Сергей Васильевич

МАКСИМОВ
Собрание сочинений
в семи томах

Сергей Васильевич

МАКСИМОВ
Собрание сочинений
в семи томах

Сергей Васильевич

МАКСИМОВ
Собрание сочинений
в семи томах

томз
БРОДЯЧАЯ РУСЬ ХРИСТА-РАДИ
ГОД НА СЕВЕРЕ
Часть I
(Главы I - V )

Москва 2010

Ш НИГОВЕЖ

КНИЖНЫЙ КЛУБ I BOOK CLUB

УДК

ББК

821.161.1
84(2Poc=Pyc)l

М17

Внешнее офор.м.ление художника

А. БАЛАШОВОЙ

Максимов С. В.

Ml 7

7

Собрание сочинений: В

т. Т.

3:

Бродячая Русь

Христа-ради: Очерки; Год на Севере : Часть
Роман; Примечания.

-

I:

Гл.

1-5:

М. : Книжный Клуб Книговек,

2010. -688 с.
ISBN 978-5-4224-0031-7
ISBN 978-5-4224-0028-7
Сергей Васильевич Максимов

(т.

3)

(1831-1901) -

русский путеше­

ственник, писатель, исследователь-этнограф, знаток русского быта.
Глубокое знание быта и нравов народа, правдивость и живость

зарисовок обеспечили С. Максимову подобающее ему достойное
место в русской литературе.

Наблюдения, собранные им во время путешествий по Смолен­
ской, Могилевской, Витебской, Виленской, Гродненской, Минской
губерниям, изложены в книге «Бродячая Русь Христа-ради», во­
шедшей в третий том собрания сочинений. В том включено также
начало романа «Год на севере».
УДК
ББК

ISBN 978-5-4224-0031-7
ISBN 978-5-4224-0028-7

(т.

821.161.1
84(2Poc=Pyc)l

3)
©Книжный Клуб Книговек,

2010

БРОДЯЧАЯ РУСЬ
ХРИСТА-РАДИ

Часть I
ПРОШАКИ И ЗАПРОЩИКИ
Посвящается
Ивану Федоровичу Горбунову
...И дают ему прохожие.
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной.
Некрасов

ГЛАВА I

—
Пожертвуйте, православные, на церкву Божию,
на каменное строение!..
Следуют различные указания имен святых: Спаса,
Пречистой, всего чаще Николы угодника.
Выкрик довольно резок и смел, нараспев и только на
два тона. Кричит синий или черный армяк мещанского
покроя, круто запахнутый и высоко подпоясанный по
праздничному, с претензией на солидность и некото­
рого рода торжественность. Голова и под дождем, и на
солнечном припеке, безразлично — непокрытая и всего
чаще лысая.
Прошак всегда почти пожилой, неизменно с книж ­
кой, обернутой в тафтяную черную тряпичку, с наши­
тым крестообразным позументом. На книжке леж ат
медные гроши и пятаки. Книга прошнурована. Ш нур
припечатан казенной сургучной красной печатью и на
последней страничке прописано свидетельство какойнибудь консистории.
Кто этого крика не слыхивал? Кто поклончивой,
смиренной фигуры этого ходатая за нуж ду церков­
ную не видывал? Это люд, коротко всем знакомый и
7

великому большинству всероссийского человечества
любезный.
Везде он: на столичных дворах, на сельских ярмар­
ках, на деревенских базарах, на церковных праздниках,
и в народной толпе, и около лавок, и на церковных па­
пертях на почетном месте, впереди нищей братии при
выходах, в ожидании тех крупиц, которые остались от
сборов внутри церкви. Неизбежен он в самых темных
уголках православного царства и невидим разве толь­
ко в инородческих улусах, где еще до сих пор плохо
веруют или совсем не веруют в Бога, да в тех несчаст­
ных местностях, где у самих нет ни гроша ни на соль,
ни на деготь, ни на подати — словом, на то, что состав­
ляет денежный расход крестьянина. Зато в местах сы­
тых, в городах купеческих и церквах соборных этого
люда — длинные шеренги из целых десятков. А потому
в разных местностях для них — самые разнообразные
прозвища: называют их сборщиками, прошаками, запрощиками, кубраками, лаборями и т. п. Много в рядах
этих монахов, еще того больше монахинь, но мы вы­
двинем на внимательный осмотр на первый раз только
армяки, круто запахнутые и высоко подпоясанные, т. е.
сельских и деревенских выходцев и землепроходцев.
На петербургских дворах таких сборщиков (т. е. ме­
щан, крестьян и отставных солдат) перебывает ежегод­
но больше четырехсот человек1, и в этом числе первое
место занимают крестьяне. Монахини ходят редко с
послушницами, но в таком случае непременно с двумя.
Послушницы же собирают всегда вдвоем; монахи ходят
без помощников; крестьяне такж е предъявляю т для
свидетельства книжки, выданные на одного человека.
Сколько ж е перебывает этих сборщиков в торговой,
богатой, тароватой, православной Москве? И, утроив
петербургское число, не ошибиться бы!
Почтенный количеством своим даже и в не совсем
богомольном и православном городе, класс сборщиков
подаяний на церкви — и именно из простонародья —
поучителен и любопытен во многих отношениях.
8

Конечно, прежде всего, это остаток очень почтенной
древности: это выходцы из отдаленных времен нашей
истории, воспитанники и подраж атели первых настав­
ников наших в вере и религиозных обычаях — греков.
Появление этого оригинального типа, несомненно, от­
носится к той эпохе, когда паломничанье было в общем
обычае, когда выходил на промысел всякий пешком,
когда, бродя на своих доморощенных ногах, справлял
работы своего досужества, умения и знания всякий ре­
месленник, когда пешком ходила даж е самая торговля.
Ходил из конца в конец православной Руси и странник
за усердным подаянием, «апостольским способом в под­
виге добром подвизался», и притом с таким сердечным
убеждением, что способ этот глубоко укоренился и в
следующих поколениях и в нетронутом виде дожил до
наших времен. Проторили с тех пор пошире дороги, по­
крепче укатали их, облегчили пути конным, а прошаки (кое с кем из ремесленников и торговцев) все еще на
своих на двоих ходят пешими. Где присядет он Христа
ради на облучке попутной телеги, где воспользуется
пароходом или перевозом, а то все больше пешком по
окольным дорогам, которые, как и он, все еще во мно­
жестве мест в том ж е первобытном историческом виде.
Столько ж е и теперь труден его подвиг по безлюдью и
бездорожью, как и тогда, когда заветш али церкви на
погостах, выстроенных удельными князьями в сво­
их отчинах и дединах по примеру первой христианки
Ольги, уставившей погосты по рекам Мете и Днепру, и
когда собственно впервые и проявился на Св. Руси этот
почтенный класс деятелей и делателей.
И теперь ученый историк, любознательный архе­
олог сумеют распознать в лице прошака любезные
признаки почтенной древности в простоте и краткости
просительного стиха, не обладающего разнообразием
и избытком жалобных слов (хотя бы по примеру ар е­
стантов, которые выучились вымаливать доброхотные
подаяния целой складной песней). В самом напеве в два
тона по образцу всех духовных стихов, старин и былин,
9

распеваемых старцами и слепцами, — тот ж е археоло­
гический признак, указывающий на почтенное время
бедности мотивов и отсутствия мелодий: речитатив с
пригнуской. Не дальше стоит он от выкриков нищих,
и далеко еще ему хотя бы и до того вычурного крика,
на который, например, здесь же, в Петербурге, р азд а­
ются припевы приглашающих купить «цветы... цве­
точки» и т. п. Одна только книжка в руках — продукт
новейшего времени, слабо верующего чужой совести,
среди соблазна медными, серебряными и бумажными
деньгами (очень часто довольно крупными). Кое-кто и
писать умеет, стало быть, не поленится и записать, а
письменному человеку (секретарю консистории) легко
проверить, все ли донес, что записано в книге: прошну­
рованных ж е и занумерованных листов вырвать нель­
зя — засудят за то.
Конечно, и в наши дни, как и в далекие времена се­
дой старины, сзади сборщика-прошака — разруш аю ­
щ аяся деревянная или каменная церковь. Расползлись
или выветрились углы ее; стали сквозить венцы, начало
дуть из-под пола, — коченеют ноги молельщиков, руки
священников затрудняю тся сдерживать святые дары,
осенний дождик врывается в храм Божий ручьями.
— Да, хорошо бы и старый колокол подменить но­
вым: звонарь с пьяных глаз разбил — дребезжит и не
дает ясного гулу. Я на себя обет такой положил, что в
гроб не лягу, пока не заведу на помин души моей греш ­
ной красного звону.
— Ризы обветшали, с плеч лезут. Книги грамотеи
наши все поизмызгали, да закапали, да оборвали, да
растеряли: ни петь, ни читать!..
— Мало ли и в самом деле всякой нужды церков­
ной?
— Оскудело благочестие, много народа в раскол ухо­
дит, стал народ от церкви отбежен.
— Еще больше уходит его от своей великой домаш­
ней нужды на чужую сторону; о серебряном ли кади­
10

ле для сельской церкви думать ему, когда он сам ушел
кормиться под чужие звонкие столичные колокола?
Как в давнюю старину народ, обманутый холодной
землей и обиженный безхлебьем и голодовками, брел
врозь после Ю рьева дня осеннего искать нового приво­
лья и лучш их мест, так и теперь все больше и больше
тянется он из-под погостов с могилками родителей туда,
где охотнее дают деньги и сытнее кормят. А остальцам
на старых пепелищах и теперь, как и в старину, не под
силу класть новые заплаты на старые широкие про­
рехи, а «матушка-церква» стала требовать коренной
перетруски, от глав до основания.
Все, словом, по-старому. Изменилось лишь одно:
с каждым годом число прошаков уменьшается. Скоро
может случиться так, что этот коренной народный рус­
ский тип исчезнет с лица земли нашей (уничтожить его
очень легко, большого труда не стоит) и, сделавшись
достоянием истории, станет предметом догадок и ис­
следований археологов.
Поспешим всмотреться в них, хотя с той целью, что­
бы и совсем распрощаться, довольно они пожили, до­
вольно походили по свету. Впрочем, мы с той целью и
начинаем со сборщиков, что предполагаем говорить о
тех, которые еще ходят в то время, когда другие ездят;
еще поют о том, о чем можно давать ведение иными
многочисленными облегченными способами; глупо тол­
пятся там, где мешают входу и выходу других и смеши­
вают свои выкрики с предложениями настоящих тор­
говцев — словом, еще ж ивут и действуют приметной
силой, хотя на место ее может встать другая сила, го­
раздо помоложе. Вообще запоздалые целым веком прошаки отстали от нашего мудреного времени настолько,
что каж утся одетыми в гробовой саван, от которого веет
сыростью, как от старого пергаментного фолианта, как
из монастырских беспросветных погребов.
Поспешим присмотреться. Сначала, впрочем, по­
пробуем прислушаться.
11

Сколько бы однообразен ни был покрой платья, упо­
требляемого сборщиками, умеющими на этот раз сде­
лать так, как говорит пословица, что все волки ночью
серы, тем не менее опытное ухо, прислушавш ееся к
народному говору, не затруднится отгадать, приблизи­
тельно с какой стороны Руси пришел этот незнакомец.
Иногда нет нужды прибегать к продолжительному с
ним разговору, чтобы наловить много признаков, х а­
рактеризующ их родину.
Одно даж е слово, неизбежное в его просительном
припеве, — «церковь», сумеет указать, откуда вылете­
ла птица. «Церковь» — так, как мы это слово пишем и
произносят его люди образованные, принадлежит гово­
ру Центральной России, выросшей под влиянием Мо­
сквы. Новгородчина, так сказать глухая лесная Русь,
умудрилась выговаривать это слово «церква». Затем
если из ближайших к Москве ж ителей кто выговорил
«черковь», то это, несомненно, тверяк или вообще ж и ­
тель Верхней Волги, всего вернее — из города Торжка.
Если ж е сумел отчеканить так, что стало «тшерковь»,
то смело говорите ему, что он вязниковец или из тех
владимирцев, которые ж ивут ближе к Оке. За Окой, в
южной части Нижегородской губернии, говорят уж е
«черква» — не по закону, а по обычаю той новгородчины, которая любит изменять «ц» в «ч» — чвакать (и,
наоборот, словно насмех) во всей обширной местности
от псковского Порхова до Ладоги и отсюда до Белоозера на Вологду и на Вятку. В отличие от всех и на удив­
ление всем, владимирский переяславец выговаривает
даж е «цчерква».
Тут и там Д ревняя Русь настроила монастырей и
церквей в таком обилии, что какой-нибудь м алень­
кий олонецкий Каргополь владеет 2 монастырями
и 22 каменными церквами, при 2 ты сячах ж ителей;
Вологда — с 51 церковью и 2 монастырями при 18ти ты сячах и т. п. Н аследие прадедов, от различны х
невзгод уш едш их за У рал в качестве первых посе­
12

ленцев Сибири, досталось в таком размере, что 100 че­
ловек должны содержать причт и поддерживать цер­
ковь. А так как весь Север значительно опустел и год
от году пустеет народом все более и более оттого, что
плохо и неуверенно кормит, держ ит в постоянной проголоди и гонит вон на чужую сторону, — то, само собой,
и «матушка-черква» нуж дается в таком ходатае, кото­
рый походил бы от нее, помолил бы за нее доброхотных
дателей.
Откуда бы ни сошлись сборщики подаяний, одномудвум из полуголодной северной России между ними не­
избывное место.
Еще прислушаемся:
— На чье имя собирает, какие имена чествует и по­
минает?
— Николу-угодника.
Мало: слаб этот признак, несмотря на то, что угод­
нику большое уважение на Руси за то, что расселялась
Русь по рекам, по озерам, много плавала, подвергалась
многим опастностям от воды, а епископу М арликийскому приписывается покровительство пловцам и морехо­
дам. Особенно чествуют его при самых реках, морях и
озерах. По безлюдью Белого моря — «от Холмогор до
Колы тридцать три Николы», по словам местной пого­
ворки, да и то, должно быть, довольно старой, потому
что на самом деле подлинным счетом их 40 (впрочем,
по самому берегу моря попадается много пределов
Клименту, папе римскому, полагаемому вторым покро­
вителем мореходов). По Зап. Двине, по Вилии и по Не­
ману, где православие всего больше подвергалось гоне­
ниям, народ успел, однако, выстроить 109 церквей (губ.
Витеб., Вил. и Ковен.) в честь св. Николая, и из наиболее
чтимых святых: Петру и Павлу — 20, Георгию Победо­
носцу — 38, Параскеве Пятнице — 22, Илье Пророку —
30 и т. д.
Вот и еще новые признаки в выкрике сборщика, на
которых весьма поучительно становится, признаки
13

очень почтенные по времени и по историческому зна­
чению.
Ушедшие язычниками по богатым системам рек, с
юга на север, славяне в те времена, когда вышли к нам
для проповеди святого Евангелия греки, владели уж е
укрепленными местами и имели возвышенные пункты
и особые места, посвященные народным божествам и
религиозным обрядам. Византийские греки, с помощью
князей и под защитой их дружин крестя народ и зна­
комя его со святыми предстателями за человеческие
нужды, сумели сделать так, что на всех возвышенных
местах, командующих окрестностями и круто осту­
пающихся в воду (обыкновенно в реку), где славяне
предпочитали избирать места для богослужения П еру­
ну, — очутились храмы во имя Илии. Точно такж е при
рудниках, в низинах и оврагах, при источниках рек —
явились храмы Параскевы Пятницы с непременным
деревянным изваянием св. мученицы.
На выгонах городов, где пасется скот местных ж и ­
телей, вверенный охранению Велеса, встали христи­
анские церкви во имя священномученика Власия и т. д.
Ф акты эти чрезвычайно очевидны и последовательны
во всех местах древней языческой Руси: на западе и се­
вере ее, в Киеве, в Чернигове и Мстиславе — словом,
во всех местах, спопутных движению проповедников
из Византии, по Днепру и его притокам: Десне, Сожу,
Припяти и т. д., первые городские церкви посвяще­
ны имени св. пророка Илии. Только когда выяснились
между укрепленными пунктами центральные и глав­
ные, к которым тяготел народ, как вся Греция к Визан­
тии, — появились храмы Господней Премудрости (Со­
фии), по примеру великолепной и знаменитой визан­
тийской. Софийские соборы, посвященные Софии, т. е.
Премудрости Слова Божия, под которою, разумеется,
второе лицо Святой Троицы, воздвигались постепенно
там, где устанавливался центр народной колонизации:
в Киеве на Днепре, в Полоцке на Двине, в Новгороде на
14

Волхове, в Вологде и Соликамске (даже в Тобольске в
Сибири) — словом, во всех тех городах, которые были
первыми на Руси и начальными и коренными центрами
народной защ иты и у п р ав ы 2.
При дальнейшем переселении народа, уж е окре­
щенного в христианскую веру и действовавшего в де­
лах ее самобытно, а в трудах переселения по голодным
необитаемым странам не перестававшего испытывать
громадные лишения и трудности в непролазных лесах,
среди безнадежных болот, — являлась единственная
надежда, а за ней и горячая молитва всемилостиво­
му Спасу. Его имени воздвигался первый храм, лишь
только нога людская ощущала под собою твердую и су­
хую почву и глаза видели обнадеживающее приволье.
Так поступила полоцкая княжна Ефросиния в первые
христианские времена на Руси (1160 г.) на р. Зап ад­
ной Двине; точно такж е поступили и позднейшие, са­
мые дальние и смелые, выселенцы Савватий и Зосима,
основавшие обитель на морском острове (Соловецком),
в 60 верстах от берега и жилы х мест, в 1436 году. Вста­
ли Спасы: в Холмогорах (первый на Северной Двине),
в Тотьме, Вологде, Ярославле, Суздале, Нижнем, Ко­
строме, т. е. почти во всех северных городах, известных
своею древностью. В той ж е стране, северо-западной
Руси, враждебной православию, до сих пор — 77 Спа­
сов (из них 46 Спасов Преображения), тогда как только
51 Троица, 17 церквей Св. Духа. Н адежда на предста­
тельницу христиан, скорую помощницу и молитвенницу М атерь Спасову, не замедлила в свою очередь вы ра­
зиться во множестве храмов, посвященных Пречистой,
но уж е в те времена, когда переселения, от векового
опыта, стали легче, и страны оказались наиболее госте­
приимными.
Сборщик подаяний, в перечислении имен упомина­
ющий храмы Пречистой (всего чаще Успения и Р ож ­
дества ее), вернее запраш ивает на село из московской
Руси (восточной и центральной), чем тот, который
15

указы вает на храмы Спаса, в наибольшем числе нахо­
дящ иеся в западной и самой северной России. В этом
для нас определительно вы раж ается этнографический
признак заселения северной Руси двумя путями: на
северо-восток — по землям рязанским, муромским,
владимирским и московским с именем Пречистой и
первыми храмами в честь Богоматери; на север ж е и
восток — по заволочьям, заозерьям и за камнем по Си­
бири новгородскими людьми с именем Спаса.
Во вторых и третьих именах, сказываемых сборщи­
ками, всегда возможно, помимо повсеместно чтимого
Николы, встретить такие, которые прославились в позд­
нейшие времена, когда явились отечественные угодни­
ки, местночтимые иконы, боготворимые известными
окрестностями в определенной поставленной во взаим­
ные близкие отношения местности: Зосима, Тихвинская
Божия Матерь — для севера и северо-запада Велико­
россии, Феодосий Тотемский, Кирилл — для северовостока ее же, Макарий — для Поволжья, от Калязина
до Нижнего и от Костромы до Вологды, и т. д. Точно так
же, как Знаменье указывает на Новгородчину, имена
Бориса и Глеба, несомненно, укаж ут на те древние рус­
ские поселения, которые находились в тесной религи­
озной связи с Киевом, — на Чернигов, Полоцк, Ростов и
проч., — а местночтимые имена без всяких догадок, оче­
видно, выразят тот город или ближайшее к нему село,
откуда вышел прошак и где проявилась церковная нуж ­
да, выискивающая в толпах народных сердобольных и
христолюбивых жертвователей.
Вышел прошак прямо с северо-запада, если просит
на Спаса и Николу, да при этом окает и придзекивает,
да прибавляет Илью либо Параскеву Пятницу. Идет он,
несомненно, с коренного севера, если к Николе и Спа­
су присоединяет либо Знаменье, либо Зосиму с Савватием, либо Тихвинскую Богоматерь, и при этом окает.
Если ж е упоминает он Кирилла, то и место родины его
16

где-нибудь в Белозерском или Кирилловском уезде, в
коренной Новгородчине.
Отсюда, как известно, преимущественно уходит на­
род, и на вечные времена, и на временные отлучки для
заработков, на столичные и городские соблазны, на от­
вычку от родины и на полузабытье всего в ней заветно­
го, считая в том числе и приходские церкви. Остается
дома кое-кто: немощные да старые, очень малолетние и
несмышленые, походившие и уставшие, ничего не вы­
ходившие и умеющие высиживать кое-что и дома. Все
это хорошо всем известно. Известно всем такж е и то,
что в той же Новгородчине и в срединной московской
Руси церковная обрядность, религиозная внешность
всегда играли столь сильную роль, что из-за них и з­
давна ведется непримиримая тайная и явная борьба,
выразивш аяся многоветвистым расколом.
Там, где устояли от соблазнов раскола, православие
стало твердо. Приверженность к церкви выражается
самыми многоразличными признаками; любовь к обря­
довой части наполняет добрую долю в целом году до­
машней и общественной жизни, и в некоторых случаях
доведена даже до крайностей. Приезд архиерея волнует
целое население околотка от мала до велика; бросаются
полевые работы; за архиерейской каретой бегут толпа­
ми; на архиерейском служении захлебываются наро­
дом церкви, паперти и ограды. По отъезде долго гудят
басистые голоса в торговых рядах, на полях и улицах
под увлечением «толстоголосого» и красивого протодья­
кона. Церковные ходы представляют толпы длиною в
целую версту, и в течение лета таким крестным ходам,
поднятиям местных икон, обходам полей и молебнам на
них трудно подвести счет. Голосистых дьяков, не найдя
в своей, ищут по другим епархиям; красноречивых свя­
щенников переманивают предложением добавочного
содержания; биографии священников знают до подно­
готной и скажут не только — кому кто племянник или
дядя, но и кто кому доводится свояком или сватом и т. п.
17

Приверженность к сельскому храму и его служителям,
едва утолимая страсть к церковным обрядам представ­
ляются поразительными особенностями не только от­
дельных личностей, но сплошь и рядом всего населения,
за малыми и едва уловимыми исключениями.
Само собою разумеется, что изо всех выделяются
неизбежно такие, которые уходят дальше других и до­
водят свою ревность до самопожертвований, даж е до
фанатизма. В разряд этого рода ревнителей поступают,
разумеется, люди наиболее оригинального жизненного
склада с некоторыми особенностями характера.

