./О
'\
<<
Â\
1905-1916
гг.
ВТОРОЕ ИЗДАН IE
безъ цеязурныхъ изъятій и дополненное двумя статьями.
с
•
•
/
#
Изд. „ПАРУСЬ",
Птг.
1918

чл.
-*
*•.
-
.
k.
Л»
*«
"•
Гипографія издательства .ПЛРУСЬ-.
Петроградъ,
Шпалерная, 26,
.
»»
Въ этой книжкѣ собраны нѣкоторыя изъ статей, на-
печатанныхъ мною въ разныхъ изданіяхъ за время
съ 1905 г. по 1916-ый. Я издаю эти статьи по желанію
читателей моихъ, неоднократно предлагавшихъ мнѣ
сдѣлать это.
Сужденіе о Л. Н. Толстомъ и Ѳ. M. Достоевскомъ
извлечено мною изъ „Замѣтокъ о мѣщанствѣ", — печа-
тавшихся въ газетѣ „Новая Жизнь" въ!905 г. Возобно-
вить эти „замѣтки" въ полномъ видѣ я не имѣю воз-
можности и не нахожу надобности. Къ тому же — меня
особенно рѣзко порицали и порицаютъ не за оцѣнку
„мѣщанствакакъ извѣстнаго строя души;" ъ 'ийенно
за мое отрицательное отношеніе къ Толстому и Достоев-
скому, какъ соціальнымъ педагогамъ. Я знаю, что отно-
шеніе это выражено въ рѣзкихъ формахъ и, если бъ я
писалъ на эту тему теперь, — я нашелъ бы болѣе
мягкія, а, можетъ-быть — и болѣе убѣдительныя слова.
Но, по существу, мое отношеніе къ соціальной педаго-
гикѣ Достоевскаго и Толстого не измѣнилось и не
можетъ измѣниться. Смыслъ двадцатипятилѣтней обще-
ственной работы мЪей, какъ я понимаю ее, сводится
къ страстному моему желанію возбудить въ людяхъ
дѣйственное отношеніе къ жизни. Я слишкомъ много
вытерпѣлъ и принужденъ терпѣть для того, чтобъ равно-
душно слушать проповѣдь о необходимости терпѣнія,
я не могу позволить себѣ учить другнхъ сомнительнымъ
добродѣтелямъ — покорности и терпѣнію. Подобныя
проповѣди органически враждебны мнѣ, и я считаю ихъ
безусловно вредными для моей страны.

г
Замѣтки о мѣщанствѣ.
Толстой и Достоевскій — два величайшихъ генія, си-
лою своихъ талантовъ они потрясли весь міръ, они обра-
тили на Россію изумленное вниманіе всей Европы, и оба
встали, какъ равные, въ великіе ряды людей, чьи
имена — Шекспиръ, Данте, Сервантесъ и Гете. Но
однажды они оказали плохую услугу своей темной,
несчастной странѣ.
Это случилось какъ разъ въ то время, когда наши
лучшіе люди изнемогли и пали въ борьбѣ за освобо-
жденіе народа отъ произвола власти, а юныя силы,
готовыя идти на смѣну павшимъ, остановились въ смя-
теніи и ^страхѣ предъ висѣлицами, каторгой и зловѣщей
нѣмотой загадочно неподвижнаго народа, молча, какъ
земля, поглотившаго кровь, пролитую въ битвахъ за его
свободу. Мѣщане, напуганные взрывами революціонной
борьбы, изнывали въ жаждѣ покоя и порядка, готовые
подчиниться побѣдителю, предать побѣжденнаго и по-
лучить за предательство хоть маленькій, но всегда
лакомый для нихъ, кусокъ власти...
Тяжелыя, сѣрыя тучи реакціи плыли надъ страной,
гасли яркія звѣзды надеждъ, уныніе и тоска давили
юность, окровавленныя руки темной силы снова быстро
плели сѣть рабства.
Въ это печальное время духовные вожди обще-
ства должны бы сказать разумнымъ и честнымъ си-
ла мъ его:
—
Нищета и невѣжество народа — вотъ источники
всѣхъ несчастій нашей жизни, вотъ трагедія, въ кото
рой мы не должны быть пассивными зрителями, потому
что рано или поздно сила вещей заставить всѣхъ насъ
играть въ этой трагедіи страдающія и отвѣтственныя

роли. Для государства мы - кирпичи, оно строить изь
насъ стѣны и башни, укрѣгіляющія злую власть его
Искусно отдѣляя народъ отъ насъ, оно дѣлаетъ всѣхъ
оезсильными въ борьбѣ сь его бездушнымъ механизмомъ.
Никто, разумный, не можетъ быть спокоенъ, доколѣ
народъ — рабъ и слѣпой звѣрь, ибо онъ прозрѣетъ
освободится и отомстить за насиліе надъ нимъ и не-
вниманіе къ нему. Не можетъ быть красивой жизни
когда вокругъ нась такъ много нищихъ и рабовъ. Госу-
дарство убиваетъ человѣка, чтобы воскресить въ немъ
животное, и силою животнаго укрѣпить свою власть-
оно борется противъ разума, всегда враждебна го наси-
лно. Благо ^страны—въ свободѣ народа, только его сила
можетъ пооѣдить темную силу государства. Поймите —
нѣтъинои страны, гдѣ бы люди чести, люди разума были
г такъ одиноки, какъ у насъ. Боритесь же за торжество
свободы и справедливости, въ этомъ торжествѣ — кра-
, сота. Да будетъ ваша жизнь героической поэмой...
—
Терпи! — сказалъ русскому обществу Достоевскій
своей рѣчью на открытіи памятника Пушкину.
—
Самосовершенствуйся! — сказалъ Толстой и доба-
вилъ:
—
Не противься злу насиліемъ!..
.. . Есть что-то подавляюще-уродливое и постыдное
есть что-то близкое злой насмѣшкѣ въ этой пооповѣди
терпѣнія и непротивленія злу. Вѣдь два міровыхъ генія
жили въ странѣ, гдѣ насиліе надъ людьми уже достигло
размѣровъ,
поражающихъ своимъ сладострастны мъ
цинизм о мъ. Произволъ власти, опьяненный безнаказан-
ностью, сдѣлалъ всю страну мрачнымъ застѣнкомъ, гдѣ
слуги власти, отъ губернатора до урядника, нагло'гра-
оили и истязали милліоны людей, издѣваясь надъ нимъ
точно кошка надъ пойманной мышью.
И этимъ замученнымъ людямъ говорили:
А)
Не противьтесь злу! Терпите!
И красиво^ воспѣвали ихъ терпѣніе. Этотъ тяжелый
примѣръ наиболѣе ярко освѣщаетъ истинный характеръ
отношенія русской литературы къ народу. Вся наша
литература — настойчивое ученіе о пассивномъ отноше-
! ніи къ жизни, апологія пассивности. И это естественно.
Иной не можетъ быть литература мѣщанъ, даже и
тогда, когда мѣщанинъ-художникъ геніаленъ.
*
#
*
Одно изъ свойствъ мѣщанской души — раболѣпіе,
рабье преклоненіе передъ авторитетами. Если нѣкто,
однажды, подалъ мѣщанину отъ щедротъ своихъ мило-
стыню вниманія, мѣщанинъ дѣлаетъ благодѣтеля куми-
ромъ и кланяется ему, точно нищій лавочнику. Но это
только до поры, покуда кумиръ живетъ въ гармоніи
съ мѣщанскими требованіями, а если онъ начнетъ противо-
рѣчить имъ, что бываетъ крайне рѣдко, его сбрасываютъ
съ пьедестала, какъ мертвую ворону съ крыши. Вотъ
почему' писатель-мѣщанинъ всегда болѣе или менѣе ла-
кей своего читателя — человѣку пріятно быть 'идоломъ.
Ожидаю, что идолопоклонники закричатъ мнѣ:
—
Какъ? Толстой? Достоевскій?
Я не занимаюсь критикой произведений этихъ вели-
кихъ худоЖниковъ, я только открываю мѣщанъ. Я не
знаю болѣе злыхъ враговъ жизни, чѣмъ они. Они хотятъ
примирить мучителя и мученика и хотятъ оправдать
себя за близость къ мучителямъ, за безстрастіе свое къ
страданіямъ міра. Они учатъ мучениковъ терпѣнію, они
убѣждаютъ ихъ не противиться насилію, они всегда
ищутъ доказательствъ невозможности измѣнить поря-
докъ отношеній имущаго къ неимущему, они обЬщаютъ
народу вознагражденіе за трудъ и муки на небесахъ и,
любуясь его невыносимо тяжкой жизнью на землѣ,
сосутъ его живые соки, какъ тля. Большая часть ихъ
служитъ насилію прямо, меньшая — косвенно — пропо-
вѣдью терпѣнія, примиренія, прощенія, оправданія...
Это — преступная работа, она задерживаетъ пра-
вильное развитіе процесса, который долженъ освобо-
дить людей изъ неволи заблужденій, она тѣмъ болѣе
»преступна, что совершается изъ мотивовъ личнаго удоб-
ства. Мѣщанинъ любитъ имѣть удобную обстановку въ
своей душѣ. Когда въ душѣ его все разложено при-
лично — душа мѣщанина спокойна. Онъ — индивидуа-
листъ, это такъ же вѣрно, какъ нѣтъ козла безъ запаха^
Въ древности еврейскій мудрецъ Гиллель далъ чело-
вѣку удивительно простую и ясную формулу индиви-
дуальнаго и соціальнаго поведенія.
—
Еслиянезасебя,—сказалъонъ,—токтожеза
меня? Но если я только за себя — зачѣмъ я?
Мѣщанинъ охотно принимаеть первую половину фор-
мулы и не можетъ вмѣстить другой.

Разрушеніе личности.
Народъ не только - сила, создающая всѣ матеріаль-
ныя цѣнности, онъ - единственный и неизсякаемый
источникъ цѣнностей духовныхъ, первый по времени
красотѣ и геніальности творчества философъ и поэтъ
создавали всѣ великія поэмы, всѣ трагедіи земли и
величаишую изъ ыихъ - исторію всемірной культуры.
ко дни своего дѣтства, руководимый инстинктбмъ
самосохраненія, голыми руками борясь сь природой, въ
страхѣ, удивленіи и восторгѣ предъ нею, онъ творить
релипю, которая была его поэзіей и заключала въ
всю
с
УтУ его знаній о силахъ природы, весь
опытъ, полученный имъ въ столкновеніяхъ съ враждеб-
ными энерпями внѣ его. Первыя побѣды надъ приро-
дой вызвали въ немъ ощущеніе своей устойчивости
гордости собою, желаніе новыхъ побѣдъ и побудили
къ созданію героическаго эпоса, который сталъ вмѣсти-
лищемъ знаніи народа о себѣ и требованій къ себѣ
самому. Затѣмъ, миѳъ и элооь сливались воедино, ибо
народъ, создавая эпическую личность, надѣлялъ ее всей
мощью коллективной психики и ставилъ противъ боговъ
или рядомъ съ ними.
Въ миѳѣ и эпосѣ, какъ и въ языкѣ, главномъ дѣятелѣ
эпохи, опредѣленно сказывается коллективное творче-
ство всего народа, а не личное мышленіе одного чело-
века.
,,Языкъ,- ~говоритъ Ф. Буслаевъ, — былъ суще-
ственной составной частью той нераздѣлыюй дѣятель-
кости, въ которой каждое лицо хотя и принимаете живое
участіе, но не выступаете еще изъ сплоченной массы
цѣлаго народа".
Что образованіе и построеніе языка — - процессе кол
лективный, это неопровержимо установлено^и лингви-
стикой, и исторіей культуры. Только гигантской силой
коллектива возможно объяснить непревзойденную и по
сей день, глубокую красоту миѳа и эпоса, основанную
на совершенной гармоніи идеи съ формой. Гармонія
эта, въ свою очередь, вызвана къ жизни цѣлостностью
коллективнаго мышленія, въ процессѣ коего внѣшняя
• форма была существенной частью, эпической мысли,
слово всегда .являлось символрмъ, т. е. реченіе возбу-
ждало въ фантазіи народа ряде живыхъ образовъ и
представленій, въ которые онъ облекалъ свои понятія.
Примѣромъ первобытнаго сочетанія впечатлѣній является
крылатый образъ вѣтра: невидимое движеніе воздуха
олицетворено видимою быстротой полета птицы; далѣе
легко было сказать: „ Рѣють стрѣли
яко
птицы".
Вѣтеръ у славянъ Стри, богъ вѣтра — Стри-богъ, отъ
этого корня стрѣла, стрежень (главное и наиболѣе
быстрое теченіе рѣки) и всѣ слова, означающія движе-
те: встрѣча, стругъ, сринуть, рыскать и т. д. Только '
при условіи сплошного мышленія всего народа возможно
создать столь широкія обобщенія, геніальные символы,
.каковы Прометей, Сатана, Гераклъ, Святогоръ, Илья,
Микула и сотни другихъ гигантскихъ обобщеній жизнен-
наго опыта народа. Мощь коллективнаго творчества
всего ярче доказывается тѣмъ, что на протяженіи сотенъ
вѣковъ индивидуальное творчество не создало ничего
равна го Иліадѣ или Калевалѣ, и что индивидуальный
геній не далъ ни одного сбобщенія, въ корнѣ коего не
лежало бы народное творчество, ни одного мірового
типа, который не существовалъ бы ранѣе въ народныхъ,
сказкахъ и легендахъ.
Мы еще не имѣемъ достаточная количества данныхъ
для сужденія о творческой- работѣ коллектива — о тех-
ник созданія героя, но, мнѣ кажется, объединяя наши
знанія по вопросу, дополняя ихъ догадками, мы уже
можемъ, приблизительно, очертить этотъ процессы
Возьмемъ родъ въ его непрерывной борьбѣ за жизнь.
Небольшая группа людей, окруженная отовсюду не-
понятными и часто враждебными явленіями природы,
живетъ тѣсно, въ постоянномъ общеніи другъ съ дру-
гомъ; внутренняя жизнь каждаго ея члена открыта наблю-
деніямъ всѣхъ, его ощущенія, мысли, догадки становятся
»

достояніемъ всей группы. Каждый членъ группы ин-
стинктивно стремился высказаться о себѣ до конца —
это внушалось ему ощущеніемъ ничтожества своихъ
силъ передъ лицомъ грозныхъ силъ звѣря и лѣса, моря
и неба, ночи и солнца, это вызывалось и видѣніями
во снѣ, и странною жизнью дневныхъ и ночныхъ тѣней.
Такимъ образомъ, личный опытъ немедленно вливался
въ запасъ коллективна го, весь коллективный опытъ
становился достояніемъ каждаго члена группы.
Единица представляла
собой воплощеніе
части
физическихъ силъ группы и всѣхъ ея знаній — всей
психической энергіи. Единица — исчезаетъ, убитая звѣ-
ремъ, молніей, задавленная упавшимъ деревомъ, кам-
немъ, поглощенная чарусой болота или волной рѣки, —
всѣ эти случаи воспринимаются группой, какъ проявле-
ніе разныхъ силъ, которыя враждебно подстерегаютъ
человѣка на всѣхъ его путяхъ. Это вызываетъ въ группѣ
печаль объ утратѣ части своей физической энергіи,
опасеніе новыхъ потерь, желаніе оградить себя отъ
нихъ, противопоставить силѣ смерти всю силу сопроти-
вленія коллектива и естественное желаніе борьбы съ
нею, мести ей. Вызванныя убылью физической силы
переживанія коллектива слагались во единое, бессозна-
тельное, но необходимое и напряженное желаніе — за-
мѣстить убыль, воскресить отошедшаго, оставить его
въ своей средѣ. И на тризнѣ по родномъ человѣкѣ
родъ впервые создавалъ въ своей средѣ личность;
ободряя себя и какъ бы угрожая кому-то, онъ, родъ,
соединялъ съ этой личностью всю свою ловкость, силу,
умъ и всѣ качества, дѣлавиіія
единицу и группу болѣе
устойчивой, болѣе мощной. Возможно, что каждый
членъ рода въ этотъ моментъ вспоминалъ какой-либо
свой личный подвигъ, свою удачную мысль, догадку,
но, не ощущая свое „я",
какъ нѣкое бытіе внѣ кол-
лектива, присоединялъ все содержаніе этого „я",
всю
энергію его къ образу погибшаго. И вотъ, надъ родомъ
возвышается герой, вмѣстилище всей энергіи племени,
уже воплощенной въ дѣяніяхъ, отраженіе всей духовной
* силы рода. Въ этотъ моментъ должна была создаваться
совершенно особенная психическая среда; возникала
воля къ творчеству, превращавшая смерть въ жизнь.
ь Всѣ воли, направленныя съ одинаковой силой на воспоми-
" наніе о погибшемъ, дѣлали это воспоминаніе центромъ
своего првсѣчвнія и, можетъ-быть, коллективъ даже
ощущалъ присутствіе въ своей средѣ героя, только-что
созданнаго имъ. Мнѣ думается, что на этой стадіи разви-
тія явилось понятіе „онъ", но еще не могло сложиться
„я", ибо коллективъ не имѣлъ въ немъ нужды.
Роды объединялись въ племена — образы героевъ
сливались въ образъ племеннаго героя, и возможно,
что двѣнадцать подвиговъ Геркулеса знаменуютъ собой
союзъ двѣнадцати родовъ.
Создавъ героя, любуясь и гордясь его мощью и кра-
сотой, на родъ необходимо долженъ былъ внести его въ
среду боговъ — противопоставить свою организованную
энергію многочисленности силъ природы, взаимно вра-
ждебныхъ самимъ себѣ и человѣчеству. Споръ человѣка
съ богами вызываетъ въ жизни грандіозный образъ
Прометея, генія человѣчества, и здѣсь народное твор-
чество' гордо возносится на высоту величайшаго символа
вѣры, въ эгомъ образѣ народъ вскрываетъ свои вели-
кія цѣли и сознаніе своего равенства богамъ.
По мѣрѣ размноженія людей возникаетъ борьба
родовъ, рядомъ съ коллективомъ „мы" встаетъ коллек-
тивъ „они"—- и
въ борьбѣ между ними возникаетъ „я".
Процессъ образованія „я" аналогиченъ процессу обра-
зованы эпическаго героя — коллективъ нуждался въ
образованіи личности, потому что долженъ былъ раз
дѣлять въ себѣ функціи борьбы съ „ними" и съ при-
родой, долженъ былъ вступить на путь спеціализа-
ціи, дѣлить свой опытъ между членами своими — этотъ
моментъ былъ началомъ дробленія цѣлостной энергіи
коллектива. Но выдвигая изъ среды своей личность,
въ качествѣ вождя или жреца, коллективъ насыщалъ
ее всѣмъ своимъ опытомъ точно такъ же, какъ въ
образъ героя влагалъ всю массу своей психики. Вос-
питаніе вождя и жреца должно было имѣть харак-
теръ внушенія, гипноза личности, обреченной на выпол-
неніе руководящей функціи; но, творя личность, кол-
лективъ не нарушалъ въ себѣ органическаго сознанія
единства своихъ силъ — процессъ разрушенія этого со-
знанія совершился въ психикѣ индивидуальной, когда
личность, выдѣленная коллективомъ, встала впереди
него, въ сторонѣ отъ него и, затѣмъ, надъ нимъ—
первое время она, трудясь, выполняла возложенную на
нее функцію, какъ органъ коллектива, но далѣе, развивъ

свою ловкость и прояви въ личную иниціативу вь тѣх,
или иныхъ новыхъ комбинаціяхъ даннаго ей матеріала
,
коллективнаTM опыта, сознала себя, какъ новую творче-
скую силу, независимую отъ духовныхъ силъ коллектива.
Этотъ моментъ является началомъ расцвѣта личности,
а это ея новое самосознаніе — началомъ драмы инди-
видуализма.
Стоя впереди коллектива, жадно наслаждаясь ощу-
щеніемъ своей силы, видя свое значеніе, личность пер-
вое время не могла ощущать пустоты вокругъ себя
ибо психическая энергія родной среды продолжала
передаваться ей изъ коллектива. Онъ видѣлъ въ ея
ростѣ доказательство своей силы, продолжалъ насы-
щать своей энергіей еще не враждебное ему „я"
искренно любовался блескомъ ума, обиліемъ способно-
стей вождя и вѣнчалъ его вѣнцами славы. Предъ во-
ждемъ стояли образы эпическихъ героевъ племени, воз-
оуждая его къ равенству съ ними, коллективъ въ лицѣ
вождя чувствовалъ возможность создать новаго героя,
и эта возможность была жизненно важна ему, ибо слава
подвиговъ даннаго племени была въ ту пору столь же
крѣпкой обороной отъ врага, какъ мечи и стѣны городовъ.
„Я" вначалѣ не теряло ощущенія своей связи съ
коллективомъ, оно чувствовало себя вмѣстилищемъ
опыта племени и, организуя этотъ опытъ въ форму
идеи, ускоряло процессъ накопленія и развитія новыхъ
силъ.
Но имѣя въ памяти образы героевъ, вкусивъ сла-
дость власти надъ людьми, личность стала стремиться
къ закрѣпленію за собой данныхъ ей правъ. Она могла
это дѣлать, лишь превращая созданное и сменяющееся
въ незыблемое, выдвинувшія ее формы жизни въ непо-
колебимый законы другихъ путей къ самоѵтвержденію
у нея не было.
.
Поэтому, мнѣ кажется, что въ области духовнаго
творчества личность играла консервативную роль: утвер-
ждая и отстаивая свои права, она должна была ставить
предѣлы творчеству коллектива, она суживала его за-
%дачи и тѣмъ искажала ихъ.
Коллективъ не ищетъ безсмертія, онъ его имѣетъ,
личность же, утверждая свою позицію владыки людей'
необходимо должна была воспитать въ себѣ жажду
вѣчнаго бытія.
•
Народь, какъ всегда, стихійно твориль, побуждаемый
сгремленіемъ своимъ къ синтезу — къ побѣдѣ надъ при-
.родой, личность же, утверждая единобожіе, утверждала
свой авторитетъ, свое право на власть.
Когда индивидуализмъ укрѣплялся въ жизни, какъ на
чало командующее и угнетающее, онъ создалъ безсмерт-
наго бога, заставилъ массы признать личное „я" богопо-
добнымъ и самъ увѣровалъ въ творческія силы свои. Да
лѣе, въ эпоху своего расцвѣта, стремленіе личности къ
абсолютной свободѣ необходимо поставило ее рѣзко про-
тивъ ею же установленныхъ традицій и ею же созданнагс
образа безсмертнаго бога, который освящалъ эти тра
диціи. Въ своемъ стремленіи ко власти индивидуализмъ
былъ вынужденъ убигь безсмертнаго бога, опору свою
и оправданіе бытія своего; съ этого момента начинается
быстрое крушеніе богоподобнаго, одинокаго „я", которое
безъ опоры на силу внѣ себя неспособно къ творчеству,
т. е . къ бытію, ибо бытіе и творчество
едино суть.
Современный намъ индивидуализмъ вновь разно
образно пытается воскресить бога, дабы силою авто
ритета его снова укрѣпить истощенныя силы „я", одрях-
лѣвша.го, заплутавшагося въ темномъ лѣсу узко личныхъ
ингересовъ, навсегда потерявъ дорогу къ источнику
живыхъ творческихъ силъ — коллективу.
У племени возникалъ страхъ передъ самовластіемъ
личности и враждебное отношеніе къ ней. Бестужевъ
Рюминъ приводить слѣдующее свидѣтельство Ибнъ Фоц-
лана о болгарахъ Волги: „Если они встрѣчаютъ чело-
вѣка съ необыкновеннымъ умомъ и глубокимъ позна-
ніемъ вещей, то говорятъ: „ему впору служить Богу'",
потомъ схватываютъ его, вѣшаютъ на деревѣ и оста-
вляютъ въ такомъ положеніи, доколѣ трупъ не распа-
дется на части. У хозаръ былъ такой порядокъ: вы-
оравъ вождя, ему накидывали петлю на шею и спраши-
вали, сколько времени хочетъ онъ управлять народомъ.
Сколько лѣгъ онъ назначить, столько и долженъ пра-
вить, иначе его умерщвляли". Этотъ обычай встрѣчался
также у другихъ тюркскихъ племенъ; онъ знаменуетъ
собою степень страха племени передъ развитіемъ лич-
наго начала, враждебнаго коллективнымъ цѣлямъ.
Въ легендахъ, сказкахь и повѣрьяхъ народа мы *
находимь безчисленное количество поучительныхъ до-
казательствъ безсилія личности, насмѣшекъ надъ ея

самоувѣренностью, гнѣвныхъ осужденій ея жажды власти
и вообще враждебна го отношенія къ ней; народное
, творчество пропитано убѣжденіемъ въ томъ, что борьба
человѣка съ человѣкомь ослабляетъ и уничтожаетъ
' коллективную энергію человѣчества. Во всей этой суро-
вой дидактикѣ опредѣленно сказывается глубоко-поэти-
чески сознанное народомъ убѣжденіе въ творческихъ
силахъ коллектива и его громкій, порою рѣзкій призывъ
къ стройному единенію ради успѣха борьбы противъ
темныхъ силъ враждебной людямъ природы. Если же
человѣкъ вступаетъ въ эту борьбу единолично, его
подвергаютъ осмѣянію, осуждаютъ на гибель. Разумеется,
въ этомъ спорѣ, какъ во всякой враждѣ людей, обѣ
стороны неизбѣжно преувеличивали грѣхи другъ друга,
гі преувеличеніе влекло къ еще большей злобѣ и боль-
шему разобщенію двухъ творческихъ началъ — первич-
на го и производнаго.
По мѣрѣ количественнаго размноженія „личностей",
онѣ вступали въ борьбу другъ съ другомъ за объемъ
власти, за охрану интересовъ все болѣе жадна го въ
славѣ „я"; коллективъ дробился, все менѣе питалъ ихъ
своей энергіей, психическое единство таяло, й личность
олѣднѣла. Ей уже приходилось удерживать занятую
позицію противъ воли племени, нужно было все бо-
лѣе зорко ограждать свое личное положеніе, имуще-
ство, женъ и дѣтей. Задачи самодовлѣющаго бытія
индивидуальности становились сложны, требовали огром-
наго напряженія; въ борьбѣ за свободу своего „я",
личность совершенно оторвалась отъ коллектива и ока-
залась въ страшной и быстро истощившей ея силы
пустотѣ. Началась анархическая борьба личности съ
народомъ, картина, которую рисуетъ намъ всемірная
исторія, и которая становится такъ невыносима для
совершенно разрушенной, безсильной личности нашихъ
дней.
Росла всераздѣляющая частная собственность, обо-
стряя отношенія людей, возникали непримиримый про-
тиворѣчія; человѣкъ долженъ былъ напрягать всѣ силы
на самозащиту отъ поглощенія бѣдностью, на охрану
личныхъ своихъ интересовъ. постепенно теряя связь съ
племенемъ, государствомъ, обществомъ, и даже, какъ
мы это видимъ теперь, онъ едва выносить дисциплину
свфвй лартіи, его тяготить деже семья.
*
Каждый знаетъ, какую роль играла частная соб
:твенность въ дробленіи коллектива и въ образованы
самодовлѣющаго „я", но въ этомъ процессѣ мы должны
видѣть, кромѣ физическаго и духовнаго порабощенія
народа, — распадъ энергіи народныхъ массъ, постепен-
ное уничтоженіе геніальной, поэтически и стихійно
творящей психики коллектива, которая одарила міръ
наивысшими образами художественна го творчества.
Сказано, что „рабы не имѣютъ исторіи", и хотя это
сказано господами, здѣсь, однако, есть доля правды.
Народъ, въ которомъ и церковь, и государство съ оди-
наковымъ усердіемъ умерщвляли душу, стараясь обра-
тить его въ покорную ихъ волѣ физическую силу, народъ
былъ лишенъ и права, и возможности создавать свои
догадки о смыслѣ жизни, отражать въ образахъ и ле-
гендахъ СБОИ чаянія, мысль свою и надежды.
Но хотя—духовно скованный—онъ не могъ подняться)
до прежнихъ высотъ поэтическаго творчества, онъ все жег
продолжалъ жить своей глубокой внутренней жизнью,
создалъ и создаетъ тысячи сказокъ, пѣсенъ, пословицъ,.
иногда восходя до такихъ образовъ, какъ Фаустъ и т.д . . .
Создавая эту легенду, народъ, какъ бы хотѣлъ отме-
тить духовное безсиліе личности, уже явно и давно
враждебной ему, осмѣять ея жажду наслажденій и по
пытки познать непознаваемое для нея. Лучшія произ-
ведет^ великихъ поэтовъ всѣхъ странъ почерпнуты изъ
сокровищницы коллективнаго творчества народа, гдѣ
уже издревлѣ даны всѣ поэтическія обобщенія, всѣ
прославленные образы и типы.
Ревнивецъ Отелло, лишенный воли Гамлетъ и рас- 1
путный Донъ-Жуанъ — всѣ эти типы созданы народомъ
лрежде Шекспира и Байрона, испанцы пѣли въ своихъ «
іѣсняхъ „жизнь —есть сонъ" раньше Кальдерона, а
магометане-мавры говорили это раньше испанцевъ,
рыцарство было осмѣяно въ народныхъ сказкахъ раньше
Сервантеса, и такъ же зло, и такъ же грустно, какъ у него.
Мильтонъ и Данте, Мицкевичъ, Гете и Шиллеръ1
зозносились всего выше тогда, когда ихъ окрыляло'
творчество коллектива, когда они черпали вдохновеніе/
ізъ источника народной поэзіи, безмѣрно глубокой
неисчислимо разнообразной, сильной и мудрой.
Я отнюдь не умаляю этимъ права названныхъ поз [
товъ на всемірную славу и не хочу умалять; я утверждаю, ,

I что лучшіе образы индйвидуальнаго творчества даютъ
намъ великолѣпно ограненныя драгоцѣнности, но эти
г црагоцѣнности были созданы коллективною силою на-
родныхъ массъ. Искусство — во власти индивидуума, къ
і творчеству способенъ только коллективъ. Зевса создалъ
, народъ, Фидій воплотилъ его въ мраморъ.
Сама по себѣ, внѣ связи съ коллективомъ, внѣ круга
какой-либо широкой, объединяющей людей идеи, инди-
видуальность — инертна, консервативна и враждебна
развитію жизни.
Посмотрите съ этой точки зрѣнія исторію культуры,
слѣдя за ролью индивидуализма въ эпохи застоя жизни,
изучая типы его въ эпохи активныя, какъ, напримѣръ,
Возрожденія и Реформаціи; вы увидите: въ первомъ
случаѣ явный консерватизмъ индивидуальности, ея склон-
ность къ пессимизму, квіетизму и другимъ формамъ
нигилистическаго отношенія къ міру. Въ такіе моменты,
когда народъ, какъ всегда, непрерывно кристаллизуетъ
свой огтытъ, личность, отходя отъ него, игнорируя его
жизнь, какъ бы утрачиваетъ смыслъ своего бытія и,
безсильная, позорно влачитъ дни свои въ грязи и пош-
лости будней, отказываясь отъ своей великой творческой
задачи — организаціи коллективная опыта въ форму
идей, гипотезъ, теорій. Во второмъ случаѣ, васъ пора-
жаетъ быстрый ростъ духовной мощи личности — явленіе,
которое можно объяснить лишь тѣмъ, что БЪ эти эпохи
поціальныхъ бурь личность становится точкой концен-
тра ціи тысячъ воль, избравшихъ ее органомъ своимъ, и
встаетъ предъ нами въ дивномъ свѣтѣ красоты и силы,
въяркомъ пламени желаній своего народа, класса, партіи.
Безразлично, кто эта личность — Вольтеръ или про-
топопъ Аввакумъ, Гейне или Фра-Дольчино, и не важно,
какая сила движетъ ими — ротюра или раскольники,
.іѣмецкая демократія или крестьянство, — важно, что
зсѣ герои являются передъЧзами, какъ носители коллек-
тивной эн^ргіи, какъ выразители массовыхъ желаній.
Мицкевичъ и Красинскій явились во дни>когда ихъ род*
ной народъ былъ цинично разорванъ на трое физически,
но еще съ большей энергіей, чѣмъ когда-либо раньше,
чувствовалъ себя цѣльнымъ духовно. И всегда и всюду
на протяженіи исторіи — человѣка создавалъ народъ.
Особенно яркимъ доказательствомъ данная положе-
нія служить жизнь итальянскихъ республикъ и коммунъ,
Bbtre и quatrocento, когда творчество итальянская народа
глубоко кокнулось всѣхъ сторонъ духа, охватило пламе-
немъ своимъ всю широту строительства жизни, создало
столь великое искусство, вызвавъ къ жизни изумитель-
ное количество великихъ мастеровъ слова, кисти и рѣзца.
:
Величіе и красота искусства прерафаэлиговъ объ-
ясняется физической и духовной близостью артиста съ на-
: родомъ;художники нашихъ дней легко могли бы убѣдигься
въэтомъ,попробовавъ итти путями Гирландайо,Донагело,
Брунелески и всѣхъ дѣягелей этой эпохи, въ которой твор-
чество въ напряженности своей граничило съ безуміемъ,
было подобно маніи, и артистъ былъ любимцемъ народ-
ной массы, а не лакеемъ мецената. Вотъ, какъ писалъ
въ 1298 г. народъ Флоренціи, поручая Арнольфо ди-Лапо
построить церковь „Ты воздвигнешь такое сооруженіе,
грандіознѣе и прекраснѣе которая не могло бы пред-
ставить себѣ искусство челозѣческое, ты долженъ со-
здать его такимъ, чтобы око соотвѣтствовало
сердцу,
которое сдѣлалось чрезвычайно
великимъ, соедшшъ
въ
себѣ души гражданъ,
сплоченныхъ въ одну волю".
Когда Чимабуэ окончилъ свою мадонну, -- въ его
кварталѣ была такая радость, такой взрывъ восторга,
что кварталъ Чимабуэ получилъ, съ того дня, названіе
„Borgo Allegro". Исторія Возрожденія переполнена фак-,
тами, которые утверждаютъ, что въ эту эпоху искусство
было дѣломъ народа и существовало для народа, онъ
воспиталъ его, насытилъ сокомъ своихъ нервовъ и вло- 1
жилъ въ него свою безсмертную, великую, дѣтски-наив-
ную душу. Это неоспоримо вытекае ъ изъ показаній
всѣхъ историковъ эпохи; даже антидемократь Монье,
заканчивая свою книгу, говорить:
„Quattrocento показалоѵвсе, что челозѣкъ въ состоя-'
ніи сдѣлать. Оно показало, кромѣ того, - и этимъ оно
даетъ намъ урокъ, — что человѣкъ, предоставленный во-
имъ собственнымъ силамъ, отнятый отъ тѣлаго, опирая ь
только на самого себя и живя только для себя одного
не можетъ совершить всего".
„Искусство и народъ процвѣтаютъ и возвышаются
вмѣстѣ, такъ полагаю я, Гансъ Саксъ!"
*
*
*
.«•
Мы видимъ, какъ ничтожны „совершенія" человѣка
нашихъ дней, мы видимъ горестную пус.оту его души,
•

и это должно заставить насъ подумать о томъ, чѣмъ
грозить намъ будущее, посмотрѣть, чему поучаетъ про-
шлое, открыть причины, ведущія личность къ неизбѣжной
гибели.
Съ теченіемъ времени жизнь принимаетъ все болѣе
жесткій и тревожный характеръ борьбы всѣхъ со всѣми;
въ этомъ непрерывномъ кипѣніи вражды должны бы
развиться боевыя способности „я", вьщужденнаго не-
устанно отражать напоръ себѣ подобныхъ, и если инди-
видуальность вообще способна къ творчеству, то именно
этотъ бой всѣхъ со всѣми даетъ наилучшія условія для
того, чтобы „я" показало міру всю силу своего духа,
всю глубину поэтическаго дара. Однако, индивидуаль-
ное творчество самб не создало пока ни Прометеевъ,
ни даже Вильгельма Тепля, и ни одного поэтическаго
образа, который можно было бы сравнить по красотѣ
и силѣ съ Гераклами сѣдой древности.
Было создано множество Манфредовъ, и каждый изъ
нихъ разными словами говорилъ объ одномъ — о загадкѣ
жизни личной, о мучительномъ одиночествѣ человѣка
на земле-, возвышаясь порою до скорби о печальномь
одииочествѣ земли во вселенной, что звучало весьма
жалостно, но не очень геніально. Манфредъ — это выро-
дившійся Прометей XIX вѣка, это красиво написанный
портретъ мѣщанина -индивидуал иста, который навсегда
лишенъ способности ощущать въ мірѣ что-либо иное,
кромѣ себя и смерти предъ собою. Если онъ иногда
говорить о страданіяхъ всего міра, то онъ не вспоми-
наетъ о стремленіи міра уничтожить страдаиія, если же
вспоминаетъ объ этомъ, то лишь для того, чтобы за-
явить: страданіе непобѣдимо. Непобѣдимо,—ибо опусто-
шенная одиночествомъ душа слѣпа, она не видитъ сти-
хийной активности коллектива, и мысль о побѣдѣ не
существуетъ для нея. Для „я" осталось одно наслажде-
ніе — говорить и пѣть о своей болѣзни, о своемъ умщ
раніи и, начиная съ Манфреда, оно поетъ панихиду
самому себе и подобцьімъ ему одинокимъ, маленьким^
людямъ.
Поэзіи этого тона присвоено имя „поэзіи міровой
скорби"; разсматривая ея смыслъ, мы найдемъ, что
„міръ" привлеченъ сюда въ качествѣ прикрытія, за
которымъ прячется непомнящее родства, голое чело-
вѣческое „я",
прячется, дрожитъ отъ страха смерти и
совершенно искренно кричитъ о безсмысленности индиви-
дуальнаго существованія. Отождествляя себя съ живымъ
великимъ міромъ, индивидуальность переносить ощуще-
ніе утраты смысла своего бытія на весь міръ: говорить
о гордости своимъ одиночествомъ и надоѣдаетъ людямъ,
какъ комаръ, требуя ихъ вниманія къ стонамъ своей
жалкой души.
Эта поэзія иногда сильна, но —какъ искренній вопль
отчаянія, она, можетъ-быть, красива, но — какъ проказа
въ изображеніи Флобера; она вполнѣ естественна, какъ
логическое завершеніе роста личности, которая умер-
твила въ своей груди источникъ бодрости и творчества —
чувство органической связи съ народом^.
Рядомъ съ этимъ процессомъ агоніи индивидуализма,
желѣзныя руки капитала, помимо воли своей, снова
создаютъ коллективъ, сжимая пролетаріатъ въ целост-
ную психическую силу. Постепенно, съ быстротой, все
возростающей, эта сила начинаетъ сознавать себя, какъ
единственно призванную късвободному творчеству жизни,
какъ великую коллективную душу міра.
Возникновеніе этой энергіи кажется глазамъ инди-
видуалистовъ темною тучею- на горизонтѣ, оно ихъ
страшить, быть-можетъ, съ тою же силой, какъ смерть
физическая, ибо въ немъ скрыта для нихъ необходимость
соціальной смерти. Каждый изъ нихъ считаетъ свое „я"
заслуживающимъ особеннаго вниманія, высокой оцѣнки,
но демократія, идущая обновить жизнь міра, не хочетъ
подать симъ „аристократамъ духа" милостыню внима-
нія своего; они это знаютъ и потому искренно ненави-
дятъ ее.
Нѣкоторые изъ нихъ, будучи хитрѣе и понимая ве-
ликое значеніе грядущаго, желали бы встать въ ряды
соціалистовъ, какъ законодатели, пророки, командиры,
но демосъ долженъ понять, и неминуемо пойметъ, что
эта готовность мѣшанъ итти въ ногу съ нимъ скрываетъ
подъ собою все то же стремленіе мѣщанина къ „само-
утвержденію своей личности".
Духовно обнищавшая, заплутавшаяся во тьмѣ проти-
вореча, всегда смешная и жалкая въ своихъ попыткахъ
найти уютный уголокъ и спрятаться въ немъ, личность
неуклонно продолжаетъ дроэихься и становится все более
ничтожной психически. Чувствуя это, охваченная отчая-
ніемъ, сознавая его или скрывая отъ себя самой, она

мечется изъ угла въ уголъ, ищетъ спасенія, погружается
въ метафизику, бросается въ развратъ, ищетъ Бога
готова^увѣровать въ дьявола — и во всѣхъ ея исканіяхъ'
во в:еи суетѣ ея ясно видно предчувствіе близкой гибели'
ужасъ передъ неизбѣжнымъ будущимъ, которое, если и
не сознается, то ощущается ею болѣе или менѣе остро
Основное настроеніе современнаго индивидуалиста —
тревожная тоска; онъ растерялся, напрягаетъ всѣ силы
свои, чтобы какъ-нибудь прицѣпиться къ жизни, и нѣтъ
силъ, осталась только хитрость, названная кѣмъ - то
„умомъ глупцовъВнутренно-оборванный, потертый,
раздерганный, онъ то дружелюбно подмигиваетъ соціа-
лизму, то льстить капиталу, a предчувствіе близкой со-
щальнои гибели еще быстрѣе разрушаетъ крохотное
рахитичное „я". Его отчаяніе все чаще переходить въ
цинизмъ: индивидуалистъ начинаетъ истерически отри-
цать и сжигать то, чему онъ вчера поклонялся, и на
высотѣ своИхъ отрицаній неизбѣжно доходить до того
состоянія психики, которое граничить съ хулиганствомъ
Понятіе хулиганство я употребляю не изъ желанія оби-
дѣть уже обиженныхъ и унизить униженныхъ — тяжелѣе
и горше, чѣмъ могъ бы я, это дѣлаетъ жизнь — нѣтъ,
хулиганство—просто результатъ психофизическаго выро-
ждена личности, неоспоримое доказательство крайней
степени ея разложенія. Вѣроятно, это — хроническая
болъзнь коры большого мозга, вызванная недостаткомъ
сощальнаго питанія, болѣзнь воспринимающая аппа-
рата, который становится все болѣе тупымъ, вялымъ и,
все менѣе чутко воспринимая впечатлѣнія бытія, вызы-
вает^ такъ сказать, общую анестезію интеллекта.
Хулигань — существо, лишенное соціальныхъ чувствъ,
онъ не ощущаетъ никакой связи съ міромъ, не сознаетъ
вокругъ себя присутствія какихъ-либо цѣнностей, и даже
постепенно утрачиваетъ инстинктъ самосохраненія —
теряем сознаніе цѣнности личной своей жизни. Онъ
неспособенъ къ связному мышленію, съ трудомъ ассо-
ціируетъ идеи, мысль вспыхиваетъ въ немъ искрами и,
едва освѣтивъ призрачнымъ, больнымъ сіяніемъ какой-
либо ничтожный кусочекъ внѣшняго міра, безплодно
угасаетъ. Впечатлительность его болѣзненно повышена,
но поле зрѣнія узко, и способность къ синтезу ни-
чтожна; вѣроятно, этимъ и объясняется характерная па-
радоксальность его мысли, склонность къ софизмамъ.
„Не время создаетъ человѣка, но человѣкъ время", го-
ворить онъ, самъ себѣ не вѣря. „Важны не красивыя
дѣйствія, но красивыя слова", утверждаетъ онъ далѣе,
подчеркивая этимъ ощущеніе своего безсилія. Онъ обна-
руживаем склонность къ быстрымъ перемѣнамъ своихъ
теоретическихъ и соціальныхъ позицій, что еще разъ
указываем на зыбкость и шаткость его разрушенной
психики. Это —личность не только разрушенная, но еще
и хронически раздвоенная — сознательное и инстинктив-
ное почти никогда не сливаются у нея въ одно „я".
Ничтожное количество его личнаго опыта и слабость
организаторскихъ способностей разума вызываютъ въ
этомъ существѣ преобладаніе опыта унаслѣдованнаго,
и оно^ находится въ непрерывной, но вялой, безрезуль-
татной борьбѣ съ тѣнью своего дѣда. Его окружаютъ,
какъ Эриніи, темные и мстительные призраки прошлая,'
держать въ плѣну истерической возбудимости и вызы-
ваютъ изъ глубины инстинкта атавистическія склонности
животнагофЕго чувственная сфера расшатана, тупа, она
настойчиво требуем острыхъ и сильныхъ раздраженій —
отсюда склонность хулигана къ половой извращенности,
къ сладострастію, къ садизму. Ощущая свое безсиліе,'
это существо, по мѣрѣ того, какъ жизнь повышаем
свои запросы къ нему — вынуждено все болѣе рѣзко
отрицать ея запросы, откуда и вытекаем соціальный
аморализмъ, нигилизмъ и озлобленіе, типичное для ху-
лигана.
J
Этотъ человѣкъ всю жизнь колеблется на границѣ
безумія, и соціально онъ болѣе вреденъ, чѣмъ бациллы
заразныхъ болѣзней, ибо, представляя собой психически
заразное начало, неустранимъ тѣми пріемами борьбы,
какими мы уничтожаемъ враждебные намъ микроорга-
низмы.
Основной импульсъ его безсвязнаго мышленія, стран-
ныхъ и часто отвратительныхъ дѣяній — вражда къ міру
и людямъ, инстинктивная, но безсильная вражда и тоска
больного; онъ плохо видим, плохо слышим и потому
плетется, шатаясь, далеко сзади жизни, гдѣ-то въ сто-
ронѣ отъ нея, безъ дороги и безъ силъ найти дорогу.
Онъ кричим тамъ, но крики его звучать слабо, фразы
разорваны, слова тусклы, и никто не понимаем его
вопля, вокругъ него только свои, такіе же безсильные
и полубезумные, какъ онъ, и они не могутъ, не умѣютъ

не хотятъ помочь. Но всѣ они злобно, какъ самъ Онъ,
плюютъ во слѣдъ ушедшимъ впередъ, клевещутъ на то,
чего понять не могутъ, смѣются надъ тѣмъ, что имъ
враждебно, а имъ враждебно все, что активно, все, что
проникнуто духомъ творчества, украшаетъ землю славой
подвиговъ своихъ и горитъ въ огнѣ вѣры въ будущее:
„огонь же есть божество, попаляя страсти тлѣнныя,
просвѣщая душу чистую", какъ сказано въ стихѣ Софіи
Премудрости.
II.
Надо ждать, что въ близкомъ будущемъ кто-то, му-
жественный и честный, напишетъ грустную книгу „Раз-
рушение личности" и въ этой книгѣ ярко покажетъ намъ
неуклонный процессъ духовнаго обѣднѣнія человѣка,
неустранимое сжиманіе „я".
Въ процессе этомъ решительную роль игралъ ХІХ-ый
вѣкъ — онъ былъ экзаменомъ психической устойчивости
всемірнаго мѣщанства и обнаружилъ его ничтожныя спо-
собности къ творчеству жизни.
Развитіе техники? Конечно, — да, это огромная ра-
бота. Но о техникѣ можно сказать, что она „сама себѣ
довлѣетъ", ибо она есть опять-таки — результатъ твор-
чества не личнаго, а коллективнаго, она развивается и
ростетъ на фабрикѣ, среди рабочихъ, въ кабинетахъ же
только обобщаютъ, организуютъ новыя данныя, добытыя
чоллективомъ, — опытъ массъ, не имѣющихъ времени
для самостоятельная синтеза своихъ наблюденій и
знаній и принужденныхъ отдавать все богатство опыта
своего въ чужія руки. Открытія въ области естество-
знанія, подводя итоги росту техники, тоже лишь фор-
мально являются дѣломъ личности. Посмотрите, насколько
явно-коллективный характеръ носятъ открытія послѣд-
няго времени въ области строенія матеріи! И несмотря
на упорное стремленіе индивидуализма комбинировать
данныя естественныхъ наукъ антидемократически, есте-
ствознаніе не подчиняется этимъ усиліямъ исказить его
коллективно созданное содержаніе, — оно все болѣе
опредѣленно слагается монистически, постепенно стано-
вясь глубокимъ и мощнымъ фундаментомъсоціализма, —
фактъ, объясняющій крутой поворотъ буржуазіи отъ
естествознанія снова къ метафизикѣ.
Командующіе классы всегда стремились къ монопО-
ліи знанія и всячески прятали его отъ народа, показывая
ему кристаллизованную мысль, только какъ орудіе
укрѣпленія своей власти надъ нимъ. ХІХ-ый вѣкъ разо-
блачилъ эту пагубную политику, обнаруживъ въ Европѣ
недостатокъ интеллектуальной энергіи; буржуазія сдѣ-
лала слишкомъ большую работу по развитію промы-
шленности и торговли, она, очевидно, вложила въ нее
весь свой запасъ духовныхъ силъ — и, ясно, что нынѣ
она психически надорвалась.
Народъ не пріобщали къ наукѣ, что необходимо для
общаго успѣха борьбы за жизнь; не пріобщали, боясь,
что онъ, вооруженный знаніемъ, откажется работать; не
заботились увеличить количество духовной энергіи, — и
недостатокъ количества приветь мѣщанъ къ быстрому
пониженно качества творческихъ силъ.
Жизнь становилась все сложнѣе и строже, техника,
съ каждымъ десятилѣтіемъ, все ускоряла — и ускоряетъ,
и будетъ ускорять — ея ходъ. Отъ личности, которая
хочетъ занимать командующую позицію,-- каждый но-
вый дѣловой день и годъ требуютъ все большаго на-
пряженія силъ. Еще въ началѣ прошлаго вѣка мѣща-
нинъ, только что освободившійся изъ тяжелыхъ путъ
дворянскаго государства, былъ достаточно свѣжъ, си- У^
ленъ и хорошо вооруженъ, чтобы бороться за свой
счетъ,— условія производства и торговли не превышали
единоличныхъ силъ. Но, по мѣрѣ роста техники, кон-
куренціи и жадности буржуа, по мѣрѣ .развитія въ
мѣщанинѣ сознанія своего главенства и стремленія на-
вѣки укрѣпить за собою эту позицію золотомъ и шты-
комъ, по мѣрѣ неизбѣжнаго обостренія анархіи произ-
водства, увеличивающей трудности разрѣшенія этихъ
задачъ, — ростетъ и несоо^вѣтствіе индивидуальныхь
силъ съ запросами дѣла. Бѣшеная работа нервовъ
вызываетъ и<?гощеніе, односторонне упражняемое мы-
шление дѣлаетъ человѣка уродомъ, создается психика
крайне неустойчивая; мы видимъ, какъ ростетъ среди
буржуазіи неврастенія, преступность, и наблюдаемъ ти-
пичныхъ вырожденцевъ уже въ третьихъ поколѣніяхъ
буржуазныхъ семей. Замѣчено, что процессъ дегенера-
ціи наиболѣе успѣшно развивается среди буржуазныхъ
семей Россіи и Америки.
—
Эти исторически молодыя
страны наиболѣе быстраго капиталистическая развитія

даютъ огромный процентъ психическихъ заболѣваній
среди финансовой и промышленной буржуазіи. Здѣсь,
очевидно, сказывается недостатокъ исторической тре-
нировки, люди оказываются слишкомъ слабосильными
предъ капиталомъ, который, явясь къ нимъ во всеоружіи,
Ѵпоработилъ ихъ и быстро исчерпываетъ недостаточно
гибко развитую энергію. Спеціализуясь, человѣкъ, не-
обходимо, ограничиваетъ ростъ своего духа, но спеціаль-
ность неизбѣжна для мещанина, онъ долженъ не-
устанно ткать свою однообразную паутину, если хочетъ
жить. Анархія —вотъ признанный и неоспоримый ре-
зультатъ мещанскаго творчества, и именно этой анар-
хіи мы обязаны все острее ощущаемой убылью души.
Быстрр истощая небольшой запасъ иителлектуаль-
ныхъ силъ мещанства, капиталъ организуетъ рабочія
массы и въ. лице ихъ ставить предъ мещаниномъ но-
вую враждебную силу; этотъ врагъ более настойчиво,
чемъ все иныя причины, понуждаем капиталиста чув-
ствовать силу коллектива, внушая ему новую тактику
борьбы,— локауты и тресты.
Но капиталистическія организаціи необходимо съужи-
ваютъ личность; подчиняя ея
индивидуалистическія
стремленія СЕОИМЪ целямъ, подавляя иниціативу, оне
развиваютъ въ личной психике пассивность.
Милліонеръ Гульдъ метко определилъ трестъ, какъ
группу непримиримыхъ враговъ, которые „собрались въ
одной тесной комнате, ярко осветили ее, держать другъ -
друга за руки и только поэтому не убиваютъ одинъ
другого. Но каждый изъ нихъ зорко ждетъ момента,
когда можно будетъ напасть врасплохъ на временнаго
и невольнаго союзника, обезоружить, уничтожить его и
каждому другъ, рядомъ съ нимъ, кажется
опаснее
врага за стеною".
Въ такой ор. анизаціи враговъ силы
лично :ти не могутъ развиваться, ибо, несмотря на
внфшнее един:тво интересовъ, внутреннее здесь — ка-
ждый самъ по себе и самъ для себя. Организація ра-
бочихъ ставить своей целью борьбу и победу; она
внутренно спаяна единствомъ опыта,, который посте-
пенно и все определеннее сознается ею, какъ великая,
монистическая идея. Здесь, подъ вліяніемъ организую-
щей силы коллективнаго творчества идей, психика лич-
ности строится своеобразно - гармонично: существуетъ
непрерывный обменъ интеллектуальныхъ энергій, и
среда не стФсняетъ роста личности, но заинтересована
въ свободе его, и§о каждая личность, воплотившая
въ себе наибольшее количество энергіи коллектива,
становится проводникомъ его веры, пропагандистомъ
целей, и увеличиваетъ его мощь, привлекая къ нему
новыхъ членовъ.
Организація капиталистовъ психи- ;
чески строится по типу „толпы": это группа личностей, f
временно и непрочно связанныхъ единствомъ техъ или .
иныхъ внешнихъ интересовъ, а порою единствомъ на- 4
,
строенія — тревогой, вызванной ощущеніемъ опасности,
жадностью, увлекающею на грабежъ. Здесь нетъ твор-
ческой, т. е . соціальной связующей идеи, и не можетъ
быть длительнаго единства энергіи — каждый субъектъ
является носителемъ грубо и резко очерченнаго само-
довлеющаго „я"; нужно много сильныхъ давленій и
могучихъ толчковъ извне, чтобы углы каждаго „я"
сгладились, и люди могли сложиться въ целое, более
или менее стройное и прочное. Здізсь каждый является
вместил и щемъ некоего мелкаго своеобразія, каждый
ценить себя, какъ нечто совершенное, чему не суждено
повториться, и, принимая свое духовное уродство,
свою ограниченность за красоту и силу — каждый
напряженно подчеркиваем себя и отъединяем отъ дру-
гихъ. Въ такой анархической среде уже нетъ места и
нетъ условій для раззитія ценнаго . и целостнаго „я";
въ ней не можетъ гармонично развиваться и свободно
-рости всеобъемлющая личность, неразрывно связанная
со своимъ коллективомъ, непрерывно насыщаемая его
энергіей и гармонично организующая его живой опытъ
въ формы идей и символовъ.
Внутри такой среды идем хаотическій процессъ все-
общая пожиранія: человекъ человеку врагъ, каждый
рядовой грязной битвы за сытость сражается въ оди-
ночку, поминутно оглядываясь*въ опасеніи, чтобъ том,
кто стоить рядомъ. не схватилъ за горло. Въ этомъ хаосе
однообразной и злой борьбы лучшія силы интеллекта,
какъ уже сказано, уходятъ на самозащиту отъ чело-
века, творчество тдуха целикомъ расходуется на устрой-
ство маленькихъ хитростей самообороны, и продуктъ
человеческаго опыта, именуемый „я", становится тем-
ной клеткой, въ коей бьется некое маленькое желаніе
не допускать дальнейшаго расширенія опыта, ограни-
чивая его тесными и крепкими стенками этой клетки.

Что нужно человѣку, кромѣ сытости? Въ погонѣ за нею
онъ вывихнулъ себѣ мозгь, разбился и стонетъ, и кри-
читъ въ агоніи.
Личныя мелкія задачи каждая „я" заслоняютъ со-
знаніе общей опасности. Обезсилѣвшее мѣщанство уже
не способно выдвигать изъ своей среды достаточно
энергичныхъ выразителей его желаній, защитниковъ его
^власти, какъ въ свое время выдвинуло Вольтера про-
тивъ феодаловъ, Наполеона противъ народа.
Обнищаніе мѣщанской души доказывается тѣмъ, что
идеологическія . попытки мѣщанъ, ранѣе имѣвшія цѣлью
укрѣпить данный строй, нынѣ сводятся къ попыткамъ
оправдать его, становятся все хуже и бездарнѣе. Уже
, давно ощущается нужда въ новомъ Кантѣ — его все
нѣтъ, а Ницше — непріемлемъ, ибо онъ требуетъ отъ
мѣшанина активности. Единственнымъ орудіемъ само-
защиты мѣщанства является цинизмъ; онъ — страшенъ,
знаменуетъ собою отчаяніе и безнадежность.
Но, скажутъ, несмотря на слабость матеріала, капи-
талистическое ^ общество держится крѣпко.— Держится
тяжестью своей, по инерціи и при помощи такихъ контр-
форсовъ, замедляющихъ его тяготѣніе къ распаду,
каковы — полиція, армія, церковь и система школьная
преподаванія. Держится потому, что еще не испытало
стройная напора враждебныхъ ему силъ, достаточно
организованныхъ для разрушенія этой огромной пира-
миды грязи, лжи и злобы, и всяческая несчастія. Дер-
жится, но... разлагается, отравляемое выработанными
имъ ядами, изъ нихъ же первый — нигилистическій, все,
кромѣ „личности" и „самости",— съ отчаяніемъ отри-
цающій индивидуализмъ.
Но обѣднѣніе личности еще болѣе замѣтно, если мы
взглянемъ на ея портреты въ литературѣ.
До 48 г. командующую роль въ жизни играли Домби
И Гранде, фанатики стяжанія, люди фѣпкіе и прямые,
какъ желѣзные рычаги. Въ концѣ ХІХ-го вѣка ихъ смѣ-
няютъ не менѣе жадные, но несравненно болѣе нервные
и шаткіе Саккаръ и герой пьесы Мирбо „Les affaires
sont les affaires".
Сравнивая каждый изъ этихъ типовъ, какъ потокъ
воли, направленной къ достиженію извѣстныхъ цѣлей,
мы увидимъ, что, чѣмъ глубже въ прошлое, тѣмъ болѣе
крѣпко концентрирована и активна воля, тѣмъ строже
и опредѣленнѣе очерчены цѣли личности, и ярче со-
знательность ея дѣйствій. A чѣмъ ближе къ намъ, тѣмъ
менѣе упорна энергія Саккаровъ, тѣмъ скорѣе изнаши-
вается ихъ нервная система, в^е болѣе тусклы харак-
теры, и быстрѣе наступаетъ утомленіе жизнью.
Въ
каждомъ изъ нихъ замѣтна драма двойственности, столь
пагубная для человѣка дѣла. Гибнутъ Саккары гораздо
болѣе быстро, чѣмъ гибли ихъ предки. Домби погубилъ
Диккенсъ для торжества морали, для доказательства необ-
ходимости умѣрить эгоизмъ, Саккары и Рошеты гибнутъ
не по волѣ Золя— ихъ обезсиливаетъ и уничтожаетъ без-
пощадная логика жизни.
Переходя отъ литературы къ „живому дѣлу", снова со-
шлюсь на старая Гульда: умирая, онъ сказалъ: „Если бы
я неправильно и незаконно нажилъ мои милліоны, ихъ
давно отняли бы у меня".
Здѣсь звучитъ вѣра силь-
ная въ силу, какъ закснъ жизни. Нашъ современникъ,
мистеръ Д. Рокфеллеръ, уже считаетъ необходимымъ
жалобно и жалко оправдываться предъ всѣмъ міромъ*
въ непомѣрномъ своемъ богатствѣ, онъ доказываетъ,
что обворовалъ людей ради ихъ же счастья. Развѣ это
не ярко рисуетъ пониженіе типа?
Далѣе, въ лицѣ героя „Rouge et noir", передъ нами
человѣкъ сильной воли, грубый мѣщанинъ-побѣдитель.
Но уже на слѣдующемъ планѣ ближе къ намъ стоить
Растиньякъ Бальзака; жадный, слабовольный, онъ изна-
шивается позорно быстро и погибаетъ, вышвырнутый
за двери жизни, хотя среда сопротивлялась его жела-
ніямъ не такъ упорно, какъ она сопротивлялась герою
Стендаля. Люсьенъ еще менѣе устойчивъ, чѣмъ Ра-
стиньякъ, но вотъ Люсьена смѣняетъ „Bei ami", прот^типъ
совремённыхъ государствениыхъ людей Франц^і.
„Bei
ami" побѣднлъ, онъ у власти. Но до какой же степени
упала способность мѣщанъ въ самозащитѣ, если они
вручаютъ судьбы свои въ руки столь ненадежныхъ
людей!
Когда, опираясь на силу народа, мѣщанство побѣ-
дило феодаловъ, а народъ немедленно и настойчиво
потребовалъ отъ побѣдителей удовлетворенія своихъ
реальныхъ нуждъ, мѣщанство испугалось, видя передъ
>
собою новая врага,— старая сказка, вѣчно и все чаще

обновляемая мѣщаниномъ.
Испугавшись,
мѣщанинъ
круто повернулъ отъ идей свободы къ идеѣ авторитета
и отдалъ себя сначала Наполеону, затѣмъ — Бурбонамъ.
Но внѣшнее сплоченіе, внѣшняя охрана не могли оста-
новить процессъ внутренняя развала.
Строй взглядовъ мѣщанина, его опытъ, обработанный
Монтескье, Вольтеромъ, энциклопедистами, имѣлъ въ са-
момъ себѣ нѣчто дисгармоничное и опасное — разумъ
который говорилъ, что всѣ люди равны, и опираясь на
силу коего, народныя массы снова, уже въ болѣе на-
стойчивой формѣ, могли предъявить требованіе полная
политическая равенства съ мѣщаниномъ, a затѣмъ при-
няться за осуществленіе равенства экономическая.
Такимъ образомъ, разумърѣзко противорѣчитъ интере-
самъ мѣщанства, и оно, не медля, принялось изгонять врага,
ставя на его мѣсто вѣру, которая всегда успѣшнѣе под-
держиваем авторитетъ. Стали доказывать общую нера-
зумность міропорядка — это хорошо отвлекаем отъ мы-'
шленія о неразумности порядка соціальнаго. Мѣщанинъ
ставилъ себя въ центръ космоса, на вершину жизни, и съ
этой высоты осудилъ и проклялъ вселенную, землю, а
главнымъ образомъ — мысль, предъ которой онъ еще
недавно идолопоклонствовалъ, какъ всегда, замѣняя не-
прерывное изслѣдованіе мертвымъ догматизмомъ.
Въ рѣчахъ Байрона звучалъ протестъ старой аристо-
кратической культуры духа, пламенный протестъ силь-
ном личности противъ мѣщанскаго безличія, противъ
победителя, сѣраго человѣка золотой середины, кото-
рый, зачеркнувъ кровавой, жадной лапой 93, хотѣлъ
возстановить 89, но противъ воли своей вызвалъ къ
жизни 48. Уже въ 20-хъ годахъ столѣтія „міровая скорбь"
Байрона превращается у мѣщанъ въ то состояніе пси-
хики, которое Петрарка называлъ „Rcedia" — кислота, и
которое Фойгтъ опредѣляетъ, какъ „вялое умственное
равнодушіе".
Нашъ талантливый и умный Шаховъ,
можетъ-быть, нѣсколько упрощенно говорить объ этомъ
времени: „Пессимизмъ 20-хъ годовъ сдѣлался модой:
скорбѣлъ всякій дуракъ, желавшій обратить на себя
вниманіе общества".
Мнѣ кажется, что у „дурака" были вполнѣ серьез-
ныя причины для скорби —онъ не могъ не чувствовать,
какъ неизбѣжно новыя условія жизни, ограничивая раз-
витіе его духовныхъ силъ, направляя ихъ въ тѣсное
русгю все ^болѣе растущая торгашества, — какъ эти
условія, дѣйствительно, дурманятъ, одурачиваютъ, уни-
жаютъ его.
Ролла Мюссе еще кровный братъ Манфреда, но
„сынъ вѣка" уже явно и глубоко пораженъ „Rcedia",
Рэнэ Шатобріана могъ убѣжать отъ жизни, „сыну вѣка"
некуда бѣжать — кромѣ путей, указанныхъ мѣщанствомъ,
иныхъ путей нѣтъ для его силъ.
Мы видимъ, что „Исповѣдь сына вѣка" безчисленно
и однообразно повторяется въ цѣломъ рядѣ книгъ, и
каждый новый характеръ этого ряда становится все
бѣднѣе духовной красотой и мыслью, все болѣе растре-
панъ, оборванъ, жалокъ. Грелу Бурже — дерзокъ, въ
его подлости есть логика, но онъ именно „ученикъ";
герой Мюссе мыслилъ шире', красивѣе, энергичнѣе, чѣмъ
Грелу. Человѣкъ „безъ догмата" у Сенкевича еще слабѣе
силами, еще одностороннѣе Грелу, но какъ выигрываем
Гіеонъ Плошовскій, будучи сопоставленъ съ Фалькомъ
Пшибышевскаго, этой небольшой библіотекой модныхъ, /
наскоро и невнимательно прочитанныхъ книгъ!
Нынѣ линія духовно нищихъ людей обидно и позорно
завершается Санинымъ RpnbiôanieBa. Надо помнить, что
Санинъ является уже не первой попыткой мѣщанской
идеологіи указать тропу ко спасенію неуклонно раз-
рушающейся личности —и до книги RpnbiöameBa не
однажды было рекомендовано человѣку внутренно упро- •
стить себя путемъ превращенія въ животное.
Но никогда эти попытки не возбуждали въ куль-
турномъ о.бществѣ мѣщанъ столько живого интереса,
и это, несомнѣнно искреннее, увлеченіе Санинымъ—
неоспоримый признакъ интеллектуальная банкротства
нашихъ дней.
Защищая свою позицію въ жизни, индивидуалистъ-
мѣщанинъ оправдываем свою борьбу противъ народа
обязанностью защищать культуру, обязанностью, якобы
возложенною на мѣщанство исторіей міра.
Позволительно спросить: Гдѣ же культура, о близкой
ибели которой подъ ногами новыхъ гунновъ все болѣе
асто и громко плачем мѣщанство? Какъ отражается
ІЪ душѣ современная „героя" мѣщанъ всемірная ра-
ота человѣческаго духа, „наслѣдство вѣковь"?

