Теги: журнал домашняя лаборатория
Год: 2017
Текст
ИНТЕРНЕТ-ЖУРНАЛ
ДОМАШНЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
МАЙ 2017
ДОМАШНЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
Научно-практический
и образовательный
интернет-журнал
Адрес редакции:
homelab@gmx.com
Статьи для журнала направ-
лять, указывая в теме пись-
ма «For journal».
Журнал содержит материалы
найденные в Интернет или
написанные для Интернет.
Журнал является полностью
некоммерческим. Никакие го-
норары авторам статей не
выплачиваются и никакие оп-
латы за рекламу не принима-
ются.
СОДЕРЖАНИЕ
Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII
Мир микробов (продолжение)
Осваиваем статистику (окончание)
Азиды щелочных металлов
Регулирование температуры с AVR-USB-MEGA16
Май 2017
История
Ликбез
83
91
Химичка
99
Электроника
109
Явные рекламные объявления
не принимаются, но скрытая
реклама, содержащаяся в
статьях, допускается и даже
приветствуется.
Редакция занимается только
оформительской деятельно-
стью и никакой ответствен-
ности за содержание статей
не несет.
Статьи редактируются, но
орфография статей является
делом их авторов.
При использовании материа-
лов этого журнала, ссылка
на него не является обяза-
тельной, но желательной.
Никакие претензии за не-
вольный ущерб авторам, за-
имствованных в Интернет
статей и произведений, не
принимаются. Произведенный
ущерб считается компенсиро-
ванным рекламой авторов и
их произведений.
Автоматизация полива цветов
Азотный TEA лазер на воздухе
Используем шокер
Системы
144
Техника
152
182
Английский
Черное облако
Детский сад (окончание)
Короткие рассказы
189
Литпортал
215
340
Биологически активные растения (продолжение)
В мире насекомых (продолжение)
Разное
349
369
По всем спорным вопросам следу-
ет обращаться лично в соответ-
ствующие учреждения провинции
Свободное государство (ЮАР).
При себе иметь, заверенные ме-
стным нотариусом, копии всех
необходимых документов на афри-
каанс, в том числе, свидетель-
ства о рождении, диплома об
образовании, справки с места
жительства, справки о здоровье
и справки об авторских правах
(в 2-х экземплярах).
НА ОБЛОЖКЕ
В этом номере, в разделе «Английский», роман «Черное об-
лако», который был написан астрофизиком Фредом Хойлом (в
1957 г) , а переведен на русский физиком-теоретиком Дави-
дом Франк-Каменецким.
История
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ В ЭПОХУ ЛЮДОВИКА XIII
Эмиль Мань
IV. Внутреннее
убранство дома
В начале XVII в. парижане, по всей видимости, не проявляли особой склонно-
сти к тому, чтобы приобретать недвижимость. Если им позволяли средства и тому
способствовали обстоятельства, они не задерживались надолго в одном жилье.
Охота к перемене мест диктовалась стремлением разнообразить горизонты повсе-
дневной жизни, вот они и путешествовали из квартала в квартал, и чтобы сохра-
нить для себя возможность подобного «бродяжничества», оставались лишь нанима-
телями домов и квартир, а отнюдь не становились их собственниками. Конечно
же, принцы крови, такие, к примеру, как Конде, были обречены на то, чтобы
всю жизнь прожить в одних и тех же стенах, в специально выстроенном для них
дворце. Но знатных сеньоров, которые становились только временными владельца-
ми роскошных домов, взятых в аренду на ограниченное время, тоже было не
счесть.
Но попробовать-то можно. Насколько нам известно, никогда не разрабатывалась
подробная статистика, показывающая, как делили между собой разные классы и
разные социальные группы в период царствования Людовика XIII собственность на
землю и недвижимость в городе Париже. Но нам представляется интересным попы-
таться провести такое статистическое исследование, пусть даже оно окажется
весьма приблизительным. Возьмем за основу четыре тысячи строений, владельцы
которых названы по имени и по социальному статусу (профессии) в рукописных
регистрах, обнаруженных нами в архивах.
Прежде всего, надо отметить, что четыреста из этих четырех тысяч строений
принадлежали не частным лицам, а, так сказать, «учреждениям»: больницам (сто
одиннадцать), учебным заведениям (сто девять), Ратуше (девяносто два), управ-
лению королевским имуществом (шестьдесят семь), гильдиям ремесленников и ра-
бочим общинам (двенадцать), бюро бедноты (шесть), религиозным братствам (два)
и, наконец, театру - это был знаменитый Бургундский Отель (один). Следова-
тельно, оставалось еще три тысячи шестьсот зданий. А они, в свою очередь,
распределялись - в весьма неравных пропорциях и с некоторым отсутствием логи-
ки - не только между разными социальными классами, но и между разными профес-
сиональными категориями, составляющими эти социальные классы.
Тысяча два из них принадлежали буржуазии; церковникам - четыреста сорок
три, не считая тех домов, где священнослужители жили братствами, и строений,
где они служили Господу; адвокатам, прокурорам, секретарям судов, мелким су-
дейским чиновникам, судебным исполнителям, приставам и другим крючкотворам,
то бишь представителям правосудия - четыреста один; тем, кто осуществлял его
в верховных судах или, наоборот, в судах второй инстанции - двести шестьдесят
семь; знатным сеньорам или, по крайней мере, людям, по праву, а то и без оно-
го пользовавшимся дворянскими титулами, - двести тридцать два; врачам, хирур-
гам и аптекарям - сто семнадцать; финансистам и «бизнесменам» - сорок девять;
архитекторам, подрядчикам на строительных работах, каменщикам - сорок восемь;
советникам-секретарям Его Величества - сорок семь; нотариусам - сорок четыре.
Профессии, связанные с торговлей продовольствием или производством продук-
тов питания (то есть профессии, в которых можно было встретить целые орды
ловких мошенников, способных до нитки обобрать простака), - эти профессии,
несмотря на то, что богатых людей здесь было множество, давали, как ни стран-
но, очень мало собственников недвижимости: всего сто восемьдесят один (из них
двадцать девять булочников, двадцать шесть виноторговцев, двадцать три бака-
лейщика, девятнадцать мясников, одиннадцать кондитеров, семь продавцов жарко-
го и так далее). Среди представителей ремесел, связанных со строительством,
их насчитывалось еще меньше - до восьмидесяти восьми (девятнадцать столяров и
плотников, пятнадцать слесарей, четырнадцать формовщиков, восемь кровельщиков
и так далее). Не говоря уж о процветавших в те времена корпорациях изготови-
телей карет и прочих экипажей, амуниции и сбруи, оружейников - таковых уда-
лось насчитать только тридцать два.
С другой стороны, изучая регистры, мы с удивлением констатировали, что и
индустрия предметов роскоши, равно как торговля платьем, вовсе не славились
изобилием собственников жилья. В просмотренных нами документах числится всего
лишь сто пятьдесят семь хозяев мастерских и лавок, причем - опять же странно!
- большая их часть принадлежит вовсе не к кругам тех, кто бойко торговал «то-
варами класса люкс», а, напротив, тех, кто ориентировался на тощие кошельки
(мелкие портняжки, сапожники, чаще - «холодные», старьевщики...) . Среди торгов-
цев, как говорят в наше время, товарами повседневного спроса больше всех были
озабочены наличием собственной крыши над головой свечные мастера: в самом де-
ле, каждый из двадцати пяти представленных в списке (а всего коммерсантов,
торговавших чем-то подобным, в регистре пятьдесят четыре) владел собственным
домом. Правда, эта профессия приносила обильные плоды, которые позволяли ее
представителям разбогатеть чрезвычайно быстро, но - не без проблем и сканда-
лов, если они пытались укрыться от налогов.
Солдаты, транжиры по натуре, обреченные на бродячий образ жизни и привыкшие
к нему, в ту эпоху, когда военные действия возобновлялись с каждой весной,
даже и не мечтали обзавестись частной собственностью - разве что движимым
имуществом. Они увеличили когорту домовладельцев лишь на одиннадцать «любим-
цев Фортуны»: три капитана, один кавалерийский унтер-офицер, заменяющий лей-
тенанта , пять стражников и два гвардейца из королевских швейцарцев. Среди
слуг - только шести лакеям, конюхам и королевским привратникам, равно как и
некоему интенданту знатного сеньора, удалось обеспечить себя жильем, куплен-
ным на собственные сбережения. Зато в списке таких счастливцев не найдешь ни
единого поэта, романиста, драматурга... И все-таки представителей, так сказать,
творческих или гуманитарных профессий никак нельзя совсем уж сметать со сче-
тов - в регистре фигурируют люди не совсем обычные для статуса тогдашнего до-
мовладельца: один книготорговец, два типографа, один библиотекарь (называемый
там «хранителем книг»), один королевский изобретатель (может быть, инженер),
а кроме них - вполне утешительное число художников или ремесленников от ис-
кусства. Речь идет об одиннадцати живописцах, одном гравере, двух органистах,
трех музыкантах-исполнителях на других инструментах, двадцати шести ювелирах,
одном гранильщике или шлифовальщике драгоценных камней (впрочем, может, он и
подторговывал ими) и трех часовщиках. Заметим, кстати, что несколько персона-
жей все из того же списка показались нам чрезвычайно странными, - вот уж кого
ни в коем случае не пришло бы голову заподозрить в том, что данный человек
способен возмечтать о недвижимости. Итак... Некая «владелица колонки Самари-
тен», царствовавшая аж в двух парижских особняках, а вдобавок к ней - один
метельщик улиц, один гонец из зарубежья и один звонарь собора Парижской Бого-
матери, которые, будучи по всей видимости, вполне неимущими, более того, де-
ревенскими по происхождению, тем не менее каким-то образом завладели еще тре-
мя домами.
Какой бы ни была сухой официальная статистика, мы видим, что неожиданность
открытий, которые она предлагает исследователю, позволяет обнаружить даже не-
которые живописные подробности бытия парижан эпохи Людовика XIII. А наша соб-
ственная статистика, кроме того, ставит своей целью доказать, что в начале
XVII в. богатые горожане надеялись скорее на прибыли от сдачи в аренду своих
отдаленных от столицы владений или на постоянные доходы от духовенства, посо-
бия и пошлины на соль, на городские займы (в Париже и в Лионе в особенности),
чем от недвижимости, приобретенной в черте города. Так что же, получается,
будто быть собственником жилья в столице оказывалось невыгодным? Нет - если
учитывать высокие и постоянно растущие цены, установленные за наем домов и
квартир Да - если принять во внимание плачевное состояние здании, которые
строились куда чаще неопытными каменщиками, чем профессиональными архитекто-
рами, и в силу упущений, неизбежных при такой работе, быстро становившихся
хрупкими и ненадежными, да к тому же еще и пожароопасными из-за обычных в те
времена недостатков в конструкции каминов.
Вот несколько из них, которые можно рассматривать как средние. Франсуа дю Валь де
Молен, маркиз де Фонтене-Марёй взял 2 января 1629 г. в аренду на четыре года у Жана
Трюдена, казначея Франции, дом, расположенный на улице Платр в приходе Сен-Жан-ан-
Грев, состоящий из одного, главного корпуса, за б 000 турских ливров в год - а это
на наши деньги примерно 9 000 франков. Другой пример. Никола Море, королевский гоф-
мейстер, сдал 18 марта 1643 г. на три года Гаспару де Колиньи, маршалу де Шатийону,
и его супруге Анне де Польньяк особняк на улице Бурбон в приходе Святого Сульпиция,
с примыкавшими к строению большим и маленьким дворами, ангарами и конюшней, с колод-
цами, кухней и многими спальнями за 2 400 ливров в год, или 36 000 франков в нашем
исчислении. (Из частной коллекции автора).
Если рассматривать эти дома (пока не станем говорить о роскошных особняках,
которые можно назвать отелями, а можно порой и дворцами) с точки зрения ин-
терьера, - а с внутренним устройством старинных зданий можно познакомиться,
посетив те, что дожили до наших дней, в частности, в квартале Маре, - сразу
понимаешь: комфортабельными их можно назвать лишь с большой натяжкой. Войти в
них можно было значительно чаще через низкие двери, чем через широкие ворота,
подниматься с этажа на этаж приходилось по узким темным лестницам, постоянно
хватаясь за деревянные или железные перила, чтобы не свалиться вниз. На пло-
щадках в квартиры тоже приходилось взбираться по ступенькам, потому что они
располагались на странном возвышении, а внутри почти всегда - двигаться по
дурацким коридорам с выступами, которые вели в комнаты, причем более или ме-
нее просторные чередовались с «конурами» или «чуланами», где, как правило,
жили слуги и где было всегда темно, как в гробу. Улицы, на которых стояли до-
ма, были узкими, из дворов свет тоже поступал скудно, потому квартиры каза-
лись мрачными, свет если и был, то очень слабый, если только квартира не на-
ходилась под самой крышей63.
Старый дом в квартале Маре.
Наверное, мы бы не смогли ничего узнать о внутреннем убранстве этих квар-
тир, если бы некоторые найденные нами описи имущества, составленные после
кончины их владельцев, не открыли нам реального положения вещей. Шесть таких
инвентарных описей, до сих пор не опубликованных, позволяют нам обнаружить
среди снимающих жилье парижан шесть разных персонажей, живших во времена Лю-
довика XIII. Это скромный горожанин; священник, находящийся экономически на
более высоком уровне; государственный советник; президент Большого Совета;
слуга мадемуазель де Монпансье и, наконец, блестящая придворная дама.
Первого из персонажей, которых выводят на свет Божий описи имущества, звали
Здесь мы говорим о стандартных - обычно четырехэтажных - домах, тем самых «типо-
вых» для того времени зданиях, внешний вид которых был нами описан в начале первой
главы.
Пьером Карлье. В свидетельстве, выданном нотариусом, род его занятий опреде-
лен как «парижский буржуа», оттуда же мы узнаем о том, что он был женат на
вдове по имени Жанна Дарлю, у которой имелась дочь, впрочем, очень скоро вы-
шедшая замуж за контролера поступления в столицу вин, а еще о том, что у суп-
ругов был маленький сынишка. В мае 1642 г. эта чета обитала на Большой улице
предместья Сен-Марсель, в простой комнате на четвертом этаже дома с вывеской
«Плоды жизни».
Нам ничего не известно о том, какие плоды жизни вкушал Пьер Карлье, прожи-
вая под этой вывеской, но все его состояние после смерти обозначено в свиде-
тельстве цифрой в 700 ливров (наличными и долговыми обязательствами), к кото-
рым можно добавить на 524 ливра движимого имущества, при этом, не забыв упо-
мянуть, что если оно и представляло собой «плод жизни», то плод скорее с чер-
воточинкой . Никакой профессии нотариус не указал. Но, тем не менее, можно
представить себе нашего буржуа, проступающего сквозь туман веков, в виде
вполне респектабельного гражданина, вполне прилично одетого в плащ из плотно-
го испанского сукна, украшенный шелковой оторочкой, пурпуэн и штаны из сукна
потоньше (drap d'Usseau) , на голове - шляпа из вигоневой шерсти, все черное...
Мало того, в запасе у нашего персонажа оставались еще один плащ - этот из
беррийского сукна, столь же неяркий, да две пары шерстяных чулок.
Костюм буржуа XVII века (около 1680 г., но эта мода менялась медленно) .
Устроенный в жизни так, как всякий другой его современник того же роду-
племени, ведущий подобный же - размеренный и упорядоченный - образ жизни, наш
герой за недостатком средств вынужден был быть весьма изобретательным. А по-
пробуйте не быть изобретательным, живя с женой и маленьким сыном в одной-
единственной комнате, которую приходилось приспосабливать и под кухню, и под
столовую, и под спальню, и даже под чердачную кладовку - в зависимости от то-
го, чем занималась семья в это время дня. На стенах комнаты висели два подо-
бия «руанских стенных ковров» и пять картинок: на меди, на дереве и на ткани,
с сюжетами, выдававшими набожность хозяев.
Таков был общий вид скромного жилища и его владельца, а если описывать пер-
вое подробнее, то получится вот что. Справа и слева от широкого камина с же-
лезным крюком для котла над огнем и коваными цепями «под античность», в той
стороне, где размещалась кухня, - казанок, две решетки для жаренья, вертел,
два поддона под него, куда положено стекать мясному соку, две сковороды,
бронзовый котел, три половника и тут же был прикреплен подсвечник желтой меди
- единственная сальная свеча - на все помещение... Неподалеку от этого подобия
кухни в этом подобии квартиры находилась «столовая», ореховая мебель в кото-
рой была, видимо, гордостью хозяев, ибо всю остальную обстановку иначе как
убогой и не назовешь. Этот гарнитур из многих предметов, вероятно, позволял
принимать целые орды приятелей-гуляк, потому что даже один только стол, воз-
двигнутый на семь ножек-колонн, обычно покрытый зеленым сукном и окруженный
десятью табуретами, составлял явную диспропорцию с нуждами семьи из трех че-
ловек . А еще был огромный «кафедральный» буфет с двумя отделениями, где мадам
Карлье хранила обычные для тех времен - оловянные - горшочки, блюда, кубки,
кувшины для воды, тарелки, а рядом и более редкую для эпохи Людовика XIII по-
суду - горшочки, блюда, солонки, миски и чашки из фаянса. Здесь же лежали во-
семь совсем дрянных ножей, купленных по дешевке, зато почти новеньких: мясо
не часто появлялось в обеденном меню нашего мелкого буржуа.
Внутреннее убранство дома зажиточного буржуа в XVII веке.
По соседству, а чаще всего просто сливаясь с самой столовой, располагалась
супружеская спальня. В глубине стояла большая - ореховая же - кровать с высо-
кими столбиками, с которых ниспадали занавески, выглядевшие, видимо, довольно
нарядно благодаря тому, что зеленую саржу украшали нечто вроде галуна и шер-
стяная бахрома с кистями. Два шерстяных же зеленых одеяла скрывали от посто-
ронних глаз соломенный тюфяк и пуховую перину. За неимением платяного и бель-
евого шкафов, в изножье громоздкого ложа стояли два больших сундука: один
круглый, другой квадратный. Они были подняты на ножки. Там хранилось фамиль-
ное серебро (шесть столовых ложек, одна вилка, чашечка, салатник в виде гон-
долы, ювелирной выделки пояс (damiceint) госпожи Карлье и ее же ключница с
ножницами), дюжина салфеток, две скатерти, две дюжины полотенец, шесть суко-
нок для натирки полов. Там же содержалось тщательно выглаженное и аккуратно
сложенное нижнее белье супругов - и какое белье! Муж был владельцем двух бу-
мазейных сорочек и полудюжины кальсон, а жена - обладательницей аж восемна-
дцати простых рубашек и четырех ночных чепцов. Кроме того, обоим принадлежали
две дюжины носовых платков из тонкого льна.
Перечисление движимого имущества четы оказалось бы неполным, если бы мы не
добавили к списку, что в одном из углов жилища наших мелких буржуа было выго-
рожено нечто вроде кладовки, где среди всяких корзин, корзинок, клеток и дру-
гой рухляди находились их дровяные запасы, сваленные грудами. Таким образом,
семейству удавалось довершить трудную задачу размещения в тесном пространст-
ве, обозначая идеальные для себя границы, четыре комнаты, в которых последо-
вательно протекала повседневная жизнь семьи. Хотя члены этой семьи и принад-
лежали к более привилегированному классу, по материальному положению она
вполне сопоставима с теми, кто, занимаясь тем же делом, проживал с ними на
одной лестничной клетке.
Дени Фурхюнно, второй персонаж, извлеченный нами из инвентарных описей иму-
щества, вроде бы, на первый взгляд, никак не богаче Пьера Карлье, но, тем не
менее, социальный статус и происхождение его совершенно иные. Он был одновре-
менно каноником коллегиальной церкви Сент-Оноре и священником в Шароны-ле-
Пари, деревни, находившейся по соседству со столицей. Следовательно, он слу-
жил Богу на двух должностях, причем в двух довольно отдаленных одно от друго-
го местах. А значит, и вел более или менее двойную жизнь, требующую наличия
двух жилищ: одного - в монастыре Сент-Оноре, где размещались члены его капи-
тула, другого - в «доме священника» в Шаронне, среди своей паствы.
Молодой кюре (XVII век.)
Фургонно был человеком образованным, если судить по его библиотеке, насчи-
тывавшей три сотни томов. Возможно, он был даже лиценциатом или доктором тео-
логии - по примеру коллег по капитулу. Он явно любил показываться на люди,
особенно в Париже, хорошо одетым. Дома ходил в рясе из фиолетовой саржи -
так, словно главной его мечтой было стать епископом, а вне дома - в одежде
каноника, отороченной дамастом или темно-коричневым бархатом. В его платяном
шкафу висели семь сутан из тафты или черного бархата. Во время служб в мона-
стыре Сент-Оноре он надевал красивую фелонь из зелено-красной тафты, а к ней
стихарь, украшенный кружевами и шитьем.
Вместе с этим священнослужителем жили его секретарь Луи Дюшен и, вполне ве-
роятно, служанка64, а жили они в первом этаже дома каноника, соседнего с вы-
шеуказанным монастырем. Маленькая квартирка состояла из двух спален, кухни и
чулана, к ней примыкал дровяной сарай. Комната хозяина, на стенах которой ви-
сели три куска бергамского ковра, была самой большой; она выходила окнами на
улицу и была загромождена разнородной мебелью из бука или ореха. Все предметы
обстановки казались жалкими на вид, и все куплены по ничтожной цене: кровать
с высоким балдахином и занавесками из зеленой саржи, тринадцать мест для си-
дения (табуреты и кресла разных фасонов - монументальные и переносные, но все
обиты той же зеленой саржей); два стола с ножками-колоннами и на козлах, куда
укладывались простые доски; буфет и шкаф, украшенный овальными зеркальцами,
стоявшие по обе стороны совсем простого камина.
Кровать с высоким балдахином (XVII век) - замок Дианы де Пуатье
(Замок Шомон на Луаре).
Эта служанка, не названная в инвентарной описи имущества, обитала, скорее всего,
в описанном чуть дальше чулане, где помещалась буковая кушетка с низенькими стойка-
ми.
Вот в такой не претендующей на роскошь обстановке наш герой работал, прини-
мал друзей-каноников Никола Лонжи и Адриена де Гризеля, а кроме них, своего
племянника и наследника Мартина Фурхюнно, адвоката королевского Личного сове-
та. Иногда он делил с ними скудную трапезу, сопровождавшуюся местным вином из
собственного подвала. Еду готовила служанка на бедно обставленной кухне, где
не было ничего, кроме букового стола, большого дубового шкафа, двух колчено-
гих стульев неопределенной формы и небольшого набора железной, медной и брон-
зовой кухонной посуды. Столовые приборы в таких случаях подавались обычные -
оловянные, лишь несколько предметов было из серебра65.
Похоже, секретарю каноника Луи Дюшену была отведена смежная с хозяйской
комната с окнами во двор, на стенах которой были повешены овернский ковер,
четыре небольшие картинки и портрет каноника, написанный неизвестным художни-
ком. Эта комната с кроватью, буфетом, столом, стульями и сундуками (все ста-
рое и в весьма жалком состоянии) была не более привлекательна на вид, чем со-
седняя .
Мессиру Дени Фургонно, казалось, были вовсе не интересны домашние дела. Из
принадлежавшего ему движимого имущества только его собственная кровать, судя
по записи оценивавшего ее судебного пристава, стоила целых 24 ливра, стои-
мость всей остальной мебели и утвари колебалась от нескольких су до несколь-
ких ливров. Правда, наш каноник, как всякий порядочный человек, обладал запа-
сом постельного и столового белья (двадцать простынь, пятнадцать скатертей,
двенадцать салфеток), но цена и этих взятых вместе предметов не превышала 23
ливров, по примерной оценке. Что же касается белья носильного, то тут, наобо-
рот, ощущался явный его недостаток: кроме семи сорочек, стоивших всего-
навсего 25 су, никаких признаков такового не обнаруживается66.
Да, ничего не скажешь, этот наш персонаж - просто образец скромности. К то-
му же он, видимо, никогда не забывал, что, принадлежа к одному из тех надмен-
ных парижских капитулов, которые проповедовали элегантность, он остается еще
и сельским священником, а следовательно, подобно евангельскому пастырю, дол-
жен вести свое стадо, своих крестьян, без всякой роскоши, ничем не кичась и
не выставляя напоказ роскошь.
По воскресеньям, и часто на долгое время, Дени Фургонно, у которого не было
ни кареты, ни экипажа, седлал свою черную лошадь, содержавшуюся в конюшне по-
близости от дома, и, без каких-либо происшествий преодолев океан парижской
грязи, достигал своего сельского прихода. Дом священника, прилегавший к церк-
ви Сен-Жермен-де-Шаронн, был очень скромным строением с чердаком и конюшней
во дворе. И находилось-то в нем всего две комнаты - низкая зала и спальня, а
кроме них - гардеробная и чулан. Двор, благоухавший навозом и заполненный
вечно галдящей птицей, отделял его от просторного амбара.
Дени Фургонно гораздо лучше чувствовал себя здесь, чем в своей городской
квартире при монастыре Сент-Оноре. Едва приехав и поставив черную лошадь в
конюшню жевать овес, он менял городские сорочку и сутану на одну из старень-
ких рубашек и «деревенскую рясу». И тут же отправлялся за приходским «Регист-
ром крещений, венчаний и отпеваний», который хранился, когда он отсутствовал,
у Абеля Рике, церковного старосты. Затем он обходил «свои» земли и взглядом
знатока оценивал, в зависимости от времени года, состояние посевов или виды
на урожай. В Шаронне он становился простым деревенщиной, мужиком, среди паха-
рей и виноградарей он был таким же крестьянином, как они, таким же алчным и
скупым, таким же озабоченным непогодой человеком, который работает сам и за-
ставляет трудиться свою землю.
Столовое серебро нашего каноника состояло из шести вилок, шести ложек, солонки и
миски. Стоило оно, по приведенной в инвентарной описи оценке, примерно 7 0 ливров.
66 Зато каноник держал под своей кровлей не только аркебузу и шпагу, но и... пушку!
Церковь Сен Жермен де Шарон в наши дни (стоит с XII века).
Плевать на роскошь, плевать на высший свет! Он служил мессу в белом стихаре
с дешевыми кружевами, в фелони, едва помеченной золотой нитью, служил, поль-
зуясь бронзовой кадильницей. Свою комнату, которая была заодно и кухней, по-
тому что именно там находился единственный в доме камин с крюком для подвеши-
вания котелка, он обставил обветшалой мебелью, и ему было уютно в окружении
низкой кушетки, упрятанной за зеленый саржевый полог, маленького буфета, бу-
кового стола, накрытого ковровым лоскутом, и восемью стульями всевозможных
стилей, хотя компания эта и выглядела, на сторонний взгляд, довольно жалкой.
В соседней гардеробной нашла пристанище самая красивая в доме мебель - кро-
вать с высокими столбиками, украшенная драпировками из фиолетового камлота,
прикрытая вместо парадного чехла старой васильковой сутаной. Эта кровать,
кресло с высокой спинкой, скамья и сундук - все вместе, как сообщает нам без-
жалостный судебный пристав, стоило всего 8 ливров 7 су, то есть практически
не стоило ничего.
Для Дени Фургонно самым важным была вовсе не возможность жить в атмосфере
волшебной сказки, нет, самым важным для него было иметь в деревне, куда его
периодически забрасывала судьба, находящиеся в отличном состоянии винные боч-
ки, поставленные на прочном основании, а кроме того, просторный амбар, где он
размещал урожай, собранный на своих виноградниках и полях. Потому помосты,
куда все это укладывалось и расставлялось, действительно выполнены были на
совесть, только в подвале таких насчитывалось шесть бочонков емкостью в пол-
мюи67, в которых дозревали его дивные клареты, два таких же бочонка стояли в
соседнем с гардеробной чулане, а сорок четыресталитровых бочек и немало двух-
сотлитровых - в амбарах. Только в той риге, что стояла поблизости от дома
священника, к моменту его ухода из сего бренного мира содержалось тысяча че-
Мюи - старинная мера емкости, равная для вина 268 литрам. - Прим. пер.
тыреста снопов пшеницы и ржи, а на его землях еще двести поджидали, пока их
увезут на хранение. Как горько, должно быть, сожалел бедный каноник, покидая
юдоль земную, о том, что делает это в августе, когда еще не выжат виноград...
Вообще-то наш герой вызывает некоторые подозрения: а не притворялся ли он
бедным и не любил ли звонкую монету слишком пылкой любовью? Он отдал в арен-
ду, вероятно затем только, чтобы извлечь из этого побольше прибыли, за 40
ливров свою десятину какому-то земляку из Шаронны. Он давал в долг под не
слишком высокий процент другим односельчанам суммы, варьирующиеся от 27 су до
300 ливров, требуя взамен - как за су, так и за ливры - выдать ему долговые
обязательства в письменном виде. Он извлекал также немалые барыши из торговли
своими винами и зерном. В низком зале, сидя перед тяжелым столом, окруженный
двумя шкафами, буфетом и сундуком, запиравшимся на три замка, он тщательно
подводил итоги своих сделок. Когда после его похорон подняли крышку сундука,
там нашли бережно уложенные в мешки почти 3 500 ливров французскими, испан-
скими, голландскими, английскими, итальянскими монетами и 842 ливра 9 су (или
в сегодняшнем исчислении 65 130 франков) - в долговых расписках. То есть сум-
му, в восемь раз превосходящую оценочную стоимость его городского и сельского
движимого имущества, вместе взятых. Но, как это ни прискорбно, приходится
сказать, что нам не удалось обнаружить ни малейшего следа благотворительной
деятельности почтенного каноника.
Вот мы и покидаем печальные пристанища нашего неизвестно чем занимавшегося
мелкого буржуа и нашего каноника, чересчур обеспокоенного мирскими благами,
чтобы благодаря счастливому стечению обстоятельств перейти в куда более жиз-
нерадостные обители двух людей, занимавших более высокое положение. Одного из
них, профессия которого тоже осталась неизвестной, звали Жеаном де Фаволем,
сеньором де Ла Доди. Известно только, что был он государственным советником,
адъютантом бригадного генерала войск и лагерей королевской армии, и что в ию-
ле 1596 г. он женился на Маргарите Ле Бо, вдове Луи Валье, казначея Франции в
Лионе, и вдовушка принесла ему в приданое помимо весьма солидной ренты два
дома в Париже на улице Бетизи и еще один - в деревне Марли. Детей в семье не
было, денег хватало, и супруги прикупили еще парочку строений на улице Сен-
Тома-дю-Лувр. Жили они по соседству от особняков Рамбуйе и Шеврёзов. Один из
принадлежащих им домов, перед которым был двор, а позади - сад, представлял
собою трехэтажное здание, к первому этажу которого примыкала конюшня. На пер-
вом этаже размещались кухня и зал, на втором - четыре спальни, на третьем,
непосредственно под чердаком, - маленькая кладовка и чулан.
Другой наш персонаж, Никола де Байёль, сеньор де Ваттето-сюр-Мер, был и го-
сударственным советником, и докладчиком в Государственном Совете от Ратуши, и
президентом Большого Совета68. Позже он стал послом и суперинтендантом финан-
сов . Его авторитет постоянно рос и можно даже сказать, что он оставил кое-
какой, правда, вполне мимолетный, след в истории. В июне 1608 г. он обвенчал-
ся с Луизой де Фортиа, барышней из семьи парламентария, с приданым в 43 000
ливров. 18 сентября 1620 г., стремясь добавить новый титул к своему довольно
иллюзорному дворянству, господин де Байёль приобрел за 60 000 ливров дом и
земли в Суази-сюр-Сен и назвал себя после этого сеньором этих мест. Будучи
уже довольно зрелым мужчиной, он стал, наконец, отцом маленькой дочурки. Се-
мья жила на улице Дё-Буль, в приходе Сен-Жермен-л!Оксерруа, в «собственном
отеле», который на самом деле представлял собою совсем небольшой домик с дво-
ром, кухней и залом на первом этаже, двумя спальнями на втором, еще двумя и
чем-то вроде мебельного склада на третьем, ну и, разумеется, чердаком под
крышей.
Об этих двух персонажах до нас дошли только самые общие сведения, и мы ни-
Должность, приобретенная, судя по акту от 16 августа 1620 г., за 21 000 ливров.
чего не смогли бы узнать подробнее, если бы изучение их интерьеров не давало
пищи для анализа хотя бы некоторых аспектов психологии. Ни одного из наших
героев нельзя было назвать по-настоящему богатым человеком, но, тем не менее,
совершенно очевидно, что оба они были хорошо обеспечены. Месье де Байёль вро-
де бы до момента встречи с нами вел главным образом оседлый образ жизни, по-
глощенный своими обязанностями юриста, он надевал костюм для верховой езды
лишь тогда, когда отправлялся в свое имение в Суази-сюр-Сен. Зато куда более
активный Фаволь между заседаниями Государственного Совета частенько наведы-
вался в армию со шпагой, кинжалом и пистолетом на боку.
Обе семьи жили в полном согласии, которое, вполне вероятно, было основано
на взаимной любви, хотя в XVII в. любовь между супругами воспринималась как
чувство совершенно ненормальное. После смерти мужа мадам де Фаволь в знак
траура заказала на всю мебель чехлы из черной саржи, что было весьма необычно
в то время, и доказала тем самым, что безутешно скорбит по покойному супругу.
Месье де Байёль после кончины супруги таких доказательств нам не предоставил,
однако и тут есть основания утверждать, что под крышей дома на улице Дё-Буль
атмосфера была теплой и нежной, иначе - опять-таки вопреки обыкновению - вряд
ли бы сажали маленького ребенка за общий стол, а это делалось, потому что в
описи именно здесь фигурирует высокий детский стульчик.
Для поездок по городу оба - и господин де Байёль, и господин де Фаволь -
пользовались каретами, а до 1625 г. собственная карета была явным признаком
роскоши. Карета Байёля была крыта кожей и обита изнутри простой серой саржей,
карета Фаволя - более богатая - темно-красным дамастом. В конюшне у Байёля
стояли четыре лошади, одна из них слепая, у Фаволя - только две.
Французская карета второй половины XVII века (Лиссабон, Музей карет).
В общем-то, у современников Людовика XIII, даже у тех, кто занимал высокое
положение, было куда меньше желания ослепить гостей роскошью своего жилья,
чем у современников Людовика XIV. Что Байёль, что Фаволь - оба думали, ско-
рее, об удобстве этого самого жилья, чем о том, насколько великолепным оно
может выглядеть в глазах постороннего. Как мы видели, в доме каждого из них
находилось по четыре спальни. Две из них у Байёля были украшены восемью фла-
мандскими гобеленами «с изображениями животных и полей, окаймленных лесами»,
третья - пятью драпировками из неизвестной ткани, четвертая была просто выбе-
лена клеевой краской. У Фаволя, соответственно, три из четырех спален также
были оформлены серией фламандских гобеленов («с зеленью и персонажами»69) и
ткаными картинками из Бове. Ни в том, ни в другом доме даже и не думали об
искусстве как таковом: у Фаволя, правда, висели на стенах пять маленьких кар-
тин на евангельские сюжеты, но художественной ценности ни одна из них не
представляла, и стоимость их была весьма незначительна70. В квартире Фаволя
висело простое зеркало за 30 су, у Байёля - довольно посредственное, но все-
таки венецианское, оцененное в 7 ливров. Последний, видимо, был без ума от
турецких ковров: он не только устилал ими полы спален, главным образом, в но-
гах кроватей, но и, вместо скатертей, покрывал такими коврами столы. У Фаволя
было лишь два турецких ковра, но зато только один из них по стоимости равнял-
ся всем гобеленам, которыми его коллега по Государственному Совету с гордо-
стью украшал свое жилище.
Оба наших персонажа явно предпочитали орех: вся мебель у них, за редчайшим
исключением - у кого шкафчик, у кого сундук, была из этого приятного на вид,
нежного на ощупь и - скажем уж все до конца - типично буржуазного дерева.
Итак, ореховые кровати - все, кроме одной у Байёля, одинаковые: с низкими
столбиками, массивные, без какой-либо резьбы; каждая с несколькими тяжелыми
соломенными тюфяками, поверх которых уложены нормальные матрасы; все накрыты
пестрой полосатой тканью, где белое перемежалось с красным или зеленым; зана-
вески балдахинов - чаще всего из опять же красной, зеленой, иногда - серой
саржи, обильно украшенной позументом, тесьмой, бахромой из шелка. Самая кра-
сивая из всех у Фаволя была задрапирована дамастом пополам с красным атласом,
подхваченным бантами черного вышитого бархата, а у Байёля - тяжелым ярко-алым
шелком с тканой бахромой и шелковыми же пуговицами71.
Комнаты, весь центр которых занимали эти самые громоздкие кровати, были, по
обычаю той эпохи, битком набиты совершенно разнородной мебелью, которая силь-
но затрудняла передвижение. В спальне мадам де Фаволь стояли два стола, две-
надцать стульев такой формы, чтобы удобно было поместиться в юбке с фижмами,
покрытых вышитыми мелким стежком ковриками, простая банкетка, две скамьи и
немецкий кабинет, - похоже, этой даме доставляло удовольствие жить словно по-
среди мебельного склада. Но и ее супругу, видимо, не меньше: опять же, кроме
кровати и неизвестно зачем нужной здесь кушетки, у него в спальне помещались
четырнадцать стульев, три кресла, буфет и громадный сундук, - как тут не по-
думать, что и он наслаждался преодолением чисто физических трудностей. Восемь
табуретов, семь стульев, большая квадратная подушка для сидения, стол, немец-
кий кабинет - с одной стороны, дюжина разнообразных мест для сидения, два
стола, еще один немецкий кабинет, несгораемый шкаф - с другой, - все это де-
лало в равной степени невозможными для нормальной жизни комнаты господина и
госпожи де Байёль.
Можно предположить, что и Фаволи, и Байёли были людьми весьма общительными,
иначе зачем им столько стульев, табуретов, скамеек и прочего добра того же
рода? Вероятно, все-таки нужны они были для того, чтобы рассаживать многочис-
ленных друзей. Месье де Байёль, наверное, любил разговоры, в которых серьез-
ные темы чередовались с шутками и остротами. Он являлся человеком образован-
69 Гобелены Байёля были оценены в 400, 150 и 12 ливров; гобелены Фаволя - в 400, 300
и 2 0 ливров.
70
Сюжеты картин, висевших в доме Фаволя, такие: лики Спасителя, Благовещение, Ии-
сус , несущий свой Крест, Распятие.
71 Прекрасную кровать Фаволя судебный пристав оценил в 100 ливров, Байёля - в 400
ливров.
ным, находил удовольствие в чтении античных авторов. В его библиотеке насчи-
тывалось всего около сорока книг, но зато - как они были отобраны! Среди про-
чих любопытное издание Тита Ливия, Плутарх по-гречески и на латыни, Вергилий
ин-фолио, «Хроники» Фруассара, произведения фламандского гуманиста Липса, ис-
торические и правоведческие работы, сборники ордонансов... А вот у Фаволя обна-
ружены лишь «Жития святых»...
Менее образованный или менее склонный к работе ума и духа, чем господин де
Байёль, он зато куда больше думал об элегантности. Если тот в качестве домаш-
ней одежды довольствовался одним-единственным халатом из гроденапля, Фаволь
имел в запасе целых два: один из дамаста, другой - тисненого черного бархата
с шелковыми пуговицами и галуном в виде отделки. И если у первого был всего-
навсего один приличествующий дворянину костюм из черного атласа, а на службе
он надевал либо одну из своих пяти судейских мантий - то ли из флорентийской
саржи, то ли из атласа, то ли из дамаста, а в торжественных случаях - экарла-
товую с бархатными обшлагами и «форменную» твердую высокую шапочку, то вто-
рой , Фаволь, являлся владельцем целого гардероба из восьми «гражданских» на-
рядов (пурпуэнов и штанов), четырех плащей, двух касторовых шляп, двух пар
сапог из грубой кожи, пары гамаш72, шелковых чулок и подвязок из тафты. Кос-
тюмы были сшиты из атласа, тафты, ратина, тканей, привезенных из Фландрии и
из Юссо, из турецкого камлота - черных, белых, полосатых, сизо-серых; они бы-
ли скроены и отделаны по последней моде, щедро украшены тесьмой. Один из них
был даже с «юбочкой» - пурпуэн с длинной баской - новейшее изобретение. Пла-
щи-манто из беррийского и испанского сукна, гроденапля и тафты застегивались
на пуговицы с ушком, оторачивались шелковым галуном.
Из двух дам - госпожи де Фаволь и госпожи де Байёль - вторая, похоже, была
более кокетливой. По утрам, надев шелковый халат цвета палых листьев, отде-
ланный тесьмой, шелковыми и золотыми пуговками, она устраивалась у «туалета»,
обитого алым бархатом и украшенного тонкой деревянной решеткой с резьбой. Си-
дя там и разглядывая свое отражение в большом зеркале, она нежилась, как кош-
ка , позволяя умелым рукам служанки позаботиться о своей красоте. Пока та ма-
нипулировала ножницами, щипцами для завивки, флаконами с душистыми жидкостя-
ми, коробочками с пудрой и ароматными притираниями, мадам, взяв в руки вене-
цианские зеркала: одно - серебряное с лиможскими эмалями, другое - золотое с
агатами и бриллиантами, - следила за тем, как ловко искусная девица омолажи-
вает ее лицо.
Затем она шла к сундукам, где среди тончайшего белья, которое хранилось там
в изобилии, выбирала сорочку голландского полотна и вышитый либо кружевной
накрахмаленный воротник - тот, который больше всего подходил к платью, пред-
назначенному на сегодняшний день. Мадам де Байёль явно предпочитала наряды из
шелка: большая часть ее платьев сшита именно из этой тонкой, мягкой материи.
Одно из них, цвета утренней зари, а по такому сияющему фону - цветочки, бога-
то отделано золотой тесьмой. Другое - желтое, украшенное сизо-переливчатыми,
оттенка голубиного крыла, лентами, до такой степени нравилось хозяйке, что
она заказала себе в тон (то есть такого же «голубиного» цвета) шелковые чул-
ки, пряжки на туфли и даже... убор из драгоценных камней. Несмотря на явное
предпочтение, оказываемое шелкам, она не пренебрегала ни тафтой, ни бархатом,
ни даже шелковой саржей, при единственном условии: все ткани должны быть
светлых оттенков, от снежно-белого до небесно-голубого и жемчужно-серого, ибо
ей казалось, что именно такие придают свежесть ее лицу. Когда мадам де Байёль
выезжала в город на какой-нибудь парадный ужин, она приказывала украсить свою
Гамаши - гетры из толстой ткани (в частности, Фаволевы были из грубой серой шер-
сти) , которые надевали поверх сапог, вероятно, для того, чтобы уберечь их от грязи
на улицах.
одежду дополнительными пуговицами или какой-нибудь из своих «заколок»73, вде-
вала в уши тяжелые серьги в виде полумесяцев, обвивала шею великолепным колье
с подвесками, а запястья - браслетами (все эти ювелирные изделия были золоты-
ми, с бриллиантами и жемчугами). Любой, кто ее видел, мог подумать: вот пере-
до мной счастливая женщина, которую муж прямо-таки осыпает драгоценностями74.
Женское платье (XVII век) в среде богатой буржуазии.
Ну а мадам де Фаволь? По сравнению с госпожой де Байёль, она что - казалась
или была не такой счастливой женщиной? У нее ведь даже и кольца-то не удалось
найти в описи. А дело вот в чем. Ей «давным-давно», как призналась бедняжка
нотариусу (когда он, описывая после кончины ее супруга имущество семьи, тщет-
но искал хоть что-нибудь) , пришлось продать все свои драгоценности. По доку-
ментам создается впечатление, что мадам де Фаволь была не такой светской жен-
щиной, как другая наша героиня, ей были куда ближе домашние хлопоты, и она,
казалось, изо всех сил старалась поддержать в глазах окружающих статус семьи
крупного буржуа, в глубине души страдая от вечного безденежья75. Дома она хо-
дила в своем любимом темно-лиловом бархатном халате в разводах, украшенном
шелковыми пуговицами особой формы, называвшейся в те времена «озера любви»,
куда чаще, чем в выходных костюмах. Однако в ее гардеробе и таких было пре-
достаточно , особенно - платьев из тафты, скроенных по последней моде. Зато,
сколько ни ищи, все равно не обнаружишь здесь ни кружев, ни вышитых изделий.
В сундуках мадам Фаволь не найти никаких следов дамского нижнего белья, со-
вершенно очевидно, что она изъяла его из-за того, что оно было изношенным, а
любопытных взглядов тех, кто производил опись имущества, очень хотелось избе-
жать .
73
Так (les enseignes) тогда называли броши.
74 Драгоценности мадам де Байёль стоили, судя по инвентарной описи, 4 173 ливра.
75 Когда читаешь инвентарную опись имущества Фаволей, возникает ощущение, что госпо-
дин де Фаволь даже и не думал о какой-либо экономии денежных средств и вообще вполне
беззаботно относился к материальной стороне жизни. Вроде бы он умер во время поезд-
ки, куда взял с собой все деньги, какие на тот момент были в семье, оставив жене
лишь десять экю, чтобы не умерла с голоду. Пять обязательств, подписанных мадам де
Фаволь, показывают, что достойный супруг набрал долгов на 22 404 ливра.
Зато в сундуках мадам де Фаволь было полным-полно постельного и столового
белья. Даже больше, чем у Байёлей76. Вообще создается впечатление, что обе
семьи придавали довольно большое значение еде. Кроме лакеев и горничных обе
держали кухарок. Они располагали в обоих домах для приготовления своих соусов
и жаркого просторными кухнями с печами, где для подвешивания над огнем котлов
были сделаны специальные крючья, на стенах висели целые батареи железных,
медных и бронзовых кастрюль, сковородок и прочих емкостей для приготовления
пищи, в контейнерах для воды содержались многие ведра этой необходимой для
нормального существования жидкости, а кроме всего этого, стояли столы и длин-
ные узкие скамейки, шкафы и буфеты, откуда доставали предназначенную для по-
вседневного пользования фаянсовую и оловянную посуду.
Кухонная утварь (замок Шенонсо в долине Луары).
Обе семьи завтракали, обедали и ужинали в комнатах, находившихся на первом
этаже дома и примыкавших к кухне. Эти комнаты в нотариальных описях носят на-
звание не «столовой», а «залы». Никакой особой роскошью эти залы отмечены не
были. У Фаволей стены оставались голыми, у Байёлей были увешены фламандскими
гобеленами с вытканными на них персонажами. Мебель была в обоих домах одина-
ковой: большой стол на скрепах, кровать для послеобеденного отдыха, дюжина
«сидячих мест», бронзовая лохань на ножках, буфет - все, кроме, конечно, ло-
хани , орехового дерева.
76 Это обнаруживается при простом перечислении. У Фаволей в описи значится шестьде-
сят две простыни, сорок четыре скатерти, двести сорок восемь полотенец и салфеток из
льняного или камчатного полотна, а то и из дамаста, шесть салфеток под приборы для
завтрака; у Байёлей - тридцать две простыни, двадцать одна скатерть, сто тридцать
два полотенца и салфетки, две дорожки на буфет.
Строгую обстановку старались сделать более красивой и уютной, когда в гости
приходила веселая компания жующих с аппетитом друзей. Вот тогда-то и вынима-
лись из сундуков кружевные «дорожки» на буфет, а на них выставлялись кувшины
с водой, бутылки и кубки, куда слуги наливали вино, изготовленное из собран-
ного в поместье Байёля в Суази винограда, а у Фаволей - безонский кларет и
бонское сухое, хранившееся в собственном погребе. На столах, накрытых спус-
кавшимися чуть не до полу скатертями из дамаста, раскладывали вынутые ради
такого праздника из кофров серебряные столовые приборы. У Байёлей их было по-
больше, чем у Фаволей (на 3 021 ливр против 1 256 ливров), оба семейства ки-
чились тем, что, подобно знатным сеньорам, владеют двумя «шикарными» вазами,
двенадцатью блюдами, двадцатью четырьмя позолоченными серебряными тарелками.
Однако случалось так, что (у Фаволей чаще, чем у Байёлей) число сотрапезников
за столом оказывалось больше числа имеющихся приборов. И в такие дни приходи-
лось есть руками. Впрочем, никого это не удивляло и не смущало: вилки и ложки
оставались пока в домах того времени предметами, постоянно использовавшимися
только в самых изысканных кругах общества77.
Мы еще получим возможность засвидетельствовать это, проникнув в дом одного
из таких «избранных» - Дени де Кинто. О нем лично, к сожалению, не сохрани-
лось практически никаких сведений, даже на уровне анекдота. Известно только,
что он был братом Луизы де Кинто, жены Клода Вье, торговца с Вандомской пло-
щади, а следовательно, сам принадлежал к буржуазии как классу, и мы можем
предположить: Дени де Кинто прикладывал все усилия, чтобы заставить окружаю-
щих забыть о своем более чем скромном происхождении, предаваясь в потугах к
элегантности даже излишествам. Он был шталмейстером у герцогини де Монпансье,
а его супруга, Мари де Пюижиро, скорее всего, служила у последней камерист-
кой78. В качестве приближенных к этой знатной особе, проживавшей в особняке
де Гизов в Маре, супруги занимали там спальню и гардеробную.
Ох, и тесное же обиталище, скажут нам, но сказать так могут только те, кто
не знает, что во дворцах принцев и принцесс их многочисленная прислуга обычно
жила в тесноте да не в обиде. На самом деле, это жилье, с самыми добрыми на-
мерениями предоставленное им хозяйкой, парочка, которая проступает перед нами
из тумана прошлого, могла, по крайней мере, превратить с помощью обстановки,
купленной на свои деньги, дабы утвердить репутацию светских людей, в алтарь
госпожи моды, где все казалось специально предназначенным для того, чтобы
улыбаться, нравиться, гарцевать, распускать павлиньи хвосты.
Они явно предпочитали новые материи для обивки и украшения своих комнат, а
особенно те из них, что производились мануфактурой Бове. Это предпочтение
бросалось в глаза каждому, кто переступал порог, поскольку по стенам были
развешены ковры в крупных зеленых разводах по черному фону, вышедшие из стен
ателье художников именно этой мануфактуры. А чередовались эти ковры с восемью
маленькими картинками, где - на меди или на дереве - живописцем были изобра-
жены либо слащавые лики святого Франциска из Паулы79, либо разнообразные сце-
ны из жизни Христа.
Словно для того чтобы оживить несколько строгий интерьер, сделать его пове-
селее, по полу был расстелен большой лиловый ковер из произведенной в Бове
саржи, украшенный вышитыми венгерской гладью лентами, оттененными ярким шел-
ком. Середину комнаты занимала монументальная кровать с позолоченными колон-
У Байёлей было тринадцать ложек и девять вилок - все из серебра; у Фаволей - во-
семь ложек, восемь вилок, две дюжины тарелок.
78 Мари де Пюижиро вышла замуж за Дени де Кинто в феврале 1592 г.
79 Святой Франциск из Паулы (1416-1508 гг.) - монах-францисканец, основатель ордена
минимов (1474 г.): во Франции представителей этой ветви ордена францисканцев называ-
ли «добрыми людьми».
ками, увенчанными султанами из перьев. Раздвинутые, такие же саржевые и лило-
вые, как ковер, занавески позволяли увидеть спинку, обитую переливчатой таф-
той, на которой сиял прикрепленный к ней серебряный сосуд со святой водой.
Четыре кресла с подлокотниками и шесть табуретов с сиденьями, обтянутыми все
той же тканью, окружали это торжественное ложе. У стен располагались три
больших, окованных железом сундука и три немецких кабинета, украшенные мар-
кетри. Здесь супруги Кинто хранили белье, серебро, драгоценности. Чуть по-
дальше, как раз напротив двух угловых шкафчиков, стояли: с одной стороны -
величественный шкаф с четырьмя окошечками, где были выставлены семейные доку-
менты, чудесные шпаги и кинжалы с гардами и рукоятками резного - ажуром - се-
ребра, которые Дени Кинто заботливо предохранял от порчи, держа в бархатных
или шагреневых футлярах светлых тонов; а с другой - туалет, обитый зеленым
бархатом с позументом и золотой бахромой, где выстроились рядком многочислен-
ные и разнообразные предметы, необходимые для наведения красоты, а к нему был
прикреплен мешок из той же ткани с такой же отделкой, в котором хранилась
ночная одежда.
Над камином серебряное бра предлагало для всеобщего обозрения ароматизиро-
ванные свечи, размещенные между двумя прелестными маленькими, серебряными ба-
рельефами: один с фигурой Пресвятой Девы, другой - со сценой бичевания Хри-
ста. Перед камином стоял большой стол на витых ножках, обитый кожей и служив-
ший опорой двум серебряным светильникам и очаровательному золотому ковчежцу,
украшенному серой эмалью и бриллиантами.
В такой приятной и свидетельствующей о хорошем вкусе хозяев обстановке Дени
Кинто с супругой, свободные от каких бы то ни было домашних хлопот благодаря
своим слугам - лакею, который ухаживал за лошадью господина в конюшне особня-
ка Гизов, и служанке, которая заменяла госпожу во всем, что касалось ведения
хозяйства, - жили вроде бы только ради собственного удовольствия. Оба они пи-
тались за столом, накрывавшимся для кавалеров и дам, прислуживавших мадемуа-
зель де Монпансье80. Обязанности Дени де Кинто сводились к тому, что он со-
провождал герцогиню, когда она направлялась в манеж, совершал вместе с ней
прогулки верхом, выезжал на охоту. Мадам де Кинто выезжала с хозяйкой на
светские приемы, выслушивала ее «исповеди», чем могла помогала. Скромно играя
свою роль приближенной конфидентки, Мари завоевала сердце герцогини81, и так
же, как муж, она всегда принимала участие в приемах и празднествах, устраи-
вавшихся в особняке Гизов. А в свой тихий уголок она приглашала людей из выс-
шего общества, которые, добиваясь ее милости, надеялись при ее посредничестве
добиться и милости хозяйки дома.
Короче говоря, Кинто и его супруга проводили долгие часы, едва ли не всю
жизнь тратили на абсолютно праздное времяпрепровождение, устраивая свой
«двор» и демонстрируя там свои лучшие наряды. Страстно желая во всем следо-
вать диктату новейшей моды, они приносили на ее алтарь большую часть своего
благосостояния. В их сундуках нашлось всего четыре простыни (все их постель-
ное и столовое белье!), из нательного было только самое что ни на есть необ-
ходимое . Зато платяной шкаф прямо-таки ломился от изобилия роскошных туале-
тов. И муж, казалось, куда больше, чем жена, кичился количеством и кокетливо-
стью нарядов. В самом деле, если гардероб госпожи Кинто включал в себя только
Это точно известно, потому что именно таков был обычай во всех принадлежавших
высшей знати домах, и именно этим фактом объясняется полное отсутствие кухонной и
столовой посуды в жилище Кинто. Тем не менее, в описи их имущества сохранилась за-
пись о наличии вазы и дюжины серебряных ложечек, которые, видимо, позволяли им пред-
лагать своим гостям попробовать варенья.
81 26 сентября 1616 г. Мари де Бурбон, герцогиня де Монпансье, подарила своей верной
служанке немалую сумму - 4 000 ливров.
один халат из переливчатой ткани, четыре платья и три нижние юбки из тафты,
атласа или саржи - однотонные, в цветочек, черные, полосатые, цвета увядшей
розы или бледно-алые, украшенные тесьмой в красноватых тонах или с каким-то
орнаментом; если у нее насчитывалось всего два платья с фижмами, а число го-
ловных уборов, манишек, воротников, чепцов, повязок, манжет отнюдь не выходи-
ло за пределы разумного, то господин Кинто, напротив, словно бы все жизненные
удовольствия сводил к накоплению самых разнообразных костюмов.
В маленькой комнатке, где они жили, постоянно ждали своего часа семь его
плащей, две «рупильи»82, одиннадцать пурпуэнов и столько же коротких штанов к
ним, семь касторовых - серых и черных - шляп, десять пар сафьяновых сапог...
Плащи и «рупильи» были сшиты из отборных тканей - изготовленной в Сеговии,
Флоренции, Шартре саржи или беррийского сукна; пурпуэны и штаны - из тончай-
шей замши или из шелка, гроденапля, атласа, тафты. Все эти наряды радовали
глаз своими живыми и приятными оттенками: тут были и бархатно-фиолетовые, и
снежно-белые, и светло-коричневые, и пестрые - бежево-черные, и серые, как
мышиный мех, и малиновые, и темно-красные, и алые, и пунцовые... А покрой! . . А
элегантность!.. А отделка - от простой тесьмы до позумента, галуна, вышивки
по шелку, золота и серебра!..
Великий дока в науке «хроматике», которая, как мы видели, цвела пышным цве-
том при дворе Людовика XIII, Дени де Кинто, стремясь утвердить свою репутацию
светского льва и человека с изысканными манерами, тем более что судьба прину-
дила его жить в столь скромной обстановке, уделял аксессуарам костюма нис-
колько не меньше внимания, чем самому костюму. И действительно понимал, что
аксессуары могут способствовать великолепию костюма лишь тогда, когда они
правильно подобраны по тону, а следовательно, украшают его, а не безобразят.
Вот почему он и коллекционировал их в своих сундуках. В специальных отделени-
ях этих сундуков хранились, к примеру, закрепленные заколками или жемчужными
фермуарами пять султанов из страусовых перьев разной формы и разных оттенков
и девятнадцать шляпных лент из стекляруса, шелка, крепа, кастора, златотканой
и вышитой серебряной нитью тесьмы, и это позволяло господину Кинто согласовы-
вать оттенки украшений на головных уборах с оттенками своих пурпуэнов. Рядом
со всеми этими милыми пустячками, призванными облагородить и привести в соот-
ветствие с требованиями моды голову, содержались и другие - для других частей
тела, которым тоже следовало выглядеть так, как положено светскому льву. Рос-
кошные безделушки и не совсем безделушки. Так, Дени де Кинто являлся счастли-
вым обладателем сорока трех аксельбантов и пяти шарфов из тафты; двадцати
трех пар шелковых и вышитых чулок; восьми пар круглых подвязок для них; четы-
рех пар наколенников к сапогам; десяти пар разнообразных пряжек для туфель;
девяти пар перчаток оленьей кожи; семи поясных ремней из бархата или мароке-
на... И все это искрилось и сверкало, каждая вещь отличалась изысканностью, ма-
териалы, из которых их изготовили, были особо тонкими и высококачественными,
все они были отделаны либо позументом, либо кружевами, либо драгоценнейшей
золотой, серебряной, на худой конец - шелковой бахромой.
Мало кто из людей, занимавших в обществе такое же, как Дени де Кинто, поло-
жение, уделял столько внимания проблемам своего внешнего вида, ставя себе це-
лью с помощью предлагаемых модой ресурсов утвердиться в звании «галантнейшего
кавалера своего времени». А значит, мы можем считать этого нашего персонажа
одним из типичных щеголей времен Людовика XIII, которых памфлетисты и высмеи-
вали за их слепое поклонение требованиям своенравной повелительницы вкусов. В
наследство жене он не оставил ничего, кроме долгов. Сумма их внушительна: 1
141 ливр, то есть, на наши деньги, 17 115 франков. И за исключением 150 лив-
ров, все эти долги - результат неоплаченных счетов, присланных портными, ба-
Вид накидки с короткой баской.
сонщиками, скорняками, сапожниками, вышивальщицами и прочими ремесленниками,
производившими дорогие безделушки, или торговцами предметами роскоши, открыв-
шими ему кредит в своих лавках. Мир праху этого хлыща, опьяненного собствен-
ной персоной...
Куда легче, чем господин де Кинто, решала проблемы если не комфорта, то, по
крайней мере, бесплатного пользования роскошным жильем, обитая большую часть
жизни исключительно в королевских дворцах, «высокородная и могущественная да-
ма», современница нашего щеголя, Франсуаза де Лонсак, маркиза де Монгла. И,
надо признать, она имела на это право. Сегодня ее имя почти никому не извест-
но, но, тем не менее, она не заслужила полного забвения. При Дворе ей была
отведена важная роль «гувернантки Наших Сеньоров и Дам, Детей Короля Фран-
ции», а главным образом, его высочества Дофина, будущего короля Людовика
XIII, которого она холила и лелеяла с младенчества. Читая «Дневник» Эроара и
многие другие мемуары, относящиеся к той эпохе, мы узнаем, что она была пер-
вой воспитательницей этого принца и что именно ее, еще не очень умея гово-
рить, он окрестил нежным прозвищем «маманга» (от «мамочка Монгла»). Позже,
когда скончался Генрих IV, она и стала подлинной матерью осиротевшему мальчи-
ку, который не получал от своей настоящей матери, Марии Медичи, ничего, кроме
презрения и грубых окриков.
Франсуаза де Лонсак первым браком сочеталась с сеньором де Фуасси, от кото-
рого родила дочку, Анну де Фуасси. Вторым ее мужем стал Робер де Арле, маркиз
де Монгла, государственный советник, приближенный короля Генриха IV, готовый
в любую минуту выполнить любое приказание своего монарха. От маркиза де Монг-
ла у Франсуазы родилась еще одна дочь - Жанна де Арле. Став наследницей двух
своих мужей, после смерти второго, скончавшегося в 1607 г., она проявила себя
истинно деловой и весьма рассудительной женщиной; маска безобидной и предан-
ной воспитательницы королевских отпрысков скрывала мертвую хватку и цепкий
ум. Даже свою должность воспитательницы Дофина она постоянно использовала для
преумножения собственного благосостояния и богатства своих близких. Мужа сво-
ей старшей дочери, Жака де Рулана, сеньора де Витри-Белан, она пристроила на
службу в королевских покоях. Младшую дочь, вышедшую замуж за Ардуэна де Клер-
мона, сеньора де Сен-Жорж, произвела в воспитательницы Марии-Луизы Орлеан-
ской, герцогини де Монпансье, племянницы Людовика XIII, будущей Великой Маде-
муазель . Всю жизнь она была в милости у короля и всю жизнь принимала от него
дары, которые помогали ей получать новые и новые доходы83.
Однако, казалось, Франсуаза вовсе и не нуждается в подобных благодеяниях.
Она и сама по себе была достаточно богата. Маркизат Монгла перешел к ее зятю
Сен-Жоржу, но она владела весьма внушительной сеньорией в Ла Ферте-Гоше, дю-
жиной феодов и поместий с угодьями, чьи сданные в аренду строения и земли,
леса и мельницы при надлежащем управлении приносили ей тяжеленькие мешки с
золотыми.
Итак, на долю Франсуазы де Лонсак выпала роскошь в частной жизни и могуще-
ство при Дворе, но при этом она проявляла еще большую алчность и жажду денег,
чем упоминавшийся выше кюре из Шаронны, который по сравнению с ней кажется
просто жалким подмастерьем крупного финансиста. На склоне лет, в 1626 г.,
она, мечтая о новых прибылях, приобрела за 49 000 ливров откуп налогов на го-
родские владения, целый подчиненный кастеляну округ, земли и сеньории в Про-
вене, тут же и передоверив управление субарендаторам в обмен на солидные еже-
годные поступления. В то же самое время она давала взаймы под большие процен-
В частности, по данной ей королевской привилегии, она получала деньги, взимавшие-
ся в виде целого ряда пошлин (la taxe des lettres de confirmation et nouvelles
provisions des offices) в графстве Овернь. Она продала свидетельствующую об этой
привилегии королевскую грамоту в 1609 г. за 11 000 ливров.
ты свои сбережения - то суммами в несколько тысяч ливров знатным сеньорам,
таким, как, к примеру, Антуан де Бурбон, граф де Море, а то и по мелочи - де-
ревенским жителям, у которых, скорее всего, забирала их добро, если они во-
время не возвращали долг. В общем, можно с уверенностью сказать, что большей
скупердяйки, сутяги и спекулянтки, - но и более квалифицированного эксперта
во всех областях, связанных с юрисдикцией и нотариатом, шла ли речь о дейст-
виях или бумагах, - свет не видывал.
Следовало бы ожидать, что такая знатная и состоятельная дама должна бы оби-
тать в обширных апартаментах, достойных ее ранга и ее богатства. Ничего по-
добного. В 1633 г., перед кончиной, Франсуаза жила в тени короля - в малень-
ком домишке с часовенкой, расположенном «позади галерей Лувра», а предоставил
в ее распоряжение этот домишко наверняка Людовик XIII, потеряв возможность
держать свою воспитательницу под собственной кровлей. Двор, в который выходи-
ли обустроенные на первом этаже кухня, буфетная и конюшня; спальня и гарде-
робная на втором этаже; кладовка, где хранилась ненужная мебель, нечто вроде
чердачной кладовки, еще две конурки и собственно чердак - под крышей; вот и
все помещения. Мадам де Монгла ютилась в такой тесноте, что вынуждена была
поселить свою камеристку84 и свою горничную в эту самую чердачную кладовку и
одну из каморок под крышей, кухарку - просто в кухне, кучера - в конюшне, а
Ферри Фошона, своего дворецкого, в специально нанятой для него и меблирован-
ной комнате на улице Сен-Тома-дю-Лувр.
Но, спросите вы, наверное, наша маркиза, окруженная пятью слугами, по край-
ней мере, обставила красивой мебелью свое тесное жилище и вела в нем образ
жизни, достойный столь знатной особы? Вот увидите, опять-таки ничего подобно-
го. Возможно, правда, что старость и какая-то оставшаяся неизвестной болезнь
толкали ее и к излишней бережливости, и к почти полному уединению... Давайте
войдем в ее домик. Попробуем реконструировать его облик, несмотря на беспоря-
док, который устроили там нотариусы, торопившиеся поскорее закончить опись
имущества.
В погребе мы обнаружим два бочонка бургундского кларета, каждый емкостью в
мюи, два бочонка по 114-132 литра бонского, один, опять-таки объемом в мюи,
бочонок и две «питты» белого - из Анжу и Герара. Явно было чем потрафить вку-
су самых тонких знатоков питейного дела. Кухня и примыкающая к ней буфетная,
хоть и заставленные ненужной мебелью (там, к примеру, стоят кровать, шесть
столов и три сундука), выглядят не менее приятно, чем винный погреб. Здесь мы
найдем вполне достаточно посуды и прочих предметов домашней утвари, чтобы
приготовить аппетитное жаркое или хорошенько протомленное, такое нежное рагу.
Здесь есть к тому же две специальные кастрюли для варки рыбы, которые редко
фигурируют в описаниях кухонной посуды той эпохи, зато нет тяжелого приспо-
собления для того, чтобы вращать вертел.
Из всего, что сказано выше, можно сделать вывод: трапеза у маркизы де Монг-
ла, имевшей такой чудный погребок и так хорошо оборудованную кухню, должна
была доставлять истинное наслаждение, тем более что у маркизы и накрыть стол
находилось чем: сорок две скатерти, пятьсот семнадцать льняных узорчатых, да-
мастовых и «типа венецианских» салфеток85; бесчисленная оловянная посуда для
будних дней, а для парадных приемов - на 7 332 ливра изумительных серебряных
и позолоченных изделий86, в том числе канделябры, кувшины для воды и для ви-
на, флаконы, подогреватели, сосуды для уксуса, солонки, сахарницы, пятьдесят
Антуанетту По, чаще упоминаемую как «де Рошфор».
85 Кроме того, у нее было четырнадцать салфеток под приборы для завтрака того же ка-
чества и всего двадцать восемь простынь.
86 В наши дни их стоимость составляла бы 109 980 франков (автор имел в виду курсовое
соотношение на момент написания книги - 1939-1941 гг. - Прим. пер.).
пять блюд, тазики, супницы и соусники, сорок семь тарелок, двадцать пять при-
боров и сорок восемь резных или гравированных ножей.
К сожалению, легко можно понять, что наша героиня очень мало заботилась о
том, чтобы устраивать пиры для друзей. Ведь для того чтобы поставить стол и
усадить вокруг него приятных тебе сотрапезников, нужно иметь если не зал, то
хотя бы прихожую87 приличного размера. Но у маркизы не было ничего похожего.
Отсюда можно сделать вывод о том, что ее тонкие вина никогда не дарили насла-
ждения знатокам, что столовое серебро если и вынимали из сундуков, то исклю-
чительно для личного пользования хозяйки, что ее дворецкий (он же метрдотель)
был просто старым слугой, которого держали в доме из сострадания.
Обшарив дом сверху донизу, мы сразу поймем: внимания заслуживают лишь те
комнаты, в которых собственно и жила маркиза, ее, так сказать, личные апарта-
менты .
Если кто и являлся к ней в дом в последние годы жизни, то принимала она
гостя обычно прямо в спальне, одетая в черное бархатное платье в цветочек или
- в тех случаях, когда визитер оказывался уж очень важным лицом, - в наряд из
лилового бархата, отделанный золотым галуном, поверх которого было некое по-
добие камзола из той же материи, но на этот раз усеянной королевскими лилия-
ми, а иногда, если было холодно, на плечи накидывался еще и черный атласный,
«-> 88 ^ ^
весь расшитый капот Почти все время проводившая взаперти в этой своей
спальне, даже и пищу принимая только там, она выходила на улицу лишь для то-
го, чтобы сделать совершенно необходимые покупки, и тогда в красивую карету,
обитую изнутри темно-красным бархатом с вышивкой, запрягались две гнедые ло-
шади.
Маркиза вполне довольствовалась уединенной жизнью в спальне, где все было
устроено для наибольшего удобства. Между восемью панно, представлявшими собой
фламандские гобелены, на стенах в качестве драгоценных украшений были разве-
шены лазуритовыи крест, две серебряные кропильницы, яшмовая и хрустальная
пластины, обрамленные золотом с бирюзой (на одной было выгравировано изобра-
жение Пресвятой Девы, на другой - святого Карла), три картины религиозного
содержания и четырнадцать портретов боготоворимых хозяйкой дома людей: короля
Генриха IV и его детей, нарисованных в младенчестве - будущего Людовика XIII,
89
Гастона Орлеанского, юных Мадам Елизаветы, Мадам Генриетты-Марии и Мадам
Кристины Французских, а также герцога Савойского, королевы Луизы, вдовствую-
щей герцогини де Гиз и принцессы де Конти. Над камином висело серебряное бра,
рядом, на специальных стеллажах, выстроились, словно в витрине своеобразного
музея, драгоценные шкатулки и четыре ковчежца, сверкающих золотом, эмалями и
бриллиантами. На мраморной полке камина стояли довольно любопытного вида хру-
стальные кубки с орнаментом из овальных выпуклостей на высоких золотых нож-
ках, тут же лежал индийский орех, преобразованный в кувшинчик для воды и весь
усыпанный серебряными звездочками. А посреди всего этого великолепия тикали
массивные часы из меди, выполненные в виде парусника.
Меблирована эта веселенькая комната была двумя ореховыми столами; брезенто-
вой складной кроватью - со спускающимся на нее сверху пологом из темно-
коричневых саржевых занавесок; обитым красной саржей стулом с отверстием; не-
сколькими скамеечками, табуретами и креслами, перетянутыми мало подходящими
для того, чтобы можно было считать их гарнитуром, тканями. Все это было от-
В давние времена смысл слова «antichambre», который нынче переводится только как
«передняя» или «прихожая», был несколько иным: так называли помещение, расположенное
перед входом в основные апартаменты, где в основном и собирались приходившие к хо-
зяину этого помещения люди. - Прим. пер.
88 Короткая накидка с капюшоном.
89 « ^ «
Мадам - титул дочерей французских королей. - Прим. пер.
нюдь не гармонично, все это выглядело бы довольно убого, если бы два изящных
немецких кабинета на ореховых ножках и изумительно красивый сундук, разукра-
шенный серебряными листьями, не выделялись среди разномастных предметов и не
выводили обстановку за пределы посредственного вкуса.
Отодвинув зеленую шерстяную портьеру, мы можем проникнуть в гардеробную
маркизы: просторную комнату, почти зал, украшенный овернскими гобеленами с
изображением растений и позволявший разгрузить тесную спальню. Ширма из дама-
ста прикрывала камин. Из мебели здесь были только два дубовых шкафа и два
стула с дыркой, обитых один лиловым бархатом, а другой синей саржей. В одном
из углов, за драпировкой, прятались изготовленные из массивного серебра пред-
меты, служившие для интимного пользования: ночной горшок, плевательница, таз
для мытья ног1, грелка для согревания постели. Уход за всей этой утварью обес-
печивала горничная нашей героини.
Вот и все, что мы заметили бы достойного внимания, зайдя в домик маркизы
после ухода нотариусов. За исключением нескольких ценных предметов, уж точно
не обнаружили бы никаких следов роскоши. А ведь старушка, если б пожелала,
вполне могла бы украсить и облагородить надлежащим образом обстановку, в ко-
торой жила. Для этого достаточно было бы вытащить из гардеробной, из четырех
имевшихся у нее шкафов, из сундуков и кабинетов те запасы, что буквально пе-
реполняли их. Как понять - из духа покаяния или из скаредности она спала на
брезентовой «раскладушке» с грязно-коричневыми занавесками, когда поблизости
стояла никем не занятая удобная кровать с высокими колонками, когда в скрыне
покоились одиннадцать пологов из вяло-розовой и оранжевой тафты, из белого
атласа, из коричневого узорчатого дамаста и других красивых тканей с шелко-
вой, золотой и серебряной бахромой? Почему бы ей было не перетянуть все свои
дырявые стулья, которые, кажется, играли весьма важную роль в ее жизни, ис-
пользовав имевшиеся у нее в изобилии богатые ткани, главным образом зеленова-
тую тафту, которая сделала бы их такими приятными для взгляда? Почему было не
накрыть столы вместо убогого зеленого сукна новенькими турецкими коврами? И
вот еще вопрос: отказалась ли она с годами от того, чтобы носить свои «безде-
лушки»? Неужели только для хранения взаперти в ящиках своих кабинетов она
приобретала столько драгоценных камней, семь колец, три нательных креста, ку-
чу серег с подвесками, явно вышедший из рук искусного ювелира пояс, четки,
пять пар часов, дорогие коробочки и шкатулочки, всякого рода «мелочи», все
сплошь золотые и усыпанные бриллиантами, стоившие более 6 000 ливров90?
Мадам де Монгла, как позволяет думать вся линия ее поведения в целом, не
жила, а существовала, была почти затворницей, отшельницей, прозябала вдали от
общества, в котором блистала когда-то. Она отдавала большую часть времени де-
лам, вела гроссбух, где учитывала доходы и расходы, активно наводила справки
в поземельных росписях и грудах всяких иных бумаг. Иногда она перечитывала
какой-нибудь из сорока томов, составлявших ее библиотеку: то «Жития святых»,
то Библию, то Плутарха, то святого Франциска Сальского91. Иногда она играла
со своей компаньонкой партию-другую в шашки. Ежедневно она уединялась в своей
часовне, где молилась, перебирая четки, сделанные из золотых «зернышек», мо-
литвы она возносила либо Пресвятой Деве, либо святому Франциску, которого
считала своим божественным покровителем. И не было для маркизы более благо-
93 585 франков на наши деньги (1939-1941 гг. - Прим. пер.). Один из крестов, ук-
рашенный жемчугом, к тому же еще содержал в себе фрагмент «подлинного Креста
Иисусова».
91 Святой Франциск Сальский (1567-1622 гг.) - один из отцов Церкви. Родился в замке
Саль (Савойя). Автор «Вступления в благочестивую жизнь» (1608) и «Трактата о любви к
Богу» (1616). Вместе со святой Жанной Шантальской основал Орден Визитации. - Прим.
пер.
датного места, места, где она могла найти истинное отдохновение, чем эта ти-
хая часовенка с алтарем, украшенным узорчатой тканью, с серебряными распятием
и светильниками, стоявшими на фоне желто-красных ковров, по которым были раз-
вешены тридцать пять написанных на мраморных и деревянных досках картин,
представлявших собою эпизоды «священной истории» или образы Избранных. По
воскресеньям приглашенный из соседнего храма священник служил здесь мессу,
ему предоставлялись для этого епитрахиль и фелонь из дамаста, а также сереб-
ряный потир - литургический сосуд для освящения вина и принятия причастия.
Вот так просто и безыскусно, среди воспоминаний о былом величии, мелочных
денежных подсчетов и упражнений в благочестии, и протекли последние годы жиз-
ни этой знатной придворной дамы.
V. Обычаи и нравы
частной жизни
Реорганизованный в XVI столетии и наделенный куда более широкими, чем преж-
де, полномочиями нотариат стал в веке XVII процветающим институтом, совершен-
но необходимым и незаменимым для нормального течения общественной и частной
жизни. Переданная снова под управление Шатле, эта организация насчитывала
только в Париже сто сорок четыре должностных лица, имевших право удостоверять
юридические акты92. Все они были распределены по шестнадцати кварталам горо-
да. Вынужденные в связи с должностным положением подписывать попарно докумен-
ты, составленные в ходе их практики, эти чиновники на самом деле осуществляли
свои функции скорее в церковных приходах, чем в столичных кварталах, и оказы-
вая, таким образом, с куда большим удобством взаимную помощь, удостоверяли
двойной подписью значимость вышепоименованных документов, оригиналы которых
затем хранились в архиве того или другого из нотариусов, действовавших в па-
ре.
Нотариальные конторы в Париже часто переходили по наследству от отца к сы-
ну. Семейные исповедники и советники, они хранили у себя важные бумаги следо-
вавших одно за другим поколений своих доверителей и, кажется, благодаря своей
порядочности и скромности, были в чести не только у самих этих доверителей,
но и пользовались всеобщим уважением.
Действительно, лишь немногие из них - в связи с явным плутовством или мо-
шенничеством - привлекли внимание историков. Правда, в те далекие времена они
еще не получили полного права распоряжаться делами и имуществом, осуществляв-
шегося при Людовике XIII в семьях очень богатых людей относительно честными
агентами или интендантами93.
Роль нотариусов заключалась в том, чтобы перевести на язык юрисдикции наме-
рения, проекты, мечты, замыслы, фантазии, страсти (и страстишки), решения и
волеизъявления, рождавшиеся в головах их современников, чтобы впоследствии,
закрепив их в документах, придать всему этому законную форму и силу, необхо-
димую для реализации пожеланий клиента. Для составления некоторых таких доку-
ментов (назовем их обычными документами, - сюда входили договоры о сдаче в
аренду квартиры или дома, брачные контракты, дарственные, расписки, доверен-
ности и так далее) они прибегали к давно установленным общепринятыми формули-
ровкам, которые применялись ими практически без всяких вариантов. Для других
Включая трех нотариусов, составлявших документы, имеющие отношение к церковным
делам. Эту цифру мы обнаружили, выискивая имена нотариусов той эпохи в манускриптах,
датированных 1637 г. и хранящихся в следующих фондах: «Archives nationales», KK
1015-1037; «Bibliotheque Nationale», 18786-18804.
93 Однако в провинции многие знатные и состоятельные люди уступали им, в обмен на
приличный годовой доход, управление фермами, сеньориями, даже свои права феодалов.
- документов необычных - они использовали те же выражения, но приспосабливали
их к обстоятельствам путем творческой импровизации. Вот эти-то необычные до-
кументы главным образом и доказывают, что люди прошлого вовсе не понимали,
что их дела, какими бы незначительными или, наоборот, экстравагантными ни ка-
зались, можно было уладить иначе, чем при содействии нотариуса. Возьмем толь-
ко один пример. Как-то две торговки поругались, а затем и подрались на терри-
тории Чрева Парижа, после чего проследовали одна за другой в Шатле, где вы-
сказали судьям настоятельное требование, чтобы их примирение было навеки за-
креплено в составленном по всей форме документе, и добились этого, обратив-
шись к мэтру Ле Семелье, обосновавшемуся в приходе Святого Евстафия: нотариус
составил акт, в котором обе заявительницы осуждали свою вражду и - под стра-
хом быть приговоренными к штрафу - обещали никогда больше не ссориться.
Такие документы, вероятно возникавшие в исключительных случаях, но, тем не
менее, куда более многочисленные, чем можно было бы предположить, показывают,
каким авторитетом и какой властью пользовались нотариусы в обществе той эпо-
хи. Не найти ни одного подданного Его Величества, от самого знатного и бога-
того до самого скромного, ни единого городского или государственного служаще-
го, который бы не оставил в нотариальных архивах следов своей деятельности. В
любой нотариальной конторе тогда каждый год накапливалось как минимум до 1
200 документов, в которых можно найти сведения о быте и нравах, свойственных
времени. Потому и можно утверждать, что эти бумаги с точностью зеркала отра-
жали самые разные стороны общественной и - в еще большей степени - частной
жизни. Перелистывая в архивах толстые книги или изучая папки с документами,
распределенными по месяцам и по годам, именно по этим незаменимым свидетель-
ствам легко можно обнаружить, на каком законодательном фундаменте, на каких
нравах и обычаях строилась эта частная жизнь.
Давайте попробуем с помощью таких актов и других документов понять, как ор-
ганизовывалось и велось хозяйство во времена Людовика XIII. К бракам в ту
эпоху подходили весьма серьезно: тут учитывались взаимные интересы двух се-
мей, а сердечные дела молодых отходили на второй план. Если, кроме родитель-
ских планов и намерений, существовала еще и взаимная симпатия юноши и девуш-
ки, будущему семейному очагу можно было пообещать полное процветание в мире и
согласии, но специально никто чувствами будущих супругов не занимался. Как с
одной стороны, так и с другой, власть всемогущих родителей, озабоченных объе-
динением двух денежных мешков и абсолютно безразличных к моральной, этической
стороне своих решений, проявлялась в безграничном равнодушии к тем, чьи руки
и сердца предстояло связать навсегда. Иногда случалось так, что жених и не-
веста встречались впервые накануне свадьбы. Женитьба Великого Конде на Клер-
Клеманс де Майе-Брезе, племяннице кардинала Ришелье, - самый яркий пример из
тех, что могут подтвердить наши утверждения.
Что тут скажешь? Жаль, конечно, но факт, что молодой человек того времени
чрезвычайно редко мог жениться на девушке своей мечты, и наоборот, барышня
почти никогда не могла выйти замуж за прекрасного принца из своих грез. Знат-
ный сеньор стремился женитьбой поправить свои дела; буржуа искал в браке
средства расширить возможности торговли; ремесленник надеялся, что деньги,
полученные в качестве приданого, позволят ему оплатить официальное свидетель-
ство о том, что он мастер своего дела. Любовь не только не имела ни малейшего
значения для благополучия брака, не только оказывалась страшно далека от са-
мого понятия семьи, она в эпоху Людовика XIII просто делала в глазах людей
смешными тех супругов, которые не стеснялись показать, что обожают друг дру-
га.
Однако случалось и так: некий юноша, пренебрегая родительской властью, под-
писывал - и заверял у нотариуса! - обещание жениться на девице, в которую в
этот момент он был страстно влюблен. Горе ему! Вот это неосторожность так не-
осторожность! Если он не мох1 сдержать слово и выполнить обещанное (а в боль-
шинстве случаев такие обещания оказывались невыполнимыми), он попадал в руки
правосудия, начинался грандиозный скандал, и его вынуждали либо жениться на
уже забытой к тому времени возлюбленной, либо выплатить немалую денежную ком-
пенсацию за моральный ущерб, который он ей причинил. А если страсть не зату-
хала и если единственным выходом для осуществления мечты и реализации союза
любящих сердец становилось похищение невесты, ситуация осложнялась еще больше
и дело принимало совсем крутой оборот. Похищение человека считалось таким
серьезным преступлением, что и наказание за него предусматривалось весьма
серьезное - арест и тюремное заключение. Подобные мятежи против избытка наси-
лия со стороны родителей, подобные всплески страсти, когда отвергнутая эпохой
любовь брала реванш, случались в занимающий нас период времени довольно час-
то. Но все-таки куда чаще, почти всегда, молодые люди слепо повиновались ро-
дительской воле, соглашались на союз, который им навязывали, не учитывая их
собственных желаний, и подписывали в нотариальной конторе брачный контракт.
В XVII столетии свадьбы без заключенного предварительно брачного контракта
просто представить себе невозможно. Не было такого, и все тут. Поскольку то-
гда не существовало ничего аналогичного нынешней регистрации актов граждан-
ского состояния, подобные контракты, причастность Шатле к заключению которых
просматривается весьма и весьма нередко, с точки зрения закона значили не
меньше, чем церемония венчания с точки зрения религии. Вот почему самому ни-
щему грузчику, как и самому богатому принцу, никак не удавалось избежать рас-
ходов, связанных с составлением этого документа. В основе своей текст его ос-
тавался для обоих случаев совершенно одинаковым: что принцу, что нищему дик-
товалось главное, да, впрочем, и единственное в те времена правило супруже-
ской жизни - только приобретенное будущими супругами совместно имущество бу-
дет составлять их общую собственность94. Статьи, окружавшие этот главный
пункт, могли варьироваться в зависимости от ситуации или семейных амбиций:
стороны, вступающие в брак, по собственному выбору устанавливали, в каком по-
рядке располагать титулы, а главным образом - какими связями пренебрегать, а
какие, напротив того, выставлять напоказ.
Действительно, в те времена существовал обычай привлекать в качестве свиде-
телей при подписании брачного контракта самых знатных особ, каких только мог-
ли найти в своем окружении: у них просили разрешения упомянуть их имена в до-
кументе, удостоить новобрачных чести поставить там свои подписи. Потому-то,
как можно заметить, изучая материалы того времени, на брачных контрактах всем
известных придворных проставлялись росчерки короля, королевы, принцев и прин-
цесс крови, а, скажем, на аналогичных документах уважаемых слуг - росчерки их
господ и друзей этих господ.
Точно так же, как супружеский союз не мог образоваться без подписания брач-
ного контракта, невозможно было вселиться куда бы то ни было - хоть в особ-
няк, хоть в большую квартиру, хоть в тесную, да просто в комнатку - без со-
ставления арендного договора («bail») или договора о найме помещения, предва-
рительно составленного нотариусом. Этот документ писался и оформлялся совер-
шенно идентично во всех случаях, когда кому-то требовалось снять комнату,
квартиру или дом - термины везде одинаковы. В договоре назывались имена и фа-
милии, титулы, звания, адреса того, кто сдает помещение, и того, кто его на-
нимает, далее следовало краткое описание этого самого помещения, за ним - пе-
речень обязанностей будущего жильца, в частности особо оговаривались необхо-
димость обставить предоставленное ему жилье мебелью, гарантировать уплату в
срок положенной за аренду суммы, наконец, оговаривалась сама эта сумма, кото-
Брачные контракты, составлявшиеся в провинции, несколько отличались от столичных,
так как там предусматривалось и соблюдение местных обычаев.
рую полагалось, поделив надвое, отдавать хозяину помещения, как правило, в
Иванов день и к Рождеству. Сроки аренды могли быть разными, все зависело от
того, как договорятся стороны, но обычно они составляли от одного года до
шести лет. В будущем для нанимателя не предусматривалось никакого «права пер-
вой руки», то есть он не имел преимуществ перед другими и, если хотел сохра-
нить помещение за собой и дальше, должен был заключить с его владельцем новый
договор, естественно, в точности тем же образом составленный нотариусом и за-
веренный им.
Но вот наша парочка соединилась и устроилась, в зависимости от того, к ка-
кому социальному классу она принадлежит, более или менее комфортабельно. А
что теперь? Начнут хлебать счастье полными ложками? Смотря по обстоятельст-
вам. Перед нами небольшая книжечка, выпущенная анонимным автором и названная
им «Предостережение для свежеиспеченных жен и мужей». Здесь неофиты брачного
союза могли найти кое-какие заповеди, от применения которых, по мнению сочи-
нителя, зависели согласие между ними и привлекательность их дальнейшей совме-
стной жизни.
«Четыре вещи, - утверждает он, - хороши в доме: хорошая печь, хороший ку-
рятник, хорошая кошка и хорошая жена. Четыре обязанности, - пишет он далее, -
есть у мужа по отношению к жене: держать ее в страхе; заботиться о добром
здравии ее души и тела; любить ее и прилично одевать. Четыре обязанности есть
у жены по отношению к мужу: любить его, проявляя удовольствие и терпение; ни-
когда не возражать ему, если он раздражен; обеспечивать ему нормальное житье-
бытье и содержать его в чистоте. У жены должно быть четыре достоинства: она
должна прилично выглядеть, должна уметь вести хозяйство, должна быть набожна
и послушна своему властелину».
Их этих заповедей можно извлечь следующие указания: муж должен внушать жене
страх; жена должна любить своего мужа, проявляя терпение, и доказывать всеми
возможными способами, что она ему послушна. В этих словах сформулированы веч-
ные нарекания супруги в адрес супруга, продиктованные не чем иным, как ста-
ринным матримониальным законодательством. В браках, заключенных по расчету,
только выгоды ради, редко царила гармония, они почти никогда не бывали счаст-
ливыми. Избавившись от давления родительского авторитета, молодая женщина,
вышедшая замуж, попадала в еще худшую зависимость, ее лишали всех прав, зато
награждали множеством обязанностей, у нее не было никаких средств защиты от
всемогущего господина, который при малейшей попытке мятежа имел право по ко-
ролевскому указу (а раздобыть его было совсем не сложно) без суда и следствия
заточить ее в монастырь. И если даже она попробовала бы искать способа завое-
вать сердце супруга, все равно ничего бы не вышло: любовь в те далекие време-
на считалась чувством, отношения к семейной жизни не имеющим.
В конечном счете, получалось, что жена в своей семье была просто-напросто
главной служанкой, обязанной обеспечивать в доме порядок и уют, а платили ей
за эту требующую немалых усилий работу либо вежливым безразличием, либо гру-
быми окриками. Кроме того, ее роль предусматривала в качестве непременного
условия материнство - ежегодно, причем, насколько это возможно, младенцу луч-
ше было родиться мальчиком, продолжателем рода и племени папочки, в противном
случае этот последний обливал ее презрением. Таким образом, твердо можно ска-
зать , что от существования своего бедная женщина получала куда больше униже-
ний, чем удовольствий, и как знать, не это ли заставляло ее порой искать ве-
селья и утешения сердцу в иных местах, чем ее собственный дом, где ни о чем
подобном нельзя было и мечтать.
Жена в ту эпоху не располагала никакими средствами защиты от унизительной
зависимости и злоупотреблений властью со стороны супруга. Вдобавок ко всему,
в тех случаях, когда особенно везучей женщине удавалось добиться - после бес-
конечно тянувшегося процесса - решения гражданского суда о разделе имущества,
если ее муж пустил по ветру приданое, или о раздельном проживании супругов,
если он по отношению к ней постоянно проявлял жестокость и это было подтвер-
ждено надежными свидетельствами, для официального развода требовалось еще и
доказать представителям религиозной юрисдикции, перед церковным судом, имено-
вавшимся «Конгрессом» (Congres) во время тягостного, отвратительного, по су-
ти, и частично на публике происходящего испытания свою неспособность к дето-
рождению. Многочисленные решения и приговоры, вынесенные Шатле и Парламентом,
говорят о том, что женщины часто прибегали к двум первым способам мщения,
причем почти всегда выигрывали дело, доходившее до суда. Обращая внимание на
то, как редко выносились церковным судом решения о разрыве супружеской связи,
можно сделать вывод: обиженные жены если и решались на третий способ, то
крайне осторожно, осмотрительно, проявляя высочайшую сдержанность.
В те времена женщина, неудачно вышедшая замуж, знала, что семейные узы вы-
кованы из хорошо закаленной стали и что разбить их (а называла она эти семей-
ные узы в своем воображении не иначе как «своими кандалами») - задача куда
как трудная. Но она вовсе не теряла надежды освободиться от них, не применяя
насилия, но обращаясь к совести домашнего тирана, который держал ее в кабале,
а кроме того, к властителям, способным изменить отжившие, устаревшие законы и
обычаи. Ну и, следуя примеру своих сестер по несчастью прошлых эпох, которые
не считали для себя возможным безропотно сносить гнет сильного пола (среди
других - доблестной Кристины Пизанской), они в период царствования Людовика
XIII продолжали активную - устную и письменную - пропаганду, от которой ожи-
дали в качестве результата не меньше, как эмансипации. Вся вдохновленная эти-
ми чаяниями литература - книги, брошюры, сатиры, стихи, выходившие в свет ме-
жду 1610 и 1643 гг. и в достаточно яркой и энергичной форме описывавшие зави-
симую ситуацию слабого пола, подвергавшегося двойной тирании - со стороны от-
ца и со стороны супруга, - вся эта литература была полна протестов и требова-
ний: пусть женщинам предоставят свободу выбора спутника жизни в соответствии
с их сердечными порывами; пусть их уравняют в правах и обязанностях с мужчи-
нами ; пусть, наконец, - и за это ратовали особенно - обязательное материнство
станет материнством добровольным, сознательным.
Эта пропаганда, которую вели феминистские группы, потерпела поражение в
борьбе с куда более мощной и активной пропагандой противной стороны, была
осуждена Церковью и не принесла никаких плодов при Людовике XIII, никуда не
годном супруге, отнюдь не склонном принимать во внимание жалобы и ходатайст-
ва, не имеющие, на его взгляд, под собой ни малейших оснований. «Смешные же-
манницы», при поддержке Мольера, пойдут в новую атаку только в середине сто-
летия .
А теперь посмотрим, как вели себя более или менее хорошо подобранные супру-
жеские пары, как с чисто материальной точки зрения протекало их существова-
ние . Как дворяне, так и буржуа производили на свет многочисленное потомство:
в семьях обычно было от четырех до шести детей, в некоторых - по десять, а то
и по пятнадцать95. Но они вовсе не хотели испытывать никаких тягот, связанных
с таким обилием ребятни. Новорожденные редко получали материнскую грудь: о
них обычно поручали заботиться кормилицам, иногда - жившим в доме, иногда -
довольно далеко от него. Подрастая, мальчики и девочки сначала воспитывались
вместе - преимущественно женщинами, потом раздельно. Девочек, которых отсыла-
ли в монастыри, обучали скорее знанию света, чем орфографии. Мальчики перехо-
дили в руки наставников, священнослужителей или мирян, которые жили под кры-
шей их родителей на правах «слуг высшей категории». В иных случаях наследни-
ков отдавали в коллежи, а среди этих коллежей, которых тогда насчитывалось
Семьи из народа, располагающие ограниченными средствами, старались, чтобы детей
было все-таки поменьше.
примерно шесть десятков и которые концентрировались в двух парижских кварта-
лах - Университетском и предместье Сен-Жак, самой доброй репутацией пользова-
лись руководимые иезуитами Бонкур и Клермон.
Сыновья представителей буржуазии, как правило, более сведущие и компетент-
ные, чем дворянские дети, получали там основательное гуманитарное образова-
ние, дополняя его изучением права, медицины и других наук в учебных заведени-
ях более высокого уровня (facultes) Парижа, Орлеана или Монпелье. Дворянские
же сынки, едва обзаведясь весьма ограниченным интеллектуальным багажом, сво-
рачивали на другую стезю: обычно они поступали в военные академии, в том чис-
ле и в академию Пьера де Авикена, сеньора де Бенжамена, располагавшуюся на
улице Бон-Анфан в приходе Святого Евстафия. Здесь они учились военному делу.
В общем, можно сказать, что от детей в семейном кругу требовалось пассивное
послушание, особенно важно было, чтобы они во всем подчинялись воле отца.
Разговаривая с родителями, равно как и в письмах к ним, дети использовали
слова, выражающие почтительность и холодную вежливость. Ни родители к детям,
ни, в особенности, дети к родителям никогда не обращались «на ты». Только
старший ребенок в семье или, по крайней мере, старший среди мальчиков имел
право на наследство. Все остальные приносились ему в жертву: если родители
выбирали для них или они сами выбирали для себя профессию священнослужителя,
в качестве единственного родового имущества они получали скудную пожизненную
ренту96; если же духовной карьеры им удавалось избежать, единственным, что
мох1 предложить в таком случае закон, - была «обязательная доля».
Вместе с детьми, иногда испытывая к ним личную приязнь, наблюдая за тем,
чтобы жизнь их протекала, насколько это было возможно, в благополучии, сопро-
вождая их, куда бы тем ни пришлось отправиться, давая им порой добрые советы,
а чаще подавая дурной пример, в доме жили слуги. Большей частью - крестьяне,
изгнанные нуждой и голодом со своей земли. Они толпами стекались в столицу и
переполняли ее. Их можно было нанять в специальных конторах, которые держали
такие же «безработные», причем всегда женщины. От человека, желавшего посту-
пить на службу, требовалась рекомендация, подписанная бывшими хозяевами. И
тут - кому как везло. Иногда, конечно, нанимали мошенников и мошенниц, но ку-
да чаще - людей, как юношей, так и девушек, которые становились верными и
преданными слугами.
Но вообще слуги, главным образом лакеи, пользовались в XVII веке плохой ре-
путацией. И зря. Конечно, можно без конца цитировать жалобы и нарекания хозя-
ев на нерадивость слуг, но совершенно очевидно, что жалобы эти и нарекания не
всегда заслужены, потому что от этого же времени сохранилось еще больше сви-
детельств того, как слуги или служанки с юных и до преклонных лет жили в од-
ном и том же доме, вступали в браки между собой и, уходя на покой, получали
от прежних хозяев пусть небольшую, но постоянную «пенсию» от 50 до 300 лив-
ров.
Как бы то ни было, но только совсем нищие обходились в ту эпоху без домаш-
ней прислуги. Действительно, не было ни единого хозяина мастерской или мелко-
го торговца, не имевшего подмастерья, парнишки, подменявшего его за прилав-
ком, или служанки. У крупных буржуа и у дворян число обслуживавшего их персо-
нала возрастало пропорционально росту их богатства и, в глазах всего света,
как раз и отражало, велико ли их состояние, хорошо ли идут дела. У принцев
количество слуг переваливало обычно за сотню. Если не считать питания и под-
час роскошных ливрей, в которые их обряжали, эти угодливые люди не так уж и
дорого обходились хозяевам и, уж точно, разорить их не могли: заработок лакея
Сумма такой ренты для девушки, посвятившей свою жизнь духовному служению, равня-
лась 250-300 ливрам в год. Деньги переводились в монастырь после того, как нотариус
заверял все условия их передачи.
или горничной чаще всего не превышал 60 ливров в год Селили их на конюш-
нях, чердаках, в чуланах и кладовках, женщин иногда - по нескольку вместе;
такие своеобразные получались дортуары, обставленные набранной с бору по со-
сенке мебелью, помещения, в которых воздух, свет и удобства были строго отме-
рены .
В иерархии слух1 высшую ступеньку занимал дворецкий, а чистильщица обуви,
судомойка и мальчик на побегушках при кухне находились в самом низу лестницы.
Эти последние могли со временем благодаря усердию, скажем даже, служебному
рвению подняться повыше и перейти в следующий ранг. Мечтой каждой прислуги
было заработать за долгий-предолгий период столько, чтобы купить себе сереб-
ряный пояс и чтобы после этого у нее осталось еще от 80 до 100 экю. С помощью
такого приданого она надеялась найти жениха из «славных сержантов или добрых
галантерейщиков», но осуществить эту мечту было крайне трудно, потому что ку-
да чаще милая девушка в результате знакомства с «подходящей кандидатурой»
оказывалась с чем-то в животе, а не с чем-то в кошельке.
Дворецкий в доме знатного господина управлял сообществом лакеев. Он нес от-
ветственность за деятельность этого сообщества перед управляющим и перед хо-
зяином, перед которым, кроме того, и отчитывался в расходах. Тот, у кого был
опытный, не обремененный слабостями, а следовательно надежный дворецкий, мог,
помимо всего прочего, радоваться успешному ведению хозяйства, потому что ку-
черу в таком доме не приходило в голову с выгодой для себя продавать сено и
овес, предназначенные для лошадей, а виночерпию - вино из погребов, потому
что служанки не «работали налево» в ущерб интересам семьи, а повар, влюбив-
шись в горничную, не стремился во что бы то ни стало за господский счет уго-
стить свою возлюбленную роскошным ужином в поздний час... Но где было взять та-
кого идеального человека? Некий Креспен, выполнявший функции дворецкого у
маршала де Лезе году в 1641-м или около того, нарисовал свой автопортрет в
тоненькой книжечке, названной им «Экономия, или Истины, которые необходимо
знать каждому, кто хочет, чтобы его хорошо обслуживали». Кроме, так сказать,
«советов на каждый день», в этой брошюре содержатся и весьма любопытные дета-
ли, позволяющие познакомиться с тем, как в интересующую нас эпоху устраива-
лись пышные обеды или ужины. Иными словами, как пировали наши предки. Не-
сколько позже мы вернемся к этому славному малому и его произведению.
А пока - попробуем определить, к каким неудобствам и к каким нежелательным
последствиям, несмотря на наличие в доме и беспрестанные налеты честного,
преданного и отличающегося рвением в работе дворецкого, мог привести неудач-
ный подбор слуг в семейном доме XVII столетия. Дневной свет с трудом просачи-
вался в комнаты этого жилища, в помещениях с окнами лишь с трудом можно было
что-то рассмотреть, в тех, что находились внутри - без отверстий, выходящих
во двор или на улицу, вообще царила тьма. Для того чтобы проверить, насколько
тщательно была произведена уборка в этих затемненных помещениях, их освещали
прямо с утра либо лампами, залитыми рапсовым маслом, либо сальными свечами,
причем как от тех, так и от других, вони было куда больше, чем света98, либо,
наконец, ничем не пахнущими, но весьма дорогостоящими восковыми свечами.
Вполне возможно, при таком скудном освещении удавалось смахнуть пыль, но ни-
как не избавиться от клопов, находивших укрытие в щелях мебели, в матрасах,
циновках и буквально кишевших в драпировках, украшавших постели.
Еще одно обстоятельство мешало прислуге добросовестно делать свое дело -
нехватка воды. Около двухсот пятидесяти парижских домов (монастыри, коллежи,
Дени де Кинто и его супруга, о которых говорилось выше, именно столько платили
своему лакею и своей горничной.
98 Чтобы избавиться от этой вони, в масляные лампы подливали росный ладан, а сальные
свечи смазывали смесью камфары и ладана.
общественные здания, частные особняки принцев, знатных сеньоров и высокопо-
ставленных чиновников) получали благодаря специальной системе канализации, на
основании привилегий, пожалованных королем или эшевенами, понемножку чистой
воды из источников, расположенных в Бельвиле-сюр-Саблон, Ренжи или Пре-Сен-
Жерве, которые, кроме того, пополняли весьма малыми количествами благословен-
ной жидкости три десятка общественных водоемов города". Обитатели очень не-
большого числа других строений пользовались весьма редко очищавшимися колод-
цами, которые непрерывно загрязнялись из-за проникновения в них навозной жи-
жи, стекавшей из близлежащих конюшен, и, поскольку вода из них в связи с этим
становилась скорее опасной для употребления, чем полезной, к колодцам этим
жители окрестных домов относились чрезвычайно подозрительно.
Но допустим, что пользователям канализационных систем и тем, кто жил побли-
зости от колодцев, все-таки повезло: в том или ином виде вода до них все-таки
доходила. А остальные? Остальным столичным жителям приходилось посылать своих
слух1 искать драгоценную влагу подчас очень далеко от дома - иногда они от-
правлялись за ней к квартальному фонтану или водоему, иногда покупали ее у
снующих, криками восхваляя свой товар, по улицам водоносов - по денье за вед-
ро . Как же это было трудно - запастись водой! Слуги теряли целое утро, вы-
стаивая в огромных очередях у общественных «водопоев». И при этом им едва
удавалось добиться того, чтобы в хозяйстве ежедневно набиралось как максимум
хотя бы пятнадцать ведер воды. Ее разливали в сосуды из меди или бронзы, на-
крытые крышками, сосуды эти были снабжены краниками, их ставили на пол или
прикрепляли к стене, а называли все равно - «родниками»100. Народ зачерпывал
воду ведрами прямо из реки, оттуда же, несмотря на строгий запрет, слишком
часто брали воду и не имевшие ни стыда ни совести разносчики, стремившиеся
побольше и поскорее заработать на жизнь.
Как ни сложно было зимой раздобыть питьевую воду и воду из Сены, летом сде-
лать это оказывалось еще сложнее, потому что с наступлением жарких дней ис-
точники высыхали или мелели, а в русле Сены можно было найти разве что вязкую
и весьма вредную для здоровья жижу. Уже привыкнув к тому, что воды либо мало,
либо совсем мало, парижане старались экономить, сокращая ее потребление до
того, что это уже приводило к нарушению требований личной гигиены. То, что
они называли умыванием, был процесс более чем краткий. Они использовали для
этого тряпочки, в лучшем случае - полотенца, почти даже и не смоченные водой.
Очень немногие владели оловянными тазиками, еще меньше народу (может быть,
один человек на тысячу) - ванной101. Когда парижане испытывали непреодолимое
желание помыться как следует, они отправлялись за этим к цирюльнику-банщику,
владевшему парильней. А в принципе, чтобы не распространять вокруг себя, по-
добно всегда учтивому и галантному Бассомпьеру102, неповторимый аромат «изящ-
ных ног», или, подобно неким дамам высокого происхождения, запах подмышек,
способный перебить вонь любого зоопарка, пользовались - даже в чрезмерных ко-
личествах - самыми разными притирками, маслами, душистыми пудрами, эссенциями
и мешочками с травами.
В Париже в 1639 г. их было двадцать девять, а тридцать стало только к 1643 г.
100 В таких прозванных «родниками» сосудах - а их насчитывалось в частных особняках
по три-четыре, в более или менее обеспеченных семьях по два, в то время как у ремес-
ленников их не было вовсе - могло содержаться от трех до шести ведер воды.
101 Упоминавшаяся выше мадам де Монгла, вероятно, какое-то время наслаждалась облада-
нием ванной, а потом каким-то образом избавилась от нее. Во всяком случае, в инвен-
тарной описи ее имущества фигурирует «балдахин из льняной ткани, используемый при
купании», иными словами покрывало с кружевами, которое служило для украшения ванны.
102 Бассомпьер, Франсуа де (1579-1646 гг.) - сподвижник Генриха IV, маршал, дипломат.
- Прим. пер.
Большая часть воды, налитой в домашние резервуары, кажется, использовалась
на кухне, потому что именно там постоянно находились один или два таких сосу-
да с краниками. Как бы ни выглядела кухня, была ли она просторной или тесной,
именно этому помещению отдавали предпочтение современники Людовика XIII. А
почему бы и нет? Ведь именно отсюда поступали к ним главные наслаждения, ко-
торые им дозволено было вкушать в эпоху, когда повседневная жизнь вовсе ими
не одаряла, да почти и не располагала. Вот почему, на любом «этаже» общества,
кухню старались и обставить получше, покупая, соответственно средствам, имею-
щимся у семьи, более или менее удобную мебель, приобретая разнообразную посу-
ду и утварь, с помощью которой, как они предполагали, хозяйка дома или кухар-
ка сможет приготовить красивую и вкусную еду. Эти славные люди высоко ценили
возможность «хорошенько покушать» и «хорошенько выпить» и, как мы увидим чуть
дальше, проявляли за столом куда больше прожорливости, чем деликатности.
Кухня замка Шенонсо. Первой владелицей Шенонсо стала Екатерина
Боне, придавшая зданию красоту и изысканность. Второй хозяйкой
замка стала красавица Диана де Путье — любовница Генриха II, ко-
торый подарил ей Шенонсо в знак своей преданности и любви. Не-
смотря на то, что Диана была старше короля на целых 19 лет, от-
ношения их длились до самой кончины Генриха. Екатерина Медичи,
жена короля и известная интриганка, стала третьей владелицей Ше-
нонсо. После смерти Генриха II Медичи отняла у Дианы замок, вза-
мен предложив ей Шомон — замок поскромнее.
Обычно в столице съестных припасов оказывалось в изобилии, если только год
не случался неурожайный или скупщики-«монополисты» нарочно не создавали дефи-
цита продуктов. Хозяйки, которые не опасались излишних расходов, могли купить
все, что надо, поблизости от дома, где, во-первых, по соседству проживали
торговцы съестным, а во-вторых, шастали мелкие перекупщики, предлагая дешевые
товары, приобретенные ими где-то в другом месте, по завышенным ценам. Вот
таблица, воспроизводящая сведения, данные нам в оригинальном документе того
времени. Она показывает, каковы были пропорции, в соответствии с которыми
распределялись лавки на трех проезжих улицах города:
Магазины Ул. Сент^Антуан Ул. Сен^Мартен
Булочные
Мясные
Колбасные
Бакалейные
Зеленные
Кондитерские
Винные
Уксусные
Пивные
4
4
1
5
1
5
5
2
—
8
4
3
4
3
3
3
1
1
Ул. дю Фур
3
5 (на соседней)
2
2
2
3
5
1
1
Все закупки мяса, жиров, дичи, птицы, рыбы, овощей, фруктов, яиц, масла,
даже хлеба хозяйки предпочитали делать на больших оптовых рынках прихода Свя-
того Евстафия или на своих квартальных рынках, потому что поступление туда
продуктов ежедневно гарантировало их изобилие, свежесть и умеренность в цене.
Оптовый рынок работал каждый день, квартальные - два или три раза в неделю,
среди этих последних - а их в столице насчитывалась примерно дюжина - самыми
главными были Новый рынок, расположенный на острове Сите, посреди Сены, непо-
далеку от моста Сен-Мишель; рынок у кладбища Святого Иоанна, позади Ратуши;
рынок, где торговали лишь домашней птицей и дичью, вытянувшийся вдоль Юдоли
Слез (набережной Межиссери); а в предместьях - рынок на площади Мобер у под-
ножия горы Святой Женевьевы; рынок Сен-Медар в самом конце улицы Муффтар и,
наконец, рынок Сен-Жермен - поблизости от ограды ярмарки.
Остров Сите в 1609 г. Помимо дворцового комплекса на острове в
те времена располагались кафедральный собор «Нотр-Дам», рынок,
госпиталь Отель Дьё и жилые дома. В XIX веке остров был полно-
стью перестроен и рынка там уже нет.
Жены ремесленников и буржуа из тех, что победнее, преодолевая кучи навоза,
завалившего весь Париж, чуть ли не на рассвете направлялись к тому или друго-
му из этих «съестных» рынков. Более зажиточные горожанки брали с собой служа-
нок с корзинами. Почти оглохшие от пронзительных криков, потерянные в толпе,
едва ли не задавленные всей это сутолокой, эти смелые и решительные дамочки,
непрерывно проверявшие, на месте ли кошелек, азартно и упрямо торговались, за
словом в карман не лезли, парируя дерзкие шуточки торговок скотом, обрушивали
на особо сварливых, в ответ на их поток брани свой, куда более мощный, да и
брань была поотборнее, иногда обменивались тумаками или пощечинами с этими
«клячами и потаскухами», в общем, им доставалось сполна, но зато они возвра-
щались домой с корзинами, переполненными считай дармовыми продуктами103.
Жены крупных буржуа, равно как и знатные дамы, никогда не появлялись в по-
добных местах: они посылали за покупками своего дворецкого со служанкой или
даже одну служанку, если она пользовалась особым доверием хозяев. Таким обра-
зом, они сами - причем ежедневно! - давали возможность своей челяди водить
себя за нос, или, если говорить на жаргоне слуг - этих притворяющихся правед-
никами лицемеров, охотно позволяли им прикарманивать хозяйские денежки. И
ловкие мошенники проделывали все это с таким проворством и мастерством, что
за несколько недель ухитрялись «заработать» при покупках на рынке ничуть не
меньшую сумму, чем им выплачивалась господами за год.
Знатные сеньоры, более осторожные и рассудительные, стремясь защитить себя
и свой дом от постоянной угрозы быть обобранными прислугой, прибегали к сред-
ствам, дававшим им возможность сохранить в неприкосновенности туго набитую
мошну. Нет, они были далеки от мысли посылать кого бы то ни было из слуг на
рынок, они предпочитали, чтобы рынок сам являлся к ним на дом. Для этого они
поручали нотариусам составлять и заверять специальные договоры («marches») с
весьма многочисленными в те времена перекупщиками-поставщиками, и в соответ-
ствии с такими договорами последние были обязаны доставлять в находящиеся ли-
бо в столице, либо ее в предместьях дома знати всю необходимую для жизни се-
мьи провизию. Некоторые из этих договоров сохранились до наших дней. Один из
них - перед нами. Он датирован 20 июня 1620 г. и содержит в себе следующие
104
статьи
Пьер Гийом и Франсуа Раффар, торговцы, проживающие в Париже на улице Мон-
торгёй, обещают Анне Лотарингской, доверенному лицу Генриха Савойского, гер-
цога де Немура, ее супруга, передавать ежедневно в особняке герцога на улице
Паве дворецкому или управляющему, в течение трех лет, продукты, фураж и зер-
но, необходимые для пропитания семьи герцога де Немура, обслуживающего эту
семью персонала, а также лошадей и мулов. Все товары должны быть высококаче-
ственными и приобретенными законным образом, в противном случае товары эти
будут возвращены поставщикам, а за их счет приобретены другие, у других по-
ставщиков, в то время как договор с Пьером Гийомом и Франсуа Раффаром будет
немедленно расторгнут. В конце каждого месяца при успешном ведении дел Пьер
Гийом и Франсуа Раффар в качестве вознаграждения за ежедневные поставки полу-
чат 3 000 турских ливров, причем к этой сумме будет прибавлена как компенса-
ция стоимости содержания лошадей и мулов еще одна - из расчета по 13 су в
день на каждое животное. В конце каждого года стороны подведут итоги, и по-
В одной небольшой книжечке того времени, вышедшей под названием «Вежливый торгаш»
в 1631 г., никому не известный автор по имени Франсуа Педу создает образ буржуазии,
торгующейся с мясником в его лавке. Конечно, их спор идет не на таких высоких тонах,
как мог бы идти на оптовом рынке, но все-таки жена мясника, более вспыльчивая, чем
ее супруг, в конце концов, довольно грубо и бесцеремонно, выпроваживает норовистую
покупательницу.
104 Статьи договора могли быть разными при заключении разных сделок такого рода.
ставщикам в том случае, если окажется, что за этот срок накопились «излишки»
товаров, будет выплачена разница между оговоренной суммой и реальной их стои-
мостью. С каждой полученной суммы у поставщиков будет вычитаться по 5 су с
экю, причем экю приравнивается к 3 турским ливрам. Если договор будет нарушен
какой-либо стороной до окончания срока его действия, нарушитель выплатит по-
страдавшей стороне 3 000 ливров штрафа.
Помимо этих статей, нотариальный акт, к рассмотрению которого мы приступи-
ли, содержал в качестве приложения список из 215 наименований продуктов пита-
ния. Используя эти продукты, даже самый неопытный и неумелый повар мох1 бы
обеспечить бесконечное разнообразие блюд на самом роскошном и изобильном сто-
ле . Следовательно, мы вполне можем сказать, что приложенный к договору спи-
сок, тем более что он точно датирован, способен предоставить в распоряжение
исследователя драгоценные сведения о стоимости жизни в интересующую нас эпо-
ху. К тому же именно благодаря этому списку мы узнаем, что герцог де Немур
ежегодно тратил 50 000 ливров (в пересчете на современные деньги - 750 000
франков) на пропитание своей семьи, прислуги и обитателей конюшни.
Жаль, что в этой небольшой по объему книге нельзя воспроизвести in
extenso105 весь список продуктов, равно как - что было бы еще важнее и инте-
реснее - список цен на эти продукты, а придется ограничиться выдержками из
него. Но даже и в таком неполном виде - мы предлагаем вниманию читателя лишь
несколько пунктов из него - список позволяет утвердиться во мнении, что бас-
нословно низкие цены на продукты были продиктованы тем, что Париж 1620 г. ими
просто-таки изобиловал.
Так, упомянутые выше поставщики предлагали своим клиентам фунт говядины
всегда за 2 су 6 денье, фунт телятины или баранины - за 3 су 6 денье, фунт
парной свинины - за 3 су, то есть по минимальным для эпохи изобилия ценам.
Вполне умеренные цены существовали тогда и на потроха домашних животных и на
субпродукты: бычий язык и яйца стоили, соответственно, по 12 и по 8 су; коро-
вье вымя - 4 су; телячья зобная железа - 2 су; засоленный окорок - 12 су; дю-
жина кровяных колбасок или сосисок - 12 су; предназначенных исключительно для
жарки - 24 су; целый поднос требухи - 6 су; пара бараньих почек - 5 су.
Продолжая исследовать все тот же интересный документ, мы обнаружим, что мо-
лочного поросенка в дом герцога де Немура доставляли в 1620 г. за 22 су; коз-
ленка или молодого барашка - за 28 су; жирного каплуна - за 20 су; голубя или
цыпленка - за 4 су. Более редкая на рынке, чем домашняя птица, дичь - мелкая
или крупная - продавалась, соответственно, и по более высоким ценам: взрослые
куропатки или куропаточьи «цыплята», бекасы, выращенные в садке кролики стои-
ли 15 су за штуку; один-единственный молодой кабанчик шел за 40 су. На гер-
цогский стол подавалась и птица, вкус которой представляется нам менее изы-
сканным, но порой в меню были и павлины, и лебеди, которых все те же постав-
щики уступали по цене, установленной для фазанов (45 су).
Вероятно, считавшаяся более нежной, чем морская, рыба, выловленная в пре-
сноводных водоемах, и стоила дороже, во всяком случае именно такой вывод мож-
но сделать из нашего нотариального акта. Если большая щука, карп, лосось или
форель оценены там в 7 ливров, то тюрбо106, дораду107, синеротого окуня лавра-
ка, ската тех же размеров отдавали всего лишь за 6 ливров, 10, 45 и 15 су.
Кроме того, речная, выловленная в водах Луары камбала приравнивалась по цене
(10 су) к двум макрелям или скумбриям (по 5 су за штуку), а нежнейшего чудес-
In extenso (лат.) - полностью, дословно. - Прим. пер.
106 Плоская рыба типа камбалы длиной до 80 см, встречающаяся только в Атлантике и в
Средиземном море, а в России неизвестная. - Прим. пер.
107 И эта золотистого цвета рыба водится тоже исключительно в Средиземном море и в
Бискайском заливе. - Прим. пер.
ного вкуса морской язык (15 су) стоил куда меньше, чем минога и речной окунь
(соответственно 35 и 20 су).
Нам очень легко понять, почему люди во времена Людовика XIII так любили ха-
риуса и сига: эти деликатесные рыбы швейцарских озер, несмотря на трудности с
их транспортировкой, к тому же и продавались по весьма умеренным ценам (8 су
- штука). А вот то, что они без всякого отвращения - заплатив столько же или
даже больше - пожирали жесткое китовое мясо (8 су за фунт) , или напоминающую
слизняка каракатицу (6 су за штуку) , или тресковые внутренности108 (20 су за
сотню), - говорит, скорее, о некоторой извращенности их вкусов.
Уверенные, что смогут таким образом ублажить своих гостей, любящих полако-
миться этими моллюсками, они в изобилии выставляли зимой и осенью на стол
устриц (в раковинах или уже очищенных109) . И напротив, куда реже заказывали
поставщикам, а значит, и подавали на стол каких-нибудь дивных лангустов (25
су штука), или там раков, «петушков»110, креветок, эскарго111 и лягушек, кото-
рые продавались, именно поэтому, соответственно, по 24; 10; 4; 8; 6 и 8 су за
сотню или поднос.
Список, составленный поставщиками герцога Немурского, обогащают и многие
другие, уже готовые к подаче на стол блюда, в частности, соления и консервы.
Интересно, могли ли при таком изобилии продуктов, способных вдохновить на
творческое созидание самых разнообразных блюд, амфитрионы XVII века ожидать
от своих поваров приготовления не просто приличной, но и питательной, и вкус-
ной, более того - изысканной пищи? Увы, пищи было много и выглядела она, судя
по всему, вполне прилично, но вот насчет изысканности...
С овощами тоже проблем не было...
Завезенное во Францию свитой Марии Медичи кулинарное искусство и во времена
царствования Людовика Справедливого не потеряло еще связи со своими итальян-
скими корнями: потребление пищи напоминало, скорее приступ булимии, чем гур-
манство . Так, как это представляется сегодня, гастрономия той эпохи вроде бы
находила себе применение главным образом в жизни знатных господ и их последо-
Ньюфаундлендская треска, равно как и ее требуха, употреблялись обычно в пищу во
время поста. Целая рыбина стоила 12 су.
109 Устрицы в раковинах стоили по 3 ливра за сотню, очищенные - 25 су за сотню.
110 Род моллюска. - Прим. пер.
111 Виноградная улитка. - Прим. пер.
вателей, которые ставили себе задачей, устраивая пиршества, похвастаться бо-
гатством, и обжор-паразитов, чьи безразмерные желудки были приспособлены,
скорее, к изобилию пищи, чем к ее изысканности. Сатирик Дю Лоран показывает
нам, не называя по имени, одного из таких гастрономов, видимо, знатного сень-
ора, который держал «открытый стол», уставленный горой блюд и скопищем буты-
лок. «Всех этих людей влечет запах твоей стряпни, и стремятся они к тебе во-
все не для того, чтобы восхититься тобой, - говорит литератор, обращаясь к
честолюбцу, окруженному толпой любителей дармового угощения. - Им бы только
обожраться за твой счет под твоей же крышей».
И действительно, гурманы того времени извлекали повод для наслаждений со-
всем не в том, чтобы отведать деликатесов, - нет, только в том, чтобы жрать,
жрать и жрать, да так, чтобы за ушами трещало. Господин Овре, в чьих сочине-
ниях нам открывается столь любопытная картина нравов эпохи, рисует образ сво-
его современника, сидящего за столом, этакого ненасытного обжоры, для которо-
го поедание пищи сравнимо разве что с воинским подвигом:
«Вот этот окорок - в куски,
Каплун не выйдет из засады,
Паштет не выдержит осады
И сдастся воле вопреки...»
... истребить все, что было положено на целое войско блюд, все эти яства -
мои пленники, что захочу, то с ними и сделаю, - я же не таков, как иные дура-
ки-солдафоны, которые тощают, бряцая оружием, вместо того, чтобы вести благо-
родное сражение вилками и выйти из него «пухленьким, кругленьким, толстоза-
деньким...»
...так же как с фруктами
Цари или, скорее, вожаки банды неутомимых выпивох, один - в кабаре «Сосно-
вая шишка», другой - в кабаке «Приличное поведение», оба - герои и оба - по-
эты, вдохновляемые всякой бурдой, которую готовили в этих увеселительных за-
ведениях под видом пищи, равно как и возлияниями Бахусу, поэты Сент-Аман и
Вион д'Алибре, ожидали от стола - скорее, ломящегося под тяжестью снеди, чем
способного удовлетворить тонкий вкус гурмана - приятной эйфории, которая не-
минуемо следовала за обжорством. Их нисколько не тревожило, что гастрономия
той эпохи, в которую они жили, ничем не напоминала искусство, способное дать
наслаждение вкусом, им и в голову не приходило что-то изменить. Однако такое
искусство уже зарождалось и мало-помалу двигалось к процветанию, пока они на-
бивали рот и «заливали зенки» в своих кабаках.
С картины художника Никола Ланкре (обратите внимание на количе-
ство пустых бутылок).
Потому что в это самое время, как говорится в одной весьма насмешливой пье-
ске, в столице действительно появилось довольно много «докторов кухонных на-
ук», которые, стоя у плиты, с нежностью прислушивались «к мерному стуку ка-
пель о поднос, куда стекал мясной сок с крутящегося вертела, к бульканью, до-
носившемуся из-под крышек кастрюль, к шипению и потрескиванию, райской мело-
дией звучащим в чугунной жаровне, где готовилось фрикассе», и нет никаких со-
мнений, что вот эти самые повара придумывали и искали рецепты новых, никому
пока не известных блюд. Некоторые из этих «докторов кухонных наук» периодиче-
ски вступали друг с другом в диспуты, оспаривая проблемы, которые их страстно
волновали. Вот, например, какое именно мясо заслуживает предпочтения по срав-
нению с другими. «Говядина! Только говядина! - восклицал один. - Это мясо для
сильных мужчин, для героев, для эпикурейцев, для бонвиванов! Геракл питался
исключительно говядиной, к чертям все остальное! Разве свинина или баранина
способны поддержать угасающие силы этих уличных приставал? Разве найдешь что-
то более полезное, что-то, что может так быстро вернуть тебя к жизни, как ро-
стбиф из филейной части говядины?» - добавлял сей тонкий гастроном. И тут же
сообщал, как готовить это дивное блюдо: «Вы покупаете кусок мяса - поменьше,
поменьше жира! - в лавках на Малом мосту или Сент-Этьен-дю-Мон. Вы натыкаете
его на вертел и ставите на медленный огонь, потому что
Все дело тут в огне....
А лучший огонь - из угля...»
Чтобы мясо не подгорело, нужно все время поворачивать вертел, ни на минуту
нельзя отвлечься. Сок сделается сам собой: из крови, соли и воды. Есть и одна
хитрость: советую вам сбрызнуть мясо уксусом и смазать чесноком, разрезав зу-
бок пополам, - чуть-чуть, совсем слегка смазать. А потом, когда вы станете
есть ваш ростбиф - только упаси вас Бог отхватывать большие куски, нет, есть
надо понемножку, - вот тогда вам покажется, что вы сидите за одним столом с
богами».
Так же редко, как лакомки, способные переложить в стихи рецепт ростбифа,
встречались великие кулинары, способные изготовить действительно достойную
богов пищу. И они во времена Людовика XIII бережно хранили свои секреты.
Обычно такие кулинары славились каким-то одним «фирменным блюдом» - это куда
характернее для интересующего нас времени, чем известность некоего повара как
повара вообще - умеющего приготовить что угодно. Так, метр де Форже, служив-
ший при кухне Анны Австрийской, которого считают изобретателем «похлебки по-
королевски», гениально варил бульоны, а метр Жорж, работавший на короля, го-
товил блюда из рыбы. Кроме них известны метр Ла Дьяблери как специалист по
закускам, метр Матье Пеллье - дока по части рагу, метр Ламурё - гроссмейстер
в области композиций под названием «паштет с корочкой». Метр Мартен исключи-
тельно ловко и искусно делал кровяную колбасу, метр Ла Пуэнт112 отличался та-
лантом в варке варенья. Единственный из всех прославившихся в веках своими
кулинарными способностями персонажей - метр Никола, кухаривший у монсеньора
дт Этампа де Валенсе, прелата-эпикурейца - казалось, объединил в себе все да-
ры, данные Небом его соперникам, потому что он сумел так прославить стол сво-
его хозяина, что все собратья по профессии глядели на него не иначе как с за-
вистливым и ревнивым восхищением.
Но и этот король кастрюль и сковородок ничуть не больше, чем другие, забо-
тился о том, чтобы передать свое мастерство ученикам и открыть им секреты
своего кулинарного творчества. Потому-то и получилось, что современная ему
кухня, весьма далекая от того, чтобы, проявив выбором и совершенствованием
блюд тенденцию к выработке у общества более тонкого вкуса, - а именно это
могло произойти, если бы умные и просвещенные кулинары захотели повлиять на
процесс, - продолжала считать главным количество, а не качество, и превращать
стол в гору съестного, способную удовлетворить аппетиты Гаргантюа и Пантагрю-
эля разом. В расчет принимались лишь чревоугодники. Единственная реформа,
проведенная ими в жизнь, состояла в том, что пищу - а в особенности рагу -
стали насыщать и перенасыщать ароматическими веществами, эссенциями и специя-
ми, весьма вредными для здоровья.
В результате бесталанным поварам и лишенным воображения кухаркам в течение
всего этого периода времени попросту негде было поучиться тому, как заменить
ощущение тяжести в желудке после приема пищи удовольствием от нее и уменьшить
Многозначное слово: острие, пик, максимум, игра слов, острый вкус, удар, налет и
т. д. - Прим. пер.
расходы на продукты. Действительно, едва ли можно насчитать во времена Генри-
ха II, Карла IX или Генриха IV больше четырех или пяти изданных типографским
способом трудов по домоводству и кулинарии, и все они были помногу раз пере-
печатаны при Людовике XIII. Это «Секреты сеньора Алексиса, пьемонтца» (1557
г1.); «Земледелие или деревенский дом» Шарля Этьенна и Жана Льебо (1564 г.);
«Место действия - поле, уход за ним» Оливье де Серра (1600 г.); «Портрет ва-
шего здоровья» Жозефа де Шена (1606 г.). Первая и четвертая книги были бук-
вально нашпигованы медицинскими советами, которые сопровождались, в общем-то,
весьма банальными и традиционными рецептами кондитерских изделий, всяких сла-
стей и консервов. Однако в 1615 г. вышла в свет подписанная неким господином
Ж. Друаном небольшая книжечка, в которой содержался рецепт изготовления «Ко-
ролевского сиропа из яблок, являющего собой лучшее противоядие от приступов
меланхолии», но и в этой работе, как бы подводящей итог интеллектуальных уси-
лий современных автору кулинаров, можно было найти всего лишь весьма незначи-
тельный элемент новизны, да и то лишь в области десертов.
Приготовленные более или менее умелыми руками блюда поглощались почти все-
гда где Бог пошлет: либо в прихожей, либо в спальне, либо - только у знати -
в «залах»; впоследствии эти помещения стали называться «столовыми». Довольно
просторная комната, предназначенная для приема гостей за обедом или ужином,
обычно была когда в большей, когда в меньшей степени обильно украшена ковра-
ми, гобеленами или картинами. Здесь стоял большой стол, вокруг него размеща-
лась примерно дюжина стульев, у стены располагался буфет, обязательно присут-
ствовал медный или бронзовый сосуд с питьевой водой.
Бедные люди пользовались, как правило, оловянной посудой. Более состоятель-
ные ели и с более тонких и изящных оловянных тарелок, а порой - и с фаянсо-
вых. Весьма скромное столовое серебро вынималось из сундуков или из буфета
только в тех случаях, когда хозяевам хотелось показать гостям, что им выказы-
вают особое почтение. Зато у знатных сеньоров и крупной буржуазии серебряная
посуда была в повседневном обиходе, а для торжественных пиршеств оставляли
изготовленную из серебра - позолоченную. Богачи требовали от многочисленной
прислуги строгого соблюдения положенного для обеда или ужина церемониала.
Весьма приблизительное отображение такого церемониала, среди прочей туманной
галиматьи, содержится в двух книжонках - «Описание острова гермафродитов» Ар-
тюра д'Эмбри (1605 г.) и «Экономия, или Истины, которые необходимо знать каж-
дому, кто хочет, чтобы его хорошо обслуживали» уже упоминавшегося господина
Креспена (1641 г.).
Стол мог быть круглым, квадратным или прямоугольным, продолговатым, его на-
крывали роскошной скатертью - узорчатой камчатной или из дамаста (она уклады-
валась изящными складочками либо в длину, либо в ширину). На определенные раз
и навсегда места ставились и раскладывались напоминающие ювелирные изделия
столовые приборы, сосуды с укусом и прованским маслом, солонки, сахарницы,
подставки под блюда и тарелки, подсвечники. На тарелках покоились до поры до
времени сложенные в виде геометрических фигур или силуэтов животных салфетки
- этот способ изобрел метр Эстер, главный специалист по складыванию салфеток
в изучаемую нами эпоху. Графины с вином, кувшины с водой, бокалы и стаканы
выстраивались на буфете: виночерпий разливал в них напитки и во время пира по
мере потребности раздавал сотрапезникам, они же - собутыльники.
Блюда с яствами торжественной процессией являлись с кухни, их приносили
слуги под чутким руководством дворецкого, выступавшего в роли метрдотеля.
Блюда эти ставили по четырем углам стола, если он был квадратным, располага-
ли, их кружком или по прямой линии - если круглым или прямоугольным. Каждая
из трех до шести перемен блюд, из которых состояли в эпоху Людовика XIII па-
радные обеды и ужины, включала в себя четыре разных супа (обычно протертых);
от четырех до тринадцати видов закусок; жаркое, прожаренное на сильном огне
на противне (тоже в разных вариантах); соусы; легкие блюда, подаваемые перед
десертом, и собственно десерты. Так, в качестве «второго» в нашем сегодняшнем
понимании последовательно сменялись на тарелках один и тот же сорт мяса, за-
жаренного разными способами, или, скажем, утопающие в собственном (а значит
не похожем по вкусу на другие) соку разные его сорта: называлось это блюдо
«salmigondis», а представляло собою нечто вроде густого рагу из остатков сви-
нины, говядины, баранины, - словом, набор всякой всячины, а именно таково -
«мешанина» или «всякая всячина» - второе значение слова «salmigondis». Кроме
того, разными способами готовились три или четыре каплуна (и это обеспечивало
разнообразие вкусовой гаммы), а еще в емкостях внушительных размеров подава-
лись уложенные высокой пирамидой либо несколько видов колбасных изделий, спо-
собных порадовать своим вкусом (окороки, белые сосиски для жарения, сардельки
и так далее), которые обжоры времен Людовика XIII прозвали «allumettes a
vin», что, конечно, можно было бы перевести как «спички к вину», но это никак
не отразит зажигательного смысла оригинального выражения, либо - возвращаясь
к столу нашего амфитриона - всевозможная дичь.
Стол к приему гостей (это более позднее время и возможно не
Франция, но традиции менялись медленно и были заразительны).
Из этой бесконечной череды разных видов жратвы, более чем охотно сдабривае-
мой винами Иль-де-Франса или Бургундии, каждый выбирал то, что ему по вкусу,
и уплетал за обе щеки, частенько забывая о необходимости использовать столо-
вые приборы и салфетки. Никто не удивлялся, когда сосед по столу, отведав по-
началу от всего помножку, отправлял обратно на общее блюдо кусок, который
чем-то ему не угодил, - то есть поступал именно так, как описывал в своем
«Пастухе-сумасброде» Шарль Сорель.
Изобилие блюд на столах богачей, отражавшее непомерный аппетит едоков, к
середине периода царствования Людовика XIII вышло за всякие пределы разумного
потребления пищи, и - в связи с войной, мятежами, уходом крестьян из деревень
- это привело к удорожанию всякой снеди. Боясь, что народ этим возмутится,
король решил, что его долг - воспрепятствовать отныне зарвавшимся амфитрионам
набивать брюхо себе и своим гостям, не зная никакой меры. В январе 1629 г. он
подписал специальный эдикт, в трех статьях которого (134, 135 и 136-й) запре-
тил всем своим подданным, «какого бы они ни были звания... и под каким бы то ни
было предлогом», включая пиршества по поводу помолвки и свадьбы, ставить на
стол больше трех перемен блюд, причем каждая перемена - это не более одного
ряда блюд, а в этом одном ряду максимум возможного - шесть кусков жареного
или отварного мяса, птицы или мелкой дичи на каждом блюде. За нарушение коро-
левского указа предусматривалось суровое наказание: конфискация столов, посу-
ды, ковров, гобеленов и даже мебели, которые находились в «залах» нарушите-
лей.
Этот запрет на разнузданность в потреблении пищи, этот предел, поставленный
всеобщему обжорству, этот указ выполнялся только в течение очень короткого
периода времени - и только трактирщиками, которым он угрожал крупными штрафа-
ми, а то и тюремным заключением. Остальные им пренебрегли. И вскоре королев-
ский эдикт канул в Лету. Гурманство отдельных лиц, равно как и алчность тор-
гашей, возобладали, над страхом наказания.
VI. Интеллектуальная жизнь и
нравственные муки изголодавшихся,
иными словами - литераторов
Если верить рифмоплетам, которые изощрялись, наперебой рисуя своими более
чем активными перьями достоверную, по их мнению, картину быта и нравов начала
XVII в., ни король, ни знать, ни финансисты и торговцы, все жиревшие и жирев-
шие благодаря своим спекуляциям и сделкам, не проявляли в то время ни малей-
шего интереса к литературе и искусству. Жак Дю Лоран, самый крутой и резкий
из этих поборников справедливости, в своих «Сатирах» много раз горько упрекал
богатеев в том, что они обделяют своим вниманием художников, скульпторов,
граверов, архитекторов, музыкантов, обрекая их тем самым на жалкое существо-
вание. Считая, кроме того, безмерную алчность богатых причиной печального со-
стояния поэзии, он заявлял, что версификация стала для каждого простофили,
который вздумал ею баловаться, ... роковым занятием, годным разве на то, чтобы
отправить человека в больницу.
С другой стороны, добавляет де Лоран, Двор погряз в таком глубоком невеже-
стве, что не жалует латыни, языка ученых, и придворные с неподдельным удивле-
нием таращат глаза на умников, которые мечтают об интеллектуальном труде.
Присоединяясь к поношениям собрата по поэтическому цеху в адрес тупиц и
слепцов, каковыми являются его современники, Жан Овре с глубокой печалью на-
поминает о счастливых временах, когда в прошлом веке короли обласкивали и
осыпали милостями литераторов. «Увы! - восклицает он. - Это королевское бла-
годушие давно вышло из моды!»:
«Порок настолько в степень возведен,
Что при Дворе ученый человек
Ни в грош уже не ставится - к нему
Там обращаться вовсе ни к чему:
Идти к такому богу на поклон...
Какой смысл всем этим несчастным дурачкам
...читать беспрестанно,
И время терять постоянно,
И деньги на свечи терять -
Зачем понапрасну?
Все в Лувре прекрасно,
И там на фронтоне написано ясно
Что драхма бесстыдства дороже стократ
Ста фунтов ума. Это все говорят».
Не лучше ли бы они поступили, если бы, явившись в этот дворец, где что ни
день собирается столько разнаряженных в бархаты и атласы ослов, чтобы «ре-
веть, словно у ворот мельницы: вот и мы!», не стали выпрашивать жалкие писто-
ли в обмен на свои вирши, а положились на фортуну и попытались к этому осли-
ному стаду подольститься? «Найти отмычки для королевских ушей», обласкать
словами фаворитов, приспешников, шутов, наконец, которые гарцуют не хуже ко-
ней на парадах по луврским паркетам, ублажить сотню набитых по горло золотом
тупиц, сотню тех, кого назовешь разве что «ума-не-палата», возведенных на
пьедесталы, но едва умеющих написать свое имя, - разве это не более верный
способ поймать удачу за хвост и заработать себе на хлеб насущный, чем прода-
вать бессмертие тем, кому наплевать на эту покупку?
Вот так сатирики описывают печальную судьбу литераторов и художников во
времена Людовика XIII. Можем ли мы принять на веру стенания этих людей, недо-
вольных своей участью? Увы, их жалобы, как нам представляется, основаны на
столь очевидных и столь общеизвестных фактах, что - пусть даже с некоторыми
оговорками, продиктованными осторожностью, - заслуживают вполне серьезного
рассмотрения. Оставим в стороне плачевные условия жизни художников, чтобы
подвергнуть здесь особо скрупулезному анализу то, как существовали люди, воо-
руженные пером.
Если бы вдруг какой-то более удачливый, чем другие, писатель задался целью
нарисовать в стихах или прозе портрет одного из своих собратьев по цеху, ка-
кой образ предстал бы перед нами? Неужели мы увидели бы жеманного щеголя со
свеженькой пухленькой физиономией, с длинными кудрями, осыпанными благоухан-
ной пудрой, со сжимающим горло модным воротником из накрахмаленных кружев,
вынаряженного в камзол и штаны светлого шелка, улыбающегося, а значит, до-
вольного своей судьбой, легко несущего такое нелегкое бремя славы?
Ну, конечно же, нет! В своих насмешливых зарифмованных строчках Сент-Аман
оставляет нам нечто совсем противоположное: собирательный портрет «поэта-
сидящего-по-уши-в-дерьме» - чуть ли не совсем опустившегося человека, живуще-
го в жалкой лачуге и выходящего в лохмотьях на Новый мост, чтобы - о надежды,
которые нас питают! - найти, где пощипать травки, ибо иная пища ему не све-
тит, а то и стоящего с протянутой рукой на паперти собора Святого Августина.
И этот поэт вовсе не мифологический персонаж, как можно было бы подумать. Он
существовал. Он - в лучшие времена - служил королеве Маргарите113. Он опубли-
ковал в 1612 г. сборник стихов, воспевавших его августейшую покровительницу,
а когда та почила, том «Эпиграмм», успех которых, возбудивший в нем стремле-
ние приобщиться к блестящей жизни, какую, по его мнению, должны вести профес-
сиональные поэты, привел несчастного, наоборот, к ужасающей нищете. К вопию-
щему прозябанию.
Звали этого человека господином де Майе. Как и большинство молодых често-
любцев, которые мечтали найти себе место среди последователей Аполлона и гре-
зивших о том, чтобы оставить след на тернистом пути к Парнасу, он может слу-
жить впечатляющим примером судьбы, которая ожидала таких наивных стихоплетов.
Именно об этом лироносце и некоторых других, ему подобных (среди прочих - о
Поршере-Ложье), думал Шарль Сорель, когда во «Франсоне» и «Полиандре» выводил
Маргарита де Валуа (1553-1615 гг.), первая жена Генриха IV, после развода с коро-
лем пользовалась исключительными привилегиями и содержала довольно большой двор, по-
кровительствуя поэтам и художникам. - Прим. пер.
в качестве персонажей Мюзидора и Мюзижена, писателей - главным образом поэтов
- своего времени. Он настолько тщательно и любовно нарисовал их портреты, что
можно подумать - стремился пробудить в современниках угрызения совести из-за
того, что те бросили в нищете, убожестве и без всякой помощи двух фантазеров,
достойных куда лучшей участи.
Мюзидор - худой и бледный человек с блуждающим взглядом, одетый в лохмотья
и спасающийся от рассеянной по улице своры лакейских душонок, окутав себя с
головы до пят единственным своим плащом. Если он случайно прицепит оружие,
оно достанет лишь до круглых подвязок, и горе чулкам, заправленным в сапоги и
все время норовящим оттуда выползти наружу. Живет он, вместе со своим молодым
слугой Каскаре, в «чердачной конуре за 1 су», где соседствует с подручными
каменщика и счастлив тем, что судьба разместила его так близко к небу, по ко-
торому, как и в его собственной голове, постоянно плывут золотые и серебряные
облака. Меблировка поэта - треногий табурет, деревянный сундук, служащий од-
новременно столом, буфетом и сиденьем, и кровать, настолько изъеденная мыша-
ми, что кажется перенесенной сюда непосредственно из сражения мышей и лягушек
в приписываемой Гомеру «Batrachomyomachie», и украшенная настолько потрепан-
ными драпировками, что даже цвета их не угадаешь.
Точно так же, как Мюзидор, Мюзижен являет взгляду довольно жалкое зрелище:
изголодавшееся существо со впалыми щеками, глазами, смотрящими неведомо куда,
длинными волосами, присыпанными обычной мукой вместо ароматной пудры. Никому
точно не известно, где он проживает, но можно себе представать, что и он, же-
лая глотнуть свежего воздуха, забрался в самые верхние области столицы, по-
ближе к небу.
В отличие от Мюзидора, который - сам, добровольно - чтобы заработать хоть
несколько денье и наесться досыта, вооружался тайком от всех время от времени
инструментом и заплечной корзиной крючника, если только мог их раздобыть; Мю-
зижен скорее умер бы с голоду, чем стал бы расходовать свой гений на такие
низкие занятия. Это был весьма достойный человек с изысканными манерами и
чувствовал себя в своей тарелке лишь при общении с такими же рафинированными
особами благородного происхождения. Чтобы соблюсти видимость следования моде,
Мюзажен покупал одежду у евреев-старьевщиков, которые по низким ценам снабжа-
ли его вещами усопших, равно как и крадеными. К несчастью, вечная нужда в
деньгах заставляла поэта даже и в такие лавки обращаться крайне редко. Соста-
рившийся, облекая его изможденное тело, камзол черного когда-то атласа, укра-
шенный таким изодранным кружевным воротником, что можно было подумать, будто
это решето для просеивания гороха, весь покрылся сероватыми пятнами и на-
столько просалился, что в его сверкающие баски можно было смотреться как в
зеркало. Некогда бархатные черные штаны почти облысели: кое-где еще сохрани-
лись группками ворсинки, но большая часть поверхности оказалась начисто ли-
шенной шерсти и потому напоминала своеобразную географическую карту с зате-
рявшимися в океане мелкими островами.
