XX век: великие и неизвестные
Уинстон Черчилль
МОИ ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
Москва
ACT

УДК 94(410)(092) ББК 63.3(4Вел)-8 4-50
Настоящее издание представляет собой перевод с английского языка
«Great Contemporaries»
Перевод с английского Е.Д. Браун
Опубликовано с разрешения Curtis Brown UK и Van Lear Agency LLC
Черчилль, Уинстон
4-50 Мои великие современники / Уинстон Черчилль; пер. с англ. Е.Д. Браун. - Москва: ACT, 2013. - 254 [2] с.: ил. - (XX век: великие и неизвестные)
ISBN 978-5-17-058931-9
Уинстон Черчилль оставил после себя множество талантливых литературных произведений — книг, мемуаров, речей и исследований, - за свои достижения в области литературы в 1953 году он был удостоен Нобелевской премии. Черчилль обладал даром яркого и образного слова, позволяющим рисовать убедительную и эмоциональную картину происходящего, он умел, отдав дань чувству, быстро перейти к ясному и четкому политическому языку.
В это издание вошли блестящие очерки Черчилля посвященные его великим современникам — кайзеру Вильгельму II, Бернарду Шоу, Льву Троцкому, Адольфу Гитлеру, Жоржу Клемансо и др.
УДК 94(410)(092) ББК 63.3(4Вел)-8
ISBN 978-5-17-058931-9
© Winston S Churchill, 1937 © ООО «Издательство ACT»

Введение
Сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (1874—1965), премьер-министр Великобритании, англичанин по отцу и американец по матери, соединил в себе национальные черты, присущие этим двум народам. Его имя свидетельствует о богатой родословной: Уинстон — имя, говорящее о принадлежности к королевской семье, с которой род Черчиллей был связан брачными союзами перед событиями 1642—1652 годов; Леонард — имя, данное в честь знаменитого дедушки Леонарда Джерома из Нью-Йорка; Спенсер — имя дочери первого герцога Мальборо, от которого и произошел род; Черчилль — первый герцог, чьи потомки восстановили свой высокий статус после битвы при Ватерлоо. В истории Великобритании жизнь и карьера Уинстона Черчилля не имеет аналогов по насыщенности, продолжительности и достигнутым результатам.
Черчилль сыграл ведущую роль в закладывании фундамента для процветания Британского государства', в формировании британского военно-морского флота перед Первой мировой войной, в установлении политических границ на Ближнем Востоке после войны. Во Второй мировой войне он стал национальным лидером Великобритании в борьбе против нацизма в Европе, вдохновляя и сплачивая британцев. В борьбе против коммунизма Черчилль также являлся ключевой фигурой, он считал, что для сохранения политического баланса в мире необходимо объединение англоговорящих народов. Черчилль много думал об истории Великобритании, о месте Британской империи на мировой арене и пришел к пониманию необходимости британско-американского союза, что и стало темой его последней книги «История народов, говорящих на английском языке».
Основными качествами Черчилля были смелость и изобретательность. Он обладал мощным, самобытным, развитым

4
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
интеллектом, отличался глубокой преданностью своей стране, великодушием, благородством, увлеченностью натуры и ироничным складом ума. Будучи остроумным и широко образованным человеком, Черчилль, безусловно, владел ораторским искусством, которому долго учился, и был артистически одаренной натурой. Эти таланты проявлялись в его литературных произведениях, занятиях живописью и в умении общаться с самыми разными людьми.
Он был не только государственным лидером, политиком, борцом, но и талантливым писателем и художником. Черчилль сочетал в себе черты великого государственного деятеля и талантливого писателя, был обаятельным, веселым, энергичным и располагающим к себе человеком. В определенном смысле он был игроком, всегда идущим на риск. В начале карьеры окружающие находили его неуравновешенным в основном из-за излишней эксцентричности. И, возможно, это самое плохое, что можно сказать о Черчилле.
Черчилль родился 30 ноября 1874 года в родовом поместье Бленхейм близ Оксфорда, построенном Джоном Черчиллем, первым герцогом Мальборо. Поместье Бленхейм, названное так в честь великой победы Мальборо (1704), имело большое значение для Уинстона. Здесь он обручился со своей будущей женой Клементиной Хозьер (род. 1885). Позже он написал книгу, посвященную своему предку, «Мальборо, его жизнь и время».
Его отец, лорд Рэндольф Черчилль, был седьмым, младшим сыном герцога Мальборо. Его мать Дженни Джером имела индейское происхождение. Лорд Рэндольф, лидер Консервативной партии, канцлер казначейства, умер в возрасте 46 лет, после того, как его карьере пришел конец. Для молодого Черчилля это был серьезный удар, стимулировавший желание компенсировать неудачи отца и в политике, и в творчестве. Уинстон, внук герцога, должен был сам пробивать себе дорогу в жизни, зарабатывая на жизнь словом. В этом ему помогли товарищеские отношения с матерью, которая всегда отличалась смелостью и решительностью.
В 1888 году он поступил в лондонскую частную школу в Хэрроу, но высшее учебное заведение так и никогда не закон¬

ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
5
чил, так как упорно не желал изучать классику. Сосредоточенный на изучении родного языка, он увлекался написанием эссе и позже утверждал, что для него это было лучшей школой. В 1894 году окончил Королевский военный колледж в Сандхурсте и поступил на службу в 4-й гусарский полк. Первый практический опыт военной службы получил в качестве корреспондента-обозревателя, участвуя в партизанской войне с испанцами на Кубе.
Затем Черчилль был отправлен на службу в Индию, где серьезно продолжил свое образование, которое, по сути, являлось самообразованием. Его мать высылала ему коробки книг, сред1соторых были Гиббон, Макколей, Дарвин. Влияние этих ученых прослеживалось и в литературно-исторических работах Черчилля, и в его политических взглядах. Учение Дарвина навсегда стало его философией: жизнь есть борьба, шанс — самое главное в игре, смелость и умение наслаждаться каждым моментом игры — необходимые для нее качества. В 1897 году он служил в индийской армии в Малаканде, участвуя в экспедиции против восставших племен на северо-западной границе, а на следующий год была опубликована его книга «История малакандского похода». В том же году Черчилль начал служить в армии Тира, затем вновь выступил в роли солдата и военного корреспондента. Он принял участие в одном из последних сражений в Омдурмане, ознаменовавших конец войны. Черчилль описал эту битву и всю кампанию в книге «Война на реке», замечательный пример изображения исторических событий глазами очевидца. Обнажая недостатки армии, он нажил себе немало врагов среди военных.
В 1899 году в качестве военного корреспондента Черчилль участвовал в Южно-Африканской войне (Англо-бурская война 1899—1902 годов) и писал статьи для лондонской газеты «Утренняя почта». Выступая в роли скорее солдата, чем журналиста, он через месяц был захвачен в плен бурским офицером Луисом Ботой (впоследствии ставшим первым премьерминистром Южно-Африканского Союза и верным другом Черчилля). Черчилль был отправлен в тюремный лагерь в Преторию, но совершил побег и, выдавая себя за португальца, перебрался в Восточную Африку на фронт в Натале. По¬

6
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
бег сделал его в одну ночь знаменитым. О своих приключениях Черчилль написал в нескольких книгах, позднее он впервые совершил поездку по США.
23 января 1901 года Черчилль стал членом парламента, баллотируясь от Консервативной партии. После армейской службы в Южной Африке Черчилль сочувственно относился к бурам и весьма критически к высшему офицерскому составу британской армии, это отношение сохранилось на протяжении его работы в парламенте, в результате у него было немало противников среди консерваторов и высшего командования.
Как заместитель министра по делам колоний Черчилль сыграл значительную роль в заключении мира в Южно-Африканской войне. В 1906 году он опубликовал автобиографическую книгу «Лорд Рэндольф Черчилль», а в 1908 году «Мое африканское путешествие», в которых проявил себя как талантливый журналист. В этом же году он обвенчался с Клементиной Хозьер, и, по его собственным словам, «они были совершенно счастливы». В семье Черчилля родились пятеро детей: сын Рэндольф и четыре дочери — Диана, Сара, Мэри и Мэриголд, умершая в младенчестве.
Как министр торговли (1908-1910) и министр внутренних дел Черчилль внес большой вклад в либерализацию законодательства, он способствовал созданию биржи труда, ввел медицинское страхование и страхование по безработице, определил минимальный уровень заработной платы в некоторых отраслях промышленности и сократил продолжительность рабочего дня. Как военно-морской министр (1911—1915) он выступал за модернизацию британского флота, что стало насущной необходимостью, когда немецкие военно-морские силы начали наращивать мощь. Сотрудничество Черчилля с адмиралом лордом Фишером имело историческое значение, благодаря этому стали использоваться более современные виды топлива, были созданы военно-морские и авиаслужбы, а также в британской армии появились первые танки. С приближением войны Черчилль взял на себя ответственность за осуществление полной мобилизации флота.
С нападением немецких войск на нейтральную Бельгию в 1914 году он ввел британский флот в Антверпен, однако не

ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
7
смог противостоять силам противника. В 1915 году он попытался атаковать Турцию через Дарданеллы и установить связи с русскими армиями. Кампания потерпела поражение частично из-за отсутствия опыта проведения совместных русскобританских военных операций. Основная доля вины была возложена на Черчилля, как главного инициатора кампании, и когда в мае 1915 года коалиционное правительство было сформировано, он не вошел в него и лишился должности в Военно-морском министерстве.
Провал Дарданелльской операции мог стать концом политической карьеры Черчилля. Отойдя от политики, он начал заниматься живописью, хобби, которому он не изменял на протяжении всей жизни. В 1916 году он добровольно вернулся в действующую армию, на Западный фронт, где командовал 6-й Королевской стрелковой дивизией. Но вскоре премьер-министр Ллойд Джордж назначил Черчилля на пост министра снабжения.
В конце войны Черчилль стал министром военно-воздушных сил (1919—1921). На этом посту он провел реформы армии и способствовал развитию воздушных сил. Будучи военным министром Великобритании, он приложил немалые усилия для организации интервенции в Советскую Россию и борьбы против большевистского режима. Как министр по делам колоний (1921—1922) он сыграл ведущую роль в образовании нового государства на Ближнем Востоке, поддерживая евреев в Палестине и проводя т.н. «линию исторической справедливости». Черчилль непосредственно вел переговоры по образованию Свободного Ирландского государства, что вызвало неудовольствие консерваторов.
Потерпев поражение на парламентских выборах в 1922 году, Черчилль оказался в политической изоляции в последующие два года и продолжил писать мемуары «Мировой кризис 1923—1929». После нескольких попыток сформировать антисоциалистическую группировку Черчилль вернулся в Консервативную партию и стал канцлером казначейства в правительстве премьер-министра Стэнли Болдуина (1924—1929). В 1929—1939 годах Черчилль написал свои главные труды: «Мальборо» (1933—1938), черновой вариант «Истории наро¬

8
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
дов, говорящих на английском языке» (оконченной в 1956—1958), яркую автобиографическую книгу «Начало моей жизни» (1930), «Размышления и приключения» (1932), и том блестящих портретных зарисовок «Великие современники». Черчилль был одним из немногих, кто понял опасность, исходящую от гитлеровской Германии.
Однако никто не услышал эти многократные призывы нейтрализовать агрессивность гитлеровского режима и создать крупный альянс против Германии, пока еще не слишком поздно. Болдуин и Чемберлен стремились избежать каких бы то ни было политических маневров. Черчилль пытался консолидировать правое крыло консерваторов против чрезмерно либеральной, с его точки зрения, политики Болдуина и сумел склонить Эдуарда VIII на свою сторону, но в 1936 году произошло отречение короля от престола, и Черчилль остался без могущественной поддержки. С началом войны, в 1939 году, Уинстон был призван в армию и назначен первым министром адмиралтейства. Новость о том, что, четверть века спустя после первого назначения, Черчилль вернулся, мгновенно облетела флот. В сентябре первой волной немецких войск была разгромлена Польша, а весной 1940 года — северо-западная Европа, затем последовало падение Франции.
10 мая 1940 года Черчилль был облечен высшими властными полномочиями и стал премьер-министром на волне глобальных внутрипартийных изменений. Он оказался единственным лидером национального масштаба, способным возглавить страну в это сложное для нее время. В последующие пять лет, возможно наиболее героический период в истории Великобритании XX века, он принял руководство национальной обороной страны в качестве премьер-министра и министра обороны.
До 1941 года Великобритания вела войну практически без союзников. Задачами Черчилля стали создание оппозиции, организация защиты границ, создание антигерманских сил в Европе, в освобождении которой от нацистской тирании он никогда не сомневался. Будучи премьер-министром, Черчилль выступил в Палате общин: «Мне нечего предложить

ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
9
вам, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота. Вы спрашиваете о нашей политике? Я отвечаю: вести войну на море, земле, в воздухе, используя все силы и средства. Вы спрашиваете, какова наша цель? Я отвечаю одним словом — победа».
Таким образом, Черчилль возглавил антигитлеровскую коалицию в Европе, он особо выделял Шарля де Голля как «человека исключительной судьбы». Личные взаимоотношения Черчилля с президентом США Франклином Рузвельтом стали жизненно важными для государственной политики обеих стран. Поскольку Великобритания потеряла большое количество вооружения после июньской эвакуации из Дюнкерка и оккупации Франции германскими войсками, Рузвельт своевременно организовал доставку оружия через Атлантику.
К осени 1940 года Черчилль был уверен, что Германия не сможет выдержать военного вторжения Британии на ее территорию. Уверенный в этом, он принял важное решение отправить в Египет войска, призванные защищать Британские острова, чтобы сохранить колонии на Востоке. Подводная война была весьма тяжела для Британии, поэтому?Черчилль принял тяжелое решение уничтожить французскую флотилию в Оране (Алжир), он не мог допустить ее захвата германскими войсками, так как это могло бы нанести непоправимый вред Великобритании.
После вторжения Германии в СССР в 1941 году произошел поворотный момент в ходе исторических событий, и Черчилль буквально обеим руками ухватился за возможность найти сильного союзника. Атака японских войск на ПёрлХарбор привела к объявлению США войны Японии, Гитлер в свою очередь объявил войну США. В незабываемой вдохновенной и решительной речи в Конгрессе США после событий в Пёрл-Харбор Черчилль говорил о смертельной опасности, перед лицом которой оказалась британская нация, сражающаяся с неприятелем на протяжении года.
Мысль о создании большого союза для борьбы с агрессором, возникшая у Черчилля в 1930-х годах, теперь стала реальностью.
Получив возможность планировать спасение своих стран от агрессии нацистской Германии, Черчилль и Рузвельт сов¬

10
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
местно определили свои военные цели в Атлантической хартии, подписанной в августе 1941 года. Первыми результатами объединения союзников стали их высадка в Северной Африке и на Сицилии, вторжение в Италию. Несмотря на сложности в переговорах с советским руководством и личное вмешательство в решение этого вопроса короля Георга VI, ход военных действий укрепил Черчилля в убеждении о необходимости открытия второго фронта на западе Европы, к лету 1944 года завершилась подготовка вторжения союзников в Нормандию, чтобы сломить оборону Гитлера в Европе.
Последний год войны ознаменовался знаменитым партнерством Черчилля и Рузвельта. Черчилль оценил важность событий, которые начали происходить после войны, когда возросла мощь и влияние СССР и началось распространение коммунизма в Европе и во всем мире. На конференциях в Тегеране и Ялте Черчилль был озабочен созданием союза государств, способных поддержать его в борьбе со Сталиным и эффективно сдерживать экспансию СССР после войны. После капитуляции Германии в мае 1945 года Черчилль объехал Лондон, празднуя победу, но, как он писал впоследствии, его одолевали плохие предчувствия.
Перед капитуляцией Японии временное военное правительство Черчилля пало, и Лейбористская партия набрала большинство голосов на выборах в июле 1945 года, что стало ударом для Черчилля, хотя, несомненно, это стало результатом недовольства 20-летним правлением Консервативной партии, а не самого Черчилля. Он продолжал оставаться уважаемым лидером оппозиции консерваторов.
Черчилль вновь обратился к литературе, написав книгу «История Второй мировой войны» (1948-1953), и живописи, регулярно участвуя на выставках в Королевской академии. Несмотря ни на что его авторитет в стране оставался высоким. В знаменитой речи о «железном занавесе», произнесенной в Фултоне, Черчилль говорил об агрессивных целях СССР и распространении коммунистических идеалов, выступил с призывом к объединению англоговорящих народов для противодействия советской экспансии.

ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
11
26 октября 1951 года в возрасте 77 лет он вновь стал премьер-министром и министром обороны. Так как консерваторы получили большинство на выборах, а экономическая ситуация в Британии сильно осложнилась, поэтому спасти правительство мог только человек, обладающий сильной волей. Черчилль стал свидетелем коронации королевы Елизаветы II в Вестминстере в июне 1953 года, присутствуя на церемонии в качестве кавалера ордена Подвязки. В 1953 году он был награжден Нобелевской премией в области литературы. 5 апреля 1955 года на 80-м году жизни Черчилль вышел в отставку с поста премьер-министра, но оставался членом Палаты общин до июля 1964 года.
В последние годы Черчилль вел относительно спокойный образ жизни. В 1958 году в Королевской академии состоялась ретроспективная выставка его работ. 9 апреля 1963 года Черчилль был удостоен высокого звания почетного гражданина Америки. После его смерти в Лондоне 24 января 1965 года, в возрасте 90 лет, Уинстон Черчилль был провозглашен гражданином мира и 30 января погребен как национальный герой. Он был похоронен на церковном кладбище в Бленхейме, у могилы его отца.

Бывший кайзер

Никто не может судить о том, прав или не прав был император Вильгельм II в своих поступках, не задаваясь вопросом: «А что бы я сделал на его месте?» Представьте, что вас с самого детства воспитывали в убеждении, будто вы самим Богом были поставлены во главе могущественного народа и будто бы ваше благородное происхождение вознесло вас высоко над простыми смертными. Вообразите, что вы унаследовали власть над обширной, процветающей и могущественной страной, пожинающей плоды блестящих военных побед эпохи Бисмарка1. Представьте себе, что значит чувствовать себя властелином многочисленной, богатой, сильной и амбициозной германской расы. Вообразите, что на каждом шагу вы встречаете изъявления верноподданнических чувств, что вас окружают придворные, виртуозно владеющие искусством льстить.
Вам твердят, что вы гениальны, что вы — выдающийся полководец, который, когда придет война, поведет в бой великие германские племена, встанет во главе сильнейшей в мире армии и одержит победы, ни в чем не уступающие величайшим триумфам 1866 и 1870 годов. Именно вы назначаете канцлера и государственных министров, в вашей власти выбирать командующих военно-морскими и сухопутными силами. В империи нет ни одного чиновника, которого вы не могли бы сместить по своей воле. Каждое слово, которое слетает с ваших губ, воспринимается присутствующими с восторгом или, по крайней мере, с глубоким уважением. Для то¬
1 	Бисмарк Отто фон Шенхаузен (1815-1898), князь, государственный деятель Германии, первый рейхсканцлер Германской империи в 1871—1890 годах. Опираясь на мощь прусской армии, в результате Датской войны 1864 года, Австро-прусской войны 1866 года и Франко-прусской войны 1870-1871 годов осуществил объединение Германии. - Прим. ред.

14
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
го/чтобы получить что-то, вам достаточно лишь пожелать. К вашим услугам неограниченные богатства, шестнадцать дворцов и замков ожидают вашего посещения, ваш гардероб ломится от сотен роскошных мундиров. Если вы устали от военных парадов и лести придворных, к вашим услугам более изысканные развлечения. Государственные деятели, генералы, адмиралы, судьи, астрологи, философы, ученые и финансисты с нетерпением ждут возможности поделиться с вами своими знаниями; и любое ваше слово, касающееся предмета их деятельности, уже воспринимается ими как высшая награда. Близкие друзья никогда не упустят случая рассказать вам, насколько глубоко был потрясен тот или иной ученый вашей способностью уловить суть его предмета. По их словам, командующий сухопутными войсками был поражен тем, как великолепно вы разбираетесь в военной стратегии; дипломаты были изумлены вашей искренностью, или терпением, или самообладанием (в зависимости от конкретных обстоятельств); художники единодушно восхищались написанной вами аллегорической картиной. Иностранные державы в лести соперничают с вашими подданными, и во всех концах света вас приветствуют как «славнейшего из государей». И все это продолжается день за днем на протяжении тридцати лет.
Благосклонный читатель (позвольте нам употребить эту старомодную форму обращения), вполне ли вы уверены в том, что смогли бы противостоять такому искушению? Действительно ли вы уверены в том, что сумели бы остаться скромным человеком, не склонным ни преувеличивать собственную значимость, ни излишне полагаться на собственное мнение? Вы полагаете, что смогли бы сохранить такую добродетель, как смирение, и, наконец, что стремились бы всегда хранить мир?
Если бы вы все же смогли противостоять такому соблазну, к похвалам прибавилась бы горькая нота: «Нами правит слабак. Наш главнокомандующий — пацифист. Неужели великолепную армию возрожденной Германской империи может возглавлять президент Ассоциация молодых христиан? Неужели все победы, одержанные бессмертным императором Фридри¬

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
15
хом2 и великим Бисмарком, должны быть забыты? Неужели для этого велась освободительная война, неужели для этого вокруг Пруссии — этого «железного ядра» Германской империи — были собраны внушительные тевтонские силы? Немецкие земли, так долго разделенные, раздираемые противоречиями, наконец, объединились, и теперь нам нет равных. Одним ударом мы сокрушили Австрию, другим — нанесли поражение Франции. Во всей континентальной Европе нет ни одного государства, которое могло бы соперничать с нами, и даже две страны, объединившись, не смогут нам противостоять. Почему же мы должны ограничивать наши интересы Европой? Почему Англия, этот старый, обессилевший «морской волк», должна наслаждаться ролью мирового лидера и господством на море? Почему слабеющая Франция, которая так долго унижала и преследовала нас, а сейчас склонилась перед объединенными силами немецких государств, продолжает расширять свои колониальные владения? Появлению наших владений в Америке мешает доктрина Монро3, в Северной Африке мы ограничены англо-французским соглашением, с Востока и из Китая мы изгнаны целым рядом международных договоров и конвенций, так неужели мы станем это терпеть? Будет ли Голландия попрежнему процветать, распоряжаясь богатствами Восточной Индии? Неужели крохотная Бельгия продолжит эксплуатировать огромный и богатый протекторат Конго?
Мы согласны с тем, что в обществе сильнейших государств мы новички, мы согласны с тем, что на протяжении столетий для всей остальной Европы мы были не более чем ломовой лошадью, наемной рабочей силой, но сейчас мы объедини¬
2 Фридрих II Великий (1712—1786), король Пруссии с 1740 года, из династии Гогенцоллернов, крупный полководец; в результате его завоевательной политики (Силезские войны 1740-1742 и 1744-1745 годов, участие в Семилетней войне 1756—1763 годов, в первом разделе Польши в 1772 года) территория Пруссии практически удвоилась. — Прим. ред.
3 Доктрина Монро (1823), декларация принципов внешней политики США, провозглашенная в послании президента США Дж. Монро Конгрессу 2 декабря 1823 года. Монро выдвинул принцип разделения мира на европейскую и американскую системы и провозгласил идею невмешательства США во внутренние дела европейских стран и соответственно невмешательства последних во внутренние дела стран Американского континента. — Прим. ред.

16
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
лись и могущественны как никогда. Кто сейчас может сравниться с нами в работоспособности, в глубине научной мысли, в организованности, в развитии предпринимательства и науки? И, кроме того, у Германии есть огромная армия, готовая сокрушить любого врага по одному вашему слову. Разве мы не должны бороться за место под солнцем? Неужели наша промышленность никогда не сможет получать нефть, олово, медь, каучук и другое ценное сырье не из иностранных, а из немецких колониальных владений? Неужели мы всегда будем вынуждены ввозить все это из английских, американских, французских и датских колоний? Разве не будет у нас никакой другой далекой земли, на которой немцы смогут открыть такие же прекрасные школы, как в просвещенном Штутгарте, больницы, как в древнем Нюрнберге, или построить прекрасные здания, как в богатом Берлине? Мы опоздали, но мы намерены получить свою долю. Вы, наш император, должны, опираясь на волю благосклонного к Германии Господа и мощь нашей непобедимой армии, освободить для Германии лучшее место за столом среди других европейских держав. Если же вы не сделаете этого, мы сбросим вас с трона и сделаем все сами. В этот великий период истории Германской империи на троне не может находиться тот, кто слишком мягок и скромен для того, чтобы отстаивать немецкие интересы. Если наш император таков, что же, у него есть сыновья. В ком-то из принцев Господь должен был воплотить дух короля-воителя». Все это с блеском в глазах, сквозь зубы говорили бы те же самые люди, которые ежедневно кланялись вам.
Итак, первым уроком, сформировавшим характер юного императора, было представление о его собственном величии, вторым — о том, что он обязан утвердить величие Германской империи. Вильгельм II слышал такие речи со всех сторон, их потоки буквально обрушивались на него, и противостоять этому давлению, едва скрытому под всеобщим уважением, было почти невозможно. Вильгельм II полагал, что, если он хочет сохранить любовь и восхищение своих подданных, он должен оправдать их ожидания.
Еще одной проблемой были социалисты, которые, как внушали Вильгельму II его советники, были преступными

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
17
людьми, не заботящимися ни о величии Германской империи, ни о процветании монархии, ни о благополучии царствующей династии. Социалисты никогда, за исключением того времени, когда они проходили обязательную для всех службу в армии, не приветствовали своего кайзера. Они были противниками аристократии и всех землевладельцев, защищали самую недостойную часть нации. Они не испытывали никакого пиетета перед великолепной армией, благодаря которой Германия завоевала свободу и сохраняла государственное единство. Социалисты постоянно выступали против того, что отстаивал кайзер, против всех классов и групп, которые были верными слугами кайзера, но на самом деле являлись его господами. Кроме того, насколько грубы и лживы были социалисты! Как они высмеивали самого императора! Сколько лживых слухов они про него распустили и, что еще хуже, сколько скандалов вокруг имени кайзера началось при их участии! Мог ли император стать выразителем их идей? Мог ли он порвать с теми могущественными силами, которые поддерживали его трон и единство его страны, для того, чтобы отстаивать интересы тех, кто хвастался, что у них нет родины, что, придя к власти, они первым делом расправятся с коронованными особами? Мог ли он согласиться с позицией его врагов социалистов, пусть даже она совпадала с взглядами иностранных держав, когда отовсюду влиятельные военные и светские лица убеждали его в том, что многовековая традиция и сам германский национальный дух должен вдохновлять его на то, чтобы быть смелым? Уверены ли вы, читатель, в том, что, несмотря на такое давление, на все речи о королевском величии и величии империи, вы смогли бы остаться умеренным консерватором или либералом? Я удивлюсь, если это так.
Если учесть все искушения, которым подвергался Вильгельм II, и проанализировать все внешние обстоятельства, его правление окажется замечательным примером умеренности. Его образ действий нельзя осуждать. В течение тридцати лет Вильгельму II удавалось сохранить мир. На протяжении тридцати лет он учил своих офицеров говорить каждому, в том числе и иностранцам, что предотвращение войны — неотъемлемая часть политики германского императора. Возможное-

18
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
тей начать войну было множество, но кайзер тридцать лет не пользовался ни одной из них. Россия, государство, уравновешивавшее влияние Германии в Центральной и Восточной Европе, потерпела поражение в войне с Японией. Опасность войны на два фронта висела над Россией целых три или четыре года. Договор о союзе между Францией и Россией на деле стоил меньше, чем кусок бумаги, на котором он был написан. Франция фактически была отдана на милость Вильгельма II, но он сохранил мир. Во время его правления в дипломатических провокациях также не было недостатка. Германия потерпела дипломатическое поражение в Альхесирасе4, а конфликт в Агадире5 явился почти национальным унижением. Но Вильгельм II нашел способ успокоить немецкие вооруженные силы при помощи убедительных слов и красивых жестов. Он жонглировал такими выражениями, как «блистающее оружие», «адмирал Атлантики», «Нос volo sic jubeo, sit pro ratione voluntas»6, «Но никакой войны!».
Царствование Вильгельма II не отличалось продуманными, двуличными интригами, как, например, правление Бисмарка, или жестокими казнями. Кайзер просто напускал на себя важный вид, позировал и театрально размахивал перед носом соседних государств мечом, который не спешил вынуть из ножен. Все, чего он желал — это чувствовать себя Наполеоном, быть похожим на него во всем за исключением од¬
4 Альхисерасская конференция (1906) — конференция, созванная в Альхисерасе (Испания) по инициативе Германии для разрешения Первого Марокканского кризиса; участвовали представители Австро-Венгрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Испании, Италии, Марокко, Нидерландов, Португалии, России, США, Франции и Швеции. Решения конференции знаменовали дипломатическое поражение Германии, дали Франции и Испании возможность завершить колонизацию Марокко и упрочили англо-французскую Антанту. - Прим. ред.
5 Агадир — порт Марокко, где в 1911 году возник острый международный конфликт — Второй Марокканский кризис, — поставивший Германию и Францию на грань войны. Великобритания в целях укрепления Антанты поддержала Францию, и Германия была вынуждена согласиться на подписание франко-германского соглашения, признававшего преимущественные права Франции на Марокко в обмен за передачу Германии половины французской колонии Конго. - Прим. ред.
6 Hoc volo sic jubeo, sit pro ratione voluntas {лат.) - Я так велю, и пусть доводом будет моя воля. - Прим ред.

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
19
ного — кайзер совершенно не хотел участвовать в войнах. Воинственность Вильгельма II была чисто внешней, но проявлять ее было необходимо, ибо меньшее, что вы можете сделать для того, чтобы походить на вулкан, это закурить. Кайзер поступал именно так. Внимательные наблюдатели видели столб дыма днем и отблески огня по ночам. Время шло, эти огонь и дым все больше тревожили зрителей, и они стали собираться вместе, ища друг у друга защиты.
Мне посчастливилось быть гостем императора на маневрах германской армии в 1906 и 1908 годах. В это время он был в зените своей славы. Император верхом на лошади принимал парад своих доблестных легионов. Полки проходили перед ним один за другим, и казалось, что им не будет конца. Кайзера окружали короли и принцы, и казалось, что у него есть все, что только может дать властителю этот мир. Я до сих пор ясно помню торжественный въезд императора в Бреслау в самом начале маневров. Верхом на великолепной лошади ехал во главе эскадрона кирасиров в белых мундирах и увенчанных орлами шлемах. Улицы столицы Силезии заполнила восторженная толпа, а по пути следования процессии выстроились тысячи пожилых ветеранов в грубых черных шинелях и высоких шапках. Чудилось, что это великое и суровое прошлое Германии приветствует ее блестящее будущее.
Как непохожа эта картина на ту, что можно было наблюдать там же через 12 лет! Солдаты разбитой армии, сгорбившиеся в железнодорожных вагонах на датской границе, час за часом терпеливо ждали отправления. Подобно беженцам, они спасались от войск тех самых стран, армиям которых в прошлом они нанесли столько поражений, стран, которые они покорили и богатства которых растратили.
Ужасная судьба! Было ли это расплатой за политические просчеты или следствием нежизнеспособности режима в целом? Бесспорно, в этом случае легкомыслие и неспособность Германии адекватно оценить ситуацию были так велики, что сами по себе являлись крупнейшим политическим просчетом. Тем не менее,, историкам следует придерживаться более объективных взглядов: Вильгельм II не желал начала мировой войны и тем более не планировал ее. Однако все аргументы,

20
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
которые можно высказать в защиту Вильгельма И, представляют его характер в крайне невыгодном свете. Эти аргументы в целом чрезвычайно похожи на те соображения, которые были высказаны в защиту маршала Базена7, которого судили по обвинению в предательстве за то, что французские войска попали в окружение под Мецем: «Посмотрите на него, разве он предатель? Он всего лишь неудачник».
Действительно, невозможно преувеличить ту беспечность и самонадеянность, которая в течение жизни одного поколения ввергла Германскую империю в череду катаклизмов и катастроф. Юный кайзер, так легко отправивший Бисмарка в отставку, вскоре лишил Германию той уверенности в собственной безопасности, которую давал ей союз с Россией. Россия была вынуждена присоединиться к противоположному лагерю. Обширнейшая дружеская переписка между «Вилли» и «Ники» — двумя императорами могущественных империй, — все преимущества, которые можно было извлечь из личной симпатии друг к другу глав этих государств, пропали втуне, их результатом явился не русско-германский, в русско-французский союз. Император российский нашел более естественным подать руку президенту Республики, национальным гимном которой была «Марсельеза», чем императору, своему кузену и близкому другу.
Следующей роковой ошибкой Вильгельма II стал конфликт с Великобританией. С британской царствующей династией его связывали еще более близкие родственные отношения и более глубокие исторические связи, чем с Россией, но все они также были забыты. Уничтожение англо-германского союза требовало значительных усилий, но Вильгельм II выбрал благоприятный момент и успешно довел свою затею до конца. В этом ему
7 	Базен Ашиль Франсуа (1811-1888), маршал Франции (1864). Участник войн в Алжире (1835), Испании (1837), Крымской войны 1853—1856 годов, Австро-итало-французской войны 1859 года и Мексиканской экспедиции 1862—1867 годов. Во время Франко-прусской войны 1870—1871 годов командовал 3-м корпусом, а с 12 августа Рейнской армией, которую после боев у Гравелот и Сен-Прива отвел к крепости Мец, где она была окружена прусскими войсками. 27 октября 1870 года сдал Мец, в 1873 году был приговорен военным судом к смертной казни, замененной двадцатилетним тюремным заключением. В 1874 году бежал из тюрьмы в Испанию. — Прим. ред.

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
21
немало помогли два обстоятельства: его восхищение английским стилем жизни и английской модой и его личное соперничество с британским королем Эдуардом VII. К августейшей бабушке британского монарха — великой королеве Виктории — Вильгельм II всегда относился с глубоким уважением, однако Эдуард VII и в то время, когда он был принцем Уэльским, и тогда, когда он уже стал королем, вызывал в нем странную смесь ревности и презрения. В частных письмах к Эдуарду VII Вильгельм нередко разражался самонадеянными проповедями о его личной жизни, в частных беседах — не упускал случая сказать какую-нибудь колкость. Все эти выпады неизменно тем или иным способом достигали ушей британского монарха. «Где сейчас король?» — осведомлялся Вильгельм II у одного из английских гостей. «В Виндзоре, сир». — «Ах, — отвечал кайзер, — я думаю, он катается на лодке со своим бакалейщиком»8. Таким образом, родственные связи, которые должны были бы способствовать укреплению дружбы между Британией и Германией, стали причиной раздора. Разумеется, не стоит забывать о том, что Великобритания являлась конституционной монархией, и личные чувства короля не могли заметно повлиять на ее внешнюю политику. Однако в более серьезных поводах для ухудшения отношений также не было недостатка. Импульсивная телеграмма кайзера о «рейде Джемсона»9, направленная президенту Крюгеру10, исторгла из груди британского льва такое рычание, какого Германия никогда не слышала. Кроме того, существовало еще соперничество на море. По мнению кайзера, германский император должен был командовать не только величайшей сухопутной армией, но и флотом достаточно сильным для того, чтобы держать в страхе даже англичан — признанных властителей морей.
s Имеется в виду Сэр Томас Липтон (Lipton). - Прим. автора.
9 3 января 1896 года Вильгельм II поздравил президента республики Трансвааль Паулуса Крюгера с отражением т.н. «рейда Джемсона», являвшегося попыткой переворота, организованного с территории Родезии (Зимбабве) с одобрения Великобритании. — Прим. ред.
10 Крюгер Паулус (1825—1904), президент бурской республики Трансвааль в 1883—1902 годах. Участник военных операций буров против африканского населения. В период Англо-бурской войны 1899—1902 годов один из руководителей сопротивления буров британским войскам. — Прим. ред.

22
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Результатом этой политики кайзера было то, что Британская империя все больше сближалась с Францией. Этому сближению в немалой степени способствовал шок, испытанный британским правительством на Альхесирасской конференции (1906) и в Агадире (1911), а также от аннексии Австрией Боснии и Герцеговины (1908). То обстоятельство, что Британия на первых порах не афишировала союз с Францией и Россией, не делало его менее значимым или менее эффективным. Значительную роль в этом объединении сыграла также Италия. Одной из тайных причин заключения Тройственного союза11 было желание обеспечить лояльность Италии по отношению к Великобритании в любом военном конфликте. Что касается отношений Германии и Японии, то они были непоправимо испорчены еще в 1902 году.
Итак, воинственная и противоречивая политика Вильгельма II привела к тому, что Германия лишилась всех союзников за исключением слабой, плохо управляемой и раздираемой внутренними противоречиями империи Габсбургов. Заключенная Бисмарком система союзов, благодаря которой Германия чувствовала себя в безопасности, была разрушена. Мало того, Германии теперь противостояла коалиция стран, центром которой стала жаждущая реванша Франция. Еще одной проблемой был Эльзас. В конце концов только на совести Вильгельма II останется тот факт, что в напряженной обстановке в июле 1914 года он предоставил Австрии полную свободу карать Сербию за убийства в Сараево, а сам на три недели отправился в морской круиз.
Летом 1914 года Европа более всего походила на пороховой погреб. Вильгельма II можно сравнить с беспечным путешественником, который походя бросил горящую сигарету в открытую дверь порохового склада. Некоторое время сигарета просто дымила. Когда кайзер увидел, что все вокруг окутано непроницаемым черным удушливым дымом, а огонь уже начинает подбираться к пороховым бочкам, он подумал, что все будет легко исправить. Увидев, что Сербия униженно согласилась на авст¬
11 	Тройственный союз (1882) — военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879-1882 годах. - Прим. ред.

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
23
рийский ультиматум, он воскликнул: «Какая блестящая дипломатическая победа! Нет никакого повода для начала войны, никакой нужды в мобилизации!» Инстинкт, очевидно, подсказывал Вильгельму II, что необходимо изолировать место пожара, но было уже слишком поздно. Взрыв уже был неминуем, армия требовала войны. Испуганные, растерянные зрители, глядевшие на пожар, местные пожарные команды, только усиливающие суматоху, привели к выдвижению на первый план военных. В обстановке всеобщего замешательства ничего не значили ни помпезное великолепие кайзеровской власти, ни имперские амбиции, ни подобострастие придворных, ни стремление к сохранению мира. Власть перешла в более сильные руки. Неуправляемый национализм вырвался на свободу. Все покрыл рев орудий, и на сцене воцарились смерть и разрушение.
Война на два фронта, которой кайзер так опасался, стала реальностью такой же неоспоримой, как и выход Италии из Тройственного союза. Не менее реальной была и враждебность Японии. Бельгия неизбежно должна была нарушить союзнические обязательства. Армии германской и австрийской империй начали захватывать небольшие государства, расположенные вдоль их границ, что, по сути, означало войну уже на три фронта. В это время Британия предъявила свой ультиматум. Океаническая империя, которая так долго была союзником Германии, теперь присоединилась к ее противникам. Вокруг Германии смыкалось кольцо из стали и пламени.
Тогда Вильгельм II наконец осознал, куда он завел свою страну. Полный печали и страха, он написал потрясающие строки, которые как нельзя лучше характеризуют его душевное состояние: «Итак, известная дальновидность Германии наконец стала полностью очевидной... Это величайшее достижение, которое вызывает восхищение у того, для кого оно станет роковым. Даже после смерти Эдуард VII сильнее, чем я, хотя я все еще жив»12.
12 	Говоря о дальновидности Германии, Вильгельм II имел в виду то, что Германия, считая Британию вероломным союзником, действовала соответственно. Тем не менее Англия оказалась в выигрыше, а значит, Эдуард VII оказался и после смерти сильнее Вильгельма II. - Прим. пер.

24
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Правда состоит в том, что ни один человек не должен попадать в положение, в котором оказался Вильгельм II. Огромная ответственность за это ложится и на весь немецкий народ, столь фанатично преданный варварской идее автократии. Суть обвинений, которые предъявляет немцам история^состоит в том, что, несмотря на свой ум и храбрость, этот народ всегда преклонялся перед Властью с большой буквы и позволял водить себя за нос. Наследственная монархия, не предусматривающая активного участия монарха в управлении, является наилучшей формой правления для многих стран. В Великобритании эта система была доведена до совершенства — король, унаследовавший свою власть от предков, окружен блеском и славой, в то время как малозаметные, но компетентные министры обладают реальной властью и несут ответственность за управление страной. Однако, когда внешний блеск наследственной монархии и реальная власть сосредоточены в руках одного человека, это противоречит природе вещей. В такой ситуации на того, кто является этим человеком, налагаются обязательства, превышающие силы даже лучшего и величайшего из людей. Иногда, например, в годы перемен и социальных катаклизмов диктатура вполне может быть приемлемой, но тогда она является следствием общего хода событий. Диктатор в состоянии управлять бурным течением истории лишь потому, что он — его часть, потому, что он — ужасное порождение кризисной ситуации. Только при таких обстоятельствах он имеет достаточно сил и возможностей для того, чтобы царить в умах миллионов, чтобы изменить ход истории. Диктатор приходит к власти только в трудные времена, поэтому создание постоянного диктаторского режима, не важно наследственного или нет, неизбежно влечет за собой новые катаклизмы.
Вильгельм II не обладал ни одним из качеств, присущих современным диктаторам, за исключением манеры держать себя. Он был весьма впечатляющей фигурой. Находясь в центре мировой арены, Вильгельм II пытался играть роль, которая не по силам большинству людей. Он мало походил на великих властителей, веками сменявших друг друга на престолах государств и империй, на тех, кто занимал трон

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
25
только по праву рождения. Вильгельм II, бесспорно, был человеком умным и многосторонним, добрым и энергичным, но эти качества маскировали то, как мало он соответствовал избранной роли, а потому лишь усугубляли опасность его положения. Он знал, как подать себя, какие слова употребить, чтобы потрясти слушателей и выглядеть императором в полном смысле слова. Он мог топать ногами и гневно кричать, кланяться и улыбаться с мастерством прирожденного актера. Однако за этими широкими жестами и сценическими эффектами скрывался вполне обычный, не в меру тщеславный, но в целом добродушный человек, пытающийся разыгрывать второго Фридриха Великого. В этом позерстве не было никакого величия ума или духовного взлета. Его действия не были ни продуманной политикой, ориентированной на благо государства, ни расчетом, ни результатом глубокого понимания ситуации; они были подарком его поданным.
В конце концов, в своих мемуарах, написанных в вынужденном уединении в Дорне, Вильгельм II наивно открыл нам свое истинное лицо. В них нет никакой обезоруживающей открытости или столь характерных для него раньше обобщений. Напротив, можно предположить, что автору этих мемуаров недоставало понимания происходящего, чувства меры и, кстати, литературных способностей. Нас шокирует то, что Вильгельм II полагал, будто при помощи слова или поклона — действий, которые значат так мало, — можно было в течение тридцати лет удерживать в узде силы, которые, вырвавшись наружу, едва не разрушили весь мир. Это была не его вина, а его судьба, его рок.
М-р Ллойд Джордж13, который также обладал немалыми актерскими способностями, но при этом был человеком действия, оказавшись на месте Вильгельма II, не стал бы прибегать к такому саморазоблачению лишь для того, чтобы удовлетворить чувства победившей толпы. Он облачил бы свое пребывание в изгнании в одежды греха большего, чем смерт¬
13 	Ллойд Джордж Дэвид (1863—1945), премьер-министр Великобритании в 1916—1922 годах; один из крупнейших лидеров Либеральной партии. В 1905-1908 годах министр торговли, в 1908—1915 годах министр финансов. — Прим. ред.

26
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ный, ответственности больше той, которую может вынести человек, и возвел бы себя на эшафот символического искупления. На голову, с которой была сброшена императорская корона, он возложил бы венец мученика. А его смерть стала бы той жертвой, которая зачеркнула бы все грехи и возродила династию Гогенцоллернов.
Но в данном случае эта мрачная церемония не состоялась. Возобладали прозаические соображения. Лишенный трона император остался жить, его жизнь была комфортной, безопасной и неромантичной. Проходившие годы придали его бездействию некоторое достоинство. В первое время его личные добродетели казались как никогда очевидными. Он дожил до того времени, когда его самые жестокие враги, его победители сами познали сначала унижения, а потом и вовсе были забыты. Он продолжал жить и видел, как великие люди, которых он вверг в бедственное положение, преодолевают все несчастья и ужас поражения. Он дожил до того, чтобы увидеть, как Германия вынуждена была заплатить миллионы, чтобы ее не обвинили в отказе от обязательств. Бывший кайзер вел безупречную жизнь, имел отличное здоровье и прекрасную семью, в то время как германский флот, созданный с таким трудом, ржавел на дне близ берегов Шотландии. Он видел, как гордая германская армия, наводившая ужас на весь мир, армия, перед которой он так любил покрасоваться в мирное время, потерпела поражение и была распущена. Он жил так, когда его верные слуги, офицеры и ветераны многих славных войн томились в бедности и сносили унижения. Возможно, в этом была какая-то высшая справедливость.
Однако Вильгельм II прожил достаточно долго для того, чтобы всемогущее Время позволило ему одержать удивительную и парадоксальную победу над теми, кто сверг его с трона. Он стал свидетелем того, как большая часть Европы, в особенности его злейшие враги — Великобритания и Франция, — готова была воспринять реставрацию династии Гогенцоллернов, которую они раньше ненавидели, как сравнительно обнадеживающее событие, как свидетельство того, что опас¬

БЫВШИЙ КАЙЗЕР
27
ность миновала. При условии, что монархия Гогенцоллернов стала бы конституционной, мир воспринял бы ее как залог стабильности и спокойствия во внешней и внутренней политике Германии. Правда, такое положение вещей создалось не потому, что были оценены личные качества Вильгельма II, а потому, что другие варианты развития событий казались намного хуже. Демократы, свергавшие с престолов монархов, полагали, что они открывают дорогу прогрессу. Между тем результаты их деятельности становились все более и более плачевными. Любая королевская династия вынуждена править, опираясь на историческую традицию и заботясь о процветании страны в будущем, что служит своеобразной гарантией свободы и благополучия нации, гарантией, которую не в состоянии дать ни один даже самый могущественный диктатор. Таким образом, колесо истории сделало полный оборот, и лишенный трона император в своем убежище в Дорне вполне мог испытать горькое, ироничное удовлетворение.
Когда произошла катастрофа на Западном фронте, искусители умоляли Вильгельма встать во главе последней атаки и погибнуть вместе с немногими оставшимися верными офицерами. Бывший кайзер оставил нам объяснение, почему он не последовал этому языческому совету. Он бы никогда не принес в жертву жизни столь храбрых и достойных людей для того, чтобы поднять свой авторитет. Сейчас уже никто не сомневается*гом, что он был прав. Этим и стоит завершить мой рассказ о Вильгельме И.

Джордж Бернард Шоу

Мистер Бернард Шоу — одна из самых старых моих антипатий. Одна из первых моих попыток связно изложить свои мысли на бумаге (ее плоды никогда не были опубликованы), предпринятая в 1897 году, когда я служил в Индии младшим офицером, являлась свирепой критикой Бернарда Шоу и его статьи, где он унижал и высмеивал действия британской армии в одном из небольших военных конфликтов. До того момента, как я познакомился с ним самим, прошло четыре или пять лет. Моя мать, имевшая множество связей в артистической и театральной среде, пригласила меня на завтрак с Бернардом Шоу. Я был сразу же покорен его веселой, искрометной манерой вести беседу. Не меньше меня потрясло то, что он ел только фрукты и овощи, а пил только воду. Я предположил, что это его недавняя привычка и спросил: «Неужели вы действительно вообще не пьете вина?» На что он ответил: «У меня достаточно твердый характер, для того чтобы всегда придерживаться этого правила». Возможно, он что-то слышал о том, что в юности я был предубежден против него.
В последующие годы, особенно после войны, я имел с ним несколько приятных и, во всяком случае для меня, памятных бесед о политике. Подробнее всего мы говорили об Ирландии и социализме. Я думаю, наши беседы не оставили у Шоу неприятного впечатления, поскольку он был настолько добр, что подарил мне экземпляр своего magnum opus1 — «Руководство по социализму и капитализму для интеллигентной женщины». Преподнося мне книгу, Шоу заметил со свойственной ему иронией: «Это лучший способ помешать Вам ее прочесть». Как бы то ни было, моя память сохранила живую  *Magnum opus (лат.) - великий труд. - Прим. пер.

30
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
картину яркого, ловкого, жестокого человека, постигающего тайны бытия, именно таким я его и помню.
***
Один из биографов Бернарда Шоу - Эдуард Шанкс писал о нем: «Важнее помнить о том, что он начал блистать в 1890-е годы, чем о том, что он родился в Ирландии». Правда в том, что влияние Ирландии на личность и творчество Бернарда Шоу было замечено лишь теми, кто стремился его найти. Между тем влияние духа 1890-х годов в нем было весьма сильно. Это не бледная тень декадентов, а нетерпеливый дух новой журналистики, новых политических и религиозных течений. Все кипение и тщеславие, все основные черты новых движений в политике, науке и искусстве наложили на него ясный отпечаток. На протяжении девяти лет Бернард Шоу жил в Лондоне в бедности, все больше страдая от отсутствия признания. Между тем его пиджак табачного цвета, шляпа, повернутая из каких-то непонятных соображений задом наперед, и черное пальто, постепенно выцветшее до зеленого цвета, становились все более узнаваемыми. За все эти годы Бернард Шоу, по его словам, заработал всего шесть фунтов, из которых пять получил за рекламу. Иными словами, экономически он полностью зависел от своей матери. Хотя Шоу и написал несколько посредственных новел^що он не получил за них ни гроша. Он был настолько растерян, что писал статьи с расчетом поразить читателя первыми же словами. С течением времени у него начали появляться все новые и новые возможности заработать: он пробовал себя как музыкальный и театральный критик, занимался написани^политических памфлетов и статей. Однако» скольконибудь заметный успех пришел к нему только после появления в 1892 году его первой пьесы «Дома вдовцов».
Первые годы жизни, проведенные в Ирландии, привили Бернарду Шоу ненависть к респектабельности и напускной религиозности. Отчасти это имело место потому, что именно такие качества в те времена старались насильно привить молодым людям, а Шоу всегда оставался сыном своего времени.

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
31
Отчасти в этом были виноваты члены его семьи, которые всеми силами старались показать, что они достойны быть родственниками баронета, а также всеми силами старались скрыть свою бедность, но не достигали успеха ни в одном из этих начинаний. Бернарду Шоу запрещалось посещать службы «Низкой Церкви»2 и играть с детьми торговцев. Следствием этого явились сильные комплексы, от которых он так никогда и не избавился. Поэтому Шоу столь громко протестовал против так называемой «заказной морали», против суконного конформизма людей, считающих, что они принадлежат к благородному сословию, короче, против всего того, что в наши дни было обобщено мистером Киплингом3 в выражении «Нажива прежде всего». Когда долгое время спустя Шоу приобрел известность, он стал проповедником мятежа, ниспровергателем установившихся традиций, воинственным, веселым и вредным Паком4, раскрывающим загадки Сфинкса.
Этот энергичный, вечно что-то ищущий, сердитый мужчина примерно тридцати лет от роду, автор нескольких не имевших успеха романов и хлестких критических очерков, хорошо разбирающийся в музыке и живописи, был всегда готов выразить свое возмущение существующим порядком вещей. Будучи человеком среднего возраста, он встретил Генри Джорджа и сразу же с огромным энтузиазмом присоединился к «Фабианскому обществу»5. Он произносил речи в отелях и на перекрестках. Он преодолел собственную застенчивость. Он расцве¬
2 «Низкая Церковь» (Low Church) — направление в англиканской церкви с евангелическим уклоном, противостоящее т.н. «Высокой Церкви». — Прим, пер.
3 Киплинг Джозеф Редьярд (1865-1936), английский писатель, прославлявший личную отвагу, верность долгу перед родиной и искусством, сторонник культурной миссии англичан на Востоке. Основные произведения: «Бремя белого человека» (1899), «Ким» (1901), «Книга джунглей» (1894), «Вторая книга джунглей» (1895). Лауреат Нобелевской премии (1907). — Прим. ред.
4 Пак — лукавый лесной дух из пьесы Вильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь». — Прим. пер.
5 «Фабианское общество» - реформистская организация в Великобритании, основанная в 1884 году. В состав общества вошли преимущественно представители либеральной интеллигенции, в том числе Шоу, Вебб и Уэлс и др. Фабианцы признавали лишь эволюционный путь развития, отрицали революцию. - Прим. ред.

32
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
тил свою речь полемическими оборотами, появлявшимися в каждом предисловии к его пьесам. В 1889 году в его творчестве впервые стало заметно влияние марксизма. Впоследствии он пренебрег учением Маркса ради взглядов мистера Сиднея Вебба6. Шоу всегда признавал, что именно Вебб оказал определяющее влияние на формирование его убеждений. Но всего этого ему было явно недостаточно, Бернард Шоу все время пытался найти что-то, что заполнило бы собой то место, которое в его душе занимала религия, что-то, что стало бы определяющей и формирующей доминантой его мировоззрения. Мистер Шанкс писал: «Всю свою жизнь Бернард Шоу страдал от затруднения, в котором стеснялся признаться... в.системе своих взглядов он не мог найти Богу никакой удовлетворительной замены». Именно поэтому он вынужден был изобрести собирательный образ умеренного социалиста, трансформировав в него образ Спасителя, и включить Рай в свое представление о политическом будущем человечества.
«Искусство, — заявлял наш герой в одном из своих выступлений, — единственный учитель, за исключением фортуны». Но сам он не спешил действовать в соответствии с этой декларацией. Он никогда не ввязывался в затеи, не приносящие практической выгоды, а несколько лет спустя написал: «Все мои попытки заняться искусством, к счастью для искусства, полностью провалились. Это было все равно что скрести 10-дюймовыми ногтями по листу нотной бумаги». Разносторонний вкус заставлял его ассоциировать себя с Шопенгауэром, Шелли, Гёте, Моррисом и другими выдающимися людьми. Даже в тот момент, когда его критические способности, очевидно, пребывали не в лучшем состоянии, Шоу сравнивал Уильяма Морриса с Гёте!
6 	Вебб Сидней (1859—1947), общественный и политический деятель, по образованию юрист. В 1878—1891 годах работал в различных министерствах по экономическим и правовым вопросам. Был одним из организаторов и руководителей «Фабианского общества». В 1892—1910 годах член совета Лондонского графства, в 1912—1927 годах профессор Лондонской экономической школы. В 1915—1925 годах входил в состав Национального исполнительного комитета Лейбористской партии, представляя в нем «Фабианское общество». В 1924 году министр торговли, в 1929—1930 годах министр доминионов, в 1929-1931 министр колоний. - Прим. ред.