Пора мѣщанству признать, что это „наспѣдство вѣ-
ковъ" хранится внѣ его психики; оно въ музеяхъ, въ
библіотекахъ, но — его нѣтъ въ духѣ мѣщанина. Съ
позиціи творца жизни мѣщанинъ нынѣ опустился до
роли дряхлаго сторожа у кладбища мертвыхъ истинъ.
И уже нѣтъ у него силъ ни для того, чтобы оживить
отжившее, ни для созданія новаго.
Современный изолированный и стремящійся къ изо-
ляціи человѣкъ, это — существо болѣе несчастное, чѣмъ
Мармеладовъ, ибо поистинѣ некуда ему итти, и никому
онъ не нуженъ! Опьяненный ощущеніемъ своей слабости,
въ страхѣ передъ гибелью своей, какую цѣнность пред-
ставляетъ онъ для жизни, въ чемъ его красота, гдѣ
человѣческое въ этомъ полумертвомъ тѣлѣ съ разру-
шенной нервной системой, съ безсильнымъ мозгомъ, въ
этомъ маленькомъ вмѣстилищѣ болѣзней духа, болѣз-
ней воли, только болѣзней?
/ Наиболѣе чуткія души и острые умы современности
уже нёчинаюгъ сознавать опасность: видя разложеніе
силъ человѣка, они единогласно говорятъ ему о необ-
ходимости обновить, освѣжить „я" и дружно указываютъ
путь къ источнику живыхъ силъ, способному вновь воз-
родить и укрѣпить истощенная человѣка.
Уоттъ Уйтманъ, Горасъ 'Граубелъ, Рихардъ Демель,
Верхарнъ и Уэльсъ, А. Франсъ и Метерлинкъ, — всѣ они,
начавъ с.ъ индивидуализма и квіетизма, дружно прихо-
дятъ къ соціализму, къ проповѣди активности, всѣ громко
зовутъ человѣка къ сліянію съ человѣчествомъ. Даже та-
кой идолопоклонникъ „я", какъ Августъ Стринбергъ, не
можетъ не .отмѣтить иѣлительной силь человѣчества.
„Человѣчество, — говорить онъ, — вѣдь это огромная
электрическая батарея изъ множества элементовъ; изо-
лированный же элементъ — тотчасъ теряетъ свою силу".
Но эти добрые совѣты умныхъ людей едва ли услы-
шатъ глухіе. И если услышать — какая польза отъ этого?
Чѣмъ отзовется безнадежно больной на радостный зовъ
жизни? Только стономъ.
Наиболѣе яркимъ примѣромъ разрушенія личности
V стоить предо мною драма русской интеллигенціи. Андрее-
вичъ-Соловьевъ назвалъ эту драму романомъ, въ кото-
ромъ Россія — „Святая Ефросинья", какъ именовалъ ее
лѣбъ Успенскій, — возлюбленная, а интеллигентъ —
любленный.
Мнѣ хочется посильно очертить содержаніе той главы
юмана, вѣрнѣе, акта драмы, которая столь торопливо
описывается въ наши дни нервно дрожащею рукою
)азочарованнаго влюбленная.
Чтобы понять психику героя, сначала необходимо
)предѣлить его соціальное положеніе.
Извѣстно, что интеллигентъ-разночинецъ нѣсколько
іедоношенъ исторіей, онъ родился ранѣе, чѣмъ въ немъ
івилась нужда, и быстро разросся до размѣровъ <5оль-
цихъ, чѣмъ требовалось правительству и капиталу,— '
ил первое, ни послѣдній не могли поглотить все свобод-
ное количество интеллектуальныхъ силъ. Правительство,
напуганное дворянскими революціями дома и народными
Зурями за рубежомъ, не только не выражало желанія
ІЗЯТЬ интеллигента на службу и временно увеличить его
/момъ и работой свои силы, оно, какъ извѣстно, встрѣ-
гило новорожденная со страхомъ и немедля приступило
<ъ борьбѣ съ нимъ по способу Ирода.
Молодой, но лѣнивый и стѣсненный въ своемъ ростѣ
>усскій капиталъ не нуждался въ такомъ обиліи мозга
I нервовъ.
Позиція интеллигента въ жизни была столь же не-
лоЕИма, какъ соціальное положеніе безпріютнаго мѣща-
іина въ городѣ: онъ не купецъ, не дворянинъ, не кресть-
нинъ, но — можетъ быть и тѣмъ, и другимъ, и третьимъ,
если позволять обстоятельства.
Интеллигентъ имѣлъ всѣ психо - физическія данныя
для срош.енія съ любымъ классомъ, но, именно потому,
то ростъ промышленности и организація классовъ въ
транѣ развивались медленнѣе количественная роста
интеллигенціи, онъ принужденъ былъ самоопредѣлиться
внѣ рамокъ соціально родственныхъ ему группъ. Передъ
іимъ и разореннымъ крестьянской реформой „каю-
цимся дворяниномъ" стояли незнакомые западному
інтеллигенту острые вопросы:
—
Куда итти? Что дѣлать?
Необходимо было создать какую-то свою, идеоло-
ическую мѣщанскую управу, и она была построена въ
ждѣ ученія „о роли личности въ исторіи", которое гла-
сило, что общественныя цѣли могутъ быть достигнуты

игТиГСнаВерНоНдГд3абГр^ГТГ^ быЛ
°
над,
личивъ свои сильі за счеті Гго
п
Рав
°=°знаніе и, уве
тельство къ дальнѣйш^ -
.
3HSpTM'
пон
УДИть прави
культурнаго развиТГстранРыФТаМЪ И У^°РИТЬ
TM
чамъ личностей впГпнГTM? '
М0ГЛ0 бы дать тыся-
въ жизни
НѢ УЮТНОе и дост
°йное ихъ мѣстс
кро1ГкакФъ^наЧ;ГГ~
еН
г
ТеУро^УДа
бЫЛО
понуждаемый необходимостьюÄ Искалъ
"
толп
У
ченъ русской литературой нО зато f'~
Ш0.
четко
°TMѣ-
гимновъ герою КОТОРЫЙ
I
ВЪ неи
мно
«ество
отдавалъ свою^изнь трудному дѣлѵ Г""0
"
ныхъ силъ.
рудному Дѣлу организацщ народ-
егоХВейНю„оПстиХИсИъ Г"TM
началось во дни
поставленъ в? необходимTMTM '7TM'
°
НЪ бЫЛЪ
Щую теорію, соціализмъ
п
РTM*ть, какъ руководя-
ими отъ предковъ Устойчива и'
РЭЯ Унаслѣ
Д°вана
чествѣ лишь та ПСИХИК
.
продуктивна въ твор-
димости г^мГни~швает^0ТсОъРОЙ С?ЗН£ШІе Необх
°-
его вѣРою Рвъ цѣлосттоTM крепкоеВ°Л «И ^йка, съ
шая емѵ сознаніе em „„„t
У сто
Рон
У> настойчиво вну-
Онъ видѣлъ вокругъ себя пУРНаГ0 ПеР
ве
"=
тва
странѣ.
чительно ^^SZTSS^^r
~
силы, продажное и невѣжест^енное °рганизов
"ь свои
свѣтЬе^молож'е,ГерждаГдаГъ ^ЛTMTM
себя
И Несколько пеОеоцѣРнилъ свои еидаГ °б0ВаЛСЯ С°б
°
Ю
въ прошломъ выдвигалъ Разиныхъ и Пугачевыхъ, не-
давно выдавилъ у дворянъ земельную реформу и съ
начала вѣка сталъ развивать въ своей средѣ раціона-
листическія секты.
Земельное дворянство, чувствуя, что съ запада все
сильнѣе вѣетъ пагубный для него духъ промышленная
капитализма, старалось оградить Россію частоколомъ
славянофильства; его работа внушила интеллигенту убѣ-
жденіе въ самобытности русская народа,
чреватой
великими возможностями. И вотъ, наскоро вооружась
„соціализмомъ по-русски", въ этихъ легкихъ доспѣхахъ,
рыцарь всталъ лицомъ къ лицу съ темнымъ, добро-
душнымъ и недовѣрчивымъ русскимъ мужикомъ. Но
почему же онъ, рѣзкій индивидуалиггь, принялъ теорію,
враждебную строю его психики? — A какія же иныя
дрожжи могли бы поднять густую и тяжелую опару
народной массы?
Здѣсь, на примѣрѣ, неотразимо яркомъ, мы видимъ
плодотворное вліяніе соціальной идеи на психику лично-
сти: мы видимъ, какъ эта идея съ чудесной быстротою
превратила безпріютнаго разночинца интеллигента въ
идеалиста и героя, видимъ, какъ печальное дѣтище
рабьей земли, ощутизъ творческую силу коллективная
начала, психически сложилось подъ его чудотворными
вліяніемъ въ типъ борца, рѣдкій по красотѣ и энергіи.
70-е годы стоятъ предъ нами, какъ неоспоримое дока-
зательство такого факта: только соціальная идея воз-
водить случайный фактъ личная бытія человѣка на
степень исторической необходимости, только соціальная
идея поэтизируетъ личное бытіе и, насыщая единицу
энергіей коллективной, придаетъ бытію индивидуаль-
ному глубокій, творческій смыслъ.
Герой былъ разбить и побѣжденъ?
Да. Но развѣ это уничтожаетъ необходимость и кра-
соту борьбы? И развѣ это можетъ поколебать увѣрен-
х
ность въ неизбѣжности и побѣды коллективная начала?
Герой былъ побѣжденъ — слава ему во-вѣки! Онъ
сдѣлалъ все, что могъ.
Человѣкъ вчерашняя дня, онъ всталъ передъ мужи-
комъ, который имѣлъ свою исторію — тягостную и дол-
гую исторію борьбы съ непрерывными дьявольскими
кознями нечистой силы, воплощенной въ лѣсахъ, бо-
лотахъ, татарахъ, боярахъ, чиновникахъ и вообще —

всѣхъ несчя?хій РѢПК° 0ГРадЧлся отъ бѣса, источнике
Ней и
'
пол
Уязыческ
°й, полухристіанской рели
пей и жилъ скрытной жизнью много испытавшаго чело
вѣка, ^который готовь все слушать, но уже никому не
Наша литература посвятила массу творческой энергіи
чтобы нарисовать эту таинственную фигуру во весь
ростъ безконечное количество анализа,чтобы раскрыть
освѣтить душу мужика. Дворяне изображали его бого
'
тТ ГГ
ХриСТ,аниномъ
'
нас
«*°зь пропитаннымъ кро-
тостью И всепрощеніемъ - это естественно съ ихъ сто-
роны, ибо, столь много согрѣшивъ передъ нимъ, дворяне
мужика."
ВПОЛнѢ
нуждались въ прощен^
Литература старыхъ народниковъ рисовала мужичка
раскрашеннымъ въ красные цвѣта и вкуснымъ! какъ
вяземскіи пряникъ, коллективистомъ по духу, одержи-
мымъ активною жаждою высшей справедливости и со
священной радостью принимающимъ каждаго, кто при-
детъ къ нему „сѣять разумное, доброе, вѣчное".
но
ВЪ 90^"ХЪ ГОАЭХЪ а П К
°Роленко ласковою,
но сильнои рукой великаго художника честно и прав-
диво нарисовалъ намъ мужика, дѣйствительно, во весь
ростъ, далъ вѣрныи очеркъ національнаго типа въ лицѣ
ветлужскаго мужика Тюлина. Это именно національный
°
НЪ TM3воляетъ намъ понять и Мининыхъ, и
всѣхъ ему подобныхъ героевъ на часъ, всю русскую
исторію и ея странные перерывы. Тюлинъ - это удач-
ливым Иванушка -Дурачокъ нашихъ сказокъ, но Ива-
нушка, который уже не хочетъ больше ловить чудесныхъ
Жаръ-Птицъ, зная, что сколько ихъ ни поймай, госпо-
дишки^все отнимутъ. Онъ уже не вѣритъ Василиев Пре
мудрой: неизмѣримое количество безплодно затраченной
силы поколебало сказочное упорство въ поискахъ счастья
Думая о Тюлинѣ, понимаешь не только нашихъ Мини
ныхъ, но и сектантовъ: Сютаева и Бондарева, бѣгуновъ и
штунду, а чувствительный и немножко слабоумный Пла-
тоиъ Каратаевъ исчезаем изъ памяти вмѣстѣ съ Акимомь
и другими юродивыми, дворянскаго успокоенія ради
вмѣстѣ съ милыми мужичками народниковъ и инымг'
©оразами горячо желаемаго, но - не реальнаго
Г, Ѵ^Пагандис
т
тъ
новыхъ формъ культуры встрѣтиле
съ Тюлинымъ; Тюлинъ не всталъ съ земли, не понял*
интеллигента и не повѣрилъ ему — вотъ, какъ извѣстно,
драма, разбившая сердце нашего героя.
Немедленно вслѣдъ за этимъ пораженіемъ, на от- А
крытіи памятника Пушкину прозвучала похоронная рѣчь
Достоевскаго, растравляя раны побѣжденныхъ, какъ
соль, a вслѣдъ за этимъ раздался мрачный голосъ
Толстого. Послѣ гибели сотенъ юныхъ и прекрас-
ныхъ людей, послѣ десятилѣтія героической борьбы,
величайшіе геніи рабьей земли въ одинъ голосъ ска-
зали:
—
„Терпи".
—
„Не противься злу насиліемъ".
Я не знаю въ исторіи русской момента болѣе тяже- \ '
лаго, чѣмъ этотъ, и не знаю лозунга, болѣе обиднаго
для человѣка, уже заявившаго о своей способности къ V/
сопротивленію злу, къ бою за свою цѣль.
Восьмидесятые годы намѣтили три линіи, по коимъ
интеллигентъ стремился къ самоопрбдѣленію: народъ, >
культуртрегерство и личное самоусовершенствованіе. Зтл (
линіи сливались, стройно замыкаясь въ нѣкій кругъ: на-
родъ продолжали разсматривать, какъ силу, которая,
будучи организована и опредѣленно направлена интел-
лигенціей, можетъ^ и должна расширить узкія рамки
жизни, дать въ ней мѣсто интеллигенту; культуртрегер-
ство — развитіе и организація правосознанія народа;
самоусовершенствованіе — организація личнаго опыта,
необходимая для дальнѣйшей продуктивности „мелкихъ
дѣлъ", направленныхъ на развитіе народа.
Но подъ этой внѣшней стройностью бурно кипѣлъ
внутренній душевный разладъ. Изъ-подъ тонкихъ, изно-
шенныхъ масокъ соціализма показались разочарованный
лица безпріютныхъ мѣщанъ — крайнихъ индивидуали-
стовъ, которые не замедлили изъ трехъ линій остано-
виться на одной и съ жаромъ занялись упорядоченіемъ
потрясенныхъ событіями душъ своихъ. Начался усердный
анализъ пережитаго, остатки старой гвардіи называли
аналитиковъ „никудышниками" и „Гамлетами, на грошъ
пара", какъ выразился авторъ одного искренняго раз-
сказа, помѣщеннаго въ „Мысли" Л. Оболенскаго. Ио-г^
водворскій мѣтко назвалъ интеллигента тѣхъ дней „ни
лавой, ни вороной".
Но скоро эти голоса замолкли "въ
общемъ шелестѣ „самоусовершенствованія",
и русскій
интеллигентъ могъ безпрепятственно „ставить ребромъ
о*

—
36—
послѣдній двугривенный своего ума", привычка, которую
отмѣтилъ въ немъ еще Писаревъ.
Онъ, не щадя силъ, торопился поправѣть и, такъ же
судорожно, какъ и въ наши дни, рвалъ путы соціализма,
стремясь освободить себя — для чего? Только для того,
чтобы въ серединѣ 90-хъ годовъ, когда онъ усмотрѣлъ
въ жизни страны новый революционный классъ, снова
быстро надѣть эти путы на душу свою, а черезъ десять
лѣтъ снова и столь же быстро сбросить ихъ! „Сегодня
блондинъ, завтра —брюнетъ" —грустно и вѣрно сказалъ
о немъ Н. К. Михайловскій.
Итакъ, онъ началъ правѣть. Этимъ занятіемъ сильно
увлекались, и оно даетъ цѣлый рядъ курьезныхъ совпа-
деній, которыя нелицепріятно указываютъ на единство
психики интеллигента того времени и текущихъ дней,
съ тою разницею, что восьмидесятникъ былъ болѣе
скроменъ, не такъ „дерзокъ на руку" и грубъ, какъ
нашъ современникъ.
Приведу нѣсколько мелкихъ примѣровъ этихъ совпа-
деній: почтенный П. Д . Боборыкинъ напечаталъ въ „Рус-
ской Мысли" 80-хъ годовъ разсказъ „Поумнѣлъ"; раз-
сказъ, въ которомъ авторъ осуждалъ героя своего за
измѣну еще недавно „святымъ" идеаламъ.
Г. Емельянченко въ одной изъ книжекъ „Вѣстника
Европы" за 1907-й г. помѣстилъ разсказъ „Поправѣлъ",
но—одобряем своего героя, соціалиста и члена коми-
тета партіи, за то, что герой пошелъ служить въ депар-
таментъ какого-то министерства.
Шумъ, вызванный „Ученикомъ" Бурже, какъ нельзя
болѣе похожъ на восхищеніе, вызванное „Homo Sa-
piens'oMb" Пшибышевскаго.
Вниманіе къ „Сашенькѣ" Дѣдлова прекрасно сли-
вается съ увлеченіемъ „Санинымъ" — съ тою разницей,
что Сашенька въ наглости своей'наивнѣе Санина.
Политическія эволюціи г. Струве невольно заста-
вляютъ вспомнить „эволюцію" Льва Тихомирова, а мо-
ментъ, когда г. Струве позвалъ „назадъ къ Фихте",
вызываем въ памяти иедоумѣніе, вызванное г. Во-
лынскимъ съ его проповѣдью идеализма J).
Разумѣется, я принимаю, что 90-ые гбды психически нача-
лись ранѣе 1-го января 1890 г.,
а 80-ые еще не кончились
30-го декабря 1889 г.
—
календарь и психика всегда находятся
въ нѣкоторомъ разнорѣчіи.
-
37
Порнографіи было меньше, она сочинялась только
г.г. Серафимомъ Неженатымъ и Лебедевымъ-Морскимъ,
но такъ же гадко и тяжело, какъ и современными
ремесленниками этого цеха.
Пунктомъ объединены ренегатовъ явилось „Новое
Время"; въ наши дни мы имѣемъ нѣсколько такихъ
пунктовъ—указываем ли это на количественный росгь
интеллигенціи, или же на упадокъ ея силы сопроти-
вленія соблазнамъ уютной жизни?
„Недѣля" Меньшикова идейно воскресла въ лицѣ
„Русской Мысли"; проповѣдь „мелкихъ дѣлъ" уже сто-
кратъ повторена нынѣ, и тысячекратно повторяется
лозунгъ восьмидесягниковъ: „Наше время — не время
широкихъ задачъ".
Эти до мелочей доходящія совпаденія достаточно
опредѣленно подтверждаютъ фактъ стремленія интел-
лигента, послѣ каждой встрѣчи съ народомъ, „возвра-
^
титься на круги своя" — отъ разрѣшенія проблемы
соціальной къ разрѣшенію индивидуальной проблемы.
*
Въ восьмидесятыхъ годахъ жизнь была наполнена
торопливымъ подборомъ книжной мысли; читали Михай-
ловскаго и Плеханова, Толстого и Достоевскаго, Дюринга
и Шопенгауэра, всѣ ученія находили прозелитовъ и съ
поразительною быстротою раскалывали людей на вра-
ждебные кружки. Я особенно подчеркиваю быстроту, съ
которою воспринимались различныя вѣроученія; въ
этомъ ясно сказывается нервная торопливость одинокаго
и несильнаго человѣка, который въ борьбѣ за жизнь
свою хватаетъ первое попавшееся подъ руку оружіе,
не соображая, насколько оно ему по силѣ и по рукѣ.^
Этой быстротою усвоенія теоріи не по силамъ и объ-
ясняются повальныя эпидеміи ренегатства, столь типич-
ныя для восьмидесятыхъ годовъ и для нашихъ дней.
Не надо забывать, что эти люди учатся не ради насла-
жденія силою знанія — наслажденія, которое властно
зоветъ на борьбу за свободу еще большаго, безконеч-
наго расширенія знаній, учатся они ради узко эгоисти-
ческой пользы, ради все того же „утвержденія личности".
„Радикалы" превращались въ „непротивленцевъ",
„культурники" въ „никудышниковъ" — и одинъ изъ чест-
нѣйшихъ русскихъ писателей, святой человѣкъ Николай

Елпидифоровичъ Петропавловскій-Каронинъ говорилъ
конфузливо потирая руки:
F
1
п~ЧѢмъ
имъ
поможешь? Ничѣмъ не поможешь!
I Ютому что какъ-то не жалко ихъ, совсѣмъ не жалко'
іакъ же, какъ и теперь, развивался пессимизмъ: гим-
назисты такъ же искренно сомнѣвались въ смыслѣ бытія
6ЫЛ° МН0Г0 ^амоубійствъ по случаю „міровой
тоски , говорили о религіи, о Богѣ, но находили и дру-
гой выходъ своему безсилію, скрывая его въ стремлении
„опроститься , и „садились на землю", устраивая „интел-
лигентски колоніи".
Быть-можетъ, жизнь этихъ колоній наиболѣе ярко
вскрываетъ злѣишій, нигилистячій, нашъ самобытный
индивидуализмъ: въ нихъ съ поразительной быстротой
выявлялась органическая неспособность интеллигента къ
дисциплинѣ, къ общежитію, и немедленно чернымъ при-
зракомъ вставала роковая и отвратительная спутница
русская интеллигента - позорно низкая оцѣнка чело-
вѣческаго достоинства ближняя своего. Драма этихъ
колоніи начиналась почти съ первыхъ дней ихъ осно-
ваны: какъ^только группа устремленныхъ къ „опроще-
нію людей начинала устраиваться „на землѣ"
-
въ
каждомъ изъ нихъ разгоралось зеленымъ огнемъ бо-
лѣзненное, истерическое ощущеніе своей „самости" и
„ячности . Люди вели себя такъ, какъ-будто съ нихъ
содрали кожу, обнажили нервы, и каждое соприкосно-
веніе другъ съ другомъ охватываетъ все тѣло невыно-
симою жгучею болью. „Самосовершенствованіе" прини-
мало характеръ канибальства - утверждая нѣкую мораль
люди воистину живьемъѣли другъ друга. Острое ощуще-
ніе своей личности вызывало въ человвкѣ истерическое
неистовство, когда онъ видѣлъ столь же повышенную
чуткость и въ другомъ. Создались отношенія, полныя
враждебная надзора другъ за другомъ, болѣзненной
подозрительности, кошмарныя отношенія, насыщенный
лицемѣріемъ іезуитовъ. Въ нѣсколько мѣсяцевъ физи-
чески здоровые люди превращались въ неврастениковъ
и, духовно изломанные, расходились, унося болѣе или
менѣе открытое презрѣніе другъ къ другу.\
кажется, что эти тяжкія драмы слагались такъ:
представьте себѣ людей, которые считаютъ себя лучшею
силою земли, людей съ развитою потребностью широкой
духовной жизни. Подавляя эту потребность, они идутъ
ѳвъ темную, плохо знакомую имъ деревню и — съ первая
шага — попадаютъ въ кругъ явной и скрытой вражды
жъ нимъ, „барамъ". Ихъ тѣснитъ и душитъ насмѣшливое
любопытство, подозрительность, недоброжелательство,
оскорбляютъ презрительныя улыбки мужиковъ при видѣ
ихъ неумѣнія работать, физической слабости и неспо-
собности открыть, понять его мужицкую, глубоко спря-
танную душу. Первобытно-грубая жизнь тянется изо дня
въ день съ однообразіемъ, которое давитъ интеллигента,
хочетъ стереть его нервное лицо, и уже медленно сти-
раетъ тонкій слой европейской культуры съ лица его
души... Лѣтомъ — каторжная работа и пожары, зимою —
недоѣданіе, болѣзни, по праздникамъ — пьянство и драки,
и всегда передъ глазами этотъ тяжелый, суевѣрный
мужикъ. То назойливый попрошайка, то озорникъ и
срубьянъ, онъ часто кажется близкимъ животному и —
©другъ поражаетъ мѣткимъ сповомъ мудреца, вѣрнымъ
•сужденіемъ о порядкахъ жизни, о себѣ самомъ, и стоитъ
уже полный неожиданно возникшимъ откуда-то изъ глу-
бины его души сознаніемъ своего достоинства. Онъ —
неуловимъ, непонятенъ и внушаетъ интеллигенту спу-
танное чувство робости передъ нимъ, удивленія и еще
какихъ-то ощущеній, которыя интеллигенту не хочется
•м трудно опредѣлить, но въ которыхъ мало лестная
для мужика. Колонисты чувствуютъ себя жертвами ка-
«ой-то ошибки, но гордость не позволяетъ имъ вскрыть
ее. Заключенные въ одномъ домѣ, они живутъ всегда
на виду другъ у друга, и каждый напрягается, стараясь
скрыть отъ другихъ тихій, но настойчивый ростъ разо-
нарованія въ своей задачѣ, въ своихъ силахъ. Однако,
. постепенно убыль души ощущается всѣми, тогда каждый
хочетъ провѣрить это опытами надъ товарищемъ.
За поведеніемъ и мыслью каждого устанавливается,
по общему молчаливому соглашенію, придирчивый над-
зоры Если чей-либо поступокъ нарушаетъ принятую
аскетическую норму — люди сладострастно судятъ и мед-
ленно распинаютъ виновная, жадно наслаждаясь ролью
истязателей. Послѣ суда отношенія принимаютъ еще
болѣе извращенный характеръ, въ нихъ скопляется еще
больше лицемѣрія: подъ внѣшнею кротостью кипитъ и
все растетъ непріязнь, перерождаясь въ ненависть.
„Борская колонія" организовалась на глазахъ Н. Е. Ка-
ронина, при его участіи; за жизнью ея онъ внимательно

тѵстнкгй п
Т0 ВреМЯ' КЭКЪ °НЪ писалъ
° не* свой
грустный разсказъ, онъ говорилъ, смущенно улыбаясь-
ГпяІ;ПпРаВТи ИХЪ хочется
'
а
-
нечѣмъ оправдать?
Слабые люди? Но-какое же это оправданіе!
нашьТ^
ЫТЬ' ЗД^СЬ УМѢСТН°
б^детъ
У^зать, что
вГит-ьинтеллигентный индивидуализмъ неизбѣжно при-
водим людей въ болѣзненное состояніе, въ высшей
степени родственное истеріи.
высшей
исте
Ричес
каго состоянія легко открыть у
И ' !РеМеННЫХЪ идеологовъ индивидуализма, будуті
скаго и типГ г'
аНаРХИСТЬІ'
х
Риспане
типа Мережков-
скаго и типа Свенцицкаго, -
для всѣхъ ихъ одинаково-
характерна чрезмѣрно легкая возбудимость психическаго-
Ѵ^ГтРаюшатЫСТР'Я СМѢНЭ еГО ВОзбУ-Деній, настроен Я-
угнетающаго свойства, отрывочный ходъ идей, соціало-
ная, тупость и непосредственно рядом-ъ сь нею настой-
чивое стремленіе больного обратить стонами и кри-
ками своими вниманіе окружающихъ на него, на его
въ большинствѣ случаевъ, вымышленным болемія ощу
Какъ иначе можно было бы объяснить недавнюю-
выходку одного изъ защитниковъ культуры огь наше-
ствія „хама '
г. Мережковскаго, который прокричалъ
на страницахъ „Русской Мысли" нижеслѣдующуіо едва ли
допустимую для культурна го человѣка, фразу-
I
-
Развѣ умеръ Джіордано Бруно? Еще бы не умеръ
иадохь, какъ песъ, хуже пса, потому что животное не
знаетъ, по крайней мѣрѣ, что съ нимъ дѣлается, когда
умираем, a Джіордано Бруно зналъ.
Хорошо здѣсь „потому что", столь ярко вскрывающее
основной тонъ „я"-безумный страхъ личнаго уничто-
жены, страхъ, который былъ невѣдомъ Джіордано Бруно
И никому изъ людей, которые умѣли любить. Этотъ страхъ I
физическаго уничтоженія вполнѣ естествененъ у людей I
ничѣмъ не связанныхъ съ жизнью, и, разумѣется, было бы' I
безполезно требовать отъ г.г. Мережковскихъ уважены I
къ великимъ именамъ и великимъ подвигамъ; можем ли I
оыть это уваженіе въ душѣ человѣка, который самъ I
сознается:
к
|
„Говоря откровенно, мнѣ бы хотѣлось, чтобы съ мо- I
имъ уничтоженіемъ
все уничтожилось; впрочемъ, такъ
I
оно и будем: если нѣтъ личнаго безсмертія, то со мною* I
для меня все уничтожится".
I
Ясно, что столь низкій строй души низводим „я" на
плоскость, съ которой онъ уже не можем замѣтить,
разницы между смертью на кострѣ и потопленіемъ въ,
помойной ямѣ, между великой душою, любовно обняв-
шей весь видимый міръ, и собою -микроорганизмомъ,
носителемъ психической заразы.
И когда люди типа г. Мережковскаго кричать и
ноютъ о необходимости защиты „культурныхъ цѣнно-
стей",
„наслѣдства вѣковъ", то имъ не вѣришь.
Странным эти существа. Они суетливо кружатся у
подножія самыхъ высокихъ колоколенъ міра, кружатся,
какъ маленькія собачки, визжатъ, лаютъ, сливая свои
завистливые голоса со звономъ великихъ колоколовъ.
земЛи; иногда отъ кого-нибудь изъ нихъ мы узнаемъ, что
кто-то изъ предковъ Льва Толстого служилъ въ нѣкоемъ,
департаментѣ, Гоголь обладалъ весьма несимпатичными
особенностями характера, узнаемъ массу цѣнныхъ по-
дробностей въ такомъ же духѣ и хотя, можетъ-быть, ----
все это правда, но — такая маленькая, пошлая и не-
нужная...
*
*
Продолжая параллель между 80-ми годами и теку-
щимъ моментомъ, надо замѣтить, что интеллигентское „я"-
того времени было все-таки болѣе чуткимъ этически, —
въ немъ еще замѣтна здоровая брезгливость юности, оно.
не проповѣдовало педерастіи и садизма, не смаковало
картины насилія женщинъ, хотя этому, можетъ-быть,
мѣшала только цензура? Оно „правѣло",
сконфуженно..
оглядываясь, а становясь „правымъ" — стыдилось кле-
ветать на бывшихъ товарищей такъ цинично, какъ это
дѣлается теперь.
Интеллигентъ въ этой стыдливости и нерѣшительности
показать себя доходилъ даже до слѣдующаго: когда уже
въ 92 году вышла книжка „Вопросовъ философіи и пси-
хологіи" со статьями Лопатина, Грота и, кажется, Тру-
бецкого или Введенскаго о Ницше, многіе изъ молодежи
того времени, стараясь скрыть свое желаніе познако-
миться со взглядами еретика, антисоціалиста, читали
книжку Тайно, какъ бы боясь оскорбить своихъ учите-
леД^тірыхъ радикаловъ, за'ставлявшихъ читать Чер-
^ЁіѲлІУЬ^о и Лаврова, Михайловскаго и Плеханова.
это смѣшно, въ этомъ чувствуется слишкомъ*
имени
I
>. "О и TTauurna /

Ничтожное сознаніе своего достоинства и своей внутрен-
ней свободы, но, можетъ-быть, въ душу человѣка тѣхъ
дней, сквозь хламъ разрушенной жизни, еще просачива-
лось инстинктивное ощущеніе спасительности старая
пути къ народу, къ массѣ, къ созданію оплодотворяю-
щая личность коллектива — прямого пути отъ демокра-
тизма къ соціализму.
Въ ту пору, какъ и ранѣе, интеллигентъ ясно видѣлъ,
что въ странѣ нѣтъ хозяина. Смутное чувство необходи-
мости немедленная и энергичная рѣшенія соціальныхъ
'задачъ еще тлѣло въ немъ, и, какъ ранѣе, онъ продол-
*жалъ сознавать себя единственнымъ носителемъ интел-
лектуальной энергіи страны.
На рынкѣ жизни онъ былъ болѣе, чѣмъ теперь,
„продуктомъ безъ спроса": правительство еще озло-
бленнее, чѣмъ раньше, отрицало его, земство и капи-
"Талъ не могли использовать эту силу въ той мѣрѣ,
'какой требовали уже измѣнившіяся условія жизни —
£ростъ фабрики и развитіе культурныхъ запросовъ де-
ревни.
Взглядъ на эпоху 80-хъ годовъ, какъ на время квіе-
"тизма, пессимизма и всяческая унынія, нѣсколько пре-
увеличенъ, мнѣ кажется, хотя, можетъ-быть, это лишь
ѵ
потому, что наше „сегодня" решительно хуже вчераш-
няя дня, ибо ко всѣмъ прелестямъ накопленная нынѣ
Ирисоединенъ еще и возродившійся грубый, уличный
^нигилизмъ, переходящій уже въ явное хулиганство. Если
вспомнить работу „третьяго элемента" въ земствахъ,
'Вольно-Экономическомъ обществѣ и комитетахъ грамот-
ности, изслѣдованія по вопросамъ объ артеляхъ, о мѣст-
Ныхъ и отхожихъ промыслахъ — мы увидимъ передъ
•собою массу черная труда, который потребовалъ не-
мало усилій, и культурная ценность коего—внѣ спора.
Разумѣется, и тогда, какъ теперь, прежде всея
"стремились подчеркнуть свое маленькое разногласіе съ
•другомъ и часто забывали о врагѣ, и тогда каждый
-хотѣлъ выдѣлить свою крошечную личность изъ ряда
•вполнѣ подобныхъ ей, но все это не носило столь анар-
хическая и противная вида, какъ въ наши дни. Это
Не голословно и опирается на сравненіи литературы
"того и данная момента.
Возьмемъ Меньшикова, которая нынѣ злѣе всѣхъ
ругаютъ тѣ, кто становится этически похожъ на него, и
ругаютъ, главнымъ образомъ, именно за это все возра-
стающее сходство; каковъ бы ни былъ Меньшиковъ
теперь, но въ ту пору ея работа имѣла неоспоримое
культурное значеніе: онъ отвѣчалъ запросамъ наиболѣе
здоровой и трудоспособной группы интеллигенціи того
времени — городскимъ и сельскимъ учителямъ. Сравните
варіаціи на тему проповѣди „мелкихъ дѣлъ" у гг. Струве
и иже съ нимъ —и вы признаете за Меньшиковыми
преимущество искренности, таланта, пониманія настрое-
нія своей публики.
Невозможно представить, чтобы Меньшиковъ, редак-
торъ „Недели",
допустилъ въ своемъ журнале столь р
грубыя выходки, какъ статья Чуковская о В. Г . Коро-
ленко, статья Мережковская о Л. Андреевѣ, Бердяева
о революціи и прочіе выпады, допущенные „Русскою^
Мыслью" нашихъ дней.
Это одна изъ иллюстрацій положенія, которое я
формулирую такъ: русскій индивидуализмъ, развиваясь,
принимаетъ болѣзненный характеръ, влечетъ за собою
рѣзкое пониженіе соціально этическихъ запросовъ лич-
ности и сопровождается общимъ упадкомъ боевыхъ
силъ интеллекта.
Возьмемъ такія произведения старой литературы,
Какъ „Бѣсы", „Взбаломученное море", „Обрывъ", „Новь"
л „Дымъ",
„Некуда" и „На ножахъ"; мы увидимъ въ
этихъ книгахъ совершенно открытое, пылкое и сильное
чувство ненависти къ тому типу, который другая лите-
ратурная группа пыталась очертить въ образахъ Рах-
метова, Рябинина, Стожарова, Светлова и т. п. Чѣмъ
вызвано Это чувство ненависти? Несомнѣнно, тревогою
шдей, у которыхъ болѣе или менѣе прочно и стройно
сложились свои взгляды на исторію Россіи, которые ѵ/
имѣли свой планъ работы надъ развитіемъ ея культуры,
4 — у нась нѣтъ причинъ отрицать это — люди искренно
зѣрйли, что инымъ путемъ ихъ страна не можетъ итти.
У каждая изъ нихъ „были идеи" — и каждый оплатилъ
свои идеи дорогою цѣною, какъ это извѣстно; ихъ
„идеи" могли быть ошибочны, даже вредны странѣ,
ю въ данномъ случаѣ насъ занимаетъ не оцѣнка идей,
а степень искренности и умственной силы ихъ носите-
лей. Они боролись съ радикализмомъ порою — груб«,

порою, какъ Писемскій, — грязно, но всегда открыто,,
сильно.
Современная литератора трудно заподозрить въ.
томъ, что его интересуютъ судьбы страны. Даже „стар-
шіе богатыри",
будучи спрошены по этому поводу,
вѣроятно, не стайутъ отрицать, что для нихъ родина —
дѣло, въ лучшемъ случаѣ, второстепенное, что про-
блемы соціальныя не возбуждаютъ ихъ творчества въ.
той силѣ, какъ загадки индивидуальнаTM бытія, что
главное для нихъ — искусство, свободное, объективное
искусство, которое выше судебъ родины, политики,
партій и внѣ интересовъ дня, TMда, эпохи. Трудно пред-
ставить себѣ, что подобное искусство возможно, ибо
трудно допустить на землѣ бытіе психически здороваго
человѣка, который, сознательно или безсознательно, не
тяготѣлъ бы къ той или иной соціальной группѣ, не
подчинялся бы ея интересамъ, не защищалъ ихъ, если
они совпадаютъ съ его личными желаніями, и не бо-
ролся бы противъ враждебныхъ ему группъ. Можетъ-
быть, этому закону не подчинены глухонѣмые отъ ро-
жденія, несомнѣнно внѣ его стоятъ идіоты и, какъ ука-
зано выше, изъ его круга вырываются хулиганы, — хотя
у хулигановъ улицъ и трущобъ есть групповыя органи-
заціи — признакъ, что сознаніе необходимости соціаль-
ныхъ группировокъ не вполнѣ отмерло даже зъ душѣ
хулигана.
Но допустимъ, существуетъ совершенно свободное
и вполнѣ объективное искусство, искусство, для кото-
раго все—равно и всѣ — равны.
Нуждается ли въ доказательствахъ тотъ фактъ, что
современному литератору психологія революціонера да-
леко „не все равно", что она ему враждебна и чужда?
Уважая человѣка, надо думать, что большинство
крупныхъ писателей современности не станетъ отрицать
факта: психика эта непріятна имъ, и они, по своему
борются съ нею. За послѣдніе годы каждый изъ нихъ
поторопился сказать „нѣсколько теплыхъ словъ" обт
этомъ старомъ русскомъ типѣ; посмотримъ, насколько
„объективно" и
„внутренно свободно" ихъ отношеніе
къ нему.
Толстой, Тургеневъ, Гончаровъ, даже Лѣсковъ к
Писемскій — внушили читателю весьма высокую оцѣнк)
духовныхъ данныхъ революціонера, читатель можетъ
/равновѣсить отрицательные характеры Достоевскаго
положительными у Тургенева, Толстого и поправить
преувеличенія Лѣскова съ Писемскимъ изъ Болеслава
Маркевича и Всеволода Крестовскаго; послѣдніе двое
насто бывали объективнѣе первыхъ двухъ.
По свидѣтельству всѣхъ этихъ писателей, револю-
діонеръ — человѣкъ не глупый, сильной воли и большой
зѣры въ себя; это врагъ опасный, врагъ хорошо воору-
жённый.
Современные авторы единогласно рисуютъ инои
гипъ. Герой „Тьмы", несомнѣнно, слабоуменъ; это чело-
вѣкъ больной воли, котораго можно сбить съ ногъ
однимъ парадоксомъ. Революціонеры „Разсказа о семи
повѣшенныхъ" совершенно не интересовались дѣлами,
за которые они идутъ на висѣлицу, никто изъ нихъ на
протяженіи разсказа ни словомъ не вспомнилъ объ
этихъ дѣлахъ. Они производятъ впечатлѣніе людей,
которые прожили жизнь неимовѣрно скучно, не имѣютъ
ни одной живой связи за стѣнами тюрьмы и принимаютъ
смерть, какъ безнадежно больной" ложку лекарства.
Смѣшной и глупый Санинъ Арцыбашева на аршинъ
выше всѣхъ соціалъ-демократовъ, противопоставлен-
ныхъ ему авторомъ. Въ „Милліонахъ" соціалъ-демо-
кратъ — довольно темная личность, въ
„Ужасѣ" — -
революціонеръ просто мерзавецъ. Люди „Человѣческой
Волны" — сплошь трусы. Эс-дечка Алкина Соллогуба —
что общаго имѣетъ она съженщинами русской революціи?
И даже Купринъ, не желая отставать отъ товари-
щей-писателей, предалъ соціалъ-демократку на изнаси-
лованіе пароходной прислугѣ, а мужа ея, эс-дека, изо-
бразилъ пошлякомъ.
Слѣдуя доброму примѣру вождей, и рядовой лите-
ра то ръ тоже началъ хватать революціонера за пятки,
болѣе или менѣе безталанно подчеркивая въ немъ все,
что можетъ затемнить и запачкать его человѣческое
лицо, — можетъ-быть, единственно свѣтлое лицо совре-
менности.
Этой легкой травлѣ хотятъ придать видъ полнаго
объективизма, бросаютъ грязью въ лицо революціонера,
какъ бы мимоходомъ и какъ бы между прочимъ. Изо-
бражаюсь его разбитымъ, глупымъ, пошлымъ, но при
этой дурной игрѣ дѣлаютъ сочувственную мину старой
сидѣлки, которой ненавистенъ ея больной.

Употребляя такіе пріемы униженія личности враг*
какими не пользовались даже откровенные клеветника
его - Клюшниковъ, Дьяковъ и другіе - что защищаютъ
ради чего злобятся современные авторы?
Это грустное явленіе можетъ быть объяснено толькс
тъмъ, что г.г. писатели невольно подчинились гипнозу
мѣщанства, которое, осторожно пробираясь ко власти
отравляетъ по дорогѣ всѣхъ и все. Это-упадокt
сощальнои этики, пониженіе самая типа русская писе
теля.
*
„
*
*
Въ исторіи развитія литературы европейской наш<
юная литература представляетъ собою феноменъ изуми
тельный; я не-преувеличу правды, сказавъ, что ни одна
изъ литературъ Запада не возникала къ жизни съ такою
силою и быстротой, въ такомъ мощномъ, ослѣпительі
номъ блескѣ таланта. Никто въ Европѣ не создавал!
столь крупныхъ, всѣмъ міромъ признанныхъ книі ь, никто
не творилъ столь дивныхъ красотъ, при такихъ неопи
суемо тяжкихъ условіяхъ. Это незыблемо устанавли-
вается путемъ сравненія исторіи западныхъ литература
съ исторіеи нашей; нигдѣ на протяженіи непслньГхъ en
лѣтъ не появлялось столь яркая созвѣздія вёликихй
именъ, какъ въ Россіи, и нигдѣ не было такого обилі
писателеи-мучениковъ, какъ у насъ.
Наша литература — наша гордость, лучшее чтс
создано нами, какъ націей. Въ ней - вся наша фило
софія, въ ней запечатлѣны великіе порывы духа- вт
этомъ ^дивномъ, сказочно быстро построеиномъ храм-)
по сеи день ^ярко горятъ умы великой красы и силы
сердца святой чистоты - умы и сердца истинныхъ ху
дожниковъ. И всѣ они правдиво и честно, ссвѣща
понятое, пережитое ими, говорятъ: хоамъ русскаг
искусства строенъ нами при молчаливой помощи народа
народъ вдохновлялъ насъ, любите егоі
Въ нашемъ храмѣ, чаще и сильнѣе, чѣмъ въ дрѵ-
гихъ, возглашалось общечеловѣческое, значеніе русской
литературы признано міромъ, изумлеинымъ ея красотою
и силою. Она сумѣла показать Западу изумительное,
неиззѣстное ему явленіе - русскую женщину, и только
она умѣетъ разсказать о человѣкѣ съ такою неисчег
паемою, мягкою и страстною любовью матери.
Между оцѣнкою литературы и нашей интеллигент
щи есть какъ бы противорѣчіе, но это противорѣчіег
кажущееся.
Психологія старая русская литератора,
оыла шире и выше политическихъ ученій, которые
тогда принимала интеллигенція. Попробуйте, напри-
мѣръ, уложить въ рамки народничества такихъ писа-
телей,^ какъ Слѣпцовъ, Помяловскій, Левитовъ,
Пе- .
черскій, Гл. Успенскій, Осиповичъ, Гаршинъ, Пота-
пенко, Короленко, Щедринъ, Маминъ-Сибирякъ, Ста- .
нюковичъ, и вы увидите, что народничество Лаврова
Юзова и Михайловская будетъ для нихъ ложемъ Про"
круста. Даже тѣ, кого принято считать „чистыми на.
родниками": Златовратскій, Каронинъ, Засодимскій, Ба.
жинъ, О. Забытый, Нефедовъ, Наумовъ и рядъ дру-
гихъ сотрудниковъ „Отечественныхъ Записокъ",
„Дѣла"
„Слова",
„Мысли" и „Русская Богатства" не входятъ
въ эти рамки —отъ каждая изъ нихъ остается нѣчто
что даетъ намъ право сказать такъ: старый писатель
гамъ, гдѣ политическое ученіе могло ограничить его
художественную силу, умѣлъ встать надъ политикой а
не подчинялся ей рабски, какъ мы видимъ это въ наши
дни. Иными словами: старая литература свободно отра-
жала настроенія, чувства, думы всей русской демо>Л
кратіи, современная же покорно подчиняется внуше <
н.ямъ мелкихъ группъ мѣщанства, торопливо занятая ^ >
дѣломъ своей концентраціи, внутренно деморализован-
ная и хватающая наскоро все, что попадетъ подъ
руку, какъ хватало оно въ 80-хъ годахъ. Оно бросается
отъ позитивизма въ мистицизмъ, отъ матеріализма въ
ідеализмъ, перебѣгаетъ изъ одной старой крѣпости въ
Другую, находитъ ихъ непрочными для спасенія своего,
чынѣ строит о новую —прагматизмъ, но —едва ли успѣетъ
прятаться гдѣ-либо отъ внутренней своей разрухи.
Писатели нашихъ дней услужливо слѣдуютъ за мѣ-
цанами въ ихъ суетѣ и тоже мечутся изъ стороны въ
лорону, смѣняя лозунги и идеи, какъ платки во время
іасморка. Но уже ясно, что самая крупная и бойкая
/
шшь
въ головѣ современная писателя — антидемо-
фатизмъ,
Возьмите нашу литературу со стороны богатства и
'азнообразія типа писателя: гдѣ, и когда работали въ
'Дно и то же время такіе несоединимые, столь чуждые
•динъ другому таланты, какъ Помяловскій и Лѣсковъ

•Слѣгщовъ и Достоевскій, Гл. Успенскій и Короленко,
Щедринъ и Тютчевъ? Продолжайте эти параллели, и
вась поразить разность лицъ, пріемовъ творчества, ли-
жи мысли, богатство языка.
Въ Россіи каждый писатель былъ воистину и рѣзко
индивидуаленъ, но всѣхъ объединяло одно упорное
стремленіе - понять, почувствовать, догадаться о буду-
щемъ страны, .о судьбѣ ея народа, объ ея роли на землѣ.
Какъ человѣкъ, какъ личность, писатель русскіи до-
селѣ стоялъ освѣщенный яркимъ свѣтомъ беззавѣтнои
vi страстной любви къ великому дѣлу жизни, литературѣ,
къ усталому въ трудѣ народу, грустной своей землѣ.
•Это былъ честный боецъ, великомученикъ правды ради,
• богатырь въ трудѣ и дитя въ отношеніи къ людямъ,
съ душою прозрачной, какъ слеза, и яркой, какъ звьзда
блѣдныхъ небесъ Россіи.
Всю жизнь СВОЮ» В
,
^
И
_
_
.» ..Г*^
жаркую проповѣдь общечеловѣческои правды, будилъ
вниманіе къ народу своему, но, не - отдѣлялъ его отъ
міра, какъ Френсенъ отдѣляетъ нѣмцевъ, Кипплингъ-
англичанъ,
какъ
начинаетъ
отдѣлять итальянцевъ
Д RСердце ' русская писателя было колоколомъ любви
уи вѣщій и могучій звонъ его слышали всѣ живыя
сердца страны...
К- Все это мнѣ извѣстно, -
можетъ сказать читатель
Не сомнѣваюсь. Но я-для писателей говорю, мнѣ
кажется, что слава навалилась на нихъ, обняла и, лаская
заткнула имъ уши жирными пальцами своими, пальцам*
сытой, распутной мѣщанки, чтобы не слыхали они голе*
совъ, п ро клина ющихъ ее. Я знаю былое отношен.«
читателя къ писателю-другу, не разъ видалъ, какъ
бывало, читатель, узнавъ, что N. пьетъ, грустно опускал,
ялову, страдая за учителя и друга своего: съ глубоко•
болью въ сердцѣ онъ понималъ, что у N. тысяча пр:
чинъ пить горькую чашу.
w
Думаю, что писатели нашихъ дней, при такихъ слу
хахъ о нихъ, вызываютъ у читателя только улыбк
снисхожденія. И это - въ лучшемъ случаѣ.
Что говорилъ, чему училъ старый писатель.
-
Вѣрь въ свой народъ, создавшій могучіи русск
языкъ, вѣрь въ ея творческія силы. Помогай ему пол
,
мяться съ колѣнъ, иди къ нему, иди съ нимъ. Уважаі
«
другу твою^ прекрасную, русскую женщину, учись
бить въ ней человѣка, товарища твоего въ трудной
ботѣ строительства русской земли.
Тысячи юношей пошли на этотъ зовъ, подняли вѣ-
зую тяжесть, соединили передовыя, лучшія силы на-
ца и дали исконному врагу первый великій бой, и мно-
ство со славой погибло въ бою. Но желаемое —
ершилось, народъ поднялся, осматривается, думаетъ
ювой неизбѣжной битвѣ, ищетъ вождей, хочетъ слы-
ть ихъ мудрые голоса.
А вожди и пророки народа ушли въ кабакъ, въ
)ЛИЧНЫЙ ДОМЪ. V
Я не хочу этими словами обидѣть кого-либо — зачѣмъ
з это? Я просто указываю здѣсь на явленіе неоепо-
юе, всѣмъ извѣстное, ибо о немъ согласно свидѣ-
ьствуетъ и беллетристика, и критика, и газеты
ущаго времени. Если бы это можно было написать,
искажая позорной правды, другими словами — я
исалъ бы.
Душа поэта перестаетъ быть эоловой арфой, отра-
ощей всѣ звуки жизни — весь смѣхъ, всѣ слезы и
оса ея. Человѣкъ становится все менѣе чутокъ къ
чатлѣніямъ бытія, и въ смѣхѣ его, слышномъ все рѣже,
чатъ ноты болѣзненной усталости, когда-то святая
зость принимаетъ характеръ отчаянная озорства.
Іоэтъ превращается въ литератора и съ высоты
альныхъ обобщеній неудержимо скользитъ на пло-
ль^ мелочей жизни, швыряется среди будничныхъ
>ітій и, болѣе или менѣе искусно обтачивая ихъ чужой,
чной мыслью, говоритъ о нихъ словами, смыслъ
)рыхъ, очевидно, чуждъ ему. Все тоньше и острѣе
ма, все холоднѣе слово и бѣднѣе содержаніе, уга-
ъ искреннее чувство, нѣтъ пафоса; мысль, теряя
лья, печально падаетъ въ пыль будней, дробится,
овится безрадостной, тяжелой и больной. И снова —
іѣстѣ безстрашія скучное озорство, гнѣвъ смѣненъѵ
ливою злостью, ненависть говоритъ хриплымъ шо-
>чъ и осторожно озирается по сторонамъ.
(ля старыхъ писателей типичны широкія концепціи,
иныя міровоззрѣнія, интенсивность ощущенія жизни,
олѣ ихъ зрѣнія лежалъ весь необъятный міръ. „Лич-
ь" современная автора, это —его манера писать,
"чность
комплексъ чувствъ и думъ — становится
I/
ѵ/

Kl
все бояѣе неуловимой, туманной и, говоря правдиво
жалкой. Писатель это уже не зеркало міра, a маленькіи
осколокъ; соціальная амальгама стерта съ него, валяясь
въ уличной пыли городовъ, онъ не въ силахъ отра-
зить своими изломами великую жизнь міра и отражает ь
обрывки уличной жизни, маленькіе осколки разбитых*
АУШНа Руси великой народился новый типъ писателя
это общественный шутъ, забавникъ жаднаго до развле
ченія мѣщанства, онъ служитъ публикѣ, а не родинѣ
Г служить не какъ судія и свидѣтель жизни, а какі
нищій приживалъ-богатому. Онъ публично издѣваетс
самъ надъ собой, какъ это видно по Календарю писа
теля" -
видимо, смѣхъ и ласка публики дороже для
него 'чѣмъ уваженіе ея. Его готовность разсказывал
хозяину своему похабные анекдоты должна вызывал
у мѣщанина презрѣніе къ своему слугѣ.
У
Между прочими мѣрами степень собственнаTM до
стоинства человѣка измѣряется его презрѣніемъ к
пошлости. Современный русскій »вождь общественна
мнѣнія" утратилъ презрѣніе къ пошлости: онъ бере і
ее подъ руку и вводить въ храмъ русской литератур ;
У него нѣтъ уваженія къ имени своему - онъ беззаботні
бросаетъ его въ ближайшую кучу грязи; безъ стыда
'
не брезгуя, ставитъ имя свое рядомъ съ именамиі лит
ратурныхъ аферистовъ, пошляковъ, паяцовъ и фоку
никовъ. Онъ научился ловко писать, самъ сталъ фоку
никомъ слова и обнаруживаетъ большой талант
СаТногдааМи' онъ крикливо, какъ попугай, порицает
мѣщанство; мѣщанинъ слушаетъ и ульібается зная, ч
задорныя эти слова - лай комнатной собачки^ иі л
сахаромъ ласки легко вызвать у нея благодарный визп
Вспоминая грозные голоса львовъ старой литературь
мѣщанинъ облегченно вздыхаетъ и гордо оглядываете
вотъ настали дни его царства - пророки умерли ско^
ООХИ стоятъ на мѣстѣ ихъ и потѣшаютъ его, жирну
жабу когда онъ устаетъ душить правду, красоту любов
Славная, умная Жоржъ Зандъ говорила: ^кусст
не такой даръ, к/торый могъ бы обоитись безъ шир<
кихъ знаній во всѣхъ областяхъ. Надо по>кить поиСка
нужно сперва многое переварить, много любить, стр
дать не переставая въ то же время упорно работат
режде, чѣмъ пустить въ ходъ шпагу, надо основательно
учиться фехтовать. Художникъ, который исключи-
льно художникъ, безеиленъ, т. е . посредственъ, или
іъ вдается въ крайность, т. е . безуменъ".
Посредственности и безумцы — вотъ два типа совре-
ннаго писателя.
Моментъ, переживаемый нашей страною, требуетъ
ъ него большихъ знаній, энциклопедизма, но писатель,
димо, не чувствуетъ этихъ требованій.
Литература наша —поле, вспаханное великими умами,
je недавно плодородное, еще недавно
покрытое
зн9образными и яркими цвѣтами,— нынѣ заростаетъ
рьяномъ беззаботнаTM
невѣжества, забрасывается
очками цвѣтныхъ бумажекъ — это обложки француз-
лхъ, англійскихъ и нѣмецкихъ книгъ, это обрывки
й западнаго мѣщанства, маленькихъ идеекъ, чуждыхъ
мъ; это даже не „примиреніе революціи съ небомъ",
просто озорство, хулиганское стремленіе забросать
ять о^прошломъ грязью и хламомъ. Пришелъ кто-
чужой, и все чуждо ему, онъ пляшетъ на свѣжихъ
илахъ, ходитъ по лужамъ крови, и его желтое,
ьное лицо безстыдно скалитъ Гнилые зубы. Больной
<арь, онъ чувствуетъ себя побѣдителемъ, и оретъ,
дъ, опьяненный радостью при видѣ людей, которые
одня слушаютъ его безевязный крикъ; эфемерида —
живетъ шумомъ и блескомъ дня, не думая о томъ,
грозное завтра осудитъ его, горько и презрительно
іѣетъ.
О чемъ говоритъ современный литераторъ?
„Что есть жизнь?—говоритъ онъ.
—
Все есть пища
рти, все. И хорошее, и дурное, содѣянное тобой,
езнетъ со смертію твоею, человѣкъ. Все — равно и
—
равно ничтожны предъ лицомъ смерти".
Слушая эти новыя слова, мѣщанинъ одобрительно
аетъ головою: „Такъ, не стоитъ творить жизнь, и без-
езно стараться измѣнить ее, добро и зло — равно-
ны. И зачѣмъ искать смысла дней? Примемъ и по-
)имъ ихъ такими, каковы они есть, наполнимъ ихъ
ми наслажденіями, доступными намъ, и они будутъ
ю и пріятно поглощаться нами".
^ храбро преступая кодексъ морали своей — уло-
іе о наказаніяхъуголовныхъ — мѣщанинъ наполняетъ
свои грязью, пошлостью, творить маленькіе, гадкіе

грѣшки противъ тѣла и духа человѣческаго и — бла
женствуетъ.
Онъ безсмертенъ, мѣщанинъ; онъ живучъ, какъ ло
пухъ; попробуй, — скоси его, но если не вырвешь корня —
частной собственности, — онъ снова пышно разростется
и быстро задушитъ всѣ цвѣты вокругъ себя. Проповѣдь
смерти полезна ему: она вызываетъ въ душѣ его спо
койный нигилизмъ и —только. Острой пряностью мыш-
ленія о гибели всего сущаго мѣщанство приправляетъ
жирную и обильную пищу свою, побѣждая пресыщеніе
свое, a кліенты его, пѣвцы смерти, господа Смертяш-
кины, дѣйствительно и неизлѣчимо отравляются стра-
хомъ ея, блѣднѣютъ, вянутъ и жалобно кричать:
—
Погибаемъ, ибо нѣтъ личнаго безсмертія!
Извѣстио, что „шуты и дѣти часто говорятъ правду".
Чуковскій торжественно возгласилъ унижающую че-
ловѣка и писателя „правду" о современной литературѣ:
„ Ужасъ Безконечнаго
" — сталъ теперь, если хотите,
литературной модой. Литераторы, поэты, художники
обсасываютъ его, какъ леденецъ. И та литературная
школа, съ которой теперь все охотнѣе сближаетъ свое
имя Андреевъ, — она вся вышла изъ этого ужаса, пи-
тается имъ. Для того, чтобы стать теперь истиннымъ
поэтомъ, нужно умѣть ужаснуться. И Блока, и Бѣлаго,
и Брюсова, и Леонида Андреева, какъ они ни различны,
объединяетъ одинъ этотъ животный ужасъ,
который
заставлялъ толстовскаго Ивана Ильича кричать про-
тяжно и однотонно:
—
У-у-у-у!..
\
с
„Они — какъ приговоренные къ казни. И пусть^ Ьрю
совъ относится къ ней бодро и строго, a Бѣлый фиг-
лярничаетъ и строитъ палачу рожи, пусть Соллогубъ
забѣгаетъ за секунду до эшафота въ свою пещеру, а
Городецкій восторгается палачомъ и поетъ ему славо
словія — все это, въ концѣ - концовъ, и эти безумным и
мудрым слова, и эти кошмарные и строгіе образы — все
это одно:
—
У-у -у -у!
.
„И ничто другое. И великимъ нынѣ сочтемъ того
кто сумѣетъ по новому, съ новымъ приливомъ ужаа
выкрикнуть этотъ вопль, и величайиіимъ будешь тот
кто заставить и иасъ вопить за нимъ, безъ словъ, безі
мыслей, безъ желаній;
—
У-У-У-У'. -"
(Газета „Родная Земля", No 2-й, 1907 года).
Вотъ какова „правда" Чуковскаго, и, видимо, назван-
ные имъ авторы согласны съ этимъ опредѣленіемъ смысла
ихъ творчества — никто изъ нихъ не возразилъ ему.
Когда нашъ старый писатель страдалъ отъ „зубной
боли въ сердцѣ", — въ честномъ и чуткомъ сердцѣ своемъ,
стонъ его муки сливался со стонами лучшихъ людей земли,
ибо онъ находился въ неразрывномъ съ ними духовномъ
сосуществованіи, и крикъ его былъ крикомъ за всѣхъ.
Современный неврастеникъ возводитъ боль своихъ
зубовъ — личный свой ужасъ предъ жизнью — на сте-
пень мірового событія; въ каждой страницѣ его книги,
въ каждомъ стихотвореніи ясно видишь искаженное лицо
автора, его раскрытый ротъ, и слышенъ злой визгъ:
—
Мнѣ больно, мнѣ страшно, а потому —будь вы
всѣ прокляты, съ вашей наукой, политикой, обществомъ,
со всѣмъ, что мѣшаетъ вамъ видѣть мои страданія!
Нѣтъ самолюбца болѣе жестокаго, чѣмъ больной.
Благодареніе мудрой природѣ: личнаго безсмертія
нѣтъ, и всѣ мы неизбѣжно исчезнемъ, чтобы дать на
землѣ мѣсто людямъ сильнѣе, красивѣе, честнѣе насъ,
людямъ, которые создадутъ новую, прекрасную, яркую
жизнь и, можетъ - быть, чудесною силою соединенныхъ
воль побѣдятъ смерть.
Радостный привѣтъ людямъ будущаго!
*
*
*
Признакомъ этическаго упадка въ русскомъ обществѣ
является крутой поворотъ во взглядахъ на женщину.
Даже имѣя въ виду хронически плохое состояніе органа *
памяти у русскихъ людей, надѣюсь, нѣтъ надобности на-
помнить имъ историческія заслуги русской женщины,
ея великій соціальный трудъ, ея подвиги. Начиная съ
Марфы Борецкой и Морозовой, кончая женщинами рас-
кольничьихъ скитовъ и революціонныхъ партій, мы ви-
димъ передъ собою образъ эпическій.
Величественная простота, презрѣніе къ позѣ, мягкая
гордость собою, недюжинный умъ и глубокое, полное
неизсякаемой любви, сердце, спокойная готовность жер-
твовать собою ради торжества своей мечты — вотъ ду-
ховныя данныя Василисы Премудрой, великолѣпно и лю-
бовно очерченныя старыми мастерами образа и слова,
а еще точнѣе — музою новѣйшей русской исторіи.