ГЛАВА II

Внешние особенности людей подобного рода вы ра­
жаю тся наглядно тем, что они раньше других, с первым
ударом колокола, являю тся в церковь, занимают места
ближе к алтарю, всего чаще становятся на клирос, и не
остаются здесь в рядовых и заурядных, подголосках, а
спешат заявить себя видимым образом. Дьячки и по­
номари не в праздничные дни, когда нет у них обык­
новения надевать на себя стихари, не прочь угождать
этим ревнителям тем, что дают прочесть им часы, вы­
пускают на средину церкви для произнесения апостола
и, уходя раздувать в алтаре кадило, предоставляют им
читать псалом после заамвонной молитвы. Более з а ­
служенные из них допускаются помогать священнику
в алтаре. Они первыми прикладываются ко кресту. Они
беспокойны на клиросе, сходят с него в северные двери
и выходят из них по нескольку раз во время обедни. Их
тревожит всякая нагоревшая свеча, всякая на полу со­
ринка. Они стараются быть всегда впереди и, оставаясь
на виду, все-таки служ ат образцом для молельщиков.
Установка их на колени, земные поклоны и т. п. слу­
ж ат сигналом для прочих, не твердо знающих церков­
ную службу. Для бестолковых баб, приносящих детей
18

к причастию, они являю тся указчиками и руководите­
лями, и во всяком случае вмеш ательству их церковная
служба обязана значительной долей своего благоголепия и порядка.
Таковы они дома, в своей сельской церкви.
В гостях, в чужих селах, посещение которых в х р а­
мовые праздники эти церковные ревнители считают
своей священнейшей обязанностью, они всегда поспе­
шат обозначиться (становясь в толпе, а не на клирос)
своим вмешательством: вслух и докучно поют; с возды­
ханиями предупреждаю т возгласы и молитвы; сказы ­
вают довольно громко и свои придуманные, и по книгам
затверженные. Во время праздничных всенощных по­
раж аю т они твердым знанием наизусть не только ир­
мосов двунадесятых праздников, но и стихирь на «Го­
споди воззвах» и на «Хвалитех».
Таких людей церковный причт коротко знает, ува­
ж ает и охотно придерживает около себя, позволяя с
готовностью, по их желаниям, всякое невинное пополз­
новение в роде переходов с книгой с клироса на клирос,
чтения шестопсалмия и т. д. Иные доводят свою рев­
ность до того, что начинают ходить вместе с причтом
с праздничною «славой», не в качестве паевщиков, а
безвозмездных из любви к искусству подголосников.
Ходят за тем лишь, чтобы подпевать, и глазами ищут
случая выслушать приказание от священника или д ья­
кона с тем, чтобы немедленно его исполнить. Смело и
сильно расталкивают народ в церкви, больно толкают
в бока эти ревнители, бегающие либо за тем, чтобы по­
звонить, либо за угольями, за ладаном в кладовую. До­
верие к таким людям полное, и, допущенные до край­
них интимностей духовного звания, они считаются уж е
«истинными сынами церкви». Ее интересы встают для
них впереди всех других, и в конце концов они отда­
ются своему сельскому храму всей душой и всеми по­
мышлениями.
19

Р азряд людей этих представляет собою либо бого­
мольных стариков, довольных своим хозяйственным и
домашним обеспечением, когда при сыновьях и внуках
осталось только молиться и благодарить Бога, — либо
людей среднего возраста, но уж е совершенно особых.
На них возлагаются надежды церковного причта. Ког­
да клиросная помощь их окаж ется для церкви малопособляющей в виду более существенных, материаль­
ных нужд ее, самого лучшего из них избирают для того,
чтобы возложить на него трудную задачу сбора подая­
ний в чуж их людях, вдалеке от родного села и бедного
приходского люда.
Этот лучший, рожденный спившимся ли с кругу от­
цом или изнуренной, измученной на тяжелы х, неустан­
ных работах матерью, дряблый с младенчества, болез­
ненный в отрочестве от мякинной пищи, бессильный в
работах тотчас же, как их потребуют от него. Он никуда
не поспеет, ничего не доделает; много зато бит пинка­
ми и толчками заколочен, крутой бранью домашних и
неустанными насмешками чуж их забит до пугливости.
Если по каким-либо случайным обстоятельствам он не
превратился в идиота, известного под деревенским на­
званием каженика (или боженика), то, во всяком слу­
чае, он ненадежен в работе, неспособен к усидчивому
труду. Ж ивет в родной семье, словно в пасынках, в
родной деревне обзывается таким насмешливым про­
звищем, какое только может быть хуж е и обиднее всех.
Нелюбимый, преследуемый, он делается угрюмым,
замкнутым в себе. Всякие игры ему чужды: он при го­
родских условиях мог бы сделаться самоубийцей. При
недостатке характера, но при мягком, впечатлительном
сердце он делается религиозным, утоление печалей на­
ходит в церкви, в ней только он ж ивет и дышит свобод­
но. После адских недель праздничные дни для него —
эпохи. С лихорадочным нервным нетерпением начина­
ет он с пятницы ждать воскресенья: перед заутренней,
после бессонной ночи, бежит на колокольню — сначала
20

смотреть, как после первого удара колокола полетят с
земли черти в преисподнюю, потом просто звонит или
благовестит.
Холодной зимой, ненастной осенью занятие это по­
номарь беспрекословно и нераздельно передает ему.
После обедни на целый день он ищет темных углов и
укромных местечек, где бы его и найти было нельзя.
В этом случае несколько праздников сряду представ­
ляют ему время величайших продолжительных на­
слаждений.
Не меньший восторг и радость ощутил он в своем
сердце, когда батюшка-поп заметил его рвение и пору­
чил ему какую-то работу на себя. Сделал он ее охотно и
даж е лучше, чем сделал бы для своего дома.
Заслуги его не остались без награды и поощрений,
вроде таких, что на Пасхе, например, бездетный дья­
кон ставил его в конце заутрени сзади себя с лукошком
собирать яйца, в Крещенский сочельник его посылали к
чанам и поручали помогать при раздаче богоявленской
воды. Это произошло уж е в то время, когда алтарная
горнушка с угольями и кадило поступили в полное его
распоряжение, когда стоять в алтаре дозволялось ему
невозбранно и ходить по церкви взад и вперед сколько
угодно.
Затем он приготовлял проруби на Богоявление, при­
лаж ивал плоты и обсаживал их елками на Иордани в
Спасовку и Преполовение; в крестных ходах носил
правую хоругвь и пр. Таким образом, вполне приле­
пившись к церкви, сделался он необходимым членом ее
причта и, будучи постоянным посетителем церковных
служб, стал незаметно для себя понятливым и памят­
ливым ко всему, что поют, и пытливым на расспросы.
Духовенство готовно разъясняло ему все, что само зна­
ло. Мало-помалу выбирался он на дорогу начетника и
не сделался таковым лишь только по безграмотству, о
котором заныло и заболело его сердце, когда увидел он
21

исчезающую впереди для него целую массу высоких
наслаждений.
От родительского дома он отбиться не мог, но, если
бы явилась возможность, ни минуты бы не медлил.
Когда настало для него время, когда бить и сечь дома
перестают и право это переходит к высшему сельскому
начальству, он в семье оказался уж е совершенно лиш ­
ним. Не только за неделю, но и за целые зимы — ни в
избе, ни на дворе нельзя было найти ни одного следа
его пребывания, ни одной работы, на которую можно
было бы указать, как на полезную и пригодную. Скво­
речники ставить, сети плести для ловли рыбы и птицы
он первый охотник и мастер. Легкую работу он склонен
исполнять целый день, и не огорчит его, что за целые
сутки в итоге у него дыра в горсти. Зато его и домашние,
и соседи прозвали «кутьей», «дурьей породой», насме­
хаться над ним не упускали ни одного случая. Но те­
перь это мало его трогает — он уж е обтерпелся. Против
крупных обид и глубоких оскорблений на защ иту его,
само собою разумеется, становился весь причт, и даж е
сам батюшка не задумывался нарочно прийти к нему
в избу и усовещевать родителей и родных домашних.
Кто хочет увидеть дела его. тот может пойти к церкви
и в церковь — там он предусматривал работу, сам ис­
полнял ее отчетливо и рачительно. Надрывающ аяся от
слезь бедность всегда находила в нем бесплатного мо­
гильщика с заступом, топором, лопатой, даж е зимой.
Ни одного поминания усопших, если поручат ему, он
еще ни разу не забыл, ни в одной просьбе по церкви он
никому еще не давал отказа и переданную желтенькую
восковую свечку не ставил зря, а именно к тому самому
образу, который ему был указан.
Если пристальнее всмотреться в окончательно сло­
жившийся характер этого человека, — перед нами
одна из честнейших натур, беззаветно добрых и преис­
полненных самоотвержения до последней крайности,
смиренных и послушных до безответности. Этого сорта
22

люди иногда возбуждают жалость и сострадание к ви­
димой ненадобности их существования, как бы к людям
лишним, но первые же шаги знакомства с ними не з а ­
медлят показать, что это самые симпатичные люди в
среде нашего простонародья. Бесполезные во всю свою
жизнь, они являю тся подлинными избранниками по
призванию, когда придет час их служения, и творят
чудеса при энергии, когда откроется благоприятный
случай. Очень часто они отыскивают сами этот случай;
конечно, всего чаще отыскивают их самих те, кому они
нужны. Обоюдным рвением и взаимной поддержкой
ставится дело на ноги и пускается в ход. За нуждами,
порождающими начинание и питающими энергию в
сельских церквах, конечно, не стоит дело там, где не
выищется тароватого благотворителя. А такие благо­
творители большей частью проявляются по несчаст­
ным случайностям там, где всего менее настоит в них
нужда.
Золотятся заново позлащенные иконостасы; укра­
шаются опрятные, чистенькие церкви стенными ико­
нами доморощенных, неискусных богомазов, отлива­
ются вторые экземпляры больших колоколов и полиелеев; нашиваются новые ризы в таком количестве,
что на пасхальной заутрене, во время пения канона, на
всякую из 9 песней, священник и дьякон выходят ка­
дить в новых переменах риз. Это в наших купеческих
городах.

ГЛАВА III

Белеясь на горе, стоит каменная церковь в бедном
селе, лаская издали приветливым красивым видом, но
поражает вблизи всеми неблагоприятно сложивши­
мися обстоятельствами для выгодного положения ее,
именно, на этой красивой горе и в этой, пожалуй, даж е
и густонаселенной местности. Давно запущенная, долго
23

стоявшая без починки в нашем северном лесном краю,
обильном снегом и дождями, обездоленном дороговиз­
ной ж елеза и камня, приходская церковь обрешетилась
крышей, лишилась значительной связи в куполах, сво­
дах и полах. Деревянные рамы сгнили так, что и гвозди
не держ атся, и дует немилосердно в холодные зимы,
потому что число вывалившихся кирпичей и на окнах,
и на углах, и всюду даж е сосчитать невозможно. Засы рел и почернел не только иконостас, но облупились и
святые иконы; в зимние стужи намерзают священни­
ческие руки до такой степени, что с трудом сдерж ива­
ют потир на великом выходе. Про деревянные церкви
уж е и говорить нечего.
Вот тот укор на прихожанах, непрестанная боль в
сердце причта, которые еще виднее выделяются из
толпы доброхотных радетелей церкви. На них останав­
ливаются мысли и ж елания настоятелей.
— Зайди-ка ко мне о больно важном и нужном деле
мне с тобою, Божий человек, поговорить надо по душе
и в настоящую.
Светленький домик священника, который во всяком
русском селе уверенно и успешно рассчитывает на то,
чтобы выделиться из крестьянских изб и походить на
городской дом, — гостеприимно приглашал болезного
человека за этот палисадник с сиренями и рябинами, на
это крытое крыльцо и в чистый зал батюшки, увеш ан­
ный картинками духовного содержания и портретами
архиереев, из которых один находился даж е в отдален­
ном родстве с владельцем этого зала и этого дома.
Священник ждал. Вошедшего приветливо принял,
осенил большим крестом и дал поцеловать ему загру­
белую на полевых работах и сильно загорелую руку.
Велел сесть на плетеный камышовый стул с прямой и
высокой спинкой и, когда вошедший неладно уселся на
самом кончике его, священник удовлетворился.
— Посягаешь ли?
Вошедший не сразу понял и глядел безответно.
24

— Согласен ли принять послушание и ревновать
о Божьем храме, где тебя крестили, где за упокоение
душ родителей твоих возносятся молитвы и об утоле­
нии собственных грехов твоих приносится бескровная
жертва?
— Это вы насчет того, ваше благословение, чтобы
идти мне за сбором?
— Поревнуй! Прошу я тебя за себя и за весь приход.
Никому не соблюсти церковного даяния лучше тебя.
Благоприятнее было бы именно избрать тебя и пору­
чить нарочито святое дело это.
— Не привычное мне дело просить, ваше благосло­
вение, сумею ли?
— Время покажет.
— Куда пойду и где сбирать буду?
— Господь управит стопы твои.
— Б ез денег-то не двинешься с места, чем питаться
буду в дороге-то?
— Святые апостолы как ходили? Колосья пшенич­
ные срывали по пути и ели, а во всю землю изыде ве­
щание их и в концы вселенные глаголы их. Господь тебя
пропитает.
У батюшки на текстах язы к был перебит, и, хотя по­
следние слова выговорил он едва уловимой и удобопо­
нятной скороговоркой, слуш атель его понял и глубоко
вздохнул и на умелых словах человека, которому он
привык вполне верить и в котором приучился глубоко
уваж ать сан, умилился сердцем до прямого ответа на
согласие.
— Послезавтра я, ваше благословение, хоть и в до­
рогу готов.
— Одобряю.
— Пойду по деревне, попрощаюсь со всеми: пусть
простят кому досадил — большое дело-то.
— Намерение твое похваляю. Теперь надо испросить
благословение владыки.
Священник продолжал дальше:
25

—
Приуготовься одеждою, облекись и иди в путь
твой твердо. Мирское даяние найдет тебя, Господь тебя
взыщет. Я вот съезж у в консисторию, выправлю книж ­
ку, с ней никто не дерзнет обижать тебя во все время
пути твоего.
Священник вынул из киота принесенный из церкви
маленький образ того праздника, которому посвящен
главный престол. Благословил он им своего гостя и на­
дел образ на веревочке на шею; снабдил даж е и готовым
блюдечком. Осталось теперь действительно немногое,
именно: попрощаться, что и сделал новоставленый
путник, обойдя все избы в селе, прося у всех отпуще­
ния грехов и милости — не помнить зла и лиха. Вместе,
на одной лошадке, отправились они со священником в
губернский город в консисторию.
Во святые ворота, украшенные наверху большим
образом, с подвешенным к нему на толстой веревке
фонарем с толстой восковой свечкой, вошли путни­
ки в ограду старинного монастыря, где «архиерейские
покои» ярко отделялись от братских келий светлыми
окнами, парадным крыльцом, по лестнице которого
разостлан был старательно выколоченный ковер. Свя­
щенник потолковал с заспанным монахом, попавшим­
ся навстречу, о том, как попасть к владыке: по тому
ли идти крыльцу, где леж ит ковер, и благоприятно ли
время для принятия у него благословения и изложения
просьбы? Вызван был архиерейский келейник, удо­
влетворен был с почтением дачей двух двугривенных,
и путники введены были задним крыльцом в длинный
коридор с большими окнами налево, с маленькими на­
право, в переднюю, а оттуда в обширный приемный зал.
Полы были паркетные; на них положен был ковер еще
лучше и наряднее; в углу стояла старинная изразцовая
печь; по стенам висели портреты бывших архиереев:
прежних — писанные масляными красками, ближ ай­
ших по времени — фотографические. Чистота убран­
ства остановила и священника, и его провожатого у са­
26

мой притолоки при входе и пригвоздила их тут. Влады­
ко долго не выходил. Старик-свящ енник имел довольно
времени успокоиться, прийти в себя, оправиться еще
раз, поднявши повыше пояс подрясника и огладивши
обеими руками волоса на голове и бороде. Победил он в
себе робость до такой степени, что имел смелость, ука­
зы вая товарищу на портрет одного архиерея, в сущно­
сти очень похожего на других (такая ж е борода, клобук,
панагия, много орденов на груди и в руках книга), з а ­
метить шепотом:
— Епископ Самуил. Рукополагал меня, недостойно­
го. Редкий был владыко.
В воображении старика зароились воспоминания, и
все разом: грубые пинки сильного протодьякона в шею
и по плечам, когда нужно было кланяться архиерею, и
в бока, когда нужно было идти в ту или другую сторо­
ну; и поддьяконы, которые потребовали угощения по­
сле посвящения... Поют «аксиос»... Припомнился и сам
Самуил. П риехал он неожиданным (любил ездить по
захолустьям, по бедным приходам, без всякой свиты,
с одним протодьяконом). Опрометью бежал новостав­
леный священник на звон с поля в рубахе; подрясник
схватил с гвоздя дома, а рясу-то, что получил от тестя
в приданое, полинялую и оборванную по подолу, но па­
радную, потому что была суконная ряса-то...
— Господи, куда угодить придется?!
Поберегая как единственную и последнюю, он вешал
рясу в алтаре. А архиерей-от прошел прямо в церковь:
не пробежишь мимо.
Так в подряснике одном и предстал, и в землю по­
валился.
— Не громи, не сокрушай, владыко святый, яви ми­
лость, прости столь великую мою вину и злое деяние
мое, ради малых детей и великой моей бедности!
— Встань, — говорит, — радуюся, видя тебя на до­
бром деле, снискивающим хлеб свой... угости-ка!
27