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
33
Тем временем Бернард Шоу всеми способами старался привлечь к себе максимум внимания. Шоу писал: «Я ухожу и присоединяюсь к тем, кто в первую очередь является джентльменами и лишь во вторую литераторами. Подайте мне экипаж и трубу». Он действительно трубил в трубу, шокируя публику, и бомбардировал общество множеством бессмысленных суждений вроде следующего из его произведения «Квинтэссенции ибсенизма»: «Для того; чтобы сжечь еретика, уже привязанного к позорному столбу, существует столько же веских оснований, сколько и для того, чтобы спасти команду тонущего корабля, прежде всего то, что так будет лучше».
Настоящий, ослепительный успех пришел к Бернарду Шоу лишь в конце 1890-х и сопутствовал ему до конца его дней. Пьесы Шоу выходили в свет с большими перерывами, но каждая из них заранее была буквально обречена на успех. Внимание просвещенной публики было приковано к таким его произведения^ как «Кандида», «Майор Барбара», «Человек и сверхчеловек». Он ринулся в пустоту, образовавшуюся после ухода Оскара Уайльда7, и по праву занял почетное место в английской литературе. Произведения Шоу характеризуются искрометным остроумием, напряженными диалогами, вызывающими сюжетами, продуманной фабулой и более глубоким пониманием жизненных установок, чем у его предшественников. Всему миру известны уникальные черты его драматических произведений. Пьесы Бернарда Шоу сегодня ставят чаше, чем произведения какого-либо другого драматурга, за исключением Шекспира, причем не только в англоговорящих странах, но и по всему миру. Люди разных политических взглядов, разных социальных групп, во всех странах ждут новых постановок и горячо приветствуют их появление на сцене.
7 	Уайлд Оскар (1854—1900), английский писатель. Изысканностью стиля близок французским символистам. В философском романе «Портрет Дориана Грея» (1891) развенчал декадентское представление о красоте, чуждой нравственности. Социально-критические тенденции в творчестве Уайльда проявились в комедиях «Веер леди Уиндермир» (1892), «Идеальный муж» (1895), «Как важно быть серьезным» (1899). Также его перу принадлежат лиричные, возвышенные по стилю и содержанию сказки, трагедии, статьи о литературе и искусстве, автобиографическая поэма «Баллада Редингской тюрьмы» (1898). — Прим. ред.
2 - 3253М

34
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Пьесы Шоу потрясли всех уже в первой постановке. Ибсен8 создал представление о «хорошо выстроенной пьесе», написав свои произведения лучше, чем кто бы то ни было до него. Мистер Шоу разрушил это представление тем, что вообще не «выстраивал» свои пьесы. Однажды ему сказали, что сэр Джеймс Барри9 полностью проработал сюжетную линию своей очередной пьесы до того, как начал ее писать. Мистер Шоу был буквально скандализирован: «Как же можно знать, чем закончится пьеса до того, как она дописана? Когда я сам начинаю пьесу, я вообще не имею представления о том, что в ней будет происходить». Другой не менее значимой новацией Бернарда Шоу было то, что ключевой точкой его пьес было не противостояние характеров или характера и обстоятельств, а конфликт мнений, аргументов. В его произведениях в виде отдельных типажей персонифицировались различные убеждения, а затем происходила борьба убеждений. Иногда этот конфликт мог носить драматический характер, а иногда все разрешалось мирным путем. Ключевой характеристикой практически всех героев Шоу (исключения из этого правила чрезвычайно редки) являются их слова, не характер или поступки. И тем не менее эти герои продолжают жить и сегодня.
8 Ибсен Генрик (1828—1906), норвежский драматург. Один из создателей национального норвежского театра, автор романтических драм на сюжеты скандинавских саг, исторических пьес, философско-символических драматических поэм «Бранд» (1866) и «Пер Гюнт» (1867), острокритических социальных драм «Кукольный дом» (1879), «Привидения» (1881), «Враг народа» (1882), «Гедда Габлер» (1890), «Строитель Сольнес» (1892). Ибсен выразил протест против всей системы современных общественных установлений, выступая против глубокого несоответствия между благопристойной видимостью и внутренней порочностью изображаемой действительности и требуя максимальной эмансипации человека. — Прим. ред.
9 Барри Джеймс Мэтью (1860-1937), шотландский драматург и романист. Автор произведений «Идиллии Старого Лихта» (1889), «Окно в бахроме» (1889), «Малый служитель» (1891), «Чувствительный Томми» (1896), «Томми и Гризел» (1900), «Кволити-стрит» (1901), «Восхитительный Крайтон» (1902), «О чем знает каждая женщина» (1908), но всемирную известность ему принесла сказка «Питер Пен» - история о мальчике, который отказался расти. В 1913 году он стал баронетом, а в 1922 году получил орден за заслуги, с 1930 года до самой смерти был канцлером Эдинбургского университета. — Прим. ред.

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
35
Не так давно я повел своих детей на «Майора Барбару». С тех пор, как я в последний раз видел этот спектакль, прошло двадцать лет. Это были самые ужасные двадцать лет в истории человечества. Почти все общественные институты претерпели существенные изменения. Исчезли пейзажи, остававшиеся неизменными на протяжении сотен лет. Наука полностью изменила условия жизни, стерла различия между городом и деревней. Эти двадцать лет стали целой эпохой, прошедшей железными шагами и потрясшей все на своем пути. Общество менялось постепенно, но эти изменения затронули самые его основы, изменились сами условия жизни в социуме и связанные с этим ограничения. Политические перемены были более резкими, чем социальные. Изменились убеждения отдельных людей и целых наций. Но, хотя прошло двадцать лет, в пьесе «Майор Барбара» я не заметил ни одного героя, слова и действия которого нужно было бы переписать, ни одного предложения или утверждения, которые звучало бы несовременно. Мои дети были изумлены, когда узнали, что эта пьеса, казавшаяся им в высшей степени современной, была написана более чем за пять лет до их рождения.
Немногие живут в соответствии с теми принципами, которые они проповедуют, и меньше всех — Бернард Шоу, и уж совсем немногим удавалось получить лучшее от своих убеждений. Духовной родиной Шоу, вне всякого сомнения, является Россия; его фактическое отчество — Ирландское свободное государство; однако жил он в благоустроенной и благополучной Англии. Его радикальные теории преобразования общества разительно контрастируют с благообразным поведением дома. Мало кто вел настолько респектабельный образ жизни, как Шоу, и настолько отклонялся от своих идеалов, как он. Он высмеивал женитьбу, а иногда и любовь, и тем не менее, немногим людям удалось заключить брак столь осмотрительно и при этом сделать его настолько удачным и счастливым. На словах он всячески поддерживал увеличение

36
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
всяческих свобод, заявляя, что в противном случае мир ждут самые ужасные бедствия, и в то же время ратовал за роспуск парламента и установление жесткой диктатуры, хотя, по всей вероятности, он стал бы ее первой жертвой. К нему вполне применим комментарий Джона Морлея10  11 к произведениям Карлейла11: «Евангелие молчания в тридцати томах от мистера Болтливого». Он высказывался в полном согласии с умеренными британскими социалистами, а в качестве компенсации удовлетворялся тем, что улыбался как Сталин и Муссолини. Шоу декларировал, что доходы всех людей должны быть равными и что каждый, кто имеет больше, чем другой, виновен (возможно, подсознательно) в бесчеловечности, если не в мошенничестве. Он всегда говорил о том, что многообразие форм собственности должно свестись к одной — государственной. Однако, когда по инициативе Ллойд Джорджа был принят бюджет, предусматривающий временное увеличение налогообложения, никто не протестовал так громко, как этот весьма обеспеченный господин. Он был капиталистом на деле и в то же время искренним коммунистом на словах. Он заставлял персонажей своих пьес беспечно рассуждать об убийстве человека ради торжества идеи и терпеть значительные неудобства, лишь бы не повредить мухе.
По-видимому, Шоу получал одинаковое удовольствие от всех этих противоречивых привычек, поз и мнений. Он шел
10 Морлей Джон (1838—1923), английский политический деятель, 1883 года член Палаты общин, в 1886 и 1892—1895 годах статс-секретарь Ирландии в кабинетах Гладстона и Розбери, затем в оппозиции к политике Чемберлена, с 1905 года статс-секретарь Индии в кабинете Кэмпбелл-Баннермана. Его работы «О компромиссе» (1896), «Вольтер» (1889), «Руссо» (1882), «Дидро и энциклопедисты» (1882). — Прим. ред.
11 Карлейл Томас (1795—1881), английский публицист, историк, философ. Окончил Эдинбургский университет (1814). Мировоззрение сформировалось под сильным влиянием немецкого романтизма и классического идеализма. Согласно развитой им теории весь мир, вся история представляются в виде ряда внешних, преходящих одеяний, эмблем, за которыми пребывает вечная божественная сущность - единственная реальность. Согласно его работам определяемые Провидением законы мира открываются лишь избранным, «героям истории» — единственным действительным ее творцам, а массы лишь орудие в их руках. Концепция «культа героев» получила широкое распространение в европейской историографии. — Прим. ред.

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
37
по жизни смеясь, развенчивая своими же собственными поступками или словами каждый аргумент, который он когдалибо использовал, и приходя к противоположным выводам по одним и тем же вопросам, дразня и изумляя всех, кому были адресованы его слова, пьесы и поступки. Он сам осмеивал каждую свою победу. Мир долго терпеливо и удивленно наблюдал за ловкими проделками, за изменениями цвета этого неповторимого, двуличного хамелеона, хотя он все время настаивал на том, что его должны воспринимать всерьез.
Я думаю, шуты, которые играли столь важную, но до сих пор неоцененную роль при средневековых дворах, спасали свою шкуру, которую с них в любой момент могли содрать, и шею, которую им могли без зазрения совести свернуть, именно потому, что их насмешки и выпады сыпались на всех без разбору, совершенно беспристрастно. До того, как один из оскорбленных успевал обнажить свой меч с целью покарать шута за его уничижительную остроту, он сам уже трясся от смеха, потому что его врагу или другу досталось еще больше. Все были настолько заняты, радуясь удачным шуткам, сыгранным с другими, что ни у кого не было времени на то, чтобы разделаться с источником этих насмешек. Таким образом, шут сохранял жизнь, так ему удавалось самым парадоксальным образом избегать наказания за свои проделки и свободно насмехаться над всеми, несмотря на варварство и тиранию, царившие в те^ времена.
Можно привести и другой пример. Он заплатил непомерную цену за работу в ИРА и покинул ее почти сразу же, смешной и несчастный. В «Другом острове Джона Булля» нас с первых же страниц очаровывают ирландский шарм и великолепно воссозданные национальные особенности, а затем мы видим тех же ирландцев, униженно прислуживающихся, мелющих вздор и не имеющих какой бы то ни было определенной цели. Либеральный правитель напрасно ждал бы от Бернарда Шоу справедливости и подтверждения своей правоты.

38
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Вместо этого он мгновенно оказался бы героем сатиры настолько едкой, что найти другую пьесу, равную ей по остроте, было бы довольно трудно. Бурные эмоции, вызванные в наших душах судом над Жанной д’Арк и ее казнью, немедленно перечеркиваются арлекинадой, разыгрывающейся в последнем акте пьесы. Бернард Шоу был самым блестящим социалистическим мыслителем своей эпохи, но это не помешало ему переделать «Красный флаг» - международный гимн Лейбористской партии — в «марш на похоронах жареного угря». Самую серьезную из работ Бернарда Шоу, посвященных социализму, — шедевр здравого смысла, воплощение и итог всех его убеждений, его многообразного жизненного опыта, работа, на создание которой он потратил три полных года, т.е. время, за которое вполне можно было написать полдюжины хороших пьес, — с неподдельным удовольствием читают в капиталистическом обществе, но она запрещена в социалистических странах.
У Бернарда Шоу все идеи, слова и поступки исключают друг друга, каждая идея опровергается, и в итоге все возвращается к началу. Мы сталкиваемся с мыслителем, оригинальным и глубоким, чьи суждения наводят на размышления. Однако{все его учение основано на противоречиях, все его идеи высказываются так, как будто в его голове никогда не возникает и мысли о том, что раньше он говорил нечто противоположное, не возникает ни малейшего желания хоть как-то сопоставить результаты своих собственных размышлений. Тем не менее, и в этом суть парадокса, никто не может сказать, что Бернард Шоу не искренен или что в главном труде своей жизни он был непоследователен.
Безусловно, тот факт, что среди нас есть такой шут, замечателен.
***
Несколько лет назад мое внимание привлекли записки, которые Бернард Шоу опубликовал после своей поездки в Россию. В качестве спутницы и товарища в это путешествие

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
39
он пригласил леди Астор12. Она, как и мистер Шоу, извлекает максимум выгоды из умения сидеть на двух стульях. Она известна на обоих берегах Атлантики — и в Старом, и в Новом Свете, — она одновременно является одной из самых заметных фигур великосветского общества и демократического феминистского движения. Ей удается сочетать сердечность и отзывчивость с грубой, саркастической манерой выражаться. Став первой женщиной — членом Палаты общин, она стала зримым воплощением исторических перемен. Леди Астор неизменно критикует азартные игры, но является владелицей лучших скаковых лошадей. Она поддерживает политику, проводимую в коммунистических странах в области здравоохранения и жилищного обеспечения, но сама продолжает жить в аристократическом Плимуте. Но все эти исключающие друг друга вещи она делает так естественно и непринужденно, что обществу, уже уставшему от критики, остается только смириться.
Пародируя известный пассаж Берка13, я могу сказать: «Прошло уже шестнадцать или семнадцать лет с того момента, как я впервые увидел нынешнюю виконтессу Астор в лондонском обществе, и никогда еще на этих берегах, земли которых она едва касалась, не появлялось столь восхитительное видение». Она приехала из Соединенных Штатов Америки, чтобы оживить и очаровать наше веселое, но все еще слишком озабоченное соблюдением приличий общество. Ее путь наверх был стремительным. Перед ней тотчас открывались все двери. Вековые предубеждения мужчин дрогнули, и двери Палаты общин, которые по неписаным правилам были закрыты для
12 Астор Нэнси (1879—1964), виконтесса, первая женщина в Великобритании, избранная в парламент от Консервативной партии, в 1931 году посетила вместе с Бернардом Шоу СССР. — Прим. ред.
13 Берк Эдмунд (1729—1797), английский политический деятель и публицист. Один из лидеров вигов, юрист. Противник политики короля Георга III, во время Войны за независимость в Северной Америке 1775—1783 годов выступал за компромисс с восставшими английскими колониями. Однако Французскую революцию 1789 года встретил враждебно. Сторонник эволюционного пути развития государства и общества. Работы: «Философское исследование о происхождении наших идей о возвышенном и прекрасном» (1757), «Размышления о Французской революции» (1790), «Письма о цареубийственном мире» (1796). - Прим. ред.

40
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
женщин и в которые всегда было очень трудно войти тем, кто родился в другой стране, широко распахнулись, чтобы впустить ее. Леди Астор проводили к ее месту мистер Бальфур и Ллойд Джордж, а вскоре она впервые произнесла речь. Среди многих сцен, разыгравшихся в Вестминстерском дворце, эта действительно была одной из самых запоминающихся. Бесспорно, это потрясающее достижение.
То, что руководители Союза Советских Социалистических Республик согласились на приезд в их мрачную страну этой потрясающей пары, просто изумительно. Русские люди всегда отличались любовью к цирку и бродячим артистам. С тех пор, как они посадили в тюрьмы, расстреляли или уморили голодом большую часть собственных комических артистов, образовалась прискорбная пустота, которую, по-видимому, и должны были заполнить их гости. В этот раз к услугам русских были клоуны, снискавшие мировую известность своими интеллектуальными трюками, своего рода Панталоне и Коломбина капиталистической пантомимы. Простые люди в СССР выстроились в ожидании. Улицы заполнили демонстранты с красными шарфами и флагами. Толпа ревела. Громкие приветствия советских рабочих оглашали воздух. Национализированные железные дороги обеспечивали удобство путешествия гостей. Нарком Луначарский произносил цветистые речи. Нарком Литвинов, не обращавший внимания на очереди за продуктами, выстроившиеся у советских магазинов, организовал великолепный банкет. Генеральный секретарь ЦК партии Сталин, «железный человек», покинул тщательно охраняемый Кремль, отложив утренний подсчет смертных приговоров и анонимных доносов, и принял гостей с улыбками и удивительным дружелюбием.
Однако мы не должны забывать, что этот визит носил образовательный и ознакомительный характер. Для наших политических и общественных деятелей было чрезвычайно важно понять хотя бы для себя, что же такое на самом деле Советская Россия, на своем опыте проверить, как осуществляется пятилетний план. Было необходимо выяснить, действительно ли коммунизм лучше капитализма и действительно

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
41
ли простые советские люди при новом режиме живут счастливо и свободно. Кто мог бы отказаться посвятить несколько дней поиску ответов на эти сложные вопросы? Для нашего великовозрастного шута, с его холодной улыбкой и удачно размещенными личными капиталами, это была блестящая возможность бросить несколько камней в огород своих давних противников. Муж леди Астор, как сообщали газеты, всего за неделю до этой поездки был приговорен судом США к выплате трех миллионов фунтов стерлингов налогов с утаенных им доходов. Поэтому все это коммунальное братство и единение казались ей в высшей степени притягательными.
Хотя я и подчеркнул комические черты этой поездки, она имела вполне серьезные последствия. Давно уже известно, что комедия и трагедия в сущности чрезвычайно близки. В России огромная масса невежественных людей живет, подчиняясь суровой дисциплине, уместной только в армии и то в военное время. Люди в мирное время страдают от суровых лишений, которые обычно выпадают лишь на долю народов, участвующих в жестоких затяжных войнах; в их стране правят террор, фанатизм и тайная полиция. В этом государстве люди живут так счастливо, что им запрещается покидать его пределы под страхом самого сурового наказания. Советские дипломаты и агенты, посланные на работу за рубеж, зачастую вынуждены оставлять дома жен и детей в качестве заложников, гарантирующих их возвращение. Здесь мы сталкиваемся с системой, чьи достижения в области социальной политики заставляют пять-шесть человек жить в одной комнате; с системой, в которой средняя зарплата по своей покупательной способности вряд ли может сравниться даже с пособием британского безработного. В этой стране опасно жить, свобода ее жителям неведома, изящные искусства и культура в ней медленно исчезают, а самыми важными мероприятиями считаются вооружение и подготовка к войне. Здесь поносят Бога, и человек, столкнувшись со всеми бедствиями этого мира, не может надеяться на милосердие ни на этом свете, ни на том; его душа, по выражению Робеспьера, «не более чем светлое дуновение, умирающее на холодных губах могилы». Власти этой страны прилагают все силы к тому, чтобы перевернуть

42
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
основы человеческой цивилизации при помощи хитрости, пропаганды, а когда это не удается, - откровенной грубой силы. В лице Советской России мы сталкиваемся с государством, миллионы граждан которого вынуждены находиться в эмиграции, которое методично уничтожает собственную интеллигенцию, в котором почти пол миллиона человек приговорены к непосильному рабскому труду за свои политические убеждения. Они гниют заживо или замерзают за Северным полярным кругом, их убивает непосильный труд на лесоповалах, в шахтах и карьерах, хотя многие из них были приговорены к такому наказанию всего лишь за то, что придерживались той самой свободы мысли, которая и отличает человека от животного.
Добропорядочным и сердечным мужчине и женщине не следовало позволять отвлечь себя от реальности настолько, чтобы не произнести ни одного слова осуждения в адрес государства, в котором людей пытают с такой черствостью и изощренностью.
***
Честно говоря, в трудные времена Британские острова не ощущали никакой поддержки со стороны мистера Бернарда Шоу. Когда нация борется за выживание, когда дворец, в котором шут не так уж плохо жил до страшных потрясений, подвергается нападению и все, от принца до конюха, обороняют его с оружием в руках, только эхо повторяет остроты шута в пустынных залах. Его остроты и изъявления благодарности, в равной мере достававшиеся друзьям и врагам, теперь скользят мимо, не достигая ушей спешащих вестовых, раненых мужчин и облаченных в траур женщин. Хихиканье плохо гармонирует со звуками набата, а яркая одежда с окровавленными бинтами. Однако наши беды позади, наши острова снова вне опасности, в мире царит спокойствие, постепенно возвращается свобода. А вместе с ней наступает время разобраться в самих себе. Остроумие и Юмор в расшитых мантиях вновь занимают свои места в обновленной и вновь

ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
43
готовой к плаванью лодке. Руины отстраивают, с полей вновь собирают урожай, воображение выпушено на волю из своей тюрьмы, и мы снова можем позволить себе смеяться14.
Итак, все кончено, мы можем гордиться нашим великим шутом и, находясь в безопасности, радоваться тому, что мы смеемся вместе с другими людьми, с теми, кто живет в других странах. Этот смех возвращает нам чистое и светлое чувство товарищества и родства со всеми людьми в мире. После того, как нам все это удалось, мы можем сказать — шут не виноват в том, что была война. Если бы мы все действительно были обмануты его размышлениями и остротами, разве бы мы не выиграли? Сколько людей не прошли бы мимо нас неузнанными и неоцененными! Любая нация должна гордиться тем, что смогла воспитать того, кто способен запомнить черты эпохи, в которой мы живем, и воссоздать их перед глазами наших отдаленных потомков. Святой, мудрец и клоун, почтенный, глубокомысленный и неуравновешенный Бернард Шоу заслуживает если щ приветствия, то хотя бы аплодисментов того поколения, которому он оказал честь, воплотив в себе его черты и связав его со всем человечеством. Он — лучший из ныне живущих писателей в англоговорящем мире.
Увы, мы начали смеяться слишком скоро. - Прим, автора

Джозеф Чемберлен

Первая черта, по которой можно узнать великого человека, — то, насколько сильное и долго длящееся впечатление он производит на окружающих. Вторая — в какой степени его начинания и действия оказали влияние на последующий ход событий. Тридцать лет прошло с того момента, как Чемберлен сошел с политической сцены, почти двадцать пять лет — со времени его смерти, и теперь очевидно, что обе вышеуказанные черты были присущи ему в полной мере. Все, кто видел его в годы расцвета, когда он был полон сил, отмечали, что он производил неизгладимое впечатление. Все, чем живет сегодня Великобритания, уходит корнями в его политическую деятельность. Он зажег маяк, который до сих пор горит, эхо горна, в который он протрубил, по сей день заставляет нерешительных солдат идти в бой. Финансовые трудности, с которыми Великобритания столкнулась в период пребывания Чемберлена у власти, продолжают оставаться одной из главных проблем не только британской, но и мировой политики. Имперские амбиции Великобритании, выдвинутые Чемберленом, являются одним из важнейших факторов истории, они оказали влияние не только на Британию, но и на весь мир.
Биограф Чемберлена, мистер Гарвин, посвятил исследованию его жизненного пути 10 лет. Мистер Гарвин подошел к своей деятельности со всей возможной ответственностью и как нельзя более полно изучил жизнь этого замечательного человека, опираясь на анализ личных бумаг Чемберлена. Будучи горячим поклонником «Джо» Чемберлена, мистер Гарвин стремился, прежде всего, прославить его память, однако ему удалось подняться над мелкими политическими склоками, борьбой партий и представить читателям созданную с макси¬

46
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
мальной полнотой и тщанием всеобъемлющую картину жизни своего героя и его эпоху. Очевидно, что исследователю удалось создать классическую работу, которую каждый, кто интересуется поздним викторианским периодом, будет стремиться не просто прочитать, но и иметь в своей библиотеке1.
Чемберлен вырос в Бирмингеме. Во времена его юности основным стержнем мировой политической жизни было противостояние двух аристократических партий — вигов и тори1  2 или аналогичных им партий в других странах. Джозеф Чемберлен был первым демократом, сделавшим попытку проникнуть в этот узкий избранный круг. В юности его политическая деятельность ограничивалась рамками родного города. Он вынужден был зарабатывать себе на жизнь, для этого он организовал свое дело и вышел в люди. Ему удалось стать депутатом Палаты общин лишь в сорок лет. В своем продвижение наверх он не мог рассчитывать ни на богатых родителей, ни на принадлежность к привилегированному классу. Он вынужден был бороться за каждый шаг, опираясь лишь на собственные силы, окруженный завистниками, число которых умножал каждый его успех. Он сам выбрал поле битвы и оружие, необходимое для победы. Его боевым конем стал радикализм, муниципальная политика стала стременем, опираясь на которое он вскочил в седло. Он стал мэром Бирмингема, прекрасно знающим все нужды своего города. Чемберлен был больше, чем просто городской голова, он лично заботился о газоснабжении и водопроводе, об общественных банях, проводил в жизнь все новейшие схемы улучшения городского хозяйства, был более компетентным, чем все его соратники, был жестким со всеми, с кем ему приходилось иметь дело. В этом не¬
1 Garvin J.L. The Life of Joseph Chamberlain, V. 1—3. — Прим, автора.
2 Виги, английская политическая партия в XVII—XIX вв. Возникла в конце 1670-х годов как группировка, выражавшая интересы части дворянской аристократии и крупной торговой и финансовой буржуазии, не желавших восстановления королевского абсолютизма. Виги образовали Либеральную партию Великобритании.
Тори, английская политическая партия в XVII—XIX вв. Возникла в конце 1670-х - начале 1680-х годов как группировка сторонников абсолютизма. В середине XIX века в результате разложения старой партии тори на ее основе сложилась Консервативная партия Великобритании. - Прим. ред.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
47
большом пруду он, бесспорно, был самой крупной и самой хищной рыбой.
Карьера этого выдающегося политика, лидера мирового масштаба, делится на два периода. В первом из них он прокладывал себе путь в мировую политику, во втором — действовал на этом уровне. В первый период Чемберлен был убежденным радикалом и, если вам угодно так его называть, республиканцем. Впоследствии он стал тори, ревностным патриотом, строителем империи. Его убеждения были естественными и искренними, они логически вытекали из тех обстоятельств, в которых он находился, из того, на какую ступень ему удавалось подняться на данном этапе.
Сначала перед нами Чемберлен — мэр и радикал, настроенный более воинственно, чем неуправляемые социалисты наших дней. В эти дни Чемберлен спрашивал, может ли он как мэр снизойти до того, чтобы пользоваться экипажем, поданным принцу Уэльскому (будущему королю Эдуарду VII) во время его визита в Бирмингем. Этот же человек впоследствии популяризировал идею огромной империи, центром которой должен был стать золотой обруч королевской короны. Мы видим Чемберлена*самого компетентного, самого вдумчивого экономиста, убежденного сторонника свободной торговли; а затем Чемберлена, который зажег факел тарифной реформы, ввел налог на продажу продуктов питания. Он щедро тратил отпущенные ему природой огромные силы на достижение практически противоположных целей, но при этом всегда был искренен. Он был прекрасным образцом животного, при линьке меняющего белый цвет шкуры на черный или, если прибегнуть к языку политики, огненно-красный на ярко-синий.
Невозможно измерить, сколько сил приходится затратить подлинно гениальным людям для того, чтобы обрести положение, которое соответствовало бы степени их одаренности, для того, чтобы стать частью мировой элиты. Можно предположить, что шестьдесят, даже семьдесят процентов того, что они могли бы дать миру, было растрачено в сражениях, единственной целью которых было добраться до места, где кипит битва, достойная их. Помню, я слышал однажды, как сэр Ми-

48
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
каэль Гикс-Бич3, сквайр, тори и интеллектуал, посвятивший свою жизнь государственной службе и тридцать лет занимавший должность министра колоний, в пылу спора о тарифной реформе в 1904 года бросил: «Я был империалистом еще тогда, когда мистер Чемберлен был политиком бирмингемского масштаба». Это было правдой. Для ссоры выпад был превосходен, однако в том, что Чемберлену удалось принять участие в большой политике лишь в зрелом возрасте, не было его вины. Он стремился пробиться наверх всю свою жизнь, но дорога оказалась долгой, и каждый шаг по ней давался ему с трудом.
Сначала была сказка о «радикале Джо». Мы видим здраво настроенного, зрело мыслящего, агрессивного сторонника радикальных перемен, смело идущего в бой против почти всех устоявшихся государственных институтов викторианской эпохи. Мы видим его дерущимся то рапирой, то дубинкой за то, чтобы люди обрели новый уровень политической и социальной свободы. Идя к своей цели, он не пасовал ни перед чем, не пропускал ни одного противника. Монархия, церковь, аристократия, Палата лордов, «местные партии»4, лондонский высший свет, привилегии знати, интересы сильных мира сего, привилегированные профессии — все они стали мишенями его острой критики.
Но в действиях Чемберлена не было никакой демагогии, пустых разглагольствований и голословного осуждения. Это точная, тщательно выверенная, холодная стратегия человека,
3 Гйкс-Бич Микаэль Эдуард (1837—1916), английский государственный деятель, с 1864 года избран членом Палаты общин. Заняв место в рядах Консервативной партии, он в 1868 году был назначен секретарем управления делами призрения бедных, а затем заместителем министра внутренних дел. В кабинете Дизраэли он занимал сначала должность министра по делам Ирландии (1874-1878), а затем министра колоний (1878-1880). В кабинете Солсбери он занял должность канцлера казначейства, кроме того, на него были возложены обязанности лидера Консервативной партии в Палате общин. В 1866 году он снова занял пост министра по делам Ирландии, но в 1887 году был смещен по болезни и заменен Артуром Бальфуром. — Прим. ред.
4 Имеются в виду объединения сторонников определенной партии или политической группы, действующие в рамках отдельных графств. Как известно, выборы в Палату общин в это время происходили по графствам. Для обеспечения прохождения туда «своего человека» влиятельные люди графства объединялись в такие группы, конфликтовавшие друг с другом. - Прим. пер.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
49
который, хотя и возвышался над простыми людьми, прежде всего, за счет великолепного образования и стабильного дохода, тем не менее понимал, чем они живут и какое бремя их гнетет. Он знал, что их терзает сознание несправедливости и неравенства, знал их расчеты и чаяния, знал, на что они откликнутся. Он решительно, от всего сердца, предложил себя в качестве лидера, которого ничто не может остановить на пути к достижению цели.
Сознательно или бессознательно он готовился к дальнейшим событиям, когда посвятил себя деятельности, успех в которой для большинства людей сам по себе является венцом карьеры. Со свойственной ему одаренностью, проницательностью и деловой хваткой Чемберлен смог организовать успешное предприятие, способное работать, не опираясь на поддержку властей или покровительство влиятельных людей, не обращая внимания на британских и иностранных конкурентов. Деловой успех Чемберлена был весомым и блестящим, как винты и гайки, выпускавшиеся на его заводе. Проработав в этом бизнесе 12 лет, он смог покинуть фирму «Чемберлен и Нетлефолд» и уйти на покой со 120 000 честно заработанных фунтов. Деньги его больше не интересовали. Он ощутил себя свободным, теперь он мог достичь всего, чего хотел. Обретенную им независимость можно сравнить с полным доспехом, облачившись в который, он получил возможность выступить лицом к лицу против сильных мира сего. Ничто не характеризует жизнь Чемберлена лучше, чем то, как он шаг за шагом двигался к достижению все более масштабных целей. Он всегда с гордостью вспоминал те времена, когда был владельцем скобяного завода. В 1900 году, во время напряженной предвыборной кампании, Чемберлен приехал в Олдем, чтобы выступить в мою поддержку. С веселым блеском в глазах он тогда сказал мне: «В первый раз я приезжал сюда для того, чтобы продать им мои гайки».
Вторая часть его жизненного пути тоже была подготовкой к достижению главной цели. Он знал Бирмингем как обычный горожанин и как владелец одного из городских заводов. Теперь он стал его мэром. Никогда еще местная администрация Великобритании не могла похвастаться столь выдаю¬

50
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
щимся чиновником. Его девизом стало: «С Божьей помощью город скоро не узнает самого себя». Трущобы были вычищены, горожане смогли насладиться чистой водой, светом и газовым отоплением, что быстро сказалось на демографической ситуации. В течение нескольких лет уровень смертности во многих районах снизился наполовину. В июне 1876 года Чемберлен смог написать: «Город украсили парки, были проложены инженерные коммуникации, появились новые рынки, газ и вода, его удалось сделать лучше5, и все это явилось результатом активной трехлетней работы».
Все эти масштабные достижения - основание прибыльного промышленного предприятия и восстановление городского хозяйства Бирмингема — были завершены к сороковому году жизни Чемберлена. Несмотря на конфликты, неизбежные в любом бизнесе, несмотря на решительность, с которой он проводил реформы, тот факт, что в двух столь различных сферах Чемберлен действовал обдуманно и эффективно, произвел глубокое впечатление на город, который он так любил. Бирмингем поддерживал его, невзирая ни на какие политические изменения. Горожане смеялись над любыми обвинениями в адрес Чемберлена, в угоду ему они меняли собственные цели и убеждения.
С того момента, как Чемберлен вступил на арену местной и национальной политики в 1870 году и до самой его смерти накануне Великой Войны6, т.е. в течение более чем сорока лет, лояльность Бирмингема оставалась неизменной. Его слово было законом. Только в нем жители Бирмингема видели своего лидера и когда он был ярым радикалом, и когда стал ревностным патриотом, когда он был поборником свободы торговли или протекционизма, когда он выступал как сторонник либерализма или как его ниспровергатель, когда он был соратником мистера Гладстона7 или его яростным оппонентом,
5 Курсив Черчилля. — Прим. пер.
6 Имеется в виду Первая мировая война 1914—1918 годов. — Прим. ред.
7 Подстои Уильям Юарт (1809—1898), английский государственный деятель, в 1832 году избран в парламент от партии тори, позднее стал сторонником курса либералов. В 1843—1845 годах министр торговли в правительстве Пиля, в 1845—1847 годах министр колоний, в 1852—1855 годах министр финансов в коа-

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
51
как в дни мира, так и во время войны. А когда он умер, то передал свою власть по наследству сыновьям, которые до сих пор правят от его имени. Это из ряда вон выходящий случай, подобного которому не найти в истории других крупных британских городов. Бирмингем с его многолюдными улицами, огромными заводами и трущобами проявил преданность, которой до сих пор отличались лишь горцы8. Романтика феодализма и наследственной власти ожила в новых условиях, чтобы еще больше возвеличить человека, который настаивал на их запрещении.
В сорок девять лет Чемберлен оказался на пороге глобальных перемен. Его взгляды на жизнь нашей страны, до того времени, несмотря на эмоциональную насыщенность, остававшиеся узкими и поверхностными, углубились и расширились. Он понял, что безжалостный ход истории доказывает правильность убеждений противоположных тем, которых он придерживался в юности и в более зрелые годы. Остаток своей жизни он потратил на борьбу с силами, в активизации которых была значительная доля его вины. В 1870 году он резко возражал против Акта об образовании, предложенного Форстером. В свое время Чемберлен выступал против церкви и идей мистера Гладстона, однако затем в 1902 году он пусть неохотно, но поддержал предложенный Бальфуром Акт об образовании, который установил, что раздельное образование является неотъемлемой частью британского стиля жизни. В первый период своей жизни он верил, что британская монархия обречена. Затем он осознал, что именно монархия является краеугольным камнем колониальной империи, созданию которой он посвятил последние годы своей жизни. В те времена, когда Чемберлен был главой Торгового управления, он произносил столь
лиционном правительстве Абердина, в 1859—1866 годах министр финансов в либеральном правительстве Пальмерстона. В 1868 году избран лидером Либеральной партии. В 1868-1874 годах премьер-министр; его правительство провело реформу начального образования, легализовало профсоюзы, ввело тайное голосование на выборах. Став в 1880-1885 годах во главе правительства, продолжал экспансионистскую внешнюю политику консерваторов. В 1886 году безуспешно пытался провести закон о гомруле, в 1892—1894 годах, будучи премьерминистром снова не смог провести этот закон и вышел в отставку. - Прим. ред.
8 	Шотландцы. — Прим. пер.

52
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
пламенные речи против протекционизма и продуктовых налогов, что представить себе более резкие выступления почти невозможно. В то же время в памяти потомков его имя ассоциируется именно с введением упомянутых мер.
Политика Чемберлена привела к результатам значительно более глобальным, чем он мог предполагать. Он сыграл главную роль в событиях, повлекших за собой начало Англо-бурской войны. Некоторые утверждают, что эта война положила начало эпохи насилия и всеобщего вооружения, что, в конце концов, привело к глобальной катастрофе. Чемберлен был самым активным противников закона о гомруле9. Эта инициатива была отвергнута, и хотя спустя годы соглашение все же было принято, его заключили на таких условиях, от которых бы отшатнулся сам Гладстон. Затем последовали события, которые можно назвать самыми одиозными в памяти нынешнего поколения.
Современной молодежи трудно понять, насколько серьезную роль в жизни их отцов и дедов сыграла борьба вокруг движения за гомруль. Восставшая Ирландия, которую мы в настоящее время воспринимаем как несколько дурно управляемых графств, находящихся вне сферы жизненных интересов Великобритании, в 1880-е годы подчинила себе парламент Британской империи. Ирландские страсти, ирландские идеалы, ирландские лидеры, ирландские преступления поколебали сами основы политической жизни Британии. Ирландская партия в парламенте — злонамеренная, остроумная и красноречивая — полностью расстроила формировавшийся веками порядок работы Палаты общин. Им удалось приковать к себе внимание всего мира. Они создавали и ниспровергали правительства и государственных деятелей. Подобно преторианцам в былые времена, они выставили империю на аукцион и продавали ее тому, кто заплатит больше. Таким образом, ирландская проблема оставалась стержнем политической жизни Великобритании в течение более чем двадцати лет. Эта проблема была своеобразным центром, вокруг которого
9 	Гомруль, программа самоуправления Ирландии в рамках Британской империи; выдвинута в 1870-х годах. - Прим. пер.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
53
вращалась вся британская политика, люди поднимались и падали, возносились к вершинам власти или впадали в немилость в зависимости от того, что они думали об этом конфликте.
Мистер Гладстон — признанный лидер либералов и радикальных демократов — попросту устранил Чемберлена от участия в решении ирландской проблемы. Противостояние Гладстона и Чемберлена можно назвать одной из самых странных и одновременно самых замечательных политических дуэлей. История началась с того, что Чемберлену удалось завоевать симпатии подавляющего большинства радикально (или, как мы сказали бы сегодня, социалистически) настроенных масс. Никто из современных политиков не мог так полно выразить интересы миллионов обездоленных, бесправных британцев. Одной из вершин карьеры Чемберлена явилась серия блестящих речей, посвященных проблеме ирландской автономии, представленная осенью 1885 года в парламенте. Широким охватом темы, продуманностью, уравновешенностью, авторитетностью и неординарностью эти выступления Чемберлена далеко превзошли все речи, до того считавшиеся образцом политической риторики. Мистер Ллойд Джордж совершал дальние политические поездки, и, хотя путешествовать в те времена было гораздо проще, многие помнят, что его предвыборные турне производили неизгладимое впечатление. Но Чемберлен обладал несравненно более ценными качествами. От зрелых политиков его выгодно отличали веская аргументация, напористость и грубость, от современных — большой реформаторский потенциал.
Мистер Гладстон был единственным властелином либеральной Великобритании. Никто не мог превзойти его в обаянии и ораторском искусстве, в свои семьдесят семь лет он подобно башне возвышался над бушующим морем политических страстей. Он был гигантом прошлой эпохи и без всякой симпатии относился к требованиям рабочего класса реально улучшить жизнь. Такие вопросы, как социальные реформы, работа, жилье, здравоохранение, обеспечение электроэнергией и чистой водой, вызывали в нем слабый, хотя и благожелательный интерес. Он занимался проблемами мирового мае¬

54
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
штаба и знал, что сердце Великобритании заставляют биться эмоции, а не соображения материальной выгоды, личные убеждения, а не получение прибыли. Либеральная партия, движения души которой так долго занимали его ум, не смогла отойти от привычной лояльности из-за выскочки из Бирмингема, несмотря на всю его популярность и компетентность, несмотря на то, что он был признанным сторонником реформ. В то время^как мистер Чемберлен говорил с рабочими об удовлетворении их нужд на понятном им языке, Великий Старик10  11
всерьез размышлял об организации освободительных крестовых походов за рубеж или хотя бы в Ирландию и совершенно игнорировал материальную сторону вещей.
Чемберлен требовал сравнительно немного. Все предлагаемые им реформы, казавшиеся такими радикальными, оказались значительно более умеренными,чем те, которые мы пережили. Наше утверждение, что забота о благосостоянии людей и счастье каждой семьи является главнейшей обязанностью правительства после обеспечения безопасности всего государства, стала аксиомой даже для консерваторов тори. Но в 1886 году мистер Гладстон победил «Джо» на его собственном поле — в области радикальных реформ. Гладстон сражался с ним и победил. До тех пор,пока Великий Старик не ушел из большой политики, Чемберлен не мог занять ни одной государственной должности. Битва была жестокой, и хотя мистер Гладстон выиграл ее, в рамках собственной партии, на более широкой политической арене ему был нанесен серьезный ущерб, и он также был отстранен от власти. Политическая дуэль Гладстона и Чемберлена привела к тому, что уже через шесть месяцев после ее окончания был заключен временный альянс на высшем уровне между Гладстоном и Парнеллом11,
10 Имеется в виду Гладстон. - Прим. ред.
11 Парнелл Чарлз Стюарт (1846-1891), ирландский политический деятель, лидер движения за гомруль (с 1877). С 1875 года член английского парламента, отстаивал требование широкой автономии для Ирландии при сохранении конституционных связей с Великобританией. В 1879 году участвовал в создании Земельной лиги и стал ее председателем. С целью дискредитации Парнелла английские реакционеры организовали его травлю, в конце 1880-х годов большинство сторонников гомруля отстранило его от лидерства. - Прим. ред.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
55
что привело к поражению либералов на выборах и беспорядкам в избирательных округах. Великий Старик смог выдворить соперника из либерального движения только ценой союза, ставшего основой двенадцатилетнего совместного правления тори и юнионистов.
Чемберлен никогда не понимал ирландского национального движения и всегда испытывал неприязнь к его участникам. Все амбициозные политики стремились заручиться дружбой Парнелла. В доме одного из безвестных членов ирландского движения разыгрывался спектакль под названием «вечный треугольник». Парнелл был любовником его жены, а обманутый муж не то любезный, не то угрожающий грелся в лучах натянутых улыбок и вынужденного политического покровительства лидера движения за ирландскую автономию. Долгое время Чемберлен общался с Парнеллом через этого обманутого мужа. Когда Гладстон хотел получить информацию по какому-то вопросу, он всегда мог прибегнуть к посредничеству упомянутой леди. Воспользовавшись этим путем передачи информации, Чемберлен предложил Ирландии прекрасно продуманную схему местного самоуправления, основанную на принципах федерализма. Когда Гладстон в конце концов потерпел поражение в политической борьбе, он отказался от идеи создания ирландского парламента. И Гладстон, и Чемберлен стремились понять суть создавшейся ситуации, однако Гладстон был неспособен воспринять ирландскую проблему целиком. Он игнорировал требования протестантского Ольстера, более того, он отрицал сам факт существования ольстерского сопротивления. Как и все либералы его поколения, Гладстон в своих построениях вообще не учитывал права ирландцев. Он возвел эту недальновидность в политический принцип. В итоге сейчас мы имеем разделенную Ирландию и разобщенное Соединенное Королевство.
Борьба вокруг гомруля, несмотря ни на что, стала одним из самых ярких эпизодов карьеры Чемберлена. Как это всегда бывает в жизни, ни одна из сторон не имела четкой позиции. Чемберлен прилагал все силы к тому, чтобы потушить ирландский национализм, и потерпел поражение. Гладстон с полным презрением к логической последовательности снача¬

56
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ла оттолкнул ирландцев, вынуждая принять его точку зрения, а затем вновь с ними сблизился. Мы можем с полным основанием высмеять деятельность обоих лидеров. Но с течением времени мы больше узнали об этой истории. Теперь очевидно, что оба политика были вполне искренни. Их взгляды на проблему никогда не были четко сформулированы. Как точно подметил Хартингтон, они всегда говорили на разных языках. Гладстон даже не подозревал, насколько Чемберлен силен, пока не схватился с ним не на жизнь, а на смерть. «Он никогда не говорил с нами в таком тоне!» - восклицал Гладстон после особенно резкой речи Чемберлена, в которой тот нападал на Билль о самоуправлении Ирландии. Должно быть, Гладстон часто упрекал себя за то, что не приложил больше стараний, чтобы удержать рядом с собой своего восставшего соратника. Теперь мы видим, что это все равно было бы бесполезно. Если смотреть в корень, распря была плоской, но ожесточенной.
С зимы 1885 года по зиму 1886 года Чемберлен потерпел ряд поражений/гаких жестоких, какие редко выпадают на долю британских общественных деятелей. Все, над чем он трудился, все плоды его политической деятельности были уничтожены. Все, чего он достиг как радикальный демократ, было сведено к нулю. Все его ближайшие друзья и единомышленники после этих событий стали его оппонентами. Разрыв политического союза с Джоном Морлеем и трагедия с Чарльзом Дильком12 изменили не только его карьеру, но и его личную жизнь и образ мыслей. Впрочем, с Морлеем, несмотря на все политические разногласия, они остались друзьями. Чемберлен также пытался сохранить дружбу Дилька, протянуть мост над пропастью отчуждения, но тщетно. После этого на протяжении долгих безрадостных лет он был вынужден заводить
12 	Дильк Чарлз Вентворт (1843—1911), британский политический деятель, в 1868-1886 годах и вновь с 1892 года радикальный член Палаты общин, в 1880-1882 годах заместитель министра иностранных дел, в 1882-1885 годах президент департамента местного управления. В 1886—1911 годах не занимался политической деятельностью. Написал работы: «Great Britain» (1890), «The british army» (1888); владелец журнала «Атенеум». — Прим. ред.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
57
друзей и работать в узком кругу тех, с кем ему приходилось сотрудничать в парламенте, в частности, с Хартингтоном и Вигсом. Чемберлену пришлось выучить язык ярых тори, тех, против кого он раньше пытался выступить совместно с радикальнонастроенными избирателями.
Ирландцы стали его постоянными противниками, они привнесли в британскую политику целый поток ненависти, обид, как свежих, так и накопившихся за столетия, они привычно винили Англию во всех своих несчастьях. Ирландцы понимали, что Чемберлен как никто другой способствовал поражению мистера Гладстона и был одним из самых ярых противников гомруля. Их злоба и возмущение были столь сильны, что в этом бренном мире мне больше никогда не довелось видеть чего-либо подобного. Чемберлен парировал их выпады с презрением и медленно, но верно, растущей враждебностью. То, что он заставил их испытать, давало им право ненавидеть его.
В упомянутых испытаниях Чемберлен показал себя с лучшей стороны. В трудных обстоятельствах его добродушие, постоянство, отменное умение контролировать свои эмоции и, наконец, то, что Морлей годы спустя назвал «гениальностью в дружбе», проявились как нельзя более ярко. Чемберлен был верным другом. Никто в этом отношении не отличался от него сильнее и не отвергал его дружбу более последовательно, чем его товарищ и коллега Джон Морлей. Гомруль, Акт о свободе торговли, войны в Южной Африке — каждое из этих событий служило новой причиной для обострения их политического соперничества, и, тем не менее, Морлей и Чемберлен остались друзьями. Не было ни одного года, в который они не нашли бы возможности встретиться, а встретившись, побеседовать свободно и с интересом, присущими бывшим союзникам. Чемберлен испытывал к Морлею искреннюю привязанность, которую не могли поколебать никакие катаклизмы, никакие, пусть даже самые болезненные удары, полученные или нанесенные на политической арене. Между Чемберленом и Гладстоном никогда не было подобной дружеской привязанности. По своему мышлению и воспитанию Гладстон был убежденным тори, и все в нем восставало против вызываю¬

58
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
щей политической фигуры Чемберлена, происходившего из Средней Англии. Великому Старику не нравилось, что его превзошел в популярности представитель рабочего класса. Он неохотно согласился на участие Чемберлена в сформированном им кабинете министров, не соглашался тесно сотрудничать с ним и избегал всякой конфиденциальности, которой он щедро одаривал других, несравненно менее талантливых соратников. Гладстон так никогда по-настоящему и не оценил силу личности и властные устремления «Джо» до тех пор, пока тот не выступил против него и не стал его непримиримым врагом. Возможно, это было к лучшему. Когда я впервые был избран в парламент, мне часто приходилось сидеть рядом с мистером «Джимом» Лоутером. Когда-то он входил в правительство Дизраэли13. Лоутер был типичным пережитком ушедшей эпохи, великолепным примером истинно торийского консерватизма, подлинным джентльменом и одаренным футболистом. Однажды он заметил: «Нам есть за что благодарить судьбу. Если бы эти двое объединились, то давно оставили бы нас без штанов».
Когда гомруль был похоронен и началось длительное правление тори, Чемберлен мог опереться лишь на одного влиятельного сторонника режима. Под предводительством лорда Рэндольфа Черчилля демократы-тори на выборах 1885 года в Бирмингеме сумели отвоевать семь парламентских кресел. Толпы рабочих, исполненных патриотических чувств, осудивших «Маджубу»14 и убийство Гордона, выступили против закоренелого радикализма, характерного для родного города Чемберлена, и почти победили. Однако в 1886 году
13 Дизраэли Бенджамин (1804-1881), граф Биконсфилд, премьер-министр Великобритании в 1868 и 1874—1880 годах, лидер Консервативной партии, писатель. В 1852, 1858—1859, 1866—1868 годах — министр финансов. Правительство Дизраэли вело политику колониальной экспансии (захват Кипра в 1878 году, подготовка аннексии Египта и др.). Автор романов «Конингсби» (1844), «Сибилла, или Две нации» (1845), где проводил идею лидерства аристократии в смягчении социальных противоречий. - Прим. ред.
14 «Маджуба» — 27 февраля 1881 года в бою у Маджуба-Хилл английские войска потерпели унизительное поражение от буров, потеряв свыше двухсот человек убитыми и ранеными; в числе погибших оказался и знаменитый генерал Колли. — Прим. ред.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
59
именно эти прежде враждебные ему силы стали основной опорой Чемберлена. Авторитет лорда Рэндольфа Черчилля среди тори Бирмингема стремительно падал, 19 июня он написал Чемберлену: «Мы должны оказать всю возможную поддержку либеральным юнионистам, не прося ничего взамен и без какого бы то ни было хвастовства и насмешек. Я буду настаивать на том, чтобы наша партия безоговорочно поддержала всех юнионистских кандидатов». Партийная дисциплина была безупречной. Повсюду в Бирмингеме демократы-тори объединялись с людьми, которых они более всего ненавидели, в итоге они получили подавляющее большинство в союзе с теми, кто еще так недавно был главным объектом их политических преследований.
Однако, затем последовал долгий период охлаждения. С 1886 по 1892 год Чемберлен, сначала с Хартингтоном, а после того, как последний стал герцогом Девонширским, в одиночку, сидел в центре Скамьи оппозиции15. Его окружали бормочущие упреки, потерявшие влияние сторонники Гладстона и излучающие непримиримую ненависть ирландские националисты. Сидя там, он сохранял легитимность власти юнионистского правительства. Чемберлен ни разу не дрогнул. Отставка лорда Рэндольфа, имевшая место в самом начале этого периода, лишила Чемберлена единственной связи с кабинетом. Фактически он являл собой пример «роскошной изоляции». Администрация Солсбери, несмотря на ряд грубых ошибок, продолжала цепляться за власть. Ситуация требовала от Чемберлена огромного терпения и постоянного самоконтроля. Способности Чемберлена оставались невостребованными до 1895 года, когда он вступил в финальный и лучше всего известный период своей политической карьеры, став колониальным секретарем и убежденным империалистом.
Я сохранил много ярких воспоминаний о великом «Джо». Он всегда был добр ко мне. Он был последовательно другом, противником, а затем снова другом моего отца. Случалось, что он выступал против моего отца, когда тот был на вершине
15 	Скамья оппозиции, специальные скамьи, отведенные для оппозиции в британском парламенте. - Прим. пер.

60
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
успеха, случалось — поддерживал его в трудных ситуациях. Как бы то ни было, их связывала личная симпатия и сотрудничество. В те времена, когда я только начал выглядывать из моей полковой колыбели и интересоваться политикой, мистер Чемберлен был, бесспорно, самой живой, зажигательной фигурой в британской общественной жизни, способной увлечь за собой. В Палате лордов царил почтенный, августейший лорд Солсбери, премьер-министр бог знает с каких времен. Рядом с ним на правительственной скамье сидел мудрый, осторожный, вежливый, всезнающий и бесстрашный Артур Бальфур, глава Палаты общин. Однако «Джо» был единственным, кто «делал погоду». Он был самым известным в народе политиком, и только он занимался решением социальных проблем и всегда готов был выступить, если возникнет необходимость, «с мечом в руках» против врагов Великобритании. Лишь его слова колокольным набатом отдавались в ушах молодежи всей Британской империи, которая воспринимала эти слова прежде всего сердцем.
Должно быть, я беседовал с Чемберленом на действительно серьезные темы намного чаще, чем с собственным отцом, ведь мой отец умер таким молодым. Чемберлен в разговоре всегда шел навстречу и был исключительно прямым и искренним собеседником. Первый такой разговор, насколько я помню, состоялся летом перед началом Южно-Африканской войны16. Мы оба были гостями леди Сент-Хелиер в ее очаровательном доме на берегу Темзы. Весь день мы в запуски плавали по реке. Чемберлен был очень дружелюбен, он беседовал со мной так, как будто я был уже взрослым человеком, его ровней, а после, как рассказывал Остин, всячески меня хвалил. Взаимоотношения нашей страны с президентом Крюгером были тогда исключительно деликатной темой. Я был твердо уверен, что мы должны проводить самую жесткую политику. Я помню, Чемберлен сказал: «Нет никакой пользы трубить атаку, чтобы потом оглянуться и обнаружить, что ни¬
16 Южно-Африканская война, Англо-бурская война 1889—1902 годов, в результате которой образовалось государство Южно-Африканский Союз, позднее - Южно-Африканская Республика. - Прим. ред.

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
61
кто не сдвинулся с места». Чуть позже мы проплыли мимо старика, который, гордо выпрямившись, сидел на стуле на своей лужайке на берегу реки. Леди Сент-Хелиер сказала: «Смотрите, это Лабушер». «Связка старых тряпок», — прокомментировал Чемберлен, отвернувшись от своего злейшего врага на политической арене. Я был потрясен выражением презрения и неприязни, на мгновение совершенно исказившим его лицо. Словно при вспышке молнии я увидел, с какой всепоглощающей ненавистью мой чуткий, вежливый и оживленный собеседник наносил и отражал удары в борьбе с Либеральной партией и мистером Гладстоном. Не существует упреков, которые не бросили бы ему в лицо его бывшие последователи и соратники. «Иуда», «предатель», «неблагодарный», «ренегат» — эти слова стали общим местом обличительных речей, с которыми постоянно набрасывались на Чемберлена радикалы.
Наш последний серьезный разговор состоялся шесть лет спустя после того, как Чемберлен стал причиной раскола в Консервативной партии, поскольку всю страну начало лихорадить от его протекционистской политики. Я работал над биографией моего отца и написал Чемберлену, попросив его прислать мне копии находящихся у него писем. В то время между нами разыгрывались подлинные политические баталии. Не думая о последствиях, я атаковал Чемберлена со всей юношеской свирепостью, я нападал на него и в парламенте, где мы сталкивались лицом к лицу, и во время поездок по стране. Я был одним из тех молодых консерваторов, кто активнее всего сопротивлялся политике, в которую Чемберлен вложил душу и на осуществление которой потратил последние силы. К моему удивлению, он ответил на мое письмо приглашением приехать и провести с ним вечер в Хигбери, где я смогу ознакомиться с документами. Я поехал туда не без некоторого трепета. Мы обедали в одиночестве. К десерту была открыта бутылка портвейна 1934 года. Он лишь вскользь упомянул о наших тогдашних разногласиях. «Я полагаю, Вы правы, — сказал он, — думая так, как Вы, естественно присоединиться к либералам. Вы должны быть готовы к тому, что на Вас посыплются те же оскорбления, которых немало вы¬

62
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
терпел в свое время я. Однако, если человек уверен в своих убеждениях, это только закаляет его и делает более стойким». За исключением этих слов, наш разговор касался людей и споров двадцатилетней давности.
Мы засиделись до двух часов ночи. «Джо» достал дневники, письма и заметки 1880-х годов. Каждый отрывок воскрешал в нем воспоминания об ушедших днях, а потому он беседовал со мной с оживлением, симпатией и шармом, которые меня полностью покорили. Я думаю, это была очень приятная картина: пожилой государственный муж, на вершине своей карьеры, в период одной из самых жестоких политических битв с такой душевной теплотой беседующий с молодым, энергичным, жестким и, как он хорошо знал, непримиримым политическим оппонентом. Я сомневаюсь, можно ли тверже придерживаться английской традиции, в которой не принято путать политику и частную жизнь.
***
Мы дожили до того времени, когда усилия Джозефа Чемберлена увенчались полным успехом. Великобритания наконец присоединилась к остальным странам в проведении политики протекционизма. Никто не может предположить, что мы отступим от этих принципов. Даже если произойдут глобальные изменения в системе тарифов и торговых ограничений, идея торговых преимуществ в рамках Британской империи не утратит своей силы. То, что сын Чемберлена занял пост канцлера и казначея, чтобы завершить дело жизни своего отца, - событие исторического масштаба, оно дает нам уверенность в будущем. Широкий комплекс социальных реформ, система пенсий и социальных гарантий, созданная на Британских островах в этом столетии, является результатом стремления к улучшению материального положения народа, бывшего главной целью, к которой шел «радикал Джо». В Великобритании значительная доля налогов направляется на здравоохранение; эта система в различных вариантах распространилась по всему миру, но нигде не развита так полно, как

ДЖОЗЕФ ЧЕМБЕРЛЕН
63
в Великобритании. Однако, делом всей жизни Чемберлена, его главной заслугой стали более глобальные начинания. Уже став империалистом, он вновь пробудил в партии тори вдохновение, подобное тому, которое умел создавать Дизраэли, он заставил рассеянных по всему миру подданных Британской империи осознать себя единым целым, понять, что их будущее зависит от того, будут ли они действовать в соответствии с этим принципом. Чемберлен не был автором этой идеи, он даже не был первым, кто попытался воплотить ее в жизнь, однако,никто не сделал больше для того, чтобы она стала реальностью. Его деятельность стала краеугольным камнем в воплощении идеи национального единства, в правильности которой сегодня никто не смеет усомниться.