Рѣдко на протяженіи трудная пути своея спраш
вала она, „пеняя":
—
„Доля ли муки сея, протопопъ, будетъ?"
Но когда ей говорили:
—
„Марковна! До самыя смерти".
Она, „вздохня", отвѣчала:
—
„Добро, Петровичъ, ино еще побредемъ".
И вдругъ, — эта женщина, воистину добрый ген
страны, ушла изъ жизни, исчезла, какъ призракъ; \
мѣсто ея ставятъ предъ нами „кобылъ" 1), надѣляюі
ихъ неутолимою жаждою исключительно половой жизн
различными извращеніями въ половой сферѣ, заел
вляютъ сниматься нагими, а главнымъ образомъ, — прі
даютъ на изнасилованіе.
Послѣднее удовольствіе приняло характеръ спорт
если А. насиловалъ одну женщину, Б. — трехъ, и ecj
Г.
—
старушку тетку, Ф.
—
родную дочь. Съ поразителі
ною быстротой, мѣщанство, одолѣвшее писателей, ЗІ
ставило ихъ изнасиловать женщинъ всѣхъ возрастовъ
во всѣхъ степеняхъ родства. Теперь, чтобы избѣжаі
повтореній, необходимо литераторамъ обратить свс
творческія силы на щукъ, воронъ и жабъ, слѣдуя прі
мѣру одной изъ своихъ группъ, которая, будучи ПОН]
ждаема запросами публики, серьезно приступила къ из
ченію коіиекъ.
\ Эта эпидемія порнографіи, поразившая мозги наших
литераторовъ, развилась такъ- быстро и въ такихъ гр)
быхъ формахъ, что ошеломила честныхъ людей — н
всѣ же они побиты на смерть! — и до сей поры, очі
видно, они не могутъ собраться съ силами, чтобы пр(
тестовать цротивъ грязи, которою усердно пачкают
русскую дѣвушку, женщину и мать.
Если честные люди не ясно видятъ источникъ отвр'
тительнаго явленія, ихъ можетъ, въ данномъ случай
просвѣтить немудрый г. Бердяевъ, читавшій книгу Bei
йингера еще до перевода ея на русскій языкъ. Со своі
ственнымъ неуклюжему россіянину граціознымъ умѣніем
носить на своихъ плечахъ тонкое платье, шитое запаі
ными портными, и всегда уже нѣсколько засаленно
Прошу замѣтить, что въ этой статьѣ я пользуюсь толь«
тѣми грубостями, которыя были уже употреблены ранѣе въ ж/1
налахъ и газетахъ послѣдняго времени.
мѣщаниномъ Европы, съ присущимъ г.ДБердяеву талан-
томъ огрублять и опошлять всѣ чужія слова и заемныя
мысли, онъ, горячій защитникъ „культурныхъ цѣнностей",
ВЪ одной изъ своихъ статей, едва ли не первый выска-
залъ нѣсколько цѣнныхъ мыслей о женщинѣ. Тонъ его
статьи весьма напоминаетъ времена борьбы нашей реак-
ціонной печати противъ „стриженыхъ дѣвокъ",
„ниги-
листокъ", а тема („духовная организація женщины ниже,
чѣмъ таковая же у мужчинъ")—доказывается по австра-
лійски, съ позаимствованіями изъ туземно-австралійскихъ
взглядовъ на вопросъ, изъ Домостроя и подобныхъ симъ
источниковъ.
Но важна не статья Бердяева, а мотивъ, побуждающей
его и ему подобныхъ, вчерашнихъ блондиновъ, озабо-
титься ниспроверженіемъ усгановившагося отношенія
къ женщинѣ, какъ духовно равноцѣнному и соціально
равноправному товарищу.
Французы до сего дня прикованы къ этому вопросу,
нѣмцы и теперь едва рѣшаются касаться его, англича-
нинъ хотя и уступаетъ женщинѣ мѣсто рядомъ съ собою,
но дѣлаетъ это молча, неохотно подчиняясь напору не-
обходимости, и, какъ замѣтно, онъ еще будетъ оспари-
вать завоеванія женщины. Наша литература уже въ
концѣ первой половины ХІХ-го столѣтія поставила и
быстро рѣшила этотъ вопросъ — одна изъ ея великихъ
заслугь передъ родиной. Вопросъ не могъ быть рѣшенъ
иначе: малочисленность культурныхъ силъ, одиночество
разночинца среди группъ, которыя презрительно отри-
цали его — вся сумма условій, окружавшихъ интелли-
гента въ первые дни его борьбы за мѣсто въ жизни,
внушили ему вѣрный тонъ въ вопросѣ о женщинѣ,
повелѣли признать ее силой всячески равной ему. Те-
перь онъ, должно-быть, думаетъ, что уже побѣдилъ
врага, и, какъ видно, старается превратить своихъ союз-
никовъ —женщину и народъ —въ подданныхъ, въ рабовъ
его милости. Это всегда такъ дѣлалось, но — никогда не
выполнялось столь скверно и цинично.
Мизогинія — нѣчто отъ плоти мѣщанской: женщина,
помогавшая въ борьбѣ, мѣшаетъ побѣдителю-мѣща-
нину спокойно пользоваться плодами его призрачной
побѣды, ибо въ процессѣ боя она развила въ душѣ
своей слишкомъ высокія требованія къ мужчинѣ-другу
и союзнику.

Мѣщан:тво радо новому отношенію къ женщинЬ
поощряетъ его, ибо оно возбуждаетъ притуплённую ч\
ственно:ть изношеннаго мѣщанскаго тѣла — развѣ
забавно превратить врага въ любовницу?
И въ гнилыхъ мозгахъ малокровныхъ людей разі
рается сладо:трастіе, отравляя воображеніе картина
половой борьбы. А литераторы, снова вольно или і
вольно насыщаясь продуктами разложенія мѣщанск
души, перено:.ятъ ихъ на бумагу, все болѣе отравл
и себя, и окружающихъ.
На Кавказѣ, въ Кабардѣ, еще недавно, по слова!
А. Веселовскаго, существовали гегуако, бездомные і
родные пѣвцы. Вотъ какъ одинъ изъ нихъ опредѣли
свою цѣль и свою силу:
„Я однимъ словомъ своимъ, — сказалъ онъ, — дѣл<
изъ труса храбреца, защитника своего народа, вора п|
вращаю въ честнаго человѣка, на мои глаза не смѣе
показаться мошенникъ, я противникъ всего безчестнаі
нехорошаго
Наши писатели, разумѣется, считаютъ себя выі
„некультурнаго" поэта кабардинцевъ.
Если бы они, дѣйствительно, могли подняться на в
соту его самооцѣнки, если бы могли понять просту
но великую вѣру его въ силу святого дара поэзіи!
*
*
*
Теперь посмотримъ, какъ относится наша интелл
генція къ другому старому союзнику — мужику, и каі
относится къ нему современная литература.
Лѣтъ пятьдесятъ мужика усиленно будили: вотъ
онъ проснулся; каковъ же его гісихическій обликъ?
Скажутъ: слишкомъ мало времени истекло, не бьи
еще возможности отмѣтить измѣненія лица давно зн
комаго героя. Однако, старая литература имѣла сил
итти въ ногу съ жизнью, и у новой, очевидно, бьи
время замѣтить въ мужикѣ кое-что; она о немъ и г
ворила уже, и говоритъ.
Но опредѣленныхъ отвѣтовъ на вопросъ — не дан
хотя по нѣкоторымъ намекамъ молодыхъ писателей yJ>
видно, что ничего отраднаго для страны и лестнаго Д
мужика они и не видятъ и не чувствуютъ.
Насколько обрисованъ мужикъ въ журнальной
альманашной литературѣ нашихъ дней — это стары
знакомый мужикъ Рѣшетникова, темная личность, нѣчто
звѣрообразное. И если отмѣчено новое въ душѣ его,
такъ это новое пока только склонность къ погромамъ,
поджогамъ, грабежамъ. Пить онъ сталъ больше и къ
„барамъ" относится по шаблону мужиковъ Чеховской
новеллы „На дачѣ",
какъ объ этомъ свидѣтельствуетъ
г. Муйжель въ одноименномъ разсказѣ — авторъ, пока-
занія коего о мужикѣ наиболѣе обширны.
Общій тонъ отношенія къ старому герою русской
литературы — разочарованіе и грусть, уже знакомыя по
литературѣ 80-хъ годовъ, когда тоже вздыхали:
—
Мы для тебя, Русь, старались, а ты... эхъ ты!
Измѣнщица!
И — такъ же ругались. Помню, какъ поразила меня
одна фраза, сказанная уже въ 92-мъ году въ кружкѣ
политическихъ ссыльныхъ, по поводу холерныхъ без-
порядковъ на Волгѣ:
Нѣтъ, для нашего мужика все еще необходимъ
и штыкъ, и кнутъ! — грустно сказалъ бывшій ссыльный,
очень симпатичный человѣкъ во всемъ прочемъ.
И слова его не вызвали протеста товарищей.
Нынѣ при такомъ же молчаніи „культурнаго" обще-
ства народъ именуютъ „фефелой",
„потревоженнымъ
звѣремъ", и т. д .
Профессоръ П. Н. Милюковъ назы-
ваетъ знамя величайшей идеи міра, способной объеди-
нить и объединяющей людей, „красной тряпкой", идей-
ныхъ враговъ — „ослами".
»VUI DI
,
„
кобылы", „звѣри", „фефела", „обозная сво-
лочь" — браво, культура, браво,
„культурные вожди
русскаго общества"!
Въ пестромъ станѣ защитниковъ „культурныхъ цѣн-
ностей" уже нѣтъ ни одного честнаго воина, который
могъ бы, какъ Яковъ Полонскій, красиво и искренно
возгласить тостъ „за свободу враждебнаго пера".
Это ли не пониженіе типа русскаго культурнагсу
человѣка?
^
Рабочій, по осторожнымъ очеркамъ молодыхъ бел-
летристовъ, еще хуже мужика: онъ глупѣе, болѣе дер-
зокъ и при этомъ говоритъ о соціализмѣ, пагубности
Хотя первоначально народъ былъ обруганъ „фефелой" за
недостатокъ темперамента, но впослѣдствіи разные ретивые люди
называли его этимъ именемъ уже „за все"!

котораго для себя и міра онъ, конечно, не можетъ
понять.
м
,
При всей идейной беззаботности гг. писателен „вън-
скаго періода русской литературы",
какъ выразился
Амфитеатрову они прекрасно усвоили мѣщанское пред-
ставленіе о соціализмѣ, какъ о вредномъ ученіи, которое,
защищая исключительные интересы желудка, совер-
шенно отрицаетъ запросы духа. Поэтому тяготѣніе къ
соціализму понимается ими, какъ прогрессивное развитіе
слабоумія.
Что пролетарій вездѣ и всюду среди мѣщанъ является
непріятнымъ лицомъ, слишкомъ трагичнымъ въ мѣщан-
ской комедіи, что для современнаго автора онъ великъ
и неудобенъ, какъ герой — все это понятно.
Мужикъ же испортилъ свою карьеру въ литературѣ
и, видимо, надолго лишился теплаго отношенія белле-
тристики по такому поводу: видя, что господа волнуются,
требуя себѣ политической власти, и что мундирное
начальство уступитъ имъ, если онъ своею силою под-
держитъ господъ — онъ долженъ былъ отдать всѣ силы
свои въ распоряженіе воинствующаго мѣщанства, а оно,
построивъ его руками и своимъ умомъ крѣпость благо-
получія своего, послѣ этого поблагодарило бы его.
Онъ же, некультурный, вмѣсто того, чтобы спокойно
ожидать награды со стороны столь благородныхъ
господъ, съ настойчивостью, устрашившею ихъ, немед^-
ленно потребовалъсебѣ „всю землю" и, подстрекаемый
рабочими, даже заговорилъ о соціализмѣ. За что
обруганъ и временно оставленъ безъ вниманія со сто-
роны господъ, извѣстныхъ своей добротой.
Разумѣется, эта ссора интеллигенціи съ народомъ
не можетъ затянуться надолго: „безъ мужика не про-
живешь", какъ доказано Щедринымъ, но „культурному
обществу",
въ интересахъ сохраненія и дальнѣишаго
роста страны, слѣдуетъ возможно скорѣе прекратить
проявленія своихъ оскорбленныхъ чувствъ,
кончить
истерическія и капризныя жалобы на непослушный ея
желаніямъ народъ. Интеллигенція же торопится забить
своимъ тѣломъ всѣ щели и трещины въ государствѣ,
потрясенномъ и полуразрушенномъ револющеи; усталая
и преждевременно . разочарованная, она ищетъ лишь
уютнаго мѣста для отдыха, въ дѣяніяхъ ея нѣтъ оолѣе
любви къ своей странѣ, въ словахъ нѣтъ вѣры.
Надо учесть еще одно специфически русское явленіе:
непосильный ростъ „лишнихъ",
„никудышныхъ",
„ник-
чемныхъ", „ненужныхъ" людей —ростъ этотъ очевиденъ,
какъ и его причины. Это элементъ, крайне опасный для
жизни, ибо эти люди съ убитой волей, безъ надеждъ,
безъ желаній, люди, массою которыхъ прекрасно умѣетъ
пользоваться нашъ врагъ. Когда типъ „лишняго" чело-
вѣка отмѣчался литературою среди культурнаго обще-
ства, это было не страшно: культура создается энергіею
народа. Но когда самъ народъ изъ своей среды и непо-
средственно выдвигаетъ „никчемныхъ",
„никудышныхъ",
„ненужныхъ" людей, это опасно, ибо свидѣтельствуетъ
объ истощеніи почвы культурной —духовныхъ силъ на-
рода; это явленіе надо учесть, съ нимъ необходимо бо-
роться. Задача литературы уничтожить этихъ людей или,
насытивъ ихъ бодростью, воскресить къ жизни активной.
Но, — „позна волъ стяжавшаго и оселъ ясли госпо-
дина своего", — литераторы дружно уходятъ на службу
мѣщанству. На этой почвѣ они неизбѣжно должны
испытать и уже испытываютъ роковую убыль души:
въ средѣ мѣщанства нѣтъ свободныхъ плановъ, нѣтъ
широкихъ идей, способныхъ стройно организовать твор-
ческія силы личности.
Какъ на болотѣ не можетъ разростись могучій дубъ,
но растутъ только хилыя березы, низенькія ели, такъ и
въ этой гнилой средѣ не можетъ сложиться и подняться
высоко надъ жизнью буденъ могучій талантъ, способный
окинуть орлинымъ взоромъ всю пестроту явленій въ своей
странѣ и въ мірѣ, таланту освѣщающій пути къ будущему
и великія цѣли, окрыляющія насъ, маленькихъ людей.
Мѣщанство — это ползучее растеніе, оно способно
безконечно размножаться и хотѣло бы задушить своими 4
побѣгами все на своей дорогѣ; вспомните, сколько
великихъ поэтовъ было погублено имъ!
Мѣщанство — проклятіе міра; оно пожираетъ лич-
ность изнутри, какъ червь опустошаетъ плодъ; мѣщан-
ство — чертополохъ; въ шелестѣ его, зломъ и непре-
рывному неслышно угасаетъ звонъ мощныхъ колоколовъ
красоты и бодрой правды жизни. Оно бездонно-жадная
t
трясина грязи, которая засаеываетъ въ липкую глубину !
свою генія, любовь, поэзію, мысль, науку и искусство. ,
Болѣзненный этотъ нарывъ на могучемъ тѣлѣ чело- ѵ
вѣчества нынѣ, мы видимъ, совершенно разрушилъ j

«
личность, прививъ въ кровь ей ядъ нигилистическая
индивидуализма, превращая человѣка въ хулигана
/ существо безсвязное въсамомъсебѣ, съ раздробленнымъ
мозгомъ, изорванными нервами, неизлѣчимо глухое ко
всѣмъ голосамъ жизни, кромѣ визгливыхъ криковъ
инстинкта, кромѣ подлая шопота больныхъ страстей.
Благодаря мѣщанству, мы пришли отъ Прометея до
хулигана.
,
_
Но хул и га нъ — кровное дитя мѣщанина, это плодъ
его чрева. Исторіей назначена ему роль отцеубіицы,
и онъ будетъ отцеубійцею, онъ уничтожитъ родителя
своего.
Эта драма — семейная драма врага; мы смотримъ на
нее со смѣхомъ и радостью, но намъ жалко, когда
мѣщанство въ борьбу со своимъ же исчадіемъ вовлекаетъ
цѣнныхъ и талантливыхъ людей, намъ грустно видѣть,
какъ гибнутъ они, отравленные гнилостнымъ ядомъ
бурно разрушающейся среды.
Намъ — это естественное желаніе здоровая — хо-
чется видѣть людей здоровыми, бодрыми, прекрасными;
/ мы чувствуемъ, что, будучи развита и организована,
! духовная энергія народа нашего можетъ освѣжить жизнь
міра, ускорить наступленіе всечеловѣческаго праздника
о.I } разума и красоты.
Ибо для насъ исторія всемірной культуры написана
гекзаметромъ, и мы знаемъ: въ мірѣ будутъ дни все-
общая восторга людей предъ картиною прошлыхъ
дѣяній своихъ, и земля когда-то явится во вселенной
•
мѣстомъ торжества жизни надъ смертью, мѣстомъ, гдЪ
возникнетъ воистину свободное искусство жить для
искусства, творить великое!
Жизнь человѣчества - творчество, стремленіе къ по
бѣдѣ надъ сопротивленіемъ мертвой матеріи, желаніе
овладѣть всѣми ея тайнами и заставить силы ея слу-
жить волѣ людей для счастія ихъ. Идя къ этой цѣли,
мы должны въ интересахъ успѣха ревностно заб о ти тьс я
о постоянномъ развитіи количества живои, сознательной
и активной психофизической энергіи міра. Задача дан-
ная историческая момента - развитіе и организация,
/По возможности, всего запаса энергіи народовъ, пре-
вращеніе ея въ активную силу, созданіе классовыхъ,
групповыхъ и партГйныхъ коллективовъ.
1908 г.
О цинизмѣ.Л)
.. .Темпъ жизни міра становится быстрѣе, ибо все
глубже въ тайныя нѣдра ея проникаетъ могучая тре-
вога весенняя пробужденія, всюду ясно чувствуется мя-
тежный трепетъ — потенціальная энергія сознаетъ свою
творческую мощь и готовится къ дѣянію.
Медленно, но неуклонно ростетъ въ народѣ самосо-
знаніе, загорается солнце соціальной справедливости, и
подъ дыханіемъ грядущей весны замѣтно таетъ холодный
и тяжкій покровълицемѣрія и предразсудковъ, безстыдно
обнажается уродливый остовъ современная общества —
тюрьмы человѣческаго духа.
Милліоны глазъ горятъ радостнымъ огнемъ, всюду
сверкаютъ молніи гнѣва, освѣщая вѣками накопленныя
тучи глупости и ошибокъ, предубѣжденій и лжи; мы —
наканунѣ праздника всемірнаго возрожденія народныхъ
массъ.
Придавленный къ землѣ, окованный цѣпями рабьяго
труда, народъ поднимаетъ голову, уже видны черты его
вѣчно юная лица.
Люди, которые знаютъ, что народъ есть неизсякае-^
мый источникъ энергіи, единственно способный претво-
рить все возможное — въ необходимое, всѣ мечты —
въ дѣйствительность — эти люди — счастливы! Ибо въ і
нихъ всегда было живо творческое чувство своей I
органической связи съ народомъ, нынѣ это чувство/
должно вырости, наполнивъ • ихъ души великой ра-
достью и жаждой творчества новыхъ формъ для новой
культуры.
Написано для французскаго журнала „Documents du Pro-
grès", гдѣ и помѣщено въ 1908 г.

Признаки возрожденія человѣчества — ясны, но „люди
кулыурнаго общества" якобы не видятъ ихъ, что, впро-
чемъ, не мѣшаетъ мѣщанамъ чувствовать неотразимую
близость мірового пожара.
Тупыя орудія процесса накопленія богатствъ, созна-
\[ тельные участники насилія надъ волею народа, они
осуждены защищать свои безнадежныя позиціи^и пря-
чутся въ тѣсную клѣтку своей культуры, которой назы-
ваютъ внушенное имъ и умертвившее ихъ души убѣжде-
ніе въ томъ, что власть капитала — навѣки законна, на-
всегда незыблема, они теперь даже и не рабы своего
хозяина, a домашнія животныя его.
Рабы перерождаются въ людей — вотъ новый смыслъ
жизни! И потому владыки должны исчезнуть, ибо вла-
f дыка только паразитъ раба.
Здѣсь нѣтъ парадокса: рабъ и владыка — два конца
одной и той же психологической линіи, рабъ живетъ
смутноватой о власти, владыка же — страхомъ зг
свою власть. Но когда рабъ понялЪѵ цѣну свободы, по
чу»<дгвовалъ свое право на нее — онъ становится чело-
в-#омъ, a человѣкъ —безстрашенъ, и власть надъ по-
доотиэіми себѣ противна ему.
I
Пришло время, когда разумнѣе уступить силѣ не-
обходимости, чѣмъ способствовать накопленію законнаTM
гнѣва и жестокости, которую можетъ вызвать онъ...
Но было бы безполезно разсказывать слѣпымъ отъ
рожденія объ игрѣ красокъ на лицѣ моря, еще болѣе
безполезно убѣждать командировъ жизни и мѣщанство —
армію ихъ—въ томъ, что они враги самихъ себя.
Мѣдныя головы этихъ людей не знаютъ иныхъ аргу-
ментовъ, кромѣ золота и желѣза, свинца и другихъ
металловъ, изъ которыхъ скованы цѣпи ихъ власти.
Жизнь ростетъ, и современное общество ощущаетъ
судороги почвы подъ ногами своими — это ясно звучитъ
во всей его психологіи, a яснѣе всего видимо въ общемъ
страхѣ предъ завтрашнимъ днемъ.
Душа человѣка сегодня — пустыня, и онъ съ неволь-
нымъ трепетомъ ждетъ, что завтра въ ней явится нѣчто
невѣдомое, враждебное ему, оно встанетъ въ душѣ, какъ
сфинксъ, и повелительно предложить человѣку рѣшить
назрѣвшую соціальную задачу.
Предчувствуя этотъ роковой визитъ необходимости,
сознавая себя мертвымъ предъ нею, мѣщанинъ хочетъ
спрятаться гдѣ-нибудь, хочетъ заполнить чѣмъ-нибудь
трясину внутри себя — ему страшно лишиться привыч-
наго покоя и уюта, хотя этотъ покой скорѣе само-
гипнозъ, чѣмъ реальность.
Любимые уголки, куда прячется мѣщанство отъ жизни,
давно извѣстны ему: это — Богъ, метафизика и цинизмъ.
Но Богъ только для того, кто можетъ создать Его
въ душѣ своей силою вѣры и оживить огнемъ ея — въ
маленькой душѣ современнаTM чёловѣка погасли всѣ
огни, и во тьмѣ ея нѣтъ мѣста не только Богу, но даже
идолу тѣсно.
Метафизика хороша послѣ побѣды, а передъ боемъ
необходимо точное знаніе, метафизика не можетъ успо-
коить сердца, смятенныя предчувствіемъ пораженія.
Когда человѣкъ хочетъ узнать — онъ изслѣдуетъ,
когда онъ хочетъ спрятаться отъ тревогъ жизни — онъ
выдумываетъ.
Наши суровые дни не даютъ времени для выдумокъ —
и попытки мѣщанства скрыться въ туманахъ метафизики
неудачны.
Наконецъ — метафизика есть творчество. Какъ всякое
дѣяніе, она требуетъ вдохновенія и силы — любви или
ненависти, a мѣщанство ничего не любить и не имѣетъ
силы для ненависти.
Отрицать это трудно, ибо оно само устами своихъ
пбэтовъ и писателей не однажды сознавалось и все чаще
сознается въ томъ, что переживаетъ духовный кризисъ,
банкротство духа. Слѣдуетъ сказать — агонію духа.
__
*^*
Средствомъ самозащиты противъ напора историче-
ской справедливости мѣщанство избрало цинизмъ.
Офицеры, участники послѣдней войны, разсказывали,
что, когда солдатамъ приходилось сдавать позиціи врагу,
они старались не только разрушить все, что поддава-
лось разрушенію, но загрязнить и запачкать даже землю,
защищавшую ихъ.
То же самое наблюдается въ литературѣ и жизни
нашихъ дней — предчувствуя близость сдачи позиціи

народу, будущіе побѣжденные усиленно
стараются
испачкать все, что можно.
Разумеется, среди разрушаемаго есть много стараго,
изжитаго, все это давно нужно бы уничтожить — и
такимъ образомъ, мѣщанство выполняетъ часть той
необходимой грязной работы, которую должны были бы
выполнять побѣдители, когда имъ придется очищать
мѣсто, гдѣ г.г. культурные люди насиловали другъ друга.
Я не утверждаю, что мѣщане грязнятъ жизнь созна-
тельно: развратъ больного ума и изношеннаго тѣла,
съ
одной стороны — результатъ дегенераціи и пресыщенія
благами жизни, съ другой — выраженіе жуткаго отчаянія,
вызваннаго близостью общественной катастрофы.
Человѣкъ взбѣсился отъ страха, оголилъ въ себѣ
животное и буйно рветъ соціальныя путы.
Такъ или иначе — однако, циники, разлагаясь, 3aj
мѣтно портятъ воздухъ —и какъ скажешь, что въ этой
ихъ работѣ нѣтъ смутнаго желанія отравить побѣдителя,
прививъ ему всѣ болѣзни своей души и тѣла?
Можетъ-быть, существуетъ мысль, еще неоформлен-
ная сознаніемъ: „Вы побѣдили, но — погибнете въ грязи,
которую мы оставимъ въ наслѣдство вамъ..."
*
Современный цинизмъ одѣвается разнообразно —
всего грубѣе и наименѣе умно — въ черный плащъ
J пессимизма.
„Суета суетъ и всяческая суета!" — бормочетъ мѣ-
щанинъ мертвыя слова, романически драпируясь- въ
лохмотья своей дряхлости.
.
Жизнь трепещетъ въ жаждѣ свободнаго творчества,
тысячи героевъ свято и гордо гибнутъ въ борьбѣ за
осуществленіе великой мечты всемірнаго братства —
циникъ это знаетъ.
—
Родъ приходитъ и снова уходить, — говоритъ онъ,
спрятавъ лицо свое въ древнюю книгу, гдѣ мятежная
мысль человѣка пробовала силу Бога, созданнаго ею,
пробовала и горько сомнѣвалась въ силѣ и красотѣ Его.
Когда видишь, что за этой навсегда красивой, гордой
книгой прячется жалкая фигурка трусливаго циника,
прячется и тупоумно клевещетъ на мудраго, ради оправ-
данія лѣни своей или безсилія своего — обидно da
книгу.
Когда-то красивый и круглый, созданный любовью
и гнѣвомъ искреннихъ людей — теперь пессимизм ь из-
жезанъ болтунами, испачканъ слюною мѣщанъ, за- ^
хватанъ ихъ грязными пальцами и превратился въ без-
форменное мѣсиво избитыхъ пошлостей — ихъ стыдно
слушать.
—
Мы никогда ничего не узнаемъ, мы не можемъ раз-
іадать тайны, окружающія жизнь, — говорятъ циники —
и погружаются въ болото разнузданности.
Но когда циники слышать, что кто-то, неустанно
изслѣдуя тайны жизни, обогатилъ мысль человѣчества
новой догадкой, придалъ работѣ изученія природы
новую энергію — это ихъ видимо раздражаетъ.
—
Всѣ ваши усилія безполезны, вы ничего не знаете,
вашъ познавательный аппаратъ навсегда несоверше-
ненъ, — почему-то волнуясь, сердито доказываютъ они.
Здѣсь циникъ похожъ на кривого нищаго, который
сказалъ кузнецу, назвавшему его кривымъ:
—
А ты тоже уродъ —у тебя два глаза!..
—
Стоить ли жить? — спрашиваетъ циникъ.
Затѣмъ онъ приводить массу доказательствъ въ
сихахъ и въ прозѣ въ пользу того, что жить не стоить,
и — живетъ долго, охотно, сытно и спокойно.
Ибо — если ужъ рѣшено, что жить не стоить, тѣмъ
.іенѣе слѣдуетъ дѣлать что-нибудь для ускоренія хода
жизни, для роста милой красоты и простой, свѣтлой
правды ея. Можно только просто жить, просто сосать
чужіе соки, надѣлать кучу ошибокъ, защищая свое
личное бытіе и собственность—главное, собственность!—
у фѣпить старые предразсудки,
создать
нѣсколько
новыхъ, развращать женщинъ, насорить вездѣ, на-
пачкать, затѣмъ въ холодномъ ужасѣ предъ неизбѣж-
ностыо слить пустоту своей души съ пустотой вѣчности,
долго умирать въ трусливыхъ судорогахъ, въ жалкихъ
крикахъ и, наконецъ, очистить землю отъ своего при-
сутствія на поверхности ея, оставивъ въ наслѣдство на-
роду еще болѣе осложненную своимъ участіемъ тяжкую
іутаницу клейкихъ лжей, мертвыхъ словъ, дрянныхъ
іредубѣжденій и кучу прочаго хлама.
—
Стоить ли жить человѣчеству? — спрашиваетъ
Діникъ и, хватая отовсюду искалѣченныя имъ мысли,
быстро рѣшаетъ, опираясь на кости мертвыхъ:
—
Нѣтъ...
Г)-

Это нѣсколько преждевременное рѣшеніе вопроса —
онъ можетъ быть рѣшенъ такъ или иначе лишь тогда,
когда вся масса бѣлыхъ, желтыхъ и черныхъ людей
познаетъ всѣ блага жизни, испытаетъ всѣ наслажденія
духа и тѣла, разсмотритъ всю гигантскую работу чело-
вѣчества за вѣка его бытія, пойметъ всю силу любви,
страданій и подвиговъ прошлаго, оцѣнитъ всѣ великіе
завѣты своихъ предковъ, равномѣрно раздѣлитъ между
всѣми и каждымъ весь неизмѣримый опытъ ихъ.
Можетъ-быть, тогда люди единогласно постановятъ
взорвать земной шаръ —это ихъ право.
*
Но когда паразиты на тѣлѣ нѣмого великана рѣ-
шаютъ вопросъ~~с) цѣнности бытія его — это противно
и смѣшно, это — цинизмъ!
Человѣкъ почти все свое можетъ сдѣлать красивымъ,
нѣкогда онъ и цинизмъ свой показывалъ міру въочерта-
ніяхъ яркихъ, сильныхъ, но цинизмъ нашихъ дней удиви-
тельно уродливъ и пошлъ.
Ироды трепещутъ за власть свою, зная, что родилась
новая религія, они спѣшатъ истребить всѣхъ вѣрующихъ
въ возможность царствія человѣческаго на землѣ, кото-
рую Ироды привыкли считать на вѣки царствомъ мер-
зости своей.
Смерть глотаетъ тысячи жертву погибаютъ люди,
наиболѣе нужные для цѣлей жизни, ибо гибнутъ вѣрую-
щіе. Объ этомъ истребленіи людей можно говорить
только съ гнѣвомъ, только съ отвращеніемъ или же, памя-
туя, что народъ безсмертенъ, мужественно молчать; здѣсь
нѣтъ мѣста стонаму и жалость такъ же оскорбительна,
какъ необходима месть.
Но въ убійствахъ не смерть виновата, a безуміе
тѣхъ, кто озвѣрѣлъ отъ страха.
Когда же смерть законно является во время свое
когда она просто и спокойно приходитъ убрать о
дороги жизни ветхое, отжившее, уже полумертвое -
что, кромѣ благодарности, можно питать къ ней?
Можетъ-быть, иногда она заслуживаетъ осужден to
ибо порою невнимательна къ дѣлу своему — многі«
люди живутъ слишкомъ долго, видимо, забывая, что
мудрый долженъ умереть во-время.
Но все здоровое и простое чуждо циникамъ, и они,
конечно, не могутъ представить себѣ, какъ отвратительна
была бы жизнь, будь мѣщанство безсмертно.
Страхъ жизни понуждаетъ ихъ много говорить и
думать о смерти, они усердно лижутъ ея кости трусли-
выми языками и, точно нищіе, просятъ у нея милостыню
вниманія къ нимъ. Въ сужденіяхъ о ней у^нихъ всегда
звучитъ нѣчто холопское, какъ-будто лакей, боясь, что
осгіэжа уличить его въ кражѣ сахара, заранѣе ста-
рается смягчить гнѣвъ ея грубою лестью.
Смерти боятся и, вѣроятно, боятся искренно; должно-
эыть, день и ночь мѣщане носятъ въ себѣ тяжкій гнетъ
жуткаго ужаса предъ нею и слагаютъ въ честь ея
лживые гимны, осыпаютъ скелетъ ея бумажными цвѣ-
гами своей холодной фантазіи, кланяются ей и ползаютъ
у ногу не смѣя взглянуть въ спокойное и мудрое лицо,
о0рмочутъ о великой силѣ и мрачной красотѣ смерти,
ю представляютъ себѣ ликъ ея безобразнымъ.
Смерть съ презрѣніемъ отвертывается отъ нихъ —
она, дслжно-быть, брезглива, судя по тому, какъ долго
ю прекращаетъ
гіротивныя страданія пораженныхъ
снфилисомъ, проказою, прогрёссивнымъ параличемъ и
•іе обрываетъ тягучую, липкую нить жизни пошляковъ.
У циииковъ есть страхъ предъ смертью, но — еще
зольше игры съ нею, все той же игры въ прятки съ
жизнью.
Жизнь требуетъ отъ человѣка дѣяній, подвиговъ,
силы, красоты — циники говорятъ:
—
Нѣтъ жизни, есть только смерть...
Нѣтъ идеаловъ, нѣтъ воли создать ихъ, но осталась
жива рабья привычка опускаться на колѣни, она со-
»даетъ идоловъ, и въ молитвахъ имъ циники удобно
прячутся...
Иногда, притворяясь искренно страдающимъ, циникъ
с I онетъ:
—
Вкушая, вкусихъ мало меда и се азъ умираю!..
Лжетъ! Долженъ сказать:
—
Я пожралъ отъ всего, что мнѣ казалось сладкимъ,
•I отравленъ пресыщеніемъ.
„Жизнь и смерть, —двѣ вѣрныя подруги, двѣ сестры,
родныя, времени безсмертнаго безсмертныя дочери.
Одна вся въсолнечныхъ лучахъ, окрыленная чудесными
• тайными мечтами, шѣчно гориТъ пламенемъ творчества,
5.І .

безумно щедрая, всегда влюбленная. Другая — рядомъ-
задумчивая, скромная, вся бѣлая и гордо чистая, вели
чественно строгая, съ глубокими глазами цвѣта ясныхъ
небесъ лѣтняго вечера, и въ глазахъ ея тихо мерцаец
добрая дума о жизни, мягкая улыбка трудамъ ея.
Жизнь неустанно сѣетъ по землѣ сѣмена свои, и все
трепещетъ радостью на путяхъ ея, ростетъ, цвѣтеп
разнообразно, ярко, поетъ и смѣется, опьяненное солн
цемъ. Но творя — жизнь ищетъ, она хочетъ создавай
только великое, крѣпкое, вѣчное, и когда видитъ избы
токъ мелкаго, обилія слаба го, г оворитъ сестрѣ своей:
—
Сильная, помоги! Это—. смертное.
Смерть покорно служитъ дѣлу жизни...
Цинизмь является передъ людьми въ пестрыхь
одеждахъ „новой красоты".
—
Мѣра жизни—красота!—возглашаетъ циникъ чужія
слова, глубокій смыслъ которыхъ враждебенъ цинизму
Вокругъ уродливыя дѣти выродившагося мѣщанства
дѣти безъ крови въ жилахъ, полубольныя женщины, въ
которыхъ умерло чувство красоты, изнуренные развра
томъ юноши, разбитые ревматизмомъ, искалѣченные
подагрою, полоумные старики...
На улицахъ — жиЕые памятники творчеоъа мѣщаиь
безголовые хулиганы — ихъ дѣти, гнилыя проститутки -
ихъ жертвы — красота !
И отовсюду смотрятъ полуслѣпые, гнойные глаза
нищеты, вездѣ развеваются ея заразные лохмотья, со
всѣхъ сторонъ тянутся за милостыней тысячи грязных ь
костлявыхъ рукъ—какая красота!
Въ хаосѣ полумертваго отъ голода тѣла, въ черном
вихрѣ рубищъ, вертится обожженный развратомъ .
болѣзнями циникъ, съ безсильиыми мускулами, съ раз
мягченными костями, съ безумной, предсмертной жаждог
острыхъ наслажденій и тусклыми глазами на желтомь
лицѣ подъ голымъ черепомъ, это—„новая красота?"
Онъ_^юдшзг_до^гор
какъ ма^юде_ръ по полю
битвы. какъ_воръ_по "кладбищу. и говоритъ:
—
Служу_ красотіЛ
И становится на " колѣняхъ передъ кучей пестрыхь
пустяковы прячется отъ безобразія окружающаго за
груды жалкихъ яыдумокъ -- тутъ рисуночки, игрушечки
іатуэточки, изящныя книжечки — маленькіе плоды на-
іряженнаго труда мелкихъ душ.ъ. Вся эта мелочь, ор-
ганная наскоро, въ виду сильнаго спроса, заполняетъ
омнаты и души циниковъ, ослѣпляя глаза пестротой
расокъ, оглушая звономъ пустыхъ фразъ, пріятно раз-
ражая тупые нервы своей пряностью, и за нею тихо
счезаютъ, становятся неясными образа великихъ гвор-
ОЕЪ вѣчной красоты: Гасиутъ святые гимны поэ^овъ
рошлаго, забываются ихъ имена, заглушенныя гром-
имъ базарнымъ шумомъ жрецовъ „новаго искусства",
окорнѣйшихъ слугъ мещанства.
—
„Новая красота"—говорятъ циники, углубляясь въ
о герцаніе мелочей и стараясь забыть, что красота без-
мертная — въ любви, а не въ похоти, въ дѣяніи, а не въ
окоѣ, въростѣ,духа человѣческзго, въвоплощеніимечты.
Раскололи мѣщане маленькія души свои на мелкіе
уски и все болѣе раскалываютъ ихъ и — живутъ въ
озницу, плѣненные крошечными забавами своими. •
А вокругъ нихъ все болѣе часто, все болѣе обильно , ,
зсюду льется яркая кровь того гиганта поэта, который V
оздалъ всѣхъ боговъ и Прометея, Мойру и птицу
>ениксъ, Христа и Сатану, Фауста и Агасфера, тысячи
азокъ, сагъ, легендъ, пѣсенъ. Льется кровь того, кто
донынѣ не превзойдеиъ въ творчествѣ.
Мы назвали безсмертными тѣхъ, кто умѣлъ красиво \Г
просто пересказать намъ великія творенія народа, a
ѵ
ародъ — гіервѣйшаго творца красоты по силѣ и по ц
ремени — народъ низвели на степень орудія нашей жад-
о :ти, ограбили силу его, исказили безсмертную душу —
іеперь циники гоЕорятъ:
—
Грубъ онъ и глупъ, народы жестокъ и развратенъ! V
Справедливо сказано, что въ чужой странѣ каждый
•ідитъ только то, что приноситъ въ с,ебѣ самомъ!
Говоря такъ о народѣ, циники представляютъ себѣ
! массу дегенератовъ, которыхъ они же расплодили въ
изни, и которые соціально болѣе близки имъ, психо-
огически болѣе понятны, чѣмъ народъ, далекій отъ
•ггь, непостижимый ^тя.іжхъ_въ своей глубоко скрытой
fe юмудренной духовной жизни...
Народъ могъ бы отвѣтить циникамъ словами Іова:
только знаете вы —знаю и я не хуже васъ. Но я
^ѣлъ бы ко Вседержителю говорить, я хочу соста-
вься съ Богомъ!"

Вотъ теперь онъ снова начинаетъ сознавать силы
свои и свое право на свободу, онъ поднимается съ земли,
рветъ путы свои, а циники прячутъ головы передъ ли-
цомъ его и, косноязычные отъ страха, говорятъ друі ь
другу:
—
Идутъ варвары... культурѣ грозитъ гибель... наша
культура !
Все это —ложь и клевета, это цинизмъ, и только!
Развѣ культура — ваша любовь и страсть, развѣ
она_ваша
религія, развѣ она священна для васъ?
Смотрите — на родъ жаждетъ культуры, это за обла
даніе ею борется онъ, а — гдѣ вы?
Вы или прячетесь отъ участія въ борьбѣ за воз
рожденіе и свободу духа, или идете вмѣстѣ съ явными
врагами народа противъ культуры.
Лжете вы, говоря, что любите ее, ничего вы не лю-
бите и даже сам ихъ себя не умѣете любить.
Всѣ вы родились голыми, и такъ живете, и^нѣтъ
лжи, которая скрыла бы безобразіе наготы вашей.
Лучше бы родиться вамъ честными, или не рождаться
совсѣмъ, не осквернять бы прекрасную трагедію жизни
своимъ жалкимъ вмѣшательствомъ!
И не говорить бы вамъ о красотѣ, ибо вы можете
изнасиловать, но безсильны оплодотворить!
Свобода любитъ красоту, а красота — свободу.
Но — развѣ вы свободны?
И развѣ — красивы?
*V*
Цинизмъ прикрывается и свободой — исканіемъ пол
^ной свободы —это наиболѣе подлая маска его.
Литература, устами наиболѣе талантливыхъ писате
лей, единогласно свидѣтельствуетъ, что когда мѣщанинъ
устремляясь къ полной свободѣ, обнажаетъ свое „я
передъ современнымъ обществомъ встаетъ животное.
Очевидно, это явленіе неизбѣжное и независимо!
отъ воли авторовъ. Ихъ усилія почтенны и ясны — имі
хочется дать поучительный образъ человѣка, совер
шенно свободнаго отъ предразсудковъ и традицій, свя
зующихъ мѣщанъ въ цѣлое, въ общество, стѣсняюше;
ростъ личности, имъ хочется создать „положительны!
типъ", героя, который беретъ отъ жизни все и ничег<
не даетъ ей.
Герой, являясь на страницахъ романа, болѣе или
менѣе остроумно доказываетъ свое право быть тѣмъ,
что онъ есть, совершаетъ рядъ подвиговъ ради само-
освобожденія изъ плѣна соціальныхъ чувствъ и мыслей,
и если окружающія персонажи во-время не задушатъ
его, или онъ самъ не убьетъ себя, то въ концѣ книги
непремѣнно является передъ читателемъ изъ мѣщанъ,
какъ новорожденный поросенокъ—какъ поросенокъ —
это въ лучшемъ случаѣ.
Читатель хмурится, читатель недоволенъ. Тамъ, гдѣ
есть „мое",
непремѣнно должно существовать совер-
шенно автономное „я", но читатель видитъ, что полная
свобода одного „я" необходимо требуетъ рабства всѣхъ
другихъ мѣстоименій — старая истина, которую каждый
усиленно старается забыть.
Мѣщанинъ слишкомъ часто видигъ это, ибо въ прак-
тик жизни, въ ежедневной свирѣпой борьбѣ за удобное
существованіе человѣкъ становится все болѣе жестокимъ
и страшнымъ, все менѣе человѣчнымъ.
А въ то же время такіе звѣри необходимы для за-
щиты пресвятой и благословенной собственности.
Мѣщанинъ привыкъ дѣлить людей на героевъ и толпу,
но толпа исчезаетъ, превращаясь въ соціалистическія
партіи, a онѣ грозятъ стереть съ лица земли маленькое
мѣщанское „я"; мѣщанинъ зоветъ героя на помощь
себѣ — приходитъ вороватое и жадное существо съ пси-
хологіей бѣшенаго кабана или россійскаго помпадура.
А для этого монстра, призваннаго на защиту священ-
наTM права частной собственности, не существуетъ священ-
ныхъ правъ человѣческой личности, да и на самую част-
ную собственность онъ смотритъ глазами завоевателя.
Съ одной стороны, многоглавая красная гидра, съ
другой — огненный драконъ разверзъ ненасытную пасть,
а посреди нихъ распутно мечется маленькій человѣчекъ
со своей нищенской собственностью.
И хотя она для него — кандалы каторжника, ярмо
раба — онъ ее любитъ, онъ ей вѣрно служитъ и всегда
готовъ защищать цѣлость и власть ея, всей силой лжи
и хитрости, на какую способенъ, всегда готовъ оправ-
дывать бытіе ея всѣми средствами отъ Бога и фило-
софы до тюрьмы и штыковъ!
Но это мало помогаетъ и, чувствуя близость конца
своего, въ отчаяніи, можетъ-быть, безсознательномъ —

скромный мѣщанинъ превращается въ циника воин-
ствующа го.
—
Такъ поживу же я, какъ хочу!
Начинаетъ жить, какъ можетъ. Потому что —живот-
ное соціальное— онъ обладаетъ „памятью вида", много-
образнымъ наслоеніемъ общественныхъ инстинктовъ,
смутнымъ чувствомъ своей связи съ людьми, которое
онъ иногда называетъ совѣстью или стыдомъ и которое
всегда мѣшаетъ ему жить такъ откровенно-гнусно, какъ
онъ хотѣлъ бы.
Для того, чтобы на закатѣ дней бытія свободно про
явить всѣ желанія своей изъязвленной души, всѣ похоти
и пороки истрепаннаго тѣла, онъ, понуждаемый со-
вѣстью, находить необходимымъ прикрывать свои бе
зобразія вуалью нѣкоторыхъ высшихъ соображеній.
—
Ищу послѣдней свободы! — торжественно возвѣ-
щаетъ онъ, проповѣдуя и демонстрируя однополую
любовь.
А насилуя мальчиковъ, провозглашаетъ возрожденіе
эллинской красоты и философствуетъ на тему о томъ,
что природа создала женщину, преслѣдуя свои цѣли,
но ея цѣли — узы и цѣпи для человѣка, а потому...
—
Долой узы!
Но не брезгаетъ и женщиной, развращаетъ и ее, по
мѣрѣ силъ своихъ.
.
*
*
С
*
Женщина же все еще не можетъ сбросить съ плечъ
своихъ тяжкій гипнозъ исторіи, не убила въ крови воспо
минанія о быломъ рабствѣ.
Природа надѣлила человѣка половымъ инстинктомъ,
а женщина создала любовь, но она, видимо, не по
мнитъ объ этомъ, ея уваженіе къ себѣ самой все еще
слишкомъ слабо противъ атавистическихъ переживаній
рабыни.
Циники знаютъ это и умѣютъ пользоваться этимъ,
они сулятъ неизвѣданное, обѣщаютъ открыть въ любви
величайшія тайны, говорятъ о свободѣ и еще о свобод^
и иллюзіями, которыя она любигъ такъ же страстно,
какъ блестящія бездѣлушки, успѣшно и легко замани
ваютъ въ грязную тьму извращеній своей похоти.
Непобѣдимо сильная способность любить, всегда охва-
ченная стремленіемъ почувствовать любовь еще болѣе
глубокой и прекрасной, она легко поддается острымъ
раздраженіямъ циниковъ и, когда ей подносятъ ядъ въ
красивой чашѣ, пьетъ его охотно.
Дѣятельность циниковъ всего энергичнѣе протекаетъ
въ области половыхъ отношеній — разЕратъ не требуетъ
много силы. Въ этой области они работаютъ успѣшно —
и какъ это извѣстно — достигаютъ блестящихъ резуль-
татовъ, о чемъ, между прочимъ, свидѣтельствуетъ „Milit. -
Polit. Korrespondenz", сообщая, что „во многихъ гвардей-
скихъ германскихъ полкахъ вводится въ качестве учеб-
иаго предмета просвѣщеніе рекрутовъ насчетъ опасно-
стей и соблазновъ, связанныхъ съ гомосексуальными
извращеніями".
Развѣ это не успѣхъ?
—
Я погибаю, но — передъ гибелью моей изгажу все,
что успѣю изгадить!
Повторяю, можетъ-быть, циники не думаютъ столь
опредѣленно, но, оскверняя жизнь такъ усердно, всюду,
гдѣ могутъ, они невольно заставляютъ наблюдателя объ-
яснять себѣ ихъ гадости не только желаніемъ наела-
жденій, но и намѣреніемъ испортить все, что поддается
порчѣ.
Я не моралистъ, и если бы вся эта анархія дрянныхъ
инстинктовъ и больного духа, вся эта гниль и грязь не
выходила за предѣлы общества мѣщанъ, она была бы
для меня только процессомъ самоистребленія въ средѣ
тѣхъ, кто не нуженъ и враждебенъ жизни.
ч
Но буря животной распущенности, мятежъ обезумѣв-
лихъ, можетъ захлестнуть своей волной драгоцѣннѣйшее
въ жизни — часть того юношества, которое ростетъ и
поднимается къ вершинамъ духа изъ почвы его, изъ
•лубинъ народа.
Вотъ почему берешь на себя противную задачу по-
сильно освѣтить тотъ процессъ разложенія человѣка,
который льстецы именуютъ психологіей современнаго
культурнаго общества
Иногда циникъ гордо заявляетъ:
'— Я хочу достичь духовной цѣльности, я стремлюсь
къ совершенству...
Онъ лжетъ, конечно, но ему могутъ повѣрить, ибо
иечта о цѣльности духовной — красивая мечта.

Но подъ маркой индивидуализма предлагается все
тотъ же, болѣе или менѣе ловко поддѣланный сощаль-
ный цинизмъ.
Представимъ себѣ цѣльнаго человѣка, какъ существо,
въ которомъ всѣ здоровыя свойства его психофизики
развиваются гармонично, не противорѣча одно другому.
Возможенъ ли подобный человѣкъ въ условіяхъ Оитвы
\ за сытость? Ростъ каждаго „я" необходимо ограниченъ
затратою всѣхъ силъ на пріобрѣтеніе и охрану соб-
ственности.
м
Въ борьбѣ за цѣлость ея можно сдѣлать свое „я
только болѣе узкимъ, спеціализировать его на изобрѣ-
теніе военныхъ хитростей, принизить гордость свою, но
не развить ее; отдать себя въ плѣнъ жадности, зависти,
злобы, но не вырваться на свободу.
Для достиженія даже маленькихъ удооствъ, человѣкъ
долженъ дѣлать большія подлости, и только въ подло-
стяхъ онъ достигаетъ совершенства.
Циники не очень глупы: они знаютъ, что въ совре-
менныхъ условіяхъ битвы всѣхъ со всѣми, человѣкъ
дробится на куски, хочетъ онъ этого или нѣтъ.
Имъ извѣстно, что духовная цѣльность не возможна,
и гармонизація своего „я" — не достижима у человека,
-
нѣтъ для этого ни времени, ни мѣста.
Но они все-таки зовутъ, заманиваютъ и толкаютъ въ
эту сторону — одинъ изъ пріемовъ ихъ борьбы съ не-
избѣжнымъ.
—
Свобода — тамъ! — говорятъ они и указываютъ
мѣсто около себя и, можетъ-быть, сбивая людей съ пря-
мого пути, количественно ростутъ.
Свобода всегда впереди и всегда — далеко!
Истинный индивидуализмъ въ будущему онъ — за
соціализмомъ, онъ не можетъ быть достигнуть человѣ-
комъ нашихъ дней и онъ — не по фигурѣ ему, какъ
рыцарскія латы не по фигурѣ горбуну.
Не я", но — „мы" — вотъ начало освобождены лич-
ности! До поры, пока будетъ существовать нѣчто „мое"
-
я" не вырвется изъ крѣпкихъ лапъ этого чудовища, не
вырвется, пока не почерпнетъ въ народѣ столько силы,
сколько надо, чтобы сказать всему міру:
—
Ты — мой!
Тогда, наконецъ, человѣкъ почувствуетъ себя во-
площеніемъ всего богатства, всей красоты міра, всего
опыта человѣчества и равнымъ духовно всѣмъ братьямъ
своимъ!
Личность цѣльностная возможна лишь тогда, когда ^
исчезнуть герои и не будетъ толпы, когда явятся люди,
связанные другъ съ другомъ чувствомъ взаимнаго ува-
женія.
Это чувство должно возникнуть изъ воспоминаній о
великой коллективной работѣ, которую народъ совер-
шилъ въ прошломъ, ради своего возрожденія, это чув-
ство должно укрѣпиться сознаніемъ единства опыта у
каждаго со всѣми и солидарности задачъ всѣхъ и каждаго.
А со временемъ это чувство уваженія человѣка къ
человѣку претворится въ религію, ибо религіей челове-
чества должна быть прекрасная и трагическая исторія
его подвигозъ и страданій въ безконечной, грандіозной
борьбѣ за свободу духа и за власть надъ силами природы!

О современности.
Никогда еще Русь не переживала столь опасна го
для нея времени, какъ въ наши печальные дни.
Опустилась справедливая рука исторіи въ темную
гущу русской жизни до самаго дна и взмѣсила, пере-
путала, взбунтовала все извѣчно устоявшееся въ ней,
взбодривъ добрыя начала жаднымъ стремленіемъ къ
развитію, вызвавъ смертныя судороги злыхъ началъ.
И вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ русская жизнь
является непрерывной „ходынкой": тысячи-тысячъ людей
тянутся за нѣкоей таинственной кружкой, которой можно
почерпнуть нѣсколько капель счастья, — бросились не-
стройной толпою, разбились на мелкія, безсильныя кучки
и давятъ другъ-друга, потерявъ общую цѣль, умерщвляя
общую правду.
Одни уже идутъ назадъ, испугавшись достижимаго;
другіе еще не потеряли живой надежды пробиться къ
цѣли. Толчется на одномъ мѣстѣ огромная, разобщенная
разнорѣчіями Русь, и съ каждымь днемъ эта ея не-
здоровая жизнь принимаетъ всеболѣе страшный обликъ,
обогащаясь драмами и трагикомедіями, упреками, взаимо-
обвиненіями и всѣмъ, что, разъединяя, уничтожаетъ
людей одного за другимъ.
Наиболѣе страдающими въ этой толчеѣ на крови
являются дѣти и юношество — наше будущее; наиболѣе
опасна эта борьба, въ которой слишкомъ много мелкихъ
групповыхъ интересовъ, и огсутствуютъ ясныя органи-
зующая идеи, — наиболѣе опасна она въ общественно-
воспитательномъ смыслѣ для молодой русской- демо-
краты, которая поднялась и хочетъ итти на борьбу за
свободу, за культуру.
Вокругъ нея — хаосъ-распадающихся старыхъ и гни-
лыхъ формъ жизни; поднимаетъ змѣиныя ядовитыя
головы наше азіатское и жалитъ въ пяту йдущихъ къ
новому, живому, спасительному, но губительнѣе всего
для нихъ идейная распря въ станѣ вчерашнихъ друзей.
И въ то же время кажется, что въ русской жизни
произошло странное перемѣщеніе: народъ какъ-будто'
излѣчиваё гся отъ своей болѣзни —бездѣйственнаго отно-
шенія къ жизни, a интеллигенція заразилась безнадеж-
ностью, уже побѣжденлой народомъ, и тогда какъ онъ
поднимается вверхъ, чего она такъ ждала и ради чего
терпѣла великія муки, интеллигенція быстро опускается
внизъ, отрекаясь отъ участія въ прекрасномъ дѣлѣ
строенія новой жизни, отрицая смыслъ бытія и дѣянія.
Какъ можетъ вліять отступничество отъ дѣйствен-
наго отношенія къ жизни на тѣхъ, кто оживленъ этой
проповѣдью и хочетъ претворить слово въ дѣло?
*
*
Въ газетѣ „Рѣчь" было напечатано нижеслѣдующее
письмо въ редакиію:
„Сегодня будѵтъ опущены въ могилу тѣла нашихъ
дорогихъ товарищей, и мы, ихъ ближайшіе друзья,
считаемъ своевременнымъ заявить нашъ протестъ про-
гивъ слишкомъ ужъ упрощеннаTM способа объяснять
это тройное самоубійство. Во всѣхъ почти газетахъ
была указана, какъ главная причина — нужда; ею ста-
рались затемнить истинный смыслъ событія. Ради свѣтлой
памяти нашихъ дорогихъ товарищей мы заявляемъ, что
они были достаточно сильны тѣломъ и духомъ, чтобы
проложить самостоятельно себѣ дорогу и не упасть
подъ ударами судьбы. Письмо отца одного изъ само-
убійцъ подтвердитъ наше убѣжденіе. Причина тройного
самоубійстеа лежитъ гораздо глубже, и не подачками
семьѣ Цвѣткова должно отвѣтить на него общество.
„Выло время, и всѣ мы изъ свѣтлаго храма жизни
несли огоньки себіъ въ домъ, въ свою семью. Жизнь
Завала, намъ право и смыслъ существованья. Всѣ мы
тали свое міъсто и назначеніе въ жизни. Знали свое
мѣсто, умньли жить и работать, цгънили жизнь и
наши три дорогихъ мертвеца. И если эти три сильныхъ
молодыхъ человѣка сбросили бремя жизни, какъ никому
ненужную, непосильную ношу, то пусть общество не
думаешь, что сдѣлатъ это ихъ за с m а вил аУнужда, пусть
не „стоятъ вереницей автомобили и кареты у квартиры

Цвѣтковыхъ", какъ описывается въ одной бойкой газеткѣ,
а пусть общество глубже вдумается въ совершавший я
фактъ и поищешь на своей совести преступлены более
крупного, немъ смерть юношей отъ матеріальнои нужаы.
. Уполномоченный группой товарищей А.Ф . Бенкенъ .
Можно думать, что этимъ письмомъ г. Бенкенъ бро-
силъ въ лицо общества обвиненіе въ убійствѣ, и, если
не ошибаюсь, въ первый разъ „дѣти" предъявляют
отцамъ" столь тяжкое обвиненіе въ такой прямой
формѣ. Я увѣренно ожидалъ возраженій или оправданіи
со стороны общества, но до сего дня ихъ все нѣтъ, а
согласитесь, нельзя же отвѣчать молчаніемъ на такой
ѵпрекъ! Потомъ невольно подумалось:
_
Однако, что же могло бы возразить, чѣмъ можетъ
оправдаться современное разрушенное общество?
Въ Россіи дѣти слишкомъ часто видятъ отцовъ своихъ
вѣроотступниками; вотъ почему и они, становясь отцами,
легко становятся перевертнями, вотъ почему^ у насъ
нѣтъ строгой преемственности въ общественной работѣ
поколѣній, и каждое новое поколѣніе входить чужими
людьми въ незнакомую страну.
Только однажды — 42 года тому назадъ — благород-
ный поэтъ А. М . Жемчужниковъ созналъ вину отцовъ
предъ дѣтьми и со свойственнной его милому таланту
искренностью зыразилъ это сознаніе въ обращеніи къ
Современному
гражданину.
Гіоговоримъ съ тобой о тѣхъ,
Кто, обезславленные нами,
За тотъ одинъ страдали грѣхъ,
Что не покрыты сѣдинами...
Съ какою злобою тупой,
Съ какимъ самодовольствомъ глупымъ
Мы приговоръ читали свой
Надъ пыломъ юности живой,
Какъ-будто лекцію надъ трупомъ...
Не мы ль, безумные, тогда
О здравомысліи радѣя,
Безспорнымъ признакомъ злодѣя
Считали юные года?
Не мы ль, какъ безнадежно падшихъ,
На посрамленье всей земли
И сыновей, и братьевъ младшихъ
Къ столбамъ позорнымъ привели?
Я, конечно, не знаю, какъ именно обосновалъ бы
г. Бенкенъ свое обвиненіе, но мнѣ кажется, что ему и
товарищамъ его „отцы" дали неоспоримое право ска-
зать имъ слѣдующее:
—
Вчера, когда мы были отроками, вы, отцы, вну-
шали намъ, что безыдейность есть великій грѣхъ про-
тивъ Духа жизни, —- сегодня, когда мы стали юношами,
вы говорите намъ: „Идеи только затѣмъ и придуманы,
чтобы давать право уродовать людей", и что прошло
время созданія идеологіи въ нашей безыдейной, ду-
ховно-нищей странѣ.
—
Вчера вы разсказывали намъ о великой красотѣ
русскаго народа, учили насъ любить его, убѣждали ра-
ботать съ нимъ для освобожденія его, — сегодня вы
заявляете благодарность власти за то, что она „шты-
ками охраняетъ насъ отъ ярости народной".
—
Вчера вы, считая соціализмъ универсальной идеей,
горячо доказывали намъ и заставляли вѣрить насъ, что
лишь эта идея можетъ объединить всю энергію чело-
вѣчества и, создавъ новыя формы жизни, освободить
всѣмъ людямъ дальнѣйшій путь къ побѣдѣ надъ силами
природы, — сегодня вы вспоминаете неудачную и нетак-
.
тичную барскую обмолвку Герцена о „потенціальномъ мѣ- / ИА^ fv
щанствѣ соціализма" и восхваляете индивидуализмъ, раз- /
рывая и отмѣняя всѣ попытки лучшихъ умовъ Россіи найти
живую связь между интересами личности и общества.
—
Вчера вы говорили о красотѣ жизни, глубокомъ
ея смыслѣ, о сладости подвига, о необходимости сѣять
въ мірѣ „разумное, доброе, вѣчное", — сегодня вы до-
казываете, что разумъ безсиленъ и слѣпъ, существо-
ваніе добра сомнительно, жизнь — занятіе безсмыслен-
ное, а красивый подвигъ, въ лучшемъ случаѣ, — маль-
чишеская выходка.
—
Вчера вы убѣждали насъ, что герой русской жизни,
ея самый „честный, умный, добрый" человѣкъ — русскій
революціонеръ, — сегодня вы говорите о немъ языкомъ
Ціона, Цитовича, Незлобина-Дьякова, плюете желчью
на могилу его, и его ошибки злорадно ставите въ не-
простимый грѣхъ ему.
—
О женщинѣ говорили вы, какъ о подругѣ и то-
вариідѣ, а сегодня гогочете и хихикаете, когда хулиганы,
вами же созданные, оголяютъ ее, издѣваются надъ нею,
и уже не товарищъ она, не мать и сестра, а только
любовница и существо, всегда органически враждебное
мужчинѣ.