Нашлась водочка. Выпил владыко две рюмочки и
мне велел. Покушал, что нашлось молочного да хлеб­
ного: яичницу ему из 40 яиц сам сделал. Певчую орду
ублаготворил из сельского кабака целым ведром водки.
Велели они напечь им в дорогу яиц — напек; да поло­
пали всю сметану, да поели почти все запасы, которые
заготовлены были на целый год — и за щ еку клали, и с
собой набрали. Уехали, наконец, слава богу!
А вот и Евгений с большой бородой — резолюции на
прошениях стихами писал; к семинаристам на рекреа­
циях приезж ал с пряниками. В лапту с ними играл и
ставил такие свечи (так высоко прямо бросал мяч пал­
кой), что никто не мог его лучш е шибнуть. Не прочь был
и от городков: подберет полы, снимет рясу и, как теперь
вижу, колотит палками по городкам.
Вот Виталий с толстым лицом: служить не любил,
певческий хор запустил, никуда не выезж ал, мало кого
принимал, по епархии не ездил, умер от водяной.
Владимир — певчих любил и служить любил, в дья­
конах поощрял хорошую выходку. Сам из себя был та­
кой сановитый, красивый, волоса каштановые, рясы го­
лубые бархатные. Служил долго и торжественно; про­
тодьякон у него, что хотел, то и делал — большой был
человек при архиерее и алчный. Нашему брату тяж ело
при их объездах было, ездили все по бойким и богатым
местам. Проповеди любил Владимир сказывать и ис­
торгал ими слезы, а когда напечатал их, — в чтении
были слабы: произносить умел. Едет когда из монасты­
ря в город, по всем церквам звон идет — любил тор­
жество и благолепие. О тъезж ал в другую епархию —
многие плакали по нему, а духовенство отшествию его
радовалось.
Павел: ничего про него припомнить нельзя; отъехал
в Сибирь, а на другой день въехал новый владыко, вот
этот — очень похож на портрет.
Вот и он вживе сам — отворил дверь и остановился
в дверях, на пороге.
28

Как увидел священник его, «правящего право сло­
во истины», так тут же, где стоял, пал в землю. Сделав
еще шаг, опять поклонился в ноги, и в третий раз такж е
скоро, не поднимаясь и не поправляясь. Волоса все упа­
ли на лицо.
Слышится грозный голос:
— Поди сюда!
Дал владыко благословение. Поцеловал старец руку.
Рука — архиерейская, настоящая: мягкая, пухлая, ро­
зовой водой пахнет. Стали перебирать эти руки янтар­
ные четки, которые тихо и приятно шелестели. Стал он,
выслушав просьбу, говорить:
— Твоя вина. Твое опущение. Небрег о храме. Не
умел внедрить в сердца прихожан чувства благотвори­
тельности. Плохой пастырь. Не могу одобрить.
Горечь приступила к сердцу священника. Хотел го­
ворить — язы к не послушался.
Строгий, резкий голос опять послышался ему, а чет­
ки в руках владыки все играли.
Панагию на груди архиерей поправил и опять гово­
рил:
— По приходам яйца собирать. Печеный хлеб теле­
гами вывозить. У купцов сахар выкланивать попадьям
на варенье — все на себя. А о доме Господнем нет раче­
ния: и ста запустение на месте святе. Кем это сказано?
Перебрал ответчик в старческой памяти подходя­
щий ответ на вопрос, не нашел, повалился опять в ноги:
пощадите немощную старость, изношенную память.
Понравилось.
— Встань! Говорил ли поучения? Возлюби Господь
благолепие дому своего.
— Творил все по силе моей! — уда лось-таки выгово­
рить священнику.
— По епархии в объезд поеду — поверю. А теперь
полагаюсь на твою священническую совесть.
Обратился владыка к прошаку и его подозвал:
— Намерение твое похваляю: благую часть избрал.
Помоги немотствующим, нерадивым и небрегущим.
29

При последних словах даж е кивнул головой в сторо­
ну священника.
С казал маленькое поучение и благословил вновь
обоих, промолвив в заключение:
— Теперь ступайте с миром!
Ч рез несколько дней священник наведался к секре­
тарю: разреш ение вышло. Да еще что-то понадобилось:
повременить-де еще надо. Но старик был зверь трав­
леный: он привез с собою мешочек крупы, сотню яиц,
горшок топленого коровьего масла, бурак со своим ме­
дом. По дороге он заходил в городской винный погреб,
где купил бутылку рому ямайского.
Те из продуктов, которые были послаще и подоро­
же, пошли на потребу и усладу секретаря консистории.
Яйца и несколько медных пятаков ушли на ту голод­
ную братию, которая, небритая и неумытая и хорошо
непроспавшаяся, стоит голодной ордой в передней кон­
систорской комнате и в той, где скрипят перья и нехо­
рошо пахнет, и за которой находилась комната секре­
таря и присутствие.
Секретарь велел приходить, назначил время, при­
казал приводить и прошака с собой. Оба отправились в
консисторию, пристроенную в монастырской стене, но
разбитыми загрязненными окнами смотревшую нару­
жу, на большую дорогу, на которой начинался дальний
путь нашего странника. По обтертой и исшлепанной
кирпичной лестнице поднялись они наверх, в консисто­
рию: священник в сотый раз на своем горемычном веку
после получения когда-то своей ставленой грамоты,
мужичок в первый раз в жизни.
Свежего деревенского человека на первых порах
поразило в передней непонятное дело. Несколько не­
мытых и небритых ребят суетились около чего-то, ко­
торое то показывало меж ду ними свою голову и плечи,
то скрывалось из глаз. Суетня кончилась восторгом
ребят и появлением в руке одного из них синего п лат­
ка и в нем пирога, из которого сыпалась гречневая
30

каша. Ребята быстро, с волчьей жадностью, разорвали
на части пирог; синий платок исчез в кармане одного
из них. Нечто оказалось священником либо дьяконом,
быстро бросившимся из передней на лестницу и на
улицу без палки и шапки: консисторские поспешили
отобрать все, что могли. Недаром про присутствия эти
такая слава.
Невольно передернулись плечи зрителя при виде
всего этого и заботливо сложились черты на лице, как
бы в чаянии подвергнуться тому ж е испытанию и при
готовности перенести его, если только за одним этим
стоит дело. Ребята, однако, по-видимому, удовлетвори­
лись. Разорвавш и и сглотавши пирог, разбрелись они в
разные стороны.
Секретарь новоприбывшего священника велел по­
звать к себе прямо. Вызвал он и его товарища, дал ему
наставление с указанием на то, что вручаемая книга —
большая святыня; посоветовал завернуть ее в чистый
лоскут и спрятать за пазуху; свел его в присутствие,
выпросил ему благословение у присутствовавших чле­
нов и отпустил вместе с батюшкой. В прихожей ринул­
ся и на них один молодец прямо грудью, но предвари­
тельно спросил о том, зачем приходили и о чем просили.
Получив ответ и увидев сборную книгу, махнул рукой
и отмахнул ею ж е другого товарища, выглянувшего изза дверей отекшим лицом с тупым, но сластолюбивым
взглядом.
Батю ш ка сказывал потом, что секретарю он сверх
деревенских запасов дал немножко денег, объяснив
при этом, что без подмазки-де и колесо скрипит и
плохо вертится, пожалуй, того и гляди загорится. На
постоялом дворе, где они ничего не потребили, а и з­
возчики сытно и много ели, товарищи распрощались.
Священник не только крепко благословил своего спут­
ника, но крепко и горячо поцеловал его и даж е про­
слезился.
31

Книжка выдана была на год и на разные губернии,
даж е на обе столицы: недаром батюшка похвастался
своим приношением и говорил о несмазанных коле­
сах.
Неловко было на первых порах в новой роли: как в
ней и ноги переставлять и куда идти? Словно бы хомут
какой на шею надели. Но эти впечатления только на
первых порах — по пословице: «Первую песенку, за р ­
девшись, спеть». Он и спел ее, лишь только очутил­
ся на первом базаре, спел, подраж ая тем прош акамсборщикам, которых где-то преж де видел и когда-то
слышал. «Порадейте православные», — спелось в
первый раз так ладно, что самому стало любо; и пригнуска откуда взялась и вышло совсем наподобие того,
как коростель-птица во рж и кричит. А главное: вы ­
крик останавливал кое-кого из прохожих и не звучал
на базаре напрасно: давали деньги, давали яйца, чай­
ку дали. Так говорил и советовал батюшка: съестное
дадут тебе на потребу твою; памятуй то, что два вас
ходят: один живой человек, которому есть хочется,
другой, и все ты же, это — который на церковь Божию
сбирает. Так и люди разумею т; иной, пожалуй, и сам
про то скажет.
Встречи с людьми подобного ж е занятия, встречи,
неизбежные при первом выходе в бойкие торговые ме­
ста и в людные селения, несомненно, отметят дорогу,
выучат распознавать колеи и рытвины и отыскивать
прямые и нахоженные тропы. Зависти, тайных недоброжелательств, подвохов и подкопов меж ду по­
добного рода конкурентами не бывает; монахини хо­
дят даж е по трое, по четверо вместе. Бы вает лишь то,
что монахи смотрят на простых сборщиков свысока и
стараю тся не смеш иваться с ними в толпе; а во всем
прочем у всех одна участь, одни испытания и ш ирокая
торная дорога во все стороны. Иди вперед, иди сколько
понесут ноги; там впереди — добро. Но его пока ещ е не
видно.
32

ГЛАВА IV

Темные свинцовые тучи нависли на небе и сыпался
из них тот неустанный настойчивый дождь, который
бывает только осенью, когда дорожный человек, оби­
женный им до последней нитки и раздраж енный до от­
чаяния, не рассчитывает уж е на то, что вот тучи пере­
межатся, и если не солнышко, то ветер посушит намок­
шее платье, а думает о том, как бы добраться до первого
ж илья и не у солнышка, а у родной матери — горячей
печки просить помощи и защиты. И всегда в таких слу­
чаях, на пущую беду, вздумается это гораздо раньше,
чем предстоит к тому возможность, и затем минуты уд­
линяются в часы, и одна верста каж ется несравненно
больше целого десятка их.
Каково чувствуется и думается нашему путнику,
идущему пешком в то время, когда и обогнавшая его
тройка с почтой едва выдирала ноги из расплывшейся
грязи, встряхивая по временам колокольчиком? Налип­
ш ая глинистая грязь на лаптишки набрала в попутном
лесу осыпавшейся листвы и еще крепче обессилила
ноги, когда пришлось им выбираться с полевой тропы на
худой чрез овраг мост, такж е залитый грязью и пригод­
ный лишь к тому, чтобы околотить и очистить о пери­
ла его отяжелевшие ноги. Да и с очищенными ногами не
лучше — на свежей глине, которая лоснится по тропе,
как зеркало, ноги скользят и разъезж аю тся врозь, а в
спине и плечах жгучая боль усиливает прежнюю, уже
раньше нахоженную истому. Вот и деревушка видне­
ется, низенькая и черная, словно приниженная к земле
тяжестью вылившегося воздушного моря — рукой бы до
деревни подать, а дойди-ка! Вот налилась такая лужа,
что обходить надо. На обходе бешеный ручеек вырвался
из нее и покатил во всю шаловливую мочь, кажется, без
конца; перепрыгнуть его не берет сила: ноги давно как
свинцом налиты, а на той стороне залысилась колдобин­
ка — поймаешь на ней леща и ребер не сосчитаешь.
33

— Ох, донеси, Господи! Только бы как на задворье
попасть — вон и бани, знать.
Собаки не лают, и бродячей коровы не видать: все в
затуле. Один странный человек в беззащитной обиде от
осенней распутицы и ненастья. По деревне грязь еще
вдвое гуще и невылазнее.
— Пустите Христа ради погреться.
Н азяблый голос дрожит из простуженного горла и
сиплым звуком врывается в первую избу на околице.
— Войди, добрый человек, тепла нам про тебя не
жаль. Обсушись, обогрейся.
— Видно, велика твоя неволя — накось! — есть ли на
тебе сухая нитка?
— Ты, дедушка, не мочи тут, дождя нам в избу не
надо, а клади все свое на печь.
Сильно натопленная печь пышет таким жаром, что
и вдали от нее чуется стариковым костям та отрадная
теплынь, о которой за час тому и мечтать не смел наш
странник, а теперь для него в ней единственное спасе­
ние и угрева.
Старик потянулся, поохал, лаптишки распустил и
слов нет, кроме одного: «Спаси вас Бог».
— С поштой сельской, что ли?
— Нет, родимые люди, со своей, с нуждой.
— Велика нужда надо быть!
— Своя нужда небольшая. Велика нужда церков­
ная — так бы надо говорить вам.
— Сбираешь? Со сборной, значит, памятью?
— Не сбирал еще, только вышел.
— Наш приход ты хоть и не пытай! Вовсе в нужде
живем, в такой нужде, как вот и ты ж е теперь весь в
воде сидишь. Что господа из Питера сошлют, тем и цер­
ковь наша жива. Поп лошадьми торгует, дьякон с гряд
капусту продает: и возами, и сотнями — как кому; пчел
водит, медком поторговывает. Дьячки... чем они живы
и само-то веденье наше сказать не сможет. И детвы у
них на ту беду. И, Господи! Сенька-пономарь стал уж е
34

бабам гадать на псалтири. Как-то ее на ножницах при­
лаживает, разопрет ножницы, повесит и качает ее,
псалтирь-то. А вскроет да прочитает по псалтири-то,
ладно у него выходит. И предсказывает. Бабы ему —
которая яиц, которая брусники....
— Есть у нас неподалечку Спас-Угол, село. Спас-от
батюшка у них на сосне проявился. Много народу при­
ходит болящего. Целение подает. Прежде чудеса делал;
по деревням икону носят и в нашем селе гостит когда. В
селе том попам хорошо. Попадья намеднясь проехала,
словно барыня, и ш ляпку городскую на голову надела.
Все вот Спасы-то прошли — хорошо бы тебе у них на
паперти постоять! Поп Мартын — мужик покладистый,
слова бы тебе не сказал, пустил бы постоять.
М ежду тем на столе появилась большая деревянная
чашка, каравай, солонка, жбан с квасом. Никто не при­
казывал, сама хозяйка молча слезла с палатей, молча
прошла за перегородку, отворила заслонку, нащупала
ухватом горшок, вынула, налила, поставила, поклони­
лась и остановилась у косяка, подгорюнившись.
— Садись-ка, добрый человек, отведай. Не ждали
гостя — не паслись, а что есть.
— Береш ь ли точивом-то? У меня холста новины ку­
сочек остался; прими Христа ради.
— Отопри-ка сундук, вынь пятак, что сдачи на база­
ре дали. Отдай, баба, с новиной твоей вместе.
— Яичек на дорожку-то захвати. Дай-кось сюда
кису-то твою, я тебе хлебушка положу в нее.
— Молочка бы ему принесла. Не хочешь ли? Яишенку ему состряпайте.
Затрещ ало сухое полено — лучину щеплют, затр е­
щ ала лучинка — сковородка нагревается, налили мас­
ла, завизж ало оно отчаянным визгом — яйца вылили.
Стала яичница-верещ ага, глазунья, исправница то ж,
мать — покровительница странников на всяком месте
и во всякое время. Придумал ее народ, спознавший
нужду переселений и странствований, и за великую ее
35

и неоценимую службу в качестве спорого и дешевого
куш анья, никогда и никому предложить ее не скупит­
ся: не купленая снедь, курочка напиталась, ходя коегде по задворьям, на Божьем продовольствии и нанесла
этих яичек.
— Вот, батюшка-странничек, покушай горяченького
да сказывай, что видел, что слышал. Больно мы стран­
ных захож их людей любим: живем в лесу, молимся
пню.
— Сказывает про чудеса Божьи бывалый человек, в
голове словно что заш евелится, на сердце слаще меду
станет. Помоги тебе, Господи, с нашей легкой руки!
— Н азад пойдешь, сделай Божескую милость, яви
свою любовь: не обходи двора нашего.
— Мы тебе за то, чем прикажешь.
Обогрелся странник и повеселел, не столько от те­
плой избы, жаркой печи и вкусной яичницы, сколько от
ласковых слов, от первого спопутного привета.
— И в самом деле затеял ты, должно быть, хорошее
дело, когда тебя все ласкают, а бабы даж е завидуют
тебе. Первый встречный лаской встретил — земская в
том помощь неопытному новику. Как вышел, так и «Бог
на помощь»! Теперь и путь-дорога — словно укатанная
и несмелые ноги — точно смазаны, ходчее пойдут на
неизвестное дело.
Думал прямо на волчье стадо попасть, а вышел
прямо-таки на свет Божий, народ православный. Почин
был страшен, а вот он каким задался. Про худую доро­
гу и про ненастье думать привычному трудовому дере­
венскому человеку в голову не приходит. Лихих людей
велит опасаться житейский опыт, а они перед тобою и
двери настежь. Теперь с легким сердцем и в мокрых
лаптях можно путь править.
Опять дорога. Опять несмолкаемый, докучный
дождь, бедовые тропы, лихие беды. И от собак не отма­
хаешься, и волчьего воя послушаешь, и лихой человек
надсмеется.
36

— Монашеское ты дело выдумал, на полях-то у тебя
в деревне не сами ли пироги-то растут? Эдакие-то хо­
дили — исправник изымал, всех в острог посадил.
— Да ведь то греки, сказывали, — заступится болез­
ный человек.
На брань озорного человека ответа нет. Один ответ,
как учил батюшка, как сказывают в церкви по Еванге­
лию, — молчание с кротким терпением в сердце и без
упреков на поносителя. Не учить вышел, а как бы сто­
ронкой, бочком, успеха ради, пройти мимо этих стро­
гих учителей. Иной сердце срывает от своих напастей
домашних; другой подсмеивается от веселого нрава на
бездельях: «Всем на здоровье!» Велика хитрость на
первых порах воздержаться, а потом само собой дело
скажет, что смиренному и приниженному просителю
крепче верят и больше дают. Сегодня перетерпел, зав­
тра не отгрызался, день за день и угомонилось кипучее
сердце. Отмалчивание в привычку вошло, а привычка
все переносит — так и сказано.
Другим вздум ается кстати при встрече с прошаком
порассказать друг другу про худы е дела сборщиков,
про утайку денег, про плутни, какими они вы думали
обходить шнуровую книгу, и т. п., дурному человеку
можно и урок взять, кое-чем у выучиться, — благо­
честивый прош ак наш, хотя понял, что этот разговор
затеян на его счет и намечен ему прямо в глаз, по­
гнуш ался в сердце худым делом и еще крепче у твер ­
дился в необходимости в чистоте и правде довести до
конца свой подвиг и с крепостью вы держ ать все ис­
пытания.
— Сами более яйцами собираем, да разумен старо­
ста — измыслил продавать их после литургии, в цер­
ковном притворе. «Нет тебе у нас места!» — говорил
священник спопутного села, у которого прошак попро­
сил позволения постоять у выходных дверей.
— Я бы, батюшка, только ту крупицу взял, которая
от Старостиных сборов осталася.
37