Гинденбург

Гинденбург! Это имя само по себе создает впечатление массивности. Оно вполне гармонирует с высоким, крепко сбитым человеком с резкими чертами лица, нависшими бровями и тяжелой челюстью, чей облик знаком каждому в современном мире. Это лицо, которое можно увеличить в десятки, даже в сотни раз, и от этого оно будет казаться еще более исполненным достоинства, нет, скорее даже величия. Лицо, которое производит самое сильное впечатление тогда, когда становится лицом гиганта. В 1916 году немцы сделали деревянную статую Гинденбурга колоссальных размеров, которая, подобно башне, возвышалась над обычными людьми. Искренние почитатели, исчислявшиеся тысячами, вносили посильную лепту в военную ссуду, чтобы получить право вколотить гвоздь в гигантскую статую того, кто сражался за Германию со всем остальным миром. В агонии поражения это величественное изображение было разобрано на дрова. Однако общее впечатление от Гинденбурга не изменилось: гигант, тугодум, медленно двигающийся, но уверенный в себе, стойкий, честный и воинственный, но благожелательный человек.
Его жизнь была жизнью солдата, а его молодость — подготовкой к карьере военного. В чине младшего офицера он сражался во всех битвах, в которых Бисмарк утверждал несокрушимую мощь немецкого народа, объединившегося, наконец, после столетий мелочной вражды. Он сражался против австрийцев при Кениггреце (Садовой) в 1886 году, бился с французами в 1870 году, бесстрашно вышагивал по кровавым склонам Сен-Прива, ставшего могилой прусской кавалерии. Половина солдат гвардейского полка, в котором он служил, была убита. Гинденбург сражался при Седане и, обозревая широкий круг прусских батарей, палящих в обреченных
3 -3253М

66
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
французов, он с удовольствием заметил: «Наполеон тоже тушится в этом котле».
Гинденбург любил все подлинно прусское и жил в соответствии с традициями Фридриха Великого. «Всегда на страже», как гласит немецкая военная поговорка. Он был истинным воплощением «старого доброго прусского духа», типичным представителем прусского офицерства - бедного, скромного, однако блюдущего свою честь, рыцарски преданного императору и стране, офицерства, чья жизнь полностью посвящена служению. Он принадлежал к классу, пользовавшемуся наибольшим уважением аристократии и законных властей, классу, который был злейшим врагом перемен. Гинденбург не усвоил ничего из современной науки и цивилизации^ за исключением внешних атрибутов, он не признавал иного стимула в жизни, кроме долга, никаких амбиций, кроме заботы о величии Родины.
Проходили годы. Младший офицер постепенно рос в чинах. Он последовательно занимал ряд руководящих должностей и стал одним из самых видных генералов немецкой армии. Гинденбург всегда ждал того дня, когда он поведет в наступление на проклятых французов не одну роту, а всю немецкую армию. Время шло. Новое поколение заявило о себе. Народы упивались миром. Достигнув вершины карьерной лестницы, Гинденбург обнаружил, что достиг всего лишь спокойной гавани, места, куда можно удалиться от дел. Что ж, значит, великий день наступит для других. Он мирно удалился на покой и занялся своим домом, с 1911 года, подобно Цинциннату, он трудился на своей ферме, и если он сам не забыл о мире, то мир, похоже, забыл о его существовании. Но потом произошел взрыв. Скрытая мощь Германии сломала все преграды и устремилась на врагов. Превосходная военная машина Германии, которую Гинденбург оставил в прекрасном состоянии, была пущена в ход одновременно против Франции и против России. Однако сам Гинденбург не участвовал в этой войне. Он оставался дома. Величайшие битвы в мире проходили без его участия. Русские армии хлынули в Восточную Пруссию, на землю, которую он так любил, каждый дюйм которой он знал, как свои пять пальцев. Неужели его

ГИНДЕНБУРГ
67
никто не позовет? Неужели в этой огромной битве для него не найдется места? Вправду ли «Старика Гинденбурга» можно уже сдать в архив?
Наконец его позвали. Русские войска продолжали наступать на Восточном фронте. Наступление на западе захлебнулось. Неожиданно 22 августа в три часа пополудни пришла телеграмма из Генерального штаба: «Готовы ли вы немедленно приступить к работе?» Его ответ был таким: «Я готов». Через несколько часов он уже спешил на восток, чтобы возглавить германские армии, сражавшиеся с русскими, которых приходилось трое или четверо на одного немца. В поезде он встретил начальника штаба Восточного фронта, который уже вовсю распоряжался, раздавая приказания с высокомерной, не допускавшей возражений авторитетностью, присущей всем чинам немецкого Генерального штаба.
Вряд ли можно найти что-то более достойное подражания, чем отношения Гинденбурга и Людендорфа1. Это, бесспорно, был великолепный союз. Людендорф был одарен редкой силой духа, скрытой под личиной типичного военного. Гинденбург не был ни завистливым, ни мелочным, ни суетливым, напротив, он принимал на себя ответственность за все, что задумывал и осуществлял его блестящий молодой подчиненный. Иногда бывали моменты, когда нервы Людендорфа начинали сдавать, и тогда на помощь ему приходил солидный, уверенный в своих силах Гинденбург. Жестокая битва на севе¬
1 	Людендорф Эрих (1865-1937), немецкий военный и политический деятель, генерал пехоты (1916). С 1894 служил в Генштабе, в 1908—1912 годах начальник оперативного отдела Генштаба, во время Первой мировой войны в период с 23 августа до ноября 1914 года — начальник штаба 8-й армии, затем начальник штаба Восточного фронта (с ноября 1914). Являясь непосредственным помощником генерала Пауля фон Гинденбурга, Людендорф с августа 1914 года фактически руководил действиями на Восточном фронте, а с августа 1916 года — действиями всех вооруженных сил Германии. В марте—июле 1918 года безуспешно пытался сломить сопротивление англо-французских войск на Западном фронте, 26 октября 1918 вышел в отставку, а после Компьенского перемирия в ноябре 1918 года эмигрировал в Швецию. Весной 1919 года вернулся в Германию, участвовал в Капповском путче (1920), в ноябре 1923 года возглавил вместе с Гитлером «Пивной путч», в 1924 году был избран депутатом рейхстага от НСДАП. Был основателем Танненбергского союза, после 1925 года отошел от активной политической деятельности. — Прим. ред.

68
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ре под Танненбергом сокрушила русские войска. Захватчики были изгнаны с немецких земель армией, которая была чуть больше трети их собственной. Потери русских в два раза превышали общую численность их победителей.
Ослепительные победы на Восточном фронте были одержаны как раз в тот момент, когда немцы узнали, что наступление на Париж отбито и что могучий поток, грозивший смести все на своем пути и закончить войну в первые шесть недель, захлебнулся. Они нянчили свое честолюбие и согревали себя хорошими вестями о том, что Гинденбург разбил русских. Впредь Гинденбург и его великолепный начальник штаба Восточного фронта Людендорф стали главной надеждой немцев. Британские военные историки использовали кабалистический символ н- для обозначения этого союза, который в годы войны для остального мира представлялся как минимум столь же блестящим, как товарищество Ли и Джексона2 или, если обратиться к более ранним временам, Мальборо и Евгения Савойского3. н- быстро сравнялись по значе¬
2 Ли Роберт Эдуард (1807—1870), американский генерал, участник Гражданской войны в США (1861-1865), главнокомандующий армией южан. Участвовал в войне США против Мексики и в истребительных походах против индейцев в Техасе. Руководил подавлением восстания Дж. Брауна (1859). В 1863 году при Геттисберге войска Ли были разбиты северянами; 9 апреля 1865 года армия Ли капитулировала; Джексон Томас Джонатан («Джексон-Каменная стена») (1824-1863), американский генерал, участник Гражданской войны в США (1861—1865), участвовал в войне США против Мексики, в сражениях против северян: в первой битве на реке Бул-Ран, в долине Шенандоа, под Антиетамом и Фредериксбергом; в августе 1862 года во второй битве на реке Бул-Ран и в мае 1863 года в битве при Ченселлорсвилле сыграл решающую роль в победе над северянами. Погиб во время Гражданской войны. — Прим. ред.
3 Мальборо Джон Черчилл (1650-1722), герцог (1702), английский полководец и политический деятель, генерал (1702). Участвовал в англо-голландской войне 1672-1674 годов, в 1685 году посол во Франции, затем руководил подавлением восстания герцога Д. Монмута в Южной Англии (1685). В 1688 году перешел на сторону Вильгельма Оранского (Вильгельм III). В 1690 году руководил борьбой с якобитами в Ирландии. С 1701 года главнокомандующий английскими войсками на континенте во время войны за Испанское наследство 1701-1714 годов, одержал победы при Гохштедте (1704), Рамийи (1706), Ауденарде (1708) и Мальгшаке (1709). В 1711 году с приходом к власти тори отстранен от командования и обвинен в растрате, после чего эмигрировал. В 1714-1716 годах вернулся на службу к английскому королю Георгу I; Евгений Савойский (1663—1736), принц, австрийский полководец и

ГИНДЕНБУРГ
69
нию с главной штаб-квартирой. После неудачи при Марне Мольтке4 оставил пост главы Генерального штаба, и его руководство германскими войсками перешло, возможно, к самому способному из немецких военачальников — Фалькенхайну5. Он все еще уделял основное внимание Западному фронту, предполагая, что именно он решит судьбу войны. Здесь были сосредоточены самые большие силы, здесь были ненавистные французы, здесь, помимо прочего, по его собственным словам, был «наш самый опасный враг... Англия, основа и самое уязвимое место антигерманского заговора».
Однако военачальники на Восточном фронте придерживались другого мнения. Они полагали, что с шестью или восе¬
государственный деятель, фельдмаршал (1693), генералиссимус (1697). Отличился в сражении с турками под Веной (1683), с 1689 года командующий австрийскими войсками в Италии, нанес ряд поражений французским войскам. Будучи главнокомандующим австрийскими войсками в Венгрии, разбил турок при Зенте (в сентябре 1697), вынудив их заключить Карловицкий мир 1699 года. Во время войны за Испанское наследство 1701—1714 годов командовал австрийскими войсками в Нидерландах и Италии, одержал ряд побед над французскими и франко-баварскими войсками при Гохштедте (1704), у Турина (1706), при Мальплаке (1709), но был разбит французским маршалом К. Л. Вилларом при Денене (1712). Во время австро-турецкой войны 1716—1718 годов разгромил турок у Петервардейна (1716) и занял Белград (1717). С 1703 года председатель Военного совета, а затем Тайного совета при императоре; проводил германизацию в присоединенных к Австрии землях, наместник Австрийских Нидерландов (1714—1724). — Прим. ред.
4 Мольтке Гельмут Иоганн Людвиг Младший (1848-1916), граф, германский военный деятель, генерал. С 1903 года генерал-квартирмейстер, с 1906 года — начальник Генштаба. При подготовке Первой мировой войны (1914-1918) положил в основу военных действий план генерала А. Шлиффена (сначала удар по французской армии, затем, в Восточной Пруссии, по России), но не смог вести войну на два фронта. В битва на Марне (1914), будучи начальником штаба Ставки, практически потерял управление войсками, что явилось одной из причин поражения германских армий; 14 сентября отстранен от должности. — Прим. ред.
5 Фалькенхайн Эрих фон (1861—1922), германский генерал от инфантерии (1915). Окончил Академию Генштаба (1890). В 1896—1899 годах военный советник в китайской армии. В 1900—1901 годах участвовал в подавлении Ихэтуаньского восстания; в 1913—1914 годах военный министр. После поражения германских войск в Марнском сражении в сентябре 1914 года назначен начальником Генштаба. Попытался в 1915 году наступлением на Восточном фронте вывести из войны Россию, а в 1916 году перенес главный удар на Верден, но нигде не добился решающего успеха. В августе 1916 года заменен генералом П. Гинденбургом, сражался в Румынии (1916) и Турции (1917—1918). С марта 1918 командующий 10-й армией на оккупированной территории Советской России. — Прим. ред.

70
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
мью дополнительными армейскими корпусами они могли бы легко сломить военную мощь России. Если им пришлют эти восемь корпусов, или даже меньше, и позволят использовать их во фланговой атаке с севера, они легко сметут русскую армию, хотя бы в той больше миллиона солдат, и оттеснят русских к самой Варшаве. Вторым ударом они нанесут решительное поражение русским армиям на юге и соединятся с австрийскими войсками. После этого можно будет спокойно обратиться на запад и закончить с французами. Такова была разница в стратегических планах Генеральной ставки и командования Восточного фронта. Как обычно, существовала также разница в личных интересах и соперничество за награды.
Несмотря на то,что эти расхождения скрадывались строгостью военной дисциплины, постепенно они становились все более острыми. Фалькенхайн на Западном фронте располагал силами, семикратно превосходящими численность войск Гинденбурга. Фалькенхайн был Верховным главнокомандующим, к нему прислушивался император, он контролировал Генеральный штаб. н- жили лишь тем, что могли получить от Фалькенхайна; они были не более чем его младшими партнерами. Однако у них было одно большое преимущество. От них требовалось только одно — сражаться с русскими. Всем немецким генералам, которым приходилось выступать против русских, очень скоро удавалось украсить себя достойными победами. Точно так же дело обстояло и с русскими частями, сражавшимися с австрийцами. Однако/так же, как русские генералы, вынужденные бороться с немцами, могли докладывать только о сокрушительных поражениях, немецкие командующие на Западном фронте столкнулись с армией, по меньшей мере, равной их собственной. Фалькенхайн возлагал главную надежду на порты Ла-Манша. Он двинул против задыхающейся линии британской обороны, протянувшейся от Армантьера до берега моря, армейские корпуса, которые могли бы решительно изменить положение на Восточном фронте. Среди них было четыре новых армейских корпуса, набранные, как говорили, «из юных, отважных немецких добровольцев». Они погибли, не сумев одолеть тонкие, но неприступные линии обороны, составленные из про¬

ГИНДЕНБУРГ
71
фессиональных британских военных и французских подкреплений. Тем временем на востоке Гинденбург и Людендорф, несмотря на то, что они располагали явно недостаточными силами и им приходилось сражаться с гораздо более многочисленным противником, дважды предприняли смелые, но безуспешные попытки захватить Варшаву.
1914 год заканчивался охлаждением в их взаимоотношениях, упреками и взаимными обвинениями, назревал конфликт между руководством Восточного фронта и Генеральным штабом.
Тем не менее, в 1915 году Фалькенхайн вновь смог контролировать ситуацию. Он расходился с н- не только в том, что касалось значимости Западного и Восточного фронтов, у него были собственные взгляды на стратегию военных действий на востоке. Он не соглашался с планами Гинденбурга наступать по левому флангу, с севера, а полагал, что, напротив, следует помочь Австрии удержать ее позиции. Если дополнительные силы на Восточном фронте действительно нужны, наступать следует с юга, так^чтобы дать австрийской армии возможность продвинуться вперед, держась позади германских войск. Затем британские действия, инициатива на Дарданеллах подтвердили правильность позиции Фалькенхайна. Бесспорным приоритетом стало налаживание прямых связей с Турцией, для чего необходимо было нанести поражение Болгарии и разгромить Сербию. Для достижения этих целей по приказанию Фалькенхайна были проведены крупные победоносные операции. Летом основные германские силы под командованием генерала Макензена были сосредоточены на австрийском фронте в районе Горлице-Тарнов. Они добились потрясающих успехов. Под их натиском русские вынуждены были отступить, понеся ужасные потери. Нападение Великобритании на Турцию окончилось неудачей по другим причинам. Тем временем н- несмотря на то, что они активно проводили текущие военные операции, по-прежнему держали на севере. 1915 год был годом Фалькенхайна. Он, в свою очередь, достиг легких побед, которые на Восточном фронте сами плыли немцам в руки.
Расхождения в стратегических воззрениях, помноженные на банальные житейские трения, привели к обособлению н¬

72
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
от Генерального штаба. Гинденбург и его амбициозный помощник продолжали настаивать на крупном наступлении на север. Но оба были в роли подчиненных. Фалькенхайн находился на вершине карьеры, когда разрабатывал планы на 1916 год, но именно в этот момент он сделал роковую ошибку. Он решил организовать крупное наступление на Западном фронте, одним из узловых пунктов был выбран Верден. Сюда, на хорошо укрепленные позиции французских войск, — самую сильную, жизненно важную линию обороны, которую французы должны были либо отстоять, либо проиграть войну, — он решил бросить всю мощь германской военной машины, большую часть ее наводящей ужас артиллерии.
Уже в то время было совершенно очевидно то, что это был самый невыгодный план действий. Армии Франции и Великобритании на западе были способны постоять за себя, закрепившись если не на этой позиции, то недалеко от нее. Они могли успешно противостоять даже тем численно превосходящим силам, которые была способна собрать Германия. Однако Фалькенхайн шел своим путем и использовал свой шанс. Всю весну 1916 года немецкие батареи обстреливали Верден, здесь немцы столкнулись с лучшими силами французской армии. В результате Фалькенхайн едва унес ноги из Вердена, что случалось с ним всегда, когда он встречался с французами, а к июню «великое верденское наступление» практически захлебнулось. Вскоре всем стало ясно, что немцы потерпели сокрушительное поражение.
В июле союзники начали крупное контрнаступление на Сомме. Свежие британские части, соединившиеся с левым крылом французских войск, были разбиты в первой же битве. Они понесли огромные потери, однако влияние этого наступления, продолжавшегося неделю за неделей, месяц за месяцем, было такое, что Фалькенхайн был вынужден прекратить наступление на Верден и обратить внимание на Сомму. Потеряв лучшие части немецкой армии, он смог лишь приостановить наступление союзников, немцы отступали медленно, но верно. В критический момент русские войска на юге, которые не брали в расчет, как разгромленных и полностью потерявших боевой дух, под командованием генерала Брусилова пе¬

ГИНДЕНБУРГ
73
решли в решительное наступление и уничтожили значительную часть австрийского фронта. Увидев это, долго колебавшаяся Румыния заявила, что вступает в войну на стороне союзников. Это был второй серьезный удар по Германии в этой войне.
Эти события следовало осветить потому, что без них невозможно понять причины возвышения как Гинденбурга, так и Людендорфа. Им пришлось ждать очень долго. Они были представителями старой, утратившей влияние части Генерального штаба. Однако правомерность их консерватизма и критицизма в конце концов была подтверждена ужасным уроком на Западном фронте. Теперь они, похоже, были полностью удовлетворены. Все достижения 1915 года были сведены на нет. Франция и Великобритания казались непобедимыми, а Россия все еще была способна сражаться. Румыния, на свежую армию которой Германия так надеялась, присоединилась к пока еще прочному союзу ее врагов.
Утром 28 августа Гинденбург был в Брест-Литовске, когда получил приказ немедленно прибыть в штаб-квартиру императора. «Единственная причина, о которой упомянул глава Военного министерства была такова: “Положение серьезное”. Я подумал о Вердене, Италии, Брусилове и австрийской части Восточного фронта, а затем о том, что Румыния объявила нам войну. Для всего этого требовались крепкие нервы!»
Записка Гинденбурга о последующих событиях весьма показательна.
«Я нашел моего Верховного главнокомандующего перед замком Плесе, ожидающего приезда Ее Величества императрицы... Император немедленно поприветствовал меня как главу Генерального штаба сражающейся армии, а также генерала Людендорфа как моего первого генерал-квартирмейстера. Канцлер также прибыл из Берлина, он, очевидно, был не меньше, чем я, удивлен сменой главы Генерального штаба, о чем Его Величество сообщил ему в моем присутствии».
После нового назначения Гинденбурга военная машина Германии оказалась в руках пугающей пары: Гиндендург — Людендорф. Дело было не только в этом, но и в том, что эти двое быстро захватили практически полную политическую

74
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
власть над страной. Они стабилизировали австрийский фронт и остановили наступление русских войск, нанесли поражение Румынии, удерживали линию обороны против британских войск до тех пор, пока не наступила зима. В новом году они в разумных пределах ослабили свою армию на Западном фронте, что полностью расстроило планы союзников. Неожиданно немецкие войска были стремительно передвинуты к новой линии укреплений — линии Гинденбурга, — что дало им четырехмесячную передышку. Война становилась все более ожесточенной. В России вспыхнула революция, и она вышла^ойны. Был подписан Брест-Литовский мир. В 1918 году у нпоявилась прекрасная возможность исправить положение. Их планам не помешало даже убийственное столкновение с англичанами в Пашенделе. Они знали, что могут пополнить свою армию миллионом солдат и пятью тысячами орудий, переброшенных с русского фронта. В 1918 году впервые с самого начала войны у немцев было решающее преимущество на Западном фронте.
Дальновидное руководство военными операциями было испорчено роковой стратегической ошибкой.н- были склонны верить в то, что масштабная кампания с использованием подводных лодок приведет к поражению Англии и вынудит Британскую империю заключить мир. Невзирая ни на протесты кайзера, ни на доводы канцлера и министерства иностранных дел, они настояли на ведении военных действий силами преимущественно подводного флота, и в результате 6 апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили Германии войну. В данном случае действия Гинденбурга вышли за пределы военной сферы, в которой он и его коллеги, бесспорно, были экспертами. Они не подумали о сильнейшей психологической реакции союзников, всего мира, и даже их соотечественников, которую неизбежно должно было вызвать присоединение нового, могущественного врага к антигерманской коалиции. Они крайне недооценили силы Соединенных Штатов, более того, они не учли и их техническое развитие. Британский флот оказался способным отразить мощную атаку немецких подводных лодок. Британские корабли без особых затруднений, продуманно и решительно искали и настигали

ГИНДЕНБУРГ
75
немецкие субмарины под водой, а потом уничтожали их. К лету 1917 года стало очевидно, что моря останутся открытыми для мирной навигации, Британия не будет изолирована от континента, а американские войска смогут переправиться во Францию.
Единственный вопрос, еще остававшийся открытым, состоял в том, смогут ли немецкие войска, переброшенные с русского фронта, разгромить британские и французские части так же, как они разгромили итальянцев до того, как противникам Германии удалось собрать серьезные силы на западе. Именно этот вопрос решался в сражениях 1918 года. Нет нужды рассказывать о том, насколько ужасные битвы велись с 21 марта по июль на Западном фронте. Поставленная задача явно превышала силы немцев. Два народа, с которыми они сошлись в отчаянной схватке, располагали значительно большими материальными и духовными резервами, чем Германия. Роль Америки в мире чрезвычайно возросла. В конце концов, под давлением превосходящей людской и огневой мощи армии кайзера были сломлены. Гражданское население Германии было истощено длительной экономической блокадой, в стране начались беспорядки. Теперь уже Германию грозил затопить неодолимый поток. Против нее были миллионы людей во всем мире, многие тысячи орудий, тысячи танков, героическая стойкость Франции и неодолимая сила духа Британии, страны, могущество которой немцы слишком хорошо знали. А за всем этим стояла неизмеримая, мгновенно собранная армия Соединенных Штатов. Этого было слишком много!
Немецкий фронт был прорван, родная земля, которую он старался сохранить, попрана ногами чужаков. Гордые немецкие армии были отброшены, Людендорф смещен со своих постов. Гинденбург вместе со своим государем ждал конца. Мы можем предположить, что он одобрил отъезд кайзера в Голландию и даже радовался ему. Что касается его самого, то он отправился домой, как и все его солдаты. Да и что значила революция по сравнению с поражением?
«В эти роковые часы я был вместе с моим Высочайшим Главнокомандующим. Он поручил мне отпустить солдат по

76
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
домам. После тога,как я покинул моего императора после полудня 9 ноября, я никогда больше его не видел! Он уехал, чтобы избавить свою Родину от дальнейших жертв, чтобы она смогла заключить мир на более выгодных для себя условиях».
Прошли годы. Замешательство и несчастья побежденной Германии неожиданно вновь привели Гинденбурга к власти. Немецкий народ в своем отчаянии увидел в нем скалу, за которую он мог уцепиться. Президент Немецкой Республики! Примет ли он этот пост? Сначала кайзер должен освободить его от клятвы верности. Кайзер согласился. С тех пор прошло почти десять лет6. Восемьдесят четвертый день рождения Гинденбурга отпраздновала вся нация, чувствующая, что к ней возвращаются силы и она обретает свое законное место в ряду других стран. Было бы хорошо, если бы эта история закончилась таким образом. Сейчас мы не можем выяснить, какую роль Гинденбург сыграл в тех потрясениях, которые с тех пор пережила Германия. Роль эта обязательно станет ясной с течением времени, хотя это ничего не добавит к его славе.
Тем не менеегоб одном случае упомянуть необходимо. Самым большим пятном на репутации Гинденбурга стало то, как он обошелся со своим канцлером Брюнингом, даже не столько с самим Брюнингом, сколько с большинством немецкого народа, миллионами немцев, которые после обращения Брюнинга связывали с Гинденбургом надежду на избавление от Гитлера и от всего, что с ним связано. Не успели президентские выборы закончиться, не успел Гинденбург, опиравшийся на поддержку Брюнинга, победить Гитлера, как старый фельдмаршал отвернулся от своего коллеги и товарища, презрев надежды тех, кто голосовал за него. Он уволил Брюнинга, бросив ему всего пару слов через стол. Несколько официальных взглядов, поклонов и расшаркиваний, и канцлер, который привел Германию к тому, чтобы она вновь заняла достойное ее почетное место среди европейских стран, был лишен своих полномочий. Ко всеобщему удивлению, этот высокий пост был по желанию президента передан длинному, со
6 Это было написано в 1934 году. — Прим, автора.

ГИНДЕНБУРГ
77
стеклянными глазами, жесткому и чопорному фон Папену, который до этого был известен лишь как человек, не справляющийся с представлением интересов Германии в Соединенных Штатах. Говорят, хотя в данном случае это не так уж важно, что на принятие этого убийственного для Германии решения повлиял маленький, но очень неприятный инцидент, связанный с компенсационными выплатами за юнкерские имения в Восточной Пруссии. В этом инциденте был замешан сын Гинденбурга, и замять инцидент было во власти тех, кто стоял за фон Папеном.
В настоящее время события набирают обороты. Переход поста канцлера от Папена к Шлейхеру (впоследствии убитому), а от Шлейхера к Гитлеру был делом нескольких месяцев. В итоге мы видим пожилого президента, предавшего ту часть немцев, голоса которых позволили ему вновь быть избранным на высокий пост, неохотно и высокомерно протягивающего руку нацистскому лидеру. Необходимо защититься от всего этого, пусть другие что-нибудь предпримут от имени президента фон Гинденбурга. Он уже слишком стар. Он не понимает, что делает. Он физически, психически и морально не может нести ответственность за то, что открыл шлюзы, через которые зло может затопить Германию и, может быть, всю европейскую цивилизацию. Мы можем быть уверены в том, что благородный ветеран не имел других мотивов, кроме любви к своей стране, и что он старался сделать все как можно лучше, однако его угасающий разум не смог справиться с проблемами, с которыми никогда не сталкивался ни один правитель.
Сумерки постепенно сгущаются. Время сна. Но покой старика тревожат кошмары, необходимость выбирать между плохим и худшим, загадки, которые невозможно разгадать, пистолетные выстрелы. Куда же идти? Всегда вверх! Будет еще хуже? Вперед, только вперед... а потом — тишина.

Борис Савинков

« TV" ак вы познакомились с Савинковым?» — спросил я миЛ^хтера Сазонова, когда встретился с ним в Париже летом 1919 года.
Бывший министр иностранных дел царского правительства удрученно развел руками: «Он — убийца. Я удивлен тем, что мне приходится с ним работать. Однако что я могу сделать? Он — человек чрезвычайно компетентный, решительный и энергичный. Словом, он — лучший».
Этот пожилой джентльмен, убеленный сединами, снедаемый печалью за свою страну, проигравший войну, даже в эмиграции среди празднующих победу пытался сохранить дух императорской России. Он печально покачал головой и пристально оглядел комнату удивительно усталыми глазами: «Савинков! Ах, я никак не ожидал, что мы будем работать вместе».
***
Позже мне представилась возможность самому увидеть этого странного и опасного человека. «Большая пятерка» только что приняла решение поддержать Колчака, а Савинков был его официальным представителем. До того времени я видел русских социалистов и анархистов только на сцене. По первому впечатлению Савинков как нельзя лучше подходил для того, чтобы сыграть эту роль. Маленького роста, двигавшийся так мало, как только возможно, причем его движения были бесшумными и тщательно обдуманными, с необыкновенными серо-зелеными глазами на мертвенно-бледном лице, он говорил почти монотонно, спокойным, низким голосом и постоянно курил. Его манера держаться была в одно и

УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
то же время доверительной и величественной, уступчивой и церемонной, холодной, но не замораживающей, исполненной самообладания, и над всем этим преобладало ощущение яркой индивидуальности, огромной энергии и силы воли. Для того, кто более пристально вглядывался в его лицо, наблюдал за его мимикой и сменой выражений лица, становилось ясно, что это сильный и привлекательный человек. Савинков обладал приятными чертами лица, однако, несмотря на то, что ему было едва за сорок, его лицо было иссечено морщинами настолько, что местами, особенно вокруг глаз, кожа напоминала старый, сморщенный пергамент. Морщины делали его глаза непроницаемыми, а взгляд — удивительно пристальным. Его взгляд был отстраненным и безличным, и мне казалось, что я вижу в нем смерть и злой рок. Однако, когда эти мысли пришли мне в голову, я уже знал, кто он такой и какой была его жизнь.
Борис Савинков всю жизнь провел в подполье. Лишенный веры, которую дает церковь, морали в ее обычном человеческом понимании, дома и родной страны, жены или ребенка, семьи и родственников, лишенный друзей и чуждый страху, он охотился, и за ним охотились. Он был непримирим, непокорен и одинок. Тем не менее, ему удалось найти утешение. Его существование было подчинено единственной идее. Его жизнь была посвящена одной цели. Этой целью была свобода русского народа. Для достижения этой цели он мог сделать и вынести все, что угодно. Он был фанатиком, экстраординарным продуктом системы, террористом, преследующим вполне разумную цель. Для установления парламентской системы по образу британской, французского земельного права, свободы и толерантности он был готов в любой момент использовать динамит и рискнуть жизнью. Ничто не могло поколебать его позиции. Могли происходить любые перестановки в правительстве, верхи и низы могли поменяться местами, значения слов и идей, роли отдельных людей, привычные вещи могли измениться до неузнаваемости, но не обмануть его. Его инстинкт был безупречным, его цель оставалась неизменной. Несмотря ни на какие изменения и повороты судьбы, он всегда знал, где находится долгожданная гавань, к которой он

БОРИС САВИНКОВ
81
стремится, для него существовала только одна путеводная звезда, и эта звезда была красной.
В первой половине своей жизни он сражался, часто один на один, с Русским императорским домом. Во второй половине, также зачастую в одиночестве, боролся против большевистской революции. Царь и Ленин казались ему олицетворением одного принципа, обозначенного разными терминами, одной и той же тиранией, различающимися лишь внешними атрибутами, одним и тем же препятствием на пути к свободе России. Против этого барьера из штыков, полицейских, шпионов, тюрем и палачей он боролся всю жизнь. Трудная судьба, тяжкая, страшная доля! Эта чаша миновала бы его, если бы он родился в Великобритании, во Франции, в Соединенных Штатах, в Скандинавии, в Швейцарии. Тогда перед ним были бы сотни возможностей реализовать себя. Однако, коль скоро с такими взглядами и такой силой воли он родился в России, его жизнь была сплошным, все возрастающим мучением, а смерть — пыткой.
***
В своем романе «Конь бледный», подписанном вымышленным именем1, Савинков с жестокой искренностью рисует роль, которую он сыграл в убийствах Плеве и Великого князя Сергея Александровича. С аккуратностью, которую вряд ли можно отнести к особенностям его писательской манеры, Савинков описывает повседневную жизнь, психологическое состояние и приключения маленькой группы мужчин и женщин, которую он возглавлял. От их приключений волосы становятся дыбом. Полгода они работали вместе, преследуя важных персон для того, чтобы убивать. История излагается без всяких прикрас с того момента, как, изображая британского подданного, с паспортом, подписанным лордом Лэнсдауном, в кармане и «тремя килограммами динамита», он прибыл в город N, до убийства «Правителя», которого разорвало на ку-  *Псевдоним Савинкова — В. Ропшин. — Прим. ред.

82
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ски прямо на улице, и смерти (казни или самоубийства) трех из четырех его соратников. Самым поучительным является отсортированный в порядке значимости список связей действующих террористов, глубоко и надежно законспирированных в крупных городах Европы и США, с ЦК партии эсеров.
«Месье министр, — говорил мне Савинков, — я хорошо знаю обоих, и Ленина, и Троцкого. Долгие годы мы работали вместе, боролись за освобождение России. Теперь же они установили в стране рабство еще более ужасное, чем когда-либо».
Между первой неудавшейся войной Савинкова против царя и второй войной против Ленина был небольшой, но знаменательный промежуток. Начало мировой войны одинаково потрясло и Савинкова, и его товарища по революции Бурцева. Причиной создания Антанты они видели движение к свободе и демократии. Сердце Савинкова было преисполнено симпатии к свободомыслящим народам Запада. Горячий русский патриотизм на поверку оказался ему ближе, чем холодный семитский интернационализм, который он так долго исповедовал. Император оставался у власти, но Бурцева позвали обратно в Россию, где он делал все, что мог, для защиты отечества. Савинков возвратился в Россию только во время революции. В июне 1917 года Керенский, занимавший тогда пост военного министра Временного правительства, назначил его политическим комиссаром 7-й армии, сражавшейся в Галиции. Солдаты бунтовали, а расстрелы в армии были запрещены. Немецкие и австрийские провокаторы распространяли яд большевистских идей среди командного состава армии. В некоторых полках солдаты начали убивать офицеров. Всякая дисциплина и организация исчезли, оружия и амуниции уже давно не хватало. Между тем враг непрерывно атаковал по всей линии разваливающегося фронта.
Это была задача как раз для Савинкова. Даже самый убежденный революционер не мог подвергнуть сомнению его авторитет борца за свободу. Даже самый лояльный офицер не мог усомниться в его стремлении к победе. Когда же дело доходило до политических дебатов и бесконечных аргументов, обманувшись которыми русские вступили на путь самоуничтожения, оказывалось, что нет более вдумчивого ученого и

БОРИС САВИНКОВ
83
более жесткого критика Карла Маркса, чем недавно назначенный комиссар. Один, хотя и вооруженный, он посещал полки, только что уничтожившие своих офицеров, и заставлял их повиноваться. Рассказывают, что однажды он лично застрелил делегата солдатского комитета от большевиков, смущавшего своими речами дисциплинированный полк. Исключительные организационные способности позволили Савинкову, невзирая на многочисленные трудности, восстановить субординацию в армии. В течение месяца ему удалось вдохнуть новые силы в командующего армией и его штаб. Его стараниями дисциплина в армии стала достаточно крепкой для того, чтобы она сначала организовала прочную оборону, а затем, в начале июля, выиграла стратегически важное сражение при Бережаны.
Как только Керенскому стало известно об успехах Савинкова, он поспешил убедится в них, нанеся визит на тот участок фронта, который обороняла 7-я армия. Немедленно после этого визита Савинков был назначен Верховным комиссаром группы армий Юго-Западного фронта, которой в то время командовал генерал Гутор. В следующий раз Савинков появился на сцене 16—19 июля 1917 года, когда немцы прорвали Юго-Западный фронт. Поражение повлекло за собой массовое дезертирство, переход солдат на сторону противника, мятежи, убийства офицеров и восстания среди гражданского населения. По настоянию Савинкова 20 июля Гутор был смещен со своего поста и заменен генералом Корниловым. Здесь мы подходим к одному из самых неудачных моментов русской истории. Савинков верил, что в Корнилове он обрел человека, чей характер удачно дополняет его собственный, — человека простого, истинного солдата, любимого народом и популярного в офицерской среде, сторонника твердой дисциплины, лишенного классовых предрассудков, искренне любящего Россию и знающего, как осуществить то, что предлагали другие политики. Чтобы сохранить армию и спасти Россию» было необходимо твердое, жесткое руководство, желательно корпоративное. Вместе с Корниловым, полностью разделявшим его взгляды на управление армией, Савинков требовал восстановления смертной казни, особенно

84
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
за проявленную в бою трусость, дезертирство и шпионаж как среди тыловых, так и среди передовых частей. Таким образом, в критический момент, когда решалась судьба России, Керенский имел в своем распоряжении людей действия, - политика и военного, — как раз таких, какие требовались в данный момент, причем оба были едины в своих чаяниях. Тогда на вершине власти оказался триумвират, который мог бы даже в последний, одиннадцатый час спасти Россию от надвигавшейся катастрофы, который мог бы одним ударом добиться и свободы России, и победы русского оружия. Эти трое, объединившись, могли достичь всего, но волею случая они были разъединены и потому погибли.
***
Всевышний не позволил мне распутать печальное хитросплетение неудач и интриг, разделивших Керенского и Корнилова, обстоятельств, в которых Савинков оказался бессилен предотвратить их разрыв. Некоторое время все шло хорошо. Корнилов стал главнокомандующим русской армии, а Савинков — заместителем военного министра. Находясь между главой правительства, глупым, слабым, хотя и не бессильным и не лишенным доброжелательности доктринером, и преданным, похожим на бульдога солдатом Корниловым, Савинков казался агентом, специально призванным для спасения России. Чуть больше времени, чуть больше доверия, немного помощи нескольких честных людей, милость Провидения и, наконец, хорошая телефонная связь — и все могло бы быть иначе! Но страну уже стремительно захлестывали волны хаоса, немецкая артиллерия непрерывно обстреливала русские войска на линии фронта, а большевистская зараза распространялась среди солдат. Хитроумно задуманные и ловко проведенные интриги разделили вечно сомневающегося Керенского и несгибаемого, бескомпромиссного Корнилова. 9 сентября генерал попытался совершить государственный переворот, провозгласил себя диктатором, но был арестован по приказанию Керенского. Савинков, несмотря

БОРИС САВИНКОВ
85
на то, что он был полностью оправдан после расследования всех обстоятельств, что ему было вручена вся власть над Петроградом на период кризиса, стал мишенью для критики экстремистских кругов и был вынужден уйти в отставку. Преданный Керенскому, преданный Корнилову, более того, преданный России, он потерял контроль над ситуацией именно в тот момент, когда был единственным, кто мог предотвратить надвигающуюся катастрофу.
Затем последовала большевистская Октябрьская революция. Керенский и его поверженное правительство исчезли со сцены. Савинков скрылся от своих врагов и бежал на Дон к генералу Алексееву, обнажив меч против новой тирании. Эту отчаянную и почти безнадежную борьбу он продолжал до конца жизни. Он стал официальным представителем русского дела в Европе, он представлял интересы сначала Алексеева, затем Колчака и, наконец, Деникина. Он отвечал за отношения с союзниками2, с Прибалтийскими странами и другими государствами, которые составляли в то время так называемый «санитарный кордон» на западной границе России. Этот бывший анархист проявил удивительные способности как к командованию, так и к ведению политических интриг. Наконец, когда в 1919 году сопротивление большевистскому режиму на территории России было подавлено и новые белые армии, поднявшиеся на ее защиту, потерпели поражение или были полностью уничтожены, Савинков сформировал в Польше собственную армию. Это было почти что чудо! Без денег, без штаба и обмундирования, опираясь исключительно на помощь и защиту своего старого друга Пилсудского и на собственный авторитет среди вечно сомневающихся и грызущихся противников большевизма, Савинков смог тем не менее к сентябрю 1920 года собрать 30 000 офицеров и солдат и сформировать из них два армейских корпуса. Эта последняя попытка, какое бы потрясающее впечатление она ни производила, также была обречена на неудачу. Консолидация большевиков, тот факт, что правительства европейских стран
2 Черчилль имеет в виду страны, входящие в Антанту, то есть Великобританию и Францию. — Прим, ред

86
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
все больше склонялись к заключению соглашения с победоносной тиранией, то, что в небольших государствах, входящих в «санитарный кордон», ситуация складывалась далеко не лучшим образом, раздоры внутри бедствующей армии Савинкова рассеяли последние признаки былой силы. Вынужденный покинуть Польшу, Савинков продолжил свою борьбу из Праги. Когда всякая надежда на вооруженное вторжение в Россию исчезла, он участвовал в организации широкомасштабного партизанского движения «зеленых», которые придерживались известной тактики Робин Гуда и действовали на большой части советской территории. Постепенно, используя ^прекращающийся жестокий террор и репрессии, большевики смогли уничтожить все очаги сопротивления. Над огромными пространствами от берегов Тихого океана до Польши, от Архангельска до Афганистана, территориями, на которых жило множество людей, настала долгая полярная ночь нового ледникового периода.
В последний раз я видел его незадолго до того, как угасла последняя надежда. Мистер Ллойд Джордж искал информацию о ситуации в России, и мне было поручено привести Савинкова в Чекверс. Мы поехали туда вместе. Сцена, которую мы увидели по прибытии, должна была показаться Савинкову иллюстрацией к какому-нибудь роману. Было воскресенье. Премьер-министр принимал у себя нескольких священников Свободной церкви3. Сам он был окружен группой исполнителей уэльских гимнов, специально прибывшей из Уэльса, чтобы выступить перед министром. После этого состоялась наша беседа. Я расскажу лишь об одном из ее эпизодов. Премьерминистр заявил, что революции протекают подобно обычным болезням, а значит, для России самое худшее уже позади, что, столкнувшись с трудностями реального, повседневного управления страной, большевистские лидеры откажутся от своих коммунистических теорий или же перессорятся друг с
3 Речь идет о Свободной Протестантской Епископальной церкви. В 1897 году Древняя Британская церковь, пытающаяся возродить кельтский обряд, слилась со Свободной Протестантской церковью (англиканская группа) и Назаретской Епископальной церковью, образовав Свободную Протестантскую Епископальную церковь. — Прим. ред.

БОРИС САВИНКОВ
87
другом и лишатся власти, как Робеспьер и Сен-Жюст. Им наследуют более слабые или же более умеренные политики, поэтому после ряда катаклизмов в России установится более толерантный и свободный режим.
«Господин премьер-министр, — сказал Савинков в свойственной ему официальной манере, — позвольте мне напомнить, что после падения Римской империи наступили “темные века”».
В конце концов победа большевиков оказалась полной. После двух лет тайных переговоров они заманили Савинкова обратно в Россию. Одно время посредником в этих переговорах был Красин, но он был далеко не единственным. Ловушка была хитро организована. Было оговорено, что ни о каком вооруженном сопротивлении не может быть и речи. Однако в самом большевистском правительстве якобы есть здравомыслящие люди, которые нуждаются в его помощи. Правительство может быть сформировано не на большевистской, а на социал-демократической основе. Имена и конкретные действия должны до времени оставаться тайной, все маскировалось под обычные кабинетные перестановки. «Почему вы не хотите помочь нам спастись?» — шептали голоса соблазнителей. В июне 1924 года Каменев и Троцкий открыто пригласили его вернуться. Прошлое будет забыто, формальный судебный процесс завершится оправдательным приговором и назначением на высокий пост. «И тогда мы снова будем вместе, как в старые времена, и свергнем коммунистическую тиранию так же, как свергли тиранию царя». Кажется невероятным, что Савинков попался в эту ловушку^ несмотря на то, что прекрасно знал этих людей, несмотря на то, что он знал, как много зла он им причинил. Может быть, именно это знание и сыграло с ним злую шутку. Он полагал, что понимает их образ мыслей, и доверял извращенному кодексу чести советских конспираторов. Возможно, в речах, заманивших его в ловушку, ложь мешалась с правдой. Как бы то ни было, они его схватили.

88
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Физические пытки не применялись. Для своего злейшего врага они припасли более изобретательные и утонченные мучения. Позднее эти обстоятельства получили огласку, стало ясно, как именно из него выбили признание. Измученный в тюрьме тщетными надеждами и лживыми обещаниями, сжатый этими утонченными тисками, Савинков был в конце концов вынужден написать письмо — отречение, в котором провозгласил большевиков освободителями всего мира. Так, осужденный историей, заклейменный друзьями, он чувствовал, что с каждой неделей его заключение становится все более суровым; ответом на его последнее обращение к Дзержинскому стала насмешка. Был ли он тихо застрелен в тюрьме или в отчаянии совершил самоубийство, неизвестно, да и неважно. Они разрушили его тело и душу, унизили его в глазах потомков, сведя на нет все, что он делал, оскорбили все, во что он верил, и навечно запятнали его память. Тем не менее, когда все уже сделано и сказано, мы можем заметить, что, несмотря на все его недостатки, немногие пытались сделать больше, отдать больше, рисковать больше и больше пострадали за русский народ.

Герберт Генри Асквит

Асквит был человеком, который имел свое мнение по всем вопросам и в то же время обладал недюжинным чувством собственного достоинства. Образование, политика, философия, право, религия — во всех этих сферах в то время, когда мы были хорошо знакомы, он, по-видимому, занимал твердую, определенную позицию. В общем, когда требовалось, его острый ум срабатывал быстро и точно, как ружейный затвор. Мне всегда казалось (хотя, возможно, такое впечатление было естественным для молодого человека, занимавшего более низкое положение на служебной лестнице), что он смотрел на все необычные, затруднительные ситуации, связанные с политикой и парламентской деятельностью, сквозь призму устоявшихся стандартов и проверенных суждений. К доводам, людям и событиям, не соответствовавшим тому образцу, в который он глубоко верил и который решительно одобрял, Асквит относился с плохо скрываемым презрением.
В чем-то такой подход был сродни ограниченности. Общество, природа и люди не могут функционировать как машины. Грани событий и поступков не бывают четкими, напротив, они всегда размыты. Природа никогда не проводит ровной линии, не поставив кляксы. Условия, в которые попадает человек, всегда столь разнообразны, события настолько непредсказуемы, а жизненный опыт столь противоречив, что такие качества, как гибкость суждений и готовность склонить голову перед тем, что выдается за рамки привычного порядка вещей, в наши дни могут послужить лишь к чести премьерминистра. Однако суждения Асквита в первый период его жизни отличались железной твердостью. В то же время это был человек громадных познаний, отличавшийся глубиной суждений и редким трудолюбием. В тех случаях, когда он был

92
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
вынужден склониться перед мнением других, перед силой обстоятельств или перед минутными страстями, как это неизбежно случается в этом жестоком и непредсказуемом мире, его покорность чаще всего была лишь маской, под которой скрывались отвращение и презрение. Тот, кто однажды удостаивался его высшего одобрения, в его глазах становился превыше всех и вся и оставался непогрешимым равно в добре и во зле.
Асквиту удалось передать детям от обоих браков присущее лишь ему удивительно гармоничное сочетание глубокого ума и прирожденного благородства. Второй из его оставшихся в живых сыновей начал Войну1 младшим лейтенантом, а закончил бригадным генералом; в напряженных боях он был не раз ранен и заслужил орден «За выдающиеся заслуги» второй степени и Военный крест. Его старший сын — Раймонд — унаследовал все лучшие качества отца. Казалось, для него не существовало трудностей. Без видимых усилий он повторил успех отца, учась в Оксфорде. Сын, как и отец, был, вне всяких сомнений, лучшим студентом курса и самым красноречивым оратором на университетских дебатах. Стихи и проза, греческий, латынь и английский, право, история и философия давались Раймонду так же легко, как тридцать лет назад Генри Асквиту. Блестящие эпиграммы и острая сатира, резкие и зачастую жесткие выпады, бесспорно изысканная, но в то же время довольно официальная манера держать себя в те годы выделяли сына Асквита среди сверстников так же, как раньше выделяли его отца. Оба они обладали легким пером и были остры на язык, обоим были равно присущи тактичная и обаятельная манера вести беседу, изысканность речи, честность и независимость и, как следствие, неосознанное чувство собственного превосходства. А сегодня мы видим, как сын Раймонда — нынешний герцог Оксфордский и лорд Асквит — повторяет ту же триумфальную университетскую карьеру в третьем поколении.
Казалось, что, когда его время пришло, Раймонд Асквит легко смирился со смертью и встретил ее с достоинством. Я
1 	Черчилль имеет в виду Первую мировую войну. - Прим. пер.

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
93
видел его на фронте в ноябре и декабре 1915 года. Той зимой в холодных, убогих и опасных окопах он вел себя так, будто был выше всех обычных телесных неудобств. Словно закованный в сверкающие доспехи, он был совершенно спокоен и казался неуязвимым. Эта война сломала многих, но не смогла исчерпать душевные силы этого человека. Когда в битве при Сомме гренадеры были полностью разбиты, практически сметены, он встретил свою судьбу спокойно, рассудительно, решительно и сухо. Насколько мы знаем, его отец, который в то время стойко нес бремя высшей государственной власти, был бы горд повторить героическую судьбу своего сына.
Политическая деятельность дочери Генри Асквита, леди Вайолет Бонэм-Картер, конечно же»хорошо известна. В те дни, когда Генри Асквит стал старым, когда его оттеснили от власти, когда его партия потерпела поражение и он лишился поддержки даже самых верных избирателей, в эти дни он нашел в дочери преданного и талантливого помощника, не терявшегося даже среди самых блестящих ораторов. На фоне неопределенности и метаний времен коалиции2 либералы с огромной радостью приняли в ее лице нового блистательного политика, особенно привлекательного потому, что даже о самых серьезных вопросах, о самых крупных проблемах она говорила красноречиво и с юмором. На протяжении двух или трех лет, пока того требовали интересы ее отца, леди Вайолет демонстрировала исключительную силу характера и талант; она превзошла на этом поприще всех женщин, принимавших участие в британской политике. Могу с
2 	В период Первой мировой войны с целью консолидации всех сил господствующих классов руководство Либеральной партии в мае 1915 года пошло на преобразование либерального правительства в коалиционное (либералы, консерваторы, лейбористы). В 1916 году в Либеральной партии обострились противоречия между сторонниками Асквита и Ллойд Джорджа, выступавшего совместно с консерваторами за более решительное ведение войны. Образование в декабре 1916 года коалиционного правительства во главе с Ллойд Джорджем (премьер-министр в 1916—1919 и 1919—1922), в котором ряд важнейших постов заняли консерваторы, явилось выражением ускорявшегося процесса перехода все более широких кругов буржуазии Великобритании в лагерь Консервативной партии. На парламентских выборах 1919 года часть либералов во главе с Ллойд Джорджем выступала в коалиции с консерваторами, другая — во главе с Асквитом вела предвыборную борьбу самостоятельно. — Прим. ред.

94
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
удовольствием процитировать одну неподражаемую фразу из ее речи, произнесенной в 1922 году. Правительство Ллойд Джорджа находилось на грани краха, его обвиняли в расшатывании политического равновесия и стремлении к войне. Бонар-Лоу3 горячо высказывался за политику «умиротворения». «Мы вынуждены выбирать, — обратилась к огромной аудитории эта молодая женщина, — между человеком, страдающим от пляски Святого Витта, и другим, больным сонной болезнью». Должно быть, для Генри Асквита в его мрачном положении было величайшим счастьем увидеть, что прекрасное существо, которое он выпустил в этот мир, бесстрашно, упорно и неутомимо сражается на его стороне. Дети Генри Асквита стали лучшим памятником ему, в них возродились все его лучшие качества.
***
В то время, когда я был близко знаком с ним, Генри Асквит находился на вершине власти. Он пользовался поддержкой подавляющего большинства депутатов парламента и населения страны. В то же время против него были мобилизованы все силы убежденных консерваторов. Конфликт непрерывно рос, год от года ситуация внутри страны становилась все более напряженной, в то время как за рубежом постепенно набирал силу ураган, которому было предназначено сокрушить наше поколение. Наши дни проходили в ожесточенных межпартийных баталиях вокруг гомруля и права вето Палаты лордов, а у горизонта собирались зловещие тучи, и даже когда сквозь них проглядывало солнце, на всем лежала их мрачная тень.
3 	Бонар-Лоу Эндрю (1858—1923), английский государственный деятель, был избран в парламент от Консервативной партии, стал известен как один из сторонников тарифной реформы. В 1911 году сотрудничал с Артуром Бальфуром и сэром Эдвардом Карсоном, резко выступал против гомруля. Во время Первой мировой войны он был министром колоний (1915—1916) в коалиционном правительстве Генри Аскита и затем (1916) стал министром финансов в коалиционном правительстве Ллойд Джорджа и лидером Палаты общин. В 1921 году вышел в отставку, а в 1922 году вернулся к политической деятельности, в октябре 1922 года занял пост премьер-министра, но должен был вскоре уйти в отставку из-за плохого здоровья. — Прим. ред.

