Автор: Анисимов Е.В.
Теги: история история россии история петербурга петербург
ISBN: 5-86007-374-7
Год: 2003
Текст
-
J
времен
I
щщюург
ра^еликого
Е. В. Анисимов
ЮНЫЙ ГРАД
Петербург времен Петра Великого
С.-ПЕТЕРБУРГ
Книга известного петербургского историка посвящена первоначальной истории
Санкт-Петербурга. К этой теме многократно обращались историки, но Е. В. Анисимов
по-новому подошел к историческому материалу. В центре книги не только история ос-
нования города, но и сам город петровского времени, вид его набережных и улиц, его
жизнь. Совершая вместе с автором своеобразную экскурсию по первым улицам Петербур-
га, читатель познакомится с тем, как работали на стройках, какими были первые дома,
набережные, какой была первая петербургская толпа, как жили первые петербуржцы
своих дворцах, домах и домишках. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда
согласно проекту М 02 01-16196д
ISBN 5-86007-374-7
© Е. В. Анисимов, 2003
© «Дмитрий Буланин», 2003
ОТ АВТОРА
За 300 лет, что прошли с того майского дня, когда Петр I основал
Санкт-Петербург, о нем были написаны сотни, если не тысячи, книг и
статей. Ученые-краеведы скрупулезно исследовали историю создания едва
ли не каждого из петербургских дворцов, храмов, архитектурных ансам-
блей и отдельных зданий, памятников, улиц, парков и мостов. Во многих
специальных и популярных работах, в многотомных трудах и учебниках
подробно рассказано о зодчих, возводивших наш город, о выдающихся
людях, живших в нем на протяжении трех столетий. Словом, трудно
найти в Петербурге и его истории нечто такое, чего не коснулись бы
неутомимые краеведы и дотошные исследователи.
И все же нынче, в юбилейный год, я, историк русского XVIII века,
рискнул представить на суд читателей книгу о Петербурге времен Петра
Великого. Что же заставило меня взяться за эту тему?
Во-первых, то, что об основании Петербурга, о его первых годах сказано
явно недостаточно. Еще многие стороны жизни юного града кажутся ясны-
ми только на первый взгляд, а копнешь глубже, — тьма неизвестности! Да
и, как ни странно, работ о первых 25 годах жизни нашего города, немного.
Из всей историографии петровского Петербурга, как наиболее серьезную,
основанную на оригинальных источниках, отмечу работу П. Н. Петрова
«История Санкт-Петербурга с основания города до введения в действие
выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. 1703—
1782» (СПб., 1884). Эта книга заложила фундамент подлинно научной
биографии города. Особо нужно сказать о книге С. П. Луппова «История
строительства Петербурга в первой половине XVIII века» (Л., 1957). Вы-
шедшая почти полстолетия назад, она никогда не устареет, ибо полностью
основана на архивных источниках и сделана необыкновенно добросовестно.
Нужно сказать и об очень важной для историографии города публикации
иностранных источников о первоначальном Петербурге, осуществленной
Ю. Н. Беспятых («Петербург Петра I в иностранных описаниях». Л., 1991).
Ныне без переведенных и прокомментированных им записок иностранцев
невозможны никакие исследования по истории города.
з
Но главное, мне хотелось помочь читателю увидеть Петербург таким,
каким он был при Петре Великом. Ведь от того юного града, в котором
жил и умер его основатель, мало что осталось. Мы, ныне живущие, вос-
принимаем наш удивительный город как некую данность, сочетание архи-
тектуры, воды и неба. Но облик Петербурга постоянно менялся, и особен-
но стремительно — в петровские времена, когда его будущие контуры
только проступали сквозь первоначальный хаос. Эту «таинственную зыб-
кость» подметил Александр Кушнер. «На петербургских старинных гра-
вюрах» он увидел то, чего еще не было (или позже исчезло):
Видно снесенную церковь Земцова,
Блещет зарытый канал.
Главного штаба еще никакого
Нет: вместо Штаба — провал.
Вот и я попытался «вернуть прошлое», воссоздать то, что исчезло
навсегда, совершить вместе с читателями некое «путешествие» по пет-
ровскому Петербургу, по его слободам, разбросанным вдоль берегов Невы.
Я надеюсь, что эта книга поможет читателю представить себе, как выгля-
дел тогда город: где стояли дома и какими они были, где находились
мосты и каналы, церкви и остроги, рынки и кабаки. А разве не интересно
узнать, как можно было найти человека в городе, где еще не было адре-
сов? Мне хотелось рассказать о первых петербуржцах — вольных и не-
вольных сподвижниках Петра Великого,— о том, как они строили наш
город и как жили в нем. Не менее интересно и то, какой была технология
этого дела, как возводили дома, набережные, как крыли крыши, какие
сажали деревья и т. п. Мы слабо представляем себе, как выглядели тог-
дашние улицы, мельницы, мосты, какой была толпа на улицах города.
Сохранившиеся исторические источники дают возможность многое уз-
нать об этой ушедшей безвозвратно жизни. Часто эти источники (донесе-
ния, ведомости, указы) посвящены другому, о нужном нам сказано в них
неясно, скороговоркой. Историк должен расслышать эту скороговорку,
чтобы понять прошлое и рассказать о нем.
И наконец, последнее. Все мы, конечно, понимаем, что три века так
малы для всемирной истории, так ничтожны для Космоса, но они так
огромны для наших коротких жизней. При этом мы, петербуржцы — нео-
быкновенные счастливцы, ведь мы оказались в этом прекрасном городе,
встретились здесь все вместе в канун его трехсотлетия. Поэтому когда я
писал книгу, мною руководило чувство необыкновенной благодарности
судьбе, этому городу.
Санкт-Петербург,
август 2001 г.
Глава 1
ОСНОВАНИЕ ПЕТЕРБУРГА
Земли Господина Великого Новгорода,
или Незабвенная «государева потерька»
Земли, на которых расположился современный Санкт-Петербург и его
пригороды, люди заселяли с древнейших времен. Стоянка каменного века
была обнаружена археологами в Разливе. Но о самом Петербурге можно
сказать, что он — молодой город на молодой реке^ Еще четыре тысячи лет
тому назад, во времена расцвета великих цивилизаций Древнего Востока,
никакой Невы не существовало, а огромное пространство от Ладоги до
современной Балтики занимало ледниковое Древнебалтийское море. За-
тем произошли стремительные по меркам геологической истории переме-
ны. Более четырех тысяч лет тому назад начался подъем суши, Ладога из
залива Древнебалтийского моря превратилась в замкнутое озеро, которое
переполнилось и хлынуло через водораздел, отделявший его от моря.1 Так
около 2—2,5 тыс. лет тому назад образовалась река Нева, но ее дельта
продолжает формироваться и до сих пор: количество островов в дельте
менялось (в начале XIX в. их было больше сотни, теперь — около 40),
река Смоленка была глухая (в середине XVIII в. ее так и называли —
Глухая речка) и текла по Васильевскому острову в другую сторону, впа-
дая не в залив, как сейчас, а в Малую Неву.2
На землях в устье Невы с древнейших времен обитали угро-финские
племена водь и ижора, давшие впоследствии имя Ижорской земле, кото-
рая вместе с землями води до XI в. входила в Водскую пятину Великого
Новгорода. Постепенно сюда начали проникать русские поселенцы. Со
временем устье Невы стало объектом упорной борьбы Великого Новгорода
(позже России) и Швеции за обладание приневскими землями. Порой эта
борьба становилась особенно острой и непримиримой. Так, в 1240 г. в
устье реки Ижоры произошло знаменитое сражение новгородского князя
Александра Ярославича со шведским отрядом, высадившимся на берегу
Невы. Приневские земли вошли в состав Русского государства после при-
соединения к нему в 1478 г. Великого Новгорода, и к началу XVII в. здесь
1 НежиховскийР.А. Река Нева и Невская губа. Л., 1981. С. 24.
2 Немиров Г. А. Петербургская биржа при Петре Великом. СПб., 1888. С. 25.
5
было четыре уезда: Ореховский (центр — крепость Орешек), Копорский
(Копорье), Ямской (Ям) и Ивангородский (Иван-город). На современной
территории Санкт-Петербурга находились Ижорский и Спасский погосты
Ореховского уезда. В начале XVI в. общая численность населения Ижор-
ского погоста составляла всего около 6 тыс. человек при плотности насе-
ления 2,5—3 человека на квадратный километр.3 Малонаселенным был и
Спасский погост.
После Смуты конца XVI—начала XVII в. обессиленная борьбой с вне-
шними врагами и внутренними распрями Россия лишилась Водской и
Ижорской земель. По условиям Столбовского мира 1617 г. со шведами,
захватившими к тому времени Великий Новгород, эти земли отошли к
Швеции и стали называться «Ингерманландией», или «Ингрией». В Рос-
сии же за ними закрепилось название «Ижорская земля». Название «Вод-
ская земля» исчезло из употребления.4 Мысль о возвращении Ижорской
земли — «отчин и дедин» — никогда не покидала правящие верхи Мос-
ковского государства. Из-за этих земель Россия вела войну со Швецией в
середине XVII в., на всех переговорах со шведами русские дипломаты
упорно добивались возвращения «государевой потерьки» — Ижорской
земли. Несправедливые и вероломные с точки зрения России действия
шведов при захвате этих земель не забывались — ведь в начале XVII в.
отношения России со Швецией были дружественными и даже союзниче-
скими. Как известно, в 1609 г. правительство царя Василия Шуйского,
изнемогавшее в борьбе с полчищами самозванца ЛжедмитрияП и его
польских союзников, заключило со шведским королем Карлом IX договор
о военной помощи Швеции России. Король обязался послать в Россию
корпус Якова Делагарди, а Шуйский обещал обеспечить войско Делагар-
ди деньгами и отдать Швеции крепость Корелу (Кексгольм) с уездом.
Поначалу все шло согласно заключенному договору. Корпус Делагарди
соединился с войском молодого русского полководца Михаила Скопина-
Шуйского. Вместе они выгнали войска самозванца Лжедмитрия II и поля-
ков из нескольких городов, «сбили» польскую блокаду Троице-Сергиева
монастыря и с триумфом вступили в Москву. Но вскоре дела пошли хуже.
Неожиданно умер Скопин-Шуйский, русские власти медлили с передачей
Корелы шведам, не выплачивали войску Делагарди обещанных денег. В
результате шведы перешли на сторону самозванца. А затем, воспользо-
вавшись вспыхнувшей с новой силой гражданской войной в России, шве-
ды в 1611 г. неожиданно захватили Великий Новгород и его земли и
стали подумывать о присвоении принцу Карлу Филиппу титула великого
князя Новгородского, об отделении Великого Новгорода от России и о
создании марионеточного русского государства.5 Лишь после продол-
жительных и трудных переговоров правительству нового царя Михаила
3 Новожилов А. Г. Южное Приневье в конце XV—начале XVI в. // ПЧ-96. С. 256.
4 Аграрная история Северо-Запада России XVII века. Л., 1988. С. 185.
5 Коваленко Г. М. Кандидат на престол. СПб., 1999. С. 60.
6
Дельта Невы. 1643
Федоровича ценой уступки Ижорской земли удалось вернуть Великий Нов-
город в лоно России. Но о возвращении России всей Ижорской земли
шведы и слышать не хотели. Ингерманландия со столицей в Нарве стала
важнейшей заморской провинцией Шведского королевства.
Отступление
Не просто болото, а таежные, болотистые дебри
Местность, на которой впоследствии вырос Петербург, не была
сплошь топким болотом с чахлой, убогой растительностью. Ботаники
относят территорию, на которой построен Петербург, к южной под-
зоне таежной зоны, протянувшейся от Балтики до берегов Тихого
океана, с характерными для нее многолетними могучими елями и со-
снами, с таежным буреломом, болотами и присущей им фауной. Биолог
Т.К.Горышина пишет, что «леса вокруг новорожденной столицы, ко-
нечно, были очень мало похожи на те пригородные „парковые" леса,
которые мы привыкли видеть вокруг больших городов; это были на-
стоящие таежные дебри, дремучие и густые».6 Поэтому можно предпо-
ложить, что самые первые здания и укрепления Петербурга возводи-
лись из леса, который в изобилии рос по берегам Невы. В «Журнале,
или Поденной записке» Петра I есть запись о том, как 7 мая 1703 г.
были взяты на абордаж два шведских судна «Астриль» и «Гедан»,
стоявшие на Невском взморье. Лодки с преображенцами прошли свет-
лой ночью незаметно для шведов вдоль правого берега Невы, в тени
густого леса, подступавшего к самой кромке воды там, где теперь
находятся совершенно «лысая», с небольшим «чубчиком» Румянцевско-
го сквера, Университетская набережная и набережная Лейтенанта
Шмидта («...поплыли тихою греблею возле Васильевского острова под
стеною онаго леса»).7 Впрочем, таежный лес этот, стоявший стеной,
довольно быстро вырубили, и уже через десять лет после основания Пе-
тербурга власти наказывали людей за каждую ветку, срезанную в го-
роде. Не случайно одним из первых «антиквитетов» — памятных мест
города — стали три высокие сосны, которые Петр предписывал охра-
нять от порубки.8
Однако вокруг города еще долго стояли густые леса. Датский путе-
шественник П. фон Хавен, приплывший на корабле в Петербург в 1736 г.,
вспоминал: «Хотя местность вокруг него (Петербурга. — Е. А.) ровная
и город открыт, но край такой лесистый, что леса подобны плотной
Горышина Т.К. Растительный мир старого Петербурга // НА. Сб. 1. С. 289.
7 Журнал, или Поденная записка... Петра Великого. СПб., 1770. Ч. 1. С. 17 (далее:
Журнал). Здесь и далее подчеркнуто мной. — Е.А.
8 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. СПб., 1997. С. 239—240.
8
стене», которая заслоняла город.9 Впрочем, итальянский путешествен-
ник Франческо Альгаротти видел с корабля, подплывшего к городу в
1739 г., что лес на подходе к Петербургу был «тихий и убогий» и состо-
ял из «некоего вида тополей».10
Допетербургские жители
Уже давно развеяно представление о том, что берега Невы допетербур-
гских времен были совершенно пустынными. Спору нет, на Заячьем ост-
рове, где Петр I начал возводить крепость, люди не селились — низкий
берег здесь часто затопляла Нева. Первое в истории Петербурга наводне-
ние случилось в августе 1703 г. Оно оказалось неожиданным для солдат
и строителей крепости на Заячьем острове, но никак не для местных
жителей, знавших нрав своей реки. Генерал князь А. И. Репнин писал о
наводнении Петру I: «А жители здешние, государь, сказывают, что в
нынешнем времени всегда то место заливает».11 Как пишет, опираясь на
данные переписей населения устья Невы, финский ученый Сауло Кепсу,
поселений на острове Яниссаари (Заячьем) не было, «и во времена швед-
ского правления его использовали в качестве сенокосных угодий».12 Но
уже чуть выше по течению реки, поодаль от ее низких берегов, стояли
деревни и мызы, простирались поля, пастбища, огороды. Освоенными и
заселенными были южный и восточный берега острова Койвусаари (буду-
щий Петербургский), береговая линия Васильевского (Васильева, Хирви-
саари) острова по Малой Неве, а также некоторые места будущей Адми-
ралтейской стороны (так было в «углу», образованном Невой и рекой,
названной при Петре Фонтанной, или Фонтанкой).
Еще гуще были заселены среднее течение и верховья Невы. Как писал
изучавший систему поселений в Приневье С. В. Семенцов, «от Нотебурга
до Ниена вдоль берегов Невы и дорог общегосударственного значения (т. е.
вдоль дорог, ведущих к Нарве и Выборгу. — Е.А.) сплошной чередой шли
поселения, особенно густо размещавшиеся от устья реки Ижоры до исто-
ка будущей реки Фонтанки. Приневские поселения имели разные разме-
ры: от 1—3 дворов до крупных, в несколько десятков дворов. Среди круп-
нейших: Гудилова Хоф (Gudilowa hoff, ныне Усть-Славянка), Костина
(Kostina by, ныне Рыбацкое), Коллекюля, или Каллис (Kollekyla, Kallisi,
Хавен П. Путешествие в Россию // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны
в иностранных описаниях. СПб., 1997. С. 309.
10 Альгаротти Ф. Русские путешествия// НА. Сб. 3. С. 252.
11 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по учреждениям о губерниях 1703—1782. СПб.,
1884. Примечания. С. 27.
12 Кепсу С. Петербург до Петербурга: История устья Невы до основания города Пет-
ра. СПб., 2001. С. 37.
9
в районе начала будущей ул. Крупской), Вихтула, или Виктори (Wichtula
by, на ее месте построена Александро-Невская лавра)».13
Отступлен и е
Ничто не забыто, никто не забыт
Из недавно переведенной с финского языка книги Сауло Кепсу «Петер-
бург до Петербурга. История устья Невы до основания города Петра» мы
можем узнать о расположении буквально каждой деревни, стоявшей здесь,
на месте будущего Петербурга, в течение всего XVII в., прочитать все ва-
рианты и разночтения в их названиях, узнать имена людей, когда-то в них
живших. На основе картографических данных, переписных книг и шведских
описаний финский историк «ведет» поразительно детальную «экскурсию»
в допетровское время Петербурга. Вот лишь один, типичный для этой
книги, пример: «На южном берегу Фонтанки почти напротив нынешней
площади Ломоносова была деревня под названием Медина... Хотя о назва-
нии деревни в XVI веке сведений нет, можно предположить, что поселение
возникло не позднее средних веков и первоначально, возможно, называлось
Миеттиля (Miettila), которое русские писари записали в форме Меттина
и Медина, а позднее — Медино. Самые поздние формы написания — Мета-
ла, Меттала — могут быть финскими образованиями русских искажен-
ных форм. Если первоначальное название было Миеттиля, то население
может происходить из Кивеннапа (Первомайское), где находилась деревня
Миеттиля (Mettalaby, 1602)... В 1634 году в Миеттиля было два право-
славных хозяина: Офонька Яковлев, родившийся в деревне, и Фомка Андреев,
родившийся в соседней деревне Калганицы. В 1639 году сюда переселился
ижор Мортен Корвойн (1644) из Ревонненя в Корписелькя, где в деревне
Пальён проживал род Корвойненых. Корвойнены переехали в Корписелькя
из Эюряпяя в 1590-е годы. Православные роды в Миеттиля оставались на
местах до русско-шведской войны 1656—58 гг. и частично даже после вой-
ны. Еще в 1690-е годы половину населения составляли ижоры. В 1680-е годы
переселенцами были: Давид Пупутайа, Даниэль Пупутайа и Мате Нуйя
(1688), все, вероятно, православные из губернии Кякисалми, так как в
начале 1600-х годов имя Пупутти встречается еще в Хийтола, Ряйсяля и
Каукола, а имя Нуйя — в деревне Раасули в Рауту».14 И так детально ска-
зано о населении десятков деревень в устье Невы.
^естное население было пестрым: здесь жили водь, ижора, финны,
русские, шведы, немцы. Включив Ингрию в состав королевства, шведы
13 Семенцов С. В. Система поселений шведского времени и планировка Санкт-Петер-
бурга при Петре I // Шведы на берегах Невы. Стокгольм, 1998. С. 135.
14 Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 55—56.
10
проводили политику вытеснения русского населения с завоеванных тер-
риторий. По подсчетам С. В. Семенцова, доля русских в общем составе
населения Ингрии сократилась с 89,5% в 1623 г. до 26,2% в 1695 г., что
позволило исследователям справедливо усмотреть в этом фактическую
смену населения.15 Уже по условиям Столбовского мира 1617 г. русским
дворянам, не желавшим стать подданными шведского короля, предостав-
лялось всего две недели, чтобы покинуть пределы Ингрии. Вскоре после
завоевания ее население, исповедовавшее православие, оказалось в тяже-
лом положении. Шведские власти усиленно насаждали лютеранство, ко-
торое, как известно, было весьма суровой религией, не терпевшей конку-
ренции. Принявшие лютеранство православные христиане получали
налоговые и прочие льготы. Но многие предпочли перейти через границу
на русскую сторону и обосноваться на Новгородской земле.
Шведские короли активно привлекали в Ингрию иностранцев, обещая
им земли и иные блага. Сюда зазывали переселенцев из Германии и Гол-
ландии, предоставляя им столько земли, сколько те могли освоить. Од-
нако эти неприветливые, холодные места не особенно манили западных
европейцев.16 Одновременно стокгольмские власти охотно раздавали при-
невские земли дворянам — выходцам из самой Швеции. Новые помещики
строили здесь усадьбы, перевозили сюда крепостных, и это предопредели-
ло перевес переселенцев в общей массе населения Ингерманландии.
К моменту появления русских войск в устье Невы в 1703 г. земли, на
которых вскоре начал строиться Петербург, были уже разделены между
крупными шведскими землевладельцами. Самые большие владения при-
надлежали губернаторам, управлявшим этим краем, — Бернхарду С. фон
Стеенхузену, Карлу-Карлсону Юлленъельму и Юхану Шютте. Первому
принадлежали обширные земли вокруг Ниеншанца, а центр его владений
находился в усадьбе Бьенкергольм Хоф на острове Койвусаари (будущий
Городовой, Петербургский остров). Вдоль правого берега безымянной реки
(Фонтанки) и у «малой речки», получившей в петербургский период на-
звание Мойка, располагались земли братьев Аккерфельт. Их усадьба «Ак-
керфельт» стояла примерно в том месте, где теперь располагаются Михай-
ловский замок и цирк. Часть этого имения в середине XVII в. отошла к
выходцу из Германии, моряку шведского флота Эриху Берндту фон Ко-
ноу, который построил усадьбу Коносхоф (Konos hoff). Усадьба находи-
лась как раз в том месте, где река Фонтанка вытекает из Невы.17 Фон
Коноу был, по-видимому, хозяином усердным, он разбил в имении хоро-
ший сад, который в 1704 г. и стал основой для Летнего сада Петра I.
Местное население занималось в основном рыболовством, охотой, сея-
ло яровую рожь, овес, ячмень, в городах было много ремесленников. Годы,
15 Семенцов С. В. Система поселений... С. 131 —132.
16 Эренсверд У. Шведское картографирование Ингерманландии // Шведы на берегах
Невы. С. 19—20.
17 Семенцов С. В. Система поселений... С. 133.
11
предшествовавшие русскому вторжению в Ингрию, оказались очень труд-
ными для местных жителей. В 1695—1697 гг. Восточную Прибалтику
поразил неурожай, который привел к памятному в истории Швеции «Ве-
ликому голоду», массовой смертности людей, падежу скота, исходу жите-
лей в более хлебные места. С. Кепсу пишет: «Условия жизни в Ингерман-
ландии на рубеже двух столетий были ужасными. Генерал-губернатор Отто
Веллинг в своем письме в Стокгольм от 13 января 1700 года писал, что
земля находится в запустении, что только Бог и Его королевское величе-
ство могут вывести ее из этого состояния». На основе судебных дел Кепсу
показывает, как среди жителей распространилось мало встречавшееся ра-
нее преступление — воровство из амбаров разных продуктов, и прежде
всего зерна, которое похищали «через щели в полу. В полах также просвер-
ливали дырки, из которых зерно бежало из ларя прямо в мешок. Ворами
часто оказывались маленькие девочки и мальчики, которые могли пролезть
в тесные пространства под полами. От голода люди были готовы на все,
как, например, Ахвонен Пентти из Шанцев (Ниеншанца.— Е.А), кото-
рый для того, чтобы добыть мясо, залез через крышу в коровник и задушил
единственную корову Килкки Антти».18 Если в 1696г. численность насе-
ления интересующих нас мест составляла 66 тыс. человек, то в 1699 г. она
сократилась более чем на треть. Не будем забывать, что населению Ингрии
вскоре предстояло еще испытать все тяготы Северной войны 1700—1721 гг.19
Пройдусь по Королевской, сверну на Выборгскую...
В шведской Ингрии было несколько городов-крепостей: Нарва, Иван-
город, Ям (Ямбург), Копорье, Корела (Кексгольм), Орешек (Нотебург), а
также Ниен (Nuen), или Ниеншанц (Шанцы, Канцы). Ниеншанц (т. е.
Невская крепость) был построен по указу шведского короля Густава II
Адольфа в 1632 г. в устье реки Охты. Это не было первое поселение в этом
месте. Раньше здесь стояла шведская крепость Ландскрона, возведенная
в 1300 г. военачальником Тергильсом Кнутсом. Однако вскоре дружина
великого князя Андрея Александровича захватила крепость, и ее соору-
жения были разрушены. Затем возникло русское поселение Невское Ус-
тье, на смену которому и пришел Ниен. Вообще, место это было очень
оживленным. В начале XVII в. здесь, на русско-шведской границе, шла
приграничная торговля и собирали таможенные пошлины. Город Ниен у
русских был известен как Канцы. Городская крепость (цитадель) Ниен-
шанц стояла на мысу, возникшем в месте впадения Охты в Неву. Не
18 Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 110, 107. О голоде см. также: Беспятых Ю.Н.
Борьба крестьянства Восточной Финляндии в конце XVII в. // Вопросы истории Евро-
пейского Севера. Петрозаводск, 1979. С. 151 —152.
19 Новожилов А. Г. Южное Приневье в конце XV—начале XVI в. // ПЧ-96. С. 257;
Аграрная история... С. 205.
12
Вид крепости Копорье в конце XVII в.
случайно поэтому на гербе Ниена шведский лев был изображен между
двумя реками. Крепость была небольшая и слабо вооруженная. Сам же
город Ниен располагался на другом, правом, берегу Большой Охты и с
цитаделью на мысу соединялся деревянным разводным мостом. В городе
было три большие улицы: Королевская, Средняя и Выборгская. После-
дняя имела выход на Выборгскую дорогу, которая связывала Ниен с
Выборгом посуху. В самом Ниене жили в основном шведские и немецкие
бюргеры, а предместье заселяли не входившие в число горожан финны,
ижора и русские. В городе были кирха (развалины ее обнаружили недавно
археологи),20 школа, многочисленные лавки. Из книг счетов и судебных
материалов за 1680—1690-е гг. следует, что в городе жили мастера более
чем 60 специальностей, в том числе и такие редкие, как мастер по изго-
товлению люстр, а также настройщик органа.21 Наверное, Ниен был по-
хож на другие прибалтийские города — узенькие улицы, аккуратные
домики, уютная рыночная площадь, звон колокола на церкви с традици-
онным островерхим шпилем и петушком-флюгером...
Городом управляла выборная ратуша с тремя бургомистрами, ратма-
ном, членами суда, секретарем, городским палачом. Сколько народу жило
Сорокин П. Е. Ландскрона, Невское Устье, Ниеншанц. СПб., 2001. С. 65—66.
21 КепсуС. Петербург до Петербурга. С. 93.
13
в Ниеншанце на протяжении XVII в., сказать трудно. В конце XVII в. в
нем числилось около 400 дворов или примерно 1,5 тыс. жителей.22 Шве-
ды и немцы, вместе с многочисленными финнами, русскими, карелами,
ижорцами, а также заезжими голландцами придавали городу интернаци-
ональный колорит.23 Путешественник петровских времен писал о нем (со
слов очевидцев) как о городе «хотя и малом, но красивом и зажиточном,
где велась значительная торговля по воде, хорошо тогда обеспечивавшая
богатых людей». Когда Петр1 подошел под стены Ниеншанца 26 апреля
1703 г., то в письме А. Д. Меншикову он заметил: «Город горазда бол[ь-
]ше, как сказывали, аднакож не будет с Шлютельбурх...» Шведы успели
укрепить крепость так, что Петр также отметил: «Выведен равно изряд-
ною фортофикациею, только лише дерном не обложен, а ободом болше
Ругодива (т.е. Нарвы.— Е.А.).24
Перекресток дорог, или Все флаги в гости были к ним
Современники отмечали, что Ниен жил в основном за счет приграничной
торговли. Исторические исследования это подтверждают: торговля в устье
Невы процветала весь XVII в. Основу ее составляли транзитные товары,
которые везли из Швеции и Западной Европы в Россию и из глубин России
на Запад. Кроме того, в этих местах торговали лесом и хлебом. Русские
купцы в ниенской торговле занимали не последнее место, благо пошлины
и налоги в Ингрии были невысоки. Для русских купцов отсюда начиналась
прямая водная дорога в Стокгольм и другие порты Балтики, чем они и
пользовались постоянно и беспрепятственно — не в интересах шведов было
полностью перекрывать выгодную для них русскую торговлю.
На левом берегу Невы (на месте будущего Смольного) в конце XVII в.
находилось село Спасское, или Спасский погост, с православной деревян-
ной церковью, стоявшей почти напротив Ниеншанца. Археологические
раскопки 1994 г. показали, что в нашем городе самый толстый культур-
ный слой — свидетельство давней жизни человека — находится прямо на
берегу Невы перед Смольным монастырем.25 Спасское располагалось в
удобном месте — на перекрестке водных и сухопутных торговых путей.
Сухопутная дорога вела отсюда в Новгород и Нарву. Переправившись из
Спасского на правый берег Невы, можно было ехать по Выборгской дороге
в Финляндию. Из книги С. Кепсу можно узнать, что паром через Неву
обслуживал в конце XVII в. местный паромщик Мортон Фериекарл, почту
Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4, ч. 2.
С. 192—193.
Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 97.
24 ПБП. Т. 2. С. 154.
5 Сорокин П. Е. Археологические исследования 1994 г. в районе Смольного монас-
тыря// ПЧ-96. С. 289.
14
в сторону Нарвы возил посыльный Давид Матсон, его соседями были
кабатчик Карл Томассон со своим кабаком, красильщик Симон Данилов,
белилыцик Мате Б лекаре и солодовник Якоб Мялттаре.26
Важнейшей водной коммуникацией этих мест оставалась Нева. По ней,
как известно, с древнейших времен пролегал знаменитый торговый путь из
Скандинавии к Черному морю и на Балканы— «Из варяг в греки». На
просторе широкой реки можно было увидеть не только челн «убогого чу-
хонца», но и десятки шведских, голландских, английских, гамбургских
кораблей, приходивших по Неве к Ниену за товарами. Под Ниеном на
берегах полноводной в ту эпоху Большой Охты стояли вместительные лес-
ные склады и хлебные амбары, возле которых и загружались иностранные
корабли. Лес, пеньку увозили на верфи Голландии и Англии, а зерно (глав-
ным образом — рожь) — в Швецию, которая в те времена (да и позже) остро
нуждалась в продовольствии и без хлеба заморских провинций обойтись не
Город Ниеншанц. 1650
КепсуС. Петербург до Петербурга. С. 53.
15
могла. Лесные склады на берегах Охты сохранились и в эпоху строитель-
ства Петербурга. В Ниен приходило немало и русских кораблей с товарами
из Великого Новгорода и других городов. По данным К. Бонсдорфа, в 1640—
1645 гг. порт Ниен принял 612 кораблей, в том числе 211 шведских и 401
иностранный, из которых русских — 29127. Иначе говоря, ежегодно в на-
вигацию в Ниен прибывало больше сотни кораблей, что довольно много
для тех времен. Примерно так же обстояло дело и в конце XVII в. В 1691 г.
в Ниен приплыли 93 иностранных судна, из них 35 были русскими. Они
везли сюда и дальше на Балтику рожь, пеньку, поташ и другие традици-
онные товары отечественного экспорта.28
Нападение — лучшая защита
Нельзя сказать, что шведы не понимали стратегического и экономи-
ческого значения дельты Невы для своего королевства, как и необходи-
мости ее надежной защиты. Шведские инженеры и фортификаторы, при-
езжавшие сюда с инспекцией в конце XVIIв., в своих донесениях не раз
предупреждали стокгольмские власти, что при первом же серьезном на-
ступлении возможного противника (т. е. русских) крепости Ингрии па-
дут одна за другой — они стояли в неизменном виде с XVIв., а потому
безнадежно устарели, обветшали и для обороны не годились. К такому
выводу после поездки 1681 г. по крепостям Ингрии пришел и Эрик Даль-
берг— крупный шведский фортификатор и инженер, генерал-губернатор
Лифляндии. В своем отчете он дал уничтожающую характеристику го-
родским и предмостным укреплениям Ниена, указав, что они «более вред-
ны, чем полезны», так как противник легко может их захватить и по-
том использовать как плацдарм для нападения на расположенную в устье
Охты цитадель. Это, кстати, и случилось в конце апреля 1703 г.
Дальберг оказался провидцем и в другом. Он отмечал ключевую роль
Ниеншанца в системе обороны Ингрии, когда подчеркивал: «Если не удер-
жать Нюен, то ни Кексгольм, ни Нотебург не помогут защитить Карелию,
и Кексгольмский лен, и даже сам Выборг... а русские, благодаря большой
численности своего войска, легко могут навсегда осесть в этом месте... и
таким образом, не дай Бог, получат выход к Балтийскому морю, о кото-
ром они мечтали с незапамятных времен». Дальберг предлагал усилить
всю систему обороны устья Невы, но этого не было сделано ни в 1681 г.,
ни позже. Семнадцать лет спустя, в 1698 г., Дальберг снова писал о
Ниеншанце как о «маленькой никчемной крепости»29 и послал в Сток-
Рухманова Э.Д. Русско-шведская торговля по Невскому пути и город Канцы
(XVII в.)// Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1979. С. 151.
28 Там же. С. 160—161.
29 Кальюди Е.А.у Кирпичников А. Н. Крепости Ингерманландии и Карелии в 1681 го-
ду: По донесениям Эрика Дальберга правительству Швеции // Скандинавский сборник.
16
гольм проекты усиления обороны устья Невы, но все осталось без изме-
нений.
Почему же стокгольмские власти не спешили укреплять Ниеншанц и
другие важные стратегические пункты Восточной Прибалтики? Дело за-
ключалось вовсе не в беззаботности шведских стратегов. Они исходили из
традиционной военной доктрины великодержавной Швеции, согласно кото-
рой считалось, что лучшим средством защиты собственных владений явля-
ется наступление на противника — именно так действовали шведские ко-
роли со времен Густава II Адольфа и, надо сказать, почти всегда добивались
успеха. (Замечу, что Петр I, отдавая должное достижениям фортификации,
никогда не считал мощные крепости основой безопасности страны. Он даже
говорил, что за крепостными стенами хорошо отсиживаться, когда воюешь
«против азиатцев», европейские же армии нужно побеждать в полевом
сражении). Кроме того, шведы были слишком уверены в своих силах, и в
канун исторических событий начала XVIII в. на берегах Невы в Ниеншанце
(а также на укрепленной мызе Дудергоф) была расквартирована лишь не-
большая группировка генерала Абрахама Крониорта — всего около 6—8 ты-
сяч человек. Она и должна была прикрыть Ингрию от возможного нападе-
ния русских с востока. Забегая вперед, скажем, что только после падения
Нотебурга осенью 1702 г., то есть за полгода до прихода огромной русской
армии к укреплениям Ниеншанца, шведы предприняли поспешную попыт-
ку усилить оборону в устье Невы — на месте села Спасского они построили
кронверк с тремя бастионами30, но было уже поздно. Оказать сопротивле-
ние огромной армии Петра! в той обстановке Крониорт уже не мог.
Конец натянутой русско-шведской дружбы
В 1699—1700 гг. по инициативе Петра I сложился Северный союз (Рос-
сия, Саксония и Дания, позже к ним примкнули Речь Посполитая и
Пруссия) для борьбы со Швецией, владевшей фактически всем побережьем
Балтийского моря и многими землями вдоль берегов Северного моря. Перед
собой Петр I ставил общую задачу выхода к Балтийскому морю. В офици-
альных российских документах того времени цель войны была сформули-
рована как возвращение земель предков— «отчин и дедин», когда-то
несправедливо отторгнутых Швецией у России, а также месть за «обиду»,
нанесенную Великому посольству во время его пребывания в Риге в 1697 г.
(тогда упомянутый выше генерал-губернатор Дальберг не позволил рус-
ским, среди которых инкогнито был сам Петр1, произвести замеры город-
ских укреплений Риги).
Таллин, 1975. Т. 20. С. 74; Мильчик М. И. Шведские крепости вокруг Петербурга// Шве-
ды на берегах Невы. С. 31.
30 Сорокин П. Е. Археологические исследования... С. 289.
2 Заказ № 79
17
Замечу при этом, что согласно нор-
мам международного права Россия,
внезапно начав в 1700 г. войну против
Карла XII, фактически аннулировала
все прежде подписанные и неодно-
кратно подтвержденные ею мирные
договоренности со Швецией. Незадол-
го до нападения на Нарву, 26 июля
1699 г., в Москву прибыло шведское
посольство барона Иоганна Берген-
гельма с известием о восшествии на
престол нового короля Карла XII. Оно
получило письменные заверения царя
о соблюдении Россией всех русско-
шведских соглашений, начиная со
Столбовского мира.31 Однако на деле
эти заверения оказались ширмой, не-
уклюжей уловкой Петра I, который на
следующий год, как только из Стам-
була было получено известие о за-
ключении русско-турецкого «вечного
мира», открыл военные действия про-
тив Швеции. При этом, буквально накануне объявления в Москве войны
шведам, в Стокгольм прибыло русское посольство во главе с ближним
стольником князем Яковом Хилковым, который вручил Карлу XII грамоту
Петра I с выражением дружеских чувств, которые якобы испытывал царь к
своему северному соседу. Совсем незадолго до этого шведы передали русским
300 морских орудий для кораблей Азовского флота.
Это вероломство Петра I, в целом характерное для политиков тех, да
и других времен, стало причиной взаимного ожесточения противников во
время Северной войны. Карл мстил Петру: он заточил посольство Хилко-
ва в тюрьму, потом казнил нескольких военнопленных, раз за разом
отвергал многократные попытки царя начать переговоры о заключении
мира. Петр в свою очередь жестоко обходился со шведскими военно-
пленными, а гражданское население завоеванных прибалтийских террито-
рий почти поголовно отправляли в Россию, где продавали в холопы.
Петр Великий. С гравюры Хубракена
Первый блин комом, или «Злощастная Нарва»
Несмотря на внезапность, начало войны было проиграно Россией. По
«неотступным просьбам» своего союзника Августа II (курфюрста Саксонии и
одновременно — польского короля), безуспешно осаждавшего Ригу — сто-
31 Богословский М.М. Петр I. M., 1948. Т. 4. С. 106.
18
лицу шведской Лифляндии, русская армия предприняла поход к грани-
цам Эстляндии и осадила крепости Нарву и Иван-город. Цель похода
заключалась в том, чтобы оттянуть силы шведов от Риги. Молодой швед-
ский король Карл XII действовал решительно и смело. Сначала он заста-
вил капитулировать Данию, а затем высадился с армией в Эстляндии, в
Пернове (Пярну), броском достиг Нарвы и под ее стенами в ноябре 1700 г.
разгромил войска Петра I. После этого Карл направился под Ригу и осво-
бодил город от саксонской блокады.
Тем временем остатки русской армии отошли к Пскову и Новгороду,
ставшим на это время главными центрами обороны русской территории.
Но уже первые месяцы после поражения под Нарвой показали, что
Карл XII не собирается идти на Псков и Новгород. Все свое внимание он
сосредоточил на Августе II — более сильном, по его мнению, противнике,
чем Петр I. Преследуя отступавшего от Риги Августа, шведский король
двинулся в Польшу. Прибалтику, Ингерманландию он считал второсте-
пенным театром военных действий. Так оно, собственно, и было. Основ-
ные события первого этапа (1700—1709 гг.) Северной войны разверну-
лись на полях сражений Полыни, Литвы, а потом — Белоруссии и
Украины. Расчет Карла строился на том, что слабую армию разбитого под
Нарвой Петра I в Восточной Прибалтике можно будет сдержать и мини-
мальными силами.
Отвлекающие набеги Шереметева
Однако шведский король не оценил по достоинству такого противни-
ка, каким был русский царь. Во-первых, после поражения под Нарвой
Петр не отчаялся и решительными действиями, в чрезвычайно короткий
срок, сумел создать фактически новую армию, подготовить и обучить ее
солдат и офицеров, так что уже год спустя, в 1701 г., по численности и
боеспособности она существенно превосходила все шведские силы, остав-
ленные королем Карлом в Восточной Прибалтике. К тому же чуть позже
выяснилось, что здесь были сконцентрированы не лучшие шведские вой-
ска. Корпус Крониорта был набран преимущественно из жителей замор-
ских провинций Швеции (немцев Лифляндии, Эстляндии, а также фин-
нов). Они оказались недостаточно патриотичны, чтобы самоотверженно
защищать на своей земле интересы шведской короны. Неудачным оказа-
лось и стратегическое расположение шведских войск: королевские полки
были растянуты на огромном пространстве от Риги до Кексгольма и
Выборга, что в целом ослабляло систему шведской обороны Ингерман-
ландии.
Во-вторых, втайне даже от своих союзников Петр и его генералы под-
готовили новый план военных действий на осень 1702 г., который стро-
ился на самостоятельных действиях русских войск по завоеванию швед-
ской Ингрии. Цель, которую поставил перед армией царь, была хотя и
19
трудная, но выполнимая: быстро овладеть опорными точками обороны
Ингрии в истоке и в устье Невы — крепостями Нотебург и Ниеншанц.
В случае успеха русская армия оказывалась в очень выгодном положе-
нии. Она рассекала шведскую систему обороны Восточной Прибалтики
надвое: карельская (финляндская) группировка войск оказалась бы отре-
занной от войск генерала В. А. Шлиппенбаха, находившихся в Эстлян-
дии и Лифляндии.
Чтобы ввести противника в заблуждение, русская армия под командо-
ванием Б. П. Шереметева в течение 1701—1702 гг. вела активное наступ-
ление в Южной Эстляндии и Лифляндии. При этом действия русской
армии больше походили на карательные акции устрашения. Вторгаясь в
Лифляндию — житницу Шведского королевства — большими массами,
войска Шереметева не только разоряли укрепления, но и сжигали селе-
ния и посевы, а людей и скот поголовно угоняли в Россию на продажу.
Как писал бывший осенью 1702 г. в Москве голландец де Бруин, «14-го
сентября привели в Москву около 800 шведских пленных, мужчин, жен-
щин и детей. Сначала продавали многих из них по 3 и по 4 гульдена за
голову, но спустя несколько дней цена на них возвысилась до 20-ти и
даже до 30 гульденов. При такой дешевизне иностранцы охотно покупа-
ли пленных, к великому удовольствию сих последних, ибо иностранцы
покупали их для услуг своих только на время войны, после которой
возвращали им свободу. Русские также купили многих из этих пленных,
но несчастнейшие из них были те, которые попадали в руки татар, ко-
торые уводили их к себе в рабы в неволю — положение самое плачев-
ное».32
Петру удалось ввести в заблуждение шведов, считавших, что действия
русских сводятся только к набегам Шереметева. По материалам первой
русской газеты «Ведомости» и по другим данным выходит, что из Архан-
гельска в Амстердам было послано с кораблями ложное сообщение о
планах царя. В нем говорилось о том, что государь занят преимуществен-
но любимыми им морскими забавами на Белом море и строительством
Новодвинской крепости, предназначенной для обороны Архангельска.
Ведь еще недавно, в 1701г., шведы неудачно пытались прорваться на
кораблях к этому единственному морскому порту России.33
Наконец, план Петра I блестяще удался еще и потому, что наступле-
ние в направлении Невы началось поздней осенью. А в те времена воен-
ные действия по обыкновению к зиме приостанавливались, и противники
уютно устраивались на зимних квартирах до весны. Успеху начатого по-
хода способствовала и тщательная разведка будущих мест боев, проведен-
ная инженером Василием Корчминым, и общая хорошая подготовка войск
к успешному штурму крепостей.
Бруин де. Путешествие через Московию. М., 1872. С. 99.
33 Ведомости времен... Петра Великого. М., 1903. Вып. 1. 1703—1707 гг. С. 4 (далее:
Ведомости).
20
Без риска и суеты
Успех похода Петра был связан и с весьма удачными действиями в
1701—1702гг. в районе Невы пятитысячного отряда воеводы П.М.Ап-
раксина. Имея базу в Ладоге (ныне Старая Ладога), Апраксин должен
был по заданию Петра лишь наблюдать за возможными действиями груп-
пировки Крониорта. Но Апраксин этим не ограничился и уже с лета
1701 г. постоянно беспокоил шведов: посылал на их территорию усилен-
ные разведывательно-диверсионные разъезды и отряды. Они нападали на
небольшие укрепления и мелкие группы противника, разоряли жилье,
захватывали пленных. 10 августа 1701 г. Апраксин взял Ижорскую мызу,
а 13 августа на берегах Ижоры произошло кровопролитное сражение
русского войска с пришедшим из Ниеншанца отрядом Крониорта. Битва
закончилась победой русских, шведы потеряли около 500 человек и от-
ступили к реке Славянке и Сарской мызе (в будущем — Царское Село).
Подошедший на следующее утро к Сарской мызе Апраксин нашел там
только брошенные противником телеги с припасами и амуницией. Кро-
ниорт отступил к Дудергофу и вскоре, опасаясь быть отрезанным от Фин-
ляндии осмелевшими русскими войсками, переправился через Неву на
правый берег и отошел по Выборгской дороге.34
Самым серьезным недостатком русских сил в этом районе было отсутствие
у них военных кораблей, без которых контролировать большие водные про-
странства Ладоги, Невы и взморья было трудно. Но и тут Петр многого сумел
добиться. В самом начале 1702 г. на только что основанной Сясьской верфи
голландский мастер Воутер Воутерсон приступил к строительству первых
кораблей. Одновременно были выстроены две другие верфи — Новоладож-
ская и Лодейнопольская.35 Так начали создавать будущий Балтийский флот.
Сюда, на Ладогу и Онегу, приехали нанятые в Европе моряки и кораблестро-
ители, среди которых было особенно много голландцев, а также греков и
иллирийцев — лучших строителей и шкиперов гребных судов.
Из Белого моря по знаменитой «Осударевой дороге» — проложенной в
дремучих лесах просеке, на берег Онежского озера (в местечко Повенец)
отряд солдат под началом самого Петра I с помощью местных крестьян
перетащил на руках яхту и несколько мелких судов. Они были спущены
в Онежское озеро, хотя упоминаний об участии их в развернувшихся
позже военных действиях не встречается. Зато отряд казаков под коман-
дой полковника Ивана Тырнова на тридцати лодках 27 августа 1702 г.
совершил удачное нападение на Ладожскую флотилию шведского вице-
адмирала Нуммерса, стоявшую у Кексгольма. Потеряв пять судов из
шести и 300 человек, шведы уже не могли прикрывать Ингрию со сторо-
ны водных пространств Ладоги.
Панов В. А. Свейский поход Петра Матвеевича Апраксина в Ингрию в 1702 году//
ПЧ-96. С. 275—277.
35 Богатырев И. В. Верфь в Лодейном Поле// Судостроение. 1982. № 12. С. 46—48.
21
Словом, русское наступление в районе Невы было тщательно подготов-
лено. Как писал военный историк конца XIX в., «ни один шаг Петра I на
сухом пути не был рискованным, был обдуман заранее»36. Сосредоточен-
ная в начале сентября 1702 г. в районе Старой Ладоги 35-тысячная рус-
ская армия 27 сентября появилась под стенами Нотебурга, и подоспев-
шая две недели спустя осадная артиллерия начала обстрел крепости.
Группировка генерала Крониорта, находившаяся на правом берегу Невы
и прикрывавшая Выборг, пыталась воспрепятствовать движению русских,
но была ими легко отброшена.37
Как разгрызли Орешек
Крепость на Ореховом острове, у самого истока Невы из Ладожского
озера, была построена в 1323 г. московским князем Юрий Даниловичем.38
По Столбовскому миру 1617 г. она отошла к шведам и стала называться
Нотебургом. Значение Нотебурга в обороне всего Приневского района было
огромно, взять же эту островную, хорошо укрепленную крепость с высо-
кими стенами было нелегко. В 1656 г. при отце Петра I царе Алексее
Михайловиче русская армия, несмотря на все усилия, овладеть Нотебур-
гом так и не сумела. Иначе развивались события в 1702 г.
С самого начала русское командование прибегло к мощному и длитель-
ному обстрелу островных укреплений крупнокалиберными осадными ору-
диями (всего было выпущено около 3000 бомб и ядер), что вызвало мно-
гочисленные пожары и разрушения в крепости, причем в ее стенах
образовались проломы. После обстрела, 11 октября, царь послал на лод-
ках штурмовые группы, однако шведский гарнизон, насчитывавший 500
человек, мужественно встретил противника и не позволил русским с ходу
преодолеть стены. Шведы сопротивлялись 13 часов.
Вообще, на этот раз противники оказались достойными друг друга.
Среди штурмующих особо отличился своим мужеством подполковник
Семеновского полка князь М. М. Голицын, решительно остановивший
своих солдат, которые, не выдержав яростной контратаки шведов, начали
«от той неприятельской жестокой стрельбы бежать». Но и повторный
приступ оказался неудачен. Позже прапорщик Кудрявцев и 22 солдата
были повешены за то, что «с приступа побежали».39 Вскоре подоспела
помощь во главе с бомбардир-поручиком, будущим светлейшим князем
6Ь Бобровский П. О. Завоевание Ингрии Петром Великим (1701 — 1703 гг.). СПб., 1881.
С. 31.
37 Ведомости. С. 4.
38 Кирпичников А. Н., Савков В. М. Крепость Орешек. Л., 1972. С. 4, 16.
39 Журнал. Ч. 1. С. 51; Желябужский И. А. Дневные записки // Рождение империи: Ис-
тория России и Дома Романовых в мемуарах современников XVII—XX вв. М., 1997. С. 341.
22
Взятие Нотебурга в 1702 г. С гравюры А. Шхонебека. 1703
А. Д. Меншиковым. Войска пошли на третий по счету приступ, но вновь
русских ждала неудача. Шведы, как написано было в специальной про-
кламации для населения Шведского королевства, отбили третью атаку «с
наибольшим трудом, так как больше не было гранат и вместо них при-
шлось пользоваться камнями... ружья также из-за продолжительной
стрельбы разрывались, вместе с тем все пули были израсходованы, так
что во время происходящей атаки вынуждены были довольствоваться
такими, какие можно было обтесать (из кусков металла. — Е. А), и гар-
низон был совсем ослаблен... Тогда все офицеры сделали представление
коменданту о невозможности далее обороняться от столь крупной силы,
которая снова была готова напасть».40
После совещания комендант постановил сдать крепость русским. Петр,
всегда высоко ценивший воинскую доблесть, разрешил гарнизону выйти
из крепости «с распущенными знаменами, барабанным боем и пулями в
рту (столько военных припасов, по обычаям того времени, разрешалось
выносить сдавшимся по договору. — Е. А), с четырьмя железными пуш-
4 Ш ас колье кий И. П. Шведский источник об осаде Нотебурга Петром I // Материа-
лы и сообщения по фонду Отдела рукописной и редкой книги БАН СССР. Л., 1987.
С. 221—222.
41 Журнал. Ч. 1. С. 56.
23
ками». Шведы, сев на суда, ушли вниз по Неве, в Ниеншанц.41 Царь же
тотчас приказал начать восстановительные работы в завоеванной крепо-
сти, ввел на остров двухтысячный гарнизон, а также переименовал кре-
пость в Шлиссельбург (в переводе с немецкого языка— «Ключ-город»).
Как человек XVIII столетия, Петр, склонный к аллегориям, выбрал такое
название неслучайно — взятая крепость являлась действительно ключе-
вым пунктом в обороне Ингрии.
Портрет на фоне города
Фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын — «Прямой сын Отечества»
Екатерина Великая поучала потомков: «Изучайте людей... отыски-
вайте истинное достоинство... По большей части оно скромно и прячет-
ся где-нибудь в отдалении. Доблесть не высовывается из толпы, не
стремится вперед, не жадничает и не твердит о себе». Эти слова как
будто сказаны об одном из лучших генералов армии Петра I князе
Михаиле Михайловиче Голицыне. Потомок древнего рода Гедиминови-
чей, сын боярина, он начал службу барабанщиком Семеновского полка и
с тех пор безмерно полюбил военное дело. Современники в один голос
говорили о нем: «Муж великой доблести и отваги беззаветной — муже-
ство свое он доказал многими подвигами против шведов». Особенно
запомнился всем поступок Голицына 12 октября 1702 г., когда во главе
штурмового отряда он высадился под стенами островной крепости
Нотебург. Когда первые атаки захлебнулись кровью, царь Петр, внима-
тельно наблюдавший за штурмом, приказал Голицыну отступить. Од-
нако от Голицына, согласно легенде, пришел дерзкий ответ: «Я не при-
надлежу тебе, государь, теперь я принадлежу одному Богу». Потом на
глазах царя и всей армии военачальник приказал оттолкнуть от берега
пустые лодки, на которых приплыл его отряд. Подвиг красивый, поис-
тине античный, в духе спартанцев или римлян!
Да и потом Голицын блистал мужеством, никогда не отсиживался
за спинами своих солдат. Он имел обыкновение, как пишет современ-
ник, «идя навстречу неприятелю, держать во рту трубку, не обращая
внимания на летящие пули и направленное на него холодное оружие».
Михаил Михайлович отличился в сражении под Полтавой, а в 1714 г.
стал героем завоевания Финляндии, добился нескольких важных побед
над шведами, в том числе на море — в Гангутском сражении. Позже,
в 1720 г., он, сухопутный генерал, одержал победу над шведским фло-
том при Гренгаме.
Голицын принадлежал к особому типу генералов русской армии, ко-
торых любили все: и солдаты, и офицеры, и начальство. Невысокий,
коренастый, с темным от загара лицом, ясными голубыми глазами и
породистым носом, он был у всех на виду. Его любили не только за
24
отвагу, но и за «природный добрый ум,
приветливое обращение с подчиненны-
ми», приятные, скромные манеры, что,
как известно, среди генералов — досто-
инство редкое. Да и сам Петр I высоко
ценил Михаила Михайловича — какой
же государь не любит полководца, из
ставки которого никогда не улетает
богиня Победы! Он называл Голицына
так: «Прямой сын Отечества».
Мы почти ничего не знаем о семей-
ных делах фельдмаршала: конечно, была
жена, да и дети, но разве это главное в
жизни истинного воина. Как пелось в
старинной солдатской песне, «наши же-
ны — Пушки Заряжены, вот кто наши М. М. Голицын
жены!» Как многие выдающиеся полко-
водцы, князь Михайло Голицын был наивен и неопытен в политических
делах и во всем слушался старшего брата — хитроумного Дмитрия Ми-
хайловича. Говорят, что израненный в боях фельдмаршал не смел даже
сидеть в присутствии старшего брата — так его почитал... Близость к
Дмитрию и сгубила Михаила. После прихода к власти императрицы Анны
Иоанновны в начале 1730 г. и роспуска Верховного тайного совета, кото-
рый возглавлял Дмитрий, фельдмаршал был изгнан из армии и в конце
1730 г. умер — я думаю, от тоски — ведь старый орел в неволе долго не
живет.
«Время, время, время...»
Позднюю осень сменила зима, и Петр отложил поход вниз по Неве до
весны 1703 г. В ту зиму отряды Меншикова, как сообщала газета «Ведо-
мости», нападали на мызы и деревни в окрестностях Кексгольма и за-
хватили «простых шведов мужеска полу и женска 2000» человек. Уже с
середины марта 1703 г. Петр был в Шлиссельбурге и спешно готовился к
будущему походу. Он боялся упустить время, не хотел, чтобы шведы
перехватили инициативу. 6 апреля он писал Шереметеву, что ждет его с
полками и что «здесь, за помощию Божиею, все готово и больше не могу
писать, только что время, время, время, и чтоб не дать предварить непри-
ятелю нас, о чем тужить будем после».42
23 апреля армия Б. П. Шереметева от Шлиссельбурга двинулась вниз
по Неве, по ее правому берегу, и вскоре подошла к Ниеншанцу. Комен-
дант крепости Йохан (Иоганн) Аполлов прекрасно понимал, что силы
ПБП. Т. 2. С. 140.
25
Первое морское сражение в устье Невы в 1703 г.
Гравюра А. Клосса с оригинала Лагорио
сторон неравны. Уже в октябре 1702 г. он со своим гарнизоном в 800
человек изготовился к обороне. 20 октября Аполлов приказал поджечь
город и казенные склады на берегу Охты. Но русские тогда не пришли, из
Риги и Выборга помощи Аполлов не дождался, и 9 апреля 1703 г. он
писал королю: «Как только лед сойдет с Невы, противник, вероятно,
придет сюда со своими лодками, которых у него имеется огромное коли-
чество, обойдет крепость Шанцы и встанет на острие Койвусаари (Горо-
довой остров. — Е. А), откуда у него будет возможность препятствовать
всему движению по Неве». А 26 апреля Аполлов уже доносил о действиях
противника: «Около трех часов он штурмовал бастионы Пая и Сауна.
После двухчасового сражения атаку русских отбили... В моем распоряже-
нии 700 здоровых мужчин. Командира полка нет, я сам настолько устал,
что меня должны сажать в седло, чтобы я мог проверять построения
обороны. Я вижу сейчас, что они идут вдоль берега с развевающимися
белыми флагами».43 После неудачного приступа войска Шереметева нача-
ли рыть апроши и ставить батареи, следы позиций которых, согласно
Н. Цылову, сохранялись еще в 1705 г.44 28 апреля Петр I во главе фло-
тилии лодок с гвардейцами проследовал вниз по Неве мимо Ниеншанца,
Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 110—111; Ведомости. С. 8, 30.
44 ЦыловН. Планы С.Петербурга в 1700, 1705, 1725, 1738, 1756, 1777, 1799, 1840,
1849 годах. СПб., 1853.
26
с бастионов тщетно пытались огнем этому воспрепятствовать.45 Так в самом
конце апреля 1703 г. Петр в первый раз оказался в тех местах, с которыми
впоследствии навсегда связал свою жизнь. Плавание вниз по Неве имело
отчетливо разведывательный, рекогносцировочный характер — русское ко-
мандование опасалось, как бы флотилия адмирала Нуммерса, базировавша-
яся в Выборге, не подошла на помощь осажденному гарнизону Ниеншанца.
Поэтому Петру необходимо было знать о силах и расположении шведских
кораблей. Лодки дошли до взморья, шведов видно не было, на Витсаари
(Гутуевском острове) Петр оставил заставу из гвардейцев и на следующий
день, 29 апреля, вернулся в лагерь под осажденным Ниеншанцем.
30 апреля русские предприняли попытку нового штурма, который гар-
низон опять отбил. Нужно согласиться с теми историками, которые счи-
тают, что взятие Ниеншанца было довольно кровопролитным с обеих
сторон. Впрочем, было ясно, что крепость обречена. Поэтому комендант
Аполлов, исполнив свой долг, перед лицом этого подавляющего превос-
ходства осадного корпуса противника (особенно после продолжительного
14-часового обстрела и взрыва порохового погреба),46 согласился на по-
четную сдачу. Это произошло 1 мая 1703 г. Согласно условиям капитуля-
ции, Аполлов на следующий день, 2 мая, вручил на серебряном блюде
городские ключи фельдмаршалу Шереметеву и под барабанный бой вместе
с гарнизоном, семьями солдат и офицеров, а также сидевшими в осаде
горожанами покинул крепость.47 Русские вступили в крепость, был устро-
ен праздничный молебен в Шлотбурге — так переименовал русский царь
шведский Ниеншанц. Тогда же состоялся знаменитый военный совет,
решивший судьбу Петербурга. Историк Г. Г. Приамурский считает, что
между данными Петром названиями стоявшего у истоков Невы Шлис-
сельбурга (Ключ-город) и Шлотбурга (по-голландски «Замок-город»;
slot — с гол. замок или замок) существует устойчивая аллегорическая
связь (ключ—замок).48
Портрет на фоне города
Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев — российский кунктатор
Когда после очередной военной кампании Шереметев приезжал в Моск-
ву или в Петербург, его приветствовали как никого другого из генера-
лов Петра! — почти всю Северную войну он был главнокомандующим
Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. СПб., 1884. С. 35.
46 Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 111 —112.
47 Обстоятельства взятия Ниеншанца достаточно полно изложены в кн.: Соро-
кин П.Е. Ландскрона, Невское устье, Ниеншанц. С. 81—94.
48 Приамурский Г. Г. Три века петровской навигации // ПЧ-95. С. 196.
27
русской армией, ее старейшим фельдмар-
шалом! Боярин Шереметев всегда верой
и правдой служил государю. Он воевал с
турками, татарами, шведами, душил
мятежи казаков и стрельцов. Крупный,
даже толстый, с бледным лицом и го-
лубыми глазами, Шереметев выделялся
Г -я^нн^га щниш \« среди прочих вельмож своими благород-
Я^^ВИтаЯНиН J ными, спокойными манерами, любезно-
стью и воспитанностью. Петр — госу-
дарь деспотичный, склонный к шуткам
над подданными и непристойным ро-
зыгрышам, никогда не позволял себе
проделывать их со старым воином.
Однако при всех своих заслугах Ше-
реметев не был выдающимся человеком.
Борис Петрович — личность вполне
заурядная, неяркая, без воображения и
духовных исканий. «Не испытлив дух
имею», — признавался он в письме свое-
му приятелю Ф. М.Апраксину. Но зато
он обладал другими достоинствами.
Б нем была та солидная надежность,
которая внушает подчиненным уверен-
ность и придает мужество даже в са-
мом жарком бою. Возможно, поэтому
Петр и вверил ему свою армию. Шереме-
теву случалось поступать не так, как хотел государь, — человек порывис-
тый и стремительный. Часто царь требовал от Шереметева быстроты,
активности, бывал недоволен, когда фельдмаршал мешкал. Письма Петра I
к нему полны понуканий и угроз. Но при этом царь не спешил расстаться
с Шереметевым. Он знал наверняка, что старый конь борозды не испортит
и что российский Кунктатор зря не будет рисковать, не бросится, подобно
плебею Меншикову, на авантюры. Шереметев предпочитал вести «негерои-
ческую», но рациональную войну, насколько она возможна в России.
Жизнь этого богатейшего вельможи была тяжелой, изнурительной.
Грозный для врагов, он был придавлен страшной ответственностью, все
время боялся не только за врученную ему армию, но и за себя. Петр!,
используя способности и опыт Бориса Петровича, все-таки чуждался его
и не пускал в свой ближний круг. Шереметев вечно страшился прогне-
вить царя, лишиться е$о милости, пожалований и похвалы. А государеву
холопу они всегда так нужны! В письме к секретарю Петра I А. В. Ма-
карову он с тревогой вопрошал: «Нет ли на меня вящего гнева Его
величества?» В конце жизни, уже смертельно больной, фельдмаршал
боялся, как бы царь не заподозрил его в симуляции, в нежелании судить
Б. П. Шереметев.
Неизвестный мастер. 1718
28
царевича Алексея Петровича — ведь он в 1718 г. получил строгий указ
царя явиться в Петербург и участвовать в суде над наследником, Шере-
метев слезно умолял, чтобы врачи засвидетельствовали подлинность
его болезни. Он умер в Москве 17 февраля 1719 г, В завещании он просил
похоронить себя в Киево-Печерском монастыре — святом месте, кото-
рое он особенно почитал. Но государь решил участь покойного иначе:
даже последние желания подданных для него ничего не значили. Тело
Шереметева привезли в Петербург, и его могила стала первой в некро-
поле высшей знати Александро-Невского монастыря. Так даже смерть
старого фельдмаршала, как и прожитая в вечном страхе и трепете его
жизнь, послужила высшим государственным целям.
Прощание со Шлотбургом
Заняв Ниеншанц (Шлотбург), Петр I, по-видимому, поначалу намере-
вался здесь обосноваться, как в Шлиссельбурге. Однако вскоре царю ста-
ло ясно, что ни местоположение крепости, ни ее оборонительные сооруже-
ния не отвечают критериям тогдашней фортификационной науки. Из
Шлотбурга, весьма удаленного от устья Невы, трудно было контролиро-
вать самый вход в Неву из залива. Тогда и возникла идея строительства
более мощной и расположенной ближе к взморью крепости. Замечу, что
это не было такой уж новой, оригинальной идеей. Как говорилось выше,
об этом думал и генерал-губернатор Лифляндии Эрик Дальберг. В 1698 г.
он писал, что для упрочения шведского господства в устье Невы нужно
или перестраивать существующий Ниеншанц, или построить новую кре-
пость при впадении Невы в Балтийское море.
Петр I и его советники, независимо от Дальберга, взвесили оба эти ва-
рианта и остановились на втором из них. Произошло это на военном совете
в лагере под Шлотбургом 2 мая 1703 г., когда, согласно «Журналу, или
Поденной записке» Петра Великого, решался вопрос: «Тот ли шанец (Ни-
еншанц — Шлотбург. — Е, А.) крепить или иное место удобнее искать (по-
неже оной мал, далек от моря и место не гораздо крепко от натуры), в
котором положено искать нового места, и по нескольких днях найдено к
тому удобное место — остров, который назывался Люст Елант (то есть
Веселый остров)».49 Естественно, что окончательному выбору места для
крепости предшествовала тщательная рекогносцировка. В источниках есть
противоречия относительно времени ее проведения. Из цитированного выше
отрывка «Журнала» следует, что поиски начались после принципиального
решения военного совета в лагере под Шлотбургом о строительстве крепо-
сти в новом месте. Та же версия изложена и в сочинении анонимного
автора «О зачатии и здании царствующего града Санктпетербурга». Автор
Журнал. С. 74.
29
этот причудливо сочетал в своем труде легенды и действительно происхо-
дившие события. Он упоминает, что Петр плавал в устье Невы 14 мая и
«усмотрел удобный остров к строению города».50 Отсюда следует, что
Петр был на Заячьем острове после занятия русскими Ниеншанца 1 мая
1703 г. Однако известно, что «Журнал, или Поденная записка» писался
уже после 1721 г. и мог неточно, как и сочинение анонима, отразить
происшедшие события. Зато в другом источнике — «Журнале Кабинет-
ском» за 1703 г., который заполнялся ежедневно подьячими Кабинета
Петра I в течение всего его царствования, говорится, что еще во время
осады Ниеншанца «господин капитан бомбардирский (Петр. — Е.А.)
изволил осматривать близ взморья удобного места для здания новой фор-
теции и потом в скором времени изволил отыскать единой остров, зело
удобной положением места», на котором в скором времени и основали
крепость51. Иначе говоря, Петр обследовал это место, плывя на Гутуев-
ский остров или возвращаясь с него, то есть в самом конце апреля 1703 г.
Впрочем, правы могут быть оба источника — дело было весьма ответ-
ственное и осматривать берега Невы пришлось, видимо, не раз.
Отступление
Соблазн обмана
Несколько лет тому назад мне показалось, что, благодаря архивисту
С. В. Казаковой, я ухватил-таки птицу истории за хвост и теперь нако-
нец можно будет ответить точно на один из важнейших вопросов ис-
тории нашего города: кто подал мысль основать Петербург в устье
Невы — и знать, на кого сетовать, когда месишь грязь со снегом на город-
ских улицах и сгибаешься под ледяным ветром. В фондах Российского
государственного исторического архива хранится копия грамоты Петра
Великого некоему крещенному в православие финну Семену Иванову, ко-
торый получил от царя награду — урочище Красный Кабачок на Петер-
гофской дороге — за то, что, будучи лоцманом, толмачом и проводни-
ком, «указывал где быть корабельному строению и зданию (т. е.
строительству.— Е.А.,) для Санкт-Петербурга». Но, увы, анализ ко-
пии грамоты и сопутствующих ей документов убедительно показал,
что грамота эта — типичная фальшивка, составленная потомками лоц-
мана Семена Иванова, и фраза о «здании» — строительстве Петербур-
га — придумана и вставлена, очевидно, подкупленным родственниками
канцеляристом.52
50 Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 258.
51 Цит. по: ШарымовА.М. Был ли Петр I основателем Санкт-Петербурга? // Авро-
ра. 1992. № 7/8. С. 109.
52 Подробнее см.: Анисимов Е.В. Кто показал Петру Великому место для основания
Санкт-Петербурга// Russian Studies. СПб., 1995. Т. 1, вып. 4. С. 98—113.
30
Основание Петербурга. Барельеф Б. К. Растрелли. 1723 (?)
Нет, не мог действительно существовавший и награжденный царем
за лоцманскую работу Семен Иванов указывать Петру место, где лучше
построить Петербург! Основание города явилось не следствием удачной
находки Семена Иванова, а результатом продуманного замысла Петра I
и многих окружавших его людей. Весной 1703 г. царь, отыскивая место
для будущей крепости, тщательнейшим образом осматривал побережье
Невы. Он исследовал территорию не один, а в сопровождении различных
специалистов — основание крепостей в то время было серьезнейшей на-
укой, требовало рекогносцировки на местности, анализа чертежей, про-
меров глубин, обсуждения многих технических вопросов с фортифика-
торами, артиллеристами и моряками. Скорее всего прав Феофан
Прокопович, который писал в своей «Истории Петра Великого», что
31
царь, «сед на суда водныя, от фортеции Канцов по реке Невы береги и
острова ея, даже до морского устья, прилежно разсуждати начал, не без
совета и прочиих в деле том искусных».53
Нам известно, что в свите Петра в то время были два специалис-
та-фортификатора: французский генерал-инженер Жозеф Гаспар Лам-
бер де Герэн и немецкий инженер В. А. Киршенштейн. Первый делал
чертежи восстанавливаемой после штурма 1702 г. крепости Ноте-
бург—Шлиссельбург, рукой же второго сделаны два первых плана кре-
пости на Заячьем острове. До самой своей смерти в 1705 г. Киршен-
штейн руководил строительством Петропавловской крепости.
А. М. Шарымов, вслед за военным историком Ф. Ф. Ласковским, счита-
ет, что проект Киршенштейна был положен в основу проекта крепо-
сти на Заячьем острове. Он также отводит большую роль Ламберу,
продолжателю школы великого Вобана. Осенью 1703 г. Ламбер полу-
чил в награду орден Андрея Первозванного. Петр никогда не был щедр
на награждение высшим и единственным орденом России той эпохи.
Возможно, так он особо отметил заслуги своего генерал-инженера при
основании 16 мая 1703г. крепости на Заячьем острове54. Кроме того,
после Азовских походов 1695—1696 гг. царь и сам приобрел большой
опыт в фортификации — ведь тогда ему пришлось долго выбирать
место для основания Таганрога, а также крепости Святой Петр в
устье Дона. Как предполагают историки, один из рабочих чертежей
крепости на Заячьем острове сделан рукою самого царя. 55
Отныне и навсегда
Итак, [в ковде апреля—начале мая 1703 г. Петр1 и его помощники
выбрали место для будущей крепости у правого берега Невы на низком
острове, известном как Яниссаари, или Енисаари (в переводе с финского
на русский язык — Заячий остров) или по-шведски Люст-Эйланд, Люст-
Гольм (Веселый остров). В фортификационном смысле остров был очень
удобен для обороны устья Невы — огонь с построенных на нем бастионов
перекрывал два основных, сходящихся поблизости от крепости, кора-
бельных фарватера по Большой и Малой Неве.
(16 мая по старому стилю (27 мая по новому) 1703 г. на этом острове
началось строительство крепости. Сначала было решено возвести земля-
Прокопович Ф. История Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии и
взятия в плен остальных шведских войск при Переволочне включительно. М., 1788. С. 82.
54 Шарымов А. М. Был ли Петр I основателем Санкт-Петербурга? С. 139, 147; ПБП.
Т. 2. С. 397. В 1706 г. де Ламбер бежал за границу и был лишен ордена. См. также: Сте-
панов С. Д. Санкт-Петербургская Петропавловская крепость. СПб., 2000. С. 35—40, 43.
БутмиВ.А. Начало строительства Петропавловской крепости// Научные сооб-
щения Ленинградской государственной инспекции по охране памятников Ленинграда.
Л., 1959. С. 5—6.
32
ные валы с шестью бастионами (больверками), получившими названия по
фамилиям тех приближенных Петра I, которые под личную ответствен-
ность наблюдали за ходом строительства. Так же Петр действовал в
1696 г., укрепляя Азов, и в 1707-1708 гг., когда возникла опасность
наступления шведов на Москву и потребовалось укрепить стены Белого
города. Ближе к карельскому берегу располагался бастион, названный по
фамилии воспитателя Петра и судьи Ближней канцелярии Н. М. Зотова
(Зотов бастион). Другой бастион увековечил имя ближнего стольника,
будущего канцлера Г. И. Головкина (Головкин бастион). Получили «свои»
бастионы А. Д. Меншиков (Меншиков бастион), боярин князь Н. Ю. Тру-
бецкой (Трубецкой бастион), родственник Петра по материнской линии
К. А. Нарышкин (Нарышкин бастион). Эти последние два бастиона смот-
рели на Неву вместе с Государевым, или Капитанским, бастионом, стро-
ительство которого «поручалось» самому Петру I.
То, что строительство крепости началось с бастионов, кажется важ-
ным и символичным. Видный церковный деятель Гавриил Бужинский,
первым воспевший в художественном произведении новый город, писал,
что Петербург строился сначала не как город, не как столица, а как
стратегический объект, оборонительное сооружение.56 Для Петра I и ко-
мандования русской армии именно строительство крепости было делом
первостепенной важности. Укрепление устья Невы входило в общий план
целостной системы обороны Ингерманландии. Этот план подразумевал
оттеснение шведов от обоих берегов Невы, а также строительство оборо-
нительных сооружений на занятой русскими войсками территории.
29 июня 1703 г., в Петров день (т. е. день Святых апостолов Петра и
Павла), а значит, и в день тезоименитства государя Петра I, произошло
важнейшее событие в истории города — он получил имя. До выхода в свет
в 1885г. книги П.Н.Петрова «История Санкт-Петербурга...» ни у кого
не было сомнений в том, что 16 мая 1703 г. на Заячьем острове был
основан город, который тогда же и получил свое имя — Санкт-Петербург.
Вывод этот вытекал из сообщений многих источников, преимущественно
позднейшего происхождения. Так, в «Журнале, или Поденной записке»
Петра после цитированных выше слов «...Веселый остров» сказано: «...где
в 16 день майя (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована
Санктпетерсбург». Примерно о том же пишет в «Истории Петра Велико-
го» Феофан Прокопович: «Когда же заключен был совет быть фортеции
на помянутом островку и нарицати ея оной именем Петра Апостола
Санктпетербург». В анонимном сочинении «О зачатии и здании... Санкт-
Петербурга» подробно описана легендарная история о том, как Петр
16 мая 1703 г. установил на месте основания города золотой ковчег с
мощами Андрея Первозванного, на крышке которого якобы было выреза-
но: «...основан царственный град Санктпетербург». В конце этой церемо-
Бужинский Г. Слово в похвалу Санктпетербурга и его основателя государя импе-
ратора Петра Великого// Полное собрание поучительных слов. М., 1784. С. 1—36.
3 Заказ № 79
33
нии Петр будто бы сказал: «Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, аминь.
Основан град Санктпетербург».57
П. Н. Петров усомнился в том, что город при своем основании был
назван Санкт-Петербургом. Он вообще заявил, что город основан не 16
мая, а 29 июня, и именно с этого дня нужно вести отсчет его истории.
Столь неожиданный для многих вывод историк сделал потому, что в
архивных документах до 29 июня название города не упоминается вовсе,
и только с Петрова дня, когда митрополит Новгородский Иов освятил
деревянную церковь во имя Святых апостолов Петра и Павла на Заячьем
острове, в документах появляется название — «Санкт-Петербург».58 Мне-
ние Петрова было сразу же оспорено коллегами, заявившими, что следует
разделять два события — день закладки крепости на Заячьем острове (16
мая) и день наименования крепости (29 июня), как различаются день
рождения ребенка и его крестины.
Однако все попытки опровергнуть утверждение Петрова о том, что пол-
тора месяца крепость оставалась безымянной, ни к чему не привели. Об-
наружилось, что еще 28 июня 1703 г. Петр I пометил свое письмо:
«В новозастроенной крепости» без упоминания ее имени, и только 30
июня на письме, полученном им от Т. Н. Стрешнева, проставлена помета:
«Принята с почты в Санкт-Петербурхе». 1 июля 1703 г. уже сам царь
писал: «Из Санкт-Питербурха», а в письме от 7 июля мы читаем: «Из
новой крепости Питербурга».59 Историк Н.В.Голицын, пытаясь найти
аргументы против точки зрения Петрова, наткнулся на письмо ближнего
стольника, будущего канцлера Г. И. Головкина, датированное 16 июля
1703 г., в котором он сообщал своему адресату: «Сей город новострою-
щийся назван в самый Петров день Петрополь и уже онаго едва не с
половину состроили». На письме помета: «Из Петрополя».60
Нельзя не заметить, что в приведенных документах город называет-
ся по-разному. Это характерно для начального периода его истории:
привычное нам имя Санкт-Петербург прижилось не сразу. В докумен-
тах петровской поры он называется и Петрополем, и Питерполом, и
S. Петрополисом. И вообще, как только ни называли город, получив-
ший впоследствии свое классическое название Санкт-Петербург: Санкт-
Питербург, Санкт-Петербурк, С. Петерзбург, Санкт-Петер-Бурх, Санкт-
Питер-Бурх, Санктпитербурх, Санктпетербург, Санктъпетербург,
Питербурх. По письмам и бумагам Петра I видно, что сам царь чаще
всего называл город Санкт-Питербурх, останавливаясь на голландском
написании и произношении имени Петр как Питер. Кроме того, в его
письмах встречаются и такие варианты: St. Питербурх, St. Питеръбурх,
Журнал. Ч. 1. С. 17; Прокопович Ф. История Петра Великого... С. 82; О зачатии
и здании... Санкт-Петербурга// Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I... С. 258.
58 Петров П.Н. История Санкт-Петербурга... С. 38—39.
59 ПБП. Т. 2. С. 204, 558, 561; УстряловН.Г. История... С. 155.
Голицын Н. В. К 200-летию основания Петербурга: Петербург или Петрополь?
Новое свидетельство об основании Петербурга. СПб., 1903. С. 8.
34
Sp6ypx.61 В те времена не задумывались
о написании топонимов. Только что по-
явившийся Шлотбург писался и как
Шлотбурх, и как Шлотбурк. Но более
всего коверкали название Шлиссельбур-
га— ну никак русский язык не справ-
лялся с этим словом: Шлюсенбург, Шлю-
тельбурх, Шлютенбурх, Шлиселбурк,
Слюселбурх, Слишелбурх,62 что в конце
концов привело к упрощенному народно-
му Шлюшину. Непреодолимым для язы-
ка русского человека оказалось и назва-
ние Ораниенбаума — его можно узнать в
Рамбове, Рамбоме, Ранибоме, Ранимбоме,
Араним-боме.63 Сам Петр, как известно,
и вовсе не ломал голову над подобными
вопросами и часто писал так, как слышал:
«Ингермоландия»64 и т. д. То же самое
можно сказать и о названии Петербурга.
При этом не совсем ясно, когда на сме-
ну голландскому написанию названия
Санкт-Питербурх (а так лее Питер-гоф)
пришло немецкое написание: Санкт-Пе-
тербург (а также Петергоф).
А был ли основатель при основании?
Большинство историков Петербурга, опираясь на «Журнал, или Поден-
ную записку» Петра Великого за 1703 г., утверждают, что 16 мая, то есть
в момент закладки крепости, царя на Заячьем острове не было — с 11 по
20 мая он находился в Лодейном Поле. О присутствии государя во время
закладки крепости пишет только автор анонимного сочинения XVIII в. «О
зачатии и здании...». В последнее время аноним получил поддержку совре-
менного историка — А. М. Шарымова, который, используя архивные доку-
менты, предпринял попытку опровергнуть традиционное суждение об от-
сутствии Петра на Заячьем острове 16 мая и утверждает, что царь там
непременно был — не мог пропустить это событие исторического масштаба.
61 РИО. Т. 11. С. 45, 52, 62—63, 65 и др.
62 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 63; ПБП. Т. 2. С. 140, 151, 515, 523, 528; РГИА.
Ф. 467. Оп. 4. Д. 8. Л. 9.
63 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 456. Л. 519 и др.; Д. 25. Л. 88; Письма и выписки из пи-
сем С.-Петербургского генерал-полицмейстера Девьера к князю А. Д. Меншикову // РА.
1865. Стб. 1256, 1274.
64 РИО. Т. 11. С. 56 и др.
ттттчъ м.лптыъ n nor* г^у.
Основание С.-Петербурга
Петром Великим в 1703 г.
Неизвестный мастер по рисунку
П.Иванова. 1836—1844
35
Петровские ворота. Рисунок Д. Трезини. 1730—1732
Исследователь провел интереснейшие изыскания, но так и не сумел бес-
спорно доказать, что Петр оказался 16 мая именно на Заячьем острове.65
Мне кажется, что нужно различать закладку крепости и ее освящение.
Закладка была делом чисто техническим, менее значимым, чем ее освяще-
ние. Точно известно, что Петра I не было при основании форта Кроншлот
в 1703 г., а потом — крепости и города Кронштадт в 1720 г. Примеча-
тельно, что оба раза при закладке отсутствовало и духовенство, непремен-
но участвовавшее во всех государственных торжествах в России. Но зато
царь счел для себя обязательным прибыть к моменту освящения и на-
именования форта Кроншлот весной 1704 г., а также к освящению церк-
ви в новооснованной Кронштадтской крепости. То, что нам, спустя три-
ста лет, представляется важнейшим историческим событием — основанием
См.: ШарымовА.М. Был ли Петр I основателем Санкт-Петербурга?
36
будущей столицы Российской империи — для Петра и его современников
в 1703 г. было делом важным, но сугубо техническим: закладка крепости,
укрепления — совсем не то, что освящение. И вообще, если бы Петербург
не стал имперской столицей, вокруг его основания и не было бы никакого
«венка легенд», как их нет вокруг основания Таганрога, который также
мог стать столицей России. Словом, традиционная точка зрения об отсут-
ствии Петра при закладке крепости на Заячьем острове, по существу, по
сей день не опровергнута.
Чье же имя носит наш город?
Не менее важен и другой вопрос: чьим именем назван город — именем
святого Петра или именем царя земного Петра Алексеевича Первого? Боль-
шинство историков считают, что город назван по имени небесного покрови-
теля. Ведь в 1696 г. прецедент уже был: на берегу Азовского моря основали
форт, названный по имени Святого Петра. Впрочем, в заметке от 4 октября
1703 г., помещенной в «Ведомостях», сказано, что государь основал кре-
пость «на свое государское имянование прозванием Питербургом обновити
указал»,66 то есть назвал крепость своим именем. В этом нет ничего удиви-
тельного для страны, где уже были города Царев-Борисов и Романов, а потом
возникли Елизаветград, Екатеринбург, Екатеринослав, Николаев. Но при
окончательном, устоявшемся варианте названия города — Санкт-Петербург,
переводимом как «город Святого Петра», приоритет имени святого патрона
царя над именем самого царя очевиден. Символично, что на главных —
Петровских— воротах крепости после их перестройки в 1717—1718 гг.
была установлена фигура Святого Петра с двумя ключами. Иностранец,
видевший в 1720 г. трон Петра I, усмотрел, что на нем был вышит орел с
регалиями, а также святой Петр с ключами.67 Все это подкрепляет симво-
лические аналогии с Римом — городом Святого Петра.68
Отступление
Первый ледоход на Неве
Еще один памятный факт из самой ранней, «младенческой» истории
города. 3 апреля 1704 г. Василий Порошин, руководивший работами в
Шлиссельбурге, писал Меншикову: «У нас тихо и воздух тепл, з дождя-
66 Ведомости. С. 82.
67 Вебер Ф. X. Из книги «Преображенная Россия»// Беспятых Ю. Н. Петербург
Петра I... С. 105, 157, 267.
68 Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепции «Москва— третий Рим» в
идеологии Петра Первого: (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) //
Художественный мир Средневековья: Сб. ст. М., 1982. С. 239.
37
ми, речной лед выше и ниже города прошел и в острог переезжают в
лотках, а с озера начал лед иттить с сего числа».69 Значит, ладожский
лед первый раз в истории города прошел по Неве 4—5 апреля, или же
15—16 апреля по новому стилю.
Наконец, нет окончательного ответа и на вопрос: если Санкт-Петер-
бургом называлась крепость на Заячьем острове, то когда же это название
стало обозначать собственно город как населенный пункт. Неясно также,
когда сама крепость стала называться Петропавловской. Авторы «Очер-
ков истории Ленинграда» решают эту проблему достаточно просто: «Кре-
пость первоначально свое название Санкт-Петербурх получила 29 июня
того же года в церковный праздник Петра и Павла. Позже, когда в кре-
пости был построен собор в честь Петра и Павла, она стала называться
Петропавловской, название же Санкт-Петербург закрепилось за городом,
возникшем вокруг крепости».70 Однако этот довольно распространенный
вывод принять полностью нельзя. Что такое «позже»? Собор во имя свя-
тых апостолов Петра и Павла построили в 1704 г., и он многие десяти-
летия назывался: «Церковь апостолов Петра и Павла, что в Санкт-Петер-
Бургской крепости», или «В Санкт-Петербургской крепости церковь
Петропавловская», или «Церковь Петра и Павла, что в городе».71 Сама
же крепость при Петре I, да и позже называлась нередко «Гарнизоном»
(вариант «Гварнизон», «Санкт-Питер-Бургский гварнизон»)72 или «Горо-
дом». В 1728 г. Д. Трезини распорядился перевезти кирпич «из болварка
Е. и. в. чрез город в болварк же Зотова».73 Городом в России всегда назы-
вали собственно крепость, детинец, кремль, замок, цитадель. В 1715г.,
давая распоряжения о содержании в Шлиссельбургской крепости швед-
ского канцлера графа Пипера, царь разрешил выводить пленника гулять
«только в городе и по городу, а за город не выпускать». Коменданту
Шлиссельбурга в голову не пришло бы вывозить Пипера на прогулку за
пределы острова-крепости в посад на левом берегу Невы. Речь явно шла
о прогулках внутри крепостных стен.74 Крепость на Заячьем острове дол-
го называлась «Санкт-питер-бургская фортеция» и даже «Санктпитер-
бургская фортификация» (или «Санкт Питер Бургская фортофикация»,
1721г.),75 «Крепость» (так было даже в середине 1730-х гг.),76 а также
«Санкт-Питербургская крепость» и «Петропавловская крепость». На
69 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 63.
70 Очерки истории Ленинграда. М.;Л., 1955. Т. 1. С. 32.
71 РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 299. Л. 23; Деспозиция и церемония торжественного въезда
императрицы Анны Иоанновны в С. Петербург 16 января 1732 года// РА. 1867. С. 338.
72 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 407. Л. 3.
73 Там же. Д. 602. Л. 8.
74 РИО. Т. 11. С. 54.
75 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 7. Л. 26 об., 49; Д. 27. Л. 7; Оп. 2. Д. 26в. Л. 919.
76 РИО. Т. 111. С. 331; Т. 106. С. 335.
38
изображении 1705 г. есть даже такое название: «Isles de Petersborg» (т. е.,
вероятно, «Остров Петербург»).77 В указе 1714 г. о построенной образцо-
вой мазанке на Петербургском (Городовом) острове у Петровского моста
сказано, что она стоит «у Санкт-Петербурга близ моста».78 Совершенно
ясно, что так называлась именно крепость. Как и в истории с названием
самого города, это говорит о том, что название крепости устоялось и
прижилось не сразу. Разнобой виден не только в документах, но даже в
позднейших надписях на надгробиях Комендантского кладбища у стен
Петропавловского собора. Умерший в 1814 г. генерал П. А. Сафонов на-
зван «Петропавловской крепости комендантом», а его скончавшийся в
1839 г. коллега Крыжановский назван «комендантом С.-Петербургской
крепости».79 По-видимому, перенос имени крепости на город и появление
у нее собственного названия (по главному собору) происходили постепен-
но, на протяжении многих десятилетий.
77 БутмиВ.А. Начало строительства... С. 12.
78 ПСЗ. Т. 5. № 2628.
79 Бенуа И. Н. Реставрация и благоустройство Комендантского кладбища // КЗ.
Вып. 2. С. 355—356.
Глава 2
ТРЕВОЖНЫЕ ГОДЫ ПЕТЕРБУРГА
На волне первого успеха
(Все первые годы жизни Петербурга было неясно, выживет ли юный
город или погибнет под натиском неприятеля. Все это время вокруг Пе-
тербурга шла война, которая порой подступала к самому его порогу.
Русское командование проводило в Ингерманландии довольно сложные
войсковые наступательно-оборонительные операции. Наибольшую опас-
ность для Петербурга представляла группировка упомянутого выше ге-
нерала Крониорта, стоявшая у реки Систебок (Сестры). 8 июля 1703 г.
русские войска во главе с Петром I сумели оттеснить шведов от Сестры на
северо-запад. Крониорт отошел в глубь своей территории, к Кексгольму и
Выборгу — центру обороны Карельского перешейка и Южной Финляндии.
Сразу же после занятия Ниеншанца началось наступление на южном
направлении — армия фельдмаршала Шереметева двинулась к Яму (Ям-
бургу) и Копорью и в конце мая 1703 г. легко завладела этими слабыми
крепостями. Тотчас начались работы по их укреплению — русские не скры-
вали, что устраиваются здесь надолго. По-прежнему важную роль в обо-
роне русских позиций играл Шлиссельбург. Эту крепость тоже поспешно
восстанавливали, укрепляли и достраивали. Сюда же из России стекались
первые отряды строителей, которых потом переправляли в Петербург. Для
них в Шлиссельбурге построили казармы, госпиталь, магазины и склады
с продовольствием.1 Словом, Шлиссельбург в то время был не только клю-
чевым пунктом обороны, но и главным перевалочным пунктом, через кото-
рый в Ингерманландию шли припасы и рабочая сила. Отсюда на судах
можно было пройти как до Петербурга, так и до Новгорода. Не будем за-
бывать, что проехать в Петербург посуху, особенно осенью и весной, было
очень трудно. 8 апреля 1704 г. голландский гравер И. Г. Шхонебек писал
Меншикову из Новгорода, что выехал было в Петербург и даже проехал 15
верст, «но понеже дорога худа и за водою, что она розлилась, не мог про-
ехать, опять воротился в Новгород».2 Служилые государевы люди так
поступить не могли и тащились по пояс в грязи в петровский «парадиз».
Иогансен М. В., Кирпичников А. Н'. «Петровский Шлиссельбург»: (По новооткры-
тым материалам)// Русское искусство первой четверти XVIII века. М., 1974. С. 27—32.
2 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 69.
40
Крепость, ставшая огородом
Жители Ниена, согласно договору о сдаче крепости, либо ушли к
Выборгу, либо растворились среди первых петербуржцев. Как уже сказано
выше, сам город прекратил свое существование осенью 1702 г., когда
Аполлов его сжег, чтобы не позволить русским зацепиться вблизи цита-
дели. После занятия крепости армией Петра строения ее были буквально
растащены по кирпичику и бревнышку — как только царь решил не
усиливать крепость, а строить новую, дома и оборонительные сооружения
Ниеншанца пошли в виде материала на строительство первых домов
Санкт-Петербурга. Но еще долго в устье Охты возвышались земляные
валы бывшей крепости с остатками ее каменных укреплений. При наступ-
лении шведов на Петербург в 1704—1708 гг. их стали взрывать порохо-
выми зарядами, чтобы сократить линию обороны, не дать шведам воз-
можность использовать Шлотбург как плацдарм для наступления на
Петербург. Ведь шведские силы находились поблизости от Шлотбурга, на
Выборгской дороге — самом опасном для молодого Петербурга направле-
нии. Уже 18 января 1704 г. первый комендант будущей Петропавловской
крепости генерал К. Э. Ренне писал Меншикову: «И тот город (Шлот-
бург. — Е.А.) розрыт». Но из того же письма следует, что в это время там
еще находились какие-то провиантские склады. Ренне пишет, что по 8 ян-
варя «из Шлотъбурха перевезено [в Петербург] ржи 502, овса 27 четей».3
Возможно, какие-то складские помещения были не в самой крепости, а
там, где находился укрепленный лагерь (шанец) русской армии, пришед-
шей под Ниеншанц в апреле 1703 г. Датский посланник Юст Юль в своем
дневнике писал, что «к шанцу этому, говорят, могли подходить вплотную
большие корабли для приема и сдачи груза». В декабре 1709 г. Юль за-
писывает, что от бывшей крепости «уцелела часть вала», на котором
Петр испытывал мощные взрывные устройства. Они, по словам Юля,
«пробили вал на половину его толщи».4 На рисунке художника Федора
Васильева конца 1710-х гг. Шлотбург напоминает бесформенную груду
развалин и земли.5
В 1718 г. по указу Петра I во внутреннем, укрытом от ветров про-
странстве между валами бывшей крепости был основан плодовый пи-
томник— «Канецкий огород», которым ведал садовник Летнего сада
Г. Фохт. Питомник просуществовал до начала XIX в. Позже территория
крепости пошла под застройку,6 и все же следы укреплений еще долго —
3 Там же. Л. 22.
4 ЮльЮ. Записки датского посланника при Петре Великом (1709—1711 гг.)- М.,
1900. С. 189, 104.
5 Гаврилова Е. И. «Санкт Питербурх» 1718—1722 годов в натуральных рисунках
Федора Васильева// Русское искусство первой четверти XVIII века. Ил. 8.
6 Приамурский Г. Г. Санкт-Петербург и судьба Ниеншанца // Шведы на берегах
Невы: Сб. ст. Стокгольм, 1998. С. 46—47.
41
до начала XX в. — можно было заметить в устье Большой Охты. Ныне
есть проект увековечить памятным знаком место, на котором стоял
Ниеншанц.
Отступление
Неизведанное будущее Ниеншанца
Однажды автору этих строк довелось пожить несколько недель зи-
мой в Голландии, в маленьком городке Нарден, под Амстердамом. Таких
городков много в Голландии, Германии, Франции. Тиха и размеренна их
жизнь, уютны и безопасны их вечерние улицы, приветливо светятся в
темноте вывески редких ресторанов и пивных. Вечером, проходя по улоч-
ке, сплошь заставленной автомобилями, невольно отводишь глаза от
окон: на нижних этажах домов нет занавесок — никто не прячется,
честному горожанину нечего скрывать от людей. Вот он сидит в уют-
ном кресле с трубкой в зубах, читает газету, отсветы огня от камина
играют на стенах, на ковре лежит вислоухая добрая собака (у них, в
Европе, все собаки почему-то с добрыми физиономиями). На длинном
цветастом диване с десятком подушечек примостилась его семья — жена,
сын и дочка, смотрят телевизор. Мир спокойный, неведомый...
Но Нарден поразил меня не этим. Представьте себе Петропавлов-
скую крепость — больверки, фланки, батардо, равелины, казематы, мос-
ты, а внутри этого каменного кольца «вставлены» не Монетный двор
с кирпичной трубой, а узкие улочки старинного средневекового города, в
центре — не выложенный грубым булыжником бескрайний плац, а уют-
ная торговая площадь. Она оживает два раза в неделю рано утром, когда
со всех концов городка к ней устремляются за провизией и непремен-
но — за цветами хозяйки с корзинками. Рядом — не барочный Петропав-
ловский собор, а могучая церковь периода поздней «пламенеющей» готи-
ки, а в теле колокольни еще с XVI в. застряло каменное ядро, посланное
осадными пушками войска герцога Альбы.
Нарден занимал важное стратегическое положение на пути к Амстер-
даму и со времен герцога Альбы повидал разных врагов. В 1813 г. его даже
осаждали русские войска под командованием генерала А. X. Бенкендорфа.
Свою роль он сыграл и в последующих войнах. Укрепления постоянно пере-
страивали, модернизировали, но вобановские универсальные начала при-
льнувшей к земле крепости сохранились и в последующие века — равелины,
фланки, орильоны, фасы, все, как у нас... Теперь гарнизона уже нет, укрепле-
ния разоружены, все заросло травой, иногда приезжают туристские авто-
бусы из Чехии — здесь находится гробница великого чешского просветите-
ля Яна Амоса Коменского. И когда длинная громада автобуса с трудом
протиснется по узкой улочке и прогремит по чугунному разводному мосту
через канал, опять наступает тишина провинциального городка...
42
Идя по укреплениям и улочкам
Нардена, я думал не о Петропавлов-
ской крепости, а о Ниеншанце... Фи-
зики говорят о параллельности
времени, вариантах истории, кото-
рая развивается одновременно по
нескольким путям за некими не-
видимыми, недосягаемыми «стена-
ми» пространства и времени. Мо-
жет быть, там, за этой невидимой
стеной, стоит наш Нарден — Ниен-
шанц. В том времени не было ника-
кого Петра I (с трудом образован-
ный ниеншанец вспомнит: «А, это
тот самый взбалмошный русский
царь, который в молодости поехал в
Голландию и случайно погиб в Саар-
даме, сунув руку в мельничный ме-
ханизм» ), там шведский король
Карл XII послушался своего генерал-
инженера и перестроил слабые укреп-
ления Ниеншанца, и крепость успеш-
но отбилась от многих русских осад,
а теперь, во время безмятежного
мира, наступившего на этой земле,
старинный шведский городок тихо
Трубецкой раскат Петропавловской крепости. Рисунок Ф. А. Васильева. 1719
Первоначальный вид
Петропавловской крепости.
Гравюра середины XVIII в.
живет внутри бетонного крепостного кольца и по его уютным провинци-
альным улицам так хорошо идти вечером из ресторана. Только невольно
отводишь глаза от окон: на нижних этажах домов нет занавесок — ник-
то не прячется, честному горожанину нечего скрывать от людей...
Городовое дело — многотрудное
(Сложность строительного или, как писали тогда, «городового дела»
с Самого начала состояла в том, что Заячий остров оказался слишком
узким для полномасштабной крепости, построенной по законам тогдаш-
ней фортификации./ Засыпать протоку, отделявшую остров от карель-
ского (будущего Петроградского) берега, и тем самым расширить тер-
риторию для крепости было бы опрометчиво — протока служила
отличным широким и глубоким естественным рвом. Поэтому террито-
рию крепости расширяли в сторону Невы, так как вдоль ее берега тут
пролегала песчаная коса и глубины были невелики. Грунт на этой от-
мели нашли слишком слабым, так что решили не забивать сваи, а
прибегнуть к старому, испытанному способу: использовали так называ-
емые ряжи — сосновые квадратные срубы из бревен толщиной до полу-
метра. Плотники рубили ряжи на берегу, затем в разобранном виде
стаскивали их на кромку берега, там собирали, а потом рабочие напол-
няли ряжи камнями и грунтом. Скорее всего, участки берега, где ста-
вили ряжи, выгораживали плотинами. Впрочем, возможно, ряжи опус-
кали прямо в воду, на мелководье. Примерно так же делали и первые
морские причалы для судов. Вот описание типичного для Петербурга
ранней поры строительства пристани в Стрельне в 1721 г.: «К морской
пристани десять ящиков дорубить, да вновь срубить семь ящиков и,
положа перекладины, и в них намостить мосты (т. е. настил, дно ящи-
ка. — Е.А.) и нагрузить диким камнем, и опустить в море, и около тех
ящиков побить сваи».7
Современные архивные изыскания и археологические раскопки показа-
ли, что на том пространстве Заячьего острова, куда в первый раз высадил-
ся Петр, поместились только Зотов, Головкин и Меншиков бастионы, а
для остальных остров пришлось расширять. Когда с 1706 г. вместо зем-
ляных бастионов начали возводить каменные, линию южного берега ото-
двинули еще дальше в Неву. В итоге центральный Нарышкин бастион
фактически целиком построен за береговой чертой, то есть «в Неве», а
Трубецкой и Государев большей своей частью «вылезают» за линию быв-
шего берега Заячьего острова.8 И впоследствии плотины защищали бас-
тионы от воздействия Невы. В начале 1721 г. возле Нарышкина бастиона
возвели плотину, в основу которой забивали паженные сваи длиной 4—
7 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 13а. Л. 113.
8 Лебедев Г. С. Археологи в Петропавловской крепости// Нева. 1981. № 8. С. 200.
44
5 саженей (8—10 м), причем Д. Трезини приказывал забивать их в землю
г до половины, «а болше 2-х саженей в землю бить не надобно».9
\ Земляные работы в крепости оказались очень сложными. Заячий ост-
ров едва виднелся над поверхностью воды, наводнения дали о себе знать
уже летом 1703 г. Как уже сказано, неожиданное повышение воды в ночь
с 30 на 31 августа привело к затоплению стройки. Тогда же стало понят-
но, что крепость заливает при первом же сильном западном ветре — так
низко она сидела в воде. В январе 1704 г. первый комендант крепости
генерал К. Э. Ренне писал А. Д. Меншикову: «А вода, государь, когда
прибывает со взморья, и она в город входит опричь (кроме. — Е.А.)
канала в Капитанском (т. е. Государевом. — Е.А.) и в твоем (Меншико-
вом. — Е. А), и в Трубецком болварках, а в которых местех входит, того
не знать, только в тех местах бывает вода небольшая, а больше приходит
каналом между больварков Трубецкого и Зотова... для того, что тут в
гварнизуне место ниско, а обруб в том месте еще не поставлен для того,
что в канале воды много и ставить за водою невозможно».10 Если мы по-
смотрим на план Петропавловской крепости, то увидим, что вода затоп-
ляла восточную часть Заячьего острова (между Меншиковым и Государе-
вым бастионами), а также западную часть — между Зотовым и Трубецким
бастионами. Крепость напоминала порой севший на мель, полузатоплен-
ный корабль.
С этим несчастьем боролись, подсыпая в низких местах землю. Использо-
вать грунт с самого Заячьего острова было невозможно, поэтому землю до-
ставляли всеми подручными средствами с близлежащего Городового острова,
для чего через протоку устроили мост. Это и был первый в городе мост, полу-
чивший позже название Петровский. В том же письме Ренне пишет: «А в
которых запасных амбарах была вода, и их подрубают и поднимают выше».11
Этот способ использовали часто и впоследствии: пол здания поднимался за
счет увеличения числа нижних венцов сруба. В итоге периодические подсып-
ки грунта и подрубы привели к тому, что уровень земли, на котором стоит
крепость в настоящее время, на несколько метров выше первоначального.12
Посредине крепости, с запада на восток, прорыли канал, который позже
обсадили кленами и липами. Он выполнял две задачи: обеспечивал гар-
низон водой при осаде и служил для подвоза в крепость материалов и
припасов. По-видимому, он должен был еще и осушать низкую часть
острова, однако из письма Ренне видно, что канал как раз облегчал воде
доступ в крепость. Одновременно с валами и бастионами вдоль канала и
в других местах возводили казармы, пороховые погреба, амбары, склады,
служебные помещения. Земляные работы на укреплениях стремились
закончить в кратчайший срок: уже к середине сентября 1703 г. на басти-
9 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 27. Л. 282.
10 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 21.
11 Там же.
1 Лебедев Г. С. Археологи в Петропавловской крепости. С. 200.
45
онах новой крепости установили 300 орудий, в том числе немало швед-
ских трофейных. Пушки везли из Центра, а также отливали на Олонец-
ких заводах. Это были плохие орудия. В апреле 1704 г. из испытанных
13 олонецких пушек двойной заряд пороха выдержали только две, осталь-
ные разорвало.13
По некоторым данным, к весне 1704 г. строительство крепости еще не
было полностью завершено. Так, из инструкции стольнику Федору Вер-
деревскому (май 1704 г.) следует, что даже год спустя после начала работ
Зотов бастион все еще оставался недостроенным. Вердеревскому поручили
Зотов бастион (больверк) «совершить и совсем привесть ему нынешняго лета
в отделку против других зделанных болварков на срок августа к 25-му числу
ныняшняго 1704 году». Вердеревскому предстояло поднять земляной на-
сыпкой общую высоту бастиона и обложить внешнюю сторону укреплений
дерном, как это следует из перечня работ. По обычаю, ему, как всякому
начальнику, в случае неисполнения в срок порученного дела кратко и су-
рово было обещано «по Ево государеву указу быть на каторге».14 18 июня
1704 г. Вердеревский сообщал Меншикову: «Мой господин! К вашему пре-
восходительству посылаю при сем чертеж здешной крепости Санкт-Петер-
бурка и при том назначено, как кавалеру (кавальер — вспомогательное обо-
ронительное сооружение внутри крепости. — Е. А.) быть, такожде трех
обрасцов равелины и двух обрасцов фозсабреи (фоссабрея — земляной вал
впереди главного вала крепости. — Е.А)».п Вообще, Зотов бастион был все
время в «отстающих» — его перестроили в камне последним и еще в 1728 г.
он назывался «Земляным».16
Отступление
Плод «архитектуры милитарис»
Естественно, что при строительстве крепости на Заячьем остро-
ве Петр велосипеда не изобретал, а использовал достижения тогдаш-
ней «архитектурис милитарис», или фортификации — науки о стро-
ительстве крепостей. Богом тогдашней военно-строительной науки
был великий французский фортификатор и инженер де Вобан (1633—
1707). Даже если бы мы ничего не знали о французском генерал-инже-
нере Жозефе Гаспаре Ламбер де Герэне, подготовившем, при участии
царя, проект крепости на Заячьем острове, то не ошибемся, сказав,
что он был учеником или последователем Вобана. Такими, как Пе-
тербург, низкими, как бы прижавшимися к земле крепостями была
16 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 67—68.
14 Там же. Л. 110.
15 Там же. Л. 126.
16 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 602. Л. 12.
46
ш&
т
v ^'--''
i]i
усеяна вся тогдашняя Европа. Сверху
крепости эти выглядели как вытя-
нутый овал с бастионами, которые
в век огнестрельного оружия заме-
нили старинные башни.
Пятиугольные бастионы были
опорными пунктами обороны крепо-
сти, их строили по строгим законам
оборонной инженерии: в центре —
обращенная к противнику фронталь-
ная сторона укрепления («фас»),
с боков ее подпирали две стены
(«фланки» ). Впрочем, фасов могло
быть и больше, как и фланков, — все
зависело от места и целей строи-
тельства крепости. Так и возникал
угловой пяти-шестиугольник, назы-
ваемый «люнет», а по-русски — «мы-
сок» или «оголовок». Фасы, то есть
лобовые части люнета, прорезались
амбразурами — боевыми оконными
проемами, которые расширялись внутрь помещения в толще крепостного
вала — каземата. Через амбразуры крепостные пушки обстреливали про-
тивника. Сами казематы были образованы двумя параллельными крепо-
стными стенами, перекрытыми сверху мощными балками. Над Головки-
ным бастионом возвышался кавальер — сооружение, с которого можно
было далеко обстреливать окружающую местность. Фланки бастиона со-
единялись куртинами. Перед ними, для укрепления обороны, возводились
равелины, напоминающие бастионы, а также кронверки. Кронверк стро-
или на самом опасном для обороны крепости направлении — там, откуда
противник легче всего мог подойти к крепости. Вобановы крепости со
всех сторон окружала вода. Их строили либо на острове (как Петербург),
либо водной преградой становились близлежащие озера, болота, низины,
которые наполнялись водой. В итоге любая вобановская крепость оказы-
валась островной.
Между кронверком и крепостью, а также между бастионами и равели-
нами прокапывали рвы, а чтобы враг не проник в такой ров извне, строили
бастардо — плотину, перемычку с воротами для прохода своих судов и
турелью — башенкой, с которой велся огонь по судам и лодкам противника.
Проект Петропавловской крепости и
Кронверка. 1707
Но вернемся на Заячий остров. Первоначально крепость там была зем-
ляной. Иначе говоря, ее укрепления были насыпными, а внешняя сторона
фасов и фланков выкладывалась дерном. 30 мая 1706 г., в день своего
34-летия, Петр положил первый камень (мраморный куб) в основание Мен-
47
шикова бастиона.17 Так началось «одевание» крепости камнем. С 1705 г.
развернулись работы и на Карельской (Петербургской) стороне. Здесь по
французским образцам подобных сооружений строился кронверк, который
огнем со своего бастиона и двух полубастионов был готов отразить напа-
дение неприятеля с Выборгского направления — ведь с этой стороны про-
тока была довольно узкая.18
Одновременно от кронверка к берегу Большой Невки протянулась сис-
тема временных укреплений: палисад со рвом и рогатками — врытыми в
землю заостренными кольями. Такие же рогатки были поставлены и возле
Адмиралтейской крепости в 1705 г. Рогатки на Городовом острове устано-
вили уже в начале 1704 г. В ответ на вопрос обеспокоенного Меншикова
Ренне писал 18 января 1704 г.: «Рогатки около города и кораблей (стояв-
ших в протоке. — Е. А.) поставлены».19 Раньше, в 1703 г., на оконечности
(стрелке) Васильевского острова соорудили батарею, которая, вместе с ар-
тиллерией крепости на Заячьем, могла вести перекрестный огонь по непри-
ятельским кораблям, пытающимся пройти мимо как по Большой, так и по
Малой Неве. Позже, в 1709 г., Петр, как установил историк крепости
С. Д. Степанов, задумал создать на юго-западной оконечности Заячьего
острова перед Трубецким бастионом еще один кронверк, о чем царь писал
Р. В. Брюсу, однако проект осуществлен не был.20
«В Петербурге спать будем спокойно»
Для того чтобы вообще не пропускать вражеские суда в устье Невы (не
будем забывать, что тогда шведы господствовали на море и несколько
первых кораблей Балтийского флота жались к бастионам Петропавлов-
ской крепости — так для простоты буду впредь ее называть), было решено
построить укрепления вблизи острова Котлин. От южного берега Финского
залива в сторону острова тянулась песчаная отмель. Далее шел глубокий
узкий фарватер. На оконечности этой отмели зимой 1703/04 г. заложили
форт Кроншлот, а затем стали укреплять батареями сам остров Котлин.
Необходимость строительства форта в этом самом узком месте фарватера
между Котлином и мелями близ материкового берега ни у кого не вы-
зывала сомнений. По крайней мере, сидевший в шведском плену русский
посланник князь Яков Хилков тайно извещал царя из Стокгольма: «По-
лучены радостные известия о взятии Канцев, если в Котлиных островах
17 Донесение английского посланника Ч. Уитворта// РИО. Т. 39. С. 279; Богда-
нов А. И. Описание Санктпетербурга. СПб., 1997. С. 127.
Лебедянская А. П. Кронверк Петропавловской крепости в его прошлом и насто-
ящем // Сборник докладов военно-исторической секции Ленинградского Дома ученых
им. М. Горького. М.; Л., 1960. № 3. С. 79—80.
19 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 21.
20 Степанове.Д. Санкт-Петербургская Петропавловская крепость. СПб., 2000.
С. 63—64.
48
Вид «Кроншлотской башни»
будет сделана крепость, никакой ко-
рабль не пройдет к Канцам».21
План начали осуществлять, как
только эскадра адмирала Нуммерса,
крейсировавшая около Котлина, от-
правилась зимовать в Выборг. 10 ок-
тября 1703 г. Петр вышел на яхте в
Финский залив и промерил глубины у
Котлина. Тогда и было решено стро-
ить форт, модель которого царь позже
прислал из Воронежа Меншикову, ос-
тавшемуся в Петербурге. Форт строил-
ся так же, как и бастионы Петропав-
ловской крепости — с помощью ряжей.
Лишь только залив замерз, солдаты
Толбухина и Островского полков (тог-
да полки назывались по именам ко-
мандиров) стали рубить прямо на льду
деревянные ящики (3 м в высоту и
почти 10 м в длину и ширину), кото-
рые ПОТОМ притопили на мели И на- Адмиралтейство: мазанковое (наверху)
и первоначальное (внизу)
Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4, ч. 2. С. 283.
Луолокаъаллюг сЛл.июп.ж12гй7кг0
4 Заказ № 79
49
полнили камнями. На этой основе был сооружен форт — трехэтажная де-
ревянная башня, на которой установили 14 орудийЛ.В..мае 1704 г., в при-
сутствии царя, новгородский архиепископ Иов освятил форт и нарек его
Кроншлотом, «сиречь Коронный замок» (в переводе со шведского). Комен-
данту форта была дана инструкция: биться «хотя до последнего человека».
Кроншлот напоминал непотопляемый корабль того времени. Сход-
ство с кораблем усиливалось тем, что он был деревянным и он также
боялся огня, поэтому в инструкции коменданту форта давалось предпи-
сание: «5. Зело надлежит стеречься неприятельских брандеров», то есть
специальных судов, наполненных смолой, нефтью и порохом, которые
направляли на корабли противника и затем поджигали. Инструкция
предупреждала, что такие суда можно отличить по крюкам на их реях.