— И крупица та подлежит алтарю. Если принес
деньги в церковь — обетные то деньги. Не положил —
значит, в мечтаниях суетных мысли погружены были,
не заметил просящего и забыл положить. В другой раз
принесет. Не предуготовано тебе места в храме на­
шем — не торжище. Что Господь сотворил с таковыми
во Храме Иерусалимском?
— Ну, спаси тебя Бог! Прости великодушно, я так
попытал. Ш ел мимо, звон к утрени слышу, попытаюсь,
мол. Прости меня грешного: рассердил я тебя глупым
спросом перед обедней-то.
Отмолился прошак зауряд со всеми; ни блюдечка,
ни книжки не вынимал из-за пазухи. После обедни,
чтобы вконец очистить совесть, одним из первых по­
дошел он под благословение сердитого священника и
опять попросил не памятовать огорчения и отпустить
его с миром.
С тем разошлись и расстались оба.
— Мир ти, старче. На благое дело я скорый помощ­
ник. Не оставайся празден во храме нашем, возьми от
изволящего на нужду вашего храма. Ступай за нашим
старостой, когда пойдет он за сбором. У нас тут за ним
вдова-дьяконица Иоанна Предтечи на блюде для сбо­
ра носит. Ступай за ней и собери даяния, — говорил
прошаку второй священник в другом месте. — Не мне
устранять, — продолжал он, — чтобы ты во зло не упо­
требил религиозный обет и пожертвования христиан.
Совесть твоя пред лицом Всевидящего ока, да благо­
словит тебя Оно.
Прошак приформился: туго середь груди опоясался
запасным новеньким кушаком, надел кожаные личные
сапоги, книжку сборную обернул лоскутком тафтички
с нашитым мишурным крестом. Лысая голова его во
время обедни, когда прош уркала приспущенная сверху
лампадка перед пением «Причастна», беспрестанно
кланялась, словно плавала среди голов, смазанных до
лоску топленым маслом и наполнявших церковь до по­
38

следнего нельзя. Новому человеку охотно подавали, не
разбирая того: на колокол ли он просит, на неугасимую
ли лампаду, на построение ли нового храма или почин­
ку старого; а может быть, где-нибудь проявились новые
мощи — так на раку, либо на покрывало.
Не обходил прошак на пути и монастырей, которые
нет-нет да и выбелеют в лесу на богатом приволье, при
всяких угодьях, в стороне от большого тракта, но на
своем хорошо проторенном и всему краю известном. В
монастырях настоятели на благословения не скупятся,
памятуя, что нет из них ни одного, из которого бы не
вышло на Святую Русь монаха с послушанием «сбор­
ной памяти».
Попадая на праздники, обставляемые всегда боль­
шими сходами и съездами народа, прошак становился в
целом ряду других, ему подобных. Успевал он собирать
и на больших, длинных и широких монастырских кры ­
тых и расписных переходах, и у часовен, выстроенных
у св. колодцев или на местах, прославленных местным
угодником: здесь «он лапотки плел и продавал прохо­
жим и тиим удовлялся», тут «благословенную им про­
сфору прохожий человек уронил, собака хотела есть,
но огонь, исшедший из просфоры, опалил собаку»; в
третьем месте угодник утомился до кровавого поту от
сердечной молитвы — и явилась ему М атерь Б ож ия
с апостолами. После церковных служб толпы бого­
мольцев обязательно посещ ают эти места: в колодцах
пьют воду, в других купаю тся, ум иляю тся духом и с
умягченным сердцем щ едры на милость, подают не
только на подставленные блюдечки, но бросают день­
ги на дно самих источников. В непраздничные дни в
монасты рях известны х и уваж аем ы х всегда нахо­
дятся молельщ ики и всегда с подаянием. Нет лучш е
монастырей на эти доброхотные дачи, ввиду того, что
приезж ает люд разночинный, преимущественно купе­
чество, а не одна только заплатанная сермяга, сама ж и ­
вущ ая на медные деньги. К тому ж е монастыри сумели
39

с древнейших времен обзавестись большими ярм арка­
ми, из которых, как известно, самые богатые не имеют
иного происхождения, кроме подобного схода на молит­
ву к св. месту, а потом, кстати, и для обмена залишков
на недостающее и крепко нужное (все эти Коренные,
М акарьевские, Нижегородские, Крестовские, Ильин­
ские и т. п. ярмарки).
На ярмарке хорошо прошакам по рядам, по тракти­
рам ходить; тут купец подает по воле и поневоле: либо
от барыша, либо на барыш.
— Прими Христа ради! — говорит вслух.
«Может, копейка-то эта взыграет рублем!» — дума­
ет про себя и в начале ярмарки не реш ается отвечать
прошакам сухим поклоном и не говорит: «Не прогне­
вайся!»
Ярмарками сборщики подаяний на церкви заруча­
ются всего вернее и щедрее; тут даж е и науки никакой
не надо, и сноровки не требуется.
— Прими Христа ради!
По ярмаркам прошаки гудят как шмели, наладив
напев в октаву и толкаясь в одно время в различных
местах без разбору: и там, где пробуют лошадей сре­
ди плутов-барышников, вооруженных кнутами, — на
конной; и там, где туземная мещанская голь приладила
обжорный ряд и кормит ярмарочных гостей вареным
горохом, вареным судаком, из жесткого полена пре­
вращенным в нечто податливое на зубы и съедобное, и
поит можжевеловым квасом.
Не ходят прошаки лишь в те места, где засела ни­
щ ая братия над своими тарелочками. Затем ничем уж е
не стесняются: и в красных рядах ходят, и в людных
притонах кланяются, и купцу бородатому и барину
усатому. На ярмарках самые просьбы их высказыва­
ются резче и грубее, самые поклоны короче, пение по­
смелее — точно они тут главные хозяева.
В самом деле невозможно вообразить себе ни ярм ар­
ки, ни торга, ни даж е базара, где бы не было этих лысых
и смиренных стариков.
40

В летнее время, в ж аркие дни лысым головам прошаков большие испытания:
— Голова болит, как свинцом налитая.
Впрочем, в эти времена прошак около сел и лес­
ных монастырей не держится, а старается выбрести в
ближний большой город, из которого хотя и выбирается
ж ертвователь вон, за город, но народу ж ивет все еще
так много, что подставлять лысую голову под солнеч­
ный припек небезвыгодно.
— Вот подвезу! — кричит лихой почтовой ямщик с
обратной тройкой. — Привезу я тебя в такое-то место,
где всего тебя золотом обсыплют.
Привез баловень-шутник на почтовую станцию,
одиноко поставленную середь поля или на проталине в
глухом лесу, нарочно для нее вырубленной, именно по­
тому, что от предыдущей станции до нее двадцать с не­
большим верст, а не тридцать.
— Присядь, дедушка, на телегу-то, — предлагает
дальше по пути проезжий мужичок, сваливший кладь
в указанном ему месте и едущий назад порожним. —
Мне очень по душе, как экого человека довести приво­
дится, садись!
Присядет он и сам в ту ж е пустую телегу, и с просто­
душием, с откровенностью и готовностью сумеет под­
сказать, где по соседству можно на сбор надеяться, где
базар, где ярмарочка, где чудотворная икона, где новый
колокол подымают, и народ соберется туда непременно
во множестве, и на богатых тароватых купцов укаж ет
охотно.
Прошакам в дорогах не теряться стать, на пути на­
дежных сборов не мудрено попадать и на выбитых ко­
леями и ямами торговых площадках они не споткнутся:
здесь их сила еще не находила соперников и противни­
ков.
«Если человек из дальних трущобных стран вышел
пешком, шел впроголодь и ко мне пришел, значит ве­
лика его нужда, и я ему нужен, для меня он пришел.
41

Надо разом два дела делать: и ему помогать, и спасать
свою грешную душу. Дареные гроши на построение
храмов Господних хоть и такие ж е коротенькие, как
всякий базарный грош, да тем они хороши, что горя­
чи очень и сильны; эти ж ертвы на церковь окупают и
замаливают самые большие и тяж кие грехи, какие со­
деял, и за которые и попова молитва, и твое собствен­
ное покаяние не всегда сильны и действительны. Чем
больше и чаще даешь на церковь, тем больше и вернее
смертных грехов откупаешь» — так думают верующие
люди.
Богатые из них по таким делам совершают изуми­
тельные подвиги: строят не только обширные церкви,
но и целые новые монастыри.
— Дашь одному, не откажеш ь другому: сколько за
тебя молелыциков-то в разные стороны по православ­
ному миру разойдется?
— Чем тяж еле у купца леж ит грех на совести за оби­
ду мужичью, — замечает народ, — тем он звончее льет
колокола, тем выше кладет колокольни и шире строит
церкви. У таких и на подаяния скорые руки, и на такой
конец выбран в году день, да и не один, а у хорошего до
десятка. В такие дни всякий входи к нему смело и при­
нимай милостыню.
Принимают и такие, что из ворот милостивца да
прямо противу его дома — в кабак. Впрочем, не судите,
да не судимы будете.
Плечо о плечо, тесной стенкой в строго вытянутую
прямую линию, не толкаясь и не ссорясь, как нищая
братия, но со смиренным видом, эти положительно
смиреннейшие люди на всем лице земли русской стоят
на всех главнейших пунктах народных сходок. Скрипу­
чие голоса их резко выделяются монотонными звуками
среди певучего речитатива о двух Л азарях слепой ни­
щей братии и время от времени осиливают крикливый
говор тысячеустого базара, который любил говорить с
42

откровенностью громко и вслух, и очень шумлив, пото­
му что всегда спорит о крепко нужной и дорогой копей­
ке, которую стараются выторговать у него владеющие
тысячами рублей. Протискиваясь между телегами, ны­
ряет своей непокрытой головой в волнистом, неустанно
колеблющемся море базарных голов прошак наш, р а­
зыскивая ту сдачную копейку, которую на церковь Божию никому не ж аль отдать, так как она пойдет молить
Бога за укрепление сил трудового рабочего люда, боль­
шей частью тогда, когда эти силы изнемогли и следом
за ними напал неизбежный страх бессилья. Осенью,
когда загудят сельские базары после костоломных л ет­
них полевых работ, обязывающих русского человека
сделать в пять месяцев то, что другие, счастливее обе­
спеченные природой, народы делают в двенадцать ме­
сяцев, — осенью прошаки счастливее. Это время счита­
ется ими наиболее удачным и урожайным. В это время
на храмы Божии поступает помощь прямо из народа,
непосредственно из его трудовых честных рук.
Итак, осенью на базарах, зимой по домам, летом и
весною в больших городах и на столичных дворах: вот
немудреная программа задачи всякого прошака.
...И дают ему прохожие.
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной, —

скажем словами поэта.

ГЛАВА V

Походил прошак, повидал свету, с людьми озна­
комился. Если бы идти снова, наверное, теперь он со­
брал бы больше, многих ошибок не делал бы. Впрочем,
надо отдохнуть, посмотреть, что станут делать на со­
бранные им деньги, за которыми сам архиерей к себе
43

приглашал, благодарил, благословил иконой и книжкой
своего сочинения. Есть чем и на селе похвастаться.
Впрочем, и без этого он несет к своим на себе и в себе
много такого, вследствие чего теперь ему другая цена.
Прежний человек вдруг преобразился, стал казаться на
глазах соседей совсем другим. Не возобновлялись на­
смешки. Озорных стали останавливать те самые, которые
прежде их натравливали. Домашние, привыкшие поглядовать искоса и исподлобья, теперь поворотились пря­
мым и открытым лицом и сделались приметно ласковее.
— Ты теперь всю землю прошел, как нам с тобой и
говорить-то?
— Сподобил его Бог великое дело сделать! — р а зъ ­
яснял недоразумение священник.
— Свят стал, блаженным мужем сделался! — под­
дакивал причт.
— Надо быть, он теперь не нам чета.
— Надо, видно, ему ш апку снимать и низко кланять­
ся. И умудрил его Господь на такие слова и чудесные
рассказы, что по соседству у нас таких и не сыщешь! —
толковали вслед за другими деревенские соседи, отпу­
стившие ему грех бесполезного ж итья в качестве зем ­
ледельца и тяглового человека.
На селе и по деревням ему почет пошел.
Почет увеличивался и уважение возрастало по мере
того, как вычинивалась церковь, украш ались ее внеш­
ность и внутренность. С окончанием работ торжество
прошака самое полное. Искренно ж е и простодушно
торжествовал он сам, внутренно. Ему самому почув­
ствовалось собственное обновление и перемена внеш­
них условий жизни прямо на лучшее.
Явилась солидность в движениях, сдержанность и
рассчитанность в речах. Много переговорил и нагово­
рил он, много видел от своих рассказов: и непритвор­
ные вздохи, скорые и легкие бабьи слезы. Этим он всем
угодил и, заставив забыть прошлое, вынудил глядеть
на себя совсем другими глазами. Когда все улеглось в
44

обычную и обыденную колею, и жизнь поволоклась
медленными и тяжелы ми шагами от воскресенья до
воскресенья, наступило время поверки самого себя.
Что оказалось?
Скучно стало дома. Приволье и разнообразие чужих
мест со всякими диковинками и разными неожидан­
ностями снуют в воображении неустанно и надоедли­
во. П ервая чарка вина выпита и вина такого вкусного,
что руки тянутся к нему опять и неудержимо. Снова бы
сходил, снова бы пошатался! Ни к чему теперь, и в са­
мом деле, не годен стал, кроме этого хорошо и доточно
охоженного и понятого до подноготной дела.
— Но как и куда пойти?
Над этим не заставят задумываться те, которые ви­
дели результаты трудов и хлопот. Починки церквей
всегда и везде найдутся. Слухом земля полнится. До
прославленного человека не мудрено дойти: хваленого
все укажут.
— Не возьмешься ли?..
— С полным моим удовольствием, радостно и охот­
но.
Опять путь-дорога, и опять все сначала, как беско­
нечная сказка про белого быка.
Р аз попавшийся на эту зарубку — не соскакивает и
очень часто всю жизнь свою изнаш ивает на подобных
странствиях, пока не подломятся ноги и хвороба или
дряхлость не уложат на печь прислушиваться к чутко­
му звону церковного колокола, вылитого его усердием и
бескорыстным и неустанным стяжанием.

ГЛАВА VI

Кроме православной Руси сущ ествует еще, как из­
вестно, Русь староверская, или, вернее сказать, старо­
обрядская, широко распространенная и несравненно бо­
лее многочисленная, чем обыкновенно привыкли о том
45

думать. Не столько, в сущности, старая вера, сколько,
в действительности, старый обряд в ней держ ится на
двух главнейших основах: с беглым попом и без попа.
Поповщина с церковным обрядом и зависящими от
него общественными обрядами и обычаями не слишком
далеко отошла от православной обрядности, особенно в
том ее виде, в каком является она в старинных и глухих
лесных местностях.
Беспоповщина, принужденная урезать и сократить
церковную обрядность в контраст прочим, дошла во
многих случаях до полного сокращения ее и удерж ала
за собою только те обычаи, которые глубоко вкорени­
лись в быт и издавна составляли народную русскую
особенность.
В то время, когда влияние прогрессивно-развивавшегося духовенства и развитие самого народа, не стес­
ненного строгими претензиями и ревнивыми прави­
лами секты, изменяло обычаи, упрощало и сокращало
обряды в средине православия, — старообрядство по­
лагало все свое спасение в том, чтобы удерж ать заве­
щанное предками и пережитое веками. Отсюда в жизни
старообрядцев и их верованиях с верным и наибольшим
успехом можно находить остатки языческих времен и
языческого культа, бережно сохраненного уставщ ика­
ми одной крови и плоти с народом. Беглый поп, являв­
шийся, крадучись, изредка гостем, на короткое время,
в полпьяна, с главной целью — за совершение обрядов
получить поскорее плату, непользовавшийся никаким
уважением и доверием и допускаемый с приметным от­
тенком презрения, не имел никакого влияния на рели­
гиозную, общественную и домашнюю обрядность и мог
лишь вредно действовать на церковную. В беспоповщи­
не и это вредное влияние устранено: церковная обряд­
ность ослабела даж е до Спасова Согласия, характерно
прозванного такж е Нетовщиной, а семейная и обще­
ственная жизнь еще больше удерж алась на основах
старого доисторического народного быта.
46

Обе гонимые, но первая несколько успокоившаяся в
единоверии, обе принужденные забегать в глухие леса
и там скрываться. Сверх сплошных поселений в бли­
жайшем соседстве, обе обрядные веры приобрели на
свою голову отдаленные, разрозненные пункты. Они
требовали общения и, мало того, даж е простого заявл е­
ния о своем существовании в виде небольших селений
в десяток изб или в образе скитов — одиноких лесных
жилищ, в большинстве случаев в таких неблагодарных
северных местах, где наличные слабые человеческие
силы изнывали в борьбе и ничего не могли сделать с ги­
гантскими силами первобытной природы. Приходилось
подавать о себе слухи к богатым милостивцам, успев­
шим при известной трезвости и бережливости (харак­
терных особенностях старообрядцев) нажить в больших
городах и около них крупные капиталы. Приходилось
давать о себе знать из непролазных корельских болот
с рек Выга и Лексы, с Топозера, из Мезенских тундр,
из скитов Онуфриевского, Керетского, Игнатьевского,
Амбурского, с реки Мягриги, из чернораменных кер­
женских лесов, из лесов уральских и т. д. Естественным
образом на деревянные лесные избушки с рукописны­
ми церковными, старопечатными книгами, с иконами,
источенным тараканами, для полуголодных скитников
и скитниц надобился особый ходатай. Он-то и держ ал
общение и, крадучись, пробирался к благодетелям под
видом такого же прошака, сменившего лишь название
у старообрядцев на запрощика и, конечно, без внешней
формы и без атрибутов, не крикливый, но молчаливый,
осторожный и искусившийся высматривать беду и вы­
слеживать ее издали верхним чутьем и насторожен­
ным слухом.
Сбором людей этих исключительно держались все
эти большие сотни старообрядских скитов и вмеш а­
тельством их поддерживалось твердое стояние старо­
верства в своем деле и упорство его против всех по­
ползновений к нарушению его целости и численности.
47

Волей и неволей запрощики одновременно соверша­
ли два дела: кроме роли сборщика обязательно испол­
няли они должность проповедников и, конечно, с боль­
шим успехом, чем удавалось это делать прошакам из
православных. Порассказать им было что.
Из наиболее голодных и сильно ревнующих скитов
выходил очень умелый и искусный запрощик. Выби­
рался не только грамотный и строго-безупречной ж и з­
ни, но и важный видом, сановитый. Больш ая широкая
борода по чресла и длинный ус в таких случаях в гла­
зах простодушных милостивцев много значили и для
пущего успеха непременно требовались. Удовлетворя­
ли эти телесные красоты без особенных затруднений.
Успевали запрощиков подбирать и так, что складная
речь, умелая находчивость, знание ими писания на ме­
доточивых устах обилие священных текстов — я в л я ­
лись неизбежными принадлежностями такого идеаль­
ного ходатая и усиливали соблазнительную красоту
его личности. Истовому крестному знамению, налагае­
мому им по «начале», следовало подражать; указаниям
его на исправление служб надлеж ало бесспорно сле­
довать; довести до ареста такого бесценного человека
было бы большим несчастьем для всех, твердо д ерж а­
щ ихся древнеотеческих преданий. Непосвященным
людям таких дорогих людей видеть было невозможно,
а слышать удавалось только исправникам и судьям в
коротких ответах на казенные вопросные пункты и то в
звании бродяг, отлучившихся от места жительства без
указанного вида.
Тип такого рода прошаков неуловим, а потому и
очень мало известен и в народе, и в литературе, а тем
не менее следы его деятельности громадны по сравне­
нию совершенно одинаких обрядов выгорецких скитов
с уральскими, архангельских с керженскими и к аза­
чьих с сибирскими. Со времен знаменитого запрощика,
инока Корнилия, ходившего по скитам и богатым горо­
дам за сбором еще во времена патриарха Никона, та­
48