—
Что намъ думать о васъ? Когда вы были искренни:
вчера —
идеалистами и фанатиками, или сегодня — ни -
гилистами и скептиками? Кто вы — лгуны или несчастные,
больные люди, нищіе духомъ? Какъ намъ, г.ослѣ вашей
измѣны самимъ себѣ, жить съ вами, и — подумайте —
можемъ ли мы уважать васъ? Вы обманно зажгли яркіе
огни предъ нами и вотъ погасили ихъ, оставивъ насъ
во тьмѣ, въ грязи и въ невѣдѣніи, — кто же вы?
Я отнюдь не навязываю г. Бенкену и товарищамъ
его именно этихъ мыслей, я лишь говорю: современная
честная и духовно-здоровая молодежь имѣетъ право
бросить всѣ эти обвиненія въ лицо русскаго общества
Я опираюсь не на одно только письмо г. Бенкена, -
вотъ нѣсколько выдержекъ изъ писемъ молодежи за
послѣдніе два-три года:
Отеиъ пьетъ, а напившись, урчитъ: „Чортъ съ ней.
съ Россіей, — гнилая страна".
А дядя, сибирскій инже
неръ, каждый день за обѣдомъ и ужииомъ разсказы
ваетъ жандармскіе анекдоты, какъ во время забастовки
на сибирской дорогѣ рабочіе обкрадывали солдатъ'
-
это пишетъ гимназистъ, ученикъ седьмого класса.
„У насъ на Руси, все оплевано, загрязнено, все взято
въ подозрѣніе, не на что опереться, все шатко, нечѣмъ
жить. Вы знаете меня — развѣ я нытикъ? Но я хожу
по городу и не вижу нигдѣ честныхъ людей".
„Ничто н.е привлекаетъ меня къ жизни, ни на что
я не надѣюсь, все стало глупое, скучное, а для того,
чтобы покончить съ собою, нѣтъ энергіи, съѣдена про
тиворѣчіями, въ которыя точно играютъ всѣ теперь'
это пишетъ барышня.
„Люди мнѣ противны, искусство холодно и фальшиво.
литература ничего не знаетъ и лжетъ, любовь требова
тельна и грязна, въ 22 года я. чувствую себя старухой
и, кажется, скоро покончу съ собой".
Когда вы получите это письмо, меня, навѣрное, черти
возьмутъ уже. Жить въ такихъ условіяхъ нѣтъ силъ, и
измѣнять ихъ нѣть силъ; и по какому плану измѣнять-
нѣтъ гшановъ" — это слова студента, даровитаго чело
вѣка, очень стремившагося къ такъ называемой „мир
ной культурной работѣ"
„На мой взглядъ, лучшіе писатели наши внушаютъ
одну и ту же глубоко прочувствованную ими мысль:
жизнь безцѣльна, соціальная работа не устранитъ ни-
когда основныхъ противорѣчій жизни, которыя всегда
будутъ вызывать страданія, и смерть поэтому разумнѣе
жизни" — это пишетъ сельскій учитель.
„Ужасъ беретъ, когда подумаешь о современной ли-
тературѣ нашей за послѣдніе два года. Чѣмъ занимаются
наши свѣточи? Коллективнымъ писаніемъ бульварныхъ
романовъ, пьянствомъ, драками. Вѣдь, у насъ теперь
НБТЪ не только писателя, но и человѣка. Подумайте, какъ
э о страшно! А мы привыкли смотрѣть на писателя, какъ
на примѣръ человѣка" — это изъ письма курсистки.
Эти выписки можно увеличить, но, вѣдь, онѣ хорошо
зчакомы по газетамъ, и дѣло не въ количествѣ, а ка-
чество ихъ одинаково: всѣ эти письма и записки напи-
саны какъ бы жидкимъ свинцомъ, и онъ вливается въ
душу тяжелой струею...
\
Все это пишутъ молодые люди, и тѣ изъ нихъ, ко-
торые останутся жить, войдутъ въ общество сѣятелями —
чего? Что они внесутъ въ міръ?
Только кровавые, гніющіе обрывки думъ, раздро-
бленныхъ прогиворѣчіями, отравленныхъ пессимизмомъ,
нигилизмомъ и злобою за себя на всѣхъ и все.
Много вопросовъ возбуждаютъ эти стоны, жалобы,
проклятія ѵмирающихъ отъ безвѣрія, и среди этихъ во-
просовъ есть группа такихъ, которые, можетъ-быть, если
не смягчаютъ, то отчасти объясняютъ вину общества
предъ молодежью, вину перевертней-,,отцовъ" предъ
щѣтьми".
Было бы, нагіримѣръ, крайне поучительно и націо-
н льно важно услышать изъ современныхъ изслѣдова-
тслей общественной психологіи отвѣты на такіе вопросы:
почему наибольшее количество самоубійствъ даетъ цен-
тральная Россія, съ Петербургомъ и Москвою? Почему
с моубійства чаще въ тѣхъ городахъ, гдѣ наиболѣе шумно
выражается „дѣятельность"
„истинно-русскихъ людей"?
Спѣшу оговориться: у меня нѣтъ точныхъ цифръ, но
г ково впечатлѣніе: эпидемія самоубійствъ, главнымъ
образомъ, коситъ молодежь въ центральной Россіи.
Но вотъ богато и пышно цвѣтетъ литература Польши,
с
раны измученной и оскорбленной не менѣе, a болѣе,
Іі; мъ мы, великоруссы. Почему у поляковъ не слышно

столь громкой проповѣди пессимизма и соціальнаго Пи
гилизма?
'.
-
Литература украинцевъ развивается въ условіяхъ оо
лѣе крутыхъ, подъ давленіемъ болѣе тяжкимъ, чѣмі
V наша. Почему въ ней нѣтъ этихъ однообразныхъ утвер
жденій безсмысленности бытія, безполезности работы
соціальной, проповѣди индивидуализма, восходящаго къ
яростному нигилизму?
Поляки, малороссы, чехи — славяне, какъ и мы,j-ю
почему Мицкевичъ, Словацкій, Красинскій, Выспянскій и
другіе ихъ знатоки тайнъ человѣческой души не открыли
въ ней пагубныхъ началъ „карамазовщины" и
„кара
таевщины"? Кстати „кара"—слово тюркское и зна-
чить „черное".
Почему украинцы не знакомы съ такими явленіями
каковы наши великорусскія „самосожженія", секты, по
добныя „красной смерти", „бѣгство отъ міра" въ пустыни
и лѣса, наше стремленіе всегда и во всемъ „разбрестись
розно"?
Почему на Сѣверѣ преобладаютъ секты мистиче
скія, а на Югѣ главенствуютъ раціоналисты, люди не
сравнимо болѣе активнаго отношенія къ жизни? На-
помню, что авторъ трагедіи въ Терновскихъ плавняхъ,
Ковалеву — великорусу и люди, заживо погребенные
имъ, тоже выходцы съ Сѣвера. Замѣчу также, что
„нѣтовщина" и „бѣгунство",
характернѣйшее выраже-
ніе пассивнаго анархизма, сложились и развились на
верховьяхъ Волги.
Укажу, наконецъ, что профессіоналы-странники по
монастырямъ и святымъ мѣстамъ, — эта огромная пароля
мірскихъ захребетниковъ", паразитовъ, распространи-
телей отвратительнѣйшихъ суевѣрій и предразсудковь
въ русской деревнѣ, —эта армія почти сплошь рекру-
тируется изъ великоруссовъ.
Можно поставить еще цѣлый рядъ такихъ „почему«*
Я не знаю отвѣтовъ. Но я боюсь, что они могутъ
подтвердить недавно высказанное однимъ извѣстнымь
русскимъ ученымъ печальное мнѣніе о всѣхъ формах ь
нашего „ухода изъ жизни":
„...Соціально психологическая подпочва этихъ явле-
Ній _ неумѣніе и безсиліе личности бороться за свое и
общее дѣло, — за лучшее будущее, — въ
нѣдрахъ са-
мого общества".
И надобно, наконецъ, понять, что это „бѣгство отъ *
жизни" можетъ явиться началомъ уклоненія націи отъ
общечеловѣческихъ цѣлей, можетъ обречь насъ на роль
мертваго тѣла въ живой и творческой работѣ человѣ-
чества.
Русскіе поэты не однажды спрашивали свой край и
свой народъ:
О, край мой! Что же это значитъ,
Что никакой другой народъ
Такъ не тоскуетъ и не плачетъ,
Такъ дара жизни не клянетъ?
Вспомните печальный вопросъ Некрасова.
Въ качествѣ отвѣта мы имѣемъ памятное четверо-
:тишіе:
Умомъ Россіи не понять,
Аршиномъ общимъ не измѣрить,
У ней особенная стать, —
Въ Россію можно только вѣрить!
„Вѣрить", это — очень покойное занятіе, но теперь
наступила пора серьезнѣйшаго изученія нашей таин-
! венной „особенной стати".
Мы—„главенствующее племя",
тяжестью котораго
іаши политическіе вожди намѣрены подавить ростъ ду-
ювныхъ силъ всѣхъ другихъ племенъ Имперіи. Поэтому
*ы обязаны честно взглянуть внутрь себя, мы обязаны
:дѣлать это, если допустили привести насъ ко днямъ
,пробужденія національной души коренного русскаго
шемени", мы должны отгѣтить самимъ себѣ на вопросъ:
—
Какъ велико и законно наше право „главенство-
вать", и какія духовныя цѣнности можемъ мы внести
іъ жизнь механически подчиненныхъ, но культурно - чу-
кдыхъ намъ племенъ?
Я не очень вѣрю въ „пробужденіе національной души",
ю. зная земляковъ, допускаю и это: мы — народъ, испол-
іенныйсамыхъ судорожныхъ неожиданностей, и еще не
»олѣли дѣтской болѣзнью націонализма.
Легкое подчиненіе чужой волѣ, чужимъ идеямъ
здревле свойственно намъ, и въ этомъ отношеніи куль-
Урный русскій человѣкъ не далеко отошелъ отъ рус-
«аго мужика: какъ тотъ, такъ и другой одинаково

деспотичны и, посадивъ полицейскаго внутрь себя, с
одинаковой жестокостью командуютъ ближними, въ ці
ляхъ обращенія ихъ „въ свою вѣру".
У обоихъ фанатизмъ и нигилизмъ легко перерс
ждаются въ формализмъ, — нѣчто механическое, мер
твое> — въ обоихъ встрѣтите ту же аффектацію, любовь
къ слову и равнодушіе къ дѣлу, гіереоцѣнку своего „я
и отсутствіе уваженія къ ближнему.
Чтобы убѣдиться въ близкой родственности психики
человѣка въ армякѣ и въ сюртукѣ, стоитъ только внима
тельно изучить исторію строенія и жизни любой велико
русской секты и любой интеллигентской партіи: й тамъ
и тутъ вы встрѣтите одинаковую склонность къ схола
стикѣ, дробленіе на фракціи и кружки „право-вѣрук
щихъ", то же стремленіе со стороны вѣроучителей и
лидеровъ къ власти надъ людьми, а ужъ если человѣкь
желаетъ командовать ближнимъ, это — вѣрный при
знакъ, что ему совершенно недоступны пониманіе смысла
свободы и ощущеніе ея красоты.
.
/ Вообще, психическая рознь между народомъ и куль
/ турными классами не столь велика, какъ объ этомъ
принято говорить; даже анархизмъ и нигилизмъ отнюдь
не являются у насъ результатомъ творчества чисто-интел
лигентскаго: мужички „бѣгуны" додумались до анар
хизма раньше Бакунина, а „бродячая Русь" пришла къ
нигилизму задолго до Писарева.
Стремленіе русскаго человѣка къ индивидуализму
одинаково несвободно и въ деревнѣ, и въ городѣ: и
тамъ, и тутъ нашъ индивидуализмъ — вынужденный уходъ
изъ міра, отъ людей, среди которыхъ русскій человѣкъ
не чувствуетъ себя въ силахъ жить, ибо онъ не ощу
щаетъ себя живымъ плодомъ своего народа, связан-
нымъ съ нимъ тысячью нервныхъ нитей, и не сознаетъ
себя, такъ-сказать, логическимъ выводомъ изъ длиннаго
ряда посылокъ, данныхъ исторіей его племени. Мы без-
дѣйственно созерцаемъ міръ, но намъ незнакомо жив<іе
ощуиденіе міра, и это дѣлаетъ нашъ индивидуализмь
нищимъ, пассивнымъ, мертвымъ.
Мы никогда серьезно не лѣчились отъ этой болѣзги,
не боролись съ этимъ недостаткомъ, и вотъ пришло
время, — онъ разрастается и губитъ насъ.
/ А никогда еще Русь не нуждалась такъ напряженно
въ людяхъ духовно здоровыхъ, соціально чуткихъ <j
отзывчийыхъ, и никогда на Руси не было такъ мал®
столь необходимыхъ ей людей. .
Мы живемъ въ очень строго£_^время, оно грозитъ
великими драмами, требуетъ напряженія всѣхъ творче-
скихъ силъ, единенія всѣхъ, кто способенъ къ созданію
новыхъ, свободныхъ формъ жизни, a дезорганизація
между нами все растетъ, дѣленіе на группы все разви-
вается. Раздуваемый столь усердно огонь пламенной
розни весьма быстро можетъ воспламенить раздражен-
ное и озлобленное сердце россіянина, не всегда умѣло
опредѣляющаго, кто и гдѣ его врагъ, и не будетъ ничего
удивительнаTM, если въ чаду націонализма временно за-
дохнется не только нашъ неокрѣпшій соціализмъ, но и
ілаткій нашъ демократизмъ.
Ибо, при всей любви къ догмѣ, мы все-таки гораздо
оольше живемъ настроеніями, а не идеями, — воспиты-
ваютъ же только идеи.
Надо понять, что авантюристы готовятъ намъ печаль-
ную участь Австріи, гдѣ борьба племенъ безплодно по-
жираетъ массу энергіи, явно задерживая культурное
творчество; надо помнить также, что мы — не столь
умѣлые организаторы и политики, каковы нѣмцы, и
что, при „широтѣ" русской души, у насъ борьба легко
можетъ превратиться въ звѣрскую драку.
А можетъ случиться и такъ, что мы останемся въ
„единственномъ числѣ", при своихъ полицейскихъ, ибо
никому изъ другихъ племенъ Имперіи нѣтъ ни пользы,
ни удовольсгвія возиться съ нами въ то время, какъ мы
усердно заняты самоистребленіемъ, исканіями смысла
жизни и отрицаніемъ всего существующаго ради оправ-
данія нашей ничтожной работоспособности. Въ недавній
свой пріѣздъ англійскіе парламентаріи, устами сэра Спай-
сера, учили насъ:
„...Нельзя управлять различными національностями,
не зная ихъ нуждъ и требованій. Основное условіе для
мирнаго сожительства различныхъ народностей, это —
взаимное пониманіе".
Едвр ли достойно великой націи, отпраздновавшей гы-
сячелѣтіе своего государственнаTM бытія,выслушивать изъ
устъ чужихъ людей эти азбучныя истины, но, видимо, чу-
жіе люди считаютъ необходимымъ напомнить намъ о нихъ.
Я снова ставлю вопросъ о тѣхъ цѣнностяхъ, который
мы можемъ внести въ обиходъ племенъ, среди коихъ

влачимъ наше существованіе, и указываю на то, что
подсчетъ и объективная оцѣнка этихъ цѣнностей, не
сдѣланные нами, могутъ быть сдѣланы другими за насъ
и теперь они могутъ быть сдѣланы не въ нашу пользу
Право на исключительное вниманіе къ нему велико
русское племя получило отъ его науки и^литературы
однако, мы не знаемъ, чѣмъ могла бы быть, напри
мѣръ, литература слишкомъ двадцатимилліоннаго пле
мени украинцевъ, если бы Валуевы и другіе „строители
имперіи" не сказали однажды, что „украинскаго языка
не было, нѣтъ.и не должно быть".
Вѣдь, это — чистая случайность, что насъ забыли
лишить дара слова, а только ограничили въ правѣ сво
бодно говорить на родномъ языкѣ. Благодаря этому
недосмотру, русскій народъ создалъ въ краткій срокъ
ста лѣтъ обширную и прекрасную литературу — яркое
Ги неоспоримое свидѣтельство въ пользу его талантли
вости, законную его гордость, гордиться которой онъ
лично, —какъ народъ, —все еще не можетъ, ибо не
знаетъ ея.
Но русская литература была очень сильна своимь
демократизмомъ, своимъ страстнымъ стремленіемъ къ
рѣшенію задачъ соціальнаго бытія, проповѣдью чело-
вѣчности, пѣснями въ честь свободы, глубокимъ инте-
ресомъ къ жизни народа, цѣломудреннымъ отношеніемъ
къ женщинѣ, упорными поисками всеобщей, всеосвЬ-
щающей правды.
Никто не станетъ отрицать, что наша современная
литература рѣзко уклонилась въ сторону отъ тѣхъ тра-
дицій, которыя выработалъ старый писатель, и есть
люди снисходительно или злорадно одобряющіе ее за
это. Другіе, скрѣпя сердце, говорятъ: „Литература по-
тому стала холодной, пустой и антидемократичной, что
она становится буржуазной, классовой".
Мнѣ кажется,
что это невѣрно.
Это неизбѣжно, да, но преждевременно въ стран!,
гдѣ все еще нѣтъ крѣпко сложившагося класса бур
жуазіи, не выработаны достаточно ясныя и прочныя
классовыя традиціи, и гдѣ усилія добровольцевъ изъ
интеллигенціи создать наскоро приличную идеологію
для организующагося буржуа по сей день безуспѣшны
и бездарны. Эти попытки носятъ характеръ комиче-
ской угодливости лакеевъ, къ непрошеннымъ услугамь
которыхъ русскій буржуа относится со скептицизмомъ,
вполнѣ естественнымъ. Не кажутся ему надежными
слугами вчерашніе революціонеры, раньше времени и
безъ требованій съ его стороны бросающіе въ грязь,
подъ ноги его, красныя идеи и знамена свои; онъ не
глупѣе ихъ, онъ еще не чувствуетъ себя побѣдителемъ
врага справа и не опускаетъ руку въ карманъ свой за
серебренниками, онъ еще подождетъ распять Христа, —
а вдругъ завтра Христосъ живой понадобится!
Онъ хочетъ подождать, торопиться ему некуда, —
все равно онъ, вѣдь, знаетъ, что по закоиамъ исторіи
побѣда обезпечена за нимъ. Но извѣстная группа рус-
ской интеллигенціи забѣгаетъ впередъ событій и оретъ
на литературу:
—
Эй, литература должна быть самоцѣлью! Гра^
жданскія идеи, чувства и все старое прочь! Будь сво-
боденъ, а то я тебя...
Недавно орали:
—
Служи народу, а то я тебя!
Нынѣ приказывают быть свободными, и многіе слу-
шаются: нельзя не послушаться — кричатъ громко и бар-
скимъ голосомъ; конечно, фальшивымъ, ибо кричитъ свой
братъ интеллигент, охваченный судорожнымъ стремле-
ніемъ приспособиться къ мѣсту и вгоняющій въ душу
себѣ новую догму.
Старый русскій писатель былъ поистинѣ „учителемъ
жизни", вѣрнымъ и душевнымъ другомъ своего чита-
теля, великомученикомъ торжества правды ради, апо-
сголомъ свободы и не судьей людей, a свидѣтелемъ
ихъ страданій; повѣствуя о скорбяхъ жизни, онъ умѣлъ
и хотѣлъ ободрить усталаго, пожалѣть человѣка той
благородной, материнской жалостью, которая выра-
жается молча, доходитъ до сердца безъ словъ.
Онъ не позволялъ ни ренегатамъ, ни „обозной сво-
лочи" орать на себя и командовать собою, онъ не ста-
вилъ имя свое рядомъ съ именами торговцевъ словомъ,
пасквилянтовъ и языкоблудовъ, не садился за одинъ
столъ сь безстыдниками и не могъ сказать:
„Лигераторъ, какъ проститутка, идетъ за тѣмъ, кто
больше платитъ".
Старый писатель бьшъ внимателенъ къ жизни и лю-
билъ человѣка: Глѣбъ Успенскій или Гаршинъ не про-
пустили бы письма г. Бенкена безъ отвѣта, они знали, что

читатель — живой человѣкъ, его муки были ихъ му
ками.
О современномъ литераторѣ, запуганномъ измѣнни
ками народу и улицей, даже и при желаніи нельзя ска-
зать что-либо лестное, и я знаю, что онъ не ждетъ этого.
Когда ему совѣтуютъ: „Почистись отъ грязи, приведи
себя въ приличный видъ!" — онъ кротко. отвѣчаетъ:
„Теперь такое время, когда всѣ замараны, и никто
не имѣетъ права выступить противъ другихъ; теперь
всѣ смѣшались въ одну кучу: журналы — авгіевы ко-
нюшни, ихъ нельзя очистить, такъ какъ послѣ чистки
не останется ни одного литератора".
Очень просто, очень искренно. Въ свое время столь
искреннія сужденія людей о самихъ себѣ я слышалъ въ
ночлежныхъ домахъ:
„Мы всѣ здѣсь насквозь жулики, и поворота намъ
нѣтъ никуда, шагай прямо на скамью подсудимую!"
Но вотъ и уголовные преступники вышвырнули изъ
среды своей убійцу Герценш гейна за то,что онъ „убилъхо-
рош а го человѣка",—какой урокъ для литераторовъ.нынѣ
защищающихъ Буренина, признаннаго убійцею Надсона!
Возьмите отношеніе литературныхъ мосекъ къ Льву
Николаевичу Толстому, и вамъ будем ясно, до какого
хулиганства опустилась наша торговая уличная пресса.
У жуликовъ, какъ извѣстно, есть свое представление
о чести, есть несомнѣнное уваженіе къ „большому",
„хорошему" человѣку, они умѣютъ любоваться имъ.
Да и стоитъ ли говорить о жуликахъ, ничтожныхь
людяхъ, которые наносятъ тому или иному лицу имуще
ственный, легко поправимый вредъ и несутъ за это
строгое наказаніе?
Современные борцы за „послѣднюю свободу", какь
они себя называютъ,— „мошенники пера", какъ назы-
вали ихъ раньше, — гораздо безстыднѣе и неизмѣримо
соціально вреднѣе, чѣмъ мелкій „уголовный народъ".
„Рыцари слова" изъ желтой прессы причиняютъ обще-
ству вредъ непоправимый. Какъ черви, разрушаютъ они
изо дня въ день зтическія оцѣнки, выработанныя рус
ской интеллигенціей"стГтакимъ трудомъ, съ такой огром-
ной затратою силъ.
Противъ чего борются сегодня? Противъ тѣхъ идеи
и прикциповъ, которые внѣдрялись въ сознаніе русскаго
общества лучшими его мыслителями.
Что проповѣдуется на смѣну этимъ идеямъ?
Мнѣ кажется, что основная тенденція современной
литературы сводится, болѣе или менѣе, къ переоцѣнкѣ
дѣятельности Іуды Искаріота. Сей послѣдній объявленъ
„непонятымъ братомъ",
и вотъ какіе комплименты
вызываем нынѣ его, всѣмъ памятное, торговое дѣльце:
Пусть гнусы о предательствѣ кричать.
Ихъ мысли тупы, на сердцахъ ихъ плѣсень!
Постичь ли имъ твой царственный заКатъ?
Это называется „переоиѣнкой цѣнностей" и, соста-
вляя основное занятіе желтой прессы, постепенно про-
сачивается въ серьезную литературу.
Вы подумайте: почти двѣ тысячи лѣтъ люди пола-
али, что Іуда — человѣкъ, вовсе не за служива ющій ни
подражанія, ни похвалъ. Такъ думали Данте, Мильтонъ,
Камоэнсъ, Гете, Гюго, Толстой, дерзкій Вольтеръ, Кар-
дуччи и сотни другихъ великихъ людей, коими гордится
міръ, но родился въ Россіи храбрый нигилистъ, и ока-
залось, что величайшіе мыслители міра ошиблись въ
оцѣнкѣ Іуды.
Вотъ какъ сталъ „послушенъ призыву къ свободѣ"
русскій писатель, и вотъ до чего легко, просто освобо-
дился онъ отъ цѣпей старой морали.
Странное явленіе: еще такъ недавно о русскомъ
человѣкѣ говорилось весьма громко, что онъ-то и есть
„носитель всемірной совѣсги", а онъ вдругъ Іуду качалъ
славить и самоубійство предателя именуетъ „царствен-
иымъ закатомъ".
*
*
Несомненно, что даже и крупные литераторы на-
ходятся въ сильчомъ подчиненіи подленькимъ интере-
ѵ.
самъ все растущей уличной прессы и вольно или. не-
вольно служатъ ей, непоправимо компрометируя себя
«ъ глазахъ читателя-демократа — самаго цѣннаго чита-
теля въ странѣ.
Нынѣ крупный писатель уже не брезгуетъ дружбой
:ъ христопродавцами и словоблудами. БЪлѣе того: онъ
ѵ
какъ бы подчеркиваем свое объединение съ ними,
пытается реабилитировать ихъ въ глазахъ общества,
чествуем пасквилянтовъ юбилеями и, проповѣдуя сво-
боду личности, участвуем въ тѣхъ оргакахъ гдѣ сво-
бода понимается исключительно, какъ свобода торговли

словомъ, свобода лжи, клеветы и клоунскаго издѣва
тельства надъ святынями.
И несомнѣнно также, что въ утратѣ русской литера-
турою ея соціально-педагогическаго значенія современ-
^ ные писатели сами повинны. Въ погонѣ за славою и
I вниманіемъ они перешли границу допустимая и утра-
тили тотъ этическій аристократизмъ, который еще не
давно рѣзко отдѣлялъ ихъ отъ улицы.
Они сами жалуются: „насъ затопляетъ улица , „писа
теля третируютъ, какъ клоуна", „порядочный человѣкъ
въ современной прессѣ-точно левъ въ тучѣ комаровъ .
Что жъ „сама себя раба бьетъ!" Кто виноватъ въ
томъ что забыты и отвергнуты прекрасныя традищи
старой демократической литературы, что современный
литераторъ не сумѣлъ составить себѣ яснаго пред-
ставлен'^ о своей роли въ странѣ и позволить себѣ
подчиниться процессу общаго разброда, общей расте-
рянности. Отклонясь отъ демократы, литераторъ откло-
нился и отъ дѣйствительности. Вотъ почему его такъ
легко подчинили и подчиняютъ своей волѣ различныя
мелкія и болѣзненныя теченія мысли.
Большинство этихъ теченій явно антисощальны,
антидемократичны и нежизнеспособны, ибо чисто-лите-
ратурньі, выдуманы, искусственно внесены на русскую
почву, въ русскій бытъ. Это - теченія групповыя. Мы
уже видѣли ихъ неустойчивость, истерическое метаніе
изъ стороны въ сторону, ихъ смерть; мы знаемъ, какъ
много людей потеряло въ этомъ процессѣ судорожныхъ
„исканій" свое лицо и свою волю.
Если бы современная литература дѣиствительно со-
знавала свою свободу и свою соціальную позищю, она
легко могла бы встать надъ интересами группъ. he
надо было воображать, что Россія ограничивается
Петербургомъ, Москвою, ихъ уличной прессой, тракти-
ромъ „Вѣна", редакціонными кружками и тому подоб-
ными мѣстами самовольнаго заключены./ Современные
литераторы - люди вообще очень беззаботные въ
смыслѣ знанія своей страны, своего народа, и никогда
еще русскій писатель не относился такъ беззаботно къ
своему уму и таланту, какъ онъ относится въ наши дни.
Ему надо бы помнить, что онъ принадлежим къ нащи,
страдающей порокомъ пассивнаго отношены къ жизни,
и что онъ самъ тоже не свободенъ отъ этого порока.
Именно этою болѣзнью, этимь увѣчьемъ, нанесен-
нымъ намъ ударами тяжелой нашей исторіи, и объяс-
няется тяготѣніе русской литературы къ пессимизму и
анархизму. Этимъ же слѣдуетъ объяснить и тотъ фактъ,
что мы беремъ съ Запада не активныя идеи, наиболѣе
характерныя для творчества европейца, а идеи пассив-
ныя, какъ наиболѣе сродныя намъ, созданныя Восто-
комъ и являющіяся на Западѣ въ періоды усталости отъ
великой работы, непрерывно имъ творимой.
Съ этой болѣзнью духа русской націи необходимо'
бороться, ее нужно побѣдить. Вотъ національная за-
дача литературы, одинаково важная для писателя и
читателя, для всей земли, нынѣ переживающей страш-
ный и пагубный припадокъ этой болѣзни/ Вотъ пози-
ція, занявъ которую, литература встанетъ надъ иска-
жающими ее интересами группъ. Вотъ мѣсто, гдѣ лите-
раторъ почувствуем себя свободнымъ отъ вліяній,
унижающихъ его; путь, которымъ онъ снова взойдем
на высоту, достойную его таланта, и получить тамъ
утраченное имъ уваженіе и вниманіе читателя, снова
будетъ признанъ вмѣстѣ съ человѣкомъ науки главной
культурной силою страны. Если писатель жаждем
славы — честный путь къ ней не по улицѣ, съ ея грязью,
а вотъ этотъ путь.
Но откуда • почерпнуть это чувство бодрости, эту
увѣренность въ силѣ творчества и грядущей побѣдѣ?.....
Встань выше и взгляни на міръ — ты увидишь, какъ
аріецъ Европы пробудилъ къ жизни сонный Востокъ и
вводить его въ кругъ своихъ идей, заражаем своимъ
цѣйственнымъ отношеніемъ къ міру, ты увидишь, какъ
въ мірѣ свершается величайшій переворотъ изъ всѣхъ,
когда-либо пережигыхъ имъ.
Слышалъ я однажды разсказъ о Стефанѣ Перм-
скомъ. Шелъ онъ полемъ въ бурю и вѣтеръ, и упала
къ ногамъ его ворона. Поднялъ онъ ее, погладилъ,
расправилъ перья и сказалъ:
—
Не опускай крылъ, птица Божія! Въ непогожій
день легче летать и выше взлетишь!
Какъ вѣрно сказано это!
Я, конечно, не Стефанъ Пермскій, и оправлять во-
рона мъ крылья нѣтъ у меня охоты. Болѣе того: я
долженъ сказать, что, назвавъ писателей современныхъ
людьми беззаботными по отношенію къ своей странѣ,

словомъ, свобода лжи, клеветы и клоунскаго издѣва
тельства надъ святынями.
И несомнѣнно также, что въ утратѣ русской литера
турою ея соціально-педагогическаго значенія современ
! ные писатели сами повинны. Въ погонѣ за славою и
і вниманіемъ они перешли границу допустимаTM и утра
тили тотъ этическій аристократизмъ, который еще не
давно рѣзко отдѣлялъ ихъ отъ улицы.
Они сами жалуются: „насъ затопляетъ улица , „писа
теля третируютъ, какъ клоуна", „порядочный человѣкъ
въ современной прессѣ— точно левъ въ тучѣ комаровъ
Что жъ „сама себя раба бьетъ!" Кто виноватъ въ
томъ, что забыты и отвергнуты прекрасныя традищи
старой демократической литературы, что современный
литераторъ не сумѣлъ составить себѣ яснаго пред-
ставленія о своей роли въ странѣ и позволилъ себі,
подчиниться процессу общаго разброда, общей расте-
рянности. Отклонясь отъ демократіи, литераторъ откло-
нился и отъ дѣйствительности. Вотъ почему его такъ
легко подчинили и подчиняютъ своей волѣ различныя
мелкія и болѣзненныя теченія мысли.
Большинство этихъ теченій явно антисощальны,
антидемократичны и нежизнеспособны, ибо чисто-лите-
ратурньі, выдуманы, искусственно внесены на русскую
почву, въ русскій бытъ. Это — теченія групповыя. Мы
уже видѣли ихъ неустойчивость, истерическое метаніе
изъ стороны въ сторону, ихъ смерть; мы знаемъ, какъ
много людей потеряло въ этомъ процессѣ судорожныхъ
„исканій" свое лицо и свою волю.
Если бы современная литература дѣиствительно со-
знавала свою свободу и свою соціальную позищю, она
легко могла бы встать надъ интересами группъ. Не
надо было воображать, что Россія ограничивается
Петербургомъ, Москвою, ихъ уличной прессой, тракти
ромъ „Вѣна", редакціонными кружками и тому подоб-
ными мѣстами самовольнаTM заключены./ Современные
литераторы - люди вообще очень беззаботные въ
смыслѣ знанія своей страны, своего народа, и никогда
еще русскій писатель не относился такъ беззаботно къ
своему уму и таланту, какъ онъ относится въ наши дни.
Ему надо бы помнить, что онъ принадлежитъ къ нащи,
страдающей порокомъ пассивнаTM отношены къ жизни,
и что онъ самъ тоже не свободенъ отъ этого порока.
Именно этою болѣзнью, этимъ увѣчьемъ, нанесен-
нымъ намъ ударами тяжелой нашей исторіи, и объяс-
няется тяготѣніе русской литературы къ пессимизму и
анархизму. Этимъ же слѣдуетъ объяснить и тотъ фактъ,
что мы беремъ съ Запада не активныя идеи, наиболѣе
характерныя для творчества европейца, а идеи пассив-
ныя, какъ наиболѣе сродныя намъ, созданныя Восто-
комъ и являющіяся на Западѣ въ періоды усталости отъ
великой работы, непрерывно имъ творимой.
Съ этой болѣзнью духа русской націи необходимой
бороться, ее нужно побѣдить. Вотъ національная за-
дача литературы, одинаково важная для писателя и
читателя, для всей земли, нынѣ переживающей страш-
ный и пагубный припадокъ этой болѣзни/ Вотъ пози-
ція, занявъ которую, литература встанетъ надъ иска-
жающими ее интересами группъ. Вотъ мѣсто, гдѣ лите-
раторъ почувствуетъ себя свободнымъ отъ вліяній,
унижающихъ его; путь, которымъ онъ снова взойдетъ
на высоту, достойную его таланта, и получитъ тамъ
утраченное имъ уваженіе и вниманіе читателя, снова
будетъ признанъ вмѣстѣ съ человѣкомъ науки главной
культурной силою страны. Если писатель жаждетъ
славы — честный путь къ ней не по улицѣ, съ ея грязью,
а вотъ этотъ путь.
Но откуда • почерпнуть это чувство бодрости, эту
увѣренность въ силѣ творчества и грядущей побѣдѣ?
Встань выше и взгляни на міръ — ты увидишь, какъ
аріецъ Европы пробудилъ къ жизни сонный Востокъ и
вводитъ его въ кругъ своихъ идей, заражаетъ своимъ
дѣйственнымъ отношеніемъ къ міру, ты увидишь, какъ
въ мірѣ свершается величайшій переворотъ изъ всѣхъ,
когда-либо пережигыхъ имъ.
Слышалъ я однажды разсказъ о Стефанѣ Перм-
скомъ. Шелъ онъ полемъ въ бурю и вѣтеръ, и упала
къ ногамъ его ворона. Поднялъ онъ ее, погладилъ,
расправилъ перья и сказалъ:
—
Не опускай крылъ, птица Божія! Въ непогожій
день легче летать и выше взлетишь!
Какъ вѣрно сказано это!
Я, конечно, не Стефанъ Пермскій, и оправлять во-
ронамъ крылья нѣтъ у меня охоты. Болѣе того: я
долженъ сказать, что, назвавтэ писателей современныхъ
людьми беззаботными по отношенію къ своей странѣ,

мнѣ необходимо добавить: они - люди дикіе, некуль
турные и совершенно лишенные уваженія къ^сеоъ.
Своими скандалами и безстыдной саморекламой они
вытравляютъ въ памяти читателя его представленіе с
писателѣ, какъ о человѣкѣ чистомъ и честномъ.
Мнѣ трудно и противно говорить эти грубыя, позор
ныя истины, мнѣ, человѣку чужому въ литературѣ,
пришедшему въ храмъ ея со стороны, но — никто не
говоритъ этого съ тою простотою и отсутствіемъ злобы,
какъ это надобно сказать!
Это надо сказать! Таланты жалко; мучительно ви
дѣть, какъ современный писатель влачитъ по грязѵ
прекрасное, какъ забавляются въ угоду улицѣ тѣмъ, что
свято и что чужое: талантъ писателя данъ ему наро
домъ его !
*
*
*
Часто слышишь:
„Нѣтъ темъ".
-,«
Г Странно, народъ только-что пережилъ ^яьнѣишее
за всю свою исторію волненіе души, оно должно
было многое поколебать, многое измѣнить въ немъ.
и поколебало, и измѣнило. Въ странѣ, какъ это ясно
видно, народился новый типъ рабочаго, крестьянина
купца
въ ней слагается какое-то иное отношен,е
къ мру, а въ лицѣ „черносотенца" рѣзко вырази
лось старое, азіатское отношеніе. Становится допу
стимымъ, что борьба дьявола и Бога въ сердцѣ че
ловѣка, можетъ-быть, просто борьба славянина съ мои
Г0Лрядъ догадокъ возбуждает современность, вызывая
желаніе пересмотрѣть всѣ. умозаключены наши падь
этимъ угломъ зрѣнія - борьбы двухъ міровъ, двухъ раз
личныхъ системъ мышленія. Русская револрцы бьш
актомъ великаго культурнаго значены, е>е• нель
зя сво
пить къ болѣзненнымъ явленымъ, какъ это дѣлаютъ у
насъ „гасители духа", она бьша здоровымъ поворотомь
Россіи къ Западу, и ея вліяніе должно сказаться самымъ
освѣжающимъ образомъ на духѣ над,и, ^опъко бъ ни
пѣли панихидъ надъ нею. Всюду тихо, но непрерывно
разрушается старый бытъ, въ жизнь просачивается
новое, душа творитъ новыя желанія, медленно строится
новая Русь. Дѣйствительность подсказывает сотни
темъ живыхъ и глубоко интересныхъ.
Современную литературу можно назвать литературой
о шестомъ пальцѣ.
Если я выберу героемъ разсказа человѣка съ шестью
пальцами и надѣлю его психику постояннымъ, мучитель-
иымъ ощущеніемъ уродливости этого придатка или
заставлю гордиться имъ, это, конечно, будетъ правдиво:
годи съ шестью пальцами существуют и, вѣроятно,
чувствуют себя неловко, это будетъ индивидуальность,
ібо она подчеркнута мною.
~ Именно такова индивидуальность въ современной
лИтературѣ. Ее всегда искусственно снабжаютъ какимъ-то
іишнимъ придаткомъ къ нормальной психикѣ, чѣмъ
л вызывают къ ней вниманіе читателя.
Но развѣ это — задача истиннаго, свободнаго искус-
ства? Его задача — общезначимое, типическое; вѣчныя
и безсмертныя произведенія искусства всегда синтетичны,
для синтеза необходимо широкое, всестороннее зна-
ніе жизни, чего и нѣтъ у современнаго писателя, что и
заставляет его обращать вниманіе на исключительное—
на шестой палецъ.
И вотъ мажетъ, мажетъ пйсатель дегтемъ ворота,
за которыми живетъ молодая правда русской жизни,
л все напрасно: не гуляла она съ нимъ, знаетъ онъ о
пей по газетнымъ слухамъ, а слухи эти, въ большинствѣ
случаевъ — злостная сплетня.
Еще Тертулліанъ сказалъ, что люди склонны „су-
дить о музыкантахъ, не зная музыки".
Никогда эта
склонность судить о человѣкѣ, не зная жизни, не
обнаруживалась съ такой рѣзкостью, какъ въ наши
дни, и отъ этого большинство произведеній совре-
менной литературы театральны, холодны и скучны,
очно католическая обѣдня, которую служит попъ-
птеистъ.
Все правильно и, будто бы, логично, но отъ логики
пахнетъ потомъ напряженія, вѣетъ холодомъ надуман-
ности и безразличія.. Издали современная литература
имѣегь такой видъ; ходятъ люди задомъ напередъ и
показывают міру свое болящее мѣсто, a мѣсто это
потому болитъ, что не знаютъ, куда сѣсть.
Всѣ эти разсказы о порокахъ сердца, о болѣзняхъ
головы, половыхъ анормальностяхъ, о томъ, какъ ноютъ

гнилые зубы, о шестомъ пальцѣ, могутъ быть озагла-
влены совершенно одинаково всѣ и каждый:
„Еще одно доказательство безсмысленности чело-
вѣческаго бытія", или — „Къ вопросу о неизлѣчимой
порочности природы человѣка".
Подумайте, какъ долженъ вліять этотъ вой на чуткую
душу молодежи, на умы и сердца тѣхъ людей, которые
завтра встанутъ на ваше мѣсто строителями жизни. По-
думайте также, сколько юныхъ убили вы вашей распут-
ной и разнузданной болтовней о безцѣльности бытія, —
болтовней невѣжественною, но злорадною, точно крикъ
больного, который хочетъ, чтобы весь міръ заболѣлъ
вмѣстѣ съ нимъ!
И въ этомъ воѣ йѣтъ главная: именно той свободы
и независимости творчества, о которой такъ много, громко
и повелительно кричать люди, заинтересованные въ томъ,
чтобы писатель послужилъ интересамъ дня — разобще-
ствленію личности, общественныя тенденціи коей и безъ
усилій очень непрочны.
Писатель не выше жизни и не впереди ея, а ниже
и сзади: онъ видитъ лишь то, что остается за нею, отпа-
даетъ отъ нея; лѣниво нця по грязнымъ ея слѣдамъ,
онъ не замѣчаетъ свѣтлыхъ надеждъ, возбуждаемых ь
работой и жизнью человѣчества, его живыхъ зеликихъ
цѣлей, того, къ чему оно идем и должно придти, какъ
этого хотятъ его здоровыя, творческія воли.
( Мы, русскіе, вообще тяготѣемъ къ подчеркиванію
злого, темная. Русскій человѣкъ за-границей ищем,
прежде всего, то, чѣмъ Европа похожа на Россію, и,
находя грязь, жульничество, грубость, ложь, доволенъ,
совсѣмъ какъ у насъ! Нужно очень много времени, чтобы
онъ. увидѣлъ то, чѣмъ Европа отлична отъ Ро:сіи: ея
стойкій и все растущій демократизмъ, уваженіе къ лич-
ности, прекрасно выработанную способность къ дисци-
плинѣ и организаціи, продуктивность европейской ра-
боты въ сферѣ духовной, планомѣрность борьбы за
расширеніе правъ человѣка и гражданина, за ту сво-
боду, которой мы жаждемъ, которая необходима намъ,
но за которую мы боремся десять дней, послѣ чего
десять лѣтъ отдыхаемъ, обвиняя другь-друга въ ошиб
кахъ 603.
Мы нездорово чутки къ боли, и многіе изъ насъ лю-
бятъ выдавать свои царапины за смертельныя раны,
іюбятъ оглушать міръ стонами о мукахъ своихъ и* без-
тыдно показывая мѣста заушеній и пораненій, отра-
влять другъ-другу жизнь.
Л. Н . Толстой — человѣкъ, который все зналъ, отмѣ-
чалъ это безстыдство русская человѣка съ удивитель-
ной точностью на примѣрѣ Ѳ. M. Достоевская.
„Достоевскій хваталъ человѣка за горло, душилъ его
и спрашивалъ: вѣришь, что мнѣ больно, что я страдаю?
Конечно, соглашались: вѣримъ, только отпусти! А кто
не соглашался, тому онъ напоминалъ о каторгѣ и ду-
шилъ еще крѣпче. Любилъ покойникъ пококетничать
рубцами и показывалъ людямъ спину свою, не стѣсняясь
и не думая, какъ это пріятно другимъ. Это всѣ стра-
дальцы любятъ дѣлать. Вѣдь, всякое страданіе, — откуда
бы оно ни шло,— обида, и если ея не простить, она
сдѣлается главнымъ содержаніемъ жизни, а ужъ До-
стоевскій-то особенно не умѣлъ прощать. У него было
слабо развито чувство стыда, и говорилъ онъ обо всемъ,
какъ пьяный".
Этой наклонностью опьяняться страданіями и болями
своими русскій человѣкъ глубоко зараженъ и очень
склоненъ заражать ею другихъ. Отъ этого надобно лѣ-
читься. Вѣдь, никому неинтересно, чѣмъ я огорченъ, и
какая именно кость ноетъ у меня сильнѣе другихъ, но
всякому и всѣмъ важно знать, чему радъ человѣкъ, что
возбуждаем его жизнедѣятельность, откуда онъ чер-
паем увѣренность въ себѣ, почему смѣется радостно.
Надо же понять, что всегда лучше подѣлиться съ
ближнимъ хотя бы маленькою радостью, чѣмъ боль-
шимъ горемъ; и надо понять, что стыдно хвастаться
сграданіями своими.
/Подъ нашимъ стремленіемъ отмѣчать въ жизни и въ
человѣкѣ прежде всего дурное и темное скрыто нѣчто
отвратительное, какое-то хитрое, мѣщанское желаньице
всеобщая уравненія, подленькое, уѣздное желаньице
смазать, стушевать всѣ яркіе цвѣта и краски, одѣть
весь міръ въ спокойный сѣрый тонъ^)
Посмотрите, какъ доля мы помнимъ, что Пушкинъ
писалъ лестные стихи Николаю I, Некрасовъ игралъ въ
карты, Лѣсковъ — авторъ романа „На ножахъ" и т. д.
Эго — злая память маленькихъ людей, которымъ пріятно
огмѣтить проступокъ или недостатокъ большого чело-
века, чтобы тѣмъ принизить его до себя.

„Низведеніе до себя"— вотъ задача улицы. Русскій
писатель долженъ понять это и защищаться отъ походе
и штурма на него, въ цѣляхъ завоевать его талантъ НЕ
забаву.
Люди дурны также и оттого, что мы слишкомъ усердно
убѣждаемъ ихъ въ этомъ. Жизнь еще и потому тяжела
что мы слишкомъ часто иапоминаемъ другъ-другу о тя
—р> жести ея. Но отнеситесь къ человѣку вдумчивѣе, вни
/ мательнѣе, ласковѣе — онъ заплатим вамъ тѣмъ же,
если вы сдѣлаете это искренно. Въ жизни много гру
баго и злого, но, вѣдь, въ ней есть и доброе, ясное, че
ловѣчное; помогите росту хорошаго — дурное умалится
И осторожнѣе съ молодежью, не отравляйте юность
имѣйте уваженіе къ дѣтямъ, если нуждаетесь въ ихъ
уваженіи къ вамъ.
А подчеркивая зло, мы укрѣпляемъ его вокругъ насъ,
затѣмъ гипнотизируемъ себя и другихъ указаніями на
обиліе зла и укрѣпляемъ его еще болѣе.
Эпидемія самоубійствъ среди молодежи — въ тѣсной
связи съ тѣми настроеніями, которыя преобладаем въ
литературѣ, и часть вины за истребленіе молодой жизни
современная литература должна взять на себя* Несо
мніэнно, что нѣкоторыя явленія въ литературѣ должны
были повысить число самоубійствъ.
Надобно, — повторяю, — помнить, что настроенія за
ражаютъ, но не воспитываютъ, а воспитываютъ только
идеи. И надо знать, что утвержденіе дурного —дѣло
легкое, заслуги предъ людьми въ немъ нѣтъ.
Да и вообще утверждать не великъ трудъ, но, по
слову умнаго писателя Френсена:
„Надобно на всѣ утвержденія, съ которыми прихо-
дится имѣть дѣло, смотрѣть такими глазами, какіе были
у Адама, когда навстрѣчу ему на первомъ пути явля
лись все нсвыя формы природы".
*
*
*
fJXa не будем мнѣ приписано воинствующаго и не
навистническаго отношенія къ Востоку. Это было бы
ошибкой. Я лишь противъ мечтательности и бездѣй-
ственности — свойствъ, не мною признанныхъ характер-
ными для души Востока, свойствъ, которыя столь долго
держали его въ своемъ цѣпкомъ и ослабляющемъ энергію
плѣну.
Но вотъ мы видимъ, что нынѣ Востокъ частью при-
нялъ, частью принимаем и весь, всей массою своихъ
народовъ намѣренъ принять то изумительное по кра-
сотѣ, гармоническое и живое соединеніе всѣхъ куль-
туръ, всей духовной работы человѣчества, которое мы
называемъ культурой Европы, куда включено и все то
цѣнное, что создалъ Востокъ.^
Теперь онъ понялъ великое искусство Запада соеди-
нять, скрѣплять и строить, и нынѣ, на радость всему
человѣчеству, взоръ его, издавна созерцательно обра-
щенный въ небеса, требовательно устремленъ на землю.
Человѣчество все тѣснѣе сжимается въ единую энер-
гію, людямъ все яснѣе видно единство ихъ цѣлей, и мы
все ближе подходимъ къ возможности рѣшить великую
задачу Святогора-оогатыря.
—
Аще въ небеси было бы кольцо,
А протянута оттуда цѣпь желѣзная, —
Притянулъ бы я небо ко сырой землѣ
И смѣшалъ бы зсмныхъ со небесными!
И есть, — было бы, — кольцо во сырой землѣ,
.Повернулъ бы я мать-сыру землю,
Повернулъ бы ее краемъ до верху
И смѣшалъ бы земныхъ со небесными!
Январь 1912 г.

Издалека.
Современная наука увѣренно говоритъ намъ, что „дѣй-
ствительное богатство міра — энергія. Благодаря новымъ.
открытіямъ — каково, напримѣръ, открытіе радія — впер-
вые стало выясняться, что жестокая борьба за суще-
ствованіе изъ-за ничтожныхъ крохъ природной энергіи,
на которыхъ развилось человечество, не есть единственно
возможная и вѣчная судьба человѣка. Мы имѣемъ право
вѣрить, что человѣкъ пріобрѣтаетъ власть направлять
для своихъ собственныхъ цѣлей первичные источники
энергіи, которые природа теперь такъ ревниво охра-
няетъ для будущаго".
Соціологическій выводъ отсюда совершенно ясенъ:
„ничтожныя крохи энергіи" отвоеваны у природы разу-
момъ и волею человѣка, значитъ — необходимо забо-
титься о развитіи и организаціи въ мірѣ духовныхъ силъ
человѣчества, въ цѣляхъ дальнѣйшаго открытія и за-
воеваны источниковъ энергіи, и эта забота объ органи-
заціи интеллектуальныхъ силъ должна пріобрѣсти въ на-
шемъ сознаніи значеніе міровой исторической необходи-
мости, что и должно быть понятно разумному человѣку.
Современныя правительства, очевидно, не могутъ по-
нять глубоко культурное значеніе того совершенно но-
ваго факта въ ис.торіи Европы, что народныя массы,
подъ вліяніемъ совершенной ими и все болѣе очевид-
ной для нихъ исторической работы, оживлены созна-
ніемъ своего права на культуру и нынѣ вводятъ въ
процессъ исторіи новыя творческія силы. Физическая
энергія человѣка постепенно, но все быстрѣй претво-
ряется въ духовную; люди начинаютъ понимать, что
по слову Содди — -
„борьба за существованіе въ сущности
своей является борьбою за обладаніе новой физической
энергіей, за побѣду надъ тайнами природы и за осво-
божденіе человѣка изъ-подъ гнета труда".
Людямъ непосредственной борьбы съ природой ста-
новится все болѣе .ясна возможность новаго порядка
жизни и лучшихъ условій; они уже чувствуютъ, что эти
лучшія условія бытія, въ формѣ энергіи, которой мы все
еще не овладѣли, существуютъ въ мірѣ, и что коллек-
тивная работа мозга зсего культурнаго человѣчества
быстро привела бы людей къ свободѣ.
Правительства, считая себя зависимыми только отъ
интересовъ капитала, игнорируютъ культурные интересы
труда, а это, несомиѣнно, затрудняетъ процессъ развитія
человѣчества, удерживая массы на почвѣ зоологическихъ
инстинктовъ, обостряя классовую вражду и борьбу, не
позволяя развиваться инстинктамъ соціальнымъ, чело-
вѣческимъ и —такимъ образомъ—преступно обѣдняя
землю силами духа. Это же должно привести и
какъ
мы видимъ въ отсталыхъ странахъ — приводить къ пол-
ной анархіи соціальныхъ отношеній, вызываетъ крова-
выя столкновенія, все болѣе ужасныя.
Капиталистическія государства, въ борьбѣ своей про-
тивъ стремленія народныхъ массъ къ соціальной спра-
ведливости, все чаще прибѣгаютъ къ мѣрамъ варвар-
скимъ, жестокимъ и кровавымъ.
Мѣры эти, ожесточая трудовой народъ, вызываютъ
въ немъ законное чувство мести и рѣзко отрицательное,
анархическое отношеніе къ самой идеѣ государства,
какъ организаціи духовной и физической дѣятельности
людей на началахъ разума, свободы и справедливости.
Становятся все болѣе возможными гражданскія войны,
а рядомъ съ этимъ мы наблюдаемъ быстрый ростъ дру-
гого грознаго явленія: европейскій кагіиталъ, понуждая f
цивилизацію къ обратному движенію на Востокъ, раз-
будилъ къ жизни многомилліонныя массы азіатскихъ
народовъ, это грозить жестокимъ отпоромъ со стороны
Азіи, которую капитализмъ Европы хочетъ ограбить и
поглотить, это грозитъ длительной и кровавой борьбою
расъ, на почвѣ многообразныхъ противорѣчій экономи-
ческаго, религіознаго и бытового характера.
Когда говорятъ: „капиталъ интернаціоналенъ" — этимъ
указываютъ, что капиталъ съ одинаковой жадностью

эксплоатируетъ народъ своей націи и чужихъ, что онъ
ставить свои интересы выше интересовъ своего госу-
дарства; это вѣрно: мы видимъ, какъ Германія на деньги
французскихъ капиталистовъ вооружается для борьбы
съ Фра'нціею же.
Извиняюсь за напоминаніе азбучныхъ истину напомню,
все-таки, что потребленіе металла арміями и флотами
весьма значительно повышаем цѣну металлическихъ
орудій мирная труда, на коемъ основанъ прогрессу и
что для цѣлей общечеловеческой культуры безплодно
погибаем вся та сила, которая затрачивается на изо
брѣтеніе пушекъ, взрывчатыхъ веществъ и различныхъ
орудій уничтоженія.
^
.
_
Можно указать еще цѣлый рядъ пагуоныхъ вліяніи
капитализма на культуру, но главное и наиболѣе анти
культурное вліяніе ея въ томъ, что изъ капитализма
логически истекаем націонализмъ, рѣзко раздѣляющіи
людей на взаимно враждебный группы.
Всѣ основныя посылки зоологическая націонализма
лежать възаконе конкуренціи: каждый человѣкъ, каждая
нація для капиталиста Германіи существуем только какъ
покорный потребитель нѣмецкихъ товаровъ; непременно
покорный и непременно — нѣмецкихъ.
Естественное право всякой націи развиваться и со-
вершенствоваться экономически на почве своего опыта,
своей культуры — для капиталиста не существуем, пра-
вомъ этимъ обладаем только его нація.
Съ точки зрѣнія прусская короля, прозванная глав-
нымъ приказчикомъ германской торговли, весь міръ обя-
занъ покупать нѣмецкіе товары, и Англія, мешающая нем-
цамъ завоевать восточные рынки, должна быть уничто-
жена. Англійскій капиталисту напротивъ, полагаем, что
должна быть уничтожена или хоть обезсилена
Германія.
Англо-германская война неизбежна, она несомненно
вовлечем въ свой кровавый кошмаръ все остальные
хозяйства Европы и вызовем дикій взрывъ зоологиче
скихъ инстинктовъ, а они временно должны, разумеется,
понизить и затемнить ту высокую и светлую идею ораъ
ства народовъ, которая все более овладеваем умами
европейской демократіи и является предвозвестницей
новой культуры.
Прибавьте къ этому все более явно растущіе при-
знаки вырожденія, вызываемые условіями труда вь
современность обществе, превращеніе человека въ меха-
низму дроблеыіе личности и все то страшное, тяжкое и
унижающее достоинство человека, съ чемъ мы все еже-
дневно имеемъ дело, что часто у многихъ убиваетъ
веру въ жизнь и возможность счастья, веру въ торже-
ство разума и доброй воли человека.
Я полагаю, трудно оспаривать тотъ факту что со-
временный завоевательный и безчеловечныя тенденции
Европейская и А ориканскаго капитализма угрожаюм
существованію культуры и цивилизаціи, во ' всякомъ
случае капитализмъ способенъ создать и уже создаем
все условія, способиыя задержать процессъ превраще-
ны европейской культуры въ культуру общечеловече-
скую, планетарную.
Живя въ атмосфере всеобщей вражды, кровавыхъ
столкновений и постоянная ожиданія соціальныхъ ката-
строфъ - человечество Европы не можетъ быть духовно
здоровыму а именно теперь, когда его работою раз-
оужены всЬ народы нашей планеты, человеку необхо-
димо иметь хорошій запасъ интеллектуальная и физи-
ческая здоровья.
Къ счастью нашему, лучшіе и сильнѣйшіе умы Европы
понимаютъ эту необходимость и подъ вліяніемъ могучая
духовная роста европейской демократіи постепенно про-
никаются сознаніему что наступило время решительной
оорьбы съ анархическими и анти-культурными вліяніями
капитализма.
Недавно почтенный Вильгельмъ Оствальду знаме-
нитый ученый и философу посѣялъ въ міре плодотвор-
ную идею необходимости создать въ міре всенародный
центральный органъ мышленія
„Всемірный мозгъ"
который, думая обо всемъ, за всѣхъ и вместе со всеми,'
звелъ бы въ хаосъ современныхъ соціальныхъ отноше-
ічй ясное и здоровое интеллектуальное начало.
Ходъ мыслей Оствальда таковъ:
„Человечество дѣлится на народы и національныя
руппы, отграничиваясь другъ отъ друга более или менее
скрытой враждой, подчеркивая свои племенныя различія
-абывая общечеловѣческое въ себе. Но результаты
мозговой деятельности людей науки и искусства уже по-
мучили вполне интернаціональный, общечеловеческій
характеръ. Открытіе радія не есть заслуга какой-либо
одной націи, надъ вопросомъ обтуыскусственномъ литаніи
\

-«га:
г»;
sss:^--
и..»«.. ...
ОНЪ яумаеть
ч°въ
P
„рактиковъ, которая и
СИ"
аЯртГпъ о0ганизмѣРчІдавѣчестваИ роль „центральная
заиметь въ оргаш змъ
мозгд
Блестящій
теоретикъ,
органа , роль, жров
Оствальдъ тотчасъ же
создатель философской сис
влен|е
своей
идеи
ras
s
»sssnr
ной Лиги, съ цЬлыо ко
°Рд"TMР°Вболѣе действительными
S»
SSSS
какъ несправедливость
сопіавьно.
источникам.
«,,
SSrir^:
дня. «ортвъ е, нрав.
протеста и право борьбы съ нею.
агитаціи,
управленія'
все
;
„ы стоимъ за конституц
у избирательное право и
общее образование, всеобщее изо P
основнь.я
свободу стачекъ; въ
революціоннь.и
политическія права, мы
санкщ
°TMР;ченІ€Г всей исторг
образъ дѣйствій, которьтъ ьъ теченіе вс
_
Р^
ГолР°Дны Соблюдать ТьСоС отношеніи величайшую
осмотрительность, но, имѣя передъ собою примѣры Тур-
щи, Португаліи и Китайской революціи, мы не можемъ
призывать поклонниковъ прогресса не противиться злу.
„Въ намѣренія Лиги отнюдь не входитъ давать пре-
имущество какой бы то ни было партіи, сектѣ, формѣ или
мнѣнію. Мы охотно принимаемъ въ свои члены либера-
ловъ и радикаловъ, соціалистовъ и сингль-таксеровъ,
анархистовъ и синдикалистовъ. Наша цѣль действовать
наиболѣе широкими путями, такъ, чтобы всѣ люди гума-
нитарныхъ идей могли и должны были бы притти къ
одному соглашенію, чтобы въ нашихъ собраніяхъ и изда-
ніяхъ мы давали самую полную свободу выраженію
всевозможныхъ взглядовъ всѣхъ нашихъ членовъ. Суще-
ствуютъ основные принципы справедливости и свободы,
относительно коихъ согласны всѣ люди, революціонно-
мыслящіе, и вотъ, когда совершаются великія лресту-
пленія противъ человѣчества, или когда ихъ пытаются
совершить, приверженцы прогресса всякаго рода должны
лозаЬывать свои разногласія и объединяться для общихъ
выступленій.
„Первое основаніе для нашего предложенія есть
именно то, что въ настоящій моментъ огромное коли-
чество человѣческихъ усилій пропадаетъ за отсутствіемъ
какого-либо агентства для координаціи и всемірности
такихъ выступленій. Капитализмъ скоро станетъ интер-
націоналенъ, и права челозѣка должны быть поддер-
жаны противъ правъ собственности, a тѣмъ, кто стоитъ
за высшую жизнь, необходимо организовать и интер-
націонализовать свое вліяніе. Мы, напримѣръ, полагаемъ,
что существуй такое агентство, способное добиться
правды и немедленно распространить ее по всему свѣту,
возможно было бы предупредить и предотвратить убій-
ство Ферера въ Испаніи и Котону въ Японіи. Мы пола-
гаемъ, что, если бы со стороны многихъ народовъ
явился мощный и дѣйствительный протестъ, подобный
престугшенія были бы предотвращены, и наши совре-
менныя гражданскія права, добытыя необыкновеннымъ
трудомъ, ограждены отъ насилій.
„Практическіе планы нашей Лиги слѣдующіе:
„Первое
организовать бюро, съ компетентнымъ со-
ставомъ секретарей и переводчиковъ, и составлять, под-
держивать и пополнять списки лицъ, заинтересованныхъ
ЙЪ прогрессѣ; списки писателей, издателей, публицистовъ,

es
=r
ж.
"ästtä
ч„ь отъ
»Ъ настоящее
»»о °
достаточными осмо-
„Третье
назначи
к
у соб
ться
въ.
въ которомъ всь 4лены Лигимм
^нѣн|й
лѣтнее время ^дѣлдна Двѣ. «
тр^, Д^^
Лиш.
И "Толкая
что организація должна покоиться на
МЫМЪTM
которь'е объявятъ себя солидарными со
взглядам^ и планами, предложенTM
здѣсы
штшш
баллотировкой будутъ ежегодно
^
н
ѣ
текущія
шщШшт
и собираться каждые
полгода, по крайней мѣРѣ'
поограмма предста-
jffia
»
s
Sr.
- s«:
внушить къ себѣ довѣріе и заслужить уваженіе гума-
нистовъ всего міра.
„Вильгельмъ Оствальдъ. Рихардъ Демель. Фредерикъ.
ваннъ-Эденъ. Уптонъ Синклеръ".
Какъ видите
Лига ставитъ себѣ цѣлью организо-
вать въ мірѣ какъ бы нѣкій интернациональный парла-
менту въ коемъ каждая нація будетъ представлена ея
теоретиками и практиками, каждый классъ будетъ имѣть
выразителей своихъ культурныхъ интересовъ, и гдѣ всѣ
люди Разума и Дѣянія будутъ дружно и согласно искать
путей къ торжеству политической и соціальной справед-
ливости, которая тѣмъ болѣе сознается народами, чѣмъ
гяжелѣе попираютъ ее командующіе классы.
Надобно предвидѣть, что эта затѣя можетъ пока-
заться утопіей, можетъ вызвать къ себѣ отношеніе на-
смешливое и скептическое. Навѣрное найдутся бойкіе
люди, которые вспомнятъ антидемократическую выдумку
Э. Ренана о мудрецахъ, вооруженныхъ всѣми тайнами
науки и деспотически управляющихъ міромъ.
Но культурная цѣнность идеи Оствальда ничего не
потеряетъ отъ насмѣшекъ и очень много можетъ вы-
играть отъ разумной, серьезной и всесторонней критики.
Какъ бы ни относиться къ ней — она является неоспо-
римымъ доказательствомъ въ пользу того факта, что
реди лучшей интеллигенции міра, такъ же, какъ и
среди демократіи, все быстрѣй растетъ сознаніе не-
обходимости единенія людей, необходимости коорди-
націи ихъ тЕорческихъ силъ- въ мірѣ растетъ сознаніе
братства людей, единства ихъ цѣлей.
На воззваніе В. Оствальда уже сочувственно отклик-
нулось немало ученыхъ, практическихъ дѣятелей и ли-
тераторовъ.
Нѣкоторые уже внесли дополненія къ воззванію
Оствальда, расширяющія и конценѴрирующія задачи
Іиги. Одно изъ такихъ дополненій я привожу здѣсь,
сокративъ его:
„Въ высшей степени практично намѣреніе Лиги по-
ставить дѣло организаціи ея, какъ дѣло всѣмъ ясное.
Изданіе бюллетеней о ходѣ работъ Лиги на всѣхъ язы-
кахъ— непремѣнно включая и языки восточныхъ націй
я считаю необходимыми
„Затѣмъ, я считалъ бы столь же необходимымъ
организацію Лигою книгоиздательства, цѣлью котораго

должна быть интернаціонализація и демократизащя какъ
научной мысли, такъ и произведеній поэзіи.
Интернаціонализація легко осуществима при условіи.
если каждый авторъ, членъ Лиги, будетъ представлять
ея центральному органу свой трудъ въ рукописи, а Лига-
издавать эти рукописи на языкахъ тѣхъ странъ, гдѣ
имѣются ея члены и отдѣленія.
Лига должна имѣть свои типографіи, склады изда
ній," магазины
для продажи книгъ, библіотеки. Сред-
ства для этого могутъ быть собраны членами Лиги путемъ
чтенія лекцій въ пользу ея и пожертвованіемъ въ соб-
ственность Лиги части своихъ трудовъ.
Я считалъ бы также необходимымъ изданіе Лигою
интернаціональнаго журнала, который знакомилъ бы
міръ изъ первыхъ, такъ сказать, рукъ съ движеніемъ
научной мысли, давалъ бы читателю всемірную хронику
событій, освѣщая ихъ съ объективном точки зрѣнія
интересовъ общечеловѣческой культуры, а не интере
совъ націи или класса, какъ это дѣлается теперь.
Вообще говоря —я не вижу предѣловъ продуктив-
ной" работѣ Лиги и, повторяю, что нахожу организащю
ея положительно необходимой въ наше время, которое
становится все болѣе тревожнымъ.
>
Помимо этихъ соображеній, есть и друпя, болѣе
N общаго характера: работа Лиги могла бы наглядно по-
казать міру, возможна ли въ немъ — „свободная коопе-
рація его творческихъ умовъ и организаторовъ , спо-
собны ли представители интеллектуальнаTM начала под
'няться надъ интересами націй и классовъ до интересовъ
'общечеловѣческой культуры? Вопросъ, который мнопе
'находятъ спорнымъ.
-
И наконецъ, —дѣятелъность Лиги явилась бы глубоко
интереснымъ научнымъ опытомъ въ области сощаль-
ныхъ отношеній: рна показала бы, какъ велико можеть
быть организующее вліяніе на людей строго координиро-
ванныхъ воль,
центромъ истеченія которыхъ явится Лига .
Докторъ Жюль Феликсъ сказалъ:
XX вѣкъ будетъ великимъ вѣкомъ синтеза всѣхь
нау'къ. Онъ построит чудесное зданіе науки сощальнои,
интернаціональной и всемірной, единственно могущей
помѣшать войнѣ и гарантировать миръ всѣмъ людямъ •
Есть много основаній смотрѣть на эти слова, какъ
на пророчество, которое исторія хочетъ оправдать: стре-
мленіе европейской мысли къ синтезу всѣхъ данныхъ
творчествомъ человѣчества фактовъ, стремленіе къ ин-
тернаціонализму, все ярче и сильнѣй разгорается въ
Европѣ.
Вслѣдъ за манифестомъ Оствальда появилось воз-,
званіе группы молодыхъ ученыхъ-естественниковъ, объ-*
единившихся въ организацію, названную ими „Интер-.
націоналъ Мысли".
Воззваніе это говоритъ:
„Разсматривая науку, какъ колоссальный синтезъ,
всѣ части котораго тѣсно зависятъ одна отъ другой,
„Интернаціоналъ Мысли" будетъ преслѣдовать цѣль
изученія природы отъ атома до человѣка, отъ Сырой
матеріи до появленія мысли, коя приближается къ своему
наиболѣе абсолютному совершенству въ соціалистиче-
ской организаціи".
Несомнѣнно, что эти одновременно зародившіяся,
организаціи сольются воедино, и что въ дальнѣйшемъ
„ИнтернаціональнаяЛига" Оствальда привлечет къ себѣ
и всѣ организаціи съ едиными цѣлями, какъ, HànpH-'
мѣръ, общество „Свободныхъ мыслителей" съ Пресансе 1
во главѣ,
„Лссоціація Франциска Ферера"
въ Нью- »
Іоркѣ, „Мссоціація раціоналистической прессы"
въ Лон- «
донѣ, „Институт интернаціональной интеллигенціи" — въ •
Нью-Іоркѣ, а также всѣ общества и группы этого типа.
Такимъ образомъ, XX вѣкъ ставить предъ собою
совершенно новую задачу сліянія во единую силу всего
добраго, умнаго и честнаго, что создано работою пред-
шествовавшихъ вѣковъ.
Въ темномъ хаосѣ соціальныхъ отношеній на нашихъ
глазахъ зарождается какъ бы новое гордое свѣтило
солнце, созданное изъ умовъ и воль лучшихъ людей)
современности.
1
Все это люди точнаго знанія и не кабинетные мечта- •
гели, но непосредственные участники въ дѣлѣ жизни—
.
всѣ они члены тѣхъ или иныхъ организацій гуманитар-
наго характера, не однажды
выступавшіе противъ •
нарушенія справедливости; нынѣ имъ стало ясно, что .
проповѣдь гуманизма
въ тѣхъ формахъ, какъ она
ведется, не въ силахъ внести въ жизнь существенный
измѣненія, и вотъ они идутъ дальше гуманизма.

