.
Т р у б ец к о й Никита Юрьевич (1699— 1767) — князь, генерал-прокурор
Сената с 1740 г., генерал-фельдмаршал с 1756 г., сенатор, президент Военной
коллегии. После вступления на престол Петра III получил почетное звание
п/п Преображенского полка. Во время событий 28 июня 1762 г. был послан им­
ператором в Петербург для удержания гвардии в повиновении, но предпочел
принести присягу на верность Екатерине. Был дружен с поэтом и дипломатом
Антиохом Кантемиром, который посвятил ему одну из своих сатир.
Т ю р го Анн Робер Жан (1727— 1781) — французский гос. деятель, эконо­
мист, философ-просветитель; в 1774— 1776 гг. генеральный контролер финан­
404


сов, осуществил ряд антифеодальных реформ, сотрудничал в «Энциклопе­
дии». Основной труд — «Размышление о создании и распределении богатств»
(1766).
У ш аков Федор Федорович (1744— 1817) — флотоводец, адмирал. Отли­
чился своими победами над турецким флотом в русско-турецкой войне 1787—
1791 гг., с 1790 г. командующий Черноморским флотом. В 1800 г. командир Бал­
тийского гребного флота и начальник флотских команд в Петербурге. В отстав­
ке с 1807 г
Ф а л ь к о н е Этьенн Морис (1716— 1791) — французский скульптор, в
1766— 1778 гг. работал в России, а затем в Голландии. Самое значительное тво­
рение скульптора — памятник Петру I в Петербурге.
Ф и л а р ет (Романов Федор Никитич, 1554— 1633) — патриарх россий­
ский, отец Михаила Федоровича, первого царя из династии Романовых
Ф и ц гер б ер т Элейн(1753— 1839) — английский дипломат. С 1783 г. чрез­
вычайный посланник в России. Сопровождал Екатерину II во время ее путеше­
ствия на юг страны. Впоследствии барон.
Х р а п о в и ц к и й Александр Васильевич (1749— 1801) — гос. деятель, писа­
тель. В 1783— 1793 гг. один из статс-секретарей Екатерины И, оставил обширный
и подробный дневник с уникальными записями о характере императрицы, ее
обширных и разнообразных занятиях, об окружающих ее людях. Отличался боль­
шой работоспособностью, исполнительностью, честностью и открытостью; мно­
го помогал Екатерине в ее литературных упражнениях.
Х ристина-А вгуста (1626— 1689) — шведская королева. Получила пре­
красное образование, знала семь языков, в подлиннике читала греческих и ла­
тинских классиков, увлекалась нумизматикой, астрономией, покровительствова­
ла наукам и искусствам, проявляла профессиональный подход и в военных во­
просах. Непомерная роскошь двора вконец разорила казну, и в 1654 г. она отка­
залась от трона в пользу Карла Густава, приняла католичество и поселилась в
Риме, удивляя римлян блеском своего двора. Предпринятая ею попытка вернуть­
ся на шведский престол после смерти Карла X не удалась; умерла в Риме. Незамуж­
няя Христина никогда не испытывала трудностей в обретении «друзей сердца».
Ч евакинский Савва Иванович (1713 — между 1774и 1780г.) — архитек­
тор. В 1741 — 1767 гг. главный архитектор Адмиралтейств-коллегии, учитель
В. И.Баженова и Е. И. Старова, участвовал в создании архитектурного ком­
плекса в Царском Селе, руководил строительством Николаевского морского со­
бора, перестройкой Кунсткамеры и др.
Ч ерны ш ев Захар Григорьевич (1722— 1784) — граф, участник Семилетней-войны, фельдмаршал, президент Военной коллегии с 1773 г., наместник Бе­
лоруссии с 1775 г., главнокомандующий в Москве (1782-1784).
Чернышев Иван Григорьевич (1726— 1797) — граф (брат Захара Ч.) оберпрокурор Сената с 1760 г., чрезвычайный и полномочный посол в Лондоне (1768—
1770), генерал-фельдмаршал, вице-президент Адмиралтейств-коллегии с 1769 г.
Ч ичерин Николай Иванович (1724— 1782) — санкт-петербургский генерал-полицмейстер (1764), генерал-аншеф (1773), сенатор.
405