ких людей прошло в старообрядстве тысячи, и на этих
тысячах крепилось и зиждилось все это громадное и
многознаменательное явление русской народной ж и з­
ни — раскол.
За это долгое время могли изменяться физионо­
мии людей и самые люди, но едва ли изменились при­
емы и способы ведения дела. Как инок Корнилий, как
Аввакум-протопоп и братья Денисовы могли в старин­
ные времена рассказывать о жестокостях никониан и
о стойкости мучеников, творившей чудеса, достойные
удивления и благоговения, так и современные запрощики могли порассказать многое, не слишком отдаливше­
еся от старины, без риторических рутинных приправ, а
со всей голой истиной и при возможности указывать и
опираться на живых и очевидных свидетелей.
Рассказы этого рода на успех сборов, конечно, имели
самое существенное влияние.
Керженский, например, запрощик мог рассказать:
— Ж ил в лесах старец. Ж ил — укрывался. Видели
его только те, которые приходили из дальних мест за
благословением и наставлением. Ж алел он их и допу­
скал к себе. Дорога к келье известна была только не­
многим. Прознала полиция. Заподозрила в старце де­
нежного монетчика. Собрали понятых, оцепили зем ­
лянку. Сбежалось народу великое множество: с лесных
промыслов, с гонок смолы и дегтю. Ж дали отчаянного
сопротивления: шли осторожно, оглядываясь. Впереди
шел проводник, припал к землянке ухом и гнусливым
голосом запел в трубу: «За молитв отец наших, Госпо­
ди Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Сказал
старец «аминь» — значит, дома. Проводник спустился
в землянку. Стал звать начальство: смирный де старец,
как голубок.
— Нет, лучше пусть сам старец выйдет.
Старец не пошел; велели вязать и тащить. О каза­
лось излишним: проводник вынул его, как перышко, и
положил на камень. Дряхлый старик и сидеть не мог.
49

На допрос ответил охотно, что он — беглый дворо­
вый человек, что спасается в келье 70 лет.
Были товарищи, да все перемерли. Другие разо­
шлись; 30 лет живет совсем один, питается ягодами, да
грибами. Набожные люди приносят изредка мучки —
колобки печет.
Пошли чиновники в землянку за вещественными
доказательствами.
Вот и доказательства: стоит почернелая осиновая
колода — гроб: это де постель. У образов священные
книги: это духовная пища и душевное утешение. Вот
и телесная пища: в кадуш ке с полпуда муки; на дере­
вянном крючке связка сушеных грибов. Еще на нарах
кочадык, лыко да заплетенные лапти — вот и вся мо­
нетная фабрика.
Чиновники осматривали. Старец изловчился усесть­
ся на камне, перебирал лестовицу, читал молитву и
старческим видом своим возбудил в зрителях почтение
и благоговение.
На вопрос его: оставят ли его умереть под этими де­
ревьями, вместе с ним состарившимися — отвечали
тем, что начали ломами щ упать землю в стенах и на
полу, велели вынести гроб, поставить его на обрушен­
ный потолок и заж ечь этот гроб и землянку.
Не скоро двинулись понятые исполнять приказа­
ние. В толпе любопытных послышался громкий ропот,
и, когда вспыхнула землянка, полились слезы у свиде­
телей. Когда ж е пронесся между ними шепот: «Гроб-от
занимается», старец вышел из забытья, очнулся, встал,
оправился, твердыми шагами подошел к землянке и на­
чал спускаться вниз, говоря: «В гробе сем испущу дух
мой!»
Опаленого и дымящегося, его оттащили и посадили
на камень.
Он пал на колени, шепотом читал молитвы и, нако­
нец, припал к сырой земле.
50

Когда залили головешки и обратились к старцу, он
оказался мертвым.
Н икакая брань и угрозы чиновников не могли оста­
новить бросившийся к трупу народ, набожно целовав­
ший усопшего и отрывавший лоскутки одежды его себе
на память как святыню.
Таких рассказов много могли разносить даж е в не­
давние времена с реки Керженца и в особенности с зло­
получных рек Выга и Лексы эти живые свидетели и
действующие еще рачители староотеческих преданий,
осторожные и красноречивые запрощики. Да в этом,
само собою разумеется, и заклю чается основная сила
их дела и успеха. Для этих путешественников пути
хотя и были длинны, но дороги узки и скользки. Хотя
они не спотыкались на них, но попадали в сети, рас­
ставленные неискусной, но крепкой рукой.
Вместо добровольных путей для таких прошаков
указывались потом пути подневольные, казенные и
притом совсем в другую сторону, где уж е приводилось
весь остаток жизни сбирать только на себя. На Сибири
кончались их странствия. В глухих ссыльных местах
умолкал их голос.

Ч а с т ь II

КУБРАКИ И ЛАБОРИ
У Голенкиной рощи
Прояви лися мощи:
Дайте на покрывало!
Белорусское присловие

ГЛАВА I

Странствуя по невеселым захолустьям Могилев­
ской губернии, ехал я из города Горки, замечательного
только тем, что в нем некогда существовал земледель­
ческий институт, превративш ийся в очень скромную
земледельческую школу, и в самом деле имеются дветри горки.
Некрупными впечатлениями наделил меня городок
этот; без особых приятных воспоминаний, остался он
теперь назади, заслоненный густым лесом. С трудом
пробивается узенькое полотно дороги посреди непро­
лазных трущоб этого белорусского леса, веками вы рас­
тавшего на сочной почве без всяких помех, и выходит в
поле, закиданное камнями, под защитой которых ютит­
ся тщ едуш ная рожь.
Затем опять лес и опять — не всегда — луг и поле, а
вернее, болота, которыми, как известно, и в самом деле,
несомненно, с сокрушительным избытком засыпана эта
мокрая, лесистая страна Белоруссия.
Навстречу нам в одном месте вышло такое болото
версты на четыре поперек, верст на десять в длину, с
неприятным кислым запахом. Это не багна (топь), не
багниво, или нажма (топкое место), не наспа (болотная
росль, болотный лесок) или нимяреча (заваленное ва­
лежником мокрое место), а подлинное болото, как мы
привыкли понимать его в России, с одной лишь разни­
цей в произношении, болото не только с дрягвами —
52

вечно дрожащими топкими местами, трясовинами и
нетрами — совсем непроходимыми местами, — но и с
тванями, иловатыми топями глубиной иногда до трех
аршин, на которых уж е ничего не растет, и из которых
продолжают сочиться подземные ключи. Там и арж и —
места с накипевшей ржавчиной болотных руд и ж ел ез­
ной окиси, и мшары — места, поросшие мохом и кочка­
ми, и крутеи — водовороты, и иная болотная благодать
и разновидность, на названия которых белорусское на­
речие настолько ж е по закону необходимости богато,
насколько богаты, например, названия видоизменений
приморских берегов на севере, лесистых местностей в
средине России, разновидностей гор, долин и уступов
на востоке России и в Сибири и т. п.
Местами спопутное нам болото успело просохнуть и
превратиться в луговины, на которых поставлены сто­
га с сеном и растет ситник (трава, похожая на мелкий
тростник), охотно употребляемый белорусами на по­
стели. На лугах маленькие ростом белорусы — муж и­
ки и малые ребята — убирают сено: мечут не в стога,
а в копенки; большие ворочают, мальчики возят домой.
Подпоясавши рубашку веревочкой и обвязав голову
полотенцем, жнут рожь бабы, еще более маленькие ро­
стом, чем мужчины.
Дорога наша кое-где идет гатью, но всего чаще по
свеженабросанным ветлам. Вместо мостов встречаются
лишь признаки таковых и вопреки правилу русских по­
чтовых дорог, словно торжествуя победу, дорога взби­
рается на мельничную плотину, выстроенную частным
лицом про себя, вовсе не для подобных неожиданных
целей. Маленькие мужички на маленьких лошадках и
телегах могли проторить дорогу лишь очень узеньким
полотном (сравнительно с общерусскими). Малое дви­
жение на нем с редкостным встречным обездолило до­
рогу еще тем, что проложило только одно узкое полот­
но, и делаются два лишь там, где надобятся объезды.
Во многих местах битая дорога совсем заросла травой и
53

давно. В иных местах, среди самой дороги, выросли гу­
стые кусты — могучая сила природы одолела бессиль­
ного человека. В отчаянии он опустил руки, опустился
сам и запустил все кругом себя, время от времени про­
сыпаясь только для мелких и ничтожных починок и по­
правок, а не для энергической коренной перестройки,
как бы следовало. Вот на том месте, где произошли разстани, т. е. встретились две дороги, по древнему русско­
му обычаю, на таком крестце выстроилась часовенка с
неизменным резным распятием.
На этот раз около него поставлены две резные из до­
сок фигуры, имеющие изображать двух Марий; одну
перегнуло ветром — и никто не поправит. Нарисован­
ному распятию и признаков нет; дожди загноили и ве­
тры зачернили все фигуры до такой степени, что лучш е
было бы, когда бы их совсем тут не было. Запущенность
и уныние на каждом шагу навязчиво бросаются в глаза
и наводят на сумрачные думы, для которых много про­
стору. Белорусский ямщик не развлечет: он не поет пе­
сен и не разговаривает, он весь углублен в себя и, р аз­
буженный настойчивыми вопросами, является плохим
толкователем виденного:
— Отчего трудные работы делают у вас бабы, а лег­
кие мужики?
— М ужики к жнитву не привычны. За бабой у нас
еще кросна, пряжа. Потому ей и цена такая малая.
— Да ведь она, стало быть, больше мужика работа­
ет?..
— Ну, так ведь она и податей не платит.
Затем опять, помолчав очень долгое время, говорит
белорус:
— Баба хороша тем, что, когда мужик придет в избу,
изба теплая: баба вытопила.
Он замолчал надолго: тряхнуло нас так, что он чуть
не соскочил с козел. Меня метало из стороны в сторо­
ну еще очень долго все по той ж е ломаной дороге, ко­
54

торая то брела по оврагу, то поднималась на гору и на­
граждала тут и там толкотней по болотистым накатам
и бестолково разбросанному фашиннику. Вот, наконец,
и станционный домишко, до невозможности безобраз­
ный. При этом он так стоит под крутой горкой, что р а з­
бежавшихся лошадей трудно остановить у крыльца,
а ш альная дорога то и дело заворачивается, вертится,
кубарем бежит под гору. Для того чтобы попасть на
станционное крыльцо, надо проехать его мимо и опять
вернуться назад на гору.
—
Вот и в рай приехали, — заметил ямщик, — си­
лясь острить, и добавил: — Из пекла (совершенно спра­
ведливо) в самый рай приехали.
При этом он вяло улыбнулся. Действительно, мы
приехали в селение Рай, названное так потому, что и
соседний фольварк носит это сильное и красноречивое
название, ничем собственно не оправдываемое и при­
своенное местности, вероятно, каким-нибудь затейни­
ком и шутником-паном.
Впрочем, в Могилевской губернии есть еще один Рай
да три Раевки, одна Раевщина. Сейчас за тем Раем, где
я меняю лошадей, по дороге — в контраст — деревня
Чертово, стоящая в ущелье и в местности очень скуч­
ной. Но этот Рай — не цель нашей поездки. Цель еще
впереди на целый перегон.
Поредели леса, обещая скученные селения, и, на­
конец, они совсем исчезли, когда селения чаще и чаще
стали выбегать навстречу и виднеться во множестве с
обеих сторон; сбиваются в группы и как бы силятся т я ­
готеть к ближнему, большому и сильному центру, кото­
рый в этих случаях охотливо подозревается.
Кое-где виднеются рощи, большей частью сплош­
ные липовые, искусственно насаженные при усадьбах.
Одна роща стоит дубовая, нарочно сбереженная и бе­
режно охраняемая. Усадьбами или фольварками изре­
заны все окрестности.
55

— Тут, что ни хата, то и пан, — объясняет ямщик.
Селения эти — околицы, некогда основанные для
ополячения края и населенные шляхтой.
Но вот, не доезж ая 12 верст, на высокой горе вы яс­
няется красивый город, даж е белеющий церквами, что
большая редкость в уездных белорусских городах.
Эта цель нашей поездки — город Мстиславль, пре­
вратившийся на белорусском язы ке в Амцислав (по
тому ж е закону, как из орловского Мценска стал Амченск). Мстиславль — город почтенной древности, одно
из первых заселений края, укрепленный в те времена,
когда русские князья не придерживались еще хри­
стианских имен, а назывались по старой привычке
народно-славянскими.
Укрепил селение городом и дал городу имя своего
сына — Мстислава — смоленский князь Роман Ростиславич раньше 1180 года.
Впрочем, не для археологических разведок и рас­
копок мы сюда приехали, хотя в бедной впечатлениями
белорусской стране стараемся взять все, что дадут.
Охотно идем навстречу этим подачкам. Они на пер­
вых шагах и на первых порах во всяком городе и ме­
стечке всего западного края одни и те же, как заказные.
Пройти мимо нельзя, потому что очень навязчивы, и у
нас, в Великороссии, вовсе не известны. Первый знако­
мый — еврей и первый разговор неизбежно с ним, ког­
да бы ни приехали — положим, вечером, как случилось
со мною во Мстиславле.
Не успел я отыскать гвоздь, чтобы повесить запы ­
ленное пальто, как в полуотворенную дверь класси­
ческим полуоборотом, столь всем известным даж е по
александринской сцене, уж е протискивался еврей с
предложением:
— Послать не надо ли куда?
За ним другой с новыми услугами:
— Булок не надо ли?
Он видел как третий еврей, фактор постоялого дво­
ра, самовар раздувал.
56

— Баранок не угодно ли?
Это уж е третий. Для удобства мучить приезжего
труд разделен: один булочник с белым хлебом, другой,
исключительно с одними баранками, которые, кстати
сказать, евреями, искусившимися на национальных
пресных хлебах, пекутся очень вкусными, не хуж е
исторических валдайских.
Когда принесли самовар, евреи-продавцы дали от­
дохнуть.
Убрали самовар — новое предложение услуг новы­
ми торговцами, новые мучения.
От одного:
— Спички.
От другого:
— Золотые и серебряные вещи, так купить на выбор
и на деньги или поменять на что-нибудь.
Опять:
— Спички! Не надо спичек? Так дайте заробить чтонибудь.
На этот раз не Христа ради, а «на сабас».
Что-то долго не является еврей с материями ш ер­
стяными, московскими и материями шелковыми. Вот и
он; есть у этого, сверх того, еще ленты шелковые.
Впрочем, он собственно пришел затем, чтобы по си­
стеме Бобчинского сказать, что есть-де такой магазин с
такими товарами. Понадобятся они — не ходите к дру­
гим. У него еще брат есть. У брата: сыр, чай, сахар —
все есть, все самого лучшего сорта; сам за товаром е з­
дит, сам его выбирает.
— Может, календарь на новый рок требуется? —
спраш ивает в дверях, бог знает который мучитель.
А впрочем, и этот о товаре не хлопочет. А не дадите
ли и ему что-нибудь заработать?
К вечеру, обыкновенно, продавцы стихают.
Спустились на землю и город Мстиславль глухие
темные осенние сумерки.
57

Пора ложиться спать и отдыхать после мучительно
тряской и скучной дороги. Сейчас дверь заложим крю­
ком, и пусть хоть лбом бьются о нее неустанные мучи­
тели.
Однако мысль наша уж е предугадана и крючка мы
наложить не успели.
Скрипнула дверь и полуотворилась. Влез еврей с
пачками папирос и, получивши отказ, не уходит, а, на­
против, весь протискивается в дверь. Стало быть, не в
папиросах тут дело. О них он такж е особенно не хлопо­
чет.
— Может, так не надо ли вам чего?
Он лукаво улыбается и подмигивает.
Вот собственно какого стола он начальник, какие
дела ведает и за какими справками ходят к нему.
Предлагая товар, комиссионер старается выхвастаться им до возможной степени доброт и красот.
Когда вы уж е прогнали одного, по всем вероятиям,
последнего, когда дверь на крюке и вы в постели, сквозь
полудремоту можно услыш ать еще не один раз, как ш е­
велят ручкой двери другие поставщики и комиссионе­
ры, вероятно, все того ж е однородного живого товара.
На другой день вам на свежую память — полней­
ший простор для размышлений на вчерашние вечер­
ние темы, напомнить о которых не замедлят тотчас же,
как только вы спустили ноги с постели и не надели еще
сапог:
— Постричь, побрить, не угодно ли?
Вот у него через плечо и кожаная сумка с орудиями
и принадлежностями ремесла.
— Мыло с духами заграничное.
Опять: «булки», затем «баранки», галстуки, перчат­
ки: все, надо заметить, разыгрывается как бы по нотам,
т. е. в порядке и строгой постепенности ваших утренних
занятий и надобностей: будете, вставши, умываться,
чай пить, собираться с визитами или просто осматри­
58

вать город. Можете в дороге растеряться, забыть чемнибудь запастись из необходимого и т. п.
Вот, не угодно ли: все это вам принесли и охотно
предлагают.
И в самом деле — будет, пора оставить докучную
квартиру, которая успела достаточно очевидными до­
казательствами убедить вас в том, какая там, за сте­
нами этого дома, ж ивет непокрытая бедность, крупная
нужда, которая вынуждена так громко и настойчиво
кричать за себя. До того нужда эта крупная, что один
случайный проезжий способен стать соблазном и при­
манкой для двух десятков бедняков, и около этого вре­
менного заезж его группируется целый базар. Если не
покупаете, дайте хоть так заработать какую-нибудь
копейку. Этим только вы спасаете себя от дальнейших
навязчивых предложений и даете некоторое утешение
истинно неимущему, оборванному и общипанному.
Посмотрите, как суетливы улицы, как киш ат по ним
мужчины-евреи, бегая так скоро, что положительно
сверкают пятки, машутся фалды долгополых сюртуков
и светятся на солнышке их камышевые, наведенные
лаком палки в руках.
Ж енщины сидят на лавках и зазывными криками
мучат неотвязчивее и неистовее, чем знаменитая но­
ж евая линия московского гостиного двора.
В одной такой еврейской лавке, действительно, по­
надобилось мне что-то купить и полученную сдачу
вздумалось отдать вертевш емуся тут кудрявому кра­
сивому ребенку; надо было видеть радость матери, вос­
торг вспыхнувшего краской ребенка! Мать о такой щ е­
дрости поспешила даж е выхвастаться соседке, которая
в свою очередь позавидовала девочке: «Вот-де сегодня
и ты нажила!» И долго все провожали меня глазами и
гладили счастливую малютку по кудрявой красивой
головке.
Прохожу мимо дома с открытым окном, и лишь
только я поравнялся с ним — у окна стоит уж е еврей,
59

который тотчас ж е поспешил снять с головы ермолку и
тотчас же заговорил:
— Не надо ли вам злотых? (Деньги менять.)
— Не надо.
— Не сшить ли вам что? Починка какая не требу­
ется ли?
Все это он проговорил так быстро, что я не успел еще
медленными шагами пройти мимо его утлой, полуразвалившейся хаты.
Но успел я полюбоваться и пожалел, что не владею
кистью, перед мною стоял характерны й тип беднякаеврея: на ногах клетчаты е, полинялые и занош ен­
ные штаны, оканчивающиеся бахромой выше сапог,
сверху такая ж е рваная жилетка. И з-под ермолки
торчат запрещ енны е и преследуемые пейсы и клином
выветривш аяся бороденка, на ногах тож е запрещ ен­
ные башмаки.