Крюки были нужны для сцепки с кораблями противника. Заодно нужно
было иметь в виду, что «также и своего огня подобает опасатись мно-
жества ради дерева».22 Тогда же напротив форта на самом острове Кот-
лин соорудили артиллерийские батареи — основу будущей крепости
Кронштадт. С тех пор до наших дней ни один вражеский корабль не
прошел между артиллерийскими Сциллой и Харибдой Кронштадта и
Кроншлота.
Русские быстро осваивали Котлин. Появление первых русских кораб-
лей вблизи него осенью 1703 г. вызвало панику у местного населения.
В конце февраля 1704 г. солдаты захватили крестьянина — чухонца по
имени Мартын. Под пытками он признался, что живет в котлинской
деревне Аллиль (в другом месте допроса записано — Оллиле) и что «отец
ево и мать на Березов остров выехали с Котлина-острова на кораблях в
то число, как государевы люди на тот остров приходили». Мартына пе-
рехватили, когда он шел по льду с Котлина на соседние Березовские
острова к родителям предупредить об опасности, которая поджидает их
дома— «идут государевы люди на Котлин остров и на железные заводы
(будущий Сестрорецк. — Е. А.)».23 Позже население Котлина полностью
сменилось, через несколько лет там жили сплошь переселенцы. 16 июня
1706 г. на Котлине, в присутствии Петра, состоялось освящение деревян-
ной церкви «и веселились довольно на Котлином острове».24
Адмиралтейский двор, или Верфь под боком
ч 5 ноября 1704 г. Петр присутствовал при закладке Адмиралтейства, по-
ел е^чего, как записано в «Походном журнале», «были в Остерии и весе-
лились».25 Из документов неясно, когда началось строительство Адми-
РаздолгинА.А., Скориков Ю.А. Кронштадтская крепость. Л., 1988. С. 20—24;
АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 171.
23 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 171.
24 Походные журналы 1706—1709 годов. СПб., 1911. С. 16.
25 Походный журнал 1704 года. СПб., 1911. С. 10.
50
ралтейской крепости, опоясавшей с трех сторон первую петербургскую
верфь — «Адмиралтейский двор». Некоторые историки считают, что и зда-
ние Адмиралтейства, и крепость начали строить одновременно,26 однако
из письма Меншикова И. Я. Яковлеву, отправленного в конце июля
1705 г., следует иное: «А ныне для прихода неприятельского велено сде-
лать около Адмиралтейского двора палисады и вал земляной».27 Это по-
зволяет отнести начало строительства собственно крепости к лету 1705 г.
К середине ноября того же года стройка была закончена — крепость име-
ла валы и пять бастионов, вооруженных сотней пушек. Въезд в крепость
находился в центре южной куртины. К нему вел подъемный мост через
сухой ров. Уже тогда на главном здании был установлен шпиль (шпиц).28
Адмиралтейская крепость являлась, в сущности, лишь кронверком, ибо
со стороны Невы укреплений не было. Здесь на обширном дворе Адмирал-
тейства строили корабли.
Корабли же были очень нужны для обороны устья Невы. 7 мая 1703 г.
двум отрядам русских лодок под командованием Петра I и А. Д. Меншикова
удалось захватить на взморье два небольших шведских судна (заметим,
что, вопреки убеждению Петра I, подобное уже случалось в этих местах: в
1656 г., во время русско-шведской войны, воевода П. Потемкин захватил
у Котлина шведскую галеру), но этих судов было явно мало для полноцен-
ной морской обороны устья Невы. Поэтому Петр сразу после падения
Ниеншанца поспешил в Лодейное Поле, где заработали первые верфи, и уже
20 мая царь вернулся по Неве в Шлотбург, держа свой флаг на 24-пу-
шечном фрегате «Штандарт». К лету 1704 г. в Петербург пришли первые
из построенных на верфях у реки Сясь судов. Об этом 7 июля 1704 г. обер-
комендант Роман Брюс сообщил Меншикову. Он писал, что бригантины и
скамповеи (род галер) со смешанными русско-греческими экипажами при-
были в Петербург.29 О срочной достройке судов на Олонецкой верфи сооб-
щал и главный распорядитель кораблестроительных работ И. Я. Яковлев.
Там строили сразу семь 24-пушечных фрегатов, 10 шняв, 4 галеры, при
этом в письме Меншикову (июль 1704 г.) Яковлев жаловался, что «не-
вольников в гребцы у нас малое число, а надобно в прибавку многое чис-
ло». Весла для галер на реке Луге делал Иван Татищев.30
Но при этом не будем преувеличивать успехи Петра-кораблестроителя.
Его флот был так слаб, а морская блокада шведов так сильна, что они не
давали русским и носа высунуть в море за Котлин. После первых успехов
началась полоса неудач. До флота руки не доходили. Как писал весной
1707г. вице-адмирал Крюйс Петру!, «морское дело здесь в два года так
26 СошонкоВ.Н. Адмиралтейство. Л., 1982. С. 6—7.
7 Цит. по: Тимченко-Рубан Г. И. Первые годы Петербурга: Военно-исторический
очерк. СПб., 1901. С. 154.
28 МИРФ. Ч. 3. С. 554—555.
29 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 72, 99, 117.
30 Там же. Л. 134—135.
51
унизилось, что чуть вконец не разори-
лось».31 И вообще, для Санкт-Петер-
бурга наступили тяжелые годы оборо-
ны и ожидания вестей из Польши и
Украины, где полыхал огонь войны.
Отступление
Отчего галера — каторга?
Довольно скоро Петр понял, что
здесь, в восточной части Балтийско-
го моря, среди мелей и островков из
судов пригоднее всего галеры. Соб-
ственно, с галер начался русский
флот и в Азовском море. Зимой 1696 г,
первая 32-весельная голландская га-
лера в разобранном виде была достав-
Русские галеры. Фрагмент гравюры лена из Голландии в Архангельск и
«Сражение у мыса Гангут». перевезена в Преображенское, где она
А. Ф.Зубов. 1714 стала образцом для изготовления
галер Воронежского флота. Их так-
же в разобранном виде перевозили в Воронеж и там уже собирали. Однако
голландские галеры при использовании на Балтике по каким-то причи-
нам Петру не понравились, и он стал привлекать в Россию средиземно-
морских галеростроителей — венецианцев, греков, славян с Адриатики,
Особенно много было приглашено греков. Их зазывали русские эмиссары
за границей, а в Петербурге их селили в Адмиралтейской слободе, и с
годами греки укоренились в Петербурге. (Как тут не вспомнить строку
Иосифа Бродского: «Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы слома-
ли Греческую церковь».) В 1712 г. западнее Главного Адмиралтейства, в
том районе Адмиралтейского острова, который позже называли Голлан-
дией, был основан Галерный двор. Памятью о нем является современная
Галерная улица, в советское время «перекрашенная» в Красную. Строили
там галеры сразу на 50 стапелях — степень унификации в галерном стро-
ительстве была довольно велика и строительство галер, в сущности,
было сборкой заранее приготовленных по шаблонам элементов. Для рус-
ского флота строили большие галеры (их было немного), а также скам-
повеи и полу галеры (их было большинство). Большие галеры имели по
20—30 банок (скамей), на которых сидело по шесть гребцов (на весло),
итого гребцов на галере было не менее 120 человек. Скамповеи имели не
более 15—19 банок, на каждой сидели по пять гребцов. Наиболее удобны-
31 мирф. ч. 1. с. 141.
52
ми для боевых действий были признаны скамповеи и полугалеры «турец-
кого маниру», точнее — греческого типа, расчитанные на плавание по
мелководью. Их особенно много строили в начале 1710-х гг., что обеспе-
чило русскому флоту победу над шведами при мысе Гангу т. Галеры одно-
го типа называли схожими именами: «Осетр», «Лещ», «Карась» или
«Ласточка», «Стриж», «Кулик», «Жаворонок» и т.д. — почти полсот-
ни «пернатых».32
Галеры, построенные на Галерном дворе и других верфях, исчислялись
сотнями. Из галерных мастеров наиболее часто в документах упомина-
ются греки Стоматий Савельев, Дмитрий Муцин, Константин Юрьев,
Юрий Русинов (по-видимому, из славян). Они строили скамповеи и полу-
галеры «турецкого маниру». Венецианские мастера во главе с Дипонтием
делали галеры того типа, который был принят в венецианском флоте.
С 1716 г. началось строительство галер французского типа, которые от-
личались от венецианских лучшими мореходными свойствами — они
имели поперечные ребра жесткости. Среди французских мастеров упомя-
нут мастер Клавдий Ниулин. Французские галеры были очень большими —
некоторые из них были рассчитаны на 300 гребцов.33
Галера имела другое название — «каторга». Оно впоследствии стало
официальным названием одного из самых тяжких видов наказания пре-
ступников. Это не случайно — судьба гребцов-невольников на галерах
была ужасна. Они были прикованы за ногу к палубе галеры возле своей
банки. Между банками на войлоке или на куске кожи они и спали. Си-
девшие на банке управляли одним веслом. Весла делали из березовых
стволов. К концу весла приделывали деревянный брус с выточенными в
нем ручками. Сложнее всего при гребле было координировать взмахи всех
весел так, чтобы не нарушалась синхронность движений, — при сбое
ритма весло било в спину сидящим на передней банке, и вскоре совершив-
шие ошибку сами получали удар в спину от сидящих позади них. Самая
тяжелая гребля была на больших веслах, находившихся в центре. Банки
здесь так и назывались — «адовы» (банко ди инферно). Обучение гребцов
проходило на суше на специальных (как сказали бы сейчас) тренажерах,
и целью учебы было довести слаженные движения каторжан до автома-
тизма. Команду гребцам отдавал с помощью свистков особый коман-
дир — комит. Гребля могла продолжаться без перерыва по многу часов.
При этом опытные гребные команды делали более 20 взмахов в минуту.
Существенную помощь гребцам мог оказать попутный ветер — тогда
на галере ставили довольно большие прямые паруса. Чтобы не допустить
обмороков от голода и усталости, гребцам клали в рот кусок хлеба,
смоченный в вине. Обычно же на шее каторжника висел кусок пробки —
кляп. Его засовывали в рот по особой команде: «Кляп в рот», которую
Богатырев И. В. Галерная верфь Петра I// Судостроение. 1983. №12. С. 62;
АнисимовЕ.В. Россия без Петра. 1725-1740. СПб., 1994. С. 109.
33 Богатырев И. В. Галерная верфь... С. 62—63.
53
давали приставы — охранники (они постоянно расхаживали по проходу
на палубе). Делалось это для того, чтобы не допустить лишних разго-
воров. В руках пристава был бич, который он сразу же обрушивал на
зазевавшегося или уставшего каторжника. Его могли забить до смерти,
а потом, расковав, выбросить за борт. На корме галеры были установ-
лены пушки, некоторые из них были заряжены картечью и обращены к
гребцам — на случай бунта. В шторм или в морском бою гребцы гибли
вместе с галерой.
Верфь для строительства больших кораблей была необходима Петру
именно в Петербурге — глубины и пороги не позволяли строить такие
корабли выше по Неве и в других местах. Первые суда— а это были,
скорее всего, галеры и скамповеи — начали строить в городе сразу же после
возведения Адмиралтейства. На берегу Невы были сооружены не просто
стапели, а, по примеру Остенбурга в Амстердаме, целый городок из различ-
ных мастерских и складов для хранения всего необходимого флоту («Гол-
ландия»). В 1707 г. Петр заложил 16-пушечную шняву «Лизет» — «Лизет-
ку», как он ее ласково называл. Возможно, дочь царя, Елизавета,
родившаяся два года спустя, была названа в честь любимой шнявы отца.
В 1716 г., к прискорбию Петра, во время шторма «Лизет» была выброшена
на скалы неподалеку от Копенгагена и погибла. Царь приказал срубить с
кормы судна вырезанный там автограф его руки.34 В 1709 г. на верфи был
заложен первый 54-пушечный корабль «Полтава». Так что крепостные
сооружения Адмиралтейства защищали и город, и «деток» — так Петр
называл построенные им корабли. С годами в Адмиралтействе развернулось
строительство крупных многопушечных кораблей. К концу жизни Петр
утвердил программу создания фактически нового флота, состоящего из
множества невиданных на Балтике 90—100-пушечных кораблей.
Шведские мечты о реванше
Но до этого в описываемый период было далеко. Дай Бог справиться с
мелкими шведскими судами, которые не давали русским выйти в море из
Финского залива! Нужно учесть, что после неудачных для шведов кампа-
ний 1702 г. (потеря Нотебурга и контроля за Ладогой) и 1703 г. (потеря
Ниеншанца, Копорья, Ямбурга, укрепление русских по всему течению
Невы) шведское командование наконец-то поняло всю серьезность своего
положения в Восточной Прибалтике. Угроза нависла непосредственно над
Нарвой и Иван-городом, отъезжать от стен которых из-за дерзких дей-
ствий русских вооруженных партий стало небезопасно. Уже в 1703 г. из
64 АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 82. Л. 100.
54
Ревеля, согласно «Ведомостям», местный корреспондент писал: «И о том
печалимся, что Москва уже укоренилась в земле нашей взятьем Ноттебур-
га, и Канец, Ямы, Капуннер (Копорье. — Е. А), крепкие городы своими
людми осадили и с сильным войском впредь идти намерены во Ингерман-
ландскую землю и уже готовы стоять».35 Думаю, что в сообщении отра-
жаются реальные настроения населения Лифляндии, Эстляндии и Фин-
ляндии, оставленного своим королем перед огромной и активной русской
армией. Весной 1704 г. русские разъезды были в 10 милях от Дерпта, они
сожгли и разграбили окрестные земли так, что «люди зело бегут в земле
той и сказывают, что многие огни везде видны и опасаются, что москов-
ские войска нападение учинят в Лифляндию». Именно это и произошло
уже ближе к лету.36 Конечно, на местных жителей производили особено
устрашающее впечатление лихие и крайне жестокие набеги башкир, та-
тар и запорожцев, входивших в состав иррегулярных войск. И тогда, и
впоследствии жителям тихих городов Европы казалось, что вернулись
времена Атиллы и Чингисхана. Пользуясь предоставляемой им свободой
«поиска» на территории противника, татары и башкиры нападали на
хутора и деревни, разоряли их дотла, а жителей и скот угоняли.37
Отступление
«Чухна не смирны...»
Не забудем, что Петр и первые петербуржцы были пришлыми, новыми
людьми. Было бы неверно думать, что местное население (в том числе и
русское) единодушно и радостно приветствовало приход армии Петра I.
Сюда, на берега Невы, за ближний пограничный рубеж, из России бежали
во множестве помещичьи крестьяне и холопы. Приветствуя завоевание
Ниеншанца, А.А.Виниус писал 12 мая 1703 г.: «Веселитеся, российский
под гнетом железным шведские неволи стонящие людие, яко прииде избав-
ление ваше».38 На самом деле все было как раз наоборот. Жизнь беглецов
под шведским владычеством не была особенно тяжелой, поэтому приход
русской армии не обрадовал их — беглые знали, какие длинные руки у
сыщиков, которых нанимали помещики для поиска непослушных холопов
и крестьян. Вообще, в Ингрии, крае суровом, жили люди своевольные.
Шведский генерал-губернатор Ингерманландии Йёран Сперлинг, не раз
сталкивавшийся с упрямством местных жителей, которые не хотели
платить некоторые налоги и дерзко жаловались на администрацию само-
му королю, писал: «Народ здесь своенравный, как в сельской местности,
35 Ведомости времени Петра Великого. М., 1903. Вып. 1. 1703—1707 гг. С. 68 (да-
лее: Ведомости).
36 Там же. С. 137.
37 Там же. С. 116.
38 ПБП. Т. 2. С. 539.
55
так и в городах, и он, конечно, требует некоторого наказания»,39 Не бу-
дем также забывать, что военным действиям непременно сопутствова-
ли насилие и грабежи. Русские солдаты грабили «свейские пределы», тем
же занимались шведы, вторгаясь через границу на русскую территорию.
В своих челобитных крестьяне нескольких погостов Водской пятины
Новгородской земли жалуются, что «неприятельские шведские воинские
люди приходили в твою, государь, сторону, в Водскую пятину,., церкви
Божий и помещиков наших домы и деревни пожгли и разорили без остат-
ку, и хлеба стоячие и молоченые вывезли, и скот всякий выгнали, и кре-
стьян побили и поранили и в полон поймали».40
План Петербурга 1705 г.
Русское воинство в этом отношении мало отличалось от шведского —
впрочем, война без грабежей и насилия вообще невозможна. И хотя Петр
требовал, чтобы солдаты щадили население «отчин и дедин» («В Ижор-
ской земле никакого разорения не чинить»), указы царя, как видно из
документов того времени, не исполнялись. Отток местного населения из
Кепсу С. Петербург до Петербурга: История устья Невы до основания города
Петра. СПб., 2001. С. 104.
40 История крестьянства Северо-Запада России: Период феодализма. СПб., 1994. С. 158.
56
Ниена и его округи начался, как уже сказано, еще осенью 1702 г. Январские
1703 г. «Ведомости» опубликовали сообщение из Ниена от 16 октября
1702 г.: «Мы здесь живем в бедном постановлении, понеже Москва в здеш-
ней земле зело недобро поступает и для того (т. е. — поэтому. — Е. А.)
многие люди от страху отселе в Выбурк и в финляндскую землю уходят,
взяв лучшие пожитки с собою».
Те, кто не поступил так благоразумно вовремя, несомненно вскоре
раскаялись в своем легкомыслии и недальновидности. Из дел, отложив-
шихся в шведских архивах, известно, что русские солдаты грабили и
убивали жителей, устраивали на них охоту, прочесывая окрестные леса
вокруг брошенных ими деревень и мыз. Весной 1702 г. суд в Ниене рас-
сматривал дело Лизы Куукка, задушившей своего младенца. Оказалось,
что она, вместе с жителями своей деревни Нахкала (на реке Славян-
ка), бежала в лес и спряталась вместе с другой женщиной под верхуш-
кой поваленной сосны. Однако солдаты обнаружили товарку Лизы и
убили ее тремя выстрелами. Лизу же с ребенком под сосной они не
разглядели. «Лиза спаслась, но была вынуждена сильно прижимать
ребенка к груди, чтобы он не плакал и не раскрыл их убежища. Когда
опасность миновала, Лиза увидела, что ребенок задохнулся». Так запи-
сано в судебном деле. Суд снял с женщины обвинение в предумышленном
убийстве ребенка из-за чрезвычайных обстоятельств.41 Тех, кого не
убили солдаты, ждала тяжелая участь. Известно, что как раз в 1702—
1704 гг. в России понизились цены на полонянников — тех военноплен-
ных и мирных жителей прибалтийских городов и мыз, которых приво-
дили из захваченных городов и продавали как рабов русские офицеры и
солдаты, а особенно запорожцы, татары и башкиры — воины, наиболее
безжалостные и опытные в захвате и перепродаже «полона». Картина
эта мало изменилась и впоследствии. Ю. Юль, находившийся в Петер-
бурге в 1710г., уже после взятия русскими Выборга, сообщал, что в
Петербурге женщин и детей повсюду продавали задешево, преимуще-
ственно казаки.
Бегство населения из Ингрии продолжалось несмотря на указ Петра
разослать по всей Прибалтике предупредительные извещения о том,
что солдатам русской армии насилия запрещены, что «все бесчинства
против (т.н. в нарушение.— Е. А.) указу его учинены» и что тех из
местных жителей, кто останется на месте и будет просить защиты
государя, царь «от всех податей и налогов свободит».42 Но это не успо-
каивало местное население. С началом кампании вокруг Ниеншанца
русские войска столкнулись даже с сопротивлением мирных жите-
лей. В мае 1703 г. фельдмаршал Б. П. Шереметев, главнокомандующий
армией, писал Петру об ижорцах: «Чухна не смирны, чинят некия
пакости и отсталых стреляют, и малолюдством проезжать трудно и
41 Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 110.
42 Ведомости. С. 4, 8.
57
русские мужики к нам неприятны: многое число беглых из Новгоро-
да, и с Валдая, и ото Пскова, и добры они [более] к шведам, нежели
к нам».43
В планы шведского командования на 1704 г. входили как оборони-
тельные, так и наступательные операции. Шведам нужно было во что бы
то ни стало удержать оставшиеся в их руках опорные пункты обороны:
Нарву, Выборг, Кексгольм — и попытаться сбить русских с линии Шлис-
сельбург—Петербург—Кроншлот. От разведчиков и перебежчиков они зна-
ли, что Петербург стал уже мощной крепостью. В донесении командующе-
го армией в Финляндии генерала И. Г. Манделя от 24 июля 1704 г.
отмечено: «Петербург очень хорошо основан и укреплен; его положение
таково, что он может стать одновременно и сильной крепостью, и процве-
тающим торговым городом; если царь сохранит его в течение нескольких
лет, то его власть на море станет значительной».44 Как раз этого шведы
не хотели допускать.
Между тем русскому командованию приходилось держать ухо востро —
на севере противник стоял за рекой Сестрой, то есть весьма близко от
Петербурга. Здесь шведы опирались в своих действиях на мощную крепость
Выборг. Шведская Нарва «висела» с другого, южного, фланга обороны
русской Ингерманландии. Новое, более серьезное столкновение русских и
шведских сил под стенами Нарвы становилось неизбежным. Как писал в
марте 1704 г. Меншикову П. М. Апраксин, по его сведениям, «в Нарве все
прежнее, живут во многом страхе».45 24 января 1704 г. полковник А. Ба-
лабанов сообщал Меншикову о поимке в Ямбургском уезде «шпика», ко-
торого генерал И. И. Чамберс «приказал... при себе пытать и [тот] с пытки
сказал: „Послал-де ево из Ругодива (Нарвы. — Е. А) генерал-маэор руго-
дивской (комендант Горн. — Е. А.) для проведыванья [по] деревням силы
конных и пехотных полков, что в которой деревне стоит"».46 Опасения
коменданта Горна были не напрасны: в начале апреля 1704 г. отряд дра-
гун, форсировав Нарову, перешел на эстляндскую сторону и устроил страш-
ный погром по Ревельской дороге — были сожжены мызы и деревни, убиты
около 200 человек, а 15 апреля русские драгуны напали на караульню у
самого рва Иван-города, уничтожив шесть караульных солдат. Нападав-
ших пришлось отбивать орудийным огнем с бастионов крепости.47
Со своей стороны, русские тоже опасались неожиданных действий
противника. Заняв Ингерманландию, они унаследовали от шведов обшир-
43 Журналы Шереметева. М., 1778. С. 126.
44 Базарова Т.А. Санкт-Петербург на шведском плане начала XVIII века// ПЧ-96.
С. 46.
45 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 53.
46 Там же. Л. 23—24.
47 Там же. Л. 65, 75.
58
ное пространство вдоль побережья Финского залива, которое следовало
оборонять или хотя бы контролировать. Войска были сначала сосредото-
чены в Ямбурге, Копорье и на Дудергофских высотах — здесь, как уже
сказано выше, при шведах были оборонительные укрепления в Дудергоф-
ской мызе. В Ямбурге стоял П. М. Апраксин, в распоряжении которого
было 2456 человек, но воевода считал, что этих сил для сопротивления
шведам ему недостаточно.48
С приходом зимы у русских возникли новые проблемы. Генерал князь
А. И. Репнин, под началом которого было пять полков (четыре тысячи
солдат), держал штаб в Дудергофе. Он писал в феврале 1704 г. Меншикову:
«А ныне для опасения, что море стало и чтоб не не было приходу неприя-
тельскова чрез море (по льду. — Е. А) на те станцы[и] из Ругодева и Выбору
(Выборг. — Е. А), которые мои полки солдацкие стояли от моря за Копо-
рьем кругом Дудергофской мызы, все я перевожу и ставлю на станцыях
подле моря в самых крайних деревнях». Обеспечить непрерывность цепи
«станций» — постов вдоль берега залива — было трудно: «А деревень мно-
го было, в которых салдатом и драгуном не досталось стоять».49
Синие мундиры на Выборгской дороге
Летом 1704 г. шведы предприняли нападение на Петербург. Они дей-
ствовали двумя группировками — одна двигалась по Выборгской дороге,
а другая (военно-морская) приблизилась к Котлину. 9 июля 1704 г. обер-
комендант Петербурга Роман Брюс срочно сообщил находившемуся под
Нарвой А. Д. Меншикову: «Сего июля 9 числа... пришло к Котлину ост-
рову неприятельских судов с 30, да при них мелких немалое число, и из
них одна шкута (шхуна. — Е. А) выбегает за остров к урочищу к Лисьему
Носу, а в которых местех те их суды стоят, послан к вашей милости
чертежик». В тот же день отряд драгун и запорожских казаков полков-
ника Бахметева на Выборгской дороге, за восемь верст от реки Сестры,
неожиданно для себя наткнулся на мощную группировку противника под
командованием генерала Манделя, которая двигалась к Петербургу. Люди
Бахметева «от великой их пушечной стрельбы понуждены [были] усту-
пить» и бежать назад. Противник преследовал Бахметева около 20 верст,
пока русская конница не рассеялась по лесам.
Роман Брюс, оценив и соспоставив эти факты, был очень встревожен.
Он писал Меншикову, что «неприятель... силен гораздо» и беспокоился за
безопасность Петербурга.50 Меншиков тотчас попросил главнокоманду-
ющего русской армией Георга Бенедикта Огильви перебросить часть войск
к Петербургу для усиления его гарнизона. Но Огильви, не желая ослаб-
Там же. Л. 83.
Там же. Л. 24, 103.
Там же. Л. 135.
59
ления главной армии, предложил Меншикову лучше подумать о том, как
собрать рассеянную шведами конницу Бахметева.
К счастью, Брюсу не пришлось прибегать к решительным действиям —
уж очень неорганизованно и бестолково действовали шведы. 23 июня их
полки, шедшие от Выборга, форсировали Малую Невку, и оказались на
Каменном острове, затем вышли к бывшему Ниеншанцу. Вместо того
чтобы оттуда атаковать Петербург, Мандель оставил у Ниеншанца часть
войска, а с основными силами двинулся к Шлиссельбургу. Однако подой-
ти к нему по каким-то причинам шведам не удалось.51 Еще хуже действо-
вали шведы, приплывшие на кораблях. Их разведка не смогла устано-
вить даже самого факта строительства форта Кроншлот, который оказался
неприятным сюрпризом для шведской эскадры — ведь в октябре 1703 г.,
когда корабли шведов уходили из устья Невы на зимовку, здесь ничего не
было! Эскадра попыталась обстрелять Кроншлот из корабельной артил-
лерии, но из-за дальности дистанции шведские пушкари даже не сумели ни
разу попасть в его укрепления.52 Неудачной оказалась и попытка высадить
десант на Кот лине, после чего корабли шведов ушли в море. 24 июля
1704 г. Брюс писал Меншикову: «С Кронъшлота ведомости, что неприя-
тельские корабли отошли из виду вон».53
И все же вопреки шведской угрозе первый год жизни нового города про-
шел под знаком продолжавшегося наступления русской армии. В целом
инициатива и существенный перевес сил были тогда у Петра I. В летние
месяцы 1704 г. русская армия взяла Дерпт (Юрьев, ныне Тарту) и Нарву с
Иван-городом, что резко ослабило позиции шведов на юге Ингерманландии.
Шведское вторжение с моря, или Хитрый Крюйс
Впрочем, в 1705 г. ситуация для русских изменилась в худшую сторо-
ну. Шансы противоборствующих сторон в Прибалтике выравнялись и даже
стали благоприятнее для шведов. Дело в том, что армия Петра I вынуж-
дена была уйти из Ингерманландии в Литву и Польшу. Именно там ре-
шалась судьба войны, в том числе и будущее нового города в Ингерман-
ландии. Поэтому крупных сил в районе Петербурга Петр оставить не мог.
В распоряжении обер-коменданта Петербурга и главного воинского на-
чальника Р. В. Брюса находилось не более шести тысяч человек, причем
тысячу из них составляли иррегулярные соединения казаков (донских и
запорожских), татар и башкир. Шведы тогда располагали большим коли-
чеством солдат — не менее 10 тысяч штыков. Шведские генералы, снача-
ла барон Мандель, а потом Г. Любекер с финляндскими войсками, состо-
51 Тимченко-Рубан Г. И. Военные действия в Ингерманландии в 1706—1708 гг.//
Военный сборник. 1900. № 10. С. 140—146.
52 Там же. С. 131.
53 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 148.
60
явшими из шведов и финнов, имея своей основной базой Выборг, пыта-
лись переломить ход военных действий в свою пользу. В 1705—1708 гг.
несколько раз обстановка вокруг Петербурга становилась критической.
Шведы пробовали выбить русских из устья Невы согласованными удара-
ми с суши (с севера и востока) и с моря, намереваясь захватить Котлин
и Кроншлот. Опасной фронтовой окраиной Петербурга стал Каменный
остров. Летом 1705 г. шведы переправились на него и заложили на пра-
вом берегу Малой Невки батарею, сосредоточив тут свои силы. Брюс укре-
пил орудиями левый берег Малой Невки со стороны Аптекарского острова
и ждал наступления шведов.
Одновременно эскадра адмирала Анкерштерна пыталась прорваться к
Петербургу, а также высадить десант на Кот лине. Шведские командую-
щие действовали согласованно — накануне прихода эскадры к Кроншлоту
Манде ль побывал на флагманском корабле Анкерштерна, а затем предъ-
явил Брюсу ультиматум с требованием сдачи Петербурга. Однако Брюс,
действуя смело и решительно, сумел отбросить шведов с Каменного ост-
рова и не дал им возможности закрепиться ни на левом, ни на правом
берегу Невы выше города.
Столь же отважно действовал командующий русскими морскими сила-
ми и укреплениями Кроншлота и Котлина вице-адмирал Корнелий Крюйс.
В 1705 г. под его началом находилась уже не флотилия лодок (все, чем
русские обладали в 1703 г.) — а 8 фрегатов, 2 брандера, 5 шняв, более 40
галер и несколько бригантин. Эти разномастные, мелкие, построенные из
сырого леса, плохо укомплектованные и снаряженные суда с трудом можно
было назвать полноценным флотом, способным сразиться с противником в
открытом море. Тем не менее удары относительно слабой группировки рус-
ских войск оказались очень эффективными благодаря умелой координации
действий морских и сухопутных сил. Да и сам Котлин был удачно исполь-
зован как непотопляемый корабль, который в 1704—1705 гг. вооружили
пушками. На его «носу» — узкой западной оконечности — построили ар-
тиллерийские батареи (Толбухина, Островского и Александровскую). Там
же выкопали обращенный фасами к морю «пехотный окоп» (редут) для сол-
дат. На южном берегу (по «левому борту» Котлина) стояли две батареи —
Лесная и Ивановская. Огонь их пушек, как и огонь Кроншлота, перекры-
вал фарватер. Кроме того, на воду были спущены «плавучие рогатки» —
плоты, мешавшие проходу неприятельских кораблей.54
Морское вторжение началось 4 июня 1705 г., когда эскадра адмирала
Анкерштерна (более 20 вымпелов, в том числе 7 линейных кораблей и 6
фрегатов) появилась на горизонте и вскоре встала на якорь в миле от Крон-
шлота. Из русского описания сражения следует, что корабли, «подняв па-
русы, пошли под самые пушки кроншлотские (також фрегатов наших и
галер, стоящих у оного) к нашим пловущим рогаткам, которые на якорях
лежали поперек фарватера между косою кроншлотскою и Котлина остро-
РаздолгинА.А., СкориковЮ.А. Кронштадтская крепость. С. 26—27.
61
ва». Однако, как записано в «Журнале, или Поденной записке» Петра,
фрегаты авангарда, встретив огонь русских пушек, отступили. Между тем
неясно, почему же, имея превосходящие силы, в том числе многопушечные
линейные корабли, Анкерштерн не решился прорываться к Петербургу. Воз-
можно, причина нерешительности шведского адмирала заключалась не
только в продуманной системе русской обороны, но и в хитрости Крюйса.
Как писал Ю. Юль, Крюйс «приказал побросать ночью в море и поста-
вить на якоря поперек фарватера известное количество свай, наподобие
палисада. Шведы... хотели пробиться силою между Кроншлотом и остров-
ными укреплениями, а затем сжечь город Петербург. Но хитрость русского
вице-адмирала удалась. Когда на следующий день шведская эскадра, идя
на всех парусах по фарватеру, заметила этот стоящий на якорях палисад,
то побрасопивши реи, оставила свое намерение, вообразив, что сваи вбиты
в дно и опасаясь, что, наткнувшись на них, корабли пойдут ко дну».55
Крюйс тщательно расставил корабли на якорях в фарватере между
Ивановской батареей и Кроншлотом. Позади них, ближе к Петербургу,
выстроились мелкие суда.56 Шведы, не решившись атаковать Кроншлот
и корабли русских, принялись обстреливать Ивановскую и Толбухинскую
батареи, а затем на берег у Толбухинской батареи высадили десант. Но с
самого начала шведам не повезло — песчаные отмели у берега, на которые
наткнулись десантные шлюпки, перемежались глубокими ямами и вымо-
инами. Солдаты, высадившиеся из шлюпок на отмели, через несколько
шагов начали проваливаться в ямы и тонуть. Те же, кто все-таки выбрал-
ся на кромку прибоя, были внезапно атакованы свежими силами пехоты
Толбухина. Потеряв из полутора тысяч более 300 человек убитыми,
а в большинстве своем утонувшими, шведы отступили.
Вскоре по просьбе Крюйса из Петербурга на Котлин были переброшены
шесть больших пушек и две мортиры. Началась артиллерийская дуэль —
Анкерштерн хотел повторить высадку, но для этого нужно было подавить
огонь русских пушек на Ивановской батарее, в Кроншлоте и на наиболее
крупных 24-пушечных русских фрегатах (их было восемь), и прежде всего
на флагмане Крюйса— фрегате «Де-Фам». Однако русские артиллеристы
оказались удачливее шведских, и несколько их точных попаданий заста-
вили Анкерштерна отвести корабли подальше в море. 14 июня после
артиллерийской подготовки шведы вновь пытались захватить Толбухин-
скую батарею, но огонь 15 русских пушек и 2200 ружей солдат отбил
новый десант. На берегу было подобрано множество трупов шведских
морских пехотинцев.57 В конечном счете предусмотрительность и энергия,
с которой была организована Брюсом и Крюйсом оборона города, решили
исход дела — шведам так и не удалось приблизиться хотя бы на пушеч-
ный выстрел к новой крепости на Заячьем острове.
Юль Ю. Записки... С. 179.
РаздолгинА.А., Скориков Ю.А. Кронштадтская крепость. С. 27.
Там же. С. 28—29.
62
Портрет на фоне города
Вице-адмирал Корнелий Крюйс, или Любовь к Сенеке
Летом 1705 г., два года спустя после основания крепости на Заячьем
острове, судьба Петербурга повисла на волоске. Можно представить себе,
как огромная шведская армада подошла к Котлину. Она имела указ ко-
роля стереть Петербург с лица земли...
Но не будем забывать — Петербург с самого начала строился как
крепость и люди, которых оставил оборонять город царь Петр, свое дело
знали хорошо. Они четко и хладнокровно отразили нападение противни-
ка. Решающими и спасительными для Петербурга стали действия ко-
мандующего русским флотом вице-адмирала Корнелия Крюйса...
Его считают своим сыном две страны — Голландия и Норвегия. Крюйс
был голландцем, но родился в Норвегии. Однако его настоящим отече-
ством было море, безбрежное пространство которого во все стороны
бороздили голландские корабли. С детских лет Крюйс служил на флоте
и успел побывать в Индии и Америке. На набережной Амстердама до сих
пор стоит высокая Башня слез. Нет, никого в ней не пытали, но в тот
день, когда сотни моряков со своими деревянными сундучками в руках
садились на шлюпки и буера, чтобы плыть к стоявшим на рейде кораб-
лям, все ярусы башни усеивали женщины и дети — они плакали и маха-
ли белыми платками своим мужьям, братьям и отцам, которые уходи-
ли в море. Для многих это было прощание навсегда — обычно только
половина кораблей возвращалась домой. И каждый раз среди тех, кто
вступал на родной берег, оказывался счастливчик Крюйс.
Словом, на пороге старости это был просоленный всеми ветрами мор-
ской волк. К сорока годам Крюйс осел на берегу, стал главным специалис-
том голландского флота по такелажу и, наверное, закончил бы свою жизнь
в уютном домике на тихой улочке Амстердама, окруженный заботливой
семьей. Но этого не случилось — в 1697 г. в Амстердам приехал молодой
русский царь, который поразил всех своими занятиями на верфях Ост-
Индской компании, где он прилежно трудился как простой подмастерье.
Ему позарез нужны были инженеры, мастера, моряки. Он нанимал их де-
сятками — в России начались реформы. И все ему указывали на сурового
обер-такелажмейстера Крюйса, который — сколько его ни уговаривал
царь — не хотел ехать в Россию: чего он там не видел!
Но все же царь сумел сманить Крюйса — он пообещал ему чин контр-
адмирала и большие деньги. И Крюйс не устоял — душа морского стран-
ника не давала ему покоя, он скучал на берегу, да и какой настоящий моряк
не мечтает быть адмиралом. Крюйс приехал в Россию, и скучать здесь
было некогда: он плавал по Азовскому морю, чертил атлас Приазовья.
А потом началась Северная война, и Крюйс был одним из тех, кто созда-
вал новый флот на Балтике. И вот летом 1705 г. он выиграл свое пер-
вое морское сражение. Нет, он не бросился навстречу шведской эскадре —
63
она была сильнее. Русский флот тогда был,
как уже сказано, плохоньким флотом. Но
Крюйс умело расставил свои корабли и не
позволил шведам высадить десант. А ког-
да удачным выстрелом русские пушки на-
крыли шведский адмиральский корабль и с
него дождем полетели золоченые кормовые
украшения, шведы стали отходить. Крюйс
даже рискнул преследовать их. Так он не
позволил оборвать волосок, на котором
был подвешен Петербург.
Царь был очень доволен старым морским
волком. Правда, это не помешало Петру
спустя семь лет отдать Крюйса под суд.
На этот раз июнь оказался несчастливым
для нашего героя. Во время боя со шведами
он посадил на камни два лучших петров-
ских корабля «Выборг» и «Ригу», причем на
«Риге», которую пришлось сжечь, спусти-
ли флаг, что было расценено царем как не-
виданное преступление — капитуляция. Петр был в ярости, и никакие зас-
луги не спасли вице-адмирала: он был приговорен к расстрелу. То-то,
наверное, проклинал себя Крюйс — дернул же черт на старости лет су-
нуться в Россию! Но все обошлось: Петр хотя и был горяч, но голову имел
холодную, такими адмиралами не бросаются! И он приказал сослать Крюй-
са в Казань. Отправляясь туда, Крюйс прихватил Библию на голландском
языке и томик писем римского философа Сенеки. Знающий да оценит —
ведь Сенеку сослал, а потом приказал ему покончить с собой римский им-
ператор Нерон. Сенека был давно готов к этому, и все его письма подчине-
ны одной мысли: самоубийство не грех, а освобождение. Но и на этот раз
гроза над Крюйсом прошла стороной. Через год царь вызвал его из ссылки
и великодушно сказал ему: «Я на тебя более не сержусь!» И получил в
ответ: «И я перестал на тебя сердиться!» Ответ, достойный Сенеки.
Препираться не было времени — нужно было строить корабли, осна-
щать их, писать Морской устав, а без Крюйса — вице-президента Адми-
ралтейской коллегии — было не обойтись. Так он и проработал в России
до самой своей смерти в 1727 г.
К. И. Крюйс. П. Шенк. До 1715 г.
Умение не делать ошибок
В 1706—1708 гг. шведы продолжили нападения на Петербург с суши и
с моря, но так же, как в 1704—1705 гг., не достигли успеха. Безусловно,
в борьбе за устье Невы у русских было более выгодное стратегическое по-
ложение, чем у шведов, и русские генералы действовали на основе проду-
64
манной системы сухопутной и морской обороны. Шведское же командова-
ние не сумело использовать свой перевес сил, а также бывшую в его руках
инициативу и тактическую свободу действий вокруг Петербурга. В это вре-
мя главные силы шведской армии (в том числе лучшие военачальники) были
брошены на борьбу за Польшу. В Ингерманландии же остались слабые швед-
ско-финские войска. Причины неудач шведов объясняются тем, что рус-
ским руководством в те годы не было допущено серьезных ошибок (за исклю-
чением, пожалуй, неудачной, неподготовленной осады Выборга в 1706 г.).
Все действия русского командования в Ингерманландии отличались проду-
манностью, были логичны, быстры и четки: взятие ключевых крепостей
(Нотебурга, Ниеншанца, Ямбурга, Копорья, Нарвы, Дерпта), основание кре-
пости Петербург, возведение Кроншлота, активные военные действия на
суше и на воде (в том числе на Ладожском, Псковском и Чудском озерах,
строительство галерного и корабельного флота, основание Адмиралтейства).
Овладев берегами Невы на всем ее протяжении, русское командование ста-
ралось закрепить и энергично развить этот успех. Петр стремился, с одной
стороны, занять весь Карельский перешеек, овладеть крепостями Выборг и
Кексгольм, а с другой стороны, захватив столь памятную для него «злоща-
стную» Нарву, а также Иван-город и Дерпт, установить надежный конт-
роль над выходами из Ладоги, Псковского и Чудского озер, рек Невы, Луги
и Наровы.
Однако, как ни парадоксально, поражения, которые терпели шведы в
Ингерманландии в 1702—1708 гг., не были смертельны для шведского вла-
дычества в Восточной Прибалтике. Все успехи царя Петра в дельте Невы
стоили немногого, если бы его упорная борьба с Карлом XII в Польше и на
Украине закончилась победой последнего, и русские проиграли бы генераль-
ное сражение под Полтавой в 1709 г. Тогда все неудачи шведов в Ингерман-
ландии оказались бы временными, они разом окупились бы общей победой
в войне и соответствующим мирным договором, который Карл XII хотел
продиктовать Петру I непременно в Москве. Согласно проекту этого догово-
ра, русские должны были разом очистить от своего присутствия устье Невы.
Впрочем, и сам Петр прекрасно понимал, как ненадежно закрепился он
в дельте Невы. Накануне Полтавского сражения он приказал заминиро-
вать взятые ранее крепости Лифляндии и Курляндии, с тем чтобы подо-
рвать их в случае вынужденного отступления... Но блистательная победа
русского оружия на Полтавском поле летом 1709 г. изменила весь ход
Северной войны и решила судьбу Петербурга.
Портрет на фоне города
Обер-комендант Роман Брюс, или Кто же забыл в его гробу клещи
1705—1708 гг. были самыми опасными для будущего нашего города.
Армия Петра I под натиском шведов почти непрерывно отступала из
Польши в глубь России, и после раздумий царь дал указ восстанавливать
5 Заказ № 79
65
укрепления Москвы — видно, он готовился у ее стен дать бой сильному
врагу. Петербург же был предоставлен на волю Бога и обер-коменданта
Романа Вилимовича Брюса.
Напомню, что в крепостях не было более важного чина, чем комен-
дант. Во время вражеской осады только он решал судьбу гарнизона, толь-
ко он мог приказать спустить флаг и сдаться неприятелю или биться
до последнего во время штурма или блокады. И только на коменданте
лежала вся страшная ответственность за судьбу крепости. Роман
Брюс — сын шотландского эмигранта и старший брат знаменитого
Якова Брюса — был многократно проверен царем под огнем войны и в
застолье мира. Роман Брюс вышел из Преображенских «потешных», слу-
жил отважно и усердно в разных походах и был ценим Петром, сделав-
шим его обер-комендантом Петропавловской крепости. Тогда это был
ключевой пост — от успешной защиты крепости на Заячьем острове
зависела судьба всего новорожденного Петербурга и юного флота.
Брюс оказался неутомимым и дельным начальником. Он то боролся
с наводнениями, то отражал нападения шведских отрядов на дальних
подступах к городу, то строил кронверк и палисады на Городовом ост-
рове. До самой своей смерти в 1720 г. генерал-лейтенант Роман Брюс не
покидал своего высокого поста и был готов отбить любой натиск про-
тивника. Его похоронили прямо у стены недостроенного еще тогда
Петропавловского собора. Эта была высшая честь для подданного — в
пределах крепости хоронили только царственных особ. Со склепа Брюса
начинается знаменитое Комендантское кладбище Петропавловской кре-
пости, в котором за два века похоронено 19 комендантов.
Но вернемся к Брюсу. Перед нами документ, который непосредствен-
но относится к его судьбе, точнее — к тому, что от него осталось. Это
акт 1980 г. о вскрытии склепа Брюса. Он начинается, как и все казенные
бумаги такого рода, словами: «Мы, нижеподписавшиеся, составили акт
о нижеследующем...» И далее идет описание того, что спустя 260 лет
после похорон Брюса увидели люди: «1. Был вскрыт и обследован склеп
Романа Брюса. 2. Склеп сложен из маломерного кирпича петровского
времени». Да, из такого узкого и тонкого красного кирпича голландского
образца были построены многие дома времен Петра Великого. Под сво-
дом из такого кирпича и нашел вечный покой Роман Брюс. Читаю даль-
ше: «Погребение находится в вытянутом положении на спине, руки чуть
согнуты в локтях. Сохранность костей хорошая (и дальше — внима-
ние! — Е. А.) темный цвет [их] свидетельствует о периодическом дли-
тельном пребывании в воде». Это означает только одно — наводнения
подтапливали Заячий остров и наш знаменитый комендант и после
смерти часто плавал в невской воде. Такова была судьба всех комендан-
тов Петропавловки — вся их жизнь была связана с Невой. Стоя на
Нарышкином бастионе, комендант с тревогой смотрел на прибываю-
щую невскую воду. Он давал приказ начать пальбу сигнальной пушки,
поднимавшую на ноги встревоженных жителей столицы, прекрасно
66
знавших, что так дают им знать о начале наводнения. Весной же комен-
дант на нарядном катере переплывал Неву, поднимался в Зимний дворец
и получал разрешение государя на открытие навигации по Неве. Громом
салюта встречала крепость это важное событие.
Читаем далее: «Под костяком тлен зеленой окраски — остатки Пре-
ображенского мундира». Значит, генерал был одет в мундир родного
полка, в котором он служил еще в 1695 г. капитаном и во главе своей
роты штурмовал стены турецкого Азова. Удивительно, что тлен (ос-
татки мундира) сохранил зеленую окраску — так оказались стойки
против натиска трех столетий и воды минеральные красители наших
предков. Далее в акте написано: «Под правым плечом погребенного были
обнаружены положенные вместе с ним в гроб строительные клещи».
Что бы это значило? Может быть, то, что шотландец Брюс был
масоном, а клещи, как и молоток, мастерок и циркуль, — знаки масон-
ской символики? Однако в масонской литературе нет ни слова о клещах
как одном из знаков масонства. Значит, их в гробу случайно оставил
гробовщик, а потом, наверное, обыскался их под всеми лавками. Не бу-
дем забывать, что ведь дело происходило в России, а у нас все возможно...
Государь-мечтатель
Во всем, начатом здесь, в Петербурге, в первые годы чувствовалась
временность, первые петербуржцы тревожно ожидали перелома в войне со
шведами. А перелом этот долго не наступал, и не было уверенности, что
город строится здесь надолго, навсегда. И лишь победив под Полтавой,
заняв в 1710—1714 гг. Эстляндию, Лифляндию, Карелию и Финляндию,
Петр мог наконец-то осуществить все свои высокие государственные меч-
ты. В чем же они состояли?
Нет сомнений, что Петербург виделся царю не просто цитаделью, кре-
постью в угрюмом краю «отчин и дедин», оплотом Российского государ-
ства в этой части Европы, а живым городом, портом— «пристанью», как
тогда говорили. В июньских 1703 г. «Ведомостях» была опубликована
заметка из Берлина от 12 мая (т. е. за несколько дней до основания
Петербурга), что в Кенигсберге стало известно: Петр I «необыкновенное,
великое изготовление чинит к воинскому походу и знатным войском идет
к Лифляндии». Одновременно сообщалось об указе построить на берегу
Ладожского озера шесть кораблей «и больше намерение его есть на Новый
шанец (т.е. Ниеншанц.— Е.А.), и по взятии того к Восточному морю,
дабы из Восточной Индии торговлю чрез свою землю установить».58
В 25-м, августовском номере газеты мы найдем заметку из Лифляндии
о взятии русскими двух шведских судов в устье Невы. В ней говорится,
что Петр якобы «пять миллионов ефимков дать обещал, чтоб крепость
Ведомости. С. 71.
67
Новый Шанец из основания сильнее и крепче построить и место тое
велико и многолюдно учинить намерен».59 Из этого можно сделать вы-
вод, что в шведской Лифляндии еще до основания крепости на Заячьем
острове были известны намерения Петра I укрепить Ниеншанц (Новый
Канец) и превратить его в большой, густонаселенный город. Если при-
помнить сообщение от 12 мая о намерениях царя развивать восточную
торговлю, то сведения эти кажутся весьма симптоматичными. Важно,
что «Ведомости» касаются болезненной для местного населения темы о
повсеместных грабежах и разорениях, производимых русскими войсками.
Из газетной заметки следует, что Петр накрепко «заказал» своим войс-
кам в Лифляндии и Ингерманландии, чтобы «впредь никто ничего не
жег». Там же говорится о неких калмыках, нарушивших запрет Петра
и за это приговоренных к повешению. Статья должна была успокоить
встревоженное жестокостью русских общественное мнение Восточной
Прибалтики.
И наконец, в августе же «Ведомости» (№ 26) опубликовали заметку из
Риги от 2 июля 1703 г.: «Его царское величество не далече от Шлотбурга
при море город и крепость строить велел, чтоб впредь все товары, которые
к Риге и к Нарве, и к Шанцу приходили, тамо пристанище имели, также
бы персицкие и китайские товары туда же приходили». В этих излишне
простодушных статьях корреспондентов «Ведомостей» (которые, возмож-
но, никуда и не уезжали из Москвы) видна знакомая рука, чувствуется
целенаправленный, как бы теперь сказали «вброс информации»: Петр
хочет объявить миру, что намерен выйти к морю, присоединить к России
Восточную Прибалтику, построить на Балтике порт, пустить в море свои
корабли и воплотить в жизнь мечты многих своих коронованных пред-
ков — направить один из главнейших торговых потоков между Востоком
и Западом через Россию, сделать транзит через нее источником благопо-
лучия страны и ее подданных. В этом состоял прагматический, мерканти-
листский смысл «окна» в Европу, «прорубленного» в 1702—1703 гг.—
Петербургу предназначалось стать важнейшим центром торговли, перева-
лочным узлом, вроде Амстердама и Роттердама.
Примечательно, что в ответ на сообщение Петра о взятии Ниеншанца,
чем, писал Петр, Бог «заключительное (т. е. — крайнее к морю. — Е. А.)
сие место нам даровал и морской наш штандарт исправити благоволил»,
боярин Т. Н. Стрешнев в письме из Москвы развил мысль царя так: «Бог
вручил тебе, государю, заключительное место, город Канцы: пристань
морская, врата отворенны, путь морской». Эту тему продолжил (более
витиевато) А. А. Виниус: «Велика есть сиа викториа, многих ради после-
дующих случай полезных: мало не от самыя Москвы руководствует на вся
потребы вода... по желанию вашему государсткому от пристани океанской
до Азова, а от Слотенбургха до Астрахани совершил есть, украсил и
совершил есть замкнение по числу четырех частей вселенских четыре
Там же.
68
Первый вид Петербурга. П. Пикарт. 1704
дивныя пристанища (т. е. Балтийское, Белое, Азовское и Каспийское
моря. — Е.А.)... Обрадовавшася купцы иностранныя, паче ж Росийския,
видя к ближайшему путю промыслам своим такиа отверзенныя врата,
имиже многократно во едино лето могут приезжать и отходити и все
нужныя потребы доставати».60
Иначе говоря, значение завоевания устья Невы все понимали как ре-
шение России «твердо встать у моря», укрепить или перестроить Ниен-
шанц, создать на его месте большой город и порт, вести торговлю с
Западом и Востоком. Значение выхода к морю в системе меркантилизма
того времени преувеличивалось. На одной из икон церкви на Марциаль-
ных водах, построенной в 1718 г. В. Генниным, изображены пробитое в
каменной стене окно и плывущие вдали корабли. Именно окном, да-
ющим россиянам воздух и свет, представлялся Петербург. Другое сравне-
ние в духе модной анатомической аллегории «государства-тела» нашел
Петр в разговоре с прусским посланником Кейзерлингом: завоевав выход
к морю, Россия станет одним из государств, «которые имеют пристани,
ибо через сею артерию может здравее и прибыльнее сердце государствен-
ное быти».61
60 ПБП. Т. 2. С. 533, 538—539.
61 Там же. Т. 3. С. 30—31.
69
Конечно, тогда, в августе 1703 г., все это было еще несбыточным меч-
танием. Заметки в «Ведомостях» написаны так, будто и Рига, и Нарва
уже под властью России и Балтийское море можно переименовывать в
Русское. Между тем шведский флот крейсировал в Финском заливе и в
августе 1703 г. не дал пройти в Неву 12 кораблям голландской Ост-Инд-
ской компании. Прорваться поздней осенью удалось только одному судну.
В июле 1704 г. в тот самый момент, когда эскадра адмирала Анкерштерна
подошла к Котлину, там же появился английский торговый корабль с
грузом сукна и табака. Шведы не задержали его только потому, что ка-
питан предъявил паспорт, подписанный наследником датского престола —
английским генерал-адмиралом. Естественно, что другие мореплаватели
таких паспортов не имели и их беспощадно грабили шведские каперы.
Как сообщает современник, даже в 1710 г. в Петербург отважился зайти
всего лишь один корабль. Первое же русское судно из Архангельска чудом
проскочило в Неву только в 1711г.62 Из записок датского посланника
Юста Юля хорошо видно, что даже после Полтавской битвы шведы гос-
подствовали над всеми прибрежными водами своих восточноприбал-
тийских провинций, бывших уже несколько лет под русским владыче-
ством. В 1709 г. датскому посольству (Дания тогда не была в состоянии
войны со Швецией), имевшему дипломатический иммунитет, с большим
трудом удалось высадиться под Нарвой.63 В октябре 1712 г. Петр через
высокопоставленных шведских пленных тщетно пытался договориться со
Стокгольмом о пропуске хотя бы одного корабля в год с вещами и «сто-
ловыми запасами», заказанными для самого царя,— как явствует из
переписки Петра I, он вообще предпочитал привозные продукты и вина.64
И все же за Петербургом было будущее — после заключения мира в 1721 г.
корабли пошли в Петербург. В 1724 г. у Троицкой пристани уже не хва-
тало места для иностранных судов — в тот год их пришло 270!65
Другая юношеская мечта Петра, воплощенная на берегах Невы, — со-
здание своего военно-морского флота. По разным причинам ни в Архан-
гельске, ни в Азове мечту эту не удалось осуществить полностью. И вот
в Петербурге царю представился случай открыть порт, построить базу
военно-морских сил, закладывать и спускать на воду любые, какие толь-
ко душа пожелает, корабли и даже рассчитывать на морские победы —
у шведов никогда не было сильных флотоводцев, и в военно-морской
истории они известны, несмотря на славное прошлое викингов, как боль-
шие неудачники, почти непрерывно терпевшие поражения на море. Сло-
вом, от свежего балтийского ветра кружилась голова Питера-тиммерма-
на — так звали в Голландии коронованного плотника. Поэтому Петербург,
Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. СПб., 1884.
С. 84—85.
63 ЮльЮ. Записки... С. 39—42.
64 РИО. Т. 11. С. 248.
65 Очерки истории Ленинграда. М.; Л., 1954. Т. 1. С. 86.
70
по мысли Петра, должен был стать военно-морской столицей, главным
военным «пристанищем» Балтийского флота, который в это время по-
спешно создавался на верфях Ладоги и уже в Петербурге.
Некоторые ученые видят в идее строительства нового, удаленного от
Москвы, столичного города стремление Петра I противопоставить старой
столице — рассаднику политической, идеологической и культурной оппо-
зиции, тормозу России — новый город. Думаю, что такая мысль, в числе
прочих, не была чужда Петру. Он действительно хотел сделать Петербург
символом, «фасадой» новой России, хотел построить на берегах Невы
город своей мечты, непохожий на традиционные русские города, впитав-
ший все лучшее, что можно было взять у Запада. Он мечтал, чтобы этот
город напоминал любимый им Амстердам. На берегах Невы, в гуще строй-
ки, Петр отдыхал — здесь был тот простор, которого ему не хватало в
Москве. Для него этот город был «парадизом» — раем, как он не раз
называл его в своих письмах. По словам пленного шведа Л. Ю. Эренмаль-
ма, побывавшего в России в 1712 г., Петр ненавидел Москву, а когда
бывал там, то жил только в Преображенском, и неоднократно говорил,
«целуя крест, что скорее потеряет половину своего государства, нежели
Петербург».66 Это весьма похоже на правду.
Когда же мы стали столичными жителями?
^Когда же Петербург стал столицей? Мысль о том, что здесь будет сто-
лица, царь высказал уже в письме 28 сентября 1704 г., объявив о своем
скором намерении «быть в столицу (Петербурх)»67, хотя тогда, конечно,
эти слова отражали лишь мечту, а не реальность. После Полтавской побе-
ды 1709 г. Петербург действительно мог стать столицей России— пози-
ции ее в Европе и на Балтике резко усилились. Петр писал тогда своему
«повелителю» — князь-кесарю Ф. Ю. Ромодановскому: «Ныне уже без
сумнения желание Вашего величества резиденцию вам иметь в Питербурхе
совершилось чрез сей упадок конечной неприятеля».68 Тот, кто знает шу-
товские отношения князь-кесаря Ромодановского с его царственным «под-
данным», поймет, о чьем желании иметь резиденцию говорится в письме.
Парадокс заключается в том, что мы не знаем точно, когда же Петер-
бург стал столицей — никакого особого указа об объявлении города второй
столицей (Москва никогда статуса столичного города не теряла и всегда
называлась «царствующим градом»), издано не было.69 При отсутствии
такого указа совершенно непонятно, на каких же основаниях, собственно
Эренмальм Л. Ю. Описание города Петербурга вкупе с несколькими замечания-
ми// Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 95.
67 ПБП. Т. 3. С. 73.
68 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга... С. 73.
ПредтеченскийА. В. Основание Петербурга// Петербург петровского времени:
Очерки. Л., 1948. С. 33.
71
говоря, Петербург следовало считать столицей: то ли потому, что на бе-
рега Невы переехала царская семья и двор, то ли потому, что сюда пере-
брался дипломатический корпус или государственные учреждения? Здесь
полная неясность. Как известно, ближайшие родственники царя прибыли
в Петербург в 1708 г., но потом все они не раз уезжали оттуда и подолгу
жили в Москве и ее окрестностях. Людей, которые окружали Петра и
Екатерину, ставшую официальной женой царя в 1712 г., трудно назвать
двором — скорее, это была прислуга, сопровождавшая царя в беспрерыв-
ных походах. В 1710 г. в Петербурге торжественно отпраздновали свадьбу
племянницы Петра I Анны Иоанновны и герцога курляндского Фридриха
Вильгельма. Это как будто подчеркивало значение новой резиденции. Но
когда через два года, в 1712 г., Петр и Екатерина венчались в Петербурге,
вся церемония была устроена не как традиционное пышное брачное тор-
жество русского самодержца в новой столице, а как скромная свадьба
шаутбенахта Петра Михайлова и его боевой подруги, на которую пригла-
сили узкий круг гостей — преимущественно моряков и кораблестроителей.
Когда Петербург стал официальной резиденцией для иностранных дип-
ломатических представителей? Один Бог знает! Первым из европейских
послов в 1709г. приехал на берега Невы датский посланник Ю.Юль, в
1710 г.— саксонский посланник Ф. Фицрум, в 1712 г. — английский
посол Ч. Уитворт, в 1715 г. — француз Лави, летом 1716 г. — голландец
де Би. Брауншвейг-Люнебургский посланник Ф. X. Вебер и прусский
Г. Мардефельд появились в Петербурге не раньше 1718 г. Но нужно иметь
в виду, что дипломатический корпус, точнее — те несколько дипломатов,
которые были аккредитованы в России, кочевали за неугомонным царем
по всей стране и жили в Петербурге временно, на съемных квартирах.
Обычно вручение верительных грамот происходило в резиденции пра-
вителя. Однако известно, что Петр не терпел официальных церемоний и
избегал торжественных вручений верительных или отпускных грамот.
Датский посланник Юль, прибывший в Россию в октябре 1709 г., позна-
комился с царем в Нарве в гостях у коменданта крепости, куда его позва-
ли по приказу Петра. В декабре Юль переехал вслед за царем в Петербург.
По дороге его кибитка попала в полынью, и все дипломатические бумаги,
в том числе верительные грамоты, превратились в заледенелый ком. Не
успел Юль расположиться в своей квартире, как его позвали на пир к
Ф. М. Апраксину. Уйти оттуда было невозможно, и в ответ на просьбу
Юля отпустить его домой, чтобы просушить верительную грамоту и дру-
гие важные бумаги, подвыпивший царь, по словам Юля, ответил, «что о
моем назначении посланником к его двору он получил письма непосред-
ственно от короля [Дании], а потому примет меня и без верительной
грамоты. После этого несколько человек получило приказание следить за
мною, чтоб я как- нибудь не ускользнул».70
ЮльЮ. Записки... С. 97.
72
Когда в 1710 г. в Петербург прибыл саксонский посланник Фицрум,
то, по словам Юля, он «отправился к царю, которому он безо всякого
предварительного доклада и безо всякой торжественности передал вери-
тельную свою грамоту... и не имел более ни торжественной, ни частной
аудиенции».71 Но и Юля нельзя считать первым иностранным посланни-
ком в Петербурге. 24 ноября 1704 г. в Меншиковском «Посольском доме»
на Городовом (Петербургском) острове Петр устроил прием турецкого
посла.72 Эту дату считать началом превращения Петербурга в официаль-
ную столицу, резиденцию монарха также невозможно.
_ Нет ясности и с переездом в Петербург государственных учреждений.
Обоснованием Петербурга многие приказы образовали на берегах Невы
свои «походные» отделения — канцелярии, которые постепенно перетя-
нули к себе власть головных учреждений. Руководители этих приказов —
ближайшие сподвижники Петра — были зачастую возле него, то есть в
Петербурге, и московские приказы (которые в 1710-е гг. стали чаще так-
же называть канцеляриями), в сущности, сами превратились в москов-
ские отделения петербургских «походных канцелярий». Происходило это
переселение, перетягивание, «переливание» власти из Москвы в Петер-
бург не вдруг, с переездом каждого учреждения нужно разбираться от-
дельно. Известно точно, что высший орган государственной власти — Пра-
вительствующий Сенат— переехал в новую столицу в 1712 г. Пожалуй,
именно этот год можно, хотя и с большими сомнениями, назвать датой
превращения Петербурга в столицу. До этого пребывание Петра на бере-
гах Невы в официальных документах именовалось «походом». Так назы-
вался любой выезд царя из Кремля еще в допетровскую эпоху. «Поход»
затянулся на многие годы, и только с 1712 г. упоминание о «походе»
исчезает из официальных документов.
Походный журнал 1704 года. С. 181.
Там же. С. 11.
Глава 3
КАК СТРОИЛИ ПЕТРОВСКИЙ ПЕТЕРБУРГ
Остров-корабль, или Здесь самый балтийский ветер
(^^После того как в 1712 г. в Петербург перебрались Сенат и другие
учреждения, проблема его градостроительного будущего стала особенно
острой. Ведь город к тому времени развивался, как и все другие русские
города прошлого, хаотично. А Петра, всегда ненавидевшего «старину»,
как раз больше всего и раздражала беспорядочная застройка, возник-
шая естественным путем. Все шло не так, как он хотел! Петербург ни-
как не желал походить на любимый царем Амстердам, где вдоль кана-
лов стоят сплошной «фасадой» разноцветные каменные островерхие дома,
а жители всяким другим видам транспорта предпочитают буера, лодки и
яхты. Петр прекрасно понимал, что необходимо разработать генераль-
ный план застройки города, утвердить новые градостроительные прин-
ципы. Но пока царь воевал со шведами в Польше и на Украине, его
«парадиз» уже вырос, как вырастает дичок, — своевольно и не в том
месте. Царь должен был решать проблему: «Начать ли все перестраи-
вать или создавать новый город где-то в другом, пока еще свободном
месте».1
Петр пошел по второму пути: появился вариант строительства столи-
цы на острове Котлин (Ретусаари). Котлинский проект был разработан в
начале 1710-х гг. До нас дошел план-чертеж застройки острова. Здесь, на
маленьком клочке суши, представлен весь «амстердамский» набор: кана-
лы (61!) рассекают остров на равные отрезки; набережные — это одновре-
менно улицы; небольшие уютные площади с церквями посредине; глав-
ный канал, который перпендикулярно шести десяткам малых каналов
пересекает весь остров, наподобие Большого канала в Амстердаме или
Канале Гранде в Венеции.
На Котлин предполагалось перенести административный и политиче-
ский центр Петербурга, переселить большую часть горожан, прежде все-
Луппов С. П. История строительства Петербурга в первой половине XVIII века.
М.; Л., 1957. С. 23.
74
го— состоятельных, «пожиточных».2 Тогдашние слободы — поселения
солдат гарнизона и мастеровых Адмиралтейства и Литейного двора —
должны были остаться в устье Невы и превратиться со временем, вероят-
но, в промышленные пригороды Петербурга, подобные венецианскому
Местре на берегу Лагуны. Петр твердо решил строить город на Котлине,
и в январе 1712 г. был издан указ о принудительном заселении острова
дворянами, состоятельными купцами и ремесленниками.3
Шведский пленный Л. Ю. Эренмальм, со слов людей, знакомых с пла-
нами Петра, передает суть его намерений: «На этом острове царь намерен
построить так называемый Новый Амстердам. Для этой цели уже приго-
товлено различное снаряжение, и проект должен приобрести такой же
вид, что и Амстердам в Голландии, по той причине, что ни один город за
границей не понравился царю так сильно».4 В 1713 г. для осуществления
намерений Петра в Россию был приглашен знаменитый берлинский архи-
тектор Андреас Шлютер, который успел только построить (точнее— пе-
рестроить) Летний дворец Петра I, после чего в мае 1714 г. умер...
СП. Луппов, нашедший котлинский проект в отделе рукописей Биб-
лиотеки АН, считал его вообще неосуществимым — уж слишком на-
думанна, неестественна сама идея проекта, уж слишком велик был риск
нападения врага на незащищенную столицу на острове, удаленном на 20
верст от устья Невы.5 В защиту государя скажем, что, планируя перенос
столицы на Котлин, Петр все эти обстоятельства понимал не хуже учено-
го середины XX в.
Конечно, в его решении была доля державной романтики — воодушев-
лял сам образ столицы, плывущей на Запад, как корабль, впереди гигант-
ской страны, тем более что в плане остров Котлин действительно похож
на корабль. Но были и вполне практические соображения: во-первых,
пока не кончилась война, застраивать остров и лишь после заключения
мира начать его заселять (в указе Сената от 23 января 1712 г. о предна-
значенных к переселению дворянах, купцах и ремесленниках говорилось:
«Им жить на Котлине-острове по скончании сей войны»).6 И во-вторых,
Петр строил могучий флот, призванный защищать остров от врагов.
Подобно английскому флоту, охранявшему Лондон с моря, петровский
флот стеной стоял бы на пути неприятеля, не уступая самым неприступ-
ным крепостным сооружениям.
Но Северная война все продолжалась, и котлинский проект не продви-
гался вперед. Даже в 1712 г., когда окончательно оформилась в виде
Луппов С. П. Неосуществленный проект петровского времени строительства новой
столицы России// Труды БАН и ФБОН АН СССР. М.; Л., 1958. Т. 3. С. 306—308.
3 ПСЗ. Т. 4. №2467.
4 Эренмальм Л. Ю. Описание города Петербурга// Беспятых Ю. Н. Петербург Пет-
ра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 94.
5 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 26—27; Он же. Неосуществ-
ленный проект... С. 307—308.
6 ПБП. Т. 12, вып. 1. № 5024.
75
проекта идея перенесения центра Петербурга на остров Котлин, Петр был
вынужден признать, что до ее осуществления далеко, потому что «войне
еще не видать когда конец».7 Шло время, упрямый шведский король
Карл XII, вопреки ожиданиям Петра, на мировую никак не шел, ждать
же царь не любил и не мог — он был слишком нетерпелив. Все это при-
вело к тому, что к 1714 г. Петр охладел к котлинскому проекту, хотя
стройка, начатая на Котлине, не была свернута и позже. Основное вни-
мание было уделено устройству порта и жилья моряков. Царь вновь вер-
нулся к идее строительства города на берегах Невы.
Отступление
Градостроительные идеи Петра Великого
Историки архитектуры, опираясь на сохранившиеся документы, спра-
ведливо пишут об огромнейшей роли Петра I в строительстве своей сто-
лицы, о его, как сказал И. Э. Грабарь, «подлинной страсти к архитекту-
ре». Царь не только давал задания архитекторам, но и многое планировал
сам, делал наброски, по которым создавались масштабные чертежи, при-
думывал различные архитектурные, отделочные детали.
Свидетельств тому весьма много. Петр непосредственно участвовал
«в создании архитектурного образа» Петербурга (И. Э. Грабарь), был его
«первейшим зодчим» (М. В. Иогансен).8 Однако не будем забывать, что
царь, несмотря на многие свои таланты, был прежде всего государствен-
ным деятелем и полководцем, а архитектура все же не была его основной
профессией, которой уже в то время учились годами. А между тем перед
Петром стояла уникальная градостроительная задача, с которой ни он
сам, ни его скромные по талантам архитекторы во главе с Трезини спра-
виться не могли. Так получилось, что природная «сцена» устья Невы в
начале XVIII в. оказалась слишком грандиозна для тогдашнего архитек-
турного мышления.
Это теперь, когда сложился и стал классическим величественный
ансамбль города над Невой, мы видим и ощущаем его, как говорят архи-
текторы, объемно-пространственную композицию, единый архитектур-
ный образ. Тогда же, в начале XVIII в., предвидеть будущую гигантскую
застройку Петербурга, конечно, никто в России не мог.
Современникам Петра трудно было представить себе, что небольшие
слободы, разбросанные по берегам широкой реки, когда-нибудь разрастутся
в огромные кварталы, заполнят почти все острова, сольются в единое
7 РИО. Т. 11. С. 239.
Грабарь И. Э. Основание и застройка Санкт-Петербурга // Русская архитектура
первой половины XVIII века. М., 1954. С. 113—117; Иогансен М. В. К вопросу об авто-
ре Генерального плана Петербурга петровского времени // От Средневековья к Ново-
му времени: Материалы и исследования по русскому искусству XVIII—первой поло-
вины XIX века. М., 1984. С. 69.
76
Генеральный план Санкт-Петербурга. Проект Ж. Б. А. Леблона. 1717
городское пространство, а река, разделяющая эти слободы, свяжет огром-
ный город в единое целое, станет его естественной осью. Поэтому не
следует искать в оставшихся от петровских времен набросках и чер-
тежах некий единый план, замысел застройки всего пространства ус-
тья Невы.9 Такого плана, скорее всего, не было, пока не приехал Леблон.
И только великий французский архитектор первым «объял взором» все
пространство Невы и спланировал огромную крепость сразу на трех ост-
ровах — Городовом, Адмиралтейском и Васильевском. Тем не менее все и
потом были убеждены, что Петр хотел построить город целиком на Ва-
сильевском острове: «Известно, что император Петр Первый весьма огор-
чался, что не построил всего Петербурга на одном острове, так как
хотел его укрепить».10
Последний, или Василеостровский, вариант
В 1715 г^, перед поездкой за границу, Петр решил, не без колебаний,
остановиться на василеостровском варианте строительства нового города. Осе-
нью 1715 г. он тщательно осмотрел Васильевский остров, провел там замеры
Иогансен М. В. К вопросу об авторе Генерального плана... С. 58.
10 Хавен П. Путешествие в Россию // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоаннов-
ны в иностранных описаниях. СПб., 1997. С. 355.
77
и распорядился о принципах его застройки. Иностранец, издавший в 1718 г.
книгу о России, писал по поводу этого проекта: Петр «решил, что здесь дол-
жен быть регулярный город Петербург, застроенный в строгом порядке. Для
этого он повелел сделать различные чертежи (проекты) нового города, счита-
ясь с местностью острова, пока один из них, соответствовавший его замыслу,
ему не понравился; он его апробировал и утвердил подписью.
Следовательно, проект сохранит свою силу и в будущем, и новый город
будут строить по этому чертежу. На нем обозначены как улицы и каналы,
так и места застройки домов». В 1716г. их разметили кольями и был
издан указ, чтобы люди немедленно начали «по чертежу» строить дома и
в них поселяться. Под страхом сурового наказания царь предписал боярам
не только число домов, которые они должны построить, но «также их
материалы и форму, участки для строительства, предписал ширину и дли-
ну улиц, род камней для мощения, глубину и ширину каналов, которые
надлежало прорыть посреди большинства улиц по голландскому образцу».11
Речь идет, по-видимому, о плане застройки Васильевского острова,
составленном Доменико Трезини и подписанном царем перед отъездом за
границу 1 января 1716 г. Во Франции Петр нанял знаменитого француз-
ского архитектора Ж. Б. А. Леблона, согласие которого пойти на русскую
службу царь почитал за честь для России. Петр поставил перед Леблоном
сложную градостроительную задачу: по фиксационному плану Трезини и,
возможно, по видовым гравюрам А. Ф. Зубова «сочинить» план новой
столицы с центром на Васильевском острове.
Петр предполагал позже совместить уже утвержденный им перед отъез-
дом василеостровский проект Трезини с проектом Леблона, который тот
План Васильевского острова. Д. Трезини. 1726
«Описание... столичного города С.-Петербурга» // Белые ночи. Л., 1975. С. 222—223.
78
завершил к началу 1717 г.12 Образцом для подражания Петр, как нетруд-
но догадаться, снова выбрал Амстердам. Позже царь потребовал, чтобы
«все каналы и по бокам их улицы дабы шириною были против Эреграхта
(главного канала. — Е.А.) Амстердамского».13 Это распоряжение кажется
теперь непонятным. Буквальное толкование указа означает, что все кана-
лы в Петербурге (прежде всего на Васильевском острове) должны были
быть шириной с самый большой амстердамский канал. Конечно, такую
египетскую работу в России, не жалея людей и денег, совершить можно
было, но все же здравый смысл должен был протестовать против этой
фантастической затеи. Указ этот, естественно, не был осуществлен.
Отступление
Амстердам — город мечты
Гуляя по Амстердаму, вдоль его нарядных улиц и набережных каналов,
нельзя не поразиться архитектурному своеобразию этого города. Плотно
прижавшись друг к другу, стоят дома: узкие — в два-три окна (ведь налог
с домовладельцев зависел от ширины фасада!), высокие — в четыре-пять
этажей, потемневшие от времени, но со сверкающими ослепительной
белизной наличниками. Почти все они чуть-чуть наклоняют вперед свое
«чело» — конек, на котором укреплена толстая балка. Так нужно, чтобы
с помощью блоков через балку можно было поднимать на верхние этажи
и чердаки-склады ящики, бочки, кули — словом, всякий груз, которым
богатела купеческая Голландия.
Высота у амстердамских домов самая разная, причем три этажа одно-
го дома бывают выше, чем пять у соседнего с ним. Дома стоят ровно в ряд,
но это не строй солдат, поставленных по ранжиру. Это ряд бюргеров,
разного достатка и возраста. Один — длинный, сухопарый, богатый, в
дорогой «шапке»: его фронтон украшен волютами — каменными завит-
ками и волнами. Рядом — другой бюргер, низенький, победнее первого, в
простом «колпаке», но он тоже гражданин великого купеческого города,
ему присуще достоинство и уверенность честного труженика. А вот
стоит пузатый дом-купчина, плотно прикрывший окованными железом
ставнями двери и окна своего склада от чужого завистливого глаза —
мало ли что хозяин привез из Батавии или Кюрасао!
Фронтоны амстердамских домов такие разные, что при виде их глаза
разбегаются, но, присмотревшись, можно угадать в них некую систему:
все фронтоны, навершия, при всем разнообразии их форм и украшений,
относятся к одному из трех типов: «лестница», «колокол» или «шея».
Посмотрев на первые этажи домов, заметишь, что все главные двери
выкрашены в один и тот же цвет темной зелени — знаменитый «старо-
Иогансен М. В. К вопросу об авторе Генерального плана... С. 142.
13 ПСЗ. Т. 7. № 4469.
79
голландский» (мы его видим еще на картинах «малых голландцев» ) —
так строго предписывает закон. Нужно, чтобы почтальоны, пожарные и
полицейские безошибочно находили среди прочих настоящую входную
дверь. Эх, как бы и нам так совместить свободу и порядок, разнообразие
и регулярность! Вот о чем, вероятно, думал петербургский мечтатель,
гуляя по набережным-улицам Амстердама в свой приезд сюда в 1716 г.
Не получилось! Как тут не вспомнить слова В. О. Ключевского о том,
что Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабо-
щенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России
европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие обще-
ственной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действо-
вал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы,
просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка,
разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная».14
Одобрил царь и леблоновский проект образцового дома для богатых —
«именитых». Правда, при этом он приказал уменьшить окна, «понеже у нас
не французский климат»15, что, увы, совершенно верно. Впоследствии про-
ект Леблона казался многим весьма утопичным, надуманным, хотя при-
знанный современниками талант крупнейшего теоретика архитектуры от-
рицать никто не брался. В 1970 г. Л. М. Тверской попытался взглянуть на
план Леблона глазами непредвзятого историка архитектуры. Он увидел в
проекте много интересных идей, которые, к сожалению, не были реализо-
ваны при последующей застройке Васильевского острова. План Леблона был
очень продуманным и целесообразным. Архитектор сознательно не подчи-
нил застройку овальной конфигурации оборонительных стен и тем самым
дал возможность городу в будущем развиваться достаточно свободно.
Леблон ввел деление застройки на своеобразные микрорайоны, компо-
зиционные группы. Центром должен был стать царский дворец, от него во
все стороны Васильевского острова расходились широкие лучи главных
улиц, четыре церкви украшали перекрестки. Площадь размером в одну
квадратную версту, дворцовый сад, административные здания и жилые
кварталы — все это было органично связано магистралями и придавало
законченность центру, где стояли самые высокие здания.16
Позже, по возвращении в Петербург в 1717г., царь вместе с архитек-
торами тщательно обследовал Васильевский остров и уже существовав-
шую там застройку. Очевидно, в первоначальный план Леблона были при
этом внесены исправления, центр нового города решили «подтянуть» по-
ближе к Стрелке. После этого Петр приказал строить на острове форти-
14 Ключевский В. О. Курс русской истории. Соч. в 9 т. Т. 4. М., 1990. С. 221.
15 Иогансен М. В. К вопросу об авторе Генерального плана... С. 143.
1 Тверской Л. М. Наследие Александра Леблона и проблемы современного градос-
троительства // Труды Института живописи, скульптуры, архитектуры имени
И. Е. Репина Академии художеств. Архитектура. Л., 1970. Вып. 2. С. 12—26.
80
фикационные сооружения. Они были задуманы Леблоном по всему пери-
метру и очень походили на амстердамские бастионы.
Портрет на фоне города
Архитектор Леблон, или Смерть посреди блестящего поприща
Когда в Париже в 1679 г, в семье художника и скульптора, члена Ака-
демии живописи Леблона родился мальчик, никто не мог бы предугадать,
что он будет строить Петербург. Мальчик рано проявил несомненный и
яркий талант, в блестящее царствование Людовика XIV он стал одним
из лучших архитекторов. Книга Леблона о том, как создавать парки,
прославила его — это сочинение переиздавали многократно во многих
странах мира. Но особенно хорошо удавались зодчему жилые здания —
дворцы, дома богатых. Они были уютны и пригодны для жизни. Он при-
думал уютную нишу в спальне для кровати, что было по тем временам
необыкновенно смело и ново. Вместо неудобных стульев ввел столь зна-
комую нам софу. И уж совершенной новинкой были придуманные Лебло-
ном туалеты с выгребной ямой — зловонное ночное судно, которое выно-
сили слуги из покоев, кануло в прошлое. Словом, Леблон был славным
архитектором, и Петр, который в 1716 г, отправился в путешествие за
границу, решил нанять его для строительства Петербурга, Польстившись
на большие деньги, даровую квартиру, необычайный чин «генерал-архитек-
та» и грандиозные возможности, которые перед ним открывались на
берегах Невы, Леблон поехал в Россию,
Дом Леблона на Невском проспекте.
Фрагмент гравюры «Проспект Невской перспективной дороги
от Адмиралтейских триумфальных ворот». Г. А. Качалов. 1750 —1753
6 Заказ № 79
81
В Петербурге французский архитектор сразу взял все дело строитель-
ства в свои руки. Он работал непрерывно, напряженно и плодотворно:
составил генеральный план города, учил молодых архитекторов и масте-
ров, создавал проекты парков и дворцов. Решительный и резкий, он забра-
ковал все, что делали до него Д. Трезини, Б. К. Растрелли и другие архи-
текторы, и этим сразу же нажил себе массу врагов. Особенно невзлюбил
блестящего Леблона Бартоломео Карло Растрелли, который сам только
что приехал из Парижа в Петербург, но тут оказалось, что его опередил
прыткий Леблон. Генерал-губернатор А. Д. Меншиков держал сторону
Растрелли, и недаром — сразу же по приезде тот предложил светлейше-
му создать его скульптурный портрет. А пока тщеславный вельможа по-
зировал, Растрелли вел с ним дружеские беседы. Леблон же, не замечая
интриг, трудился не покладая рук.
В 1718 г. неожиданно, как пишут во всех его биографиях, гениальный
архитектор в расцвете сил и таланта заболел и 27 февраля 1719 г. умер.
О причинах болезни прежде энергичного, здорового Леблона ничего не из-
вестно. Есть только темные, глухие слухи. Историки архитектуры об-
ходят эти слухи стороной. Согласно одной из легенд, Меншиков, завидо-
вавший таланту Леблона (неприязненное отношение светлейшего к
великому французскому архитектору подтверждается документально),
как-то раз оболгал его перед царем: сказал, что генерал-архитект якобы
приказал вырубить с таким трудом взращенные Петром в Петергофе
деревья. Разъяренный царь внезапно приехал в Петергоф, жестоко оскор-
бил Леблона и даже ударил его палкой. Леблон был так потрясен про-
исшедшим, что слег в горячке. Спустя некоторое время Петр разобрал-
ся, в чем дело, и страшно избил Меншикова за ложный донос на француза.
К Леблону же царь послал человека с извинениями и уверениями в своей
неизменной к нему милости. Но, пораженный этими невиданными для сво-
бодного человека оскорблениями, Леблон уже не поднялся с постели — он
умер от унижения и позора. То ли дело Меншиков — вытер кровь и сопли
кружевным брюссельским галстуком, почесал бока, да и пошел по делам —
эка невидаль, барин холопа побил, ведь не убил же! 3 марта 1719 г. по че-
лобитной вдовы Леблона Марии Левен Городовая канцелярия постанови-
ла: «Велено для погребения ево, Леблонда, в зачет ево жалованья выдать
двести рублев», а в мае 1721 г. «Леблондшу» отпустили во Францию.
Работа по плану Леблона шла и после смерти архитектора в 1719 г.
Все дело вел Доменико Трезини под личным контролем самого Петра.17
Команды геодезистов «у размеривания Васильевского острова» с участием
пленных шведов работали и в 1719 г., и позже.18 Ноябрем 1724 г. дати-
Подробнее см.: Иогансен М. В. Работы Доменико Трезини по планировке и за-
стройке Стрелки Васильевского острова в Петербурге // Русское искусство XVIII века.
М., 1973. С. 47—51.
18 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 5г. Л. 836.
82
рован документ, в котором сказано, что на Васильевском острове есть
чертежная мастерская со «светлицей, в которой делают столяры мадел[ь]
всего Васильевского острова с строением».19 Известно, что модельная
мастерская находилась в бывшем доме Леблона.20 Возможно, в документе
1724 г. именно о ней и идет речь. До нас дошел и отчет за начало 1725 г.
о поставке дров в разные конторы Канцелярии от строений. В документе
сказано: «На Васильевском острову... В светлице 1 печь, а в ней при
работе обретается у дела модели коллегиям и Васильевского острова и
Санкт-Питер-Бургской фортеции столяров и рещиков 8».21
Планы Петра по благоустройству Васильевского острова, судя по моде-
ли будущей стройки, были величественны. А. И. Богданов писал, что Ва-
сильевский остров Петр хотел «наибогатейшим строением населить и
украсить, как деревянным, так и каменным, и каналами устроить и фарте-
цию укрепить, наподобие Амстердама, что всему тому обстоятельный план
и модель зделанная имеется, по которому плану все строение на сем остро-
ве и производится».22 Однако осуществить эти планы из-за смерти Лебло-
на, грандиозности всей затеи, недостатка времени, часто менявшихся взгля-
дов Петра, наконец, из-за его смерти в 1725 г. не удалось. А жаль! Может
быть, Васильевский остров был бы действительно похож на Амстердам!
Главное — хорошая строительная команда!
Возвращаясь к началу этой главы, отмечу, что проблеме застройки
Петербурга Петр начал уделять серьезное внимание примерно с 1710 г., то
есть после Полтавского сражения, в корне изменившего всю политиче-
скую ситуацию в Восточной Прибалтике. Начиная с этого времени цар-
ские указы о строительстве Петербурга хлынули буквально потоком. Они
посвящались, в сущности, трем главным темам. Во-первых, это были рас-
поряжения о том, как организовать строительные работы, во-вторых, —
указы о «собирании» жителей нового города, что достигалось путем на-
сильственных переселений из других городов. Наконец, в-третьих, это —
указы о благоустройстве Петербурга и полицейском режиме в нем.
Вообще, наладить строительство такого большого города, да еще в
столь короткие сроки оказалось делом сверхсложным. Надо помнить, что
Ингерманландия — глухой медвежий угол, окраина расселения великорус-
ской народности. А как трудно было сюда доехать из центра страны по
бесконечным, непролазным грязям! На свежего человека поездка в Петер-
бург производила ужасающее впечатление. Современник писал, что вдоль
19 Там же. Оп. 2. Д. 44г. Л. 85.
20 Калягина Н. В. Архитектор Леблон в России (1716—1719 гг.)// От Средневеко-
вья к Новому времени... С. 118.
21 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 90.
22 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. СПб., 1997. С. 212.
83
дорог на Петербург «в весеннее и осеннее время можно насчитать дюжина-
ми мертвых лошадей, которые в упряжке задохлись в болоте».23
Первым строителям города пришлось столкнуться с многочисленными
трудностями. Северный климат, топкие болота, избыток воды, зыбкие
грунты — все это нужно было не просто учитывать, а преодолевать. Еще в
1706 г., а, возможно, и раньше для ведения строительства города была
создана Городовая канцелярия, или Канцелярия городовых дел (с 1723 г.
она называлась Канцелярией от строений). Многие годы ее возглавлял
Ульян Акимович Сенявин. В 1715 г. была учреждена должность начальни-
ка Канцелярии — обер-комиссара, им стал князь А. М. Черкасский, и хотя
Сенявин продолжал по-прежнему работать в Канцелярии, но уже как его
заместитель. С отъездом Черкасского в 1720 г. в Сибирь на должность
губернатора Сенявин вновь сел на место руководителя Канцелярии.
Портрет на фоне города
Князь Алексей Михаилович Черкасский, или «Мешочек смелости» за пазухой
В тяжелые времена реформ и переворотов особенно трудно удержать-
ся на вершине власти и почти невозможно дожить без опалы и отставки
до своей естественной кончины. Еще труднее до самого конца быть «в
милости», окруженным официальным почетом, утешенным и приободрен-
ным неизменной лаской государя. К числу таких редких счастливцев рус-
ской истории относится князь Алексей Михайлович Черкасский. Многие
современники видели в нем лишь ленивца и глупца, который делал карьеру
благодаря удачному стечению обстоятельств да умению ловко дремать
с открытыми глазами на бесчисленных заседаниях. Черкасского из-за осо-
бой тучности называли «телом» правительства, тогда как «душой»
считали других — более честолюбивых, ловких, пронырливых, вроде Ша-
фирова, Остермана или потом, уже при Анне Иоанновне, Артемия Волын-
ского. Но они, эти ловкачи, вдруг куда-то исчезали, проваливались, а Чер-
касский из года в год неизменно и невозмутимо вел заседания, пересидев
всех своих друзей и недругов, да еще пятерых самодержцев.
Первое, о чем обычно пишут современники и биографы Черкасского, так
это о его фантастическом богатстве. Действительно, он был богатей-
шим человеком России, владельцем поместий величиной с иные европей-
ские державы и десятков тысяч крепостных крестьян. Умственные и де-
ловые качества Черкасского современники даже не обсуждали. Герцог
Бирон — фактический правитель России при Анне Иоанновне — жаловал-
ся своему знакомому на трудности в ведении государственных дел: «Ос-
терман уже 6 месяцев лежит в постеле. Князя Черкасского вы знаете, а
между тем все должно идти своим чередом». Язвительный князь Михаил
«Описание... столичного города С.-Петербурга». С. 228.
84
Князь А. М. Черкасский
Щербатов писал о Черкасском: «Чело-
век весьма посредственный умом, ленив,
незнающ в делах и, одним словом, таска-
ющий, а не носящий имя свое и гордя-
щийся единым своим богатством».
И все же ни богатство, ни знат-
ность, ни родство, ни тучность, ни тем
более глупость обычно не спасали от опа-
лы, гнева или недовольства самодержца.
В личности Черкасского есть своя за-
гадка. Приметим, что с юношеских
лет он занимался государственными
делами вместе с отцом — тобольским
воеводой, боярином князем Михаилом
Яковлевичем, и как второй воевода
управлял Сибирью. В петровское время
ему давали разные поручения, в том чис-
ле и руководство Городовой канцеляри-
ей. Это было такое учреждение, в кото-
ром не очень-то подремлешь на заседании — как известно, в строительных
управлениях во все времена дым стоит коромыслом. А Черкасский руково-
дил строительным ведомством целых пять лет! И царь был им доволен.
Возможно, Черкасский не был так инициативен, как другие, ему, как писал
один из современников, не хватало «мешочка смелости», но он явно сидел
на своем месте, умел подбирать людей и успешно вел непростое дело.
Конечно, после смерти Петра Великого многие сановники расслабились.
Но, как видно из документов, Черкасский дремал в полглаза. Этот флегма-
тичный толстяк мог вдруг проснуться и сказать несколько слов, которые
в устах этого несуетного и молчаливого вельможи звучали особенно весомо
и авторитетно. Так, в начале 1730 г., когда верховники во главе с князьями
Голицыными и Долгорукими фактически ограничили самодержавную
власть императрицы Анны Иоанновны в свою пользу, все вдруг с удивлени-
ем услышали громкий голос князя Черкасского. На встрече дворянства с
верховниками в Кремле именно он, а не кто-то другой, смело вышел вперед
и потребовал от Верховного тайного совета, чтобы будущее государствен-
ное устройство России обсуждали не в кулуарах, не в узком кругу верхов-
ников, а в среде дворянства. Потом он превратил свой богатый дом в свое-
образный штаб дворянских прожектеров и сам был автором проекта о
восстановлении самодержавия. Вот и «мешочек смелости» нашелся!
«Затейка» верховников таким образом провалилась, а самодержавие было
восстановлено. Все стало как прежде, и Черкасский мог вновь мирно дре-
мать — императрица Анна Иоанновна, получив самодержавное полновлас-
тие, этой услуги Черкасскому не забыла. В 1734 г. он занял высшую долж-
ность в империи — стал канцлером России и сидел на этом месте до самой
своей смерти в 1742 г., уже при новой императрице Елизавете Петровне.
85
С Городовая канцелярия под руководством Сенявина и Черкасского обес-
печивала государеву стройку всем необходимым, начиная с чертежей и
смет и кончая материалами и рабочей силой. Это было мощное строитель-
ное учреждение со штатом опытных архитекторов, художников, мастеров
и ремесленников. Общий бюджет его на 1722 г. достигал 162,5 тысяч
рублей и включал такие статьи расхода, за которыми мы ясно видим
картину грандиозной городской стройки:
«за подрядные и покупные всякие материалы» — 36 450 руб. 53 коп.;
«за каменные и деревянные строения и дела» — 7796 руб.;
«за разные фигуры свинцовые и медные, и за другие иноземцам и рус-
ским в даче» — 4657 руб. 10 коп.;
«наемным работником за провоз всяких материалов подрядчиком» —
9686 руб. 73 коп.;
«на покупку фуража лошадям» — 879 руб. 60 коп.;
«солдатам заработных денег, кои на работах при Санкт-Питербурхе» —
2137руб. 39 коп.;
«на дело кирпича и черепицы» — 16 616 руб. 63 коп.;
«прогонов в разные места» — 459 руб. 10 коп.;
«в Питергоф на дачу заработанных денег салдатам и на материалы, и
на другие расходы» — 27 605 руб. 63 коп.;
Итого 105 749 руб. 52 коп.
Кроме того, из ведомства Кабинета Петра шли деньги на несколько
особых строек:
«в Стрелину мызу» — 39 161руб. 80 коп.;
«на Котлин остров» — 15 500 руб.;
«в Дубки»— 1910 руб.
Итого 56 571руб. 80 коп.
Всего 162 321руб. 33 коп.24
Таким образом, исключая целевые траты из средств Кабинета, больше
половины денег собственно Городовой канцелярии в 1722 г. ушло на
покупку и заготовку стройматериалов, нужных для строительства (всего
57,7 тыс. руб.). Если же учесть деньги Кабинета, то окажется, что на
строительство пригородных царских резиденций (Петергоф, Стрельна,
Дубки) из общей суммы расходов Канцелярии (162,3 тыс. руб.) в 1722 г.
ушло больше половины (84,1 тыс. руб.).
Нельзя сказать, что расходы на строительство Петербурга были сума-
сшедшими. Флот обходился стране во много раз дороже — ежегодно на
него тратили больше миллиона рублей, а на содержание армии вообще
уходила подавляющая часть доходов государства — 3—4 млн. рублей в
год. Бремя Петербурга было тяжело для России по другим причинам. За
новую столицу страна расплачивалась громадными людскими жертвами,
весьма ощутимыми для кармана каждого плательщика расходами и «про-
торями» переселенцев. Огромные деньги шли на доставку всего необходи-
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 33а. Л. 13 об.
86
мого для нового города. Да и сама жизнь в юном граде была мучительна
и дорога.
А вот каков был, согласно отчетной ведомости Городовой канцелярии,
состав ее служащих в 1722 г.25 Первым в списке шел Ульян Сенявин,
именуемый в документах той поры «господином директором над строени-
ями» или «...от строений» (фамилию его писали как через «и» — Синявин,
так и через «е» — Сенявин). Долгие годы он ходил в полковничьем чине
и только 21 мая 1725г. был пожалован в «ранг генерал-маеора».26 Его
помощниками были капитан Иван Алмазов и брат Ульяна комиссар Федор
Сенявин. Делопроизводством Канцелярии ведали дьяки Лука Тарсуков и
Александр Борисов, под началом которых скрипели перьями шесть кан-
целяристов, шестнадцать подканцеляристов и один переводчик. Помеще-
ние охраняли, а также бегали на посылках девять сторожей. При Канце-
лярии был созданный в 1709 г. батальон солдат (257 рядовых), набранных
из разных полков и состоящий под командой майора Заборского.27 Они
работали на стройках, охраняли стройматериалы, ездили с поручениями.
Специалисты занимали особое место в штате Канцелярии. Первым
среди «архитектов» писался Доменико Трезини («италианец Андрей Тре-
зин», хотя он считается швейцарцем), получавший, как Ульян Сенявин
и итальянец Гаэтано («Гайтан») Киавери, 1000 рублей в год. Затем в
списке архитекторов (привожу его согласно ведомости) упомянут «цеса-
рец» (т.е. австриец) Николай Гербель (750руб.), выходец из «прусской
земли» Иоганн («Яган») Бронштейн (или Браунштейн) (600 руб.), гол-
ландцы «архитект и мармулир» (т. е. мастер по обработке мрамора)
Иоганн Ферстер (227 руб.) и Стефен ван Свитен (Звитен или «Степан
Фансвитин») (468 руб.), «слюзный мастер голландец Тимофей Фонармус,
который на кирпичных заводах у дела кирпича инспектором» (390 руб.),
а также «слюзного дела мастер Питер фон Гезель» (он же Фангезель).
В штате Канцелярии работали мастера: резчики по камню, дереву и
металлу (четверо «цесарцев» во главе с Францем Циглером, два жителя
Нарвы, итальянец и немец-токарь), каменщики (двое голландцев и один
курляндец), садовый мастер швед Улоф Удельфельт, плотники («цесарец»
и трое курляндцев), «черепичные мастера» (двое курляндцев), кузнецы
(трое жителей Нарвы), строители турецких бань армяне Осип и Павел
Давыдовы, оконных дел мастера— «оконечники» (двое жителей Нарвы).
Следом упомянуты голландские мастера, занятые возведением колоколь-
ни Петропавловского собора: столяр и «спичный мастер» голландец Гер-
ман ван Более,28 часовой мастер Андрее Форстен, «игральной музыкант»
Об этой ведомости см.: Семенова Л. Н. Иностранные мастера в Петербурге в пер-
вой трети XVIII в. // Наука и культура России XVIII в.: Сб. ст. Л., 1984. С. 201—224.
26 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 5 об.
27 Там же. Оп. 2. Д. 266. Л. 458.
28 Любопытно, что работавший в России многие годы Г. ван Более жил без семьи
и, согласно договору, половину его жалованья получала оставшаяся в Голландии
жена (РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 27. Л. 157).
87
(на курантах), «свинечный мастер Корнелиус Гарлит», а таклсе Яган
Ферстер (возможно, родственник упомянутого выше «мармулира» И. Фер-
стера), который прибыл из Гамбурга. Все они получали не более 500
рублей каждый.
Отступление
«Десант» из Парижа
Посещение Петром Парижа в 1717 г. надолго запомнилось францу-
зам. Необыкновенный русский царь, победивший «короля-викинга»
Карла XII, прославившийся любовью к иностранцам, твердой рукой
вводивший в России европейские порядки, поразил французов. Конечно,
чопорных версальских придворных коробила «простоватость» русского
государя, мало считавшегося с этикетом. Всем запомнилась ошеломля-
юшая сцена, когда «русский крещеный медведь» при первой же встрече
внезапно подхватил на руки семилетнюю неприкосновенную особу «хри-
стианнейшего короля» Людовика XV и начал его целовать и тискать,
как куклу, или когда на официальном приеме, вопреки протоколу, по-
вернулся спиной к регенту Франции Филиппу Орлеанскому и пошел
впереди него. А уж то, как свита Петра, поселенная с ним в Версале,
приволокла из Парижа в покои, принадлежавшие некогда мадам Мен-
тенон, девиц легкого поведения...
Но Париж простил это «гениальному варвару», который светским раз-
влечениям предпочитал познания, гулянью в Версале — осмотр Монетно-
го двора, театру — Академию наук. Шесть недель в Париже и Версале
потрясли Петра. Он оценил величие французской культуры, гениальность
ее мастеров, и ему захотелось пригласить многих из них в Россию и
Петербург. Французским мастерам обещали в России очень большие день-
ги и все, что нужно для души и тела. И вскоре целая французская «экспе-
диция» мастеров разных профессий, нанятых эмиссарами Петра, отпра-
вилась в Россию.
Во главе этого «десанта», высадившегося на Васильевском острове и
даже образовавшего «Францужескую слободу», оказался великий архитек-
тор Леблон («Иван Баптист Александр Леблонд» ). Опережая Леблона,
вместе с ним и после него в Россию приехали с семьями и домочадцами
многие незаурядные специалисты. Раньше основной группы французов
прибыл «резной мастер» Никола Пино (в русских документах — Пиноу,
Николай Пиновий). Он «стоил» больше, чем все другие иностранные мас-
тера. Ему положили гигантское по тем временам жалованье — 1200
рублей в год. 1000 руб. получал и французский слесарь Гийом (Вилим)
Белин (столько же получали сам Сенявин и Доменико Трезини), однако в
1722 г. он попал в тюрьму за убийство слуги и с тех пор трудился, веро-
ятнее всего, уже «безденежно».
88
Встреча Петра Великого с Людовиком XV.
Гравюра Зубчанинова по рисунку Н. Загорского
Среди других французов в ведомостях Канцелярии упомянуты подмас-
терье-мебельщик, родственник Пино, живописец Луи (Лодовико) Каравакк
(500 руб.) «полатного строения мастер Франц Девалъ» (фламандец Фран-
суа де Вааль), а также (перечисляю по ведомости 1719 г.) «подархитект
Лежанр Парижский... строитель и кандуктор Карл Тапе... каменщик Эдму
Бурбон..., столяр Иван Мишель... подмастерье в каменном обчерчении и в
резьбе Антон Кардисиер... поляровщик на меди Иван Наозет Саманж... (Жан
Сен-Манж. — Е. А.), литейный мастер Степан Саваж (Саважю)».29
Эти и другие французские специалисты («живописец гротеске и арабес-
ке, и украсительных вещей» Филипп Пильман (Пилеман), обойщик Руше-
ло, шпалерник Рошебот, вышивальщик Рокенар (Рокинард), столяры Ноб-
ле (Ноблет), Перон, Фапсуре, резчики по дереву Сен-Лоран, Руст, Фодре,
Таконе и Фоле, серебряных дел мастер Клод Второй Баллен, литейный
мастер Франсуа (или Паскаль?) Вассу, слесарь Гирот, обработчик камня и
товарищ Кардасье Ф. Бателъе, каретники Ф. и Ж. Расин, Намбер, Бордот,
садовый мастер Годо) оставили свой след в истории русской культуры.30
29 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 5г. Л. 865 об.—866.
30 Семенова Л. Н. Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII век). СПб., 1998. С. 22—
23; Калягина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон// Зодчие Санкт-Петербурга: XVIII век.
СПб., 1997. С. 77—78.
89
О Леблоне уже сказано, портреты работы марсельца Каравакка известны
в России. Филипп Багагль и Петр Камус (Питер Камюс) «зачали» в Рос-
сии шпалерное производство.31 Вассу делал в Летнем саду «каскаду свин-
цовую», слесарь Белин изготавливал решетки для Петергофа. Вместе с
Пино, столяром Жаном Мишелем он приложил руку к созданию «версаль-
ского шедевра» в Петергофе — изящного дворца Марли.
Особо отметим заслуги Никола Пино — без упоминания имени этого
выдающегося рисовальщика, декоратора, резчика не обходится ни одна
книга о прикладном искусстве первой четверти XVIII в.32 А чтобы по-
нять, какой это был мастер, достаточно войти в Большой Петергофский
дворец, в Кабинет Петра I, стены которого покрыты необыкновенной кра-
соты резными дубовыми панелями. А за окном виден один из двух Боль-
ших фонтанов. Он называется до сих пор «Французским» потому, что
его, как и многие другие петергофские фонтаны, делал фонтанный мастер
Жерар Суалем с племянником Полем — оба из семьи строителя водовзод-
ной башни в Версале Р. Суалема.33 П. Суалем же вместе с Пино, Земцовым
и механиком Ферстером создали в 1725 г. один из самых трогательных
фонтанов Петергофа — «Фаворитку».
«Каменный мастер» Антуан Кардасье. Имя его вряд ли о чем-нибудь
говорит читателю, даже если назову его по-русски Антоном Кардасиэром.
Но каждый, кто бывал в Монплезире или хотя бы видел картину Нико-
лая Те «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе»,
вспомнит его изумительную работу — мраморный, бело-черными квадра-
тами, пол Парадного зала Монплезира... Многие здания в Петербурге
возводил «полатный мастер» Франц Деваль — нанятый в Голландии
фламандец, который в документах числился как француз.34 Словом, фран-
цузские нити тесно вплетены в ткань русской культуры, как и голлан-
дские, немецкие, итальянские...
Из итальянских мастеров в Петербурге работали, кроме также запи-
санных как французы Бартоломео Карло Растрелли с сыном Бартоломео
Франческо (по-русски, чтобы не путать с тезкой-отцом, его называли Вар-
фоломеем Варфоломеевичем), Г.Киавери (он уехал из России осенью
1721 г.)35, живописец Бартоломео Тарсий, архитекторы Никколо Микет-
Коршунова Т. Т. Русские ткачи-шпалерники XVIII века //Культура и искусство
России XVIII века. Л., 1981. С. 75-79; Кратыш Л. Шпалеры Ассамблейного зала двор-
ца Монплезир // Петергоф: Альманах. 1992. С. 167.
32 Бирюкова Н.Ю. Французское прикладное искусство 18 века и его мастера в Рос-
сии// Россия— Франция: Век Просвещения. СПб., 1992. С. 13—14.
РаскинА. Г. Петродворец. Дворцово-парковый ансамбль XVIII века. Л., 1975.
С. 74; Калязина Н.В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 77.
34 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 26а. Л. 24.
Там же. Д. 26в. Л. 779 (согласно записи в книге за октябрь 1721 г., было раз-
решено «архитекта Гайтана Киаверия отпустить в отечество ево, понеже он по конт-
ракту своему урочные годы выжил»).
90
ти, Джованни Марио Фонтана, «главные мастеры каменщики Осип Кара-
дили и Павел Компанили», а также «фонтанные мастеры», или «мастера
оловяницкого дела», венецианцы Джованни и Джулио Бараттини («фан-
танные паяльщики Иван и Ульян Беретени»), «штукотуры» Антон Квад-
рий и И. Росси, а также чертежник Гашпария.36 В Петербурге собрался
настоящий «Интернационал»: немцы, голландцы, итальянцы, французы,
армяне (Павел и Осип Давыдовы), прибалтийские немцы, да еще упомя-
нутые в ведомости пленные шведы.
В 1722 г. общий расход на 59 иностранных специалистов составил
17 355 руб. Эту сумму следует признать большой — 40% от всех расходов
Канцелярии, куда входили расходы на служащих и солдат, а также рус-
ских мастеров. Их было 2166 человек, и на них истратили 44 063 руб.
51 коп., не считая отпущенных им натурой 9350 четвертей муки, 343 —
крупы, 548 — овса, 149 четвертей ржи и 212 пудов соли. Впрочем, как
и в других случаях, царь денег на иностранных специалистов никогда не
жалел — польза от их труда была всем очевидна.
Из русских специалистов в списках 1722 г. особо отметим единствен-
ного архитектора Ивана Устинова (жалованье 180 руб.), архитектурного
подмастерья Михаила Земцова (180 руб.), архитектурных учеников Гри-
гория Несмеянова, Ивана Протопопова, Ивана Баженова, Ивана Клерова,
Василия Зайцева, Андрея Шубинского, Федора Козлова и Ивана Людо-
говикова, а также «пильных водяных мельниц мастера» Наума Остафь-
ева и других мастеров и подмастерьев, всего 90 человек.37 К середине
1720-х гг. стали прибывать выучившиеся за границей русские архитек-
торы и художники. В июне 1725 г. к делу были определены приехавшие
еще весной 1724 г. из Рима архитекторы Тимофей Усов и Петр Еропкин,
а в августе 1725 г. в Канцелярию зачислен живописец Иван Никитин,
которому были приданы ученики.38
При Канцелярии были созданы специальные классы, где молодые
люди учились сложным строительным профессиям. Так, Леблон создал
школу, в которой преподавали архитектурное и чертежное дело, лепку,
резьбу по дереву и т. д.39 Возможно, об этой школе сказано в записи о
расходе дров: «На Васильевском острову во Францужской улице в 2-х
светлицах 2 печи, а в тех светлицах обретаются архитектурныя ученики
у обучения архитектурного художества и отправления чертежей, 14 чело-
век».40 У каждого из архитекторов было по нескольку учеников. О систе-
ме обучения их в мастерских архитекторов при Канцелярии написано
36 Там же. Д. 33а. Л. 26 об.; Калягина Н. В., КалязинЕ.А. Жан Леблон. С. 100; Се-
менова Л. Н. Иностранные мастера... С. 203.
37 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 26в. Л. 28 об.—40.
38 Там же. Оп. 4. Д. 4. Л. 1, 5.
39 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по учреждениям о губерниях. 1703—1782 гг.
СПб., 1885. С. 116.
40 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 90.
91
много.41 Петр I стремился использовать иностранный опыт осознанно, с
пользой для России. Как известно, у царя-плотника были прекрасные
отношения с английскими корабельными мастерами, работавшими в Ад-
миралтействе, Козенцем, Наем, Броуном и др. Но все они были крайне
недовольны своеобразной системой обучения, установленной царем. Как
писал англичанин Д. Ден, «чтобы дать возможность россиянам лучше
присмотреться, обычно в то время, когда английский корабельный мастер
закладывает корабль, тут же рядом приказывают российскому мастеру
строить другой корабль с такими же размерениями, причем российский
мастер пользуется правом подробно осматривать и снимать меру с работы
англичанина». Кроме того, царь принуждал, чтобы каждый мастер «пред-
ставил точный перечень всех требований и действий при постройке ими
кораблей».42 Летом 1720 г. Макаров писал Я. Брюсу, что «Е. ц. в., будучи
в Питергофе изволил упоминать з гневом для чего ему, Пилману (фран-
цузский художник. — Е.А.), ученики не даны?»43
В целом в штате Канцелярии было много знающих, талантливых
людей. Кроме перечисленных выше специалистов в Канцелярии в разное
время работали с Доменико Трезини его сын Пьетро Антонио и зять Карло
Джузеппе Трезини, а также отец и сын Растрелли. Немец Георг Иоганн
Маттарнови (в некоторых изданиях пишется с одним «т», как в источни-
ках того времени) строил Второй Зимний дворец, Партикулярную верфь,
Кунсткамеру и Исаакиевскую церковь, а Леонард Теодор Швертфегер —
Александро-Невский монастырь. Конечно, многие из них не были, подоб-
но Жану Батисту Александру Леблону или Бартоломео Франческо Рас-
трелли, гениями, но делали свое дело профессионально, на века, что мы
все можем подтвердить.
«Черная кость» петербургской стройки
Уже в начале лета 1703 г. в Петербург стали прибывать первые работ-
ники. Они были переброшены сюда из Шлиссельбурга, где восстанавлива-
ли укрепления, разрушенные при штурме крепости русской армией осе-
нью 1702 г. В Шлиссельбург они были присланы по царскому указу из
северных уездов страны сразу же после взятия островной крепости. Кроме
них на Заячьем острове работали также солдаты армейских полков и
местные жители из окрестных деревень и мыз.
См., например: Пронина И. А. О преподавании декоративно-прикладного искус-
ства в XVIII в. // Русское искусство XVIII века. С. 77; Борисова Е. А. «Архитектурные
ученики» петровского времени в командах зодчих-иностранцев в Петербурге // Рус-
ское искусство первой четверти XVIII века. М., 1974. С. 68—80.
4 Ден Д. История российского флота в царствование Петра Великого. СПб., 1999.
С.116.
43 РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 7. Л. 70 об.
92
Берега Невы увидели и первых невольников, причем весьма экзотиче-
ских. 3 апреля 1704 г. комендант Шлиссельбурга Василий Порошин сооб-
щал А. Д. Меншикову, что пленные «турки... и татары достальные (т. е.
остальные. — Е.А.) в Санкт-Питербурх посланы марта в 31 день пеши,
скованы, за караулом с начальным человеком и с солдаты».44 По-видимо-
му, это были пленные времен Азовских походов 1695—1696 гг., которых
после заключения в 1700 г. Стамбульского мира не отпустили восвояси.
Как видно из донесения шлиссельбургского коменданта, эта партия турок
и татар была уже не первой на берегах Невы.