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
95
Генри Асквит всегда был очень добр ко мне. Он придерживался высокого мнения о моих умственных способностях, повидимому, к этому его подтолкнуло знакомство с рядом составленных мной официальных документов. Он охотно читал мои доклады, тщательно выстроенная система аргументации и аккуратное оформление часто вызывали его одобрение, а впоследствии обеспечили мне его решительную поддержку. Его дисциплинированный ум восхищали стройные рассуждения и продуманные проекты. Хотя я тратил много часов на то, чтобы изложить свои соображения как можно короче и эффектнее, это всегда стоило затраченных усилий. Я думаю, тем, что премьер-министр неизменно предпочитал меня другим кандидатам на высокие правительственные должности, я на самом деле обязан не столько впечатлению от личного знакомства или от выступлений в парламенте, сколько своим секретным докладам по внутриправительственным вопросам. Я чувствовал, что представляю свои соображения самому строгому судье, что повторения, неудачные формулировки, риторические фигуры и слабая аргументация будут спокойно, но твердо отвергнуты.
На заседаниях правительства Генри Асквит обычно молчал, но это молчание само по себе привлекало внимание. На самом деле он никогда не раскрывал рта на совещаниях, если мог отстоять свою позицию и без этого. Он сидел, словно высший судья (которым он и был на самом деле), и с отменным терпением слушал, как стороны пространно излагают свою позицию. Время от времени он прерывал рассмотрение дела короткими содержательными замечаниями и вопросами, поворачивая с их помощью обсуждение в нужное русло и направляя его к той цели, которой желал достичь с самого начала. И/наконец, когда среди всей этой путаницы и мозаики умело и страстно высказываемых мнений Генри Асквит подводил итог сказанному, крайне редко бывало так, чтобы молчание, которое он хранил до тех пор, не произвело бы впечатление на всех остальных.
Он не любил говорить о делах в нерабочее время, никогда не начинал и не поддерживал разговоры в политике на ходу. Большинство известных парламентариев, с которыми я был

96
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
знаком, всегда были готовы поговорить о политике и позволить своему воображению «порезвиться» на фоне ими же созданных декораций. Бальфур, Чемберлен, Морлей, Ллойд Джордж получали неподдельное удовольствие от обсуждения текущих событий. Что касается Асквита, то все зависело от того, шли ли в тот момент заседания правительства или парламента. Если шли, то все его внимание было сосредоточено на обсуждавшемся вопросе, если заседаний не было, то явиться в его кабинет с целью обсудить эти вопросы было делом совершенно бесполезным. Это также в каком-то смысле являлось ограниченностью. Многие вещи создаются теми, кто посвятил работе всю жизнь без остатка. В то же время способность сочетать всепоглощающий интерес к работе с возможностью отбросить мысли о ней в часы досуга, вне всякого сомнения, является счастливым подарком судьбы. Иногда казалось, что Асквит забывал о делах слишком легко и слишком быстро. Он проводил такую четкую грань между работой и личной жизнью, что можно было подумать, будто работа его совершенно не интересует. Эта привычка сохранилась у него с тех пор, как он был занятым юристом. Только лишь рассмотрение дела заканчивалось, о нем забывали; решение выносили, вручали заключение сторонам, и после этого дело уже не требовало пересмотра. Затем возникало следующее дело, которое целиком поглощало внимание Асквита. Конечно, он должен был размышлять о государственных делах наедине с собой в часы досуга, но, как мне кажется, он делал это много реже, чем другие видные политические мужи. Его ум был настолько гибким, настолько ясным и так хорошо тренированным, что, один раз поприсутствовав при обсуждении вопроса, он с легкостью приходил к определенному выводу, а любое решение, к которому он приходил, становилось окончательным.
В делах Генри Асквит обладал той жесткостью, без которой невозможно решить ни один по-настоящему серьезный вопрос. Предлагая мне должность в возглавляемом им правительстве, он повторил слова мистера Гладстона: «Премьерминистру абсолютно необходимо быть хорошим мясником, — и от себя добавил: — Сейчас как раз нужно зарезать несколь¬

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
97
ких». Действительно, такие были. На редкость лояльный по отношению к своим коллегам, Асквит никогда, если того требовало время или общественная польза, не останавливался перед тем, чтобы убрать кого-то с политической сцены, убрать раз и навсегда. Личная дружба могла сохраниться в том случае, если она была, но политическое сотрудничество заканчивалось раз и навсегда. Но разве существует другой метод управления государством?
Письма Генри Асквита, адресованные коллегам, ничем не отличались от составленных им официальных бумаг. Фактически они являлись копиями его публичных выступлений. Удивительно консервативный и старомодный, он не любил, почти не выносил, телефоны и пишущие машинки. Он, который с такой легкостью произносил речи, так и не выучился их диктовать. Все, что требовалось записать, непременно записывалось им собственноручно. Его письма, написанные от руки, были в одно и то же время красивыми и предельно деловыми, лаконичными, правильными и ясными. Они содержали минимум слов и исключали любую возможность непонимания. Если в них и появлялись иногда рассуждения, эпиграммы или остроты, то лишь потому, что они соскакивали с пера еще до того, как ему удавалось их обуздать. Впрочем, Асквит писал и другие письма, далеко не такие лаконичные. Однако они предназначались для глаз, несравненно более прекрасных, чем те, что наблюдали за политическими баталиями.
Когда работа была окончена, он развлекался. Он пылко наслаждался жизнью, наслаждался обществом женщин и всегда был рад знакомству с новой очаровательной леди. Женщины всех возрастов с нетерпением ждали оШ него приглашения на обед. Они были без ума от его остроумия и от того, что он проявлял неподдельный интерес ко всему, что они делали. Он мог каждый вечер часами играть в бридж на самые высокие ставки, не обращая внимания ни на сверкающие за окном молнии, ни на то, что назавтра его ожидало множество серьезных, неотложных дел.
4 -3253М

98
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
***
Я близко познакомится с Генри Асквитом при самых приятных обстоятельствах. Он, его жена и старшая дочь месяц гостили у нас на адмиралтейской яхте. Это было где-то года за три до Войны. Голубое небо и сверкающая гладь моря — Средиземное, Адриатическое и Эгейское моря, Венеция, Сиракузы, Мальта, Афины и берега Далмации, огромные корабли и порты, величественные маневры королевского флота, серьезная работа и удовольствие от путешествия до краев заполнили эти счастливые дни. В этот месяц, когда в Англии продолжались обычные политические споры, а за рубежом росло предчувствие войны, я почти разделял с ним ответственность за управление государством. Асквит обсуждал со мной возможные решения всех наиболее важных вопросов, но он втянул меня в разговор о политике всего один раз. В правительстве назревали серьезные изменения. Он поинтересовался моим мнением о людях и должностях и, пока я говорил, выражал свое согласие или несогласие в самой доброжелательной манере. Он взвесил кандидатуры, определил их политический масштаб, затем завершил обсуждение, закрыл разговор, положил невидимый ключ от него в карман, а после принялся обстоятельно исследовать памятники архитектуры и палаццо, перед которым наша яхта только что бросила якорь. Однако, несколько недель спустя в правительстве были произведены именно те перестановки, о которых мы говорили.
В остальное время нашего путешествия никто не мог бы предположить, что ему есть дело до того, что происходит в мире. Он был самым добросовестным туристом, управлял лодкой и учил этому дам, много шутил и очевидно наслаждался каждой минутой отдыха. Иногда он устраивал соревнования: кто может за пять минут перечислить больше генералов, чьи фамилии начинаются на «Л», или поэтов на «Т», или историков на любую другую букву. Он знал бесчисленное множество таких игр и был в них непревзойденным мастером. С капитаном и моряками он вел длинные разговоры о кораблях, морях и о погоде. В те времена лорд Асквит обычно обрывал оппонентов в парламенте словами: «Пусть достопо¬

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
99
чтенный джентльмен подождет и поразмыслит». В журнале «Панч» даже была помещена карикатура на Генри Асквита, изображающая, как он спрашивает молодого офицера на капитанском мостике: «Почему яхту этим утром так качает?» Ответ офицера был такой: «Ну, видите ли, сэр, тут все дело в море и в силе тяжести». Хотя это всего лишь игра слов4, она достойна того, чтобы остаться в нашей памяти.
Большую часть времени сэр Генри грелся на солнце и читал древнегреческих авторов. Он глубокомысленно складывал безупречные стихи, в совершенстве соблюдая античный поэтический размер, и переделывал классические надписи, казавшиеся ему слишком длинными. В этих занятиях от меня было мало проку. Однако я внимательно просматривал шифрованные телеграммы, которые мы получали каждый день, и, конечно же, мы следили за всеми новыми радиограммами.
Однажды днем мы прогуливались по прелестной дороге в окрестностях Каттаро. В те дни этот порт пользовался большой популярностью среди туристов, в основном потому, что находился в очень живописной местности. Неожиданно мы увидели, что навстречу нам движется растянувшийся почти до бесконечности табун лошадей и мулов. Мы спросили: куда и зачем их гонят? И получили ответ: «По домам. Маневры отменили». Балканский и европейский кризис 1913 года счастливо закончился.
***
Я не могу согласиться с тем, что мистер Спэндер справился со своей задачей и создал действительно профессиональную биографию5 Генри Асквита, что его книга — лучший па¬
4 На русский язык это переводится следующим образом: «wait and see» означает «подождать и поразмыслить» из любимой фразы Асквита, a «weight and sea» - дословно «тяжесть и море» - слова офицера на карикатуре. По-английски это звучит одинаково, хотя пишется по-разному. - Прим. пер.
5 Спэндер Дж. А. и Сирил Сааквит. Жизнь лорда Оксфорда и Асквита, 1934. [The Life of Lord Oxford and Asquith by J.A. Spender and Cyril Saaquith]. - Прим, автора.

100
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
мятник одному из самых значительных, цельных и честных людей нашего века. Стремление автора к подчеркнутой достоверности и беспристрастности, к полному отказу от любых субъективных суждений хорошо известно. Картина, нарисованная по этому старомодному канону, настолько неоригинальна и до такой степени бедна живыми красками, что ни в коей мере не передает яркой индивидуальности этого строгого, амбициозного и гордого своим интеллектуальным превосходством человека, расчистившего себе дорогу к власти со всей жестокостью, которой потребовал от него бурный и тяжелый период нашей истории. Остается лишь ждать, когда на суд соотечественников будет представлен более живой и яркий портрет этого великого государственного мужа, юриста и политика. Жизненный путь Генри Асквита никогда не был таким гладким, легким и спокойным, каким он предстает на страницах книги мистера Спэндера. Ему следовало бы очертить портрет Асквита и его эпохи более резкими мазками, сделать свет ярче, а тени — темнее. Такая картина была бы намного ближе к реальности, а его герой ничуть не утратил бы привлекательности. Борьба с Палатой лордов из-за гомруля и декларация о вступлении Великобритании в войну с Германией сыграли решающую роль в политической карьере Генри Асквита. Оба этих эпизода чрезвычайно противоречивы, существует множество аргументов за и против позиции лорда Асквита. Однако в книге Спэндера все противоречия опущены или сглажены настолько, что выглядят абсолютно незначительными.
При освещении любого спорного вопроса многое зависит от того, с какого момента начат рассказ. Мистер Асквит и Либеральная партия искренне ратовали за принятие гомруля, но нельзя забывать о том, что в то время они могли сохранить места в парламенте, лишь опираясь на голоса восьмидесяти ирландских депутатов, и эта зависимость была единственной побудительной причиной их активных действий. Необходимо держать в уме и то обстоятельство, что перед выборами 1906 года, когда либералы ожидали получить большинство голосов, не прибегая к поддержке других политических сил, требование самоуправления Ирландии было решительно ис¬

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
101
ключено из их предвыборной программы. Восемьдесят ирландских депутатов почти сорок лет отравляли нашу политическую жизнь и пользовались поистине зловещим влиянием: они повергали в трепет все партии Англии, приводили к власти и свергали правительства. К счастью, они навсегда покинули Палату общин. Время показало, что сопротивление законным властям в Ольстере продолжалось во многом потому, что ольстерские протестанты полагали, будто Акт о гомруле продвигался исключительно благодаря влиянию ирландских депутатов, и возможность его принятия практически не связана с внутрибританскими политическими тенденциями. Не может быть никаких сомнений в том, что незаконные демонстрации в Ольстере спровоцировали множество других выступлений. Если бы ольстерские политики свели свою деятельность к пропагандисткой кампании в рамках закона, это, бесспорно, предотвратило бы насильственную передачу региона под юрисдикцию парламента в Дублине.
Все вышеизложенное — непреложные факты. В предвоенные годы мистер Асквит и Либеральная партия решительно и достойно боролись за решение ирландской проблемы, однако Генри Асквит не мог не сознавать, что чистота этой борьбы была несколько замутнена, во-первых, зависимостью от голосов ирландских депутатов, а во-вторых, отказом его соратников предоставить Ольстеру ту же степень самоуправления, какую они предоставили Южной Ирландии. Если помнить обо всех этих обстоятельствах, становится ясно, что роль лидера этой ожесточенной кампании, столь успешно разыгранная Генри Аскивтом, отнюдь не была тем примером бескорыстного самопожертвования, каким она предстает на страницах книги мистера Спэндера. В борьбе вокруг гомруля обе стороны совершали и хорошие^и дурные поступки. Конфликт с Палатой лордов, закончившийся принятием Акта о парламенте, нельзя рассматривать вне связи с ирландской проблемой. Я, разумеется, далек от того, чтобы оправдывать неблаговидные закулисные интриги Палаты лордов, лишившие ее поддержки либерального парламентского большинства, сформировавшегося в результате выборов 1906 года. Тем не мене^. события никогда не пришли бы к такому финалу, Англия никогда,

102
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
даже на самое короткое время, не была бы поставлена на грань гражданской войны, если бы не разрушительное влияние ситуации в Ирландии. В этой грубой борьбе, где обе стороны проявляли удивительную жестокость и не брезговали никакими методами, Генри Асквит, благодаря своей силе и политическому искусству, был самой заметной фигурой.
Мало кто обращает внимание на то, сколько энергии Генри Асквит проявил в первые дни Великой Войны. Роль, которую он сыграл в том, что Британская империя вступила в войну против агрессии Германии не только на стороне Бельгии, но и на стороне Франции6, до сих пор остается недооцененной. Никогда, ни на секунду он не переставал поддерживать сэра Эдуарда Грея, и никто за последние восемь предвоенных лет не отстаивал так последовательно идею о том, что превосходство Великобритании на море является не только залогом ее безопасности, но и основой для успешной наступательной войны. Как военный лидер Генри Асквит продемонстрировал, что в трудных обстоятельствах он способен как к расчетливым, так и к смелым силовым действиям. Ему одному я доверил свой замысел вывести флот на боевые позиции 30 июля. В ответ он мрачно посмотрел на меня и что-то проворчал. Другого выражения согласия я от него и не ждал. Он практически одним кивком убедил лорда Фишера оставить свои опасения за судьбу Дарданелл. Почти весь месяц, предшествовавший попытке захватить черноморские проливы, которая была предпринята 18 марта 1915 года, он не собирал кабинет министров в полном составе. Это происходило отнюдь не из-за забывчивости. Асквит хотел, чтобы его точка зрения была подкреплена доказательствами. После первой неудачной попытки он был вынужден предпринять еще одну. К несчастью для себя и для всех остальных, он не проявил должной твердости убеждений. Когда в мае лорд Фишер ушел в отставку, а оппозиция угрожала начать обсуждение вопроса, Асквит, не колеблясь, распустил свой кабинет, потребовал отставки всех министров и тем самым поставил крест на политической карьере как минимум половины своих коллег; он
6 	Курсив Черчилля. — Прим. пер.

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
103
бросил Хардена «на съедение волкам», предоставил мне в одиночку нести ответственность за Дарданеллы и успешно выплыл из этой пучины, возглавив коалиционное правительство. Не все делалось по-доброму! Не все выглядело в розовом свете! Это была напряженная, судорожная борьба амбициозного, в высшей степени деятельного человека, который стремился вырваться из смертельной хватки событий.
Прочитав то, как мистер Спэндер описывает распад коалиции в декабре 1916 года, можно представить, что Генри Асквит был кем-то вроде Святого Себастьяна, что он беспомощно с блаженной улыбкой стоял под градом стрел своих преследователей. На самом деле он оборонялся, используя все средства из своего богатого арсенала. Должность премьерминистра делала его слишком заметной и авторитетной фигурой, создавала вокруг него некоторый ореол отчуждения, что не позволило ему использовать такой безотказный инструмент, как временное невмешательство во внутриполитические вопросы. Тем не мене^раз за разом он предотвращал падение своего правительства или отставку ключевых министров, он просто не позволял принять такое решение. «То, что мы сегодня услышали, дает нам богатую пищу для размышлений; давайте, прежде,чем мы соберемся в следующий раз, подумаем, как можно объединить наши позиции». В мирные времена, когда дело касалось поверхностных партийных столкновений или личных споров, такая тактика обычно успешно срабатывала. Война, неукротимая и безжалостная, сделала эти заявления бесполезными. Словосочетание «подождите и поразмышляйте», которое он привык употреблять в мирное время как угрозу, а не для того, чтобы поразмыслить над дискуссией, в военные годы оказалась опасной для его политической репутации и проводимой им политики. Несмотря на то, что он принимал все важные решения без малейших колебаний, несмотря на то, что он судил обо всем зрело и здраво, агонизирующая нация не желала этого видеть. Англичане требовали от правительства уникальной активности, они не желали судить вдумчиво и следить за развитием событий, напротив, они хотели заставить ситуацию немедленно повернуться в нужную сторону. «Генералы и адмиралы дали

104
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
свою экспертную оценку, очевидно, из этого необходимо сделать определенные выводы», — не только слова, но и способ выражать свои мысли, все поведение Генри Асквита делало его политику неадекватной в сложившейся ситуации. Нация требовала большего, требовала невозможного. Англия жаждала быстрой победы, и деятельность политиков оценивалась в соответствии с результатами этого беспощадного экзамена. Энергичный, находчивый, ловкий и изворотливый, Ллойд Джордж, казалось, мог осуществить эту смелую надежду и, в любом случае, приложил бы к ее осуществлению несравненно больше усилий, чем Асквит.
Наиболее полное и авторитетное описание падения правительства Асквита можно найти на страницах книги лорда Бивербрука7. Это один из самых ценных исторических трудов, написанных в наши дни, большинство утверждений лорда Бивербрука сохраняют свою справедливость и в настоящее время. В этой книге мы видим, как Ллойд Джордж шел к своей цели спокойно и уверенно, искусно пользуясь благоприятными обстоятельствами, то с неуемным азартом. Мы видим мистера Асквита в безвыходном положении. Труд лорда Бивербрука проливает свет на то, как Генри Асквит вел себя в создавшихся обстоятельствах. Он, конечно же, не был беспомощной жертвой, как уверяли его враги, хотя биограф Генри Асквита — мистер Спэндер — изобразил его именно таким. Неправильно поняв доклад мистера Бонара-Лоу об отношении министров-консерваторов к происходящему, Генри Асквит совершил роковой промах, заключив своеобразный союз с Ллойд Джорджем. На следующее утро, уверенный в том, что располагает поддержкой и консервативной.и либеральной частей кабинета, Асквит искренне пытался прийти к соглашению со своим противником. Когда он видел, что его позиции слабы, он тянул время и отступал, когда чувствовал свою силу — наносил сокрушительный ответный удар. В конце концов, когда он решил подвергнуть своего соперника решающей проверке и предложить ему либо сформировать собственное правительство, либо полностью дискредитировать себя, это было
7 	Политики и война (Politicians and War), 1914-1916, Том 2. — Прим, автора.

ГЕРБЕРТ ГЕНРИ АСКВИТ
105
сделано решительно и в то же время шутливо. Он поднял ставку до небес с железным самообладанием и принял поражение спокойно, проявив редкую силу духа и патриотизм.
Я никогда не перестану удивляться тому, что мистер Асквит во время кризиса зимой 1916 года, имея за спиной либеральное большинство в парламенте, не потребовал созыва внеочередной сессии и не прибег к поддержке Палаты общин. Именно Палата общин оставалась последней опорой терпящего бедствие премьер-министра. Никто не мог оспорить его право, как в мирное время, так и в период войны, из гущи политических интриг, заседаний кабинета министров, партийных собраний, клубов и газет апеллировать к этой великой ассамблее и принять свою отставку только из рук парламента. И тем не мене^ либеральное правительство в 1915 году, коалиционное правительство Асквита в 1916 году, правительство Ллойд Джорджа в 1922 году были смещены в результате тайных, неясных, закулисных процессов, правду о которых общество узнает только в наши дни. Я придерживаюсь того мнения, что, если бы в каждом из этих случаев премьер-министр нашел в себе силы обратиться к парламенту, он одержал бы решительную победу.
Однако этого не произошло. Парламент с изумлением слышал приглушенные звуки ссоры, доносившиеся из-за закрытых дверей. И, разумеется, победителем был провозглашен тот, кто первым из-за них появился. Именно таким образом Ллойд Джордж получил свой скипетр, и, подобно коннетаблю Британской империи, он озирал свои владения.
Мистер Асквит был, возможно, одним из величайших премьер-министров, которых Англия знавала в мирные времена. Ум, проницательность, широкий взгляд на вещи и граждан¬

106
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ский пафос снискали ему громкую славу политика. Однако, ему не хватало качеств, жизненно необходимых руководителю воюющей державы, — терпения и энергичности, предусмотрительности и внимания к мелочам. Мистер Ллойд Джордж, напротив, обладал всеми свойствами характера, которых так недоставало Генри Асквиту. Английская нация инстинктивно, руководствуясь каким-то почти мистическим чутьем, сделала правильный выбор. Мистер Бонар-Лоу был не более чем инструментом, позволившим сместить Генри Асквита и посадить на его место другого, более достойного претендента. Асквит потерпел поражение, когда огромная работа, которую он рассчитывал проделать, была выполнена всего лишь на половину, однако, он ушел с достоинством. В этой тяжелой ситуации он сохранил самообладание и почти скучающую мину. И тогда, когда Асквит находился у власти, и тогда, когда он ее лишился, он оставался бескорыстным патриотом и был бескомпромиссно честен. Мы обязаны хранить память о том, что Генри Асквит всегда и при всех обстоятельствах руководствовался интересами своей страны, что он без малейших колебаний жертвовал своей выгодой и политическими убеждениями, если это могло пойти на пользу государства. В годы Англо-бурской и Первой мировой войн, во времена конституционного кризиса и всеобщей забастовки8 как премьер-министр и как лидер оппозиции он твердо, без тени страха поддерживал короля и Великобританию. Все почести, выпавшие на долю Генри Асквита, герцогский титул и орден Подвязки, который он получил от короля уже на закате жизни, были не более, чем достойной наградой за его заслуги. В последние годы своей жизни он пользовался уважением всего английского народа. Его заслуженно почитали и за неусыпную заботу о благе Великобритании, и за превосходные личные качества.
8 	Имеется в виду всеобщая забастовка в Великобритании в 1926 году. - Прим. ред.

Лоуренс Аравийский1

Я познакомился с Лоуренсом1  2 лишь после окончания войны. Это было весной 1919 года, когда в Париже собрались те, кто должен был заключить мир или хотя бы какое-нибудь соглашение, и вся Англия замерла в ожидании. В то время война оказывала настолько большое влияние на состояние умов и занимала все наши мысли, а великие сражения во Франции представлялись настолько важными, что я лишь смутно осознавал, какую роль в кампании генерала Алленби сыграли восстания арабов. Но однажды кто-то сказал мне: «Вы должны встретиться с одним молодым человеком. Его заслуги поистине громадны». Именно так Лоуренс получил
1 Большая часть этого эссе уже была опубликована в книге «Т.Э. Лоуренс и его соратники» (Т.Е. Lawrence and his friends), изданной в 1937 году. Этот же текст был направлен мной в Оксфорд с целью увековечить память Лоуренса. В это издание эссе было включено, поскольку ранее никогда не публиковалось в полном объеме. — Прим, автора.
2 Лоуренс (Аравийский) Томас Эдвард (1888—1935), английский писатель, ученый, археолог, в 1911-1914 годах участвовал в раскопках Кархемиша (Джераблуса), хеттского города в верховьях Евфрата, а в 1912 году — в археологической экспедиции в Египте. С января 1914 года Лоуренс принимал участие в исследовательском проекте британского верховного комиссара в Египте лорда Китченера «Исследование Синая», имевшем военно-разведывательные цели; с декабря 1914 года служил в Бюро по арабским делам в Каире, в годы Первой мировой войны в качестве британского военного советника участвовал в боевых действиях на арабских территориях — провел ряд дерзких и удачных операций на Ближнем Востоке. Арабские отряды во главе с Лоуренсом захватили Акабу и заняли Дамаск. В 1919 году он принял участие в Версальской мирной конференции, где безуспешно выступал в поддержку требований арабов о независимости. По приглашению Черчилля в 1921—1922 годах был советником министерства по делам колоний, участвовал в подготовке мирного соглашения по Ближнему Востоку. В 1925—1929 годах Лоуренс проходил службу в Карачи и Пешаваре, на афганской границе. В 1935 году уволился из армии. Автор книги «Семь столпов мудрости». — Прим. ред.

по
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
приглашение ко мне на завтрак. В те годы, даже находясь в Лондоне или Париже, Лоуренс носил арабское платье, чтобы в обстановке ожесточенных политических споров подчеркнуть, что он представляет интересы эмира Фейсала, будущего короля Ирака, и поддерживает притязания арабов. В тот раз он предпочел обычную европейскую одежду и, на первый взгляд, ничем не отличался от множества других молодых офицеров, дослужившихся до высоких чинов и наград в этой кампании. Мы держались как обычные люди и разговаривали только на самые общие темы, хотя незадолго до этой встречи я услышал довольно едкий рассказ о том, как он держался во время вручения ему орденов несколькими неделями раньше. Из этого рассказа у меня создалось впечатление, что Лоуренс отказался принять знаки отличия, которые король собирался вручить ему в ходе официальной церемонии. Я тогда занимал должность министра обороны, поэтому сразу сказал, что Лоуренс повел себя некорректно и своим поступком унизил короля как джентльмена и как монарха. Любой человек вправе отказаться принять титул или награду, любой вправе заявить, что отказывается от них по принципиальным соображениям, но делать такое заявление в тот момент, когда Его Величество, исполняя свой конституционный долг, милостиво соизволил лично наградить его, выбрать именно эту минуту для политической демонстрации — это было чудовищно. Поскольку он был моим гостем, я не мог позволить себе говорить с ним резко, тем не менее, ввиду моего служебного положения, я также не мог сказать меньше того, что сказал.
И только недавно мне стало известно истинное положение дел. Упомянутый отказ действительно имел место, но не во время публичной церемонии. Король принял Лоуренса 30 октября, чтобы поговорить с ним. Его Величество также полагал, что эта беседа — удобный случай для того, чтобы вручить ему орден «За выдающиеся заслуги» и звание рыцаря-командора ордена Бани, тем более, что о его награждении уже было объявлено в газетах. Король собирался преподнести ему знаки отличия, когда Лоуренс спросил, не будет ли ему позволено отказаться от них. В тот момент Его Величество и Лоуренс находились наедине.

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
111
Вне зависимости от того, догадался Лоуренс, что я неправильно представляю себе происшедшее, или нет, он не сделал попыток замять ситуацию или оправдаться. Он принял мои упреки с юмором. Лоуренс сказал, что это был единственный доступный для него способ заставить наши власти понять, что заключение честного соглашения с арабами послужит к высшей чести Великобритании, а уступка притязаниям Франции на Сирию ляжет на историю нашей страны несмываемым позорным пятном. Он сказал, что короля нужно было уведомить о том, какая политика ведется от его имени, и у него просто не было другого выхода. Я ответил, что это вовсе не извиняет метода, к которому он прибег и перевел разговор на более спокойную тему.
Тем не менее}я должен признать, что этот случай подтолкнул меня к тому, чтобы больше узнать о том, что же в действительности происходило во время этой войны в пустыне, он открыл мне глаза на бурю, кипевшую в душе арабов. Я приказал предоставить мне информацию по этому вопросу и обдумал ее. Я говорил об этом с премьер-министром. Он объяснил, что французы хотят занять Сирию и управлять ею из Дамаска и ни за что не откажутся от этих планов. Соглашение Сайкса—Пико3 с Францией во время Первой мировой войны, крайне запутанно, и только послевоенная мирная конференция сможет разрешить этот конфликт и определить сферы влияния наших стран на Востоке. На это мне было нечего ответить.
После этого разговора я не видел Лоуренса несколько недель. Следующая наша встреча, если мне не изменяет память, состоялась в Париже. Он был в своем арабском костюме, выгодно оттенявшем благородство его черт. Серьезность манер, точность суждений, широта взглядов и уровень, на котором он мог поддерживать разговор, — все это, казалось, еще боль¬
3 	Сайкса-Пико соглашение 1916 года - соглашение между Великобританией и Францией о разделе азиатских (преимущественно арабских) владений Османской империи. Подготовлено английским дипломатом М. Сайксом и французским дипломатом Ф. Жорж-Пико, согласовано с Россией в марте 1916; заключено в Лондоне в форме обмена нотами 9-16 мая 1916 года. — Прим. ред.

112
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ше подчеркивало удивительное достоинство, с которым он носил роскошные арабские одежды и головной убор. Ниспадающие складки обрамляли его благородное лицо, выделяя безупречно очерченные губы и сияющие глаза, в которых отражался незаурядный ум. Лоуренс выглядел именно тем, кем был в действительности — прирожденным аристократом. В тот раз наша беседа текла много свободнее, и именно тогда я начал понимать, насколько это незаурядный, сильный человек. Такого мнения я продолжаю придерживаться и по сей день. С тех пор, был ли он одет в обычный деловой костюм или, впоследствии, в форму авиамеханика, я всегда видел его таким, каким он остался на блестящем карандашном портрете Агустуса Джона.
Вскоре я стал часто слышать о Лоуренсе от друзей, сражавшихся под его началом, и, конечно же, о нем не уставали говорить в любом обществе: его поступки обсуждали дипломаты, военные и ученые. Выяснилось, что он был не только талантливым военным, но и одаренным ученым. В одно и то же время он был и археологом, и политиком, блестящим исследователем и одним из арабских партизан.
Скоро стало очевидно, что его дела в Париже шли не блестяще. Он везде сопровождал эмира Фейсала как друг и переводчик. Лоуренс был не просто переводчиком, он интерпретировал слова своего спутника. Он презирал английских друзей эмира и связывал свою карьеру не лично с ним, а с тем, что он понимал как свой долг перед арабами. Затем Лоуренс окончательно поссорился с французами. Он не раз подолгу спорил с Клемансо, который оказался действительно достойным противником. Лицо старого Тигра4 было ничуть не мягче, чем у Лоуренса, а его глаза сияли той же смелостью и силой воли. Клемансо глубоко любил Восток, он искренне восторгался крестоносцами, его восхищали подвиги Лоуренса, больше того, он верил в его гениальность. Однако к тому времени Франция стремилась завладеть Сирией уже больше ста лет. Сама мысль о том, что Франция, истекающая кровью в окопах, может завершить Великую Войну, не получив своей
4 	Тигр — прозвище Жоржа Клемансо. — Прим. ред.

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
ИЗ
доли колоний, представлялась абсолютно невозможной не только ему, но и любому из его соотечественников.
Все знают, что за этим последовало. После долгих и трудных споров как в Париже, так и на Востоке мирная конференция сделала Сирию подмандатной территорией Франции. Когда арабы воспротивились этому, французская армия перешла в наступление, и после боев, в которых погибли храбрейшие арабские военачальники, эмир Фейсал был изгнан из Дамаска. Французы закрепились в этой прекрасной стране в качестве оккупантов. Последующие восстания арабов подавлялись с предельной жестокостью. Опираясь на огромный армейский корпус, Франция удерживает Сирию и по сей день5.
Я не виделся с Лоуренсом в то время, когда происходили эти события. В первые послевоенные месяцы в мире творилось так много несправедливости, что преследования арабов отнюдь не выглядели чем-то исключительным. Однако, когда время от времени мой взгляд обращался к этой проблеме, я понимал, какие сильные чувства должен был испытывать Лоуренс. Он просто не знал, что делать. В отчаянии он бросался то в одну сторону, то в другую, наверное, он почти ненавидел жизнь. В своих работах Лоуренс писал, что все личные амбиции умерли в нем еще до того, как он с триумфом вступил в Дамаск накануне завершения Великой Войны. Но я склонен полагать, что он оказался не в силах безучастно наблюдать, как несправедливо обращались с его арабскими друзьями, с людьми, которым он обещал всемерную поддержку. Он думал, что Великобритания также приняла на себя определенные обязательства в отношении арабов. По-видимому, именно эта невозможность ограничиться ролью стороннего наблюдателя и стала главной причиной ухода Лоуренса из публичной политики. Его душа всегда стремилась к чему-то высшему, во время войны ему доводилось переносить самые жестокие испытания, но они его не сломили. Теперь же его дух был сломлен.
Весной 1921 года меня послали в Министерство по делам колоний, чтобы я занялся делами на Ближнем Востоке и привел бы их в относительный порядок. Это было сразу же после
5 	Эти строки были написаны в 1935 году. — Прим. ред.

114
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
подавления чрезвычайно масштабного и кровавого восстания в Ираке. Для того, чтобы поддерживать в этой стране порядок, требовалось более сорока тысяч солдат и около тридцати миллионов фунтов в год. Так дальше не могло продолжаться. В Палестине противостояние арабов и евреев в любой момент могло привести к войне. Арабские вожди, изгнанные из Сирии, и их многочисленные сторонники, все те, кто раньше были нашими союзниками, теперь были злы на нас и скрывались в пустынях близ Иордана. Египет также охватили волнения. Таким образом, весь Ближний Восток являл собой самое печальное и тревожное зрелище. Я сформировал новый департамент Министерства по делам колоний, призванный разобраться с этими проблемами. Ядро этого отдела составили полдюжины очень способных сотрудников из Индийского департамента и отделов, которые во время войны занимались Ираком и Палестиной. Я решил пригласить в этот отдел Лоуренса, если, конечно, мне удастся его убедить. Все будущие сотрудники хорошо знали Лоуренса, несколько человек даже служили вместе с ним или сражались под его командованием. Когда я рассказал о моем проекте, они были просто ошеломлены: «Что? Неужели вы надеетесь обуздать этого дикого пустынника?» Такая реакция была продиктована отнюдь не завистью или недостаточно высокой оценкой заслуг Лоуренса, а убеждением, что человек с его характером и темпераментом не сможет работать в рутинной обстановке государственного учреждения.
Тем не менее,я упорствовал. Лоуренсу был предложен высокий пост, и, к удивлению большинства, он сразу же принял это предложение. Здесь не место для того, чтобы подробно рассказывать о трудных и запутанных проблемах, которые мы решали. Достаточно будет бегло обозначить ключевые моменты. Один вопрос понадобилось решить на месте, поэтому я созвал конференцию в Каире. Мне удалось собрать там почти всех экспертов по Ближнему Востоку. Я выехал в Каир в сопровождении Лоуренса, Хуберта Янга и Тренгарда из министерства авиации. Мы задержались в Палестине примерно на месяц. В течение следующего месяца мы представили наши предложения кабинету министров. В первую очередь мы предлагали загладить вину перед арабами и духовными властями

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
115
Мекки, сделав эмира Фейсала королем Ирака, а эмира Абдуллу — правителем Трансиордании. Во-вторых, мы планировали вывести практически все войска из Ирака и доверить его защиту военно-воздушным королевским силам. В-третьих, мы предложили пути урегулирования текущих конфликтов между евреями и арабами; эти меры должны были стать фундаментом для более существенных договоренностей в будущем.
Первые два предложения вызвали настоящую бурю протестов у наших союзников. Французское правительство было глубоко оскорблено поддержкой, оказанной эмиру Фейсалу, которого они считали опасным бунтарем. Военное ведомство Великобритании было шокировано предложением вывести из Ирака войска и предсказывало, что все кончится резней и полной анархией. Однако я давно заметил, что если уж Тренгард брался за какое-то дело, то непременно доводил его до конца. Наши предложения очень скоро были приняты, но, тем не менее, для осуществления их на практике потребовался целый год трудной и напряженной работы.
Годы, в которые Лоуренс был государственным служащим, — поистине уникальный период его жизни. Он был удивительно спокоен и тактичен. Его терпимость и готовность к сотрудничеству просто изумляли тех, кто был близко с ним знаком. Должно быть, эти эксперты бесконечно спорили на данную тему, и время от времени обстановка накалялась донельзя. Все, что мне становилось известно об этих спорах, выразилось в форме советов двух-трех превосходных людей, с которыми я работал в этот период. Они говорили, что мое сотрудничество с Лоуренсом стало одной из самых крупных удач в моей жизни. Это было сказано не только для того, чтобы приписать успех новой политики одному только Лоуренсу. Они удивлялись, как Лоуренс смог смирить свой нелегкий характер, обуздать сильную волю, употребить свои знания на пользу общего дела. Это — одно из доказательств подлинного величия его личности, многосторонности его дарований. Он надеялся выполнить большую часть общений, которые в свое время дал арабам, надеялся добиться того, чтобы в этом многострадальном регионе вновь воцарился мир. Ради этого Лоуренс оказался способен стать, если можно так выразиться,

116
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
нудным чиновником. И его усилия не были напрасны — он достиг своей цели.
К концу года положение дел на Ближнем Востоке начало улучшаться. Все наши начинания постепенно осуществлялись. Сухопутные войска покинули Ирак, в излучине Евфрата были размещены военно-воздушные части, Фейсал был провозглашен королем в Багдаде, Абдулла в Трансиордании был вполне доволен своим положением. Однажды я спросил Лоуренса: «Что вы собираетесь делать, когда все это закончится? Если вы решите связать свою карьеру с британской колониальной администрацией, для вас откроются самые высокие должности». Он улыбнулся своей мягкой, сияющей, загадочной улыбкой и сказал: «Через несколько месяцев моя задача здесь будет выполнена. Работа закончится, и она будет последней». — «Но что же Вы будете делать?» — «Все, что Вы увидите, когда я закончу свои дела здесь, это маленькое облако пыли, исчезающее за горизонтом».
Он сдержал свое слово. В то время он, как мне кажется, почти не имел средств к существованию. Его жалованье составляло 1200 фунтов в год, я предлагал ему занять самые высокие военные и государственные посты, но все напрасно. Я предпринял последнюю попытку удержать его, направив его в командировку в Трансиорданию, где возникли неожиданные проблемы. Ему были предоставлены неограниченные полномочия, и Лоуренс распорядился ими со свойственной ему энергией. Он смещал офицеров, нередко применял силу и в итоге добился того, что порядок и спокойствие были полностью восстановлены. Все восхищались успехом его миссии, но ничто не могло заставить его продолжить начатую карьеру. Я был очень опечален, когда действительно увидел «маленькое облачно пыли, исчезающее за горизонтом». Мы встретились снова лишь через несколько лет. Я подробно остановился на этом периоде его деятельности, потому что в недавно опубликованном письме Лоуренс придал ему значение даже большее, чем всем своим военным подвигам. Тем не менее, такое суждение несправедливо.
Наша следующая встреча была связана с написанием, напечатанием, редактированием и публикацией его книги «Семь

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
117
столпов мудрости», оказавшейся подлинной жемчужиной английской литературы. Как рассказ о войне и приключениях, как описание миропонимания арабов она остается непревзойденной. Его книга стоит в одном ряду с величайшими произведениями, написанными на английском языке. Даже если бы Лоуренс не сделал ничего другого, кроме того, что написал эту книгу, если бы она была всего лишь плодом его воображения, он все равно оставался бы известным, по словам Маколея, «до тех пор, пока по-английски говорят хотя бы в самом далеком уголке планеты». Сердцу каждого британца дороги «Путешествия пилигрима», «Робинзон Крузо», «Приключения Гулливера». История, рассказанная Лоуренсом, также интересна и занимательна, но при этом она реалистична, поскольку автор был также и боевым командиром. Цезарь в своих «Записках о галльской войне» оперирует более глобальными фактами, однако в истории Лоуренса описано все, что когда-либо происходило на войне или в имперской политике. В то время,, как подавляюще большинство книг, написанных о Великой Войне, были подвергнуты цензуре и слились с выводами и комментариями тех, кто их изучал, в то время, как сложные и бесконечно дорого обошедшиеся операции огромных армий стали предметом изучения военных историков, наши сражения рассматриваются в бесконечно удаленной перспективе и в их «истинном масштабе», рассказ Лоуренса о восстании в пустыне всегда будет сиять неугасимым светом чистой истины.
Мы слышали, что он занят этой работой и что тем, кого он счел достойными этой чести, было предложено подписаться на книгу по цене 30 фунтов за копию. Я с радостью принял это предложение. На копии, которая, в конце концов, попала в мои руки, Лоуренс с интервалом в 11 лет сделал две дарственные надписи, которые я чрезвычайно ценю, хотя они сильно преувеличивают мои заслуги, несмотря на то, что с тех пор многое изменилось. Лоуренс не позволил мне заплатить за книгу. Он сказал, что я ее заслужил.
В принципе сюжет истории довольно прост. Успех военных действий Турции против Египта зависел от функционирования железной дороги, проложенной через пустыню. Эта узкая стальная дорога протянулась через сотни миль раска¬

118
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ленных песков. Если бы удалось вовремя ее перерезать, турецкие армии погибли бы. За этим неизбежно последовало бы поражение Турции, а за ним — падение всей могучей тевтонской военной машины, злоба которой изливалась на равнины Фландрии из десяти тысяч орудий. Именно здесь была ахиллесова пята противника, именно на нее этот двадцатилетний военный направил свои отчаянно смелые атаки. Мы читаем о бесконечной череде попыток перекрыть дорогу. Мрачные всадники на верблюдах двигались по выжженным солнцем, разоренным равнинам, где удивительная бесплодность природы ужасает путников. С помощью автомобилей и аэропланов мы сегодня можем осмотреть эти отдаленные, одинокие земли с их раскаленными, бесконечными песками, источенными диким ветром скалами, горными ущельями, пышущими жаром даже в лунном свете. И по этой пустыне, преодолевая бесконечные лишения, надрываясь от непосильной работы, люди на верблюдах везли динамит, чтобы взорвать железнодорожные мосты и выиграть войну, чтобы, как мы тогда надеялись, освободить мир.
Здесь мы видим Лоуренса-солдата, впрочем, не только солдата, но и государственного деятеля, того, кто поднимал на борьбу испуганных жителей пустыни, проникал в тайны их мыслей, вел их к заранее выбранным целям и часто сам поджигал заряд. Мы читаем детальные описания свирепых битв, в которых его небольшой отряд сражался с тысячами воинов противника на фоне этого адского пейзажа. Здесь нет никаких специальных эффектов, все ярко, индивидуально, исполнено смысла, несмотря на то, что происходит в условиях, в которых человек попросту не должен был выжить. И все повествование пронизано единым духом, разумом и силой воли. Это — эпический, талантливый, потрясающий рассказ, в центре которого Человек с большой буквы.
***
Память о личности Лоуренса в сердцах его друзей остается живой и яркой, и боль, которую его соотечественники испы¬

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
119
тывают, потеряв этого человека, остается по-прежнему острой. После того, как он нас покинул, все мы стали беднее. В последнее время вся Британская империя столкнулась с трудностями и опасностями, которые заставляют нас еще больше сожалеть об отсутствии выдающихся людей, способных преодолеть их. Лоуренс был человеком, в котором соединились не только выдающиеся способности государственного мужа, но и та гениальность, которую трудно не заметить, но еще труднее описать словами. И тогда, когда он был военным и искателем приключений, и позднее, в те годы, когда он подавлял свой талант, Лоуренс неизменно властвовал над теми, с кем сводила его судьба. Люди чувствовали, что стоят перед высшим существом, чувствовали, что скрытые в нем сильный характер и стальную волю нельзя измерять привычными мерками. Если он начинал действовать, кто мог сказать, что существует кризис, который он не в состоянии разрешить или подавить? Если все шло из рук вон плохо, как радовался тот, кто видел Лоуренса, появившегося на горизонте.
Частично секрет того, что Лоуренс властвовал над людьми, но в то же время пробуждал их собственные силы, заключался в том, что он презирал большую часть обычных радостей жизни. Люди с естественным страхом смотрят на того, кто с полным безразличием относится к домашнему уюту, деньгам, чинам, даже к власти и славе. Они чувствуют, не без некоторого восхищения, что этот человек не подчиняется обычным законам, что перед ним бессильны обычные соблазны, что перед ними ктото одинокий, непокорный, не скованный общими для всех рамками, что в своих действиях он руководствуется мотивами, превосходящими мотивы большинства. Они видят, что перед ними существо, всегда готовое к вооруженному бунту или к тому, чтобы бескорыстно принести себя в жертву, человек строгий, склонный к уединению, тот, для кого жизнь — намного больше, чем просто долг, а самый долг он видит в том, чтобы быть свободным от обязательств. Он — обитатель горных вершин, где воздух холоден, чист и свеж, где вид, открывающийся в ясные дни, важнее всех королевств мира и всей его славы.
Лоуренс был одним из тех, чья жизнь идет быстрее и интенсивнее, чем жизнь обычных людей. Подобно аэроплану,

120
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
который летает только за счет скорости ветра, Лоуренсу лучше и проще всего удавалось нестись вперед вместе с ураганом. Мирное течение событий не соответствовало его натуре. Только Великая Война довела напряжение до того уровня, который его устраивал. Война заставляла людей увеличивать темп жизни до тех пор, пока они не начали существовать в том же темпе, что и Лоуренс. В эту героическую эпоху и люди, и события полностью соответствовали его ожиданиям.
Я очень часто думал о том, что произошло бы с Лоуренсом, если бы Великая Война продлилась еще несколько лет. Его слава в Азии росла с каждым днем. От ярости сражавшихся народов дрожала и плавилась земля. Весь мир пришел в движение, и в нем уже не осталось ничего невозможного. Лоуренс мог реализовать мечту, владевшую молодым Наполеоном, — покорить Восток. Он мог вступить в Константинополь в 1919 или 1920 году во главе армии арабов и множества других азиатских племен. Однако шторм улегся так же неожиданно, как и возник, небо очистилось, колокол, созывавший всех на битву, замолчал. С неописуемым облегчением человечество вернулось к любимой всеми обычной жизни, прерванной войной. Лоуренс остался в одиночестве, он снова стал единственным, кто жил на другом уровне и на другой скорости.
Его книга, оказавшаяся подлинным шедевром, была дописана, утеряна и создана вновь. Каждая иллюстрация одобрялась лишь после вдумчивого анализа. Все вопросы, как связанные с топографией, так и банальной разбивкой текста на параграфы, решались со всей тщательностью и скрупулезностью. После того Лоуренс сам на велосипеде отвез драгоценные экземпляры книги тем немногим, кто, по его мнению, был достоин того, чтобы ее прочитать, он,наконецунашел новое дело, способное занять его, захватить и удовлетворить его дух. Он с небывалой ясностью увидел, насколько могущественной может стать современная авиация, понял, что она способна перевернуть представление и о транспортных перевозках, и о войне в воздухе. Лоуренс находил удовольствие в жизни простого рядового ВВС, наслаждаясь умиротворенностью и покоем, которые не могла ему дать ни одна, пусть даже самая высокая военная или гражданская должность. Он

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
121
чувствовал, что, продолжив служить в Королевских военновоздушных силах, не занимая никакого государственного поста, он сможет прославить этот род войск, сможет привлечь самых энергичных и страстных молодых людей туда, где они в то время были отчаянно нужны. Мы в долгу перед ним за то, что его служба стала превосходным примером для молодежи, за то, что он посвятил этому последние двенадцать лет своей жизни. Он сделал нам поистине королевский подарок.
Как истинный гений, Лоуренс был человеком чрезвычайно многосторонним. Он словно бы владел одним из тех волшебных ключей, которые способны отпереть двери сразу нескольких сокровищниц. Он был ученым и солдатом, археологом и искателем приключений, усидчивым студентом и арабским партизаном, механиком и философом. Нелегкий жизненный опыт и склонность к самоанализу лишь ярче оттеняли его обаяние и веселый нрав. Лоуренс был превосходным собеседником и удивительно щедрой натурой. Те, кто был близко знаком с ним, больше других переживают его уход, однако больше всего его не хватает нашей стране именно сейчас. Сейчас мы столкнулись с серьезными проблемами, с проблемами, о которых он много думал и над решением которых работал, — это защита воздушного пространства Великобритании и взаимоотношения с арабским Востоком. В настоящий момент эти вопросы занимают как никогда большое место в нашей политике. Несмотря на то, что Лоуренс неизменно отказывался, когда я приглашал его вернуться на государственную службу, я чувствовал, что он был из тех, кто всегда готов ответить на призыв о помощи. Пока Лоуренс был жив, все знали (во мне эта уверенность была особенно сильной), что действительно серьезная проблема непременно заставит его свернуть с избранного им безупречного жизненного пути, что он сделает один лишь шаг и снова окажется в центре событий, там, где вершится история.
Этого не произошло. Ему был брошен вызов другого рода. Впрочем, к такому развитию событий он также был готов. Все произошло именно так, как он хотел — беда пришла быстро и неожиданно, словно ее принесло ветром. Он закончил свой жизненный путь в прыжке.

122
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
«Все мимолетно! Быстротечна слава,
Как плети взмах, как сокола полет,
Как бег борзой или прыжок оленя,
За нами — только грязь из-под копыт,
Холодный ветер разрывает грудь,
И затихают крики».
Король Георг V написал брату Лоуренса Аравийского: «Его имя останется в истории». Это правда. Оно будет жить в английской литературе, в традициях Королевских военно-воздушных сил, оно будет жить в анналах Великой Войны и в арабских легендах.

Маршал Фош

Жизнь маршала Фоша являет собой удивительный пример целостности и гармоничности. Драматический конфликт Франции и Германии приковал к себе внимание всего мира и разрушил благополучие большинства его обитателей. Жизнь маршала Фоша стала центром этой драмы. Он ощущал кипение страстей и боль потерь, может быть, даже сильнее, чем кто-либо другой. Когда противостояние держав достигло апогея, именно в его руках оказалась высшая власть над происходящим. Фош вступил в армию еще в 1870 году во время Франко-прусской войны, в которой участвовал в чине лейтенанта. Впрочем, он был призван в часть, сформированную из крайне юных, необстрелянных солдат, которые никогда и близко не видели врага. Ему оставалось только наблюдать, сострадать и осмысливать происходящее. Он ничего не мог сделать. Горячий юноша с тонко организованной нервной системой, в чьих жилах текла воинственная гасконская кровь, чей от природы острый ум был способен постичь самые сложные проблемы, был вынужден ограничиться ролью беспомощного очевидца падения своей родины. В этой ситуации он ощущал агонию Франции как свою собственную.
Он также был склонен лелеять в себе те глубокие и почти мистические движения души, которые лишь усиливали его душевную боль. Убеждения Фоша подкреплялись простым, практичным, но очень сильным религиозным чувством, оживлялись естественной любовью к Родине и, в конце концов, воплотились в форме истинно военного стиля мышления в лучшем смысле этого слова. Начиная с 1870 года Фош посвятил все силы души и тела идее, которую французы обозначали словом «реванш», что обычно ошибочно переводят на английский язык словом «месть». Такой перевод неверен

126
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
потому, что в этом «реванше» не было ни тени жестокости, ни малейшего стремления к материальной выгоде или достижению личных целей, не было даже подсознательного желания унизить Германию. «Реванш» был всего лишь стремлением увидеть Францию полностью избавившейся от последствий поражения 1870 года, возвращенной на принадлежавшее ей по праву почетное место в ряду других стран, и достижению этой цели многие французы были готовы посвятить всю свою жизнь. В начале своей карьеры Фош ощущал себя подобным пушинке, легко отброшенной в сторону триумфальным маршем германской армии на Париж, потрясенным ее победой. Тем не менее он сумел дожить до того дня, когда отвага и мощь Германии были сокрушены, когда судьба этой страны зависела от росчерка его пера. В начале пути он разделил с Францией всю боль поражения, в конце — достиг вершин власти и привел свою страну к полной победе.
Позвольте сначала остановиться на самых привлекательных чертах этого замечательного человека, хотя и полностью подвластного судьбе, что, впрочем, спорный вопрос. Его шарм и редкое умение вести разговор заставляли всех, кто когда-либо с ним общался, желать новых встреч с ним. Основой его внутренней силы была неизменная преданность своей стране. Эта преданность не зависела от того, какое правительство находилось у власти, от изменения форм правления, его религиозного чувства или превратностей карьеры. Фош был наделен удивительной, бьющей через край энергией, которая проявлялась в его общении с другими людьми, и в том, как пристально он мог вникать в детали любой проблемы, и, наконец, в том, каким блестящим командующим он проявил себя в годы Великой Войны — в этом его никому не удалось превзойти. Его способность сохранять ясность рассудка при любых обстоятельствах была так же удивительна, как и энергичность. Он с неизменным уважением относился к конституции своей страны, к тем, кто занимал ключевые правительственные посты, хотя система в целом и не отвечала его желаниям. Его отличали такие достойные восхищения качества, как пониманием, терпение и такт по отношению к армиям союзников, собранным под его командованием. Он ос-

МАРШАЛ ФОШ
127
тавался рыцарем даже в отношениях с извечным врагом Франции, со страной, от которой Франция перенесла множество унижений и над которой ей, в конце концов, удалось одержать полную победу. После того как Германия приняла тяжелые условия перемирия, а самодовольный совет победителей потребовал немедленного разоружения всех германских вооруженных сил, Фош воскликнул: «Они храбро сражались, так позвольте же им сохранить оружие!»
Тем не менее возводить памятник Фошу как военачальнику несколько преждевременно. Все это было слишком недавно, и происходящее весьма сильно отличалось от событий всех прошлых войн. Условия, в которые высшее командование было поставлено во время этого «Армагеддона», не имели ничего общего с теми, в которых сражались Александр Великий, Ганнибал, Цезарь, Густав Швецкий, Мальборо и Наполеон. Трудности и лишения военных лет длились так долго, что мы почти перестали их осознавать. Они в корне отличались от наполненных событиями великих войн прошлых эпох. По сравнению со сражениями при Бленхейме и Аустерлице, хотя в них и принимали участие армии всего мира, битвы этой войны кажутся не более чем замедленной съемкой. Мы сидели в тихих, светлых комнатах, полных воздуха и солнечного света, и наш покой нарушали только шум листвы и пение птиц. Но в то же время в грандиозной битве, развернувшейся от Альп до Тихого океана, участвовало семь миллионов человек, а ведь всего одна тысячная часть этих солдат легко могла бы уничтожить все армии древних эпох. Это кровопролитное сражение длилось ни час, ни два и ни три, а почти год. Разумеется, к Великой Войне не применимы обычные критерии оценки. Пока мы слишком близки к этим событиям, чтобы сказать, были ли они в чем-то выше войн прошлого.
Я познакомился в Фошем на маневрах перед войной. В военные годы мы виделись трижды, и, вспоминая об этих встречах, я понимаю, сколь переменчивой была удача этого великого человека. В первый раз за годы войны мы увиделись в 1917 году. В это время я не занимал никакой официальной должности, тем не менее я получил любезное приглашение

128
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
месье Пенлеве1 посетить Восточный фронт и был рад совершить эту поездку. Для Фоша это был очень тяжелый период. Реакция на исключительно кровопролитное сражение при Сомме, пережитое французами разочарование сыграли роковую роль в карьере маршала Жоффра1  2. Фош, как один из подчиненных, разделил с ним всю тяжесть ответственности. Тот факт, что Фош блестяще проявил себя в сражениях на Марне и Изере в 1914 году, был практически сведен на нет огромными потерями, которые французская армия понесла в ходе упорной, но отвратительно организованной защиты Артуа весной 1915 года. Франция отвернулась от своего прежнего героя и обратила свой взор на других лидеров, использовавших для достижения победы иные методы. Фош был назначен на должность советника в Париже. Он принял меня в роскошном кабинете в здании неподалеку от Дома инвалидов. Мало кто из тех, чья карьера находилась в критическом положении, мог вести себя более спокойно и непринужденно. Он рассуждал об общем ходе войны с редкой честностью и мужеством. Особенно подробно мы говорили о положении на Восточном фронте, которое интересовало меня больше всего. Его умение держать себя, прекрасные манеры, удивительно выразительная жестикуляция (последняя могла бы казаться ко¬
1 Пенлеве Поль (1863—1933), французский математик, государственный и политический деятель, доктор математических наук (1887), член Парижской академии (1900). С 1910 года депутат парламента, в 1915-1916 годах министр просвещения и изобретений, в марте — ноябре 1917 года военный министр, в сентябре - ноябре также премьер-министр. В 1924 году, будучи лидером партии республиканцев-социалистов, способствовал приходу к власти Левого блока. В 1924—1925 годах председатель Палаты депутатов. В 1925 году премьер-министр (апрель — ноябрь), военный министр (апрель — октябрь) и министр финансов (октябрь — ноябрь). В 1925—1929 годах военный министр, в 1930—1931 и 1932—1933 годах министр авиации. Поддержал подавление антифранцузских восстаний в Сирии и Марокко (1925—1927). — Прим. ред.
2 Жоффр Жозеф Жак Сезер (1852—1931), маршал Франции (1916), член Французской академии (1918). Участник Франко-прусской войны 1870-1871 годов и колониальных войн в Индокитае и Африке. С 1910 года член, ас 1911 года вице-председатель Высшего военного совета и начальник Генштаба. В 1914—1916 годах главнокомандующий французской армией, в 1914 году добился победы в битве на Марне, с декабря 1916 года военный советник правительства. В 1917—1918 годах глава французской военной миссии в США, а затем в Японии. — Прим. ред.