Я считаю такъ же нужнымъ подчеркнуть, что лиги-
сты
люди зрѣлаго возраста: Оствальду 60 лѣть,
Демелю
за 50, и почти всѣ, присоединившая къ
нимъ, переступили сорокалѣтній возрастъ.
/ft мы русскіе, въ юности громогласно заявляешь о,
непріятіи
міра, но къ сорока годамъ покорно при- ,
нимаемъ всѣ щелчки и пощечины со стороны грубой
силы одолѣвшей насъ; въ двадцать лѣтъ мы неприми-
римые революціонеры, а въ сорокъ кричимъ, что уже
разувѣрились
въ соціализмѣ"
основ*
W
|
будущего, выработанной всею истор,ей человечества
Наши анархическія заявлен.я о „непр.ятіи м.ра
надо ,
понимать, какъ нашъ отказъ отъ всего наслѣдетва исто- ,
р°и отъ всѣхъ правь и обязанностей, выработанной,
для' насъ силой духа человѣческаго, всей его раоотон
на протяженіи тысячелѣтій, и этотъ отказъ есть свиде-
тельство о нашемъ варварствѣ, о нашей духовной ни
щетъ.
Но къ счастью, это свидѣтельствуетъ только о юно-
шеской нашей торопливости, мѣшающей намъоцѣнип
всемірную работу, сдѣланную до насъ и для насъ.
Вотъ ѵже на протяженіи семидесяти лѣтъ мы судо
рожно мечемся отъ Бѣлинскаго, Добролюбова и йерны-
шевскаго къ Достоевскому и Толстому, отъ нихъ къ
Ницше и Марксу и сквозь всѣ организащи и ученія
живого и дѣятельнаго Запада, снова возвращаемся кі
мертвымъ, безплоднымъ идеямъ русскаго анархизма, KL
настроеніямъ, которыя губятъ нась, отрывая отъ обще
міровой жизни, источника творческой энерпи.
Мы проход имъ именно сквозь творчество Запада, н-
только не умѣя дополнить его и нашей работой увели
чить цѣнность общечеловѣческаго труда, но крайне
медленно усваивая опытъ Европы, рѣдко впитываем*
его глубоко, на всю жизнь. Въ области идеи мы ведем*
себя точно капризныя дамы въ магазинахъ модных*
матерій каждый старается схватить кусокъ поориги-
нальнѣе, поновѣй рисункомъ, чтобы внутренно одѣтьа
непохоже на сосѣда. Одѣваемся въ новыя идеи всегда
не по росту, быстро треплемъ ихъ и снова остаемс
въ собственныхъ, сѣрыхъ лохмотьяхъ пассивнаго анар
ХИЗТакъ толчемся мы изъ года въ годъ все на одном •
и томъ же мѣстѣ; неудачи наши ничему не учатъ нась
а только озлобляюсь, и мы публично обвиняемъ другъ
друга въ ошибка хъ, авантюризмѣ, невѣжествѣ, не-
искренности.
А, между тѣмъ, съ каждымъ днемъ все растетъ и
растетъ необходимость для насъ организозать свои силы,
твой опытъ, свои желанія; съ каждымъ днемъ все болѣе
грозно наше положеніе .извнѣ и внутри страны.
Европейскій капиталь давно уже смотритъ на Россію
іѣми же глазами, какъ на свои колоніи въ Африкѣ
и Азіи, расхищаются все быстрѣй національныя богат-
ства, то-есть
изсякаетъ почва для свободного эконо-
мического и политическаго развитія страны. Само собою
ясно, что европейскому капиталу не только не нужно
политическое возрожденіе Россіи, но, напротивъ, ему
выгодно, чтобы мы пребывали возможно дольше въ
пагубномъ состояніи анархіи, что со временемъ позво-
лить ему относиться къ Россіи такъ же, какъ онъ се-
годня относится къ Турціи, Персіи, Китаю.
Внутри страны, подъ вліяніемъ отвратительной про-
повѣди зоологическаго націонализма, постепенно назрѣ-
ваетъ процессъ ея распада на взаимно-враждебныя
племена.
Проповѣдь централизма, въ странѣ с.ъ населеніемъ
гзъ 173 милліона, говорящимъ на 53 языкахъ,-—
это не- •
сомнѣннѣйшая провокація культурнаго распада страны.
Къ чему приводить централизмъ въ странахъ этни-
чески-пестрыхъ— это мы видимъ на примѣрѣ младо-
іурокъ и вскорѣ увидимъ въ Австріи. Къ чему при-
ведетъ централизмъ у насъ — объ этомъ говорить
быстро возникающее въ „недержавныхъ" племенахъ
сознаніе своего права на самостоятельное культурное
развитіе.
Уже представители „недержавныхъ" племенъ за-
являютъ:
„Для насъ, инородцевъ, все освободительное дви-
жете, вся перспектива обновленія Россіи имѣетъ смыслъ
и цѣнность постольку, посколько оно несетъ намъ нашу
національную свободу, a внѣ этого условія нѣтъ для .
насъ никакого „общаго дѣла" и никакого стимула для
общей борьбы"...
„Или всѣмъ поровну, или въ ничью".
Это звучитъ, какъ угроза, и, можетъ-быть, слѣдо-
в
ало бы „то же слово да не такъ молвить", но я увѣренъ,
Что всякій вдумчивый человѣкъ „державнаго" племени,

всѣ кто искренно любитъ свою страну, почувствуют
истинный характеръ этого заявленія, поймутъ его вѣщіи
и грозный смыслъ. А тонъ его оправданъ безмѣрнымъ
количествомъ невинно пролитой крови, дикимъ и ци
ничнымъ гнетомъ со стороны правящихъ органовъ
„державнаго племени".
За словами „всѣмъ поровну" скрыта плодотворна'.:
идея; будучи практически осуществлена, она съ огром-
ною силою двинула бы впередъ дѣло возрожденія Россіи
Мы не подготовлены къ воспріятію и оцѣнкѣ этой идеи.
И очень возможно, что когда она будетъ формули
рована точно и ясно — насъ испугаетъ ея глубоки
смыслъ, и со страху мы надѣлаемъ множество непро-
стительныхъ, пагубныхъ ошибокъ, которыя еще болѣе
спутаютъ нашу политически невоспитанную мысль, еще
.болѣе увеличат трагизмъ нашего положенія.
Предъ русской интеллигенцией стоять задачи огром-
ной важности и прежде всего задача ея организации.
Если многоопытные люди Запада считают возмож
Ѵ нымъ организовать всю духовную работу современная
'человѣчества, координировать всѣ воли, направленны«
къ утвержденію на планетѣ нашей началъ Разума и
' Справедливости — мы, подростки въ семьѣ народовъ
4 Европы, — должны, наконецъ, понять необходимость
•-организаціи своихъ силъ, понять необходимость и нам-
.координировать нашу культурную работу.
Направленіе, въ которомъ мы должны развиваіь
4 свои силы, еще разъ указано намъ лучшей интеллиген
ѵ
ціею Запада, которая все глубже понимает неизбѣж;
• ность пути къ соціализму, какъ основѣ и душѣ новой
' культуры.
.
,,
,Ничего нѣтъ безъ основанія, почему оно есть
эта "старая, неоспоримая истина не можетъ быть or
'
вергнута только потому, что нѣкоторые, слишком
капризные „мальчики безъ штановъ", разочаровались
и разувѣрились въ соціализмѣ, которымъ уже оплод
творена земля. Плодъ этотъ не можетъ быть устранен!
'
путемъ аборта и никакимъ другимъ путемъ насилія
какъ въ свое время не могло быть устранено изъ мір<
христіанство, несмотря на всю жестокость мѣръ, на
правленныхъ къ борьбѣ прогивъ него.^Аы должны разі
навсегда сказать себѣ, что мы — европейцы и должнь
непрерывно, дѣятельно учиться у Запада жить, работать
-главное —мы должны, наконецъ, понять непрере-
аемое значеніе мысли, почувствовать великую красоту
ого момента, когда мысль и воля, слитыя во единую
нергію, творчески вступают въ жизнь^>
ВОТЪ передъ нами возникает грандіозная попытка
бъединить въ единое цѣлое всѣ мысли и воли, на-
равленныя къ реорганизаціи жизни на планетѣ нашей
та попытка должна привлечь наше вниманіе, здѣсь
ы найдемъ чему поучиться.
И прежде всего въ этомъ движеніи западной интел-
игенціи, наше вниманіе должно остановиться на вы-
ской оцѣнкѣ разума и воли, которую ясно чувствуешь,
ъ манифестѣ лигистовъ —намъ всего болѣе не хватает
менно увѣренности въ непобѣдимой силѣ разума и
оли, силахъ, создающихъ истину и красоту.
Линія развитія человѣчества не имѣетъ предѣла; все
олѣе стремительно уходя въ будущее, она влечетъ
ь нему все большее количество психической энергіи,
мы, люди, вмѣстилища мірового разума,
мы являемся
сгочниками этой энергіи, нашими усиліями создается
овая жизнь.
А смыслъ и радость бытія — въ непрерывному
ремленіи къ новымъ истинамъ и новой красотѣ.
II.
Профессоръ Кристевъ J) неоспоримо правъ, говоря,,
го „духовная эволюція болгаръ чрезвычайно поучи-
ільна и полна глубокаго, общечеловѣческаго смысла",
*іцслъ этой эволюціи, мнѣ кажется, особенно поучи-
'пенъ для насъ, русскихъ.
Молодая литература Волга ріи въ краткій сроку
эегр бытія совершила путь ОТУ плодотворнаго соціаль-
ііо идеализма до безплоднаго пессимизма и отчая-
я, —путь, въ концѣ котораго нынѣ остановилась и
ІЗСИЛЬНО бьется наша еще юная, но сырая и тяжелая
>ІСЛЬ.
Просмотримъ кратко, что пережито болгарской ли-
ратурой.
1)^Криспіевъ. Новая болгарская литература. „Современнику

„Невыразимая тревога души, оторванной отъ вѣр
ваній народа", не была и не могла быть знакома Ала
вейкову-отцу, Ботеву, Вазову и другимъ поэтамъ-борцам
за свободу и возрожденіе измученной Волгаріи; кажды
изъ нихъ имѣлъ право и съ гордостью могь сказат
про себя:
„Я —кровь и плоть народа моего!
Я—мысль и сердце мощное его!"
Великій трудъ идеалистовъ не прогіалъ, послѣ пяти
вѣкового гнета чужой народности, Волгарія^возвратиласі
къ жизни индивидуальностью яркой, полной творческих!
силъ, и быстро заняла достойное ея мѣсто въ семь»
кѵльтурныхъ націй.
Кристевъ, эстетъ, индивидуалисть и основоположник
модернизма" ^въ болгарской литературѣ, прекраш
понимаетъ роль народниковъ-романтиковъ, силои кою
рыхъ начато возрожденіе Болгаріи; съ благородством!
которому многіе изъ современныхъ русскихъ критиков
могли бы поучиться у него, онъ говорить:
Хотя идеѣ революціи мы обязаны и тѣми полиіи
ч^скими потрясеніями, которыя сдѣлали безшумную і
болѣе глубокую работу мысли почти невозможной,
тѣмъ не менѣе, несомнѣнно, что той же идеѣ болгар
обязаны не только своимъ быстрымъ политическими
духовнымъ развитіемъ, но и вообще своимъ существо
ваніемъ, какъ свободной націи".
Это признаніе Кристевымъ огромной историческо
заслуги, совершенной писателями осмѣиваемаго у нас
3 гражданскиго направленія", -
очень^ цѣнно, ибо он
исходить изъ устъ человѣка, который рассматривает
близость писателя къ жизни, его активное У^стіе
судьбахъ
народа,
какъ помѣху „свободной худой«
ственной дѣятельности".
Такимъ образомъ, возможность „свободной дѣятел
• ности для всѣхъ болгаръ - и въ томъ числѣ и Д
художниковъ-модернистовъ -
была создана^ трудо
тенденціозныхъ" писателей, силои тѣхъ людей, которь
явились -выразителями мысли большинства своего п
рода, организаторами его воли.
.
„
...
1
Конечно, организовать людей на борьоу за свобо
націи
легче, проще, чѣмъ организовать ихъ Д
борьбы противъ гнета экономическая и объедини.,
работу созданія новыхъ формъ сощальнои жизни.
первомъ случаѣ силы, угнетающія человѣка, внѣ его и
ясно видимы ему: — гражданину сознающій себя так©-
вымъ, можетъ рѣзко отграничить свои личные инте-
ресы отъ интересовъ турецкаго или русскаго админи-
ратора; во второмъ — врага свободы и справедливости
те такъ легко узнать и понять, онъ всюду и, частью,
ть самомъ человѣкѣ, въ его предубѣжденіяхъ, предраз-
удкахъ и привычкахъ, сложившихся' исторически на
іротяженіи вѣковъ.
Человѣкъ . - -
кто бы онъ ни былъ— всегда является
осителемъ чувству интересовъ, мнѣній націи, класса,
руппы, и вопросъ: въ какой мѣрѣ возможна
„сво-
бодная художественная дѣятельность" —очень сложный,
іоселѣ нерѣшенный вопросъ. Шекспиръ былъ геніа-
ену но глубоко тенденціозенъ вь своемъ отрицатель-
іомъ отношеніи къ демократіи ; христіанинъ и пропо-
'.дникъ любви къ людямъ Достоевскій не былъ сво-
зденъ отъ грубѣйшихъ націоналистическихъ тенденцій.
Волгарскій народъ разрѣшилъ національную про-
лему, добился политической свободы, и предъ нимъ
тала неустранимая необходимость соціальнаго разслоеніч
а классы. Какъ вездѣ, свергнувъ силой демократы
нѣшняго врага, буржуазія и интеллигенція увидали
редъ собой въ лицѣ демократіи же „врага внутренняго"
непобѣдимаго.
Этотъ „врагъ" не можетъ мѣшать стремленію худож-
ика „къ безшумной и болѣе глубокой рабогѣ мысли",
-
акъ было вездѣ, то же самое мы видимъ и у насъ въ
сссіи: интересъ писателя къ творческимъ запросамъ
арода не только не понижается, — мало того: запросы
in, требуя коренной ломки жизни, становятся инстинк-
но враждебны писателю-индивидуалисту.
Социальная проблема несравнимо сложнѣе, требова-
ej ьнѣй, трагичнѣе и всячески значительнѣе проблемы
ндивидуальнаго бытія; съ теченіемъ времени она все
о іѣе осложняется ростомъ безчисленныхъ противо-
Ѣчій групповыху классовыху національныхъ и, даже,
а- овыхъ.
Мы живемъ въ эпоху, которая для своего отобра- 1
ечія въ искусствѣ требуетъ Гомеровъ и Шекспировъ;
"я трго, чтобы написать въ наши дни хорошій соціаль-
роману необходимо обладать творческой силой
нія и универсальнымъ знаніемъ жизни, — вотъ одна
д
зІИ

изъ причинъ поворота литературы отъ реализма къ
мистицизму, отъ дѣйствительности къ фантазіи, съ труд
наго пути разработки соціальныхъ вопросовъ къ про-
блемѣ индивидуальнаго бытія и въ безплодную пустыню
вопросовъ „міровыхъ".
„Великіе міровые вопросы" привлекают вниманіе
писателя потому, что онъ не чувствует себя въ силахъ
работать надъ маленькимъ вопросомъ о томъ, какими
путями возможно развить въ мірѣ духовную энергію
людей, которая освободила бы ихъ от позорной зави
симости другъ отъ друга.
Рядомъ съ этой причиной дѣйствуетъ другая: писа-
тель уже не является „языкомъ и мыслью народа", онъ
человѣкъ класса, группы, его воспринимающій впеча
тлѣнія аппарат работает безсознательно односторонне,
его вниманіе поглощено интересами и стремленіями
слоевъ общества, наиболѣе близкихъ ему психически.
Онъ или открыто становится на сторону командующихъ
классовъ, или между ними и народомъ въ позицію „при-
мирителя соціальныхъ противорѣчій, -ничтожныхъ предъ
лицомъ вѣчности и смерти".
Въ первомъ случаѣ онъ просто неинтересенъ, ибо
всегда „тенденціозенъ"; во второмъ—онъ принуждень
отдаляться отъ дѣйствительности въ сторону фантазіи и
утопіи, совершенно лишенныхъ соціально-педагогиче
скаго значенія, — или становится профессіоналомъ, жре-
цомъ такъ называемаго „чистаго" искусства и прини-
мает форму, какъ сущность искусства. Жизнь не хо-
четъ искусственныхъ примиреній, она идетъ къ своей
гармоніи сквозь тернія безчисленныхъ противорѣчій; ни-
когда еще эти противорѣчія не развертывались предъ
человѣкомъ съ такой трагической ясностью, какъ нынѣ,
и никогда чувство одиночества не испытывалось живой
соціальной единицей съ тою остротой и силой, какъ
оно испытывается въ наши дни.
Уклонъ литературы въ сторону
индивидуализма
отнюдь не свободенъ, онъ не является актомъ лично«
воли художника — его внушаетъ и диктует вызванное
современностью ощущеніе оторванности отъ міра, отъ
запросовъ эпохи, интересовъ дѣйствительности. Стремле
ніе художника открыть въ самомъ себѣ что-то невѣдомое
міру, несвойственное никому, кромѣ его „я",
всегда >
неуклонно приводить его къ сознанію индивидуальна^
безсилія, какъ это мы видѣли и видимъ на примѣрѣ
многихъ европейскихъ и русскихъ писателей.
Славейковъ-отецъ, Ботевъ, Вазовъ создавали свои
вещи просто,
„какъ Богъ на душу положить",
какъ
Дамаскинъ творилъ свои гимны жизни, Златоуст — свои,
обличенія; для Пенчо Славейкова „художественная от-
дѣлка его произведеній становится важнѣйшей зада-
чей".
Разумѣется, это почтенная задача, но едва ли
именно она была „важнѣйшей" для такихъ художни-
ковъ, каковы Лопе-де-Вега и Кальдеронъ, Байронь и
Шиллеръ, Гейне и Бальзакъ, не говоря о Толстомъ и
Достоевскомъ.
Отходя отъ соціальныхъ темъ и текущей дѣйстви-
тельности, Славейковъ обращается за темами къ народ-
ному творчеству — миѳу и легендѣ; это знакомо и на-
% шимъ писателямъ, это вполнѣ естественная попытка
..духовно породниться съ народомъ на широкой и сво-
бодной почвѣ его міроощущенія, выраженнаго имъ въ
"образахъ нетлѣнной красоты и силы. Но старыя „спѣ-
,тыя пѣсни" для ихъ новой обработки требуютъ отъ ху-
дожника такой же силы воображенія, какою обладалъ
прймитивный творецъ миоа и легенды — коллективъ.
Этихъ силъ не можетъ быть у раздробленнаго чело-
вѣка нашихъ дней, душа его не настолько глубока,
чтобы родить Прометея.
Славейковъ могъ создать только „Симфонію безна-
дежности",
заставивъ „Духъ человѣческій" проклясть
Прометея за его „роковой" даръ людямъ.
Прометей — именно символъ Духа человѣческаго, и
допущенное Славейковымъ раздвоеніе этого символа
на два начала, враждебныя другъ другу, съ печальной
ясностью показывает,
насколько глубокъ расколъ
между чувствомъ и мыслью современнаго художника.
Увлеченіе „міровыми вопросами" извѣстно и русской
литературѣ, у насъ тоже пробовали переодѣть Фауста
въ сюртукъ, но, кажется, мы уже отошли отъ этого;
иногда и наша способность переживать настроены по-
верхностно и быстро бывает намъ полезна.
Болгарскіе модернисты, точно такъ же, какъ и наши,
отвергнувъ традиціи реализма и соціальности, якобы
связывавшія свободу вдохновенія, отдавали себя идеямъ
и настроеніямъ европейской литературы; точно такъ же,
какъ Христовъ, многіе изъ русскихъ поэтовъ принуждены
;*

были отказаться отъ равнодушныхъ упражненіи въ.
версификаціи и перейти къ мотивамъ русской народной
поэзіи. „Легкость, съ которой Христовъ создавалъ звуч-
ные стихи", „заимствованіе обычныхъ выраженій и сти-
ховъ изъ народныхъ пѣсенъ", слишкомъ недостаточное
для того, чтобы „придать художественной поэзіи черты
народности"—все это хорошо знакомо русскому по
фактамъ его литературы.
„Идея божественности плоти" тоже весьма усердно
проповѣдывалась у насъ и, какъ извѣстно, послужила
интересамъ порнографіи, будучи грубѣйше искажена
храбрыми и самодовольными „мальчиками безъ шта-
новъ".
Наши модернисты тоже немало говорили и говорятъ
о „преодолѣніи страданія радостями искусства" — но,
превращая искусство въ забаву, сузивъ кругъ его инте-
ресовъ,
„страданія" русской жизни не только не пре-
одолѣли, а увеличили ихъ, устроивъ во храмѣ русской
литературы хороводъ пошлости и мерзости.
И, какъ Яворовъ въ Волгаріи, у насъ, на Руси, мно-
гіе пришли въ. тупикъ „крайняго индивидуализма, кото-
рый отрекается отъ общечеловѣческихъ идеаловъ", что
для насъ является самымъ пагубнымъ, и съ чѣмъ необхо-
димо бороться прежде всего. Такимъ образомъ, твор-
ческая мысль возрожденной Волгаріи съ поразительной
быстротой прошла кругъ отъ соціальнаго романтизма
до соціальнаго нигилизма и, въ лицѣ талантливѣйшаго
Петко Тодорова, начинаетъ новый, высшій курсъ спи-
рали развитія Духа націи, сливая —какъ Славейковъ
стремленія этого Духа съ общечеловѣческимъ стремле-
ніемъ къ справедливости и красотъ.
Картина эволюціи, переживаемой болгарами, еще
разъ съ очевидностью подтверждаетъ ту истину, что за-
коны роста Духа человѣческаго — въ общемъ для всѣхъ
одинаковы, и что народы, запоздавшіе въ своемъ раз-
вили, идутъ къ общечеловѣческимъ цѣлямъ тѣми доро-
гами, которыя проложены для нихъ великимъ трудомъ
передовыхъ націй.
Для насъ, несомнѣнно запоздавшихъ людей, одино-
кихъ на землѣ и — надо говорить правду — не лю-
бимыхъ Западомъ, которому мы мѣшаемъ, презирае-
мыхъ Востокомъ, который мы безсмысленно раздра-
жаемъ — для нашего малограмотнаTM и малопэдвижнаг©
народа, нашей шаткой интеллигенции и пассивной, по-
литически невоспитанной буржуазіи, — усвоеніе этой
истины необходимо; она должна явиться силою, напра-
вляющей нашу жизнь, нашу работу.
Поэтому - —
всякое теченіе мысли, враждебное этой
идеѣ, оспаривающей ея глубокій историческій смыслъ,
ея освобождающее отъ національныхъ предразсудков-ъ
значеніе- всякая подобная попытка должна вызывать
въ духовно здоровомъ русскомъ человѣкѣ упорное и
сознательное сопротивленіе ей.
Исходятъ ли эти попытки изъ глубокаTM культурнаTM
невѣжества, или изъ свойственной намъ національной
склонности къ пассивному анархизму, который выра-
жаетъ собою безсиліе и отчаяніе личности, испытываемое
ею, когда она противопоставляетъ свои узко эгоистиче-
скія желанія творческимъ силамъ исторіи — все равно;
(эти попытки отъединить русское отъ общечеловѣческаго
всегда одинаково пагубны для насъ: искажая здоровое
' развитіе интеллектуальныхъ силъ страны, онѣ замедляютъ
процессъ пріобщенія Россіи къ міровой жизни.
Образовалось книгоиздательство „Зеленая Палочка";
въ предисловіи къ изданной имъ книгѣ Ивана Нажи-
ви на — „Моя исповѣдь" — новая фирма заявляетъ:
„Мы не хотимъ отдавать нашихъ скромныхъ силъ на
служеніе какой бы то ни было временной цѣли, потому
что все временное, если смотрѣть на него съ высоты
Бога - ничтожно".
Далѣе, книгоиздатели, поднявшіеся на „высоту Бога",
убѣжденные въ ничтожествѣ всего „временнаго" — и
такимъ образомъ, въ собственномъ своемъ ничтожествѣ,
ибо ихъ торговое дѣло не сможетъ же существовать
вѣчно! далѣе они кротко заявляютъ:
„Мы отрекаемся отъ всякой нетерпимости, мы не
хотимъ никакихъ обличений, — путемъ долгаго и тяже-
лаго опыта, мы убѣдились, что люди нуждаются не въ
обличеніяхъ, а въ просвѣщеніи, мягкомъ, спокойномъ,
ласкающемъ".
Посмотримъ же, какъ ласково просвѣщаютъ русскихъ
людей сладкогласные книготорговцы. На стр. 100 книжки
Наживина, изданной ими, сказано:

„Русь поганая — для меня это Русь, такъ называемая»
интеллигентная, мертвая, пошлая, нудная,^ созванная уни-
верситетами, вышедшая изъ лона нашей, столь просла-
вляемой, а для меня нестерпимо противной, потому что
самонадѣянной и глупой „учащейся молодежи", Россія
съ ея образованнымъ продажнымъ чиновничествомъ, съ
ея Арцыбашевыми, Андреевыми, Горькими, Меньшико-
выми, партіями, ложью агитаторовъ на митингахъ и Ми-
люковымъ въ Англіи, секціями и подсекціями, вывезен-
ными изъ Берлина съ послѣднимъ поѣздомъ, Россія,
все болѣе и болѣе разъѣдающая, какъ злой рокъ, и
отравляющая Русь святую"...
Вотъ и приласкали! „Спокойно", „не обличая никого",
„мягко".
Этотъ злой, желчный плевокъ въ лицо для
русскаго общества, очевидно, выскочилъ помимо же-
ланія хозяевъ „Зеленой Палочки", доказавъ еще разъ,
что проповѣдники религіи являются наиболѣе нетерпи-
мыми людьми. „Ласки" подобнаго тона разсѣяны на про-
тяженіи двухъ третей скучной, торопливо и небрежно
написанной книги Наживина, выпущенной въ свѣтъ
пропагандистами „вѣчнаго",
съ такой кроткой готов-
ностью заявившими, что они приносятъ „скромныя силы
свои" на служеніе миру и любви.
Но кто такой Наживинъ, и стоить ли говорить о
немъ? Несомнѣнно, стоитъ: нѣтъ на землѣ человѣка,
который не заслуживалъ бы вниманія ближнихъ. Къ
тому же Иванъ Наживинъ — лицо довольно видное въ
литературѣ нашей; онъ — авторъ весьма недурныхъ
разсказовъ, въ свое время печатавшихся въ старому
„Журналѣ для всѣхъ",
„Образованіи" Острогорскагод
„Русской Мысли" Гольцева и въ „Русскомъ Богатствѣ".
Самъ авторъ говоритъ про себя:
„Меня довольно охотно печатали наши передовые
журналы; обо мнѣ стали появляться критическія замѣтки,
у меня стали просить портретовъ и біографій, стали
переводить меня; обыкновенно разсказы мои, тотчасъ
по напечатаніи въ журналѣ, перепечагывались какимъ-
нибудь народнымъ издательствомъ — „Донской Рѣчью",
„Посредникомъ" и др. —
и расходились, въ рабочемъ
народѣ въ десяткахъ тысячъ экземпляровъ, что для
меня было большой радостью, тѣмъ болѣе, что рабочій
народъ отвѣчалъ мнѣ со всѣхъ концовъ Россіи массою
сочувственныхъ писемъ, иногда крайне трогательныхъ.
Такъ, одинъ — въ отвѣтъ на мою мысль, что никто не
чмѣетъ права отказываться отъ чернаго труда, — писалъ
мнѣ, что мою часть чернаго труда онъ беретъ на себя,
з я долженъ писать; другой свои письма мнѣ адресо-
валъ всегда такъ: „Его высокопревосходительству, госпо-
дину защитнику свѣтлой истины" и т. п . Интересно от-
чѣтить, что среди этой массы писемъ отъ читателей,
письма отъ интеллигенціи едва ли составляли десятую
часть".
За это невниманіе къ рѣдкостнымъ заслугамъ болѣз-
ненно-самолюбиваго Наживина, интеллигенція получила
отъ него соотвѣтствующее возмездіе въ формѣ различ-
ныхъ пинковъ и плевковъ.
Далѣе „господинъ защитникъ свѣтлой истины" объ-
ясняете
.-
У „Съ 1905 года приблизительно ротъ мой замазанъ, —
непокорнаго молодого жреца замуровали въ стѣну за-
бвенія, и не будь у меня средствъ отца, живи я одной
питературой, меня голодомъ
заставили бы или говорить
то, чего я не думаю, т. е . лгать, или заставили бы отка-
заться отъ литературы и дѣлать какое-нибудь другое
дѣло — жрецы шутить не любятъ".
Причины, побудившія его написать „Исповѣдь", онъ
излагаетъ такъ:
„Скажутъ: имѣетъ интересъ и значеніе исповѣдь Ав-
густина, Руссо, Толстого, а ты кто, чтобы занимать со-
бой людей? Я не согласенъ съ этимъ: нѣтъ и не можетъ
быть такого человѣка, искренняя исповѣдь котораго
была бы не интересна и не нужна, — это, во-первыхъ, а
во-вторыхъ, я знаю, что то, что пережилъ и переживаю
я, переживаютъ теперь и другіе".
„Кто думаетъ, что книга эта — дань современному
богоискательству",
„богостроительству",
тотъ оши-
бается— ни отъ чего такъ не далекъ я, какъ отъ моды,
такой же пошлой и отвратительной, какъ вчерашняя
мода на босяковъ и революцію, какъ всякая
мода.
Кто приступаетъ къ этой книгѣ съ желаніемъ найти
въ ней откровенности въ родѣ Руссо или что-нибудь во
вкусѣ современной русской „литературы", — пусть те-
перь же оставитъ чтеніе: у меня этого онъ не найдетъ".
Зато въ ней читатель можетъ найти нѣчто худшее
и болѣе вредное, чѣмъ вольности Руссо, — какъ это бу-
цетъ ясно изъ дальнѣйшаго.

По поводу „моды" ему могутъ замѣтить, что онъ HÇ
имѣетъ ни малѣйшаго права отказывать въ искренности
другимъ людямъ. Если онъ лично даже избѣжалъ бы
„моды" „богоискательства", то, вѣдь, его плѣнила „мода"
худшаго качества: уличная „мода" размѣнивать золото
чужихъ мыслей на мелочь реакціонныхъ пошлостей.
Въ книгѣ истерически крикливо развивается ап-
торомъ оригинальная мысль: „реформѣ общественной
должна предшествовать реформа личности".
Оживляя эту покойницу „доказательствами отъ себя \
Наживинъ съ откровенностью сектанта говоритъ:
„Долгъ гражданина не имѣетъ для меня никакого
значенія, долгъ человѣка— задача жизни", — по суще-
ству своему это заявленіе совершенно сливается съ уч<
ніемъ анархической секты бѣгуновъ.
Въ чемъ задача жизни по Наживину? Очистить душ,
©тъ „временнаго", приблизить ее къ „вѣчному", „а по
томъ душа будетъ безмолвно даже очищать и осві
щать другихъ" — какъ училъ Л. Н. Толстой. „Въ борьб];
обрѣтешь ты свое право" — нѣтъ! — кричитъ Нажи-
винъ,— борьба есть лучшее средство не обрѣсти, а по-
терять свое право и право другого".
Не понимаю, какъ можетъ Наживинъ потерять, на-
примѣръ, мое право спорить съ нимъ, или какъ я могу
потерять право Наживина писать о „вѣчномъ?"
„Только не борись", — учитъ онъ, — „только уйди
изъ этой злой сутолоки страстей человѣческихъ, — эта
первый шагъ ко спасенію: остановись, одумайся".
„Не противься злому насилію", — училъ Толстой
въ странѣ, гдѣ насиліе надъ личностью' и народом ь
стало закономъ жизни.
„Смирись, гордый человѣкъ!" — взывалъ Достоевск й
къ разбитому и раздавленному русскому человѣку. H г
живинъ упрощаетъ еще болѣе эти завѣты двухъ вели
кихъ писателей, доведенныхъ до отчаянія трагическиг ь
хаосомъ русской жизни.
„Долгь человѣка, гражданина своего маленькаю
©течества,— Земли,— всюду одинъ: помогать добру вѣ 1
ному, бороться со зломъ вѣчнымъ, — не съ трестами,
не съ Лнгліей, не со Столыпинымъ, а съ тѣми своп
ствами души человѣческой, изъ которыхъ все это вы
ростаетъ", — доказывает Наживинъ, но онъ же за-
являет:
„Я понялъ, что какъ бы тамъ ни было, я долженъ,
принять жизнь, какъ она есть, покориться".
И трудно понять, чего онъ хочетъ: бороться или;
покоряться?
Конечно, въ книгѣ его идетъ рѣчь о- „страданіи не-
виннаго ребеночка", — этотъ литературный ребеночекъ,.
рожденный Иваномъ Карамазовымъ для оправданія
обломовщины и нигилизма, нынѣ имѣетъ отъ роду
тридцать два года, страшно истаскался на литературной
улицѣ и — вообще довольно уродливый,— надоѣлъ всѣмъ.
Кромѣ желчнаго озлобленія на всѣхъ и все, Нажи-
винъ склоненъ, иногда, „возстановлять правду", — такъ,
напримѣръ, по поводу декабрьскихъ дней 1906 г. въ,
Москвѣ онъ утверждает:
„Не только народъ, но даже учащаяся молодежь,,
изъ которой, большею частью, состояли „боевыя" дру-
жины, не дралась, и, за очень рѣдкими исключеніями,.
не умирала; не дрался никто, а умирали нечаянно,
большею частью, совсѣмъ непричастные къ д^лу люди...
Вранье безстыдное, наглое"...
Да, вранье. Я
—
не назову его „безстыднымъ и наг-
лымъ", но несомнѣнно, что Наживинъ, увлекаясь про-
повѣдью „вѣчныхъ истинъ", ниспровергает „временную,
правду". Вообще въ сужденіяхъ своихъ онъ строгъ и
точенъ: высчиталъ, напримьръ, что ровно „0,99 всего,
о чемъ говоритъ наука",
для него — Наживина — „не
интересно и не нужно и просто глупо".
„Разсужденія о преимуществахъ однопалатной си-
стемы надъ двухпалатной, или Милюкова надъ Столы-
пинымъ" отъ Наживина „такъ же далеки, какъ раз-
сужденія. о преимуществахъ густопсовой борзой надъ,
хордой".
Нѣчто подобное, помнится, говорили Левъ Тихоми-
ровъ и Константинъ Побѣдоносцевъ.
Литературныя сужденія Наживина просты и ориги-
нальны: „Гоголь, не умно, въ угоду либераламъ, издѣ-
вающійся надъ бѣднымъ Сквознякомъ-Дмухановскимъ».
и къ не умному смѣху этому лишь для красоты слога
прибавивший невидимыя міру слезы" — это, какъ из-
вестно, выходка Достоевскаго; Наживинъ прибавилъ отъ,
себя только эпитетъ „бѣдный" къ имени Сквозняка,—
что, конечно, дѣлаетъ честь доброму сердцу автора
„Исповѣди".

„Толстой, считавшій Чехова, какъ и Тургенева, пу-
"стымъ, и тотъ увлекся его балагурствомъ и помѣстилъ
•его „Душеньку" въ свой вѣчный „Кругъ чтенія".
Но
присутствіе тамъ этого пустяка доказываетъ лишь только,
что и великіелюди могутъ ошибаться".
Какая смѣлость! Даже противъ своего учителя под-
нялъ голосъ „г. защитникъ свѣтлой истины!" Но не-
правда, что Толстой считалъ Чехова „пустымъ"; онъ
любилъ Антона Павловича и какъ человѣка, милой
любовью отца, любилъ его и какъ литератора, часто
сравнивая съ Мопасаномъ, восхищаясь изящной правдою
пріемовъ его письма и ставя въ примѣръ молодымъ
литераторамъ такія' превосходный и глубокія вещи
Чехова, каковы: „Тифъ",
„Душенька",
„Припадокъ",
„Злоумышленникъ",
„Дуэль" и еще многія.
Не думаю, чтобъ и къ Тургеневу, — какъ къ лите-
ратору, — Толстой относился отрицательно, называлъ
его „пустымъ", ибо знаю рядъ отзывовъ, которые рѣзко
противорѣчатъ показанію Наживина. Въ Гаспрѣ, въ
1901 году, Л. Н. говорилъ Чехову:
—
Тургеневъ сдѣлалъ великое дѣло тѣмъ, что на-
писалъ удивительные портреты женщинъ. Можетъ-быть,
такихъ, какъ онъ писалъ, и не было, но когда онъ на-
писалъ ихъ, онѣ появились. Это — вѣрно; я самъ наблю-
далъ потомъ тургеневскихъ женщинъ въ жизни.
Чеховъ напомнилъ мнѣніе Рескина о томъ, что ис-
кусство воспитываетъ людей.
—
Толстой поправилъ его:
—
Искусство не воспитываетъ людей непосредственно,
a тѣмъ, что показываетъ, какъ хорошо хорошее, какъ
•дурно дурное. Оно учитъ замѣчать хорошее въ жизни,
выдвигаетъ его впередъ и заставляетъ подражать ему,—
вотъ что говорилъ Рескинъ. А Тургеневъ былъ хорошій
писатель, у него простой честный языкъ, настоящій рус-
скій. Вотъ вы тоже знаете, что надобно писать честнымъ
русскимъ языкомъ, безъ загогулинъ и капризовъ.
Можно бы прекратить выписки изъ книги служителя
„вѣчности", но вотъ еще одинъ, характерный для него
ютзывъ:
„Гамсунъ... самый ничтожный пошлякъ"...
Довольно. Мнѣ кажется, читателю должно быть ясно,
что въ лицѣ Наживина онъ имѣетъ дѣло съ однимъ
изъ многочисленныхъ русскихъ привередниковъ, кото-
рые, скуки ради, объявляютъ себя праведниками.
Злой геній Достоевскаго подсказалъ имъ,—въ формѣ
©опроса — мысль о томъ, имѣетъ ли человѣчество право
«строить свое счастье на трудѣ и страданіяхъ личности—
и онъ же внушилъ людямъ этого типа радостно под-
хваченное ими утвержденіе, что „русскому скитальцу
необходимо именно всемірное счастье, чтобъ успо-
коиться: дешевле онъ не примирится".
Схвативъ эти двѣ мысли Достоевскаго, не задумы-
ваясь, чѣмъ онѣ вызваны у него, наши русскіе без-
дѣльники прикрываютъ ими свое неумѣнье жить, не-
желаніе работать и, хвастаясь своимъ великимъ н'азна-
ченіемъ проводить въ міръ начала „всечеловѣческаго
единенія, братской любви", орутъ на всю улицу:
I „Все или ничего! Гармоніи міровой, или я не пріемлю
міра!"
Я думаю, что это хулиганскій крикъ, и, въ данномъ
случаѣ, Достоевскій за меня:
„Ни у цыганъ, нигдѣ міровая гармонія", — говоритъ
онъ въ своей рѣчи о Пушкинѣ, — „нигдѣ, если ты самъ
первый ея не достоинъ, злобенъ и гордъ, и требуешь
жизни даромъ, даже и не предполагая, что за нее
надобно заплатить".
Личность живетъ и украшается духовно трудомъ че-
ловѣчества, и нѣтъ вопроса о правѣ его строить свое
счастье на работѣ и страданіяхъ личности; этотъ вопросъ
не можетъ возникать тамъ, гдѣ человѣкъ сознаетъ свою
связь съ міромъ, гдѣ онъ чувствуетъ благодарность пред-
камъ за ихъ великій, всю землю украсившій трудъ.
Повторяю, о Наживинѣ не стоило бы говорить, не
оудь онъ единицей въ тысячахъ русскихъ людей, изу-
родованныхъ безобразной нашей жизнью, болѣющихъ
страхомъ смерти, отчаявшихся и впавшихъ въ крикли-
вый, а потому оглушающій молодое поколѣніе, зараз-
ный нигилизмъ. Но —какой же нигилистъ Наживинъ,
если онъ проповѣдуетъ Бога? Тутъ нѣтъ прбтиворѣчія:
случилось такъ, что на Руси, за рѣдкими исключеніями,
Ьога проповѣдуютъ именно циники, нигилисты и чело-
веконенавистники — Побѣдоносцевы, Филареты и по-
добные имъ. Создавая нищихъ духомъ Серафимовъ
- аровскихъ, Стефановъ Пермскихъ, наша жизнь не под-
алась до созданія Франциска Ассизскаго, и это одна
ізъ причинъ, возбуждающихъ очень сильное сомнѣніе
томъ, что именно мы, Русь, призваны внести въ міръ

какія-то особыя начала „любви и всечеловѣческаго
единенія".
Начала эти вносить въ жизнь тотъ, кто не
^ѵиитъ отъ нея, а работаешь въ ней.
^Для искаженная страхов предъ жизнью^ ужасокъ
ипепъ смертью русскаго обывателя, и Богъ, и жизнь-
тТлГоЖ
к^Уа онъ сваливаешь
ръ своей
ГСС%еУбую^йТаботына біаго людей"'любви
-
плоскихъ,
„шъ
сѵжденіяхъ Наживина — ему подобныхъ „Ьывшихг
людей — это ихъ отрицаніе общечеловѣческаго, плане
татГаго значен!* той работы, которую неустанно тво
РНТЪ
Европа и ученикамъ Достоевскаго слѣдовало бь
ГомннтВьРвѣрныяУн хорошія слова своего учителя.
Для настоящего русскаго Европа и удвп-ь всегс
арійскаго племени такъ же дороги, какъ и сама Россы,
"•VÄÄTH3»
Всѣмъ пользуясь
птъ ТРѴІОВЪ человѣчества и русскаго народа, они не
хотятъ вндѣть мучнтельныхъ усилій своей страны стать
на ^юги войти полчопра.вн ы иъ членомъ въ творческую
жизнь міра, идущаго къ совершенству своему стол
ТРУГыЬсяМчЪамПиУТгГосовъ Духъ жизни говорить имъ.
-
Я-всюду единъ, и вездѣ кличъ мои звучит,
одинаково- объединяйтесь для совмѣстной работы. дл
' »rs:rяй
SÄ«-.
хоооръ ВЬ
и-Unя
Швейцар я —но тамъ м
бодный канадецъ. Канада,
швеицаЕ'
я
ѣ
чел0
щанинъ убилъ все, тамъ въ сытомъ ^юлктвѣ чел^
вѣкъ умеръ. Я плюю на это тупое счастье, оно
TJ^ÄÄ
это слова -кренняго и правд ;
•
иЪпь Иаживины настолько-то грамотны
ггігдаг: ÜSXS.-^
.
идеала въ области соціальныхъ отношеніи.
Но Наживины долбятъ еще и еще: они, будто бы,
іе могутъ помириться „съ невыносимой ложью, не-
рожденной и поддерживаемой нашими либералами, за-
падниками. Они въ восторгѣ отъ Запада".
Это уже явная ложь; ибо и среди либераловъ нѣтъ
р адей, способныхъ восторгаться современной жизнь»
Запада, взятой въ цѣломъ съ ея продажностью, раз-
вратомъ, цинизмомъ; но несомнѣнно, что та культурная
работа, которая творится духовно взрослыми націями
Европы, часто способна вызвать чувства глубокаго удо-
влетворены не только въ сердцѣ либерала, но и въ
рушѣ соціалиста.
Между прочимъ, и тѣ идеи, которыя уродуютъ Ііа-
живины, впервые были выработаны въ цѣлостномъ и
чистомъ ихъ видѣ на Западѣ; да вообще, что бы ни
сказалъ русскій мѣщанинъ, онъ можетъ быть увѣренъ,
что это сказано ранѣе его западнымъ мѣщаниномъ.
Намъ, людямъ, опоздавшим*? создать въ своей странѣ
условія жизни болѣе человѣчныя, чѣмъ тѣ, которыя
іакъ жестоко уродуютъ насъ, — намъ слѣдуетъ учиться
работать именно на Западѣ, гдѣ умѣютъ, любятъ ра-
ботать, и какъ ни плохо живутъ, но все же болѣе
ІЮСТОЙНО людей, чѣмъ живемъ мы.
©
ер
Недавно одна курсистка, описывая нѣкое литера-
турное торжество и говоря о писателяхъ, сказала зна-
менательное слово:
„Мнѣ кажется, —сказала она, —что если бы на этомъ
с обр a ні и всѣ писатели говорили одно слово „жалко" —
это было бы все, что надо сказать. Мы всѣ жаждемъ,
тобы насъ пожалѣли глубоко, искренно, мнѣ кажется,
:ѣм.ъ стало бы легче".
„Жалко" — это новое слово въ обиходѣ русской
молодежи, и, пожалуй, его можно было бы принять за
обмолвку, да курсистка говоритъ отъ лица многихъ, а
сельскій учитель, съ другого конца Россіи, откликается ей*
„Какъ-будто омертвѣли всѣ, и никому никого не жаль".
Юноша самоубійца оставляетъ записку:
„Я долго думалъ, —что можно пожалѣть въ жизни,
V. ничего не нашелъ. Если меня никому не жаль, чег#
мнѣ жалѣть?

Не юность ли творила жизнь у насъ на Руси? Ещ,<
такъ недавно-восхищались ея героизмомъ, весенней кра-
сотою ея души. Никогда у насъ не „жалѣли" молодежь,
и сама она, видимо, не ощущала потребности въ со-
страданіи къ ней; до сего дня она вступала въ жизнь
мужественно, съ великимъ, дѣйственнымъ состраданіемь
къ людямъ, съ пламенной страстью побороть въ мірѣ
его старую гнилую неправду, ради торжества той новой
правды, которая рождалась въ немъ вмѣстѣ съ нею и
которую юность несла въ сердцѣ своемъ, какъ свой
даръ жизни.
И если она теперь говоритъ о „жалости" — она го-
воритъ объ этомъ послѣ того, какъ у нея изъ-подъ
ногъ выбили всѣ точки опоры, спутали предъ нею всі
тропы, проложенныя къ правдѣ; послѣ того, какъ она
пережила эпидемію самоубійствъ, и въ то время, когда
на глазахъ ея продолжается шумное и злорадное раз-
рушеніе тѣхъ традицій, которыми еще недавно „отцы"
гордились предъ „дѣтьми" и которыя строились на крови:
лучшихъ людей страны.
Послѣдніе годы молодежь живетъ въ атмосферѣ бо-
лѣзненной, отравленной ядами всяческихъ сомнѣній, насы-
щенной запахами мертваго, разлагающагося и гніющаго.
„Почему люди такъ безжалостны къ себѣ самимъ,
въ лицѣ своихъ вчерашнихъ вѣрованій?" — спрашивает,
студентъ духовной академіи. *
Эта „безжалостность къ вѣрованіямъ" тѣсно связана
съ утратою состраданія къ людямъ. Внимательный пере-
смотръ „вѣрованій" совершенно необходимъ прслѣ тѣхъ
глубокихъ волненій, которыя пережиты страною — такъ!
Этотъ пересмотръ слѣдовало бы сдѣлать спокойно* все-
сторонне, строго подчеркивая поучительныя ошибки
прошлаго, но не теряя уваженія къ великой рабстѣ
отошедшихъ людей.
Какъ дѣлается это у насъ? У насъ всегда въ годы
реакціи выбѣгаетъ впередъ, становится въ первыхъ, ря
дахъ жизни и командуетъ ею торопливый, юркій чело-
вѣчекъ, душа котораго живетъ на концѣ его языка.
Эта маленькая, жадная душа, она очень чутка, благо
даря своему странному студенистому строенію, она легко
видоизмѣняется, сообразно напору на нее узко личныхъ
выгодъ, при малѣйшемъ давленіи извнѣ, она уже
мѣняетъ свою форму, она никогда не может быть
фіемникомъ стойкихъ традицій, крѣпкой вѣры; вѣрованія
облекают ее извнѣ тонкой кор<дчкой и не могутъ долго,
аержаться на этомъ судорожномъ кускѣ протоплазмы.
Она не всасывает идеи, не питается ими, а лишь при-
крывает легкой, наскоро сшитой, пестренькой одежкой
отсутствіе у нея опредѣленной формы, отсутствія въ ней
общественныхъ инстинктовъ и —вотъ почему, стремясь
къ самоопредѣленію, она всегда и неизбѣжно впадает
въ зоологическій эгоизмъ.
Носители этой безформенной и безличной души нынѣ
громче всѣхъ кричатъ о „свободѣ" личности, но это
свобода не обращать вниманіе на людей, свобода не
считаться съ ними, ихъ общественнымъ трудомъ, съ
тѣми выводами мысли, къ которымъ они пришли — кри-
тика событій вчерашняго дня не вдумчивый разборъ,
а — грубое отталкиваніе.
Человѣкъ этого типа производит непріятное впе-
чатлѣніе двороваго человѣка своей идеи; онъ служит,
ей, но — не любитъ ее и если видитъ, что по сосѣдству
есть идейка болѣе легкая и ласковая — немедля пере-
бѣгаетъ къ ней, а на прежнюю, конечно, клевещет,
дескать — жестокая была и ужасно стѣсняла свободу
личности. У этого человѣка нѣтъ главнаго — спокойнаго
сознанія своего права быть свободнымъ, и онъ не ищетъ
истину, а просто примѣняется къ различнымъ истинамъ.
Вѣрованія никогда не служат ему орудіемъ его борьбы —
шпагою, которою онъ наносит удары врагамъ торже-
ства свободы и справедливости; его вѣрованія — его за-
щитная окраска; онъ просто ловко приводит себя въ
одинъ цвѣтъ съ окружающей его, тою или иною средой.
Такъ какъ у насъ на Руси не выработано еще до-
статочно устойчивой и одноцвѣтной среды, нѣтъ ярко,
окрашенныхъ традицій, такъ какъ у насъ все коле-
блется, будучи разбито на мелкія группы, поражая
внезапными измѣненіями формъ, цвѣтовъ и настрое-
ний— этотъ судорожный человѣчекъ, болѣзненно то-
ропясь найти себѣ уютный уголъ, мечется изъ стороны
въ сторону, толкаетъ всѣхъ, все ниспровергая, оретъ,
лжетъ, и дѣлая скандалъ, убѣжденъ, что „творитъ
исторію".
Если бы онъ дѣлалъ это молча — его можно бы не
замѣчать, но — онъ грамо.тенъ, онъ пишетъ въ газетахъ,
читает лекціи, издает книжки своей противорѣчивой

болтовни, ему нужна публика, ея вниманіе — онъ этимъ
кормится, и только это принуждаетъ его признать, что
въ мірѣ есть еще люди, кромѣ него, и есть мнѣнія.
кромѣ его смѣшныхъ умозаключеній, которыми онъ
впрочемъ, ни мало не дорожить.
Ему рѣшительно все равно, что говорить: пріѣзжая
въ городу онъ читаетъ лекцію о писателѣ и доказы-
ваете Z — это настоящій учитель жизни! Черезъ два
мѣсяца, въ томъ же городе онъ читаетъ о другомъ пи-
сателе и, между прочиму доказывает^ что Z — это ни-
чтожество и невѣжда.
Представьте себѣ, какъ могли повліять обѣ эти лекціи
•на юношу, который относится къ Z и вообще къ лите-
ратурѣ серьезно, ищетъ въ ней отвѣтовъ на мучитель-
ные вопросы жизни?
Но современный литературный кондотьеръ ни мало
не интересуется судьбою читателя или слушателя, ему
надобно просто произвести впечатлѣніе, урвать, удрать
въ другое мѣсто и тамъ тоже ошеломить читателя
„оригинальностью" своей мысли.
Одного писателя онъ поучаетъ:
„Если бы ты проповѣдывапъ анархическій индиви-
дуализмъ — вотъ это было бы хорошо!"
Другому внушительно говорить:
„Навстрѣчу солнцу разумная труда и истинной сво-
боды пойдетъ трудовая Русь, а не бездѣльники инди-
видуалисты "...
Прочитаетъ юноша оба эти совѣта и — какое сужде-
ніе вынесетъ онъ о литературѣ?
Впрочемъ, извѣстно, что главнымъ содержаніемъ со-
временной оригинальности мысли является- ухарство,
восходящее до безстыдства.
Основнымъ стремленіемъ этихъ ухарей является за-
воеваніе литературы, какъ среды, наиболѣе разъеди-
ненной индивидуализмомъ и напуганной событіями вче-
рашняя дня, понять которыя она оказалась не въ си-
лахъ и объективной оцѣнки дать имъ не могла. Испу-
ганная этими событіями, она очень легко поддалась
толчкамъ реакціи и добровольныхъ сотрудниковъ ея,
заинтересованныхъ въ разобществленіи личности лите-
ратора, повернула вправо, сдѣлала въ сторону де-
мократы и молодежи нѣсколько скверныхъ гримасъ.
•Именно отъ литературы молодежь и демократія получили
наибольшее количество ошеломляющихъ ударовъ „подъ
душу" и по головѣ, вызвавъ у многихъ то болѣзненное
сотрясеніе мозга, которое и свело ихъ въ могилу.
Съ чѣмъ входить въ литературу человѣкъ, съ душою
на концѣ языка?
Съ проповѣдью совершенно опредѣленной, хотя и
не новой.
„Задача художественная творчества заключается не
въ разработкѣ соціальныхъ проблемъ и созданіи новой
Россіи, а въ творческомъ воспроизведены жизни и связи
этой жизни съ вѣчностью".
Казалось бы, что, даже съ точки зрѣнія крайнихъ
индивидуалистовъ, „разработку соціальныхъ проблемъ"
надобно признать необходимой, ибо только этимъ пу-
гемъ можетъ быть освобождена личность, извнѣ и
ізнутри, для дальнейшая ея роста; казалось бы, что
помочь развигію самосознанія новой Россіи — прямая
задача литературы, какъ. мыслящая органа. Мы, все-
іаки, живемъ въ странѣ, гдѣ слишкомъ мало организую-
цихъ идей и нѣтъ соціальныхъ традицій; именно въ наши
ани всеобщаго отчаянія, духовная развала, переутомле-
на явленіями зоологическая характера, въ наше время
госки о человѣческомъ и чистомъ, литература слѣдуетъ
/порно напоминать о бытіи среди насъ „разумная,
юбраго, вѣчнаго" — цѣнностей, нами же созданныхъ.
Именно въ эти-то дни, когда люди, задерганные, за-
мученные уходятъ отъ жизни, русская литература и
юлжна бы „выявить" свое человѣколюбіе, вмѣсто того,
ггобы служить панихиды и пѣть гимны смерти. Вѣдь
'ГБерждается, что чистое и свободное искусство въ си-
іахъ встать выше жизни, должно стоять выше нея,
можетъ преодолѣть ея внушенія — вотъ и встало бы
гідъ всероссійскимъ горемъ, вотъ и „преодолѣло" бы
оску и боль смутная времени! Но,-вмѣсто этого пре-
)цолѣнія, которое, несомнѣнно, очень помогло бы лю-
іямъ, вселивъ въ нихъ новую бодрость, и доказало бы
імь съ очевидностью независимость литературы отъ
кизни, — вмѣсто этого, мы видимъ, что литература про-
по отошла въ сторону отъ дѣйствительности, а отойти
>ъ сторону отъ жизни не значитъ — стать выше ея.
„Не безформенныя идеологіи, a политическія партіи
івляются у насъ, какъ и на Западѣ, показателями обще-
твенныхъ стремленій интеллигенціи"
очень хорош®,