Вид закованных военнопленных, а потом и каторжников стал привыч-
ным для Петербурга. С началом строительства города преступников со всей
России отсылали уже не в Сибирь, а на берега Невы — каторга здесь была
не менее страшная, чем за Уралом. В сентябре 1703 г. Петр писал князю
Ф. Ю. Ромодановскому — судье Преображенского приказа: «Ныне зело
нужда есть, дабы несколько тысяч воров (а именно, если возможно, 2 ты-
сячи) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам
и городам собрать по первому пути».45
3 октября 1703 г. из Московского судного приказа последовал указ о
возврате уже отосланных в Сибирь преступников: «Из городов, которые
ведомы в Московском Судном приказе, воров, которые ныне налицо и
которые до сего числа... посланы в ссылку в Сибирь, а ныне они на Во-
логде, собрать всех в Московский Судный приказ, без мотчания (т. н. без
задержки. — Е.А.), по нынешнему зимнему пути, также которые воры
ж в тех же городах вновь будут в приводе или от кого в присылке, и
тех по тому ж присылать... немедленно». И далее самое главное: «А без
Его государева указа и не сослався с Преображенским приказом тем всем
ворам казни не чинить и в ссылку их не посылать». Позже эти указы
повторялись не раз.46
Отступление
Петр Великий как апологет каторжного труда
Петр I стал первым в русской истории правителем, который в не-
виданных ранее масштабах начал использовать труд заключенных на
стройках. До Петра преступников чаще всего высылали в Сибирь или на
север Европейской России. Суровым наказанием, каторгой для них была
сама по себе жизнь, точнее выживание в диких, пустынных местах.
В Сибири они обычно добывали пропитание своим трудом, некоторые
поступали на государеву службу. Известно, что шедшее из Китая
АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 63.
ПБП. Т. 2. С. 250.
См.: Там же. С. 659; ПСЗ. Т. 4. № 1945 и др.
93
посольство Ф.А. Головина в 1686 г. было
спасено от нападения воинственных бу-
рят умелыми действиями отряда слу-
жилых людей во главе с государствен-
ным преступником бывшим украинским
гетманом Семеном Многогрешным.
Других преступников сажали в тюрь-
мы, и «работа» их состояла в почти еже-
дневных «походах в люди», когда, связан-
ные одной цепью, они просили подаяние,
обнажая перед пугливыми прохожими
свои полученные на пытках, а порой и рас-
травленные для глаз сердобольной публи-
ки язвы и раны. Многих преступников
отсылали «на покаяние» в монастыри.
Там они либо сидели в темницах, либо
работали на кухне и по хозяйству: носи-
ли дрова, помои, убирали снег. Однако их
«черная работа» была по преимуществу
разновидностью монастырского смире-
ния, «укрощением грешной плоти тру-
дом» и не преследовала, как сказали бы
сейчас, масштабные «народнохозяйствен-
ные» цели.
Начало грандиозного «эксперимента»
по использованию подневольного труда масс преступников на стройках
относится к 1696 г., когда Петр срочно укреплял завоеванный Азов, а
следом затеял строительство крепости и порта Таганрог. Азов и Таган-
рог скоро стали местом ссылки уголовных и политических преступни-
ков. После подавления стрелецкого мятежа 1698 г. приговоренные к ссыл-
ке и каторге стрельцы были отправлены именно в Азов и Таганрог на
земляные и каменные работы. Азовский опыт пригодился Петру при
строительстве Петербурга. Так на берегах Невы появились первые заклю-
ченные-строители.
р&--^--
"S4- .,. " "" ~~"
В5§В^*^^
^к^^^
Jfi^X
wmiiX
Hr Ik
ff4? 1
■Ш-Ш-1
Щ- -Я 1а.г;-. •'
^Ш^ w «НИ© *
Pf ffe.'
\
ф\
Y* v
щ
^с
Ejlyrl—-—
Каторжанин XVII столетия.
Гравюра Далъстена
В Петербурге каторжники выполняли разные, в основном — тяжелые,
работы. Летом, когда флот выходил в море, они гребли на галерах. Зимой
же каторжники, освободившись от «морских прогулок», выполняли «чер-
ные» строительные работы. Они забивали сваи, таскали землю и камни.
Как долго каторжники работали на строительстве Петербурга, установить
трудно, хотя следует признать, что в массовых масштабах их услугами
пользовались только в первые годы возведения новой столицы. Позже их
труд был признан неэффективным, как и труд присылаемых под конвоем
крестьян, хотя и без них не обходились, затыкая образовавшиеся «дыры»
94
в кадрах стройки. При этом не всегда ясно, кто были эти люди — клей-
менные «каторжные невольники» или «арестанты», как называли сидев-
ших в полицмейстерской тюрьме наказанных преступников. В городе их
обычно распределяли по работам партиями разной величины, выдавали
на них кормовые деньги (3 коп. на человека) и сдавали под расписку
прорабам, которые были обязаны возвращать их по окончании работы
согласно «именным спискам всем налицо».47 Создается впечатление, что
каторжники и арестанты были повсюду в городе, хотя узнаем о них мы
из документов нередко случайно. Так, в июле 1722 г. мастер Более жало-
вался, что он строит погреба за Летним домом, а «арестанты... в реке
Мойке роют землю и мечут в погребы и засыпали всю работу».48 В другом
случае сохранился указ Сенявина о чистке канала у Литейного двора
«каторжными невольниками для того, что при Городовой канцелярии
работных людей нет».49 Ниже будет подробно рассмотрен вопрос о числен-
ности каторжников, пока же отметим, что их число достигало 10 и более
тысяч человек.
После Полтавского сражения на стройки Петербурга, Кронштадта и
Стрельны начали отправлять шведских военнопленных. Точно известно,
что по указу от 31 мая 1712 г. в Петербург перевезли более 1100 военно-
пленных, причем из всех отбирали только «годных в работу». Шведов
использовали на самых разных работах. По подсчетам Л. Н. Семеновой,
почти треть из них составляли квалифицированные специалисты. Дей-
ствительно, в документах той поры мы часто встречаем военнопленных не
только среди чернорабочих, каменщиков, но и среди мастеров высокой
квалификации, переводчиков.50
«Вести их с бережением и кормить довольно»
■ У'к Но все-таки основную массу строителей Петербурга составляли сезонные
работные и мастеровые люди. В первые месяцы перевалочным пунктом, в
котором формировали и отправляли на строительство города работные
партии, был, как уже сказано, Шлиссельбург. Сюда же партии и возвраща-
47 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 85 об.
Там же. Оп. 1. Д. 22а. Л. 279. Кстати, в этом документе река называется одно-
временно и «Мыя», и «Мойка».
49 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 258.
Семенова Л. Н. Быт и население... С. 79; Она же. Участие шведских мастеровых
в строительстве Петербурга (первая четверть XVIII в.) // Исторические связи Сканди-
навии и России. Л., 1970. С. 264—281. Виды работ, которые выполняли шведские
военнопленные, см.: РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 5г. Л. 835-836 («На черной работе у
битья свай... в городе у дела спица... у садовника Шульца... при римском архитекте...
на Конюшенном государеве дворе портных... красят... дуб пилуют... у размеривания
Васильевского острова... у кабинет-секретаря толмач... лекарь»).
95
лись. Работа на стройке с самого начала велась двухнедельными сменами,
как теперь бы сказали— «вахтенным методом». Подтверждение этому мы
находим в письме от 11 апреля 1704 г. коменданта Шлиссельбурга Василия
Порошина, который сообщал А. Д. Меншикову, что из Архангелогородско-
го уезда прибыли работники. Из них 920 человек он отправил в Петербург
«и из запасов их с собою корму на две недели взять им велел». Остальной
провиант (а известно, что в указах, рассылаемых в уезды и губернии, пред-
писывалось работным брать еды с собой на два месяца) Порошин приказал
сложить в сараях и выставить там охрану из этих же крестьян.
В Шлиссельбурге собирались и те работные, которые потом шли в дру-
гом направлении — на Олонецкие и иные верфи Приладожья. Кроме того,
в самой крепости и вокруг нее работало не менее полутора тысяч кресть-
ян.51 Провиант, лес также возили крестьяне на своих подводах (их назы-
вали «подводчики»). Генерал Ренне 18 января 1704 г. писал Меншикову:
«Бревен из лесу еще не возили для того, чтоб прежде на тех плателыци-
ковых подводах перевозить из Шлотбурха запасы [провианта]».52
Для перевозов казенных грузов была введена подводная повинность,
которой облагали всех плательщиков страны, с них собирали до четырех
тысяч подвод ежегодно и гнали их в Петербург,53 где без подвод вся работа
остановилась бы. Вот как распределялись 339 возов в 1720 г. в Стрельне:
«у воски бревен» — 123 лошади и 123 возчика, «у воски извести» — 163
лошади и столько же возчиков, «у воски дикого камня» — соответственно
20 и 20, «у воски фашин» — 22 и 22, «у воски земли» — 10 лошадей и
16 вощиков.54
Бесперебойно обеспечивать стройку рабочими руками было важнейшей
обязанностью Городовой канцелярии. С самого начала строительства Пе-
тербурга рабочих присылали сюда по разнарядке практически изо всех
уездов и губерний страны. Как справедливо отмечалось в литературе, Петр
шел здесь по проторенной дороге своих царственных предков: строитель-
ное («городовое») дело со времен Ивана Грозного ложилось на плечи «по-
сохи» — крестьян прилегающих к стройке уездов. Строительные работы
рассматривались как одна из повинностей населения, наряду с постойной
или подводной. Крестьян гнали на строительство дорог, крепостей, засек,
особенно со стороны «опасной степной украины». Но это были временные
трудовые повинности, которые никогда не охватывали всю страну от Смо-
ленского уезда до Сибири. Однако при Петре I строительная, отработочная
повинность из эпизодической стала постоянной и весьма тяжелой.
Крестьянам приходилось не только выбирать из своей среды работни-
ков, но и снаряжать их, оплачивать расходы на дорогу, еду, инструмент,
Иогансен М.В., Кирпичников А. Н. Петровский Шлиссельбург (по новооткрытым
материалам)// Русское искусство первой четверти XVIII века. С. 31—32.
52 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 22, 70, 135.
53 ДПС. Т. 2, ч. 2. С. 281.
54 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 18а. Л. 175.
96
одежду. Ежегодно на время летнего се-
зона в Петербург вызывали не менее 40
тысяч работных из всех губерний (толь-
ко с 1712 г. Сибирская губерния была
освобождена от работной повинности).
«Посошане» — так называли их при Пет-
ре — должны были приходить тремя
сменами, которые работали по очереди
по два месяца, начиная с 23 марта и
кончая 25 сентября. Позже было уста-
новлены две трехмесячные смены с 1
апреля по 1 июля и с 1 июля по 1 ок-
тября, но в отдельных случаях высыла-
ли работников в Петербург и зимой.55
Партии работных шли в Петербург
организованно, разбитые на десятки во
главе с «десяцким» (или «старшим»),
нередко — под охраной, иногда даже в
цепях, с провожатым из местных дво-
рян или подьячих. Этот человек назы-
вался «приводчиком» и был обязан
«тех людей в дороге вести с бережени-
ем и кормить их довольно». Много-
численные указы требовали от всех
должностных лиц, чтобы «смотрить и
беречь накрепко, чтоб дорогою те работники не пили, и не бражничали,
и зернью не играли, и не воровали, и з дороги не розбежались».56 В Пе-
тербурге «приводчик» отчитывался за приведенных им людей. А перед
отправкой работных с выборных и бурмистров брали гарантийные («по-
ручные») сказки «с великим подтверждением, что те работные и провод-
ники за их поруками з дороги не збегут и на указном месте станут... а
буде збегут, и вместо тех беглецов в работники имать их порутчиков
самих и детей их, и свойственников безо всякой пощады».57
Документ этот, как видим, был весьма суров — ведь если работник в
Петербург не являлся, то «порутчик», подписавший гарантийное письмо,
оказывался в тюрьме, откуда его выпускали только тогда, когда из Пе-
тербурга приходила бумага, что работный человек наконец-то пришел в
Канцелярию. Был у «порутчика» и другой выход: ехать самому на строй-
ку и отрабатывать за беглеца «урок».
Каждый работник имел при себе топор, на всю же партию полагалось
принести с собой долото, бурав, пазник и скобель. Однако в 1711 г. Се-
Крестьянин XVII столетия.
Гравюра Далъстена
Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII в. Л., 1974. С. 45.
ДПС. Т. 2, ч. 1. С. 78; РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 2а. Л. 36, 43.
Там же. Д. 16. Л. 256.
7 Заказ № 79
97
нявин написал в Сенат, что их «работники никогда не приносят, а поку-
пают тамо (т. е. в Петербурге. — Е.А.)> бездельные, дорогою ценою». По-
этому власти придумали брать с губерний стоимость инструментов день-
гами и обеспечивать работных инструментом уже на месте — в Петербурге.
Хлебное и денежное довольствие работники получали из казны за счет
средств, собранных в губерниях (по рублю в месяц на человека).58
Под сенью кайзер-флага
О том, как работали первые строители города в 1703—1704 гг., мы
знаем немного. С рассветом на строящемся Государевом бастионе под-
нимали на мачте так называемый кайзер-флаг, гремел выстрел пушки —
и работа начиналась. Выстрел пушки возвещал о времени обеда, а вече-
ром, с наступлением темноты, пушка извещала о конце работы. Люди
отправлялись ночевать во временные лагеря («таборы»), состоявшие пре-
имущественно из землянок и шалашей. Работали строители минимум
12—15 часов, а летом и белыми ночами напролет. Инструкция генерал-
губернатора князя А. Д. Меншикова коменданту Петропавловской кре-
пости полковнику Р. В. Брюсу предписывала:
«1. Работным людям к городовому делу велеть ходить на работу как
после полуночи 4 часа ударит или как из пушки выстрелят, и работать
им до 8 часа, а со 8-[ми], ударив в барабан, велеть отдыхать полчаса, не
ходя в свои таборы, где кто будет, или кого где тот барабанной бой
застанет.
2. После того работать им до 11 часов, а как 11 ударит и тогда уда-
рить, чтоб с работы шли... и велеть им отдыхать 2 часа.
3. Как час после полудня ударит, тогда иттить им на работу, взяв с
собою хлеба, и работать велеть до 4-х часов после полуден, а как 4 часа
ударит, велеть им отдыхать полчаса з барабанным о том боем.
4. После того иттить им на работу и быть на той работе покамест из
пушки выстрелено будет.
Дано апреля в 10 день 1704 году».59
Четвертый пункт инструкции позволяет предположить, что, когда бы
работа ни была закончена, новый рабочий день все равно начинался в 4
часа утра. Сколько же оставалось людям для отдыха и сна — неизвестно.
При этом было положено деньги «роздавать им [работным] поденно, в
которой день они будут на работе, по отпуску их с работы, по именным
спискам всем налицо».60 Из этой цитаты видно, как оплачивали работу:
только по ее завершении и строго по спискам.
58 ДПС. Т. 1. С. 400; ЛупповС.П. История строительства Петербурга... С. 79; ПСЗ.
Т. 4. №2240.
59 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 70.
60 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 85 об.
98
Отступление
О «безымянных строителях»
В литературе о Петербурге есть такая словесная фигура: «безымянные
строители Петербурга». А между тем безымянных строителей Пе-
тербурга не было и нет. Архив Канцелярии от строений переполнен спис-
ками работников и мастеровых. Их
учитывали, когда они приходили в
Петербург, по спискам их определяли
на работы, по именным реестрам им
выплачивали жалованье и выдавали
провиант. Все, что касалось работы
и жалованья, было всегда на строгом
учете. И только в одном случае строи-
тели были безымянны — когда они
умирали. Власти не считали умерших
на стройке, не записывали и даже не
хоронили — это было делом их това-
рищей, родных, сердобольных соседей.
Для государства важно было пере-
считать и переписать общее число
пригнанных на стройку людей, распре-
делить их по местам работы, особо
важна была отчетность о расходах
материалов, денег на жалованье. Сис-
тема оплаты труда была поденная
или аккордная, и она не требовала уче- предприниматель-простолюдин
та умерших U выбывших. И вообще, М. И. Сердюков
судьба конкретного человека на строй-
ке не интересовала государство. О людях вспоминали только тогда, когда
убыль работников начинала угрожать выполнению государева задания...
Свеча горела на окне
С 1718 г. труд работных крестьянских команд был признан убыточным
и многие строительные работы начали переводить на подряд. Инициато-
ром этого начинания выступил А. М. Черкасский, обосновавший в докладе
Петру I невыгодность прежней системы.61 Экономической основой рефор-
мы стало расширение рынка свободной рабочей силы. К 1718 г. предложе-
ние уже опережало спрос, что и позволило заменить отработочную повин-
ность крестьян денежными платежами, взимаемыми с губерний.
ПСЗ. Т. 5. №3124.
99
Впрочем, первые подрядчики («наемщики») на казенных работах по-
явились гораздо раньше — в сентябре 1705 г. Началось это с того, что
отправленные в Петербург работные стали нанимать вместо себя одно-
сельчан или пришлых людей. Так, в партии работных людей из Поше-
хонского уезда из 160 человек нанятых было 86,62 то есть больше поло-
вины. В 1713 г. был пойман работник Григорий Никифоров, который
показал, что «тому девятой год пришед он в Санкт-Питербурх, работает
у городового дела в работных людях, нанимаючися разных городов у
посошных людей» и берет за работу по 2 с полтиной рубля.63 Все это
говорило о том, что для некоторых людей вольный наем был выгоден
даже несмотря на тяжелые условия жизни в Петербурге, он становился
родом бизнеса. Вольных работников, которых называли «отходниками»,
подрядчики сбивали в бригады уже в Петербурге. Бывало и другое —
подрядчик набирал работников из земляков, вызывая их через своих
людей. Часто подрядчиками становились крестьяне, в том числе кре-
постные, которые, кстати, поступив в казенные мастеровые, могли тем
самым избавиться от крепостной зависимости, о чем есть данные докумен-
тов. С конца 1710-х гг. многие работники начали подавать прошения о
приеме на работу своих детей.64 А своим детям, как известно, плохого не
желают. Город рос, работы становилось все больше, желающих зарабо-
тать в Петербурге появилось немало. Сюда приходили уже не только
работные команды из разных губерний или партии каторжников, но и
свободные люди. Петербург притягивал их своими возможностями.
В конце концов власти поняли, что труд подрядных бригад выгоднее тру-
да партий подневольных работных. В докладе Городовой канцелярии в
1717 г. констатировалось, что «на многие дела являются подрядчики и на-
емщики, которыми некоторые работы исправляются удобнее и скорее, не-
жели государственными работниками».65 Это особенно хорошо было видно,
когда бригады работали рядом. В 1723 г. Трезини писал, что при забивании
свай под здание Двенадцати коллегий присланные из Канцелярии работни-
ки «бьют не так поспешно, как подрядом посотенно те сваи бьют, да и це-
ною против того сотенного подряду излишнее будет почти вдвое». Поэтому
он потребовал объявить подряд, «понеже оная работа будет ими исправлять-
ся скорее и обойдется против наемных месечных работников дешевле».66
Как только в городе становилось известно о намерениях Городовой
канцелярии начать новую стройку, так тотчас в казенные учреждения
начинали приходить люди и предлагать свои услуги. В доношении Кан-
целярии 1721 г. сказано, что к чиновникам ведомства постоянно «прихо-
Шарков В. А. К вопросу о рынке рабочей силы в петровское время// ВЛУ. 1965.
№8. Сер. истории, языка и литературы. Вып. 2. С. 157.
63 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 1а. Л. 275. О подобном же см.: Семенова Л. Н. Рабочие
Петербурга. С. 45—46.
64 Там же. С. 40—41.
65 Там же. С. 46.
66 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 33а. Л. 428.
100
дят... волные каменщики и требуют работать».67 Иногда «билеты» о под-
ряде рассылались в другие провинции, чтобы привлечь новых работников.
Так, в 1723 г. для «каменного строения» в Петропавловской крепости по-
требовалось много каменщиков. В Ярославскую и Костромскую провинции
были разосланы 10 «билетов» — объявлений, которые предписано было
«во оных провинциях публиковать в народ з барабанным боем в пристой-
ных местех и оные билеты выставить».68
Зная, что рабочих рук в таких случаях будет с избытком, власти не
хотели переплачивать за труд. И поэтому, как только «публиковали в
народ», что предлагается взять какую-нибудь работу на подряд, начина-
лись официальные торги. Подряд отдавали тому из участников торга, кто
просил за эту работу меньше денег. Через три недели после официального
объявления торгов в окне Городовой канцелярии, Коммерц-коллегии на
Троицкой площади или другого учреждения, объявившего о подряде, за-
жигалась так называемая «указная свеча». Свеча горела на окне несколь-
ко часов, и пока фитилек ее не погас, торги считались неоконченными.
Все кандидаты в подрядчики входили поочередно в помещение и называ-
ли свою цену подряда. Эти предложения подьячие тщательно записывали
в особый журнал, указывая время заявления, имя кандидата, условия,
которые он предложил казне. Торопливые записи в журнале накануне
того момента, когда свеча должна вот-вот погаснуть, ясно говорят, что
тут-то конкуренция возрастала, накал страстей достигал пика. По этим
поспешным записям видно, как претенденты наперегонки снижали свои
объявленные поначалу ставки, боясь упустить шанс получить подряд.
А потом следовала запись: заключить подряд с таким-то, «для того, что
при горении свечи других подрядчиков ценою менши оного подрядчика...
никого не явилось».69 Такие торги были крайне выгодны государству и
благодаря им удавалось сбить, подчас очень намного, подрядные цены.
Так, при торгах на строительство биржи цена подряда, пока горела свеча,
упала с 870 до 620 руб.
Интересна история подряда на возведение стен Петропавловского
собора. В 7 часов утра 23 июня 1724 г. в Канцелярии была зажжена све-
ча. Первым явился крепостной крестьянин из Ярославского уезда Степан
Тарабанин, который попросил за кладку каждой тысячи кирпичей 3 руб.
12 алтын, то есть 3 руб. 36 коп. Следом за Тарабаниным пошли другие
кандидаты. Когда свеча погасла, то оказалось, что подряд выиграл все тот
же Тарабанин, который согласился со своей бригадой «своды, и купол о
(так!), и стены кругом делать... самым добрым мастерством» по цене 1 руб.
60 коп. за кладку каждой тысячи кирпичей.70 Иначе говоря, казна сэко-
номила на торгах огромные деньги, сбив цену подряда более чем вдвое.
Там же. Д. 27а. Л. 530.
Там же. Д. 33а. Л. 115.
Там же. Оп. 4. Д. 591. Л. 41.
Там же. Д. 416. Л. 138— 160*>б.
101
Впрочем, зная нравы русских контор и канцелярий, можно только догады-
ваться, кто еще, кроме Тарабанина, был доволен этим подрядом.
Новый подрядчик подписывал договор с Канцелярией, в котором было
подробно сказано о ставках, ценах, объемах работы, отмечены особые ус-
ловия. Документ писался на гербовой бумаге и заверялся несколькими
печатями.71 В 1720 г. при заключении подряда на земляные работы (ко-
пание пруда) подрядчик Кожевников просил внести в договор условие, при
котором он возьмется за дело: «ежели будет мяхкая земля», но «ежели де
жесткая земля будет, и он, Кожевников, того пруда делать не хочет».72
В другом случае «каменный подрядчик» подробно описывал виды работ,
за какие берется он и какие должна сделать казна: «Того строения леса
подвязывать и кружала делать, и палубить (т. е. делать на лесах трапы и
помосты. — Е. А), и вода б к тому делу была готовлена... государевыми
людьми, также кирпич и известь поставлен был близ той работы, а из-
весть творить и кирпич мочить, и к делу носить будем мы сами».73
Подрядчик был обязан найти поручителей, которые брали на себя ответ-
ственность за исполнение им заявленных работ. При неисполнении условий
(речь шла в основном об объемах, сроках, качестве, соответствии утвержден-
ному заранее чертежу) подрядчику грозила конфискация имущества и арест.
Отступление
Не умеешь — не берись, или Дело Федора Васильева
17 июня 1716 г. в Городовой канцелярии был заключен очередной договор
подряда, Архитект (так называли тогда архитекторов) Федор Васильев
обещал построить «своими работными и мастеровыми людьми» на берегу
Невы дом для генерал-майора Павла Ивановича Ягужинского, «совсем в от-
делку» (словом — под ключ) согласно утвержденному проекту. В договоре
было указано, что дом должен быть построен «каменною, штукатурною,
столярною, плотничною, кузнечною, оконичною и прочими работы». Длина
его по проекту составляла 136 футов (40,8 м), ширина (в разных частях
дома) 57 и 42 фута (17,1 и 12,6 м). Потолок в «сале» предполагалось сде-
лать высотой 24 фута (7,2м). Дом с таким залом и палатами («жилья-
ми» ) строился на казенные деньги, выданные Городовой канцелярией.
Однако Васильев договор не выполнил. Некоторые историки искусства
бросаются на защиту Федора Васильева, который был неплохим художни-
ком и вошел в историю русской живописи первыми видами Петербурга и
запомнившимся многим рисунком на куртуазный сюжет: «Капрал доку-
71 Там же. Оп. 2. Д. 33а. Л. 62 об.
72 Там же. Оп. 1. Д. 7. Л. 1328.
73 Там же. Оп. 2. Д. 11а. Л. 344 об. Договорное письмо на подряд строительства
бумажной мельницы см.: РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зв. Л. 422.
102
*
чает женкам». Во всем-де виноват был начальник Канцелярии князь
А. М. Черкасский, который поставил Васильеву невыполнимое условие —
закончить стройку за одно лето. Но подряд — это не обычное задание
служащему архитектору, подрядчик отдает себе отчет в том, что он
обещает и может сделать. По-видимому, Васильев оказался плохим орга-
низатором работ, и двести нанятых им рабочих за два года вывели стены
дома всего на 3,5 фута, то есть на высоту чуть больше метра.
Черкасский был вне себя от гнева и сильно «докучал» незадачливому
подрядчику. Васильев же, бросив долгострой и заручившись поддержкой
Меншикова, уехал в Петергоф, наблюдать за штукатурными работами,
а попросту говоря, скрылся от Черкасского. Однако осенью 1717 г. Черкас-
ский случайно встретил Васильева возле Адмиралтейства и, как пишет
тот, «напал на меня и безвинно бил смертным боем и волочил за воло-
сы».74 Думаю, что гнев обычно флегматичного Черкасского понять мож-
но! Для Васильева эта встреча была неприятной неожиданностью — кому
же доставляет удовольствие встречаться с тем, кому ты должен, а воз-
вращать долг не собираешься?
Той же осенью 1717 г. имущество Васильева описали за то, что «он,
архитект, по договору своему оного дому за взятые денги не построил»75
и посадили под арест в самой Городовой канцелярии (в те времена во всех
учреждениях были «кутузки» — «тюремные светелки» для преступни-
ков). Несчастного зодчего можно было видеть там еще в апреле 1720 г.
Но и в заточении он времени не терял: приготовил для царя и царицы
семь альбомов отличных рисунков, за что был прощен государем и отпра-
вился в Киев строить в Киево-Печерском монастыре колокольню, кото-
рая и до сих пор украшает лавру. А браться за подряды Васильев, видно,
уже навсегда зарекся и правильно сделал!..
После этого становится понятным, почему взявшийся в 1720 г. за
строительство амбаров Партикулярной верфи подрядчик Гаврила Баев,
как записано в справке Канцелярии, «с товарыщи тридцать человек, не-
доделав, от того строения бежали».76 Дело подрядчика было непростое,
хлопотное. Без умения разговаривать с начальством, нанятыми людьми
соваться в него не было смысла. Подрядчики сами набирали бригаду,
обещая «класть (или строить, рубить — Е.А.) своими работными людь-
ми»,77 следили за их работой и обеспечивали их всем необходимым. Влас-
ти понимали, что подряд — самый выгодный вид строительства даже в
сравнении с наймом рабочих с поденной оплатой, и охотно, несмотря на
риск, как в случае с Васильевым, шли на заключение подряда.
Первые художники Петербурга. Л., 1984. С. 71. См. также: Грабарь И. Э. Основа-
ние и застройка Петербурга// Русская архитектура первой половины XVIII века. С. 94.
75 РГИА. Ф. 465. Оп. 4. Д. 32. Л. 50—61 об.
76 Там же. Оп. 1. Д. 7г. Л. 1378.
77 Там же. Л. 534 об., 537.
103
Если же торги проваливались и никто не хотел брать подряд, то на-
чальство Канцелярии требовало призвать «старых каменщиков... и спро-
сить их протокольно, чтоб ис прежней цены уступили, а буде не уступят,
делать хотя за ту ж цену»,78 то есть шло на попятную, не рассчитывая
особенно выиграть от торгов.
Впрочем, было бы ошибкой думать, что после 1718 г. на стройках Пе-
тербурга использовали труд только свободных подрядных бригад. Ничего
подобного! Без каторжников, военнопленных, солдат, работных команд из
крестьян, мастеровых «вечного житья» стройка не обходилась и позже.
Принцип здесь был простой: если из-за невыгодных условий или занижен-
ных расценок никто не брал работу на подряд, то в дело вступали вначале
штатные бригады работных от Канцелярии, а если они были заняты на
других объектах, то к месту работ отправляли партии каторжников или
снятых со службы солдат, а также матросов. В одном из протоколов Кан-
целярии так и сказано: «Ту землю очистили каторжными невольниками
для того, что при Городовой канцелярии работных людей нет».79
Особенно нещадно, круглый год, эксплуатировали гарнизонных сол-
дат. В 1709 г. Петр приказал сформировать из их числа специальный
строительный батальон численностью 517 человек.80 Но его сил было
недостаточно, и основную массу работ осуществляли полки петербургско-
го гарнизона. Труд гарнизонных солдат чаще всего применяли на строи-
тельстве пригородных дворцов и парков, особенно в Петергофе и Стрель-
не. О численности привлеченных к этим работам сохранились отрывочные
данные, но речь может идти о 2—3 тысячах солдат нескольких гарни-
зонных полков.81 Вообще же на стройках столицы солдат было очень
много. В 1720-х гг. в Петербурге находилось четыре гарнизонных полка
(5,5 тыс. чел.),82 а в Кронштадте — два (более 2,5 тыс. чел.), то есть
всего более 8 тысяч человек. Нет сомнений, что большинство этих солдат
работали на стройках и в помощь им привлекали служилых других час-
тей. Известно, что в 1724 г. по указу Петра на петербургских стройках
трудились солдаты Рижского, Нарвского, Выборгского гарнизонов. В Вы-
борге было три гарнизонных полка (4 тыс. чел.). В 1721 г. все эти три
полка работали в Петергофе.83 Гарнизон в Риге насчитывал более 5 тысяч
человек, в Нарве и Иван-городе — более 1 тысячи. Словом, у командова-
ния была возможность посылать солдат из всех крупных гарнизонов При-
балтики на великую стройку XVIII в. Кроме того, привлекали к работам
гарнизонных солдат Московского гарнизона и, конечно, рядовых пехот-
ных полков полевой армии.84 Повторим, что в Кронштадте, Стрельне,
Там же. Д. 416. Л. 1101.
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 258.
Семенова Л.Н. Рабочие Петербурга... С. 48—49.
РГИА. Ф. 467. Оп. 3. Д. 26в. Л. 774.
Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977. С. 46.
Там же. С. 68; Семенова Л.Н. Рабочие Петербурга... С. 48.
Кирилов И. К. Цветущее состояние... С. 68.
104
Летнем саду работали также сотни военнопленных: строили разводные
мосты,85 возводили оранжереи, трудились в различных мастерских, в том
числе «у копей всяких чертежей и прочих дел».86
«По улицам мертвые валялись»,
или Цена Петербурга
Здесь, в рассказе о строителях Петербурга, кажется уместным сказать о
той цене, которую заплатила Россия за строительство Петербурга. С дав-
них пор встречаются примерные данные о гибели людей от болезней, го-
лода и непосильных работ при возведении столицы. Речь идет о десятках
тысяч трупов, положенных в основание города. Сведения о потерях идут
преимущественно от иностранных путешественников и дипломатов, при-
ехавших в Петербург много позже его основания. Так, датский посланник
Ю.Юль, живший в городе в 1709—1710гг., сообщал о Кроншлоте: «Го-
ворят, при сооружении его погибло от голода, холода, морозов и изнури-
тельных работ более 40 000 крестьян», а при строительстве крепости на
Заячьем острове погибло не менее 60 тысяч человек.87
Эти сведения подтверждает шведский военнопленный Л. Ю. Эренмальм.
Он был в Петербурге в 1710—1712 гг. и потом писал, что только в Петро-
павловской крепости за 1703—1704 гг. «было погублено свыше 50—60 ты-
сяч человек». Иностранный путешественник Г. Геркенс, побывавший в Пе-
тербурге в 1710—1711 гг., упоминает, что при строительстве города погибло
«как говорят, даже свыше ста тысяч человек». Во второй редакции записок
Геркенса (1718 г.) об этом сказано осторожнее: «...около ста тысяч человек».
Ганноверский резидент Вебер, широко использовавший в своем труде
«Преображенная Россия» записки Геркенса, смягчил эту оценку: «...при
этом погибло едва ли не сто тысяч человек». Французский путешествен-
ник О. деМотрэ, приехавший в Петербург в 1726 г., писал, что с мая
1703 по конец 1705 г. «от недостатка провизии и пагубного климата
умерло не менее 30 тысяч человек». Наконец, в 1733г. кто-то сказал
англичанину Ф. Дешвуду, что при строительстве Петербурга и Кронштад-
та погибло 300 тысяч человек.88
Есть факты и соображения, которые говорят как за, так и против
утверждений об огромной смертности работных людей в Петербурге. Со-
мнительно, чтобы при строительстве Кроншлота и первых сооружений
Пленные шведы в 1721 г. построили подъемный мост у Почтового двора в Пе-
тербурге. См.: РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 26в. Л. 894.
86 Там же. Оп. 1. Д. 4в. Л. 232.
87 ЮльЮ. Записки датского посланника при Петре Великом (1709—1711 гг.). М.,
1900. С. 178, 193.
Наиболее полную сводку мнений иностранцев о смертности в Петербурге см. в
кн.: Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях. СПб.,
1997. С. 73—74.
105
Кронштадта погибло 40 тысяч человек. Для такого огромного числа людей
(ведь не все же умерли!) трудно представить себе даже фронт работ на
небольшом пространстве острова, тем более что по-настоящему возведение
укреплений на Котлине началось не ранее 1711—1712 гг., когда стали
реализовывать упомянутый выше «котлинский проект». Но и тогда ука-
зы требовали высылки на Котлин «для строения фортеции и иных стро-
ений» сразу не более трех тысяч человек. Это и понятно — больше работ-
ных там разместить было негде. К тому же на котлинских укреплениях
в 1712 г. находилось 2066 гарнизонных солдат.89
То же можно сказать и о Петропавловской крепости. Кажется неверо-
ятным, чтобы с весны до осени 1703 г. на ее строительстве погибли 60
тысяч человек. В принципе уморить в России каких-то 60 тысяч работни-
ков за короткое время всегда было нетрудно, однако доставить их в Пе-
тербург за одно лето было задачей по тем временам невыполнимой. «Ве-
домости» от 4 октября 1703 г. сообщали, что на работах в крепости за-
нято 20 тысяч землекопов («подкопщиков»),90 и эта цифра кажется
максимальной, учитывая, что среди них наверняка было много солдат пя-
титысячного гарнизона будущей крепости. Из письма русского посла в
Польше князя Г. Ф. Долгорукого от 27 июня 1703 г. следует, что он рас-
сказывал полякам о последних подвигах Петра I на Балтике с большой
долей преувеличения. Он сказал, что русские якобы вывели в Балтийское
море 12 фрегатов по 24 пушки на каждом, от чего «в немалом ужасе Стек-
голм, неприятелская столица» и что царь «для лутчаго уфортофикования
того новозавоеванного города (Ниеншанца. — Е.А.) оставил несколько
тысяч манеты и 15 000 работных людей и притом добрых инженеров».91
Весь этот рассказ явно рассчитан на то, чтобы произвести на не особенно
надежных союзников из Варшавы должное впечатление: и мифический
флот из могучих фрегатов, и ужас Стокгольма, и тысячи «манет» (тогда
как на самом деле денег не хватало: чтобы заплатить этим же полякам за
участие в войне с Карлом, в это время пришлось ввести особый 10-копееч-
ный налог с каждого двора!). В этом контексте упоминание о 15 000 ра-
ботников также кажется преувеличением или, скажем, в рамках нашего
сюжета, тем числом работных, которое можно признать максимальным.
Вместе с тем отмахнуться от данных, приводимых в мемуарах, нельзя.
Считать, что большая смертность на стройке — миф, пустые слухи было
бы неверно. А именно так считает автор книги о Петербурге О. Г. Агеева.
На основании данных по одной ведомости 1716 г. о строительстве «пре-
шпективной дороги», она приходит к выводу, что смертность составила
0,743%, следовательно, всего за 13 лет петербургской стройки здесь
умерли 1932 человека или по 150 человек в год.92
89 ДПС. Т. 2. Кн. 1. С. 17, 78.
90 Ведомости времени Петра Великого. М., 1903. Вып. 1. 1703—1707 гг. С. 82.
91 ПБП. Т. 2. С. 541.
92 Агеева О. Г. «Величайший и славнейший более всех градов на свете...» — Град
Святого Петра. СПб., 1999. С. 81-82.
106
Пример, приведенный Агеевой, кажется особенно неудачным потому,
что как раз в 1716г., когда в городе была уже налажена сравнитель-
но сносная жизнь, А. Д. Меншиков писал кабинет-секретарю Петра I
А. В. Макарову, что среди рабочих, занятых на строительстве Петергофа
и Стрельны, «больных зело много и умирают непрестанно, из которых
нынешним летом больше тысячи померло». При этом генерал-губернатор
сделал специально для Макарова приписку, что об этом царю сообщать
необязательно, «понеже чаю, что и так неисправления здешние Его цар-
ское величество не по малу утруждают» .93 Если гибель целой тысячи людей
в течение одного лета только на двух загородных стройках не кажется
Меншикову достойной внимания царя, то при каком количестве умерших
государя следовало «утруждать»? Словом, выборка Агеевой кажется
нерепрезентативной.
Были и другие сведения о смертности строителей в 1710-х гг., когда
жизнь в новой столице уже стала немного легче. Историк Петербурга
Л. Н. Семенова, тщательно изучившая источники, считала, что с 1712 г.
до начала 1720-х гг. из 2682 шведов-военнопленных в Петербурге умер-
ли 1208 человек, то есть почти половина.94 Речь между тем идет о тру-
доспособных мужчинах, которых именно по этому признаку отбирали
по всем городам, где содержали военнопленных, для посылки в Петер-
бург.
28 ноября 1717г., когда до Петра дошли слухи о многих умерших на
строительстве Кронштадта, он писал начальнику стройки сенатору
М. М. Самарину: «Я слышал, что при гаванной работе посоха (т. е. кресть-
яне. — Е.А.) так бес призрения, а особливо больные, что по улицам
мертвыя валялись, а от больных и ныне остаток вижу, милостыню про-
сят».95 То, что не иностранцы-мемуаристы, а отечественные информаторы
царя видели валявшихся на улицах мертвецов, говорило о явном небла-
гополучии на стройке даже в те времена, которые считались не самыми
суровыми в истории города. А как известно, Стрельной, Петергофом и
Кронштадтом строительство в окрестностях тогдашнего Петербурга не ог-
раничивалось.
Проверить и систематизировать сведения о причинах гибели людей,
как и вообще дать сводные данные о потерях работных, практически
невозможно. У нас есть только отрывочные, краткие данные. Так, в 1704 г.
генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, сообщая о высокой смертности среди
работных, меланхолически писал: «И отчего такой упадок учинился, не
можем рассудить».96 Причина этой неизвестности кроется, как уже сказа-
но выше, в организации системы учета работных. Ушедшие после окон-
чания работ, выбывшие по разных причинам (кроме побегов — здесь был
Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 94.
94 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 20. Л. 342; Семенова Л. Н. Участие шведских мастеро-
вых... С. 277.
95 АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 85. Д. 228.
96 МИРФ. Ч. 3. С. 11.
107
особый присмотр), в том числе умершие, были уже отработанным матери-
алом и никого в Городовой канцелярии не интересовали. Поэтому их
никто и не считал.
Совершенно очевидно, что потери в начальный, самый трудный период
строительства города должны быть выше, чем в последующие годы. Не-
устроенность, голод, болезни делали свое дело. Ульян Сенявин 9 мая 1704 г.
сообщал Меншикову о строительстве в Шлиссельбурге канала. Он писал,
что из 200 крестьян, присланных на работы (возку камня) из Белоозерско-
го уезда, работают 120 человек, а 60 человек больны. Кроме того, умерли
15 человек.97 19 июля 1704 г. Сенявин сообщал, что в Шлиссельбурге у
«каменной ломки» и «кирпичного дела» находятся 1549 работных, боль-
ных из них 338 человек, то есть примерно 25%. Из присланных тогда же
работников уезда Ржевы Володимировой (1525 чел.) умерли 202 человека
или 13% ,98 Из «списка чинов» 30 апреля 1704 г. по гарнизонному полку
Романа Брюса, солдаты которого работали на стройке в Петербурге, следу-
ет, что из 686 солдат и гренадер больных было 300, то есть 43%!99
Проведем свои самые общие, приблизительные расчеты, не претенду-
ющие на точность. По мнению С. П. Луппова, несмотря на указы, требо-
вавшие поставлять в Петербург из губерний по 40 тысяч работных в год,
фактически присылали меньше 20 тысяч человек в год.100 С этим мнением
трудно согласиться. Дело в том, что исследователь ориентируется на свод-
ные данные Городовой канцелярии, которая обычно фиксировала число
прибывших и нетчиков на какой-то конкретный момент, а так как люди
запаздывали из-за трудности дороги (шли «тупо», т. е. медленно), то число
«дошедших» позже уже не отмечалось в общих сводках. А поскольку
Канцелярия была очень заинтересована в присылке работных, хорошо
знала, что такое волокита и русский «авось», то регулярно, порой с «опе-
режением» жаловалась в Сенат на недосылку работных. Сенат, в свою
очередь, боясь государева гнева, погонял строгими указами губернаторов,
комендантов и воевод.
Между тем отчетность при приеме партий работных была очень стро-
гой. Из архивных материалов видно, что не следует представлять прибы-
тие работных партий как движение каких-то плохо организованных толп.
Всех работных при отправке из своих уездов вносили в списки с указани-
ем их имен, фамилий, деревень, сел, вотчин, а также фамилий их поме-
щиков. Ответственные за доставку «приводцы» сдавали их в Петербурге
подьячим Канцелярии, которые тщательно, поименно по спискам прове-
ряли всех наличных людей, отмечая расхождения: «У приводца самар-
ского дворянина Андрея Подбельского... по списку явилось нетчиков со-
рок человек») или с указанием всех причин убыли по дороге («написано —
АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 99.
Там же. Л. 142.
Там же. Л. 90, 103.
Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 80.
108
453, с дороги бежали — 20, заболели и отстали — 14, померло — 19,
итого в отдаче 400»).
Сохранились и отчеты самих «приводцев»: «А приводец Митрофан
Внуков сказал: вышеписанных работных людей двадцати двух человек
против списка налицо у него не явилось для того: помянутыя крестьяня
двадцать два человека, которых по сему списку налицо не явилось, шли
от него особо и отстали назади, а ныне они в Канцелярии городового дела
явились, и чтоб Великий государь указал оных работников принять и
записать».101 При этом по сохранившимся в архиве делам можно понять,
как работал механизм «компенсации потерь». Ответственность за достав-
ку работных несли не только «приводцы», но и воеводы, коменданты
уездов и провинций. Сохранились и упомянутые выше гарантийные пись-
ма— «поручные записи» деревенских родственников и односельчан работ-
ных людей, отправленных в Петербург. Получив сказки «приводчиков»,
приказные Канцелярии вносили имя каждого не явившегося к сроку ра-
ботного в особую ведомость, копию которой вместе с указом о пополнении
работников затем посылали в уезд.
Получив этот указ и ведомость из Петербурга, местные власти были
обязаны восполнить недостачу за счет поручителей. А поскольку все зна-
ли, что за исполнением этого дела присматривал сам грозный государь,
подходить к высылке работных спустя рукава было невозможно. Словом,
согласиться с тем, что из партии в 40 тысяч человек в Петербург при-
ходило меньше половины, никак нельзя. Примечательно, что власти опре-
деляли число «нетчиков» и беглецов из работных партий в 5% и «закла-
дывали» эти расчеты при формировании партии. Так, в 1713 г. вместо
положенных на Казанскую губернию 7686 человек было предписано вы-
слать 8071 человека, чтобы избежать «принятой» (т. е. обычной) пятипро-
центной убыли.102 Но даже если мы будем считать, что ежегодно в Петер-
бург прибывало 30—35 тысяч работников, то окажется, что за первые 15
лет стройки (т.е. до 1718г., когда работные партии были заменены
денежным налогом с губерний) в Петербурге побывало 450—525 тысяч
работных. Это для тогдашней России было очень большой массой лю-
дей — ведь мужское население страны в то время не превышало 6 млн.
человек.
К тому же в Петербурге постоянно работали солдаты, военнопленные,
вольные работники, каторжники. Смертность последних двух групп ни-
кто не учитывал. Словом, при такой массе строителей за 15 лет смерть
100 тысяч человек не кажется невероятной.
Для гибели такого числа работных были «созданы все условия»: лю-
дей гнали партиями со всей страны за сотни и даже тысячи верст по
трудным дорогам, в Петербурге они селились под открытым небом, в
шалашах, землянках, пища была скудной, медицинское обслуживание
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 26. Л. 322—624; Д. 1а. Л. 142.
Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 44.
109
отсутствовало. Труд же работных был крайне тяжел и изнурителен — в
основном это были земляные работы на болотистом грунте, в холодной
воде. Почти все работы велись вручную, а масштабы их были грандиозны.
Ни для кого не было секретом, что чиновники, заведовавшие строитель-
ством, воровали, для них эти работы были настоящими «серебряными ко-
пями», возможностью сколотить состояние, оправдать свою нелегкую и
дорогую жизнь в новопостроенном невском «парадизе». Хотя каждому
работному полагалось выдавать деньги, которые были ничтожным воз-
награждением за тяжелейший труд, у распорядителей работ всегда была
возможность «съекономить» их для себя. Английский инженер Джон Пер-
ри вспоминал, что когда он потребовал денег для своих рабочих, то
Ф. М. Апраксин ему отвечал, что вместо денег «растут в России батоги
(т. е. палки. — Е. А.) и что если они не исполняют требуемых от них ра-
бот, то их следует за то бить».103 Французский дипломат Лави в 1717г.
писал, что, по словам его знакомых — иностранных инженеров и архитек-
торов, занятых на строительстве Петербурга, — царь «ежегодно теряет
около двух третей людей, употребляемых на эти работы», и указал весьма
правдоподобную причину: «А виноваты в том лица, заведующие содержа-
нием этих несчастных, чья жадность, алчность (avarice) губит ни в чем не
повинных людей».104
Известны данные и о повальных болезнях, косивших работных. Буду-
щий канцлер Г.И.Головкин в 1703г. сообщал, что у солдат и рабочих
«болезнь одна: понос и цинга».105 Иначе говоря, этой болезнью могла
быть дизентерия, от которой в те, чуждые гигиене, времена люди мерли
как мухи.
29 июля 1723 г. Доменико Трезини обратился с весьма выразительной
просьбой в Канцелярию от строений. Он писал, что находящиеся в его
подчинении каменщики и плотники болеют «разными скорбями и лежат
по квартирам... которые от лекарей ни от кого не врачуются». «И того
ради, — продолжал Трезини, — вящее (сильнее. — Е. А.) скорби продол-
жаются». Он просит разрешить работным посещать лекаря, приписанного
к батальону строительного ведомства.106 Кроме дизентерии, тифа в
XVIII в., как и ныне, в городе с таким тяжелым климатом часто свиреп-
ствовал грипп, уносивший немало человеческих жизней. Скорее всего,
именно от гриппа умер в апреле 1719 г. наследник Петра I царевич Петр
Петрович. И позже эти эпидемии косили петербуржцев. Жившая в Петер-
бурге англичанка Элизабет Джастис писала, что в 1737 г. «случилась
какая-то весьма необычайная болезнь. Думаю, что ею переболел каждый
в городе, хотя смертельной она оказалась только для младенцев. Они
страдали от сильнейших болей в спине, становились совсем холодными и
Перри Д. Россия при нынешнем царе. М., 1871. С. 167.
РИО. Т. 34. С. 223.
ПБП. Т. 2. С. 625.
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 39. Л. 14.
ПО
вялыми и за ночь чрезвычайно ослабевали... Недуг был столь силен, что
в домах некоторых придворных, а в каждом из них было человек сто,
только троим или четверым удалось его избежать. Однако болезнь ни у
кого не продолжалась больше недели».107 По-видимому, речь идет о ка-
кой-то форме гриппа, имеющего подчас необычайные проявления и тече-
ние. Грипп, как известно, до сих пор нежеланный, но непременный гость
в Петербурге. В 1782г. француз Пикар писал князю А.Б.Куракину из
Петербурга: «У нас была такая нездоровая и сырая зима, что умерло
бесчисленное множество людей всех сословий».108
Среди строителей, живших в землянках и шалашах, подобные болезни
были особенно распространены. В инструкции стольнику Вердеревскому о
достройке Зотова бастиона (май 1704 г.) особо сказано об изоляции боль-
ных: «Которые из тех данных ему работных людей будут больные, и тех
для отсылки из города (т. е. крепости. — Е. А.) в особые учрежденные им
места сказывать коменданту, и отмечать имена в росписях имянно».109
Заметим при этом, что специально отведенные для больных места «гошпи-
талем» не назывались.
Отступление
О костях под нашими ногами
Когда читаешь у Н. П. Анциферова, что город «стоит на костях чело-
веческих», не следует считать это поэтическим образом. Действитель-
но, под нашими ногами лежат кости строителей Петербурга. Ф. В. Берх-
гольц сам видел, как умерших на петербургских стройках закапывают
тут же неподалеку. О подобных импровизированных кладбищах писали и
другие иностранцы. Смертность работников при строительстве Ладож-
ского канала в 1718—1728 гг. была так велика, что через какое-то время
окрестности стройки напоминали кладбище и начальнику стройки
Б. X. Миниху пришлось срочно снести все кресты, чтобы не пугать прибы-
вавших к «канальному делу» новых работных людей.
Нужно учитывать и характерное для того времени (да и для других
времен русской истории) отношение к человеческой жизни. Г. Б. Бильфин-
гер, профессор философии, ставший академиком Петербургской академии
наук, в торжественной речи 1731 г., посвященной Петербургу, коснулся и
интересующего нас вопроса. Он сказал о трудностях при возведении новой
столицы, о непосильных работах, голоде, холоде, болезнях, косивших ее
строителей. «Но работы должны были продолжаться, ибо упустить
время значило бы отсрочить предприятие надолго или навеки. Во время
войны минуты дороги и не зависят от нашей воли. Поэтому надобно было
107 Джастис Э. Три года в Петербурге // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоан-
новны... С. 100.
108 Пикар. Письма к князю Куракину// PC. 1870. Вып. 4. С. 49.
109 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 110.
111
смотреть на народ, умирающий над работой, как на людей, убитых непри-
ятелем».110 Мнение петербургского академика вряд ли вызвало бы возра-
жение Петра I, никогда не считавшегося с жертвами во имя великой цели.
Известно, что из упомянутых выше 500 тысяч человек — потери русской
армии в Северную войну — 80% умерли от болезней!
Захватив устье Невы, Петр будто вцепился в него зубами, он устраи-
вался здесь навсегда, «на вечное житье». Он не жалел для своей мечты ни
денег, ни людей. В одном из писем Т. Н. Стрешневу он сравнил людей с
зубьями гребня и требовал срочно прислать новых, «понеже при сей школе
много учеников умирает, того для не добро голову чесать, когда зубы
выломаны из гребня».111 Люди были для него лишь материалом, кирпичи-
ками, с ними он никогда не считался, гробя на непосильных работах и на
поле боя десятки тысяч человек. Насилие было нормой жизни, пренебре-
жение к человеку — обычным явлением. Народу же в России было много,
испокон веков считалось, что «эти умрут, дык бабы новых нарожают».
Зато город рос на человеческих дрожжах быстро, уже через десять лет
у него было собственное, непривычное для России лицо.
«Восстал из лона вод...»,
или Технология петербургского строительства
При строительстве Петербурга возникало огромное количество таких
трудностей, о которых в собственно России — стране, не самой благопри-
ятной для жизни, — никогда и не слыхивали. При всей стратегической,
геополитической выгодности место, выбранное Петром Великим для стро-
ительства Петербурга, с технической точки зрения было весьма неудач-
ным. Назову только самые крупные и очевидные недостатки местополо-
жения стройки: удаленность от населенных районов России; плохие или
очень плохие дороги до Петербурга; длинный и опасный (из-за бурной,
непредсказуемой Ладоги) водный путь; шведская блокада устья Невы. Но
более всего затруднял стройку неустойчивый петербургский климат.
Отступление
«Спокойные осадки»
В «Повседневных записках», которые вели секретари первого генерал-
губернатора Петербурга светлейшего князя А. Д. Меншикова, обязательно
отмечалась погода: «День был пасмурен, с ветром с норда»; «День был при
Билъфингер Г. Б. Извлечение из речи, произнесенной в 1731 году о петербург-
ских достопримечательностях // Ученые записки императорской Академии наук по
Первому и Третьему отделениям. СПб., 1855. Т. 3. С. 701.
111 ПБП. Т. 2. С. 153.
112
солнечном сиянии, с ветром с веста»; «День был пасмурен, с ветром от
зюйда, И шол небольшой снег с перемешкою».112 Цитаты я взял наугад —
они все примерно такие же. И хотя в те времена метеорологии как науки
еще не было, но люди, связанные с морем, погоду наблюдали более-менее
постоянно. Уже тогда стало ясно, что наводнения вызываются западным
ветром, останавливающим невскую воду. Но общих процессов изменения
погоды тогда не понимал никто. Только с появлением спутников мы при-
шли к познанию того мира, который был совершенно незнаком нашим
предкам. Этот мир называется скучно: «движение воздушных масс».
В сущности, неустойчивый климат Петербурга определяется посто-
янной сменой воздушных масс, этаким их непрерывным танцем над на-
шим городом. Поэтому образы ветров на плафонах дворцов XVIII в., с на-
дутыми до невероятия щеками, вполне уместны для понимания небесного
пространства над Петербургом. Чаще всего над нами гостит морской
влажный воздух Атлантического океана. С ним идет к нам тепло зимой,
прохлада летом, он-то и тащит надоедливый мелкий дождь и мокрый
снег. Сухой снег и холод — это подарки Деда Мороза прямо из Арктики,
точнее — из Карского моря. Летом с юго-востока иногда к нам забредает
тропический воздух. Тогда кажется, что мы живем в Батуми — сразу
становится влажно и невыносимо душно. Зато мы расцветаем, когда дует
теплый, мягкий ветерок Евразийского континента. Сухой материковый
воздух, да еще остуженный в белые ночи прохладной Невой и заливом, —
что может быть приятнее для измученного гнилой зимой и бесконечной
холодной весной петербуржца!
В последние годы мы с тревогой смотрим не на градусник или баро-
метр, как наши предки, а на экран телевизора, где в конце программы
новостей на компьютерной карте видны идущие на нас вереницы цикло-
нов. Как огромный бык с выжженным на спине клеймом «Н», циклон
надвигается обычно с запада — и тогда жди ветра, дождя и снега, метео-
рологи это называют по-профессиональному точно и скучно: «спокойные
осадки в виде дождя и мокрого снега». Словом, как в поденном журнале
Меншикова: «День был мразен, с пасморным движением облак... шол
с перемешкою снег».
Прибавим к числу неблагоприятных обстоятельств жизни в Петербурге
постоянную угрозу наводнений, поздний ледоход и ранний ледостав на
Неве. Вспомним слабые, болотистые почвы, отсутствие вблизи города
залежей или разработок строительных материалов, наконец, узость рын-
ка рабочих рук, редкое, преимущественно нерусское и враждебное новой
власти местное население и т. п.
11 Повседневные записки делам князя А. Д. Меншикова. 1716—1718, 1726—
1727 гг. // Российский архив. М., 2000. Т. 10. С. 277—278.
8 Заказ № 79
113
Поэтому, чтобы поставить в новой столице обыкновенный дом (даже
не богатое жилье «по указной архитектуре»), приходилось преодолевать
немыслимые в России трудности. Попробуем, исходя из сохранившихся
архивных материалов, рассмотреть, как строили Петербург.
Копай глубже, кидай дальше
Стройка в городе шла круглый год. Особенно много было земляных
работ. Летом копали пруды, канавы, рвы и каналы. Все делалось вруч-
ную. Если в раскопе обнаруживалась «земля жесткая с хрящом и с каме-
ньем», то брались за кирки и ломы, а в крайнем случае рвали камни
пудовыми пороховыми бомбами.113
Острейшей проблемой для города, основанного на болотах, было осу-
шение. Осушали петербургскую землю с помощью лопаты и тачки —
копали бесчисленные каналы, отводные канавы, пруды. Со временем бо-
лота подсыхали, вынутая из каналов земля шла на подсыпку низких
участков. Так, в 1722 г. землю «из реки Мыи (любопытно, что в том же
документе она названа также и «Мойкой». — Е.А.) везли к Почтовому
дому „для мощения мостов"».114 Кроме того, система каналов смягчала
натиск наводнения, перераспределяя, как это было и есть в Голландии,
наступавшую с моря воду. Несомненно, каналы копали и красоты ради,
чтобы Петербург походил на Венецию или Амстердам. Они связывали
реки и протоки в черте города, что облегчало плавание по нему.
Первым каналом в Петербурге, наверное, следует считать канал внутри
крепости на Заячьем острове. Он виден уже на плане крепости 1707 г.115
На Городской стороне тоже был канал, он шел от Большой Невы к Гости-
ному двору, название его мне неизвестно. Предположительно, он был вы-
рыт не ранее 1717г., но настаивать на том, что этот канал существовал,
не буду — на планы Петербурга наряду с реально существующими пост-
ройками и каналами наносили и проектируемые сооружения. Таким мог
быть и этот канал. На Васильевском острове мы бы увидели только один
канал (прокопали его не позже 1710 г.), соединял он деревянный дворец
Меншикова с Большой Невой. Больше всего каналов было на Адмирал-
тейском острове. Их проложили преимущественно в конце 1710-х гг., при
этом остается много неясностей с их датировкой.
Подрядчик Семен Крюков в 1719 г. закончил канал, названный его
именем. Считается, что тогда же был выкопан другой канал (по трассе
современного Конногвардейского бульвара), который соединил Крюков
канал с каналом вокруг Адмиралтейства. Внутри же Адмиралтейства
также был судоходный канал для подвоза материалов в мастерские и
116 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зг. Л. 138, 145 об.
114 Там же. Д. 22а. Л. 279, 285.
115 Domenico Trezzini e la construzione di San Pietroburgo. Firenze, 1994. P. 195.
114
склады верфи. С датировкой и этих каналов не все ясно. По мнению
П. Н. Столпянского, в 1717 г. был завершен начатый в 1715 г. канал
вокруг Адмиралтейства.116 Однако есть и другие данные о времени стро-
ительства каналов вокруг и внутри Адмиралтейства. 2 августа 1719 г.
генерал А. И. Ушаков писал А. М. Черкасскому, что по указу Петра I ему
поручено надзирать за строением кораблей в Адмиралтействе и «чтоб
внутрь и вне Адмиралтейства канал был строением з добрым присмот-
ром».117 Руководителем строительства канала был назначен полковник
Илья Лутковский. Канал вокруг (и, возможно, внутри) Адмиралтейства
копал по подряду известный голландский мастер ван Более. В 1721г. о
ван Болесе в Городовую канцелярию был подан рапорт, в котором сказа-
но, что канал «близ Адмиралтейства, почитай, что он отделал, к тому же
подъемный мост, которой уже и зачал и к нынешней осени ему надлежит
зделать».118
Канал, прокопанный вдоль западной стороны Зимнего дома Петра I от
Невы до Мойки, назывался Зимнедомским (позже Зимняя канавка). Еще
один канал — Красный — шел тоже к Мойке от Невы вдоль западной
границы Царицына луга. Строительство Красного канала традиционно,
опираясь на А.И.Богданова, относят к 1711г.119 Согласно же наблюде-
ниям С. П. Луппова, основанным на документах и данных П. Н. Петрова,
Красный и Лебяжий каналы начали строить не ранее 1715г., а воду в
Красный канал пустили в 1719 г. Луппов пишет, что в 1718 г. «был сдан
подряд Василию Озерову на постройку двух каналов: одного — из Невы в
Мойку у Зимнего дворца (нынешняя Зимняя канавка), другого с гаванью
около Почтового двора... Всю работу Озеров закончил в 1721 г.».120 Дей-
ствительно, по документам того времени видно, что московский подряд-
чик Озеров обязался «делать каналы при Зимнем доме Царского величе-
ства и при Почтовом дворе мерою...», и далее записаны размеры канала у
Почтового двора: длина — 511,2 м, ширина — 14,91 м, глубина — 2,55 м.
Размеры предусмотренного при Почтовом дворе «гавана» — водоема —
составляли длиной 53 сажени (112,9 м), шириной 18 саженей (38,34 м),
глубиной 12 футов (3,6 м). В первом случае речь явно шла о Зимней
канавке, а во втором, — конечно имеется в виду упомянутый выше Крас-
ный канал. Куда же иначе мог идти полукилометровый канал от современ-
ного Мраморного дворца, как не в сторону Мойки? Именно на Красном
канале в районе Пост-хауза и нужна была гавань. Позже в этой гавани
стояли мелкие суда и лодки для перевоза через Неву — своеобразная
лодочная биржа. Берхгольц в 1721г. писал об этом месте: «...где обык-
Столпянский П. Н. Старый Петербург. Адмиралтейский остров. Сад трудящих-
ся. М.;П., 1925. С. 17—19; СашонкоВ.Н. Адмиралтейство. Л., 1982. С. 22.
117 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 13. Л. 2.
118 Там же. Оп. 1. Д. 18а. Л. 175.
119 Петербург—Петроград—Ленинград: Энциклопедический справочник. Л., 1992.
С.293.
120 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 129.
115
новенно до востребования стоят небольшие суда».121 Однако сданный в
1720 г. канал и «гаван» у Пост-хауза оказались мельче договорных раз-
меров. Обследовавшие его архитекторы Трезини и Гербель пришли к
выводу о недоделках: «глубиною не против указу» и потребовали углу-
бить его.122 Работы были закончены к 1721 г. Лебяжий канал (канавка),
проложенный вдоль Летнего сада, соединил Большую Неву с Мойкой.
По примеру Адмиралтейства, каналы были прорыты и вокруг Галерной
верфи на Адмиралтейском острове. Их было три. Два «Поперечных» со-
единяли Большую Неву с Мойкой, и один (вероятно, «Продольный» —
Ново-Адмиралтейский) пересекал поперечные и шел вдоль Большой Невы.
Сохранился из них только Ново-Адмиралтейский.123 Партикулярная верфь
на Литейной стороне была в конце 1710-х гг. окружена каналами* и также
имела внутренний канал. С ним смыкался Косой Дементьевский канал,
прорытый от Большой Невы (у нынешнего Литейного моста) до Фонтанки
(возле Соляного городка, напротив Летнего сада). Он был закончен в
1720 г. и засыпан в 1765 г. Сейчас на месте западного конца канала
пролегает улица Оружейника Федорова. У самого Летнего дворца, со сто-
роны Фонтанки, был вырыт гаванец для царских барж, вереек, буеров, а
в другом конце Летнего сада в 1714—1716 гг. — обширный Карпиев пруд.
Одним из самых длинных петровских каналов был прокопанный в
начале 1720-х гг. Лиговский канал, который начинался от реки Лиги у
деревни Горелово и шел до особого сборного бассейна (он находился на
пересечении современных улицы Некрасова (ранее Бассейная) и Греческо-
го проспекта), откуда вода поступала к фонтанам Летнего сада.
Много каналов предполагалось, как уже сказано, создать на Васильев-
ском острове. Но развернуть задуманное грандиозное строительство Петр
не успел: при нем были устроены по некоторым линиям только канавы и
пруды, да в 1722 г. на западной оконечности острова проложили канал из
Финского залива в прямоугольный бассейн — Галерную гавань. К 1727 г.,
выполняя заветы покойного царя, выкопали два канала: между 4-й и 5-й,
а также между 8-й и 9-й линиями. В 1730 г. был проложен (да и то не
до конца) канал перед зданием Двенадцати коллегий. На этом строитель-
ство каналов на Васильевском прекратилось. Оно возобновилось в конце
60-х—начале 70-х гг. XX в. при застройке района «Кораблей» (ул. Ко-
раблестроителей) — тогда был построен километровый канал, спрямив-
ший устье реки Смоленки.
Копаньем каналов первым строителям Петербурга ограничиться было
нельзя — каналы требовали постоянного и тщательного ухода. Частые
наводнения и ледоходы разрушали то, что построили, волны подмывали
сваи, а зимой лед выдирал их из берега, как непрочные зубы («Сваи,
вытянутые льдом, добить и брусья положить» — из реестра работ
121 БерхгольцФ.В. Дневник. Ч. 1. С. 151.
122 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 19а. Л. 83.
123 ЛупповС. П. История строительства Петербурга... С. 128—129.
116
1724 г.).124 Бороться с этим бедствием было трудно— лед возле свай
приходилось регулярно подрубать, окалывать, а на это не хватало ни
сил, ни средств. Так, дьяк Лука Тарсуков в 1721 г. писал, что на приста-
нях у Госпиталя на Выборгской стороне «зимнем временем от морозов
сваи льдом выдирает, а окалывать и очищать помянутых пристаней не-
кому».125 В инструкции 1717 г. гарнизонным полкам предписана одна из
их обязанностей: «Окалывание льду у Большого мосту» (возможно, речь
идет о Петровском мосте).126
Кроме того, каналы зарастали грязью из-за разгильдяйства и небреж-
ности окрестных жителей. Борьбу с теми, кто бросает в воду «скаредство»,
полиция вела постоянно, но без особого успеха. Следить же за каждым
жителем, который норовит что-нибудь ненужное ему кинуть в близлежа-
щий канал, полиции было трудно.
Много сил уходило на восстановление без конца оседающих берегов ка-
налов и прудов. Власти, во-первых, смотрели за тем, чтобы подрядчики
копали водоемы на указную глубину, и при нарушении подряда не прини-
мали работу. В штате Канцелярии был особый подмастерье «у счисления
земли кубических сажен».127 Во-вторых, рабочие постоянно чистили кана-
лы: вынимали землю со дна специальными железными «гребками» на длин-
ных ручках.128 Когда это не помогало, приходилось начинать капитальный
ремонт. Для этого просевшие участки канала отгораживали плотинами,
осушали и затем восстанавливали стенки канала, а также углубляли дно.
Сами набережные требовали очень сложной работы. Как их делали?
Вдоль берега реки или канала набивали сваи, но не вплотную, а с отсту-
пом: «свая от сваи по аршину». Затем сваи «связывали» толстыми бру-
сьями (для этого в документации использовался глагол «брусить»), кото-
рые сажали на вырубленные на сваях шипы («на побитых сваях шипы
затесывал и на тех шипах бревнами закреплял»).129 За эти сваи «запус-
кали» (так тогда говорили) сделанные из толстых «топорных» досок
щиты так, чтобы они садились между сваями и подсыпанным со стороны
берега грунтом. После этого «с лица от воды» к сваям прибивали доски
и пазы между ними забивали мхом («мшили своим мхом»), не забывая
при этом делать стоки— «спуски для стоку воды».130
Особым, сочувственным словом следует помянуть петербуржцев, чьи
дома выходили на набережные каналов и рек, — ведь они несли дополни-
тельные (по сравнению с прочими жителями) и весьма тяжелые повинно-
сти. Именно они за свой счет были обязаны создать перед домом набереж-
ную: вбить в берег трехсаженные сваи «числом сколько против каждого
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44а. Л. 283 об.
Там же. Оп. 1. Д. 176. Л. 698.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 136.
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 37а. Л. 376.
Там же. Оп. 1. Д. 18а. Л. 152.
Там же. Оп. 2. Д. 26а. Л. 292.
Там же. Оп. 1. Д. 530. Л. 26; Д. 7г. Л. 1065; Д. 20. Л. 186.
117
двора оных бы стать могло», «запустить» щиты, сделать внешнюю обли-
цовку набережной, подсыпать грунт, замостить проезжую часть, устроить
тротуар и постоянно поддерживать все это в порядке. В Петербурге с его
болотистым грунтом и влажным климатом такие набережные стояли не
больше шести—семи лет, а потом подгнивали, оседали и разваливались.
И все приходилось начинать сначала... Время каменных набережных еще
не пришло, когда они появились в Петербурге, сказать трудно. В литера-
туре считается, что первая каменная набережная была сооружена у Га-
ванца при Летнем дворце Петра.131
Подсыпка грунта была одним из самых распространенных подготови-
тельных приемов при строительстве зданий. Подсыпать землю, утрамбовать
ее нужно было почти повсюду в городе, кроме разве Песков — самого высо-
кого в Петербурге места. Петр, зная мощь невских наводнений и слабость
петербургского грунта, постоянно требовал: «Как возможно, земли в городе
умножить, которая зело нужна». Для подсыпки не только брали землю,
вынутую из каналов и прудов, но и привозили ее, порой издалека (особен-
но — песок). А уж чернозем («черную землю») для садов возили вообще из
Копорского и Ямбургского уездов потому, что ближе ее нигде не было.132
Подсыпкой не только укрепляли и уплотняли грунт, выравнивали ни-
зины и ямы, но и расширяли прибрежную полосу. Выше уже сказано о ря-
жах, которые «вынесли» бастионы Петропавловской крепости в Большую
Неву. Так же расширяли берег на Адмиралтейском острове, у Летнего сада.
В 1720 г. было приказано сделать 30 ящиков «ис топорного тесу, которые
будут в фундаменте от воды при Летнем доме Е. ц. в. от полат и до мыль-
ни» (т. е. до Лебяжей канавки). Ящики были длинные — по три сажени
(6,3 м).133 В 1723 г. Петр вновь распорядился: «От полат, которые строет-
ца при Летнем Е.и.в. доме, где была мыльня, к огороду в порозжем месте
насыпать землю».134 Позже берег в этом месте вновь расширили для возве-
дения «Залы для славных торжествований» к свадьбе цесаревны Анны
Петровны и герцога Голштинского Фридриха Вильгельма весной 1725 г.
Берег Адмиралтейского острова расширяли в сторону Невы (вдоль
нынешней Дворцовой набережной) и возле Зимнего дома, и напротив Ца-
рицына луга (Марсова поля). В 1718 г. подрядчик крестьянин Василий
Караваев подрядился доставить шесть тысяч фашин «для закладки и
укрепления берегов против Лугу, которой при Летнем доме Е. ц. в. и Поч-
тового двора».135 Такие работы проводили и в других местах вдоль Невы
постоянно. Думаю, что благодаря этим и другим (с правого берега) под-
сыпкам Нева за 300 лет сузилась метров на 50, а может быть, и больше.
Грунт перебрасывали на барках, возах, на тачках и «телешках, что
землю возят». Тележки были с четырьмя окованными железом березовы-
131 ПКНО: Ежегодник. 1976. М., 1977. С. 245.
132 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 2 об.
133 Там же. Оп. 4. Д. 526. Л. 16.
134 Там же. Л. 59. См.: ДубягоТ.Б. Русские регулярные сады и парки. Л., 1963. С. 70.
135 РГИА ф 467. Оп. 1. Д. 4в. Л. 208.
118
ми колесами, имевшими дубовые оси, а «по концам ступиц обоймицы
железные». Тачек и тележек нужно было немало— в 1720г. подрядчик
Быков поставил 5000 тележек и 5000 колес со ступицами.136 Кроме теле-
жек и тачек рабочие-землекопы были вооружены «лопатками железными
и деревянными земляными», носилками, топорами, кирками, ушатами,
шайками, ведрами, гребками железными и др.137
Особенно много хлопот было со строительством «дам» — дамб и плотин.
А без них в низких, заболоченных или заливаемых рекой местах строить
было невозможно. Как уже сказано, возведение бастионов на Заячьем ост-
рове не обходилось без устройства плотин, которыми отгораживали место
стройки от реки. Образовавшийся бассейн осушали «денно и ночно» специ-
альными лошадиными «машинами»: шесть или восемь лошадей круглые
сутки (в три перемены по 8 часов каждая упряжка) ходили по кругу, вра-
щая огромное водозаборное (типа египетского) колесо с прикрепленными
к нему бочками.138 Такие же устройства делали и в других местах города.
^ Плотить плотины и мостить мосты
Без плотин не обходилось и заводское производство — водяной двига-
тель был по тем временам самым надежным. В 1719 г. строили плотину
на реке Сестре. Чуть позже там был основан Сестрорецкий оружейный
Кузница. С русской гравюры
Там же. Д. 19а. Л. 151; Д. 5г. Л. 22.
Там же. Д. 10а. Л. 265 об.
Там же. Д. 33а. Л. 98—100.
119
завод, а высланные из Олонца, Тулы и Москвы мастеровые стали жите-
лями заводской слободы. Согласно смете, предполагалось забить в землю
7 тысяч бревен длиной 10, 12, 13 саженей (21,1; 25,6; 27,7 м) и толщи-
ной «в отрубе» (т. е. в самом толстом месте) 8, 9 и 10 вершков (35,6; 40
и 44,5 см), 3 тысячи бревен длиной 10, 12, 13, 14 саженей (29,9 м!) и
толщиной 11 и 12 вершков (49 и 53,5 см), 10 тысяч бревен длиной 12 и
13 саженей (25,6; 27,7 м) и толщиной 7 и 8 вершков (31,2 и 35,6 см).
Кроме этого невероятного объема строевого леса (20 тысяч бревен) стро-
ители требовали 2 тысячи «плашья» шириной 5, 6, 7 вершков (22,3;
26,7 и 31,2 см), а также 12 тысяч 12-дюймовых гвоздей, тысячу пудов
железных полос, 600 лопат и ломов.139
Все эти цифры нужны нам, чтобы хотя бы примерно оценить масшта-
бы и размах стройки. Подсчеты, произведенные специалистами, к кото-
рым я обратился за помощью, показали, что на возведение плотины ушло
минимум 62 156 кубометров леса. Сейчас, чтобы доставить этот лес в
Сестрорецк, потребовалось бы 1040 вагонов, то есть 20 эшелонов. А речь
идет о всего-навсего одной плотине!
Из описания строительства плотины в Стрельне в 1721г. видно, что
вначале рабочие забивали в землю несколько рядов свай, на которые
накладывали связи — брусья на шипах, — и скрепляли их поперечными
брусьями. После этого следовало «за сваи покласть фашины и забить
накрепко синею глиною». Иначе говоря, образованные забитыми сваями
и брусьями ячейки заполняли фашинами, камнями и глиной. В данном
случае речь идет об особом сорте глины, которую геологи характеризуют
как «голубовато-серую, жирную, пластичную с кристаллами пирита»,140
она отличается особой водонепроницаемостью. Глину, согласно докумен-
там, для утрамбовки «мяли волами» — водили животных по кругу.141
Кроме того, фашины, как писал в 1720 г. подрядчик, уплотняли— «уби-
вали каждую фашину тремя деревянными кольями»,142 что, по-видимому,
укрепляло все сооружение.
Фашины — пучки березовых или липовых прутьев — были двух основ-
ных размеров: «большей руки длиною 6 аршин (4,3 м. — Е.А.), толщи-
ною в 7 и в 8 вершков (31 и 35,6см.— Е.А.)» и «меньшой руки». Их
было принято «вязать... березовыми витыми прутьями в 4-х местах». Для
плотин требовалось по многу десятков тысяч фашин. Их вязали солдаты
или поставляли подрядчики.143 Стоили они сущий пустяк— в 1718 г.
упомянутый подрядчик Караваев подрядился поставить 6 тысяч фашин
за 160 руб., то есть по 2,6 коп. за фашину.144 Можно сказать, что кроме
169 Там же. Д. 5г. Л. 915.
140 Геологический путеводитель по каналу им. Москвы и Волго-Балтийскому вод-
ному пути им. В. И. Ленина. Л., 1968. С. 201.
141 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 106. Л. 265.
142 Там же. Оп. 2. Д. 11а. Л. 17.
143 Там же. Оп. 1. Д. 13а. Л. 128, 222; Д. 12а. Л. 338.
144 Там же. Д. 4в. Л. 208.
120
бесчисленных свай в землю Петербурга положено бесчисленное же количе-
ство фашин. Ими уплотняли грунт, выкладывали болотистые места, а так-
же ложе дорог. В 1722 г. было решено на Выборгской стороне положить
«кругом всея гошпитали пять тысяч фашин длиною двух сажен, толщи-
ною в поларшина» (35 см). Чуть позже там же закопали еще 30 тысяч
фашин.145 Так поступали и в других местах стройки, с помощью фашин
строили участки дороги Москва — Петербург.
Другой способ создания дорог— установка так называемых «мостов».
Современный глагол «мостить» прочно ассоциируется в нашем сознании
с укладкой булыжной мостовой. В петровское время «мостом» называл-
ся не только привычный нам мост через речку, но и деревянный тротуар.
Такие гулкие дощатые тротуары сих пор сохранились в Архангельске и
в других северных городах России. В 1718 г. плотники-подрядчики пи-
сали в челобитной, что «мост, который был у Троицы, снесло большею
водою к Поместному приказу (т. е. к зданию канцелярий на Троицкой
площади. — Е.А.) и ево на себе носили к Троице, и сызнова перемости-
ли». Ф. В. Берхгольц в 1721 г. писал о Троицкой площади, что она «вся
была устлана досками, положенными на бревна потому, что место там
очень болотисто и невымощено».146 Из другого документа, написанного
уже после петербургского наводнения 1723 г., следует, что такие же
мосты стояли и в других частях Троицкой площади, в частности — у Гос-
тиного двора.147
На Адмиралтейской стороне мостили и так, как сказано выше, и в
современном понимании этого термина: в 1721 г. подвозили «к Почтово-
му двору на мощение мостов дикого камня 20 сажен».148
Как «учинить» изрядный огород
Парковые и садовые работы, которых в Петербурге и его пригородах
были немало, обходились казне очень дорого. Места, в которых разби-
вали парки и строили загородные дома, были обычно дикими, девствен-
ными, земли их нуждались в осушении. Буреломы вначале разбивали
просеками (перспективами) на сектора, потом эти сектора методично чи-
стили от сухостоя и кустарника. В указах Петра I предписывалось,
«чтоб около Питергофа и в других по приморским местам в лесах раз-
бить прешпективы и чистить для езды разстоянием между ими в пяти-
стах саженях».149 Парковое искусство тех времен признавало только
«регулярный», «французский» парк с типичной для него четкой плани-
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 9.
Берхгольц Ф. В. Дневник. Ч. 1. С. 115.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 46. Л. 133; Оп. 4. Д. 39. Л. 34 об.
Там же. Л. 599; Оп. 2. Д. 37а. Л. 349 об.
Там же. Оп. 4. Д. 70. Л. 2.
121
Проект загородной усадьбы. Д. Трезини. 1710
ровкой, многочисленными и разнообразными садовыми сооружениями,
фонтанами и каскадами.
Создание парка в те времена было делом многосложным — недаром счи-
талось, что расходы на строительство хорошего парка не уступают расходам
на сооружение большого, нарядного дворца. Местность, на которой строил-
ся парк, изменялась до неузнаваемости, природа здесь фактически «сноси-
лась» с лица земли, уступая место математически выверенным аллеям,
обсаженным привезенными из далеких стран деревьями и кустами. Эти
растения постоянно стригли, как болонок. Они становились причудливыми
фигурами, вазами, ромбами, пирамидами, башнями, превращались в шпа-
леры, боскеты, в которых устраивали «кабинеты» с садовой мебелью.
А сколько нужно было труда для поддержания всего этого регулярного
великолепия! Строительство парков и уход за ними требовали тысяч ра-
бочих рук. Огромное внимание уделялось прежде всего высадке деревьев
и заботе о них. Но об этом будет сказано ниже, в главе пятой.
122
Что припасти к делу?
Лесопилки с крыльями,
или «То-то бы для Дон-Кишотов было здесь работы»
Решив посмотреть, как строят Петербург, какова сама техника строи-
тельства, поначалу «позаботимся» о стройматериалах. Все новые петер-
бургские стройки нуждались в огромном количестве разнообразных мате-
риалов. Даже простой песок достать
в этом болотистой местности было
непросто, особенно в низинах. Так,
для строительства Госпиталя на Вы-
боргской стороне в 1722 г. песок
было решено брать с Васильевского
острова «ис каналов, которые... по-
вел ено строить», и везти к месту
стройки на судах.150
Производство строительных мате-
риалов почти сразу же стало важной
отраслью промышленности Петер-
бурга. По подсчетам С. П. Луппова,
на работах по заготовке, производ-
ству и доставке строительных мате-
риалов было занято около 8 тысяч
человек, подчиненных Канцелярии
от строений, или 81% от общего чис-
ла работных людей Канцелярии.151
При этом вспомним, что множество
работ производили подрядчики, ко-
торые рабочих из Канцелярии не
брали, а нанимали их со стороны.
Мельница.
Фрагмент гравюры А. Ф. Зубова
«Вид Васильевского острова и
триумфального ввода судов на Неву
после победы при Гангу те». 1714
В ведомостях Канцелярии их, естественно, не учитывали.
Строевой лес, без которого стройки представить невозможно, плотами
сплавляли по Неве, Охте, Ижоре, а также везли на подводах в Петербург
новгородские, тверские и ярославские крестьяне. «Лесная возка» стала для
них фактически постоянной отработочной повинностью. По-видимому, в
первые месяцы строительства лес рубили в окрестностях города, о чем уже
сказано выше, но потом начали возить лес из Московской, Архангелого-
родской и других губерний. Корабельный же лес (главным образом — дубы)
шел из дальней Казанской губернии, ближе дубрав уже не водилось.
Лесопилки в Петербурге строили по голландскому типу. Это были вет-
ряные мельницы, их вращающиеся на невском ветру крылья из белой
150 Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 90.
151 ЛупповС. П. История строительства Петербурга... С. 112—113.
123
парусины стали для приезжего из центральной России приметной и дико-
винной чертой Петербурга. Петр любил эти произведения человеческих
рук. Как-то увидав великое множество их в Голландии, он пошутил: «То-
то бы для Дон-Кишотов было здесь работы».
Отступление
Ветряной контракт голландского «Кота»
В современном Заандаме, том самом старинном Саардаме-городке, при-
нявшем в 1697 г. Петра Михайлова, на берегу канала, крутит свои крылья
старинная мельница «de Kat» — «Кот». Она построена еще в 1646 г., и
вполне возможно, что в ней бывал сам русский царь — ведь это была не
просто пильная мельница, а мельница красителей...
Как только берешься за перила трапа, ведущего к дверям мельницы, то
тотчас ощущаешь сильную вибрацию — так порой подрагивает палуба
корабля, на которую ты вступаешь с твердого настила причала. Еще шаг,
другой — вибрация усиливается, как и странный, непривычный уху скрип,
шум и громкое шлепание внутри. Кажется, будто невидимые гиганты,
громко кряхтя и ворочаясь на огромных стульях, играют в домино... Пер-
вое, что видят глаза, привыкшие к полутьме каменного «амбара» — ниж-
него этажа мельницы, — это строгое объявление на нескольких языках, в
том числе и на русском: «Посещение мельницы полностью лежит на
Вашей личной ответственности. По-
жалуйста, не курите и не выдергивай-
те солому из кровли. Проход за ограж-
дение может причинить вред Вашей
жизни!!!»
Знающий историю жизни Петра в
Голландии, да встрепенется' — извест-
но, что неугомонный, любознательный
царь, оказавшись в одной из таких мель-
ниц возле вращающихся деревянных ше-
стерен и колес, попытался ухватиться
за одно из этих колес. В мгновение ока
его потащило вверх, и только ловкость
мельника, грубо рванувшего вниз цар-
ственную особу, спасло наш Петербург
от нерождения — ведь на дворе стоял
1697 год!
А между тем зрелище которое от-
крывается вам внутри «амбара», мо-
жет потрясти любого: посредине мель-
Голландская мельница «Кот» ницы, через все ее этажи, пронизывая
124
ее тело сверху донизу, стремительно крутится вал — огромное, толстен-
ное дубовое бревно152 с закрепленными на нем гигантскими деревянными
колесами — шестернями (в русских документах 1724 г. о верхнем, самом
большом из них сказано: «колесо верхнее поперег» ). За него цепляется (с
помощью такой же гигантской шестерни) горизонтальное бревно, на
которое уже снаружи насажены крылья мельницы. Внизу вала другие
шестерни передают движение дальше — шестерням разной величины, к
которым уже можно прикреплять пилу, молот — все, что потребно в
хозяйстве. В мельнице «Кот» шестерни приводят в движение простое на
вид, но весьма хитроумное устройство — дробилъню: во вращающуюся
огромную дубовую бадью с большой высоты поочередно падают страшного
вида песты с острыми ножами (как у гильотины). Они дробят цветную
щепу (красное дерево из Бразилии, синее из Мексики, желтое из Вест-
Индии). Размочаленные щепки проваливаюся через сито вниз в закреплен-
ные на том же гигантском валу многотонные каменные жернова. Жерно-
ва, скрипя и чмокая, растирают цветные щепки в порошок. Ярко-красная
струйка сухой краски непрерывно скользит из-под жернова по каменному
желобку в бочку. Так, вероятно, растирали и в Петербурге краски, охру,
а также мел, свинцовые белила, порох.
По темной, скрипучей лестнице поднимаешься на «хоры» (русская тер-
минология) «амбара», открываешь дверь, выходишь на крышу — и сразу
же глаза слепит солнце, тугой ветер Северного моря наполняет грудь.
Полное ощущение, что ты вышел на палубу парусника! Наверху, почти
задевая твою голову, скрипя и подрагивая, быстро вращаются белоснеж-
ные крылья мельницы. Они удивительно похожи на паруса: к деревянному
каркасу крыла, как к реям и стеньгам, прочно прикреплены просоленные
ветром длинные парусиновые полотнища. Ветер с моря туго надувает
их, и к шуму и скрипу дерева примешивается тонкий посвист ветра.
(В одном из докладов производителя работ в Канцелярию от строений
23 января 1723 г. написано, что «пилование дубу и соснового лесу когда
бывают погоды (т.е. ветер.— Е. А.) пильные мельницы не пилуют,
понеже парусы на крыльях обветчали, также и струментов смазывать
нечем».)153
Побродив по «палубе» «Кота», вдруг находишь еще одно поразительное
сходство мельницы с идущим под крутым ветром парусником. Оказыва-
ется, все огромное сооружение с крутящимися «парусами» прикреплено
пеньковыми канатами к чугунным кнехтам, стоящим по всему перимет-
ру неподвижной «палубы» — крыши «амбара». Подтягивая эти канаты-
растяжки можно развернуть всю вращающуюся махину в ту сторону,
откуда дует ветер! Правда, раньше следует получить так называемый «Вет-
В запросе ван Болеса о строительстве мельницы на взморье Финского залива в
1721 г. сказано, что вал должен быть «толщиною 3-х фут, длиною 26 фут», т.е. 90см
толщиной и почти 10 м длиной (РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 266. Л. 965).
153 Там же. Д. 37а. Л. 10.
125
ряной контракт» и заплатить древний налог мельников «за захват вет-
ра». Впрочем, хозяин «Кота» получил «Ветряной контракт» еще в 1646 г.
Целыми «семействами» такие же пильные мельницы стояли в раз-
ных местах Петербурга — на Охте, по берегам Ижоры и Вольтой Невы.
С 1705 г. их можно было видеть на Стрелке Васильевского острова.
О строительстве первой из лесопильных мельниц на Стрелке 11 июня
1705 г. Ульян Сенявин сообщал Меншикову, в сентябре он докладывал о
закладке второй.154 На плане острова 1714 г. их видно не менее пяти.155
В 1716 г. из-за новых планов застройки острова мельницы перенесли к
устью Мойки.156 С начала 1720-х гг. ветряные мельницы начали строить
«на взморье», в основном с Адмиралтейской стороны, вероятно, там, где
был самый сильный ветер.157 В 1724 г. была построена мельница и на
одном из бастионов Петропавловской крепости. Комендант Я. Бахмео-
тов просил Сенявина прислать «к нам в гварнизон такого мастера, ко-
торой бы мог у нас в гварнизоне к ветряной мелнице на мелничные кры-
лья положить на них парусы...».158
Мельницы поставляли в город брус и пилованные доски. Мощные бревна
(так называемые кряжи) распиливали на три-пять толстых досок.
В 1720 г. с лесопилки на Охте сообщали, что из четырех сосновых кряжей
сделано 26 двухдюймовых (т. е. толщиной 5,1 см) досок, а всего из 143 бре-
вен получилось 522 доски «разных мер», иначе говоря, из бревна выходило
в среднем 3,6 доски. Впрочем, бывало, что из бревна напиливали и по пять
досок. Более толстые доски резали из дубовых бревен. Они шли как на верфи,
так и на строительство зданий. Так, из десяти дубовых кряжей напилили
20 досок толщиной в 10 дюймов (25 см), шириной 18 дюймов (61 см). Для
строительства требовались и так называемые «топорные доски», то есть
сделанные из бревна, расколотого с помощью клиньев и топора. Из одного
бревна выходило в лучшем случае две-три толстые доски толщиной в 6 и
более дюймов (15,2 см).159 Такие доски шли на крыши и купола церквей.160
Лес и готовые пиломатериалы хранили в «стопах» в разных местах
по берегам рек. Лесных складов больше всего было на Охте, возле бывшего
Ниеншанца или, как тогда говорили, «на Канцевской стороне по берегу
Невы-реки», («Канцами», напомню, русские называли Ниен, Ниеншанц.)
Здесь же разбивали пришедшие с верховьев Невы «староманирные» барки,
доски с них шли на стройки, здесь же работало, как уже сказано выше,
Базарова Т. А. Планы как источники по истории Петербурга Петра I: Дис. ...
канд. ист. наук. СПб., 2001. С. 60, 63-64.
155 Domenico Trezzini... P. 99.
156 См.: ЛупповС. П. История строительства Петербурга... С. 110.
157 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 17. Л. 326. См. также: ЛупповС. П. История строитель-
ства Петербурга... С. 110.
158 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 49. Л. 38.
159 Там же. Оп 2. Д. 22а. Л. 6; Д. 26. Л. 763; Д. 27а. Л. 476.
160 Там же. Д. 25. Л. 314. На строительство Петропавловского собора ушло две
тысячи таких толстых досок.
126
множество пильных ветряных мельниц.161 Привезенного строительного
леса в Петербурге хранилось много. Во время ночной бури и наводнения
5 ноября 1721 г. бревна, пригнанные для Адмиралтейства, разнесло на
огромном пространстве «от Питергофа и до Ранимбома и далее по мор-
скому берегу, также и по другую сторону от Черной речки по Выборской
стороне до Московских таборов, с Васильевского острова до Прешпектив-
ной»,162 в общем — по всей акватории Невы и Финского залива.
«Петро-камень, Петро-град»
Стройка на Неве особенно нуждалась в камне. Забавно, что «Петр»
переводится как «камень», торжественный кант в честь победы над шведа-
ми это обыгрывал. Он начинается словами: «Петро-камень, Петро-град,
А швед вопиет...» В жизни же камня как
раз и не хватало! В 1714 г. был введен
особый налог, действовавший более полу-
века: с каждого приезжающего посуху на
заставе взимали по три камня общим ве-
сом 5 фунтов (2 кг), а с каждого приплы-
вающего по воде — еще больше: три кам-
ня на 10—30 фунтов (4—12 кг). Чтобы
камня Петербургу хватало, в том же году
по всей стране запретили каменное строи-
тельство.163 Естественно, камня от этого в
Петербурге больше не стало, но зато там
прибавилось каменщиков — отныне нигде,
кроме новой столицы, они не могли найти
себе работы.
Под Тосно, «в Путиловшине» (у Ладо-
ги), под Ропшей и в других карьерах были
устроены «каменные ломки», где добыва-
ли («ломали») строительный «плитный»
камень («ломаной ноздреватой камень»),
который шел на стройку в виде толстых
плит — блоков — или щебня. Там же до-
бывали более твердый «ДИКИЙ камень». Каменная кладка. Чертеж. 1789
Технология добычи была непростой. Обыч-
но каменные плиты расчищали от попутных пород — глин, рыхлого пес-
чаника и известняка — и затем «выкалывали» из монолита с помощью
особых инструментов: «железного кулака», кувалд и клиньев.164
РГИА. Ф 467. Оп. 4. Д. 47. Л. 7; Оп. 2. Д. 26в. Л. 965, 1084; Оп. 1. Д. 12а. Л. 121.
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 87 об.
ПСЗ. Т. 5. Х°2852.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 8. Л. 21.
127
Добытый мелкий камень и плиты мерили: вывезя из карьера, «клали
в кубические сажени».165 Потом материал переносили из каменоломен к
берегу ближайшей судоходной реки, грузили на плоскодонные суда и везли
прямо к месту работ. «Каменный подрядчик» плитного камня к зданию
Двенадцати коллегий обещал в договоре с Канцелярией от строений под-
возить камень с реки Тосно на судах «своими работными людьми и из
судов выгружать... от берега носить, и класть в десяти саженях в куби-
ческую сажень». Каждая кубическая сажень (а для меры материала был
особый «подмастерье у счисления земли кубических саэкен »)166 обходи-
лась казне в 10 руб. 10 алтын (т. е. 10 руб. 30 коп).167 Щебень шел глав-
ным образом на бутование («бутку») с известью — как в основу фундамен-
тов, так и на укрепление почвы. После осеннего 1721 г. наводнения вода
подмыла почву вокруг стен Аудиенц-каморы в здании канцелярий на
Троицкой площади и было приказано этот «осып» «нагатить бутом».168
Отступление
Охота на «дикаря» из палеозойской эры
Большая часть разработок камня, шедшего на строительство Петер-
бурга, — это известняковые карьеры. Известняк этот относится к гор-
ным породам палеозойской эры, то есть образовался 260—600 млн. лет
назад. При этом напомню школьный курс: палеозойская эра состоит из
шести периодов, а каждый тянулся по 30—70 млн. лет. Что есть 300 лет
истории Петербурга в этой бесконечной веренице миллионов лет?!
Конкретно строителей юного града в начале XVIII в. интересовал ор-
довикский период, продолжительность которого составляла 60 млн. лет.
Ордовик (как еще его называют геологи «О» ) оставил после себя замеча-
тельный песчаник, известняк, доломиты, глины и даже горючие сланцы.
Большинство из этих минералов выходят на поверхность южнее Петер-
бурга, где огромный геологический массив — Ордовикское плато — вдруг
обрывается уступом. Этот 30-50-метровый обрыв тянется через всю со-
временную Ленинградскую область и Эстонию, от реки Сяси до порта Пал-
тиски на Балтике и называется Балтийско-Ладожским глинтом (это
довольно редкое в нашем языке и пришедшее от датчан слово: glint —
обрыв, уступ, утес).169 Этот глинт-обрыв пересекают на своем пути
несколько знакомых нам рек и речек: Копорка, Ижора, Тосно, Поповка,
Лава, Саблинка и др. Воды этих рек способствовали, как говорят геологи,
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 68.
Там же. Д. 37а. Л. 376.
Там же. Д. 416. Л. 706.
Там же. Оп. 4. Д. 7. Л. 84 об.
ХазановичК. К. Геологические памятники Ленинградской области. Л., 1982. С. 11.
128
«обнажению горных пород» ордовика. Тут и начинались выработки для
молодого Петербурга.
Больше всего ценился глауконитовый известняк, прочный и легкий в
обработке. Если я поясню, что глауконит — это голубовато-зеленоватый
минерал, относящийся к «группе гидрослюд подкласса слоистых силика-
тов», то для большей части читателей это ни о чем не скажет. Более
выразительны термины «дикий камень», «дикарь». Так с древних времен
называли глауконит. Именно его и добывали в Путиловском, Тосненском,
Ропшинском и других месторождениях при Петре I и везли в город. Он и
шел в фундаменты, для основания цоколей колонн, им облицовывали зда-
ния. И сейчас его слои толщиной до полутора метров можно видеть на
берегах реки Тосны у поселка Ульяновка. Вдоль реки Славянки залегает
шестиметровый слой глауконитового известняка и т.д.170
Кроме глауконита при строительстве использовали знаменитый
«мячковский камень» — белый известняк, пласты которого тянутся от
Рязани до Архангельска, в том числе в бассейне реки Онеги.171 Этот особо
стойкий известняк славился у древнерусских строителей и шел на стро-
ительство знаменитых соборов Владимира, Суздаля, Юрьева-Польского и,
конечно, Москвы — ведь Мячково, давшее название известняку, находи-
лось на берегу Москвы-реки. Точно известно, что он применялся для соору-
жений в Петергофе. В 1719 г. какие-то галереи там тесали из «мячков-
ского камня»,172 хотя везти его могли и с Онеги.
В ожидании «Сусанны» с кирпичом
Производство кирпича по голландской методе развивалось в окрестно-
стях города, преимущественно там, где залегали нужные для этого дела
глины, а также были вода и топливо для обжига (Тосно, Шлиссельбург,
Стрельна, Мартышкино, Петергоф и др.)- Часто упоминаются «Новые
кирпичные заводы», которые находились по Неве «за Канцами», то есть
выше Охты. Они выпускали сотни тысяч штук кирпича в год нескольких
видов: красный, «железного вида» и «белый печной».173 Весной 1719г.
ведение над всеми кирпичными заводами было передано голландцу Тимо-
фею Фонармусу, ставшему, согласно указу Петра I, «инспектором заво-
дов». Сделали это для того, чтобы увеличить объем выпуска кирпича.
Перед Фонармусом была поставлена задача: в 1719 г. изготовить 3 млн.
штук кирпича и 1,5 млн. штук черепицы, а в 1720 г. увеличить эти объ-
емы соответственно до 12 и 3 млн. штук в год.174 Фонармус с таким
заданием не справился, хотя выпуск кирпича и увеличил. По данным на
Геологический путеводитель. С. 200—206 и др.
171 Викторов А. М., Звягинцев Л. И. Белый камень. М., 1981. С. 98—101.
172 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 4а. Л. 2.
173 Там же. Оп. 4. Д. 39. Л. 36.
174 Там же. Оп. 1. Д. 20. Л. 70.
9 Заказ № 79
129
1721 г., на кирпичных заводах вокруг Петербурга обожженного кирпича
было заготовлено к вывозу 2883 тысяч штук, а сырого для обжига лежа-
ло еще больше — 3700 тысяч штук. И тем не менее кирпича на стройки
не хватало — только миллион штук требовалось на переделку Государева
бастиона в Петропавловской крепости, полмиллиона нужно было на скла-
дывание стен Петропавловского собора. Столько же ушло на Госпиталь
на Выборгской стороне и т. д. Словом, всего в 1721 г. требовалось
10,5 млн. штук кирпича.
Возможно, поэтому в феврале 1721 г. Петр распорядился «поставить
из Галандии на караблях будущим летним временем кирпичю крепкого
два миллиона, черепицы самой хорошой для крышки домов Е. ц. в. две-
сти тысяч». В том же году голландский корабль «Сусанна» доставил в
Петербург первую партию желтого кирпича (40 тыс. штук).175
Однако я сомневаюсь, чтобы на кораблях из Голландии было привезе-
но за короткий срок два миллиона штук кирпича. По-видимому, к сере-
дине 1720-х гг. свое кирпичное дело наладилось. Для строительства зда-
ния Двенадцати коллегий в 1724 г. было заготовлено 6 177 840 кирпичей
трех сортов.176 Этот голландский кирпич кое-где сохранился и до сих
пор — его узкие полосы мы можем видеть в стенах даже перестроенных
позже зданий Петербурга.
На кирпичных заводах делали также «кривую черепицу... по галанско-
му маниру», или «черепицу же лобастую», которая шла на углы крыш.177
На заводах Фонармуса наладили и производство нескольких видов израз-
цов («образцы» или «обрасцы»): белые, зеленые и «живописные».178 Так
как кирпич клали на извести, то и ее требовалось для строительства очень
много, и это вызвало расширение ее производства в окрестностях города.
Традиционно известь доставляли в бочках с мест ее жжения (Пудожские
известковые заводы под командой Евсея Савинкова) на судах прямо к месту
стройки179 и там готовили к использованию («известь творили»).
«Время бить сваи»
Для того чтобы построить дом где-нибудь под Москвой, в землю вка-
пывали столбы или подводили под углы валуны. В Петербурге, если поч-
ва позволяла, то обычно применяли совершенно иную технику строитель-
ства. В выкопанные рвы по периметру здания укладывали фундамент из
175 Там же. Д. 176. Л. 354.
176 Там же. Д. 19. Л. 67, 74; Д. 20. Л. 241. Более подробно см.: ЛупповС.П. Исто-
рия строительства Петербурга... С. 100—105.
177 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 81 об.; Д. 456. Л. 625.
178 Там же. Д. 26в. Л. 116—117 об.
179 ЛупповС.П. История строительства Петербурга... С. 105-106; РГИА. Ф. 465.
Оп. 2. Д. 266. Л. 546 и др.
130
толстого известняка — плитного камня, на котором и начинали выводить
кирпичные стены.180
Но часто так делать было просто невозможно. Каждая маломальская
стройка в Петербурге требовала в десятки раз больше усилий, материалов и
денег, чем в центральной России. Даже если не нужно было возводить пло-
тину из свай и земли, чтобы осушить определенный под застройку участок,
то все равно требовалось основательное укрепление почвы под фундамент с
помощью свай, плитного камня, подсыпки и утрамбовки земли и других опе-
раций, с которыми в собственно России строители даже не были знакомы.
Сваи стали чуть ли не главным символом строительства петровского
Петербурга, что и не мудрено — сколько сотен тысяч штук их забито в его
землю, мы даже сосчитать не можем! «Время бить сваи» (именно так
писали в то время!) наступало с морозами. Сваи загоняли в землю огром-
ными копрами — «казенными бабами» — прямо со льда, летом на боло-
тистой почве такие работы были очень трудны. Самый популярный «при-
пев» царских указов об этом таков: «И чтоб те сваи побить всеконечно
нынешним зимнем временем, не упуская удобного времени... а летним
временем в тех местах сваи бить будет с немалою трудностию» или: «Еже-
ли пропустят морозы, то целой год время потеряют».181
Взявшись за толстый (трехдюймовый182) морской канат 10—25 чело-
век (при забивании свай под здание Двенадцати коллегий к 10 копрам
Схема вбивания свай
Там же. Ф. 467. Оп. 4. Д. 527. Л. 21 об.
Там же. Оп. 2. Д. 27а. Л. 352 об.; Д. 41 об. Л. 166.
Там же. Оп. 1. Д. 20. Л. 166.
131
приписывали 250 чел.)183 поднимали хопер с помощью блока наверх со-
оружения из бревен и оттуда сбрасывали вниз на сваю. Хопер — длинное,
толстое бревно — был «окован железом», на сваю же надевали «ступу» —
оголовок, чтобы не размочалить ее раньше времени.184 Для уменьшения
трения направляющую вертикальную поверхность и хопер смазывали го-
вяжьим салом или мелом — вот почему среди стройматериалов так часто
упоминалось сало «на смаску хопров».185
Сваи были двух видов: круглые и пазовые длиной 3—6 саженей (6,4—
12,8 м). Самые длинные сваи были и самыми толстыми — по 11—14 дюй-
мов (28—35,6 см). Чаще всего упоминаются трехсаженные сваи толщиной
3—6 дюймов (7,6—15,2 см).186 Круглые сваи — обыкновенные обтесан-
ные бревна — забивали в центре будущего сооружения, пазовые же сваи
(такая свая имела с одной стороны паз, а с другой — выступ, тогда так
и говорили: «тесать и пазить сваи») — по краям, в виде каре. Но извест-
но, что пазовые сваи порой забивали и сплошь, как круглые, но они
плотнее круглых прилегали друг к другу и забитые так, единым масси-
вом, образовывали довольно устойчивую поверхность, на которой и возво-
дили каменный фундамент.187 Обычно сваи забивали в землю не полностью,
на поверхности оставляли половину длины сваи, а то и больше. Про-
странство между сваями заполняли фашинами (связанными пучками пруть-
ев) и сверху насыпали гравий, глину, песок. Так поднимали и уплотняли
уровень почвы.
Число свай, вбитых в землю Петербурга, должно исчисляться десятка-
ми тысяч. Только в 1724 г. под фундамент здания Двенадцати коллегий
было «набито» 2910 свай, да еще оставалось забить 876 свай.188 Из пе-
реписки чиновников видно, что часть здания располагалась на «самом
грязном болотном месте» и пришлось бить «паженные сплошные сваи»,
то есть сваи забивали сплошным массивом. Из распоряжений за март
1722 г. архитектора ван Звидена, который строил на Котлине пороховой
магазин, можно представить себе грандиозную картину сооружения свай-
ной основы для фундамента. На стройку завезли 6280 свай. Они были
забиты прямо в воду так, чтобы «было сверх каждой сваи воды фута на
полтара или на два». На этих сваях укрепляли связывающие их брусья.
На брусья опускали специальные ящики, которые делали из 2—4-дюймо-
вых досок. Поверх этих ящиков, наполненных землей или камнем, соору-
жался каменный фундамент.189
1Ъ6 Там же. Д. 33а. Л. 428.
184 Там же. Оп. 2. Д. 47а. Л. 409; Оп. 4. Д. 39. Л. 324—325.
185 Там же. Л. 53.
186 Там же. Оп. 1. Д. 14а. Л. 2.
187 Там же. Оп. 2. Д. 44а. Л. 333. Так было сделано в 1724 г. под фундаментом
Военной коллегии в здании Двенадцати коллегий на Васильевском острове. Колле-
гия строилась «на самом грязном болотном месте».
188 Там же. Л. 155 об., 321; Д. 44а. Л. 333.
189 Там же. Оп. 1. Д. 14а. Л. 2—3, 92.
132
Существовал и другой способ подготовки основы для фундамента:
ящики опускали прямо в воду, обычно на мелководье, и заполняли кам-
нями. Мастер ван Более в 1720 г. писал о такой операции: «Зделать
ящиками, спустить в воду... а выше воды выбутить плитным же камнем
в аршин и побить паженныя сваи» по всему периметру будущего зда-
ния.190
Фахверк, сиречь мазанка
Все понимали, что самые надежные, теплые и красивые дома получа-
ются из камня. Роскошен был дворец Меншикова на Васильевском, хорош
был Летний дворец Петра, неплох, а с годами усилиями Трезини, Маттар-
нови, Растрелли все улучшался Зимний дом государя. Но каменная строй-
ка казалась царю долгой, материалы привозили издалека, многим людям
каменный дом был не по карману. Поэтому Петр ухватился за способ
строительства, который он и его сподвижники видели в Западной Европе.
Речь идет о фахверковом, или, по-русски, мазанковом, строительстве.
Фахверковое строительство считалось в то время передовым в сравне-
нии с деревянным. О фахверковом строительстве («прусском новом будан-
ке», так его тогда называли) говорит указ Петра от 4 апреля 1714 г.,
который предписывает в Петербурге «деревянного строения не строить, а
строить мазанки». Чуть позже, в другом указе о строительстве здания
канцелярий, сказано, что следует «построить шесть канцелярий прусским
новым буданком против чертежа архитекта... Трезина, который он объ-
явил... Длиною каждая по 11, поперек по 8 сажен».191
Фахверк — слово немецкое: Fach — панель, секция и Werk — система,
способ. Главное в фахверковом строительстве было, как тогда говорили,
«обрешетить», то есть связать вертикально поставленные в землю, точнее
в каменную основу, бревна системой брусьев и брусков: стоек, балок и рас-
косов. Возникший таким образом каркас назывался «решеткой».192 Стена
дома и вправду походила бы на решетку, если бы на этом строительство
и закончилось. Но с этого оно как раз только и начиналось. Снизу по
периметру будущей постройки, стены которой состояли из «решеток»,
начинали выкладывать кирпичный или бутовый фундамент, а простран-
ство между стойками и раскосами заполняли глиной или кирпичом.193
После этого отверстия и пазы («падины») замазывали и выравнивали
190 Там же. Д. 7. Л. 1367.
191 Иогансен М. В. Здание «мазанковых коллегий» на Троицкой площади Петер-
бурга// От Средневековья к Новому времени... С. 75.
192 Подробнее см.: Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. Л., 1987. С. 53 и др.;
Иогансен М. В. Здание «мазанковых коллегий»... С. 73; Малиновский К. В. Первый
строитель нашего города // ЛП. 1987. № 6. С. 35.
193 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 106. Л. 265.
133
раствором серой извести, белили или расписывали под кирпич.194 Образ-
цовый мазанковый дом в 1711 г. построил сам Петр I возле Петровского
моста, а второй такой дом стоял на Васильевском острове.195
Отступление
Ах, фахверки, ах, фахверки!
Те, кому довелось побывать в немецких, голландских, французских го-
родах и городках, навсегда запомнили эти необычные для нашего глаза
дома, даже целые кварталы островерхих, разноцветных фахверковых зда-
ний. Белые, красные, желтые фасады этих домов причудливо «разбиты»
балками и раскосами на ромбы, квадраты, треугольники, что придает все-
му дому и городскому пейзажу живописность и уют, особенно когда такой
дом смотрится в воды тихого канала или реки. «Ребра» каркаса, все эти
балки и раскосы, выкрашены в темный — черный или коричевый — цвет,
что особенно подчеркивает необычную геометрию фахверковых стен...
Глядя на все это яркое городское богатство и вспоминая историю на-
шего города, не я первый и не я последний вопрошаю: А почему у нас нет
такого? Ведь почти сразу после рождения города начали строить фахвер-
ковые частные дома и казенные здания. Этот вид строительства пользо-
вался особой любовью государя, строителя образцового здания типогра-
фии на Городовом острове. После этого Трезини фахверковым способом
начал возводить здания канцелярий на Троицкой площади, Почтового
двора на Адмиралтейском острове (1714 г.), Госпиталя на Выборгской
стороне (1716 г.), Главной аптеки (1722 г.) и многое другое.196
Но по каким-то причинам фахверковое строительство угасло после
смерти Петра, да еще и при нем некоторые фахверковые здания стали
перестраивать в каменные. Наиболее яркий пример — Госпиталь на
Выборгской стороне. В 1716 г. его заложили в мазанковом варианте, а
уже в 1720 г. Трезини стал перестраивать его в камне.197 В чем же при-
чина отхода от фахверка? Ведь Петру казалось, что фахверк позволит
сэкономить материал, ускорит стройку, украсит город. Но не получилось!
Как и в других случаях, жизнь оказалась непреклоннее воли Петра.
Думаю, что, прежде всего, фахверковые дома оказались холодными
(вспомним, в Скандинавии таких домов почти нет!), стены их пропуска-
ли воду, промерзали. Не забудем, с какой поспешностью строили дома в
Петербурге... Сохранилось описание, как делали фахверковую стену в упо-
мянутом выше Госпитале: «...на готовые стойки прутом заплесть... под-
мазать глиною с лица и внутри».198 Вряд ли этот способ был пригоден
в Петербурге. Словом, ненадежно, недолговечно, плохо. Да, вскоре ясно ста-
Иогансен М. В. Здание «мазанковых коллегий»... С. 76.
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 45в. Л. 135.
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 216—219.
Там же. С. 218.
134
ло, что фахверк в Петербурге не нужен: богатые строили из камня,
а бедные, как повелось с древности, из дерева,..
Без избы не обойтись!
Как известно, Игорь Грабарь разбил историю застройки города на три
этапа: вначале деревянный— до 1710 г., затем мазанковый, который
тянулся примерно до начала 1720-х гг., а потом незаметно начался тре-
тий, полукаменный и каменный период.199 Предложенная хронология
застройки Петербурга, как отмечалось в литературе, не отличается точно-
стью и содержит столько исключений, что может быть принята только
как характеристика эволюции, принципа застройки города, когда на мес-
те деревянных зданий строили мазанки, которые затем заменяли сооруже-
ниями из кирпича. Но общеизвестно, что даже в конце петровского перио-
да наряду с каменными и мазанковыми зданиями возводили, используя
вековой опыт русского народа, деревянные избы.