МАРШАЛ ФОШ
129
мичной, если бы не так хорошо выражала его эмоции), энергия, с которой он обсуждал важные для него вопросы, — все это произвело на меня неизгладимое впечатление. Казалось, что для него жизнь — это битва, вне зависимости от того, что он делал в данный момент. Он сражался не только посылая армии в бой, но и сидя за письменным столом.
Я уже описывал нашу вторую встречу. Она состоялась 3 апреля 1918 года в Баварии. В тот момент он был уже Верховным главнокомандующим союзных войск. Поражение союзных войск 21 марта и другие неудачи заставили Хейга1  * 3 предложить, а Петена4 согласиться на назначение Фоша на высшую военную должность. Фош получил от своих предшественников в наследство крайне сложную ситуацию. Фронт союзников был прорван, 5-я британская армия была разбита и почти уничтожена, свежие французские части, призванные ликвидировать прорыв, не успевали, чрезвычайно важный в стратегическом отношении железнодорожный узел Амьен обороняли всего лишь несколько кавалерийских частей, спешно собранных из курсантов кавалерийских училищ и раненых, только что выписавшихся из госпиталей. Дальше к югу во французской зоне Мондидье находился в таком трудном по¬
1 Хейг Дуглас (1861-1928), граф (1919), британский фельдмаршал (1917). В
Первую мировую войну командир корпуса, командовал армией, с декабря
1915 года — английскими экспедиционными войсками во Франции. — Прим. ред.
4 Петен Анри Филипп (1856—1951), французский военный и государственный деятель. Окончив военное училище Сен-Сир (1878), начал карьеру кадрового офицера. В Первой мировой войне 1914—1918 годов в чине генерала командовал пехотной бригадой, затем армейским корпусом, в июне 1915 — апреле 1916 года 2-й французской армией, которая участвовала в битве за Верден. В мае 1916 года назначен командующим группой армий «Центр», в апреле 1917 года — начальником Генерального штаба, в мае 1917 года — главнокомандующим французской армией. В 1920—1931 годах заместитель председателя Высшего военного совета и одновременно генерал-инспектор армии. В 1925—1926 годах командовал подавлением антифранцузского восстания в Марокко. В феврале — ноябре 1934 года военный министр, в 1939—1940 годах посол в Испании. 17 мая 1940 года стал заместитель премьерминистра, а 16 июня премьер-министр, 22 июня 1940 года подписал Компьенское перемирие с нацистской Германией, 10 июля 1940 года, после переезда правительства в Виши, получил всю полноту власти от французского Национального собрания. В июле 1940 — августе 1944 года глава государства «Виши». В апреле 1945 года арестован, в августе приговорен Верховным судом к смертной казни (замененной пожизненным заключением). — Прим. ред.
5 - 3253М

130
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ложении, что мог пасть с минуты на минуту. Фош мог опереться только на свой авторитет и на горстку преданных ему офицеров штаба, свою «военную семью». Он вынужден был потребовать от британских частей новых жертв. Он отозвал находившиеся в распоряжении Петена резервные части, хотя последний настаивал на том, что они необходимы для защиты столицы. Бесспорно, это было очень тяжелое время. Во время нашей второй встречи Фош объяснил мне и Клемансо причины своих действий. Он подробно изложил все доводы, вооружившись картой и карандашом. Больше всего в тот момент он напоминал школьного учителя, объясняющего школьникам очередной урок. Он показал, как день за днем слабело немецкое наступление, как это грандиозное начинание постепенно сходило на нет. Конечно, он не был спокоен. Напротив, он очень нервничал, но при этом его поддерживала уверенность в своей правоте и его знаменитое упрямство.
После этой встречи я не видел его до ранней осени, когда немецкое наступление было, наконец, полностью остановлено, когда в ходе военных действий наступил перелом, когда события развивались так хорошо, что лучшего нельзя было и желать. Фош был на вершине власти. Его слово было законом. Французские, британские, американские и бельгийские армии беспрекословно, почти восторженно подчинялись распоряжениям того, кто сумел одержать столько побед, а немецкие солдаты обращались в бегство при его приближении.
Однако с апреля по сентябрь ситуация на фронтах изменилась самым печальным образом. Когда положение на севере стало критическим, Фош был вынужден возложить основную тяжесть ведения военных действий на британские войска. Британское командование посчитало, что это нечестно, а в конечном итоге, такая тактика была просто опасной. Споря с боевыми генералами, каждый из которых жестко требовал облегчить ношу именно его армии, добиваясь того, чтобы французские части принимали участие в боевых действиях в разумных пределах, Фош произнес несколько фраз, ставших крылатыми выражениями: «Cramponnes partout» — «Цепляй¬

МАРШАЛ ФОШ
131
тесь за все», «Jamais la rel6ve pendant la batalle» — «Какой может быть отдых для солдат, если идет сражение?» и, наконец, самое запоминающееся «On fait се qu’on peut» — «Человек совершает только то, на что он способен». Последнее было в высшей степени верно в отношении британской армии. Британские войска, что называется, приперли к стенке, они были расколоты на части во много раз превосходящими германскими силами. Фош крайне скупо выделял подкрепление и заставлял армию Хейга сражаться на пределе возможностей. Тем не менее, несмотря на тяжелейшие потери, британская армия так и не была разгромлена. Она победила, но победила из последних сил ценой громадных потерь. К счастью, Фошу не пришлось столкнуться с проблемой тяжелейшего выбора между удержанием контроля за проливами и сохранением англо-французского союза. Хвастливое заявление Фоша «Я никому не уступлю» («Ni Tun, ni Г autre») оказалось правдой, но было оплачено кровью британских солдат. Он загнал великолепного скакуна почти до смерти, почти, но не совсем. Конь выжил, и этот важнейший заезд был выигран. Кто может сказать, что Фош был не прав? Несмотря на то, что нам пришлось выстрадать так много, мы обязаны признать, что он был прав. Однако» в то время отношения между британским командованием и генералиссимусом были более чем напряженными. Даже после Torq как битва на севере благополучно закончилась, взаимное недовольство сохранилось. В высших кругах британского военного командования и в правительстве господствовало убеждение в том, что французы использовали тот факт, что главнокомандующим стал их соотечественник, для того, чтобы возложить основные тяготы войны на плечи их главного союзника. Причинами появления этой ужасной идеи стали бедствия, которые пришлось пережить Великобритании, информация о положении на фронтах и жизненный опыт.
Британское командование придерживалось этой точки зрения, а Фоша постиг еще более сильный удар — 27 мая центральная часть линии фронта, удерживаемая французскими войсками, была прорвана, немецкие части хлынули на французскую территорию. Незадолго до этого Фош попросил четы¬

132
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ре-пять британских дивизий, несмотря на то, что в северной битве они потеряли, по меньшей мере, половину списочного состава, занять сравнительно спокойный участок французского фронта, где они могли бы отдохнуть и перегруппироваться. Измученные предыдущими боями немногочисленные английские части оказались подставленными под новый удар немецкий войск и почти полностью уничтожены в сражении 27 мая. Это поражение союзных войск крайне обострило отношения между Фошем и Высшим британским командованием, но в то же время его престиж в Париже чрезвычайно вырос. При этом Фош далеко не всегда мог опираться на поддержку французского Генерального штаба, поскольку последний находился под полным контролем спокойного и компетентного генерала Петена. Всем было известно, что взгляды Фоша и Петена на многие вопросы резко расходились.
Шесть недель с начала июня по середину июля 1918 года стали самыми трудными в военной карьере Фоша. Все, что он смог продемонстрировать в это время — это полное поражение французских войск и крайне неумелое использование английских частей. Его претензии на роль великого главнокомандующего сыграли немалую роль в этих неудачах. Фош никогда бы не удержался на своем посту, если бы его не поддерживал другой^не менее храбрый и, по всей видимости, более одаренный человек — Жорж Клемансо. Клемансо, подобно дрессированному тигру, бродил по французской столице, охраняя авторитет главнокомандующего от любых посягательств. Именно благодаря поддержке Клемансо в этой трудной и опасной ситуации Фош, обсуждая тактику борьбы с новым немецким наступлением, начавшимся 12 июля, без труда взял верх над генералом Петеном. Фош смог взять французские резервные части, расквартированные между линией фронта и Парижем, и использовать их для предотвращения нового прорыва линии фронта. Принятие этого спорного решения в таких трудных обстоятельствах может служить примером величайшей силы духа и одного из самых блестящих военных подвигов, которые знала история.
Вскоре все это осталось в прошлом. Разногласия между союзниками были забыты, враг разбит, а Фош пожинал лавры

МАРШАЛ ФОШ
133
признанного военного гения. Я встретился с ним в третий раз именно в этот период, мне нужно было, чтобы он одобрил проект создания крупных танковых частей для участия в кампании 1919 года. Тогда это был выдержанный, спокойный и очень любезный господин, уверенный в том, что впереди его ждут только новые победы и бессмертная слава.
Мы встречались еще один раз. Это было в военном штабе в 1920 году, уже после окончания войны. Союзники оккупировали долину Рейна. Британские части, теперь существенно менее многочисленные, расположились в Кёльне. Французское командование по причинам, которые недоступны моему пониманию и, возможно, были связаны с претензиями на доминирование в долине Рейна, захотело, чтобы Кёльн был занят французскими войсками, а британские части были бы переведены в менее значимый сектор. На Фоша была возложена миссия попробовать предложить мне этот проект. Прославленный маршал принял это поручение не без некоторого колебания. Он ограничился изложением только военно-стратегических соображений, я же, пока он говорил, попытался выяснить, что стояло за этим. В целом я был настроен враждебно. Идея вывести штаб-квартиру британских войск в долине Рейна из столь важного в стратегическом отношении города, как Кёльн, после того, какую роль британские войска сыграли в занятии этой территории, казалась мне совершенно неприемлимой. После того, как Фош полностью изложил свое предложение, я спросил: «Может быть, вы предложите всем нам отправиться домой?»
Я ясно помню, как при этих словах на благородное, выразительное и всегда доброжелательное лицо маршала набежала тень. Он больше не произнес ни слова на эту тему. Мы еще какое-то время спокойно побеседовали об общих предметах. Это была наша последняя встреча.
Бесспорно, войну, в которой маршал Фош командовал союзными войсками, трудно сравнить с каким-либо другим

134
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
конфликтом. Со временем станет ясно, что он проявил исключительную мудрость и силу духа и что он ни в чем не уступает своим великим предшественникам. Удача сопутствовала ему, упрямый, несгибаемый характер позволил ему почти чудом выиграть сражения при Марне и Изере, хотя никто уже и не надеялся на победу; но он же привел к серьезным поражениям при Артуа и Сомме. В 1914 году Фош выиграл битву только потому, что отказался признать поражение. В 1915 и 1916 годах он обломал зубы, пытаясь совершить невозможное, однако самым удачным стал для него 1918 год. Когда началось наступление генерала Людендорфа, никто лучше него не знал, как использовать каждого солдата, как защитить каждый дюйм земли, наконец, как сохранить резервы. Во время второй фазы этой операции, когда инициатива перешла к союзникам, они в первый раз с начала войны имели не только численное превосходство, но и перевес в боеприпасах, артиллерии, танковых войсках и аэропланах (именно последние вскоре оказались жизненно необходимы для победы). Именно тогда стратегический гений Фоша проявился в полном объеме; по его команде, с кличем: «Allez a la bataille» и «Tout le mond a la bataille»5 французские, британские, американские и бельгийские армии двинулись вперед подобно мощному, неодолимому потоку.
5 В переводе с франц. языка: «В атаку!» и «Все на битву». — Прим. ред.

Лев Троцкий

Когда узурпаторы и тираны станут всего лишь литературными персонажами, когда коммунисты вместо изготовления бомб станут защищать свои взгляды в капиталистической прессе, когда вынужденный оставить свое отчество главнокомандующий снова поведет войска в битву, когда ушедший на покой палач превратится в доброго, словоохотливого обывателя, греющегося у домашнего очага, тогда мы сможем порадоваться первым признакам того, что наступают лучшие времена. Передо мной лежит статья Льва Троцкого в еженедельнике «Джон о’Лондон», в которой он анализирует характеристики, данные мною Ленину, интервенции союзных войск в Россию, лорду Биркенхеду1 и ряду других лиц. Он написал эту статью, находясь в ссылке в Турции, в то время, когда умолял Англию, Францию и Германию принять его в лоно цивилизации, разрушение которой было и до сих пор оставалось делом его жизни. Россия — Советская Россия — страна, которую он создал по желанию своего сердца, невзирая на страдания других людей и свои собственные, вышвырнула его вон. Все его коварство, вся его смелость, все его работы, его увещевания, злодеяния и достижения закончились только одним: другой «товарищ», тот, кто во время революции действовал под его началом, тот, кто уступал ему в остроте ума, хотя, возможно, и превосходил его в способности к преступлениям, захватил власть вместо него. И в это время он — Великий Троцкий, — нахмуренный лоб которого означал смерть для тысяч людей, остался в печальном одиночестве.
1 Биркенхед Фредерик (1872—1930), лорд, министр финансов Великобритании (1919—1922), министр по делам Индии (1924—1928), сыграл решающую роль в урегулировании англо-ирландского конфликта. — Прим. ред.

138
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Судьба забросила его сначала на берега Черного моря, а затем — Мексиканского залива.
Троцкий был человеком, которому трудно угодить. Он не любил царя, поэтому он уничтожил его и его семью. Он не любил царское правительство, поэтому он его сверг. Он не любил либералов Гучкова и Милюкова, поэтому он отстранил их от власти. Он не мог признать социалистическую революцию такой, какой ее представляли себе Керенский и Савинков, поэтому он занял их место. Когда, наконец, коммунистический режим, установлению которого он отдал все силы, утвердился по всей России, когда в полной мере осуществилась диктатура пролетариата, когда новый социальный порядок из мечты превратился в реальность, а ненавистные ему культура и индивидуализм были уничтожены, когда тайная полиция стала служанкой Третьего Интернационала, когда утопия, о которой он мечтал, была практически осуществлена, Троцкий все еще оставался недоволен. Он все еще кипятился, метался, словно зверь, пойманный в ловушку, и требовал продолжения борьбы, он поднимал бедных против богатых, нищих против бедных и преступников против нищих. Все происходило именно так, как он планировал, тем не менее недостатки общества, как ему казалось, все еще требовали исправления. Как бы далеко он ни заходил, его разрушительная натура требовала еще более глубоких изменений. Однако, бедный негодяй, он уже достиг того дна, опуститься глубже которого было невозможно. Невозможно было найти что-то ниже и хуже, чем криминальные коммунистические элементы. В отчаянии он обратил свой взор на животных, но обезьяны не смогли оценить его красноречия, а привлечь на свою сторону волков, численность которых резко возросла во времена его правления, он не смог. В конце концов, преступники, которых он привел к власти, сплотились и вышвырнули его вон.
За этим последовала бесконечная череда многословных газетных статей с берегов Босфора, затем последовали горячие просьбы позволить посетить Британский музей и изучить хранящиеся там документы, после — просьбы испить целеб¬

ЛЕВ ТРОЦКИЙ
139
ных вод из источника близ Гамбурга от его подагры, далее — размышления в темные турецкие ночи, пронизанные взором Мустафы Кемаля Ататюрка2. Потом было изгнание из Франции и Скандинавии и, наконец, бегство в Мехико.
Удивительно, что такой умный человек, как Троцкий, не смог понять, насколько сильное неприятие он вызывал у любого цивилизованного правительства, поскольку продолжал проповедовать коммунизм. Он писал так, как будто это неприятие сводилось к обычному узколобому предубеждению перед новыми идеями и враждебными политическими теориями. Однако коммунизм — это не просто кредо, а план военной кампании. Коммунист - это не только человек, придерживающийся определенных убеждений, это фанатичный адепт, готовый силой заставить всех принять его идеал. Он досконально изучил все способы насильственного свержения власти, узнал все о революциях и написал книгу, которая, по сути, представляла собой подробную, наукообразную инструкцию по свержению всех существующих государственных и общественных институтов. Насилие являлось неотъемлемой частью коммунистической доктрины и одной из самых характерных черт коммунистического общества. Троцкий предлагал следующую тактику: сначала, для свержения существующего режима, необходимо апеллировать к широко известным и почитаемым либеральным демократическим принципам — свободе слова, собраний, агитации и политической деятельности, — а также провозгласить союз со всеми левыми политическими и общественными движениями.
Итак, первый этап - это создание либерального или социалистического режима на переходный период. Однако еще до того, как он успеет полностью сформироваться, либеральный режим необходимо уничтожить. Для этого следует воспользоваться социальными и экономическими проблемами, неми¬
2 Ататюрк Мустафа Кемаль (1881—1938), руководитель национально-освободительной революции в Турции 1918—1923 годах, первый президент Турецкой республики (1923—1938), выступал за укрепление национальной независимости и суверенитета страны, за поддержание дружественных отношений с Россией. — Прим. ред.

140
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
нуемо возникшими после смены власти. Необходимо провоцировать и организовывать столкновения между людьми, верными новому правительству, и рабочими. Лучше всего, если такие столкновения приведут к кровопролитию. Следует создать себе ореол мучеников. Преклонение перед властью также можно обратить себе на пользу. Пропаганда мира может послужить основой для разжигания розни и лютой ненависти. Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя доверять всем некоммунистам. Все действия правительства или нелояльных коммунистам государственных деятелей, все шаги по нормализации обстановки, консолидации общества, проявления доброй воли, терпимости — все это следует использовать для свержения либерального режима. Наконец, когда наступит благоприятный момент, все формы насилия — от вооруженного восстания до тайных убийств — должны быть применены без всякой жалости и снисхождения. Свержение правительства необходимо осуществлять, прикрываясь либеральными и демократическими лозунгами. Как только власть окажется в руках революционного братства, необходимо тотчас же физически уничтожить всякую оппозицию, всех, кто высказывает мнения, отличные от мнения самих большевиков. Демократия — это не более чем инструмент, который используют, а потом ломают. Свобода — это всего лишь сентиментальная, нелогичная выдумка. В результате над всем человечеством будет вечно властвовать нечто вроде священного революционного братства. Его абсолютная власть будет основана на насилии и механически вызубренных догматах. Все эти принципы были не только изложены в книгах, их кровью вписали в историю нескольких могущественных государств. Коммунисты шли к власти именно таким путем, именно такой была их цель. Кто предупрежден, тот вооружен!
Я написал вышеприведенные строки семь лет назад. Теперь оказалось, что я изложил не все действия коммунистов. Они ввергли Испанию в страшную гражданскую войну, несмотря на то, что это противоречило желаниям огромного большинства испанцев с обеих сторон.
Возможно, Троцкий никогда не понимал сути марксизма. Однако он, вне всяких сомнений, обладал исключительными

ЛЕВ ТРОЦКИЙ
141
способностями к созданию учебных пособий. В его характере соединились все качества, необходимые для разрушения основ общества: способность командовать, холодный ум Маккиавелли, свирепость Джека Потрошителя, выдающиеся ораторские способности и презрение к опасности. В нем не было ни тени сострадания, ни следа человеколюбия, ни малейшей религиозности. Ничто не смягчало его неустанного, почти безумного стремления к достижению своей цели. Подобно раковой опухоли он рос, питался чужими страданиями, убивал — и именно в этом находил свое предназначение. Он женился на женщине, которая, так же^как он сам, была ярой коммунисткой. Она работала и боролась вместе с ним. При царе она последовала за мужем, когда его первый раз сослали в Сибирь, родила ему детей, помогла ему бежать. Но Троцкий бросил ее, когда нашел еще одну родственную душу — девушку из хорошей семьи, исключенную из школы в Харькове за то, что она призывала учеников перестать молиться и читать вместо Библии коммунистическую литературу. С ней Троцкий создал новую семью. Как писал один из биографов Троцкого, Макс Истмен: «Если придерживаться строгих юридических принципов, эта женщин$?является женой Троцкого, поскольку тот так и не развелся с Александрой Ивановной Соколовской, которая до сих пор носит его настоящую фамилию — Бронштейн». Своей матери Троцкий писал очень холодные, почти пугающие письма. Его отец — Бронштейнстарший — умер от тифа в 1920 году в возрасте 83 лет. Успех сына не принес ни малейшего удовлетворения этому честному, трудолюбивому и искренне верующему еврею. Его преследовали большевики, потому что считали «буржуем», его преследовали белые за то, что он был отцом Троцкого, а сын отдалился от него, практически отец был брошен сыном на произвол судьбы, оставшись один в революционной России. Тем не менее;.он стойко выносил все удары судьбы. А что еще ему оставалось делать?
И все же у Троцкого, человека столь далекого от обычных страстей и переживаний, столь сильно вознесенного над бренностью обыденной жизни и столь хорошо приспособленного к выполнению своих задач, было одно слабое место,

142
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
и эта слабость была особенно неприглядной с точки зрения убежденного коммуниста. Троцкий был человеком крайне амбициозным и честолюбивым в самом примитивном смысле этого слова. Несмотря на коллективистские убеждения, он не смог избавиться от почти болезненного эгоизма, и именно этот порок стал для него роковым. Он должен был не только ниспровергнуть государство, но и воцариться на его обломках. Ему было ненавистно любое правительство, если только он сам не возглавлял его. Диктатуру пролетариата он воспринимал как режим, при котором каждое его слово должно было стать законом. Он должен был стать диктатором для пролетариата. Понятие «трудовой народ», Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, труды Карла Маркса, превратившиеся в «Библию» большевиков, СССР и т.д. для него воплощались всего в одном слове — Троцкий. Это привело к катастрофе. Товарищи стали завидовать ему. Они стали его подозревать. Находясь во главе Красной Армии, которую он реорганизовал, невзирая на огромные трудности и опасности, Троцкий был в двух шагах от того, чтобы занять пустовавший трон Романовых.
Коммунистические принципы, которые он без всякой жалости применял к другим, теперь были обращены против него. Он отрекся от них та^ке легко, как отрекся от жены, отца и собственного имени. Армия должна быть реформирована, победа должна быть одержана любой ценой, и это должен сделать Троцкий к выгоде самого Троцкого. Разве у революции могла быть какая-то иная цель? Он полностью использовал свой исключительный талант. Солдаты и офицеры этой новой армии были обуты, одеты и накормлены лучше, чем все остальное население России. Бывшие царские офицеры тысячами возвращались в ряды вооруженных сил под лозунгом: «К черту политику, дайте нам спасти Россию!». Были восстановлены знаки отличия, вновь утвержден авторитет командиров, высшие командные чины обнаружили, что этот коммунист-выскочка обращается к ним с большим уважением, чем министры царского правительства в прежние времена. В конце концов, эти меры привели к быстрой и безоговорочной победе. В 1922 году авторитет Троцкого и созданного им режима

ЛЕВ ТРОЦКИЙ
143
среди военных был столь высок, что он легко мог стать диктатором, этому препятствовало только одно обстоятельство — он был евреем.
Разумеется, он оставался евреем, и ничто не могло этого изменить. Это был его рок, несмотря на то, что он отказался от своей семьи, предал свою расу, надругался над религией предков, одинаково презрительно относился и к евреям, и к язычникам, все же Троцкий стал жертвой предрассудка. Нетерпимость и фанатизм было почти невозможно вынести. Подобное поражение пустило его поезд под откос. За разочарованием последовала катастрофа.
Его товарищи отнюдь не сидели, сложив руки. Они так же вели агитацию среди офицеров. Они так же хорошо, как и Троцкий, видели возможности русской армии. Пока был жив Ленин, опасность была не слишком велика. Ленин рассматривал Троцкого как своего политического наследника и поэтому защищал его, но в 1924 году Ленин умер. Троцкий был по-прежнему занят армией, получал удовольствие от повседневной управленческой работы, наслаждался, слушая, как солдаты приветствуют его почти так же, как в свое время приветствовали императора Николая II. Когда он увидел, что ему противостоит сильная, хорошо организованная оппозиция, было уже поздно.
Сталин был кем-то вроде генерального секретаря правительства. Он заведовал партийными съездами и бесчисленными комитетами. Он постепенно сосредотачивал в своих руках все нити управления и выстраивал их в нужном ему порядке. Когда Троцкий уверенно заявил о том, что он является наследником Ленина, то обнаружил, что партийная машина работает в совершенно другом направлении. Троцкий был быстро устранен с политической сцены. За свои слишком пламенные пространные сочинения он был обвинен в «антиленинизме». По-видимому, Троцкий не понимал, что в сознании коммунистов Ленин занял место бога. Он долго верил в то, что такого отношения заслуживает только он сам — Троцкий. Он сам признался в ереси и объяснял солдатам и рабочим, какие веские причины побудили его отойти от ленинских взглядов. Его заявления был встречены с глубокой

144
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
тревогой. ОГПУ обратило пристальное внимание на происходящее. Офицеры, известные преданностью Троцкому, были смещены со своих постов. После периода молчаливого осуждения Троцкому посоветовали взять отпуск. И этот отпуск, в общем-то, продолжается до сих пор.
Сталин использовал свой успех и развил его. Политбюро, лишенное поддержки Ленина и такого сильного лидера, как Троцкий, было очищено от всех сколько-нибудь самостоятельных, сильных фигур. Политики, осуществившие революцию, были отстранены от власти, репрессированы или переведены на малозначащие должности. Партийные съезды лишились влияния и были фактически поглощены ЦК партии. Сталин стал главой нового правительства, а Троцкого начали преследовать. В конце концов, он был вынужден сесть на корабль и просто уехать.
Какое же место займет Троцкий в истории? Несмотря на все ужасы Французской революции, это время и эти люди освещены каким-то удивительным светом. Такие люди, как Робеспьер, Дантон и даже Марат, в чем-то подобны факелам, светящим сквозь века. Но скучные, серые фигуры русских большевиков не вызывают интереса, невзирая на чудовищные масштабы их преступлений. Всякая форма, всякое движение были потеряны в этой азиатской трясине. Убийство миллионов, горе сотен миллионов не заставят будущие поколения вспомнить их грубые лица и странные имена. Сегодня большинство большевиков уже заплатило или платит за свои преступления. Они появляются из застенков ЧК, чтобы исповедаться миру в своих преступлениях в странной, очень ненормальной форме. Они встречают смерть в застенках точно так же, как множество приговоренных ими людей, тех, кто были намного лучше, честнее и храбрее их.
Но Троцкий жив. Он задержался на политической сцене. Он забыл о том, сколько усилий, вопреки воле Ленина, он приложил к тому, чтобы продолжить войну с Германией и не принимать условия Брест-Литовского мира. Он забыл свою карьеру главнокомандующего, забыл о том, что он воссоздал русскую армию. В несчастье он вернулся к ортодоксальному большевизму и снова стал образцом убежденного члена ком¬

ЛЕВТРОЦКИЙ
145
мунистической секты. Вокруг него собираются новые экстремисты и доктринеры, адепты мировой революции. На него обрушилась вся мощь Советского Союза, та пропагандистская машина, которую он так жестко использовал для свержения царского режима, теперь направлена против него, и управляет ею его бывший соратник. Всю Россию от Польши до Китая, от Северного моря до Гималаев приучают к мысли, что Троцкий — это великий злодей, который жаждет опутать рабочий класс новыми цепями, посадить ему на шею нацистских захватчиков. Имя Ленина и доктрина Маркса обращены против него именно сейчас, когда он делает отчаянные попытки опереться на их идеи. Россия постепенно восстанавливает свои силы, но вирус коммунизма все глубже проникает в ее кровь. Этот процесс может быть жестоким, но протекает он почти безболезненно. Стремление к самосохранению заставило советское правительство выслать Троцкого, поскольку в его идеях был смертельный, неразбавленный яд. Тщетно протестует он против обрушившейся на него лжи, против бюрократической тирании, которую в свое время он взлелеял, совершенно не мучаясь угрызениями совести. Тщетно пытается он собрать всех обездоленных Европы, чтобы сокрушить русскую армию, ту армию, воссозданием которой он так гордился. Но Россия избавилась от него, избавилась навсегда.
Возможно, он еще поймет, что он наделал. Никто не смог бы придумать для него худшего наказания, чем продолжать жить после этого; его острый ум и неуемный дух просто разорвали бы его на части. Мы вполне можем дожить до того дня, когда его идеи перестанут раздражать весь деятельный, устремленный в будущее мир, когда терпимость, всегда проистекающая из чувства безопасности, позволит ему, дискредитированному и опустошенному, вернуться обратно в Европу и Америку, туда, где прошли лучшие годы его молодости. Возможно, когда это время, наконец, наступит, он не сможет гордиться тем, что сделал, так же,,как его отец не мог гордиться своим сыном.

Альфонс XIII

Как это горько — родиться королем, никогда не представлять себя кем-то другим, править сорок шесть лет, а потом лишиться трона! Трудно начинать жизнь с чистого листа в зрелом возрасте с новым положением в обществе в неведомом ранее состоянии духа, лишившись возможности заниматься тем единственным делом, которому была посвящена вся жизнь! Это поистине ужасный жребий. Проявить себя с самой лучшей стороны, разрешить все трудности, с которыми столкнула его судьба, совершить великие поступки, провести свою страну сквозь все бедствия XX века, увидеть Родину процветающей и уважаемой, а затем быть сброшенным с трона той нацией, принадлежностью к которой он так гордился, к традициям и истории которой относился с таким уважением, нацией, ради которой он совершил все самые достойные поступки, — конечно же, это слишком тяжело для человеческого рассудка.
Обычные политические превратности не имели к трагедии короля Альфонса никакого отношения. Политики возвышаются при помощи интриг и политической борьбы, они всегда предполагают возможность поражения и надеются, что смогут подняться вновь. Практически всегда, на службе и вне ее, политики опираются на поддержку влиятельных партий. Поэтому они далеко не одиноки в своих несчастьях. Кроме того, они всегда имеют возможность продолжить свою работу. Они осознанно живут только настоящим. Они не держат в руках драгоценной шкатулки, вмещающей в себя накопленные веками сокровища, а значит, и не рискуют их растратить. Политики готовы действовать грубо и сталкиваться с ответной грубостью, поскольку сами выбрали для себя этот путь. Однако и политики испытывают нравственные муки. Мистер Биррелл —

148
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
человек мудрый и остроумный — был смещен с должности после Дублинского восстания 1916 года. Чуть позже, в том же году его непосредственный начальник, мистер Асквит, также лишился власти, которую не сумел удержать после начала мировой войны. Биррелл, комментируя эти печальные события, сказал: «Должно быть, ему было очень больно. Даже мне, хотя я упал всего лишь со спины осла (он имел в виду то, что занимал всего лишь пост министра по делам Ирландии), мне это вовсе не понравилось, но Асквит свалился со слона, в образе которого вполне можно представить нашу Британскую империю». Тем не менее/родиться королем и быть низложенным — это опыт, с которым невозможно сравнивать даже самое головокружительное падение в карьере профессионального политика.
Альфонс XIII родился уже после смерти своего отца. Его колыбелью был трон. Между прочим, во времена регентства его матери, филателисты гонялись за испанскими марками с изображением царственного младенца. Потом на них появился похожий на ангела ребенок, затем — профиль юноши и, наконец, — взрослого мужчины. Строгие воспитатели, гувернеры, тьюторы и сама королева-мать наставляли его в искусстве быть королем. Принц получил прекрасное образование. Схоластика, религия и военные науки были призваны дисциплинировать мальчика. Учителя, генералы и епископы не оставляли его одного ни на минуту. Вся окружавшая его обстановка должна была воспитать в нем сознание того, что он прежде всего король, что долг — это главная цель его жизни, что он обязан во всем следовать этикету. Настоящему королю присущ уникальный взгляд на мир. Даже самые выдающиеся, самые бескорыстные их подданные никогда не ассоциируют себя до такой степени с благом других людей. Волею судьбы вознесенные высоко над борьбой партий и фракций они как бы воплощают в себе дух государства. Тот факт, что человек, воспитанный таким образом, тот, кому с колыбели воздавались такие почести, смог вырасти практичным, талантливым политиком, подлинно благородным, никогда не унижавшим других людей, свидетельствует о том, что благородство души было дано ему от рождения.

АЛЬФОНС XIII
149
Будучи от природы чрезвычайно деликатным человеком и избегнув грубого воспитания в обычной школе, Альфонс закалил свое тело и характер, постоянно занимаясь на открытом воздухе. Ему, начиная с самых ранних лет, неустанно внушали, что он должен вести себя по-королевски, а это способно отравить жизнь любому ребенку. Альфонс стал хорошим пловцом, наездником и альпинистом. Он начал тренировки для подъема на горные вершины с того, что вскарабкался по стене королевского дворца. Его ум и тело, гибкие и постоянно готовые к действию, прекрасно дополняли друг друга. Он никогда не отличался мягкотелостью или тягой к роскоши, его удовольствия были разумными и истинно мужскими, и он всегда вел себя так, как должно королю. Его страсть к игре в поло бесспорно изменила испанскую кавалерию. Подлинная доблесть и кураж сделали его истинным главой испанской армии.
Альфонс не успел повзрослеть, когда самый жестокий из земных учителей — опасность — преподал ему свой первый урок. В Испании тех лет было немало тайных обществ, которые пытались привлечь к себе внимание, используя открытый террор. Каждый помнит трагедию, которая омрачила и практически сорвала королевскую свадьбу. Длинная праздничная процессия веселых людей, экипаж с молодым королем и его невестой, прелестной британской принцессой, темная фигура, вглядывающаяся в шествие из окна верхнего этажа, маленький пакет, в котором была заключена ужасная смертоносная сила, оглушительный взрыв, крики мужчин и женщин, захлебывавшихся в собственной крови, стоны смертельно раненых, паника, охватившая толпу, молодой король, спокойный и хладнокровный, будто стальной клинок, помогающий своей невесте выбраться из разрушенного экипажа, пытающийся скрыть от ее глаз весь ужас происходящего, ярко-ала я униформа шестнадцати британских уланов, составивших почетный караул невесты, которые в этот критический момент поспешили к ней на помощь. Вся эта сцена намертво отпечаталась в памяти целого поколения, на глазах которого произошла трагедия.
Но это был еще не конец того ужасного дня. Голова процессии уже достигла королевского дворца. Что же могло слу¬

150
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
чить, что могло так задержать венценосную чету? Наконец, правда стала известна, и вскоре после этого король с будущей супругой прибыли;забрызганные кровью, но невредимые, и завершили весь положенный церемониал. Оказалось, что появления короля в окне дворца было недостаточно для того, чтобы успокоить разбушевавшуюся толпу. Он был вынужден сесть в открытую машину и проехать по городу почти без охраны, проехать сквозь толпу своих подданных, бурно заверявших его в своей преданности, благодаривших его за проявленное хладнокровие. Именно так, сдержанно и достойно, Альфонс XIII встречал любую опасность.
Впервые я имел честь увидеться с ним, когда посетил Мадрид весной 1914 года. Он пригласил меня на завтрак, а после этого мы разговаривали в соседней маленькой комнате. Его Величество беседовал со мной на редкость свободно и доверительно. Я приехал в Мадрид, чтобы поиграть в поло, и мы несколько раз встречались на спортивной площадке. Однажды он попросил меня сопровождать его на прогулке в автомобиле. Мы предприняли долгую экскурсию в Эскориал. Когда зашел разговор о государствах, некогда существовавших в Европе, Его Величество сказал:
— Мистер Черчилль, верите ли Вы в то, что в Европе скоро начнется война?
Я ответил:
— Иногда я верю в это, а иногда — нет.
— Это именно то, что я чувствую, — ответил король.
Мы обсуждали различные возможности дальнейшего развития событий. Все, что он говорил, свидетельствовало о том, что он рассматривает Великобританию как союзника Испании. Несмотря на то/гго с тех пор, как я сопровождал испанские войска на Кубе, прошло почти двадцать лет, Его Величество наградил меня военной медалью, которую вручил мне до того, как я покинул Мадрид.
Ни для кого не стало сюрпризом то, что в начавшемся «Армагеддоне» Испания придерживалась жесткого нейтралитета. Между Испанией и странами Антанты существовали непреодолимые разногласия. Наполеоновские войны оставили по себе самую ужасную память. Невзирая на то, что со времени

АЛЬФОНС XIII
151
этих событий прошло около ста лет, ни о каком союзе между Испанией и Францией не могло быть и речи. Гибралтарская проблема, хотя и стала менее острой, также играла заметную роль в политике Испании. Отношения Испании и Соединенных Штатов были окрашены подлинной ненавистью. Потеря последних колониальных владений в Новом Свете, гибель испанской колониальной империи оставили крайне неприятный осадок в душе этой гордой нации. Испанская аристократия была настроена прогермански, средние слои населения — антифранцузски. В эти дни король сказал: «Союзников поддерживаю только я». Лучшее, на что мы тогда могли надеяться — это что Испания останется нейтральной. Конечно же, нейтралитет был выгоден и самой Испании.
Его Величество несколько раз рассказывал мне о своей жизни. Один из таких рассказов я помню особенно хорошо. Его Величество возвращался с одного из парадов, когда убийца неожиданно преградил дорогу его лошади и наставил на него револьвер с расстояния всего около ярда. «В этот момент занятия поло сослужили мне неплохую службу, — рассказывал король. — Я погнал лошадь прямо на него именно в тот момент, когда он выстрелил». Таким образом Альфонсу удалось сохранить себе жизнь. На него было совершено пять покушений, не считая множества попыток, провалившихся еще на стадии подготовки. Наше знакомство, состоявшееся в 1914 году, было возобновлено в ходе его многочисленных визитов в Англию. Общение с королем Испании всегда создавало во мне убеждение, что он неустанно заботится об интересах своей страны и что его самое горячее желание — обеспечить благополучие Испании и испанцев. Даже подпись Альфонса XIII позволяет судить о его неординарных душевных качествах. Изучавшие ее графологи находят, что Альфонс был человеком, устремленным в будущее, с сильной волей, и, конечно, у него был собственный стиль. В отличие от большинства королей, в нем не было и тени напыщенности. Трудно представитьрсак мрачный, торжественный испанский двор на исходе своего существования смог подарить миру современного, демократичного лидера, чувствующего себя непринужденно в любом обществе. Альфонсу всегда удавалось от¬

152
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
делять человеческое от королевского, частную жизнь и удовольствия от публичной политической деятельности. Он полагал, что для короля такое разделение нормально и естественно. Было замечено, что он, признанный глава испанских грандов, чаще всего фотографировался в костюме для поло или другой неформальной одежде. Этот человек был полон контрастов.
Ничто не смогло истребить в короле прирожденного оптимизма и хорошего расположения духа. Долгим годам участия в придворных церемониях, неустанным заботам о благе Испании не удалось поколебать его почти мальчишеской веселости и жизнерадостности. Я встретился с ним во время одного из последних его визитов в Великобританию. В это время в Испании разразился один из самых жестких политических кризисов >тем не менее > Его Величество рассказывал о положении дел в Испании со свойственной ему простотой, скромностью и какой-то невозмутимой самоотверженностью. По-видимому, ему удавалось забывать о проблемах, когда он того хотел. Он живо интересовался плакатами с изображением лошадей и гоночных машин, политической жизнью Лондона, деятельностью ведущих журналистов, выступлениями знаменитых ораторов, борьбой за права женщин, словом, его занимало все то, что обычно творится в свете. Жизнь в Лондоне казалась ему чрезвычайно забавной, чем-то вроде игры, в которой он должен был принять участие. Он получал подлинное наслаждение от того, что ему удавалось сохранить инкогнито во время визитов и быть не королем, а просто самим собой.
Его речь, вне зависимости от того, был ли он весел или печален, была всегда исполнена очарования. Монарх или простой смертный — никто не мог пожелать более приятного собеседника. Я уверен, что если бы он посетил Соединенные Штаты, то немедленно завоевал бы в этой стране самую стойкую популярность. Он очень любил Англию и все английское, и это качество, конечно, могло лишь возвысить его в глазах американцев.
Бесспорно, трудно найти фигуру более веселую и беззаботную, чем проницательный государственный деятель, прирожденный король, полностью увлеченный охотой. Я все

АЛЬФОНС XIII
153
время вспоминаю Альфонса XIII таким, каким видел его во время его визита в Лондон. В те дни он напоминал офицеров, вырвавшихся на побывку из фландрских окопов, счастливых тем, что они находятся среди родных, увлеченно танцующих на балах или в кабаре, смеющихся над комедиями в мюзикхоллах, людей, в которых ничто не напоминало о трудностях, опасностях и лишениях, которые они испытывали еще вчера и к которым вернутся завтра.
Тем временем в Испании медленно набирали обороты события, которые в конце концов привели к падению монархии. Основной причиной происшедшего стал кризис парламентской системы, которая уже некоторое время была почти полностью оторвана от реальности и не отражала волю народа. Искусственно созданные партии имитировали подобие политической борьбы и создавали правительства, в которых практически отсутствовали политики, способные нести реальную ответственность за свои действия, люди, способные адекватно реагировать на сложившуюся ситуацию. Длительная, изматывающая военная кампания в Марокко, которую Испания вела уже многие годы, напоминала незаживающую язву, которая время от времени начинает болеть, заражая весь организм. Среди испанских политиков полностью отсутствовало стремление оградить испанскую корону от порочащих ее слухов и обвинений, они отнюдь не стремились к этому, хотя для британских политических партий забота о репутации королевского дома — дело чести. Правительства в Испании сменяли друг друга, падая подобно карточным домикам, и с радостью предоставляли королю возможность выполнять их работу и нести весь груз управления страной. И король без колебаний брал ответственность на себя. Между тец,шла война, и общественное недовольство росло. Порицание вызывал даже тот факт, что Испания, оставаясь нейтральной в мировой войне, наслаждалась сравнительным процветанием и богатством. Две упрямые, тяжеловесные и не склонные к размышлениям силы — армия и церковь — и практически независимый артиллерийский корпус без устали бомбардировали Альфонса проблемами, которые возникали в недрах беспорядочно работающей, бесплодной парламентской машины.

154
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Только колоссальное терпение, компетентность, превосходное знание испанского национального характера и условий, в которых приходилось работать, позволили Альфонсу найти выход из ситуации, которую Бернард Шоу сохранил для потомков в остроумных сценах и диалогах пьесы «Тележка с яблоками». Этот драматург и философ, возможно, оказал монархии большую услугу, чем любой другой писатель. Он неподражаемо высмеял социалистов всех национальностей и мастей, бессмысленность их устремлений, их тщеславие, безумную процессию выспренних фигур, которые всплыли на поверхность, вынырнув из водоворотов так называемой демократической политики. В этом произведении симпатии всех современных думающих читателей, бесспорно, на стороне веселого и бесшабашного короля, несмотря на то, что он совершает ошибки, запутывается, что им манипулируют, используя личные и партийные интересы, он уверен, что его поддерживает большинство его подданных и не без успеха борется за интересы своего народа.
Каким Альфонс XIII был королем и каким он был человеком? Именно эти вопросы мы должны задать себе сейчас, когда его тридцатилетнее правление закончилось, причем закончилось так ужасно. Практически лишенный друзей, почти один в огромном мадридском дворце, окруженном враждебной толпой, король Альфонс понял, что ему лучше всего уйти. Завершилась целая эпоха. Кем же мы должны считать его — деспотом или монархом, правившим в соответствии с конституцией своей страны? Действительно ли он был полноправным правителем одной из старейших наций Европы на протяжении этих тридцати лет? Или он был просто прекрасным игроком в поло, который волею случая оказался на троне, непринужденно носил королевские регалии и позволял своим министрам, угодным или не угодным парламенту, управлять страной год за годом почти без его участия? Думал ли он о благе Испании или о своем собственном, а может быть, попросту наслаждался жизнью, не задумываясь вообще ни о чем? Он царствовал или правил? Имеем ли мы в данном случае дело с анналами нации или с хроникой жизни одного человека?

АЛЬФОНС XIII
155
Только история сможет дать определенные ответы на эти вопросы. Однако, я не могу, не поступившись собственным мнением, не сказать уже сейчас, что Альфонс XIII был хладнокровным, целеустремленным политиком, который всегда в полной мере использовал влияние, которое давала ему корона, чтобы руководить своей страной. Он полагал, что превосходит своих министров не только и не столько происхождением, сколько способностями и практическим опытом. Он ощущал себя несокрушимым стержнем, вокруг которого вращалась политическая жизнь Испании. Единственное, к чему он по-настоящему стремился, были сила и процветание его королевства. Альфонс действительно не мог представить себе, что может наступить момент, когда он будет вынужден жить жизнью обычного человека, когда его существование будет отделено от жизни Испании. Он сделал все, что было в его силах для того, чтобы сохранить в неприкосновенности свою власть над страной, он боролся за власть и за доверие своего народа с редким воодушевлением и бесстрашием. Именно поэтому я склонен думать, что его следует считать государственным деятелем и полновластным правителем, а не конституционным монархом, ведь последний обычно действует, опираясь на советы министров. Я думаю, именно таким он и останется в истории. Не следует судить его слишком строго. Он был, как он сам говорил, очень совестливым человеком.
Муниципальные выборы стали подлинным открытием для короля. Его всю его жизнь преследовали подпольщики и убийцы, но,тем не менее, он сохранил веру в расположение и добрую волю своего народа. Он, не колеблясь, появлялся среди народа, не боялся толпы, не опасался путешествовать в одиночестве, без всякой охраны, всюду, куда ему захочется. Во время таких прогулок он всегда находил множество друзей, он всегда пользовался уважением, а когда его все-таки узнавали, то встречали овациями. Поэтому он был уверен, что может опираться на лояльность испанской нации, он неизменно со всей честностью служил ее процветанию и любил ее всем сердцем. А затем словно на затемненную сцену пролился поток света. Альфонс увидел, что его со всех сторон окру¬

156
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
жает неискоренимая, неисправимая ненависть, направленная, прежде всего, не против его правления, а против его самого. В тот момент он произнес слова, показывающие, насколько глубоко и тонко он чувствовал ситуацию. Альфонс сказал: «У меня было такое ощущение, будто я пришел к старому другу и обнаружил его мертвым». Эту печальную фразу при желании можно трактовать как показатель тяжелого положения, в котором находился весь мир. Неспособность монархической партии удержать власть, общий ход событий, пропаганда Москвы - все это, соединившись, породило отвращение испанской нации к своему монарху, отвращение, ранившее его в самое сердце.
Все были поистине потрясены контрастом, который представляли страх и молчаливое отвращение, которое испанцы демонстрировали своему королю, и та необыкновенная популярность, которой он пользовался среди демократических лидеров Франции и Англии. Дома его окружали только хмурые лица, за границей — улыбки. Государи, обвиненные в деспотизме и лишившиеся своего трона, старались найти убежище за границей, однако никогда до этого в Лондоне и Париже их не принимали с распростертыми объятиями, горячими публичными изъявлениями поддержки и одобрения. Как же можно это объяснить? Испанцы, которым установление демократических институтов принесло надежду на необыкновенные, почти фантастические перемены, воспринимали Альфонса как препятствие на пути развития страны. Англичане и французы, давно уже жившие в демократическом обществе, гораздо лучше представляли себе истинное положение вещей. В то время, как в Лондоне и Париже Альфонса считали, прежде всего, прекрасным спортсменом, испанцы видели в нем Короля. Мыслящим людям во Франции, Англии и, по-видимому, в Соединенных Штатах характер и личные качества короля Испании импонировали несравненно больше, чем характер среднего испанца. Они были крайне удивлены тем, что народ может не любить такого блестящего государя. Испанцы думали совершенно иначе, и именно их мнением в данном случае следует руководствоваться. Сам Альфонс не пожелал бы опираться на мнение кого-либо, кроме своего народа.

АЛЬФОНС XIII
157
Любого человека и любого короля нужно судить по тому, как он проявил себя в критические моменты их жизни. Храбрость — это, пожалуй, первое из необходимых человеку качеств, потому что, как я уже говорил, без него остальные уже не имеют смысла. Король Альфонс не раз доказывал свою храбрость и силу духа перед лицом физической опасности во время душевных испытаний и политических катаклизмов. Много лет назад, столкнувшись с крайне сложной ситуацией в Испании, Альфонс XIII произнес удивительно смелые слова: «Я родился на троне, на троне я и умру». Не может быть никаких сомнений в том, что это было полностью осознанное решение и что он действительно намеревался поступить именно так. Тем не менее* король Альфонс был вынужден отказаться от него, и сегодня он, по его собственным словам, находится в изгнании. Однако, было бы несправедливо думать, что решение оставить свою страну — самое трудное и болезненное в его жизни — было принято в последний момент, исключительно под давлением обстоятельств. Приблизительно за год до того, как он понял, что не может удовлетворить чаяния испанцев, Альфонс XIII официально поставил вопрос о том, что лучше для Испании — республика или монархия. В конце концов, разве какой-то из современных монархов может желать править нацией, которая не хочет видеть его на троне? Если бы на всеобщих выборах в кортесы подавляющее большинство испанцев проголосовало за радикальных республиканцев, это значило бы, что время монархии прошло. В этом случае король был готов официально сложить свои полномочия и передать власть правительству, за которое проголосуют его бывшие подданные.
Но этому плану не суждено было сбыться. Кризис начался внезапно, когда его никто не ожидал, его спровоцировала ничтожная причина — всего лишь обычные муниципальные выборы, выборы, которые вроде бы никак не могли затронуть фундаментальные вопросы развития Испании. Помимо прочего, сторонники монархии вовсе не рассчитывали, что в ходе этих выборов им придется вступить в жесткую политическую борьбу. Монархисты не готовились к борьбе потому, что могли рассчитывать на поддержку сложившегося монархиче¬

158
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ского большинства, и именно поэтому итоги выборов явились для всех такой неожиданностью. По мере того, как кризис нарастал, по стране покатились вспышки насилия. Политические противники не скупились на взаимные оскорбления. Столкнувшись с этим испытанием, Альфонс XIII еще раз продемонстрировал, что процветание его страны значило для него неизмеримо больше, чем его личные чувства, гордость, больше, чем его собственные интересы. Политические противники короля Альфонса вели себя крайне нечестно, но он не ответил им тем же. Несмотря на то/гго в распоряжении короля было вполне достаточно сил для вооруженного подавления восстания, тем не менее, он понимал, что эти выступления направлены, прежде всего, против него лично, а значит было бы несправедливо заставлять испанцев проливать кровь друг друга. Альфонс XIII первым подхватил клич восставших: «Да здравствует Испания!». С тех пор бывший король сделал еще одно замечательное заявление: «Я надеюсь, что я не вернусь, потому что, если бы у меня появилась такая возможность, это значило бы, что испанцы бедны и несчастливы». По этим словам мы можем судить о характере его правления. Возможно, король Альфонс совершал ошибки, но он ошибался не чаще, чем правители других крупных стран, он, так же, как большинство современных лидеров, не смог полностью соответствовать суровым требованиям нашего века. Однако, мы видим, что на протяжении всех этих трудных лет его вдохновляла идея бескорыстного служения своей стране и что он относился к народу Испании с любовью и уважением.
***
И что же потом? Что Испания получила в итоге? Что стало с генералами, покинувшими своего монарха лицом к лицу с разъяренными республиканцами? Как много «просвещенных политиков» и высоколобых писателей, нападавших на монархию в своих произведениях, теперь вынуждено жить за границей? Что стало с известными испанскими газетами, передо-

АЛЬФОНС XIII
159
вицы которых провозглашали рассвет свободы? Теперь они либо не существуют, либо молчат. Что стало с толпами, требовавшими перераспределения собственности? Люди, составлявшие их, сегодня или в могиле, или вот-вот будут казнены, часть из них терпит лишения и носит траур по своим близким. Пытке, которой сейчас подвергается Испания, не видно конца. Испанцы буквально рвут друг друга на куски. По-видимому, они сами не видят ни одной причины для того, чтобы прекратить это, и с каждым днем все меньше надежды на то, что их кто-то остановит. Многие сотни тысяч мужчин и женщин всех классов, всех сословий и званий погибли, но не в битвах. Они или были казнены, или стали жертвами ужасной резни, развернувшейся на улицах городов и в деревнях их прекрасной страны. Эта резня все еще продолжается и с каждым месяцем становится все более жестокой, ее подогревают ненависть и кровная месть. Одна часть нации отчетливо чувствует, что сможет жить спокойно только после того, как уничтожит другую. И если одна побеждает, то немедленно начинает тешиться местью и преследовать побежденных, что вызывает новые восстания.
Когда все это закончится, когда будет произведен подсчет всех жертв и всех дьявольских преступлений, вряд ли кто-либо из здравомыслящих испанцев сможет сказать, что ограниченная власть монарха и парламент, наделенный конституционными полномочиями, — два института, призванные ограничивать и в то же время подкреплять власть друг друга, — не стоили того, чтобы их сохранить, и не должны быть восстановлены. Возможно, тогда правление Альфонса XIII будет представляться испанцам неким «золотым веком», но до этого, увы, еще далеко, это, наверное, случится при жизни следующего поколения. Если так будет, то деятельность Альфонса XIII и усилия, которые он прикладывал для того, чтобы сохранить мир в своей стране, несмотря на все трудности, которые, в общем, переживал в это время весь мир, получат более справедливую оценку, чем в настоящее время.