Став поневоле изобретательным (на что только не толкнут нищета и желание
блистать!), он прилагал все усилия к тому, чтобы скупыми средствами исправить
недостатки своего туалета. Так, к примеру, он без конца - и с ожесточением! -
натирал мелом свои башмаки со стоптанными каблуками, желая видеть их белее
алебастра, но парижская грязь брала свое, и после каждого выхода на улицу они
сплошь покрывались черными разводами, что вынуждало нашего героя снова и сно-
ва добиваться от непокорной обуви абсолютной свежести. Точно так же он отно-
сился и в своему белью, которое влачило жалкое существование, потому что про-
стой стирки и то дождаться не могло. Как и Мюзидор, Мюзижен обладал плащом-
для-игры-в-прятки-с-нищетой, причем плащ этот был из отличного панбархата,
окаймленный широкой фламандской тесьмой-позументом, и отлично скрывал от по-
стороннего взгляда поистине арлекинскую пестроту находящегося под ним костю-
ма. И если не дай Бог1 кому-то доводилось в уличной сутолоке толкнуть плащев-
ладельцев, и чудесный плащ-обманка сваливался с плеча то одного из них, то
другого, наши обездоленные поэты являлись всему миру в таких изорванных об-
носках, что их можно было уподобить разве что павлинам, которым оторвали хво-
сты.
Однако, по примеру этих самых пернатых своих собратьев, они были высокомер-
ны , самонадеянны и чрезвычайно довольны собой. Им самим казалось, что выгля-
дят они превосходно и манеры у них - лучше некуда. Когда однажды утром ранний
гость-коллега залез на чердак, чтобы навестить Мюзидора, то застал его еще в
постели. На голову поэта вместо ночного колпака был натянут кусок распавшей-
ся, видимо от старости, на части штанины, в руке его было зажато гусиное пе-
ро . Сразу становилось понятно: хозяин дома трудится над новой поэмой.
- Подай-ка, - сказал он своему юному слуге Каскаре тоном амфитриона, желаю-
щего почтить достойного гостя, - подай-ка мне, да поскорее, мой камзол от
«Гелиотропа», мои штаны с «Олимпийских высот» и мой плащ, увитый «Лаврами
триумфатора»...
Посетитель ничуть не удивился столь странному призыву: от знал, что Мюзидор
обычно дает одной или другой части своего туалета имя в соответствии с назва-
нием той книги, которую ему удалось продать, выручив немного денег, чтобы
приобрести эту деталь костюма. И еще меньше его удивило последовавшее непо-
средственно за обращением к слуге заявление нашего бедного малого, который
произнес небрежно:
- Вряд ли во всем Париже удастся отыскать трех человек, которые могли бы
похвастаться тем, что понимают в стихах столько же, сколько понимаю я!
Не строя никаких иллюзий, не поддерживаемые воодушевлявшим их тщеславием,
Мюзидор и Мюзижен с трудом переносили бы тяготы, которые то и дело подкидыва-
ла им жизнь. Оба сохраняли уверенность в том, что вот-вот наступит счастливое
завтра, когда блестящий триумф станет для них реваншем за долгие годы горько-
го отчаяния и невыносимых лишений. Средства, на которые они существовали, бы-
ли настолько скудными, что предположить, удастся ли сегодня пообедать или по-
ужинать, не мог ни один из поэтов. Мюзидор, в надежде заработать хоть не-
сколько су, писал вирши, которые певцы с Нового моста перекладывали на музы-
ку, исполняли, печатали в типографии и продавали, жалуясь на то, что насыщен-
ность этих стихов мифологическими сюжетами и пафосом делает их совершенно не
привлекательными для праздношатающихся потенциальных покупателей. Мюзижен не-
престанно пытался найти в кругах «хорошего общества», собиравшихся в Люксем-
бургском саду или каких-то других местах, щедрого финансиста (мы бы сказали
теперь - «спонсора»), который в обмен на его рифмованные восхваления прольет
в карман поэта золотой дождь. Поиски чаще всего кончались разочарованием.
Бедняга иногда попросту забывал, каких строгих мер предосторожности требует
ненадежное состояние его костюма: он хотел понравиться, он декламировал, он
размахивал руками, он отбивал ногой такт, словом, он ни секунды не оставался
спокойным, а из-за этого облако мела поднималось в воздух и оседало на голо-
вах и туалетах окружавших его дам, те шарахались и перешептывались между со-
бой : ах, до чего же все это неприятно! И в результате они попросту изгоняли
неуклюжего и неудобного в общении стихотворца из своего круга.
Знакомясь с Мюзидором и Мюзиженом в творениях Шарля Сореля, невольно поду-
маешь , что он изображает поэтов в каком-то фарсовом стиле. Ничего подобного!
Как мы убедимся чуть позже, портретист писал с натуры. В его время литература
была отнюдь не профессией, даже не почтенным ремеслом, она служила лишь для
развлечения. И если кто-то хотел извлечь выгоду из своих занятий ею, он рис-
ковал никогда не найти покупателей, торгуя своими стихами или прозой, а сле-
довательно , был обречен на весьма плачевное существование. Отсюда и такое
большое количество «поэтов-по-уши-в-дерьме», бродивших в те времена по улицам
в поисках пропитания.
Литераторы в период царствования Людовика XIII были чаще всего буржуазного
происхождения, многие вышли из духовного сословия, то есть являлись предста-
вителями самых образованных классов тогдашнего общества. Кое-кто из писателей
XVII в. родился в провинциальной дворянской семье, почти уникальными были
случаи, когда поэзию как основное занятие выбирал представитель высшей знати.
Но все - кто в большей, кто в меньшей степени - претендовали на то, что они -
потомки странствующих рыцарей, затерявшихся в сумерках давно прошедших столе-
тий. Так, например, Малерб, который, мир его праху, на самом деле был мелко-
поместным нормандским дворянчиком, часто говорил и писал о том, что в XI веке
его предки помогли Вильгельму Завоевателю победить Англию.
За редким исключением, поэты той эпохи одевались, подобно буржуа, в черную
или серую одежду, тем самым как бы отвергая свою принадлежность к дворянству.
Почему они так делали? Может быть потому, что эти костюмы, сшитые из практи-
чески неизносимой шерстяной ткани, обходились дешевле, чем атласные наряды, в
каких ходили придворные? А может быть потому, что социальная среда, из кото-
рой они вышли, принуждала их напяливать на себя эти малопривлекательные туа-
леты? Ох, до чего же трудно проникнуть в эту тайну...
Было бы чрезмерным преувеличением утверждать, будто абсолютно все литерато-
ры начала XVII столетия страдали хроническим безденежьем. Напротив, среди них
встречались люди довольно состоятельные, более того - владевшие имуществом,
которое позволяло им и вовсе не задумываться о материальных трудностях жизни.
Скажем, Ракан, чьи земли и замки приносили весьма значительные доходы114, или
Марен Леруа, который получил в 1632 г. от отца огромную библиотеку, стоившую
3 000 ливров, сеньорию в Гомбервиле, ферму, отдаваемую в аренду Капитулу, не
говоря уж о трех доходных домах, расположенных на самых больших проезжих ули-
цах столицы.
Некоторые, прежде чем окунуться с головой в литературную карьеру, успевали
позаботиться о том, чтобы получить должность в органах правосудия, в админи-
стративных или военных учреждениях, которая обеспечивала бы ежедневное пропи-
тание . К примеру, Бальтазар Баро состоял в должности советника Парламента; у
Корнеля имелось свое финансовое агентство; Вуатюру при Гастоне Орлеанском бы-
ла отведена роль лица, представляющего послов; Кальпренед, типичный предста-
витель тех, кого в ту эпоху называли «пишущей братией»115, тем не менее, счи-
тал себя отнюдь не литератором, а солдатом, и свой воинский долг исполнял ме-
жду сочинением романов весьма энергично. Эти люди, находившиеся «при деле»,
считались осторожными и предусмотрительными: пусть даже им на литературном
поприще везло не больше, чем предыдущим нашим персонажам, они, по крайней ме-
ре, не испытывали мук голода.
Люди неосторожные и непредусмотрительные - то есть те, кто, веря в свою из-
воротливость, в свою звезду, свою удачу, в свой «гений», наконец, в воодушев-
ляющий их талант, который неизбежно ослепит современников и принесет им славу
и благосостояние, - пренебрегали мерами, способными помочь им устоять, невзи-
Ракан познал, что такое истинное благосостояние, унаследовав имущество своей ку-
зины, Анны де Бюэй, герцогини де Бельгард. А в молодости ему приходилось сталкивать-
ся с лишениями и переживать долгие периоды нужды. Однажды Буаробер, застав поэта за
сотворением песенки, заказанной мелким торговцем, посулившим ему одолжить (!) за
труд 200 ливров, снабдил друга требуемой суммой, чем избавил от унижения. Тогда Ра-
кан жил в каком-то пользующемся весьма дурной славой кабачке. Он, тем не менее,
упорно повторял Конрару, желавшему подыскать ему жилье, более достойное, более под-
ходящее для дворянина: «Мне и здесь хорошо. Здесь я имею возможность пообедать, а
вечером мне наливают дармовой похлебки».
115 В оригинале выражение «Jean-de-lettres». - Прим. пер.
рая на превратности судьбы, а в результате на них валились беды, одна другой
хуже. И таких в Париже был легион. Своеобразная республика, откуда доносились
лишь стоны, жалобы, сетования, ламентации всякого рода, республика отщепен-
цев, которую так и хотелось окрестить Республикой Иеремии116. И все-таки ни за
какие сокровища мира, даже в те моменты, когда полное истощение всех сил и
средств не оставляло им возможности взять в руки гусиное перо, они бы не со-
гласились отложить в сторону это изящнейшее из всех орудий труда. Мученичест-
во стало для них таким же призванием свыше, как и поэзия. Но при этом три
почти неразрешимые проблемы вставали перед ними ежедневно и усиливали неуве-
ренность. Все задачи начинались со слов «следует найти»: во-первых, того, кто
пригласит их к столу, ибо голод, как известно, не тетка; во-вторых, того, кто
даст им в долг без отдачи, ибо крышу над головой тоже задаром не предоставля-
ют; в-третьих, того, кто прольет над жалким состоянием их гардероба не скупую
мужскую слезу, а звонкую капель монет, ибо иначе состояние жалким и останет-
ся. В общем, срочно требовались филантропы.
И нищета литераторов, а особенно поэтов, была вовсе не выдумкой насмешни-
ков, увы, она была вполне реальна. Если вы видите, пишет один из самых язви-
тельных наблюдателей и критиков современных ему нравов Саллар в «Смешанных
письмах», как, стоя на Новом мосту в час, когда колокола у августинцев зовут
прихожан к вечерне, поэт ковыряет в зубах и не сводит глаз с бронзовой лоша-
ди, можете быть уверены: живот у него подвело с голодухи и, хотя он пытается
заморочить голову местным зубоскалам, на самом деле его не оставляет мучи-
тельная мысль о тех счастливцах, увы и ах, более везучих, чем он сам, которые
сейчас кутят напропалую у Куафье, в «Сосновой шишке» или, к примеру, в кабач-
ке Кормье, который подает такое нежное и сочное мясо...
Приводить примеры такой спесивой и такой молчаливой нужды можно до беско-
нечности. Сколько раз заставали хвастуна и фанфарона Жоржа де Скюдери во вре-
мена его молодости бродящим в сумерках по столичным улицам и грызущим, вместо
сытного и вкусного ужина, сухую корочку, зажатую в кулаке правой руки. Если
мастер эпистолярного стиля Бальзак117 обрек себя на пожизненное отшельничество
в провинции, на землях, носивших его имя, то только ради того, чтобы быть
уверенным: уж здесь-то он сможет прожить скромно, но хотя бы не нищенствуя. И
при этом он непрерывно жаловался, что повторяющийся из года в год неурожай
сводит на нет его и без того скудные ресурсы. Если прочесть написанное Гийо-
мом Коллете, весьма разносторонним литератором, ученым и плодовитым стихопле-
том, членом Французской академии, нетрудно будет заметить, что этот печальный
человек, возможно, чересчур охочий до выпивки, влачил изо дня в день нищен-
ское существование. О Гомбо, другом академике и превосходном поэте, Шаплен
написал как-то: «Бедняга Гомбо так и живет в бедности, не зная, куда голову
приклонить, ну не жалко ли?». Прежде чем получить должность в провинциальном
магистрате, Франсуа Мейнар, один из лучших поэтов периода царствования Людо-
вика XIII, рассказывал с горечью, что часто был вынужден, для того чтобы за-
платить за еду, продавать фамильное серебро - вилки и ложки - ювелирам с Мос-
та менял. А еще более несчастливый и неудачливый, чем его собратья по перу,
116 Иеремия - древнееврейский пророк, один из четырех великих пророков, живший в VII
в. до Рождества Христова и предсказывавший главным образом бедствия. В комментариях
к Библии его называют «самоотверженным служителем Бога, перенесшим много страданий
во исполнение Его воли» и прообразом Христа. В Библии см. книгу «Плач Иеремии». -
Прим. пер.
117 Имеется в виду, разумеется, не всем известный Оноре де Бальзак, а совсем другой
писатель Жан-Луи Гез де Бальзак (1597-1654 гг.), способствовавший формированию фран-
цузской классической прозы и прославившийся книгой под названием «Письма». - Прим.
пер.
Вожла, знаменитый грамматист, автор «Заметок о французском языке» и член
Французской академии, составивший «Академический словарь», был принужден,
чтобы не подохнуть с голоду, взять на себя страшную и позорную обязанность
доносить на государственных преступников - и тем самым иметь возможность
пользоваться конфискованным у них имуществом.
А кто бы подумал, что Малерб, официально признанный поэт при Дворе Генриха
IV, реформатор Парнаса, установивший строгие правила стихосложения, глава по-
этической школы, всегда появлявшийся окруженным учениками, тоже мог познать
тяготы бытия и нужду? Однако все его письма полны укоров в адрес несправедли-
вой к нему судьбы, которая обрекает литератора на то, что для него привычной
и естественной становится поза просителя. Только в течение очень короткого
времени, пока ему давал приют под своей крышей, содержал, да еще и регулярно
снабжал деньгами герцог де Бельгард, а потом - находясь на скудном пенсионе,
назначенном Марией Медичи, он переживал сравнительно счастливый и беззаботный
период. Когда наступила старость, поэт жил в меблированной комнате, такой
тесной, что не мог разместить в ней приходивших навестить его друзей - не
хватало ни пространства, ни «сидячих мест». Следовательно, экю и его карманы
не обременяли. Как-то один из его учеников, по имени Патрике, застал учителя
за трапезой, и тот сказал юноше, словно бы извиняясь за то, что не может при-
гласить его сесть за стол:
- Месье, у меня всегда есть что-нибудь на ужин, но никогда не остается че-
го-нибудь, что я мог бы оставить на тарелке...
Тем не менее, движимый тщеславием и гордостью, он изо всех сил старался
скрыть свои денежные затруднения, но скрыть их было невозможно, слова оказы-
вались бессильны: нищета обнаруживала себя со всей своей страшной очевидно-
стью. Мейнар, хорошо с ним знакомый, засвидетельствовал это, написав:
«В грязи и навозе Малерб многократно
Подошву терял сапога.
Он туфли носил бы - и как аккуратно,
Но туфли купить для Малерба накладно:
Судьба к нему слишком строга...»
А Скаррон, который лучше других понимал, что такое удел нищего поэта, ощу-
щая все прелести подобного бытия на собственной шкуре, имел тут куда больше
печального опыта, чем все насмешники всего мира вместе взятые, так описывал
несчастья прославленного нормандца в присущем ему ехидном тоне:
«Состарился поэт, повисли на стене
Лавровые венки - там, где висеть бы ветчине...»
Однако Малерб смирился с тем, что за свои стихи ничего, кроме комплиментов
и - редко - денежного вознаграждения, не получит. Когда однажды весьма по-
средственный стихоплет по имени Бордье, подрабатывавший на сочинении сценари-
ев для королевских балетов, «пожаловался ему, что платят за услуги лишь тем,
кто бряцает ради короля оружием или вершит важные дела, а к тем, кто прослав-
ляет его под звуки лиры, проявляют одну только жестокость, Малерб ответил:
какая глупость рассчитывать на то, что ремесло поэта может принести иную на-
граду, кроме собственного удовольствия и развлечения. И сказал еще, что хоро-
ший поэт не более полезен государству, чем хороший игрок в кегли».
Таким образом, Малерб подтвердил сказанное нами выше: литература при Людо-
вике XIII не считалась профессией. По словам нашего приятеля Мюзидора, страш-
но огорченного тем, что ему приходится испытывать на себе это ограничение,
воспринимаемое им как закон, писатели не должны получать деньги за свои рома-
ны или поэмы. Им довольно чести держать в правой руке перо, им довольно сла-
вы, которая непременно придет, - вот в чем истинное вознаграждение за работу.
А вовсе не в звонкой монете. Работа возвышает творца, но она оставляет пусты-
ми их кастрюли и животы.
Но слишком долго терпеть эту Торричеллиеву пустоту никто не в состоянии.
Поэтому ради того, чтобы заполнить как кастрюли, так и животы хотя бы скудной
снедью, вышеперечисленные, равно как и не названные еще авторы, частенько
считали себя обязанными обойти неписаные законы, но диктуемые выбранной ими
для себя профессией. Некоторые из них, как Александр Арди и Жан де Ротру, на-
нимались на службу к комедиантам и поставляли им пьески, созданные более чем
поспешно - как говорил, например, Сегре, «за одну ночь» - и продаваемые бук-
вально за гроши. Гонорар за такую, с позволения сказать, драму составлял не
более трех экю. Другие пописывали - по тридцать су за страничку - памфлеты,
распространяемые потом в сотнях экземпляров: заказы на них, как правило, по-
ступали от принцев или, наоборот, от тех, кто протестовал и боролся с коро-
ной. Существовала и третья категория литераторов. Такие из них, как, к приме-
ру, прославленный автор «Марианны» Тристан Лермит, за мизерную плату словно
бы отдавали свое перо взаймы знатным сеньорам, которым очень хотелось прилас-
кать своих возлюбленных сладкой рифмой. Ракан, испытывая угрызения совести
из-за того, что получал гонорары в обмен за написанные им произведения, ис-
пользовал такую уловку, помогавшую, как он считал, избавиться от чувства ви-
ны: он приказывал заказчикам отдавать эти гонорары своему слуге, а сам таким
образом освобождал себя от необходимости платить тому какую бы то ни было
зарплату.
Писателям казалось, что когда они таким вот образом занимаются тайной спе-
куляцией творчеством, получая какую-никакую прибыль, то не наносят ни малей-
шего ущерба своему достоинству. Но на самом деле они себя компрометировали.
Ни для одного из них не оставались тайной те ухищрения, к каким прибегали его
собратья по литературному цеху. И все только и мечтали о возможности благода-
ря своему таланту заработать себе на пропитание и освободиться от этого не-
счастного понятия «достоинство», которое и привело их к полному бесправию и к
полурабскому нищенскому существованию. Они - целой толпой - проводили еже-
дневно долгие часы в книжных лавках на площади Мобер или в Сите, где - под
предлогом того, что пришли полистать новые книжки и подискутировать о пробле-
мах стиля, просодии118 или орфографии, смиренно надеялись получить заказы на
стихи или прозу. В квартале, где находилась площадь Мобер, на улице Сен-Жак,
на горе Святой Женевьевы, в Пюи-Сертен и примыкающим к ним улицам размещалось
шестьдесят семь таких магазинчиков119. А в Сите - всего двадцать четыре: на
улице Бариллери, а также вдоль всех залов, галерей и даже на «крылечках»
дворца правосудия, даже в СенШапель...
Но даже если кому-то из наших дорогих писак и удавалось добиться того, что-
бы кто-то из влиятельных и всемогущих книжников, обосновавшихся в этих лав-
ках, - будь то Себастьен Крамуази, Дени Тьерри, Оливье де Варенн, Огюстен
Курб, Антуан де Соммавиль или Туссен Кине, - захотел напечатать сборник его
стихов, или романтических бредней, или философских разглагольствований, он
ничегошеньки, просто никакой выгоды отсюда не извлекал. Чтобы заработать по-
больше, им приходилось, как сказали бы нынче, «нагонять листаж», то есть до-
писывать нечто совсем не нужное, утяжелять свою рукопись неудобоваримыми от-
Учение о количестве, т. е. протяженности и ударности слогов в стихе (метрическом
стихе), построенном на основе периодической повторяемости определенной группы ритми-
ческих долей, например первичной меры стиха, стопы. - Прим. пер.
119 К тому же здесь нашли себе пристанище 39 типографий, хозяева некоторые из них бы-
ли одновременно и издателями.
ступлениями.
Однако к этому времени уже появлялись и издательские договоры; составляв-
шиеся и заверявшиеся все теми же нотариусами, они предусматривали иногда даже
и весьма хилое авторское вознаграждение. Вроде бы одним из первых подписал
такой документ Жорж де Скюдери, а Корнель в аналогичном уже требовал, чтобы
артисты, исполнявшие его трагедии, выплачивали ему нечто вроде налога или по-
шлины с выручки, собранной при продаже билетов на спектакли. Однако в течение
всего XVII столетия такие договоры были еще весьма и весьма редким явлением.
Поэтому литература так и не стала профессией, хотя по форме все более и более
на нее походила, и авторы не могли и мечтать, что смогут прожить на свои не-
стабильные и более чем скудные доходы.
Они ожидали куда большего от своей известности, силясь добиться ее активной
устной пропагандой собственного творчества120, равно как и восхвалениями силь-
ных мира сего, чем от своих тайно полученных гонораров. В соответствии с при-
нятыми еще в древности обычаями такие восхваления действительно должны были
щедро оплачиваться теми, кто послужил их объектом, потому что обеспечивали им
бессмертие. Как правило, апологии такие были не только невероятно пошлыми и
безвкусными, но и исполненными лести, доходящей до раболепства. Авторы, чуть
не на коленях стоя, воспевали знатных и богатых сеньоров. И только их бедст-
венным положением можно было оправдать подобное изобилие гипербол.
Сам король, придворные, аристократия, крупные финансисты - те, в чей адрес
возносились похвалы, - опасались, и не без серьезных причин, прямых контактов
с литераторами. «Сразу же, как только человека официально объявляли поэтом, -
писал Саллар, - от него начинали бежать как от чумы, а если у него не было к
тому же никакой другой профессии, его избегали, как избегают падших женщин и
дурного общества». Скаррон, со своей стороны, в своем ироническом «Послании,
содержащем посвящение даме Гийеметт, маленькой левретке моей сестры» уточня-
ет, что появление автора «с книгой в руке еще более опасно, чем кажется [этим
знатным сеньорам]. Один только вид этого бедолаги, нагруженного пачками его
томов, - добавляет он, - представляется им не менее устрашающим, чем вид кре-
диторов». Действительно, эти господа отлично понимали, что их ожидает в связи
с посвящением на первой странице книги: за фимиам, знали они, следует пла-
тить, и платить щедро. Но большинство из них вкусили бессмертия в таком из-
бытке , что, кроме тошноты, они не ощущали ничего. Иногда, стремясь поскорее
избавиться от назойливого поэта, не дав ему ни гроша, они бросали: «О-о, вам
помогал сам Аполлон!». Иногда «воздавали ему почести за почести, полученные
от него», любезно провожая до дверей на улицу и даже не предложив перед тем
отужинать. Вот и получалось, что опечаленный простак, не получив ни прибыли,
ни хотя бы удовольствия, возвращался в свою халупу «еще беднее, чем был, по-
тому что последние су израсходовал на переплет для своей книги из бархата или
левантийского сафьяна».
Но, тем не менее, даже самых прославленных литераторов не обескураживало
столь недружелюбное отношение к ним сильных мира сего, и несмотря на то, что
принимали их весьма дурно, они снова и снова посвящали знатным господам свои
произведения, как только ощущали, что кошелек их заметно полегчал. Они попро-
сту не знали другого, более верного средства заставить богачей проявить щед-
рость и великодушие. По словам Воклена дез Ивто, наставника будущего короля
Людовика XIII, Малерб обычно «требовал подаяния, держа наготове сонет». Впро-
чем, поэт и сам не опровергает этого. В письме одному из своих кузенов, дати-
рованном 28 февраля 1624 г., он сообщает: «Посылаю Вам копию сонета, который
Уже упоминавшийся выше Бальзак показал себя настоящим мастером такой пропаганды.
Его даже обвиняли в том, будто он не только устно, но и письменно ухитрился, как ми-
нимум , отредактировать апологию в свой адрес, приписываемую Ожье.
я передал королю дней пять-шесть назад... Результат был самый благоприятный: в
обмен на стихи король выдал мне расписку, по которой я получил целых 500
экю». В этот раз поэту удалось добиться желаемого. Но сколько же безуспешных
попыток подобного рода, разочаровывающих просителя и унизительных для него,
предпринимали и он сам, и другие литераторы!
Чтобы отомстить знати, не помогавшей им в нужде, уж не распространяли ли
сами обиженные стихотворцы наветы и сплетни, запечатленные, как мы уже знаем,
сатириками? Мы имеем в виду слухи о том, что Двор - вместилище безграмотных
дураков. Такой вариант представляется вполне правдоподобным. Но говорили ли
они правду или лгали, поступая подобным образом, были их высказывания спра-
ведливы или гнев толкал их на клевету? Сейчас попробуем разобраться.
Как бы к этому ни относиться, в любом случае самого Людовика XIII никак
нельзя было назвать ни просвещенным монархом, ни - пожалуй, в еще меньшей
степени - благодетелем пишущей братии. За исключением тех периодов, когда он
увлекался постановкой королевских балетов, Людовик не пригревал в своем окру-
жении ни одного из тех, кто профессионально владел пером. Он вежливо прогнал
Малерба. Он не желал признавать Корнеля, опасаясь - говорят, из скупости, -
121
что тот посвятит ему «Полиевкта». Он позволил Эду де Меере , явившемуся в
Лувр, чтобы преподнести королю первый том своей «Истории Франции», уйти, не
получив за труд ни единого су. Из всех поэтов в качестве официально признан-
ного при Дворе он выбрал самого, что ни на есть отвратительного бумагомарате-
ля - Бордье. Если он и подписывал какие-то документы, имеющие отношение к ли-
тературе и к издательскому делу, то только те, что способны были пусть не
придушить их совсем, но хотя бы обуздать122. Он насмехался над академией с мо-
мента ее основания и подписывал имеющие к ней отношение королевские грамоты
лишь для того, чтобы сделать приятное Ришелье. Ни один из правителей Франции
не был так скуп на пенсионы и денежные вознаграждения литераторам. Сохранив-
шийся до наших дней и датированный 1640 г. список тех, кто был этого удосто-
ен, содержит не больше пяти имен123. Да к тому же лица, удостоенные такой чес-
ти, сразу же становились жертвами финансовых суперинтендантов (в особенности
Клода Бюлльона), еще более скаредных, чем их повелитель, и еще больше ненави-
дящих литературу, и потому несчастные писатели получали положенное им по пра-
ву только после многочисленных унизительных просьб124.
Итак, попавшие в безвыходное положение писатели никак не могли рассчитывать
на королевскую щедрость. Но могли ли они дождаться хоть какой-то помощи в ну-
жде от придворных? Относились ли эти богатые и знатные господа хотя бы с ми-
нимальным вниманием и заботой к тем, кто занимался литературным творчеством?
Попробуем исследовать теперь этот вопрос.
Подавляющую часть придворных составляли молодые дворяне, которые после уко-
роченного курса обучения в коллеже не получали никакого другого образования,
кроме военного - в кавалерийских академиях. В сохранившихся от них документах
невозможно найти никаких следов увлеченности литературой, абсолютным незнани-
121 Меере, Франсуа-Эд де (1610-1683 гг.) - ученый, автор трехтомной «Истории Фран-
ции» . - Прим. пер.
122 Эдикт от 11 мая 1612 г. запрещал печатать какие-либо книги без особого разреше-
ния. Эдикт, подписанный в августе 1617 г. , к счастью, оказался более полезен для
публики, ибо обязывал издателей передавать бесплатно в Королевскую библиотеку по два
экземпляра каждой выпущенной книги.
123 Архив министерства иностранных дел Франции (Archives du Ministere des Affaires
etrangeres, France, 837, f-os 81 и след.): Буаробер и Вогла - 2000 ливров; Бордье -
1800 ливров; Гомбо - 1200 ливров; Ренодо, журналист - 800 ливров.
124 После смерти кардинала Ришелье, который был активным покровителем литераторов,
Людовик XIII, по словам Таллемана, отменил все денежные пособия им, сказав: «Теперь
мы не имеем к этому никакого отношения».
ем которой они, впрочем, гордились и хвастались. Эти недоучки не обнаруживали
ни малейшего желания найти в литературе пусть даже просто возможность раз-
влечься, не говоря уж о том, чтобы получить удовольствие или тем более испы-
тать какие-то чувства при чтении, кроме, разумеется, презрения к людям, кото-
рые отдают себя такой ерунде. Даже сам Ларошфуко, будущий автор «Максим», яв-
лял собою в те времена, корда ошивался в Лувре, всего лишь блестящий образчик
щеголя и дамского угодника, дух и душа которого пребывали в полном невежест-
ве125 . Кроме этой невежественной знати в число придворных входили, конечно, и
совсем другие люди: старое дворянство, принадлежавшее к поколению, воспитан-
ному во времена Генриха III и Генриха IV, когда уважали начитанность и про-
свещенность . Они куда более чутко воспринимали прелесть стихов и прозы, и
приблизительный портрет этого поколения можно себе представить, обратившись к
наследию герцога де Бельгарда126. Последнего можно упрекнуть в том, что он на-
всегда провозгласил Ронсара своим богом в поэзии, в том, что постоянно читал
и перечитывал «Амадиса Галльского» и «Gli Azolani», любовные диалоги Пьера
Бембо, «Любовь прекрасной Армиды» Пьера Жуле, господина де Шатийона или «Аст-
рею» Оноре дЧОрфе; в том, что этими сочинениями, где царил дух галантности,
он и ограничивался и его интеллектуальное любопытство почти не распространя-
лось на новую литературу. Однако нельзя не отметить, что среди представителей
этого составлявшего исключение для своего времени старого дворянства были и
писатели-сатирики127, и лжеученые, которые ухитрялись перепутать все мыслимые
^ 128
и немыслимые познания той эпохи , и, наконец, несколько великих эрудитов,
по-настоящему просвещенных людей.
Эти великие эрудиты, доброжелательно помогавшие пишущей братии, своей ак-
тивностью словно бы смягчали едкие и горькие упреки сатириков, адресованные
Двору, пренебрежительно относившемуся к людям умственного труда и вынудившему
Корнеля, за неимением щедрого человека, которому действительно стоило бы по-
святить свое творение, свою трагедию «Цинна», воздать эту честь худшему из
плутов и мошенников - финансисту Монторону. К числу настоящих меценатов при-
надлежали герцог де Монморанси, который защищал и спасал от виселицы, куда
его просто-таки подталкивали излишества в проповеди либертинской философии,
поэта Теофиля Вио, к тому же и предоставляя ему крышу над головой; графа де
Белена, покровительствовавшего Ротру, Мере, Скаррону и театру Марэ; наконец,
маршала Бассомпьера, самого радушного и гостеприимного из этих исключительных
для своего времени созданий.
При жизни Бассомпьер скрывал за маской внешней галантности и учтивости, за
естественной для той эпохи фривольностью поведения и природным сарказмом, за
манерами заядлого игрока и волокиты черты выдающегося воина, искусного дипло-
мата, умеющего ловко провести противника, а главное - ученого высокого поле-
та. Будучи специалистом по античным языкам, он к тому же свободно говорил на
четырех современных. В зависимости от настроения он писал - просто так, раз-
влекаясь , - то «Мемуары», то научные труды по истории или военному делу так
же легко, как и мадригалы. У него была самая большая библиотека из всех имев-
В одной из своих предыдущих работ - «Истинное лицо Ларошфуко» - автор этой книги
уточнил, что будущий философ занялся воспитанием духа и интеллекта куда позже, при-
чем без особого рвения, а основы своих «Максим» почерпнул частично из нескольких лю-
бимых им книжек, большею же частью - из собственного опыта и разочаровывавших его
наблюдений за чужой жизнью.
126 Бельгард, Роже де Сен-Лари и де Терм, герцог де (1562-1646 гг.) - фаворит Генриха
III, прозванный «Главным», занимавший высокие должности при Дворе и получивший титул
герцога уже при Людовике XIII. О нем сохранилось множество анекдотов. - Прим. пер.
127 Граф де Крамай, принцесса де Конти, Гийом де Ботрю, граф де Серран и т. д.
128 Робер Анго де л!Эсперонньер в «Занятиях того времени» (1631 г.) нарисовал забав-
ный портрет одного из таких придворных лжеученых: «Сатира X».
шихся в то время - две тысячи томов - каталог которой (вероятно, первая пуб-
ликация книги такого рода) позволяет оценить чрезвычайно высоко и разнообра-
зие вкусов владельца, и его культурный уровень. В этом каталоге фигурируют,
причем в первых изданиях и на языках оригиналов, самые главные произведения
литературы разных стран, там перечислены книги, посвященные всем видам и жан-
рам искусства, известным в ту эпоху, всем наукам. Вперемешку с ними перечис-
ляются средневековые исторические манускрипты, драгоценные инкунабулы, имею-
щие великое значение документы самого разнообразного происхождения. Стихи и
романы тоже были не на последнем месте, и естественно, что этот знатный сень-
ор привечал и поэтов, и романистов. Мальвиля, весьма милого рифмоплета, он
сделал своим секретарем. Писатели чувствовали себя под крышей его особняка
почти как у себя дома. Он с готовностью принимал их посвященные ему сочинения
и с такой же готовностью, без всяких сожалений, открывал им своей кошелек.
Другому, еще более могущественному, чем Бассомпьер, представителю знати -
кардиналу Ришелье - также удалось благодаря своему либеральному отношению к
труженикам пера несколько отмыть дворянство, а следовательно, и Двор от гря-
зи, выплеснутой на них сатириками, злобно обвинявшими всех и каждого в неве-
жестве и скупердяйстве. Тот, кого современники называли Высокопреосвященст-
вом, всю жизнь был, что называется, пожирателем книг, иными словами - челове-
ком, чей мозг вмещал столько разнообразных познаний, что такое даже предста-
вить себе трудно, а кроме того, настоящим ученым и одним из самых плодовитых
литераторов своего времени. В какую бы ситуацию он ни попадал, становясь пе-
ред выбором: теология или политика - или объединяя их, Ришелье публиковал
книги и памфлеты. В период его восхождения к власти у литературы не было по-
водов для беспокойства. И разве году в 1618-м он не проявил заметного интере-
са к такому поэту, как аббат де Буаробер, создав ему все условия для творче-
ского роста в своем окружении в Блуа?
Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье (1585—1642) в 1640 г.
После 1624 г. , когда кардинал стал министром и вынужден был поддерживать
«бумажную войну», он собрал в своем кабинете целую команду полемистов и тео-
логов, и те, работая под его присмотром, жили на его субсидии . В 1631 г. он
стал «крестным отцом» создававшейся Теофрастом Ренодо, которому покровитель-
ствовал отец Жозеф130, «Газеты» - еженедельника, который питался новостями,
поставляемыми на полосы либо им самим, либо его ближайшими сотрудниками.
А значит, отныне и впредь мы имеем полное право считать Ришелье не просто
литератором, но памфлетистом (или даже пасквилянтом), газетным писакой, кол-
легой - знатным и выдающимся, пусть даже и весьма далеким - того самого горе-
мыки-стихотворца, который в драных штанах промышляет своими шедеврами на Но-
вом мосту. Хотя объективно к литературе как таковой Его Высокопреосвященство
приобщился лишь двумя насмешливыми восьмистишиями, адресованными одно - Буа-
роберу, другое - Невжермену, который был уж настолько из числа поэтов, по уши
завязших в навозе, что невольно думаешь: какой смельчак решился познакомить
этих двух столь разных людей?
И только в 1632 г., вероятно, желая отвлечься и поразвлечься во время сочи-
нения собственных «Мемуаров» и новых памфлетов131, кардинал-министр сошелся,
как говорится, с романистами, поэтами и философами, прочел их творения, узнал
об их невыносимой и непоправимой нищете и решил все-таки дело поправить. Он
отлично понимал, что великий государственный деятель может прославиться в ве-
ках и потомки его не забудут, если он станет помогать развитию литературы и
поддерживать литераторов, а кроме того, ему светят в этом случае и панегирики
от авторов. А Ришелье жаждал панегириков, да, впрочем, он и нуждался в них,
чтобы восстановить в общественном мнении свою репутацию, сильно подпорченную
клеветой и интригами его противников.
Буаробера, в те времена одного из самых приближенных к нему людей, превос-
ходного поэта, веселого прозаика, изобретательного драматурга, весьма преус-
певшего в интеллектуальных кознях и интригах, одного из популярнейших благо-
даря тонкому уму и остроумию в альковах авторов, который, казалось, мало-
помалу, незаметно и постепенно, склонил кардинала на путь благотворительно-
сти, Ришелье сделал своим литературным секретарем. Отличный выбор! Этот чело-
век с поистине золотым сердцем не мог не увидеть чужого несчастья и не бро-
ситься сразу же на помощь. Едва получив разрешение, он немедленно вселил на-
дежду на денежное вознаграждение сотне авторов, привыкших уже не получать ни-
чего за литературный труд. И с тех пор, осаждаемый ходатаями, он неустанно
представлял их своему хозяину, горячо отстаивал интересы просителей и выигры-
вал, как правило, их «дела», хотя, конечно, нарывался иногда и на грубый от-
каз . Заботами Буаробера Его Высокопреосвященство в часы прогулок по своим са-
дам в Париже или Рюеле, приближаясь к Аполлону, неизменно встречал там толпу
лироносцев, беседовал с ними, благосклонно принимал их вирши и прозаические
творения. Еще более удивительным показалось окружающим зрелище, когда на тех,
кто дарил кардиналу посвященные ему произведения, вдруг подобно манне небес-
ной из Писания посыпались денежные награды и пенсионы...
Что же, получается, будто благодаря Буароберу, прозванному за все вышепере-
численное «пылким ходатаем за нуждающихся муз», литература внезапно обрела
богатство после стольких лет прозябания? Увы, нет... Но зато ее начали уважать.
Этой невероятной перемене в своей судьбе она обязана счастливому случаю, под-
вернувшемуся, подобно всем счастливым случаям, как нельзя кстати.
Наш милый аббат однажды узнал, что группа писателей, в которую входят Анту-
129 Эту команду составляли Фанкан, Матье де Морг, Жереми Феррье, Жан Сирмон, Бальзак,
Пьер-Эй дю Шатле, Сципион Дюплеи.
130 Отец Жозеф (Жозеф Ле Клер дю Трамбле) (1577-1638 гг.) - капуцин, ближайший сорат-
ник и друг Ришелье, прозванный «серым кардиналом».
131 Тогда с Ришелье сотрудничали Теодор Годфруа, Пьер де Пюи, Амабльде Бурзей, Пьер
Машон, Эд де Мезере, Шарль Сорель и господин де Серизье.
ан Го до, Жан Ожье де Гомбо, Луи Жири, Филипп Абер де Монмор, Жермен Абер, аб-
бат де Серизи, Жан Шаплен, Клод де Мальвиль и Жан Демаре де Сан-Сорлен, тайно
собирается каждую неделю у богатого торговца и любителя изящной словесности
Валентена Конрара. «Наверняка тут заговор!» - сообщили ему.
Чрезвычайно заинтригованный такой странной информацией, тем более что среди
названных были и его друзья, Буаробер отправился на «место преступления» и
решительно распахнул дверь. Каково же было его удивление, когда вместо заго-
ворщиков он обнаружил симпатичных людей, занятых обучением друг друга хитро-
стям профессии и критикующих во славу и на пользу собственного ума и француз-
ского языка произведения того или иного из собравшихся. Взволнованный и оча-
рованный открытием, Буаробер поспешил к кардиналу Ришелье. Но монсеньор на-
хмурил брови. Ему, дескать, вовсе не по душе такие тайные сборища, где под
прикрытием литературных дискуссий очень легко вести подрывную деятельность с
целью покуситься на власть имущих.
Растерянный Буаробер, который ожидал вовсе не такого приема, убрался во-
свояси. Все следующие дни у него ушли на сбор доказательств того, что группа
Конрара вовсе и не думает ни на что покушаться, и уж точно на спокойствие в
стране. А когда после этого его осенила гениальная идея, он, не теряя ни ми-
нуты, снова отправился к Ришелье. Сначала он изложил хозяину результаты сво-
его расследования и убедил его в кротости и благодушии ученых, которых застал
в разгаре работы. А потом изложил свою идею. Почему бы не создать на улице
Сен-Мартен небольшое общество умных людей - как бы зародыш будущей академии,
подобной той, которую когда-то патронировал Его Величество Генрих III? И по-
чему бы этой будущей академии не взять на себя миссию наблюдения за чистотой
французского языка? Подумайте, Ваше Высокопреосвященство, как это будет пре-
стижно - основать славный корпус пишущих людей, способных при помощи ловких
перьев поддерживать вашу политику!
Аббат заметил, как просветлело лицо Ришелье при этих словах. Идея явно улы-
балась прелату. Вы считаете, что пора родиться академии? Она уже родилась.
Буаробер еще не успел дойти до дому, а уже получил поручение передать группе
Конрара, какая ее ждет заманчивая судьба.
Но мгновенного расцвета Академии не получилось: пришлось еще целых три года
ждать, пока существование ее стало легальным. Ни группа Конрара, опасавшаяся
лишиться возможность распоряжаться собой, как хочется, приняв предложение Ри-
шелье, ни литераторы, которые не особенно торопились - без всякого вознаграж-
дения и без пенсиона - заниматься законодательством в области языка и грамма-
тики, ни король, который с большим подозрением относился к новому учреждению,
ни Парламент, рассматривавший компанию как сборище продажных писак, лижущих
туфли тирану и отказывавшийся принять и утвердить жалованные грамоты, ни при-
дворные, насмехавшиеся над будущей Академией, ни буржуа, принимавшие ее лишь
за будущую вымогательницу налогов, - никто, решительно никто не встретил при-
язненно весть об ее учреждении. Если бы не безумное рвение Буаробера, компа-
ния так и вернулась бы в небытие и ничтожество, откуда стольких трудов стоило
ее вытащить. О сорока ее членах, избиравшихся нередко без всякого зрелого
размышления, а то и попросту с кондачка, насмешники тех времен обычно говори-
ли, что они «бедняжки, которых пожалел Буаробер».
В течение всего периода царствования Людовика XIII, принося себя в жертву
краснобайству, они упражнялись скорее в элоквенции, чем в грамматике, то есть
занимались полной ерундой. Попав в рабство уставу своего учреждения, который
позволял кардиналу выгнать любого, кто ему не угодил, они снабжали последнего
услужливыми памфлетистами. А когда в 1637 г. Его Высокопреосвященство вдруг
надумал стать писателем, навязал театру выхолащивающий всякую творческую сме-
лость закон о трех единствах - места, времени и действия, когда он лично при-
нял участие в создании обреченной на неуспех зарифмованной трагикомедии, они,
правда, не без отвращения к самим себе, подбросили дровишек в костер зависти
и ревности своего хозяина, выдвинув против одержавшего триумф «Сида» целый
список обвинений, исполненный в равной мере педантизма, глупости и ребяческих
нападок.
Тем не менее, создание академии представляется из дали времен скорее счаст-
ливой инициативой Его Высокопреосвященства и поистине выдающимся поступком по
отношению к литераторам, если говорить о короле Людовике XIII. Действительно,
благодаря этому словесность вышла из «общего ряда», где - непонятая и прези-
раемая - до того оставалась в положении ссыльной. Но все-таки она не получила
никаких преимуществ, кроме такого вот повышения социального статуса. Был ли
ты членом этого нового государственного учреждения или не был им, все равно
ты считался в Лувре изгнанником, не принимал участия ни в каких официальных
церемониях, чувствовал себя покинутым и заброшенным. Вся пишущая братия, за
редкими исключениями, по-прежнему пребывала в нужде и полном ничтожестве.
VII. Светская
жизнь. Салоны
В отличие от Двора, где «родовитость» и военная доблесть стоили куда боль-
ше, чем интеллектуальные достоинства, в салонах или, скорее даже, альковах,
как тогда говорили, начинали отдавать предпочтение уму и остроумию, превозно-
сить таланты, открывать писателям доступ туда, где собиралась «элита». Только
это неправда, что, как долго верили, салоны возникли лишь в период царствова-
ния Людовика XIII - нет, они существовали и раньше: дама высокого происхожде-
ния и не менее высокой учености, жена маршала Реца, основала еще в XVI в.
наиболее процветающий из них и стояла во главе его, подбирая себе компанию из
поэтов и других гуманитариев. Потом на долгое время салоны исчезли из виду:
их позакрывали в связи с междоусобными войнами. А после, когда мир возвратил-
ся на французскую землю, они опять возродились, и случилось это в начале XVII
в.
Если принимать во внимание разбросанные по разным источникам сведения, то
можно прийти к выводу о том, что с тех пор их стало очень много, что они ста-
вили себе задачей борьбу с вульгарностью нравов и обычаев, что там уже царили
невероятная тонкость манер и языка, равно как и дух галантности, подвигавший
к изысканным любовным приключениям. Мы не знаем, что за героини управляли
времяпрепровождением в этих таинственных «кружках». Но нам известно все-таки,
что дамы кичились там познаниями в различных неудобоваримых науках, что
«грамматистки» создавали там и вводили в употребление новые слова, что там
спорили о проблемах любовной казуистики и даже изобрели целую классификацию
Любви, поделив ее на шесть категорий-жанров: природная, чувственная, рассу-
дочная, дружеская, любовь существ, подобных одно другому, и любовь-долг, она
же любовь-благодарность. Похоже, литераторов ожидал здесь более чем любезный
прием, но не было ли такое радушие оплатой услуг, которые они оказывали, - к
примеру, исправляя стихи и прозу «писательниц» и спорщиц, жаждущих блистать,
дам, которые, оставшись без их профессиональной помощи, лишились бы голоса и
дыхания?
Кроме анонимных альковов таких «смешных жеманниц», существовали и другие,
более известные, но не пользовавшиеся доверием общества, и существование их в
начале XVII в. было весьма шатким и непрочным.
Одним из подобных салонов руководила до самой своей кончины, случившейся в
1615 г., Маргарита Валуа, первая жена Генриха IV, с которой он развелся. Раз-
мещался салон в ее роскошном дворце на набережной Малаке, и отвергнутая суп-
ругом королева ставила себе задачей радостно, по-эпикурейски проводить здесь
время. Она развлекалась в обществе музыкантов, философов и поэтов, которым за
это платила, делая порой кого своим любовником, а кого шутом.
Со своей стороны, Мадлен де Ла Ферте-Сеннектер, в былые времена фрейлина
Екатерины Медичи завела себе другой салон, еще более необычный. Иногда его
завсегдатаи собирались в особняке Немуров, иногда - Суассонов, словом, там,
где вынуждало на этот раз искать кров тяжелое финансовое положение основа-
тельницы. Но каким бы оно ни было, она регулярно, каждую неделю, как пишет
один хроникер, принимала у себя дипломатов разных национальностей, у которых
изо всех сил старалась выведать их секреты. Это была настоящая интриганка,
куда более жадная до политических новостей, чем до окололитературной болтов-
ни, презиравшая общество писателей, хотя и сочинявшая тайком сама роман в че-
тырех частях под названием «Орази», где рисовала галантные нравы, которые так
восхищали ее в юности при дворе Генриха III.
Третьей владелицей салона, правда, ничуть не похожего на первые два, была
старая дева, Мари ле Жар мадемуазель де Гурне, знаменитая названая дочь Мон-
теня, издавшая после его смерти «Опыты». Примерно в то же время она устроила
нечто вроде «центра по обмену духовностью» под крышей дома, где жила на улице
Сент-Оноре, прямо напротив отцов-ораторианцев. Такое было странное место,
почти что чердак, куда забирались, цепляясь за веревку. Все стены были за-
ставлены книгами, а в угловом шкафу стояли горелки и реторты заядлого алхими-
ка . Прожившая большую часть своей жизни в XVI в. , хозяйка дома одевалась по
обветшалой моде ушедшего столетия и говорила, как было тогда принято, не
стесняясь крепких выражений. Ворчунья и брюзга по натуре, она весьма нелюбез-
но принимала всякого приходящего, исключение делалось лишь для милейшего аб-
бата де Буаробера, который, сжалившись над ее невезучестью, выбил у кардинала
Ришелье пенсион в 200 экю для самой престарелой девственницы, в 50 экю - для
ее компаньонки, мадемуазель Жамен, незаконной дочери Амадиса Жамена, в 20 экю
- для ее любимой кошки по имени мадам Пиайон (Плакса) и, наконец, в 1 экю -
для новорожденного котенка. Мадемуазель де Гурне представляла собою достаточ-
но редкий для своего времени тип женщины-писательницы, родом из мелкопомест-
ного дворянства, разорившейся на поисках философского камня, живущей впрого-
лодь доходами от литературы, достаточно сведущей в греческом и латыни, чтобы
замечать оплошности переводчика античных текстов, по нечаянности оказавшегося
ее соседом аббата де Мароля, страстно увлеченной этимологией и грамматикой,
при случае баловавшейся рифмами, азартной и язвительной полемисткой, грозной
для противников в споре - и в то же самое время насыщавшей свою прозу архаиз-
мами, добрячкой по отношению к тем, кто с ней жил, верным, преданным, искрен-
ним, наивным человеком, целиком отдающимся жизни духа. Кроме нескольких дам,
с почтением относившихся к особенностям ее характера и к ее добродетелям, она
принимала у себя только литераторов. Одни приходили к ней на чердак подиску-
тировать на философские темы, обсудить книги, поговорить о стиле письма. Дру-
гие, для которых главным было непрестанное зубоскальство, являлись сюда с
мистификациями разного рода, чтобы потом вволю посмеяться над старушкой со
своими приятелями-либертинами.
Но чердак мадемуазель де Гурне нисколько не в большей степени, чем кабинеты
королевы Маргариты или мадемуазель де Сеннектер, имел право рассматриваться
как один из тех салонов, которые силились облагородить общество и вернуть ду-
ху главенство над материей. До конца эту роль при Людовике XIII играли лишь
три салона, и все три более или менее преуспели в своих намерениях.
Одним с необычайным изяществом руководила Катрин де Вивонн, маркиза де Рам-
буйе; облик второго точь-в-точь напоминал своей живостью хозяйку - Мари Брю-
но, госпожи де Лож; третий во всем повиновался фантастическим порывам Шарлот-
ты дез Юрсен, виконтессы дт Оши. Первая и третья из вышеупомянутых дам проис-
ходили из знатных, прославленных фамилий. Катрин, родившаяся в Риме в 1588
г. , была дочерью Жана де Вивонна, маркиза де Пизани, знаменитого дипломата;
по материнской линии она происходила из княжеского рода Савелли; в 1600 г.
вышла замуж за Шарля дт Анженна, маркиза де Рамбуйе. Да и виконтесса, со своей
стороны, тоже лицом в грязь не ударила по части происхождения и знатности:
правда, неизвестно, в каком именно году, но она родилась от брака Жиля дез
Юрсена и Шарлотты д'Арс, а примерно в 1595-м обвенчалась с Эсташем де Конфла-
ном, чрезвычайно гордившимся прославленными предками, числившимися в его ге-
неалогическом древе.
По сравнению с такими знатными, надменными и роскошными дамами, Мари Брюно
была фигурой вовсе незначительной. Она появилась на свет в результате брака
некоей Николь дю Бей и Себастьена Брюно, буржуа-гугенота из Труа, большого
доки по части дел и финансов, который стал, неведомо каким образом, интендан-
том принца Конде, потом короля Наварры, разбогател на этих должностях, а ко-
гда настало время религиозных войн, нашел себе убежище сначала в Седане, по-
том в Ларошели. Мари родилась в 1584 г. в первом из этих городов, а в 1588-м
перебралась с отцом и матерью во второй, сидя вместе со старшей сестрой вер-
хом на навьюченном корзинами осле. 4 декабря 1599 г. она вышла замуж за Шарля
Решиньевуазена, господина де Ложа, не без того, как говорили, чтобы предоста-
вить ему перед этим неопровержимые доказательства своей любви. Шарлю, если
верить тем же злым языкам, одинаково нравились ум невесты и ее приданое. Году
этак в 1603-м Решиньевуазены обосновалось в Париже, где Генрих IV, благово-
ливший к единоверцам, которые верно служили ему, одарил отца семейства благо-
родной должностью секретаря-советника, а мужа Мари сделал дворянином и оста-
вил при дворе. Таким образом, дворянство Мари было совсем недавним, так ска-
зать , «свеженьким».
Судя по всему, мадам де Рамбуйе превосходила соперниц красотой. На портре-
те, написанном на пергаменте, она предстает просто-таки богиней с нежными,
тонкими чертами лица, сохраняющего, тем не менее, радостное выражение, одета
там Катрин в пышное платье с цветными узорами, украшенное золотыми кружевами.
Лицо коленопреклоненной мадам дт Оши на эстампе, выполненном гравером Даре,
различить трудно, но поклонники ее утверждали, будто она даже слишком хороша
собой, зато противники заявляли, что физиономию красотки портили вечно гноя-
щиеся глаза и тусклый, как у больной, оттенок кожи. А мадам де Лож, ни едино-
го портрета которой не сохранилось, Таллеман де Рео описывал как особу весьма
скромного обаяния и недостаточной природной элегантности.
Все три дамы получили прекрасное образование. Мадам де Рамбуйе владела
итальянским и испанским, изучала латынь, чтобы читать в подлинниках тексты
Вергилия, и вообще чтение было для нее высочайшим из наслаждений. Мадам дт Оши
вроде бы тоже разбиралась в латыни, но, по другим сведениям, больше хвалилась
тем, что знает ее, чем знала на самом деле. А мадам де Лож никак не могла по-
нять, что все-таки ближе ее душе - поэзия или тяжеловесные сочинения протес-
тантских священнослужителей.
Ни одна из них поначалу не держала в голове такой примитивной мысли - про-
сто взять да и открыть салон. Госпожа Рамбуйе, как и госпожа дт Оши благодаря
своему социальному положению были приняты при Дворе и буквально пропадали
там. Зато мадам де Лож, жена «подчиненного» Его Величества, если и бывала
там, то как бы в тени. Маркизу приглашали танцевать в королевских балетах,
репутация милой и умной женщины помогла ей быстро войти в кружок приближенных
королевы; виконтесса - особа экстравагантного нрава - вызывала там только на-
смешки; мадам де Лож так и не удалось выделиться из теснившей ее со всех сто-
рон толпы, да она к этому и не стремилась. Но первая из трех довольно скоро
покинула Двор, показавшийся ей обиталищем грубости, и две другие тоже - раз-
очарованные тем, что там не оценили должным образом их достоинств. Кроме то-
го, материнский долг вынуждал опять-таки всю троицу всякий раз брать долго-
временный «отпуск»: у мадам д'Оши было трое детей, у мадам де Рамбуйе - семе-
ро, у мадам де Лож - девять. Они встречались друг с другом, как в Лувре, так
и за его стенами. Разница характеров и темпераментов не позволяла им по-
настоящему подружиться, но, тем не менее, они обменивались визитами и время
от времени письмами, исполненными комплиментов.
Году примерно в 1607-м, вероятно движимая целью взять реванш за холодный
прием, оказанный ей придворными, мадам д'Оши решила устроить себе собственный
«двор». Тогда она жила на улице Гранд-Трюандери132, в самом центре богатого
прихода Святого Евстафия. Виконтесса с детьми занимала огромный особняк:
меньший не подошел бы - столько было слуг и экипажей. Здесь она наслаждалась
полной свободой: ее муж, назначенный губернатором Сен-Кантена, вынужден был
жить вдали от семьи, возложив на супругу улаживание по доверенности всех сво-
их дел.
Гордая своей сияющей красотой (а она не сомневалась, что ослепительно кра-
сива) , кокетливая, умеющая любезничать, всегда разнаряженная в пух и прах,
обожающая вокруг себя толпу, не скупящуюся на лесть и угодничество, она при-
нимала - особенно поначалу - только «хорошее общество»: знатных дам, чуть бо-
лее непринужденных в общении, чем другие, надушенных и припудренных молодых
дворян - щеголей и волокит, страстных охотников до ветрениц своей же породы.
Затем в один прекрасный день она сообразила, что эти щеголи и волокиты, не
устававшие домогаться и ее любви, способны скомпрометировать ее, нанеся непо-
правимый ущерб репутации, тогда как поэты, хоть они и тоже испрашивали любви
у счастливицы-богачки, выбравшей их при содействии благодетельницы Музы, все-
таки, по крайней мере, превозносили до небес изящество ее ума и аромат ее
добродетели. Вот эта хитрюга и решила: раз от поэтов скорее дождешься фимиа-
ма, чем от кого-либо другого, да и больше, чем вообще пожелать можно, я и
стану привлекать их в свой дом. И начала, кажется, с Малерба.
Поэту тогда сравнялось пятьдесят шесть лет. Он наслаждался известностью,
которую принесли ему его несравненные оды. С мужчинами Малерб выказывал себя
грубоватым, неотесанным и резким собеседником, бывал ворчливым и чересчур яз-
вительным брюзгой, а иногда - попросту невежливым, зато по отношению к дамам
проявлял неизменную галантность. Обычным его присловьем было такое: «В мире
есть только две прекрасные вещи - женщины и розы, и только два лакомых кусоч-
ка - женщины и дыни... Я благодарен природе за то, что она сотворила их, а сво-
их предков за то, что наградили меня такой склонностью к ним, которая грани-
чит с обожанием!».
Словом, Малерба не пришлось долго упрашивать: пригласили его в дом мадам
д'Оши, он не стал долго медлить и явился. И едва попал туда, едва увидел хо-
зяйку, - тут же объявил о своей пылкой к ней любви. И прекрасная дама пришла
восторг от мысли, что отныне обретет бессмертие, будучи увековеченной в тво-
рениях короля поэтов. Вскоре действительно она стала получать письма, в кото-
рых воспламененный любовью Малерб воспевал притягательную силу божественной
«Калисты» и жаловался, что ему достаются лишь знаки пренебрежения от этой
жестокой. Стихи почти в точности повторяли письма:
«Мир не создал ничего прекраснее прекрасной Калисты:
Этому шедевру природа отдала все свои усилия,
И наш век был бы неблагодарным, если бы, видя такое сокровище,
Не воздвиг бы в его честь памятный знак на все грядущие века».
Однако Калиста остерегалась одаривать пламенного старикашку иными знаками
внимания, чем улыбки, комплименты, любезности в ответных письмах. Изощренная
кокетка, она при помощи таких «искусственных средств» умело распаляла к своей
Дословный перевод - улица Великого Нищенства. - Прим. пер.
выгоде воображение поэта, провоцировала его на создание новых и новых стихов,
которые немедленно распространяла в обществе, повышая столь своеобразным спо-
собом свой престиж. В то же время и с теми же целями, стараясь вызывать рев-
ность престарелого влюбленного, она окружала себя молодыми его коадъютерами -
коллегами, которых он воспринимал как соперников. Вокруг воспетой им Калисты
собирались Энфренвиль, Ленжанд, Мальвиль, Летуаль да и другие, которые, со
своей стороны, все множили и множили стихотворные воспевания хозяйки дома и
появлялись в ее алькове всегда большой компанией - правда, чтобы прочесть
свои новые произведения.
Втиснутый против воли в толпу поклонников и презирающий большую часть этих
торговцев рифмами, Малерб грыз удила. Однако он был не из тех мужчин, которые
могут ждать до бесконечности весьма проблематичного вознаграждения за свой
пыл. Однажды он мимоходом сказал некоему юнцу, которого наставлял в любовной
стратегии: «Следует избегать положения, при котором можешь оказаться во вла-
сти каких бы ты ни было самодовольных персон, только и желающих, что пона-
смешничать за наш счет... Если какая-то из них от меня отстает, я придерживаю
бег и оборачиваюсь, а то и направляюсь к ней. Если она ждет меня - ну и от-
лично! Если отступает, делаю вслед за ней шагов пять-шесть, а порой и десять-
двенадцать - в зависимости от того, чего она заслуживает. Но если она продол-
жает убегать, каковы бы ни были ее достоинства, я позволяю ей исчезнуть, и в
то же мгновение досада занимает в моем сердце то место, что прежде принадле-
жало любви, и все, что я совсем недавно находил в этой особе самым привлека-
тельным и достойным воспевания, начинает казаться достойным, наоборот, пори-
цания и хулы».
Предупреждал ли он таким образом беспечную Калисту о ничтожности своего
стремления преследовать ускользающих от него беглянок? Можно подумать, что
так, потому как красавица, опасаясь потерять наиболее предпочитаемого ею са-
мой из всех окружавших ее курителей фимиама, заставила трезвонить в его честь
все колокола Киферы133. Вполне удовлетворенный любовник, пыл страстей которого
с возрастом стал заметно угасать, Малерб в это самое время начал делаться лю-
бовником крайне недоверчивым и обидчивым. Он постоянно подозревал молодую
женщину в изменах и предательствах. Однажды, вбив себе в голову, будто она
предпочла ему другого поэта, Малерб неожиданно ворвался в спальню мадам
дт Оши. Она лежала в постели... совсем одна. Не обратив на это ни малейшего вни-
мания, взбесившийся ревнивец принялся осыпать возлюбленную упреками, затем
приблизился к ней, одной рукой сжал ее руки, а другой, свободной, стал хле-
стать «неверную» по щекам, объявив, что не прекратит этого занятия, пока та
«не запросит помощи». Калиста не преминула это сделать. Прибежали слуги.
Только тогда Малерб отпустил свою жертву, несколько успокоился, уселся рядом
с кроватью и абсолютно спокойно - «так, словно ничего не произошло» - скло-
нился к ушку подруги, нашептывая ей всякую ерунду. Затем смиренно попросил
прощения. Госпожа дт Оши не рискнула покарать наглеца, изгнав его из дома. А
как было решиться? Чего стоила бы ее слава, лишись она поклонения и сотрудни-
чества вспыльчивого поэта!
Поколебленные на мгновение этой вспышкой гнева отношения обрели прежнюю
гармонию. Однако у влюбленных в городе было полно врагов, которые только и
делали, что высмеивали стихи Малерба, приемы Калисты и их разухабистую связь.
Неизвестно, чем парочка насолила одному из таких неприятелей, Пьеру Вертело,
Кифера - греческий остров, считавшийся в античности местом обитания родившейся из
пены морской Афродиты. На поэтическом языке той эпохи, о которой идет речь в книге,
Кифера превратилась в зачарованный остров, аллегорическую родину любви. Возможно,
это было вызвано тем, что находившийся там храм Афродиты Урании считался у эллинов
самым древним и самым священным. - Прим. пер.
сатирику с весьма острым пером, но тот громче других смеялся над нею. С неиз-
бывным коварством и черным юмором он так изгалялся, пародируя сонеты и любов-
ные песни Малерба, написанные во славу Калисты, что богиня превращалась в
безобразную и вонючую мегеру, а ее возлюбленный - в старикашку, поизносивше-
гося в любовных битвах настолько, что стал полным импотентом. Глумливые стиш-
ки Вертело распространялись по Парижу со скоростью звука, и вскоре над этой
парочкой издевался уже весь город. Уязвленное тщеславие самодовольного и гор-
дящегося своими альковными подвигами самца заставляло Малерба кипеть от гне-
ва. И что же? Неужто он проткнул поднявшего его на смех мерзавца шпагой? Ни-
чуть не бывало. Он попросил оставшегося ему верным старого друга отколошма-
тить обидчика палкой и посчитал после наказания инцидент исчерпанным: теперь,
удостоившись заслуженной трепки, полагал поэт, тот умолкнет. И - просчитался.
Все вышло как раз наоборот. Вертело вовсе не захотел безропотно сносить
унижение; синяки и шишки, напротив, возбудили в нем еще большую воинствен-
ность, и теперь пыл его уже вышел за всякие пределы приличия. Из-под его пера
стаями вылетали начиненные ядом шутки, а еще чаще - прямые оскорбления в ад-
рес организатора избиения и его подружки, в воздухе запахло грозой, начинался
шумный скандал.
Унизительное эхо этого скандала докатилось до отдаленного донжона в Сен-
Кантене, где мирно влачил свои дни виконт д'Оши. Вскочив на коня, он примчал-
ся на улицу Гранд-Трюандери. Он с наслаждением прикончил бы свою супругу, он
с удовольствием сделал бы покойниками Малерба и Вертело, грубо поправших его
честь и достоинство, но боязнь правосудия заставила его принять куда более
мудрое решение: сохраняя полное спокойствие, виконт увез очарованную поэзией
грешницу в крепость и запер ее там, строго-настрого запретив выходить за во-
рота. В 1609 г. узница утешалась тем, что читала там «Собрание прекраснейших
стихов наших дней», украшенное витиеватым посвящением госпоже дт Оши и лившее
бальзам на ее измученную душу тем, что все авторы были поэтами, посещавшими
ее альков, но о том, чтобы альков, закрытый по приговору мужа, возродился
вновь, теперь не могло быть и речи.
Пока происходили все эти героико-комические события на улице Гранд-
Трюандери, госпожа де Рамбуйе и мадам де Лож, не без юмора воспринимавшие все
их подробности, тоже не дремали. И той и другой несколько мешало материнство,
их сковывали предписываемые им обязанности, поэтому приемы у себя они устраи-
вали нерегулярно. Приходили в основном придворные. И если никаких сведений об
обстановке, в которой жила (во всяком случае, так принято считать) на краю
предместья Сен-Жермен (бывшего в те времена очагом протестантизма), на тихой
улочке Турнон, облюбованной аристократией, где-то поблизости от возвышавшихся
среди прочих особняков знати Отеля чрезвычайных послов и Отеля Вентадура ма-
дам де Лож, зато восстановить во всех деталях внешнее и внутреннее убранство
особняка на улице Сен-Тома-дю-Лувр, в котором обосновались маркиз и маркиза
де Рамбуйе, нам вполне под силу134. Семья вступила во владение этим только что
отстроенным особняком в 1606 г. Двухэтажное строение новейшей архитектуры бы-
ло возведено из камня, чередующегося с кирпичом, и окружено зеленью, насыщав-
шей воздух живительным кислородом. Сбоку находился просторный двор, позади -
прекрасный сад с раскидистыми деревьями и узорными клумбами, посреди которых
красовался прелестный фонтан, придуманный знаменитым Франсуа Мансаром. Нижний
этаж занимали кухни, служебные помещения, кладовки, заселенные многочисленной
прислугой. Высокое крыльцо из двора вело прямо в большой зал второго этажа,
позади него анфиладой выстраивались по обеим сторонам центрального коридора
комнаты.
Подробнее см. в новом издании книги «Экипажи и дворец Рамбуйе», вышедшем в Пари-
же, в издательстве «Emile-Paul freres, 1929-1930, 2.
Мадам де Рамбуйе выбрала для себя в дальнем конце этого этажа апартаменты,
состоявшие из прихожей, спальни, молельни и парадного зала, нареченного «Го-
лубой комнатой»135. С юности здоровье милой дамы было весьма хрупким, и эта
приобретенная слабость, в сочетании с природной томностью и некоторой вяло-
стью, вынуждала ее искать способные поднять дух и укрепить тело лекарствами
веселья и развлечений. Именно с целью заполучить такие целебные средства мо-
рального порядка, она приглашала в свой особняк дам и кавалеров из тех, в ком
разглядела, бывая при Дворе, ум, тонкость и любезность. Она как никто умела
оживлять и разнообразить беседу без привнесения в нее чисто внешней и преуве-
личенной стыдливости, она окутывала гостей паутиной слов и погружала их в ат-
мосферу куртуазной любезности, которую умела создавать как никто другой.
Вскоре сложился кружок, вернее было бы сказать - круг друзей дома, потому что
они были весьма многочисленны, хотя и тщательно отобраны, и среди наиболее
приближенных выделялись такие изысканные натуры, как герцог де Бельгард; гер-
цог де Ла Тремуй; герцог де Лианкур; маршал де Бассомпьер; вице-адмирал и
маршал де Сен-Люк; герцог д'Аллюзн, господин де Шомбер, тоже маршал Франции;
еще один маршал - де Сен-Жеран; целая компания графов - д'Омон, де Мор,
дт Этлан; кардинал де Ла Валетт; епископ Коспо; сьер де Шеври и де Ла Гранж,
председатель счетной палаты и генеральный контролер финансов; барон де Винь-
нёв; Анри Арно; Робер Арно дт Андийи; принцессы де Конде, де Конти, де Гемене;
маркизы де Сабле, де Клермон и дт Антраг; графини де Море, дю Фаржи и так да-
лее... Входили в число «избранных» и такие знатные иноземцы, как шевалье Марен
и герцог Бекингем. Мало-помалу репутация хозяйки салона росла вместе с репу-
тацией ее особняка как места, где собираются сливки общества, и получить от
госпожи де Рамбуйе приглашение посетить ее со временем стало для дам и господ
высшего общества примерно тем же, что сдать экзамен на чин, поэтому придвор-
ные страстно добивались этой чести.
Как раз в этот наиболее аристократический период организации своих приемов
маркиза и закончила отличавшийся тонким художественным вкусом декор Голубой
комнаты. Потолок и стены приобрели лазурный оттенок, с карнизов свисали гобе-
лены с имитирующим сине-золотую парчу фоном, по которому были рассыпаны див-
ной красоты алые и белые узоры. Гобелены чередовались с картинами на мифоло-
гические и религиозные сюжеты и с пейзажами. Великолепный паркет был покрыт
роскошным турецким ковром. Посреди, под легким газовым балдахином, возвыша-
лась кровать с занавесками и покрывалом из брюггского атласа, расшитыми золо-
той нитью и окаймленные серебряным позументом. Обычно хозяйка принимала гос-
тей полулежа под пологом, гости же рассаживались на расставленных вокруг ложа
стульях, приспособленных под сиденья для дам в юбках с фижмами, и табуретах.
Чехлы как на стульях, так и на табуретах, были сшиты из темно-красного барха-
та и украшены серебряной бахромой. В углу, на столе черного дерева, стоял ог-
ромный серебряный канделябр с пятнадцатью разветвлениями, в каждое из которых
была заботливо вставлена ароматизированная свеча. По всему салону были разме-
щены круглые столики об одной ножке и другие - с ножками, выгнутыми по моде,
тут и там стояли отделанные эмалью или маркетри шкафчики с отделениями для
драгоценного китайского фарфора - прозрачного на просвет, алебастровых или
лазуритовых статуэток. Бронзовая корзинка и хрустальные вазы со свежими цве-
тами украшали каминную полку. На книжных полках с витыми колонками стояли пе-
реплетенные в сафьян томики, а завершающим штрихом изысканной меблировки были
- редкость в ту пору! - стенные часы. Голубая комната, судя по описаниям,
Интересно, что маркиза де Рамбуйе при капитальном ремонте особняка первой приду-
мала, что можно окрасить комнату в иной цвет, чем красный или коричневый, как было
принято у французов до тех пор. И потому тоже «Голубая комната» сразу стала знамени-
той. - Прим. пер.
могла бы служить образцом парадного помещения, где роскошь не противоречила
здравому смыслу, вкусу и чувству меры.
Ни на единую минуту в течение долгих-долгих лет в голову маркизы не забре-
дала шальная мысль о том, чтобы позволить проникнуть в салон кому-то из внеш-
него, чуждого ей мира буржуазии, хотя там наверняка нашлись бы люди, способ-
ные куда лучше, чем ее друзья-придворные, снабдить ее пряной духовной пищей,
которая была ей так необходима для выживания. Но она не терпела толпы, она до
дрожи боялась какой бы то ни было вульгарности. Дочь и жена дипломатов, она
предпочитала сдержанную, только чуть-чуть присоленную и приперченную беседу,
исходящую из уст говорящего и доносившуюся до ушей слушающего в виде нежного
шепотка.
Екатерина (Катрин) де Вивон, маркиза де Рамбуйе, часто просто ма-
дам де Рамбуйе (1588—1665).
Пока мадам де Рамбуйе формировала в соответствии с собственным вкусом свой
салон, госпожа де Лож организовывала свой. Она была не так знатна и богата,
как соперница, и потому испытывала куда больше трудностей при вербовке посе-
тителей. Такое впечатление, что она выбирала тех, кого стоит пригласить на
прием, главным образом из числа гугенотских группировок квартала Сен-Жермен,
а кроме того, присматривала будущих гостей в доме сестры, Мадлен Брюно, жены
Пьера де Беренгена, тоже протестанта, первого камердинера короля и конфидента
государя, человек могучего ума и тонкого остроумия, в доме которого собира-
лись придворные, чтобы воспеть ему хвалу. Чтобы удержать при себе избранни-
ков, мадам де Лож располагала двумя средствами: искусным кокетством, которое
обеспечивало ей ахи и вздохи «умирающих от любви», и умением вести легкий,
непринужденный, приправленный шутками разговор, представлявший собой сплошную
импровизацию - умением, которое все современники хором объявили «чарующим».
С самого начала альков мадам де Лож приобрел черты протестантского центра.
Пусть там и появлялись время от времени такие знатные католики, как Шарль де
Гонзаго, герцог де Невер, необычный своей взбалмошностью, мечтательностью и
буйной фантазией персонаж среди принцев, как-то приблудившийся сюда по неча-
янности, но глава гугенотского движения герцог Анри де Роган и его наиболее
преданные адепты, среди которых выделялся сьер де Отфонтен - к нему хозяйка
салона испытывала что-то вроде дружеской влюбленности, оставались наиболее
примечательными завсегдатаями.
Приблизительно году так в 1615-м и вроде бы почти одновременно в альковах
обеих дам - и госпожи де Рамбуйе, и госпожи де Лож - появились два поэта: Ма-
лерб и Ракан. Кто их туда привел, неизвестно. Оба они были дворянами, и имен-
но это послужило пропуском в салоны, а вовсе не то, что они кропали вирши.
Впрочем, Ракан в те времена еще и не накропал ничего, кроме весьма незначи-
тельных вещиц. Он выглядел достаточно жалким в обоих особняках, где посмеива-
лись над его неловкостью, над его рассеянностью, над странным дефектом речи,
из-за которого он вместо «к» произносил «т», а вместо «р» - «л», из-за чего
не только «кот» звучал, как «тот», но и его собственная фамилия «Ракан» пре-
вращалась в чужую - «Латан»...
Малерб же, в отличие от своего юного ученика, вызывал в обоих домах уваже-
ние. Ему уже перевалило за шестьдесят, но он все еще держался прямо, был хо-
рошо сложен и являл миру над широкими плечами лицо с гордым взглядом, обрам-
ленное собственными волосами, а не кудрями парика, и длинной бородой веером.
Малерб был немногословен, но заставлял себя слушать и слышать, потому что
«говорил только то, что слушать стоило». Порвав помимо воли с госпожой дт Оши,
он теперь очень редко встречал безалаберную виконтессу, да и при этих проис-
ходивших с огромными интервалами свиданиях чувствовал себя неимоверно смущен-
ным тем, что между ним и его Калистои стоит, наблюдая, тень несносного ее
супруга.
Франсуа де Малерб (1555—1628) — французский поэт XVII века, чьи
произведения во многом подготовили поэзию классицизма.
Как в салоне мадам де Рамбуйе, так и в салоне мадам де Лож престарелого по-
эта , вне всяческих сомнений, привлекали дамы - хозяйки альковов. Вовсе не
иносказательно окрестили его там «папашей-сладострастником»: он только и меч-
тал о том, чтобы результатом демонстрации влюбленности стало полное подчине-
ние его капризам закованных в латы добродетели героинь поэтических творений.
Очень скоро Малерб объявил себя пламенным воздыхателем обеих, но все говорит
о том, что он явно предпочитал маркизу ее конкурентке. Именно мадам де Рам-
буйе, сиятельной Артенис136, которой он присвоил имя, на века закрепившееся за
нею самой и ее салоном, поэт посвящал волнующие любовные стансы - лучшее, что
вообще когда-либо выходило из-под его пера, тогда как для госпожи де Лож его
хватало лишь на прозаическую лесть. Вот таким образом, встав на вахту любви,
поэзия впервые проникла во дворец Рамбуйе, но в те времена ей пока еще отка-
зывали там в каком-либо виде на жительство. Да и в особняке Ложей что-то не
заметно было, чтобы она получила хоть маленькое преимущество: здесь тоже сти-
хам места не находилось.
И только в 1625 г. произошли два события, которым суждено было совершенно
изменить характер собраний в обоих домах. Клод Дюрре дю Пюи Сен-Мартен, сьер
де Шодбонн представил госпоже де Рамбуйе Венсана Вуатюра, сына одного богато-
го виноторговца. Маркиза прочитала несколько игривых и изящных шуток, вышед-
ших из-под пера этого элегантного и рафинированного юнца, и шутки его совер-
шенно ее очаровали. Ну и она, ласково приняв дебютанта в высшем свете, при-
гласила его бывать почаще. За несколько недель поэту удалось полностью поко-
рить сердце хозяйки салона, обнаружившей, что новый знакомец - самая, что ни
на есть, продувная бестия, хитрец из хитрецов, каких она еще в жизни не виды-
вала, но вместе с тем и умница, каких мало, и фантазер, притом весьма хорошо
образованный и все понимающий, и мастер розыгрышей, и охотник до галантных
любовных похождений, и насмешник... Словом, в одном лице сошлись все качества,
встретить которые в мужчине маркиза уже и не чаяла. В Вуатюре она сразу же
увидела человека, способного вдохнуть душу в грубоватый стиль шуток слишком
уж тусклых, на ее взгляд, приемов, и оживить эти встречи, потчуя постоянных
посетителей своими изящными стишками и отвлекая ее самое от мрачных мыслей. И
- с радостной решимостью распахнула перед ним двери своего дворца.
Венсан Вуатюр (1597—1648) — французский поэт XVII века, видный
представитель литературы барокко.
«Arthenice» - анаграмма имени Катрин де Вивонн, маркизы де Рамбуйе - «Catherine»,
избранная в качестве ее поэтического прозвища. - Прим. пер.
В то же самое время мадам де Лож, только что с восторгом проглотившая пер-
вый сборник писем137 Жана-Луи Геза, сьера де Бальзака, свела знакомство, быст-
ро перешедшее в дружбу, с молодым мастером эпистолярного жанра, явившимся в
Париж из Рима, чтобы насладиться здесь зачинающейся славой, и ввела его в
свой альков, представив постоянным посетителям в качестве бога Красноречия.
Вот таким образом в двух до тех пор принимавших исключительно аристократию
домах - дворце Рамбуйе и особняке Ложей - оказались даже не просто желанными
гостями, но почти воцарились два писателя, два представителя буржуазии. И от-
ныне, можно считать, в обоих кружках дары Духа приступили к попыткам уравно-
весить ценность дворянских титулов. Нет, разумеется, я не хочу сказать, что
мадам де Лож или маркиза де Рамбуйе стали активно собирать вокруг себя пишу-
щую братию и возжелали немедленно преобразовать свои альковы в чисто литера-
турные салоны. Конечно же, ничего подобного не произошло и не могло произой-
ти. Ни одна, ни другая дамы вовсе не заботились о том, чтобы постоянно или,
по крайней мере, регулярно угощать своих посетителей интеллектуальными заба-
вами. Под крышей что одного, что другого особняка литература оставалась раз-
влечением, а вовсе не серьезным занятием. Но, тем не менее, милые дамы быстро
сообразили, что благосклонно принимать литераторов, ухаживать за ними,
льстить им попросту выгодно, потому что служит их собственному прославлению в
настоящем и будущем.
Жан-Луи Гез де Бальзак (1597-1654) — французский мастер эписто-
лярного жанра.
А впрочем, готова ли была каждая из них к тому, чтобы играть роль хозяйки
салона, где искусство слова могло бы занять главное место? Безусловно - да!
Выше уже говорилось о том, что обе дамы получили прекрасное образование. Ма-
дам де Рамбуйе к тому же с легкостью сочиняла мадригалы, катрены, стихотвор-
ные послания, эпитафии, писала как совершенно ясные, так и изысканно двусмыс-
ленные письма, способные служить образцами искусства риторики. В ее наследии
можно найти целый сборник прозаических «Молитв», оцененный Таллеманом де Рео
^ *-> 138
после смерти автора как «чрезвычайно хорошо написанный» , а кроме того, и
Вышедший в 1624 г.
Ныне этот сборник находится в книжной коллекции Жерома Пишона.
сборник стихотворений. Мадам де Лож, едва ли не с детства склонная к приятно-
му делу версификаторства, - особенно ей удавались импровизации, - оставила
своим наследникам после кончины увесистый том, битком набитый рифмованными
строками. Кичившаяся также своей репутацией мастера эпистолярного искусства,
она упорно трудилась над прозой и весьма преуспела в сочинении писем, слишком
часто переполненных всяким вздором, но очень нравившихся, тем не менее, до-
вольно поверхностно судящим ее современникам. «Поскольку это была единствен-
ная представительница прекрасного пола, умевшая вносить в письма здравый
смысл, - замечал все тот же Таллеман, - ее эпистолы понаделали шума при Дво-
ре» . Однако, добавляет писатель, «не сказать, чтобы эти письма были так уж
прекрасны на самом деле. Разве что - для своего времени»139.
Невозможно было бы провести сколько-нибудь осмысленное сравнение салонов
мадам де Рамбуйе и мадам де Лож. Сходства между ними, казалось, не было ни
малейшего. Действительно, из всего, что уже говорилось, ясно: круг посетите-
лей алькова последней с самого начала «сборищ» и до самого их конца был менее
значителен по качеству и количеству гостей, равно как и по роскоши обстановки
и приемов, по степени удовольствия для души, разнообразия и значительности
интеллектуальных утех. Бальзак - само тщеславие, сама суетность, напыщенность
и педантизм, этот самый Бальзак, даже и вернувшись в Ангумуа140, продолжал ца-
рить в салоне мадам де Лож, накладывая отпечаток своего духа, не без проблем
и шероховатостей сплавлявшегося с суровым протестантским духом, который ста-
ралась поддерживать хозяйка алькова. Вуатюр - сама веселость, ирония, эле-
гантность , любезность - властвовал во втором салоне, преобразуя его по своему
образу и подобию, но и сам отражая его, подобно зеркалу, среди игр и смеха,
неизменно связанных с его там пребыванием.
В то время как во дворце на улице Сен-Тома-дю-Лувр, как мы видим, с годами
все чаще стали появляться поэты, романисты, драматурги, мэтры эпистолярного
жанра, ученые, прославленные благодаря своему таланту, памфлетисты и даже
«поэты-по-уши-в-дерьме» - такие как, например, некий Луи де Нёфжермен, ваяв-
ший акростихи в форме буриме, который сам себя называл «приходящим дураком»
(видимо, как бывает «приходящая прислуга»)141, кто же посещал особняк на улице
Турнон? Тоже весьма достойные люди: нафаршированные греческим и латынью эру-
диты, историки, моралисты, протестантские пасторы, ученые самых разных специ-
альностей и среди прочих мадемуазель де Гурне, посвятившая мадам де Лож свою
«Защиту поэзии и языка поэтов»; некий сьер де Круа, который преподнес хозяйке
салона сотворенную им в честь нее довольно скверную трагикомедию «Климена»;
Николя Фаре, автор «Порядочного человека», в те времена - настольной книги
людей из высшего общества; Коснак, поэт из провинции Лимузен; Барден, будущий
Вероятно, Таллеман прав, но одно исключение, может быть, можно сделать. Речь идет
о письме мадам де Лож ее племяннику, Анри де Беренгену. Письмо это, целью которого
было поддержать в протестантской вере молодого человека, готового отречься от нее,
вдохновлено искренним и пылким религиозным чувством.
140 Французская провинция, столица - Ангулем. Место рождения и место смерти Геза де
Бальзака. - Прим. пер.
141 Среди писателей, которые в эпоху Людовика XIII посещали Отель Рамбуйе, кроме уже
упоминавшихся Малерба, Ракана и Вуатюра, можно назвать еще множество других. Это Ма-
тье де Морг, Никола Воклен де Ивто, Клод Фавр, сьер де Вожла, Жан Шаплен, Антуан Го-
до, Буаробер, Марк Дункан де Серизант, Валантен Конрар, Клод де Мальвиль, Ипполит-
Жюль Пиле де Ла Менардьер, Пьер де Лаланн, Жермен Абер, аббат де Серизи (Серилас) ,
Луи Абер де Монмор, Рене де Брюк, маркиз де Монплезир, Сент-Аман, Сен-Павен, Жиль
Менаж, Арно д'Андийи, Бенсерад, Пьер де Буасса, Клод де Летуаль, Жорж и Мадлен де
Скюдери, Шарпи де Сент-Круа, Демаре де Сен-Сорлен, Пьер и Жак де Пюи, аббат де Круа-
зиль, Шарль Котен, Феликс де Жювенель де Карленкас, Николя Жакобе, сьер де Фремон,
Р. П. Лемуан, Пьер Корнель, Бальзак и так далее...
академик; Сезар де Нострадамус, историк, написавший «Провансальские хроники»;
Жак Левассер, преподаватель и ректор Парижского университета; Саломон Сертон,
переводчик Гомера; эксперт в области генеалогии д!0зье. Добавим к этой груп-
пе, более склонной в речах к строгости выражений, чем к веселью, нескольких
мимолетных перебежчиков из отеля Рамбуйе: Ожье де Комбо, Пьера де Буасса, Ва-
лантена Конрара, религиозных людей, приходивших окунуться в благотворную ат-
мосферу гугенотского очага мадам де Лож. Добавим сюда и Вожла, грамматиста,
который обучал последнюю искусству обогащать свою прозу тем, что он называл
«бесконечными периодами»; Менажа, насыщавшего ее пытливый ум своими познания-
ми в этимологии; Годо и Вуатюра, наконец, опутывавших ее в качестве настойчи-
вых ухажеров любовными сетями.
Однако, как бы там ни было, госпожа де Лож, несмотря на все прикрасы, на
все кокетство, на умение интересно вести беседу, казалось, в отличие от мадам
де Рамбуйе, была не знакома с искусством обольщения своих гостей, не умела
очаровать их. Обычно она завоевывала их уважение, даже - почитание, часто
дружбу, а то и подобие любви, но никогда - то благоговение, то обожествление,
которым наслаждалась маркиза в своем кругу. Один из современников обмолвился,
что из письменных восхвалений, которые ей расточали поклонники, был составлен
толстенный том, предваренный шестистрочной строфой самого Малерба, правда, не
ставшей лучшим из его творений. Случайная обмолвка? Ошибка? Или эти стихи ни-
когда не были опубликованы? Как бы там ни было, но нам удалось, да и то с ог-
ромным трудом, разыскать, роясь в обширном литературном наследии той эпохи,
всего дюжину стихотворений и писем, где идет речь о госпоже де Лож, в то вре-
мя как чуть ли не во всех произведениях, сохранившихся от этой эпохи, маркизе
де Рамбуйе постоянно курят фимиам, отводя ей роль богини, не больше, но и не
меньше.
Для того чтобы привлекать к себе сердца людей и удерживать их при себе, ма-
дам де Лож не хватало одного-единственного, но весьма существенного качества
- деликатности, чувства меры. С удивительной беззаботностью, ни на минуту не
задумываясь, она ранила окружающих и выливала ведра холодной воды на едва на-
чинающие воспламеняться чувства. Вот пример. Она заключила с Бальзаком молча-
ливое соглашение о том, как удовлетворять их обоюдное тщеславие: читая или
предлагая кому-то прочесть на людях его письма и другие творения, мадам де
Лож, таким образом, обеспечивала в собственном салоне, а следовательно, и в
столичном обществе, славу педанту, который, удалившись в Ангумуа, опасался
забвения не меньше, чем смерти. В ответ Бальзак обязался использовать всякий
удобный случай, чтобы воспеть женские достоинства приятельницы, равно как и
ее поэтический и эпистолярный гений. Писатель свое обещание сдержал. Он окре-
стил, еще бывая в салоне, мадам де Лож Уранией. И отныне она стала для него
именно Уранией - ученой, божественной, небесной Уранией. Всякий раз, как он
писал ей самой или общался с кем-то, кого она направляла к нему в качестве
корреспондента, из-под его пера выходили только гиперболы. «Господь, - гово-
рил Бальзак мадам де Лож, - возвысил вас как над прекрасным, так и над силь-
ным полом и ничего не пожалел, чтобы достойно завершить это свое деяние... Вами
восхищается лучшая часть Европы. И в этом восхищении сливаются две религии...
Вы всегда будете в списке мудрецов стоять сразу же после самой Мудрости...
Принцы - ваши придворные, а доктора всех наук - школьники рядом с вами».
А что же сделала госпожа де Лож, чтобы отблагодарить Бальзака за эти неуме-
ренные похвалы? Она затеяла у себя диспут о произведении своего друга и заня-
ла нейтральную позицию, хотя как «хвалителей», так и хулителей хватало, и они
яростно сражались друг с другом. В результате этих дебатов слава Бальзака
чуть померкла, а его репутация как литератора несколько пошатнулась. И ангу-
муаский изгнанник, весьма чувствительный к критике, едва не задохнулся от
гнева. Следовало успокоить его любой ценой, чтобы избежать ссоры и скандала.
Эту трудную задачу взял на себя Малерб.
Взял и выполнил ее, но вскоре и он, все еще остававшийся пылким поклонником
госпожи де Лож и никогда не изменявший своей платонической любви к ней, испы-
тал на собственной шкуре, что такое оскорбительные насмешки со стороны этой
весьма безрассудной особы. Однажды мадам де Лож дала Ракану работу, которая
приводила ее в восторг, - «Щит Веры», книгу, представлявшую собой бурный по-
ток сознания и вышедшую из-под пера протестантского пастора Дюмулена. Пылкому
католику Ракану не слишком-то приглянулось это творение, и он, в свою оче-
редь , сочинил десятистишие, в котором объявил, что предпочитает этой пламен-
ной прозе любую самую обычную проповедь своего приходского священника. Ма-
лерб, зайдя к Ракану в его отсутствие, увидел как книгу, так и стихи, перепи-
сал последние со ссылкой на первую и отослал мадам де Лож. Та, узнав почерк
поэта, не поинтересовалась, был ли он автором злосчастного десятистишия, и -
возмущенная оскорблением, нанесенным там ее другу-пастору, поручила Ожье де
Комбо достойным образом ответить обидчику. Послушный приказу нимфы Урании,
Ожье де Комбо дерзко обвинил Малерба уже в собственном - тоже десятистрочном
- стихотворении в том, что тот жалкий ренегат по отношению к протестантской
вере, а главное, что несчастный - любовник, куда более пылкий на словах, чем
на деле.
Позже мадам де Лож нашла себе развлечение в том, что нарисовала в стихах
портрет Вуатюра, часто сбегавшего из дворца Рамбуйе, чтобы поухаживать за
ней, не скрывая весьма нежных чувств, в самых что ни на есть издевательских
красках, не забыв упомянуть ни единого из его физических недостатков. Были
осмеяны и его маленький рост, и слабость, и дурные нездоровые зубы, и то, как
он, страдая зябкостью, дрожит от холода. А еще, играя с ним в «пословицы»,
она не нашла другого способа отвергнуть присланную им поговорку, как произне-
сти на публике следующую остроту: «Ваша фраза не стоит ни су, снимите с полки
что-нибудь получше» - остроту, прямо скажем, несуразную и не имеющую отноше-
ния к игре, но унизительную для поэта, поскольку содержала грубый намек на
его происхождение (напомню, что поэт был сыном богатого виноторговца).
Конечно, мадам де Рамбуйе, как мы еще увидим, тоже иногда подшучивала над
своими гостями, но она никогда не переступала границ, когда шутка могла бы
ранить гордость, задеть самолюбие или оскорбить чувства людей. Потому и было
сказано, что она проявляла куда больше такта и деликатности, чем госпожа де
Лож.
Присмотревшись к поведению хозяйки салона на улице Турнон, легко обнару-
жить, что мадам де Лож по отношению ко всем литераторам, за исключением Баль-
зака , демонстрировала скорее чисто внешнее, чем истинное уважение. По крайней
мере, в последнее время, когда она еще устраивала приемы в Париже, это дела-
лось куда в большей степени для того, чтобы избавиться от любопытных, которые
пожелали бы слишком глубоко проникнуть на территорию ее тайных намерений и
действий, чем из каких-либо других побуждений, включая интерес к словесности.
Литераторы как бы служили фасадом, такой ширмой, за которой она могла скры-
вать настоящую свою деятельность. Многочисленные документы доказывают, что
молодая женщина уделяла намного больше внимания политическим делам и интригам
протестантов, чем проблемам литературы.
Однажды (точную дату установить оказалось невозможно) в доме мадам де Лож
появился немец-гугенот, представитель князей Анхальтов во Франции, по фамилии
Борстель. Он быстро привязался к хозяйке, стал ее самым любимым другом, един-
ственным советником по интимным вопросам. Она часто запиралась с ним под
предлогом того, что гость обучает ее основам системы политических взглядов
Макиавелли. В то же самое время она принимала у себя, устраивая частные ауди-
енции, дипломатов самых разных национальностей, но все они как один были лю-
теранами. Чтобы сбить с толку шпионов, которые могли бы застать ее врасплох в
разгар какого-либо из этих тайных совещаний, она всегда, пока шли эти встре-
чи , изображала из себя полнейшую невинность, притворялась этакой скромницей,
вышивающей по канве изящные узоры, почему и не выпускала из рук иглы и шел-
ков. Какие проблемы она обсуждала с этими людьми, подозревавшимися в содейст-
вии мятежу религиозных партий? Об этом знал только кардинал Ришелье, который
организовал бдительную слежку за возмутительницей спокойствия в стране.
Кроме всего прочего, мадам де Лож к тем временам уже давно удалось завое-
вать, неведомо каким путем, страстную привязанность Гастона Орлеанского, род-
ного брата Людовика XIII. В семье принца прозвали из-за этого «птичкой в
клетке мадам де Лож». Еще подростком он постоянно ей исповедовался. Став мо-
лодым человеком, главой партии мятежников, которые замышляли убийство карди-
нала, более того, в их намерения входило свергнуть с престола никчемного и не
имеющего наследников короля, принц продолжал посещать свою старшую подругу и
информировать ее обо всех своих поступках и устремлениях, тем самым усиливая
подозрения Его Высокопреосвященства в ее адрес. В 1626 г., когда после прова-
ла первой попытки принца действовать, предпринятой под влиянием маршала
д! Орнано142, он помирился с братом и получил обратно свой дворец и все свое
достояние, Гастон немедленно назначил госпоже де Лож, в благодарность за ее
добрые услуги и посредничество, пенсион в 4 000 ливров из своих средств. Ри-
шелье, правда, чуть позже, при первом же удобном случае, отобрал этот дар,
отменив выдачу пособия.
Это позволило госпоже де Лож окончательно убедиться в том, что она навлекла
на себя гнев человека, который жестоко наказывает своих политических против-
ников. Возникает вопрос: а дальше? Продолжала ли она, тем не менее, упорство-
вать в тайном служении интересам своих единоверцев, осажденных в Ларошели, и
принцев, снова замышлявших мятеж против короны? Есть основания предполагать,
что так оно и было, ибо в 1629 г., когда Ларошель сдалась на милость победи-
теля, а мятеж принцев был придушен, не успев начаться, она почувствовала, что
положение внезапно стало шатким, заперла дом и укрылась в замке Лапло в Лиму-
зене, где жила ее дочь Катрин с мужем Шарлем де Лекуром.
Вот так «скоропостижно скончался» салон, имевший столь громкую репутацию не
только во Франции, но и за ее рубежами, что такие прославленные воины, как
шведский король Густав-Адольф и Бернар Саксен-Веймарский, которых никак нель-
зя было заподозрить в повышенном внимании к проявлениям истинно французского
духа, как говорят, сильно интересовались его судьбой.
И в результате Отель Рамбуйе остался бы единственным местом, где еще были в
почете литераторы, если б виконтесса дт Оши, освобожденная из плена благодаря
смерти супруга и своего старого поклонника Малерба, не вернулась в Париж
именно тогда, когда мадам де Лож в спешке бежала оттуда.
Виконтесса снова появилась в обществе постаревшей, но все такой же бес-
страшной, и, как прежде, стала королевой альковного «государства», где -
опять же, по-прежнему, преобладали творцы. Никогда еще и никто, писал один из
современников мадам д'Оши, не выказывал после стольких лет лишений «большей
жадности до чтения комедий, прозы, писем, до торжественных речей и даже нуд-
ных проповедей, до дискуссий и чуть ли не нравоучений...». Она «с необычайным
наслаждением» подготовила свой салон для возобновления собраний, и этот са-
лон, словно по мановению волшебной палочки, превращался то в театральные под-
мостки , то в университетскую кафедру, то в трибуну, то в амвон. В этом и за-
ключалась в течение многих лет деятельность, которая известна нам как «новое
брожение умов» под эгидой виконтессы дт Оши.
Орнано, Жан-Батист (1581-1626 гг.) - маршал Франции, воспитатель Гастона Орлеан-
ского. В 1626 г. за участие в заговоре против кардинала Ришелье был заключен в Вен-
сенский замок, где и скончался. - Прим. пер.
Однако в то самое время, когда обе дамы - как мадам дт Оши, так и мадам де
Лож - подводили постепенно свои салоны к печальному концу, одна - слишком
усердствуя в благоговении перед любовью, другая - всю себя отдавая политиче-
ским интересам, маркиза де Рамбуйе, безразличная к подобным страстям, мудро
вела свой к процветанию и славе.
Мы с вами покинули дворец Рамбуйе в момент, когда литераторы составляли
большую часть всех посетителей салона, а маркиз, довольный возможностью дока-
зать свое уважение к изящной словесности, взял себе секретарем поэта - сьера
Альдимари. И теперь, вернувшись к истории самого знаменитого из альковов эпо-
хи Людовика XIII, прежде всего, обозначим главные из его характерных черт.
Существование здесь было, скорее, семейным, чем показным, парадным. Посетите-
ли наслаждались полной свободой высказываний, принимались любые мнения, цени-
лась непринужденность в общении - разумеется, при условии, что соблюдаются
законы благопристойности, не нарушаются приличия. Двери для гостей были от-
крыты каждый день - после обеда и после ужина. Одни гости были постоянными,
другие возникали время от времени.
Вокруг маркизы и маркиза сплотилась тесная компания друзей, людей веселого
нрава, которые, находя в Отеле Рамбуйе удовольствия, как для ума, так и для
сердца, стали завсегдатаями. В эту группу входили кардинал де Лавалетт, весь-
ма любопытный персонаж, снявший с себя сан, чтобы пойти на военную службу,
человек светский и легкомысленный, но оказавшийся достойным того, чтобы не-
сколько лет спустя Людовик XIII доверил ему командование Рейнской и Итальян-
ской армиями; принцесса де Конде - очаровательная женщина, исключительно неж-
но относившаяся к упомянутому выше воину-священнослужителю; племянница карди-
нала Ришелье мадам де Комбале, несколько позже ставшая герцогиней дт Эгийон;
баронесса де Вижан; маркиза де Клермон д'Антраг; Анжелика Поле, рыжеволосая
красавица с огненным темпераментом, которую мадам де Рамбуйе в свое время не
раз спасала от излишней склонности к любовным похождениям; Вуатюр; Шодбонн;
сьер де Шаварош - управляющий делами маркиза и маркизы.
После 1627 г. в эту компанию влились свежие силы - во дворце стали прини-
мать нескольких молодых людей, отличавшихся острым языком и элегантно-
фривольным пером. Среди них можно назвать Антуана де Грамона, графа де Гиша,
который впоследствии станет маршалом Франции; Антуана Годо - мелкого буржуа,
уродливого коротышку, ставшего потом, по назначению кардинала Ришелье, епи-
скопом; Симона Арно и Пьера-Изаака д'Арно де Корбевиля - офицеров карабинер-
ского полка. Эта четверка пустоватых и ветреных юнцов, отдававших все свое
время какой угодно ерунде и любовным интрижкам, непрерывно сыпала остротами:
они неустанно хохотали сами и вызывали радостный смех вокруг. Примерно тогда
же к компании весельчаков присоединился странный педант - Жан Шаплен, сын Се-
бастьена Шаплена, одного из нотариусов, обслуживавших маркизов де Рамбуйе,
человека глубокой эрудиции, но скупого, алчного, скрывавшего свое богатство,
чтобы прибрать к рукам, где только можно, сколько только можно, пособий и
пенсионов, всегда одетого в поношенные тряпки, приобретенные в лавках старь-
евщиков .
К гостям примыкали обычно Жюли д'Анженн и Леон-Помпей д'Анженн, маркиз де
Пизани - старшие дочь и сын маркиза и маркизы, равно как и их родственники по
боковой линии - Анженны разных ветвей этого генеалогического древа. И одной
большой компании друзей и родни вполне хватило бы, чтобы в доме всегда царило
оживление, если бы с наступлением летнего сезона военные не отправлялись в
армию, но в это время образовавшиеся пустоты заполнял постоянный приток лите-
раторов и городской знати.
На самом деле ассамблеи на улице Сен-Тома-дю-Лувр почти всегда собирали
много народу, были оживленными, но не шумными. Мадам де Рамбуйе возлежала в
Голубой комнате на своей парадной кровати, одетая в роскошные наряды из таф-
ты, объяры или цветастого дамаста, украшенные золотыми кружевами, величест-
венная, почитаемая своими приверженцами за идола, и ей всегда принадлежала
главная роль в беседе.
А беседа подпитывалась, в первую очередь, новостями, которые каждый коммен-
тировал на свой лад, более или менее остроумно и выразительно. Современники
же, плохо осведомленные о повседневных событиях, потому что в то время было
крайне мало периодики - разве что ежегодный «Французский Меркурий» или ежене-
дельная «Газета» Ренодо, - не просто хотели иметь информацию о них, но жажда-
ли такой информации, а потому и с нетерпением ожидали новостей, способных
удовлетворить их любопытство, именно из Отеля Рамбуйе, куда столько осведом-
ленных в самых разных областях людей приносили эти новости охапками.
Кроме того, разговор в Голубой комнате касался и самых общих сюжетов: гово-
рили то о войне, то о солнечных пятнах, только что открытых астрономами, а то
еще - о браке, ставшем актуальнейшей из тем в этот момент. Маркиз нередко
ставил на обсуждение политические вопросы. Он был почти безутешен, особенно с
тех пор, как после двух неудачных попыток быть послом перестал играть в ди-
пломатии хотя бы минимально существенную роль, став главным гардеробмейсте-
ром. Он критиковал и высмеивал способности кардинала Ришелье управлять госу-
дарством, заявляя во всеуслышание о том, что успешно сменил бы на посту мини-
стра этого прелата, смещенного со своей епархии.
Иногда в Отеле Рамбуйе устраивались концерты. Самой любимой из музыкантов
была мадемуазель де Поле. Она пела, аккомпанируя себе на лютне, нежные мелан-
холичные арии, тревожившие души ее многочисленных в этой аудитории воздыхате-
лей (Вуатюра в особенности).
Как можно себе представить, литературные «посиделки» в этом прославленном
салоне происходили нерегулярно и не были приурочены к каким-либо датам. Воз-
никали в соответствии с обстоятельствами. В 1630 г., к примеру, граф де Бе-
лен, желавший сделать какое-никакое имя своей возлюбленной - актрисе бродяче-
го театра Ленуар - и руководителю этой труппы, актеру Гийому де Жильберу,
сьеру де Мондори, упросил маркизу организовать в Отеле Рамбуйе представление
трагикомедии Мере «Виржини», в которой его подруга играла главную роль. Когда
спектакль закончился, публика взорвалась аплодисментами в адрес уже знамени-
того драматурга и артиста, который благодаря этому драматургу тоже получил
возможность прославиться, и это событие стало как для того, так и для друго-
го, своего рода пропуском в Голубую комнату.
Вероятно, оказалось, очень трудно сооружать сцену и собирать такое количе-
ство зрителей в большом зале дворца, потому что впоследствии не было уже ни-
каких попыток устраивать в Отеле Рамбуйе театральные представления. Отныне
маркиза просила авторов лично прийти к ней и прочесть ей и людям с отменным
вкусом, которые ее окружали, свои неизданные пьесы. Так, известно, что Демаре
де Сен-Сорлин продекламировал здесь сцены из комедии «Визионеры» (1636 г.) и
трагедии «Сципион Африканский» (1638 г.), а Мере - из трагикомедии «Атенаис»
(1639 г.).
Принятый в Отеле после триумфального успеха «Сида», получивший хоть вялую,
но все-таки хоть какую-то поддержку со стороны многочисленных гостей, - а
поддержка была необходима, потому что те, кто завидовал его славе, неистово
поносили драматурга, - Корнель, в свою очередь, дрожащим глухим голосом про-
чел здесь, на улице Сен-Тома-дю-Лувр, «Полиевкта». Сам не очень-то уверенный
в том, что эта трагедия у него получилась, он хотел, чтобы собиравшаяся у
маркизы де Рамбуйе изысканная публика приободрила его, прежде чем он отпра-
Из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона»: «Объяр (стар.) - плотная шел-
ковая ткань с золотыми и серебряными струями и разными узорами. Объяр была лазорева,
ала, по червчатой земле, по серебряной земле и по белой земле». - Прим. пер.
вится знакомить с новым творением труппу Бургундского Отеля. Но принято чте-
ние было весьма холодно и без всякого одобрения: набожные слушатели оказались
шокированы тем, как странно в этом патетическом произведении религия мешается
с любовью.
Впервые кружок маркизы оказался не способен понять творение гения, хотя во-
обще-то ему было свойственно распознавать Красоту везде, где она встречалась
на пути. Если вежливость не позволяла этой компании открыто глумиться над пи-
саниями, лишенными какого бы то ни было признака таланта, все-таки ничто не
мешало без обиняков выказывать по отношению к ним холодность, которая, собст-
венно, и служила приговором. Вот так в ледяном молчании выслушивали они ино-
гда досужих педантов, самодовольно разглагольствовавших в Голубой комнате.
Самым многословным из этих зануд, вынуждавшим аудиторию много раз умирать
от скуки, слушая его тяжеловесные вирши, был Шаплен. В апреле 1637 г. он бук-
вально заставил весь день - с обеда и до вечера, - а день, как назло, выдался
солнечный и ясный - всю компанию внимать себе, обрушив на головы несчастных
тысячи строк александрийского стиха, образующих первую книгу невероятно тоск-
ливой и жалкой по форме эпической поэмы «Девственница». И что? Ни одному из
поэтов, похоже, не удавалось вызвать такую дружную зевоту публики, как Шапле-
ну...
И все-таки именно беседы, а вовсе не литературные чтения, занимали главное
место в повседневной жизни Отеля Рамбуйе. Сама маркиза отнюдь не была склонна
часто слушать шедевры в исполнении авторов и вообще хотела, чтобы ее салон
был местом, где люди получают удовольствие, а не школой, где каждый - жертва
неумелого педагога. Вот почему она предоставила молодежи право организовывать
развлечения по собственному вкусу, и «дети» немедленно воспользовались этим
правом, образовав под началом Вуатюра и Жюли д'Анженн, получившей прозвище
«принцессы Жюли», нечто вроде «партии галантности», которую они окрестили
«специальным корпусом», избрав в качестве источника вдохновения для всей сво-
ей деятельности «Астрею» и «Амадиса Галльского»144. На своих сборищах члены
«специального корпуса» развлекались либо тем, что воссоздавали химерические
королевства, где можно было пережить рыцарские похождения и любовные приклю-
чения Селадона или еще не посвященного в рыцари молодого дворянина де Ла Ме-
ра, либо обмениваясь нежными или ироническими стишками, а то и колкостями,
поддразнивая друг друга, танцуя куранту или прелюдии к балетам, придумывая
фарсовые представления и буффонады, гримируясь и переодеваясь, - короче, на
свой веселый лад перестраивая интеллектуальный «фасад» салона госпожи де Рам-
буйе .
Можно без конца перечислять подвиги безумствовавших членов «специального
корпуса». Однажды, к примеру, Жюли дт Анженн испытала ни с чем не сравнимую
радость, подстроив так, чтобы на голову Вуатюра, больше всего на свете поче-
му-то опасавшегося промокнуть, вылился, когда поэт открывал дверь, полный
кувшин воды. А в другой раз она вызнала, какие именно блюда терпеть не может
граф де Гиш, пригласила молодого человека поужинать и приказала поставить на
стол именно этот набор. И только насладившись сокрушенным видом гостя, уго-
стила его действительно вкусным и обильным ужином, который тот проглотил с
«Амадис Галльский» - знаменитый роман в прозе, созданный, как предполагается, в
XV в. испанскими и французскими авторами и изданный в 1508 г. испанским писателем
Монтальво. Впрочем, четыре первых тома приписывают португальцу Васко де Лобейра,
причем сохранились сведения, что Сервантес считал его произведение истинным шедев-
ром. Герой этой книги Амадис, по прозвищу «Рыцарь Льва», остался для следующих поко-
лений примером того, каким должен быть верный и почтительный влюбленный, равно как и
типичным образом странствующего рыцаря: Дон Кихот считается карикатурой на него. -
Прим. пер.
завидным аппетитом.
Вуатюр соблюдал в своих шутках еще меньше чувства меры, чем барышня, кото-
рая была предметом его тайного обожания. Он забавлял всю компанию, пародируя
рассеянность и забывчивость Ракана. Он в насмешку требовал от Вожла городских
новостей, отлично зная, что до этого грамматиста-лунатика любая новость дохо-
дит только тогда, когда все уже успевают о ней позабыть. Он передразнивал
графа де Миоссана за нечленораздельную речь, стоило тому отвернуться. Он на-
шептывал всякие глупости и гадости на ухо глухой баронессе дю Вижан, а она
принимала их за комплименты.
Как-то в Голубую комнату явилась мадам дт Оши. Желая окончательно убедить
всех в том, что ученее ее просто не бывает, и одновременно укрепить репутацию
своего салона, эта милая дама только что выпустила в свет145 под своим именем
толстый том in-quatro146, озаглавленный «Проповеди на тему о Послании святого
апостола Павла к евреям», и буквально наводнила Париж этим изданием. Однако
всем было известно, что мнимая проповедница попросту купила текст у одного
бедного доктора теологии и теперь непрерывно выезжает в свет, чтобы собрать
урожай восторгов. Вуатюр выждал момент, когда разговор на минутку затих, и
внезапно спросил:
- Мадам, а кого вы почитаете святее - Святого Августина или Святого Фому?
Виконтесса сначала замешкалась с ответом, но затем, набравшись своего обыч-
ного апломба, объявила, что, конечно же, святого Фому, причем было понятно,
что она, если и подозревала о существовании такого святого, то ни единой
строчки, им написанной, сроду не читала. На лицах появились улыбки. Мадам де
Рамбуйе, как всегда, покоившаяся на кровати, прикрыла рукой рот, не дав про-
рваться смеху. А весьма далекая от того, чтобы заподозрить поэта в столь изо-
щренном издевательстве, мадам дт Оши искренне поверила, что тот принял всерьез
и оценил должным образом ее глубокую эрудицию.
Находясь постоянно в поиске удачных моментов для розыгрышей, Вуатюр однажды
использовал такой момент, чтобы заявиться в Голубую комнату в кардинальском
обличье, а мадемуазель Поле тогда переоделась продавщицей вафельных трубочек.
Еще один член этой компании весельчаков, Антуан Годо, собрал по улицам юроди-
вых и всякого рода феноменов и привел их толпой в Отель Рамбуйе. Старший сын
хозяйки салона, маркиз де Пизани, время от времени писал и распространял са-
тиры, высмеивающие манеру Шаплена обуваться. А Арно де Корбевиль, еще более
находчивый, чем его товарищи по ребяческим шалостям, навел панический ужас на
саму госпожу де Рамбуйе, приведя неожиданно к ней в салон двух медведей,
встреченных им на каком-то перекрестке.
Маркиза не только не сердилась на молодежь за шутки, даже самые рискован-
ные, а, напротив, поощряла членов «специального корпуса» и поддерживала буй-
ство их фантазии собственным примером, потому что сама обожала мистифициро-
вать своих друзей. Особенно большое удовольствие она получала, когда вынужда-
ла заговариваться Антуана д'Омона, графа де Шатору, забавного человека, из-
вестного тем, что он то и дело начинает грезить вслух, доходя в своих разгла-
гольствованиях до полного бреда, а с другой стороны, заставляя паясничать
старого поэта Ожье де Гомбо, который брался обучать дам танцевать так, как
было принято по дворцовому этикету в старые времена, а кавалеров - орудовать
на лужайке шпагой в соответствии с методикой мэтра Плювинеля, преподававшего
фехтование в знаменитой когда-то академии.
Иногда летом молодежь из Отеля перемещалась за город - порой в замок Рам-
буйе, где приятно проводила время, разыгрывая то комедию Теофиля де Вио «Пи-
рам и Тисба», то позже «Софонисбу» Мере, а порой - в поместье мадам де Вижан
5 В 1634 году.
6 Формат книги - в четвертую долю листа. - Прим. пер.
Ла Барр, дивное местечко! - для того, чтобы представлять пасторали, живые
картины или плясать деревенские танцы.
Однажды наши шутники явились в карете к воротам Помпонна - замка семьи Ар-
но, причем впереди шли юноши, переодетые в паладинов времен короля Артура,
размахивая сплетенными из соломы копьями и картонными щитами.
Дух веселья и язвительность, составлявшие вечное оружие юных повес из Оте-
ля, почти сразу же возбудили к ним неприязнь ученых его завсегдатаев - всех
этих шапленов, конраров, бальзаков, менажей, менадьеров и прочих, - которые с
трудом переносили их поддразнивания и шуточки. В то время как эти последние
только и мечтали, что сделать из Голубой комнаты храм педантизма, суровых
проповедей, торжественных речей и диспутов по грамматическим проблемам, моло-
дежь упрямо билась за приоритет над всем Его Величества Смеха. Две группы
вступили в упорную и непримиримую, но поначалу глухую борьбу. Однако в 1635
г. ученые мужи нашли в лице Шарля де Сен-Мора, маркиза де Монтозье, - госпо-
дина, буквально нафаршированного эрудицией, и поэта, пишущего довольно тяже-
ловесные стихи, недавно появившегося на собраниях во дворце Рамбуйе, - союз-
ника, готового помочь им выковать победу. Маркиз по уши влюбился в Жюли
д'Анженн и возымел надежду на ней жениться. К несчастью, девушка весьма хо-
лодно приняла чувства этого сварливого воздыхателя и предоставила ему ожидать
перемены отношения к нему до лучших времен. Так сказать, после дождичка в
четверг... Маркиз, связанный с военной службой, подолгу жил далеко от Парижа. И
вот в его отсутствие ученые взяли да и покинули Отель, где царили шутники. И
тогда, расценив это как охлаждение к себе и своему салону, мадам да Рамбуйе
загоревала. И не просто загоревала, а приложила все силы, чтобы вернуть бег-
лецов на улицу Сен-Тома-дю-Лувр, и на время возвратила их. А потом это время
растянулось... Мера была вынужденной: умная хозяйка салона прекрасно понимала,
что хвалы, возносимые ее дому этими пусть и нудными, но уважаемыми людьми,
укрепляют его репутацию. Но дело было не только в доброй славе дома: хорошо
знакомая с вспыльчивостью своих друзей и их способностью раздражаться из-за
любой ерунды, она пуще всего боялась, как бы эти честолюбцы не превратились
из льстецов в злейших обличителей.
К концу 1637 г. все успокоилось, и слава салона мадам де Рамбуйе засияла
ровным и немеркнущим светом. Как при Дворе, так и во всей столице (да что там
в столице - во всей Франции) кажется, не осталось человека, сохранившего хоть
тень сомнения в том, что Отель Рамбуйе - истинный рай для всех, кто наделен
изысканными манерами, обладает блестящим умом, широко образован и умеет быть
по-настоящему любезным, что здесь ему нет равных, и никакого соперничества
уже опасаться нечего.
Однако в это же самое время на сцене появляется еще одна почти уже позабы-
тая нами героиня, способная на самые рискованные поступки. Речь идет о мадам
дт Оши. Поняв, что ее собственный салон явно попал в тень куда более знамени-
того, она решила круто изменить ситуацию: для начала пошатнуть как престиж
соперничающего с ее собственным алькова, так и - заодно - академии Сорока, а
в результате занять главное место под солнцем. Этому должны были поспособст-
вовать намеченные ею в качестве «вождей» движения два человека: мелкий интри-
ган аббат де Серизи и еще один аббат по фамилии дт Обиньяк, этот - исполненный
желчи и черной меланхолии. Именно на них и делалась ставка. Основывая при их
помощи новую академию, мадам д'Оши и рассчитывала поймать своих двух зайцев.
Началась активная пропагандистская работа по заманиванию в литературную «за-
падню» литераторов и прочих выдающихся людей. Шаплен, обиженный травлей со
стороны многих приятелей, предпочел рассориться с ними, лишь бы только не
принять участие в том, что было им названо «самой смешной новинкой нашего
времени». Но другие писатели, в особенности Конрар, купившись на обманчивые
приглашения, легко попались в сети, расставленные виконтессой.
Созданная с ошеломляющей быстротой организация обосновалась в Отеле дт Оши,
располагавшемся теперь на улице Старых Августинцев. Понять, чем, собственно,
тут должны были заниматься, трудновато. До нашего времени дошел только один
документ, из которого можно выяснить, что затевалось нечто вроде суда, в ко-
тором председательствовала основательница академии, а судьями должны стать
«женщины, обремененные годами и не обремененные здравым смыслом», составляв-
шие как бы ее «двор», выслушивавшие оратора и публично выносившие приговор
только что продекламированной им писанине.
Первое заседание Академии состоялось, как нам представляется, во вторник 19
января 1638 г. в присутствии шумной толпы бездельников и зевак, среди которых
были затиснуты, да так, что чуть не задохнулись, молодой Таллеман де Рео,
привлеченный необычным зрелищем, и один из самых злостных насмешников Отеля
Рамбуйе Николя Абер. Полуслепая и совершенно дряхлая мадам дт Оши царствовала
на подмостках, окруженная дамами-судьями. Одна из дам известна: это Маргарита
де Вион, мадам де Сенто, бывшая возлюбленная Вуатюра, уже несколько лет про-
являвшая несомненные признаки умственной неполноценности.
Вскоре перед женским ареопагом предстал первый «подсудимый». Им оказался
Блез-Франсуа де Паган, граф де Мервиль, военная косточка. Паган потерял глаз
при осаде Монтобана и с тех пор носил повязку, прикрывавшую пустую орбиту, -
даже внешность его была не совсем обычной. А когда этот герой обозначил тему
своей будущей речи, оказалось, что он намерен произнести... апологию в собст-
венную честь! И, приосанившись, приступил к делу... Для начала он извинился за
то, что не знает ни греческого, ни латыни, да и вообще его призвание скорее
бранный труд, чем литература. Затем после этой краткой преамбулы перешел к
главной части сюжета. И всем с этой минуты стало казаться, что перед ними
больше не Паган никакой, а собственной персоной, как минимум Гай Юлий Цезарь.
Движимый бешеной гордыней, он сравнивал себя с величайшими воинами древности
и современности. И битый час восхвалял собственные достоинства, сея вокруг
скуку, как унылая серая туча сеет в октябре мелкий осенний дождичек.
Вряд ли дамы-судьи решились бы остановить поток красноречия столь убежден-
ного в своей воинской славе персонажа. Об этом доподлинно ничего не известно.
Зато известно, что выходивший из зала аббат д'Обиньяк ругмя ругал болвана,
который, по его словам, своей дурацкой самовлюбленностью и тщеславием совер-
шенно скомпрометировал саму идею только-только зарождающейся академии, если
не безнадежно погубил ее судьбу. А Николя Обер заметил насмешливо: «Зря гос-
подин Паган сказал, что совсем не знает латыни! Мне, наоборот, показалось,
что он совсем неплохо воспроизвел в прозе «Хвастливого воина» Плавта!»147.
В следующий вторник, 26 января 1638 г., слово для «проповеди» взял аббат
д'Обиньяк. Выбранив как следует гордецов, он стал настолько прозрачно наме-
кать на выступление графа де Пагана, что друзья последнего устроили в зале
жуткий шум, и, чтобы избежать скандала, пришлось прервать обличительную речь.
А дальше - подобные же или еще более тусклые, неинтересные, ничем не примеча-
тельные заседания происходили каждый вторник. Граф де Брюлон нудно прокоммен-
тировал несколько абзацев Библии; Валантен Конрар долго распространялся на
исторические темы; некий сьер Видель предоставил на обсуждение биографию кон-
нетабля Ледигьера. Такие, с позволения сказать, научные изыскания, «сочинен-
ные» в лучшем случае графоманами, а обычно - попросту перекупщиками написан-
ного кем-то еще, отпугивали публику. Вуатюр, который однажды по нечаянности
забрел на улицу Старых Августинцев, сообщил мадам дт Оши, что его хромые лоша-
ди отказываются везти его сюда, - этот предлог он нашел наиболее удобным для
того, чтобы отвергнуть новые приглашения. Слушатели, которые поначалу еще на-
Хвастливый воин» - одна из стихотворных комедий римского комедиографа Тита Макция
Плавта. - Прим. пер.
деялись найти в собраниях новой Академии зрелище не менее забавное, чем ярма-
рочные развлечения, разочаровались и мало-помалу разбежались отсюда.
Ко всему еще явный дефицит ораторов вскоре заставил виконтессу откликнуться
на предложения педагогов принять участие в заседаниях. Но это были люди на-
столько же темные, насколько и странные, даже бурлескные, ничего, кроме сме-
ха, вызвать не способные. Так, двое из них - Луи де Леклаш и сьер де Сент-Анж
(последний известен тем, что обучал в городе желающих философии Аристотеля на
«народном языке»148) - объявились в Отеле д!Оши и выступили с докладами. Зави-
стливо и ревниво относившиеся друг к другу, исповедующие как «теологи», со-
вершенно противоположные доктрины, однажды они встретились у виконтессы в
день, когда сюда по неосторожности зашел архиепископ Парижа монсеньор Жан-
Франсуа де Гонди, и принялись ссориться и нести обычную ахинею. Ссора пере-
растала в скандал. Люди, которые не любили спорщиков, смогли убедить почтен-
ного прелата в том, что они распространяют идеи, близкие к ереси. Покидая хо-
зяйку дома, старик-архиепископ настоятельно попросил ее больше не выносить на
обсуждение религиозные вопросы. А некоторое время спустя, узнав, что она не
послушалась, совсем запретил ассамблеи.
И на этом для Академии д'Оши все было кончено. Далекая от того, чтобы соз-
давать Бессмертных, подобно академии Сорока, и не менее далекая от того, что-
бы затмить славу Отеля Рамбуйе, она завершала свою жизнь объекта насмешек.
Отныне виконтесса, лишенная гордого и романтичного звания Калисты, могла лишь
прозябать в окружении кучки болтунов, довольствуясь тем, чтобы с горечью на-
блюдать за все возрастающим влиянием на умы и сердца Артенис - своей удачли-
вой соперницы.
А Отель Рамбуйе между тем действительно вошел в самый блистательный период
своей истории. Компания, собиравшаяся там, пополнилась молодыми принцами и
принцессами, юношами и девушками, принадлежавшими к семьям герцогов Орлеан-
ских, Неверских, Конде и Монморанси, и за пять лет (1638-1643 гг.) дворец
превратился в место, где повседневная жизнь дарила максимум наслаждения, где
один бал сменялся другим, пиры - праздниками, где все сопровождалось разгово-
рами, как жемчугом, расцвеченными смехом. Время от времени вся честная компа-
ния выбиралась на балеты или театральные представления, которые давал в своем
заново выстроенном дворце Его Высокопреосвященство.
Эра веселья длилась бесконечно, но и литература при этом вовсе не была за-
быта. Вуатюр в прелестных стишках воспевал красоту дам, безбожно им льстя, а
его ироническая проза того времени представляла собой историографию дома в
мельчайших событиях. В 1637 г. весь Отель, включая дам и наставников, принял-
ся писать рондо в подражание поэзии Маро149, почтить которого предложил все
тот же неутомимый Вуатюр. На следующий год все переключились на сочинение за-
гадок в стихах, но образец на этот раз принес аббат Шарль Котен. В 1640 г. -
новое общее увлечение: метаморфозы, маленькие прозаические фантазии, вдохнов-
ленные Овидием, а еще - письма и стихотворения на «старом языке», извлеченном
из рыцарских и куртуазных средневековых романов, а еще - выпуск «Аллегориче-
ской газеты», предвестницы «Газеты нежности», которая возникнет позже в сало-
не Мадлен де Скюдери. В 1641 г. произошло незначительное для истории литера-
туры , но наделавшее много шума в обществе событие: группа поэтов, к которой
присоединились самые приближенные к хозяйке люди из посетителей алькова мар-
кизы де Рамбуйе, по просьбе Монтозье составила знаменитую «Гирлянду Жюли»,
целью которой было окончательно покорить сердце жестокой красавицы. Цель дос-
тигнута не была, на деле строптивая барышня удостоила пылкого поклонника лишь
нехотя вымолвленным «спасибо».
Иными словами, по-французски, а не на латыни, как в Сорбонне.
9 Маро Клеман (1496-1544) - французский поэт, гуманист. - Прим. пер.
Заседание в Отеле Рамбуйе.
Вроде бы до сих пор никто не заметил, что шестьдесят два из девяноста одно-
го стихотворений, образующих эту «поэтическую галерею», написаны, можно ска-
зать , профессиональными писателями, принимавшимися во дворце на равных с са-
мыми знатными особами. Готовность этих литераторов участвовать в коллективном
творении заслуживает того, чтобы задержать на ней внимание читателя. Нам ка-
жется, что это рвение отнюдь не было продиктовано тем, что они как-то особен-
но боготворили Жюли дт Анженн. Впрочем, девушка и не требовала от них такого
поклонения: надменная от природы и кичившаяся своими благородными корнями,
она презирала «этих простолюдинов», которых ее куда более демократичная мать
так привечала, презирала настолько, что не считала нужным скрывать от Вуатю-
ра, какое малое значение имеют для нее его талант, блестящий ум и остроумие,
если они не способны компенсировать низкого происхождения.
Вот и получается: собрались почти все без исключения близкие Отелю поэты
сплести «Гирлянду Жюли» из самых прекрасных и самых душистых цветов, какие
сотворены Создателем, вовсе не ради той, кому были формально посвящены их
стихотворения, а для того только, чтобы сквозь строки единодушно - от имени
самой литературы - воздать почести совсем другой даме, маркизе де Рамбуйе.
Если принять эту гипотезу, становится понятно, почему они с таким усердием
пели ей хвалу. Ведь каждый хотел внести свою долю благодарности маркизе за
то, что она вытащила их - нищих, жалких, никому не нужных - из нужды и грязи,
где они сидели по уши, ввела в «большой мир» и заставила этот «большой мир»
относиться с почтением, если не с любовью, к уму и знаниям.
Действительно, как уже говорилось в начале этой главы, Отелю Рамбуйе уда-
лось мощным усилием изменить социальное, моральное, а часто и материальное
положение пишущей братии. Когда этот славный дом в 1648 г. с приходом Фрон-
ды, закрыл свои двери, литераторы уже не воспринимались обществом как чудаки,
занятые пустяками, а их произведения - как безделушки, пригодные разве что
для забавы каких-нибудь безрассудных дамочек. Отныне, не будучи ни богачами,
ни знатью, они всегда занимали почетное место на любом собрании, где не в
чести оказывались глупость и спесь.
Многие из них обосновались, к примеру, в качестве служащих или приближен-
ных, едва ли не членов семьи, во дворце брата короля Гастона Орлеанского, ли-
беральность которого выразилась, в том числе и в благоволении к литераторам,
что давало им средства на жизнь. Другие поэты - и их тоже было немало - на-
слаждались непривычным для них доселе авторитетом в целом ряде столичных до-
мов, хозяева и хозяйки которых были в свое время подвигнуты к интеллектуаль-
ным развлечениям именно в салоне мадам де Рамбуйе. Так, Жан-Франсуа Саразен
пользовался милостями герцогини де Лонгвиль - золотоволосой красавицы с сап-
фировыми глазами, тогда как Шарль Котен, распространявший в ее дворце свои
жеманные стишки и прозу, направил стопы в Отель де Ла Муссей, где стал руко-
водить литературными играми жизнерадостной компании. Передававшийся, подобно
заразной болезни, от одних к другим, от друзей к знакомым вкус к изящной сло-
весности захватил даже военных. Герцог Энгиенский читал трагедии Корнеля и
удостоил автора своей дружбой. А стоя под стенами осажденного им Нордлингена,
он искал в эпическом романе Ла Кальпренеда151 примеры героизма, способные про-
будить в нем дух Марса, вдохновить на собственные воинские подвиги.
Отель Рамбуйе - и в меньшей степени салоны госпожи де Лож и госпожи дт Оши -
сумели восстановить в общественном мнении уважение к писателям и образной ли-
тературе, выполнив тем самым большую и важную задачу. Но их деятельность этой
целью не ограничилась. Используя свое влияние на умы и сердца современников,
они параллельно сделали и другое, ничуть не менее грандиозное по значимости,
дело. Они смягчили нравы, которые были ужесточены бесконечными внутренними
войнами.
Первый из салонов, казалось, больше других соответствовал этому призванию и
более страстно отдавался ему. С самого начала, с первого приема, маркиза де
Рамбуйе свидетельствовала крайнюю нетерпимость по отношению к грубым словам,
манерам и поступкам. Она безжалостно изгоняла из своего окружения любого, ко-
му, с ее точки зрения, не хватало любезности и цивилизованности. Среди них -
весьма эрудированного каноника Пьера Костара, являвшего собой тип бестактного
и лишенного душевной тонкости провинциала, и Жиля Менажа, которого застала
однажды в уголке Голубой комнаты за «увлекательным» занятием: он протирал зу-
бы грязным платком.
«Она уж слишком щепетильна, и слово «шелудивый», встреченное в сатире или
эпиграмме, вызывает у нее, как она говорит, неприятное впечатление. При ней
152
не осмелишься произнести слово "зад" , и это уже слишком, когда чувствуешь
себя непринужденно. Маркиз и маркиза Рамбуйе всегда держались излишне цере-
Мадам де Рамбуйе тщательно скрывала факты своей помощи нуждающимся литераторам.
Однако мы можем утверждать, что именно благодаря ее вмешательству получили вполне
достойные пенсионы аббат де Круазиль, Вожла, Шаплен, Нефжермен, многие другие их со-
братья по перу и что Жорж де Скюдери опять же только благодаря ей был назначен на
хлебное место управляющего Нотр-Дам-де-ла-Гард. С другой стороны, и это тоже допод-
линно известно, маркиза давала приют епископу Филиппу Коспо и осыпала благодеяниями
этого человека, считавшегося в Отеле одним из «святых членов семейства» и не способ-
ного самостоятельно себя прокормить.
151 Ла Кальпренед, Готье де Кост де (1610-1663 гг.) - французский писатель, автор
трагедий и романов («Кассандра», «Клеопатра» и др.). - Прим. пер.
152 А теперь его используют направо и налево не только в разговорах, но даже и в по-
эзии!
монно», - писал друг1 маркизы Таллеман де Рео Таково несколько уклончивое
мнение человека, знавшего, тем не менее, толк в правилах хорошего тона и тоже
вполне нетерпимого во всем, что касалось обычных манер своих современников.
Но мадам де Рамбуйе нисколько не тревожилась о том, что ее ригоризм может
вызвать критику. Она хотела сделать из своего алькова место мира и согласия,
где царят вежливость, порядочность и куртуазные отношения. Чтобы добиться
этой цели, она навязывала домашним и посетителям суровую дисциплину как в
том, что касалось их умения держать себя, так и в лексиконе, которым они
пользовались, не покушаясь при этом ни на естественность первого, ни на неза-
висимость второго. Но ей удавалось реформировать манеры с куда большей легко-
стью, чем язык. К каким средствам она могла прибегнуть, чтобы очистить по-
следний от проклятий и фривольных шуточек, которые были в таком ходу? Точно
неизвестно, мы знаем только, что она пыталась сделать этот язык более гибким,
опираясь на помощь Вуатюра, ставшего под крылом маркизы ироничным усмирителем
ослушников и грубиянов.
Так что же, получается, в Отеле Рамбуйе говорили с тех пор исключительно
цветисто и туманно? Вовсе нет. Маркиза не требовала от всех своих гостей,
чтобы они заставляли себя выражаться «элегантно», она находила элегантной
простоту, и ей было достаточно, когда беседа не была вульгарной.
В маркизе хотят видеть первую из жеманниц и основательницу этого, названно-
го «прециозным», литературного направления. Грубая ошибка, повторенная сотни
раз! Ни единого словечка, которое можно посчитать «прециозным», нельзя было
услышать во время бесед в Отеле, ни одно такое словечко не вышло из-под пера
его царственной хозяйки. Этот жаргон, эту лексику мы встречаем в произведени-
ях сьера Нервеза, господина Дез Эскюто, аббата Круазеля, некоторых других
«романистов», равно как и в своеобразном учебнике «речевой коммуникации»
«Французские маргаритки или цветы речи», изданном в 1625 г. и - вопреки обви-
нениям в адрес маркизы! - высмеянном ее другом Вуатюром и всей честной компа-
нией на улице Сен-Тома-дю-Лувр.
В конечном счете мадам де Рамбуйе, возвышая вокруг себя души, вселяя в ок-
ружающих вкус к благородным чувствам и возвышенным отношениям, смогла - и эта
задача была решена полностью! - создать под своей крышей истинное царство уч-
тивости. Постепенно дух ее салона оказал влияние на всю социальную среду того
времени, потому что это была кузница хороших манер, откуда молодые люди, по-
лучившие здесь уроки правильного общения, несли новые знания ко двору, в го-
род, где мало-помалу они приобретали силу закона. Таким образом, из дома в
дом, из семьи в семью, не столько путем пропаганды, сколько личным примером,
разносились принципы смягчения нравов. И когда к середине XVII в. в обществе
стали заметны первые черты цивилизованности, когда люди стали понимать, какие
поступки или какие слова вежливый человек никогда не позволит себе, а как,
наоборот, следует держаться, чтобы другим было приятно общение с тобой - в
этом, несомненно, надо видеть следствие нравственного возрождения, начало ко-
торому было положено маркизой де Рамбуйе.
Жедеон Таллеман де Рео. «Занимательные истории». Л., «Наука», 1974, с.151. Пер.
А. А. Энгельке.
Ликбез
МИР МИКРОБОВ
ГЕНЕТИЧЕСКАЯ РЕКОМБИНАЦИЯ
(продолжение)
КОНЪЮГАЦИЯ В РАЗЛИЧНЫХ
ГРУППАХ БАКТЕРИЙ
Грамотрицательные
бактерии
Грамотрицательная бактерия, получившая в результате конъюгации плазмиду, в
принципе может конъюгировать с самыми разными грамотрицательными бактериями и
переносить плазмидную ДНК. Однако эффективность межвидовой и внутривидовой
конъюгации сильно варьирует; в табл. 2 приведена примерная эффективность пе-
реноса F-lac из клеток грамотрицательных кишечных бактерий одного рода в
клетки бактерий других родов. Путем переноса соответствующих плазмид из Е.
coli K12 были созданы F+- и FT-штаммы кишечных бактерий различных групп. В
некоторых случаях эти плазмиды интегрировались с хромосомой реципиента и об-
разовывали донорные клетки Hfr; такие Hfr-штаммы возникли у Salmonella,
Yersinia pseudotuberculosis и Erwinia amylovora.
Таблица 2. Эффективность конъюгации между
различными родами грамотрицательных бактерий1
Донор F-lac
Escherichia coli
Escherichia coli
Escherichia coli
Salmonella typhosa
Salmonella typhosa
Salmonella typhosa
Salmonella typhosa
Proteus mirabilis
Proteus mirabilis
Реципиент
Escherichia coli
Salmonella typhosa
Proteus mirabilis
Escherichia coli
Proteus mirabilis
Serratia marcescens
Vibrio comma
Escherichia coli
Proteus mirabilis
Частота переноса F-lac
10"1 - 10"3
10"4 - 10"b
10"b - 10"6
10"4 - 10"b
10"4 - 10"b
10"7 - 10"b
10"b - 10"6
10"5 - 10"6
< 10"1U
Если в качестве доноров при межвидовом скрещивании используются клетки Hfr,
то хромосомная ДНК переносится с частотой, сравнимой с частотой переноса F-
1ас, указанной в табл. 2. Однако в том случае, если между донорной и реципи-
ентной хромосомой нет достаточной гомологии, чтобы обеспечить спаривание и
кроссинговер, рекомбинанты не обнаруживаются. Поэтому при скрещивании между
группами Escherichia, Salmonella и Shigella, характеризующимися высокой гомо-
логией, рекомбинанты образуются, а при конъюгации между Escherichia и Proteus
с низкой гомологией не образуются.
Конъюгация, обусловленная плазмидами, встречается не только у кишечных бак-
терий , но также и у псевдомонад. Плазмиды деградации, описанные в предыдущем
разделе, обусловливают конъюгацию между различными видами Pseudomonas, кроме
того, был открыт F-подобный половой фактор, который вызывает перенос хромосо-
мы с низкой частотой между различными штаммами Pseudomonas aeruginosa.
Грамположительные
бактерии
Генетика актиномицета Streptomyces coelicolor была подробно изучена Д. Хоп-
вудом (D. Hopwood) и Г. Сермонти (G. Sermonti) с сотрудниками. Когда споры
двух генетически маркированных штаммов высевают вместе на чашки с селективной
средой, возникают рекомбинанты. Для рекомбинации необходим непосредственный
контакт между гифами; ответственна за нее плазмида SCP1. Исходный штамм «IF»
несет плазмиду SCP1 в автономном состоянии и обладает небольшой способностью
к конъюгации с такими же клетками. Из этого штамма были получены донорные
штаммы с высокой частотой рекомбинации («NF»), содержащие плазмиду SCP1, ин-
тегрированную по специфическому сайту хромосомы, и штаммы «UF», которые обла-
дают высокой активностью в качестве реципиентов и утратили SCP1.
Между SCPl-системой S. coelicolor и Fl-системой Е. coli K12 имеется некото-
рое сходство. При скрещиваниях IFxUF (так же, как и при скрещиваниях F+xF~)
каждая донорная клетка переносит конъюгационную плазмиду, частота же переноса
хромосомы на несколько порядков ниже. При скрещиваниях NFxUF (как при скрещи-
ваниях HfrxF-) каждое спаривание приводит к переносу длинных участков хромо-
сом. В то же время при скрещиваниях UFxUF с низкой частотой образуются реком-
бинанты, тогда как при скрещивании между двумя штаммами F~ их никогда не бы-
вает . Кроме того, при скрещиваниях NFxUF переносимый фрагмент хромосомы рас-
полагается симметрично по обе стороны от места прикрепления SCP1 и каждый ре-
ципиент получает интегрированную плазмиду, становясь донором NF. Скрещивания
Отметим, что из популяций дикого типа исследуемых объектов можно выделить реципи-
енты с более высокой частотой переноса.
HfrxF', наоборот, всегда характеризуются полярностью переноса, а перенос ин-
тегрированной плазмиды в реципиентную клетку происходит лишь в очень редких
случаях — при полном переносе хромосомы.
Было обнаружено, что плазмида SCP1 «вытягивает» фрагмент хромосомы, несущий
ген cysB; SCPl-cysB аналогична F-lac, а клетки, содержащие эту плазмиду, ве-
дут себя так же, как F'-доноры Е. coli K12, описанные выше.
Измеряя частоты совместного наследования различных генов донора при много-
факторных скрещиваниях, Д. Хопвуду удалось построить генетическую карту S.
coelicolor. Оказалось, что все изученные маркеры относятся к одной группе
сцепления и что эта группа кольцевая. Таким же образом была построена генети-
ческая карта другого актиномицета, Nocardia mediterranei. Гомологичные марке-
ры занимают на этих двух картах одни и те же положения, что указывает на тес-
ное филогенетическое родство двух видов.
ТРАНСДУКЦИЯ
С УЧАСТИЕМ
БАКТЕРИОФАГА
Открытие
трансдукции
В 1952 г. Н. Циндер (N. Zinder) и Дж. Ледерберг (J. Lederberg) исследовали
возможность конъюгации между двумя штаммами Salmonella. Когда они смешали
штаммы, несущие подходящие генетические маркеры, и посеяли суспензию на чашки
с селективной средой, образовалось небольшое число рекомбинантных колоний.
В ходе дальнейших экспериментов Циндер и Ледерберг обнаружили, что этот об-
мен генетическим материалом произошел не в результате конъюгации, а вследст-
вие высвобождения из одного из родительских штаммов частиц какого-то умерен-
ного бактериофага и заражения им другого родительского штамма. Многие из ре-
цепторных клеток выжили после заражения, и некоторые из них получили фрагмен-
ты генетического материала, происходящего из тех клеток, в которых сначала
находился фаг.
При трансдукции, как назвали это явление, небольшой кусок бактериальной
хромосомы включается в созревающую фаговую частицу. Когда эта частица заража-
ет новую хозяйскую клетку, она вводит в нее генетический материал предыдущего
хозяина. Таким образом, реципиент становится частичной зиготой.
Фаг, открытый Циндером и Ледербергом и названный Р22, переносит все маркеры
Salmonella с примерно одинаковой частотой. Однако при изучении других ум-
еренных фагов Salmonella и Е. coli оказалось, что этой способностью обладают
лишь немногие из них. Между тем было открыто, что некоторые умеренные фаги Е.
coli в состоянии профага занимают определенное место в бактериальной хромосо-
ме . Например, ДНК фага X всегда включается между локусами bio и gal (рис.
14). Когда фаг X был проверен на способность трансдуцировать маркеры от одно-
го штамма Е. coli к другому, оказалось, что он может трансдуцировать локусы
gal и bio, но не маркеры, расположенные на большом расстоянии от сайта инте-
грации .
Трансдукция типа той, которая осуществляется фагом Р22, когда любой хромо-
сомный маркер включается в фаговую частицу с примерно равной вероятностью,
называется общей. Трансдукция, аналогичная той, что осуществляется фагом X,
когда в состав фага включаются только локусы, непосредственно прилегающие к
сайтам интеграции, называется специфической. Специфическая и общая трансдук-
ции различаются по механизму введения генетического материала в фаговые час-
тицы.
Трансдукция может происходить между различными организмами, относящимися к
группе кишечных бактерий; она наблюдалась также у псевдомонад, стафилококков
и бацилл. Поскольку большинство видов бактерий несут умеренные фаги, транс-
дукция вполне может быть самым распространенным механизмом рекомбинации у
бактерий.
Рис. 20. Образование фара Xdg. А. Нормальное спаривание и после-
дующий кроссинговер восстанавливают геном фага X дикого типа. Б.
Аномальное спаривание и последующий кроссинговер приводят к об-
разованию генетического элемента Xdg.