Более того, Петр впервые попытался начать массовое, типовое строи-
тельство жилья для простолюдинов-переселенцев. В 1720 г. был подпи-
сан указ о строительстве вдоль Невы на правом берегу («на Канцевской
стороне») 500 изб «с сеньми» для мастеровых («вольных плотников») —
переведенцев из России. Поначалу предполагалось построить 2000 изб,
но потом планы сократили вчетверо.200 К апрелю 1722 г. закончили
только 226 изб. После этого в Архангелогородской губернии был начат
новый набор плотников, и к 1724 г. все 500 изб были построены.
В них въехали 824 семьи переведенцев — предполагалось селить по две
семьи в избу.201 Избы строили и на Котлине под присмотром архитекто-
ров и иноземных мастеров, следивших, как тогда говорили, за «архи-
тектурой», то есть за предписанными Петербургу строительными нор-
мами.
По некоторым документам той эпохи мы можем представить себе,
каким был такой типовой дом. В 1733 г. подрядчик Иван Черняков обе-
щал на месте обветшавших богаделен петровских времен «зделать... при
святых церквях» 16 новых изб по цене 89 руб. 50 коп. за каждую избу.
Архитектор ван Более предписал подрядчику основные размеры домов:
длина и ширина — 4 сажени (8,4 м), сени — 3 сажени (6,3 м), высота
потолков «в жилье — 10 футов», то есть 4м.
И далее ван Более перечисляет все строительные операции, которые
был обязан сделать подрядчик со своими бригадами плотников. Этот
Малиновский К. В. Первый строитель... С. 35.
1 Грабарь И. Э. Основание и застройка Санкт-Петербурга // Русская архитектура
первой половины XVIII века. С. 94—99.
200 РИО. Т. 11. С. 371.
201 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 87—88.
135
шжш
Типы домов в Петербурге
перечень — яркий исторический до-
кумент. Он позволяет представить
нам и технику типового строитель-
ства, и рабочие термины каждой
операции, и внутреннее устройство
такого типового дома:
«Стены срубить и внутри вытесать и
выскоблить гладко,
перекладины положить,
полы намостить пильным тесом,
потолки настлать пластинником (по-
ловинка бревна. — Е.А.),
стропила поставить,
кровлю покрыть гонтом на четыре
ската,
окна прорубить,
косяки вставить,
оконные рамы с переплетом и стек-
ла простые вставить в окна, ставни
и двери зделать,
лавки кругом и полати зделать и
положить,
опечки срубить и нужники зделать,
и на ниских местах, где надлежит, под оные богадельни и сени сваи
побить и подрубить, чтобы во оном строении полы были выше самой
большой воды,
и ко всем дверям и окнам прибить надлежащие петли и крючки, також
и скобы и прочее».
При этом подрядчик должен смотреть за качеством материала: чтобы
на полы шли пильные доски «прямые и негнилые» длиной в 4 сажени
(8,4 м), а толщиной в 3 дюйма (7,62 см). Особое внимание обращали на
кладку печей. Их следовало обязательно делать «с фундаментом для опас-
ности, чтоб великостию не подломило полов» (в домах более состоятель-
ных людей печи делали «образцовые», т. е. облицованные голландскими
изразцами или местными, сделанными по голландскому рецепту). Сени
должны быть «мшеные (т. е. проконопаченные мхом, был и другой ва-
риант— «красная конопать, которую секут ис старых конат».202— Е.А.),
чтоб не наносило снегу», на чердаки должны вести лестницы в 16 ступе-
ней «для открытия в трубах вьюшек», а «на кровлях [следует прорубать]
слуховые окна для свету».203
Для петербургской архитектуры сразу же стало характерным именно
типовое строительство, которое позволяло, по мысли Петра, быстро и без
202 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 146. Л. 459.
203 Там же. Оп. 4. Д. 7. Л. 57.
136
особых затрат построить целый город, да не один... В научной литературе
довольно много написано об образцовых проектах типовых домов для пе-
тербуржцев разного достатка. Их разрабатывал Леблон, а более всего Тре-
зини. Но при этом власти не настаивали на строительстве именно таких
домов, которые были изображены на «указных» чертежах-гравюрах («пе-
чатных образцовых рисунках»). Так, на гравюрах 1714 г. с изображением
типовых домов был помещен следующий текст: «А ежели кто пожелает
дом себе лутчее построить, оному надлежит явитца у архитектора Тресина,
истребовать рисунку, какого сам похочет. Также буде у кого самого лутчей
рисунок есть, то оному надлежит тот рисунок объявить архитектору и
потом против оного строитца».204 Естественно, что Трезини и его помощ-
ники ревниво рецензировали такие проекты, стараясь, чтобы они не очень
далеко отходили от образца и чтобы было «все построено регулярно».205
Раз утвержденный проект изменениям уже не подвергался.
Счастье жить под железной крышей
Прибывший в Петербург в 1736 г. датский моряк Педер фон Хавен
записал, что «красивые каменные дома окрашены в желтый и белый
цвет».206 Действительно, эти цвета наружной окраски встречались в пет-
ровском Петербурге чаще всего, хотя дома, выложенные кирпичом, остав-
ляли и без штукатурки и окраски. Как бы то ни было, потребность в
краске была большой. Ее привозили из-за границы и делали у себя, воз-
можно, так, как описано выше в отступлении о ветряной мельнице. Де-
ревянные (не брусовые) дома обшивали досками и поверху красили сури-
ком или разрисовывали «под кирпич». Стены в домах из бруса получались
ровными (как мы это видим в Домике Петра Великого), и поэтому краску
наносили прямо на брус. Обшивка стен досками была традиционна: в указе
о строительстве зданий в Адмиралтействе Петр 30 августа 1705 г. требо-
вал от Меншикова, чтобы «сараи обить досками так, как мельницы вет-
реныя обивают, доска на доску и у каждой доски нижний край обдоро-
жить и потом писать красною краскою».207
Мазанковые здания с лица и изнутри обязательно «мазали» глиной,
«подмазывали» известкой, делали зачистку пемзой, а потом красили в
белый цвет. Белили и внешние стены домов. При массовом строительстве
Алексеева М. А. Где находился дом живописца Ивана Никитина в Петербурге//
ПЧ-96. С. 44.
205 См., например: Крашенинникова Н., Шилков В. Проекты образцовых загород-
ных домов Д. Трезини и застройка берегов Фонтанки // Архитектурное наследство.
М., 1955. Т. 7. С. 5—12; Белецкая Е. А. и др. «Образцовые проекты в жилой застройке
русских городов XVIII—XX вв. М., 1961; Ожегов С. С. Типовое и повторное строитель-
ство в России в XVIII—XIX веках. М., 1984.
206 Хавен П. Путешествие в Россию. С. 309.
207 ПБП. Т. 3. С. 434.
137
Виды черепицы
домов на Котлине в 1723 г. было предписано: «С лица выбелить и в тех
домех внутри зделать штукаторную работу».208 Белилами «живописцы»
(так называли в то время маляров) покрывали рамы и другие элементы
здания — галереи, крыльца, перила и балясины лестниц.209 Для работы на
высоте, как при кладке стен, так и во время малярных работ, использова-
ли так называемый подвязной лес, который скреплялся веревками.210
Особо скажем о крышах. Красивы были дома, крытые красной черепи-
цей волнообразного «галанского маниру». Так выглядело здание канце-
лярий на Троицкой площади и даже многочисленные нужники канце-
лярий.211 Как показали археологические раскопки, каждая черепица
представляла собой лоток с отогнутым краем и имела выступ— «зуб»,
которым зацеплялась за край деревянной обрешетки крыши.212 Состоя-
тельные люди жили под железной кровлей, выкрашенной суриком (отсю-
да название некоторых петербургских палат: «Красные»).213 Железом были
208 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 21. Л. 468.
209 Там же. Оп. 4. Д. 591. Л. 70.
210 Там же. Оп. 2. Д. 416. Л. 138.
211 Там же. Д. 25. Л. 84 об.
212 Шамардин М. В. Фонтаны начала XVIII в. в Летнем саду// ПКНО: Ежегодник.
1976. М., 1977. С. 249—250.
213 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 84 об.
138
покрыты крыши Летнего дворца, а также дворца Меншикова. Интересно,
что на окраску крыши дома Павла Ягужинского на Дворцовой набережной
потребовалось 50 пудов (800 кг) сурика, два пуда мумии, 22 ведра коноп-
ляного масла, 2 ведра олифы, вина 5 ведер и 30 кистей «большой руки».
Вино, то есть водку, за некоторым понятным исключением, использовали
в качестве разбавителя краски. И все это, как сказано в документе, дела-
лось для того, чтобы крыша генерал-прокурора была непременно выкра-
шена так же, «как выкрашена кровля на полатах светлейшего князя»,214
с которым Ягужинский во всем соперничал. Редко упоминается в докумен-
тах свинцовая крыша. За 1729 г. известно донесение о работах в Большом
дворце Петергофа («На Больших полатах свинцом все покрыто и упая-
но»), ранее, в 1723 г., было отпущено 300 пудов свинца «для покрышки
карниза» Большого грота в Летнем саду.215 Примечательно, что «крыша
купола» Госпиталя на Выборгской стороне была покрыта свинцом, хотя
на саму крышу пошло 4000 листов «белого железа».216
Портрет на фоне города
Неистовый генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский
Как и многие «птенцы гнезда Петрова», Павел Иванович Ягужинский
начал службу денщиком Петра Великого, Должность денщика, чистивше-
го до блеска царские сапоги, было для многих началом блестящей карьеры.
Аккуратный денщик, сын польского органиста, превратился со временем
в капитана гвардии, исполнителя многих сложных поручений Петра за
границей. При этом Ягужинский оставался домашним человеком в семье
царя, был доверенным в его самых тайных делах, исполнял весьма щекот-
ливые поручения. С 1718 г. начинается государственная карьера Ягужин-
ского. Царь предписывает ему следить за ходом государственной реформы
и за порядком в высшем правительственном органе — Сенате, членов ко-
торого царь уподоблял «торговкам, на базаре галдящим».
Наконец, в 1722 г. Петр назначил Ягужинского на невиданную ранее
должность генерал-прокурора, главного контролера империи, «ока госуда-
рева». Петр абсолютно доверял ему. «Если Павел увидит что-то, — го-
варивал царь, — я узнаю истину с той же точностью, как если бы видел
это сам». Ягужинский был человеком вспыльчивым и неуживчивым.
Громогласный и решительный, часто нетрезвый, он не выбирал выраже-
ний и никого не щадил. Это как раз нравилось Петру, который сам мало
считался с этикетом. Генерал-прокурор умело поддерживал в глазах
окружающих свой образ прямого и бесстрашного защитника законности
и, в общем, как это ни странно, таким защитником и был. Сила его
214 Там же. Оп. 1. Д. 20. Л. 112.
215 Там же. Оп. 4. Д. 70. Л. 7; Д. 39. Л. 6.
216 Там же. Д. 356. Л. 159; Оп. 2. Д. 25. Л. 203.
139
П. И. Ягужинский.
Д. Г. Герасимов. 1766
была не только в близости к царю,
но и в том, что он не воровал и по-
этому оказался опасной белой воро-
ной в толпе сереньких воров и вори-
шек у трона.
Но больше всего он досаждал вору
из воров — Меншикову, которого
совсем не боялся и разоблачал с пе-
ной у рта. Как только Петр умер,
Меншиков и другие сановники ли-
шили Ягужинского должности гене-
рал-прокурора — кому же нужен на
таком посту честный человек? Ягу-
жинского отправили послом в Прус-
сию. Так была сломана карьера лю-
бимца Петра. Неудачно сложилась и
его личная жизнь. По характеру Па-
вел Иванович был человек компа-
нейский. Остроумный рассказчик,
неутомимый танцор, он был бес-
сменным маршалом петровских ас-
самблей, которыми правил легко и
весело. Ягужинский был мужчи-
на красивый и нравился женщинам.
С нескрываемой любовью пишет о
нем современница: «Его наружность прекрасна, черты лица неправильны,
но очень величественны, живы и выразительны. Он высок и хорошо сло-
жен. Манеры его небрежны и непринужденны... в нем столько естествен-
ного». Как выходец из низов, он женился на богатом приданом. Но счастья
не было — жена сошла с ума, и ее помешательство на эротической почве
сделало жизнь Ягужинского невыносимой. Несколько лет он безуспешно
добивался развода, но высшие церковные иерархи терпеть не могли громо-
гласного разоблачителя пороков общества и долго не разводили супругов.
После смерти Петра Великого штоф с водкой стал главным утешите-
лем и товарищем бывшего генерал-прокурора, а характер его испортился
окончательно. Он стал вздорен и неуживчив, часто скандалил при импе-
раторском дворе. И когда в 1736 г. он умер, многие вздохнули с облегчени-
ем — уже никто не мог публично обозвать их ворами и ничтожествами.
Труд кровельщика был далек от нашего представления об этой шумной
работе с деревянной киянкой. В те времена листы жести были небольшие
в «аршин квадратной» (т. е. 71 х 71 см)217 и назывались «белое железо»,
217 Там же. Л. 9.
140
или «доски железные, тонкие». Расчеты показывают, что листы были
действительно тонкие — 0,7 мм (современные — 0,5 мм). В 1724 г. при-
глашенный из Швеции кровельный мастер — «покрывальщик кровель
медью и железом Константин Генекрей» (он же «Констянтин Енекрей»,
Heynecke) — для купола Исаакиевской церкви потребовал 2000 таких «до-
сок», «да для припоя железных и свинцовых досок семь тысяч», да четы-
ре пары ножниц «для обрезывания железных досок».218 Из ведомости
1724 г. о приеме 4000 таких досок общим весом 640 пудов219 следует, что
каждый лист весил 2,5 кг. Листы вначале закрепляли (по-видимому, гвоз-
дями) на деревянной основе крыши, а потом стыки их паяли прямо на
крыше оловом, используя для припоя нашатырь. В решении Городовой
канцелярии за 1722 г. мы читаем: «...четырех мельниц кровли верхи сверх
тесу обить белым железом и спаять оловом». Плотники бригады Максима
Васильева в 1724 г. работали «при строении Исакиевской церкви» «у тес-
ки брусков на кровлю под железные доски и у отдирки старой кровли пиль-
ного тесу».220 «Листовым железом» крыли купола церквей, фасы, фланки
и куртины Петропавловской крепости, в 1724 г. заново перекрывали Зим-
ний дворец, причем было указано отправить двух «поялыциков, понеже
без них крышки крыть невозможно».221 Для устройства желобов для сто-
ка воды с крыши дома Ягужинского в 1722 г. была отпущена «жесть двой-
ная» и олово на пайку, а в Дальних Дубках желоба делали из свинца.222
Купола и шпили крыли иногда медными листами с позолотой («мед-
ными золочеными досками»), причем золотили их еще на земле, а затем
поднимали наверх. Обычно на золочение куполов и некоторых архитек-
турных деталей шло золото в виде книжечек «битого золота» — золотой
фольги, которую раскатывали из червонцев. В 1721 г. мастеру Ягану
Питерштейнибесу, взявшемуся сделать «золочение медных листов, кото-
рыми обивать куполы и шпиц» Петропавловского собора, выдали из каз-
ны 1500 червонцев.223 Впрочем, никакие крыши в Петербурге не были
надежны. Один из гостей князя Д. Кантемира, наслаждаясь обедом в его
богатом доме, вдруг заметил, что его платье с одной стороны сверху до-
низу мокро. Это скопившаяся на крыше вода нашла себе ход и залила
парадное платье расстроенного гостя.224
Люди победнее Меншикова, Ягужинского или Кантемира жили в до-
мах, крытых потемневшей на воздухе дранкой («дранью»), гонтом (пар-
ными дощечками)225, а чаще белой берестой, которая отлично защищала
г™ Там же. Д. 44г. Л. 1303; Д. 47а. Л. 272.
219 Там же. Оп. 4. Д. 14. Л. 61.
220 Там же. Оп. 1. Д. 21. Л. 15; Оп. 2. Д. 33а. Л. 225.
221 Там же. Д. 25. Л. 9; Оп. 4. Д. 14. Л. 50.
222 Там же. Оп. 2. Д. 356. Л. 98; Д. 47а. Л. 331.
223 Там же. Д. 25. Л. 34.
224 БерхгольцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 69.
225 Из документа 1721 г. следует, что четыре бревна длиной четыре сажени «разо-
гнали» на 400 пар гонта. См.: РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 266. Л. 395 об.
141
от дождя, но не от пожара. Свежеободранную бересту укладывали в не-
сколько слоев по дощатой основе, и с течением времени береста «спла-
чивалась» так, что образовывала сплошное водонепроницаемое покрытие.
В документах петровского времени есть упоминания, что стыки берес-
тяных полос заливали смолой.226 Гонтом крыли и казенные здания —
в 1723 г. «на крышку» Госпиталя на Выборгской стороне отпустили 50 000
пар гонта, для Домика Петра на Городовой стороне — 6000 пар, а для
кожевенных заводов — 5750 пар.227
Был и другой дешевый способ крыть дома. Из описания сараев Поро-
ховых заводов, стоявших на Петербургском острове, видно, что эти са-
раи, в которых хранился порох, были покрыты «тесом в одну тесницу и
на швах положены драницы». По-видимому, дранью крыли и другие под-
собные помещения, однако тут оказалось, что деревянные крыши проте-
кали, порох подмокал, и сараи вскоре «убили» железом.228
Впрочем, власти, как и в истории с деревянным строительством до-
мов, были непоследовательны. С одной стороны, жестокими указами
они запрещали крыть дома тесом и дранью (об этом указ 1711 г.),229
но, с другой стороны, воспрепятствовать этому не могли — не каждый
был в состоянии купить предписанную ему черепицу или гонт. Впро-
чем, от летящих с пожарищ углей и головешек хорошо спасал рекомен-
дованный в указах дерн. В хорошую погоду дерновые крыши многих
домов напоминали зеленую лужайку — в то время было принято поверх
бересты класть аккуратно срезанные пласты дерна, которые быстро срас-
тались и придавали городским крышам яркий и свежий изумрудный
цвет.
Отступление
Крыши -лужки
Теперь такие крыши можно увидеть на старинных сараях и домах
только в дальних урочищах Норвегии. При этом не следует думать, что
«лужки» на крыше напоминают стриженые ровные газоны. Никто, есте-
ственно, стрижкой «лужаек» не занимается, и издали берестяные крыши
с дерном напоминают лохматые, нечесаные головы лесовика из мульт-
фильма — стебли травы разной «кудрявости» придают крышам этим нео-
быкновенно забавный, «взлохмаченный» вид, как и торчащие из копны
«волос» ромашки. А первая желтизна осени кажется «сединой» в этих
кудрях...
Там же. Оп. 1. Д. 21. Л. 180.
Там же. Оп. 2. Д. 37а. Л. 59—60; Оп. 4. Д. 39. Л. 306.
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 119 об.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 138—139.
142
Стены «сштукатурят», а картины «ставят»
Внутренние работы в новых домах вели не только летом, но и зимой,
для чего помещение отапливали особыми чугунными печами (так было
при строительстве Большого Петергофского дворца).230 Такие работы, как
всегда, были трудоемки, особенно если шла речь о царских покоях. «Око-
шечные рамы» делали из дуба, окна с мелкой голландской расстекловкои
«столярным добрым мастерством» творил «оконничник Каспар Блек».231
Их красили также белой краской. Наличники, как в Домике Петра I,
могли быть декоративные (цветы и листья).232 Стекла в окнах чаще были
«простые», а иногда и цветные либо с оттенком коричневого цвета или
синевы. Такое стекло называлось «лунным», и его делали таким обра-
зом: выдували в виде шара, а затем он «путем вращания превращался в
диск. Из такого диска с характерной радиально-концентрической волни-
стостью и вырезали прямоугольники для остекления».233 Для закрепле-
ния стекол в рамах использовали свинцовые переплеты — держатели, а
также замазку из белил, скипидара и конопляного масла.234 В богатых
домах двери делали из дуба, а на них петли ставили «голанские выгиб-
ные» 235, в прочих же обходились поделками отечественных слесарей и
кузнецов.
Полы и потолки были двойные: на нижний «черный» пол подсыпали
землю, сверху же, над потолком, «набивали глину».236 Нельзя сказать,
что в Петербурге сразу же утвердился паркет. Обычно на полы шли тол-
стые пильные или топорные сосновые доски, иногда те, что использова-
лись на кораблях (они назывались: «тес судовой на полы и потолки»237).
Из ведомости о поставке в 1723 г. досок для Второго Летнего дворца
видно, что топорные доски были длиной три сажени (6,3 м), а толщиной
в 3 или 4 дюйма (7,6 и 9,2 см).238 Паркетные полы не были в традициях
Голландии, на которую ориентировался Петр. Это можно понять, побы-
вав во дворце Хет-Лоо — резиденции Вильгельма III под Утрехтом, полы
в залах которого, как палуба корабля: широкие некрашеные половицы,
лишь кое-где ковры, все сурово и аскетично.
В домах и во дворцах Петербурга полы и стены нередко обивали крас-
ным, серым и зеленым (обычно мундирным) сукном. Так, в 1721 г. Берх-
гольц видел спальню князя Кантемира, стены которой были обиты крас-
230 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 306. Л. 186.
231 Там же. Оп. 1. Д. 4в. Л. 201 об.
232 Благовещенский Н. Н. Первоначальная окраска Домика Петра I // ПКНО: Еже-
годник. 1976. С.236.
233 ГессенА. Э. Реставрация Домика Петра I // Там же. С. 231.
234 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зг. Л. 253; Оп. 2. Д. 44г. Л. 328; Д. 21. Л. 100.
235 Там же. Оп. 1. Д. 21. Л. 424.
236 Там же. Д. 33а. Л. 309. Так делали в 1723 г. во Втором Летнем дворце.
237 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зг. Л. 243; Д. 44г. Л. 1557.
238 Там же. Оп. 2. Д. 37а. Л. 49.
143
ным сукном, а на полу лежали зеленые половики.239 Впрочем, все же
известны данные и о паркете. О «Новых палатах» в Летнем саду в 1722 г.
сказано, что там «делают полы наборные в пятнадцати палатах... против
показанной модели».240 А из указов ЕкатериныI за 1725г. о доделке
нового Летнего дворца следует, что в спальне пол был выложен «мармо-
ровыми (мраморными. — Е. А) плитками».241
Потолки подбивали тесом и обмазывали глиной (или «глиной с пень-
кою»242), известью и затем штукатурили, украшали лепным декором —
алебастровыми и гипсовыми «штуками» в виде лепных «клейм», орнамен-
тов и различных профилей, для которых итальянские мастера шту-
катурного дела А. Квадри и И. Росси использовали лучший тогда «гибс
рижский».243 Оштукатуривание было одним из непременных условий про-
тивопожарной безопасности. Но некоторые владельцы этим пренебрегали,
и тогда при описании петербургского дома встречается пометка: «...во всех
жильях потолки подбиты тесом» (1720 г.).244
Оклейка стен обоями. С русской гравюры
г69 БерхголъцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 63, 69.
240 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 530. Л. 205 об.
241 Там же. Д. 4. Л. 12—12 об.
242 Там же. Д. 39. Л. 291.
Подробнее об этом см.: Калягина Н.В. Лепной декор в жилом интерьере Петербур-
га первой четверти XVIII в. // Русское искусство первой четверти XVIII века. С. 109—118.
244 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 66. Л. 348.
144
Потолки также обтягивали («подбивали») холстом, который белили
мелом или красили в белый цвет. В богатых домах и в царских покоях на
холсте делали живописные композиции в виде летящих в густых облаках
богов, богинь и розовых купидонов. Стены обычно «сштукаторы» штукату-
рили алебастром, предварительно набив на них рейки («дранницы двух-
саженные») или какие-то особые обручи.245 В богатых домах холстом оби-
вали также мыльни (бани) и нужники246, а бедняки возводили «удобства»
из простого теса или вообще располагались на вольном воздухе, в огороде.
Поверх штукатурки прибивали мелкими железными гвоздями тканые
или кожаные обои (обычно тисненые и иногда — с золочением) или пеструю
набойку, сукно, вешали также шпалеры и восточные ковры (точнее, про
эту операцию писали: «...полаты обшивали шпалеры»247). Гвоздей уходило
очень много. В 1719 г. лавочнику И. Рудакову заплатили за 20 000 желез-
ных гвоздей «для прибивки обоев в комнатах царевен в Зимнем доме».248
Иногда стены расписывали масляными красками под мрамор или орех.
Очень редко стены и даже потолок покрывали изразцами (как во дворце
Меншикова) или украшали резными дубовыми панелями работы француз-
ского кудесника резчика Пино (вспомним снова Кабинет Петра I в Большом
дворце Петергофа). Подобную роскошь, правда в ореховом варианте, мог
позволить себе только А. Д. Меншиков.
То же можно сказать и об украшении палат богатыми занавесями и
шпалерами. В июле 1719 г. французскому вышивальщику Рокинару за-
платили за работу золотом и серебром, точнее «за переправку у кровати
аглинской бархатной трех корон... а именно вышил по рисунку золотом
и серебром».249 Вполне возможно, что Рокинар переделывал английские
символы верховной власти в российские. Особое место в украшении бога-
того дома составляли живописные панно и картины. Их привозили из-за
границы (чаще всего из Италии и Голландии250) или писали художники,
жившие в Петербурге. Они делали все плафонные полотна («на потолок
картину живописным мастерством»251), которые заказывали обычно под
определенный размер. Сохранились данные о таких работах в царских
дворцах художников Каравакка, Тарсия, Георга Гзеля, написавшего для
Летнего дворца Екатерины Алексеевны «в одну полату на потолок карти-
ну». Такой плафон прикрепляли к потолку в подрамнике. В 1970-е гг.
при реставрации дворца Меншикова под плафоном работы Пильмана была
обнаружена композиция «Рыцарь Победитель», написанная темперой по
мь Там же. Оп. 1. Д. 21. Л. 177.
246 Там же. Д. 17а. Л. 99.
247 АСПбИИ. Ф. 115. Оп. 1. Д. 604. Л. 82 об.—83.
248 Там же. Л. 148 об.
249 Там же. Л. 84 об.
250 Андросов С. О. Итальянская скульптура в собрании Петра Великого. СПб., 1999.
С. 23; Каминская А. Г. Приобретение картин в Голландии в 1716 году// Русская куль-
тура первой четверти XVIII века: Дворец Меншикова. СПб., 1992. С. 36—53.
251 АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 101.
10 Заказ №79
145
штукатурке.252 Лучшие «персонные мастера» во главе с Иваном Никити-
ным писали портреты членов царской семьи, а Иван Одольский в 1719 г.
делал позолоту на рамы «к персонам их величеств».253 Зеркала, портреты
и прочие картины «ставили на стены», для чего прибивали бруски и
сверху спускали тонкие веревки, «которыми зеркала подцепляют».254 Осе-
нью 1725 г. Одольский получил задание «написать... персоны, а именно:
князь-папы, Строева, господина Нелединского, господина Ржевского,
малого Бахуса, которой живет в Доме Ея императорского величества
Екатерины I». Нужно думать, что речь идет о серии близких императрице
персон, портреты которых она хотела иметь, подобно тому, как Петр
некогда заказал знаменитую «Преображенскую серию» портретов. Одоль-
ский в своем доношении канцеляриям просил отпустить ему краски. Пе-
речень их может представлять интерес для читателя-художника: «белил
добрых десять фунт, шифер венсу, вохры светлой, умры, вохры темной,
шишгею светлого, кости зженой, бакану виницейского, киновари, лазори
белахской, джалона, масло маковое, масло конопляное, кистей харковых
(т.е. из шерсти хорька.— Е.А.) и щетинных».255
Живопись для домов богатых петербуржцев везли со всей Европы,
особенно из Италии, Франции, Голландии. Зачинателем этой моды стал
Петр, большой любитель украшать свои дворцы картинами. Ему следова-
ли и другие. Берхгольц описывает дом П. А. Толстого, на стенах комнат
которого он увидел картины: на одной был изображен какой-то русский
святой, а на другой — «нагая женщина». При этом Толстой заметил, что
Берхгольц и его товарищи оказались очень глазасты: «сотни лиц, быва-
ющие у него, вовсе не видят этой обнаженной фигуры, которая нарочно
помещена в темный угол».256 (Вспоминается сцена из кинофильма «Как
царь Петр арапа женил», когда боярин, увидев, что к его дому подъехал
сам царь, испуганно кричит слуге: «Неси толстомясую!», после чего нагая
«Венера» занимает почетное место в зале.) Кое-где в убранстве домов
сверкало золото — эпоха пышного елизаветинского барокко еще не при-
шла. В царских покоях золотили дверные замки, шпалерные гвозди,
а также гвозди на переносных нужниках.257
Словом, время шло, глаза боялись, а руки делали. Петербург строил-
ся. Буквально за два десятилетия на пустом месте вырос город, необыч-
ный для России, непохожий ни на русские, ни на западные города.
ГессенА. Э. Реставрация Дворца Меншикова// ПКНО: Ежегодник. 1976.
С. 242.
253 АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 67, 70.
254 Там же. Л. 124.
255 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 41 об.
256 Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 66.
257 АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 33.
146
Глава 4
ПРОГУЛКИ ПО ПЕТРОВСКОМУ ПЕТЕРБУРГУ
Прогулка первая: по Заячьему острову
Петербург с птичьего полета
Если бы мы увидели Петербург в 1720-х гг. с высоты, например, коло-
кольни-башни Петропавловского собора, то перед нами открылась бы жи-
вописная картина. Несмотря на разбросанность города, его современные
очертания сверху угадывались — их уже наметила жизнь. Там, за широ-
кой, напоминавшей англичанам Темзу, Невой парадной «фасадой» сто-
яли красивые дома знати вдоль нынешней Дворцовой набережной —
Панорама Невы от Петропавловской крепости. О. Эллигер. 1726 —1735
фасад Петербурга, империи. Слева мы увидели бы обширный Царицын
луг с выдвинутым к берегу двухэтажным с галереями Почтовым двором —
местом публичных приемов, каналы, некоторые из них уже исчезли, как
исчез гаванец у Летнего дворца или Красный канал, который шел вдоль
Царицына луга. Наши глаза не нашли бы и Екатерининского канала
(позже почему-то названного каналом Грибоедова) — он был проложен
лишь при Екатерине II.
Левее Царицына луга качались на ветру деревья любимого «огорода»
Петра Великого — его Летнего сада. Дальше спускали в Фонтанку буера
с Партикулярного двора— верфи малотоннажных судов, дымил печами
Литейный двор... На правом берегу построек было больше всего — видне-
лись крыши солдатских слобод, оживление царило на Троицкой площа-
ди: у Гостиного двора, у Троицкой церкви, в порту у причалов. Здесь
разгружались корабли, пришедшие со всей Европы. Набережная у Троиц-
кой церкви и кварталы вокруг нее шумом своим напоминали иностранцам
живописные торговые набережные Стамбула.
Направо перед глазами разворачивался Васильевский остров. Он ка-
зался зеленой громадой, был покрыт густыми лесами. Самой оживленной
частью острова была Стрелка и несколько первых линий. Все же осталь-
ное сверху выглядело сплошным массивом леса, с несколькими пробитыми
План Петербурга 1718 г. с нанесением на него проектируемой
планировки Васильевского острова. Архитектор Д. Трезини
148
Мост через Зимнюю канавку.
Фрагмент гравюры «Проспект Старого Зимнего дворца с каналом,
соединяющим Мойку с Невою». Е. Г. Виноградов. 1750—1753
сквозь его толщу просеками. А дальше на западе глаз видел зеленоватую
воду залива, постройки Кронштадта, Петергофа, паруса идущих к Петер-
бургу кораблей...
Увидев длинную прямую просеку, уходящую с Адмиралтейского ост-
рова к Фонтанке, мы, конечно, догадались бы, что это и есть «Першпек-
тива» (в других документах «Прешпектива», «Преспективная дорога» *),
будущий Невский проспект. Просека была прорублена в 1713 г. и служи-
ла главным въездом в город. Голштинский придворный Ф. В. Берхгольц,
прибывший в Петербург в июне 1721 г., писал: «Мы въехали в длинную
и широкую аллею, вымощенную камнем и по справедливости названную
проспектом потому, что конца ее почти не видно. Она проложена только
за несколько лет и исключительно руками пленных шведов». Он же пи-
сал, что по обеим сторонам ее растут деревья — березы, уточняли некото-
рые.2 Первое название будущего Невского впервые встречается на фран-
цузском плане Н. де Фора 1717г., на что обратила внимание в своей
диссертации Т. А. Базарова. Будущий Невский упоминается как «боль-
1 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 27. Л. 10, 14.
2 Берхгольц Ф. В. Дневник камер-юнкера. М., 1902. 4.1. С. 28, 77, 98.
149
шая дорога из города к монастырю».3 Потом появилось известное назва-
ние «Прешпектива», или «Большая прешпективная», с 1738 г. она ста-
ла называться «Невской прешпективой», а потом уже и Невским проспек-
том. Леса и болота подступали к современному центру Петербурга со всех
сторон— город кончался уже за Мойкой, по Фонтанке в 1718—1724 гг.
раздавали участки под дачи и в зарослях по ее берегам охотились на уток.
«Голландское детство» Петербурга
Если взглянуть на молодой город «в профиль», рассмотреть городской
абрис, то его можно смело назвать «голландским». Это мы можем заме-
тить, если вглядимся в задние планы гравюр А. Ф. Зубова с видами Пе-
тербурга 1717 г. Там, вдали, за стоящими на переднем плане красивыми
зданиями, повсюду виднеются типично голландские шпили — шпицы, на
которых развеваются гюйсы и флаги, как это до сих пор можно видеть в
Голландии. А. И. Богданов насчитал в Петербурге середины XVIII в. не
менее 50 шпицов! На гравюрах можно также увидеть, что большинство
разводных мостов сделаны с голландскими, напоминающими склонив-
шихся аистов, противовесами, которые выкрашены белилами,4 как это
делают в Голландии до сих пор, что неудивительно — почти все их постро-
ил голландский мастер Герман ван Более. Они довольно долго сохраня-
лись в Петербурге, но в начале XIX в. казались старомодными. Мемуа-
рист, видевший в 1802 г. такие мосты, переброшенные через рвы
Адмиралтейской крепости, отметил: «...подъемные мосты в голландском,
простом и не расчитанном на изящество вкусе».5
Эту «голландскую картину» дополнял звон голландских курантов на цер-
квях, Адмиралтействе, колокольне Петропавловского собора. Припомним
также и множество типично голландских мельниц, вращавших свои кры-
лья не только на Стрелке Васильевского острова или на Охте, где было их
целое скопление, но и в самых разных местах столицы, в том числе на бас-
тионах Петропавловской крепости. Этим крепость походила на Амстердам,
на бастионах которого в то время также стояли мельницы. Ветряные мель-
ницы, которые строили голландцы, мололи муку, «терли» доски, «семент»,
порох, качали воду («водоливные мельницы»), хотя для этого чаще исполь-
зовались специальные машины, приводимые в действие лошадиной силой.
В 1721 г. в Петергофе голландцы строили особую мельницу, «которая
будет пиловать и поляровать мраморовой и всякой мяхкой камень, кроме
3 Базарова Т. А. Планы как источники по истории Петербурга Петра I: Дис. ...
канд. ист. наук. СПб., 2001. С. 134.
4 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 27а. Л. 579. Документ об отпуске 10 пудов белил «для
крашения подъемных мостов, которые построены на Адмиралтейской стороне», —
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 46. Л. 579.
5 БутеневА.П. Воспоминания о моем времени// PC. 1881. Кн. 3. С. 33.
150
дикого и крепкого камня».6 Голландцы Клас Яган Воп, Питер Дирк и др.
с 1719 г. возводили бумажную мельницу в Екатерингофе, а другой мель-
ничный мастер, Вильям Ковеновен — мучные мельницы на бастионах
Петропавловской крепости.7 В Екатерингофе и других местах голландцы
строили водоподъемные мельницы для осушения почвы. На пороховых
мельницах на Городовом острове голландские мастера на выписанных
«голландских пороховых камнях» крутили (так писали в то время) рус-
ский порох. Свинцовые фонтанные трубы и статуи для Летнего сада и
Петергофа по моделям Растрелли-отца отливал упомянутый выше «мас-
тер свинечного литья и паяния» Корнелий Гарлинг (Корнилиус Гарлей).8
В 1720 г. из Петербурга были отпущены домой «полотняного дела масте-
ровые люди» Свер Алберц и Герит Руловс, наладившие производство зна-
менитого голландского полотна,9 вероятно, на Калинкиной (Екатерин-
гофской) фабрике.
Современники постоянно отмечали, что многие дома города сделаны «в
голландском вкусе». Упомянутый выше творец петербургских мостов
«шпичный и кровельных дел мастер и столяр» Герман ван (или, как
тогда писали, «фан» или «фам») Более возводил башни и колокольни,
строил здания, хотя в целом голландцы в Петербурге проявили себя как
неважные архитекторы. Каналы в городе копали под надзором «слюзного
мастера» Питера ван Гезеля (или Гелдена, Геллера, Геселена), Андреяна
Гоутора и Виллема Ковенховена (Couwenhooven).10 Оранжереи и погреба
делали Дирк ван Ершт, тот же ван Более, а такэке Тимофей Фонармус,
владелец кирпичных заводов в окрестностях города, поставлявших на
стройки Петербурга миллионы белых и красных голландских кирпичей.11
Стены дворцов из них выкладывал каменщик Дирк ван Намберс.12 Часы
на колокольне Петропавловского собора, а потом Адмиралтейства устра-
ивал и чинил «часовой мастер Андрис Форсен», а музыкальный механизм
часов лежал на совести «колокольного игрального музыканта» Ягана
Христофора Форстера. Позже их сменил мастер Оортон.13 Другой Форстер
(Яган Христиан) «творил семент» на Пудожских заводах и «в селе Сар-
ском украшал алебастром покои» как «мармулир и архитект».14 Верши-
ны шпилей венчали, как и до сих пор это в Голландии, флюгеры: ангел
на Петропавловской крепости, кораблики на Адмиралтействе и Партику-
лярной верфи, Георгий Победоносец на Летнем дворце Петра, вздыблен-
6 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 46. Л. 224.
7 Там же. Д. 10в. Л. 534—540; Оп. 2. Д. 33а. Л. 277.
8 Там же. Д. 37а. Л. 370 об.
9 Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 7. Л. 67.
10 Там же. Ф. 467. Оп. 2. Д. 266. Л. 531; Д. 45. Л. 176—177; Д. 33а. Л. 1.
11 Грабарь И. Э. Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках. СПб., 1994.
С. 78—81; РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 527. Л. 18.
12 Там же. Оп. 1. Д. 4в. Л. 250.
13 Там же. Оп.2. Д. 25. Л. 370 об.
14 Там же. Д. 26в. Л. 910. Впрочем, в одном из списков он упомянут как гам-
буржец («гамбурец»)— РГИА. Ф. 467. Оп.2. Д. 37а. Л. 370 об.
151
ная лошадка на Главном корпусе Конюшенного ведомства, глобус на
Кунсткамере 15 и, наверное, мортирка на шпице Литейного двора.
Голландский стиль был виден и в садах и парках как самого Петербур-
га, так и его окрестностей. Загородные усадьбы, как и городские, делали
по образцу голландских «увеселительных» домов и окружавших их регу-
лярных садов. Расположение их на Петергофской дороге свидетельствова-
ло о том, что Петр воспроизводил голландский «ландшафтно-градостро-
ительный принцип линейных систем усадьб, расположенных в ряд вдоль
водных протоков».16
Конечно, зная, как много иностранных мастеров самых разных специ-
альностей работало в Петербурге, можно сказать, что не только голланд-
цы создавали наш город, но и французы, итальянцы, немцы, как из соб-
ственно германских государств, так и из завоеванной Россией Прибалтики.
Здесь трудились также армянские мастера, строившие (правда, без успе-
ха) турецкую баню, шведские военнопленные и, конечно, во множестве —
русские архитекторы, мастера, рабочие.
Но при этом не будем забывать, что все эти мастера, от великого Лебло-
на до последнего каменщика, работая под постоянным, придирчивым над-
зором Петра, подстраивались под его вкусы. На облике раннего Петербурга
эти вкусы отразились очень ярко. В основе же их лежала безмерная любовь
Петра к Голландии. И то, что позже было названо «петровским барокко»,
на самом деле было вариантом голландского барокко, приспособленным к
условиям России. Самым выразительным примером этой страсти может слу-
жить знаменитый деревянный Домик Петра I, раскрашенный под красный
голландский кирпич. Глядя на странные для России и невозможные для
климата Петербурга огромные, широкие голландские окна Домика с мел-
кой расстекловкой, понимаешь, сколь преувеличенным, эмоциональным
был восторг Петра перед Голландией, ее культурой, образом жизни ее на-
рода. Это преувеличение, пристрастие видно и во многом другом, идет ли
речь о любимом царем голландском сыре (без которого он, казалось, не мог
жить и ревниво замерял каждый кусок перед тем, как вернуть в кладовую),
или о лестнице в Летнем дворце, которую надлежало «сделать голландским
маниром»,17 или о голландских газетах, которые государь «читывал после
обеда» и «на которыя делывал свои примечания»,18 или о флоте, который
15 Грабарь И. Э. Петербургская архитектура... С. 60—62. На дворце в эстляндском
поместье Кадриорге предполагалось сделать «спицевые фигуры осми рыб» — РГИА.
Ф. 467. Оп. 2. Д. 44. Л. 1320.
16 Подробнее см.: Горбатенко С. Б. Петергофская дорога: Ораниенбаумский исто-
рико-ландшафтный комплекс. СПб., 2001. С. 22—28; ДубягоТ.Н. Русские регулярные
сады и парки. Л., 1963. С. 31; Ионг деЭ.А. «Paradis Batavus»: Петр Великий и ни-
дерландская садово-парковая архитектура // Петр I и Голландия: Русско-голландские
научные и художественные связи в эпоху Петра Великого. СПб., 1997. С. 286—303;
РейманА.Л. Голландское влияние на садово-парковое искусство Петербурга XVIII ве-
ка//Там же. С. 304—317.
17 Грабарь И. Э. Петербургская архитектура... С. 50.
18 Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891. С. 53.
152
плавал по голландским артикулам,19 или о золоченой яхте, спущенной на
воду в 1723 г., в которой Петр предписывал иметь постели, сервиз, ска-
терти и салфетки, «как водится в Голландии на случай посылки и для пу-
тешествия знатных особ».20 Он писал это так, как будто не имел подоб-
ных английской или прусской яхт, как будто нигде, кроме Голландии, не
строили судов, в кают-компании которых держали сервиз или салфетки.
Как всегда, эпигоны доводят пристрастия гения до абсурда. Для этого
достаточно посмотреть на спальню во дворце Меншикова — все стены и
даже потолок ее покрыты дорогой дельфтской плиткой (даже сейчас сохра-
нилось 27 тыс. плиток), хотя ничего подобного и в таком количестве для
украшения одного дома в самой Голландии не было.
Посылая учиться за границу архитектора Ивана Коробова в 1724 г.,
царь предписывал ему ехать в Голландию потому, что «строение здешнее
сходнее с голландским. Надобно тебе жить в Голландии и выучить манир
голландской архитектуры, а особливо фундаменты, которые мне здесь
нужны: также низко, также много воды, такие нужны тонкие стены...
Сады как их размерять, украсить леском, всякими фигурами, чего нигде
на свете так хорошо не делают, как в Голландии». Он же говорил: «Дай
Бог мне здоровья, и Петербург будет второй Амстердам!»21 И надо ска-
зать, царь многое для этого сделал.
Впоследствии, когда столица расширилась и перестраивалась под вли-
янием других архитектурных стилей, «голландский Петербург» как бы
утонул, растворился, ушел в фундаменты, скрылся за фасадами нового,
растреллиевского, а потом — классического Петербурга. Но памятью о
«голландском детстве» нашего города могут служить золотые шпили Пет-
ропавловского собора и Адмиралтейства, форма которых сохранилась со
времен Петра Великого, когда их возводил и украсил Ангелом и Корабли-
ком Герман ван Более, а также куранты Петропавловского собора, кото-
рым дал голос голландский курантный мастер Оортон.
В чем-то Петербург был, действительно, похож на Амстердам. Располо-
женный на низине, также заливаемой водой, Петербург, как и его петров-
ский «побратим», не был тем не менее легко доступен для мореплавателя.
Нева, как и река Ай, глубокая и широкая в своем течении через город, впа-
дая в залив, намыла мели, которые низкосидящие корабли пройти не мог-
ли; чтобы преодолеть их, требовалось немало усилий. В Голландии эти мели
называют Пейпус, и до сих пор пьянчужку, с трудом перебравшегося через
порог собственного дома, поздравляют с «преодолением Пейпуса».
В Голландии морские суда бросали якоря у острова Тессиль, то есть у
самого входа в залив. Там было два рейда, один из которых назывался
Кротов П. А. Об использовании голландского военно-морского законодатель-
ства при разработке уставных положений Российского флота во второй половине
XVII—первой четверти XVIII века // Источниковедение: Поиски и находки. Воронеж,
2000. Вып. 1. С. 120—130.
20 Богатырев И. В. Галерная верфь Петра I// Судостроение. 1983. №12. С. 63.
21 Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. С. 43.
153
«Московитский». Товары с судов перегружали на плоскодонные суда и вез-
ли в Амстердам. Точно так это делалось в Кронштадте. Иначе пройти в го-
род было трудно. Как писал в 1710 г. Ю. Юль, при глубине на банках в 10,
самое большее в 11 футов (т. е. 4—4,5 м) «фрегатам, несмотря на их неболь-
шое углубление, приходилось почти совсем разоружаться и разгружаться».22
Впрочем, в отличие от Пейпуса под Амстердамом, у самого входа в Неву
возле Васильевского острова моряков ждали особые трудности. На некото-
рых первых планах Петербурга отмечалось, что вход в реку судоходен, глу-
бок, но «из-за поворотов реки, к тому же имеющих быстрое течение, путь
весьма сложен, особенно при входе».23 Вот почему, знакомясь с мемуарами
иностранцев 1730-х гг., мы узнаем, что они попадали в Петербург через бо-
лее спокойную Малую Неву. На карте устья Невы 1701 г. видны простав-
ленные глубины (в футах): вход по Большой Неве — 4, 5, 5, 4, 4, 5 и т. д.,
а вот отметки входа по Малой Неве — 11, 12, 12, 18, 24, 24, 21, 14 и т. д.24
У голландцев был и другой способ преодоления своего Пейпуса, кото-
рый также использовали в Петербурге: суда перетаскивали через мели с
помощью понтонов — камелов. Так же делали и в Петербурге — новоспу-
щенные с адмиралтейских стапелей корабли приходилось с помощью ка-
мелов и галер тащить через мели к Кронштадту и там уже довооружать.
Поэтому и не случайно, что у Котлина, по мере роста тоннажности линей-
ного флота, возникла военно-морская база, а в новом городе, получившем
сначала в обиходе, а с 1723 г. — официально, название Кронштадт, сели-
лись моряки. Начиная с 1712 г. здесь, рядом с военной гаванью, создава-
лась купеческая, предназначенная для крупных торговых судов.
«Одеть болварки камнем»
Уж если мы решили начать «экскурсию» по петровскому Петербургу с
Заячьего острова, то «погуляем» по нему и посмотрим, что тут успели
понастроить с того майского дня 1703 г., когда началась жизнь этого еще
безымянного города-ребенка. У первых иностранных путешественников,
приехавших в город, Петропавловская крепость оставляла впечатление
мощного оборонительного сооружения, способного выдержать длитель-
ную осаду. Бастионов (или как называли их в XVIII в. «болварков», «рас-
катов») в крепости, как известно, шесть.
Не все из них удержали данные при основании крепости названия.
«Государев бастион», или «Бастион Его и. в.», «Капитанский бастион»
ЮлъЮ. Записки датского посланника при Петре Великом (1709—1711гг.). М.,
1899. С. 190.
23 Вебер Ф. X. Из книги «Преображенная Россия» // Беспятых Ю. Н. Петербург
Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 132.
24 Кепсу С. Петербург до Петербурга: История устья Невы до основания города
Петра. СПб., 2001. С. 31.
154
позже чаще называли «Бастионом им-
ператора Петра Великого», «Меншиков
бастион» в 1728 г. был переименован в
«Бастион императора Петра II», «На-
рышкин бастион» позже стал «Бастио-
ном Святой Екатерины», а «Головкин
бастион» — «Бастионом Анны Иоан-
новны» (или «Бастионом Святой Ан-
ны»). Какое-то время «Зотов бастион»
именовался « Земляным ».25
Начатое в 1706 г. «одевание» крепо-
сти камнем оказалось делом долгим и
трудоемким. Вначале рабочие полностью
сносили (срывали) земляные валы кре-
пости. Затем на их месте вбивали сотни
свай описанным выше «маниром», свер-
ху свай «бутили» плитным камнем с
известью фундаменты для казематов и
других крепостных помещений. Их кир-
пичные стены выкладывали подрядные
бригады каменщиков.26 Как уже сказа-
но выше, первым в камне с 1706 г. на-
чали перестраивать Меншиков бастион, в 1707 г. — Головкин бастион.
При этом в первую очередь стремились усилить камнем те бастионы (или
их важнейшие внешние части — фланки), которые были более уязвимы
при возможном наступлении противника со стороны Петербургского ост-
рова — самого опасного для обороняющегося гарнизона направления. В
1709 г. взялись за переделку Трубецкого, в 1711-м — Государева, а в
1725 г. — Нарышкина бастиона. Петр спешил с каменным оформлением
крепости — прежний вид ее беспокоил царя. Весной 1723 г. Сенявин пи-
сал Трезини, что царь осматривал крепость и приказал ускорить камен-
ные работы на бастионах, «которые от снегу, дождев и морозов в зимнее
время повредились».27 Но дело это было непростое, и при Петре крепость
не стала каменной. Как следует из документов, 4 мая 1728 г., то есть спу-
стя три с лишним года после его смерти, праздновали закладку в камне
«болварка, что именовался Земляной, прежде Зотов», для чего заказали
бочку водки и бочку вина.28 Одновременно крепость снова расширили в
сторону Большой Невы с помощью ряжей.29 Окончательно бастионы были
перестроены в камне только к 1740 г.
Вид на Петропавловскую крепость,
колокольню собора и Петровские
ворота. Фрагмент гравюры «Панорама
Петербурга». А. Ф. Зубов. 1716
25 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. СПб., 1997. С.127-
Trezzini e la construzione di San Pietroburgo. Firenze, 1994. P. 196—
26 РГИА. Ф.467. On. 4. Д. 7. Л. 49 об.
27 Там же. Д. 39. Л. 234 об.
-128; Domenico
197.
г* Там же. Д. 602. Л. 12.
29 Лебедев Г.С. Археологи в Петропавловской крепости// Нева. 1981. №8. С. 201.
155
На бастионах были установлены будки часовых, а с 1723 г. было «ве-
лено на... болварках для молотья провианта зделать ветряные мелницы»
голландскому мельничному мастеру Вильяму Ковеновену. Из документа
1724 г. следует, что в крепости была и мельница для пилки досок, ко-
торая требовала серьезного ремонта, следовательно, стояла там давно.30
В 1728 г. стены крепости было приказано «вымазать... серой известью...
глатко и чисто с крупным песком и притереть лопатками и выбелить бе-
лой известью».31 В 1730-егг. были выложены кирпичом ранее безымян-
ные крепостные равелины — Алексеевский и Иоанновский (названы так в
честь деда Анны Иоанновны царя Алексея Михайловича и ее отца царя
Иоанна Алексеевича). Иоанновский равелин прикрыл Петровские ворота,
попасть в которые стало возможно только через Иоанновские ворота.
От ворот — поворот, или Путаница с мостами
Парадным входом в крепость служили перестроенные в 1717 г. в камне
Петровские ворота. Их украшала знаменитая символическая скульптура,
отчасти дошедшая до наших дней. С. Д. Степанов считает, что эти ворота
с самого начала своего существования были каменными, но убедительных
аргументов в пользу этого мнения не приводит.32 Точно известно, что воро-
та строил Д. Трезини, скульптуру делал Б. К. Растрелли. В решении Горо-
довой канцелярии от 7 августа 1722 г. содержится весьма любопытная фор-
мула авторства: «Против вышеписанных сказок иноземца Растрелия в деле
на Петровские ворота спицовых шти басерливов и статуй, которой подпи-
сался, что он будет делать по собственному чертежу, которой ему был
объявлен у архитекта Трезина и зделает в шесть месяцов, ценою будет из
государева свинцу и алебастру» — 1350 руб., а если из своего материала,
то — 3350 руб.33 Так в документе говорится об утверждении чертежей Раст-
релли самим Д. Трезини. Однако историки не убеждены в том, что Растрел-
ли закончил работу, и даже подозревают, что дошедшая до нас скульптура
принадлежит Н. Пино. Считается доказанным, что Конрад Оснер сделал ба-
рельеф о низвержении Симона-волхва апостолом Петром — аллегорию пет-
ровских побед, а в 1720 г. французский мастер Франсуа Вассу отлил из
свинца доныне здравствующего массивного двухглавого орла.34
«Город» имел пять крепостных ворот: на запад выходили Васильев-
ские, на север — Кронверкские и Никольские, на юг (т. е. на Большую
Неву) смотрели Невские, известные впоследствии как «Ворота смер-
J0 РГИА. Ф. 467. Оп.2. Д. 33а. Л. 277; Оп. 4. Д. 14. Л. 78.
31 Там же. Д. 602. Л. 4.
Степанов С. Д. Санкт-Петербургская Петропавловская крепость. СПб., 2000.
С. 103—104; ср.: Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 129.
33 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 194.
34 Памятники архитектуры Ленинграда. Л., 1972. С. 31. См. также: Архипов Н. И.,
РаскинА.Г. Бартоломео Карло Растрелли. 1675—1744. Л.; М., 1964. С. 27, 89.
156
ти»35), а на восток — Петровские ворота, которые и считались в крепости
главными. К этим воротам в начальный период истории города вел самый
первый в Петербурге мост. Вероятно, с 1703 г. он соединял Заячий и Горо-
довой (Петербургский) острова, был поначалу наплавным (плашкоутным),
в 1706—1707 гг. его поставили уже на постоянные свайные опоры. Мост
был с разводной частью, в «голландском вкусе», с коромыслами-противо-
весами. По главным выходящим на него воротам крепости он получил
название Петровский (с 1887 г. — Иоанновский), но в документах петров-
ского времени он известен как «Красный», названный скорее всего по
цвету его окраски, по-видимому сурик.36 Не очень запутывая читателя с
названиями мостов, замечу, что вообще-то речь должна идти о двух мос-
тах в этом месте: во-первых, о Красном (Петровском, ныне существующем
Иоанновском), который шел от Петербургского острова и до островка с
земляным укреплением, на котором был позже построен каменный Иоан-
новский равелин, и, во-вторых, о свайном мосте (тогда Иоанновском)
через заполненный водой внутренний ров, отделявший этот островок от
собственно крепости. Это хорошо видно на планах того времени.37 После
засыпки в XIX в. рва старый Иоанновский мост исчез, а его название
в 1887 г. было перенесено на Петровский мост.
Петровские ворота на ночь запирали, а въезд на мост охраняли солда-
ты с офицером. Там, по-видимому, был шлагбаум и рогатки. В документе
апреля 1704 г. о поручике Иване Баклановском сказано: «Стоял на кара-
уле на мосту у рогаток». Ведал охраной моста плац-майор Кристиан
Климберх.38 Правда, более поздние документы говорят, что ворота не
закрывались даже по ночам.
6 апреля 1719 г. появился указ о разборе старого подъемного Петров-
ского моста и строительстве «вместо сгнившего против чертежу» Трезини
нового, который и был в 1720 г. закончен.39 Впрочем, уместно сказать,
что помимо знакомого нам Петровского (ныне Иоанновского) моста через
протоку был еще один мост: в определении Канцелярии от строений за 2
октября 1724 г. упоминается мост (возможно, наплавной) от Никольских
ворот крепости к кронверку.40
Вывод С. Д. Степанова о том, что через Невские ворота при Петре проходил
канал, основано на неверном прочтении книги Богданова, где совершенно определен-
но сказано, что это было нереализованное намерение (ср.: Степанов С. Д. Санкт-
Петербургская Петропавловская крепость. С. 109—110 и Богданов А. И. Описание
Санктпетербурга. С. 130).
36 ПанкрашкинаН.И. Мосты Петропавловский крепости// КЗ. Вып. 6. С. 137—139.
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 134; Domenico Trezzini... P. 197;
ПанкрашкинаН.И. Мосты... С. 149; Бунин М. С. Мосты Ленинграда: Очерки истории
и архитектуры мостов Петербурга—Петрограда—Ленинграда. Л., 1986. С. 34.
38 АСПбИИ. Ф.276. Оп. 1. Д. 108. Л. 66.
39 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зг. Л. 8; Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. Л.,
1987. С. 202.
40 РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 14. Л. 146; см. также: ПанкрашкинаН.И. Мосты...
С.156.
157
«Гулящий голландец», пленные шведы
и русские плотники
Посредине крепости стояла деревянная «Соборная церковь Святых Пер-
воверховных Апостолов Петра и Павла», фундамент которой, как уже
сказано, был освящен Новгородским архиепископом Иовом в июне 1703 г.
Деревянное здание церкви было построено в привычном первым петербурж-
цам «голландском вкусе» из дерева и расписано под желтый мрамор. В те
времена роспись зданий «под мармур (мрамор — Е.А)», «под кирпич»,
«под черепицу» была в моде, точно так же, как люди того времени обо-
жали поражать гостей тогдашними «приколами» — «обманками»: муля-
жами, макетами, живописными изображениями предметов, лежащих на
столе книг или вещей.
В 1704 г. служба в церкви уже шла вовсю. Церковь имела три шпиля,
на которых в праздничные дни поднимались длиннохвостые вымпелы.41
Мы их видим на гравюрах того времени. Позже, вероятно во второй по-
ловине 1720-х гг., с постройкой каменного Петропавловского собора, эта
деревянная церковь была разобрана и перенесена на Петербургский остров
«в солдатские слободы Санкт-Петербургского гарнизона», к палисадному
укреплению.42 Здесь она была заново освящена как «Церковь Апостола
Матфея». Церковь эта, как писал в середине XVIII в. А. Богданов, стояла
«на Полянке», на которой позже, в 1714г., построили Хлебные (Ростов-
ские), Рыбные и другие ряды.43 Сейчас на этом месте (при пересечении
Большой Пушкарской с ул. Ленина, бывшей Широкой) — садик со стран-
ной плоской горкой. Ее облюбовали дети для катания зимой на санках.
Они не подозревают, что эта горка — основание разрушенной в советское
время самой первой церкви их родного города.
В 1712 г. по проекту Доменико Трезини в крепости рядом с деревянной
церковью началось возведение каменного собора с колокольней — огром-
ной башней со шпилем, часами и ангелом. «Судя по модели, которую я
видел, — писал немецкий путешественник Геркенс в 1718 г., — это будет
нечто прекрасное, подобно чему в России пока еще найти нельзя».44 Но уже
тогда, в 1718 г., Геркенс мог видеть, как достраивали великолепную коло-
кольню собора — эту золотую «грот-мачту» Петербурга. Петр хотел, чтобы
сначала построена была именно башня. В 1715 г. он писал обер-комиссару
Городовой канцелярии: «Колокольня, которая в Городе, как возможно
скоряя отделать, дабы в будущем 1716-м году возможно на оной часы по-
ставить, а церковь делать исподволь».45 Вероятно, царь хотел сразу же
придать городу западноевропейский вид (именно шпили всегда были видны
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 125.
42 ЦыловН. Планы С. Петербурга в 1700, 1705, 1725, 1738, 1756, 1777, 1799, 1840,
1849 годах. СПб., 1853 (План 1725 г.).
43 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 125, 173, 175.
44 «Описание... столичного города С.-Петербурга» // Белые ночи. Л., 1975. С. 207.
45 Элъкин Е. Н. Строительство Петропавловского собора// КЗ. Вып. 2. С. 60.
158
первыми при подъезде к западным го-
родам), а также мощной, далеко вид-
ной с моря вертикалью обозначить на
плоской, невыразительной равнине
новый город.
К 1716 г. колокольня Петропав-
ловского собора закончена не была, и
Петр повторил свой указ: колоколь-
ню доделать, а «церковные от фунда-
мента весть стены помалу». 1 мая
1717 г. Трезини писал в Городовую
канцелярию, что «к делу купола и
шпица деревянного на башню надоб-
но плотника иноземца для связыва-
ния», и указал при этом на канди-
датуру «гулящего (т. е. свободного,
незанятого каким-либо делом. — Е. А)
галанца Гармана фам Болеса».46 Осе-
нью того же года под руководством
этого знаменитого в Петербурге «спи-
цного мастера» Германа ван Болеса на
земле начали рубить деревянные кон-
струкции купола церкви и шпиля ко-
локольни. 1 июня 1718 г. Трезини ра-
портовал в Канцелярию, что бригада
шведских военнопленных во главе с
Ларсом Л ином (14 чел.) и русские плотники бригады Матвея Карамышева
(10 чел.) с 1 мая начали поднимать деревянные конструкции «на купола и
шпиц колокольни» и что «оным плотникам за помянутую их работу и за их
смелость надлежит им давать не в зачет определенного жалованья денег... по
6 денег человеку на день с вышеписанного числа и впредь доколе оная работа
совершится». Выплаты закончились 1 декабря 1718г., то есть мастера на
огромной высоте героически работали семь месяцев!47
Одновременно с 1716 г. начали активно возводить стены собора. Окон-
чательные работы — обшив купола и шпиля тесом и окраска — закончи-
лись в мае 1719 г.48 24 февраля того же года, еще до окончания работы
на шпиле, были объявлены торги на золочение купола и шпица («убива-
ние... медными листами» с позолотой). Объявились двое соискателей:
мастера Гильденбратн (так!) и Ерофей Иванов. Немец запросил за работу
по рублю за квадратный фут позолоченной поверхности, Иванов же со-
Первоначальный Петропавловский
собор. Гравюра середины XVIII е.
46 РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 27а. Л. 157 об.
47 Там же. Оп. 2. Д. 37а. Л. 295. См.: Элъкин Е. Н. Строительство Петропавлов-
ского собора. С. 63.
48 Трофимов С. В. Петропавловский собор: Усыпальница российских императоров.
СПб., 1998. С. 8—11; РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 1. Л. 2.
159
гласился сделать ту же работу за 95 коп. Мастерам-позолотчикам на
пробных медных досках был устроен конкурс. Результаты у обоих ока-
зались хорошие: «Та позолота обеих годна». Поначалу отдали предпо-
чтение Иванову, но подрядный договор с ним так и не состоялся, так
как он не смог представить поручителей, которые бы своим имуществом
поручились, что мастер Ерофей Иванов «не утечет» с полутора тысячами
казенных червонцев. Тогда было решено пригласить к участию в конкурсе
других мастеров-позолотчиков. Ими назвались рижские мастера Штейн-
бес и Эбергарт. Они прошли испытание, и их работа получила одобре-
ние.49 Медные доски для купола выковал рижский мастер Фридрих Ци-
ферс.50 Однако дело, по-видимому, двигалось очень медленно, и в 1722 г.
Петр распорядился: «Шпиц и куполы обить медными золочеными доска-
ми в нынешнем 722-м году конечно».51 Возможно, что этот-то указ и
был выполнен, но не без труда: в 1724 г. под караулом держали сереб-
ряных дел мастера Лазаря Задубицкого «за неделание по договору на
шпиц Петропавловской церкви за взятыя денги за сто рублев летающего
ангела».52
Отступление
«Летающий ангел»
Тот, кому случилось оказаться вблизи Петропавловской крепости в
середине ноября 1995 г., наверняка надолго запомнил удивительное зрели-
ще: над самым шпилем Петропавловского собора, почти касаясь его, висел
с грузом маленький голубой вертолет. Дул ледяной ветер поздней петер-
бургской осени, сердце сжималось в предчувствии, казалось, неминуемой
катастрофы, но, к счастью, все обходилось благополучно, и голубая стре-
коза, оставив в люльке на верхушке шпиля свой груз, опускалась на землю,
а потом вновь взлетала и долго кружила, осторожно подбираясь к ост-
рию гигантской золотой иглы.
Мы все знали, чем занята эта отважная машина: она носила наверх по
частям нашего «Летающего ангела», который за последние месяцы вдруг
стал всем таким близким и родным. Собственно, он всегда был с нами,
петербуржцами, как и кораблик Адмиралтейства, но, живя в поднебесье,
он казался столь отрешенным от наших земных, суетных дел. И вдруг
выяснилось, что у него, как и у нас, смертных, есть свои проблемы: время
неумолимо и к золотым ангелам в поднебесье, у них тоже бывают болезни,
Трофимов С. В. Петропавловский собор. С. 12—13; Элькин Е. Н. Строительство
Петропавловского собора... С. 63—64; РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 45в. Л. 411—412; Оп. 1.
Д. 16а. Л. 54—55; Оп. 4. Д. Юг. Л. 825.
50 Элькин Е. Н. Строительство Петропавловского собора... С. 63—64.
51 РГИА. Ф.467. Оп.2. Д. 25. Л. 39 об.
52 Там же. Оп.4. Д. 467. Л. 14 об.
160
усталость металла, коррозия, а денег
на лечение, как и у нас, нет — да и
откуда у Ангела деньги?
..А вообще-то Ангел летит над
нашим городом уже третье столе-
тие. Если же быть педантом, то
напомним, что это уже четвертый
Ангел в петербургском небе. Праде-
душку нынешнего Ангела на шпиле
Петропавловского собора видел в кон-
це 1724 г. сам Петр Великий. Царь
торопил Трезини и ван Болеса с за-
вершением прежде всего башни-коло-
кольни. Не собор, а башня нужна была
ему в первую очередь! Ведь ей надле-
жало возноситься над городом и еще
издали каждому плывущему по Неве
ясно говорить: здесь не плоская бо-
лотистая равнина с мазанками и хи-
жинами убогого чухонца, здесь — Го-
род, Столица Империи! Петр строил
свой город как корабль, а что же за
корабль без грот-мачты? Идея башни-
колокольни, конечно, не была ориги-
нальна: коронованный строитель Пе-
тербурга, задумывая его вертикали,
постоянно поглядывал на абрисы Ри-
ги, Ревеля, Лондона, Амстердама. Но
было в Петропавловской колокольне
и свое, действительно оригинальное, российское: если уж башня, то непре-
менно — самая высокая, если уж шпиль — то непременно золотой. Идея
ангела на шпиле тоже была и традиционной и оригинальной одновремен-
но. Разнообразные фигуры на верхушках башен и колоколен — явление
обычное для европейских городов. И чего только мы ни видим, задирая
голову в городах Северной Европы: флажки с датами, кораблики, петуш-
ки, вздыбившие спину кошки, фигурки «Вана-Томасов»... Наш Ангел — из
этого европейского семейства флюгеров, без которых просто невозможно
представить уважающий себя старинный приморский город. Как уши тог-
дашнего купца или бюргера привычно ловили бой городских часов или
выстрел полуденной пушки, так его глаза искали в вышине флюгер — от-
куда с утра дует ветер? Ждать ли сегодня корабль из Любека или Копен-
гагена? Но Ангел, да еще такой огромный, да еще золотой — подобное мог
вознести над своей столицей только истинный Могол Севера!
Проект Ангела предложил царю Трезини, который в 1722 г. писал в
Канцелярию городовых дел, что «надлежит ныне делать из листовой меди
Петропавловский собор.
Чертеж. 1767
11 Заказ № 79
161
Ангела летающего, который будет поставлен на кугель шпица,,, который
будет держать в руках крест»,53 Строго говоря, у нашего Ангела был в
России предшественник: в 1707 г, архитектор И.Зарудный закончил в
Москве церковь Архангела Гавриила, прозванную в народе «Меншиковой
башней». Над шпилем ее многоярусной колокольни простирал свои гроз-
ные крыла хищный орел-неорел, архангел-неархангел. Трезини сделал Анге-
ла Петропавловской башни иным: у него это золотое дитя барокко, лег-
комысленное и шаловливое. Ангел летел параллельно земле, и казалось, что
он только прикасается к прямому, суровому (кстати, совсем непривычно-
му для православных) кресту. Сверкали его пятки, трепетали «воскры-
лил», развевались концы его шарфов. Ангел Трезини — подросший брат не-
пременных героев светской живописи того времени: проказливых амуров
с розовыми попками и надутыми щечками, которые, залетая в барочный
храм, становятся смиренными ангелочками со сложенными у подбородка
ладошками. В шумной, хлопающей на ветру компании разноцветных фла-
гов, штандартов и вымпелов, которые по обычаям того времени поднима-
ли над шпилями и мачтами кораблей, Ангелу Трезини было самое место.
...Первый Ангел парил над городом 22 года — до 30 апреля 1756 г., когда
во время страшной ночной грозы в колокольню ударила молния, деревян-
ный шпиль загорелся и, к ужасу петербуржцев, пылающим столбом рух-
нул на собор. В этом хаосе падающих горящих конструкций, раскаленных
листов обшивки шпиля, плавящихся в пламени колоколов погиб и Ангел
Трезини...54 Собор восстанавливали долго. Готовились и обсуждались про-
екты переделки колокольни, но Екатерина II, выслушав всех, постанови-
ла — и это кажется теперь нам очень мудрым — строить колокольню
«точно так, какова прежде была, понеже все прочие планы не столь
красивы».55 Руководил возведением деревянного шпиля немецкий мастер
Б. П. Брауэр, а рубила его конструкции бригада плотников А. Еремеева —
человека талантливого, но, как деликатно выражается о русском само-
родке один из исследователей истории Петропавловского собора, «нена-
дежного»: Еремеев водил дружбу с целовальниками (то бишь с кабатчи-
ками) и даже по делам его отпускали из крепости только в компании с
караульным солдатом. Наконец в 1774 г., заново сделанный мастером
Форшманом Ангел взлетел над городом. Но ненадолго. 10 сентября 1777 г.
началось знаменитое наводнение, и бешеные удары шторма невиданной
силы оторвали у Ангела крылья, погнули его фигуру.56 Вот тогда было
решено переделать Ангела, отказаться от барочной идеи легкомысленно-
го полета над землей, теснее привязать Ангела к основанию креста — так,
чтобы центр тяжести его фигуры сблизился с вертикальной осью шпиля.
Тем самым снижалась опасная нагрузка на всю высотную конструкцию.
ЭлькинЕ.Н. Строительство Петропавловского собора... С. 65.
54 Он же. Восстановление Петропавловского собора после пожара 1756 года // КЗ.
Вып. 2. С. 87.
55 Там же. С. 92.
56 Там же. С. 105.
162
За эскиз флюгера взялся великий Риналъди, и уже в 1778 г. новый — тре-
тий — Ангел, сделанный руками того же Форшмана, занял свое законное
место на шпиле. Он был меньше Ангела Трезини, ближе льнул к кресту,
у него освободилась одна рука, и ею отныне он благословлял великий город.
На позолоту шпиля ушло 2519 червонцев, да 90 — на Ангела. В 1779 г. по
проекту академиков Эйлера, Румовского и Крафта мастер Вебер поста-
вил необходимый для башни такой высоты громоотвод.57
Ангел Ринальди продержался довольно долго для наших холодных не-
бес — больше 70 лет, сколько отпущено и человеку. Он видел открытие
Медного всадника и грандиозные парады на Марсовом поле, позорные каз-
ни на Обжорке — грязной площади Сытного рынка, страшное наводнение
1824 г., бунт на Сенатской площади... Он пережил многих на земле — вся
жизнь Пушкина промелькнула перед ним. Дважды он становился предме-
том всеобщего любопытства. Так, летними вечерами 1825 г. толпы встре-
воженных петербуржцев неотрывно смотрели на крест и Ангела. Там,
наверху, происходили странные, дивные явления. С наступлением сумерек
золотой крест на шпиле колокольни начинал светиться. И чем темнее
становилось, тем ярче горел он в небе. Скептики, видевшие на кресте от-
ражение долгих вечерних зорь, замолкали, когда сияние возникало и в ве-
чера мрачные, затянутые тучами. А потом свечение, будоражившее легко-
верную толпу больше слухов о новорожденном младенце с конским
хвостом или теленке с человеческим лицом, вдруг исчезло. Секрет «чуда»
оказался прост: на Петербургской стороне, на одном из пустырей стро-
ительные рабочие построили печь для обжига извести и так получилось,
что свет из устья печи шел прямо на верхушку шпиля. Сам же шпиль
оказался в тени забора, окружавшего печь, что и создавало необыкновен-
ный оптический эффект. Рабочие давно смекнули, в чем дело, но помалки-
вали до окончания работ, справедливо полагая, что иначе градоначальство
не оставит от печи камня на камне.58
Летом 1830 г. к Ангелу поднялся Петр Телушкин — отчаянный кро-
вельщик, который, на манер современных скалолазов, сумел преодолеть
отрицательный уклон яблока шпиля и взобрался на самую верхушку,
чтобы произвести необходимый ремонт креста и Ангела. И хотя отваж-
ный Телушкин с тех пор вошел в пантеон наших истинных и ложных
левшей, положение Ангела Ринальди становилось все плачевнее — уже в
1834 г. зоркий государь Николай Павлович с укоризной заметил окружа-
ющим, что крест-то на шпице сильно покривился. Да что там крест! Сам
деревянный шпиц — творение любимца петербургских целовальников —
начал подгнивать. Однако за дело взялись только при Александре II,
В 1857 г. инженер Д. И.Журавский предложил заменить деревянный
шпиль металлической конструкцией по принципу мостовых ферм, проч-
Там же. С. 104; ФлоринскийД. Собор во имя святейших первоверховных апос-
толов Петра и Павла в Санкт-Петербургской крепости. СПб., 1882. С. 27.
Свет от креста на шпице Петропавловского собора// Древняя и Новая Россия.
1879. Т. 15, №2. С. 409—411.
163
ных и легких. Государь одобрил проект, и сооружение нашей позлащенной
«Эйфелевой башни» началось.59 Ангела Ринальди спустили на землю, и
приговор опытных инженеров и мастеров был беспощаден: третьему
Ангелу уже не летать! Тогда-то и был сделан четвертый, всем нам зна-
комый Ангел, который скорее всего является точной копией Ангела Ри-
нальди. Бригады Журавского работали быстро и надежно. Ажурная кон-
струкция шпиля в ноябре 1858 г. была смонтирована, и Ангел вновь
взлетел над городом. Сам шпиль был покрыт позолоченными листами
лучшей меди, переплавленной из старинных медных монет. Вероятно, из
старых пятаков был сделан и четвертый Ангел...60
Он реет над нами уже второе столетие. Он видел на грешной земле
Петербурга дела пострашнее, чем те, что совершались при его предше-
ственнике: и убийство Александра II, и три революции, и третье вели-
кое наводнение 1924 г., и пикирующие на город бомбардировщики со сва-
стикой, и ледяную пустыню блокады, и нашествие отечественных
невежд. После того как в 1938 г. большевики вынудили великолепные
часы колокольни играть «Интернационал», трудящиеся обратились к
«дорогому Андрею Александровичу» Жданову с предложением «снять со
шпиля Петропавловской крепости ангела с крестом и увенчать шпиль
пламенной звездой по типу звезд, венчающих башни Кремля в Москве».
Модель была быстро сделана, но по каким-то техническим причинам
кощунство не совершилось, как не был сброшен и ангел с Александрийс-
кого столпа, на чье место претендовала статуя вождя мирового проле-
тариата.
С некоторых пор к Ангелу стали подниматься профессиональные альпи-
нисты... Никто не помнит, куда исчезли две драгоценные иконы, прикреп-
ленные к кресту людьми Журавского. От них остались только крепежные
отверстия в кресте... В 1991 г. во время очередного восхождения на шпиль,
к Ангелу, нашли два послания в капсулах: одно оставили мастера Журав-
ского, а второе — альпинисты 1957г. Если первое написано людьми, гор-
дыми за дело рук своих и даже содержит справку об истории строитель-
ства и реставрации колокольни, то второе, запечатанное в бутылку из-под
лимонада, соответствует духу того времени: «Мы... работали по рестав-
рации шпиля Петропавловской крепости. Работа сделана плохо, т. к. на-
чальство не заботилось о нас. Платили мало. Сроки были сжатые, к 23
июня в честь 250-летия Ленинграда. Остается 5 дней до сдачи объекта, а
конца работы и не видать. Спешим уехать на Кавказ. Нас ждут великие
дела в горах, мы все альпинисты. Привет следующим восходителям»,61
Что-то оставили в капсуле нынешние верхолазы?
Журавский Д. И. Описание работ по возведению верхней части колокольни
Петропавловского собора в Санкт-Петербургской крепости // Журнал Главного управ-
ления путей сообщений и публичных зданий. 1860. Кн. 1. С. 1 — 71.
Ознобшина Т. Н. К вопросу о сооружении шпиля и создании четвертого Ангела
Петропавловского собора // КЗ. Вып. 2. С. 193.
61 Две находки/ Публ. Е. И. Лелина// КЗ. Вып. 2. С. 196—202.
164
«Боевые часы»
К этому времени часы с боем («боевые часы») на башне Петропав-
ловского собора были уже смонтированы и ходили. Петр слушал их уже 15
ноября 1719 г. В 1720 г. царь приказал принять на службу «музыканта
Ферштера для играния в колоколах на часах, что на шпице Петропавлов-
ском в городе».62 Ферштер — гобоист Семеновского полка, был обучен «иг-
рать всякие куранты» рижским «колокольным игрателем» Фридрихом Рей-
хенбахом, которого специально пригласили в 1719 г. в Петербург на роль
учителя Ферштера. Когда тот сообщил, что «оной Рейхенбах на тех колоко-
лах ево совершенно обучил и ныне он может играть всякие куранты и без
него, Рейхенбаха», учителя отпустили, заплатив по договору 100 рублей
жалованья.63 В августе 1721 г. голштинский придворный Ф. В. Берхгольц
с приятелями забирался на башню, чтобы обозреть с высоты Петербург.
Слышал он и «башенную музыку»: «Чрезвычайно любопытно поглядеть там
на игру музыканта, особенно тому, кто не видывал ничего подобного. Я,
впрочем, не избрал бы себе его ремесла потому, что для него нужны труд-
ные и сильные движения. Не успел он исполнить одной пьесы, как уже пот
градом катился с его лица. Он заставлял также играть двух русских учени-
ков, занимающихся у него не более нескольких месяцев, но играющих уже
сносно. Большие часы играют сами собою каждые четверть и полчаса».64
Часовой механизм смазывали деревянным лампадным маслом, для «заводу
часов и управления» отпускали свечи.65 В апреле 1722 г. Ульян Сенявин
писал Трезини, что Петр потребовал, «зделать верные и исправные солнеч-
ные часы и поставить их где удобное место на шпице... и по оным солнеч-
ным часам боевые большие часы заводить, чтоб справедливо ходили... и без
того не без зазрения есть», так как неточный ход городских часов вызвал
нарекания иностранных посланников, которые, видно, и пожаловались на
это императору. Трезини отвечал, что беспокойства напрасны, «солнечные
часы из белого камня в прошлом году зделаны и в пристойном месте в горо-
де поставлены, по которым и заводятся те боевые часы».66 Спор оказался
неразрешим. Возможно, причиной жалоб иностранцев был либо неточный
ход их собственных часов, либо недостаток солнечных дней в Петербурге,
но никак не нерадивость часовщиков.
А вокруг одни «магазейны с цейхаузами»,
да плац-майоры с гауптвахтами
Рядом с первой деревянной Петропавловской церковью и одновременно
с ней была построена лютеранская церковь Святой Анны — ведь среди
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 8. Л. 761.
Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 6. Л. 33 об.
Берхгольц Ф. В. Дневник... 4.1. С. 96—97.
РГИА. Ф. 467. Оп.2. Д. 25. Л. 205; Д. 44. Л. 87 об.
Там же. Д. 26в. Л. 1092—1094.
165
первых строителей и гарнизона крепости было немало иностранцев: гол-
ландцев, немцев, англичан. В 1710 г. она была перенесена на Петербург-
ский остров и поставлена у кронверка, неподалеку от Мытного двора.67
Священники и причетники Петропавловской церкви жили неподалеку от
храма. Кроме церквей в крепости со дня ее основания построили немало
других зданий (в основном — деревянных), которые стояли вокруг церк-
вей и вдоль внутреннего канала крепости.
Сразу же были возведены гарнизонные постройки, без которых крепость
того времени представить невозможно: дома коменданта и плац-майора,
гарнизонная канцелярия, цейхгауз (построен в числе первых в крепости),
гауптвахта, караульня, много «магазейнов» — так называли склады и ам-
бары для амуниции и провианта. Где они размещались в крепости в первые
годы, точно мы не знаем. Из проекта застройки крепости 1707 г. видно, что
служебные здания стояли вдоль северного берега внутреннего канала, а так-
же близко от Трубецкого и Нарышкина бастионов. Несколько «магазейнов»
построили и у Васильевских ворот — там, где сейчас стоит Монетный двор.68
Комендантский дом и «протчие строения» возвели в самом центре — напро-
тив Петропавловского собора, стоявшего на южном берегу канала. В 1721 г.
объявили, что многие здания в крепости будут перестраивать «в камне» по
утвержденным однотипным чертежам, однако желающих взять подряд на
эту работу в Городовой канцелярии не объявилось ни в этом году, ни два
года спустя — видно, работа была невыгодна подрядчикам.69
Среди прочих служебных зданий в крепости была построена и Гарнизон-
ная аптека. Из письма порученца М. Мошкова А. Д. Меншикову 5 апреля
1704 г. известно, что в Петербург были перевезены медикаменты и снадо-
бья — «аптекарская казна».70 Иначе говоря, не позже весны 1704 г. в кре-
пости и соответственно в городе появилась первая аптека.71 Позже, в 1736 г.,
в здании под названием «Старая аптека» разместилась одна из тюрем Тайной
канцелярии. Возможно, это и было первое здание аптеки.72 Каменный поро-
ховой погреб был построен не позже 1708 г., хотя ясно, что пороховой по-
греб в крепости был и раньше, с самого начала ее существования.73 Однако
в мирное время (учитывая особую опасность хранения в крепости пороха)
зелье держали в нескольких удаленных друг от друга помещениях, в том
числе и за пределами Заячьего острова. За 1720 г. сохранились сведения о
строительстве двух новых кирпичных пороховых погребов. Один погреб сто-
67 ЦыловН.И. Планы... (План 1725 г.).
Степанове.Д. Застройка территории Петропавловской крепости гражданскими
сооружениями (XVIII—начало XIX века) // КЗ. Вып. 6. С. 77—90; Domenico Trezzini...
P. 195—197.
69 РГИА. Ф. 467. On. 4. Д. 39. Л. 26; Оп. 2. Д. 33а. Л. 184.
70 АСПбИИ. Ф. 276. Оп. 1. Д. 108. Л. 66.
71 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 191. Ср.: Микишатьев М.Н. Пер-
вая аптека Петербурга// КЗ. Вып. 1. С. 251.
72 РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 272. 4.2. Л. 27.
73 См.: Domenico Trezzini... P. 197.
166
ял на «Санкт-Петербурхском острову на пороховой мельнице» (т. е. в районе
современной Большой Зелениной улицы), а другой — «ниже Рыбного ряду
на островку», то есть на отмели напротив нынешнего Пушкинского дома и
возле современного Биржевого моста.74 В 1720 г. в крепости открыли гарни-
зонную и артиллерийскую школы для детей гарнизонных солдат.
«Русская Бастилия»
В 1712 г. из Москвы в Петербург переехал Правительствующий Сенат.
Он также разместился в крепости, в деревянных хоромах, «которые сто-
яли по каналу».75 Позже Сенат перебрался на Троицкую площадь, а его
место заняла Тайная канцелярия — центральный орган политического
сыска, который летом 1718 г. был переведен из Москвы в Петербург.
По мнению С. Д. Степанова, это мрачное учреждение разместилось в быв-
шем Комендантском доме,76 хотя мне кажется, что присутственная часть
Тайной канцелярии была не там, а в бывшей Гарнизонной канцелярии.
Впрочем, спорить не будем — политический сыск вскоре занял и многие
другие служебные здания крепости, в первую очередь — казармы и ка-
зематы. За 1721 г. сохранился указ о перевозе бочек извести для ремонта
«к новой Тайной канцелярии», иначе говоря, к этому времени была уже
«старая» Канцелярия.77 Словом, «хозяйство» Петра Андреевича Толсто-
го, которое часто посещал сам государь, постоянно разрасталось. Для
простых петербуржцев Тайная канцелярия (или, как говорили в народе,
Фасад здания Сената в крепости «Санкт-Питер-Бурх».
Гравюра первой четверти XVIII в.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 19. Л. 67. Укреплением островка руководил Д. Трези-
ни— см.: Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 206.
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 164—165.
Степанов С. Д. Застройка территории Петропавловской крепости... С. 79—80.
77 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 27а. Л. 208.
167
«Стукалов приказ») была местом страшным. В 1724 г. помощник Толсто-
го генерал А. И. Ушаков допрашивал одного из арестованных — Михаила
Козмина, а тот «по вопросам же ничего не ответствовал и дражал знатно
от страху, и как вывели ево в другую светлицу, и оной Козмин, упал и
лежал без памяти, и дражал же, и для того отдан по-прежнему под
арест»,78 чтобы, как полагаю, принюхался и приобвык.
Портрет на фоне города
Петр Андреевич Толстой, или Старый лис тоже попадется
Год 1718-й стал годом Петра Андреевича Толстого. Благодаря его рве-
нию, таланту и преданности царь Петр избежал больших династических
и политических неприятностей. Именно тогда Толстой хитростью, лжи-
выми обещаниями и угрозами сумел выманить из Австрии в Россию бе-
жавшего за границу наследника престола царевича Алексея. Привезя же
царевича домой, сам Толстой, по указу царя, стал его жестоким палачом.
Толстой пытал царского сына в застенке, а потом участвовал в тайной
казни несчастного царевича. За эти заслуги царь щедро наградил Толстого
деньгами, деревнями, чинами, хотя многие люди за спиной Петра Андре-
евича называли его Иудой, предателем и мерзавцем. Теперь, спустя почти
300 лет, можно сказать, что таким он и был.
Вообще, карьера трудно далась Толстому. Он встретил петровскую
эпоху зрелым сорокалетним человеком, принадлежал к лагерю врагов
Петра I — Милославских, но быстро понял, что просчитался, поставил
не на ту лошадь и постарался сменить знамя, как только Петр укрепился
у власти. И вот он, уже имея внуков, вместе с несмышлеными недоросля-
ми отправился волонтером учиться морскому делу за границу. Конечно,
не морские приключения манили Толстого, а желание угодить, понравить-
ся царю, загладить свою вину.
Ради этого он не останавливался ни перед чем. Будучи послом в Стам-
буле, Толстой своими руками отравил служащего своего посольства, ког-
да узнал, что тот захотел жениться на турчанке и покинуть миссию.
Редко в письмах убийц мы читаем описание их преступлений. Толстой же
такое описание оставил — ведь царь должен был знать, как верно служит
ему «нижайший раб». И Петр это знал. Он поручил Толстому довести
дело царевича Алексея до конца, назначил руководить новой Тайной кан-
целярией. Петр ценил Толстого и как пыточного мастера, и как выда-
ющегося дипломата, и вообще как умнейшего человека, изворотливого и
беспринципного служаку, но никогда не доверял ему. Как-то в застолье,
когда все перепились, Петр заметил, что Толстой притворяется пьяным
Анисимов Е. В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII ве-
ке. М., 1999. С. 682.
168
и подслушивает вольные речи собутыль-
ников. Царь подошел к нему, похлопал
его по лысой голове и сказал: «Эх, голо-
ва, голова! Не была бы ты так умна, я
бы давно отрубить тебя велел!» Эпизод
примечательный. Если это анекдот, то
очень выразительный! Тиранам всегда
нужны такие умные, ловкие исполните-
ли, когда-то и в чем-то провинившиеся,
запачканные. Они сидят «на крючке», их
мучает страх за прежние грехи и нынеш-
ние преступления, они вынуждены вновь
и вновь доказывать хозяину свою особую,
исключительную преданность и любовь.
Так и жил Петр Толстой, пока пер-
вый император не закрыл навсегда гла-
за. Тогда, в январе 1725 г., вместе с Мен-
шикОвЫМ Толстой возвел на престол П. А. Толстой.
Екатерину I. Но не было покоя стари- А. П. Грачев. 1810—1820-е
ку. Екатерина часто болела, и Толстой
пуще всего боялся, что после ее смерти императором станет сын царевича
Алексея великий князь Петр. А он-то уж разберется с палачом своего отца!
Меншикову же, который решил выдать дочь за юного Петра II, приход к
власти сына царевича был как раз выгоден. Толстой пытался воспрепят-
ствовать этому браку. Однако Меншиков знал, с кем имеет дело. Как-то
раз он откровенничал с французским дипломатом: «Толстой во всех от-
ношениях человек очень ловкий. Имея дело с ним, не мешает держать
добрый камень в кармане, чтобы разбить ему зубы в случае, если бы он
вздумал кусаться». И как только Толстой попытался помешать планам
светлейшего, тот достал свой камень — и тут карьера, а потом и жизнь
старого хитреца закончились. По обвинению в государственной измене
бывший начальник Тайной канцелярии угодил в страшную Головленкову
башню Соловецкого монастыря и там, в холоде и темноте, умер в конце
1729 г. — почти одновременно со своим гонителем Меншиковым, угасшим
на другом пустынном конце империи — в Березове.
Крепость, в которой разместился политический сыск, иностранцы ста-
ли называть так: «род парижской Бастилии».79 Крепость стала тюрьмой
до того, как в нее привезли несчастного царевича Алексея. Здесь, по сведе-
ниям того же Берхгольца, сидели пленные шведские офицеры. В 1717 г.
сюда для расследования были привезены 22 моряка с погибшего корабля
«Ревель», здесь же содержали участников так называемого Бахмутского
БерхголъцФ.В. Дневник... 4.1. С. 97.
169
дела о похищении казенных денег. Из политических узников Петропав-
ловской крепости первым стал, по-видимому, племянник Мазепы Андрей
Войнаровский, схваченный русскими агентами в 1717 г. на улице Гамбур-
га, тайно привезенный в Петербург и впоследствии ставший героем зна-
менитой поэмы Адама Мицкевича. Перед тем как сгинуть в Сибири, Вой-
наровский просидел в крепости пять лет.80
Тюрьмы Тайной канцелярии (обычно камеры-одиночки) размещались в
казармах гарнизона, и их обозначали (по данным на 1722 г.) по близсто-
ящим приметным крепостным зданиям и сооружениям: «Казарма... у
Петровских ворот... Первая (а также Вторая. — Е. А) казарма у Кронвер-
ских ворот... У Васильевских ворот в афицерской... У Невских ворот...»,
а также «У Никольских ворот», «Против магазейна» и др.81
Когда возникла самая страшная тюрьма в Алексеевском равелине,
точно сказать невозможно. Историки города считают, что ее деревянное
здание построили либо в середине, либо во второй половине XVIII в.82
Возможно, что это и так, но известно, что в равелинах содержали узников
и раньше. В одном из документов Тайной канцелярии за 1722 г. отмече-
но, что колодник Игнатий Иванов сидел за «особым караулом в равелине,
в офицерской» казарме.83 Возможно, речь шла о помещении, находив-
шемся либо на островке-равелине перед Петровскими воротами, либо в
другом равелине у западной оконечности крепости. В 1722 г. колодники
Тайной канцелярии сидели в семи-восьми помещениях по всей крепости,
а в 1737 г. Тайная канцелярия имела уже 42 «колодничьи палаты». Лю-
бопытно упоминание расположения одной из тюрем: неподалеку «от Бо-
тика», то есть от навеса, под которым хранили с петровских времен «Де-
душку русского флота».84 Кроме того, И. А. Чистович упоминает тюрьмы
«на Монетном дворе», основанном в 1724г., и в помещении неподалеку
«от Монетного двора».
Как сидели арестанты
В Москве узников сажали в срубы без крыши и пола. Назывались они
очень выразительно: «бедность» или «беда». «Попасть в беду» означало
на языке тех времен быть «вкинутым» или «посаженным» в тюрьму.
Наш язык, хотя и утратил конкретное содержание этого исторического
понятия, но все-таки сохранил его драматический смысл. В Петропавлов-
УстряловН.Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1859. Т. 6. С. 596,
616.
81 РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 7. Ч. 3. Л. 246.
82 Пилявский В. И. Петропавловская крепость. Л., 1967. С. 65; БастыреваА. И.,
Сидорова В. И. Петропавловская крепость. Л., 1978. С. 98; БарабановаА. И., Вершев-
скаяМ.В., Тихонова Н. С. Тайны «русской Бастилии». СПб., 1997. С. 14.
83 РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 7. Ч. 3. Л. 246.
84 Там же. Д. 272. Ч. 2. Л. 75.
170
ской крепости места заключения выглядели иначе. Они назывались «ко-
лодничьими палатами» или «колодничьими казармами».
Устройство их было однообразно: в казарме с двумя и более колодни-
чьими палатами охрана сидела в центральной части — между двух глу-
хих камер, имевших выход в коридор, там, где находились вход и сени.
В доме же с одной палатой узник сидел в дальней, глухой половине, а
охранники располагались в ближней от двери части дома. Окна закрыва-
ли решетками, а также деревянными щитами. Отапливались палаты печ-
ками, на них же готовили еду для колодников.
Большинство узилищ были одиночными. Привезенных в крепость ко-
лодников сразу же изолировали друг от друга «за особыми порознь часо-
выми, чтобы они ни с кем разговор не имели». По мере возведения камен-
ных казематов тюрьма Тайной канцелярии их постепенно занимала.
Бастионы были очень удобны для узилища тем, что почти замкнутый их
пятиугольный двор легко отгораживался забором от внутреннего простран-
ства самой крепости.
Охранники раз и навсегда прикреплялись к «своим» колодникам. Режим
охраны был таков: день и ночь караульные, сменяя друг друга, находились
в помещении с заключенным и непрерывно наблюдали за ним. Обычно один
часовой с оружием в руках стоял или (в нарушение устава) сидел на посту
в течение суток, а подчасок сидел или (тоже в нарушение устава) спал на
скамье рядом. Прочие солдаты, свободные от службы, могли выходить из
крепости за провизией, по своим делам, навещать домашних и т. д.
Из делопроизводства 1720-хгг. мы узнаем, что был «особый караул»,
под которым нужно понимать более многочисленный, чем обычно, караул
в камере со строгим контролем за заключенным. Это было так называемое
«крепкое смотрение». «Обыкновенное смотрение» было мягче и гуманнее.
Узник мог принимать посетителей, его отпускали под конвоем на церков-
ную службу в Петропавловский собор, но вводили в собор колодников
порознь, чтобы «розговоров между собою... они не имели». Наконец, не-
которых узников разрешали «пускать за город (т. е. из крепости. — Е. А.)
для мил остины под караулом».
В камерах постоянно горели свечи. Охранникам строго-настрого запре-
щалось спать на посту и предписывалось как можно меньше разгова-
ривать со своим «хозяином» — так на тогдашнем языке у «Петра и Пав-
ла» (т. е. в тюрьме Петропавловской крепости) называли солдаты своего
поднадзорного. Камеру часто осматривали, у колодников отбирали все
острые и режущие предметы. Если узник все же кончал с собой, часового
подвергали допросу и пытке. Его ждало разжалование и суровое наказа-
ние. Но прежде всего охранник должен был предотвратить побег узника.
Это было главным в его деле. Причину побегов, которые порой случались,
начальство, не без оснований, видело в «слабом смотрении» солдат за
колодниками.
Охрана также регулярно сообщала по начальству о состоянии здоро-
вья узника. Из переписки лейб-медика Лаврентия Блюментроста с заме-
171
стителем начальника Тайной канцелярии генералом А. И. Ушаковым
видно, что Ушаков часто просил прислать лекаря для пользования арес-
тантов и писал, что многие узники «пришли в тяжелые болезни», что
наносит вред интересам государственной безопасности. За продуктами для
арестантов свободные от службы караульные солдаты отправлялись на
рынок, а потом стряпали в печке еду для заключенного и для себя. Вмес-
те, за одним столом, охранники и узники ели. Застолье, как известно,
повод для разговоров, причем формально не запрещенных инструкцией —
ведь от пищи зависела жизнь «хозяина».
Знатные узники угощались не только кулинарными произведениями
своих сторожей, но и блюдами из близлежащей австерии на Троицкой
площади, или еду готовили им собственные повара. В меню знатных арес-
тантов бывали разносолы и напитки. Узникам менее знатным и просто-
людинам приходилось много труднее. На отпускаемые казной деньги (2—
3 коп. на день) прокормиться было невозможно, и если арестанту не
удавалось выйти «на связке» с товарищами по несчастью в поисках ми-
лостыни по улицам города, а родственники или доброхоты не приносили
передач, то его ожидала голодная смерть.
Естественно, что заключенным запрещалось иметь перо и бумагу и
вести переписку. Но в жизни было иначе: узники находились друг с дру-
гом в постоянной «пересылке» — письменной связи именно через свою
охрану. Хлеб (калач, пироги) вообще служил традиционной «капсулой»
для передач. Есть данные о передаче таким способом денег, записок, клю-
чей от кандалов.
По давней традиции в тюрьмы (в том числе и в Петропавловскую кре-
пость) имели почти свободный доступ женщины (монашки, жены, другие
родственницы и знакомые), которые приносили заключенным милосты-
ню: еду, одежду, деньги и лекарства. Часто они подкупали охрану, кото-
рая без обыска пропускала их внутрь «бедности» и в колодничьи палаты.
Одно политическое дело было начато по доносу колодника: он подслушал
разговор своего сокамерника с пришедшей к нему женой, которая сидела
рядом с мужем и «в голове у него искала».
Из воспоминаний, доносов и протоколов о происшествиях в крепости
мы узнаем, что конвойные пили с колодниками, давали им полную сво-
боду играть на деньги в шашки, карты, зернь, устраивать «гонки» вшей.
Охрана как бы не замечала грубейших нарушений режима, а фактически
получала с майдана (карточного круга) дань и поэтому больше заботи-
лась, как бы не пропустить появления внезапно нагрянувшего с провер-
кой дежурного офицера.
Солдаты и колодники происходили в основном из одного «подлого»
класса, их объединяли общие, весьма приземленные интересы, схожие
взгляды на жизнь. Несмотря на различие положения, в котором они
оказались, это были люди одного круга. Когда из казармы уходил дежур-
ный офицер, им всем становилось легче и веселее. Арестанты и охранники
вели задушевные беседы, спорили, выпивали, играли в карты и зернь.
172
По дружбе или за деньги с охранниками можно было о многом догово-
риться. Арестантам удавалось вовлечь солдат в разные авантюры, сыг-
рать на стремлении подневольных служивых сбросить солдатскую лямку,
поймать их на жадности к деньгам или к выпивке.
Впрочем, принцип: «Дружба — дружбой, а служба — службой» дей-
ствовал почти без исключений, и охранник хорошо знал, что в случае
побега «хозяина» его ждут пытки, военный суд, а то и каторга. Доносами
друг на друга сокамерники и охранники также не брезговали. Кроме того,
рано или поздно задушевный собеседник долгих вечеров мог прийти за
своим «хозяином» и увести его на казнь.
Несомненной легендой является утверждение о том, что из Петропав-
ловской крепости не бежал ни один заключенный, хотя обычных для
других узилищ помет типа «Из-под караула бежал и без вести пропал» в
документах сыска не очень много. В декабре 1719 г. из крепости бежали
узники-старообрядцы Иван Золотов и Яков Григорьев. Они сидели в ка-
зарме у Васильевских ворот вместе с несколькими другими колодниками.
Получилось так, что из троих охранявших их гренадеров двое пошли по
делам: один повел колодника в канцелярию, а другой «пошел для покуп-
ки на рынок редьки». Третий же, гренадер Пахом Фомин, так объяснял
на следствии обстоятельства «утечки» узников: «И из оных раскольников
один выпросился у него, Пахома, на сторону (т. е. в отхожее место. —
Е.А.) и он его из караула выпустил, а другой [колодник] пошел за тем
раскольником без спросу и, вышед они из той казармы, дверь затворили,
а он-де у оставшихся колодников в той казарме остался один, того же
часа вышел он из казармы за ними и куда они пошли, того он и не
усмотрел». Гренадер Фомин сразу же попал под следствие, его пытали,
чтобы выяснить, не подкуплен ли он раскольниками («не для скупы и
дружбы»), он же утверждал, что упустил их «простотою своею и недозна-
нием».
Тут есть одна деликатная тонкость. Дело в том, что ночные судна
стояли в камерах только самых секретных узников. Обычных же заклю-
ченных выводили из камер в отхожее место, находившееся неподалеку от
узилища. Выводили их в тяжелых кандалах или на длинной цепи. Бег-
лый солдат Петр Федоров в 1721 г. рассказывал на допросе о своем по-
беге: «Пошел он ис колодничей избы в нужник, которой на дворе за
колодничею избою и был на цепи и, не ходя в нужник, за колодничьею
избою за углом цепь с себя скинул для того, что замок был худ и отпи-
рался, а чесовой солдат за ним смотрел из сеней и как цепь с себя ски-
нул, тот чесовой салдат того не видал, и без цепи он с того двора сошел
в ворота». Так же бежали и некоторые другие узники Петропавловской
крепости.85
Но знатным, особо опасным узникам бежать было невозможно. Их
держали в благоустроенных домах старших офицеров гарнизона под осо-
Подробнее см.: Анисимов Е. В. Дыба и кнут. С. 277—312.
173
бым присмотром. Царевну Марию Алексеевну, арестованную в 1718 г. по
делу царевича Алексея, поселили «в плац-майорских красных хоромах».86
Самого Алексея содержали в казарме Трубецкого бастиона, пытали его в
каземате этого бастиона. После пыток царевич был приговорен к смерт-
ной казни и тайно убит там же. Запись в Походном журнале была скупа:
«Не стало царевича Алексея Петровича».87
Портрет на фоне города
Царевич Алексей Петрович, или Грех сыноубийства
История, происшедшая в Петропавловской крепости летом 1718 г., —
настоящая трагедия, достойная пера Шекспира. Во всей этой истории
видны знаки неумолимого рока, отпечатки безудержных страстей, спле-
тение любви и ненависти. Вот герой драмы — царевич Алексей. Его
жизнь не сложилась, он был в детстве разлучен с матерью, царицей Ев-
докией Федоровной, которую царь Петр заточил в суздальский монас-
тырь. Петр не отказывался от сына, но держал его вдали от себя и с
годами, занятый войной и гульбой,
стал для мальчика чужим челове-
ком. Редкие встречи не приносили
радости обоим. Царевич боялся и
тихо ненавидел отца. Петра же
раздражало в сыне все — от его
внешнего вида до мыслей и дел. Мол-
чание, исполнительность и покор-
ность наследника также казались
царю притворством, нежеланием
трудиться, делать как надо...
Во втором акте на сцене появля-
ется красивая молодая мачеха —
новая жена Петра — Екатерина.
Стареющий царь безумно любит
Екатерину и готов ей всячески угож-
дать. А она печется о будущем де-
тей, которых исправно рожает
царю. Алексей же кажется Екате-
рине опасным соперником ее детей.
Постепенно, осторожно царица на-
страивает Петра против старшего
сына. А это легко сделать — царь
Царевич Алексей Петрович
86 УстряловН.Г. История... С. 223.
87 Походный журнал 1718 года. СПб., 1913. С. 30.
174
болен, он беспокоится о судьбе реформ, империи и Алексей не кажется
ему продолжателем великого дела. Узел трагедии затягивается еще
туже в третьем акте, когда в октябре 1715 г. Екатерина родила сына,
царевича Петра Петровича. Царь, обрадованный появлением младенца,
пишет Алексею грозные письма, требуя невозможного — «отменить свой
нрав» или уйти в монастырь. Алексей готов постричься, но Петр, пол-
ный черной ненавистью, не верит сыну. Все идет к тому, что на одной
земле им тесно. Загнанный в тупик царевич в отчаянии бежит за гра-
ницу.
Четвертый, предпоследний акт трагедии разыгрывается на фоне веч-
ной красоты Неаполитанского залива, на берегу которого скрылся Алек-
сей. По своей природе он не был неврастеником или слабым человеком,
но в эти дни он тяжело переживал конфликт с отцом, его страшило
неизвестное будущее. Это тонко уловил главный охотник за беглецом —
Петр Толстой, который нашел Алексея и сумел усыпить его тревогу
обещаниями, что отец простит блудного сына. В своем письме сыну
Петр гарантировал ему безопасность. Но это была ловушка, и пятый,
последний акт трагедии происходит в застенке Петропавловской кре-
пости, где отец присутствует при пытках собственного сына, а потом,
обливаясь слезами, посылает ночью своих людей убить Алексея. Царь
глубоко несчастен, ему жаль сына, но он убежден, что есть ценности
выше отцовских чувств: Алексея казнят (заставляют выпить яд), как
считает Петр, во имя будущего России. С этих пор царь навеки заклей-
мен как сыноубийца. Нет ему счастья и покоя, и народ за его спиной
говорит: «Великий государь царевича Алексея потребил своими руками
и не стыдно ему».
Штаб петербургской стройки
В крепости находилась и вполне мирная организация — Городовая кан-
целярия (с 1723 г. — Канцелярия от строений), ведавшая строительством
Петербурга, ее многочисленные мастерские и склады материалов, а также
архив. Городовую канцелярию сюда перевели по указу Петра в 1721 г. из
Гончарного двора (место расположения неизвестно), и уже весной следу-
ющего года канцелярские служители Сенявина жаловались, что дела в
отведенной казарме «от мокроты сверху и снизу» сыреют и портятся,
начальникам и приказным «сидеть угарно», и просили перевести их в ма-
занковое здание канцелярий на Троицкой площади. Просьбу приказных не
уважили, и они остались там же— в 1725 г. в казарме хранились архив-
ные дела, сидели «писаря у письма ведомостей и писем и репортов и сщет-
ных книг прошлых лет».88 В нескольких казармах в 1722г. держали и
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 35 об.—36.
175
привезенные из Москвы, из Поместного приказа, старые поместные дела
Вотчинной коллегии.89
Столяры, токарь и гончары, бывшие «у чистки медных листов под
золочение» (11 чел.), а также медники Городовой канцелярии работали в
еще одной казарме и двух избах, а в Государевом и Нарышкином басти-
онах под охраной солдат лежали разные припасы строительного ведом-
ства.90 Кроме того, в двух казармах Трубецкого бастиона (в одной из них
в 1718 г. и сидел царевич Алексей) хранилась «прошедших годов белая
известь», которую в 1724г. срочно потребовали убрать, так как на эти
казармы стала претендовать Монетная канцелярия.
В крепости было и очень вредное производство — «лаборатория, в ко-
торой золотят медные листы на обивание куполов и шпица».91 Золотили
тогда с помощью ртути, пары которой очень опасны для людей. Поэтому
смертность среди золотарей (так называли таких мастеров) была огром-
ной. По-видимому, в крепости была и канцелярия архитектора Трезини.
За 1734 г. среди помещений Тайной канцелярии упоминается тюрьма «в
старой Трезиной».92 Возможно, речь идет еще об одной мастерской или
конторе Трезини, так как точно известно, что сам Трезини жил и имел
мастерскую на Васильевском острове.93
Портрет на фоне города
Доменико Трезини, или Вечный распорядитель работ
6 мая 1704 г. над только что построенным фортом у острова Котлин
поднялся желто-черный царский штандарт, архиепископ Иов отслужил
молебен и вскоре начался пир в честь новорожденного, имя которому —
Кроншлот — дал сам царь Петр. После каждого тоста тогда было при-
нято палить из всех пушек, и в тот день канонада долго не смолкала над
Финским заливом. За праздничным столом одним из первых был поднят
тост в честь искусного строителя новой фортеции. Его звали Доменико
Андреа Трезини. Строительство Кроншлота, этого русского Гибралтара,
было первым испытанием мастерства архитектора в России, и он не
опозорился. Трезини приехал на берега Невы вместе с другими иностран-
цами-специалистами, которых со всей Европы приглашали на только что
начавшуюся стройку Санкт-Петербурга.
Опытный инженер и архитектор, Трезини был находкой для Петра.
За его спиной была огромная практика, он хорошо разбирался в искусстве
«архитектуры милитарист и «архитектуры цивилис» — по-нашему, в
Там же. Л. 94.
Там же. Д. 44. Л. 88 об.
Там же. Д. 37а. Л. 352.
Там же. Оп. 1. Д. 272. 4.2. Л. 75.
Там же. Оп. 2. Д. 37а. Л. 358.
176
~ty~
-^цуЛи t ] Cft-ел
Hfe
Автограф Д. Трезини
военном и гражданском строитель-
стве. Да это и неудивительно — ведь
он, итальянец по крови, родился вбли-
зи швейцарского города Лугано. Зна-
ющие люди при упоминании Лугано за-
катывали глаза и цокали языком —
кто же не знает город и провинцию
Лугано, рассадник истинных искусств
и ремесел! Отсюда, из этой подлинной
академии искусств, в Италию, Фран-
цию, Германию, Данию уезжали блес-
тяще образованные мастера, потом-
ственные скульпторы, архитекторы и
инженеры. Таков был и Доменико Тре-
зини. Его в 1703 г. сманил большими
деньгами из Копенгагена в Россию цар-
ский посланник Измайлов. Да что
деньги! Дух захватывало от невского
простора и возможностей, которые
открывал всемогучий русский царь пе-
ред Трезини — заезжим архитектором. Уже строительства Кроншлота
было достаточно, чтобы попасть в историю Петербурга. Но Кроншлот
был только началом — тридцать лет Трезини строил в Петербурге
крепостные сооружения и церкви, дворцы и дома. При этом первые де-
сять лет он служил главным городским архитектором-распорядителем
работ.
Он редко задерживался в своей конторе в Петропавловской крепости —
спешил на леса возводившегося Петропавловского собора. Потом ехал
смотреть, как строят Александро-Невский монастырь, здание Двенадцати
коллегий, как разбивают по его чертежам участки под линии Васильев-
ского острова. Он чертил образцовые типовые палаты для богатых, сред-
них и простых горожан, а потом подписывал проекты построек и сметы,
сметы, сметы.
Время показало, что Трезини не был таким гением, как Растрелли или
Росси. Он был, как говорится, крепким профессионалом, мастером высоко-
го уровня. Но тогда, в первые годы Петербурга, и нужен был талантли-
вый, умный, все знающий прораб. Гений, свободный художник не смог бы
один поднять всю огромную черновую работу, которую пришлось изо дня
в день три десятилетия делать усердному Трезини. Он провел в нашем
городе как бы нулевой цикл работ. При нем первые земляные и деревянные
сооружения города сменились мазанками и каменными строениями. Со-
хранившиеся документы говорят нам о его характере. Архитектор Тре-
зини был уравновешен и покладист, он мог понять, чего хочет царь, при-
славший ему нацарапанный тупым карандашом, в спешке, то ли рисунок,
то ли чертеж. Он не обижался, когда царь заставлял все переделывать
12 Заказ jNq 79
177
снова и снова. Он пытался понять и воплотить в камне стиль Петра
Великого. Трезини строил как велят, без фантазий.
Однако в какой-то момент Петр понял, что для его столицы нужен
гений, нужен такой мастер, который поднимется над прозой счетов и
типовых построек, создаст городской ансамбль, сочинит Версаль или что-
нибудь еще лучше. И в 1713 г. он пригласил Шлютера, строителя Берлин-
ского королевского дворца, а когда тот умер, — великого французского ар-
хитектора Жана Леблона. И Трезини не обиделся, когда эти люди, а не он,
стали генерал-архитекторами. Он знал, что без него, вечного прораба, не
обойдутся. Он жил уединенно в своем доме, в кругу своей итальянской семьи
и ни с кем из русских не сходился. Наверное, он, как все истинные сыны
Лугано, собирался вернуться домой, в свой благословенный край, в семейное
гнездо в городке Астано, что лежит в уютной долине среди зеленых гор. Но
не получилось. Сначала нужно было окончить Петропавловский собор, по-
том были другие заказы. Смерть пришла нежданно в 1734 г. Могила его
потеряна, но он — первый архитектор Петербурга — лежит в земле наше-
го города и останется с нами навсегда. Мы даже не знаем, как выглядел
Трезини. Есть рисунок петровского времени. На нем мы видим трех почтен-
ных джентльменов, которые разглядывают какой-то чертеж. Говорят, что
один из трех этих господ — Трезини, но который — только Бог один знает.