Артур Джеймс Бальфур

Рамсей Макдональд1 в бытность свою премьер-министром сказал об Артуре Бальфуре: «Он сумел издалека разглядеть самое большое дело своей жизни». И хотя это не более чем острота, с фактической точки зрения такое выражение является вполне корректным. Макдональд рассматривал жизнь, словно сквозь увеличительное стекло, Бальфур предпочитал созерцать ее издалека. Макдональд так охарактеризовал Бальфура во многом потому, что завидовал ему, хотя эта зависть и не была осознанной. Однако эта зависть не была лишена спокойного чувства собственного достоинства, вот что позволило ему дать эту глубокую, справедливую, но весьма едкую оценку своему политическому оппоненту. Макдональд всю жизнь барахтался в одном бассейне с лейбористами и социалистами, иногда не мог пробиться в парламент, иногда бывал вынужден на время оставить страну, поскольку сотрудничал с антинациональными силами. Он вечно бросал вызов обществу, вольнодумствовал, наслаждался отблесками сомнительной славы, хотя главным образом был известен тем, что вызывал всеобщую неприязнь. Сегодня здесь, завтра там,
1 	Макдональд Джеймс Рамсей (1866—1937), государственный и политический деятель Великобритании, один из лидеров Лейбористской партии. В 1885 году вступил в Социал-демократическую федерацию, в 1886 году в «Фабианское общество», в 1894 году в Независимую рабочую партию (в 1906—1909 годах председатель партии). В 1900—1912 годах секретарь, а в 1914—1924 годах казначей Лейбористской партии. В 1906 году впервые избран в парламент. В 1924 и 1929-1931 годах премьер-министр лейбористских правительств. В 1931 году возглавил так называемое национальное коалиционное правительство, образование которого связано с расколом в Лейбористской партии; способствовал принятию плана Дауэса. В феврале 1924 года правительство под его руководством признало СССР, а осенью 1929 года восстановило дипломатические отношения с СССР, разорванные Британией в 1927 году. — Прим. ред.
6 - 3253М

162
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Макдональд выигрывал процессы, в которых ему иногда даже было стыдно участвовать. Он то возносился на гребень волны, то оставался у разбитого корыта. Мистеру Макдональду не оставалось ничего другого, как с презрительным восхищением наблюдать спокойную, величественную, наводящую на мысль о богах Олимпа карьеру его удачливого, но в итоге потерпевшего поражение предшественника.
«Он сумел издалека разглядеть самое большое дело в своей жизни». Артур Бальфур никогда не участвовал в политической суете, он словно скользил над ней, не задевая. Он родился в очень благополучной семье. Прослужив более пятидесяти лет, он умер хозяином слегка уменьшившегося, но все еще вполне приличного имения, которое многие поколения его предков передавали по наследству. Он никогда не сталкивался с серьезными денежным трудностями или с неоплаченными счетами за простые житейские расходы, ему никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь. У него был очаровательный дом в Шотландии и прекрасный особняк в Карлтоне, расходы на содержание которых автоматически погашались из его немалого капитала. Он вытащил счастливый билет. Артур Бальфур принадлежал к земельной аристократии и наслаждался тем стабильным, безбедным существованием, что и другие представители этой социальной группы. Несмотря на то,что в зрелые годы он потерял весомую часть своего состояния, ввязавшись в спекуляции, он никогда серьезно не беспокоился по этому поводу. Его жизненные потребности были весьма скромными, он привык вести строгий образ жизни, потому он всегда имел достаточно средств и наслаждался уверенностью в незыблемости такого положения вещей.
Биографы, занимающиеся жизнеописанием выдающихся людей, склонны игнорировать или отбрасывать эти грубые практические вопросы. Тем не менее,эти мелочи жизни оказывают определенное влияние на карьеру любого политика. На протяжении всей своей жизни последний лорд Бальфур, к счастью для себя и к пользе для Англии, был избавлен от необходимости обеспечивать свое существование. Он никогда не стоял перед тяжелым выбором, с которым люди все чаще сталкивают¬

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
163
ся в последнее время, выбором между беспристрастностью и необходимостью зарабатываться себе на хлеб. Это было его бесспорным преимуществом, в этом он черпал свои силы.
Он был убежденным холостяком. Романтическая трагедия, которую он пережил, не позволяла ему даже думать о том, чтобы создать свой дом и завести семью, т.е. обрести те вещи, которые являются основой существования любого человека. Тем не менее, он был вполне самодостаточной личностью. Независимость была одним из основных качеств его характера. Он привык мыслить как минимум в масштабе нации, его интересы охватывали весь мир. Он полагал, что Великобритания должна быть могущественной и процветающей страной, самым справедливым и мирным государством, Британская империя должна стать более спаянной, более централизованной. Нужды и амбиции Великобритании должны гармонично вписываться в развитие всего мира, который, в свою очередь, должен состоять из сильных, но не враждебных друг другу государств. И, наконец, сам он — лорд Бальфур — должен сыграть заметную роль в создании этого мира, именно такой он видел цель своей жизни.
Он был кем-то вроде священника, ищущего Бога в этом мире. Уже в юности он выработал глубокую и четкую систему взглядов, которой придерживался всю свою жизнь. Благодаря исключительной одаренности, уникальной способности к пониманию и редкой восприимчивости он мог вписать каждый новый факт, каждый феномен в свою прочно сложившуюся концепцию. Как правильно подметил мистер Макдональд, даже в восемьдесят лет его жизнелюбие, интерес к происходящему и деловая сметка оставались такими же, как и в двадцать. Однако,он упрямо продолжал придерживаться тех же целей, тех же взглядов и убежденищкак в те времена, когда он играл заметную роль в политике и почти что правил Англией - они словно бы закоснели, застыли в полной неизменности. Он был человеком, к которому как нельзя лучше, без малейшей пошлости или натяжки подходил термин «государственный муж». Он питал стойкое, неискоренимое отвращение к Римско-католической церкви, тем не менее.он обладал многими качествами, необходимыми для того, чтобы стать

164
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
выдающимся священником. Для него был характерен редкий возвышенный и отстраненный взгляд на вещи, сочетающийся с удивительной способностью к принятию простых и глубоких управленческих решений, т.е. свойства, абсолютно необходимые для главы духовного братства. Чтобы защитить свои принципы и убеждения, он успешно пользовался как ораторскими приемами и диалектикой, так и знанием человеческой природы. И все же, под давлением обстоятельств, он мог подкорректировать свои взгляды. Лорд Бальфур прекрасно знал, когда следует переменить свою позицию, и не только когда, но насколько и в какую сторону. Руководствующийся только собственными убеждениями, ведомый единственной звездой, он отклонялся от курса лишь настолько, насколько это было неизбежно, учитывая силу волн и направление ветра. Бальфур жил в ногу с эпохой и находился в центре политической деятельности на протяжении жизни почти трех поколений. Он никогда не отставал от жизни, никогда не выглядел старомодным. Он любил молодежь и принимал, точнее сказать, формировал ее взгляды. В душе он всегда оставался молодым, и тем не менее при общении с ним возникало чувство, что он вобрал в себя мудрость веков.
Самый утонченный, изысканный вкус, на редкость сбалансированные суждения, понимание сути событий, упорное, страстное и в то же время холодное стремление к однажды намеченной цели — все это было в нем. Он был удивительно бесстрашным, но у него и не было никаких причин чего-либо бояться. Лорд Бальфур полагал, что смерть непременно придет к каждому раньше или позже; и она принесет только перемену декораций или, в худшем случае, безмятежное забвение. Бедность никогда не омрачала его мыслей. Его характер и образ жизни полностью исключали возможность столкнуться с позором или общественным неодобрением. Когда ему пришлось побывать на фронте и увидеть войну своими глазами, он с интересом и восхищением наблюдал сквозь свое пенсне разрывы снарядов. К счастью, ни один из снарядов не упал достаточно близко, чтобы заставить его совершить последний прыжок, как случалось со всяким, до кого они могли дотянуться. Однажды я наблюдал от¬

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
165
вратительную сцену в Палате общин, когда один из ирландских депутатов в совершенном помрачении рассудка промчался сквозь все помещение и на протяжении нескольких минут тряс кулаками буквально в нескольких дюймах от лица лорда Бальфура. Все мы, молодые депутаты, были готовы прийти к нему на помощь и угомонить наглеца с помощью физической силы, однако Артур Бальфур, глава палаты, наблюдал за разбушевавшимся ирландцем ни больше, ни меньше как натуралист, созерцающий под микроскопом сокращения редкого насекомого. По-видимому, его вообще нельзя было вывести из себя. Однажды во время войны, когда все мы были весьма недовольны энергией, с которой действовал сэр Эдуард Грей2, имел место следующий разговор. Желая оправдать Грея, я сказал Ллойд Джорджу, который находился в весьма дурном расположении духа: «В любом случае, мы можем утешаться тем, что, если бы немцы оказались здесь и сказали Грею: “Если Вы не подпишете это соглашение, мы Вас немедленно расстреляем”, — он без сомнения ответил бы им: “Министру Великобритании негоже поддаваться на шантаж. Так дела не делаются”. Ллойд Джордж возразил: “Нет, они бы сказали: “Если Вы не подпишете это соглашение, мы передушим всех Ваших белок в Фаллдоне”, и он бы немедленно сдался». У Артура Бальфура таких белок не было. Никому и никогда, ни в большом, ни в малом, не удалось сломить его волю или заставить его забыть о чувстве долга. Играть на его симпатиях и антипатиях было в равной степени бесполезно.
Таково было впечатление, которое производил на меня этот замечательный человек, которого я знал на протяжении тридцати лет. Все это время, несмотря на все превратности политики, он дарил мне свою дружбу, которая с годами становилась все более прочной. Теперь нам следует подойти к нему поближе и посмотреть, как он вел себя в обычной жизни.
2 	1>ей оф Фаллодон Эдуард (1862-1933), виконт, английский государственный деятель. С 1885 года член парламента от Либеральной партии. В 1892—1895 годах заместитель министра иностранных дел, в 1905—1916 годах министр иностранных дел. Сторонник активной внешней политики и колониальной экспансии. Заключил соглашение с Россией, способствовавшее оформлению Антанты. — Прим. ред.

166
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
У воспитанников Винчестерского колледжа есть такой девиз: «Манеры создают человека». Если это действительно так, то Артур Бальфур был самым совершенным из людей. В этом отношении он был выше всех, кого я знал, - легкий, учтивый, терпеливый, внимательный, он вел себя одинаково и с великими, и с малыми в любом обществе. Прирожденные изящество и учтивость в обращении были далеко не самой запоминающейся частью его манеры держаться. Он всегда был безупречен при любых обстоятельствах, как приятных, так и неприятных. Артур Бальфур не только никогда не злился и не выходил из себя, но, казалось, обладал удивительной способностью сообщать эти качества любой компании, в которой он находился. В его обществе все чувствовали себя легко, он мог без труда найти общий язык с любым собеседником и безболезненно выйти из любой щекотливой ситуации. Когда было необходимо чтолибо сказать, он знал, как это должно быть сказано, в то время, как остальные путались в словах, сбиваясь то на глупость, то на грубость, Артур Бальфур понимал, когда нужно защищаться, а когда — переходить в наступление, когда следует быть точным, когда — справедливым, а когда и жестоким. В нужное время и в нужном месте он мог, если это было необходимо, с должной твердостью и учтивостью сделать самые тяжелые, неприятные заявления, хотя такая необходимость возникала очень редко. Он всегда был самым доброжелательным, самым приятным, веселым гостем и собеседником. Общение с ним было исключительно приятным.
Он в совершенстве владел искусством проявлять неизменный интерес к любому обсуждаемому предмету и к любому собеседнику. Возможно, его речь была не столь яркой, как у Джона Морлея, и не столь блестящей, зачастую смущающей слушателя, как речь Розбери3, но все же он далеко превосходил их, потому что беседа с ним была подлинным удовольствием. Артур Бальфур мог почти не принимать участия в раз¬
3 	Розбери Арчибальд Филипп Примроуз (1847-1929), граф, английский политический деятель, с 1868 года член Палаты лордов от Либеральной партии, в 1881 году товарищ статс-секретаря по внутренним делам, в 1885—1886 и 1892—1894 годах министр иностранных дел, в 1894-1895 годах премьер-министр. — Прим. ред.

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
167
говоре. Он, казалось бы, позволял беседе развиваться совершенно свободно, с редким вниманием и доброжелательностью выслушивал всех, подробно обсуждал каждый аргумент и шаг за шагом руководил дискуссией, хотя сам говорил очень мало. Все, кто встречались с ним, уходили с ощущением, что им удалось показать себя с самой лучшей стороны и наконецто найти человека, способного, и соглашаясь, и споря с ними, полностью понять их точку зрения. Собеседники Артура Бальфура очень часто помнили, что именно они говорили, аргументы, с которыми он соглашался или делал вид, что соглашался, намного лучше, чем слова самого мистера Бальфура. Он очень любил общие разговоры и прекрасно знал, как управлять такой беседой, чтобы никто не чувствовал себя лишним и чтобы она не превращалась в нудный монолог.
Политика, философия, все отрасли науки, искусство, история — на эти темы Артур Бальфур с одинаковой легкостью мог вести вдумчивые беседы или просто переброситься парой слов. Он, казалось, обладал способностью видеть лучшие качества собеседника. Оставьте его наедине с политическим оппонентом или с бывшим сторонником, давно разочаровавшимся в своих взглядах, с девушкой-подростком, школьником, морским капитаном или профессором, и уже через несколько минут вы найдете их погруженными в оживленную беседу, которая с каждой минутой становится все более интересной. Никто не мог оставаться равнодушным к его обаянию. Встречаясь с Артуром Бальфуром, каждый старался показать все, на что он способен,и расставался с ним, исполненный гордости и удовлетворения за то, что ему удалось заслужить уважение и восхищение столь выдающегося человека. Тем не менее/Артур Бальфур мог умело осадить собеседника, если тот явно отступал от истины или от хорошего тона. Если бы Сократ вздумал сыграть с Бальфуром одну из своих диалектических шуток, тот бы живо поставил его на место. Когда я попаду на небеса, я непременно попытаюсь организовать диспут между этими двумя людьми на тему, с которой я был бы знаком достаточно для того, чтобы следить за этим блестящим разговором.
Всю свою жизнь Артур Бальфур провел в кругу друзей, относившихся к нему с уважением и даже восхищением. На

168
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
протяжении многих лет он был душой кружка, состоявшего из блестящих мужчин и женщин, который был известен как «Души». Они вместе ужинали, вместе путешествовали и часто гостили друг у друга. Кроме того, мистер Бальфур регулярно принимал приглашения людей любого круга и никогда не нарушал обещания приехать в гости из-за каких-то более важных дел. Его визиты оставляли у хозяев ощущение удовлетворения и даже счастья.
Но, несмотря на все это, существовали люди, с которыми он находился в крайне натянутых отношениях, причиной этой вражды была политика. Все же Артур Бальфур крайне редко позволял политическим разногласиям переходить в личные. Точно так же, как и Асквит, он не считал, что личная дружба, какой бы глубокой и нежной она ни была, должна влиять на решение государственных вопросов. Если бы Артуру Бальфуру пришлось жить среди интриг в Италии эпохи Возрождения, ему не потребовалось бы изучать трактаты Макиавелли. Если бы ему довелось жить во времена Французской революции, он, под влиянием жесткой политической необходимости, вполне был бы способен, не терзаясь угрызениями совести, отправить на гильотину опасного политического соперника или даже совершившего серьезную ошибку коллегу. Однако, он сделал бы это очень вежливо, в подчеркнуто безличной манере.
Многие люди, изучающие политику, полагают, что эта черта характера Артура Бальфура ярче всего проявилась в его отношении в Джорджу Уиндему. Уиндем был одним из самых близких его друзей. На протяжении многих лет этих двух людей, несмотря на разницу в возрасте, связывала не только дружба, но и политическое партнерство. Однако,настал день, когда Уиндем, который в то время был министром по делам Ирландии, начал заигрывать со сторонниками гомруля. Его действия сильно компрометировали Консервативную партию. У публики сложилось впечатление, что Бальфур как премьер-министр потребовал отставки Уиндема и что он позволил ему удалиться с политической сцены, и пальцем не шевельнув в его защиту.
Однако, это широко распространенное мнение можно опровергнуть при помощи самых веских доказательств. Те, кто

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
169
ближе всего стояли к Джорджу Уиндему, утверждают, что премьер-министр, напротив, всеми силами поддерживал его, что он раз за разом отказывался принять его прошение об отставке и согласился на это/ лишь побуждаемый настойчивыми просьбами самого Уиндема, его семьи и докторов, указывавших на то, что его здоровье заметно пошатнулось под влиянием всех этих треволнений. Бесспорно также то, что Уиндем вплоть до самой смерти оставался одним из самых близких друзей Бальфура и что его обожаемая мать — миссис Перси Уиндем — всегда отзывалась о Бальфуре исключительно тепло.
***
Другой эпизод политической карьеры Бальфура, вызвавший много толков, связан с отставкой Чемберлена осенью 1903 года. Чемберлен затронул постоянно тлеющий вопрос о протекционизме и имперских амбициях Великобритании, чем вызвал очередной раскол Консервативной партии. Бальфур считал любой внутрипартийный раскол почти что смертным грехом, и он счел бы себя обязанным выступить с осуждением аналогичных действий сэра Р. Пиля4 в 1846 году и мистера Гладстона сорока годами позднее, невзирая на все выгоды, которые партии удалось извлечь из этих дискуссий. Поэтому Артур Бальфур, как и многие другие лидеры до и после него, старался сохранить единство партии, придерживаясь компромисса в возникшем споре. Он старался выработать некую формулу, которая позволила бы сторонникам протекционизма и свободной торговли оставаться членами одной
4 	Пиль Роберт (1788—1850), государственный деятель Великобритании. В 1809 году был избран в парламент от партии тори, в 1812—1818 годах министр по делам Ирландии; в 1822—1827 и 1828—1830 годах министр внутренних дел. Возглавлял группу так называемых умеренных тори, под давлением развернувшегося в Ирландии национально-освободительного движения в 1829 году провел билль об эмансипации католиков; в 1834—1835 и в 1841—1846 годах премьер-министр. В 1846 году осуществил программу фритредеров, отменил «хлебные законы», что привело к расколу партии тори; сторонники Пиля вошли в состав партии вигов, преобразованной в Либеральную партию. — Прим. ред.

170
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
партии. Он изложил свои взгляды в памфлете, озаглавленном «Ограничения свободной торговли», в котором он в целом высказывался в поддержку налогов на крупную оптовую торговлю и существования протекционистских таможенных, но упоминал о возможности выработки другой политики, если большинство членов партии признает такую необходимость. Однако, страсти накалялись слишком быстро. Вся страна была взбудоражена, все говорили только об этом. Старые трактаты о свободной торговле снова стали популярны, Англию захлестнул вал дискуссий, в которых либералы выступили единым, сплоченным фронтом. Между тем выборы были не за горами, и если бы они прошли в такой обстановке, то привели бы к сокрушительному поражению консерваторов.
Министры-фритредеры — мистер Ритчи, занимавший пост министра финансов, и лорд Джордж Гамильтон — чувствовали, что их теснят шаг за шагом и что они, в конце концов, окажутся вынужденными делать то, что противоречит их собственным убеждениям. Они встретились для того, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию и детально обсудить возможность создания альтернативного кабинета, во главе которого должен был стать другой премьер-министр. Герцог Девонширский, который был среди них самой значимой политической фигурой и единственным возможным претендентом на пост Бальфура, в целом согласился с этими идеями. Однако, он действовал со свойственной ему медлительностью и из соображений приличия воздерживался от любых разговоров, касающихся состава нового кабинета. Бальфур был прекрасно осведомлен об этих интригах и полагал, что все они, за исключением герцога Девонширского, попросту составили против него заговор. 9 сентября мистер Чемберлен тайно написал Бальфуру с просьбой дать ему отставку, чтобы он мог свободно заняться популяризацией идеи протекционизма. В следующие дни Чемберлен несколько раз беседовал с премьер-министром. В ходе этих бесед они согласились на том, что ради сохранения единства партии отставка Чемберлена должна быть принята. Это соглашение, известное только самим его участникам, то есть Чемберлену и Бальфуру, явилось причиной заседания кабинета министров 14 и 15 сентября.

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
171
Непримиримо настроенные министры-фритредеры, уверенные в том, что Бальфур полностью поддерживает Чемберлена, подали свои прошения об отставке. Они, естественно, рассчитывали, что эти прошения будут удовлетворены. Герцог Девонширский сохранял молчание, но министры полагали, что он на их стороне.
Многие уверены, что Бальфур сознательно скрыл от фритредеров исключительно важный факт, а именно то, что ко времени памятного заседания Чемберлен также успел подать прошение об отставке, более того, эта отставка была принята. Полагают, что Бальфур специально задержал это известие на целый день для того, чтобы иметь возможность отправить в отставку министров, вовлеченных в заговор против него. Лишь уверившись в отставке своих противников, Бальфур пригласил герцога Девонширского в свой кабинет, чтобы сообщил об отставке Чемберлена и предложить ему остаться. Предполагается, что при помощи этой уловки Бальфур смог отделить лорда Девонширского от его коллег и убедить его не покидать правительство, чтобы помочь премьер-министру исправить последствия протекционистской политики Чемберлена. По крайней мере так говорят.
Тем не менее, эта версия событий не должна войти в историю в таком виде. Прежде всего, Чемберлен заявил о своей отставке на заседании кабинета, хотя и в несколько завуалированной форме. Он сказал что-то вроде того, что: «для него будет лучше уйти» или что «он должен уйти». Его сын, Остин, адресовал одному из моих друзей следующие строки: «...Я вернулся из-за границы после короткого отдыха вечером перед драматическим заседанием кабинета министров и не виделся с отцом до его начала. Поэтому я ничего не знал о его письме к Бальфуру и о его намерении уйти в отставку. Я слышал, как он объявил об этом намерении во время заседания5. Когда оно закончилось, я вернулся домой вместе с отцом, я упрекал его за то, что он принял это решение, не сказав мне ни слова, но заверил, что если уж он подал в отставку, то мне остается только последовать его примеру».
5 	Курсив Черчилля. — Прим. пер.

172
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Это совершенно неопровержимое доказательство. Тем не менее#часто случается, что одни и те же слова воспринимаются разными людьми по-разному, особенно если каждый из участников разговора имеет твердое, заранее сложившееся мнение об обсуждаемом предмете. Бесспорно, министрыфритредеры покинули заседание кабинета даже не подозревая о том, что Чемберлен подал в отставку и что его просьба была удовлетворена.
Бальфур, конечно же, полагал, что для сохранения единства партии будет крайне полезно в один и тот же день «пролить кровь» и фритредеров, и протекционистов. Он отлично понимал, что ни один из министров, ратовавших за свободу торговли, не стал бы подавать в отставку, если бы они знали, что бесспорный лидер протекционистов сам добровольно на время удалился с политической сцены. Напротив, они бы остались и приложили бы все усилия к тому, чтобы он не возвращался как можно дольше. Однако, поскольку такое развитие событий вовсе не соответствовало планам самого Бальфура, он предположил, что министры-фритредеры слышали заявление Чемберлена и подали свои прошения об отставке, сообразуясь с этим важнейшим фактом. Он вряд ли подумал о том, что слова Чемберлена имели для него, осведомленного несравненно лучше других, совершенно иной смысл, чем для его коллег. И, конечно же, он не считал себя обязанным уведомлять о своем видении происходящего тех, кто плел против него интриги. Бальфур оставил за собой право поступить со всеми прошениями об отставке по своему усмотрению. Никто, кроме самого мистера Бальфура, никогда не узнает о том, планировал ли он попросить кого-то из подавших прошение об отставке отказаться от своего намерения. И все же остается еще один вопрос — почему премьер-министр медлил переговорить с герцогом Девонширским, однако на этот счет существует исчерпывающее объяснение.
Возможно, уходя с памятного заседания кабинета, герцог думал, что Чемберлен говорил о возможности своей отставки, но весьма нерешительно, и что его робкое предложение было отвергнуто. Лорд Дерби, тогда еще носивший титул лорда Стэнли, на записки которого я опираюсь при описании этого происшествия, в то время был одним из младших министер¬

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
173
ских чиновников — финансовым секретарем военного ведомства. Он был пасынком герцога и находился с ним в самых лучших отношениях. В тот вечер они обедали вместе с мистером Леопольдом де Ротшильдом на окраине Лондона. Во время обеда принесли красную шкатулку из министерства. Герцог Девонширский повернулся к лорду Стэнли и сказал: «Я забыл свой ключ от министерской шкатулки, не одолжите ли мне Ваш?» Стэнли, конечно же, был еще не в тех чинах, чтобы иметь этот ключ, о чем он и сказал. Поэтому шкатулка так и осталась запертой, а поздно вечером вернулась с герцогом в Лондон нераспечатанной.
На следующее утро лорд Стэнли зашел на Даунинг-стрит6, где ему сообщили, что Чемберлен подал в отставку и премьерминистр завизировал его прошение. За ленчем лорд Стэнли случайно встретил одного из своих друзей, который сообщил ему, что герцог Девонширский чувствует себя очень одиноким, он крайне опечален отъездом своей жены, ему не с кем перемолвиться словом и что он будет очень рад, если лорд Стэнли навестит его.
«Когда я приехал к герцогу, — пишет лорд Дерби, — я увидел, что он расхаживает взад-вперед по комнате. Он сказал: “Все кончено, я написал прошение об отставке”. Я спросил, что же послужило причиной этого решения, на это он ответил, что не может оставаться членом того же кабинета, что и Джо Чемберлен. В ответ я заметил: “Но ведь Джо подал в отставку, и у Вас нет никаких оснований...” Он подскочил, как будто получил пулю, и воскликнул: “Я ничего не знаю об этом”. Тогда меня осенило — должно быть, красная шкатулка, которую герцог получил из министерства накануне вечером, содержит сообщение об этой отставке, а герцог, скорее всего, (а это было очень на него похоже) до сих пор ее не открыл. Он отпер шкатулку при мне и нашел в ней, как я и предполагал, письмо от Бальфура, в котором сообщалось об отставке Джо и выражалась надежда, что герцог останется.
6 	Даунинг-стрит — улица в Лондоне, на которой расположена резиденция премьер-министра Великобритании, а также Министерство иностранных дел и по делам Содружества. В переносном смысле - британское правительство. — Прим. ред.

174
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
В тот момент он оказался в крайне затруднительном положении, поскольку уже отослал премьер-министру собственноручно написанное прошение об отставке. Я вызвался поехать и переговорить с Бальфуром. Сначала премьер-министр не хотел меня видеть, потом сказал, что он крайне раздосадован, что его прерывают в тот момент, когда он пишет письмо герцогу Девонширскому, где выражает бесконечное сожаление по поводу его отставки и т.д. Я сообщил, что ему нет необходимости писать письмо, поскольку герцог готов отозвать свое прошение, явившееся результатом недопонимания. Тогда A.J.B.7 попросил меня съездить за герцогом Девонширским и привезти его. Так я и сделал. Вечером мы ужинали с герцогом, и он сообщил мне, что все закончилось к обоюдному удовлетворению».
Эти факты, обнародованные впервые, представляют происшедшее в истинном свете. Итак, 18 сентября письмо Чемберлена с просьбой об отставке от 9 сентября и ответ Бальфура от 16 сентября были опубликованы. Министры-фритредеры, чьи прошения об отставке премьер-министр молча завизировал, решили, что премьер и герцог поступили с ними крайне нечестно, тем более, что со времени памятного заседания кабинета до того последнего момента они не получали никакой новой информации. Общее мнение свелось к тому, что премьер-министру следовало бы поставить их в известность о прошении Чемберлена об отставке и что он намерен его подписать. Даже совершенно нейтральное, бесцветное описание событий в ежегоднике «Annual Register» включало в себя следующие строки: «Создается впечатление, что министры-фритредеры были поставлены в условия, вряд ли совместимые с той атмосферой взаимного доверия, которая должна царить среди коллег по кабинету». Бесспорно, такая оценка вполне соответствует истине, но в защиту Бальфура можно сказать то, что, во-первых, он слышал, как Чемберлен упомянул о своей отставке на заседании кабинета, а во-вторых, он полагал, что герцог Девонширский является лидером фритредеров. Поэтому Бальфур уведомил герцога в письменной форме сразу же после окончания
7 	Англ, инициалы Бальфура — Артур Джеймс Бальфур — A.J.B. — Прим. пер.

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
175
заседания кабинета о двух важнейших фактах, то есть о том, что Чемберлен подал прошение об отставке и о том, что оно было принято. Тем самым премьер-министр предоставил ему возможность самому проинформировать своих последователей об этих событиях. Однако,в тот вечер герцог не смог открыть посланную ему из министерства красную шкатулку, а на следующее утро и вовсе забыл о ней. Таким образом, отставке трех министров, ратовавших за свободу торговли, был дан ход. Артур Бальфур, конечно же, хотел, чтобы все произошло именно так, но события развивались помимо его воли, в направлении, которое он вряд ли мог предвидеть. Бесспорно также то, что Бальфур ни при каких обстоятельствах не стал бы помогать интриговавшим против него министрам отозвать свои прошения об отставке, даже если бы они и захотели это сделать.
Следовательно, на тот момент премьер-министр, благодаря собственным активным действиям и счастливой случайности, добился своей цели. Одним ударом он избавился от правых и левых экстремистов. Он доказал превосходство собственной центристской позиции и укрепил решимость своих последователей, а также удержал в составе правительства политического «тяжеловеса» — герцога Девонширского. Бывшие министры-фритредеры в официальных письмах, посвященных их отставке, жаловались на то, что, подавая прошения, они понятия не имели об уходе Чемберлена и, тем более, о том, что его отставка была принята еще за несколько дней до памятного заседания кабинета. Они также упрекали герцога за то, что тот заключил с премьер-министром сепаратное соглашение, условия которого он не позаботился оговорить с коллегами, которым был так многим обязан. Герцог, никогда не заботившийся о продвижении по службе, но готовый на все для сохранения собственной репутации, был совершенно обескуражен. Он был чрезвычайно смущен слухами, ходившими вокруг истории с красной шкатулкой, поскольку чувствовал себя виноватым. Однако, в тот момент он считал себя обязанным остаться с премьер-министром, больше того, соглашаться с ним во всем, что касалось перестановок внутри кабинета министров. Герцог нашел убежище в Ньюмейкере, где получил несколько писем от фритредеров.

176
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Они были в бешенстве, поскольку полагали, и не без оснований, что герцог покинул их в трудную минуту.
Лорд Дерби писал мне: «Он показал мне письмо от ***. Вы никогда в жизни не читали такого! Его обвиняли во всех преступлениях, которые только есть на свете, — в нарушении обязательств, предательстве, нечестности, — словом, во всем, что можно было тут придумать. Старый герцог был буквально убит. Он сказал мне: “Подумать только, я прожил жизнь уважаемым человеком, и вот под конец на мою голову обрушились такие обвинения!”»
Под градом этих упреков герцог растерялся. На протяжении десяти дней он остро переживал происходящее. Затем премьер-министр выступил с речью по ряду финансовых вопросов. Он слушал эту речь с обостренным вниманием, которое могло бы посрамить самого Великого инквизитора, стремящегося уличить подозреваемого в ереси. К своему огромному облегчению, герцог смог уловить фразу, смысл которой отчасти расходился с его собственными убеждениями. Он буквально швырнул в лицо премьер-министру прошение об отставке и с радостью кинулся обратно в Ньюмейкер. Карточный домик, так заботливо выстроенный Артуром Бальфуром, рухнул в одно мгновение. Консервативная партия без всякой надежды двигалась навстречу сокрушительному поражению.
***
Нет никакой возможности рассказать здесь о роли Бальфура в сложной, почти безнадежной политической борьбе, в лихорадке, охватившей кабинет министров в декабре 1916 года после попытки сменить Ллойд Джорджа на Асквита. Тем не менее^ вряд ли что-то может быть более поучительным, чем проследить за тем, как, не произнося ни одного упрека, спокойно, корректно, но в то же время безжалостно, Бальфур двигался по этому лабиринту. Он переходил из одного правительства в другое, от премьер-министра, которому он почти поклонялся, к премьер-министру, являвшемуся одним из его

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
177
самых жестких оппонентов. Его можно сравнить с полным сил, грациозным котом, пробиравшимся по заваленной отбросами улице со свойственным котам изяществом, не запачкав лап.
Рассказывая об этом выдающимся человеке, я считаю себя обязанным привести несколько его высказываний, которые я в свое время коллекционировал, несколько записей из моей «Бальфурианы». Комментарий к речи Асквита: «Ясность речи мистера Асквита становится объективным недостатком, когда ему нечего сказать». Возражение на выступление политического оппонента: «В прослушанной нами речи было несколько правдивых слов и несколько банальностей. К сожалению, все правдивое было банальным, то же, что не являлось банальным, не было правдивым». Еще один комментарий: «В выступлении был ряд серьезных слов, прозвучавших смешно, и уморительных, прозвучавших серьезно». А это замечание всегда помогало мне во время приступов пессимизма: «Этот мир удивительно скверно устроен, но все же не так скверно, как тот». О слишком рьяном поклоннике: «Он преследует нас своей злостной преданностью». Однажды за ленчем мистер Фрэнк Харрис, желая блеснуть, выпалил: «Все зло на свете происходит от христианства и журналистики». Артур Бальфур с минуту обдумывал этот тезис, а потом ответил: «Христианства, безусловно, но при чем тут журналистика?» Однажды, когда я еще был очень молод, я спросил мистера Бальфура, готовит ли он свои убийственные выпады, на что он ответил: «Нет, я начинаю говорить все, что приходит в голову, но останавливаюсь после первого же предложения».
После краха правительства в 1905 году Артур Бальфур завел обыкновение время от времени посещать обеды, которые давали его молодые соратники и бывшие парламентские коллеги, несмотря на то, что некоторые из них покинули его в трудную минуту, а другие ожесточенно нападали на все его политические решения. Артур Бальфур лишился власти потому, что им было недовольно огромное большинство англичан. В Палате общин его поддерживало едва ли 100 человек, причем три четверти из них были убежденными, затаившими против него злобу протекционистами. В этой борьбе он всегда оставался на

178
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
высоте. Несмотря на то, что внутри возглавляемой им партии бушевали жестокие политические бури, никто из посторонних не мог даже заподозрить, что единство партии и правительства под угрозой. Однажды вечером мы спорили о том, следует ли политику читать то, что пишет о нем пресса, и особенно нужно ли собирать вырезки о себе. Я сказал, что всегда это делаю. Хотя политику и не следует читать льстивые статьи о себе, но на мою долю пришлось не много таких публикаций. А время от времени просматривая кипу газетных вырезок, можно обнаружить что-то, что будет полезно, поможет открыть глаза на какой-либо скандал или затаенную кем-то обиду или, наконец, предупредить о набирающей силу критике, которая, возможно, обрушивается на вас с самой неожиданной стороны. A.J.B. (я использую инициалы Бальфура, потому что он часто сам себя так называл) возразил: «Я никогда так не поступаю. Стоит ли затруднять себя копанием в огромной куче грязи ради сомнительного шанса отыскать жалкий окурок». На протяжении многих лет он хвастался тем, что не читает газет, считая это своего рода доблестью. Однако, в конце концов, победа осталась за газетами. Артур Бальфур дожил до того дня, когда пресса стала чуть ли не единственным надежным общественным институтом. Долгие годы его ругали за то, что он совершенно не считался с общественным мнением. К концу жизни Артур Бальфур был вынужден начать читать газеты, но даже тогда он старался брать их в руки как можно реже.
У Артура Бальфура было множество привычек, продиктованных ленью. Он никогда не отвечал на приглашение иначе, как телеграммой. Люди рады были получить ответ как можно скорее и воспринимали эту его манеру как знак уважения. Тридцать лет назад получение бледно-оранжевого конверта повергало наших отцов и матерей в трепет, и если в нем не было плохих новостей, они считали это своего рода комплиментом. С другой стороны, продиктовать телеграмму несравненно проще, чем собственноручно написать требуемое этикетом письмо.
Мистер Бальфур крайне редко вставал с постели до ленча. В постели его никто не мог побеспокоить. Лежа, он решал текущие проблемы, читал, писал, размышлял. По выходным он появлялся из своей комнаты не раньше часу дня свежий и собран¬

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
179
ный, несмотря ни на какие политические проблемы. К моменту выхода из спальни его дневная работа уже была сделана, потому он казался беззаботным даже тогда, когда находился во главе готового рухнуть правительства, даже в самые черные дни войны. После ленча он любил еще с полчаса посидеть за столом и за приятной беседой всегда выражал надежду, что ему удастся сыграть в гольф или, в последние годы жизни, в лаун-теннис. Незнакомые люди, впервые видевшие его веселым и оживленным в домашней обстановке, в то время как газеты разражались огромными статьями о политическом кризисе, бывали очень удивлены и даже скандализированы. Они полагали, что либо ему все безразлично, либо он в принципе не считается с общественным мнением. Но зачастую он был на ногах с самого рассвета. Мистер Бальфур очень редко выходил из себя, даже в Палате общин его было почти невозможно спровоцировать на резкости. Я раз за разом пытался добиться этого, но, за исключением нескольких случаев, о которых я искренне хотел бы забыть, мне не удалось серьезно разозлить его в ходе дебатов.
По большому счету, Палата общин была центром его мира. Именно здесь сосредотачивались все его интересы, происходили все ключевые события его жизни. Более четверти века он возглавлял либо правительство, либо оппозицию. Ни один министр не работал над законопроектами с такой энергией, никто лучше него не разбирался в тонкостях тех законодательных актов, которые он вносил в Палату общин. Он чувствовал себя ответственным за все законы, принятые по его инициативе, и потому никогда не ошибался в деталях. Артур Бальфур самым тщательным образом изучал все подробности, все возможные последствия принятия той или иной меры. Будучи фактически бессменным лидером партии, он привык лично ставить точку в каждой значимой дискуссии. Обычно его речь длилась около часа, включала в себя четыре или пять основных пунктов, которые, в свою очередь, были разбиты на несколько утверждений, выраженных в 30—40 словах, объединенных в два длинных предложения. Придерживаясь этих рамок, он мог развить практически любую мысль. Во время речи Бальфур часто останавливался, чтобы подобрать слово, способное лучше всего выразить его мысль. Зачастую вся палата дружелюбно присоединялась к

180
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
его поискам. В такие моменты казалось, будто он уронил очки во время важной речи, и все присутствующие, как друзья, так и враги, пытаются найти их, чтобы вернуть владельцу. И под конец все бывали восхищены, когда он сам обнаруживал пропавшие очки в правом верхнем кармане собственного пиджака. Из его уст вылетало нужное слово, которое встречали аплодисментами или громкими выкриками, выражавшими всеобщее удовлетворение. Эта способность заставить всю аудиторию, состоявшую не только из сторонников, но также и из противников, болеть за успех его речи давала Бальфуру огромное преимущество. Таким образом, он влиял на мнение Палаты общин настолько сильно, насколько вообще искусно составленная речь может повлиять на чьи-то убеждения.
Артур Бальфур был исключительным оратором, уверенным в себе, способным оказывать огромное влияние на любую аудиторию и с легкостью произнести самую изысканную речь, в то же время, как это ни странно, ему приходилось затрачивать огромные усилия для написания всего лишь нескольких абзацев. Как писатель он был, на удивление, робок и неуверен в своих силах. Мистер Бальфур мог отправиться на встречу с десятитысячной аудиторией практически без подготовки, ограничившись всего лишь беглым обсуждением ключевых вопросов в такси по дороге, а исход этой встречи целиком зависел от того, сможет ли он правильно воздействовать на слушателей. Он был уверен, что если уж ему в голову пришло разумное суждение, то он сможет без труда изложить его перед любой аудиторией. Однако, как только Артур Бальфур брал в руки перо, то его охватывала почти лихорадочная дрожь, он бесконечно перечеркивал написанное, менял слова и предложения местами, переписывал уже готовые абзацы. Он тратил долгие часы на один параграф и целые дни на создание статьи. Это был удивительный парадокс. Никакое устное выступление не представляло для него трудности, его не смущали ни необходимость произносить речи на самом высоком политическом уровне, ни то, что его слова становились всем известны, но, едва вступив под своды дворца литературы, он преисполнялся совершенно излишнего страха и раболепства. Бальфур не сомневался в том, что мысль выйдет из его уст в блистательной форме, и одновре¬

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
181
менно обращался с пером с крайней стеснительностью. В истории каждой страны можно насчитать немало прекрасных писателей, которые боялись и не любили выступать на публике или, по меньшей мере, считали это тяжелым испытанием. Бальфур — пример человека с противоположными наклонностями, коренящимися в особенностях его характера. Развитый, сбалансированный ум позволял ему рассматривать любое явление с разных сторон, высвечивал все недостатки, все ошибки, в том числе и его собственных текстов. Напряжение и сосредоточенность, необходимые для произнесения публичных речей, приучили его мыслить четко и быстро. Его ум всегда был в движении, поскольку каждую секунду принимал новое мысленное решение. В парламенте это было преимуществом, но когда Бальфур оставался в своей спальне наедине с дощечкой для письма на коленях и пером, угрожающе нависшим над чистым листом бумаги, то перед его мысленным взором возникал целый водоворот аргументов и контраргументов против каждой мысли, каждой фразы и каждого слова. Тексты, выходившие из-под его пера, были выше всяких похвал, но это совершенство достигалось путем огромных, несоизмеримых усилий.
Отсюда следует, что в политике Артуру Бальфуру было проще принимать решения по крупным вопросам, а не по мелким делам. Он был намного более эффективным политиком, когда дело касалось вопросов, имевших общенациональное значение, чем когда речь шла о четких административных мерах, составляющих рутинные обязанности представителей высшей исполнительной власти в трудные периоды истории. Он не слишком хорошо умел командовать и наводить порядок, между тем бывали времена, когда одной из важнейших обязанностей руководителя государства становится необходимость ежедневно отдавать множество четких, ясных, предельно понятных приказов. Артур Бальфур ненавидел планирование, но в военное время руководителям поневоле приходится строить планы и действовать в соответствии с ними. Он ненавидел принимать решения, не обладая всей полнотой информации по необходимым вопросам, но в годы войны случалось, что даже самые важные проблемы решались на основе неполных и нечетких данных, поэтому бе¬

182
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
зопаснее и лучше всего было руководствоваться собственным политическим талантом, подкрепленным накопленным опытом управленческих решений. Однажды в 1918 году, когда Верховный Совет стран Антанты в Версале заседал под угрожающе близкие залпы немецких орудий, Бальфур на протяжении десяти минут говорил об одном весьма сложном вопросе. Когда он закончил, Клемансо обратил на него сверкающий взгляд и резко спросил: «Pour ou contre?»8. Человек, привыкший мыслить подобно Бальфуру, чувствовал себя лучше всего, вырабатывая принципы и обсуждая особенности мировой политики. Он ожидал, что в его распоряжение будет предоставлено нужное количество компетентных людей с менее развитым, чем у него, интеллектом, которые смогут на практике воплотить высказанные им идеи.
Здесь не место говорить о множестве знаменательных политических событий, в которых Артур Бальфур сыграл ведущую роль, поэтому я выберу несколько самых важных эпизодов. Всю свою юность Бальфур боролся против введения самоуправления в Ирландии. Занимая последовательно должности министра по делам Ирландии и главы Палаты общин, он боролся за то, чтобы Ирландия управлялась жесткой, но справедливой и милостивой рукой. Лишившись власти в 1905 году, он оставил Ирландию готовой к политическому компромиссу, а ирландцев настроенными как никогда доброжелательно. Однако, с того дня, когда Ольстер объявил себя самоуправляемой провинцией, Бальфур существенно охладел к ирландской проблеме. Я думаю, он вряд ли был бы всерьез обеспокоен, даже если бы Ирландское Свободное государство было исключено из состава Британской империи. Напротив, он всегда рассматривал такой поворот событий как последний ресурс, которым располагала Великобритания для урегулирования данного вопроса.
8 За или против (франц.) - Прим. пер.

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
183
Когда Соединенные Штаты Америки, пользуясь постоянными волнениями на Кубе, объявили войну Испании, Бальфур временно служил в департаменте иностранных дел. Великобританию и Испанию объединяла длительная и прочная дружба. Между этими двумя странами, шаг за шагом боровшимися против Наполеона, не было никаких разногласий. Бальфур полагал, и это было одним из самых сильных его убеждений, что люди, говорящие по-английски, должны держаться вместе вне зависимости от того, в какой стране или части света они живут. Руководствуясь этим убеждением, Бальфур за один вечер смог побороть умеренные испанские симпатии руководства Форин оффис9 и превратить холодный нейтралитет в отношении США в горячее дружелюбие. У испанцев оказалась хорошая память, и я не удивился, когда во время мировой войны они крайне холодно отнеслись к предложению о союзе между Испанией, Великобританией и Соединенными Штатами. Испанцы считали американцев наследниками Наполеона, ведь это государство уничтожало последние остатки их колониальной империи. Великобритания, по их мнению, также выступила против Испании, а потому с ней не следовало считаться, хотя она и продолжала контролировать Гибралтар. И все же решение Бальфура успешно выдержало проверку временем.
В самые черные дни Южно-Африканской войны, которая тогда рассматривалась как крайне серьезный кризис, Бальфур был на высоте положения. Когда прибыла телеграмма сэра Редверса Буллера, Бальфур оказался единственным министром, находившимся в тот момент в Лондоне. В телеграмме предлагалось прекратить энергичные попытки снять осаду с города Ледисмит, поскольку гарнизон города все равно в ближайшее время расстреляет все боеприпасы и будет вынужден капитулировать. Бальфур не стал ждать возвращения своего дяди премьер-министра или кого-то еще из членов кабинета. Он коротко ответил Буллеру, что ему следует продолжать операцию по снятию осады или сложить с себя полномочия командующего армией и отправляться домой. Ледисмит был освобожден.
9 Форин оффис - британское Министерство иностранных дел. — Прим. ред.

184
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Я сыграл некоторую роль в событиях, в результате которых Бальфур оказался во главе Адмиралтейства. В 1911 году Артур Бальфур лишился поста лидера Консервативной партии. В эти годы, когда все мы ощущали, как вокруг нас постепенно сгущаются грозные тени, я убедил премьер-министра, мистера Асквита, назначить его бессменным членом Имперского комитета обороны. Я остро чувствовал, что в это тяжелое время советы Бальфура по таким жизненно-важным вопросам, связанным с армией и флотом, будут для меня просто неоценимы. Мне хотелось иметь возможность детально обсудить с ним все аспекты так называемой немецкой угрозы, обсудить с той степенью свободы, которую можно ожидать только от официальной, деловой беседы, если речь идет о таких важных и секретных вещах. Когда началась война, я стал пользоваться его помощью так часто, как это только было возможно, что в немалой степени способствовало улучшению дел в Адмиралтействе. Известно, что мистер Бальфур был убежденным сторонником Дарданелльской операции10. Я был вынужден оставить службу в Адмиралтействе именно в тот момент, когда судьба операции буквально висела на волоске. Уходя, я был очень рад узнать, что руководство Дарданелльской операцией будет передано Артуру Бальфуру. И он действительно весьма решительно продолжил это начинание.
И все же административный, фактически командный пост, который Бальфур занимал в Адмиралтействе, не вполне соответствовал складу его характера и типу мышления. Артур Бальфур внес заметный вклад в эту великую борьбу, но лишь после того, как перешел в Министерство иностранных дел. Он блестяще проявил себя во время визита в Вашингтон, после которого Соединенные Штаты приняли решение вступить в войну. Англия еще никогда не направляла в другое государство посла или полномочного представителя, обладавшего столь исключительным даром убеждения — его просьбы были почти равнозначны указаниям. После завер¬
10 Дарданелльская операция - высадка в 1915-1916 годах англо-французского десанта в зоне черноморских проливов Босфор и Дарданеллы с целью взять их под контроль. — Прим. пер.

АРТУР ДЖЕЙМС БАЛЬФУР
185
шения войны, в те критические недели, когда и президент Вильсон, и мистер Ллойд Джордж вынуждены были оставить мирную конференцию по экстраординарным внутриполитическим обстоятельствам, она не выродилась в пустую говорильню лишь благодаря уму и энергии Артура Бальфура. Наконец, его заслугой явилось принятие Сионистской декларации и примечание об урегулировании взаимных долгов стран-союзниц. Вышеперечисленные события неразрывно связаны с именем Артура Бальфура, однако, они играют слишком заметную роль в современных политических перипетиях, для того, чтобы им можно было дать окончательную, беспристрастную оценку.
Артур Бальфур отпраздновал свой восьмидесятый день рождения, когда весь мир ликовал, празднуя великую победу Но после этого алчное время решило взять реванш, покарав того, кто так долго игнорировал его угрозы. Он стал инвалидом. Его тело было разбито, но ум почти до самого конца оставался ясным, спокойным, отстраненно взирающим на сцену, где разыгрывается представление под названием человеческая жизнь, и черпающим неиссякаемое удовольствие в самом процессе мышления.
Я имел честь несколько раз навестить мистера Бальфура в последние месяцы его жизни. С болью в сердце я замечал признаки приближающегося конца, видел, как все земное постепенно теряло для него значение, вытесняемое чем-то неизмеримо более высоким, чем обычная житейская суета. Когда я увидел, с каким спокойствием, твердостью, почти весельем он относился к приближению смерти, я понял, как глупо поступили стоики, устроив столько суеты вокруг события глубоко естественного и неизбежного для каждого. Но также я почувствовал, как много потеряет мир, лишившись сокровищ мудрости и опыта, накопленных этим великим человеком за долгую жизнь, как многого нам будет недоставать, когда светильник, который он держал в своих руках, перейдет к какому-нибудь порывистому, необученному подростку или упадет на землю и разлетится на мелкие осколки.

Гитлер и выбор будущего

Невозможно составить справедливое суждение о человеке столь значительном, как Адольф Гитлер, до тех пор, пока мы не увидим до конца все, что он сумел совершить. Хотя никакие политические свершения не могут оправдать дурных поступков, в истории можно найти немало примеров выдающихся личностей, пришедших к власти, пользуясь суровыми, мрачными, подчас даже пугающими мерами. Тем не менее, если рассматривать их жизненный путь в целом, нельзя не признать, что они были великими людьми, а их жизнь обогатила историю человечества. Может быть, Гитлер из их числа?
Как бы то ни было, сегодня мы не имеем возможности высказать окончательное суждение по этому вопросу. Мы еще не можем сказать, станет ли Гитлер тем, кто снова ввергнет человечество в очередную войну, которая нанесет непоправимый ущерб нашей цивилизации, или, напротив, войдет в историю как тот, кто возвратил немцам честь и душевный покой, вернул великую немецкую нацию в семью европейских народов сильной, безмятежной и миролюбивой1. Будущее остается тайной, но можно с уверенностью сказать, что обе эти возможности сейчас вполне реальны. Все возможно, ибо история далека от завершения, и самые важные ее страницы еще не написаны, возможно, сейчас мы вынуждены судить о Гитлере по самой темной части его жизни и его свершений, поэтому мы обязаны помнить об альтернативе светлого будущего и надеяться, что именно она станет реальностью.
Адольф Гитлер стал сыном гнева и печали, охвативших могущественную империю после страшного поражения в войне. Именно в нем воплотился дух отчаяния, поразившего нем-  *Эти строки были написаны в 1933 году. — Прим. брит, издателя.

188
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
цев. Это отчаяние постепенно становилось все более мрачным и, в конце концов, породило болезненную тягу к реваншу. Когда наводившая ужас немецкая армия, некогда подмявшая под себя половину Европы, терпела поражения на всех фронтах; когда Германия вынуждена была искать перемирия с теми, кто захватил ее земли; когда гордость и сила воли пруссаков сошли на нет, переплавились в пораженческие и революционные настроения, в том числе и на фронтах; когда имперское правительство, на протяжении пятнадцати ужасных месяцев терроризировавшее все европейские народы, было с позором свергнуто; когда это правительство покинуло своих верных беззащитных и безоружных сторонников перед лицом союзников, стремившихся отомстить за нанесенные им раны, какой-то капрал, бывший австрийский художниклюбитель, решил восстановить былое могущество Германии.
В течение пятнадцати лет, прошедших с момента принятия этого решения, он достиг успеха в своем стремлении вновь сделать Германию самой могущественной державой в Европе. Гитлер не только преуспел в этом начинании, ему удалось также в значительной степени пересмотреть итоги мировой войны. Сэр Джон Саймон2 во время своего визита в Берлин сказал, что как министр иностранных дел Великобритании не может по-разному относиться к странам-победителям и к проигравшим государствам. На самом деле это различие все еще существует, но проигравшие постепенно становятся победителями, а бывшие победители все больше походят на проигравших.
Когда Гитлер пришел к власти, Германия безропотно лежала у ног союзников. Однако^в настоящий момент события развиваются так, что Гитлер, возможно, увидит как то, что останется от Европы, падет на колени перед Германией. Что бы мы ни думали о быстром восстановлении позиций Германии, это один из самых замечательных примеров в мировой истории. Успех Гитлера, так же, как и то, что ему удалось сохранить
2 Саймон Джон Олсбрук (1873-1954), виконт, министр иностранных дел в коалиционном (т.н. национальном) правительстве Великобритании в 1931—1935 годах. Сторонник сближения с фашистскими державами; на различных министерских постах с 1915 года. — Прим. ред.

ГИТЛЕР И ВЫБОР БУДУЩЕГО
189
власть, был бы невозможен, если бы правительства Франции и Великобритании после войны не впали в состояние, сходное с летаргическим сном или безумием, последствия которого за последние три года приняли почти пугающие масштабы3. Никто и не пытался прийти к какому-либо взаимоприемлемому соглашению с правительствами Германии, существовавшими в рамках парламентской системы.
Долгое время Франция пребывала в абсурдном по сути своей заблуждении, будто бы она может требовать от немцев любой компенсации за понесенные в войне потери. В определении размера репараций участвовала не только Франция, но и Великобритания, хотя последняя не имела и не могла иметь никакого отношения к урегулированию франко-германских имущественных претензий. Чтобы гарантировать исполнение своих бессмысленных требований, французская армия в 1923 году фактически вновь оккупировала Рур. Для того/чтобы получить хотя бы десятую часть того, что они первоначально затребовали, был учрежден специальных орган, состоявший из представителей стран-победительниц. Во главе его встал один весьма одаренный американец. Этот орган на протяжении нескольких лет контролировал финансы Германии, что вновь и вновь заставляло немцев переживать горечь поражения. На самом деле эти жесткие меры не принесли положительного результата. Несмотря на то, что союзники выжали из Германии приблизительно тысячу миллионов фунтов в денежном эквиваленте, в то же самое время Соединенные Штаты и Великобритания, хотя доля последней была сравнительно невелика, предоставили Германии более двух тысяч миллионов. В итоге, хотя союзники активно перекачивали собственные деньги в Германию, пытаясь восстановить ее экономику, их усилия пропадали даром, а немцы отвечали им растущим негодованием. Даже в тот момент, когда Германия получила ссуду на крайне выгодных условиях, возглавляемое Гитлером движение продолжало черпать жизненные силы в постоянном раздражении, которое вызывало у немцев вмешательство союзников во внутренние дела их страны.
Имеются в виду 1932—1935 годы. — Прим. брит, издателя.

190
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Я всегда был убежден, что, прежде чем начинать процесс разоружения победителей, следует как-то возместить моральные потери проигравшей стороны. Для того,чтобы нейтрализовать удар, нанесенный национальной гордости немцев Версальским и Трианонским договорами, не было сделано почти ничего. В своей избирательной кампании Гитлер мог бесконечно ссылаться на целый ряд мелких унижений, на постоянную дискриминацию германской расы при послевоенном переделе карты Европы. Практически эти несправедливости явились той силой, без которой его возвышение было бы немыслимо. В то же время английские пацифисты, опираясь на горячую поддержку американских коллег, предельно форсировали процесс разоружения. Год за годом, полностью игнорируя реальные международные отношения, Комиссия по разоружению разрабатывала бесчисленные схемы сокращения вооружений стран-победительниц, причем ни одно государство, за исключением Великобритании, не воспринимало эти инициативы всерьез. Соединенные Штаты, громко проповедовавшие идею разоружения, продолжали наращивать собственные армию, флот и военновоздушные силы. Франция, которой Соединенные Штаты отказались дать обещанные гарантии, была напугана быстрым восстановлением экономики Германии — страны с огромными военными ресурсами. Французы, разумеется, сочли инициативу по разоружению опасной и отказались пожертвовать собственной обороноспособностью. Италия также наращивала вооружения, имея на то собственные причины. И только Британия сократила свои сухопутные и морские силы ниже допустимого уровня, будто не осознавая, что ей, возможно, предстоит столкнуться с новой, стремительно растущей угрозой.
Между тем Германия начала приводить в действие грандиозный план по восстановлению своих вооруженных сил. Особенно активным в этом отношении было правительство Брюнинга4. Вся жизнь Германии была ориентирована на будущую
4 Брюнинг Генрих (1885-1970), немецкий политический деятель. В 1920—1930 годах занимал ответственные посты в католическом объединении профсоюзов. В 1924 году избран в рейхстаг, с 1929 года лидер фракции партии Центра. Был тесно связан с Ватиканом. В марте 1930 - мае 1932 годов рейхсканцлер. Правительство Брюнинга провело декреты о снижении заработной

ГИТЛЕР И ВЫБОР БУДУЩЕГО
191
войну. Авиационный спорт и гражданская авиация превратились в своего рода маску, под которой скрывались восстановленные и обновленные военно-воздушные силы, подразделения которых существовали в каждом районе Германии. Немецкий Генеральный штаб, запрещенный после окончания мировой войны, на самом деле существовал под вывеской Государственного управления промышленности. Он рос год за годом, пока не достиг воистину громадных размеров. Все фабрики и заводы Германии были полностью готовы к тому, чтобы немедленно перейти к выпуску военной продукции. Германия прилагала все силы, чтобы скрыть эти приготовления, и все же о них было прекрасно известно соответствующим службам во Франции и Великобритании. Однако, ни французское, ни английское правительства не решились приказать Германии остановить тайные военные приготовления или пересмотреть Версальские договоры, хотя в идеале следовало бы сделать и то, и другое. До 1931 года остановить военные приготовления Германии можно было сравнительно легко и безопасно, но в этот период мистер Макдональд и его коллеги с упоительной банальностью рассуждали о мире во всем мире. Большинство англичан, благодушно настроенных, но плохо информированных, горячо одобряло эту прекраснодушную болтовню. Даже в 1932 году правительство Великобритании продолжало оказывать серьезное давление на Францию, пытаясь заставить ее сократить вооруженные силы именно в тот момент, когда вся Германия активно готовилась к войне. Французы, осведомленные об этих приготовлениях, решительно отказались. Я неоднократно пытался объяснить ситуацию в Палате общин, доказать, что сокращение вооружений в данном случае является откровенным безумием. В конечном счете, многочисленные конференции по разоружению привели только к одному результату — восстановлению германской военной машины.
В то время,,как в Европе происходили эти события, Гитлер шаг за шагом завоевывал души немцев. Путь, который он
платы рабочим и служащим, о введении новых налогов на трудящихся, преследовало антифашистские организации. В 1934 году эмигрировал в США. — Прим. ред.