Ш ет ар ди Жак Иохим Тротти де (1705— 1758) — французский маркиз,
дипломат, генерал. В 1739— 1744 гг. посол Франции в России. Поддерживал
Елизавету Петровну, но прямого участия в перевороте не принимал; строил
интриги против А. П. Бестужева-Рюмина. После перехвата курьера с компроме­
тирующими его бумагами был выслан из России.
Ш иш ковский (Шешковский)Степан Иванович (1720— 1794) — началь­
ник (обер-секретарь) Тайной экспедиции, занимавшейся расследованием поли­
тических дел, пользовался полным доверием Екатерины II и был ею щедро воз­
награждаем.
Ш т а к ел ь б ер г Отто (1736— 1800) — барон, дипломат, русский послан­
ник в Испании и Польше.
Ш торх Генрих (Андрей Карлович, 1766— 1835) — экономист школы Ада­
ма Смита, родился в Риге, воспитанник знаменитых Гейдельбергского и Иенского университетов. В Петербурге с 1789 г., в 1796 г. был избран членом-корреспондентом Российской АН, действительным членом в 1804 г., а затем и вицепрезидентом. В 1799 г. назначен учителем вел. княжен, читал лекции по полит­
экономии вел. князьям Николаю и Михаилу Павловичам.
Ш ув ал ов Андрей Петрович (1744— 1789) — граф, сын фельдмаршала
Петра Ивановича Ш., племянник фаворита императрицы Елизаветы Ивана
Ивановича Ш. Видимо, от дяди унаследовал пристрастие к искусствам, наукам
и меценатству. Его кумиром был Вольтер, которому подражал в своей литера­
турной деятельносп . Стихи писал на французском языке и его «Epitre к Ninon
de Lenel os» долгое Время приписывали Вольтеру, который сам ими восхищался
(Нинон де J1инко, 1616— 1706 гг. — жрица любви, отличавшаяся необычайной
красотой до глубокой старости, первым ее поклонником был кардинал Ри­
шелье). Биографию этой примечательной личности см.: К о б е к о Дм. Ученик
Вольтера. Граф А. П. Ш увалов// Русский архив. Кн. 3. 1881. — С. 241—290.
Ш увал ов Иван Иванович (1727— 1797) — гос. деятель, камер-юнкер, фа­
ворит Елизаветы Петровны. С 1760 г. генерал-адъютант. Вместе с М. В. Ломо­
носовым основал Московский университет, первым куратором которого он и
был. При Екатерине II в опале, в 1763— 1777 гг. за границей, в отпуске «по бо­
лезни», но выполнял ряд дипломатических поручений правительства (именно
он от имени Екатерины II предложил Вольтеру написать «Историю Петра Ве­
ликого»). Его отличала широкая образованность, он покровительствовал нау­
кам, искусствам и писателям, был чрезвычайно мягок, добродушен и бескоры­
стен. Переданная им в Академию художеств Коллекция картин, подобранная с
большим вкусом, положила начало академическому музею.
Ш увал ов Петр Иванович (1710— 1762) — граф, генерал-фельдцейхмейстер, генерал-фельдмаршал, участник дворцового переворота 1741 г. В
1750 годах определял внутреннюю политику страны, автор многочисленных го­
сударственных, экономических и военных реформ; с 1757 г. начальник Оружей­
ной канцелярии, изобрел т.н. «секретную» гаубицу и «шуваловский единорог».
Современники отмечали его грубость и надменность, чрезмерное честолюбие и
корыстолюбие.


СОДЕРЖАНИЕ
От составителя................................................................................................................