Зато мы знаем и любим его главное творение: могучий и прекрасный шпиль
Петропавловского собора — лучшая память об итальянце из-под Лугано.
«Денежный двор» и тот лужок,
где пасется «деревянная лошадь»
Первоначально предполагалось построить переводимый из Москвы
Монетный двор («Денежный дом [или двор]») в Шлиссельбурге, для чего
был составлен план здания.94 Однако к 1724 г. намерения Петра измени-
лись, и по его указу было предписано «в Трубецком болварке в казематах
зделать Денежный двор, которой (больверк.— Е.А.) велено со всяким
поспешанием опростать, что в нем есть в казармах и казематах».95 Впро-
чем, за 1728 г. есть сведения, что было решено ставить горны «к монет-
ному делу» и в казармах Государева бастиона.96 Так что история совре-
менного Монетного двора в крепости имеет глубокие корни.
Еще одна достопримечательность Петропавловской крепости находи-
лась неподалеку от Гауптвахты (или Караульни). Это была площадка, на
которой наказывали провинившихся солдат и горожан. Как сообщал
А. Богданов, площадь называли «Плясовой». На ней стояла «деревянная
лошадь с вострою спиною, на которую сажали за штраф салдат на не-
Там же. Оп. 1. Д. 19. Л. 62, 67 об.
Там же. Оп. 2. Д. 44г. Л. 88 об., 1355.
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 204.
178
сколько часов сидеть на ней, и притом еще столб вкопан был деревянной,
а около ево поставлены были спицы вострые», точнее — врыты в землю.
Наказанного прикрепляли цепью к столбу и ставили босыми ногами на
спицы. Несколько минут он был вынужден быстро перебирать ногами,
что и напоминало пляску.97 Впечатление такая «пляска» оставляла тя-
желое, поэтому покинем крепость через главные Петровские ворота и
перейдем по Петровскому (Иоанновскому) мосту на Городовую (Петербур-
гскую, Городскую) сторону (или остров).
Прогулка вторая: по Городовому острову
Главная площадь столицы
Ту часть нашего города, которая теперь называется Петроградской
стороной, иностранцы, приехавшие уже после того, как центр города
сложился на Адмиралтейской стороне, именовали «Старым Петербур-
гом». В русских источниках петровского времени нашу Петроградскую
сторону называли обычно Санктпетербургским, или Городовым островом.
В 1720 г. Петр предписал Трезини строить навес над известным всем
Домиком по такому адресу: «Около хором старых... на Городовом остро-
ве».98 Было и еще одно название Городового острова, которое бытовало
у иностранцев и относилось, вероятно, к Дворянским и Посадским ули-
цам, — «Русская слобода».99 Здесь, на Городовом острове, фактически
сразу же после основания крепости на соседнем Заячьем острове, и стал
строиться Петербург как населенный пункт, как торговый и администра-
тивный центр.
Вполне возможно, что первоначально на обширном пространстве перед
крепостью был лагерь войск, переведенных сюда из-под взятого в начале
мая 1703 г. Ниеншанца. Известно, что часть войск была оставлена в
лагере после ухода основной армии Б. П. Шереметева к Копорью и Яму
как будущий гарнизон новостроящейся крепости. Солдаты и строители
крепости первое время жили неподалеку от нее в палатках и шалашах.
Н. Цылев на плане Петербурга 1705 г. отметил вдоль берега Малой Невы
к востоку от «короны» кронверка «расположение домиков и шалашей
рабочих людей на Петербургском острову».100 Эта реконструкция вполне
правдоподобна.
Тут же, неподалеку от Петровского моста, на Городовом острове образо-
валась первая в городе площадь, названная Троицкой. Она возникла не
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 126.
Овсянников Ю.М. Доминико Трезини. С. 203.
БерхголъцФ. В. Дневник... 4.1. С. 44.
ЦыловН.И. Планы... (План 1705 г.).
179
Первоначальная Троицкая церковь.
Гравюра середины XVIII в.
стихийно: по правилам фортифика-
ции перед крепостью должно быть
открытое для обстрела с бастионов
пространство — эспланада. На этой
площади стояло несколько зданий,
вокруг которых всегда было много
народа. Здесь возник один из первых
в городе «пятачков» — мест, где тол-
пились люди, где можно было узнать
городские новости. У особого «Стол-
па на площади, которой близ церкви
Живоначальной Троицы»,101 бирючи
под грохот барабанов оглашали цар-
ские указы и «билеты» о торгах и
подрядах. На обширном простран-
стве площади отмечались офици-
альные праздники, устраивались
салюты и фейерверки. Юст Юль опи-
сывает празднование первой годовщи-
ны Полтавского сражения в 1710 г.
Гвардейские Преображенский и Се-
меновский полки были заранее по-
строены в каре «кругом на площа-
ди». После литургии в Троицкой
церкви Петр со свитой вышел на пло-
щадь, где был возведен амвон. Отту-
да архиепископ Феофилакт Лопатин-
ский произнес проповедь. После этого отслужили молебен и затем, по
сигналу пушки, начался салют. Стреляли орудия с Петропавловской и
Адмиралтейской крепостей и со стоящих на невском рейде военных кораб-
лей. Сам Петр выпил за здоровье солдат чарку водки и «лично дал сигнал
к заключавшему салют троекратному залпу Преображенского полка».102
Первенство Троицкой площади подчеркивалось тем, что на ней были
сооружены первые памятники воинским победам. В 1710 г. Юль видел на
площади пирамиду, «на которой висело 59 взятых в Выборге знамен и
штандартов».103 В 1714 г. ближе к северо-западному углу площади, «про-
тив Австерии подле Петровского мосту», была возведена Триумфальная
арка в честь победы в Гангутском сражении.104 В 1720 г. неподалеку от
Троицкой церкви была построена пирамида в честь победы русского флота
при Гренгаме и привода трофейных шведских судов в Петербург. Пирамида
101 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 70.
102 ЮльЮ. Записки... С. 222.
103 Там же.
104 ЛисаевичИ.И. Доменико Трезини// Зодчие Санкт-Петербурга: XVIII век. СПб.,
1997. С. 61.
180
Царь Петр I принимает титул Отца Отечества, всероссийского императора и
Великого, 1721. Неизвестный мастер по рисунку П. Иванова. 1836—1844
была деревянная «с проблемами» (так называли тогда живописные сюже-
ты) на тему битвы, помещенные на гранях пирамиды. Кроме того, пира-
мида была обильно украшена воинской арматурой, различными симво-
лическими фигурами.105 На смену этим временным сооружениям Петр
предполагал поставить в Петербурге бронзовый столп «с изображением на
нем баталий и гисторий по чертежу» Михаила Земцова. Б. К. Растрелли
обещал завершить его к 1725 г., но в срок не уложился, и в августе того
же года новая государыня Екатерина I предписала все-таки доделать «мед-
ной столб, на котором изображены будут разные баталии казенными ма-
териалами».106 Судьба этого начинания печальна— столп не был воздвиг-
нут. Осталась только его модель (точнее, позднейшая реконструкция ее).107
На площади устраивались парады гвардии по случаю различных тор-
жеств. В строй Преображенского полка вставал сам полковник Петр
Михайлов. 27 июня 1721 г. во время такого парада к царю-преображенцу
105 Алексей Федорович Зубов: Каталог выставки / Сост. М. А. Алексеева. Л., 1988. С. 30.
Ю6 РГИА> ф.467. Оп. 4. Д. 818. Л. 48; Оп. 4. Д. 4. Л. 16; Архипов Н. И., Рас-
кинА.Г. Бартоломео Карло Растрелли. С. 27, 89.
107 Русское искусство петровской эпохи. Л., 1990. С. 97.
181
подошел пьяный мужик и трижды отвесил государю какой-то необычный
поклон. Петровские денщики подбежали и схватили нахала. Тот сопротив-
лялся и ударил одного из солдат в ухо. При аресте у неизвестного на поясе
нашли нож. И хотя арестованный работник, которого звали Максим Ан-
тонов, и клялся на следствии, что подходил к государю без всякого умыс-
ла, кланялся спьяну, «от шумства», что нож служит ему «при употребле-
нии пищи», ему не поверили — на спине у него обнаружили следы от кнута,
говорившие, что он уже побывал в застенке. Оказалось, что Антонов —
беглый, раньше разбойничал, словом, человек подозрительный, и за то,
что он на Троицкой площади «к высокой особе Его царского величества
подходил необычайно», предписано было сослать его в Сибирь.108
Место встречи — у Троицы, на Всенощной
Главным зданием на площади была Троицкая церковь (или церковь
Живоначальной Троицы), которая и дала ей название. Ее построили из
дерева в 1710 г., и позже к ней, по данным А. И. Богданова, было сделано
несколько пристроек.109 Алтарь церкви, как и положено, глядел на вос-
ток, а вход был со стороны Невы. По мнению краеведов, на колокольне
церкви были поставлены часы-куранты, снятые с Сухаревой башни в Моск-
ве, хотя доказательств этому историки не приводят.110
Теперь здесь садик-несадик, культурный пустырь против чуждого это-
му месту и городу так называемого Дома политкаторжан. А между тем
при Петре здесь проходила сама история страны. Царь и его окружение
часто бывали на службе в Троицкой церкви, хотя храм был тесен и
знатным людям приходилось стоять слишком близко от простолюдинов.
Поэтому в 1717 г. было приказано «зделать 32 места, где стоять высо-
ким господам», в 1721г. по чертежам Доменико Трезини перестраивали
«попространнее» алтарь, который к этому времени показался уже «ма-
лым и тесным».111 Здесь отпевали царевичей: в 1718г. — убитого Алек-
сея Петровича, а в 1719г. — надежду царя, любимого сына Петра Пет-
ровича. Здесь в октябре 1721 г. Петр1 был провозглашен императором и
«Отцом Отечества». Большие торжества и сопровождавшие их церковные
службы, приходившиеся на лето, проводили не в тесной церкви, а ря-
дом, прямо под открытым небом. Для этого разбивали большой шатер,
в котором ставили алтарь. Так было в день празднования годовщины
Полтавской виктории в июне 1721 г.112 Вся церемония вокруг церкви и
108 СемевскийМ.И. Слово и дело! 1700—1725. СПб., 1884. С. 12—16.
109 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 292—293; Овсянников Ю. М. До-
минико Трезини. С. 211.
II Филиппов С. Площадь Революции. Л., 1979. С. 17. О том, что куранты били каж-
дый час, писал Вебер — см.: ВеберФ.Х. Из книги «Преображенная Россия». С. 112.
III РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 106. Л. 362. Оп. 2. Д. 306. Л. 145.
112 БерхгольцФ.В. Дневник... 4.1. С. 44.
182
шатра была красочна и торжественна: тут на открытом пространстве
Троицкой площади выстраивалась гвардия, располагалась батарея для
пушечных салютов, на Неве стояли корабли, с которых также палили
орудия. В июне 1721г. иностранец видел, как после литургии в шатре,
духовенство «в великолепных облачениях, в предшествии распятия и
восковых свеч, возвратилось в церковь, начался обратный марш гвардии
под командой самого царя как полковника к реке, на которой стояли
галеры, перевезшие его на другую сторону, где гвардия стояла лагерем».113
Портрет на фоне города
Два царевича — две свечи
Трагедия в Трубецком бастионе летом 1718 г. имела свою предысто-
рию. Осенью 1715 г. резко обострился давний конфликт отца и сына,
Петра Великого и царевича Алексея Петровича. Дело в том, что 13 ок-
тября у супруги царевича, кронпринцессы Шарлотты Христины, родился
сын, здоровый и крепкий мальчик,
которого в честь великого деда на-
звали Петром. Спустя же всего 12
дней у царицы Екатерины Алексеев-
ны, жены Петра Великого, тоже ро-
дился мальчик, которого также на-
звали Петром. Столь неожиданное
династическое «состязание» отца и
сына никого не обрадовало. Все пони-
мали, что царевич Алексей — наслед-
ник престола, благодаря рождению
собственного наследника, прочнее
встал на земле и в скрытой борьбе с
отцом усилился.
Сам же царь, так долго ждавший
появления на свет сына (до этого
Екатерина дарила «старику» толь-
ко девочек), не мог допустить, что-
бы престол достался не Петру Пет-
ровичу — сыну от любимой жены. И тогда он объявил Алексею, своему
наследнику, войну. От прежней недоверчивости и холодности в отношениях
со старшим сыном, царь перешел к грубым выпадам, несправедливым упре-
кам и угрозам. Кончилось это, как известно, ужасно: затравленный Алек-
сей бежал за границу, его хитростью и ложью выманили в Россию и убили
в Петропавловской крепости. А тем временем оба мальчика, оба Петра,
Царевич Петр Петрович
113 Там же. С. 45.
183
ровесники — дядя и племянник, росли и крепли час от часа. Но с самого
начала разные феи стояли у их колыбелей. Сын царя Петр Петрович рос,
окруженный необыкновенной любовью стареющих родителей. Нежными
прозвищами «Шишечка», «Потрошонок», «Петруша» называли его в пись-
мах счастливые Петр и Екатерина. С ним были связаны все надежды суп-
ругов — недаром они говорили о нем как о «Санкт-Петербургском хозяи-
не»: не было сомнений, что этому мальчику быть императором России.
И, действительно, мальчик — здоровый и веселый — оправдывал эти
надежды. Казалась, судьба на этот раз пощадила корень Петра. Но нет!
В апреле 1719 г. грипп в течение нескольких дней убил малыша, которому
не было и четырех лет. Року трудно было придумать более страшный
удар для царя и его жены — старость стояла на пороге, а любимый наслед-
ник умер. Восемь лет спустя, уже после смерти самой Екатерины I, в ее
вещах были найдены игрушки Петра Петровича: «Пряжечка серебряная,
свистулька с колокольчиком, рыбка стеклянная, хлыстик черепаховый».
Мужа, десяток своих детей пережила Екатерина, но безделушки сохрани-
ла только от «Шишечки» — так он был ей дорог.
Иначе сложилась судьба сына царевича Алексея. После похорон Петра
Петровича 26 апреля 1719 г. был схвачен Степан Лопухин — дальний
родственник царевича Алексея. Свидетели показали, что Лопухин на
траурной службе в Троицкой церкви кощунственно засмеялся и прогово-
рил: «Свеча моя не угасла, остался великий князь Петр Алексеевич!»
Можно представить отчаяние царя Петра, читавшего допрос Лопухина:
его свеча, его надежда действительно угасла, а свеча сына ненавистного
царевича, свеча Лопухиных разгоралась...
А жизнь шла своим чередом. Петр Алексеевич, этот мальчик-сирота
(мать его умерла при родах, отца казнили), обделенный вниманием, не
согретый ничьей любовью, рос, как трава на обочине. Вопреки всему он
жил, радуя врагов царя-реформатора. Все знали — будущее России будет
наверняка в его, императора Петра II, руках. Так и случилось. Но это уже
другая история.
Построенная поспешно, Троицкая церковь уже при жизни Петра I
пришла в негодность, по именному указу 5 января 1724 г. ее освиде-
тельствовала комиссия, состоявшая из Доменико Трезини, Германа ван
Болеса и плотника, «которой по контракту выехал из Швеции».114 Впо-
следствии церковь ремонтировали и перестраивали несколько раз.
В 1927 г. эта святыня Петербурга была уничтожена большевиками.
Петр любил эту неказистую церковь и чаще всего молился именно в
ней. Как описывает современник, царь «всякое воскресенье и праздники
неотменно приезжает к церкви Троицкой на Петербургском острову про-
тив Сената и по входе в церковь никогда в паруке не входит, сняв, отдает
114 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44а. Л. 145—147.
184
денщику и становится на правый клирос и при нем его дворцовые певчие;
и пение производит четвероголосное, партесу не жаловал, а во время
обедни сам читал апостол, голос сиповатый, не тонок и не громогласен,
лицом смугл, ростом не малый, сутоловат; когда от пристани идет до
церкви, из народа виден по немалому росту, головою стряхивал».115
Другой современник, также бывавший в церкви во время службы, пи-
сал, что Петр «стал по обыкновению среди певчих, в хоре которых звучно
и отчетливо пел, сам вышел с Библией в руках и, стоя в царских вратах,
довольно громким голосом прочел перед всею паствой главу из послания
Павла к Римлянам, после чего снова присоединился к певчим».116
Отступлен и е
Чертовщина на колокольне
Декабрьской ночью 1722 г. солдат Данилов — часовой Троицкой церк-
ви, был страшно напуган необыкновенными событиями, которые начали
происходить за его спиной, в запертой на замок колокольне церкви. Он
услышал за дверью на ярусах колокольни «великий стук с жестоким
страхом, подобием беганья», тяжелые шаги по скрипучим ступеням лест-
ницы, грохот бросаемых об пол предметов. Но присяга есть присяга, и,
дрожа от страха, солдат стоял на своем посту, пока не пришел соборный
псаломщик Дмитрий Матвеев благовестить к утренней службе. Открыв
двери колокольни, псаломщик удивился — на ярусах царил полный беспо-
рядок. Лестница-стремянка, по которой поднимаются к верхним колоко-
лам, была разломана и сброшена вниз, канаты и веревки, прикрепленные
к колоколам, неимоверно перепутаны и связаны... Свят-свят!!!
На следующую ночь в трапезной церкви, через которую и был проход
на колокольню, уже собралась целая компания: несколько солдат, пса-
ломщик и еще кто-то. И снова в полночь с колокольни послышался
страшный шум. Все были убеждены, что на колокольне орудует нечис-
тая сила, а по-нашему говоря, полтергейст. Утром псаломщик рассказал
о необычайном происшествии священнику Герасиму и дьякону Федосееву,
которые устроили между собой «ученый спор»: поп считал, что на ко-
локольне возится кикимора, то есть домовой, а дьякон полагал, что там
шалит сам черт. И во время этого спора дьякон произнес роковые слова,
что, мол, все это не случайно и довольно скверно и что «Санкт-Петер-
бургу пустеть быть!».
По доносу псаломщика дьякон Федосеев был арестован, дело получило
огласку, им занялась Тайная канцелярия — ведь дело происходило в Тро-
115 Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. СПб.; Париж;
М.; Нью-Йорк, 1993. С. 127.
116 ЮльЮ. Записки... С. 221 —222.
185
ицкой, любимой государем, помазанником Божиим, церкви. И тут та-
кое! Следует заметить, что политический сыск во все времена был ци-
ничен и равнодушен к чудесам, знамениям, потусторонним силам. Всех,
кто объявлял о них, тотчас тащили в пыточную камеру и задавали
два прозаичных вопроса: «Для чего ты это говорил и кто тебя этому
подучил?» Все доводы и ссылки на волшебные силы в сыске не прини-
мали. Так и дьякон Федосеев был допрошен, что-то бормотал про шум
на колокольне, испуганные свидетели подтверждали, но следователей
интересовали только сказанные несчастным дьяконом слова и больше
ничего...
Словом, Федосеев был бит кнутом и сослан навечно в Сибирь, «чтоб,
на то смотря, впредь другим таких непотребных слов говорить было
неповадно». Но, как говорится, на каждый роток не накинешь платок
(хотя, надо сказать, очень старались это сделать), и пошли упорные
слухи о том, что Петербургу «быть пусту», что построенному на
топком берегу, вопреки природе, желанию людей, городу придет конец,
он погибнет, ибо с самого своего «незапного» начала обречен. Эти слухи
жили в толще народа, переходили от одного поколения к другому. Нечис-
тый шалил на Васильевском, покойники в чиновничьих мундирах при-
ставали к прохожим, медный истукан скакал по улицам... Вся жизнь
этого города, висевшего на самом краю России над бездной вод, подтвер-
ждала слова дьякона Федосеева, и не раз под напором волн Балтики, при
нашествии страшных врагов многим его жителям казалось, что город
вот-вот погибнет, что сбудется мрачное пророчество: «Петербургу быть
пусту!»
«Австерия», сиречь кабак
Ближе к крепости, неподалеку от Петровского моста, стоял и знамени-
тый кабак — «Аустерия Четырех фрегатов» (другие названия: «Австерия,
или казенный питейный дом», «Овстерия», «Кружало», «Торжественная
австерия фрегатов»). Австерию, которая впервые указана на плане
1705 г., имел привычку после службы в Троицкой церкви посещать сам
царь, чтобы промочить горло чаркой любимой им анисовой водки.117 Здесь
же проходили разные пиршества. Как писал в июле 1710 г. Юль, после
молебна в Троицкой церкви, торжественного построения войск и салюта
по поводу первого юбилея Полтавы Петр и «все прочие последовали за
царем в кружало, где он в тот день задавал пир. Там по обыкновению шла
веселая попойка».118 Подобные попойки, подчас в течение нескольких
дней и по разным поводам, устраивались в австерии довольно часто. Лишь
позже празднества окончательно переместились в Почтовый двор на Ад-
БогдановА.И. Описание Сантпетербурга. С. 199.
ЮльЮ. Записки... С. 222.
186
миралтейском острове. Во время тостов за царским столом обычно палили
пушки крепости и стоявших на Неве кораблей. Грохот бывал такой, что
из окон окружавших площадь домов вылетали стекла. Это не преувели-
чение: в 1722 г. в списке ремонтных работ, которые нужно было провести
в здании мазанковых канцелярий упомянут и такой ремонт: в окнах, «ис
которых во время викторей и погодами стекла повыбивало», вставить 49
стекол.119
Отступление
Будни петербургского «Катка»
Австерия была местом важным, знаковым в городе. Здесь постоянно
собирались разные люди — кто равлечься, кто тоску залить, кто с людь-
ми поговорить. Здесь доносчики пропивали свои полученные в Тайной
канцелярии сребреники. За «доведенный», то есть доказанный, донос они
обычно получали пять рублей, если, конечно, донос был «незастарелый»,
то есть с момента произнесения кем-то «непристойных слов» о государе
до факта доноса прошло не больше трех дней. Кабак становился и мес-
том, где рождались доносы, — у пьяного человека развязывался язык во
много раз быстрее, чем у трезвого, а Тайная канцелярия — вон она, через
мост — ив Петровские ворота! В этом случае доносчик громко кричал
роковой клич: «Слово и дело!», привлекая к себе внимание окружающих,
и хватал болтуна за длинный язык.
Окружающие, согласно суровому закону, должны были помогать схва-
тить преступника. Однако многочисленные следственные дела в Тайной
канцелярии убеждают, что люди, услышав страшный крик, трезвели и,
бросив все, бежали из питейного заведения: быть свидетелем на Руси —
хуже не придумаешь! Дело в том, что по доносительному делу в тюрьму
на время расследования попадали все: преступник, доносчик и свидетели.
А следствие могло тянуться месяцами и даже годами. Словом, не приведи
Господи, оказаться свидетелем!
Совсем рядом от австерии, на Троицкой площади, располагались мно-
гочисленные канцелярии с толпами подьячих и челобитчиков. После ус-
пешного дела челобитчики обычно вели своих «благодетелей»-подьячих в
кабак «обмыть дело». Так бывало всегда. В Москве приказы находились
наверху, на кремлевском холме, а кабак — у его подножья. В народе он
назывался «Каток» потому, что зимой в приказ подьячему вернуться не
было никакой возможности: горка была скользкой, как каток, а подьяче-
ские ноги слабые, не держат — челобитчик был больно щедр! Думаю, что
в петербургской австерии было так же: подьячие — те же, просители —
те же, дела — тем более!
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 84 об.
187
Как государь посетил «Гостинку»
На Троицкой площади находился и первый Гостиный двор. Он был
построен в 1705 г. поблизости от Петровского моста и известен как «Тор-
говые ряды». Возможно, что и раньше на его месте были лавки купцов.120
28 июля 1710 г. Гостиный двор сгорел.121 Новое, двухэтажное (на нижнем
этаже — лавки, на верхнем — кладовые) мазанковое здание Гостиного
двора было построено через несколько лет. По мнению большинства ис-
ториков, Гостиный двор построили в 1713 г. Но похоже, что в тот год
только началось его строительство. В «Реестре строениям при Санкт-Пе-
тербурхе, с которых лет зачать были строиться», составленном Д. Тре-
зини в 1724 г., против строки: «Гостиный двор мазанковый» проставлена
Гостиный двор. Гравюра А. И. Ростовцева. 1716
120 Любименко И. И. Торговля в Петербурге// Петербург петровского времени. Л.,
1948. С. 90.
121 Походный журнал 1710 года. СПб., 1911. С. 18.
188
дата начала стройки — «1713».122 В написанном Петром перечне не-
отложных дел на 1714г. читаем: «Гостиный двор доделать».123 Он был
построен несколько в стороне от старого пожарища (к северу от центра
площади). Фундамент для него выводили 60 пленных шведов.124 На гра-
вюрах того времени мы видим Гостиный двор в виде длинного здания,
фланкирующего весь «задник» гравюры и вытянутого с запада на восток.
От Невы к Гостиному был проведен канал для подвоза товаров, который
начали по указу Петра строить в 1717 г. Землю из канала было приказа-
но выбрасывать на площадь перед Гостиным двором, которую предпола-
галось на этой основе мостить.125
Здесь, на старом пожарище перед Гостиным двором, во множестве
обосновались палатки и мелочные лавочки. Согласно одному из анекдо-
тов о Петре Великом, государь любил заходить в торговые ряды и заново
перекладывал на прилавках товар так, чтобы его лучше можно было
продать. Для него— «мастера», Учителя— было обычным учить своих
«глупых и ленивых подданных», как им жить. Петр предписывал кресть-
янам косить хлеб не серпами, а косами, посылал лаптеплетов одной гу-
бернии в другую для распространения там передового опыта плетения
лучших по качеству лаптей, советовал поморам, на каких судах им лучше
плавать, а на каких плавать нельзя. Он всегда знал кому как лучше,
потому как был царь!
«Умирать не страшно и не жалко»
Пожарище на Троицкой площади стало местом публичных казней в
Петербурге прямо в тот августовский день 1710г., когда сгорел Гостиный
двор и некоторые норовили под шумок растащить пожитки купцов-пого-
рельцев. Юль так описывает казнь троих мародеров на месте пожара:
«Прежде всего без милосердия повесили крестьянина. Перед тем как лезть
на лестницу (приставленную к виселице), он обернулся в сторону церкви
и трижды перекрестился, сопровождая каждое знамение земным покло-
ном, потом три раза перекрестился, когда его сбрасывали с лестницы.
Замечательно, что будучи сброшен с нее и вися [на воздухе], он еще раз
осенил себя крестом, ибо здесь приговоренным при повешении рук не свя-
зывают. Затем он поднял [было] руку для нового крестного знамения [но]
она [наконец, бессильно] упала». Другому казненному удалось перекрес-
титься даже дважды.126 Казнили здесь и позже. «По новгороцкому делу
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 211.
123 РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 1. Л. 2.
124 Там же. Д. 32. Л. 62.
125 Там же. Оп. 1. Д. 7г. Л. 1066 об.; АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 81. Л. 131; ср.:
Д. 79. Л. 493 и Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 170.
126 ЮлъЮ. Записки... С. 229—230.
189
роспопе Игнатью, — читаем в жур-
нале Тайной канцелярии 1724 г., —
эксекуция учинена на площади про-
тив Гостина двора — голова отсече-
на» (в другом случае указывалось:
«Близ Гостиного двора у Троицы на
въезде в Дворянскую слободу»).127
Казнили и наказывали в Петер-
бурге и в других местах. Одно уже
упомянуто выше — Плясовая пло-
щадь в Петропавловской церкви, дру-
гое лобное место было перед зданием
Двенадцати коллегий на Васильев-
ском острове, казнили также и на
пустыре «за кронверком» (на «06-
жорке»). В выборе места для экзеку-
ции в новой столице усматривается
московская традиция. Известно, что
Казнь подвешиванием за ребро и „
закапыванием в землю. С французской в старой столице казнили В трех ОС-
гравюры xviii в. новных местах: во-первых, на торго-
вой площади — Красной или «у Лоб-
ного места, на площади пред Спасских ворот», во-вторых, перед зданиями
приказов в Кремле и, в-третьих, на пустыре у Москвы-реки, известном как
«Козье болото» или просто «Болото». Здесь лишили жизни Разина, Пуга-
чева и множество других преступников.
По-видимому, казнь на поганом пустыре, обычно заваленном разным
«скаредством», на пожарище, на грязной площади имела и символиче-
ский, позорящий преступника оттенок — не случайно тело преступника
оставляли на какое-то время среди падали и мусора и даже не отгоняли
псов, которые рвались к окровавленным останкам.
В начале 1720-х гг. иностранцы, жившие в Петербурге, ездили компа-
нией, как на развлечение, «в Русскую слободу смотреть князя Гагарина».
Сибирского губернатора, попавшегося на воровстве и других злоупотреб-
лениях, приговорили к смертной казни и повесили в марте 1721 г. перед
окнами «Мазанковых коллегий» на Троицкой площади. Потом тело было
перемещено, как пишет Берхгольц, на виселицу возле Биржи. Это, по-
видимому, то самое место, где проводили и другие казни и где (тоже по
словам Берхгольца) «на обширной площади стояло много шестов с во-
ткнутыми на них головами, между которыми на особо устроенном эшафо-
те (думаю, что речь шла о каменных столбах. — Е.А.) виднелись головы
брата вдовствующей царицы (Евдокии Лопухиной. — Е. А.) и еще четырех
знатных господ».128 Но из дневника Берхгольца за апрель 1724 г. видно,
РГАДА. Ф. 9. Отд. 2. Д. 4. Л. 33 об.—34.
Берхгольц Ф. В. Дневник... 4.1. С. 71 —72.
190
что столбы с головами казненных по делу царевича Алексея даже пять
лет спустя еще стояли на прежнем месте и вдова Авраама Лопухина без-
успешно просила Петра I, «чтобы голову ее мужа, взоткнутую в Петербур-
ге на шест, позволено было снять». Только 10 июля 1727 г. родственник
казненного император Петр II предписал, «чтоб на столбах головы здесь
и в Москве снять и столбы разрушить, понеже рассуждается, что не над-
лежит быть в резиденции в городе таким столбам, но вне города».129
Иностранцев, видевших русские казни, поражала покорность, с какой
принимали свой удел приговоренные, которых выводили из крепости к
месту экзекуции. Д. Перри писал: «Русские ни во что не ставят смерть и
не боятся ее. Когда им приходится идти на казнь, они делают это совер-
шенно безразлично. Я сам видел, как осужденные шли с цепями на ногах
и с зажженными восковыми свечами в руках. Проходя мимо толпы народа,
они кланялись и говорили: „Простите, братцы!" и народ им отвечал тем
же, прощаясь с ними, и так они клали головы свои на плахи и с твердым,
спокойным лицом отдавали жизнь свою».
Датчанин Юль несколько раз видел смертные казни и писал почти так
же: «Удивления достойно, с каким равнодушием относятся [русские] к сме-
рти и как мало боятся ее. После того как [осужденному] прочтут приговор,
он перекрестится, скажет „Прости" окружающим и без [малейшей] печали
бодро идет на [смерть] точно в ней нет ничего горького».130 Его земляк
Педер фон Хавен, посетивший Петербург четверть века спустя, сообщал,
что в столице «и во всей России смертную казнь обставляют не так цере-
монно, как у нас или где-либо еще. Преступника обычно сопровождают к
месту казни капрал с пятью-шестью солдатами, священник с двумя малень-
кими одетыми в белое мальчиками, несущими по кадилу, а также лишь не-
сколько старых женщин и детей, желающих поглядеть на сие действо...
Как только пришедший с ними судебный чиновник зачтет приговор,
священник осеняет осужденного крестом, осужденный сам тоже несколь-
ко раз крестится со словами „Господи, помилуй!", и затем несчастный
грешник предает себя в руки палача и так радостно идет навстречу смер-
ти, словно бы на великий праздник. Палач, являющийся в сем действе
главной персоной, часто исполняет свои обязанности очень неторопливо
и жалостливо, как плохая кухонная девушка режет теленка.
Вообще же достойно величайшего удивления то, что, как говорят,
никогда не слыхали и не видали, чтобы русский человек перед смертью
обнаруживал тревогу и печаль. Это, без сомнения, отчасти объясняется
их верой в земное предопределение и его неизбежность, а отчасти — твер-
дым убеждением, что все русские обретут блаженство и, наконец, отчасти
великими тягостями, в которых они живут в сем мире».131
129 РИО. Т. 69. С. 43, 47.
130 ЮльЮ. Дневник... С. 230—231.
131 Хавен П. Путешествие в Россию // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоаннов-
ны в иностранных описаниях. СПб., 1997. С. 324.
191
Думаю, что иностранцы не очень сгустили краски, подчеркивая особую
будничность казни. Простотой и именно будничностью веет от записи в
журнале Тайной канцелярии от 24 января 1724 г.: «В 10-м часу по утру
Его императорское величество изволил быть в Санкт-Питер-Бурхской
крепости в церкви Петра и Павла во время обедни, где собраны были
колодники по делам из Вышняго суда: бывшей обор-фискал Алексей
Нестеров и протчие, приготовленные ко экзекуции, тамо же в церкви был
для онаго же бывшей фискал Ефим Санин, и Его величество изволил ево,
Санина, спрашивать о делах артиллерийских и потом указал ево, Санина,
с протчими колодники вести ко экзекуции на площадь».
Как видим, в соборе царь спокойно разговаривал «о делах артиллерий-
ских» с человеком, которого накануне приговорил к страшнейшей смерт-
ной казни через колесование. А потом они, мирно беседуя об интересном
для них предмете, пошли на Троицкую площадь. И уже у эшафота царь
решил, что разговор с Саниным следует продолжить и «с Троицкой пло-
щади по указу Его императорского величества оного Санина велено по-
слать под караул в прежнее место, понеже ему, Санину, того числа экзе-
куции не будет».132 Через некоторое время Санина все-таки казнили —
видно, все темы для разговоров с царем были исчерпаны...
Мазанковые канцелярии
На площади находилась и первая, построенная в 1703 г., Биржа —
место торгов и заключения сделок между купцами.133 На плане Петербур-
га 1705г. Цылова она называется «Первоначальной биржей». Это пра-
вильно, так как первая Биржа сгорела в 1710 г. одновременно с первым
Гостиным двором и была отстроена заново одновременно с новым Гости-
ным двором. Возможно, мы видим это новое здание на гравюре Ростовцева
«Гостин двор» (сооружение справа от Гостиного двора, почти примыкаю-
щее к нему).134 В начале 1724 г. Петр распорядился возвести новую Бир-
жу «особую, где пристойно». Вероятнее всего, она была неподалеку от
новой портовой таможни, в которую переделали Кофейный дом.135
Из отрывочных данных очевидно, что все эти здания располагались
непосредственно на Троицкой пристани Большой Невы. Недалеко от Гос-
тиного двора была также конская площадка, где торговали лошадями,
припасами и можно было нанять извозчика. Здесь же был От даточный
двор — винный склад, где держали вино для кабаков и питейных погре-
бов.136 На Троицкой площади был не только деловой центр, здесь нахо-
1Аг РГАДА. Ф. 9. Оп.2. Д. З.Л. 107; РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 4. Л. 19.
133 Немиров Г. А. Петербургская биржа при Петре Великом. СПб., 1888. С. 4.
134 Алексеева М. А. Гравюра петровского времени. Л., 1990. С. 152.
135 Немиров Г. А. Построение Биржевого здания 1724 года. СПб., 1889. С. 2; Бог-
данов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 200.
136 Там же. С. 197.
192
дилась и государственная власть. Дело в том, что с фактическим пересе-
лением царя Петра на берега Невы за ним перебрались, как уже отмеча-
лось, походные канцелярии основных московских приказов, которые
постепенно стали «перетягивать» к себе власть из старой столицы. По
мнению А. И. Богданова, на Троицкой площади с 1705 г. они и размести-
лись.137 С переездом в 1712 г. в Петербург Сената этот процесс усилился.
Сенат переселился из крепости в 1718 г. именно на Троицкую площадь,
заняв место в ее юго-восточном углу, ближе к Неве.
Подобно кремлевским приказам, каждая канцелярия строила свое зда-
ние в стык со зданием другой канцелярии. Так возникало единое длинное,
стоящее перпендикулярно к Неве здание канцелярий, разделенное на
множество «отсеков», секций, при этом каждая канцелярия имела свою
крышу, из-за чего их общая крыша казалась «прерывистой». Это видно
на гравюре А. Ф. Зубова «Торжественный ввод в Петербург четырех швед-
ских фрегатов в 1720 г.». Когда требовалось учредить новую или расши-
рить старую канцелярию, то к крайнему «отсеку» пристраивали новый
(в указах писалось: «Пристроить еще вновь мазанок что пристойно»).138
В данном конкретном случае шла речь о новом здании канцелярий,
построенном по известному указу Петра от 28 апреля 1714 г. В нем гово-
рилось: «При Санкт-Питербурхе на Гороцком острову построить шесть
канцелярий пруским новым будинком против чертежа архитектура Анд-
рея Трезина», длиною по 11, а поперек — по 8 саженей. В начале 1718 г.
в здании канцелярий (фактически объявленных с началом государствен-
ной реформы коллегиями) вспыхнул пожар и его пришлось частично от-
страивать заново.139 После переезда сюда в том же году из Петропавлов-
ской крепости Сената отделочные работы в здании еще продолжались. Из
челобитной маляра Ф. А. Алмазникова 1720 г. видно, что сенатские поме-
щения были богато украшены живописью и имитациями под мрамор и
орех. Особенно нарядна была Аудиенц-камора, в которой царь, сидя на
троне под роскошным балдахином, принимал в 1720 г. польское посоль-
ство, а на следующий год устроил празднество Ништадтского мира. Зда-
ние продолжало расширяться под «натиском» разросшейся с началом го-
сударственной реформы бюрократией.140 Всем новым коллегиям в здании
старых канцелярий разместиться не удалось, и в мае 1719 г. был издан
указ о ремонте снесенной бурей кровли дома Ф. М. Апраксина, куда пере-
вели образованную в 1718 г. Берг- и Мануфактур-коллегию.141 Побли-
зости были построены дом (или несколько домов) для чиновников.
137 Там же. С. 173.
1 Иогансен М.В. Здание «мазанковых коллегий» на Троицкой площади Петер-
бурга // От Средневековья к Новому времени: Материалы и исследования по русско-
му искусству XVIII—первой половины XIX века. М., 1984. С. 75. Ср.: РГИА. Ф. 467.
Оп. 1. Д. 7а. Л. 70.
139 Иогансен М. В. Здание «мазанковых коллегий»... С. 76.
140 Там же. С. 77—80.
141 РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 13. Л. 1.
13 Заказ № 79
193
В ноябре 1723 г. принятому на службу переводчику (и будущему сообщ-
нику А. П. Волынского) Иоганну Эйхлеру отвели квартиру в «доме, кото-
рой нарочно построен ради коллежских служителей».142
Первый порт: теперь уж «все флаги в гости будут к нам!»
Неполеку от Троицкого собора был главный торговый порт города.
Глубины у этого берега Большой Невы позволяли морским судам прича-
ливать к длинному пирсу (он изображен на плане 1725 г.).143 Кроме того,
на известной гравюре А. И. Ростовцева «Гостин двор» видно, что корабли
стояли и у деревянного, расположенного вдоль берега причала.144 Первый
Петербургский порт просуществовал до 1732 г., пока его не перевели на
Стрелку Васильевского острова. У Троицкой площади были построены
портовые сооружения: пакгаузы, амбары, важни (весовые), таможня. По
примеру Амстердама и других портовых городов поблизости от пристани
находился Кофейный дом, где желающие могли попробовать «кофий» —
входивший в быт петербуржцев заморский напиток. Иностранец упомина-
ет Кофейный дом, как здание стоящее на самом берегу Невы, которое во
время наводнения в ноябре 1721 г. было затоплено до окон. По-видимо-
му, место это было поприличнее, чем «Аустерия Четырех фрегатов», и тут
во время подготовки к маскараду собирались дамы петербургского света.145
После того как помещение кофейни было занято под портовую таможню,
в 1722 г. на Троицкой пристани возвели новое здание Кофейного дома с
винным погребом.146 Очевидно, именно к Троицкой пристани причалил в
ноябре 1703 г. первый иностранный корабль, о чем сообщили «Ведомо-
сти»: «В ноябре месяце пришел к Санктпитербурху карабль галанской
(это был корабль фрисландского шкипера Выбеса. — Е.А.) с товары, с
питьями, и с солью, на котором был шипер (шкипер. — Е.А.) и неколико
матросов, и тот карабль по велению господина губернатора принят по
обыкновению и за приход подарено вышепомянутому шиперу за столом в
доме его губернаторском пять сот золотых... и при том сказано ему в
обнадеживание других, есть ли потом другой карабль туда придет, и тому,
кто на том карабле, дано будет триста золотых...»147
Приход коробля Выбеса был настоящим чудом для основателей Петер-
бурга потому, что шведы надежно блокировали вход в устье Невы с моря
и поворачивали все корабли, шедшие, как обычно в прежние годы, за
лесом к Ниеншанцу. 12 августа 1703 г. Меншиков писал на Олонецкую
142 Там же. Оп. 2. Д. 37а. Л. 494.
143 ЦыловН.И. Планы... (План 1725 г.).
144 Алексеева М'. А. Гравюра петровского времени. С. 152.
145 БерхгольцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 148, 151.
146 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 1445; Д. 25. Л. 39.
147 Ведомости времени Петра Великого. М., 1903. Вып. 1. 1703—1707 гг. С. 95—96.
194
верфь Петру, что в Финский залив прибыло за брусом 12 голландских
кораблей, а потом еще шесть подошли к устью реки Сестры. Приехавший
в Петербург посуху шкипер одного из них сказал, что шведский адмирал
Нуммерс их в Петербург не пропускает, но шкипер дал слово, что «ночью
на одном корабле, на котором есть ренское (рейнское — любимое царем
вино. — Е.А), хотел пройтить [шведский] флот и притти к нам».148 По-
видимому, тогда, в августе, голландцам все же не удалось прорваться к
внезапно возникшему русскому городу, но, как только шведская эскадра
ушла на зимовку в Выборг, судно Выбеса с заморскими «питьями» при-
чалило к Троицкой пристани.
Еще долгое время плаванье в Петербург было опасным, и даже в
1716 г., уже после Гангутской победы, англичане и голландцы посылали
с караванами своих торговых кораблей военный конвой — шведское ка-
перство (разрешенное государством пиратство) расцвело в эти годы на Бал-
тике, и его жертвами становились не столько русские суда, которых было
еще мало на Балтике, сколько купеческие корабли нейтральных стран.
Юст Юль, приплывший к Усть-Нарве с посольством на датском корабле,
описывает, какие трудности он и его люди испытали при высадке на бе-
рег. Шведы так стерегли ингерманландский берег, что русские не могли
свободно даже выплыть на лодке, чтобы половить рыбы. Лишь в самом
конце Северной войны, когда преимущество России стало подавляющим,
а русский десант жег пригороды Стокгольма, шведы предпочитали не вы-
совываться из своей военно-морской базы в Карлскруне, иностранные ко-
рабли свободно входили в Неву и во множестве стали швартоваться у Тро-
ицкой пристани. Они приходили сюда регулярно. Это видно по тому, что
шкиперы даже называли суда в честь нового города «Санкт-Питербург», а
также «Петергов».149 Позже, во второй половине XVIIIв., так же посту-
пали американские капитаны, которые десятки раз (!) пересекали Атлан-
тику на своих судах и из Бостона, Рокпорта, Ньюпорта и других портов
Новой Англии приходили в Петербург за русскими товарами. Говорят, что
они привозили из России сотни тысяч гусиных перьев и Декларация неза-
висимости США подписана была русским гусиным пером.
В течение почти всей Северной войны, и особенно — в ее начале, русский
военно-морской флот был не в состоянии противиться шведам: он был еще
слишком слаб, чтобы выйти в открытое море. Первые боевые суда Балтий-
ского флота стояли (и зимовали, вероятно вытащенные на берег) под защи-
той пушек крепости, возле Петровского моста и в протоке, отделявшей
Заячий остров от Городового (на шведской карте 1704 г. справа от крепо-
сти написано: «Здесь находится неприятельский флот»). «Флот, — писал
в 1711г. Юль,— стоит между крепостью Петербургом и Кронверком».150
Немиров Г. А. Построение Биржевого здания. С. 8.
149 Там же. С. 14.
150 Базарова Т.А. Санкт-Петербург на шведском плане начала XVIII века// ПЧ-96.
С. 47; ЮльЮ. Записки... С. 178.
195
Это и была первая в Петербурге военная гавань. По-видимому, в самом
кронверке кроме арсенала были и склады корабельных припасов, а также
была маленькая верфь, на которой строили галеры, а с 1709 г. ремонти-
ровали небольшие суда.151 Здесь же, по мнению историка П. А. Кротова,
был даже создан своеобразный военно-морской мемориал — под навесами
хранились памятные для петровских моряков русские и шведские трофей-
ные корабли.152
«Красные хоромцы», или Домик Петра Великого
Первым жилым домом, возведенным в Петербурге, как всем известно,
был знаменитый Домик Петра Великого, построенный из сосновых бревен
24—26 мая 1703 г. Нет книги о Петербурге, в которой об этом не было бы
упомянуто. Рядом начали поспешно строить жилье для губернатора Мен-
шикова и других сподвижников Петра I. Можно предположить, что многие
дома в разобранном виде перевозились из Шлотбурга — как известно, кре-
пость при осаде сохранилась. В сочинении «О зачатии и здании...» говори-
тся, что 24 мая Меншиков предложил царю вместо того, чтобы валить сы-
рой лес и рубить из него Домик, перевезти дом из Шлотбурга, так как там
«от пожару многие домы в остатке, строены по архитектуре из лесу брусо-
вого». Петр якобы отверг предложение Меншикова построить дом из бруса,
доставленного с развалин Шлотбурга. Возможно, для Петра — человека
чуткого ко всякой символике — особо важна была знаковая сторона собы-
тия: он хотел, чтобы первый дом был построен из деревьев, срубленных
прямо на месте будущего города. Поэтому царь и отказался от предложе-
ния Меншикова. Вероятно, в своем новом доме, выкрашенным «под кир-
пич» (а крыша— гонт «под черепицу», с деревянной мортиркой и «горя-
щими» бомбами на коньке), царь 30 мая отметил свой 31-й день рождения.
Отступление
Великая сила любви
Царю было 30 лет, когда весной 170S г. он впервые вступил на берега
Невы. По тем временам он был не так уж молод, а главное, — он успел
очень многое повидать. За его спиной были война с турками, долгие скита-
ния по Европе и России, плавание в штормовом море, пыточные подвалы
Преображенского приказа, годы напряженного труда и почти беспрерыв-
ных кутежей. Словом, казалось, что его нельзя уже ничем удивить или по-
разить. Но, сойдя с лодки на топкий берег будущей Петроградской стороны
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 134; Богатырев И. В. Галерная
верфь Петра I// Судостроение. 1983. № 12. С. 61.
152 КротовП.А. Гангутская баталия 1714 года. СПб., 1996. С. 197—199.
196
в тот памятный майский день, он
пришел в восхищение от увиденного
и тотчас приказал рубить на берегу
сосновый дом. Так, нежданно-нега-
данно для себя, окружающих и всей
России, царь Петр вдруг обрел здесь
милый уголок, родину, навсегда при-
вязался к этому месту, заложил здесь
город, столицу империи. Иным труд-
но понять, почему царь с такой не-
обыкновенной нежностью относился
к этому поначалу неказистому посе-
лению на широкой пустынной реке,
почему, вопреки реальности, он назы-
вал в своих письмах этот городок на
французский манер «парадизом» и
был готов уступить упрямому швед-
скому королю Карлу XII Новгород,
Псков, чуть ли не пол-России за бес-
плодный клочок земли в устье Невы.
Конечно, все знают, что России
тогда нужен был выход к морю, га-
вань на Балтике. Нужно было, нако-
нец, восстановить справедливость и
вернуть «старинную потерьку» —
Ижорские земли, «наши отчины и
Домик Петра I.
Гравюра середины XVIII в.
дедины». Все так! Но здравый смысл все-таки должен был подсказать
Петру, что цена этому клочку земли уж слишком велика. И потом: зачем
же столицу — сердце страны — переносить на опасный пограничный ру-
беж, да еще на берег Невы — этого до поры до времени спящего водяного
Везувия? Но что значит здравый смысл, когда поступки человеку диктует
любовь!
Именно любовь сыграла огромную роль в рождении нашего города.
Поразительно быстро Петр обосновался здесь и прикипел к своему «Пе-
тербургу-городку». И этому есть объяснение: раньше у него не было свое-
го дома, той малой родины, без которой ветер жизни носит человека,
как перекати-поле. За этой странной неприкаянностью повелителя-са-
модержца стояла печальная история его детства и юности. В десять лет
царевич Петр, родившийся в московском Кремле, стал царем и сразу же
увидел, как взбунтовавшиеся стрельцы, пьяные от вина и крови, растер-
зали на куски многих его близких, родных людей. Долгие годы правления
царевны Софьи он испытывал страх за свое политическое будущее и за
свою жизнь. Он не любил запутанных московских улочек, закоулков, ту-
пичков и проулков (вот почему у нас, в Питере, такая любовь к назва-
нию «проспект», и их носят вполне скромные улицы!), не раз царю доно-
197
сила, что уже точат на него острые ножи, а ведь он ездит по вечерам и
без охраны, В Москве нельзя было развернуться, здесь все дышало ненави-
стной стариной, все начинания тонули в московской грязи, безалаберщи-
не и лени: как известно, московское «тотчас» — целый век!
Да и личная жизнь не задалась: не было счастья с царицей Евдокией —
настоящей старомосковской Дуней, Пропали еще несколько лет с Анной
Монс из Немецкой слободы, которая не любила царя, а под конец взяла да
и изменила ему, А между тем грозный царь Петр нуждался, как и все люди,
в семейном тепле и покое. Нет, Москва не была родиной его души, родным
домом! Он рвался из нее прочь при первой возможности. Не случайно, глядя
в Англии в 1698 г, на маневры британского флота, он в сердцах восклик-
нул: «Как бы я хотел сменить свою судьбу царя на должность английско-
го адмирала! »
Здесь же, на берегах Невы, на новом месте, не омраченном памятью
прошлого, все пошло у Петра как нельзя лучше. Были одержаны первые
победы над шведами, наладилась и семейная жизнь. Разве он мог бы поду-
мать, что не пройдет и семи лет после основания города, а он будет плыть
по морю на шняве «Лизет» и слать приветы своему большому семейству,
жене Катеринушке, «другу сердешному», дочерям Аннушке и Лизетке! Что
в дальних походах он будет мечтать о том часе, когда вернется в свой
«Парадиз», сокрушаясь, что не увидел, как зацвел его любимый «огород» —
Летний сад.
Во время реставрации Домика Петра в 1970-х гг. были обнаружены
цветные росписи на наличниках окон и на внутренних дверях,153 Среди
Интерьер домика Петра I
Восстановление памятников архитектуры Ленинграда. Л., 1987. С. 62—63.
Подробнее см.: ЗязеваЛ. К. Декоративно-монументальная живопись Домика Петра I
и попытка ее атрибуции // От Средневековья к Новому времени... С. 87—93; Бла-
говещенский Н. Н. Первоначальная окраска Домика Петра I // ПКНО: Ежегодник.
1976. М., 1977. С. 235—237; ГессенА.Э. Реставрация Домика Петра I // Там же.
С. 230—234.
198
зелени леса и хаоса первой стройки он выглядел, вероятно, как маленький
сказочный терем. В петровское время Домик Петра I назывался иначе:
«Красные хоромы», или «Старые Его императорского величества Красные
хоромы». В 1720 г. Петр решил сохранить свое первое жилище на память
потомству и поэтому предписал Трезини «около хором старых Царского
величества на Городовом острове сделать сарай с кровлей».154 В 1723 г.
Трезини разработал проект открытого павильона. Был объявлен конкурс на
подряд «к делу каменных столбов на голярею с арками кругом Красных
хором». В сентябре 1723 г. подряд выиграл ярославец, помещичий кресть-
янин Саблин, который обязался с командой в 30 каменщиков забутить фун-
дамент и поставить каменные столбы с арками и пилястрами. В октябре
на павильоне уже была установлена кровля из гонта, выкрашенная суриком.
На следующий год было решено для лучшей сохранности реликвии
«меж зделанных каменных пилястров кругом вместо боляс выкласть ка-
менную стенку толщиною на полтара аршина, дабы прибылыми водами
оных хором не подмывало». Одновременно потолок галереи оштукатури-
ли, а землю внутри приказано было «от хором до пилястров кругом вы-
стлать кирпичом в ребро» или камнем и «перед дверью каменную лест-
ницу зделать».155
Главное, чтобы соседи были хорошие!
Из разобранных шлотбургских домов был построен самый нарядный в
городе дом Меншикова (так называемые «Посольские хоромы»). На швед-
ской карте Петербурга 1704 г. дом Меншикова изображен двухэтажным,
с высокой крышей и башенкой. Таким же мы видим его и на известной
гравюре П. Пикарта 1704 г. По мнению исследователя шведской карты
Т. А. Базаровой, именно Посольские хоромы был позже перевезены на
Васильевский остров и поставлены за строившимся каменным дворцом
Меншикова. Он запечатлен на известной гравюре Махаева с видом на
Васильевский остров и на планах Петербурга XVIII в. Возможно, именно
о нем писал в отчете 1724 г. Д. Трезини: «На Васильевском острову.
Временный Большой дом по Городовому острову светлейшего князя. 1704,
в июне 7».156 Следовательно, 7 июня 1704г.— дата начала строитель-
ства Посольских хором на Городовом острове. Всего на шведской карте
1704 г. на Городовом острове обозначено 15 разных построек.157
Ни о каком первоначальном плане жилой застройки на набережной,
ставшей впоследствии Петровской, речи не шло. Если при строительстве
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 203.
155 РГИА. Ф. 467. Оп.2. Д. 44г. Л. 1555—1558.
156 Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 210.
157 Базарова Т. А. Санкт-Петебург на шведском плане... С. 47; Алексеева М. А. Гра-
вюра петровского времени. С. 53.
199
Петербургская сторона: здание Сената, дома М. П. Гагарина, П. П. Шафирова.
Фрагмент гравюры «Панорама Петербурга». А. Ф.Зубов. 1716
первого жилого квартала Петербурга и была какая-то система, то суть ее
состояла в том, что ближе к Домику Петра и к набережной селились
наиболее важные персоны. Рядом с Домиком стояли Посольские хоромы
А. Д. Меншикова — первого губернатора, дальше от берега Невы, в глу-
бине острова, устраивались люди менее влиятельные и состоятельные:
чиновники, офицеры приписанных к крепости полков, а еще дальше
тянулись солдатские слободы и лагеря: «таборы» и «юрты» иррегуляр-
ных частей — запорожских казаков, башкир, татар.
Вдоль же Невы (по будущей Петровской набережной) в один ряд с
Домиком Петра в 1710—1713 гг. были построены каменные дворцы его
ближайших сподвижников: князя М. П. Гагарина, П. П. Шафирова,
Н. М. Зотова, Г. И. Головкина (стоял на самом мысу, образованном Боль-
шой Невой и Большой Невкой), а также генерала Шилова. Первым из
них был построен в 1710г. в камне дом канцлера Г.И.Головкина.158
Исследовательница Е. Барышникова полагает, что дом Головкина был
сооружен из взятого в бывшем Ниеншанце кирпича.159 Каменный дом
сибирского губернатора князя Матвея Гагарина (построен в 1713 г.) был
отписан в казну после казни хозяина за взяточничество: в 1721г., как
уже было сказано, Гагарина повесили неподалеку от его дома — на Тро-
ицкой площади. Царь передал его конфискованный дом созданному в том
же году Святейшему Синоду. В другом, тоже конфискованном доме, при-
Овсянников Ю.М. Доминико Трезини. С. 211.
Барышникова Е. Санкт-Петербург XVIII века в чертежах из коллекции Берх-
гольца//Шведы на берегах Невы: Сб. ст. Стокгольм, 1998. С. 142; Филиппов С.
Площадь Революции. С. 18.
200
надлежавшем вице-канцлеру П. П. Шафирову, устроилась в 1725 г. обра-
зованная по указу Петра I 1724 г. Петербургская академия наук («Акаде-
мия-де-сианс»). Шафиров был влиятельным сановником, но в 1723 г.
оказался в опале и был отправлен в ссылку. Дом его был обширен и
удобен для государственного учреждения. Сюда в августе 1725 г., на пер-
вое торжественное публичное собрание (в сущности, открытие) Академии,
прибыла сама императрица Екатерина I.
Как царственная кухарка Академию открывала
Открытие Петербургской академии здесь, на будущей Петровской на-
бережной, где-то возле Домика Петра, было событием неординарным,
выдающимся как для истории Петербурга, так и для истории России.
Петр давно мечтал организовать в своей столице Академию. Он тщатель-
но продумывал, как это лучше сделать, как создать ученое сообщество,
которое было бы не говорильней высоколобых гениев, а полезным для
отечества учреждением. Петр понимал, что создать Академию непросто.
Нужна солидная финансовая, материальная база, нужно пригласить в
новую Академию крупных ученых (своих-то не было!), предоставить им
хорошие условия для работы и очень «длинный рубль» — иначе в край
«крещеных медведей» они добровольно не отправятся. Приглашения были
разосланы во многие университеты Европы, началась долгая переписка,
словом, нужно было ждать, когда будущие члены Академии приедут в
новую русскую столицу. Петр до этого дня не дожил, Академию открыла
уже после его смерти вступившая на престол Екатерина I, женщина прос-
тая, необразованная, бывшая прачка (портомоя) и кухарка. Но она свято
следовала заветам своего великого супруга. «Мы желаем все дела, нача-
тые трудами императора, с Божьей помощью завершить» — так обещала
царица своим подданным в одном из первых манифестов. К середине лета
1725 г. многие из принявших приглашение Петра западных ученых при-
ехали в Россию.
Отступление
Первые ученые, или Экспедиция за славой
Нужно отдать должное приехавшим в Петербург ученым. Ведь они по
доброй воле отправились в Россию, известную в Европе как страна варва-
ров, дикарей, церковных отступников. Но, снимаясь с насиженных мест
в уютных университетских городках Европы, они ехали не только за
полновесным тогда русским рублем. Главным образом, их воодушевляла
любовь к знаниям, открывшиеся перспективы настоящей работы на бла-
го науки, общеевропейской цивилизации. Они хорошо знали, что Россия —
201
богатейшая и совершенно неисследованная страна. В ней можно сделать
так много открытий, прославить на века свое имя! Пример немецкого
ученого Даниэля Готлиба Мессершмита, еще за семь лет до открытия
Академии отправившегося в Сибирскую экспедицию, воодушевлял многих.
Оказывается, он побывал в девственных, неизученных местах, видел
неизвестные «дикие народы», собрал уникальные научные коллекции,
гербарии растений, о существовании которых в Европе даже не подозре-
вали! От мысли о неизведанном звездном небе России, о ее неизмеренных
и не занесенных на карту пространствах замирало сердце астронома и
картографа Иосифа Никола Делиля. А какие древние рукописи о начале
Руси пылятся в монастырских библиотеках! — мечтал историк Герард
Фридрих Миллер. И вообще, лучше быть академиком в варварской Рос-
сии, чем всю жизнь кропателем и ассистентом бездарного профессора в
знаменитом европейском университете, думал, отправляясь в Петербург,
молодой студент-биолог Леонард Эйлер. И он стал именно здесь, в Пе-
тербурге, мировой знаменитостью, гениальным математиком! Большин-
Перспективный вид одного из залов Библиотеки Академии наук.
Гравюра Х.А. Вортмана
202
с/7100 талантливых людей «европейского научного десанта», прибывшего
в Россию, не ошиблись: эта страна открыла перед ними двери и свое сер-
дце. Для многих из них она стала второй родиной, где к ним пришли слава,
почет и уважение, в земле России их прах покоится до сих пор. Эти уче-
ные — бесконечен их список — слава России, они, вместе с русскими со-
братьями, возвеличили ее как страну, не чуждую наукам и культуре.
И вот при Екатерине I наступил торжественный для истории русской
науки миг открытия Академии. 15 августа 1725 г. императрица приняла
первых академиков и благосклонно выслушала благодарственную речь на
латыни профессора Якоба Германа. Он приветствовал императрицу как
продолжательницу великого просветительского дела ее супруга: «...Петр
Великий, положивший первые основания сего знаменитого учреждения,
не находил ничем лучше украсить все свои победы, как основанием сего
общества ученых и из всех своих завоеваний, по-видимому, ни одного
не ценил выше торжества— увидеть некогда науки и изящные искусст-
ва процветающими в его владениях... Великолепие здания, назначенного
для Академии, богатое снабжение академиков всеми вещами, необходи-
мыми для возделывания наук, мудрость установлений, начертанных по
высочайшему соизволению Вашему, щедрость вознаграждений, назначен-
ных профессорам, имеющим честь принадлежать к Академии и столько
других милостей, полученных и получаемых ежедневно, все это — дока-
зательства, не допускающие никакого исключения».160
Красиво сказано, вот что такое элоквенция, сиречь наука красноречия!
Неграмотная кухарка, сидевшая на троне, ни слова не понимала по-латыни,
но согласно кивала головой, изредка поглядывая на стоявшего рядом негра-
мотного же фельдмаршала, члена Британского королевского общества Алек-
сандра Меншикова, и все были очень довольны происходящим, собой и друг
другом. Из всего окружения государыни речь Германа понимал только один
человек — Феофан Прокопович... Но о нем расскажем потом, в своем месте.
Пристать к пристани
А потом государыня в сопровождении блестящей свиты прошла на
пристань, села в буер и отправилась к себе домой — в Летний дворец,
догуливать последние свои золотые деньки. Вдоль берега Невы, напротив
зданий, на набережной, по обычаям того времени, строились «собствен-
ные пристани». Это были деревянные, дощатые сооружения. Пристань
тех времен — это причал, похожий на современный, выдвинутый на сваях
Первая аудиенция академиков у императрицы Екатерины I 15 августа 1725 го-
да//Ученые записки Императорской Академии наук по I и III Отделениям. СПб.,
1853. Т. 1. С. 336—341.
203
в реку. Первой от Кронверкского протока была, как уже сказано, торго-
вая Троицкая пристань. Выше по берегу Невы, то есть в сторону Домика
Петра, располагалась Сенатская пристань. В 1722 г. Доменико Трезини
было указано «у сенатцких полат зделать пристань от оных полат до угла
в равенство Троицкой пристани... длиною дватцать четыре сажени (т. е.
более 50 м. — Е.А.), шириною четыре сажени, и набить сваи по Неве-
реке, и положить брусья, и намостить досками, и отделать пристань с
лестницами для приставания судов... к которой изволит Его император-
ское величество, также господа сенаторы приезжают водой».161
На гравюре 1704 г. П. Пикарта видны эти выдвинутые от берега при-
стани-причалы. Были они, по данным 1723 г., и «подле Кофейного
дому».162 Из документа 1721 г. о строительстве шести пристаней у Госпи-
таля на Выборгской стороне следует, что причалы были разной длины:
12, 15, 16 саженей (т. е. до 38 м).163 Примерно такой же, как Сенатская,
была и упомянутая в источниках «Гагаринская пристань», напротив дома
князя М. П. Гагарина (позже — здания Синода). У этой пристани, по
данным А.И.Богданова, в 1723г. были построены казенные постоялые
дома «для постою всяких приезжих людей».164 Кстати, архивные матери-
алы позволяют уточнить приведенные Богдановым данные. Согласно им,
Домик Петра находился «по берегу реки Невы между Святейшим Сино-
дом и [избами] постоялых дворов».165
Старшая сестра Невского проспекта
Большая Дворянская, или просто Дворянская, улица была составлена
из домов высокопоставленных чиновников. Она пролегала за «спинами»
домов знати, стоявших на набережной, и тянулась от Троицкой площади
вдоль Невы, потом делала поворот налево вдоль Большой Невки и далее
«растворялась» в огородах. Севернее Большой Дворянской располагались
две Малые Дворянские улицы, а также Малая и Большая Посадские
улицы.166 Здесь жили купцы и торговцы с Гостиного двора, стояли дома
приказных и ремесленников. Это был приход церкви Рождества Богороди-
цы (до 1721г. Казанской), которая была построена в 1712 г. «в Посад-
ской Большой улицы» и снесена около 1729 г.167 Севернее Посадских улиц
жили оружейники, что дало название позднейшей Оружейной (ныне по-
161 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 637. Л. 1; Оп. 2. Д. 25. Л. 84.
162 ЗязеваЛ.К. Музей «Домик Петра1». Л., 1979. Ил. 9; РГИА. Ф. 467. Оп. 4.
Д.39. Л.34.
163 Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 48 об.
164 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 191.
165 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 1556.
166 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 219.
167 Там же. С. 301—302.
204
чему-то «Мира») улице. По данным А.И.Богданова, неподалеку нахо-
дился Оружейный двор, то есть арсенал и оружейные мастерские, а также
Большая и две Малые Оружейные улицы. Примечательно и название еще
одной Оружейной улицы: «Налипшая Оружейная улица». Это значит, что
улица выходила «налицо» — на открытое пространство к палисаду.168
Городили палисад
Палисад (частокол из вертикально поставленных и заостренных, а
иногда и «заигленных» поверху гвоздями бревен) со рвом перед ним от-
делял эту часть острова от других. Как уже сказано выше, палисад был
построен здесь в первые годы существования города, он отсекал почти
четвертую (юго-восточную) часть Городового острова, шел от кронверка
примерно до современной Большой Пушкарской улицы и под прямым
углом поворачивал на восток, выходя к берегу Большой Невки. Думаю,
что в районе современной Большой Пушкарской улицы в палисаде были
ворота. Там находилась так называемая Полянка, на которой стояла
церковь Святого Матвея (бывшая Петропавловская), а также торговые
ряды, отмеченные А. И. Богдановым. Палисад имел оборонительное зна-
чение. На нем соорудили несколько бастионов, возможно, там были и
Подворье Феофана Прокоповича
Там же. С. 218, 205.
205
пушки.169 Палисад защищал привилегированную часть города от возмож-
ного наступления шведов, а более от «лихих людей» и волков, зимой
стаями бродивших в окрестностях.170
За северной стеной палисада, по берегу Карповки, размещались дачные
владения богатых жителей. Наиболее известна так называемая «Гене-
ральская мыза» обер-коменданта крепости Романа Брюса. После его сме-
рти в 1720 г. мыза отошла к архиепископу Новгородскому Феодосию
Яновскому, а потом к сменившему его в 1725 г. Феофану Прокоповичу.
Место это называлось Новгородским подворьем. Позже, в 1737 г., там
построили Преображенскую церковь. Теперь на этом месте — Медицин-
ский университет.171 Дачи в низком или неприятном для отдыха месте
комендант и церковный иерарх вряд ли бы для себя построили. Видно,
место было хорошее и не случайно именно здесь, напротив подворья, был
основан Аптекарский огород, давший название Аптекарскому острову.
Феофану приписывают и прокладку двух просек — будущих Каменноост-
ровского и Аптекарского проспектов.172 На этом же острове, уже ближе к
берегу Большой Невки, было устроено одно из первых кладбищ Петербур-
га — место погребения иностранцев.
Портрет на фоне города
Феофан Прокопович, или «Карманный поп»
Аптекарский огород был любимым местом архиепископа Новгородского
Феофана Прокоповича. Датский путешественник, побывавший в Петер-
бурге в 1736 г., встретился с Феофаном именно в Аптекарском огороде, и
архиепископ поразил датчанина изысканным обхождением, необыкно-
венными и глубокими знаниями, блистательным умом. Все это правда.
Другого такого образованного человека в России того времени не суще-
ствовало. Но не только образованностью, знанием десятков языков, тон-
ким и глубоким умом прославился у современников Феофан Прокопович.
Он родился в Киеве, происхождение его темное — скорее всего Елисей
(светское имя Феофана) был бастард, незаконнорожденный ребенок, плод
греха. Он блестяще закончил Киево-Могилянскую академию, перешел в
униатство, пешком прошел всю Европу, учился в Германии и Ватикане.
Но окончить там курс он не смог: с грандиозным скандалом его выгнали
из святого города, точнее — он бежал оттуда. Причина скандала нам не-
известна, но скажем сразу, что подобные скандалы сопровождали нашего
Кудашев Б.М. По Каменноостровскому проспекту. СПб., 1994. С. 16.
170 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. СПб., 1884. С. 98.
171 Там же. С. 95; Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 302.
172 Грибанов В. И., Лурье Л. Я. Аптекарский остров. Л., 1988. С. 9.
206
героя всю жизнь. Может быть, причи-
на их — в его особом темпераменте.
Его первый биограф академик Байер
писал, что Феофан был «зеленоглазым
холериком сангвинического типа».
Вернувшись в Россию, наш холерик
стал профессором Киево-Могилянской
академии, и в 1709 г. произошел пово-
рот в его жизни. На торжественной ли-
тургии в Киеве по случаю Полтавской
победы в присутствии Петра, который
возвращался с Полтавского поля своей
славы, он произнес такую блистатель-
ную речь, что государь, ценивший талан-
ты, тотчас заметил витию и прибли-
зил к себе. Царя привлек в Феофане не Феофан Прокопович
только ум, талант и ораторские даро-
вания или его яркие способности говорить грубую лесть, но и та услужли-
вость интеллектуала, которая называется беспринципностью, бесстыд-
ством. С тех пор Феофан служил Петру как один из главных церковных (и
идеологических) деятелей. По его проекту и его руками была проведена
синодальная реформа Русской православной церкви, окончательно превратив-
шая ее в контору духовных дел, покорную служанку самовластия.
Феофан был блестящим проповедником, истинным артистом, он тон-
ко чувствовал обстановку, он умел найти такие слова, что люди замира-
ли от восторга, плакали от скорби, мысленно переносились за сотни лет
и тысячи верст — и все это по мановению руки, по воле слова и инто-
нации Феофана. Как был великолепен, возвышен пастырь перед сотнями
прихожан, в сиянии праздничных риз, так ничтожен и мелок он был в
обыденной жизни. «Карманный поп» был готов одобрить любое злодея-
ние, отпустить любой смертный грех государям и сильным мира сего. Стя-
жатель, честолюбец, он дрожал за насиженное возле трона место и был
готов на все, чтобы удержаться там. Множество врагов окружало этого
выскочку, этого нахала. Не раз битый по левой щеке, он никогда не под-
ставлял правую и обычно наносил сокрушительный ответный удар. Для
этого он всегда дружил с начальниками Тайной канцелярии и всю свою
жизнь сотрудничал с политическим сыском.
Феофан не был скрягой, он любил красивые вещи и изящные постройки.
Он умел наслаждаться природой и недаром гулял по Аптекарскому огоро-
ду — прекрасные запахи редких трав и кустов были приятны старцу. Он
был истинным сыном своего гедонического века, и под его рясой билось
горячее сердце великого грешника. Он страстно любил жизнь и считал
«смерть злом всех зол злейшим», был убежден, что «блаженство челове-
чества состоит в совершеннейшем изобилии всего того, что для жизни
нужно и приятно». Но годы наслаждений, страха и подлостей, отчаянной
207
борьбы за свое счастье подорвали здоровье Феофана, и датский путеше-
ственник увидел не 60-летнего мужчину, а уже немощного старца, кото-
рый умер в том же 1736 г. Великий грешник был похоронен в одной из
святынь православия — новгородской Софии.
Адрес Марса — Городовой остров, солдатские слободы
В западной части Городового острова жили солдаты. По традиции тех
времен каждый полк имел свое поселение — слободу, в ценре которой
находились полковой двор, склады и разные службы. Неверно представ-
лять себе поселения петровской армии в виде ряда казарм позднейших
времен. Оно состояло из одной-двух улиц однотипных домов, в которых
селились солдаты с семьями, часто — по две семьи в избе. На казарму
больше походило жилище холостых солдат. Никакой общей кухни в
мирное время не было — пропитание было у каждого свое. Общей была
служба: парады, учения — экзерциции, стрельбы.
По-видимому, на месте этих слобод первоначально были полевые лаге-
ря прибывших из-под Ниеншанца полков. Позже лагеря превратились в
солдатские слободы, делившиеся на улицы и переулки. Их названия
происходили от названия полков. Обычно поселение полка охватывало
несколько улиц и переулков, поэтому в названии присутствовали уточне-
ния: «Большая», «Малая», «1-я...», «2-я...». Так, было несколько Бело-
зерских улиц, заселенных солдатами Белозерского полка. Этот и другие
полки (Выборгский, Пермский) должны были защищать крепость от не-
приятеля, составляя ее гарнизон. Поблизости от них жили гарнизонные
артиллеристы — пушкари (отсюда название современных Пушкарских
улиц). Такие слободы при угрозе нападения неприятеля сами же обороня-
ющиеся разносили в пух и прах, а при удачном направлении ветра —
сжигали, и все это с целью не дать противнику закрепиться неподалеку
от крепости. Поэтому никто не занимался планировкой солдатских сло-
бод, их архитектурой, стояли они как попало, то есть криво.
Самая крупная из солдатских, слобода Белозерская смыкалась с Та-
тарской слободой, которая, как принято считать, ближе других подхо-
дила к кронверку. В ней жили дислоцированные у крепости полки татар,
калмыков. Запорожские казаки ставили свои таборы севернее, ближе к
Карповке. На некоторых картах эти места обозначаются как «Казачий
лагерь» или «Казачья слобода».
«Обжорка», или «Сытный рынок»
Возле Татарской слободы, на открытом пространстве гласиса, возник-
ла «Обжорка», «Новый» или «Обжорный рынок» (позже— Сытный ры-
нок). По свидетельству А. И. Богданова, рынок там появился не сразу.
208
Вначале он был на Троицкой площади,
у самого Петровского моста. Затем его
перенесли к зданию канцелярий и кол-
легий, то есть ближе к современной
Петровской набережной. Но в 1711г.
рынок окончательно устроили на пус-
тыре «против Кронверка». Богданов
объясняет название «Обжорного рынка
тем, что сюда во времена строительства
города «посоха» (присланные со всей
страны крестьяне — сезонные рабочие)
«всегда приходила есть в харчевни в
вечеру, и поутру, и в полдни», и добав-
ляет, что потом Обжорку из-за небла-
гозвучия переименовали в «Сытный
рынок».173
Обжорка была не привычным для
нас продуктовым рынком, где покупают
припасы для кухни, а местом торговли
готовой едой в харчевнях, лавочках, с
лотков и вразнос. По Владимиру Далю,
«обжорка», «обжорный ряд» — место,
где «для народа продается готовая пи-
ща». Такой торговлей пирогами с зай-
чатиной, требухой и прочим занимались
ЛОТОЧНИКИ, харчевники. А. И. Богда- Калачник. С гравюры Далъстена
нов, повествуя о харчевнях, пишет, что
в них «варят щи с мясом... уху с рыбой... пироги пекут... блины... треш-
невики... колачи простые и здобные... хлебы ржаные и ситные... квасы...
збитень вместо чаю. И тако сим весь подлой и работной народ доволь-
ствуется».
Вообще, такие места открытой торговли горячей и холодной дешевой
едой особенно характерны для Востока — не случайно рядом с Обжоркой
жили татары и башкиры. На Сытном был и «Хлебный ряд», в котором
можно было купить калачи и хлеб в дополнение к миске с варевом.174 Без
горячительного и здесь обойтись было невозможно. Поэтому кроме харче-
вен на Обжорке было и питейное заведение «Австерия на Сытном рынке»,
или «Австерия, что против Кронверха».175
Обжорка была еще своеобразной петербургской Хитровкой, на которой
можно было купить и продать краденое, а можно было и самому стать
жертвой грабежа. Кроме того, на грязной площади Нового (Сытного,
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 178—179.
Там же. С. 182, 200—201.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 70, 157.
14 Заказ №79
209
Обжорного) рынка, возле эшафота
собирались толпы зевак, чтобы по-
глазеть на ужасную казнь какого-
нибудь злодея. В те времена казни
были одним из видом развлечений
горожан.176
Примерно там, где ныне стоит
Мюзик-холл, было Лобное место,
кровь на нем лилась рекой. Преступ-
ников обычно приводили сюда из
крепости и поднимали на эшафот,
построенный накануне. Но могли
казнить и на земле, возле позорного
столба. Это место казни называлось:
«За кронверком», «На Санкт-Питер-
Бурхском острову на лобном месте у
каменного столба». Здесь рубили го-
ловы, вешали и секли кнутом как
простых уголовников, так и государ-
ственных преступников: «Колодни-
ку розстриге Якову Воейкову экзе-
куция учинена за Крон-верхом у
столба — бит кнутом и ноздри вы-
рваны».177 В 1724 г. Якова Орлова за ложный донос секли кнутом, как
сказано в приговоре, «за Кронверком у столпа».178 Здесь эке на столбе и
колесах выставлялись тела казненных. В 1740 г. наОбжорке казнили
кабинет-министра А.П.Волынского и его приятелей, в 1764г.— Васи-
лия Мировича. Каждый раз толпы зевак собирались огромные... Было на
что посмотреть!
Казнь колесованием.
С гравюры начала XVIII в.
:<Мокруши» — место низкое
Бакалейные товары, муку, сырые продукты жители покупали не на
Обжорке, а на Мытном дворе, построенном в 1715 г. почти на самом мысу
между Большой и малой Невой (отсюда современное название Мытнин-
ской набережной). Согласно Богданову, Мытный двор, в отличие от Гос-
тиного двора, — место «только для продажи съестных припасов».179 Не
176 Отсылаю всех интересующихся этим малоприятным сюжетом к моей статье:
Народ у эшафота// Звезда. 1998. №11. С. 129—142.
177 РГАДА. Ф. 9. Отд. 2. Д. 4. Л. 83, 10.
178 Там же. Ф. 6. Он. 1. Д. 48. Л. 99.
179 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 171 —172; Овсянников Ю. М. До-
минико Трезини. С. 211.
210
позже 1716 г. «в Мокруше, подле Мытного двора», были построены Рыб-
ный и Мясной ряды.180 Расположение Мясного ряда на берегу, у проточ-
ной воды, объясняется тем, что обычно здесь же забивали скот и сбрасы-
вали все отходы в воду. Рядом были расположены Рыбные садки, где
продавали живую рыбу.181
Мытный двор и торговые ряды находились в так называемых Мокру-
шах — оживленном районе в юго-западной части Городового острова.
Название этого места связано с особенностью берега Малой Невы, кото-
рый подтапливался при каждом наводнении. Центр этого района распола-
гался ниже по течению Малой Невы. Здесь стояла Успенская церковь
(Успенья Богородицы, позже — Князь-Владимирский собор), освященная
в 1719 г.182 Здесь же находилось управление городом и губернией: гу-
бернская канцелярия с острогом (тюрьмой) при ней, городовой магистрат.
В 1721 г. острог был расширен пристройками новых казарм для колодни-
ков.183 Возможно, что здесь была и женская тюрьма. В июле 1720 г. Петр
указал генерал-полицмейстеру Девьеру, «чтоб вы велели зделать прядил-
ной двор близко каторжного двора, где держат виновных баб».184
Ниже по берегу Малой Невы селились подьячие из канцелярии и раз-
ночинцы. Эта часть города называлась Разночинной слободой (ныне Раз-
ночинные улицы). На берегу были и общественные («торговые») бани.185
Наконец, в глубине Городового острова, в квартале, ограниченном совре-
менной Большой Зелениной улицей (считается, что название произошло
от слова «зелье» — порох) и Чкаловским (Геслеровским) проспектом, были
построены пороховые заводы, обнесенные рвом и валом. Когда впервые
они были возведены, неизвестно, но в 1719 г. вышел указ о строительстве
«вновь пороховых заводы каменным и деревянным зданием по чертежу
галанского порохового дела мастера Питера Шмита».186 По-видимому,
именно они изображены на плане 1750-х гг. как «Пороховые заводы на
Петербургском, острове» ,187
Здесь лучше долго не задерживаться — пороховое производство (это
были либо ветряные мельницы, либо жернова в обширных сараях вра-
щали лошади) — дело крайне опасное, и не раз бывало, что одна искра —
и завод взлетал на воздух...
180 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 45в. Л. 291 об.
181 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 176—177.
182 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга... С. 39.
183 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 16а. Л. 101 об.
184 Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 7. Л. 55.
185 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга... С. 98—99; Богданов А. И. Описание
Санктпетербурга. С. 161.
186 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 13. Л. 15.
187 Архитектурная графика России: Первая половина XVIII века. Собрание Эрми-
тажа: Научный каталог. Л., 1981. С. 114—115. См. также: КопаневА. И. Неизвест-
ный чертеж Городского острова петровского времени// ПКНО: Ежегодник. 1978. Л.,
1979. С. 500—503.
211
На дальней, Выборгской стороне
Выборгская сторона находилась от Городового острова совсем близко —
через Большую Невку, но в то же время стояла особняком, изолированно,
на достаточно высоком берегу. Этим и воспользовались первые строители
Петербурга. Здесь стали размещать различные склады и магазины, а так-
же производства. Склады там было легче охранять, их меньше подтопля-
ла Нева, при пожаре же складских помещений сам город не пострадал бы.
В 1719 г. Петр поручил мастеру Фонармусу построить на Выборгской ка-
менную пивоварню.188 До этого на том же месте была, по-видимому, дру-
гая, деревянная пивоварня, варившая этот входивший в рацион флота и
армии напиток. Строили тут и обширные провиантские склады. А. И. Бог-
данов относит первые из них к 1711 г., а также сообщает, что в 1715 г.
здесь построили «новые амбары». В 1718г. тут же появились и пенько-
вые склады.189
Но все-таки самым значительным сооружением Выборгской стороны
стал огромный (на полторы тысячи больных) военный госпиталь. То, что
он был построен здесь, — не случайность, Большая Невка позволяла пре-
дохранить город от «заразы». Строительство «Гошпиталя» началось (по
общему мнению историков города) с 1715 г., когда сюда стали завозить
строительный материал. Намерение же строить мазанковый госпиталь «по
чертежу доктора Арескина» Петр I высказал А. Д. Меншикову 9 мая
1714 г. Но в 1720 г. Трезини получил новый указ: «Гошпиталь на Выбор-
гской стороне разобрать... На том фундаменте, где стояли решетки, делать
гошпиталь каменный».190 Видно, фахверковое строительство оказалось
никуда не годным. Трезини поручили разработать проект нового госпи-
таля. Здание имело два крыла: одно (западное) для сухопутной армии,
другое (восточное) — для моряков. В центре предполагалось построить
церковь с двумя башнями. Крылья здания завершались павильонами.
В одном размещался анатомический театр, в другом — аптека. Общая
длина сооружения составляла 300 м.191 Почву вокруг стройки, как уже
сказано выше, укрепляли подсыпкой песка, доставляемого с Васильевско-
го острова, и фашинами.
В 1722 г. была почти готова половина запроектированного здания из
камня, но с возведением галереи вокруг госпиталя и купола над ним
строители затянули. 5 сентября 1723 г. император «указал на Выборской
стороне шпиталь первую половину отделывать с великим поспешением,
чтоб конечно отделана была нынешним летним временем». Подряд на
отделку взял Прокофий Истомин и, по-видимому, к осени работу закон-
чил, так как 18 октября было велено заказать для госпиталя 700 дере-
МИРФ. Ч. 4. С. 377.
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 192—194.
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 202.
Лисаевич И. И. Доменико Трезини. С. 59—60.
212
вянных кроватей со складными столиками.192 Когда было завершено дру-
гое крыло здания, в госпитале могло находиться более тысячи больных.
Для 40-тысячного города число коек впечатляющее!
В 1722 г. возник план переселения части мастеровых людей с Го-
родового острова, на котором стала затихать строительная активность,
на Выборгскую сторону. Трезини спланировал кварталы, предписал
людей селить «по вехам линейно».193 Осуществлено ли было переселе-
ние — неизвестно. Наиболее заселенной оказалась дальняя часть Вы-
боргской стороны — Охта. Здесь жизнь не затихала даже после ликви-
дации Ниеншанца. Почти сразу же вблизи Выборгской дороги поселили
казаков. Они должны были предупреждать город о возможном нападе-
нии противника с выборгского направления. Как и при шведах, на Охте
сохранялись лесные склады, тут же строили ветряки-лесопилки. На од-
ном из планов место скопления этих сооружений названо «Мельничной
площадью».194 В 1715 г. на Охте, подальше от города, возвели порохо-
вой завод, не позже 1711 г. построили Невские кирпичные заводы, а
также восковой завод.195 На лесопилках и кирпичных заводах было
много черной работы, и каждый год неподалеку от них селили сотни
сезонных работных людей.196 Но постоянным и оживленным селением
Охта стала с начала 1720-х гг., когда Петр указал набрать 1000 «воль-
ных плотников» и поселить их в приготовленных для них 500 избах,
о чем уже шла речь выше. Они должны были работать по найму в Ад-
миралтействе.197 Власти всячески заманивали с русского Севера пересе-
ленцев на Охту, а когда обещания не помогли, то (в 1721 и 1722 гг.)
действовали грубее: предписали выслать плотников с семьями насиль-
но.198 Так образовалась знаменитая Охтенская переведенческая слобода.
Для плотников была построена церковь, посвященная их «профессио-
нальному» патрону — святому Древоделю,199 хотя церковным центром
Выборгской стороны был основанный в 1710 г. храм Сампсония Странно-
приимца, находившийся на Выборгской дороге. Здесь же было два клад-
бища: православное и иноверческое, на котором с самого начала стали
хоронить иностранцев, в том числе в 1734 г. и Доменико Трезини. По-
близости закапывали также умерших и казненных преступников и само-
убийц. Так сюда попали Иван Посошков, Артемий Волынский со сво-
ими «конфидентами» и многие другие... Но переберемся через Неву на
192 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 1. Л. 2 об.; Д. 591. Л. 31, 41, 64.
193 Базарова Т. А. Планы как источники... С. 252.
194 Там же. С. 132.
195 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII в. Л., 1974. С. 74;
Богданов А. И. История Санктпетербурга. С. 185.
19 Луппов С. П. История строительства Петербурга в первой четверти XVIII века.
М.; Л., 1957. С. 100.
197 Мансуров Б. П. Охтенские артиллерийские селения. СПб., 1856. Ч. 1. С. 10—11.
198 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 69, 85.
199 Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 298—299. (Возможно, это св. Иосиф).
213
левый ее берег, на материк, и «погуляем» по Адмиралтейской стороне,
или Адмиралтейскому острову — оба названия в петровское время были
в ходу и равноценны.
Прогулка Третья: на материк
Адмиралтейский остров как сердце Петербурга
Иностранец, побывавший в петровском Петербурге, передает общее впе-
чатление от разбросанности города: «Он раскинулся так широко, что ско-
рее может быть сравнен с местностью, на которой находится много посел-
ков, чем с городом». Отсутствие сплошной застройки даже в слободах
объяснялось тем, что люди стремились селиться на местах посуше, стро-
ения «обходили» заболоченные низины и «скапливались» на возвышенно-
стях, сухих местах. Другой иностранец, приехавший чуть раньше, нашел
вместо порядочного города «кучу сдвинутых друг к другу селений».200
Именно так было на Адмиралтейском острове, то есть в пространстве,
ограниченном Невой, Мойкой и Фонтанкой. То, что это — остров, мы
обычно говорим для топографической точности, а в сущности — из-за
снобизма, присущего уже основателю Петербурга: ведь формально все про-
странство нашего города в пределах Обводного канала — одни сплошные
острова. А сколько таких «островов» в Москве из-за поворотов Москвы-
реки, Яузы и других рек — не счесть, но москвичи об этом, в отличие от
обитателей «Северной Венеции», помалкивают. По сути, Адмиралтейский
остров («Ингерманладская сторона»)— это материковая земля, которая
простирается до берегов Тихого океана. Именно материковый характер
Адмиралтейского острова предопределил его судьбу как будущего центра
Петербурга. Это получалось естественно, само собой, без принуждения.
Людей неудержимо тянула «Terre ferme» — твердая земля.
Начало застройки Адмиралтейского острова точно датировать невозмож-
но. Вероятно, с основанием осенью 1704 г. Адмиралтейства здесь началось
и возведение домов для его строителей и мастеровых. Принцип застройки
здесь поначалу был такой же, как и на Городовом (Петербургском) острове,
то есть, в сущности, никакой — слободской, нерегулярный.
Как и на Городовом острове, на левом берегу Невы вдоль Верхней
(нынешней Дворцовой) набережной (другое название: «Набережная линия»)
фасадами к реке стояли дома знати. Первым в ряду этих зданий был
дворец генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, который поселился в 200
саженях от своего ведомства — Адмиралтейства. Дворец, называемый
«Описание... столичного города С.-Петербурга...» // Белые ночи. Л., 1975. С. 208;
ВеберФ.Х. Записки о Петре Великом и его царствовании//РА. 1872. Вып. 6. Стб. 1062.
214
Набережная левого берега Невы у дворца Ф. М. Апраксина.
Рисунок X. Марселиуса. 1727
Дворец Ф. М. Апраксина в Петербурге. Северный фасад.
Чертеж из коллекции Ф. В. Берхгольца. 1730-е
«Адмиральским домом», начали строить в июне 1705 г. Первоначально он
был, по-видимому, деревянный или фахверковый (строили быстро, в кон-
це июля сообщалось, что его достроили до половины), но потом, не ранее
1712 г., началась перестройка в камне. В 1716 г. Апраксин заказал но-
вый проект дворца Леблону, и старое здание к 1723 г. по этому проекту
было заново перестроено так, что упомянутый не раз выше Берхгольц от-
215
метил в своем дневнике: «дом великого адмирала лучший и самый роскош-
ный во всем городе». Он стал основой для будущего Зимнего дворца импе-
ратрицы Анны Иоанновны.201
Портрет на фоне города
Федор Матвеевич Апраксин, или Флотоводец поневоле
С парадных портретов генерал-адмирала Федора Матвеевича Апрак-
сина на нас смотрит суровый седой воин в латах, с мерцающей на груди
бриллиантовой звездой высшего российского ордена Андрея Первозванно-
го. Во всей этой нарочитой воинственности видна усмешка судьбы: Ап-
раксин действительно провоевал всю свою жизнь, но не стал ни воином,
ни флотоводцем, он вообще не был ни воинственным, ни грозным. Он стал
первым президентом Адмиралтейской коллегии, командовал флотом, Ад-
миралтейством, но вряд ли самостоятельно смог бы ввести в гавань хоть
один корабль. Многие его морские и сухопутные победы принадлежали
другим, часто за его спиной стоял сам царь Петр, который уходил в тень,
оставляя славу победителя Апраксину. Так было ив 1713 г., когда Апрак-
син был объявлен главным героем взятия богатой шведской провинции
Финляндии, которую царь, склонный к образности, в своем письме назвал
«титькою», кормящей Швецию (забавно, что в советское время военные
историки, цитируя письмо Петра, из ханжества «титьку» переделывали
в «тетку» ). Как писал военный историк А. 3. Мышлаевский, при завоева-
нии Финляндии проявилось самое главное различие между Петром и Ап-
раксиным. Царь был военным гением, в любой ситуации действовал реши-
тельно и нестандартно, а Апраксин — посредственностью, которая всегда
норовит тянуть время.
Но царю нужен был Апраксин как формальный командующий военно-
морскими силами, точно так же, как внешней политикой формально руко-
водил канцлер Г. И. Головкин, а армией — Б. П. Шереметев. Апраксин был
добр, мягок, безответен, послушен. Важно, что Федор Матвеевич олицет-
ворял «русское начало» в петровском адмиралитете, состоявшем сплошь
из англичан, датчан, голландцев и шведов. Так уж получилось в судьбе
Апраксина, что на заре своей жизни он, как и многие другие юные дворяне
знатного происхождения (он был братом царицы Марфы Матвеевны —
супруги Федора Алексеевича), попал в потешные Петра и прошел обычный
путь петровских сподвижников: походная жизнь, попойки, поручения, к
которым не лежала душа истинно московского обитателя, но попробуй
возрази царю!
МИРФ. Ч. 3. С. 549, 553; Эрмитаж. История строительства и архитектура зда-
ний. Л., 1989. С. 33; Калягина Н. В. О дворце адмирала Ф.М.Апраксина// Труды
Государственного Эрмитажа. Л., 1970. Т. XI. С. 131—140; Калязина Н.В., Калягин A.M.
Жан Леблон // Зодчие Санкт-Петербурга. 101 —102.
216
Из переписки Апраксина с его бли-
жайшим другом фельдмаршалом Ше-
реметевым видно, что Федор Мат-
веевич никогда не горел служебным
энтузиазмом плебея Меншикова, не
жаждал знаний, как князь Д. Кан-
темир или Я.Брюс. Апраксин был
недобровольным сподвижником ца-
ря-реформатора, он, вероятно, вос-
принимал Петра и его реформы как
данное Богом испытание и беспре-
кословно подчинялся высшей земной
и небесной воле. Воспитанный в ста-
ромосковских традициях, он остался
на всю жизнь добросовестным «ни-
жайшим рабом», как называл себя в
письмах, хотя Петр требовал от
Апраксина — члена интимной «ком-
пании» собутыльников — обращения
к нему, как к равному. Зато он, в
отличие от скряги Головкина, был необычайно хлебосолен и радушен
как хозяин, успешно спаивая своих гостей, перед которыми норовил
встать на колени, лишь бы они выпили еще стаканчик.
Апраксин — адмирал поневоле — не был, как царь-романтик, влюблен
в море и корабли. Но зато он был исполнителен и надежен. Я не сказал:
верен — в верности «нижайшего раба» всегда есть сомнения. И Петр —
человек проницательный — как-то сказал Федору Матвеевичу: «Хоть ты
всегда одобрял мои предприятия, особенно по морской части, но я читаю
в сердце твоем, что если я умру прежде тебя, ты будешь один из первых
осуждать все, что я сделал». Как в воду смотрел первый император.
После смерти Петра Апраксин вошел в состав Верховного тайного сове-
та и вместе с другими петровскими сподвижниками отважно критико-
вал дела царя-реформатора. А как он был рад, когда внук Петра Великого
Петр II переехал со двором в родную флотоводцу Москву/ Апраксин был,
как и прежде, на первых ролях в государстве, но, больной и усталый, не
участвовал в политической борьбе тех лет. В 1728 г. так нелюбимая им
стихия настигла горе-адмирала — он умер от водянки.
Ф. М. Апраксин
За дворцом Апраксина, при котором был прекрасный сад, небольшая
оранжерея и галерея для сидения с гостями на свежем воздухе, далее по
набережной стояли особняки других сподвижников Петра: адмиралтей-
ского советника А. В. Кикина, графа Саввы Рагузинского, генерал-проку-
рора П. И. Ягужинского, генералов А. И. Румянцева, Г. П. Чернышова,
вице-адмирала Корнелия Крюйса и др. Подобно Домику Петра на Городо-
217
вой стороне, в ряду домов приближенных царя на набережной стоял и
Зимний дворец Петра I. Деление царских дворцов в Петербурге на «Лет-
ние» и «Зимние» объясняется московской традицией, когда царская се-
мья на лето выезжала из Кремлевского дворца на дачу в Преображенское,
Коломенское, Измайлово и в другие места «прохлады». Следование этой
традиции в Петербурге привело, в сущности, к курьезу: от зимнего дома
до летней дачи вверх по Неве — меньше версты! Впрочем, здесь мы вновь
возвращаемся к мысли о том, что масштабы восприятия городского про-
странства при Петре были иными, чем у нас. Если весь город Петр пред-
полагал разместить на Васильевском острове, то Летний дворец мог ка-
заться загородным, как ныне остается загородным стоящее в 15 минутах
езды на автомобиле Царское Село.
«Мои хоромы, что в слободе»
О числе зданий, претендующих на право называться Зимним домом
(дворцом), в литературе нет согласия, но исследования авторов книги
«Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий» многое прояс-
няют. Первым Зимним домом царя был небольшой деревянный дом, по-
строенный не ранее 1708 г. в голландском стиле самим Доменико Трези-
ни. Он был, вероятно, таким же, как сохранившийся до наших дней
Домик Петра на Петроградской стороне. Из письма Петра I А. В. Кикину
из Сум следует, что этот дом царь называл «мои хоромы, что в слободе»
и на втором этаже его находилась Модель-камера, то есть мастерская, в
которой собирали модели кораблей в масштабе к подлинным — необходи-
мый этап кораблестроительного дела. Потом Петр предписал перенести
Модель-камеру к Адмиралтейству.202
Второй Зимний дворец («Свадебные палаты») был сооружен, по-види-
мому, рядом с первоначальными хоромами Петра в 1710—1711 гг. Руко-
водил стройкой А. Д. Меншиков, причем он действовал, стремясь особо
угодить государю, поспешно и даже вопреки воле скромного в быту Пет-
ра. Тогда царь больше беспокоился о сооружении Летнего дворца и, узнав
в 1711 г. о том, что Меншиков начал строить большие каменные палаты
на усадьбе «Зимний двор», писал ему: «Довольно б хором небольших на
Зимнем дворе было, а палаты— напрасно, как я вам самим говорил».203
Но стройка была закончена к возвращению царя из Прутского похода.
По-видимому, Алексашка своим «своеволием» государю-таки угодил, тот
даже повесил в Большом зале Зимнего дома собственноручно выточенное
на станке паникадило из слоновой кости и черного дерева. В этом зале 19
февраля 1712 г. и была сыграна свадьба Петра с Екатериной.
ПБП. Т. 9, вып. 2. С. 24; Эрмитаж. История строительства... С. 21—22.
ПБП. Т. 9. С. 153.
218
Вид «Свадебных палат» со стороны Невы. А. Ф. Зубов. 1716
Портрет на фоне города
Екатерина Алексеевна, или Боевая подруга
Утром 19 февраля 1712 г. в церкви Исаакия Далматского, что стояла
у Адмиралтейства, шаутбенахт Петр Михайлов обвенчался с Екатери-
ной Алексеевной. Это не была обычная для русских самодержцев торже-
ственная, пышная свадьба. Вокруг стояли только свои: сослуживцы, мо-
ряки, корабельные мастера. Рядом — посаженый отец, непосредственный
начальник Михайлова, норвежец, вице-адмирал Корнелий Крюйс, а дру-
гим посаженым отцом был адмирал далматинец Матвей Змаевич. Поса-
жеными матерями стали жена Крюйса и вдовая царица Прасковья Федо-
ровна. Наконец, ближними девицами невесты, которые несли за ней
шлейф, выступали две поразительно прелестные, изящные и важные осо-
бы: Анна и Елизавета Петровны. Одной было четыре, а другой — два года.
Обойдя с матерью вокруг аналоя, они становились «привенчанными»,
признанными Богом и людьми, а их добрачное происхождение отныне не
219
Екатерина I.
Гравюра Хубракена
ставилось им в упрек... А потом был
пир за огромным столом. Благодаря
резцу А. Ф. Зубова — автора гравюры
«Свадьба Петра I и Екатерины» —
мы можем увидеть эту свадьбу, оце-
нить эту невероятную историю...
Много удивительных превраще-
ний знает история, но чтобы просто-
людинка, иностранка, вчерашняя ку-
харка и прачка (как тогда называли,
портомоя) стала царицей — такое
бывало крайне редко. Народ тому ди-
вился и полагал, что тут нечисто,
что Екатерина околдовала, «обвела»
царя волшебной травой, приворожи-
ла его. Действительно, Петр, всегда
падкий до женщин, не был ни просто-
душным, ни наивным несмышлены-
шем, которого можно было легко
окрутить. Екатерина тем не менее
сумела это сделать. Все знают, как
в 170S г. ее, пленную латышку Мар-
ту, купил фельдмаршал Шереметев, у которого ее отнял Меншиков,
вскоре уступивший пленницу царю. За плечами Екатерины была тяже-
лая жизнь. С детства хлебнув горя, она научилась приспосабливаться,
угождать, нравиться, постигла тонкую науку стать незаменимой.
Петру, человеку всегда одинокому в толпе слуг и прихлебателей, ис-
тосковавшемуся по семейному теплу, детям, приглянулась эта излучав-
шая покой и уют простая, добрая и покорная лифляндская крестьянка.
С самого начала она сумела проявить ум, такт, бескорыстие. С годами
из наложницы Екатерина превратилась в возлюбленную сурового царя,
стала самым дорогим для него человеком. Сохранившиеся письма гово-
рят о жарком чувстве стареющего Петра к Екатерине, которая подари-
ла не знавшему покоя царю милых детей, семью и уют в новом доме в
любимом Петербурге. Наконец в 1712 г. он решил узаконить этот брак,
да и свадьбу устроил не скучную и церемонную царскую, а адмиральс-
кую — веселую попойку в кругу моряков и морячек, таких же боевых
подруг, какой была для Петра Катерина.
Можно с уверенностью сказать, что она дала Петру счастье. Его
голос смягчался, а частые страшные судороги прекращались, как только
он видел милое лицо Екатерины и слышал ее нежный голос. Она научи-
лась изгонять из царя беса. «Друг мой сердешнинькой» — так начинал
Петр десятки писем к жене. Все они дышали сердечностью и теплотой,
были ласково-грубоваты, чуть-чуть неприличны, но добродушны и дове-
рительны.
220
Свадьба Петра I и Екатерины 19 февраля 1712 г. в Петербурге. А.Ф.Зубов. 1712
Свадьба 1712 г. удалась — английский посланник Уитворт писал в
Лондон: «Общество было блистательное, вино превосходное и, что осо-
бенно приятно, гостей не принуждали пить его в чрезмерном количестве.
Вечер закончился балом и фейерверком». Новобрачная даже не подозрева-
ла, что ее ждет потом: ведь она станет императрицей, Петр подпишет
завещание в ее пользу, но, неожиданно для себя уличив «друга сердешнень-
кого» в измене с камергером Монсом, порвет завещание и навсегда отвер-
нется от вчера еще так горячо любимой жены...
Потом новый поворот. Смерть императора в 1725 г. сделает бывшую
лифляндскую крестьянку первым кандидатом на трон, и, благодаря гвар-
дии, она станет самодержицей — куда до нее сказочной Золушке с ее
провинциальным принцем! Екатерина будет править Россией два года и
превратит свою жизнь в вечный праздник, который кончится только за
несколько часов до смерти императрицы. Слава, почет, бесчисленные на-
221
ряды, украшения — все было для нее. Молодые любовники окружали трон,
изо всех сил помогая Екатерине бездумно прожигать жизнь. Но в разгар
праздника, утомившись сидеть на троне или плясать, государыня, как
записано в придворном журнале, спускалась в поварню и стряпала на
кухне сама. Нет, не может кухарка управлять государством! Прав был
Петр, который писал: «Обыкновение — другая природа» или, по-современ-
ному говоря, «Привычка — вторая натура!»
Путешественник Геркенс писал в 1718 г., что из Зимнего дома была
«видна большая часть города, крепость, дом князя [Меншикова], в особен-
ности, через рукав реки, открытое море».204 Чуть позже это уже стало
невозможным: постоянная подсыпка левого берега Невы и строительство
ближе к воде домов знати «задвинули» Зимний дворец в глубь Адмиралтей-
ского острова. В 1720 г. побывавший в том же месте (с описанием Геркенса
в руках) ганноверский резидент Вебер вносит поправку: «Прежде дом стоял
так, что из него видны были большая часть города, крепость, княжеский
дом и особенно, по рукаву реки — открытое море. Но после того, как
устроенная у берега деревянная набережная... совершенно застроилась до-
мами, то с улицы, на которой царь теперь имеет резиденцию, вовсе нет
вида, и поэтому царю на набережной построили другой дом».205
Действительно, в «Свадебных палатах» царь прожил до 1720 г., пока не
было закончено строительство здания, ставшего известным как Третий Зим-
ний дворец, после чего «Свадебные палаты» стали называть «Старым Зим-
ним Его императорского величества». С 1723 г. в нем заседал переведенный
с Городового острова Сенат. Новый (уже Третий) Зимний дворец (или «Но-
вый Зимний дом»), создаваемый с 1716 г. по проекту Г. И. Маттарнови, был
сильно выдвинут от Старого Зимнего в сторону Невы. Это стало возможным
после того, как берег расширили с помощью ряжей и подсыпки земли.206
В итоге это здание, подобно бастионам Петропавловской крепости,
оказалось вынесенным в Неву дальше первоначального левого берега, что,
вероятно, вновь открыло из его окон красивый вид на окрестности. Около
дворца прорыли канал (ныне Зимняя канавка), а за дворцом устроили
гаванец и эллинг для хранения буеров и вереек царя.207 В этом дворце, в
комнате, называемой «Конторкой», Петр Великий и умер в 5 часов 15 ми-
нут 28 января 1725 г. Сюда в ночь смерти царя съехался весь «генерали-
тет» — правительственная военная и гражданская верхушка, сам дворец
был окружен верными Меншикову гвардейцами, и под их давлением знать
согласилась передать опустевший императорский трон вдове Петра I Ека-
терине Алексеевне. Так началось ее краткое царствование.
«Описание... столичного города...». С. 213.
Вебер Ф.Х. Из книги «Преображенная Россия». С. 109.
Эрмитаж. История строительства... С. 25—28.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 19а. Л. 83.
222
Трижды «Миллионная», что в Немецкой слободе
За рядом домов, стоявших по Неве на Набережной линии, образовалась
первая улица Адмиралтейского острова, которая часто меняла названия.
Это — Миллионная линия (улица). В разное время она была Миллионной,
Луговой, Большой, Немецкой, снова Миллионной, Халтурина и, наконец,
опять (надеюсь, уже навсегда) Миллионной. Вдоль нее, а также вдоль
Мойки и по обоим берегам не сохранившегося до наших дней Красного
канала (соединял Мойку с Невой по западной стороне Царицына луга)
селились ремесленники и торговцы, придворные служители, в большин-
стве иностранцы, а по-русски — «немцы». Отсюда название Немецкой ули-
цы и всей слободы. Застраивать Адмиралтейский остров начали почти сра-
зу после основания Адмиралтейства. Уже осенью 1705 г. решили строить
здесь дома для морских офицеров.208 Тут же селились корабельные масте-
ра Адмиралтейства, а их на этом мощном предприятии была не одна сот-
ня. Словом, уже в первые годы Петербурга Адмиралтейский остров был
одним из самых населенных мест города.
Так уж сложилось, что, несмотря на отсутствие в Петербурге отдельных
слобод, в которых держали иноземцев или иноверцев в Москве и в других
городах, приезжие иностранцы все равно селились вместе, компактно, по
признаку языка, землячества и рода занятий. Это так естественно — зем-
ляки хотели жить поближе к своим, а сосед, каждое утро шедший на
работу в Адмиралтейство, лучше поймет такого же, как он, «заводчанина».
Немецкая слобода занимала восточную часть Адмиралтейского острова
(примерно до современного Невского проспекта) и являлась частью обшир-
ной Адмиралтейской стороны. В Немецкую слободу входила Греческая
слобода — квартал, примыкавший к Красному каналу и Мойке. Здесь
жили греки — галерные мастера и моряки, приглашенные Петром I с Ад-
риатики для заведения на Балтике галерного флота. На другом берегу
Мойки в 1719 г. по проекту архитектора Николая Гербеля началось стро-
ительство каменного (двухэтажного с башней) Конюшенного двора, обслу-
живавшего нужды царя и его семьи. Конюшенный двор строился долго и
был закончен в основном в 1724 г.: в августе этого года в здании монти-
ровали и вставляли окна.209 Надо полагать, что конюхи и другие служи-
тели конюшенного ведомства селились неподалеку, на «своих» Конюшен-
ных улицах. Впрочем, Берхгольц, побывавший на стройке в 1721г.,
писал, что двухэтажное здание имеет внизу стойла для лошадей, а на вто-
ром этаже устроены каретные сараи, жилые помещения для конюхов.210
Дальше по Мье (Мые, Мойке) и Миллионной улице, то есть ближе к
Адмиралтейству, селились прочие иностранцы. Путешественник называет
эту слободу «Финскими шхерами» из-за многочисленности живших здесь
МИРФ. 4.4. С. 555.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 7г. Л. 1066 об.; Оп. 2. Д. 47а. Л. 309.
Берхгольц Ф. В. Дневник... 4.1. С. 65.
223
военнопленных шведов и финнов. Здесь находилась деревянная «финская
лютеранская церковь».211 Это была не единственная и не первая иновер-
ческая церковь в Петербурге (первая лютеранская церковь, как мы по-
мним, была построена в 1703 г. на Заячьем острове). Самая первая на
материковой стороне иноверческая церковь (лютеранская) стояла в Не-
мецкой слободе, во дворе дома вице-адмирала Корнелия Крюйса. Дом этот,
как и другие особняки в этой линии, выходил фасадом на Неву, а задней
стороной — на Миллионную улицу, неподалеку от Зимней канавки.212
Церковь стояла во дворе не случайно — она считалась домовой, частной,
что позволяло избежать претензий православных ортодоксов, хотя в нее
ходили все лютеране Немецкой слободы. Церковь была «в виде креста из
одних бревен». Такой ее увидел Юст Юль в 1710г. По-видимому, она
была голландской. Юль писал, что в этой церкви служит первый в Петер-
бурге лютеранский пастор голландец Биллем Толле, прибывший в Россию
вместе с Корнелием Крюйсом.213 Геркенс, посетивший эти места в 1718г.,
видел ту же самую церковь— «деревянное здание в форме креста», но
сообщал, что «далее здесь» также стоит деревянная католическая цер-
ковь. Побывавший здесь же в 1720 г. (и державший в руках сочинение
Геркенса) ганноверский дипломат Вебер уточнял его сведения: «...теперь
ее перестраивают в камне». В документе 1721г. она названа «Кирха
немецкая, что близ Зимнего дому».214
На краю Немецкой слободы, уже ближе к будущему Невскому проспекту
и Морским улицам, проходила улица, которая «тянулась по краю Адмирал-
тейского луга, включавшего нынешнюю Дворцовую площадь и огромное
пространство перед Адмиралтейством. Улицу называли Немецкой Луговой,
Большой Луговой, Луговой Миллионной и Малой Миллионной, она была
продолжением Большой Миллионной улицы».215 Где-то здесь располагалось
городское Новгородское подворье — резиденция архиепископа Феодосия, а
потом Феофана.216 Отсюда начинались Большая и Малая Морские слободы
(на месте современных одноименных улиц), где жили моряки. В располо-
женной рядом Пушкарской слободе обитали артиллеристы, а в четырех
Переведенских слободах за Мойкой жили плотники и мастера Адмиралтей-
ства. Поблизости находилась и слобода Адмиралтейского батальона.217
Дальше в Морской слободе, прямо на берегу реки Мойки (у нынешнего
Зеленого моста), в 1719 г. был построен Гостиный двор. До него на этом
месте, по-видимому, были лавки торговцев. Потребность в продуктовом
«Описание... столичного города...». С. 213; Вебер Ф.Х. Из книги «Преображен-
ная Россия». С. 108.
1 Эрмитаж. История строительства... С. 36.
213 ЮлъЮ. Записки... С. 98.
14 «Описание... столичного города...». С. 213; Вебер Ф.Х. Из книги «Преображен-
ная Россия». С. 108; РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22д. Л. 70.
215 БройтманЛ. И., Краснова Е. И. Большая Морская улица. СПб., 1996. С. 6.
216 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга... С. 112.
1 СтавровскийА.С. С.-Петербургский Адмиралтейский собор во имя святителя
Спиридона. СПб., 1906. С. 26.