192
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
проделал, не может не вызывать восхищения смелостью, настойчивостью и неукротимой энергией. Эти качества позволили ему бросить вызов судьбе, приручить или нейтрализовать всех, кто имел какой-то политический вес и посмел перейти ему дорогу. Число его сторонников стремительно росло, и все они старались показать себя самыми пламенными патриотами, безмерно любящими свое отечество. Гитлер и его партия доказали, что на свете нет ничего такого, чего они не смогли или не осмелились сделать. Во имя Родины или ради победы над политическими противниками они были готовы принести в жертву жизнь, честь и свободу, безразлично свою или чужую. Основные эпизоды этой истории хорошо известны. Буйные митинги, Пивной путч в Мюнхене, заключение Гитлера в тюрьму, многочисленные аресты и судебные процессы, конфликт с Гинденбургом, избирательная кампания Гитлера, маневры фон Папена, то, как Гитлер, наконец одолел Гинденбурга и как Гинденбург покинул Брюнинга, — все эти события стали своего рода вехами на пути, который сделал упрямого австрийского капрала полновластным диктатором, господином всей немецкой нации, насчитывающей почти семьдесят миллионов человек, нации удивительно образованной, послушной, бесстрашной и воинственной.
Гитлер добился абсолютной власти, став во главе национал-социалистического движения, которое когда-то объединило все княжества и королевства, существовавшие на территории Германии, в единую страну. Точно так же нацисты силой смели с политической арены все партии, кроме собственной. В тот момент, когда Гитлер оказался у власти, немецкая промышленность и авиация усилиями Генерального штаба и правительства Брюнинга были практически полностью готовы к переходу на военные рельсы. И дем не менее,до него никто не посмел сделать решительный шаг и запустить военную машину. Предшественников Гитлера удерживал страх, они опасались, что союзники вновь вторгнутся в Германию и повергнут ее в руины. В отличие от них, Гитлер пришел к власти, опираясь на насилие и страсть к разрушению, а его окружение составляли люди не менее жестокие, чем он сам. Возможно, впрочем, что в тот момент, когда он сверг конституционное

ГИТЛЕР И ВЫБОР БУДУЩЕГО
193
правительство, Гитлер еще не догадывался о том, насколько далеко зашла подготовка к войне. И, разумеется, он никогда не пытался восстановить справедливость и признать, сколь многим он в действительности обязан своим предшественникам.
На самом деле Гитлеру и Герингу5 оставалось лишь дать сигнал, чтобы начать самый масштабный процесс милитаризации, который когда-либо видело человечество. Еще задолго до того Гитлер заявил, что, придя к власти, он сделает две вещи, которые никто, кроме него, сделать не способен: во-первых, вернет Германии позиции лидера в Европе, а во-вторых, справится с жестокой безработицей, от которой так страдали немцы. Теперь стало ясно, какими методами он собирался этого добиться. Вооружившись, Германия должна была занять достойное место среди других стран Европы. Немцы же смогли избегнуть тягот безработицы, занявшись производством оружия и другими приготовлениями к войне. Таким образом, начиная с 1933 года, военные приготовления поглощали все силы германской нации и государства. Все пропагандистские ресурсы, которыми располагает правительство в наши дни, были направлены на подготовку населения к войне. Пропаганда велась не только на фабриках, заводах и в авиационных подразделениях, но и в школах^ и колледжах. Практически с колыбели немцам внушали, что они должны быть готовы воевать до победного конца.
Лишь в 1935 году беззаботная и недальновидная Европа поняла весь ужас создавшегося положения. Гитлер перестал скрывать свои истинные намерения и выступил вперед, во-
5 Геринг Герман (1893—1946), один из главных военных преступников нацистской Германии. Участвовал в Первой мировой войне, летчик, с 1922 года член НСДАП и руководитель СА (штурмовых отрядов). Будучи политическим уполномоченным Гитлера (с 1930) и председателем рейхстага (с августа 1932), играл активную роль в установлении нацистской диктатуры в 1933 году, после чего стал имперским министром авиации и главой правительства Пруссии. Главнокомандующий военно-воздушными силами (с 1935), глава одного из крупнейших промышленных концернов «Геринг» (с 1937), один из организаторов нацистского террора в Германии и на оккупированных гитлеровской Германией территориях. С 1940 года рейхсмаршал, на Нюрнбергском процессе приговорен к смертной казни; перед казнью покончил жизнь самоубийством. — Прим. ред.
7 - 3253М

194
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
оружейный до зубов. За его спиной день и ночь оглушительно ревут огромные заводы, бесчисленные воздушные эскадрильи наводняют небо, немецкие субмарины бороздят Балтийское море и, наконец, многочисленные пехотные подразделения маршируют по всему рейху. Вот что мы получили на сегодняшний день. Вот чего добились самодовольные, безответственные, подслеповатые победители, вполне заслужившие в своем безумии, чтобы их планы обернулись против них. Происходящее кажется нам почти чудом, но это всего лишь одно из тех великих исторических событий, которые служат толчком к появлению подлинно великих людей.
Естественно, сейчас каждый хочет знать «всю правду о Гитлере». Что он станет делать с огромными военными ресурсами, которые уже находятся в его распоряжении и растут день ото дня? Как я уже говорил, если мы будем принимать в расчет только прошлое, хотя пока в нашем распоряжении нет других фактов, то, конечно, у нас есть все основания для беспокойства. До настоящего времени триумфальная карьера Гитлера базировалась не только и не столько на любви к своей стране, но на ненависти столь сильной, что она почти иссушила души немцев. Самой сильной была ненависть к Франции. Достаточно открыть книгу Гитлера «Майн Кампф», чтобы убедиться, что французы - далеко не единственная нация, на которую может быть направлена возрожденная военная машина Германии.
Впрочем, потрясения внутри Германии производят гораздо более сильное впечатление. Первой жертвой пали евреи, которых обвинили в том, что их антинемецкая и пацифистская агитация в последние месяцы мировой войны способствовала поражению Германии. Кроме того, евреев считали основной опорой коммунистов и обвиняли в пропаганде преступных и разрушительных идей. Поэтому немецкие евреи, которых насчитывается сотни тысяч человек, подвергались всяческим притеснениям. На них обрушилась вся мощь государственной машины. Их всеми способами старались принизить и в политическом, и в социальном плане. Евреев вытесняли из престижных профессий, пресса вообще перестала о них упоминать, их провозгласили греховным, недо¬

ГИТЛЕР И ВЫБОР БУДУЩЕГО
195
стойным народом. Европа XX века была буквально шокирована тем, что столь жестокая доктрина может быть не просто провозглашена официальной идеологией, более того, правительство Германии и сами немцы проводили ее в жизнь со все возрастающим рвением. Ни прошлые заслуги перед государством, ни патриотические убеждения, ни даже раны, полученные на войне, не могли гарантировать безопасность людям, чье единственное преступление состояло в том, что их родители были евреями. Всемирно известных ученых-евреев жестоко преследовали, детей-евреев заставляли ходить только в специальные еврейские школы. Такое обращение с евреями в Германии считалось и продолжает считаться правильным и даже похвальным.
Не менее яростным преследованиям подвергались социалисты и коммунисты всех мастей. Профсоюзные деятели и либеральная интеллигенция также попали под удар. Самая безобидная критика существующих порядков считается теперь в Германии государственным преступлением. Привычные суды, которым еще позволяют разбирать обычные преступления, сплошь и рядом подвергаются политическому давлению со стороны так называемых народных судов, состоящих из ярых нацистов. Рядом с военными полигонами и грандиозными аэродромами на германской земле вырастают концентрационные лагеря. В них тысячи немцев, раздавленные неодолимой мощью тоталитарного государства, подвергаются самым гнусным издевательствам и запугиваниям. Ненависть к евреям вполне логично привела лидеров нацизма к атаке на исторические корни христианства. Конфликт с христианской церковью стремительно набирает силу. Католические священники и протестантские пасторы становятся жертвами «новой религии», охватывающей все более широкие слои населения Германии. Собственно, это почитание Германии, скрытое под культом старых языческих богов Севера. Таково положение дел на настоящий момент.
Так что за человек скрывается под этой мрачной маской? Кто совершил все это, кто выпустил на волю ужасных демонов? Действительно ли он сам испытывает все те эмоции, на волне которых он пришел к власти? Неужели, насладившись

196
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
триумфом, став во главе великой нации, которую он буквально поднял из пепла, он все еще чувствует мучительную ненависть к тем, с кем он так отчаянно боролся? Или, испытав смягчающее воздействие успеха, он отвергнет свои жестокие идеи, как воин откладывает меч и доспехи? Ответ на этот вопрос имеет первостепенное значение для всех народов. Те, кто лично встречался с Гитлером на политической или просто деловой почве, видели перед собой исключительно компетентного, спокойного, хорошо информированного государственного функционера с приятными манерами и обезоруживающей улыбкой, и почти все они прониклись его тонким обаянием. Гитлер определенно не производит впечатление человека, ослепленного властью. Таким образом, мир живет надеждой на то, что худшее уже позади, что мы можем дожить до того счастливого дня, когда будем считать Гитлера приятным и лояльным политиком.
Тем временем Гитлер адресует другим народам речи, в которых чувствуется искреннее расположение. Он сделал множество заявлений о добрых намерениях по отношению к нациям, в прошлом подвергавшимся со стороны Германии самым жестоким притеснениям. Эти заявления были восприняты с упоением. Только время покажет, что из этого получится. И все же грубые колеса военной машины уже завертелись, арсеналы и военные заводы Германии широким потоком извергают винтовки, пушки, танки, пули и снаряды, авиабомбы, отравляющие вещества, аэропланы, подводные лодки и военные корабли.

Джордж Натаниэл Керзон

Среди современных британских политиков вряд ли удастся найти того, чей жизненный путь был бы более достоин анализа, чем биография Джорджа Керзона. Записки, которые он оставил, также можно считать одной из самых интересных и полезных книг. Джордж Керзон был человеком, стоящим намного выше среднего уровня. Он обладал блестящим умом, наслаждался всеми милостями фортуны и двигался вперед, вооруженный редкой силой воли, смелостью и неиссякаемым трудолюбием. Судьба никогда не наносила ему серьезных ударов, в его жизни почти не было темных полос, нодем не менее^ ему не удалось достичь того, что он считал главной целью своей жизни. Почему он потерпел неудачу, как это могло произойти? Какие личные и внешние причины способствовали тому, что этот выдающийся человек, занимавший в жизни, казалось бы, такую сильную позицию, не смог получить приз, к которому стремился всю жизнь? Конечно же, ограниченный объем этой статьи не позволяет дать исчерпывающие ответы на эти вопросы.
Джордж Керзон с самого рождения мог пользоваться всеми преимуществами, которые дают богатство и благородное происхождение. В детстве он был окружен всеми удобствами, которые можно получить за деньги. Он рос на лоне природы, жил в огромном доме, окруженном величественными старыми деревьями. Его наставники — строгая гувернантка мисс Пэремен и домашний учитель мистер Кемпбэлл — требовали от него строжайшего соблюдения дисциплины, жестко и даже жестоко исправляя каждый его промах. Он воспитывался в суровой и набожной старорежимной атмосфере, стержнем которой являлось неукоснительное соблюдение правил и приличий. Детство кончилось, и Джордж Керзон вылетел из роди¬

200
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
тельского дома как снаряд из пушки. Его юность, пришедшаяся на начало 1870-х годов, прошла и Итоне. Он потратил на образование никак не меньше десяти лет. О шести из них, проведенных в Итоне, он вспоминал как о самых счастливых годах в жизни. Это были годы постоянного, почти беспрерывного триумфа. Как всякий человек, наделенный огромной жизненной энергией, он во всем превосходил своих сверстников. В школе он развивался не по дням, а по часам и, в конце концов, стал неформальным лидером. Джордж Керзон собрал целую коллекцию школьных призов. Латынь, французский и итальянский языки, а также история давались ему необыкновенно легко, но самых впечатляющих успехов он достиг в английской прозе и поэзии. В те дни в Итоне он был, бесспорно, лучшим и самым трудолюбивым студентом. Джордж Керзон был известен не только своими успехами, но и сильной волей, бунтарством и высокомерием, поэтому даже у учителей он вызывал одновременно страх и восхищение. Вооруженный огромной, почти устрашающей работоспособностью и умением приспосабливаться к любым обстоятельствам, он отражал все попытки сверстников сблизиться с ним. Он стремился к одному — во всем превзойти других. Джордж Керзон сознательно покинул классы профессоров французского, итальянского и истории, чтобы, опираясь лишь на свои силы, выиграть призы у их самых лучших и преданных учеников.
Невзирая на все эти неприятные качества, его очарование, приятная внешность, веселье и врожденное благородство принесли ему расположение сверстников и уважение наставников. Конечно же, он не был примерным учеником, зато был, вне всякого сомнения, самым одаренным. Джордж Керзон взрослел удивительно быстро. Еще до того, как ему исполнилось семнадцать лет, он обладал огромным словарным запасом, его фразы стали удивительно звучными, а чувство слова — почти безупречным. Написанные им отрывки издавна ведущейся «капитаном учеников Итона» летописи событий были столь масштабны и высокопарны, что превратились в школьную легенду. У Джорджа Керзона развитый ум и огромный запас знаний прекрасно сочетались со способностью легко и свободно писать и говорить. Он вдохнул новую жизнь

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
201
в Клуб дебатов Итона и посвятил его мистеру Гладстону, находившемуся тогда в зените славы. Словом, все вокруг говорили о его успехах и предрекали ему блестящее будущее.
Четыре года, которые Джордж Керзон провел в Оксфорде, были не менее знаменательны. Он сосредоточил основное внимание на политике, а учеба стала играть в его жизни второстепенную роль, поэтому его оценки были хорошими, но не блестящими. Ему удалось сделать стремительную политическую карьеру и стать кумиром молодых тори. Керзон написал целые тома политических сочинений и произнес бесчисленное множество речей. Он, казалось, мог передавать свою удивительную жизненную энергию всему, к чему прикасался. Несмотря на молодость, Керзон стал известен далеко за пределами университета. Его заметили аристократы, в то время игравшие ведущую роль в политической жизни страны. В возрасте двадцати одного года он был печально известен как «весьма многообещающий юноша».
Выражение «печально известен» в данном случае было употреблено вполне сознательно, поскольку блеск этого юного светила омрачался невинными, но все же заметными недостатками. Легкость, с которой он мог произнести речь на любую тему, зачастую оборачивалась многословием; церемонная манера говорить граничила с помпезностью; обширнейшие знания на поверку оказывались поверхностными; прирожденное чувство собственного достоинства весьма напоминало высокомерие. Впрочем, все эти недостатки можно сравнить с подводными камнями, которые не мешают потоку легко и уверенно стремиться вперед.
В те дни для молодого человека, обладавшего такими связями и репутацией, не было ничего сложного в том, чтобы попасть в Палату общин и стать законно избранным выразителем интересов определенной группы избирателей. К счастью, эта возможность сохранилась и в настоящее время. Став депутатом, Керзон столкнулся с негласной системой тестов, выявившей, что его способности не вполне соответствуют его новому положению. Палата общин конца 1880-х годов значительно отличалась от современной, прежде всего, социальным составом. Однако тогда, как и в наши дни, в ней были собраны самые

202
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
компетентные и одаренные люди Британии. Они нашли, что мистеру Керзону чего-то недостает. Конечно же, речь шла не об информированности или служебном рвении, не о таланте к риторике, не о манерах, которые производили самое благоприятное впечатление на всех, с кем ему довелось общаться, и не о приятной внешности. Всеми этими качествами он располагал в полной мере. Все, что имеет смысл требовать от члена Палаты общин, было на месте. И все же каким-то образом оказывалось, что этого недостаточно. Делая скидку на юный возраст и отдавая должное его прошлым достижениям, Палата общин тем не менее с самого первого дня не воспринимала его всерьез. Он вызывал в своих коллегах раздражение или восхищение, но никогда любовь или ненависть. Керзон мог с редкой точностью разобрать какой-либо спорный случай или привести самые веские, неотразимые аргументы. Он с легкостью овладел искусством внутрипарламентской борьбы, много работал, путешествовал, читал и писал (одна лишь книга о Персии насчитывала около 1300 страниц!), выполнял все служебные обязанности, но не мог изменить ход событий и преодолеть неблагоприятное мнение Палаты общин. Менее одаренные люди, пользуясь расположением коллег и благоприятным стечением обстоятельств, делали невыразительные, сбивчивые выступления, которые, однако, были приняты гораздо лучше, чем блестящие речи Керзона. Став членом Палаты общин, Керзон явно вытянул не свой жребий. Несмотря на то,что Джордж Керзон мало в чем уступал даже самым выдающимся парламентариям своего времени, они никогда не видели в нем достойного соперника не только в настоящем, но и в будущем. Если бы можно было устроить письменный экзамен среди парламентариев, оказалось бы, что Керзон был очень похож на молодого Питта1. На деле же он занимал несравненно более низкое положение.
1 Питт Уильям Младший (1759—1806), государственный деятель Великобритании. Сын Уильяма Питта Старшего. Окончил Кембриджский университет (1776), где изучал юридические науки, в 1781 году был избран в парламент и стал лидером «новых тори», тесно связанных с банковской буржуазией, колониальными дельцами, а также с частью торгово-промышленной буржуазии. В июле 1782 — феврале 1783 годов министр финансов. В 1783—1801 и в 1804—1806 годах премьер-министр. В 1784 году провел законопроект, ограничивший особые права Ост-Индской компании и поставивший

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
203
К тому моменту, как Керзон стал заместителем министра иностранных дел, Консервативная партия находилась у власти уже пять лет. В 1892 году поражение лорда Солсбери*  2 фактически предоставило Керзону свободу действий на первой скамье оппозиции3. Можно с уверенностью констатировать, что история почти не знала случая, чтобы крупный парламентский деятель с незапятнанной репутацией, некогда занимавший министерское кресло, не воспользовался бы возможностью после возращения своей партии к власти занять пост министра. И4тем не менее, в 1895 году лорд Солсбери, не колеблясь, отказался от важной, хотя и не вполне независимой должности заместителя министра иностранных дел^и предложил ее Керзону. Последний, также без малейших колебаний, согласился на это предложение. Подытоживая, можно констатировать, что, несмотря на блистательные публичные выступления, кропотливое усердие в работе, редкие по едкости и точности эпиграммы, неплохие связи и безупречную репутацию в Палате общин, Керзон потерпел сокрушительное поражение. Поэтому принятие министерской должности было в высшей степени правильным решением.
управление Индией под правительственный контроль. В 1786 году заключил торговый договор с Францией, основанный на взаимном понижении пошлин, с целью ослабить Россию способствовал развязыванию русско-турецкой войны 1787—ДО 1 годов и русско-шведской войны 1788-1790 годов; один из главных организаторов коалиций против Великой Французской революции и наполеоновской Франции. Правительство Питта в 1798 году подавило национально-освободительное восстание в Ирландии и провело затем «Акт об унии» (1801), в соответствии с которым автономный ирландский парламент был ликвидирован. Придя в 1804 году снова к власти, Питт приступил к организации новой антифранцузской коалиции (1805). — Прим. ред.
2 Солсбери Роберт Артур (1830-1903), маркиз, государственный деятель Великобритании. В 1866—1867 и 1874—1878 годах министр по делам Индии. В 1878—1880 годах министр иностранных дел. Участвовал в Берлинском конгрессе 1878 года. С 1881 года лидер консерваторов в Палате лордов, затем лидер Консервативной партии. В 1885—1886, 1886—1892, 1895-1902 годах премьер-министр, одновременно (до 1900) министр иностранных дел. Приверженец политики «блестящей изоляции», сторонник колониальной экспансии в Азии и Африке, в результате чего, в частности, разразился Фашодский кризис 1898 года и началась Англо-бурская война 1899-1902 годов. Выступал против предоставления автономии Ирландии. - Прим. ред.
■ Речь идет о порядке размещения депутатов на скамьях в парламенте. Традиционно на скамьях оппозиции размещаются представители партий, не находящихся у власти. — Прим. пер.

204
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Справедливости ради необходимо заметить, что Джордж Керзон никогда по собственной воле не прекращал борьбы. Он желал остаться в Палате общин, бороться, захватывать новые позиции и снова кидаться в бой. С негодованием и тревогой он видел, как подвергается сомнению наследственный статус членов Палаты лордов. Чтобы избегнуть этой печальной судьбы, он попытался издать соответствующий закон. Объединившись с двумя другими отпрысками благородных фамилий, он попытался провести закон, который давал бы членам Палаты лордов право отменить или отсрочить нежелательные законопроекты. Уже получив назначение на должность вице-короля Индии, Керзон постарался сделать так, чтобы по возвращении оставить для себя открытой дверь в Палату общин. Поэтому никто не имеет права с уверенностью говорить, что Керзон в конечном счете не достиг успеха. В этом отношении его карьера напоминает карьеру Дизраэли. В любом случае, тот факт, что ему, в конце концов, пришлось покинуть Палату общин, Керзон всегда считал одним из самых печальных в своей жизни.
Я впервые увидел Джорджа Керзона в то время, когда он во второй раз был назначен заместителем министра иностранных дел. В то время я смотрел на него полными восхищения глазами и был совершенно очарован той вдумчивостью, искренностью и непринужденностью, с которой он вел разговор. В 1895 году я имел честь приветствовать его по завершении выборов в Палату общин в Девоншире, на празднике, посвященном победе Консервативной партии. Годом позже, когда он был уже вице-королем Индии, я несколько раз был у него с деловым визитом как подчиненный ему офицер. Он имел достойную всякого восхищения привычку — общаться с многообещающими молодыми людьми на равной ноге. Возможно, это было не привычкой, а политическим правилом, но на людях он вел себя именно так. Не раз, сидя с ним за столом в Калькутте, я наслаждался, слушая, как весело и оживленно он болтал с бывшим главой моей школы — епископом Уэллдоном, в то время исполнявшим обязанности епископа Дели. Однажды Керзон сказал мне: «Полагаю, что очень скоро мы услышим о Ваших выступлениях в Палате общин». Не¬

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
205
смотря на то, что я тогда остро переживал свою неспособность к публичным выступлениям и всячески старался преодолеть ее, в глубине души я и сам придерживался того же мнения.
Многие люди обладают чрезвычайно противоречивым характером, но у Джорджа Керзона это качество было выражено особенно ярко. Его манеры казались напыщенными, а слог излишне высокопарным. Однако, это было не более чем широко распространенное, глубокое заблуждение. Несмотря на то,что такого мнения придерживались многие, казалось бы, хорошо знавшие этого человека и отнюдь не предубежденные против него, оно немедленно рассеивалось, стоило только увидеть Керзона в кругу его близких друзей или хотя бы тех, с кем он общался на равных. Там он казался очаровательным весельчаком, душой компании, будто бы способным передать часть своего обаяния всем вокруг, всегда готовым посмеяться над собой, а к собеседнику отнестись с поистине удивительной чуткостью и теплотой. Повидав Джорджа Керзона в узком дружеском кругу, было почти невозможно поверить в то, что его доброта и веселый, склонный к ребяческим выходкам характер оставались тайной для огромного большинства его коллег. Этот человек, отличавшийся въедливостью, почти мелочностью в делах, способный до хрипоты спорить с лучшими друзьями о самых незначительных фактах их личной жизни, никогда не выглядел более счастливым и более дружелюбным, чем в тот момент, когда он выступал в роли доброжелательного хозяина на приеме в одном из своих многочисленных роскошных домов. Он совершенно не умел произносить публичные утешительные речи и красиво выражать соболезнования, не пользовался любовью слуг, слыл мастером язвительных упреков, способным виртуозно поставить подчиненного на место. Казалось, судьба одинаково щедро осыпала его милостями и несчастьями. Несмотря на то, что Джордж Керзон был наделен всеми качествами, способными привлечь и даже покорить окружающих, у него не было последователей. Он был великолепен, его манера говорить и вести себя ослепляла, но он никогда не был лидером в полном смысле слова. Он часто командовал, но, по большому счету, никогда не властвовал.

206
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Те годы, когда Джордж Керзон был вице-королем Индии, были самыми удачными в его жизни. На протяжении почти семи лет он был почти полновластным правителем такой огромной страны. К своим обязанностям он отнесся с редким вниманием и энергией, далеко превосходящими усилия его предшественников. Его интересовало буквально все, и, казалось, он облагораживал все, к чему прикасался. К каждому индусу Керзон относился с искренней любовью, решительно отстаивал их естественные права, прекрасно разбирался в индийском искусстве и архитектуре, неустанно заботился о процветании индийской экономики, разработал великолепный, блистательный церемониал, сопровождавший официальные мероприятия. Внешняя политика Индии при Керзоне отличалась исключительным миролюбием и подчеркнутым антимилитаризмом. Он разработал множество схем общественных работ для малоимущих индусов, либерализм при нем стал основой деятельности британской администрации. Все это сделало годы его правления одним из самых знаменательных периодов в истории Британской Индии.
И тем не менее, все окончилось гневом и разочарованием. Между вице-королем Индии и главнокомандующим — лордом Китченером4 — возник серьезный конфликт. По прошествии времени мы можем объективно рассмотреть сложившиеся обстоятельства. Лично я нисколько не сомневаюсь в том, что Керзон был прав. Однако тогда все выглядело подругому: в интригах, в личном соперничестве, в опасных политических маневрах — везде и всегда солдат одерживал верх над политиком. Лорд Китченер в тайне от официальной индийской администрации вступил в контакт с правительством Великобритании и Государственным секретарем. У него были собственные агенты и каналы связи, и он вел политическую
4 	Китченер Герберт (1850—1916), лорд, английский генерал, 1882 году служил в Египте, 1886 году губернатор Суакима, 1896 году главнокомандующий в Судане, 1898 году уничтожил армию дервишей при Омдурмане, получив за это титул пэра; в 1899—1900 годах начальник штаба фельдмаршала Робертса в Англо-бурской войне, в 1900—1902 годах главнокомандующий британской армией; в 1914—1916 годах военный министр. Погиб на крейсере, подорвавшемся на мине. — Прим. ред.

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
207
борьбу с ловкостью, достойной Ллойда Джорджа. В результате в критический момент правительство Великобритании, в котором было много друзей Керзона, и, в частности, Госсекретарь мистер Бродрик5, один из лучших его друзей, выступило против Керзона, причем выступило ошибочно.
Керзон пришел в сильнейшее негодование и подал в отставку. Он направился в Англию, чтобы обратить меч против бывших коллег, в первую очередь против двух самых близких своих друзей — мистера Бальфура и мистера Бродрика. К счастью, серьезной ссоры удалось избежать. Прибыв домой, Керзон обнаружил, что долгому владычеству Консервативной партии приходит конец. Все внимание англичан было поглощено начатой Чемберленом кампанией за реформу таможенных тарифов. На всеобщих выборах 1906 года консервативное правительство было буквально сметено. Все влиятельные, талантливые члены Консервативной партии оказались в неопределенном и печальном положении оппозиционеров, потерпевших решительное поражение на выборах. Они вернулись к власти лишь через девять лет, когда Британия переживала все ужасы мировой войны. В тех условиях даже частные ссоры консерваторов оборачивались публичным скандалом. Поэтому Керзон отказался от своих намерений. Внешне конфликт был потушен, но на самом деле продолжал тлеть. До того, как Керзон начал разговаривать с Бродриком, прошел не один год. Их дружба, начавшаяся еще в школьные годы, погибла, и ничто не могло ее воскресить. Что касается Бальфура, то он проявил поистине олимпийское спокойствие, неисчерпаемые доброту и любезность. Их личные отношения сохранились, и этот факт оказал определяющее влияние на дальнейшую карьеру Керзона.
5 	Бродрик Вильям (1856—1942), английский политический деятель, с 1880 года член Палаты общин, консерватор. В 1890-1898 годах помощник статс-секретаря военного министерства, 1898—1900 годах министр иностранных дел, в 1900—1903 годах военный министр, с 1903 года статс-секретарь по делам Индии. - Прим. ред.

208
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
***
Итак, мы вплотную подошли к «Армагеддону». В этот период Керзон столкнулся с человеком, который был почти полной его противоположностью. Вряд ли можно представить себе людей, которые отличались бы друг от друга больше, чем Керзон и Ллойд Джордж. Все в них было непохоже — темперамент, убеждения, окружение, воспитание, даже сам способ мышления. Эти люди столь мало походили друг на друга, что сравнивать их было бы совершенно некорректно. Ллойд Джордж, уроженец валлийской деревни, юность которого прошла в борьбе против аристократии, с трудом сдерживавший свою злость на страницах местного журнала тори, располагал именно тем качеством, которого так не хватало рафинированному выпускнику Итона, без которого все другие достоинства становятся почти бесполезными. Он обладал тем, что в народе называется «верный глаз». Этот не поддающийся описанию инстинкт позволяет проникать сквозь паутину слов в самую суть вещей, обладающий им смутно, но в то же время уверенно угадывает, что скрывается за каменной стеной или что ждет за поворотом. Без этого качества все остальные почти бесполезны: трудолюбие, усердие, образованность, дисциплинированный ум, красноречие, мужество, положение в обществе, богатство и хорошая репутация превращаются практически в ничто. Стоит свести вместе двух людей, и один из них непременно возьмет верх над другим. Ллойд Джордж использовал Керзона в своих целях, щедро награждал, когда ему самому это было выгодно, часто льстил, но никогда не позволял влиять на свои решения.
Джордж Керзон писал неподражаемые письма. Каллиграфия всегда была для него истинным удовольствием. Он мог писать быстрее, дольше и лучше, чем любой другой человек. Должно быть, он мог писать письма весь день и еще полночи. Облаченный в стальной корсет, поддерживавший его спину,

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
209
он мог одно за другим создавать очаровательные, умные, блистательные письма, зачастую ни о чем. Возможно, это занятие было для него средством расслабиться, снять раздражение и облегчить почти постоянно терзавшую его боль.
Я помню, как в 1903 году, в то время, когда Керзон был вице-королем Индии, я имел счастью познакомиться с его первой женой, бывшей мисс Лейтер, ее называли Лейтер Азиатская. Это была самая красивая, самая восхитительная женщина своего времени. В эти дни она находилась в Британии, где приходила в себя после первого приступа болезни, которая потом свела ее в могилу. Она показала мне письмо своего мужа, в котором было, подумать только, около ста страниц! Она указала мне на номера на каждом листке, и все они были исписаны его изящным, легким и четким почерком. Сто страниц! Немыслимо!
В конце 1915 года я, предчувствуя надвигающуюся катастрофу, вышел из состава правительства и отправился на север Франции. В этот период мы с Керзоном тесно сотрудничали, пытаясь предотвратить потерю британского контроля над проливами. Он написал мне письмо, насчитывавшее добрых двадцать страниц, где он живо и ярко описывал развернувшуюся внутри кабинета борьбу и сожалел о том, что я, который, по его словам, «всегда вел нас за собой», не участвовал в этой дискуссии. Когда мне принесли это убийственное послание, я был в окопе. Через некоторое время Керзон очень просил меня вернуть его, и, хотя я ни разу в жизни не терял важных документов, я так и не смог отыскать это письмо или выяснить, что с ним случилось. Впрочем, теперь уже не важно, найдется оно или нет.
Одной из слабостей Керзона было то, что он, пожалуй, излишне тщательно обдумывал свои действия, но, когда дело доходило до воплощения его идей, проявлял энергии куда меньше, чем нужно. Когда он работал над одной из своих блестящих речей или делал доклад на заседании правительства, его аргументы были исключительно убедительными, вескими и хорошо продуманными. Однако он полагал, что на этом его обязанности заканчиваются, что он уже сделал все, что мог. Он умывал руки и предоставлял событиям возможность раз¬

210
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
виваться так, как им заблагорассудится. Он придавал слишком большое значение тому, что можно сказать по поводу происходящего, и слишком мало — реальной жизни.
Я публично выступил против Керзона только один раз. Это было во время политического кризиса осенью 1922 году. Когда мистер Болдуин6 планировал отстранить от власти Ллойда Джорджа и возглавляемое им коалиционное правительство, в моем доме состоялось несколько званых обедов, на которых Ллойд Джордж, Остин Чемберлен, Бальфур, Керзон, Биркенхед и я говорили о все возрастающих трудностях, испытываемых правительством, и пытались найти решение проблемы. Однажды мы заговорили о том, возможно ли заявить о роспуске правительства, не дожидаясь очередной парламентской сессии или хотя бы ближайшего собрания Национального союза консервативных и юнионистских организаций7. Конечно же, все понимали, что после выборов мистер Ллойд Джордж сможет сохранить за собой пост премьер-министра только в том случае, если за это выскажется подавляющее большинство консерваторов. Мы — то есть министры-либералы — занимали практически неуязвимую позицию, поскольку еще несколько месяцев назад официально предлагали подать прошения об отставке и поддерживали идею однородного консервативного правительства. Я прекрасно помню, как в присутствии всех поименованных джентльменов Керзон вскочил со своего места и воскликнул:
6 Болдуин Стэнли (1867—1947), английский государственный деятель, лидер Консервативной партии. С 1908 года член парламента. В 1921—1922 годах министр торговли, в 1922-1923 годах министр финансов. С мая 1923 по январь 1924 года и с ноября 1924 по июнь 1929 года премьер-министр. Правительство Болдуина подавило всеобщую стачку (май 1926), осуществляло военную интервенцию против китайской революции, пошло на разрыв дипломатических отношений с СССР (май 1927). В 1931—1935 годах лорд-председатель Совета, а в 1935—1937 годах снова премьер-министр. — Прим. ред.
7 Национальный союз консервативных и юнионистских организаций — официальное название Консервативной партии Великобритании. — Прим. ред.

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
211
«Отлично, я в игре!» Это значило, что он поддержит нас, когда придет время действовать.
Через несколько недель состоялась печально известная встреча $ Карлтонском клубе. Мы были несказанно удивлены, когда Керзон выступил против нас со всем красноречием, на которое он был способен. Он заявил, что позаботится о том, чтобы весь Форин оффис выступил против нового правительства, наконец, что он употребит все силы, чтобы отстранить его от власти. Конечно же, Керзон ненавидел Ллойд Джорджа. Но как же быть с обещанием, которое он дал нам вроде бы от чистого сердца? Это отступничество сделало наши предвыборные выступления гораздо более едкими. Керзон яростно оборонялся, утверждая, что, хотя он и занимал пост министра иностранных дел, правительство не проконсультировалось с ним перед тем, как призвать британские доминионы поддержать Великобританию против Турции в Чанаке8. Несмотря на то,что за несколько дней до этого я перенес тяжелую операцию по удалению аппендицита, я не мог оставить эти слова без последствий. В общем, я написал следующее: «Невзирая на всю серьезность создавшейся ситуации, лорд Керзон покинул Лондон в пятницу вечером и отправился в одну из своих загородных резиденций, предупредив, что вернется только во вторник. В воскресенье господа Ллойд Джордж и Чемберлен (т.е. премьер-министр и лидер Консервативной партии) убедительно попросили его вернуться в Лондон. На это лорд Керзон ответил, что останется в имении, поскольку его дом в Лондоне еще не готов к его приезду. В конце концов, он был вынужден возвратиться в понедельник. Мне неизвестно, решена ли в настоящее время проблема с размещением Его Светлости в столице». Ему это не понравилось, впрочем, иного я и не ожидал. Керзон ответил мне статьей в «Таймс», где заявил, что мое заявление изобилует погрешностями и продиктовано личной недоброжелательностью, дальше он долго объяснял, как тяжело он был болен и что лишь по этой причине он не мог вернуться в Лондон. До того, как вышла эта статья, мы и ни слова не слышали об этой болез¬
8 	Это связано с дискуссией о Черноморских проливах, развернувшейся в 1922-1923 годах. — Прим. пер.

212
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ни. Я полагаю, что этим объяснением он признал справедливость выдвинутых против него обвинений.
Я увиделся с ним лишь через девять месяцев после описанных событий. Мы столкнулись на большом званом обеде в Лондоне. Он был самым влиятельным министром, наша партия потерпела поражение, поэтому я не стал нападать на него. Когда леди покинули столовую, Керзон сам подошел ко мне и протянул руку жестом величественным и в то же время сердечным, перечеркнув тем самым все наши разногласия. Это был настоящий человек.
Весной 1923 года мистер Бонар-Лоу сильно сдал. Путешествие на Средиземное море не помогло ему восстановить силы, и он решил оставить пост премьер-министра.
Его отставка вызвала целый рад проблем, связанных с обеспечением законности и справедливости при выборах преемника. Когда партия находится в оппозиции и место ее главы оказывается вакантным, она вольна предложить его любому подходящему кандидату. Однако, если партия находится у власти, кандидатура на место главы партии в идеале должна совпадать с кандидатурой, предложенной монархом на пост премьер-министра. Ни одна партия не может предлагать монарху кандидатуру премьер-министра. Больше того, как только премьер-министр получает распоряжение сформировать правительство, он становится свободен в выборе министров. В то же время;духу британской конституции более всего соответствовало бы, если бы монарх позволил правящей партии избрать своего главу до того, как суверен остановит свой выбор на каком-либо конкретном человеке и предложит ему пост премьер-министра. В британской политической системе существует традиция, в соответствии с которой монарх не должен принимать спорных решений, если его не вынуждают к тому крайние обстоятельства или неотвратимая опасность. Если окажется, что человек, назначенный премьер-министром, не будет утвержден в должности лидера партии, располагающей

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
213
большинством мест в Палате общин, престижу короны будет нанесен ощутимый, но совершенно неоправданный ущерб. И даже если,из уважения к решению короны, партия согласится избрать своим главой того, кто будет назначен премьер-министром, его политическая позиция может оказаться весьма уязвимой, а жизнь возглавляемого им правительства — короткой. Королю ничего не стоит подождать несколько дней и позволить проблеме решиться самой по себе. Тогда в своем решении корона имела бы возможность полагаться на достоверные факты, а не на предположения, которые вполне могли оказаться ошибочными.
Когда премьер-министр оставляет свой пост добровольно, являясь бесспорным лидером сильнейшей партии, располагающей очевидным большинством в Палате общин, он обычно советует королю, кого следует назначить его преемником. Таким образом, монарх почти не рискует сделать ошибочный выбор, более того, что бы ни случилось, суверен защищен тем обстоятельством, что он действовал, сообразуясь с советом бывшего лидера правящей партии. Поэтому, если возникают проблемы, уходящий премьер-министр принимает удар на себя. Впрочем, в огромном большинстве случаев премьер советует монарху единственно возможную кандидатуру, и выбор оказывается очевидным. Редко, но бывает и так, что совет оказывается сомнительным. В этот раз вышло именно так. Более того, за несколько недель до этих событий, мистер Бонар-Лоу пришел к выводу, что Керзон не согласится занять пост премьера. Необходимо рассказать, что именно привело его к этому решению.
Изначально желание начать операцию в Турции, не дожидаясь заключения официального мирного договора с Мустафой Кемалем, было выражено еще мистером Бонаром-Лоу. Премьер-министр препоручил это предприятие Министерству иностранных дел в коротком письме, написанном в те дни, когда он, уже не надеясь преодолеть свою меланхолию и почти отчаявшись, предпринимал путешествие для поправки здоровья. Лорд Керзон увидел в этом возможность отказаться от подобного предприятия, что и сделал письменно и в весьма едкой форме. Он сурово раскритиковал саму идею и в

214
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
свойственной ему менторской манере рассказал о том, сколько неприятностей может произойти, если некоторые лица приходят к выводу, что могут апеллировать к Даунинг-стрит в тех вопросах, которые касаются исключительно Министерства иностранных дел. Он, в частности, заметил, что такая практика может привести лишь к возобновлению худших политических традиций прошлого. Премьер-министр, хотя и не сделал ничего, чтобы заслужить такие упреки, был тяжело болен и не мог выяснять отношения. Тем не менее, он прекрасно понимал, что правительство и партия не смогут нормально функционировать под руководством человека, способного разразиться такими пугающими излияниями по столь ничтожному поводу.
Состояние здоровья мистера Бонара-Лоу ухудшалось день ото дня, поэтому он не считал себя вправе рекомендовать королю кого-либо в качестве своего преемника. Единственное, в чем он был полностью уверен, это в том, что он никогда не выскажется в пользу Керзона. Поэтому 20 мая он адресовал лорду Керзону следующие строки: «Я думаю, было бы странно, если бы в сложившихся обстоятельствах король попросил меня рекомендовать кого-либо в качестве преемника, поэтому я предполагаю, что он не станет этого делать. Впрочем, если, как я надеюсь, Его Величество сразу удовлетворит мое прошение об отставке, ему придется немедленно предпринять какие-то шаги по замещению этой должности». Тем самым Бо^ар-Лоу признавал, что у Керзона больше всего шансов занять пост премьера, но тон письма был весьма уклончивым.
Мистер Бонар-Лоу был слишком болен, для того, чтобы лично передать королю свое прошение об отставке. Прошение привезли в Виндзор двое его ближайших друзей. Выразив сожаление по поводу этой новости, король Георг осведомился, кого мистер Бонар-Лоу посоветует сделать его преемником. Два означенных джентльмена ответили, что состояние здоровья премьер-министра настолько плохо, что он не может взять на себя ответственность за столь важный шаг. Тогда король попросил передать мистеру Бонару-Лоу просьбу назвать кого-либо из министров, к которому король мог бы об¬

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
215
ратиться за подобным советом. Когда мистеру Бонар-Лоу передали слова Его Величества, он первым делом подумал о мистере Невилле Чемберлене, чей здравый смысл и рассудительность всегда очень высоко оценивал. Однако,мистер Чемберлен был всего лишь Генеральным почтмейстером и к тому же новичком в кабинете, поэтому от его кандидатуры пришлось отказаться. Королю послали ответ, что упомянутую обязанность должен взять на себя лорд Солсбери. Узнав об этом, лорд Солсбери поспешил в Лондон. Однако/гем временем король, напуганный тем, что ему, возможно, придется не только самому искать кандидатуру на пост премьер-министра, но и назначить лидера Консервативной партии, предпринял некоторые шаги для того, чтобы избежать этого. Он посоветовался с виднейшими государственными деятелями, занимавшими независимую позицию. Он надеялся, что таким образом высшая обязанность короны будет исполнена в полной гармонии с общественным мнением и государственной пользой.
В понедельник 21 мая 1923 года лорд Керзон находился в замке Монтекат в Сомерсетшире, куда он был приглашен на Троицын день. С утренней почтой прибыло письмо мистера Бонара-Лоу. Миг, к которому он стремился всю свою жизнь, наконец настал. Оглядев политическую сцену, Керзон не увидел ни одного серьезного противника. Никто из видных консерваторов вроде бы не мог оспорить его притязания. Лорду Бальфуру было уже семьдесят пять лет. Остен Чемберлен и лорд Биркенхед еще не успели восстановить свою репутацию, подорванную чрезмерной лояльностью по отношению к Ллойд Джорджу. Среди коллег Керзона в правительстве только один мог составить ему конкуренцию, хотя Керзон вряд ли считал его серьезным соперником. Такая самоуверенность была вполне резонной. Он превосходил единственного возможного соперника буквально во всем — Керзон был несравненно более опытным политиком, занимал несравненно бо¬

216
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
лее сильную позицию в парламенте, имел безупречную репутацию и, наконецбыл гораздо умнее.
Мистер Болдуин в то время был новой, почти не известной политической фигурой. Он занимал пост министра финансов всего шесть месяцев и был членом кабинета чуть меньше трех лет. Он ни разу не произнес запоминающейся речи в парламенте или где бы то ни было еще. Керзон же был лидером Палаты лордов. Он уже четверть века был известным политическим деятелем, и к тому времени пост министра иностранных дел закрепился за ним как нечто само собой разумеющееся. Весь понедельник лорд Керзон ждал вызова в Лондон, который, он был в этом совершенно уверен, должен был последовать с минуты на минуту. Наконец ожидание окончилось. К вечеру ему вручили телеграмму от лорда Стэмфордхема, в которой Госсекретаря призывали в Лондон. Во вторник по дороге в столицу в голове Керзона роились грандиозные планы. Он ни на миг не усомнился, да и какие здесь могли быть сомнения, в истинном значении полученной телеграммы.
Он должен стать премьер-министром.
Но, по мере того,как король продолжал консультироваться с известными политиками, кандидатура, которая поначалу представлялась единственной и очевидной, предстала в новом, сомнительном свете. Лорд Бальфур употребил все свое громадное влияние, чтобы помешать назначению бывшего вице-короля Индии. Его специально вызвали из Шерингхема в Норфолке, где он лежал больной флебитом. Врачи предостерегали его, что путешествие может быть опасным, но Бальфур был неумолим. Он полагал, что вмешаться в это — его святая обязанность. Прибыв во дворец, он с жаром принялся доказывать, что в столь сложное время премьер-министр должен быть членом Палаты общин. Бальфур сознательно ограничился только этим аргументом, ибо прибегнуть к личным нападкам было бы рискованно. Впрочем, этого оказалось достаточно. Когда поздно вечером после утомительного путешествия Бальфур вернулся в свою кровать в Шерингхеме, один из самых близких его друзей, не покидавших его все это время, спросил: «Ну и что, будет наш дорогой Джордж назначен премьер-министром?» —

ДЖОРДЖ НАТАНИЭЛ КЕРЗОН
217
«Нет, — ответил он совершенно спокойно, — дорогой Джордж не будет».
Итак, пока Керзон ехал в Лондон, обдумывая, что ему следует сделать, водворившись на Даунинг-стрит, король послал за мистером Болдуином. Когда в тот же день после полудня Керзон встретил лорда Стэмфордхема на террасе КарлтонХауз, все было кончено, ему сообщили, что мистер Болдуин уже в Букингемском дворце. Удар был ужасен и на какое-то время совершенно ошеломил его.
Этот выбор монарха самым серьезным образом повлиял на дальнейший ход истории. Конечно же, если бы король сделал Керзона премьер-министром, Консервативная партия признала бы его своим лидером. Это позволило бы избежать досрочного роспуска парламента в 1923 году. Недавно избранный парламент проработал бы большую часть обычного срока; осенью социалисты не пришли бы к власти, несмотря на ограниченную социальную поддержку; можно было бы избежать всеобщих выборов 1923 и 1924 годов, выборов, которые внесли разлад в ряды парламентариев и нанесли ощутимый ущерб экономике и административной системе. Корона действовала* исходя из принципа, в соответствии с которым премьер-министр не может быть членом Палаты лордов. На самом деле этот вопрос вправе решать только сам парламент, сообразуясь с конкретными обстоятельствами, личными и деловыми качествами самих кандидатов.
Если смотреть на дальнейшие события в исторической перспективе, становится ясно, что Керзон сделал правильный выбор, но в весьма сомнительной форме. Обладай он даром предвидения, его собственная карьера развивалась бы куда более благоприятно. Новый премьер-министр был крайне озабочен тем, чтобы сохранить Керзона в составе правительства. Едва вступив в должность, мистер Болдуин поспешил нанести ему визит с просьбой остаться на посту министра иностранных дел. Керзон сразу же согласился. У него не было никакого желания уходить из министерства. Он не позволил разочарованию сказаться на своих действиях и не дал воли оскорбленному самолюбию. Оказавшись в новой команде, он показал себя в высшей степени лояльным игроком. Полная

218
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
достоинства, патриотичная манера поведения, вполне соответствовавшая его характеру, в конечном счете, оказалась роковой для его карьеры. Если бы Керзон дистанцировался от нового правительства, то, без сомнения, через шесть месяцев, после поражения консерваторов на выборах, он занял бы как никогда сильную позицию. Мистер Болудин был признан виновником поражения партии. Керзон же, не запятнанный его просчетами, более того, горячий сторонник идеи свободной торговли, которую консерваторы вновь взяли на вооружение, легко мог оказаться незаменимым. Когда, в конце концов, он проиграл, это случилось потому, что он играл честно, как настоящий мужчина. Это был один из тех случаев, когда доблесть и преданность не были оценены по достоинству.
Следующий поворот колеса Фортуны принес Керзону окончательное разочарование. В 1924 году при формировании нового правительства он оставил пост министра иностранных дел.
Пережив первый шок, он встретил эти печальные перемены без злобы и с достоинством. И тем не менее,это означало, что его долгий и напряженный путь к вершинам власти окончился полным разочарованием. Утро его жизни было золотым, полдень — медным, а вечер — свинцовым, но эти золото, медь и свинец выглядели в высшей степени достойно и были отполированы до безупречного, сияющего блеска.

Клемансо

О ссоре между Фошем и Клемансо было написано много жалостливого и бессмысленного. Многие авторы приглашали читающий мир оплакать взаимные упреки, которыми обменялись эти два близнеца—спасителя Франции. К тому времени оба они были пожилыми людьми, осиянными славой и близкими к могиле. Оба уже принадлежали истории, их имена были навечно вписаны в память человечества. Так почему же писатели оплакивали их былую дружбу? Многие полагали, что, даже если Клемансо грубо обошелся с Фошем, даже если он смёл Фоша с политической сцены сразу же после победы или Фош еще раньше покровительственно отправил Клемансо собственный гипсовый бюст, все это не так уж важно и эти истории вряд ли стоило обнародовать. По мнению этих служителей литературы, глазам будущих поколений прошлое должно было предстать в приличествующем освещении. Такие авторы сожалели, что подножие нерукотворного памятника двух великих людей, который следовало украсить надписью только о добрых и великих делах, утонуло в груде мусора.
Я не могу с этим согласиться. Муза истории не может быть слишком скрупулезной. Она должна видеть все, замечать все, трогать и даже, если можно так выразиться, нюхать все. Она не может бояться, что та или иная интимная деталь лишит ее повествование романтики или героизма. Перечень частных деталей и мелких сплетен может шокировать и даже непременно шокирует обычных людей. Тем не менее,он не сможет очернить память тех, кто грудью встречал натиск бурных штормов, защищая все человечество. Сменится поколение или два, пройдет, в крайнем случае, сто лет, и мы увидим истинный облик этих двух великих людей. Время сгладит резкие

222
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
оценки современников. Мы стали духовно богаче, наблюдав как, стоя на краю могилы, Фош метнул копье в Клемансо, а тот, также на пороге смерти, отбил это оружие последним усилием.
Конечно же, мы должны радоваться тому, что у нас есть замечательная книга Клемансо «Величие и нищета победы». Поверхностные, незначительные писатели пытались внушить нам, что это не более,чем угрюмый старческий бред. Я думаю, им очень скоро придется извиниться за свою поспешность. Они внушали нам, что честность и здравый смысл не позволяют нам обращать внимание на это злобное бормотание умирающего восьмидесятилетнего старика. Я, напротив, склонен считать упомянутую книгу бесценным вкладом в историю эпохи и Первой мировой войны. На каждой странице можно найти предложения и фразы, которые проливают новый свет на происходящее, позволяют лучше понять не только характер Клемансо, но также историю войны и ее причины. Тот факт, что Фош был одним из одареннейших полководцев, можно оспорить, но то, что Клемансо был одним из величайших исторических деятелей, не подлежит никакому сомнению. Последняя книга Клемансо это, по сути, его гениальный автопортрет, незаконченный, местами искаженный, но все же для нас это открытие.
Правда в том, что Клемансо был истинным сыном Франции, носителем ее национального духа. Больше того, в той мере, в какой один человек, чудесно возвышенный судьбой, в принципе может воплотить в себе нацию, он был Францией. Геральдические символы разных стран нередко бывают весьма причудливыми — британский лев, американский орел, его русский двуглавый собрат или галльский петух призваны подчеркнуть своеобразие нации. Однако я думаю, что Клемансо, этот матерый Тигр в странной шляпе с белыми усами и горящими глазами, был бы гораздо более удачным символом Франции, чем какой-либо обитатель птичьего двора. Он появился в то время, когда революция достигла кульминации, но до того, как она сошла на нет, перемолотая ужасной мясорубкой террора. Он возглавил французов, поднявшихся против тирании умственной, духовной и, наконец, физической.

КЛЕМАНСО
223
Французские и иностранные правители, жулики, демагоги, взяточники, предатели и захватчики — все они должны были пасть к ногам Тигра, против них он вел беспощадную войну. Антиклерикальный, антимонархический, антикоммунистический, антинемецкий — все эти качества как нельзя лучше соответствовали как Клемансо, так и духу Франции.
Однако, существовала и другая Франция, настроенная совершенно иначе. Это была Франция Фоша — древняя и аристократическая, страна, подарившая миру изысканную культуру и утонченный этикет, Франция рыцарей, Франция Версаля, и, что важнее всего, Франция Жанны д’Арк. Фош олицетворял именно эту вторую ипостась французского национального духа. В последние годы мировой войны Фош и Клемансо объединились и поставили на службу Франции и французам всю доблесть и жизненную силу лучших представителей галльской расы. Эти двое людей воплощали в себе прошлое и настоящее Франции, но между ними пенилась кровавая река революции, возвышались бастионы христиан, выступивших против агностицизма. Однако, когда они вглядывались в надпись на пьедестале золотой статуи Жанны д’Арк: «La рШё qu’elle avait pour le royaume de France»1, когда глаза их ловили отблеск солнца на сияющем клинке Девы, два сердца бились в едином ритме. Франция имеет двойственную сущность, и это выделяет ее среди других великих государств. Ничего похожего нет ни в Великобритании, ни в Соединенных Штатах, ни даже в Германии. Эта бесконечная борьба продолжается не только в каждом вновь избранном парламенте, но и на каждой улице, в каждой французской деревне; битва кипит в груди каждого француза и утихает лишь тогда, когда страна оказывается в смертельной опасности. Взаимоотношения Фоша и Клемансо как бы воспроизводят историю Франции в миниатюре.
1 	Сострадание, которое она испытывала к королевству Франция (франц.). — Прим. ред.

224
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
***
В истории Клемансо нет ничего нового. Его жизнь от начала и до конца была подобна буре. Борьба, напряженная борьба каждую минуту, по всем направлениям без единой паузы, без перемирий, без передышки. Его меч почти полвека закалялся в пламени и ледяной воде. В опасные времена Парижской коммуны он был мэром Монмартра. Его нападки на рушащуюся империю и сопротивление революционному фанатизму, тщетные попытки спасти, пусть даже ценой собственной жизни, генералов Клемана Тома и Леконта2 — все это принесло ему ненависть как экстремистов, которым он препятствовал совершать преступления, так и победивших реакционеров. Он добывал свой хлеб лишь ценой тяжкой, длительной борьбы, едва сводил концы с концами, был врачом, учителем и журналистом. Но все эти испытания были всего лишь началом его долгого, тернистого жизненного пути. После того, как Клемансо стал членом парламента, возникли новые конфликты. Ярый республиканец, ниспровергатель министров и министерств, Тигр, которого боялись все представители политической элиты, неисправимый дуэлянт, непримиримый противник создания французской колониальной империи, Клемансо подвергался нападкам со всех сторон. Он был последователем Гамбетты3, а потом уничтожил его;
2 Тома Клеман (1809—1871), французский политический деятель, генерал, умеренный буржуазный республиканец. Активный участник подавления рабочего восстания в июне 1848 года. Командующий национальной гвардией Парижа (ноябрь 1870 — февраль 1871), 18 марта 1871 года расстрелян восставшими солдатами; Леконт Клод Мартен (1817-1871), французский генерал, 18 марта 1871 года возглавил попытку разоружения революционно настроенной парижской национальной гвардии и был убит восставшими солдатами. — Прим. ред.
3 Гамбетта Леон Мишель (1838—1882), французский политический и государственный деятель, в годы Второй империи выдвинулся как один из лидеров левого крыла буржуазных республиканцев. В 1869 году благодаря выдвинутой им программе радикально-демократических реформ (т. н. Бельвильская программа) был избран в Законодательный корпус, с сентября 1870 - по февраль 1871 года министр внутренних дел в «правительстве национальной обороны», являлся сторонником продолжения войны с Пруссией, стремясь снять с себя ответственность за капитуляцию в войне, в начале марта 1871 года эмигрировал в Испанию. После подавления Парижской комму-

КЛЕМАНСО
225
был обманут Буланже*  4 и стал его злейшим врагом. Само существование республики годами буквально висело на волоске, и Клемансо был тем, кто неусыпно охранял этот волосок.
Но сколько враждебных выкриков неслось ему вслед! Очень многие испытали на себе резкость его языка и остроту пера, некоторые близко познакомились с его шпагой и пистолетами. Клемансо постоянно оскорблял сильных мира сего, пренебрегал священными традициями и общими интересами — топтал их, давил или вел себя так, как будто их вовсе не существует. Дюжина государственных деятелей, игравших главнейшую роль в политике, могли бы сказать, что Клемансо стал причиной крушения их честолюбивых планов, хотя они зачастую не хотели ничего, кроме блага. Например, Жюль Ферри5, ценой тяжких усилий и жертв сумевший утроить колониальные владения Франции, был отстранен от власти в основном из-за Клемансо. Когда Англия обратилась к Франции с просьбой помочь восстановить финансовую систему Египта и порядок в этой стране, именно страх перед Клемансо стал одной из наиболее весомых причин, по кото¬
ны*мае 1871 года вернулся в во Францию, во время Третьей республики руководил борьбой против клерикализма и попыток реставрации монархии, в 1879—1881 годах председатель Палаты депутатов, в 1881—1882 годах премьерминистр и министр иностранных дел. — Прим. ред.
4 Буланже Жорж Эрнест (1837—1891), французский генерал, политический деятель, участник австро-итало-французской войны 1859 года, французской колониальной войны в Индокитае 1858—1862 годов и Франко-прусской войны 1870—1871 годов; участвовал в подавлении Парижской коммуны 1871 года; в 1886—1887 годах военный министр, в 1887—1889 годах возглавил консервативное шовинистическое движение, т.н. буланжизм. После разоблачения в 1889 году его связей с монархистами бежал в Бельгию, где покончил жизнь самоубийством. — Прим. ред.
5 Ферри Жюль Франсуа Камилль (1832—1893), премьер-министр Франции. В 1869 году избран депутатом от Парижа в Законодательный корпус, один из лидеров оппозиции, в июле 1870 года выступил против войны с Пруссией, в сентябре 1870 года — член-секретарь правительства национальной обороны, с ноября 1870 года — мэр Парижа, руководил подавлением восстания парижан в январе 1871 года, в дни Парижской коммуны бежал в Версаль; в 1879—1883 годах занимал пост министра просвещения, в 1883—1885 годах министр иностранных дел, в сентябре 1880 — ноябре 1881 и феврале 1883 — марте 1885 годов премьер-министр. При нем был захвачен Тунис (1881), положено начало завоеванию Мадагаскара, долин рек Конго и Нигер, расширились владения Франции в Аннаме, Тонкине, Сомали, Верхнем Сенегале, Полинезии. — Прим. ред.
8 - 3253М

226
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
рым Франция приняла достопамятное решение — отвести французский флот и не принимать участие в обстреле Александрии. Клемансо не смог воспрепятствовать Франции захватить Тунис, Тонкин и Индокитай, но ему оказалось по силам сломить человека, проделавшего эту работу; он же, в конечном итоге, смог удержать Францию от вторжения в Египет. Никто не мешал колониальным приобретениям Франции так усердно и так успешно, как Клемансо. Конечно же, годы спустя, размышляя об этом, он должен был испытывать душевную боль. Также очевидно, что эти его действия стали причиной множества заслуженных упреков.
Во Франции политическая жизнь протекает гораздо более интенсивно, чем в Великобритании; в ней куда больше интриг и насилия. В 1880—1890-е годы эти свойства французской политической жизни, что называется, достигли своей кульминации — в это время французская политика как нельзя более походила на кровавую драму. Существование французского правительства, которое и без того нельзя было назвать спокойным, было отравлено неумеренными личными амбициями и мстительностью, чередой скандалов и политических мистификаций, лжесвидетельств, подлогов и убийств, заговоров и интриг, которые можно сравнить разве что с жизнью криминального мира Чикаго. Однако, в данном случае это гнусное представление разыгрывала одна из самых могущественных наций, а в качестве зрителей выступал весь цивилизованный мир. Главные роли в этой драме исполняли люди в высшей степени одаренные, прекрасно образованные и красноречивые, публичные политики в полном смысле слова, обладавшие хорошей репутацией и немалой властью, утверждавшие, что они исполнены самых благородных чувств, командующие армиями, видные дипломаты и финансисты. Французское общество в те годы вызывало ужас, хотя и не было лишено мрачного блеска, на каждом шагу можно было наткнуться на мины и оголенные электрические провода. И в самом центре этой сцены широкими шагами шествовал Клемансо; он ввязывался то в одно сражение, то в другое, расшвыривал противников направо и налево, беспечный, агрессивный и торжествующий.