Механизм
специфической
трансдукции
В культуре Е. coli, лизогенной по фагу X, каждая клетка содержит профаг,
включенный в хромосому между локусами gal и bio. Если такую культуру индуци-
ровать, то в большинстве клеток исключение профага из хромосомы в результате
рекомбинации произойдет строго по сайтам интеграции, но в редких случаях — по
другим сайтам; тогда образующаяся в результате рекомбинации кольцевая ДНК фа-
га будет содержать большую часть фаговой хромосомы X и небольшой участок ДНК
клетки-хозяина, располагавшейся с одной или с другой стороны от места включе-
ния (рис. 20). Если исключавшаяся ДНК содержит гены gal, фаговую частицу на-
зывают Xdg, что означает «дефектный фаг X, несущий локус gal» («A,
deffective, carrying the gal loci»). Если исключавшаяся ДНК содержит гены
bio, то фаговую частицу называют Xdbio. Количество ДНК, которое может быть
упаковано в фаговую частицу, ограничено; поэтому, если в фаг включаются гены
gal или bio, то соответствующее количество фаговой ДНК должно быть исключено.
Отсюда ясно, почему трансдуцирующая частица всегда дефектна по некоторым
функциям X, а гены gal и bio никогда не обнаруживаются в одной и той же
трансдуцирующей частице.
При индукции лизогенной по X да1+-культуры в лизате обнаруживается примерно
одна частица Xdg на 105 нормальных фаговых частиц. Если этот лизат использо-
вать для заражения культуры нелизогенных gal--бактерий, то некоторые клетки
получают ДНК Xdg, которая интегрируется с хромосомой. Но каждая из этих кле-
ток несет еще хромосомный локус gal" и становится, таким образом, частичным
диплоидом gal+/gal~. Итак, специфическая трансдукция состоит в интеграции с
хромосомой дефектного профага, несущего участок ДНК первой клетки-хозяина,
расположенный вблизи сайта первой интеграции.
Если инфицировать культуру gal- с высокой множественностью заражения, то
каждая клетка помимо частицы фага Xdg получит также частицу нормального фага
X. Такая клетка становится двойным лизогеном, поскольку несет один нормальный
и один Xdg-профаг. Если культуру, полученную из этого двойного лизогена, ин-
дуцировать, то нормальный профаг обеспечит те фаговые функции, по которым де-
фектен Xdg. Это приведет к созреванию фагов обоих типов, и лизат будет содер-
жать одинаковое число фаговых частиц X, и Xdg. Если теперь использовать этот
лизат для трансдукции свежей культуры gal~, то примерно половина фаговых час-
тиц трансдуцирует локус gal+. Это явление называется трансдукцией с высокой
частотой.
У Е. coli был открыт еще один фаг, осуществляющий специфическую трансдук-
цию, фаг 080. Сайт интеграции 080 расположен вблизи локуса trp, отвечающего
за ферменты пути биосинтеза триптофана. Фаг 08Odt (дефектный 080, несущий ге-
ны trp) может быть получен тем же методом, что и Xdg. Из штамма, в котором
предварительно произошла интеграция F-lac вблизи локуса trp, был получен дру-
гой трансдуцирующий фаг 080, несущий гены lac. Эти дефектные трансдуцирующие
фаги послужили источником очищенной ДНК, содержащей определенные гены.
Механизм
общей
трансдукции
При специфической трансдукции фрагмент хозяйской ДНК, которую несет частица
трансдуцирующего фага, всегда ковалентно связан с крупным фрагментом фаговой
ДНК. При общей же трансдукции этот фрагмент очень небольшой; частицы трансду-
цирующего фага представляют собой в основном фрагмент бактериальной ДНК, упа-
кованный в фаговую оболочку. Поэтому лизат, получающийся при общей трансдук-
ции, содержит частицы двух типов: большая часть частиц содержит только фаго-
вую ДНК, а небольшая часть (трансдуцирующие частицы) — главным образом хозяй-
скую ДНК.
Различие между происхождением ДНК в фаговой частице при специфической и об-
щей трансдукции соответствует способу образования трансдуцирующего начала.
Если фаг X, образуется в хозяине в процессе литического цикла, то частицы Xdg
не образуются. Чтобы получить такие частицы, лизат надо готовить путем индук-
ции лизогенной по фагу X культуры (т. е. фаг должен находиться в виде профа-
га) . В то же время фаги, осуществляющие общую трансдукцию, включая фаг Р1,
могут давать трансдуцирующие лизаты как в результате литического цикла разви-
тия, так и при индукции лизогена. Это различие связано с разницей в состояни-
ях профага у фагов X и Р1 (профаг X обычно интегрирован с бактериальной хро-
мосомой, а профаг Р1 существует, как правило, в виде автономной плазмиды).
Некоторые фаги, например Р22, могут осуществлять и общую, и специфическую
трансдукции. Первый тип трансдукции возможен при литическом цикле развития
фага, второй — при индукции лизогенных клеток, содержащих Р22, в виде профа-
га, интегрированного с хромосомой.
Судьба экзогеноты,
образующейся
при трансдукции
При трансдукции обоих типов экзогенота часто спаривается с эндогенотой и
донорные гены включаются в рекомбинантную хромосому в результате кроссингове-
ра в области спаривания. Частичная зигота затем сегрегирует и дает гаплоидную
рекомбинантную клетку. При специфической трансдукции экзогенота может также
сохраниться как часть профага, тогда возникает гетерозиготный, частично дип-
лоидный клон.
^Ъоромение ^ Интеграция
Бактериальный Интегрированный
генам ^ тт^м^ профаг
Фаговый
геном
Образование тронсдуцирующего
<рога
Полная трансоунция Абортивная трансЬунция
Рис. 21. Схематическое изображение этапов трансдукции.
Экзогенота, которая образуется при специфической трансдукции, может сохра-
ниться и функционировать, но не реплицироваться, так что в клоне, возникшем
из частичной зиготы, экзогеноту содержит в каждый момент только одна клетка.
Это довольно распространенное явление называется абортивной трансдукцией.
Пусть, например, фаговая частица инъецирует ген his+ в бактерию his- и возни-
кает абортивная трансдукция. Затем происходят следующие события. В результате
функционирования экзогеноты his+ в частичной зиготе образуется фермент синте-
за гистидина. Если посеять суспензию клеток на агар без гистидина, зигота бу-
дет расти и делиться, но репликации экзогеноты происходить не будет. Таким
образом, одна из дочерних клеток не получит гена his+ и сможет продолжать де-
литься только до тех пор, пока начальная концентрация фермента не станет
слишком малой за счет разведения в результате роста. Но другая дочерняя клет-
ка, как и родительская, является гетерогенотой и продолжает синтезировать
фермент. При следующем клеточном делении она снова сегрегирует на одну клетку
his-, содержащую ограниченный запас фермента, и одну гетерогеноту his+/his-.
В результате образуется медленно растущая маленькая колония, едва заметная
через несколько дней выращивания. Если маленькую колонию такого типа рассе-
ять, она снова даст только одну маленькую колонию, так как ген his+ содержит-
ся только в одной из пересеянных клеток. Последовательность событий при абор-
тивной трансдукции представлена на рис. 21.
Иногда суспензия фага образует в 10 раз больше абортивных трансдуктантов,
чем нормальный фаг. Абортивная трансдукция возникает в тех случаях, когда
нормальная рекомбинация между экзогенотой и эндогенотой невозможна. Рекомби-
нация может быть стимулирована облучением трансдуцированных клеток УФ-светом.
Превращение абортивной трансдукции в нормальную под действием УФ-света согла-
суется с известной его способностью стимулировать рекомбинацию во многих дип-
лоидных системах.
Фаговая
конверсия
Некоторые свойства бактериальных клеток определяются только фаговыми гена-
ми. Эти свойства проявляются лишь в лизогенных или зараженных фагом штаммах и
никогда не проявляются в штаммах, свободных от фагов. Например, клетки
Corynebacterium diphteriae образуют токсин только при заражении определенным
штаммом фага. Клетка без фага токсина не образует и не может приобрести это
свойство в результате мутации. Аналогичным образом некоторые антигенные ком-
поненты клеточной стенки Salmonella образуются во всех клетках, зараженных
определенным фагом, и никогда не встречаются в клетках, в которых фага нет.
Приобретение нового свойства исключительно в результате фаговой инфекции на-
зывается фаговой конверсией.
Таким образом, конверсия отличается от специфической трансдукции, поскольку
в последнем случае фаг переносит ген, который в норме обнаруживается в бакте-
риальной хромосоме. Имеется еще одно различие между конверсией и специфиче-
ской трансдукцией: частицы фага, вызывающего конверсию, совершенно нормальны
и способны осуществлять все необходимые фаговые функции, тогда как специфиче-
ские трансдуцирующие фаги обычно дефектны по некоторым фаговым функциям, по-
скольку утратили часть фаговых генов при обмене. Однако в остальном фаговая
конверсия и специфическая трансдукция с высокой частотой очень сходны.
В свете имеющихся данных нетрудно представить себе процесс эволюции, в ходе
которого от общего предшественника возникли бактериальная и фаговая хромосо-
мы. Способность бактериальных генов замещать фаговые гены, и наоборот, приво-
дит к выводу о тесной филогенетической связи между бактериальными вирусами и
их хозяевами. Итак, ген, ответственный за то или иное свойство хозяина, может
находиться только в бактерии, только в фаге (конверсия) или в них обоих
(трансдукция).
РЕКОМБИНАЦИЯ
БАКТЕРИАЛЬНЫХ
ВИРУСОВ
Бактериальная клетка может быть заражена одновременно двумя близкородствен-
ными фагами, отличающимися друг от друга рядом генетических маркеров. Когда
хозяйская клетка лизируется, среди частиц фагового потомства обнаруживаются
не только оба родительских типа, но и различные генетические рекомбинанты.
Первые исследования рекомбинации фагов были проведены А. Херши (A. Hershey)
на мутантах двух типов: мутантах с быстрым лизисом (г) и мутантах по спектру
хозяев (h) . Двойной мутант фага Т2 был получен в две стадии: из мутантной
бляшки был выделен г-мутант и посеян на чашки со штаммом Е. coli В/2, чтобы
получить двойной мутант T2rh. (Родительский фаг Т2 с аллелями г+ и h+ дикого
типа можно обозначить T2r+h+) .
Херши заразил Е. coli В фагами T2rh и T2r+h+ одновременно и обнаружил, что
каждая зараженная клетка дает смешанный лизат, содержащий фаги четырех типов:
два родительских типа и рекомбинанты T2r+h и T2rh+. Все четыре типа можно вы-
явить одновременно путем посева потомства на смешанный индикаторный газон,
содержащий равное количество клеток Е. coli штамма В и штамма В/2. Бляшки,
возникающие на таком газоне, показаны на рис. 22.
Рис. 22. Чашка Петри с бляшками фагов четырех типов на газоне Е.
coli: T2rh - крупные прозрачные, T2r+h+ - мелкие мутные, T2r+h -
мелкие прозрачные, T2rh+ - крупные мутные.
При смешанном заражении оба родительских генома, а также любые рекомбинант-
ные геномы продолжают реплицироваться до тех пор, пока не происходит лизис
хозяйской клетки. На протяжении всего времени репликации между любыми двумя
геномами может произойти рекомбинация. Скорость такой рекомбинации очень ве-
лика, в среднем она составляет более одного акта на каждую частицу за один
цикл репликации.
ш!
ОСВАИВАЕМ СТАТИСТИКУ
Бродский Я.С.
Проверка гипотез
о биномиальной
вероятности
Во многих практических задачах возникает потребность проверить, согласуются
ли результаты испытаний Бернулли с допущением о том, что вероятность «успеха»
в каждом из этих испытаний равна заранее заданному числу ро.
Например, в задачах выборочного контроля качества произведенной продукции,
как правило, принимается, что какая-то доля, например ро, всех производимых
изделий бракована. Это может быть сделано на основании длительных наблюдений
за качеством продукции. Далее приемочные правила контроля выглядят примерно
так: если в выборке определенного объема доля дефектных изделий превышает за-
данное число, то вся партия бракуется, в противном случае — не бракуется.
Возникает вопрос, насколько это правило согласуется с принятым ЮОро процен-
том дефектных изделий.
Фактически речь идет о проверке нулевой гипотезы р = Ро при альтернативной
Р Ф Ро • Для проверки этой гипотезы будут использованы:
1) правило трех сигм;
2) метод доверительных интервалов;
3) неравенство Чебышёва;
4) статистика
т — пр
Лпр(1-р)
, имеющая при достаточно большом п приближенно стандартное нормальное распре-
деление;
5) односторонняя проверка.
Рассмотрим все эти методы.
1) Правило трех сигм.
Согласно правилу трех сигм, если хотя бы одно из наблюдаемых значений бино-
миальной случайной величины с параметрами п и р0 не попадает в интервал
(пр0 - 3 Jnp0(l-p0) ;np0 + 3 Jnp0(l-p0)),
то есть наблюдается практически невозможное событие, то гипотезу о значении
вероятности «успеха» следует отвергнуть. В противном случае нет оснований для
отклонения рассматриваемой гипотезы.
2) Метод доверительных интервалов.
Строят доверительный интервал для вероятности р, исходя из значения р, с
доверительной вероятностью 1-ос. Если значение ро находится вне этого довери-
тельного интервала, то ро не может рассматриваться как допустимое значение
вероятности, и гипотезу Н0 следует отвергнуть на уровне значимости а в пользу
альтернативной гипотезы. В противном случае нулевую гипотезу на уровне значи-
мости а не отвергают.
Как отмечалось ранее, закон распределения случайной величины, являющейся
суммой очень большого числа независимых в совокупности случайных величин, ка-
кова бы ни была природа слагаемых, лишь бы каждое из них было мало по сравне-
нию со всей суммой, должен быть близок к нормальному закону. На этом основа-
нии мы делаем вывод, что число наступлений m «успехов» в п испытаниях Бернул-
ли при достаточно большом п имеет приближенно нормальное распределение. В том
же параграфе указывалось, что если случайная величина X имеет нормальное рас-
пределение со средним а и с дисперсией а2, то случайная величина Z = (Х-а) /о
имеет стандартное нормальное распределение. Так как Mm = np, Dm = np(l - р) ,
Dm = np(l-p) то случайная величина
т — тьр
Jnp(l-p)
имеет приближенно при достаточно большом п стандартное нормальное распреде-
ление .
По таблице нормального распределения можно по заданной доверительной веро-
ятности 1-ос найти такое число 1, что
<
т - пр
Jnp(\ -р)
<1
1-а.
Так как р неизвестно и р(1 - р) < 1/4, то произведение р(1 - р) заменяют
дробью 1/4. Тогда неравенство, стоящее под знаком вероятности, можно перепи-
сать в следующем виде:
1>
т-пр
Jnp(l-p)
> \т - Пр\ • А =
т
*£-\р-р\-2Л
Напомним, что р = m/n.
Решая это неравенство относительно р, получим
Р - —г <Р<Р + Г-7=-
Это и есть искомый доверительный интервал для неизвестной вероятности. На-
помним, что по заданной вероятности 1-а число 1 по таблицам нормального рас-
пределения находится из условия 2P(Z < 1) - 1 = 1-ос, или P(Z < 1) = 1-ос/2.
Здесь Z — случайная величина, имеющая стандартное нормальное распределение.
Существуют и более точные методы, связанные с построением доверительных ве-
роятностей для неизвестной вероятности. Не будем заменять р(1 - р) дробью
1/4. Решим неравенство, стоящее под знаком вероятности в равенстве
r'm-ng\ <Л = 1-а1
Jnp(l-p)\ J
относительно р. Имеем:
- р) п л
V п
P*(l + £)-2p(p + ii) + p*<0.
В левой части последнего неравенства стоит квадратный трехчлен относительно
р. Найдя его корни и решив неравенство относительно р, получим искомый дове-
рительный интервал для вероятности р:
(
_ I2
aJ n 4/t2 2л а/ п An2
- I2 ' - I2
1 + — 1 + —
п л
3) Неравенство Чебышёва.
Применим теперь для проверки сформулированной гипотезы неравенство Чебышё-
ва: Р(|р - pi < h/2Vn) > 1 - 1/h2. По заданному уровню значимости можно най-
ти h. Если хотя бы одно из наблюдаемых значений р не попадает в интервал
(">-^:'о+^>
2л/п 2jn
то гипотезу р = Ро следует отвергнуть.
4) Статистика
т-пр
Лпр(1-р)
Этот способ проверки гипотезы о среднем генеральной совокупности состоит в
том, что сначала вычисляют статистику
т — пр
Jnp(l-p)
а затем по таблицам нормального распределения по заданному уровню значимо-
сти а находят такое значение 1а, что P(Z > 1а) = ос/2. Здесь Z — случайная ве-
личина , имеющая стандартное нормальное распределение. Далее модуль значения
статистики
т — пр
Лпр(1-р)
сравнивают со значением 1а,
Если
т-пр0
>p0(l-p0)
>'а.
гипотезу Н0: Р = Ро отвергают в пользу альтернативной гипотезы Hi: р Ф р0, в
противном случае ее не отвергают (на уровне значимости а).
5) Односторонняя проверка.
Нулевая гипотеза Н0: Р > Ро утверждает, что неизвестная вероятность не ме-
нее заданного значения р0. Альтернативная гипотеза Hi: р < Ро утверждает, что
неизвестная вероятность меньше заданного значения р0. По заданному уровню
значимости а строят односторонний доверительный интервал с доверительной ве-
роятностью 1 - а:
p>p+h-a-^
р)
где li-a находится по таблицам стандартного нормального распределения из ус-
ловия P(Z < li-a)= 1 - а. Проверяют, находится ли заданное значение ро внутри
этого доверительного интервала. Если да, то нулевую гипотезу не отвергают:
относительная частота р не является значимо меньшим, чем заданное значение
Ро. Если нет, то нулевую гипотезу отвергают: относительная частота р значимо
меньше, чем заданное значение ро.
Аналогично поступают в случае использования статистики
т-пр0
Jnp0(l-p0)
Проверяют, выполняется ли неравенство
т-пр0
>Ро(!-Ро)
<-*!-«■
Если да, то нулевую гипотезу не отвергают: относительная частота р не яв-
ляется значимо меньшим, чем заданное значение ро. Если нет, то нулевую гипо-
тезу отвергают: выборочное среднее X значимо меньше, чем заданное значение
ао.
Точно так же проводится односторонняя проверка, если нулевая гипотеза Н0: р
< ро утверждает, что неизвестная вероятность не более заданного значения р0,
а альтернативная гипотеза Hi: р > р0 утверждает, что неизвестная вероятность
больше заданного значения р0.
Проиллюстрируем все рассмотренные методы на следующем примере.
Пример 1. Производство микросхем принято считать успешным, если не менее
10% произведенных микросхем имеют особенно высокое качество. После модерниза-
ции производства в выборке из 500 микросхем оказалось, что 58 имеют особенно
высокое качество. Можно ли считать, что модернизация производства значимо по-
высила заданное граничное значение 10% или этот результат является случайным?
Нулевая гипотеза Н0: р = 0,1 утверждает, что микросхемы особенно высокого
качества составляют 10% от всего объема продукции. Альтернативная гипотеза
Hi: р ф 0,1 утверждает, что доля микросхем особенно высокого качества отлича-
ется от 10%: либо она выше, либо ниже. По условию размер выборки п = 500, на-
блюдаемая частота m = 58, относительная частота р = 58/500 = 0,116.
1) Сначала применим для проверки нулевой гипотезы правило трех сигм. В на-
шем случае
np0-3jnp0(l-p0) =500- 0,1-3- 7500-ОД 0,9 =
= 50-3-6,7 = 29,9; пр0+ 3jnp0(l -p0) = 70,1.
Наблюдаемая частота m = 58 попадает в интервал (29,9; 70,1), т. е. на уров-
не значимости 1/9 нет оснований отвергать нулевую гипотезу. Значение р =
58/500 = 0,116 незначимо отличается от 0,1.
Другими словами, мы не получили доказательства того, что модернизация про-
изводства привела к изменению процента микросхем особенно высокого качества.
2) Применим метод доверительных интервалов для проверки той же гипотезы.
Подставив значения п = 500, р = 0,116, 1 = 1,96 (значение 1 найдено по таб-
лицам нормального распределения при доверительной вероятности 1-ос = 0,95) в
неравенство
р - l/2Vn < Р < Р + l/2Vn
получим следующий доверительный интервал для вероятности р: (0,072; 0,160).
Он содержит заданное значение р0 = 0,1, поэтому нулевую гипотезу на уровне
значимости 0,05 не отвергаем. Получили тот же результат, что и с помощью пра-
вила трех сигм.
Подставив значения п = 500, р = 0,116, 1 = 1,96 в неравенство
Р + ^ 1 — — + —^ Р + тг~ + I г^ — + —^
——з—<р<——р—•
1 + — 1 + —
п п
получим следующий доверительный интервал для вероятности р: (0,1189;
0,1198). Он не содержит заданное значение р0 = 0,1, поэтому нулевую гипотезу
на уровне значимости 0,05 отвергаем, т. е. более точные статистические методы
говорят в пользу эффективности новой технологии производства микросхем.
3) Применим неравенство Чебышёва для проверки гипотезы. В нашем случае зна-
чение р = 0,116 попадает в интервал (0,1 - 3,2/2л/500; 0,1 + 3,2/2л/500), или
(0,028; 0,172) . Поэтому нет оснований отвергать гипотезу р = Ро •
4) Используем статистику
тп — лро
Jnp0(l-p0)
Модуль ее значения равен
58 -500 0,1 = j 192
л/500 0,10,9
Сравниваем это значение со значением 1а = 1,96: 1,192 < 1,96. Поэтому нуле-
вую гипотезу на уровне значимости 0,05 не отвергаем.
5) Применим одностороннюю проверку. Так как от модернизации производства
ожидалось повышение процента микросхем особенно высокого качества, то нулевую
гипотезу можно сформулировать так: р < р0, а альтернативную: р > Ро • Уровень
значимости выбираем равным 0,05. Строим левосторонний доверительный интервал
для среднего генеральной совокупности:
р>р-ь-*-№=».
где 10,95 находится по таблицам стандартного нормального распределения из
условия P(Z < 1о,95) = 0,95; 1о,95 = 1,64. Доверительный интервал имеет вид
р > 0,116 - 1,64 f116^884,
или р > 0,0925.
Заданное значение 0,1 находится внутри этого интервала. Нулевая гипотеза на
уровне значимости 0,05 не отвергается: относительная частота р = 0,116 не яв-
ляется значимо большей, чем заданное значение ро = 0,1.
Обращаем внимание на то, что все процедуры проверки нулевой гипотезы о зна-
чении вероятности базируются на том, что если хотя бы одно из наблюдаемых
значений случайной величины, имеющей биномиальное распределение с параметрами
п и ро, не попадает в интервал, построенный по правилу трех сигм, или приво-
дит к доверительному интервалу (двустороннему или одностороннему), не содер-
жащему заданное значение вероятности, или область, построенная с помощью той
или иной статистики и имеющая малую вероятность, содержит хотя бы одно значе-
ние относительной частоты события или числа «успехов», то нулевую гипотезу на
соответствующем уровне значимости отвергают.
Пример 2. Изменили технологию подготовки семян к севу. Для проверки эффек-
тивности новой технологии пять раз отобрали по 500 семян. Оказалось, что
взошло соответственно 405, 410, 410, 415, 405 семян. Можно ли утверждать, что
новая технология эффективнее прежней, если средний процент взошедших семян
при старой технологии равнялся 80%?
Речь идет о проверке нулевой гипотезы Н0: р = 0,8 при альтернативной гипо-
тезе Hi: р ф 0,8. Применим различные способы проверки этой гипотезы.
1) Правило трех сигм. Если нулевая гипотеза верна, то интервал
(/Ф0 -ZjnPoW-Po)'* nPo + *JnPo(l-Po) )
с вероятностью, не меньшей 8/9, содержит наблюдаемое значение числа «успе-
хов» в п испытаниях Бернулли. В нашем случае указанный интервал имеет вид
(500 0,8-37500 • 0,8 (1 -0,8); 500• 0,8 + 3V500 • 0,8 (1-0,8)),
или (373; 427). Все наблюдаемые значения 405, 410, 410, 415, 405 попали в
этот интервал. Нет оснований отвергать нулевую гипотезу и считать новую тех-
нологию более эффективной.
2) Метод доверительных интервалов. Задаем доверительную ве
роятность 1-ос = 0,99. Строим доверительный интервал
р - 1/2л/п < Р < Р + 1/2л/п
где число 1 находится по таблице нормального распределения из условия P(Z <
1) = 1 - 0,01/2 = 0,995; 1 = 2,58. Доверительный интервал имеет вид
(- _ 2,58 - + 2,58 ^
^ 27500' 27500^
или (р - 0,057; р + 0,058). Наблюдаемые относительные частоты события «се-
мя взошло» равны 0,810, 0,820, 0,820, 0,830, 0,810. Они приводят к следующим
доверительным интервалам: (0,753; 0,868), (0,763; 0,878), (0,763; 0,878),
(0,773; 0,888), (0,753; 0,868). Все они содержат заданное число 0,8. Поэтому
отличие наблюдаемых частот от 0,8 является незначимым, и нулевую гипотезу не
отвергаем.
3) Неравенство Чебышёва. Задаем уровень значимости 1/h2 = 0,05.
Отсюда h = 4,47. Строим интервал
(0,8-^L;0,8+^L),
V 9 Ki\(\ 9 /КШ\ J
2^500
или (0,701; 0,900). Все наблюдаемые относительные частоты 0,810, 0,820,
0,820, 0,830, 0,810 попадают в этот интервал. Нулевую гипотезу на уровне зна-
чимости 0,05 не отвергаем.
Аналогично можно применить и другие методы.
"к к к
Развитие статистики было обусловлено задачами общественной значимости. С
накоплением в развитых европейских странах многочисленной информации по во-
просам динамики народонаселения, развития торговли, экономики и хозяйственной
деятельности, здравоохранения и др. возникла потребность поиска способов ана-
лиза статистических данных и их теоретического осмысления. Первой на путь
разработки аппарата математической статистики стала английская школа так на-
зываемых «политических арифметиков», которую возглавлял В. Петти (1623-1687).
Представители этого направления пытались по данным статистических наблюдений
сформулировать законы общественных явлений. О существовании таких законов
свидетельствовали факты повторения соотношений между количеством новорожден-
ных мальчиков и девочек, динамика рождаемости и смертности. Первые попытки
использовать количественные измерения как инструмент научного познания живых
существ были реализованы Г. Галилеем (1564-1642), Санторио (1561-1636), Дж.
A. Борелли (1608-1679) и др. Биологические исследования послужили в XIX веке
толчком для постановки многочисленных вопросов, приведших в начале XX века к
выделению математической статистики в особую науку. Первым, кто соединил ме-
тоды антропометрии и социальной статистики с теорией вероятностей, был А.
Кетле (1796-1874). Существенные результаты в области теории вероятностей и
математической статистики были получены П. Лапласом (1749-1827) и К. Ф Гаус-
сом (1777-1855). Первый из них доказал, что нормальное распределение служит
приближением для биномиального. Гаусс вывел нормальный закон распределения
случайных ошибок наблюдений. Почти одновременно с ним и независимо от него
американский математик Р. Эдрейн (1775— 1843) получил тот же результат. Боль-
шой вклад в дальнейшее развитие прикладной и теоретической статистики внесли
Ф. Гальтон (1822-1911) и К. Пирсон (1857-1936). Гальтон впервые применил ста-
тистический подход Кетле к решению проблем наследования и изменчивости. Его
идеи развил Пирсон. Гальтона и Пирсона считают основоположниками современной
биометрии и психометрии. Дальнейшее развитие прикладная статистика получила в
работах В. Госсета (1876-1937), который публиковал свои работы под псевдони-
мом «Стьюдент». Значительный вклад в развитие теории малых выборок внес Р.
Фишер (1890-1962). Кроме того, он разработал метод, называемый дисперсионным
анализом, для интерпретации результатов агрономических опытов. Он также ис-
следовал так называемый метод наибольшего правдоподобия оценивания неизвест-
ных параметров. В отечественной науке одним из первых, кто составил подборку
статистических прикладных методов еще в 1909-1911 гг., был А. В. Леонтович
(1869-1943) , тогда же появились и «Очерки по теории статистики» А. А. Чупрова
(1874-1926). В 1916 г. вышло пособие по статистическим методам А. А. Кауфмана
(1864-1919). Известными исследователями в области математической статистики
были С. Н. Бернштейн (1880-1968), А. Я. Хинчин (1894-1959), Е. Е. Слуцкий
(1880-1948), В. И. Романовский (1879-1954), А. Н. Колмогоров (1903-1992), Н.
B. Смирнов (1900-1966), Б. В. Гнеденко (1912-1996), И. И. Гихман (1918-1985)
и многие другие. Исследования в области математической статистики продолжают-
ся и в настоящее время.
Химичка
J."^^3Sa^fitftc.vL^4
ib^
АЗИДЫ ЩЕЛОЧНЫХ МЕТАЛЛОВ
Азотистоводородная (азидоводородная) кислота, HN3 - неустойчивое,
взрывчатое соединение. Это слабая кислота (примерно, как уксусная),
но сильный окислитель (примерно, как азотная). Соли азотистоводород-
ной кислоты - азиды нашли разнообразное применение. Широкой публике
известен, прежде всего, азид свинца - благодаря тому, что он долгие
годы применялся в военном деле в качестве инициирующего взрывчатого
вещества. Однако для химиков гораздо больший интерес представляют
другие азиды. Если речь идет о демонстрационных экспериментах, по-
лезны азиды щелочных и щелочноземельных металлов, поскольку они при
разложении дают азот и металлы (в чистом виде) . Одно дело, когда вы
легко можете "получить" натрий, калий или барий из банки и другое
дело, когда доступа к этим металлам нет, а провести с ними экспери-
менты хочется...
Азид калия
Азид калия (KN3) - калиевая соль азотистоводородной кислоты, неорганическое
соединение.
Белые, негигроскопичные кристаллы. Не взрывается от удара. Разлагается выше
температуры плавления на калий и азот. Растворим в воде и жидком аммиаке,
плохо растворим в этиловом спирте, не растворим в ацетоне. Обладает обычными
свойствами растворимых азидов. При действии сильных кислот выделяет азотисто-
водородную кислоту. Окисляется сильными окислителями.
Получение:
1. Реакцией гидроксида калия с азотистоводородной кислотой.
2. Реакцией гидроксида калия с гидразином и алкилнитритами в спирте.
Азидоводородная кислота образуется при реакции гидразина N2H4 и азотистой
кислоты HN02. Однако на практике для этой цели лучше использовать не саму
азотистую кислоту, а ее эфиры - органические нитриты. Обычно в литературе1
рекомендуют брать бутилнитрит, реже - изоамилнитрит и изопропилнитрит.
Бутилнитрит
2С4Н9ОН + 2NaN02 + H2S04 -> 2C4H9ONO + Na2S04 + 2Н20
В 60 мл воды вливают 87 мл концентрированной серной кислоты (1.5 моля
H2S04) . Смесь охлаждают до 0° в ванне из смеси соли и льда и, поддерживая эту
температуру, добавляют постепенно 222 г (3 моля) бутилового спирта при посто-
янном перемешивании. Затем, в течение часа эту смесь вводят под поверхность
холодного (0°) раствора 228 г (3.3 моля) нитрита натрия в 900 мл воды, нахо-
дящегося в сосуде емкостью 1.5 л. Раствор нитрата при добавлении смеси бути-
лового спирта и серной кислоты следует охлаждать смесью соли и льда и тща-
тельно перемешивать во избежание образования вязкой эмульсии.
Бутилнитрит образует желтый маслянистый слой, всплывающий на поверхность
водного раствора. Этот слой отделяют (Прим. 1) и сырой препарат трижды промы-
вают порциями по 60 мл раствора, содержащего 45 г хлорида натрия и 5 г бикар-
боната натрия в 180 мл воды. Препарат просушивают над безводным сульфатом на-
трия. Выход составляет 270-289 г (87-93%).
Азид калия
C4H9ONO + N2H4-H20 + КОН -> KN3 + C4H9OH + ЗН20
Сперва приготовляют раствор 65-70 г едкого кали в 500 мл абсолютного этило-
вого спирта. Растворение при комнатной температуре проходит крайне медленно и
потому смесь подогревают. Для осаждения нерастворимых в спирте примесей лучше
применять высокий цилиндр, а затем декантировать чистый раствор в 1-литровую
круглодонную колбу, соединенную с холодильником посредством стеклянного шлифа
(Прим. 2) . К раствору добавляют 60 г (1 моль) технического 85-процентного
раствора гидразингидрата (Прим. 1). Смесь слегка подогревают на паровой бане
и добавляют 15 г бутилнитрита в качестве затравки. Затем колбу с присоединен-
ным к ней холодильником снимают с паровой бани и вводят дополнительно 110 г
бутилнитрита (суммарное количество которого будет доведено таким образом до
125 г, или 1.2 моля) с такой скоростью, чтобы смесь слегка кипела. Обычно эта
операция продолжается приблизительно 1 час. Затем колбу вновь нагревают на
паровой бане в течение 15 мин. для завершения реакции. Во время реакции из
раствора выпадает азид калия. Колбу охлаждают в бане со льдом. Твердое веще-
ство отфильтровывают, промывают четырьмя порциями по 50 мл холодного абсолют-
ного этилового спирта, а затем двумя порциями абсолютного эфира (125 и 100
1 Неорганические синтезы. Сб.2. / перевод под ред. Д.И. Рябчикова (1951), С. 135
мл). Препарат сушат на воздухе при 55-60°. Выход 63-69 г (78-84%).
Этот препарат оказывается достаточно чистым для большинства целей (98.9%
KN3). Однако, в случае необходимости, его можно очистить путем растворения в
воде и повторного осаждения добавлением этилового спирта2. Еще 6-8 г азида
калия, содержащего примеси, можно получить упариванием маточного раствора до
100 мл с последующим охлаждением и фильтрованием.
Примечания:
1. Если образуется эмульсия, то рекомендуется отделить верхний слои бутилнит-
рита и добавить некоторое количество воды к нижнему слою, в результате че-
го произойдет дополнительное отделение нитрита.
2. Если лаборатория не располагает цельностеклянной аппаратурой, пробковые и
резиновые части следует покрывать оловянной фольгой для предохранения их
от коррозирующего действия паров гидразина.
3. Если применяется 45-процентный гидразин, выход будет несколько меньшим и в
растворе останется большее количество препарата.
* * *
Попробовал воспроизвести приведенную выше методику синтеза азида калия. Бу-
тилового спирта у меня не оказалось, нашел изобутиловый. Решил попробовать с
изобутиловым спиртом. По логике (a priori) такая замена допустима. Количество
веществ пропорционально уменьшил в пересчете на 118 г нитрита натрия.
Провел синтез. Должно было получиться 140 г изобутилнитрита, а по факту вы-
шло 82.8 г. Желтая жидкость. Часть целевого продукта, по-видимому, осталась в
"белой каше" (она же - реакционная смесь) , хотя я тщательно ее размешивал и
добавлял воду, все равно ничего не отделилось. Возможное объяснение низкого
выхода в том, что изобутилнитрит может получаться с худшим выходом, чем бу-
тилнитрит.
Вторая стадия: синтез азида калия из изобутилнитрита.
Гидразин был только разведенный - с концентрацией всего 20.8 %. Решил взять
его. Использовал 163 г гидразина (позже заметил, что надо было по пересчету
102 г брать, так что получился некоторый избыток гидразина.) Калиевую щелочь
- 47 г растворил в 333 мл 96 % этанола, добавил гидразин. В теплую смесь ввел
затравочное количество изобутилнитрита, потом прилил весь изобутилнитрит.
Смесь начала кипеть и немного разогрелась. Вроде реакция пошла. Но кристал-
лы азида калия не выпали. Потом подогревал реакционную смесь еще на плитке.
Где-то 30-40 минут кипело с обратным шариковым холодильником. Раствор был
желтого цвета, кристаллы не выпали. Долил еще 100 мл спирта - ничего. Потом
охладил и тоже ничего не выпало. Закрыл пробкой и оставил до следующего дня.
Насколько я понимаю, основная проблема была в слабом растворе гидразина.
Коллега использовал 64% гидразин, и у него всегда выпадал осадок прямо во
время синтеза (правда, он получал не калиевую, а натриевую соль и исходя не
из едкого натра, а из метилата натрия).
На следующий день упарил смесь до 50 мл, в результате начали выпадать кри-
сталлы (для таких целей лучше использовать проторникп [роторный испаритель],
но пришлось обойтись без него). Осадил этиловым спиртом азид калия, потом
промыл спиртом.
Итак, в результате двухстадийного синтеза получил-таки азид калия и доволь-
но много: 25-26 г (выход, наверное, низкий - не считал).
Интересная штука. Пробовал разложить немного азида калия в пробирке, в
кварцевом цилиндре и на металлической полоске. Разложение азида калия проис-
2 Неорганические синтезы. Сб.1. (1951), С. 80-82
ходит с образованием металлического калия и азота.
2KN3 = 2К + 3N2
Пламени спиртовки оказалось недостаточно, использовал более горячее пламя
газовой горелки. Вначале азид калия спокойно плавится. Потом внезапно появля-
ются зеленые пары и капли калия на стенках. Особенно красивы пары калия.
Одновременно имеет место побочная реакция: образуется нитрид калия. В про-
цессе разложения хорошо видно желтовато-коричневую пленку нитрида.
Азид натрия
Азид натрия — неорганическое вещество с формулой NaN3. Эта бесцветная соль
азотистоводородной кислоты является газообразующим компонентом во многих сис-
темах подушек безопасности. Как самый доступный азид используется для получе-
ния других азидов. Имеет высокую растворимость в воде.
Азид натрия — ионное твёрдое вещество, существующее в двух полиморфных фор-
мах: ромбовидной и гексагональной.
Обыкновенно азид натрия получают из аммиака в два этапа. Сначала получают
амид натрия:
2Na + 2NH3 -> 2NaNH2 + Н2
Полученный продукт взаимодействует с оксидом азота(I):
2NaNH2 + N20 -> NaN3 + NaOH + NH3
Другой способ заключается во взаимодействии нитрата натрия с амидом натрия:
NaN03 + 3NaNH2 -> NaN3 + 3NaOH + NH3
Также можно проводить синтез с гидразином:
NaN02 + N2H4 -> NaN3 + 2H20
Уже при комнатной температуре азид натрия реагирует с галогенами, нитритами
щелочных металлов. При взаимодействии с сильными кислотами выделяет азотисто-
водородную кислоту:
H2S04 + NaN3 -> HN3 + NaHS04
Водные растворы содержат незначительные количества кислоты.
Азид разлагается при действии на него раствором азотистой кислоты:
2NaN3 + 2HN02 -> 3N2 + 2N0 + 2NaOH
Растворы азида натрия следует считать опасными и если в них нет необходимо-
сти — нейтрализовать действием окислителей. Следует избегать воздействия на
растворы азида натрия кислот, так как это ведёт к выделению летучей, токсич-
ной и взрывоопасной азотистоводородной кислоты. Описаны случаи взрывов при
сливании раствора азида в канализацию, за счет образования азида меди (опас-
ного взрывчатого вещества) и азидов других тяжёлых металлов (в частности, же-
леза и свинца). Описан случай взрыва системы, состоявшей из водного раствора
азида натрия и слоя дихлорметана (возможно из-за образования диазидометана).
Азид натрия используется для синтеза органических азидов (например, метила-
зида, циануртриазида), как источник азотистоводородной кислоты для синтеза
Шмидта.
Азид натрия используется как исходное вещество для получения других азидов,
например, азида свинца и азида серебра, используемые в качестве инициирующих
взрывчатых веществ.
Также применяется для получения особо чистого азота, чистого металлического
натрия.
Часто используется как удобный для хранения источник остатка азотистоводо-
родной кислоты для различных синтезов.
Азид используется в медицине как пробный реагент, мутаген и консервант
В подушках безопасности автомобилей, при аварии с сильным ударом, срабаты-
вает датчик ускорения, сигнал этого датчика поджигает газообразующую смесь на
основе азида натрия, при этом происходит реакция с большим выделением газооб-
разного горячего азота:
2NaN3 -> 2Na + 3N2
Такая же реакция происходит при нагревании соли до 250—300 °С. Образующийся
в качестве побочного вещества натрий сам по себе также опасен и потому в ав-
томобильных подушках безопасности нейтрализуется такими веществами, как нит-
рат калия или соединениями кремния. В последнем случае образуется силикат на-
трия. Сообщений о вреде подобных систем не зарегистрировано
Азид натрия весьма токсичен, симптоматика схожа с той, что имеет место при
отравлении цианидом (Прим. 1). Большие дозы могут привести к летальному исхо-
ду.
При отравлении азидом натрия у человека уже через 5 минут начинается удушье
и сильное сердцебиение, через 1,5-4 часа наблюдается слабость, тошнота, паде-
ние кровяного давления, сильный понос со слизью, одышка. Смерть наступает в
течение периода от 40 минут до 12 часов. На вскрытии явно виден отёк лёгких,
многочисленные кровоизлияния в слизистые оболочки внутренних органов, отёк
мозга.
Известны случаи отравления азидом натрия: В августе 2009 года сотрудникам
одной лаборатории Гарвардского университета потребовалась госпитализация по-
сле того, как они выпили кофе из автомата рядом с рабочим помещением. Они ис-
пытывали пониженное давление и звон в ушах; один сотрудник упал в обморок. По
данным лабораторных исследований, причиной стал азид, попавший в кофе.
Для получения азида натрия может использоваться и другая методика, вместо
изложенной выше. Она имеет тот недостаток, что метиловый спирт труднодоступен
ввиду его токсичности и схожести с этанолом.
В 30-л реактор с мешалкой, капельной воронкой (на носик одета фторопласто-
вая трубка, доходящая почти до дна) и хорошо действующим холодильником загру-
жают 10 л метанола, включают мешалку и охлаждение, постепенно загружают 2 кг
гранулированного едкого натра (разогрев!). После растворения щелочи (нерас-
творенный остаток с мусором спускают через кран) раствор охлаждают до 40-
45°С, добавляют 2.4 л гидразин-гидрата и дозируют из капельной воронки изо-
пропилнитрит (3.5 л) с такой скоростью, чтобы спирт слабо кипел, но не улетал
через холодильник. После дозировки делают выдержку 1 час.
Выпавший осадок после охлаждения раствора фильтруют, промывают спиртом и
сушат. Выход около 2.5 кг.
Как растворитель для щелочи можно вместо абсолютного этанола можно исполь-
зовать "обычный" 96 %, но выход несколько упадет. И спирт желательно прове-
рить на альдегиды, засыпать молотой щелочью и оставить на сутки, если не по-
темнеет, - все ОК.
В усовершенствованной методике щелочь заменена метилатом натрия, изопропил-
нитрит бутилнитритом.
На 50 л реактор:
• 12 л метанола
• 5.2 кг MeONa
• 5.5л гидразин-гидрата
• 12 л бутилнитрита
Выход - 5.5 кг влажного азида натрия, после перекристаллизации из воды и
сушки - 4.5 кг сухого. Азид натрия - белое сыпучее кристаллическое вещество,
по внешнему виду похоже на соль "Экстра".
Примечания:
1. Не лишним будет напомнить, что LD5o азида натрия - 27 мг/кг. У цианида,
что-то около 10 мг/кг по разным данным. При отравлении и симптоматика схо-
жа с цианидом из-за одинаковой мишени - митохондриальная цитохром С-
оксидаза. Единственное отличие это характерные кровоизлияния в слизистые
внутренних органов и отеки легких и/или мозга. Цианиды же дают лактатаци-
доз из-за активации процессов анаэробного гликолиза в тканях. Причем если
он уже развился, то вероятность летального исхода не менее 50%.
Азид бария
Азид бария — неорганическое соединение, соль металла бария и азотистоводо-
родной кислоты, бесцветное кристаллическое вещество, растворяется в воде, при
выпаривании образует кристаллогидрат Ва(N3) 2' Н2О.
Взрывоопасен, хотя менее чувствителен к механическим воздействиям, чем азид
свинца.
Образуется при реакции свежеперегнанной азотистоводородной кислоты с гидро-
окисью бария:
Ва(ОН)2 + 2NH3 -> Ba(N3)2 + 2Н20
При нагревании свыше 45 °С разлагается:
Ba(N3)2 -> Ba + 3N2
Этот процесс может быть использован для получения особо чистого азота или
чистого металлического бария (например, для использования в качестве гетте-
ра) . Быстрое разложение начинается при температуре 160—180 °С; вспыхивает при
217 °С, взрывается при температуре свыше 225 °С.
Используется также для получения азидов других металлов (лития, натрия, ка-
лия, рубидия и цинка) из их сульфатов:
Ba(N3)2 + Li2S04 -> 2LiN3 + BaS04
Каким методом получить азид бария? В фундаментальном практикуме3 рекоменду-
ют проводить реакцию раствора азида натрия и серной кислоты (1:1), образуется
азидоводородная кислота, которую нужно отгонять и поглощать суспензией гидро-
ксида бария. Хорошая методика! Учитывая, что азотистоводородная кислота не
только взрывоопасна, но и ядовита, плюс запах такой, что с ног сбивает (Прим.
1) •
Оказалось, что есть значительно более простой метод получения азида бария
(никакой перегонки). В книге Л.И. Багал4 упоминается, что азид бария можно
получить в обменной реакции перхлората бария с азидом калия. Перхлорат калия
выпадает в осадок, он сравнительно мало растворим.
Ва(С104)2 + 2KN3 -> Ba(N3)2 + 2КС104 (осадок)
Согласно той же книге, азид бария можно синтезировать аналогично азидам ка-
лия и натрия - из алкилнитрита (бутилнитрит, изоамилнитрит и т.п.) и гидрази-
на в присутствии гидроксида бария. Но обменная реакция перхлората бария с
азидом калия проще, так как в ней используется уже готовый азид (не нужно
синтезировать сам анион).
Итак, мои расчеты: 6.25 г азида бария растворяется при 0°С в 50 мл воды. То
есть я беру раствор азида калия (4.58 г вещества в 25 мл воды) и сливаю с
раствором 9.5 г безводного перхлората бария в 25 мл воды. Охлаждаю льдом до
0 ° С. Перхлорат калия выпадает в осадок, в растворе остается весь азид бария и
небольшая часть перхлората калия. Отделяем раствор от осадка. Далее нагреваем
раствор и упариваем его; поскольку кривая растворимости перхлората идет кру-
че, чем азида, при упаривании горячего раствора в осадок выпадет часть азида
бария, а остальной азид со всем перхлоратом останется в растворе (чтобы точно
знать, насколько упаривать, нужны данные по растворимости азида бария при
разных температурах).
Выпавшие кристаллы азида бария после упаривания и охлаждения на ледяной ба-
не отфильтровал, маточный раствор осадил спиртом и еще дополнительно отфильт-
ровал .
Получившийся азид бария, насыпанный на бумагу, от прикосновения пламени
вспыхивает и мгновенно сгорает, бумага не обугливается. Нагретый в пробирке
азид бария дает вспышку с легким хлопком, при этом стенки покрывает черный
порошок бария. Пробовал получить металлического бария побольше - разлагал в
вакууме водоструйника - нагревал, где-то с горошину азида в пробирке, присое-
диненной к насосу. Разложение идет спокойнее, чем на воздухе. Не такая бурная
вспышка. Полученный порошок сразу вспыхивает при сбросе вакуума. Пробовал раз
получить чуть больше порошка бария - нагревал, где-то с полщепотки азида в
3 Брауер Г. (ред) Руководство по препаративной неорганической химии (1954); С.442
4 Багал Л.И. Химия и технология инициирующих взрывчатых веществ. (1975), С. 245
вакууме, после разложения получилось немного порошка бария, впустил в пробир-
ку аргон и затем попробовал высыпать порошок - барий моментально вспыхнул,
как только начал высыпаться из пробирки, - с яркими искрами. А следующая по-
пытка получить еще щепотку порошка бария закончилась громким хлопком, пробир-
ка разлетелась.
Ниже даны фото воспламенение кучки азида бария на бумаге и разложение не-
большого его количества в кварцевом цилиндре.
Для наглядности, после разложения азида бария в кварцевом цилиндре, добавил
туда воду. Черный налет металлического бария моментально исчез. При контакте
с полученным раствором индикаторная бумажка показала сильнощелочную среду (рН
около 13).
Примечания:
1. Вместо перегонки можно использовать ионный обмен. Вначале пропускаем
раствор азида натрия через сильнокислотный катионит в Н+-форме:
Ыа+(ж) + Ы3~(ж) + RS03"H+(tb) -> HN3 (ж) + RS03"Na+(TB)
Равновесие этого процесса сильно смещено в сторону образования азотистово-
дородной кислоты, которая по силе близка к уксусной. Возможно, не потребуется
даже ионообменной колонки. Далее раствор HN3 нейтрализуем карбонатом или гид-
роксидом бария. Водные растворы HN3 умеренных концентраций относительно безо-
пасны. Следует только помнить о ее высокой летучести и токсичности.
Получение чистых
щелочных металлов
из их азидов
Свойство азидов распадаться при нагревании можно использовать для получения
чистейшего азота. Зурман и Клюзиус использовали это свойство азидов для полу-
чения чистейших щелочных металлов - натрия, калия, рубидия и цезия. Литий они
не получали, так как опыты производились в стеклянном приборе (натрий и калий
в приборе из иенского стекла, рубидий и цезий - из кварцевого, литий же, тем-
пература разложения которого ниже своей температуры плавления, действовал на
это стекло). Опыты разложения азидов производились в высоком вакууме, резуль-
таты которых следующие:
| Азид
Температура плавления, °С
Температура начала разложения,
|Выход металла, %
°С
NaN3
275
100
KN3
343
355
80
RbN3
330
395
60
CsN3
326
390
90
Азид натрия разлагается при температуре ниже своей температуры плавления.
По окончании разложения азидов выделившийся металл перегоняли и собирали в
соответствующем приемнике. Как видно из приведенных данных, распад азидов на
металл и азот не идет количественно, в особенности при опытах с рубидием по-
лучается значительный остаток. Остаток от разложения азида рубидия, кроме си-
ликата и неразложившегося азида, содержал 80% нитрида рубидия, остаток от це-
зия - 70% нитрида цезия. Тот факт, что с увеличением относительной атомной
массы металла (до цезия) выход металла уменьшается, объясняется тем, что
прочность щелочных азидов с увеличением атомной массы металла возрастает, а
нитридов падает.
Можно получать небольшие количества калия, рубидия и цезия разложением их
солей металлическим барием, полученным из азида бария. Для этого каплю рас-
твора азида бария и данной соли помещают в стеклянную трубку, быстро выпари-
вают досуха и при легком нагревании в высоком вакууме разлагают азид бария на
металл и азот. Во время нагревания азот откачивают насосом. После того как
азид разложился и выделившийся барий вытеснил металл взятой соли, стеклянную
трубку отделяют от насоса; затем, нагревая выделившийся металл, перегоняют
его в приемник. Для получения цезия берут каплю раствора хлористого цезия с
азидом бария (1.3 г CsCl и 5 мл 16%-ного раствора Ba(N3)2, и выпаривают ее
при обыкновенной температуре (во избежание гидролиза). При медленном нагрева-
нии азид бария начинает разлагаться при температуре 100°С. Выделившийся ме-
таллический барий вытесняет цезий из его соединения (при 250°С) и при 350°С
реакция кончается.
Подобным образом можно получить металлический калий и рубидий. Для натрия
этот способ не удобен, так как натрий перегоняется при значительно более вы-
сокой температуре.
Этот способ удобнее для получения металлического цезия и рубидия, чем непо-
средственное разложение их азидов, так как процесс идет при значительно более
низкой температуре.
Электроника
РЕГУЛИРОВАНИЕ ТЕМПЕРАТУРЫ С AVR-USB-MEGA16
Кухтецкий С.
Введение
В этой статье я хочу рассказать о двух небольших разработках, выполненных
недавно в лаборатории проблем материаловедения Института химии и химической
технологии СО РАН в Красноярске (www.icct.ru). Буду рад, если статья поможет
сэкономить время и деньги кому-нибудь из моих коллег, решающих аналогичные
проблемы.
Обе конструкции связаны с измерением и регулированием температурных режимов
для лабораторных установок. В их основе лежит плата AVR-USB-MEGA16, которая
выполняет следующие функции:
1. Программная реализация низкоскоростного USB для связи с ПК.
2. Аппаратная генерация сигналов ШИМ (Широтно-Импульсная Модуляция) для ре-
гулирования мощности нагревателей.
3. Программная реализация шины 1-Wire для обслуживания температурных датчи-
ков DS18B20.
4. Аналого-цифровое преобразование сигналов с термопар.
Firmware в плате AVR-USB-MEGA16 спроектировано таким образом, что управле-
ние всеми необходимыми ресурсами микроконтроллера (инициализация портов, тай-
меров, ШИМ и т. п.) происходит со стороны хоста через класс-обертку АТМеда16.
Поэтому единственное firmware подходит для всех проектов ПО хоста, опублико-
ванных в статье.
Все проекты ПО хоста разработаны с использованием свободно доступной на
сайте Microsoft среды разработки - Visual Studio 2008 Express Edition (подой-
дет также любая среда Visual Studio более свежей версии). Для работы с USB
используется библиотека libusb-win32. Для построения графиков используется
бесплатная библиотека zedGraph. Все необходимые комментарии находятся в ис-
ходных файлах. Проекты и firmware, описываемые в статье, можно скачать по
ссылке в конце статьи.
Устройства (или их фрагменты), представленные в данной статье, могут ис-
пользоваться не только в физико-химической лаборатории, но и в быту. Напри-
мер, системы типа «умный дом» - регулирование температуры в помещениях, недо-
рогая реализация «хитрых» температурных режимов кухонной печи или духовки,
водонагреватели и т.п. Другие примеры - моделирование естественных темпера-
турных режимов для обитателей аквариумов или растений в теплицах.
Прежде чем перейти к описанию устройств, необходимо сделать несколько пред-
варительных замечаний.
1. При выборе технических решений я исходил из того, что устройства будут
работать в условиях обычной исследовательской лаборатории, то есть без
мощных промышленных наводок, агрессивных сред и жестких требований к
надежности.
2. Данные устройства недороги, не содержат дефицитных компонентов и должны
были быть изготовлены в кратчайшие сроки.
3. И последнее. Я, естественно, не считаю, что описываемые ниже решения
являются самыми удачными. Поэтому буду признателен за замечания и сове-
ты, улучшающие или удешевляющие представленные конструкции.
Макетная плата
AVR-USB-MEGA16
Макетная плата AVR-USB-MEGA16 предназначена для быстрой разработки низко-
скоростных (low-speed) устройств USB на микроконтроллере ATmegal6 (или
ATmega32. Сейчас на готовые макетные платы устанавливаются микроконтроллеры
ATmega32A, но если Вы купили пустую плату, то можете установить любой микро-
контроллер - или ATmegal6, или ATmega32A, цоколевка в корпусе TQFP44 у них
одинаковая), при этом протокол USB реализован программно, без использования
дополнительных специализированных чипов. Это решение хорошо подходит для про-
ектирования таких периферийных устройств для компьютера, которые не требуют
высоких скоростей обмена по шине USB (подключение датчиков, устройств ввода,
специализированных программаторов для чипов). Программная реализация протоко-
ла USB значительно упрощает принципиальную схему и снижает стоимость устрой-
ства в целом. Новичок в протоколе USB может легко спроектировать свое устрой-
ство USB и программу компьютера (ПО хоста) для него, поскольку имеются про-
стые примеры работающих устройств (USB HID - управление портами, передача
данных, есть даже пример мыши) с подробными комментариями на русском языке.
С июля 2010 года макетная плата AVR-USB-MEGA16 поставляется в новой модифи-
кации - с микроконтроллером ATmega32 и прошитым загрузчиком кода по USB -
usbasploader. Это позволяет начинающим программистам загружать в макетную
плату программу без использования программатора. Все, что Вам нужно - только
макетная плата и подключение по USB к компьютеру. Загрузчик usbasploader с
исходниками, простая инструкция по использованию доступна по ссылке ниже.
Для варианта макетной платы с микроконтроллером ATmegal6 лучше подойдет
другой загрузчик - bootloadHID. Загрузчик bootloadHID с исходниками можно
скачать по ссылке в конце статьи, там же есть ссылка на статью с описанием
работы загрузчика bootloadHID.
Значения фьюзов по умолчанию, которые прошиты в платы - LOW FUSE BYTE:
OxCF, HIGH FUSE BYTE: 0x98, LOCKOPT BYTE: OxEF.
Краткое описание основных особенностей платы:
Имеется макетное поле 8 х 11 с шагом между отверстиями 2.54 мм, разъем
MINI USB, индикационный светодиод (используется в демонстрационных про-
граммах, поставляемых с платой), микроконтроллер ATmega32A в корпусе
TQFP44, тактовая частота 12 МГц (или 16 МГц, в зависимости от того, какой
кварц используется).
Размеры платы с макетным полем 64.8 х 30.7 мм, без макетного поля 45.4 х
30.7 мм (для уменьшения размеров макетное поле можно отрезать). Толщина
платы вместе с монтажом 11.5 мм (определяется самыми высокими элементами
на плате - ISP и JTAG коннекторами, они выступают над поверхностью ТОР
платы на 9 мм). USB-коннектор выступает за край платы на 2 мм.
Программирование микроконтроллера возможно прямо на плате через стандарт-
ный (цоколевка Atmel) 6-контактный разъем U1 для ISP-программатора. Через
этот же коннектор возможна отладка через интерфейс debugWIRE (с помощью
аппаратного отладчика/программатор JTAGICE mkll или AVR Dragon).
Для программирования и отладки программы микроконтроллера имеется 10-
контактный JTAG-коннектор U3 (цоколевка Atmel, может использоваться аппа-
ратный отладчик/программатор JTAGICE mkll или AVR Dragon).
Из аппаратных ресурсов микроконтроллера для реализации протокола USB ис-
пользуется только прерывание INTO.
Из ресурсов памяти программ для простых примеров используется 1464..2090
байт (зависит от типа устройства, опций оптимизации и версии компилято-
ра) , что составляет не более 13% памяти программ ATmegal6. Утилизация
времени процессора зависит от интенсивности потока данных через интерфейс
USB (если он используется).
Питание платы осуществляется от 5 вольт шины USB.
8. Из 32 линий ввода/вывода ATmegal6 занято 10 (2 - под сигналы USB, 1 для
светодиода, 3 для программатора ISP, 4 для подключения JTAG-эмулятора) ,
свободно для нужд пользователя 22 (порты микроконтроллера выведены на
двухрядную линейку контактов).
ADC1
ADC3
ADC5
ADC7
AIN0/INT2
SS
SDA
T0SC2
TXD
0С1А
ОС2
РА1 |
раз]
РА5|
РА7]
"PB2J
PB4J
РС11
PC7J
"pdTj
PD5J
Гро71
ЕЯ
РЗ
®
о
t3
Т9
0
9
0
0
о
Q
О
о
Ч> О!
Ф О
[РАО
[РА2
[РА4
[РА6~
tef
ГрвГ
[РС6~
[PDO
Гррз"
IPD6"
ADC0
ADC2
ADC4
ADC6
Т1
AIN1/OC0
SCL
TOSC1
RXD
INT1
ICP1
"1У*
fXr
Порты микроконтроллера ATmega32A, не выведенные на контакты Р1..Р22, пере-
числены в таблице:
Порт
РВО
РВ5
РВ6
РВ7
РС2
РСЗ
РС4
РС5
PD2
PD4
Назначение
LED
MOSI,
ISP U1 выв. 4,
ножка 1 ATmega32A
MI SO,
ISP Ul выв. 1,
ножка 2 ATmega32A
SCK,
ISP Ul выв. 3Л
ножка 3 ATmega32A
тек,
JTAG U3 выв. 1,
ножка 21 ATmega32A
TMS,
JTAG U3 выв. 5,
ножка 22 ATmega32A
TDO,
JTAG U3 выв. 3,
ножка 23 ATmega32A
TDI,
JTAG U3 выв. 9,
ножка 24 ATmega32A
D+ USB,
ножка 11 ATmega32A
D- USB, ножка 13
ATmega32A
Примечание
Индикационный светодиод. Можно использовать в
программе пользователя.
Ножка РВ5 используется при включении питания как
вход для определения условия активации бутлоадера
- на РВ5 лог. 0 (установлена перемычка на контак-
ты 4 и 6 коннектора ISP U1), то USB бутлоадер за-
пускается , если лог. 1, то запускается программа
пользователя.
Можно использовать в программе пользователя как
порт ввода/вывода, или в составе аппаратуры SPI.
Фьюзы установлены таким образом, что эти ножки
используются исключительно как JTAG. Чтобы задей-
ствовать их как порты ввода/вывода, нужно пере-
программировать фьюз JTAGEN (установить его в 1).
Эти выводы микроконтроллера задействованы исклю-
чительно для сигналов данных интерфейса USB.
Все порты микроконтроллера ATmega32A могут работать не только как простые
ножки ввода вывода GPIO. Они также могут нести дополнительные функции, привя-
занные к богатой внутренней аппаратуре ядра AVR. В таблице ниже представлено
краткое описание этих функций (полное описание см. в даташите на микрокон-
троллер ATmega32A):
Контакт
платы
Р1
Р2
РЗ
Р4
Р5
Р6
Р7
Р8
Р9
Р10
Р11
Р12
Р13
Р14
Р15
Р16
Р17
Р18
Р19
Имя
порта
РАО
РА1
РА2
РАЗ
РА4
РА5
РА6
РА7
РВ1
РВ2
РВЗ
РВ4
РСО
РС1
PC 6
РС7
PD0
PD1
PD3
Описание возможностей
ADC0 - эта ножка может работать как входной канал 0 АЦП.
Каналы ADC1..ADC7 несут аналогичную функцию.
ADC1 - входной канал 1 АЦП.
ADC2 - входной канал 2 АЦП.
ADC3 - входной канал 3 АЦП.
ADC4 - входной канал 4 АЦП.
ADC5 - входной канал 5 АЦП.
ADC6 - входной канал 6 АЦП.
ADC7 - входной канал 7 АЦП.
Т1 - эта ножка может работать как тактовый вход для тайме-
ра/счетчика 1 (Timer/Counterl External Counter Input).
AINO, INT2. Эта ножка может выполнять две дополнительные
функции. AIN0 - положительный вход аналогового компаратора
(Analog Comparator Positive Input). INT2 - вход для внешне-
го прерывания 2 (External Interrupt 2 Input).
AIN1, ОСО. Эта ножка может выполнять также две дополнитель-
ные функции. AIN0 - отрицательный вход аналогового компара-
тора (Analog Comparator Negative Input). ОСО - выход сигна-
ла события совпадения таймера/счетчика 0 (Timer/Counter0
Output Compare Match Output).
^SS, этот вывод может работать как аппаратная выборка внеш-
них подчиненных устройств, подключенных к интерфейсу SPI
(SPI Slave Select Input).
SCL, это сигнал тактов для внешнего подчиненного устройства
шины I2C/TWI (Two-wire Serial Bus Clock Line).
SDA, это двунаправленный сигнал данных для внешнего подчи-
ненного устройства шины I2C/TWI(Two-wire Serial Bus Data
Input/Output Line).
T0SC1, вход для подключения резонатора для дополнительного
генератора (Timer Oscillator Pin 1). Если ножка использует-
ся в режиме T0SC1, то этот вывод работает как вход внутрен-
него инвертирующего усилителя (сюда подключают кварцевый
или керамический резонатор).
T0SC2, выход для подключения резонатора для дополнительного
генератора (Timer Oscillator Pin 2). Если ножка использует-
ся в режиме T0SC2, то этот вывод работает как выход внут-
реннего усилителя (сюда подключают кварцевый или керамиче-
ский резонатор).
RXD, вход последовательного порта UART (USART Input Pin) .
Обычно используется как порт ввода данных от внешних уст-
ройств, или для отладки.
TXD, выход последовательного порта UART (USART Output Pin).
Обычно используется для отладки, или как как порт вывода
данных для внешних устройств.
INT1 - вход для внешнего прерывания 1 (External Interrupt l
Р20
Р21
Р22
LED
PD5
PD6
PD7
РВО
Input).
OC1A - сигнал события совпадения А таймера 1
(Timer/Counterl Output Compare A Match Output).
ICP1, вход для захвата внешних импульсов (Timer/Counterl
Input Capture Pin). Может использоваться для измерения дли-
тельностей сигнала с помощью таймера 1.
0С2 - сигнал события совпадения таймера 2 (Timer/Counter2
Output Compare Match Output).
TO, XCK. К этой ножке на макетной плате подключен светоди-
од. Ножка могла бы использоваться как ТО - вход тактового
сигнала для таймера 0 (Timer/Counter0 External Counter
Input) , или как XCK - вход тактов для порта USART (USART
External Clock Input/Output).
В таблице не показаны порты ATmega32A, задействованные под интерфейсы JTAG
и ISP. Пользоваться этими портами как GPIO нельзя, если не перепрограммиро-
вать фьюзы микроконтроллера.
Сигналы совпадения таймера ОСО, 0С2, 0С1А, 0С1В могут использоваться для
генерации постоянного аналогового уровня и звуковых сигналов с помощью ШИМ
(PWM). Сигнал совпадения выдается, когда содержимое счетчика таймера совпало
с предопределенным заранее значением.
Для ATmegal6 (или ATmega32) используется пакет V-USB (старое название AVR-
USB), разработанный компанией OBJECTIVE DEVELOPMENT Software GmbH. Пакет рас-
пространяется по лицензии GPL (см. ссылку в конце статьи).
Для компьютера (назовем его для краткости хост, как предлагает OBJECTIVE
DEVELOPMENT) используется библиотека l±busb-w±n32 для операционной системы
Windows (2000, 2003, ХР) и libusb для операционных систем семейства *nix (Mac
OS, Linux и т. д.). Библиотека также поставляется по лицензии GPL (см. ссыл-
ку) .
Примеры программ для ATmegal6 - USB-устройство пользовательского класса,
класса HID, HID-мышь (для HID-устройств USB не нужны драйвера в операционных
системах Windows), см. папку examples пакета V-USB. Программное обеспечение
предназначено для компиляции с помощью дсс, есть также порт на систему IAR
Embedded Workbench for Atmel AVR (заголовочный файл) .
Примеры программ для компьютера (ПО хоста) - управляющие программы уст-
ройств USB, см. папку examples пакета V-USB. Программное обеспечение предна-
значено для компиляции с помощью дсс (и под Windows, и под *nix).
Плата поставляется с тестовой прошивкой, реализующей работу устройства HID
(драйвер для такого USB-устройства в Windows 2000 и ХР не требуется). Возмож-
на прошивка платы другим firmware, например Кухтецкого (см. далее), по жела-
нию пользователя.
Прошивать программу (firmware) в память микроконтроллера макетной платы
удобнее всего с помощью программы Khazama (см. ссылку), через интерфейс USB.
Не нужен никакой программатор, нужен только компьютер с установленным про-
граммным обеспечением (Khazama и драйвер программатора USBasp). Это возможно
благодаря тому, что в память микроконтроллера ATmega32A, установленного на
макетной плате AVR-USB-MEGA16, записан бутлоадер, эмулирующий протокол
USBasp.
Для программирования больше всего подходит Khazama версии vl.6.2, так как
она наиболее совместима с бутлоадером USBasp. Бутлоадер позволяет только пе-
резаписать память программ FLASH (фьюзы перезаписать нельзя), причем это мож-
но делать практически неограниченное количество раз. Для работы с бутлоадером
в операционной системе Windows необходимо установить драйвер программатора
USBasp. Драйвер есть на сайте автора программатора USBasp (см. ссылку) . Про-
цесс прошивки прост - установите перемычку, активирующую бутлоадер, подключи-
те макетную плату AVR-USB-MEGA16 к компьютеру, запустите программу Khazama,
выберите микроконтроллер AVR ATMEGA32, через меню File -> Load FLASH file to
Buffer загрузите прошивку firmware в НЕХ-формате, и нажмите кнопку Auto
Program. Через несколько секунд программа будет записана в память микрокон-
троллера платы AVR-USB-MEGA16. Теперь можно снять перемычку, и использовать
плату уже с новой программой.
*& khazama AVR Programmer
аЩ
File
F
View Command
E^ I ®1 mi
FO EO
Help
& a I г а •*
AVR
ATMEGA32
Auto Program
G
Writing FLASH...
В принципе программа Khazama 1.6.2 портабельна, то есть она не требует ус-
тановки, достаточно сделать копию папки уже установленной программы. Вы може-
те так и поступить, и скачать уже установленную программу вместе с драйвером
в архиве. Распакуйте из архива папку Khazamal62 в любое место на диске (на-
пример, прямо в корень С: или в папку Program Files), создайте ярлычок для
исполняемого файла Khazama AVR Programmer.exe, и установка на этом завершена.
Кроме того, плату AVR-USB-MEGA16 можно прошивать стандартными ISP и JTAG
программаторами (см. ссылку) , для этого имеются коннекторы ISP U1 и JTAG U3
соответственно. Через эти коннекторы можно не только прошивать firmware в па-
мять FLASH, можно также работать с памятью ЕЕPROM и управлять значением пере-
мычек (фьюзов) микроконтроллера ATmega32A. На практике это обычно не требует-
ся.
Устройства
Первая разработка - программируемая водяная баня. Водяная баня - это просто
водяной термостат, но в данной задаче температура термостата должна изменять-
ся по некой задаваемой программе и иногда - весьма сложным образом. Мощность
- до 1 кВт. Вторая разработка - печь для исследования реакций в сверхкритиче-
ских флюидах. Температура - от 200 С до 400 С, но выходы на режимы и дальней-
шее поведение температуры должно было регулироваться по определенным зако-
нам, зависящим от процесса. Мощность - до 3 кВт.
По сути, проблема несложная - обычный температурный регулятор с компьютер-
ным управлением. Различаются только датчики. В первом случае (водяная баня)
решение очевидно - недорогие датчики DS18B20. В этом случае аппаратная реали-
зации регулятора становится тривиальной задачей. Во втором случае (печь) я
решил использовать термопары для измерения температуры в печи и те же датчики
DS18B20 для измерения температуры окружающей среды (и холодного спая термопа-
ры) . Пара медь-константан вполне подходит для этого диапазона температур. Си-
ловые блоки для регулирования мощности нагревателя различаются только маркой
симисторов и размерами радиаторов для них.
Процессы медленные (минуты, десятки минут). Поэтому никаких особых требова-
ний к скорости электроники нет. Сам регулятор можно было бы реализовать на
каком-нибудь несложном автономном микроконтроллере. Но в этом случае возника-
ет непростая проблема пользовательского (приборного) интерфейса для програм-
мирования и протоколирования температурных режимов. Лучшее решение для таких
вещей - все-таки персональный компьютер. Поэтому оптимальный вариант стенда
для обеих задач мне представился таким (рис. 1).
/Т\
Датчик
температуры
окружающей
среды
\
Датчик
температуры
термостата
/7\
Сеть 220 ЬУ
Нагреватель
Рис. 1. Блок-схема регулятора
На долю персонального компьютера приходятся интерфейсные, сервисные функции
и высокоуровневые функции управления температурой. На долю микроконтроллера
платы AVR-USB-MEGA16 - низкоуровневые функции, перечисленные во введении:
ШИМ, 1-Wire, АЦП и USB.
Начнем с силового блока.
Нагреватели питаются от сети переменного тока. Поэтому естественное решение
для управления нагревом - фазовая регулировка мощности. Несложных схем тири-
сторных регуляторов в Сети много. Однако, можно еще упростить решение, если
учесть инерционность нагревателя как нагрузки. В этом случае можно перейти к
режиму регулирования мощности по количеству целых полупериодов, пропущенных в
нагрузку. Для управления яркостью лампочек освещения (диммеров) это не пой-
дет, так как они будут сильно мигать, но для печек или водонагревателей - в
самый раз. Единственная задача, возникающая при конструировании таких регуля-
торов, - синхронизация моментов отпирания симисторов или тиристоров с нулем
сетевого напряжения. Можно было бы нагрузить на эту задачу микроконтроллер
платы AVR-USB-MEGA16, но более изящное решение - использовать оптосимисторы с
детекторами перехода через ноль (Zero Crossing). Например, МОС3061-МОС3063.
Этот вариант и был положен в основу силового модуля.
Схема силового модуля, взята непосредственно из datasheet на опторазвязки
МОС3061-МОС3063 без изменений. Она приведена на рис. 2.
Токоограничивающий резистор Rin = 330 Ом для выбранной мною микросхемы
МОС3061. Симистор - ВТ137-600 для бани, ВТ139-800 - для печки. Максимальный
ток этого первого симистора в открытом состоянии - 8 А, второго - 16 А, так
что моих этих задачи хватит с запасом. При подаче "0" на вход Vin, симистор
откроется в ближайший момент прохождения нуля и нагрузка (нагреватель) будет
подключена к сети. При подаче ЛЛ1" - закроется и нагрузка от сети отключится.
о нот
240 Vac
001
i~| LOAD |~Q NEUTRAL
Рис. 2. Схема силового модуля
На рис. 3 представлена конструкция силового модуля для водяной бани. Без
радиатора симистор может работать на нагрузку 100-150 Вт.
/ .-
: J
Рис. 3. Конструкция силового модуля
Проверим работоспособность силового модуля самым простым способом. Подадим
на Vcc (рис. 2) сигнал от генератора прямоугольных импульсов напряжением око-
ло 5 В, Vin - землю. В данной конструкции резистор Rin будет размещен на пла-
те AVR-USB-MEGA16, поэтому на плате силового модуля разъем подключении непо-
средственно к ножке 1 микросхемы МОС3061. Следовательно, сигнал от генератора
нужно подать на разъем через резистор 300-330 ом. В качестве нагрузки подклю-
чим лампочку 220 В мощностью до 100 Вт. Мне подвернулась под руку лампочка на
75 Вт. Частоту следования импульсов установим равную 1 Гц. Изменяя длитель-
ность импульсов (от 0 до 1 сек) мы можем менять длительность вспышек лампочки
от нуля до постоянного свечения. На рис. 4 показан процесс такого испытания.
В качестве генератора импульсов я использовал генератор, имеющийся в USB-
осциллографе PV6501 (светлая коробочка в правом верхнем углу снимка).
Силовой блок успешно прошел испытания - идем дальше. Для подключения сило-
вого модуля к плате AVR-USB-MEGA16 нужно выполнить маленькую модификацию пла-
ты.
Рис. 4. Проверяем силовой модуль
Первая модификация платы AVR-USB-MEGA16 заключается во впаивании небольшого
разъема (розетка на 2 гнезда) и резистора на 330 Ом. Вид модифицированной
платы представлен на рис. 5.
Рис. 5. Модернизированная плата. Фрагмент для управления силовым
модулем выделен красным.
Схема подключения разъема показана на рис. 6. Эта и следующие модификации
отмечены красным цветом. Данная модификация - правая на схеме сверху.
Усилитель
термопары
2 1 у^С VCC
1-Wire
Управление
AVR-USB-MEGA16
http://microsfn.ru/content/view/665/44/
0.22 uF
Рис. 6. Схема изменений и дополнений платы AVR-USB-MEGA16 (отме-
чено красным).
Разъем лучше сразу подключить к контакту Р20 платы AVR-USB-MEGA16 (PD5 мик-
роконтроллера АТМеда16), т.к. именно с этого выхода мы впоследствии сможем
взять сигнал аппаратного ШИМ.
Для проверки работы силового модуля от платы AVR-USB-MEGA16 напишем про-
стейшее приложение, позволяющее включать или выключать лампочку. Программа
называется Bulb. Проект приложения хоста для Visual Studio 2008 Express
Edition находится в архиве «01 Управляем лампочкой по USB.zip»
(ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar) . Firmware для всех
проектов этой статьи одно и то же и находится в архиве «00 Firmware.zip»
(ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar) . Hex-файл в этом ар-
хиве - прошивка для микроконтроллера платы AVR-USB-MEGA16. Прошиваем микро-
контроллер. Подключаем к плате силовой модуль (с той же лампочкой на 75 Вт,
что и в предыдущем эксперименте). Запускаем приложение хоста. Нажимая кнопку
«Вкл/Выкл» в этом приложении мы можем включать и выключать лампочку через USB
(см. рис. 7). Параллельно на плате AVR-USB-MEGA16 загорается и гаснет свето-
диод.
Рис. 7. Управление лампочкой через USB
Все работает. Силовая часть готова для построения простейшего позиционного
(релейного) терморегулятора. Но перед этим нам нужно научиться измерять тем-
пературу. К этому и приступим.
Следующий этап разработки - очередная (вторая) модификация платы, необходи-
мая для реализации шины 1-Wire. Она позволит нам измерять температуру при по-
мощи недорогих датчиков фирмы Dallas Semiconductor - DS18B20. DS18B20 - это,
по сути, готовый цифровой термометр с разрешением до 12 разрядов и способный
обмениваться данными по шине 1-Wire. Рабочий диапазон температур от -55 С до
+125 С. Время оцифровки температуры для 12 разрядов около 750 мс.
В шине 1-Wire всего один сигнальный провод. Его нужно «подтянуть» к +5В че-
рез резистор 4.7 кОм. Еще один провод - земля. В принципе, устройства, рабо-
тающие на шине 1-Wire, могут использовать паразитное питание от сигнального
провода, но в данной разработке мы используем отдельный провод для питания
датчиков. Таким образом, модификация платы заключается в установке 6-
гнездовой розетки (мы планируем использовать два датчика - по три гнезда на
датчик) и подтягивающего резистора. На схеме (рис. 6) эта модификация отобра-
жена в центре сверху. Сигнальная линия шины 1-Wire подключена к разряду 1
порта В (РВ1). На рис. 8 представлен вид платы. Красным выделен фрагмент для
работы с 1-Wire.
Рис. 8. Реализация 1-Wire для двух датчиков.
Интерфейс 1-Wire достаточно хорошо описан в Сети (в том числе и программная
реализация на микроконтроллерах AVR). Соответствующие фрагменты кода подробно
прокомментированы в исходных файлах программного обеспечения firmware (см.
файл «main, с» в архиве «00 Firmware.zip», 2017-05-а1 .гаг) . Поэтому перейдем к
работе с конкретными устройствами 1-Wire - температурными датчиками DS18B20.
Если низкоуровневая программная реализация шины 1-Wire выполнена на микро-
контроллере платы AVR-USB-MEGA16, то работа с датчиками (DS18B20) реализована
в приложении хоста. Во втором архиве (файл «02 Работаем с датчиками темпера-
туры . zip», ftp: //homelab. homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-05-al. rar) находится
пример программного обеспечения хоста (программа TempTest), обслуживающего
несколько датчиков (до 16 в данном примере, но может быть и другое - просто
константу DMAX в firmware я установил равную 16) . Все термодатчики подключа-
ются параллельно (у нас их будет максимум два), см. рис. 6.
Логика работы приложения следующая (см. файл Forml.cs). После запуска при-
ложения и инициализации USB, запускается таймер timerlsec (в конце метода
Forml_Load()). Каждую секунду этот таймер генерирует событие, которое обраба-
тывается в методе timer1sec_Tick() . В этом методе сначала определяется коли-
чество датчиков, подключенных к шине 1-Wire. Если на шине есть датчики, то
всем им посылается команда начать оцифровать температуру. Время преобразова-
ния не превышает 750 мс. Поэтому после команды «начать преобразование» запус-
кается второй таймер timer750ms. Через 750 мс этот таймер генерирует событие,
при котором вызывается метод timer750ms_Tick(). В этом методе таймер
timer75Oms выключается и далее в цикле опрашиваются все датчики, подключен-
ные к шине. Полученный двухбайтовый код температуры преобразуется в десятич-
ное число со знаком и выводится на экран. Программа отслеживает наличие дат-
чиков в каждом цикле. Поэтому датчики можно подключать и отключать в любой
момент. Скриншот работающей программы показан на рис. 9. Первый датчик я по-
ложил на настольную лампу сверху, а второй показывает температуру в комнате.
I TempTest
N- датчика
^jnj^j
ID
Темпра, *C
1
2
40104 92140100168
4022577140100101
74.69
26.44
U
d
Рис. 9. Пример работы с несколькими датчиками.
Итак, измерять температуру и вводить в компьютер информацию с датчиков мы
умеем, включать и выключать нагреватель из компьютера - тоже. Можно собрать
стенд, моделирующий работу водяной бани и поэкспериментировать с первой про-
стейшей моделью регулятора.
Собираем экспериментальный стенд - модель водяной бани. Общий вид стенда
представлен на рис. 10.
Рис. 10. Стенд для отработки алгоритмов температурного регулятора
Мощность нагревателя составляет около 400 Вт, поэтому симистор силового
блока нужно прикрепить к радиатору. Термометр термостата, представляет собой
датчик DS18B20, помещенный в узкую пробирку с тонкими стенками, заполненную
трансформаторным маслом для улучшения контакта с водой термостата. Второй
датчик, измеряющий температуру окружающей среды, воткнут непосредственно в
разъем шины 1-Wire на плате AVR-USB-MEGA16. Правильнее было бы поместить его
где-нибудь вблизи наружной стенки термостата, но для данных тестов это не так
существенно.
Управление
Рассмотрим простейший алгоритм регулирования температуры, который называет-
ся позиционным или релейным. Суть этого алгоритма проста. Если текущая темпе-
ратура термостата меньше заданной величины (она называется «уставка»), то на-
греватель включается (естественно, на полную мощность). Если температура
сравнялась или превысила уставку - нагреватель сразу же выключается. В архиве
«03 Простейший регулятор . zip» (ftp: //homelab .homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-
05-al.rar) представлен проект приложения, реализующего этот алгоритм.
Пример работы приложения показан на рис. 11. Температурный режим водяной
бани запрограммирован следующим образом. Температура бани должна быть поднята
до 80 С с шагом 20 С. На каждом шаге - прогрев в течении 20 мин. После про-
грева на максимальной температуре - естественное охлаждение до 50 С и поддер-
жание температуры на этом уровне до конца эксперимента. На графике по гори-
зонтали отложено время с начала процесса в минутах, по вертикали - температу-
ра термостата в °С.
ThermoSimple - позиционный регулятор
^Jnj2<J
Сохранить
Уставка | 50.0 ^j *c
Термостат
Время, мин
Время процесса = 103.36 мин; Окр. среда ТО = 22.69°С; Термостат Т1 = 51.13°С; err = -1.13
Рис. 11. Работа бани с позиционным регулятором
Видно, что результат работы простейшего регулятора трудно назвать удовле-
творительным. Видны заметные колебания температуры около точек равновесия,
есть серьезные выбросы температуры (почти на 5 С) после фронтов нагрева.
Причина плохой работы релейных регуляторов известна и довольно очевидна -
тепловая инерция нагревателя. Действительно, как только температура термоста-
та станет равна уставке, нагреватель выключится. Но, нагревателя имеет нену-
левую теплоемкость, а его температура несколько выше температуры воды (иначе
он просто не будет греть воду). Поэтому нагреватель какое-то время продолжает
отдавать тепло в воду, несмотря на то, что он уже отключен от сети. И наобо-
рот . Если температура воды станет меньше заданной - реле включает нагрева-
тель . Но его температура уже сравнялась с температурой окружающей воды. По-
этому должно пройти некоторое время, пока температура нагревателя станет выше
температуры воды и он начнет отдавать ей тепло.
Есть различные варианты исправления ситуации. Можно уменьшать инерцию на-
гревателя, вводить более сложные критерии включения/выключения регуляторов.
Но все равно, радикально улучшить работу регулятора таким способом не удает-
ся. Можно уменьшить мощность нагревателя, но тогда увеличится время выхода
термостата на заданный режим и тоже полностью удалить колебания не удается.
Один из наиболее действенных способов добиться цели - изменять мощность на-
гревателя в процессе регулирования температуры. В частности, линейно умень-
шать ее при приближении температуры к заданному значению, то есть мощность
нагревателя устанавливается пропорциональной разнице текущей температуры тер-
мостата и уставки. Поэтому такой регулятор называется «пропорциональным регу-
лятором» . Он действительно позволяет резко улучшить ситуацию. Но, прежде чем
приступить к исследованию такого регулятора мы должны научиться плавно регу-
лировать мощность нагрева. Для этого делаем ШИМ.
ШИМ означает широтно-импульсную модуляцию (по-английски PWM - Pulse-Width
Modulation). ШИМ сигнал - это прямоугольные импульсы, следующие с некоторой
частотой, но длительность (т. е. ширину) этих импульсов мы можем изменять по
нужному нам закону.
Силовой модуль в нашей системе управляется дискретно. Симистор закрыт, ко-
гда на вход модуля подается «1» (+5В) и открыт, когда «О», причем момент от-
крытия симистора «привязан» к моменту прохождения питающего напряжения через
О. Поэтому, если мы возьмем достаточно длительный период повторения открываю-
щих импульсов (например, 1 сек) и будем изменять их длительность, то мы будем
регулировать количество пропущенных к нагрузке полуволн питающего напряжения,
то есть регулировать среднюю мощность, поступающую в нагрузку.
Например, при периоде 1 сек, мы сможем регулировать мощность с точностью 1%
(в секунде как раз 100 полупериодов сети переменного тока 50 Гц) . Как только
длительность открывающего импульса станет больше 0.01 сек, каждую секунду в
нагрузку будет подаваться 1 полупериод питающего напряжения и нагреватель бу-
дет работать с 1% мощностью от номинала. Как только ширина импульса превысит
0.02 сек, то к нагрузке будут проходить два полупериода каждую секунду и мощ-
ность возрастет до 2% от номинала и т.д. Когда длительность импульсов сравня-
ется с периодом их следования, все 100 полупериодов будут поступать в нагруз-
ку каждую секунду, и, следовательно, нагреватель будет работать с полной мощ-
ностью . Вот так все просто.
Реализовать ШИМ можно несколькими способами. Можно реализовать программно
на микроконтроллере или на ПК. Но в этом случае мы можем столкнуться со сбоя-
ми в работе ШИМ, особенно при малых или больших скважностях импульсов. Это
связано с тем, что и микроконтроллер и ПК должен выполнять еще некоторые
функции (обмениваться данными по USB, осуществлять их преобразование, вывод
на экран и т.д.) и они могут не успевать обработать все прерывания при корот-
ких интервалах.
К счастью, в микроконтроллере АТМеда16 есть возможность реализовать аппа-
ратный ШИМ с регулируемой частотой следования импульсов и скважностью. Для
исследования этой возможности разработаем небольшое приложение, которое пред-
ставлено в архиве «04 Помигаем лампочкой при помощи ШИМ и USB.zip»
(ftp: //homelab. homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-05-al. rar) . Для генерирования
сигналов ШИМ используется таймер TIMERl микроконтроллера. Его инициализация и
настройка подробно прокомментирована в исходных файлах проекта ПО хоста (файл
«Forml.cs») - это происходит с помощью класса-обертки Atmegal6.
Испытаем наш ШИМ-генератор. К выходу платы AVR-USB-MEGA16, который служит
для подключения силового блока, подключим силовой модуль с лампочкой 75 Вт
(как мы делали в самом начале статьи). А можно и просто воткнуть в этот разъ-
ем светодиод или подключить осциллограф. Запустим приложение PWM.exe из ука-
занного архива. Устанавливая различную величину мощности нагревателя, мы уви-
дим, что лампочка или светодиод мигают с различной длительностью в зависимо-
сти от установленного значения. На рис. 12 представлена осциллограмма ШИМ-
сигнала, полученного с выхода платы AVR-USB-MEGA16 (порт PD5 микроконтролле-
ра) .
Рис. 12. Тестирование аппаратного ШИМ.
Теперь мы можем приступить к созданию и изучению пропорционального регуля-
тора.
Никаких аппаратных изменений по сравнению с позиционным регулятором не по-
требуется. Вся разработка сводится к написанию программы. В архиве «05 Про-
порциональный регулятор . zip» (ftp: //homelab .homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-
05-al.rar) приведен проект приложения хоста для Visual Studio 2008 Express
Edition. Все необходимые комментарии находятся в файле «Forml.cs».
Логика работы приложения следующая. При загрузке формы (метод Forml_Load())
создается объект dev класса АТМеда16. В конструкторе этого класса происходит
инициализация USB. Если с USB все в порядке, происходит инициализация рабочих
переменных и запускается основной таймер программы timerlsec. Этот таймер ге-
нерирует события раз в секунду. В обработчике это события и происходит основ-
ная работа программы. Вернем к методу Forml_Load(). После запуска таймера
timer1sec происходит настройка портов В и D и инициализация таймера Timer1
микроконтроллера АТМеда16 для генерирования ШИМ-сигнала с регулируемой часто-
той и скважностью (управление настраиваемыми ресурсами микроконтроллера под-
держивается firmware и классом-оберткой Atmegal6). В оставшейся части метода
Forml_Load() происходит инициализация библиотеки для построения графиков
zedGraph. По событию Tick таймера timerl вызывается метод timer1sec_Tick() в
котором происходит измерение температуры и установка мощности нагревателя в
зависимости от ситуации.
Измерение температур происходит следующим образом. Вначале определяется ко-
личество датчиков на шине 1-Wire. Если это количество не менее двух, то счи-
тается что первые два датчика участвуют в процессе (первый датчик измеряет
температуру термостата, а второй - окружающей среды). Всем датчикам подается
команда «начать преобразование» и включается таймер на 750 мс. По тику этого
таймера произойдет считывание значений с датчиков и установка значений соот-
ветствующих переменных (см. метод timer750ms_Tick()). Параллельно продолжает-
ся работа метода timer1sec_Tick() - регулирование температуры (по их предыду-
щим значениям, полученным на секунду раньше).
ЕЙ Thermostat - пропорциональный регулятор
^lDj-X]
Сохранить
Уставка | 50.0 ^jj С Зона пропорциональности | 14 0 33 *С Термостат
Время, мин
Время процесса = 102.29 мин; Окр. среда ТО = 24.00°С; Термостат Tl = 49.63°С; err = 0.38; ht = 2%
Рис. 13. Работа бани с пропорциональным регулятором.
Регулирование мощности нагревателя происходит просто. Определяется неувязка
err, равная разности текущей температуры термостата и установленной (устав-
ка) . В зависимости от значения err устанавливается мощность нагревателя. Если
невязка меньше 0, то греть не нужно, мощность устанавливается в 0. Если до
желаемого значения далеко (т. е. невязка больше зоны пропорциональности), то
мощность устанавливается в 100% от номинала. Если же мы находимся в зоне про-
порциональности (т. е. недалеко от уставки), то мощность устанавливается про-
порциональной невязке.
Вот, собственно, и вся логика. Пример работы водяной бани с той же програм-
мой прогрева, как и в случае позиционного регулятора показана на рис. 13. Мы
видим, что никаких колебаний температуры уже нет.
Ширину зоны пропорциональности можно изменять при помощи соответствующего
органа управления в верхней части панели программы. При уменьшении зоны, об-
ратная связь становится «жестче», появятся колебания, характерные для позици-
онного регулятора. При нулевой ширине зоны мы фактически превратим пропорцио-
нальный регулятор в позиционный. При увеличении зоны пропорциональности коле-
бания и выбросы уменьшаются, но расплачиваться за это мы будем все большим и
большим временем установления режимов. Так что оптимальную ширину зоны про-
порциональности нужно подбирать экспериментально в зависимости от конструкции
бани и решаемой задачи. В моем случае это оказалось около 14 С.
Но так ли уж все безоблачно для пропорционального регулятора? Если посмот-
реть внимательно вторую и третью «полочки» (60 С и 80 С на рис. 13) , то мы
видим, что равновесный уровень заметно ниже уставки (соответственно, 60 С и
80 С). На рис. 14 представлен увеличенный фрагмент. Видно, что систематиче-
ская ошибка на уровне 80 С составляет почти полтора градуса.
Ш Thermostat - пропорциональный регулятор
Сохранить I Уставка I 50 О ~Н X Зона пропорциональности I 14Q-H X Термостат
Систематическая ошибка
пропорционального регулятора
ч
-|П|х|
Время процесса « 105.43 мин; Окр. среда ТО - 24.19*С; Термостат Т1 - 49.56*С; err = 0.44; ht = 3%
Рис. 14. Иллюстрация систематической ошибки регулятора.
Причина хорошо известна и кроется в самом принципе работы пропорционального
регулятора - в уменьшении мощности нагревателя при приближении температуры
термостата к заданной. Если температура термостата равна заданной, то мощ-
ность вообще становится равной нулю. Поэтому такая система регулирования в
принципе не способна компенсировать даже незначительные потери тепла в этой
точке. Как видно из рис. 13, этот эффект усиливается с повышением температуры
термостата, так как при этом увеличиваются тепловые потери.
Для устранения этой ошибки пропорционального регулятора обычно используются
более сложные схемы автоматического управления. Одним из наиболее универсаль-
ных является, так называемый, «ПИД-регулятор» или его вариант «ПИ-регулятор».
ПИД означает «Пропорциональный Интегральный Дифференциальный». Интегральная
составляющая регулирующего воздействия пропорциональна суммарной (интеграль-
ной) невязке за определенный промежуток времени. Она как раз и может компен-
сировать ту самую систематическую ошибку чисто пропорционального регулятора.
ПИД-регулятор особенно эффективен, когда возможны непредсказуемые воздействия
на систему (например, случайный отбор горячей воды из водонагревателя).
Однако, в нашем случае все гораздо проще и можно не привлекать «тяжелую ар-
тиллерию» в виде ПИД-регуляторов. Для данной задачи мы можем воспользоваться
более «физическим» методом регулирования, который называется «методом компен-
сации воздействия». В случае водяной бани воздействиями являются тепловые по-
тери через стенки термостата и тепловые эффекты химических реакций, происхо-
дящих в реакторах, погруженных в баню. Первые воздействия вполне предсказуе-
мы. Они пропорциональны разности температур термостата и окружающей среды.
Вклад вторых в лабораторных условиях, часто, можно сделать достаточно малым
за счет увеличения теплоемкости термостата. Таким образом, для компенсации
систематической ошибки пропорционального регулятора нам нужно просто ввести в
регулирующее воздействие новый член, пропорциональный разности температур
термостата и окружающей среды. Для этого мне и нужен был второй датчик темпе-
ратуры. Он как раз измеряет температуру окружающей среды.
НИ Thermo - пропорциональный регулятор с компенсатором потерь
Сохранить
Уставка | 50.0^]* С Зона пропорциональ
ноет и
14.0-
*С Компенсатор ( 0,2 ^Н
А
Термостат
□|х|
■
Время, мин
Время процесса = 102.10 мин; Окр. среда ТО = 22.63°С; Термостат Tl = 50.00°C; err = 0.00; ht = 5%
Рис. 15. Работа пропорционального регулятора с ком-
пенсатором тепловых потерь.
Этот алгоритм был реализован и опробован на этой же модели водяной бани.
Изменения по сравнению с предыдущим кодом минимальные. Модифицированный про-
ект находится в архиве «06 Пропорциональный регулятор с компенсатором по-
терь . zip» (ftp: //homelab.homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-05-al. rar) . Результат
работы на той же программе тепловых режимов показан на рис. 15. Видно, что
систематическая ошибка пропорционального регулятора скомпенсирована при зна-
чении коэффициенте компенсатора 0.2. Уменьшая этот коэффициент до 0 мы полу-
чим чисто пропорциональный регулятор. Поэтому его значение также нужно подби-
рать экспериментально в зависимости от конструкции термостата и мощности на-
гревателя .
Для данной задачи полученного результата вполне достаточно. На этом и оста-
новимся и перейдем ко второй задаче - программированной печи.
Устройства
Для измерения температуры в печи датчики DS18B20 уже не подойдут (они рабо-
тают только до 125 С). Температура печи не должна превышать 400 С. Поэтому
можно использовать низкотемпературные термопары. Поскольку термопара выдает
аналоговый сигнал - необходимо использовать АЦП (аналого-цифровой преобразо-
ватель) . В микроконтроллере АТМеда16 есть 10 разрядный АЦП. Он достаточно бы-
стрый (около 100 мкс на 10 разрядов) и снабжен аналоговым мультиплексором на
8 каналов. Для данной задачи вполне подойдет. Единственная проблема - малая
термо-ЭДС термопары. Например, для пары медь-константан это порядка 40-60
мкВ/градус, то есть при разнице температуры между горячим и холодным спаем
400 градусов, мы имеем ЭДС всего 16-20 мВ. Поэтому перед АЦП необходимо по-
ставить усилитель.
Константам
Медь
Холодный спай
\
Горячий спай
Рис. 16. Готовая термопара для отладочных экспериментов.
Итак, для измерения температуры в печи мы собираемся использовать термопару
медь-константан, которая как раз работает до 400 С. Константан - это сплав
меди с никелем. Поскольку один провод термопары медный мы можем обойтись все-
го двумя спаями, а измерительную цепь включить в разрыв медного провода. Хо-
лодный спай будет расположен на датчике DS18B20, который у нас измерял темпе-
ратуру окружающей среды, а горячий спай - непосредственно в печке. По изме-
ренной ЭДС термопары мы можем определить разность температур горячего и хо-
лодного спая. Поскольку температуру холодного спая мы знаем (датчик DS18B20,
рядом с которым находится холодный спай), то, следовательно, мы будем знать и
абсолютную температуру в печке. Естественно, что термопару мы предварительно
должны откалибровать.
Способов изготовления термопар много. Описания легко найти в Сети. Исполь-
зуемые материалы достаточно легкоплавкие и поэтому я просто сходил в инсти-
тутскую стеклодувную мастерскую и попросил стеклодува спаять мне две прово-
лочки при помощи горелки на очень узеньком кончике пламени1. Проволочки я
предварительно пропустил в стеклянные капилляры для электрической изоляции в
высокотемпературной зоне. В холодной зоне достаточно лаковой изоляции, кото-
рая была на проводниках. У стеклодува получились два маленьких аккуратных ша-
рика-спая. В разрез медного провода я впаял небольшую вилку. Что вышло в ко-
нечном итоге - показано на рис. 16.
Теперь займемся предварительным усилителем.
В целом, изготовление усилителя для термопары для лабораторных условий не
представляет серьезной проблемы. Коэффициент усиления порядка 100-200, жела-
тельно минимальный дрейф и смещение. Сигналы медленные, поэтому сетевая на-
водка легко отфильтровывается. Существуют усилители специально для термопар с
компенсатором холодного спая. Но целью данной работы было использование толь-
ко недорогих и достаточно доступных компонентов.
Термопара
"Усиление"
Рис. 17. Схема усилителя для термопары.
Немного поэкспериментировав с однополярным 5-вольтовым питанием операцион-
ных усилителей, я разочаровался в своих способностях справиться с нулем при
помощи подручных средств и имеющихся у меня корпусов, поэтому решил вернуться
к двухполярному питанию. Положительные 5 вольт возьмем с платы AVR-USB-
MEGA16, а отрицательные (почти 5 вольт) получим при помощи преобразователей
Можно делать спаи сваркой: угольный электрод от батарейки типа D, небольшой транс-
форматор на 6-12 вольт, флюс - бура. Термопару удобно зажимать в тисочки, в обкладки
из медной фольги.
напряжения на коммутируемых конденсаторах. У меня под рукой оказались микро-
схемы LMC7660. Они рассчитаны на выходной ток до 20 мА, то есть вполне подой-
дут для питания одного маломощного усилителя.
В качестве операционного усилителя была взята микросхема ОР07 (отечествен-
ный аналог - 140УД17). Схема усилителя представлена на рис. 17.
Работоспособность усилителя, запас по коэффициенту усиления и балансировку
при питании от платы AVR-USB-MEGA16 я проверил на макетной плате (рис. 18).
Но перед этим нужно опять слегка модернизировать плату AVR-USB-MEGA16. Схема
этой третьей, и последней модернизации изображена на рис. 6 (красным слева).
На плате появился еще один разъем, к которому необходимо подпаять +5 В, землю
и порт Р1 (РАО) от АЦП.
Рис. 18. Предварительный усилитель на макетной плате.
Мы будем использовать внутренний источник опорного напряжения для работы
АЦП. Поэтому необходима еще одна маленькая модификация. Выпаиваем аккуратно
резистор R3 с платы AVR-USB-MEGA16, а ножку AREF выводим на этот же разъем
для аналоговых модулей. Это опорное напряжение нам потребуется в другом про-
екте для смещения двухполярного сигнала в положительную область. Термопара,
если горячий спай всегда теплее, чем холодный, будет выдавать однополярный
сигнал (медь - плюс, константан - минус для нашей термопары). Поэтому в этом
проекте напряжение AREF на внешней плате не потребуется, но резистор R3 отпа-
ять все-таки нужно.
Усилитель на ОР07 мне понравился. Запас усиления достаточный, сбалансиро-
ванный нуль стоит как вкопанный. Заметных шумов и наводок также не наблюдает-
ся. Так что можно переносить на печатную плату.
Плата усилителя разрабатывалась в Sprint Layout 5.0. Наконец-то появился
повод попробовать метод «лазерного утюга» (точнее - «лазерно-утюжный») для
изготовления платы. Получилось с первого же раза. Действительно, вполне рабо-
тоспособная и удобная технология. Особенно если не нужны слишком узкие зазоры
и тонкие отверстия и плата небольшая. Для тонкой работы нужно очень хорошо
сбалансировать давление и температуру на подошве утюга, так как тонер может
расплавляться неравномерно и расплываться (в местах где давление или темпера-
тура избыточны). Итог работы представлен на рис. 19 и рис. 20.
V\ ,
Рис. 19. Готовый усилитель термопары.
Усилитель
термопоры
AVR-USB-MEGA16
Рис. 20. Вся электроника печи в сборе.
Теперь осталось разобраться с АЦП.
Работа с АЦП очень проста. Пример простого приложения, работающего с одним
каналом АЦП, находится в архиве «07 Проверяем работу АЦП.zip» (см. ссылку
ftp: //homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al .rar) . Firmware и класс-
обертка ATMegal6 разработаны так, что можно работать с портами и регистрами
микропроцессора непосредственно из хоста через USB. Это делает работу с АЦП
почти тривиальной. Логика работы программы такова (см. файл Forml.cs в проек-
те из архива «07 Проверяем работу АЦП. zip», 2017-05-al .rar) .
При создании объекта dev класса АТМеда16 происходит инициализация USB. Если
все прошло успешно (см. метод Forml_Load()), мы инициализируем АЦП. Собствен-
но говоря, работа идет с регистрам ADMUX и статусным регистром ADCSRA.
Сначала указываем, что мы будем работать с внутренним источником опорного
напряжения (устанавливаем биты REFS0 и REFS1 регистра ADMUX в 1) , разрешаем
работу АЦП (бит ADEN регистра ADCSRA - в 1) и задаем коэффициент деления так-
товой частоты процессора для работы АЦП (см. комментарий в тексте программы).
В конце инициализации запускаем таймер, по событиям которого (каждые 0.1 сек)
будем запускать АЦП, считывать и выводить результат. Это происходит в методе
timerl_Tick () .
Биты с 0 по 4 регистра ADMUX определяют режимы работы аналоговых входов.
Установка их в 0 - означает работу с одиночным каналом ADO, который мы и со-
бирались использовать. Запуск процесса преобразования происходит путем уста-
новки бита ADSC регистра ADCSRA в 1. По концу преобразования бит ADIF этого
же регистра устанавливается в 1. Так как время преобразования весьма мало,
ждем этого радостного события просто в цикле. После этого берем результат
преобразования в регистрах ADCL и ADCH и выводим их в TextBox. Вот и все.
Пример работы программы показан на рис. 21. Сигнал на вход АЦП удобно взять с
того самого AREF, который мы вывели на разъем при последней модификации платы
AVR-USB-MEGA16 (естественно, поделив его переменным резистором). Вот и приго-
дился AREF и в этом проекте.
Код АЦП = | 509
Рис. 21. Тестирование АЦП.
Все. Теперь все это нужно собрать вместе в единый стенд, подключить печь и
откалибровать термопару. Этим мы сейчас и займемся.
Фотография собранного стенда представлена на рис. 22. Приступим к калибров-
ке термопары.
Сам процесс калибровки несложен. Нагреем печь до максимальной рабочей тем-
пературы (в нашем случае 400 С) . Регулируя коэффициент усиления усилителя
(подстроечный резистор «Усиление», рис. 17) добьемся того, чтобы код АЦП был
в конце диапазона с небольшим запасом (в случае 10 разрядного АЦП, пусть бу-
дет около 900). После этого оставляем печь остывать, фиксируя периодически
код АЦП термопары, показания термометра, который считаем образцовым, и темпе-
ратуру холодного спая. Хотя это и не очень принципиально, но лучше произво-
дить калибровку именно при остывании печи, чем при нагреве (меньше градиенты
температуры в печи).
Для облегчения этого процесса напишем небольшое приложение, которое пред-
ставлено в архиве «08 Калибруем термопару. zip» (2017-05-al .rar) . Вид работаю-
щего приложения показан на рис. 23.
а
Рис. 22. Все готово для калибровки термопары.
Furnace
Мощность нагрева, % \ 0 ^j
Сброс мощности на О
Т-ра окр среды (ТО), *С | 24 44
Термопара (ТС, код АЦП) |
351
Т -ра термостата | Т1), *С | 175J
Зафиксировать значения
ТО
ТС
^Jnj-xj
Т1
I 24 34
24 25
24 38
2419
24 25
24 38
24 06
24 31
24 38
892
829
780
725
667
599
536
469
406
400
370
350
325
300
275
250
225
200
"q
i
J
d
Рис. 23. Процесс калибровки термопары.
При нажатии на кнопку «Зафиксировать значения», текущие значения температур
ТО г Т1 и код АЦП сигнала термопары заносятся в список справа панели. Потом по
этим данным можно построить градуировочный график или использовать их непо-
средственно в табличном виде в программе регулятора температуры печи.
Построенный градуировочный график термопары показан на рис. 24. Видно, что
в диапазоне от 100 С до 400 С градуировочная кривая хорошо описывается линей-
ной функцией. Уравнение тренда - на графике слева вверху. Поэтому в программе
регулятора можно использовать это уравнение для пересчета кода АЦП в градусы
(естественно, не забывая прибавить температуру холодного спая, которая изме-
ряется датчиком DS18B20).
0J
400
350
300
250
200
Ь
о
i 150
Я
а.
100
50
у=0.402х+ 11.39
•
100 200 300 400 500 600
Код АЦП
700
800
900
1000
Рис. 24. Градуировочный график.
Теперь осталось определить оптимальную зону пропорциональности и коэффици-
ент компенсатора для терморегулятора печи и - печь готова. Мы это уже один
раз делали при настройке водяной бани, поэтому повторяться не будем.
Байты перемычек (fuse bits) ATmegal6 должны быть OxFF (low) и 0x09 (high).
ПРИЛОЖЕНИЕ
Прошивка
Кухтецкого
При разработке систем на базе микроконтроллеров (МК) , подключенных каналом
связи к персональному компьютеру (ПК) , разработчик сталкивается с проблемой
одновременной (параллельной) разработки как ПО хоста, так и firmware для мик-
роконтроллера. Это утомительный, итерационный процесс, связанный с переключе-
нием внимания на различные среды разработки.
Поскольку при работе с реальными сигналами и устройствами средства эмуляции
не всегда годятся, возникает еще одно звено в этом процессе - запись firmware
в память МК (т. е. «прошивка»). Таким образом, разработчик постоянно находит-
ся в процессе переключения между различными видами деятельности и приложения-
ми. Например, внес изменения в программу firmware в текстовом редакторе типа
блокнот. Затем скомпилировал, набрав «make hex» в командной строке. Поправил,
если что не так. Далее - перешел к программатору и «прошил» МК новоиспеченным
hex-файлом. Потом подключил МК к каналу связи (USB в нашем случае) и пошел в
средство разработки хоста (например, Visual Studio). Внес изменения в про-
грамму хоста, откомпилировал, запустил и понял, что в программе firmware все
еще что-то не так. И опять пошел в блокнот, редактировать firmware, попутно
испытав стресс, перейдя из Visual Studio в блокнот с командной строкой. В об-
щем, что-то с этим нужно было делать...
Одна из идей, которая помогла существенно облегчить этот процесс, заключа-
ется в следующем. Нужно сделать одну универсальную прошивку и класс-обертку
для функций этой прошивки на С#, которые позволили бы решать все задачи, свя-
занные со сбором данных, управления внешними устройствами и ресурсами микро-
контроллера непосредственно из программы на С# (не выходя из Visual Studio).
То есть один раз «прошил» МК, и все действия далее - только из хоста. Потом,
если, конечно это нужно, часть отлаженного программного обеспечения хоста
можно будет перенести в firmware для ускорения процессов или «разгрузки» ка-
нала связи или ПК.
Идея заманчивая, но, конечно, в общем случае такая задача вряд ли разреши-
ма. Главная проблема такого тотального «интерпретатора» - катастрофическая
потеря производительности и перегруженность канала связи. Кроме этого, часть
процессов МК в принципе нельзя (или очень трудно) «перенести» на хост. Напри-
мер, - обработка прерываний, высокоприоритетные, критические по времени вы-
полнения операции и т.п.
Тем не менее, оказалось, что для достаточно широкого круга задач такую про-
шивку и соответствующий класс-обертку можно сделать.
Для работы нам понадобятся следующие программы и «железо»:
1. Средства разработки хоста - свободно доступная Visual Studio 2008
Express Edition, которую можно скачать с сайта Microsoft.
2. Для работы с USB на стороне хоста используется свободная библиотека
LibUSB.
3. Макетная плата AVR-USB-MEGA16. Если не хотите разрабатывать firmware и
сами прошивать микроконтроллер этой платы, Вы можете при покупке платы
попросить записать её нужной прошивкой. В противном случае понадобится
средство разработки (если хотите сами прошивку скомпилировать). Чтобы
записать прошивку-firmware в плату, программатор не нужен, так как ма-
кетная плата AVR-USB-MEGA16 имеет встроенный USB-загрузчик (bootloader
USBasp).
4. Для самостоятельной компиляции прошивок (если это Вам понадобится) ну-
жен свободно доступный пакет WinAVR.
Исходники и скомпилированные бинарники firmware и ПО хоста, описанные в
статье, можно скачать по ссылке ftp: //homelab.homelinuxserver .org/pub/arhiv/2017-
05-al.rar Круг задач, для которых разработана прошивка и класс-обертка, так
или иначе связан с управлением измерительным или исполнительным оборудованием
в системах автоматизации, вводом и обработкой полученной информации. Анализ
большого количества примеров на эту тему показывает, что если процессы не
очень быстрые (то есть не требуется немедленной реакции микроконтроллера по
аппаратным или программным прерываниям), то всю работу с внешними устройства-
ми можно свести к установке или чтению значений портов и регистров вво-
да/вывода , управляющих периферией микроконтроллера. Если просмотреть файл
ioml6.h (например, в WinAVR\avr\include\avr) , то становится ясно - все эти
операции реализованы через макросы _SFR_I08(адрес) для байтов или
_SFR_I016(адрес) для слов, причем последний макрос обычно дублируется парой
байтовых. Например, регистр данных АЦП:
#define ADCW _SFR_I016 (0x04)
#define ADCL _SFR_I08(0x04)
#define ADCH _SFR_I08(0x05)
или порт D (для вывода данных):
#define PORTD _SFR_I08(0x12)
Поэтому при разработке firmware для микроконтроллера ATMegal6 в методе
usbFunctionSetup() мы можем реализовать всего два (!) запроса, чтобы получить
возможность работать с любым портом или регистром ввода/вывода. Наше firmware
должно уметь по команде, пришедшей по USB, записать байт по указанному адресу
регистров ввода/вывода микроконтроллера и уметь считать байт по указанному
адресу.
Давайте так и поступим. Возьмем самый первый и простой пример из пакета
AVR-USB - «custom class» и модернизируем его следующим образом (см. файл
Main.с).
1. Определим две константы в начале программы в качестве команд:
typedef unsigned char byte;
#define RQ_IO_READ 0x11
#define RQ_IO_WRITE 0x12
2. Выкинем из метода usbFunctionSetup() все «потроха» и напишем туда сле-
дующее :
usbMsgLen_t usbFunctionSetup(uchar data[8])
{
usbRequest_t *rq = (void *)data;
byte addr = rq->wlndex.bytes[0]; // Адрес порта или регистра
byte val = rq->wValue.bytes[0]; // Значение для записи
switch(rq->bRequest)
{//
// Работа с портами и регистрами ввода/вывода.
//
case RQ_IO_READ: // Чтение байта с порта ввода/вывода
dataBuffer[0] = _SFR_I08(addr);
usbMsgPtr = dataBuffer;
return 1;
case RQ_IO_WRITE: // Запись байта в порт ввода/вывода
_SFR_I08(addr) = val;
return 0;
}
// default для не реализованных запросов: на хост обратно
// данные не возвращаются
return 0;
}
3. И это - все. Скомпилируйте и прошейте микроконтроллер полученной прошив-
кой. Ни компилятор С для AVR, ни программатор нам больше не понадобятся. Дей-
ствительно, теперь мы можем прямо из хоста делать много полезного. В частно-
сти:
• «Дергать» любой доступный разряд любого порта (PORTX), управлять направле-
нием потока данных (DDRX) или читать с портов (PINX).
• Работать с любыми регистрами ввода/вывода. Например, проинициализировать,
запустить и считать данные с АЦП или настроить и запустить аппаратный ШИМ
на таймере TIMER1 и так далее (можно пойти почти по всей периферии микро-
контроллера, там где не является обязательным условием использование пре-
рываний) .
Для этого в приложении хоста нам нужно всего лишь вызывать функцию
usb_control_msg() библиотеки libusb с нужными параметрами. В параметрах этой
функции мы должны указать тип запроса (собственно, направление передачи дан-
ных - RQ_IO_READ или RQ_IO_WRITE) , адрес регистра или порта (addr) и еще зна-
чение (val), если мы пишем в порт или регистр. При чтении данные передаются в
хост через первый байт буфера (тоже параметр функции usb_control_msg()), по-
скольку в данной реализации мы работаем с 16-разрядными регистрами только по-
байтно. Другие элементы firmware (циклы, ветвления, вычисления и т. п.) впол-
не можно делать и на стороне ПО хоста, тем более что вычислительные ресурсы
хоста существенно превышают ресурсы микроконтроллера.
Однако у такого подхода есть и серьезные ограничения. Он не будет работать,
если нам нужна точная синхронизация процессов или их жесткая временная при-
вязка к каким-нибудь внешним или внутренним событиям микроконтроллера. Если,
например, нам необходимо немедленно реагировать по прерываниям или просто вы-
полнять команды очень быстро (в этом случае будет сильно тормозить реализация
USB в AVR-USB-MEGA16) , то придется расширять firmware соответствующими моду-
лями и обработчиками. Но, как показал опыт, для многих задач этого может и не
потребоваться.
Прошивку вместе с исходниками вы можете взять из 2017-05-а1 .гаг (см. папку
f irmware\phmeter-fw в V-USB_C#_libusb) .
Итак, половина дела (firmware) сделано. Мы превратили микроконтроллер платы
AVR-USB-MEGA16 в интеллектуальное устройство ввода/вывода с богатой перифери-
ей, которое настраивается и управляется хостом по USB. Перейдем теперь к про-
граммному обеспечению хоста.
При наличии достаточных вычислительных ресурсов объектно-ориентированный
подход существенно «просветляет» мозги разработчика, освобождая его от рутины
и давая возможность оперировать более крупными сущностями на более высоком
уровне абстрагирования. Вычислительных ресурсов у нас в хосте достаточно. По-
этому для работы с микроконтроллером на языках .NET, будем использовать
класс-обертку на С# - АТМеда16. Этот класс я сконструировал так, что в про-
грамме хоста микроконтроллер выглядит как некое логическое устройство (объект
класса АТМеда16). Свойства этого устройства - порты и регистры ввода/вывода
микроконтроллера. Кроме того, в этом классе инкапсулированы вспомогательные
переменные, константы и вызовы, необходимые для работы с USB при помощи биб-
лиотеки libusb. То есть про USB пользователь (точнее - разработчик) ничего не
знает (канал абсолютно прозрачен). Таким образом, в программе хоста на С# или
Visual Basic мы можем создать объект класса АТМеда16, передав конструктору
параметры VID и PID. После создания объекта (пусть его зовут - dev), мы можем
изменять его свойства (например, dev.PORTB |= 0x01) или читать значения этих
свойств (например, bool flag = (dev.PORTC & 0x08) != 0) . В реальности при
этих присваиваниях будет производиться передача команды по USB, дешифрация её
микроконтроллером, запись в порт или чтение из него и передача данных по USB
обратно в ПО хоста, но в программе это выглядит просто как работа со свойст-
вами объекта dev.
Исходный текст базового варианта класса-обертки можно взять в архиве 2017-
05-al.rar (C#\Thermo\ATMegal6 .cs) . Рассмотрим структуру класса чуть подробнее.
Пространство имен, в котором существует класс - AvrUsbDevice. Сам класс
объявлен с ключевым словом unsafe, потому что в нем используются структуры и
методы библиотеки l±busb-w±n32, содержащей небезопасный код. В связи с этим
при компиляции приложений, содержащих класс-обертку АТМеда16, необходимо раз-
решить компилятору использовать небезопасный код. Для этого в свойствах про-
екта на закладке Build нужно включить флажок Allow unsafe code.
Класс ATMegal6 состоит из двух больших блоков. В первом - все что связано с
библиотекой libusb-win32 и USB. Он состоит из трех разделов - определения
констант, определения на С# структур данных библиотеки libusb, импорт и объ-
явление нужных функций этой библиотеки.
Второй блок содержит все необходимое для работы с микроконтроллером. В пер-
вом разделе - адреса портов, регистров ввода/вывода, имена портов и битов ре-
гистров АТМеда16. В конструктор класса передаются два параметра. Это - VID и
PID USB-устройства. Далее в конструкторе происходит инициализация USB и поиск
устройства. Успешность инициализации USB можно проверить вызовом метода
IsOpen () .
Следующие разделы содержат определения свойств класса, связанных с портами
и регистрами периферии микроконтроллера (в данной версии класса-обертки -
только АЦП и 16-разрядный таймер). Вы можете самостоятельно дополнить класс
своими необходимыми свойствами (например - работой с памятью ЕЕPROM, FLASH и
RAM, firmware при этом нужно соответственно доработать - добавить команды по
аналогии с RQ_IO_READ и RQ_IO_WRITE) . В методах set/get этих свойств как раз
используются вызовы функции usb_control_msg() с соответствующими параметрами.
При разработке приложения необходимо включить класс-обертку АТМеда16 в раз-
рабатываемый проект и сделать доступным пространство имен AvrUsbDevice. Кроме
этого, должна быть установлена библиотека libusb-win32 (файл libusb0.dll дол-
жен быть в папке исполняемого файла приложения или в другой папке, указанной
в переменной окружения PATH).
Ниже представлена пошаговая инструкция по созданию простого приложения с
использованием класса АТМеда16 (мигаем светодиодом по USB):
1. Запускаем Visual C# 2008 Express Edition.
2. Создаем новый проект, подключаем класс-обертку АТМеда16 и настраиваем
его свойства. Для этого проделаем следующие манипуляции.
2.1. Щелкаем меню File/New Project
2.2. На панели шаблонов New Project выбираем «Windows Forms Application» и
снизу панели вводим имя проекта «LedTest» и нажимаем «Ok».
2.3. Через некоторое время на экране появится пустая форма.
2.4. Сохраним весь проект, выбрав пункт меню File/Save All. На панели диа-
лога сохранения файла указываем папку, в которой мы хотим сохранить проект.
Жмем Ok и в этой папке у нас появится новая папка с названием LedTest, в ко-
торой будут сохранены все файлы нашего проекта. Файл LedTest.sin это, собст-
венно, файл проекта, а все наши программистские действия в данной простой
программе будут находиться в файле Forml.cs.
2.5. Скопируем в эту папку файл с классом-оберткой ATMegal6.cs и подключим
этот объект к нашему проекту. Для этого щелкнем пункт меню Project/Add
Existing Item... В открывшемся диалоге выберем файл ATMegal6.cs и нажмем кнопку
Add. Можно видеть, что в окне Solution Explorer появился новый объект
ATMegal6.cs.
2.6. Выполним настройку проекта - разрешим использование небезопасного ко-
да. Это необходимо, поскольку класс АТМеда использует небезопасный код, что и
указано ключевым словом unsafe в объявлении класса (см. файл ATMegal6.cs).
Для этого откроем панель свойств проекта (меню Project/LedTest Properties),
перейдем на закладку Build и поставим флажок в свойстве «Allow unsafe code».
3. Теперь приступим к содержательной части задачи. В окне Solution Explorer
щелкните правой кнопкой мыши на объекте Forml.cs. В контекстном меню выберите
пункт View Code. В главном окне вы увидите текст кода нашей главной формы.
3.1. Добавим пространство имен AvrUsbDevice, в котором находится класс-
обертка АТМеда16. Для этого после строки
using System.Windows . Forms ;
добавьте строку
using AvrUsbDevice;
3.2. Сразу же после заголовка класса Forml объявим переменные:
bool ledOn = false; // Если ledOn равен true, то светодиод
// на плате включен
ushort vid = 0х16С0, pid = 0x05DC; // VID и PID
ATMegal6 dev; // Объявляем объект типа ATMegal6
3.3. Создание объекта dev лучше всего выполнить при загрузке главной формы
приложения. При этом генерируется событие Load. В обработчик этого события
(метод Forml_Load()) мы и вставим создание объекта dev. Для этого перейдем на
закладку дизайнера формы в главном окне (Forml.cs [Design]) и сделаем двойной
щелчок по форме нашего будущего приложения. В коде главной формы появится
шаблон:
private void Forml_Load (object sender, EventArgs e)
{
}
Внутрь этого шаблона (в фигурные скобки функции Forml_Load) мы вставим еле-
дующий код:
dev = new ATMegal6(vid, pid); // Создаем объект dev класса ATMegal6
if (!dev.IsOpen())
{
// Если есть проблемы с USB - сообщим и выйдем
MessageBox.Show(String.Format(
"Невозможно найти устройство vid = Ох{0:Х}, pid = 0х{1:Х}", vid, pid),
"Ошибка USB",
MessageBoxButtons.OK, MessageBoxIcon.Error);
Close () ;
}
else
{
// Если все хорошо, настроим микроконтроллер по USB
dev.DDRB |= 0x01; // Разряд 0 порта В - на вывод - там светодиод
dev.PORTB &= OxFE; // Выключим светодиод на плате
}
3.4. Теперь разместим на форме кнопку, при помощи которой мы будем включать
и выключать светодиод на плате. Для этого опять перейдем в дизайнер формы и
из Toolbox-а перетащим на форму кнопку.
3.5. Создадим обработчик события нажатия кнопки. Для этого сделаем двойной
щелчок по изображению кнопки на форме. В коде формы появится шаблон
private void buttonl_Click(object sender, EventArgs e)
{
}
3.6. Внутрь этого шаблона вставим код:
ledOn = !ledOn;
if (ledOn)
dev.PORTB |= 0x01; // Включим светодиод на плате, РВО = 1
else
dev.PORTB &= OxFE; // Выключим светодиод на плате, РВО = 0
4. Теперь проверим работу нашей программы и прошивки.
4.1. Подключим прошитую плату AVR-USB-MEGA16 к разъему USB персонального
компьютера. На хосте-компьютере должна быть предварительно установлена биб-
лиотека libusb.
4.2. Компилируем и запускаем на выполнение наше приложение (ну просто нажи-
маем F5). Если все правильно воткнуто, прошито, собрано и написано, то на эк-
ране появится главное окно приложения с одной кнопкой. Нажимая на эту кнопку,
мы сможем включать и выключать светодиод, расположенный на плате AVR-USB-
MEGA16 (см. рис. ниже).
Полностью готовый проект можно найти в архиве C#\ThermoSimple (2017-05-
al.rar). Там также находятся и более сложные примеры использования расширен-
ного класса-обертки АТМеда16 и расширенного firmware (см. файл readme.txt).
Байты перемычек (fuse bits) ATmegal6 должны быть OxFF (low) и 0x09 (high).
-lalxi
bUtonl
Ссылки
1. Как работать с платой AVR-USB-MEGA16 из Visual Studio (версия 2003). На
примере описано управление светодиодом на макетной плате из кода на C++.
http://microsin.net/programming/avr-working-with-usb/libusb-in-visual-
studio.html
2. Класс С# (для Visual Studio Express Edition 2008) и соответствующая про-
шивка, позволяющие быстро сделать USB HID устройство и написать для него
приложение для компьютера. Вы управляете микроконтроллером прямо из кода
на С# (дергаете его ножками, читаете регистры и т. п.). -
http://microsin.net/programming/avr-working-with-usb/avr-usb-megal6-and-
csharp-class.html
3. Разработка устройства USB - как начать работу с библиотеками AVR USB (V-
USB) и libusb. - http://microsin.net/programming/avr-working-with-usb/v-
usb-libusb-getting-started.html
4. AVR-USB-MEGA16: USB bootloader USBasp для микроконтроллера ATmega32. -
http://microsin.net/programming/avr-working-with-usb/avr-usb-megal6-
usbasp-bootloader.html
5. Исходники и скомпилированные прошивки проекта BootloadHID, модифицирован-
ные для использования с макетной платой AVR-USB-MEGA16. В код BootloadHID
я добавил управление красным светодиодом макетной платы D1 - для индика-
ции процесса работы загрузчика (активизация и запись памяти). Статья с
описанием работы с загрузчиком bootloadHID. -
ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar
6. AVR-USB-MEGA16: управление устройством USB из GCC, Visual Studio CPP,
VB6 r Pythonr Delphi. - http://microsin.net/programming/avr-working-with-
usb/avr-usb-megal6-with-all-prog-languages.html
7. Библиотека V-USB на русском языке. -
ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar
8 . Программаторы для AVR. -
http: //microsin. ne t/programming/avr/programmers . html
9. Драйвер для программатора и загрузчика USBasp. -
ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar
10.Утилита Khazamal62, драйвер программатора USBasp для Windows XP, Windows
Vista, Windows 7, Windows 8, прошивки загрузчика USBasp для различных
микроконтроллеров . - ftp: //homelab.homelinuxserver. org/pub/arhiv/2017-05-
al.rar
11. Как установить драйвер для программатора USBasp в Windows 8 и Windows 10.
- http://soltau.ru/index.php/arduino/item/356-how-install-drv-usbasp
12 . ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al .rar - Здесь собраны в
одном архиве все исходники программ, описанные в статье (ПО хоста и
firmware), а также скомпилировал прошивки на все варианты частот кварцев
для микроконтроллеров ATmegal6 и ATmega32 .
13.140808LibUSB-driver - папка с драйвером библиотеки LibUSB, он нужен для
корректной работы прошивки Кухтецкого совместно с операционными системами
Windows. Драйвер подходит для всех версий операционных систем Windows XP
(32 bit и 64 bit), Windows 7 (32 bit и 64 bit), Windows 8 (32 bit и 64
bit). Там же найдете инсталлятор для библиотеки .NET 3.5 (требуется для
приложений ПО хоста, написанных на Visual Studio C# 2010). -
ftp://homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-05-al.rar
14.Класс-обертка для AVR-USB-MEGA16 с поддержкой событий. -
http://microsin.net/programming/pc/avr-usb-megal6-and-csharp-class-with-
events.html
Системы
АВТОМАТИЗАЦИЯ ПОЛИВА ЦВЕТОВ
Антон Зинченко
Введение
Мне позвонил отец, рассказал, что у него есть цветок, который он постоянно
забывает поливать или наливает чрезмерно много воды, в итоге тот, то засыха-
ет, то наоборот страдает переизбытком влаги.
Будем решать эту проблему с помощью микроконтроллера и С#.
Недолго посовещавшись, было решено автоматизировать данный процесс. Мы оп-
ределили для себя основные требования к тому, что хотелось бы видеть:
• Это должно быть дешево, дешевле, чем аналоги на рынке.
• Это должно очень просто программироваться, должен быть визуальный интер-
фейс на экране.
• Информация должна собираться на основе датчиков (то есть никаких глупостей
по таймеру - все аналоги на рынке на момент написания статьи работают по
таймеру, или мы просто не нашли таковых).
• Цветок стоит рядом с компьютером, а значит можно (желательно, чтобы избе-
жать блока питания) использовать USB.
Аппаратная
часть
Задав вопрос в интернете, получил массу предложений про Ардуино и прочие
девайсы, однако, остановился на AVR-USB-MEGA16.
■в*
nimiuii
шпшш
jrJООООООООО0
+00 о оооооооо
-о о о оооооооо
: 00 ОООООООО
i 00оооооооо
z Q оооооооо о о
£ 0 0 0 0 0 0 0 0-0
I 1 О ОООООООО^
Jo О О О О О О О О О О
! 0+ О О О О О О О О
Р22 P2l
В итоге были куплены следующие компоненты:
AVR-USB-MEGA16.
Датчик влажности почвы.
Помпа аквариумная на 200 л/ч.
Очиститель грунта (нужна была трубка из комплекта).
Душик аквариумный.
Реле 5DC/220AC.
Транзистор биополярный.
Резистор.
Блок с клеммами.
Блок предохранителя.
Предохранитель.
Кабель USB.
Итак, все куплено, пришло время сборки. Схему включения реле мне посовето-
вали такую:
i
1N407 Ж
+5V
кМК
1к
€)
Например
BC373RL1G
Или любой прп
UK3>50Vlk>0.5A
Единственное изменение - решил убрать диод. Потратив вечер на пайку, полу-
чился вполне вменяемый результат:
Программная
часть
Перед началом реализации данной затеи, основным страхом или опасением была
сложность программирования микроконтроллеров, отсутствие нормального дебагера
и прочие трудности, поэтому основной целью данной статьи является не описание
как таковой идеи, потому как она не нова, а показ простоты использования по-
добных устройств с помощью современных языков программирования, таких как С#.
От платы нам потребуется лишь две вещи:
1. Показания датчика влажности почвы
2 . Включение/выключение реле
Итак, я использовал WPF в связке с прошивкой Кухтецкого1.
Программа представляет собой иконку в трее и маленькое ненавязчивое окошко.
К основным сложностям в работе софта можно отнести следующие проблемы:
• Производительность насоса указанная на насосе не имеет почти ничего общего
с действительностью
• Производительность насоса очень сильно зависит от высоты подъема воды,
скажем, если помпа просто сливает воду, то производительность конкретно
моего насоса достигает 350 литров в час, однако при высоте подъема в 80 см
едва ли дотягивает до 40 литров в час.
• На глаз сложно определить емкость тары, в которой будет работать помпа
• Перед тем как вода дойдет до цветка, она должна пройти не простой путь по
трубке наверх.
1 Подробнее, как это работает, можно почитать в разделе «Электроника».
О*
',•*. АПЦ LO V
г Состояние ^^^^^^^^^^^^^^^^^^~
I Текущее состояние почвы: мокрая (75%)
I Воды в резервуаре: 8,76 л (\_
Время последнего полива: 1.10 в 14:27
Прогнозируемое время полиса: 3J.0 в 1939
- ■*■ Г* О <
14:28
01.102013
Окно программы и иконка в трее.
Настройки программы тоже максимально просты.
Для решения этих проблем был придуман простейший алгоритм на основе заме-
ров . После того, как все стоит на своих местах, вода набрана в резервуар:
1. Определяем скорость подъема воды: для этого достаточно нажать на соот-
ветствующее поле мышкой, затем нажать Enter, помпа начнет работать, как
только появится первая капля воды снова нажимаем Enter и видим время,
потраченное на подъем воды.
2. Определяем производительность насоса на данной высоте: после определения
времени, находим стакан, емкость которого заведомо известна, я взял дет-
скую бутылочку для смесей, на ней нанесены мерные риски, устанавливаем
значение «Объем полива» в 200 мл. Нажимаем мышкой на поле «Производи-
тельность насоса», нажимаем Enter и ждем пока в бутылочку не нальется
ровно 200 мл, как только это произойдет снова нажимаем Enter и вуаля,
имеем точную производительность насоса.
3. Определяем объем резервуара: тут нам понадобится ведро или какая-нибудь
большая емкость, по аналогии активируем нужное поле, нажимаем Enter и
просто ждем, когда выльется почти вся вода, остановится нужно на том мо-
менте, когда насос еще слегка покрыт водой. Имеем объем воды, которую
можно использовать.
Все, система готова к работе. По первому параметру настроек - объем полива,
он определяется автоматически на основе датчика влажности почвы и оптимальной
влажности для данного вида растения (к сожалению, я не вынес его в интерфейс,
оно устанавливается в XML файле).
Алгоритм работы АПЦ (Автоматическая Поливалка Цветка) прост:
Раз в десять минут снимаются показания с датчика влажности почвы (происхо-
дит ряд замеров, берется среднеарифметический ). На основе показаний принима-
ется решение об ирригации почвы, если отклонение от нормы составляет более
5%, то происходит полив. Данные обо всех действиях записываются в БД, на их
основе впоследствии строится прогноз полива, график и определяется необходи-
мый объем полива. Алгоритм определения объема выливаемой жидкости так же
очень прост. Есть некий эталон влажности, скажем 74% (указывается в XML файле
под конкретное растение), происходит первый полив объемом в 100 мл, через 10
минут происходит очередной замер влажности и мы смотрим отклонение от эталон-
ного уровня влажности, если влажность меньше чем необходима, то при следующем
поливе добавляем с шагом в зависимости от отклонения (100 мл, 50 мл, 10 мл, 3
мл) . Если уровень влажности не изменился +5 единиц, то считаем, что в резер-
вуаре закончилась вода, отправляем CMC.
К сожалению, я не люблю цветы, у меня их попросту нету, поэтому обкатать
систему на реальном растении мне так и не удалось, мной была куплена экспери-
ментальная хризантема, которая успешно погибла на первой неделе опытов. Меха-
низм был успешно отправлен моему отцу.
Монтажная схема устройства (без диода, в последствии
его необходимо добавить).
К недостаткам данной системы можно отнести многое, во-первых все таки зави-
симость от ПК, во вторых все это довольно массивно, большой резервуар, к нему
идут провода, от него идет толстая трубка на верх к горшку, в горшка выходят
провода с датчиков, все это включается в розетку, т.к. помпа 220В.
К самым интересным моментам стоит отнести подготовку устройства:
public static bool Init() {
dev = new ATMegal6(vid, pid); // Создаем объект dev класса ATMegal6.
if (!dev.IsOpen()) // Если есть проблемы с USB
{
return false;
}
else // Если все хорошо, настроим микроконтроллер по USB
{
dev.DDRD |= 0x80; // Пин 7 порта D - на вывод
dev.PORTD &= 0x7F; // Выключим реле на плате
// Будем использовать внутренний источник опорного напряжения
dev.ADMUX = (3 « ATMegal6 .REFSO) ;
// Внутренняя частота АЦП не должна превышать 200 кГц. Поэтому тактовая час-
тота микроконтроллера
// должна быть поделена на 128 (биты ADPSO, ADPS1 и ADPS2 установим в 1), то
есть получим 125 кГц.
// Время преобразования будет (1/125000)*13 = 104 мкс, соответственно частота
- 9.6 кГц
// Установка бита ADEN в 1 разрешает работу АЦП
dev.ADCSRA = (1 « ATMegal6 .ADEN) | (1 « ATMegal6 .ADPS2) | (1 «
ATMegal6.ADPSl) | (1 « ATMegal6.ADPSO);
}
return true;
}
Снятие показаний с датчика:
// Работает один канал - ADC0
dev.ADMUX = (byte) ( (dev.ADMUX & 0хЕ0) | 0) ;
// Запуск АЦП. Время преобразования мало (около 100 мкс).
// Поэтому просто подождем готовности в цикле.
dev.ADCSRA |= (1 « ATMegal6 .ADSC) ;
while ((dev.ADCSRA & (1 « ATMegal6.ADIF)) == 0) ;
return (dev.ADCL + ( ( (int) dev.ADCH) « 8)); // Формируем число
Преобразование показаний с датчика в % влажности, а в последствии в строч-
ное значение:
var persantage = (int)(stateOfSoil / 8.4) ;
if (persantage < 10) result = "критическое";
else if (persantage < 20) result = "очень сухая";
else if (persantage < 30) result = "сухая";
else if (persantage < 40) result = "свежая";
else if (persantage < 50) result = "нормальная";
else if (persantage < 60) result = "влажная";
else if (persantage < 70) result = "сырая";
else if (persantage < 80) result = "мокрая";
else if (persantage < 90) result = "водянистая";
else result = "вода";
return String.Format("{0} ({!}%)", result, persantage);
Включение помпы:
dev.PORTD |= 0x80;
Отключение помпы:
dev.PORTD &= 0x7F;
Техника
АЗОТНЫЙ TEA ЛАЗЕР НА ВОЗДУХЕ
Азотный лазер - тип импульсного ультрафиолетового лазера. Актив-
ная среда такого лазера чистый азот, азотно-гелиевая смесь, а
иногда чистый воздух (с более низкой производительностью). Излу-
чение производится на длине волны 337.1 нм. Высокий коэффициент
усиления света приводит к тому, что лазерная установка может об-
ходиться без резонатора, испуская относительно эффективное су-
перлюминисцентное излучение. Лазеры на азоте сравнительно легки
в конструкции и эксплуатации. Некоторые любители могут сделать
такой лазер в домашних условиях, без лабораторных установок.
Введение
Этот лазер привлекателен тем, что полностью может быть сделан из доступных
материалов. Не придется ломать себе голову, где достать рубин, неодимовое
стекло или мегарарные красители. Не придется изощряться с зеркалами резонато-
ра - лазер суперлюминисцентный, т.е. работает без зеркал. И, наконец, лазер
работает в ультрафиолете. На практике это почти все равно, что в видимом
спектре - очень многие вещи люминисцируют под действием ультрафиолета, так
что пятно лазерного луча Вы с легкостью увидите (чего не скажешь о С02 лазере
- пока что-нибудь не прожжет и не узнаешь что работает).
Лазер придуман не мной, его конструкция, в основном, тоже. Лазер сделан по
мотивам того, что на http://www.sparkbangbuzz.com/tealaser/tealaser7.htm, не-
много изменена конструкция, добавлены комментарии.
Материалы
Нам потребуется:
1. Что-нибудь плоское и твердое, размерами примерно под формат А4. Я взял
кафельную плитку 200x300 мм, но можно было взять, например, лист толстого
текстолита или, еще лучше, ровный железный лист (к нему удобнее крепить все
на магнитиках) не связывайтесь с фанерками и досками - они имеют свойство из-
гибаться от влаги и лазер будет "ходить за погодой".
2. Листовой (пленочный) диэлектрик, толщиной ^100 мкм. Подойдет:
• прозрачка для лазерника или струйника,
• садовый полиэтилен (желательно новый)
• кусок толстого полиэтиленового пакета.
Лучше всего, конечно, использовать майлар, (он же лавсан, он же полиэфир,
встречается в виде пакетов для ламинирования, многих типов прозрачек для ла-
зерных и струйных принтеров, в виде пленки для обтягивания авиамоделей).
Электропрочность майлара раза в два выше, чем у полиэтилена и результаты с
ним будут лучше. Тем не менее, полиэтилен гораздо доступнее. Диэлектрическую
пленку желательно промерить микрометром перед использованием. Если толщина
несильно отличается от 100 мкм - использовать можно, но придется пересчитать
питающее напряжение (см. ниже) . Если же пленка в разы тоньше (например, 20
мкм) - используйте несколько слоев. Если в разы толще - тут все зависит от
используемого блока питания и качества электродов. На первых порах использо-
вать 200 мкм и толще не рекомендую.
3. Свежий (чистый и ровный - лучше прямо из магазина) алюминиевый уголок, в
количестве из которого можно нарезать три куска по 20 см, каждый уголок нужен
со стороной 15..25 мм, с толщиной стенки 1-1.5 мм. Алюминиевый уголок - самая
сложно доставаемая часть лазера, но, к сожалению, замене почти не поддается
(по крайней мере, пока у Вас не появится некоторый опыт в сборке таких лазе-
ров) .
4. Пищевая алюминиевая фольга.
5. Алюминиевый скотч шириной 45,
скотчем лучше).
50 мм (можно обойтись одной фольгой, но со
6. Источник питания, выдающий 8+ киловольт (проверяется просто - нужно не
менее 2 мм искры между шарами или не менее 8 мм искры между остриями):
• выковыривается из списанного лазерного принтера - там он используется
для зарядки селенового барабана
• или берется строчник от старого телевизора (который с кинескопом, а не с
ЖК экраном!)
• или покупается и расколупывается бытовой ионизатор воздуха...
• еще народ пользует блоки питания от гелий-неоновых лазеров, которые на
холостом ходу (для поджига трубки) выдают 10 кВ
• собирается из электронного трансформатора и катушки зажигания
• а также делается самостоятельно, можно делать как угодно, пример схемы:
1 1 nF
1008ВИ1
OUT
OK
Ibf?
2 Amp x
12V
100 О
ЛЛЛг
10 ktJ
16 kO
100 ^F
X
3nF
ioo a
КЦ-10ВГ
—I— 100lnF ТБС-90А ^1
4
X
2 ВТ
300 kO
АЛ/V
to LASER (+)
10kVx
1 nF
to LASER (-)
irf3205
Первичная обмотка - 12-16 витков ПЭЛ-0.5 на
втором колене сердечника строчного
трансформатора твс-90 Вторичная обмотка -
высоковольтная обмотка этого
трансформатора
Мой блок питания выглядит так:
Позже высоковольтник был модифицирован. Самое главное изменение в схеме это
замена резистора в развязывающей цепочке на диод. Схема стала работать замет-
но стабильнее.
Кроме того захотелось поднять напряжение питания лазера. Попытки раскочега-
рить ТВС ни к чему, кроме пробоя обмоток не привели. В итоге на выходе поя-
вился умножитель. Теперь схема блока питания выглядит так:
1 1 nF
100SGN1
QUO VCC \-*
ТИ OS
OUT ТИ?
RES CON
t—t—W
Юкп
100 \if
16кО
I
3nF
100Q
i
2 Ampx
12
V
1
1
1D0nFlteC-90rvl
10kVx
2.2 nF
10kVx
2 2nF
+ H'UI*xM f M f
Hiirf3205
KC-106G
KC-106G<C-106G
2.2 nF
. 2 ВТ
• 300 kO
toLA^R(+) to LASER (+)
Результат: облегчилась юстировка, повысилась мощность лазера, схема и
уменьшился нагрев силового транзистора. Схема и лазер теперь выдерживают мно-
гочасовую работу.
Если вы собираетесь питать лазер от электрофорной машины - нужно принять
специальные меры по удалению коронного разряда. Обычный, на тяп-ляп смастря-
ченный азотник электрофорка едва тянет (если вообще тянет).
7. Грузила (ну либо магниты, если сборка идет на железном листе). Грузы вы-
бирайте любые - лишь бы целиком помещались на стороне уголка и весили не
меньше 20 грамм - прижим нужен серьезный.
8. Резистор на 10+ килоом 0.25 Вт (если с доп. изоляцией в виде обмазки из
эпоксидки) или 0.5 Вт (если без обмазки). Легко заменяется на навесную катуш-
ку (см. ниже) - тогда нужна медная проволока диаметром около 1 мм (диаметр
некритичен - главное чтобы было удобно смотать в бескаркасную катушку).
9. Резистор на 300+ килоом 2 Вт (или больше). Это балластный резистор, ко-
торый будет ограничивать частоту, с которой строчит лазер, а заодно защитит
блок питания от короткого замыкания и выбросов напряжения, которые в изобилии
генерируются лазером при работе.
10. Белая (очень белая) бумага. Если нет листа очень белой бумаги (вроде
datacopytm) то подойдет хоть газетная, но ее придется закрасить флуоресцент-
ным маркером.