хотя и нельзя понять, что значить „безформенныя идео
догіи?" Почему народническая или марксистская идео
логіи,оплаченный кровью интеллигенции, „безформенны?
Почему безформенна идеологія демократіи? И разві
ужъ „у насъ, какъ на Западѣ?" Нѣтъ, погодите,
того, какъ на Западѣ —намъ еще надобно много пора
ботать, поучиться, поумнѣть.
„Интеллигенция уже связала свою судьбу съ тѣмі
или" инымъ классомъ" — литературу творитъ интеллиген
ція, значить, литература уже стала классовой -демо
критической или буржуазной
значить, она теперь бу
детъ создавать новую идеологію - демократическую или
буржуазную — въ обиходъ какого же класса, въ про
грамму какой партіи входить „установленіе связи ст
вѣчностью?"
Вотъ одинъ изъ безчисленныхъ образчиковъ тоі-
вредной и малограмотной болтовни кондотьеровъ, ко
торые, въпоиск^^ѣсѴа и хлѣба, ни съ чѣмъ не счи
таясь, ничего не щадятъ. Эта болтовня вполнѣ способна
обиліемъ своимъ смутить юную душу, затемнить про
цессъ познаванія дѣйствительности. Молодежь—демокра
тична, ея тяготѣніе къ демократіи — органическое тяго
тѣніе къ здоровью; она не можетъ не чувствовать, что
въ жизнь вступаетъ новая творческая сила, которая
наполнивъ дѣйствительность новымъ содержаніемъ, из
мѣнитъ, расширить ея формы и расширить свободу
личности.
-
Демократія — это юная сила страны, ея свѣтлое Oy
дущее, и воспитаніе этой силы, забота о ея ростѣ-
вотъ задача живой литературы. Косноязычныя и тем
ныя словечки, въ родѣ „установленія связи съ вѣч-
ностью"—фальшивая монета.
Однажды, фальшивомонетчикъ на вопросъ предсі
дателя суда— зачѣмъ онъ отливалъ оловянные полтин
ники? — отвѣтилъ:
ы
—
Хотѣлъ облагодѣтельстЕОвать людей, ваше ола-
городіе, — очень бѣдно люди у насъ живутъ!
У насъ въ литературѣ льютъ оловянные полтинники
въ цѣляхъ „раскрѣпощенія личности изъ цѣпей старом
морали",
въ цѣляхъ „достичь послѣднеи свободы , а
что такое свобода и какъ высоко она цѣнится фило-
софствующимъ россіяниномъ, это съ изумительной точ-
ностью выражено однимъ изъ нихъ:
„Ради мгновенія свободы стоить выкинуть за фор-
точку всю вселенную, съ ея жалкой пользой".
Я съ великимъ умиленіемъ вижу эту картину: стоить
у окна зданія этакій лысоватый хлыщъ и швыряетъ за
форточку солнца; обожжетъ пальчики, подуетъ на нихъ
капризно и еще одно солнце выбросить. Ужъ отъ него
паленымъ пахнетъ, а онъ все старается. Жена —бере-
менная — уговариваетъ:
—
Ахъ, Костя, перестань! И вѣдь безполезно же,
Костенька, она опять образуется!
А онъ ей:
—
Не мѣшай! Это „законъ моей игры".
Этакіе умники!
Недавно одинъ англичанинъ,знатокъ Россіи,удивлялся:
—
„Изумительна ваша Россія! У васълучшій въ мірѣ
балетъ, и каждый годъ крестьяне умираютъ отъ голода;
сто лѣтъ вы проповѣдуете въ литературѣ гуманное отно-
шеніе къ человѣку, a вѣдь, въ сущности, вы не гуманны,
личность человѣка для васъ фикція!".
і
„Осторожнѣе съ человѣкомъ!" — сказала одна дѣ-
вушка," осудивъ себя на смерть за то, что съ нею по-
ступили слишкомъ неосторожно.
Это прекрасное слово, и оно какъ нельзя болѣе свое-
временно въ наши дни, когда каждый, не стѣсняясь,
ничѣмъ не дорожа, не обращая вниманія на ближняго,
заражаетъ воздухъ своей непродуманной, торопливой и
пагубной болтовней. Сколько отрыгнуто на улицу серьез-
ныхъ, но не прожеванныхъ мыслей и сколько отра-
влено этимъ людей, сколько загрязнено душъ!
Послѣднія пять лѣтъ тѣмъ особенно замѣчательны,
что въ теченіе ихъ масса русской демократы медленно
шла и, конечно, идетъ —снизу вверхъ, отъ скота къ
человѣку, а наша умственная аристократы, особенно въ
литературѣ — опускается съ высоты своей, отъ человѣка
внизъ...
Въ этомъ ей усиленно помогаютъ завоевавшіе ее
уличные болтуны, ею же воспитанные.
„Раскрѣпощая личность изъ цѣпей старой",
демо-
кратической идеологіи, которою насыщена была рус-
ская литература, у насъ совершенно > гускаютъ изъ
вида, что вѣдь въ душѣ молодежи есть этическія цѣн-
ности, унаслѣдованныя ею; такъ сказать — вросшія въ
душу ея, и что если онѣ признаны вредными — надо
5*

съ ними бороться осторожно, не забывая о томъ, что
онѣ вросли въ живыя души. Вырывая ихъ грубою и
наглой рукой — наносятъ людямъ кровавыя раны, раз-
рушают то, что называется душою человѣка, и эта,
отвратительная по пріемамъ, работа разрушенія ста-
раго вполнѣ способна внушить неустойчивому русскому
человѣку отрицаніе жизни, въ которой вчерашняя „свя-
тая правда" сегодня объявляется ложью и предается
посмѣянію языкоблудами, торгашами слова и хулига-
нами отъ литературы.
Чѣмъ отличается сегодняшнняя „защита правъ лич-
ности" отъ вчерашняго „порабощенія ея обществомъ?"
Тѣмъ, что старые писатели, „поработители", любили
своего читателя живою, дѣйствительной любовью, чув-
ствовали его и талантливо, честно убѣждали. И хотя они
„порабощали" личность, но она была для нихъ важна
сама по себѣ, какъ существо мыслящее и чувствующее.
Сегодня не убѣждаютъ, а приказывают' и насмѣ-
хаются, дѣлаютъ это нечестно, ибо своекорыстно, чело-
вѣкъ нынѣ важенъ не самъ по себѣ, а какъ сума, куда
складывается весь хаосъ непродуманныхъ до конца, про-
тиворѣчивыхъ мнѣній — нищенскіе кусочки, нахватанные
изъ жизни наскоро и кое-какъ. Сегодня командующіе
люди болѣе безталанны и невѣжественны, чѣмъ вчера;
какъ бы громко они ни кричали, этого недостатка имъ
не скрыть.
Вчера говорили: живи въ мірѣ, ищи гармоніи между
твоими и его желаніями, претворяя ихъ въ дѣянія.
Сегодня визжатъ о непримиримой враждебности инте-
ресовъ ^человѣка и міра, a дѣяніе считается безплодной
жертвой Молоху — народу, массѣ безличной, все погло-
щающей, какъ смерть.
Когда къ человѣку относились „осторожнѣе"? Не-
сомнѣнно — вчера; стоитъ открыть книгу любого изъ
вчерашнихъ писателей, и — будетъ ли эта книга Чехова
или Лѣскова — отъ нея повѣетъ на душу жаромъ любви
къ человѣку, состраданіемъ къ нему, стремленіемъ обод-
рить его. Вчерашнему писателю не надо было напоминать
о „жалости", и было бы хорошо, если бы современная
молодежь отъ холодныхъ риторовъ сегодняшняго дня
возвратилась на отдыхъ къ великой русской литера-
турѣ Пушкина, Тургенева, Лѣскова, къ литературѣ млад-
шихъ богатырей. Прекрасно можно отдохнуть душою на
милыхъ книгахъ Левитова, одного изъ лучшихъ лириковъ
въ прозѣ. Хорошо подумать съ Помяловскимъ и Слѣп-
цовымъ. У насъ есть огромная литература „второстепен-
ныхъ", которую мы совсѣмъ не знаемъ и которая мо-
жетъ дать и чувству, и мысли значительно больше того,
что даютъ сейчасъ.
Сегодняшній „учитель жизни" бѣднѣе стариковъ зна-
ніемъ русской дѣйствительности и всякимъ знаніемъ,
бѣднѣе идеями, мучительно манеренъ, многословенъ и
крикливъ, онъ догматичнѣе вчера шнихъ, хотя иногда
умѣетъ искусно скрыть это въ себѣ; онъ догматичнѣе
даже и тогда, когда отрицает догму, а главное —онъ
совершенно холоденъ къ читателю, ибо не чувствует
и не видит его. Онъ потому тяготѣетъ къ „сліянію съ
вѣчностью", къ „рѣшенію основныхъ проблемъ бытія",
что не рѣшилъ еще: куда идти? Къ демократіи или
буржуазіи? Гдѣ больше дадутъ славы и денегъ? Ему
„въ высокой степени наплевать" на всѣ проблемы, онъ
занимается ихъ рѣшеніями просто потому, что это дѣло
новое у насъ и легкое дѣло: прочиталъ одну книжку
и —мажетъ весь міръ красками Шопенгауэра, прочиталъ
Шюрэ и утверждает, что міръ —химера, а истина — въ
мистицизмѣ. Ему — все равно и „все наскучило давно" —
кромѣ судорогъ мелкаго его честолюбія.
Онъ еще не опредѣлилъ, существуют партіи или
нѣтъ, и пока отрицает партійность, одинаково сво-
бодно чувствуя себя во всѣхъ вертепахъ литературной
улицы. Но —можно быть увѣреннымъ, что когда все-,
россійская трудовая демократія — самое здоровое и умное
начало страны — сольется во едицую крѣпкую партію,
и когда капитализмъ и бюрократія создадут двадцать
другихъ, взаимно пожирающихъ другъ друга, — мистики,
нигилисты и пессимисты пойдут за той силой, которая
будетъ строить новую жизнь, новую Русь, а пессимизмъ,
мистицизмъ и нигилизмъ — бросятъ прочь, этот товаръ
окажется никому не нужнымъ. Это же — старое платье,
очень изношенное, сальное и съ запахомъ тлѣнія; міро-
ощущеніе демократы—стоическій оптимизмъ, если можно
связать эти два понятія; міроощущеніе демократіи му-
жественно и дѣйственно.
И будь наша демократія болѣе организована, — наше
юношество, видя передъ собою живую ея работу,знало бы,
куда приложить свои силы, знало бы, гдѣ ее встрѣтятъ

радости, и не изорвало бы душу свою до крови, наблю-
дая, какъ авантюристы измѣняютъ великому дѣлу воз-
рожденія Россіи, какъ они играютъ въ „противорѣчія"
и безстыдно издѣваются надъ творческой работой вче-
рашняя дня.
Наша реакція потому еще такъ дика и . мрачна, что
ей удалось выдѣлить изъ среды демократической интел-
лигенции извѣстную группу и создать изъ этой группы
„внутренняя врага" демократіи, врага, цѣль которая
отвлечь какъ можно больше живыхъ энергій въ сторону
отъ строенія новой жизни,
Этотъ „внутренній р->агъ" — и есть одинъ изъ глав-
ныхъ источников-1
-
г:с зэсти, переживаемой нами, онъ-то
и отравилъ молодое поколѣніе ядомъ преждевременной
старости, нарочито подчеркивая противорѣчія жизни, но
скрывая ихъ творческое значеніе.
И на активной борьбѣ съ этимъ маленькимъ, черве-
образнымъ „внутреннимъ врагомъ" современное юно-
шество могло бы. выработать прекрасные пріемы само-
защиты отъ всѣхъ его враговъ.
IV.
„Мы про книгу славу поемъ,—
По Руси слава не минуется".
(Изъ Rh к m Голубиной).
Предо мною — новая книга; я только что прочиталъ
ея послѣднюю страницу, эта книга красиво написана,
и ее было пріягно читать, но — вогъ она закрыта, и
душа наполняется печалью.
Въ этой книгѣ талантливые люди разсказали о Россіи,
и—нѣтъ причинъ сомнѣваться въ томъ, что они гово-
рили правду момента, хорошо извѣстную имъ: Россія,
которую они знаютъ — унылая земля, безъ солнца и
безъ радости; люди, которыхъ они изобразили, -
1— слабо-
вольны, не имѣютъ ясныхъ желаній, горестно неустой-
чивы подъ ударами силъ, враждебныхъ имъ, лишены
увѣренности въ творческой силѣ разума, они живутъ
въ роковой тѣснотѣ, уродующей ихъ, и, въ то же время,
они — точно въ пустынѣ, въ какомъ-то безвоздушномъ
пространствѣ, и непонятныя души ихъ безплодно исто-
щаются лучеиспусканіемъ въ пустоту.
Странные люди, странныя мысли и дѣйствія; все въ
нихъ какъ-будто соткано изъ тумана и колеблется, рас-
текается, неуловимое, непонятное...
Это —правда? Таковъ сталъ теперь, еще вчера ве-
селый и полный надеждъ, русскій человѣкъ?
Допустимъ, что все это такъ —изсякла воля, и тюслѣ
великихъ трудовъ, совершенныхъ ею, Русь подавлена
духовной усталостью; — допустимъ, что именно такова
правда переживаемая момента: — человѣкъ упалъ ду-
хомъ, человѣкъ раненъ на смерть, и нѣтъ никого, кт®
утѣшительно сказалъ бы ему заслуженное имъ: „раною
твоею мы всѣ исцѣлехомъ".
Допустимъ все это и посмотримъ — что можетъ внести
съ собою въ жизнь новая Kfîvira?
... Я представляю захолустная земская врача, гдѣ-
нибудь въ Кологривѣ, Сморяни, Зміевѣ — въ одномъ
изъ сотенъ печальныхъ русскихъ городовъ, занесенныхъ
снѣгами; въ тѣхъ угрюмо и робко прижатыхъ къ землѣ
городахъ, гдѣ съ девяти часовъ вечера жители гасятъ
огни, маленькіе дома слѣпнутъ, по темной улицѣ мед-
ленно идетъ ночной сторожъ съ кудлатой ^собакой, и
похоронно звучигъ церковный колоколъ, отбивая часы.
Утомленный своей работою врачъ — одинокій чело-
вѣкъ среди темной массы недовѣрчиво настроенныхъ,
лѣниво думающихъ людей — можетъ-быть,
человѣкъ,
вѣрующій въ силу своихъ знаній, въ культурное зна-
чен'^ своей работы, этотъ врачъ сегодня имѣетъ сво-
бодный вечеръ, онъ съ жадностью хватается за. новую
книгу — такъ хочется отдохнуть душою, очистить ее, ypaßj
новѣсить впечатлѣнія трудной жизни красивою сказкой,
искусства, пріобщиться красогѣ и радостямъ его...
Человѣкъ медленно пьетъ сладкій ядъ печально.!
книги; со страницъ ея предъ нимъ встаютъ запуган-
ные люди, безвольныя фигуры какихъ-то призраков*,,
которые не могутъ — не умѣютъ или не хотятъ, — ни
любить, ни ненавидѣть; готовы покорно лечь подъ то-
поръ и могутъ сами неожиданно для себя убить ближ-
няя, побинуясь вспышкѣ бѣшенства, которое подобн®
фосфорическому блеску гнилушки или краткой жизни
болотная огня.
Книга прочитана — душа подавлена тяжестью кар-
тинъ безсмысленныхъ и жалкихъ; человѣкъ тупо смот-
ритъ въ уголъ, вспоминая свою жизнь, свою работу, ему

кажется, что земля подъ нимъ стала зыбкой, мягкой
какъ трясина, и его тянетъ внизъ; то, что сказано нсѵвою
книгой, легло на сердце новой тяжестью; такъ хочется
сбросить ее, стереть съ памяти темныя впечатлѣнія книги
и жизни и — будетъ очень естественно, если этотъ за-
терянный въ пустынѣ одинокій стражъ и работникъ
культуры — напьется вдребезги.
. .. Я представляю учительницу, гдѣ-то въ маленькой
и угарной, холодной комнатѣ школы, въ селѣ, брошен-
номъ среди сугробовъ снѣга, у опушки лѣса или среди
степи; слышу вой вѣтра въ полѣ и скорбный вой го-
лодныхъ волковъ въ лѣсу; я вижу, какъ этотъ чело-
вѣкъ,—тоже одинокій и забытый,— можетъ-быть, даже
осмѣянный и гонимый тѣми, среди которыхъ она сѣетъ
„разумное, доброе, вѣчное",— я вижу, съ какой улыбкою
въ глазахъ беретъ учительница новую книгу въ руки
и — меркнетъ свѣтъ ея глазъ въ слезахъ недоумѣнія,
печали, страха предъ жизнью — вездѣ одно и то же:
человѣкъ слабъ, непріятенъ, чуждъ...
И, можетъ-быть, всю ночь она будетъ неутѣшнс
плакать, надрывая сердце тоскою, а въ этихъ слезахъ -
утонетъ ея вѣра .въ себя, въ свое дѣло — великое и свя-
тое дѣло пріобщенія людей къ общечеловеческому,
дѣло ознакомленія ихъ съ работою мысли дслгихъ и
трудныхъ вѣковъ
Представляю себѣ человѣка гдѣ-то въ другомъ концѣ
Россіи; онъ — крестьянинъ; упорно пробиваясь къ свѣту,
къ свободѣ духа, ночью, когда въ избѣ всѣ спятъ, онъ
развернулъ новую книгу и до разсвѣта, не отрывая
глазъ отъ нея, все читалъ, читалъ, вѣря каждому слову,
а на разсвѣтѣ — устали глаза, и душа устала; неясныя
сомнѣнія шевелятся въ ней, какъ тихіе темные черви;
жизнь кажется труднѣе и запутаннѣе, чѣмъ была вчера,
и такъ странно чужды, недосягаемо-далеки и ненужны
на землѣ всѣ эти люди, которыхъ показала книга, а съ
ними и—весь этотъ міръ, куда его манило и влекло.
Что въ этомъ мірѣ? Онъ разлагается...
Мнѣ представляется за этой книгою пытливый рабо-
чій— онъ развернулъ ее почти благоговѣйно, а читаетъ -
съ гнѣвомъ, съ тоскою — что за люди и что за жизнь!
Злой кошмаръ безволія, бездѣлія, безсмыслія встаетъ
передъ нимъ и душитъ, наваливаясь на грудь, на мозгъ
©пьяняющимъ, чаднымъ облакомъ.
Вотъ юноша, не искушенный жизнью, довѣрчивый
умъ чистое сердце, полное желаніемъ добра людямъ
что почерпнетъ онъ съ этихъ страницъ, холодно и
жестко осуждающихъ всю жизнь? Онъ весь
-
стремле-
ніе къ жизни, а ему говорятъ: жизнь безцѣльна, Оез-
смысленна, грязна...
И еще множество простыхъ людей я представляю за
этой книгой, и во всѣхъ она понижаетъ энерпю сопро
тивленія враждебнымъ силамъ, показывая, какъ безво»
ленъ и ничтоженъ человѣкъ, крѣпки оковы привычном
жизни, плѣнившей людей; какъ трудна борьба за свободу
и достоинство человѣка въ этой вялой и вязкой средъ..
И не только потому трудна, что враждебное сильно,
а потому, что обильно безразличное — масса живого,
но лишеннаго ясныхъ желаній и цѣлей человѣческаго
тѣла; тысяча полумертвыхъ фигуръ, имъющихъ внѣш-
нюю форму людей и пустыхъ, изгнившихъ изнутри...
Эта новая книга—вѣрнѣе—эти книги, онѣ всѣ напе-
чатаны какою-то слишкомъ черной типографском крас-
кой бумага, на которой печатаютъ ихъ, словно не
принимаетъ ничего яркаго, описанія солнечныхъ дней
не удаются на этихъ страницахъ. Кажется, что эти книги
пишетъ разнымъ языкомъ одинъ и тотъ же человѣкъ:
судья, равнодушный къ людямъ, холодный сердцемъ,
онъ повинуется какимъ-то нечеловѣческимъ законамь
и умѣетъ говорить лишь о грѣхахъ человѣка предь
жизнью и ближнимъ, забывъ о заслугахъ его.
Всѣ заслуги подвергнуты сомнѣнію, осмѣяны, вто |
птаны въ грязь, вчерашніе герои сегодня судимы, какъі,
подлецы, вчерашняя вѣра разсматривается, какъ пош- ;
лость, вчерашняя творческая работа сочтена ошибкои. і
Забыто, что человѣкъ всегда достоинъ идеализащи,
и что наши потомки удивятся намъ и разскажутъ о насъ
много красивыхъ легендъ; ибо — отпадаетъ дурное, от
мираетъ, а хорошее, то, чему жить,- помнится вѣками ;
Плѣнила людей тѣснымъ плѣномъ правда дня, и не :
видятъ они великой правды вѣка, той правды, которая
кристаллизуется изъ крови и мозга живыхъ людей и-
6е3ТотъTMкто убѣждаетъ насъ, что мы ничтожны, часто
только свое ничтожество прячетъ за проповѣдью своей.
Тотъ, кто умѣетъ любить жизнь и людей, не скажет ь,
что въ мірѣ — нѣтъ любви.

V.
„Биржевыя Вѣдомости" затѣяли анкету о. самоубій-
ствахъ, Какъ извѣстно, къ анкетамъ привлекаются люди,
наиболѣе освѣдомленные или непосредственно заинте-
ресованные въ данномъ вопросѣ. Mнѣ кажется, что въ
вопросѣ о причинахъ, вызвавшихъ въ Россіи эпидемію
самоубійствъ, заинтересовано все русское общество,
такъ какъ это явленіе, иесомнѣйно, истощаетъ его силы
и физически — утратою рабочихъ единицъ, потерею мо-
лодой энергіи, и психически — ибо самоубійства создаютъ
заразную атмосферу, понижающую ощущеніе цѣнности
жизни.
Поставивъ вопросъ:
„Что же дѣлать намъ, взрослымъ, серьезнымъ лю-
дямъ, глядя на гибель нашей надежды, нашихъ потом-
ковъ? Неужели пожимать плечами и брезгливо отходить
въ сторону, какъ это дѣлаютъ многіе?"
—
„Биржевыя Вѣдомости" обратились съ этимъ вопро-
сомъ не ко всему русскому обществу, а къ нашей
„соли земли", „наиболѣе чуткимъ, талантливымъ и зна-
ющи мъ людямъ". •
Такихъ людей нашлось на Руси одиннадцать чело-
въкъ
не очень много для страны съ населеніемъ въ
полтораста милліоновъ.
И никто изъ одиннадцати не отвѣтилъ на вопросъ
„что же дѣлать"?
Л. Андреевъ говоритъ:
I
„Убить себя, когда я не захочу жить, — есть мое
"Л~священнѣйшее право". „Законы, направленные противъ
самоубійцъ, считаю ложными и неправильными".
Арцыбашевъ смогритъ на самоубійства „и очень
просто, и очень серьезно", — „самоубійство есть такой
актъ личной воли, для котораго ни одобреній, ни осу-
ждены быть не можетъ".
М. И. Кузьминъ тоже заявляет, что „общество и
родина не въ правѣ запрещать самоубійство".
Все это очень свободолюбиво и благородно, но —
объ этомъ не спрашивали.
Вопроса о правѣ человѣка распоряжаться своей
жизнью по своей волѣ — не ставилось; думаю, что этотъ
вопросъ и не могъ быть поставленъ, ибо право челв-
вѣка на самоубійство разумѣется само собою.
Поставленъ иной вопросъ: „Что дѣлать?"
какъ бо-
роться съ явнымъ истощеніемъ въ .странѣ силы сопро-
1 ивленія гнету условій, вызывающихъ бѣгство отъ жизни?
Не признавая за обществомъ права суда надъ само-
убійцами, наши „наиболѣе чуткіе люди" сами вполнѣ
опредѣленно и строго осудили ихъ.
Л Андреевъ, полагает, что это
люди, лишенные
само",
что они „отнюдь не герои".
„Какое можетъ
быть само у студента, вдругъ затосковавшаго
или у
безчисленнаго несчастнаго гимназиста съ его оальни-
комъ, безусаго юнца, а часто ребенка?" Для Андреева
самоубійцы уже „раздавленные, убитые",
„чахлые KOJ
лосья на изсушенной нивѣ жизни, лишенной радостей
и пѣсенъ, великій сегодняшній неурожай".
Соллогубъ тоже думает, что „убиваютъ сеоя сла-
бѣйшіе" и
„намъ нечего бояться самоубійствъ ^ они
являются клапаномъ, дающимъ выходъ слабости , „не
сильная воля, не высшіе запросы заставляют ихъ Ьѣ-
жать отъ жизни, а только неумѣніе приспосооиться и
созцать что-либо самостоятельное".
А. И. Купринъ согласенъ съ этимъ мнѣніемъ: „Цѣль-
ная и здоровая человѣческая личность неспособна на
самоубійство или половое извращеніе".
Илья Рѣпинъ громко кричитъ:
„Самоубійство — самое отвратительное, самое страш-
ное" и позорное дѣло потерявшаго образъ и смыслъ
Божій человѣка".
Итакъ
четверо „лучшихъ, наиболѣе чуткихъ, та-
лантливыхъ и знающихъ" единогласно признали само
убійцъ людьми негодными «для жизни, нездоровыми,
лишенными „само" сознанія, „чахлыми колосьями .
Сторонники той скверной политической игры, кою-
рая поименована „ставкой на сильныхъ",
отнынѣ мо-
гут быть спокойны,-лучшими, знающими людьми изъ
лагеря оппозиціи признано, что самоубіицы - больной
народъ, негодный для государства, для культурной ра-
боты. Во всякомъ случаѣ, не они „наша надежда
Стало-быть - можно, „пожавъ плечами, брезгливо отоити
въ сторону" отъ этого ужаснаго явленія.
Но такъ какъ огромное большинство самоуоіицъ ^
студенты",
„безусые юнцы" и - очень часто -
„Дѣти ,
невольно и вполнѣ естественно возникает вопросъ: какія
основанія имѣли „чуткіе" люди для столь рѣшительнаго

осужденія этихъ жертвъ нашей политической и бытоас
безурядицы? Можно ли объяснить,бѣгство отъ жизні
юношества и дѣтей тѣмъ, что они лишены „само", „ж
умѣютъ приспособиться къ жизни и создать ЧТО-ЛИб(
самостоятельное",
что они „не герои",
что у нихъ от
сутствуетъ „сильная воля, высшіе запросы",
можно л^
говорить о томъ, что они „потеряли образъ и смыслі
Божій?"
Мнѣ кажется, что „чуткіе" люди въ чемъ-то оши
блись, мягко говоря.
Сказать въ нашихъ политическихъ и бытовыхъ уело
віяхъ: „застрѣлился — потому что не годенъ къ жизни"
значить— оправдать эти условія, доводящія юношество
и отрочество до отвращенія къ жизни.
Великій риторъ Андреевъ говоритъ о „великомь
убійцѣ, не жалѣющемь ни женъ, ни дѣтей" — но это
указаніе ослаблено и стерто другимъ: „чтобы смерть
отъ своей руки стала героической, надо, чтобъ жизнь
которую теряютъ, имѣла цѣну".
—
„Манькины само-
убійцы", будучи лишены сознанія „само" — цѣны жизни
не чувствуютъ и —при чемъ же тутъ „великій убійца?"
Въ такомъ освѣщеніи онъ является благодѣтельной
силой, которая „открываетъ клапанъ, дающій выходь
слабости", — силою, уничтожающей ненужное, больное,
вредное для жизни.
Удручающее
впечатлѣніе
вызываютъ
Андреевъ,
Арцыбашевъ
и хладнокровный Соллогубъ своими
отписками на вопросъ: „Что же дѣлать, какъ бороться
съ гибелью русская юношества?"
*
*
*
Почему на Руси такъ много людей слабыхъ, лиш
нихъ, негодныхъ, чахлыхъ?
Почему именно у насъ за послѣднее время все громче
раздаются такіе животные вопли, какъ нижеприводимый
вопль Арцыбашева:
„Я чувствую и вижу, что счастья нѣтъ; понимаю, что его и
быть не можетъ; знаю, что конецъ всѣхъ одинъ — смерть мучи
тельная и безобразная, и, вовсе не желая зла, не ненавидя чело
вѣчества, а, напротивъ, преисполняясь къ нему искренней жа
лостью, думаю, что разъ это такъ, разъ все кончится такъ скверно,
то чѣмъ скорѣй — тѣмъ лучше. И если у кого хватило смѣлости,
наконецъ, перейти послѣднюю черту, то я только завидую ему".
дітотъ дикій вой ужаса предъ смертью производив 1
гвоатительное впечатлѣніе.
Развѣ изъ того, что нѣкто Арцыбашевъ, будучи ми-
антропомъ, чувствуетъ, что для него нѣтъ счастья,. сп£
ѵетъ-что счастья вообще „не можетъ быть въ мірѣ>
'
Свои отписки на анкету Арцыбашевъ и Соллогубъ
іачинаютъ, такъ сказать,
„объясненіями по личному
ЮПРВы знаете, -
пишетъ Арцыбашевъ, -
что меня
»бвиняютъ въ проповѣди самоубійства",
„мнѣ прихо-
іится считаться съ этимъ нелѣпымъ обвинен.емъ, ибо
ѵінажды подобная шумиха и аналогичная выходка -
,ига свободной любви - въ концѣ-концовъ, привели къ
юнфискаціи моего романа, а это вовсе не такъ весело .
Это не очень грамотно, но весьма цинично.
Человѣка обвиняютъ въ томъ, что, утверждая до-
жать — „жизнь безсмысленна и безцѣльна" -
онъ вну-
наетъ людямъ стремленіе къ смерти, а онъ отвѣчаетъ.
„Это обвиненіе нелѣпо, ибо изъ-за него конфиско-
вали мою книгу".
(і
Ни поощрять, ни отговаривать никого
отъ само-
убійства — „я
не хочу и не могу", -
заявляетъ Арцы-
3 Сказать такъ—мало, надо доказать. Слова: „чѣмъ
скорѣй" при деть смерть -
„тѣмъ лучше" и „у кого хва-
таетъ смѣлости перейти послѣднюю черту, то я только
завидѵю ему"-явно противорѣчатъ заявленпо Арцы-
башева о томъ, что онъ не хочетъ и не можетъ по-
ощрять самоубійствъ.
Въ „Запискахъ писателя" онъ говорить:
Герою моего романа, Наумову, его идея о необходимости
самоѵбійственнагоуничтоженіп рода человѣческаго во имящрекра-
щеі?ія безполезиыхъ страданій будущаго казалась величаишеи гу-
манностью Его противиикамъ кажется такъ же искренно, что гуман-
I oSif имен но въ п родол женіи и сохраненіи жизни во что бы то
ги стало
И если хо ите, больше внутренняя смысла именно
a сторонѣ Наумова: если онъ жалѣетъ, то жалѣетъ вѣчто реаль-
hL людей, неСмнѣнно имѣющихъ родиться на свѣтъ на жизнь
несчастную и безцѣльную".
И далѣе тамъ же:
Вѣдь въ конечномъ-то итогѣ еще неизвѣстно, кто ближе къ
истинѣ - я ли, видящій въ ней черную дыру, или мои против-
ники увѣряющіе, что она ослѣпительна, какъ весеннее солнце.
R вдругъ я правду говорю, а они лгутъ ...

Здѣсь нѣтъ вопроса о правдѣ и лжи Арцыбашёрч;
здѣсь непримиримо сталкиваются два различныхъ ощу
щенія жизни —одно субъективно-Арцыбашевское, бо
лѣзненное и органически присущее ему, другое — объ-
ективно человѣчье, здоровое, насыщенное бодрой увѣ-
ренностью въ творческихъ силахъ разума и воли.
Арцыбашевъ, скажемъ, позналъ до глубинъ смысль
бытія, изучилъ процессъ многовѣковой исторіи челове-
чества и пришелъ къ опредѣленному выводу: все без-
смысленно, все безцѣльно.
Онъ, очевидно, полагаете, что этотъ выводъ сложился
у него совершенно свободно, внѣ зависимости отъ его
личной психо-физической организаціи, внѣ вліянія среды
и эпохи, воспитавшихъ его, но — если онъ увѣренъ, что
такой, вполнѣ свободный отъ субъектизма синтёзъ его
личныхъ впечатлѣній бытія возможенъ для него — онъ
долженъ допустить эту свободу синтеза и для своихъ про-
тивниковъ, увѣряющихъ, что, несмотря на горе и муки,
жизнь полна глубокаго смысла и великихъ цѣлей. Его
„противники" живутъ въ одно время и въ однихъ условіяхъ
съ нимъ, они наблюдаютъ тѣ же явленія, что и онъ, и
столь же свободно, столь же независимо, какъ онъ,
утверждаютъ прямо противоположное его утвержденіямъ.
Здѣсь вопросъ не о правѣ и ложности того или
иного воспріятія жизни, а объ ихъ соціальной цѣнности,
о возможномъ вліяніи ихъ на человѣка — вопросъ въ
томъ, которое изъ двухъ воззрѣній способно повысить
жизнедѣятельность, которое понижаетъ ее? Кто подни-
маетъ въ человѣкѣ его вѣру въ себя, въ смыслъ своей
жизни и работы, его.чувство уваженія къ себѣ — Арцы
башевъ или его противники?
Допустимъ, что Арцыбашевъ увѣренъ въ правдѣ
своихъ умозаключеній, что онъ субъективно правъ —
жизнь для него такова, каковой онъ ее изображаете
но — несомнѣнно, что его проповѣдь впблнѣ способна
подвинуть человѣка къ самоубійству, — хочетъ онъ этого
или нѣтъ—все равно.
Для меня совершенно ясно, что одною изъ причинъ
пагубнаго пониженія въ русскомъ юношествѣ чувства
любви къ жизни и сопротивленія злу, и утраты внима-
нія къ человѣку — является современная проповѣдь пес-
симизма, приготовленнаго по-русски, т. е . грубо, зло и
невѣжественно.
Высокая поэзія Экклезіаста, красота и стройность
мышленія Шопенгауэра никогда не утратятъ своей эсте-
тической цѣнности. Читая эти великія книги, невозможно
не восхищаться силою ума, гордыми запросами мысли
и героическимъ мужествомъ, съ которымъ человѣкъ
утверждаетъ свое „я" предъ лицомъ тайнъ жизни. Пес-
симизмъ Байрона, Леопарди, Ленау, растворяясь въ
чувствѣ восхищенія предъ красотою" слова и мысли
поэтовъ, поглощается этимъ чувствомъ и, такимъ обра-
зомъ, здѣсь отрицательное отношеніе къ жизни даетъ
положительный результате внушая сознаніе красоты,
силы и безстрашія человѣческаго разумд.
Не забудемъ, что Шопенгауэръ былъ противникомъ
Арцыбашева въ вопросѣ о самоубійствахъ—онъне завидо-
валъ самоубійцамъ, ибо не видѣлъ смысла въ этомъактѣ:
онъ былъ творцомъ этики „состраданія", проповѣдующей
активное отношеніе человѣка къ человѣку и жизни.
„Счастья нѣтъ и не можетъ быть" —заявляетъ Арцы-
башевъ. Лучшій основоположникъ пессимизма, Шопен-
гауэръ не отрицаетъ возможности счастья; онъ говоритъ:
„самымъ существеннымъ условіемъ счастья является то,
что человѣкъ имѣетъ въ себѣ самомъ"; онъ утверждаетъ,
что въ жизни возможны „высшія наслажденія, самыя
разнообразный и продолжительный — наслаждрнія ду-
ховный"— и
что „всякое наспажденіе предполагаетъ
какую-либо дѣятельность".
Вотъ мысли европейца, человѣка глубокой и стро-
гой культуры.
A русскій человѣкъ, въ его естественномъ стремле-
т почувствовать себя свободной личностью, даетъ волю
:воему дикарству и, точно купецъ въ трактирѣ, бьетъ
каркала, полагая, что именно этимъ онъ, съ очевид-
юстыо, докажетъ міру свою оригинальность—широту
I глубину своей души.
Арцыбашевъ не пессимисте а мизантропъ; его отвра-
ценіе къ жизни не есть результатъ спокойнаго подсчета
этрицательныхъ и положительныхъ явленій бытія, а
іросто — дурное самочувствіе, осложненное нѣкоторыми
«авязчивыми идеями и страхомъ смерти.
Соллогубъ тоже начинаетъ свой отвѣтъ на анкету
яовами:
„Если невнимательно прочесть мои произведенія, то можетъ
Сказаться, что я сторонникъ самоубійствъ. Болѣе серьезное

отношеніе къ прочитанному покажетъ, что я къ самоубійству
отношусь отрицательно".
Напомню, что ни Арцыбашеву, ни Соллогубу не по-
ставлено анкетою вопроса о томъ, проповѣдуютъ они
лично самоубійства или нѣтъ; спрашивали ихъ „что
дѣлать?",
предлагали „выяснить причины ненормаль-
"наго явленія". Они начали съ того, что устранили одну
изъ этихъ причинъ — свою проповѣдь безцѣльности
бытія, безсмысленности соціальиой работы, свое отри-
цаніе творческихъ силъ разума и воли.
Что проповѣдуетъ Соллогубъ?
„Живи и знай, что ты живешь мгновенье"'
„Быть съ людьми — какое бремя!"
„Иди въ толпу съ привѣтливою рѣчью
И лицемѣрь".
„Всѣ дороги на землѣ
Вѣютъ близкой смертью, вѣютъ вѣчнымъ зломъ
во мглѣ".
„Здѣшнее обманетъ,
Въ смерти нѣтъ обмана".
„Все, чѣмъ жизнь тебя манила,
Обмануло, измѣнило.
Неизбежная могила
Не обманетъ лишь одна".
„Впечатлѣнія случайны,
Знанье ложно,
Проникать въ святыя тайны
Невозможно".
„Умереть или жить,
Расцвѣсти ль, зазвенѣть ли,
Завязать ли жемчужную нить,
Разорвать ли лазурныя петли —
Все равно — умереть или жить".
„Вся жизнь, весь міръ —игра безъ цѣли.
Не надо жить".
Я, конечно, знаю, что это — хорошіе стихи и что
прямого призыва къ физическому самоубійству въ нихъ
нѣтъ. Просто, Соллогубъ обѣщалъ „безстрастно смерть
прославить" и — славитъ ее, а какъ это безстрастное
проелавленіе смерти подѣйствуетъ на замученныхъ и
кталыхъ людей его родины въ тяжкій и больной мо-
іентъ, переживаемый ими, — это его не занимаетъ.
Въ одномъ изъ хорошихъ своихъ стихотвореній онъ
оворитъ:
„Въ полѣ не видно ни зги.
Кто-то кричитъ: „помоги"!
Что я могу?
Самъ я и бѣденъ, и малъ,
Самъ я смертельно усталъ —
Какъ помогу"!
У Андреева и Арцыбашева нѣтъ такого честнаго и
:кромнаго сознанія ихъ бѣдности и малости — они ви-
іятъ себя титанами, разрушающими зло и ложь міра,
іикѣмъ до нихъ не замѣченныя и не понятыя.
Разумѣется, каждый человѣкъ имѣетъ неоспоримое
іраво мыслить о жизни сообразно своимъ органиче-
:і имъ предрасположеніямъ, характеру своего опыта,
юличеству своихъ знаній; но духовно-здоровый, куль-
урный человѣкъ, чувствующій себя наслѣдникомъ те-
хнической работы міра, участникомъ его великихъ тра-
едій, не увидитъ въ жизни только „черную дыру", не
:і ажетъ „такъ было —такъ будетъ", не станет утвер-
кдать, что „знанье — ложно".
Предрасположенія, жи-
ейскій опытъ и знанія нашихъ писателей-пессимистовъ
ложились такъ, что внушили имъ крѣпкую увѣрен>
юсть въ ложности исчерпаннаго и провѣреннаго иЗми
іселенскаго знанія, въ безцѣльности историческаго про-
іесса, который они всесторонне изучили, въ беземы-
ленности жизни, вся сложность которой ими пости-
нута.
Мученическая работа прошлыхъ поколѣній, унаслѣ-
ванная ими; усилія лучшихъ людей земли, обогатив-
и я землю великой красотою; неукротимое, все растущее
оемленіе современности къ лучшимъ формамъ жизни—
ici та культура, которой всесторонне пользуются и ко-
орую — въ ея сущности — отрицают наши писатели,
see это для нихъ не имѣетъ цѣны. Они поняли тщету
ісѣхъ усилій мірового разума и воли создать на пла-
іс:гѣ нашей новую жизнь; несмотря на успѣхи науки
si борьбѣ со смертью, они заранѣе увѣрены, что
мерть непобѣдима, и вся жизнь—такая сложная, много-
Ржная, полная чарующихъ красотъ, великихъ возмож-
Юстей—заключена въ четыре строки Влад. Соловьева:

Въ лѣсу — болото,
Въ болотѣ — мохъ.
Родился кто-то,
Потомъ издохъ.
Не могу не сказать, что когда русскій человѣкъ
подростокъ въ міровой семьѣ — зачинаетъ „филосс
фить" о мірѣ, мнѣ, человѣку
неблаговоспитанном;
становится стыдно и неловко за земляковъ — имъ б;
учиться надо, а они уже пошли міръ учить! Тольж
что усвоили начатки грамоты, работать не умѣюг
прилично жить не могутъ, ходятъ на веревочкѣ околс
дочнаго надзирателя, а уже все поняли, постигли и-
все отрицаютъ!
Этотъ нашъ доморощенный нигилизмъ, больной
жалкій, былъ бы, конечно, только смѣшонъ, если бі
не грозилъ прососаться въ среду русской молодой дс
мократіи, которая хочетъ жить одною жизнью съ кулі
турнымъ міромъ, но —слишкомъ молода историческ
и слабо организована духовно для того, чтобы не по®
даваться внушеніямъ современныхъ учителей смерд
проповѣдниковъ пассивнаго отношенія къ жизни.
Въ русскомъ народѣ, несомнѣнно, есть воспитанно
его тяжкой исторіей и укрѣпляемое жестокой совре
менностью предрасположеніе къ настроеніямъ и мыслям
невеселымъ, понижающими жизнедѣятельность. Считаяс
съ этой особенностью нашей психологіи, мы должн
понять, что намъ надобно бороться съ нею и необхс
димо побѣдить ее. Въ странѣ, гдѣ „небеса всегда гр^
стятъ о солнцѣ", люди тоже нездорово грустятъ, наш
„грусть-тоска" мѣшаетъ намъ жить, плодотворно рабе
тать, и талантливымъ людямъ слѣдуетъ, въ интересах
оздоровленія родного народа зажечь на Руси солни
новое, — солнце творчества, свободнаTM отъ жалких
потугъ проповѣдничества и учительства. Это особенн
необходимо во дни, когда передъ страною встают
грозныя задачи, требующія организаціи и напряжен1
всѣхъ ея духовныхъ силъ.
Намъ необходимо поработать лѣтъ триста или
сотъ—нація молодая — и, несмотря на внушенную нам
склонность къ бездѣйствію, которая родитъ нашъ н!
гилизмъ
на родъ одаренный, мы несомнѣнно, можем
сдѣлать въ мірѣ много добраго и красиваго.
Къ жизни, къ работѣ, а не къ смерти надо зваті
пяті
*
*
*
Я увѣренъ, что видѣлъ и вижу въ жизни грязи, лжи
всяческой скверны не менѣе, а больше, чѣмъ Арцы-
ашевъ, Андреевъ и Соллогубъ, взятые вмѣстѣ. Это не
ахвальство, никто не смѣетъ упрекнуть меня въ хва-
говствѣ,— просто я знаю, что кругъ моихъ наблюденій
іире, чѣмъ кругъ наблюденій г.г. пессимистовъ, и я не
мѣю основаній считать 'себя человѣкомъ, менѣе гра-
отнымъ, чѣмъ они.
Я тоже хорошо знаю, что когда истрачу всѣ силы
з утвержденіе жизни,—то непремѣнно умру. Но я глу-
око увѣренъ, что послѣ моей смерти міръ станетъ не
енѣе, a болѣе интереснымъ, еще богаче красотою, разу-
омъ и силою творчества, чѣмъ былъ при моей жизни.
„Благословенъ законъ бренности, вѣчно обновляющій
іи жизни!" Это прекрасное молитвословіе Келлермана
зльзя считать молитвою мытаря, и въ ней нѣтъ ни звука
ъ фарисея; это — молитва человѣка, который любитъ
изнь и любуется ею — ея ростомъ вверхъ и вширь.
Мнѣ неизвѣстно, дѣйствительно ли смерть навсегда
устранима,—я не вижу границъ творческимъ силамъ
ззума и воли.
Не впадая въ логическое противорѣчіе съ самимъ
ібою, я не могу признать, что въ мірѣ существуетъ
Ьчто непознаваемое — я могу только сказать, что въ
рѣ существуетъ не познанное
разумомъ.
Только знаніе даетъ право говорить, что „знаніе —
)жно", но, говоря такъ, оно имѣетъ въ виду не сущ-
)сть свою, а формы; подъ „ложнымъ" знаніемъ я не
ззумѣю ничего, кромѣ мистическихъ и метафизиче-
ихъ догадокъ или „рабочихъ гипотезъ", ставшихъ не-
рвными, излишними, а потому — вредными. Мы бун-
емъ противъ знанія лишь потому, что мало знаемъ.
У меня нѣтъ основаній полагать, что восгіринимаю-
ій и мыслящій аппаратъ человѣка навсегда останется
кимъ, каковъ онъ нынѣ. Всякій мускулъ развивается
ъ работы; этому же закону должно подлежать веще-
во мозга и нервовъ.
Съ каждымъ годомъ въ мірѣ скопляется все болѣе
ергіи мысли, и я увѣренъ, что эта энергія, будучи,
>жетъ-быть, физически родственна свѣту и электри-
!сгву, но обладая свойствами, исключительно ей при-

сущими, будетъ способна со временемъ вызывать і
жизни явленія, которыхъ мы въ наше время не можеіѵ
себѣ представить.
Устраните классовую борьбу, поддерживающую t
человѣкѣ зоологическіе инстинкты жадности, страх
злобы, устраните соціальное неравенство, и это, обле
чивъ переходъ физической энергіи въ духовную, — ув
личитъ въ мірѣ количество, улучшитъ качество инте
лектуальныхъ силъ.
Для меня нѣтъ рѣшенныхъ вопросовъ, нѣтъ незі
блемыхъ истинъ, кромѣ одной: человѣчество есть ней
сякаемый источникъ творчества. И когда оно, овладізі
всѣмъ опытомъ прошлаго и настоящаго, равномѣрі
распредѣлитъ въ мірѣ всѣ плоды своей духовной р
боты, создастъ условія для свободнаго и всестороння
развитія личности,—оно испытаетъ радости, намъ нез
домыя, обогатитъ планету нашу красотой, нами н
мыслимой.
Чѣмъ разнообразнѣе, глубже, шире связь человѣі
съ жизнью вселенскаго коллектива, тѣмъ онъ духозі
сильнѣе, интереснѣе для самого себя, красивѣе и ну)
нѣе для всѣхъ и энергичнѣе въ борьбѣ за измѣнег
условій общечеловѣческаго бытія къ лучшему.
Личность есть горящая вершина огромной пирами/
опыта; чѣмъ шире ея основаніе, тѣмъ болѣе она- в
влекаетъ въ себя этотъ живой опытъ, тѣмъ ярче н
угасимѣе и прекраснѣе ея горѣніе. Человѣкъ достоиі
идеализаиіи; про насъ—поскольку мы хорошо сгори;
и оставимъ по себѣ яркія воспоминанія—наши потом
разскажутъ множество красивыхъ легендъ.
„Тотъ человѣкъ, который съ радостью даетъ мноі
самъ радуется дару и наслаждается душою" — сказа
у Гезіода.
Жизнь не остановилась, не остановится, не мои-
остановиться и не навѣкъ намъ духовная усталость, і
торую мы переживаемъ послѣ трудовъ, понесенны
"^Подчиняться усталости ле слѣдуетъ, и надобно л
дить, чтобы молодыя наши силы не уставали прей/
временно.
Берегите юношество, если хотите имѣть въ стра
здоровыхъ людей. Опирайтесь на демократію, если >
тите твердо стоять на ногахъ.
\ въ концѣ-концовъ —
Счастливь, кто посѣтилъ сей міръ
Въ его минуты роковыя;
Его призвали Всеблагіе,
Какъ сотрапезника, на пиръ.
Онъ ихъ высокихъ зрѣлищъ зритель;
Онъ въ ихъ совѣтъ допущенъ былъ,
И заживо, какъ небожитель,
Изъ чаши ихъ безсмертье пилъ.

О „карамазовщинѣ".
Послѣ „Братьевъ Карамазовыхъ" Художественны
театръ инсценирует
„ Бѣсовъ", — произведеніе ещ
болѣе садическое и болѣзненное. Русское обществ
имѣетъ основаніе ждать, что однажды г. Немировича
Данченко поставить на сценѣ „лучшаго театра Европы
„Садъ пытокъ" Мирбо, — почему бы не показать в-
лицахъ картины изъ этой книги? Садизмъ китайцев
патологически интересенъ для спеціалистовъ, навѣрно
не менѣе, чѣмъ русскій садизмъ.
Не будемъ говорить о томъ, что еще недавно „Бѣсы
считались пасквилемъ, и что произведете это стави
лось многими изъ лучшихъ людей Россіи въ одинъ ряді
съ такими тенденціозными книгами, каковы: „Марево
Клюшникова,
„Панургово стадо" Вс. Крестовскаго
прочія темныя пятна злораднаго человѣко-ненавистни
чества на свѣтломъ фонѣ русской литературы.
Очевидно, г. Немировичъ знаетъ, что есть публика
которой забавно будетъ видѣть неумную карикатур;
на Тургенева, въ годовщину тридцатилѣтія его смерти
и пріятно посмотрѣгь на такихъ „.цьяволовъ отърево
люціи",
каковъ Петръ Верховенсюй,или нгГТакихі
< „мёрзавцевъ своей жизни", каковы Липугины и Лебя/і
кины; .вѣдь, глядя на нихъ, очень легко и удобно за
быть, что есть люди честные, безкорыстные, а несо
мнѣнно, что нынѣ многіе нуждаются въ этомъ забвені«
и вотъ Художественный театръ послужить этой нуждѣ,-
поможетъ дремлющей совѣсти общества заснуть крѣпче
Но оставимъ въ сторонѣ вопросы совѣсти, а клевет;
и злыя карикатуры сотрет исторія; — станемъ гово
рить о соціальной пользѣ инсценировки „Бѣсовъ".
Меня интересует вопросъ: думает ли русское со
щество, что изображеніе на сценѣ событій и лиШ
описанныхъ въ романѣ „Бѣсы",
нужно и полезно въ
нтересахъ соціальной педагогики?
_
-
Неоспоримо и несомнѣнно: Достоевскій — геній, но
то 5лои tën\и нашъ. Онъ изумительно глубоко почув-
ігвовалъ, понялъ и съ наслажденіемъ изобразилъ двѣ
болѣзни, воспитанныя въ русскомъ человѣкѣ его ypUft-
лиВбй Тісторіей, тяжкой и обидной жизнью: садическую,
жестокость во всемъ разочарованнаTM нигйлисдз и —
прптийипиложностЕ"Л5я"— мазохизмъ существа забитаго,
запуганнаго, способнаTM ТШТОТТСдуться своимъ страда -
ніемъ, не безъ злорадства, однако, рисуясь имъ предъ
всѣми и предъ самимъ собою. Былъ нещадно битъ,
мЬмъ и хвастается.
Главный и наиболѣе тонко понятый Достоевскимъ
человѣкъ — Ѳедоръ Карамазову безчисленно — и ча-
стично, и въ цѣломъ — повторенный во всѣхъ романахъ
„жестокаго таланта".
Это —лесомнѣнно^русская душа,
^фирменная и пестрая, одновременно тpycлJaвaяИ.
дерзкая, а прежде всего^^ДЗщіѣ^енно злая^душа Ншна"
ч
»«^
---Г
1—
_
.
I
'
'
-
•IlI «I '
I
Грознаго, Салтычихи, помѣщикаТкоГ^рыитравилъ дѣтеи
собаками, мужика, избивающаго на смерть беременную
жену, душа того мѣщанина, который изнасиловалъ
свою невѣсту и тутъ же отдалъ ее насиловать толпѣ.
хулигановъ.
Очень искаженная душа и любоваться въ ней —
нечѣмъ.
Можетъ-быть, она ищетъ нѣкій стержень, — прочное
основаніе, которое укрѣпило бы, кристаллизовало, офор-
ило ее, и потому бунтуетъ, все разрушая, все грязня^.
,Іо грязью, мучительствомъ, кровью не заліьчить своей
раны, и пока эта безумная душа ищетъ себѣ стержня
или наказанія, — сколько она, — попутно въ монастырь
іи на каторгу, — прольетъ въ мірь гнилого яда, сколько
отравить дѣтей и юношества.
Достоевскій — самъ великій мучитель и человѣкъ^
бсшычоіГсЗ^ШТГ- люРштГ" писать именно^ту_темную,
слутаннуюТ^^
ю_ДУШУ • Нггв^ІГы хорошо иув-
ствуем-Ь . "что веТГоръДЧарама^въ,
„человѣку^ізуідод^.
riante",
Ѳома ОТшсюшъ, Петръ_Верховёнс^
гайловъ —""ëtt^mremçgr^^^^^0 нами> В^ДЬ въПнасъ
горитъ не одно звериное иГжульші^^
Достоев-
скій же видѣлъ только эти черты, а желая изобразить
нѣчто иное, показывалъ намъ „Идіота" или Алешу^

Карамазова, превращая садизмъ — въ мазохизмъ, карама-
зовщину— въ каратаевщину. Платонъ Каратаевъ — какъ
и Ѳедоръ Карамазовъ — живые, по сей день живущіе
(вокругъ насъЛіидиГ*но возможно ли существованіе на
рода, который дѣлит^ІАШ-^^
КЬвъ й на^толумёртвыхъ фатали&щвъ2—»
Очевидно, что не эти два характера создали и, хотя
медленно, — а все-таки развиваютъ культуру Россіи.
Почему же вниманіе общества пытаются остановить
именно на этихъ болѣзненныхъ явленіяхъ нашей націо-
нальной психики, на этихъ ея уродствахъ? Ихъ необхо
димо побороть, отъ нихъ нужно лѣчиться, необходимо
создать здоровую атмосферу, въ которой эти болѣзни
не могли бы имѣть мѣста.
А у насъ показываютъ гнойныя язвы, омертвѣвшія
тѣла, заставляя думать, что мы живемъ среди мертвыхъ
душъ и живыхъ труповъ.
Никто не станетъ отрицать, что на Русь снова надви-
гаются тучи, обѣщая великія бури и грозы, снова насту-
паютъ тяжелые дни, требуя дружнаго единенія умовъ и
воль, крайняго напряженія всѣхъ здоровыхъ силъ нашей
страны, — время ли теперь любоваться ея уродствами!
Вѣдь они заражаютъ, внушая отвращеніе къ жизни, къ
человѣку, и —кто знаетъ — не вліяла ли инсценировка
Карамазовыхъ на ростъ самоубійствъ въ Москвѣ?
Несомнѣнно также, что русское общество, — пере-
живъ слишкомъ много потрясающихъ сердце драмъ, —
утомлено, разочаровано, апатично. Температура нашего
отношенія къ дѣйствительности, къ запросамъ жизни —
сильно понижена.
Среди условій, понижающихъ ее, не малую роль
сыграла пропаганда соціальнаго пессимизма и возвра
щеніе къ такъ нааьщаемымъ „высшимъ запросамъ духа
коТб]5ыё~у~ ~нас^
ничего не ънися иь'"эіикуу tfe
улучшая наш ихъ отношеній другъ къ другу, являются
только краснорѣчіемъ, отвлекающимъ отъ живого дѣла.
Возникновеніе этихъ отрыжекъ прошлаго объясняется
тѣмъ, что Русь, къ сожалѣнію, больше, чѣмъ другіе,
жила подъ гнетомъ церковнаго и богословскаго воспи-
танія. Вотъ почему Гоголь только тогда здоровъ и дѣя-
теленъ, когда его волю и воображеніе направляет*
европеецъ-Пушкинъ, человѣкъ, знающій прошлое своей
страны, но не отравленный имъ
Предъ нами — огромная работа внутренней реорга-
низаціи не только въ соціально-политическомъ смыслѣ,
но и въ психологическомъ. Мы должны тщательно пе-
ресмотрѣть все, что унаслѣдовано нами изъ хаотиче-
скаго прошлаго, и, выбравъ цѣнное, полезное, — без-
цѣнное и вредное отбросить, сдать въ архивъ исторіи.
Намъ больше, чѣмъ кому-либо, необходимо духовное
/
здоровье, бодрость, вѣра въ творческія силы разума
и воли.
Мы живемъ въ странѣ съ пестрымъ населеніемъ
въ 170 милліоновъ людей, говорящихъ на полусотнѣ
языковъ и нарѣчій; нашъ нищій народъ выпиваетъ
водки почти на милліардъ ежегодно, и — пьетъ все
больше.
Не здѣсь ли одинъ изъ источниковъ все растущаго
хулиганства, которое — въ существѣ своемъ —та же
карамазовщина?
Пора подумать, какъ отразится это озеро яда на
здоровьѣ будущихъ поколѣній, не усилитъ ли дикое
пьянство — темную жестокость нашей жизни, садизмъ
дѣяній и словъ, нашу дряблость, наше печальное не-
вниманіе къ жизни міра, къ судьбѣ своей страны и
другъ ко другу?
И вотъ, въ интересахъ духовна го оздоровленія, не-
обходимо — какъ мнѣ кажется — опредѣлить соціально-
воспитательное значеніе тѣхъ идей, которыя Художе-
ственный театръ предполагаетъ показать намъ въ обра-
захъ. Нужно ли это увѣчное представление? Я увѣренъ,
что — нѣтъ.
Это „представленіе" — затѣя сомнительная эстети-
чески и безусловно вредная соціально.
Рабски слѣдуя за Художественнымъ театромъ, театръ
Незлобина инсценируетъ „Идіота", тутъ тоже есть чѣмъ
полюбоваться, напримѣръ: агоніей туберкулезнаго Иппо-
лита, эпилепсіей князя Мышкина, жестокостью Рого-
жина, истеріей Настасьи Филипповны и прочими по-
учительными картинами всяческихъ болѣзней тѣла и
духа. Не надо забывать, что на сценѣ театра не такъ
ясны мысли автора, какъ жесты, и что романъ Достоев-
скаго, оголенный купюрами, приметъ характеръ сплош-
ной нервной судороги.
Я предлагаю всѣмъ духовно здоровымъ людямъ,
всѣмъ, кому ясна необходимость оздоровленія русской

жизни — протестовать противъ постановки произведена
Достоевскаго на подмосткахъ театровъ.
*
,
*
*
Эта замѣтка вызвала протестъ со стороны довольно значи-
тельной группы литераторовъ; протестъ былъ напечатанъ въ ве-
чернемъ изданіи „Биржевыхъ Вѣдомостей" и сводился къ обви-
ненію меня въ томъ, что я пытаюсь установить цензуру обще-
ства надъ свободой художника. Слѣдующая моя замѣтка является
отвѣтомъ на протестъ литераторовъ.
Еще о „карамазовщинѣ".
Мой призывъ къ протесту противъ изображенія „Бѣ-
совъ" и вообще романовъ Достоевскаго на сценѣ вы-
звалъ единодушный откликъ со стороны г.г . литерато-
ровъ, болѣе или менѣе рѣзко выразившихъ порицаніе
мнѣ. Одинъ изъ сторонниковъ Достоевскаго, г. Горн-
фельдъ, указалъ даже, что:
„Противники Горькаго перегнули палку въ противо-
положную сторону; появились уже гаденькія слова о
какой-то творимой имъ цензурѣ".
Слова, дѣйствительно, лишнія и, на мой взглядъ,
весьма постыдныя для тѣхъ, кто ихъ придумалъ.
Но суть дѣла не въ отношеніи ко мнѣ лично того
или другого лица, — это никому не интересно; суть въ
томъ, что всѣ высказавшіеся противъ меня отрицаютъ
за обществомъ его право протестовать противъ тен-
денцій и явленій, враждебныхъ росту человѣчности въ
обществѣ.
Мнѣнія, высказанныя литераторами, слагаются предо
мною такъ:
—
Хотя Достоевскій и реакціонеръ, хотя онъ является
однимъ изъ основоположниковъ „зоологическаго націо-
нализма",
который нынѣ душитъ насъ; хотя онъ — ху-
литель Грановскаго, Бѣлинскаго и врагъ вообще „За-
пада",
трудами и духомъ котораго мы живемъ по сей
день; хотя онъ —ярый шовинистъ, антисемитъ, пропо-
вѣдникъ терпѣнія и покорности, — но, при всемъ этомъ,
его художественный талантъ такъ великъ, что покры-
ваетъ всѣ его прегрѣшенія противъ справедливости,
выработанной лучшими вождями человѣчества съ та-
кимъ мучительнымъ трудомъ. И посему общество ли-
шается права протеста противъ тенденцій Достоевскаго,

да и вообще противъ всякаго художника, какова бы
ни была его проповѣдь.
Однако, когда въ 1907 году театръ Суворина поста-
вилъ на сценѣ „Бѣсовъ",
общество, въ лицѣ прогрес-
сивной печати, протестовало противъ этой инсценировки,
справедливо опредѣливъ ее, какъ пріемъ политической
борьбы.
Почему же то, что во грѣхъ Суворину, Немировичу-
Данченко во спасеніе? Почему общество можетъ про-
тестовать противъ ничтожной пьески „Контрабандисты",
а противъ сильнаго и злого романа „Бѣсы" не можетъ?
Почему вашъ, господа, коллективный протеем про-
тивъ моего мнѣнія — не цензура, а мой призывъ къ
протесту — призывъ къ цензурѣ?
Прошу понять, что я не себя защищаю,— я просто
указываю, что общество имѣетъ право протеста про-
тивъ проповѣди того или иного художника, — имѣетъ
это право и пользовалось имъ.
Ваше отношеніе къ вопросу мнѣ неясно.
Возраженія, брошенныя мнѣ, брошены подъ заго-
ловкомъ: „Горькій противъ Достоевскаго",
при чемъ
одинъ литераторъ приписалъ мнѣ намѣренія крайне
свирѣпыя. Онъ говоритъ, что если бы я былъ мини-
стромъ, то сжегъ бы Достоевскаго. Министромъ я не
надѣюсь быть, но все-таки считаю долгомъ моимъ за-
ранѣе успокоить взволнованнаго писателя: если и буду,
то не сожгу. Не сожгу, ибо русскую литературу люблю
и цѣню не менѣе почтеннаго литератора. Онъ очень
громогласно объявилъ городу и міру о своемъ безгра-
ничномъ свободолюбіи, но каждый разъ, когда я слышу
такія объявленія, мнѣ хочется спросить объявителя:
—
А вы отъ чего желаете освободиться? ^ Не отъ
всѣхъ ли обязанностей человѣка и гражданина?
Ибо русское пониманіе „послѣдней свободы" почти
всегда скрываетъ за собою стремленіе отъ дѣянія къ
созерцанію, отъ культуры — къ дикости и варварству.
Горькій не противъ Достоевскаго, а противъ того,
чтобы романы Достоевскаго ставились на сценѣ.
Я убѣжденъ, что одно дѣло — читать книги Достоев-
скаго, другое — видѣть образы его на сценѣ, да еще
въ такомъ талантливомъ исполненіи, какъ это умѣютъ
показать артисты ХудожественнаTM театра.
Въ книгахъ для внимательнаTM читателя ясны и ре-
акціонныя тенденціи Достоевскаго, и всѣ его противо-
рѣчія, всѣ тѣ страшныя натяжки, которыхъ никому
другому не простили бы.
Если тринадцатилѣтній мальчикъ Красавинъ гово-
ритъ, что „глубоко постыдная черта, когда человѣкъ
всѣмъ лѣзетъ на шею отъ радости", читатель въ правѣ
усомниться въ бытіи такого мальчика. Если мальчикъ
заявляетъ: „я ихъ бью, а они меня обожаютъ",
и ха-
рактеризуем товарища; „предался мнѣ рабски, испол-
няем малѣйшія мои повелѣнія, слушаем меня, какъ
Бога", — читатель видим, что это — не мальчикъ, а Та-,
мерланъ или, по меньшей мѣрѣ, околодочный над^гі
ратель.
Когда четырнадцатилѣтняя дѣвочка говоритъ: „я
хочу, чтобъ меня кто-нибудь истерзалъ",
„хочу зажечь
домъ",
„хочу себя разрушить",
„убью кого-нибудь",—
читатель видим, что это правдоподобно, хотя и бо-
лѣзненно.
Но когда дѣвочка эта разсказываетъ, какъ „жидъ^
четырехлѣтнему мальчику сначала всѣ пальчики обрѣ-
залъ на обѣихъ ручкахъ, а потомъ распялъ на стѣнѣ
гвоздями", и добавляем: „Это хорошо. Я иногда думаю,
что сама распяла. Онъ виситъ и стонетъ, а я сяду про-
тивъ него и буду ананасный компотъ ѣсть", — здѣсь
читатель видим, что дѣвочку оклеветали: она не гово-
рила, не могла сказать такой отвратительной гнусности.
Тутъ, на горе наше, есть правда, но это —правда Сал-
тычихи, Аракчеева, тюремныхъ смотрителей, а не правда I
четырнадцатилѣтней дѣвочки.
^
А
И когда на вопросъ этой оклеветанной дѣвочки:
„Правда ли, что жиды на Пасху дѣтей крадутъ и рѣ-/
жутъ?" — благочестивый Алёша Карамазовъ отвѣчаетъі
„Не знаю", — читатель понимаетъ, что Алеша не могъ
такъ отвѣтить; Алеша не можетъ „не знать"; онъ,--
таковъ, какимъ написанъ, — просто не вѣритъ въ эту
позорную легенду, органически не можетъ вѣрцть въ
нее, хотя и Карамазовъ.
у
Если же читателю будетъ доказано, что Алеша в- г
юности, дѣйствительно,
„не зналъ",
пьютъ ли евреи
кровь христіанъ,— тогда читатель скажем, что Алеша —

вовсе не „скромный герой",
какъ его рекомендовалъ
авторъ, а весьма замѣтная величина, живъ до сего дня
и подвизается на поприщѣ цинизма подъ псевдони-
момъ: В. Розановъ.
Всматриваясь въ словоблудіе Ивана Карамазова,
читатель видитъ, что это — Обломовъ, принявшій ниги-
лизмъ ради удобствъ плоти и по лѣни, и что его „не-
пріятіе міра" —просто словесный бунтъ лѣнтяя, а его
утвержденіе, что человѣкъ — „дикое и злое живот-
ное",— дрянныя слова злого человѣка.
Читатель видитъ также, что Иваново трактирное
разсужденіе о „ребеночкѣ" — величайшая ложь и про-
тивное лицемѣріе, тотчасъ же обнаженное самимъ ни-
гилистомъ въ словахъ:
„Я никогда не могъ понять, какъ можно любить
своихъ ближнихъ".
Ближній — это и есть ребенокъ, человѣкъ, который
завтра унаслѣдуетъ послѣ насъ все доброе и злое, со-
вершенное нами на землѣ, а если Иванъ не понимаетъ,
какъ можно любить его,—значитъ, все, что онъ гово-
рить о жалости къ „ребеночку", — сантиментальная
ложь.
„Весь міръ познанія не стоитъ слезокъфебеночка",—
говорить Тшгйлистъ, но читательГзнаетъ, что это —тоже
ложь. Познаніе есть дѣяніе, направленное къ уничто-
женію горькихъ слезъ и мученій человѣка, стремленіе
къ побѣдѣ надъ страшнымъ горемъ русской земли.
Вообще, читая книги Достоевскаго, читатель можетъ
корректировать мысли его героевъ, отчего онѣ значи-
тельно выигрываютъ въ красотѣ, глубинѣ и въ чело-
вѣчности.
Когда же человѣку показываютъ- образы Достоев-
скаго со сцены, да еще въ исключительно талантли-
вомъ исполненіи, — игра артистовъ, усиливая талантъ
Достоевскаго, придаетъ его образамъ особенную зна-
чительность и большую законченность.
Сцена переноситъ зрителя изъ области мысли, сво-
бодно допускающей споръ, въ область внушенія, гип-
ноза, въ темную область эмоцій и чувствъ, да еще осо-
бенныхъ, „карамазовскихъ", злорадно подчеркнутыхъ и
сгущенныхъ, — на сценѣ зритель видитъ человѣка, со-
зданнаго Достоевскимъ по образу и подобно^ДЦнаго
и злого животнаго1,
Но человѣкъ не таковъ,— я знаю.
И вотъ, находя, что вся п-Ьятельность Достоевскащі_
художника является геніальньімъ оооощеніемъ отрицав
*
*
*
Одинъ изъ свободолюбивыхъ литераторовъ, высмѣи-
вая мое мнѣніе, между прочимъ, восклицаетъ:
^
„Нѣтъ, вредной литературы не существуетъ. Чѣмъ
геніальнѣе произведете, тѣмъ больше его благотворное
вліяніе, даже если геній и заблуждается".
Геніальныя книги крайне рѣдки, какъ это всѣмъ
извѣстно. Мы живемъ во дни великой бѣдности духов-
ной, во дни печальнаго разброда силъ; наша текущая-
литература, посильно отражая процессъ дроблены рус-
ской души, не позволяетъ надѣяться на то, что худож-
никъ-геній уже скоро явится среди насъ. А „вредная
литература, несомнѣнно существуетъ, —
авторъ при-
веденныхъ выше строкъ самъ неоднократно указывалъ
на нее. Несомнѣнно, что онъ не признаетъ полезной
повѣсть, въ которой проповѣдуется, напримѣръ, педе-
растія или сладостно описываются иныя извращены
полового чувства. Навѣрное, онъ не признаетъ полез-
ной книгу, въ которой „художественно" восхвалялось бы
предательство или геніально защищалась необходимость
поголовнаго истребленія турокъ.
Киплингъ очень талантливъ, но индусы не могут*
не признать вредной его проповѣдь имперіализма, tf
весьма многіе англичане согласны въ этомъ съ ними,
тельныхъ признаковъ и свойств*Гнаціональнаго русского f • , /
характера, я увѣренъ, что обр'азы его на сценѣ театра,
Подчеркнутые игрою артистовъ, пріобрѣтаютъ убѣди-
тельность и завершенность большую, чѣмъ на страни- ;
цахъ книгъ.
Я считаю это соціально вреднымъ, ибо человѣкъ —
не „дикое и злое животное", и онъ гораздо проще,
милѣе, чѣмъ его выдумываютъ россійскіе мудрецы.
А протестъ общества противъ того или иного лите-
ратора одинаково полезенъ какъ для общества, которому
пора сознать свои силы и свое право борьбы противъ
всего, что ему враждебно, такъ и для личности.
Тотъ, кто достаточно силенъ вѣрой въ себя и въ
жизненность своихъ идей, перешагнетъ черезъ всѣ со-
противленія, и общество душу его не умертвитъ.