КЛЕМАНСО
227
Позвольте хотя бы бегло упомянуть о четырех скандалах, которые потрясли Францию в последней трети XIX века. Первые два — это дело Греви,6 в ходе которого пасынок президента был обвинен в оптовой торговле орденами, что стоило президенту высокого поста и доброго имени; а также всеобщее помешательство на усилиях Буланже, который пытался разрушить республику под лозунгом очищения и восстановления республиканских порядков. Гораздо масштабнее и опаснее было то, что за этим последовало: во-первых, попытка санировать «панамскую выгребную яму»7, во-вторых, равнодушие к мучениям Дрейфуса8. Необходимо напомнить чи¬
6 Гфеви Жюль (1807—1891), французский политический и государственный деятель, во время событий 1848 года был избран в Учредительное собрание, где выступал против установления во Франции поста президента республики, выступал против государственного переворота 2 декабря 1851 года, во время Второй империи был в оппозиции к бонапартистскому режиму, в 1868 году был избран депутатом Законодательного корпуса, где возглавил оппозицию; в 1871 году председатель Национального собрания; противник Парижской коммуны 1871 года. В январе 1879 и в 1885 годах президент республики. Однако вследствие разоблачения скандальных афер его зятя Г. Вильсона вынужден был в 1887 году уйти в отставку. — Прим ред.
7 «Панама», Панамский скандал, жульническая афера, связанная с злоупотреблениями и коррупцией правления «Всеобщей компании межокеанского канала», созданной во Франции в 1879 году для организации работ по прорытию Панамского канала. Акции компании приобрело свыше 800 тыс. чел. К 1888 году на строительство канала было истрачено почти в 2 раза больше средств, чем предполагалось, а выполнена только 1/3 всех работ. Компания приостановила работы и прекратила платежи. Крах компании вызвал банкротство, разорение десятков тысяч мелких держателей акций. В ходе судебного разбирательства в 1889—1893 годах выяснилось, что компания, оказавшись в трудном финансовом положении, стала на путь систематического подкупа влиятельных должностных лиц и политических деятелей, редакторов газет и т. д. Расследование этого дела властями раскрыло коррупцию, глубоко проникшую в аппарат Третьей республики и вызвавшую широкое общественное возмущение. Однако почти все официальные лица, замешанные в скандале, избежали наказания. Были осуждены лишь второстепенные обвиняемые. — Прим. ред.
8 Дрейфуса дело, судебное дело по несправедливому обвинению в шпионаже в пользу Германии офицера французского Генерального штаба еврея Альфреда Дрейфуса, сфабрикованное в 1894 году; стало предметом ожесточенной политической борьбы во Франции в 1890-х годах между военно-аристократическими кругами и демократами. Этому аресту и разыгравшейся на его почве трагедии способствовали многие другие факторы, включая растущий антисемитизм. Обвинение против Дрейфуса было выдвинуто военным министерством, и, несмотря на полное отсутствие доказательств, военный суд приговорил в декабре 1894 года Дрейфуса к пожизненной каторге. Вскоре обнаружились новые

228
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
тателю, что все эти поразительные эпизоды имели место в стране, внутренне расколотой памятью о революции и гражданской войне, разделенной на непримиримые фракции роялистов, бонапартистов, республиканцев и социалистов, в государстве, недавно потерпевшем сокрушительное военное поражение и вынужденном жить в тени растущего немецкого могущества. Все это происходило в стране, народ которой вот уже сто лет видел, что его история — это сплошная серия войн, постоянно заканчивающихся поражениями, и внутренних катаклизмов, выливающихся в кровавую резню и репрессии. Трижды иностранные войска вступали в Париж, чтобы навязать французам условия мирного соглашения. Четыре или пять переворотов и революций возносили и сметали правителей, конституции, правительства и законы. Еще недавно в 1871 году разгром Парижской коммуны сопровождался тысячами казней. Все стороны, все партии были запятнаны кровью, и эти пятна не могли скрыть ни изысканные манеры, ни утонченность, ни блестящий ум. В других европейских странах перед Первой мировой войной не происходило ничего похожего. Никогда еще столь рафинированное и цивилизованное общество не несло на теле столь отвратительные язвы.
Клемансо никого не щадил и не ждал снисхождения в ответ. Он сверг целый ряд правительств, используя все способы, вел и честную, и бесчестную игру. В скандале, связанном с Греви, он показал себя совершенно безжалостным. Фигурально выражаясь, над его дверью были прибиты скальпы чуть ли не дюжины министров. Клемансо был готов в любой момент выступить против генерала Буланже и его «патриотов», слепо толпившихся за спиной этого колосса на глиняных ногах. Он полагал, что в такой борьбе годятся все средства, даже воору-
материалы, подтверждавшие его невиновность, но 9 сентября 1899 года военный суд, пересмотревший дело Дрейфуса, вопреки очевидным фактам, вновь признал Дрейфуса виновным. Борьба вокруг этого дела привела к серьезному политическому кризису, консерваторы во главе с шовинистической организацией «Лига патриотов» предприняли в феврале 1899 года попытку государственного переворота с целью свержения республики и уничтожения демократических свобод; 19 сентября 1899 года президент республики по представлению правительства помиловал Дрейфуса, в июле 1906 года Дрейфус был полностью реабилитирован. — Прим. ред.

КЛЕМАНСО
229
женное восстание. Итак, Клемансо любил грубые политические атаки. Однако в случае с Панамской аферой он явно попал впросак. Францию охватила настоящая эпидемия подозрительности, тлетворное дыхание которой коснулось и его самого. Самыми большими негодяями в панамской интриге были Корнелиус Герц и барон де Райнах. Клемансо был близко знаком с обоими. Карьера приблизительно ста депутатов была поставлена под сомнение. Большая их часть были известны как коррупционеры, репутация многих людей была испорчена. Каждый тонущий старался утянуть с собой на дно как можно больше бывших соратников. В этой безумной обстановке даже поверхностных контактов с виновными в этих преступлениях было достаточно, чтобы скомпрометировать любого политика. Клемансо же был с ними знаком отнюдь не поверхностно, впрочем, он предоставил почти исчерпывающие объяснения. И все же, могли спастись человек, относившийся к другим без тени снисхождения? Его противникам представился уникальный шанс объединиться и сокрушить его, отомстив за все обиды разом.
На заседании Ассамблеи Дерулед9 эмоционально провозгласил, что своим возвышением и влиянием, которое он приобрел во Франции, Герц обязан поддержке одного человека, стоящего у кормила власти и пользующегося исключительным влиянием. «Это некто сильный, просвещенный, неутомимый, энергичный и опасный, горячо ратовавший за своего протеже; все вы хорошо его знаете. Хотя его имя у всех на устах, среди вас нет никого, кто решился бы его назвать, ведь у него есть три вещи, внушающие страх, — его шпага, его пистолет и его язык. Этим трем вещам я бросаю вызов. Я назову его — это Клемансо!»
9 	Дерулед Поль (1846—1914), французский политический деятель, литератор. Участник подавления Парижской коммуны 1871 года, организатор и лидер консервативной шовинистической «Лиги патриотов» (1882—1889), один из главных пропагандистов буланжизма. В 1889 и 1898 годах избирался в Палату депутатов. 23 февраля 1899 года, в день похорон президента Франции Фора, пытался с помощью консервативных военных кругов произвести антиреспубликанский государственный переворот, окончившийся неудачей. В 1900 году был приговорен к изгнанию из Франции, в 1905 году амнистирован. — Прим. ред.

230
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
И еще: «Корнелиус Герц — вражеский агент. То наказание, которое несут его сообщники, справедливо. Позвольте же указать вам на то, что самый ярый, самый преданный и более других виновный помощник Герца избежал народной мести»10.
В истории каждой страны бывают такие эпизоды. Сбережения граждан были потеряны, государственные средства разворованы или потрачены без пользы. Члены законодательных органов или даже министры брали взятки, пользовались незаконными привилегиями или действовали в интересах влиятельных лиц. По-видимому, их красноречие и сами их голоса были куплены. Среди политиков, которые бесспорно были виновны, находились и те, кто не являлся преступниками, но скомпрометировал себя неблагоразумными или откровенно опасными связями. Были и те, чьи совершенно невинные по сути знакомства и дружеские отношения придавали им своего рода видимость виновности. В ситуации, когда все подозревали всех, когда мотивы любых поступков ставились под сомнение, когда в кулуарах циркулировали целые списки «подозрительных» имен, политика могли погубить даже вполне законные действия и, казалось бы, благонадежные знакомства. Однако, человек безупречной честности всегда может прибегнуть к одному проверенному способу защиты: настолько образцовому, строгому образу жизни, чтобы книгу домашних расходов можно было предъявить всему миру, чтобы иметь возможность с гордостью обнародовать все источники денежных поступлений. Этим средством Клемансо мог воспользоваться без опасений. Обращаясь к своим избирателям, он говорил: «Моя жизнь — это открытая книга, и я вызову на дуэль всякого, кто найдет в ней какую-либо роскошь, кроме верховой лошади, содержание которой обходится мне в пять франков в день, и пистолетов стоимостью в пятьсот франков».
Впрочем, у противников Клемансо в запасе был еще ряд обвинений. Потерпев поражение во время Панамской аферы, противники Клемансо атаковали его, вооружившись новым оружием. С попустительства французского кабинета были обнародованы документы, предположительно исходящие из
10 	«Тигр. Жорж Клемансо, 1841—1929». Георг Адам. — Прим. брит, издателя.

КЛЕМАНСО
231
Форин оффис. Они должны были доказать, что Клемансо находится на жалованьи британского правительства. Поскольку это были явные подделки, прямая атака на Клемансо в кабинете министров с треском провалилась, однако слухи об этом распространились удивительно быстро и широко. Говорили: «Теперь-то мы знаем, почему он противился нашим колониальным приобретениям, теперь ясно, почему помешал французским войскам войти в Египет и чуть не помешал операции в Тунисе». На каждой встрече ненавистники Клемансо с удовольствием кричали: «О, английский шпион!» Он потерпел поражение на выборах в Варе и покинул его, преследуемый насмешками и улюлюканьем толпы. Редко когда в мирное время политик подвергался такой жестокой травле. Это были действительно черные дни, некогда высокомерный победитель был почти мгновенно растоптан своими противниками.
«Сеявший отчаяние сам его пожинает,
Победитель лишился своего трона.
Судья, определявший судьбы других,
Сам просит пощады».
Нет, он не просил пощады, никогда. Непокорный и не сломленный, он в одиночку противостоял всей взбешенной Франции.
После того, как Клемансо был исключен из состава правительства, его голос уже не мог звучать так громко. Ну и что? У него в запасе было другое оружие. Он написал столько, что, если собрать его труды вместе, они составили бы более ста томов. Клемансо#в основном, писал для того, чтобы заработать себе на хлеб, но не только — он писал ради чести и славы. И все, что вышло из-под его пера, пользовалось большим успехом. Поэтому он выжил, выжил не только для того, чтобы остаться на плаву, но и для того, чтобы перейти в наступление, чтобы покорить своих врагов. Тем временем,Франция стояла на пороге самого ужасного скандала в новейшей истории. Клемансо как нельзя лучше проявил себя в деле Дрейфуса. В данном случае ему пришлось противостоять силе, которую французы почитали священной — французской армии. На не¬

232
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
го, как и раньше, ополчились церковь, общественное мнение, пресса и высший свет. Но в этот раз к ним присоединилась еще и могущественная организация, от штыков которой в скором будущем зависело сохранение свободы Европы. Генералы хором кричали: «Внося раздоры в руководство армией, Вы ставите под угрозу безопасность нашей страны». — «Неужели вы хотите, чтобы мы бросили ваших сыновей в мясорубку войны?» — воскликнул генерал де Пеллье на одном из судебных заседаний по делу Дрейфуса. Но, в конце концов, суть вопроса сводилась к тому, был Дрейфус предателем или нет. Он был невиновен. И все же Франция разделилась на противоборствующие лагеря. Рушились семьи и дружеские связи, но душа Франции устояла перед этим затмением, правда и справедливость восторжествовали, и по мере того, как Клемансо одерживал победы на пути восстановления истины, восстанавливалась и его собственная репутация. Ему удалось вновь занять достойное место в политике. Какое-то время он даже исполнял обязанности премьер-министра.
Таков был тот человек, который, вооруженный огромным жизненным опытом и накопленным за полвека умением отражать яростные нападки противников, был призван встать у руля Франции в самый тяжелый период войны. Многие французские генералы были дискредитированы, их планы полностью провалились. На фронте постоянно вспыхивали восстания, подавить которые удавалось лишь с большим трудом. Париж накрепко запутался в сетях интриг. Великобритания истекала последними каплями крови в Пашенделе, Россия потерпела поражение, Италия была почти что задушена, а Америка — слишком далека от происходящего. Враг же был полон сил, он возвышался над горизонтом, подобно башне, и казался совершенно неуязвимым. Именно в тот момент, когда уже были перепробованы все мыслимые комбинации, этого бесстрашного старика пригласили стать фактическим диктатором Франции. Он вернулся на политический Олимп так

КЛЕМАНСО
233
же, как Марий возвратился в Рим: многие сомневались в нем, почти все — боялись, но были уверены, что его приход неизбежен, поскольку без него Франция погибнет.
Именно в это время я близко познакомился с Клемансо. До этого мы встречались несколько раз, но только по делам. Мои обязанности главы Военного министерства часто приводили меня в Париж и заставляли тесно сотрудничать с членами французского кабинета. Хорошие отношения с Ллойд Джорджем также позволили завязать ряд полезных знакомств. Я провел у Клемансо полчаса в то утро, когда он формировал кабинет министров. Я присутствовал, когда он произносил речь на первом заседании правительства. Мой друг и коллега — Альбер Тома11 — через день или два после этого лишился своей должности. Франция и Великобритания были связаны слишком тесно, для того, чтобы можно было решиться сказать что-то против Клемансо, не нарушив тем самым работу отлаженного механизма межгосударственного сотрудничества. Я надеялся, что достаточно ясно выразил свое мнение по этому поводу; тем не менее/мистер Тома при поддержке социалистов провозгласил, что назначение Клемансо на должность премьер-министра «угрожает национальной безопасности». Конечно же, такое заявление стало для него роковым.
Я также слышал, как Клемансо отвечал на вопросы на заседании кабинета. Бесспорно, иностранцу, лишь поверхностно знакомому с языком и только опосредованно ощущающему создавшуюся политическую атмосферу, очень трудно судить о таких состязаниях ораторов. Я полагаю, что Клемансо больше, чем какой-либо другой французский политик, следовал принципам дискуссии, принятым в Палате общин. Сущность дебатов в Палате общин составляет
11 	Тома Альбер (1878—1932), французский политический деятель, историк. С 1910 года депутат парламента от социалистической партии (СФИО), один из лидеров реформизма. В годы Первой мировой войны 1914—1918 годов социал-шовинист. В 1915—1916 годах государственный секретарь, а в 1916—1917 годах министр вооружения. В мае 1916 года и в апреле - июне 1917 года посетил Россию с целью активизировать ее действия в войне, один из создателей и в 1920—1932 годах председатель Международной организации труда при Лиге Наций. Автор ряда исторических трудов, из которых наиболее значителен — «Вторая империя. 1852—1870». — Прим. ред.

234
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
следование строго определенным правилам. Английская политическая жизнь утроена мудро: обычная речь, рядовые увещевания, адресованные избирателям и просто широкой публике, в Англии не приводят к сколько-нибудь заметным последствиям. Для этого необходимо показать глубокое знакомство с предметом и по-настоящему затронуть чувства слушателей. Клемансо, бесспорно, владел этим искусством: он вышагивал вдоль трибуны, не пользовался записями, в руках у него не было не только записной книжки, но и вообще ни единого клочка бумаги. Клемансо не говорил, а буквально пролаивал грубые, короткие предложения, как будто мысли ломалась у него в голове. Он был похож на дикого зверя, с рычанием вышагивающего взад-вперед за решеткой, в то время„как его окружало всего лишь собрание людей, которые готовы были отдать что угодно, лишь бы избавиться от его присутствия, но чувствовали, что, пока он здесь, они обязаны подчиняться. Полагаю, дело было не в словах или какихлибо разумных доводах. Естественная реакция слушателей была словно заморожена страданием, всех сковывало сознание страшной опасности, которая с каждым днем становилась все ближе, ужасные предчувствия и, наконец, смертельная усталость. Оставалось только разыграть последнюю, отчаянную ставку. Франция решилась отпереть клетку и позволить своему Тигру перескочить через опоясывавшие ее рвы и броситься на врагов. Чтобы понять происходящее, были не нужны ни красивые слова, ни аргументы. С шипением и рычанием старый, но оттого не менее свирепый и бесстрашный хищник ринулся в бой.
Именно так началась последняя схватка с Германией не на жизнь, а на смерть. Она длилась почти год. За это время на величайшего сына Франции обрушились потоки клеветы, он получил не одну рану. Расправа с явными предателями была всего лишь намеком на тот террор, который мог начаться, когда того требовала государственная необходимость или настроение толпы. Человек, виновный не более чем в интеллектуальной экстравагантности, занимающий высшую государственную должность, в Венсене едва не лишился своего поста. Простого знакомства или дружеских отношений с

КЛЕМАНСО
235
людьми, которые раньше занимали вполне прочное положение в обществе, было достаточно, чтобы любой, даже самый выдающийся государственный деятель, оказался как минимум под угрозой ареста. Клемансо явился одним из вдохновителей террора, но никто не имел больше оснований жаловаться на него, чем немцы.
Поскольку я был иностранцем, Клемансо иногда выслушивал от меня вещи, говорить которые он позволял не многим французам. «Бесспорно, было бы мудро объединить всех вокруг себя и забыть все прошлые разногласия. Выдающиеся люди зачастую ставят себя в такое положение, из которого не могут выбраться самостоятельно. В Англии мы обычно помогаем им выбраться из этого положения и перестать походить на рыбу, вытащенную на берег. Конечно же, у нас бывают разногласия, но мы всегда стараемся держаться вместе». Его глаза заблестели, он покачал головой, и его сухое монголоидное лицо озарила ироничная, всезнающая улыбка.
Однажды он сказал мне: «Я не придерживаюсь никакой политической системы и не признаю политических принципов. Я — человек, который решает проблемы по мере их возникновения и так, как подсказывает мой жизненный опыт». Быть может, он выразился несколько иначе: «Я поступаю в соответствии с собственным видением вещей». Клемансо напомнил мне о письме мсье де Камора к сыну: «Все принципы одинаково правильны или одинаково ложны — все зависит от обстоятельств». Я думаю, Клемансо был прав, в тот момент имело значение только одно - победа над Германией.
Тем временем ситуация стала почти катастрофической. Немцы снова были на Марне. С холмов Монмартра можно было увидеть линию горизонта, озаренного вспышками артиллерийских снарядов. Американцы застряли в Шато-Тьерри. Под Парижем было расположено несколько крупных военных складов и авиационных заводов; нам пришлось готовиться к их эвакуации и строить новые оборонительные сооружения дальше к югу, а это значит, что мне постоянно приходилось бывать во французской столице. До войны каждый мог с полным основанием заявить: «Мы полны сил, но и противник тоже». После того, как она закончилась, можно

236
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
было сказать только одно: «Мы почти выбились из сил, но и враг смертельно устал». Однако, пока война шла, оба эти утверждения казались равно абсурдными. До того, как Германия потерпела поражение, она казалась непобедимой, и только Клемансо придерживался противоположного мнения. Однажды в своем кабинете в военном министерстве он сказал мне слова, которые затем повторил с трибуны: «Я буду биться под стенами Парижа, и в самом Париже, и за ним». Все знали, что это не было пустым хвастовством. Париж вполне мог превратиться в руины так же, как Ипр и Аррас, но даже сдача Парижа не смогла бы подорвать решимость Клемансо. Он готов был, фигурально выражаясь, нагнетать давление пара до тех пор, пока не выиграет или пока котел не взорвется, и все вокруг не погибнет. Он не надеялся на посмертное воздаяние, ему было семьдесят семь лет, и он с упоением дразнил смерть. Воистину счастлива нация, которая в тот момент, когда решается ее судьба, может обрести такого властителя.
После того, как победа была одержана, Франция могла показаться стороннему наблюдателю неблагодарной. Бесцеремонно и со всей возможной быстротой она отодвинула Клемансо на самые задворки политической жизни. В принципе никто не вправе обвинять французов, но все же они могли бы вести себя более корректно. После окончания войны Клемансо был в полном смысле слова великим государственным деятелем. Он преодолел громадные трудности. Действуя от лица Франции, он заключил мир на условиях столь выгодных, что они вызвали раздражение союзников. И,тем не менее. Франция была разочарована, Фош был разочарован. Личные разногласия также сыграли свою роль. Клемансо до последнего оставался верен своим принципам, но его, в конце концов, загнали в угол. Его президентство превратилось в пустую формальность. Тигр Оправился домой, чтобы, как все полагали, умереть там. Но проходили годы, а он оставался жив, больше того, сохранял полное физическое и душевное

КЛЕМАНСО
237
здоровье. Он был готов в любой момент облачиться в доспехи и ринуться в бой, и, конечно же, он чувствовал свою силу. Гордый, как Люцифер, он облачился в блестящие одежды своей бессмертной славы. После того,как Клемансо вернулся из путешествия по Индии, его спросили: «Что Вы собираетесь делать дальше?» И он гордо ответил: «Жить, пока не умру».
Каждый раз, как политическая необходимость приводила меня в Париж, я звонил Клемансо. Он отвечал: «Я никого не приглашаю, но если Вы приедете, я буду рад». Однажды он даже снизошел до того, чтобы в свойственной ему неподражаемой манере сказать старшей дочери: «Мистер Уинстон Черчилль очень далек от того, чтобы быть врагом Франции». Впоследствии она передала мне эти слова. В последний раз мы виделись за год до его смерти. Маленький дом на улице Франсуа, небольшая комната, являвшаяся одновременно библиотекой и гостиной. На дворе зима, а комната, кажется, не отапливается. Есть большой камин, но он полностью забит книгами. Очевидно, что как минимум этой зимой огонь в нем не разводили. Я жалею, что мне пришлось снять пальто. На пороге появляется старик, в своей знаменитой черной тюбетейке, в перчатках и как следует закутанный. В нем нет ничего от красоты Наполеона, но есть что-то напоминающее величественность, с которой тот держался на острове Св. Елены. Впрочем, это было даже что-то более древнее, чем Наполеон, Клемансо был похож на римлянина. Бесстрашие, гордость, бедность, последовавшая за лишением власти, великолепие павшего величия, несгибаемая сила духа, готовность противостоять и этому миру и высшему — все это напоминало героев античности.
Он сказал^ мне: «Мистер Черчилль, меня всегда восхищала та любовь, которую англичане питают к лошадям. Мне удалось открыть причину этой любви. Посмотрите на их кавалерийских лошадей, а лучше всего на лошадей в артиллерии. Нигде и никогда лошади не содержались так хорошо. Я скажу вам, почему англичане обожают лошадей. Англичане — моряки, они практически живут на море, не покидая палубы, и только по праздникам могут возвращаться на твердую землю.

238
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Словом, они любят животных, особенно лошадей, потому, что никогда не видят их на море».
И еще одно: «Когда я был в Индии, я видел ряд вещей, которые Ваши люди обычно не замечают. Я прогуливался по базарам и у фонтанов. У меня был хороший переводчик, и многие подходили ко мне и говорили со мной. Ваши английские офицеры очень грубы с индусами, они практически не общаются друг с другом, и все же англичане считаются с их политическими симпатиями. Это порочный круг. Французы ведут себя несравненно более вежливо, но мы никогда не позволяем обсуждать принципы нашего правления».
«Мистер Ллойд Джордж в настоящее время является врагом Франции. Он сам говорил мне, что англичане никогда не будут друзьями французов, кроме тех случаев, когда Франция слаба или подвергается опасности. Я очень зол на него. И все же я рад, что он был с нами, когда это произошло».
Однажды я упомянул одного французского государственного деятеля. Он ответил: «Нет, я не могу обсуждать французскую политику с иностранцем. Извините меня, но есть несколько имен, которые я избегаю произносить. Приезжайте когда захотите». И уже в дверях добавил: «До свидания».
Эти строки я получил от дочери Клемансо: «С памятью моего отца связывают легенду, которую раньше рассказывали про моего деда — Бенджамена Клемансо. Говорят, будто бы он желал быть похороненным стоя. Если бы он и в самом деле выразил такое желание, оно было бы удовлетворено с тем безграничным уважением, которое мы питаем к его памяти. Это уважение распространяется на все, к чему он прикасался. Я чувствую это особенно остро потому, что я его старшая дочь, я работала вместе с ним почти что ежедневно, мы были очень близки, он делился со мной самыми сокровенными мыслями. Как бы то ни было, он сам в мельчайших деталях продумал все, что касалось места его последнего приюта. Если однажды Вы приедете навестить его могилу, безымянную, без какой бы

КЛЕМАНСО
239
то ни было надписи, я думаю, это уединенное место, где слышен только шепот ветра в ветвях деревьев и журчание ручья в ущелье, произведет на Вас глубокое впечатление. Он желал в одиночестве вернуться в землю своих отцов, в Клемансо дю Коломбье, в сердце лесов Вандеи, туда, откуда несколько веков назад пришли его предки».

Король Георг V

Правление короля Георга V следует считать одним из самых значимых и памятных в истории Англии и Британской империи. История не знает другого царствования, в которое во всем мире произошли бы столь заметные изменения; никогда еще образ жизни, манеры и сам взгляд на вещи не менялись настолько фундаментально; никогда знания о мире, наука, экономика и власть человека над миром не росли так стремительно. В самом деле, темпы эволюции общества в эти годы превосходят всякое сравнение. Великие потрясения тех лет стали роковыми для большинства империй, монархий и политических организаций как в Европе, так и в Азии. Большую часть земного шара, который во времена королевы Виктории был озарен тихим светом законности и спокойствия, стали сотрясать штормы и анархия. Великие нации, в девятнадцатом столетии завоевавшие свободы, с надеждой создававшие представительные органы, которые должны были обеспечивать реализацию этих свобод, утратили их или добровольно отдали себя во власть диктаторов. По всему миру, и в регионах^ населенных самыми цивилизованными и образованными народами, и в варварских странах, все проявления индивидуальной свободы, все попытки отстоять права человека перед государством были фактически сведены к нулю. Демократические государства последовательно отвергали сокровища свободы, завоеванные ценой многовековой борьбы и огромных жертв. Волна дикого бунта смела не только старые феодальные пережитки, но и либеральные ценности.
И все же осталось одно великое государство, где правит закон, где уважают свободу, где каждый гражданин может без страха отстаивать свои права перед властями, свободно критиковать политику и политиков. В самом сердце Британской

242
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
империи находится один из самых древних и уважаемых политических институтов. Институт этот, как никогда, далек от кризиса или распада, он не просто смог противостоять натиску бурь нашего века, напротив, испытания стали для него источником новых сил. Британская монархия устояла перед землетрясениями, ветрам времени не удалось согнуть ее, а бурным волнам - потопить. Это действительно блестящее, потрясающее достижение противоречит направлению развития нашей эпохи. Своим сохранением монархия не в последнюю очередь обязана личности мудрого, доброго и по-настоящему благородного короля, чей земной путь уже закончен.
Отец последнего короля скончался в момент жестокого политического кризиса. Большой Совет, собравшийся в Сент-Джеймском дворце, чтобы провозгласить Георга V королем, увидел перед собой человека, напуганного объемом ответственности, ложащейся на плечи законного наследника монархов, правивших страной на протяжении тысячи лет. Почти все члены Совета почувствовали сострадание и симпатию к тому, кому предстояло унаследовать древнее бремя и славу своих предков. Некоторые из них, возможно даже большинство, терзались плохими предчувствиями. Однако, в тот момент никто не мог предвидеть ужасную, разрушительную катастрофу, к которой стремительно шли Европа и весь мир. Судьба нашей страны была неясной, она переживала трудные и беспокойные времена. Партии сцепились в беспощадной политической схватке. Всех взволновало вето, наложенное Палатой лордов на акт о гомруле, напуганной ростом влияния социалистов. Но все же никто и предположить не мог, что мир стоит на пороге нового «Армагеддона».
Я думаю, следует опустить подробности. Палата лордов не проголосовала за бюджет, принятый либеральным большинством Палаты общин. Казалось, лорды бросают вызов давно и прочно сложившемуся порядку принятия биллей, касающихся финансовых вопросов. За этим последовали общенациональные выборы, англичане выразили свою волю, в результате либералы сохранили за собой большинство в Палате общин, и к власти вернулось то же самое правительство. В ситуации, когда вторые выборы подряд приводят к власти одну

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
243
и ту же партию, казалось естественным создать четыреста или пятьсот новых пэров, голоса которых помогут провести через Палату лордов решение, выражающее волю народа.
Именно в этом состояла первая проблема нового царствования. Сейчас эти события уже стали частью истории, теперь мы знаем, что проблема решилась сама собой, и поэтому недооцениваем ее остроту. Однажды, много лет спустя после упомянутого кризиса, я рискнул спросить Его Величество, какой период его царствования кажется ему самым напряженным — конституционный кризис или мировая война? Он ответил: «Мне было гораздо тяжелее во время конституционного кризиса. В войну мы все были едины, мы должны были либо потонуть, либо выплыть все вместе. Но тогда, в первый год моего правления, нация была расколота». Каждому ясно, что огромное большинство друзей короля, весь круг, в котором он вращался, были глубоко оскорблены ужасной, но, по-видимому, неизбежной перспективой создания сотен новых пэров. Такой прецедент уже имел место в царствование королевы Анны, но тогда была создана всего дюжина пэров, причем с вполне определенной целью - провести конкретные политические меры. Теперь же планировалось что-то вроде фабрики высшей аристократии; масштаб этого явления, несомненно, должен был сыграть роковую роль в судьбе Палаты лордов. И все же, если бы Палата лордов продолжала накладывать вето на все решения Палаты общин, королю пришлось бы прибегнуть к этой печальной, но необходимой мере.
К концу 1910 года премьер-министр, мистер Асквит, подал королю прошение о роспуске Палаты общин, уже втором за год. Он также попросил Его Величество гарантировать, что, если решения нового созыва Палаты общин (третьей с начала кризиса) будут по-прежнему блокироваться Палатой лордов, Его Величество согласится наводнить Палату лордов новыми пэрами и таким образом разрушить существующее в ней ненормальное консервативное большинство. Без сомнения, король глубоко страдал. Ударом для него стало уже то, что премьер-министр пришел к нему не один, а в сопровождении лидера Палаты лордов — лорда Кру. Мистер Асквит поступил таким образом, зная, что лорд Кру — один из ближайших дру¬

244
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
зей короля и его присутствие облегчит монарху принятие этого болезненного решения. В конце концов, король принял требуемое решение. Если бы он отказался, то премьер-министр и весь кабинет подали бы в отставку. Такая перспектива была неприемлемой, потому что на грядущих выборах они, без сомнения, должны были получить поддержку подавляющего большинства избирателей. Это соглашение, конечно же, осталось тайной, о которой знали только король и его первый министр.
Всеобщие выборы были проведены. Новый созыв Палаты общин принял парламентский акт большинством в 150 голосов. Палата лордов собиралась упрямо стоять на своем. Король дождался подходящего момента и упомянул, что он склоняется к тому, чтобы пойти на расширение состава Палаты. После этого намека лорды дали акту законный ход, и в самом скором времени он был одобрен королем. Это должно было стать, и действительно стало, прелюдией к принятию акта о гомруле.
Оглядываясь назад, мы приходим к выводу, что решительное поведение короля в ходе этого кризиса, касающегося вопросов| не в полной мере отраженных в конституции, было правильным и даже мудрым. Парламентские акты — это законы нашей страны. В данном случае устойчивое консервативное большинство Палаты лордов отказывалось считаться с новым соотношением сил в стране и тем самым нарушило сложившееся конституционное равновесие между двумя палатами. Ирландия, которая, как выяснилось, двигалась по пути, намного более опасному, чем казалось в то время, смогла, наконец, самостоятельно управлять своей внутренней политикой и одновременно лишилась возможности серьезно влиять на политическую жизнь Британской империи.
Я уделил так много внимания этому отрезку истории потому, что он должен считаться одним из важнейших, если не самым важным, примером того, как монарх мог трактовать конституцию по своему усмотрению. Значение указанного эпизода усиливается и тем, что с ним столкнулся король, едва вступивший на трон. Помимо прочего, он подчеркивает редкую честность и проницательность короля Георга V, точно уловившего дух британской конституции в то время, когда ее текст уже давно оформился и стал незыблемым. Англия сно¬

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
245
ва вступала в период политической борьбы. Ольстер угрожал вооруженным восстанием в ответ на любую попытку британского правительства подчинить эту часть Ирландии Дублинскому парламенту. Ольстерцы ввозили оружие из-за границы и создавали собственные вооруженные силы.
Ответные меры были приняты и ирландскими националистами. Противостояние оранжевых и зеленых, за которыми скрывалась давняя вражда протестантов и католиков, становилось все более угрожающим. При этом симпатии могущественной Консервативной партии, большинства влиятельных чиновников, финансистов и политиков, словом, большей части британской элиты были на стороне Ольстера. Больше того, они обещали помочь жителям Ольстера. Недопонимание, связанное с передвижением королевских регулярных частей, привело к случаю, который уже был неоднократно описан — все офицеры подали в отставку, но их прошения не были удовлетворены. Несмотря на то,что происходящее нельзя было назвать мятежом в полном смысле слова, это была хорошо организованная акция пассивного сопротивления. Не случайно в историю эти события вошли под названием Куррагский инцидент. Легко представить, как тяжело переживал это к]эоль — глава вооруженных сил страны.
Помимо этих печальных событий, помимо того, что Ирландия стремилась разорвать связь с Англией, страну потрясли и другие выступления. Движение суфражисток перешло к насильственным действиям. Воинственность в те дни стала нормой. Улицы городов стали ареной отвратительных столкновений, участницы которых зачастую попирали все приличия. В тюрьмах суфражистки сотнями объявляли голодовку, и их кормили насильно. Одна из этих несчастных существ совершила самоубийство, бросившись под копыта лошадей на скачках в Дерби. Лейбористы развертывали все более активную агитацию, защищая идеалы разраставшейся Социалистической партии; стачки и беспорядки на промышленных предприятиях происходили то в одной, то в другой части страны. И, наконец, все это перекрывал тревожный, предостерегающий ропот, возвещающий приближение опасности за пределами Британской империи — мировой войны.

246
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
В те годы именно институт монархии и растущее уважение к личности Георга V сохраняли государственное единство. Без него страна была бы буквально разорвана на части жестокой внутриполитической борьбой, которая временами перерастала чуть ли не в гражданскую войну. Монархия также способствовала проведению единой внешней политики и защите страны. Среди внутренних потрясений и растущей внешней опасности король пережил самые трудные, печальные дни своего царствования. В то время Георг V еще не располагал тем влиянием, которое корона и он сам приобрели к концу этого длинного царствования, но ему давало силу то, что он безоговорочно придерживался конституции. Король пытался смягчить противостояние партий и сохранить в неприкосновенности права и свободы англичан. Молча и терпеливо он укреплял свои позиции и вскоре завоевал прочное уважение всех слоев общества. Так упорно заботился он и о росте боеспособности английского флота, который в то время, бесспорно, был самым сильным в мире. Именно с флотом была связана юность короля Георга. Он командовал военными кораблями, был знаком со всеми, даже самыми неприятными, сторонами жизни на флоте, прекрасно знал морских офицеров и матросов.
И вдруг, неожиданно, во всяком случае на взгляд простого обывателя, ясное небо прочертили удары молний — началась мировая война.
Здесь не место спорить о том, могла ли более жесткая позиция Великобритании отсрочить нападение Германии. Я полагаю, король Георг впоследствии весьма раскаивался в том, что по совету сэра Эдуарда Грея написал столь уклончивый ответ на эмоциональное послание президента Франции Пуанкаре. Конечно же, как и каждый из его министров, Георг V понимал, что для Британии жизненно необходимо вступить в войну единой и сильной страной. Также не подлежит сомнению и то миролюбие, которым было отмечено все правление короля Георга, он стремился избежать огромной опасности, которую представляло собой вступление в войну вопреки общественному мнению. Впрочем, это миролюбие имело вполне определенные границы, Его Величество отнюдь не стремился сохранить мир любой ценой. Нерешительность, очевидные

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
247
колебания Великобритании в таких важных вопросах — это всего лишь неотъемлемая часть цены, которую мы вынуждены платить за конституционную демократию. Впрочем, мы стократ искупили эти колебания несгибаемой решимостью в достижении цели, проявленной всей нацией, всей империей на протяжении этих пятидесяти двух страшных месяцев. Решившись вступить в войну, нация проявила единую волю, легко подавившую выступления всех внутренних противников.
Мы помним короля накануне «Армагеддона». Он использовал все свое влияние, все свои способности, чтобы найти удовлетворительное решение ирландской проблемы и сделать так, чтобы Британия встретила грядущие тяжелые испытания единой и сильной. Конференция, собранная Его Величеством в Букингемском дворце, могла стать началом переговоров между враждующими партиями, ведь соглашение, к которому стремились политики с обеих сторон, могло быть достигнуто только этим путем. Однако, война прервала естественный ход событий и заставила отложить решение ирландской проблемы на неопределенное время.
Король и его преданная супруга бросили все силы на то, чтобы помочь своей стране, и стали примером для всех своих подданных. Король неустанно инспектировал формирующиеся армейские части, которые, увы, несколько месяцев не могли получить оружие. День за днем он ободрял министров и помогал им в выполнении их обязанностей. Как только его старший сын достиг призывного возраста, он позволил ему отправиться на фронт, где принц (будущий король Эдуард VIII), как и любой другой младший офицер, почти постоянно находился в окопах, под артобстрелом и оружейным огнем. Принц говаривал: «У моего отца четыре сына, поэтому я могу быть совершенно спокоен». Но и второй сын Его Величества, нынешний король Георг VI, также подвергал себя опасности. Он служил на флоте, и его корабль принимал участие в самом крупном морском сражении в истории — в битве у берегов Ютландии. Сам король Георг часто посещал зону военных действий; многочисленные фотографии, на которых Его Величество запечатлен в стальной каске, являются неоспоримым свидетельством бесчисленного множества случа¬

248
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ев, когда ему приходилось бывать под вражеским обстрелом и рисковать собой. В ходе одного из таких визитов произошел несчастный случай. Лошадь короля, испуганная громовыми приветствиями британских воинских частей, встала на дыбы и упала назад, всей тяжестью обрушившись на седока, жестоко его помяв. Несколько месяцев спустя я подал прошение об отставке, которое было удовлетворено, и зашел попрощаться с Его Величеством. Я был буквально шокирован тем, что он, очевидно, еще не оправился от ран и был очень слаб, что, конечно же, тщательно скрывали от окружающих.
Тем временем агония войны продолжалась. Правительства и министры почти падали от усталости. А король всегда был готов протянуть им руку помощи, найти новые решения, которые позволили бы облегчить трудный путь его народа и Британской империи к победе, позволить англичанам более полно выразить патриотические чувства. Все стояли твердо, ни одно звено в цепи не подалось, но основанием, на котором зиждилась мощь Великобритании, был институт наследственной монархии и государь, так полно воплотивший в себе его дух. Наконец^ришла победа, победа полная, абсолютная и безусловная. Это был триумф, почти не имевший равных по своей полноте и, бесспорно, самый величественный в мировой истории. Все короли и императоры, против которых сражался Георг V, потерпели поражение или лишились престола. Букингемский дворец вновь окружила ликующая толпа. Это был уже не тот искренний, горячий энтузиазм людей, мало знавших о войне, как в августе 1914 года. С выстраданной радостью, непередаваемым облегчением и глубокой благодарностью его народ и его Империя приветствовали государя, чей трон, основанием которому служили закон и свобода, выстоял, невзирая на самые яростные, пугающие атаки.
Разочарование явилось тенью победы. После чрезмерных усилий всегда наступает прострация. Последствия даже самой успешной войны всегда бывают длительными и жестокими. Годы, последовавшие за Великой Войной, были крайне тяжелыми и бурными, не в последнюю очередь из-за условий мирного договора, который позволили заключить своим правителям ошалевшие от демократии народы. Пронзительные

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
249
голоса, раньше заглушаемые залпами орудий и общенациональным стремлением к победе, зазвучали, как никогда, громко. Центробежные процессы, ранее сдерживавшиеся общей опасностью, вновь стали набирать обороты. Слабые народы, которых Великобритания прикрывала своим щитом от завоеваний, использовали накопленные силы против страны, заботливо охранявшей их спокойствие в военное время. В этой ситуации король вел себя как нельзя более хладнокровно. Когда мистер Ллойд Джордж вернулся из Парижа после заключения мирного договора, Его Величество совершил беспрецедентный шаг — он лично встретил Ллойд Джорджа на вокзале Виктория и отвез его в Букингемский дворец в собственном экипаже. Этот поступок можно назвать историческим в полном смысле слова.
Основными событиями послевоенной политической жизни в нашей стране стали, во-первых, постепенное вытеснение либералов социалистами, во-вторых, формирование альтернативного правительства влиятельными, но постоянно конфликтующими между собой силами, с их проповедью разрушительных теорий и мечтой о мире, фундаментально отличающемся от той единственной цивилизации, которую человечество смогло построить за сотни лет испытаний и ошибок. Отношения Георга V с мистером Рамсеем Макдональдом и социалистами являются одним из значимых эпизодов его царствования. И в этой ситуации Его Величество руководствовался уважением к духу конституции, парламентскому правительству. Он исходил из убеждения, что монарх обязан быть полностью беспристрастным и соблюсти свой конституционный долг по отношению к любой партии, способной сформировать парламентское большинство, вне зависимости от ее политической программы. И если политический баланс и был поколеблен, то исключительно по вине социалистов, корона же всегда оставалась в высшей степени лояльной.
Георг V, вознесенный над классовой и политической борьбой, смотрел на мир с уникальной точки зрения. У него было только одно честолюбивое устремление — быть хорошим государем для всех своих подданных. Он неизменно поддерживал все, что могло способствовать национальному единству. Его

250
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Величество поддерживал, разумеется, в рамках конституционного процесса, все законы, направленные на укрепление Британской империи. Точно так же любой лидер политической партии, имеющей большинство в Палате общин, или в случае внутрипарламентского конфликта/ любой, кто был в состоянии возглавить нижнюю палату, мог рассчитывать на всемерную помощь и поддержку с его стороны. Король Георг мог бы с полным основанием повторить известную фразу: «Доверяйте людям». Он никогда не опасался британской демократии, да и не имел таких оснований. Он смог примирить новые политические силы (лейбористов и социалистов) с конституцией и монархией. Этот грандиозный процесс ассимиляции, то есть включения в нормальную политическую жизнь представителей радикально настроенных миллионов британцев, в будущем, без сомнения, станет объектом пристального изучения историков. С глубоким удивлением иностранные державы и наши американские союзники наблюдали, как король Великобритании и император Британской империи легко и с неподдельной сердечностью сотрудничал с политиками, теории которых предусматривали как минимум уничтожение всех существующих институтов власти, а они сами буквально только что организовали всеобщую забастовку.
Целью этой политики было формирование единого национального политического пространства, построенного на фундаменте конституции. К удивлению всего мира, эта цель была достигнута. Такого рода процесс вполне мог занять целое столетие и привести, помимо всего прочего, к разрушению национальных политических традиций, Георгу V удалось успешно завершить его в течение одного царствования. Стремясь к указанной цели, он вдохнул новую жизнь в идею конституционной монархии. Многие правители и народы взирали на него и его страну с завистью и восхищением. Георг V также оживил дух нации, сделал чрезвычайно популярной идею наследственной монархии, сам занял исключительное положение и мог рассчитывать не только на преданность, но и на искреннюю любовь всех своих подданных.
Его Величество также положил много сил на решение ирландской проблемы, причем сделал это, не ущемляя свободу

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
251
действий правительства. Несмотря на огромный риск, он лично открыл первое заседания парламента Северной Ирландии. Он попросил министров предоставить ему возможность произнести речь, обращенную ко всей Ирландии, не только к Северной, но и к Южной. Эффект этой речи можно сравнить только с ударом электрического тока. Плохо это было или хорошо, — я думаю, что в конечном итоге это принесло добрые плоды, — но слова Его Величества стали своего рода рубежом в урегулировании ирландского вопроса, рубежом, после которого повернуть назад было уже невозможно. На следующее утро после подписания соглашения по ирландскому вопросу, король собрал министров в Букингемском дворце и сфотографировался с ними, это был продуманный политический жест, которым он выразил полную солидарность с действиями правительства. Ирландская проблема до сих пор служит источником постоянных противоречий, но самое жестокое разочарование постигло тех, кто участвовал в подписании соглашения.
Больше всего споров вызвали действия короля Георга во время финансового и экономического кризиса 1931 года. Нет никакого сомнения в том, что он использовал свое личное влияние, к тому времени ставшее более чем ощутимым, для того, чтобы сформировать так называемую национальную администрацию. Он искренне хотел спасти страну от банкротства и ненужных потрясений. И тем не менее,его действия выходили за рамки полномочий короны. Всю моральную и практическую ответственность за этот шаг взяли на себя премьер-министр, мистер Рамсей Макдональд и мистер Болдуин. Министры дали совет королю и, естественно, ответственны за то, что именно они посоветовали. Несмотря на то,что этот совет полностью соответствовал личному мнению Его Величества, он нарушал конституционный баланс сил. С другой стороны, формирование национального правительства и то, что оно получило безоговорочную поддержку огромного большинства электората, одержав самую убедительную в истории нашей страны победу на выборах, стало началом эры экономического роста и политической гармонии, которыми в это трудное, полное событиями время не могла похвастаться ни одна другая страна. В то же время это спокойствие и процветание бы¬

252
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
ли куплены дорогой ценой, они существенно снизили жизнеспособность нашей политической системы, а возможно, и эффективность правительства. Однако, очевидные преимущества такого положения вещей были приняты основной массой англичан с восторгом. Четыре года спустя народ еще раз подтвердил свое мнение, решительно одобрив все, что было сделано. Таким образом, в последние годы правления заветное желание короля Георга полностью осуществилось.
Какой контраст являли собой эти четыре мирных года с четырьмя бурными годами, открывавшими царствование Георга V! Он возглавил страну, сотрясаемую конвульсиями жестокой межпартийной борьбы, а оставил спокойной и, по большому счету, единой. Он пережил самую жуткую войну в истории человечества. Он стоят во главе Британской империи в те годы, когда она столкнулась с жестокой, смертельной опасностью. Он видел, как она оправилась от конфликта, не потеряв ни одного звена в длинной цепи своих владений. Он видел, что власть короны и самого монарха окрепла как никогда, а права и свободы отдельных субъектов Британской империи постоянно расширялись. Он мог наслаждаться почти беспрецедентной лояльностью своих подданных. Он видел, как британская корона, которая в прошлом веке казалась многим непросвещенным и не склонным к раздумьям людям, а также большинству левых интеллектуалов не более чем символом, превратилась в важнейшую связующую нить, благодаря которой сохранялось единство Британской империи и Британского Содружества наций. Действительно, хотя такой ход событий противоречил и направлению нашей истории, и общемировым тенденциям, британская корона начала напрямую взаимодействовать со всем^самоуправляемыми доминионами, а их министры при решении важнейших конституционных вопросов желали иметь дело лично с Его Величеством, и только с ним.
Георг V видел, насколько сильно изменились наши привычки, одежда и вообще повседневная жизнь. Женщины получили все политические права и приобрели огромное влияние на политику. Лошадей сменили машины со всеми вытекающими последствиями. Благосостояние каждого клас¬

КОРОЛЬ ГЕОРГУ
253
са необыкновенно возросло. Преступность, жестокие акты насилия и пьянство заметно уменьшились. Британцы стали более вежливыми и более культурными. Свобода прессы процветает, более того, она превратилась в искреннего хранителя чести королевской семьи. Радиовещание позволило монарху говорить со всем народом. В современном мире, среди хаоса и развалин, король Георг V явил нам пример блистательного возрождения значения великой должности, которую ему выпало занять.
Его правление было удивительно завершенным и логичным. Во время празднования юбилея Георга V ярко проявилась та медленно возникшая, но крепкая любовь и уважение его подданных, разбросанных по всему миру. Почтение подданных к короне укреплялось уважением и любовью к монарху. Мы помним, как он принимал поздравительные адреса парламента в Вестминстере, в окружении четырех сыновей. Мы помним его голос, когда он просто и сердечно пожелал хорошего настроения всем мужчинам и женщинам, на всех территориях, на которые распространяется его власть. Когда отпущенное ему на земле время подошло к концу, его царствование было в самом расцвете. Он покинул этот мир легко и спокойно. Стоя на краю вечности, он слабеющей рукой подписал необходимые для Регентской комиссии документы. Георг V умер, окруженный теми, кого любил, согретый уважением всего человечества и печалью своих подданных. Он явил нам прекрасный пример правителя, его царствование — своеобразный источник вдохновения для тех, кто связан с управлением людьми. Следование долгу и в частной жизни, и в публичной, искренность, строгость, неутомимость, отсутствие позерства в сочетании с умением подать себя, спокойствие и умение даже на вершине политического Олимпа сохранить гордое смирение — все эти качества навеки будут связаны с его славным именем.

Содержание
Введение 3
Бывший кайзер 12
Джордж Бернард Шоу 29
Джозеф Чемберлен 44
Гинденбург 64
Борис Савинков 78
Герберт Генри Асквит 90
Лоуренс Аравийский 108
Маршал Фош 124
Лев Троцкий 136
Альфонс XIII 146
Артур Джеймс Бальфур 160
Гитлер и выбор будущего 186
Джордж Натаниэл Керзон 198
Клемансо 220
Король Георг  V 240

Научно-популярное издание XX век: великие и неизвестные
Черчилль Уинстон
Мои великие современники
Перевод с английского Е.Д. Браун Заведующий редакцией О. В. Сухарева Ответственный редактор Е.Р. Секачева Технический редактор Т.П. Тимошина Корректор И.Н. Мокина Компьютерная верстка А.Л. Павловой
Подписано в печать 05.07.2013. Формат 84x108/32 Уел. печ. л. 13,4. Тираж 2000 экз. Заказ № 3253 М.
Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2 953000 — книги, брошюры
ООО «Издательство АСТ»
127006, г. Москва, ул. С адовая-Триумфальная, д.16, стр. 3, пом. 1, коми. 3
Адрес нашего сайта: www.ast.ru
e-mail: astpub@aha.ru
Типография ООО «Полиграфиздат»
144003. г. Электросталь, Московская область, ул.Тевосяна д. 25

Читайте в серии «XX век: ВЕЛИКИЕ и НЕИЗВЕСТНЫЕ» великолепные книги Джеффри Робертса:
«Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь холодной войны» и «Георгий Жуков. Сталинский маршал».
Сталинский рыцарь холодной войны
ВЯЧЕСЛАВ
МОЛОТОВ
Задачей книги Джеффри Робертс было создание портрета великого полководца и героя Второй мировой войны Георгия Жукова «без всяких прикрас, со всеми изъянами и недостатками - портрета, который бы развенчал многие мифы о жизни и карьере Жукова, отразил великую драму его военных побед и поражений и воссоздал его путь по политической стезе с пережитыми стремительными взлетами и падениями».
В этой книге британский историк и публицист Джефри Робертс предлагает смелую переоценку биографии Вячеслава Михайловича Молотова, министра иностранных дел Советского Союза, основная деятельность которого пришлась на 1939-1955 гг., один из судьбоносных периодов в истории нашей страны.
Робертс предлагает поразмышлять о событиях и закулисных играх, которые определили форму и содержание международных отношений в современную эпоху.
Сталинский
маршал
ГЕОРГИЙ
ЖУКОВ

УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
Мои великие современники
Сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль — известный политик первой половины XX века, одна из самых ярких фигур мировой истории; события его личной и политической жизни вошли в легенду. Знаменитый премьер-министр Великобритании стоит в одном ряду с такими яркими и оригинально мыслящими личностями, управлявшими крупнейшими мировыми державами в первой половине прошлого столетия, как Теодор Рузвельт, Шарль де Голль, Адольф Гитлер и Иосиф Сталин.
Черчилль оставил после себя множество талантливых литературных произведений — книг, мемуаров, речей и исследований, за свои достижения в области литературы в 1953 году он был удостоен Нобелевской премии. Черчилль обладал даром яркого и образного слова, позволяющим рисовать убедительную и эмоциональную картину происходящего, он умел, отдав дань чувству, быстро перейти к ясному и четкому политическому языку.
В это издание вошли блестящие очерки Черчилля, посвященные его великим современникам — кайзеру Вильгельму II, Бернарду Шоу, Льву Троцкому, Адольфу Гитлеру, Жоржу Клемансо и др.
Серия:
«XX век: ВЕЛИКИЕ и НЕИЗВЕСТНЫЕ»
Джеффри Робертс. «Молотов. Сталинский рыцарь холодной войны» Джеффри Робертс. «Войны Иосифа Сталина. От Второй мировой до холодной войны, 1939—1953»