3

Ч асть 1
«ЦАРСТВОВАТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ — ВОТ НАШ КЛИЧ»
В. О. Ключевский. Основной факт эпохи. — Императрица Екатерина II.............
К.-К. Рюльер. История и анекдоты революции в России в 1762 г .........................
В. А. Билъбасов. История Екатерины Второй
Где искать спасения............................................................................................
Торжество Екатерины.........................................................................................
В Ропше................................................................................................................
Письма Екатерины к Понятовскому.............................................................................

41
61
100
108
117
129

Ч а с т ь II
«И Я ЖИЛ ПОД ЕЕ СКИПЕТРОМ!
И Я БЫЛ ЩАСТЛИВ ЕЕ ПРАВЛЕНИЕМ»
Нравственные идеалы Екатерины II............................................................................. 139
Граф Джон Бёкингхэмшир при дворе Екатерины II (1762— 1765)........................ 140
Записки графа Рожера Дама........................................................................................... 151
Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екате­
рины II (1785— 1789)................................................................................................ 156
Г. Р. Державин. Записки из известных всем происшествиев и подлинных
дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина................ 176
К. Массон. Секретные записки о России и в частности о конце царствования
Екатерины II............................................................................................................... 201
Воспоминания и дневники Адриана Моисеевича Грибовского, статс-секретаря
императрицы Екатерины Великой..........................................................................239
Мемуары графини Головиной, урожденной графини Голицыной.........................249
Шарль Жорж де Линь. Портрет Екатерины I I .......................................................... 256
407


Ч а ст ь III
«ДА ПОСРАМИТ НЕБО ВСЕХ ТЕХ,
КТО БЕРЕТСЯ УПРАВЛЯТЬ НАРОДАМИ,
НЕ ИМЕЯ В ВИДУ ИСТИННОГО БЛАГА ГОСУДАРСТВА»
A.Г. Брикнер. История Екатерины Второй
Характеристика личности Екатерины............................................................ 264
Фаворитизм..........................................................................................................281
Кончина................................................................................................................ 290
Н. М. Карамзин. Историческое похвальное слово Екатерине I I ............................ 295
И. М. Карамзин. Записка о древней и новой России................................................298
О повреждении нравов в России князя М. Щербатова............................................ 302
B..О. Ключевский. Императрица Екатерина II (1729— 1796).................................... 314
Комментарии.................................................................................................................... 359
Аннотированный указатель имен.................................................................................. 389


ЕКАТЕРИНА II В ВОСПОМИНАНИЯХ
СОВРЕМЕННИКОВ, ОЦЕНКАХ ИСТОРИКОВ
Редактор Н. Панкратова
Художественный редактор И. Марев
Технический редактор 3. Прусакова
Корректор А. Пятковская
Компьютерная верстка 3. Мусиной
ЛР JSfe 030129 от 23.10.96 г.
Подписано в печать 03.06.98 г.
Гарнитура Таймс. Печать офсетная.
Уч.-изд. л. 31,77. Цена 25 р.
Цена для членов клуба 22 р. 70 к.
ТЕРРА—Книжный клуб.
113184, Москва, Озерковская наб., 18/1, а/я 27.
Оригинал-макет подготовлен
ГП «Сервисэлектронполиграф».


В серии «ТАЙНЫ ИСТОРИИ В РОМАНАХ,
ПОВЕСТЯХ И ДОКУМЕНТАХ»
(Общий лот серии № 3000)
вышли в свет книги:

Л от № 864
Д. Казанова
ИСТОРИЯ МОЕЙ ЖИЗНИ
В двух книгах

Прославленный венецианский авантюрист
Джакомо Казанова (1725—1798), чье имя
сделалось нарицательным, был одним из ин­
тереснейших людей своей эпохи. На страни­
цах мемуаров, которые были опубликованы в
XIX в , Казанова предстает и как человек,
преодолевающий любые препятствия, и как
тонкий и умный наблюдатель
Цена 41 р
Книги можно заказать по адресу
150000, Ярославль, ул Павлика Морозова,
д 5, Почтамт, а/я 2

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом)