ГЛАВА И

Вот какими невеселыми впечатлениями встреча­
ет нас город, вчера издали показавшийся нам очень
красивым, а теперь вблизи — очень бедный, хотя, повидимому, порядочно обстроенный.
Город беднеет в особенности в еврейском населе­
нии; многие отсюда успели уж е выбраться в Россию
от недостатка средств к жизни, в Крым, на Волгу, да и
не пересчитаешь, кто куда выбрался. Мстиславль, как
и все прочие белорусские города — бедняк безвыход­
ный, особенно с тех пор, как ослабела некогда шумная
и веселая ближняя ему ярмарка в Хославичах, и сам он
дотла (в 1858 году) погорел. После пожара он стал го­
раздо хуж е и очень туго исправляется: остовы камен­
ных домов так и стоят неисправленными, а на крыше
сгоревшего и полуразрушенного костела успел даж е
вырасти кустарник.
60

Впрочем, все эти внутренние недостатки не ум аля­
ют достоинства и красоты наружных видов, открываю­
щихся глазам с городских гор, и особенно с той, которая
называется Замковой. Вид отсюда — на широкую доли­
ну, образованную рекой Верхой, текущ ей в Сож. Леса
порядочно таки опустошены и горизонт очень расш и­
рен, но сильная растительность взяла свое и пустила
новые березовые рощи. Таких видно с горы очень много;
таковые ж е завязались везде там, где обсохли болота и
красиво зеленеют во всех тех местах, где устроились
закутанные в зелень панские фольварки.
Около одного фольварка сохранился дубовый лесок,
а липовые рощи всегда указываю т на те места и земли,
которые принадлежали ксендзам. Таких очень много.
Лента Вехры прихотливо извивается по долине и
ож ивляет всю эту красивую окрестность в такой сте­
пени, что можно несколько раз сряду на эту Замковую
гору возвращ аться и любоваться вновь с обеих точек
зрения: и как на прелестную местность, одну из наилучших во всей губернии, и как на замечательную тверды ­
ню, способную постоять за себя при древних способах
осады и обороны. Она, впрочем, несколько раз и отстаи­
валась от московских войск, когда западная Русь ото­
шла к Литве. Выведены Мстиславские укрепления все
в северо-восточную сторону — стало быть, прямо про­
тив Москвы. На крепость твердыни положились ж и те­
ли и в то время, когда царь Алексей принял под свою
защ иту угнетенную Малороссию, послал на Литву во­
йска, успел отнять Смоленск, Витебск, Полоцк, Быхов
и Шклов. Мстиславцы, не принимая этого в рассчет, на
крутых горах своих вздумали упорно сопротивляться.
Они раздраж али воеводу русского, князя Трубецкого,
а когда изнемогли в силах и покорились, были все и з­
рублены с таким ожесточением, что это событие оста­
лось в памяти народа под названием трубецкой сечи
(резни), а за мстиславцами современными осталось
61

прозвище недосеков (потомков недобитых) вот уж е на
третью сотню лет после исторического события.
Следом за историческим преданием и, не сходя с Зам­
ковой горы, — вблизи и воочию живой исторический
памятник: величественный каменный древний като­
лический костел. Выбрал он для себя самое лучшее,
красивое место, несомненно, в то время, когда католи­
чество здесь начало хозяйничать с решительностью и
ставило в самых отдаленных православных странах (на
окраинах их) передовые свои посты в противоборство
и противодействие. На севере Могилевской губернии, в
местечке Обольцах, поставлен Ягеллом первый по вре­
мени в белорусском крае римско-католический костел
еще в 1387 году, а вот второй, Мстиславский, — на окра­
ине литовских земель.
Громкий гул органа этого второго костела сильно и
торжественно разносится на весь околоток. По четы ­
ре раза в день, неустанно и ежедневно, совершаются
здесь церковные службы, и одна продолжается ровно
два часа (с 8 до 10). В церкви на стене — изображения
(al fresco) событий, прославивших костел.
На одном совершается приступ к городу: направо
вырисовывается гора, та самая, которая под именем
Замковой, и на ней, как голубок, белая православная
церковь (теперь уж е тут не существующая)3; нале­
во — угол здания, того самого костела, который теперь
остановил нас на пути по городу. М ежду православной
церковью и костелом батарея из 4— 5 шведских пушек
и при них два рыцаря в шлемах с перьями и в кольчу­
гах. От горы заходят войска точно в таких же ш иш а­
ках, которые при нас выкопаны были в Могилеве в горе,
называемой Костернею. По церковной горе в разных
направлениях катятся бревна — последние следы и
остатки защ иты против врагов. А вот на второй (левой
от входа) картине и самая драма — избиение ксендзов
у дверей этого костела, очень похоже изображенного,
хотя изображение мечей и бритых голов с клочками
62

волос по краям значительно попортилось. На этот раз
шведы Карла XII мало на шведов похожи, согласно
словам предания. Краски очень полиняли, а в других
местах просто полопались.
Самый орган, под звуки которого мы переносились
воображением в старину, — расш атался от долговре­
менного и частого употребления до такой степени, что
сильно стучит и вводит новые неприятные и ненужные
звуки, бесцеремонно заглушающие пение. Да и костел
уж е порядочно позастоялся, и все это ввиду того, что на
иезуитском сгоревшем и заброшенном костеле вырос­
ли деревья, а противоположный ему костел на той же
площади преобразован в православную церковь, при­
надлежащую Николаевскому монастырю.
Не значит ли это, что католические передовые по­
сты забрались слишком далеко, и жили — не туж или
при искусственной поддержке, а приняли подгнившие
подпорки, и здание либо надтреснуло и стало развали­
ваться, либо совсем рухнуло.
Я заходил в костел несколько раз, но молельщиков
больше 5— 6 человек не видал, считая старух, из ко­
торых одна совершенно пластом (крыжем) леж ала на
полу и целовала кирпичи, порядочно-таки выбитые но­
гами. Две были бессменные и обе — нищенки в качестве
представительниц местного католичества, к которому,
впрочем, очень много принадлежит окольной ш ляхты
и землевладельцев. Тем не менее костел вместе с дру­
гими сделал свое дело и успел ввести в православный
обычай и народную ж изнь очень много такого, что не
скоро и не так легко искоренят новые ревнители рус­
ского дела и веры.
Однако не о том теперь и здесь речь наша.
Поспешим от этого памятника, принадлежащего
уж е истории, к другим древностям, наиболее солидным
и почтенным.
В той ж е красивой долине, которая прорезается Вехрой и стелется под высотами Замковой горы, верстах в
63

2—3 от города, бежит в реку так называемый Черный
ручей, в воде которого накопляется достаточное коли­
чество грязи. Грязью мажут глаза. Источник чествуют и
благодарят бросанием в него денег; творят приношения
по древнему способу и с тех самых пор, когда предки
белорусов — кривичи — веровали в источники, богот­
ворили леса. Вот подлинная древность и древняя вера,
через тысячелетие доживш ая до нас в неприкосновен­
ности и в такой целости только в одной Белоруссии.
Таких святых мест, обыкновенно в ложбинах, под
горами, над чистыми ключевыми источниками, целые
сотни сохраняются в различных местах Белоруссии, и
все посвящены Пятенке (древнему богу женского пола),
на место которой во времена христианства устрое­
ны часовни Параскеве Пятнице. В большей части из
них сохраняются всегда очень старинные изваяния
св. мученицы из дерева и всегда очень грубой работы
тех далеких времен, когда не ведали долота и скобля,
еще кое-как владели топором и то не всегда железным.
Плоские лики таких изваяний с трудом напоминают
что-либо человеческое, но сплошь и рядом увешаны
всякого рода приношениями, от серебряных вещиц до
шелковых лент и кусков холста. Все такие от глубокой
старины священные места носят старинное, везде з а ­
бытое славянское название, ни к чему уж е больше и
по Белой Руси не применяемое, — название прощи, и
«идти на прощу» — значит, в крестном ходу на святое
место, а «идти, як на прощу якую» значит, идти веселой
толпой на девичье гулянье. Известное дело: девичьи
хороводы и пляски натаптывают не только здесь, но и
везде на Руси, все святые и почтенные места, и притом
с большим усердием, именно в те самые времена, на ко­
торые указаны у древних кривичей и новгородцев с по­
лянами дни празднования в честь богов.
На Мстиславскую прощу некогда, во времена борьбы
с католичеством, когда энергически заводились право­
славные братства, ходил народ многолюдным крест­
64

ным ходом (давно вышедшим из обычая). М стислав­
ские православные девушки ходили петь песни, водить
хороводы и другие древние прародительские игры на
так называемый Девичий Городок, на Троицкую гору
(Кладбищенскую) и еще на одно место на так назы вае­
мом Подоле (т. е. узком побережье р. Вехры, отделяю­
щем ее от городских гор, по тому ж е примеру, как на
Киевском Подоле, на Могилевском и др. под., на этих
местах первоначальных заселений).
Девичий, Девий, а может быть, некогда и просто Дивий (от див — божество) Городок — такой ж е примеча­
тельный остаток укрепления, как и замок, но гораздо
меньше объемом и нижеобращенный, однако в ту ж е
сторону, на реку Вехру, стоящий в долине, отдельно
от городских возвышенностей. Тут и там возвышения
имеют одинаковый вид с приподнятым, выше насыпан­
ным одним краем и покатым другим: первый, конеч­
но, против неприятеля, второй — подъемный к своим.
Кругом того и другого возвышения насыпаны валы. На
Девьем Городке — гораздо хуже: время почти сравня­
ло их с площадкой возвышения, давая вероятие пред­
полагать, что укрепление городка очень подержанное,
старее замкового. К тому ж е и народ сохранил пре­
дание, что гору Девью натаскали фартуками девкибогатырки, засыпая могилу богатыря, доброго молодца,
всеми ими оплаканного. Потом на горе этой в урочный
день богатырки девки творили по нем тризну, делали
всякие игрища. Вот и следы кривичей.
Тут и теперь, как растает снежок, нынешние горо­
жанки в шубейках поют веснянки, пляшут, играют,
просо сеют, лен топчут, ребята играют в свинку. С воз­
вышения этого один только спуск, направленный в сто­
рону Подола — первоначального места Мстиславского
поселения. Во все другие стороны горка опускается
круто, напоминая собой ванну обычной, всем знакомой
формы. К тому ж е среди площадки глубокая выемка,
такая же, как и на замке, только значительно меньшая.
65

Замковая впадина, образованная нарытыми валами с
хорошо сохранившимися амбразурами или впадина­
ми, разры та теперь огородами и обставлена семью и з­
бушками на курьих ножках, принадлежащими отстав­
ным солдатам и построенными в очень недавнее время.
Площадка настолько большая, что могла вместить и
Никольскую церковь, которую мы видели раньше на
костельной картине, и княжеский двор с приспешнями.
Солдаты, копавшиеся в огородах своих, откопали сед­
ло, совершенно сгнившее с перержавевшим железом.
Во многих местах отрывали гробы.
Площадка Девьего Городка настолько, однако, ши­
рока, что на ней могла установиться небольшая цер­
ковь, — конечно, исчезнувш ая церковь Ильи; вот по
какому соображению4.
На всех возвышенных местах, круто оступающих­
ся в воду (как в данном случае на Девичьем Городке),
по свидетельству наших летописей, ставили славяне
изваяние своего верховного бога грома — Перуна, по­
кровителя земледелия и семейной оседлости. Когда
приходила на его честь и славу невзгода, катить его в
воду было недалеко и нетрудно. Вот почему развенчан­
ный бог всегда уплывал по реке, и народ бежал за ним
по Подолу, прося его «выдыбать» из воды. В Киеве он
послушался (на том месте теперь Выдубецкий мона­
стырь). В других местах, где не брала его сила, о нем за ­
бывали, на место свергнутого бога ставили православ­
ную церковь и посвящали ее пророку Илие, который и
до сих пор, по народному суеверию, производит гром
колесницей и низводит молнию от копыт своих огнен­
ных коней. В Белоруссии до сих пор нет иного названия
для молнии, как — перун. А между тем, по сказаниям
летописи, в Киеве самая первая христианская церковь
Ильи, в Чернигове и Полтаве — также. В Кричеве, со­
седнем Мстиславлю местечке, Ильинская церковь так­
ж е на отдельной горе, круто оступающейся в волу р.
Сожа; такж е и в г. Могилеве на Днепре, во Пскове над
66

Великой, и везде, где только население города самое
древнее. Для белорусского края это неизменный за ­
кон, который мы теперь не развиваем подробно: пора
выходить из трущоб седой старины и из Мстиславско­
го захолустья-оврага, застроенного лачугами крайней
мещанской бедности, на гору, в город. Здесь ж дут нас
более современные и свежие впечатления.
Полюбуйтесь.
Мы попали на ту сторону города, где въезд во Мстиславль из торгового местечка Хославич и из окрестно­
стей, где разбросано наибольшее количество деревень.
На улице, вблизи самой дороги, стоит большой точиль­
ный камень, предлагающий услуги тем, кто мимо идет,
поточить топоры, косы, ножи: нечего хлопотать и ис­
кать точильщиков по городу. Точит еврей и собирает
деньги.
Вот и шинок, а подле продавец бубликов: выпить и
закусить не угодно ли? И тут, и там, конечно, евреи.
— Чи не надо ли лошадь подковать?
Вот для этого три кузницы.
— Что продаешь? Покажи! Что везешь в город?
Для этой перекупки и поселились на этом въездном
краю города (как и во всех) торговцы целым десятком
домов.
— Куда торопишься? Подожди, вот поди выпей, а
потом потолкуем. Я тебя угощу и деньги за тебя зап ла­
чу.
На наших глазах седой плут оплел молодого парня,
и толковал недолго. Постояли — торговались: купец
50, мужик 85. Купец надбавил, побожился, что на ба­
заре цена 70 коп. — и ездить-де незачем. М ужик сел на
80 и уперся. Купец больше 70 не давал; мужик тронул
в гору, но купец, идя позади телеги, не выпустил его,
ухватясь рукой за соблазнительный мешок с рожью.
Вот уж и повернули в сторону — к дому покупателя.
Не доезж ая до поворота, купец совал в задаток два
пятиалтынных — остальные дома на дворе. Совал он
67

задаток навязчиво и торопливо: с горы сходил рыжий
торговец, говорят, самый опасный. Он уж е окликнул
продавца, но дело было кончено.
Я поспешил объяснить рыжему: продано, мол.
— Что?
— Рожь.
— За сколько?
— За 80 копеек.
— Даром взял.
Причмокнув языком и с отчаянием махнув рукой,
поплелся мой рыжий в свой дом, который, как и все
другие, по милости таких операций и на таких бойких
местах, снаружи довольно благообразный, светлый и
новый.
Такж е на краю города стоит и историческая свя­
тыня города Мстиславля, мимо которой такж е пройти
невозможно, потому что она выводит нас уж е прямо к
цели. Это Тупичевский монастырь, сослуживший свою
службу православию на грани с католичеством, вместе
с Кутеинским (в г. Орше), как миссионер в прошлом.
В настоящем, это деревянная развалина, приписанная
к городскому каменному Николаевскому монастырю.
Кругом Тупичевского монастыря низенькая каменная
ограда и затем все деревянное и ветхое. Кругом церк­
ви обходит своеобразная крытая галерея-паперть. Три
низенькие здания келий, одна ж илая половина с баль­
заминами и геранями на окнах; другая запущенная. В
церкви, реж ущ ая глаза бедность; торцовый дубовый пол
перекоробило до того, что есть опасность споткнуться и
упасть: давно пол сделан и сильно выбит.
Возвратившись из монастыря по узенькой, обсажен­
ной деревьями аллее в город, увидим каменный собор,
переименованный в таковой из полковой церкви, вы­
строенной на казенные деньги, а затем все остальные
приходские городские церкви деревянные. Все пять заветшали, и в особенности А фанасьевская молит о вни­
68

мании и защите: на стенах, обитых тесом, буквально
сидит заплата на заплате — истинное рубище, из-под
которого даж е невозможно распознать, в каком стиле
задумана была и исполнена эта бедная, разруш аю щ ая­
ся церковь. И все это в виду следующего, весьма ориги­
нального и серьезного обстоятельства.
На том краю, где стоит Тупичевский монастырь и
расположена Казимирова слобода (с бывшей униат­
ской, такж е деревянной и ветхой церковью), выстрои­
лась вторая отдельная слободка, не носящая особо­
го прозвания. При посещении ее нас резко поразили
дома знакомой великорусской конструкции, каких в
белорусском краю слыхом не слыхать, видом не ви­
дать. В стенах крупные бревна, постройка на стульях;
прорублены широкие окна по три и по пяти. Под кры ­
шей опять окно и под ним классический великорусский
балкончик с баллюстрадкой, ни к чему, как известно,
непригодный, но тем не менее неизбежный. Дом р ез­
ко выделяется из всех остальных полуразваливш ихся
низеньких землянок пригородной слободки. В бревен­
чатом (а не плетеном, по белорусскому обычаю) заборе
тесовые ворота с навесом.
Это дома кубраков, особого рода промышленников
белорусского племени из Мстиславских мещан, зани­
мающихся сбором подаяния на церкви по всей России,
в Москве, за Москвой и в Петербурге.
Промысел этот давний, так что до начала и корня его,
как равно и до корня слова, выражающего прозвание,
подлинным путем и добраться теперь за давностью лет
невозможно. Несмотря, однако, на то, Мстиславские кубраки городских церквей своих не поправили, а между
тем занимаются сбором денег на церкви, кубрачат, го­
ворят, человек до пятидесяти. В 1865 году могилевская
консистория по наведенным в ней справкам выдала на
имя мещан сборных книг в пользу церквей могилевской
епархии 27 и на имя других лиц 24 — итого 51.
69

В 1866 году новых книг выдано мещанам ..
Того ж е года и тех ж е книг другим лицам..
Итого
В 1867 г. первым скреплено книг
вторым..............................................
Итого

24
28
52
25
29
54

При таком постоянстве цифры можно судить об
устойчивости кубрачества и о твердости основ, на ко­
торых движется это странное немудреное дело.
А вот и дело в ходу, и книжки в деле по сведени­
ям канцелярии спб. обер-полицмейстера, обязанной
свидетельствовать все те из них, которые будут по­
том разноситься по столичным дворам, показы ваться
и подноситься по петербургским церквам и частным
квартирам. Из 580 (средним счетом) ежегодно свиде­
тельствуемых здесь книг (иногда одну и ту ж е по два
и по три раза в год) в 1868 году подписано крестья­
нам 208, мещанам 17. М ежду фамилиями этих мещан
мы встречаем две таких, которые хорошо известны в
М стиславле (Голенок и Хижинский), но и в остальных
выразились те, которые наглядно свидетельствую т
о том, откуда вылетели птицы, — певчие птицы пе­
тербургских дворов во всякое время дня без разбору
(чаще, впрочем, после обеда)5. Прислуш аемся к ним и
познакомимся с ними.
Б ез дальних и окольных слов скажем прямо.
Кубраки — промысловые люди, характерные разве
тем только, что народились в стране, где дремлют все
промысловые силы и давно убито в коренном населе­
нии всякое ремесло, но где все сплошь земледельцы с
ничтожными оттенками промысловых людей для не­
избежных дешевых домашних надобностей. Кубрачество — промысел самого грубого дела, самым обыкно­
венным образом, основанный на коммерческих расче­
тах и обставленный однородными ж е беззастенчивыми
приемами. Где какой товар в ходу, чем больше торгуют,
туда и за тем мы и едем.
70

Издревле в великой России велико усердие не толь­
ко к храму Божию, но и к его благолепию. Золотят ико­
ностасы, главы и крыши, не забывают даж е и колокола:
не только отливают их с громким звоном, но стараются
навешать таких голосистых по нескольку. Мало того,
навешавши множество колоколов, подбирают их под
тон и заставляю т звонить так умильно и согласно, что
например, в ярославский Ростов ездят слушать из Мо­
сквы нарочно. На постройки заново больших каменных
храмов у богатого купечества являю тся крупные за ­
ветные и обетные суммы. Выделяются дни, особо по­
свящаемые многоразличным подаяниям на благотво­
рительные дела, между которыми ж ертва на церковь
полагается самым богоугодным делом. Ни одному про­
сящему на церковное строение отказать не хочется, и
последняя копейка даж е крайнего бедняка сплошь и
рядом звякает на жестяном блюдечке сборщика. Ни
один трактир в Москве не откажет во впуске просите­
ля на нужду церковную; один купец в Москве (Ив. Ив.
Четвериков) собрал на церкви Северо-Западного края
больше миллиона. На школу иной не даст, над бога­
дельней задумается, на построение же и украшение
Божьего храма у великорусского купечества растопле­
но сердце и нет заветной копейки.
«Да будут очи Твои отверсты на храм сей день
и ночь» — гласит надпись на многих из московских
церквей.
«Возлюбих благолепие дому Твоего от юности
моея» — ответно гласит другая надпись.
За даянием на подобные дела не стоит коренной, обе­
спеченный в жизни, русский человек. Попробовали про­
верить это на деле западные русские люди, когда нача­
лось в Малой и Белой России гонение на православную
веру и православные церкви (а местные ревнители все
обратились в католичество, и великие князья и княги­
ни литовские, и Солтаны, и Ходкевичи, а православ­
ные братства успевали собирать только малые рубли).
71