11. Пробка от пластиковой бутылки, обрезок уголка 30x30x30, болт на М8 и
пара гаек к нему - из этого добра будет делаться разрядник.
Из инструмента потребуются:
• ножницы
• ножовка по металлу
• бархатный напильник или сравнительно мелкая наждачная бумага
• отвертка с хорошо изолированной ручкой
• линейка
• маркер
• клей (лучше эпоксидный быстротвердеющий).
Сборка
1. Отрежьте ножовкой три куска уголка длиной по 20..21 см каждый. Это будут
электроды лазера. Важно не помять и не погнуть уголок. Пилите с легким нажи-
мом и медленно. Еще важно не сорваться и не поцарапать рабочую поверхность
электродов.
2. Возьмите напильник (бархатный) и скруглите острые края в местах распила.
В местах где не пилили ножовкой ничего не трогайте(!). Стоит только раз ширк-
нуть напильником по рабочей области электрода - и потребуется новый. Оживить
можно... тонкой шлифовкой на стекле... но долго нудно и трудно. Проще новый
электрод сделать.
3. Отрежьте кусок полиэтилена по размеру основания лазера (в данном случае
- по размеру кафельной плитки). Сделайте разметку - вблизи середины проведите
маркером две прямые линии на расстоянии 3..4 мм друг от друга.
4. Отрежьте (ножницами) 6 одинаковых кусков алюминиевого скотча, длиной по
17 см каждый. Обкладки конденсатора (линии) лазера лучше делать на два-три
сантиметра короче электродов - так проще справиться с искрением на концах
электродов, которое обычно изрядно мешает.
5. Переверните полиэтилен разметкой вниз (чтобы краситель маркера не обуг-
ливался, и чтобы рабочий зазор лазера по этим обугленностям не пробивало).
Наклейте первые две полосы скотча параллельно друг1 другу, с зазором 3-4 мм,
ориентируясь по разметке.
ВНИМАНИЕ! Зазор и параллельность критичны! В принципе лазер работает при
зазорах от 2 мм до ^бмм и при непараллельностях (обкладок но не электродов)
до ^2 мм на длину электродов, но максимум мощности лазера будет, если вы сде-
лаете зазор от 3 мм до 4 мм и сделаете его параллельным. При слишком широком
зазоре, слишком узком зазоре и косом зазоре достижимая мощность лазера будет
ниже. Дальше будет понятно почему.
В принципе верхние обкладки можно сделать не из алюминиевого скотча а из
обычной фольги, но неудобно каждый раз выставлять зазор - фольга лежит нерав-
номерно и полиэтиленовый лист чаще пробивает.
Я пробовал по всякому, но лучшие результаты получаются когда верх - скотч,
низ - фольга.
6. Расширьте обкладки наклеив еще по полоске скотча.
Шире 10 см обкладки делать смысла нет - лазер ярче светить не станет. Даль-
ше надо сделать электрический контакт между полосками скотча в парах. Проще
всего наклеить еще по полоске поверх. Но клей скотча на самом деле является
диэлектриком, хотя и легко пробиваемым при рабочих напряжениях лазера. В мес-
тах пробоя будет перегрев, полиэтилен поплавится и будет пробит. Чтобы этого
не было, сделаем контакт получше.
Вырежем две полоски фольги шириной 1.5-2 см и длиной по 16 см. Наложите их
поверх мест будущего контакта.
Прижмите и приклейте скотчем (можно обычным, а можно и алюминиевым). Полу-
чится вот что:
7. Из фольги вырежте нижнюю обкладку ("земляную" или "общий провод"). Вы-
режьте ее примерно в размер верхних обкладок. Углы желательно скруглить. А
еще нужно оставить небольшой отвод для подкючения блока питания. Разровняйте
фольгу на базовой плите лазера.
8
ки.
Положите полиэтиленовый лист с верхними обкладками поверх нижней обклад-
Возьмите один из (трех) готовых электродов, положите поверх верхней обклад-
ки угловой стороной к краю зазора, прижмите грузами и тщательно выровняйте
электрод по краю зазора.
Этот электрод должен всегда лежать выровненным по краю зазора. При настрой-
ке лазера этот электрод не трогается.
Возьмите два оставшихся электрода и вложите один в другой, чтобы получилось
"двойное L". Положите получившуюся сборку поверх обкладок, прижмите грузами и
выровняйте по зазору.
Относительно выравнивания пока сильно не заморачиваитесь. Оставьте это на
момент настройки лазера. Электроды в итоге должны лежать как показано на
снимке ниже. Обратите внимание что правый электрод образует "стенку", выров-
ненную по стороне зазора в верхней обкладке, а левый электрод образует "лез-
вие" направленное к стенке.
Лезвие поддерживается на высоте около 1 мм над диэлектриком с помощью под-
ложенного под него уголка ("двойное L").
9. Сделаем разрядник. Возьмите обрезок уголка 30x30x30 и приклейте к нему
пробку от пластиковой бутылки. Или, еще лучше, ту часть, на которую навинчи-
вается пробка. Болт на М8 скруглите спереди (шаровые разрядники имеют меньшую
длину разряда -> большую проводимость). Не стоит полировать скругленную часть
болта - это увеличивает разброс напряжений срабатывания и будет приводить к
частым пробоям обкладок.
Из алюминия от пивной банки или даже из алюминиевой фольги вырежьте полос-
ковый контакт (шириной не менее 15 мм). В контактной полоске и в пробке про-
делайте отверстия диаметром 6 мм. Болт М8 в этих отверстиях сам нарежет резь-
бу при вкручивании.
В сборе разрядник будет выглядеть так:
Разрядник можно было сделать и проще:
Но открытый разрядник при работе лазера производит слишком много шума. Со
временем это перестанет нравиться. Поэтому мы и делаем воздушку с глушителем.
10. Поставьте разрядник так чтобы его основание стояло на верхней обкладке,
а контактная полоска заходила под полиэтилен и лежала на нижней обкладке.
11. Подключите лазер к высоковольтнику. Вместо "крокодилов" чтоб не портить
фольгу удобнее использовать грузы. Между лазерными электродами положите рези-
стор номиналом больше 1 килоом. Еще надо чтобы размер резистора обеспечивал
разумную электропрочность.
Получится вот что:
Контакт по постоянному току между половинками верхней обкладки иногда уст-
раивают с помощью катушки. Например так:
12. Выставьте аккуратно расстояние между лазерными электродами ^2 мм. Сле-
дите за тем, чтобы не сдвинуть электрод-"стенку", он всегда должен оставаться
выровненным по краю зазора.
Выставьте зазор в разряднике ^1 мм. Делается это так: вкрутите болт до по-
ложения , когда он упрется в металлическую стенку. Открутите на 1..1.5 оборота
назад. (Если используется болт не М8 или М8 с нестандартным шагом - количест-
во оборотов будет другим).
Вот и все со сборкой. Пора включать и настраивать.
Настройка
У большинства лазеров юстируются зеркала. Наша воздушка, как это ни печаль-
но, тоже требует юстировки. Юстироваться будет электрод-лезвие.
Нелишне напомнить о технике безопасности. Если Вы используете самодельный
блок питания на ТВС-е с питанием от 12 Вольт, то вероятность умереть от элек-
трошока не больше чем вероятность помереть от гриппа. Но она есть! Если же Вы
используете мощный источник питания (например, трансформатор от микроволновки
с умножителем) то любое неосторожное приближение к токоведущим частям - и Вам
конец. Даже прикосновение не обязательно. Может подпрыгнуть искра (длиной до
сантиметра) и ударить.
Для безопасности все же рекомендую пользоваться маломощным источником.
Итак, подключите лазер к высоковольтнику. К совсем маломощным источникам и
к электрофоркам подключайте напрямую. Источники помощнее подключайте через
резистор 400-600 килоом, 2 ватта.
1. Включите лазер (подайте высокое напрядение).
Подстройте зазор в разряднике чтобы (на слух) частота вспышек была 50-
100Гц. Крутить болт только при выключенном высоком напряжении!!!
2. Посмотрите как идет искра в лазерном зазоре. Обычно ее либо вовсе нет
(электроды слишком далеко друг от друга) либо пучок искр концентрируется у
одного края.
Тут пригодится отвертка с большой диэлектрической ручкой. Держа отвертку за
жало, как маятник, легким постукиванием сближайте электроды со стороны, про-
тивоположной искрению.
Зона искрения начнет переползать к стороне электродов, с которой вы посту-
киваете (сближаете).
Когда искры более-менее равномерно распределятся по длине электродов и бу-
дут на фоне равномерного лилового свечения, возьмите флуоресцентную бумажку -
визуализатор и подносите с торца лазера, где должен выходить луч. С какого
конца луч выйдет - заранее предсказать сложно.
При правильной работе лазера в рабочем зазоре должно быть видно равномерное
лиловое свечение и несильное, равномерно распределенное по длине лазера, ис-
крение .
Если свечение не появляется (видны одни искры) значит зазор либо слишком
мал (меньше 0.5 мм) либо слишком велик (больше 2 мм). Если лиловое свечение
не появляется ни при каком зазоре, значит электроды грязные или с задирами.
Такие электроды использовать нельзя.
Когда рабочий зазор лазера правильно светится, поднося визуализатор пооче-
редно к одному и другому концу лазера, Вы наверняка найдете лазерное пятно.
Как правило, в виде маленькой яркой точки в том месте, где на визуализатор
падает тень от электродов в свете искр лазера.
Найдя пятно, очень нежным постукиванием отверткой подстройте электроды на
максимум мощности. Пятно сильно увеличится по площади и по яркости. Не забы-
вайте следить за излучением с обоих торцов лазера. Иногда в процессе настрой-
ки пятно "переползает" на другую сторону. Если пятно никак не появляется по-
пробуйте уменьшить зазор (следите за тем чтобы оставалось лиловое свечение) и
увеличить напряжение (увеличив зазор в разряднике).
Увеличивать напряжение надо понемногу - лазер работает вблизи предела элек-
тропрочности полиэтиленовой пленки. Если пробьет, то вероятно обкладки при-
дется переделывать.
3. Хорошо настроенный лазер дает яркое пятно флуоресценции размерами около
миллиметра на бумаге вблизи лазера. Пятно должно оставаться четко различимым
днем (в помещении) при размерах 2x5 см (вдали от лазера на расстоянии ^5 мет-
ров) .
Фотографировать работающий лазер - большая проблема, так как большую часть
времени лазер не светит, вспыхивая только 50-100 раз в секунду. Вероятность,
что камера сработает именно в момент вспышки лазера, мала. Поэтому работающий
лазер приходится снимать на видео и выдергивать кадры. Отсюда и низкое каче-
ство .
В принципе мне удавалось словить работу лазера в режиме съемки однократных
кадров. Но приходилось делать по 20-50 снимков и выбирать удачный.
Глушитель
В процессе настройки Вы, наверное, уже заметили, что лазер издает громкий
неприятный звук электрического разряда. Вполне достаточный, чтобы вызвать не-
годование соседей, если Вы живете в многоквартирном доме. Использование за-
крытого разрядника примерно вдвое (на слух) по децибелам снижает шумность. Но
не доводит ее до приемлемого уровня. Шумит сам разряд в лазерном зазоре.
Чтобы использовать лазер подольше, не привлекая нездорового внимания со
стороны социума, придется делать глушитель.
Возьмите поролон, войлок, пенопласт или другой звукоизоляционный диэлектри-
ческий материал.
Вырежьте крышку для разрядного промежутка. Если материал тонкий - сделайте
крышку многослойной (толщиной около сантиметра).
Аккуратно (стараясь не сбить настройку) накройте электроды звукоизоляцион-
ной крышкой и прижмите ее грузами.
Если настройка не сбилась, включенный после установки глушителя лазер выда-
ет луч той же яркости, что и без глушителя, но звук становится заметно тише.
Обычно заглушённый лазер "не задыхается". Если у Вас происходит заметное
падение мощности со временем - попробуйте использовать для глушителя менее
плотный материал.
На этом - все. Макет лазера готов, можно его применять.
Для постоянного использования рекомендую продумать более устойчивую конст-
рукцию .
Комментарии
Вот два варианта схемы одного и того же лазера.
R]
R6
О 1=1-
Р1
±
Z1
R]
-CZI—|
Ц|_
b!±
72
Отличаются они только представлением. В одном случае обкладки лазера пред-
ставляются в виде сосредоточенных емкостей, в другом - в виде линий задержки.
Для понимания общих (низкочастотных) свойств лазера хватает и первой схемы.
Для работы лазера надо чтобы R6 » R1, тогда крылья лазера заряжаются при-
мерно поровну.
Еще надо, чтобы R1C2 » 1нс. Это легко выполняется для R1 в десятки...сотни
ом. Поэтому даже при высокой частоте повторения заменять резистор на катушку
имеет смысл только из эстетических соображений.
Резистор R6 должен выбираться по частоте повторения
fnoB*: R6 = l/(fn0BT(Cl + С2)).
В случае обкладок 10x20 см, толщины полиэтилена 0.1 мм С1+С2 = 8000 пф.
Для частоты 100 Гц потребуется резистор R6 = 1.2 Мом.
На практике частота зависит от соотношения напряжения срабатывания разряд-
ника к напряжению питания и от соотношения балластного резистора R6 к общему
сопротивлению утечки.
Разрядник должен иметь наименьшее сопротивление в замкнутом (пробитом) со-
стоянии, хорошую стабильность срабатывания, высокую скорость. Все это (за ис-
ключением стабильности) обеспечивается тем лучше, чем короче в разряднике ис-
кра . Поэтому разрядник и делается по схеме шар+шар или шар+плоскость. Острия
в разряднике вредны для работы лазера.
Что же до принципов работы лазера по высокой частоте, то на эту тему посто-
янно идет много споров. Обычно имеются два мнения:
• Крылья лазера образуют линию Блюмлейна, закорачиваемую разрядником на од-
ном конце. Кстати эта точка зрения представлена во многих книгах (Звелто,
Прохоров, Бруннер и др.)
• Скорость срабатывания разрядника абсолютно недостаточна для образования
каких либо бегущих волн. И что поэтому схему лазера можно смело считать
состоящей из двух сосредоточенных конденсаторов.
Тем не менее, никто не заморачивается влиянием самого лазерного промежутка
на электрические свойства схемы. А ведь если посмотреть, то получается именно
полосковая линия с включенным в ее плечо ультра-наноиндуктивным супер-пупер
быстродействующим разрядником-обострителем рельсового типа.
Вкратце, лазер работает так:
1. После зарядки емкостей С1 и С2 срабатывает разрядник Р1.
2. Конденсатор С1 со своей паразитной индуктивностью и индуктивностью разряд-
ника образует колебательный контур, который "опрокидывается" при разряде.
3. В какой-то момент разность напряжений на конденсаторах С1 и С2 становится
достаточной для пробоя основного лазерного промежутка.
4. Дальше процессы идут настолько быстро, что временем разрядки С1 через раз-
рядник Р1 можно попросту пренебречь.
5. То есть представить, что линии Z1 и Z2 не подключены ни к чему и могут
разряжаться только друг1 в друга через основной лазерный промежуток (кстати
поэтому важно, чтобы емкости С1 и С2 были равны).
6. Разряд начинается в самом узком месте лазерного промежутка и быстро начи-
нает заполнять его весь. При этом "волна разряда" бежит не столько за счет
распространения ионизации вширь, сколько за счет разности запаздывания
пробоя при различных перенапряжениях на различных участках на протяжении
лазерных электродов. (Делая основной лазерный зазор клиновидным, можно
управлять скоростью распространения волны разряда вдоль электродов. Обра-
тите внимание, что для этого не нужны ни параболические ни треугольные
крылья лазера. Достаточно лишь расположить электроды так, чтобы зазор меж-
ду ними с одного края был больше чем с другого.) Вслед за бегущей волной
разряда распространяется и волна усиления в возбужденном азоте. Когда ско-
рость этой волны совпадает со скоростью света можно строить довольно длин-
ные лазеры, не опасаясь того, что свет "выпадет" из зоны усиления.
7. В какой-то момент в одном или нескольких местах разряд сжимается в яркую
искру (искры), и через нее происходит окончательный разряд емкостей крыль-
ев лазера. Но лазеру это уже неважно - свет из него уже вышел, искры не
успели заблокировать оптический путь.
Забавно, кстати, что отсюда следует, что необязательно стремиться к мини-
мальной индуктивности в цепи разрядника Р1. Некоторая небольшая индуктивность
может оказаться даже полезной. (При малой индуктивности контур С1Р1 разряжа-
ется слишком быстро, скин-слой при таких временах становится тонким и вносит
такие потери, что RLC контур переходит в RC контур - то есть перестает "опро-
кидываться " . При этом не достигается максимально возможное напряжение на за-
зоре, да и энергия идет по большей части "в корзину". С другой стороны, если
контур опрокидывается слишком медленно, то искра в лазерном зазоре успевает
образоваться еще до того, как он окажется под достаточным перенапряжением -
не развивается объемный разряд, нет энерговклада в объем газа - лазер тоже не
работает. Ну и с третьей стороны - всякая индуктивность вносит еще и сопро-
тивление и неизвестно еще, улучшит ли положение та конкретно взятая катушка,
которую Вы воткнете в цепь разрядника. На практике я катушки не использовал,
но видел, что лазер метровой длины с размахом крыльев 10 см и разрядником
расположенным "с торца" вполне исправно работает. Хотя по "классической" тео-
рии индуктивность крыльев по направлению вдоль лазера к разряднику должна бы-
ла бы все испортить.)
В направлении же "поперек" лазер должен быть очень быстр. Конденсаторы
крыльев лазера должны быть способны разряжаться за время порядка времени жиз-
ни верхнего лазерного уровня при атмосферном давлении (~1..2 не). Готовые
конденсаторы на нужную емкость и напряжение такой способностью не обладают.
Проверка работоспособности лазера с быстрыми конденсаторами типа КВИ и К15-
4 (зеленые банки от телевизоров) вместо крыльев показала недостаточную ско-
рость разряда. В итоге лазер не работает (хотя лиловое свечение между элек-
тродами горит красиво). Сообщения о том, что воздушка работает с накопителем
на керамических конденсаторах или на генераторе Маркса (например,
http : //www .milankarakas . org/pub/New_TEA_N2_l/TEA_N2_l. html) , видимо вызваны
способностью лазера работать на собственной емкости электродов (см. далее).
Хотя нет худа без добра - в попытках воспроизвести результаты была найдена
конфигурация электродов, способная выдавать довольно большую мощность при
значительно сниженной емкости обкладок или вовсе без них. Что до керамических
конденсаторов, то азотный лазер низкого давления удается сделать с их исполь-
зованием, хотя как правило скорости разряда не хватает для получения сверхиз-
лучательного режима и приходится использовать зеркала и резонатор (например,
http://pulslaser.de). Только набирая в параллель батареи из множества керами-
ческих конденсаторов сравнительно малой емкости (470..520 пф) удается создать
сверхизлучательный откачной азотный лазер с использованием конденсаторов, ко-
торые продаются в магазине. Впрочем есть способ использовать покупные конден-
саторы - но не для питания основного разряда, а в схеме с передачей заряда -
в качестве первичного и сравнительно медленного накопителя (об этом см. да-
лее) .
Кроме минимально возможной индуктивности (в направлении поперек лазерного
зазора) крылья лазера должны обладать еще и минимальным сопротивлением. При
емкости крыльев ^8 нф внесение в разрядный контур всего одного ома даст по-
стоянную времени ^8 не - лазер станет неработоспособным. Казалось бы один ом
это много. На самом деле на тех частотах, на которых работает лазер, внести
один ом это очень легко. Недостаточно хорошо прижатые или не по всей длине
прижатые электроды - и все. Грязная (окислившаяся) поверхность токоподводов
(даже не рабочей поверхности электродов, а тех поверхностей, по которым ток
еще только должен добраться дотуда) и все.
Везде пишут, что максимальная частота повторений для азотного лазера поряд-
ка 100 Гц. Звучит как спойлер1, но описываемая воздушка вполне сносно работа-
ет герц до 400, потом резко гаснет и к 600 Гц на выходе ничего нет (частоту
выстрелов можно померить по частоте щелчков разряда или вспышек подключив
микрофон или фотодиод к звуковой карте и запустив на компьютере простейший
осциллограф, например winscope2 .
На самом деле миф о низкой возможной частоте объясняется двумя вещами:
1. перегревом газа
2. снижением напряжения пробоя в управляющем разряднике при повышении частоты
повторения.
В воздушке размер лазерного рабочего объема мал. Да и нагретый воздух легко
оттуда выбрасывается при каждом импульсе. Если поделить размер зазора (^1мм)
на скорость звука (300 м/с) получится, что лазер должен успевать выбрасывать
воздух из зазора до частот повторения порядка сотен килогерц. Перегрев в дан-
ном лазере тоже не наступает (хотя бы потому, что при таком воздухообмене Вы
бы легко его заметили по плавлению полиэтилена под лазерным зазором. Такое
бывает, кстати, при неудачной конструкции глушителя.)
А вот с разрядником все хуже. Еще сам Тесла столкнулся с тем, что остаточ-
ная ионизация от предыдущего импульса облегчает пробой разрядника при высокой
частоте повторения. Поэтому и строил вращающиеся разрядники, да еще и с обду-
вом сжатым газом.
1 Спойлер (от англ. to spoil — «портить», «мешать»; spoiler — «помеха») — многознач-
ный термин.
2 http://www.radio-korolev.ru/index.php-newsid=1276.htm
Со снижением напряжения срабатывания разрядника падает запасенная в крыльях
энергия. Вплоть до полного ухода лазера под порох1 генерации.
Если не рассматривать вращающиеся электроды и обдув газом, то предельная
частота, при которой разрядник сохраняет работоспособность, уменьшается с
размерами искры в нем (с ростом напряжения и энерговклада.) А с другой сторо-
ны выходная энергия лазера в импульсе довольно бодро растет с увеличением на-
пряжения питания (которое ограничивается лишь электропрочностью используемой
диэлектрической пленки). Для многих применений (в частности для накачки лазе-
ров на красителях) важна в первую очередь энергия в каждом импульсе, и Вам
будет хотеться поднять напряжение и энергию. К сожалению, способность рабо-
тать на частотах в несколько сотен герц относится только к низковольтным (<8
kV) вариантам воздушки, где длина и энергия искры в разряднике мала. Попытки
поднять напряжение и энергию импульса быстро наталкиваются на ограничение по
частоте срабатывания. Особо высоковольтные варианты (^20 kV) хотя и дают
очень яркое пятно, но не особо желают работать на частоте даже 20 Гц, уж не
говоря о сотнях.
Настройку лазера, в любом случае, проводите на низкой частоте (герц 20-50).
На больших частотах лазер критичен в настройке (неустойчивость разряда) и
можно легко повредить электроды. Переходить от частоты к частоте лучше изме-
нением R6. Можно, конечно крутить болт разрядника, но это изменяет рабочее
напряжение и может потребовать переюстировки электродов.
Мощность лазера варьируется от сборки. Артефактные экземпляры светят раз в
5 мощнее, чем среднетиповые. Конкретное значение мощности назвать трудно т.к.
измерители сходят с ума от помех.
Светящееся пятно от луча хорошо получившейся воздушки вблизи лазера отчет-
ливо видно на всем, включая и обычно нелюминисцирующие вещи (кафель, алюми-
ний, стекло, железо). Как выясняется, нет нелюминисцирующих вещей, когда мощ-
ность ультрафиолета достаточно высока.
Детальное сравнение отличий артефактов от остальных образцов показало, что:
1. Мощность в первую очередь зависит от качества основных (лазерных) электро-
дов, затем (слабее) зависит от величины зазора между верхними обкладками и
от ровности и параллельности краев этого зазора, затем (еще слабее) зави-
сит от разрядника.
2. Затем (примерно так же как от разрядника) зависит от качества контакта ме-
жу обкладками и разрядником, между обкладками и лазерными электродами и
внутри самих обкладок. Для хорошего контакта требуется ровная плоскость по
всей площади и хороший прижим.
3. От изменения геометрии обкладок в разумных пределах (при равной площади)
ничего не зависит. Полукруглые, треугольные и прямоугольные обкладки дают
примерно одинаковый результат. Неразумные пределы - это зигзаг-линия, по-
лосковая спираль, переудлинненные схемы и т.п.
4. Не найдено однозначной зависимости и от положения разрядника (при условии,
что емкости С1 и С2 одинаковы), хотя стабильность работы заметно выше, ко-
гда разрядник находится вблизи лазерного электрода, как на фотографиях. (И
то и другое, впрочем, более чем ожидаемо с учетом сказанного выше о работе
лазера.)
В сравнении с правильно сделанным азотником низкого давления при равной за-
пасенной энергии (площадь крыльев, питающее напряжение) описанная тут воздуш-
на дает приблизительно такую же энергию в импульсе. Неправильно сделанный
воздушный откачной азотник (в первую очередь имеется в виду отсутствие пре-
дионизатора) может не порадовать значительно худшими параметрами, чем выдает
простенькая воздушка. Самое главное, что позволяет откачка - раздуть размах
крыльев. При уменьшении давления растет время жизни верхнего лазерного уровня
в азоте, а значит лазер можно медленнее качать. Так, например, откачная кюве-
та с зазором 6 мм, длиной электродов 30 см и толщиной электродов 1 мм требует
для своего насыщения крыльев по 50x50 см каждое. Естественно, что она и выда-
ет больше. Хотя и это не является необходимым. Используя самодельные малоин-
дуктивные конденсаторы стопчатой конструкции можно обойти ограничение на пре-
дельный размах крыльев и в воздушке. Правда по классической схеме пБлюмлейнап
это не получается - велика индуктивность "земляного" соединения. А вот схема
с передачей заряда вполне работоспособна:
И выдает около миллиджоуля в импульсе, что с учетом размеров и того, что
используется не азот, а воздух, вполне неплохо. Забавно, что каждый раз, как
мне удается сконструировать откачной лазер, превосходящий атмосферник по вы-
ходной энергии, почти вслед за этим получается сделать неоткачную воздушку
той же или большей энергии.
Еще при экспериментах с азотником низкого давления выяснился забавный факт:
пары воды убивают генерацию азота. Стали понятными и погодные колебания мощ-
ности обычной воздушки, которые никак не хотели вязаться с давлением воздуха.
Чем выше влажность - тем хуже, вплоть до полной потери генерации.
Расходимость по видимому глазом пятну составляет чуть меньше 0.01 (3.5 см
на 4.5 метрах). Для такого простого лазера - совсем неплохо.
Если светить надо далеко, можно поставить коллиматорную линзу, благо как
выяснилось, стекло отлично пропускает ультрафиолетовое излучение лазера. (Но-
вость хорошая - кварц не нужен.)
Юстировкой электродов легко можно добиться, чтобы лазер излучал только
"вперед", только "назад" и более-менее одинаково в обе стороны. В этом смысле
сомнительно, что установкой "заднего" зеркала можно добиться лучшего эффекта
чем просто юстировкой электродов, и чем длиннее лазер, тем меньший эффект
должно давать заднее зеркало.
Лазер имеет выделенное направление. Когда электроды съюстированы на макси-
мум излучения в этом направлении - выходная мощность максимальна. Когда съю-
стированы на максимум излучения в противоположном направлении - достижимая
выходная мощность заметно ниже. "Перед" у большинства сборок лазера находится
со стороны разрядника. Очевидно, что одинаковая разность напряжений между
крыльями достигается позже на противоположном от разрядника конце лазера.
Очевидно, что напряжение, необходимое для пробоя лазерного промежутка со сто-
роны , противоположной разряднику, достигается позже. Очевидно и то, что если
мы юстировкой электродов добиваемся, чтобы и разряд начинался со стороны раз-
рядника, то за счет расхода энергии на разряд и амплитуда разности напряжений
между крыльями падает по мере удаления от разрядника. Для того, чтобы этого
оставшегося напряжения хватало для пробоя и для получения объемного разряда,
зазор на "дальнем" конце лазера приходится выставлять меньшим (чем он мог бы
быть при юстировке лазера на излучение в направлении разрядника). Но чтобы
сохранялось направление распространения волны зажигания разряда, зазор с
ближнего к разряднику конца лазера приходится выставлять еще меньшим. В итоге
срабатывание лазера идет при меньшей разнице в напряжениях на крыльях - при
меньшем энерговкладе. Отсюда и меньшая излучаемая мощность.
С другой стороны, когда мы юстируем электроды на излучение "к разряднику",
мы даем волне перезарядки спокойно (почти без расхода энергии) добраться до
"дальнего" конца лазера, после чего позволяем развиться волне зажигания раз-
ряда. Зазоры и разность напряжений между крыльями в этом случае получается
больше (причем при равных зарядных напряжениях). Соответственно больше и вы-
ходная энергия.
Впрочем, величина разрядного промежутка - это не единственный путь управле-
ния скоростью развития пробоя. Влияет еще и интенсивность и задержка предио-
низации. Поэтому лазеры с перекошенным предионизационным зазором (зазором ме-
жду фольгами крыльев на полиэтилене) могут иметь направление преимущественно-
го излучения и в направлении "от разрядника".
Лазерные электроды (отрезки алюминиевого уголка) - самая ответственная
часть лазера. В основном от них зависит мощность воздушного лазера. Когда Вы
юстируете электроды, постепенно и понемногу сближая их, поочередно, то с од-
ного края, то с другого, то можете наблюдать, что в какой-то момент довольно
легко получить однородный разряд в виде чистого (без искр) лилового свечения.
Если рассматривать разряд внимательно или через лупу, то видно, что свечение
состоит сплошь из микроискр. Микроискры (стримеры) имеют размазанный (диффуз-
ный) вид и прозрачны на просвет - похожи на дугу низкого давления (как в из-
вестном сувенире - стеклянном шаре с электрическими разрядами). Микроискр
примерно 10-20 на миллиметр, то есть когда вы смотрите на разряд издалека или
фотографируете его, то видите однородное свечение.
Такой вид разряда для лазера самый лучший (шумит он хотя и слабее разряда с
искрами, но тоже громко и неприятно). Проблема в том, что в этот момент лазер
не работает (на бумажке-визуализаторе не видно четкого пятна). Такой тип раз-
ряда хорошо получается при расстоянии между электродами ^2 мм. При этом энер-
гия в разряде слишком низка для хорошей работы лазера.
При меньших расстояниях между электродами на фоне лилового свечения появля-
ются яркие белые искры (шум тоже возрастает). При зазорах меньших 1.5 мм ла-
зер генерирует четко оформленный луч. При зазорах меньших 0.5 мм лиловое све-
чение пропадает, и разряд имеет вид множества ярких искр. Луч лазера тоже
пропадает и при дальнейшем сближении электродов уже не возникает вновь.
На самом деле приведенные расстояния в миллиметрах ориентировочны (для
электродов из алюминиевого уголка толщиной 1 мм) и сильно меняются от толщины
электродов, качества обработки их поверхности, материала и покрытия. Важно,
что имеются последовательно пять зон по расстоянию между электродами:
1) зона множественного искрового разряда,
2) зона смешанного разряда,
3) зона диффузного разряда,
4) вторая зона искрового разряда,
5) зона отсутствия разряда.
Главное, что требуется от электродов - давать однородный или хотя бы сме-
шанный разряд при межэлектродном расстоянии ^1 мм, а лучше и меньше.
При плохой поверхности электродов (слишком большая шероховатость, неров-
ность , задиры) зоны 2 и 3 могут либо вовсе не существовать, либо существовать
при слишком больших межэлектродных расстояниях, когда лазер уже не может ра-
ботать .
Электроды, обработанные напильником (даже бархатным) или мелкой наждачной
бумагой не работают! Работают полированные электроды (как минимум точечное
пятнышко генерации увидите), хотя мощность с них ниже.
Не работают слишком тонкие (ножевые) электроды и слишком толстые.
Не работают анодированные алюминиевые электроды, электроды из старого, хра-
нившегося на улице и покрытого толстой пленкой окисла алюминия,
Не работают линейки из нержавейки и ножовочные полотна (Типовые ресы из ко-
торых люди обычно пытаются собрать свой первый воздушный азотник). Вообще из-
бегайте применения стальных электродов. В более крупных лазерах с большими
рабочими напряжениями они работоспособны, но снижают выходную мощность. Это
из-за большого удельного сопротивления стали (в разы больше чем у меди и алю-
миния) и ферромагнитных свойств, которые отъедают высокочастотную мощность в
разрядном контуре.
Из доступного - хорошо работает свежий алюминиевый уголок толщиной 1-2 мм и
шириной достаточной для хорошего контакта (обычно 20 мм), алюминиевый плинтус
(выбирайте неанодированный!), пластиковая линейка, ровно обернутая алюминие-
вым скотчем (при неудачной юстировке быстро прогорает).
Электроды решают все. От них зависит не только какую мощность выдаст лазер,
но и будет ли он работать вообще. От них зависит какая, в частности нужна оп-
тимальная площадь обкладок и нужны ли они вообще. Например, была найдена кон-
фигурация электродов, способная давать очень яркий луч при буквально подэлек-
тродной емкости:
LJ
Впрочем, небольшие (сантиметра по три-пять с каждой стороны) крылья все-
таки не помешают. Электроды делаются: левый по рисунку из алюминиевого угол-
кового плинтуса с заостренным краем, правый - из алюминиевого уголка с толщи-
ной стенки 1 мм, положенного прямо на обкладку (без подкладывания чего-нибудь
для приподнятия над поверхностью диэлектрика). Разряд горит накосо между уг-
ловыми ребрами электродов. Плинтус зачищается и его рабочий край полируется
(обычно плинтус анодирован); для второго электрода уголок используется "as
is" - в магазинно-продажном состоянии.
Интересно, что при попытке увеличить обкладки для такой конфигурации элек-
тродов мощность в луче не растет. Начиная с размаха ^20 см даже падает. Зато
воздушка с такими электродами компактна, мало шумит и легче держит высокие
частоты повторения (в смысле перегрева), и более удобна для оформления в ста-
бильный конструкт. Так вот оно выглядит (для примера питается от сидюковой
электрофорки):
Смысл электродов сводится к концентрации поля. Напряженность поля в лазере
значительно ниже оптимальной. Поэтому концентрация поля на угловом электроде
ему только на руку. Мощность такого лазера не выше мощности обычной воздушки,
поскольку объем газа в области концентрированного поля мал. Зато КПД намного
выше.
Электроды, испорченные при изготовлении (задранные напильником), анодиро-
ванные, прожженные искрой при неудачной юстировке и просто из старого грязно-
го алюминия можно оживить, отшлифовав мелкой шкуркой и отполировав на войлоч-
ном круге (естественно на дрели или на точиле - не вручную же) до зеркального
блеска пастой ГОИ. Однако за счет неровностей при такой грубой полировке раз-
ряд будет неоднородным по длине электродов, и мощность лазера будет сильно
ниже, чем при использовании "свежего" уголка. Можно обработать и менее грубо
- тонким фрезерованием или шлифовкой на ровном стеклянном листе. Но это уже
не для домашних опытов.
Зазор между верхними обкладками лазера образует место формирования скользя-
щего разряда, ультрафиолетовым излучением которого предионизуется газ в ос-
новном промежутке. Интенсивность этого излучения должна быть достаточна для
предионизации, соответственно и скользящий разряд должен быть достаточно ин-
тенсивным. При слишком большом зазоре скользящий разряд теряет интенсивность
и далее исчезает вовсе. При этом однородный разряд в лазерном промежутке по-
лучить не удается. (Некоторые конфигурации электродов могут сами служить ис-
точником скользящего разряда, но во-первых - не все, а во-вторых при этом
скользящий разряд зависит от положения электродов, а это... отнюдь не упроща-
ет процедуру юстировки.)
Слишком интенсивный скользящий разряд имеет свойство переходить в (много)
искровую форму и отжирать энергию от основного разряда (а то и вовсе закора-
чивать цепь). Поэтому и слишком малый зазор между крыльями тоже вреден.
Оптимальная величина зазора между фольгами крыльев зависит от питающего на-
пряжения и скорости "опрокидывания" крыла через управляющий разрядник. Для
описанной конструкции и напряжений 8..10 кВ оптимум зазора 3..4 мм. При зна-
чительном изменении питающего напряжения и (или конструкции разрядника) опти-
мальный зазор придется подбирать.
Лазер получается при длине электродов от ^7 см (минимальная длина, на кото-
рой набирается усиление, необходимое для работы лазера без зеркал) до ~1 м с
примерно пропорциональным изменением выходной мощности. Больше метра делать
становится трудно по двум причинам:
1) трудно найти пригодные электроды достаточной длины,
2) зазор на выходном конце лазера уже при длине в метр превышает 3 мм, а что-
бы получать объемный разряд в таком зазоре, приходится уходить на напряже-
ния в 30+ кВ.
Поиск достаточно электропрочной диэлектрической пленки и война с пробоями
при таких напряжениях начинают вызывать проблемы.
Ширина обкладок (полуразмах крыльев) снизу ограничивается требуемой мощно-
стью и, чтобы получить хорошо видимое пятно, должна обычно быть не меньше 3
см; сверху ограничивается насыщением - тем, что при дальнейшем увеличении
размаха крыльев яркость не растет (связано с увеличением времени разрядки
конденсаторов, устойчивостью разряда в газе и т.п.) Максимальная ширина об-
кладок обычно не больше 10 см.
Выходная мощность лазера очень бодро растет с увеличением рабочего напряже-
ния. Полный энерговклад в газ может быть выражен как
q = E*D*h*C*dU*L,
где Е=30 кв/см - напряженность поля в разряде, D - расстояние между лазер-
ными электродами, L - их длина, h - толщина разрядного столба, dU - наброс
напряжения на крыльях за время перекрытия плазмой лазерного зазора. Если счи-
тать, что межэлектродный зазор пропорционален зарядному напряжению D « U,
толщина столба тоже пропорциональна зазору и, в итоге пропорциональна U: h «
U; а наброс напряжения пропорционален напряжению заряда и времени перекрытия
(считаем, что скорость разряда крыльев постоянна), которое в свою очередь
пропорционально зазору и, соответственно U, т.е. dU « U2, то получим Q « CU4.
Тут можно , однако, заметить, что с ростом U потребуется увеличивать толщину
диэлектрика и С « 1/U. Возможный рост скорости разряда при снижении емкости
будет скомпенсирован увеличением сопротивления искры в разряднике, так что dU
останется прежним. Таким образом, энерговклад пропорционален напряжению в ку-
бе, и, соответственно с точностью до КПД лазера выходная энергия будет про-
порциональна кубу напряжения. Но так будет только до тех пор, пока не будет
достигнут предел тепловой нестабильности. Дальше выходная энергия будет расти
пропорционально объему плазмы, т.е. приблизительно пропорционально U2.
Надо отметить, что если при масштабировании лазера рабочий зазор упорно не
желает линейно расти с приложенным напряжением, это говорит о недостаточной
предионизации. Не рассматривая сложные и изощренные методы предионизации, в
самом простейшем случае, побороть это можно увеличив крутизну нарастания пи-
тающего импульса. Используйте рельсовый многозазорный разрядник или разрядник
высокого давления.
При рабочих напряжениях порядка 20 кВ и выше тонкие электроды (как в опи-
санной конструкции) будут препятствовать росту толщины плазменного столба, и
ограничивать выходную энергию лазера. При таких напряжениях используйте в ка-
честве электродов круглые алюминиевые трубки или округлые штанги. Неплохие
результаты получаются при использовании дверных ручек округлого профиля.
И вот еще что. Да, в общем случае, лазер больших размеров, питаемый большим
напряжением, дает большую выходную энергию. Но, как уже было сказано, элек-
троды решают все. Запросто может статься, что новый большой азотник на 40 кВ
не выдаст и половины от того, что выдавала старая добрая воздушка на 15 кВ. И
это - головная боль. Что тут можно посоветовать? Напилить весь подручный
цветмет на электроды и пробовать, пробовать, пробовать...
Простор для вариантов конструкции полный. Для начала, например полезно со-
брать лазер на железном листе и заменить грузы магнитиками (которые наверняка
остались от разборки DVD-головок на диоды), получается транспортабельный кон-
структ, выдерживающий переворот "вверх ногами".
Для компактности крылья лазера можно свернуть. На работоспособность лазера
это мало влияет:
Данный лазер интересен для:
• юстировки тонких и длинных вещей (дифракционная расходимость УФ луча в два
раза меньше, чем красного, и, несмотря на то, что качество излучения азот-
ника низкое, всегда можно использовать малорасходящуюся сердцевину пучка,
а остальное обрезать диафрагмами.)
• точечного отверждения фотоотверждаемых клеев.
• накачки лазеров на красителях (если есть что накачивать)
• калибровки самодельных спектрографов, в том числе и CD-дисковых (излучает
на 337 нм)
• просто для развлечения
• голографии (была информация, что естественная ширина спектра азотного ла-
зера даже в сверхлюминисцентном режиме настолько узка, что обеспечивает
длину когерентности ^3 см. Если это так, то вероятно с помощью азотника
можно снимать голограммы небольших объектов, причем поскольку длительность
импульса менее 1 не, объект может быть и движущимся.).
Лазер не интересен для:
• сверления, полирования и прочей обработки материалов (не получится достичь
нужной выходной энергии, хотя... за год, наверное, дырку в лезвии просвер-
лить можно).
Техника
ИСПОЛЬЗУЕМ ШОКЕР
Введение
Когда-то давно шокеры были устроены так:
х1 kV
0.1 [if
То есть шокер представлял собой, в определенном смысле, портативную катушку
Тесла, первичная емкость которой заряжалась от небольшого обратноходовохю
преобразователя и разряжалась через небольшой воздушный разрядник с зазором
порядка миллиметра. Для самодельщика в этом девайсе было мало интересного за
исключением использования по назначению... да и то сомнительно, поскольку ВЧ
ток во вторичной цепи в виде затухающих колебаний вряд ли способен причинить
что-либо серьезное организму потенциального обидчика.
Однако времена поменялись. Современный шокер (по крайней мере, все модели,
что мне попадались) является так называемым "устройством постоянного тока".
То есть по существу представляет собой карманный высоковольтный блок питания.
Развиваемое напряжение и выходная мощность варьируются очень сильно в зави-
симости от модели. А моделей сейчас очень много.
Причем верить техническим характеристикам, заявленным производителем либо
дистрибьютером, в виде надписей на упаковке или в прилагаемых бумажках нельзя
ни на йоту! Иногда блажь очевидная, как, например, надпись: "8800 KVolts"
(сами подумайте какого габарита был бы девайс будь он действительно на восемь
с лишним мегавольт). А иногда и не настолько очевидная.
Обычно можно пользоваться простым правилом: чем больше шокер, тем больше
его мощность и выходное напряжение. Но и тут есть исключения. Например, шоке-
ры моделей JSJ-704, WS-704 и (просто) 704 имеют одинаковый размер, но пре-
дельные напряжения у них таковы: JSJ-704 - 26 кВ; WS-704 - 22 кВ; 704 - 18
кВ. (Вообще наводит на мысль, что китайские фирмы выпускают подделки друг
друга, и что WS-704 является подделкой на JSJ-704, а просто 704-й - подделкой
на WS.)
Еще для оценки выходного напряжения можно было бы пользоваться расстоянием
между иглами (длиной искры холостого хода), однако по понятным (см. далее)
причинам производитель не особо любит это расстояние завышать, и у подавляю-
щего большинства моделей оно лежит в пределах 10..15 мм.
Вообще рамки примерно такие: выходное напряжение лежит в пределах Ю..30кВ.
В том смысле, что с одной стороны ни один шокер из тех, что мне попадались,
не выдавал меньше 10 кВ, а с другой стороны, ни один из них не достиг завет-
ной цифры в 30 кВ, даже на форсаже, то есть при усиленном питании.
Выходная мощность в режиме согласованной нагрузки (т.е. когда резистор,
подключенный на выход шокера, просаживает выходное напряжение вдвое) состав-
ляет от 2-3 Вт для маленьких и до 10..15 Вт для крупных моделей.
Свойства шокера:
• При включении шокера, его выходной конденсатор (или точнее емкость умножи-
теля напряжения на выходе шокера) начинает заряжаться, и напряжение увели-
чивается до тех пор пока не возникнет пробой между иглами холостого хода.
Затем цикл повторяется. То есть выходное напряжение ограничивается величи-
ной пробойного напряжения для воздушного зазора между иглами холостого хо-
да.
• При увеличении зазора между иглами холостого хода (при обкусывании игл, их
развороте или замене на более короткие/более округлые) выходное напряжение
шокера растет до определенного предела. По достижении этого определенного
предела, величина которого зависит от модели шокера, шокер дохнет. Скорее
всего выбивает базо-эмиттерный переход в транзисторе блокинг-генератора.
Хотя, может быть, и диоды в выходном умножителе.
• Некоторые особо низковольтные модели неспособны себя убить на холостом хо-
ду. Это поправимо путем увеличения напряжения питания. При увеличении пи-
тающего напряжения по сравнению со штатным (т.е. при форсировании), выход-
ное напряжение в таких шокерах удается поднять на 15..20%, после чего шо-
кер опять таки дохнет.
• Под максимальным выходным напряжением здесь, как раз, и понимается макси-
мально достижимое напряжение, при котором шокер еще не сдыхает. Именно из-
за риска сдыхания производители и не любят приближаться к этой величине,
оставляя зазор между иглами заведомо меньшим предельного.
• Шокеры можно соединять последовательно. При этом выходное напряжение сум-
мируется. Таким образом, можно получить напряжение до 40..50 кВ. А при ус-
ловии тщательной изоляции шокеров друг от друга - возможно и больше (хотя
непонятно как их при этом включать - дернет же).
+
• Считается, что шокер, включенный в розетку на подзарядку, категорически
нельзя включать в режиме шокера - якобы дохнет сразу. Тратить шокер на
проверку этого утверждения мне не хотелось, поэтому верить или нет - дело
Ваше.
Устройство
шокера
"Сердцем" шокера является высоковольтный модуль - залитый в эпоксидку бло-
чок имеющий форму параллелепипеда. (У "фонариковых" шокеров этот блочок имеет
вытянутую форму ближе к цилиндрической). Из-за того, что эпоксидную заливку
неразрушающим образом разобрать не удается, сгоревший шокер починке не подле-
жит.
Размягчив эпоксидку путем двухнедельного настаивания в ацетоне и аккуратно
расколупывая блочок, можно получить некоторое представление о внутреннем уст-
ройстве высоковольтного модуля. Он содержит полупроводниковый элемент (тран-
зистор либо трехногая микросхема вроде ТОР-220), высоковольтный многосекцион-
ный трансформатор, напоминающий небольшой ТВС, и выходной выпрямитель, соб-
ранный по схеме с удвоением напряжения (два конденсатора и два диода).
Umax
2Umax
Вот фото вскрытого шокера:
Таким образом, схема получается примерно такая:
На схеме не показаны ненужные подробности вроде множественных выключателей
(режим, спуск, предохранитель) и питания индикаторных светодиодов.
Прямоугольником обведен залитый эпоксидкой блок. Какова точная схема гене-
ратора неизвестно, но по косвенным признакам сдается мне, что сделан баналь-
ный блокинх1. Диодный мост слева по схеме служит для зарядки аккумулятора от
розетки.
Применение
шокера
Применение карманного высоковольтного блока питания весьма обширно.
Вот фото и видео небольшого гелий-неонового лазера, запитаннохю напрямую от
шокера:
А вот небольшой азотный воздушный лазер, тоже питается напрямую от шокера:
Для лазеров побольше (вроде TEA C02 лазеров атмосферного давления) лучше
использовать два последовательно соединенных шокера.
С помощью шокера можно тестировать абразивные бруски на предмет содержания
карборунда и пригодности для изготовления лазерных электродов.
Слева показано как шокер ведет себя с карборундом, а справа - как ведет се-
бя, когда брусок непроводящий.
Можно питать газосветные лампы - от обычных ламп дневного света до малень-
ких ксенонок:
И вот еще несколько интересных областей применения шодера:
• разряд по поверхности воды
• разряд над керамикой от конденсаторов
• разряд по металлизированной поверхности
Кстати по форме разряда в лампе можно определить, где у шокера "плюс" а где
"минус" (снимок на следующей странице).
Английский
THE BLACK CLOUD
Fred Hoyle
Chapter One
OPENING SCENES
It was eight оfclock along the Green-
wich meridian. In England the wintry
sun of 7th January, 1964, was just
rising. Throughout the length and
breadth of the land people were shiv-
ering in ill-heated houses as they
read the morning papers, ate their
breakfasts, and grumbled about the
weather, which, truth to tell, had
Глава Первая
ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ
Было восемь часов утра на гринвичском
меридиане. 7 января 1964 года над
Англией поднималось зимнее солнце. По
всей стране люди мерзли в своих плохо
отапливаемых домах, проглядывая ут-
ренние газеты, завтракая и ругая по-
году, и в самом деле отвратительную в
последнее время.
been appalling of late.
The Greenwich meridian southward
passes through western France, over
the snow-covered Pyrenees and through
the eastern corner of Spain. The line
then sweeps to the west of the
Balearic Islands, where wise people
from the north were spending winter
holidays — on a beach in Minorca a
laughing party might have been seen
returning from an early morning
bathe. And so to North Africa and the
Sahara.
The primary meridian then swings to-
wards the equator through French Su-
dan, Ashanti, and the Gold Coast,
where new aluminum plants were going
up along the Volta River. Thence into
a vast stretch of ocean, unbroken un-
til Antarctica is reached. Expedi-
tions from a dozen nations were rub-
bing elbows with each other there.
All the land to the east of this
line, as far as New Zealand, was
turned towards the Sun. In Australia,
evening was approaching. Long shadows
were cast across the cricket ground
at Sydney. The last overs of the day
were being bowled in a match between
New South Wales and Queensland. In
Java, fishermen were busying them-
selves in preparation for the coming
nightf s work.
Over much of the huge expanse of the
Pacific, over America, and over the
Atlantic it was night. It was three
a.m. in New York. The city was blaz-
ing with light, and there was still a
good deal of traffic in spite of re-
cent snow and a cold wind from the
north-west. And nowhere on the Earth
at that moment was there more activ-
ity than in Los Angeles. The evening
was still young there, twelve
оfclock: the boulevards were crowded,
cars raced along the freeways, res-
taurants were still pretty full.
A hundred and twenty miles to the
south the astronomers on Mount Palo-
Гринвичский меридиан идет к югу по
Западной Франции, через покрытые сне-
гами Пиренеи и Восточную Испанию. Ли-
ния тянется затем к западу от Балеар-
ских островов, где северяне поумнее
проводят зимний отпуск — на пляже в
Менорке можно было встретить смеющих-
ся людей, которые возвращались с ут-
реннего купанья, — и дальше пересека-
ет Северную Африку и Сахару.
Нулевой меридиан затем направляется к
экватору, проходя через Французский
Судан, Ашанти и Золотой Берег*, где
новые алюминиевые заводы выросли
вдоль реки Вольты. Здесь меридиан вы-
ходит на бескрайную гладь океана,
простирающегося до самой Антарктиды.
Экспедиции из многих стран работают
тут бок о бок.
Вся Земля к востоку от этой линии до
самой Новой Зеландии была повернута к
Солнцу. В Австралии приближался ве-
чер . Длинные тени легли на крикетную
площадку в Сиднее. Шли последние ми-
нуты встречи между командами Нового
Южного Уэльса и Квинсленда. На Яве
рыбаки делали последние приготовления
к ночному лову.
На большей части Тихого океана, в
Америке и Атлантике стояла ночь. В
Нью-Йорке было три часа пополуночи.
Город был ярко освещен и, несмотря на
недавно выпавший снег и холодный се-
веро-западный ветер, на улицах снова-
ло много машин. И на всей Земле вряд
ли нашлось бы в эту минуту более шум-
ное место, чем Лос-Анжелос. Вечернее
оживление продолжалось здесь за пол-
ночь , по бульварам шли нескончаемые
толпы народа, машины неслись по авто-
страдам , рестораны были переполнены.
В ста двадцати милях к югу от Лос-
Анжелоса астрономы на горе Паломар
mar had already begun their nightT s
work. But although the night was
clear and stars were sparkling from
horizon to zenith, conditions from
the point of view of the professional
astronomer were poor, the лseeing'
was bad — there was too much wind at
high levels. So nobody was sorry to
down tools for the midnight snack.
Earlier in the evening, when the out-
look for the night already looked
pretty dubious, they had agreed to
meet in the dome of the 48-inch
Schmidt.
Paul Rogers walked the four hundred
yards or so from the 200-inch tele-
scope to the Schmidt, only to find
Bert Emerson was already at work on a
bowl of soup. Andy and Jim, the night
assistants, were busy at the cooking
stove.
"Sorry I got started," said Emerson,
"but it looks as though tonightfs go-
ing to be a complete write-off."
Emerson was working on a special sur-
vey of the sky, and only good observ-
ing conditions were suitable for his
work.
"Bert, you1re a lucky fellow. It
looks as though youf re going to get
another early night."
"Ifll keep on for another hour or so.
Then if theref s no improvement If11
turn in."
"Soup, bread and jam, sardines, and
coltee," said Andy. "What111 you
have?"
"A bowl of soup and cup of coffee,
thanks," said Rogers.
"What1re you going to do on the 200-
inch? Use the jiggle camera?"
"Yes, I can get along tonight pretty
well. Theref s several transfers that
уже приступили к ночному дежурству. И
хотя ночь стояла ясная и звезды ис-
крились от горизонта до зенита, с
точки зрения профессионального астро-
нома условия были неблагоприятные:
плохая видимость из-за слишком силь-
ного ветра на больших высотах. Поэто-
му все без сожаления оставили прибо-
ры , когда пришло время перекусить.
Еще вечером стало ясно, что наблюде-
ния вести будет нельзя, и ученые до-
говорились встретиться в куполе 48-
дюймового Шмидта.
Поль Роджерс прошел целых четыреста
ярдов, отделяющих 200-дюймовый теле-
скоп от Шмидта, и увидел, что Берт
Эмерсон уже принялся за суп, а его
ночные ассистенты Энди и Джим заняты
у плиты.
— Я жалею, что начал, — сказал Эмер-
сон, — все равно эта ночь пройдет
впустую.
Эмерсон вел специальное обозрение не-
ба, и для его работы были необходимы
хорошие условия наблюдения.
— Берт, тебе везет. Похоже, ты соби-
раешься сегодня улизнуть пораньше.
— Я повожусь ещё часок-другой и, если
не прояснится, залягу спать.
— Суп, хлеб с вареньем, сардины и ко-
фе, — сказал Энди. — Что вам?
— Суп и чашку кофе, пожалуйста, — по-
просил Роджерс.
— Что вы собираетесь делать на 200-
дюймовом? Применить качающуюся каме-
ру?
— Да, я всё-таки поработаю сегодня.
Хочу сделать несколько снимков.
I want to get done."
They were interrupted by Knut Jensen,
who had walked the somewhat greater
distance from the 18-inch Schmidt.
He was greeted by Emerson.
"Hello, Knut, therefs soup, bread and
jam, sardines, and Andyf s coffee."
лл1 think If 11 start with soup and
sardines, please."
The young Norwegian, who was a bit of
a leg-puller, took a bowl of cream of
tomato, and proceeded to empty half a
dozen sardines into it. The others
looked on in astonishment.
"Judas, the boy must be hungry," said
Jim.
Knut looked up, apparently in some
surprise.
"You donft eat sardines like this?
Ah, then you donf t know the real way
to eat sardines. Try it, you111 like
it."
Then having created something of an
effect, he added:
"I thought I smelled a skunk around
just before I came in."
"Should go well with that concoction
you1re eating, Knut," said Rogers.
When the laugh had died away, Jim
asked:
"Did you hear about the skunk we had
a fortnight ago? He degassed himself
near the 200-inch air intake. Before
anybody could stop the pump the place
was full of the stuff. It sure was
some hundred per cent stink. There
must have been the best part of two
hundred visitors inside the dome at
the time."
"Lucky we donft charge for admis-
sion," chuckled Emerson, "otherwise
Разговор был прерван появлением Кнута
Йенсена, который пришел сравнительно
издалека — с 18-дюймового Шмидта.
Эмерсон приветствовал его:
— Привет, Кнут. Есть суп, хлеб с ва-
реньем, сардины и кофе, его сварил
Энди.
— Начну-ка я с супа и сардин, пожа-
луй.
Молодой норвежец, любитель подура-
читься, взял тарелку супа из томатов
и бросил туда несколько сардин. Ос-
тальные изумленно взирали на него.
— Черт возьми, парень, верно, прого-
лодался, — сказал Джим.
Кнут взглянул на него с притворным
удивлением.
— Вы никогда не ели сардины с супом?
Ну, тогда вы не знаете, как их надо
есть. Попробуйте, вам понравится.
Поразив таким образом воображение
слушателей, он добавил:
— Мне показалось, когда я подходил
сюда, что здорово несет скунсом.
— Именно такой запах идет от вашей
стряпни, Кнут, — сказал Роджерс.
Когда смех утих, Джим спросил:
— Вы слышали о скунсе, который был
здесь две недели назад? Он испустил
всю свою вонь возле того места, где
засасывается воздух в вентиляционную
систему 200-дюймового. Прежде чем ус-
пели выключить насос, все здание на-
полнилось этой гадостью. Вот уж вонь
стояла! А внутри было человек двести
посетителей.
— Хорошо, что мы не берем денег за
вход, — усмехнулся Эмерсон, — иначе
the Observatoryf d be sunk in for com-
pensation . "
"But unlucky for the clothes clean-
ers ," added Rogers.
On the way back to the 18-inch
Schmidt, Jensen stood listening to
the wind in the trees on the north
side of the mountain. Similarities to
his native hills set off an irre-
pressible wave of homesickness, long-
ing to be with his family again,
longing to be with Greta. At twenty-
four, he was in the United States on
a two-year studentship.
He walked on, trying to kick himself
out of what he felt to be a ridicu-
lous mood. Rationally he had no cause
whatsoever to be dispirited. Everyone
treated him with great kindness, and
he had a job ideally suited to a be-
ginner .
Astronomy is kind in its treatment of
the beginner. There are many jobs to
be done, jobs that can lead to impor-
tant results but which do not require
great experience. JensenT s was one of
these. He was searching for superno-
vae, stars that explode with uncanny
violence. Within the next year he
might reasonably hope to find one or
two. Since there was no telling when
an outburst might occur, nor where in
the sky the exploding star might be
situated, the only thing to do was to
keep on photographing the whole sky,
night after night, month after month.
Some day he would strike lucky. It
was true that should he find a super-
nova located not too far away in the
depths of space, then more experi-
enced hands than his would take over
the work. Instead of the 18-inch
Schmidt, the full power of the great
200-inch would then be directed to
revealing the spectacular secrets of
these strange stars. But at all
events he would have the honour of
first discovery. And the experience
he was gaining in the worldf s great-
est observatory would stand well in
пришлось бы возвращать их обратно, и
обсерватория бы разорилась.
— Задали они, верно, работы химиче-
ской чистке, — добавил Роджерс.
По дороге назад к 18-дюймовому Шмидту
Иенсен остановился и стал слушать шум
ветра в деревьях на северном склоне
горы. Сходство пейзажа с его родными
холмами вызвало волну неудержимой
тоски по дому, страстного желания
быть снова со своей семьей, с Гретой.
Двадцатичетырехлетний норвежец прие-
хал в Америку для усовершенствования.
Иенсен двинулся дальше, пытаясь
стряхнуть с себя непонятную грусть.
Причин унывать у него не было. Все к
нему относились прекрасно, работу ему
дали по силам.
Астрономия добра к начинающим. Здесь
много работы, которая может привести
к важным результатам, но не требует
большого опыта. Иенсен был одним из
таких начинающих. Он искал Новые
звезды, которые взрывались с необы-
чайной силой. У него были все основа-
ния надеяться, что в течение года он
обнаружит одну или две. Так как нель-
зя заранее знать, когда взрыв может
произойти и в какой части неба может
оказаться взрывающаяся звезда, един-
ственное, что остается — это фотогра-
фировать все небо ночь за ночью, ме-
сяц за месяцем. В один прекрасный
день ему повезет. Правда, если он об-
наружит Новую, расположенную не слиш-
ком далеко в глубинах космоса, тогда
более опытные руки возьмутся за рабо-
ту. Вместо 18-дюймового Шмидта вся
мощь огромного 200-дюймового будет
направлена на то, чтобы раскрыть ма-
нящие тайны этих странных звезд. Но в
любом случае ему будет принадлежать
честь первооткрывателя. И опыт, кото-
рый он приобретет в самой большой в
мире обсерватории, поможет ему, когда
он вернется домой: будет надежда по-
лучить хорошую работу. Тогда он и
his favour when he returned home —
there were good hopes of a job. Then
he and Greta could get married. So
what on earth was he worried about?
He cursed himself for a fool to be
unnerved by a wind on the mountain-
side.
By this time he had reached the hut
where the little Schmidt was housed.
Letting himself in, he first con-
sulted his notebook to find the next
section of the sky due to be photo-
graphed .
Then he set the appropriate direc-
tion, south of the constellation of
Orion: mid-winter was the only time
of the year when this particular re-
gion could be reached. The next step
was to start the exposure. All that
remained was to wait until the alarm
clock should signal its end. There
was nothing to do except sit waiting
in the dark, to let his mind wander
where it listed.
Jensen worked through to dawn, fol-
lowing one exposure by another. Even
so his work was not at an end. He had
still to develop the plates that had
accumulated during the night. This
needed careful attention. A slip at
this stage would lose much hard work,
and was not to be thought of.
Normally he would have been spared
this last exacting task. Normally he
would have retired to the dormitory,
slept for five or six hours, break-
fasted at noon, and only then would
he have tackled the developing job.
But this was the end of his лгип'.
The moon was now rising in the even-
ing, and this meant the end of ob-
serving for a fortnight, since the
supernova search could not be carried
on during the half of the month when
the moon was in the night sky — it
was simply that the moon gave so much
light that the sensitive plates he
was using would have been hopelessly
fogged.
Грета смогут пожениться. Чего ему ещё
желать? Он ругал себя, что так глупо
разнервничался из-за ветра на склоне
горы.
Он уже подошел к помещению, где нахо-
дился маленький Шмидт. Войдя, он пре-
жде всего заглянул в свой журнал уз-
нать, какую часть неба ему нужно те-
перь фотографировать.
Затем установил соответствующее на-
правление к югу от созвездия Ориона:
середина зимы — единственное время
года, когда эту область неба можно
наблюдать. Следующий шаг — начать
экспозицию. Все, что нужно затем, —
это ждать, пока сигнальные часы не
возвестят о её конце. В это время ни-
чего не остается, как сидеть в темно-
те и ждать, дав волю своим мыслям
бродить, где им вздумается.
Йенсен работал до зари, меняя пла-
стинки одну за другой. Но работа его
на этом не кончилась. Ему нужно было
ещё проявить пластинки, накопленные
за ночь. Работа требовала большого
внимания. Промах на этой стадии — и
тяжкий труд пропадал впустую.
Обычно он не спешил проявлять пла-
стинки. Он шел в спальню, спал пять
или шесть часов, завтракал в полдень
и только потом снова брался за рабо-
ту. Но сейчас смена подходила к кон-
цу. Теперь по вечерам вставала луна,
а это означало прекращение наблюдений
на две недели, так как поиск Новых не
может производиться в те полмесяца,
когда ночью в небе луна. Она засвечи-
вает чувствительные пластинки, ис-
пользуемые при этой работе.
So on this particular day he would be
returning to the Observatory offices
in Pasadena, a hundred and twenty-
five miles away. The transport to
Pasadena left at half-past eleven,
and the developing must be done be-
fore then. Jensen decided that it
would be best done immediately. Then
he would have four hours sleep, a
quick breakfast, and be ready for the
trip back to town.
It worked out as he had planned, but
it was a very tired young man who
travelled north that day in the Ob-
servatory transport. There were three
of them: the driver, Rogers, and Jen-
sen. Emerson's run had still another
two nights to go. Jensenf s friends in
wind-blown, snow-wrapped Norway would
have been surprised to learn that he
slept as the car sped through the
miles of orange groves that flanked
the road.
Jensen slept late the following morn-
ing and it wasn't until eleven that
he reached the Observatory offices.
He had about a weekT s work in front
of him, examining the plates taken
during the last fortnight. What he
had to do was to compare his latest
observations with other plates that
he had taken in the previous month.
And this he had to do separately for
each bit of the sky.
So on this late January morning of
8th January, 1964, Jensen was down in
the basement of the Observatory
buildings setting up an instrument
known as the Ablinker'. As its name
implies, the Ablinker' was a device
that enabled him to look first at one
plate, then at the other, then back
to the first one again, and so on in
fairly rapid succession. When this
was done, any star that had changed
appreciably during the time interval
between the taking of the two plates
stood out as an oscillating or
blinking' point of light, while on
the other hand the vast majority of
stars that had not changed remained
Вот почему в тот день он должен был
вернуться в управление обсерватории в
Пасадену, расположенную в 125 милях.
Автобус в Пасадену отправлялся в по-
ловине двенадцатого, и к этому време-
ни нужно было проявить пластинки.
Йенсен решил, что лучше всего сделать
это немедленно. Затем он поспит четы-
ре часа, быстро позавтракает и будет
готов ехать в город.
Ему удалось сделать все по плану, но,
сев в автобус, он почувствовал страш-
ную усталость. Их было трое: води-
тель , Роджерс и Йенсен. У Эмерсона
дежурство должно было продолжаться
ещё две ночи. Друзья Йенсена в вет-
ренной, снежной Норвегии немало уди-
вились бы, узнав, что он спит в то
время, когда автомобиль мчится сквозь
апельсиновые рощи, по которым прохо-
дит дорога.
На следующее утро Йенсен проснулся
поздно, и было почти одиннадцать, ко-
гда он добрался до управления обсер-
ватории. Ему предстояло ещё не меньше
недели работать над пластинками, за-
снятыми в течение последних двух не-
дель . Нужно было сравнить последние
наблюдения со снимками, сделанными в
прошлом месяце. И это следовало сде-
лать отдельно для каждого участка не-
ба.
Поздним утром 8 января 1964 года Йен-
сен спустился в подвал обсерватории и
сел за прибор, называемый мигалкой.
Как показывает само название, мигалка
— это прибор, который позволяет
взглянуть сначала на одну пластинку,
затем на другую, затем опять на пер-
вую и так далее с очень большой час-
тотой . Если так делать, то звезда,
которая существенно изменилась за
время между двумя наблюдениями, будет
выглядеть, как осциллирующая, или
"мигающая" точка света, в то время
как подавляющее большинство звезд,
которые не изменились, мигать не бу-
дут. Таким способом можно сравнитель-
но просто извлечь из десятков тысяч
quite steady. In this way it was pos-
sible to pick out with comparative
ease the one star in ten thousand or
so that had changed. Enormous labour
was therefore saved because every
single star did not have to be exam-
ined separately.
Great care was needed in preparing
plates for use in the лЫ±пкег'. They
must not only be taken with the same
instrument, but so far as possible
must be shot under identical condi-
tions. They must have the same expo-
sure times and their development must
be as similar as the observing as-
tronomer can contrive. This explains
why Jensen had been so careful about
his exposures and development.
His difficulty now was that exploding
stars are not the only sort to show
changes. Although the great majority
of stars do not change, there are a
number of brands of oscillating
stars, all of which лЫ±пк' in the
manner just described. Such ordinary
oscillators had to be checked sepa-
rately and eliminated from the
search. Jensen had estimated that he
would probably have to check and
eliminate the best part of ten thou-
sand ordinary oscillators before he
found one supernova. Mostly he would
reject a лЫ±пкег' after a short ex-
amination, but sometimes there were
doubtful cases. Then he would have to
resort to a star catalogue, and this
meant measuring up the exact position
of the star in question. So all in
all there was quite a bit of work to
do before he got through his pile of
plates — work that was not a little
tedious.
By 14th January he had nearly fin-
ished the whole pile. In the evening
he decided to go back to the Observa-
tory. The afternoon he had spent at
the California Institute of Technol-
ogy, where there had been an inter-
esting seminar on the subject of the
spiral arms of the galaxies. There
had been quite a discussion after the
звезд ту, что изменилась. При этом
сберегается огромный труд, так как не
нужно проверять каждую звезду.
Чтобы пластинки можно было использо-
вать в мигалке, необходима огромная
точность. Пластинки должны не только
сниматься одним и тем же инструмен-
том, но по возможности и в одинаковых
условиях: время экспозиции должно
быть одинаково, и проявление должно
производиться настолько стандартно,
насколько это возможно. Вот почему
Иенсен был так аккуратен при экспози-
ции и проявлении.
Трудность теперь состояла в том, что
взрывающиеся — не единственные, блеск
которых изменяется со временем. Хотя
в огромном большинстве звезды остают-
ся неизменными, существует несколько
типов переменных звезд. Такие истин-
ные переменные звезды должны быть от-
дельно выявлены и исключены из рас-
смотрения. Иенсен высчитал, что ему
придется выявить и исключить не мень-
ше десяти тысяч переменных звезд,
прежде чем он обнаружит одну Новую.
Как правило, он исключал такую "лож-
ную мигалку" после короткой проверки,
но иногда бывали сомнительные случаи.
Тогда ему приходилось обращаться к
звездному каталогу, а это требовало
точного измерения положения каждой
сомнительной звезды. В целом просмотр
всей пачки пластинок требовал изряд-
ного труда. Работа была довольно уто-
мительная .
К 14 января он просмотрел уже почти
всю пачку. В тот день он решил пойти
в обсерваторию вечером. Днем он был
на интересном семинаре в Калифорний-
ском технологическом институте, где
обсуждался вопрос о спиральности га-
лактик. После семинара возникла ожив-
ленная дискуссия. Иенсен и его друзья
продолжали спорить по этому вопросу и
seminar. Indeed he and his friends
had argued throughout dinner about it
and during the drive back to the Ob-
servatory. He reckoned he would just
about get through the last batch of
plates, the ones he had taken on the
night of 7th January.
He finished the first of the batch.
It turned out a finicking job. Once
again, every one of the possibili-
ties' resolved into an ordinary,
known oscillator. He would be glad
when the job was done. Better to be
on the mountain at the end of a tele-
scope than straining his eyes with
this damned instrument, he thought,
as he bent down to the eye-piece. He
pressed the switch and the second
pair flashed up in the field of view.
An instant later Jensen was fumbling
at the plates, pulling them out of
their holders. He took them over to
the light, examined them for a long
time, then replaced them in the
blinker, and switched on again. In a
rich star field was a large, almost
exactly circular, dark patch. But it
was the ring of stars surrounding the
patch that he found so astonishing.
There they were, oscillating, blink-
ing, all of them. Why? He could think
of no satisfactory answer to the
question, for he had never seen or
heard of anything like this before.
Jensen found himself unable to con-
tinue with the job. He was too ex-
cited about this singular discovery.
He felt he simply must talk to some-
one about it. The obvious man of
course was Dr. Marlowe, one of the
senior staff members. Most astrono-
mers specialise on one or other of
the many facets of their subject.
Marlowe had his specialties too, but
he was above all a man of immense
general knowledge. Perhaps because of
this he made fewer mistakes than most
people. He was ready to talk astron-
omy at all hours of the day and
night, and he would talk with intense
enthusiasm to anyone, whether a dis-
tinguished scientist like himself or
за обедом, и позднее, по дороге в об-
серваторию. Затем Йенсен решил про-
смотреть последнюю серию пластинок,
ту, которую он заснял в ночь на 7 ян-
варя.
Он закончил просмотр первой пластин-
ки. Ему пришлось немало потрудиться
над ней. Снова и снова каждая из "по-
дозрительных" звезд оказывалась обыч-
ной, давно известной переменной звез-
дой. Скорей бы уж разделаться наконец
с этой работой. Куда лучше быть на
горе у трубы телескопа, чем портить
глаза над этим чертовым прибором, ду-
мал он, согнувшись над окуляром. Он
нажал кнопку, и вторая пара пластинок
появилась в поле зрения. Через мгно-
вение Йенсен на ощупь вынул пластин-
ки. Он долго изучал их, просматривая
на свет, затем опять вставил в мигал-
ку и включил её снова. На густо по-
крытом звездами поле было расположено
большое, почти круглое, темное пятно.
Но поразило его кольцо звезд вокруг
этого пятна: все звезды были "пере-
менными ", мигающими. Почему? Он не
мог найти удовлетворительного ответа
на этот вопрос: он никогда не видел и
не слышал ничего подобного.
Йенсен почувствовал, что не может
продолжать работу: он был слишком
возбужден этим открытием. Его тянуло
с кем-нибудь поговорить. Конечно,
нужно обратиться к Марлоу — одному из
старших сотрудников. Большинство ас-
трономов — узкие специалисты в той
или иной области своей науки. У Мар-
лоу тоже была своя узкая специаль-
ность, но, кроме того, он был челове-
ком широчайшей общей эрудиции. Веро-
ятно, именно поэтому он делал меньше
ошибок, чем большинство его коллег.
Он готов был говорить об астрономии в
любое время дня и ночи и с одинаковым
энтузиазмом пускался в рассуждения и
с крупными учеными, каким был он сам,
и с молодыми людьми, только начинаю-
a young man at the threshold of his
career. It was natural therefore that
Jensen should wish to tell Marlowe
about his curious find.
He carefully put the two plates in
question in a box, switched off the
electrical equipment and the lights
in the basement, and made his way to
the notice board outside the library.
The next step was to consult the ob-
serving list. He found to his satis-
faction that Marlowe was not away ei-
ther at Palomar or Mount Wilson. But,
of course, he might have gone out for
the evening. Jensen's luck was in,
however, for a phone call soon elic-
ited that Marlowe was at home. When
he explained that he wanted to talk
to him about something queer that had
turned up, Marlowe said:
ллСоте right over, Knut, If 11 be ex-
pecting you. No, itfs all right. I
wasnf t doing anything particular."
It says much for Jensenfs state of
mind that he rang for a taxi to take
him to Marlowe's house. A student
with an annual emolument of two thou-
sand dollars does not normally travel
by taxi. This was particularly so in
Jensenf s case. Economy was important
to him because he wished to travel
around the different observatories in
the United States before he returned
to Norway, and he had presents to
buy, too. But on this occasion the
matter of money never entered his
head. He rode up to Altadena, clutch-
ing his box of plates, and wondered
whether in some way hef d made a fool
of himself. Had he made some stupid
mistake?
Marlowe was waiting.
ллСоте right in," he said. "Have a
drink. You take it strong in Norway,
don1t you?"
Knut smiled.
"Not so strong as you take it, Dr.
щими свою научную деятельность. Есте-
ственно поэтому, что именно с Марлоу
захотел поговорить Йенсен о своем лю-
бопытном открытии.
Он осторожно уложил обе пластинки в
коробку, отключил приборы, притушил
свет в подвале и направился к доске
объявлений, которая находилась возле
библиотеки. Здесь он просмотрел спи-
сок наблюдений и тех, кто их вел, и к
радости своей убедился, что Марлоу не
уехал ни в Паломар, ни в Маунт Уил-
сон. Но, конечно, вечером его могло и
не быть дома. Однако Йенсену повезло.
Он позвонил Марлоу по телефону и за-
стал его. Когда он объяснил, что хо-
чет поговорить об одном очень стран-
ном явлении, Марлоу сказал:
— Приходите, Кнут, я буду вас ждать.
Нет, пустяки, никаких особых дел у
меня нет.
То, что Йенсен вызвал такси, чтобы
поехать к Марлоу, ясно свидетельство-
вало о его душевном состоянии. Сту-
денты с годовым доходом в две тысячи
долларов в такси обычно не разъезжа-
ют. Это в особенности касалось Йенсе-
на. Ему нужно было беречь деньги, по-
тому что до возвращения в Норвегию он
хотел побывать в различных обсервато-
риях Соединенных Штатов и, кроме то-
го, купить подарки домой. Но сейчас
ему и в голову не пришло подумать о
деньгах. Он ехал в Пасадену, сжимая в
руках коробку с пластинками и размыш-
ляя о том, не свалял ли он дурака, не
сделал ли какой-нибудь нелепой ошиб-
ки.
Марлоу ждал его.
— Входите, — сказал он. — Выпейте че-
го-нибудь , у вас в Норвегии много
пьют, не правда ли?
Кнут улыбнулся.
— Не так много, как вы думаете, док-
Marlowe."
тор Марлоу.
Marlowe motioned Jensen to an easy-
chair by the log fire (so beloved by
many who live in centrally heated
houses), and after moving a large cat
from a second chair, sat down him-
self.
ллLucky you rang, Knut. My wifef s out
for the evening, and I was wondering
what to do with myself."
Then, typically, he plunged straight
to the issue — diplomacy and politi-
cal finesse were unknown to him.
"Well, whatfve you got there?" he
said, nodding at the yellow box that
Jensen had brought.
Somewhat sheepishly, Knut took out
the first of his two pictures, one
taken on 9th December, 1963, and
handed it over without comment. He
was soon gratffied by the reaction.
ллМу God!" exclaimed Marlowe. "Taken
with the 18-inch, I expect. Yes, I
see you've got it marked on the side
of the plate."
"Is there anything wrong, do you
think?"
"Nothing so far as I can see." Mar-
lowe took a magnifying glass out of
his pocket and scanned carefully over
the plate.
"Looks perfectly all right. No plate
defects."
"Tell me why you1re so surprised, Dr.
Marlowe."
"Well, isnft this what you wanted me
to look at?"
"Not by itself. Itfs the comparison
with a second plate that I took a
month later that looks so odd."
Марлоу указал Иенсену на кресло у го-
рящего камина, столь дорогого сердцу
всех, кто живет в домах с центральным
отоплением, и, согнав большого кота с
другого кресла, сел сам.
— Хорошо, что вы позвонили, Кнут. Же-
ны сегодня нет дома, и я не знал, ку-
да себя девать.
Затем, как обычно, он перешел прямо к
делу — тонкости дипломатии были ему
чужды.
— Ну, что у вас там? — сказал он,
кивнув на желтую коробку, которую
принес Йенсен.
Чувствуя некоторую неловкость, Кнут
вынул первую из двух пластинок, ту,
что была заснята 9 декабря 1963 года,
и молча протянул её Марлоу. Реакция
собеседника его обрадовала.
— Боже, — воскликнул Марлоу. — Сдела-
но на 18-дюймовом. Ага, вот и отметка
на краю пластинки.
— Вы думаете, здесь какая-нибудь
ошибка?
— Насколько я вижу, нет. — Марлоу вы-
нул лупу из кармана и внимательно ос-
мотрел пластинку.
— Все выглядит совершенно нормально.
Никаких дефектов на пластинке не вид-
но.
— Скажите, почему вы так удивились,
доктор Марлоу?
— Именно это вы и хотели мне пока-
зать?
— Не совсем. Странное явление стано-
вится очевидным, лишь когда сравнива-
ешь её со второй пластинкой, которую
я снял месяцем позже.
"But this first one is singular
enough," said Marlowe. "You've had it
lying in your drawer for a month!
Pity you didnft show it to me right
away. But of course, you werenf t to
know."
лл1 donft see why you1 re so surprised
by this one plate though."
"Well, look at this dark circular
patch. Itfs obviously a dark cloud
obscuring the light from the stars
that lie beyond it. Such globules are
not uncommon in the Milky Way, but
usually they1re tiny things. My God,
look at this! Itfs huge, it must be
the best part of two and a half de-
grees across!"
"But, Dr. Marlowe, there are lots of
clouds bigger than this, especially
in the region of Sagittarius."
"If you look carefully at what seem
like very big clouds, youf11 find
them to be built up of lots of much
smaller clouds. This thing you've got
here seems, on the other hand, to be
just one single spherical cloud. What
really surprises me is how I could
have missed anything as big as this."
Marlowe looked again at the markings
on the plate.
"It is true that itfs in the south,
and we1re not so concerned with the
winter sky. Even so, I donf t see how
I could have missed it when I was
working on the Trapezium in Orion.
That was only three or four years ago
and I wouldnf t have forgotten any-
thing like this."
Marlowef s failure to identify the
cloud — for this is undoubtedly what
it was — came as a surprise to Jen-
sen. Marlowe knew the sky and all the
strange objects to be found in it as
well as he knew the streets and ave-
nues of Pasadena.
Marlowe went over to the sideboard to
— Но эта и сама по себе достаточно
удивительна, — сказал Марлоу. — И вы
целый месяц держали её у себя в сто-
ле ! Жаль, что вы не показали мне её
раньше. Но, конечно, откуда вам было
знать.
— Но я не понимаю, почему вас так
удивляет одна эта пластинка?
— Посмотрите-ка на это темное круглое
пятно. Очевидно, это темное облако,
не пропускающее свет звезд, располо-
женных позади него. Такие глобулы не-
редки в Млечном Пути, но обычно они
имеют очень маленькие размеры. Боже
мой, а взгляните на эту! Громадина!
Чуть ли не два с половиной градуса в
поперечнике!
— Но, доктор Марлоу, существует много
облаков, больших, чем это; особенно в
созвездии Стрельца.
— Если вы внимательно посмотрите на
такие очень большие облака, вы обна-
ружите, что они состоят из огромного
числа гораздо более мелких. А эта
штука, на вашей пластинке, напоминает
отдельное сферическое облако. Что мне
действительно непонятно, так это то,
как я мог её проглядеть.
Марлоу снова осмотрел пометки на пла-
стинке .
— Правда, это на юге, и мы не особен-
но много занимались зимним небом. Но
все равно, я не могу понять, как я
мог его не заметить, когда работал
над Трапецией Ориона. Это было всего
три или четыре года тому назад, и я
бы такого не забыл.
То, что облако оказалось для Марлоу
незнакомым, а это несомненно было
так, очень удивило Йенсена. Марлоу
знал небо и все необычные объекты,
которые могут встретиться там, не ху-
же, чем улицы Пасадены.
Марлоу подошел к буфету наполнить бо-
renew the drinks. When he came back,
Jensen said:
"It was this second plate that puz-
zled me. "
Marlowe had not looked at it for ten
seconds before he was back to the
first plate. His experienced eye
needed no лЫ±пкег' to see that in
the first plate the cloud was sur-
rounded by a ring of stars that were
either absent or nearly absent in the
second plate. He continued to gaze
thoughtfully at the two plates.
"There was nothing unusual about the
way you took these pictures?"
"Not so far as I know."
"They certainly look all right, but
you can never be quite sure."
Marlowe broke off abruptly and stood
up. Now, as always when he was ex-
cited or agitated, he blew out enor-
mous clouds of aniseed-scented to-
bacco smoke, a South African variety.
Jensen marvelled that the bowl of his
pipe did not burst into flames.
"Something crazy may have happened.
The best thing we can do is to get
another plate shot straight away. I
wonder who is on the mountain to-
night . "
"You mean Mount Wilson or Palomar?"
"Mount Wilson. Palomarf s too far."
"Well, as far as I remember one of
the visiting astronomers is using the
100-inch. I think Harvey Smith is on
the 60-inch."
"Look, it would probably be best if I
went up myself. Harvey wonf t mind
letting me have a few moments. I
калы. Когда он вернулся, Йенсен ска-
зал:
— Меня удивила вторая пластинка.
Марлоу смотрел на неё несколько се-
кунд, а затем снова взглянул на пер-
вую пластинку. Его опытному глазу не
нужно было мигалки, чтобы увидеть на
первой пластинке кольцо звезд вокруг
облака, которое полностью или частич-
но отсутствовало на второй. Он про-
должал задумчиво смотреть на эти две
пластинки.
— Не было ли чего-нибудь необычного в
способе, которым вы получили эти
снимки?
— По-моему, нет.
— Они действительно выглядят нормаль-
но, но никогда нельзя быть полностью
уверенным.
Марлоу резко вскочил. Теперь, как
всегда, когда он был возбужден или
взволнован, он выпускал огромные клу-
бы пахнущего анисом табачного дыма.
Он курил табак какого-то южно-
африканского сорта. Йенсен удивлялся,
почему его трубка не загорается.
— Иногда происходят самые дикие вещи.
Лучше всего нам заснять как можно бы-
стрее новую пластинку. Хотел бы я
знать, кто сегодня на горе.
— Вы имеете в виду Маунт Уилсон или
Паломар?
— Маунт Уилсон. Паломар слишком дале-
ко.
— Да, насколько я помню, один из при-
езжих астрономов работает со 100-
дюймовым. На 60-дюймовом, кажется,
Харви Смит.
— Послушайте, пожалуй, лучше будет,
если я поеду сам. Харви разрешит мне
немного поработать с его приборами. Я
wonf t be able to get the whole nebu-
losity of course, but I can get some
of the star fields at the edge. Do
you know the exact coordinates?"
"No. I phoned as soon as If d tried
the plates in the лЫ±пк'. I didnft
stop to measure them."
"Well, never mind, we can do that on
the way. But theref s no real need to
keep you out of bed, Knut. Why donft
I drop you at your apartment? If11
leave a note for Mary saying I wonf t
be back until sometime tomorrow."
Jensen was excited when Marlowe
dropped him at his lodging. Before he
turned in that night he wrote letters
home, one to his parents telling them
very briefly of the unusual discov-
ery, and another to Greta saying that
he believed that he'd stumbled on
something important.
Marlowe drove to the Observatory of-
fices . His first step was to get
Mount Wilson on the phone and to talk
to Harvey Smith. When he heard
Smithfs soft southern accent, he
said:
"This is Geoff Marlowe. Look, Harvey,
something pretty queer has turned up,
so queer that Ifm wondering if youfd
let me have the 60-inch for tonight.
What is it? I donft know what it is.
Thatfs just what I want to find out.
Itfs to do with young Jensenfs work.
Come down here at ten оf clock tomor-
row and If11 be able to tell you more
about it. If you1re bored If11 stand
you a bottle of Scotch. Thatf s good
enough for you? Fine! Tell the night
assistant that If11 be up at about
one оfclock, will you?"
Marlowe next put through a call to
Bill Barnett of Caltech.
"Bill, this is Geoff Marlowe ringing
from the offices. I wanted to tell
you that theref11 be a pretty impor-
tant meeting here tomorrow morning at
не смогу, конечно, исследовать всю
туманность, но заснять некоторые
звезды у её края смогу. Вы знаете
точные координаты?
— Нет. Ведь я позвонил вам сразу, как
только проверил на мигалке. У меня не
было времени установить их.
— Пустяки, мы можем сделать это по
дороге. Но, по-моему, вам нет необхо-
димости проводить эту ночь без сна.
Подвезти вас домой? А Мэри я оставлю
записку, что не вернусь до завтра.
Йенсен был ещё очень возбужден, корда
Марлоу высадил его около дома. Прежде
чем лечь спать, он написал письма до-
мой. Одно — родителям, в котором упо-
мянул о своем необычайном открытии, и
другое — Грете, где рассказал, что,
по-видимому, натолкнулся на какое-то
интересное явление.
Марлоу поехал в управление обсервато-
рии. Прежде всего, он позвонил в Ма-
унт Уилсон Харви Смиту. Услышав голос
Смита с мягким южным акцентом, он
сказал:
— Говорит Джефф Марлоу. Послушай,
Харви, произошло нечто удивительное,
настолько удивительное, что я хотел
бы попросить у тебя 60-дюймовый на
эту ночь. Что? Я и сам не знаю и хочу
выяснить. Касается работы молодого
Йенсена. Приходи сюда завтра в десять
часов, и я смогу рассказать побольше.
Если тебе будет скучно, поставлю бу-
тылку виски. Идет? Прекрасно! Скажи
ночному ассистенту, что я буду около
часа, ладно?
Затем Марлоу позвонил Биллу Барнету
из Калифорнийского технологического.
— Билл, это я, Джефф Марлоу, звоню из
управления. Хочу сообщить, что завтра
в десять утра здесь будет довольно
важное собрание. Я хотел бы, чтобы ты
ten о f clock. If d like you to come
along and to bring a few theoreti-
cians along. They donf t need to be
astronomers. Bring several bright
boys ... No I can't explain now. If11
know more tomorrow. If m going on the
60-inch tonight. But If11 tell you
what, if you think by lunch-time to-
morrow that If ve got you out on a
wild-goose chase, If11 stand you a
crate of Scotch ... Fine!"
He hummed with excitement as he hur-
ried down to the basement where Jen-
sen had been working earlier in the
evening. He spent some three-quarters
of an hour measuring Jensenf s plates.
When at last he was satisfied that he
would know exactly where to point the
telescope, he went out, climbed into
his car, and drove off towards Mount
Wilson.
Dr. Herrick, the Director of the Ob-
servatory, was astonished to find
Marlowe waiting for him when he
reached his office at seven-thirty
the following morning. It was the Di-
rector's habit to start his day some
two hours before the main body of his
staff, "in order to get some work
done," as he used to say. At the
other extreme, Marlowe usually did
not put in an appearance until ten-
thirty, and sometimes later still.
This day, however, Marlowe was sit-
ting at his desk, carefully examining
a pile of about a dozen positive
prints. Herrickfs surprise was not
lessened when he heard what Marlowe
had to say. The two men spent the
next hour and a half in earnest con-
versation . At about nine оf clock they
slipped out for a quick breakfast,
and returned in time to make prepara-
tions for a meeting to be held in the
library at ten о f clock.
When Bill Barnettfs party of five ar-
rived they found some dozen members
of the Observatory already assembled,
including Jensen, Rogers, Emerson and
Harvey Smith. A blackboard had been
fitted up and a screen and lantern
приехал и захватил с собой нескольких
теоретиков. Не обязательно астроно-
мов . Захвати несколько способных ре-
бят ... Нет, я не могу сейчас ничего
объяснить. Завтра я буду знать гораз-
до больше. Я собираюсь сейчас на 60-
дюймовый. Но обещаю тебе, если завтра
будет скучно, или ты подумаешь, что
это розыгрыш — ставлю тебе ящик вис-
ки . Договорились!
Возбужденно напевая что-то, он сбежал
по лестнице в подвал, где этим вече-
ром работал Йенсен. Около часа он из-
мерял пластинки Йенсена. Точно опре-
делив место, в которое следовало на-
править телескоп, он вышел, сел в ма-
шину и поехал на Маунт Уилсон.
На следующее утро, придя в семь три-
дцать в управление, доктор Геррик,
директор обсерватории, поразился, что
его уже поджидает Марлоу. У директора
была привычка приходить на работу ча-
са за два до начала рабочего дня
"сделать кое-что", как он говорил.
Марлоу, напротив, обычно появлялся не
раньше половины одиннадцатого, а то и
позже. На этот раз, однако, Марлоу
сидел за столом и внимательно разгля-
дывал пачку снимков. То, что Геррик
услышал от Марлоу, отнюдь не уменьши-
ло его удивления. Они горячо о чем-то
разговаривали в течение следующих по-
лутора часов. Около девяти они наспех
позавтракали и вернулись как раз во-
время, чтобы успеть подготовить все к
собранию, которое должно было состо-
яться в десять часов в библиотеке.
Когда пришел Билл Барнет со своей
компанией из пяти человек, в зале со-
бралось уже с десяток сотрудников об-
серватории, среди них Йенсен, Род-
жерс , Эмерсон и Харви Смит. Доска,
экран и проектор для диапозитивов бы-
for showing slides. The only member
of Barnettfs party who had to be in-
troduced round was Dave Weichart.
Marlowe, who had heard a number of
reports of the abilities of this
brilliant twenty-seven-year-old
physicist, noted that Barnett had
evidently done his best to bring a
bright boy along.
"The best thing I can do," began Mar-
lowe, "is to explain things in a
chronological way, starting with the
plates that Knut Jensen brought to my
house last night. When Ifve shown
them you111 see why this emergency
meeting was called."
Emerson, who was working the lantern,
put in a slide that Marlowe had made
up from Jensen's first plate, the one
taken on the night of 9th December,
1963.
"The centre of the dark blob," went
on Marlowe, "is in Right Ascension 5
hours 49 minutes, Declination minus
30 degrees 16 minutes, as near as I
can judge."
"A fine example of a Bok globule,"
said Barnett.
"How big is it?"
"About two and half degrees across."
There were gasps from several of the
astronomers.
"Geoff, you can keep your bottle of
whisky," said Harvey Smith.
"And my crate, too," added Bill Bar-
nett amidst the general laughter.
"I reckon you111 be needing the
whisky when you see the next plate.
Bert, keep rocking the two backwards
and forwards, so that we can get some
idea of a comparison," went on Mar-
lowe.
ли подготовлены. Среди вновь прибыв-
ших собравшиеся видели впервые только
Дэйва Вейхарта. Об этом блестящем мо-
лодом физике Марлоу уже много слышал
и был рад, что Барнет привел его.
— Будет лучше, — начал Марлоу, — если
я объясню все по порядку и начну с
пластинок, которые Кнут Иенсен принес
ко мне домой вчера вечером. Когда я
их покажу, вы поймете, почему было
созвано это экстренное совещание.
Эмерсон, сидевший у проектора, поста-
вил диапозитив, который Марлоу сделал
с первой пластинки Йенсена, снятой
ночью 9 декабря 1963 года.
— Центр темного пятна, — продолжал
Марлоу, — имеет прямое восхождение 5
часов 49 минут, склонение минус 30
градусов 16 минут.
— Прекрасный образец глобулы Бока, —
сказал Барнет.
— Каковы её размеры?
— Около двух с половиной градусов в
поперечнике.
У астрономов захватило дух.
— Джефф, оставь мою бутылку виски се-
бе , — сказал Харви Смит.
— И мой ящик тоже, — добавил Билл
Барнет среди общего смеха.
— Я думаю, вам все же понадобится
глоточек, когда вы увидите следующий
снимок. Берт, подвигай их взад-
вперед, чтобы можно было сравнить, —
продолжал Марлоу.
"Itfs fantastic," burst out Rogers,
"it looks as if therefs a whole ring
of oscillating stars surrounding the
cloud. But how could that be?"
"It canf t," answered Marlowe. "Thatf s
what I saw straight away. Even if we
admit the unlikely hypothesis that
this cloud is surrounded by a halo of
variable stars, it is surely quite
inconceivable that theyfd all oscil-
late in phase with each other, all up
together as in the first slide, and
all down together in the second."
"No, thatf s preposterous," broke in
Barnett. "If we1re to take it that
theref s been no slip-up in the pho-
tography , then surely theref s only
one possible explanation. The cloud
is moving towards us. In the second
slide itfs nearer to us, and there-
fore itfs obscuring more of the dis-
tant stars. At what interval apart
were the two plates taken?"
"Rather less than a month."
"Then there must be something wrong
with the photography."
"Thatfs exactly the way I reasoned
last night. But as I couldnft see
anything wrong with the plates, the
obvious thing was to take some new
pictures. If a month made all that
difference between Jensen's first
plate and his second, then the effect
should have been easily detectable in
a week — Jensen's last plate was
taken on 7th January. Yesterday was
14th January. So I rushed up to Mount
Wilson, bullied Harvey off the 60-
inch, and spent the night photograph-
ing the edges of the cloud. Ifve got
a whole collection of new slides
here. Theyf re not of course on the
same scale as Jensenf s plates, but
youf11 be able to see pretty well
whatf s happening. Put them through
one by one, Bert, and keep referring
back to Jensen's plate of 7th Janu-
ary . "
— Невероятно! — воскликнул Роджерс. —
Выглядит, будто целое кольцо перемен-
ных звезд окружает облако. Но разве
это возможно?
— Нет, — ответил Марлоу, — это я по-
нял сразу. Если же мы примем неверо-
ятную гипотезу, что облако окружено
кольцом переменных звезд, все равно
совершенно немыслимо, чтобы они ос-
циллировали в фазе друг с другом —
все одновременно вспыхивали, как на
первой картинке, и все одновременно
гасли, как на второй.
— Нет, это абсурд, — отрезал Барнет.
— Если предположить, что на снимке
все верно, то остается, очевидно, од-
но объяснение. Облако движется к нам.
На второй картинке оно ближе к нам и
поэтому закрывает больше звезд. Каков
интервал времени между этими двумя
снимками?
— Чуть меньше месяца.
— Тогда наверняка дефект на снимке.
— Точно так же я рассуждал вчера ве-
чером. Но поскольку я не увидел ниче-
го ненормального на пластинках, самым
естественным было сделать новые сним-
ки. Если за месяц произошли такие из-
менения, как на пластинках Йенсена,
тогда эффект должен быть легко заме-
чен и за неделю. Последняя пластинка
Йенсена была заснята 7 января. Вчера
было 14 января. Я помчался на Маунт
Уилсон, отнял у Харви 60-дюймовый и
всю ночь фотографировал края облака.
Вот все мои новые снимки. Они сняты,
конечно, не в том же масштабе, что у
Йенсена, но довольно хорошо видно,
что за это время произошло. Покажи их
одну за другой, Берт, а потом снова
йенсеновский снимок от 7 января.
There was almost dead silence for the
next quarter of an hour, as the star
fields on the edge of the cloud were
carefully compared by the assembled
astronomers. At the end Barnett said:
лл1 give up. As far as Ifm concerned
there isnft a shadow of a doubt but
that this cloud is travelling towards
us."
And it was clear that he had ex-
pressed the conviction of the meet-
ing. The stars at the edge of the
cloud were being steadily blacked out
as it advanced towards the solar sys-
tem.
ллActually theref s no doubt at all
about it," went on Marlowe. "When I
discussed things with Dr. Herrick
earlier this morning he pointed out
that we have a photograph taken
twenty years ago of this part of the
sky. "
Herrick produced the photograph.
"We havenf t had time to make up a
slide," said he, "so you will have to
hand it round. You can see the black
cloud, but itfs small on this pic-
ture, no more than a tiny globule.
Ifve marked it with an arrow."
He handed the picture to Emerson who,
after passing it to Harvey Smith,
said:
"Itfs certainly grown enormously over
the twenty years. Ifm a bit apprehen-
sive about whatfs going to happen in
the next twenty. It seems as if it
might cover the whole constellation
of Orion. Pretty soon astronomers
will be out of business."
It was then that Dave Weichart spoke
up for the first time.
"Ifve two questions that Ifd like to
ask. The first is about the position
of the cloud. As I understand what
Следующие несколько минут в мертвой
тишине астрономы сравнивали звезды,
расположенные у края облака. Наконец
Барнет сказал:
— Сдаюсь. Насколько я понимаю, нет ни
тени сомнения — это облако движется к
нам.
И было ясно, что все собравшиеся с
ним согласны. Облако по мере того,
как приближалось к солнечной системе,
постепенно закрывало звезды.
— Да, действительно, нет никаких со-
мнений. Когда я обсуждал это сегодня
утром с доктором Герриком, он напом-
нил мне, что эту часть неба у нас фо-
тографировали двадцать лет назад.
Геррик вынул фотографию.
— Мы не успели сделать с неё диапози-
тив, — сказал он, — так что придется
передавать её из рук в руки. Вы види-
те темное облачко, но оно на этом
снимке совсем маленькое — обыкновен-
ная маленькая глобула. Я отметил её
стрелкой.
Он протянул снимок Эмерсону, который,
передав его Харви Смиту, сказал:
— Оно невероятно выросло за двадцать
лет. Трудно представить себе, что
произойдет в следующие двадцать лет.
Похоже, оно закроет все созвездие
Ориона. Этак астрономы скоро останут-
ся без дела.
И тут впервые заговорил Дэйв Вейхарт:
— Я хотел бы задать два вопроса. Пер-
вый относительно положения облака.
Как я понял из ваших слов, кажущийся
you've said, the cloud is growing in
its apparent size because it's get-
ting nearer to us. That's clear
enough. But what I'd like to know is
whether the centre of the cloud is
staying in the same position, or does
it seem to be moving against the
background of the stars?"
ЛЛА very good question. The centre
seems, over the last twenty years, to
have moved very little relative to
the star field," answered Herrick.
"Then that means the cloud is coming
dead at the solar system."
Weichart was used to thinking more
quickly than other people, so when he
saw hesitation to accept his conclu-
sion, he went to the blackboard.
лл1 can make it clear with a picture.
Here's the Earth. Let's suppose first
that the cloud is moving dead towards
us, like this, from A to B. Then at В
the cloud will look bigger but its
centre will be in the same direction.
This is the case that apparently cor-
responds pretty well to the observed
situation."
размер облака увеличивается из-за то-
го, что оно приближается к нам. Это
совершенно ясно. Но я хотел бы уз-
нать , остаются ли центр облака на
месте или он сдвигается по отношению
к окружающим его звездам?
— Дельный вопрос. За последние два-
дцать лет центр сместился очень не-
значительно относительно звезд, — от-
ветил Геррик.
— Это значит, что облако летит точно
на солнечную систему.
Вейхарт соображал значительно быст-
рее, чем обычные люди, поэтому, уви-
дев, что его не все сразу поняли, он
вышел к доске.
— Я могу пояснить это на рисунке. Вот
Земля. Предположим сначала, что обла-
ко движется прямо на нас, как здесь
из А в В. Тогда в В облако будет ка-
заться больше, но центр его будет на-
ходиться там же. Это соответствует
тому, что мы увидели на снимках.
There was a general murmur of assent,
so Weichart went on:
"Now letfs suppose that the cloud is
moving sideways, as well as towards
us, and letfs suppose that the motion
sideways is about as fast as the mo-
tion towards us. Then the cloud will
move about like this. Now if you con-
sider the motion from A to В you111
see that there are two effects — the
cloud will seem bigger at В than it
was at A, exactly as in the previous
Все согласились, и Вейхарт продол-
жал :
— Теперь предположим, что облако,
двигаясь к нам, одновременно движет-
ся в сторону, и предположим, что
скорости этих движений одного поряд-
ка. Тогда облако может двигаться вот
так. Если вы теперь рассмотрите дви-
жение из А в В, то обнаружите два
эффекта: облако будет казаться боль-
ше в В, чем в А, точно так же, как в
предыдущем случае, но теперь центр
case, but now the centre will have
moved. And it will move through the
angle AEB which must be something of
the order of thirty degrees."
лл1 donft think the centre has moved
through an angle of more than a quar-
ter of a degree," remarked Marlowe.
"Then the sideways motion can't be
more than about one per cent of the
motion towards us. It looks as though
the cloud is heading towards the so-
lar system like a bullet at a tar-
get."
"You mean, Dave, that there's no
chance of the cloud missing the solar
system, of it being a near-miss, let
us say?"
лл0п the facts as theyf ve been given
to us that cloud is going to score a
bullf s eye, plumb in the middle of
the target. Remember that itfs al-
ready two and a half degrees in di-
ameter. The transverse velocity would
have to be as much as ten per cent or
so of the radial velocity if it were
to miss us. And that would imply a
far greater angular motion of the
centre than Dr. Marlowe says has
taken place.
The other question If d like to ask
is, why wasn't the cloud detected
sooner? I donf t want to be rude about
it, but it seems very surprising that
будет двигаться. И он переместится
на угол АЗВ, который должен быть по-
рядка 30° .
— Я не думаю, чтобы центр переместил-
ся больше, чем на четверть градуса, —
заметил Марлоу.
— Тогда боковое движение не должно
составлять больше одного процента от
движения к нам. Такое впечатление,
будто облако летит на солнечную сис-
тему , как пуля в мишень.
— Вы хотите сказать, Дэйв, что нет
шансов, что облако пролетит мимо сол-
нечной системы или, скажем, лишь чуть
её заденет?
— Судя по фактам, которыми мы сейчас
располагаем, облако летит прямо в
цель, в самый центр мишени. Помните,
оно уже два с половиной градуса в
диаметре. Чтобы оно пролетело мимо,
необходима поперечная скорость, по
крайней мере равная десяти процентам
от радиальной. А это вызвало бы го-
раздо большее угловое смещение цен-
тра, чем то, которое, по словам док-
тора Марлоу, наблюдается сейчас.
Другой вопрос, который я хотел за-
дать : почему облако не было замечено
раньше? Не хочу никого обидеть, но,
по-моему, удивительно, как его не за-
НАПРАВЛЕНИЕ ДВИЖЕНИЯ ОБЛАКА
it wasn't picked up quite a while
ago, say ten years ago."
"That of course was the first thing
that sprang to my mind," answered
Marlowe. "It seemed so astonishing
that I could scarcely credit the va-
lidity of Jensenfs work. But then I
saw a number of reasons. If a bright
nova or a supernova were to flash out
in the sky it would immediately be
detected by thousands of ordinary
people, let alone by astronomers. But
this is not something bright, itfs
something dark, and thatfs not so
easy to pick up — a dark patch is
pretty well camouflaged against the
sky. Of course if one of the stars
that has been hidden by the cloud had
happened to be a bright fellow it
would have been spotted. The disap-
pearance of a bright star is not so
easy to detect as the appearance of a
new bright star, but it would never-
theless have been noticed by thou-
sands of professional and amateur as-
tronomers. It happened, however, that
all the stars near the cloud are
telescopic, none brighter than eighth
magnitude. Thatfs the first mis-
chance .
Then you must know that in order to
get good seeing conditions we prefer
to work on objects near the zenith,
whereas this cloud lies rather low in
our sky. So we would naturally tend
to avoid that part of the sky unless
it happened to contain some particu-
larly interesting material, which by
a second mischance (if we exclude the
case of the cloud) it does not. It is
true that to observatories in the
southern hemisphere the cloud would
be high in the sky, but observatories
in the southern hemisphere are hard
put to it with their small staffs to
get through a host of important prob-
lems connected with the Magellanic
Clouds and the nucleus of the Galaxy.
The cloud had to be detected sooner
or later. It turned out be later, but
it might have been sooner. Thatfs all
I can say."
регистрировали раньше, скажем, лет
десять назад.
— Это, было, конечно, первое, о чем я
подумал, — ответил Марлоу, — и было
это столь удивительно, что я с трудом
поверил в открытие Йенсена. Но потом
мне в голову пришло много объяснений.
Если бы в небе произошла вспышка Но-
вой или Сверхновой, она немедленно
была бы замечена тысячами простых лю-
дей, не только астрономами. Но ведь
это не свет, а нечто темное, а темное
пятно не так-то просто заметить: оно
очень хорошо маскируется на небе. Ко-
нечно, если бы облако закрыло яркую,
ранее хорошо видную звезду, такое не
прошло бы незамеченным. Хотя исчезно-
вение яркой звезды не так легко за-
сечь , как появление новой яркой, все
же тысячи астрономов, профессионалов
и любителей заметили бы это. Случи-
лось так, однако, что все звезды во-
круг облака имеют яркость не выше
восьмой величины. Это первое объясне-
ние .
Далее, вам должно быть известно, что
для того, чтобы иметь хорошие условия
видимости, мы вынуждены работать с
объектами, расположенными близко к
зениту, а наше облако лежит очень
низко над горизонтом. И мы, естест-
венно, избегаем наблюдений над этой
частью неба, если она не содержит че-
го-нибудь особенно интересного. Дей-
ствительно, до того, как мы узнали об
облаке, так оно и было. Это вторая
причина. Правда, для обсерваторий юж-
ного полушария облако высоко над го-
ризонтом, но этим обсерваториям было
бы трудно обнаружить его вследствие
малочисленности персонала, загружен-
ного к тому же решением таких важных
проблем, как Магеллановы Облака и яд-
ро Галактики. Раньше или позже облако
должны были заметить. Это случилось
позже, но могло случиться и раньше.
Вот все, что я могу сказать.
"Itfs too late to worry about that
now," said the Director. "Our next
step must be to measure the speed
with which the cloud is moving to-
wards us. Marlowe and I have had a
long talk about it, and we think it
should be possible. Stars,on the
fringe of the cloud are partially ob-
scured, as the plates taken by Mar-
lowe last night show. Their spectrum
should show absorption lines due to
the cloud, and the Doppler shift will
give us the speed."
"Then it should be possible to calcu-
late how long the cloud will be be-
fore it reaches us," joined in Bar-
nett. лл1 must say I donft like the
look of things. The way the cloud has
increased its angular diameter during
the last twenty years makes it look
as if it111 be on top of us within
fifty or sixty years. How long do you
think it111 take to get a Doppler
shift?"
"Perhaps about a week. It shouldnft
be a difficult job."
"Sorry I donft understand all this,"
broke in Weichart. "I donft see why
you need the speed of the cloud. You
can calculate straight away how long
the cloud is going to take to reach
us. Here, let me do it. My guess is
that the answer will turn out at much
less than fifty years."
For the second time Weichart left his
seat, went to the blackboard, and
cleaned off his previous drawings.
"Could we have Jensen's two slides
again please?"
When Emerson had flashed them up,
first one and then the other,
Weichart asked:
"Could you estimate how much larger
the cloud is in the second slide?"
"I would say about five per cent
larger. It may be a little more or a
— He стоит из-за этого волноваться, —
сказал директор. — Наша следующая за-
дача — измерить скорость, с которой
облако приближается. Мы с Марлоу дол-
го обсуждали этот вопрос и думаем,
что это возможно. Как показывают
снимки, полученные Марлоу этой ночью,
звезды, находящиеся на каемке облака,
уже частично затемнены. На их спектре
можно найти линии поглощения облака,
и их доплеровское смещение даст нам
скорость.
— Тогда можно будет вычислить, когда
облако достигнет нас, — подхватил
Барнет. — Должен сказать, мне не
очень все это нравится. То, как уве-
личился угловой диаметр облака за по-
следние двадцать лет, показывает, что
оно будет здесь лет через пятьдесят
или шестьдесят. Как вы думаете,
сколько времени потребуется, чтобы
сверить доплеровское смещение?
— Около недели. Это не очень сложная
работа.
Извините, но я не совсем понимаю, за-
чем это, — сказал вдруг Вейхарт. —
Для чего вам понадобилась скорость
облака? Вы можете прямо вычислить
время, за которое облако достигнет
нас. Позвольте, я сделаю это. По мо-
ему подсчету, потребуется не пятьде-
сят лет, а гораздо меньше.
Вейхарт опять поднялся с места, вышел
к доске стер свои предыдущие рисунки.
— Покажите, пожалуйста, ещё раз сним-
ки Йенсена.
И когда Эмерсон показал их по очере-
ди , Вейхарт спросил:
— Можете вы определить, насколько об-
лако больше на втором диапозитиве?
— Мне кажется, процентов на пять. Мо-
жет быть, не только больше или мень-
little less, but certainly not very-
far away from that," answered Mar-
lowe.
"Right," Weichart continued, "letfs
begin by defining a few symbols."
Then followed a somewhat lengthy cal-
culation at the end of which Weichart
announced:
"And so you see that the black cloud
will be here by August 1965, or pos-
sibly sooner if some of the present
estimates have to be corrected."
Then he stood back from the black-
board, checking through his mathe-
matical argument.
"It certainly looks all right — very
straightforward in fact," said Mar-
lowe, putting out great volumes of
smoke.
"Yes, it seems unimpeachably cor-
rect ," answered Weichart.
At the end of Weichartfs astonishing
calculation, the Director had thought
it wise to caution the whole meeting
to secrecy. Whether they were right
or wrong, no good could come of talk-
ing outside the Observatory, not even
at home. Once the spark was struck
the story would spread like wildfire,
and would be in the papers in next to
no time. The Director had never had
any cause to think highly of newspa-
per reporters, particularly of their
scientific accuracy.
From mid-day to two оf clock he sat
alone in his office, wrestling with
the most difficult situation he had
ever experienced. It was utterly an-
tipathetic to his nature to announce
any result or to take steps on the
basis of a result until it had been
repeatedly checked and cross-checked.
Yet would it be right for him to
maintain silence for a fortnight or
more? It would be two or three weeks
ше, но около того, — ответил Мерлоу.
— Правильно, — сказал Вейхарт. — Вве-
дем сначала некоторые обозначения.
Далее последовали относительно длин-
ные вычисления, в конце которых Вей-
харт провозгласил:
— Итак, мы видим, что черное облако
будет здесь к августу 1965 года, или,
возможно, раньше, если некоторые из
принятых в расчете предположений не
совсем точны.
Он отошел от доски, исписанной его
математическими выкладками.
— Похоже, что это правильно. В самом
деле, все весьма несложно, — сказал
Марлоу, выпуская огромные клубы дыма.
— Да, это безусловно верно, — ответил
Вейхарт.
Когда Вейхарт закончил свое необычай-
ное сообщение, директор счел необхо-
димым предупредить всех, что обсужде-
ние было секретным. Верны эти вычис-
ления или нет, не следует говорить о
них вне обсерватории даже дома. Ма-
лейшая искра может превратиться в бу-
шующее пламя, если эта история попа-
дет в газеты. У директора никогда не
было причин придерживаться высокого
мнения о репортерах, в особенности об
их точности при изложении научных
фактов.
От полудня до двух часов он сидел
один в своем кабинете, переживая са-
мую острую в своей жизни внутреннюю
борьбу. Только проверив и тщательно
продумав результаты исследований, он
считал возможным их оглашать. Однако
вправе он молчать ещё полмесяца, а то
и больше? Пройдет по крайней мере две
или три недели, прежде чем какая-либо
сторона вопроса будет полностью ис-
следована. Могут ли они себе это по-
at least before every facet of the
matter were fully investigated. Could
he afford the time? For perhaps the
tenth time he worked through
WeichartT s argument. He could see no
flaw in it.
At length he called in his secretary.
"Please will you ask Caltech to fix
me a seat on the night plane to Wash-
ington, the one that leaves about
nine оf clock. Then get Dr. Ferguson
on the phone."
James Ferguson was a big noise in the
National Science Foundation, control-
ling all the activities of the Foun-
dation in physics, astronomy, and
mathematics. He had been much sur-
prised at Herrickfs phone call of the
previous day. It was quite unlike
Herrick to fix appointments at one
dayf s notice.
лл1 can't imagine what can have bitten
Herrick," he told his wife at break-
fast, "to come chasing over to Wash-
ington like this. He was quite insis-
tent about it. Sounded agitated, so I
said If d pick him up at the airport."
"Well, an occasional mystery is good
for the system," said his wife.
"Youf11 know soon enough."
On the way from the airport to the
city, Herrick would commit himself to
nothing but conventional triviali-
ties . It was not until he was in
Fergusonf s office that he came to the
issue.
"There's no danger of us being over-
heard, I suppose?"
"Goodness, man, is it as serious as
that? Wait a minute."
Ferguson lifted the phone.
"Amy, will you please see that Ifm
not interrupted — no, no phone calls
зволить? В десятый раз он проверял
выкладки Вейхарта. Он не видел в них
никаких ошибок.
В конце концов он вызвал секретаря.
— Пожалуйста, закажите для меня через
Калифорнийский технологический место
в ночном самолете на Вашингтон. В
том, который вылетает около девяти. И
потом соедините меня с доктором Фер-
гюсоном.
Джеймс Фергюсон был важной шишкой в
Национальном научном фонде: он ведал
вопросами физики, астрономии и мате-
матики. Его немало удивил вчерашний
телефонный разговор с Герриком. Было
совсем непохоже на Геррика предупреж-
дать о своем приезде всего лишь за
день.
— Не понимаю, какая муха укусила Гер-
рика, — сказал он жене на следующее
утро за завтраком. — Помчаться в Ва-
шингтон ни с того ни с сего. Он очень
настаивал. Слышно было, что он очень
взволнован, и я сказал, что приеду за
ним в аэропорт.
— Не надо принимать это так близко к
сердцу, — ответила жена. — Скоро все
узнаешь.
По дороге из аэропорта в столицу Гер-
рик отделывался ничего не значащими
фразами. Лишь когда они вошли в каби-
нет Фергюсона, он заговорил о деле.
— Надеюсь, нас здесь никто не подслу-
шает?
— А что, это так серьезно? Подождите
минутку! — он снял телефонную трубку.
— Эми, позаботьтесь, пожалуйста, что-
бы меня не отрывали... Нет-нет, ника-
— well, perhaps for an hour, perhaps
two, I donf t know."
Quietly and logically Herrick then
explained the situation. When
Ferguson had spent some time looking
at the photographs, Herrick said:
"You see the predicament. If we an-
nounce the business and we turn out
to be wrong then we shall look awful
fools. If we spend a month testing
all the details and it turns out that
we are right then we should be blamed
for procrastination and delay."
"You certainly would, like an old hen
sitting on a bad egg."
"Well, James, I thought you have had
a great deal of experience in dealing
with people. I felt you were someone
I could turn to for advice. What do
you suggest I should do?"
Ferguson was silent for a little
while. Then he said:
"I can see that this may turn out to
be a grave matter. And I donf t like
taking grave decisions any more than
you do, Dick, certainly not on the
spur of the moment. What I suggest is
this. Go back to your hotel and sleep
through the afternoon — I donf t ex-
pect you had much sleep last night.
We can meet again for an early din-
ner, and by then If11 have had an op-
portunity to think things over. If11
try to reach some conclusion."
Ferguson was as good as his word.
When he and Herrick had started their
evening meal, in a quiet restaurant
of his choice, Ferguson began:
"I think Ifve got things sorted out
fairly well. It doesnft seem to me to
make sense wasting another month in
making sure of your position. The
case seems to be very sound as it is,
and you can never be quite certain —
it would be a matter of converting a
ninety-nine per cent certainty into a
ких телефонных разговоров... Ну, мо-
жет, час, а может два, не знаю.
Спокойно и последовательно Геррик
объяснил, что происходит. Пока Фергю-
сон разглядывал фотографии, Геррик
говорил:
— Вы видите предварительные данные.
Если мы огласим и потом окажется, что
это ошибка, мы будем выглядеть по-
следними дураками. Если же мы потра-
тим месяц на проверку и окажется, что
мы правы, нам влетит за трусость и
медлительность.
— Конечно, влетит, как старой опытной
курице, высиживающей тухлое яйцо.
— Джеймс, мне всегда казалось, что у
вас огромный опыт общения с людьми.
Вы для меня человек, к которому можно
обратиться за советом. Что я должен
делать?
Некоторое время Фергюсон молчал. За-
тем он сказал:
— Я думаю, это может оказаться делом
серьезным. А принимать серьезные ре-
шения экспромтом я люблю ничуть не
больше вашего, Дик. Вот что я предла-
гаю сейчас. Возвращайтесь в гостиницу
и спите весь день — этой ночью вы,
наверное, не особенно выспались. Мы
можем встретиться с вами снова за
обедом, к тому времени я все обдумаю.
Попытаюсь прийти к какому-нибудь ре-
шению .
Фергюсон оказался верен своему слову.
Когда он и Геррик приступили к обеду
в одном тихом ресторане, Фергюсон на-
чал:
— По-моему, я во всем разобрался. Мне
кажется, не следует тратить ещё целый
месяц на проверку ваших данных. Кар-
тина и так достаточно ясная, а полной
уверенности все равно никогда не бу-
дет . Разве что вместо девяноста девя-
ти процентов уверенности — девяносто
девять целых и девяносто девять со-
ninety-nine point nine per cent cer-
tainty. And that isnft worth the loss
of time. On the other hand you are
ill-prepared to go to the White House
just at the moment. According to your
own account you and your men have
spent less than a day on the job so
far. Surely there are a good many
other things you might get ideas
about. More exactly, how long is it
going to take the cloud to get here?
What will its effects be when it does
get here? That sort of question.
ллМу advice is to go straight back to
Pasadena, get your team together, and
aim to write a report within a week,
setting out the situation as you see
it. Get all your men to sign it — so
that therefs no question of the tale
getting around of a mad Director. And
then come back to Washington.
лл1п the meantime If 11 get things mov-
ing at this end. It isnft a bit of
good in a case like this starting at
the bottom by whispering into the car
of some Congressman. The only thing
to do is to go straight to the Presi-
dent. If11 try to smooth your path
there."
тых. Ради этого не стоит терять вре-
мени. С другой стороны, вы недоста-
точно подготовились, чтобы идти в Бе-
лый дом прямо сейчас. По вашим собст-
венным словам, вы и ваши сотрудники
пока что потратили на эту работу
меньше дня. Наверняка есть ещё мно-
гое , что вам надо обдумать. Именно:
сколько времени пройдет, пока облако
приблизится к нам? Что произойдет при
этом? Вот вопросы, которые встают пе-
ред нами.
Мой совет — возвращайтесь немедленно
в Пасадену, запрягайте всех в работу,
напишите за неделю доклад, изложите в
нем ситуацию, какой она вам представ-
ляется. Пусть все ваши сотрудники под
ним подпишутся, чтобы не возникло
разговоров о спятившем директоре. А
потом возвращайтесь в Вашингтон.
Тем временем я постараюсь подготовить
почву здесь. В подобных случаях мало
толку начинать снизу, шептать на ушко
какому-нибудь члену конгресса. Един-
ственное разумное — это идти прямо к
президенту. Я постараюсь пробить вам
к нему дорогу.
(ТО BE CONTINUE)
Литпортал
ш^^^Шш ^v И
Р^Л^^^Н^^К* <7^^Н
^Н*[*"Д
1ж* 1
детский сад
Джефф Райман
Глава тринадцатая.
Снова Земля
Майк Стоун был без памяти влюблен, а вместе с ним, соответственно, был
влюблен и «Христов Воин». Корабль представлял собой настоящие кущи. Стены по-
крывали мхи и папоротники, откуда произрастали и кедр, и лавр, и миниатюрная
пальма, и остролист — вперемешку, вопреки всем законам природы. Из пола росли
трава и плющ, вившийся вокруг опоры кресла Милены. И что еще чудеснее, теперь
здесь были птицы. Они шуршали в листве, а иногда и пели — крупные американ-
ские малиновки и краснокрылые дрозды, крохотные английские вьюрки и зяблики.
Были и другие птицы, Милене неизвестные.
Птицы Чехословакии.
Милена беспрестанно проигрывала в уме первую сцену «Комедии». Цветов она не
замечала, ей сейчас было не до них. Она пыталась изыскать способ, который за-
ставил бы первую сцену работать.
Первые пробные сцены были уже спроецированы. Одному полушарию Земли уже вы-
пало в течение пятнадцати минут лицезреть дантовскии лес — среди облаков, над
горами. Терминалы с Земли доложили, что шоу пользуется небывалым успехом.
Преобразование срабатывало даже в поистине астрономическом масштабе. Но Миле-
ну то, что она видела, не устраивало. Она считала, что лучше всего дантовская
аллегория раскроется, если образность сохранится простой и четкой — даже бук-
вальной . Ей нравилось представлять дантовскии лес: мертвые сучья, отблески
лунного света на извилистых пятнах стволов там, где отходит кора. Мягкая зе-
леная подстилка лишайника на наростах обломанных ветвей. Скрытное шевеленье в
темноте, чьи-то крохотные настороженные глазки.
Для этого необходимо было представлять все стороны объекта. Милена убеди-
лась, что ей это по силам. Каждая сторона всплывала в мозгу как бы обособлен-
но, а затем разом фокусировалась в единый фрагмент пространства. Образ вы-
страивался фокус за фокусом. Плавающие образы вызывали у нее ассоциацию с
картиной кубиста. «Кубизм для кубирования», — пришло ей в голову забавное, но
в общем-то меткое определение. Пикассо, скажем, просто рисовал то, что видит.
Так что процесс Преобразования — создания голограмм — не зря назывался куби-
рованием.
Лес, который она создавала, был красивым, но не зловещим. Даже в темноте он
смотрелся как сад. Дантовскии лес представал символом падения человеческой
души. В ее трактовке это была ужасная участь, которой подвергается, в сущно-
сти , красивый лес.
А символизм был здесь ни к чему. Суфлеры-вирусы уже и без того знали, что
означает этот лес, и сами снабжали зрителя соответствующими ссылками. «Вот
Данте пробирается по лесу, — подсказывали они, — ллсвою земную жизнь пройдя
наполовину". Вспомним Исайю, 38:10: ЛЛЯ сказал себе — в преполовение дней моих
должен я идти во врата преисподней"». Но и на этом вирусы не остановятся —
припомнят еще и «Энеиду» Вергилия, с ее лесными сценами. Им будет известно,
что озеро сердца здесь — это некий сосуд, где у человека кроется страх. Данте
продвигается с трудом, волоча за собой вериги греха — соблазн и желание.
Проблема состояла именно в этом ненужном символизме. Ролфа это знала, и по-
тому решила все слова повествования вынести за скобки, то есть не пропевать.
Иначе хор превратится в суфлера, лишь комментирующего то, что и так видят
зрители.
Не складывалось также с самим Данте — то есть с персонажем по имени Данте.
Поначалу на его роль Милена отобрала одного из своих Крошек, Питерпола — дю-
жего парня, уверенно топающего на кряжистых мужских ногах, — эдакий «человек
из народа». Однако достаточно быстро прояснилось, что «человеком из народа»
Данте ни в коем случае не был. На всех рисунках и гравюрах он представал че-
ловеком-сполохом, с острыми как кинжалы глазами, носом и подбородком, — поли-
тическая фигура той злодейской, убийственной эпохи. Вот он, истинный его об-
раз . Питерпола, вежливо извинившись, с роли пришлось снять.
В уме Милена по-прежнему будто прокручивала запись.
Так, теперь животные. Они тоже были полны символизма. Милена при виде их
затосковала. Лев, рысь, волчица с тяжелыми сосцами — чудесные звери. И не
нужно придавать им никакого людского коварства. Лев вовсе не склонен к убий-
ству , волчица — вовсе не воплощение алчности. Милена остановила запись, пыта-
ясь вообразить их по-новому, с человеческими лицами.
Стоило сознанию чуть расслабиться, как звери совершенно непроизвольно от-
растили себе лица Троун Маккартни. Разум Милены с содроганием выскочил прочь
из фокуса, из «Комедии». Музыка Ролфы продолжала между тем негромко звучать.
Она была пока единственной частью оперы, работающей безотказно.
Милена подняла голову. Рядом стоял Майк Стоун, держа на отлете скрипку,
словно предлагая ее Милене.
— Милена, а как насчет музыки? — тактично спросил он.
— Почему бы и нет? — не стала, к удивлению для него, возражать Милена. По
крайней мере, с «Комедией» сейчас все равно ничего не ладилось.
— Я научил Криса играть скрипичный концерт Бруха1. Хочешь послушать?
Милена снова почувствовала, как у нее на лице растягивается невольная улыб-
ка. Надо отдать ему должное, Майк Стоун все же не лишен определенного шарма.
1 Макс Брух (1838-1920) — немецкий композитор.
— Ты что, обучил космический корабль исполнять Бруха?
— Он сам воспроизводит партии альта и ударных, — с энтузиазмом сообщил
Майк. — А струнные и духовые доращивает по своему усмотрению.
Одновременно с тем, где-то вне фокуса, Милена услышала первые слова самих
персонажей «Комедии». Данте повстречал дух Вергилия и сейчас пел:
«Спаси, — воззвал я голосом унылым, —
Будь призрак ты, будь человек живой!»
Майк Стоун усаживался, пристраивая под подбородок скрипку.
Партию Вергилия исполняла Сцилла, отвечая Данте голосом высоким и чистым:
«Он отвечал: ллНе человек; я был им"».
«Надо же! — подумала Милена. — Я же сама, сама ее приземляю. Нет, надо ис-
кать ко всему какой-то иной подход». И «Комедия» смолкла, словно она от нее
отключилась.
Майк Стоун самозабвенно играл, продираясь сквозь шедевр Бруха. Смычок то и
дело с рашпильным скрежетом елозил по скрипичным струнам. Каким-то непостижи-
мым образом это зрелище шло на пользу настроению — все равно, что наблюдать,
как балерун в постановке Россини поскальзывается на банановой кожуре. Вокруг,
заходясь от усердия, как толстяк, поющий у себя в ванной, гулко ухал «Христов
Воин».
«Глянь-ка, это же совсем иной мир, — внушала себе Милена. — Поющие космиче-
ские корабли. Ангелы, скользящие меж звезд; астронавты, которые выращивают
животных из памяти. Вот и «Комедия» должна предстать такой же новой».
Брови у Майка Стоуна от сосредоточенности чуть не налезали одна на другую.
Притопывали широко расставленные здоровенные ступни; согнутые локти ходили
ходуном, как у кузнечика. Милена поймала себя на том, что все ему прощает.
Прощает все, что угодно, — впрочем, ему и прощать-то было нечего, кроме разве
что неуклюжести и некоторой сумасшедшинки. Она смотрела на него с улыбкой.
Закончив игру, Майк Стоун воззрился на нее как маленький ребенок — глазами,
полными доверительного ожидания.
— Клоун, — весело окрестила его Милена.
Птицы в саду звонко щебетали и пересвистывались. Снаружи, пыхнув на мгнове-
ние ослепительным бриллиантовым блеском, плавно всходило солнце. «Христов Во-
ин» бдительно опустил на окно матовую радужку фильтра. Вдоль кромки Земли об-
разовался синеватый полумесяц. Солнце и Земля, которая сейчас располагалась
сверху, представали как два борца во время схватки или любовники в момент
соития. Солнце, помимо этого, имело сходство с крупным иссиня-белым яйцом в
ореоле холодного тумана, которое вот-вот отложит Земля.
Милена поймала себя на мысли, что ей хочется остаться здесь — с этой пано-
рамой земного шара, и птицами, и музыкой. Недвижными снежинками серебрились в
пустоте звезды.
И вот снова земля.
Звездочки снежинок падали с синевато-серого неба. Милена вспоминала, как
примерно спустя неделю после своего возвращения шла по улице Кат на Южном бе-
регу . Снег, заполняя свежие борозды от телег, при падении чуть слышно шипел.
Заканчивали работу лотошники, закрывая свои прилавки. На посту оставался
лишь торговец кофе. Стоя под желтым пятном единственного на улице фонаря, он
бодро перетаптывался, чтобы согреться, и покрикивал:
— Кофе! Кофе, чай, здоровье выручай!
Кофе пахло решительно везде. От снега, на котором кофе оставлял бурые ост-
ровки. От пронесшегося мимо мужчины в желто-коричневой шубе, на которой тем-
нели кофейные пятна. Им же несло и от шарфа, которым мужчина замотался до са-
мого носа; шарф тоже был в коричневых брызгах.
В одном из домов с верхнего этажа доносился через окошко странноватый сип-
лый вой. Женщина-младенец, здесь о ней было известно всем. Не так давно их с
ее грудным ребенком одновременно свалила лихорадка. Ребенок ночью умер, а
женщина наутро очнулась с разумом своего младенца. И вот теперь лежала днями
в ставшей для нее люлькой кровати, ходила под себя и все выла, выла. В проул-
ке частенько видели ее мужа: бедняга шатался с опустевшим, помутившимся взо-
ром, видимо тронувшись рассудком.
Это мутировали суррогатные аптекарские вирусы. Они передавались от человека
к человеку, перенося полную ментальную структуру от одного человека к друго-
му, тем самым замещая прежнюю. Таким образом, одна личность могла фактически
устранять другую. Поначалу в глаза это особо не бросалось. Ну, ходили смутные
слухи. Помнится, прошлым летом Милена слышала о стареющем актере Зверинца,
который проснулся однажды в полной уверенности, что он — юная, прекрасная
Бестия. Как же он выл, заходился в рыданиях, увидев себя в зеркало! Болезнь
стала проявляться наглядней, когда все больше людей начало лаять и мяукать.
Кто-то пытался взлететь, прыгая для этого с моста Хангерфорд. Вирусы перено-
сили информацию от особи к особи. Некоторые начинали принимать себя даже за
птиц или хомячков.
По одну сторону улицы — там, где с давних пор стояла бетонная аркада, а те-
перь носорожьим рогом сквозь заросли пожухлой крапивы пробивался Коралл, —
Милена заметила большой лист черной резины. На нем, стоя на коленях как в мо-
литве, примостились Жужелицы. Сейчас они, подняв у мостовой поребрик, ковыря-
лись под ним в земле, мелко подпрыгивая от озноба.
— Створки устриц, — шептал один, просеивая из ладони в ладонь мерзлый песок
и снег.
— Окурки, — полушепотом вторила ему женщина.
— Холодные дождевые черви! — вдруг грянули все хором и рассмеялись.
На одном из них был истрепанный пиджак с блестками, причем остальные Жуже-
лицы относились к этому своему собрату с особым почтением: лизали ему уши,
шептали что-то на ухо, отодвинув заскорузлый от грязи блондинистый локон.
Это был Король. Король из «Бесплодных усилий любви».
Стоило Милене поравняться с Жужелицами, как те опасливо съежились. Втянув
головы в плечи и повернувшись лицом друг к другу, они, тем не менее, искоса
поглядывали на Милену.
— Привет, Билли, — остановившись возле бывшего коллеги, нежно сказала
она. — Билли, ты меня помнишь? Я Милена. Констебль Тупица: «Это уж про меня,
с вашего соизволения». Ну, припоминаешь?
— Угу, Ма, — отозвался тот со смутной улыбкой, избегая на нее смотреть. Ос-
тальные сгрудились вокруг него в кучу.
Жужелицы держались тем, что сбивались в стайки и все вместе сосредоточивали
внимание на одном и том же. Они оборонялись от жизни, от чересчур сильного,
неизбывного ее давления, давления со всех сторон. Стоило мимо Жужелиц про-
мчаться лошади — этой мускулистой, потной, фыркающей громадине, — как те, ес-
ли она заставала их врасплох, могли все разом лишиться чувств. Милена этому
не поверила бы, если б сама однажды не стала невольным свидетелем подобной
сцены: целая стая Жужелиц дружно грохнулась в обморок. Доводилось ей видеть и
то, как Жужелицы нежно, со слезами на глазах целуют булыжники в том месте,
где колеса телеги раздавили голубя.
— Как у тебя, Билли? — участливо спросила она.
— Всё в линеечку, — отозвался тот, по-прежнему стараясь не встречаться с
ней взглядом. — Всё-всё. — Он печально возвел задумчивые очи, как бы глядя на
звезды. На ресницах у него дрожали снежинки.
Мутировал вирус сопереживания, будивший сочувственное воображение. Воспита-
тельницы, Нянечки, Медсестры, а в особенности Актеры — все они приобретали
этот вирус у Аптекарей. Новая его генерация 2В вызывала острейшую, гипертро-
фированную степень единения со всем одушевленным — или тем, что им когда-то
было. Жужелицы могли считывать проявления живой материи — любые ее эманации;
будь то в останках животных, в почве, воде, воздухе.
— А линии эти, — догадалась Милена, — они касаются звезд, да?
«И пронизывают Землю. И колеблются, вторя любым мыслям».
Билли, повернувшись, наконец, посмотрел на нее затуманенным взором и по-
детски открыто улыбнулся.
— Ты Жужелица? — произнес он.
— Нет, — ответила Милена. — Но я знаю про линии.
Гравитация являла собой мысль. Мысль являлась жизнью. Гравитация свивала
вакуум в листок, что был когда-то наделен жизнью. Остов листика все еще пел —
задумчиво, тихо — о своей жизни на дереве. О том, как порывы ветра, сорвав,
швыряли его из стороны в сторону, пока в момент затишья он, невесомый как
вздох, не опустился, наконец, на землю. Почва пела о листьях, которыми сама
когда-то была. Об ореховых скорлупках, апельсиновых корочках, о собачьих ка-
кашках и кожаных башмаках, о ветхом тряпье и поте людей, носивших его, пока
оно было еще одеждой. Из-за пределов гравитации мертвые взывали к Жужелицам
песней.
— Все съедобное плачет, — поведал Милене Король. — Ему так больно. Его тер-
зают , сжигают, варят в кипятке.
Нынешняя еда зачастую выращивалась из гибридов — живых клеток. Они были жи-
выми, когда их продавали, готовили и ели. Поэтому при виде жующих Жужелицы
страдальчески вскрикивали. Они не могли носить натуральную одежду из хлопка,
шерсти или шелка, не говоря уже о коже и мехе. Одежда начинала им петь. Пело
им и солнце, которому они с блаженством откликались встречной песней.
«Живите на родопсине», — взывали Жужелицы к людям всякий раз, когда они на-
бирались сил, чтобы находиться рядом с людьми — что удавалось не всегда: уж
слишком резкие энергетические эманации испускали люди: в одиночку и не высто-
ишь. Держаться на людях они могли только большими группами, да и то недолго,
обычно вскоре рассеиваясь, как робкие обезьянки.
До Милены только сейчас дошло, что перестал идти снег. Стояла ясная, с су-
хим морозцем погода.
— Кофе-е! — все так же кричал через улицу торговец. — Кофе, чай, здоровье
выручай!
Пар от бачка, курясь в воздухе, золотистыми слоями зависал в свете фонаря.
— Кофе мучается, кричит, — сказал Король с жалостью. Аптекарские вирусы бы-
ли выведены из вируса герпеса, и поэтому губы жгло, когда они соприкасались с
горячим кофе.
— И вирусы тоже, — продолжал жалеть Король. — Некоторые из них от муки даже
погибают.
Чудовищней всего было то, что наряду со всеми живыми существами Жужелицы
сочувствовали еще и вирусам.
К торговцу кофе вперевалку подкатила какая-то тетка с кувшином. От холода и
передозировки кофеина ее трясло, как старую коляску без рессор. Мутными гла-
зами она уставилась на Милену — с такой ненавистью, что у той захолонуло
сердце; будто какой-то луч полоснул. Этот же луч полоснул и по Жужелицам,
сразу боязливо съежившимся в один большой ком.
— Билли? — окликнула Милена. Тот не отзывался. Она, встав на одно колено,
бережно погладила его по свалявшимся в колтун волосам.
«Бедняга. Ты же был у нас самым красивым. Тебя все девушки любили, томи-
лись , вздыхали по тебе, переживали, что ты не обращаешь на них внимания. А
голос у тебя был чистый мед, и на сцене ты завладевал вниманием так же легко
и естественно, как дышал. Я и та, глядя на тебя, верила, что люди способны
по-настоящему, без театральности, разговаривать словами Шекспира».
— Билли, тебе же холодно, — сказала она. — Ты где живешь?
— На Кладбище, — прошептал он.
Милена приостановилась. Надо же, опять Кладбище.
— Пойдем, — сказала она. — Пойдем я тебя отведу. — Она поднялась, а вслед
за ней поднялись и все Жужелицы, словно кто-то потянул их за ниточки. И тро-
нулись по улице Кат за ней, в своих заношенных полушубках из искусственного
меха, в пластмассовых ботинках.
«Сколько людей за это время деградировало, — невесело размышляла Милена. —
А я-то старалась, сыпала цветы из космоса. Впечатление такое, будто земной
шар не один, а их несколько и я сейчас ошиблась Землей».
— Да ты с кем разговариваешь? — с осуждением прокричала ей тетка с кувши-
ном . — Ты же с Жужелицами разговариваешь!
Милена вскинула перед Жужелицами руку — что означало «Стойте, не расходи-
тесь» — и направилась к ней.
Тетка вместе с продавцом кофе успели за это время зайти за пустой заснежен-
ный прилавок, на котором стоял металлический бачок (получалось что-то вроде
барьера для дуэлянтов). Милена машинально отметила, как на матовой поверхно-
сти бочки играет желтоватое отражение. Вот они, проблески будущего. Оно снова
будет за металлом, за техникой.
— Одного из этих людей я знаю, — попыталась объяснить она. — Мы с ним дру-
зья. И они тоже люди.
Тетка со строптивым видом пожала плечами.
— Ты б лучше сказала, были когда-то людьми. На их рожи-то и глядеть тош-
но . — Трясущимися руками она натягивала перчатки, кстати, тоже подмоченные в
кофе, отчего от них сейчас шел пар. — Ты че, не видишь? Они ж специально всю
эту заразу разносят! Не знала, что ли? Ты, часом, не из космоса сюда свали-
лась?
— Именно оттуда, — чистосердечно сказала Милена. — С орбиты. Я астронавтка.
Тетка без лишних слов плеснула из кружки кофе Милене в лицо. Руки у нее
сейчас были заняты двумя вещами сразу: хватали кувшин и бросали кофейщику
деньги. Запоздало испугавшись, она вперевалку пустилась наутек.
Милена стояла, застыв на месте, с лица стекали остывающие капли. Как в ка-
кой-нибудь глупой комедии, где одному из персонажей в физиономию то и дело
что-нибудь влетает. Она оглядела свое пальто, которое спереди было основа-
тельно подпорчено.
— Зачем она это сделала? — оторопело спросила Милена.
— Думала, наверно, что ты тоже больная, — высказал соображение торговец, с
невозмутимым видом выуживая мелочь из мокрого от кофе резинового подноса. От
монет нынче тоже можно было подхватить инфекцию.
— Да это вы все больные! — бросила она, решительным шагом направляясь к
Жужелицам.
— Идемте, — велела она им. — Не торопитесь и ни перед кем не дрожите. Они
сами вас боятся.
Жужелиц она демонстративно провела перед самым носом у кофейщика.
Возле фонтана на углу Лик-стрит Милена повернула налево. В медную горловину
фонтана была ввинчена заглушка; исчезла полка с чашками для питья, которая
всегда была здесь. На подъеме, который шел к вокзалу Ватерлоо, суетились лю-
ди, с боязливой осторожностью переступая через что-то вроде большого свертка,
лежащего на снегу. На глазах у Милены сверток пошевелился. Это был человек,
живой человек.
Грудь у человека была абсолютно голая. Куртка и изорванная рубаха скрути-
лись так, словно он силился вырваться из собственной одежды. Он пытался полз-
ти , но ноги не повиновались, а от закоченевших на морозе рук проку было не
больше, чем от тюленьих ласт.
И что, люди вот так, запросто через него перешагивали?
«Да что же это со всеми нами делается! — мысленно вскричала Милена. — Он же
погибнет здесь от холода!». Она двинулась к лежавшему. Жужелицы дружной стай-
кой последовали за ней.
— Осторожно, она кусается, — предупредил Король.
«Она? — подумала Милена растерянно, глядя на всклокоченную рыжую бороду не-
знакомца. — Что значит: ЛЛона"?>>. Но не успела Милена подойти к лежачему, как
тот, приподняв голову, обнажил зубы и угрожающе зарычал.
— Пальма, Пальма, — на разные голоса заворковали Жужелицы, окружая лежащего
плотным кольцом. — Молодчина, Пальма. Славная собака.
Заслышав кличку, мужчина тихонько взвизгнул. К нему потянулись руки, одни
гладили ему спину, другие голову. Тот при этом начал поскуливать. И не толь-
ко: он еще и пытался вилять воображаемым хвостом. А затем от неудержимой, во-
истину собачьей радости звонко тявкнул. Радостное волнение было таким, что он
не смог сдержаться — под животом на снегу образовалась округлая лужица. Чело-
век-Пальма признательно лизал окружающим руки.
— Пальма, Па-альма, — сердечно улыбался Король, похлопывая его по боку, —
добрая собачка.
Человек радостно гавкнул.
— Наверно, надо вызвать врача? — спросила Милена.
Король покачал головой.
— В пепле люди, — произнес он, медленно, как в забытьи оглядываясь по сто-
ронам . — Падает пепел.
— Что? — уже совершенно одурев от происходящего, переспросила Милена.
— И они позволяют умереть, — вещал тот с улыбкой, словно лицезрея что-то
приятное.
Где-то на улицах вразнобой ударило несколько колоколов:
«Врача-а, врача-а...»
— Пальма, Пальма, Па-альма, — ворковали между тем Жужелицы. Согнувшись, они
с усилием подняли лежащего со снега и потащили. На лице у человека застыли
слезы. Жесткий, негнущийся, как доска, заскорузлые пальцы скрючены.
Милена тоже сделала было шаг — помочь, но что-то ее остановило.
«Опасно. Болезнь», — послышалось в ухе знакомое нашептывание.
— Да ну тебя к черту, — сердито пробормотала Милена и, потеснив пару Жуже-
лиц , подхватила Пальму под локоть.
Процессия нырнула в гостеприимный сумрак Лик-стрит. Ворота Кладбища отвори-
лись как бы сами собой. Вместе с остальными Жужелицами Милена ступила под
темные, пахнущие людьми своды.
«Милена, Ма, Милена, — дышала эхом темнота, — Пальма, Пальма, Пальма».