224
рынке и кабаке возникла сразу же с началом застройки острова. 26 авгус-
та 1705 г, строитель Адмиралтейства И.Я.Яковлев просил Меншикова
разрешить «питью быть в продаже», так как «мастеровые люди, кои ныне
приехали, живут у адмиралтейского двора, скучают чтоб на сей стороне
быть продаже съестным товарам и питью вина и пива, для того что им на
другую сторону (Городовую. — Е.А.) переезжать с трудом...». Как бы же-
стоко власти с людьми ни обращались, но они понимали, что без «питья»
народ «скучать» не должен. Поэтому перед Адмиралтейством появился
кабак, а ближе к берегу Мойки и рынок (Мытный двор). Как пишет
А. И. Богданов, деревяный Мытный двор (т. е. по-современному говоря,
продуктовый рынок) стоял в очень удобном для торга месте и потому здесь
стала развиваться торговля «хорошими и богатыми товарами», что при-
вело к переименованию Мытного двора в Гостиный двор (он сгорел во
время пожара 1737 г.).218 Когда произошло это переименование — неизве-
стно, еще в 1719 г. был издан указ о строительстве «на Адмиралтейском
острову каменного Мытного двора». Ив 1721 г. он называется в докумен-
тах «Мытный двор, каторой на Адмиралтейской стороне».219 В 1719—
1720 гг. возле Мытного двора строили разводной мост (будущий Зеленый,
Полицейский, Народный и снова Зеленый).220 Несомненно, это был не
первый мост здесь — трудно представить, чтобы после основания Адми-
ралтейства в 1704 г. через Мойку в этом месте не навели никакого моста,
даже наплавного. На шведском плане Петербурга 1708 г. изображен имен-
но такой мост, возле которого стоит: «Krog», сиречь кабак.221
В Прядильной слободе, которая находилась ближе к Адмиралтейству
в направлении современной Исаакиевской площади, жили ткачи, которые
работали в парусных и канатных мастерских морского ведомства. Ближе
к Неве, ниже по ее течению, селились жители Кузнечной слободы — из-
вестно, что адмиралтейские кузницы из-за угрозы пожара были вынесены
подальше от складов и мастерских Адмиралтейства.
Под адмиралтейским шпицем
Пространство, отделявшее Адмиралтейскую слободу и Адмиралтейство
(«Адмиралтейский луг» или просто «Луг»), согласно фортификационной
науке того времени, было свободно от построек, но здесь, по сведениям
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 171.
219 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 157; Оп. 4. Д. 13. Л. 10; Овсянников Ю. М. До-
минико Трезини. С. 211.
220 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Юг. Л. 844 (документ 1720 г.: «К подъемному мосту,
строящемуся чрез Мыю-речку возле Мытного двора, подрядили мы зделать четыре
резныя караштина без которых быть не можно»).
221 Луппов С. П. Планы Петербурга первых лет существования города: По фондам
Отдела рускописной и редкой книги БАН СССР// Труды БАН и ФБОН АН. М.; Л.,
1959. Т. 4. С. 330—331. На этот мост указала в своей диссертации Т. А. Базарова.
15 Заказ №79
225
Адмиралтейство. А. Ф. Зубов. 1716
Вебера, хранились корабельный лес и якоря.222 Само Адмиралтейство с
1705 г. не осталось неизменным. В 1711 г. деревянная башня со шпилем
над главными воротами была заменена мазанковой. Были проведены и
другие перестройки. В 1724 г. Трезини отчитывался, что с июня 1711 г.
строится «внутри Адмиралтейства: каменная коллегия (т. е. здание воен-
но-морского ведомства.— Е.А.) и магазины мазанковые».223 В 1718г.
Петр распорядился перестроить в камне «Адмиралтейскую фортифика-
цию»,224 одновременно по всему периметру Адмиралтейства (и внутри, и
вне его) были выкопаны каналы, которые позволяли подвозить материа-
лы к мастерским и складам прямо с Невы или из канала, ведшего к Но-
вой Голландии.
Вебер Ф. X. Из книги «Преображенная Россия». С. 109.
223 Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 211.
224 РГИА. Ф. 467. Оп.4. Д. 13. Л. 16; см. также: Богданов А. И. Описание Санкт-
петербурга. С. 146.
226
Тогда же переделали и башню Адмиралтейства. Ван Более получил зада-
ние: «Шпиц адмиралтейский достроить... и на оном шпице поставить ябло-
ко и корабль, и поверх его корону».225 Так с этого времени «поплыл» над
городом знаменитый кораблик. В 1721 г. царь указал «на Одмиралтейском
шпице наличной часовой круг зделать большем, понеже нынешней зделан
очень мал».226 Возможно, это и так, но мы знаем из писем государя супруге
его Екатерине, что зрение Петра к этому времени ухудшилось и он стал
носить очки. О самом Адмиралтействе написано уже много. Это было боль-
шое даже по нашим временам предприятие. На нем работали до десяти
тысяч мастеровых десятков специальностей. Особо нуждались на верфях в
плотниках, которых по разнарядке доставляли из губерний, причем потреб-
ность в различных мастеровых определялась в 5000 рабочих ежегодно. Для
удовлетворения кадровых и финансовых нужд Адмиралтейства был создан
особый административный округ, в который входили Олонец, Каргополь,
Белоозеро, Устюг Великий и две волости Архангел огород ской губернии.227
Так что вокруг Адмиралтейства и в нем самом должна была слышаться се-
верорусская речь. Но мастеровых все равно не хватало — слишком гранди-
озна была военно-морская программа Петра. Царь-мореплаватель рвался в
океанские просторы. Соответственно, росли тоннаж и вооружение строя-
щихся кораблей, увеличивался объем работ на адмиралтейской верфи.
Мы привыкли воспринимать петровское Адмиралтейство таким, как
оно изображено на гравюре 1716 г., приписываемой А. Ф. Зубову: широ-
кий, открытый Адмиралтейский двор, на котором строится пять кораблей
в разной степени готовности, только что спущенный корабль стоит у
берега на якоре. Но по некоторым документам начала 1720-х гг. видно,
что на Адмиралтейском дворе стали сооружать крытые эллинги — огром-
ные сараи.228 По-видимому, к этому вынудил суровый петербургский
климат. Из документа 1722 г. следует, что эллинги выводили из кирпича
уже вокруг стапелей: «В Адмиралтействе зделать эленг и подле карабля
„Леферм" стены выкласть кирпичом».229
Церковь из чертежного амбара
С западной стороны Адмиралтейства, на невском берегу (примерно на
современной площади Декабристов) стояла каменная Исаакиевская цер-
ковь. Надо понимать, что это было второе здание церкви. Первое же пере-
делали, как писал А. И. Богданов, из старого «чертежного амбара, в кото-
Цит. по: Сошонко В. Н. Адмиралтейство. Л., 1982. С. 15; ср.: Столпянский П. Н.
Петербург: Как возник, основался и рос Санкт-Петербург. СПб., 1995. С. 162—163.
226 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 16а. Л. 39; Столпянский П. Н. Петербург. С. 160.
227 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 59—65.
И. В. Богатырев считает, что строительство эллингов было начато по специаль-
ному августовскому 1721г. указу Петра. См.: Богатырев И. В. Галерная верфь... С. 63.
229 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 81 об., 68 об.
227
ром рисовали чертежи для корабельного строения» адмиралтейского ведом-
ства. 230 Амбар находился на Лугу напротив основных ворот Адмиралтей-
ства. Освящение новой церкви было совершено весной 1707 г.231 Именно в
ней, согласно легенде, в 1712 г. венчались Петр и Екатерина.
В августе 1717 г. по проекту Г. И. Маттарнови началось строительство
каменной Исаакиевской церкви уже в другом месте, западнее Адмиралтей-
ства. После смерти Маттарнови в 1719 г. стройкой ведал незаменимый Тре-
зини, который составил чертеж шпица церкви и наблюдал, как такой же
«шпичный мастер» ван Более его возводил.232 По указу 1717г. церковь
должны были закончить «каменным строением из государевых всех ма-
териалов» через три года, в 1720 г., но стройка затянулась. И. Э. Грабарь
полагал, что виновником задержки стал Иван Зарудный, который не
успевал делать одновременно иконостасы и для Исаакиевской церкви, и для
Петропавловского собора.233 Но по документам Канцелярии от строений
Первоначальная Исаакиевская церковь.
Гравюра середины XVIII в.
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 294; СтавровскийА.С. С.-Петер-
бургский Адмиралтейский собор. С. 19.
231 Окунев С. Н. Где и когда была построена первая Исаакиевская церковь //
ПЧ-98—99. С. 113—116.
232 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 160.
233 Грабарь И. Э. Петербургская архитектура. С. 59—60; РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 7г.
Л.1396.
228
видно, что и без Зарудного дело двигалось медленно — в мае 1724 г. Гер-
белю поручили «зделать чертеж иконостасу», а только к декабрю 1724 г.
здание подведели под кровлю и по требованию кровельного мастера Генек-
рея «для накрывания болшаго купола» было выделено две тысячи листов
жести.234
На месте современного здания Сената и Синода располагались «Кня-
жеские мазанки» — постоялый двор, принадлежавший А. Д. Меншико-
Ву 235 Здесь же, в этой части Адмиралтейского острова, находился Шне-
венский (по имени командира морских солдат Шневенца) рынок, или, как
называли его в народе, «Шлевенский рынок». От рынка до будущей Го-
роховой улицы тянулись три Шневенские слободы (улицы), в которых
жили солдаты и офицеры морской пехоты. Ближе к Новой Голландии, на
месте современной площади Труда, был, как уже сказано, острог для
каторжников («Каторжный двор»). Их использовали на работах в Адми-
ралтействе, и на лесных складах, там, где теперь стоит Новая Голлан-
дия,236 и на основанном в 1712 г. Галерном дворе, который занимал са-
мый дальний (западный) край Адмиралтейского острова, выходил на устье
Мойки. Причем после строительства в 1720 г. Адмиралтейского канала
Галерный двор также оказался на острове — Галерном. Сейчас там распо-
ложены «Адмиралтейские верфи».237
Отступление
Чем наша Новая Голландия отличалась от их «старой» Голландии
Как известно, Голландия была во многом образцом для Петра I. Меся-
цы работы в Амстердаме, на Остенбурге в 1697—1698 гг. не прошли для
царя даром, они навсегда запечатлелись в его памяти, он не раз и не два
возвращался к ним в своих мыслях, письмах, делах. Что же это за Остен-
бург, столь памятный для Питера-тиммермана? Строго говоря, Остен-
бург — это насыпной остров на реке Амстел в Амстердаме, который в
1661 г. купила Ост-Индская компания. В XVII—XVIII вв. она была мощ-
нейшей, богатейшей торговой фирмой, владела колониями в Индонезии,
на Цейлоне и в других местах земного шара, стала государством в госу-
дарстве и имела свой флот. Для устройства верфи компания и купила
этот остров.
В короткое время на Остенбурге возник подлинный «кораблестрои-
тельный парадиз». Он-то и произвел на Петра сильнейшее впечатление.
234 Там же. Оп. 2. Д. 44. Л. 5; Д. 44а. Л. 1303; Оп. 1. Д. 7г. Л. 1398.
235 ЛупповС.П. История строительства Петербурга... С. 34.
236 Крашенинников А. Ф. Лесные склады на острове Новая Голландия в Петербур-
ге// Архитектурное наследство. М., 1972. №19. С. 96.
237 Богатырев И. В. Галерная верфь... С. 61—64.
229
Как выглядел Остенбург? Первое, что видели люди, — это было пятиэтаж-
ное здание пакгауза с куполом. Склад этот для практичных и скупова-
тых голландцев (они с юмором говорят, что Голландия — родина прово-
локи, просто два голландских купца в споре так тащили к себе гульден,
что растянули монетку в проволоку) был краше всяких дворцов и собо-
ров, и пакгаузу даже посвящали стихи. А как же иначе — пакгауз был во-
площением морского могущества Ост-Индской компании и Голландии. На
первом этаже пакгауза хранили железо, гвозди, ту же самую проволоку,
а также были огромные... бойни на 50 крюков. Здесь забивали скот, вяли-
ли и солили мясо, которым предстояло кормить экипажи в море. Выше
размещались склады для пряностей, кофе (можно представить, какой
оттуда шел обворожительный дух!), склады и мастерские корабельных
снастей и парусов.
Перед пакгаузом были устроены корабельные склады и собственно
верфь на три стапеля, где и строили знаменитые голландские «калоши».
За пакгаузом, на другой стороне острова, находились плотницкие мастер-
ские, лесопилки, сушильни для леса, мастерские, в которых гнули доски по
нужному профилю.238 Корабельный лес, привезенный из Германии, Сканди-
навии и России, долго готовили к делу. Вначале бревна полгода вымачива-
ли в воде, затем в ноябре—декабре лебедками вытаскивали их на берег,
домкратами и специальными деревянными кранами перетаскивали в су-
шильню. Голландцы сушили лес стоймя — то ли этого требовала их тех-
нология, то ли места на Остенбурге было мало.
На безопасном расстоянии от верфи располагались смолокурни, где
смолили канаты и готовили смолу для обработки днищ кораблей. Якор-
ные кузницы на 18 горнов появились на Остенбурге в начале XVIII в. — до
тех пор гильдия амстердамских кузнецов не отдавала компании права
делать якоря. И только длинные, в полкилометра, канатные мастерские
не уместились на Остенбурге, их построили на отдельном острове.
Кораблестроительное хозяйство в Петербурге, как на Остенбурге, было
также сгруппированно в одном месте, на пространстве Адмиралтейского
острова (точнее — в его западной части). Кроме Главного Адмиралтей-
ства с его службами здесь располагался Галерный двор (Галерная верфь).
Главной магистралью этого обширного предприятия была просека, кото-
рая потом стала Галерной улицей. Вокруг были шлюпные сараи, столяр-
ные, такелажные и иные мастерские, смоляные амбары, разного рода скла-
ды — «магазейны» и, конечно, сараи для хранения и сушки корабельного
леса. Надо полагать, что здесь собиралось много леса: в Адмиралтействе
непрерывно закладывали новые и все более крупные корабли, а на Галер-
ном дворе строили галеры и мелкие суда на десятках стапелей.239
Великую амстердамскую верфь-остров Остенбург напоминали склады
на острове Новая Голландия. Однако название это — «Новая Голлан-
JacobsM. In Pursuit of Pepper and Tea. Amsterdam, 1991. P. 33—34.
Богатырев И. В. Галерная верфь... С. 61—63.
230
дия» — в документах петровского времени не попадается. Первый раз мы
встречаем его в решении о строительстве складов для хранения дубового
леса на острове, образованном Мойкой и двумя каналами: Адмиралтейс-
ким и Крюковым. Дело поручалось архитектору Ивану Коробову. В июне
1732 г. в докладе Морской комиссии отмечалось удобство острова: он был
достаточно близко от Адмиралтейства и корабельные леса могли быть
переправлены по Адмиралтейским каналам, которые «течение свое име-
ют прямо в помянутое место, в Голландию». На этом основании был
принят указ императрицы Анны Иоанновны о постройке лесных «сараев
на месте, именуемом Новой Голландией».240
Допускаю, что и раньше название «Голландия» бытовало в этих ме-
стах, случайным здесь оно быть не могло. Из заключения Морской ко-
миссии следует, что на указанном выше острове стояли только «дере-
вянные малые ветхие хоромы... и одна роща дерев, а более ничего не
находится».241 «Новой Голландией» это место, согласно принятым обы-
чаям, могло называться только по сравнению с «Голландией», более
обширным районом, застроенным складами и пакгаузами. Однако от-
сутствие точных данных не позволяет утвердиться в этом мнении.
Может быть, название «Новая Голландиия» соотносилось не с петер-
бургской «Голландией», а с собственно Голландией. Поэтому допускаю,
что прав В. К. Шуйский, считающий, что при Петре «Новой Голландией
называли значительно большую территорию галерной верфи, протянув-
шейся от Адмиралтейства в сторону Финского залива. В дальнейшем
название Новая Голландия закрепилось за островной территорией, огра-
ниченной рекой Мойкой и двумя каналами — Крюковым и Адмиралтей-
ским».242 Как бы то ни было, связь между Остенбургом и Новой Голлан-
дией живет и до сих пор...
Все-таки непонятно: почта это или кабак?
Вернемся на Миллионную улицу (линию), к ее восточному концу. Здесь,
«от Почтового двора по улицам и переулкам» (так писалось об этом месте
в документах243), было весьма оживленно. На берегу Невы (в районе совре-
менного Троицкого моста) находилась переправа на Городовую сторону,
обычная для Петербурга пристань. В документах того времени она так и
называлась— «Перевозная пристань». Неподалеку складывали привезен-
ные по реке строительные материалы.244 Так, в 1721г. с голландского
Иогансен М.В. Иван Коробов// Зодчие Санкт-Петербурга. С. 211.
241 Там же.
242 Шуйский В. К. Жан Батист Валлен-Деламот//Зодчие Санкт-Петербурга. С. 370.
Письма и выписки из писем С.-Петербургского генерал-полицмейстера Девьера к
князю А. Д. Меншикову// РА. 1865. Стб. 1250.
244 РГИА. Ф. 465. Оп. 4. Д. 14. Л. 56.
231
Кружало. С русской гравюры
судна «Сусанна» здесь сгрузили и сложили в стопы привезенный из Гол-
ландии кирпич. Раньше, в 1719 г., отсюда к строившемуся Конюшенному
двору перевозили кирпич, известь и камень.245
Совсем рядом с пристанью стоял знаменитый, часто упоминавшийся в
записках иностранных путешественников и гостей хлебосольного Петра
Почтовый двор («Пост-хауз») с приметной галереей на втором этаже. Здесь
была почта, жил почт-директор, находилась первая в Петербурге гостини-
ца, а также зал для приемов — место разгульных празднеств царя и его
нецеремонного окружения. То, что у Пост-хауза была такая слава, совсем
не удивительно — ведь его переделали из стоявшего на этом же месте
большого питейного заведения. Возможно, оно и изображено на знамени-
той гравюре П. Пикарта «Первый вид Петербурга. 1704 г. ». На переднем
плане гравюры как некий символ нового города громоздится малосимпа-
тичное огромное здание питейного дома. Возможно, это именно та «осте-
рия», в которой сразу после закладки Адмиралтейства 5 ноября 1704 г.
Петр и его сподвижники «веселились».246
5 Там же. Д. 176. Л. 345, 377; Оп. 1. Д. 10а. Л. 126.
Алексеева М. В. Гравюра петровского времени. С. 51 — 52.
232
Почтовый двор стоял примерно на том месте, где ныне служебный корпус
Мраморного дворца, более известный как Северо-Западный заочный поли-
технический университет. В 1719—1720 гг. здание подверглось существен-
ному ремонту. В марте 1719 г. там работали плотники «по новому черте-
жу», в 1720 г. «полату обивали шпалерами, в ней же зеркалы ставили», а
в 1724г. там уже трудились резчики по дереву.247 В 1721 г. на Почтовом
дворе побывал Берхгольц. Он увидел большую залу; в ней сидели гости, а
потом устроили танцы. Вокруг залы были боковые комнаты, более узкие,
где также расставляли столы. Здесь в обычное время, по-видимому, сели-
лись постояльцы. Берхгольц писал, что в Пост-хаузе «обыкновенно оста-
ются все пассажиры до приискания квартир, потому, что гостиниц, где
можно было бы останавливаться, здесь нет, кроме этого дома, который тем
неудобен, что все должны выбираться отсюда, если царь угощает в нем, а
это очень часто случается зимою и в дурную погоду (как зимний, так и лет-
ний дворцы царя очень малы потому, что он не может жить в большом доме,
следовательно в них не довольно места для таких случаев, повторяющихся
здесь почти еженедельно). Летом Почтовый дом очень приятен, из него чу-
десный вид, но зимой там, говорят, почти нельзя жить от холода».
Почтовый дом не был и полноценной почтовой станцией, так как не
имел собственной конюшни и за лошадьми приходилось всегда посылать в
Ямскую слободу, расположенную в начале будущего Лиговского проспек-
та. 248 Неподалеку от Почтового дома находилась, как уже было сказано,
гавань для мелких наемных судов. В 1721 г. у Почтового двора была сде-
лана одна из первых в городе каменных мостовых (из «дикого камня»).249
Дружба льва и кроликов,
или Ошибка мясника Тихонова
Пост-хауз стоял на опушке еловой рощи, которая росла рядом с Ца-
рицыным лугом, будущим Марсовым полем. Уже тогда оно представляло
собой большое открытое пространство и имело еще одно название — «Пус-
той луг». Во время празднеств на нем выстраивались огромным кругом
гвардейские Преображенский и Семеновский полки, численность которых
при Петре I достигала семи тысяч человек. К ним выходил царь, про-
изводились необходимые в этих случаях экзерциции, звучал ружейный
салют беглым огнем, а потом побатальонно под музыку полки уходили с
Царицына луга. Как писал современник, парад продолжался не меньше
часа, но «на это было вовсе не скучно смотреть потому, что солдаты — все
видные и красивые люди».250
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 6а. Л. 160; Оп. 2. Д. 44г. Л. 85; Оп. 1. Д. 4г. Л. 333.
Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 95, 112, 42—43.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 46. Л. 599.
Берхгольц Ф.В. Дневник... Ч. 1. С. 32—33.
233
От Летнего дворца к Почтовому двору в 1719 г. была построена «дере-
вянным строением галорея... по чертежу, каков покажет архитект Трези-
ни».251 Возле нее (возможно, вдоль галереи) росли ели. В июне 1724 г.
Трезини требовал от Канцелярии материалы для починки галереи «меж
Летняго дому и Почтового двора у еловой рощи по реке».252 Ели благода-
ря их пирамидальной форме считались (по канонам теории регулярных
садов) образцовыми природными пирамидами, и их во множестве высажи-
вали вдоль улиц и особенно в парках. У Почтового двора ели подсажива-
ли «на упалые места» весной 1721 г.253 Они росли и в Летнем саду: в
1719 г. подрядчики поставили от урочища «Красный кабачок» и Калин-
киной деревни 305 елей и на следующий год царь указал: «Ели в двух
дорогах садить».254
Неподалеку от Почтового двора располагался первый в городе зоо-
парк— «Зверовой двор». Возможно, что раньше он находился в другом
месте, так как привезенные в марте 1719 г. львы были размещены у Ца-
Зверовой двор. Рисунок Ф.А. Васильева
251 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зг. Л. 3.
252 Там же. Оп. 4. Д. 14. Л. 32; Карлсон А. В. Летний сад при Петре I. Пг., 1923.
С. 13; Кузнецова О. Н., Борзин Б.Ф. Летний сад и Летний дворец Петра I. Л., 1988.
С. 32.
253 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 176. Л. 577.
254 Там же. Д. 7г. Л. 1002; Д. 22а. Л. 412.
234
рицына луга уже «на новом Зверовом дворе».255 В специальных клетках-
избах здесь жили хищники (леопард, львы, «морские коты», обезьяны,
медведи).256 За 1719г. упоминаются белые медведицы и дикобраз, кото-
рыми командовал «зверовщик» Матвей Дьяконов.257 В 1728г. среди
обитателей зверинца упоминаются рысь, песец, лисы, бобр, белый мед-
ведь. В списке хищников почему-то перечислены два кролика. Может
быть, это были какие-то особые, неизвестные нынешней науке хищные
кролики, но, скорее всего, эти животные были подсажены «квартиран-
тами» к хищникам, подобно тому как ныне в некоторых зоопарках
можно лицезреть дружбу сытого огромного льва с крошечной собачкой.
Именно львы, символы царской силы и могущества, больше всего инте-
ресовали посетителей. Их привозили из Персии, за тысячи верст. Сколь-
ко их было в Петербурге при Петре, неизвестно, но в 1728 г. с одним из
львов произошел скандал.
Смотрители за львом — «зверовщики» — сообщили начальству, что
ошейник, надетый на льва, стал «весьма худ, и выводить ево на лугу для
гуляния (при желании можно представить себе картину гулянья льва по
Марсову полю! — Е. А), також и для очищения под ним навозу ходить к
нему опасно». Было решено льву переменить ошейник. На эту весьма
рискованную операцию были приглашены «для вспоможения из Мясного
ряду, что на Адмиралтейской стороне близ Мытного двора, мясники Гав-
рила Тихонов с товарищи шесть человек». Да видно, Гаврила «с товари-
щи» перестарались. Когда они «распетлили у того лва задние и передние
ноги веревками и привязали к кольцам», то лев «с Беликова сердца пере-
воротился на другой бок и умер», точно так же, как в 1721 г. при смене
ошейника умерла львица. Было наряжено целое расследование, кто-то
пострадал, а льва сдали в Академию-де-сианс «для анатомии».258
В находившемся поблизости Слоновом дворе («в амбаре, в котором сто-
ит слон») в 1718г. можно было увидеть «крупного, красивого слона»,
цодаренного Петру персидским шахом. 15 июня 1725 г. Екатерина I «изво-
лила приказать ввести на Луг слона, при котором были персияне».259
Иногда его выводили гулять и по городу260, без всякой полезной цели —
возможно, с тех пор и пошло, что всякое бессмысленное гулянье называ-
ется одним словом «слоняться» или выражением «слоны слонять» — хо-
дить без дела.
Правда, слоны долго не жили в суровом климате Петербурга, но по-
сольства из Персии каждый раз доставляли в русскую столицу новых
красавцев. Слоновый двор не пустовал и по другой причине: там хранился
255 Там же. Оп. 4. Д. 52. Л. 1 об.
256 Кузнецова О. Н., БорзинБ.Ф. Летний сад... С. 32—33.
257 АСПбИИ. Ф. 115. Оп. 1. Д. 604. Л. 71 об.
258 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 730. Л. 14—20.
259 Книга приходо-расходная комнатных денег императрицы Екатерины Первой //
РА. 1874. Кн. 1. С. 555.
260 «Описание... столичного города...». С. 212.
235
Готторпский глобус, привезенный из Киля. 15 января 1722 г. отпускали
для починки черепицу на крышу «амбара, где глобус стоит».261 Позже его
перевезли в Кунсткамеру.
Отступление
Крутится-вертится шарик Готторпский
То, что огромный Готторпский глобус поставили в Слоновый амбар,
символично — ничего подобного в России не было и хранить такую боль-
шую диковинку было негде, кроме как в доме слона. Глобус появился в
России в 1717 г. Его подарил Петру юный герцог Голштинский Карл
Фридрих, после того как царь, будучи в 1713 г. в Тепингере— замке в
Голштинии, — пришел в восхищение при виде такого дива. Как известно,
он был большой охотник до редкостей и не жалел на них денег. Царь,
экономя каждую копейку, не поскупился и выложил баснословную сумму
в 30 тысяч гульденов за коллекцию голландского анатома Рюйша, чтобы
наслаждаться видом изящно препарированных и заспиртованных чело-
веческих плодов, монстров и уродов.
Когда купить понравившуюся редкость не удавалось, Петр не стеснял-
ся выпрашивать ее. Так, долгое время он пытался уговорить Гданьский
магистрат уступить какую-то особенно потрясшую этого закоренелого
грешника картину, изображающую Страшный суд. Он увидел ее в кафед-
ральном соборе. Хотя русские войска могли силой взять картину в пода-
рок царю, магистрат стоял на своем: святыня города не дарится и не
продается! Петру пришлось отступиться. Зато он преуспел в другом: в
1716 г. получил в подарок от известного скупердяя, прусского короля
Фридриха Вильгельма I знаменитую Янтарную комнату. Как это про-
изошло, мы точно не знаем. Но можем предположить, что Петр не скры-
вал, как ему понравилась Янтарная комната. Впрочем, нам известно, что
подарок этот король сделал царю по доброй воле, зная пристрастие Пет-
ра к бесполезным редкостям и играя на этом. Зато потом Россия не воз-
ражала, когда Пруссия, фактически не участвовавшая в войне со Швецией,
присвоила ее богатые германские владения — Шведскую Померанию.
Так, наверное, Петру голштинцы подарили и Готторпский глобус
1664 г. работы механика Андрея Буша и картографа Адама Олеария —
знаменитого путешественника, автора уникального описания России и
Персии. Политическое положение Голштинии при малолетнем герцоге
было скверным. Прежний союзник — шведский король — уже не мог по-
мочь герцогству, а соседняя Дания, отнявшая в начале Северной войны у
Голштинии ее провинцию Шлезвиг, не скрывала своих агрессивных наме-
рений в отношении герцогства. Поэтому политики в Киле, столице Гол-
261 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 27а. Л. 509; Д. 456. Л. 726 (назван «Глобусным амбаром»).
236
штейн-Готторпского герцогства, так и мели полы париками перед
Петром I — ведь он бы мог защитить их Голштинию вооруженной рукой.
Да и дочери у царя подрастали — ровесницы и потенциальные невесты
герцога, а Петр как раз хотел закрепиться в Германии, усилить там свое
влияние. Словом, стоило царю «изъявить желание... иметь» глобус,262 как
его ему тотчас подарили...
Глобус везли в Россию несколько лет. От Ревеля махину тащили на
специальных санях, причем приходилось «расчищать дорогу и прорубать
леса».263 Привезли его в марте 1717г. Огромный, трехметрового диамет-
ра шар, вращавшийся силой особого водяного двигателя со скоростью Зем-
ли, был чудом того времени. Но мастер Буш придумал еще одно маленькое
чудо: внутри шара он сделал настоящий планетарий. Поднявшись в гло-
бус по лесенке, 10—12 человек могли усесться на скамью за круглым
столиком. Дверь закрывали, снаружи зажигали специальные лампы, на
синей внутренней поверхности сферы появлялось зведное небо, оно медлен-
но вращалось, создавая иллюзию «бега светил» и путешествия в космосе...
В Слоновом амбаре Глобус простоял несколько лет, затем его перевез-
ли к зданию строившейся тогда Кунсткамеры на Васильевском острове,
подняли на третий этаж башни, а потом возвели над ним своды и до-
строили четвертый и пятый этажи под обсерваторию. Так Глобус оказал-
ся замурованным внутри здания. Но его ждала печальная судьба. 5 декаб-
ря 1747 г. он сгорел в пожаре вместе с другими редчайшими экспонатами
музея. Начальство, как и принято в России, поначалу пыталось скрыть
катастрофу, сообщало, что Глобус чуть-чуть пострадал, но его «малым
иждивением в прежнее и гораздо исправнейшее состояние привести мож-
но».264 Обычная официальная ложь. Взявшийся было за реставрацию анг-
лийский мастер Скотт отказался от хороших денег: ему показали груду
скрученных огнем железных обручей — все, что осталось от творения
Буша и Олеария. А вот русский мастер Титюрин не испугался трудностей,
согласился, подумал, покумекал, да и... сделал новый Готторпский глобус.
Теперь этим «новоделом» — искусной работой мастера Титюрина — мож-
но полюбоваться в Музее М. В. Ломоносова. А на то, что от творения Буша
и Олеария не сгорело одно только название, махнем рукой... Скоро таким
же образом появится у нас и новенькая Янтарная комната...
Квартал Летних дворцов и огородов
То, что мы сейчас называем Летним садом и Летним дворцом Петра I, в
петровское время называлось иначе: «Летним двором» (или «Летним до-
мом»). Под этим термином подразумевался и Летний дворец (дом), и «Ого-
БеляевО.П. Кабинет Петра Великого. СПб., 1800. 4.1. С. 169—171.
БерхгольцФ.В. Дневник... 4.1. С. 113.
ИтсР.Ф. Кунсткамера. Л., 1980. С. 23.
237
род» (ныне Летний сад), и многие постройки на этом месте. До прихода
русских войск здесь, как уже сказано, была богатая мыза шведского моря-
ка Эриха Бернта фон Коноу, который происходил из семьи немцев-пересе-
ленцев. Его мыза Коносхоф («Кононова мыза») имела сад в «голландском
вкусе».265 Перед приходом русских Коноу предусмотрительно бежал в Шве-
цию, и на месте его усадьбы (по некоторым данным) был устроен лагерь
русских войск.266 Здесь, у истока безымянного ерика (будущей реки Фон-
танки), возможно уже с 1703 г., стоял первый Летний дворец Петра, кото-
рый в 1711г. показался путешественнику Геркенсу «маленьким домом...
выстроенным в голландском стиле» со свинцовыми переплетами окон.267
Вообще, с этим первым петровским домом на Адмиралтейской стороне
много неясностей. Авторы брошюры о Летнем саде и Летнем дворце
О. Н. Кузнецова и Б. Ф. Борзин высказывают предположение, что вначале
Петр жил в деревянном доме Коноу, который, по их мнению, стоял на
берегу Невы «значительно западнее Фонтанки», потом в 1706—1708гг.
его перенесли на место современного дворца. Основанием для этого слу-
жит единственная фраза из письма 1706 г. А. В. Кикина Петру I о работах
в Летнем дворе: «Когда большие хоромы перенесены будут на указное
место, надобно в них и на другие дела кирпич, печи...» Предположение
это остроумное, но требует дополнительных доказательств, так же как и
утверждение авторов, что новый дворец Трезини начал строить не в 1710-м,
а в 1711 г. Как же тогда объяснить запись в Походном журнале 1710 г.
от 18 августа: «В Петербурге на Летнем дворе Его величества почали бить
сваи под каменное здание».268 Не менее спорен вопрос и об авторе проекта
нового, дошедшего до наших дней Летнего дворца. Одни считают автором
дворца Доменико Трезини, другие убеждены, что Трезини «исправлял»
Андреас Шлютер.269 По документам Канцелярии от строений видно, что
Летний дворец подправлялся часто. В 1724 г. крышу дворца крыли желе-
зом, и тогда же Андрее Форзин делал знаменитый «компас».270
Летний двор Петра Великого включал не только Летний дворец, но и
другие постройки. Вдоль Фонтанки в 1710—1712 гг. были возведены так
называемые Людские покои, выходившие своим торцом на южный берег
гаванца у Летнего дворца. Их можно видеть на гравюрах, изображающих
Летний сад. С Летним дворцом они соединялись крытым переходом-га-
лереей. В Людских покоях жили слуги, мастеровые, солдаты охраны,
матросы и гребцы. Здесь же хранилось царское имущество, вещи, приве-
Семенцов С. В. Система поселений шведского времени и планировка Санкт-Пе-
тербурга при Петре I// Шведы на берегах Невы. С. 133.
266 ЦыловН.И. Планы... (План 1725 г.).
267 Точное известие о... крепости и городе Санкт-Петербург, о крепостице Кроншлот
и их окрестностях// Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I... С. 52.
268 Походный журнал 1710 года. СПб., 1911. С. 18.
269 Кузнецова О. Н., Борзин Б. Ф. Летний сад... С. 62—66, 70—71; ЛисаевичИ.И.
Доменико Трезини. С. 37.
270 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 526. Л. 60, 74; Оп. 2. Д. 47а. Л. 284—285.
238
зенные из Москвы, а также петровские коллекции, книги, лежали достав-
ленные из Пруссии панели Янтарной комнаты.271
Вторым Летним дворцом были так называемые Новые палаты, или
«Палаты, что в Летнем доме, где была мыльня». Он был построен для
императрицы Екатерины Алексеевны на месте царской бани, находившей-
ся в том самом месте, где современная Лебяжья канавка вытекает из
Невы, словом, на углу. Дворец так и назывался: «Каменные палаты к
реке на углу».272 Строил его голландец ван Звитен, но потом его, заня-
того на других проектах, заменил Михаил Земцов, который спланировал
для нового дворца картинную галерею. Дворец был закончен в 1726 г.273
В мае того же года художник Луи Каравакк получил от Меншикова указ
«писать живописным художеством баталии и взятья городов на полот-
нах, которыя поставятся в новопостроенном сале в Летнем доме... числом
двадцать семь картин».274
До этого дворцом царицы считались так называемые Золотые палаты,
стоявшие, как считают некоторые исследователи, там, где сейчас нахо-
дится Павильон Росси в Михайловском саду. Возможно, это был господ-
ский дом усадьбы шведского помещика Аккерфельта.275 Неясно проис-
хождение названия дворца: имя ему дали либо позолоченные кожаные
обои, либо украшавший крышу золотой фонарик.276
К концу петровского царствования начали строить еще один каменный
дворец— «Итальянский», ниже по Фонтанке, на ее противоположном
Летним дворцам берегу (ныне на его месте филиал Российской Националь-
ной библиотеки). «Итальянский дворец» тоже был летним и назывался
«Новые Летние палаты по Фонтанной реке» или «Дом, что по Фонтанной
речке», «Новый дом», строить его (деревянным или фахверковым) начали
не раньше 1712 г. В 1720-е гг. дворец перестраивали в камне.277 Занима-
лись этим, как часто бывало при Петре, несколько архитекторов: Н. Ми-
кетти, а потом Михаил Земцов и рано умерший талантливый Тимофей
Усов.278 Из указа ЕкатериныI от 14 июля 1725г. следует, что именно
Земцов был обязан «Летний дом Ея величества приводить к окончанию
немедленно... и другие работы отправлять с поспешением», но потом его
отстранили от дела. Позже Земцов занялся садом и оранжереей в нем.279
271 Кузнецова О. Н., Борзин Б.Ф. Летний сад... С. 70—71.
272 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 45.
273 Кузнецова О. Н., Борзин Б.Ф. Летний сад... С. 82—86.
274 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 45.
275 СеменцовС. В. Система поселений... С. 133.
276 Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 87.
277 Там же. С. 98—99.
278 Иогансен М. В. 1) Михаил Земцов// Зодчие Санкт-Петербурга. С. 127; 2) К ис-
тории строительства Итальянского дворца в Петербурге // Русское искусство барокко.
М., 1977.
279 Кормильцева О. М. Итальянский сад // Памятники истории и культуры Санкт-
Петербурга. СПб., 1997. Вып. 4. С. 37—39.
239
По некоторым распоряжениям Канцелярии от строений видно, что дво-
рец этот был пышно убран и напоминал итальянские виллы — отсюда
и его название. Итальянский живописец Бартоломео Тарсий украшал
живописью залы дворца и делал живописные плафоны «по чертежам».
Сюжеты картин заранее утвердили в 1725 г. в особом договоре с худож-
ником. 280
Любимый царев «Огород»
Если дата основания первого Летнего дворца остается неясной, то когда
заложили Летний сад («Огород»), известно точно — в 1704 г. Тогда Петр
впервые стал выписывать для него семена цветов из славившегося своими
садами подмосковного Измайлова, а потом кусты и деревья из окрестно-
стей Москвы и из-за границы, особенно из Голландии. Как известно, царь
был не только реформатором общества, но и преобразователем природы.
Он хотел подчинить ее себе так же, как подчинял людей. На петербург-
ской почве высаживали растения других климатических зон, вроде вино-
града или хлопчатника. В большинстве они вымерзали в открытом петер-
бургском грунте. Но тем не менее усилия Петра оказались не напрасны:
согретые и защищенные от ветров камнем города, цветут сегодня кашта-
ны, липы и другие непривычные для этой климатической зоны растения,
как будто они цвели здесь всегда. Исследования ботаников показали, что
многие виды завезенных растений прижились в городе и его окрестностях
и даже «расползлись» из «регулярных» садов и парков в дикую природу,
приспособились к ней.281
Петр так спешил с устройством сада, что приказывал привозить и са-
жать взрослые деревья с обширной корневой системой, выкопанные глу-
бокой зимой, когда растения спали. Весной часть из них гибла, но многие
приживались, и это давало необыкновенный эффект — только что основа-
ли парк, а в нем уже «выросли» взрослые деревья! Речь идет о гигантских
масштабах пересадок. Только в 1722 г. Петр распорядился привезти в
город 58 тысяч лип и других лиственных деревьев.282
Царь всегда думал о своем «Огороде» и помнил все мелочи. В августе
1707 г., занятый войной со шведами, он писал из похода А. В. Кикину,
что ему известно: «Многие деревья засохли, о чем также прошу в осень...
на тех местах новые с лутчим бережением коренья и земли около них
посадить в толстую оглоблю или малым толще». В другом письме Кикину
он писал: «По письму вашему уведомились мы о дубовой роще, которой
гьо РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 13 об.
281 ГорышинаТ.К. Растительный мир старого Петербурга// НА. Сб. 1. С. 296;
Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 41.
282 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 34 об.
240
Вид на Летний сад со стороны Невы в Петербурге. А. Ф. Зубов. 1716
большая часть посохла, того ради...» И далее государь объясняет технику
зимней посадки: «Нынешнею осенью заранее присмотри несколько не-
больших дубовых, а лучше кленовых дерев молодых и, присмотря, око-
пать около оных землю кругом и не замать до заморозов, чтоб окопанную
землю с коренем морозом укрепило, и тогда перевесть и посадить в пороз-
жем месте, где еще роща не досажена, а старых, которые посохли, до
весны не выкапывать— авось ли б из тех примутца некоторыя». Царь
придирчиво следил за своими садом и сердился, если ему не рапортовали
о его состоянии. В 1707 г., он разгневанно писал Кикину: «Щербаку и
Островскому скажи, что они ко мне не пишут о моем дворе, а паче о
огороде — за то им сам привезу по кафтану стеганому доброму».283 Какие
«стеганые кафтаны» привозил склонный к мрачному юмору государь,
подданные его хорошо знали.
283 Бумаги императора Петра I. СПб., 1873. С. 9—10.
16 Заказ №79
241
Много лет Летний сад благоустраивали и холили опытные иностран-
ные садовники, главным из которых был Ян Роозен, работавший в Петер-
бурге с 1712 по 1725 г. Петр посылал в Голландию учиться садовой науке
и русских людей.284 Роозен (а потом и Леблон) составлял планы Летнего
сада, придумывал в нем различные усовершенствования. Планы эти ис-
правлял сам Петр, относившийся к своему детищу весьма пристрастно.285
Каждый раз, возвращаясь из походов, царь любовался своим подросшим
«Огородом».286
Иностранцы, посетившие Летний сад, восхищались увиденным. Как
известно, в регулярных садах главным был геометрический принцип,
выражавшийся в жестком подчинении природы искусству, в строгом сле-
довании законам симметрии и перспек-
тивы. Поэтому деревья и кусты обя-
зательно подстригали, порой самым
причудливым образом в виде шаров,
кубов, а также зверей или птиц. Густая
подстриженная зелень сирени, черему-
хи, акации, самшита (а при его недо-
статке — можжевельника), упроченная
каркасами из проволоки и реек, дели-
ла все пространство сада на изолиро-
ванные боскеты, коридоры, лабиринты.
В выстриженных трельяжных нишах
стояли статуи или журчали фонтаны.
Посетители проходили по крытым
«огибным» дорожкам (другое назва-
ние — «покрытые галереи»). Делать их
было непросто. Каркас из деревянных
дуг («поддуг») прикреплялся к врытым
столбикам брусками, а затем ветви по-
саженных рядом деревьев и кустов при-
гнетали и привязывали к этим соору-
жениям с помощью проволоки. Так
возникал живой свод, создававший
Три Летних сада
и Большой луг в Петербурге.
План. Проект. 1716—1717
тень.287 Из документа 1720г. видно, что деревянные конструкции «кры-
тых дорог» красили зеленой краской, а проволоки на их укрепление ухо-
дило очень много — «двадцать пуд».288 По этим зеленым коридорам посе-
284 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 10а. Л. 32.
285
Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 63—70.
6 Ионг деЭ.А. «Paradis Batavus»: Петр Великий и нидерландская садово-парко-
вая архитектура// Петр I и Голландия: Русско-голландские научные и художествен-
ные связи в эпоху Петра Великого. СПб., 1997. С. 286—303; РейманА.Л. Голландское
влияние на садово-парковое искусство Петербурга XVIII века// Там же. С. 304—317.
287 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 530. Л. 28.
288 Там же. Оп. 2. Д. 306. Л. 125.
242
тители выходили в такие же зеленые залы, к пруду, посредине которого
был островок с беседкой — место уединения царя. Иностранец, побывав-
ший в Летнем саду в 1721 г., пишет, что попасть в беседку с берега можно
было только на ботике. В пруду плавали утки и гуси, которые жили в
домиках на берегу. Здесь же на крошечном, «всамделишном» кораблике
катался карлик Петра.289 По дороге, на мостике гости могли случайно
наступить на рычаг «фонтана-шутихи», и тогда их обливало струями воды,
хотя, судя по современному Петергофу, под мостом скорее всего сидел слу-
житель, открывавший кран.
Аллеи и дорожки, усыпанные мелкими ракушками290 (а не песком),
украшали мраморные статуи и бюсты, заказанные Саввой Рагузинским и
другими эмиссарами Петра у венецианских скульпторов Пьетро Баратты,
Джованни Бонацци, Антонио Тарсиа, Джузеппе Торретто и др. Была здесь
и античная скульптура, закупленная в Риме и других местах Италии
Юрием Кологривовым.291 Все эти статуи появились в Летнем саду к концу
1710-х гг. Иностранный путешественник, побывавший в Летнем саду в
1710 или 1711 г., писал, что в нем не было ничего примечательного, за
исключением нескольких мраморных статуй и бюстов, среди которых были
заметны бюсты польского короля Яна Собеского, его супруги Марысеньки
и шведской королевы Кристины.292 Положение резко изменилось к
1719 г., когда в саду начали срочно строить из дерева пьедесталы под
фигуры, вазы и бюсты, доставленные из Италии.293 Среди садовой скуль-
птуры выделялась привезенная из Италии «Венус» (знаменитая Венера
Таврическая), которую поставили в одной из трех прибрежных, идущих
вдоль Невы, галерей («Голярея, что в еловой роще»). Возле статуи (веро-
ятно, для защиты от воинственных консерваторов и пьяных поклонников
мраморной дамы) держали караул.294
Отступление
«Купил я статуу марморную Венуса, старинная»
Так писал Петру I в 1719 г. из Рима его агент в Италии Юрий Коло-
гривов, который занимался закупками «марморов» для царских садов и
дворцов. Кологривов приобрел эту античную статую III в. до н. э„ найден-
ную в окрестностях Рима буквально накануне, и заплатил за нее всего
^S9 БерхголъцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 62.
290 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 245.
1 Об этом см. многочисленные работы С. О. Андросова, и прежде всего моногра-
фию «Итальянская скульптура в собрании Петра Великого» (СПб., 1999).
92 Точное известие о... крепости и городе Санкт-Петербург... // Бес пятых Ю. Н. Пе-
тербург Петра I... С. 53.
293 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 36. № 86 (по описи).
294 БерхголъцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 61—62.
243
Грот в Летнем саду. М. Г. Земцов. 1720-е
лишь 196 ефимков. Кологривов увел шедевр из-под носа одного из местных
«охотников» — влиятельных любителей древностей и надеялся контра-
бандой вывезти шедевр из Рима, но замысел его не удался: такие находки
по закону принадлежали Папскому государству и на статую тотчас
наложили арест. По просьбе Кологривова в дело вмешались русский агент
в Италии Савва Рагузинский, канцлер Г. И. Головкин и даже сам Петр I —
началась переписка с влиятельными кардиналами Оттобони и Альбани.
В конце концов папа Клемент XI решил, в виде исключения, подарить ста-
тую, после надлежащей реставрации, русскому царю. При этом Ватикан
надеялся, что Петр сделает ответный жест доброй воли и поможет вы-
везти из лютеранской Швеции в Рим мощи почитаемой католиками
святой Бригитты.295 Это пожелание, настойчиво повторяемое в письмах
официальных лиц папского престола, впоследствии породило легенду об
«обмене» Венеры на мощи святой Бригитты, якобы захваченные Петром
в монастыре в Пирита под Ревелем. На самом деле монастырь святой
Бригитты в Пирита был разрушен русскими еще в 1577 г., а мощи нахо-
дились в шведском городе Вадстенде. Надежды Ватикана на обмен стро-
ились на том, что при заключении мира со Швецией Петр может полу-
Андросов с. О. Итальянская скульптура... С. 95.
244
чить «ненужные» «богомерзким лютеранам» мощи католической святой
и затем передаст их Риму. Петр, канцлер Головкин, Рагузинский и другие
охотно обещали Риму содействовать возвращению мощей в лоно католи-
ческой церкви. Но обещания эти оказались лживыми — получив весной
1721 г. «Венус», Петр даже не упомянул о мощах в инструкциях Я. В. Брю-
су и А. И. Остерману, которые вели со шведами переговоры о мире в Ни-
штадте. Поняв обман, Рим прекратил переписку с русскими.
Венеру установили в галерее Летнего сада, после смерти Петра пере-
несли в Грот, где она и простояла до 1801 г. Потом «Венус антик» оказа-
лась в Таврическом дворце, благодаря чему и приобрела свое современное
название: «Венера Таврическая». В 1827 г. ее реставрировал в Академии
художеств В. И. Демут-Малиновский. Реставрация, как тогда было при-
нято, больше походила на переделку: русский скульптор приделал богине
новые руки, «подражая стилю столь превосходной и древней статуи», и
что-то «переставил в ногах лучшим образом».296 И только в 1850 г. она
оказалась в Эрмитаже, где ее лишили приделанных Демут-Малиновским
рук...
Вернемся в петровский «Огород». Думаю, что на аллеях уже тогда
стояли скамейки. Весной 1723 г. Петр заказал для Петергофа «по мадели
сто скамей деревянных столярною работою немедленно».297 За 1719г.
известен документ об оплате «за покупные для оковки двух колясок,
которые делаютца на трех колесах для гуляния в саду Царского величе-
ства».298 Речь идет о «маленькой колясочке, что в огороде ездят», или
«огородных линеях», запряженных «маленькими, или эзельскими, ло-
шадками». Записи о прогулках в таких колясочках Петра в Петергофе в
1720—1721гг. и Екатерины I в Летнем саду встречаются в Походных
журналах Петра и приходо-расходной книге за 1725 г.299 Из документа
1719 г. нам известно о существовании и портшеза— распарившуюся в
бане Екатерину «несли из мыльни в ручной карете».300
Аромат роскошных цветников Летнего сада образовывал, вероятно,
восхитительную гармонию с шорохом струй многочисленных фонтанов,
украшенных свинцовыми вызолоченными фигурами. Бассейны фонтанов
делались из камня, выстилались свинцом и снаружи оформлялись «цвет-
ным камнем»301 (мрамором или песчаником). Во Втором Летнем саду (он
также назывался «Другой огород»), располагавшемся южнее главного,
Первого, был сделан лабиринт с фонтанами на темы басен Эзопа (в попу-
г2Ь Там же. С. 104.
297 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 37а. Л. 261.
298 Там же. Оп. 1. Д. 4г. Л. 308.
299 Книга приходо-расходная комнатных денег императрицы Екатерины Первой //
РА. 1874. Кн. 1. С. 556, 559.
300 АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 99 об.
301 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 70. Л. 5 об.
245
лярном тогда переложении Лафонтена), которые Петр хорошо знал и
ценил за афористичную мудрость. Скульптурные группы на «фабулы из
Езоповых притчей» были заказаны в 1724г. Б.К.Растрелли. В заказе
упомянуты знакомые нам с детства (уже по переложениям И. А. Крылова)
басни: «Журавль с волком..., Ворон с лисицей..., Волк [и со агнцем] одет
в овечей одежде» и еще 29 композиций, включая «Гору и мышь, в кото-
рой будет сто штук», «Птицу лунь с двумя лягушками» и т.д.302 Воз-
можно, любимый детьми памятник «дедушке Крылову» был поставлен
в середине XIX в. именно в Летнем саду в память об этих фонтанах.
В сентябре 1725 г. императрица Екатерина I велела резчику Пино «зде-
лать фантану, в которой будет собачка „Фаворитка" с утками розных
родов, подобно петергофской».303 Это тот самый забавный «фабольный
фонтан», который чудом сохранился в Петергофе до сих пор. При Екате-
рине возле фонтана в Летнем саду стояла железная табличка с надписью:
«Собачка „Фаворитка" гоняется за утками на воде; тогда утки сказали ей
тако: „Ты напрасно мучаешься, ты силу имеешь нас гнать, только не
имеешь силы поймать"». Прелесть фонтана состояла не только в трога-
тельной композиции: собачка носится по кругу за уточками, но и в затей-
ном мастерстве Земцова, Пино, фонтанного мастера Суалема и механика
Ферстера. Собачка и уточки были сделаны из липы (Пино для этого по-
лучал в сентябре 1725г. толстые доски),304 нарядно раскрашены. Позже
их заменили на медные, полые. Но фокус состоял в том, что водяная
турбина на дне бассейна вращала уточек, которые, благодаря хитрому
устройству, не только пускали из клюва воду, но и крякали, а бегущая
за ними собачка лаяла. В 1729 г. фонтан был закончен: «К фонтане
„Фаворитке" на басейн каменною работою зделаны, пол деревом намощен,
и машина внутрь внесена, и оной басейн свинцом выс[т]лан».305
На зиму «для накрывания фантанов и фабулов к зимнему времени»
отпускали 800 штук рогож и циновок. Так было в 1725 г. Одновременно
было закуплено 300 брусков, что позволяет подозревать об изготовлении
будок, подобных современным, обшитых циновками и рогожами, в кото-
рых переживали зиму статуи и бюсты.306
Посетитель петровского «Огорода» при желании мог войти через ме-
таллические вызолоченные ворота в таинственную темноту Грота — он
был украшен разноцветным мрамором, раковинами тропических морей.
Этот Грот (стоял на месте современного Кофейного домика) — одно из
грандиозных начинаний Петра, предмет его постоянных забот на протя-
жении многих лет. Грот в Летнем саду, как Стрельну или Кунсткамеру,
строили, сменяя друг друга, Леблон, Маттарнови, Микетти, Земцов. Грот
зог Там же. Д. 44г. Л. 1360 об.
303 Там же. Д. 4. Л. 42.
304 Там же.
305 РаскинА. Г. Петродворец. Л., 1975. С. 79; РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 70. Л. 5 об.
306 Там же. Д. 527. Л. 15—16.
246
состоял из трех залов, в центре главного стоял фонтан с позолоченной
фигурой Нептуна на четверке морских коней, «токмо одни переды, а не
целые кони»,307 что и понятно, — ведь кони были морские.
Возможно, это были те самые «2 морские лошади», которые вместе с
«2 богами морскими», «6 морскими нимфами» и «1 царем с вилами» (т. е.
Нептуном) были выгружены с корабля «Депрингер», прибывшего в Пе-
тербург из Голландии летом 1719 г.308 Возле Грота и внутри его в нишах
парами (всего 12) стояли свинцовые вызолоченные статуи. В Гроте также
был водяной орган.309 Такой водяной орган, или «егерская шутка», был
сделан и для Петергофа. «Во время игры органа вода приводила в движе-
ние деревянные раскрашенные скульптуры егеря, трубящего в рог, сати-
ров, играющих на флейтах, собак, с лаем преследующих оленя, и двена-
дцать певчих птиц. Звуки в фигурах „егерской штуки" воспроизводились
с помощью мехов».310 Возможно, там же были и другие «водяные курь-
езы», например так называемый клокшпиль— устройство с хрустальны-
ми колокольчиками, которые звенели под воздействием струй воды.
Вообще, в истории Грота много неясного. Возможно, «царь с вилами»
был установлен где-то в другом месте, так как за 1719 г. сохранился
документ, согласно которому в Гроте все фигуры были алебастровые,311 а
в указе 1724 г. предписывалось французскому мастеру Ф. Вассу «по чер-
тежу в Грот Летнего дому Его императорского величества отлить вместо
гипсовых фигур свинцовые Нептунос, четыре машкоры».312
На одной из площадок размещалась Менажерия, то есть зверинец, под
ведением Симона Шталя. На самом деле это был скорее птичник, чем
зверинец, и, как в Версале, здесь можно было увидеть экзотических кра-
сочных птиц. Всего там жили около тысячи птиц (в 1728 г. — 1066), чей
гомон и пенье, вероятно, были слышны издали. Некоторые из них пере-
летали с ветки на ветку дерева, стоявшего в огромной проволочной клет-
ке. Первейшей птицей менажерии считался попугай «какадуа», живший
в компании с тремя десятками «кинареек». Можно было там увидеть
уважаемых всеми правителями орлов и множество других птиц.313 Из
зверей Берхгольц в 1721 г. видел синюю лисицу, нескольких соболей и,
вероятно, дикобраза.314
Непременной частью каждого сада была оранжерея — довольно слож-
ное техническое сооружение, отапливаемое теплым воздухом, где росли
самые экзотические растения, которые плодоносили даже в лютые морозы.
Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 71.
308 РГИА. Ф. 476. Оп. 4. Д. 526. Л. 32.
309 Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 71.
310 РаскинА.Г. Петродворец. С. 78.
311 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 4 б. Л. 136.
312 Там же. Оп. 4. Д. 14. Л. 38. Ср.: Кузнецова О. Н., БорзинБ.Ф. Летний сад...
С. 57—58.
313 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 730. Л. 3—5 об.
314 Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 62—63, 46.
247
Несомненно, нужно было высокое искусство садовника, чтобы 1 января
1724 г. поднести государыне Екатерине созревшие яблоки, а 6 мая «огур-
цов свежих блюдо».315
Сложной технической проблемой оказалась подача воды для фонтанов
Летнего сада. При жизни Петра ее так, в сущности, и не решили. Вначале
хотели использовать водовзводное колесо, построить которое царь в 1705 г.
поручил архитектору Ивану Матвееву.316 Следовательно, первые фонтаны
в Летнем саду должны относиться к этому времени. Но найти эффек-
тивный способ подъема воды, как и в Петергофе, долго не удавалось.
В 1717 г. Петр, обеспокоенный этими неудачами, писал Меншикову из
Голландии: «Я сыскал машины и пришлю, что огнем воду гонят, кото-
рыя всех протчих лутчее и неубыточны».317 Скорее всего это была паро-
вая водоподъемная машина по типу машины Т. Севери 1698 г., не имев-
шая обратного хода поршня. Мастер Жан Пит ли привез ее из Лондона в
1718 г., но его постигла неудача, и он стал проситься домой.318 Надежды
Петра на первую в России паровую машину не оправдались. Приходилось
применять прежние примитивные водовзводные «фантанные колеса»,
которые с помощью ходивших по кругу лошадей, а иногда и людей319
поднимали воду из Фонтанки («Фонтанной речки») и выливали ее в спе-
циальный резервуар на «водовзводной башне». В 1719г. Трезини полу-
чил задание построить мазанковую башню,320 потом возвели еще одну,
известно, что в 1729 г. ее обивали досками. А уже с этих башен вода
текла по свинцовым и чугунным трубам олонецкого и уральского произ-
водства в фонтаны.
Долгое время не удавалось подвести к саду и эффективный водовзвод-
ный канал, который бы обеспечивал подъем воды за счет разницы высот.
Начали было строить канал от Александро-Невского монастыря, но неудач-
но, потом взялись за другую идею. В 1724 г. был закончен упомянутый
выше канал, начинавшийся от Невы, возле Литейного двора, и шедший
под углом к Фонтанке. Канал копал Тарас Самойлов по направлению «к
новому фонтану». Расчет строился на том, что сооружение это усилит на-
пор невской воды, втекающей из Большой Невы в узкое ложе канала (та-
кой напор хорошо виден под нынешним Прачечным мостом, где начинается
Фонтанка), и благодаря ему воду эту можно будет подать на фонтаны.321
Но и здесь строителей ждала неудача — напора воды не было, а канал стал
разрушаться, в 1727 г. там была построена какая-то особая «новая маши-
на для прибавления воды», но потом дело с каналом заглохло.322 Лишь
Книга приходо-расходных комнатных денег... С. 533, 526.
316 ПБП. Т. 3. С. 528.
317 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 1. Л. 3.
318 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 124.
319 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 336.
320 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 123.
321 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 14. Л. 77.
322 Там же. Д. 527. Л. 17; Оп. 2. Д. 25. Л. 1.
248
когда прокопали многокилометровый канал от Лигова и оттуда вода само-
теком пошла в водосборные бассейны (в районе современной Бассейной
улицы), проблема обеспечения фонтанов Летнего сада была наконец-то
решена: эти бассейны, находившиеся выше Летнего сада, обеспечили нуж-
ный напор воды в фонтанах.
При строительстве Летнего сада Петр и его помощники исходили из
принятых тогда в Европе, и особенно в Голландии, идей создания некоего
искуственного «парадиза», подобия небесного рая на земле, где ничто не
оскорбляло взор человека, где все заставляло посетителя, оказавшегося в
окружении фонтанов, деревьев, райских птиц, запахов и ощущений, за-
бывать о суете несовершенного мира, раскинувшегося за оградой сада.
Чтобы люди еще и постигали новые, полезные знания, статуи и фонтаны
в саду были снабжены табличками с пояснениями сюжетов изваянных
сцен и описанием «персон» богов и героев. Кстати говоря, в отличие от
других парков мира, идея оснастить скульптуру пояснительными таблич-
ками сохранилась в Летнем саду до наших дней, и, несомненно, они при-
носят ту же пользу, что и три века назад.
Впрочем, как вспоминает Ф. В. Берхгольц, с наслаждением гулявший
по аллеям сада июньским вечером 1721 г., эта гармония нежных звуков,
запахов и полезных знаний была резко нарушена отвратительной вонью
от ушата грубой, крепкой водки, которые носили по аллеям гвардейцы
и насильно, именем государя, заставляли каждого встречного выпивать
до дна огромную чашу. У опорожнившего чашу тотчас возникала по-
требность либо срочно бежать в какой-нибудь укромный боскет, либо,
не любуясь более природой, спешить к столам с закусками. И уже «пре-
жнего приятного запаха от деревьев как ни бывало, и воздух был там
сильно заражен винным испарением».323 В день, когда там побывал Берх-
гольц, столы были накрыты на площадках сада: Шкиперской, Архи-
ерейской и Дамской. Названия их говорили сами за себя. На первой
собирались покурить пипку — глиняную голландскую трубку — моряки
во главе со шкипером Петром Михайловым, на второй — выпить рюмоч-
ку-другую иерархи русской церкви, на третью приходила императрица с
дамами.
В праздники в Летнем саду устраивали иллюминацию: на галереях
стояли пирамиды из свечей, а вдоль аллей на ветвях деревьев зажигали
бесчисленное множество китайских фонариков. Все празднества заканчи-
вались фейерверком и салютом. В дождливую погоду торжества в Летнем
саду проходили в трех, упомянутых выше, крытых галереях, построен-
ных вдоль Невы и соединенных с берегом лестницей с причалом, к кото-
рому подходили мелкие суда. Да и в хорошую погоду здесь стояли столы,
а главное, — тут устраивались танцы. 30 июня 1720 г. А. М. Девьер со-
общал Меншикову, как отмечался день Полтавского юбилея: «Его цар-
ское величество и все знатнейшия персоны кушали в галдерее, что в ро-
БерхголъцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 38—39.
249
щице на берегу реки против лугу, и потом гуляли аж заполночь в саду и
был фейверок». Театр фейерверка— огромная горящая огнями компози-
ция — размещался напротив галерей, на стоящих на Неве барках,324 а
возможно, и на плотах. Когда отмечали годовщины юбилей свадьбы Петра
и Екатерины в феврале 1720 г., то празднество проходило неподалеку,
в Почтовом доме, и фейерверк был устроен на льду Невы.325
В начале 1725 г. за несколько недель Михаил Земцов построил у самой
Невы (берег специально подсыпали, чтобы было место для стройки) дере-
вянную «Залу славных торжествований». Живописные плафоны писали
вместе Л. Каравакк и Б. Тарсий. Стены были украшены картинами на
темы побед русского оружия. До наших дней дошли несколько картин из
«Залы»: «Куликовская битва» А.Никитина, «Гангутское сражение»
И. Одольского и «Куликовская битва» А.Матвеева.326
«Зала» была задумана еще Петром I. В ней он хотел отпраздновать
свадьбу своей старшей дочери Анны с герцогом Голштинским Карлом
Фридрихом, который до этого уже несколько лет жил в Петербурге в
качестве жениха одной из дочерей Петра. Царь долго колебался, не зная,
на какой из своих любимых дочек остановить выбор. Наконец осенью
1724г. он решился и указал герцогу на Анну327. Император до свадьбы
дочери не дожил, умер 28 января 1725 г., а свадьбу сыграла 21 мая
Екатерина I в той самой «Зале» на берегу Невы. Впервые в Летний сад
были «пущены для гуляния... все простые разных чинов люди...».
Портрет на фоне города
Анна Петровна — дочь моряка
Как известно, брак Петра I и Екатерины был долго не освящен цер-
ковью. И вот когда в 1712 г. царь решил узаконить свой сердечный
союз с Екатериной, то рожденные до брака дочери, Анна и Елизавета,
были «привенчаны», то есть официально признаны. Конечно, мститель-
ная и жестокая народная память всей этой истории не забыла, и
много лет спустя, когда Елизавета Петровна стала императрицей,
каждое второе дело в Тайной канцелярии начиналось с доноса на людей,
осуждавших дочь Петра, родившуюся, как тогда говорили, «в блудетве».
Но Петр, как и в других делах, не считался с мнением народа, для
недовольных он всегда держал наготове толстую палку. Девочки росли
в уютных петербургских дворцах, окруженные любовью и лаской родите-
лей. Иностранцы, бывавшие при дворе в начале 1720-х гг., поражались
Там же. С. 47, 105.
Письма и выписки... Стб. 1243, 1237.
Кузнецова О. Н., Борзин Б. Ф. Летний сад... С. 88.
АнисимовЕ.В. Россия без Петра: 1725—1740. СПб., 1994. С. 32—42.
250
необыкновенной красоте подросших
царевен.
Темноглазая и темноволосая Ан-
на отличалась от блондинки Елиза-
веты не только внешностью, но и
нравом. Анна была умнее, спокойнее,
рассудительнее сестры, ее застен-
чивость всем бросалась в глаза. Как
пишет современник, во время хрис-
тосования на Пасху при дворе про-
изошла забавная заминка. Когда
знатный иностранный гость захо-
тел поцеловать 14-летнюю Анну,
то она страшно смутилась, покрас-
нела, тогда как младшая Елизавета
«тотчас же подставила свой розо-
вый ротик для поцелуя». Девушки в
царской семье — разменная поли-
тическая монета, их выдают замуж
за границу, чтобы приобрести поли-
тический капитал. Петр Это ПОНи- Анна Петровна
мал, но, жалея любимых дочерей,
тянул и тянул, вызывая недоумение дипломатов. Да и девочки, как пи-
шет французский посол, «тотчас принимались плакать, как только с
ними заговаривали о замужестве». Все это — верный признак счастли-
вой, не терпящей разлуки семьи. Но в 1724 г. Петр решился выдать Анну
за герцога Голштинского Карла Фридриха. После свадьбы 1725 г. молодо-
жены жили при дворе Екатерины I, но, как только она умерла весной
1727 г., жадный до власти Меншиков буквально «вытолкал» дочь Пет-
ра и ее мужа в Голштинию.
Жизнь Анны в Киле не сложилась. Муж оказался никудышным,
склонным к гульбе и пьянству. Одиночество стало уделом герцогини.
Она писала жалобные письма домой и как-то раз, передавая одно из
них капитану русского фрегата, не могла удержаться от слез. В фев-
рале 1728 г. у Анны родился сын, будущий император Петр III, и на
десятый день после родов 20-летняя герцогиня умерла. Перед смертью
она просила об одном — похоронить ее возле «батюшки и матушки».
За ее телом пришли русские военные корабли, и под сенью андреев-
ского флага любимая дочь Петра пустилась в последнее плаванье домой,
в Петербург. Ее похоронили в Петропавловском соборе 12 ноября
1728 г. Гроб Анны перевезли через Неву на галере, длинные полотнища
крепа свисали с бортов, полоскались в невской воде. Прощаться с
дочерью Петра пришли корабельные мастера, офицеры, моряки — сло-
вом, верные товарищи и сослуживцы русского вице-адмирала Петра
Михайлова.
251
Московская, да не родная, сторона
Эта часть Петербурга начиналась за Фонтанкой и отчасти представля-
ла собой, как теперь бы сказали, «промышленную зону». Вверх по Неве
от Летнего сада огненное зарево и звон металла обозначали возведенный
не позже 1712 г. Литейный двор.328 По некоторым данным, его сооружали
уже в 1711 г.329 Внешне Литейный двор был похож на другие постройки
петровского Петербурга: мазанковое здание с высокой башней, шпилем, на
котором вывешивали гюйс. Вокруг Литейного двора располагались лафет-
ные и иные артиллерийские мастерские, склады материалов и цейхгауз
артиллерийского ведомства. Возле Литейного двора находилась Литейная
слобода (или попросту «Литейная»), в которой поселили около трех сотен
мастеровых — переселенцев из московского Пушечного двора, а также из
Тулы и других железоделательных центров. Возможно, где-то поблизости
жили и около сотни шведских военнопленных, работавших на Литейном
дворе кузнецами, плотниками и чернорабочими.330
Идею образования слободы нужно отнести к 1709 г., когда Петр, после
победы при Полтаве, уверенно писал в Москву Якову Брюсу: «Здесь всем
делам заводится начало, где и ваша артиллерия имеет быть».331 Это стало
сигналом к переселению в Петербург пушечных мастеров, литейщиков, сле-
сарей-оружейников и всего артиллерийского ведомства — Главной артил-
лерии (или Артиллерийской канцелярии). Не позже 1714 г. от Невы была
пробита просека, названная Литейной просекой (потом — улицей, проспек-
том). Литейный проспект, доходивший до Большой Першпективной доро-
ги (Невского проспекта) связал улицы, которые прокладывали параллель-
но Неве. Речь идет о Первой Береговой (позже Шпалерной), Захарьевской,
Сергиевской (ныне Чайковского), Пантелеймоновской (ныне Пестеля) и
Кирочной. Вся эта местность, в противоположность Немецкой слободе на
Адмиратейском острове, называлась «Русской слободой». Неподалеку от
Литейного двора, особняком от всей петровской знати, в своем каменном
доме поселился начальник русской артиллерии генерал-фельдцейхмейстер
граф Я. В. Брюс.
Портрет на фоне города
Яков Вилимович Брюс, или Секрет «живой» и «мертвой» воды
Имя Якова Брюса в русской истории окружено легендами — современ-
ники считали его колдуном, чернокнижником. Да, он был непонятен
Родзевич В. Историческое описание С. Петербургского Арсенала за 200 лет его
существования: 1712—1912 гг. СПб., 1914. С. 14. См. также: Исаченко В. Г., Пита-
нии В. Н. Литейный проспект. Л., 1989. С. 8.
329 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 75.
330 Там же. С. 77—78.
331 ПСЗ. Т. 8. №2416.
252
толпе, как и его знаменитый «Брю-
сов календарь». Яков Брюс с увлече-
нием делал химические опыты, на-
блюдал по ночам звезды на небе и
был известен как один из самых уче-
ных людей России. Выходец из шот-
ландского королевского рода, он ро-
дился и всю жизнь прожил в России,
но нес в себе гений своего удивитель-
ного народа, давшего миру легион
блестящих мыслителей, ученых,
изобретателей и мастеров. С самого
начала своей службы у молодого царя
артиллерист Брюс выделялся среди
других сподвижников Петра умом,
знаниями и степенностью. А царь
любил таких людей. Нет, Брюс не
был царским фаворитом, но Петр,
всегда палимый жаждой знаний,
пытливый и неуемный эксперимен-
татор, мог часами беседовать с Брю-
сом о машинах, о загадках Вселенной.
Это вместе с Брюсом русский само-
держец однажды вскрыл гробницу святого в новгородском Софийском собо-
ре, чтобы изучить физические причины многовековой сохранности мощей.
Но самой главной и самой большой любовью Брюса была артиллерия.
Дом Брюса стоял рядом с Литейным двором, где днем и ночью лили
пушки. Это была его вотчина, он привык к шуму и грохоту литейной и
кузницы, как привык к шуму и грохоту своих пушек на поле боя. Он был
героем Северной войны и благодаря ему в России была создана прекрасная
артиллерия. Она началась, как все помнят, с колоколов, которые безбож-
ник Брюс, назначенный воеводой в Новгороде, по указу Петра безжало-
стно сдирал с колоколен русских церквей и бесстрашно переплавлял на
пушки. Победы при Лесной и Полтаве были одержаны во многом благода-
ря действиям артиллерии, которой Брюс командовал, за что и получил
высший орден Андрея Первозванного.
Как и другие сподвижники Петра I, он был и дипломатом. Вспомним,
что именно его подпись стоит первой под Ништадтским мирным догово-
ром 1721 г., по которому Ингерманландия навечно отошла к России. Брю-
са не терзало честолюбие, он держался в стороне от ожесточенной при-
дворной борьбы за власть и привилегии. О его личной жизни мы знаем очень
мало. Суеверные люди обходили его дом стороной. Спокойный и уравнове-
шенный, он вызывал у окружающих уважение и страх. Брюс не был скло-
нен к откровенности и вел весьма замкнутую жизнь. Любимым занятием
Брюса была наука, от которой его постоянно отрывали поручения царя.
253
Дом Я. В. Брюса и Литейный двор. Фрагмент гравюры «Панорама Петербурга».
А. Ф.Зубов. 1716
После смерти Петра I он попросился в отставку и до самой своей кон-
чины жил в подмосковном имении Глинки, где предавался научным опы-
там и размышлениям вдали от бурь и страстей политики. Там у него
были великолепный кабинет, оснащенный ценнейшими физическими и аст-
рономическими приборами, собрание редкостей, монет и медалей, а так-
же библиотека, которая потом вошла в собрание Библиотеки Академии
наук. Это не просто коллекция манускриптов по астрономии, математи-
ке, физике, а рабочее собрание книг, которые до сих пор хранят на своих
страницах пометки их владельца.
Брюса подозревали в сговоре с дьяволом, думали, что он изобрел элик-
сир жизни, «мертвую» и «живую воду». Но русский шотландец Брюс был,
скорее всего, неверующим и не верящим никому человеком. За долгую свою
жизнь он познал цену преходящей земной славе, суете, и у него на сей счет
не было никаких иллюзий. Недаром на его гербе стоял краткий и совсем
не оптимистичный девиз: «FUIMUS» — «Мы были».
Чуть дальше от невского берега, ближе к Фонтанке, там, где теперь
находится Соляной городок, стоял вначале Запасный дворец, в котором,
254
по старой московской традиции, хранили продовольственные запасы для
дворцовых потребностей. Потом на этом месте была построена Невская
(Партикулярная) верфь, указ о создании которой появился в 1718г.,
хотя, судя по переписке Петра с А.М.Черкасским 1716г., проблема
строительства осложнялась переносом с этого места Запасного двор-
ца.332 На Невской верфи строили мелкие парусные суда по чертежам,
утвержденным самим царем. В литературе существует мнение, что архи-
тектором ее является Трезини,333 однако сохранился указ от января
1720 г. о строении плотниками «партикулярной верфи по абрису архи-
текта Матерновия (Маттарнови умер в 1719 г.— Е.А.), что есть назна-
чено на чертеже зделать два анбара, да... на воротах спиц и две камен-
ные кузницы обрешетить под черепицу».334 Суда, которые тут строили,
предназначались для плавания жителей под парусом по Неве и ее про-
токам. Рядом, в честь побед русского флота над морскими силами шве-
дов при Гангуте и Гренгаме, происшедших в один день — 27 июля
(соответственно — 1714 и 1719 гг.), была построена в 1722 г. Пантелей-
моновская церковь.
Здесь нужно коснуться проблемы мостов через Фонтанку. Как извест-
но, в литературе считается, что первым был наплавной Аничков мост,
построенный в 1715 г. и позднее, в 1721 г., перестроенный ван Болесом в
подъемный. Однако на шведском плане 1706 г., названном «Чертеж доро-
ги от С. Петербурга до Выборга», через будущую Фонтанку между совре-
менными Прачечным и Пантелеймоновским мостами отчетливо виден
неизвестный мост, от которого в сторону села Спасского (место Смольного
монастыря) отмечена дорога.335 Как справедливо заметила в своей диссер-
тации Т. А. Базарова, дорога эта указана еще на шведской карте 1698 г.336
Однако на этой карте дорога обрывается на левом берегу безымянного
ерика и моста на реке не видно. Все это позволяет предположить, что не
позднее осени 1706 г., именно здесь был построен первый мост (понтон-
ный, или, как тогда писали, «плавной») через Фонтанку.
Регулированием застройки Московской части Петр занялся в марте
1716 г., отвечая на запрос начальника Городовой канцелярии А. М. Чер-
касского. Во-первых, возле Литейного двора царь запретил строиться кому
попало и счел эти места «удобными под ремесленных людей». Тут, соб-
ственно, и раньше начали селиться работные с Литейного двора. Во-вто-
рых, Петр вообще запретил селиться кому-либо (кроме мастеровых и
332 АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 81. Л. 270; ПСЗ. Т. 5. № 3019.
333 Лисаевич И. И. Доменико Трезини. С. 41. Для этого автора вообще характерно
стремление приписать Трезини авторство большинства построек, которые он, соглас-
но своему положению главного производителя работ, только курировал.
334 АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 81. Л. 371; РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зв. Л. 455.
Планы С. Петербурга, составленные и гравированные по историческим сведени-
ям, находящимся в Военно-Топографическом Депо. СПб., 1846. С. 326; Луппов С. П.
История строительства Петербурга... С. 19.
336 Базарова Т. А. Планы как источники... С. 60.
255
солдат) выше от Литейного по Неве. К этому времени «чума переселений»
полностью овладела царем, и он на все вопросы об устройстве людей на
Московской стороне отвечал: «Не ставить там никому ничего, а отводить
на Васильевском острову» или «Велеть итить на Васильевской остров,
разве кто скаску даст, что он на Васильевском острове станет строитца и
тот двор (на Московской.— Е.А.) за загородной употребит».337
Если бы мы прошли за тогдашний мазанковый Литейный двор с его
амбаром, в котором стояли литейные печи (в камне его перестроили в
1730-х гг.),338 то увидели бы (вдоль современной Шпалерной улицы) про-
должение набережной. Здесь образовалась Верхняя, или Литейная, набе-
режная,339 вдоль которой жили родственники царя и знатные персоны:
сестра Петра I, царевна Наталья Алексеевна, царевич Алексей Петрович,
его учитель Вяземский, вдовствующие царицы Прасковья Федоровна и
Марфа Матвеевна. Любопытно, что в Петербурге Петр селил всех так, как
хотел, как ему было удобнее: приятелей поближе, а родственников и их
приближенных — подальше, чтобы меньше видеть...
Портрет на фоне города
Царевна Наталья Алексеевна
20 апреля 1708 г. в истории Петербурга произошло важное символиче-
ское событие. В этот день на новгородской дороге Петр встречал из
Москвы свою «фамилию» — семью. Речь не идет о жене царя Екатерине
и детях от нее. Тогда Екатерина еще не причислялась к царской семье.
«Фамилией» Петра были Романовы: один мужчина — 18-летний царевич
Алексей и восемь женщин. Это его единокровные сестры: 45-летняя Фео-
досья и 48-летняя Мария Алексеевны. Это две его невестки — вдовы его
братьев: вдова царя Федора 41-летняя Марфа Матвеевна и вдова царя
Ивана 43-летняя Прасковья Федоровна, которая взяла с собой в дальнюю
поездку трех дочерей-царевен: 16-летнюю Екатерину, 15-летнюю Анну —
будущую императрицу, и 14-летнюю Прасковью.
Но самым дорогим и желанным для Петра человеком в этой женс-
кой компании была младшая сестра Наталья. Почти ровесница брата
(родилась 22 августа 1673 г.), она воспитывалась вместе с ним и была
непохожа на своих родственниц, у которых и эта поездка на край света
из обжитой Москвы, и все, что делал Петр, вызывало ужас и непри-
ятие. Наталья выросла другим человеком. Ее можно было видеть с
царем и на балу в Немецкой слободе, и на воронежской верфи при спуске
корабля.
337 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. Зв. Л. 270—271.
338 Родзевич В. М. Историческое описание С. Петербургского арсенала. С. 27—39,
72—88.
339 Столпянский П. Н. Петербург: Как возник, основался и рос Санкт-Питербурх.
СПб., 1995. С. 312.
256
Дворец Натальи Алексеевны. Фрагмент гравюры «Панорама Петербурга».
А. Ф.Зубов. 1716
Из всей семьи Романовых одна Наталья с радостью приняла новые ев-
ропейские привычки, одежды, развлечения. Она не ушла в монастырь, как
обычно поступали московские царевны, а свободно жила, как тогда гово-
рили, «открытым домом», принимая гостей, устраивая спектакли и балы.
О доме царевны Натальи в Москве говорили как об островке нового, ев-
ропейского быта. Известен был всем и придворный театр — зрелище
дивное и редкое в тогдашней России. Его создателем и режиссером была
сама царевна. Сохранился портрет Натальи Алексеевны. На нем мы ви-
дим статную круголицую черноглазую женщину с высокой — по моде —
прической из светлых волос. Нет, она не была красавицей, она была ум-
ницей, и Петр очень любил ее. Она одна связывала царя с его московским
прошлым, которое навсегда осталось за порогом его нового дома в Петер-
бурге и о котором царь не любил вспоминать. Наталью же он был рад
видеть всегда. И вот в тот апрельский день на новгородской дороге он
обнял ее первой, поцеловал царевича и царевен, а потом повез их всех к
невской пристани. Русские царевны и царицы увидели широкую серую Неву,
которая быстро несла свои воды к морю. Она была так непохожа на свет-
лые, теплые речки Подмосковья...
Однажды Петр сказал, что приучит свою семью к воде, и решил с этим
не тянуть. В Шлиссельбурге, под гром крепостных пушек, он посадил их
на яхту и поднял парус. Когда показался Петербург, дамы, уже порядком
укачавшиеся на волне, ничего, в сущности, и не увидели — город еще жался
к земле вокруг низкой крепости и не производил впечатления «парадиза».
Но в суждениях родни Петр не нуждался, он с гордостью водил сестер,
невесток и племянниц по первым петербургским улицам, а потом, вспом-
нив о своем намерении, посадил бедняжек на буер и направил его в откры-
тое море — катать их вокруг Кронштадта.
17 Заказ №79
257
Но экскурсии продолжались недолго: шведы перешли Березину и война
вступила в решающую фазу. Петр поспешил к своей славе полтавского
героя. Но вся история с прибытием родственников на берега Невы была
важной и символичной. Отныне Романовы были переселены на невские
берега, ибо царской родне положено жить в столице. Наталья зажила здесь
как одна из первых русских светских дам, а ее театр стал первым теат-
ром нашего города, и его посещал сам царь. Наталья умерла в 1716 г., когда
Петр был за границей, и ее не хоронили до возвращения царя — он хотел
проститься с любимой сестрой. Она была похоронена не в Москве, а в
Александро-Невском монастыре. Это погребение на новом месте дорогого
ему человека стало еще одним якорем, которым привязывал Петр себя и
Россию к невской земле.
После смерти Натальи в 1716 г. ее дворец был передан Канцелярии
городовых дел, которая разместила в нем свои мастерские. Здесь же, на
Песках, согласно отчету Доменико Трезини 1724 г., было начато в 1711 г.
строение каменных палат Александра Кикина.340 Это был один из бли-
жайших сподвижников и доверенных людей Петра. Царь ласково назы-
вал его «Дедушкой» и во всем доверял ему. Но из дела царевича Алексея
стало ясно, что Кикин — один из тех, кто втайне ненавидит Петра и его
реформы. Кикин попал в опалу и был казнен в 1718 г. Его палаты были
конфискованы в казну, а потом заняты под коллекции Кунсткамеры.
Тяга людей к этим местам объяснялась тем, что здесь берег Невы выше,
он постепенно становится — ближе к бывшему Спасскому погосту — су-
хим, песчаным (отчего и произошло название этого района — Пески), а
поэтому более пригодным для жизни и неопасным во время наводнений.
Как писал иностранный путешественник, члены императорской семьи
жили здесь «из-за прекрасного местоположения и здорового воздуха».341
Неподалеку от этих мест в своей слободе, названной Преображенской,
стала селиться гвардия. Застройка началась с 1719 г. Тогда были возве-
дены центр слободы — полковой двор, а также избы для солдат и полко-
вых складов. В 1722 г. там же построили Преображенский лазарет.342
Приют лукавого пастыря, или Первая святыня юного града
За изгибом Невы, на левом берегу, виднелись золотой крест колоколь-
ни и золоченый церковный купол. Это был Александро-Невский монас-
тырь, заложеннный в 1710 г. на месте деревни Вихтула. Забавно, что по-
русски деревню переиначили в «Викторы». Это «героическое» название,
Овсянников Ю. М. Доминико Трезини. С. 211.
1 Брюс П. Г. Из «Мемуаров...» // Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I... С. 165.
2 Столпянский П.Н. Петербург. С. 314—315.
258
Вид Александро-Невского монастыря. А. Ф. Зубов. 1716
наверное, и навело Петра и его окружение на мысль, что именно здесь
место виктории Александра Невского над шведами. В 1710 г., по возвра-
щении царя после Полтавской победы, было решено основать здесь мона-
стырь. Строительство его по тем временам было важным церковным и
политическим событием. Монастырь стал первой святыней нового города.
Позже, в 1724 г., перевезли из Владимира мощи Александра Невского.
В присутствии царя только что назначенный архимандрит монастыря Фео-
досии освятил место и водрузил крест. Это был день его славы...
Портрет на фоне города
Феодосии Яновский, или Смерть в замурованной камере
Значение Александро-Невского монастыря было подчеркнуто тем, что
в день его основания сам Петр I приехал к устью речки Черной, назван-
ной вскоре Монастыркой. Царь присутствовал при молебне по случаю
закладки нового монастыря во имя «Живоначальной Троицы и святаго
Благовернаго великаго князя Александра Невского». Политический и ре-
лигиозный смысл этого действа прост и понятен: на берегах Невы
Россия оставалась навсегда, и это господство подкреплялось историей и
церковью. Идею эту царю подал Феодосии Яновский, ставший архиманд-
ритом нового монастыря. Он больше всех суетился на торжестве у
Монастырки, водружая на ее берегу закладной крест и показывая царю
план новой обители.
Личность Феодосия не представляет особой загадки. Выходец из
Польши, он слыл чужаком в среде московского духовенства. Так было со
259
многими учеными церковниками — украинцами и поляками, без знаний
которых в России все-таки обойтись не могли. Но Феодосии прославился
не ученостью, его имени нет в знаменитом «Словаре писателей духовного
чина» митрополита Евгения, его не упоминает Е. Поселянин в своей кни-
ге «Русская церковь и русские подвижники 18-го века», хотя жизнь свою
Феодосии закончил мученически. И правильно, что не упоминают его сре-
ди праведников! Не за что!
Феодосии прославился тем, что в старину называли «пронырст-
вом» — подлым приспособленчеством, умением ставить и держать по
ветру нос, извечной готовностью к предательству. Он выскочил наверх,
затоптав своего благодетеля митрополита Новгородского Иова, в епар-
хию которого входила Ижорская земля. Это тот самый митрополит,
который освящал закладку Петропавловского собора на Заячьем острове
весной 1703 г. и Кроншлота у Котлина весной 1704 г. Иов пригрел Фе-
одосия, сделал его архимандритом знаменитого новгородского Хутын-
ского монастыря, но Феодосии ловко втерся в доверие к царю Петру и
сумел опорочить в его глазах своего покровителя. Феодосии, поселившись
в любимом Петром «парадизе» и основав Александро-Невский монас-
тырь, фактически вышел из подчинения Новгородской епархии, а потом
и сам занял Новгородскую кафедру, перенеся ее с берегов Волхова на берег
Невы.
Можно с уверенностью сказать, что не было ни одной моральной пре-
грады, через которую не переступил бы Феодосии. Он был один из тех, кто
стоял у истоков синодального периода истории Русской православной
церкви, окончательно превратившего ее в идеологическую контору само-
державия, духовную обслугу светской власти. Феодосии отпускал Петру
все тяжкие его грехи, в том числе сыноубийство — по некоторым сведе-
ниям, Феодосии стоял рядом с царем, когда тот посылал в Петропавлов-
скую крепость надежных людей, чтобы под покровом тьмы убить несча-
стного царевича Алексея.
Феодосии был первым человеком в Синоде, он послушно и даже с энту-
зиазмом исполнял волю Петра, внося немыслимые для православных пе-
ремены в обряды русской церкви, превратив священника в доносчика, обя-
занного ради интересов госбезопасности раскрыть одно из священных
таинств веры — тайну исповеди. Феодосии — настоящий инквизитор —
был близким приятелем начальника Тайной канцелярии Петра Толстого
и его заместителя генерала Андрея Ушакова. Они втроем и бражничали,
и пытали узников в застенках Петропавловской крепости. Впрочем, Фе-
одосии имел свою тюрьму в Александро-Невском монастыре. Здесь он
часто решал судьбу несчастных, пытанных в застенке людей и писал об
этом записки-резолюции на имя Толстого.
Такой пастырь вряд ли достоин упоминания, но уж очень необычной
оказалась судьба основателя Александро-Невского монастыря. Как толь-
ко умер Петр Великий, Феодосии — его ближайший сподвижник пуб-
лично обрушился на все, что сделал в России его повелитель, осудил и
260
самого царя-реформатора. Это не было озарение или покаяние. Со смер-
тью Петра кончился угнетавший Феодосия страх, и он принялся от-
важно пинать мертвого льва. В этом проявилась его неистовая, злоб-
ная натура.
Императрица Екатерина! этой выходки влиятельному пастырю
не простила, а вчерашние собутыльники Феодосия — Толстой и Уша-
ков, — исполняя указ государыни, круто обошлись в застенке со своим
бывшим приятелем. Феодосию, приговоренному «за оскорбление Ея им-
ператорского величества» к смертной казни, Екатерина все же оста-
вила жизнь. Но что это была за жизнь! Феодосия постригли под
именем Федоса и замуровали в подземную тюрьму архангельского Ко-
рельского монастыря, оставив вместо двери узкое окошко. Там, во
тьме, холоде, грязи, собственных нечистотах, без покаяния и слова
участия, он прожил несколько месяцев, и никто не знает точно, когда
оборвалась эта грешная жизнь — часовые лишь через несколько дней
заметили, что Федос не берет хлеб и воду. Камеру вскрыли — узник
был мертв.
Строительство монастыря началось не в день его основания в 1710г.,
а позже— примерно с 1712 г. Для этого Феодосии добился приписки к
монастырю богатого Иверского монастыря с его вотчинами, откуда и
пошли в Петербург работные люди — монастырские крестьяне. Они-то и
начали строить первые кельи-«мазанки» и первую Благовещенскую дере-
вянную церковь. Впрочем, кроме них к стройке привлекали наемных ра-
бочих, в том числе из монастырских крестьян, что стало массовым явле-
нием к концу 1710-х гг., когда наемный труд широко применялся и на
других стройках Петербурга.343
Монастырские крестьяне проложили, как сказано в указе 1718г., «по
непроходимому на 600 сажен болоту» дорогу от монастыря в сторону
«Прешпективной» — будущего Невского проспекта.344 Раньше к монасты-
рю ездили из центра по длинной и неудобной дороге вдоль берега. Историк
монастыря С. Г. Рункевич считал, что иждивением монастыря и трудом его
крестьян была построена вся «Прешпектива» от монастыря до Адмирал-
тейства. Но это стало результатом излишне простодушного прочтения им
монастырской справки 1728 г., где сказано, что «от Александро-Невского
монастыря к Адмиралтейству до борку першпективная дорога застроена в
1712 году по словесному бывшего... настоятеля Феодосия».345 На самом же
деле — и с этим согласно большинство историков — две части будущего
Невского (первая — от монастыря до будущей Знаменской (Восстания) пло-
щади и вторая — от Адмиралтейства до Знаменской) строились почти од-
СеменоваЛ. Н. Рабочие Петербурга... С. 55—57.
4 Рункевич С. Г. Александро-Невская лавра. 1713—1913 гг. СПб., 1997. С. 57—58.
5 Там же. С. 59.
261
новременно, но при этом они долго не были соединены в единую магист-
раль.
Начиная с 1712 г. иждивением монастыря строилась «першпектива» от
Александро-Невского монастыря до «борка» — места пересечения ее с Боль-
шой Новгородской дорогой, которая тогда шла по современному Лиговско-
му проспекту и далее уходила (по современному Суворовскому проспекту)
к Спасскому погосту (место будущего Смольного). А с 1713 г. начали
прокладку «Большой прешпективной» от Адмиралтейства. И только в
1760-х гг. обе части будущего Невского соединились. При этом Петр, по-
видимому, был недоволен «дорожной самодеятельностью» архимандрита и
в 1723 г., одновременно с благоустройством основной части Невского про-
спекта, предписал проложить от «соборной церкви (монастыря. — Е. А) к
Адмиралтейству дорогу прешпективно». Эта новая магистраль, спрямля-
ющая изгиб (по современной Тележной и Гончарной улицам) была названа
«Новая проспектива», а монастырская дорога стала «Старой проспекти-
вой» (отсюда «Староневский»).346
Возведение монастырских зданий продолжалось, но не быстро. В 1715 г.
Трезини составил план каменной застройки территории монастыря и начал
работы. Его сменил в 1720 г. архитектор Теодор Швертфегер, который
взялся сооружать главный Троицкий собор, но допустил какие-то роковые
технические ошибки, так что собор долго стоял незаконченным, а в 1755 г.
был разобран. Лишь 35 лет спустя, в 1790 г., многострадальный храм был
освящен.
Насельниками монастыря оказались, по воле Феодосия, люди верные
и надежные. В некотором смысле Александро-Невский монастырь стал
«кузницей церковных кадров». Монахов, выученных Феодосием и Феофа-
ном Прокоповичем, посылали в епархии, и там они занимали в церковном
руководстве первые места. Так Феодосии продвигал наверх «своих» лю-
дей. Но ему самому это уже не помогло.
Прогулка четвертая: по Васильевскому острову
Светлейший князь и его светлейший дворец
До того момента, когда Петр избрал Васильевский остров под строи-
тельство нового города, здесь было весьма пустынно, словом, как писал
современник, на Васильевском рос преимущественно «дикий и густой лес».
Строения скучивались ближе к Стрелке, где скрипели крыльями более
десятка лесопильных мельниц.
Там же. С. 128; ЧесноковаА. Н. Невский проспект. Л., 1985. С. 9; Севастья-
нов С. Ф. Площадь Восстания. Л., 1987. С. 8.
262
Панорама Невы от Исаакиевского моста в Санкт-Петербурге.
О. Эллигер. 1 726—1735
Важные изменил произошли к 1710 г., когда был построен тот самый,
видный от Зимнего дома Петра «Дом князя» — великолепный дворец Мен-
шикова, возведенный по проекту Д. М. Фонтана. В августе 1710 г. стройка
завершилась, и дворец надолго стал местом устройства официальных тор-
жеств и балов, центром жизни столицы. Недалеко от дворца стояли камен-
ный дом гофмаршала Меншикова, Ф. А. Соловьева, а также построенная
предположительно в 1713 г. и освященная в ноябре 1714 г. мазанковая Вос-
кресенская церковь, которая служила домовым храмом всесильного вель-
можи.347 За парадным каменным дворцом стоял деревянный дворец Менши-
кова (Посольские хоромы), перевезенный (ранее 1710 г.) с Городового
острова. К нему вел канал от Невы. Далее был разбит великолепный сад с
итальянской скульптурой и первой в городе каменной оранжереей, в кото-
рой вызревали тропические фрукты. Сад этот, по мнению визитера, считал-
ся «после царского обширнейшим и лучшим в Петербурге».348
Эта часть Васильевского острова оказалась в Петербурге самым теп-
лым, прогреваемым солнцем местом, и здесь, на укрытом боскетами
347 Походный журнал за 1714 г. СПб., 1854. С. 144; Трубинов Ю. В. Церковь Вос-
кресения Христова в усадьбе А. Д. Меншикова (исследование и реконструкция) // КЗ.
Вып. 4. С. 46—81; Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншико-
ва: Художественная культура эпохи. История и люди. Архитектурная хроника па-
мятника. М., 1996. Н. В. Калязиной принадлежит и немало других работ по истории
Меншиковского дворца.
348 БерхгольцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 55.
263
Вид дворца князя А. Д. Меншикова на Васильевском острове.
А. Ростовцев. 1717
грунте, за короткое петербургское лето поспевали дыни.349 Меншиков
любил свой сад и в последний раз обошел его буквально за несколько
дней до своей ссылки в Сибирь. Сад выходил почти на набережную Малой
Невы.
Портрет на фоне города
Верный Алексаша, или Чуб девки Фортуны
Весной 1711 г. Петр собирался на войну с Турцией. Его томили скверные
предчувствия, и, узжая навстречу своей судьбе, он думал о детях, поручая
их Меншикову и надеясь, что Данилыч не бросит их в беде. В эти годы
Меншиков все чаще остается в Петербурге и исполняет многотрудные
Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады. С. 101 —102.
264
£V*
А. Д. Меншиков. Ж. Симон. 1710
обязанности генерал-губернатора.
Он стоит первым в длинном ряду
губернаторов Петербурга. Жизнен-
ный путь Меншикова удивителен.
В его низкопородности никто не со-
мневался, это как раз про него из-
вестная присказка: «Из грязи да в
князи». Бойкий сын конюха, Алексаш-
ка как-то приглянулся молодому
Петру, и тот сделал его денщиком,
привязался к нему. Многие годы они
не расставались, деля стол, дорогу
и трудности. Петр называл его в
письмах «Алексашею», «Mein Нег-
zenkind» — дитя моего сердца.
Так начал свою невероятную карь-
еру будущий генералиссимус. При-
рода щедро одарила неграмотного
Алексашку. Важно то, что он ока-
зался тем человеком, тип которого
культивировал Петр: предан госуда-
рю, отважен в бою, инициативен,
любит море и корабли, неутомим
в работе, стоек в беспрерывных попойках, покладист и необидчив.
Впрочем, этого мало для успешной карьеры, нужны яркие поступ-
ки. И вот при взятии шведской крепости Нотебург осенью 1702 г. Мен-
шиков проявил себя как отчаянный смельчак, на глазах царя он лез в
самый огонь. Так, на шпагу, как трофей, Меншиков взял свое первое
кресло — стал комендантом этой крепости, переименованной в Шлис-
сельбург. Царь начал поручать ему другие дела, сделал Меншикова гене-
рал-губернатором Петербурга. Быстрый, ловкий, он уже тогда проявил
те малосимпатичные черты, которые постепенно стали главными в
характере светлейшего князя.
Выходец из низов, он искал людского признания посредством чинов,
титулов и наград. Его одежду покрывал панцирь из орденов и бриллиан-
тов, титул его был пышен и многосложен. Его дворец блистал роскошью
на фоне скромного жилища царя. Но не только гордыня сжигала Менши-
кова, он оказался редкостным даже для России стяжателем и казнокра-
дом. За свою жизнь во власти он скопил невероятные богатства. Но
жажда стяжания, как жажда власти, неутолима, и остановиться вору
уже невозможно. От эшафота его спасала особая любовь царя да умение
разом отдать в обычно пустую казну все, что он с таким рвением и
тяготами наворовал. Выручала светлейшего и царица Екатерина — быв-
шая его любовница. Когда Петр умер, Александр Данилович отблагодарил
свою «давнюю подругу сердца» — сделал ее императрицей Екатериной!.
265
К этому времени светлейший заматерел, приосанился, казалось, он
достиг всего, о чем может мечтать такой человек. Но не спалось Менши-
кову в его уютном дворце, честолюбие жгло его пуще прежнего. Сын коню-
ха мечтал о короне. Нет, не для себя, для детей. Когда весной 1727 г. Ека-
терина умирала, он добился, чтобы его дочь Маша была объявлена
невестой нового императора Петра II, Все шло прекрасно: Меншиков стал
генералиссимусом, а юного императора, будущего зятя, поселил в своем
доме. Словом, до престола Романовых оставалось чуть-чуть... Счастье
было так близко! Но нет, не получилось!
Меншиков заболел, и его свергли. В те времена был популярен образ
Фортуны — богини удачи, счастья, судьбы в виде быстроногой девицы с
длинными и пышными волосами, но гладким, как бильярдный шар, затыл-
ком. Если хочешь быть счастливым, нужно ловко схватить Фортуну за
кудри. Промедлил — и рука скользит по лысому затылку, уже не дого-
нишь Фортуну, не изменишь судьбу, Меншиков всегда был проворен и ловко
ухватывал свою удачу. Но этого оказалось мало. Держа удачу в руке, нельзя
зевать и успокаиваться, а тем более болеть. Власть любит только здо-
ровых, А Меншиков расхворался и лишь на месяц отпустил от себя импе-
ратора. И все — Фортуна сбежала от своего любимца, последовал указ,
продиктованный мальчику-императору недругами светлейшего, и вскоре
Меншиков отправился, как говорили уже тогда, считать березки по Си-
бирскому тракту.
И сразу же у светлейшего отобрали все его звонкие титулы, ордена,
описали все бриллианты. Уже на дороге в Сибирь убогую повозку ссыльно-
го нагнал курьер и устроил Меншикову унизительный обыск, отобрал у
богатейшего еще вчера вельможи запасные штопаные чулки, ночной кол-
пак да кошелек с 59 копейками. Меншиков не сопротивлялся — он сам
безжалостно топтал людей без счета и знал повадки властителей. Взле-
тев когда-то из грязи в князи, он, совершив круговорот, снова оказался
в грязи и вскоре, всеми забытый, умер в сибирской ссылке.
Два долгостроя на набережной
К концу 1710-х гг., как мы помним, Петр отказался от котлинского
проекта и решил перенести центр города на Васильевский, были изданы
указы о переселении петербуржцев на остров, строительстве здесь кварта-
лов домов. Мельницы на Стрелке теперь оказались совсем некстати, и их
начали переносить на левый берег Мойки.350 На Васильевский постепенно
стала перебираться и власть. После пожара 1715 г. с Городовой стороны
сюда перевели губернскую канцелярию. Теперь генерал-губернатор Менши-
ков мог ходить в нее пешком, что он и сделал в первый рабочий день
МИРФ. Ч.З. С. 562.
266
Панорама Васильевского острова.
Здание Двенадцати коллегий, Гостиный двор. О. Эллигер. 1732—1735
1716 г., 7 января.351 Потом на Васильевском задумали разместить новые уч-
реждения— коллегии. О том, как забивали сваи под здание Двенадцати
коллегий, сказано раньше — под некоторыми из коллегий оказалось попрос-
ту болото, которое с большими трудностями пришлось засыпать землей и
камнями. Первоначальный проект сделал Доменико Трезини, в 1722 г. со-
стоялась закладка. Вся площадь здания была разбита на 12 участков. На-
чиная от Невы участки застраивались таким образом: 1 — «Аудиенц-камо-
ра» (зал торжественных приемов), 2 — Сенат, 3 — Коллегия иностранных
дел, 4 — Военная, 5 — Адмиралтейская, 6 — Юстиц-, 7 — Камер- и Штатс-
контор, 8 — Коммерц-, 9 — Берг-, 10 — Мануфактур-коллегия, 11 — Глав-
ный магистрат, 12 — Синод. Число коллегий в ходе государственной рефор-
мы и непрерывных реорганизаций часто менялось. Сначала коллегий было
9 (в 1720 г.), потом их стало 12 (именно в 1722 г.), затем, в 1723 г., их
было 11, в 1725-м— 12, в 1727 г. — 9 и т.д.352 В 1724г. известны такие
части здания: Аудиэнц-камера, Сенат, Коллегия иностранных дел, Военная,
Адмиралтейская, Юстиц-, Камер-, Коммерц-, Берг-, Мануфактур-коллегия,
Главный магистрат, Вотчинная коллегия. Всего 12 частей.353
Повседневные записки делам князя А. Д. Меншикова. 1716—1720, 1726—
1727 гг. / Публ. С. Р. Долговой и Т. А. Лаптевой // Русский архив: История Оте-
чества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв. М., 2000. Вып. 10. С. 19.
352 Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Вели-
кого в первой четверти XVIII века. СПб., 1997. С. 150.
353 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44. Л. 155.
267
В начале возведения здания Двенадцати коллегий был принят раздель-
ный принцип стройки: каждая коллегия строилась своими силами и,
несмотря на общее руководство со стороны Трезини, это существенно за-
медлило окончание всего дела. Кроме того, в 1724 г. Петру почему-то
проект Трезини разонравился, в феврале он поручил работу Т. Швертфе-
геру,354 строившему Александро-Невский монастырь, а потом провели
архитектурный конкурс на проект завершения здания. Участвовали в нем
кроме Д. Трезини Т. Швертфегер и Б. Ф. Растрелли, однако Петр умер, и
достройку вел дальше Трезини. Но и он не дожил до окочания здания.
Только в 1734 г. Джузеппе Трезини закончил здание, хотя и после этого
еще семь лет достраивал галерею вдоль западного фасада. Словом, долго-
строй продолжался 19 лет! Но учреждения начали въезжать в здание уже
в середине 1720-х гг., согласно надписи на плане Васильевского острова
Майера (1738 г.), Адмиралтейская коллегия переехала туда в 1724 г.
До этого известно, что был объявлен подряд на изготовление изразцовых
печей в «полату, где будет Адмиралтейская коллегия».355
В истории этого самого длинного в России сооружения (только его
коридор — более 400 м) есть любопытная деталь, на которую обратила
внимание М. В. Иогансен. Перелом крыши каждой из двенадцати колле-
гий не соответствует поперечным капитальным стенам самих коллегий.356
Иначе говоря, смысла в соединении всех этих самостоятельных зданий
именно в виде длинного сооружения не было никакого, кроме, пожалуй,
исторического. Дело в том, что новое здание повторяло в плане здание
«мазанковых канцелярий» на Троицкой площади, которое, в свою оче-
редь, воспроизводило схему устройства здания приказов в Кремле: длин-
ный ряд самостоятельных палат, сплоченно стоявших торец к торцу.
Но если в Москве эта длинная «колбаса» возникла сама собой (по мере
надобности, при образовании нового приказа, к торцу уже стоящего при-
каза пристраивался новый и т. д.), то в Петербурге ни «мазанковые кан-
целярии», ни коллегии таким же образом размещать не было никакой
необходимости: известно, что государственные учреждения строили и в
виде каре, и «покоем», и в несколько рядов. В таком формальном, слепом
следовании московским традициям — один из любопытных аспектов пет-
ровской эпохи преобразований. По-видимому, как представлял себе госу-
дарь центральные учреждения в виде длинной кремлевской «колбасы», так
Трезини ему и планировал, не вникая в смысл того, что от него требуют.
Стоявшее поблизости здание Кунсткамеры строилось тоже долго. За-
ложили его в 1718 г. по проекту И. Маттарнови,357 а окончательно завер-
шили в 1734 г., то есть через 16 лет! Правда, уже в 1727—1728 гг. здание
АЪА Там же. Л. 165.
355 Там же. Д. 25. Л. 191 об.
Грозмани (Иогансен) М. В. Строительство и начальный облик здания 12 кол-
легий// ВЛУ. 1953. № 6. Сер. общественных наук. Вып. 2. С. 119 —123.
Станюкович Т. В. Кунсткамера Петербургской Академии наук. М.; Л., 1953.
С. 52—58.
268
было готово настолько, чтобы в него смогли переехать из Кикиных палат
коллекции музея и библиотека. Это сооружение получилось необычайным
для Петербурга, ни на что не похожим...
Отступление
«Куриозитас», сиречь Любознательность
Удивительное здание отвечало необычайности самой идеи его создате-
ля. Намереваясь основать Академию, Петр уже заранее задумал постро-
ить для нее особое здание, в котором бы под одной крышей объединилась
вся тогдашняя наука, он создавал храм знаний и редкостей — как тогда
говорили, «Дом Соломона» по имени мудрейшего из библейских царей.
В науке распространено мнение, что на Маттарнови, воплотившего за-
мысел Петра, оказал сильное влияние его учитель, выдающийся прусский
архитектор А. Шлютер — автор музейных зданий в Берлине.358
Сердцевиной здания, как и всей Академии, был универсальный музей —
Кунсткамера. С самого начала в основу его коллекции было положено
познавательное, исследовательское начало, присущее голландской систе-
ме коллекционирования, основанной на постижении мира. Недаром среди
скульптур Земцова, украшавших здание, были такие: «Ингениум» («Да-
рование), «Мемория» («Память»), «Адмирация» («Удивление»), «Дили-
генция» («Внимание»), «Сапиенция» («Мудрость»), «Куриозитас» («Лю-
бознательность»), «Сциенция» («Наука»). В окружении таких суровых
дам попробуй, студиоз, подремать среди банок с уродами!
Основу Кунсткамеры составляли купленные Петром в Голландии со-
брания зоологических экспонатов Альберта Себы и анатомическая кол-
лекция Фредерика Рюйша. В самой системе коллекционирования и хране-
ния экспонатов была своя логика, последовательность, законченность.
«Единицей» измерения был обширный шкаф. Он заключал в себе тезау-
рус — композицию, иллюстрировавшую какой-то процесс, явление приро-
ды. Изучая тезаурус, посетитель постигал мир.
Кроме того, наука того времени была назойливо назидательна, уче-
ные любили поучать. Они, верившие в силу эмпирического знания, были
самонадеянно убеждены, что могут силой знания исправить мир, воспи-
тать нового человека. Поэтому кроме цели продемонстрировать послед-
ствие болезни Рюйш боролся с самим пороком, ее породившим. Он сочи-
нил такой тезаурус: искусно препарированная детская ножка, одетая в
кружевные штанишки, попирает женский череп, пораженный сифилисом.
А рядом надпись: «Почему кусок этого черепа помещен под ножкой, сие
358 Грабарь И. Э. Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках. JL, 1994. С. 57—
58; Калягина Н. В. К истории Петровской Кунсткамеры// Петр I и Голландия. СПб.,
1997. С. 65.
269
Разрез здания Кунсткамеры
Н< 'б^'Ш J'V'fWW/ .i(l:!i,l tvi htrttt —
^Ч олш.гт. ueut/.mi rrr нерпам \
апчргп.а. и-и trfi. \
-L/uurr/ imiiKiri/ .
\\11Ь<ифы in. потииы гъ xua.uiiiii.uc \
псмк'гл pi.iGh/. ям/,ер>г:гл/ :; тксгииА
.;/),!,vh,;hn;tl :o„ Г
£/)(itu/atitn<yaa{uri
Ъ)огм,г*.
■ 'Wpuraten
\ seta, uric Cck'u//
can andem ..
^f-Шт j
n*en.t»<tc-
IIC.
1 (ou/y rf la ./a/r Ices raref.es
on premier eLir/e.
\S\n~ ->rr ■■" r- -.//'/■*■-» /r
! piece.- J Л/tafemh■ c-Sll'.Su/y/r/i. \
'13 , ves poisfo/zr^ces \
i/uectej: 1
[ OrihoarofJda. interna (^Д
/aril irr: n.<U. c/ fiiiif"- in n-nfi./ "Ш
! unutii'/te /jrimii.
■Д» irmartiiiu iLipLir iiiu>'- z/iatcnii. l
$Ar~!r.<xriurri, i/i.ei::? fa/tnies, pLcfs. t-l
1 . ■ f /' C-. ' ■
uifecia arc-mativiit- co'icita./erxmdi.-.
Два разреза Большой залы Кунсткамеры. Г. Качалов. 1750—1753
легко можно постичь, ибо сия шлюха не приобрела бы своего недуга, если
бы не ее гнусное занятие... все сие хранится в прозрачной жидкости».
Бренности жизни посвящена «сухая» композиция: у подножья скалы из
почечных камней стоят два детских скелетика. Один — смеющийся «Де-
мокрит» с серпом в ручке — восклицает: «Поскольку в жизни прихо-
дится испытывать столько бед, я молча радуюсь, что освобожден от
этого смертью», другой — «Гераклит» — рыдает в платочек из засушен-
ной человеческой кишки и говорит: «Мы, лишенные этой сладкой жизни
и отнятые от груди, вырваны злой смертью и положены в темную мо-
гилу».359 Вот и стоит задумавшийся над сим противоречием какой-ни-
будь петровский юноша, пока к нему не подойдет за милостыней живущ-
ший при Кунсткамере монстр Фома Игнатьев. Он — из иркутских
крестьян, прислан в Кунсткамеру согласно указу от 13 февраля 1718 г.
о доставке в столицу уродов за что полагалась награда: за живых по
100 руб., за мертвых — по 15 руб. Фома был ростом 1 аршин 12 вершков
(126 см), имел по восемь пальцев на ногах и руках, но ловко хватал
предметы и монеты своими клешнями. Другой из монстров мог спус-
тить штаны и показать полное отсутствие половых органов, вместо
которых у него виднелся некий нарост, похожий на коровье вымя. Как
писал современник, «все это до того отвратительно, что многие вовсе
не могут видеть бедняка».360 Возможно, речь шла о недоросле Якове Куз-
нецове, в 1720 г. присланном в Кунсткамеру, у которого «тайного уда
нет и моча не держитца». Было предписано Якова «кормить и заста-
вить что-нибудь работать, дабы без дела не был».361
Кунсткамера, давшая название всему зданию, составляла только часть
его, другие части занимали Библиотека, Анатомический театр. Послед-
ний был для России невероятным явлением. Современному человеку
трудно представить себя в таком театре. Публика собирается в зале,
который напоминает арену маленького цирка. Звучит музыка (вроде увер-
тюры), зрители шелестят программками. Вот в проходе, на самом дне
арены, появляется величественный «оператор» в кожаном фартуке. Шум
стихает, пол раздвигается, и наверх начинает медленно подниматься об-
ширный стол, на котором лежит труп крупного мужчины. Оператор
берет в руки блестящую пилу или ножницы, зрители с любопытством
вытягивают шеи: начинается сопровождаемый пояснениями сеанс демон-
страции человеческих органов... При этом профессор, как пишет бывший
на такой же лекции в Голландии Б. И. Куракин, давал «всем осматривать
и руками ощуповать, а то все тело было в спиртусах налито для того,
чтобы духу не было смрадного. И тут видел, как кожа человеческая вель-
ЛёйендейкА.М. Моралистическое значение коллекции Фредерика Рюйша//
Петр I и Голландия. С. 118—119.