Попробовали первые ревнители сходить за помощью
в православную Московскую Русь и самым делом убе­
дились в том, что рука дающего там действительно не
оскудевает. Сделались хождения эти обычным делом.
Один выходил больше, умел просить и рассказывать,
узнал подходы, проникнул в тайны благотворительных
сердец и в свойства характеров благотворителей, —
стало хождение это семейным достоянием, за смертью
счастливого отца передаточным-преемственным для
его сына, потом и родственников, а наконец, и ближних
соседей, по справкам и наблюдениям и после откровен­
ных разговоров.
— И наше дело требует науки, — наивно заметил
мне один из Мстиславских кубраков.
— Весь город Мстиславль есть кубрак, — откровен­
но высказывал мстиславский обер-кубрак, давая на­
мек, что теперь все городские ж ители по родству при­
нимают участие в кубрачестве.
Сделалось, таким образом, это занятие привилеги­
рованным для целого города. Объявились в нем такие
мастера, что к ним хоть с заказом приходи (да так и де­
лывали): лучше никто не сделает. На том встали мстиславцы и прославились. Кубрачит еще кое-кто из дубровенских (жители местечка Дубровны, Оршанского у ез­
да), да против мстиславских им не сделать, особенно с
тех пор, как в благочестивый подвиг вкрались, грехов­
ным людским делом, злоупотребления, и богоугодное
занятие от разных посторонних соблазнов стало пре­
вращ аться в промысловое предприятие, с вознаграж­
дением за личный труд, когда, словом, стали нанимать
кубраков и за известное вознаграждение посылать их
на Русь за подаяниями. Ревнителей на такое дело на­
шлось много (даже известны имена многих из них). На
поощрениях недобрые дела возросли и укрепились, а
подходы и приемы приняли систему и законченную ор­
ганизацию.
72

Попробовали положить предел злу книжками со
шнуром и казенной консисторской печатью:
— Попробуй вырвать, что написано, попробуй не до­
нести тех денег, которые указаны в книге!
Завели книги, но забыли, что грамотных ж ертво­
вателей на Руси еще очень немного: записал бы иной
имена на поминовение, да писать не умеет, да на ходу
и написать нечем. Из иной деревни за чернилами и гра­
мотеем надо бежать до села и до самого отца-дьякона.
Забыли такж е и то, что истинно благочестивые вклад­
чики стараются ж ертву свою оставить втайне и дают
правой рукой с тем, чтоб не ведала и не видела левая.
Но так как многие и пишут (надо ж е и записать комунибудь, чтобы принести что-нибудь), то, чтобы крупные
деньги не вывалились и з-за пазухи, можно подделать
и подсунуть фальшивую книжку. Здесь, в Петербурге,
не так давно поймана была сборщица, у которой в сбор­
ной книжке откровенно и бесцеремонно написаны были
чувствительные и веселые стишки.
— Ох, много насеяно греха по белому свету! — гово­
рил мне правдивый оценщик кубрацкого промысла из
туземцев Мстиславских.
— Дело кубраков — грех большой перед Богом: на
церковь просит — на себя тратит.
Книжка сборная в неграмотной и бесписьменной
России, к тому ж е раздающей милостыню по букваль­
ному евангельскому слову, нерассчитанно придуман­
ная, стала помогать делу далеко на меньшую половину,
но обнаружила своего рода особенности: в числе вклад­
чиков оказались рядом с князьями — архиереи, рядом
с жертвой в 2 коп. за здравие десяти человек (четко
прописанных) — ж ертвы в 250—400—500 руб. за упо­
коение души усопшей. Книжка сборная, таким обра­
зом, оправдывает необходимость сборщика, который
пришел бы ко мне и намекнул о нужде, и, если я не в
духе или без денег понаведался бы в другой раз, когда у
73

меня и деньги будут, и добро-елейное настроение духа
меня не покинет.
Хорошие сборщики так и делают: кричат на одном
дне по нескольку раз.
У мстиславских кубраков их промысловое дело по­
велось самым простым способом, и в наше время руко­
водилось такими приемами.
Скопивший деньги (без денег на кубрачество, как на
чисто коммерческое предприятие выходить уж е давно
нельзя) в ближайших деревнях нанимает работников, в
качестве пособников, человека 3—4. М ежду ними двое
молодых, третий поопытнее, бывалый, но несчастли­
вый. На этого последнего обер-кубрак сумеет вы пра­
вить отдельную книжку и, таким образом, идет играть
на две руки в один карман.
Впрочем, такие случаи редки. Обеспеченных соб­
ственным капитальцем можно, наверное, указать двух,
действующих уже, конечно, шире, самостоятельнее
и реш ительнее других. Чащ е и обыкновеннее кубраки — люди смелые, но бедные: при легкости заработка,
привыкшие не ценить плодов его и пристрастившиеся
пропускать их прахом, т. е. пропивать. Тем не менее это
люди, вкусившие соблазна до острой болезни, назы ­
ваемой попросту повадкой, или привычкой, или своего
рода запоем.
Подошла с острыми клещами нужда — он и зад у ­
мался:
—
Надо добыть денег на дорогу. Ноют ноги, просят
работы, давно не бывали в деле, в дороге. Давно по Пи­
теру не гуливал, Москвы не видывал, в тамошних каба­
ках водки не пивал. Надоели до тошноты эти домашние
шинки.
Сумма, нужная для того, чтобы собраться «в дорогу»,
собственно, и не Бог знает какая крупная, чтобы и з-за
нее искать Кронебергов и Ротшильдов. Таких богачей
и во М стиславле каждый кубрак находит для себя до­
вольное число.
74

Для того чтобы подняться с места и пуститься в путь,
полагают, обыкновенно, достаточным 200 руб. сер. Надо
себе выправить паспорт и заручить таковыми ж е по­
мощников, которые сверх того требуют еще задатков
для домашних. Плачивали благочинным за рекомен­
дацию консистории, плачивали в консистории за реко­
мендацию России и за то, чтобы получить книжку не на
одну какую-нибудь церковь, а на всю епархию. Грехов
и расходов было много.
Надо было лошадь купить, телегу; выезж али на Русь,
как цыгане. Теперь необходимо и товарищей одеть порусски: вместо колпака-магерки картуз с козырьком,
вместо куцей свитки долгополый черный армяк, вместо
лыковых каверзней и лаптей кожаные сапоги.
Теперь кто идет на чистые деньги и на богатые при­
ношения парчей, шелковыми материями и церковными
принадлежностями, тот прямо садится в Витебске на
железную дорогу и едет в любую сторону: через Двинск
в Петербург или через Смоленск прямо в Москву —
куда возьмет смелость и куда наторена дорога. Впро­
чем, и теперь те, которые умеют ладить с деревенскими
вкладами в виде холста, отсыпного хлеба, яиц и тому
подобного, отправляются в путь старым способом — в
телеге, а бывалые — не на одной, а на тройке. Первые
уходят года на два, чаще на один год. Бедные и несме­
лые пускаются на промысел в ближнее соседство, в
чужие губернии, например, Смоленскую и Псковскую,
раза два в год: уедут осенью, на зиму, а к клядам (Рож ­
деству Христову) возвращаются. После Святок опять в
путь до Великодня (Пасхи). Лето дома: занимаются хо­
зяйством, помогают женам.
—
Приходят и кому посчастливит, — объясняет
знаток и руководитель мой во Мстиславле, — один с
деньгами, а другой и так приходит, ворочается ни с чем.
Тоже и у них кому счастье. Что наберут из товару, тем
в городе нашем не торгуют (тоже совестятся!), продают
75

где-нибудь на боку (по-белорусски; на стороне — повеликорусски).
— Уедет на плохой те л ежонке, лошаденку уведет
маленькую мужичью — назад оттуда приводит коней
во каких здоровенных! Продают их здесь с большим
барышом. У счастливых промысел в руках очень вы­
годный. Поглядите их в церкви (молиться они любят и
крест кладут не по здешнему, а размашисто: ото лба до
подпояски с заброской, а от плеча со спины до другого
плеча со стуком и с вывертом).
В церкви мы видели кубраков в суконных сюртуках,
при ж илетках, в брюках и смазных сапогах. Серый бе­
лорус совсем в них исчез. На головах на улице в празд­
ник круглые шляпы, ценой рубля в три.
— Ж енам привозят пояса дорогие, — продолжали
мои толкователи, — привозят дорогие материи. Вон
кубрачка идет, а на воре и шапка горит: материя-то на
платье такая самая, из которой ризы шьют. Ох, велик
их грех и не умолить им его!
— Знаете что? У нас такая вера про них: ни один
кубрак в родную землю не лег, помирал где-нибудь на
боку (на стороне). Сказывают, недалеко где-то корчма
есть такая, а крутом могилы: все это кубраки. Опива­
ются.
— Пришел домой — праздник: давно не видались,
вживе нашли. А у него деньги. Давай пировать на ра­
достях. Сегодня пир, завтра пир. Так и опиваются. Где
пил, тут и слег, а опивцов не велят класть на кладбище,
ховают (хоронят) их на околицах. Вот слово-то про них
не мимо шло, и поверье свято. Про это в наших местах
и уличные мальчишки смекают. Кубрак кричит своим
голосом «на каменное строение», а они за него докрикивают «на кабацкое раззорение».
— Каким способом они промышляют?
— Нам за горами не видно, а знаем, что через полгода
вышлет домой хозяйке сто рублей. Хозяйка 50 спрячет,
76

50 за долги отдаст. Прошел год — опять присыл: опять
хозяйка половину на себя, другую половину — за дол­
ги. Сама защеголяла: беспутные они у нас. М уж вернет­
ся, а долги кое-какие все еще ж дут его и стоят у ворот.
Начнет его кредитор пропекать, только отмахивайся.
От этого одного они часто опять уходят «в дорогу».
— Кубрацкие жены (надо говорить правду) никаки­
ми работами не занимаются. С них довольно присыльных денег. Правда, свиней разводят — это для нашего
города хорошо.
— Мы судим дела их по здешнему: как сбирают?
Пришло сюда письмо с деньгами от московского купца
на новоявленные мощи, и имя сказано. А сказано имя
живого архимандрита. Так-то один голубчик и попался,
да который — узнать не могли: ушло их много.
— Еще доходили слухи, что такой-то в Кронш тадте
по кораблям стал ходить, и хорошо ему там было: со­
бирал много. Стал один монах следить за ним. На ам е­
риканских кораблях насбирал он по его счету тысячи
две. Спросил он у него кни^у, а там его рукой копейки
записаны, рублей нет. Отписал монах секретно куда
следует: «Такой-то-де то и то, вернется — поверьте
его книгу». А он вернулся, да домик себе подновил.
Этот опять на промысел пойдет — занимать денег не
станет.
— То и худо, что такие стали малых ребят брать из
деревень и учить нехорошему своему ремеслу. Обучен­
ные спознали науку, сами стали этим заниматься. Вы­
шло кубрачество из нашего города в деревню — вот
худо! Короче сказать, их уличные мальчишки так д р аз­
нят: «У Голенкиной рощи прояви лися мощи — дайте на
покрывало». Этим они очень бывают недовольны и оби­
жаются.
— Знать, нехорошо занятие, и сами они его не хва­
лят, когда свой язык выдумали: когда они промеж
себя говорят, разуметь их никак невозможно, только и
77

слышишь: ш айкаш ири, ш айкаш ири и какие-то опять
слова; тарабарщ иной они такой разговор свой н азы ­
ваю т6. Такому язы ку своему и ребят-учеников они
выучивают.
— Ребяткам этим хорошие деньги платят: рублей по
сорока в год. Большим работникам выделяют больше 50
руб. Ряда, впрочем, по успеху. Он уж так и смотрит, кто
больше выпрашивает, тому больше выделяет, мень­
ше сбирает — больше 30 руб. не даст. Сам он редко
выходит, а охотливей поверяет вечером работников
своих. Всего его обшарит, всего прощ упает, разденет
донага, на изнанку выворотит и опять постукает, да
посмотрит. Этого работники не скрывают — жалую тся
здесь на это самое.
— А как выделяют церквам, на которые просят?
Надо спросить в полицейском управлении — там-то и
дело пишут: «Взыскать с такого-то 40 руб., добрать на
таком-то 60». Один целых сто рублей не донес. Редкий
из них полнотой-то доносит. Только одни богатые этого
побаиваются: им своя честь дорога. И на это у нас, по
таким их делам, такое слово есть: подкубрить — значит
совсем надуть.
— А как на них смотрят соседи? Могу смело ска­
зать: нехорошо. Горела раз ихняя слободка. В наших
городах на эти несчастные случаи бывает большая су­
матоха и беда, если ночью случится. Наши все от мала
до велика спасать бегут. Бегут, спрашивают: кто го­
рит? «Кубраки», — говорят. «А, кубраки!..»
— Да с этими словами кто рукой махнул и тише по­
шел, а кто и назад вернулся. Очень-то не спешили. А
на другом пожаре надо сказать: один не кубрацкий дом
уцелел, когда кругом все кубрацкие дома сгорели. Сам
я слышал, как все потом говорили: «Вот милость Бож ья
на праведного, гнев его на грешников».
Большого почтения и похвалы им от нас нет: не за
что. Даж е евреи их попрекают и осуждают, а у них один
сказ: так отцы наши делали.
78

—
Зачем кубраку грамота? — продолжал отвечать
на мои вопросы руководитель мой. — Хозяину одному
она в пользу: надо уметь прочитать, что запишут, сче­
ты писать. Хозяев много грамотных. Простому кубраку
грамота, могу сказать, — враг. У этакого прямой ответ
при учете: затем я подаяние и не записал, потому что
грамоте не разумею. Поди ищи с такого!
Надо их изводить, надо их изводить. А как их и з­
ведешь? Пробовал на них ходить войной один хоро­
ший исправник (покойный Ив. Ив. М—ч), да они сами
ему сказывали: «Не советуем — нас-де много, ты,
мол, один. Пустимся хлопотать — все по нашему бу­
дет. По белу свету ходим не спуста — друзей н аж и ­
ваем». Один тут ему, покойнику, и побасеночку такую
так-то ловко подвернул (бойкие они у нас все, и на
язы к вострее людей не найти): «Был, — говорит, —
у нас городничий и не так, чтобы очень давно. П ри­
ш ел к нему еврей. Он его ударил в висок и положил
на месте. Испугался его высокородие. Смотрит в окно,
а мы по улице ходим с товарищ ами, как бы-то надо
сказать — во свидетелях. Выслал солдата — меня зо­
вет. Пришел: виж у тепленького — лежит. Виж у ж и ­
вого — хуж е савана, холодней мертвого. “Экое, — го­
ворю, — горе”. А леж ит он, ваш е высокородие, надо
быть, в обмороке. ”Д а”, — говорит. “Понимаю, — го­
ворю я, — ваш е положение: на наших глазах человек
ум ереть м ож ет”. — “Нехорошо, — говорит он, — это
для м еня”. Слушаю, мол, и понимаю, завтра поутру
свидетели будут: случился удар — помер; сами виде­
ли вот так, как теперь окно это самое видим. П оездил
я по деревням — сейчас наш ел, что обещал и что было
надо. Вот какова наша кубрацкая сила!» Надо бы го­
ворить «совесть», потому что вот он и ложную прися­
гу не прочь принять...
Главная, впрочем, сила кубраков заклю чается в сле­
дующем.
79

По сведениям могилевской консистории, 51 человек,
ходившие с книжками в 1865 году, собрали 7 969 руб.
83 коп., то есть каждый принес по 156 руб. 27 коп. 42
человека, собиравшие в 1866 году, доставили консисто­
рии 10 512 руб. 833/ 4 коп., то есть принесли каждый еще
больше (по 250 руб. 30 коп.) — велик соблазн!
Отходя от этих цифр, можно судить о полном ссоре
кубраками денег, и едва ли во многом ошибаются ближ ­
ние их соседи, полагающие приблизительно, что к аж ­
дый кубрак выхаж ивает в год до тысячи рублей. Вот и
опять соблазн, едва ли одолимый при весьма многих и
сильных поощрениях!
Равным образом все уверены (и доказывают множе­
ством наглядных примеров) в том, что легкое и непра­
ведное стяжание не идет им в прок: они не делаются бо­
гатыми, сшибаются на вине и загульном пьянстве, столь
обычном явлении в белорусской жизни и в белорусской
стране, заставленной шинками с ловким продавцом и
подносчиком. Хозяйства их запущены. Прежде зани­
мались они землепашеством, теперь совсем бросили.
Замотавшись и навязавш и на себя петель, они, как в
беличьем колесе, от пропитых на кубрачестве денег
опять лезут за добычей средств тем единственным им
ведомым путем сбора подаяний: обманом и задержкой
про себя тех сумм, которые даны на церковь; мало того,
для многих самые сборные книжки сделались источ­
ником спекуляций, особенно с тех пор, как в последнее
время начали затруднять и суживать кубрацкие пути
к наживе. Книжки, выправленные счастливыми, стали
своего рода выигрышными билетами с большой преми­
ей, когда получателями принесены были из Могилев­
ского банка на Мстиславскую биржу. Вместе с книжкой
начали покупать еще право, сверх оплаты предвари­
тельных издержек, возмещ ая последние щедрой рукой
(как спекулировали продажей на охотников поддель­
ных книжек, то есть прошнурованных, но в исходящий
ж урнал не записанных).
80

Из этого можно судить, насколько и в самом деле
прибылен промысел, и сколько группируется данных
для того, чтобы все промышленники сбились в тесный
круг, в своего рода общество или артель, где все долж ­
ны играть в одну руку и вставать друг за друга плотной
стеной. Общественное недовольство с некоторым от­
тенком нескрываемого презрения к ним и их ремеслу
еще больше сплачивает их между собой и объединяет
в известного рода силу, борьба с которой представляет
уж е некоторые трудности и препятствия.
— Если не выдавать им вовсе книжек, — толкуют
местные ревнители правды, — то бедность церквей и
настоятельные нужды (не для роскошного, а для при­
личного только вида) всегда вызовут надобность в по­
мощи таких людей, которые были бы посредниками
между нуждающимся и готовым помочь. Форма гото­
ва, зачем ходить далеко? Наймешь охотливого и умело­
го, выправишь ему книжку сам, чтобы избавить его от
излишних расходов и на церковь получить больше — и
пошлешь. Все же что-нибудь и принесут — принесут,
несомненно, а и что-нибудь, в виду нужд заветш алых
деревянных церквей наших, много значит.
— Однако посланники эти, — возраж али мы, — хо­
дят с такими вредными товарищами, каковы: обман й
своекорыстие...
— Некоторые, говорят, про всякий случай запасаю т­
ся монашеским платьем (поддерживали и подкрепляли
нас). Один в Петербурге сказывался монахом с Афона
из монастыря, который погорел и 60 братий осталось в
одних рубахах. Случился наш Мстиславский при этом,
узнал в монахе кубрака и уличил его.
— У них в слободке и сейчас можно встретить тако­
го, у которого очень круглая борода выросла (в наших
местах такие редко попадаются); указывают на него,
что он-де и ризу надевал, и молебны певал, где это тре­
бовалось, и тому веровалось. Но все это слухи, требую­
щие подкрепления.
81