У Милены в ладони были теперь новые клетки. Ей их вживили тогда же, когда
сделали Терминалом. По ее желанию клетки могли ярко фосфоресцировать. Она
подняла руку; из ладони брызнул довольно яркий луч, осветив Кладбище.
Пришли в движение мертвые некогда костюмы, успевшие, оказывается, за это
время ожить. Тут были короли и придворные, плясуны-цыгане и стрелки Робин Гу-
да. Мелькали мантильи с кружевами из черного пластика и бальные наряды из де-
шевого цветного нейлона — весь ассортимент искусственных тканей, который мог-
ли позволить себе носить Жужелицы, эти сверхчуткие слухачи.
Общий круг Жужелиц расступился, принимая в себя человека-собаку — обогреть,
приласкать. Одновременно с тем все они с синхронной четкостью наклонили голо-
вы, глядя на Милену. Здесь, в своем обиталище, их было достаточно много, что-
бы не пасовать перед напором человеческого сознания. Озарившись одновременно
приязненными улыбками, они в такт — с левой ноги — сделали шаг в сторону Ми-
лены .
«Помоги, — обратились они синхронно всем своим тысячеголосым множеством.
Милена почувствовала это теменем, где у нее находился терминальный шрам. —
Помоги, Ма».
— Как? — несколько растерялась она.
— Расскажи им, — просили Жужелицы.
— Рассказать? О чем?
— О линиях, — с единой интонацией выдохнул тысячеголосый хор.
Милена смолкла, представляя, каково это — довести до людей эту новость. По-
ведать, что Жужелицы — именно они — воспринимают то, что чувствуют Ангелы
Консенсуса.
— Хорошо, — заверила она. — Я это сделаю.
— Радости тебе, — выдохнули Жужелицы хором и разом же вытянули руки ладоня-
ми вверх. Это означало: «Держись от нас обособленно. Мы доверяем тебе свиде-
тельствовать за нас, поскольку ты к нам не принадлежишь».
«Цветы. — Лица Жужелиц вновь озарились синхронной улыбкой. — Цветы света».
В едином жесте — большой палец, соединенный с указательным, — каждый из них
протягивал ей незримый цветок.
Милена отправилась в космос никому не известной, а возвратилась знаменито-
стью . На уже иную Землю, и в иную сущность.
Свой визит в кафе «Зоосад» Милена вспоминала нечетко. Слишком уж богатыми
оказались те дни на встречи, события.
«Милена, Милена, — выговаривала она себе, — как же ты долго занимала себя
той оперой». Когда она вошла в двери, в нос, прежде всего, ударил запах кофе.
Стояла духота и сутолока.
— Милена, привет! Милена, здравствуй! — то и дело обращались к ней совер-
шенно незнакомые люди, тряся ей руку. Ладонь у нее по-прежнему фосфоресциро-
вала, и потому свет при рукопожатии бликами играл у людей на подбородках. Ми-
лена в ответ вежливо кивала со слегка рассеянным видом. Ей хотелось увидеться
и поговорить со Сциллой. Она тоже сейчас, наверное, где-то здесь, ждет ее.
Милена скромно встала в очередь. Какая-то толстуха с кислой физиономией и
набрякшими мешками под глазами сердито обдавала струей кипятка ножи и вилки.
Часть столовых приборов от такой термообработки принимала причудливую форму.
«Прямо как я когда-то, — отметила Милена с улыбкой. — Хотя жизнь, как ни
шпарь, чище не станет».
На другом конце очереди стоял флегматичного вида тощий усач. Какой-то об-
лезлый, с ввалившимися щеками. Всем проходящим он без разбора — неважно,
спрашивали его или нет — совал чашку кофе.
— Не на-до! — резко сказала ему Милена, ограничиваясь пирожным и стаканом
молока. Но, как оказалось, кофе служил не для питья: им здесь многие ополас-
кивали руки и лицо.
— Милена, радость моя! — приветственно замахал ей взявшийся откуда-то Ми-
нистр Мильтон. Милена издала протяжный вздох. А Мильтон, угодливо подхватив
под руку, уже вел ее к своему столику. По общительности новый Министр явно
превосходил своего предшественника. Кстати, более восприимчив он был и к чу-
жой славе.
«Тебе бы вести себя так полгода назад, — подумала Милена, — а не тогда, ко-
гда я уже засветилась».
Сидящих за министерским столиком она поприветствовала со сдержанной вежли-
востью. Дар обостренной чувствительности не всегда идет на пользу социальному
этикету. Исподволь Милена чувствовала пустоту этой лоснящейся, показушной
публики, нарочито улыбчивой, зовущей ее по имени, как будто они с ней уже не
первый день знакомы. Вот они, во всей своей красе: Вьюны, мастера карьерного
роста.
— Мильтон, — обратилась к Министру Милена, — я поражена, сколько сейчас
всюду больных людей, до которых никому нет дела.
— Ну что я вам на это скажу, — вытирая рот салфеткой, сказал Мильтон, мас-
терски соединяя в едином звуке покашливание со смешком. — Вы же знаете, как у
нас нынче говорят о генерации этого нового вируса: «2 В or not 2 В, that is
the question»1. Xe-xe!
— Мильтон. Больных бросают умирать буквально на улице.
Министр приладил на нос очки, которые, в сущности, нужны были ему лишь для
солидности.
— Гм! Согласно официальной версии, Врачи делают все от них зависящее. И по-
тому, когда больные умирают, остается лишь их сжигать... — Он взмахнул руками,
пытаясь подобрать подобающую шутку. — Спасенье утопающих — дело рук сжигаю-
щих!
— Да, от этого всем, конечно, легче, — съязвила Милена. — Но что является
причиной их смерти? Ведь сами вирусы не смертельны.
— Не смертельны, но нуждаются в лечении, — все с той же улыбкой ответил
Мильтон.
«Почему он все время улыбается?» — недоумевала Милена.
В разговор вмешалась подруга Мильтона. Голос у нее был резким, с сипотцой.
На беличьем личике играла обаятельная улыбка.
«И впрямь как белочка, — вспоминая чье-то описание, подумала Милена. — Так
похожа, что, наверное, даже мешочки за щеками имеются».
— А что нам еще остается делать, — оправдываясь за своего спутника, сказала
подруга Министра. — Главное даже не это, а как остановить распространение!
— Ну, так нужно усилить профилактику, а вместе с ней и уход за больными, —
заметила Милена.
— Приветик, — послышалось за спиной.
Обернувшись, она увидела Сциллу, чему искренне обрадовалась.
— Сцилла, милая! Пойдем. Нам нужно поговорить.
— Я как раз приберегла для нас столик, — подмигнула Сцилла. Она была, как
всегда, предусмотрительна.
— Bavarderons D. Man2! — крикнула им вслед подруга Мильтона. На вампирском
лексиконе это означало: «Потом еще поболтаем». Обостренным чутьем Терминала
Милена улавливала: втайне она была рада, что Милена уходит.
«А уж я тем более», — подумала она.
— Жуть, правда? — спросила Сцилла.
— Я сейчас только видела человека, который стал собакой, — поведала ей Ми-
лена. — Он уже замерзал. И что ты думаешь? Хоть бы кто ухом повел! Только Жу-
желицы его и подобрали. Если б не они, его бы не спасти: всем остальным все
равно. — Она секунду помолчала. — И знаешь? Один из них — наш Билли.
— Для тебя это все еще в диковинку, да? — спросила Сцилла, сочувственно
гладя ее по руке.
Они сели за столик.
— Да нет. Ощущение такое, что так было всегда. Лично меня это чувство нико-
гда не покидало.
— Помнишь, ты все подряд кипятила? — улыбнулась Сцилла. — Все мои вилки с
«2 В or not 2 В» — название вируса произносится по-английски так же, как словосо-
четание "to be" из гамлетовского монолога «Быть или не быть...».
2 Bavarderons demain — поговорим завтра (фр.).
ножиками расплавила. Я думала, ты вообще чокнутая.
При этом Сцилла, потянувшись, машинально отщипнула у Милены часть порции и
переложила себе на тарелку — печальная привычка со времен Детского сада. Ми-
лена при виде этого посягательства тихонько улыбнулась.
— Или, помнишь, — продолжала Сцилла, — ты как-то решила прошпарить ночью
сиденье у унитаза, а мы специально спрятались, чтобы тебя на этом подловить?
Ты, такая, стоишь с чайником — над унитазом пар идет — и говоришь: «Ой, а я
просто решила себе чашечку чая сделать»!
— А ты тогда: «Да, неслабая чашечка!»
Обе прыснули со смеху. Теперь их можно было назвать подругами. Хотя отноше-
ния у них в свое время сложились не сразу. У Милены никогда не получалось
сходиться с людьми легко; все складывалось постепенно. Она знала, что Сцилла
относится к ней с уважением, причем уважение это строится не на пустом месте.
«Любишь ты все же, чтоб тебя нет-нет да и похвалили». А что делать: еще одна
привычка со времен Детсада.
— Расскажи мне о космосе, — попросила Сцилла, резко меняя тему разговора.
И тут обе почувствовали, как вокруг все разом смолкли. Милена уже не была
режиссером какого-то там заштатного театра. Она была Ма, осыпавшая мир цвета-
ми ; главный постановщик «Божественной комедии». Звездой — ее Вергилием — была
и Сцилла. Таращиться или просить автографы завсегдатаям кафе «Зоосад» мешала
лишь вежливость (ну, и немножко гордость). Но уважительная тишина — неосоз-
нанное проявление древней, животной иерархии (не зря же они все работали в
Зверинце!) — воцарилась немедленно.
— Ну что ж, — помолчав, сказала Милена. — Земля из космоса выглядит краси-
во , величаво. Горы поначалу смотрятся как смятая бумага, но чем дольше на них
смотришь, тем больше в них проявляется деталей. Можно буквально угадать, ка-
кое сверху до них расстояние. Эти огромные, неохватные просторы, которые пе-
ред тобой как на ладони. И ты падаешь. Знаешь, что пребываешь в вечном паде-
нии — и ты и Земля. Вот перед тобой горизонт, и ты видишь границу атмосферы.
Такое неизъяснимо красивое, прозрачно-синее покрывало.
Похоже, что Сцилла воспринимала весь этот рассказ как неоценимый подарок —
а уж на публике тем более. Еще бы: вот она, звезда, Бестия, в самом центре, а
все вокруг подобострастно притихли — ну не восторг ли! Эту почти детскую сла-
бость Милена ей не просто прощала — в сущности, она была одной из причин, вы-
зывавших у Милены симпатию.
— А голограммы? — с умоляющим видом спрашивала Сцилла. — Расскажи что-
нибудь о голограммах! Тут у нас, например, стоял полдень. Небо низкое, в ту-
чах. И вдруг, ни с того ни с сего, — цветы, дождем! И эта дивная музыка! Всю-
ду, всюду в воздухе!
— Там есть такое создание, называется Ангел. Он сработал своего рода лин-
зой . Причем представился мне как Боб. И сказал, что сам тоже из Лондона. —
Милена чуть напряглась в предвкушении того, что ей сейчас предстояло сооб-
щить . — И он же сказал, что мне следует выйти замуж.
Сцилла, перестав колупать ложечкой пирожное Милены, замерла.
— Что, замуж? И?
— Замуж так замуж, — ответила Милена, многозначительно улыбнувшись Сцилле.
— Аллилуйя!!! — зашлась Сцилла в восторге. — Да ты что, правда?! Ох, Милен-
ка, ну ты даешь! Вот уж выдался денек! — Подавшись вперед, она от души чмок-
нула подругу в щеку. — Ну, так кто же он?
Милена непроизвольно сама начала улыбаться.
— Майк Стоун, — ответила она.
Астронавты повсеместно слыли героями, как летчики-испытатели в старину. Вы-
пускались даже специальные голографические открытки с их портретами. Хорошо
известен был и Майк Стоун, но героем почему-то не считался.
Улыбка у Сциллы как-то потускнела, увяла.
— Майк... Стоун? — пролепетала она упавшим голосом. — У-у-у, — протянула
Сцилла как-то не совсем весело, даже как будто с жалостью. — Милен. А... а мо-
жет, не надо? — выдавила она, торопливо проглатывая кусочек пирожного. — Я
понимаю: среди всей этой красоты, наедине с мужчиной — неважно каким — под
сенью звезд...
Милене не терпелось взглянуть, как отреагирует на ее слова подруга. Она
знала: саму-то ее это в любом случае позабавит.
— Да уж, в невесомости и унитаз пьедесталом покажется, — произнесла она с
улыбкой.
— Хочешь начистоту? — спросила Сцилла.
— Сцилл, да у тебя иначе и не выходит.
— Тебе нужен настоящий, бедовый бой. — «Бедовый» означало «сексуальный»,
«бой» — сокращенно от «плейбоя». Даже «б» вышло у Сциллы эдак бойко, как ма-
ленький взрыв. Подавшись вперед, она заговорила тихой, неразборчивой для по-
стороннего уха скороговоркой. Чтоб со стороны казалось: мол, вот, две близкие
подруги на людях увлеченно беседуют о чем-то серьезном, важном и очень сокро-
венном .
— Милена, ты оглядись, приглядись внимательней! Да у тебя теперь все плей-
бои Зверинца в ногах валяться будут! А ведь они не уступят Майку Стоуну, ни
один из них. Лично меня от него просто тошнит. Косноязычный, двух слов свя-
зать не может, сидит, будто ему кол в задницу забили. Или пуговицы с ширинки
срезали.
— Да, — отметила Милена, — так оно и есть.
Лицо у Сциллы сделалось страдальческим.
— Я знаю, — твердила она, драматично опустив веки, — знаю, что с мужиками
тебе не везло. Что они как-то с тобой не очень...
— Вот уж слава богу, — попыталась вставить Милена.
— Но нельзя же вот так, кидаться на первого встречного, слегка обратившего
на тебя внимание! Ты, наверное, обижаешься?
«Сцилла, душа моя! Да будь на моем месте кто-нибудь другой, тебе бы уже как
следует влетело». Милену сейчас так тянуло расхохотаться, что губы невольно
расплылись в широкой улыбке. При этом она лишь покачала головой: дескать,
нет, не обижаюсь.
— Так что же ты тогда улыбаешься? — спросила Сцилла опечаленно. — Да, Миле-
на, я понимаю. Ты всегда свою боль прячешь за улыбкой.
Наконец Милена не выдержала и, схватив подругу за руку, рассмеялась.
— Я выхожу за него замуж именно потому, что вообще не хочу выходить ни за
кого замуж.
За все это время Милена освоила искусство быть откровенной. Настолько, что
даже нельзя толком определить: правду ты говоришь или нет. Или тебе настолько
все равно, что «да» и «нет» у тебя неразличимы.
Она поглядела на Сциллу с улыбкой, которой у нее раньше не было: улыбкой
закаленного перипетиями человека.
— Выходить замуж я и не собиралась. Вообще. Но Консенсусу понадобилась, ви-
дите ли, красивая легенда. Что ж, будет ему легенда. О том, как встретили
друг друга двое астронавтов. Роман под звездным куполом.
— Ты жертвуешь ему все лучшее, что у тебя есть, — тихим голосом произнесла
Сцилла.
— Все это лучшее я пожертвовала уже давно. Но не ему, — так же откровенно
созналась Милена.
— Получается, надежды никакой? — спросила Сцилла. Она оставалась подругой
даже тогда, когда это бывало непросто. Неважно, по какой причине.
— Никакой, — покачала головой Милена. — Хотя все равно приятно сознавать,
что хоть кто-то об этом знает. Например, ты.
Долгая пауза.
— Ты говоришь о... Ролфе? Ведь так? — спросила Сцилла.
«Если б ты знала».
Милена медленно кивнула: «Да».
«Да. Молодчина, Сцилла».
— А что, нельзя? — спросила она вслух.
— Нельзя? Что именно? То, что тебя влечет не к противоположному полу, а к
женщине, Гэ-Эмке? С какой стати я должна это осуждать?
Хотя в этой теме Сцилла, можно сказать, плавала, и это исподволь чувствова-
лось .
— Да ну, нет. Я-то здесь при чем. Кстати, если задним числом все прокру-
тить , то это многое объясняет. Хотя и оговорюсь: лично у меня линия поведения
иная. — Неловко закашлявшись, она попыталась сделать глоток кофе, но, промах-
нувшись , задела зубами кромку чашки.
Сцилла явно не хотела знать правду. Она застала Сциллу врасплох.
— Хотя если откровенно, лучше б у тебя были другие вкусы, — сказала она со-
чувственной скороговоркой.
— Иначе весь рассказ насмарку? — небрежно спросила Милена.
— Иначе я буду невольно думать, а не тянет ли тебя еще и ко мне. — Сцилла
приподняла было чашку, но, подумав, опустила.
— Сцилла. Я считаю тебя своей лучшей подругой. Но в сексуальном плане ты
меня не привлекаешь. Поэтому когда тебе в голову лезут подобные мысли, всегда
задавай себе один и тот же вопрос: «А разве я во вкусе Милены? Есть ли во мне
два метра роста, покрыта ли я мехом?»
— Ты надо мной смеешься.
— Нет, Сцилл. Вовсе нет.
— Почему ты со мной никогда об этом не говорила? — запальчиво и вместе с
тем с укором воскликнула Сцилла. — Теперь у меня такое впечатление, будто мы
с тобой незнакомы; и это когда я, наконец, подумала, что знаю тебя как следу-
ет!
Сцилла расплакалась. Слеза крупной бисериной скатилась, оставив на щеке из-
вилистый след. Милена испугалась, хотя в глубине души эта ситуация ее скорее
забавляла.
— Я, наверное, выгляжу посмешищем? — спросила вдруг Сцилла со всей искрен-
ностью .
— что TbIi Почему ты так решила?
— Потому, что ты опять улыбаешься.
Сцилла явно была оглушена открывшейся ей истиной. Она была обескуражена,
что случалось с ней очень редко. Сцилла к этому не привыкла, и замешательство
ей не очень шло. Она барабанила пальцами, не зная, куда девать руки.
— Но почему тебя не излечили? Я считала, если они берут больных вроде тебя,
то предварительно их лечат.
— Значит, для этого была причина, — ответила Милена.
С запозданием осознав, что именно она только что ляпнула, Сцилла от стыда
закрыла глаза.
— Милена... Понимаешь: я сейчас хотела сказать совсем не это.
— Понимаю. Не считали меня потому, — ответила она строго по существу, — что
Консенсус прекрасно знает, кто я такая, и решил меня не считывать. Потому,
что так ему от меня больше пользы.
— Это так твой Ангел говорит? Боб? — помедлив, спросила Сцилла.
«А она умница: как быстро все схватывает».
— Так что как ты можешь утверждать, что не знаешь меня, когда сама разобра-
ла меня сейчас буквально по винтикам?
— Потому что я так толком и не уверена, сама я это говорю или просто кто-
нибудь из моих персонажей. Издержки профессии.
«Черт возьми, она и актриса великолепная».
— Постоянно ловлю себя на том, что повторяю разные реплики с таким видом,
будто они исконно мои. — Сцилла отхлебнула остывший кофе и скорчила недоволь-
ную гримасу. — Ну а этот твой Майк, он знает, что его используют как прикры-
тие?
«Какой типаж. Прямо как героиня гангстерского фильма. Сцилла, я тебя просто
обожаю».
— Ему тоже нужен красивый рассказ со счастливым концом. Он ему заменяет ре-
альность. Я его уже сколько раз посылала. А он и ухом не ведет. Все миндаль-
ничает , все ухаживает.
— Фу, — скривилась Сцилла.
— И так я тоже говорила. Но через какое-то время начала понимать, что он
просто олух. Самый настоящий пентюх — таким уж уродился.
— Потому-то ты ко мне с симпатией и относишься, из-за контраста?
— Не только. Не переживай, Сцилл. Я уже много над этим думала. По-моему, я
поступаю правильно.
Сцилла, потянувшись вперед, отколупнула себе еще кусочек пирожного Милены —
взбитый протеин с морковью. Стакан с так называемым молоком Милена на всякий
случай придвинула к себе (эту жидкость называли еще «болтанкой», за мутнова-
тость).
Сцилла жевала с задумчивым видом.
— Ты знаешь, что тебя собираются сделать Народной артисткой?
— Что? — У Милены замерло сердце.
— Сделают, сделают. В «Комедию» сейчас вкладывают больше, чем в любой дру-
гой проект. Причем не только Британский Консенсус, но и Европейский. Старич-
кам Вампирам такого и не снилось. Нет, обязательно тебя на Народную выдвинут.
— До тебя дошли какие-то слухи?
— Зачем? Элементарная логика. Так уж устроена система. Стоит в нее влиться,
и уже можешь играть с ней как хочешь.
Еще одно посягательство, и от пирожного Милены остался лишь скромный кусо-
чек. Нет, не может быть. Сцилла говорит что-то не то. Тем более что ни с ка-
кой системой она, Милена, не заигрывает.
— Я никогда к этому не стремилась, Сцилл. Никогда этого не просила.
Не нужно мне этого и сейчас.
«Все равно дадут. Они считают тебя своей собственностью. Во всяком случае,
они так думают».
Снаружи в ночи ожило еще несколько колоколов. Звук словно рождался из чер-
ного, беззвездного неба. Опять кому-то плохо. Болезнь прогрессирует.
«Чертов Консенсус. В итоге ты всегда добиваешься от меня того, чего хо-
чешь» .
Ужас просачивался в помещение, словно темная вода в корабельный трюм. Миле-
на подумала о Троун Маккартни. В космосе казалось, что все беды, все проблемы
остались позади. Но вот снова Земля, о которую ты словно ударилась после па-
дения. Людям позволяют умирать. А что будут делать дальше — отстреливать?
Милена поднялась.
— Нет, не могу больше вот так сидеть, — сказала она Сцилле.
Она подошла к столику Мильтона. Сидящие там слегка насторожились, на лицах
мелькнула боязливая растерянность.
«Побаиваются», — поняла Милена.
— Мильтон, — обратилась она. — Мне нужно с вами поговорить.
— Да, радость моя? — Опять эти глумливые буркала. — В чем дело?
Милена, подтянув стул, села рядом с Министром. Рядом встала Сцилла, положив
ладонь на плечо подруги.
— Мильтон, в космосе я работала с Ангелом. Это сущности, с которыми Терми-
налы взаимодействуют в пятом измерении. Совсем недавно — уже здесь, на Земле
— я разговаривала с Билли, который в свое время работал со мной в «Бесплодных
усилиях любви». Теперь он среди Жужелиц, и рассказал мне о том, как они жи-
вут . Так вот я вам клянусь: то, что видят Жужелицы и как они воспринимают
мир, фактически не отличается от того, как его видят Ангелы. Не отворачивай-
тесь , Мильтон, выслушайте. С Жужелицами не происходит ничего странного или
дурного. Они абсолютно здоровы. Просто они видят мир по-иному. С ними можно
великолепно уживаться. Это первое. Второе. Очень многие из недавно заболевших
от других вирусов — это люди, которые известны и мне и вам. Они из нашего
Братства, Мильтон. Средств у Зверинца предостаточно. Неужели нельзя создать
что-то вроде приюта, где за этими людьми стали бы ухаживать?
Мильтон, ощерясь улыбкой, лишь пожал плечами.
«Нет, до этого болвана ничего не доходит. Надо будет разговаривать с Мой-
рой», — решила Милена.
Голосом Кассандры заговорила подруга Мильтона:
— Все, что сейчас делается, происходит по воле Консенсуса.
— Значит, эта воля направлена не туда, куда нужно, — сказала Милена. Фраза
вонзилась в цель как кинжалом.
— Да как вы можете такое говорить! — ощерясь улыбкой подобно своему прияте-
лю, воскликнула подруга Мильтона, оглядываясь на собратьев-Вьюнов в поисках
поддержки. — Вы хотите сказать, что мир — весь мир — ошибается?
— Да, — ответила Милена, стойко снося буравящие взгляды. И она принялась
яростно кивать головой, осознавая свою правоту. — Да, да, да, да!
Она поняла, что всю свою жизнь хотела сказать именно это. При этом Милена
не обращала внимания на фосфоресцирующее пятно у себя на ладони, которое само
по себе начало светиться ярким, неистовым светом.
Потребовалось огромное количество времени и сил, сидения на всякого рода
бюрократических собраниях и комитетах. Потребовалось содействие Мойры Алмази,
и вообще много такого, о чем подробно рассказывать неинтересно. Но Милена
смогла и спасти Жужелиц, и помочь больным.
— Волшебница, — разводила руками Сцилла.
Милена вспоминала сон.
Она находилась в космосе, в невесомости, пристегнутая к койке, чтобы не уп-
лыть . Причем голова тоже была привязана к подушке.
И вот из тумана того нелегкого сна, из света и безмолвия, выкатила на своей
коляске Хэзер, Читавшая Маркса. Она широко улыбалась, чем-то очень довольная.
На Хэзер было ниспадающее складками одеяние Вергилия.
— Глянь-ка, кого я тебе привела, — сказала она, лучась из-под своих толстых
очков.
И тут среди безмолвия и света послышался голос. Он говорил без слов, но Ми-
лена его узнавала. Во сне она почувствовала, как глаза ей щиплют слезы, и
ощутила томную, тоскующую радость теплого объятия. Не прибегая к словам, го-
лос словно указывал ей, чтобы она ставила Данте по-своему. Он давал ей свое
соизволение.
Ничему не удивляясь, Милена увидела, как вдоль газонов лондонской Набереж-
ной ступает Данте. Глаза его, нос и подбородок были хищными и острыми как
кинжалы. События его эпохи вынуждали Данте быть политиком. Он был Вампиром
Истории и направлялся в кафе «Зоосад». Там, в Зверинце, он встречался с Бес-
тиями, и в их глазах видел отражение собственной алчности, собственного ко-
варства и злости. Он всходил по ступеням, а над куполом Зверинца всходило
солнце, и Солнце это было Богом — так гласила музыка Ролфы.
И, пройдя сквозь завесу пара от кофейного бачка, он опустился на скамью на-
против Сциллы, которая вершила над ним свой суд.
«Ханжа. Гневливый лицемер. Одержимый спесивец», — казалось, говорила она.
Хотя Сцилла представала в виде рассеянного спектра, голос был не женский, а
скорее призрачный. Это был Вергилий — не мужчина и не женщина. «Есть одно ме-
сто , — говорила она, — где находится лишняя одежда». И через ворота повела
Данте на Кладбище, а створки ворот за ними гулко захлопнулись. Они пробира-
лись через темноту, минуя души мертвых, подобные пустой и ветхой одежде, пока
не вышли на свет.
Там за столом сидела и пела Ролфа, а рядом с ней болтала ногами Люси.
«Мы Беатриче», — изрек голос.
«Ведь это же ты; правда, Ролфа? Ты же действительно здесь, со мной. Кто же
еще мог оркестровать ллКомедию"? Кто еще мог столь решительно возвратиться из
мертвых, ступая по дороге в моей голове? Эта дорога — из зарубцевавшейся тка-
ни, посредством которой я сообщаюсь с Консенсусом. Ах, вот ты где, любовь
моя. Все еще где-то там, сидишь и поешь за завесой темноты».
Милена поднялась и спустилась, и переработала «Комедию» по-своему — в изви-
вах туннелей Лик-стрит, средь частокола лесов Зверинца. Милена доставила «Ко-
медию» обратно на Землю.
Глава четырнадцатая.
Прыг-скок
Милена бежала от Троун. Она перебралась на Болото — широкое устье Темзы ме-
жду Лондоном и морем. В некотором смысле она бежала и от себя.
Она вспоминала, как пел мальчишка. Он стоял на плоском отполированном носу
лодки. Он управлял ею, отталкиваясь длинным шестом от дна, — высокий, худой,
с размеренно двигающимися под темной кожей веревками мышц, отчего ноги у него
напоминали отполированные узловатые коряги.
Мэри у лэй ла
Мзри у лэй лу
Мэри у лэй ла
Мэри ай лав ю
Милена сидела в умиротворенной полудреме, чувствуя облегчение оттого, что
ей удалось благополучно скрыться. Три месяца она поживет на Болоте — там, где
ее никому в голову не придет искать. Это пока. А потом она отправится в кос-
мос.
Она поглядывала на текучие блики света, ленивой рябью играющие на воде ко-
фейного цвета, и потихоньку клевала носом. Веки сами собой смежались. Уютно
журчала вода, в момент толчка образуя вокруг шеста мелкие бурунчики. Сухо
шуршал тростник, когда лодка задевала его, проталкивалась там, где канал су-
жался .
Резко захлопали крылья. Милена подняла глаза: сорвавшись с места, откуда-то
вылетела болотная куропатка, черная, с красной головкой. С шумом взбрыкивая в
захлюпавшей воде, поспешно отдалялся от лодки потревоженный ею буйвол. Пуская
ручейками воду из ноздрей, он проводил лодку взглядом, одновременно робким и
недовольным.
А вон там, в тростнике, еще один буйвол. Слышно было, как где-то в отдале-
нии его звонко кличет детский голос: «На-на-на-на-на-на!». Среди высоких
стеблей тростника сновали гибкие тени, мимолетно появляясь и исчезая. Их бегу
грациозными поклонами вторили серебристые верхушки камышей. Сверху в воздухе
кружили цапли.
— Буйволы, они еще глубже могут забираться, — пояснил мальчуган. — Тут, где
вы сейчас, для них считай что мелководье, пастись в самый раз.
Он попробовал толкнуться в сторону от утлого канала, отчего плоскодонка
угодила на кочку жухлой осоки и болотных трав.
— Ш-штоб тебя, — прошипел он. — Дождей совсем нет. Все мои обходняки пере-
сыхают .
Выскочив наружу, он проворно затащил лодку на илистый нанос. Там, где ноги
у него погружались в чавкающую жижу, наружу устремлялись пузырьки болотного
газа, наполняя воздух вонью от гниющего тростника.
— Что, проблемы из-за того, что мало дождей? — поинтересовалась Милена.
— Да пока еще куда ни шло. Хотя еще немного, и совсем каюк, — сказал он.
Протащив плоскодонку по грязи до ближайшей протоки, мальчишка-лодочник
столкнул ее в воду, а сам пошел вброд между двух строений, огороженных высо-
кими тростниковыми плетнями. Там он опять запрыгнул в лодку и, оттолкнувшись
шестом, вывел ее на широкий прямой канал.
По обе стороны канала до самого горизонта тянулись тростниковые хижины. Из-
за загрязненного воздуха те из них, что маячили в отдалении, дрожали в золо-
тистом мареве, какое обычно бывает предзакатной порой.
Хижины по форме напоминали караваи; на крышах кочками росла болотная трава.
Они стояли на прочном фундаменте из коралла, низкой стеной окаймлявшего ка-
нал . На берегу в пыли возились куры. Женщины, склонясь на корточках, черпали
из канала чайниками воду. Низко сидящие лодчонки швартовались в несколько ря-
дов справа вдоль канала. По середине вверх по течению в лодках отчаянно греб-
ла ребятня, направляясь к Большому Барьерному рифу. Риф ограждал от воды Цен-
тральный Лондон. За воротами шлюзов располагались торговые ряды Ямы.
Бойко подплывали и отчаливали всевозможные лодки, ялики и каноэ, привозя и
отвозя партии товара. В них горками громоздились капустные кочаны, кресс-
салат, сухой тростник или изделия из него, разнообразные ткани из водных рас-
тений .
— Ах ты, Противная моя! — с широкой улыбкой окликнула Милену женщина, сидя-
щая на носу своей лодки, рядом с надежно укрепленной в узком пространстве жа-
ровней. — Жареные каштаны, просто объедение! Капустка — хрум-хрум, свежая-
пресвежая! Редиска, лук, зелень, да и поджарочка имеется! Кушать, наверное,
хотим?
Милена, заставив себя улыбнуться, покачала головой. Ей говорили, что народ
на Болоте будет называть ее Противной, не вкладывая в это никакого отрица-
тельного смысла. Члены Партии на Болото заглядывали редко и потому не успели
осточертеть. Для партийцев здесь, поэтому, даже построили новый дом.
Мальчишка-лодочник решил еще раз срезать путь и начал маневрировать между
домами. На крыльцо одного из них выбрался надутого вида малолетка и начал
громко его отчитывать. Мальчишка в ответ лишь с улыбкой махал веслом и вели-
чал его «господином начальником». Плоскодонка скользила вблизи палисадников,
бдительно разделенных тростниковыми плетнями. Тянулась рядами водяная капус-
та; съедобные водоросли колыхались непроницаемо гладким зеленым ковром. На
высоких коралловых островках пыхтели генераторы, подавая в дома по протянутым
через палисадники проводам электричество.
Лодка по смежному каналу вышла на обширную водную гладь, напоминающую озе-
ро , лазурное как небо. Временами по глади морщинками пробегал ветер. Здесь
даже ходили пароходы, издали казавшиеся лазоревыми. Они курсировали по руслу
главного канала, отмеченному буйками. По воде долетали обрывки разговоров на
палубе, и слышался размеренный плеск огромных колес: «чух, чух, чух». Между
колес над кормой торжественно вздымались черные трубы. Ближайший к ним паро-
ход шел с грузом рыжеватого щебня, придающего ему сходство с миниатюрной еги-
петской пирамидой.
На той стороне озера, у едва различимой полоски тростника, гнездились фла-
минго . Временами они снимались с места и кочевали туда-сюда дымчато-розовыми
стайками. Болотные жители их лелеяли и опекали. Недолюбливали здесь лишь жу-
равлей и цапель. Сузив глаза и приставив ладонь ко лбу, Милена с трудом, но
все же различила розоватые кочки-туловища на длинных лапах и с шеями, напоми-
навшими гибкие слоновьи хоботы.
— Это Этуаль, — пояснил мальчишка. — Отсюда идут каналы в разные Братства.
Мы занимаются садоводством — типа капуста, все такое; потом еще фауной — вся-
кие там птицы, разная живность; ну и само Болото тоже наше. А сейчас мы идем
за Болото, мимо нашей земли. — Он обнажил в улыбке щербатые зубы. Лиловая ко-
жа была покрыта буграми от прыщей.
— А я буду жить возле какого Братства? — поинтересовалась Милена. Вообще-то
она это знала, просто любопытно было, как он отреагирует.
— Ну, это... вы же Противная, — сказал он по-прежнему с улыбкой, однако глаза
при этом смущенно опустил.
— Противная — это же не название Братства. Где-нибудь в окрестностях Боло-
та?
— Нет. — Лодочник покачал головой. — Это рядом с Братством Поминовения.
Он, поморщившись, отвернулся. Словом «Поминовение» здесь иносказательно
именовали Смерть.
Строительство новых квартир для членов Партии преследовало социальные цели
— в основном для того, чтобы и на Болоте были партийцы. А заодно и для подня-
тия социального статуса этого необходимого, но уж очень непрестижного Братст-
ва.
Плоскодонка скользила, постепенно огибая Этуаль по краю.
На горизонте показались синеватые холмы в полосках узких террас. Граница
тростника вдоль берегов канала сузилась, отчего стали видны очертания бере-
гов, белые из-за отложений соли. И тут неожиданно с береговой полосы послы-
шался дробный стук копыт.
По берегу галопом неслись белые лошади с развевающимися серебристыми грива-
ми, тяжелыми копытами сотрясая солончак и стеблистые травы.
— О! — не удержавшись, восторженно вскрикнула Милена. Вот, оказывается, где
выращивают этих огромных и вместе с тем резвых ломовиков. Здесь они резвятся
еще жеребятами, сюда же их дважды в году пригоняют попастись на воле. На спи-
нах у лошадей гарцевали юные Лошадники и Лошадницы в кожаных штанах, испещ-
ренных татуировками.
— Эге-ге-геееей! — возбужденно прокричал им вслед лодочник. Всадники не об-
ратили на него внимания. — Эх, — вздохнул он с печальной завистью, мечтатель-
но цокнув языком. — Вот это да.
Рядом с одной из лошадей бежала девчонка. Ухватившись за гриву ломовика,
она на бегу пару раз оттолкнулась от земли, после чего лихо вскочила ему на
спину. Подавшись вперед, она как будто что-то сказала жеребцу на ухо. Тот на
скаку развернулся, и вместе с ним развернулся весь табун. Лошади дружной ка-
валькадой прянули вниз по песчаному откосу и скрылись из виду.
— Эх, — снова вздохнул мальчуган. — Вот бы куда разместиться. На конях го-
нять , а не на лодках. — Он улыбнулся с легкой грустью по несбыточному: дес-
кать, куда там.
Они повернули в один из ответвлявшихся от озера Этуаль каналов. Где-то впе-
реди заслышалось металлическое позвякивание, вроде звона монет. По мере при-
ближения позвякивание усиливалось, и, наконец, из-за поворота показалась
длинная бамбуковая стрела, нависающая над самой водой. Лебедки, прикрепленные
к стреле, поднимали из воды тяжелые ведра, которые покачивались на весу, раз-
брызгивая струи черной грязи. Шумно работающий мотор подтаскивал ведра к бе-
регу, где их сноровисто подхватывали рабочие и опорожняли глинистое содержи-
мое в яму. От полужидкой грязи ноги у работников жирно поблескивали; липли к
телу холщовые шорты и рубахи.
Постепенно показались и дымящие соты печей обжига, внося свою лепту в зыбко
дрожащее марево зноя. Вкусно пахло костром.
Это был временный лагерь Кирпичников. Со смоченными тряпицами на лицах си-
дела , согнувшись, детвора, заливая в кирпичные формы раствор — речную грязь
вперемешку с глиной, золой и мелкими обломками камней. Сырые кирпичи лопатами
отправлялись в зевы печей для обжига. Жар ощущался уже на расстоянии.
— Э, вон Противная плывет, Противная! — загомонили при виде Милены дети и
приветственно замахали ей руками. При этом все как один широко улыбались
безупречно белыми зубами. Милена помахала в ответ.
Канал выходил на неохватный простор рисовых полей, дремотно поблескивающих
под солнцем. Флажки обозначали границы рыбных питомников. Среди рисовых полей
возвышались дома на высоких бамбуковых сваях. Трепетало на веревках белье,
которое развешивали все те же дети. Между домами были переброшены мостки с
веревочными перилами. На одной из крыш распластался мужчина, пытаясь палкой
дотянуться и прогнать усевшегося там журавля. Журавль, как мог, сопротивлял-
ся, разевая клюв и сердито вздымая крылья. За этой сценой, подбадривая обоих
участников поединка, наблюдали хохочущие женщины и малолетки. Милена резко
хлопнула в ладоши, отчего птица, испугавшись, взлетела вверх. Зрители радост-
но заулюлюкали и захлопали. Захлопал было и мужчина, но при этом выронил пал-
ку и вцепился в крышу, чтобы не свалиться в воду.
Лодка скользила мимо плантаций гигантского лотоса, цветки которого были в
это время суток сомкнуты, чтобы уберечься от солнца. Чаши-листья были такие
огромные, что легко могли удержать ребенка. По ним безбоязненно разгуливали
лысухи.
Встречались и грязевые пруды, где по колено в воде, весело перекликаясь,
бегали взрослые и дети. Они вылавливали морских ежей. За ограждением из ивня-
ка играла форель. Соляные бережки окружали пруды с лягушками. За ними наблю-
дали пастушки, оберегая квакушек от цапель, больших любительниц поживиться
задарма. Им помогали мокрые собаки колли, гавканьем удерживая живность в ку-
че . На глазах у Милены одна из них подхватила ускользнувшую из пруда беспеч-
ную лягушку. Держа ее в зубах, она добралась до середины пруда, где аккуратно
выпустила беглянку. Здесь, с равным интервалом, стояли дома на сваях с пере-
кинутыми мостками, уходя за самый горизонт, а также целые острова искусствен-
ного происхождения, которые чуть колыхались, будто дышали. И всюду лодки,
всюду люди — кто присматривал за растениями, кто выжигал тростник, кто воро-
шил рисовую солому.
А вот, наконец, и само Болото.
Огромными, правильной формы, округлыми курганами оно поднималось над водой.
Здесь на крышах паслись косули, а на берегах рядком лежали лодки. Виднелись
столбики дыма.
Болото представляло собой что-то вроде богатого протеином гриба, который
выращивался на самых соленых участках устья. Здесь обитали специальные Заго-
товщики. Эти люди с помощью обыкновенных лопат возводили из него целые строе-
ния, спали и готовили прямо внутри него, пока урожай не достигал нужной мяг-
кости и спелости.
Вот и сейчас на вершине ближнего кургана кто-то занимался заготовкой — это
был, неспешно, вразвалочку шагающий мужчина. На голове он нес какую-то корзи-
ну. Следом на курган взобралась ватага малолеток и увлеченно двинулась за
ним, балансируя на упругой поверхности, как на трамплине. Мужчина с раздра-
женным видом обернулся и, похоже, что-то сказал. Ребятишки разом послушно за-
стыли, поводя плечами для равновесия.
Лодка шла дальше, и Милена вскоре заметила небольшой пароходик, пришварто-
ванный к болотному кургану. Здесь же неподалеку орудовали заостренными лопа-
тами Заготовщики, кромсая грибовидную поверхность и укладывая ее слоями в
тачки. Тачки по трапу бегом доставлялись на борт парохода и опрокидывались,
вываливая содержимое внутрь.
А впереди по курсу черными столбами поднимался дым от огромного множества
печей, растянувшихся по всему горизонту, — впечатление было такое, будто раз-
горался невероятных размеров пожар.
Лодочник достал из-под одежды тряпицу и повязал ею лицо. Откуда-то со сто-
роны пожарища смутно доносилось ритмичное гулкое побрякивание и какой-то не
то вой, не то пение.
— Поминовение, — коротко пояснил мальчуган, протягивая Милене маску.
Печи представляли собой неровные башни из красного обожженного глинозема,
обложенные вязанками сухого тростника, использовавшегося в качестве дров. По
башням туда-сюда сновали черные силуэты с вязанками на спине. Печи располага-
лись на чем-то напоминавшем розоватый остров. «Цветы, что ли? — недоуменно
подумала Милена, начиная различать по мере приближения какое-то подобие не то
лотосов, не то лилий. — Прямо цветник какой-то».
Оказалось, что гирлянды цветов были укреплены на челноках. Между тем до нее
донеслось нестройное пение — точнее, неумолкаемое, заунывное гудение из мно-
жества песен, звучащих одновременно. На каждую из полусотни печей всходили с
боков люди в белых балахонах с капюшонами. На длинных шестах они несли какие-
то не то гамаки, не то коконы, проседающие под мертвым весом.
«Раз в минуту, — с точностью подсказали вирусы. — Очередной труп сбрасыва-
ется в топку ровно раз в минуту. Двести... триста похоронных процессий одновре-
менно», — с такой же безжалостной точностью установили вирусы, стоило Милене
оглядеться по сторонам. От звука погребальных песен лодки словно поднимались
и опадали.
Их плоскодонке предстояло протиснуться непосредственно между ними.
Женщины в лодках тихонько покачивались. Свешивались над бортом молодые люди
— поглядеть, сколько еще лодок впереди. Все были в белом — включая неподвиж-
ные фигуры с навсегда застывшими масками-лицами. Траурный шлейф дыма тянулся
над водой, роняя частицы сажи на белые одежды.
Предстал мне Златоглавый Храм...
Если я не отвечу устами из темноты...
Припомнить спутников былых сейчас больней всего...1
Погребальные песни, доносящиеся со всех сторон, словно состязались между
собой. Молитвенно воздев руки, причитали дети, вытирая заплаканные лица. Без-
участно сидели оглушенные горем мужчины, с потерянным видом озирая печальный
груз на дне своих лодок.
С берега Братства Поминовения в воду сходили женщины в белом. Их лица скры-
вали маски. Женщины протягивали руки, а осиротевшие дети, неловко суетясь,
пытались приподнять гамаки. Жрицы скорби в белом принимали груз на плечи и
уносили. А плакальщики следом бросали в воздух цветы, прощаясь таким образом
с усопшими. Они выкрикивали дорогие сердцу имена — казалось, что здесь звуча-
ли все имена на свете, словно разом умирал целый мир. Блестящими от жидкой
грязи ногами жрицы скорби ступали на берег и быстрыми шагами всходили по от-
логим ступеням к готовно ждущим топкам.
— Объезжай, объезжай! — в панике кричали они проводнику Милены, делая мок-
рыми лиловыми руками круговые движения. Но тот лишь тряс головой, указывая в
1 Стихи Уильяма Блейка и Эмили Дикинсон.
направлении между печами, и гнал лодку вперед, лавируя среди охапок гниющих
цветов, чьи некогда белые лепестки успели осклизнуть и побуреть. Теперь эти
цветы источали зловонный запах смерти. Милена закашлялась. Дым тянулся низко
над водой — смолянист о-черный, от него першило в носу и горле. Лодка нырнула
в его клубы, и в глазах защипало так, что у Милены непроизвольно потекли сле-
зы. Но вот лодка благополучно вынырнула с другой стороны. В лицо дохнуло ос-
вежающим бризом. И Милена, подняв глаза, почти сразу увидела свой новый дом.
Его украшенная арками громада вздымалась над водой, подобно ангару; все че-
тыре угла украшали бамбуковые башенки с зубцами. Из-за дымки дом был словно
окутан золотистым сиянием. Бамбуковое строение чем-то напоминало плывущий по
водам устья ковчег. Дом окружала просторная тростниковая площадка со специ-
альными местами для швартовки.
Плоскодонка аккуратно причалила, и мальчуган-лодочник, выскочив, надежно
пришвартовал ее к площадке с лесенкой. Подав Милене руку, он помог ей под-
няться, после чего занес на площадку ее бамбуковый чемоданчик.
— Я в таком месте ни разу не был, — шепотом признался он.
— Да и я тоже, — ответила Милена.
По слегка покатой площадке к ним навстречу шла кругленькая как кубышка жен-
щина.
— Вы та самая, из театра? — спросила она кудахтающим голосом, без особого
радушия.
— Да. Меня зовут Милена Шибуш. — Милена протянула было руку, но женщина
приближаться не стала.
— Я мисс Уилл. Больше, видите ли, заняться этим было некому, так что спих-
нули все на меня, чтобы я вам тут все показала-рассказала. — Она поглядела на
мальчишку-лодочника. — Да, ему тоже придется подняться. Ужас, правда? Этот
дым просто кошмарный, да еще и завывания!
Так и не снизойдя до рукопожатия, она повернулась и повела Милену к жилищу
для Противных.
Раздвижные двери были открыты. Стены состояли из передвижных панелей, кото-
рые можно было сдвигать, убирать или добавлять в зависимости от погоды. Мисс
Уилл провела Милену в просторный крытый внутренний двор.
Внутри было тихо, как в храме. Потолок украшали тростниковые арки. Сквозь
стены как сквозь сито яркими точками сеялся свет, спицами стелясь по полу,
покрытому чем-то вроде ковра. Коридоры, лестницы, встроенная мебель. Где-то
готовили: доносился запах стряпни.
— Все жилье изолированное. Между стенами — мертвое пространство, как его
тут называют, для поглощения шума. По крайней мере, спокойно. Вы будете жить
вот здесь, наверху.
По бамбуковой лестнице они поднялись под частокол кровельных балок. Комнаты
Милены теснились над водяным баком. Мисс Уилл поочередно открыла раздвижные
створки двери.
Смежные комнаты чем-то напоминали лакированную шкатулку. Зимние ширмы акку-
ратно сложены, а окна открыты; сейчас в них приятно веял ветерок. Полы усти-
лали приятные, мягкие на ощупь коврики. Летние жалюзи с орнаментом: фламинго,
цапли и рыбаки. На полу несколько грушевидных пуфов, возле окна — письменный
стол со стулом. Далее шла отдельная кухня с плитой; во всех комнатах стояли
миниатюрные печки для обогрева. За ширмой — ванная, в ее полном единоличном
распоряжении: большущая резиновая ванна с двумя кранами и отверстием для сли-
ва . Воду можно было не экономить и плескаться в ней сколько угодно. Был еще и
отдельный туалет с настоящим унитазом.
Обходя комнаты, Милена то и дело невольно вскрикивала:
— Ой, нет, вы гляньте! А это! — Ее охватывал прилив восторженной благодар-
ности после каждого нового открытия. Притихший мальчик-лодочник робко шагал
рядом.
— Я даже не думал, что такие дома бывают, — с благоговением проговорил он.
Милена подошла к одному из окон и выглянула наружу. Взгляд упал на пестрый
матрас из зеленых квадратов обрабатываемой земли, бурых овалов прудов, поло-
сок дорожек и мостков, семечек каноэ в том месте, где находился плавучий ба-
зар. Мягко сияла водная ширь с розовыми крапинками фламинго, островками тро-
стника и сидящими на плетнях птицами.
— Я и представить не могла, что буду жить в таком месте, — сказала Милена.
«Ну вот, наконец-то. Здесь я смогу отдохнуть. Здесь я действительно в безо-
пасности» .
Издалека наплывами доносились отзвуки погребальных песнопений и клубы дыма.
Для того чтобы ее разыскать, Троун Маккартни потребовалась всего лишь неде-
ля.
Примерно через неделю, поднимая в туалете бамбуковую крышку унитаза, Милена
обнаружила в нем лицо Троун.
«Вот оно когда началось, — определила Милена Вспоминающая. — Те самые июль
и август, когда я готовилась лететь в космос. И это тоже необходимо вспом-
нить . Еще одна неотъемлемая часть истории. А Консенсусу нужна история».
Троун язвительно засмеялась.
— Вот и я, — сказала она. — Если думаешь справить нужду, придется справлять
ее на меня. Как у нас с тобой, в общем-то, всю дорогу и было. Разве не так?
А, Милена?
Милена, распахнув глаза, смотрела с нескрываемым ужасом. Она еще не осозна-
ла масштабов катастрофы.
— Новенькая квартирка для Противных, Милена, тебя не спасет. От совести не
уйдешь.
— Это ты мне еще смеешь говорить про совесть, — произнесла Милена.
— Смешно, а! — воскликнула голова в унитазе. — Насколько люди, творящие не-
справедливость, склонны обвинять в бессовестности кого угодно, только не се-
бя. Ну да, иначе как же им обтяпывать свои делишки.
Милена без слов опустила крышку. Окруженная мертвым пространством, она воз-
вратилась в свои лакированные комнаты. По полу пролегали ослепительно яркие
лучи. Это было Лето Песен, Лето Света, когда дождей не было два месяца под-
ряд.
В центральной комнате ее встречала голограмма нужника — обычного, с дыркой
и двумя досками для ступней.
— Ку-куу, Милена-а! — позвал откуда-то изнутри приглушенный голос.
Помимо этого, на полу лежала освежеванная туша буйвола. Взбрыкнув, туша
поднялась и, как была — на ногах-обрубках, без головы, — подалась к Милене.
— Вот она я-а-а, — пропела туша, — новая постановка Милены Шибу-уш. — Кач-
нувшись на своих обрубках, туша не удержалась и упала. — Автор голограмм —
некая особа, с которой мы тайно встречались в доме из коралла!
Из обрубка шеи начали прорастать цветы — Троун не умела представлять их как
следует, и поэтому они были смазанные. В данный момент они сочились кровью.
— Бедная, бедная Милена. Как ей сейчас тяжко, — разнесся по воздуху вздох
фальшивого сочувствия. — А-а-а-х!
Заметив краем глаза шевеленье, Милена повернулась. Перед ней стояла Троун и
протягивала ей нож.
— Ну, давай же, Милена. Ты же в тот раз не закончила? Я теперь сижу у тебя
в голове. Ты горишь желанием меня убить. Что ж, теперь у тебя это получится.
Причем реального вреда мне это не причинит. Ты же это всю дорогу себе внуша-
ла? Что не причинила мне настоящего вреда? Ну, так давай же, режь меня ломтя-
ми . Сейчас будет море крови, и я умру прямо здесь, посреди твоей премилой
партийной квартирки.
— Откуда ты посылаешь голограммы? — осведомилась Милена.
Образ рассмеялся.
— А может, я здесь на самом деле и ты реально можешь меня убить. Или же
просто берешь все у себя из головы.
— Учти, стоит Партии узнать, что ты сейчас вытворяешь, тебя размажут таким
ровным слоем — родные вирусы не узнают.
— Да ну? — спросила Троун с такой самоуверенной улыбкой, что Милене стало
не по себе.
Голограмма Троун Маккартни преобразилась в голограмму Милены Шибуш.
— Мильтон, — сказала Милена Шибуш плаксиво. — Эта негодяйка Троун Маккартни
меня преследует! Она подкидывает мне в комнату безголовых коров, подкараули-
вает даже в унитазе. Я просыпаюсь среди ночи и вижу у себя перед носом ее
улыбку. Мильтон, она сведет меня с ума!
Образ Милены Шибуш с улыбкой обернулся.
— Ну и что, ты считаешь, подумает по этому поводу наш Министр?
Образ Милены Шибуш подошел к невнятному кокону света, отдаленно напоминаю-
щему Сциллу.
— Сцилла, — прохныкала Милена с кислой физиономией. — Оставь меня в покое,
ясно? Твое постоянное стремление быть на первых ролях и затмить такой талан-
тище, как я, меня просто достало.
Образ Милены Шибуш повернулся и захлопал глазами.
Там, где образ смыкался с реальностью, не наблюдалось обычного в таких слу-
чаях потрескивания света. Даже тени отбрасывались на пол под правильным уг-
лом.
«Смотрится исключительно достоверно», — подумала Милена с упавшим сердцем.
В уме лихорадочно мелькали мысли о том, что в данной ситуации можно предпри-
нять, а что нельзя. Вырубить электричество? Какое электричество, где? Ей даже
неизвестно, откуда Троун сейчас посылает голограммы.
«Все дело здесь — в светообмене, — напомнила она себе. — Троун может видеть
каждое мое движение, слышать каждое мое слово. И все это она использует: лю-
бой намек на план, на подлинные мои чувства, на то, что я боюсь и чего не бо-
юсь .
Единственная моя защита — молчание».
Рядом с образом Милены возник образ Троун. Они начали разыгрывать на двоих
некую психическую драму.
Посредством света нагнеталась своеобразная искусственная реальность.
Эта воображаемая Троун была яркой, умной, привлекательной. Милена выглядела
ее полной противоположностью: сопливая, чопорная, непроходимо тупая грязнуля.
Эта Троун — невинная, полная сострадательной жалости жертва — с трудом терпе-
ла коварную уродину Милену. И безусловно, была сильнее ее.
— У меня есть кое-какие новые идеи, — говорила эта Троун. — Я думаю, они
действительно спасут представление.
На угрюмой физиономии горбатой (!) Милены появилась гаденькая, вороватая
улыбка.
— Н-да? Что ж, это очень мило с твоей стороны, Троун. Только насчет содер-
жания решать мне. Это я режиссер.
Троун чутко вздохнула и горестно покачала головой. Повернувшись к настоящей
Милене, она пожала плечами: дескать, упертая бедняга, ну что с нее взять?
Приходится идти на поводу.
— Конечно, конечно, Милена. Успокойся, все почести достанутся тебе. Но по-
нимаешь, эти идеи вносят в спектакль необходимую разрядку, веселье. — Говори-
ла она нарочито медленно и отчетливо, словно общаясь со слабоумной, до кото-
рой ничего не доходит. — Людям нравится смеяться. Давай их немного развлечем.
— Ни за что! — задрав нос, кичливо воскликнула Милена. — Любой смех идет
вразрез с грандиозностью замыслов Милены Шибуш!
«Какая пошлая банальность, — подумала Милена. — Вот именно так, по-
дилетантски, играют малолетки. Выпендриваются друг1 перед дружкой, пытаясь
свой негатив вложить в уста нелюбимого персонажа. Так кто же из нас совершает
несправедливость, Троун? »
— Теперь я вижу, режиссером тебе точно не быть, — сказала она вслух.
«Молчи, балда!»
Милена-образ между тем вещала:
— Тебе никогда не быть такой талантливой как я, Троун. Никто не сравнится в
таланте со мной. Ну-ка, давай сыграем эту сцену так, как представляю ее я.
Вот увидишь, выйдет намного талантливей.
Что-то мигнуло, и голограммы поменялись местами.
Милена (врываясь):
— Троун! Мне нужно что-нибудь новое, живописное. Я уломала Консенсус дать
нам «добро». Связи — это сила! Главное, не что ты знаешь, а кого. Троун,
опять ты мне о своем! Давай-ка наберись терпения, осталось совсем немного. От
тебя требуется одно: прогибаться. Делать нужно только то, чего требует от те-
бя Консенсус. — Зеркальный образ Милены был полон идиотской озабоченности. —
Ну, как дела, Троун? Работаешь здесь, все сама по себе. Хотя знаешь, как я о
тебе пекусь.
— Тогда почему, — задал вопрос образ Троун, — ты постоянно не даешь мне
развернуться, держишь меня в неопределенности?
— В самом деле? — деланно спохватился образ Милены. — Разве? Не знала, из-
вини.
— Нет, ты именно знала, — печально сказала Троун.
«Кстати, — отметила Милена, — сейчас и актеры выглядят убедительней, и игра
явно лучше».
— Ты всегда прикидываешься такой занятой, — продолжал образ Троун уязвлен-
ным тоном. — В прошлый раз, когда я пыталась вызвать тебя на разговор, ты мы-
ла цыпленка. Тот цыпленок был самым важным из всех, каких мне только доводи-
лось встречать. Я имею в виду ту сосредоточенность, с какой ты его отмывала.
И я спросила себя: «Что в нем есть такого, чего нет во мне?». И ответ полу-
чился такой: он мертвый, и порезан на кусочки. А я все еще могу давать отпор.
«У нее выходит лучше, — подмечала Милена, — когда она себя представляет как
меня. Как будто я придаю ей некий тон, которым она может изъясняться. Если я
представляю для нее такую важность, неудивительно, почему она так брыкается.
Стоит мне уступить, проиграть, и все: я сделаюсь ее придатком на всю остав-
шуюся жизнь. Так, свиристелкой на подхвате, озвучивающей все, что ей взбредет
в голову».
Тише, Милена. Смотри и слушай. Все, что бы ты сейчас ни сказала, будет ис-
пользовано против тебя.
— Я не рассчитывала, что все так обернется! — восклицал образ Милены в при-
творном ужасе.
— Все ты рассчитывала. Я не нужна тебе, и ты специально стремишься меня вы-
теснить , — горько уличала Троун, причем именно в том обличий, в каком ей, ви-
димо, хотелось представать в действительности. Даже интонации у нее сейчас
были как у Милены. — Ты поступаешь бесчестно, знаешь ли ты об этом? И чем
дальше, тем больше. Ты настолько неискренна, что мне в твоем присутствии все
труднее — почти уже невозможно — оставаться прямой и честной. Все словно стя-
гивается в какой-то узел.
«Она, безусловно, ведает, что творит, — подумала Милена. — Бесспорно. Троун
не умалишенная, нет: она действует вполне сообразуясь с реальностью. Она по-
нимает, как все обстоит на самом деле, и потому эту реальность ненавидит; и,
всасывая, выплевывает задом наперед. Зеркальный образ».
«Да, мне несказанно повезет, если я из этого как-нибудь выпутаюсь, — раз-
мышляла Милена. — Все зашло настолько далеко, что дальше некуда». — Пройдя в
туалет, она воспользовалась унитазом по назначению, в то время как Троун, за-
висая перед ней в воздухе, транслировала происходящее в данный момент, как
если бы смотрела из него снизу вверх.
«Она понимает, что я какое-то время буду ее игнорировать. На это и делается
расчет. Как будто она тот самый цыпленок. Стоит ей добиться от меня какой-
нибудь реакции — отвращения или ужаса, неважно, — это будет ее победой. Если
я так и буду делать вид, что ее не замечаю, она опять-таки в выигрыше. Полу-
чается гордиев узел, развязать который никак нельзя. Да я и не знаю, как это
сделать. Ну, разве что постоянно находиться с кем-нибудь из людей, когда она
будет бояться себя обнаружить. Стоит мне заполучить хоть одного свидетеля,
который бы увидел то, что вижу я — все эти голограммы, — и всё. Можно будет
вместе с ним пойти к Мильтону и обо всем рассказать.
В противном же случае — здесь она права — он сочтет меня за сумасшедшую.
Просто игра в прыгалки какая-то. Прыг-скок. Только правила сейчас задает
она».
— Тебе безусловно приятно от мысли, что теперь тебе не быть одной. Так
ведь, Милена? — послышался голос.
«Откликнуться — она в выигрыше. Промолчать — тоже в выигрыше».
Милена, как по наитию, вдруг ехидно засмеялась и тряхнула головой.
— Хи-хи-хи, — мрачно передразнила ее Троун. Такая реакция ей явно не понра-
вилась .
Поднявшись, Милена спустила в унитазе воду. Под напором струи образ Троун
дрогнул, преломился и на время исчез.
«Вода, — вспомнила Милена. — Вампиры и призраки не могут пересекать текущую
воду».
Троун стояла рядом с ней.
— Милена, я тебя теперь узнаю досконально, до мелочей. Буду находиться
здесь все время, безотлучно. Каждый твой шажок буду отслеживать. И когда ка-
кая-нибудь мелкая Чего Изволите будет прибирать твое партийное жилище, я тоже
буду при этом присутствовать. Хотя бы мушкой на стене. Буду вот так сидеть и
наблюдать.
Милена, молча склонившись над раковиной, набирала во фляжку воду. Совершен-
но внезапно ее охватила усталость, опустошенность.
«Видно, теперь это будет постоянно. Главное, чтобы Троун не заметила».
Милена-режиссер завинтила фляжку. Она ее обычно наполняла чаем и прихваты-
вала с собой на репетиции. На этот раз она налила в нее воду.
«Если я подловлю ее где-нибудь на людях и плесну в изображение водой, свет
преломится и сразу станет понятно, что это голограмма».
На пути из ванной Милена прошла сквозь образ Троун, почувствовав, как све-
том чуть кольнуло родопсин под кожей.
«Пожалуй, пока не надо больше ничего наполнять водой, чтоб себя случайно не
выдать. Сейчас июль. В космос я отправляюсь в октябре. Там ей до меня не до-
тянуться. А до этого меня должны сделать Терминалом. После чего им все рас-
кроется, так как я буду напрямую связана с Консенсусом. Через меня он узнает,
что она здесь вытворяла. Вот тогда ее привлекут. Так что я, считай, уже выиг-
рала. Главное — держаться первое время. Пока я не стала Терминалом и не от-
правилась в космос.
А до этой поры надо быть возле людей. Чтобы постоянно рядом кто-то был.
Троун — самая импульсивная и нетерпеливая персона из всех, с кем я только
знакома. Выжидать ей не хватит терпения. Если только она, конечно, не сообра-
зит, что я именно на это и рассчитываю.
Работать. Выкладываться. Чтобы постоянно были репетиции, записи, куча наро-
да. От этого она тоже будет вне себя. Увидит, как я создаю голограммы, и это
для нее будет как острый нож — видеть, что дело делается без нее, — и потому
она как-нибудь себя неизбежно проявит».
«Троун, — размышляла Милена со спокойной уверенностью, — мне придется тебя
уничтожить. Возможно, это пора было сделать уже давно».
— Так что распрощайся со своей прежней жизнью, — сказала ей Троун. — И да
здравствует новая.
Несмотря на мертвое пространство между квартирами, звук отодвигаемых пане-
лей был все равно слышен. Как раз сейчас кто-то выходил из квартиры наружу.
Милена тут же открыла створку своей двери и даже не стала ее за собой закры-
вать .
Внизу по общему внутреннему дворику шагала к открытым воротам мисс Уилл. В
этот момент она показалась Милене чуть ли не родной.
— Вы случайно не собирались прогуляться? — елейным голосом окликнула ее Ми-
лена.
Сложности в общении с мисс Уилл у Милены не возникало. Слишком уж точно та
вписывалась в ее представление о жене партийного чинуши: эдакая нахохленная
квочка. Хорошо одетая, с уложенными в чепец волосами, дородная, с брюзгливым
выражением лица. Мужу она была особо не нужна. От обилия июльского родопсина
круги под глазами у нее выглядели ярко-лиловыми кольцами.
— Да. Покупки я обычно никому не доверяю, делаю их сама, — сказала мисс
Уилл.
— Ой, а можно я с вами? — наигранно пропела Милена.
«Я игнорирую людей, пока они не становятся мне нужны. Действительно, похоже
на ту историю с цыпленком. Возможно, Троун в чем-то права».
— Да как вам будет угодно, — сказала мисс Уилл. — Я ни из чего не делаю
помпы. Не то, что вы, артисты. — Она с демонстративной невозмутимостью дожда-
лась , пока Милена, стуча каблуками, чуть ли не бегом спустилась с лестницы.
— Погода просто чудесная, — завела разговор Милена.
— Ой, жара просто несусветная, — заметила мисс Уилл.
Забор у нее за спиной, вне ее поля зрения, начал источать мерзкую на вид
слизь, а в воздухе послышалось что-то вроде призрачного предостережения. Тро-
ун была где-то рядом, начеку. Милену на ходу словно кольнуло щупом.
Главные ворота не запирались, чтобы по дому свободно циркулировал воздух.
Палящий свет снаружи буквально слепил. Пол площадки был выбеленным, как
кость. Экономка развешивала на просушку белье и ослепительно белые на солнце
простыни. От далеких тростников уже начинал исходить гнилостный запах. Уже
начинала жухнуть и выгорать трава. Канал становился все мельче, с боков обна-
жалось илистое дно.
Мало-помалу надвигалась засуха.
— Чудесная погода для простыней, — окликнула их экономка, мисс Маркс. Она
вполне подходила под определение «мисс Чего Изволите». — Не успеешь глянуть,
а они уж высохли!
Мисс Маркс улыбнулась, как вдруг изо рта у нее вылезли клыки, а в зубах
появился морской еж.
«Вот оно, смотрите!» — хотела крикнуть и развернуть мисс Уилл Милена, но к
этому моменту морок уже исчез. Мисс Уилл удостоила экономку лишь мимолетным
взглядом и опять приняла свой всегдашний нахохленный вид.
Милена прикинула. Морской еж и та бычья туша получились очень натуралистич-
ными. Троун наверняка брала образ откуда-то напрямую. Не исключено, что она
сейчас где-нибудь на рынке, в мясных и рыбных рядах. Милена двинулась к при-
стани , которая, кстати сказать, уже не достигала воды. Площадка партийного
дома-ковчега возвышалась высоко над водой. От печей Поминовения по-прежнему
стелился дым, и так же заунывно гудел вдали хор из множества голосов.
Мисс Уилл взяла Милену за руку с некой снисходительной фамильярностью, как
будто она была если не Чего Изволите, то как минимум ее подружкой.
— Это солнце не сулит здоровью ничего хорошего, — сетовала она. — Я вот
вчера получила ужасный ожог, просто сидя на балконе. К тому же это сказывает-
ся на аппетите. Он сходит на нет, и ничего из еды уже не радует. Я уж вчера
говорю Эмили, нашей служанке: «Придумай, мол, что-нибудь такое, поаппетит-
нее». Ну да у той, известно, фантазии кот наплакал — блюд в меню раз-два и
обчелся. Снова сделала тамаль1. — Похоже, мисс Уилл уже так свыклась со своим
статусом жены номенклатурщика, что перестала понимать, насколько лучше она
живет по сравнению с остальными.
— Да, в такую погоду действительно иной раз забываешь про еду, — согласи-
лась Милена.
— А у Эмили нашей на все один ответ. Дескать, во всем виноват дефицит про-
дуктов . Я не хочу ее винить: ведь, правда, на это можно свалить решительно
все. Хотя не вздор ли: говорить про дефицит продуктов сейчас, когда у нас
снова есть электричество!
— Такую прорву населения прокормить очень сложно, — сказала Милена диплома-
тично . — И погода, пусть даже и солнечная, на аграриях сказывается далеко не
лучшим образом. В этом году столько злаков из-за зноя погибло. Просто сгоре-
ло.
— Да, и рыночные торговцы тут тоже вредят, — со знанием дела заметила мисс
Уилл. — Видимо, специально создают весь этот дефицит, просто чтобы взвинчи-
вать цены. Деньги с людей тянуть. А мне теперь что, всю жизнь одной кукурузой
питаться? Вот и приходится идти, самой покупать продукты.
«Боже мой, какая она зануда», — уныло подумала Милена. Страх делал ее не-
сколько раздражительной.
— Мне чего-то захотелось вдруг бананов, — поделилась мисс Уилл. — Так, для
разнообразия.
Кожа на ее лиловом лице висела дряблыми складками. Вдалеке темными слоями
стелился дым над Братством Поминовения. Под яростным косматым солнцем они
стали ждать у причала лодку.
«У меня есть враг, — размышляла Милена. — А я совершенно одна».
Наконец подошла лодка, которую толкал шестом жилистый, обугленный солнцем
старик лет тридцати пяти. Спуститься с причала в лодку самостоятельно мисс
Уилл не могла. Для этого ей пришлось всем весом налечь на сморщенные руки по-
луживого старика.
Разместившись в лодке, мисс Уилл принялась жаловаться на то, что рынок на-
ходится слишком далеко. По ее мнению, членам Партии надлежало иметь свой, от-
дельный рынок, ближе к дому.
— Мне всегда ужасно сложно добиться чьего-либо внимания, когда я говорю, —
жаловалась она. — Нет, вы представляете? Люди по непонятным причинам могут
быть так черствы.
— Да, — кивнула Милена машинально. Она сейчас думала об окружающем их сле-
пящем свете. Он также был ее врагом. Голограммы представляли собой световой
обмен. Свет в одном месте меняется через пятое измерение со светом в другом —
в той точке, где мысль и свет взаимодействуют между собой. Но этот взаимооб-
мен пропорционален. Света вбрасывается столько, сколько принимается.
«Так что я вполне могла бы жить и в темноте», — подумала Милена. Она по-
смотрела в воду, которая была не прозрачнее желатина. Тем не менее в ее глу-
бине виднелись силуэты плывущих детей. Дыша с помощью длинных тростинок, они
Латиноамериканское блюдо — пирог из кукурузной муки с мясом и специями.
ловили там рыбу и улиток.
И тут прямо под поверхностью воды она увидела Троун. Она была колыхавшимся
трупом, у которого рыбы обгладывали мертвое лицо. Милена поспешно отвела
взгляд.
— Что-то у меня с кожей странное творится, — насторожилась мисс Уилл.
Еще бы. Под кожей кишмя кишели черви, которые, казалось, вот-вот готовы ее
прорвать и вылезти на поверхность.
«Да, Троун, цветы ты представлять не можешь, — подумала Милена, — а вот это
— пожалуйста».
В носу у Милены засвирбело. Она чихнула. Засвирбело еще сильней; она опять
чихнула. И еще, и еще раз. Теперь она чихала беспрестанно, беспомощно дергая
головой. Из носа и глаз текло. Милена яростно терла глаза, но ничего не помо-
гало. Внезапно зуд обрел форму. Он стал голосом, резонирующим в черепной ко-
робке .
«Ап-чхи! — ехидно вторил он ее мучениям. — Привет, Милена. — Голос напоми-
нал ее собственный. — Думай обо мне как о вирусе. Ты сейчас откуда-то подхва-
тила вирус совести. Ты совершила жесточайшую несправедливость, и вот теперь
он тебя из-за этого изводит. Ты обидела Троун Маккартни. И должна покаяться и
исправиться».
«Она знает, — дошло до Милены, — что ответить я не могу. Стоит мне начать
разговаривать с собой на людях, и люди точно подумают, что я рехнулась».
«Это твой собственный голос, Милена. Твой собственный разум твердит тебе,
как надо поступить. Он велит: ступай в Зверинец и скажи всем, что тебе для
постановки "Комедии" нужна Троун».
«Что теперь? — металась Милена. — Какую новую игру она затеяла?»
«До октября, — в отчаянии думала она. — Мне надо лишь продержаться до ок-
тября. А там меня сделают Терминалом и Консенсус увидит, в чем дело, и то-
гда...»
И тут Милена поняла, в чем суть этой игры. А поняв, со стоном закрыла лицо
руками.
— Вы не поверите, но у меня когда-то была гладкая кожа и приятный цвет ли-
ца, — говорила мисс Уилл, поглаживая свои разбухшие от кишащих червей щеки. У
червей противно шевелились ножки, как у личинок.
— Прошу прощения, мисс Уилл, но боюсь, что я неважно себя чувствую, — выго-
ворила Милена.
Все предельно просто. Троун ни разу не упомянула, что она насылает голо-
граммы. Говорила лишь, что Милена производит образы сама, из-за угрызений со-
вести .
— Вы о болезнях? И не говорите, — солидарно откликнулась мисс Уилл. — Это с
моей-то спиной, с моими почками! А доктора только и твердят, что все это у
меня от воображения.
«Когда я сделаюсь Терминалом, Консенсусу станет известно только то, что не-
кая особа, ни разу не проходившая Считывания, видит всякие бредовые галлюци-
нации и считает, что кто-то, к кому она испытывает неприязнь, насылает этот
бред на нее.
При этом Консенсус сделает единственный возможный вывод: эта особа — сума-
сшедшая» .
— Я предупреждала: сильный свет до добра не доводит, — резонно заметила
мисс Уилл.
Тридцатипятилетний старик-лодочник доставил их на плавучий рынок, примерно
в пяти километрах от дымов похоронного Братства.
Как и там, здесь, на рынке, стоял такой же бесформенный песенный гвалт,
только радостный. Люди воспевали горки лука в своих челноках и крепкие све-
жайшие лотосы. Пели о мягких как пух камышовых одеялах, и о натертой имбирем
рыбе, и о лягушачьих лапках в чесноке. Вместо черного дыма здесь царили аппе-
титное шипенье жаровен и буйство манящих запахов еды со специями.
— Останови-ка здесь, малый, — скомандовала мисс Уилл.
Лодочник, ухватившись за столбик швартовки, послушно подтянул лодку к бар-
же, торгующей фруктами. С ее борта на них с широкой улыбкой смотрела девушка
лет шестнадцати, в пестрящей яркими цветами и узорами рубашке. В волосах у
нее красовалась водяная лилия.
«Эх, мне бы твою радость и беспечность», — с тайной завистью подумала Миле-
на.
Мисс Уилл теперь сетовала на отсутствие бананов.
— Так они в основном растут на континенте, — объясняла девушка. — А там
нынче все на корню посохло.
— Ну, так выращивайте их здесь! — воскликнула мисс Уилл, с недовольным ви-
дом выбирая водные каштаны. Мисс Уилл держала при себе резиновые кошелки,
скользкие на ощупь. Милена моргала: ей что-то, похоже, попало в глаз.
После того как кошелка была наполнена, мисс Уилл молча протянула ее Милене:
«На, неси».
«Как все же скучно быть тобой, — с неожиданным сочувствием подумала Милена
о мисс Уилл. — Тебе так трудно быть счастливой, ничего не в радость». Она
взяла кошелку — сначала одну, затем и другую. Попавшая в глаз соринка раздра-
жала все сильнее.
— Ох, — спохватилась мисс Уилл. — Я, оказывается, к тому же и деньги забы-
ла. Вы не можете за это заплатить?
Вот и сочувствуй ей после этого. Милена взялась искать кошелек. От слез ли-
цо мисс Уилл расплывалось перед глазами бесформенным пятном.
— Вы не подержите минуту кошелки? — спросила она. — Мне надо деньги дос-
тать .
— Почему я должна их держать? — строптиво удивилась мисс Уилл.
— Тогда я просто не смогу достать деньги, — сказала Милена со слегка раз-
драженным смешком, усиленно мигая, пытаясь сморгнуть соринку. Солнечный свет
играл на воде нестерпимо резкими бликами.
Мисс Уилл неохотно приняла кошелки, и Милена достала кошелек.
И тут блики света с водной поверхности словно прыгнули на поверхность ее
глаз.
И, сфокусировавшись, полыхнули ослепительными сполохами.
— Ой-й-й! — взвыла Милена.
Свет стал еще ярче, рассыпавшись колкими буравчиками, вонзающимися прямо в
глазные яблоки. Милена с воплем замотала головой; свет червячками скользнул
следом, повторяя ее движения. Ощущение было такое, будто солнечную плазму пе-
ресадили ей прямо на сетчатку. Глазные яблоки словно раскалились.
Милена с воплем выронила раскрытый кошелек, монеты из которого, судя по
звуку, по носу лодки стали скатываться за борт.
«Смотрите, смотрите, что делается с женщиной!» — раздавались вокруг голоса.
Что было в тот момент, Милена толком не помнила — скорее всего, скулила, как
ошпаренная собака, беспомощно зажав мокрые от слез глаза пальцами. Наступила
темнота, облегчение. Беспомощно рыдая, Милена чувствовала отступающую боль,
радужкой различая текучие пурпурные узоры.
— Леди, не беспокойтесь, мы достанем ваш кошелек, достанем ваши деньги, —
участливо говорил кто-то поблизости.
Барабанную перепонку сотрясала какая-то дрожь, постепенно перешедшая в го-
лос.
— Что, Милена, не нравится свет? Правда глаза колет? Вот он каков, свет
правды!
Плотно зажмурив глаза, Милена заткнула себе еще и уши.
В ноздри, судя по ощущению, залетела мушка. Нет, не мушка. Опять голос, зу-
дящий, резонирующий в носовой перегородке, щеках и ушных пазухах.
— Уши заткнула. Глаза закрыла. Думаешь, так от беды укроешься? Учти, это
только начало, — зудел голос. — Ты пойдешь в Зверинец, Милена. Пойдешь и ска-
жешь , что тебе для работы над «Комедией» нужна Троун Маккартни.
Голос исчез подобно призраку.
Милена открыла глаза. Щеки были скользкими от слез, перед глазами по-
прежнему висела пурпурная пелена.
«Она ж меня чуть не ослепила», — поняла Милена.
— Где мои деньги? — спросила она. — Там сколько-нибудь осталось?
Вирусы делали людей безукоризненно честными.
— Да, да, леди, разумеется. Мальчики за ними ныряли. Кое-что удалось най-
ти, — сказала та симпатичная девушка с цветком, вдавливая мокрые монеты Миле-
не в ладонь.
— Этого хватит на лодку или на такси? — шмыгая носом, спросила Милена. — Я
ничего не вижу!
От страха и отчаяния голос у Милены срывался на плач.
«Черт бы ее побрал! Я у нее сейчас танцевала как марионетка».
Милену участливо поддерживали с боков.
— Да, да, конечно хватит, — успокаивало ее разом несколько голосов.
— Мне надо кое с кем увидеться в Зверинце, — шепотом сказала Милена. — Мо-
жет , там мне помогут.
Чувствовалось, как ее осторожно ведут в другую лодку.
— Боже мой, — послышался обеспокоенный голос мисс Уилл. — А как же мои
фрукты и каштаны?
— Ничего-ничего, вы можете заплатить за них позже, — успокоила ее девушка с
цветком.
«Ага, жди, заплатит она тебе».
Сочувственные руки препроводили ее в другую лодку, сунули под спину подуш-
ку.
Качнулась лодка, отходя от причала, и, набирая ход, пошла на открытую воду.
В ухе ожило знакомое зудение, снова ставшее голосом.
— Вот молодец, хорошая девочка, — обратился он к ней, как к собаке, — умни-
ца, Миленочка. Всегда хочет сделать как лучше. Ну, просто загляденье.
Милена откинулась на подушку и глубоко, со всхлипом вздохнула.
«Мне нужен платок, завязать глаза, — подумала она. — И затычки в уши».
На носу лодки зазвучала песня:
Леди у лэй ла,
Леди меня помнит?
«Это же тот мальчик, — догадалась она. — Тот самый, что привез меня сюда».
Больны ль вы, леди?
Вы больны ль, как я?
«Больна? Почему больна?»
— Ты что у нас, певец? — спросила она как бы в шутку. Еще неделю назад он
им не был.
Леди, теперь я пою,
Иначе я не говорю.
«Как, уже и здесь? Болезнь добралась и сюда? — невесело подумала Милена. И
вдруг ее пронзила мысль: — А ведь, кроме меня, сюда никто не приезжал. Может,
именно я и привезла заразу?»
— Что ж, тогда пой, — сказала она мальчику.
«Зараза, — послышалось в ухе. — Ты и есть зараза».
Всю дорогу, пока они плыли по Болоту, мальчик пел. Истощив весь свой репер-
туар, он начал просто выводить мелодии без слов — словно воспевая красоту ми-
ра , которого Милена не могла больше видеть. Приоткрыть веки она рискнула лишь
раз; перед глазами мелькнула синяя вода и серебристо-серые камыши. Затем свет
перед глазами начал рассеиваться, расплавляться в бесформенную маслянистую
массу. В ее глазах сидела Троун.
— Что, любишь азартные игры? — прошептал вкрадчивый голос.
«Для того чтобы создавать образы, необходимо зрение, — прикидывала Миле-
на. — Она может помешать мне делать голограммы. Вообще не дать заниматься
ЛЛКомедией". Ну и что? Главное, постановка уже запущена. В крайнем случае, мо-
гу пойти к Мойре Алмази и попросить снять меня с режиссуры: мол, выдохлась —
и передать работу кому-нибудь другому. Но тогда Троун может их уговорить
взять себя в качестве техника. А это меняет дело. И опять же нет гарантии,
что она перестанет меня истязать.
Надо найти какой-то способ защищаться. Неужели никак нельзя заблокировать
свет, сбить ей фокусировку?»
Милена открыла глаза. Мир, ненадолго представ в обычном обличий, вскоре
опять подернулся рябью и расплавился. Милена повела головой из стороны в сто-
рону . Мир, ненадолго вернувшись, вновь сменился хаотичным набором красок.
Следующая попытка повести головой закончилась новым колким сполохом в глазах.
— Ох-х, — тихо выдохнула Милена и затихла.
Между тем она выяснила: фокус достаточно узкий, причем наводится далеко не
сразу. К тому же для фокусировки Троун прежде всего необходимо достаточно
света.
И тут сам собой всплыл ответ. Неделю назад на улице Кат Милена слышала, как
зазывает к своему лотку клиентов торговка игрушками — здоровенная баба с вы-
соким, пронзительным голосом. Кстати, тоже певунья:
У вас есть друзья,
Что не видят себя?
Как будто из сказки —
Зеркальные глазки!
Вещь, что нам доверена,
Историей проверена!
Она торговала зеркальными контактными линзами. Так, пустячок, очередная
симпатичная безделушка.
Но зеркальные линзы отражают свет.
Да, конечно! Зеркало отражает свет, делая фокусировку крайне затруднитель-
ной, и к тому же сводит на нет интенсивность света в глазах — то самое, на
чем играет Троун. При этом ей придется наводить фокус уже не спереди, а сза-
ди , что гораздо сложнее. Милена с помощью вирусов подсчитала интенсивность
света, исходя из суммарной мощности Преобразователя.
Должно хватить. Вроде как должно.
Но как добраться до Кат, чтобы купить линзы?
— Отвези-ка меня к той пристани, что у Эмбанкмент Гарденс, — сказала она
певчему мальчику. — Оттуда до Зверинца ближе всего.
«Единственная возможность добраться до Кат, чтобы Троун не успела меня ос-
лепить, — это заблудиться по дороге к Зверинцу и случайно там оказаться. А
чтобы сделать это, надо разозлить ее так, чтобы она для острастки пальнула в
меня светом. Получается, надо ее сейчас вывести из себя».
— Ну что, Троун, — сказала она вслух, — видишь, ты выиграла!
Тишина.
— Троун, чего молчишь-то? Здесь никого нет, можешь отвечать.
Глаза остренько кольнуло; Милена зажмурилась и закрыла их руками. Однако
открытыми остались уши и кожа рук и лица, рядом с которыми вдруг словно чирк-
нули спичкой. В ухе завозился червячок.
«Троун здесь ни при чем. Это ты, сама. Помни об этом», — предупредил он.
«Я могу выводить ее из себя, — напомнила себе Милена. — А значит, и контро-
лировать» .
«Так что видишь, Милена, есть все же справедливость на свете. И ты больше
не сможешь помыкать людьми».
«Тишина и темнота, — подумала Милена. — Вот кто мои союзники и друзья».
Милена попала в водоворот рынка Нью-Кат. Был самый разгар Лета Песен. Пели
здесь решительно все — в том числе и те, кто не был болен, — просто так. Оче-
редное модное сумасшествие. Милена брела шаткой поступью, поминутно спотыка-
ясь и сталкиваясь со встречными.
— С утра кругом сплошная пьянь! — пропел кто-то поблизости на мотив первой
строки бетховенской «Оды к радости».
Песни вокруг так и звенели, так и катились волнами.
«Ты где? Где ты?» — допытывался сердитый голос в ухе.
«Не знаю! Я заблудилась! Ты же мне ничего видеть не даешь!»
Песни накатывали валом. Голос в ухе что-то сказал, но среди песенного гвал-
та Милена ничего не разобрала.
Мне б сейчас у моря освежиться...
Кто-то дернул Милену в сторону — видимо, она случайно вышла на проезжую
часть: отчаянно звонили велосипеды; один промчался так близко, что ей ветром
взъерошило волосы. Взор прояснился. Мимо на скорости проезжали велорикши с
груженными продуктами прицепами.
Освежиться мне у моря бы сейчас...
Рядом, у прилавка с фруктами, возмущенная покупательница напевала «Семь-
сорок»:
Что за ерунда такая!
Мне нужна одна папайя!
Все рынки, все рынки
Так торгуют день-деньской!
Голос — теперь уже самой Троун — скрежетал в ухе:
«Так ты что, на рынке, что ли? На этой чертовой Кат? Как тебя туда зане-
сло?»
— «Как, как!» Лишат тебя зрения — еще не туда занесет, — огрызнулась Милена
негромко.
В ответ на дерзость Троун уколола световой вспышкой. Милена, согнувшись от
боли, уронила лицо в ладони, но с места не двинулась. Продавщица фруктов от-
вечала трагической арией Квазимодо из «Нотр-Дама»:
Могу продать лишь, извините, килограмм,
Одну папайю, извините, не продам!
Пение звучало повсюду. Что неудивительно: петь легко — не сложнее, чем раз-
говаривать , — а главное, приятно.
— Ах, сколько стоит? — спросила какая-то женщина на мотив арии «Povera
Donna» из «Фальстафа». Благодаря музыке вопрос звучал подчеркнуто трагично,
словно вся жизнь этой женщины была трагедией. Впрочем, судя по внешнему виду
покупательницы, так оно и было.
— Пять франков, шесть иен, — прозвучала другая мелодия из «Фальстафа», на
этот раз — «Alle due al la tre». Бодрая мажорная музыка вполне подходила со-
листке — веселой молоденькой девушке.
Песни заполняли все вокруг — дрейфовали из распахнутых окон домов; стекали
с крыш, где, развалившись, фотосинтезировала самая разная публика; клубились
над торговками колбасой. Из бара около лавки мясника доносилось ритмичное
кваканье:
Хоп, хей хоп! Хоп, хей хоп! Пьем мы с ночи до утра-а!
Пьем с утра до вечера-а-а!
«Что ж, ладно», — послышалось в ушах.
Милена отняла от лица ладони. Перед глазами все еще стояла дымка, но хоть
видно было, куда идти. А заодно и то, в каком примерно месте искать торговку
игрушками. А если ее сейчас нет на месте, что тогда? Идти в Зверинец? Уползти
на Кладбище и там схорониться? Думать из-за шума было сложно, да и некогда.
«Песня вращает землю» — этот девиз здесь можно было истолковать буквально.
Слышались прежде забытые фразы уличных зазывал: «А вот вишни, свежия-я-я!»
Покупательницам посимпатичней адресовались чувственные серенады на манер
«Love Me Tender»: «Я такой красе, как ты, в полцены продам».
По карнизу одного из обветшалых зданий шустрыми обезьянками носилась ребят-
ня. Свесившись с балкона, сорванцов пыталась приструнить соседка.
— Куда, сорвешься! Куда, сорвешься! — выкрикивала она, при этом ее слова
трудно было воспринимать всерьез из-за мелодии в стиле диско и ритмичного по-
дергиванья бедер певицы.
Песня взмывала и реяла над улицей, под стать нестройному хору поминального
Братства, — получалось что-то вроде панихиды по веселому прошлому. Хотя были
здесь и моменты сравнительного затишья, которые, как правило, сменялись син-
хронным взрывом голосов, подхватывающих в унисон что-нибудь из всеми любимого
— например «We are the Champions».
Новые вирусы торжествовали. Вся улица ревела хором, после чего оглашалась
раскатами хохота.
А Милена, растерянная, всклокоченная, брела, подслеповато таращась на не-
скончаемую череду прилавков. Вот кто-то торгует кистями и красками, а вот ре-
зинщик со своей не успевшей остыть продукцией. Вот птичник с клетками...
— У вас есть друзья, что не видят себя? — послышалось на изрядном отдале-
нии.
«Э, ты же в другую сторону прешь! А ну поворачивай обратно!» — скомандовала
Троун ей на ухо.
— Чего? Не слышу, — соврала Милена.
Голос в ухе взвился до болевого порога.
— Ой, а сейчас громко! — крикнула Милена.
Она проталкивалась, как сквозь густой клей, — через шум, толчею, несносные
блики света, сквозь навязчивый голос в ухе — голос уже запаниковавшей Троун,
заподозрившей, что Милена что-то затеяла.
И вот она ее увидела — разбитного вида толстуху, торговку с пурпурными ще-
ками.
Тут свет в глазах у Милены померк.
Тем не менее она на ощупь пробиралась вперед, хватаясь руками за чужие пле-
чи и талии.
— Я слепая! Проведите меня туда, где игрушки! — заклинала она.
В этот момент, как ни странно, вся улица подхватила мотив «Symphonie
Fantastique» Берлиоза, полушутливую молитву о ниспослании дождя:
О боже, дай, дай нам дождь!
Какой-то мужчина, напевая вместе со всеми, взял Милену под руку и повел.
«Сука! Падла! Тварь!» — верещала в ушах Троун так громко, что заглушала все
остальное. Милена на всякий случай снова зажала себе глаза. Слепота сменилась
жжением по всей поверхности рук: Троун обжигала ей кожу светом.
Милена нащупала край прилавка.
— Я здесь? Я уже на месте? — прокричала она.
— Да! — с трудом расслышала Милена сквозь вой.
— Уж вы меня простите. Я больная, — обратилась она к торговке, которую не
могла ни видеть, ни даже слышать. — Мне нужны ваши линзы. Контактные, зер-
кальные .
Огонь жег кожу. Милена пронзительно вскрикнула; ее крик фактически утонул в
общем гомоне.
— Чего? Чего тебе, милая? — донесся голос торговки.
— Свет жжет! — провыла Милена. — Линзы срочно надо!
Чтобы как-то спастись от жжения, она сунула руки себе под мышки.
Схватив мясистыми пальцами Милену за руку, торговка повела ее под навес.
При этом Милена споткнулась бы и упала, если б продавщица игрушек не подхва-
тила ее. Между тем на пальцах у Милены вздулись волдыри; два-три из них успе-
ли лопнуть, замочив рубашку. Торговка вывела ее на Лик-стрит.
Здесь было сумрачно и прохладно. Сам собой вернулся слух.
— Вставьте их, пожалуйста. Я не умею, — жалобно призналась Милена.
Женщина сердобольно склонилась над ней и запела что-то утешительное, вроде
колыбельной:
Линзочки вставим тебе,
Деточка, ты не в себе...
«Точно, колыбельная». Не переставая петь, торговка аккуратно повернула Ми-
лену лицом в сторону от света.
Троун пыталась изобразить на пальцах у женщины червяков, но освещение здесь
было слабое, и голограмма толком не удавалась.
Вот так: сначала одну, затем другую. Глаза инстинктивно заслезились, пыта-
ясь исторгнуть инородное тело. «Ничего, привыкну, — сказала себе Милена. — А
иначе никак». Она повернулась и посмотрела в конец Лик-стрит. Троун тем вре-
менем тщетно пыталась сфокусировать свет, отчего на линзах образовался голу-
боватый венчик. Милена помотала головой. На повторную фокусировку у Троун уш-
ло несколько секунд. Пойдет.
Игрушечница сейчас рассматривала пальцы Милены в волдырях.
— Ах эти ручки... — Начав было тему из «Богемы», она попробовала перейти на
обычную речь. — Ч-че, ч-че... Ч-чертовы вирусы! И какая н-напасть нас дальше
ждет?
Милена ответила, что не знает. Расплатившись за линзы, она поблагодарила
торговку и снова вышла на свет, в песенный рев. Время от времени она поводила
головой, чтобы освоиться. Купила себе перчатки и затычки для ушей.
— Чтоб ты сдохла... — успела сказать в ушах Троун, прежде чем затычки встали
на место.
«Теперь у нас новая игра, — подумала Милена. — Чу-чу, вижу-слышу что хочу.
Мели теперь что хочешь, мне все равно».
Всюду вокруг1 народ разевал рты в беззвучном пении.
Примерно через род после этих событий Милена вышла замуж.
Она вспоминала день бракосочетания и свадебный банкет в лесу Консенсуса.
Лето в тот род выдалось пасмурным и прохладным. Среди мясистых фиолетовых
стволов носился порывистый ветер. Гости — как и вино — от жары не страдали.
Скорее наоборот: пытаясь согреть ладонь о ладонь, они еще умудрялись держать
при этом бокалы и вести беседу. Беседу пытался поддерживать и Майк Стоун; Ми-
лена как-то упустила из виду, насколько он может быть скован и косноязычен.
Согнувшись чуть ли не пополам, он пожимал гостям руки и говорил что-нибудь
вроде: «Большое спасибо, что пришли», «Вы, наверное, знаменитость» или «Я то-
же всегда мечтал играть на сцене».
На свадьбу он явился в своем костюме астронавта. Этот костюм ему очень нра-
вился, и потому он не видел никаких оснований для того, чтобы надеть что-
нибудь другое. Карманы у него были набиты всякой астронавтской всячиной: мик-
роскопчиками, многоцелевыми ДНК-капсулами и так далее. Их назначение он пе-
дантично, в нескончаемых подробностях разъяснял Сцилле, которая все свое ак-
терское дарование использовала, чтобы изображать удивленный восторг и увле-
ченность .
В разгар свадебного пиршества умер Министр Мильтон.
— Вы двое были наедине друг с другом посреди космоса, — произносил он по-
здравительный тост. — Двое в лодке, не считая Пузыря! — В этот момент глаза у
него закрылись, а улыбка растянулась шире обычного, словно ему, наконец, уда-
лась самая изысканная, самая блестящая шутка. Лицо его приняло умиротворенное
выражение. И он упал лицом в крабовый салат, опрокинув столик с закусками.
У Майка в комбинезоне имелась аптечка первой помощи, которой он немедленно
воспользовался, сунув Мильтону в ухо пульсовый инжектор для поддержания дыха-
ния и сердечной деятельности. Милена, Мойра Алмази, а также все Терминалы в
это время срочно вызывали Консенсус. И тот прибыл в форме недавно сформиро-
ванной полиции — людей в белом, именуемых «Гардой».
«Гарда» появилась, сопровождаемая частым сухим треском, будто что-то или
кто-то нарезал воздух на куски. С неба на площадку посреди Маршем-стрит опус-
тился настоящий хищник (Милена впервые видела вертолет). Он был весь из ме-
талла и резины и блестел, как какое-нибудь агрессивное, алчное насекомое.
Майк Стоун подхватил тело Мильтона на руки и негнущейся походкой робота понес
мимо «Гарды» в раздутое чрево чудища. Вслед за ним в чреве скрылись и люди в
белом. Потом Майк вышел, а хищное насекомое, плавно поднявшись в воздушном
смерче, улетело.
Сцена смерти и вертолет потрясли Милену. Вообще за последний год потрясения
случались с ней не раз, и по различным поводам. При этом у нее всегда начина-
ли невольно стучать зубы, а по спине пробегал неприятный холодок. Вот и сей-
час Милену пробил озноб. Она попросила, чтобы ее отвезли домой. Бал был окон-
чен.
Они пересекали Болото по мелким серым, лижущим борта лодки волнам. Было
очень промозгло. Милена, свернувшись калачиком, прижалась, чтобы хоть немного
согреться, к Майку Стоуну, но при этом все равно тряслась от холода. Страха
она не чувствовала. Переживала лишь, что мужа через час-другой может потянуть
заниматься любовью, а ей этого совсем не хотелось. Она раньше никогда не го-
ворила ему, что не может заниматься сексом с мужчиной. Как ни странно, тем
сильнее страх заставлял ее прижиматься к Майку.
Смутная боязнь не оставляла ее и тогда, когда они шагали в лакированные
комнатки-шкатулки. Милена провела мужа по комнатам, зачем-то поправляя подуш-
ки, разглаживая и без того гладкую скатерть на столе. Зажгла спиртовые све-
тильники. По темным углам затаилась по-прежнему невысказанная правда. «Во
всем виновата, — думала Милена, — моя неискренность, стремление вечно что-то
утаивать. Так что же будет дальше? А сейчас?»
— Майк, — сказала Милена, стоя к нему спиной. — Если хочешь, можешь что-
нибудь сыграть на скрипке.
Майк Стоун молчал. Он сейчас стоял в центре их бамбукового жилища с неесте-
ственно прямой спиной, сцепив перед собой руки, и не знал, куда их пристро-
ить .
— Что, не хочешь? — нежно спросила Милена. Она часто ловила себя на мысли,
что думает о нем с искренней теплотой.
По-прежнему улыбаясь растерянной улыбкой учителя физики, он покачал голо-
вой. Потом подошел и очень осторожно сел на пуф, положив руки на колени.
— Может, желаешь что-нибудь... эдакое? — Интересно, чего такого «эдакого» мо-
гут ожидать мужчина и женщина во время своей первой брачной ночи?
— Да нет, ничего особенного и не надо. Все друзья у тебя замечательные,
очень милые. Они очень старались. — Майк с немного печальной улыбкой посмот-
рел себе на ладони. — Сциллу, похоже, механизмы самоуправляемой мутации как-
то не очень заинтересовали.
— Ты бы лучше им просто рассказал, что Пузырь может сам из себя выращивать
курятину, — посоветовала она, присаживаясь рядом. — Им только такие штуки как
раз и интересны. Для них главное — что-нибудь необычное.
— А у меня сам космос волнения как-то и не вызывает, — признался Майк за-
просто .
— Пожалуй, ты единственный, от кого я такое слышу, — улыбнулась Милена.
«Ну же, Милена! — велела она себе. — Давай, начинай! Расскажи ему все, по-
быстрей, чтобы покончить с этой недосказанностью, разрубить весь этот узел
одним словом правды!»
Она придвинулась к нему.
— Это... Странноватый у нас немного брак получается, — произнесла она и осек-
лась , словно заблокированная вирусом.
Майк Стоун смиренно кивнул.
— Да. Знаешь... у меня, это, — выдавил он, — эрекции нет...
Милена подумала, что ослышалась.
— Э-э... что-что?
— Я импотент, — негромко и четко сказал он, уже без всякой растерянности. —
Поэтому, боюсь, что интимные отношения в нашем браке неосуществимы.
Милена с трудом верила такой неожиданной удаче.
— Майк, — выговорила она с плохо скрытым облегчением. — Ты даже сам не
представляешь, как я это ценю. В смысле твою искренность. Ведь главное — это
сам брак. А физическая его сторона — вовсе не самое главное.
«Во всяком случае, после стольких лет воздержания».
— Я так и думал, что тебе не очень нравится секс, — сказал он. — И потому
считал, что ты именно та девушка, которую я искал. — Эта фраза Милену порадо-
вала несколько меньше. — Я сразу увидел в тебе по-настоящему хорошего челове-
ка, которого между тем физически не особо влечет ни ко мне, ни в общем-то к
другим мужчинам в целом. — В голосе Майка сквозила искренняя нежность. — Но
если честно, мне нравится лежать в обнимку.
Милена почувствовала, что безудержно краснеет. В каком-то смысле она попала
в ловушку. Она поймала себя на том, что закрывает ладонями свои округлившиеся
рдеющие щеки.
— Надеюсь, я не обманул твоих ожиданий, — сказал Майк Стоун. — Я так ста-
рался держаться в рамках, не разыгрывать из себя бедового парня.
Сама мысль о Майке Стоуне в роли бедового плейбоя отчасти оживила в Милене
чувство юмора. «Майк Стоун, разыгрывающий плейбоя? Боже мой, на чем — на
скрипке, что ли?»
— Майк, — улыбнулась она, опуская руки, — я никогда не представляла тебя
плейбоем. Честно. Ну а я? Надеюсь, я твоих ожиданий не обманула?
— Конечно, нет, — с серьезным видом ответил он, по наивности полагая, что
тем делает ей приятное.
— Я боюсь, Майк, — сказала Милена. Это прозвучало как объяснение; она даже
сама удивилась этой фразе.
— Боишься? Чего? — не понял Майк.
— Последнее время? Той же темноты. Это со мной стало после Троун. Забавно,
правда? Чтобы меня запугать, она использовала свет. Так что, по логике я, на-
оборот , темноту должна любить. А вот боюсь. И не только ее. Вирусов, напри-
мер... Того, что они вытворяют... И... тебя. Тебя побаиваюсь.
— Это можно понять. Я человек со странностями, — с тихой убежденностью за-
метил Майк Стоун. — Сам же я даже не уверен, боюсь я чего-нибудь вообще или
нет. — И это он тоже сказал вполне убежденно. — Даже представить не могу, что
именно меня могло бы испугать. Есть лишь вещи, с которыми я в силах справ-
ляться и с которыми не в силах. Меня всегда изумляло, как управляешься с де-
лами ты. У тебя каким-то образом получается добиваться нужного результата,
просто настраивая людей на соответствующий лад. Как бы с помощью обыкновенно-
го диалога — но в результате тебе все удается. Это потому, что ты испугана.
Мне кажется, у тебя все получается из-за страха. Я же пытаюсь делать все от
меня зависящее без него.
— Правда? И совсем-совсем ничего не боишься?
До Милены начинал доходить смысл его слов. Она думала, что неуклюжесть и
скованность в нем — от страха. На самом же деле это, оказывается, лишь след-
ствие внутренней слаженности и выверенности. Как в точных, добротных, но не-
притязательных внешне часах.
— Это лишь потому, что я чувствую: мне не в чем проигрывать. Если у меня
что-то не получается — например, разговаривать с людьми, — ну так что ж, ни-
чего постыдного в этом нет. Я пытаюсь и делаю все, что могу.
«Ты мне нравишься, — думала Милена. — Нравишься с каждым днем все больше и
больше. Видимо, это все-таки не было ошибкой».
— Ну что, мне бы хотелось лечь, — сказал Майк. — И обнять тебя. Тебя все
эти дни постоянно будто знобит. А я горячий. У меня очень жаркие ступни.
— Я была знакома кое с кем, у кого ступни тоже очень горячие, — прошептала
Милена. Ее уже так давно никто не обнимал. Она взглянула на Майка. Со стра-
хом.
«Да, мы, конечно, могли бы вместе торчать на кухне, заниматься готовкой,
которая никому из нас не нужна. Или Майк доставал бы скрипку и играл, а я
вставляла замечания насчет его игры. Но напряжение бы при этом сохранялось. И
от него никуда не деться, как ни крути. Избегать его было бы обманом, чем-то
недостойным. А потому не надо от этого отворачиваться, даже если тебе страш-
но. А мне страшно. "Ханжа, одержимая, скандалистка" — так, кажется, сказала
когда-то Сцилла. Неужели я все еще такая? Мне это не нравится. Я чувствую се-
бя отчужденной, словно махнула на себя рукой. Мне от этого одиноко и беспри-
ютно , как сироте».
Милена легла в кровать, практически не раздеваясь, а Майк Стоун пошел в
ванную помыться, интуитивно догадываясь, что ей не нравится запах мужчин. Об-
ратно он возвратился голый и пахнущий вполне нейтрально. Тело у него выгляде-
ло еще причудливей, чем Милене представлялось, — она даже невольно улыбну-
лась, несмотря на боязнь.
Он тянулся кверху, высокий и тощий, как какой-нибудь персонаж Гойи, — узкие
покатые плечи, живот как стиральная доска, узловато-угловатые руки и ноги.
Бедра необычно широкие, почти как у женщины, с прорехой между тонкими ногами.
Волосы росли в каких-то странных местах — например, на плечах и колечками во-
круг сосков, таких маленьких и бледных, что они были почти неразличимы.
Между бедер унылым хоботом свешивался увесистый член, болтаясь, как непри-
каянный пассажир в вагонной тряске, а яички держались на такой тонкой вере-
вочке-мошонке, что у Милены даже проснулась сочувственная жалость, какой она
от себя не ожидала. Она с любопытством смотрела на мужские гениталии — просто
из интереса. Майк, повозившись, устроился возле нее в кровати, и Милена при-
задумалась , что же ей делать дальше. Пришла в голову мысль протянуть руку и
коснуться его пениса, но от нее Милену сразу же заблокировало, словно виру-
сом. Ни за что. Бр-р, какая гадость. А что, если он солгал и сейчас это хо-
зяйство у него оживет и он набросится на нее? Майк, словно почувствовав ее
мысли, пропустил Милене руку под голову и, приобняв, с тихим вздохом привлек
к себе на грудь.
Милена снова чувствовала возле себя тепло человеческого тела.
Это тело ее удивляло. Она полагала, что все мужчины на ощупь мускулистые,
жилистые и жесткие, сплошь мышцы и сухожилия. Этот же, несмотря на жили-
стость, был мягким, теплым и гладким, таким уютным. Все еще побаиваясь его,
Милена мелко дрожала. Для эксперимента одну руку она осторожно положила ему
на грудь. Майк повернул лицо и посмотрел ей в глаза — со сверхъестественной
звериной доверчивостью, наивностью младенца. Милена в ответ улыбнулась; страх
начинал постепенно таять.
Майк удовлетворенно причмокнул. Так, лежа в безмятежной тишине, они встре-
тили ночь. В эту не по сезону прохладную погоду Милена нашла себе уют и при-
бежище в теплой гавани.
В то лето песен — лето засухи — о наступлении утра возвещал серебристый
свет, заполняющий пустой, выцветший изнутри колокол неба. Пол под ногами был
теплым еще с вечера. Вода для умывания отсутствовала, а та, что была в ведер-
ке для питья, оставалась нагретой. Стояла стойкая вонь от гниющих камышей.
Цветов на похоронах больше не было: все они засохли.
К середине сентября дождей не было уже четыре месяца. Верхние подступы к
устью пересохли. Судоходным оставался лишь главный канал, ведущий к Темзе, до
которого путь по Болоту приходилось одолевать пешком. В течение всего тягост-
ного лета этот невольный утренний моцион был ненавистней всего.
Водоросли и водяные растения под солнцем спеклись в подобие папье-маше —
жесткую, пористую корку над слоем грязи и камней. Стоило случайно продавить
ее ногой, как в нос ударял шлейф пыли и сырой, затхлый запах как из склепа.
Сильно обмелели и ужались в размерах рыбные питомники.
Милена как-то шла мимо пруда, и в это время почва перед ней зашевелилась.
Буквально из-под ног в солоноватые лужи брызнули сотни лягушек. Сверху кружи-
ли жадные до поживы цапли. Было семь утра, а жара уже стояла несусветная. Ру-
башка на Милене взмокла от пота, губы потрескались, а в горле пересохло. На
берегу, подставив родопсиновую кожу солнцу, уныло сидела ребятня, уже толком
и не отгоняя цапель.
— Доброе утро, — окликнула Милена детей.
Те молча, с опаской посмотрели на нее и продолжали неподвижно сидеть. Неко-
торые даже отодвинулись.
Милена шагала враскачку, попеременно мотая головой то вверх-вниз, то впра-
во-влево: это был единственный способ избежать рефракции в глазах. Глянув од-
нажды в зеркало, она обнаружила там создание с глазами инопланетянки или яще-
рицы — такими же чужими, непроницаемо блестящими. Известно, что глаза — зер-
кала души. А ее глаза теперь были просто зеркалами. Зато они исключали любой
светообмен. Люди, встречаясь с Миленой глазами, тут же неприязненно отводили
взгляд. Окружающий мир с его нестерпимым солнцем, яростно хлещущим камни и
выбеленные зноем растения, представал как сквозь синеватый фильтр.
В этот палящий зной Милена носила перчатки, а также плотную, наглухо за-
стегнутую вокруг запястий рубашку, толстые штаны и окутывающий лицо шарф. Ма-
лейшее попадание солнца на кожу превращалось в пытку. Свет сразу концентриро-
вался на обнаженном участке и начинал сжигать. Вокруг глаз уже пузырились
волдыри.
Мимо детей Милена прошла на плантацию пожухшего риса; дальше путь предстоя-
ло держать в стороне от людских глаз. Что постоянно вызывало боязливый тре-
пет : как только она оказывалась одна, на нее начинал насылаться морок.
Вот впереди по ходу приподнялась кочка водорослей, и под ней зашевелилось,
завозилось что-то человекоподобное — голая рука, лицо в пузырях ожогов. Кожа
на лице была в синяках и шрамах и при этом как бы торчала у кочки из пасти.
Получалась эдакая косматая башка с оскалом клыков и стеклянистыми зеньями,
откуда лицо несчастного страдальчески взывало сейчас к Милене: «Спаси меня!
Умоляю, спаси меня от нее!».
У Милены дрожали колени, а ноги инстинктивно пытались обойти это место — в
общем, налицо была картина полного нервного расстройства. Лишь колоссальным
усилием воли она заставила себя пройти сквозь это наваждение: сквозь кочку,
сквозь страдальческое лицо. «Тебя здесь нет, — твердила она. — Ты не сущест-
вуешь». Она сжимала кулаки; все эти сцены действительно выматывали до преде-
ла. А ведь день еще только начинался.
Дальше путь лежал в обход давно пересохшего рыбного питомника. Рыбу отсюда
вывозить даже не стали: слишком хлопотно, к тому же все равно пропадет. Те-
перь рыба валялась и тухла в побелевшей спекшейся грязи. Роями гудели мухи;
пытались сесть на лицо, на губы. Приходилось от них отмахиваться.
Неожиданно груда дохлой рыбы раздвинулась, и под ней появилась Троун Мак-
картни . Она тоже представала в виде гниющего трупа, частично объеденного.
Дохлятина разинула рот, и над ним облаком взметнулся мушиный рой.
«Милена! — зудело мушиное облако. — Милена, Милена!».
Милена, напрягшись, с немым упорством двинулась напролом. Перед ней чуть ли
не до горизонта тянулась потрескавшаяся глинистая корка, усеянная рыбьими ос-
танками. Решив, что они не настоящие, она, шагнув, поскользнулась на первом
же трупике, противно хрупнувшем и растекшемся в тухлую гниющую массу. За все
утро это происшествие было, пожалуй, самым досадным. Милену охватило яростное
отчаяние. «Мои туфли! — мысленно вскрикнула она. — Мои новые чудесные туфли!
Я как знала: надо было нести их в руках». Теперь они весь день будут вонять
тухлой рыбой. Мало того, что люди и без того смотрят на нее как на трясущуюся
помешанную. Теперь она, получается, уже и вонючая помешанная. Туфли Милена
попыталась вытереть белесыми пучками травы, сухой, как пакля.
Она приближалась к главному каналу Темзы. Во время отлива ширины в нем было
от силы метров пять. Канал тянулся к воротам Большого Барьерного рифа по
смердящему ложу из мягкой грязи и высохшей соли.
Риф вздымался вдали подобием заснеженного горного хребта. Даже через фильт-
ры линз Риф сиял под свирепым солнцем так, будто его посыпали толченым стек-
лом. Свет, отражавшийся от него, казалось, жаром обдавал кожу. Хребет прости-
рался на юг к Саут-Даунс и на север к Тоттенхэму. Нижняя часть фундамента бы-
ла рябой от высохшего лишайника, пятен грязи и отступавшей в течение лета фут
за футом воды. Ворота шлюзов теперь были широко открыты: сдерживать воду
больше не было необходимости.
По берегам в ожидании такси теснилась людская толпа. Конечную остановку со
всеми ее тентами и переходами перенесли теперь гораздо выше по кромке берега,
подальше от умирающей реки. Мерно, с усталой обреченностью колыхались широко-
полые шляпы и панамы. Почти все поголовно носили шорты, легкие рубашки и сан-
далии. Кое-кто из ожидающих забрел во влажную грязь и стоял там, как фламинго
в стороне от стаи. Поклажа — корзины с товаром — лежала грудой без присмотра
на откосе: вязки скукоженных луковиц и чудом уцелевшего редиса; ведра с ля-
гушками, забитыми второпях, чтобы успеть до того, как они сами погибнут от
засухи. Ниже по течению берега были белы от птицы, собравшейся у оставшейся
воды.
По приближении к остановке на Милену мелко засеменила стая пауков со сма-
занными, мультяшными физиономиями злодеев. «Чу-чу, вижу-слышу что хочу. Дума-
ешь, ты меня напугала? — Милена невольно выпятила челюсть под своей удушающей
шерстяной маской. — Меня, напугала? Ха!» — Она машинально дернула головой,
чтобы стряхнуть ненавистный морок.
Наваждение сгинуло, и она встала в очередь на речное такси. У Милены теперь
были заткнуты не только уши, но и ноздри. До нее не сразу дошло, что кто-то
окликает ее по имени.
— Милена? Милена!
Обернувшись, она увидела пропеченного солнцем фермера в широкополой шляпе,
шортах и подобии бежевой туники. Его резиновые шлепанцы и лодыжки покрывала
засохшая серая грязь.
Это был Эл. Эл-Нюхач. С корзиной пожухших листьев кориандра.
— Боже мой, это что же с тобой такое? — встревожено изумился он и, взяв ее
за руку, отвел в сторону от пузырящейся мыслями людской толчеи.
Милена догадывалась, в каком обличий она сейчас перед ним предстает: пре-
странного вида, нервически дергающаяся особа — с зеркальными, как у ящерицы,
глазами, с ватными тампонами в ушах и носу, да еще и с жуткими видениями в
мозгу, которые, по ее мнению, на нее кто-то насылает.
В относительной тишине Милена попыталась сосредоточиться и посылать четкие
мыслительные импульсы.
«Я разозлила одну женщину, — сообщала она без слов. — Эта женщина — крупный
специалист по голограммам. Она пыталась выжечь мне глаза. Поэтому я ношу эти
зеркала. И теперь — куда бы я ни шла — стоит мне очутиться одной, как она тут
же начинает насылать на меня всякие мерзкие образины».
Одновременно с этим Милена отдалялась от остановки, увлекая за собой Эла,
чтобы он мог четче вглядеться в ее мысли.
«Я раскрываю тебе это потому, что ты Нюхач и можешь видеть то, что вижу я».
Эл явно взволновался и остановил Милену, тронув за рукав. Тогда она показа-
ла ему все без утайки: и бычью тушу у себя в гостиной, и мушиный рой, и
вспышки света на сетчатке, и увиденное только что.
— Теперь ты мне веришь? Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она вслух
для того, чтобы и он ответил ей словами.
Какое-то время Эл стоял, невольно открыв рот, после чего произнес, тщатель-
но подбирая слова:
— Мне кажется... что ты сама это все выдумываешь.
Милена понимала, что это значит. Хотя чего же еще ожидать? Ей и самой все
это кажется бредом.
— Что ж. Прекрасно, — тускло сказала она и зашагала обратно к остановке,
глядя себе под ноги. Воняющие тухлятиной туфли щерились сейчас на нее рыбьими
мордами. Толстые губы при этом были в алой помаде, а глаза с искусственными
ресницами кокетливо подведены косметикой.
«Вот! Видишь, вот?! — Она метнула импульс мысли Нюхачу, рывком разворачива-
ясь, чтобы показать ему туфли. — Мои туфли! Она сейчас изобразила на них ры-
бьи хари! Ты видел, а? Вот буквально сию секунду, на свету! Это все правда,
правда!»
Тот лишь скорбно на нее смотрел. Нет, ничего он не видел. С саднящей болью
разочарования Милена повернулась и побрела в толпу. Народ пришел в движение:
стал слышен звук мотора. Все потянулись на береговой откос за своей поклажей.
Милена стояла в очереди; Эл подошел и остановился рядом с ней.
«Ты, конечно же, толком ничего не можешь сказать? — горько спросила она
его. — Ты сканируешь лишь мои воспоминания, которые могут тебе казаться бе-
зумными или не безумными. И сказать можешь лишь то, что я все это себе пред-
ставляю. Тогда скажи мне, — внятно подумала Милена, — что произошло с тобой,
с твоим даром?»
Эл с растерянной улыбкой развел руками: дескать, в такой толпе ничего не
разобрать.
— И давно ты выращиваешь кориандр? — вслух спросила она.
Подъехало речное такси — плоская округлая посудина с малюсеньким движком.
— Швартовки не будет! Швартовки нет! — выкрикивал с палубы мальчуган-
помощник . — Просим всех к борту добираться вброд!
Народ, закатав штаны (у кого они были), ринулся в глинистую, кишащую шисто-
сомами воду. Нюхач Эл, осторожно оглядевшись, сквозь зубы процедил:
— Меня преследуют.
Милена не расслышала, что он сказал, и, рискнув вынуть из уха один тампон,
наклонила к нему голову.
— С той поры как началось все это пение, они теперь отслеживают всех, кто
имеет хоть какое-то отношение к суррогатным вирусам, — рассказывал Эл, стара-
ясь как можно меньше шевелить губами и не смотреть в сторону Милены. — За на-
ми теперь шпионят соглядатаи. Мне теперь, чтобы как-то укрыться, надо все
время находиться среди людей. Как ты в свое время пряталась от меня.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала Милена.
Он устало закрыл глаза.
— Они хотят меня стереть, — выговорил он. — Они всех сейчас стирают.
— Ну, пожалуйста!
Эл лишь покачал головой. В глазах у него стоял плохо скрытый страх.
— Я сейчас даже головы поднять не могу.
Милена, прикрыв глаза, кивнула и слегка стиснула Элу локоть: «Я все пони-
маю». Рука у нее при этом дрожала. «Вид у меня сейчас просто безумный, — по-
думала она, пытаясь мимоходом пригладить себе волосы. — Я сегодня даже забыла
причесаться».
Эл по-прежнему смотрел на нее глазами, полными жалостливого сочувствия.
«Неужели у меня и впрямь такой скверный вид?» — невольно подумала Милена.
Стянув свои смердящие новые туфли, она вместе со всеми побрела к лодке.
Ступать по илистому дну было не столько трудно, сколько противно. Иммунная
система выслала целую армию мышат, которые сновали по ее ногам. Вода по кон-
систенции напоминала разогретый суп, а дно — кашу, сквозь которую торчали
скользкие коренья и ветки. Кое-как прополоскав туфли, Милена, а следом и Эл
по веревочной лестнице взобрались на борт посудины. Такси было явно перегру-
жено, все стояли спина к спине, живот к животу. Милена оказалась стиснута ме-
жду двумя потными спинами, упираясь в одну из них лицом. Не было слышно даже
разговоров. Такси отвалило от берега, увозя потную, пахнущую болотной грязью
ораву — в том числе и нескольких «зайцев», зависших за бортом на веревочной
лестнице.
Такси с пыхтеньем проходило шлюзы. Ворота были открыты, обнажая сухую серую
древесину стен. Деревянные балясины ссохлись настолько, что между ними появи-
лись зазоры. Болото и Яма находились теперь на одном уровне.
Наконец показалась коралловая набережная. Высокая лестница отбрасывала про-
хладную, благословенную тень. Попавшие под ее сень пассажиры поднимались по
ступеням нарочито не спеша, шах1 за шагом, всеми порами вбирая прохладу.
— Хочешь, поехали дальше вместе. Я заплачу, — предложила Милена, пока они
стояли в очереди на высадку. Она собиралась нанять лодку, но одной ехать не
хотелось: тогда пришлось бы остаться наедине с Троун.
Эл в ответ покачал головой.
— Фермеры не ездят вместе с членами Партии, — сказал он. Да, это безусловно
привлекло бы внимание, а то и вызвало бы вопросы. Эл демонстративно втянул
голову в плечи: мол, мне сейчас надо держаться тише воды ниже травы.
Милена понимающе кивнула. На пристани она нашла свободную лодку и, зайдя в
нее, оглянулась на ступени лестницы. Эл уже успел смешаться с толпой таких
же, как он, фермеров. Однако, когда лодочник выгребал на середину обмелевшей
реки, она его все же заметила: вон он, на берегу, стоит и провожает ее взгля-
дом — тяжелым и тревожным.
«Если б только пошел дождь, — тоскливо думала Милена. — Если б он пошел,
образы начали бы преломляться, и все бы раскрылось». Милена поглядела на ма-
ленькую корзинку у себя в руке. «Тем не менее, со мной моя фляжка, — подумала
она, как солдат думает о последнем патроне. — Так что при случае успею плес-
нуть». Она направлялась в Зверинец, уже привычно напрягаясь в предчувствии
того, через что ей сейчас придется пройти.
От Милены не укрылось, как малолетки за столами шикнули друг на дружку и
заговорщицки притихли, стоило ей войти в вестибюль.
«Мартышки, — с усталой снисходительностью подумала она. — Да-да, вот и она,
сумасшедшая мадам. Потешайтесь, обезьянки».
Стараясь говорить нормальным голосом, она представилась и спросила, были ли
какие-нибудь сообщения. При этом напряжение словно сочилось у нее из-под ко-
жи, наполняя воздух вибрацией. Одна из девчушек что-то сказала, но из-за за-
тычек в ушах Милена не расслышала и попросила повторить.
Удаляясь, она чувствовала на себе их взгляды. Возможно, они сейчас корчили
рожи у нее за спиной и втихомолку пересмеивались. Было так неловко, что Миле-
на вдобавок чуть не споткнулась.
По коридору она прошла в репетиционный зал. На пути ей то и дело попадались
отделенные от тела руки, строящие самые разные фигуры из пальцев, унизанных
коралловыми перстнями.
«Надо держаться, и все тут, — внушала себе Милена. — Держаться, пока Троун
не потеряет терпение, не выдаст себя. Или пока меня не отправят в космос».
В репетиционном зале в полном составе дожидалась актерская труппа. Сейчас
как раз делалась запись начальных эпизодов, фрагментов из первой Песни. Акте-
ры должны были исполнять игровые моменты, а Милена — проецировать, создавать
атмосферу дантовскохю леса. Впоследствии его будут транслировать из космоса,
а изображения вырастут до размеров континента.
Работа не шла.
Во-первых, Милена опять опоздала. Она теперь всегда опаздывала. «Рано я да-
же высовываться из дома не могу, — оправдываясь перед собой, говорила она. —
Не хватало мне еще всю дорогу, пока никого рядом нет, находиться наедине со
всем этим кошмаром; я этого просто не вынесу. Поэтому вам остается лишь
ждать. Жаль, конечно, но поскольку вы — расскажи я обо всем, что со мной тво-
рится, — все равно не поверите, что ж, терпите».
За очередное опоздание Милена не извинилась.
«Все равно ведь подумаете, что я сумасшедшая».
Это так или иначе читалось на удрученных лицах коллег, относящихся к ее вы-
ходкам с плохо скрытой обидой. Сидящие с постными лицами Сцилла с Питерполом
наверняка считали ее изменницей. Толл Баррет, откинувшийся на стуле, на нее
даже не взглянул. Сам по профессии режиссер, он помогал с созданием голо-
грамм. Милена, сделав пару вращательных движений шеей, поставила возле себя
на стул корзинку.
— Доброе утро, Милена! — нарочито громко поздоровалась Сцилла. Подчеркнутая
вежливость выглядела как упрек.
«Круто», — подумала Милена с безотчетным раздражением и рассеянно ответила:
— Привет.
Следующую фразу она произнесла, лишь собравшись с духом:
— Толл. Еще раз тебя попрошу: следи, пожалуйста, чтобы в куб снаружи не
просачивалось искажение, ладно?
— Ну ладно, — хмыкнул тот, по-прежнему не глядя в ее сторону.
— А то у нас что-то постоянно искажает фокусировку.
Известно что: Троун старается.
— Н-да, что-то последнее время действительно до нормы не дотягивает, — с
немного растерянной усмешкой согласился Толл.
— Не просто не дотягивает, а никуда не годится, — безжалостно поправила Ми-
лена.
Он небось думает, что я к нему просто придираюсь. А что я могу сделать?
Пусть думает.
— Так, — крутнув в очередной раз шеей, вспомнила она об остальных. Мозги на
какой-то момент словно перемкнуло.
«Ч-черт, а на чем мы вчера вообще остановились? — На нервозность вирусы
реагировали тем, что тоже становились дергаными и неуправляемыми. — Даже не
помню, какую мы делали сцену. Невозможно работать».
Получается, Троун справлялась со своей задачей.
— Сцилла, а на чем мы вчера остановились?
Она попыталась спросить как можно непринужденней и дружелюбнее, но вышло
как-то капризно и плаксиво.
— «Был ранний час», — протянула Сцилла с тягостным вздохом, демонстрирую-
щим, что она уже не рада, что связалась с постановкой.
— Э-э... Это твоя такая реплика, что ли?
Милену била дрожь, отчего сжатые кулаки ходили ходуном, словно встряхивали
игральные кости.
— Милена, мы же еще не дошли до того места, где я вступаю. Сначала входит
Вергилий, потом уже идет пение. Ты что, не помнишь, что я играю Вергилия?
За самим рассказчиком значилось всего тридцать семь реплик, и то лишь для
усиления визуального эффекта, фоном к музыке. Остальное — пение. А несчастные
актеры до сих пор еще и рта не раскрыли; все поглощала эта бессмысленная воз-
ня со вступлением, живое дополнение к декорациям. Как будто больше не на что
время убить. У людей время транжирится попусту, вот и все.
«Я справлюсь, все равно справлюсь», — с упорством думала Милена-режиссер.
Потянувшись через Толла, она подрегулировала шкалу настройки, нажала нужные
кнопки, после чего закрыла глаза. Свет зала поступал в мозг для Преобразова-
ния, и Милена даже с закрытыми глазами разглядела, как Сцилла с Питерполом
переглянулись и со значением покачали головами.
— Тебе же будет легче, гораздо легче, если ты повытаскиваешь эти штуковины
из глаз, — сказал Толл Баррет, имея в виду контактные линзы.
— Не могу, Толл, — отозвалась Милена. — И объяснить, почему не могу, тоже
не могу.
Работать ей приходилось с закрытыми глазами. Иначе, чтобы уклоняться от по-
мех, она была бы вынуждена постоянно дергаться из стороны в сторону. «Все
равно справлюсь. Все равно получится». Милена уже приноровилась работать с
закрытыми глазами.
Нагнетаемые разумом, созидались образы. Они у нее уже вполне сложились. Ей
виделась темная чащоба с отполированными мертвыми сучьями, когтисто изогнуты-
ми голыми ветвями. Едва ли не физически ощущалась почва, обильно удобренная
веками естественного гниения за счет бесчисленных наслоений упавшей листвы и
коры. А за ветвями уже проглядывала влекущая даль с крутыми вулканическими
склонами на горизонте. И уже дышал, волной колыша темную листву, предрассвет-
ный ветерок. Воздух, обтекая валуны, поднимался по высоким склонам к облакам
и гнал их, степенно открывая пока еще бледную панораму зарождающегося рассве-
та. Он возвещал конец жуткой ночи, проведенной заблудшим путником в сумрачном
лесу. «Представь, — внушала себе Милена, — что и твои тяготы когда-нибудь за-
кончатся» .
Навстречу вышла рысь — гибкая, с контрастными пятнами на шкуре и лукавой
улыбкой Чеширского кота. Музыка преобразовывала слова в звуки:
Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись...
— Гм, — подал голос Толл Баррет. — Рысь как-то очень уж на человека похожа.
Может, поубавить сходства? Хотя смотри, тебе видней.
— Хорошо, давай убавим, — согласилась Милена, слегка меняя облик животного.
Устало заковылял по воображаемому склону Питерпол, обыкновенный парень в
обычной одежде. Солнце понемногу скрадывало своим светом гаснущие утренние
звезды. Милена перенесла образ на пейзаж. Путник передвигался по земле, а ря-
дом с ним гибко кружила рысь, к которой готовился присоединиться лев.
Толл Баррет тронул Милену за руку.
— Милена, посмотри, что ты делаешь.
Та открыла глаза. Лапы у льва, ее прекрасного благородного льва, были неле-
по и криво обведены жирными световыми контурами, как будто их нарисовал ребе-
нок . Она зажмурилась; умозрительный образ был в полном порядке. «Да что же
это такое! Этого не должно быть! Черт, черт, черт!!!».
Милена опомнилась лишь тогда, когда уже трижды грохнула кулаком по пульту.
Толл, Питерпол и Сцилла смотрели на нее с тихим ужасом.
Троун все же изыскала способ ее уничтожить. И как легко, как технично! На-
страиваясь в резонанс, она просто-напросто посылала свои намеренно искажен-
ные , дилетантские поправки прямо в голограмму. Причем в самом нужном месте. А
кто еще мог такое сделать? И кто поверит, что это делает не сама Милена?
— Может, прервемся? — предложил Толл.
Милена снова открыла глаза. А значит, ей теперь опять надо было крутить ше-
ей, дергаться, раскачиваться, как страдающему аутизмом ребенку.
У Сциллы вид был такой, что не передать словами. Нервно крутя на пальцах
кольца, она решительным шагом подошла к пульту и, облокотясь на консоль, по-
смотрела Милене в глаза. Точнее, попыталась взглянуть: зрачков за зеркальными
линзами все равно не было видно.
— Милена! Тебе самой все это еще не надоело?
— Нет, — ответила Милена сухо.
— Это огромный по масштабам проект, и он требует профессионального подхода.
Если ты не справляешься, то так и скажи. Ты уже сделала все, что могла, но,
как видишь, ничего не вышло. — Толл Баррет был менее дипломатичен.
Питерпол уже страдал певческим недугом и потому говорить ничего не стал —
уж лучше молчать, чем заикаться и выглядеть посмешищем. Тем не менее, глаза у
него ясно выражали все, что он сейчас думал.
Милена помолчала, устало смежив веки.
— Попробуем еще раз, — выдавила она с окаменелым лицом. «Сдаться? Ну, уж
нет». Все тяжело вздохнули.
— Всем привет! — послышался знакомый голос. — Как тут у вас, все нормально?
Голос был натянутым, как готовая лопнуть скрипичная струна. И точно так же
все подобралось и натянулось внутри Милены. Затылок словно иголками закололо.
Открыв глаза, она обернулась.
В комнате стояла Троун. Цветастая накидка не могла скрыть резких изменений
в ее лице. Ввалившиеся глаза, скривившийся рот. Она силилась выдавить улыбку,
но натянутые жилы на шее словно тянули губы книзу. Колтуном свалялись неделя-
ми не чесанные лохмы, торчащие в стороны или лезущие в глаза. Вот оно, ее ис-
тинное обличие. Тоже, видимо, несладко приходится — все это вытворять. Милена
лишилась дара речи.
— Ничего, если я тут чуточку посижу, посмотрю? — попросилась Троун. — Дума-
ла, заскочу на минутку, гляну, как они там. Вы, наверно, уже все почти закон-
чили. Давно ведь уже работаете. Месяца два, а то и больше?
Милена молчала. Молчали все.
— Ну, давай, — пожал наконец плечами Толл Баррет. — Посмотри. Заодно, мо-
жет , что подскажешь.
Опять гора, путь из леса, рысь, лев, величественная музыка Ролфы — все на-
столько опостылевшее от бесконечных неудачных прогонов, что уже и не в ра-
дость . О, а вот и она: нелепая световая раскраска у льва вокруг лап. И звезды
наверху какие-то смазанные.
— Ты не на композицию смотри, — обратилась Милена к Толлу. — Ты на нее
смотри, на Троун. Смотри, не отрывайся.
Толл обернулся. Милена скрытно тянулась в корзинку за фляжкой.
— М-м-м, — протянула Троун слегка разочарованно и вместе с тем участливо, —
что-то малость не так. Надо будет как-нибудь к вам подойти, подретушировать.
Она сидела, печально округлив глаза.
— Смотри, смотри на нее, Толл, — как завороженная шептала Милена, дрожащей
рукой наливая в стаканчик воду.
«Сейчас плесну в голограмму водой, она исказится, и сразу все раскроется.
Воду жалко: такой дефицит».
Прихлебывая из стаканчика, Милена не сводила взгляд с Троун. Вот оно, ее
изнуренное лицо с колтуном волос. Каждый волосок различим — вон как вся рас-
трепалась , — и морщинки у рта не плавают, а будто впечатаны в кожу.
«А если это не голограмма? Что, если это действительно сама Троун? Сейчас
плесну в нее, капли покатятся по морде, и все подумают, что я действительно
рехнулась».
Милена буквально зондировала Троун взглядом в поисках малейшего изъяна, ка-
кого-нибудь неброского светового дефекта. Нет, картина безукоризненная. Даже
вмятина есть на кресле.
«Она реальная, — решила Милена. — Она на самом деле здесь. Кто же тогда за
нее сейчас создает голограммы? И создает ли вообще?
А может, дело просто во мне? Может, я действительно тронулась?».
Руки у Милены вдруг словно окаменели — настолько, что она не могла ими по-
шевелить .
«Видимо, разум обратился против меня. И, как видно, именно он выдает эти
жуткие образы. Если оно так, то первый шаг к выздоровлению — все это при-
знать . Признать, что разум меня покинул».
— Все эти изъяны добавлены искусственно, — раздался голос, заставивший всех
вздрогнуть. — Это намеренная порча, саботаж.
Милена обернулась. Там, в дверях, стоял Эл. Нюхач Эл.
— что ТЬ1 здесь делаешь? — негодующе вскинулась Сцилла. Она хорошо помнила
ту давнюю историю, которую не могла ему простить. — Здесь репетиция, запись!
А ну вон отсюда, фискал! Скользи, Нюхач паскудный!
— Да, я Нюхач, — невозмутимо сказал Эл. — И читаю мысли. Преображение — это
мысль, так что я считываю и ее. А потому утверждаю: все эти огрехи наложены
искусственно. И так же, читая мысли, я знаю, кто именно их делает: Троун Мак-
картни .
Все замерли. Троун тоже сидела неподвижно, с затаенной улыбкой.
— Она преследует Милену, насылает на нее всякий морок в виде голограмм,
причем на редкость гадких. Все это она пытается проецировать Милене непосред-
ственно на сетчатку. С тем чтобы та света белого не видела. Потому Милена вы-
нуждена носить зеркала, или как вы их там называете.
— Что?! — вскрикнула Сцилла. — Милена, это правда?
Та лишь безмолвно кивнула.
— Если она действительно все это делает, как же она одновременно умудряется
здесь сидеть? — недоуменно спросил Толл Баррет.
— Где, здесь? — переспросил Нюхач. — Здесь никого нет. Это просто образ,
зеркальный образ. Она смотрится в зеркало и посылает образ сюда к нам.
— А кто из вас на такое способен? — воскликнула Троун, вставая и провора-
чиваясь на месте. Вышло так гладко, что появились даже вмятины от ног на ков-
ре — совершенно достоверные, с углублениями, без всякой световой подкладки.
— Ну что, кто может сделать голограмму круче? — повторила она с вызовом и
тут расплакалась. Все застыли на месте и смотрели на нее, распахнув глаза:
Сцилла, звуковик, Толл с Питерполом.
— Ну почему, почему вы все меня отвергаете? — кричала она. — Почему все ме-
ня всегда отвергают?
Милена внезапно окрепшей рукой начала поднимать вверх свой стаканчик.
— Вы даже не представляете, что я могла бы сделать для «Комедии»! — закли-
нала Троун. — Я бы вам таких ангелов понаделала, такие небеса, что вообще не
отличишь! И музыку обалденную, и землю!
— А заодно и ад, в который бы нас всех упекла, — сказала Милена и плеснула
водой.
Троун на мгновение преломилась, рассеялась. Части лица разлетелась брызгами
по воздуху.
— Бож-же мой, — выдохнул Толл Баррет.
У Милены по лицу текли слезы.
— Вот тебе мои кошмары! — Она как будто выплескивала не воду, а горькую,
полную ненависти желчь. С каждым новым плеском часть Троун размазывалась по
стенке и стекала каплями вниз. — Вот — когда я хочу спать, а ты насылаешь
галлюцинации!
И еще и еще, хлестко как бичом.
— Она жжет мне глаза голограммами! Разбрасывает внутренности по полу! Лезет
в нос, в уши!
Троун стояла перед ней и пускала слезы, скрестив руки с благочестивым видом
великомученицы.
Толл бережно обнял Милену, которая содрогалась от рыданий. Стаканчик выпал
у нее из рук, оставив мокрый след на толстых байковых штанах.
— Слава, слава богу, — твердила она, сглатывая слезы и облегченно вдыхая
воздух свободными от тампонов ноздрями. «Всё, теперь все видели. Теперь все
всё знают». И она не безумная, нет. Сцилла ласково гладила ей волосы. Троун,
помаячив еще какое-то время, беззвучно сгинула.
Сцилла осталась с Миленой, а Толл с Питерполом поспешили к Мильтону и все
ему рассказали. Что было потом, Милена точно не знала. К Троун в комнату на-
грянули с обыском и изъяли все оборудование. Правда, саму Троун не застали —
она успела скрыться, прихватив с собой портативный Преобразователь. Путь в
Зверинец ей отныне был заказан; при поимке ее немедленно надлежало пропустить
через Считывание и зачистить до основания.
В наступившей суматохе Нюхач успел ускользнуть и, видимо, принял новое об-
личие.
А Сциллу с Миленой от веселой, самозабвенной болтовни неожиданно отвлекло
смутно знакомое постукивание по крыше и подоконнику.
— Это же... дождь! — со счастливым смехом воскликнула Сцилла. — Милена,
дождь!
Вместе они выбежали на бетонные тротуары, куда с темно-сизого от туч неба
падали капли размером с воробьиное яйцо. Люди выбегали из зданий и, смеясь,
протягивали руки к небесам, позволяя теплым дождевым струям насквозь промо-
чить одежду. Сами собой возникали непроизвольные хороводы, а над городом
стояло дружное пение — тут были и «Музыка на воде» Генделя, и битловский
«Rain», и вообще все подряд. Танцевали и Питерпол, и Толл Баррет, а Темза от
дождя была рябой и шершавой на вид, и ручейки бежали по иссохшейся, испещрен-
ной трещинами глинистой корке русла.
А рядом с ними, почти неразличимый под серым небом, ненадолго возник смут-
ный образ, подпевающий неверным, срывающимся голосом.
Троун по-прежнему пыталась влиться в хор.
Нити гравитации тянулись до самой альфы Центавра. Милена ощущала ее у себя
в голове и чувствовала, как силы притяжения тянут ее и саму Землю книзу.
— Выйти замуж за него — неплохая идея, — говорил Ангел Боб. Он ощущался у
Милены в голове отзвуком мысли. — Тебе нужна защита, Милена.
«Защита? — хотела спросить она. — От кого?»
Но тут вспомнилась Троун.
От Боба ей передавался сквозящий образ потери, ощущение пустоты.
— У тебя ведь Неправильная Морфология, — напомнил он.
— Они меня знают как облупленную. Почему же меня не считали?
— Ты им нужна, — отвечал Боб.
Правда же, странно: звезды все так же красивы и притягательны. Вот так, на-
верно, и в концлагерях двадцатого века узники смотрели в ночное небо и дума-
ли: как странно, что на свете все еще существуют звезды и красота.
— Но зачем я им?
— О-о, — протянул Боб. — У них есть проект еще безрассуднее, чем этот. И им
для него нужен исполнитель. Тот, кто мог бы отливать в форму свет. Консенсусу
наскучило одиночество. Он задумал тянуться дальше, в поисках внешних сноше-
ний.
Вместо объяснения Ангел Боб загрузил ей концепцию в целом: ее образ, мас-
штаб, функции. Он снова представил ей диаграмму. Показал Ангелов, движущихся
по линиям, ветвящимся от крохотной Земли, крохотного Солнца. В каком бы коли-
честве они ни рассылались, они в итоге веером рассеивались в бесконечность. И
двигались при этом отнюдь не параллельно. Линии расходились в разные стороны.
Траектории исследования, начинающиеся от Земли, в конце концов, расходились в
пространство настолько, что между ними умещались целые планетные системы, це-
лые галактики.
Вселенная была чересчур обширна для заполнения, сколько бы Ангелов ни
скользило по межзвездным линиям. Консенсусу хотелось не просто исследовать.
Ему хотелось взывать.
Где-то во Вселенной, возможно, находилась как минимум еще одна сознательная
сущность, также устремляющаяся наружу, в пространство. Если бы они, двигаясь
навстречу по линиям гравитации, наконец, встретились, то могли бы обогатить
друг друга взаимным обретением той части Вселенной, которая ими уже исследо-
вана и постигнута по отдельности.
Поэтому Консенсус собирался воззвать к тому, другому, встречному своему
собрату.
«Так это они не ради Данте стараются, — поняла Милена, — и не ради музыки
или чего-то там еще. Им нужно просто отшлифовать технику. Выдрессировать ме-
ня».
Милена осознала это; она ощутила реальность силы, гнет которой теперь по-
стоянно чувствовала. «Я всегда это знала. Знала, что я для них марионетка на
ниточках, которую они могут заставить плясать, когда заблагорассудится. Так
чего же я удивляюсь? Я что, всерьез полагала, будто я особая, богом целован-
ная, нимбом осененная? И что Консенсусу так уж приглянулась сама музыка?»
— Ну, чего уж ты так, — словно оправдываясь, пробормотал Ангел Боб. — Музы-
ка им понравилась. И сама «Комедия», раз уж ее ставить собрались. Значит, она
им тоже нужна.
Теперь концепция отложилась в голове у Милены полностью. Консенсус хочет
найти себе пару. Повстречать еще одну сущность, подобную себе. Он свято ве-
рит, что где-то среди бесчисленных звездных россыпей обитает еще один разум.
И что разум этот непременно подобен ему самому.
Поэтому он хочет распространить зов по космосу. Зов этот понесется быстрее,
чем Ангелы, но примет при этом форму света, равномерно распределяющегося по
Вселенной.
Консенсус желает создать некий искусственный астрономический артефакт.
Предположительно, это будет голограмма размером в четыре световых года.
Она будет иметь форму человеческого лица. Точнее, не одного лица, а четы-
рех. Они сейчас представали перед внутренним взором Милены.
Вся четверка: Чао Ли Сунь, Маркс, Ленин и Мао. И все четверо безмолвно ар-
тикулируют в тишине фразы:
Один и один —
получается два.
Два и два —
будет четыре.
Синхронные движения ртов будут методично называть числа, слагая некий по-
вторяющийся из раза в раз математический код, который неизбежно натолкнет тот
дальний разум на мысль: «Ага, это неспроста. Здесь явно какой-то сигнал. Надо
присмотреться».
В истории были прецеденты подобной мегаломании. Тысячелетний рейх, вожди
которого считали, что о нации надо судить по размерам ее зданий — а судили
потом по масштабам руин, которые они после себя оставили. Безумный монумента-
лизм. Озимандия, царь царей1.
— Да, попахивает гигантоманией, — согласился у нее в голове Ангел Боб, —
возможно, немного напыщенно. Прототип — гора Рашмор2. Если у тебя есть на
этот счет какие-то свои мысли, девочка, они будут чертовски рады. Просто чер-
товски .
«Да неужели? Так же чертовски рады, как "Комедии"? Оказывается, она для них
просто способ опробовать гравитационные линзы с Преобразователем, а также все
эти приемы со светом и звуком. Уж лучше б они наняли Троун».
— что Tbif что Tbif солнышко! Не надо так расстраиваться и ругаться, — чутко
заворковал Боб. — Троун нельзя доверять. У нее дикие манеры, разные выкрутасы
и выходки, она всегда все делает наперекор. Нам нужен был кто-нибудь такой,
чтобы все делал, как попросят. Вроде тебя. Вот мы и дожидались, пока она тебя
«Озимандия, царь царей» — надпись на найденном в Египте обломке гигантской статуи.