360 БерхголъцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 106—108. См. также: Станюкович Т. В. Кун-
сткамера. С.41—42.
361 РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 6. Л. 68 об.
271
ми толста... И весь тот человек был облублен кожею, только сало или жир
с мясом, а кожа вся снята...».362 Достаточно, мы спешим!
На строительстве Кунсткамеры «сломали зубы» несколько архитек-
торов. Проект здания разработал Г. И. Маттарнови и приступил к стро-
ительству, но в ноябре 1719 г. умер, успев только вывести фундамент и
начать кладку стен. Дело покойного продолжил Н. Гербе ль, но без люб-
ви — проект был для него чужой, да и своих дел хватало (он строил одно-
временно дом Ягужинского, Партикулярную верфь, Конюшенный двор,
Исаакиевскую церковь и др.). Неудивительно, что в 1721г. в Городовой
канцелярии было отмечено, что определенный к тому строительству глав-
ным архитектором Гербель «к тому строению не бывает и оного не над-
сматривает, от чего оному строению чинитца остановка».363
Петр был явно раздражен затяжкой строительства, и распорядитель
работ полковник Илья Лутковский сообщал Науму Сенявину, что госу-
дарь «изволит говорить: для чего библиотека и куншткамор не доделыва-
етца каменною и прочею работою?». Работа возобновилась, и 6 августа
1723 г. Лутковский доложил Сенявину, что «у строения Библиотеки и
Куншт-каморы башню кирпичом... начали».364 Однако вскоре выяснилось,
что возникли серьезные проблемы. В июле 1724 г. Наум Сенявин «буду-
чи... у строения Куншт-каморы и Библиотеки и усмотрел, что в Куншт-
каморе каменным строением начали два столба и свод рушитца». Это
было крайне неприятно: по-видимому, грунт оказался слабым и здание
дало трещину. Для совещания на месте он призвал архитекторов Домени-
ко Трезини, Киавери, Гербеля, ван Свитена, Ферстера, чтобы они «с об-
щаго совету предложили, каким образом те столбы и своды можно укре-
пить и глобус как в том месте поставить».365
В мае 1725 г. Сенявин издал специальный указ, требуя «поспешать
достройкою... Куншт каморы, которой дом делаетца на Васильевском ост-
рову». По-видимому, к этому времени основу Кунсткамеры укрепили и в
1725 г. уже доделывали башню.366 Внешним оформлением и внутренним
убранством долго занимались Киавери, Земцов и И. Я. Шумахер — брат
правителя Академической канцелярии. Деревянный купол на Кунсткаме-
ре был поставлен только в 1729 г.367
С момента начала строительства Кунсткамеры Петр решил, что здесь,
на Васильевском, будет центр русской науки. В феврале 1724 г. Петр
Куракин Б. И. Дневник и путевые заметки// Архив князя Ф.А.Куракина.
СПб., 1890. Т. 1. С. 142.
363 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 266. Л. 486.
364 Там же. Оп. 4. Д. 580. Л. 5, 7.
365 Там же. Оп. 2. Д. 44г. Л. 1438. См. также: Лисаевич И. И. Доменико Трезини.
С. 57.
366 РГИА ф 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 4; Грабарь И. Э. Петербургская архитектура... С. 58.
367 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 70. Л. 4 об.
272
распорядился отписать на Академию наук бывший дворец царицы Прас-
ковьи Федоровны (стоял на месте нынешнего Зоологического музея) и
«оной дом достроить».368
Портрет на фоне города
Царица Прасковья Федоровна, или Зеркало смерти
Поздней осенью 1723 г. в столице состоялись первые настоящие цар-
ские похороны — торжественные и долгие. Хоронили царицу Прасковью
Федоровну. Это была последняя русская царица XVII в. В 20 лет ее — на-
стоящую русскую красавицу из знатного рода Салтыковых — статную,
с длинной русой косой и здоровым румянцем во всю щеку, выдали замуж
за старшего брата Петра I, царя Ивана Алексеевича — человека слабоум-
ного. Произошло это в 1684 г. Когда Иван в 1696 г. умер, Прасковья оста-
лась с тремя дочерьми: Екатериной, Анной и Прасковьей. Они жили в
загородном дворце Измайлово у тихих прудов, среди цветущих вишневых
садов. Между тем вокруг кипела жизнь — Петр строил новую Россию.
В 1708 г. перемены добрались и до тихого убежища Прасковьи. Петр при-
казал вдовствующей царице с дочерьми перебираться в Петербург, где по-
селил их в холодном, неуютном доме на Песках. Прасковья покорилась
воле царя без слов. Внешне недалекая и простоватая, царица была умна и
осторожна, сторонилась интриг и заговоров. Поэтому Петр дружески от-
носился к Прасковье.
Из трех дочерей Прасковья больше всех любила старшую, Екатерину,
которую ласково называла «Катюшка-свет», — веселую, толстую, раз-
битную хохотушку. Долгие годы Катюшка провела в Мекленбурге, заму-
жем за герцогом Карлом Леопольдом. Брак этот был несчастлив, муж
держал Катюшку в черном теле. Дошедшие до нас письма Прасковьи к
дочери пронизаны трогательным сочувствием, нежным теплом и тос-
кой, которая еще больше усилилась после рождения у Катюшки дочери,
Анны Леопольдовны. «Да посылаю тебе, свет мой, гостинцы, — пишет
царица трехлетней внучке, — кафтанец теплый для того, чтоб тебе
тепленько ко мне ехать... Да посылаю тебе свои глаза старые (тут в
письме по-детски нарисованы два глаза. — Е. А.), чуть видят свет, ба-
бушка твоя старенькая, хочет тебя, внучку маленькую, видеть... хочет-
ца, хочетца... видеть тебя маленькую и подружитца с табою — старая с
малым очень дружно живут». Потом Прасковья тяжело заболела.
И тут, всегда покорная воле Петра, она взбунтовалась и вынудила царя
вызвать Катюшку в Россию.
Встреча с дочерью и внучкой стала последней радостью умирающей
царицы. Перед самым концом она попросила зеркало и долго-долго всмат-
6Ь* Там же. Д. 580. Л. 14.
18 Заказ №79 273
ривалась в свое лицо, пытаясь, может быть, разглядеть неуловимые чер-
точки приближающейся смерти. Подчиниться воле царя и переселиться в
новый дом на Стрелке Васильевского острова она не успела — дом не был
еще построен. Прасковью похоронили в Александро-Невском монастыре.
Через десять лет умерла и Катюшка. Еще через десять лет в заточении
скончалась и Анна Леопольдовна. Но судьба была добра к ним: в конце кон-
цов эти три женщины, так нежно любившие друг друга и разлученные
смертью, соединились навек — они лежат в одной могиле, под полом Бла-
говещенской церкви Александро-Невского монастыря.
Завершенный к 1724 г. дворец передали сначала под жилье мастерам
Канцелярии от строений, а потом — Петербургской академии наук. Он
так и назывался (в отличие от Кунскамеры): «Академия, что прежде
назывались палаты царицы Прасковьи Федоровны».369 Во дворце размес-
тились Канцелярия, мастерские, типография, академический универси-
тет, здесь же жили студиозы. В 1726 г., когда Академия была уже откры-
та, последовал указ Екатерины I, переданный Меншиковым: «Велено ис
построенных в прошедших годех на Васильевском острову во Француже-
ских улицах старые домы переносить и ставить на том же острову позади
Библиотеки и Куншт-каморы и Окадемии, где жить господам професором,
которые дома к тому и переносятца».370
Однако большая часть приехавших в Петербург ученых все же посели-
лась именно на Французских улицах, или, во «Францужеской слободе»,
располагавшейся в начале 2-й линии.371 Название квартала связано с
тем, что именно тут жили французы во главе с Л еб л оном, Пино и другими
мастерами. Там же обитали и другие иностранцы. Из документа 1724 г.
следует, что где-то поблизости у Пино были мастерские: «На Васильев-
ском острове в государевых избах, где работают мастеровые люди резно[го]
мастера Пино».372
Петр был последователен в исполнении своего замысла о переводе сто-
лицы на Васильевской остров. На протяжении нескольких лет (по край-
ней мере, с 1714г.) Трезини по воле Петра разрабатывал и переделывал
проект застройки острова и его Стрелки, приспосабливая его к генераль-
ной идее царя: центр империи будет на Васильевском! Основу планировки
Стрелки составило грандиозное здание Двенадцати коллегий.373
Борисова Е. А. О ранних проектах зданий Академии наук// Русское искусство
XVIII века. М., 1973. С. 57.
370 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 46.
371 О жизни Французской слободы см.: Семенова Л. Н. Быт и население Санкт-
Петербурга (XVIII век). СПб., 1998. С. 22—25.
372 РГИА. Ф. 468. Оп. 4. Д. 7. Л. 50.
373 Подробнее см.: Иогансен М. В. Работы Доменико Трезини по планировке и
застройке Стрелки Васильевского острова в Петербурге // Русское искусство XVIII
века. М., 1973. С. 47—51.
274
Здание Академии наук. Фрагмент гравюры «Проспект вверх по Неве реке от
Адмиралтейства и Академии наук к востоку». Е. Г. Виноградов. 1750 —1753
Началась застройка и других мест, примыкающих к Стрелке. В июне
1723 г. Петр предписал призвать «архитектуров всех, чтоб они зделали
всякой особой чертеж каким образом на острову Мытной двор построить
лицом, к тому призвать и Дрезина (Трезини. — Е.А.), дабы оной им по-
ложения места объявил».374 Стремлением создать ансамбль вокруг «Лу-
га» — площади, которую должны были образовать здание Двенадцати
коллегий, Гостиный двор и другие сооружения, проникнуто было распо-
ряжение Петра 1724 г., чтобы возле Кунсткамеры и Академии «зделать
позади каменное строение... таким образом, чтоб в нижнем апартаменте к
лугу быть лавкам и ходу со сводами для сходства с Коллегиями и с
Гостиным двором».375 План пристройки к Кунсткамере и Академии в виде
галереи для лавок и жилья профессоров Академии разрабатывал Трезини.
Последовала серия суровых указов об обязательном переселении дво-
рян на остров, летом 1721г. активно шло «розмеривание и просекание
улиц и каналов».376 Уже после смерти Петра Трезини писал, что отвод,
«размерение местам и всякое строение» надлежит делать по указам Петра
«регулярно, по данным от меня чертежам» и что император «сам изволил
ездить по улицам на том острову, по роздаче таких незастроенных по
линии мест... изволил приказывать мне неоднократно».377 Но застройка,
374 Овсянников Ю.М. Доминико Трезини. С. 210—211; РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 33а.
Л. 157; см.: Бунин М. С. Стрелка Васильевского острова. М.; Л., 1957. С. 183—189.
375 Борисова Е. А. О ранних проектах... С. 57.
376 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 16а. Л. 34, 36.
377 Лисаевич И. И. Доменико Трезини. С. 52—53.
275
несмотря на царственные понукания, шла медленно, в 1722 г. из 3,3 ты-
сяч участков «нарезано» было 400 участков, а фундаменты заложили
всего 257 дворохозяев.378 В виде заложенных и брошенных фундаментов
застройка Васильевского представала перед гостями города даже в конце
1730-х гг.
Вдоль берега на запад от Меншиковского дворца в 1718 г. появились
пять церковных подворьев (Троицкое, Ростовское, Новгородское, Рязан-
ское и Псковское). По плану Майера 1738 г. можно утверждать, что на
месте современного Румянцевского сквера был рынок, перенесенный позже
к Андреевской церкви на Большом проспекте. Естественно, что никакого
Большого проспекта при Петре еще не существовало — остров густо порос
лесом и «просекание» его было главной работой строителей. От сада при
дворце Меншикова на запад отходила прямая, как стрела, просека через
лес. Она пронизывала весь Васильевский остров до самого взморья и
впоследствии превратилась в Большой проспект. В конце просеки, на
берегу моря, виднелся высокий дом с башней, служившей хорошим ори-
ентиром для шедших от Кронштадта кораблей. Позже, в 1722 г., после
того как была выкопана Галерная гавань, на эту оконечность острова
переместился разросшийся галерный флот и Галерная верфь.379 Здесь было
много специальных сооружений. По запискам иностранца К. Р. Берка
видно, что галеры хранились зимой на берегу в особых деревянных анга-
рах.380 Саму гавань, верфь и ангары строили жившие в расположенном
рядом новом остроге каторжники — галерные гребцы. Рядом с гаванью в
Галерной слободе стояли дома моряков галерного флота и кораблестрои-
телей — специалистов по галерам и другим гребным судам (это современ-
ные Шкиперский проток, Весельная улица Васильевского острова).
Здесь кончалась обитаемая человеком твердая земля. Дальше тяну-
лись болотистые берега, мели Финского залива. Повернувшись лицом к
морю (отсюда название «Наличная улица»), город здесь жадно, всею гру-
дью вдыхал свежий морской воздух. Стоять у самой кромки волн ему
было предназначено судьбой.
Овсянников Ю.М. Доминико Трезини. С. 116.
379 Сережина И. И. Стать при море: Первые верфи и гавани Петербурга// ЛП.
1983. № 10. С. 19—20.
380 Берк К. Р. Путевые записки о России // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоан-
новны... С. 236.
Глава 5
ОЖЕРЕЛЬЕ «УВЕСЕЛИТЕЛЬНЫХ» ДВОРЦОВ
Гениальный чертежик
С самого основания Петербурга Петр1 стремился опоясать столицу
целой верницей загородных дворцов и домов. Для царя, членов его семьи,
знати в довольно диких по тем временах местах казенные работные, ка-
торжники, военнопленные и солдаты строили усадьбы. Места эти — совре-
менные острова, участки вверх и вниз по Неве и по ее притокам, побережье
Финского залива и даже центральные (ныне) районы города. Так, уже в
первые годы Петербурга берега Фонтанки стали дачной местностью. Здесь
в 1712г. было построено для генерал-фельдмаршала Б.П.Шереметева
«Шереметево подворье» — будущий «Фонтанный дом». Загородный дом
генерала И. Я. Дюпре стоял возле Аничкова моста. Дальше, от устья Фон-
танки к морю, тянулась вереница загородных дворцов царской семьи:
Екатерингоф, Анненгоф, Елизаветгоф, а такэке Подзорный дворец, кото-
рый стоял «на островку», почти в заливе. Но больше всего летних двор-
цов и домов размещалось по Копорской (позже Петергофской) дороге.
Вдоль нее вся земля была распределена под дачи, строить которые со-
стоятельным подданным Петра надлежало в обязательном порядке. Сам
царь еще в 1704 г. приглядел для своей дачи крутой косогор у финской
деревни Кууссойя, откуда открывался величественный вид на море и ост-
ров Котлин.1
В первый раз название «Петергоф» мы встречаем в «Походном журна-
ле» Петра I от 13 сентября 1705 г.2 В тот день Петр на любимой, соб-
ственноручно построенной им шняве «Мункер» подошел к маленькой при-
стани на южном берегу Финского залива. Здесь царь высадился и по
склону холма поднялся к Петергофу («Двору Петра»), где стояли его
«Попутные светлицы». Подобные «путевые дома» строили тогда вдоль
дорог для отдыха царственных особ. В Петергофе государь обычно пере-
саживался из коляски на ожидавшее его у пристани судно. Останавливал-
ся он в Петергофе (вообще при Петре писали «Питергоф» или «Питер
Гоф») на обратном пути из Кроншлота, как это и случилось 13 сентября
1 ГейротА. Описание Петергофа. СПб., 1868. С. 4; Горбатенко С. Б. Новые страни-
цы ранней истории Петергофа// НА. Сб. 1. С. 147—148.
2 Походный журнал 1705 года. СПб., 1911. С. 25.
277
1705 г. Ясно, что «Попутные светлицы» были сооружены раньше первого
их упоминания в документе, возможно после 7 мая 1704 г. (в тот день
Петр присутствовал на освящении только что построенного морского
форта Кроншлот). Это косвенно подтверждает относящаяся к 1714 г.
запись ганноверского резидента Ф. X. Вебера: «Осмотрел увеселительный
дом Петергоф. ...Уже свыше десяти лет (т. е. не позже 1704 г. — Е. А.)
лучшие архитекторы и несколько тысяч человек трудились над ним, по-
коряя природу».3 С тех пор Петр часто останавливался в Петергофе по
пути на Котлин. Ведь на острове строилась крепость, стояли корабли,
здесь Петра ждали многочисленные дела — как известно, тогда он вообще
задумал разместить столицу империи на Кот лине.
Мы не знаем, как выглядел Петергоф изначально, — «Попутные свет-
лицы» до нашего времени не сохранились. Но можно предположить, что
это был скромный деревянный двухкомнатный домик, подобный Домику
Петра на Петровской набережной в Петербурге. Скорее всего, «Попутные
светлицы» располагались на горе возле финского поселения Попова мыза,
которое впервые упомянуто в документах 1704 г. Еще одной постройкой
в Петергофе стали «Верхние палаты» — на месте современного Большого
дворца. О дате основания «Верхних палат» нет единого мнения. Раньше
считали, что их начали строить в 1714 г., теперь же некоторые ученые
утверждают, что дату основания каменных «палат» нужно отнести к
1710 г., когда у Петра сложился замысел всего Петергофского ансамбля.4
Скорее всего, так и есть — примерно в 1710—1711 гг. был построен пер-
вый деревянный дворец под холмом, в прибрежной роще, или, как тогда
писали, «хоромцы... которые внизу стоят» (они находились недалеко от
возведенного позже дворца Марли). Этот скромный одноэтажный дворец
в «две светлицы», под железной крышей, тоже не сохранился, как и
другой, построенный у самого моря, «на гавани». В целом же на более
раннюю (до 1714 г.) дату строительства дворцов в Петергофе указывает и
историк XVIII в. И.И.Голиков, писавший, что Петр в январе 1712 г.
осматривал работы, произведенные «минувшим летом», то есть в 1711 г.5
Петергоф никогда бы не стал великим творением человека и природы,
если бы не сам Петр I. Хотя царь не был профессионалом в архитектуре
и устроении парков, но, как человек гениальный, он мгновенно схваты-
вал главное, находил с виду такое простое, но единственно верное реше-
ние. История сохранила для нас два чертежа Петра, которые и дали жизнь
Петергофу. На одном листе торопливо, размашисто царь соединил линией
(или, как тогда говорили, «першпективой») строившийся на вершине
холма дворец («Верхние палаты») с берегом залива. Неважно, что это
было — аллея или канал. Важно, что этот набросок — свидетельство
Вебер Ф. X. Записки о Петре Великом и его царствовании брауншвейгского рези-
дента// РА. 1872. Вып. 6. С. 1058—1060.
4 Горбатенко С. Б. Новые страницы... С. 149.
5 Голиков И. И. Дополнения к Деяниям Петра Великого. Т. 11. М., 1792. С. 7.
278
истинного озарения: Петр проложил главную ось, на которую потом был
«нанизан» весь Петергоф с его парками, дворцами, фонтанами. На другом
листе Петр развил этот замысел: от холма, на котором явственно намечен
дворец, отходит не один, а три луча— «першпективы». Это будущие
Большой канал и две аллеи, ведущие к морю (одна — к Монплезиру,
другая — к будущему Эрмитажу).6 Так возникла «система координат»,
придавшая всему ансамблю Петергофа необыкновенную стройность, про-
стоту и изящество.7 Вскоре в Петергоф повезли строительные материалы,
стали осушать заболоченные земли будущего Нижнего парка...
Ансамбль Петергофа. План-эскиз Петра I. 1714
Стройка в Петергофе стала возможна в результате изменения всей обста-
новки в стране после победного Полтавского сражения 1709 г. Петр все чаще
стал приезжать в Петербург, все дольше жил там с семьей. Петергоф пре-
вратился для него из пристани, откуда он отплывал в Кронштадт, в люби-
мую загородную резиденцию, где он с семьей любил проводить лето. Дворец
Монплезир (от фр. «mon plaisir» — «мое удовольствие») царь задумал сам,
сам же наметил для него место, определил планировку, внешний и внутрен-
ний вид здания. Он заложил дворец предположительно 17 мая 1714 г. Эти,
Грабарь И. Э. Основание и застройка Петербурга // Русская архитектура первой
половины XVIII века. М., 1954. С. 108—109.
7 Там же. С. 113—114.
279
как называл их Петр, «палатки маленькие» (т. е. небольшие каменные зда-
ния) и положили начало современному дворцовому ансамблю Петергофа.
Первым строителем, имя которого запечатлела история, был выдающийся
прусский архитектор Андреас Шлютер. Он по данному царем «текену», то
есть образцу,8 строил Монплезир, он же начал возводить Большой грот и
Каскад, а также, по предположению И.Э.Грабаря,— «Большие» («Верх-
ние», «Нагорные») палаты». Но Шлютер умер в 1715г., и дело продолжил
его ученик Иоганн Фридрих Браунштейн (Бронштейн), приехавший со
Шлютером в Петербург в 1713 г. в роли чертежника. Он занялся многими
делами: планировкой и возведением Верхнего сада и Нижнего парка, строи-
тельством Нагорного дворца, Монплезира, потом Марли и Эрмитажа.
С 1714 г. Петр не спускал с Петергофа глаз, торопил строителей. 24 ян-
варя 1715 г. он дал распоряжение А. М. Черкасскому «О строенье в буду-
щее лето». Под № 7 стояло: «В Питергофе полатки зделать, также канал
до моря выкопать», и далее царь указывал, как поступать с вынутой зем-
лей.9 Такие указы-реестры работ станут обычными в последующие годы.
В Монплезире воплотились давние мечты «адмирала Петра Михайло-
ва» — так на флоте многие годы величали царя-флотоводца. Как уже не
раз говорилось выше, с ранних лет Петр питал слабость ко всему, связан-
ному с Голландией. Поэтому у Монплезира есть и другое имя — «Голланд-
ский домик». Здесь все было, как в загородных летних домах богатых
амстердамцев (такие и теперь стоят по берегам рек и каналов): одноэтаж-
ная кирпичная неоштукатуренная постройка под крышей с переломами,
окна с мелкой расстекловкой и типично голландскими подъемными ра-
мами. Сквозь них виден мраморный пол, отблеск огня в большом камине,
дубовые панели на стенах, потемневшие от времени картины. Как и в Гол-
ландии, помещения здесь небольшие, уютные.
Отступление
Утро в «Момплезире»
Петр при каждом удобном случае стремился в Петергоф. На гравюре
А. Ф. Зубова «Панорама Петербурга» мы видим царскую яхту. Свежий ве-
тер надувает парус, голландское суденышко рассекает волны, хлопает флаг
на корме... Дочери-царевны и гости спрятались в маленькой теплой каюте,
а великий моряк правит яхтой. Екатерина же как всегда рядом — боевая
подруга! Так и кажется, что яхта идет на взморье, в Петергоф. А там ее
уже поджидают: «Его величество изволил идти с государыней императри-
цей и с царевнами поутру в 8-м часу на яхте в Питергоф, а при них князь
Василий Долгорукий и Александр Головкин».10 Зачем царь взял с собой
Там же. С. 110.
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 1. Л. 2 об.
Походный журнал 1724 г. СПб., 1913. С. 222.
280
посланников в Копенгагене и Берлине на семейную прогулку, мы не знаем,
но, вероятно, не забавы ради... дела в Европе отдохнуть не дают! В начале
1720-х гг. Петр часто бывал в Петергофе с женой и детьми. Теперь, на
пороге старости, он особенно дорожил семьей. А старость уже подкрадыва-
лась к царю, ведь он никогда не берег себя — нив штормовом море, ни в боях,
ни за пиршественным столом. Особенно дорога ему стала Екатерина.
Иногда они отправляясь в Петергоф раздельно: она по берегу, он — на яхте.
Когда 30 июля 1720 г. Петр вошел на яхте в Большой канал Петергофа и
дал залп из пушек, Екатерина подъезжала к Монплезиру по дороге из
Стрельны. Узнав, что яхта входит в канал, она поспешила ей навстречу,
и царь «посредине канала с яхты своей изволил сойти и пошел к Момпле-
зиру, где Его величество встретила государыня царица у статуи, называ-
емой Адам, и тут изволили жаловать вином».11
Можно представить себе, как наутро Петр просыпался в своем Мон-
плезире (сам он писал «Момплезир»), в уютной спальне. Здесь было
покойно и тихо. Стены затянуты зеленой шерстяной тканью, а чтобы не
беспокоил свет белых ночей, можно было у большой кровати задернуть
полог. Царь умывался из кувшина, одевался и выходил в Секретарскую, где
всегда дежурил денщик. День на редкость погожий — все залито солнцем:
белый камин, на полках которого сияют ярко-синие китайские чашечки,
дубовые панели с изразцовыми вставками, натертый паркет. Одна дверь
вела прямо в сад, другая — в длинную, тоже пронизанную солнцем галерею.
В непогоду здесь можно было прогуливаться, покуривать трубку, глядя
на цветники и фонтаны монплезирского сада. Из Секретарской Петр
перешел в Морской кабинет, так похожий на капитанскую каюту. Из
окон виден залив, идущие по фарватеру корабли. На изразцах изображены
13 типов тогдашних кораблей, в шкафу хранятся морские приборы и
лоции. В Морской кабинет доносится звон посуды из Буфетной, а из
Кухни, украшенной голландскими изразцами, уже долетает запах «ко-
фию». Это вставшая раньше государя Екатерина вместе с поваром Яном
Фельтеном готовит царю завтрак. О том, что она порой «изволила
стряпать на кухне сама», известно из дворцовых документов.
Вряд ли скромный в быту царь завтракал в роскошном и большом Зале
с плафоном-куполом, украшенным нарядной французской живописью, или
в Лаковом кабинете, стены которого покрыты живописными панно в
китайском стиле (их делал, а потом реставрировал «мебели лакового
дела мастер» Гендрик Броумкост). Скорее всего, государь садился за стол
в Буфетной или приказывал вынести поднос на террасу, основанием ко-
торой служат гранитные валуны, а «пол» выложен красными и желты-
ми голландскими кирпичами (клинкертами), поставленными на ребро и
образовавшими типично голландский узор. Здесь, на берегу моря, на воль-
ном воздухе, Петр чувствовал себя как на корабельной палубе. Отсюда он
мог отправиться на стройку в глубине парка или, пройдя на деревянную,
11 Походный журнал 1720 г. СПб., 1913. С. 29—30.
281
выкрашенную охрой пристань, спрыгнуть на стоявший всегда наготове
буер, поднять на нем белый парус и помчаться к виднеющемуся вдали Крон-
штадту, к «деткам» — любимым кораблям. Простор и благодать!
До отъезда за границу в 1716 г. Петр успел немало сделать в Петергофе.
С 1714 г. начали копать главный канал от залива к подножию горы, за-
ложили Большой и Малый гроты. Тогда же была детально разработана
идея Верхнего сада и Нижнего парка с сетью аллей. Работами руководил
Браунштейн под надзором А. Д. Меншикова. За границей Петр думал о Пе-
тергофе, о том, как его украсить. Приехав во Францию, он увидел Версаль
и был потрясен. Роскошь французской парковой архитектуры затмила в
его глазах простоту голландских бюргерских усадеб. Петр решил перестро-
ить Петергоф и создать «огород, не хуже версальского» в Стрельне, непо-
далеку от Петергофа. Для работ в новом, французском стиле пригласили
знаменитого архитектора Жана Леблона, который приехал в Россию в
августе 1716 г.
Леблон занялся и Стрельной, и Петергофом, где перестраивал Верхние
палаты, находя, что как парадная резиденция они «весьма малы для съез-
да двора».12 Поэтому началась переделка дворца, продолженная уже после
смерти Леблона Н. Микетти.13 Леблон перепланировал Большой каскад,
парки. Он сразу же забраковал всю проведенную до него работу в Большом
канале, и Петру, несмотря на большие расходы, пришлось согласиться с
новым планом его расширения и углубления.14 Леблону, большому знатоку
дворцового комфорта, принадлежала идея устройства в Монплезире кана-
лизации и водопровода на кухне, куда вода шла из системы фонтанов.15
С Леблоном, как уже сказано выше, приехало много прекрасных масте-
ров разных ремесел, и Петергоф стал местом применения их талантов. Их
работы до сих пор украшают Петергоф, придают ему выразительный «фран-
цузский блеск», идет ли речь о резьбе Э. Фоле и Ж. Мишеля по эскизам
Н. Пино, или о выполненной Ф. Пильманом росписи плафона в Большом
зале Монплезира,16 о бело-черных мраморных плитках пола в этом зале,
выложенных мастером А. Кардасье (указ об отпуске плиток последовал
6 апреля 1720 г.),17 или же об ограде Г. Белина на балконах Эрмитажа по
рисунку решеток с любимого Петром корабля «Ингерманландия».18 Стро-
Калягина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон// Зодчие Санкт-Петербурга: XVIII век.
СПб., 1997. С. 88.
13 РаскинА.Г. Петродворец. Л., 1975. С. 31—32.
14 Калягина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 88—89.
15 Там же. С. 101.
Договор с Ф. Пильманом «писать в Момплезире и в Верхних полатах потолки»
был заключен в 1719 г. — РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 6. Л. 75.
17 Там же. Л. 21.
18 Подробнее см.: Калягина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 77 и др.; Рас-
кинА.Г. Петродворец; Голдовский Г. Н., Знаменов В. В. Дворец Монплезир. Л., 1981.
282
ительство велось поспешно, зимой и летом. Когда возвели флигели «по обе
стороны Больших палат на горе» и приступили к их отделке, то в декабре
1722 г. в помещении были поставлены особые чугунные печи, позволявшие
вести отделочные работы непрерывно.19 По-видимому, при жизни Петра
работы по художественному оформлению дворца закончены не были, в
1726 г. У. Сенявин объявил, что докладывал Меншикову «по чертежу
живописной работы в Питергофе в Большом зале в потолке Зимнего дому».
Меншиков приказал срочно закончить работу живописцу Тарсию.20
Петербургские литейщики были полностью загружены работой в горо-
де, поэтому свинцовую скульптуру заказали за границей. В 1720 г. поста-
новили: «По росписи и по чертежам и моделям архитекта Лебонда (Леб-
лона. — Е. А.) и архитекта ж Бронштейна в Питергофской грот свинцовыя
фигуры подрядить иноземцом вылить из свинцу за морем и поставить в
Санкт Питербурх в нынешнем 720-м или в будущем 721-м годех на ко-
раблях их». Работу согласился выполнить англичанин Гиль Эванс. Ин-
тересен список «штук» и фигур: «2 лежачия фигуры, из-под которых
вода лиется... 10 штук делфинов вместо кранештейнов, 2 жабы 3 фута
длиною, которые водою блюют, 2 маски, которые водою в раковины блю-
ют, 200 фут ледяных сосулек на пилястр кругом всей нижней кашкады»
и др.21 Эванс обещание исполнил и весной 1721 г. поставил «свинцовыя
в Питергоф к гроту фигуры». Их, по-видимому, везли неаккуратно, и чуть
позже Эвансу пришлось чинить «попорченные свинцовые фигуры: шесть
пиластров, да одну штуку полчеловека и полрыбы».22
Кроме деревянных, свинцовых статуй Петергоф украшали и мраморные
изваяния. Заказы и закупки статуй в Италии были организованы царем при-
мерно с 1716 г. Да и позже Петр не успокоился. В 1722 г. из Астрахани он
дал указ архитектору Микетти «выписать из Италии несколько марморовых
фигур в Питер гоф по чертежам и росписи его, Микетиевой». В 1723 г. тот
прислал 22 ящика «с марморами».23 Словом, мощный толчок, данный Пет-
ром строительству в Петергофе в конце 1710-х гг., обеспечил завершение
основных сооружений ансамбля Петергофа еще при жизни Петра.
«Гулять по работам»
В отличие от Летнего сада Петергоф был не общедоступным «огоро-
дом», а закрытой резиденцией. В августе 1721 г. Петергоф вознамерился
посетить голштинец Ф. В. Берхгольц. Он приехал с приятелями через
Стрельну по «очень веселой дороге... через рощи и мимо многих дач,
19 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 306. Л. 186.
20 Там же. Оп. 4. Д. 14. Л. 151.
21 Там же. Д. 818. Л. 1.
22 Там же. Д. 27. Л. 419; Оп. 2. Д. 27. Л. 134, 144; Д. 37а. Л. 126.
23 Там же. Д. 456. Л. 613.
283
Вид Большого дворца в Петергофе. А. И. Ростовцев. 1717
выстроенных знатнейшими вельможами в угодность царю и делающих
всю дорогу весьма приятною». Но в Петергоф попасть сразу не удалось —
в это время там был государь. И лишь когда Петр уплыл в Кронштадт,
гости смогли осмотреть «очень небольшой, но хорошенький домик, кото-
рый в особенности украшен множеством отборных голландских картин.
Царь большею частию ночует в нем, когда бывает в Петергофе, здесь он
совершенно в своей тарелке и поэтому справедливо дал этому месту назва-
ние Monplaisir». Потом смотритель показал гостям обширный погреб под
кухней, где хранились отборные вина для царского стола: венгерское,
рейнвейн, шампанское, бургундское.
На следующий день Берхгольц побывал в Верхних палатах, особо
отметил красоту и солидность Дубового кабинета работы Леблона и Пино,
посмотрел на обширный Верхний сад со строившимся в конце его зверин-
цем, восхитился «великолепным каскадом», который тремя уступами
спускался с горы и был «украшен свинцовыми и позолоченными рельеф-
ными скульптурами по зеленому полю». Ему понравились «красивые и
284
веселые аллеи» Нижнего парка, две самые большие из которых «ведут
через рощу к двум увеселительным дворцам»: к Монплезиру с его прекрас-
ным садом и другому дворцу («сад и дом на левой стороне Петергофа будут
точно так же устроены, как Монплезир, и уже начаты...»).24
Петр, живя в Петергофе, по привычке «мешал дело с бездельем».
Иногда он приезжал сюда один, «был в мыльне, кушал в Момплезире»,
молился в церкви, ловил рыбу на заливе, гулял с кем-то в прибрежной
роще, «где накошено было сено, сметали [его] в стоги». Одновременно
царь принимал доклады канцлера Г. И. Головкина, вел переговоры с пос-
лами, давал указания морякам, но чаще, как записано в «Походном
журнале», «гулял по работам».25 Это значит, что вместе с архитекторами
и мастерами он осматривал стройку, обсуждал детали строительства,
различные технические вопросы и, уж конечно, присутствовал с гостями
при испытаниях и первых пусках фонтанов, при наполнении водой кана-
лов и прудов, что всегда было эффектным зрелищем. Современники пи-
шут о неугомонности и подвижности царя, который «неожиданно бывает
то тут, то там». Действительно, Петр мог стремительно приехать в Петер-
гоф, провести там несколько часов, затем сесть на яхту и уплыть в Пе-
тербург, в Стрельну или пересечь залив, чтобы попасть в другую свою
загородную резиденцию — Дубки. Уже в первые годы Петергоф служил
прекрасным местом для прогулок, и царь с семьей или гостями наслаж-
дался его аллеями и цветниками, часто «гулял в огороде», «по всем пре-
шпективам». Было и другое развлечение: ездить «на линеях огородных»
(«качалках»)— маленьких колясочках, запряженных пони. Кроме того,
в апреле 1723 г. Петр приказал для отдыха «зделать по мадели сто ска-
мей деревянных столярною работою немедленно.26
Как писал Ф. В. Берхгольц, царь строил возле моря еще один дворец,
подобный Монплезиру. Новостройка так и называлась: «Другой Монпле-
зир», или «Палатки у моря». (При этом Монплезир стали называть «Ста-
рый Момплезир».27) Действительно, именной указ о строительстве «дру-
гого Мом плезира... в скором времени» последовал в январе 1721 г., и
Браунштейн начал возводить на самом берегу уютный дворец, еще не
получивший названия «Эрмитаж».28 14 июня последовал указ: «Для дела
фундамента под полаты нового Мом плезира копать рвы и в тех рвах
делать фундамент каменной и полаты».29 Изюминкой нового дворца стал
большой круглый стол, средняя часть которого опускалась при помощи
механизма вниз, на кухню за кушаньями. Дворец построили на самом
берегу моря, и вода, по-видимому, беспрепятственно поступала в него.
Берхгольц Ф. В. Дневник камер-юнкера. М., 1902. Ч. 1. С. 93.
25 Походный журнал 1724 года. С. 32.
26 РГИА. Ф. 467. Он. 2. Д. 37а. Л. 261.
27 Там же. Оп. 4. Д. 27. Л. 32.
28 Там же. Оп. 1. Д. 19а. Л. 297; Грабарь И. Э. Основание и застройка Петербурга.
С. 156.
29 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 20. Л. 327.
285
В 1723 г. пришлось забить сваи по периметру сооружения и «глиной на-
бивали от течи воды в погребе кругом», в 1729 г. берег у Эрмитажа при-
шлось укреплять еще и фашинами.30
В 1720 г. Браунштейн взялся строить неподалеку от Эрмитажа другой
дворец— «Палатки между прудов», или Марли. Это название, как и сама
идея такого дворца, было заимствовано царем в поразившем его вообра-
жение Версале. Даже отправляясь в Персидский поход, Петр помнил о
Марли. В июле 1722 г. из Астрахани кабинет-секретарь Петра А. В. Ма-
каров писал Сенявину, что государь приказал «чтоб вы в Петергофе в
маленьком доме, которой делаетца у малых прудов, убрали одну полатку
чинаровым деревом» — видно, Петр где-то увидел чинаровые панели, и
они ему понравились.31 В феврале 1721г. Браунштейн жаловался на
плохую работу подрядчиков-строителей, но уже в октябре 1722 г. докла-
дывал о начавшихся отделочных работах в Марли: «О деле железных
решеток в Питергоф к малым по латкам, которые между прудов».32
В 1724 г. по указу Петра в пруды напустили рыбу и предписано было
«сделать колокольчик и подвесить у палат, и приучить ее звоном хлеб
есть».33 Эта традиция шла, по-видимому, еще от прудов Измайлова, в
которых также рыба была приучена выплывать «на жор» по звону коло-
кольчика. Говорили, что там водились щуки, в жабрах которых висели
золотые кольца времен Ивана Грозного. Московская традиция перекоче-
вала в Петергоф и прижилась там.
Хитрость мастерства
Но вернемся к петровским временам. В своем дневнике 8 августа
1721 г. Берхгольц записал, что ездил вместе с другими в Ропшу, где
«царь и знатнейшие русские вельможи собственноручно открыли работы
и при том так, что Его величество прежде всех приложил к земле за-
ступ».34 Событие было действительно важнейшее. С самого первого дня
Петергофа проблема воды для каскадов и фонтанов казалась неразреши-
мой. С ней не справился даже Леблон и другие знатоки фонтанного
дела. Леблон не предложил ничего лучшего, как «зделать ветреную
мельницу и машину конскую для поднятия воды из двух колодезей», а
также создать систему накопительных прудов.35 Но это не решало проб-
лемы водоснабжения фонтанов — мы знаем это уже по Летнему саду.
Наконец в 1720 г. Петр и его инженеры (среди них был заметен выучивший-
30 Там же. Оп. 2. Д. 356. Л. 279; Оп. 4. Д. 70. Л. 70.
31 Там же. Оп. 2. Д. 26а. Л. 109 об.
32 Там же. Д. 25. Л. 216 об.; Оп. 1. Д. 20. Л. 257.
33 РаскинА.Г. Петродворец. С. 86.
34 Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 102. См. также: Милъчик М. И. Ропшинский
дворец— забытый памятник архитектуры XVIII в. // НА. Сб. 3. С. 309.
35 Калязина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 89.
286
Большой каскад в Нижнем саду Петергофа. Перспектива. Проект. 1720
ся за границей гидравлик Василий Туволков), после долгих поисков,
нашли способ, как обеспечить петергофские фонтаны водой. Был проло-
жен канал самотечного водовода с Ропшинских высот, начинавшийся с
территории имения канцлера Г. И. Головкина. Канал выкопали за год, и
Берхгольц присутствовал при его открытии 8 августа. После торжествен-
ной церемонии хозяин имения обильно угощал гостей. Петр на заре
встал и поспешил домой — в Петергоф. Неизвестно, опередил ли он
воду, — 9 августа она должна была добежать до Петергофа и ударить
тугими струями первых фонтанов и водометов. Нет, пропустить такое
событие царь не мог!
Как ни прекрасен Петергоф во все времена года, особенно потрясает он
тогда, когда оживают фонтаны. Движение воды в небе, на земле, над
головой, под ногами, ее непрерывное сверкание, неумолчный шум, гро-
хот, шепот, шелест — как будто вокруг спешат, суетятся, лопочут сотни
живых, добрых, хлопотливых существ. Конечно, в пристрастии Петра к
фонтанам было много от его любви к воде, к ее движению. Но и не только
это. Ему было важно с помощью знаний и труда подчинить стихию воды
287
человеку и, торжествуя, любоваться, как «хитрость мастерства, преодо-
лев природу... принуждает вверхь скакать высоко воду, хотя ей тягость
вниз и жидкость течь велит» (слова М. В. Ломоносова). Леблон предло-
жил Петру так называемый Водяной план — создать «сады фонтанов», то
есть целую систему водометов, фонтанов и каскадов. И план этот Петр
одобрил. Но Леблон умер, и фонтаны продолжил строить итальянский
архитектор Н. Микетти. Началась «борьба» французской и итальянской
школ фонтанного искусства. Во главе одной стояли Жерар и Поль Суа-
лем, а во главе другой — Джованни и Джулиано Бараттини. Больше всех
выиграл от этой «борьбы» Петергоф, в чем мы теперь и убеждаемся, гля-
дя, как в партерах, по сторонам Большого каскада, мощно и высоко бьют
два «водяных столба толщиною в руку» (как писал французский дипло-
мат Ж. Ж. Кампредон). Это Большие фонтаны, или «Чаши». Западный,
«Итальянский», так же прекрасен, как и его восточный сосед — «Фран-
цузский». Возможно, один из них 8 июля 1721 г. испытывал сам Петр.
Он вообще был главным строителем, душой дела. Именно Петр ввел в
русскую речь само слово «фонтан». Написанные им инструкции «Что
надлежит делать и доделать в Петергофе» и другие распоряжения свиде-
тельствуют о том, что царь помнил все и знал мельчайшие детали строй-
ки, в том числе и дела по фонтанам и каскадам.
К 1723 г. многое из задуманного государем в Петергофе было закон-
чено или достраивалось. Появились дворцы, Верхний сад и Нижний
парк, Большой каскад, множество водометов, павильоны, трельяжи. На
16 больших фонтанах и двух каскадах красовались бюсты, статуи, вазы
из дерева, свинца, многие были позолочены. 13—15 августа 1723 г.
Петр устроил в Петергофе роскошный прием иностранным дипломатам.
Сделано это было с умыслом — император хотел показать всему миру
свои успехи. Гости только что присутствовали в Кронштадте при тор-
жественной и символической «встрече» русского флота со знаменитым
Ботиком Петра. Оттуда на яхтах они приплыли в Петергоф. Берхгольц
писал: «Мы вошли в прекрасный большой канал, протекающий прямо
перед дворцом. Канал этот занимает в длину полверсты и так широк,
что в нем могут стоять рядом три буера».36 Он отметил, что по каналу
можно было войти на яхтах в большой ковш — бассейн под самой
горой, и уже пешком подняться наверх по деревянным лестницам. Вдоль
берегов канала встали 115 яхт и буеров, разукрашенные флагами и
вымпелами.
Зрелище прекрасной морской резиденции восхитило гостей. Петр сам
водил иностранных дипломатов по Петергофу, показывая все постройки,
фонтаны и рассказывая о них. Это была первая в истории Петергофа
экскурсия. В Больших палатах, в самом большом зале (тогда он назывался
«Итальянским салоном») были поставлены столы для гостей. Их угоща-
ли, играла музыка. Самого царя на пиру не было, и от имени хозяина
БерхгольцФ.В. Дневник... Ч. 3. С. 128.
288
иностранцев принимал (или, как тогда говорили, «трактовал») вице-канц-
лер Петр Шафиров. Петр же с Екатериной и ближним окружением удали-
лись в любимый Монплезир, где они и обедали.
Строительство рая
Разбить регулярный парк в совершенно дикой местности, придать ему
черты земного рая было делом трудным, а в столь короткий срок — вооб-
ще невыполнимым. Но Петр не жалел для этого ни средств, ни людей.
Архитекторы Браунштейн, потом Леблон, Микетти, Земцов работали над
планировкой и сооружениями Верхнего сада и Нижнего парка не меньше,
чем над дворцами Петергофа. Устройством парков занимались заморские
садовники. В 1717 г. был нанят французский садовник Андре Годдо и
тотчас был «определен к садам», для работы в Петергофе и Стрельне.37 Но
все-таки главным петергофским садовником стал Леонард фон Гарнифельд,
который долгие годы трудился в Петергофе и знал каждый его уголок. Он
имел много русских учеников, которых учил тщательно и систематически.
Сохранилось его требование в Канцелярию от строений о присылке буква-
рей для неграмотных учеников — без грамоты садового дела не изучишь.38
Тысячи строителей производили трудоемкие работы такого масштаба и
такой сложности, что порой они кажутся подвластными только современ-
ной технике. Здесь трудились пригнанные из губерний партии работных,
вольные подрядные бригады, арестанты, каторжники, пленные шведы,
гарнизонные солдаты. Сначала они рубили деревья, кусты, корчевали пни,
выкапывали камни, порохом рвали каменные «хрящи», выравнивали по-
чву, засыпали болота, копали пруды, версты канав и стоков, а также
тысячи ям для деревьев и кустов. Потом сюда везли в изобилии строи-
тельные материалы: камень плитный и битый, песок, глину, строевой
лес. На строительство фонтанов и каскадов Микетти в 1721 г. потребовал
более 100 тысяч штук голландского белого и красного кирпича. В самой
Голландии заказывали черный и белый камень для каскадов, мраморные
плиты. Из персидской провинции Гилян поставляли какие-то особые
«фонтанные камни», а из мячковских месторождений везли в Петергоф
белый камень.39 Заказывали камень и с Олонца — возможно, гранит.40
Необходимо было удобрить землю. В 1722 г. в Петергоф «черную землю»
и навоз возили из Копорского и Ямбургского уездов «разных мыз и дере-
вень многие крестьяне» (300 кубических саженей).41 Эти работы частью
были на подряде, а частью засчитывались местным крестьянам в повин-
ности.
37 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 4в. Л. 209—210.
38 Там же. Оп. 2. Д. 306. Л. 5.
39 Там же. Д. 33а. Л. 104; Оп. 1. Д. 17а. Л. 181; Оп. 2. Д. 44. Л. 26 об.
40 Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 7. Л. 12 об.
41 Там же. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 2; Д. 37а. Л. 22.
19 Заказ №79
Строительство фонтанов — настоящее искусство. Им занимались скульп-
торы, архитекторы и фонтанные мастера. Современные археологические
раскопки в Летнем саду показали, что первые фонтаны были сложным
инженерным сооружением. Выше уже говорилось, что фонтанные трубы
были трудоемким изделием, их требовалось много. На Олонецкие и Ураль-
ские заводы А. Демидова приходилось посылать нарочных с деревянными
моделями «кривых труб, по которым велено вылить чюгунные».42 Свинцо-
вые трубы отливали «свинечный мастер» голландец Корнелиус Гарлинг и
другие прямо в Петербурге из привозного сырья. Трубы были нескольких
диаметров: 3, 4, 6, 8, 10 и 12 дюймов (т. е. от 7,6 до 30,5 см). Археологи-
ческие раскопки 1974 г. в Летнем саду позволили обнаружить чугунные
трубы диаметром 28 и 19 см и свинцовую трубу диаметром 15,5 см. Для
фонтанов использовали сочетания свинцовых и чугунных труб. Специаль-
ными дисками с отверстиями для болтов (фланцами) свинцовые и чугунные
трубы соединяли в одну систему.43 Чтобы хрупкие чугунные трубы дольше
служили, их покрывали свинцовым кожухом. Это была особая и сложная
работа. О масштабах этой дорогостоящей работы свидетельствуют данные
1724 г., когда для Петергофа было заказано 4675 чугунных труб длиной по
4 французских фута (1,2 м),44 то есть почти 5 км труб. Не забудем, что
укладка труб в специальные канавы, их соединение требовали особой тех-
нологии и мастерства рабочих.45
Цветущие сады
«Нулевым циклом» строительство садов, естественно, не ограничива-
лось. Из Тверской, Новгородской и других провинций России, а также из-
за границы везли «посадочный материал»: деревья, кусты, цветы. Ранней
весной в Петергофе, как и в Стрельне, Дубках, Летнем саду, сажали
тысячи деревьев. В 1721 г. в Петергофе было высажено 2500 лип, кленов,
ясеней, вязов (толщиной от 5 до 20 дюймов). На шпалеры там пошло
более 13 400 лип и кленов.46 Вообще же в этом году садовник Гарнифельд
потребовал для посадок в Петергофе, Летнем саду и Дальних Дубках
58 800 деревьев.47 В 1724 г. в Петергофе было посажено 16 230 деревьев
разных пород.48
В начале 1722 г. крестьянин Михаил Тростроцкий обещался поставить
«в Питергоф, в сады Е. и. в. разных дерев», а именно: липовых 2500,
42 Там же. Д. 25. Л. 33 об.; Д. 27. Л. 93; Д. 37а. Л. 129.
43 Шамардин М. В. Фонтаны начала XVIII в. в Летнем саду // ПКНО: Ежегодник.
1976. Л., 1977. С. 248—249.
44 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 45 г. Л. 238—239.
45 Там же. Д. 266. Л. 378.
46 Там же. Д. 306. Л. 59 об.—60.
47 Там же. Д. 45. Л. 221.
48 Там же. Д. 306. Л. 59—60; Д. 45а. Л. 221, 229.
290
диаметром 9—9,5 дюймов (24—25 см), высотой «от корня» 15 и 16 футов
(4—5 м), то есть вполне взрослые деревья, которые требовали особого
внимания при пересадке. Поэтому указывалось, что везти их нужно «с
кронами, и сучья б было от корня от трех аршин весьма многое, и куд-
рявые, и прямые ровные, и с корою молодою красною и зеленой, а корень
обрезывать ножом наискось глатко». Тростроцкий общал поставить так-
же 500 кленов и 500 ясеней, и чтоб все деревья были «ровныя, а не
кривыя». В договоре строго оговаривали условия доставки: «А выкапы-
вая те леса и в пути везде хранить, чтоб нимало корня и дерева не
засушить и ничем не повредить, и не токмо б корня и дерева, но и сучья,
и коры нигде не повредить, а везти в пути коренья окрывать хорошим
мохом, а поверх деревья рогожами, а водою не поливать». Подрядчик,
который зарабатывал на каждом стволе по 8 алтын, то есть 24 копейки,
обязан был доставить деревья на своих судах «нынешним вешним време-
нем (т. е. весной 1722 г. — Е. А.) первою полою водою, не испустя удоб-
ного времени... конечно апреля в последних и майя в первых числех».49
Естественно, липами и ясенями паркового разнообразия было не дос-
тигнуть. Непременной принадлежностью регулярного парка считалась его
«полезная часть»: фруктовые сады и огороды. Весной 1720 г. из Любека
пришли три корабля с «садовыми деревьями».50 Той же весной на кораб-
лях из Гамбурга прибыло 4 тысячи деревьев, «да сиренги триста кус-
тов».51 В 1721г. в Петергофе и Стрельне высадили 5000 «Яблоновых
диких дерев» толщиной от 2 до 5 дюймов, в 1722 г. был оглашен указ,
чтобы «для сажения в сады Е. и. в. Яблоновых пенков, к которым приви-
вать прививки, чтоб оных подрядить тысячу или полторы». Всего же
было решено привить все 5000 посаженных яблонь. Требования о достав-
ке новых деревьев продолжались и позже — масштабы паркового строи-
тельства были велики, а посадочный материал часто оказывался недобро-
качественным или вымерзал в суровой, хотя и сдобренной привозным
черноземом земле Ингерманландии.52 В 1724 г. только на шпалеры было
выписано 9000 лип, 1500 «илимовых дерев», 4000 кленов толщиной «в
круг» от 7 до 10 дюймов и высотой 7 футов «без вершины».53 Вишневые
деревья сотнями везли из Великого Новгорода. В 1726 г. тысячу их вы-
садили в Петергофе.54
Но посадить растения — еще полдела. Нужно было ухаживать за ними,
как и за всем парком. Деревья и кусты надлежало фигурно стричь.
В 1720 г. было дано распоряжение об изготовлении в Нижнем парке «дуг
по дорогам на столбах для огибания дерев плотничною работою».55 Это
49 Там же. Оп. 1. Д. 22а. Л. 159, 165.
50 Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 6. Л. 22.
51 Там же. Л. 102.
52 Там же. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 186; Оп. 4. Д. 4. Л. 31; Оп. 2. Д. 45. Л. 221.
53 Там же. Л. 229.
54 Там же. Д. 25. Л. 187 об.
55 Там же. Д. 8. Л. 145.
291
одно из ухищрений, чтобы заставить растения расти так, как им надле-
жало по законам тогдашней эстетики, образуя закрытые сводчатые аллеи
и берсо.
Читателю, может быть, будет интересен перечень таких работ, кото-
рые выполняли в Петергофе в течение только одного осеннего месяца
(со 2 сентября до 1 октября) 1723 г. 943 солдата Нарвского гарнизон-
ного полка:
«Против Малого гроту в рощах малыя канальцы копали,
каменьем выкладывали, дерном выстилали и лом набивали;
подле каналу, у моря на берегу, в одном доме строили, брусья тесали;
в кузнице разных инструменты ковали;
на столярном дворе доски пилили;
на пристани брусья тесали;
краску терли;
в приморских цветниках галдереи (галереи. — Е. А.) красили; песком
и железиною усыпали...;
в Верхнем саду песок на дороги возили и граблеми грабили;
дерн обрезывали около деревья;
ил вынимали;
черною землею насыпали;
у Мыльни ворота делали;
цветники чистили;
против Гроту в цветниках дорогу ровняли;
в Момбезире (Монплезире. — Е. А.) в квартерках траву чистили;
в приморских цветниках под галареи подставки ставили;
около гряд бушман (кусты. — Е. А.) песком насыпали;
на пристани гонты делали;
доски пилили на Казенном дворе;
новые телешки делали и старые починивали;
в лес за прутьем ходили;
в государеву кузницу с Болыпова каналу уголья возили;
в кузнице мехами дули и молотами били;
на пильной мельнице плиту и камень пилили;
из лесу фашины носили;
перамиды делали;
из лесу мох возили;
на Большом канале малые галдереи решетили;
в кузнице струменты починивали...;
от моря на новую плотину каменья носили;
с верхней плотины фашины носили;
против Малого гроту в роще в малом фонтане фундамент чистили и
камнем выстилали;
у онжереи (оранжереи. — Е. А.) стропила делали...;
старые шайки и ушата починивали;
в лес за брусьем ходили;
у Эрмиташу глину мяли и фашины клали, и кольем прибивали, и
песком усыпали;
в лес по колье и по мох ходили;
за сваи фундамент вынимали;
краски растирали...»
И так еще на целую страницу продолжается перечень работ только в
один осенний месяц 1723 г.56 При этом число работавших в садах порой
превышало 2100 человек. Так было и осенью 1721 г., когда под командой
премьер-майора Аничкова в Петергофе работали солдаты и офицеры трех
гарнизонных полков.57
Чудо иллюминации
Вечерами, как только сгущались сумерки, парки и дворцы нередко
расцветали огнями иллюминации. Это дивное огненное пиршество было
особенно популярным в XVIII в. Фейерверки и иллюминации были тон-
ким, сложным и очень дорогостоящим искусством. С помощью тысяч
Иллюминация Петропавловской крепости. Гравюра XVIII в.
Там же. Оп. 1. Д. 276. Л. 1285 об., 1323.
Там же. Оп. 2. Д. 26в. Л. 774. См. также: Д. 27 г. Л. 1235 и др.
293
плошек с салом (подобие свечей) и разноцветных фонариков устроители
старались подчеркнуть обычно невидимые в темноте контуры зданий и
сооружений, которые при такой подсветке превращались в фантастические,
неземные чертоги. Подсветка устраивалась и в окнах дворцов. В 1725 г.
иллюминация была «в полатах в окнах огнем в фонарях и в чашках гли-
неных».58 Маленькими стеклянными и бумажными фонариками были уве-
шаны все деревья и кусты, подчеркивая всю прелесть и изящество стриже-
ных деревьев, боскетов, отмечая повороты и пересечения аллей и дорожек.
Искусно подсвечивались каскады и фонтаны— игра сверкающих разно-
цветных струй была особенно выразительна в темноте. Отовсюду звучала
тихая музыка— без «ночных серенад» не обходилось ни одного праздника.
Отступление
Звуки барокко
Петергоф XVIII в. невозможно представить себе безмолвным, как и
любой парк эпохи барокко. Звуки здесь имели особое эстетическое значе-
ние. Садовые мастера этим специально занимались, ведь если парк — рай
на земле, то и звуки в нем должны быть божественные. Это были трели
и коленца разных певчих птиц в клетках, в вольерах и на свободе (ворон
и галок за скверные крики безжалостно изгоняли). На разные голоса
шумели воды Петергофа. Создатели парка позаботились о том, чтобы
мы услышали «игру воды», различили десятки водных шумов, целую водя-
ную симфонию: грохот водопада, плеск потоков, низвергавшихся по широ-
ким ступеням каскадов, яростное «драконье» шипение, клекот горного
источника, журчание бегущих из-под тающего сугроба весенних ручейков.
Здесь можно было расслышать и целую «коллекцию» мелодий дождя:
неумолчный шум тропического ливня, веселый танец солнечного грибного
дождя, вялый шелест унылого осеннего дождика. А шумы от падения воды?
Это плеск струй, падающих в чашу фонтана, на каменные ступени, бара-
банящих по железному желобу, это гулкое эхо капель, медленно срываю-
щихся со сводов грота на каменный пол. Наконец, звуки моря — утренний
умиротворенный говор прибрежной волны, дневное «бормотание старого
Нептуна», мерные удары тяжелых валов в непогоду, когда старик «гне-
вался» на людей. И все это происходило на фоне непрерывных летних
мистерий на безбрежном северном небе, с идущими по нему чередой ясны-
ми закатами и восходами, могучими тучами — «тронами Зевеса», позла-
щенными лучами «тонущего» в море огромного светила.
В гармонии звуков сада XVIII в. музыка была особенно важна. Без нее
вообще не может быть настоящего сада барокко. Не забудем о музыкаль-
ном «версальском стиле» Жана Батиста Люлли — композитора садовой
Там же. Оп. 4. Д. 4. Л. 19.
294
музыки, да и всем знакомая «Маленькая ночная серенада» Моцарта пред-
назначена для исполнения в саду. Еще при Петре Великом в Петергофе
зазвучал нежный звон стеклянных колокольчиков «клокшпиля». Со вре-
менем музыка в Петергофе становилась все разнообразнее. Звучали воен-
ные марши полковых оркестров, ликующий грохот литавр и дробь бара-
банов — утренняя и дневная музыка окрестных лагерей гвардейских
полков, проводивших парады и экзерциции. Вечерами играли Зорю, полки
становились на молитву, раздавались величественные звуки гимна Дмит-
рия Бортнянского «Коль славен». В придворной церкви Петра и Павла
шли богослужения, пели «Тебе, Бога, хвалим», и не было тогда певчих
лучше, чем в придворной капелле. Из открытых и ярко освещенных окон
Большого дворца, из его залов, из «галереи, что к гербу», из «галереи, что
подле церкви», сквозь шум разговоров, звон посуды прорывались звуки
«обеденной музыки»: оркестры и итальянские певцы (в том числе знаме-
нитые кастраты) услаждали обедающих «вокальной и инструменталь-
ной музыкой». Эти тихие, неспешные мелодии, к которым обычно никто
не прислушивался, часто тонули в грохоте пушечной пальбы в честь
каждого тоста. Но когда разносились звуки полонеза на слова Г.Держа-
вина «Гром победы, раздавайся» и начинались танцы, музыка уже царила
во дворце, властно увлекала пары танцующих по глади паркета и была
слышна далеко в Нижнем парке. Когда царственная особа была в Монп-
лезире, обедала или играла в карты, то напротив окон и открытых две-
рей стояли музыканты и «при вечернем столе играла музыка на валтор-
нах» или других инструментах: «скрипицах», кларнетах, гуслях, иногда
на рожках. Это была обычно нежная, негромкая музыка квартетов и
квинтетов. Благозвучные аккорды уносил ветер с залива, они тонули во
тьме парка, сливались с дальним шумом фонтанов, криками ночных птиц,
составляя ту самую гармонию неспешной жизни, которой наслаждались
люди XVIII столетия.
4 / Водяные забавы
С__ В то время люди особенно любили разные «водяные забавы». Они
наслаждались звоном «клокшпиля»— водяного органа— хитроумного
устройства, в котором сила воды вращала колесо, а укрепленные на нем
молоточки с пробковыми бойками ударяли по стеклянным колокольчи-
кам. Они издавали удивительно нежные звуки, которые сплетались с
журчанием воды. Это водяное чудо в Петергофе создал в 1724 г. «коло-
кольный игральный мастер» голландец И. Ферстер. Это тот человек, ко-
торый «научил» играть все куранты башен и церквей тогдашнего Петер-
бурга. Для петергофского клокшпиля ему потребовалось два пуда дерева
и 20 футов медной проволоки.59 При Петре в Петергофе устраивали и
Там же. Оп. 2. Д. 47а. Л. 300.
295
другую «разную веселую воду» — забавные водяные развлечения. В сол-
нечный день был особенно красив фонтан-шутиха «Дубок», сооруженный
по проекту К. Б. Растрелли в виде стройного деревца, из веточек которого
текли тонкие струйки воды. У Руинного каскада задумавшемуся гостю
порой приходилось пускаться по тропинке вприпрыжку: внезапно с обо-
чин начинали бить струи, образуя «крытую водой» аллею — водяное бер-
со. Англичанин Джон Кук, побывавший в Петергофе в 1736 г., описывает
еще один потешный фонтан-шутиху в Большом гроте: «Дно выстлано
гравием, в котором проложено очень много маленьких трубок, незамет-
ных для беспечного новичка». Когда в этом месте скапливалось много
гуляющих, служитель поворачивал ручку и включал фонтан, обливая их
струями воды, бьющей снизу. Он же увидел «Фаворитку» — фонтан,
копию которого мы «видели» в Летнем саду: «Из воды, к моему великому
и приятному удивлению, появились собака и три утки, сделанные из меди
или железа и на вид совсем как живые. Утки, крякая, бьют по воде
крыльями, а собака с лаем их преследует». Изумила его и выдумка стро-
ителей Большого грота, два входа в который «охраняют» статуи «Бой-
цов» — стражников, сделанные Растрелли. Они не «выпускали» человека
из грота: сила струй, бьющих из их водяных «пистолетов», такова, что
как сказал Куку смотритель, «они могут сбить с ног любого человека».
Сам Кук силу их не пробовал, а благоразумно дождался, когда служитель
выключит воду».60
Портрет на фоне города
Карло Бартоломео Растрелли, или Создатель «Самсона»
Приглашенный в 1716 г. из Парижа, итальянец Растрелли приехал в
Россию как архитектор. Ему сразу поручили планировку парка в Стрель-
не, но он не выдержал конкуренции с блестящим Леблоном, показал себя
как архитектор посредственный. Вообще, Растрелли, по-видимому, рас-
считывал стать первым и главным архитектором Петербурга, но в сво-
их надеждах просчитался. Он затеял борьбу с Леблоном и вел ее довольно
скандально, прибегая к покровительству Меншикова, которому сразу
сделал подкупающее предложение — попросил его позировать для бюста.
Худородный светлейший был польщен и принял в сражениях с Леблоном
сторону Растрелли. Впрочем, когда Леблон умер, звезда Растрелли-архи-
тектора так и не взошла. Он поссорился с Канцелярией от строений, стал
вольным художником и работал по подрядам. Его подросший сын Барто-
ломео Франческо Растрелли как архитектор был талантливее отца, но
Кук Д. Путешествия и странствия по Российской империи, Татарии и части
Персидского царства // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных
описаниях. СПб., 1997. С. 421.
296
зато как скульптор Растрелли-старший оказался действительно лучшим
в России. Мы можем оценить его талант по сохранившимся бюстам
Петра I, Меншикова, конному памятнику Петру Великому, стоящему
перед Михайловским замком.
К. Б. Растрелли очень много работал в Петергофе, создав несколько
десятков «фабольных» фонтанов. Петр Великий был увлечен баснями
Эзопа и на их сюжеты («фаболы» ) решил создать фонтаны. Подобная
идея «сюжетных» фонтанов была обычна для петровской эпохи — лю-
дям полагалось не просто слоняться по саду, а постигать нечто важное,
обогащать разум мудростью. Возле фонтанов ставили доски с пояснени-
ями, какова мораль басни и какие ее герои изображены. Растрелли умел
очень быстро лепить скульптурные группы: «Лиса и ворона», «Гора,
родившая мышь», «Змей, грызущий наковальню» и др., а голландский и
французский литейщики тут же воплощали замыслы скульптора в свин-
це, самом легком в обработке металле. Иногда вообще ограничивались
деревянными статуями, которые золотили. Резьбой «разных штук к
фантанному делу» занимался Н. Пино, и для этого ему подбирали «ли-
повые кряжи». Скульптура в сочетании с «играющими» фонтанами, во-
дометами, в окружении «изрядной» природы, умиротворяла и веселила
всех, кто сюда приходил.
И все же главным достижением Растрелли в украшении Петергофа
стал фонтан «Самсон, раздирающий пасть льва» — грандиозная, просла-
вившаяся на весь мир скульптурная группа в центре Ковша, созданная
скульптором уже в царствование Анны Иоанновны. Как и всё в Петерго-
фе, группа эта символична. Миф о ветхозаветном богатыре Самсоне, ко-
торый голыми руками убил напавшего на него льва, был хорошо известен
в петровское время. Петра Великого часто сравнивали с Самсоном, а срав-
нение со львом его противника Карла XII напрашивалось само собой. Ведь
он правил Швецией, в эмблематику герба которой входил золотой лев под
тремя коронами. Важна еще одна, поражавшая людей того времени, ассо-
циация — Полтавское сражение, сломившее могущество шведского льва,
произошло 27 июня 1709 г., то есть как раз в день святого Сампсония.
Маскароны в виде звериных морд, «блюющих водою», были популярны
давно. В России прямым предшественником Самсона стал придуманный
Петром I, но не достроенный при нем фонтан возле Марли — «Геркулес,
борющийся с семиглавой гидрой». И наконец, также по замыслу Петра, в
1726 г. Усов и Растрелли соорудили возле Оранжереи фонтан, изобража-
ющий тритона, разрывающего пасть чудовищу. Словом, если бы Петр
вдруг появился летом 1735 г. возле Большого каскада и увидел «Самсона»,
он бы, несомненно, похвалил племянницу Анну Иоанновну, она чтила его
традиции — Самсон был хорош!
Потрясали зрителей разные волшебные фонтанные фокусы, на кото-
рые были большие мастера Растрелли и «фонтанщики» Баратти, П. Су-
алем и А. Иванов. На вершине высоких струй фонтана «Нептун» в Верх-
нем саду плясал, крутился, сверкал на солнце и... не мог упасть полый
297
металлический шар. В этом фонтанном фокусе — суть очарования вод-
ной стихии, неизменной в своей непрерывной текучести и изменчивости.
Хорошо в Монплезире, или Туман истории
К концу жизни Петра Монплезир изменился неузнаваемо. Царь мог
пройти из старых покоев по построенным в 1717 г. галереям в павильо-
ны— «люстгаузы» («веселые домики»), в которых висели работы голланд-
ских и фламандских художников. Во время последней поездки в Голлан-
дию он пристрастился к коллекционированию и привез в Монплезир много
картин. Всего их там у него было более двухсот. Именно для них и были
построены люстгаузы. Потолки галерей, соединявших их с самим двор-
цом, в 1721г. расписывал все тот же блестящий французский мастер
Пильман, а позже дело украшения галерей продолжал Каравакк, получав-
ший в мае 1724 г. материалы «для убирания в Питер гофе Нижней зделан-
ной галереи». Работа продолжилась и в 1725г. — за декабрь этого года
известен указ о том, чтобы отпустить холст и краски Каравакку «на писмо
потолочных картин, которым надлежит быть в Питергофе».61 Петр, как
всегда, спешил. 3 июня 1720 г. кабинет-секретарь царя Макаров писал
Сенявину относительно отделки Китайского кабинета: «Столяра Мишеля
резной лакировой кабинет в Мом Плезире, для Бога, делать приневольте
скоряя для того, что Ц. в. всемерно велел тем лакировым кабинетом по-
спешать».62 Крыша дворца была покрыта железом— 920 «досок желез-
ных» были заказаны в мае 1721 г. на Петровских Олонецких заводах.63
К 1723 г. заметно похорошел сад Монплезир. Петру было приятно
гулять под зелеными сводами аллей, любоваться законченными совсем
недавно фонтанами «Сноп», четырьмя водяными «Колоколами». Можно
было подвести гостя к «Диванчику» — фонтану-шутихе, заботливо уса-
дить на сиденье, а потом мигнуть служителю — включай воду! К концу
царствования Петра сад разросся, рядом с ним были теплицы, где по-
спевали овощи — в те времена без «полезного земледелия» в парках и
садах не обходились, как и без оранжереи, птичника и пруда для лебедей
и уток. Он назывался Менажерийным (от фр. menagerie — зверинец). На
морской террасе, опираясь на трезубец, стоял старый бородатый «при-
ятель» адмирала Петра Михайлова — Нептунус... Слева и справа от Мон-
плезира в 1719—1720 гг. построили два флигеля, где селили царских
родственников и приближенных. Внутри были небольшие комнаты — «чу-
ланцы». Для этого последовал указ: «Перевести с реки Охты в Питер гоф
для загородки момплезирских чюланцов дубового тесу восемьдесят до-
сок».64
61 Там же. Оп. 1. Д. 19а. Л. 212; Оп. 2. Д. 47а. Л. 414.
62 Там же. Ф. 468. Оп. 43. Д. 7. Л. 11 об.
63 Там же. Д. 6. Л. 127.
64 Там же. Ф. 467. Оп. 4. Д. 27. Л. 33.
298
В 1724 г. Петр, большой любитель и знаток всяких инструкций и
регламентов, написал особые «Пункты» — правила поведения гостей в
Монплезире. В сущности, это правила довольно строгой гостиницы. Сюда
никто не мог приехать без приглашения и «карты нумера постели». Зна-
чит, «чуланцы» имели порядковые номера. При этом постояльцам запре-
щалось меняться местами. Чины первых пяти классов «Табели о рангах»
могли взять с собой по одному слуге, остальные обходились своими сила-
ми. В комнатах гостям запрещалось ложиться на постели «неразуфся с
сапогами или башмаками». Тут уж нарушать установленные государем
правила было опасно — глазастый и резкий Петр мог за это «угостить»
своей знаменитой дубинкой...
Государь, приехав на ботике из Кронштадта в Петергоф, молился в
Знаменской церкви и, как записано секретарем в Походном журнале,
«кушав, изволил восприять путь в Петербург морем, на ботике, паруса-
ми. А... из Петергофа в Санкт-Петербург до которого места изволил до-
ехать, о том неизвестно».65 Нам это тоже неизвестно, да и пусть будет
так: великий государь, основатель империи, новой столицы в последний
раз взглянул на родной ему Петергоф и скрылся от нас в тумане истории,
точно так же, как за много лет до этого появился из тумана на таком же
ботике у этих благословенных берегов...
«Огород не хуже версальского»
Скорее всего Петр на обратном пути задержался в Стрельне, где с 1717 г.
началась стройка не меньшего, чем в Петергофе, масштаба и затрат. По
мысли Петра, вернувшегося из Франции, Стрельнинский дворец и парк
должны был превзойти виденный им Версаль. Вообще-то стройка там шла
давно: с 1710—1711 гг. в Стрелинской мызе шли работы по благоустрой-
ству усадьбы, с 1715 г. работные под руководством итальянских инжене-
ров занимались осушением территории, разбивали сад, делали островок
посредине живописного пруда, сооружали длинную пристань-дамбу, воз-
водили на холме дворец, от которого спускались красивые террасы. Но
новый, более мощный импульс строительству Петр придал в 1716 г., когда
захотел создать «огород не хуже версальского» и поручил проектирован ие
«Стрелиной мызы» сначала К. Б. Растрелли, а потом Леблону, который
составил «Генеральный чертеж палатам и саду». И сам проект, и начавша-
яся грандиозная стройка, которую вели в основном силами солдат, катор-
жников, переброшенных с Котлина военнопленных, позволяли предпола-
гать, что ансамбль будет еще роскошнее, чем в Петергофе, а французский
король со своим Версалем будет надолго посрамлен. Предполагалось со-
здать сложную систему водных сооружений, «курьезов», каскад, фонта-
ны, гроты, храм с золочеными столбами и статуей «Россия», «Водяной
Походный журнал 1724 г. С. 32.
299
Дворец в Стрельне. Фасад к морю. Проект. 1717
Подзорный дворец. Чертеж де Ваала. 1727
замок», а также бассейн с потешным китом, «чтоб облить тех, кто придет
смотреть или поедет каналом мимо».66 Как и в Петергофе, создавался
Верхний сад с прудами и каналами. Здесь шла столь же трудоемкая работа:
копали землю, перевозили ее, при этом даже применяли пороховые бомбы
«для разрывания в пруде и в каналех дикого камня».67 Много сил уходило
на сооружение плотины и какого-то острова «в канале около Сосновой
рощи». На все это употребили сотни свай и тысячи фашин.68
Как и в Петергофе, в Стрельне поспешно сажали деревья. В 1718 г.
только за один день было высажено 5140 деревьев, причем Леблон пред-
полагал посадить в крайне сжатые сроки еще 63 тысячи деревьев.69 По-
садки продолжались и после смерти Леблона. Так, в апреле 1721 г. было
высажено 2000 яблонь, 500 слив, 500 груш, 1000 вишен, 500 лип, 500
илимовых деревьев, 500 вязов, 500 кленов и 500 ясеней, всего 6500 дере-
вьев. В мае же занялись кустарниками — их высадили 8600 корней девя-
ти сортов. В июле и августе посадили почти 10 тысяч кустов десятков
разновидностей.70
Стройка в Стрельне оказалась столь дорогой и трудоемкой, что ее не
завершили ни при Петре I, ни при его преемниках. После Растрелли и
Леблона Стрельной занимались поочередно Н. Микетти, М. Земцов, Т. Усов,
П. Еропкин и многие другие талантливые архитекторы. Но как будто про-
клятье висело над этим местом — дворец стал самым большим долгостро-
ем XVIII в.: он строился, перестраивался почти целый век, дважды горел,
восстанавливался, менял хозяев, но так русским Версалем и не стал.
Быстрее построил свой дворец в Ораниенбауме (в просторечии «Ран-
бов», «Рамбоу») А. Д. Меншиков. И место оказалось удачнее, и начав-
ший стройку в 1711 г. Д. М. Фонтана, а потом его преемники (о которых
нет единого мнения — здесь упоминают и А. Шлютера, и Г. Шеделя, и
И. Ф. Браунштейна, и известного читателю горе-подрядчика Федора Ва-
сильева, и Леблона)71 оказались распорядительнее, а энергии Меншико-
ву было не занимать. Уже в начале 1720-х гг. вогнутый, как молодой
месяц, Ораниенбаумский дворец с обширным парком восхищал гостей
светлейшего своей изысканной красотой.72 Вряд ли стоит много говорить
о том, что за всем этим великолепием стоял тяжелейший труд работных
и каторжных.
66 Калягина Н. В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 86. См. также: Дубяго Т. Б. Рус-
ские регулярные сады и парки. Л., 1963. С. 115—129; Горбатенко С. Б. Два петров-
ских ансамбля Стрельны// НА. Сб. 3. С. 296—297.
67 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 8. Л. 340.
68 Там же. Л. 70, 89, 112 и др.
69 Там же. Л. 86—87.
70 Там же. Оп. 2. Д. 306. Л. 105.
71 Памятники архитектуры пригородов Ленинграда. Л., 1983. С. 480, 486; Горба-
тенко С. Б. Петергофская дорога: Ораниенбаумский историко-ландшафтный комплекс.
СПб., 2001. С. 171.
72 Подробнее см.: Горбатенко С. Б. «Аранибом» у речки Карости// ЛП. 1986. №9.
С. 29—31.
301
«Увеселительные дома Семьи»
.^
Более скромными были загородные дворцы семьи Петра. Одним из
ближних к Петербургу увеселительных дворцов стал Екатерингоф. Он
был построен в начале 1710-х гг. неподалеку от Калинкиной деревни,
вблизи того места, где в мае 1703 г. русский отряд во главе с Петром взял
на абордаж два шведских судна. Есть предположение, что в память об
этом событии и был построен Екатерингоф. Как считает СБ. Горбатенко,
знаток истории петровских пригородов, на это место было перенесено
деревянное здание Летнего дворца, на месте которого с 1711 г. и начали
строить каменное.73 Как и в других пригородах, вокруг дворца пробивали
и благоустраивали аллеи, делали небольшой зверинец. Дворец был распо-
ложен на болотистой почве, вблизи от Невы, и ему постоянно угрожали
наводнения. Одно из них, в 1716 г., нанесло ущерб усадьбе. Поэтому
документы фиксируют рытье каналов, сооружение защитных валов. Тогда
же была построена голландская водоливная мельница. В 1719 г. строили
еще одну такую мельницу.74 Приехавший в Россию Леблон составил план
/перестройки усадьбы, но он осуществлен не был.75
/ Екатерингоф (Катерингоф) был одним из любимых мест Петра, где он
часто бывал с Екатериной и детьми, «гулял по рощам». Многие до сих
пор считают Екатерингоф подарком Петра Екатерине. Впоследствии, при
Елизавете Петровне, в Екатерингофе хранились многие личные вещи пер-
вого императора и дворец имел мемориальное значение.76 Совсем близко
от Екатерингофа Петр решил построить увеселительные дворцы для своих
дочерей: Анненгоф и Елизаветгоф. Оба небольших дворца были возведены
в 1715—1716 гг., но переделывались и украшались и позже. В феврале
1719 г. в «Елизавет Гофе, который при море» (в другом документе —
«который на взморье, что ниже Екатерингофа), переделывали окна,77 а за
сентябрь 1724 г. сохранились сведения о каких-то других работах «в
Елисаветгофе в доме Ея высочества государыни цесаревны Елисафет Пет-
ровны».78
Неподалеку от Екатерингофа, на взморье, точнее — на косе в месте
впадения Невы в Фонтанку стоял еще один дворец. Указ о начале стро-
ительства дворца «против Екатерингофа» относится к февралю 1722 г.
Летом по указу из Городовой канцелярии «велено против Екатерингофа
Горбатенко С. Б. Петровский Екатерингоф // Памятники истории и культуры
Санкт-Петербурга. СПб., 1997. Вып. 4. С. 25—27.
74 ДПС. Т. 3. Кн. 1. С. 31; Горбатенко С. Б. Петровский Екатерингоф. С. 34—35;
РГИА. Ф. 467. Он. 1. Д. 4г. Л. 407.
75 Калягина Н.В., Калягин Е. А. Жан Леблон. С. 85.
76 Пыляев М.И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1996. С. 452—
454.
77 АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 35, 35 об., 55.
78 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44. Л. 1435; см. также: Дубяго Т. Б. Русские сады. С. 107.
302
Вид дворца в Екатерингофе со стороны залива. А. Ф. Зубов. 1716
на островку в Летнем доме Е. и. в. зделать полаты галанским манером по
чертежу архитекта Фонсвитена».79 Ван Звитен выполнил проект этого
загородного увеселительного дома в типично голландской манере на ост-
ровке, соединенном с берегом узкой дамбой, с высокой башней, флигеля-
ми. Из стеклянного фонаря башни через подзорную трубу можно было
наблюдать за морем, идущими кораблями, что и дало название дворцу —
Подзорный. Кроме того, как считал А. И. Богданов, это было прекрасней-
шее место для охоты на водоплавающих птиц.80 Звитен начал строитель-
ство в том же 1722 г., сразу же запросив «на сваи бревен тысячу длиною
трех саженей» и 500 бревен в пять саженей, да два хопра— без битья
свай такой дворец построить было невозможно.
Одной из «дальних» усадеб была Сарская мыза (точнее, в переводе с
финского Саари мойс — Возвышенное место), в будущем знаменитое Цар-
79 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 90; Д. 27. Л. 455; см. также: Грабарь Н.Э. Петер-
бургская архитектура в XVIII и XIX веках. СПб., 1994. С. 80.
Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. С. 143.
303
ское Село.81 Петр отнял мызу у первого ее русского владельца А. Д. Мен-
шикова и подарил царице Екатерине в 1710 г. В 1718 г. строитель Пе-
тергофа И. Ф. Браунштейн на месте деревянного усадебного дома начал
строить дворец, впоследствии ставший Екатерининским. В 1719 г. руко-
водителем стройки был назначен комиссар И. В. Огарев, переведенный со
строительства в Шлиссельбурге.82 К 1723 г. постройка не была еще завер-
шена — там шли отделочные работы: по указу 1722 г. в доме Екатерины,
«которой в Сарской мызе в дву каморах убрать камнем алебастровым», а
в 1723 г. эту работу производил «архитект и мармулир Яган Христиан
Ферстер». Одновременно шли парковые работы— сохранился указ об
отпуске в «Село Сарское в сад на уступные лестницы» пудожского белого
камня.83 Садовник Ян Роозен делал аллеи, сажал фруктовый сад.84
Так главный петровский «парадиз» — Петербург был постепенно окру-
жен загородными дворцами и усадьбами, спорившими с городскими пост-
ройками своей роскошью.
Подробнее о названии см.: Вильчковский С. Н. Царское Село. СПб., 1992. С. 12.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. За. Л. 3.
Там же. Оп. 2. Д. 25. Л. 7 об.; Д. 37а. Л. 515.
Вильчковский С. Н. Царское Село. С. 15.
Глава 6
КАК ЖИЛИ В ПЕТРОВСКОМ ПЕТЕРБУРГЕ
Первое поколение петербуржцев: сподвижники и невольники
Какой же была первая городская толпа на улицах петровского Петер-
бурга? А она, несомненно, уже была — город рос быстро, население непре-
рывно увеличивалось;JB 1717 г. в Петербурге насчитывалось 2,5 тысячи,
а в 1722 г. — около 5 тысяч дворов. Если считать, что в каждом дворе
жило в среднем 5—6 человек, то число жителей увеличилось за семь лет
с 12,5—15 тысяч до 25—30 тысяч человек. К 1725 г. общая численность
населения достигала 40 тысяч человек. Эти данные «читаются общеприз-
нанными, они попали во все справочные издания 1 и, казалось бы, не
могут быть изменены кардинально. Однако есть все-таки некоторые со-
мнения в их точности.
^JlepBoe поколение петербуржцев — вольных и невольных сподвижни-
ков Петра Великого — состояло из самых разных групп, основной из
которых были служилые люди. Под этим термином в то время понима-
лись многочисленные военные и гражданские чины, состоявшие на госу-
даревой службе, начиная с фельдмаршала и боярина и кончая казаками
и татарами. Больше всего в Петербурге было солдат, офицеров гарнизон-
ных и гвардейских полков. Считается, что их было не менее 14,5 тысяч,2
то есть они составляли около трети жителей 40-тысячного города. Как
уже говорилось, гарнизонные полки квартировали на Городской стороне,
в солдатских слободах. По данным И. К. Кирилова, в петровское время
в Петербурге было размещено четыре пехотных полка (Белозерский,
Бахмеотов, Колтовский и Зезевитов, однако названия трех последних,
производные от фамилии командиров, менялись) общей численностью
5,5 тысяч человек.3 Гвардейцы — Преображенский и Семеновский полки
(6,6 тыс. чел.), как и другие образованные позже гвардейские полки,
селились на Московской стороне. Гвардию здесь было решено разместить
в конце 1710-хгг., и тогда под поселения гвардейцев отвели земельные
См.: Население// Санкт-Петербург—Петроград—Ленинград. Энциклопедический
справочник. М., 1992. С. 417; Семенова Л. Н. Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII
век). СПб., 1998. Сб.
2 Там же.
3 Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977. С. 46.
20 Заказ № 79
305
участки.4 В октябре 1719 г. Петр лично осматривал «места на Москов-
ской стороне под селидьбу гвардии».5 Солдатские слободы представляли
собой более или менее регулярные поселки, разбитые на роты, ставшие
позже улицами и переулками. Полковой и ротные дворы и пространство
вокруг них были оживленным центром слободы. Многие семейные солда-
ты жили в избах на одну-две семьи, нередко с подселенными к ним оди-
нокими солдатами. При этом, судя по имеющимся данным, военных в
городе было гораздо больше 14,5 тысяч человек. Следовательно, и общее
число жителей Петербурга было иным, чем принято считать.
Произведем подсчеты численности военных в городе по данным
И. К. Кирилова на середину 1720-х гг. Кроме солдат упомянутых гарни-
зонных (5,5 тыс.) и гвардейских полков (6,6 тыс.), размещенных в городе
(всего 12,1 тыс.), в Петербурге квартировало еще немало других воинских
соединений, в том числе: сенатская рота (50 чел.), батальон Канцелярии
от строений (250 чел.), артиллерийская рота (167 чел.), итого — 467
человек. Кроме того, при Адмиралтействе находился адмиралтейский
батальон (748 чел. при полном комплекте 881 чел.), а также 516 матро-
сов и офицеров. При корабельном флоте числилось 672 матроса и офице-
ра, три роты солдат (315 чел.) — при галерах, 614 солдат — на галерной
верфи. Итого — 3332 человека. Всего сухопутных и морских военно-
служащих получается 15 432 человека.6 Но и на этом мы остановиться
не можем, ведь Кронштадт — часть Петербурга, тесно с ним связанная.
В Кронштадте же при 56 кораблях «морских служителей налицо» было
9986 человек, в том числе 5291 матрос и 2504 солдата. В галерном флоте
числилось 903 человека (в том числе 735 матросов). Среди адмиралтей-
ских служащих при Кронштадте (их общее число— 1140 чел.) был 121
матрос, при госпитале 85 матросов и сержантов. Наконец, в Кронштадт-
ской крепости числилось два пехотных гарнизонных полка — 2735 чело-
век.7 Всего в Кронштадте квартировало 13 830 офицеров, солдат и матро-
сов. Вместе с теми военными, кто размещался в Петербурге, налицо 29,2
тысячи человек, то есть в два раза больше указанных в литературе цифр,
а если признать, что в Петербурге жили 40 тысяч человек, то военных в
нем было почти три четверти! Но это представляется маловероятным.
Скорее всего общепринятая численность населения Петербурга (40 тыс.
чел.) является весьма заниженной.
Иначе говоря, в толпе на улицах города матрос, солдат, солдатка, их
дети и родственники встречались очень часто, и художник Федор Васильев
в своем рисунке «Капрал докучает женкам» (начало 1720-х гг.) изобразил
Иогансен М. В. К вопросу об авторе Генерального плана Петербурга петровского
времени // От Средневековья к Новому времени: Материалы и исследования по рус-
скому искусству XVIII—первой половины XIX века. М., 1984. С. 67.
5 Походный журнал 1719 г. СПб., 1855. С. 107.
6 Там же. С. 46—48.
7 Там же. С. 54.
306
«Капрал докучает женкам». Ф. А. Васильев. Начало 1720-х
одну из обычных сценок на улицах Петербурга. К сожалению, не стала
объектом бытовой живописи и нередкая в городе сцена порки у полковой
избы или на Плясовой площади «за безмерным пьянством и хождением в
неуказные часы» солдат, которых подбирали «валяющимися на улицах
пьяными». Материалы об этом сохранились в архивах.8
Подьячие, канцеляристы, приказные — разве без них может жить го-
сударство, Россия, столица? Они сразу же завелись в Петербурге, городе,
который первые восемьдесят лет не имел выборного управления. Впрочем,
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 15.
307
канцеляристы тоже были служилые, подневольные люди — бывало, что
предки Петра на престоле формировали из подьячих целые полки и бро-
сали их на войну. Подьячие ехали в Петербург со своими приказами,
канцеляриями, бумагами тоже без радости. Брали они с собой и свои
семьи. Обычно чиновники удобнее других пристраиваются на новом месте,
ведь любому начальнику всегда достанется лучший сухой шалаш — пер-
вый дом. А всякая канцелярская работа— это «серебряные копи», толь-
ко умей их разрабатывать, да не жадничай — делись с вышестоящими.
Словом, «крапивное семя» бюрократов быстро прорастало в скудной
петербургской почве. Всего к концу петровского царствования, когда за-
вершилась реформа государственных учреждений, в коллегиях и канцеля-
риях служило не меньше 2000 человек.9 Крючкотворы обживали Мокру-
шу — местность там, где стоит Князь-Владимирский собор и где
размещали в те времена городское управление, — а потом и Васильевский
остров.
Отступление
Новый «Вавилон»
Как ни в одном другом русском городе, на улицах Петербурга было
много иностранцев. Дорогу им в Россию открыла политика Петра, при-
глашавшего иноземцев разных профессий работать и жить в России, обе-
щавшего им высокое жалованье, почет, уважение, религиозную терпи-
мость. Все это было провозглашено в указе 1702 г., сохранявшем свою силу
все царствование Петра Великого. Нет сомнений, разные люди приезжа-
ли в Россию и по-разному к ней относились. Одни ехали сюда «на ловлю
счастья и чинов» и, заработав длинный рубль или разорившись дотла, с
проклятьем покидали «дикую русскую столицу». Другие, окончив работу
по контракту, продлевали его еще на несколько лет, потом еще и еще. Они
женились здесь на русских, некоторые крестились в православную веру (а
могли этого и не делать — петровские указы, вопреки традициям, разре-
шали иностранцам браки с русскими без перехода в православие, собствен-
но, так вышла замуж за царевича Алексея Петровича лютеранка крон-
принцесса Шарлотта). У них рождались дети — полунемцы, полурусские
словом, будущие петербургские Карлы Иванычи XVIII—XIX вв. Здесь был
простор для дела, огромные возможности обогатиться, сделать карьеру,
испытать приключения.
Выходцы из Лондона и Гааги, Парижа и Митавы привыкали к этому
городу, который, по их общему мнению, необыкновенно отличался от
прочих городов России, был похож на западноевропейские города. Более
Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого
в первой четверти XVIII века. СПб., 1997. С. 215.
308
того, многие иностранцы, поселившись в Петербурге, «заболевали Росси-
ей», на них как-то незаметно распространялось необъяснимое словами
обаяние России, совсем неласковой даже к своим кровным детям Родины-
матери. Непонятно, в чем заключается секрет этой «русской болезни»:
в преодоленном ли страхе перед этим чудовищем, в сладкой остроте жиз-
ни «у бездны на краю», а может быть, в звуках русской речи, церковном
пении (а позже — в гениальной русской литературе), в непревзойденных
русских женщинах, в еще неоконченной русской истории... А может, — в
русских песнях, русском застолье? Камер-юнкер герцога Голштинского
Берхгольц, живший в Петербурге при Петре I, писал в дневнике, что они
с приятелями немцами часто собирались за шнапсом и вчетвером пели...
русские песни. Эту живописную картину можно дополнить: Берхгольц
далее латинскими буквами написал первые строчки одной из песен: «Сто-
почкой по столику, стук-стук-стук!» Приезжие иностранцы, вместе с
большим числом «инородцев», пленных шведов и жителей Эстляндии и
Лифляндии придавали улицам города, построенного на границе расселения
великорусской народности, интернациональный колорит. Современник
отмечал, что на улицах слышна немецкая, русская, финская речь и что
поэтому город похож на Вавилон. Действительно, с самого начала Петер-
бург становился городом космополитичным, каким и бывали все столицы
всех империй...
Татарская слобода и «Финские шхеры»
Почти сразу же в Петербург хлынули «сыны Азии». Орды татар, кал-
мыков и башкир — вспомогательные войска русской армии — вставали на
постой на Городской стороне (Татарская слобода). Потом там поселились
работные из татар, черемис, мордвы, ввезенные по указам из Поволжья.10
В Татарской слободе селились также купцы из персов, индийцев, татар,
армян, китайцев.
Особо следует сказать о шведских военнопленных, роль которых в
строительстве нашего города велика. Их стало особенно много после Пол-
тавского сражения и Переволочны 1709 г., когда на милость победителей
сдались 16 тысяч солдат и офицеров! Все они были вывезены в Россию и
распределены по разным городам. Судьба многих из них была печальна.
Опасаясь побегов, власти держали их взаперти, в кандалах. Конца войне
видно не было, и поэтому часть пленников (особенно из знающих иные,
кроме военной, профессии) откликнулась на приглашения русских влас-
тей поработать в невоенной сфере, некоторые переходили при желании в
православие, женились («естество свое берет») и оказывались подданными
России. Но большинство шведов военнопленных все же предпочитало быть
верными данной когда-то присяге и вере отцов. Они работали кузнецами,
ПБП. Т. 9, вып. 1. С. 371.
309
плотниками, строили вместе с рус-
скими купол и шпиль Петропав-
ловского собора, мосты и набереж-
ные. Копали землю в Петербурге,
Стрельне, Кронштадте. В этой зем-
ле их и хоронили — как сказано
выше, из партии пленных, пригнан-
ной в Петербург в 1712г., к концу
Северной войны выжила половина.
В 1721г. был заключен Ништадт-
ский мир, согласно статьям кото-
рого производился обмен военно-
пленными. Однако русские власти
затягивали эту процедуру. Сенат
втайне постановил в первую очередь
отвести в Ништадт для передачи
шведским представителям 112 че-
ловек из «больных, которых не вы-
лечить» (потом их стало 120 чел.),
поскольку «за дряхлостию и за Ста-
ростин) оным служить не можно».11
Остальных, работоспособных, реши-
ли до времени придержать.
Те же, кто перешел в правосла-
вие, право на отъезд потеряли навсегда. Оно осталось только за пленны-
ми, веру не менявшими. Поэтому не случайно в их челобитных об
освобождении мы читаем: «А я, нижайший, в бытность здесь не крестил-
ся, а родина моя в Стекгольме».12 Таких со скрипом, но все же отпуска-
ли. Об этом вышло особое постановление Сената 13 сентября 1721 г.
Режим строгого караула для них был отменен, шведов разрешили содер-
жать «уже под свободным караулом» 13 (одна из типичных «формул рус-
ской свободы», как и две другие: «вольный с паспортом» и «свободный
без выезда»).
Несколько слов о местном населении. Представлять себе дело так, что
Ингерманландия в результате русского завоевания обезлюдела, нельзя.
Окрестности города, в том числе Купчино, Волково, побережье Невы,
Ижорская возвышенность и другие места, были территорией обитания
ижорцев, финнов, хотя смена населения из-за постоянного притока рус-
ских переселенцев шла быстро.14 В 1724 г. власти считали, что в Копор-
ском, Ямбургском и Шлиссельбургском уездах был 4301 двор местных
Пожилой турок.
И. Г. Маттарнови. Около 1725
11 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 16а. Л. 78—80.
12 Там же. Оп. 2. Д. 266. Л. 423.
13 Там же. Л. 424.
14 Семенова Л. Н. Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII век). СПб., 1998. С. 19.
310
жителей или примерно 16—20 тысяч человек (не учитывая переселенных
русских крестьян).15 Да и в Петербурге финнов было много— они сели-
лись на Адмиралтейском острове («Финские шхеры»). Словом, в петров-
ский период на улицах Петербурга слышалась не только немецкая, гол-
ландская, греческая, русская, но и финская речь.
Петербуржцы «вечного и невечного житья»
Особый «слой» первой петербургской толпы составляли строительные
рабочие. Среди них явно выделялись группы пригнанных по разнарядке
на временные работы и те, кого в документах называли «мастеровые люди
вечного житья». Не нужно думать, что они были бессмертными (докумен-
ты того времени сохранили такую забавную «классификацию»: «мастеро-
вые люди вечного и невечного житья»).16 «Мастеровыми вечного житья»
называли переселенных насильно плотников, кузнецов, столяров, слеса-
рей, каменщиков, а также оружейников и прочих ремесленников, кото-
рых из Петербурга уже не отпускали. В указе 1710 г., которым было
впервые предписано переселить в Петербург 2500 мастеровых «вечного
житья», сказано, что они посылаются «с женами и детьми», не «с пере-
меною», то есть не на время, а пожизненно. На каждую профессию по
губерниям была «спущена разнарядка», в Петербург полагалось отправ-
ляться в указное время, без опозданий. Местные власти отчитывались за
каждого высланного переселенца.17
Это массовое переселение в Петербург «на вечное житье» не было ни
первым, ни последним в петровское время. Вообще такие переселения
Россия знала со времен Ивана III, когда репрессии под видом «перебора
людишек» приводили к насильственному вывозу жителей Новгорода и
Пскова. А опричнина Ивана Грозного стала вообще одним огромным пе-
реселением жителей страны, предпринятым с политическими целями.
Кажется, что самодержавная власть регулярно и равномерно перемешива-
ла человеческую «массу», чтобы не дать подданным царя почувствовать
себя людьми на родине своих предков, а потом не дать им навечно «при-
расти» к новому месту. Петр, ставя другие цели, шел проторенным путем
своих царственных предков. Недаром на триумфальной арке в Петербурге
в 1721 г. был изображен справа Иван Грозный с девизом «Insepit» («На-
чал»), а слева Петр1 с девизом «Perfecit» («Усовершенствовал»).18
В Петербург мастеровых переселяли постоянно: в них остро нуждались
как при городском строительстве, так и особенно на работах в Адмирал-
тействе. Сразу заметим, что партии переселенцев, как писали чиновники,
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44. Л. 1418.
Там же. Д. 37а. Л. 93.
Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII в. Л., 1974. С. 37.
БерхгольцФ.В. Дневник камер-юнкера. М., 1903. Ч. 2. С. 60.
311
Lji^ji^!a»-):^W;i;JHW^."Ull;lg^!JI?
«зело тупо... приходят» — кому же
хотелось сниматься с насиженного
места и ехать в петровский «пара-
диз»? Так, из 1136 человек, которые
должны были прибыть к 1 сентября
1711 г. в Петербург, бежали 130 че-
ловек. Всех беглецов следовало немед-
ленно разыскать и вернуть в Петер-
бург или же срочно заменить другими
мастеровыми и «тож число послать
из тех губерней немедленно ж».
Тогда же началась борьба цент-
ральных властей с попытками посад-
ских общин (а именно из городов
была взята основная часть мастеро-
вых и ремесленников) отправлять в
Петербург больных, старых, «увеч-
ных» мастеровых — словом, всех,
кто был «к делу негоден» и кого ме-
стные власти под шумок хотели
спровадить из посада. Согласно се-
натским указам, перед отправкой гу-
бернаторам предписывалось мастеро-
вых «пересматривать самим, чтоб те мастеровые люди и плотники были
заобычные и не дряхлые, и не увечные, а негодных и не умеющих мас-
терств и дряхлых, и увечных отнюдь не высылать». Если таких выявля-
ли в Петербурге, то их освидетельствовали врачи, и если оказывалось,
что «у дел им не быть и вылечить их невозможно», отправляли домой с
повелением «вместо их тож число каменщиков потом ж из тех губерний
выслать без мотчания».19 Более того, по указу А. М. Черкасского в 1714 г.
было предписано, «проведывая тайно о лучших мастеровых людях из
всяких чинов людей не обходя никого, чей бы кто ни был, набрать ма-
стеровых людей к высылке в Санкт-Петербурх».20 Сколько еще привезли
мастеровых потом, мы не знаем, но в 1723 г. из 2,5 тысячи мастеровых
«вечного житья» первого «призыва» оставалось 1028, то есть меньше
половины.21
Власти заранее определяли места будущего поселения мастеров в Пе-
тербурге, а чаще в его окрестностях. Слово «переведенец», близкое к
«высланному» советского времени, стало одним из самых распространен-
ных в Петербурге при Петре (близость этих понятий очевидна из текстов
Столяры. С русской гравюры
19 ДПС. Т. 1. С. 104, 395—396.
20 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 38.
21 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 37а. Л. 235 об.
22 Там же. Д. 265. Л. 562.
312
тех времен: «Мастеровых людей, высланных на вечное житье...»).22 С 1712 г.
в Московской части, а с 1721 г. на Охте образовались целые густонаселен-
ные переведенческие слободы, где можно было услышать говор самых
разных уездов обширной России. Селили переведенцев и в окрестностях
города — там, где были каменоломни (на Путиловщине, на Лаве), коже-
венное и пильное дело (на реке Назе) и в других местах.23
Переведенцам на месте выдавали муку и деньги.24 Из позднейших до-
кументов мы узнаем, что это жалованье не было постоянным, и в зимнее
время («для нынешних зимних малых дней... с ноября по апрель», когда
короткий световой день не позволял работать столько же времени, как
летом) мастеровые получали жалованье «вполы» и даже еще меньше.25
Ткацкая мастерская. С русской гравюры
Из просмотренного мною именного списка почти тысячи «мастеровых
людей вечного житья» 1723 г. следует, что среди них были люди самых
различных профессий. Больше всего было каменщиков и кирпичников
(455 чел.), меньше «штукотуров», «каменоломщиков», кузнецов, столя-
ров, «рещиков на дереве» и «рещиков на камне», плотников, пиловщи-
ков, гончаров, токарей. По два-три человека было «оконничников», «жи-
Там же. Оп. 1. Д. 5г. Л. 959.
ДПС. Т. 1. С. 216, 395.
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 7. Л. 4; Оп. 2. Д. 416. Л. 647.
313
вописцев» (маляров), портных, литейщиков «медного дела», прядильщи-
ков, мастеров «замшевого лосиного дела». Плотинных и пильных масте-
ров было вообще по одному человеку.
Всех мастеровых делили на «умеющих» и «малоумеющих», женатых и
холостых. Лучше всего (в смысле жалованья) было быть умеющим и жена-
тым, хотя быть умеющим и неженатым тоже было неплохо. Самыми вы-
сокооплачиваемыми были каменщики, кирпичники, столяры, резчики, они
зарабатывали по 30—40 алтын (90 коп.—1,2 руб.) «на день за вычетом вос-
кресных дней», меньше всего получали «малоумеющие» разных профес-
сий — от 20 алтын (60 коп.) до 8 денег (4 коп.).26 Жизнь мастеровых «веч-
ного житья» в Петербурге была трудна. Это отразилось в фольклоре, в
знаменитом лубке «Мыши кота погребают». Среди мышей, покалеченных
котом (который своими замечательными усами весьма напоминает Петра
Великого), идет «мышь, охтенская переведенка, несет раненного котом
своего ребенка».
-./ ( Мастеровые жили в Петербурге как в ссылке, они не могли съездить
домой к родственникам даже на время, не говоря уже о возвращении к
родному очагу. Каждого пойманного беглого мастерового за побег сурово
наказывали: били плетью или кнутом с назидательным приговором «при
других ево братье мастеровых людех, чтоб и другим оного чинить было
неповадно».27 В 1722г. несколько каменщиков писали в своей челобит-
ной, что с 1711 г. «в своих домех не бывали и с свойственники не виде-
лись». Они просили отпустить их на время «для свидания с свойственники
и для забранил пожитков». На этот раз челобитчиков отпустили, но лишь
тогда, когда оставшиеся в Петербурге их товарищи дали поручные записи,
то есть гарантировали, что челобитчики непременно вернутся назад. На
этом бюрократическая процедура не кончилась: сами просители тоже под-
писали обязательства «по отпуску стать по-прежнему в Санктпитербурхе к
тем своим срокам, до которых отпущены будут».28 Заметим, что речь идет
не о солдатах, ссыльных крепостных или даже дворцовых крестьянах, а о
лично свободных посадских. Впрочем, они, как и все от «князь-кесаря»
Федора Ромодановского до последнего дворового, были «холопы государе-
вы». В 1721 г. власти решили все-таки не задерживать насильно вдов мас-
теров «вечного житья». Им разрешили съезжать с детьми не старше трех
лет «на прежние свои места... отколь они высланы». Разрешение, как ви-
дим, ограниченное — дети старше трех лет признавались уже людьми «веч-
ного житья».29 Меньше мы знаем о переселяемых крестьянах. Но точно
известно, что деревни вокруг Сарского Села — владения Екатерины Алек-
сеевны — заселяли дворцовыми переведенцами из-под Москвы.30
м Там же. Д. 37а. Л. 170—173.
27 Там же. Д. 266. Л. 381.
28 Там же. Л. 369.
29 Там же. Д. 266. Л. 562.
30 ВильчковскийС.Н. Царское Село. СПб., 1992. С. 15.
314
С 1718 г. партии работных из губерний уже не приходили в Петербург,
развивалась подрядная система. Она стала возможной только благодаря
притоку вольнонаемных рабочих. А их становилось все больше и боль-
ше — люди хотели заработать деньги на уплату государевых податей,
помещичьих оброков. Вольные рабочие были на стройках, в лавках, даже
в царских дворцах полы мыли «из переведенских вольных баб восемь
добрых», которым полагалось жалованье и сукно на платье.31 Контин-
гент вольных образовывался за счет двух источников. С одной стороны,
в городе оставались те, кого по разнарядке приводили из губерний. На это
уже обратил внимание заезжий иностранец, писавший в 1717—1718 гг.,
что «очень большое число работных людей из татар, русских, калмыков,
после того как отработали положенное время на Е. ц. в., не захотели от-
правляться в дальний путь домой, а получили достаточно работы за день-
ги у многих господ, которые все время строили все больше и больше
домов и, следовательно, имели свою выгоду; несколько тысяч из них тут
же обосновались и построили себе дома, тем более, что им разрешалось
занять для этого любое место».32 С другой стороны, город начал притя-
гивать к себе свободные рабочие руки, ведь сельскохозяйственные работы
были сезонными, а острая потребность в деньгах — постоянной. Введение
в 1724 г. системы паспортов, выдаваемых отходникам, снимало с таких
крестьян подозрение в том, что они беглые.
Надо заметить, что и крепостных в Петербурге становилось все больше.
Когда стало ясно, что Петербург — это не временная, вроде Прешбурга,
прихоть царя, многие дворяне, вслед за дворцовым ведомством, начали
перевозить своих «крестьянишек» поближе к Петербургу — в Ингер-
манландию, в Псковский и Новгородский уезды. В эти годы заметно
уменьшился на северо-западе России клин черносошных и дворцовых
земель, которые стали жаловать помещикам-переселенцам. Это резко
изменило демографическую ситуацию на северо-западе. Если в губерниях
центра за 1719—1762 гг. численность населения выросла на 5,1%, то на
северо-западе прирост составил 41%!, то есть в восемь раз больше, чем в
наиболее населенной части страны. Все это стало следствием механиче-
ского увеличения населения, точнее — насильственных переселений. По-
этому кроме солдата, чиновника, переведенца с Охты характерной фигу-
рой на улицах Петербурга стал холоп, дворовый. Крепостные обслуживали
нужды господ, и число их росло постоянно. По выборочным подсчетам
Л. Н. Семеновой, из 8778 горожан мужского пола, учтенных в 1737 г. по
нескольким сотням (районам) Адмиралтейского острова и Московской
стороны, крепостных было 2634 человека, то есть почти треть!33 Тут
можно было увидеть и помещичьего крестьянина, приехавшего по делам
или с оброком для господина, который служил в армии или на флоте.
31 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 6а. Л. 87.
«Описание... столичного города С.-Петербурга» // Белые ночи. Л., 1975. С. 204.
33 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга... С. 27—29.
315
Уже в петровское время были заложены основы специализации при-
шлых рабочих: ярославцы и костромичи были в Питере каменщиками,
новгородцы плотничали и занимались извозом. Так что сцена, запечат-
ленная гораздо позже на рисунке Н. А. Синявского «Молодая крестьянка,
вырывающаяся из рук красивого ярославца» могла произойти и в петров-
cjcee время.34
^ Постепенно условия жизни в молодой столице улучшались: появилась
городская инфраструктура, наладился подвоз провианта, развивалась
торговля, вообще, люди как-то приспособились к жизни. Наконец, если
бы к этому времени Петербург оставался адом на земле, то вряд ли бы
десятки тысяч подрядных рабочих добровольно отправлялись на его строй-
ки и так ломились в канцелярии, чтобы заполучить подряд, что прихо-
дилось устраивать торги. То же можно сказать о завербованных пересе-
ленцах. В 1724 г. специально построенные для «вольных плотников» с
семьями избы были полностью заселены добровольцами, да с ними при-
ехали в Петербург семьи их братьев и детей. А плотников в строящемся
городе и на верфях требовалось много. Адмиралтейство все время нужда-
лось в них и требовало их присылки из разных губерний, охотно прини-
мало и вольных плотников. По данным Кирилова, в 1727 г. в Адмиралтей-
стве было 4672 человека разных профессий, в том числе 1573 плотника,
а в Кроштадте при адмиралтейских делах числилось 1140 мастеровых и
служащих, из которых было 573 плотника.35
Петербургские каторжане
Звон кандалов на улицах нового города был привычен, как и лязг
лопат. Это шли на работы прикованные к «связке» — длинной цепи —
каторжники. Подневольный труд их был, как уже сказано, очень важен
в городе. «Каторжный двор» построили на Городовом острове сразу же
после основания Петербурга. В 1711 г. он находился, по словам иност-
ранного путешественника, за кронверком. Это было «несколько длинных
строений, в которых на зиму поселяют галерных арестантов».36 Длинное
здание с характерным названием «Baraquer» видно и на шведском плане
1706 г.37 На Адмиралтейском острове возвели другой, огромный Каторж-
ный двор. Возможно, о нем докладывал дьяк И. С. Топильский в его до-
несении И. Я. Яковлеву: «Острог каторжным колодникам заложили и де-
34 Брук Я. В. У истоков русского жанра: XVIII век. М., 1990. Ил. 177.
35 Кирилов И. К. Цветущее состояние... С. 49, 56.
Точное известие о... крепости и городе Санкт-Петербург, о крепостице Кроншлот
и их окрестностях// Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях.
Л., 1991. С. 52.
37 Луппов С. П. Планы Петербурга первых лет существования города: По фондам
Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Академии наук СССР // Труды БАН
и ФБОН АН. М.; Л., 1959. Т. 4. С. 329.
316
лают».38 Теперь на этом месте площадь Труда— символичное название!
Естественно, что безносые и безухие каторжники стали тоже первыми пе-
тербуржцами — невольными сподвижниками государя-основателя. Число
их не уменьшалось: как уже сказано выше, с началом строительства го-
рода по всей стране прекратились смертные казни: всех преступников было
велено ссылать на новое место каторги — в Петербург. После работы ка-
торжников вели на ночь в острог и приковывали к стенкам или клали в
«лису» — длинное, разрезанное вдоль надвое бревно с прорезями для ног,
которое запирали замками. Жизнь этих изгоев обычно в Петербурге была
короткой. Впрочем, были и исключения, благодаря которым такие катор-
жане и выживали. В 1722 г. в Канцелярию полицмейстерских дел подал
челобитную «каторжный невольник» Моисей Тихонов, «у которого ноздри
выняты». Оказалось, что он— старожил Петербурга со стажем, не мень-
шим, чем у Петра I или Меншикова. Его прислали в 1703 г. «за дело
воровских денег» (т. е. изготовление фальшивых денег) с приговором:
«В каторжную работу вечно». Однако он «в той работе не был (профессия
фальшивомонетчика спасла! — Е. А.), а при присылке определен в Городо-
вую канцелярию к кузнечному делу и жалованье получал от той канцеля-
рии по 714 год, а с 714-го году жалованья за старостью не получает и
обретаетца при той Канцелярии без аресту».39 Словом, ветеран труда про-
сил у начальства если не пенсии, то пособия. Чем кончилась история
старожила-каторжника, неизвестно. Возможно, он питался подаянием.