„Вредной" литературы очень много, и у нея есть
своя заслуга: какъ прыщъ указываетъ, что кожа грязна,
такъ и эта литература свидѣтельствуетъ о нечистоплот-
ности души.
Что заставило меня говорить на эту тему? Вотъ что:
я знаю хрупкость русскаго характера, знаю жалостную
шаткость русской души и склонность ея, замученной,
усталой и отчаявшейся, ко всякаго рода заразамъ.
Прочитайте внимательно анкету „Вѣстника Воспитанія",
прислушайтесь къ голосамъ современной молодежи, —
нехорошо на Руси, господа!
^
Не Ставрогиныхъ надобно ей показывать теперь,
а что-то другое. Необходима проповѣдь бодрости,' не-
обходимо духовное здоровье, дѣяніе, а не самосозерца-
ніе, необходимъ возвратъ къ источнику энергіи — къ
демократіи, къ народу, къ общественности и наукѣ.
Довольно уже самоплёваній, замѣняющихъ у насъ
самокритику; довольно взаимныхъ заушеній, безтолко-
ваго анархизма и всякихъ судорогъ.
^^ И Достоевскій великъ, и Толстой геніаленъ, и всѣ
вы, господа, если вамъ угодно, талантливы, умны, но
Русь и народъ ея — значительнѣе, дороже Толстого,
Достоевскаго и даже Пушкина, не говоря о всѣхъ насъ.
Наша замученная страна переживаетъ время глубоко
трагическое, и хотя снова наблюдается „подъемъ ъа-
строенія", но этотъ подъемъ требуетъ организующихъ
идей и силъ больше и болѣе мощныхъ, чѣмъ требовалъ
назадъ тому восемь лѣтъ.
*
*
*
»
Считаю нужнымъ указать, что въ реакціонной прессѣ поста-
новка „Бѣсовъ" Художественнымъ театромъ вызвала полное удо-
влетвореніе, въ доказательство этого привожу выдержки изъ
статьи г. Независимаго, напечатанной въ 19 No журнала князя
Меіцерскаго „Гражданинъ". (No 19, 1914 годъ).
Современная дѣйствительность
и Ѳ. M. Достоевскій.
Всѣ мы можетъ искренно поблагодарить московскій
божественный театръ за постановку на сценѣ картинъ
ь романа „Бѣсы" Достоевскаго.
Заслуга Художественнаго театра: онъ воскресилъ въ
амяти „Бѣсы", онъ указалъ на современность этого
омана, онъ заинтересовалъ всѣхъ этой современностью,
эия лично этотъ спектакль заставилъ достать съ полки
ижнаго шкапа Достоевскаго и снова перечесть его.
объ провѣрить свое собственное впечатлѣніе, ради
ростой любознательности, я зашелъ въ нѣсколько
збліотекъ — городскихъ и частныхъ, съ просьбой дать
нѣ романъ „Бѣсы", и вездѣ получалъ одинъ и тотъ же
твѣтъ: книга взята.
Мнѣ кажется, это одно изъ немаловажныхъ доказа-
бьствъ, насколько идея постановки сценъ изъ романа
Бѣсы" воскресила интересъ публики къ нашему вели-
ому писателю.
Впечатлѣні.е отъ спектакля тѣмъ сцльнѣе, что всѣ
тствующія лица романа „Бѣсы" вотъ вчера, сегодня
оходили и проходятъ передъ нами, и самъ сюжетъ-
квально выхваченъ изъ нашей текущей жизни.
Всѣ сцены — сплошное развѣнчиваніе дѣятелей ре-
олюціи: каждый монологъ говоритъ о тѣхъ низменныхъ
увствахъ, которыми руководствуются эти дѣятели, —
:е время вы не можете отличить, гдѣ кончается рево-
іэціонная партійная работа и гдѣ начинается грязная
ровокація этихъ грязныхъ дѣльцовъ. Какъ всеэтосовре-
?нно! И какъ все это поучительно! Недаромъ Максимъ
орькій такъ энергично кричалъ противъ этой постановки
Удожественнаго театра, и, вѣроятно, руководителямъ'
- і іра не мало пришлось перенести затрудненій, прежде

чѣмъ поставить этотъ спектакль. Пусть наша молодежь,
которая жаждетъ подвиговъ, которая, будучи очень
отзывчивой на горе и несчастье ближнихъ, бросается
въ революціонные кружки и, вѣря красивымъ пѣснямъ
о свободѣ, равенствѣ и братствѣ руководителей этихъ
кружковъ, отдаетъ работѣ въ нихъ всѣ свои силы, въ
надеждѣ измѣнить существуют!й строй и тѣмъ якобы
обезпечить для всѣхъ счастливую и справедливую жизнь,—
пусть эта молодежь, которая видитъ въ своихъ руково-
дителяхъ боговъ и на нихъ молится, пусть она пойдетъ
на представленіе московскаго ХудожественнаTM театра
посмотрѣть „ Бѣсы " и перечтетъ потомъ дома это без-
смертное произведете русскаго генія.
Вотъ онъ Азефъ — Петръ Верховенскій, вотъ эти
всѣ нищіе духомъ и умомъ Кирилловы и Шатовы, вотъ
они безвольные, безхарактерные, неумные государствен-
ные дѣятели типа фонъ-Лембке! Вотъ оно постоянное
запугиваніе какимъ-то „центральнымъ комигетомъ", на-
ходящимся гдѣ-то за-границей, но котораго никто не
знаетъ и который состоялъ, вѣроятно, изъ тѣхъ же
грязныхъ, порочныхъ людей...
Развѣ все это не видимъ мы въ наше время? Развѣ
все это не портреты нашихъ дней?
Какъ все это назидательно, и какъ жаль, что у
нашей чуткой молодежи романъ „Бѣсы" Достоевскаго
не является настольной книгой. Если всѣмъ намъ по-
лезно посмотрѣть этотъ спектакль, то нашей молодежи
положительно необходимо видѣть „Бѣсы" въ Михайлов
скомъ театрѣ, и я позволяю себѣ кончить эти нѣсколькс
строкъ о своемъ впечатлѣніи выраженіемъ сожалѣнія
что по своимъ цѣнамъ этотъ театръ почти совсѣмъ не
доступенъ широкой русской публикѣ.
Независимый.
[б/ \'
Рѣчь на собраніи представителей
печати.
Пріятно въ эти безумньі_е_дни- . пр.ивѣіств0вать людей^
)т0рьгё^ріжаются словомъ, не проливая драгоценной .
)Ови""человѣка, не разрушая плодовъ его творчества.
Тблько люди честной мысли, честна го слоба ведутъ
юбходимѣйшую и единственно неизбѣжную войну —
>йну противъ главныхъ враговъ и деспотовъ человѣ-
!ства, противъ глупости, лицемѣрія, жадности и лжи.
Эта война — всемірное, планетарное дѣло, въ борьбѣ
іей, въ столкновеніи понятій и мнѣній возникаетъ истина,
Бобождается человѣкъ.
Издревле борются два начала — темное и свѣтлое;
иное — это догматъ, внушеніе; свѣтлое — свободная
іитика явленій жизни; критика и строгое изслѣдованіе,
новаиное на крѣпкомъ убѣжденіи человѣка въ его
>авѣ строить жизнь, согласно велѣніямъ воли своей,
ізума своего.
Если мысль человѣка лишена вѣры въ силу и сво-
>ду свою, она, легко подчиняясь внушенію событій,
тгается въ догматъ и становится деспотичной. Если
не подчиняется-впечатлѣніямъ и эмоціямъ, a муже-
енно изслѣдуетъ каждое соціальное явленіе, какъ
I водъ изъ прошлаго и посылку въ будущее, она—
едаетъ новыя идеи, расширяетъ свободу духа.
Позволю себѣ привести нѣсколько примѣровъ того,
ікъ иногда неустойчивая, неувѣренная въ силѣ своей
)ісль подчиняется внушенію.
Почти весь XVIII вѣкъ верхній слой русскаго обще-
I а воспитывался въ духѣ Вольтера, энциклопедистов*,,
юбодной критики.
Въ началѣ XIX вѣка намъ внушили, что фран-
ты — безбожники, Наполеонъ — врагъ міра, культура
И*

Франціи — насквозь прогнила и въ корнѣ своемъ вра
ждебна духу русскаго народа.
Было приказано жить въ дружбѣ съ нѣмцами
учиться у нихъ — наше общество тотчасъ же перешло
отъ матеріализма французовъ къ идеализму и мистикѣ,
весь XIX вѣкъ мы жили политическими и философскими
идеями Германіи.
Нынѣ, въ началѣ XX вѣка мы относимся къ Германіи.
нашей учительницѣ и политической опекуншѣ на про
тяженіи вѣка, вотъ уже девятый мѣсяцъ точно такъ же
отрицательно, какъ относились къ Франціи въ начал!
XIX вѣка. Точно такъ же, тѣми же словами мы говоримъ
и пишемъ, что нѣмцы — безбожники, Вильгельмъ —
врагъ міра, нѣмецкая культура, которою мы восхища
лись сто лѣтъ, въ одинъ мѣсяцъ оказалась враждебной
русскому духу.
Нѣмецъ считался у насъ на Руси синонимомъ чест
'ности, аккуратности: честенъ, какъ нѣмецъ, аккуратенъ,
какъ нѣмецъ, это поговорки.
Нынѣ, по какому-то
щучьему велѣнію, нѣмецъ сталъ синонимомъ безчест-
ности, безстыдства, варварства. И это говорится не объ
отдѣльныхъ лицахъ, а о цѣлой германской нащи.
- Мъь-всѣ живемъ въ атмосферѣ, насыщенной чело
вѣко-ненавистничествомъ, ядовитыми испареніями крови,
въ атмосферѣ панихидъ по убіеннымъ на поляхъ сра-
жена, въ души намъ насильственно вторгается многое,
что чуждо, враждебно душѣ, вторгается и убиваетъ въ
ней и безъ того слабо развитое, худосочное чувство
справедливости.
Гдѣ есть внушеніе, тамъ неизбѣжно и самовнушеніе—
когда человѣкъ тонетъ, онъ глотаетъ воду не потому,
что хочетъ пить, а потому, что хочетъ дышать, жить.
Мы ды LU имъ и — отравляемся. Если дѣло поидетъ и
дальше такъ же, если мы не сумѣемъ встать надъ собы-
тіями, не научимся преодолѣвать нашу привычку под-
1 чиняться внушеніемъ извнѣ, то очень вѣроятно, что люди,
изъясняющіе намъ смыслъ событій, заставят насъ по-
вѣрйть, что союзъ Россіи съ демократическими странами
Европы—враждебенъ духу русскаго народа, а полезенъ
І этому духу союзъ съ Германіей, страною, гдѣ, какъ и
въ Россіи, принципъ абсолютизма наименѣе расшатанъ.
Я не защищаю нѣмцевъ, я увѣренъ, что они ведутъ
1 себя такъ же плохо, какъ всѣ вообще ведутъ себя на
войнѣ — жгутъ и разрушают города, убиваютъ массами
людей, -въ
томъ числѣ и мирныхъ жителей. Война и
человѣчность—понятія несовмѣстимыя, это всякому ясно.
Но мнѣ хочется напомнить вамъ, господа, одну, очень
мудрую русскую пословицу:
—
Чужой дуракъ — веселье, а свой — безчестье.
И я увѣренъ, что мы поступимъ и умнѣе, и чело-
вѣчнѣе, если, переставь столь усердно заниматься кри-
тикой чужихъ дураковъ, обратимъ больше вниманія на
своихъ доморощенныхъ.
Эта война, кромѣ неисчислимаго вреда, наносимаго
ею непосредственно, влечетъ за собою культурное одича-
ние, взрывъ зоологическихъ эмоцій, развитіе ненависти,/
жадности и всяческой лжи, и всяческаго лицемѣрія.^У
Признаки одичанія особенно замѣтны и опасны у
насъ, на Руси, въ странѣ, которая глубоко чувствует,
но плохо мыслить, ЕДѢ много дряблой совѣсти, но мало J
крѣпкаго здороваго ума, и гдѣ человѣкъ все еще не)
научился уважать себя.
\|
Я не стану перечислять эти признаки — они вамъ*
извѣстны, укажу, если хотите, на два наиболѣе пбстыд-
ныхъ — на лишеніе германскихъ подданныхъ права су-
дебной защиты и на развитіе юдофобства, въ тѣ дни,
когда евреи-солдаты десятками сражаются и умираютъ
въ рядахъ нашей арміи.
НИЧТО не дѣлаетъ человѣка столь быстро безсиль-
нымъ, ничто не лишаетъ его такъ легко своей воли,
какъ внушеніе, гипнозъ страха.
Вотъ сейчасъ, въ эти страшные дни, насъ усиленно
запугивают еврейскою опасностью, стараются — и не
безъ успѣха — внушить русскому народу идеи и чувства
юдофобства. Это дѣлается по мотивамъ очень простымъ,
очень яснымъ — русскій народъ уже не стадо, онъ вы-
работалъ извѣстныя соціальныя потребности и, кончивъ
войну, можетъ очень настойчиво и грозно заявить о не-
обходимости полнаго удовлетворенія его соціальныхъ и
политическихъ нуждъ.
Это — возможно, и это тревожить предусмотритель-
ныхъ людей.
Выразительницей чувствъ и желаній народа является
радикальная и демократическая оппозиція.
Готовясь послѣ войны внѣшней къ войнѣ внутренней,
предусмотрительные люди заранѣе принимают всѣ мѣры

для того, чтобы по возможности разбить, ослабить оппс
зицію Одною изъ этихъ Мѣръ, первой и важнѣише
по ея политическому и культурному значен,ю, являет
острота и усердіе, съ которыми предусмотрительны
люди наши пропагандируютъ антисемитизма
Было бы наивно думать, что обвинен,е евреискаг
народа въ измѣнѣ, предательствѣ, шпюнствѣ являете
только отраженіемъ досады, вызванной не очень уда
ными операціями противъ нѣмцевъ въ Польшѣ и ж,
ланіемъ объяснить эти неудачи.
Нельзя думать, что, обвиняя въ измѣнѣ Израильсон,
хотятъ заставить позабыть о Мясоѣдовѣ.
,
И не ради только оправданы бывшихъ и будущих
еврейскихъ погромовъ въ Галиціи проповѣдуется ант,
семитизмъ.
w
Разѵмѣется, удобнѣе сначала оболгать людей, оклі
ветать ихъ и потомъ уже ограбить, при этомъ услов
грабежъ принимаетъ какъ бы форму наказаны.
Конечно, для того, чтобы лишить законныхъ прав
галиційскихъ евреевъ, необходимо выставить ихъ въ о
момъ черномъ свѣтѣ. Для этого австршскимъ еврея
и ставится въ вину ихъ лойяльное отношен,е къ австрі
СК°Но ГьГсГп^Гп^нды юдофобства, на мой
в=
не исчерпывается этимъ соображеніемъ,
Господа! Еврейскій вопросъ въ Росаи ставится пр
усмотрите л ьн ы м и людьми, какъ общерусски полити
скій вРопросъ, онъ ставится столь нарочито-остро д
того чтобы на немъ русская огшозищя, и безъ то
раздробленная мелкимъ партійнымъ политиканством
раскололась еще разъ и по новой линіи
і Упрямо внушаютъ, что евреи-врагъ русскаго н
рода и предатель, a русскій народъ, вслѣдстше умств
ной лѣни своей, очень довѣрчивъ и любитъ искать п
чины неудачъ своей жизни внѣ своей воли, своегоразу
И вотъ въ среду этого моральнаго безсилія, въ сре
органической сонности нашей къ оправдаш.сво
неумѣнія жить —внѣшними
причинамивводитсяно
начало, имѣющее разъединить насъ на вопросѣ о
ложеніи и правахъ евреевъ въ Россіи.
Насъ-мало, мы и безъ того разъединены малосиль
слишкомъ легко поддаемся внушение извнѣ и у е ^
признаки рѣзкаго раздѣленія нашихъ интеллектуальны
силъ на вогіросѣ о евреяхъ на эти признаки вамъ ука-
жутъ здѣсь.
Но пропаганда юдофобства имѣетъ цѣлью не только
разбить оппозицію, цѣль ея еще глубже: опускаясь въ
массы русскаго народа, юдофобство несомнѣнно подо-
рветъ и безъ того непрочный престижъ культурныхъ \
людей въ народной массѣ, въ самой почвѣ, на которую \
опирается оппозиція.
Юдофобскія настроенія проникаютъ въ деревню, раз-
ливаются по всей Руси, и мы можемъ ожидать, что
въ извѣстный моментъ народъ-избиратель поставитъ
своему депутату вопросъ — за евреевъ онъ, или противъ
нихъ?
Объ этомъ — спросятъ, если дѣло пойдетъ такъ, какъ
мы позволяемъ ему идти, если мы не поймемъ, что еврей-
скій вопросъ ставится у насъ, какъ нигдѣ не ставился,
а именно—вопросомъ глубочайшаго культурнаго и по-
литическая значенія.
^
,
Представьте, что мы потерпимъ неудачу въ войнѣ, j
или насъ обсчитаютъ при заключеніи мира — можно быть
заранѣе увѣреннымъ, что въ этомъ будутъ обвинены ино^
родцы, евреи.
Далѣе—русскій мужичокъ мыслить просто, по ана- \
логіи: — если баре были крѣпостниками, то и револю-
ціонеръ-баринъ — крѣпостникъ, если еврей — врагъ, то
почему же армянинъ и татаринъ не враги!?
Ростъ нашей культуры отнюдь не ускорится вслѣд-
ствіе такихъ умозаключеній.
Національные вопросы въ Россіи несравнимо болѣе
сложны, чѣмъ, напримѣръ, въ Австріи, и въ этомъ скрыто
множество несчастій для насъ.
Интеллектуальная сила нашей страны должна знать
и помнить, что благодаря этой мудрой политикѣ 55 мил-
ліоновъ великорусская племени постепенно выдѣляются
изъ 170 милліоновъ населенія страны и незамѣтно для
себя встаютъ въ позицію, враждебную всему остальному
населенію, въ томъ числѣ — украинцамъ.
И очень вѣроятно, почти неизбѣжно, что однажды
великорусскій народъ, внимательно оглянувшись вокругъ,
увидитъ себя во враждебныхъ отношеніяхъ со всѣми
племенами Имперіи и, — хотя эти отношенія созданы не
его волею, — разбираться въ нихъ, бороться съ ними
долженъ будетъ онъ.

Интеллектуальный силы Россіи обязаны думать объ
этомъ вполнѣ возможномъ будущемъ и обязаны при-
нять всѣ мѣры, способный предотвратить или смягчить
драматизмъ положенія. Интеллектуальный силы нашем
страны обязаны стремиться къ единству.
Обращаясь къ вамъ, людямъ честнаго слова, мы на
дѣемся, что вы отнесетесь ко всему сказанному серьезно,
помня, что ваши голоса ежедневно слышитъ вся Россія.
Въ интересахъ свободы духа, въ интересахъ нашем
родины и культуры ея, необходимо вводить въ сознаны
русскаго общества, русскаго народа, что юдофобство
развивается искусственно, съ опредѣленной, чисто по-
литической цѣлью — разбить оппозицію на вопросѣ о
равноправіи евреевъ и, распространивъ въ народѣ на
строенія юдофобскія, создать между культурными людьми
и массой — новую рознь, внушить народу подозрительном
и враждебное отношеніе къ соціальнымъ и политиче-
скимъ идеямъ оппозиціи.
/
Отвѣтъ на анкету по вопросу объ
антисемитизмѣ.
Жизнеспособно и культурно только то общество,
которое построено на идеяхъ права и справедливости;
ибо лишь эти идеи помогаютъ людямъ побѣждать зоо-
логическія начала эгоизма, только они способны внести
въ хаосъ темныхъ чувствъ человѣка облагораживающій
его свѣтъ разумной воли.
Справедливость — это та пѣснь пѣсней, которую
должны неутомимо пѣгь всѣ разумные люди міра, всѣ,
кто, уважая себя, требуетъ уваженія къ себѣ.
Признай за всѣми тѣ права, которыхъ жаждешь
самъ, и всѣ признаютъ за тобою твое право быть тѣмъ,
кѣмъ ты въ силѣ быть, — это единственно прямая, чест-
ная тропа, которая приводить человѣка къ свободѣ.
Русь, какъ это всѣмъ извѣстно, особенно нуждается
въ развитіи и защитѣ идей политической и соціальной
справедливости, — что иное, кромѣ этихъ идей, можетъ
объединить всѣ живыя силы нашей страны, разнопле-
менной и неустроенной?
Русскую землю иаселяють свыше ста разноязычныхъ,
разновѣрныхъ народностей; людей державнаго, велико-
русскаго племени только пятьдесятъ пять милліоновъ
изъ ста семидесяти, — не ясно ли, что нашимъ культур-
нымъ лозунгомъ долженъ быть лозунгъ—свобода и
единство?
Ни одно изъ государствъ міра не имѣетъ предъ собою
столь грандіозной, организаторской работы, ни одно изъ
еврогіейскихъ обществъ не обязано такъ энергично и
чутко заботиться о внутреннемъ свободномъ сліяніи всѣхъ
своихъ творческихъ воль и умовъ, какъ это выпало на
долю русскаго общества.

И нѣтъ ни одного общества, которое относится так ,
пассивно и невнимательно къ интересамъ и культур ;
инородныхъ племенъ, какъ пассивно относимся мы, рус,
скіе, къ жизни племенъ и народностей, входящихъ въ
составъ нашей Имперіи.
Можетъ-быть, пессимисты скажутъ, что люди, неспо-
собные бороться за свои права, тѣмъ болѣе неспособны
дѣйственно защищать права иноплеменнаго народа, но
вѣдь сказать такъ, это значитъ признать русское обще
ство, русскій народъ духовно мертвымъ.
Мы непоколебимо вѣримъ въ молодыя, еще скрыты*
силы русскаго народа, мы вѣримъ въ разумъ страны
въ ея волю къ доброй, справедливой жизни.
Но - посмотрите: государство и общество берутъ )
евреевъ все, чтб они могутъ дать —умъ, энергію, жизнь,-
не давая имъ необходимѣйшаго, -
возможности жить,
учиться, свободно развивать свои богатыя способности
Есть люди, которые жалуются, что евреи эксплоати
руютъ русскій народъ, есть даже люди, которые будто бы
боятся что евреи способны поглотить всю Росспо.
Никто не эксплоатируетъ человѣка столь безжалостнс
и нагло, какъ его собственная глупость. Смѣшно гово
рить о томъ, что пять милліоновъ евреевъ спосоон.
чѣмъ-то и какъ-то помѣшать правильному ходу жизы
государства съ населеніемъ въ сто шестьдесятъ пят
МИЛЛІОНОВЪ.
_
W
Еврейскій вопросъ въ Россіи, это первый по er с
общественной важности нашъ русскій вопросъ о благо
устройствѣ Россіи; это вопросъ о томъ, какъ освооо
пить наш ихъ гражданъ іудейскаго вѣроисповѣданія on
гнета безправія. Этотъ гнетъ постыдно и сощально вре
денъ для насъ, убиваетъ энергію народа, живая и сво
бодная энергія коего необходима росту культуры наше,
въ не меньшей степени, въ какой необходима для Росса
творческая энергія коренныхъ русскихъ людей.
Изъ всѣхъ племенъ, входящихъ въ составъ Имперіи
евреи-племя самое близкое намъ, ибо они вложил*
и влагаютъ въ дѣло благоустройства Руси наибольшем
количество своего труда, они наиболѣе энергично сл
жили и служатъ трудному и великому дѣлу евроиен
заціи нашей полуазіатской страны. Нѣтъ области, гдѣ б -
еврей не работалъ рядомъ съ русскимъ и не мен*
успѣшно, чѣмъ русскій, - - это неоспоримо.
Именно евреи наиболѣе стойко несли и несутъ тѣ
великія обязанности, за которыя ихъ, вмѣстѣ съ лучшими
русскими людьми награждаютъ ссылкой, тюрьмой, ка-
торгой и эта стойкость, можетъ-быть, косвенно вліяетъ
на развитіе антисемитизма и погромнаго дѣла въ Россіи.
Наиболѣе трудоспособные люди, евреи наименѣе
обезпечены въ своихъ человѣческихъ правахъ, — съ этой
несправедливостью, мы, русскіе не должны мириться,
это — пятно позора на совѣсти каждаго изъ насъ.
Помните, — рѣчь идетъ не о какихъ-либо особенныхъ,
исключительныхъ правахъ для евреевъ, а только объ
уравненіи ихъ въ безправіи съ нами, русскими.
Яростная міровая война привлекла въ ряды нашей
арміи свыше 200.000 евреевъ; десятки ихъ получаютъ
ордена за храбрость, тысячи погибаютъ на поляхъ битвъ.
И солдату-еврею, который защищаетъ Русь, приходится
видѣть, какъ русскіе люди, рядомъ съ которыми и для
блага которыхъ онъ проливаетъ свою кровь, эти люди
разоряютъ города и деревни его единовѣрцевъ черты
осѣдлости, насилуютъ женщинъ и дѣвушекъ, убиваютъ
и вѣшаютъ стариковъ, подростковъ, заподозрѣнныхъ ,
въ шпіонствѣ.
А
Подумайте, —что же чувствуетъ еврей-солдатъ, отдаю- f
щій мужественно свою жизнь для блага нашего, что чув-
ствуетъ этотъ человѣкъ, защищая страну, откуда его
гонятъ, гдѣ ему не даютъ свободно дышать, гдѣ такъ
часты еврейскіе погромы и возможны такія престу-
пленія противъ духа справедливости, противъ культуры,
на ко вы мъ былъ процессъ Бейлиса, и попытка создать
подобный же процессъ въ Фастовѣ.
V
Мы обращаемся къ совѣсти и разуму русскихъ люЬ
дей — подумайте о трагедіи еврейства. То, что происхо-
див сейчасъ, чревато послѣдствіями еще болѣе тяжкими
для еврейскаго народа, еще болѣе позорными для насъ.
Распространяются слухи о шпіонствѣ и предатель-
ствѣ со стороны еврейскаго населенія польскихъ гу-
берній. Письма солдатъ, разсказы раненыхъ,^разливаютъ
эти слухи по всѣмъ глухимъ угламъ русской земли, со-
здаютъ въ ней настроеніе, способное вызвать новые по-
громы, создать поводъ для новыхъ ограниченій ^еврей-
ства въ его правѣ на жизнь и трудъ, необходимый намъ.
Граждане! Уже и безъ этого міръ утопаетъ въ крови,
проливаемой силою ненависти.

Можетъ-быть, слухи, позорящіе еврейство, создаются
именно тѣми людьми, которые заинтересованы въ гоненіи
на евреевъ, въ дальнѣйшемъ развитіи и политической и
соціальной реакціи. Мы, разумѣется, ни въ чемъ не обви-
няемъ солдатъ и армію, солдаты — не судятъ, они не
творятъ слуховъ, а только повторяютъ ихъ.
Мы знаемъ также, что нѣтъ народа, который весь
состоялъ бы изъ праведниковъ и святыхъ людей, мы не
отрицаемъ отдѣльныхъ случаевъ предательства и шпіон-
ства со стороны евреевъ, измученныхъ и разоренныхъ
войною.
Обезумѣвшій отъ горя человѣкъ, у котораго сожгли
домъ, изнасиловали жену или дочь, убили сына или
отца, можетъ быть предателемъ изъ чувства мести,-
но раззѣ онъ мститъ, какъ еврей? Онъ мститъ, какъ
оскорбленный человѣкъ, такъ же точно можетъ мстить
полякъ и русинъ, эльзасецъ, хорватъ, боснякъ, — это
месть оскорбленнаго и разореннаго. Фереггальный за-
конъ осудитъ предателя, хотя бы онъ предалъ изъ
мести, его осудятъ и убыотъ, но мы должны помнить,
что этотъ осужденный — жертва тѣхъ трагическихъ усло-
вій, которыя созданы стихіей войны.
Но развѣ весь на родъ отвѣтственъ за грѣхи десяти
единоплеменныхъ ему?
Не отрицаемъ, что существуютъ люди, для которыхъ
деньги дороже родины, — такіе люди есть во всѣхъ
племенахъ, не исключая и русскаго; многими деньги
ставятся выше всего въ мі рѣ, но эта оцѣнка дана имъ
не сегодня и не евреями.
Есть еще одно условіе, способное порождать слухи,
враждебные евреямъ, это — польскій антисемитизму вы-
званный русской политикой гоненія на еврейство. Устано-
вивъ для евреевъ черту осѣдлости въ тѣсныхъ земляхъ
Польши, мы создали этимъ ненависть поляковъ къ при-
шельцамъ, къ чужому. И возможно, что извѣстная часть
польскаго народа, оберегая свою старую европейскую
культуру, подозрѣваетъ евреевъ въ стремленіяхъ русси-
фикаторскихъ. Когда людямъ очень тѣсно, они толкаютъ
другъ друга безжалостно.
Мы должны помнить, что въ трагическіе дни изну-
рительной борьбы нашей противъ врага, наши евреи,—
народу который поставилъ себѣ и міру заповѣдь „не
убій" — этотъ на родъ беззавѣтно проливаетъ свою и
чужую кровь, защищая Россію, страну, гдѣ онъ безпра-
венъ и гонимъ.
МІръ живетъ не преступленіями грѣшниковъ, a дѣя-
ніями праведныху и нѣтъ подвига болѣе святого, чѣмъ
отказъ отъ себя ради блага и свободы другихъ.
Этотъ подвигъ евреи совершаютъ съ такимъ же му-
жествомъ самозабвенія, какъ совершаетъ его французъ,
сербу англичанинъ. Но — каждый изъ нихъ защищаетъ
свое отечество, въ которомъ онъ полноправный гра-
жданину свое общество, которое уважаетъ его, счи-
тается съ его правами.
А что защищаетъ безправный русскій еврей?
Онъ отдаетъ намъ свою жизнь, мы награждаемъ
его за это именемъ предателя, только потому, что и
среди евреевъ есть дурные люди.
Но не то, что позоритъ человѣка, должно оста-
навливать наше вниманіе, а то, что возвышаетъ чело-
вѣка предъ нами.
Многими изъ нась принято думать, что русскій на-
родъ обладаетъ въ высшей степени раззитымъ чув-
ствомъ совѣсти, что ему свойственна особенная сердеч-
ность, выдвигающая его изъ среды всѣхъ на родовъ на
первое мѣсто.
Обращаясь къ сердцу и уму русскихъ людей, мы
протестуемъ противъ огульнаго обзиненія цѣлаго на-
рода въ предательствѣ, въ отсутствіи чувства чести и
любви къ Россіи, хотя она и мачеха этому народу.
Мы протестуемъ противъ всѣхъ ограниченій еврейства
въ его правѣ на свободный труду на гражданство русское.
Намъ нужны сильные,
трудоспособные
люди, —
развѣ не силенъ духомъ древній народъ, который съ
такимъ мужествомъ поднялъ на рамена свои тяжкое
иго разсѣянія въ мірѣ и десятки вѣковъ несетъ иго это
іо землѣ, не уставая сѣять на ней идеи торжества
свободы и красоты.
Безсмысленно, стыдно, вредно для насъ угнетать на-
роду который далъ міру величайшихъ пророковъ правды
и справедливости и который по сей день озаряетъ міръ
людьми великаго таланта и ума.
Пора намъ выступить на защиту евреевъ со всей
силой, какую мы способны развить, пора оказать имъ
полную и всемѣрную справедливость.
Да будетъ слово — дѣломъ!

Двѣ души.
Катастрофа, никогда еще не испытанная міромъ,
потрясаетъ и разрушает жизнь именно тѣхъ племенъ
Европы, духовная энергія которыхъ наиболѣе плодо-
творно стремилась и стремится къ освобождение лич-^
ности отъ мрачнаго наслѣдія изжитыхъ, угнетающих*^
разумъ и волю фантазій древняго Востока — отъ мистики,
суевѣрій, пессимизма и анархизма, неизбѣжно возни-»
кающаго на почвѣ безнадежнаго отношенія къ жизни.
Востокъ, какъ это извѣстно, является областью пре-,
обладанія началъ эмоціональныхъ, чувственныхъ, надъ .
началами интеллекта, разума: онъ предпочитает изслѣ- -
дованію - умозрѣніе, научной гипотезѣ - метафизиче- *
скій догмат. Европеецъ — вождь и хозяинъ своей мысли;,
человѣкъ Востока — рабъ и слуга своей фантазіи. Этотъ.
древній человѣкъ былъ творцомъ большинства релипи,.
основоположникомъ наиболѣе мрачной метафизики; онъ
чувствует, но не изучает, и его способность соъеди-
нять свой опытъ въ научныя формы - сравнительно
ничтожна.
Воспринявъ чувственно и умозрительно силу стихіи,
Востокъ обоготворилъ ихъ и безвольно подчинился имъ,
покорный всякой силѣ, тогда какъ люди Западной
Европы, овладѣвая эйергіей природы посредствомъ изу-
чения ея, стремятся подчинить и подчиняют эту энергію
интересамъ и разуму человѣка
Задача европейской науки — именно въ томъ, чтобы,
изучивъ силы природы, заставить ихъ работать на чело-
вѣка, освободить личность изъ гшѣна догмата, суевѣріи,
предразсудковъ, изъ тисковъ подневольнаго^ труда и
претворить освобожденную физическую энергію въ ду-
ховную.
Эта задача европейской науки и культуры была
цевѣдома Востоку; только съ прошлаго столѣтія наи-
болѣе чуткіе люди страны Мзіи начали, принимать ве-
пикій научный опытъ Европы, ея методы мышленія и
формы жизнедѣятельности.
Основное міроощущеніе Востока легко укладывается
: ъ такую формулу: человѣкъ навсегда подчиненъ не-
ознаваемой силѣ, она не постижима разумомъ, и воля
еловѣка — ничто предъ нею. Для европейской науки
опознаваемое — только непознанное.
„Кисметъ", — говоритъ магометанинъ, покорно под-
иняясь Року, а европеецъ Ромэнъ Ролланъ гордо за-
вляетъ: „Французъ не знаетъ Рока".
Это не совсѣмъ вѣрно: Западъ знаетъ Рокъ, увѣ-
:>енно борется съ нимъ и, чувствуя себя призваннымъ
<ъ побѣдѣ надъ Рокомъ, постепенно вовлекает въ эту
зеликую борьбу и Востокъ. Западъ разсматриваетъ че-
ювѣка, какъ высшую цѣль природы и органъ, посред-
зтвомъ коего она познаетъ самое себя, безконечно раз-
вивая всѣ свойства этого органа; для Востока человѣкъ
:амъ по себѣ не имѣетъ значенія и цѣны.
Пытаясь ограничить непомѣрно развитую чувствен-
ость, Востокъ создалъ аскетизмъ, монашество, отшель-
ничество и вс.ѣ иныя формы бѣгства отъ жизни, мрач-
•іаго отрицанія ея. Табакъ, опіумъ и другіе наркотики,
ѣль которыхъ усилить или подавить эмоціи, — тоже
злюблены и даны міру Востокомъ. Земная жизнь для
/сталаго, но чувственнаTM человѣка восточныхъ странъ
кажется призрачной, лишенной смысла, a убѣжденіе
ль возможности иного, посмертнаTM бытія побуждает
іго уже на землѣ готовиться къ райскому покою, какъ
го дѣлали пустынники Ѳиваиды, какъ дѣлаютъ аскеты
ндіи и наши сектанты-мистики.
На Востокѣ берутъ свое начало скопчество, стремя-
щееся прекратить размноженіе человѣческаго рода, и
нархическое „бѣгунство", „странничество", отрицающее
сѣ формы соціальной и политической организаціи.
Религіозная нетерпимость, фанатизмъ, изувѣрство —
го тоже продукты эмоцій Востока, и хотя почти всѣ
ги эмоціи привиты арійцамъ Запада, но это для за-
падной культуры не характерно; здоровый человѣкъ
ожетъ заразиться проказой, но проказа — болѣзнь,
»ожденная на Востокѣ,

Для Европы характерна рѣзко выраженная ею актив-
ность ея жизни, ея культуры, основанной на изученіи
и дѣяніи, а не на внушеніи и догматѣ — началахъ древ-
ней культуры Востока.
Человѣкъ Востока ожидаетъ вѣчнаго счастія и покоя
за предѣлами земли, въ области воображенія; европеецъ
хочетъ достичь долголѣтняго счастія на землѣ.
^
Цѣль европейской культуры — быть культурой пла-
нетарной, объединить въ своемъ трудѣ,
въ своихъ
идеяхъ все человечество нашей планеты.
Лозунги Европы —равенство и свобода, на сснова-
ніяхъ изученія, знанія, дѣянія.
Содди, радіоактивистъ, оцѣнивая современное со-
стояніе'европейской науки, говор-итъ: „Мы имѣемъ за-
конное право вѣрить, что человѣкъ пріобрѣтетъ власть
направить для собственныхъ цѣлей первичные источ-
ники энергіи, которые природа теперь такъ ревниво
охраняетъ для будущего". „Вслѣдствіе прогресса физики,
мы находимся на поворотѣ восходящаTM движенія циви-
лизации, дѣлая первый шагъ вверху на низшую ступень
слѣдующей восходящей вѣтви. Пре -ъ нами, —хотя все
еще неопределенно впереди, — идетъ подъемъ къ физи-
ческой власти надъ природой; онъ идетъ далеко за
предѣлы мечтаній смертныхъ, мечтаній, выраженныхъ
въ любой философской системѣ. Эти возможности но-
ваго порядка вещей, лучшихъ условій бытія, чѣмъ какія
когда-либо предсказывались,-не являются обѣщаніями
изъ'иного міра. Онѣ существуютъ въ этомъ мірѣ, за
нихъ надо сражаться и бороться, чтобы вырвать ихъ
изъ цѣпкихъ рукъ природы, какъ были вырваны въ
прошломъ всѣ наши успѣхи, наша цивилизащя работою
коллективнаTM мозга человѣчествд, направляющего^
умножающего ничтожную силу отдѣльнаго человѣка .
Это —боевой кличъ европейца, увѣреннаго въ твор-
ческой силѣ воли своей, разума своего.
Китаецъ Лао-Си учитъ:
„Единственно, чего я боюсь, это - быть дѣятельнымъ.
Всѣ должны быть бездѣятельными. Еездѣятельность—
полезнѣе всего, существующего между небомъ и зем-
лею. Когда всѣ сдѣлаются бездѣятельными, то на землѣ
наступитъ полное спокойствіе".
Вотъ непримиримое противорѣчіе Запада и Ьостока.
Именно это, рожденное отчаяніему своербразіе восточной
мысли и является одной изъ основныхъ причинъ гіоли-
гическаго и соціальнаго застоя азіатскихъ государствъ. \
Именно этой подавленностью личности, запуганностью
N, ея недоеѣріемъ къ силѣ разума, воли и объясняется
мрачный хаосъ политической и экономической жизни
Востока. На протяженіи тысячелѣтій человѣкъ Востока
)ылъ и все еще остается въ массѣ своей „человѣкомъ
ю отъ міра сего".
Конечно, и Востокъ по-своему дѣятелену но его
ікятельность подневольна, ее вызываетъ только суро-
ІЗЯ сила необходимости, — человѣку Востока незнакомо
шслажденіе процессомъ работы, ему недоступна поэзія,
.
ювѣдомъ паѳосъ дѣянія.
Люди Запада давно уже' доросли до пониманія пла-
ютарнаго смысла труда, для нихъ дѣяніе — начало,
цинственно способное освободить человѣка изъ плѣна
! эевнихъ пережиткову изъ-подъ гнета условій, стѣсняю- ;
] ихъ свободу духовнаго роста личности.
На Западѣ трудъ — выраженіе коллективной воли
іюдей къ созданію такихъ формъ бытія, которыя имѣютъ
іѣлью, — безконечно расширяя область приложенія энер-
і-і человѣка въ борьбѣ съ природой, — поработить
:нлы природы интересамъ и волѣ человѣка.
Оговорюсь, — противопоставляя Востокъ Западу, я
) нюдь не думаю о какихъ-либо „метафизическихъ сущ-
юстяхъ" или о „расовыхъ особенностяхъ",
которыя
ікобы органически и неискоренимо свойственны мон-
f лу, арійцу, семиту и навѣки будутъ враждебно раз-
Щлять ихъ.
Нѣтъ, я слишкомъ глубоко вѣрю въ силы разума,
ізслѣдованія, дѣянія, для того, чтобы считать времен-
юе — вѣчнымъ. Семиты — тоже люди Востока, но кто
а нетъ отрицать ихъ огромную роль въ дѣлѣ строи-
ільства европейской культуры, кто усомнится въ ихъ
кликой способности къ творчеству, въ ихъ любви къ
іѣянію?
Я противопоставляю два различныхъ міроощущенія,
іва навыка мысли, двѣ души. Основная сущность ихъ—
^инакова, — стремленіе къ добру, красотѣ жизни, къ
вободѣ духа. Но, по силѣ цѣлаго ряда сложныхъ при-
гну большинство человѣчества еще не изжило древ-
і: го страха предъ тайнами природы, не возвысилось
Ю увѣренности въ силѣ своей воли, не чувствуетъ себя

владыкою своей планеты и не оцѣнило сущности дѣянія,
какъ начала всѣхъ началъ.
Неоспоримо, что внѣшнія условія жизни Востоке,
издревле вліяли и все еще продолжаютъ вліять на че
ловѣка въ сторону угнетенія его личности, его воли
Отношеніе человѣка къ дѣянію — вотъ что опредѣляеп
его культурное значеніе, его цѣнность на землѣ.
*
*
*
Мысли, изложенныя выше, разумѣется, не предста
вляютъ новаго: непримиримость міроощущеній Востока
и Запада подчеркивалась не однажды и гораздо болѣе
рѣзко, болѣе ярко.
Даже мыслители мусульманскаго міра признают*
преимущества западно-европейской культуры и пони
маютъ мрачныя стороны культуры Востока.
Касимъ Аминъ, прозванный „Лютеромъ Востока
говоритъ въ своей книгѣ „Новая женщина":
Происхо
жденіе разногласія между нами и западными объясняете,
тѣмъ, что они поняли природу человѣка, уважаютъ егс
личность".
Онъ же признаетъ, что „причинои, остано
вившей прогрессъ цивилизаціи на Востокѣ и ограни
чившей все движеніе жизни однимъ кругомъ, безъ воз
можности выйти изъ него",-этой причинои явился
„хронический деспотизмъ".
Муаллимъ-Наджи,
турок*
литераторъ, еще въ 80-хъ годахъ писалъ Анджело 1 у
бернатису: „Мы не научимся понимать другъ друга, пок;
между вами и нами будетъ стоять стѣна религіознагс
фанатизма".
.
Критическое и отрицательное отношеніе мыслителе
Востока къ основамъ своей культуры зародилось еще
въ XVII вѣкѣ, послѣ пораженія турокъ подъ Бѣнои.
Уже съ той поры на Востокѣ время отъ времени стал
раздаваться единичные голоса, осуждающіе лѣнь, кос
ность и пассивное отношеніе къ жизни.
Въ „Китабе-Акдесъ",
священной книгѣ оабидовъ,
стихъ 70-й учитъ: „О люди, Веха, каждому изъ вась
обязательно занятіе какимъ-либо дѣломъ, — или реме-
сленнымъ, или промышленнымъ и тому подобнымъ .
Стихъ 72-й говоритъ: „Самые ненавистные для bora
тѣ, которые сидятъ и просятъ; держитесь непрерывна
дѣла".
Еще дальше идетъ Беха-Улла, авторъ
„Китабе-
кдесъ", въ своей бесѣдѣ съ Э. Г. Броуномъ: „Мы же-
аемъ, — говоритъ онъ, — чтобы всѣ народы пришли къ
диной вѣрѣ и люди стали братьями; чтобы рознь ре-
игіозная перестала существовать, и уничтожено было
азличіе національностей. Распри, кровопролитія и раз-
эры должны кончиться, и всѣ люди составятъ одну
емью, одну родню. Да не возгордится человѣкъ тѣмъ,
го любитъ свою родину, а пусть гордится тѣмъ, что
юбитъ родъ человѣческій!"
Въ 50-хъ годахъ XIX столѣтія бабиды были перерѣ-
іны, замучены, вожди ихъ истреблены, и практическое
ліяніе силы западно-европейскихъ идей на соціальный
ытъ Востока снова стало ничтожно, незамѣтно вплоть
0 начала XX вѣка. Проповѣдь научнаго мышленія въ
урціи, Персіи, Китаѣ, — не говоря о Монголіи, — до
ихъ поръ не даетъ осязательныхъ результатовъ, являясь
акъ бы лучеиспусканіемъ въ пустому.
Это печальное явленіе я объясняю особенными свой-
вами восточной мысли, направленной не къ жизни, не
ь землѣ и дѣянію, а къ небеса мъ и покою. Лоучи-
зльно противопоставлена двухъ типовъ ума, сдѣланное
ізвѣстнымъ писателемъ и соціалистомъ-фабіанцемъ Гер-
ертомъ Уэльсомъ въ рѣчи, произнесенной имъ 24 ян-
ря 1902 года въ Лондонскомъ институтѣ изучены
востока:
„Умъ человѣческій бываетъ двухъ типовъ, главное
ізличіе между которыми заключается въ ихъ отноше-
и къ времени, въ томъ, сколько значенія придаютъ
іи прошедшему и будущему. Первый, повидимому,
.enодетвующій типъ, находимый у большинства людей,
будущемъ совсѣмъ не помышляетъ, смотритъ на него
Iкъ на какое-то темное „небытіе".
Настоящее въ его
жяті-и какъ бы надвигается на будущее и пишетъ на
^мъ событія. Второй умъ, болѣе новый и гораздо рѣже
:трѣчающійся, сосредоточиваетъ свое вниманіе глав-
эімъ образомъ на будущемъ, а на прошедшемъ и на-
оящемъ останавливается лишь настолько, насколько
но обусловливаетъ будущія явленія".
„Съ точки зрѣнія перваго мы лишь пожинаемь въ
(изни посѣянное въ прошломъ, съ точки зрѣнія^вто-
ого — жизнь'служить для приготовленія и устройства
удущаго".

„Въ противоположность первому, пассивному, это-
активное состояніе ума, это умъ молодости, умъ, чаще
встрѣчающійся среди западныхъ народовъ, въ то время
какъ первый есть умъ дряхлаго Востока".
.
Каждый разъ, когда Западная Европа, утомленная
непрерывнымъ строительствомъ новыхъ формъ жизни,
переживаетъ- годы усталости, -
она черпаетъ реак
ціонныя идеи и настроенія отъ Востока.
„Съ Востоке
свѣтъ!"
Въ утомленной крови побѣдоносно
разливается
отрава, воспринятая ею отъ столкновенія съ Азіей, отъ
азіатской мысли, запуганной, безеильной, унижающее,
человѣка, той мысли, которая создана Востокомъ, въ
печальныхъ условіяхъ его бытія поработила его и нынѣ
отдаетъ въ плѣнъ и власть европейская капитала.
*
*
*
Явныя и постоянным черты всякой реакціи всегда
выражаются въ томъ, что побѣдители начинаютъ бояться
разума, которымъ они пользовались какъ оружіемъ и
силу которая хорошо знаютъ; побѣжденные же сомнѣ
ваются въ силѣ разума, міровое творческое значена
которая не вполнѣ ясно имъ, ибо побѣжденнымъ
является народъ, а его, какъ извѣстно, не очень охотно
знакомятъ съ могуществомъ разума и науки. Страх ,
предъ разумомъ вызываетъ у побѣдителей стремление
подорвать его силы: они начинаютъ говорить объ огра
ниченности разума, о томъ, что изслѣдованіе^ не спо
собно разрѣшить загадки бытія, ставятъ на мѣсто изу
ченія умозрѣніе, на мѣсто изслѣдованія — созерцаніе.
Можно думать, что все это проповѣдуется сознательно
и безеознательно — съ намѣреніемъ еще болѣе укрѣпить
сомнЬніе побѣжденныхъ въ могуществѣ разума. .
Исторія оправдываетъ и утверждаетъ этотъ взглядъ
Возьмемъ европейскую реакцію начала XIX въкг,
когда Европа, напуганная великою револющеи, оылп
подавлена деспотизмомъ Наполеона, a вслѣдъ затѣмо
подпала еще болѣе .тяжкому гнету „Священная Союза ,
который былъ основанъ противъ „вольномыслія, атеизмі
и ложной учености". Тогда въ сферѣ мысли „испугалис,
всесильная [господства началъ разума, которое про-
возгласила матеріалистическая философія XVIII вѣка; в
сферѣ практической жизни и политики — самодержавія
народа, которое провозгласилъ Руссо".
На почвѣ этого страха и разочарованія буржуазіи
въ способности взять всю „широту власти" въ свои
;>уки, буржуазія почувствовала отвращеніе къ дѣйстви-
гельности, обманувшей ея надежды, и ея литература
отдалась во власть романтизма. Основой романтизма
является болѣзненно развитое ощущеніе своего „я", ко-
торое романтики ставятъ выше всѣхъ явленій міра,
выше всего міра, въ позицію божественная законода-
теля. Личность, по убѣжденію романтика, совершенно
свободна отъ связи съ міромъ, отъ вліянія на нее дѣй-
ствительности. Весьма возможно, что въ глубинѣ такого
убѣжденія лежалъ недавній примѣръ Наполеона, кото-
рый въ нѣсколько лѣтъ выросъ изъ поручика въ импе-
ратора, поработилъ всю Европу, создавалъ изъ рядо-
выхъ солдатъ маршаловъ и королей.
Наиболѣе рѣзко и точно выражено отношеніе ро-
мантика къ себѣ и міру Ѳ. M. Достоевскимъ въ „Запи-
скахъ изъ подполья",
сочиненіи, гдѣ соединены всѣ '
ссновныя идеи и мотивы его творчества.
„Свое собственное, вольное и свободное хотѣнье,
:>юй собственный, хотя бы самый дикій капризъ, своя
(антазія, раздраженная иногда хотя бы даже до су-
часшествія, — вотъ все это и есть та самая пропущен-
іая, самая выгодная выгода, которая ни подъ какую
иассификацію не подходить и отъ которой всѣ системы
І теоріи постоянно разлетаются къ чорту".
„Стою за '
:іюй капризъ и за то, чтобы онъ былъ мнѣ гаранти-
.
юванъ, когда понадобится".
„Да я за то, чтобы меня
іе безпокоили, весь свѣтъ сейчасъ же за копѣйку про-
, ! мъ. Свѣту ли провалиться, или мнѣ чаю не пить? Я ,
І ажу, что свѣту провалиться, а чтобъ мнѣ всегда чай *
ппъ".
Эта проповѣдь безудержнаго, ничѣмъ не ограничен-*
иго своеволія скрываетъ въ глубинѣ своей отчаяніе *
ичности, неспособной пріобщиться міру, оторванной >
'I ь него, это анархизмъ отчаянія, всегда свойственный *
/строенію романтиковъ. Убѣжденіе въ правѣ личности '
<• неограниченное своеволіе открываетъ предъ романти- ,
( мъ въ одну сторону путь къ анархизму, безначалію, г
I другую —-
необходимо приводить его къ идеализаціи
^иновластія, монархизма.