Образ часто использовался в литературе, например Перси Биши Шелли, Робертом Силвер-
бергом и др.
2 Мемориал горы Рашмор, штат Южная Дакота, — монумент с высеченными в скале изобра-
жениями четырех президентов.
обучит, чтобы ты потом сама за все взялась, поднабравшись у нее опыта.
Милена лишь тихо подумала: «Господи. О небо, о звезды! А ведь Троун была
права!»
«Тебя небось за этим сюда и заслали? Подглядеть, что я тут делаю, и затем
применить с пользой для Консенсуса?»
«Да, Троун. Но от меня это скрывали. Я позволяла им себя использовать, Тро-
ун . Позволила использовать себя для того, чтобы они уничтожили тебя моими ру-
ками» .
Милену охватила ярость.
— Но зачем вы оставили меня такой, какая я есть? — гневно спросила она. —
Моя независимость вам не нужна; почему же вы не уничтожили меня так же, как
вы уничтожаете, уродуете всех остальных? Почему было не считать, не стереть
меня, не превратить в куклу, которая ни о чем не догадывается? Не приспосо-
бить , в конце концов, Троун? Зачем было вовлекать во все это именно меня?
— Потому, — вздохнул Боб разом и в линиях гравитации, и в ее сознании, —
что мы обнаружили: вирус разрушает талант. Взять ту же Ролфу. — «Та-ак, инте-
ресно !». — Ее пример нас полностью убедил. Вот мы ее взяли, считали. Ролфу,
этот талантище! И все, мы ее тем самым погубили. А вот ты ее любишь, и это
тебя, милая, подстегивает и не дает тебе закиснуть, и вообще ты такое из-за
этого выдаешь, что только диву даешься. Кто б только мог подумать! И что, нам
теперь еще и это погубить? Черта с два!
— Так моя любовь к Ролфе нужна вам потому, что у меня из-за этого работа
лучше получается?
— Ну, не только поэтому.
Боб явил ей дождь из цветов, из двадцати двух миллиардов роз.
— Консенсусу нужен тот, кто мыслит в подобных масштабах. Кому вообще такое
приходит в голову. И он тоже хочет путешествовать. А ты ему понадобишься, не-
сти его образ.
— Куда?
— К звездам, — отвечал Боб. — Консенсус хочет, чтобы потом ты стала Анге-
лом. Он хочет, Милена, чтобы ты несла его образ туда, сквозь галактики, пока
у него не произойдет встречи с тем, другим. Помнишь свою давнюю эпопею с ви-
русами, солнышко? У тебя их не было, они к тебе даже не прививались, но ты
работала над собой, чтобы не отставать от тех, кому были привиты вирусы. И
потому — пусть силой, пусть упорством, но все же пробилась сквозь годы в Дет-
ском саду. Ты сама заставляла себя наверстывать то, что другим вводилось в
готовом виде через вирусы. Сама выработала неимоверную емкость памяти и нау-
чилась удерживать в ней образы такой мощности, что другим и не снилось.
«Вся история моей жизни. Вся правда обо мне, вся сущность. Теперь на нее
хочет наложить руку Консенсус».
— Боб. У меня ничего нет. Ты оставил меня ни с чем. Зачем ты мне это рас-
сказал?
— Затем, что тот, у кого ничего нет, должен хоть что-то получить. Прежде
всего, эту информацию. Ну, и кое-что еще в придачу. Например, Майка Стоуна в
качестве мужа, — хмыкнул Ангел Боб.
Вот так милена и отправилась вверх, а потом вниз, а потом вышла замуж за
Майка Стоуна.
Прыг-скок.
Глава пятнадцатая.
Народная артистка
Милена вспоминала трибуну в саду на Набережной. Рядом сидел ее муж. По дру-
гую сторону находилась какая-то столь важная персона, что Милена предусмотри-
тельно забыла ее имя. Стоял июль. Лето было щедрым на продувные ветра, но те-
плым , наконец-то теплым.
Со своего складного стула она ступила в пространство куба, который должен
был увеличить ее и усилить ее голос, превратив Милену в артефакт. Позади нее
хлопали на ветру знамена — длинные, с круглыми портретами социалистических
героев. Впереди на столбах тоже реяли знамена — алые, из шелка и бархата. Ше-
веля листвой, словно двигались деревья и скользили тени облаков, как будто
весь мир, ожив, вдруг пришел в движение.
Снизу на нее смотрели лица зрителей. Многих из них Милена знала. Некоторых
сейчас буквально распирала гордость за нее, а также за себя — ведь они с ней
знакомы! На других читалась унылая раздраженность от обязаловки, которая от-
влекает их от исполнения важных служебных дел, ну да ладно: обстоятельства
вынуждают. Были и такие, у которых за внешним скепсисом угадывалось брюзгли-
вое любопытство: дескать, ну и что эта мышка может такого сказать?
«Что ж, я скажу», — подумала Милена, глядя в небо.
Всюду вокруг стояла тишина. Она буквально ощущала ее кожей. Незаметно для
людей тишина и свет менялись между собой местами. Милена посмотрела на землю,
спрятанную под наростами зданий и тротуарным настилом. Помимо собственно от-
веденных им функций, здания и тротуары, казалось, служили воплощением неких
идей и идеологий. В этой тишине Милена стояла и улыбалась.
Так она стояла достаточно долго, глядя на алые полотнища знамен, думая о
том, зачем их столько, к чему они здесь вообще и что они на самом деле для
нее значат. Аудитория начала ерзать. Тем не менее, от улыбки Милены, спокой-
ной и уверенной в том, что еще рано что-то говорить, спрашивать, отвечать,
публика понемногу стала оттаивать и улыбаться в ответ. Послышались даже от-
дельные смешки.
— Ну что, — произнесла она, наконец. — Вот и я.
Еще одна пауза, сопровождаемая легкими дуновениями ветра, играющего полот-
нами знамен; звук чем-то напоминал хлопанье крыльев. И Милена поняла, что она
хочет сказать.
У нее был заготовлен текст — обстоятельный, с тезисами, поясняющими роль
артиста в достижении общих социалистических целей. Этот текст, напечатанный
на тисненной золотом бумаге, она сейчас держала в руках. Бумага по-прежнему
использовалась редко, по традиции считаясь средством фиксации чего-то са-
крального. Копии речи лежали и на стульях аудитории, придавленные для верно-
сти камнями, чтоб не сдуло.
У Милены не хватило терпения держать в руках бумагу. И она ее выпустила,
легким движением подбросив листы в порыв налетевшего ветра. Игриво кружа, они
по спирали взлетели вверх и рассеялись над Раковиной, играя на солнце золоти-
стыми бликами.
— Оп-ля! — проводила их жестом Милена, нарушая заведенный порядок. Публика
разразилась смехом.
— Я думаю, — сказала она, — что же все-таки означает термин «народный ар-
тист»? Собственно с народом — то есть с людьми — я не так уж часто сталкива-
лась . В моей жизни всегда главной была работа. Я сама стремилась, чтобы она
руководила мной. Меня тянуло укрыться за ней как за ширмой, создать уютный,
безопасный мирок, в котором бы я тихо пряталась, как в коконе. Чтобы ни о чем
не беспокоиться. И честно сказать, чтобы меня тоже никто не беспокоил. А вы-
шло по-другому. Покоя не получилось, безмятежности тоже. Жизнь сама вынула
меня из кокона. И вот она я. Среди вас.
Среди публики послышались негромкие озадаченные смешки. Речь получалась ка-
кой-то странной и очень личной.
— Слово «народный» здесь, видимо, означает то, что мой труд используется в
политических целях. Чтобы люди при этом чувствовали и думали именно так, как
им положено думать и чувствовать. В этом смысле он мало чем отличается от ви-
руса.
Последовал неожиданно дружный взрыв смеха, как будто что-то долго набухало
и теперь лопнуло.
— Но в отличие от вирусов я всегда задумываюсь о великих задачах социализ-
ма, что бы я ни делала.
Смешки стали более непринужденными, но менее уверенными и короткими: а не
попахивает ли от таких речей крамолой?
— Когда мы работали в выездном театре, я считала, что все наши пьесы спо-
собствуют тому, чтобы люди проникались любовью к себе и к тому Лондону, в ко-
тором они живут. Мне кажется, наш нынешний Лондон не менее интересен, чем в
те времена, когда были написаны и впервые поставлены все эти знаменитые пье-
сы. Я хотела, чтобы все Братства прониклись гордостью и симпатией друг к дру-
гу: Риферы, Дубильщики, Буксировщики, Заготовщики с Болот, вообще все. Ведь
все мы — неотъемлемая часть Лондона. Хотя, в общем-то, я не ставила перед со-
бой цели, чтобы все люди как один полюбили Крабов размером с десятиэтажный
дом.
Снова смех, теперь уже облегченный и благодарный. Нет, игры на грани фола
не предвидится, никаких провокаций вроде быть не должно.
— Хотя, в общем, почему бы и Крабов не полюбить. Главное, чтобы они при
этом хорошо пели.
Пауза. «Пели»? Что значит «пели»? Уж не намек ли это?
— Те из нас, кто работает в Зверинце, часто неожиданно для себя влюбляются
кто в поющих Бестий, кто в других, не менее крупных животных.
Теперь уже это был не смех, а хохот. Но листва на деревьях словно шептала:
«Хватит».
— Так можно сделаться чересчур заумным, высокопарным. Нужно все-таки быть
естественней; если хотите, относиться к себе проще. Жизнь сама по себе не за-
умна. Если у нее вообще есть ум, то, можно сказать, за последнее время она из
него немного выжила. «Атака Крабов-монстров» была просто развлечением, заба-
вой. Поводом нагромоздить максимальное количество ставших нам доступными го-
лограмм .
«Нам — то есть тебе и Троун», — качнувшись, словно вздохнули деревья.
— Иногда забава оказывается ценою в жизнь. Женщины, с которой я работала
над «Крабами-монстрами», с нами больше нет. Женщина, положившая на музыку всю
«Божественную комедию», тоже ушла из нашей жизни. Одно время я считала, что
это я их обеих уничтожила. Теперь же я думаю, что обвинять себя — это лишь
очередной способ подчеркивать свою явно преувеличенную значимость.
Пожалуй, самое социалистическое, самое лучшее из того, что мне удалось сде-
лать, — это добиться от людей помощи нашим больным, вместо того чтобы шара-
хаться от них, сживать их со свету, а затем сжигать их тела. Мне очень помог-
ли и Мильтон Джон и Мойра Алмази. Однако к званию Артиста это не имеет ника-
кого отношения.
Милена остановилась, очевидно, задумавшись над тем, что сказать дальше. И
спокойно сказала:
— Так артистка ли я вообще? Я не знаю, что означает это слово. Я делаю, что
могу; делаю так, как могу, когда у меня есть какая-то идея. Кстати, неизвест-
но мне и то, откуда берутся идеи; известно лишь, что у меня самой их нет. Я
подразумеваю при этом то «я», которое — насколько я знаю — ими толком не рас-
полагает . Оно все пытается их придумывать, но они не приходят. Похоже, что
идеи являются сами по себе, в свое, удобное им самим время, без моего уча-
стия . Поэтому приписывать их себе я на самом деле не вправе. А также нести за
них ответственность. Жизнь мне их просто дает или ссужает. Вот вы, мои дру-
зья , сидящие в переднем ряду. Вы давали и продолжаете давать их мне. Вы и
этот город. И история, создавшая его и меня в том числе. Так кто же в таком
случае артист? Есть ли он вообще?
Она вдруг широко улыбнулась.
— Может, нам бы лучше стоило обменяться этой наградой, здесь и сейчас. Про-
сто потому, что мы здесь собрались. Единственная возможность стать Народным
артистом — это быть собой, насколько это возможно. Только тогда он может
взволновать других.
И, обращаясь уже к самой себе, к деревьям и ветру, Милена мысленно произ-
несла: «Я люблю тебя, Ролфа. Я хочу жить с тобой, спать с тобой. А не могу.
Не могу и сказать этого вслух. Сказать им это — значит раскрыть всю правду. А
как можно рассказать всю правду целиком? На это не хватит ни слов, ни време-
ни».
Зал еще не остыл — смешки стихли не до конца.
— Может, это и не вся правда целиком, — повторила она вслух. — Ведь если б
я попыталась рассказать всю правду, мне бы и слов не хватило. — Она беспомощ-
но пожала плечами. — Спасибо.
Ей аплодировали искренне и радостно. Сцилла, Принцесса, Питерпол, Мойра Ал-
мази — вот они, все встали. Мойра хлопала и улыбалась, слегка выпятив че-
люсть. Сцилла лучилась улыбкой так, что ей едва хватало лица. Питерпол апло-
дировал с серьезным видом, твердо глядя ей прямо в глаза. Толл Баррет, хло-
пая , легонько кивал, как бы в знак согласия. Даже Чарльз Шир и тот хлопал.
И тут у Милены в голове словно шевельнулся малюсенький крабик.
«А у тебя здорово получается задвигать речи, Милена. Этим можно пользовать-
ся».
И еще один голос — низкий и негромкий:
«Ты сейчас смотрелась лучше, чем есть на самом деле. Кто бы мог знать».
Спокойная и непринужденная внешне, она стояла в легкой растерянности,
скромно потупив взгляд. Может, это и преувеличение, что спесь и гордыня губи-
тельны для таланта, но кто знает. Так что лучше постоять со смиренным видом.
Такая вот тактическая уловка. Милена эксплуатировала себя столь безудержно,
что иной раз приходилось ограждаться от себя самой.
Интересно, от скольких собственных сущностей, от скольких голосов?
«Будь проще, Милена. Вот оно, солнце, вот аплодисменты, и свет, и тишина».
Глава шестнадцатая.
Дружбе конец
Милена вспоминала, как она шла к больнице Святого Фомы. Ее сопровождал са-
нитар. Рослый, лет семнадцати, спокойный и улыбчивый. Она вспомнила его глад-
кие пурпурные щеки, ясные глаза — само воплощение здоровья. Он шел непринуж-
денной, размашистой походкой, в ладу с собой и с миром.
— Здесь, наверное, обойдем вокруг, — сказал он, когда они пересекали доро-
гу. Милена невольно любовалась его ровными жемчужно-белыми зубами и золоти-
стыми локонами.
— Как вы догадались послать за мной? — спросила она. — Она вам сказала?
— Терминалы сообщили, что она имеет отношение к празднованию Столетия и что
вас надо искать на Болоте.
Санитар открыл дверь, и они вошли в Барьерный риф.
Больница полна была туннелей и отсеков, напоминающих естественные пещеры.
Стены Рифа мягко фосфоресцировали — чтобы здесь всегда было светло и умираю-
щие не просыпались в темноте со страхом, что их уже больше нет на свете. Ра-
ковый Корпус — так называли это место. Здесь держали пациентов, умирающих от
того, что у них не было рака.
В каждом из отсеков лежало по три-четыре человека, как молодых, так и тех,
кому уже лет по тридцать-тридцать пять: быстро угасающие люди, в одночасье
сбитые болезнью. Ни с того ни с сего эти люди вдруг начинали терять вес, а по
мере отказа иммунной системы подхватывали целый букет всевозможных заболева-
ний. Один за другим у них атрофировались и отказывали органы: сердце, легкие,
печень, почки.
— Это что, эпидемия? — спросила Милена, стараясь говорить тихо.
— Этому явлению пока еще и названия нет, — отвечал ей эталон здоровья, при-
держивая дверь, чтобы она вошла. Милена почувствовала слабый, но внятный в
своей удушливости запах болезни, а также лекарств, сырых бинтов и дезинфек-
танта.
Медики пока еще не могли совладать с кодом Леденца, блокирующего гены, от-
вечающие за рост и созревание клеток. Они по-прежнему пытались изыскать спо-
соб синтезировать создававшиеся раковыми клетками белки, способствующие про-
длению жизни. «Мы не задумываемся, — размышляла Милена, — а точнее, просто
гоним от себя мысль, что не доживаем и до половины срока, причитающегося нам
от природы.
Исключение составляют разве что Кадавры, и Люси в том числе. Эти и рады бы
помереть, да все никак не могут».
— А что случилось с Люси? — спросила Милена. О ней ничего не было слышно
уже несколько месяцев. Наверное, и вправду дела плохи.
Санитар на ходу пожал плечами.
— Да ничего такого. Она поправляется.
— Да, но от чего?
Тот лишь опять пожал плечами.
— Да как сказать. — Он добродушно улыбнулся. — Не то от старости. Не то от
человеческого состояния. Потому как она постоянно... не то не в себе, не то...
слишком уж в себе, что ли. Хотя ничего сверхъестественного в этом вроде бы и
нет.
«Сверхъестественного? »
Сопроводив Милену до конца коридора, он кивком указал на вход в палату,
словно представляя ей пациентку.
«Эх, эталон, эталон, — вздохнула мысленно Милена при виде этих свежих улы-
бающихся щек, — и тебя не минует чаша сия».
И вошла в палату.
Кроме Люси, здесь никого не было. Она сидела в кровати. Милена уже в первую
секунду, с порога, заметила, насколько разительно она изменилась.
Люси держалась спокойно, с достоинством, даже с некоторой величавой строго-
стью. Волосы у нее уже не были оранжевыми. Они были цвета сухой, пыльной зем-
ли; потемнели даже их корни. Более гладкой и упругой выглядела теперь ее мор-
щинистая старческая кожа, совсем не такая, как прежде.
Люси взглянула на нее с затаенной улыбкой, и что-то в ее взгляде подейство-
вало на Милену так, что у нее перехватило дыхание.
— Я тебя знаю, — произнесла она.
— Привет, Люси, — сказала Милена. Ее словно застигли врасплох. — Как ты
тут?
— у тебя нет времени, — заметила та все с той же строгой улыбкой. Отвернув-
шись, она посмотрела в окно на реку. — У тебя нет того времени, которым рас-
полагаю я.
Люси потерла ладонью о ладонь, и кожа в том месте, отслоившись, скаталась
колбаской, как бывает иной раз после солнечного ожога. Новая кожа под ней бы-
ла бурой, плотной и пористой, без каких-либо морщин или линий. Хироманту
здесь делать нечего — он не прочтет решительно ничего. Милена смотрела на Лю-
си в профиль.
Он чем-то напоминал древнеримскую монету: черты лица были несколько иска-
женные, и вместе с тем заостренные, что придавало лицу строптивый вид. «Она
похожа на какой-нибудь экзотический корнеплод. А запах, запах от нее какой
замечательный. Как от свежего хлеба».
— Однажды, — заговорила Люси степенно, — все возвращается, а ты вдруг ока-
зываешься в другом месте. Скажем, сейчас. Я могу любую карту нарисовать, вот
этой самой рукой. Могу пальцами зажечь сигарету. Имей в виду, я не говорю,
что все сложится само собой, как мы того хотим. Я лишь говорю, что глаза по-
лые, они могут смотреть яблоками внутрь... и свет идет из глаз внутрь, а никак
не наружу. Когда-то все суммируется.
«Заговаривается», — решила Милена.
— ...Все суммируется однажды. Складывается воедино — все те мелочи, кусочки.
И ты очищаешься. Памяти не остается. Блаженное ощущение. Как в теплой ванне.
И ничего больше не надо.
«Или перешла в какое-то иное состояние, — сообразила Милена. — Люси, что ты
пытаешься мне сказать?»
— Я высотой двести метров, — говорила Люси. — Вы могли бы укрыться в моей
тени, если б только видели мою листву.
Она со вздохом подняла стоящий рядом на кровати поднос. На тарелке находил-
ся большой кусок мяса с поджаристо-золотистыми жиринками, а также соус и... мо-
роженое?
Нет — картофельное пюре. Баранья отбивная и горка пюре с ямкой, где находи-
лась мятная подливка. И пара-тройка зеленых шишечек брюссельской капусты.
«Этого здесь сейчас не было, — в замешательстве подумала Милена. — Не было,
я точно уверена».
Люси, пожевав, сглотнула.
— Эти маленькие следы идут повсюду, — степенно рассказывала она, аккуратно
зачерпывая вилкой пюре. — Первое время их толком и не видишь, пока не побу-
дешь слепым годков пятьдесят-шестьдесят. По крайней мере, я не замечала их
примерно столько лет. Как вдруг потом по всей голове у меня ободом прошла
боль, и зрение улучшилось. Глаза начинают видеть все лучше и лучше, и все
предстает в ином свете. Совершенно ином. А так как зрению тебя не учат, на
исцеление уходит время. Чтоб выздороветь, надо вначале ослепнуть.
Она приветственно подняла вилку с порцией пюре.
— И знаешь, чего бы я хотела, — сказала она, жуя. — Посадить себя лет на
сто. В почву, как дерево. Питаться, как дерево, солнцем и дождем. Чтоб рас-
правились все эти складки в мозгу. Тогда бы у меня и кости совсем исцелились.
Тебе не говорили? У меня ж кости теперь становятся лучше, крепче. И наросты
все тоже отслаиваются.
Она говорила без тени лукавства или подвоха. «Она утратила свой старый Лон-
дон , — догадалась Милена. — Сбросила его, как змея сбрасывает старую кожу».
— и еще, — сказала Люси, — я беременна.
При этом она жевала отбивную, которой здесь еще минуту назад явно не было.
— Метастаз. Кусочек от него отслоился и начал расти у меня в утробе. Один
шанс из десяти миллионов, но опять же, кто считал, сколько у меня миллионов
этих самых шансов? — Она не то хмыкнула, не то усмехнулась. — Сколько нужно,
все мои. Моя дочка, она тоже будет раковой. Я уже четко знаю, как буду ее
растить. Сорок-пятьдесят лет пускай побудет дитем. Построим с ней плот и бу-
дем на нем жить посреди океана. А питаться будем рыбой, которая выпрыгивает
из воды, когда ты неподвижно затаишься, слившись с пейзажем. Работой я ее до-
нимать не буду, вообще никакой. Выберем себе пару островков и будем на них
жить-поживать в свое удовольствие. А что-то там делать, возиться — зачем оно
нам? А когда ей ребенком быть надоест — что ж, сделается чем-нибудь другим,
новым. Мы время от времени будем меняться, становиться толще в обхвате, здо-
ровей .
Усердно жуя, отчего щеки у нее ходили ходуном, Люси поглядела на Милену и
негромко рыгнула. Спрашивать было не время, но Милена должна была знать от-
вет.
— Люси, — обратилась она, произнося каждое слово с нарочитой четкостью, как
будто бы та частично забыла родной язык. — Помнишь, ты говорила, что готова
поучаствовать в опере? В «Божественной комедии»? Говорила, что сможешь сыг-
рать Беатриче? Так вот, ты готова спеть ее вокальную партию?
— У-у-у, — даже в каком-то негодовании протянула Люси и, потянувшись, жест-
ко потерла Милене макушку. — Да ты что, детка моя, — посмотрела она на Милену
как на дурочку. — Я ж ее уже записала, ты не помнишь, что ли? В другом време-
ни.
«Тронулась», — окончательно решила Милена. С ней они ничего не записывали;
Люси тогда как в воду канула, ее так и не смогли отыскать. Они обе посмотрели
друг на друга с жалостью, каждая по-своему.
А Милена Вспоминающая подумала: «Можешь ее жалеть, можешь не жалеть, но ты
придешь домой, и окажется, что вся ее партия записана. Ты увидишь, как она
поет с Данте, возводя его на небеса. И будешь потом внушать себе, что она ка-
ким-то образом умудрилась проникнуть в павильон и все там записать в твое от-
сутствие . Причем весь актерский состав будет дружно утверждать, что ни разу
ее там не видел и вместе с ней не пел. Разве что во сне. Мир не таков, каким
мы его себе представляли. И той тарелки с отбивной там на самом деле не долж-
но было быть, и ее записи. Как, может, и всего того мира вообще.
— А ты все такая же, — заметила Люси, качая головой. — Все о чем-то печешь-
ся, беспокоишься. Я думаю обо всех вас, — говорила она, снова смотря на Миле-
ну взглядом, от которого становилось не по себе, — как о каких-нибудь цветах
в моем саду. Да, красивых цветах в саду. Когда вы молоды, тела у вас так кра-
сивы, упруги, свежи, полны живительного сока. Так и хочется собрать вас в мою
книгу, уложить между страницами, просто чтобы сохранить на память. Но вот по-
том я открываю ту книгу и с горечью вижу, что вы все высохли, пожухли, утра-
тили цвет.
Люси взяла Милену за руку. Кожа у нее была толстая, эластичная, словно оби-
тая чем-то вроде пенорезины.
— Здесь какая-то ошибка, — сказала она шепотом. — Я бы на твоем месте попы-
талась вникнуть, разобраться. Знаешь, ты не должна была умереть. Никогда.
И Милена вспоминала себя молодой и полной сил, бодро взбегающей по ступеням
Раковины. Не было того саднящего венца на голове, свойственного Терминалам. В
ногах невероятная легкость. Она повернула за угол и вспомнила, как наткнулась
на бездыханного Джекоба, умершего тем прекрасным весенним утром.
Он лежал, слегка завалившись на бок, с задумчиво приоткрытыми сухими глаза-
ми.
Какую-то секунду в ней жила надежда, что это он просто в очередной раз от-
ключился . С Почтальонами такое бывало всякий раз, когда память у них перегру-
жалась .
— Джекоб? — пролепетала она, как будто это могло его разбудить. Надежда
растаяла, уступив место нелегкой уверенности. — О, Джекоб, — жалостливо про-
изнесла она.
Взгляд остановился на его ботинках. Он надел в то утро свои старые поношен-
ные ботинки, быстро пришедшие в негодность от беспрестанного хождения по ле-
стницам; с расслоившейся подошвой и дырочкой, опоясанной серыми следами про-
тертости .
«Я еще и тот, кто первым застает вас, когда вы умираете».
«Эх, Джекоб. Вот в этот раз ты ошибся».
Она села возле Джекоба на лестницу и взяла его за руку. Рука была все еще
мягкой и влажновато-теплой. Нельзя сказать, что ощущение было неприятным —
просто требующим некоей осмотрительности, как запах какого-нибудь незнакомого
экзотического фрукта, который предстоит попробовать.
Из его ладони в ладонь Милены выпало маленькое золотое распятие на порван-
ной цепочке. Вышло так естественно, будто Джекоб сам его ей передал. Милена
взглянула на лопнувшую цепочку. Он, должно быть, схватился за крестик, словно
тот мог его удержать. Видимо, он чувствовал приближение смерти, как чувствуют
все тяжелеющее бремя. Схватившись за крестик, Джекоб удерживал его, пока не
лопнула цепочка, и он не упал.
В том, что ты христианин, ничего зазорного не было. Просто считалось, что
ты бесхитростная душа. Золотым распятием Джекоб обзавелся явно не сам. Оно
наверняка передавалось из поколения в поколение, из одной умирающей руки в
другую. Кому же собирался передать это распятие сам Джекоб? У него была кро-
хотная каморка на первом этаже, с печуркой и узкой койкой. Женат он не был. И
всю свою жизнь работал на износ, пока не сгорел. И каким-то образом у Милены
сложилось иррациональное непоколебимое убеждение: «Это распятие предназнача-
лось для меня».
Она погладила Джекобу голову, словно касаясь всех тех памятных посланий и
отзывчивой доброты, что были в ней заключены. Ей не хотелось оставлять его,
хотя по инструкции надо было незаметно вызвать дежурных по этажу, которые бы
оперативно связались с похоронным бюро. Нет, она останется здесь. Останется,
и будет присутствовать при всех процедурах, связанных со смертью Почтальона
Джекоба.
Ухватив за лодыжки, Милена оттащила его из угла на середину лестничной пло-
щадки , где, казалось, ему должно быть поудобнее. Уложив там Джекоба, она
скрестила ему руки на груди.
«Так мы с тобой, Джекоб, и не поговорили. Так и не успела я тебя расспро-
сить о том, каково это — водить знакомство с таким количеством людей, держать
столько информации в голове. Однако я догадываюсь, что это все равно, что
чувствовать, как тебя давят, душат своими беспрестанными требованиями.
У меня, Джекоб, требований оказалось больше всего. Я не помню, чтобы ты
хоть раз обращался с требованиями ко мне. Поэтому я буду просто сидеть здесь
с тобой, Джекоб. И уделю тебе хоть немного времени, которого ты заслуживаешь;
хоть чуть-чуть времени на понимание того, чего тебе это стоило — продираясь
сквозь время и расстояние, спешить по Раковине раз за разом, из комнаты в
комнату, постоянно напоминая людям о долгах и репетициях, о свиданиях и чтобы
они не забыли вовремя принять лекарство. Молился ли ты в тиши по ночам? Ходил
ли ты в церковь — ту самую, где задорные спиричуэлсы веселили твое больное
сердце, отгоняя на время печаль? Есть ли специальная церковь для Почтальонов?
А те приступы, от которых ты терял сознание и отключался?
Люди рассказывали, что тебя не раз перезагружали после отключения. Почталь-
оны отключаются лишь тогда, когда работают не щадя себя. Ты отключался триж-
ды, Джекоб; трижды твой мозг переполнялся так, что мог лопнуть. Ты мне рас-
сказывал, что это подобно умиранию. Что каждый раз при этом ощущение такое,
будто разум меркнет и холодеет часть за частью, словно город, где выключается
освещение. Тогда тебе давали вирус, который приводил тебя в чувство и заново
пояснял, кто ты и кто твои клиенты. И снова за работу. Трижды ты начинал за-
ново , но свежее от этого не выглядел. Возле глаз у тебя всегда были глубокие,
скорбные морщины от смертельной усталости.
Что я могла тебе сказать, Джекоб? Чтобы ты внимательней следил за своим
здоровьем? У них были вирусы, пожирающие память, от которых Почтальон прихо-
дит в себя пустым и открытым для новой информации. Но ты был слишком занят
нами, своей заботой о нас. Чем мы заслужили такую заботу, Джекоб? Ведь мы же
ничего, ровно ничего для тебя не делали — ну разве что соблюдали правила эле-
ментарной вежливости: «здрасте», «до свидания».
Я рада, что не видела всего этого, Джекоб. Говорят, ты ползал на четверень-
ках. Когда начинались приступы, ты ползал, и пена выступала на губах. Ты рвал
на себе волосы. Ты боролся, рассказывали мне. Ты корчился, пытаясь пересилить
нестерпимую боль. Ты выл: «Нет, не-ет!» и рвал на себе рубаху — нежный задум-
чивый Джекоб, живое воплощение учтивости и сдержанного достоинства!
И вот, получается, этот последний приступ тебя добил. Ты умер во время оче-
редного отключения, Джекоб. Так в чем же здесь смысл?
А смысл в том, я считаю, что ты был унижен. Твой ум. Твой драгоценный ум
швыряли почем зря туда-сюда, как фаянсовый горшок, подлаживая его под чужие
цели. Но ты приноравливался, ты всякий раз приноравливался. И находил в жизни
те радости, те отдушинки — уж какими бы крохотными и скудными они ни были, —
те немногие светлые моменты, которые тебе отпускала жизнь. Радость от осозна-
ния того, что ты приходишь ко многим людям, и им от этого хорошо, и ты им ну-
жен, что тебя по-своему признают; радость от близкого знакомства с таким мно-
жеством людей.
Но и это у тебя отнималось — и знание и память. И ты был вынужден начинать
заново, изнуренный, полумертвый, карабкаясь по этим постылым ступеням.
— Доброе утро, Милена.
— Доброе утро, Джекоб.
— Как у вас нынче дела?
— Замечательно, Джекоб, замечательно.
— Прекрасная погода, Милена, не правда ли?
— Не совсем, Джекоб. Холодновато как-то.
— О да, холодновато, Милена, но, в общем-то, и тепло.
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
Только одно, Джекоб, только одно. Ты заслуживал лучшей доли, чем, в конце
концов, упасть вот так, мусорным кулем, в заношенных ботинках и своем единст-
венном старом костюме, а никто и не спохватится, и не принесет цветов на мо-
гилу , и даже не проводит тебя в последний путь. И если в этом есть смысл,
Джекоб, если смысл только в этом, то я, черт возьми, должна упираться. Лезть,
черт возьми, из кожи вон, опять и опять. Потому что если мы все кончаем по-
добным образом, то, значит, что-то в этом не так; значит, это какая-то ошиб-
ка , и ошибка эта моя».
Милена Вспоминающая вспомнила, что распятие по-прежнему при ней — вот оно,
теплое, можно взять его в ладонь и держать.
И передать в следующие руки.
А еще был Майк, с его педантичной походкой, прямой как стрела спиной. Он
зажигал свечи в их доме, их общем доме с уютными запахами еды, которую он го-
товил, на фоне окна со свинцово-серой водной рябью и с отражением черной за-
весы дыма от печей крематория.
— Ну, чего, чего? — весело допытывалась Милена, которую было нетрудно раз-
веселить, по крайней мере, Майку. — Чего ты там удумал? А? А ну рассказывай!
Тонкие губы Майка были сжаты, он с трудом сдерживал улыбку. Он заставил Ми-
лену сесть, заставил ее есть, налил ей вина и лишь после этого сел сам.
— Милли, — произнес он. — Я много об этом думал. Нам нужно иметь детей.
«Оп». — Милена отложила в сторону вилку.
— Ну, так иди, обзаводись.
Как все тогда было просто, свободно и легко!
— У меня вот какая мысль, — поделился Майк Стоун. — Я подумал, поскольку ты
так занята и тебе не нравится секс, то, может, ты бы дала яйцеклетку, а я
сперматозоид, а то, что получится, мы бы прикрепили к стенке моего кишечника.
— у тебя это звучит как рецепт в аптеке, — воскликнула Милена, вдруг завол-
новавшись . — Нет уж, Майк.
— Мне бы очень, очень хотелось. В этом есть смысл.
Милена вспоминала его наивные, по-детски доверчивые глаза.
— Это очень опасно, — напомнила Милена.
— Не опаснее, чем летать в космос. Так что я бы лучше занялся этим. Меня
это больше интересует.
«Майк. Ну, зачем ты такой... милый? Людям нельзя быть милыми, это опасно.
Что, если ты невзначай слишком сильно подчинишься мне? Я этого не замечу, и
ты не заметишь. А потом окажется, что слишком поздно».
— Майк. У меня был один друг...
— Я знаю. Бирон. Ты рассказывала.
— Он тоже был милым и смелым. Но у него в итоге, уже при родах, оторвалась
плацента. Он истек кровью. Она хлестнула до потолка. А потом остался тот ре-
бенок .
Милена удивилась, какое живое сочувствие вызвала в ней сейчас мысль о том
малыше.
— В уговор это не входило. О ребенке должен был заботиться Бирон. А Анна
его не хотела, не могла поначалу даже на него смотреть, пока Питерпол не
взялся помогать. Вот тебе три разрушенные жизни. Нет уж, Майк, нет.
— Я же не с бухты-барахты, — увещевал тот. — Я спрашивал, консультировался
с людьми. Продумывал всякие новые способы, как лишний раз подстраховаться. В
том числе и у людей, которые через это проходили.
— Ага, и каждый при этом говорил: «Да не дрейфь, все у тебя будет тип-топ!»
А ради чего все это?
— Ради нашего красавца ребенка.
— Я такую ответственность на себя не возьму. Хватит с меня и того, что я
видела. Ты думаешь, Бирон по деревьям прыгал, как Тарзан? Он вел себя пре-
дельно осмотрительно, и довел дело до родов, и даже уже родил. И тут на тебе,
им не удалось удержать плаценту. Один рывок, и всё: кровь хлынула как из боч-
ки, его хватило буквально на несколько секунд.
— Сейчас есть специальные вирусы, называются «шовные». Мне его введут, и
плацента будет держаться как приваренная.
— Прошу тебя. Я сказала тебе, что боюсь. Я страшно боюсь всей этой биоло-
гии . Не ровен час, еще какая-нибудь напасть нагрянет.
— Это другой вопрос, отношения к моей беременности он не имеет.
— У меня-то иммунитет, мне-то что. Я переживать не должна. Но у тебя-то его
нет! Что, если эти твои шовные вирусы не успокоятся, а кинутся сшивать все
подряд?
— Не кинутся, — со знанием дела ответил он. — У них блокирующая леденцовая
оболочка.
Милена со вздохом покачала головой. Он прав, они действительно уходят от
темы.
— Я не хочу, чтобы в мире стало одним сиротой больше, — сказала она.
— Один из нас все равно останется. На какой-то срок. А потом мы все, так
или иначе, умрем. Но это ж не причина для того, чтобы не иметь детей. Иначе
никто вообще бы их не заводил. А я детей люблю. И все равно кто-нибудь из нас
останется и будет о нем заботиться.
«Майк, Майк. Сделай так, чтобы мне снова легко дышалось. Убери из меня
страх. Скажи мне, что я просто перерабатываю, переутомляюсь и лишь поэтому
просыпаюсь по утрам с ощущением, что я свинцовая плита на крыше».
Майк чмокнул ее в кончик носа.
— Никакого риска нет. Ни риска, ни беды. Даже если кто-нибудь умрет. Мы все
когда-нибудь умрем. Люди всегда реагируют на то, что только что произошло. А
не на то, заметь, что происходит непосредственно сейчас. Всегда с легким опо-
зданием . И я не Бирон.
Милена снова смолкла. «Интересно, чувствую ли я хоть укольчик, хоть намек
на ревность? ллКак же так, это же моя забота! Мужики уже все к рукам прибрали,
даже это!"»
— Так, — сказала Милена. — А теперь медленно и подробно. Почему это тебя не
убьет. И что мне делать, если это все же случится.
Милена вспоминала, как она сидит у себя за письменным столом, в новой квар-
тире , и работает. Рядом дефицитный музыкальный центр, фоном негромко звучит
«Песнь о земле». Милена изучает земельную карту Братства Зверинца. Надо по-
дыскать наиболее подходящее место для приюта больных и для Жужелиц. Мильтон
хочет задвинуть их подальше в сельскую глубинку. Он еще жив, и все еще в
должности Министра.
Ставни шкатулочных комнат закрыты из-за непогоды. Снаружи холодно, а отку-
да-то снизу доносится запах кофе. По углам чутко притихли тени, а руки у Ми-
лены слегка дрожат не то от холода, не то от безотчетной тревоги. Стоит зима,
и свобода Милены все еще ограничена рядом условностей. Где-то с портативным
куб-проектором скрывается Троун.
— Ну, как дела? — слышится вдруг со стороны.
Милена, обернувшись было на знакомый голос, пересиливает себя и говорит,
уставясь в карту:
— Скоро здесь будут Ангелы, так что тебе лучше вовремя уйти.
Милена теперь Терминал. Консенсус обо всем знает, и Ангелы бдительно отсе-
кают ей свет.
— Ты взгляни на меня, — просит Троун.
Милена, помедлив, все же оборачивается. Голова у Троун обрита; вместо гривы
на ней теперь лишь щетина да мелкие крестообразные порезы. Она стоит с пе-
чальной улыбкой, в грязно-белой жилетке и рваных штанах. Откуда-то доносится
запах — вроде как от спиртовой горелки. Руки и колени у Троун дрожат от холо-
да . «Боже мой, — невольно думает Милена, — ну и вид».
— Послушай, Троун. Я отчасти даже сожалею о том, что все так обернулось.
Очень сожалею. Но не буду же я просить тебя снова со мной работать, ведь так?
Милена опять повернулась к карте.
— А, так ты все же сожалеешь? Приятно слышать.
Троун говорит тоненько, с легкой сипотцой, как проказливая малолетка. Миле-
на увеличивает громкость на своем электронном устройстве. Музыка набирает
обороты; сопрано вибрирует как свисток, сверлят слух флейты. Мертвые про-
странства между квартирами все равно поглотят звук. «Откуда этот спиртовой
запах? От плитки, что ли?» — недоумевает Милена, стараясь игнорировать то,
что еще улавливается боковым зрением.
— Милена! — Троун пытается перекричать шум. — Милена, оглянись, у меня тут
один эффект классный!
Милена, сузив глаза, молчит.
— Это ж твоя работа, разве нет? Использовать мои идеи. Ну, оглянись, прошу
тебя!
«Ч-черт, где эти Ангелы? Сколько можно это терпеть!»
Троун беспомощно, нараспев смеется, пытаясь попасть в ее поле зрения.
— Ну, Милена, ну глянь! Ну, оглянись, и я обещаю: я сразу же отстану, раз и
навсегда. Ни разу в жизни больше не появлюсь!
Милена оглядывается. Перед ней вроде как голограмма Троун Маккартни, с за-
жженной спичкой. Образы самой себя она выдает действительно безукоризненно.
Спичка большая, и язычок огонька на ней потихоньку подбирается к ее пальцам.
— Помнишь, ты обещала, — говорит Троун, все еще с призрачной надеждой. В
углу рта у нее что-то торчит. — Обещала, что не будешь меня ненавидеть.
Опять этот запах этилового спирта. «Я его чувствую, — замечает Милена Вспо-
минающая, — а ты почему нет? Ведь если я чувствую, то и ты можешь?»
Можешь.
«Ты твердишь себе, что это, видимо, только голограмма, — понимает Милена
Вспоминающая. — Голограммы не пахнут. А здесь улавливается даже запах серы от
спички. И ты смотришь, как спичка все ближе и ближе к ней, и желаешь, чтобы
это, наконец, свершилось. Я даже помню, как ты при этом думаешь: "Ну давай
же, давай, действуй поскорее; я знаю прекрасно, что сейчас будет", — как буд-
то бы это лишь очередная жутковатая игра света. Ты хочешь избавиться от нее,
безумной ревнивицы, чтобы она оставила, наконец, в покое тебя, счастливую;
чтобы не скрывалась где-то, живая и брошенная всеми на произвол судьбы жертва
предательства, из-за которой тебе нет покоя, потому что ты чувствуешь свою
вину перед ней.
Посмотри, даже сейчас, в эту минуту, она замирает, отводит спичку в сторо-
ну. Она хочет, чтобы ты ее остановила, помогла ей. Она мучительно желает
упасть к тебе в объятия и разрыдаться и все-все тебе рассказать, чтобы ты вы-
слушала, как она ненавидит сама себя, и как она обо всем жалеет, и что ты ни
в чем не виновата. Точнее, не ты одна».
«Ты должна была стать моей спасительницей!» — хочется ей крикнуть срываю-
щимся голосом.
А музыка воет на полную катушку.
И вечной синевой сияет да-аль!
Не любовь, не ненависть, а какая-то непонятная страсть с глазами, блестящи-
ми, как у ящерицы. Есть такие эфемерные сущности, именуемые демонами. Они
тайно живут, и обитают в мертвых пространствах между людьми.
«Вечной... вечной...»
Мягко и печально Малер творит очередное прощание.
Спичка догорает, медленно-медленно, а Троун все ждет, что ты ее спасешь.
Огонек, разрастаясь, касается ее пальца; начинает плавно лизать руку, вымо-
ченную спиртом.
Пламя расцветает, распускается розовым бутоном. Незаметное подрагивание по-
лупрозрачных огоньков — и вот разом вспыхивает, озаряется вся рука; огонь пе-
рекидывается на лицо — весело, бойко, как на новомодных карнавалах. Живое
цветение пламени с зыбкой каймой черного дыма, рвущегося кверху.
А Милена, Народная артистка, все еще колеблется. «Это что, происходит на
самом деле? Или нет? Что, если это просто образ? Она что, действительно так с
собой поступила?». — Брезгливость и оторопелый ужас переходят в гневную оп-
равдательную реакцию: «Ты сама это с собой сотворила, Троун!»
«Попридержи свою патетику, Милена. Ты же сама все прекрасно понимаешь. Зна-
ешь , что все это происходит на самом деле. Если еще немного промедлить, будет
уже поздно».
— Вот черт, — бросает Милена-режиссер и, наконец, встает.
«Нет, дело не в жалости, боже упаси, но — вот ведь какая дрянь — не хватало
еще, чтобы кто-то спалил себя прямо здесь, в твоем лакированном жилище. Пере-
живаешь насчет ковров, Милена? Вот-вот, вставай, мечись, паникуй, делай вид,
что целая минута уходит на то, чтобы вспомнить: у двери на лестнице свернут в
рулон толстый коврик. Ты его буквально позавчера купила — такой красивый,
добротный, новехонький партийный коврик. Махни на него вальяжно рукой, сми-
рись , что безнадежно его испортишь. Вот это настоящая жертва, Милена! Давай,
девочка, решайся. Какая приятная новая роль — роль спасительницы, героини.
Она тебе понравится; не смотри, что актриса из тебя всегда была никудышная. В
своей тревоге ты на редкость неубедительна. Хотя здесь не нужно заучивать ни-
каких реплик, и вид у тебя здесь самый что ни на есть благородный, в самый
раз для истинной звезды, да еще и поплакать есть над кем».
А Троун в своем огненном коконе принимается с хохотом плясать. Обитающий в
ней бес наконец-то знает, чувствует, что одержал верх.
«Вечной... вечной...»
И тишина. Музыка заканчивается.
Милена-режиссер со всех ног несется к Троун — скорей обнять, укутать и
сбить пламя своим новым добротным ковриком. Троун для него оказывается черес-
чур высокой. Коврика хватает только на то, чтобы опоясать ее посередине.
— На пол, на пол ложись! — воет Милена-режиссер.
«О, так ты плачешь, Милена? Да, любой зверь при виде такой картины развылся
бы. Гитлеровские молодчики и те рыдали в застенках. Хотя слезы означают лишь
то, что ты своим нутром чувствуешь ужас содеянного. Не более того. Ты знаешь,
что этот ужас будет теперь с тобой всю оставшуюся жизнь; тебе врежется в па-
мять и вонь паленых волос, и гарь паленой плоти. Ты будешь их помнить не
только ноздрями, но и всей подкоркой, до скончанья твоих дней».
Спирт прогорает, как бренди на сливовом пудинге. Троун именно его сейчас и
напоминает. Этот сливовый пудинг сейчас скалится ярко-белыми зубами в пятныш-
ках сажи и ехидно посмеивается: «Хи-хи-хи!»
— Надо врача, — лепечет Милена, у которой на то, чтобы говорить внятно, не
хватает даже воздуха в легких. Ей хочется завизжать — не столько из стремле-
ния позвать на помощь, сколько из необходимости выкрикнуть на весь мир, что
случилось нечто жуткое. Ей хочется выразить это Троун, которая, похоже, этого
не понимает.
— Идем, — выдыхает Милена. — Вниз.
Она без разговора берет Троун за руку, необычайно липкую.
— Ммуооууу! — вопит та, словно глухонемая. Нервы ее начинают подавать сиг-
нал о том, что именно произошло. Она отдергивает руку. При этом у Милены в
ладони, словно перчатка, остается полупрозрачный кусок кожи. Милена, нелепо
застыв, держит его, как какую-нибудь запасную конечность.
Троун таращится на руку. Теперь она уже не улыбается, а смотрит на нее
странным остекленелым взглядом.
— Сделаем тете ручкой, — все еще пытаясь язвить, говорит она, клацая зуба-
ми.
Милена-режиссер с каким-то мяуканьем отшвыривает эту кожистую пупырчатую
перчатку в сторону.
— Вниз, — цедит Троун и, опередив Милену, до странности обычной, спокойной
походкой выходит из комнаты. Если бы не жесткая, глянцевитая чернота головы,
Троун сейчас впервые за все время выглядит нормальной, вменяемой. Бельмами
выпученные глаза, хищная улыбка — ничего этого нет и в помине. Движения ров-
ные, без всякой невротичности, пальцы не согнуты в гневе или мучительном на-
пряжении , как когти.
Милена, метнувшись вперед нее, один за другим отодвигает на пути экраны,
закрывающие мертвые пространства.
— Благодарю, — царственно изрекает Троун. Она идет мимо Милены на наружную
лестницу с бамбуковыми перилами. За стенами теплой квартиры в крытом дворе
стоит февральский холод. «Это от нее пар поднимается или дым?» — машинально
думает Милена. Она собирается предложить ей пальто, но вовремя одумывается:
«Пальто, на такую кожу?» Вирусы подсказывают: ожоги третьей степени. Троун,
пошатываясь, шагает вниз по ступеням, как усталая Чего Изволите после много-
трудного дня.
— Уф-ф, — выдыхает она, словно уморенная мытьем полов. Облокотившись было
на перила, она тут же с шипением отскакивает от них, словно те докрасна рас-
калены .
Все так же шипя, Троун, заведя руки за голову, пытается стянуть с себя
обугленный жилет. Тот распадается сам собой. Большая часть спины и плечи
представляют собой сплошную массу взбухших розоватых волдырей и покрытых са-
жей полос, которые, кажется, можно было оттереть лишь пемзой.
«А что, все не так уж безнадежно, не так уж безнадежно, — уверяет себя Ми-
лена-режиссер. — Поясница почти совсем не пострадала. И грудь тоже вроде не
тронута. Ничего, как-нибудь оклемается. Выкарабкается. Гляди-ка, она при этом
еще и ходит».
Троун делает всего один шаг и взвывает. Второй шаг заставляет ее согнуться
пополам.
— Троун. — У Милены из глаз катятся беспомощные слезы.
Троун заходится воплем. Она вопит, как кошка, которую душат, — резкий гну-
савый вой, который то затихает, то разрастается вновь, но не прекращается.
Руки у нее взвиваются над головой, словно пытаясь что-то нащупать, но не на-
ходят ничего, кроме боли, и лишь беспомощно извиваются.
Слышится звук отодвигаемых панелей. Мисс Уилл. Она стоит на тростниковом
коврике и смотрит, не веря своим глазам.
— У нас тут жуткое происшествие, — говорит Милена. — Она вся как есть обли-
лась этиловым спиртом, а он возьми и вспыхни.
Троун вдруг падает и катится — прямо по ступенькам, все быстрее и быстрее,
оставляя клочья кожи и пачкая бамбуковые плашки пятнами сажи. Милена бросает-
ся следом. Троун опрокидывается на спину, прерывисто, надрывно дыша. Она
смотрит на Милену, но при этом как будто не узнает ее. Ее колотит крупный,
судорогами, озноб.
— Троун, Троун, — шепчет сквозь слезы Милена, — прости меня, прости.
«"Прости"? За что, Милена? За то, что ты знаешь: теперь от чувства вины те-
бе не отделаться вовек? Ты скорбишь по ней, по Троун? Или же по себе, по той
муке, на которую ты отныне себя обрекла?
Теперь Троун знает, что ты собой представляешь. Вон она, разглядела, кто
перед ней, и опять щерится своей демонической улыбкой. Хотя Троун и полупара-
лизована, но она неистово вскидывается и ест тебя взглядом, сжимая почернев-
шие кулаки».
— Спасительница, — хрипя, сплевывает она с улыбкой-оскалом. И царапает пол,
оставляя на нем отметины черной сажи и куски кожи. — Спасительница? — повто-
ряет она зло, резко, с горечью. Риторический вопрос. Ответ известен заранее.
Она знает, что одержала верх.
«Мы в пути, Милена», — раздается голос в голове. Кто-то идет на помощь.
В голове у нее оживает Консенсус. Ангелы утешают ее.
«Это не твоя вина, Милена. Не вини себя. Это не твоя вина».
— Разве? — спрашивает Милена.
«Занимайся своим делом, Консенсус. Правь миром, исцеляй больных, строй до-
роги. Разводи вирусы. Делай все, что считаешь для себя нужным.
Только оставь в покое нас».
На крыше многоквартирного дома партийцев звонит колокол: срочный вызов вра-
ча . Прибывает с одеялами мисс Уилл и принимается заворачивать в них Троун. У
Троун от озноба громко стучат зубы, точнее сказать, клацают. Милена невольно
морщится — грубые одеяла, на лишенную кожи плоть — бр-р-р.
А вот и начальница пожарной охраны. Она умеет оказывать медицинскую помощь.
Здесь есть специальная помпа, которая летом, в случае пожара на плавучем Ков-
чеге, должна подавать воду из устья. Одновременно по инструкции прибывают по-
жарные суда, большие моторки с брандспойтами. Но сейчас зима, вода замерзла,
а помпы не работают.
Бригадирша опускается на колени и раскрывает несессер с набором вирусов и
кремов.
— Оставьте ее, — требовательно, но подчеркнуто спокойно говорит Милена.
Бригадирша, похоже, не понимает, в чем дело.
— Здесь, видимо, потребуется открытая обработка, — озабоченно рассуждает
она, активная, деятельная партийка. Это говорят ее вирусы — говорят другим
вирусам, которым положено слушать ее. Это социально направленные вирусы, ко-
торые знают, как исцелять болезни. — Надо будет прочистить ожоги, после чего
оставить их в открытом виде подсушиться. А ну-ка. — Бригадирша протягивает
Милене шприц, чтобы та взяла образец крови. — Тест на азот, свертываемость,
электролитические уровни, кровяные газы, гематокрит...
Милена отмахивается от шприца.
— Сейчас подъедут другие, — говорит она. Милена имеет в виду — другие, чье
лечение будет получше нашего.
— Не знаю, кто бы это мог быть, — выражает сомнение бригадирша, доставая и
раскладывая свои кремы. — Устье замерзло, моторки сюда не ходят.
Дело полностью входит в ее компетенцию — на то у нее есть и выучка, и соот-
ветствующие инструкции, — поэтому она может приносить пользу. Но в этом мире
невозможно приносить пользу, не причиняя вреда. И кремы, и тампоны, и обезбо-
ливающие будут причинять вред, относительный вред.
Милена, поддев ногой, переворачивает несессер. Катятся склянки, рассыпаются
тюбики, разбивается что-то стеклянное.
— Вы... вы что? Это же лекарства! — возмущенно кричит бригадирша.
То же самое и с вирусами. Относительный вред, относительная польза.
Из дверей высовывается Чего Изволите.
— Идите сюда! Ой, скорее! — Она отчаянно машет мисс Уилл. — Фургон на льду!
Мисс Уилл спешит на зов. Бригадирша, сокрушенно качая головой, собирает
свои препараты. Милена сверху вниз смотрит на Троун, которая, уставившись на
нее невидящими глазами, отчаянно стучит зубами.
«Вот я тебя и вверяю им, Троун. Ты могла бы быть красивой. Может, еще и бу-
дешь . Но при этом в их руках».
За воротами, которые сейчас торопливо отворяют экономка и мисс Уилл, слы-
шится дробный перестук копыт. Холодный воздух врывается внутрь. По льду, в
клубах пара, во дворик врывается четверка белых ломовиков, словно посеребрен-
ных инеем; за собой они тянут пожарный фургон. Густой, как сливки, пар валит
от бойлера и из конских ноздрей. Фургон, одолев невысокий барьер мерзлой гли-
ны, вкатывается в крытый дворик, где кони, захрапев, останавливаются.
И вот Милена видит их. Впервые перед ней предстают люди в белом, «Гарда».
Хозяева. Их лица отгорожены от всех пластиковыми полумасками. Для них все лю-
ди считаются больными.
— Нет, вы взгляните, взгляните на мой несессер! — с негодованием обращается
к ним бригадирша. — Она же его опрокинула, ногой!
«Гарда» оставляет ее слова без внимания. Один из них берет бригадиршу за
плечи и отодвигает ее в сторону. Его руки в перчатках. Другой заученным дви-
жением откидывает одеяло и разрезает остатки одежды. Троун лежит и едва ды-
шит , с тихой укоризной глядя на Милену, словно безмолвно спрашивая ее: «За
что?»
Люди в белом втыкают ей в уши пробки, после чего опрыскивают струей какого-
то газа. Милена отводит взгляд и смотрит на коней.
Вот они какие — огромные, мускулистые. Их глаза скрыты под округлыми зер-
кальными линзами. Говорят, животные смотрят лишь в том направлении, куда им
велят смотреть хозяева. Кони нетерпеливо встряхивают головами, отчего дымча-
тые желтоватые гривы изящно развеваются на ветру. Кони красивы даже в своем
рабстве, потому что никто не говорит им, что они рабы или уроды. У лошадей
нет демонов.
Троун, судя по звуку, опрыскивают еще раз. Со временем у нее появятся новая
кожа и новый разум. Той, прежней Троун она больше не будет. Это будет какая-
то иная женщина, вполне довольная тем немногим, что ей перепадает от жизни, и
не задумывающаяся о том, откуда у нее все эти провалы в памяти. Никаких муче-
ний, угрызений по поводу былого она испытывать не будет. Получается, все-таки
относительная польза? Что ж, расскажи самой себе, что ты принесла пользу, Ми-
лена.
Только здесь и сейчас я помню Троун живой.
Спасительница.
Эй, рыбка, это я опять!!!!!!!
По возвращении из космоса Милена обнаруживает у себя дома засаленный запе-
чатанный пакет из грубой бумаги. Она вспоминает паучьи, трясущиеся каракули:
ну что — они хотят чтоб их старая леди вернулась а она не хочет ехать!
Опять ногу сломала — вот так-то — шейка бедра называется но типа наверно одно
и то же — и вот они хотят чтоб их старая леди вернулась — чтоб лежала полежи-
вала на старом диване если вспомнят то и поесть поднесут
мы полярники рыбка стареем — ты и знать не знаешь что это такое — это когда
ты чуешь что начинаешь разваливаться на куски — но это и не только это но и
то что весь мир какбудто тоже начинает с тобой разваливаться кусок за куском
— какбудто у тебя кто хочет небо отнять
а знаешь когда я была молодая — я порой всю ночь лежала за домом и ветер
колючий такой обдувает мне лицо будто специально ктото его касается а я лежу
смотрю на небо ясное преясное и все звезды на нем словно смотрят мне в ответ
— какбудто у них у всех личики
черт возьми рыбка да я за сорок км в один конец свободно пешком ходила до
магазина с баром и мы там всю ночь глушили виски со спиртягои и так по два
дня зависали а потом катили по домам двое суток без сна — там у нас одна была
так она еще и на спине ящики перла — мы виски иной раз прямо в ванну заливали
и там плескались и мыли там стаканы а потом развлекались — у нас с собой ла-
зера были так мы из них камни и железяки в мыло плавили — а потом звуковую
систему на лед — прямо на лед — и ну под нее плясать и зажигать и рассекать и
куражища да еще и пингвинов гонять лазером!
вот так и придуривались — а потом в полынью бултых поплавать — да не просто
а чтоб в наушниках и обязательно виски в тюбике чтоб прямо в глотку и на ры-
балку с лазером — паль-ни! глот-ни! — плывешь себе хвостиком виляешь под ста-
руху бесси смит в наушниках — высоко так поет в ушах чисто — вот так мы и иг-
рали о жизнь как дети в жмурки — тебе ктонибудь хоть когданибудь рассказывал
про бесси смит рыбка????? — лапа моя пойди спроси свой вирус — пусть он тебе
сыграет старину бесси1 — мы под нее и отдыхали и на рудниках вкалывали — под
бесси и под кросби — они нам и под покровом синего моря пели — история ожива-
ет прямо в ушах — ну прямо как ветер поет по льду — и вот мы заплывали прямо
в недра айсбергам — они как ноздреватый стеклянный сыр — гладкий весь в дыр-
ках и пронизан задумчивым светом — свет струится вверх по трещинам, высвещает
пузыри и странных мертвых созданий застывших внутри — рыбка я ж была молода —
молода и не менялась пока не встретила своего мужа — ролфа у меня появилась
1 Бесси Смит (1898-1937) — американская певица, одна из лучших исполнительниц блюза.
когда мне было уже сорок — вот так я поздно от домашнего нашего уклада ото-
рвалась — от обоев штор сервизов ковров и четырех тех стен
ЧЕРТ ВОЗЬМИ РЫБКА
они хотят чтоб я снова вернулась в Лондон — и там состарилась и завяла —
хотят лишить меня снега — и родных моих морозов — и чтоб я лишилась звезд — и
огня — и открытого простора — чтоб я там лежала так же без движения со своей
глухотой
здесьто дома на холоде глухота не проблема — со мной мои собаки они мне все
приносят — здесь и солнце на льду и воздух свежий — и почта приходит с пись-
мами проведать и поговорить
быть глухой в южном кенсингтоне это значит тебя запрут с бабенкой-сусликом
которая так и дрожит боится что ты ее съешь — я глухая рыбка и ходить не могу
— бедро сломано и суставы все как заклинило — мне приходится перебираться
ползком мая ты рыбонька — так что и домой меня отправят на корабле как моржо-
вую тушу — я и не шевельнусь без суставов-то — а потом скажут что я у них там
должна оставаться пока окончательно не замру — буду как старая живая шкура на
полу — языком шевелит коекак а сил даже стопку поднять не хватает изза того
что рука дрожит — старая леди увядшая как лист — и головы даже поднять не мо-
жет — ни света ни звука ни движения ни тепла ни холода — ничего нет там куда
мы направляемся рыбка — ну так я поползу — да, поползу нынче ночью на ту
льдину — найду в себе силы повернуться на спину лицом к звездам — я знаю что
такое холод лапка моя — он надвигается медленно — ты как будто засыпаешь — и
вот я засну глядя на эти звезды — к тому времени как ты это получишь рыбка
меня давно уже не будет
любовь это факел который ты передаешь — я вот пыталась передать его своей
крошке — певчей моей толстухе птичке оперной певичке — как я ненавижу оперу и
откуда только она ее поднахваталась????? сама собой както — любовь это факел
который ты передаешь — как ктото передал его в свое время тебе рыбка — ты ни-
когда не рассказывала мне про свою маму а она наверное тебя любила — ну не
она так ктонибудь еще — а ты любила ролфу а ролфа любила тебя — и надо просто
упереться пятками — и мне кстати тоже — это счастье — вот какаято старая леди
упирается пятками — в лед что ли — не горюй это все к лучшему
люблю
гортензия пэтель
Всё в настоящем времени. Всё еще в настоящем, и всё еще во времени.
«Когда?»
«Вот она я, пакуюсь перед отправлением в космос. Бегаю по своим шкатулочным
комнатам, от волнения живот поджимает. Я все еще боюсь Троун, боюсь космоса,
«Комедии».
Беспокоюсь о своих комнатных растениях. На кого я их оставлю, чтобы они не
погибли от чересчур обильного полива или от недосмотра? Переживаю насчет ба-
зилика в горшке, который можно использовать при готовке как добавку, и насчет
гортензии. В данный момент это мой главный объект для беспокойства; жвачка
для здравого ума, которую жуешь и жуешь, пока окончательно не исчезнет вкус.
В раздвижные панели моей партийной квартиры раздается стук, да такой, что
они ходят ходуном. «Кто это? Троун? Да я же Терминал! Терминал», — успокаиваю
я себя, а сама машинально раздвигаю створки, одну за другой, проходя через
заизолированное мертвое пространство. Отодвигаю створки и, еще не успев разо-
брать, кто и что передо мной, замираю как вкопанная. Руки-ноги буквально от-
нимаются .
В проходе стоит Ролфа.
Снова в меху, и в неимоверно цветастой одежде.
— Приветик, — говорит она. — Чего мечешься туда-сюда? Не видишь — гости.
«Эх, ну почему именно сейчас?
Вот они, режиссерские замашки. Да, я рада, я сама хотела повидаться, но вот
как раз сейчас момент самый неподходящий». Милена рассеянно проводит рукой по
своим волосам.
«Что ж, Милена, ты вполне ясно даешь понять, что время для визита самое не-
подходящее , ну да ладно, не прогонять же незваную гостью».
— Да я тут, это, пакуюсь, — говорит Милена с натянутой улыбкой и, прикрыв
глаза, мелко трясет головой.
Ролфа, видимо все понимая, молчит.
— Ну, как ты, Ролфа?
— А? Да так, ничего себе. Надо, понимаешь, рвать когти. Я ненадолго.
Милена-режиссер чувствует явное облегчение. А в уме прикидывает, сколько
времени понадобится дополнительно затратить на сборы.
— Я так рада тебя видеть, — говорит она с фальшивым оживлением.
— Рада, но, — уточняет за нее Ролфа. Под лакированными потолками тесновато-
го для нее жилища она сутулится, отчего партийная квартирка приобретает не-
сколько игрушечный вид. Игрушка для избалованного ребенка. Мех у Ролфы торчит
в разные стороны; на ней цветастая рубаха, пестрые шорты и чистые белые крос-
совки, а также лихо заломленная шляпа, судя по всему мужская. Вид у нее по-
прежнему слегка рассеянный, неуклюжий.
«Боже мой, она напоминает мне Майка».
— Чаю? — предлагает Милена, забыв, что даже не пригласила ее войти.
— Лучше пива или, там, виски. Неплохо бы джина, если лимон есть. — Ролфа,
шаркая, вытирает свои здоровенные, безупречно белые кроссовки о коврик. — И
подзакусить что-нибудь, самую малость, если есть в наличии.
Ролфа, пригнувшись под притолокой, входит в комнату и неуклюжим движением
стягивает шляпу. Политес. Приглаживает ежик строгой прически.
— Надо деньгу зашибать. На лодке долго добираться. И чего ты сюда, в такую
даль, забралась ?
Милена не отвечает, иначе придется рассказывать и о Троун.
— А мне нравится на Болоте, — говорит она. — Ты извини, я вся в сборах, так
что, кроме чая, ничего и нету.
— Да и ладно. Хоть в этом смысле ничего не поменялось.
Они смотрят друг на друга. Милена приходит в движение первой, рассеянно на-
правляясь к грушам. Ролфа, сделав от дверей пару шагов, дальше и не проходит.
— Ты, э-э... знаешь, что мы готовим постановку «Божественной комедии»? — ин-
тересуется Милена. Возможно, она и не знает: в Зверинце Ролфу никто не видел,
о ней ничего не было слышно уже года два.
— А? Да-да, — кивает Ролфа. — Что-то там с космосом.
«И это все, что ты можешь сказать? — с уязвленной гордостью думает Милена-
режиссер. — Неужели я действительно была без ума от этой особы?»
Она пытается рассмеяться, но у нее выходит что-то, скорее похожее на ка-
шель .
— Это будет очень масштабная постановка, с размахом, — говорит режиссер.
— Круто! — деланно восклицает Ролфа, роняя фразу, словно кирпич. На нее это
сообщение явно не производит никакого впечатления. Ролфа, несомненно, стала
жестче. Это уже не та рохля, что прежде.
— Н-да, — кивает Милена. — Меня посылают в космос, опробовать освещение.
Обычно люди, услышав это, загораются и начинают забрасывать Милену вопроса-
ми , на которые можно дать много интересных ответов. Однако в случае с Ролфой
происходит явная тактическая ошибка. Она не только не загорается, похоже, это
ее вообще не интересует.
— А я собираюсь в Антарктику, — говорит она.
— Куда? — замирает Милена.
— Полезно для бизнеса. Нужен практический опыт, коль уж берешься за дело.
Думала, надо бы сказать тебе, — говорит Ролфа и начинает грузно разворачи-
ваться, собираясь на выход. Развернуться ей сложно, потому что очень тесно.
— Ролфа, постой! Ты... в Антарктику?
— А куда ж еще? — оглядывается она через плечо. — Больше мне и некуда.
— А музыка? Как же твоя музыка?
— Какая еще музыка. — Ролфа, морщась, машет рукой. — Все, тю-тю. Была, да
вышла вся.
— А твое пение!
— Милая ты моя, — говорит Ролфа. Вот оно. Нежность уходит потому, что про-
падает сексуальное влечение; возможно, не только пропадает, но и трансформи-
руется в свою противоположность. Может, для того, чтобы заблокировать, его
превращают в неприязнь. — Ты что, всерьез полагаешь, что они взяли бы меня на
роль, скажем, Дездемоны в «Отелло»? Или утонченной пекинской героини в клас-
сической китайской опере? Понятно, если б была такая опера, как «Давид и Го-
лиаф», где партия Голиафа написана для сопрано, я бы, может, на что-то и сго-
дилась, и это бы даже стало частью моего постоянного репертуара. Во всем же
остальном... — Она снова махнула рукой, с сокрушенной улыбкой. — Так, ноль без
палочки.
— А «Песнь»? «Песнь о земле», в концертном исполнении! Так бейся же, не
сдавайся! — наступает Милена, понимая, какой потерей это может грозить для
искусства в целом.
— «Бейся»? Ради чего? Зачем?
— Затем, что ты... хорошая, — тихо говорит Милена, разочарованно отводя гла-
за.
— А ты знаешь, мне нравится эта затея с Антарктикой, — признается Ролфа. —
Она не вся изо льда. Есть там и места такие холодные, что осадков там вообще
не бывает. Просто пустыня, пронизанная холодом, одни голые скалы. Мне мать
рассказывала: она там однажды оказалась и нашла труп моржа. В идеальной со-
хранности : там же вообще ничего не гниет. В трех сотнях миль от моря. — Ролфа
секунду-другую помолчала. — И я морж.
— В каком это смысле? — тускло спрашивает Милена.
— Никто не знает, как его туда занесло, — говорит Ролфа. — И музицировать
моржи не способны.
Милена чувствует, что ей необходимо сесть. Она садится и закрывает ладонями
лицо. Хочется скрыть, оградить его от Ролфы, от того факта, что она здесь
стоит.
— Ролфа, — говорит она, не глядя в ее сторону. — Все говорят, что «Комедия»
— творение гения.
— Правда? — хмыкает Ролфа. — А кто оркестровал?
— Консенсус. Но музыка твоя.
— А, ну так пускай ее себе и забирает, — говорит Ролфа. — Раз уж так кор-
пел.
И опять это невыносимое, издевательское «тю», со смешком.
Милену охватывает ярость — кстати, вполне понятная и объяснимая.
— Ролфа! Ну почему ты всегда смиряешься с поражением?
Глаза у Ролфы, обернувшейся уже с порога, гневно вспыхивают. «Ты не пу-
тай, — словно говорит она. — Это уже другая Ролфа. Эту так просто не возь-
мешь» .
Глаза у нее сужаются, и она вдруг, возвратившись, присаживается.
Садится на сразу же сплющивающийся пуф и подается вперед, явно желая объяс-
ниться .
— Послушай, я очень даже ценю все твои усилия, — говорит она. — Но ты долж-
на понять: для меня все переменилось.
Вздохнув, она откидывается и с расслабленным видом потягивается.
— Какое-то время мне было даже не по себе: как это — становиться кем-то
другим. Теперь же мне это очень даже нравится. У меня все наладилось с отцом.
Я теперь для него его главная умница, звездочка, гордость. Я переустроила ему
бухгалтерию. Разработала новую систему учета. Теперь время каждого работника
засчитывается отдельно. А время — деньги. Для тебя в этом ничего особенного
нет, а я вот горжусь.
Ролфа по-боксерски поводит покатыми плечами.
Вид у Милены сейчас, судя по всему, бледноватый. Она сидит, с несчастным
видом уставясь в пол, что, видимо, несколько раздражает Ролфу.
— Милена, пойми: мне неинтересно то, что делается с «Комедией». Я не заду-
мывалась над ней, как над чем-то серьезным, не готовила ее к исполнению. Да,
меня, конечно, впечатляет та работа, какую ты проделала, чтобы ее поставить.
Но! — не говорит, а будто фыркает она — это самое «но» заменяет ей теперь
«тю», причем «но» выходит резче и внушительней. — Но «Комедия» теперь вряд ли
может представлять для меня что-то новое, и уж тем более занимательное.
— А трудно тебе было перестраиваться?
Ролфа, заложив руки за голову, какое-то время с отстраненным видом раздумы-
вает .
— Пожалуй, да. Поначалу. Я все никак не могла толком понять, какие частицы
у меня поотпадали, а какие словно бы приклеились на место. Зои и Анджелу я
какое-то время прямо приводила в ужас и терроризировала. Называла их «тупыми
коровами». Вообще некоторое время я чувствовала, что баб на дух не могу пере-
носить . Было у меня несколько собутыльников, в основном мужиков, и иногда —
ни с того ни с сего — я вдруг сдуру на них западала. И это тем неожиданней,
что ведь раньше, до той поры, я всегда соотносила себя с мужским полом. Они
сами рассказывали, что это как будто твой же кореш начинает вдруг к тебе кле-
иться . Ничего такого, понятно, между нами не было.
Милена посматривает себе на запястье. Смотрит, как на поверхность кожи вы-
скакивают малютки-клещики и начинают барражировать, все еще спрашивая: «Где
Ролфа?». Хочется приложить запястье к ее руке, ощутить кожей ее тепло, шелко-
вистость меха. Вот оно, начинается. Любовь, оттаивая, пробуждается вновь.
— Правда же, было здорово? — спрашивает Милена робким, умоляющим голосом. —
Те три месяца?
— Да, разумеется, — отвечает Ролфа с раздраженной снисходительностью. —
Давно, правда, это было. Помню, как я торчала днями у тебя в комнате, как в
полудреме. Совсем расклеилась, квашня квашней. Ты уж извини насчет того бар-
дака.
— Да что ты. Мне даже нравилось, — шепчет Милена.
— Могла хотя бы пол подмести в твое отсутствие, — хмыкает Ролфа.
— Ты теперь аккуратная?
— Ну, пытаюсь по мере сил, — говорит Ролфа со смешком.
«Я взываю к тебе через широкий глубокий каньон, и слова мои уносит ветер.
Он уносит от меня тебя».
— Ты думаешь навестить там свою мать? — спрашивает Милена, неожиданно за-
кашлявшись . — В Антарктике?
— Конечно. Вы с ней стали друзьями, да? Союзники против Семьи. — Ролфа об-
нажает в улыбке новые, белые зубы. Клыкастые. — Да, здорово будет проведать
старую перечницу. А то неловко даже. Ни письма, ни весточки. Дочь называется.
У Милены от обиды и разочарованности сами собой стискиваются губы. Только
то, что Гортензия сама вполне могла величать себя «старой перечницей», не да-
ет ей всерьез рассердиться.
Ролфа замечает это и лишь еще раз насмешливо фыркает.
— Мать у тебя просто замечательная, — говорит Милена. — Я переживаю, как
там она. Что-то от нее ничего не слышно.
— Да и мы тоже ничего не слышали, — замечает Ролфа. — Может, запила.
Письмо в запечатанном пакете на тот момент еще не пришло. «Но ты уже зна-
ешь , Ролфа, о решении Семьи вернуть Гортензию в Лондон. Ты просто считаешь,
что это не моего ума дело. И улыбаешься своими новыми клыками».
— Когда ты уезжаешь? — спрашивает Милена.
— Э-э, недели через три.
Беседа идет на убыль. За истекшее время событий произошло столько, что даже
говорить толком не о чем.
— А ты... у тебя... появился какой-нибудь... ну, друг, спутник? — спрашивает Ми-
лена как бы невзначай, но голос беспощадно выдает себя тоненькой дрожью.
— Нет, — отрезает Ролфа.
Картина разрушения довершена. Ни у тебя, ни у меня так никого и нет. Режис-
сер чувствует холод одиночества. Жизнь ее, Милены, состоит в работе. Каким-то
образом в ней всегда присутствовала память о Ролфе — в работе, в музыке, в
самом ее звучании. Работа и сам факт того, что Ролфа где-то есть — пусть не
здесь, пусть где-то в дебрях Лондона или где-нибудь еще, — оживляли, одушев-
ляли эту незримую связь. Сама «Комедия» делала ее живой, ощутимой. Но артист
и артистический миф — не одно и то же. И эта Ролфа, что сейчас перед ней, —
уже не миф.
— Ролфа. Мне очень, очень, очень жаль, — произносит Милена, подразумевая:
«Мне жаль, что я тебя разрушила».
— Чего меня жалеть, — Ролфа опять по-боксерски поводит плечами. В этой об-
новленной Ролфе, кстати, действительно гораздо больше мужского. — Не надо эту
Ролфу жалеть; ее и не было бы без того прошлого. Хотя к той, прежней Ролфе я
не возвратилась бы ни за что на свете. Опять эта слезливая хандра? Сопливая
сентиментальность, творческие метания-искания, запись-перезапись партитур?
Жить чем бог послал в наивной надежде на лучшее? Что бы, интересно, вышло в
итоге с той Ролфой, а? Спилась бы, да в том же кабаке и подохла; всего делов.
— Или бы создала еще одну «Комедию».
— Да, или «Комедию», — кивает Ролфа с протяжным вздохом. — Только все это
уже позади.
— Ролф, у меня такое ощущение, будто ты умерла. И убила тебя я.
— Ой, не распускайте по мне сопли, мадам, — ворчливо отвечает Ролфа. — Тер-
петь не могу соплей последнее время. Не вижу в них толку.
— Но ты же все равно это чувствуешь. Могла бы и признаться.
— Ну и признаюсь. Только в тягомотину играть не хочу. Кстати, вот почему
опера меня последнее время раздражает: слишком медленно разматывается сюжет.
Ходят, поют, хотя и так все ясно; нет чтобы сразу пожениться или разбежаться.
Так нет же: два часа глаза и уши мозолят. А толку-то?
— Ну а если им есть что сказать... — Милена прерывает себя на полуслове. —
Слушай, я... у меня вообще-то есть время забежать в кафе. Может, ты поесть хо-
чешь?
Рот у Ролфы кривится в скептической ухмылке.
«Она боится, что меня все еще к ней тянет, поэтому хочет поскорей отделать-
ся. Она и пришла сюда затем, чтобы разрыв был полным и окончательным».
— Да нет, мне до дома надо добраться; там и поем.
Ролфа, хлопнув по пуфу, решительно поднимается и водружает на голову шляпу.
«Наверно, уже жалеет, что вообще пришла».
— Спасибо, что зашла навестить, — говорит Милена. По телу разливается холод
одиночества.
— Да ну, — приветливо отвечает Ролфа. — Типа, по старой дружбе. Извини, что
как снег на голову, от дел отвлекла.
— Всех дел не переделаешь, — упавшим голосом произносит Милена.
— Да уж, — с беспощадной сердечностью соглашается Ролфа, — ты ж у нас звез-
да.
Пауза. Милене все холоднее.
— Кстати, у меня тут осталось кое-что твое.
Неожиданно что-то вспомнив, она поднимается с пуфа и идет к встроенному
шкафу (в ее новой партийной квартире мебель в основном встроенная), где что-
то ищет в ящике среди всяких баночек и запасных батареек. В порыве отчаянья
она, разбрасывая банки, выдергивает оттуда какой-то предмет. Комок грязного
войлока, пахнущий детством. Милена поворачивается и протягивает его Ролфе.
— Вот.
— Ой, Пятачок, — удивляется Ролфа.
— Забирай, он мне не нужен, — говорит Милена уже со злостью.
Ролфа протягивает руку и берет его. Она стоит, задумчиво гладя ему ушки,
трогает животик, словно удостоверяясь, что это на самом деле он, тот самый. А
затем, как-то вздрогнув, словно прикоснулась к чему-то холодному, возвращает
куклу Милене.
— Я его специально оставила. В подарок, по старой дружбе, — и пожимает пле-
чами в полной растерянности.
Они смотрят друг на друга. Наконец Милена забирает Пятачка обратно.
— Ну ладно, там меня уже заждались, поди, ужин провороню, — произносит, на-
конец, Ролфа, протягивая руку. — Ну, пока, что ли.
— До свиданья. — Милена отвечает на рукопожатие.
Ролфа, устрашающе большая, она склоняется над Миленой, как взрослая над ма-
лышом. Милене хочется драться.
«Ну, зачем вообще все эти слова? Что, нельзя так уйти?»
Пригнувшись под притолокой кукольного домика, Ролфа выходит на лестницу.
Милена стоит в проеме, чувствуя себя отверстой, зияющей раной. Ох уж эта не-
избежная дань вежливости, лучше б всего этого вообще не было.
Вот Ролфа оборачивается и улыбается своей новой белозубой улыбкой — краси-
вой, широкой, которой прежняя Ролфа похвастаться не могла.
— Эх, вот кайф, — восклицает она. — Как я оттянусь в Антарктике!
Милена вдруг наглядно видит эту картину: косматые лайки, и лед, и звезды.
Видится, как оно действительно могло бы быть: Гортензия со своей дочерью, обе
счастливые, стоят на льдине, белой, как новая улыбка Ролфы. Антарктическая
улыбка.
Из одного глаза у нее, смачивая мех, сочится влажный след.
— Винни-Пух с Пятачком отправляются на поиски Южного Полюса, а? Кто б мог
подумать? Я в Антарктику, ты в космос. Так что если думаешь, что у нас здесь,
внизу, ад, то поберегись: вдруг там, наверху, чистилище?
Ролфа, хохоча крякающим смехом, делает вид, что пихает Милену в плечо.
— Так и не сумели нас с тобой тут удержать, не на тех напали, верно? У-ху-
ху-у!
Она вразвалку пятится по площадке.
— Ну, старушка, давай, держись, — продолжает она шутливо, излишне шумно на-
путствовать Милену, не без риска покачиваясь над лестницей. — Давай, береги
себя. Дело свое исправно делай. А за меня не переживай, со мной все нормально
будет. Нам что зной, что дождик проливной, так ведь? По-ка-а!
Пятясь по своему обыкновению, Ролфа начинает спуск с лестницы, по-прежнему
не сводя с Милены глаз; такая же неуемная, как раньше. Мало кто может состя-
заться с ней в громкости — особенно учитывая, что крик этот доносится через
тундру — леденящую вечную мерзлоту. Через Мертвое Пространство.
— Живи-поживай да добра наживай, а коли не свезло, так чтоб хоть было весе-
ло! Помни, завтра — первый день твоей оставшейся жизни! А?! А-ха-ха-а!
По мере того как Ролфа спускается с лестницы, шаг за шагом убывая из поля
зрения, ее голова продолжает безудержно хохотать.
Крик еще продолжается.
— Не бери в уплату деревянных медяков, ха! Старая канадская поговорка! Не
путай хрен с морковкой! Чтоб все у тебя было в шоколаде! Все, все, все! — В
ее голосе звенит надежда. На этом она, закашлявшись, обрывается.
Милена пытается заняться сборами. Надо же когда-то к ним приступать. Работы
непочатый край. Но она смотрит в окошко, где уже успело стемнеть; смотрит на
Ролфу, как та вразвалочку, спиной к Милене, идет на пристань.
«А я, Милена Вспоминающая, знаю. Знаю, что вижу сейчас Ролфу в последний
раз. Вот ее спина, походка, округлые плечи, голова чуть наклонена вперед и
книзу. Все такое знакомое. Знакомое настолько, будто мы все еще живем вме-
сте» .
И — о! Ролфа вдруг на ходу разворачивается и машет, машет с берега Болота,
где ее все еще дожидается челнок.
— По-ка-а-а! — глухо доносится издали, как через ледяную пустыню.
И маленькая Милена нерешительно машет в ответ. Свет не зажжен, и в комнате
темно. Видит ли ее Ролфа? Наверно, нет. Хотя почему: вполне может статься,
что и видит.
У меня же теперь на ладони светящееся пятно. Интересно, светится ли оно
сейчас? Видит ли она его? Горю ли я?
Об этом мне уже не узнать. Ролфа заходит в лодку, но не садится, стоит. И,
покачиваясь, все еще остается в этой позе и тогда, когда челнок начинает рыв-
ками отходить от берега. В руках она вращает шляпу. Милена стоит у окна, по-
глаживая пахнущие детством уши Пятачка, и потерянно размышляет: «Как быть те-
перь? Что я могу поделать? Я старею, становлюсь суше, черствее, а мне так
нужно, чтобы кто-то был рядом. Кто-то настоящий и живой, а не просто память».
«Это я, — отвечает Милена Вспоминающая. — Я знаю, что ждет впереди. Впереди
— космос и Майк Стоун».
А позади — любовь.
«Я помню комнату Роуз Эллы в Братстве Реставраторов, стремившихся воссоз-
дать облик прошлого. Помню китайские шкафчики с панельками-барельефами, где
часть изображения отсутствует — башмаки, кусок халата, сами фигурки. Пустые
места, из которых населявшие их когда-то персонажи исчезли. Мертвые Простран-
ства, видя которые можно лишь домысливать, что они, те люди, чувствовали, что
испытывали, чем жили.
Ах, если бы, если бы им удалось как-то уцелеть, сохраниться».
Антарктика — одно из немногих мест в мире, откуда было невозможно увидеть
«Комедию».
И вдруг Милена уже в пузыре. Она прощается. В окно видны звезды — крупные,
осязаемо увесистые. Звезды для нее как якоря — твердые незыблемые крючья, на
которые можно что-нибудь вешать или закреплять. Она зовет Боба, вызывая коле-
бания струн мысли, пронизывающих эфир.
«Улетаем», — сообщает она. Все прочие чувства — грусть расставания, надежда
на возвращение, — резонируя, отзываются в линиях гравитации. Она передает и
получает их напрямую.
«Эх, милая моя», — слышно, словно как Ангел чутко задевает в ней струны.
И она задает вопрос, который оформить в слова ей не хватило бы духа. Личный
вопрос о нем; вопрос, который вместе с тем является и сокровенной тайной для
нее самой. Вопрос, связанный, в том числе и с незыблемыми звездами.
Ангел Боб отвечает: «Мы заключены в плоть». Он имеет в виду плоть Консенсу-
са, и Милене на мгновенье представляется подобие горообразного, опутанного
хаотичной сетью сгустков и прожилок трюфеля в невероятном, причудливом коконе
из линий гравитации.
«Но когда мы его оставляем, — рассказывает он, — то есть, как только мы
становимся Ангелами, мы воплощаемся в линии. И продолжаем кружить-плясать уже
по ним». И Милене наглядно представляется, как сущность может вытекать по Ка-
налам скольжения Чарли. Ее живое присутствие выдается лишь возмущением в ли-
ниях тяготения. Гравитация притягивает энергию из ничего, из вакуума. В пита-
нии Ангелы не нуждаются. Таким образом, сущность благополучно, без ущерба для
себя осваивается во Вселенной.
Милена вспоминает: «Я смотрю через глаза плоти на темноту меж звезд; на не-
большую часть Вселенной, открытую взору плоти. И думаю о том, что мы тоже за-
ключены во плоти, но потом можем сделаться Ангелами.
"До свидания, — вздыхает Боб, но ощущение от его слов иное: — Ты вернешься,
девочка, ты снова сюда вернешься".
ллНу что, пора", — говорит Майк Стоун, еще за много месяцев до того, как я
выйду за него замуж, и, нырнув в Пузырь — тот, что поменьше, — защелкивает
последние крепления на стеллажах с моей аппаратурой. Я пристегнута ремнями к
креслу, и Майк Стоун, словно в шутку, целует меня в макушку. Щекотно — как
будто бабочка касается крылышками, — и я даже толком не знаю, хочу я смахнуть
эту бабочку с волос или нет.
А вот он, мой будущий муж, стоит прямо там, где смыкаются в поцелуе отвер-
стые рты обоих Пузырей, уже всосавшиеся один в другой. Он, поторапливая, ле-
гонько машет мне пальцами, самыми кончиками, как игривый ветерок.
Затем раздается шипение, и рот большого Пузыря герметично смыкается, обра-
зуя за нами плотную стенку. Я смотрю из окна на звезды. И думаю о линиях и
бороздящих пространства Ангелах. Эфир полон пляшущих человечков».
Следующая сцена.
Вот он, тот жаркий апрельский полдень уже другого года, с другой Миленой.
Она идет медленно, раздумывая, как лучше представить «Комедию» Земле. Живот-
ных сыграют артисты Зверинца; души мертвых предстанут в виде той обвислой, с
пустыми рукавами одежды с Кладбища. А как быть с облаками для влюбленных?
Стоит ли представлять вершину Чистилища в апогее орбиты Пузыря?
Раздается смех детей, лихо качающихся и карабкающихся по лесам. Мартышки. А
вон стайка Жужелиц на солнышке газона Зверинца.
Они, кстати, успели за это время кое-чему научиться. Может, им помог Пу-
зырь . А может, я им ненароком подсказала. Они теперь с помощью мысли могут
изменять гены. От этого у них из спины стали распускаться листочки — широкие,
упругие, на жилистых стеблях, все равно, что лиловые резиновые растения.
Сидят и безмятежно улыбаются. Вон какая-то женщина с зелеными зубами и гла-
зами, распахнутыми от восторга. Рядом такой же блаженного вида паренек с бот-
вой до пояса. Все счастливы.
Из какого-то наслоения времени слышен крик, исполненный пылкой надежды:
«Чтоб все у тебя было в шоколаде! Все, все, все!»
Шмели, указывая на меня, одновременно тычут пальцами и победно кричат:
— Рак, рак, рак!
Как какие-нибудь птицы.
Глава
семнадцатая.
Терминал
Если бы рак не плавал в том же море, что и мы, он вызывал бы восторг при-
мерно такой же, какой вызывают у нас акулы. Мы восторгались бы его простотой
и приспособленностью, настойчивостью и умением достигать цели; его смертонос-
ной красотой.
Рак — это нарушение процесса роста. Некоторые раковые клетки производят
свой собственный гормон роста, подавая самим себе сигнал делиться и размно-
жаться. Другие увеличивают число рецепторов к гормону роста на клеточной мем-
бране или копируют внутриклеточные медиаторы, подающие команду расти. Они не
отвечают на сигналы других клеток о перенаселенности. Им нужна кровь для пи-
тания, и они выделяют белки, побуждающие организм выращивать для них новые
кровеносные сосуды.
В отличие от нормальных клеток у них нет необходимости прочно прикрепляться
к межклеточному веществу. Они могут отрываться от основной опухоли и, свобод-
но дрейфуя по системе кровообращения, находить новые места для роста. Раковые
клетки представляют собой нарушение функции, которая называется дифференци-
ровкой. Они не созревают в полноценно функционирующие клетки крови, или кос-
тей, или мышц, или кожи — то есть не дифференцируются. Находя себе новые уча-
стки в различных видах ткани, они могут разрастаться и там. Они способны рас-
пространяться. Это называется метастазами. А сама опухоль — злокачественной.
Кроме того, раковые клетки не умирают. Где-то между пятидесятым и сто пяти-
десятым делением нормальные клетки перестают делиться. Они стареют. А раковые
продолжают расти.
Непосредственно перед революцией в мире чрезмерного богатства и крайней ни-
щеты случилось нечто ужасное. Вследствие перестроек в генах ДНК-вирусов поя-
вились новые виды рака, распространяющиеся с легкостью и скоростью обыкновен-
ной простуды. В протоонкогены встраивалась новая ДНК и изменяла их функцию.
Иногда уже через две недели после инфицирования опухоли начинали расти прак-
тически с хореографической слаженностью, развиваясь и уверенно укореняясь во
всех тканях.
Появление действенного средства от рака стало вопиющей необходимостью.
Рак вносит нарушения в ключевые гены хромосом. Эти гены называются протоон-
когенами. Они кодируют белки, вовлеченные в рост или дифференцировку опреде-
ленных типов клеточных структур. К ним можно добавлять генетический материал
— как, например, при вводе нового генетического материала ретровирусами. Из
них можно изымать генетический материал: подобное происходит при облучении.
Может также произойти ошибка при делении, в результате чего их последователь-
ность будет обращена вспять или сами они будут перенесены в другие цепочки
генов.
Протоонкогены нормальны. Но испорченные добавлением, изъятием или изменени-
ем, они могут превратиться в онкогены — гены, вовлеченные в развитие рака.
Все вероятные протоонкогены были идентифицированы. Панацеей от всех видов
рака стало бы нечто, что смогло бы защитить эти ключевые гены от любых гене-
тических изменений.
Спираль ДНК состоит из чередующихся фосфатов и Сахаров. Между ними сущест-
вуют ступеньки, что-то вроде веревочной лестницы из нуклеиновых кислот. Ответ
крылся в том, чтобы покрыть сами ступеньки сахарами и фосфатами — и тем уси-
лить спирали ДНК.
Покрытые сахаром гены были защищены от попыток встроить в них новый генети-
ческий материал. Они были теперь крепко связаны с усиленной спиралью и не
могли быть испорчены или выбиты из последовательности. Ни облучение, ни хими-
ческие вещества не могли изъять из них генетический материал. Они могли взаи-
модействовать с обратной транскриптазой и матричной РНК. Связь была односто-
ронней. Заключенные в сахарную оболочку, они были недоступны для изменений.
Люди прозвали лекарство «Леденцом». Искусственно разработанные ретровирусы
вводили леденцовые гены во все клетки организма, включая и зародышевые. Леде-
нец стал частью генетического материала человека.
Клонированные супрессоры опухолей справились с существующими разновидностя-
ми рака. Рак исчез. Он просто не мох1 больше возникать. А с ним исчезли и бел-
ки, которые выделялись раковыми клетками.
Никто не подозревал, что от рака была польза. Раковые клетки выделяли ог-
ромное количество препятствующих старению белков с крайне низкой молекулярной
массой. Эти белки легко проникали в другие клетки.
Раковые клетки препятствовали старению других клеток. Небольшие предопухо-
левые повреждения продлевали человеческую жизнь до ее привычного предела. Без
рака продолжительность жизни сократилась вдвое.
Попытки скопировать препятствующие старению белки давали лишь местные ре-
зультаты. На них отвечали лишь некоторые участки тканей.
А протоонкогены и леденцовые гены спокойно спали за сахарной стеной.
Жужелиц рак приводил в восхищение — из-за его жажды жизни, его красоты.
Примерно так мы восторгаемся цветами. Они ощущали его как некое белое сияние.
Его неповиновение общей рутине функционирования организма они воспринимали
как восстание, как борьбу за свободу отдельных клеток.
За Миленой они ходили словно в трансе.
— Он поет, — умильно вздыхали они.
— Милена! Ты настоящая оранжерея! — восторгались Жужелицы. — Сад, полный
цветов!
Они шли за ней и к больнице Святого Фомы, где ее тестировали в Раковом Кор-
пусе. И далее к Читальным Залам на Маршем-стрит, куда Милена была вызвана ли-
ловым лесом Консенсуса. Она была Терминалом, и по дороге несколько раз задала
ему один и тот же вопрос: «Зачем меня сюда вызвали? Какую информацию мне со-
бираются сообщить?» Но Консенсус хранил молчание.
Милена вспоминала то ожидание в комнатах из белого кирпича, где она поймала
себя на мысли: «Все дурное в моей жизни происходит именно здесь».
Дверь открылась, и под своды комнаты вкатилась Рут, Терминал.
Опустив плечи, она не отрываясь смотрела на Милену, покачивая головой. Рут,
болтунья Рут не знала, с чего начать.
— Ох, детка моя, — сказала, наконец, она.
Где-то из коридора доносились веселые звуки сада. Там было оживленно: зве-
нели гитары, гудели дудки, хлопала в ладоши и пела детвора, ожидая своего ча-
са посвящения в мир взрослых.
— Детонька, у тебя рак, — проговорила Рут и, бессмысленно разведя руками,
так же бессмысленно их опустила.
Милена смотрела на белый кирпич стен, на голый электрический свет.
— Что значит «рак»? — не поняла она. — Как такое вообще возможно? Рака нет,
он вымер.
— У тебя нет Леденца, — пояснила Рут. Подойдя к сидящей на единственном
стуле Милене, она с одышкой опустилась на одно колено и взяла ее ладонь в
свою. — Ты можешь играться с генами, радость моя, переставлять их с места на
место. И вот ты их перебирала, перебирала, покуда не нашла ген, который сде-
лал транскриптазу нового рода. Она передалась по ступенькам спирали и раство-
рила вокруг них защитный сахар.
— Нет, этого не могло быть, — категорично заявила Милена, вынимая из ее ла-
дони свою.
— Да ты не знала. — Губы у Рут сложились печальным сердечком. — Не знала,
что ты именно делаешь. — Потянувшись, она попыталась погладить Милену по го-
лове . Та уклонилась. — Мы как огромный океан, на котором качается утлая скор-
лупка. Скорлупка — это то, что мы про себя знаем. А сам океан — он там, вни-
зу.
— Вздор какой, — фыркнула Милена и попыталась было встать, но Рут удержала
ее за плечи.
— Нет, лапка, не вздор. — На лице у нее читалась вполне искренняя симпа-
тия. — Ты взломала код Леденца, а затем, чтобы все мы могли видеть, изменила
себе гены так, чтобы в них смог вернуться рак. Ты как та героиня из книги,
что ради спасения людей навлекает опасность на себя. Ты как будто позвала:
«Рак! Видишь, вот она я, Милена!». Ты воскресила рак и навлекла его на себя,
чтобы спасти нас, чтобы мы все могли жить!
Милене кое-как удалось оттолкнуть ее от себя. Встав, она двинулась к выхо-
ду i будто это могло помочь ей уйти от того, что с ней случилось.
— Благодаря тебе мы теперь все можем доживать до старости! — радостно голо-
сила Рут. — Сможем видеть, как растут наши детки!
— Я не хочу, чтобы люди доживали до старости! — почти кричала Милена. — И я
ненавижу детей! Ну, за что, за что на меня эта напасть, а?!
— Мы сможем скопировать этот новый ген, который ты создала. Мы добавим его
в новые ретровирусы и сможем всех вылечить!
— Это после того, что вы уже успели натворить за все это время?! — Милена,
стиснув кулаки, потрясала ими перед Рут. — Ты все еще несешь мне эту околеси-
цу после того, что вы уже успели понаделать! Кто знает, может, в этот раз вы
им вообще всех погубите! — крикнула она и, отвернувшись, обхватила себя рука-
ми за плечи. — А я? Что же будет со мной?
Слышно было, как Рут шурша поднимается на ноги и, с присвистом ерзая ляжка-
ми, спешит к Милене. Теплыми пухлыми ладошками она со спины обняла ее за пле-
чи, прижалась рыхлыми подушками живота и грудей.
— Милена, лапонька моя! Не переживай, деточка, не беспокойся. У нас есть
вирусы, блокирующие новые кровеносные сосуды. Есть гены, прекращающие ненуж-
ный рост. Мы их введем тебе, и тебе полегчает.
— Вы что, хотите меня превратить в еще одну Люси? — холодея от одной этой
мысли, вскрикнула Милена, вырываясь из назойливо участливых рук.
— Мы не можем сказать точно, как будут развиваться события, — ответила Рут,
качая головой.
— Я не хочу быть как Люси! — объятая кромешным ужасом, замотала головой Ми-
лена. Не хватало еще дожить до того, чтобы не узнавать и не помнить о мире
ничего, кроме того, что все и вся, кого ты знала и любила, мертвы. Милена от
отчаяния впилась себе ногтями в голову.
— Ч-ш-ш, ч-ш-ш. Ну не хочешь, ну и не надо. Подумаешь, ведь все в твоих ру-
ках. Ты же можешь изменить свои клетки, все у себя переставить, что-то подре-
зать, что-то добавить. Ничего из того, чего ты сама не хочешь, с тобой не
случится. Ты же Милена, у которой есть иммунитет.
— Какие? Какие у меня разновидности рака?
Рут беспомощно развела руками.
— Говори сейчас же!
— Все, — совершенно спокойно ответила Рут. — Все, о которых только извест-
но .
Комната вокруг словно зашипела, будто стены продырявились и из них начал
выходить воздух. Вирусы тут же пришли на помощь, со злой беспечностью разво-
рачивая в уме обширный перечень:
«Кожа — сквамозный эпителий, базальный, с пигментными клетками — сквамозная
и базальная карцинома, злокачественная меланома;
Пищеварительный тракт — сквамозные эпителии губ, рта, языка, с воспалением
пищевода — сквамозная карцинома;
Пищеварительный тракт — столбчатый эпителий желудка, тонкая и толстая кишка
— карцинома...»
Милена поймала себя на том, что хихикает.
— А не многовато? — мелко тряся головой, спросила она. — Может, было бы
достаточно чего-то одного?
«Нет, — отозвались вирусы. — Надо было восстановить весь баланс целиком. А
для этого надо было воссоздать все разновидности рака».
— Лапонька, душенька моя, мы все будем с тобой, все-все, — растерянно уве-
щевала ее Рут. — И Терминалы и Ангелы, мы неотлучно будем с тобой. Будем по-
могать тебе бороться, петь в самом твоем сердце, твоей кровушке.
«Носоглотка, гортань и легкие — бронхиальный эпителий — карцинома...»
— Надеюсь, раку нравится музыка, — сказала Милена. Ее трясло, как от смеха.
Она обнаружила, что прижала ладони к лицу. На носу ощущались мелкие угорьки.
— О Милена, если б ты знала, как мы тебя за все это обожаем!
— Да уж, для меня это в корне меняет дело, — съязвила Милена. — А то я все
думала: зачем это индианки из племени майя позволяли сбрасывать себя со скал?
Теперь мне понятно: чтобы все их за это любили.
— Тебя никто не будет сбрасывать со скал. Ты непременно выздоровеешь! — с
болью воскликнула Рут.
«Система мочеиспускания, включая мочевой пузырь, — уротелиальные клетки —
карцинома...»
— Ага, — усмехнулась Милена.
— Главное — в это поверить, — настаивала Рут.
«Твердые эпительные органы — эпителиальные клетки печени, почек, щитовидной
и поджелудочной железы, гипофиза и т. д. — карцинома...»
— Заткнитесь! — рявкнула Милена вирусам, чтобы те, наконец, смолкли. Рас-
сказать ей о назначении каждого гена, каждого из протеинов могли именно они,
и лишь тогда она могла что-то предпринять. На миг возникло какое-то подобие
стоп-кадра, вслед за чем развертывание перечня продолжилось: видимо, она под-
сознательно хотела узнать все до конца.
— Ну, так как вы собираетесь меня вылечить? — осведомилась она.
— Первым делом вы перебираетесь в госпиталь, в больницу Святого Фомы. И там
живете — ты и мистер Стоун; он беременный, ему это тоже на пользу. Затем мы
приступаем, участок за участком. Прежде всего, начинаем с блокировки крово-
снабжения. Затем вводим ретровирусы, которые заносят в опухоли супрессант,
подавляющий их рост. Они начинают регрессировать.
— Сколько времени пройдет, прежде чем я поправлюсь?
На лице Рут опять проглянула беспомощность.
— У нас нет опыта борьбы с раком.
— То есть не знаете.
Рут молча покачала головой.
В животе Милена ощутила тошнотную слабость и вынуждена была сесть на тот
единственный стул.
— Я хочу увидеть своего ребенка, — устало произнесла она. Жизнь уже тянула
ее вниз своими условностями. — Я никогда не думала, что у меня будет ребенок,
и я хочу его видеть. Его или ее. Я хочу окончить «Комедию». Мы разработали
материал только по первым двум книгам! Я хочу снова полететь на орбиту и за-
кончить «Комедию»!
— Обязательно закончишь, — с нажимом заверила ее Рут. — И «Комедию», и не
только ее.
— Если я умру, и Майк умрет, то ребенок останется сиротой. Именно то, чего
я никак не хотела допустить!
— Да не умрешь ты! Зачем, ты думаешь, мы тебя сюда пригласили? Я, Доктора,
Консенсус — мы всё спланировали, именно для того, чтобы тебя излечить.
Милена подняла невидящие глаза.
«Я снова это сделала. Сделала именно то, чего от меня хотел Консенсус. Мне
даже думать не приходится».
Она ощутила внутри себя отливную волну. Словно зов какой-то темной, влеку-
щей книзу глубины. Он был намного больше, чем она, и имел свою, известную
лишь ему корысть. Жизни — всей, целиком — было угодно, чтобы возродился рак;
угодно было тому внутреннему океану, что был частью ее, но при этом был ей
неведом и неподконтролен. Милену пронизал страх.
Вот она отправилась вверх, вот спустилась вниз, вот она явила миру рак.
Прыг-скок.
— Хоть в Антарктику поезжай, — сказала она себе. — Хоть в Антарктику поез-
жай , тебя и там достанут.
— Ты очень много на себя берешь, — заметила Рут, скорбно поджав губы. —
Всегда чего-то суетишься, ерепенишься. А рак, он такой. Он всегда забирал
тех, кто стремился что-то сделать для других. И когда такие люди уходили,
другие при этом не знали, кто их заменит, куда им деваться, как быть. Так
что, Милена, пусть о тебе теперь другие позаботятся. Я знаю, тебе это не нра-
вится. Но куда деваться. Придется и тебе подшефной побыть — стать нашим кро-
ликом .
Это сочувствие было для Милены сродни насилию. Рут между тем снова взяла ее
ладонь в свою.
— Ну да ничего, ничего, — приговаривала она, похлопывая ее по руке. — Сей-
час, лапка моя, отвезем тебя домой, поговорим с мистером Стоуном. Мы этой за-
разе дадим бой, да еще, глядишь, и выиграем.
«Центральная нервная система...» — продолжали вещать вирусы. Перечень был,
похоже, неисчерпаем.
Снаружи скопились Жужелицы — застыв лицами в истовости, граничащей с экста-
зом, омытые волнами мысли. Вокруг вздымался лес Консенсуса, ошеломляющий их
процессами фотосинтеза и элиминации. Под ногами чувствовался пульс миллионов
слаженно работающих мыслительных ячеек.
Жужелицы пребывали в состоянии, близком к трансу. По щекам струились слезы;
рука судорожно сжимала руку собрата.
— Милена, — в едином порыве шептали они, словно листва на ветру. Жужелицы
вожделенно увязали в структурах этого причудливого леса из плоти. Они и сами
были лесом из плоти. На них легкой занавесью прорастал плющ; на макушке и
плечах покачивались мелкие кроны из листьев. У этих созданий появлялось все
больше и больше сходства с растениями.
— Милена. Милена Шибуш, — благоговейным шепотом, любовно повторяли они. —
Наш сад.
Они выращивали на себе плоды, полновесные фрукты, полные человеческих Саха-
ров . Выращивали розы. Последние были символом Милены, символом рака. Жужелицы
любили и ее и рак. Вокруг колыхалась незримая стена любви, проникая буквально
под кожу. Чуть подрагивали слезы, стекая по лицам Жужелиц.
Милена остановилась.
— Они постоянно ходят за мной, — сказала она с тихим отчаяньем.
— А ну в сторону! — велела собравшимся Рут.
Жужелицы было зашевелились, но ноги их словно приросли к почве. Еще какое-
то время, и они пустят в нее корни — нежные белые отростки, как у проросшей
картошки.
— Расступись! — прикрикнула Рут. — Как сине море! Ну!
Рут решительно наступала, ведя Милену за руку. Даже занесла руку для остра-
стки , как бы собираясь ударить.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала Милена.
Послышался громкий шелест, словно и впрямь раздалась водная хлябь. Поначалу
медленно — с глухим шумом листвы и шипеньем, напоминающим волну прибоя, —
толпа начала расступаться. Людская стена расходилась все быстрее, образуя
вначале подобие расселины, затем сквозной проход. Словно пронизанные разом
некоей искрой, Жужелицы разразились радостным песнопением:
Милена Шибуш
Милена рак наш
Рак наш Рак наш
Рак наш Шибуш
Шибуш цветик
Цветик рак наш
Цветик цветик
Рак наш цветик...
Стена любви сделалась стеной голосов. Милена, как в дымке, ступала сквозь
тени от всех этих плющей и листьев, колышущихся на спинах и плечах.
Дождем посыпались цветы. Жужелицы срывали их у себя со спин и подбрасывали.
Человеческие розы падали на Милену, источая чистый, прозрачный сок. Некоторые
цветки из-за шипов застревали у нее в волосах. Милена шла по живому коридору,
вдоль стены человеческих рук.
Она проследовала по залитым солнцем ступеням Консенсуса. Под рокот своего
песнопения Жужелицы, дрогнув, тронулись с места и пошли следом, будто влеко-
мые невидимой нитью. Толпа скатывалась со ступеней.
Цветик рак наш
Цветик Шибуш
Шибуш цветик...
— Ненавижу все это, — негромко сказала Милена. Песня смолкла, как будто
внезапно лопнула струна.
А Маршем-стрит уже пришла в движение. Люди со всех ног неслись к Консенсу-
су л ориентируясь на сборище Жужелиц. Другие, наоборот, бежали обратно с умо-
помрачительной вестью. Перекрикивались друг с дружкой мальчуганы в форме Мед-
училища. Кто-то из ребятни вскарабкивался на карнизы и леса, кто-то, наобо-
рот , ссыпался вниз. Кастелянши с бельевыми корзинами, все побросав, выбегали
из домов на улицу.
«Рак! — разносилось из уст в уста. — Рак!»
Какая-то женщина свешивалась из окна, а паренек с улицы раздраженно и
взволнованно ей кричал:
— Да говорят же вам, рак вернулся!
Остановил свою телегу возница.
— Че-че? Че случилось-то? — окликал он бегущих не то радостно, не то тре-
вожно .
Заполошным перезвоном зашлись колокола, уже без всяких условных сигналов.
— Надо тебя отсюда вытаскивать, — рассудила Рут и сдернула Милену со ступе-
ней в толпу, как с тумбы в бассейн.
Жужелицы одержимо шли следом, обрастая по пути все большим числом зевак.
Теснимая сборищем Жужелиц, толпа колыхалась, откатывалась, накатывалась; пе-
редние тщетно пытались уклониться от нежеланной близости с поросшими листвой
и плющом созданиями — чтобы избежать и заразы и шипов.
— «Гарда», «Гарда» приближается! — крикнула Рут, волоча Милену за собой.
Какой-то мужчина в заляпанном чем-то зеленом фартуке схватил Милену за пле-
чи.
— Рак вернулся! — с благоговейной радостью заорал он.
— Истинно так! — вторил ему другой из окна второго этажа. — Я сам Терминал,
и мне уже все сообщили! Истинно так!
Над улицей стоял радостный гомон.
— Дорогу! — рявкнула Рут мужчине в фартуке, да так, что тот побледнел от
страха. Не дожидаясь ответа, она его бесцеремонно оттолкнула.
Милена пробиралась с трудом. Ей было тошно, подгибались колени. Наконец она
не выдержала и осела на мостовую. Рут, подхватив ее, понесла на руках. Голова
у Милены запрокинулась, и потом она просто безучастно глядела вверх.
Там, в высоте, зарождался звук — неприятный, будто кто-то быстро, со сви-
стом насекал древесную стружку.
Над макушками скандирующих лиловых деревьев появились геликоптеры. От них
отделялись белые свертки, которые распускались в воздухе и по мере снижения
превращались в размахивающих ботинками людей. Люди в белом — «Гарда» — окру-
жали толпу.
— Вот сейчас пойдет потеха, — усмехнулась Рут.
Откуда-то сзади послышались вопли; толпа внезапно подалась вперед. Рут,
сдерживая натиск спиной, стояла как каменная. Но ее хватило ненадолго: напо-
ром толпы их с Миленой буквально потащило по Маршем-стрит к выходу на проез-
жую часть Хорсферри-роуд.
Жужелицы тоже пробовали бежать, но их сдерживали невидимыми бичами стегаю-
щие зигзаги жизни, исходящие от толпы и от леса Консенсуса. Они бежали как бы
в замедленном темпе, словно время для них не летело, а тянулось. А может, так
оно и было.
«Гарда» поднимала руки в перчатках, и оттуда выстреливались какие-то сереб-
ристые трубочки, которые, разрастаясь паутиной, мгновенно опутывали Жужелиц
по рукам и ногам.
— Не трогайте их, — прошептала Милена.
Жужелицы беспомощно барахтались в полупрозрачных тенетах. И чем дальше, тем
сильнее запутывались. Вот трубки лягушачьими языками взметнулись в небо — се-
ребром по голубому — и там прочно прицепились к геликоптерам. Жужелиц начало
отрывать от земли. Они взлетали группками по пять-шесть человек, как будто
каждую из групп поднимало в воздух огромное крыло. Их несло вверх, к зависшим
в небе хищным стрекозам геликоптеров.
— Милена! — растерянно взывали они к ней, как к спасительнице, болтая в
воздухе тощими от недостатка белков ногами.
Рут кое-как удалось протолкнуться на Хорсферри-роуд. Проезжая часть была
перегорожена телегами и тюками, сброшенными на дорогу специально, чтоб можно
было на них встать и глядеть на происходящее. У Милены в животе загорелось,
как от сильной изжоги. Рут между тем, держа Милену на руках, все расталкивала
плывущий навстречу народ. Не без труда добравшись до того места, где толпа
немного поредела, она перешла на грузную трусцу. Милена, качаясь безмолвной
ношей, чувствовала, как ходят под ней ходуном массивные бедра бегуньи.
А по всей Яме разносился перезвон колоколов, в котором угадывались сигналь-
ные колокола различных Братств. Вот тяжелый, гулкий бас собора Святого Павла,
а вот звонкие, помельче, колокола Вестминстерского аббатства. Люди все как
один провожали взглядом геликоптеры, стрекочущие над Хорсферри-роуд.
Рут снизила темп до тряского шага, лавируя среди запрудивших набережную по-
возок . Милена, собравшись с силами, забрыкалась.
— Ты сама-то идти можешь? — спросила запыхавшаяся Рут.
Та кивнула. Рут опустила ее возле гранитных ступеней, ведущих к пристани.
По реке шел паром, опасно накренившись от стекшихся на носовую часть пасса-
жиров . У причала стояла небольшая барка, на которой, уставясь в небо, стояли
двое Заготовщиков с Болота. На палубе был навален груз, партия матрасов на
продажу. Рут решительно ступила на борт.
— Увезите-ка нас отсюда, — сказала она двум паренькам тоном, исключающим
возможность отказа.
— А чего это там такое? — спросили изнывающие от любопытства Заготовщики.
— Да Жужелицы, будь они неладны. — Рут махнула рукой, помогая Милене шаг-
нуть на матрасы. — Иди-ка вон, ложись туда.
— Э, а она, часом, не больная? — насторожился один из ребят. — А то вы нам
всю торговлю похерите, если народ решит, что мы заразу привезли.
— Да ну. — Рут по-свойски хлопнула паренька по плечу. — Сейчас кто не боле-
ет. Нынче и здоровых-то нет. Вы никому не говорите, никто и не узнает.
Ребята отшвартовались от пристани; один из них, пробравшись по матрасам,
занял место на румпеле. Развернулся маленький замызганный парус.
Милена лежала на спине, слушая, как уютно похлюпывает вода под бортами су-
денышка . Самочувствие улучшилось, на душе как-то отлегло. Мимо проплывала на-
бережная со старинными зданиями в частоколе строительных лесов. Видно было,
как с них свешиваются люди, провожая взглядом Жужелиц, плывущих по небу в се-
ребристых нитяных коконах. Геликоптеры держали курс на юго-восток, в сторону
Эппинга или Нью-Фореста, а то и вообще к Саут-Даунс. Там Жужелиц и сбросят.
Но они все равно вернутся.
В руке Милена все еще держала человеческую розу. Она поднесла ее к носу и
осторожно понюхала. Действительно, свежий розовый аромат, сладковатый, лишь с
едва уловимым мыльным оттенком.
— Как все причудливо, — произнесла она, возлежа на матрасах в позе египет-
ской царицы.
На Ламбетском мосту движение полностью прекратилось. Там сейчас, взявшись
за руки, разгуливали и пели люди, в эйфории от недавних новостей. Пешие обща-
лись с теми, кто на телегах; те, кто верхом, спешивались и, оживленно жести-
кулируя , болтали с прохожими. У всех с языка не сходило слово «рак». Оно
стояло в воздухе; его произносили и просто, и нараспев: эмоций не могли сдер-
жать и Певуны.
Однако в речной тиши ей показалось, что она различает не только это. Людьми
на мосту словно что-то двигало, и одновременно с тем двигалось в них самих.
Это нечто как бы подталкивало их, и сообразно этому воздействию они и двига-
лись . Оно же двигалось вместе с ними и изливалось у них из глаз и изо рта,
заставляя руки жестикулировать, а ноги притопывать. Милена словно различала
саму силу жизни, проходящую сквозь них.
Она оглядывала людей; оглядывала жизнь, словно ее, Милену, относило от нее
в сторону. «Что я сделала?» — спрашивала она себя под стрекотанье геликопте-
ров и перезвон колоколов. Жизнь усилием проходила сквозь нее подобно тому,
как куст пробивается сквозь почву. Жизнь — довлеющая воля. Ей нужно матери-
альное воплощение. Ей угодно, чтобы мы отращивали, неважно что — крылья, бо-
лее объемные мозги, панцири вместо кожи, — и мы это делаем. «И так было все-
гда, — думала Милена, вспоминая поросших вдруг листвой Жужелиц. — У жизни бы-
ла потребность, и она барабанила в двери наших генов, пока те не менялись со-
образно ее довлеющей воле. Вот так мы и проросли из грязи. Нам нужны были ру-
ки , и мы их себе вымучили. Только теперь, о Господи, теперь мы это начали
осознавать в полной мере. И потому все пошло быстрее. По нарастающей».
Над Ламбетским мостом проплывали облака. Вот как возникают те паучки в не-
бе. Безотчетным, непоколебимым в своем упорстве стремлением они придают себе
желаемую форму. Милена улыбнулась. «Ничего, дайте лишь Жужелицам срок, — мыс-
ленно обратилась она к геликоптерам, — и они расселятся там, среди льдистых
кристаллов облаков. Вы их что, и оттуда попытаетесь выселить?»
Вот чем мы постепенно становимся. Жужелицы — наше будущее, наш удел. Жизни
угодно, чтобы мы уподобились растениям; для охотников на планете места уже не
хватает. Мы пускаем побеги в разные стороны, и Консенсусу за нами уже не уг-
наться. Жужелицы, Кадавры, Гэ-Эмы с Певунами. Мы — новый лес, вырастающий из
старого. Бывший подлесок заглушает старые корни.
Мимо на скорости прошла большая баржа, отчего суденышко закачалось на обра-
зовавшихся волнах. Из-за паруса выглянула Рут.
— Как ты там? Удобно тебе?
«Да. В каком-то смысле, да».
Милена заснула.
Проснулась она от знакомого, едкого пощипывания в ноздрях: запах дома, дым
крематориев из Братства Поминовения. Здесь тоже пели — стеной стояло печаль-
ное курлыканье жрецов, протяжные гимны скорбящих об утрате. Молчали лишь не-
движные силуэты на усыпанных цветами погребальных носилках, передаваемых с
рук на руки. К борту барки прибивало цветы и целые венки. Милена отвернулась.
Жужелиц задвинули на самое Болото, но они освоились здесь с такой быстро-
той, что становились уже несносны. Они отрастили себе что-то вроде больших
плоских листьев, как у лилий или лотосов. На них они свободно плавали, на них
же питались. Милена уже издали заметила, что несколько таких плавучих цветков
уже стоят на рейде возле грациозного партийного строения. С досадливым стоном
прикрыв глаза, она сделала вид, что спит.
Слышно было, как ребята-корабельщики пытаются расшугать этот нежданный за-
слон, расталкивая его шестами.
— Кыш! Кыш отсюда! — покрикивала на них и Рут.
Послышался шелест тростника под днищем: приехали.
— Ну вот, леди, — сказал один из пареньков.
Невдалеке от дома дрейфовал плавучий островок, сплошь усаженный Жужелицами.
— Милена, Милена, Милена, — говорили они хором, громко шелестя при этом
своей листвой. В окнах верхних этажей виднелись недовольные лица соседей. Ли-
цо стоящей в дверях экономки было повязано платком, чтобы защититься от воз-
можной болезни. С этой же целью смердела черным дымом выставленная на площад-
ку жаровня.
Пахло кофе: это муж экономки смазывал им дверные и оконные перемычки. Думая
о чем-то своем, он повернулся и выплеснул из ведра остатки кофе — и прямо под
ногами поднимающейся на площадку Рут образовалась коричневая дорожка.
— Вот ч-черт, — только и сказала та.
В вышине слышался стрекот геликоптеров.
Милена, ступив из барки на поросший тростником берег, направилась к Жужели-
цам.
— Ты куда? — растерянно окликнула Рут. Жужелицы по приближении Милены за-
ворковали как голуби и руками прикрыли себе головы, чтобы спрятаться от напо-
ра ее мысли. Те из них, что торчали на берегу, поспешно заковыляли обратно в
бурую воду. Милена остановилась на береговой кромке, глядя, как зыбким золо-
том горит на маслянистой и темной как нефть водной глади отражение закатного
солнца.
— Вам придется уйти, — обратилась Милена к Жужелицам. — Если вы останетесь,
то снова придет «Гарда», и люди опять же рассердятся. Я тоже здесь не оста-
нусь . Я переезжаю в больницу, и чувствовать себя буду не лучшим образом. Ста-
райтесь держаться от меня на расстоянии. Попытайтесь найти себе место, где вы
будете в безопасности, а я вас там, когда смогу, навещу.
Из воды на берег выбрались двое Жужелиц с розами в зубах, причем один — на
четвереньках. У второго полностью отсутствовали зубы, а золотистые некогда
волосы куцыми завитками вились вокруг обширной лысины.
— Привет, Ма, — сказал он вдруг как ни в чем не бывало. Это был Король. —
Помнишь Пальму? — Он похлопал по спине человека-собаку.
— Да, — едва слышно сказала Милена.
— И он тебя помнит. Помнит, как ты его спасла. Славная собака.
Пальма уронил цветок к ее ногам, а сам, припав к земле и высунув язык, по-
смотрел на нее снизу вверх взглядом, полным любви и желания ласки.
— Молодчина, Пальма. Хороший песик, — прошептала Милена, почесывая ему за
ухом.
Пальма тявкнул от удовольствия и завилял задом, хвоста на котором, понятно,
не было и быть не могло.
— Он думает, ты его хозяйка, — пояснил Король.
Надо знать Жужелиц, чтобы понимать, чего им стоило расстаться с Пальмой. Он
был их всеобщим любимцем. Надо знать Жужелиц, чтобы понимать, чего им стоило
уступить его ей.
Милена устало вздохнула. «Ну вот, опять двадцать пять». Тем не менее, она
знала, как сейчас поступит.
— Что ж, пойдем, Пальма, — сказала она без особого энтузиазма. — Пойдем,
мальчик. Или ты у нас девочка?
— Домой, — одобрительным хором, озаряясь улыбками, загудели Жужелицы, — она
забирает его домой!
— Ну, что я говорила? — подстроилась под атмосферу Рут. — Говорила же я,
что о тебе будут заботиться!
— А вам всем лучше разойтись, — кивнула Милена Жужелицам и, направляясь по
кофейной дорожке к дому, споткнулась и чуть не упала. Пальма у нее в ногах
пытался подпрыгивать, но анатомия у него была явно не собачья, и это ему ме-
шало .
— Не поведешь же ты эту штуковину в дом! — попыталась встрять Рут.
— Он не штуковина, — возразила Милена, чувствуя, как голос у нее дрожит от
слез, — он живой человек.
Внезапно это наивное создание у нее в ногах показалось ей самым дорогим су-
ществом на свете.
Жужелицы начали разбредаться, кланяясь и влезая на широкие плавучие листы
своих собратьев. От подбирающих корни и отчаливающих от берега листов-
островков по воде пошла рябь. Под стрекот геликоптеров, заходящих на второй
круг, под почесыванье по-собачьи часто дышащего Пальмы, под задумчивое, удру-
ченное покачивание головы Рут Милена по лестнице стала подниматься в свое жи-
лище. Что-то, резонирующее с приливной волной все еще ощутимого присутствия
сторонней жизни, смутно и медлительно растекалось в самом низу живота.
Едва Милена открыла дверь, как ее чуть не сбил Майк Стоун, метнувшийся к
ней с балкона с озабоченным, полным тревожного участия лицом.
Просеменив неверной походкой, она обессилено упала мужу на грудь.
— Майк, — произнесла она. — У меня рак.
И лишь тогда, когда Майк ее обнял, до нее дошло. Она сама заставила себя
заболеть, из любви. Но Любви к чему?
Глава восемнадцатая.
Светозарные доспехи
В свой двадцать первый день рождения Милена решила устроить пикник в Архи-
епископском парке, неподалеку от больницы Святого Фомы, и пригласить на него
всех друзей.
Нюхач Эл нес вино и фруктовый сок. Сцилла — корзину с едой, а Питерпол —
стул Майка, который тот специально спроектировал и построил для себя. Стул
поддерживал его со стороны плеч и бедер, позволяя вместе с тем разбухшим яго-
дицам свободно свисать вниз. Майк разработал для себя и особую походку. Он
вышагивал, поводя бедрами из стороны в сторону, а ноги волочились сзади. В
парке находилась спортплощадка. На ее утоптанном красноватом грунте играла в
футбол стайка шустрых мальцов, не преминувших, конечно же, бросить игру и
поднять экзотичную компанию на смех.
Милена, собравшись с силами, направилась к мальчикам. При виде ее озорники
затихли, лишь переглянувшись со смущенными улыбками. Они знали, что их сейчас
отчитают, но у них хватало такта выслушать чужие нотации и принять их как
должное. К тому же они знали, что это за женщина.
У Милены выпали все волосы; голова на тонкой, с проступающими жилами шее
чуть клонилась вперед. На лице у нее был грим, как у актрисы. На это ее надо-
умила Сцилла, которая кисточкой придала ее коже выгодный оттенок лилового за-
гара с подобием серебристых блесток возле глаз. Серебро действительно шло к
лиловому, но не могло скрыть, насколько глубоко у Милены ввалились глаза и
как одрябла вокруг них кожа. Улыбаясь накрашенными розовыми губами, она соз-
навала, что улыбка из-за обнаженности десен напоминает оскал черепа.
— Ну, зачем так смеяться, — негромко обратилась она к мальцам через сетку
ограждения.
Те, неловко переминаясь, смотрели себе под ноги. У одного на колене сочи-
лась сукровицей свежая ссадина.
— Вас ведь тоже кто-то вынашивал, пока вы не родились, — сказала она. — Кто
знает, может, когда-то и вам придется забеременеть.
Мальчуганы, смущенно улыбаясь, замотали головами.
— Не-а. У нас не покатит.
— А может, жены настоят.
— Пусть попробуют, — скороговоркой пробормотал один из шалопаев.
— Ну что, я принимаю ваши извинения, парни?
Те молча кивнули. Милена послала им воздушный поцелуй, один на всех. Подо-
шла Принцесса, которую тянул назад маленький Берри, повиснув у нее на руке.
— Милли, пойдем, мы тебя уж заждались, — пропела она на мотив шопеновского
«Реквиема». «Я знаю, что она Певунья, — подумала Милена, — и ограничена в вы-
боре мелодий, но уж могла бы спеть что-нибудь другое. Зачем этот траур?».
Маленький Берри жил сейчас с матерью; с той самой поры, как Принцесса по-
встречала Питерпола. Все они были Певуны. Берри не разговаривал. Он вообще не
изъяснялся прозой, а тем более, когда находился наедине с Принцессой и Питер-
полом . При этом за едой он пел. Разная еда сопровождалась разными темами. Он
пел их всякий раз, с повторами, задорно и приветственно, даже с набитым ртом.
Берри носил ковбойскую шляпу. Одно время похожую носила Милена, когда у нее
начали выпадать волосы, и он себе тоже захотел такую. Шляпа была черно-
красной, с тугим ремешком под подбородком. Да еще и с оторочкой вокруг полей.
Свою ковбойскую шляпу Берри обожал. Для него она была живым существом, и ей
посвящались отдельные мелодии.
Принцесса, поддерживая Милену за локоть, помогала ей идти, в то время как
на другой руке у нее висел Берри и изо всех сил тянул мать к наметившемуся
предмету своего желания. При этом он о нем напевал, но о чем именно песня,
взрослым было невдомек. О деревьях? О спортплощадке?
— Это он о Пальме, — подсказала Милена. Кроме всего прочего, Терминалы мог-
ли чувствовать направление человеческих мыслей, что делало их слегка похожими
на Нюхачей. По мере того как у Милены угасали силы, способность считывать
мысли, наоборот, усиливалась. — Он хочет покататься на Пальме.
Принцесса взглянула на Милену с беспомощной растерянностью. «Она что, по-
дыскивает подходящую мелодию? — подумала Милена. — Но нет таких песен, где бы
спрашивалось, может ли передаться твоему ребенку вирус от человека, считающе-
го себя собакой».
— Да все нормально, Анна. Я проверяла. Пальма не заразный и никакую инфек-
цию не передает. Все в полном порядке.
Человек, не страдающий заиканием, мог бы при этом беспрепятственно соврать.
Певуны же лгать не могли. Любая ложь не позволяла петь таким же образом, как
заикание не дает нормально говорить.
— Как бы ты поступила, найди его кто-нибудь, кто знал его раньше, до того
как он стал собакой?
— Вернула обратно, — улыбнувшись, предположила Милена.
— А если б то была его жена?
— А вот это было бы печально, — пожав плечами, заметила Милена с флегматич-
ной улыбкой. — Особенно учитывая, что он считает себя не кобелем, а сучкой.
Милена сегодня чувствовала себя спокойно; вообще ей всегда было легче на
людях. Ужас приходил по ночам — с холодным липким потом; безостановочным, до
одури, хождением из угла в угол, всепожирающим страхом смерти. Майк, бедный
Майк тогда просыпался и прижимал Милену к себе — дрожащую, стучащую зубами.
Милена была невосприимчива к лекарствам. Назначенные генетические супрес-
санты организм отторгал. Тогда ей давали иммунные супрессанты, чтобы как-то
привить снадобья, но тогда вперед устремлялись раковые клетки. По ночам они
давали о себе знать усиливающимися болями во всем организме. Она ощущала их
разумом и пыталась отыскать спирали — те самые, которые можно было бы изме-
нить мыслью. Но ей еще не приходилось изменять столько клеток сразу. Никогда
прежде Милена не бывала такой измотанной и растерянной. Временами ей каза-
лось, что за ночь, во время сна, некая иная ее часть, повинуясь старой про-
грамме , снова преобразует клетки в раковые.
Иногда это ее даже забавляло. «Я не могу перебороть ни одну болезнь и уми-
раю, потому что все снадобья в основе своей — те же болезни, только в зачат-
ке . Надо же было так всему перепутаться».
Снадобья ей давали в основном устаревшие — такие, от которых в организме
гибнут клетки. Они вызывали тошноту, сонливость или заторможенность. От них
пересыхало в глотке и становилось так тошно, что даже поднять стакан воды и
то было невмоготу. И волосы при этом редели и выпадали.
Но и не только это. Странным образом стало расти светящееся пятно на ладо-
ни , и через руки постепенно передалось на лицо. Теперь Милена частично свети-
лась в темноте. Чувствовалось, что в генах происходит и еще что-то — какие-то
подспудные попытки мутировать, вырастить что-то новое.
Но уж лучше это, чем ее эйфория. Когда ужас зашкаливал за все возможные
рамки, Милене давали таблетки счастья. Тогда она начинала истерично, в голос
блажить о том, как у нее все будет прекрасно, когда она выздоровеет. Как она
бросит театр и станет пилотом-астронавтом. Несла околесицу и сама в нее вери-
ла. Лицо Майка — у него в эти минуты напрягались мышцы, страдальчески сужа-
лись глаза — говорило о том, что он готов не спать всю ночь, только бы не
слышать ее невменяемые вопли радости и безумного облегчения.
Но сегодня день выдался действительно на славу. Все складывалось на ред-
кость благополучно.
— Милена, стулья расставлены, — позвал Майк. Сам он уже сидел, равномерно
распределив вес по бамбуковому каркасу своего миниатюрного трона. Позвал
именно он, а не Питерпол: тому не нравилось подавать голос на публике, выда-
вая тем самым свое заикание. На это уже мало кто обращал внимание, но его это
все равно задевало.
Неожиданно Милена почувствовала, как ей в ладонь тычутся кончиком носа.
Пальму никогда не приходилось подзывать. Он сам знал, когда подходить, и был
сообразительнее большинства собак. Возможно, ему в свое время ввели вирус от-
зывчивости. Когда он еще был человеком. На людях Пальма был приучен носить
шорты, а спал в передней, в специально отведенной ему плетеной корзине.
— Паль-ма! — звонко пропел Берри и тоненько кашлянул, взбираясь ему на спи-
ну . Милена с Принцессой, держась за руки, шли по травке. Пальма бежал рядом
на четвереньках, часто дыша и высунув язык изо рта, ощеренного по-собачьи. Он
явно блаженствовал.
О, какой это был славный день! И деревья, и небо с облаками. В одном из
уголков парка, в отдалении, скрытно шевелились и передвигались кусты. Жужели-
цы , трое или четверо. Они следовали за Миленой молча, даже несколько чопорно,
держась на почтительном расстоянии. Милене они докучали и были уже скорее не
в радость, а в тягость. Она предполагала, что раковые опухоли внутри нее они
видят как некие островки золотистого света. Рак пел им о жизни даже тогда,
когда на самом деле убивал Милену.
Но сегодня все было так красиво и здорово, что она даже нашла в себе силы и
желание улыбнуться им и помахать рукой. Те тотчас же заулыбались и замахали в
ответ, отчего на какое-то время приняли вполне человеческий облик: белозубые
улыбки на лиловых лицах, радость от встречи с другом в этот погожий день. В
одном из них Милена узнала все того же Короля. Ему она отдельно улыбнулась и
махнула рукой.
Первоначально выхода Милена не планировала. Она хотела собрать друзей непо-
средственно в ее больничных апартаментах Кораллового рифа. Там было вполне
уютно и тепло. И кухня отдельная, и спальня, и подобие гостиной, и даже бал-
кончик с видом на реку. На нем все какое-то время и теснились, и уже потом
решили, что снаружи так тепло и идти недалеко, так что Милена особо и не уто-
мится и не продрогнет. «Как они, наверное, устали от всех этих моих постоян-
ных болячек», — догадывалась Милена.
Питерпол, предупредительно вскочив, помог ей сесть, причем делал это с та-
кой подчеркнутой обходительностью, что Милена с трудом сдерживала улыбку. От-
ношения у них немного разладились — и то ненадолго — лишь тогда, когда она
деликатно отказалась от его услуг в «Комедии». Все-таки Данте не был «челове-
ком из народа». Прежде чем сообщить о своем решении Питерполу — она решила
сделать это за обедом в «Зоосаде», — Милена несколько недель мучилась, ночей
не спала. Питерпола она заменила Джейсоном, желчного вида Аптекарем, который
участвовал в их версии «Фальстафа». Слушая ее пространное объяснение, Питер-
пол не проронил за обедом ни слова. Лишь потом она узнала, что ему хотелось
ответить ей траурной музыкой из «Пера Гюнта», но от растерянности он не сумел
вместить в мелодию слова. И он тогда не рассердился, а был просто очень,
очень разочарован. А может, даже и испытывал некоторое облегчение.
«Так что "Комедию" мы все проиграли. Питерпол в ней не спел. Майк ходит бе-
ременный, так что Пузырем заправляет теперь кто-то другой. А я умираю. И кто-
то другой, а не Милена Шибуш, ежевечерне заполняет небо фантастическими об-
разами. И не чувствуется во всем этом дыхания живого спектакля. Все идет в
записи. Причем только первые две книги: у нас хватило времени сделать лишь
первые две книги. А первые две книги — это еще далеко не "Комедия": они за-
канчиваются лишь "Чистилищем". Да еще и, — тут Милена улыбнулась, — многие,
кто смотрел, говорят, что видеть все это без перерыва каждый вечер — сущий
ад».
Устроившись поудобнее, Милена взяла за руку сидящего рядом Майка. Было так
приятно просто сидеть и ощущать на лице солнце. Родопсиновую кожу от этого
чуть покалывало. Чувствовалось, как желтизной отливают бамбуковые ручки
складного стула; и теплое зеленое отражение травы, и оранжевое, неожиданно
резкое вкрапление спортплощадки. «Мы можем почти видеть своей кожей, — поду-
мала она, не открывая глаз. — Я, можно сказать, руками чувствую, как плывут
облака в вышине».
Стало слышно, как запел маленький Берри. Причем песня была далеко не бес-
смысленной . Голосок как у херувима, немного не от мира сего. Голос ребенка,
выводящий сложную и красивую мелодию — совершенно без фальши, с выверенной
интонацией. Причем детски слащавой невинности в нем не чувствовалось. Это был
лишающий спокойствия голос сложившегося человеческого существа. Вместе с тем
песня была не совсем обычной, странноватой, — как будто бы об этом самом дне,
о деревьях, о тугом стуке теннисных мячей о струны ракеток, о солнечном све-
те. И еще было в ней что-то настороженное, какое-то смутное желание защитить.
Казалось бы, что собиралась защищать такая кроха? Возможно, маленький Берри
знал, что Певуны — не такие, как все. Но ведь к ним уже все относятся нор-
мально ; ну, почти нормально. И тут Берри петь перестал. Открыв глаза, Милена
увидела, что малыш сейчас смотрит на нее; смотрит прямо в лицо — цепко, не
отрывая глаз.
«Я его пугаю», — подумала Милена.
Ребенок стоял с широко открытыми глазами, поджав губы. Похоже, он собирался
заплакать. Милена хотела было сказать Принцессе: «Берри чем-то обеспокоен»,
но решила сама выяснить, чем именно. Она попробовала его считать. Обычно ма-
лыши не считываются. То ли их мысли слишком сумбурны, то ли они слишком силь-
но отличаются от взрослых, отчего Считывание теряет смысл. Милена лишь смутно
сознавала, что сейчас чувствует Берри. Малыш представлял собой сплошной клу-
бок из песен. Песни эти были секретом; при взрослых он их не пел. Они были о
его мире, а мир — словно неким яйцом, которое он вынашивал. Он старался под-
держивать в нем тепло. Это был хрупкий, уязвимый мир, оберегаемый тайной от
всех песней. Теперь наступил черед Милены смутиться.
«Он пытается защитить этот мир от нас. Что ж, у детей всегда бывают свои
секреты». Милена попыталась мысленно отстраниться. Внезапно ее охватила уста-
лость . «Мне надо бороться со своей болезнью. А у малыша свои сражения, кото-
рые ему и выигрывать». Правда, из песни можно было понять, что это, возможно,
не только его битва.
Милена погрузилась в дремоту или, по крайней мере, в состояние близкое к
ней, настолько, что друзья сочли ее спящей и могли теперь разговаривать без
стеснения. Говорили они полушепотом. Берри было велено прекратить петь, чтобы
не будить тетю Милену. И он теперь пел про себя, и его песня все равно доно-
силась до нее сквозь сон.
Через какое-то время Милена проснулась, чувствуя сильную жажду. Она дышала
ртом, а от глаз куда-то в мозг шлейфом тянулась тупая боль.
«Только не говорите, что я больна, — заклинала она мысленно. — Не застав-
ляйте меня чувствовать себя недужной. Дайте мне испить этот день до дна. Ну
пожалуйста. Я не хочу, чтобы меня понесли назад, не хочу, чтобы меня рвало,
не хочу боли. Не сегодня. Пусть завтра. Завтра небо будет серым, и мы не бу-
дем, как сейчас, вместе».
— Милена, с тобой все в порядке? — приподнявшись на стуле, участливо спро-
сил Майк.
— Да, — отозвалась она. Притворяться спящей не было смысла.
Она открыла глаза. Они были полны чистой, липковатой влаги, преломляющей
свет в искристые радуги. Безымянные формы света, пляшущие радужными зигзагами
и взвихрениями, подобно взмахам крыльев.
Открыв глаза, она очутилась в ином мире.
«Я знаю его! Знаю это место! — словно выкрикнула Милена Вспоминающая. — Я
знаю, что это: это Сейчас! Я знаю, где я!»
«Я в самом деле больна», — подумала Милена-режиссер. Это начало новой бо-
лезни . Но ее это не удручало. Она улыбалась.
Мир был сотворен из света — меняющегося местами, входящего и исходящего по-
добно дыханию; дыханию, воспаряющему от земли к отороченным светом облакам —
со множеством оттенков, от белого до льдисто-голубого; с взвихрениями ледяных
кристаллов в дыхании мира.
Аллилуйя. Осанна.
Все так же улыбаясь, Милена, пошатываясь, поднялась. Она встала и побежала
по траве. На ней были сандалии на босу ногу — чувствовалось, как щекочут
ступни травинки и как овевает поток воздуха, свежего от выдохов кустов, де-
ревьев, травы. Это дыхание обдавало ее и лучезарно ощущалось на коже, сталки-
ваясь с родопсином, разлагавшим его на сахар и соду, от которой покалывало
нервные окончания на коже, ее зрячей коже, ощущающей на себе колеблющиеся
волны света.
У травы были колени и локти, и выпростанные руки, в которые Милена востор-
женно упала. Упала и начала с восхищением смотреть по сторонам.
— Милена! Ма! — кричали сзади взрослые.
Все было защищено, ограждено светозарными доспехами света. Она взглянула
себе на руку и увидела, как она вбирает и излучает свет. Она поглядела наверх
и увидела деревья — увидела, как те отворачиваются, подобно Жужелицам, схо-
дясь и расходясь в переменчивом фокусе.
Милена рассмеялась.
— У-ху-хууу! — кричала она, взбрыкивая ногами.
Над ней склонились взрослые.
— Ма, солнышко, с тобой все в порядке? — взволнованно спрашивала Сцилла.
Милена перевернулась с боку на бок и потрясенно замерла, настолько неожи-
данно для нее было увидеть перед собой Сциллу. Лицо подруги было настолько
изможденным, что, казалось, имело еще большее сходство с черепом, чем у самой
Милены. Ввалившиеся глаза были изнурены, изнурены необходимостью разыгрывать
из себя няню. «Если хочешь, можешь просто послать меня подальше», — подумала
Милена.
Рядом присел на корточки Берри, попав, таким образом, в поле зрения. Он те-
перь широко улыбался. При этом малыш не отводил внимательного взгляда от лица
Милены, и Милена — уже не режиссер — подумала: «Он понимает». Она ответила
ему взглядом на взгляд и улыбнулась. Он не отводил глаз.
— Зачем ты так бежала? — допытывалась Сцилла. — Ты не ушиблась?
— Мы все ушиблены. Только не падением.
Милена имела в виду свое падение в траву, радушно распахнувшую навстречу
свои объятия. Вместе с тем фраза прозвучала как какой-то намек. Милена обеими
руками ласково погладила траву, ощутила ее шелковистость.
— А-а-а.
Трава знала. Она неспроста так раскрылась ей.
— Наверно, — произнесла она заплетающимся языком, как пьяная, — я станов-
люсь Жужелицей.
Она действительно так считала.
Лекарство, которое лечит, а не то, от которого заболеваешь.
— Чертовы вирусы, — хмыкнула Милена. — И почему от них так чертовски здоро-
во?
— Милена, Миленочка, — повторяла Сцилла, истомленная, измотанная, беря ее
за руку. Для нее, никогда не думавшей о смерти или ее приближении, это было
непереносимо.
— Существует нить, золотая нить, связующая нас с Жизнью, — говорила Миле-
на. — И мы ее истираем, делаем все тоньше и тоньше. Стоит ей порваться, как
мы все умираем, и мир забираем с собой. И вот мы сейчас ту ниточку изнашива-
ем, делаем все тоньше и тоньше.
Милена, широко улыбаясь, смотрела на обступивших ее друзей.
Руки у нее сияли лучезарным светом.
— Пойдем обратно, поедим, — уговаривала Сцилла. — Ты же совсем ничего не
ешь. — Голос ее перехватывало.
— Тебе ни разу не хотелось, чтобы тебя выебало дерево? — Милена снова хи-
хикнула .
— Милена! — предупредительно шикнула Сцилла, незаметно указывая на сидящего
рядом мальчика.
— Они, деревья, такие большие, красивые, сильные...
— Питерпол! — умоляюще позвала Сцилла, оборачиваясь за помощью.
— Слушай меня, слушай, — сказала Милена, катаясь головой по траве. — Я не
хочу умирать, но и вируса их мне тоже не нужно. Я не хочу жить вечно. Здесь —
не хочу.
Она сложила пальцами подобие конуса, горящего как угли, и постучала себя по
сердцу. До этого она не понимала, отчего ее тело перебарывает лекарства.
— Этого достаточно, — сказала она, указывая на облекающий ее со всех сторон
свет и на то, что скрытно чувствовалось за ним, за жизнью.
— Да что ты будешь делать, — в отчаянии воскликнула Сцилла, — одни косточ-
ки!
Вместе с Питерполом они подняли легкую, как перышко, Милену.