Вид колодников, которые, распевая жалобные песни и обнажая свои урод-
ства и раны, попрошайничали на регулярных улицах города, возмущал
власти. В указах 1722 и 1723гг. таких колодников предписывалось «для
прошения милости на свяски не отпускать», а отсылать в казенные рабо-
ты, где платить на пропитание по 3 копейки в день.40
Датский посланник Ю. Юль писал в 1710 г., что в Петербурге находится
приговоренных к галерам преступников от 1500 до 2000 человек.41 Судя по
данным, приводимым историком кораблестроения И. В. Богатыревым, в
1712—1714 гг. на Галерном дворе было заложено более 80 скамповей. Если
считать, что на скамповее было в среднем 16 весел, то общее число катор-
жников-гребцов составляет минимум 8 тысяч человек. После 1714 г. стро-
ительство галер продолжалось — ведь на Галерном дворе постоянно работа-
ли 62 стапеля! Кроме того, галеры строили в Лодейном Поле и в Выборге.
Весной 1723 г. заложили 30 галер нового поколения. На них гребли 6 тысяч
человек.42 Если предположить, что из галер первого поколения осталась
в строю хотя бы половина с соответствующим числом гребцов (т. е. около
4 тыс. чел.), то общее число каторжников должно составлять не менее 10
38 МИРФ. Ч. 3. С. 558.
39 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 89 об.
40 Там же. Д. 33а. Л. 281.
41 Юль Ю. Записки датского посланника при Петре Великом (1709—1711 гг.). М.,
1900. С.1807.
42 Там же.
317
тысяч человек — для тогдашнего Петербурга масса огромная. К концу пет-
ровского царствования в строю числилось 46 больших и 39 малых галер.
Если будем считать, что на больших полагалось по 200 гребцов, а на малых
по 100 гребцов, то общая численность каторжников в середине 1720-х гг.
составила больше 13 тысяч человек.
Кому в Петербурге жить хорошо?
Переселенцев (горожан, мастеровых, дворян) привозили обычно на
пустое место, ссаживали прямо в болото. Строились они на свои деньги,
материалов же и рабочих рук в Петербурге поначалу катастрофически не
хватало, цены на необходимые вещи — высокие, климат непривычный,
холодный. Безусловно хорошо жилось только Первому петербуржцу!
У него был удобный, почти бюргерский Зимний дом, заботливая хозяйка
Катеринушка, поджидая супруга, сидела у камина и штопала государевы
чулки, вокруг бегали детки — надежда престола, России, а за окном —
Парадиз! Проснувшись поутру, царь переплывал на буере Неву и молился
в Троицкой церкви, потом шел на стройку или в учреждения. Вернувшись
домой и пообедав, спал в своем буере, плавно качавшемся на невской
волне. Потом царя снова ждали дела. Петр знал город как свои пять
пальцев. Он бывал везде и всюду. Никто не мог присесть или расслабить-
ся, пока царь Питер в Питере — миг, и из-за поворота выскочит зна-
комая всему городу обшарпанная одноколка с сердитым, глазастым ца-
рем, а в руке у него знаменитая дубинка, словом, как в известной поэме
А.К.Толстого: «У меня есть палка, и я вам всем отец!»
Но само жилище Петра было относительно скромным, царь роскоши
не любил, хотя и не ограничивал себя ни в чем. Поэтому не нужно пре-
увеличивать невзыскательность Петра. Как уже сказано выше, он обожал
голландские продукты, в Петергофе у него был погреб с отличными ви-
нами. Всем известны легенды, как Петр тачал себе башмаки. Может быть,
государь что-то и тачал, но ходить предпочитал во фламандской обуви.
В 1722г. посол в Гааге Б.И.Куракин сообщал о том, что «по указу
Е,л, в. зделаны две пары сапогов и десять пар башмаков льежских».43
Да и позднейшие дворцы (Летний и Зимний) Петра были достаточно
богаты. В 1720 г. обойщики Оружейной канцелярии занимались перевес-
кой обоев в Летнем дворце. Из описания их работ видно, что обои эти
были дорогие, китайские, на стенах вешали («ставили на весы») кар-
тины и зеркала, а также ковры, над кроватями завесы были бархатные
и парчовые. Кресла во дворце «убивали» красным бархатом, «да шесть
нужников оклеивали сафьяном красным», а два — бархатом.44 Речь идет
о креслах с ночным судном под сиденьем.
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 59. Л. 1 — 7.
Там же. Ф. 465. Оп. 1. Д. 6 б. Л. 302.
318
Зимние маленькие хоромы Петра I
Впрочем, в сравнении с Меншиковым царь выглядит бедняком. Именно
генерал-губернатор Александр Данилович Меншиков жил в Петербурге
лучше самого Первого петербуржца. Меншиков, выходец из низов, чело-
век без связей в среде московского боярства, нашел на этой глухой окраине
России, как и Петр, свой родной уголок. Впрочем, уголок этот был рос-
кошно обставлен. Во дворце на Васильевском была изящная мебель, ста-
туи, картины и гравюры, ореховый кабинет, паркет, ковры, шпалеры, гол-
ландские изразцы, китайские диковинки, редкие и дорогие заморские
вещи, книги.
По вечерам дворец сиял на берегу темной Невы всеми своими окнами.
Среди этой роскоши устраивались празднества, знаменитые петровские
ассамблеи, на которых каждый, под угрозой питья водки из огромного
кубка «Большой Орел», должен был вести себя «вольно» и не «церемо-
ниться чинами». Как и в московских дворцах, здесь было огромное хо-
зяйство, сотни челядинцев, конюшни с десятками лошадей, каретные
сараи с роскошными экипажами, вызолоченные буера или другие суда со
штатом нарядно одетых гребцов и матросов.
Богато и красиво жили и другие сподвижники Петра: генерал-проку-
рор Павел Ягужинский, канцлер Гаврила Головкин, вице-канцлер Петр
319
Проект Второго Зимнего дворца. И. Г. Маттарнови. 1716
Шафиров, и особенно генерал-адмирал Федор Апраксин, чей дворец позже
стал основой Зимнего дворца Анны Иоанновны. Все они, как и Менши-
ков, ехали сюда не по доброй воле — в России были места и получше, но
царь повелел — и будешь жить там, где ему угодно, хоть на Шпицбергене!
А мнение свое о «Парадизе» они держали при себе, тоскуя по подмосков-
ным «нагретым» вотчинам. Но зато здесь их дома сверкали богатым
убранством, интерьеры делали по эскизам Б. К. Растрелли и других выда-
ющихся мастеров.45
Домик унтер-лейтенанта
Люди среднего достатка (в том числе большинство дворян) жили в
одноэтажных деревянных домах. В 1723 г. при возведении Итальянского
дворца сломали двор морского унтер-лейтенанта Никиты Желябужского,
который стоял «на Литейной улице». В деревянном доме, обшитом сна-
ружи досками, было три комнаты — «светлицы» и сени. Печи в светли-
цах были облицованы зелеными изразцами, на усадьбе имелись баня, ам-
бар, конюшня, крытые гонтом. Перед домом тротуар длиной в десять
Калязина Н. В. Архитекторы ансамбля дворца Меншикова на Васильевском ост-
рове// Русская культура первой четверти XVIII века: Дворец Меншикова. СПб., 1992.
С. 17.
320
саженей— «мост каменный».46 Все остальное— скромно, но жить Же-
лябужскому было удобно, конечно, пока государь не переселил в другое
место: в городе почти сто лет не существовало собственности на землю,
в любой момент участок у владельца, построившего на нем дом, могли
отобрать. Когда это произошло, Желябужскому выдали из казны 60 руб.
Богаче был другой снесенный дом на Малой Неве. Его владелец пору-
чик Прокофий Мурзин в 1720 г. получил за него 3000 руб. Это был ка-
менный дом длиной 10,5 и шириной 6 саженей (22 х 12 м) в два этажа.
Наверху было шесть жилых комнат и одни сени, «да сало», на первом
этаже семь комнат и сени. Под первым этажом — шесть подвалов, в том
числе два со сводами, четыре подвала — «накатных», то есть с потолком
из бревен. Дом был покрыт черепицей. По-видимому, хозяин еще его не
обустроил: потолки были подбиты только тесом, стены дома «с лица и
снаружи не подмазаны и печей... нет».47
Строительство деревянного дома
Каменным, под черепичной крышей был и дом архитектора Микетти
на Московской стороне, который в 1725 г. перешел к его коллеге Миха-
илу Земцову. Но он был поскромнее дома Мурзина: длиной 9 саженей
(около 20 м) в два покоя («палатки») с сенями между ними, внизу два
погреба, каменное крыльцо. На участке площадью 34 сажени в длину и
15 саженей в ширину (70x30 м) кроме дома еще были деревянные строе-
РГИА. Ф. 465. Оп. 1. Д. 530. Л. 7 об.
Там же. Д. 66. Л. 348.
21 Заказ №79
321
ния: покрытые дранью сарай и конюшня (длина 10 саженей), погреб (5
саженей), «изба люцкая» (2 сажени) и сарайчик «о трех стенах», вероят-
но, для дров или нужник.48
Дворянам, как и всем другим, жить в Петербурге было тяжело. Указы
о переселении (первый относится к январю 1712 г. и предусматривал пе-
реселение 1212 семей царедворцев)49 были суровы к ослушникам. Дворяне
были обязаны не просто переселиться в новую столицу, но и строить там
для себя постоянный дом. Чем богаче был помещик, тем обширнее пола-
галось иметь жилище. Как уже сказано, поначалу центр столицы Петр
хотел разместить на Котлине. Там и было приказано дворянам строиться.
Впрочем, те, кто медлил с исполнением царского указа, как оказалось, не
прогадали — вскоре Петр раздумал и приказал начать все заново уже в
Петербурге, остановившись, в конечном счете, на василеостровском вари-
анте. Тут предстояло также обосноваться в «указном месте», строить по
утвержденному архитектором проекту. Серией именных и сенатских ука-
зов в 1716—1724 гг. дворяне, внесенные в списки, насчитывающие до 720
дворохозяев, были обязаны селиться на Васильевском острове. При этом,
в отличие от времен «котлинского переселения», власти «следили за каж-
дым из нескольких сот шляхтичей, определенных в петербургское жи-
тье».50 О тщательности этой работы свидетельствует сам заголовок одного
из списков 1723 г.: «О высылке дворян на жительство в Санкт-Петербург,
осмотре их доктором и описи имущества ослушавшихся указа».51 Думаю,
что при всей неясности статистики в Петербурге конца петровского време-
ни жило не менее тысячи дворянских семей, учитывая как переселенцев,
так и тех, кто по долгу службы жил в столице.
Одни — в каменных домах,
а другие — «как в ловушках для синиц»
О том, как жили простые петербуржцы, известно немного. Перечислив
наиболее заметные и богатые дома Петербурга, современник пишет: «Все
остальное состоит из маленьких домишек, которые пристроены друг к
другу как ловушки для синиц, как кто сумел».52 Дома простолюдинов
ничем не отличались от традиционного жилья русских крестьян: низкая
курная изба с одной комнатой (часто без потолка), большая печь. Ни-
зенькое, узкое окно закрывали либо доской, либо рамой с кусками слюды
48 Там же. Оп. 2. Д. 47а. Л. 211 — 216 об.
4 Многочисленные указы о переселениях см.: ПСЗ. Т. 4—6; ДПС. Т. 1 — 2.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший более всех градов на свете» — Град Свя-
того Петра. СПб., 1999. С. 107.
51 Там же. С. 113.
52 «Описание... столичного города...» С. 213.
322
или старой промасленной бумаги. Освещался такой дом лучиной, воткну-
той в щель в печи или в стене. Как вспоминает непривычный к такому
жилью немецкий путешественник, войти в дом простолюдина было нелег-
ко — для этого маневра нужна особая поза, ибо «высота порога по мень-
шей мере два фута (т. е. 60 см. — Е. А,), & дверь бывает редко выше трех
футов, и приходится, при необходимости, высоко поднимать ногу и про-
двигаться с сильно наклоненной головой, отчего получается не только
странная фигура, но иные даже летят кувырком».53
С трудом проникнув внутрь, гость задыхался от печного дыма и смрада
нечистого жилья. Он с ужасом смотрел на щелястые стены с полчищами
клопов: они с нетерпением ждали, когда гость уляжется. Да и лечь-то ему
было негде: и лавки вдоль стен, и огромная, разогретая к вечеру печь, и
подвешенные к балкам полати были заняты многочисленной семьей хозя-
ина и постояльцами, которых насильно подселяли — постойная повин-
ность! Тут же, рядом с людьми, жили куры, кошки и собаки, подчас
весьма недружные. Думаю, что, разглядывая рисунки художника екате-
рининских времен Ж. Б. Лепренса, запечатлевшего сцены крестьянского
быта (в особенности «Внутренность русской избы ночью»),54 мы не погре-
шим против истины, если скажем, что так было и в петровский период:
такой же дом без потолка, полные народа полати, дети, спящие на куче
тряпья на полу, полуголая хозяйка, слезающая с лавки... «Храп при
этом, — продолжает наш автор, избалованный своей уединенной немец-
кой спальней с пуховиками, — стоит такой, что можно думать, что нахо-
дишься в шлифовальной мельнице».55
Нужно иметь в виду, что многие тысячи военных годами стояли в
домах городских обывателей. Постойная повинность была одной из са-
мых тяжелых в Петербурге, и от нее освобождались только избранные
домовладельцы. Постои были сущим наказанием для петербуржцев. В каж-
дом доме селили по 15—20, а кое-где и по 25 солдат. И «оные солдаты,
которые лежат на квартирах», согласно жалобам жителей, причиняли им
большое беспокойство. Речь не идет об убийствах, насилиях, воровстве.
Такие случаи были редки, и преступников сурово наказывали — ведь
страна-то была своя, не то что завоеванная, вражеская. Речь идет преиму-
щественно о многочисленных тяготах общежития с солдатами, делавших
для хозяев невыносимой жизнь в собственном доме. Жалобы жителей на
постояльцев были такого рода: «Для печения хлебов непрестанно топят
избы и каши варят... их собственными дровами и бани топят непрестан-
но», «чреватую жену велел бить толчками», «лошадь в огороды пускают,
из избы выбил и не велит в ызбу ходить, також и погреб запер своим
ключом, дрова берет без спросу, и на дворе огонь кладет безвременно»,
«кур из избы бьют, ежели в ызбу войдут и ногами пинают», «непрестанно
Там же. С. 235; Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I... С. 60.
Брук Я. В. У истоков русского жанра. Илл. 68.
«Описание... столичного города...» С. 233.
323
горшков требуют», «козу за рога на кол повесили и кнутом били», «по
избе робятам ходить не велят и бранятся непрестанно», «ограду и городь-
бу жгут и ломают» и т. п.56 Жалоб на то, что в избе на ночь укладывается
спать два-три десятка человек, не встречается — это было делом обычным
по тем временам.
Отступление
Без короны он зябнет на балтийском ветру
Москва при Петре, как и всегда, была истинным сердцем России. За
ней стояли традиция, бытовые, экономические, геополитические пре-
имущества и удобства, инерция памяти. Петр перенес столицу на бере-
га Невы волевым усилием, не считаясь с мнениями и желаниями своих
подданных. И тут выяснилась одна важнейшая черта Петербурга, его
«родимое пятно», по которому он узнаваем и до сих пор, 300 лет спу-
стя после его возникновения. Так уж получилось, что, основывая Петер-
бург, государь-романтик, если можно так сказать, поспешил. Он от-
крыл «окно в Европу» несколько раньше, чем его преимущества были
Россией осознаны, а результаты затеи построить большой торговый
город-порт на Неве востребованы русским обществом, экономикой. Дол-
гое время Петербург был неудобен для торговли и предприниматель-
ства, труден для житья, к нему вели плохие дороги, словом, петербург-
ская торговля не приносила дохода. Поэтому, заботясь о развитии
Петербурга, Петр создал ему, в сущности, тепличную обстановку за
счет ограничения внешней торговли в городах Прибалтики и особенно
в Архангельске. Но и это не помогало. В 1724 г. Петр с гневом писал,
что русские купцы, приехав в Стокгольм, торгуют перед королевским
дворцом, к стыду России, только деревянными ложками и орехами!
И ради этого было пролито море крови на войне? Надежда на то, что
«все флаги в гости будут к нам», скоро сбылась: еще мир не успели со
шведами заключить, а уже не хватало места для иностранных судов в
порту у Троицкой площади, пришлось перенести его при Анне Иоаннов-
не на Стрелку Васильевского острова. Зато русских торговых кораблей
в Европе не видели фактически до екатерининских времен, то есть еще
лет пятьдесят...
Но суть не в том, ведь с годами Петербург рос, его экономические
преимущества как портового города на Балтике становились все очевид-
нее и очевиднее. К середине XVIII в. ему уже не требовались «экономиче-
ские костыли». Петербург мощно развивался и, как магнит — железную
крошку, начал притягивать к себе людей из ближних губерний и уездов.
Под его мощным экономическим и социальным влиянием стала меняться
56 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 26в. Л. 843—870 об.
324
вся традиционная структура Северо-Запада. Изменились транспортные
потоки, занятия людей, вообще жизнь в этой части России.
Но все это еще не могло сделать Петербург таким, каким мы его зна-
ем: «блистательным Петербургом», серьезным соперником старой сто-
лицы. Как известно, преемник императрицы Екатерины I, Петр II, в
начале 1728 г. переехал в Москву. И тут всем стало видно «родимое
пятно» Петербурга, то, что он может жить полнокровной жизнью, бли-
стать, пока он СТОЛИЦА, основная императорская резиденция. Иначе он
гаснет, теряет блеск, становится провинциальным, пустынным и как
будто покрывается пылью. Кстати, это и теперь бросается в глаза после
возвращения из Москвы.
Он был рожден имперской стать столицей.
В нем этим смыслом все озарено.
И он с иною ролью примириться
Не может
И не сможет все равно...
Н. Коржавин
В 1728—1732 гг. жизнь города продолжалась по инерции и ее, этой инер-
ции, вполне хватило на четыре года безвременья... Потом к власти при-
шла Анна Иоанновна и вернула столицу в Петербург. Но все же, все же...
одна мысль не покидает меня. Император Петр II умер 14-летним от
оспы, а ведь он мог жить и жить, править, как его современник, Лю-
довик XV, лет шестьдесят. Он женился бы, устроился в Москве навсегда.
А чтобы было бы тогда с Петербургом?
Нет, Петербург не умер бы, не исчез бы в болотах, как был занесен
африканскими песками Ахетатон — столица фараона-реформатора Эхна-
тона. Мы знаем, что церковное здание живет теплом маленьких свечек и
верой прихожан, а без этого непременно гибнет и разрушается. Так и город
существует и живет людьми, их любовью и суетой. И Петербург продол-
жал жить жизнью своих горожан. И это могло длиться очень долго.
После отъезда двора Петербург не покинули иностранные специали-
сты, нанятые еще Петром, они честно отрабатывали свои контракты.
Как всегда пунктуально, являлись на стройки Доменико Трезини, отец
и сын Растрелли, копал Ладожский канал Б. X. Миних. А работали они
хорошо — плохих специалистов Петр не брал. Английские корабельные
мастера Козинц, Броун и Рамз на стапелях Адмиралтейства продолжа-
ли строить корабли и без своего «комрада Питера». Да разве только
иностранцы знали и любили свое дело? В Петербурге жили во множе-
стве новые русские люди (не будем воспринимать это словосочетание
иронично!), талантливые и работящие, честные и верные своему пред-
назначению. Это были «птенцы» опустевшего гнезда Петрова. Он их
уже «поставил на крыло», дал им, как написали бы в советское время,
«путевку в жизнь». Это было совершенно новое поколение русских мо-
ряков, инженеров, мастеров и художников, родившихся в самом начале
325
петровских реформ и уже вдохнувших воздух западной цивилизации.
Многие из них учились в Амстердаме, Лондоне, Флоренции, Риме. Они
остались русскими, вернулись в Россию, и Петербург стал их домом. Они
хорошо понимали значение Петра Великого в своей жизни и жизни
страны. Они искренне, не «послюня глаза», скорбели о кончине великого
государя, свято чтили его память. Один из них, русский резидент в
Стамбуле, Иван Неплюев нашел самые точные слова о Петре: «Он на-
учил узнавать, что И МЫ ЛЮДИ, одним словом, на что в России ни
взгляни, все его началом имеет, и, что бы впредь ни делалось, от сего
источника черпать будут».
Длинен ряд этих «птенцов»: архитекторы Михаил Земцов, Петр
Еропкин и Иван Коробов, корабельные мастера Филипп Пальчиков и Гав-
рила Меншиков, художники Андрей Матвеев, Иван Никитин, Григорий
Мусикийский и многие-многие другие. Для них уже не было другой жизни,
кроме жизни в Петербурге — городе их славы. Впрочем, город жил теплом
и других людей. Их, как и всегда, было большинство. Одни невольные пе-
тербуржцы рады были бы уехать из этого гнилого места, да не могли,
другим некуда было возвращаться. С тех пор как их согнали с родного
гнезда и переселили в Питер, прошла целая вечность, и на родине остались
только руины да могилы. Наконец, третьи не могли сдвинуться из-за при-
сущей многим людям лени, из-за боязни испытаний, неизбежных трудно-
стей и расходов. Да и какой смысл в переездах? Хорошо там, где нас нет!
Все так! Город жил теплом и делами людей. Но мы-то знаем, что
люди, их мнения, мысли и чувства — это совсем не то, чем определяется
судьба России. У нас власть почти всегда важнее человека. Так что же
было бы с Петербургом, если бы Петр II правил долго? Я думаю, что
лишенный императорской короны, Петербург жил и развивался бы как
крупный, промышленный и портовый, но все-таки провинциальный
центр. И сейчас бы мы перечисляли его в одном ряду с достойными
провинциальными городами России, основанными Петром I и его преем-
никами: Таганрог, Екатеринбург, Петрозаводск, Оренбург, Омск, Пермь,
Владивосток, а также с городами Новороссии (ныне Украины): Симфе-
рополь, Одесса, Екатеринослав, Севастополь, Николаев. И мы бы сейчас
гордились тем, что у нас есть областная филармония, драмтеатр, «не-
дурной городской сад с аттракционами», что скоро построят метро.
В нашей городской газете писали бы, что к 300-летию города на главной
площади вместо памятника Ленину поставят снесенную в 1918 г. кон-
ную статую Петра I и что наконец реставраторы по эскизам восста-
новили в заброшенном Петергофе второй фонтан! А о «блистательном
Петербурге», о его позднейшей необыкновенной судьбе мы бы даже и не
подозревали...
И только возвращение в Петербург императрицы Анны Иоанновны в
1732 г. дало мощный импульс для его развития, оказалось настоящим
благом. Блеск императорской короны стал для города светом солнца,
несущим жизнь...
326
Линии, «першпективы», адреса
Как известно, с самого своего начала Петербург разительно отличался
от Москвы и традиционных русских городов. Вместо типичных для Моск-
вы и других городов улиц и переулков, проулков и закоулков, тупиков и
тупичков в Петербурге были в основном «линии» и «першпективы».
Первый историк города А. И. Богданов так объясняет суть понятия «ли-
ния»: «Линиями называются потому, что каждая линия пересекается
вдоль каналами, по которым как пеши ходят и конные ездят не по серед-
ке, но по сторонам, и в каждой улице одна сторона называется первая
линия, а другая сторона называется вторая линия». Линии были симво-
лом регулярного строительства. Судя по проектам и наброскам, Петр
мечтал видеть весь город в линиях. Появление этого термина О. Г. Агеева
относит к 1712г., а появление понятия «прешпективной улицы», как
сугубо сухопутной, столь же прямой (как и линия), широкой, уходящей
вдаль, за город улицы или дороги, относит к 1721 г., когда оно упомина-
ется в указах.57 Думаю, что понятие и термин этот появились наверняка
раньше 1721 г. По крайней мере, понятие «прешпективная» мне попада-
лось в документах за 1720 г. (указ об отпуске Фонармусу кирпича «на
дело слюзов на прешпективную»).58 Известно также, что художник Иван
Никитин с братом Романом в 1720 г. получили место под двор «на Адми-
ралтейском острову по берегу речки Мыи на перспективной дороге близ
Синяго мосту на правой стороне место с хоромным строением». Из кон-
текста следует, что «перспективная дорога» называлась еще «Воскресен-
ской улицей»,59 то есть термин «перспективная дорога» (или иногда «преш-
пективная») имел синоним: «улица».
Впрочем, точно сказать, когда появились имена улиц, линий, «преш-
пектив» мы не можем. Слободская система адресов, с вкраплением поня-
тия «улица», сочеталась с названиями линий и перспектив (проспектов).
Из новых названий, возможно, первыми были универсальные, типа «На-
личная линия» и «Задняя линия», а также «номерные» названия («1-я
линия, «2-я линия» и др.), хотя настаивать на этом не буду. По крайней
мере, не позже 1718 г. петербуржцы знали, где искать «1-ю линию» Ва-
сильевского острова.60 Не позже середины 1720-х гг. известно название
«Францужеской улицы» на Васильевском острове.61 Там жил архитектор
Леблон и другие французы. Часто упоминается «Посадская улица» на
Петербургской стороне, «Татарская улица» за кронверком, «Литейная
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший....... С. 174, 180, 223.
58 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 25. Л. 4.
Бройман Л. И. Адреса архитекторов и художников XVIII века в Петербурге //
КЗ. СПб., 1996. Вып. 4. С. 85. См. также: Алексеева М. А. Где находился дом живо-
писца Ивана Никитина в Петербурге? // ПЧ-96. С. 44.
Никитенко Г. Ю., Соболь В. Д. Василеостровский район: Энциклопедия улиц
Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 129.
61 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 44г. Л. 89 об.
327
Проспект Государственных коллегий и части Гостиного двора.
Е. Г. Внуков. 1750—1753
линия [улица]» на Московской стороне. Впрочем, сила московских тра-
диций, принципы земляческого и профессионального расселения да и пер-
воначально стихийная застройка города в нескольких, отдаленных друг
от друга местах привела к тому, что в Петербурге долго сохранялось
понятие «слобода»: на Городовом острове были Оружейная, Татарская,
Русская, Дворянская, Казачья слободы. Упомянутая «Францужеская ули-
ца» (где-то в начале современных 1—4-й линий Васильевского острова,
но не далее Среднего проспекта) известна также как «Францужеская сло-
бода». На Адмиралтейском острове были Немецкая слобода (причем так
порой называлась большая часть Адмиралтейского острова, включая и
другие инородческие слободы), Греческая, две Морские, Кузнечная, Аст-
раханская, одна или две Пушкарские, Прядильная, три Шневенские
слободы, на Московской стороне — две или три Ямские, Литейная, Анич-
кова, Смоленская слободы. При этом «слободы» и «улицы» бывали си-
нонимами, взаимозаменялись. Более четко понимался термин «сторона»
как определение части, большого района города. Если название «Русская
слобода» могло вызвать дополнительные вопросы, то название «Москов-
ская», «Адмиралтейская» или «Городовая сторона» вопросов не вызы-
вало.
328
В документах петровских времен встречаются и первые названия мос-
тов: «...от Морскова мосту по берегу Мыи-речки до Краснова мосту».62
Название Красного моста, как и Зеленого, объяснялось первоначальной
окраской сооружения. «Безымянный Ерик» не сразу превратился в Фон-
танку, а долго был «Фонтанной речкой» и даже «Фантальной рекой»,63
как и Мойка долго называлась Мыей или «Маленькой речкой», что, кста-
ти, распространялось и на другие малые реки города.
Одни адреса сразу были просты и понятны (например, «На Московской
стороне по Литейной улице»), но другие требовали больших пояснений —
ведь многие места в городе, а также линии и улицы оставались безымян-
ными. Ориентироваться в городе было непросто: называя адрес, обычно
указывали наиболее приметное там строение. Если приезжий остановился
в Постхаузе и спросил, как ему найти дом приятеля за Шневенским
рынком, то ему советовали пойти по Миллионной линии, выйти на
«Луг» — незастроенное пространство рядом с Адмиралтейством, пройти
мимо кабака, вдоль длинного канатного сарая, где вили корабельные
канаты, затем мимо «Исакия» — деревянной церкви Исаакия Далматско-
го — и завернуть к «Шневенской слободе» и рынку, названному по имени
командира поселенных тут морских пехотинцев полковника Шневенца.
Возможно, адресат жил в постоялом дворе («вольном доме») Меншикова,
который для приезжих арендовала у светлейшего казна.
Не менее трудно было указать адрес при покупке-продаже жилья. В июле
1720 г. так указывался адрес двора (точнее, строения), который лейб-
медик Лаврентий Блюментрост продавал в казну: «Загородной двор, ко-
торой на Адмиралтейском острову на берегу малинькой речки позади ево,
Блюментростова двора, что у Зимнего Государева дому».64 Подрядчик
Констатин Кралков писал о своем адресе совсем по-московски: «И двор
свой [имеет] при Санкт-Питер-Бурхе в приходе Матвея апостола».65 Вооб-
ще, с последним, столь привычным в России церковно-приходским ориен-
тиром в Петербурге было непросто. Город имел поразительно мало (учи-
тывая численность его населения) церквей и всего лишь один только
монастырь — Александро-Невский. Поэтому, в начале главы «разгляды-
вая» толпу первых петербуржцев на улицах города, мы почти не увидели
бы там людей в рясах— не то, что в Москве с ее «сорока сороками».
\ ^Почти сразу в городе возникло несколько «пятачков» — мест, чем-то
приметных и оживленных. Здесь встречались люди, оглашали царские
указы и «ставили листы» об объявленных подрядах на работы. На извес-
тной гравюре М. И. Махаева «Проспект Государственных коллегий» видна
толпа народа, окружившая столб с балдахином, под которым глашатай
читает указ. Рядом стоит барабанщик, который сзывал народ дробью сво-
Там же. Оп. 1. Д. 7г. Л. 1268.
Там же. Оп. 4. Д. 530. Л. 3, 9, 26.
Там же. Оп. 1. Д. 66. Л. 360.
Там же. Оп. 2. Д. 416. Л. 704.
329
его барабана. В таких местах оглашали и указы о подрядных работах. По
документам петровского времени можно определить, где были эти «пятач-
ки» и где было многолюднее всего. Это площадки у государственных учреж-
дений: «у Акцизной камеры», «у Полицмейстерской канцелярии», «у врат
Строительной канцелярии», «у Ратуши». Указы оглашались у церквей («у
столба, который близ церкви Живоначальной Троицы», «у Раждества
Богородицы, что в Посадской», а также «в Оружейной слободе, у кузнеч-
ного ряду»), но больше всего на рынках и у кабаков («на Сытном рынке»,
«у кабака на Сытном рынке», «у австерии, что в Татарской улице», «у
австерии, что против кронверха», «у кабака в Посадской улице», «у Гос-
тина двора с Наличной линии, у ворот» (все это Петербургская сторона).
На Адмиралтейской стороне указы читали «у Мытного двора», «за Боль-
шой Невой у Летнего двора», «у Почтового двора», «у церкви Богородицы
Казанской», «у церкви Исаакия Долмацкого», «у кирхи немецкой, что
близ Зимнего дому».66 Тут можно было поговорить, обменяться новостями,
выкурить о дну-другую белоглинянную голландскую трубку, множество
которых (как и красноглинянных и сероглинянных) в разных частях горо-
да находят до сих пор археологи.67
Первое явление корюшки
^Первые годы Петербурга были трудными для людей, плохие дороги не
позволяли регулярно и вдоволь обеспечивать город провизией. Овощи на
открытом петербургском грунте росли плохо, а главное — хлеб и другие
продукты привозили издалека, по страшно разбитым дорогам из Новго-
рода, Твери или по воде, через опасную для мореплавания Ладогу. По-
этому поначалу жизнь в столице была очень дорогой, цены на все необ-
ходимые продукты и товары были выше, чем в остальной России по
крайней мере в два раза (по официальным данным 1720 г. колодникам
в Петербурге была установлена норма пропитания в 2 коп. на день, а в
Москве — 1 коп.,68 но им в Петербурге жилось хуже, чем в Москве). В июне
1721 г. Сенявин писал в полицию, что работающие в Летнем саду «се-
годня превеликим криком кричали, что помирают голодною смертию».69
Однако это был случай исключительный и вызван, возможно, какими-
то административными проблемами содержания заключенных. Остальные
bb Там же. Оп. 1. Д. 46. Л. 583, 592; Оп. 4. Д. 52. Л. 6; Оп. 2. Д. 306. Л. 145, 149.
Оп. 1. Д. 10а, Л. 80; Д. 22а. Л. 70, 282; Оп. 4. Д. 224. Л. 27. См.: Семенова Л. Н. Рабо-
чие Петербурга... С. 55.
67 Зурабян Н. М. Об истории распространения белоглинянных курительных тру-
бок в Санкт-Петербурге// Труды ГМИСПб. СПб., 1997. Вып. 2. С. 88—93; Он же. По-
здняя археология и коллекция глиняных курительных трубок из фонда Государ-
ственного музея истории Санкт-Петербурга// КЗ. Вып. 3. С. 17—19.
68 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 32. Л. 314.
69 Там же. Д. 27. Л. 261.
330
жители Петербурга от голода в это вре-
мя уже не умирали. Возможностей за-
работать отходнику, пришедшему в Пе-
тербург без семьи, выпадало немало —
всюду требовались рабочие руки. Несмот-
ря на трудности столичной жизни и ее
дороговизну, найти пропитание в городе
было всегда можно. Как сообщал обер-
полицмейстер Петербурга А. М. Девьер,
с 7 по 20 января 1723 г., то есть за две
недели, через заставы в город проехало
4003 воза с хлебом и припасами,70 что
для города с населением в 40 тысяч че-
ловек много. Кроме того, вокруг Петер-
бурга простирались бескрайние, богатые
дичью леса. Глухари, рябчики, зайцы
Продавец дичи.
С гравюры Козловского
Продавец оладий.
С гравюры Далъстена
повсюду в городе продавались очень де-
шево. Много было и рыбы, и не только
отвратительно пахнувшей (по мнению
иностранцев) ладожской селедки — де-
ликатеса простолюдинов. Иностранец
замечал: «Рыбой полны все воды. Она
разных сортов и отличного вкуса. Осо-
бенно следует назвать один вид речных
рыб, который они (русские. — Е.А.) на-
зывают хариусом».71 Уже в петровское
время (апрель 1719г.) встречаются упо-
минания о «рыбных садках», что явля-
ется верным свидетельством присут-
ствия в рационе петербуржцев свежей
рыбы.72
Позже английская гувернантка Эли-
забет Джастис, жившая в Петербурге в
Письма и выписки из писем С.-Петербургского генерал-полицмейстера Девьера
к князю А. Д. Меншикову: 1719—1727 гг. // РА. 1865. Стб. 1260.
71 «Описание... столичного города...». С. 237.
72 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 4в. Л. 196.
331
середине 1730-х гг. не могла скрыть восторга, описывая рыбные блюда, ко-
торыми лакомились петербуржцы: «У русских в большом изобилии рыба...
Самой ценной мне показалась рыба, которую русские называют стерлядью...
Эта рыба чрезвычайно сочна, и вода, в которой она варится, становится
желтой, как золото. Стерлядь едят с уксусом, перцем и солью. У русских
чрезвычайно хороши судаки и икра, которую добывают из осетра. Большую
часть икры они кладут под груз и отправляют в Англию. Но такая не идет
в сравнение с местной. Икру едят на хлебе с перцем и солью, и вкус у нее
как у превосходной устрицы... Я обедала с русскими в великий пост и виде-
ла, как они с аппетитом ели сырую спинку лосося. Сняв кожу, они режут
спинку на большие куски, затем намешивают в тарелке масло, уксус, соль,
перец и поливают этим лосося. У них есть маленькая рыбка... ее жарят и
подают на стол в одной и той же посуде. Все дело в том, чтобы есть эту
рыбку горячей и хрустящей».73 Совершенно ясно, что речь идет о знамени-
той петербургской корюшке.
Грязь, лед и иногда очень «большая вода»
v Жить в городе первым петербуржцам было трудно, как вообще трудно
жить на всякой северной стройке. Тучи комаров залепляли лицо и руки
летним днем, мороз не давал покоя в зимних потемках. Пробираться по
городу большую часть года было непросто: «Если только день идет дождь,
то пешком уже нигде не пройдешь, повсюду застреваешь в грязи».74
Но потом положение изменилось. Строительство мостовых стало од-
ним из обязательных дел в городе. Петербургские улицы покрывали как
деревянными настилами, так и камнем. Строили мостовые тщательно, с
подсыпкой земли. Так, к примеру, в 1722 г. землю, извлеченную из реки
Мойки, свозили к Почтовому дому «для мощения мостов» из дикого
камня.75 Как известно, несколько десятилетий в городе царил закон, по
которому путник не мог войти и въехать в город, если не прихватил с
собой нескольких камней. С 1717 г. появилась серия указов об обязатель-
ном мощении улиц перед домами их владельцами, непременно «глатким
мастерством». Из этих указов нам известно, что жители воспринимали
предписания о мощении без энтузиазма и всячески от этой работы увили-
вали. Но Петр был непреклонен, дело хотя и медленно, но шло, и когда,
уже после смерти первого императора, в Петербург приезжали путеше-
ственники, то многие отмечали его широкие и непривычно для России
ровные и гладко вымощенные улицы.
Джастис Э. Три года в Петербурге // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоаннов-
ны в иностранных описаниях. СПб., 1997. С. 93.
74 «Точное известие о... крепости...» // Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I... С. 59.
75 РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 22а. Л. 285.
332
В отличие от Амстердама в Петербурге целой проблемой становилась
пора ледостава и ледохода, когда ни плавать по воде, ни ходить по льду
было невозможно. Власти, как могли, боролись с теми, кому не терпелось
перебраться через Неву в запрещенное указами время. Юст Юль писал в
1710 г., что при ледоходе стража стремится не дать людям сойти на не-
верный лед, но «русские с замечательным бесстрашием и безрассудной
смелостью переходят Неву в то время как лед уже взламывается, они
видят это, знают, что лед уносится в одно мгновенье и все же идут, пока
только он держится». Далее датский посланник пишет о какой-то отваж-
ной особе женского пола, которая с ребенком на руках пыталась форси-
ровать Неву по неверному льду, но была унесена на льдине с глаз наблю-
дателя. Царь также проявлял ненужный героизм: «еще река не очистилась
ото льда, как он, лавируя меж льдин, первым пересек Неву и вернулся
назад на своем голландском буере».76 Буер— легкое одномачтовое плос-
кодонное судно, с бортов которого выпускались шверцы — кили. Они
препятствовали дрейфу. Зимой, по льду Петр ездил на другом голланд-
ском буере — легкой, поставленной на коньки и снабженной большим
парусом лодке. На таких буерах голландцы ездили зимой по своим кана-
лам и рекам в XVIII—XIX вв., о чем писала Мэри Додж в известной
многим читателям замечательной детской книжке «Серебряные коньки».
{^Ъ самого своего рождения город страдал от наводнений («большой
воДьт» или «большой погоды»). Хотя в петровское время и не случалось
катастрофических наводнений, но зато даже малые наводнения приходи-
ли в город внезапно, они беспощадно губили весь товар в погребах, уно-
сили лес и дрова со складов. Обычно неожиданный приход воды сразу же
превращал город в Венецию, люди плавали по улицам на лодках. Очеви-
дец сентябрьского наводнения 1710 г. Юль писал, что «вода прибыла
настолько, что на значительную высоту затопила дома, большие суда
свободно проходили между зданиями и уплывали далеко в поле». Причи-
на наводнений уже тогда не была секретом: «Подобный подъем воды
бывает здесь всегда при сильных и продолжительных западных ветрах,
которые приостанавливают течение реки, вследствие чего она выходит из
берегов».77 Просыпаясь от вливавшейся в дома воды, жители в отчаянии
спасали подмокшие вещи и провиант, заводили лошадей на второй этаж
и, наверное, поминали крепкими словами царя и всю его затею с «Пара-
дизом» на берегу коварной реки. Весело было только Петру, который
писал жене: «Зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по
деревьям будто во время потопа сидели, не точию мужики, но и бабы».78
Сильным было наводнение 5 ноября 1721г. Вода пришла ночью, за-
топила большую часть города, повредила правительственные здания на
Троицкой площади, снесла многие пристани и деревянные настилы на
ЮлъЮ. Записки... С. 186.
Там же. С. 244.
Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1856. Т. 3. С. 273.
333
Изображение наводнения 5 ноября 1721 года.
С немецкой гравюры XVIII в.
улицах, а стоявшие на Неве «суды большой водой взбило на берег»,
строевой лес и дрова разбросало по всей акватории Невы и Финского
залива. Особенно разрушительны были наводнения, как уже сказано
выше, для набережных и каналов. Сила стихии была такова, что навод-
нение 1721 г. в канале у Литейного двора от берега оторвало и «поглоти-
ло [набережной] сажени пятнадцать, и сваи и щитов выбило, и сверху
брусья в одном месте збило».79 Это наводнение даже вызвало в городе
панику, которую описывает придворный герцога Голштинского Берхгольц.
Поначалу он, как и другие жители, не придав особого значения подъему
воды в Неве, вышел на берег реки, однако, как записал Берхгольц в днев-
нике, «пройдя еще несколько далее, я был поражен опасностью, какую
увидел по ту сторону реки — там вода доходила уже до окон Кофейного
дома, стоящего близко к берегу. С ужасом смотрел я на разные суда,
оторванные ветром и уносимые бурными волнами. Однакож мне нельзя
было долго оставаться: вода как скоро выступила из каналов, начала
преследовать меня со всех сторон и принудила сойти с улицы, откуда я
поспешил опять в дом герцога, чтобы взглянуть, что там делается... При
входе на герцогский двор я нашел всех людей за работой: вытаскивали из
РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 25. Л. 1, 18.
334
погребов все, что было можно, потому что вода уже лилась туда со всею
силою, но скоро она поднялась до того, что никто, из боязни утонуть, не
решался более спускаться в погреба. В подземных комнатах (подвалах. —
Е.А.) в то же время начало поднимать кверху полы (типичное для петер-
бургских новоднений явление — Е.А.).,. всюду раздавались вопли и жа-
лобы». Затем Берхгольц рассказывает, как вода проникла в конюшню и,
обеспокоенные судьбой пяти находившихся там лошадей, люди «не без
труда поспешили провести их наверх, сделав из двух комнат конюшню»;
из окон было видно, как по Неве носятся оторвавшиеся или потерявшие
управление суда, некоторые с людьми, «со всех сторон плыло такое ог-
ромное количество дров, что можно было бы в один этот день наловить
их на целую зиму». Наводнение сбрасывало мостки, валило заборы, «ве-
тер был так силен, что срывал черепицы с крыш». Но к вечеру вода спала,
и по улицам уже можно было ходить.80
Осенью 1729 г. «штурм» (буря) впервые причинил значительные разру-
шения Летнему саду. Как записано в донесении Канцелярии от строений,
большое судно, «взбитое» водой, разрушило часть посадок деревьев, снес-
ло крыльца, «в Еловой роще... болясы и мосты все переломало много и
разнесло, и крыльцо у галерее розбило... На Конюшенном дворе в попе-
решном флигиле в исподнем жилье все полы подняло» и т. д. и т. п.81
Самое страшное для любимого царем «Огорода» было еще впереди —
в 1777 г. петровский Летний сад был фактически разрушен дотла.
«Невский флот»
Особый приморский вид городу придавали многочисленные морские
корабли на Неве, множество мелких речных судов, покрывавших, в от-
личие от нашего времени, все пространство окрестных вод. Как известно,
Петр не строил мостов через Неву, стремясь приучить жителей к плава-
нью. Мосты голландского типа ставили через речки и каналы только в
самых необходимых местах и делали их обязательно разводными, с це-
пями и противовесами. Кроме мостов у Заячьего острова мосты были на
Адмиралтейской стороне — иначе проехать там было бы невозможно. Из
документов лета 1720 г. видно, что в это время строился «подъемный
мост... чрез Мью-речку возле Мытного каменного двора».82 Впоследствии
он известен как Полицейский (Зеленый) мост. Невский (Аничков) мост
возвели в 1715 г. для переправы через Фонтанку (Фонтанную речку). Тут
был въезд в Петербург. В 1721 г. ван Более его перестроил, сделал
Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 150—153. О наводнениях петровской эпохи
подробнее см.: Беспятых Ю. Н., Сухачев Н. Л. Первые в истории города// «Город под
морем», или Блистательный Санкт-Петербург. СПб., 1996. С. 150—158.
81 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 527. Л. 27 об.
82 Там же. Оп. 1. Д. 10 г. Л. 844.
335
подъемным (в 1724 г. он назывался: «Подъемный мост, которой по Пре-
шпективной от Адмиралтейства дороге через Фантанную речку»).83
В 1720 г. упоминаются Морской и Красный мосты через Мойку, в 1721 г.
был построен подъемный мост через Красный канал у Почтового дома.
Были также мосты, переброшенные над водами Крюкова и Адмиралтей-
ского каналов, мост через Зимнедомский канал (Зимнюю канавку,
1723 г., архитектор Трезини).84 Как само собой разумеющееся, надо пони-
мать, что на месте большинства подъемных мостов с ранних лет Петер-
бурга наводили наплавные мосты.
Но мосты эти для Петра были второстепенны и ничего не решали.
Перед глазами царя, вероятно, стояло потрясшее его некогда зрелище
амстердамских водных празднеств, когда в воскресные дни сотни яхт,
буеров с типичными для голландского кораблестроения тупыми носа-
ми, каютами и выносными килями выходили на простор залива Эй и
совершали там под музыку оркестров сложные маневры. Петр хотел все
это воспроизвести в России. С 1710 г. его указы категорически предпи-
сали плавать в Петербурге на судах и только под парусом. Царь жесто-
ко штрафовал тех, кто шел по ветру на веслах. Он и сам всем показы-
вал пример, не вылезая ни зимой, ни летом из-под паруса своего буера,
нередко и спал там. Позже, в 1718 г. Петр, в подражание виденному в
Голландии, создал так называемый Невский флот. Для этого он раздал
построенные казной мелкие суда жителям города и потребовал от них
еженедельных маневров на Неве («водяных ассамблей»), естественно,
под угрозой большого штрафа в случае неявки или небрежного отно-
шения к подаренному судну. Правда, если выяснялось, что нетчик не
Вид Санкт-Петербурга. А. Ф. Зубов. 1 727
83 Там же. Оп. 2. Д. 44. Л. 180; Оп. 1. Д. 10 г. Л. 884.
84 Лисаевич И. И. Доменико Трезини// Зодчие Санкт-Петербурга: XVIII век. СПб.,
1997. С. 59.
336
Водная ассамблея на Неве. Фрагмент гравюры А. Ф. Зубова. 1716
явился по уважительной причине, взятый с него 50-рублевый штраф
возвращали, как это было в 1723 г. с архиепископом Феодосием.85
Впрочем, в желании Петра не было каприза — каналы служили в городе
удобными коммуникациями и, как писал в 1720 г. иностранец, «каналы
уже в таком состоянии, что можно плыть от дома в Неву и дальше в
открытое море».86 Лишь после смерти Петра в городе стали появляться
пешеходные мостики. 17 мая 1726 г. по указу Екатерины I велено было
на Красном канале «зделать у подъемного мосту, которой через канал у
Почтового двора, по обе стороны того мосту мосточки розводные для пе-
реходу пеших, ежели когда случитца поднять тот мост, и тогда б пешим
идущим остановки не было».87
И все же отсутствие мостов через Неву и большинство других рек и
каналов сильно затрудняло жизнь первых петербуржцев. На основе дан-
ных, приводимых Ю. Юлем, начало службы перевоза через Неву и между
островами относят к 1710г.88 Во время ледостава и ледохода части города
оказывались оторванными друг от друга, что со временем привело к обра-
зованию почти при каждой петербургской слободе собственных кладбищ:
85 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в дей-
ствие выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. СПб., 1884.
С. 218; АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 104. Л. 12.
86 ВеберФ.Х. Из книги «Преображенная Россия» // Беспятых Ю. Н. Петербург
Петра I... С. 111.
87 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 4. Л. 32.
88 ЮлъЮ. Записки... С. 230.
22 Заказ № 79
337
ждать, пока кончится ледоход или установится ледовая дорога на первое
кладбище Петербургской стороны, мог далеко не каждый покойник.
Чума переселений и ужас регламентации
Регламентация строительства и жизни в новом городе имела глобаль-
ный характер. Об этом уже много написано и можно лишь вкратце повто-
рить общеизвестное. Ни один дом, ни одно строение не могло возводиться
в Петербурге по воле хозяина, так, как ему нравилось. На все существо-
вали четкие инструкции и регламенты, над всем царил дух регулярности.
Он виден уже в утвержденных планах застройки Васильевского острова,
разбитого на равные кварталы, рассеченные каналами. На берегу этих
каналов, ни на дюйм не отступая от утвержденной линии (в один гори-
зонт), должны были стоять, тесно прижавшись друг к другу, дома петер-
буржцев. Указы детально регламентировали такую сплошную фасадную
застройку.
Впрочем, это не означало, что жилища граждан предполагалось стро-
ить одинаковыми как близнецы. В 1714 г. в канцелярии главного архи-
тектора города Д. Трезини были утверждены типовые проекты (точнее —
образцовые рисунки) жилых домов трех типов: для «именитых», для
«зажиточных» и для «подлых». Так же предполагалось строить и заго-
родные дома, причем хозяева заранее знали, какого размера у них долж-
ны быть конюшни, сараи, амбары и людские избы.89
Эти принципы застройки были глубоко чужды традициям русской
национальной архитектуры, привычкам и менталитету народа. В старин-
ных русских городах на линию улицы выходил не дом, а огород или сад
(точнее— его высокий, «обигленный», глухой забор). Просторный дом со
множеством клетей и пристроек возвышался в центре усадьбы, привольно
окруженный сараями и конюшнями. Такой дом стоял в отдалении от
усадьбы соседа. Поэтому требования Петра к петербуржцам селиться в
домах, выдвинутых на красную линию улицы и стоящих «сплошной
фасадой», стена к стене казались людям дикостью, издевательством, со-
здавали множество непредвиденных неудобств. Однако возражать русско-
му^самодержцу никто не смел и строили так, как он хотел.
Поначалу никакой регламентации в застройке улиц и домовых участ-
ков Петербурга не было. Петр лишь рекомендовал строить улицы прямо,
«ибо одна работа— прямо или криво делать».90 Но из давно известно, что
у нас при этом срабатывает правило: если что-то строится стихийно, то
непременно выходит криво, а если что-то и строится регулярно, то обяза-
Крашенинникова Н., Шилков В. Проекты образцовых загородных домов Д. Тре-
зини и застройка берегов Фонтанки // АН. М., 1955. Т. 7. С. 5 —12.
90 Тимченко-Рубан Г. И. Первые годы Петербурга: Военно-исторический очерк.
СПб., 1901. С. 163.
338
тельно бывает недостроено. Так было на первых улицах Петербурга. Лишь
не ранее 1710 г. Петр начинает требовать, чтобы дома строились в один
горизонт, их фасады непременно выводили на улицу, а хозяйственные
постройки оставляли в глубине участка.91 Указ 1712 г. предписывал, что
дома нужно строить на «красной линии», «а не посередь дворов своих»,
«как в старину делали».92 Здания, согласно директивам полиции, должны
быть поставлены так, чтобы «никакое строение за линию или из линии не
выдавалось, но чтоб улицы и переулки были равны и изрядны».93 Более
того, здания предписывалось возводить в стык с домом соседа. Для чего
это делалось? Для «регулярства», красоты, конечно! Как известно, царь
хотел, чтобы Петербург стал «второй Амстердам», где вдоль тихих кана-
лов высятся сплошные фасады прижатых друг другу домов и их чистые,
высокие окна приветливо смотрят на мир. Так будет и в Петербурге! —
мечтал романтик Петр и указывал предусматривать при строительстве
зданий смыкание соседних домов «в одну стену» (т. е. между домами дол-
жна быть общая стена) и для этого из стен к соседям «выставливать
кирпичи впредь для смычки», иначе ослушникам было обещано разломать
углы построенных жилищ.94 Строить надлежало также из предписанного
указом материала и по указной технологии. Как уже сказано выше, в
1711 г. Петр собственноручно построил на Городовом острове у Петровско-
го моста «образцовую мазанку» для типографии. Устройство и метод со-
оружения мазанки было велено брать за образец при постройке жилья и
публичных зданий. Мазанки казались удобными, простыми, красивыми и
менее пожароопасными, чем обычные деревянные избы. Поэтому указом
4 апреля 1714 г. деревянное строительство в городе было запрещено.95 Од-
нако власти вскоре одумались: мечты опережали реальность и от деревян-
ных домов, при всем желании царя, отказаться было невозможно — кам-
ня, кирпича, каменщиков в городе не хватало даже на казенные стройки.
Кроме того, деревянное строительство имело в России огромный исто-
рический опыт. Возведение такого дома напоминало работу с деталями
современного детского конструктора — сборка привезенного в разобран-
ном виде сруба занимала у плотников два-три дня. Петру, спешившему
поскорее возвести целый город, без деревянных построек было не обой-
тись. Поэтому деревянными домами застраивалась Московская сторона,
Охта и даже Васильевский остров, где поначалу строить из дерева было
категорически запрещено. Чтобы ввести деревянное строительство в за-
конное русло и успокоить собственную совесть, в 1719 г. Петр предписал
изготовить деревянный образцовый дом.96
ПСЗ. Т. 5. №2855, 3799; ЛупповС.П. История строительства Петербурга... С. 47.
ПСЗ. Т. 4. №2548.
Там же. Т. 5. № 3203.
Там же. Т. 6. № 3822.
Там же. Т. 5. № 2792.
Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 48.
339
Особенно решительную борьбу с самодеятельным, нерегулярным стро-
ительством царь повел с 1715 г., когда был издан грозный указ, «дабы
нихто нигде против указу и бес чертежа архитекторского (включая сол-
дацкие и нисших мастеровых людей) отнюдь не строился, под лишением
всего того, что построил и, сверх того, за каждое жилье — десять рублев»
штрафа.97 Такие решительные указы впоследствии повторялись много-
кратно. С 1718 г. следить за постройками частников взялась Главная
полицмейстерская канцелярия, в штат которой, по предложению Лебло-
на, вошел архитектор. Только он мог дать разрешение на строительство
дома, выдать заявителю особую гравюру-чертеж («рисунок печатный»)
дома, который ему полагалось строить по статусу.98 Принципиальных
отклонений от окончательно утвержденного проекта не допускалось, мож-
но было только (да и то лишь по специальным отметкам на чертеже)
«переменить порталы и чердачки», не срубать на участке хороший лес,
а «также и фонтану делать, смотря по месту».99
Но даже если петербуржец построил свой дом, как тогда говорили, «по
архитектуре», то есть по плану, утвержденному, вероятно не без проволо-
чек и «проторей», у Трезини и в полиции, у него не было никакой гаран-
тии, что здесь он поселится насовсем. Его всегда подстерегала «чума пере-
селений». Во-первых, как уже сказано выше, земля, на которой стоял
дом горожанина, не была его собственностью, ею владел государь, и в
любой момент отмеренный застройщику участок мог быть отобран или
обменен на другой, что и происходило довольно часто. Во-вторых, в го-
роде шли непрерывные перестройки и перепланировки. Инициатором их
был сам Петр, в голове которого, скажем мягко, до конца не было ясного
представления насчет застройки столицы. Как справедливо писал посе-
тивший город в 1730-х гг. К. Р. Берк, «за эти прошедшие 30 лет в Петер-
бурге было построено больше, чем можно увидеть глазами, так как очень
многое из хорошо построенного снесено, а взамен построено другое, или
же построенное разрушилось до основания и возведено заново».100 По мне-
нию И. Э. Грабаря, «многое из того, что строилось по его [Петра] указа-
ниям, вскоре, по его же настоянию, перестраивалось. Нередко постройка
прекращалась после того, как были выведены фундаменты и затем про-
должалась по новому плану. Часто здание начинал один архитектор,
продолжал другой, а кончал третий».101 Огромный, тяжелый труд, кучи
денег исчезали из-за расхлябанности, непродуманности в организации
всего градостроительного дела, да и просто из-за капризов царя.
Если траты на строительные эксперименты царя финансировала казна,
то расходы жителей на переселения внутри города брались из их же кар-
ПСЗ. Т. 5. №2932.
Петров П. Н. История Санкт-Петербурга... С. 124.
Лисаевич И. И. Доменико Трезини// Зодчие Санкт-Петербурга. С. 49—50.
Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны... С. 174.
Грабарь И. Э. Основание и застройка Петербурга. С. 95.
340
мана, при этом перепланировкам улиц и целых частей города не было
конца — власти метались из одной крайности в другую. После того как
котлинский проект был «подморожен», приехавшие в Петербург строи-
лись на Городовой, Московской и других сторонах. На основании устных
распоряжений царя Трезини в 1712 г. сделал чертеж Московской сторо-
ны, и «царедворцы взяли места на Московской стороне и начали строить-
ся».102 Однако вдруг в октябре 1714 г. части переселенцев был дан указ
срочно переезжать с Московской стороны на Выборгскую. Но и это оказа-
лось временным решением, вскоре появился новый указ: чтобы все «хором-
ное строение с мест своих сносили и строили на Васильевском острову», где
заново создавался город и где под застройку выделяли участки.103
Естественно, что люди, только что построившие на новом месте дома и
начавшие к ним кое-как привыкать (заметим, что это было непросто —
Берхгольц писал в 1721 г., что жить в петербургских домах — мучение:
«под моею спальнею — болото, отчего полы, несмотря на лето, никогда не
были сухими», половицы покрыты каемкой плесени и дамы на каблуках
непременно проваливались бы в щели),104 отчаянно не хотели опять под-
ниматься и переезжать на новое место. Когда чтение указов на улицах не
помогало, упрямцев штрафовали, а потом партии каторжников под кон-
воем солдат ломали крышу у дома или сбивали его с места. Указ 14 янва-
ря 1721 г. о переселении с Московской стороны на Васильевский остров
был почти людоедским: у не переехавших вовремя «прослушников» было
приказано «в апреле месяце у всех изб кровли и потолки сломать и крыть
не давать» или выселить упрямых «неволею в черные избы».105 Многие
были в отчаянии. Как писал прусский посланник Мардефельд, «этот при-
каз отзывается на всех богатых купцах всех наций, которые ведут опто-
вую торговлю, ремесленниках всех родов, мясниках, пивных и винных
торговцах, одним словом, на всех, которые заботятся о необходимости и
приятности в жизни. Жители находятся в отчаянии: их лишают домов,
садов, теплиц, а потом по произволу заставляют на новых местах опять
селиться, а все, живущие по реке, должны строить каменные дома».106
Действительно, был единственный способ избежать переселений и остать-
ся на Адмиралтейском острове — это построить каменный дом. Таких
жителей уже не трогали, но для большинства петербуржцев каменное
строительство было не по карману. В целом, в немалой степени благодаря
головотяпству Петра и его окружения, сразу не определившего места за-
стройки города, переселения стали мукой для жителей, вели к бесчислен-
ным расходам, трате сил и средств. Угрозы репрессий становились един-
Цит. по: Лисаевич И. И. Доменико Трезини. С. 45.
103 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 51; РИО. Т. 11. С. 404—
405.
104 Берхгольц Ф. В. Дневник... Ч. 1. С. 41—42.
105 АСПбИИ. Ф. 270. Оп. 1. Д. 97. Л. 19 и др.
106 РИО. Т. 15. С. 184—185.
341
ственным языком перестройки «парадиза», а переезды растягивались на
годы.107
Эти переезды почти не касались тех жителей Адмиралтейской, Литей-
ной и других слобод, которые работали на верфи, в Литейном дворе и на
других производствах. Но зато их угнетали перепланировками Адмирал-
тейской стороны, запретами на достройку, перестройку и даже ремонт их
домов — считалось, что так можно сэкономить нужный для Васильевско-
го острова строительный материал. Указ об этом вышел в 1716 г. Часть
жителей, не кончивших ремонт, получили разрешения на достройку и,
полагая, что власть контролировать их не будет, что-то сделали заново.
Тут-то и разразилась гроза. Чиновники пошли с проверкой по домам и
выяснили, что, например, ландрихтер Иван Нахолов вместо того, чтобы
«старое строение перемшить, да вновь построить баню», посмел не только
перемшить (т. е. заново проконопатить) три избы, но и прирубил к ним
новые сени, да еще заново поставил «две светлицы, да людскую избу».
Нет, такую дерзость обнаглевшему частнику государь простить никак не
мог — дом Нахолова был конфискован в казну!108
Избежав чумы переселений и наказания за пристройку нового нужника,
можно было попасть под секиру перепланировки. Дело в том, что власти,
не препятствуя поначалу свободной застройке Адмиралтейской и Москов-
ской сторон, разом спохватились и с 1715 г. начали поход против нерегу-
лярности, взялись «прямить» улицы, естественно, совершенно не считаясь
с уже существующей застройкой. План «регулярной» перепланировки со-
ставил Маттарнови, позже, в 1719 г., его исправил архитектор Н. Ф. Гер-
бель, и после этого «поход» начался. Взяв в руки план Гербеля, архитек-
турные ученики и солдаты принялись лазать по участкам и ставить вехи
— колья. По ним и должны были пройти строго «в линее по архитектуре»
новые улицы, а «неправильно, не по линии» стоявшие дома и постройки
надлежало (естественно, за счет владельцев) перенести к «линее» или унич-
тожить.109 Думаю, что намерения властей вызвали панику и тоску у жи-
телей кривоватых улиц слобод. По другим, полулегендарным источникам
известно, что для «прямления» улиц каторжники, приписанные к архитек-
турным командам, таскали по улицам сколоченную из бревен раму — «пря-
милку». Если «прямилка» не проходила между двумя, стоящими фасадами
друг к другу домами, то их надлежало сносить. К тому же полагалось
ставить дома один подле другого, чтобы «в купности быть... а не так как
ныне в расстоянии живут».110 С тем обстоятельством, что перевезенный
дом из-за этого приходилось порой ставить в болото, не считались. Глав-
ное, чтобы было все внешне красиво, в линию, и густо— «в купности».
107 ПСЗ. Т. 7. №4405, 4474. См. также: Агеева О. Г. «Величайший и славней-
ший...». С. 105 и др.
108 Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...» С. 129—130.
109 ПСЗ. Т. 5. №3427; Т. 6. №3560. Сводку материала на эту тему см. в кн.:
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 120—121.
110 Луппов С. П. История строительства Петербурга... С. 53—54.
342
«Нюхальщик» Струков, или «От чего, Боже, сохрани!»
Особо заботились власти (и не без оснований) о пожарной безопасности
города. Пожары вызывали суеверную панику — так они были страшны.
Даже само упоминание слова «пожар» или «пожарный случай» в офици-
альном документе сопровождалось «обереговой фразой»: «...от чего, Боже,
сохрани!..»111 В отличие от Москвы здесь была хорошо налажена пожар-
ная служба, работой которой руководил сам Петр, если, конечно, нахо-
дился в это время в столице. Обычно о пожарах оповещали ударами ко-
локола и пушечной стрельбой. Приехавшие на место пожара гарнизонные
солдаты и добровольцы крючьями, баграми и другими определенными
законом инструментами дружно раскатывали по бревнышку соседние с
пожарищем дома, чтобы не дать огню перекинуться на них. Хозяевам
домов приходилось в это время смотреть в оба за своим добром: в толпе
было немало воришек, да и пожаротушители были не прочь прихватить
что-нибудь на память, хотя за это полагалась виселица. Кроме того, по
новым, заведенным царем обычаям к месту происшествия прибывали так
называемые пожарные трубы, которые Петр вывез из Голландии, и начи-
налось «регулярное», организованное тушение очага возгорания. Извест-
но, что царь любил тушить пожары, распоряжался на них как заправ-
ский брандмейстер и собственным примером отучал жителей от привычной
им роли зевак-фаталистов. При Петре страшных пожаров не было, они
произошли позже — в 1736 и 1737 гг., когда сгорели слободы почти всего
Адмиралтейского острова.
Во избежание пожаров летом в Петербурге простолюдинам (по терми-
нологии тех времен «подлым») с 1720 г. было запрещено иметь индиви-
дуальные бани. Все жители должны были ходить в общественные — торго-
вые бани. Их много было на Городовой стороне, на Карповке.112 Вероятно,
и люди, жившие на Московской стороне и Васильевском острове, грязны-
ми тоже не ходили— и для них были построены общественные бани.113
Домовладельцы обязывались ежемесячно чистить печные трубы, кото-
рые должны были стоять неблизко от стен и иметь такую ширину, чтобы
в них мог пролезть трубочист. Жителей штрафовали, если полицейский
видел в их покоях неподмазанные глиной потолки, а во дворе оплывшие
берега противопожарных прудов и канав. Знаменит был в городе прапор-
щик Д. Струков. Вместе со своей командой с 1711г. он ходил летними
ночами по городу и нюхал воздух, вылавливая тех, кто пытался тайком
истопить баню или испечь хлеб.114 Делать это разрешалась только по
воскресеньям и четвергам, если, конечно, не было ветра и жары. С 1719 г.
111 РГИА. Ф. 470. Оп. 76. Д. 295. Л. 247.
11 ПСЗ. Т. 6. №3535; КопаневА. И. Неизвестный чертеж Городского острова пет-
ровского времени // ПКНО: Ежегодник. 1978. Л., 1979. С. 500—503.
113 Богданов И. А. Три века петербургской бани. СПб., 2000. С. 34—35.
114 Подробнее см.: Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 137—138.
343
полицейские даже стали опечатывать печи в домах горожан — Струков и
его «нюхательная» команда не справлялись с ночными нарушителями
указов.115
С 1710 г. в Петербурге начали организовывать противопожарную служ-
бу, назначив в каждой части ответственных за это дело людей. Все рабо-
тоспособные горожане были расписаны по пожарным командам, имели
дома инструмент и приспособления для тушения огня. Как только разда-
вался пожарный сигнал, они должны были, бросив все дела, мчаться на
пожар. Как уже сказано, первым на «насосе медном с вертлюгами желез-
ными» прибывал сам царь — большой знаток пожарного дела. Среди
штатных пожарных «снастей» упоминаются: «крюки пожарные боль-
шие», «вилы малые», багры, топоры, лестницы, ведра, щиты, лопаты,
«кошели с веревками», а также «парусы» — по-видимому, куски паруси-
ны, которыми накрывали локальные очаги возгорания.116
Отступление
Голубая мечта брандмейстера
Пожарные «заливателъные машины», которые появились в Петербур-
ге, по тем временам были еще необыкновенной новинкой. Дело в том, что
в 1699 г. Ян ван Хейден совершил переворот в пожарном деле — он изоб-
рел пожарную машину с насосами и брандспойтом. Как часто бывает, если
разложить созданное Яном и его братом Николасом на составные части,
то от изобретения вроде бы ничего не останется. В самом деле, насосы
всегда были в ходу у жителей низкой, подтопляемой водой Голландии, а
также у моряков, а гибкие кожаные шланги являлись непременным атри-
бутом работы виноделов во многих странах. Да и пожарный насос к
этому времени уже существовал, но братья ван Хайден непрерывно совер-
шенствовали свое детище и в 1699 г. запатентовали изобретение, значе-
ние которого можно сравнить с изобретением пенициллина — столько
человеческих жизней оно спасло!
Как тушили огонь раньше, всем известно: заливали водой, которую
подавали ведрами люди, встававшие цепочкой от водоема до места пожа-
ра. Потом был придуман упомянутый выше насос, в который лили воду
теми же ведрами, а насос выбрасывал водяную струю в огонь. В 1671 г.
братья усовершенствовали устройство, через которое выбрасывалась из
насоса вода: создали специальный металлический мундштук. Затем этот
мундштук они посадили на длинный кожаный шланг, который позволял
подавать воду уже на значительном расстоянии от насоса. Это был пер-
115 ПСЗ. Т. 5. №3395. Подробнее см.: АгееваО. Г. «Величайший и славнейший...».
С.138.
116 ДПС. Т. 2. Кн. 1. С. 311; РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 52. Л. 16 об.
344
вый шаг. Не менее важным оказалось изобретение Яном ван Хейденом
устройства, сочетавшего в пожарной машине всасывающий (из водоема
или емкости) насос с уже изобретенным ранее передающим или выбрасы-
вающим воду насосом. Это резко изменило всю тактику и стратегию
пожаротушения, действие машины стало значительно более эффектив-
ным: ее подгоняли к месту пожара, одни шланги тянули к воде, другие —
к огню, и нужно было только сильнее качать ручки насоса. Это был гигант-
ский шаг в деле пожаротушения. Но и это не все! Ян ван Хейден был не
только изобретателем усовершенствованной пожарной машины, но и со-
здателем противопожарной службы. У него был организаторский талант,
который он еще ранее проявил при создании в Амстердаме системы пер-
вого в Европе уличного освещения. Хейден добился, чтобы Амстердам был
разбит на 60 районов и в каждом учреждены районные службы пожаро-
тушения с командами из числа горожан и приписанными к ним пожарны-
ми машинами. Брандмейстеры со специальными, видными издали жезла-
ми и их ассистенты умело организовывали борьбу с огнем, а также с
обычными для таких событий паникой и бестолковостью. Тогда же ста-
ли впервые держать зевак на безопасном расстоянии и при необходимости
привлекать самых сильных из этой толпы к делу. Если человек отказы-
вался помогать пожарным, его штрафовали. Да и за самими пожарными
был установлен эффективный контроль: перед тем как идти на пожар,
они сдавали брандмейстеру личный жетон.117 После было видно, все ли
вернулись из огня. Пострадавший при тушении пожарный лечился за счет
города. Словом, Ян ван Хейден был большим умницей, и Петр, будучи в
Голландии, несомненно, познакомился с ним и его изобретениями. Эти
изобретения, как и всю организацию пожарной службы (включая посто-
янное дежурство у «пожарных заливательных труб», раздачу населению
пожарных принадлежностей, расписание обязанностей каждого домовла-
дельца) царь внедрил в своем Петербурге.
Полиция — душа гражданства
Регламентация вида и типа домов, застройки улиц, частей города была
элементом тотального полицейского контроля над жизнью петербуржцев,
который установился при Петре — истовом проповеднике концепций
«регулярного государства», стороннике популярных в то время идей на-
сильственного перевоспитания подданных на началах разума, рациональ-
ности, законопослушания и дисциплины. Петербург стал настоящим по-
лигоном для осуществления этих идей. Здесь, на берегах Невы, создавался
не просто город для жизни людей, а город-образец, и жители его, по
мысли Петра, должны были стать тоже образцовыми для всей страны.
Важно иметь в виду, что Петербург был основан единым волевым реше-
117 Vries de, L. Jan van Heyden. Amsterdam, 1984. P. 74—83.
345
нием верховной власти. Он не имел типичного для средневековых городов
самоуправления. Поэтому роль чиновника, особенно — полицейского, была
здесь поистине огромна. В мае 1718 г. именно в Петербурге была впервые
образована Главная Полицмейстерская канцелярия во главе с генерал-
полицмейстером графом А. М. Девьером. В 1725 г. в канцелярии числи-
лось 76 служащих.118 До этого функции полиции во многом лежали на
гарнизоне.119 Полномочия нового учреждения были весьма обширны. Ин-
струкция, данная царем Девьеру, предписывала полиции наблюдать не
только за строительством и архитектурой, но и заботиться о чистоте,
пожарной безопасности, паспортном режиме, торговле, бороться с пре-
ступностью, печься о нравственности горожан, следить за их поведением,
словом, «раждать добрые порядки», а «непотребное житье отгонять».120
Поэтому неудивительно то огромное количество указов, которые непре-
рывным потоком обрушивались на головы жителей города. «Под жесто-
ким штрафом» их предупреждали о необходимости не только строить свои
дома «по архитектуре и в один горизонт», но и предписывали, где копать
пруды и канавы, как возводить и чем красить заборы, сараи, конюшни,
какие делать балясины на крыльце. В 1722 г., после очередного навод-
нения, было предписано всем жителям поднять уровень полов с прежних
9 футов 7 дюймов до 12 футов 7 дюймов, чтобы напором наступающей
воды все полы не поднимало.121 Жители были обязаны мостить и посы-
пать песком улицу перед своим домом, копать и поддерживать в рабочем
состоянии водоотводные канавы, укреплять откосы каналов, делать набе-
режные и причалы, сажать деревья, убирать мусор и т. д., и т. п.122
В Петербурге, по примеру европейских городов, было налажено уличное
освещение. В 1720 г. английский мастер И. Петлинг представил Петру
«абрис фонарю» и потом был «сделан один такой образцовой фонарь», с
литыми, полированными стеклами. Его поставили у Зимнего дома царя.
Петр одобрил сооружение и приказал изготовить 595 подобных фонарей.123
Это были масляные фонари, спаянные из «двойного белого железа»,124
они стояли на Петербургской стороне возле государственных учрежде-
ний,125 а также на Адмиралтейском и Васильевском островах. Содержали
их за счет жителей. Для этого в 1723 г. Петр распорядился положить
11й РГАДА. Ф. 248. Оп. 31. Д. 1937. Л. 111.
119 Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 136—137.
120 ПСЗ. Т. 6. № 3708. С. 297.
121 Там же. Т. 6. №3853; Луппов С. П. История строительства Санкт-Петербурга...
С. 53; РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 527. Л. 24 об. (М. Земцов писал, что такое же произо-
шло в 1729 г. в Конюшенном дворе).
122 Петров П. Н. История Санкт-Петербурга. С. 156—157 и др.
123 Письма и выписки... Стб. 1251. См.: Семенович Г. Л. Уличное освещение города
С.-Петербурга: Очерк развития освещения столицы с ее основания по 1914 г. Пг., 1914.
С. 5—6.
124 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 356. Л. 95.
125 Там же. Д. 37а. Л. 358.
346
особый налог «на содержание в Санкт-Петербурге... фонарей и в улицах
чистоты». Тогда же зона освещения и порядка была расширена: «И за
Мьею речкой на строение и содержание фонарей, и в них огня с их при-
надлежности, и для содержания чистоты в улицах фурманов (т. е. повозок
для вывоза мусора.— Е.А.), и протчаго, положить збор з жителей».126
Как это бывало и с другими начинаниями Петра, за которые жители
должны были расплачиваться своими деньгами, «фонарное дело» двига-
лось медленно, и в 1723 г. столицу освещал всего 141 фонарь.127
Чистота и караулы — залог здоровья и тишины
Как известно, Петру принадлежит знаменитая фраза: «Париж воняет!»
Его «Парадиз» вонять не имел права. Регулярность строительства позво-
ляла более последовательно, чем в других городах, провести в жизнь
правила гигиены. Полиция следила за чистотой улиц, порядком на рын-
ках, опрятностью торговых мест и даже требовала, чтобы продавцы съест-
ного надевали специальные фартуки. Наблюдение за другими правилами
торговли тоже входило в обязанности полиции — меры и весы должны
быть «заорлеными, прямыми (т. е. с клеймом, точными. — Е.А.)», а цены
невысокими, неуказная торговля пресекалась, в праздник в лавках сидеть
было запрещено. Крыши на палатках и шалашах надлежало делать из
холстины, а не из рогож, запрещалось также продавать «нездорового
Караул у заставы при Аничковом мосте
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 52. Л. 9.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 146—147.
347
какого съестного харчу и мертвечины». Полицейские работали и «дегус-
таторами»: проверяли, нет ли в вине примесей воды или кваса.128 Рублем
и плетью они выбивали из петербургских жителей скверную привычку
выливать помои, сваливать «скаредный помет и мертвечину», строитель-
ный мусор перед домами, в реки или каналы. Дело это было для полиции
непростое, хлопотное. Как известно, в регламенте Адмиралтейств-колле-
гий самой короткой, но, наверное, самой трудноисполнимой должностной
инструкцией был регламент профоса, которому предписывалось смотреть,
«чтобы не испражнялись мимо отхожих мест», ловить таких любителей
вольного воздуха, заставлять чистить место преступления и пороть их
морскими кошками — многохвостной плеткой. Добиться чистоты было
трудно. Петровские указы с грустью и меланхолией констатировали как
непреложный факт: «Многое скаредство и мертвечина валяется по ули-
цам».129
Как только раздавался «тревожный бой» барабана, горожанам следо-
вало быть возле дома и ждать распоряжения начальства.130 Дело в том,
что с 1719 г. городские власти активно реализовывали царский указ,
чтобы «для лутчаго прекращения воров и протчих непотребных людей
зделат шлахболы (шлагбаумы. — Е.А.) и при них быть от всех дворов
ночному караулу». В своем указе 1719г. об этом нововведении Девьер
успокаивал жителей, волновавшихся, как бы их не переквалифицирова-
ли в будочников: «Иному достанетца такой караул в месяц одна ночь».131
Из горожан, организованных в десятки, полусотни и сотни, были созданы
ночные дозоры, которые следили, чтобы «в ночи, в неуказные часы никто
не ходили, кроме знатных персон, и огни в домах тушили, и никакого
питья и товаров не продавали». Всего еженощно караулить ночную тиши-
ну должны были 1200 сторожей. Если же исходить из того, что в городе
было 40 000 жителей, то на каждого выпадало одно дежурство в месяц.
Но реально в начале 1720-х гг. жители охранное дело саботировали и
выставляли 171 караул в ночь — всего 342 человека, остальные караулы
восполнялись военными.132
В го|юде-4>актически действовал, по современному говоря, постоянный
комендантский час, обусловленный законами военного времени. Согласно
регламенту Адмиралтейства, «ходить по улицам после десяти часов в
летнее время, а в зимнее после осми часов... запрещено».133 Этот регла-
мент распространялся не только на военных, но и на всех горожан, и
строго соблюдался. В 1720 г. полиции и стражникам предписывалось «в
неуказные часы никого без фонарей не пропускать, кроме знатных персон
и при них служителей, також бабок повивальных, но и у тех бы были
Там же. С. 141.
ПСЗ. Т. 5. №3210, 3212.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 139.
РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Л. 1 об.
Агеева О. Г. «Величайший и славнейший...». С. 147.
348
фонари, которых пропускать без задержания, но и меж до теми присмат-
ривать же, не будет ли кто другие под тем видом приходить, паче же ис
подлых». Из «подлых» — простолюдинов — разрешалось с фонарем про-
пускать «за крайней нуждой» только по одному человеку, при этом
«осматривать, кто что понесет явно или тайно под полою и свидетель-
ствовать, чьи то подлинно, и не имеетса у них какова к воровству оружия,
и к зажиганию серы, пороху или иного тому подобного». Солдатам и
матросам полагалось иметь при себе особые «билеты» от своих команди-
ров — тогдашняя разновидность увольнительной. Естественно, наведение
ночного порядка и тишины не обходилось без шума, драк и скандалов.
В феврале 1720 г. пороли кошками шпажного мастера Василия Зернова,
который был взят «у рогаток в неурочные часы бес фонаря и с карауль-
щиком дрался и брать себя под караул не давался».134 Точно так же
поступали с теми, кто пытался выйти из города без «пропускного пись-
ма». Таких, как школьник Василий Рокотов, шедший без пропуска, «на
заставе на Красном Кабачке», «брали под караул».135 В целом порядок в
Петербурге, по-видимому, был. Как говорил в 1731 г. академик Бильфин-
гер, «я в течение 5-ти с половиной лет ни разу не слыхал, чтобы кого-
нибудь ночью на улицах ограбили. И это я считаю за верх искусства
русской полиции... Если кто-нибудь на улице или в доме вздумает на меня
напасть, то я кричу "Караул!", ближний сторож, услышав мой крик,
ударяет в трещотку, которая у него в руке, и приближается к месту
шума. То же делают все соседственные сторожа, которые, услыша тре-
щотки, производят тот же звук и отправляются в направлении сигнала.
Так смысл доходит в одно мгновение, подобно беглому огню до ближай-
шей казармы или гауптвахты, во второе мгновение все выходы улиц за-
перты, в третье мгновение виновник шума сидит на гауптвахте и ожидает
наступления дня с твердой уверенностью в справедливом награждении.
Теперь вы верите, что город безопасен!»136
И все же лучше было не быть таким оптимистом, как академик Биль-
фингер, который жил во Францужеской слободе, и ночью не выходить из
дома. Зимой одинокого ночного путника поджидали не столько убийцы и
грабители, с которыми полиция боролась, сколько волки, целыми стая-
ми — в 30—40 особей — вторгавшиеся в город и дерзко нападавшие на
людей и скотину прямо на улицах и набережных. Как пишет иностран-
ный путешественник, зимой голод толкает хищников на дерзкие нападе-
ния в черте города. Собаки — первые, кто подвергается нападению вол-
ков, их «уволакивают от дверей домов и со дворов. В 1714 г. в городе
133 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Л. 13 об. —14.
134 Там же. Д. 53. Л. 52.
135 Письма и выписки... Стб. 1236.
136 Бильфингер Г. Б. Извлечение из речи, произнесенной в 1731 году о петербург-
ских достопримечательностях // Ученые записки императорской Академии наук по
Первому и Третьему отделениям. СПб., 1855. Т. 3. С. 711 — 712.
349
Петербурге волки, напав на часового перед Литейным двором, свалили его
на землю. Другой солдат прибежал на помощь, но его тут же разорвали
и сожрали».137
Хозяева домов обязывались сразу же приносить в полицию ведомость
о каждом человеке, который к ним приехал, будь то отходник или посто-
ялец, которому негде было переночевать. Хозяин должен был извещать
полицию и обо всех, кто уезжал из его дома. Нарушителя указа ждали
кнут, каторга и конфискация имущества. Указом 20 июля 1718 г. пред-
писывалось «всех гулящих и слоняющихся людей, особливо которые под
видом, аки бы чем торговали, и которые будут по* улицам пьяные кричать
и песни петь, и ночью ходить, и не в указные часы шататься — таких
хватать» и сдавать в полицию.138 Петр сам строго следил за состоянием
улиц и порядком на них. Многие городские чиновники, от губернатора
Меншикова, генерал-полицмейстера Девьера до последнего сторожа, за-
снувшего на посту, отведали его знаменитой дубинки.
Конечно, это не избавляло город от грабежей, краж и безобразий. Бег-
лые прятались в городе и в его окрестностях. В 1721 г. был схвачен вор,
беглый солдат Петр Федоров, который обворовал казенный амбар. Из до-
проса видно, что он «первую ночь начевал за рекою Большою Невою, близ
Литейного двора, в пустом дворе... другую ночь — на Оптекарском остро-
ву, за торговыми барками, третью — в вольном доме на Сытном рынке у
отставного урядника, у Савелия Григорьева». В ночь кражи «был он в
поле за солдацкою Бахмеотовой слободою пьян и проснулся в полночь, и
пошел по малой речке по берегу между Санктпетербургского и Аптекар-
ского острову (т. е. по Карповке. — Е. А), где нет караулов, и пришел к
старому Казенному дому», после чего и влез в амбар.139 Как видим, пере-
двигаться по ночному городу можно было и не натыкаясь на караулы.
Солдат Филипп Коровин был из таких же «шалунов», как Федоров.
В феврале 1723 г. он снял с чердака сушившееся там белье лавочных
сидельцев. Любопытен список снятых им вещей: «рубаха, двое портки,
платок пестрой, четыре полотенца, три платка шапочных, пять галсту-
хов, две повяски, две наволочки». А так как дело было в феврале, то,
видно, бельевой вор так гремел заледенелыми портками и галстуками, что
был замечен и снят с чердака разбуженными жильцами.140 В 1724 г. про-
изошло вообще событие уникальное — обворовали самого царя. Из мыль-
ни государя в Петергофе караульный солдат Василий Истомин и его
14-летний сообщник украли три занавески. Истомин был пойман и при-
говорен к смертной казни, замененной кнутом и каторгой.141 Видно, краж
царского имущества опасались и раньше — в 1719 г. у кузнеца был за-
Вебер Ф. X. Из книги «Преображенная Россия». С. 124—125.
138 ПСЗ. Т. 5. №3210.
139 РГИА. Ф. 467. Оп. 2. Д. 306. Л. 71.
140 Там же. Оп. 4. Д. 53. Л. 59.
141 Там же. Д. 53. Л. 127.
350
казан «большой железный замок в Летний дом Ее величества к казенной
Ее величества», то есть к особой кладовке.142
Впрочем, и днем, как и теперь, со своих вещей глаз спускать было
нельзя — украдут в один миг! Беглый солдат Федоров помянул на допросе,
что жил в «вольном доме на Сытном рынке». Поблизости были многочислен-
ные притоны, и вообще место имело славу московской Хитровки. Иностран-
ный путешественник писал: «Если пройти далее мимо крепости, то подой-
дешь к татарскому рынку, расположенному против кронверка. Здесь можно
частично просто на улице, на дороге, частично в двух рядах лавок купить
дешево всевозможные товары, такие, как старое платье всевозможных на-
циональностей, лапти, все сорта старого железа, нитки, старые веревки, де-
ревянные седла... и тому подобные вещи. У этих лавок обычно находится
большая часть продавцов, и толкотня бывает так велика, что тот, кто туда
попадает, должен беречь свой кошелек, шпагу, также шляпу и парик или
должен для лучшей безопасности держать все это в руках. Если бы некий
гренадерский капитан гвардии (немец), а также некая дама были бы поосто-
рожнее, то не пошли бы домой — первый без шляпы и парика, а вторая без
ожерелья. Ибо с ними обоими случилась такая беда, что в один и тот же
день, но у одного после другого и в разных местах рынка проезжающий на
плохой татарской кляче всадник без всякого разрешения отнял эти украше-
ния каждое особым движением. Затем он, под смех толпы, поблагодарил их,
повернувшись к ним спиной и тут же с кратким приветствием предложил
краденое в продажу и вслед за тем поехал своей дорогой».143
25 февраля 1722 г. посадский Переславля-Залесского Федор Саврасов
кричал «Караул!» и был приведен в полицию с каким-то прохожим. Сав-
расов показал, что торгует «в мясном ряду, в мазанке и сего февраля...
купил он на рынке ящик — дал 6 алтын, и нес на свою квартиру, и как
будет против Мытного двора, оной ящик, поставя на землю, стал мочит-
ца, а приводной с ним человек, идучи дорогою и, нашед тот ящик, унес,
и он, Саврасов, стал было у него тот ящик брать, и он стал ево (Савра-
сова. — Е.А.) бить, того ради он, Саврасов, кричал „Караул!" и карауль-
ные салдаты взяли их и привели в гварнизон».144
Отступление
Тут жили не только праведники и праведницы
Как известно, всякую армию в походе сопровождали толпы «прили-
пал»: маркитанты, мелкие торговцы, прачки, проститутки и прочая
подозрительная публика. Всякие попытки полководцев избавиться от
АСПбИИ. Ф. 115. Д. 604. Л. 119 об.
«Описание... столичного города»... С. 220.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 25. Л. 26.
351
маркитантских повозок были обречены на провал — армия без них
обойтись не могла: где еще можно было продать трофеи, купить вино
или нужные солдату мелочи, прогулять в увольнении жалованье? Так, с
самого начала в Петербурге селились люди, «помогавшие» солдатам и
жителям легко избавиться от денег или вкусить запретных плодов.
19 августа 1721 г., по указу генерал-губернатора А. Д. Меншикова, поли-
ция водила по улицам Петербурга арестанта — солдата Антипа Селез-
нева — для опознания мужчин и женщин, обвиненных им «в розглашении
непристойных слов разных чинов людем». Сохранился «Реестр, кого сол-
дат Селезнев опознал». «Языка» водили там, где он наслушался «не-
пристойных слов», преимущественно по притонам и так называемым
«вольным» домам. Протокол опознания и допросы жильцов и хозяев, по-
видимому, составлялись на месте: «На дворе торгового иноземца Меэр-
та никого не опознал, и сказал он, Селезнев, что той бабы нет, а он,
Меэрт, сказал, что, кроме тех людей, других никаких нет и такой бабы,
про которую он, Селезнев, говорил, не бывало. На дворе торгового инозем-
ца Вулфа опознал жену ево Магрету Дреянову. На дворе государева ден-
щика Орлова, в котором живет иноземец Иван Рен, опознал чухонку Анну
Степанову».145 Список первых петербургских притонов длинен, как и
список прегрешений Селезнева и ему подобных гуляк, находивших даже в
городе, славившемся своим строгим полицейским режимом, места злач-
ные, «вольные», полиции недоступные. Там играли в карты и зернь, как
записано в указах, владельцы их «сами шинкуют и шинкарей держат, и
торгуют всяким заповедным питьем». Кабаки были самыми оживленны-
ми местами развлечений простолюдинов. В одном из указов говорится о
том, что можно было наблюдать не только в Петербурге, но и по всей
стране: «А больше живут в кабаках и в торговых банях, на рынках и в
харчевнях, и в вольных домах».146 Речь идет о спившихся субъектах,
которые пропили все и жили безвылазно в кабаках и банях, так как
выйти на улицу им было не в чем. Во время переписей и облав они про-
ходили по разряду «голые».
За 1721 г. сохранилось дело, живо передающее «проблемы» любителей
хмельного. 27 февраля живописец Федор Григорьев и его ученик поймали
и привели в полицию целовальника Григория Никитина. Оказывается,
рано утром они шли на работу «на Гончарной двор для письма обрасцов
и пришед к избе, где продажа винная, увидали целовальника... несет из
Невы-реки в горшке воду с крупою и с тою водою они ево, целовальника,
поймали», заподозрив, что тот разбавляет драгоценный напиток про-
стой водой. Целовальник стоял на допросе на том, что не вино разбав-
лял, а «ходил на Неву-реку по воду для варения на пропитание себе каши,
в котором горшке и крупы были».147 Наличие крупы на дне горшка и
Письма и выписки... Стб. 1250—1251.
ПСЗ. Т. 5. №3212.
РГИА. Ф. 467. Оп. 1. Д. 18а. Л. 276 об.
352
■cseawsg*-: g
L .«vSXT* ,. -TF?S1? ■=■■■■4 *£?££;
;^?%£!3':!4': lV&
ШЯИг-'
Ассамблея при Петре Великом. Гравюра с картины Хлебовского
' - ^-гН ~ ^гшЛ- {—1~^~;^^4^\^^^^^4^?%
Свадьба карликов в 1710 г. С голландской гравюры
решило дело в его пользу. Что было с непротрезвевшими с вечера живо-
писцами, не знаю — наверное, выпороли плетью да выпустили.
Празднество, или Свалка у фонтана
На тему петербургских празднеств написано уже много работ. Из них
следует, что с самого начала истории города в его жизни сложился целый
набор праздников, как старых, традиционных (церковных), так и новых,
светских, которыми отмечали, прежде всего, победы русского оружия,
памятные даты из жизни царя и его семьёй. В те времена впервые люди
увидели «потешные зрелища» вроде маскарада, любителем которого был
сам государь. При дворе, а также в домах знатных вельмож с 1718 г.
регулярно устраивали ассамблеи, «заседания» Всепьянейшего собора, се-
мантика которого остается в значительной степени неисследованной. Шу-
товство, как и в XVIIв., процветало при петербургском дворе Петра.
Портрет на фоне города
Иван Балакирев, или «На дураке нет взыску»
Иван Балакирев стал самым знаменитым шутом русской истории мно-
го лет спустя после своей смерти в 1760 г., точнее через 70 лет, когда в
1830-х гг. легендарные истории о нем были собраны кем-то в анонимную
книжку «Анекдоты о шуте Балакиреве». Эта книжка об уморительных
проделках и остроумии шута стала необыкновенно популярна в народе, и
имя Балакирева знал каждый...
«Анекдоты» рисовали образ сидящего у ног царя Петра I умного шута
в дурацком колпаке, который своими прибаутками и дурашливыми, яко-
бы «не к месту», словами открывает властителю глаза, издевается над
настоящими дураками и славит истину и справедливость. В жизни все
было гораздо сложнее. Конечно, всем было ясно, что придворный шут, «ду-
рак» — это не клинический дурак, а особого рода служащий, а если над ним
и потешаются, то так же могут потешаться над любым подданным госу-
даря — будь на то царская воля! Кто-то из придворных, видя грустно сто-
явшего в сторонке шута, решил уколоть его и спросил: «Когда ты умрешь,
дурак?» «Не знаю, — мрачно отвечал Балакирев, — но, вероятно, после
тебя, потому что в списке дураков видел свою фамилию после твоей».
Петр I — великий реформатор — прошел через нашу историю окру-
женный не только талантливыми сподвижниками, но и пьяными, крив-
ляющимися шутами. Из них многие принадлежали к родовитым, граф-
ским и даже княжеским фамилиям. Иван Алексеевич Балакирев вышел из
столбовых дворян. В молодости он попал в армию, служил в Преобра-
женском полку. Ловкий и умный преображенец был зачислен в штат при-
354
И. Балакирев
дворных служителей. Мы не знаем,
шутил ли он при первом императоре,
как описывают это «Анекдоты», но
нам известно точно, что Балакирев
при Петре сильно пострадал, оказав-
шись втянутым в дело любовника
царицы Екатерины, Виллима Монса.
Он якобы работал у любовников «поч-
тальоном». В 1724 г. за связь с Мон-
сом Балакирев получил 60 ударов
палками и был сослан на каторгу.
К счастью для Балакирева, Петр вско-
ре умер, и Екатерина, став госуда-
рыней, вызволила с каторги верного
слугу. Однако только при Анне Иоан-
новне его окончательно призвали в
шуты, и вот уж тогда-то он и про-
слыл за большого остроумца.
Но не будем этому умиляться. Ес-
ли бы нам довелось увидеть шутки
Балакирева и ему подобных, то ничего, кроме отвращения к этому похаб-
ному зрелищу, мы бы не испытали. Люди же прошлого иначе относились
к непристойным словам и грубым выходкам шутов. Психологическая при-
рода шутовства состояла в том, что шут, говоря непристойности, обна-
жая душу и тело, давал выход психической энергии зрителей, которую
держали под спудом строгие, ханжеские нормы тогдашней морали. Как
пишет историк Иван Забелин, «на то и существовал в доме дурак, чтобы
олицетворять дурацкие, а в сущности вольные движения жизни». Так
было и с Балакиревым. Его шутки-интермедии, густо замешанные на не-
пристойностях, тянулись порой годами. То он жаловался в Синод на не-
послушную жену, и церковные иерархи, под гогот придворных, уговарива-
ли его супругу к «вступлению в брачное соитие по-прежнему». То вдруг
начинались непристойные ссоры Балакирева с другими шутами, и весь двор
помирал со смеху от эпизодов этой «войны»... А между тем распри шу-
тов были нешуточные, борьба за милость государыни тут шла с немень-
шим напряжением, чем в среде придворных — с кляузами, подлостями и
даже мордобоем. А это и было смешно...
Несмешно было только самому Балакиреву. Это была его работа, служ-
ба — грязная и порой опасная. В одном из анекдотов шут, спасаясь от
рассердившегося на его каламбуры Петра I, прячется под шлейфом платья
царицы Екатерины. Это значит, что слово — единственное оружие шута
дало осечку, шутка была не понята, старинное правило прощения шута
«На дураке нет взыску» не сработало и знаменитая дубинка грозного царя
нависла над его головой. Так случалось и потом. Поэтому, когда в 1740 г.
умерла императрица Анна, Балакирев выпросился в деревню и провел там,
355
в тиши и покое, остаток жизни — 20 лет. Более мрачного и неразговор-
чивого соседа окрестные помещики в жизни не видали: свое Балакирев уже
отшутил.
Особенно заботился царь об организации военных празднеств в честь побед
русского оружия, памятных дат. Каждый год торжественно отмечали побе-
ды русской армии при Лесной, Полтаве, Гангуте, Гренгаме и т. д. Необычай-
но торжественно и долго праздновали Ништадтский мир 1721 г.: литургии,
парады, шествия, застолья и фейерверки шли вереницей несколько недель.
С 10 сентября 1721 г. начался многодневный водно-сухопутный маскарад по
случаю свадьбы престарелого «князь-папы» Никиты Зотова. Как и в других
случаях, Петр тщательно составлял программу мероприятия, сам занимался
подготовкой фейерверков. Он участвовал и в карнавальных шествиях, был
у всех на виду в маске голландского матроса с барабаном среди тысяч других,
самых разных масок. Никто из участников маскарада не имел права снимать
маски и переодеваться целую неделю. Вообще, все эти празднества для их
участников были обязательно-принудительны.
В 1723 г. устроили торжественную встречу «Дедушки русского фло-
та» — ботика, на котором некогда юный Петр постигал азы кораблевож-
дения. В день своего рождения, 30 июня, Петр пришел из Шлиссельбурга
на ботике и обменялся салютом из пушек с Петропавловской и Адмирал-
тейской крепостями, а также со стоявшими на Троицкой площади гвар-
Перенесение мощей святого Александра Невского в Петербург в 1724 г.
Гравюра с картины Баснина
356
дейскими полками. Стреляли они и тогда, когда император причалил у
Троицкой пристани, прошел на службу в Троицкую церковь, а потом
появился на площади. Палили пушки и когда в здании Сената начался
обед в честь прибытия «дедушки». Потом, в августе того же года, «де-
душка» повидался с «детками» — кораблями Балтийского флота. Это
«свидание» также сопровождалось пышным празднеством. Петр решил
поместить ботик на вечное хранение в кронверке (так писал И. И. Голи-
ков), однако потом царь передумал, и ботик поставили в Петропавловс-
кой крепости, в Государевом бастионе.148
Церковно-государственным праздником огромного масштаба стала
встреча мощей Александра Невского, которые перенесли из Владимира в
Александро-Невский монастырь в 1724 г.149 Подобные праздники, очень
оживляли довольно однообразную, серую и трудную жизнь петербуржцев.
Обычно жителей заранее извещали о начале торжеств, они приглашались
вдоволь «поработать зеваками», могли насмотреться на участников празд-
неств, но главное, ради чего они подчас собирались в несметные толпы,
бывало припасено под занавес: их бесплатно поили и кормили. Для этого,
в духе культуры барокко, устраивали винные фонтаны, вино и водка в
которые подавалась из поднятых на высоту бочек. «Закуской» служили
выставленные посреди площади на особом подиуме зажаренные быки,
набитые зажаренной же дичью. По сигналу из дворца полиция снимала
оцепление — и толпа алчно устремлялась к даровому угощению. По дан-
ным позднейших времен (вплоть до описания трагедии на Ходынке в
1896 г.) мы знаем, что эти публичные угощения народа выглядили до-
вольно мерзко: неизъяснимая жадность, грубое желание урвать дармовое
внезапно охватывали толпы, и люди, озверев, рвались к фонтанам и
быкам, давили и топтали упавших, вырывали друг у друга окровавлен-
ные куски мяса (прожарить на огромном вертеле быка все равно не уда-
валось), вычерпывали досуха шапками и лаптями винные фонтаны...
Обычно все празднества завершались «огненными потехами», которые
при Петре состояли из иллюминации и фейерверка. Иллюминация была
двух видов. Часто это были расставленные на окнах и крышах домов
свечи и плошки с жиром, их поджигали, и они обрисовывали контуры
здания или сооружения. Особенно эффектно выглядели в темноте огнен-
ные контуры Адмиралтейской и Петропавловской крепостей. Археологи
нашли при раскопках в Иоанновском равелине и Невской куртине множе-
ство таких глиняных плошек-светильников.150 Была и другая разновид-
148 Голиков И. И. Деяния Петра Великого. М., 1789. Т. 8. С. 379; Ларионов А. Л.,
Перовский Е. П., Афанасьев С. И. Ботик Петра Великого и его модель-реконструкция //
Труды ГМИСПб. Вып. 2. С. 82.
149 БерхгольцФ.В. Дневник... Ч. 1. С. 120 и др.; Семенова Л. Н. Общественные раз-
влечения в Петербурге в первой половине XVIII в. // Старый Петербург: Историко-
этнографические исследования Л., 1982. С. 161 и др.
15 Зурабян Н. М. Поздняя археология и коллекция глиняных курительных тру-
бок из фонда Государственного музея истории Санкт-Петербурга // КЗ. Вып. 3. С. 18.
357
ность иллюминаций. Плошки ставили на уступы и поверхности специ-
ально построенных сооружений, украшенных плоскостной или объемной
скульптурой и воиснкой арматурой — чаще всего храмов, гротов, павиль-
онов, беседок.
Исследователи справедливо отмечают особую назойливую идеологизи-
рованность празднеств петровского времени, их сложные для простого
зрителя аллегории и символы. Триумфальные арки, украшенные живо-
писными и скульптурными изображениями, прославляли победы русского
оружия, успехи преобразований.151 Их проектированием и строительством
занимались многие архитекторы Петербурга.
Особенно красочны были фейерверки. Петр сам любил жечь их, прояв-
ляя при этом большую изобретальность и смелость — он не раз рисковал
жизнью вблизи горючих, взрывающихся веществ, из которых состоял фей-
ерверк. Как известно, фейерверки устраивали на особом «театруме». Это
могло быть отгороженное и удаленное от зрителей и жилья пространство,
могли быть и стоящие на якорях плоты. На «театруме» воздвигали как
щиты с иллюминацией, так и «планы» — рамы огромных размеров. На
них с помощью пропитанных пиротехническими составами шнуров пиро-
техники (по проектам художников) создавали сложные изображения фи-
гур, храмов, надписей. Когда их в темноте поджигали, то горящие в опре-
деленном порядке шнуры создавали иллюзию объема и даже движения.
«Планы» ставили рядом или друг за другом и вместе или поочередно под-
жигали, возникали «огненные перспективы», особенно тогда, когда с помо-
щью «плана» стремились воспроизвести «огненный сад».
Сожжение фейерверка было делом необыкновенно сложным: плошки
на щитах иллюминаций, «планы» и другие составные части фейерверка
поджигали в строго определенном порядке. Все это должно было происхо-
дить быстро, подчас одновременно. Сотни вышколенных солдат бегали по
невидимым зрителям трапам и поджигали плошки и шнуры. Одновре-
менно с зажженными неподвижными элементами фейерверка поджигали
вращавшиеся силой реактивной тяги огненные колеса, специальные снаря-
ды, которые «прыгали», «скакали», а на воде— плавали, ныряли, под-
прыгивали над поверхностью (это ракеты не «верховые», а «водяные») —
словом, создавали иллюзию жизни.152
В петровском Петербурге фейерверки устраивали в разных местах: на
Царицыном лугу, на открытых пустых пространствах, на плотах или
барках, стоящих на Неве перед Летним садом, дворцом Меншикова, на
льду перед Зимним дворцом. Постепенно было осознанно особо эффект-
ное значение водной площади между Зимним дворцом, Петропавловской
Гребенюк В. П. Публичные зрелища петровского времени и их связь с теат-
ром // Новые черты в русской литературе и искусстве (XVII—начало XVIII в.). М.,
1976. С.136.
152 Сариева Е.А. Фейерверки в России// Развлекательная культура России XVIII—
XIX вв.: Очерки истории и теории. СПб., 2000. С. 91—93.
358
крепостью и Стрелкой Васильевского острова. На этом огромном водном
(а зимой ледяном) пространстве можно было устраивать самые разнооб-
разные празднества. Здесь проводили рождественские и новогодние гуля-
ния, 6 января здесь проходил обряд Водосвятия, на льду стояли войска.
Как говорил Петр, «зрелище приятное— видеть строй десяти полков на
льду Невы, кругом Иордани стоящих».153 Летом водная площадь давала
возможность устраивать безопасные для городской застройки огненные
водные потехи. Уже после смерти Петра здесь был построен постоянный
«театрум фейерверков». Он стоял на самой оконечности Стрелки Василь-
евского острова. «Театрум» представлял собой огромное, поставленное на
тысячи свай сооружение — помост с надстройкой.154 На карте Майера
1738 г. видно, что сооружение вытянуто с запада на восток и далеко
выдается в воду. Неподалеку была лаборатория для изготовления фейер-
верков.
Непременной частью празднеств были салюты, расцветавшие дивными
огненными фигурами в петербургском небе. Как уже сказано выше, из-за
салютов приходилось заново вставлять стекла в казенных заведениях на
Городовой стороне. Впрочем, так бывало и позже — гром десятков орудий
и взрывы «мирных» пороховых бомб плохо сказывались на ненадежной
петербургской архитектуре: в 1735 г. от «иллюминации, от метания бомб
и от розорвания с пороховою казною ящиков во академических полатах
стекол розбито двести сорок четыре», да «осыпались потолки».155 Зато
красота салютов была необыкновенной, а клики толпы над Невой особен-
но громкими.
Так, под клики толпы и гром салюта, простимся с этим юным городом
и его основателем, давшим ему имя, которое мы с вами наконец-то, на-
деюсь уже навсегда, вернули ему — Санкт-Петербург.
Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891. С. 50.
РовинскийД.А. Обозрение иконописания в России: Описание фейерверков и
иллюминаций. М., 1903. С. 206.
155 РГИА. Ф. 467. Оп. 4. Д. 637. Л. 2 об.; Д. 580. Л. 69.
Список сокращений
АСПбИИ — Архив Санкт-Петербургского института истории РАН
БАН — Библиотека Академии наук
ВЛУ — Вестник Ленинградского государственного университета
ГМИСПБ — Государственный музей истории Санкт-Петербурга
ДПС — Доклады и приговоры Правительствующего Сената. Т. 1—6. СПб.,
1880—1901
КЗ — Краеведческие записки
ЛП — Ленинградская панорама (журнал)
МИРФ — Материалы для истории российского флота
НА — Невский архив
ПБП — Письма и бумаги Петра Великого. Т. 1 — 12. СПб., Л.; М., 1887—
1977
ПКНО — Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство.
Археология: Ежегодники
ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1838
ПЧ — Петербургские чтения
РА — Русский архив (журнал)
РГАДА — Российский государственный архив древних актов
РГИА — Российский государственный исторический архив
РИО — Сборник императорского Русского исторического общества
PC — Русская старина (журнал)
ФБОН — Фундаментальная библиотека общественных наук
СОДЕРЖАНИЕ
ОТ АВТОРА 3
Глава 1. ОСНОВАНИЕ ПЕТЕРБУРГА 5
Земли Господина Великого Новгорода, или Незабвенная «государева потерька» 5
Допетербургские жители 9
Пройдусь по Королевской, сверну на Выборгскую 12
Перекресток дорог, или Все флаги в гости были к ним 14
Нападение — лучшая защита 16
Конец натянутой русско-шведской дружбы 17
Первый блин комом, или «Злощастная Нарва» 18
Отвлекающие набеги Шереметева 19
Без риска и суеты 21
Как разгрызли Орешек 22
«Время, время, время...» 25
Прощание со Шлотбургом 29
Отныне и навсегда 32
А был ли основатель при основании? 35
Чье же имя носит наш город? 37
Глава 2. ТРЕВОЖНЫЕ ГОДЫ ПЕТЕРБУРГА 40
На волне первого успеха 40
Крепость, ставшая огородом 41
Городовое дело — многотрудное 44
«В Петербурге спать будем спокойно» 48
Адмиралтейский двор, или Верфь под боком 50
Шведские мечты о реванше 54
Синие мундиры на Выборгской дороге 59
Шведское вторжение с моря, или Хитрый Крюйс 60
Умение не делать ошибок 64
Государь-мечтатель 67
Когда же мы стали столичными жителями? 71
Глава 3. КАК СТРОИЛИ ПЕТРОВСКИЙ ПЕТЕРБУРГ 74
Где стоять «фасаде»? 74
Остров-корабль, или Здесь самый балтийский ветер 74
Последний, или Василеостровский, вариант 77
Главное — хорошая строительная команда 83
«Черная кость» петербургской стройки 92
«Вести их с бережением и кормить довольно...» 95
Под сенью кайзер-флага 98
Свеча горела на окне 99
«По улицам мертвые валялись», или Цена Петербурга 105
«Восстал из лона вод...», или Технология петербургского строительства 112
Копай глубже, кидай дальше 114
Плотить плотины и мостить мосты 119
Как «учинить» изрядный огород 121
Что припасти к делу? 123
Лесопилки с крыльями, или «То-то бы для Дон-Кишотов было здесь работы» 123
«Петро-камень, Петро-град» 127
В ожидании «Сусанны» с кирпичом 129
«Время бить сваи» 130
Фахверк, сиречь мазанка 133
Без избы не обойтись! 135
Счастье жить под железной крышей 138
Стены «сштукатурят», а картины «ставят» 143
Глава 4. ПРОГУЛКИ ПО ПЕТРОВСКОМУ ПЕТЕРБУРГУ 147
Прогулка первая: по Заячьему острову 147
Петербург с птичьего полета 147
«Голландское детство» Петербурга 150
«Одеть болварки*камнем» 154
От ворот — поворот, или Путаница с мостами 156
«Гулящий голландец», пленные шведы и русские плотники 158
«Боевые часы» 165
А вокруг одни «магазейны с цейхаузами» да плац-майоры с гауптвахтами 165
«Русская Бастилия» 167
Как сидели арестанты 170
Штаб петербургской стройки 175
«Денежный двор» и тот лужок, где пасется «деревянная лошадь» 178
Прогулка вторая: по Городовому острову 179
Главная площадь столицы 179
Место встречи — у Троицы, на Всенощной 182
«Австерия», сиречь кабак 186
Как государь посетил «Гостинку» 188
«Умирать не страшно и не жалко» 189
Мазанковые канцелярии 192
Первый порт: теперь уж «все флаги в гости будут к нам!» 194
«Красные хоромцы», или Домик Петра Великого 196
Главное, чтобы соседи были хорошие! 199
Как царственная кухарка Академию открывала 201
362
Пристать к пристани 203
Старшая сестра Невского проспекта, а ныне ухабистая улица Куйбышева 204
Городили палисад 205
Адрес Марса — Городовой остров, солдатские слободы 208
«Обжорка», или «Сытный рынок» 208
«Мокруши» — место низкое 210
На дальней, Выборгской стороне 212
Прогулка третья: на материк 214
Адмиралтейский остров как сердце Петербурга 214
«Мои хоромы, что в слободе» 218
Трижды «Миллионная», что в Немецкой слободе 223
Под адмиралтейским шпицем 225
Церковь из чертежного амбара 227
Все-таки непонятно: почта это или кабак? 231
Дружба льва и кроликов, или Ошибка мясника Тихонова 233
Квартал Летних дворцов и огородов 237
Любимый царев «Огород» 240
Московская, да не родная, сторона 252
Приют лукавого пастыря, или Первая святыня юного града 258
Прогулка четвертая: по Васильевскому острову 262
Светлейший князь и его светлейший дворец 262
Два долгостроя на набережной 266
Глава 5. ОЖЕРЕЛЬЕ «УВЕСЕЛИТЕЛЬНЫХ» ДВОРЦОВ 277
Гениальный чертежик 277
«Гулять по работам» 283
Хитрость мастерства 286
Строительство рая 289
Цветущие сады 290
Чудо иллюминации 293
Водяные забавы 295
Хорошо в Монплезире, или Туман истории 298
«Огород не хуже версальского» 299
«Увеселительные дома Семьи» 302
Глава 6. КАК ЖИЛИ В ПЕТРОВСКОМ ПЕТЕРБУРГЕ 305
Первое поколение петербуржцев: сподвижники и невольники 305
Татарская слобода и «Финские шхеры» 309
Петербуржцы «вечного и невечного житья» 311
Петербургские каторжане 316
Кому в Петербурге жить хорошо? 318
Домик унтер-лейтенанта 320
Одни — в каменных домах, а другие — «как в ловушках для синиц» 322
363
Линии, «першпективы», адреса 327
Первое явление корюшки 330
Грязь, лед и иногда очень «большая вода» 332
«Невский флот» 335
Чума переселений и ужас регламентации 338
«Нюхальщик» Струков, или «От чего, Боже, сохрани!» 342
Полиция — душа гражданства 345
Чистота и караулы — залог здоровья и тишины 347
Празднество, или Свалка у фонтана 352
Список сокращений 360
ISBN 5-86007-374-71