Лот № 968
Ю. А. Буранов, В. М. Хрусталев
УБИЙЦЫ ЦАРЯ.
УНИЧТОЖЕНИЕ ДИНАСТИИ
Книга Ю. Буранова и В Хрусталева расска­
зывает о трагической судьбе царской семьи
после февральского переворота Падение до­
ма Романовых было началом пути к гибели
не только царской семьи, но и многих вели­
ких князей, казненных в 1918-1919 гг.
Большая часть материалов, приведенных в
этом издании, впервые была опубликована
авторами в книге, выпущенной в 1933—1934
годах в Германии. Но на вопросы, поставлен­
ные ими, пока нет ответов
Цена 20 р 30 к
Книги можно заказать по адресу
150000, Ярославль, ул Павлика Морозова,
д 5, Почтамт, а/я 2

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом)


Лот № 2100
Е. Парнов
ЗАГОВОР ПРОТИВ МАРШАЛОВ
В двух книгах

«Заговор против маршалов» известного со­
временного писателя Еремея Парнова — ис­
торический детектив, посвященный страш­
ным событиям, происходившим в Германии
и СССР в 30-е годы нашего столетия. Дей­
ствующие лица этого произведения — ряд
видных политических фигур, сыгравших боль­
шую роль в истории.
Цена 46 р.
Книги можно заказать по адресу:
150000, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).


Лот № 969
Б. Бажанов
ВОСПОМИНАНИЯ БЫВШЕГО
СЕКРЕТАРЯ СТАЛИНА
В. Кривицкий
Я БЫЛ АГЕНТОМ СТАЛИНА
Предлагаемые воспоминания принадлежат к
числу наиболее известных произведений ме­
муарного характера, разоблачающих сталин­
скую внешнюю и внутреннюю политику 20-х
и 30-х годов.
Борис Бажанов был помощником Генераль­
ного секретаря ЦК ВКП И. В. Сталина и
секретарем ВКП. Он был назначен на эти
должности летом 1923 г., а в январе 1928 г.
тайно, через Персию, бежал из Советской
России.
Вальтер Кривицкий (Г. С. Гершевич) был резидентом-нелегалом советской разведки в
странах Западной Европы накануне войны. В
1937 г. становится «невозвращенцем» и пере­
езжает на постоянное жительство в США. В
1941 г. кончает жизнь самоубийством.
Цена 21 р. 10 к.
Книги можно заказать по адресу:
150000, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).


Лот № 2099
Г. Фаст
ГРАЖДАНИН ТОМ ПЕЙН
Книга американского писателя Говарда
Фаста посвящена судьбе политика, просветителя-радикала Томаса Пейна (1737—1809)
Автор проводит читателя по всей жизни
Пейна, от детства, юности — через его уча­
стие в Войне за независимость в Северной
Америке и Великой французской револю­
ции — до последних дней.
Цена 17 р
Книги можно заказать по адресу
150000, Ярославль, ул Павлика Морозова,
д 5, Почтамт, а/я 2

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом)


Л от № 929
Ю. В. Готье
МОИ ЗАМЕТКИ
Юрий Владимирович Готье (1873-1943) —
русский историк. С 1898 до 1930 года — ди­
ректор Румянцевского музея Он относится к
блестящей плеяде учеников Ключевского,
посвятивших свою жизнь изучению социаль­
но-экономической истории России.
Дневник Готье дает яркую и необычную кар­
тину жизни в Москве во время Октябрьской
революции и в первые послереволюционные
годы
Цена 26 р 70 к
Книги можно заказать по адресу
150000, Ярославль, ул Павлика Морозова,
д 5, Почтамт, а/я 2

В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом)


Вы можете заказать книги книжного клуба
Холдинговой компании «Терра
заполнив карточку и отправив ее по адресу:
ПОЧТОВАЯ КАРТОЧКА N

0

Место
для
марки

rj

Куда 150000, Ярославль

ул. Павлика Морозова. 5. Почтамт, а/я 2.
кому

«ТВРРА>
Индекс предприятия связи

Куда
Кому

^15 □□□0

и

адрес отправителя