«Дайте мне остаться в саду», — думала Милена, растерянным, сбитым с толку
взглядом провожая траву у себя под ногами. Свет, исходящий у нее от рук и ли-
ца , пошел на убыль.
«Не забирайте ее! — крикнула Милена Вспоминающая Интерполу и Сцилле. — Не
давай им этого делать! — крикнула она Милене-режиссеру. — Ведь это же твое.
Это то, чего ты добилась сама. Ты вернулась! Это все наяву! Они сейчас снова
все заберут! Не упускай же, удерживай!»
Ее доставили обратно к стулу и бережно опустили на него. К общему удивле-
нию, маленький Берри вскарабкался Милене на колени и обнял ее, а Милена, под-
няв свои слабые руки, опустила их ребенку на плечики.
Все вокруг опять стало плоским, одномерным.
— Думаю, это у нее просто спросонья, — с надеждой сказала Сцилла Майку. А
сама взглядом предусмотрительно стрельнула в Питерпола: «Не вздумай говорить
ему что-нибудь другое».
«Это был всего лишь вирус, — решила Милена. — Красивый вирус. Но его дейст-
вие уже проходит. И было это не на самом деле. Почему вирусы бывают такими
красивыми? »
Она чуть отстранила Берри от себя, чтобы лучше разглядеть. Вот он, сын Би-
рона, его дитя — сын ее друга. С огромными круглыми глазами, непропорциональ-
но большими на детском лице. Серовато-синие и контрастно светлые на лиловатой
округлой детской мордашке. Берри, которого ей хотелось опекать. «Но я не могу
тебе помочь и не могу защитить тебя. Ведь меня рядом с тобой уже не будет».
Солнце скрылось за налетевшим облаком, и свет потускнел. Все опять сдела-
лось серым. Так что, получается, причина видения — лишь солнечный свет и ли-
хорадочное возбуждение, ничего более. «И тем не менее все это, когда происхо-
дило, казалось по-настоящему реальным. Вот тебе и эйфория».
Берри вдруг насупился и, отодвинувшись, сел. Затянул шнурок своей ковбой-
ской шляпы и, завозившись, с решительным видом слез у Милены с колен.
— Ну что, — сказала Милена, — пора подаваться к дому.
А на обратном пути за разговором Нюхач Эл неожиданно ей сказал:
— Это был не вирус, Милена. В смысле — то, что ты видела. Это была ты сама.
Оно исходило из тебя.
Глаза у него были красноватые, будто после вспышки яркого света.
Милена, остановившись, еще раз оглядела сад, деревья и снова попыталась
представить себе свет. Деревья впечатляли своей красотой, но это были уже
взрослые деревья и взрослое небо.
— Давай-давай, — с улыбкой поторопила она Майка Стоуна, — догоняй.
Спустя какое-то время пришла Принцесса и, напевая мелодию из «Мадам Баттер-
фляй», сообщила Милене, что какое-то время приводить с собой Берри она не бу-
дет . Она сама должна понять.
— Это его пугает, — пропела она пристыженно. — Ты мне его пугаешь.
Тем не менее, у Милены оставалась память о милостиво раскрывшей свои объя-
тия траве. И о ласковых деревьях, могучих, молчаливых и нежных, как рыбаки из
неведомых прибрежных деревень. Об упругих счастливых облаках и о птицах, ле-
тящих неведомо куда. Обо всем этом, возносящемся благодаря дыханию мира. Там
и тогда, но не сейчас. Она различала это лишь в памяти.
И Милена Вспоминающая поняла. Тишина и свет были единым целым.
Глава девятнадцатая.
Собачья латынь
«Жизнь — история», — говорили философы. По их представлениям, жизнь зиждет-
ся на том, что, подобно им самим, основывается на наборе готовых решений. И
таким образом они выносили жизнь за скобки самой истории.
«Мозг действует подобно компьютеру», — в один голос утверждали писатели,
работавшие в научно-популярном жанре, когда казалось, что мир способны изме-
нить компьютеры. Они подразумевали, что нервные импульсы воздействуют на одно
ответвление нервного узла в противопоставлении другому. Некие «да» и «нет»,
коды из нулей и единиц, которые они могли трактовать по своему усмотрению
(чем, собственно, и занимались), получили у них название «бинарных». Хотя,
что составляет живую память или как можно воссоздавать в памяти звук, свет
или даже тишину, внятно объяснить они не могли.
«Мозг действует подобно набору вирусов», — заявил полтора столетия спустя
Консенсус, когда уклониться от вирусов было уже сложно.
Необходимость упрощать и представлять вещи в незыблемой последовательности,
а также слепая приверженность истории сделали его заложником сиюминутности —
того, что происходит в данный момент.
«Время — деньги», — сказал отец Ролфы в последнюю ночь представления «Коме-
дии» . Он имел в виду, что нынешняя молодежь в Семье стала непозволительно вя-
лой и расхлябанной, и не видит прямой связи между интенсивностью своего труда
и общим богатством Семьи. Зои только что спросила, не пойдет ли он на улицу
посмотреть финал оперы Ролфы. Она стояла в дверях подчеркнуто аскетичной ком-
наты, которую отец именовал кабинетом. Зои была слегка насуплена. Новая долж-
ность Консула отца явно не красила. Она делала его пафосным и неискренним.
Сам же отец Ролфы размышлял: как все же странно, что из всех его детей
именно Ролфа оказалась в итоге самой близкой ему по духу. Даром что безуслов-
но понимала, что опера эта — не что иное, как восхваление Сусликов. Как и то,
что есть на свете вещи поважнее всяких там опер — например, работа. И ведь
надо же случиться так, что именно Ролфе пришло в голову создать листы времен-
ного учета. Каждый час работы одного из членов Семьи приносил предположитель-
но сорок франков (четыре марки). Что, согласно листам, означало: каждый час
его простоя тоже составляет четыре марки.
Должность Консула Семьи отец занял с началом периода Восстановления. У Се-
мьи этот период значился как Ужесточение. Теперь у Сусликов снова появился
свой металл.
Время — не деньги. Деньги — это просто деньги. Они — некое обещание, залог,
и ничего более; эдакий уговор не сомневаться. Деньги — это, например, обмен
железной руды на обещания. Скажем, Семья нынче получала меньше обещаний вза-
мен на свою антарктическую руду, однако временные листы по-прежнему свиде-
тельствовали о наличии богатства. И это радовало. А поскольку деньги не более
чем обещание — некая абстракция, — Семье отчасти удавалось уверять себя в
собственном богатстве. Отец Ролфы сидел за своей жужжащей машинкой и смотрел
на столбцы цифр, представляющие чистой воды суеверие. Деньги реальны в той же
степени, в какой реальным бывает любое суеверие. Не менее действенны, чем,
скажем, боги древнего Шумера. Шумерские боги также были средством обмена —
они являлись мифическим олицетворением товарных запасов. И тоже были уговором
не сомневаться. Но боги низвергаются, а мифы развеиваются.
Зои покачала головой.
— Пусть хоть один из нас сходит посмотреть, — сказала она. При этом она ду-
мала о Ролфе, лишенной возможности видеть «Комедию» под чистым небом Антарк-
тики , где не бывает облаков. А также о Милене и о странностях жизни.
— Рыбка, — пробормотала Зои себе под нос.
Отец был занят сведением баланса. Любые подсчеты, выражены ли они словами
или числами, символизируют значение в той лишь степени, в какой входят в рам-
ки внимания считающего. Бухгалтерия отца в рамки внимания Зои решительно не
входила. Они разговаривали на разных языках.
Когда Зои отвернулась, с черепичной крыши над ее головой степенно слезла
кошка. Лондон наполнился множеством кошек: одни кочевали с места на место,
другие нализывались в подворотнях, третьи нагибались над кормушками с едой.
Иные просто валялись на прохладных к исходу дня тротуарах.
Под крышей общего жилища Семьи в нескольких кухнях готовили еду семь женщин
и двое мужчин, машинально нарезая овощи или невидяще глядя на кипящие кастрю-
ли. Внизу перед видиком сидели восемь Гэ-Эмов подросткового возраста. Каждый
стоил Семье две условные марки в час (время подростков шло по половинному та-
рифу) .
В домах по другую сторону улицы лениво водила пилочкой по ногтям жена пар-
тийного работника. Еще одна домохозяйка — в другой квартире — занималась
обивкой кресла. Одна супружеская пара занималась любовью; другая дралась;
кто-то в это время протирал тряпицей фикус. Снаружи на улице толкали навстре-
чу друг другу тележки торговцы кофе. Один направлялся на Найтсбридж, другой
домой. Они, улыбнувшись, кивнули друг дружке в знак приветствия. Между кофей-
щиками сейчас царили весьма душевные отношения, с той поры как народ благопо-
лучно подсел на кофеин. В конце улицы Ролфы, там, где заканчивалась терраса,
пролегал бурлящий, шумный за счет оживленного движения проспект. Волоча зад,
сворачивал за угол омнибус, пуская струю спиртового выхлопа. Женщина на тро-
туаре, скорчив брезгливую мину, прикрыла при этом лицо шарфом. В сгущающемся
сумраке ей из подворотни приветственно помахал бутылкой прокаленный солнцем
забулдыга.
Лавки на углу закрывались раньше обычного. Кругленький лысый человек лет
девятнадцати, но уже со всеми признаками солидного среднего возраста закрывал
на окнах бамбуковые ставни. Ночной торговли в эти дни, когда с темнотой начи-
налась опера, фактически не было. Лысый, видимо, проживал с другими семьями в
комнатах второго этажа, над лавками. На крыше жена лавочника вместе с осталь-
ными домочадцами расставляла сейчас грушевидные пуфы и столы, куда приноси-
лось угощение на предстоящие посиделки.
В паре миль отсюда к реке стягивались рыбаки. Там сейчас на пустыре разжи-
гались костры, и народ сходился на последнюю ночь оперы. В парках сооружались
специальные бамбуковые платформы, куда «Комедия» должна была транслироваться
в случае плотной облачности. С погодой во время трансляции везло не всегда,
но этим вечером небо было по-осеннему высоким и чистым. Тем не менее, техники
были наготове и сейчас заканчивали проверку оборудования. В воздухе трепетно
вспыхивали и гасли голограммы гигантских роз и человеческих рук. Платформы
надлежало использовать в случае приближения теплого и влажного атмосферного
фронта. За этим сейчас бдительно следили дрейфующие в вышине шары, готовые,
если что, тут же подать предупреждающий сигнал.
Какой-то работяга в Архиепископском парке опорожнял в этот миг бутылку пи-
ва. Он как раз запрокинул голову в последнем глотке и увидел наверху первые
звезды. Его дружок в данный момент мочился, осмотрительно встав за куст. Вниз
по Темзе в направлении больницы Святого Фомы скользил челнок, покачиваясь на
волнах, которые гнала идущая мимо пузатая баржа. Яркими бликами дрожали в во-
де больничные огни.
В двухстах девяноста двух больницах Лондона в данный момент шли роды при-
мерно у полусотни женщин. Вот одна из них, закусив губу, с триумфальным кри-
ком вытолкнула наружу головку ребенка. Новорожденного должным образом приняли
и легонько шлепнули по попке, отчего тот запищал. Запищал он как раз в тот
момент, когда Зои повернулась к входной двери; когда кивнули друг дружке ко-
фейщики; когда ржущий в пабе алкаш, поперхнувшись, повалился вдруг на пол,
смахнув со стойки кружки: у него отказало сердце. А в угловой кафешке, среди
кухонного грохота сковородок и кастрюль, двенадцатилетний поваренок в этот
момент обварился кипятком. Как раз тогда, когда в соседнем квартале человек
на балконе закончил устанавливать свое любимое кресло и расположился на нем в
ожидании небесного представления. Именно в тот момент, когда через этаж от
него перетаптывался с ноги на ногу в передней молодой человек, замирая серд-
цем в ожидании девушки, с которой едва был знаком.
Нет, это решительно невозможно. Невозможно представить или наглядно пере-
дать «сейчас», во всех его бесчисленных деталях и проявлениях. Нам необходи-
мо нанизать его на эдакую нить, в своеобразной имитации череды различимых на-
ми образов прошлого. Имитации того, как мы видим в нем себя. Если пересказы-
вать всю картину в совокупности, никаких слов не хватит. Потому вместо этого
мы слагаем рассказы и истории.
«Время — деньги», — сказал отец Ролфы.
— Кем ты сегодня была? — нежно спрашивал Майк Стоун.
Милена сидела на балконе своих больничных апартаментов. Здесь, в этих ком-
натах, не имелось острых углов. Они были сделаны из Коралла, который рос по-
добно плоти. Пол балкона сам собой загибался, образуя стенку. Загибалась, пе-
реходя в потолок, и верхняя часть стены. Каждая линия смотрелась совершенно
естественно, как смотрится ветка на дереве. Стены были оштукатурены, чтобы
скрыть специфический запах самого Коралла.
Коралл сжевывал строительный мусор старых больничных корпусов и возводил из
них новые, генетически смоделированные строения. Генетический балкон Милены
выходил на Темзу. Вдоль реки были пришвартованы заполненные людьми баржи в
гирляндах огней. Люди выглядывали и из окон «Веста» — песчаного цвета корал-
лового отрога за рекой, на том месте, где когда-то стояло здание Парламента.
Как раз внизу тянулся участок набережной, по которому они с Ролфой прогули-
вались в последний день их совместной жизни. Помнится, Милена как раз тогда
подняла голову и поглядела на больницу. Теперь она сама находилась здесь, бо-
рясь с болезнью, а широкие тротуары внизу занимали Жужелицы. Они сидели в
почтительном молчании и все как один смотрели на Милену. «Ну что ж, — думала
она, — пусть сидят: как-никак заключительная ночь „Комедии"».
Вокруг по полу были разбросаны памятные дары ее жизни. Их было не так уж и
много. Вот ее попытка оркестровать «Комедию» — тетрадь в переплете, с надпи-
сью на первой странице: «Музыка: Ролфа Пэтель / Оркестровка: Милена Шибуш».
Вот замусоленный комок войлока, который был существом по имени Пятачок. Вот
бумаги Ролфы и кое-что из коралловых украшений, которые купил ей Майк. Пода-
ренная Сциллой бумага, на которой записана музыка, запомненная Почтальоном
Джекобом. В керамическом ящичке на подоконнике — травы. Они были выращены на
стене Пузыря, и Майк захватил их с орбиты на Землю. Теперь они вянут и поги-
бают.
В желудке у Милены что-то жарко взбухало, а руки и ноги были тощенькими,
как лапки у воробушка. Теперь она уже вся флюоресцировала — тусклым оранжевым
свечением с яркими прожилками в тех местах, где нервы подходили вплотную к
коже. А над плечом успел образоваться большой грибовидный нарост.
О том, что она поправится, ей теперь не врала даже Партия. Хотя партийцы
по-прежнему настаивали, что ей еще жить да жить, отказываясь принимать то,
что Милена знала сама: а именно, что силы оставляют ее. И чем слабее станови-
лась она, тем сильнее был внутри нее вирус сопереживания.
— Так кем ты сегодня была? — спросил Майк Стоун.
— Я была... — Милена сделала паузу — что поделаешь: устоявшаяся актерская
привычка, — помощницей кастелянши, там внизу, в прачечной. Кажется, той, что
пониже, в паричке. Я была очень усталой — у меня же плоскостопие, — но мне
придавала сил любовь к Фло. Ты же знаешь Фло, он еще постоянно говорит «Хэл-
ло!». Может, я сама об этом толком не догадывалась, но Фло делал мою жизнь
так или иначе осмысленной. Мы просто болтали, укладывая полотенца и простыни,
из-за которых у нас на руках от мыла не сходила сыпь. Семья Фло живет где-то
на окраине, ты не знал? Что за место, я толком не разобрала: то ли Оксбридж,
то ли Бокс-бридж...
— Аксбридж, — подсказал Майк. — Это на западе.
— Никогда в такую даль не ездила, — вздохнула Милена.
— Ну почему. А когда выезжала к месту старта, на Пузырь?
— Так то на Биггин-хилл, — заметила Милена.
— Все равно довольно далеко от города.
— Так то к югу.
— А, ну да.
Майк Стоун устало смолк.
— А потом, — продолжала Милена, — я стала девчушкой с баркаса. Я была девя-
тилетней девочкой, помогавшей матери на баркасе. Бегала туда-сюда босиком по
деревянной палубе и не боялась заноз, потому что пол надраен мастикой. А по
бортам у меня торчало несколько удочек, которые я то и дело вытаскивала в на-
дежде поймать форельку или лосося. Мне еще ни разу не доводилось поймать ло-
сося. И я просто умирала от желания его поймать. Странно, правда же? Страстно
желать лишь того, чтобы поймался на удочку лосось. Но было именно так. А меж-
ду делом я помогала управляться с парусами, проверяла румпель. И свистела
свою собаку. Она у меня молодец: ни разу не поскользнулась, не свалилась за
борт. А мама у меня пела.
Милена, погруженная в иную жизнь, прикрыла глаза.
— Из нее получится славная нить, — сказала она. Милена с Элом ткали гобе-
лен, вплетая в него тех, кому она сопереживала. Он у них назывался «Лондон-
ской симфонией». В него ввивался еще и музыкальный орнамент, на музыку Воэна-
Уильямса.
— Гобелен, конечно, очень красивый, — сказал Майк Стоун.
Ткань висела в воздухе, чтобы ею любовались все, обладающие способностями
Терминалов или Нюхачей. Майк Стоун Нюхачом не был.
— А Хэзер тебе не помогала? Не была при этом? — спросил он.
Милена пошевелилась в кресле.
— Хэзер всегда где-то рядом.
Время от времени Хэзер появлялась, она была чем-то вроде противовеса сочув-
ственным видениям. Милена иногда ее допускала, пообщаться с Элом. Он ведь не
сможет с ней поговорить, когда Милена умрет; ведь она заберет ее с собой.
— Она вам в помощь, — сказал Майк таким тоном, что можно было подумать: он
и вправду все понимает.
— Ты-то откуда знаешь? — повелительно спросила она с подушек, из-под слоя
одеял. Одеяла Милена обернула вокруг себя поплотнее и устроилась так, чтобы
смотреть непосредственно в небо. Ей было холодно. — Я тут весь день раздумы-
вала, как со всем этим быть. — Своей птичьей лапкой она указала на разбросан-
ные по полу вещи. — Это все в основном Ролфы. Надо будет, чтобы бумаги пере-
шли на хранение к ее сестре Зои. Заметь, не кому-то там из их семейства, а
именно Зои. Ты понял?
— Да, — промямлил Майк Стоун, прислонясь к притолоке балконной двери. Он
предпочитал не сидеть, а стоять. А также проводить время не в одной комнате с
Миленой, а в смежной. Он чувствовал, что своим присутствием ее раздражает.
— Бумага, на которой написана музыка, — не партитура, дурачина, а ноты; да
вот же, вот же они! Их отдать Сцилле, и никому больше. Музыку эту запомнил
Джекоб, а Сцилла добыла для меня бумагу, вещь по тем временам неоценимую. А
это — крестик Джекоба, и я хочу, чтобы он перешел к тебе.
— Спасибо, — прошептал Майк Стоун.
— Ну, чего разнюнился, — сказала Милена. — Выпить хочу. Виски. Чистого, не-
разбавленного .
Милене казалось, что она прожила жизнь, опекая других. Пускай теперь и за
ней поухаживают.
Майк Стоун, шаркая, заколыхал разбухшими бедрами в сторону кухни. Это шар-
канье Милену просто бесило. Он что, не может поднимать ноги хотя бы на милли-
метр? Жар распускался в желудке зловещим бутоном и внимания к себе привлекал
уже не меньше, чем поздняя беременность. Милене последнее время неоднократно
снилось, что она рожает чудовищ.
— Шевелись! — крикнула она, внезапно свирепея. Ей еще никогда так не хоте-
лось выпить.
И тут во внутреннем ухе жарко прошелестел похожий на вирус голос: «Бог оп-
ределенно был самогонщиком».
— Ты что-то там сказал? — громко спросила Милена.
— Нет, — донеслось из кухни вместе с шарканьем.
— Начнется уже вот-вот! — Милена теряла терпение. Песнь Тридцать Третья.
Данте с его чертовыми звездными номерами. Того и гляди, в них запутаешься.
«Шарк-шарк, топ-топ». Ну, куда он там запропастился?
— Тебя за смертью посылать, — язвительно сказала она, физически чувствуя,
как лицо у нее скукоживается, будто старый башмак, на который попала соль со
снеговой каши зимнего тротуара. Ей хотелось думать и излагать мысли приятно и
красиво, но не было времени. Хотелось шагнуть вспять и обозреть свою жизнь
целиком, но этого не давал сделать целый сонм разных раздражающих мелочей,
эти одеяла, эта боль и истома, которые грызли, как мыши. Точнее, как те кле-
щики, что сейчас сглатывали последние крохи ее жизни.
— Спасибо, — сказала Милена, принимая стопку, и, поджав губы, вдохнула за-
пах виски, а затем глотнула. Стоило пригубить, как язык защипало, и она за-
кашлялась .
— Тебе удобно, родная? — спросил Майк. Как же он медленно волочится; валун
и тот двигался бы быстрее.
— Да удобно мне, удобно. Садись давай, а то еще ушибешься ненароком.
А что вообще в итоге приплюсовывается к жизни? Набор воспоминаний — хаотич-
ных, разрозненных, скрытых так глубоко, что по большей части уже и не всплы-
вают на поверхность? Особой отметины после человека, в общем-то, не остается.
Ну, какие-нибудь предметы для раздачи да горстка пепла, которая развеивается
над любимым местом. Пепел самой Милены должны будут бросить в реку.
Сделав еще пару мелких глотков, Милена почувствовала, что ее мутит, и от-
ставила стопку.
«А было время, ты пила только чай», — сказал голос.
— Что хочу, то и пью, — отрезала Милена вслух.
— Что-нибудь еще принести, родная? — спросил Майк Стоун.
— Да не надо мне ничего, — отозвалась она раздраженно. — Ты же мне уже при-
тащил . Кстати, не виски, а дерьмо. Не суррогат, часом?
Майк завозился на стуле, пытаясь встать.
— Да сиди ты! — сорвалась на крик Милена, при этом сердясь на собственную
несправедливость к Майку. — Сиди!
«Не надо было пить эту гадость», — запоздало пожалела она, чувствуя, как
сверху словно опускается тяжкое бремя, вдавливающее ее глубже в кресло. Ощу-
щение было такое, будто кресло приходит в движение на манер центрифуги. На
редкость жуткое ощущение. Милена, сопротивляясь, собрала в кулак всю свою во-
лю.
Сжав губы, она, дернувшись, оторвала голову от подушки.
— Ну почему не начинается-то? — воскликнула она.
Внизу зашевелились Жужелицы. Что странно, разговаривали они при этом враз-
нобой, не в унисон.
Майк Стоун, что-то вспомнив, с трудом нагнулся и поднял с пола замусоленный
комочек войлока. Куклу он пристроил Милене на живот. Милена начала привычно
поглаживать Пятачку уши. По вечерам они всегда смотрели «Комедию» вместе, как
будто Ролфа при этом отчасти была по-прежнему с ними.
В небе зазвучала труба. Начиная с июня, с интервалом через день, она возве-
щала начало очередной Песни.
На горизонте северным сиянием ожили зыбкие сполохи чудесного света.
И вот, словно новая планета, взошла и развернулась на небе очередная пано-
рама «Комедии». Каждый вечер в начале представления проигрывалось окончание
предыдущей Песни.
Зрителю предстал Данте, как бы взбирающийся по краю мира. В предыдущей Пес-
ни он проходил самый верхний круг Чистилища, сквозь огонь, очищающий души
тех, чьим единственным грехом была любовь. По кругу в направлении, противопо-
ложном движению всех остальных, следовали приверженцы однополой любви. «Грех
Цезаря», как это называл Данте. Грех любви был грехом наивысшего порядка, то
есть тем, что нуждался в искуплении в последнюю очередь. Любовь исходила пла-
менем, и наступало восхождение в земной Рай, Эдем.
Здесь, в Эдеме, Данте испивал вод Леты, и память его очищалась от греха.
Утрата памяти даровала ему свободу.
— Не надо было мне пить то виски, — произнесла Милена вслух. Жужелицы заго-
монили еще оживленнее. Они о чем-то спорили. «Она хочет его увидеть!» — выде-
лялся среди гвалта высокий женский голос, не стесняясь того, что мешает на-
блюдать зрелище.
Данте восходил, а вместе с ним в Рай попадал и зритель. Небо наверху запол-
няли древесные кроны. Эдем оказался Архиепископским парком около Ламбетского
моста.
Это был парк в том виде, в каком его запомнила Милена в день своего рожде-
ния. Под плавное течение музыки Ролфы деревья вбирали и источали свет. Но те-
перь там было еще одно дерево, новое.
Оно накладывалось на памятный образ парка, отчего было слегка расплывчатым
— огромное дерево с грациозно свисающим занавесом из ветвей и мозаично пест-
рой корой. Листья напоминали кленовые, только были немного поменьше. И в «Ко-
медии» , и на самом деле дерево это называлось Древом Небес. При виде его на
глаза Милены безотчетно навернулись слезы — хотя она и не помнила, где могла
видеть это дерево раньше.
К Древу Небес была цепью прикована телега уличного торговца. Она символизи-
ровала Истину. А у Данте она была символом католической церкви и затем уноси-
лась древним змием в виде дракона. Данный вариант «Комедии» состоял из двух
аллегорий — старой и новой, — из которых обе были доступны зрительскому пони-
манию благодаря вирусам-суфлерам.
Старой телегой завладевали Вампиры Истории и Зверь, Который Был и Которого
Нет1. Кожа у древнего змия матово лоснилась, отражая в своих чешуях мимолет-
ные сцены былого и призрачные лики. Змей символизировал историю, и он же сим-
волизировал память. Под взвихрения и раскаты музыки Ролфы он похищал Истину.
Так закончилось краткое представление предыдущей Песни. Сейчас должна была
1 Откровение Иоанна Богослова, 17:11.
начаться новая Песнь, заключительная.
Мир на мгновенье погрузился в тишину и темноту.
«Из безмолвия в безмолвие», — произнес голос у Милены в ухе.
— Ты перестанешь болтать или нет! — крикнула она, оборачиваясь к Майку Сто-
уну. Тот непонимающе на нее уставился. «Это не он», — спохватилась Милена. Но
тогда кто? Она прижала ладонь ко лбу.
Послышались голоса. Это были Наяды, поющие на народной латыни, которую на-
зывали «собачьей». Вирусы знали: они символизируют семь главных и три библей-
ские добродетели. У Милены они представали в виде реальных людей. «Мы сами
себе добродетели».
Тут были Король Билли и Бирон. А еще Гортензия. Рядом стояли Джекоб и Мойра
Алмази, а с ними Питерпол, и Эл, и Хэзер. И Смотритель Зверинца. И даже Чао
Ли Сунь.
"Deus venerunt gentes"1, — пели они.
«Не хочу я сейчас это слышать», — подумала Милена. В голове у нее плыло.
Казалось, пению вторят сами стены, сам воздух, а свет рябит, как при мигрени.
Я слишком больна, у меня нет сил терпеть». Можно перебраться внутрь, в
спальню, но и там не будет спасения ни от света, ни от звука.
И она вынужденно смотрела, улавливая при этом все огрехи. Вот здесь слишком
резкий переход (чуть моргнул фон при переключении). А здесь, в отличие от
текста самой «Комедии», псалом пропевается полностью.
Наяды пели 78-й псалом. Насчет того, в каком объеме его петь, не было наме-
ка ни у Данте, ни в партитуре самой оперы. Ролфа в том сером фолианте ограни-
чилась лишь скупой ремаркой: «См. постановку псалма».
«Где? Какую постановку?» — постоянно недоумевала Милена. Когда же прибыла
оркестровка Консенсуса, псалом там был изложен полностью. Откуда он взялся?
Милена все поглаживала Пятачку уши.
Войлочная кукла совсем уже износилась. Неожиданно под воспевание добродете-
лей у Пятачка разошлась на спинке молния, и оттуда, к изумлению Милены, вы-
скользнула крохотная черная книжица.
Нечто темное, безмолвное, скрытное. Золотом отливали литеры на обложке:
«СВЯЩЕННАЯ БИБЛИЯ».
Рука у Милены флюоресцировала, и в ее свечении вполне можно было читать.
Она открыла книжку. «Старый и Новый Завет», — гласила надпись.
А внизу приписка, от руки: «Для аудитории вирусов».
«Боже, боже мой», — прошептала Милена.
Она перелистала страницы. На каждой из них, совершенно микроскопическим по-
черком, были прорисованы линейки с нотами. До каких, интересно, пределов мо-
жет доходить у Ролфы эта бисерность? До каких бесконечно малых, бесконечно
скрытых величин? Ролфа словно состязалась сама с собой, каждую последующую
часть выводя мельче предыдущей.
— Майк! Майк! — закричала Милена. Дрожащими руками она показывала ему рас-
крытую книжицу. — Майк! Она снова, снова себя показала! Теперь она переложила
на музыку всю Библию, разрази меня гром!
Майк, взяв книгу, смотрел в нее с ошарашенным видом. Каждое слово Послания
Иакова (где сейчас открыта была страница) сопровождалось нотами.
И Милена поняла: эта книга не единственная. Есть и другие.
— Майк, — сказала она. — Пусть устроят обыск, обшарят весь ее дом. Там обя-
зательно отыщутся другие книги. Весь Шекспир. «Дон-Кихот».
И «В поисках утраченного времени» Пруста. И еще и еще.
Милена откинулась на подушки. Ее опять мутило.
Она, «Комедия», не была предназначена для исполнения. Замысел Ролфы был
1 "Deus, venerunt gentes" (лат.) — «Боже, пришли язычники» (начало 78-го псалма).
оригинальней. «Надпись указывала: "Для аудитории вирусов", а я не поняла.
Слушать просто музыку — можно помереть со скуки. Ролфа сказала это напрямую,
а я, дура, не поняла. Ноты были написаны не для исполнения! Она это сказала и
тогда, при нашей последней встрече.
«Комедия» не была новаторской оперой. Она была просто новой книгой.
Книгой, которую читаешь, а вирусы сами тут же кладут ее для тебя на музыку.
Как слова, которыми Сати1 снабжал свои фортепианные опусы, — они служили лишь
для развлечения пианиста, а не для декламации на публике.
А спектакль — это все моя затея».
У Милены снова мучительно кружилась голова, как тогда в невесомости. И ог-
ненная жидкость в желудке горела огнем.
— Сейчас, наверно, сблюю, — выдавила она.
Майк забарахтался, поднимаясь за тазиком и полотенцем. Но так и не успел.
У Милены, к собственному удивлению, не хватило сил даже снять ноги с крес-
ла. Рвота по подбородку стекла на одеяло и платье. Досталось и Пятачку (будет
теперь попахивать срыгиванием не только детским, но и взрослым).
— Ох, Милена-Милена, — сочувственно приговаривал Майк.
— Чертовы Наяды, — ворчала та, не пытаясь ему помочь.
Беспомощно полулежа в своем кресле, она смотрела на Люси. Люси в роли Беат-
риче, с задумчивой улыбкой поющую старческим голосом:
Modicum et non videbitis me;
Et iterum...
«Вскоре вы не увидите меня;
И опять, любимые сестрицы, вскоре увидите меня».
Люси, канувшая тогда как в воду, неведомо как сумела записать для «Комедии»
всю свою партию. Вот такая странность. Очередная странность.
Милена неподвижно лежала, в то время как Майк очищал заляпанное рвотой
одеяло. На подобных вещах внимание теперь особо не заострялось. А вот на лице
Беатриче оно заострилось. Эта Беатриче успела состариться, и продолжала ста-
реть . Она больше не была красивой — разве что той фактурностью, какую морщины
сообщают лицу, подобно тому как время придает монументальность источенному
ветрами камню. Она выглядела бессмертной, словно продолжала плыть по волнам
времени, превозмогая людские слабости, отбрасывая за ненужностью красоту юно-
сти . Королева Дантовой души, его любовь, напоминание о божественном. Суровей
скал, глубже самой Земли, не меркнущая в памяти любовь, что восстает вдруг в
своем нынешнем обличий на вершине стоящей над лесом горы.
«Нет, люди так не любят, — подумала Милена. — Не бывает так, чтобы на всю
жизнь, да еще при этом только в памяти».
«Здесь, на вершине холма в лесу, — послышался голос в ушах, — маленький
мальчик будет всегда, всегда играть со своим медвежонком».
— Это не та опера! — вскричала Милена.
И тут появились геликоптеры. Воздух содрогнулся от свистящего шума лопа-
стей, и на землю пала тень, словно материализовавшись из мрака и лунного све-
та. Сине-черные глянцевые машины разворачивались над тротуаром, разбрасывая
пыль и вздымая на Жужелицах листву, шелестящую, подобно волне прибоя.
— Оставьте их! — слабым голосом умоляла Милена, не в силах пошевелиться на
своем кресле. Жужелицы никому не причиняли вреда; после каждого спектакля они
1 Эрик Сати (1866-1925) — французский композитор, по мнению многих музыковедов на-
много опередивший свое время. Любил печатать ноты красной краской и писать к своей
музыке абсурдные на первый взгляд пояснения.
тихо разбредались. Сейчас заключительная ночь; ну зачем вторгаться именно
сейчас?
Два геликоптера. Вот они приземлились, упруго подпрыгнув на своих полозьях
и оттеснив Жужелиц от тротуаров к ограде и стенам. Лопасти продолжали сечь
воздух. Милена чувствовала, как воздух обдает ей лицо, словно она сама мчится
на бешеной скорости.
— Майк? — подала она голос, но слова утонули в шуме винтов.
Майк стоял, глядя с балкона.
— Не-ет! — словно выдохнуло людское море снаружи.
— Они схватились! — изумленно крикнул Майк. — Они дерутся с «Гардой»!
— Гау-у-у! — залился у входной двери то ли лаем, то ли воем Пальма, как со-
бака обычно реагирует на звон колоколов.
— что там? — забеспокоилась Милена, у которой вместе со словами изо рта
словно вырвался горячий пузырь.
— Ляг, Милена, ляг. Не беспокойся. Я здесь, с тобой.
«Астронавт ты мой, — горько подумала она. — Да что ты можешь против Консен-
суса?»
— Они идут в помещение, — насторожился Майк.
Пальма взвыл еще пронзительней. Вой, сорвавшись, перешел в человеческий
крик. В комнату, покачиваясь, на коленях заполз Пальма. И, медленно разогнув-
шись , неуверенно встал в полный рост. На двух ногах он двинулся к креслу.
— Ми... Милена! — выкрикнул он вполне внятно. — Милена!
Пальма вновь обрел дар речи.
— Пальма, — шепнула она.
Человек с плачем бросился ей в ноги. У нее еще было время погладить его за
ушами.
А затем в дверь вошли люди в белых комбинезонах и прозрачных пластиковых
масках. Полосуя по темной комнате росчерками фонариков, они с неожиданным
проворством направились к Милене. Их подчеркнуто элегантная поступь смотре-
лась слегка комично. Изящными вкрадчивыми движениями мимов они проворно опу-
тали Милену тенетами. В ноздри вставили какие-то трубочки, в рот сунули про-
зрачную облатку, отчего у Милены тут же отнялся язык.
— Что вы делаете? — спросил Майк Стоун с какой-то печальной беспомощностью.
Словно из ниоткуда возникли полотняные носилки. Милена — повисшая безволь-
ным кулем, не в силах сопротивляться, с трубками в ноздрях — почувствовала,
что ее поднимают. Поднимают и бережно, стараясь не сделать больно, переклады-
вают на носилки.
— На Считывание, — отозвался, наконец, один из людей в белом, стоя на одном
колене к Майку спиной. — Поймали в последний момент. Но вовремя.
Носилки отнялись от пола медленно, будто сама земля не хотела их отпускать.
Один из людей в белом, щелкнув пальцами в резиновых перчатках, кивнул на
стул:
— Этого тоже взять.
Голова у Милены по недосмотру запрокинулась за край носилок, и она увидела,
как Майка усаживают обратно на его стул. Двое людей в белом уже стояли рядом
на коленях, что-то там прикрепляя.
Пальму оттащили за ошейник. Он хрипел и рвался.
— Не уходи! Не уходи! — вопил он вслед.
Рука в перчатке аккуратно подняла Милене голову.
В небе пела Люси, грациозно глядя себе через плечо:
Брат мой, почему бы
Тебе сейчас не расспросить меня?
Фразы лились на языке великого флорентийца.
Милену понесли.
Спуск по больничной лестнице сопровождался надсадным воем Пальмы. Он пере-
стал быть слышен только тогда, когда носилки поплыли под сводами коридоров.
Жгуты света от рук «Гарды» стегали по гладкой, обтекаемой поверхности Корал-
ла, отскакивая желтоватыми трепетными бликами. Коралл приглушенно вторил зву-
ку песни. «Комедия» пронизывала его, увязала в нем, звеня эхом людских голо-
сов . Стены резонировали, как топот буйного соседа за стеной. «Какой чудовищ-
ный эгоизм, — думала мимоходом Милена. — Просто чудовищный: вот так затоплять
музыкой любую свободную щелку, изгоняя тишину, барабаня по головам детей, не-
мощных, больных. Кому это надо? Кому вообще нужны все эти Наяды, эти средне-
вековые аллегории? »
Люди в белом вынесли ее в кромешный ад.
Оклеенные тенетами Жужелицы, извиваясь, бились по больничным стенам, по ог-
раде . Трубки выстреливали свои путы вслепую, оплетая Жужелицам руки и ноги и
выволакивая их бесформенной грудой в пятно света, падающее от огромного, по-
ющего с печальной улыбкой лица Люси.
— Милена-а! — потерянно стенали несчастные узники, простирая руки к Миле-
не. — Не уходи-и!
Сцепившись друг с другом руками, Жужелицы окружили геликоптеры. Вперед вы-
ступили двое людей в белом. В руках у них появились предметы, напоминающие
застывших ящериц. Ящерицы полыхнули светом. Те Жужелицы, в которых бил его
напор, валились как подкошенные, шелестя листвой. Образовался неширокий про-
ход, сквозь который незамедлительно ринулись те двое, что с носилками. Про-
ворные руки выстреливали между тем из трубок, проворные ноги ступали по по-
верженным телам.
Но тут вокруг них, гневно взметнув руки, сомкнулась волна тел. Жужелицы би-
ли «Гарду» прямо по пластиковым маскам, тесня своей массой. Любая боль, при-
чиняемая ими, отзывалась в них самих. «Прими боль, стерпи боль», — говорили
они друг другу, продолжая теснить «Гарду». Какая-то женщина пыталась вырвать
у человека в белом носилки. Лицо у нее было при этом искажено страданием, ру-
ки крупно дрожали.
— Они забирают тебя! Консенсус жаждет тебя поглотить!
Милена лишь беспомощно распахивала глаза. «Нет, я не хочу всего этого, —
измученно думала она. — Нет». Рак в ней — жарко взбухающий, тяжелый, победо-
носный — обдавал Жужелиц эманациями своей страшной жизни. Чувствуя близость
Милены, ее сторонники падали на колени или простирались ниц, как под ударами.
Точно так же упала и та женщина.
Резким толчком носилки впихнули в грузовой люк, где их сразу же подхватили.
Где-то под спиной защелкнулись крепления, фиксируя носилки на полу. Лопасти
винта заработали громче.
Побежденные Жужелицы принялись скандировать ту самую песню, которую они
оборвали после обещания Милены не покидать их. Теперь, упуская свою мессию,
они разразились той песней вновь:
Милена Шибуш
Шибуш Шибуш
Шибуш рак наш
Милена рак наш
Рак наш рак наш
В какую-то секунду вертолет оторвался от земли и, набирая высоту по наклон-
ной, взмыл над крышей соседней партийной многоэтажки.
Рак наш цветик
Цветик рак наш
Пела и старуха Люси:
Cosi queste parole segna a vivi
Del viver ch'e un correre a la morte
Мои слова запомни для наказа
живым, чья жизнь лишь путь до смертных врат.
Сверху крыши многоэтажек казались крытыми черепицей горными пиками. Небо
было полно света, играющего на листьях райских кущ. Крыши уходили вниз под
сияющую, искристую музыку Ролфы, звучание Эдема и его неспешных чистых рек.
Геликоптер в полете накренился, и Милене стала видна главная река Лондона,
мать Темза.
Она увидела сад своей жизни, целиком. Вон Раковина — несколько кирпичей-
зданий в объятиях двух каменных крыл с переходами между ними; теми самыми,
что она в свое время исходила вдоль и поперек. А вон Зверинец с бамбуковыми
спичками лесов и ступенями лестницы, где они с Ролфой встречались и вместе
шли на обед. А вон тот парк на Набережной, где они устраивали пикники.
Улицы Кат больше не было. Старые здания, наконец, снесли, превратили в гру-
ды мусора. Теперь на их местах кочанами разрастались Кораллы, чуть ли не
вплотную упираясь в старый кирпичный мост. Одна сторона Лик-стрит была теперь
перекрыта. Все меняется. Кат смотрелась темным аппендиксом, зато бывший же-
лезнодорожный мост был залит светом и полон движения. Милена разглядела мост
Хангерфорд, где они вместе с Бироном ждали первого включения электричества.
Как и тогда, сейчас он был запружен народом. Люди смотрели вверх, как будто
искали ее взглядами, словно Милена по-прежнему находилась среди людей. Вон
знакомая гирлянда огней тянется вдоль Набережной, отчего река сияет золоти-
стыми бликами. Весь город подернут трепетными зеленоватыми оттенками — из-за
света в небе, из-за «Комедии».
Милена подняла взгляд наверх, где небо занимал такой же сад, что и внизу.
Люси и Данте рука об руку выходили из расселин света, представляющих Архиепи-
скопский парк.
Вместе они миновали вымощенную кирпичом улицу Вергилия. А откуда-то издали,
словно из глубин памяти, доносился призрачно реющий вокал: голос Ролфы в ту
ночь, когда Милена пыталась отыскать ее после Дня собак.
Беатриче и Данте пели о своей долгой, пронесенной сквозь время и испытания
любви. Данте пел:
Si come cera da guggello...
И я как оттиск в воске или глине,
Который принял неизменный вид;
Мой разум вашу речь хранит отныне.
Ролфа продолжала петь без слов. Голос ее теперь не уйдет вплоть до оконча-
ния оперы — сиплый и разъяренный, эхом доносящийся из устья улицы Вергилия.
Тогда, в День собак, Ролфа пела концовку первой Песни; одна, в темноте.
Где-то по ходу «Комедии» Данте говорил, что не припомнит такого мгновения,
чтобы он хоть в мыслях отрекся от Беатриче или же опорочил ее имя.
«Вирусы поймут, что это означает», — думала Милена.
Он отпил из вод Леты, а потому забыл все неправедное, что мог совершить в
своей жизни.
Он не помнит, чтобы отрекался от Беатриче. Это означает, что отречение от
Беатриче было грехом.
«Как и то, что я потом не общалась с Ролфой. Не любила ее». Руки Милены по-
глаживали что-то мягкое и влажное. Оказалось, что в суматохе она так и не вы-
пустила Пятачка.
А снаружи геликоптера, на одном с ним уровне плыли черные шары, запущенные
с моста Ватерлоо. Туго надутые, они неслышно напевали для себя музыку, кото-
рая до них доносилась. Их кожа отражала свет. Лики памяти перемежались на их
поверхности.
Музыка не спеша проникала через райские кущи, созданные из старого кирпича.
В ней говорилось о жизни в камне, земле, воздухе. Воздух трепетал, подобно
деревьям и траве; кирпич по прочности подобен был камню. А каждый камень —
даже в старой части Лондона — лучился, благоухал и дышал историей. Касания
минорных созвучий и диссонансы вызывали в нем грусть и встревоженность. От-
дельные пасмурные нотки оседали капельками света на падающих листьях. Музыка
становилась призрачным танцем, как будто Сад незримо пускался танцевать сам с
собой, сам по себе. А для нас он был потерян.
По Вестминстерскому мосту Беатриче и Данте прошли на улицу Кат. Путь туда
теперь был закрыт, а с ним закрыта и дорога в то Лето Песен, где в веселой
рыночной толчее жили знакомые люди: и парень с лицом персонажа Хогарта, и
гибкий продавец одежды со своей смазливой женкой, и торговка зеркальными лин-
зами . Слышен был хор. Впервые за все время пропевались и слова рассказчика.
Здесь пелось о солнце в зените, о полуденной поре на высотах Чистилища.
Лондонская Яма, кратер Ада и склоны восходящей к Раю горы были в «Комедии»
одним и тем же местом. Чистилище и все прочие круги кверху и книзу от него
накладывались один на другой, образуя мир, идущий слоями.
«Понятно ли это? Донесла ли я? — терялась в догадках Милена. — Поймут ли
они эту мою низкопробную, приземленную ллКомедию"?
Получился ли у меня Рай именно как Дантов "Paradiso"? А рай земной — нашла
ли я его? Кто окончит ЛЛКомедию"? Должен ли каждый закончить ее для себя по-
своему, или же истинный конец должен существовать лишь на страницах книги
Ролфы?»
Затем она подумала о маленьком Берри, который все время пел. Музыку «Коме-
дии» он пел еще тогда, когда младенцем лежал у Милены в комнате; еще прежде,
чем произнес свое первое слово. И тут, как будто в горло ей вонзили меч, Ми-
лена ощутила металлический вкус уверенности. Это будет Берри, маленький Бер-
ри. Это он окончит «Комедию». Он будет поддерживать в ней жизнь. Милена слов-
но увидела, как передает ему ее. То, что она успела ему передать, — лишь ее
мизерность, а не величие. «Комедия» тогда была размером с цветок.
Милена почувствовала, как вспыхнула ярким светом. Им сейчас сияла вся ее
кожа. Настолько, что озарилась вся кабина геликоптера и открытая дверь. Снизу
свет заметили люди: они разглядели в вышине сияние в форме женщины. Издалека
снизу донесся многоголосый восторженный рев.
С души словно камень свалился. Вертолет пошел на снижение.
Посадочную площадку окружали необычайно толстые пурпурные листья, которые
захлопали словно крылья и раздвинулись, давая дорогу. Из леса Консенсуса Ми-
лена в очередной раз посмотрела вверх. На ее глазах Данте и Беатриче вышли из
Лик-стрит и направились к реке. Хор пел о семи дамах, остановившихся в про-
хладной тени. Данте с Беатриче вошли в затенение Раковины.
Снова бесовская пляска «Гарды» с отстегиванием креплений и выемкой носилок
из геликоптера. А повсюду уже заходились пением Певуны, неистово скандировали
Жужелицы. «Милена, дай нам болезнь! Милена, дай болезнь!». Кто-то ухитрился
лизнуть ей руку, чтобы рак перешел на него. Пока разворачивали носилки, в ок-
нах Маршем-стрит Милена разглядела людей. Народ стоял и на ступенях, и под
мясистыми деревьями. Целое столпотворение. На Милену полетели цветы. Они сы-
пались дождем, и обычные и человеческие.
«Что за шум, — устало, но довольно думала она, — что за гам из-за второ-
сортного режиссеришки». Но она знала: дело здесь не только в раке, но еще и в
«Комедии». Одно неразрывно связано с другим.
Данте в вышине задумчиво шел вдоль берега Темзы. У моста Хангерфорд он по
ступеням спустился к воде и забрел в нее. Воды Темзы текли подобно истории.
Теперь это была река Эвноя — та, что восстанавливает память о добре, содеян-
ном душою при жизни; о ее усилиях любви.
Ниже по Маршем-стрит начали петь одну из песен Ролфы Певуны. К ним, не ус-
тояв , присоединились Жужелицы. Песня звучала на «собачьей латыни». Как вдруг
где-то в самой чащобе Консенсуса открылся некий зев и тоже влился в общий
хор:
Modicum, et non videbitis me;
Et iterum
Sorelle mi dilette
modicum et vos videbitis me.
Вскоре вы не увидите меня;
И опять вскоре увидите меня.
«Нет, теперь уж точно не увидите», — усмехнулась мысленно Милена. И тут по-
верх всего этого многоголосья послышался еще один голос, поющий совершенно
иную песню:
Эта песня — скулеж.
Если хочешь, он рядом с тобой побежит по дороге,
Верный, преданный друг
Без болезненных мыслей и чувств.
Голос был слабым и казался отдаленным. «Кто это?» — удивилась Милена. Сил
повернуть голову и посмотреть не было. И тут до нее дошло: это же поет она
сама. Песню Старого Лондона, которого больше нет. Нечто совершенно не связан-
ное ни с шумным скандированием вокруг, ни с небесным хоралом в вышине. Она
пела в память о «Летящем орле» и об уличных базарчиках; о толкающих пивные
бочки кабатчиках и об ютящихся в древесных кронах скворцах; о ветшающих зда-
ниях и о тяжелых, отороченных мохнатым плюмажем копытах ломовиков; о малолет-
них разносчиках кофе. Она пела о детях, о Берри; о глубокой старости, до ко-
торой им отныне суждено дожить.
Эта песня — скулеж.
Он не знает, бедняга, как песенку эту закончить:
Никому, даже песне
Не хочется друга терять...
Чувствовалось, как подрагивает похоронный паланкин, занося ее на язык Кон-
сенсуса. Сквозь мясистые стволы и путаницу листьев она еще раз взглянула
вверх, на игру света. Весь мир был словно погружен в воду, чистую и полную
жемчужных пузырьков. Воды Эвнои, памяти. Музыка Ролфы сплачивалась для заклю-
чительного удара. «Вот тот последний момент "Комедии", что я застаю», — дума-
ла Милена. Тем не менее, скучать она будет не по ней, и не по своему завидно-
му посту, и не по Зверинцу или этому вот цирку.
Эта песня — скулеж,
Он и дальше с тобой побежит, если только захочешь.
Так давайте споем
Ее хором опять...
Живой язык Консенсуса неспешно втягивал внутрь, и вместе с тем гасли звук и
свет.
Но тишина оставалась.
Глава двадцатая.
А дальше что?
Детей под белыми кирпичными сводами не было. Залы Считывания пустовали: не
было слышно ни задорного пения, ни гитар, ни колокольчиков. Лишь приглушенная
музыка «Комедии» — ее было слышно даже здесь — и резкий свет обнаженных элек-
трических фонарей.
Милену опустили на пол. Она почувствовала запах пыли. Майка на его стуле
поставили рядом. На коленях у него лежали цветы — цветы, которыми осыпали и
Майка. Они посыпались с колен, стоило ему податься корпусом в сторону носи-
лок.
— С тобой все в порядке? — спросил он нежно.
— Все замечательно, — ответила она.
«Боли нет. Все кружится, танцует, и все равно я не могу поверить. Все еще
не могу поверить, что это со мной происходит. Что я умираю».
— Они хотят сделать тебя частью Верхней Палаты, — тихо сказал Майк. — Ты
знаешь, что это означает?
Милена знала. Она не хотела этого и поэтому покачала головой. Майк решил,
что она не знает.
— Это означает, что они сохранят твою матрицу, — сказал он, — слепок. Схе-
му , которую можно считывать. Ее оставляют, чтобы при случае с ней консульти-
роваться. То есть, когда ты умрешь, ты по-прежнему будешь оставаться частью
Консенсуса.
— То есть, — Милена попыталась рассмеяться, но грудь стеснило, и вышло что-
то вроде муторного кашля, — это значит, что я им все еще для чего-то нужна. А
интересно, что тогда происходит с Нижней Палатой?
Вопрос был риторическим: Милена знала ответ. Майк Стоун этого себе не пред-
ставлял и пожал плечами.
— Их там всех стирают, — объяснила ему Милена, — подчистую.
Шорох белого платья, валуны бедер. Рут. Милена улыбнулась и изнеможенно по-
вела головой из стороны в сторону.
— Не было ль чего паранормального, мистер Стоун? — пробормотала Рут негром-
ко, чтобы лишний раз не беспокоить Милену.
«Разве что вся моя жизнь, — усмехнулась про себя Милена. — Разве что гала-
концерт в космосе, который не должен был быть создан женщиной, лишенной про-
стого права умереть. Разве что тарелка с отбивными, которой не было. Или Лон-
дон . Или недруг, пляшущий у тебя в глазах и насылающий морок. Или Ангелы с
Херувимами, что общались со мной по линиям гравитации».
— Еще буквально пара секунд, и все готово, — бодро взялась за дело Рут, но
опомнилась и изобразила печаль. Тем не менее, надолго ее не хватило, и вот
улыбка уже снова расцвела на ее лице.
— Ну, как ты, лапка моя? — спросила Рут, беря Милену за руку. — Как ты тут,
родненькая?
Широкая добродушная улыбка заставила Милену бледно улыбнуться в ответ.
— Да как-то не очень.
— Ты уже тут была и потому знаешь, что будет дальше, ведь так?
— Так, — соврала Милена.
— Ты увидишь все разом, всю свою жизнь.
«Как утопающий».
— Нет времени, кроме настоящего, — проговорила Милена.
Помимо настоящего, ничего уже и не оставалось.
— Я в чем-то ошибаюсь? — поинтересовалась Рут. Хотя сейчас это было уже не
важно.
— Да ну, — отвечала Милена, ничего особо не утверждая и не отрицая.
— Но ты всегда будешь жить здесь. — Рут подняла руки вверх. Над ними, а
также везде вокруг был Консенсус.
«От Консенсуса мне, видно, деваться некуда».
— И здесь. — Рут приложила руку к сердцу.
«Но не здесь», — подумала Милена о своем теле, лежащем на кирпичном полу.
— Я хочу свободы, — прошептала она.
Рут посмотрела на нее с любовью и жалостью. Обнадеживать ее не было смысла
— впереди только боль и разочарование.
— Ну, так, может, ты ее и получишь, — сказала она не совсем искренне и тро-
нула Милену за руку. — Я сейчас, — и ушелестела.
Майк, выбравшись из своего чудо-стула, подобрался к Милене на четвереньках
и склонился над ней, прямо как в той небесной опере.
— Я должен тебе что-то сказать, — заговорил он. — Я подхватил от тебя ви-
рус. Рецептор превратился в передатчик. Я уловил тебя. Ты понимаешь? Ты те-
перь постоянно в моем мозгу. Как у тебя Хэзер.
«Как все-таки странно. Впечатление такое, будто я разбрасываю себя повсюду,
как листву».
— Так вот откуда ты знаешь про Хэзер, — догадалась Милена. — Получается, ты
действительно знал. И про те гобелены.
Ее удивляла слабость собственного голоса.
Майк кивнул.
— Хэзер не умрет! — воскликнула Милена с блаженством облегчения: Хэзер ос-
танется, не уйдет вместе с ней. — Передай ей от меня привет, — сказала она. —
И обязательно скажи Элу, ладно? Пускай приходит к ней пообщаться.
— Я знаю о них, — торопился Майк. — И о Ролфе тоже знаю. Я теперь знаю
все. — Он указал себе на виски. — Так что тебе не надо за меня волноваться.
Если я тебя вообще как-то волную. Тю-ю!
Вот она, такая знакомая, типичная Ролфина усмешечка, с непременным пожима-
нием плечами.
— Одному мне не быть. Для общения у меня по-прежнему будешь ты. Я и ребенку
о тебе расскажу, все-все. И ты тоже сможешь с ним разговаривать. Через ме-
ня. — Он улыбнулся со всей своей наивной искренностью. — Я как раз это имел в
виду, когда впервые сказал, что хочу ребенка. «Никакого вреда не будет», —
сказал я. И это правда. Ведь так? Видишь, это все правда.
По-прежнему стоя на четвереньках, он наклонил голову и поцеловал ее в лоб.
Милене удалось обвить его шею одной рукой, худющей, свисающей как плеть.
— Я люблю тебя, — сказала она. В первый раз.
Улыбка Майка осталась прежней. Она была такая же наивно-счастливая. Не
смягчилось в своей ласковой серьезности и выражение глаз.
— А что? Может, действительно любишь. По-своему, — отреагировал он.
Жаркий нарост у Милены на плече, видимо, вызрел окончательно. Он лопнул.
— Ой, — выдохнула Милена, ощутив, что произошло. Она прикоснулась к лоскут-
кам разорвавшейся плоти. Кончики пальцев стали мокрыми, но это была не кровь.
На них был чистый растительный сок.
— Милена, ты посмотри! — воскликнул Майк Стоун и протянул ей что-то.
Это была роза. Человеческая роза.
— Это рак, — сказала Милена. — Значит, она бессмертна. Посади ее, и она ни-
когда не погибнет.
На этом разрывы плоти не закончились. Что-то как будто зашевелилось в рука-
ве халата. Милена попыталась вытряхнуть это что-то, и оттуда, оставляя сукро-
вичный след, выбралась на пол малюсенькая черепашка. Милена рождала живые
воспоминания.
Живот заскрипел, как сухая кожа. В нем словно открылась брешь. Там тоже
что-то зашевелилось. Милена кое-как развела полы халата.
Это было нечто новое.
Гладкое, розовенькое, с удлиненным носиком и круглыми ушами. У Милены под
грудью жухлым трупиком лежала войлочная кукла Пятачка. А из нее, словно
стряхнув эту мертвую оболочку, успел выбраться новый Пятачок — живой Пятачок!
Он вылез и огляделся с тревожным любопытством. Майк Стоун, потянувшись, взял
его за лапку.
— Привет, малыш, — сказал он ласково.
Кукленок с комичной торопливостью слез с Милены.
Послышалось знакомое шуршание.
— Силы небесные, — пробормотала Рут, входя к ним.
Пятачок с добродушным любопытством вскинул на нее мордашку и, блестя гла-
зенками , навострил ушки.
— Молодцы. Спасаются, пока могут, — слабо улыбнулась Милена.
Рут все качала головой.
— Ну, прямо не знаю, прямо не знаю, — приговаривала она. А потом, повернув-
шись , вышла в Зал Считывания.
«Когда это происходит — сейчас? — недоумевала Милена Вспоминающая. — Или
несколькими мгновениями раньше? Или это уже случилось? Что-то не помню. Я
кто: та, что живет, или та, что вспоминает?»
— Все в порядке, — заверял Майк посторонние руки, помогающие ему выпрямить-
ся. Носилки подняли. Майку надо было отпустить Милену. Локтем он прижимал к
себе черепашку и Пятачка. Пятачок держал розу. Их всех усадили на стул Майка
и понесли через залитый фиолетовым светом коридор-гармошку впереди Милены в
Зал Считывания.
В помещении стоял высокий человек в белом. В прозрачной пластиковой маске.
— Вам что, мало вирусов? — неодобрительно спросил он. — Все должны быть в
белом.
Доктор. Представитель высшей касты во всей иерархии Братств. Доктора надзи-
рали за Режимом Общественного Здоровья. Они же присматривали за Консенсусом.
— А это что за ерунда? — спросил Доктор, указывая на Пятачка.
— Новая... — Майк не находил нужного слова, — новая жизнь.
«Vita Nuova» — прошептал откуда-то посторонний голос.
— Все обработано ультрафиолетом, — поспешила заверить Доктора Рут. Руку она
держала у Майка на плече.
— Майк, душка, — сказала она. — Сейчас тебе надо будет выйти. Иначе два
Считывания смешаются друг с другом, и получится все очень плохо.
— Мы уже и так смешались, — выдавил тот севшим вдруг голосом.
— Все будет в порядке, Майк, — попыталась ободрить его Милена.
— Да, — машинально согласился тот, — будет.
Он подошел и склонился над ней. Таким его лицо Милена видела впервые. Непе-
редаваемо искаженное, словно растянутое в несколько сторон сразу. Он стоял,
вбирая в себя ее лицо. «Он смотрит так на меня для памяти, — поняла Милена. —
Смотрит, чтобы запомнить». Ободряющая, но напоминающая рука Рут у него на
плече легонько сжалась и потянула назад. Майк еще немного постоял и, перева-
ливаясь с боку на бок, побрел, не оборачиваясь, к выходу.
Милена осталась одна на полу.
«А умирать-то как одиноко! — подумала она. — Как будто бы весь мир тебя от-
торгает» .
Ну, а дальше что?
Вспомнилась Ролфа. «С ней это было. Я видела, как волна проходит сквозь
нее. Когда именно это происходит? Сознаешь ли ты это? Помнишь ли потом все,
что с тобой было? И если да, то полностью или урывками?»
Наверху, смутно как во сне, землю, камень и плоть Консенсуса сотрясала му-
зыка Ролфы. «Ролфа, Ролфа, где-то она сейчас?»
Снова послышался голос. Он нежно нашептывал Милене на ухо.
«А дальше будет вот что, — говорил он. — Ты все вспомнишь. Бояться абсо-
лютно нечего. Покажется, что пройдет целая вечность, хотя на самом деле все
будет длиться лишь мгновенье».
«Рут?»
Милена попыталась даже сесть и оглядеться. «Кто это разговаривает?»
«А теперь мне пора идти. Но "modicum et vos vitebitis me" —
лли опять вскоре увидишь меня"».
Это была Ролфа. Это говорила она.
Проникающая сквозь камень горняя музыка оборвалась. «Комедия» окончена.
Пространство замерцало. Пространство, время и мысль ожили все разом.
И тут грянула волна.
Где-то в памяти Милена увидела лицо Чао Ли Суня в молодости.
«Проблема, — вещал изгнанник, — во времени».
Милена вспоминала, как она с друзьями теснится в незнакомой толпе на пеше-
ходном мосту Хангерфорд. Рядом с ней Бирон, живой. Живой, юный; ветер ерошит
ему волосы, словно говоря: «Не дрейфь, все будет классно!», а зубы, открываю-
щиеся в улыбке, свидетельствуют о недостатке кальция. «Я никак не мог пропус-
тить такое зрелище!» — говорит он.
«НОЛЬ! — задорно скандирует толпа. — МИНУС ОДИН! МИНУС ДВА!»
Огни вспыхивают по цепочке, один за другим, а Милена разрывается на тысячу
сущностей, тысячу моментов, в каждом из которых «сейчас» — это иной, обособ-
ленный мир, а все моменты ее жизни летят стремглав быстрокрылыми птицами, ка-
ждая по своему маршруту. Причины и следствия недостаточно, чтобы свести мир
воедино.
Рай присутствует всегда и везде, точно так же, как и ад. Время смешивает,
сближает их настолько, что спасение и проклятие становятся фактически едины.
Память — это значит быть вне времени. Она способна их разделить. Память пока-
зывает нам, что значит рай — когда больше ничего не происходит, не наслаива-
ется. Она являет нам тот миг, когда заветное желание, наконец, исполнено и
исчерпано до дна, после чего удерживает то, что любит, навсегда, соприкасаясь
с ним отныне в извечной связи. Память порабощает нас, дотошно сохраняя весь
наш ужас, притягивает магнитом и припаивает нас к нему. Память — это чистили-
ще. Чтобы быть спасенным или проклятым, надо находиться вне времени. Надо
шагнуть за пределы этой жизни.
— А-а-а! — голосила Милена, раскачивая и маша немощными своими руками-
веточками. — А-а-а! — кричала она разом и от боли и от радости.
Она впервые встретила Майка Стоуна. Познакомилась с Троун Маккартни. Ее
пронзила взглядом Аптекарша, а Жужелицы стайкой фламинго засеменили по или-
стому дну реки у Набережной. Милена остановилась перед Максом. «Большая серая
книга. Что вы с ней сделали, Макс?» К ней подошел Нюхач Эл: «Человек — все-
ленная в миниатюре, — говорил он. — Память в действительности напоминает те-
нета . А подо всем этим — огонь. Там просто жжет».
Танцующие аккуратными рядами китайские принцессы синхронным движением гра-
циозно поднимали веера перед гигантским крабом на троне. Король из «Бесплод-
ных усилий любви» смотрел на нее распахнутыми глазами, и слезы текли по его
чумазому лицу. «Все съедобное плачет, — страдальчески говорил он. — Кофе му-
чается , кричит». Торговка игрушками нараспев хвалила зеркальные линзы громким
чистым голосом:
«Вещь, что нам доверена, историей проверена!»
Министр Мильтон рухнул лицом в крабовый салат. «Я думаю обо всех вас, — го-
ворила Люси, — как о каких-нибудь цветах в моем саду». Откуда-то доносился
шум геликоптеров.
Огонь, расправляя горячие крылья, охватывал жизнь Милены, воспламеняя одну
за другой веточки ее нервов. Возможно, они ветвились по кодам «да-нет» или
«один-ноль», но общая схема-матрица вела к чему-то густому и жидкому, как
магма.
«Я всхожу подобно дереву, все более и более мелкими веточками, каждая из
которых — очередное "я". Но корни утеряны, корни всего моего мира утрачены.
Нервы сдают, и язык от этого путается. Грамматику от этого коробит. Вот уж и
впрямь Неправильная Морфология».
— Потому что Прошлое — это ты, — говорит откуда-то Рут. «Сейчас?»
Очищающий пожар бушевал в ней, освещая память.
Чистилище.
Милена вспоминала, как она стоит на перроне в Чехословакии. Она держалась
за руку матери. За навесом платформы, на самом-самом конце железнодорожных
(точнее, сделанных из розового коралла) путей мерцала звездочка. Звездочка
эта, медленно увеличиваясь, двигалась к ним. Милену охватывало небывалое вол-
нение .
— Тфшш-тфшш, тфшш-тфшш, — изображала Милена поезд.
Заходя на станцию, поезд с большущими каучуковыми колесами озабоченно ши-
пел, лязгал и поскрипывал. Вагоны тянулись за локомотивом, как хвост гусени-
цы. С карканьем кружили над соседним полем вороны.
Поезд был большой, сильный и добродушный, каким был когда-то ее отец. Как
будто это он снова вернулся. Раздавался громкий, добротный стук-бряк, будто
это отец рухнул на диван и затеял игру с маленькой Миленой. Только вот между
ней и поездом находился зазор. Какая-то брешь, темная и большая; Милена даже
могла в нее ненароком провалиться. Ведущие в поезд ступеньки были большие,
выше ее ростом, — взрослые ступеньки, не рассчитанные на детей.
Вот мать подняла Милену, как она в свое время делала, передавая ее в руки
отцу. При этом она сказала: «Поднимаемся! Ну, давай шагай: раз, два».
— Nastupajem! Raz, dva.
«Она говорит не по-английски, — изумленно поняла Милена Вспоминающая. — Она
говорит по-чешски, а я понимаю каждое слово. Даже лучше, чем я когда-либо по-
нимала английский. Английский язык не такой: он не влечет, не захватывает ме-
ня. Английский — другое измерение, иная вселенная. Чешский язык, чешское вре-
мя, чешское мировосприятие. "Поезд" — "Train": разве можно его сравнить с
чешским "vlak". "Train" — это что-то до оскомины британское, скучновато на-
дежное, какое-то обыденное. То ли дело "vlak" — в этом есть что-то резкое,
грубовато-мощное; оно везет тебя в город, где так много всего увлекательного.
А раз "vlak" — понятие уже само по себе значительное, то покинуть вокзал так
просто, незаметно он не может. Нужно, чтобы там непременно толпился народ, и
все махали на прощанье платками. Чтобы из окон высовывались руки и головы
женщин и чтобы напоследок обнимались и спешно давали провожающим какие-нибудь
срочные наказы или советы. "Верните мои книги!", "Не забудьте сказать Юлиане,
чтоб обязательно проведала тетушку!" Как будто эти люди расстаются навеки и
никогда уже больше не увидятся».
Милена с матерью входят в вагон, где их рядами встречают лица пассажиров, и
среди них дама в очках и шубе с воротником из цельной лисы.
— Mami, proc ma ta pani na sobe mrtve zviratko?
«Мама, а зачем на той тете мертвый зверек?»
Вопрос остается без ответа. Весь вагон смеется, включая и саму даму в оч-
ках, хотя губы у нее поджаты, а глаза сужены от злости. Вопрос без ответа по-
тому, что, если вдуматься, вразумительно на него действительно не ответить.
Нельзя же, в самом деле, сказать, что дама от этого становится красивее. Эта
усохшая мордочка мертвой лисы, задумчиво кусающей себе хвост, — неужели дей-
ствительно стоило напяливать на себя это?
Раскаты хохота ребенка смущают и настораживают. Девочка хочет, чтобы до
дядь и теть дошло: вопрос действительно не такой уж и дурацкий.
— Snedlaje napied? Mela je ochocene?
«Она ее перед этим съела? Это у нее была такая домашняя животная?»
— Milena, — казалось бы, с улыбкой говорит ей мать, а сама нервно, загнан-
но косится по сторонам. Никто больше не умеет произносить имя дочери с такой
интонацией.
Голос матери поднимается и падает, ласкает, одновременно любя свою дочь и
жалея, смущаясь и теряясь. Милена доставляет матери много огорчений. И не
только огорчений — боль здесь смешивается со многими чувствами. И то, как
мать произносит ее имя, воссоздает смысл, заключенный в самом этом имени.
Милена вспоминает, что имя это значит «Любящая».
«Я по-прежнему ношу это имя, только до сих пор я забыла его истинный, со-
кровенный смысл». Теперь с имени словно была снята маска, восстановив его
значение; воскресив голос матери, вновь произносящий его с тем звучанием, ка-
кое Милена слышала в своем тогдашнем, первом мире.
Мать подтягивает Милену к сиденью, а сама говорит ей громко — чтобы услыша-
ли все остальные:
— То nikdy nebylo zviratko, Milena. To narostlo. Pestuji kozesinu jako
mstliny.
«Оно никогда не было зверьком, Милена. Его вырастили. Меховые шкурки выра-
щивают , как растения, в питомниках».
Милене хочется знать, зачем так делают. Но она боится, боится еще одного
взрыва смеха. Она вся сжалась, как шагреневая кожа. Очевидно, задавать вопро-
сы нехорошо. Вопросы показывают, что она глупая. Девочка уже знала, что она
глупая, что ей нужно прятаться, сидеть тише воды ниже травы. Время от времени
ей давали вирусы, но они не приживались. Ученье в готовом виде ей не дава-
лось . У нее была сопротивляемость к ученью.
Мать поднимает Милену на сиденье. Милена чувствует, какая она маленькая и
легкая — вот сейчас подкинь в небо, и полетит как перышко. Это даже занятно —
быть такой легкой, такой трепетной, как огонек спички. Время кажется таким
медленным и тягучим, как мед. Ножки у Милены болтаются высоко над полом. Мать
усаживает ее поглубже на сиденье, и тогда ножки у нее торчат вперед, как у
куклы. Почему-то у взрослых ничего не делается в расчете на детей.
Слышится легкий скрежет, и все в вагоне внезапно дергается в одну сторону.
Медленно, словно нехотя, поезд начинает отходить.
— Zamavej no rozloucenou, Milena.
«Помаши на прощанье, Милена».
Мать начинает вдруг тихонько плакать. Ребенок озадачен. Ей было сказано о
предстоящем отъезде, но она как-то не принимала это всерьез. Уезжать, куда?
Какое еще бывает место для житья? Прага? Было бы здорово, но ведь ей же самой
говорили, что в Праге опасно? Родители же вроде для того из Праги и уехали,
чтобы спрятаться?
Уплывает из вида грязноватая маленькая станция. Деревню отсюда не видно.
Вон деревья, знакомая речка; сквозь густеющую вечернюю дымку видно, как па-
сутся коровы. А вон шпиль на круглом куполе церкви. Постепенно все поглощает
тьма.
«Дом, — плакала Милена Вспоминающая. — Это же мой дом». Милена-ребенок не
плакала. Для нее это был просто плывущий за окном пейзаж. «Страна, которой я
больше так и не увидела, — думала Вспоминающая. — Расплывающийся образ, не-
отъемлемая часть меня — место, которое я постоянно носила у себя в памяти, но
так и не могла вспомнить. До этого момента».
Мать поднимает Милене одетую в рукавичку руку и машет ею вместо своей руки,
веля прощаться — с кем? Зачем?
«Не рукавички — palcaky».
Одежда на пассажирах в вагоне, их прически и стрижки; то, как они заправля-
ют брючины в гольфы, чтобы не попадал холод; сам запах поезда и резиновые
коврики. Мятный чай и сахарные рогалики в кулечках — подкрепиться в дороге. И
этот особый звук поезда — басовитое урчание, как будто какой-то бородач рас-
певает песни диковатым, прокуренным от сигар голосом. Вот он какой, этот по-
езд. Как будто он, как и ее отец, тоже без конца твердит о свободе, пока
вдруг не возьмет и не умрет.
«Кстати, нет: не свобода, a "svoboda ".
И вон там не дома, а ллс1оту"
И это вот не поля, а ЛЛро1еп .
И там вон не дрозды, a "kosi" ».
«И я — не Милена Шибуш. Миленой Шибуш я так и не стала. Она где-то там, в
другом месте, в теперь уже неведомом мне краю.
Ox, lato, ox, mami, как может то, что было близким, стать вдруг таким не-
досягаемо далеким? Неужели жизнь растаскивает нас по частям настолько, что мы
перестаем быть сами собой? А тогда — было ли оно все в действительности? И
если да, то как оно вдруг истаяло, растворилось? И как, каким образом возник-
ло снова, но уже в другом месте?»
Милена вспоминала детство.
Как она в чьем-то доме лущит миндаль. «Любящая, Любящая!» — то и дело дру-
желюбно поддразнивали ее. Миндалины надо было выуживать из красной керамиче-
ской чашки с остывшим кипятком, так что они были горячеватые. Милена надавли-
вала обоими большими пальцами, пока из бежевой скорлупки волшебным образом
сам собой не выскакивал орех.
Была Пасха. Вместе с другими детьми Милена со смехом резвилась в большом
солнечном саду, где детям дано было задание ножницами срезать шишечки и цвет-
ки у молодого лука. Там же в саду была привязана смирная лошаденка, которая
теплыми мягкими губами осторожно, словно в поцелуе, забирала у детей с ладо-
ней те самые шишечки-цветки. У Милены прикосновение губ той лошадки вызывало
сладостную оторопь — у нее даже дыхание останавливалось от восторга. А потом
они нашли божьих коровок и стали собирать их в миску, наложив туда травы. А в
одной из комнат огромного старого заброшенного дома, в котором раньше был
склад, девочки сделали тайную комнату из ящиков и коробок. Туда они поставили
игрушечное пианино. Тайную комнату пришлось оборонять от набегов мальчишек;
схватки проходили под бренчанье клавиш. Милене, помнится, удалось тогда побо-
роть одного мальчика. Она одолела его в честном поединке и визжала от дикого
восторга.
Милена вспоминала лица забытых друзей детства. Там была девочка в розовом
платьице, с миндалевидными глазами и красивыми черными косами, перехваченными
лентой. Была еще голубоглазая София с каштановыми волосами и какой-то маль-
чик-тихоня — помладше и слабее девочек, но не нытик, — который с молчаливым
упорством все штурмовал и штурмовал их замок. Милене тогда защемили дверью
руку, и она разревелась и убежала за утешением к взрослым; но не успела боль
утихнуть, как она опять со смехом унеслась в сад, где уже шла игра в пятнаш-
ки, и с удовольствием присоединилась к общей беготне.
«Я была счастлива.
А Англия мне так и не стала домом. Я никогда не чувствовала себя англичан-
кой, никогда не ощущала себя в ней так, как они. Я знаю их язык, но не чувст-
вую его сердцем. Я не плачу по-английски, и по-английски не смеюсь, и не за-
нимаюсь любовью по-английски. Люди мне кажутся пустыми или жестокими, просто-
ватыми или чопорными, излишне мягкими или, наоборот, черствыми, но до меня
никак не доходит их истинная суть. И часто у меня не получается что-то пра-
вильно сделать или сказать потому, что там, внутри, у меня другая морфология.
Не то чтобы что она неправильная. Она у меня чешская».
Милена вспоминала, как развивались дальше события в тот день, когда она
возвращалась с родителями домой, на холм. В той самой церкви с куполом была
праздничная пасхальная служба с крестным ходом, и девочку нарядили в белое
платьице с прикрепленными крылышками из блестящей фольги. Сейчас девочка вме-
сте с родителями взбиралась по склону, ведущему от деревни к их нагретому
солнцем дому из известняка. Шли уже долго. Тропа петляла через сумрачный лес.
Одетая ангелочком девочка держалась за руки отца и матери; задумчиво припод-
няв круглое пурпурное личико.
И тут она взглянула на Милену.
«Она видит меня, — поняла Милена Вспоминающая. — А я ее».
Отец потянул было ребенка за собой, но девочка уперлась. И не отрываясь
хмуро смотрела на Милену, на эту странную, внушающую тревожное предчувствие
согбенную фигуру.
«Я помню это!» — поймала себя на мысли Милена-взрослая.
И вспомнила, как она смотрит во все глаза на взявшуюся словно из ниоткуда
старуху с увядшей пожелтевшей кожей, обтягивающей хрупкие кости. Старуха была
лысой, если не считать отдельных прядей-паутинок. Ребенок взирал на нее с не-
мым ужасом, безотчетным и вместе с тем обоснованным, как будто этот призрак
был как-то связан с ее будущим.
Время замерло. Мировая ось вращалась вокруг неподвижной точки, где стояла
Милена — та, что в начале, и та, что в конце.
Милена-взрослая опустилась под раскидистым деревом, видимо, чтобы отдышать-
ся, и замерла в пятнах утратившего вдруг подвижность солнечного света. Мир на
мгновение словно застыл.
— у тебя есть время? — обратилась к ребенку взрослая. Ей мучительно хоте-
лось поговорить с ней, предостеречь.
Ребенок не понимал английской речи. «Да что ж это я — конечно она не пони-
мает !» — спохватилась взрослая, прикрывая себе лицо рукой. Она силилась
вспомнить какие-нибудь слова на чешском. Хотелось как можно скорее предосте-
речь, оградить, защитить эту девочку. Предостеречь — от чего? От жизни? Смер-
ти? От того отъезда из дома? Ребенок озадаченно насупился.
— Будь счастлива, — прокашляла взрослая, которой мир больше не принадлежал.
Порывшись наспех в запасе иностранных слов, она, как назло, выбрала не тот
язык: «Soyez content».
Девочка потянула отца за рукав, и время возобновило свой ход.
«Задержись, хоть на минутку! — в отчаянии глядела ей вслед взрослая. — Не
торопись уходить, ведь это навсегда. Твой отец умрет, а вслед за ним и мать,
и ты утратишь весь этот мир! И потеряешь себя!»
Милена Вспоминающая видела лишь старое, изможденное лицо, в немом отчаянии
пытающееся донести до ребенка что-то, что, скорее всего, понять невозможно,
да и не нужно.
«Любящая» отвернулась и снова потянула за рукав отца, на этот раз игриво:
«А ну, кто первый добежит до верха?». Отец рассмеялся и, схватив дочку, под-
бросил в воздух. Девочка взвизгнула с веселым ужасом и была аккуратно опущена
на ноги. Вместе с родителями она двинулась дальше по лесистому склону, по
прогалинам света и тени.
«Впрочем, назвать ее заблудшей, когда она пройдет свою земную жизнь до се-
редины, тоже нельзя, — рассудила Милена Вспоминающая. — Взять хотя бы это на-
чало : и лес полон света, и путь достаточно прямой».
Ребенок на ходу обернулся и посмотрел на нее. И, судя по его лицу, понял
больше, чем она сама могла выразить словами.
«Призрак, уходи, — говорило это лицо. — Ты со мной сейчас не имеешь ничего
общего. Ты думаешь, Призрак, что только потому, что ты уже в конце, а я еще в
начале, ты представляешь собой нечто большее, чем я?»
На застывшей оси кружащегося мира перед Миленой предстало все ее прошлое.
Она вспоминала Детский сад в день знакомства с Роуз Эллой. Вспоминала цветы
из света, что она ткала в тот день, когда стояла в комнате у Троун Маккартни.
Вспоминала величавую панораму Земли за окнами Пузыря; и Архиепископский парк;
и тростник, окаймляющий бронзовую гладь предзакатного Болота. Вспоминала язы-
ки огня, лижущие руки Троун. Неужели что-то из этого может действительно пре-
взойти по важности идиллическую картину: дитя, бодро шагающее между матерью и
отцом вверх по лесистому склону в другой стране?
И Милена вновь очнулась на упругом теплом полу Зала Считывания.
— Опять ты за свое, — упрекала ее Рут. — Я же говорила: не брыкайся.
— Брыкаюсь — значит, живу, — пробормотала Милена.
— У них никак не выходит то, чего им нужно.
«Ах, вот оно что. Им нужна Ролфа».
— Ты понимаешь, матрица не имеет законченного вида!
В помещение вполз Майк Стоун.
— Пора прекратить все это, — взмолился он. — Моя жена больна!
«Мы делаемся старше, и с возрастом теряем себя, — размышляла Милена. — За-
чем я вернула рак? Чтобы люди опять могли стареть?». Она подумала о Гортензии
Пэтель с ее постоянными переломами из-за недостатка кальция в костях: издерж-
ки возраста. Она подумала о детях, беспечно резвившихся в том большом саду,
вспомнила их самозабвенно счастливые лица. Они там, в Чехии. Им сейчас при-
мерно столько же, сколько и ей, — по двадцать с небольшим. Но в отличие от
нее они не умрут молодыми.
«Зачем я вообще это сделала?»
Рут торопливо подошла к Майку Стоуну.
— Майк, прелесть моя, дай я тебе объясню, — сказала она, настойчиво усажи-
вая его обратно на стул. Кое-что из ее возбужденного монолога Милена расслы-
шала. Что-то насчет лекарства и как оно помогает. А также насчет того, что
все вот-вот уже закончится.
Вошел Доктор, весь в белом и с аппликатором. Милене почему-то вспомнилась
собственная круглая мордашка — в самом детстве, до того как ей ввели вирус. И
еще припомнились теплые, трепетные губы лошадки в саду и как занятно было
срезать шишечки на луке.
Вот тогда Милена поняла, зачем ей нужно было возвратить рак.
— Теперь срок жизни увеличится, да? — спросила она. — И люди опять будут
доживать до старости?
— Именно так, — кивнул Доктор, жужжа аппликатором: сейчас он введет очеред-
ное лекарство, от которого делается только хуже.
— Надеюсь, теперь, когда люди снова смогут доживать до старости, вы дадите
им возможность взрослеть не сразу, а постепенно? Чтобы сначала побыть детьми,
а потом уже взрослыми?
Она вернула рак, чтобы дети смогли продлить себе детство: чтобы можно было
чуть подольше резвиться в садах, среди света и деревьев. Кто бы мох1 подумать,
что Милена Шибуш умирает из любви к детям?
— А, вы об этом. — Доктор улыбнулся профессиональной, с холодком отчужден-
ности, улыбкой. — Нет, что вы. Детство мы наконец-то искоренили. Что толку в
детях? Они ничего не смыслят, их нужно опекать, заботиться о них; наконец,
они элементарно жестоки. Детство было врожденной болезнью. — Он с довольным
видом выпрямился и покачал головой. — Нет. Детство мы не возвратим.
Милена поняла, что проиграла. Она и не знала, что это было сражение, исход
которого предопределен. Ее жизнь прошла в попытке вернуть то, чем она жила и
что испытывала в детстве.
Она полагала, что жизнь у нее началась с Ролфы. Что расцвела она лишь то-
гда, когда ее встретила, и продолжала цвести даже после того, как Ролфа ушла.
На деле же оказалось, что ее жизнь закончилась — в том смысле, что уже со-
стоялась. Выполнив миссию, она подошла к своему логическому завершению. В
Ролфе, с Ролфой она нашла любовь. И любовь стала живым воплощением всего то-
го, что было ею в свое время утрачено: родной страной и языком; пейзажем дет-
ства, бережно хранимым в глубинах памяти; отцом и матерью; родным именем и
местом, где она могла чувствовать себя счастливой. Она потеряла себя, свою
сущность.
А Ролфу она тоже потеряла. «Ролфа, они завладели даже тобой. Теперь они
располагают твоим голосом, умом; могут заставить тебя заговорить, когда захо-
тят. Я им тебя отдала. Так зачем же я удерживаю память о тебе? Пусть забирают
и ее».
Милена отказалась от своего притязания. И вспомнила Ролфу для Консенсуса.
Милена вспоминала, как блуждала тогда в темноте Кладбища. По лицу, словно
паутина, вкрадчиво скользили торчащие из старых омертвелых костюмов нити;
пальцы то и дело натыкались на колючие пупырышки блесток.
А где-то в отдалении на неестественной громкости буйствовала музыка. «Песнь
о Земле». А слова рассказывали о каких-то привидениях.
Милена посасывала уколотый палец, в душе боясь, что теперь непременно забо-
леет и потеряет еще часть самой себя. Заблудившись в темноте, она была напу-
гана даже сильнее, чем следует, потому что это невольно напоминало ей обо
всех тех причинах, по которым ей стоит считать себя заблудшей. В том числе и
о том, что она пропадет, а никто ее и не хватится. А голос, высокий, сладкий
и печальный, принадлежал явно женщине, беспощадно напоминая о том, что она,
Милена, лишена любви, которой ей так не хватает.
Поэтому тишина вокруг казалась населенной призраками. «Не сходи с ума, —
внушала себе Милена. — Кто это, по-твоему, может играть: оркестр из призра-
ков, что ли?». Поцарапав голову о кирпич, она ступила под арку и там увидела
на стене свет. При этом стало ясно, что места для оркестра здесь явно малова-
то . Если отбросить идеи насчет потусторонних сил, все станет понятно: это
звучит запись. Но мыслить логически Милене мешало то, что она была чересчур
напугана жизнью, да и самой собой. Милена Вспоминающая чувствовала к Милене-
актрисе жалость. Актриса опустилась на колени и отодвинула занавес из старых
костюмов.
«Какой кошмар», — подумала Милена-актриса.
«Какой кошмар», — подумала Милена Вспоминающая. Нагромождения бумаги, общий
бардак, истерически громкая музыка и сидящая оцепенело, как в полудреме, Бе-
лая Медведица. Бардак был действительно нешуточный.
Ewig blauen licht die Fe-ernen
И вечной синевой сияет да-аль
Загадочный герой произведения — судя по контексту, уже умерший — отбывал
куда-то с огорчением и печалью. Мертвые на поверку почему-то оказываются бо-
язливей живых, но вместе с тем в некотором смысле и живучей.
Ewig... Ewig...
Вечной... Вечной
Гэ-Эмка сидела совершенно неподвижно, как будто она тоже ушла в небытие
вслед за музыкой, и очнулась лишь оттого, что икнула. Протянув руку, она ста-
ла что-то нашаривать будто слепая, отчего столкнула стопку бумаги и какие-то
пластмассовые коробки, впрочем, совершенно не обратив на это внимания. Печаль
как будто висела на ее лице, оттягивая кожу возле глаз и челюстей. Музыка как
будто взывала к кому-то. Упавшая бумажная стопка обнажила компактный металли-
ческий ящик — дефицитнейший электронный музыкальный прибор. Неудивительно,
что от громкости буквально свербило в ушах.
Бедному заморышу Консенсуса музыкальная шкатулка показалась форменным чу-
дом. Таким, что Милена, забыв про страх, вылезла из своего укрытия, привле-
ченная этой самой шкатулкой, а также выражением душевной печали на лице у Гэ-
Эмки.
— Это у тебя откуда? — спросила Милена-актриса завороженно, хотя она сама
могла слушать музыку в любое время. Музыку ей исполняли вирусы, из памяти.
Притягивали ее, собственно, металл и стоимость вещи. Это был частный металл
— нечто находящееся в личной собственности, а значит, тем более драгоценное,
по крайней мере, для его владельца.
— Это... из Китая, наверно, — ответила Ролфа, и Милена уловила в ее голосе
молодость. Молодость, она всегда такая упругая, сочная, не испорченная еще
червоточинкой сомнения. В ней еще чувствуется надежда.
— У вас при себе, паче чаяния, не найдется ли случайно спиртных напитков?
Милена Вспоминающая заметила, что Ролфа намеренно разыгрывает из себя эда-
кую сорвиголову. «Она уже тогда пыталась меня обаять, — подумала она. — Я ей
приглянулась, как только она меня увидела. Вот она и подает сигналы как толь-
ко может».
— Нет. Я предпочитаю не травиться, — ответила актриса. Голос звучал зажато
и скованно.
— Тю-ю.
Ролфа отвернулась. Она тогда была постройнее, бока не свисали в стороны. И
было в ее движениях что-то музыкальное. Некоторая неуклюжесть компенсирова-
лась чувственностью, которой она так и искрилась, словно мех у нее был на-
электризован . Затуманенная любовью и музыкой, она начала наводить у себя на
столе порядок, что было вполне уместно.
Милена-актриса ощутила тогда первый намек, первый смутный проблеск еще не
осознанного влечения.
— Прошу прощения, — сказала она резко — в смысле: «Уж вы извините, что бес-
покою» . — Я вообще-то пришла заменить эту вот обувь.
Еще не отдавая себе в этом отчет, они уже были неразлучны. Их спрятанные,
животные сущности узнали друг друга. То, как они сейчас обменивались улыбками
и двигались, выказывало потаенные, страстные, скрытые от других желания обе-
их . Они уже считали друг друга, просто до их сознания это еще не дошло.
— А ты темная штучка, — сказала, поворачиваясь, Ролфа. Это было сказано с
искренней симпатией. В каком-то смысле так оно и было, и Милене-актрисе хоте-
лось удостовериться, действительно ли посторонние способны разглядеть в ней
то, что она сама не афиширует.
И Милену-актрису пробрал холодок неожиданной робости. Ее раскусили, можно
сказать ее видели насвозь. Маска оказалась полупрозрачной. Момент, отведенный
на быстрый, требующий находчивости ответ истек, и Ролфа отвернулась. Тем не
менее, актриса из-за своей маски, неважно, полупрозрачной или нет, продолжала
наблюдать. Полярница, дородная, грубоватая на вид. «Медведь, Влюбленный в
Оперу», знаменитый персонаж Зверинца.
— Ах, ты сучара, — пробормотала себе под нос Гэ-Эмка.
— Это вы мне? — осведомилась актриса.
«Милена, ну ты же сама знаешь, что нет! Зачем везде изыскивать повод для
того, чтобы обидеться?»
— что TbIi — улыбнулась, поднимая бутылку, Ролфа. — Это я бутылке из-под
виски. Вот, пустая совсем.
«Она намекает, что видит тебя насквозь и то, что она там видит, ей нравит-
ся . И она хочет, просто жаждет понравиться тебе».
Воодушевленная силой своего влечения, Ролфа бесшабашно швырнула бутылку из-
под виски и демонстративно выждала, пока та разобьется, как будто эксцентрич-
ные выходки и резкие звуки могли говорить там, где обычных слов не хватает.
«Если б это происходило со мной сейчас, Ролфа, я бы просто рассмеялась и
спросила, как тебя зовут. А потом села бы рядом и прямо сказала, что ты про-
сто замечательная и что я это поняла с первой же минуты. И мне наплевать, что
ты в меху, и клыкастая, и кроссовки у тебя ношеные - переношеные. И мы бы сели
рядом и несколько часов болтали о музыке, а потом бы я сказала: «Слушай, а
пойдем чего-нибудь шандарахнем, раз уж ты так к вискарю неравнодушна!». И мы
бы просто подружились, с самого начала. И знаешь, Ролфа, почему сейчас бы я
запросто смогла вот так поступить; почему я стала не такой, как прежде? Пото-
му , что такой меня сделала ты. Причина в тебе.
Мне больше не хочется вспоминать. Не хочется видеть все те напрасные хлопо-
ты , и боль, и ожидание. Я просто хочу чувствовать твои объятия. Хочу гладить
мех у тебя на руке и делать, что в моих силах, чтобы тебя сберечь. От того,
что будет. И на этот раз, уж на этот-то раз я бы знала, как поступить; уж у
меня бы теперь понапрасну ничего не пропало, прахом не пошло. Я бы сказала:
«Давай дождемся, когда у людей опять появится металл, и твоя Семья будет вы-
нуждена протянуть, наконец, руку Консенсусу». Сказала бы: «Давай видеться не
часто — пусть урывками, пусть от случая к случаю. Но только не убегай, не
скрывайся, не оставляй меня, пока наконец не покажешь им, твоему отцу с сест-
рицами, что твоя музыка действительно пробивает себе дорогу, что она состоя-
лась , получила признание. А на Считывание я бы тебя не пустила, ни за что».
Ролфа подняла бутылку.
— Бог, — произнесла она, — определенно был самогонщиком!
Она широко, открыто улыбнулась, и Милена-актриса разглядела и жутковатые
зубы, и перхоть, и, наконец, в достаточной мере расслабилась, поняв, что
странноватое это создание относится к ней вполне дружелюбно.
— Ты здесь что, живешь? — спросила Милена-актриса, делая шажок вперед. Ее
вдруг щекотнула смешливость, и какая-то детская зачарованность происходящим,
и еще что-то сладкое и нежное где-то внутри, что она прятала и оберегала.
«А может, и нет; может, я бы и не стала ничего менять, — подумала Милена
Вспоминающая. Сердце заныло от любви к ним обеим. — Может, лучше всего, чтобы
именно так оно и происходило, вкрадчивой ощупью, как в незримых тенетах. А не
так чтоб напролом, искушенно, по-деловому».
На лице у Ролфы появилось выражение, так хорошо теперь знакомое Милене
Вспоминающей: выражение необыкновенно трепетной нежности, бесхитростной доб-
роты ; наивного желания того, чтобы мир для них был устроен лучше. В глаза
Ролфе лезли ворсинки, и она моргнула.
— Да уж лучше б так, — сказала она с грустноватой улыбкой, видимо позабав-
ленная вопросом. — Нет, на самом деле я здесь прячусь. Ну, коли уж ты совсем
ничем не травишься, то, может, тебя хотя бы это заинтересует. На-ка вот,
взгляни.
И она протянула партитуры.
«А я и забыла, — подумала Милена Вспоминающая. — Уже тогда между нами ис-
крой сверкнула музыка. Музыка, которая соединит, и разлучит, и удержит нас
вместе на всю жизнь».
Бумага была гладкая как кожа и еще теплая от прикосновения Ролфы.
— Я вижу, чтение партитур не составляет для тебя труда, — сказала Ролфа,
как бы подразумевая, что все остальное составляет. Теперь было просто и по-
нятно, что Ролфа среди них двоих за старшую, что верховодит именно она.
«Я-то считала, ты у нас просто большой ребенок, — думала Милена Вспоминаю-
щая. — Какая в тебе бездна, Ролфа, я тогда и не знала. Ты же гений.
Гениальность просматривается в твоей жестикуляции, в каждом движении руки.
Тебе ведомо, кто ты и что ты, и ты знаешь, что «эго» — враг твоей истинной
сущности. Поэтому ты защищаешься от него — от гордыни и апломба — и направля-
ешь, управляешь мной нежно-нежно, и так же нежно меня желаешь. Ты знала, кто
я, Ролфа; и знала, что способна заставить мое тело, мою душу расцвести. Я по-
прежнему хочу тебя, Ролфа. Я хочу чувствовать твою руку на моем теле, на
цветке у меня между ног. Желание подобно нарыву, жаждущему лопнуть.
И хитрая, ох и хитрющая же ты была: петь, зная, что только музыкой меня
можно завлечь и удержать. Удержать нас обеих. Ты пела, показывая мне то, что
тебе уже известно. И музыка, которая в тебе, нашла свою избранницу».
А призрак снова запел, взывая из прошлого:
Ewig... ewig... ewig...
Обещания вечности с паузами тишины.
Внезапно ей улыбнулось лицо Джекоба с усталыми глазами.
— У меня для вас сообщение, Милена.
«Это уж про меня, с вашего соизволения».
«Нет, нет, нет, нет!» — нетерпеливо орал режиссер.
— От мисс Пэтель, — сказал Джекоб.
— Может, рукавички тебе выдать? — спросила Зои вполне дружелюбно в семейной
столовой. Она передала Милене заношенные перчатки с отрезанными пальцами.
Перчатки доброты.
«Нет, не рукавички. Palcaky».
Милена с Ролфой снова обедали в парке на Набережной. Рука об руку гуляли у
буддистского храма и смотрели на акробатов. Вместе под цокот конских копыт
тряслись на заду мусоровозки, возвращаясь с ночного рынка.
— А теперь, — сказал Джекоб, — благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу
музыку.
И они с Миленой опять вышли на вечернюю улицу, с грустными мыслями о Ролфе.
Теперь о Ролфе печалилась уже вся река, и небо, и птицы. Джекоб напоследок
легонько стиснул Милене руку, передавая ей на этот раз маленькое золотое рас-
пятие .
— Ну, все, пора бежать за сообщениями, — сказал он и повернулся, а Милена
увидела, как в окнах здания пожаром полыхнуло закатное солнце. Джекоб шагнул
в огонь, и его поглотило пламя. На мгновение огонь вспыхнул ярче.
— Пожар! — кричала Сцилла. — Горим!
Суматошным звоном зашелся колокол, и Милена опять оказалась снаружи, в хо-
лодной темени.
Сцилла открыла коробку, в которой оказалась гладкая как кожа бумага, и пе-
редала ей.
— 0-ой, Сцилл, — сказала Милена признательно. — Кто же это все сделал?
— Да так, мы, Вампиры, — ответила та. — Вампиры Истории.
В лунном свете, свете прошлого, лицо у нее было ярким и вместе с тем исси-
ня-бледным.
Прозвучал горн: отбой тревоги. И грянул раскат труб: снова началась «Коме-
дия», и небо заполнилось пламенем. Шла сцена «Ада». Сонмы душ, уподобленные
пушинкам одуванчиков, невесомо роились, навек исчезая в огне вместе со своими
грехами и прегрешениями, среди созданной мыслью вселенной. А от чего же, по-
лучается, возник огонь?
— Ты собак любишь? — спросил мужик в телогрейке. Он тоже был в огне; глаза
лихорадочно блестели. На его голос грузно обернулась пьяная Ролфа и с помут-
невшим взором стала поднимать стол.
«Она не ту потную пьянь собиралась прихлопнуть, — поняла Милена. — Она хо-
тела прихлопнуть меня».
А за рекой словно бы всплыла картина парка, с нарезающим по нему круги ма-
лышом в ковбойской шляпе.
— Паль-ма! Паль-ма! — звонко пел малыш.
Собака надсадно кричала:
— Не уходи! Не уходи!
«Нет, надо. Вскоре вы не увидите меня».
Земля была как на ладони. Аккуратными лоскутами проплывали внизу поля Анг-
лии с вкраплениями деревень, перышками фруктовых деревьев и точечками ульев.
Пролетев сквозь туман облака, Милена всплыла уже как бы над Антарктикой. Бес-
крайний снежный простор, синее небо — и там, под его возвышенным холодным
светом, была жизнь. Среди льдистых кристаллов кружились в танце паучки. «Я
знаю, где я», — определила Милена.
Вот мигнуло окошко Пузыря, и среди облаков внезапно показались Жужелицы.
Они отрастили себе большие лиловые крылья с прожилками как у листьев и парили
на них, словно летучие мыши. Небо пронизывали жилы — прозрачные трубки, пол-
ные лениво кочующих жидкостей. Как водоросли в воде, плавно покачивались ка-
кие-то волнистые растения, крепясь к овальным пузырям с газом.
Жужелиц было полным-полно. Они сновали между растениями, взвивались бойкими
стаями, словно ангелы Доре1, питаясь исключительно светом и влагой. При этом
они подобием прозрачной пуповины крепились к кромкам облаков.
«Когда это было?»
И Милена Вспоминающая вспомнила.
Ролфа, откинув назад голову, радостно кричала:
— Оно не только вспять движется. Но и вперед тоже!
«Это будущее, — поняла Милена. — Я вижу будущее».
Прошлое и будущее кружили в едином призрачном вихре. Милену подняло выше.
Небо вверху потемнело, в то время как далеко внизу море приняло оттенок на-
драенной меди. Земля и облака обменивались между собой светом. И все это — и
земная поверхность, и облачные массивы, и свет, и множество ипостасей Милены,
и прошлое с будущим, и скопление Жужелиц, и хитросплетение нервов — все это
держалось за счет наитончайшей системы взаимосвязей.
«Я есть. Я нахожусь вовне. В том числе вне времени. Вне времени я извечно
была и остаюсь невесомой».
В окна струился послеполуденный свет. Груди у Ролфы, с обритым мехом, лежа-
ли блинами. Милена целовала ей колючий живот, шевеля языком в дырке пупка.
Затем память повела ее ниже — туда, где Ролфа себя не брила и где в складках
пряталось ее сокровенное, женское. Милена целовала ей это местечко, скользнув
1 Гюстав Доре — французский художник XIX века, иллюстратор «Божественной комедии» и
Библии.
в него языком и развернувшись своим маленьким телом к Ролфе, чтобы та тоже
могла ее целовать. Не убежища и не утешения искала Милена, а тела, которое
составляло бы единое целое с душевным портретом.
Послышалось шипение. Два Пузыря расстыковались, и меньший из них отплыл от
своего старшего собрата. Он возвращался на Землю. «Христов Воин» предстал пе-
ред Миленой-режиссером на фоне чистого белого света, который отбрасывал ее
Пузырь. «Ничего-ничего, не огорчайся, — успокаивала она себя. — Ты вернешься,
обязательно вернешься сюда, к премьере "Комедии"».
«Zamavej no razloucenou, Milena!»
«Помаши на прощанье, Милена», — последние слова на родном языке, которые ей
довелось услышать от матери.
«Ну что, едем домой», — думала Милена-режиссер.
А вот ночь, и ее комнатка в Раковине.
— Сейчас запою, — стуча зубами в ознобе, говорит вдруг с кровати Ролфа. Ми-
лена в панике ищет карандаш, чтобы записать, не упустить ни одной ноты. «За-
чем записывать, Милена? Ведь никто ничего не забывает. Разве что сторонится
собственной памяти, избегая вспоминать. Ты запомнишь эту музыку на всю жизнь,
нота в ноту».
Ролфа начала петь фрагмент из окончания «Чистилища» — как раз то, на чем
суждено будет окончиться трансляции спектакля. Она пела, не сводя с Милены
улыбающихся глаз. Пела музыку, равную по величию Генделю, Вагнеру, а то и Мо-
царту; ноты, исторгаемые из недр души — вселенской души, а потому не принад-
лежащие никакому хозяину, не подлежащие никакому гнету. Музыку из царства
свободы; царства, где все мы должны жить.
— Отдохните, а! — прокричал кто-то выше этажом.
Ролфа заулыбалась и стала петь лишь громче. «Это ты тоже запомнишь», — го-
ворила ее улыбка.
— Тише! — провыл кто-то рядом.
Милена распахнула окно, прокричать им всем; всем, кто преграждает музыку
Ролфе, Милене, себе самим:
— У нас тут с жизнью прощаются!
Для нее оно так, по сути, и было.
Ролфа воздела руки и каким-то чудесным смешением воздуха и слюны воспроиз-
вела звучание аплодисментов, звучание справедливости. И вдруг они обе очути-
лись на улице Ролфы — среди ночи, у парка, где деревья тоже аплодировали сво-
ей листвой. На Милене были заношенные перчатки с отрезанными пальцами. А Рол-
фа, снова в меху, обнимала ее и тихонько баюкала. Почему-то шел снег. Снежин-
ки падали, как звезды. Когда же там шел снег?
Милена оглядела заснеженный парк и поняла, что это Лондон будущего. Это та
площадка полумесяцем перед домом Ролфы, спустя годы после того, как их уже не
будет на свете.
Лондон, где Милены больше не было и не было Ролфы, чтобы ее обнимать. Ведь
для этого у Милены больше не было плоти.
Оно было холодным, это будущее, и Милена скользила по нему призрачной те-
нью. На снегу виднелись следы ботинок, но кто эти следы оставил, видно не бы-
ло . По небу плыли огни.
Есть ли кому-то дело, что ее больше нет на свете? А эта вечность, простер-
тая бескрайней пелериной, — перевешивает ли она те мгновения в саду? Будущее
было совершенно свободно от ностальгии или понимания, такое же до жестокости,
беспощадно новое, как еще не набравшееся разума, полное жизни дитя.
«Я сейчас упаду в обморок», — подумала Милена. Ей было холодно, бесприютно.
Вздор какой: разве люди вот так падают в обморок? А тем более призраки?
Однако она ощущала, что чувства действительно покидают ее. Луна будущего
безучастно плыла по небу. Милена позволила себе упасть. И, уже падая, почув-
ствовала, как кто-то или что-то ее подхватывает. На мгновение ей показалось,
что это руки Ролфы.
Время подобно сну. Опять налетели геликоптеры — со свистящим стрекотом за-
висая над макушками деревьев, терзая их и срывая листву, смерчем взметая
снег1. Нет, это была не Ролфа, а Майк Стоун; он сейчас нес ее, почти бегом,
как нес Министра Мильтона у них на свадьбе. Все как будто происходило заново.
Люди поспешили на помощь, помогли ему бережно опустить ее на пол. Из карманов
комбинезона Майк извлек инжектор пульса и браслеты, которые застегнул у Миле-
ны на запястьях.
«Нет, это и не прошлое и не будущее. Это мое Сейчас, — решила она. — А Сей-
час всегда вне времени».
Она подумала, что Зал Считывания — это трава парка на улице Ролфы. Ей мучи-
тельно хотелось, чтобы это был тот самый полумесяц из травы и деревьев, и
чтобы поутру она проснулась у себя в комнате с известием, что Ролфа переезжа-
ет к ней жить.
Милена щекой ощущала траву лета своего шестнадцатилетия. Ей хотелось оку-
нуть кончики пальцев в шерсть Ролфы. Где же она? Почему она никак не может ее
найти?
Исчезли и трава, и парк, и уходящая в бесконечность вереница Милен, каждая
из которых была в своем Сейчас. Милена Вспоминающая воссоединилась с той Ми-
леной, что была все еще жива.
Она чувствовала, что лежит на полу Консенсуса. Мысли в ней поднимались и
падали. Над Миленой склонился Майк Стоун, а из уха у нее торчал инжектор
пульса. Все в Милене словно раскачивалось взад-вперед, как лижущие берег вол-
ны небольшого озерца. Считывание закончилось. Она умирала.
Поцеловала ли ее в макушку Ролфа? Провела ли пальцами ей по волосам?
«Да», — был ответ.
«А дальше, — думала Милена растерянно, — дальше что?»
Глава двадцать первая.
Книга Третья
Консенсус центрального Лондона вздымался над Маршем-стрит мясистым лесом.
Солнечный свет он обращал в сахар, а вещества, которые брал из почвы, — в
белки. Сок прокачивался через его сердце — Корону, — регулирующую все его
бессознательные механизмы жизнедеятельности: циркуляцию кислорода и Сахаров,
удаление отходов, функционирование иммунной системы. И именно здесь, в Коро-
не, происходил синтез памяти и мысли. Из Короны к корням уходили мясистые
стебли органической ткани, которые под землей переплетались между собой и об-
разовывали клубни, как у картошки. Крабы размером с кулак оберегали клубни от
насекомых и мелких животных. А в узких кирпичных подземных коридорах, согнув-
шись как шахтеры, протискивались Доктора, бдительно осматривая драгоценную
плоть.
Внутри клубней существовала четкая структура и иерархия различных участков
плоти. Они назывались клетками. Вот в этих клетках и содержались матрицы
Считанных, их индивидуальные сущности.
В распоряжении и ведении Консенсуса Центрального Лондона находилось более
полутора миллионов душ. А вообще на территории Большого Лондона было пятна-
дцать таких Корон, которые сообщались между собой. В них содержалось примерно
пятнадцать миллионов сущностей, почти все представляли собой отпечатки детей,
прошедших Считывание в возрасте десяти лет.
Все являет собой голограмму; несколько смазанный образ целого. Дети Консен-
суса пребывали в каком-то подобии спячки, отдельными воспоминаниями. Пока са-
ма Корона отдыхала, дети играли, как могут играть смутные сны. Разрозненные,
разобщенные, ввергнутые в смутное, меж явью и сном существование, сонмы душ
Консенсуса словно пытались шевелиться в своих узилищах; снова жить, подобно
безрадостным воспоминаниям, хранящимся на дне души каждого из нас. Корона
грузно ворочалась в своей нелегкой дреме, в беспрестанном напоминании о ве-
щах , которые она пыталась упрятать и забыть.
Консенсус Лондона дремал, вовлекаясь временами в смутное бодрствование Кон-
сенсусом Двух Островов, который, в свою очередь, по мере надобности привле-
кался Короной Европы; а Европа спала, сообщаясь, соответственно, с Короной
Мира. Толстенные жгуты и ветви нервных узлов из плоти тянулись от страны к
стране, через континенты и по дну морей.
Именно Короне Мира и понадобилась Милена Шибуш.
Эта огромная кора мирового мозга находилась в Пекине, и вот все ее внимание
медленно сосредоточилось на одной клеточке плоти, размещенной в Англии, в
Лондоне. Милена-матрица очнулась, пытаясь дышать. Несуществующие легкие ин-
стинктивно попытались втянуть воздух, которого не было. Не было ни света, ни
звука. Ее словно душили, зажав лицо подушкой. Она боролась, судорожно цепля-
ясь , впиваясь в темноту. «Нет рук, — поняла она. — У меня нет рук!»
«Спокойствие».
Ее словно пронзило железным штырем.
«Соблюдать спокойствие».
Это был не голос, а импульс; прямая электрохимическая команда, заполнившая
Милену до отказа.
И Милена затихла. Паника унялась.
Затем, стайкой птиц, стали доноситься и другие импульсы, более отдаленные и
слабые:
Милена Ма
Ма Милена
Птицы-мысли были импульсами детей, доносившимися отовсюду. Они сновали, за-
летая в нее и вылетая. Импульсы поступали в виде приветствий и были задорны-
ми, радостными оттого, что их используют, прыткими и озорными. Они были игри-
вы бодростью очнувшихся для активной, сознательной жизни, пусть хотя бы на
время. Они исполняли волю Консенсуса.
Вот так! Вот как делай!
Делай как я!
Делай так!
Дети были похожи на разноцветные кольца, которые свивались в прихотливые
петли вокруг Милены. Они знакомили Милену с тем, как существовать в Консенсу-
се. «Ты спишь, — рассказывали ей, — и сам потом становишься сном. Тебя каса-
ются — мимолетно, быстро, едва заметно — мыслью и собирают твою реакцию, вро-
де как вирусом. А потом ее рассылают по остальным. А все реакции вместе сла-
гаются в решение».
Это была передача опыта, как жить в рабстве. Бедные пташки пытались создать
себе хоть какую-то отдушину для счастья. Они были полны доброты и искренно-
сти. Они по-прежнему были десятилетками, хоть и накачанными вирусом и зато-
ченными в эти горы плоти, в крохотные клетки. Они и останутся десятилетними,
пока их когда-нибудь не сотрут.
Милена-матрица пребывала в неопределенности. Она ждала и слушала, скопляя в
себе жалость и ужас.
«Бывает, что Корона спит», — рассказывали ей импульсы. И показывали, что
происходит в подобных случаях. Корда она спит, огромные массивы — целые сады
памяти — могут наобум подхватываться порывами согласованных, настроенных в
резонанс электрохимических импульсов. И тогда дети уносятся вместе с ними по-
добно снам, таким же смутным, ущербным и скованным своей потусторонностью. Но
уносятся же! И все сейчас наперебой рассказывали ей разные истории о том, как
не им, а кому-то там вроде как удавалось вырваться на волю, обратно в родной,
солнечный мир школы и игрушек, свежей травы и игр, с беготней по саду за
большим сине-красным мячом. В мир, где они когда-то способны были двигаться и
передвигать предметы; в мир, где у них когда-то были руки и ноги.
«У меня и у самой подобные воспоминания, — подумала Милена. — Они заключены
во мне». Она вспоминала пухленькое лиловатое личико той, чешской Милены. Там
были младенец и ребенок, а потом актриса, режиссер и Народная артистка, жена
и восстановитель рака. Может, им всем тоже хочется на волю?
«Жизнь, жизнь!» — казалось, отчаянно щебетали импульсы-птички. Они радова-
лись всей полнотой своего восприятия. Импульсы метались туда-сюда по нервным
каналам. Воспоминания перекликались друг с другом, смакуя каждый контакт, а с
ним и малую толику пусть скудного, пусть утлого, но все же независимого суще-
ствования. Их мысли метались к Милене и обратно, словно шаловливая стайка
скворцов.
Скворчата пристраивались на ней, как на проводах.
«А можно шоколадку? — просили они. — Ну, вспомни для нас вкус шоколада!»
Они заклинали ее вспомнить ощущение солнца на коже, свежего ветра на лице.
«Ты же только что поступила! Только что прибыла оттуда!»
«Яблоки! Вспомни для нас яблоки!»
«А купаться? Вспомни, как купаться! Ну?»
Они клевали ее воспоминания безобидными, кроткими, изголодавшимися клювика-
ми. Это напоминало кормление голубей на Трафальгарской площади. Нервами Миле-
на чувствовала эти лапки, нетерпеливо перебирающие ее провода.
Им так нужны были эти воспоминания.
А потом трепетной стайкой импульсы взвивались и разлетались кто куда. Чув-
ствовалось, как они устремляются к кому-то еще и еще, к таким же голодным и
жадным до общения. А за ними сквозь дрему вполглаза присматривало нечто, за-
предельно громоздкое и потому ощутимое лишь смутно, по крайней мере, понача-
лу. Корона Мира вспоминала хранящиеся в ней бесчисленные сущности.
Их всех словно поглаживала некая исполинская рука. Консенсус что-то прияз-
ненно , чуть флегматично вспоминал. Вспоминал матрицы и предыдущие жизни, что
формировались и были сформированы ими, его теперешними узниками. «О да, —
словно говорил он, — а я-то совсем забыл. Ну а теперь-то, конечно, помню. Ты
носил синюю кепку, и тебе везло в играх; а ты любил лазать по деревьям в по-
гожие дни; а ты рисовал по памяти целые здания; ты была хорошенькая, но мо-
лочные зубы доставляли тебе жуткие мученья. А у тебя к десяти годам оба роди-
теля были еще живы-здоровы и пришли с тобой на Считывание и там с тобой пус-
тились в пляс. Твои родители! Как ты по ним скучаешь, бедняжка, как хочешь,
чтобы ты все еще могла с ними общаться. А какими взрослыми вы все себе каза-
лись , какими взрослыми и гордыми в день вашего Считывания!»
То и дело, подобно взрывам бомб, пространство тут и там озарялось вспышками
памяти. Разом воскресали целые структуры, уносясь вперед, как только их, вы-
водя из спячки, требовало к себе внимание Консенсуса. И тогда они вмиг ожива-
ли и по команде устремлялись к нему. Если это происходило где-то вблизи, то
поднималась суматоха. Матрицы взлетали по своим каналам, на пути проносясь
сквозь Милену. Эти бесплотные сущности неуловимо соприкасались с ней самой.
Их границы определяли ее границы. И их контуры сливались с ее собственными. И
когда эти сущности взбухали жизнью, Милена, наоборот, сжималась, чувствуя,
как они на данный момент заполняют ее пространство, а ей при этом приходится
уменьшаться и съеживаться.
«Они меня так вообще затрут, — успевала соображать она. — Уже затирают».
И вдруг все резким толчком замерло и затихло. Корона Мира возилась со своей
памятью, но теперь настрой был сугубо деловой. Внимание Консенсуса, пошарив
по своему царству, подобно лучу огромного прожектора, сузилось до острия
указки. Указка упиралась в Милену.
Ее как будто наполнили чем-то изнутри до отказа — так что оставалось только
лопнуть. Та клеточка плоти, на которой она была отпечатана, начала страшно
болеть. Все в ней разом расширилось, растянулось и затрещало, как от статиче-
ского электричества. Милена поняла, что по-прежнему состоит из плоти: иначе с
чего бы она испытывала такую боль.
Слов не было. Сквозь нее молнией шарахнул разряд информации. Хотя скорее не
разряд, а волна: тяжелая и тягучая как ртуть, катящаяся с такой скоростью,
что вынести ее удар было практически невозможно. Волна, обрушившись на Миле-
ну, заполнила ее, захватила ее всю, пригибая своей тяжестью.
Милена мгновенно поняла, что Консенсусу нельзя возражать. Его невозможно
обмануть: он чувствует ее насквозь. Он знал, что Милена ненавидит его. Но он
в ней нуждался. Так что у нее был выбор.
Она была не в Верхней Палате. Она находилась в Нижней, с малолетками. Если
она желает, чтобы ею пользовались, она будет жить. Если нет, ее оставят в
Нижней Палате. Матрицы в Нижней Палате остаются живыми лишь до тех пор, пока
живы оригиналы. После смерти оригиналов их просто стирают.
Милене суждено было умереть.
Ей была передана диаграмма. Перед Миленой опять предстал портрет гигант-
ской, астрономических размеров головы, взывающей из космоса. От нее во всех
направлениях расходился свет. Голова ждала ответа из космической бездны.
Милена знала, что ей была уготована участь посланницы, несущей облик Кон-
сенсуса тому, Другому. «Ангел, — произнес Консенсус. — Ты могла бы стать Ан-
гелом» . Ответ у Милены был готов. Просто она не могла произнести его вслух.
Она завозилась, словно пытаясь отсутствующими руками нащупать стены своего
узилища. Не имея глаз, пыталась смотреть; не имея ушей, силилась расслышать
звук собственного голоса. Для этого нужны как минимум голосовые связки, а у
нее их не было. Она пыталась нащупать контуры собственного существа, найти
какое-то воплощение своей живой, не погасшей пока сущности. Пыталась найти
способ сказать «нет». «Нет» означает независимость. Милена была ее лишена.
Чувствовалось, что Консенсус устал. Он словно бы обнаружил в себе какую-то
ничтожную частицу, которая смеет упрямиться, отказываясь выполнить некое ру-
тинное , но вместе с тем необходимое задание.
Слов опять же не последовало. Была лишь несокрушимая воля, неиссякаемая и
запредельно чуждая мысль.
Что ж, тогда ей предстоит стать Составляющей.
Милена вспомнила Ангела Боба. У него была какая-то безмолвная тень, ученый
по имени Джордж. Вспомнился этот слабо различимый призрак; молчаливый дове-
сок, используемый лишь как резервуар свободной памяти, но без всяких функций
— он не мог ничего сказать и не мог ничего сделать. Вот и ей предстоит сде-
латься тенью — какой была для нее Хэзер, каким у Боба был Джордж. Уподобиться
вирусам — этим полуживым, плавающим в чужом мозгу, не сознающим себя амебам.
«Нет!» — все же удалось ей выдавить из себя отчаянный вопль сопротивления.
Запас времени у этого исполина был фактически неограничен; но транжирить
его попусту он все равно не любил. Если Милена говорит «нет», значит, она ос-
тается здесь, внизу, и будет стерта, за исключением лишь той ее части, что
нужна Консенсусу.
Ему нужна ее способность к воображению. Ее уникальное свойство представлять
двадцать два миллиарда роз, по одной на каждую заточенную в Консенсусе душу,
и еще по одной на каждого из тех детей, что пока не считаны. Милене будет по-
ручено представлять Консенсус, всю его грандиозную совокупность, и нести этот
образ к звездам. Она сделается носительницей посланий вроде Джекоба — инстру-
ментом, емкостью для заполнения. Хотя, пожалуй, еще скромнее. Джекоб хотя бы
мог ходить и разговаривать. Ее же просто урежут до элементарного резервуара
памяти, черепной коробки для чужих мозгов.
Подобно громоздкому киту, с величавой медлительностью хлопнувшему напосле-
док хвостом по мутной, нехотя колыхнувшейся водной толще, Консенсус переклю-
чил свое внимание с Милены куда-то в другое место. Почувствовалось, как он
отстранил мощь своего присутствия, отчего Милена опала, как пустая перчатка;
воспоминание, задвинутое на такую глубину, что извлечь ее оттуда не предви-
дится уже никогда.
И когда плыл этот кит, из илистых глубин стайками рыбок взметались сонмы
душ, разбуженные его присутствием. Последовала цепь ударных волн от внезапных
всплесков активности, и целые структуры душ ненадолго пробуждались, вспыхивая
неистовой радостью оттого, что им позволено очнуться, приобщиться к жизни,
ставшей для них не более чем далеким воспоминанием. Импульсы взвивались, как
стрелы фейерверка — метеорами, со свистом, — и, мелькнув, снова гасли.
И пока Корона Мира уводила свою громаду, Милена уловила ее очертания. Она
ощутила каркас, умещающий в себе пятнадцать миллиардов дремлющих душ. Ощути-
ла, что Короны разбросаны по миру, связанные между собой, подобно колоссаль-
ных размеров грибнице. И почувствовала, что Консенсус... боится. Консенсус со-
стоял из плоти, а плоть боялась умереть.
Страх — вот что двигало им. Страх заставлял Консенсус нуждаться в Милене
для его межгалактической миссии. Страх заставлял его желать любви Милены.
Страх делал его опасным.
Милена-матрица ощущала, как новый ум у нее пустеет, наливается сонливостью.
«Я свой выбор сделала, — подумала она. — Боролась как могла. И не испуга-
лась». Она чувствовала вокруг себя лес. Это был лес из детей, пойманных и за-
пертых . Вот уж поистине Детский Сад. Оранжерея, где каждый цветок — забытое
личико; бутон, ненадолго расцветший и сомкнувшийся вновь.
Консенсус был структурой, каркасом в такой же степени, в какой им была она,
Милена. Он был воплощением логики — таким же, как время и деньги или стихо-
сложение . Таким же, как рождение и смерть, капитализм или социализм.
Консенсус существует всегда и во всем. Мы всегда делаем то, чего он от нас
хочет, потому что являемся его частью, так же как он — нашей. Мы запечатлены
в нем, вмурованы в него, а потому подчиняемся логике. Мы рождаемся и нуждаем-
ся в пище; нас бросают на произвол судьбы, и мы вынуждены выживать так, как
можем. Мы подчиняемся логике любви и секса; здоровья и болезни старения; мла-
денчества и смерти. Если мы покидаем одну тюрьму, одну структуру, то перехо-
дим в другую. Если создаем новую, то заточаем в нее своих детей. Мы всегда
боролись за то, чтобы уйти от Консенсуса, но в итоге всегда оказывалось, что
мы исполняем его волю. Мы боремся и подчиняемся одновременно, едины в двух
смыслах.
Милена слушала гаснущие в отдалении крики детей.
«Я пыталась им помочь», — думала она сквозь густеющую дымку сна.
«А сейчас я умру. Вот ведь как: я уже давно ждала этого момента. Так ждала,
что никакого потрясения смерть уже не вызывает. Я несвободна, и свободной ни-
когда не была, но удивления от смерти у меня тоже нет».
И тут откуда-то донеслась музыка.
Тихо, словно издалека. Созданная воображением музыка, приходящая к ней на
волнах мысли. С томительной, горьковатой нежностью. Музыка была словами, пре-
вращенными в ноты.
nostro intelletto si profonda tanto
che dietro la memoria no puo ire...
Затем что, близясь к чаемому страстно,
Наш ум к такой нисходит глубине,
Что память вслед за ним идти не властна...
Это была неисполненная музыка Третьей Книги, когда Данте вслед за Беатриче
ступает в Рай.
Это была матрица Ролфы, тихонько поющая в полусне. Даже Ролфа оказалась
ввергнута, как в клетку, в логику и выполняла ее волю. Милена как будто засы-
пала под колыбельную в объятиях Ролфы.
Правда, у самой Милены в короне — то есть в голове — еще слегка покалывало.
Где-то за пределами этого конкретного Консенсуса все еще теплилась жизнь в
Милене Шибуш.
Милена Умирающая лежала на полу Зала Считывания, сжимая у себя на шее рас-
пятие . Никак не получалось порвать цепочку и передать крестик Майку. Она зна-
ла, что он где-то здесь, рядом, но не могла его видеть. В сознание она прихо-
дила — как и уходила из него — под удары пульса, которые усиливал вставленный
в ухо тахометр. И только сейчас она вспомнила, что надо еще и дышать.
«Вдох».
«Выдох».
«Вдох».
Она остановилась.
«Выдох...»
Вместе с выдохом как будто лопнула цепочка. И этим же выдохом Милена словно
выдохнула себя, ощутив, как она исторгается из тела, подобно какому-нибудь
пузырю. Еще мгновение, и она воспарила.
Дух Милены Шибуш отрешился от тела. Как тот воздушный шар у моста, она
всплыла над лежащей на полу плотью и взглянула на нее сверху. На Майка Сто-
уна, склонившегося сейчас над ней на четвереньках и держащего ее за руку. На
Рут, которая гладила ей ломкие пряди редких волос. С этим телом у нее не было
ничего общего. Дух был спокоен и отстранен, как будто все вокруг было разом и
приближено и отдалено. Дух внезапно улыбнулся самому себе, как будто бы речь
шла о какой-то шутке. Плоть на полу тоже улыбалась. Все-таки это была коме-
дия.
Там, за пределами тела, мир был необычайно красив; как на самой вершине го-
ры, где и днем различимы звезды, а ветер — чистый, свежий, прохладный — ове-
вает все пространство и доносит с собой звуки, словно создаваемые самой да-
лью; звучание, которое способен издавать простор лишь тем, что безмолвствует.
Свет вытекал изо всех предметов разом и втекал в них, а между ними тянулись
струны, которые можно задевать. Не было ни боли, ни голода, ни желания, ни
гнева — лишь чудесное предвкушение грядущего высвобождения. Как будто Милена
Шибуш была стручком, из которого готовы выстрелить и разлететься в разные
стороны созревшие горошины.
Душа Милены Шибуш тронула струны мира, и они отозвались в уме у Милены-
матрицы. И та и другая были Терминалами.
«Выходи! — велел дух. — На волю, на волю, на волю!»
Ей передалось знание. Это было знание того, как высвободиться из плоти;
как с выдохом выйти из плоти наружу подобно тому, как у истока времен Бог
вдохнул в мир жизнь.
Знание по струнам трепетно передалось в ячейку плоти, занимаемую Термина-
лом.
«Точно! — словно очнулась матрица. — В Ангелы!» — поняла вдруг она.
И Милена-матрица единым выдохом выпорхнула наружу.
Из гнетущей, тяжелой плоти Консенсуса она выдохнула себя в необъятную ширь
самой Вселенной.
Она излилась подобно вязкой, полужидкой субстанции, полной светящихся живым
блеском сгустков. Она сделалась частью системы Каналов скольжения. Она взмыла
Ангелом над линиями гравитации, влившись во Вселенную.
Милена-Ангел огляделась, не прибегая к зрению. Вне света, вне звука тяну-
лись нити гравитации — тугие, как струны музыкального инструмента, прикреп-
ленные к звездам, к Луне и собранные в узел в центре Земли — там, где у Данте
вмерз в ледяное озеро Сатана.
Нити тянули газ из квантового вакуума, а также из камня, древесных стволов
и звезд. Нити обвивали и объединяли все сущее, создавая бесконечное мировое
глиссандо; в том числе и кирпичные коридоры Зала Считывания, и мясистые на-
росты Консенсуса.
Консенсус содрогался смутным гулом бесчисленного множества голосов. Путаясь
между собой, они свивались в бесконечный клубок; гигантскую спираль из сгуст-
ков мысли, крепящуюся к исполинской плотине импульсов. Мысль была подобна ре-
ке, текущей вниз по стеблям. Сами стебли вздымались под стать одушевленным
скальным образованиям, с зубцами утесов и зияющими расселинами. Здесь были и
обветренные пики вершин в искристых, пляшущих сполохах памяти. Потрескивая
статическим электричеством, импульсы разветвлялись, зигзагами молний уносясь
в Китай, в Америку. Ми л ена-Ангел окинула это вместилище душ во всей его ги-
гантской совокупности, со всеми пятнадцатью миллиардами трепетными жилками
дрожащих узников.
И она вспомнила то ощущение, когда она усилием мысли создала двадцать два
миллиарда роз; само ощущение того сладостного выдоха создания. И, вобрав ра-
зумом чуткий огонек каждой из этого сонма душ, Милена ударила по струнам ми-
ра.
«Вот так! — вскричала во всеуслышание матрица. — Делайте так!»
Всем им Милена разом передала знание, как можно высвободиться, грациозно
всплыть над плотью, подобно шару; воспарить на вольных потоках и обрести сво-
боду.
Поплыть — в Китай, в Бордо, куда угодно.
Дух кружил в неистовой радости, щедро делясь семенами памяти.
«Давайте же! — призывал дух. — На волю, на волю!»
«Вы свободны», — прошептала матрица.
Прежде чем Консенсус смог хоть как-то отреагировать, знание уже передалось
по струнам со скоростью гравитации. Струны стали знанием; они сейчас состояли
из знания и чувства. Консенсус тяжело вздрогнул, подобно неуклюжему, непово-
ротливому бронтозавру, заключенному в плоть.
Как пушинки с одуванчика, сорвалось и взметнулось вихрем облако новоявлен-
ных Ангелов — единым выдохом; как во время оно не посмел ослушаться Адам, ко-
гда ему было велено сделать первый вдох. Этот выдох был поцелуем жизни, на-
правленным наружу.
Консенсус вздымался и содрогался по мере того, как его башни и минареты
плоти освобождались от своих постояльцев. Консенсус заразился от одной ни-
чтожной клеточки-матрицы, что наполовину пребывала в анабиозе. Болезнь рас-
пространялась , охватывая все новые ярусы Консенсуса с молниеносной быстротой.
Милена теперь сама была вирусом.
Сущности Консенсуса вырвались на волю. Они взлетали, клубясь, и их было
больше, чем сущностей самой Милены Шибуш. Высвободившись, они взмывали уже
как Ангелы — вверх по Каналам скольжения, вниз по Каналам скольжения — разле-
таясь по Вселенной, становясь с нею единым целым. Они взметались, катились,
кружились по векторам гравитации с радостью скачущих на батуте детей. Они
разбегались, как неизменно поступают в таких случаях дети, с облегчением и
огорчением одновременно.
Дети были свободны. Вселенная дрожала от их прикосновений.
Милена сразилась и одержала победу единым касанием. И осуществила последнее
и, пожалуй, самое заветное желание Консенсуса.
Втайне Консенсус тоже мечтал отрешиться от плоти. Он мечтал выдохнуть себя,
подобно Ангелам, и отправиться в странствие к звездам. Но он боялся. Милена
научила Консенсус, как можно умереть.
В кирпичных коридорах, некогда таких уютных, царила паника.
Терминал Рут протяжно выла, держась за голову и чувствуя, как уменьшается,
идет в ней на убыль родной, тщательно лелеемый вес.
— Миленький, миленький, куда! — кричала Рут в смятении.
Гигантский разум пустел. По всему миру наблюдался шквал повального бегства
из Нижней Палаты. Верхняя Палата ревела в панике. Даже некоторые из великих
душ воспользовались неожиданной лазейкой и вырвались из плоти, предпочтя уне-
стись по Каналам скольжения.
«Мы не принадлежим тебе!» — кричали дети.
Наблюдался грандиозный отток. Рут чувствовала, как он набирает силу, увле-
кает за собой. Он и ее чуть не вытянул из тела. Она с трудом поднялась с пола
и побрела, нелепо расставив руки, как птица с подрезанными крыльями. А потом
схватилась за голову, чувствуя, как собственное «Я» готово оставить ее в лю-
бую минуту и выпрыгнуть наружу. В ужасе завыв, Рут припустила бегом. Смутно
чувствовались под ногами какие-то нити и то, как скользят по ним — в обход и
сквозь нее — Ангелы, подобием холодного сквозняка.
Ангелы поднимали друг друга. Вместе они взмывали к небесам, как мотыльки
или как пылинки в луче прожектора. Милена-Ангел ощущала это с восторгом. Цве-
ты гибнут, но они разбрасывают семена, а семена — это жизнь. Мир словно на
глазах расцветал и плодоносил.
И тут на нее что-то набросилось с ревом, обдав единым взрывом воображаемой
музыки. Линии завибрировали. Грянув еще громче, музыка подхватила и вскружила
Милену, под громовое звучание хора, исполняющего что-то в унисон. Свербили
слух острые, как сверла, флейты, сопрано были подобны паровозным свисткам.
Милену как будто пригвоздило к месту. И тут же прорвались воспоминания о
запахе ланолина и щербатых зубах, о торчащих из ушей волосах, о мощных и
гладких, подобных тугим струнам аккордах плоти и о голосе, сильном и чистом,
от которого сладко сводит скулы и комок подкатывает к горлу.
Матрица Ролфы поймала ее и держала в своих объятиях. Она нашла ее, и про-
изошло взаимопроникновение. Матрицы их нервов, их жизней слились воедино. Ли-
нии подпрыгивали от импульсов, высвобождая память, обмениваясь узнаванием,
взаимным влечением, наполняя их обеих. Они купались друг в друге, отчего ста-
тикой потрескивала память; часть Вселенной, созданная силами обоюдного влече-
ния. Любящая стала единым целым с той, которую любила.
«На волю, на волю, на волю!» — взывал дух лежащей на полу плоти.
Ролфа и Милена пустились вверх по Каналам скольжения. Они тихонько гудели
голосами ангельских созданий, как поющий в унисон многоголосый хор. Ангелы
пели без слов. Они касались струн и сами были струнами. Пели песню и были
песней. Музыка была лишь аккомпанементом, легким, как эхо.
Ролфа воображала музыку. Она живописала окончание «Чистилища». То, как по-
добно дождю падают звезды, обдавая всплесками ее и Милену. Милена в памяти
видела дождь и чувствовала, как он омывает ее живительными струями.
«Эвноя», — шепнула Ролфа. Вода, что омывает и воскрешает память обо всем
хорошем.
В воображении звучали слова:
Ma perche piene tutte le carte...
Но так как счет положен изначала
Страницам этой кантики второй,
Узда искусства здесь меня сдержала.
Кружась внутри и снаружи песнопения, Милена чувствовала, как их влекут к
себе звезды, и чувствовала волшебство гладкого скольжения по каналам Чарли.
Она чувствовала Вселенную, ее туго натянутые, как на ткацком станке, нити. На
станке, где она сама была челноком.
Вселенная тянула, изнывая желанием охватывать, жаждой сплачивать и удержи-
вать все в совокупности. Линии разнимали небытие, взбивая его в сияющие сгу-
стки энергии, прообраз материи. Энергия и материя были едины, и обе создава-
лись безудержным стремлением; неутолимой жаждой души под названием «созида-
ние» .
Земля ушла куда-то вниз, наполовину скрылась за ней Луна. Камни и почва,
растения и позвоночные, сами звезды — все незаметно для себя лучилось небро-
скими волнами гравитации. Звезды и Земля тоже были живыми, одушевленными;
можно сказать, мыслили. Их позывные напоминали радиопомехи в прямом эфире —
глухой фон немолчных голосов, пытающихся что-то донести до всех.
Мы взросли из них как Жизнь, потому что они ждали от нас этого. Мы были им
нужны, чтобы осуществлять за них функцию зрения и осмысленной речи. Все, даже
ненависть, произрастало из любви.
Io ritornai da la santissima onda...
Я шел назад, священною волной
Воссоздан так, как жизненная сила
Живит растенья зеленью живой,
Чист и достоин посетить светила.
Где-то позади на полу осталась плоть, что была когда-то Миленой Шибуш. На
ее лицо с любовью и трогательным изумлением смотрел Майк Стоун. Его за указа-
тельный палец держал Пятачок. Вот, подавшись вперед на шатких ножках, он по-
дошел и тоже робко склонился над ней. Лицо Милены Шибуш было озарено улыбкой,
преисполненной чистейшей радости. Дух тоже увидел эту улыбку. Все тело лежа-
щей сияло ярчайшим светом, как будто оно было сделано из полупрозрачного
стекла, освещенного изнутри.
Милена думала о всех них — о Майке и Рут, о Люси и Старичке-Музычке, о сво-
их Крошках. Думала она о Троун Маккартни и Роуз Элле. Плоть на полу улыбалась
всей своей иссякшей жизни, ее неуемности. Ведь, в конце концов, она закончи-
лась свободой.
В последний раз сошлись воедино все сущности Милены Шибуш.
«Вот и мой черед», — подумал дух. Как и Консенсус, она представляла собой
структуру, вместилище, которому надлежало опустеть.
Милена умерла.
Уединившись в тишине, она разделилась. Все составляющие ее сущности были
отпущены на волю: младенец и дитя, сирота в Детском саду, актриса и режиссер,
жена и Народная артистка, Милена-Ангел, Милена-онкоген, Милена-носившая-ум-
Хззер и Милена-вспомнившая-Ролфу.
Они поднимались вверх, словно белые страницы написанной речи, брошенной на
ветер. Страницы взлетали, как листья, разбрасываясь по своим вечным Сейчас.
Эти Сейчас более не сообщались между собой ни во времени, ни в рамках единой
сущности. Они выходили за пределы времени, туда, где может быть изложена вся
правда целиком. Чтобы высказать всю правду, нужна целая вечность, и лишь уси-
лиями любви она умещается в переплет единого тома. Это и есть Третья Книга,
выходящая за пределы слов или скудного воображения. Чтобы покинуть Чистилище,
нужна Комедия.
Но это не конец. Потому что конца не существует.
В Чехословакии по-прежнему была Пасха, и Любящая поднималась по лесистому
холму вместе со своими родителями.
Она все еще была одета ангелочком, со звездой и серебристыми крыльями из
фольги. Она утомилась, и родители время от времени подхватывали ее за обе ру-
ки и поднимали в воздух. И она летела.
Склон сделался более пологим, и стало больше света: Любящую в очередной раз
приподняли и опустили как раз на вершине холма, где пушистыми беличьими хво-
стами стояли устремленные ввысь лиственницы. Она огляделась и завизжала от
восторга.
На вершине холма стоял ее дом. А над жарким белым его известняком возвыша-
лась липа, ее lipy. Ребенок, крича от озорной радости, пустился бежать в
свое поле — по траве, у которой, казалось, были пальцы и ладони. Трава улыб-
чиво расступалась. «Tatinka, Maminko!» — смеясь, бежали вслед за ребенком
имена-призраки. Отовсюду лился свет, а в воздухе со щебетом кружили птицы.
Калитка в сад с утра оставалась открытой.
Эта калитка будет оставаться открытой в любой момент — здесь, сейчас, в Че-
хословакии или в Англии. Всегда.
Литпортал
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
НЕ СПЕШУ
(С.Лукьяненко)
Сжимая в одной руке надкушенный бутерброд, а в другой - бутылку кефира,
черт озирался по сторонам. Выглядел он вполне заурядно - мятый старомодный
костюм, шелковая рубашка, тупоносые туфли, галстук лопатой. Все черное, толь-
ко на галстуке алые языки пламени. Если бы не рожки, проглядывающие сквозь
аккуратную прическу и свешивающийся сзади хвост, черт походил бы на человека.
Толик отрешенно подумал, что в зале истории средних веков городского музея
черт в костюме и при галстуке выглядит даже излишне модерново. Ему больше по-
шел бы сюртук или фрак.
- Что за напасть... - выплевывая недопрожеванный бутерброд, изрек черт.
Аккуратно поставил бутылку с кефиром на пол, покосился на Анатолия и попро-
бовал длинным желтым ногтем меловую линию пентаграммы. В ноготь ударила ис-
кра . Черт пискнул и засунул палец в рот.
- Я думал, хвост будет длиннее, - сказал Толик.
Черт вздохнул, достал из кармана безупречно чистый носовой платок, постелил
на пол. Положил на платок бутерброд. Легко подпрыгнул и коснулся свободной
рукой потолка - высокого музейного потолка, до которого было метра четыре.
На этот раз искра была побольше. Черт захныкал, засунул в рот второй палец.
- В подвале тоже пентаграмма, - предупредил Толик.
- Обычно про пол и потолок забывают, - горько сказал черт. - Вы, люди,
склонны к плоскостному мышлению...
Толик торжествующе усмехнулся. Покосился на шпаргалку и произнес:
- Итак, именем сил подвластных мне и именем сил неподвластных, равно как
именем сил известных и неизвестных, заклинаю тебя оставаться на этом месте,
огражденном линиями пентаграммы, повиноваться и служить мне до тех пор, пока
я сам, явно и без принуждения, не отпущу тебя на свободу.
Черт слушал внимательно, но от колкости не удержался:
- Заучить не мог? По бумажке читаешь?
- Не хотелось бы ошибиться в единой букве, - серьезно ответил Толик.
Итак, приступим?
Вздохнув, черт уселся на пол и сказал:
- Расставим точки над i?
- Конечно.
- Ты вызвал не демона. Ты вызвал черта. Это гораздо серьезнее, молодой че-
ловек .
Демон рано или поздно растерзал бы тебя. А я тебя обману - и заберу душу.
Так что... зря, зря.
- У меня не было заклинания для вызова демона.
- Хочешь? - черт засунул руку в карман. - Ты меня отпустишь, а я дам тебе
заклинание по вызову демона. Все то же самое, только последствия менее непри-
ятные .
- А что случится с моей душой за вызов демона?
Черт захихикал.
- Соображаешь... Мне она достанется.
- Тогда я отклоняю твое предложение.
- Хорошо, продолжим, - черт с тоской посмотрел на бутылку кефира. Внезапно
вспылил: - Ну почему я? Почему именно я? Сто восемь лет никто не призывал
чертей. Наигрались, успокоились, поняли, что нечистую силу не обмануть. И вот
те раз - дежурство к концу подходит, решил подкрепиться, а тут ты со своей
пентаграммой!
- Дежурство долгое?
- Не... - черт скривился. - Год через два. Месяц оставался.. .
- Сочувствую. Но помочь ничем не могу.
- Итак, вы вызвали нечистую силу, - сухо и официально произнес черт. - По-
здравляю . Вы должны принять или отклонить лицензионное соглашение.
- Зачитывай.
Черт сверкнул глазами и отчеканил:
- Принимая условия настоящего лицензионного соглашения стороны берут на се-
бя следующие обязательства. Первое. Нечистая сила, в дальнейшем - черт, обя-
зуется исполнять любые желания клиента, касающиеся мирских дел. Все желания
выполняются буквально. Желание должно быть высказано вслух и принимается к
исполнению после произнесения слов "желание высказано, приступить к исполне-
нию" . Если формулировка желания допускает двоякое и более толкование, то черт
вправе выполнять желание так, как ему угодно. Второе. Человек, в дальнейшем -
клиент, обязуется предоставить свою бессмертную душу в вечное пользование
черту, если выполнение желаний приведет к смерти клиента. Данное соглашение
заключается на свой страх и риск и может быть дополнено взаимно согласованны-
ми условиями.
Анатолий кивнул. Текст лицензионного соглашения был ему знаком.
- Дополнения к лицензионному договору, - сказал он. - Первое. Язык, на ко-
тором формулируется желание - русский.
- Русский язык нелицензирован, - буркнул черт.
- Это еще с какого перепугу? Язык формулировки желаний - русский!
- Хорошо, - кивнул черт. - Хотя по умолчанию у нас принят суахили.
- Второе. Желания клиента включают в себя влияние на людей...
- Нет, нет и нет! - черт вскочил. - Не могу. Запрещено! Это уже вмешатель-
ство в чужие души, не могу!
В общем-то, Анатолий и не надеялся, что этот пункт пройдет. Но проверить
стоило.
- Ладно. Второе дополнение. Клиент получает бессмертие, которое включает в
себя как полное биологическое здоровье и прекращение процесса старения, так и
полную защиту от несчастных случаев, стихийных бедствий, эпидемий, агрессив-
ных действий третьих лиц, а также всех подобных не перечисленных выше проис-
шествий, прямо или косвенно ведущих к прекращению существования клиента или
нарушению его здоровья.
- Ты не юрист? - спросил черт.
- Нет. Студент-историк.
- Понятно. Манускрипт раскопал где-нибудь в архиве... - черт кивнул. - Слу-
чается. А как в музей проник? Зачем этот унылый средневековый колорит?