Среди равныхъ себѣ романтики не могутъ признан
главу! и Новалисъ, одинъ изъ нѣмецкихъ романтиков,
прямо говоритъ: „Король-это человѣкъ, исполняют,
на землѣ роль небеснаго Провидѣнія .
Вотъ сѵжденія романтиковъ: Шатобршнъ, франку ,
скій писатель
говоритъ: „Зачѣмъ крестьянину знаъ
химію? Въ народѣ гораздо болѣе ума,
чѣмт,в,ф
лософахъ, -
народъ не отрицаетъ чудесъ. Что бы н
говорили, а прекрасно всегда находиться среди чу
ДеСЭто былъ вполнѣ сознательный реакціонеръ посв
тившій свои силы борьбѣ противъ философ,и разум
созданной писателями XVIII вѣка. Его лозунгу
необх
димо вернуться къ релипознымъ идеямъ недавно пр
возглашені извѣстной группой русской интеллигеш
Въ одномъ изъ писемъ къ другу своему, тож,г, реаіадо
неоѵ Де-Местру, онъ писалъ: „Все скрыто, все нев
Ж
во вселенной. Всевѣчная судьба поставила Рок
и смерть на двухъ концахъ нашего путиивысо ;
трона своего бросила нашу жизнь въ пустоту времен
чтобъ она катилась безъ основанія и смысла .
Жизнь - болѣзнь духа!-говоритъ Новалисъ.
-
Д
буд^Ѵъ сновидѣніе жизнью!" Другой писатель Тикъ вк
питъ емѵ
Сновидѣнія являются, быть-може.ъ, наш
высшей философіей".
Эти мысли тоже неоднократн
повторены русской литературой послѣднихъ годовъ
Романтики начала XIX вѣка предпочитали практи
ской дѣятельности свободную игру Фа
,
нтаз
'
и
'пя
с
°
3®Р'
ніе -изслѣдованію, религію - наукѣ, вѣру - разуму
Ихъ современник;, великій поэтъ и мыслитель ГЁ!
ТаКЪро:Гн?измГьРя°Г:ГюЬвсе больное. Большинси
новѣйшихъ произвел,еній романтично но.не потому
они новы, a вслѣдствіе присущей имъ слабости, чахло.
и болѣзненности".
ГИЙ.., .1Ъ
а историкъ литературы Іоганнъ Шеррь сказал ь,
реакція й романтизмъ вполнѣ равнозначащ« понят,
"
Датскій историкъ литературы, знаменитый Бр •
десъ,-
отъ, котораго не пустили въ Росс.ю чит
лекціи — говоритъ о настроеніи романтиковъ: „Нет
висть къ прогрессу и міру дѣйствительности привела
тому^ что склонность къ фантазіи и чудесному ста)
душою поэзіи и прозы".
Романтиковъ съ великой силою привлекалъ къ себѣ
Востокъ. Историкъ нѣмецкой литературы Геттнеръ объ-
ясняет это такъ: „Романгикъ хочетъ стараго, потому
что готовые, вполнѣ законченные и чувственно осязае-
мые образы и формы отжившаго прошлаго кажутся
ему болѣе пріятными и поэтичными, чѣмъ создающееся
новое, которое не можетъ представить для безпомощной
фантазіи осязательныхъ и крѣпкихъ точекъ опоры".
Основоположники теоріи романтизма, братья Фрид-
рихъ и Август Шлегели, рекомендовали поэтамъ той
эпохи обращать вниманіе на Востокъ, потому что тамъ
жизнь наиболѣе проникнута фантазіей. Они ставили въ
примѣръ нѣмцамъ аскетовъ-индусовъ, какъ людей, ко-
торые достигают совершенства въ созерцаніи тайнъ
жизни и видятъ лицо Божіе. Август Шлегель писалъ:
„Европа оказалась нестойкой въ религіи. Серьезная
революція можетъ придти только изъ Азіи, только на
Востокѣ не исчезъ энтузіазмъ".
Это было сказано въ 1811 —12 годахъ, когда Шле-
гель, защигникъ абсолютной свободы личности, состоялъ
на службѣ реакціонера Меттерниха, читая лекціи въ
Вѣнѣ и проповѣдуя походъ противъ духовной и гра-
жданской свободы. А спустя почти полвѣка знаменитый
изслѣдователь Востока Вамбери гоборитъ: „Изумительна
способность Востока грезить, фантазировать, но еще
болѣе изумляет отсугствіе въ немъ энгузіазма и стра-
стей, при наличіи болѣзненно развитой чувственности".
Шлегели изучали Востокъ по книгамъ, которыхъ въ
ту эпоху было немного. Современные намъ знатоки
Азіи не видятъ въ ней залежей энтузіазма и энергіи,
большинство изъ нихъ склонно думать, что возбудите-
лемъ событій, совершающихся на Востокѣ въ наши
гщи, является энергія европейской культуры.
Говоря о романтизмѣ, я подразумѣвалъ, конечно,
только романтизмъ индивидуалистовъ, людей, оторван-
ныхъ отъ жизни. Соціальный романтизмъ Шиллера,
Байрона, Гюго — одно изъ прекраснѣйшихъ созданій
іападно-европейской психики, это — священное писаніе
генія дѣйственной жизни.
*
*
*
„Умъ дряхлаго Востока" наиболѣе тяжко и уб'й-
ітвенно дѣйствуетъ въ нашей, русской, жизни; его вліян.е

на русскую психику неизмѣримо болѣе глубоко, чѣм-
на психику людей Западной Европы. Русскій чело
вѣкъ еще не выработалъ должной стойкости и упрям
ства въ борьбѣ за обновленіе жизни, — борьбѣ, недавне
начатой имъ. Мы, какъ и жители Азіи, люди красивагс
слова и неразумныхъ дѣяній; мы отчаянно много гово
римъ, но мало и плохо дѣлаемъ, — про насъ справед
ливо сказано, что „у русскихъ множество суевѣрій, не
нѣтъ идей"; на Западѣ люди творятъ исторію, а мь
все еще сочиняемъ скверные анекдоты.
У насъ, русскихъ, двѣ души: одна — отъ кочевника
монгола, мечтателя, мистика, лѣнтяя, убѣжденнаго ві
томъ, что „Судьба — всѣмъ дѣламъ судья",
„Ты нг
землѣ, а Судьба на тебѣ",
„Противъ Судьбы не пой
дешь",
а рядомъ съ этой безеильной душою живеп
душа славянина, она можетъ вспыхнуть красиво и ярко
но недолго горитъ, быстро угасая, и мало способна ю
самозащитѣ отъ ядовъ, привитыхъ ей, отравляющих!
ея силы.
Это слабосиліе, эта способность легко разочаровы
ваться, быстро уставать, объясняется, вѣроятно, нашим-
близкимъ сосѣдствомъ съ Азіей, игомъ моиголовъ, орга
низаціей Московскаго государства по типу азиатских
деспотій и цѣлымъ рядомъ подобныхъ вліяній, которы
не могли не привить намъ основныхъ началъ восточно
психики. Чисто восточное презрѣніе къ силѣ. разуме
изслѣдованія, науки прививалось намъ не только есте
ственно, путемъ неотразимыхъ вліяній, но и намѣреннс
искусственно, домашними средствами. Мы слишком
долго, почти до половины XIX вѣка, воспитывались и
догматахъ, а не на фактахъ, на внушеніи, а не на свс
бодномъ изученіи явленій бытія.
Уже съ XIII вѣка Западная Европа рѣшительно
упорно приступила къ поискамъ. новыхъ формъ мысли
къ изученію и критикѣ восточнаго догматизма, а у нас
въ XVII вѣкѣ требовалось, чтобы „никто изъ неученых
людей въ домахъ. у себя польскихъ, латинскихъ и ні
мецкихъ и' люторскихъ, и кщіьвинскихъ, и прочихъ ері
тическихъ книгъ не имѣлъ и не читалъ.
—
И таковы-
книги сжигать. Аще же кто явится противенъ и онь
возбраняемыя книги у себя коимъ нибудь образов
окажетъ, да иныхъ тому учить будетъ, и таковой че
ловѣкъ безъ всякаго милосердія да сожжется".
Въ концѣ XV вѣка вся Европа была покрыта типо-
графіями, вездѣ печатались книги. Москва приступила
къ этому великому дѣлу въ 1563 г.,
но, послѣ того,
какъ были напечатаны двѣ книги — Апостолы и Часо-
словъ, — домъ,
гдѣ помѣщалась типографія,
ночью
подожгли, станокъ и шрифты погибли въ огнѣ, а типо-
графы со страха бѣжали въ Литву. Естественно, что
при такихъ условіяхъ русский народъ долженъ былъ
отстать отъ Запада въ своемъ духовномъ ростѣ, и есте-
ственно, что въ немъ должны были укрѣпиться начала
Востока, обезличивающія душу. Эти начала вызвали
развитіе жестокости, изувѣрства, мистико-анархическихъ
сектъ, — скопчества, хлыстовства, бѣгунства, странниче-
ства, и вообще стремленіе къ „уходу изъ жизни",
а
также развитіе пьянства до чудовищныхъ размѣровъ.
На буржуазіи вліяніе азіатскихъ началъ сказалось и
сказывается въ ея недовѣрчивомъ, но лишенномъ ра-
зумной критики, отношеніи къ опыту Западной Европы,
въ усвоеніи восточной косности, которая мѣшаетъ росту
торгово-промышленной иниціативы и росту сознанія
буржуазіей своей политической роли въ государствѣ.
Недавно одинъ изъ чрезвычайно русскихъ мысли-
телей, В. В . Розановъ, расхваливая плохую книгу о
Тургеневѣ, сказаль:
„Съ Востока — лучшія дворянскія традиціи, съ ихъ
бытомъ, привѣтомъ и милыми „закоулочками", съ „за-
тишьемъ" и „лишними людьми" захолустныхъ уѣздовъ".
Да, то, что Розановъ называетъ „лучшими традиціями
дворянства", — это съ Востока. Но либеральныя идеи
дворянства, его культурность, любовь къ искусства мъ,
заботы о просвѣщеніи народа, — это отъ Запада, отъ
Вольтера, отъ XVIII вѣка.
А вотъ жестокость къ рабамъ и раболѣпіе предъ
владыками, столь свойственное нашему дворянству, это
отъ Вост^та вмѣстѣ съ „обломовщиной", типичной для
всѣхъ классовъ нашего народа. Вѣрно также, что без-
численная масса „лишнихъ людей",
всевозможныхъ
странниковъ, бродягъ, Онѣгиныхъ во фракахъ, Онѣги-
ныхъ въ лаптяхъ и зипунахъ, людей, которыми владѣетъ
„безпокойство, охота къ перемѣнѣ мѣстъ",
это одно
изъ характернѣйшихъ явленій русскаго быта,--тоже
отъ Востока и является не чѣмъ инымъ, какъ бѣгствомъ
отъ жіиізни, отъ дѣла и людей.

Есть и еще много особенностей въ нашей жизни, въ
стооѣ нашихъ душъ, и есть не мало русскихъ людей,
которьГе
полага^тъ,'что это наше особенное, самобыт-
ное имѣетъ высокое значеніе, обѣщаетъ намъ въ буду-
ЩеМм7,ВДшлЯагРааеДмъ7Ичто настало время, когда исгорія
повелительно требуетъ отъ честныхъ и ра^мшхъ рус-
скихъ людей, чтобы они подвергли это само"TMое все
стороннему изученію, безбоязненной критикѣ. Намъ
нѵжно бороться съ азіатскими наслоен,ями въ нашей
психикѣ намъ нужно лѣчиться отъ пессимизма - онъ
постыденъ для молодой націи, его основа въ томъ, что
натуры пассивный, созерцательны*, склонны отмѣчать
въ
жизни
преимущественно ея дурныя, злыя, унижаю-
щиТеловѣка яв^енія. Они отмѣчаютъ эти явлены не
только по болѣзненной склонности къ нимъ, но и по
TMмѵ что за ними удобно скрыть свое слабоволіе, оби-
п?Гмъ ихъ можно оправдать свою бездѣятельность. На-
Трь^'йствеГыяГ а'ктивныя обращаютъ свое внимай,е
главнымъ образомъ, въ сторону положительны^ явле
ній на тѣ ростки добраго, которые, развиваясь при
помощи гишей воли, должны будутъ измѣнить къ луч-
шемѵ нашу трудную, обидную жизнь.
Русское
„богоискательство" проистекаетъ изъ недо-
статка
убежденности въ силѣ разума, -
изъ потребности
слаба го человѣка найти руководящую волю внѣ себя-
иаъ желанія имѣть хозяина, на котораго можно было бы
возложить отвѣтственность за безтолковую, непригляд-
НУ1°Бѣгство отъ міра, отреченіе отъ
ДѣйсTM^
менуетъ оторванность отъ міра, вызывается въ ліич
ностУи ощущеніемъ ея соціальнаго ^ихия
наиболѣе
ОСТРЫМЪ въ годы реакціи. Такъ, У насъ, въ Иоссш эпи
дем^я
У совершенство ванія" была очень
хѵю пору 80-хъ годовъ и возродилась послѣ 1905» года.
'
Современная буржуазная мысль, выработавшая«, вы-
родившаяся и безталанная, предви^велишя соболя, бо
роться съ коими она не въ силахъ, идетъ ^
тается оживить умирающія идеи и учен* о призрачности
міра, о безсмысліи жизни, объ анархическомъ своеволш
личности, оправдывающемъ ея фантазіи и капризы, ея
жестокость и деспотизмъ. Но Востокъ духовно отходитъ
къ Европѣ, и безвольное движеніе буржуазной мысли
такъ же нелѣпо, какъ нелѣпо было бы человѣку спѣшно
ѣхать изъ Петрограда во Францію и Англію черезъ
Азію и Тихій океанъ.
Поворотъ къ мистикѣ и романтическимъ фантазіямъ —
»•это поворотъ къ застою, направленный, въ концѣ-кон-
• цовъ, противъ молодой демократы, которую хотятъ
'отравить и обезсилить, прививъ ей идеи пассивнаго
^отношенія къ дѣйствительности, сомнѣніе въ силѣ ра-
зума, изслѣдованія, науки, задержать въ демократа
• ростъ новой коллективистической психики, единственно
способной воспитать сильную и красивую личность.
\ Демократія должна умѣть разбираться въ этихъ намѣ;
реніяхъ; она должна также научиться понимать, что
дано ей въ плоть и кровь отъ Азіи, съ ея слабой во-
»лей, пассивнымъ анархизмомъ, пессимизмомъ, стремле-
ніемъ опьяняться, мечтать, и что въ ней отъ Европы,
' насквозь активной, неутомимой въ раоотѣ, вѣрующеи
только въ силу разума, изслѣдованія, науки.

Письма къ читателю. ѵАялм*^
Моя статейка — „Двѣ души" -
вызвала нѣсколько,
болѣе или менѣе ироническихъ и сердитыхъ, откликовъ
со стороны гг.
„собратьевъ по перу" и рядъ писемъ
отъ читателей.
Съ литераторами я не стану спорить, ибо не чув- >
ствую, чтобъ мои противники оріентировались въ во- ^
просѣ о цѣнности активнаго и пассивнаTM отношены къ
жизни, не вижу, чтобъ они вполнѣ ясно — для себя и >
для меня — опредѣлили свое отношеніе къ отрицатель-N-
нымъ началамъ русской психики.
Къ тому же, я знаю, что множество современныхъ
литераторовъ относится къ русскому народу подъ угломъ
зрѣнія той дамы Лѣскова, которая вполнѣ искренно
сказала:
„На русскій на родъ очень хорошо смотрѣть издали,
особенно когда онъ молится и вѣритъ".
Я знаю также, что я плохой публицисту — это мнъ
извѣстно лучше тѣхъ, кто указывает*. на недостатки
моихъ статей, я не считаю себя человѣкому призван-
нымъ поучать до смерти заученныхъ людей, но я чело
вѣку кое-что пережившій, знающій русскую жизнь не
меньше любого изъ моихъ противников*», и я желалъ бы
сообщить результаты „ума холодныхъ наблюденіи и
сердца горестиыхъ замѣтъ" грамотному и вдумчивому
русскому обывателю черезъ головы гг. литераторовъ.
Въ статьѣ „Двѣ души" мною затронутъ вопросъ очень
старый и серьезный, онъ давно уже тревожить рус-
скую, да и не одну только русскую мысль. Этотъ вопросъ
имѣетъ у насъ свою исторію и довольно значительную
литературу изъ которой русская реакціонная мысль
черпаетъ свои доводы. Но, можетъ-быть, еще болѣе
обильную и значительную литературу вопросъ о про-
тиворѣчіяхъ двухъ культуръ создаетъ на Западѣ.
Весною 13-го года вышла въ Прагѣ первая книга
трехъ томнаго труда профессора Масарика, на тему
„Европа и Россія"; Масарикъ—славянинъ, руссофилъ,
но это йе мѣшаетъ ему говорить по нашему адресу
очень много горькихъ истинъ. M характеризуя различіе
между Западомъ и Востокомъ, онъ говоритъ, въ сущ-
ности, то же самое, что сказано по этому поводу Вла-
диславомъ Яблоновсуимъ въ его книгѣ „Двѣ культуры".
„Культура на западѣ, въ общемъ, дышитъ опитимиз-
момъ, тогда какъ на востокѣ расцвѣтаетъ чернымъ цвѣ-
томъ лессимизмъ. Мысль о грѣховности міра и чело-
вѣка, о вѣчной гибели тревожитъ и волнуетъ человѣ-
ческій духъ и здѣсь, и тамъ; но „западъ", однако, менѣе
удрученъ этимъ, чѣмъ „востокъ". Послѣдній, смертельно
удрученный зломъ міра, проклянетъ всякую жизнь, ста-
нет ь все отрицать на землѣ, подрѣжетъ самый корень
жизненныхъ силъ, творческихъ силъ рожденія. Онъ слиш-
комъ возлюбитъ смерть — странной ужасающей любовью,
вытекающей изъ вѣчнаго страха передъ ней, изъ не-
отступнаTM чувства небытія, — въ могилѣ онъ усмотритъ
Царствіе небесное",
а святость въ тлѣніи, въ томъ,
откуда уже не одинъ лучъ жизни не пробивается, гдѣ
нѣтъ крови, пола, ни одного земного побѣга".
„Западъ тоже зналъ соблазнъ отреченія отъ міра,
осужденія вѣка сего; но осуществляя на практикѣ и то и
другое, должно-быть, благодаря особенностямъ своей
души, обладающей даромъ жизни, онъ обращался, въ
сущности, къ этой послѣдней, боготворилъ ее страннымъ
образомъ даже тогда, когда формально отъ нея отрекался.
Онъ зналъ тоску смерти, но не переставалъ трудиться
для жизни. Вездѣбыли аскетическія стремленіяи выросшія
изъ нихъ учрежденія, но восточный аскетизмъ существо-
валъ для аскетовъ, отвѣчалъ ихъ безнадежно похоронной
идеѣ о земномъ бытьѣ, начинался со „скрежета зубов-
наго" и имъ же кончался, — тогда какъ западный аске-
тизмъ, за предѣлами своихъ собственныхъ цѣлей, умѣлъ
содѣйствовать нормальной жизни, поднимать ея уровень,
и, уничтожая плевелы ея, часто воображаемыя, — никогда
не вырывалъ здороваго, плодъ приносящаго растенія",,.

Наши русскіе философы разсуждают. иначе, напри-
МѢРДоТтТойныМъ для величія русскаго народа союзъ съ
==sp=s;isis
Міровыя f Р^о
аВ
э;'-;в°а
ЛХдарства строятъ основы сво-
тельно то, что эти две^ TMс/дар
^
реЛигіознаго
ттшмш
8
благостный мирь. но для J>К
"
строить свою
ПкулГуаруБ°и
е
а
^ро-ейякь. веду-
ВСе еще темный для насъ, несмотря н,»
.го м,р
_
руководят, силы
капиталкультуры.
йаВмыУ все еще Хрен"^сопротивляемся внушеніям.
бытность , основная черта
£
отношенію къ
Г—
интересам, своей
"^совершенно не могу понять, какими образом.
_
гг. россійскіе философы
стр.е-сь освобсжиться о^.
НѢМеіппЕчія с. какою вГна >алѣ XIX вѣка они освобо-
КраТсь от. засилья французскаго, -
не видят, того, •
ждались от. засилья тр
г
бѣжн0
должно
что на смѣну засилью нѣмедкому
іакими
прИдти какое-либо иное? Вѣдь ^
а
е^цемъ
всегда,
будет.' о^іа сной fiftyжбой глинянаго горшка с. чугун-
НЫМХоѢ°нТГрМѢдьки не слаще", говорит, нам. народ., а
ѣздили верхом, на наших, шеях, враги внѣшн.е
и-
бенно тяжелые - внутренніе враги, намъ необходимо
отитьоИА о1 мистической ѵ,*юслѣднеи свободѣ , а о
оеваніи простѣйиіихъ гражданскихъ правъ. Надо по-
пться сдѣлать -страну- .грамотной и въ буквальномъ
- , политическомъ смыслѣ, необходимо разбудить и
питать ея волю къ жизни.
Ч не думаю, чтобъ для Россіи было полезно то от-
еніе къ ней, которое устанавливаетъ нашумѣвшая
га Стефена Грехэма; вѣдь ясно: книга эта встрѣчена
зосторгомъ только потому, что, рисуя насъ блажен-
и бездѣльниками, она позволяетъ англіискому капи-
істу разсматривать Русь, какъ Африку, Индію, какъ
,/щую его колонію.
Іитатель, видимо, относится къ вопросу о цѣнности
•твеннаго и созерцательнаго отношены къ жизни
he серьезно, чѣмъ литераторы, — читатель поставилъ
іо мною линію вопросовъ, которые удобно соеди-
гся въ одинъ рѣзкій вопросъ:
Мощна ли Русь духовно или немощна?"
ірямой и точный отвѣгь- все равно положительным
отрицательный - на вопросъ, поставленный столь
0 я считалъ бы непростительнымъ легкомысліемъ;
іучшемъ случаѣ такой отвѣтъ выразилъ бы только
юличное мнѣніе нѣкоего человѣка, мнѣніе, не имѣю-
особенно высокой цѣны. Величайшій нашъ геніи
ікинъ называлъ Русь „проклятой",
писалъ Вязем ,
іу , Я. конечно, презираю отечество мое съ головы,
югъ"; Лѣсковъ, одинъ изъ лучшихъ знатоковъ рус- .
1 жизни и психики, кричалъ о русскомъ на родъ
інь родная",
„навозъ славянскій"; можно напомнить
не мало подобныхъ воплей отчаянія, вырывавшихся
сердца лучшихъ русскихъ людей. Навсегда останется
іительнымъ скорбное письмо Чаадаева,
кѣ эти возгласы тоски, гнѣва вызваны, несомнѣнно, '
»тою о родииѣ, любовью къ ней, всѣ они свидѣ-
ствуютъ о томъ, какъ трудно жить на РуСи честному \
вѣку. Но честному человѣку вездѣ трудно живется, .
въ свое время —точно такъ же мучительно стонали-
ронъ, Гейне, Леогіарди, Гюго.
, конечно, не стану отвѣчать на вопросъ — мощна
или немощна, но я не могу скрыть тревогъ и

сомнѣній, которыя возбуждаетъ у меня дѣйствиге
ность.
Меня — скажу прямо —возмущаетъ маниловскій опт
мизмъ неожиданныхъ „патріотовъ", которые еще вч
были яростными нигилистами и, принося всякую дис ц
плину, всякую организацію въ жертву произволу чел
• вѣка „изъ подполья", сѣяли въ мозгахъ русской мо і
дежи болѣзненный „мистическій анархизмъ", отвлекая і
отъ рѣшенія проблемъ общественнаго реальнаго быт
Въ той трагической позиціи, въ которую мы пост
влены планетарной исторіей и нашимъ разгильдя
ствомъ — оптимизмъМаниловыхъ не только не умѣсте і
онъ — преступенъ. Я понимаю — есть моменты, ко
• всѣми средствами необходимо возбуждать бодро:
духа, — но легкомысліе и ложь здѣсь такъ же вред і
какъ патока при тифѣ. Надобно смотрѣть фрямо
глаза суровой правдѣ, — только знаніе этой праьд
можетъ возстановить нашу волю къ жизни, — волю ѵ
древле слабо организованную и еще болѣе расшат і
ную неисчислимыми несчастьями, которыя мы пережіи
за послѣднія 15 лѣтъ. Нужно бросить пророчеств
дѣятельно приняться за изученіе своихъ силъ, за ьо
рожденіе своей воли.
Съ того дня, какъ на<;ъ лишили водки, мы нач
опьяняться словами. Любовь къ слову, громкому
• красному, всегда свойственна россіянамъ, но никои
еще словоблудіе не разливалось по Руси столь .ши >
кимъ потокомъ, какъ разлилось оно въ началѣ вой:и
Хвастовство русской мощью,
„безкорыстіемъ русск<
души" и прочими качествами, присущими исключителы
намъ, — хвастовство въ стихахъ и прозѣ оглушал
словно московскій колокольно-мѣдный звонъ.
И, какъ всегда, въ моменты катастрофъ, гром1
всѣхъ кричали жулики.
Теперь съ несомнѣнностью выяснилось, что въ мі >
вомъ несчастьи, наиболѣе трагическомъ именно
насъ, —мы обнаружили и обнаруживаемы наименыж
количество гражданскихъ чувствъ и доблестей. Пол
гаю, нѣтъ надобности приводить доказательства :<
ці а льна го распада и гніенія, -- доказательства ЭТУ
всѣхъ на глазахъ. Повсемѣстный взаимный грабе:
безстыднѣйшее воровство, распутство, дикіе кутежи
всѣ знаютъ объ этомъ. Наживая огромныя деньги без
-
193 —
ч
^ труда, безъ заботь, люди болѣзненно стремятся къ
t развлеченіямъ; кабаки и театры биткомъ набиты, разви-
- лась маніакальная страсть покупать предметы роскоши,
'ювелиры торгуютъ великолѣпно.
Есть люди, которые, стремясь утѣшить себя и дру-
гихъ, говорятъ, что подобная же оргія царитъ и у на-
, шихъ враговъ и у нашихъ союзниковъ. Напомню чита-
телю мудрую русскую пословицу: „Чужой дуракъ —
•веселье, а свой — безчестье".
Разумѣется, въ каждой странѣ довольно много без-
стыдниковъ и воровъ, которыхъ война жирно кормить
и очень радуетъ. Но у меня есть основанія быть убѣ-
жденнымъ, что для гражданъ Западной Европы, друзей
и враговъ нашихъ, понятіе „отечество" насыщено болѣе
опредѣленнымъ и реальнымъ содержащему чѣмъ то
содержаніе, которое влагаетъ въ понятіе „отечество"
русскій человѣкъ, не гражданинъ и не хозяинъ въ своей
странѣ, а просто — житель, всесторонне подчиненный
стихійной волѣ начальства.
Нѣтъ, ужъ если мы можемъ похвастаться чѣмъ-то
предъ Европой, такъ это тѣмъ, что у насъ воруютъ
безстыднѣе и больше.
*
*
*
Въ странѣ наблюдаются явные признаки духовной
усталости, пониженія творческой энергіи, и первымъ
признакомъ этого я считаю отсутствіе талантливыхъ
іюдей почти во всѣхъ областяхъ дѣятельности, если
исключить область науки.
Талантливость, это — паѳосъ, повышенное, пламен-
ное чувство любви, гнѣва, состраданія, ненависти, тоски;
алантливость
напряженное стремленіе человѣка къ
орьбѣ, къ самозащитѣ и защитѣ людей отъ злыхъ на-
' алъ природы и соціальной жизни.
Замѣтно, что каждый разъ, когда тотъ или иной
коллективы подвергается давленію извнѣ, переживаетъ
трагическіе годы, онъ, сжимаясь, создаегъ, кристалли-
зуетъ внутри себя ряды личностей, которыя являются
выразителями его чувствъ, мыслей, цѣлей и настроений.
Іакъ было въ годы Возрожденія, наканунѣ Великой
>2волюціи; Польша создала Мицкевича, Красинскаго и
-ловацкаго въ пору величайшихь неечастій своихъ,
"личайшаго угнетенія ея свободы, и всегда эпохи

==
"боГы
ТаЛШекспиръ, какъ нельзя болѣе, на мѣстѣ въ бурное
в р е мя Ели заветы, но -окойное устоявшееся та«бо^£
^^имеГс^^^Дзвычайно
^ÄÄ
"е
с=я,
ная^нaдѣющаяся на помощь о ткуда.о
агг^^гЬг
да
°ТскоТГрич^оеДбезИпок°ойствоУ которое такъ легко
=è—=ь
то,ГымъРУдлСя того
TM=ъ
Ж
•Ж изъекро фнервовъ Россіи людей великан, гнѣва,
-
норби любви,-людей пламеннаго чувства.
Не выдѣляетъ.
И это очень тревожно.
'
*
*
*
9 пѵмаю что причины „упадка духа" нашего- есте-
ственнТнѣскольТо лѣтъ /ому наэадъ нароюьсдёлаяь
Попьпка эТаПкГчилРаась неудачей гю е е
все-таки необходимо оцѣнить высоко ибо она. была
стран ь гяжкую драму,
Оцѣнено и не понято, но,
было оѣзкое понижение вѣры въ свои силы - вѣ р ь ,,
оставшееся
въ
Ä
-разились
скептицизмом
оторый сказался и пониженіемъ личной морали, и без-
ботностью къ общественнымъ вопросамъ.
Совершенно естественно, что ученики, видя учите-
ей и вдохновителей своихъ ренегатами, перестаютъ
зрить въ силу и правду тѣхъ ученій, которыя препо-
авались имъ годы и годы.
Процессъ, который мы переживаемъ за эти Юлѣтъ,
является процессомъ роста души, расширенія и
лубленія наш ихъ міровоззрѣній, — это процессъ смар-
иванія, суженія запросовъ къ жизни, къ себѣ самимъ,
роцессъ духовнаго одряхлѣнія. Дряхлость ясно выра-
лась и въ старческомъ смакованіи вопросовъ пола,
елигіи и въ нигилизмѣ соціальномъ; объ этой дрях-
>сти печально свидѣтельствуетъ современная безкров-
я, красивенькая
поэзія,
современная
литература
стенькихъ фразъ,
крошечныхъ идей — литература,
де такъ недавно бывшая законной и единственной
шей гордостью.
И когда видишь это общее пониженіе талантливости
странѣ, это отсутствіе поѳоса чувствъ, — невольно
мается, что за 15 лѣтъ непрерывной драмы, въ кото-
й живетъ Русь, мы устали, и энергія наша надолго
расходована.
Я хотѣлъ бы, чтобы меня убѣдили въ ошибкѣ, ничто
помѣшаетъ мнѣ сознаться въ ней, если она будетъ
казана. Но пока этого не сдѣлано, я — гражданинъ
оей страны, — имѣю неоспоримое право
говорить
м о ихъ тревогахъ и долженъ говорить о нихъ.
Каждый человѣкъ отвѣтствененъ за тѣ мерзости,
торы я творятся въ его домѣ, его городѣ, его странѣ.
Нехорошо мы живемъ, читатель, до ужаса нечисто-
>тно, нечестно и холодно мы живемъ.
Намъ необходимо сдѣлать нѣкое усиліе воли, дабы
ІТЬ на ноги и дружно взяться за дѣло самозашиты
> враговъ ближайшихъ къ намъ.

О дуракахъ и прочемъ. 1
Любимый герой русскихъ народныхъ.сказо^. - Ива
нушка Дурачекъ, неловѣкъ ко opt
•«рпѣливо
^
«УДРОй жеЕой и Д-е королевским^;
троно«^
ждTMЬсу°рСТоЬВая дѣйствдтельносЬ людей излишне гер
"ХГнАій и германскш фольклор. изоб=ег. ду;
или же относится къ дураку съ ироніеи, презрѣн.ем
СаРуанасъМдуракъ „глупъ до святости"; насмѣшливоеоѵ
ношеніе къТему пропитано ДобР^ш«емъ «ще
уловитъ^очтитет
передо
дурачекъ всегда живется<ой ск
ппй но не потому что онъ побѣдилъ силу и
„°;»„Ть
-«L, сил.
I
=„"ö,r
^ZZZ'Z: йк
—,
i) Написано до революціи.
зависимое отъ случая и всегда ожидающее помощи со
стороны,
все равно откуда и отъ кого, хотя бы отъ
„нечистой силы".
Но, въ концѣ-концовъ, терпѣливая,
всевыносящая глупость обязательно вознаграждается по-
койной жизнью, и это очень важно, ибо именно въ этомъ
скрытъ соціально-педагогическій смыслъ сказки о дуракѣ.
Человѣкъ все перенесъ, хотя ничего не побѣдилъ,
обошелъ препятствія, не устранивъ ихъ. Его потомки
будутъ жить въ тѣхъ же тягостныхъ условіяхъ, съ тою же
надеждой на помощь „сивки-бурки".
*
*
*
Иванушка-Дурачекъ созданъ крестьянской массой,
живущей въ полной и вѣчной зависимости отъ силъ при-
роды; массой, результаты каторжнаго труда которой —
невидимы, незамѣтны, ибо чрезвычайно неустойчивы во
времени.
Все, что весною и лѣтомъ сработано,
продано и
съѣдеио осенью; зимой не остается ничего, чѣмъ можно
было бы радостно любоваться, ничего, кромѣ тяжкой
усталости, напоминающей объ изнурительномъ трудѣ.
Ясно, что при такихъ условіяхъ человѣку трудно воспи-
тать въ себѣ стремленіе къ дѣятельности, выходящей
за предѣлы личной жизни, и нѣтъ возможности развить
страсть къ дѣянію, преображающему жизнь. Трудъ
крестьянина великъ, но не устойчивъ, и потому не мо-
жетъ возбудить въ работникѣ чувства законной гор-
дости самимъ собою. Изъ этой унылой дѣйствительности
только сказка уводитъ въ другой міръ, эта дѣйстви-
тельность выгодно и пріятно выдѣляетъ дурацкую, но
удачливую жизнь Иванушки.
„Дуракамъ — счастье", говоритънародная,, мудрость",
добавляя не безъ зависти: „Глупъ, какъ вошь, а счастье
сплошь",
„Дуракъ живъ не работой, а удачей".
Городская
масса живетъ въ условіяхъ, которыя
должны бы возбуждать въ ней иное отношеніе къ дѣя-
нію, иное къ Иванушкѣ Дурачку. Городъ — нѣчто весьма
стойкое, пожаръ не уничтожитъ его до тла, какъ уничто-
•каетъ деревню. Въ городѣ, на каждомъ шагу человѣкъ
зидитъ грандіозные результаты побѣдъ его разума надъ
силами природы, дворцы, храмы, памятники- —все это
энергія человѣка, воплощенная въ камнѣ и металлѣ на
вѣка. Блескъ и роскошь городовъ, обиліе красивыхъ

вещей, дорогихъ товаровъ,
все это человѣческое, вес
создано человѣкомъ и даетъ ему право гордиться со
бою, работой своего разума, воплощеніемъ своей силы
запечатлѣнной всюду т~ отъ булыжника мостовой до
огромнаго рубина въ витринѣ ювелира, отъ фабрично
грубы и разумно работающей машины, до неподражае
мыхъ созданій искусства въ залахъ музеевъ.
Городъ—поэма труда, воплощеннаго во всемъ, что
видитъ глазъ, все окружающее человѣка въ город!
должно бы внушать ему сознаніе своей универсаль
ности, всеобъемлемости; будить чувство уваженія къ себѣ
довѣрія къ силѣ
разума, любви къ непрерывному дѣянію
*
*
Литература, въ огромной части своей, тоже создані
города, но русская литература посвящаетъ городско
жизни очень мало вниманія и силъ, по большинству сво
ихъ темъ — это литература о деревнѣ.
И, вѣроятно, поэтому печатная литература, такъ же
какъ устное творчество народа, чаще всего избирает
своимъ героемъ, своимъ „положительнымътипомъ" тоже
Иванушку Дурачка.
Ибо Платонъ Каратаевъ, одинъ изъ наиболее удач
ныхъ, а, можетъ-быть, и самый удачный образъ „хори
шаго" русскаго челоьѣка, — такой же Иванушка Дур*
чекъ, какъ и благочестивый ассенизаторъ Акимъ, „золе
тарьѴ съ презрѣніемъ праведника отрицающій горо/
скую культуру. Страшная деревенская иронія скрыта ві
образѣ Акима; иронія, глубоко реакціонный смыслъ ко
торой мы не дооцѣниваемъ. Наиболѣе активныя стре
мленія деревенскаго устнаго творчества посвящены за
дачѣ создать въ отвратительныхъ условіяхъ и среди плс
хихъ "* людей „хорошаго'4
,
„душевнаго",
„праведнаго
человѣка.
^
Надъ этимъ же фокусомъ всю жизнь оезуспъшнт
трудился Достоевскій, — вспомните его героическую по
пытку сдѣлать, вопреки всѣ мъ
законамъ природы — свя
того человѣка изъ сына дегенерата, садиста и „мер
завца своей жизни" Ѳеодора Карамазова; это дѣиствп
тельно напоминаетъ фокусы тѣхъ профессоровъ „чер
ной магіи", которые, положивъ въ шляпу разную дрянь
превращаютъ ее — не всегда ловко — вт. бѣлаго голубя
Какъ Платонъ Каратаевъ и Акимъ, Алеша Карамазов
надѣленъ всѣми свойствами любима го народна го ге-
роя, онъ тоже „на авось" живетъ, онъ такъ же без-
силенъ и не менѣе Иванушки терпѣливо пріемлетъ всѣ
словесныя и вещественныя гадости. Еще болѣе опредѣ-
ленную и болѣе удачную попытку сдѣлать Иванушку
Дурачка „положительнымъ типомъ" Достоевскій обна-
ружила написавъ „Идіота".
H. С. Лѣсковъ, одинъ изъ крупнѣйшихъ и все еще
/не оцѣненныхъ по достоинству талантовъ, изумительный
знатокъ русской жизни и русскаго языка, затратилъ
огромныя усилія все на тотъ же фокусъ - создать изъ
гнилого матеріала вѣчный памятникъ. Съ величайшимъ
напряженіемъ всѣхъ силъ таланта, онъ старался найти
въ каждой общественной группѣ — типъ кристально чи-
Стаго человѣка, типъ „праведника" среди грѣшныхъ.
Онъ превосходно написалъ глупую нигилистку Ван-
/скокъ, идеальнаго революціонера Райнера, великолѣп-
Інаго дьякона Ахилла; онъ выдумывалъ „инженеровъ
юезеребренниковъ", идеалистовъ-квартальныхъ и безчи-
, сленное количество иныхъ людей „праведной жизни",
.обязательно надѣляя каждаго изъ нихъ пріятными свой-
/ствами Иванушки. Странно, что Лѣскова мало читаютъ,
\это наиболѣе умѣло и настойчиво утѣшающій писатель!
,
Но талантъ всегда скажеть правду. Въ „Очаоован-
номъ странникѣ" Лѣсковъ показалъ намъ героя народ-
• ныхъ сказокъ во весь ростъ, и предъ нами снова явился
' человѣкъ, живущій „на авось", по волѣ случая, а не по
своей волѣ. Это —милый человѣкъ, простодушный, но
онъ можетъ совершенно неожиданно наступить подош-
вой своего сапога на лицо вамъ, а потомъ — не безъ
участія — спроситъ:
—
Больно?
Онъ —не живетъ, а стелется по путямъ жизни, какъ
; осенній листь, гонимый вѣтромъ.
Вся русская литература въ своемъ стремленіи со-
' здать „положительный типъ" неизбѣжно рисовала намъ
человѣка слабовольнаго, неспособнаго къ дѣйствію и,
) хотя русская жизнь изрѣдка показывала людей иного
характера, они остались не отраженными въ зеркалѣ
литературы или же отражены отрицательно, злобно,
искаженно.
Человѣкъ дѣеспособный, упрямый въ достиженіи лич-
ныхъ и общественныхъ цѣлей или „не удавался" нашимъ

Писателям или же они изображали его Мошеннй-
К0МТЪѣмъ не менѣе наша литература весьма усердно
искала да и до сего дня ищетъ „праведника ,
„хоро_
шаго человѣк а", но эти поиски имѣютъ очень стонный
ѵклонъ' во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда писатель не же
л а етъ п ока за т ь „праведника" безвольнымъ дура^жомъ.
онъ показываетъ намъ образцовая человѣка иностран
цемъ Гончаровъ изображаем въ качествѣ таковая,-
трудолюбиваго нѣмца, Гоголь - грека, ТУР«невъ - Jбол-
гарина Лѣсковъ-швейцарца, и, -
какъ это ни странно,
а холодный фанатикъ Конст. Леонтьевъ изъ всѣхъ стар-
цевъ Оптиной пустыни особенно возвеличилъ „право-
славная нѣмца Зюдергеима .
ппт„МНъ Сѣче-
Не менѣе странно и то, что Пироговъ, Боткинъ, 1-ѣче
новъ и другіе люди этого ряда не удостоились такой
поекоасной біографіи, какою русская литература по-
S
гуманная Ѵктора Гааза. Можно б- напомнить
десятки Фактовъ'такого же смысла, но я думаю, что
это излишне ибо всѣ факты согласно и скучно свиде-
тельству іотт^ объ одномТ и томъ
праведной жизни",
„золотыя сердца , мы ^
Э^ерД"0
ищемъ, но не находимъ и выдумываемъ по типу народ
нага героя Иванушки, человѣка, живущая „на авось f
• ft людей активнаго дачала мы не замѣчеемъ «. своей
соедѣ или же, замѣтивъ, относимся къ нимъ - въ луч
шРемъ случаѣ - скептически, чаще всея - отрицательно,
•ПОТлСетТьР уГмТнуть еще и о томъ, что дуракъ -
выгеденъ, и для людей хитрыхъ весьма полезно под-
держивать славу дурака.
***
Кромѣ Иванушки Дурачка, намъ чрезвычайно лю-
•-ras
человѣкъ который приноситъ въ даръ МадоннЪ свое
въ изображеніи Лѣскова выступаетъ предъ людьми вь
унизительной роли раба и шута.
Русскій юродивый служитъ Богу своему со страхомъ
онъ любитъ натужно, тяжко и всегда какъ бы говоритъ
и Ьогу И людямъ въ гордости самоуничиженія:
Видишь ли, Ты, Господи, какъ я мучаю, какъ уни-
-
жаю себя, славы Твоея ради, -
видишь ли? Видите ли
- в ы, людіе какъ я истязую себя спасенія вашего ради
-
видите ли?
км
'
Русская „радость праведныхъ о Господѣ", это радость
великомучениковъ, которые домучивали себя до безчув-
ствід и слезно ликуютъ, предвкушая вѣчный покой
итъ житіиныхъ людей, черезъ великомучениковъ крѣ-
постнои эпохи до духобор о въ, толстовцевъ и неохри-
стіанъ мы наблюдаемъ одинъ и тотъ же типъ-до-
гматика, въ сущности своей холоднаго, безстрастнаго и
оолѣзненно самолюбиваго. Самолюбіе этихъ людей иногда
скрыто болѣе или менѣе удачно, но оно всегда вы-
является въ^томъ пренебреженіи. къ людямъ, которое
обычно свойственно сектантамъ и фанатикамъ, сознаю-
ЩИМЪ себя единственно праведными людьми на грѣш-
нои землѣ.
г
Литературный и житейскі-й типъ юродиваго тоже не
лишеиъ нѣкотораго сходства съ Иванушкой Дурачкомъ
но ближе всего онъ напоминаетъ характеры Ѳедора Кара-
мазова, Ѳомы Опискина, а также „истинно-русскаго
неученаго дворянина" Аракчеева. Всѣ эти люди; Арак-
чеев ъ, Иванъ Грозный, Салтычиха, Опискинъ, Ѳедоръ
Карамазовъ - и самъ Ѳ. M. Достоевскій находили и нахо-
дятъ въ мучительствѣ и „самоистязаніи"
„особенное
сладострастное наслажденіе", -
психопатологія опредѣ-
ляетъ этотъ видъ наслажденія понятіемъ — садизмъ
Какъ вездѣ, и здѣсь „спросъ вызываетъ предложе-
на , гдѣ люди покорно мучаются, тамъ должны быть
мучители во множествѣ. А ужъ русский человѣкъ любитъ
страдать.
Разумѣется, юродивый болѣе актуальное существо
ъ
ДУРачекъ
и блаженненькій, иногда юродивый
кого-тоj3a что-то ругаетъ, обличаетъ, хотя и не членораз-
дельной рѣчью. Юродивый живетъ голодно и грязно
среди сытыхъ и внѣшне чистыхъ. Но его цинизмъ не
сть цинизмъ Діогена, человѣка, сознавшаго трагич-
ность бытія, чувствующаго обиду, нанесенную человѣку

... .«"•my неспособнаTM
КОСМОСОМ это просто
понять цѣнность жизни, веАИчіе ^ел ^^
^^
Юродивые созданы все
(/ГГ
результатами этого
ніемъвыдумать w
"Pf
р'ецъ Селим но въ, то Распу-
стремленія являются то старец
.
чудотв0рецъ, не
тинъ, то Яковъ кореиша,
хоС0дныхъ водъ"
сотворившій никакого чуда, „студент
ъ
буду.
Корейша, который валялся въ грязи и Р
-
щее такими словами:
„п„пяиь,"
Щ_
„Не иацы, а бенды кож
"'
'
ицаніе жизни,
Жизнь юродиваго- тупое
пра-
и
вотъ именно это отрицан.е дЬ,«-гь юр Д
_
иы
чГоЙкомъі потому что онъ
Сначала онъ неестественно «естокъ
но наступаеть „по щучьему велѣнію
усталости, и разбойникъ говоритъ:
_
много было съ молоду бито граблено,
Много было «Р°
в
УшйКИ„ПѵшаЛИспасать".
Подъ старость надобо душа спасать
„t. п-Ьгной оврагъ, въ „пре
И уходить въ монастырь, въпѣснои
н
къ
красную мати пустыню" отмаливатьрѣхи
^
разо
себѣ слашавое отношен,е со «оронь,
^
qth0
рялъ достатки,
-ю
„кровушку
пр°
ъ
сказокъ ,
шеніе можно просаль оть ра.
наканунѣ смерт
вплоть по генерала Думбадзе котор
ЯЛТИнских
тоже удостоился всепрощешя со стори
обывателей.
Запада, безчислег
Романтизированные
ореолѣ борцов
ные Ринальдо-Ринальдини рисуются в
Рм народном,
за соціальную TMP°Ben:WB
°TXa0MPJ „Ятаманъ Ьуря
творчеству такіе борцы ^Ьд0мыѵ
р
„Егорка Башлыкъ", Разбойница Устя н Дру
^
лубочныхъ книжекъ - площе! пер» д^
ч тип,,
наго. Галиційскій
сК^0до6наго ему. H і
наша действительность. не создал, п Д
ъ
жи1Ь
Степа нъ Разинъ, ни
^
внѣ себя, -
нап
и дѣйствовать, не опираясь на с ;>
£
„
съ Робертомъ Г'вискаръ, рыцаремь-разбойникомъ изъ
Нормандіи, который, завоевавъ Силицію, создалъ въ ней
высоко культурное государство. Русскій разбойникъ —это
тоже человѣкъ безъ цѣли, человѣкъ, поклоняющійся
тремъ божкамъ нашего быта: „Авось",
„Не бойсь" и
„Какъ-нибудь".
Русскій разбойникъ все тотъ же безвольный чело-
вѣкъ, лишенный увѣренности въ самомъ себѣ, — именно
этой неувѣренностью и безволіемъ весьма часто объ-
ясняется его жестокость. Онъ не столько дѣйстзуетъ,
сколько ислытуегь: а что будетъ, если я сдѣлаю вотъ
такъ?
Сказка и легенда любуется разбойникомъ не въ ту
пору, когда онъ активенъ, а именно съ той поры, когда,
раскаявшись въ грѣхахъ, онь начинает „душа спасать".
Многимъ кажется, что превращеніе разбойника въ
праведника свидетельствует о томъ, какъ глубока и
неугасима наша вѣра въ добрыя начала человѣка, въ
^конечную побѣду добра. Но — вѣра способна творить
чудеса только въ сказкахъ и легендахъ, — дѣйствитель-
, ность знаетъ только чудеса, творимыя настойчивымъ,
|упорнымъ трудомъ. И чудеса дѣйствительности всегда
грандіознѣе чудесь легенды,
і
Раскаявшійся разбойникъ — явленіе, которымъ наша
'истооія чрезмѣрно богата, это явленіе постоянно повто-
! ряется.
На нашей памяти всенародно раскаялись въ грѣхѣ
^активнаTM отношенія къ жизни Левь Тихоміровъ, Борисъ
j Ca вин ко въ и множество подооныхъ грѣшниковъ, вплоть
/до маленькихъ клопиковь изъ обывательскихъ щелей.
I Забудьте на время о различіи между разбойникомъ и
1 ренегатомъ, отбросьте въ сторону криминальное, и предъ
вами оголится нѣкій однообразный процессъ: въ сущ-
ности всѣ эти люди раскаиваются въ томъ, что когда-то
они ^осмѣливались дѣйственно вмѣшиваться въ жизнь, j
пробовали измѣнять ея теченіе, en условія.
'
»
Дуракъ, юродивый и покаявшійся грѣшникъ, — вотъ
характеры, наиболѣе разработанные нашимъ фолькло-
ромъ и литературой.'
Первый изъ нихъ — наиболѣе любимъ и наиболѣе по-
учителенъ. Онъ живетъ, какъ уже сказано, по волѣ случая,
въ надеждѣ, что явится кто-то со стороны, — и устроит
ему благоприличную, покойную жизнь. Онъ — пассивный

отрицатель разума, дѣянія; изъ примѣра его.ЖИЗНИЩ
родъ выводит, поучен.е для себя: „Умом, ниже
воту
бЛИВторой - отрицая всю жизнь, издѣваясь над. смь.
слом, ея, отвергая культуру, -
примиряет, нас. с .
!ѣмъ отвратительным, бытом.,
который мы создали,
/нам. необходим, человѣк. лучше и хуже нас.
-
юро
"ивый совмѣщаетъ в. себѣ и то, и другое Третш вы
думанъ затѣмъ, чтоб. в . извѣстныи моментъ грѣхов
ной дѣятелыюсги своей сказать намъ: все - ложь, а
истина — въ покорности!
Каков, же вывод, отсюда?
УР°асъ^ видимо"Р
'сть нѣкій тайный, глубоко скрытый
стыл, за себя за нашу лѣнъ, за неумѣнье работать,
за всю нашу неприглядную, дрянную, обидную жизнь-
Мы не в. силах, освободиться отъ этого стыда дѣя
н ем.
и онъ понуждает, нас. выдумывать, для само
у ѣшенГя, „хороших." „душевных.", »праведной жизни
людей Выдумывать, но-не создавать, ибо, не вѣря въ
себя! в. свои силы,-ничего не создашь, кромѣ фан-
-
T3t дкТенГнапомнить разсказ. о „урачкѣ Нилѵшжй
и хитром. Днтипѣ Вологоновѣ, который
дѵрачку славу праведника; на мой взгляд., ^и'ла вц.
далъ истинный мѴивъ пристрастія нашего к.пра^дни
камъ, извиняюсь - он. сказал, это словами грубыTM.
-
„Утѣшеньишко людишкам.,
-
жили-были стервы и
"подлецы, а нажили праведника".
„ии_поавпа
f
Да, да, это очень грубыя слова, но
они-правда,
обидная правда, конечно.
,„„„,,„
с0-
LarSiÄÄSSb^
ПРЙ" пля нашего самоутѣшенія. Для насъ было бы не
Намъ удобнѣе представлять себѣ хорощаго чело-
вѣка терпѣливымъ дурачкомъ, или юродивыМъ или, на-
конецъ, грѣшникомъ, который обязательно, и неизбѣжно
долженъ покаяться во грѣхахъ своихъ. Мы можемъ пред-
ставить себѣ „хорошего* человѣка только по образу и
подобію нашему, не болѣе того.
И — знаете для чего, въ концѣ-концовъ, нуженъ
намъ хорош!й человѣкъ? .
д
Отнюдь не для того, чтобы съ гордостью любо-
ваться имъ, какъ наш имъ созданіемъ, не для того,
чтобъ помочь ему осуществить его идеи и намѣренія,—
нѣтъ!
Намъ нуженъ „праведникъ" затѣмъ, чтобы мы могли
возложить на его плечи всю тяжесть ответственности
за наше безсиліе, за нашу лѣнь жить и работать, за
всѣ наши личные и общественные грѣхи.
У насъ нѣтъ сознанія личной ответственности за .
грязь жизни и мерзости ея, мы обвиняемъ за дрянь,
разведенную нами на землѣ, бюрократию, полищю, ин-
теллигенцію, литературу, обширность страны, недоста- ^
токъ путей сообщены — все и всѣхъ, кромѣ себя.. Мы ,
возлагаемъ наши надежды на Николая Угодника, на
„авось", на союзников*», армію, Милюкова, Гучкова, на
блаженныхъ, гадалокъ и колдуновъ — на все и всѣхъ,
кромѣ себя.
.
Здѣсь нѣтъ полемическаго преувеличены. Ьозьмемъ,
для примѣра, обывательское отношение къ Государ-
ственной Думѣ, какъ воплощенію идеи представитель-
наго правленія. Когда учреждена была Дума, этотъ актъ
тотчасъ же вызвалъ у обывателя понижение и угасаніе
общественныхъ эмоцій; интересъ къ „общественному
дѣлу" сталъ быстро падать.
Этотъ процессъ пониженія „общественныхъ" чувствъ
я не могу объяснить только тѣмъ, что идея представи-
тельна го правленія воплощена въ нашемъ „парламенте
уродливо, искаженно, — вѣдь, если это понято, это
должно быть исправлено ').
Нѣтъ, упадокъ соціальныхъ эмоцій обывателя я объ-
ясняю тѣмъ, что какъ только органъ, явно немощный и
1) „Бойкотъ" Думы по существу своему не имѣетъ ничего
общаго съ отношеніемъ обывателя къ ней, —отношеніемъ лѣнтяя
и дикаря.

неспособный къ политическому творчеству, началъ ра-
ботать, — обыватель немедленно возложилъ на него всѣ
свои надежды и чаянія, тотчасъ же снялъ съ себя от-
вѣтственность за все дальнѣйшее и успокоился въ при-
вычномъ тонѣ дрянненькаго русскаго нигилизма.
Очень хорошо помню, какъ вскорѣ послѣ учре-
ждена Думы, услужливые потомки Хама начали издѣ-
ваться надъ „общественностью", „политикой" и усердно
занялись разрушеніемъ соціаЛьной идеологіи.
Имъ не ясно было, что распадъ идеологіи всегда
является и распадо'мъ соціальной мора л йГ " йбо ^всякая
идеологія обязываетъ носителей ея къ извѣстной линіи
соціальнаго и личнаго поведенія, устанавливать тотъ или
иной взглядъ, то или иное отношеніе къ жизни,(къ чело-
веку!Идеологія — организуетъ. У насъ поторопились
'"„разрушить "идеологТюТ и достигли въ этомъ дѣлѣ со-
лиднаго успѣха: обыватель совершенно утратилъ всякое
отношеніе къ дѣйствительности и покорно, терпѣливо
ждегъ чуда, — помощи „сивки бурки", роль которой,—
какъ объ этомъ мечтаютъ многіе нынѣ,
-
долженъ
взять на себя солдатъ.
_
Лѣтъ тридцать тому назадъ обыватель ожидалъ, что
его выведетъ на „широкій путь къ свободѣ" учащаяся
молодежь. Предполагалось, что сквозь щель, пробитую
лбами студентовъ въ китайской стѣнѣ нашей „государ-
ственности" пролѣзетъ вся масса обывателя къ лучшимъ
условіямъ жизни.
Измотанная политикой молодежь, хладнокровно пре-
давалась на расправу врагу, a позднѣе была ядовито
осмѣяна за увлеченіе политикой тѣми же самыми „учи-
телями жизни", которые вызывали и разжигали въ ней
оппозиціонное настроеніе.
Затѣмъ точно" такъ же была использована созна-
тельная часть рабочаго класса: она явилась молотомъ,
который лробилъ таки для обывателя довольно широкую
брешь въ стѣнѣ стараго. порядка, — эту брешь трудо-
любиво задѣлываютъ и почти уже задѣлали г. г. ка-
деты,- во главѣ съ П. Н. Милюковымъ, поэтомъ оппор-
тюнизма, геніально воплощающимъ психологію русскаго
обывателя,
'
Пролетаріату своевременно и безстыдно измънили,
но — кажется, снова возникаютъ надежды на помощь
съ его стороны, ••
Мы всегда действовали по одному и тому же плану:
уттришъ
кого-нибудь проломать въ сгѣнѣ препятствіи
маленькую щелочку, мы старались, протащить сквозь
нее весь грузъ тшихь
вожделѣнщ и, конечно, застое- ''
вали въ щели, искажая- и себя самихъ к свои воЖде-
яѣнщ, Опрокинуть есѣ лрепятствія сразу — у насъ не
хватало пи воли, ни разума, а главное — не хватало
тшЬш къ чеяоаѣку. А мадѣяться намъ не на кого
кромѣ какъ на самихъ себя, на свою золю, свой ра-
зу мъ, Жизнь становится все бол te сурово- гребователь-
нои
(' завтрашній день грозить намъ катастрофой,
И уже не угѣшить нась Иванушка* Дурачекъ, не при-
мирить съ жизнью ш не защитить юродивый, и ни въ
тконъ
случаѣ нельзя ожидать, чтобъ разбойники, ко-
мандующіе -нами, покаялись во множествѣ пакостей
своихъ»
Намъ необходимо лередѣяать себя изнутри, необхо-
димо возбудить гь себѣ страсть къ деду, любовь къ.

Къ читателю
освѣндался со Свободой.
—
б/демг
"Кизмучай
БѵГД Г-пІо
РОДЯТСЯ Н03ые
СNo'
ь
««е люди.
3f Ы!ать
-
"
ТО 8сѣ мы
-
«
зъ
- «Л-
великое дѣло возрожденія страны
Рошлаго Г^а,ЗСПИТНЬ,ХЪ ^*4"*« впечатлѣніяяи
къ
Ä
гругъ ^ ДРУГУ, неувэженія
-
, ЛІ;.ж .іему и уродли$&го эгоизма
иаѴии/Жі,
то., что „ы
сгюе г
ал
::°1іяѣ
'
е
''
,ьнооью
*
^
сущности
СЖГ
РѴППЪ
-
ЛИЧНОСтей
-
междоусобной
ш•к7.•
•Чу8СТЯ-° ^бстаекнаго достоинства кото-
Р
'°
С> ЕЪ *яшакшюё само.- мсіе.
oöblfГЛг"'.aTM***TM*»**» Д/ШѴ безобразій стараго
гааЙичГ,
pXW'
имъ. видя, какъбез-
гда,
ш лрадѣлы власти .аьантюристовъ. которые-пра-
Т.Г'
.
мы - естественно и неизбежно-заразились
-
«сь. издѣвавшихся надъ нами.
'
HS нз чемъ
°ьио развить въ себѣ чѵз»
^ Аі Л £': ?ТСКи:,5стй
за
страны, за'ея
\ У -кизнь.- мы отравлены трупнымъ ядомъ
..- ыдохщаса монархизма, •
•1
- чрнД;
ним«7
ВЪ Г*зетахъ сл
иски „секрегныхъ сотр^д-
;
зктъ
«ротиі- . ь
насъ, это одинъ изъ лоизнакозъ
сощальнаго распада и гніенія страны» — признакъ
грозный.
"
:
—
•""• f • fi-^r-ff? :;г
Есть и еще много гря^и> ржавчины и всяческой отравы,
' асе-, это. не скоро исчезнуть» старый яорядокъ разрушёмъ
физически, но духовно онъ остается жить и аокругь насъ,
и; въ насъ самшъ, Многоглавая гидра неэѣжества, вар-
варства, глупости,- пошлости и' хамства — не- убита; она
. испугана, спряталась, но не потеряла спосошости пожи' t
ртъ жтыя души.
"
.:?
•{
Не нужно.. забывать, что мыживемъ въ дебряхъ много-
мил ліонной м а ссы обы за теля, политически безграмотнаго,
еоціально невоспитаннara* Люди, которые, не знають,
чего они. хотятъ, — ото люди опасные политически и
диніямъ ясно созна-
сощаяьно
по своимъ классовымъ путямъ»
теяъныхъ ивтересовъ, она не '
нетъ
чудовищъ • ' прошлого,
теяю лояицейскимъ
""
Можно бы указать и еще на
• строю,, но-говорить объ ЭТОМ'
пожалуй, не ідетаурно.4
Мы переживает» моменгь въ высшей степени' слож-
ный, тредующій напряжения всѣхъ нашихъ смлъ/удор-
ной работы и величайшей осторожности въ рѣшеніяхы
. Намъ не нужно забывать роковыхъ ошибокъ 905—6 гг.,
звѣрская расправа, последовавшая за этими ошибками,
обезсилила й обезглавила насъ на дѣлое десятштѣтіе. За
ото-время: мыгшйитически и срдіальнѳ развратились, â
война,.-, истребивъ сотнм тысячъ молодежи,' еще больше
подорвала наши силы, подорвавъ подъ корень м эшкз-
' ййческую; ;:жизмъ• страны*; ' ' •
Покблѣнію, которое первымъ приметь новый строй
жизни,свобода досталась дешево; это поколѣше плохо
зраетъ страшныя усйлія людей, на протяженш цѣлаго
вѣкв* постепенно pappy tri а в шихъ мра чну ю крѣпоСТь рус
скаго монархизма. Обыватель не зналъ той адовой, кро-
товой работы, которая сдѣлана для нёгоѵ иототъ каТорж- ;
ный трудъ невѣдомъ не только обывателю десятисотъ
уѣздныхъ городовъ россійскихъ, о немъ плохо освѣдо-
; млено и та къ называемое „культурное - общеая^©^^:;.. •

' п^ЯЖРираемся, и мы
°^
язаны
строить новую жизнь
Ш**ъ> 0 которыхъ издавна мечтали. Мы псни-
иаоО^рнначала разумомъ, они знакомы намъ въ теоріи.
но11 Jûotb началъ нѣтъ въ нашемъ инстинктѣ, и намъ
страшно трудно будетъ ввести ихъ зъ практику жизни,
аъ древній русскій быть. Именно намъ трудно, ибо мы —
ПОВТОРЯЮ — народъ
совершенно
невоспитанный
со-
иіально, и также мало воспитана зъ этомъ отношении наша
бѵржуззія, нынѣ идущая къ власти. Надо помнить, что
буржуазія берегь зъ свои руки не государство, а раз-
валины государства, она беретъ эти хаотическія разва-
лины при устовіяхъ, неизмеримо болѣе трудныхъ, чѣмъ
условія 5—6 года. Поймегъ ли она. что ея работа будетъ
успешна только при условіи прочнаго единенія съ демо-
кратий, и чтофѣло укрѣпленія позицій, отнятыхъ у ста-
рой власти, не будете прочно при зсѣхъ иныхъ условіяхъ?..
Несомненно, что суржуазія должна поправѣть, но —-съ
этимъ не нужно госоптгъсл, чтобы не повторить мрач-
ной ошибки б-го года,
-
Въсзою очередь, ре
-нтя демократія должна бы
усвоить и ^почузетво -с
.
::
общегосударственны я
за дачи, необходимость для :. J л. принять дѣятельное уча-
стив въ организаиіи экономической силы страны,въ раз-
вит?^ производительной энергіи Россіи, въ схранѣ ея
свободы стъ зсѣхъ посягательстве извнѣ и изнутри.
Одержана только одна побѣда — завоевана поли-
тическая зласть, предстоите одержать множество по-
беде гораздо болѣе трудныхъ, и, прежде всего,- мы
обязаны одержать побѣду надъ собственными иллю-
зіями.
Мы опрокинули старую власть, но это удалось намъ
не потому, что мы — сила, а потому, что зласть, гноившая
насъ. сама насквозь прогнила и развалилась при пер-
зо мъ же дружномъ толчкѣ. Уже одно то,- что мы не
могли такъ долго рѣшиться на этотъ толчокъ, видя,
какъ разрушается страна, чувстзуя, какъ насилуютъ нась,
уже одно это долготерпѣніе чаше свидѣтельствуетъ о
нашей слабости.
.
Задача момента — по возможности прочно укрѣпить
за собою ЗЗЯТЬІЯ нами позиціи, что достижимо только
при разумномъ единеніи всѣхъ силъ, способныхъ къ
работѣ политическаго, экономическаго и духовнаго воз-
рожденія Россіи.
Лучшимъ возбудителем» здоровой золи и вѣрнѣй-
шимъ пріемомъ правильной самооиѣнки является муже-
ственное сознаніе своихъ недостатков*».
Годы войны съ ужасающей очевидностью показали
намъ, какъ мы немошны культурно, какъ слабо орга-
низованы — организаиія творческихъ силъ страны необ-
ходима для насъ, какъ хлѣбъ и зозлухъ.
Мы изголодались по свободѣ и, при свойственной
намъ склонности къ анархизму, легко можемъ пожрать
свободу.
Не мало опасностей угрожаетъ намъ, — устранить и
преодолѣть ихъ возможно только при условіи спокойной
и дружной работы по укрѣпленію новаго строя жизни.
Самая цѣнная творческая сила —-^человѣкъ: чѣмъ болѣе
развить онъ духовно, чѣмъ лучше вооруженъ техниче-
скими знакіями, тѣмъ болѣе проченъ и цѣненъ его трудъ,
тѣмъ болѣе онъ культуренъ, историченъ. Это у насъ не
усвоено, — наша буржуазія не обрашаетъ должнзго вни-
манія на развитіе продуктивности труда, человѣкъ для
нея все еще, какъ лошадь, только источникъ грубой
физической силы.
Интересы всѣхъ людей имѣютъ общую почву, гдѣ
они солидаризуются, несмотря на неустранимое противо-
рѣчіе классовыхъ треній: эта почва — развитіе и нако-
пленіе знаній. Знаніе — необходимое орудіе междуклас-
совой борьбы, которая лежитъ въ основѣ созременнаго
міропорядка, и является неизбѣжнымъ, хотя и трагиче-
скимъ, моментомъ даннаго періода исторій, неустрани-
мой силой культурно-политическаго развитія: знаніе —
это сила, которая, въ концѣ-концовъ, должна привести
людей къ побѣдѣ надъ стихійными энергіями природы
и подчиненію этихъ энергій обще-культурнымъ интере-
са мъ человѣка, человѣчества.
Знаніе должно быть демократизировано, его необхо-
димо сдѣлать зеенароднымъ, оно и только оно — источ-
никъ плодотворной работы, основа культуры. И только
знаніе вооружить насъ самосознаніемъ, только оно по-
можетъ намъ правильно оцѣнить наши силы, задачи
даннаго момента и укажегь намъ широкій путь къ даль-
нѣйшимъ побѣдамъ.
Наиболѣе продуктивна — спокойная работа.
Силой, которая всю жизнь крѣпко держала и дер-
жить 'меня на землѣ, была и есть моя зѣра въ рлзумъ

человѣка,Що сего дня русская революиія въ моихъ гла-
захъ является цѣпью яркихъ и радостныхъ явленій разум-
ности. ^Овобенно моиінымъ явленіемъ спокойной разум-
ности бшгъ день 23-го марта, — день похоронъ на Мзр-
совокъі^полѣ.
Въ этомъ парадномъ шествіи сотенъ тысячъ людей
впервые и почти осязательно чувствовалось--да, рус-
скій на родъ совершилъ резолюиію, онъ зоскресъ изъ
меотвыхъ и нын'5 пріобшается къ великому дѣлу міра
строенію новыхъ и асе болѣе свободныхъ формъ жизни!
Огромное счастье дожить до такого дня!
И всей душой я желалъ бы русскому народу зотъ
такъ же спокойно и мощно идти все дальше, все впе-
дедъ и выше, до великаго праздника всемірной сво-
боды — зсечелоаѣческзго равенства, братства!
Оглавленіе.
СгЭ
Предисловіе
3
Заметки о мѣщанствѣ.
**
Q
Разрушеніе личности
АО цинизмѣ ...
60
О современности .С
QQ
• Издалека
•....
О .,карамазовщинѣи
Еще о „карамазовщинѣ"
-
• Рѣчь на собраніи представителей печати .........
163
Отзѣтъ на анкету по вопросу объ антисемитизмѣ
169
• Двѣ души
-
^Письма къ читателю
О дуракахъ и прочемъ
Къ читателю