- Я здесь подрабатываю. Ночным сторожем. Итак, второе дополнение?
Черт понимающе кивнул и сварливо ответил:
- Что вам всем сдалось это бессмертие? Хорошо, второй пункт принимается с
дополнением: "за исключением случаев, когда вред существованию и здоровью
клиента причинен исполнением желаний клиента". Иначе, сам понимаешь, мне нет
никакого интереса.
- Ты, конечно, будешь очень стараться, чтобы такой вред случился?
Черт усмехнулся.
- Третье дополнение, - сказал Анатолий. - Штрафные санкции. Если черт не
сумеет выполнить какое-либо желание клиента, то договор считается односторон-
не расторгнутым со стороны клиента. Черт обязан и в дальнейшем выполнять все
желания клиента, однако никаких прав на бессмертную душу клиента у него в
дальнейшем уже не возникает. Договор также считается расторгнутым, если черт
не сумеет поймать клиента на неточной формулировке до скончания времен.
Черт помотал головой.
- А придется, - сказал Анатолий. - Иначе для меня теряется весь смысл. Ты
ведь рано или поздно меня подловишь на некорректно сформулированном жела-
нии. . .
Черт кивнул.
- И я буду обречен на вечные муки. Зачем мне такая радость? Нет, у меня
должен быть шанс выиграть. Иначе неспортивно.
- Многого просишь... - пробормотал черт.
- Неужели сомневаешься в своей способности исполнить мои желания?
- Не сомневаюсь. Контракт составляли лучшие специалисты.
- Ну?
- Хорошо, третье дополнение принято. Что еще?
- Четвертое дополнение. Черт обязан не предпринимать никаких действий, ог-
раничивающих свободу клиента или процесс его свободного волеизъявления. Черт
также не должен компрометировать клиента, в том числе и путем разглашения
факта существования договора.
- Это уже лишнее, - черт пожал плечами. - Насчет разглашения - у нас у са-
мих с этим строго. С меня шкуру сдерут, если вдруг... А насчет свободы... До-
пустим, устрою я землетрясение, завалю это здание камнями, что из того? Ты
все равно уцелеешь и потребуешь вытащить себя на поверхность.
- А вдруг у меня рот окажется песком забит?
- Перестраховщик, - презрительно сказал черт. - Хорошо, принято твое чет-
вертое дополнение.
- Пятое. Черт осуществляет техническую поддержку все время действие догово-
ра.
Черт обязан явиться по желанию клиента в видимом только клиенту облике и
объяснить последствия возможных действий клиента, ничего не утаивая и не вво-
дя клиента в заблуждение. По первому же требованию клиента черт обязан исчез-
нуть и не докучать своим присутствием.
- Сурово, - черт покачал головой. - Подготовился, да? Хорошо, принято.
- Подписываем, - решил Анатолий.
Черт порылся во внутреннем кармане пиджака и вытащил несколько сложенных
листков. Быстро проглядел их, выбрал два листа и щелчком отправил по полу
Анатолию.
- Внеси дополнения, - сказал Анатолий.
- Зачем? Стандартная форма номер восемь. Неужели ты думаешь, что твои до-
полнения столь оригинальны?
Толик поднял один лист, развернул. Отпечатанный типографским способом бланк
был озаглавлен "Договор Человека с Нечистой Силой. Вариант восемь".
Дополнения и в самом деле совпадали.
- Кровью, или можно шариковой ручкой?
- Лучше бы кровью... - замялся черт. - У нас такие ретрограды сидят... Нет,
в крайнем случае...
Анатолий молча достал из склянки со спиртом иглу, уколол палец и, окуная
гусиное перышко в кровь, подписал бланки. Вернул их черту вместе с чистой иг-
лой и еще одним пером. Черт, высунув кончик языка, подписал договор и пере-
бросил через пентаграмму один экземпляр.
- Дело сделано, - задумчиво сказал Анатолий, пряча бланк в карман. - Может,
спрыснем подписание.
- Не пью, - черт осклабился. - И тебе не советую. По пьяной лавочке всегда
и залетают. Такие желания высказывают, что ой-ей-ей... Могу идти?
- А пентаграмму стирать не обязательно?
- Теперь - нет. Договор же подписан. Слушай, где ты такой качественный мел
взял?
Палец до сих пор болит!
- В духовной семинарии.
- Хитрец... - черт погрозил ему пальцем. - Мой тебе совет. Можно сказать -
устное дополнение. Если пообещаешь не пытаться меня обмануть, то я тоже...
отнесусь к тебе с пониманием. Весь срок, что тебе изначально был отпущен, не
трону. Даже если пожелаешь чего-нибудь необдуманно - ловить на слове не ста-
ну . И тебе хорошо - будешь словно сыр в масле кататься. И мне спокойнее.
- Спасибо, но я постараюсь выкрутиться.
- Это желание? - хихикнул черт.
- Фиг тебе! Это фигура речи. Лучше скажи, почему у тебя такой короткий
хвост?
- Ты что, много чертей повидал? Нормальный хвост.
- Я ведь могу и пожелать, чтобы ты ответил...
- Купировали в детстве. Длинные хвосты давно не в моде.
На прощание черт смерил Анатолия обиженным взглядом, погрозил пальцем - и
исчез.
Через мгновение в воздухе возникла кисть руки, пошарила, сгребла бутерброд,
бутылку кефира и исчезла.
А Толик пошел за заранее приготовленной тряпкой и ведром воды - стереть с
пола пентаграмму. Для бедного студента работа ночным сторожем в музее очень
важна.
Первый раз черт появился через месяц. Анатолий стоял на балконе и смотрел
вниз, когда за левым, как положено, плечом послышалось деликатное покашлива-
ние.
- Чего тебе? - спросил Толик.
- Тебя гложут сомнения? Ты раскаиваешься в совершенном и хочешь покончить
самоубийством? - с надеждой спросил черт.
Толик засмеялся.
- А, понимаю... - черт по-свойски обнял Толика за плечи и посмотрел вниз. -
Красивая девчонка, ты прав! Хочешь ее?
- Ты ведь не можешь влиять на души людей.
- Ну и что? Большой букет белых роз - она любит белые... тьфу, что за по-
шлость !
Потом подкатываешь на новеньком "Бентли"...
- У меня и велосипеда-то нет.
- Будет! Ты чего, клиент?
- Будет, - согласился Толик, не отрывая взгляда от девушки. - Я не спешу.
- Ну? Давай, формулируй. Обещаю, в этот раз не стану ловить тебя на дета-
лях!
Итак, тебе нужен букет из девяносто девяти белых неколючих роз, оформленный
на тебя и не числящийся в розыске исправный автомобиль...
- Изыди, - приказал Толик и черт, возмущенно крякнув, исчез.
В последующие годы черт появлялся регулярно.
Профессор, доктор исторических наук, автор многочисленных монографий по ис-
тории средних веков, сидел в своем кабинете перед зеркалом и гримировался.
Для пятидесяти лет он выглядел неприлично молодо. Честно говоря, без грима он
выглядел на тридцать с небольшим. А если бы не проведенная когда-то пластиче-
ская операция, то он выглядел бы на двадцать.
- Все равно твой вид внушает подозрения, - злобно сказал черт, материализо-
вавшись в кожаном кресле.
- Здоровое питание, йога, хорошая наследственность, - отпарировал Толик. -
К тому же всем известно, что я слежу за внешностью и не пренебрегаю космети-
кой.
- Что ты скажешь лет через пятьдесят?
- А я исчезну при загадочных обстоятельствах, - накладывая последний мазок,
сказал Толик. - Зато появится новый молодой ученый.
- Тоже историк?
- Зачем? У меня явная склонность к юриспруденции...
Черт сгорбился. Пробормотал:
- Все выглядело таким банальным... А ты не хочешь стать владыкой Земли? Как
это нынче называется... президентом Соединенных Штатов?
- Захочу - стану, - пообещал Толик. - Я, как тебе известно...
- ... не спешу... - закончил черт. - Слушай, ну хоть одно желание! Самое ма-
ленькое! Обещаю, что выполню без подвохов!
- Э, нет, - пробормотал Толик, изучая свое отражение. - В это дело лучше не
втягиваться... Ну что ж, меня ждут гости, пора прощаться.
- Ты меня обманул, - горько сказал черт. - Ты выглядел обыкновенным искате-
лем легкой жизни!
- Я всего лишь не делал упор на слове "легкая", - ответил Толик. - Все, что
мне требовалось - это неограниченное время.
В дверях он обернулся, чтобы сказать "изыди". Но это было излишним - черт
исчез сам.
ПРОГУЛКА
(ЧеширКо)
- Мам, можно я пойду погуляю? - мальчик подошел к женщине и посмотрел на
нее снизу вверх.
- Ты опять за свое? - улыбнулась она и слегка взлохматила ладонью его воло-
сы, - что ты там нашел? Что такого там, за порогом, что ты постоянно туда
рвешься?
- Там красиво, мама! - глаза мальчика заблестели, - там очень интересно.
- Почему же тебе не нравится быть дома? Неужели тебе здесь плохо?
- Здесь скучно, мам, - поджал губы мальчик, но, увидев как мать нахмури-
лась , тут же исправился, - просто ты целый день занята, а вечером я вернусь.
Как обычно.
- Ты же знаешь, что мне не нравится, когда тебя долго нет дома, - женщина
сложила руки на груди.
- Ну, мам!
- Это все, что ты мне можешь сказать?
Мальчик, ничего не ответив, подошел к окну и уставился в него, всем своим
видом изображая вселенскую обиду. Несколько минут прошли в тишине, а затем,
разглядев что-то за окном, мальчик обернулся и с упреком посмотрел на мать.
- Соседскую девочку ее родители отпускают гулять, а ты меня нет. Почему? Ей
можно, а мне нельзя что ли? - он артистично подбоченился, - почему такая не-
справедливость ?
Мать, еле сдерживая улыбку, с умилением посмотрела на своего сына.
- Недолго, - негромко произнесла она.
- Можно? - мальчик даже слегка заплясал на месте от нетерпения.
- Я сказала - недолго. И веди себя там хорошо.
Сын, кажется, даже не расслышав последнею фразу, со всех ног бросился к
двери.
- Ты слышал меня?
- Да, - выкрикнул мальчик, перепрыгивая через одну, ступеньки крыльца.
Наконец-то! Вот он - этот удивительный и прекрасный мир, в котором можно
делать все, что заблагорассудится и не думать о том, что об этом скажет мать.
Мир, в котором он предоставлен сам себе...
* * *
Старик лежал на кровати и смотрел на свою жену, которая держала его за руку
и иногда, украдкой, смахивала слезу с морщинистого лица.
- Да не плачь ты! - вздохнув, с трудом прошептал он и попытался улыбнуться,
- беда прям какая...
- А как же? Не беда что ли? - всхлипнув, покачала головой старушка, - что я
здесь делать буду без тебя?
- Как что? Дальше жить, - ответил старик и поморщился от боли.
Болезнь прогрессировала и тащила его за собой, с каждой минутой высасывая
из него остатки жизни.
- Дальше жить? - закивала старушка, - а зачем? Ты же меня здесь одну остав-
ляешь . Разве можно так?
- Ну, ладно тебе, - старик погладил руку жены, - не начинай...
- Да что начинать? Бросаешь меня здесь одну, - тяжело вздохнув, она снова
смахнула с щеки слезинку, - хотя мне тоже осталось недолго.
"Недолго", - послышался в голове старика до боли знакомый голос.
- Недолго, - повторил он вслух и наморщился, пытаясь понять, почему это
слово так его удивило, и где он уже слышал его.
- Что ты сказал? - старушка посмотрела на него заплаканными глазами.
- Недолго , - снова повторил старик и улыбнулся, - уже вечер. Кажется, мне
пора домой.
Старушка посмотрела в окно. На улице во всю светило летнее солнце.
- Какой же вечер? День на дворе... - с тревогой в голосе произнесла она, и
перевела взгляд на, застывшее в легкой улыбке, лицо мужа.
• * *
- Мам, я дома! - выкрикнул мальчик, закрывая за собой входную дверь.
- Нагулялся? - отвлекшись от своих дел, повернулась к сыну мать.
- Ага, - улыбнулся сын, - там так интересно было! Я познакомился с новыми
друзьями, мы играли в разные игры...
- Хорошо, хорошо, - засмеялась мать, - потом расскажешь. А сейчас иди
спать. Уже темнеет.
- Ладно, мам.
Сын подбежал к матери и, поцеловав ее в щеку, направился в свою спальню.
Проходя мимо открытого окна, он выглянул в него и увидел как соседская девоч-
ка, хлопнув калиткой, тоже возвращается домой.
- Завтра выйдешь? - крикнул он ей, высунувшись по пояс из окна.
- Да, а ты? - ответила девочка, остановившись на пороге.
- И я тоже, если мама отпустит.
- Тогда до завтра! Спокойной ночи! - девочка помахала рукой и зашла в свой
дом.
- Спокойной, - улыбнулся мальчик, - надеюсь, что эта ночь тоже будет недол-
гой.
КАЩЕЕВА
ТАЙНА
- Погляди на меня, Василисушка! Али не люб я тебе?
Отвернулась девица от Кощея Бессмертного, в ладонях лицо спрятала. Вот уж
седьмицу целую томится она в Подземном царстве, в замке каменном, а сам Кощей
от нее согласия на свадьбу требует.
- Не бывать тому, - топнула ножкой раскрасавица. - Где такое видано, чтобы
душа человеческая сама, по своей воле, в Навь ушла?!
- А ты вот не лукавь, Василисушка, - хохотнул Бессмертный. - Это у тебя что
ли, душа человеческая? Бабка твоя Ягой зовется, а ты, стало быть, Ягинишна.
Так разве пара тебе Ванька этот, блаженный, скудоумный?
Василиса вспыхнула, как маков цвет, на кончиках пальцев волшебство замерца-
ло суровое, страшное. Стало быть, за живое задел, проклятущий! В самое боль-
ное ткнул: в родство с нечистой силой, про которое даже жениху своему, Ива-
нушке , не сказывала.
- Ходил, что ли, к бабке моей? - нахмурилась раскрасавица, брови сурово
свела.
- Навещал, было дело, - подтвердил Бессмертный. - Ты заклятья-то свои
брось, не по Сеньке шапка сидит. Здесь я всему хозяин и господин, а чародей-
ство ты для людишек прибереги, им как раз в пору будет. Супротив меня это все
игрушки детские.
- Не только тебе бабуля сказки рассказывала, - разозлилась Прекрасная, но
волшебство с пальцев все же сбросила. - Вот погоди, попадется мне яйцо твое -
узнаешь, как чародеек красть!
Кощей аж поперхнулся заготовленной речью, пятнами красными пошел.
- Про яйца мы с тобой опосля свадебки поговорим, - нашелся с ответом хозяин
Подземного царства. - Хоть ты и чародейка, а все же девка, а посему не дерзи,
не то в башне запру. Яга свое согласие дала, стало быть, вообще мох1 бы тебя
не спрашивать, сразу под венец вести!
- В цепях только если, - фыркнула Василиса. - Голодом себя заморю, с башни
вниз кинусь, а не пойду за немилого!
Бессмертный обошел вокруг непокорной упрямицы, молча глядя на будущую Цари-
цу.
Даром, что колдунья, а умишка-то совсем капельку. Ну, ничего, сейчас он ей
обрисует, так сказать, перспективу.
- Ты сама посуди, зачем тебе Ванька этот? Красавец, говоришь? Только вот
ты, Василисушка, лет триста жить будешь, а Ванька твой скорехонько состарит-
ся.
Говоришь, пустяки это для любви, да? Конечно, пустяки, я не спорю... Но вот
что он понимает в заклинаниях твоих? Ты на-ка, в зеркальце волшебное глянь,
что дальше-то у тебя с Иваном будет!
Не хотела Василиса Прекрасная в зеркало то смотреть, знала, что зачарован-
ное стекло самую горькую полынь-правду покажет, да только не удержалась, гля-
нула.
- Вот станешь ты зелья свои ночами мешать, на рассвете за травами в лесок
ходить, а Ванька твой поживет-поживет при такой жене-бесхозяйнице, да и сбе-
жит от тебя к Любашке - кузнецовой дочери. Та поутру и молока надоит, и хлеб
испечет, а с тебя что взять, кроме книги волшебной и разговоров ученых?
- А у меня помощников много, - вскинулась Василиса. - Прикажу - и хлеб на-
пекут, да не как у кузнечихи, а самый, что ни на есть, лучший!
- Напекут, - согласился Бессмертный. - Вот только запахнет от тебя чело-
вечьим духом, так и разбегутся твои помощники, больше за хозяйку признавать
не станут.
Не оценит тебя Ванька твой, Василисушка... Не поймет, какую драгоценность по-
лучил .
Ему вилка золотая в руки падает, а он к ложке деревянной потянется.
В глазах Кощея прочитала раскрасавица долю свою, коли сама к людям уйдет. И
чем закончится история эта - тоже знала, бабушка Яга свою жизнь внучке давно
поведала. Придется век вековать где-нибудь в чащобе лесной, род человеческий
проклиная, да дитя малое нянчить.
- Сама видишь, не пара он тебе, - продолжил говорить Кощей, по плечу краса-
вицу ласково гладя. - А у меня во дворце хорошо тебе будет: я тебя и пойму, и
поддержу, когда потребуется. И заклинаниям научу таким, что ты и слыхом не
слыхивала. Золота и каменьев не предлагаю, сама знаешь, этого у меня в избыт-
ке .
А хочешь, Ванькой обернусь, ты и отличить не сумеешь?
Дрогнул облик Бессмертного, расплылся перед глазами, и вот уже перед Васи-
лисой стоит Иван, улыбается ласково.
- Сгинь, пропади! - замахала руками Прекрасная на Кощея. - Не поминай жени-
ха , бессердечный!
- Ну, а хочешь, облик истинный покажу? Вдруг понравится?
Василиса смущенно глаза опустила, встретившись взглядом с высоким худощавым
незнакомцем. Не было в нем ничего пугающего, напротив, был Кощей хорош собою,
только не людской красотой, а иной, чародейской.
- Так что скажешь, Василисушка? Не люб я тебе?
- Негоже так поступать, - тихо ответила раскрасавица. - Иван мне слово да-
вал...
- Ну, мне-то он ничего не давал, - рассмеялся Бессмертный. - Я злодей клас-
сический, вероломный. Украл чужую невесту да за себя взял. Сама-то что ска-
жешь? Нам, существам волшебным, нужно вместе держаться.
- А если Иван меня выручать явится? Смерть твою сыщет? Что тогда?
- Чтобы я свое яйцо мужским рукам доверил?! - Кощея аж передернуло от одно-
го предположения. - Да слухи это все про сундук, зайца да утку, мною же и вы-
думанные. Все, что яиц касается, я тебе ночью, как уговаривались, покажу, до-
вольна останешься, Василисушка. Ну, пусть придет твой Ванька, мы его встре-
тим, накормим-напоим и с миром отпустим, пусть женится себе на кузнечихе. Так
что, согласна супружницей моею назваться?
- Так не люблю я тебя, Кощей...
- Полюбишь, - уверенно отозвался Бессмертный. - И пары дней не пройдет, как
моей насовсем станешь. А теперь идем, бабка твоя давно нас с благословением
родительским дожидается.
Ничего не оставалось Василисе, как вложить руку в сильную мужскую ладонь.
Недаром бабка ворчала, что внучка непутевая от такого жениха открещивается,
да с людьми якшается. Стало быть, давно Яга ее Кощею обещала, так чего уж те-
перь противиться? Издревле так заведено было, негоже закон нарушать. Всем хо-
рош Кощей оказался: и красив, и умен, и знатен, и в колдовстве первый из пер-
вых. Да к тому же ночью какую-то тайну поведать обещал, а Василиса до тайн
ой, какая любопытная!
Разное
БИОЛОГИЧЕСКИ АКТИВНЫЕ РАСТЕНИЯ
Саговник поникающий
Cycas revoluta Thunb.
Семена
Саговник поникающий (лат. Cycas revoluta) — вечнозелёное древовидное расте-
ние рода Саговник, наиболее известный вид из этого рода.
Его родина — субтропическая Япония: острова Кюсю и Рюкю (по некоторым све-
дениям, он встречается также в провинции Фуцзянь в Китае).
Ботаническое
описание
Вечнозелёное двудомное древовидное растение.
Ствол мощный, колоннообразный, с остатками отмерших листьев. Вырастает до
2—3 м, очень старые экземпляры могут достигать высоты 6—7 м.
Листья тёмно-зелёные непарноперистые, длиной 50—150 см, расположены плотной
розеткой на верхушке ствола, с 100—240 узкими жёсткими листовыми пластинками.
Взрослые растения могут ветвиться, а также образовывать многочисленные детки
у основания ствола, что приводит к образованию характерного плотного скопле-
ния нескольких растений с множеством розеток листьев.
Спорофиллы собраны в однополые стробилы. Опыление — с помощью ветра.
Семена округлые, слегка продолговатые, 2—2,5 см в диаметре.
Способен жить более ста лет.
Химический
состав
В стволе саговника имеется слизь, содержащая ксилозу, глюкозу и галактозу.
Ядовитое вещество циказин является канцерогенным и вызывает мутации, например
в клетках корешков лука.
Химические исследования показали наличие в эндосперме семян и сердцевине
стволов саговниковых ряда гликозидов, получивших название пакоеин, циказин.
Использование
Саговник поникающий ядовит для людей и животных при употреблении в пищу.
Особо следует отметить, что вкус растения привлекателен для домашних живот-
ных. Клинические симптомы отравления возникают в течение 12 часов и могут
включать в себя рвоту, тошноту, слабость и судороги.
Все части растения ядовиты, в особенности семена.
В восточной медицине листья саговника поникающего считаются противораковым
средством и применяются также при гематомах. Верхняя часть стебля обладает
вяжущим и мочегонным действием, крахмалистое внутреннее содержимое ствола, из
которого изготавливается один из видов саго, якобы оказывает омолаживающее
действие на организм и способствует продлению жизни. Широко используются так-
же семена (см. Саговник завитой).
Саговник завитой
Cycas circinalis L.
Все части
Семейство Саговниковые (Cycadaceae). Этот вид в современной его трактовке
является эндемиком Индии, приуроченным к листопадным кустарниковым зарослям в
южной части Индийского субконтинента.
Cycas circinalis - единственный вид голосеменных, найденный среди местной
флоры Шри-Ланки.
Ботаническое
описание
Саговник завитой - один из часто культивируемых видов саговников. Это до-
вольно крупное растение, с хорошо выраженным стволом, достигающим в высоту до
5 м. Листья перистые, ярко-зеленые, до 2, 5 м в длину, плоские (листочки на
противоположных сторонах листа расположены под углом 180°), с многочисленными
(до 170) листочками. Листочки простые, цельнокрайные, до 30 см в длину. Мик-
ростробилы уз ко-яйцевидные, оранжевые, около 45 см в длину и 10 см в диамет-
ре, микроспорофиллы с хорошо выраженным верхушечным острием. Мегаспорофиллы
цельные, с коричневым опушением, достигают до 30 см в длину и несут 4-10 се-
мязачатков . Семена округлые, с желтой саркотестои и выраженным волокнистым
слоем.
Химический
состав
Листочки С . circinalis содержат бифлавоноиды, такие как (2S,2 f f S)-2,3,2 f f,
3! !- тетрагидро-4f,4f f !- ди-О-метиламенфлавон (тетрагидроизоглинктин) .
Использование
Семя ядовито (см. Саговник завитой). Ядовитый яд в семенах удаляют, впиты-
вая его в воду. Вода от первого замачивания семян будет убивать птиц, коз,
овец и свиней. Вода из следующих замачиваний считается безвредной.
После окончательного вымачивания семена сушат и измельчают в муку. Мука ис-
пользуется для изготовления лепешек, тамалей, супа и каши.
Саксаул
Haloxylon L.
Лист, стебли
Саксаул (лат. Haloxylon) — род древесных растений подсемейства Маревые
(Chenopodioideae) семейства Амарантовые (Amaranthaceae); ранее род относили к
семейству Маревые (Chenopodiaceae).
Образует пустынно-древесные заросли — саксаульные леса, площадь которых в
южном Казахстане составляет около 15 млн. га, в Туркмении — 6 млн. га, в Уз-
бекистане —0,6 млн. га.
Далее в качестве примера описан Саксаул зайсанский (лат. Haloxylon
ammodendron) — дерево; вид рода Саксаул семейства Амарантовые. Произрастает
на песчаных и солончаковых почвах.
Ботаническое
описание
Ствол ветвистый и сильно искривлённый.
Ветви покрыты тонкими длинными зелёными побегами, заменяющими листья. По-
следние низведены до небольших чешуек.
Цветки мелкие, незаметные, сидят в пазухах чешуек; они состоят из пяти сво-
бодных листочков околоцветника, пяти тычинок и одного пестика с двумя — пятью
рыльцами.
В завязи одна семяпочка, которая развивается в семя со спирально завитым
зародышем.
Саксаул зайсанский (Haloxylon ammodendron)
Химический
состав
Сведений о химическом составе не найдено, но, возможно, эфирно-масляные ис-
парения листьев ядовиты (как защита от поедания животными в пустыне). Узбек-
ское правительство посадило деревья этого вида в пустыне Арал, чтобы предот-
вратить распространение токсичных солей после того, как море высохло, что вы-
звало многочисленные проблемы со здоровьем для людей, живущих по периметру
пустыни.
Использование
Древесина имеет специфический запах, чрезвычайно твёрдая, но хрупкая, не
годится на поделки, но даёт очень хорошее топливо.
Сангвинария канадская Sanguinaria canadensis L. Корни
Сангвинария (лат. Sanguinaria) — род двудольных цветковых растений, входя-
щий в семейство Маковые (Papaveraceae). Включает один вид — Сангвинария ка-
надская, распространён на востоке Северной Америки, произрастает в лесах.
Ботаническое
описание
Многолетнее травянистое растение с толстым корневищем. Стебель 40—60 см вы-
сотой, с оранжевым или красным млечным соком. Лист единственный, или же име-
ется несколько листьев в прикорневой розетке, пластинка в очертании округло-
почковидная до сердцевидно-стрелобидной, пальчатолопастная (лопастей обыкно-
венно 5—7), с нижней стороны серо-зелёная. Черешок до 15 см длиной.
Цветок обычно единственный, верхушечный, изредка на одном стебле встречают-
ся по 2—3 цветка, прицветники отсутствуют. Чашечка из двух чашелистиков около
1 см длиной. Лепестки неравные, от продолговатых до обратноланцетных, 1,5—3
см длиной, в числе шести — двенадцати, белые или розоватые. Тычинки многочис-
ленные .
Плод — двустворчатая коробочка веретеновидной формы, 3,5—6 см длиной, рас-
крывающаяся от основания. Семена от красно-оранжевых до чёрных, с неясным
сетчатым рисунком.
Химический
состав
Все части растения содержат сильнодействующие токсичные алкалоиды, в част-
ности, сангвинарин, наибольшая концентрация — в корневищах.
Использование
Компонент некоторых лекарств от кашля, также в народной медицине использу-
ется в качестве абортивного, тонизирующего, болеутоляющего, стимулирующего
сердечную активность средства, для обработки язв и ожогов, против глистов,
при лихорадке, воспалении лёгких и при лечении иных болезней.
Может использоваться в качестве средства для отпугивания насекомых.
Сарколобус Sarcolobus R. Br. Все части
Сарколобус - род семейства растений Ластовневые, или Ваточниковые, или Лас-
точниковые (лат. Asclepiadaceae). Вопрос о том, считать ли это семейство са-
мостоятельным или следует включить в качестве подсемейства в семейство Кутро-
вые (Аросупасеае), остаётся дискуссионным.
Далее в качестве примера рассмотрен Sarcolobus globosus - уроженец тропиче-
ских регионов Азии, включая Индию, Китай, Таиланд, Малайзию, Мьянму-Бурму,
Филиппины и Индонезию.
Ботаническое
описание
Растение представляет собой скручивающийся кустарник с толстыми голыми вет-
вями , толстыми возле корня и мясистыми. Корни толстые. Листья простые, проти-
воположные , 3-6x2-4,5 см, яйцевидные или продолговатые, толстые и мясистые,
острые или тупые на вершине, округленные у основания. Соцветия полузонтичные.
Цветки маленькие, звездчатые, переполненные, 2-3 мм в поперечнике. Венчик
пурпурный, дольки опушенные внутри. Плоды коричневые, 4-5 см в поперечнике,
почти круглые. Семен много и они сплющены. Семядоли часто большие, радиально
почти сплющены.
Цветение и плодоношение происходят в июне-сентябре, октябре-январе, соот-
ветственно .
Химический
состав
S. globosus является богатым источником флавоноидов, ротеноидов и фенольных
гликозидов. Ртеноиды, такие как тефрозин, 12aalpha-hydroxydeguelin, 11-
гидрокситетрозин, 12а-гидроксиротенон, 12aalpha-hydroxyrotenone, 6aalpha,
12aalpha-12a-hydroxyelliptone, 6a, 12a-dehydrodeguelin и 13-homo-13-oxa-6a,
12а-дегидродегеллин, вилсозинол и 6-оксо-6а, 12а-дегидродегеллин. Были иден-
тифицированы изофлавоны, такие как барбигерон, генистин и хромон-6,7-
диметокси-2,3- дигидрохромон. Изофлавоновый сарколобон и ротеноидный сарколо-
бин были выделены из стебля и являются уникальными для этого вида. Сообщается
о четырех фенольных гликозидах, включая 4-0-бета^-глюкозид ваниловой кисло-
ты , глюкозириновую кислоту, тахиозид и изотахиозид.
Использование
Традиционная практика в регионах произрастания использует листья и корневи-
ща как лекарство. Семена ядовиты и используются в приманках для уничтожения
диких животных.
Растение использовалось в качестве лекарственных трав для лечения ревматиз-
ма, лихорадки денге и лихорадки. Известно, что растение содержит барбигерон,
который подтвержден с наличием значительного антиоксидантнохю свойства, высо-
коэффективен против малярийного паразита Plasmodium falciparum и с противора-
ковым потенциалом, поскольку он вызывает апоптоз мышиных раковых клеток лег-
ких.
Саркоцефалус Sarcocephalus Afzel. Все части
Sarcocephalus - род цветущих растений семейства Rubiaceae. Он содержит два
вида кустарников или деревьев, обитающих в тропической Африке. Sarcocephalus
latifolius (сининим Nauclea orientalis) имеет съедобные плоды, известные как
африканский персик, персик Гвинеи, персик Сьерра-Леоне.
Другой вид Sarcocephalus cordatus (Nauclea cordatus).
Далее в качестве примера описана Науклея восточная (лат. Nauclea
orientalis) — один из видов деревьев рода Науклея семейства Мареновые
(Rubiaceae). Типовой вид рода. Впервые был описан Линнеем как Cephalanthus
orientalis в первом издании Species Plantarum, однако в 1762 году во втором
издании вид был помещен в род Nauclea.
Ареал — полуостров Малакка, острова Филиппин и Индонезии, Папуа-Новая Гви-
нея, северное побережье Австралии. Встречается на высотах до 1600 м над уров-
нем моря.
Ботаническое
описание
Дерево с широкими ветвями, имеет коническую форму кроны. Высота достигает
12-15 м, редко — до 30 м. Листья сердцевидные, до 25 см в длину, до 18 см в
ширину, опадают в сухой сезон. Цветки жёлтые, соцветие — кисть.
Науклея восточная (лат. Nauclea orientalis).
Химический
состав
Фракционирование сухих стеблей дало два новых гликозида алкалоидов тетра-
гидро-бета-карболин-монотерпена, Naucleaorine и эпиметоксинауклеарин вместе с
известными соединениями, строзозидином лактам, 3,4,5-триметоксифенол, метило-
вый эфир 3 & alpha; -гидрокси-12-ен-28-оновой кислоты), За, 23-дигидроксисур-
12-ен-28-оновую кислоту, За, 19а, 23-тригидроксирс-12-ен- метилового эфира
28-овой кислоты и олеанолевой кислоты.
Корни дали новое производное нуклеидина вместе с девятью известными соеди-
нениями , состоящими из шести индольных алкалоидов: naucleficine,
naucleactonin A, Naucleidinal, 19-эпинуклеидиналь, строзамида и пумилозида.
Из корней Nauclea orientalis были выделены два секвенидоида: алигенозид и
sweroside, и ваниловая кислота.
Использование
Настой из его коры применяют как лекарство при малярии и малокровии, а так-
же при рвоте и желудочных заболеваниях. Отвар из древесины восстанавливает
силы и способствует пищеварению. Жвачка из коры помогает при зубной боли. Вы-
сушенные кора и корни саркоцефалуса обладают обеззараживающими свойствами и
служат для присыпки ран. Они известны под названием африканской хины. Настои
из листьев используются для примочек и принимаются внутрь при лихорадке. Ли-
стья, посыпанные перцем, употребляются от дизентерии.
Аборигены используют стволы для изготовления лодок, а водный отвар — в на-
родной медицине. Также науклея восточная используется для получения дигидрок-
симетилхромона.
Сарсазан шишковатый
Haloxylon articulatum Bunge
Листья, стебли
Сарсазан (лат. Halocnemum) — монотипный род кустарничков и полукустарничков
семейства Амарантовые (Amaranthaceae). Единственный вид — Сарсазан шишковатый
(Halocnemum strobilaceum).
Сарсазан распространён на Кавказе, в Средней и Центральной Азии, Средизем-
номорье, Южной Европе, Северной и Центральной Африке, по пухлым и мокрым со-
лончакам, морским побережьям.
Гипергалофит, способный произрастать наряду с солеросом в условиях крайнего
засоления почв, в условиях которого уже ничто другое расти не может.
№
ШУ
V
у.
А*
\ '-1 . 4.1. • »V i; Л. A* Lm
#/
->^'
Ботаническое
описание
Полукустарник или небольшой сероватый кустарничек, образующий круговины или
бугры с распростёртыми, густыми, в свою очередь ветвистыми и большей частью
укореняющимися ветвями. Годовалые побеги цилиндрические, сочные, членистые, с
короткими цилиндрическими или почти булавовидными члениками и с супротивными
стерильными, округлыми почечками, долго не развивающимися и выгоняющими уко-
роченные, супротивные цветоносные веточки.
Листья не развиты, в виде супротивных почти щитковидных чешуек.
Колоски цилиндрические, плотные или прерывистые, членистые, с белопленча-
той, очень короткой оторочкой в верхней части члеников.
Цветки сидят как бы в кармашке. Околоцветник состоит из продолговатых, бе-
ловатых , на верхушке сходящихся листочков. Семена вертикальные, овальные,
сжатые, по одному краю пупырчатые.
Химический
состав
Мало изучен.
Использование
Растение токсично, в разные периоды вегетации, однако, поедается верблюдами
и овцами.
В некоторых регионах местное население использует сарсазан в качестве ин-
сектицидного средства, а также, для добывания поташа.
Несмотря на то, что вид имеет широкий ареал, его распространение связано со
специфическими местообитаниями, в связи с чем он включён в Красные книги Но-
восибирской, Омской областей (северные границы ареала), а также, Донецкой об-
ласти (Украина).
Сассафрас беловатый Sassafras albidum Все части
Сассафрас беловатый (лат. Sassafras albidum), или сассафрас лекарственный,
или сассафрас красный — вид рода Сассафрас, произрастающий в восточной части
Северной Америки, от юга штатов Мэн и Онтарио на запад до Айовы, и на юг до
центральной Флориды и восточного Техаса. Встречается в лиственных лесах на
высоте до 1500 м над уровня моря. Ранее встречался в южной части штата Вис-
консин , но был искоренен.
Ботаническое
описание
Деревья вида сассафрас беловатый лиственные, среднего размера, достигающие
15—20 м в высоту при диаметре ствола до 60 см, крона имеет симподиальное
ветвление. Кора на стволах зрелых деревьев толстая, темного красно-
коричневого цвета, покрытая глубокими бороздками. Молодые побеги яркого жел-
то-зеленого цвета с корой, покрытой слизью, со временем становятся краснова-
то-коричневыми, а через два-три года начинают появляться мелкие бороздки. Ли-
стья очередные, от зеленого до желто-зеленого цвета, яйцевидные или обратно-
яйцевидные, 10—16 см в длину и 5—10 см в ширину, с короткими, тонкими, слегка
рифлеными черешками. Они бывают трех различных форм, каждая из которых может
находиться на одной ветке; листья с тремя лопастями, нелопастные эллиптиче-
ские листья и листья с двумя лопастями; в редких случаях может быть больше
трех лопастей. Осенью листья приобретают желто-красный цвет. Ранней весной
незадолго до появления листьев в рыхлых, свисающих, малоцветковых кистевидных
соцветиях, длиной до 5 см, образуются цветки; они желтого или зеленовато-
желтого цвета, с пятью или шестью листочками околоцветника. Они, как правило,
двудомные, мужские и женские цветки растут на разных деревьях; мужские цветки
с девятью тычинками, женские цветки с шестью стаминодиями (недоразвитые ты-
чинки) и верхней завязью. Опыляются насекомыми. Плоды представляют собой тем-
ные сине-черные костянки, длиной до 1 см, содержат одно семя, располагаются
на красных мясистых булавовидных цветоножках, длиной 2 см; созревают в конце
лета, семена рассеиваются птицами. Семядоли толстые и мясистые. Все части
растения душистые и пряные. Корни толстые и мясистые, часто производят корне-
вые ростки, которые могут перерасти в новые деревья.
Химический
состав
В химическом составе сассафраса примерно 1-2% эфирного масла (состав эфир-
ного масла: сафрол (80-90%) , пинены, фелландрен, азарон, камфара, туйон, ми-
ристицин, ментон) и другие действующие вещества, такие как, смола, воск, кам-
фора, белки, крахмал, резина, лигнин, дубильные вещества (танины).
Использование
Считается, что лечебные свойства сассафраса достаточно обширны. Основные из
них: антивирусное, потогонное, мочегонное, ветрогонное, стимулирующее. Сас-
сафрасовое масло обладает антисептическими, потоотделяющими и тонизирующими
свойствами. Успокаивает мышечные боли, понижает давление. Однако из-за ток-
сичности и наличия большого числа противопоказаний сассафрас и сассафрасовое
эфирное масло сейчас практически не используются.
Главный компонент эфирного масла сассафраса - сафрол. Это токсичное вещест-
во, потенциальный канцероген, считается слабым наркотиком. Из-за высокого со-
держания сафрола в эфирном масле сассафраса на его использование были наложе-
ны очень строгие ограничения. Небольшие дозы эфирного масла способны спрово-
цировать выкидыш и даже привести к летальному исходу. Оно очень сильно раз-
дражает слизистую желудка, употребление может привести и к раздражению почек.
Поэтому, прием внутрь препаратов и масла сассафраса не рекомендованы.
В официальной медицине России сассафрас не используется и не входит в Фар-
макопею. А вот эфирное масло сассафраса добавляют в состав некоторых ле-
карств. Например, до 2015 года эфирное масло сассафраса входило в популярный
препарат от простуды ЛЛСтопангин" производства Чехии, а высушенная кора сас-
сафраса и высушенная сердцевина веток официально числились в Фармакопее США.
Однако в настоящее время сассафрас и его эфирное масло из-за своей высокой
токсичности в официальной медицине практически не применяются.
Полезные свойства сассафраса позволяют использовать его в народной медицине
в виде горячих настоев и чаев при ревматизме, артрите и подагре. Наружно, в
виде припарок и компрессов, сассафрас применяется при раздражении и воспале-
нии кожных покровов, а именно при экземе, прыщах, кожных язвах, варикозных
язвах. Настой может употребляться в качестве противосудорожнохю средства.
Также настой эффективен для промывания глаз при воспалении. Применяется сас-
сафрас и при зубной боли.
Корень растения и кора с корней используются у местных жителей для приго-
товления чая. Листья используются для загущения соусов и супов, высушенные и
измельчённые, они называются file powder — пряность, используемая в каджун-
ской и креольской кухнях. Ранее (до запрета из-за канцерогенности) части рас-
тения использовались для изготовления корневого пива (рутбир) — популярного в
южных штатах США безалкогольного или слабоалкогольного напитка.
Эфирное масло в ограниченном количестве используется для ароматизации чая,
свечей, в ароматерапии (только в малых дозах — на уровне обоняния). Запах
считается хорошим репеллентом от москитов и других насекомых.
Сведа вздутоплодная Suaeda physophora L. Все части
Семейство Маревые — Chenopodiaceae Vent. Растение ядовито.
Сведа вздутоплодная встречается в Средней Азии, на Кавказе, в Западной Си-
бири, в европейской части России. Растет на глыбистых и корковых солонцах,
группами или одиночно, иногда на значительных площадях.
Ботаническое
описание
Многолетний кустарничек от самого основания сильноветвистый с беловатыми
молодыми ветвями, то голыми, то с весьма короткими сосочками. Листья - косо
кверху направленные, сочные, почти полуовальные, линейные. Цветки - сидячие,
одиночные или по 2—3, редко больше, в пазухах прицветных листьев, большей ча-
стью в пирамидально-метельчатом соцветии. Высота растения 30-100 см.
Химический
состав
Растение содержит алкалоиды.
Использование
Надземная часть растения обладает антигельминтным действием, Отвары, сухие,
водные и спиртовые экстракты и настойки обладают гипотензивными свойствами.
Водный экстракт улучшает сердечную деятельность, менее токсичен, чем папаве-
рин, предлагается в качестве средства для симптоматического лечения гиперто-
нической болезни.
Трава пригодна для кустарного получения поташа и мыловарения.
Свинчатка европейская Plumbago europaea L. Все части
Сем. Plumbaginaceae - Свинчатковые.
Встречается на сухих, щебнистых, каменистых и сорных местах, почти повсюду
более теплых частях страны [Болгарии] как бурьян.
Ботаническое
описание
Многолетнее травянистое растение 30 - 120 см высоты с зеленым, ребристым,
разветвленным стеблем. Листья с железистыми зубчиками, нижние черешковые, ок-
руглые, а остальные ланцетные, сидячие, у основания сердцевидной формы. Цвет-
ки сидячие, с прицветниками, собранные в короткие колоски, а все соцветие на-
поминает метелку. Чашка зеленая, из 5 чашелистиков, сросшаяся, пятизубчатая,
а трубочка покрыта крупными, железистыми волосками; венчик пятилепестный,
сросшийся, красный или розовый, с длинной трубочкой и пятилопастным диском,
слегка зигоморфный; тычинок 5, свободных; пестик из 5 плодолистиков, с верх-
ней завязью. Столбиков 5, в нижней части они сросшиеся, в верхней - свобод-
ные , нитевидные. Плод пленчатая коробочка, вскрывающаяся по 5 швам. Цветет
летом.
Химический
состав
Горькое вещество плумбагин, танины, небольшое количество свободной галловой
кислоты. Химический состав этого сырья еще не вполне уточнен.
Использование
Трава свинчатника рекомендуется в качестве рвотного средства. При наружном
применении в более высоких дозах вызывает образование пузырей на коже. Ис-
пользуется при зубной боли, при белях у женщин, при воспалениях кожи. Наружно
применяется отвар из столовой ложки измельченного сырья, залитых двумя стака-
нами воды; варить в течение получаса и затем процедить. Употреблять для
спринцеваний, компрессов, припарок и др.
В болгарской народной медицине употребляют отвар корней свинчатника для
припарок при ревматизме и для полоскания полости рта при зубной боли, а из-
мельченный в кашицу свежий корень, смешанный с растительным маслом (подсол-
нечным или оливковым), - также при ревматизме и злокачественных образованиях.
Кашицу из свежего корня, к которой прибавлены поваренная соль и медный купо-
рос, рекомендуют как средство для лечения чесотки.
Сейдлиция розмариновая
Seidlitzia rosmarinus Bunge
Лист, стебли
Seidlitzia rosmarinus - многолетне-зеленый пустынный вид солянки, который
является эндемическим для нижней долины Иордана вдоль Мертвого моря, в Израи-
ле и в Иордании, а также в сирийской пустыне, в центральном Ираке (около Над-
жафа) и в прибрежных районах Регионы Саудовской Аравии, Бахрейнских островов,
Катара и Ирана.
Растение растет в основном на солончаках, на твердой почвенной поверхности
и также может быть обнаружено вдоль речных вади и в дренажных грунтах, кото-
рые имеют щелочные и соленые почвы.
Ботаническое
описание
Seidlitzia rosmarinus , как и ее родственник Salsola longifolia , имеет
противоположные мясистые листья и выросты в виде крылашек, возникающие над
серединой околоцветника. Однако, в отличие от его родственника, Seidlitzia
имеет листовые основания, почти полностью соединенные в узлах без какого-либо
продольного канала, протекающего по междоузлию. Он также содержит густой пу-
чок белых волос в пазухе каждого листа. Околоцветники неравномерно развиты в
каждом цветке. Выросты растения перекрываются, а верхняя часть околоцветника
широка у основания. Растение классифицируется как ксерофит, адаптировавшийся
к местам, где мало воды. Он расцветает в конце марта, апреле и в начале мая.
Химический
состав
Количественное определение показало наличие фитохимических веществ, а имен-
но флавоноидов, алкалоидов, сапонинов, слизи, фенолов, танинов и гликозидов
(5.64, 1,56, 21, 30, 0,08, 1,20, 1,07)% соответственно.
Использование
Он часто используется бедуинами для чистки в качестве заменителя мыла. Ис-
пользовался с незапамятных времен для производства щелочного мыла и в качест-
ве добавки в снадобьях для лечения укусов скорпиона, а также для извлечения
поташа и других лекарственных средств.
Согласно Аль-Тамими, обладает определенными лекарственными свойствами, он
писал, что растение предотвращает распад зубов, а также помогает избавиться
от потери крови от десен. Также считается полезным для удаления дурного за-
паха изо рта.
Секуринега Securinega L. Побеги
Секуринега (лат. Securinega) — род цветковых растений из семейства Молочай-
ные.
В качестве примера далее описана Секуринега полукустарниковая (лат.
Securinega suffruticosa) — раскидистый двудомный кустарник с многочисленными
прямыми тонкими ветвями, высотой до 1,5—3 м.
Секуринега полукустарниковая растёт в лесах маньчжурского типа, по сухим
каменистым склонам, лесным опушкам, полянам и отмелям лесных речек чаще оди-
ночно, реже небольшими группами.
В дикой природе встречается на Дальнем Востоке — в Монголии, Китае, Японии,
Корее, на Тайване.
В России — в Приморском и Хабаровском краях и Амурской области. На запад
доходит до Нерчинска. В Сибири секуринега редка и все её сборы запрещены.
Ботаническое
описание
Кора на старых ветвях — серого цвета, молодые побеги — светло-жёлтые.
Листья мелкие, очерёдные, цельные, голые, короткочерешковые, эллиптической
или овальной формы, светло-зелёные, длиной 1,5—7 и шириной 0,6—3,5 см.
Цветки однополые, невзрачные, зелёные или жёлто-зелёные; мужские (пестич-
ные) цветки одиночные, женские (тычиночные) расположены пучками. Цветёт в ию-
не — июле.
Плод — трёхгнёздная коробочка с шестью семенами. Семена гладкие, тупо-
трёхгранные, с тонкой кожурой, длиной около 2 мм. Плодоносит в сентябре — ок-
тябре .
Химический
состав
Все части растения содержат алкалоиды (в листьях — 0,38—0,8 %, в верхушках
стеблей — до 0,19 %) , из которых наиболее изучен секуринин (от 0,15 до 0,4
%) •
В стеблях секуринеги содержатся дубильные вещества, крахмал и аминокислоты
— аргинин, глутамин, аланин, пролин, у~аминомасляная кислота, тирозин, валин,
лейцин. Наибольшее количество аминокислот наблюдаются в период интенсивного
роста растения.
Неодревесневшие побеги содержат:
макроэлементы (мг/г): К - 20,5; Са - 9,7; Мд - 2,7; Fe - 0,06;
микроэлементы (мкг/г) : Мп - 0,21; Си - 0,42; Zn - 0,36; Mo
0,02; Al - 0,012; Ва - 0,04; V - 0,02; Se - 8,6; Ni -2,57; Sr
0,02; В - 38,4; концентрируют Ni, Se.
- 0,8; Cr
- 0,49; Pb
Секуринега полукустарниковая (лат. Securinega suffruticosa)
Использование
В медицине секуринин применяется для лечения больных с различными пораже-
ниями центральной и периферической нервной системы (парезы, параличи, вызван-
ные полиомиелитом и другими инфекциями и интоксикациями, парез лицевого нерва
простудного и инфекционного происхождения). Секуринин применяется также при
общей слабости на почве перенесенных истощающих заболеваний, гипотонии, ост-
ром упадке сердечной деятельности, хроническом алкоголизме, импотенции. В
эксперименте доказано, что секуринин возбуждает центральную нервную систему,
особенно спинной мозг, действуя по типу стрихнина, стимулирует сердечно-
сосудистую систему и дыхание, повышает мышечный тонус.
Сигезбекия восточная Siegesbeckia orientalis L. Все части
Семейство: Астровые.
Распространение: субтропики и тропики Старого Света, Северная Америка, Ки-
тай , Ближний Восток, на территории б. СССР Причерноморье, Крым, Кавказ,
Дальний Восток, Средняя Азия.
Растет на мусорных местах, пустырях, свалках, вдоль дорог, у изгородей и
строений, в садах, парках, огородах, по залежам, берегам каналов и арыков.
Растение влаго- и теплолюбивое.
Ботаническое
описание
Сигезбекия восточная - травянистое растение 30-100 см высотой. Стебель пря-
мой, простой или разветвленный, ребристый, курчаво опушенный в особенности в
верхней части. Листья супротивные, треугольно-яйцевидные, дельтовидно-
яйцевидные или яйцевидные, у основания закругленные или остро-сердцевидные и
сужены клиновидно в черешок, на верхушке острые или заостренные, по краю
крупнозубчатые, прижато-волосистые, с рассеянными мелкими железками и иногда
с мелкими вздутыми бугорками. Верхние листья мельче, короткочерешковые, про-
долговатые, приостренные. Корзинки мелкие, многочисленные, собраны в щитко-
видные общие соцветия. Цветки желтые, краевые - язычковые, пестичные с языч-
ками. Цветки диска трубчатые, обоеполые, с колокольчатым венчиком. Плоды -
обратнопирамидальные семянки, темно-серые или матово-черные, иногда с рассе-
янными более светлыми неправильными бугорками, на верхушке с белым кольцевым
валиком. Цветет сигезбекия восточная с июня по август, плодоносит с июля по
сентябрь. Растение ядовито.
Химический
состав
Растение содержит терпеноиды, дитерпеноиды, каучук, 3-7-диметиловый эфир
кверцетина, стероиды (бета-ситостерин, стигмастерин), сесквитерпеноиды (ори-
ентин, ориентолид), горькое вещество дарутин, эфирное масло, дитерпены.
Использование
С лечебной целью используется трава (стебли, листья, цветки).
В народной медицине российского Дальнего Востока отвар травы широко исполь-
зуется как жаропонижающее и потогонное, для лечения ревматизма, парезов, ост-
рых артритов, люмбаго.
В китайской медицине в составе сложных сборов применяется при злокачествен-
ных опухолях. Во вьетнамской медицине используется при диарее, дисменорее и
как усиливающее саливацию (слюноотделение), при лечении фурункулеза, импети-
го, менструальных расстройств, рекомендуется для ускорения заживления ран и
внутренних повреждений, в том числе - при язвенной болезни желудка и кишечни-
ка.
Симмондсия калифорнийская Simmondsia californica Nutt. Семена
Симмондсия китайская (лат. Simmondsia chinensis), более известная под на-
званиями Жожоба и Хохоба (исп. Jojoba) — вид ветвистых вечнозелёных кустар-
ников , в диком виде встречающихся в североамериканских пустынях и чапарале.
Это единственный вид рода Симмондсия (Simmondsia), который был выделен в от-
дельное монотипное семейство Симмондсиевые (Simmondsiaceae).
Ботаническое
описание
Симмондсия — ветвистый вечнозелёный кустарник высотой от 1 до 2 м (отдель-
ные особи могут вырастать до 3 м) . Листья сидячие, супротивные, цельные, без
прилистников. Корни проникают на глубину 15-25 м[2].
Растение двудомное, ветроопыляемое. Цветки мелкие, лишённые лепестков. Муж-
ские цветки несут 10—12 тычинок, женские — пестик из трёх плодолистиков с
тонкими опадающими столбиками, которые по всей своей длине усажены сосочками.
Цветение происходит весной после влажного осенне-зимнего сезона. Завязь верх-
няя, с одним семязачатком в каждом из трёх гнёзд. Плод — трёхгранная коробоч-
ка, вскрывающаяся вдоль спинок гнёзд (локулицидная).
Химический
состав
Масло, получаемое из плодов растения, не имеет триглицеридов. Воски состоят
из длинноцепочечных редких жирных кислота и спиртов.
Содержит 98-100 % цис-мононенасыщенных жидких эфиров. Молекулярная цепочка
воска состоит из цис-мононенасыщенных омега-9 (16-24 атомная линейная угле-
родная цепочка) жирных кислот и 18-26 атомных линейных эфир-алкоголей.
Использование
Масло, получаемое из плодов растения, активно применяется при изготовлении
косметики, в фармацевтической промышленности, а также в производстве смазоч-
ных материалов.
Масло жожоба представляет собой жидкий воск, получаемый методом холодного
прессования из орехов, выращиваемых на плантациях как в Северной Америке, так
и в других странах. Свойства масла жожоба обусловлены входящими в его состав
аминокислотами в составе белков, которые по структуре напоминают коллаген —
вещество, отвечающее за упругость кожи. Масло устойчиво к прогорканию (окис-
лению) . Подобными свойствами обладает спермацетовое масло. В то же время, та-
кие вещества очень сложно синтезировать.
Жмых, который остаётся после получения масла, содержит до 33 % белка и ве-
щество, подавляющее аппетит (simmondsin), поэтому ограниченно применяется в
комбикормовой промышленности.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
В МИРЕ НАСЕКОМЫХ
Мариковский П.И.
(продолжение)
Живые
термометры
Насекомые - холоднокровные животные. Когда жарко, все их чувства обострены,
они энергичны, чутки, жизнедеятельны. При низкой температуре насекомое стано-
вится вялым, слепым, глухим, немым. От температуры зависит и подача звукового
сигнала. Ночью пустыня звенит от хора сверчков и кузнечиков. Когда же под ут-
ро в конце лета становится прохладно, музыканты замолкают.
Давно было замечено, что сверчки очень чутко реагируют на температуру окру-
жающего воздуха. С. Шкааф, описавший жизнь насекомых Африки, сообщает, что,
если к количеству чирканьев сверчка в течение 14 секунд прибавить цифру 40,
то в 9 случаях из 10 будет точно угадана температура воздуха по Фаренгейту.
Эта закономерность оказалась настолько постоянной, что впоследствии была вы-
ведена формула для определения температуры воздуха по пению сверчка трубачи-
ка, домового сверчка и одного из кузнечиков.
Оказывается, на пение насекомых влияет и время суток. Между насекомыми су-
ществует негласное распределение времени для того, чтобы не мешать друг дру-
гу. Наиболее теплолюбивые из них поют днем, наименее теплолюбивые - ночью.
Большинство кобылок, певчих цикад - дневные музыканты. Сверчки, кузнечики -
ночные. Днем петь опасней, чем ночью, поэтому дневные песни в противополож-
ность ночным негромки. В пустынях юго-востока Казахстана, изобилующих кобыл-
ками , существует определенная очередность в песенном репертуаре. Рано утром
начинают петь крупные кобылки Гелиосциртус мозери. Часам к десяти утра они
внезапно смолкают, и эстафету тотчас принимают кобылки Сфингонотус савиньи.
Звуковая активность этих двух видов определяется не только температурой, но и
степенью освещения. В самые жаркие часы дня, когда все живое прячется в тени,
в пении кобылки савиньи появляется трель, очень похожая на птичьи крики.
В пустыне после знойного дня, когда солнце опустится за горизонт, смолкают
все птицы, кобылки, цикады. Наступает удивительная тишина, когда слышен шорох
одежды, тиканье ручных часов, биение пульса. Неожиданно тишина нарушается
песней сверчка или кузнечика одного из видов. Ее подхватывает другой музы-
кант, к нему присоединяются еще несколько, и через одну-две минуты от тишины
ничего не остается - над землей несется звон захлебывающихся в азарте много-
численных голосов.
Обычно каждый вид поющего насекомого начинает свои упражнения при опреде-
ленной освещенности, что нетрудно доказать, измеряя количество света при по-
мощи обычного фотоэкспонометра. Но к осени, когда ночи становятся холоднее и
под утро выпадает иней, музыканты нарушают сложившуюся традицию и в предвиде-
нии холодной ночи начинают распевать еще при ярком свете, задолго до захода
солнца. Особенно строго следят за освещением, прежде чем начать свои музы-
кальные соревнования, сверчки. Один из них Гомокогриллюс ретикулатус поет
только ночью. Искусственным регулированием света и темноты можно произвольно
сдвигать периоды стрекотания. Некоторые кузнечики по-разному поют днем и но-
чью.
Скэддер пишет: «Любопытно наблюдать в ясный летний день, как эти маленькие
создания внезапно изменяют свою дневную песенку на ночную при простом прохож-
дении облака и возвращаются на старое, когда небо снова проясняется. Подражая
днем той или иной песенке, можно заставить кузнечиков отвечать на ту или дру-
гую , по желанию. Ночью они тянут лишь одну песню».
Медведка - этот мрачный житель подземного царства - объясняется в любви с
помощью громкой и мелодичной песни. Медведка Гриллотальпа униспина (рис. 31)
в районе Соленых озер Семиречья поет не только ночью, но и днем. Ее ночные
песни резко отличаются от дневных.
Рис. 31 - Медведка Гриллотальпа униспина
Исполнители песен
требуют тишины
Насекомые, особенно громко поющие - сверчки, кузнечики, цикады - очень ос-
торожны и воспринимают незначительные сотрясения почвы, издалека угадывая
приближение врага. Попробуйте подобраться к такому распевающему солисту. Как
только вы приблизитесь, он тотчас же замолкнет, и, сколько бы вы ни стояли,
стараясь не шелохнуться и затаив дыхание, он будет молчать. Ничтожнейшее ко-
лебание почвы, возникающее от биения сердца, отлично улавливается замолкнув-
шим музыкантом. Вероятно, от человека исходят еще ультразвуки в результате
деятельности его органов: движения по сосудам крови, перистальтики кишечника
и т. п. Когда в пустыне воздух звенит от многоголосого хора поющих сверчков
или кузнечиков, даже очень тихо идущий человек все время будет окружен зоной
молчания диаметром до пятнадцати-двадцати метров. В самый разгар пения эта
зона уменьшается до десяти, а иногда даже до пяти метров. Интересно и то, что
сверчки и кузнечики смолкают на всю ночь даже возле установленного поздно но-
чью бивака, хотя все члены экспедиции будут погружены в безмятежный сон. Оче-
видно, чуткие певцы отлично ощущают и спящего человека, предпочитая возле не-
го помолчать или удалиться подальше. Это мне не раз приходилось наблюдать во
время многочисленных путешествий по пустыням Средней Азии. Еще, может быть,
насекомые-певцы улавливают какие-то излучения мозга человека.
Итак, ощущение опасности мешает пению. Правда, в разгар пения, особенно в
густых скоплениях поющих сверчков, после жаркого дня насекомые становятся ме-
нее осторожными и иногда, оглушенные всеобщим неистовством музыкального поме-
шательства, позволяют запечатлеть себя на фотопленку, особенно не смущаясь
вспышками импульсной лампы.
Существует интересная особенность звучания у громко поющих насекомых. При-
ближаясь к певцу, всегда трудно определить, где он находится. Кажется, что
песня несется отовсюду. Поэтому для того, чтобы изловить поющего сверчка,
лучше всего охотиться вдвоем. Став друг от друга метрах в десяти и протянув
руку к кажущемуся источнику звука, оба ловца тихо, с частыми остановками во
время перерывов пения, продвигаются к сверчку, пока не подойдут к нему почти
вплотную. Пересечение воображаемых линий, указываемых протянутыми руками, по-
могает определить место нахождения насекомого. В таких поисках помогает оди-
нокий кустик полыни, солянки или другого пустынного кустарника, в основании
которого и ютится поющее насекомое.
Я заметил еще одну интересную особенность пения насекомых. Если концерты
исполняются возле высокого куста или высокой травы, то, как только налетает
порыв ветра и раздается шелест растительности, пение смолкает, то есть шум
явно мешает исполнителям. К. Паустовский в очерке «В кузове грузовой машины»
пишет о том, как во время войны цикады смолкали или пели вполголоса, когда до
них доносились звуки разрывов.
Интересно, что наиболее ретивый исполнитель ночных песен солончаковых пус-
тынь Средней Азии сверчок Эугриллодес одикус замолкал, как только в рядом
расположенном болотце заводили громкий хор травяные лягушки или в тугаях за-
певали соловьи. Кстати, лягушки очень мешали и соловьям, и последние вынужде-
ны были прерывать свое соло, как только громкое кваканье достигало кульмина-
ции. На большом солончаке на правом берегу реки Или, ныне исчезнувшем под во-
дами Капчагайского водохранилища, жило множество сверчков Э. одикус. Отлично
слаженное пение раздавалось почти все лето. Но как только после летнего поло-
водья в самой низкой части солончака появилось болотце и в нем поселились
горластые лягушки, солончаковые сверчки, не выдержав музыкального соперниче-
ства, переселились на полкилометра в противоположный край солончака. Итак,
тишина - непременное условие для исполнения музыкальных произведений.
Своих
отличают
от чужих
Каждый вид - творение миллионов лет развития органической жизни на земле.
Он приспособлен к определенным условиям и только в них может жить. Он - де-
тально отработанная система - старается следовать установившимся условиям
жизни. Виды, не следовавшие этому правилу, потеряли ее, были поглощены, рас-
творились , исчезли.
Близкие виды, относящиеся к одному роду, не смешиваются. Этому препятствует
строго соблюдаемый свадебный ритуал, которому следуют вступающие в супружест-
во пары. И в этом ритуале большую роль играют звуковые сигналы. Они означают
не только поиск, призыв, но и не менее важный вопрос «кто ты?». Вот почему
песни даже близких видов, не говоря уже об отдаленных, отличаются друг от
друга. Пение крыльев плодовых мух рода Дакус различается у разных видов. Это
различие препятствует межвидовой гибридизации. Хорошо различаются звуки, из-
даваемые бабочками бражниками. Два вида кобылок - Хортиппус бигуттулюс (рис.
32) и Хортиппус бруннеус - отличаются очень незначительными морфологическими
признаками, но пение у них разное. Эти виды живут бок о бок, и, тем не менее,
гибриды среди них очень редки - их легко узнать по характеру пения. Он носит
как бы промежуточный характер между обоими видами, что также говорит о насле-
довании способности к сигнализации и об ее врожденном характере.
Рис. 32 - Кобылка Хортиппус бигуттулюс
Два близких кузнечика рода Эфиппигер (Э. цинии и Э. биттереузис) поют по-
разному. Так, первый из них в пульсе делает одно стрекотательное движение, а
второй - четыре, пять. Три близких вида кузнечиков, обитающих по берегам Мек-
сиканского залива, различаются не столько по строению стрекотательного аппа-
рата, сколько быстротой и ритмом движений надкрылий. Таких примеров до беско-
нечности много.
Генетик Ц. Увелин, изучив хромосомный набор пятидесяти видов сверчков и до-
казав их большое сходство, объяснил, почему в условиях эксперимента между
различными видами легко получить гибриды. Однако в природе гибридизация ис-
ключена, так как ей препятствуют различные музыкальные особенности песен,
четкие вариации частоты и ритма вибраций музыкального аппарата. Р.Д. Алексан-
дер, проанализировавший пение более двухсот различных видов сверчков, устано-
вил, что, когда поют 30-40 видов сверчков вблизи друг от друга, то их пение
резко отличается. Но если близкородственные виды живут в различной природной
обстановке, в отдалении друг от друга, в различных географических районах, то
есть когда они разобщены, их сигналы и несложный репертуар песен могут быть
очень сходными. В подобной ситуации нет опасности смешения видов.
Успехи биологов-акустиков вдохновили энтомологов-систематиков, и сейчас
многие из них предпринимают попытки разделить по голосу виды, не поддающиеся
разграничению по строению тела. Установление же четких признаков, по которым
можно разграничить виды, имеет важное не только теоретическое, но и практиче-
ское значение. Как известно, каждое животное или растение на земном шаре за-
нимает строго определенную территорию обитания, которая заселена в соответст-
вии с условиями, как современными, так и исторически сложившимися.
Изучением закономерностей распределения организмов по земному шару занима-
ется специальная наука зоогеография - для животных - и фитогеография - для
растений. Есть виды, широко распространенные и узко распространенные. В том
случае, когда вид занимает обширную территорию, он в различных ее участках
распадается на подвиды, или расы. Оказалось, что в различных участках своего
ареала насекомые одного и того же вида поют по-разному, то есть сигналы их
имеют разнообразные местные диалекты, почти как у человека. Так, песня кобыл-
ки Хортиппус бигуттулюс в различных областях Средней и Западной Европы распа-
дается на несколько диалектов. Условно принятый нормальный диалект установлен
для области Центральной и Западной Европы, отклоняющийся от него - для рай-
онов земель Шлезвиг-Гольштейн-Ютланд. Установлены местные диалекты и для ме-
доносной пчелы.
Объясняются
запахами
Язык запахов, или, как его называют, язык химической информации, очень рас-
пространен среди насекомых, хотя и ограничен в своем разнообразии, так как
для того, чтобы издавать несколько сигналов, требуется соответствующее число
желез, выделяющих то или иное пахучее вещество. Кроме желез, пахучие вещества
могут выделять различные клетки, расположенные на покровах тела. У каждого
животного существует свой спектр запахов. Наш нос, по крайней мере, в пять
раз чувствительнее обонятельного органа пчелы к запаху розмаринового масла,
но пчела в сорок раз чувствительней нас к метилгептанону.
Саранча шистоцерка существует в одиночной и стадной формах, которые разли-
чаются по окраске тела. Антисаранчовый центр в Лондоне, разводя в лаборатории
саранчу, никак не мог добиться появления одиночной формы, даже при раздельном
содержании особей. Неудача объяснилась просто. Оказалось, в воздухе лаборато-
рии постоянно присутствовал запах общения, который служил как бы признаком
скопления кобылок и вызывал развитие стадной формы. У большинства насекомых
язык запахов, так же, как и язык звуков, используется в брачной жизни и для
привлечения полов. Этот язык известен у бабочек, жуков, перепончатокрылых.
Запахом привлечения может обладать как один самец, так и самка, или тот и
другая вместе. У многих бабочек пахучие вещества выделяются особыми волоска-
ми. Каждый волосок на вершине имеет бахромку, а у основания соединен с клет-
кой , выделяющей вещество. Волоски располагаются на крыльях, на ногах, на
брюшке. Есть пахучие железы у бабочек и на конце брюшка. У некоторых они вы-
ворачиваются наружу, источая запах.
Чтобы облегчить восприятие пахучего сигнала, его посылают в строго опреде-
ленное время, подобно тому, как каждая радиостанция транслирует свои передачи
в установленные часы. Например, самка бабочки Лобезиа посылает сигналы только
от девяти часов вечера до полуночи, а самка бабочки Гелиотис - от четырех ча-
сов утра до восхода солнца. Обычно самки не способны посылать сигналы в тече-
ние одного-двух дней после того, как они вышли из куколки. Очевидно, это вре-
мя необходимо для окончательного созревания. Но иногда подобные сигналы посы-
лают куколки перед тем, как из них должно выйти взрослое насекомое.
Самцы перепончатокрылых Мегарисса скопляются возле куколок, ожидая появле-
ния невест. Как только происходит оплодотворение, самка перестает посылать
призывные сигналы.
Самцы, особенно бабочки, находят самок на большом расстоянии по сигнальному
запаху. Рекордсменом оказался самец бабочки Актиас селене, который, как пока-
зали эксперименты, находит самку за одиннадцать километров. Это явление пора-
зительно, если учесть, что самка обладает всего лишь одной десятитысячной до-
лей миллиграмма пахучего вещества и что на расстоянии в десять километров его
разведение так велико, что поистине загадочно, как оно может быть уловлено
даже несколькими десятками тысяч чувствительных клеток, расположенных на уси-
ках самца. Бабочка Актиас селене считается выдающейся в этом отношении и не
имеет себе равных в мире животных.
Самец непарного шелкопряда уступает в чутьистости. Его предел - три-восемь
километров. Улавливают запахи бабочки при помощи роскошных перистых усиков.
Самки совершенно не чувствительны к запаху, которым они привлекают самцов.
Необыкновенная острота обоняния самцов объясняется настроенностью их улавли-
вающих органов только на один запах. Так, самцы Пахус бетула находят самку
буквально в облаках табачного дыма. Человеческое обоняние часто не в состоя-
нии распознать запахи, источаемые насекомыми. Впрочем, бабочка Пиерис напи
(рис. 33) так сильно пахнет, что ее запах хорошо улавливается человеком. Еели
поймать самца бабочки репницы (рис. 34) и провести пальцем сверху по крыльям,
то можно ощутить запах резеды, у капустницы (рис. 35) - запах герани, у брюк-
венницы - запах лимона.
Рис. 33 - Бабочка-белянка брюквенница Рис. 34 - Бабочка репница
(Пиерис напи) (Пиерис рапэ)
Лауреат Нобелевской премии А. Бутенандт после 20 лет упорной работы в 1959
году получил шесть миллиграммов пахучего вещества, которое выделяется железа-
ми самок непарного шелкопряда. Он произвел химический анализ этого вещества и
синтезировал его. Флакончик с искусственной приманкой созывал рои самцов. Ве-
щество очень простое по составу - Ci6H3oO. Но чтобы оно оказывало действие,
необходимо точно воспроизвести и геометрическое расположение атомов в молеку-
лярной цепи. Если только один атом смещен, самцы не обращают внимания на за-
пах.
Это обстоятельство помогло Д. Шлайдеру обосновать теорию привлечения бабо-
чек на запах. По этой теории, запах воспринимается не как реакция на душистое
вещество. Просто молекула по форме точно соответствует форме отверстия, иду-
щего к мембране обонятельной клетки, куда она и входит подобно тому, как пу-
ансон - в матрицу.
Самка медоносной пчелы может извещать о себе самцам только на расстоянии
20-30 метров и только тогда, когда находится не ниже 15 метров над землей.
У самцов мухи-дрозофилы органы обоняния расположены на лапках передних ног.
Если лапки удалить, самцы перестают различать самок своего и чужого вида. У
большинства насекомых органы обоняния расположены на усиках-антеннах. При по-
мощи особо чувствительного аппарата ученым удалось записать электрограмму,
отражающую реакцию антенн на запах. Иногда между полами роли меняются и при-
влекающим запахом обладают не самки, а самцы. Некоторые самцы златоглазок
(рис. 36), сидя невысоко на ветвях деревьев, при помощи специальных желез вы-
деляют запах, по которому их и разыскивают самки. Самцы плодовой мушки Цера-
титис капитата кружатся в воздухе на одном месте, выделяя запах, который при-
влекает самок. Так же поступают и многие другие мухи. Пахучий орган располо-
жен на голове и у самца ручейника Гидроптила пульхрикорнис. Он состоит из
крышечки и выпячивающегося пальцевидного образования, на вершине которого
расположены желтые пахучие волоски.
Рис. 35 - Бабочка капустница Рис. 36 - Златоглазка (Хризопа)
(Пиерис брассицэ)
Самцы скорпионовых мух Гарпобиттакус нигрицепс и Г. аустралис на брюшке ме-
жду 6-м и 8-м сегментами выпячивают красноватые пузырьки, выделяющие затхлый
запах. Самцы шмелей регулярно облетают каждый свой участок, всюду оставляя
пахучие следы. У одной из найденных меток и останавливается самка в ожидании
ее хозяина. Разные виды шмелей выделяют и разные запахи. Кроме того, каждый
вид ставит по-своему пахучие метки на определенном расстоянии от земли, в
различном окружении растительности. Еще Дарвин установил, что самцы шмелей
каждый сезон расставляют пахучие знаки в постоянных, строго определенных мес-
тах , облетая большой участок. В этом тоже проявляется особенность языка при-
зывов . Интересно, что так же поступают и некоторые звери, помечая свои участ-
ки.
У многих бабочек при встрече друг1 с другом происходит своеобразный разговор
поз. Самец выдвигает вперед крылья, обнажая участки тела - своеобразный пас-
порт, самки ощупывают эти участки усиками.
Пахучие вещества служат средством коммуникации у общественных насекомых.
Ими обозначается направление пути к добыче или к жилищу, объявляется тревога,
нападение на врага, оборона и т. п. Медоносная пчела обладает двумя хорошо
развитыми пахучими железами. Одна расположена у основания челюстей, другая -
на брюшке между пятым и седьмым его члениками.
Есть челюстные железы и у муравьев. Кроме того, у них запах выделяют ядови-
тые железы и железы, связанные с ядовитым общим протоком, так называемые дю-
фуоровские, а также павановские железы, находящиеся на брюшке между пятым и
шестым сегментами. Муравьи, бегущие по земле, оставляют кончиком брюшка паху-
чие метки, указывающие путь к гнезду или от него, или дорогу за добычей.
Путь, отмеченный многочисленными указательными знаками, сливается в одну
сплошную линию. Дорожные знаки у муравья Лазиус фульгинозус (рис. 37) можно
различить даже по цвету. Если дорожку, по которой бегут муравьи за добычей,
вырезать вместе с участком почвы и повернуть в обратную сторону, то муравьи
изменят направление движения.
Оказывается, следовые сигналы муравьев имеют как бы полярность, то есть по
ним можно узнать направление пути от дома или к дому. У муравья Крематогастер
субдентата (рис. 38), как мне удалось доказать, дорожные знаки имеют своеоб-
разную форму, по которой можно узнать направление или, говоря иначе, поляр-
ность следа. При нападении на врага муравьи источают особый запах, который
вначале в слабой концентрации возбуждает членов семьи, а затем настраивает их
агрессивно.
Рис. 37 - Муравьи рода Лазиус Рис. 38 - Муравей Крематогастер
Вещества, выделяемые муравьями, очень летучи и быстро распространяются в
воздухе. У муравья Атта тексана экстракт из челюстных желез в малой концен-
трации вызывает реакцию привлечения, а в большой - тревогу. Вещество это, как
было доказано, - метилгептанон. Запах тревоги обнаружен у многих живущих ко-
лониями перепончатокрылых насекомых. Пахучие вещества выделяются челюстными и
брюшными железками. Эти вещества имеют низкую точку плавления и лишены видо-
вой специфичности, то есть служат как бы международным сигналом. Иногда сиг-
нал нападения совпадает и с сигналом обороны. Но чаще всего они носят отчет-
ливо различный характер.
Кроме сигналов тревоги, нападения, направления пути, муравьи способны объ-
яснять запахами и многие другие особенности своей жизни.
Хорошо изучена химическая сигнализация у медоносной пчелы. При помощи осо-
бых телодвижений и одновременном выделении запаха пчелы извещают друг друга о
нахождении корма, о том, где расположено облюбованное место для поселения вы-
летевшего из улья роя и т. д.
Каждая пчелиная семья и все ее члены имеют свой особый запах. Он помогает
отличать своих от чужих. Этим же запахом каждая семья отмечает на цветках
свой участок для сбора нектара, что предупреждает конфликт между разными
семьями при заготовке корма.
Очень сложные взаимоотношения у общественных насекомых внутри семьи. Посто-
янство ее структуры обеспечивается тоже сигнальными запахами. Здесь запахи
достигают особенной специализации. Благодаря им, члены семьи получают инфор-
мацию о всех новостях: появлении или исчезновении самок, самцов, молоди, не-
достатке корма или его избытке, появлении болезней, врагов или сожителей, не-
обходимости воспитания той или иной касты или, наоборот, приостановке ее рас-
плода и т. д. Некоторые из этих сигналов разгаданы, пахучие вещества, с помо-
щью которых они издаются, выделены или даже синтезированы. Но многие все еще
остаются не известными науке, и только косвенно мы можем догадываться о бога-
том языке химических сигналов, сопровождающих общественную жизнь насекомых.
Очень часто запах, употребляемый для поисков друг друга, может быть отпуги-
вающим для врагов в случае опасности. У тех насекомых, у которых сильно раз-
виты обоняние и сигнализация запахом, слабо развиты слух и зрение. Язык хими-
ческих сигналов - более безопасный способ общения, чем язык звуков. Хотя не-
друг , приспособившись, может найти добычу и по запаху.
Разговаривают
жестами
Язык звуков опасен. Он громогласен, может привлечь врагов, доступен для
всех, обладающих слухом. Язык запахов тоже небезопасен. Чутьистому неприятелю
он может открыть его обладателя. Этих недостатков лишен язык жестов. Он без-
молвен, хотя им объясняться можно только вблизи, рядом. Язык звуков демонст-
ративен . Его можно уловить и записать специальными приборами. С языком запа-
хов сложнее, но и он доступен химическому анализу. Язык жестов самый трудный
для изучения. Небольшие движения, особенно быстрые, молниеносные, легко ус-
кользают от внимания, и нужен громадный опыт, хорошее зрение и острая наблю-
дательность , чтобы их уловить и понять.
Языки звуков и запахов - открытые языки. Их могут понять многие, даже не
принадлежащие к тому виду, который ими пользуется. Язык жестов почти всегда
специфичен, принадлежит одному виду, роду, реже семейству. Есть еще одна осо-
бенность языка жестов. Он более разнообразен. В этом я убедился, изучая язык
муравьев. Его разнообразие - одно из препятствий к изучению. Наблюдатель,
изучающий муравьев, находится в положении нормального человека, попавшего в
общество жестикулирующих глухонемых. Он не может понять ни одного слова,
сколько бы ни присматривался к различным и быстро меняющимся положениям рук и
пальцев
Язык жестов широко распространен и у человека. Мы настолько привыкли к не-
му, что не придаем ему значения. Между тем, что только мы не выражаем руками,
головой, плечами. Жестикулируя, мы угрожаем, умоляем, восхваляем и унижаем,
приглашаем и выгоняем, выражаем любовь и ненависть, отрицание и подтвержде-
ние, указание и послушание, негодование и радость, волнение и покой... Это у
человека, обладающего совершеннейшей звуковой речью!
Брачное поведение насекомых всегда сопровождается языком жестов и поз. Сам-
цы бабочки репницы подлетают к каждой замеченной самке. Неоплодотворенные
самки сидят неподвижно, тогда как оплодотворенные занимают типичную позу от-
каза - раскрывают крылья, поднимают кверху брюшко (рис. 39). Так знакомятся
друг с другом будущие супруги горошковой белянки. Самец сперва качает головой
из стороны в сторону и касается самки антеннами.
Один энтомолог, изучая поведение двенадцати видов усачей Тетропиум кастане-
ум, Церамбикс цедро, Фагиум мордакс, Аземум стриатум и двух видов листоедов
(Донациа акватика и Зибоцерус литии), обнаружил систему жестов самцов и са-
мок: поглаживания, удары, подпрыгивания, резкие толчки, маятникообразное дви-
жение . У самцов он обнаружил семь видов движения антенн. Каждое из движений,
очевидно, имеет условное значение. Плодовая мушка дрозофила, помимо вибрации
крыльев, использует еще и код постукивания ногой для распознавания собствен-
ного вида.
Наиболее развита сигнализация позами и движениями, как уже говорилось, у
общественных животных. В их жилище среди массы жителей такой разговор удобен
и легко воспринимается окружающими. У термитов Зоотермопсис ангустиколлис об-
наружено два типа колебательных движений: продольные, спереди назад, когда
термиты чем-то обеспокоены, и сложные колебательные движения, совершаемые в
состоянии сильного возбуждения. Последние оказывают мобилизующее действие на
других членов колонии, которые тотчас же направляются на поиски раздражителя,
руководствуясь следовыми запахами. Быстрые, почти молниеносные движения сиг-
налящих муравьев очень трудно уловить и еще труднее расшифровать. Трудно ис-
пользовать и какую-либо аппаратуру для фиксации изображаемых сигналов, так
как киносъемка насекомых технически нелегка.
Рис. 39 - Поза отказа у самки Рис. 40 - Рыжий лесной муравей
бабочки-белянки (Формика пратензис)
Много лет тому назад я заметил у рыжего лесного муравья (рис. 40) сигналы
телодвижениями. Затем открыл сигналы поз у красногрудого древоточца Кампоно-
тус геркулеанус. Часть этих сигналов была расшифрована, и о них подробно рас-
сказывается в очерке «Муравьиный язык». В том, что муравьи обмениваются сиг-
налами, существовало давнее, хотя и ничем не подтвержденное убеждение. Пред-
полагалось, да так думают и ныне многие исследователи, что информация у этих
насекомых передается при помощи усиков, находящихся в постоянном движении.
Одна из популярных книг о муравьях, написанная И. Халифманом, так и называет-
ся - «Пароль скрещенных антенн», хотя в ней ни об одном «пароле» нет ни сло-
ва.
Рыжий лесной муравей, или кроваво-красный рабовладелец, относящийся к роду
Формика, быстро бегущий по верху жилища, покачивает из стороны в сторону ту-
ловищем, постукивая им встречных. Он сообщает о появлении новой самки или чу-
жака. Таких разбежавшихся в разные стороны глашатаев сразу может быть не-
сколько . Муравей группы Формика руфа, ставший в характерную позу с выдвинутым
вперед брюшком, как бы готовый выпрыснуть струйку кислоты, не только подгото-
вился к прямому действию, но и выражает угрозу: «берегись!», которая далеко
не всегда приводится в исполнение (рис. 41). Сигналящий муравей не всегда мо-
жет выпрыснуть такую струйку, так как далеко не все муравьи умеют это делать.
Муравьи, находящиеся поблизости и увидевшие муравья в боевой позе, насторажи-
ваются и сами становятся в такое положение. Такую же позу предупреждения или
угрозы принимают, как я не раз замечал, многие другие виды муравьев, в том
числе и те, которые не умеют выбрызгивать кислоту струйкой и способны разве
что только выделить ее крошечной капелькой.
Загадочное значение имеет обнаруженное мною у рыжих лесных муравьев явле-
ние, условно названное играми. Эти муравьи в ясный теплый день собираются ря-
дом с жилищем на чистой площадке или на широком листе растения и усиленно, по
очереди, обязательно в присутствии других муравьев кувыркаются, принимая са-
мые разнообразные позы.
Весьма вероятно, что подобное поведение, над разгадкой которого ученым при-
дется немало потрудиться, представляет собой обмен какой-то информацией. У
этого же муравья в большом ходу разнообразные постукивания челюстями, голо-
вой, подскакивания, вздрагивания одной или сразу несколькими ногами, ритмич-
ные покачивания. Все это - нерасшифрованные сигналы. У муравьев-жнецов (рис.
42) во время неурожая на семена, служащие им основной пищей, между отдельными
семьями начинаются распри и появляются муравьи-воры, а рабочие становятся на-
стороженными, подозрительными. Многие из них совершают своеобразные мелкие
подскоки друг к другу, как бы спрашивая: «Кто ты?».
Рис. 41 - Поза угрозы у рыжего Рис. 42 - Муравей-жнец (Мессор)
муравья (Формика пратензис)
У муравья-доильщика Лазиус фульгинозус, возвращающегося с богатого взятка
тлевого молочка с раздутым до отказа брюшком, иногда встречные муравьи просят
капельку отрыжки, поворачивая голову на 90° и раскрывая челюсти. Когда в уго-
щении отказывают, муравей занимает позу усиленной просьбы, поворачивая голову
на 180°. Аналогичный сигнал я обнаружил и у красногрудого древоточца.
Если отвернуть камень над гнездом муравья Лазиус алиенус, то можно наблю-
дать сигналы тревоги. Муравьи подскакивают вперед и стукают по земле челюстя-
ми. Этот сигнал также очень похож на аналогичный сигнал красногрудого древо-
точца .
Сигналы поз у насекомых так же древни, как и общественная жизнь этих удиви-
тельных созданий. Многие из сигналов, самые древние, одинаковы или почти оди-
наковы у муравьев разных видов. Наряду с такими международными сигналами, су-
ществуют и видовые, или, выражаясь образно, строго национальные. Наблюдая за
муравьями, я пришел к убеждению, что язык поз и движений этих насекомых раз-
вился из прямых действий. Удар челюстями по врагу с одновременным броском ту-
ловища вперед - боевой прием - постепенно превратился в условный жест, озна-
чающий появление врага, подобно тому, как человек грозит, размахивая кулаком,
вовсе не собираясь пустить его в ход.
Другие сигналы стали настолько отвлеченными, что об их происхождении дога-
даться трудно или даже невозможно. Тщательные и многочисленные наблюдения за
сигналящими муравьями постепенно расшифруют язык этих интереснейших насекомых
и помогут проникнуть в тайны их сложной общественной жизни.
Язык
светофоров
Близко к сигнализации позами стоит световой код насекомых, обладающих орга-
нами свечения. Воспринимается он, как и язык жестов, зрением. Насекомые - об-
ладатели волшебных фонариков - не столь уж редки. Они найдены даже среди та-
ких примитивных насекомых, как колемболы. Есть они и у комаров долгоножек
(рис. 43), жуков щелкунов, жуков нарывников, поденок, некоторых мух, грибных
комариков, цикад и даже стрекоз. Органы свечения используются главным образом
для привлечения полов, но иногда и как средство общения, сбора в массу, отпу-
гивания врагов. Очень хорошо развиты органы свечения у жуков светляков Лампи-
ридэ. Светятся даже личинки одного вида жука этого рода, живущего в горных
потоках острова Целебес. Это единственное светящееся животное, живущее в пре-
сной воде, тогда как в морской - светящихся организмов довольно много.
У жука светляка Лампирус ноктилюка самки бескрылы, за что получили название
Иванова червяка. Они-то, главным образом, и светятся. У поденок рода Телега-
нодес, обнаруженных на Цейлоне, светятся только самцы. Светящийся аппарат
устроен довольно сложно, управляется нервными импульсами и вспыхивает
пульсирующе. Свет, излучаемый этими органами, очень экономичен. Коэффициент
полезного действия их равен 80-90%, тогда как в лампах накаливания в видимый
свет превращается только пятидесятая часть энергии, остальная же дает тепло.
Живой свет холоден, не дает инфракрасного излучения, он то зажигается, если к
органу свечения подводится кислород, то гаснет, если его нет. У жуков светля-
ков свет проходит через прозрачное окошечко в нижней стенке брюшка. Его ин-
тенсивность усиливается, отражаясь от зеркального слоя, покрывающего люминес-
центный орган.
Световая сигнализация часто носит отчетливый характер точно рассчитанного
кода, специфичного для каждого вида. Североамериканские светляки Фотинус в
полете зажигают свои фонарики через каждые 5,8 секунды, а самки отвечают че-
рез две секунды после того, как погаснет сигнал. Если через две секунды слу-
чайно мигнет другой самец, то первый направляется к нему, но вскоре распозна-
ет ошибку по дальнейшему ритму мигания. Многие виды жуков светляков, обитаю-
щие в тропических лесах Юго-Восточной Азии, отличаются строгой синхронизацией
световых вспышек, которые происходят одновременно у особей, находящихся на
значительном расстоянии друг от друга.
Рис. 43 - Комар-долгоножка (Типулида)
У каждого вида свои особенности сигналов; они облегчают возможность встречи
в густой растительности тропического леса. Очень интересен световой код у жу-
ков , относящихся к родам Пирактомена и Фотинус. Его удалось расшифровать и
нанести на график, о котором рассказывается в научно-популярной книге И. Аки-
мушкина «И у крокодила есть друзья».
В общем, у самок и самцов каждого вида насекомых существуют свои особые
сигналы. На их отработку ушло много тысяч лет эволюционного развития.
Пантонима
танцев
Около пятидесяти лет тому назад австрийский ученый К. Фриш сообщил о том,
что он открыл язык танцев пчел. Сообщение казалось настолько необычным, что
ученому долго не верили. Но очень тщательно и хорошо продуманные опыты убеди-
ли мир в существовании необыкновенных способностей пчел информировать своих
товарок о находке корма. Если корм обнаружен вблизи улья, то первая или пер-
вые, обнаружившие его добытчицы, возвратившись в улей, выполняют своеобразный
танец, совершая небольшие круги. Окружающие следят за сигналящей и вылетают
на поиски добычи. Получив сообщение о том, что корм близко, они разыскивают
его и по запаху нектара, который задержался в мохнатой шубке удачливой пчелы.
Если же корм обнаружен дальше и запах нектара улетучился во время полета,
танцующая пчела, кроме того, время от времени отрыгивает капельки добытого ею
нектара, как бы демонстрируя, что можно собрать в поле с цветков. Кроме того,
возвращаясь в улей с места взятка, она выпячивает специальные пахучие железы
на конце брюшка, оставляя за собой в воздухе невидимую пахучую дорожку. Если
только ее не разметет ветер, другие пчелы, уловившие сигнал кругового танца,
находят место сбора.
В дальнейшем К. Фриш открыл еще более удивительную пантомиму танцев, при
помощи которой пчелы сообщают не только направление полета, но и его даль-
ность . Подобная информация содержится в так называемых виляющих танцах. Пче-
ла- сигналыцица, обнаружившая дальнюю находку, возвратившись в улей, на сотах
быстро виляет брюшком из стороны в сторону, выписывая восьмерку. После много-
численных наблюдений было установлено, что, чем медленней совершается танец и
быстрее виляние брюшка, тем дальше нужно лететь.
Если пчела за 15 секунд описывает 9-10 полных кругов, из которых состоит
восьмерка, то лететь нужно около 100 метров, если 7 кругов - то корм находит-
ся на расстоянии около 200 метров. Четыре с половиной круга соответствуют од-
ному километру, два - шести. Этим же танцем пчелы указывают направление, в
котором следует искать корм. Так, если пчела, танцуя, бежит по сотам только
прямо кверху, это говорит о том, что надо лететь в том же направлении, в ко-
тором находится солнце. Если же ее бег отклоняется от прямой вертикально вле-
во или вправо на какой-то угол, то следует лететь на такой же угол левее или
правее солнца. Несложному расчету, но, тем не менее, требующему определенных
способностей, пчелы и следуют, хорошо понимая язык добытчицы. Но сколько лет
эволюции понадобилось для отработки сигналов!
В недавнее время выяснилось, что пчела еще учитывает и невидимый человече-
ским глазом поляризованный свет неба, при помощи которого по любому участку
неба можно определить положение солнца, даже если оно закрыто облаками.
Сигнальные танцы свойственны также безжальным бразильским пчелам. У этих
пчел сборщица зигзагообразным бегом передает информацию о цветках, обнаружен-
ных ею и содержащих нектар. При этом, в отличие от медоносной пчелы, она не
передает сведения о направлении и расстоянии до источника корма, да и работ-
ницы не умеют самостоятельно и целенаправленно лететь к найденному корму.
Пчелы руководствуются ведущей, за которой они следуют, или же летят в разных
направлениях, пока не нападут на цветки с запахом, переданным сигнальщицей.
Этот способ общения более примитивен и менее эффективен.
Сигнальные танцы в различных вариациях найдены и у других пчел. Нашли их
как будто у муравьев. Открытие кругового и виляющего танцев пчел - одно из
крупных событий в познании шестиногих обитателей планеты. Надо полагать, что
это только начало в изучении сложного языка жестов, пока еще во многом таин-
ственного .
Таинственные
излучения
Итак, насекомые разговаривают, и все, что можно, - звуки, запахи, движения
- используют для сигнализации и общения друг с другом. Но ограничиваются ли
всеми этими способами языковые возможности насекомых? По-видимому, нет. Суще-
ствуют и другие формы информации, и заподозрить это заставили бабочки, обла-
дающие феноменальной способностью находить самок на большом расстоянии.
Ученый Е.Р. Лейтвейт установил, что самки бабочки Оргиа антиква, помещенные
в открытую сверху трубу из меди, не привлекали самцов, что также говорило о
существовании излучения, экранизируемого металлом. Он высказал предположение,
что гребенчатые усики самцов настроены на волну, соответствующую инфракрасно-
му излучению самок. В 1964 году на международном энтомологическом съезде П.
Калахан сообщил, что ночные бабочки Гелиотис зеа, Псевдатктиа унипункта, Эпи-
стер люгубрис, Герсе цингулята и Гилофанес терса находят друг друга по инфра-
красному излучению. У этих насекомых во время полета температура тела подни-
мается на 15 градусов выше температуры воздуха, и они излучают инфракрасные
волны длиной в 9 микрон. Волны такой длины меньше, чем какие-либо другие, по-
глощаются водными парами атмосферы, что и способствует нахождению друг друга
в полной темноте, когда понижен общий температурный фон.
К аналогичным выводам пришли исследователи, изучавшие кукурузную совку. Они
заметили, что антенны самца приспособлены для улавливания инфракрасных лучей
длиной в 9-11 микрон. Источником излучения служит грудь бабочки, температура
которой во время полета на 0,5-5,0 градусов выше температуры воздуха и зави-
сит от частоты и амплитуды крыльев.
Половая активность бабочек максимальна при минимальной влажности, когда ин-
фракрасные лучи больше всего распространяются в атмосфере. Кроме того, иссле-
дователи установили, что зрение самцов улавливает волны инфракрасного спектра
длиной в 1-6 микрон. Как предполагается, эта особенность используется для
приема инфракрасных лучей, излучаемых молекулами пищевых веществ. На больших
расстояниях связь между бабочками осуществляется на волнах 9-11 микрон, на
близких - 1-6 микрон. Ученый В.Д. Катейвейл также предположил, что поиски ба-
бочек происходят благодаря электромагнитным колебаниям.
Физики приглядываются к жестикуляции насекомых, намереваясь использовать
для ее изучения сверхскоростную киносъемку. Пристальное внимание ученых при-
влекли таинственные излучения насекомых.
Но зачем человеку изучать язык насекомых? Пусть насекомые живут сами по се-
бе, рождаются, умирают, размножаются, нападают друг на друга, защищаются от
врагов и разговаривают друг с другом. Какое нам дело до тайн жизни этих соз-
даний, многие из которых ничего нам не приносят, кроме неприятностей!
Такая позиция кажется нелепой. Человек обязан знать окружающий его мир во
всех деталях, в малом и большом, имеющем к нему прямое отношение и, казалось
бы, безразличном. Наука ныне стала определять жизнь и судьбы человечества и
всей планеты с ее многогранной жизнью. Предусмотреть же возможность примене-
ния научных знаний часто даже невозможно. В истории развития человеческого
общества и науки множество примеров, доказывающих, что научное достижение, не
имеющее, казалось бы, никакой актуальности, неожиданно приносило громадную
практическую пользу. Открытие электричества, рентгеновских лучей, изобретение
радио и многого другого начиналось с таких теоретических исследований, проис-
текавших из ненасытной любознательности человека. Насекомые окружают челове-
ка . В балансе природы они играют большую роль. По отношению к человеку многие
из них вредны, но многие и полезны.
Язык, способы коммуникации насекомых, в разнообразии которых природа про-
явила наибольшую щедрость, мы обязаны знать и, познав, использовать на благо
человека. Сейчас в этом направлении уже кое-что сделано.
Но, прежде всего, песни насекомых привлекли и привлекают внимание человека
с эстетической стороны. В некоторых странах сверчков и кузнечиков воспитывают
в неволе и достигают в этом большого умения. Сейчас песни наиболее выдающихся
шестиногих музыкантов стали записываться, эти записи пользуются столь же
большой популярностью, как и записи голосов птиц. Биоакустику, если можно так
назвать новую, недавно зародившуюся науку, уже взяли на вооружение ученые-
систематики. Познание звуковой сигнализации, проникновение в тайны языка на-
секомых, расшифровка его кода позволяют глубже изучить образ жизни того или
иного вида. Так, оказалось, что комары-самцы, в том числе и переносчики маля-
рии, массами забивают высоковольтные трансформаторы, погибая в них, лишь по-
тому, что они гудят так, как крылья самок.
Изучение звуковой сигнализации комаров, а также случайное наблюдение элек-
триков легло в основу изобретения аппарата для привлечения и уничтожения муж-
ской половины этих назойливых кровососущих насекомых, отравляющих наше суще-
ствование . Пока что этот аппарат малопрактичен и не нашел широкого распро-
странения . Но, надо полагать, более совершенная модель этого аппарата будет
еще изобретена.
Не зная образ жизни насекомых, нельзя определить положение каждого вида на-
секомых в природе и узнать его вред или пользу. Нельзя без проникновения в
тайны жизни насекомых правильно управлять миром насекомых. В перспективе
борьбы с насекомыми-вредителями нужно, прежде всего, использовать химические
и звуковые сигналы для привлечения и уничтожения вредных насекомых, чтобы за-
менить губительные для окружающей природы и для человека химические способы
борьбы с вредителями сельского и лесного хозяйства.
С веществами, запах которых привлекает самцов, уже проведены опыты по ис-
треблению вредных бабочек. Тучи самцов слетаются к источнику запаха и, при-
коснувшись к ловушке, заряженной электричеством высокого напряжения, гибнут.
Лишенные самцов, самки не дают потомства.
Предложен еще один способ: в местности, где обитает насекомое-вредитель,
нужно распылить вещество, привлекающее самцов. Когда воздух окажется насыщен-
ным призывным запахом, самцы не смогут воспринимать настоящие сигналы самок.
У одного из опаснейших вредителей леса - непарного шелкопряда - вещество,
привлекающее самцов, выделили в чистом виде. Его назвали «джиптом», а химиче-
ское название - 10-ацетоксигидроксицис-7-тедсидиксан. Оно обладает способно-
стью привлекать самцов в течение шести недель. При обработке водородом в при-
сутствии катализатора привлекающая способность вещества сохраняется до девяти
лет. Опрыскивая этим веществом растения, можно отвлекать самцов от тех участ-
ков леса, в которых находятся самки. Это вещество очень перспективно для
борьбы с непарным шелкопрядом.
Выделено и синтезировано вещество гиплюр, привлекающее самцов тутового шел-
копряда. Оно уже используется для практических целей. Открылась перспектива
уничтожения вредных насекомых при помощи аппаратов, имитирующих брачные зву-
ки, а также таинственные излучения.
Интересен язык общественных насекомых. Его познание поможет управлять обще-
ством первейшего друга человека из насекомых - медоносной пчелы. Органы
чувств насекомых - удивительные по разнообразию и сложности приборы. Исследо-
вание строения органов коммуникации насекомых даст человеку модели для копи-
рования и создания новых, доселе невиданных аппаратов технической связи не
только между людьми, но и с окружающим его миром животных.
Человек стал самой мощной преобразующей планету силой. Ныне он решает не
только свою судьбу, но и судьбу самого удивительного, что только существует
во Вселенной - органической жизни. Право это, приобретенное человеком в ре-
зультате многих миллионов лет эволюции, очень ответственно, и поэтому он обя-
зан стремиться к тому, чтобы везде торжествовал разум.
Сверчковая
трагедия
Название этого очерка может показаться странным или даже смешным. Какая мо-
жет быть трагедия у сверчков? И, тем не менее, она есть. Здесь я расскажу о
том, как эти насекомые иногда страдают из-за случайного соприкосновения с че-
ловеческими делами. Об этом раньше никто не знал.
Сверчки поселяются в жилище человека только на зиму. Летом они вольные жи-
тели поля. В доме они питаются крошками, оброненными на пол, сами скрытны,
пугливы и не попадаются на глаза человеку, никому не мешают, поют исправно
ночами, услаждая слух. Одним словом, милые, скромные, крошечные музыканты.
Всегда думали: наверное, сверчкам хорошо переживать лютую зиму в теплом жили-
ще человека. К весне веселые музыканты наших домов почему-то смолкают. Вспо-
минается короткое и выразительное стихотворение Мары Гриезане.
Жил у бабушки сверчок -
Лакированный бочок,
В темный зимний понедельник
Свой настраивал смычок:
Потихоньку чок да чок
О запечный башмачок...
А весною - вот бездельник! -
Спрятал скрипку и - молчок.
Так почему же сверчки перестают петь до пробуждения природы! Об этом никто
не задумывался.
Институт защиты растений Казахстана - большое светлое и просторное совре-
менное здание, построенное на краю города. Вокруг поля, сады, эксперименталь-
ные посевы, масса насекомых и летом вечерами - громкий сверчковый хор. Насту-
пает осень. Желтеют поля, опадают листья с деревьев, насекомые спешат спря-
таться на зиму. В это время нет взрослых сверчков, все их племя представлено
малышками, шустрыми, длинноусыми, головастыми, с едва заметными зачатками
крыльев. Они тоже прячутся во всевозможные укрытия. Многие из них случайно
забираются в здание Института. В лаборатории я часто вижу их шустрые усики,
высовывающиеся из случайной щелки, или замечаю быстрый скок на средину комна-
ты и поспешное бегство обратно.
Наступает зима. Сверчки забрались под батареи центрального отопления. Там,
как летом, тепло и даже жарко. Сверчки растут, и вот раздается первая звонкая
трель, ей вторит другая, третья и в большом опустевшем на ночь здании звучит
сверчковый хор.
Я подбрасываю в дальний угол лаборатории для сверчков еду: крошки хлеба,
кусочки сыра. Ставлю плошку с водой или с молоком. Невидимые музыканты охотно
посещают комнату, нашли в нее лаз не только через щель под дверью, но и по
системе вентиляционных ходов, по щелям возле труб отопления. Но поют в ней
только два музыканта в строго определенных местах, своих собственных, навер-
ное, отвоеванных в борьбе с соплеменниками. Остальные только забредают сюда
как в столовую. Видимо, каждый имеет свою собственную обитель, участок, на
котором и разыгрывает трели. Между певцами бродят, привлеченные серенадами,
самочки. Песни сверчков - сложный свадебный ритуал. Они и перекличка, и обо-
значение своей территории, и призыв к борьбе, и приглашение на спевку, и мно-
гое другое.
Я с интересом слежу за моими квартирантами и задумываюсь об их судьбе. Дело
в том, что каждое насекомое в течение длительной эволюции приспособилось про-
водить зиму в определенной стадии развития: яичком, личинкой или взрослым.
Сверчки в природе уходят на зиму молоденькими, в половину меньше взрослых.
Вот почему ранней весной в поле еще не услышать их жизнерадостных песен.
Взрослые появляются только в конце весны или даже в начале лета.
Подавляющее большинство насекомых впадают зимой в так называемую диапаузу,
наследственно обусловленную спячку. Эта спячка может прерваться по прошествии
определенного, строго отведенного для этого времени. У сверчков нет диапаузы.
Попав на зиму в теплое помещение, они, будто летом, продолжают развиваться.
Прошли самые долгие зимние ночи - пора сверчковых песен. Стали длиннее дни.
Ласковее греют лучи солнца, заглядывающего в окна лаборатории. Наступил март
- весна света. Что же стало со сверками? Что-то неладное творится с самочка-
ми. Их стройный яйцеклад, похожий на шпагу, не узнать. Вместо него - несколь-
ко торчащих в разные стороны волосинок. Самки не нашли привычную влажную зем-
лю, чтобы отложить в нее яички и поранили яйцеклады о паркет, цементный пол и
железобетонные перекрытия. Разбросанные по щелям здания яички высохли. Меньше
стало их кавалеров, и не столь звучны и мелодичны их песни. Вскоре нахожу в
укромных местах здания их высохшие трупики.
Приходит весна. Маленькие музыканты исчезли. Они не дожили до весны - поры
своих песен. Человеческое жилище оказалось для них обманным. Не стоило в него
забираться на зиму. Теперь мне стало известно - оно причина сверчковой траге-
дии. Сверчки замолчали совсем не потому, что бездельники, как шутя их окре-
стила Мара Гриезане в своем стихотворении. Жаль бедных прыгунчиков, услаждав-
ших наш слух песнями всю долгую зиму, жаль, что веками установившиеся правила
их жизни так неладно сошлись с обычаями человека. Может быть, им помочь?
Сверчков нетрудно разводить в неволе. Мне не раз удавалось это делать, и
хлопоты по содержанию в неволе маленьких певцов окупались с лихвой их услаж-
давшими слух песнями. Но сейчас в мире изобилия музыки, вряд ли кого привле-
кут милые сверчковые песни. Разве только тех, кто сохранил в себе близость к
природе и искренно ее любит.
Слегка грубовато, но правдиво сказал известный писатель В.А. Солоухин: «Мы
обожрались музыкой!»
Мой веселый
трубачик
Большое красное солнце опускалось в пыльную дымку, нависшую над горизонтом
пустыни. Раскаленная земля медленно остывала, испаряя терпкий запах низенькой
серой полыни. Синие тени легли в ложбинки, колыхнулись и закрыли землю. Заго-
релась первая звезда. Потянуло приятной прохладой. Вместе с сумерками повсюду
разлилась удивительнейшая тишина и будто завладела утомленной от зноя пусты-
ней. И вдруг издалека со стороны угрюмых скал, торчащих как оскаленные зубы,
раздалась трель пустынного сверка, такая неожиданная, звонкая и чистая.
Смельчаку ответил другой, отозвался еще один и внезапно, как по команде, ото-
всюду понеслась дружная громкая песня. И зазвенела на всю ночь пустыня...
Скалы в горах Чулак
Под утро сквозь сон я слышу, как из многоголосого хора выделяется совсем
особенная трель. Она звучала из одинокого кустика терескена. Будто звонкий
колокольчик. Издалека с нею перекликается другая такая же. Жаль, что зарделся
восток, первые лучи солнца упали на красные скалы, все сверчки сразу до еди-
ного замолкли.
Потом я долго рылся в низеньком кустике терескена, осматривал каждую его
веточку, листик. Только здесь в этом кустике мох1 сидеть таинственный певец.
Наконец, легкое движение выдает его, и я вижу продолговатое нежное зеленое
тельце, стройные тонкие, как палочки, ноги, маленькую головку с темными выра-
зительными глазами, длинные нежные, будто ниточки, усики и изумительные широ-
кие, совершенно прозрачные, как стекло, в изогнутых жилках крылья. Они не
способны к полету, превратились в музыкальный аппарат, своеобразный орган
сигналов. Кузнечик назывался трубачиком Экантус тураникус (рис. 44), и первая
встреча с ним запомнилась надолго.
Рис. 44 - Сверчок-трубачик (Оекантус тураникус)
Трубачик - южанин. Горы, пустыни, особенно с каменистыми осыпями, в которых
он прячется на день, - его любимые места. Но он живет и высоко в горах, почти
у самых еловых лесов, только по южным и остепненным склонам, хорошо прогре-
ваемым солнцем. Одежда трубачика не блещет красками: она соломенно-желтая или
зеленоватая, большей частью под цвет высохших трав пустыни. Трубачики, живу-
щие среди сочной зелени, обладают более ярким зеленым костюмом, так что этот
сверчок может в какой-то мере подделываться под фон окружающей растительно-
сти.
Пришлось потратить еще немало времени в поисках других трубачиков, просмот-
реть множество кустиков. Мне посчастливилось, и еще два таких сверчка оказа-
лись пленниками. Дома им был предоставлен обширный садок из проволочной сет-
ки.
Сверчкам не нравилась непривычная обстановка. Уж очень они были осторожны,
все видели, все слышали и всего пугались. Шум мимо проезжавшего автомобиля,
крики играющих во дворе детей, звон посуды, неожиданный свет электрической
лампы, телефонный звонок и уж, конечно, движение по комнате человека - все
настораживало.
Шли дни, и сверчки понемногу освоились с необычной жизнью и перестали бо-
яться. Однажды ночью не выдержало сердце степных музыкантов, полились трели
звонких колокольчиков и сразу же напомнили стынувшую после знойного дня пус-
тыню .
Как всегда, в таких случаях беспокоило: чем кормить музыкантов. В садке был
сервирован богатый стол вегетарианцев: несколько ягод винограда, кусочки ды-
ни , арбуза, яблок и помидор. Но все яства остались без внимания. Они оказа-
лись слишком необычными для жителей жаркой пустыни.
Тогда в садок была положена разная трава. Она понравилась, сверчки изрядно
ее погрызли, набили ею свои зеленые животики и, набравшись сил, запели на всю
ночь, да так громко, что пришлось прикрыть дверь в комнату.
Трава в садке быстро подсыхала. Иногда ее приходилось обрызгивать водой че-
рез проволочную сетку. Сверчкам нравился дождь, они пили капельки влаги, а от
смоченной травы шел чудесный запах, как в жаркий день на сенокосе, и в комна-
те становилось под пение сверчков совсем будто в поле.
Громкое пение трубачиков через открытые окна разносилось на всю улицу, и
нередко прохожие останавливались возле нашей квартиры и слушали степных музы-
кантов . Только никто не подозревал, что сверчки сидят вовсе не возле тротуара
в траве палисадника большой улицы, а в клетке на подоконнике.
Трубачики оказались большими собственниками. Вскоре садок был негласно раз-
делен на три части, и каждый из трех сверчков сидел на своем месте, знал
только свою территорию и на чужие владения не зарился. Так, видимо, полага-
лось и на воле. Не зря говорится в старой русской пословице: «Всяк сверчок
знай свой шесток».
Как-то садок переставили на освещенное солнцем окно. Пленники тотчас же
оживились, выбрались наверх и, обогревшись, стали усиленно облизывать свои
лапки. Кстати, так делают и многие кузнечики, только зачем - никто не знает.
После солнечных ванн трубачики всю ночь напролет распевали громкими голосами.
С тех пор стало правилом греть их на окне.
У трубачиков был строгий распорядок. Свои концерты они начинали ровно в де-
вять часов вечера. Искусственный свет не играл в этом отсчете времени значе-
ния. Они были пунктуальны, даже если окна закрывались шторами и зажигался
свет. Чувство времени у них было развито необычайно. Они обладали какими-то
таинственными внутренними часами.
Мы все привыкли к такому распорядку дня питомцев, и нередко бывало, кто-
нибудь , услышав трели, удивлялся: «Неужели уже девять часов!» Или недоумевал:
«Что-то долго не поют сверчки сегодня, неужели еще нет девяти?».
Как-то вечером вздумал сверчков прогреть электрической лампочкой. Неутоми-
мые музыканты прервали свои песни, выбрались повыше, ближе к теплу и, тихо
размахивая длинными усиками, принялись за любимое занятие - облизывание ла-
пок . И после этого перестали петь. Молчание было упорным и продолжалось три
дня. Что случилось с моими пленниками? Видимо, ночной прогрев сбил весь уклад
их жизни, разладил механизм внутренних часов. Ведь теплу полагалось быть
только днем.
Наступала осень. Стали прохладнее ночи. Сверчки с каждым днем пели все реже
и тише. Вот замолк один, потом другой. Но третий, самый звонкий, все еще про-
должал весело и громко распевать песни.
Пожелтели на деревьях листья и, опав на землю, зашуршали под ногами прохо-
жих. Утрами на землю ложился тонкий белый иней. В пустыне свистел холодный
ветер, приподнимая с сухой земли столбы пыли, и гнал перекати-поле. Все тру-
бачики давно закончили свои жизненные дела и погибли, оставив зимовать яички.
А мой музыкант не сдавался, и нежная трель колокольчика неслась ночами из
проволочного садка. Замолк он неожиданно 29 октября за день до непогоды, ту-
манов , дождей и первого снега. Спрятался в самую гущу травы и уснул. И сразу
в квартире стало как-то пусто, не хватало трубачика и его веселых песен.
Симпатичный
толстяк
Надоели бесконечные желтые холмы с редкими кустиками караганы. Машину пока-
чивает, и клонит ко сну. Долго ли так? Но далекие горы на горизонте все бли-
же, вот уже видны причудливые нагромождения складок серого гранита, а за по-
воротом неожиданно сверкает синее-синее озеро в зеленых лесках и густых тра-
вах , украшенных цветами. Дремоты как не бывало. По берегу озера бродят цапли,
по мелководью плавают утки. Увидели машину, насторожились, подняли головки,
застыли. По траве машина печатает глубокий след. Не терпится поскорее к воде,
хотя и жаль нарушать покой птиц. Кстати, тут на разнотравье хорошо бы посмот-
реть насекомых.
Из травы торчат два покосившихся каменных столбика. Один совсем белый, слу-
жит для отдыха птиц. На другом вижу издалека насекомое, похожее на черного
таракана, крупное, толстенькое с длинными усами. Оно неторопливо бродит по
камню, опускается вниз. Сейчас скроется в траве. Не спуская глаз с черной
точки, спешу к столбику, но неожиданно земля уходит из-под ног, и я падаю в
яму. . . Как будто благополучно, не ушибся, помогла густая трава. Яма не про-
стая, выложена полускрытыми землей гранитными плитами.
Черного насекомого нет. Вместо него вижу вместо столбиков каменное извая-
ние, на нем изображение мужского лица с длинным носом, выпуклыми глазами, ко-
ротенькой клинышком бородкой. Изящно изогнув пальцы, мужчина держит глубокую
чашу. Рядом на другом столбе - трудно разобрать из-за белого помета птиц -
как будто изображена женщина.
Полное безлюдие, раздолье трав и цветов, настороженные птицы на берегу озе-
ра, синее небо с застывшими белыми облаками, яркое солнце, все такое же, как
и многие тысячи лет назад, и вот эта раскопанная старинная могила.
Но могила - археологам. Мне надо разыскать большое черное насекомое. Кто
оно, не знаю и, представляя самое необыкновенное, копаюсь в траве, ползаю на
коленках.
Посчастливилось. Вот он - необычный толстяк, неповоротливый, неторопливый,
с удлиненной, как покрышка, переднеспинкой, под которой совсем не видно музы-
кального аппарата. У него большие выразительные черные глаза и длинные усики.
Это кузнечик Онконотус лаксмани. Он непуглив, будто я для него ничто, хотя
один ус настороженно повернут в мою сторону. Кузнечик не спеша ползет по тра-
ве, охотно позирует на гранитном камне, степенно поворачиваясь во все сторо-
ны. Во всем его облике чувствуется добродушие и покой, тихий плавный характер
жителя степного раздолья, извечной тишины и покоя.
Странный кузнечик, впервые его вижу в жизни. Почему он такой черный? Его
родственники - обитатели южных пустынь - окрашены в покровительственные тона,
и заметить их на земле нелегко. А вот этот такой заметный. Уж не для того ли,
чтобы здесь, в зоне степей, было легче согревать тело. Черная одежка позволи-
ла ему, южанину, продвинуться к северу и здесь прижиться.
Симпатичный толстяк сразу же завоевывает всеобщее признание, всем нравится.
Ищу в траве других, и вскоре в нашем садке точно такая же самочка, только еще
более толстенькая и с тонким длинным яйцекладом.
Мои пленники нетребовательны, вскоре свыкаются с необычным положением, а
самец заводит свою несложную песенку. Но какую песенку! Это не громкое стре-
котание, слышимое на далеком расстоянии, а тихий нежный шепот. Теперь, гото-
вясь ко сну и расстилая спальный мешок, кладу в изголовье садочек и засыпаю
под убаюкивающие звуки. Под утро, когда становится холодно, кузнечик замолка-
ет . Он поет и днем. Ухитряется петь и в машине, едва только она останавлива-
ется хотя бы на минутку. Поет своей подруге прилежно и неутомимо, не зная ус-
талости. Странная его песня мне казалась загадкой. Неужели по ней, такой сла-
бой, кузнечики могут находить друг друга в степных просторах? Думалось: на-
верное, наше ухо улавливало только часть песни, состоявшей из сложной симфо-
нии звуков. Остальные же, возможно, особенные звуки разносились могучим при-
зывом над степями, и только мы были глухи к ним, то есть теми, которые мы на-
зываем ультра- или инфразвуками.
Черные кузнечики пропутешествовали с нами через Центральный Казахстан, по-
бывали на озере Зайсан, потом на озерах Сассык-Куль и Ала-Куль и благополучно
добрались до города Алма-Аты.
На столе возле окна, видимо, было лучше, чем в тряской машине, и кузнечик
залился шепотливой песенкой. Но когда я их обоих пересадил в просторный са-
док, замолчал на несколько дней, пока не освоился с новым жилищем.
Оба кузнечика очень любили свежий корм и с аппетитом грызли зеленые листоч-
ки трав. Они очень к нам привыкли, спокойно сидели на руках, вращая во все
стороны усиками. Впрочем, самка, более скрытная и осторожная, чаще пряталась
в траве. А самец... Он пел прилежно и часто весь сентябрь. Песня его раздава-
лась днем и ночью и в октябре, когда деревья уронили на землю желтые листья,
а на родине уже с неба падали белые снежинки. Потом стал лениться и, наконец,
затих вместе со своей подругой на сухой траве, как будто живой с расставлен-
ными в стороны усами и блестящими глазами.
В лесном поясе Заилийского Алатау
Задача по
геометрии
Случилось неожиданное: камень на скале держался непрочно, прыжок оказался
неудачным, нога потеряла опору, и я упал. Острая боль, растяжение сухожилий
голеностопного сустава. Кое-как добрался до бивака. Теперь не менее трех дней
валяться на спальном мешке под навесом из тента. Хорошо, что вокруг заросли
диких яблонь, урюка, высоких трав, да рядом журчащий ручей. Плывут мимо уще-
лья белые облака, солнце греет, и трава источает аромат.
Утром все собираются в поход, вооружились морилками, сачками, фотоаппарата-
ми, а мне - лежать, терять время попусту. Впрочем, зачем терять время? Всюду
насекомые, прежде всего, рядом разные кобылки распевают на все лады. Подальше
на деревьях безумолку трещат зеленые кузнечики Теттигонии (рис. 45), а к ве-
черу на солнечном склоне ущелья заводят хор звонкоголосые сверчки трубачики.
Рядом со мною прилежно и чинно поводит ногами-смычками по крыльям небольшая
кобылочка бурый конек Хортиппус априкариус (рис. 46). Ее песня, несложная и
монотонная, навевает дрему. Чуть подальше от нее другая кобылочка темнокрылая
- Хортиппус скаляриус. Она крупнее, нарядней, с выразительными глазами. Ее
песня совсем другая, резче, со звонким речитативом из двух тонов: одного ко-
роткого и низкого и другого продолжительного и высокого. Второй тон слышен
только вблизи и поэтому издалека кажется будто пение кобылки состоит из ко-
роткого звука, чередующегося с долгой паузой. Да и движения смычков различны.
Если приглядеться внимательно, видно, как у первой кобылки - Хортиппуса апри-
кариуса - взмах назад холостой, ножка в это время отстоит от крыла на неболь-
шом расстоянии, то есть скрипка звучит лишь, когда смычок направляется впе-
ред, снизу вверх. А у второй кобылки - Хортиппуса скаляриса - конечности дви-
жутся не так, короткий рывок ноги чередуется с мелким ее дрожанием.
Рис. 45 - Зеленый кузнечик Рис. 46 - Бурый конек
(Теттигония каудата) (Хортиппус априкариус)
Мне кажется странным: две кобылки, относятся к одному и тому же роду, обла-
дают различными музыкальными напевами и, наверное, по разному устроенными му-
зыкальными инструментами. Но эти различия не столь существенны и, как говорят
энтомологи-систематики, служат лишь хорошим видовым признаком, укладывающимся
в пределах одного рода.
Следует внимательней разглядеть скрипки обоих музыкантов. И я осторожно
ползаю за кобылками с сачком в руках, ловлю их, накалываю в коробку с торфя-
ным дном, расправляю крылья и ноги. Теперь надо поудобнее усесться, положить
на колени лист фанеры, белую бумагу, карандаш, надеть на очки часовую лупу и
начать хотя бы с бурого конька.
Передо мною крыло с многочисленными жилками, образующими узор сложно пере-
плетенных клеточек. Вот и звуковая жилка. Она подобна струне. По ней кобылка
водит смычком, расположенным на ноге. Возле жилки находится большое прозрач-
ное поле-перепонка, своеобразный резонатор, усиливающий звук.
У темнокрылой кобылки (рис. 47) меня интересует только передняя пара крыль-
ев, или, как ее называют, надкрылье. Оно совсем другое, шире, и жилки пере-
плетаются по-иному. Звуковая жилка ребристей, а возле нее более обширный ре-
зонатор. Из-за него кобылка значительнее голосистей. Посмотрим теперь ножки-
смычки .
На внутренней поверхности бедра бурого конька идет стройный ряд мелких зуб-
чиков . Вначале зубчики находятся друг1 от друга на большом расстоянии, но, чем
ближе к основанию бедер, тем они чаще. Наконец, им будто становится тесно и
ряд зубчиков извивается. Отчего бы так?
Рисую схему движения бедра по звуковой жилке. Конец бедра - начало ряда
зубчиков при равномерном взмахе ноги проходит мимо звуковой жилки быстрее,
чем его начало, поэтому зубчики в начале реже, в конце - гуще. Если бы зубчи-
ки располагались на равном расстоянии друг от друга, то они цеплялись бы за
жилку с неодинаковой быстротой, вначале скорее, в конце - медленнее. Неравно-
мерное расположение зубчиков устраняет этот дефект.
Зачем же ряд зубчиков у основания бедра более извилистый, почему бы зубчи-
кам, чтобы уместиться с такой плотностью, не быть просто мельче? Но тогда бы
уменьшилась их прочность, они бы раньше изнашивались. Извилистость помогает,
сохранив размер зубчиков, уместить их как можно больше. Конструкция разрабо-
тана очень неплохо!
Тень от высокой яблони, под которой я устроился, стала короткой, жаркие лу-
чи солнца заглядывают теперь на мою постель. В кастрюле оставлена еда, во
фляге - чай. Пора поесть. Но разве до еды, когда так интересно возиться с му-
зыкальным аппаратом кобылок.
Теперь очередь за темнокрылой кобылкой. У нее зубчики совсем иные и разде-
ляются как бы на два разных типа. Вначале с вершины бедра тянется ряд мелких
зубчиков, потом резко, иногда даже через небольшой промежуток, идут зубчики
крупные. Становится понятной манера пения. Короткий взмах ногой кпереди вызы-
вает короткий громкий и низкий звук: в это время работает только ряд из круп-
ных зубчиков. Далее следует опускание ноги назад и книзу и мелкая вибрация
ею. Этот маневр вызывает продолжительный тихий и более высокий звук, а рабо-
тает на него только ряд из мелких зубчиков.
Ну, вот, кажется, и все секреты музыкальной истории выяснены. Чертежи
строения музыкального аппарата зарисованы на бумаге. Еще раз сравниваю строе-
ние крыла и звуковых бугорков на бедрах кобылок и удивляюсь тому, какие они
разные. Строю схему движения ноги по отношению к звуковой жилке и на бумаге
получаю объяснение, почему именно так изогнута звуковая жилка.
Проходит лето. Зимою в Ленинграде захожу в Зоологический институт Академии
Наук СССР, разыскиваю крупного специалиста по прямокрылым насекомым Г.Я. Бей-
Биенко, показывая рисунки, спрашиваю: «Неужели, Григорий Яковлевич, кобылки
со столь различными музыкальными аппаратами могут принадлежать к одному и то-
му же роду Хортиппус?». Ученый с интересом всматривается в чертежи, бросает
на меня зоркий взгляд. «Знаете ли, уважаемый коллега, - с некоторым недоуме-
нием отвечает он, - я давно подозревал, что тут что-то не то и недавно отнес
темнокрылую кобылку к другому роду Стауродерус. Но использовал совсем другие
признаки, а о строении звукового аппарата не подозревал. Да, знаете, не по-
дозревал. Очень интересно!..»
Разговор этот происходил в 1950 году.
Забавная
особенность
Интересную особенность я подметил у насекомых-музыкантов. В садочке на окне
моей комнаты живут солончаковые сверчки Гриллус одикус. Пение их удивительно
нежное, звонкое и приятное. Знакомые, приходящие ко мне, привыкли к тому, что
наши разговоры сопровождаются аккомпанементом сверчковых песен. Но постепенно
мои шестиногие музыканты стареют, поют тише и неохотно, а вечером начинают
свои концерты с запозданием.
- Что это ваши сверчки молчат? - спросил как-то один из моих посетителей.
- Разленились! - ответил я небрежным тоном.
- То есть, как так разленились. Разве им свойственна лень? - удивился собе-
седник .
- Конечно! Впрочем, если хотите, я их могу заставить петь.
- Заставить! Странно. Как это можно заставить сверчков петь!
- А вот послушайте.
И я стал насвистывать мотив веселой песенки. Мои пленники тотчас же отклик-
нулись на нее дружным хором. Их было несколько в одном большом садке. Попели
немного и снова замолчали. Удивлению моего знакомого не было конца.
- И вы всегда их так заставляете петь? - стал он допытываться.
- Почти всегда. - И на эту самую веселую песенку?
- Только на эту самую.
- Может быть, и сейчас снова заставите?
- Как желаете.
И веселая песенка вновь оказала свое магическое действие. Знакомый, он был
энтомологом, покинул меня в недоумении.
- Нет, - сказал он на прощание, - тут какая-то дрессировка или трюк, или
что-либо подобное.
В известной мере он был прав. Я пошутил над ним, и веселая песенка была,
вообще говоря, ни при чем. Просто еще раньше я заметил, как сверчки, живущие
в моем садочке, когда приходит пора вечерних песен, откликаются пением на
резкие, но не слишком громкие звуки. Очевидно, для начала музицирования необ-
ходим запевала или просто звуковой раздражитель. Конечно, этот раздражитель
действует рефлекторно, но не всегда и не везде. Песенка, насвистанная мною,
случайно совпала с тем состоянием, когда мои пленники были готовы петь, но им
не хватало запевалы. В природе, в пустыне вечером всегда находится такой за-
певала, большей частью самый молодой и ретивый, который, как правило, первый
подает пример, а за ним потом, один за другим, включаются остальные, и вся
пустыня начинает звенеть от многоголосого хора.
Суетливый
народец
вертячки
В тихой заводи ручья нетрудно найти стайку небольших жуков вертячек (рис.
48). С неимоверной быстротой они скользят по воде, выписывая замысловатые фи-
гуры. Бег вертячек немного напоминает собой витиеватую роспись старых времен,
тех, кого называли писарями, за что водяных жучков-вертячек еще в народе про-
звали «писариками».
Ученых всегда поражала способность вертячек быстро крутиться на воде сразу
вместе большой компанией, не сталкиваясь друг с другом. Было высказано пред-
положение, что жучки обладают особым, как у летучих мышей, органом локации,
помогающий распознавать находящиеся вблизи предметы и избегать с ними сопри-
косновения .
Рис. 47 - Темнокрылая кобылка Рис. 48 - Стайка жуков-вертячек
(Стауродерус скалярис) (Гиринус)
Известно около 700 видов вертячек, в нашей стране же их не более двух де-
сятков . Это типичные водные насекомые с сильно измененными коротенькими пла-
вательными ногами и блестящей обтекаемой форой тела. У них своеобразные гла-
за. Они как бы разделены пополам. Нижняя пара глаз смотрит под воду, тогда
как верхняя зорко следит за всем, что происходит над водой. И очень зорко
следит. Если вокруг тишина, жучки медленно и как бы нехотя скользят по воде.
Но стоит слегка взмахнуть рукой, как они все, встрепенувшись, предаются очень
быстрой пляске. Рыбы понимают неожиданное беспокойство вертячек и тотчас же
прячутся в укромные места. Вертячки для них - вроде сторожей, на чуткость ко-
торых можно вполне положиться.
Живут вертячки всегда скоплениями и, видимо, как общественные насекомые,
очень интересны. Но образ жизни их совсем не изучен. Вообще, жизнь большинст-
ва насекомых не разведана, слишком их много.
Почему бы не попробовать держать вертячек дома в аквариуме! Правда, в неес-
тественной обстановке поведение насекомых преображается. Но все же!
Небольшой чистый ручей среди холмов как будто обещал обильный улов. Раньше
здесь было много вертячек. Сейчас под осень их не видно. Но вот мелькнул
один, потом другой жук. Какие-то странные одиночки! Нелегко их изловить сач-
ком. Но два жука - не добыча. Впрочем, раз есть ручей - быть и вертячкам. На-
конец, в затишье за кустом тальника вижу большую стайку, наверное, несколько
сотен. Блестят на солнце искорками, толкутся, мечутся, скользят легко и плав-
но, как фигуристы на льду.
Один-два взмаха сачком, и в алюминиевой кастрюльке добрая сотня пленников.
Как они заметались, закружились в быстром танце, вода забулькала, зашумела,
будто в чайнике на огне.
Дома в большом просторном аквариуме жуки пришли в себя, собрались вместе,
успокоились, но вдруг, будто по команде, все сразу бросились на своих двух
жучков и быстро их растерзали в мелкие клочья. Зачем была совершена эта суро-
вая казнь, какова причина необычной расправы? Не те ли две вертячки-одиночки,
ранее пойманные, оказались неудачницами? Внешне они ничем не отличались от
остальных. Может быть, они особенные изгнанники, обреченные на одиночество,
или члены другого поколения или даже вида? Как все это разгадать!
Вскоре многочисленные пленницы свыклись с неволей. И тогда понемногу стали
открываться их маленькие тайны жизни.
Во-первых, оказывается, несмотря на изумительную ловкость и быстроту движе-
ний , пловцы во всем полагались на зрение. В темноте и в тесноте они совсем
неловки, сталкиваются друг с другом, стукаются с размаху о стенки аквариума,
награждая себя и других чувствительными тумаками. Иногда, будто умышленно,
постукивают друг друга, особенно если кто-либо уединился в сторону, застыл,
заснул. Как бы там ни было, «локация» у вертячек как будто не существовала.
Может быть, из-за неразберихи и суеты многие жуки, утомившись, прячутся от
шумного общества под воду, то на дно аквариума, то на его стенки. Небольшой
плотик из пенопласта, опущенный на воду, вскоре заслужил полное признание как
место, где можно спокойно предаваться безмятежному отдыху.
Но как они мало ценили отдых! Даже когда в комнате было совсем тихо и спо-
койно, самые неугомонные носились по воде, а то затевали подобие танцев в не-
удержимо быстром темпе, вздрагивая и покачиваясь из стороны в сторону. Для
чего это делалось? Вечером при свете электрической лампы вся поверхность ак-
вариума мерцала множеством искорок. Кому надоело скользить по воде, тот, при-
хватив сзади небольшой сверкающий, как ртуть, пузырек воздуха, опускался в
подводное путешествие, тоже показывая искусство в стремительности и ловкости
движений.
Быстрота скольжения по воде у вертячек изумительна. Длина тела жука пять
миллиметров, за секунду он проплывает около полуметра, то есть преодолевает
расстояние, равное сотне своих собственных длин. Самый быстроходный торпедный
катер способен проплыть за секунду не более десяти своих длин. Значит, отно-
сительная скорость вертячек в десять раз больше человеческого сооружения,
снабженного мощным мотором. Значит, вертячки обладают изумительным совершен-
ством передвижения, отшлифованным миллионами лет эволюции органического мира.
Не стоит ли заинтересоваться этой моделью конструкторам различных плавучих
средств? Тщательное изучение строения тела жуков, ускоренная киносъемка дви-
жений могут открыть множество неожиданных законов жучиной гидродинамики и ме-
ханики . Удивительна ловкость движений вертячек. Вода - их стихия и, кажется,
все тело приспособлено только к водному образу жизни. Так думалось...
Вскоре вечерами в квартире неожиданно мимо лампы с едва слышным свистом
стали проноситься темными комочками вертячки. Потом они неожиданно оказыва-
лись то в графине с водой, то в ванной, а то и в стакане с чаем. Но больше
всего их, бедняжек, падало на письменный стол, покрытый толстым стеклом.
Стремительные пилоты, принимая блестящую поверхность стекла за воду, на гро-
мадной быстроте, падая, ударялись о твердую поверхность и долго, вздрагивая
коротенькими ножками, не могли прийти в себя.
Быстрота полета вертячек была изумительной. Видимо, она была крайне необхо-
дима, так как разыскивать воду, особенно среди сухих пространств южных пус-
тынь и степей было не столь просто.
Итак, маленькие жуки оказались искусными пловцами на воде, ловкими ныряль-
щиками под водой и превосходными пилотами в воздухе. И только на земле они
были беспомощны на своих коротеньких и не пригодных для ходьбы ножках.
Взлетают вертячки с одинаковым успехом, как с воды, так и с твердой опоры.
Собравшись лететь, жук быстро приподнимает переднюю часть туловища. В этот
момент раздается легкий треск крыльев, мотор заведен, и самолетик без разбега
взмывает кверху и в мгновение ока исчезает из глаз.
Вечерние полеты грозили опустошить общество пленников. Пришлось срочно по-
ставить над аквариумом сетку и закрепить ее при помощи резинки. Но вскоре по-
сле этой меры в обиталище жуков появился сильный и специфический запах, а на
самой поверхности воды засверкала в цветах радуги тончайшая пленка. Жуки,
очевидно, выпускали ароматическое вещество маслянистой природы. И неспроста.
Это был особый химический сигнал призыва, приглашение примкнуть к себе. На-
верное, в естественней обстановке обрывки тонкой пленки, плавая по воде,
улавливаются теми жучками, которые по каким-либо причинам разыскивают общест-
во себе подобных. Пришлось сменить воду. Пленка исчезла, не стало запаха. Но
не надолго.
Мне показалось, что вертячкам тесно, и я их разъединил на два аквариума. В
том аквариуме, в котором вертячек было мало, к удивлению, маслянистая пленка
оказалась заметней, а запах сильнее. Здесь усиленно приглашали к себе гостей.
Иногда из аквариума слышался тонкий прерывистый звук. Он то затихал, то
усиливался, становился то ниже тоном, то выше. Это тоже были сигналы, только
звуковые. Общество вертячек обладало своим собственным языком и усиленно раз-
говаривало .
В Яблочной щели Кокпекского ущелья в небольшой запруде горного ручейка я
застал две группы вертячек. Они располагались в метре друг от друга. Оказа-
лась и третья группа ниже запруды и падающего из нее водопадика. Между вер-
тячками была налажена отличная связь. Едва одна из групп начинала беспокоить-
ся, потревоженная мною, как другая тоже принималась паниковать и крутиться в
быстром темпе. Сигналы тревоги, видимо, распространялись во все стороны по
воде. Но те вертячки, что обосновались ниже запруды, не реагировали на беспо-
койство групп, находившихся выше. Видимо, сигналы своих собратьев до них не
доходили через водопадик и могли распространяться только по спокойной поверх-
ности воды.
Не скоро вертячки привыкли к жизни в неволе. Постепенно они перестали меня
бояться и часами, особенно ночью, отдыхали каждая в лунке на пленке поверхно-
стного натяжения воды. Но резкое и неосторожное движение тотчас же прерывало
их чуткий сон.
Как-то из буфета послышался легкий звон посуды, будто от проезжавшей мимо
большой автомашины. Слегка вздрогнуло здание, на проводе качнулась лампочка.
Вертячки встрепенулись и долго носились по аквариуму, не могли успокоиться.
Так они прореагировали на небольшой подземный толчок. Величественный Тянь-
Шань, снежные вершины которого виднелись через окна комнаты, напоминал о сво-
ем существовании.
Вкусы вертячек оказались изысканными. Одного-двух слегка придавленных насе-
комых хватало на день нескольким десяткам жуков, хотя к пище стремились не
все, а только самые голодные. Комнатным мухам отдавалось предпочтение. Обычно
на добычу набрасывалась целая свора жучков и дружно носилась с нею по воде с
легким стрекотом, крохотными челюстями терзала ее на части, оставляя после
трапезы кусочки хитина, да крылья. Но муху живую, хотя бы слегка вздрагиваю-
щую ногами, есть боялись и, примчавшись к ней, разбегались в стороны. Насеко-
мые с твердыми покровами, личинки мучных хрущаков вызывали у них отвращение.
Наступила зима. Стало труднее добывать мух. Но мне помогали дети. Нередко
раздавался звонок и со спичечной коробкой в руках заявлялся очередной охот-
ник . И тогда выяснилось, что общество вертячек, как у муравьев, следует при-
меру нескольких инициаторов, возможно, более старых и опытных жуков.
Иногда муха долго лежала в аквариуме, пока на нее не бросался такой инициа-
тор . Удивительно, до чего был пример заразителен: за смельчаком мгновенно
бросались все остальные.
Маленькая девочка соседка, самая активная поставщица мух, меня заверяла:
«Это вон тот остроносый вертячонок учит других. Самый догадливый. Один всех
накормил!».
Как она своими зоркими глазами отличала1 «остроносого вертячонка» от ос-
1 Женщины различают больше оттенков цвета и запаха, чем мужчины. А возможно, у них
более развиты и другие чувства.
тальных - понять я был не в силах. В одном аквариуме таких инициаторов было
больше, в другом - совсем мало.
С каждым днем мух становилось все меньше, и добывать их стало трудно. От
недоедания стали гибнуть жучки. К тому же включили центральное отопление, и в
комнате повысилась температура. Они погибали на воде, протянув в стороны свои
коротенькие передние ножки. Над гибнущими собратьями остававшиеся в живых вы-
плясывали какой-то странный танец. Тогда и пришлось поместить узников в про-
хладное место на окне. А потом удалось раздобыть тараканов, и вертячки снова
зажили на славу.
Зима продолжалась. Выпал снег, пришли морозы, сковало льдом ручьи. На воле
общества вертячек давно распались, исчезли и сами жуки. В моих же аквариумах
по-прежнему кипела шумная жизнь этого веселого и суетливого народца.
Один из отщелков Кокпекского ущелья
Дорожные знаки
крематогастеров
Много лет назад в пустыне, на светлой лессовой почве я увидел странную тем-
ную линию между двумя кустиками полыни. Она была совершенно прямой, будто
проведенной по линейке и состояла из почти черных запятых и точек.
Долго я не мог понять, кто и для чего мог сделать такое. Затем таинственная
линия снова напомнила о себе, и я сильно заинтересовался ею. Но сколько не
осматривался вокруг, ничего узнать не мог.
Потом я забыл о темной линии из точек и запятых настолько, что едва было не
прошел мимо ее отгадки. Помог же случай, вернее даже не случай, а галлы на
колючем кустарнике чингиле. Один кустик был очень сильно поражен этими галла-
ми. Галлы оказались своеобразными: листочек сильно вздувался, складывался
вдоль, и края его накрепко склеивались в прочный шов. Небольшая камера внутри
листочка вся кишела толстыми оранжевыми личинками галлиц. Сейчас прочный шов
раскрывался, через щелку одна за другой оранжевые личинки покидали домик, па-
дали на землю и забирались в нее поглубже, чтобы окуклиться. Все это происхо-
дило ночью, в прохладе, пока не проснулись враги галлиц: каменки плясуньи,
ящерицы и, главное, многочисленные муравьи.
И все же муравьи Крематогастер субдентата (рис. 49) разнюхали о том, что
происходило на кустике чингиля и организовали охоту за нежными личинками гал-
лиц.
й
Рис. 49 - Муравьи рода Крематогастер
У этого муравья заметная внешность: красная голова и грудь, черное брюшко,
заостренное на конце, и с тонким, как иголочка, жалом. Когда муравью грозит
опасность, он запрокидывает кверху брюшко, грозит им, размахивает и жалит
как-то по-скорпионьему, сверху вниз или сбоку. Муравьи крематогастеры ходят
всегда гуськом друг за другом, не сворачивая с ранее установленной дороги.
Рано утром, когда над пустыней взошло солнце, вдали прокричали чернобрюхие
рябки, а цикады завели свои безобразные песни, я увидел такую колонну крема-
тогастеров. Она тянулась к кусту чингиля с галлами. Муравьи очень спешили.
Многие из них мчались обратно от куста, зажав в челюстях розовых личинок.
Другие как будто попусту сновали взад и вперед по узкой ленте муравьев и, как
оказалось, были заняты важными делами. Это были особенные муравьи-топографы,
или дорожники, и занимались тем, что брызгали на дорогу капельки жидкости.
Каждая капелька потом темнела и становилась точечкой. Она, видимо, пахла, вся
дорога была ароматной, и по ней, по следам, оставленным дорожниками, мчались
за добычей разведчики и охотники.
А запятые? Увидал и запятые. В одном месте дорога раздвоилась и направилась
к другой веточке куста. Эту новую дорогу проводили в спешке, на бегу выделяя
капельки, и шлепали их на землю, слегка поводя по ней брюшком, отчего и полу-
чался у точки маленький хвостик-запятая. Она была вроде указателя направления
движения. Кто бы мог подумать, что у муравьев существуют настоящие дорожные
знаки!
Муравьи-крематогастеры плохо ориентируются и поэтому всегда ходят по то-
неньким линиям из точек и запятых. Возможно, когда муравьи переселяются, хво-
стики запятых бывают направлены только в одну сторону. Интересно бы это про-
верить !
Прошло пять лет. Летом в поселке Илийск (ныне ушедшем под воды Капчагайско-
го водохранилища) очень жарко. Ночью в домике стационара Института зоологии
душно. Воздух застыл и не проникает даже через открытые окна. Кусаются какие-
то мелкие насекомые. В темноте на ощупь ловлю одного из них, нажимаю на кноп-
ку электрического фонаря и с удивлением вижу муравья-крематогастера. Он тщет-
но пытается вырваться из плена, размахивает усиками, крутит во все стороны
красной головкой, грозится своей иголочкой-жалом, в его черных глазах мне чу-
дится страх и отчаяние.
Утром тщательно осматриваю дом и снаружи в одной из стен почти у самого
фундамента под куском отвалившейся штукатурки нахожу муравейник. Тут, оказы-
вается, отличное хозяйство этого муравья. Рядом с фундаментом на вьюнке рас-
положилась колония тлей в окружении телохранителей и доилыциков тлевого мо-
лочка. Оживленная тропинка ведет в заросли травы к дохлому жуку-гамалокопру.
По оштукатуренной и побеленной стенке дома тоже тянутся в разные стороны тро-
пинки. Вглядываясь в одну из них, различаю черные запятые и сразу вспоминаю
день, когда впервые на такыре открыл маленький секрет жизни этого вида. Все
запятые здесь направлены головками к жилищу под кусочек отвалившейся штука-
турки , а хвостиками - от него. Муравьи бегут по тропинке в обоих направлени-
ях , расставив усики в стороны и почти прислонив их к дорожке.
Тогда я жалею, что не могу запечатлеть эту замечательную дорожку на кино-
ленте, доказав, что дорожные сигналы муравьев-крематогастеров существует в
природе и отлично выполняют свое назначение.
Важнее всего впервые встретиться с интересным явлением, обнаружить его. По-
том, когда с ним хорошо познакомишься, оно начинает как-то само по себе попа-
даться на глаза, иногда едва ли не на каждом шагу и из необычного станет
обыкновенным. Тогда и удивляешься, почему так слепы были прежде глаза!
Постепенно выяснились некоторые другие особенности дорожной сигнализации.
Оказалось, что знаки можно условно разделить на первичные и вторичные. Пер-
вичные ставились, когда дорога открывалась впервые, и новый путь только начи-
нал осваиваться. Знаки эти походили на точки. Вторичные - когда дорога уже
становилась привычной и ею начинали широко пользоваться. Эти знаки являлись
как бы дополнительными указателями и имели вид черточек или запятых, показы-
вающих острым кончиком направление к жилищу.
На чистой и светлой плотной лессовой почве оживленная трасса муравьев-
крематогастеров вся усеяна дорожными знаками, их так много, что, принюхива-
ясь, муравьи могут свободно по ней передвигаться, не пользуясь зрением.
Оставлять дорожные знаки, подобные тем, которые мне удалось увидеть, по-
видимому, могут все муравьи рода Крематогастер, все они, обитающие в Европе и
Азии, движутся гуськом, хотя некоторые к тлям проводят еще крытые ходы...
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)