Тем не менее лучших слухов, хороших рассказов
про них не слышно, а все такие возмутительные — про
плутни и вранье, в которых можно утеш аться лишь од­
ним, что они топорного, грубого дела и нехитрого вы­
мысла: сметливый и толковый может сейчас догадать­
ся.
На меня, на ловца этих сведений, набежал зверь сам
без привады, явившись (по возвращении моем в Пе­
тербург из восточной половины Белоруссии, как раз на
второй день) с блюдечком, книжкой и рассказом о не­
счастном городе, в котором-де сгорело 12 церквей.
— Какой ж е этот несчастный город?
— Мстиславль.
— Да там, кажется, и всего-то семь церквей — я там
был.
— Не вы ли это с Иваном-то Ивановичем на Девьем
Городке были?
Вот и знакомый даже, который нисколько, однако,
не сконфузился и, признавшись таковым, не торопясь,
повернулся и направился к двери, не пожелал даж е и
подаяния.
Как теперь помню его чугунное, отекшее лицо с крас­
ными и ясными, так называемыми «чертами из жизни»
на носу, — не пьяный, но с крепкого похмелья и послед­
ствиями его, не позволявшими, стоя к нему близко, с
ним разговаривать.
Это ли достойные звания и чести адвокаты за цер­
ковную нужду и представители такого подвига, ко­
торый на Руси считается святым? Н еужели нет иных
способов заменить их, этих паломников, отживших
свой век и переродившихся из овцы в волка? Н еужели
наш век, облегчивший пути сообщения и сокративший
дороги для пешего хождения, не даст иных средств на
замену древнерусских? Несомненно, главным образом,
то, что добрая доля причин, поддерживающих кубрачество, все-таки заклю чается в неграмотности дере­
венского люда и в предрассудочности городских ж ите­
82

лей — словом, основывается на тех подпорах, которые
достались от предков, сильно подгнили и готовы рух­
нуть при первом решительном и смелом натиске.
Не выходя из того ж е М стиславля, в котором две
сотни кубраков в сотню лет не только не построили к а­
менных церквей, но и не зачинили четырех наличных
деревянных, — мы находим определенный ответ на во­
просы.
В 12 верстах от этого М стилавля леж ит давний Пустынский Успенский мужской монастырь, два столе­
тия находившийся во владении монахов униатского
базилианского ордена. По соединении униатов, мона­
стырь заветш ал и близился к совершенному упразд­
нению: собственных средств вовсе не имел, расчет на
бедный народ был плохой! «Православного русского
купечества, которое отличается усердием к храмам
Божиим, совсем нет; все рынки, все оборотные капи­
талы страны, все более доходные оброчные статьи, все
промышленное и торговое движение края в руках ев­
реев, которые, привившись к православному русскому
туземному населению, имеют в виду одне свои выгоды,
и где помещики-поляки, которые хотя и благоговеют к
находящейся в этом монастыре святыне, но по нерас­
положению своему к православной вере не оказывают
поддержки существованию обители».
Стоило явиться в монастыре догадливому, энер­
гичному архимандриту, стоило ему попасть на одно
из современных средств распространения известий
посредством печатного слова через газеты — и мона­
стырь узнать нельзя. Я видел кругом его огромную, в
окружности на целую версту, каменную ограду, камен­
ный двухэтажный братский корпус, каменные службы,
две деревянные на каменном фундаменте гостиницы,
большую каменную крытую железом церковь, большое
двухэтажное каменное здание, такж е с церковью по­
середине; переделывалась третья церковь. Работы эти
83

все были начаты лишь в 1863 году, и, смотря на резуль­
таты их, нельзя не дивиться значительным капиталам,
собранным в столь короткое время.
По адрес-календерю знакомился настоятель с име­
нами богатых русских купцов и посылал им письма.
Получив приношение, он спешил отправлять ж ертво­
вателям литографированную икону Пустынской Бо­
гоматери. Присыл денег усилился. На эти деньги из
монастыря стали отправлять книжки: монастырскими
тюками завалена бывает Мстиславская почтовая кон­
тора. В нескольких десятках тысяч разлетелось оттуда
печатное «Извещение» (которое леж ит теперь перед
нами, и из которого мы выбрали несколько строк, по­
мещенных выше в ковычках).
Извещение давало отчет ж ертвователям о произве­
денных работах, о неоконченных, необходимых и пред­
полагаемых, а между тем денежные присылы на имя
«Анатолия с братиею» не иссякают.
Нужно ли прибавлять еще что-нибудь ко всему ска­
занному?
Тем не менее на днях я встретил опять кубрака, по
обыкновению, в заветном мундире — в синем русском
армяке с большим отложным воротником. Певучая
речь, искусственный, испещренный словесами от Пи­
сания разговор, резкое «г», да смягченный звук «ы» в
«и» его выдает. Впрочем, по последним приметам, это,
может быть, не кубрак, а лаборь (одного дела слуги, но
не одного поля ягоды в буквальном смысле этого слова,
то есть один белорус, другой малоросс). По черным во­
лосам можно отличить второго от белокурого первого.
Поле, взрастивш ее кубрака, леж ит на северо-востоке
Белоруссии, близ границ Белой Руси с Великою; ме­
сто родины выходца лаборя на юго-западе Белоруссии,
близ ее границ с Малороссией в Гродненской губернии
Кобринского уезда, главным образом, местечко Янов.
Как белорусский Мстиславль заразил примером Ду84

бровну, так и малороссийский Янов увлек примером
деревню Мотоль (того ж е уезда), из которой такж е вы­
ходят лабори, но меньше и реже.

ГЛАВА III

Лаборь — тот ж е кубрак. Мудрено найти различие
между ними, зато сходных черт не оберешься. Снача­
ла — о первых, потом о вторых.
Источник происхождения слова «кубрак», вероятно,
завалилось где-нибудь в архивах; слово «лаборь» лю­
бят производить от латинского labor («труд, трудник»),
хотя у малороссов название это превратилось в лобырь
и местами просто в лодырь, что по-великорусски уж е
совсем нехорошо, а впрочем, очень пригодно, потому
что лодырем зовут человека, который в одно и то ж е
время и шатун и плут (см. словарь Даля).
Может быть, в цветущие времена Польши, столь
искусившейся в знании латыни, народилось это сло­
во для отличия людей этого рода, — мудреного в том
нет уж е и потому, что с давних времен в Польше jus
patronatus — право подаяния — давалось только и з­
вестным церквам по выбору и по протекции, в расчете
на благотворительность православных русских. Так, в
1510 г. это право получила королева Елена Ивановна
на Троицкий монастырь в Вильне; в 1522 году Федько
Хрептович получил его на Лаврентьевский монастырь.
О том ж е просил Василий Михайлович Сангушко для
церкви Св. Василия во Владимире-Волынском. Связь и
зависимость лаборства от панства была свежа и ясна,
даж е в последнее время. Промысел этот ими поощрял­
ся, как их собственная доходная и оброчная статья.
Известно, что при недавнем расчете с крепостным
правом, в Северо-Западном крае оказалось громадное
большинство батраков и бобылей, т. е. тех несчастных,
85

которые обезземелены, и при них — значительное чис­
ло владельцев, пользовавшихся доходами с тех самых
земель, которые, несомненно, могли принадлежать
лишь крестьянам, только их кровавым продолжитель­
ным и настойчивым трудом могли быть отвоеваны у
девственных лесов, отбиты у непролазных болот, а в
Полесье даж е и от воды — те острова и оазисы, которые
стали потом пахотными полями. Не только у мелких, но
и у крупных владельцев велся обычай отнимать суму
у нищего посредством отрезков земель на самого пана
многоразличными способами. М ежду последними наичаще практиковался простой сгон с земли осиротевшей
семьи в том случае, когда умерший отец оставлял вдо­
ву и малолетних.
П ервая пускалась на произвол судьбы в чине и зва­
нии бобылки, а малолетки отдавались в другие семьи
и жили весь век свой на чужой земле под именем при­
маков и батраков. Всякий повод не упускался из виду,
всякая случайность была на руку для тех, которые си­
лились увеличить объем своих владений, не ж алея му­
жика. Конечно, чем хуж е была земля, тем случаи эти
были чаще, поводы разнообразнее, способы обезземе­
ления безжалостнее, поползновения настойчивее.
В Янове и Мотоле земля песчаная и неблагодарная;
всякий выделенный кусок — лакомый кус. Захотел по­
следовать примеру соседей — ступай, сделай милость,
на все четыре стороны.
Зем ля между тем прирезывалась ко владельческой,
переставала считаться и быть крестьянской.
При таком выгодном промысле можно и оброк на­
ложить высший — выдержат, можно и книжку выхло­
потать. Не удастся в консистории — попа заставляли
выдавать не фальшивую, но незаконную. Многие были
уличены в том и отданы под суд (у иных еще и до сих
пор дела эти не кончены), да об этом католические паны
мало думали и православных мало жалели. Отсюда все
православные яновцы — лабори, отсюда с древнейших
86

времен ни у одного из них не бывало больше 2— 3 деся­
тин земли (на двор). Всю эту землю обрабатывали у них
наемные рабочие, которым платилось гораздо больше,
чем пан-помещик налагал на самого лаборя оброку.
Яновский лаборь так уж е себя и понимает, что быть
ему безысходно прошаком и скитальцем, а потому и
пускает в дело другой прием, новый. Когда прознает
про церковную нужду и сдержит это известие в тайне
про себя, он идет к священнику той бедной церкви и сам
навязывается с услугами, бесцеремонно торгуется; не
отказывает в денежном задатке, не останавливается на
обещании выдела из заработков тому, кто укаж ет для
него путь и снабдит правом.
Таким образом, кубрак — мещанин, лаборь — кре­
стьянин, и в списке фамилий с юго- и западно-русским
оттенком большая часть показанных нами (выше) в
крестьянах — выходцы из Янова или Мотоля7. Впро­
чем, они чаще ш атаются по ближайшим местностях: в
Минске, Гродне, Вильне, забираются в Ж мудь и соби­
рают по всей Ковенской губернии, не обходя и хат ка­
толиков. В этих случаях сборщикам на православные
церкви по самому ходу дела приходится подраж ать
кубракам — прибегать поневоле к ложным россказням,
к хитростям и бесхитростным обманам и надуватель­
ствам. Простаков и на таких немудреных хитрецов, в
тех глухих странах — непочатый лес. Лаборь должен
лишь уметь говорить по-польски, а затем он уж е су­
меет наврать, что пришел из далекого Рима, от самого
наисвятейшего Папежа, для сбора на новый костел, ко­
торый будет выше и больше всех на свете.
Сумеет лаборь и поторговать священными предме­
тами в виде наичаще встречающихся у католиков ш то­
фиков, в которых бывает заключен маленький из фоль­
ги алтарик. Не задумываются яновские лабори прини­
мать на себя вид ксендзов, одеваясь в белые комешки
(рубашки костельные) и служ а суппликации. Где надо
и того требуется, лаборь не откаж ется и поколдовать —
87

отробыть зробленное (т. е. отчурать заколдованное, и з­
гнать из дому нечистую силу), полечить святой водой
или частицей животворящего древа. Слыхали многие,
как они уверяют простаков: «Знаем, что у Бога на небе
делается, нам это все открыто».
Одни лабори8 надували баб тем, что выдавали себя
за лекарей головных болей. Когда приходили больные,
один яновец снимал с бабьих голов наметки (длинные
куски холста), другой прибирал их в мешок. К головам
простоволосых и простоплетеных баб прикладывался
потом кусок какого-то дерева под видом ж ивотворя­
щего, а к рукам лаборей прибавлялся еще новый пред­
мет на обмин и продажу в соседство к тем, которые
пожертвованы на церковь и которыми лабори, подоб­
но кубракам, такж е торгуют и продают, не доходя до
родного Мотоля или Янова. Приходят ж е домой всегда
два раза, такж е к Пасхе и к Петровкам; в первом слу­
чае для Великодня, во втором — по той причине, что в
летнюю пору поживиться нечем — все на полях и все
без денег: нечего и не у кого уж е попросить. Зато летом
Янов тем и отличается, что, когда везде происходят и з­
нурительные полевые работы, в нем царствуют разгул
и веселье. Лабори на этот случай ухитрились даж е об­
завестись своим оркестром, у яновцев и капельмейстер
свой — Адам Ф рак по имени.
Другие вы давали себя за апостолов и советовали
крестьянину Брестского уезда Гоголюку служ ить
Богу пророчеством и учить людей покаянию, обещ ая
им в случае непослуш ания несчастие, именно: см ер­
тельную болезнь сначала на любимых ж ивотны х —
свиней, потом на необходимых — коров, а наконец,
и на самих людей. На кладбищ е под новым крестом
указали и то место, где избранный пророк мог найти
грамоту на посланничество. Доверчивый хохол отдал
им все свое денежное имущ ество, а остальной скарб
они сумели ночью вы красть сами и скрылись. Обма­
нутый уверовал в слово их до умопомеш ательства:
88

бросил хозяйство, стал бродить по деревням, всех
проклинал...
Третьи под видом ксендзов из Рима, врачующих
болезни, выманили в Виленской губернии у старухипольки, страдавш ей неизлечимой болезнью, больше
тысячи рублей для нового костела в Риме, но попались:
вернувшийся домой сын старухи поймал лаборей и
предал суду.
Четвертые... впрочем, нужно ли приводить новые
случаи обманов и следить за всеми проделками лабо­
рей? Довольно сказать: двуличность и здесь, как у кубраков, идет рядом с наружным благочестием. И эти
волки в овечьей шкуре умеют класть большие кресты с
заброской с плеча на плечо и с вывертом при переносе
руки ото лба к животу.
Тот ж е автор, о котором я упомянул и к которому об­
ращ ался за справкой, говорит: «Религиозность яновцев
и приверженность их к своей приходской церкви до­
стойны замечания. Редкий из них позволит себе во вре­
мя путеш ествия говеть, исповедываться и причащ ать­
ся где-либо на стороне. Напротив того, всякий считает
своей священной обязанностью возвратиться к этому
времени домой и исполнить свой христианский долг
на родине, в своей приходской церкви. В заутрени и
обедни, если яновцы дома, церковь всегда бывает пере­
полнена народом. Даже в будни, если есть богослуже­
ние, народа в церкви бывает очень много. Церковным
празднествам яновцы стараются придать всевозмож­
ную торжественность. Во время пасхальной заутрени
они устраивают вокруг церкви костры, плошки и, при­
готовив множество факелов из смоленых канатов, со­
путствуют с ними крестному ходу. Сорокоусты и поми­
новение усопших родственников составляют у яновцев
священные времена. В поминальные дни родственники
и знакомые считают своим непременным долгом по­
молиться за усопшего на обедне и почтить память его

поминальной трапезой. Такая трапеза устрояется в том
доме, где жил усопший», и т. д.
Вот пока результат сношений с великороссами и по­
сещения России, очень резко, впрочем, выделяющийся
в среде народа северо-западной полосы России, где по­
всюду церковь заменяет в воскресенье шинок.
— Кто это поехал? — спрашивал тот ж е автор
крестьянина-подводчика.
— Лаборь.
— А как же ты узнал его?
— Бо шапка с козырьком, — отвечал мужичок.
Итак, еще приобретение, по кубрацкому примеру, и
с присоединением полушубка с ременным кушаком и
сапогов с длинными голенищами вместо неизменных и
повсюдных белорусских каверзней и лаптей.
Н ельзя упустить такж е и того обстоятельства, что
лаборская изба — уж е не хата: в ней настлан дощатый
пол и в углу поставлена печка с трубой. Словом, лабор­
ская изба не курная с копотью, а белая, и притом такая,
где все стены, словно в староверской молельне, увеш а­
ны образами. Но по причине близкого соседства като­
лических стран святитель Николай висит с Антонием
Падуанским — любимым святым всего края; с иконой
новгородского Знамения Богоматери, св. Розалия с пла­
менеющим сердцем и т. п.
— Н еужели и только? — спросит читатель.
— Поищем еще, но предупреждаем вперед, что иных
приобретений уж е очень немного.
Выделяется простое, но характерное для того края
отличие: лаборь учтив и льстив, при встрече снимает
шапку и кланяется. Вместо убивающей всякого свеж е­
го человека замкнутости туземца, лаборь словоохот­
лив и, как бывалец и проходимец, предусмотрителен
и осторожен: сразу узнает, с кем говорит и имеет дело
и как надо говорить. Говорит он витиеватым языком,
отборными словами — «речь проникнута своего рода
диалектикою и, во всяком случае, скромна и умна. Все
90

лабори, в силу закона своего происхождения, конечно,
говорят по-русски, но, так ж е как и кубраки, два язы ка
знают»9. Добросовестно в этом случае, по крайней мере,
то, что они в сознании нечистоты своего промысла при­
нуждены прибегнуть подобно столичным мазурикам и
всероссийским офеням, под покров ширм, не особен­
но благовидных, но по временам пригодных и местами
удобоприменимых.
Ж ены кубраков и лаборей, за отсутствием мужей
обязанные исполнять их должность по ведению хозяй­
ства, превратились в бойких и расторопных баб. Они
резко отличаются от своих землячек, именно более
подвижным умом и находчивостью и той очень харак­
терной в крае особенностью, что всякая крестьянка там
только продает (да и того сделать толково не умеет), а
яновская крестьянка и продаст, и купит.
Если эти оба мастера, под разными именами играю­
щие в одну руку, и успели совсем обменять тяж елы й
земледельческий и ремесленный труд на легкий и весе­
лый промысел, то тем не менее они сумели и выделить­
ся среди своих соседей. М аленькие хозяйства свои, они
ведут в чистоте, порядке и с приметными удобствами.
На дворе у них чисто, в избах светло и опрятно. Перед
иконами по-купечески горят лампадки, столы всегда на­
крыты белыми и чистыми скатертями, везде прибрано,
подметено и подскоблено, как бы для приема большого
начальства или какого-нибудь дорогого гостя и как бы в
намеренный контраст с другими — некубраками и нелаборями. Как в избе, так и на дворе и на гумне. В этом
отношении они очень напоминают степенных, скопив­
ших копейку торговых мужиков Великой России и уж е
не сохраняют за собой никаких черт одноплеменных с
ними белорусов или малороссов. Ш атание по белу све­
ту и по чужим людям сделало свое дело — совершило
наружное превращение.
Кубрак и лаборь, на простоте и доверчивости набож­
ного народа укрепившие свой промысел, поддерживают
91

его и в то время, когда последовали ограничения, за ­
прещения и тому подобные препятствия.
Имеется распоряжение, чтобы «выдачу сборных
книг по возможности ограничить, и строго придерж и­
ваться существующих постановлений. Производство
сборов в С.-Петербурге для церквей прочих епархий
разреш ать не более ста лицам и притом тем, которым
выданы книги от их епархиальных начальств, руко­
водствуясь в этом случае правилом, для заграничных
сборщиков постановленным, т. е. дозволять сбор тогда
только, когда нормальное число их неполно, или по вы­
бытии кого-либо из получивших таковое дозволение».
Местные епархиальные начальства (могилевское и
гродненское) сделали такж е своего рода распоряжения
в видах устранения всяких злоупотреблений религи­
озными обетами и пожертвованиями христиан. Так,
между прочим, «не выдают книг без предварительного
заявления о нуждах известной церкви местного бла­
гочинного, если ж е окажется, что какая-либо церковь
действительно нуж дается в починке или перестройке,
то выдают книгу только прихожанину той церкви, на
которую имеет быть производим сбор, за надлежащим
посвидетельствованием местной полиции о благона­
дежности и добросовестности сборщика».
Обычай, унаследованный от древних паломников и
низведенный в новейшие времена до промысла офеней,
таким образом, теперь надломлен. Но он все еще живет
и действует, энергически хватаясь за разломанные до­
ски и разорванные снасти разбитой ладьи.
В бытовом море многообразной русской народной
жизни мы видим, таким образом, одно крушение, но
зато перед нами выплывают новые лодки с другими
пловцами. Всмотримся и в них и что увидим — расска­
жем сейчас.
Эти встречные пловцы и ходоки по всему лицу зем ­
ли русской — подлинные, без обмана.

Ч а с т ь III
НИЩАЯ БРАТИЯ
— Ай ж е ты, Спас, Спас
милосердный,
Не давай ты им (нищей братии)
горы золотые,
Не давай ты им реки медвяные.
Сильные, богатые отнимут;
Много тут будет убийства,
Тут много будет кровопролитья.
Ты дай им Свое святое имя:
Тебя будут поминати,
Тебя будут величати.
От того они слова
Будут сыты, да и пьяны,
Будут и обуты, и одеты,
Будут и теплом обогреты
И от темные ночи приукрыты.
Из русской старины о
Вознесении Господнем

ГЛАВА I

ПОБИРУШКИ И ПОГОРЕЛЬЦЫ
Не родом нищие ведутся, а кому
Бог даст.
И церковь не строй, а сиротство
прикрой да нищету пристрой.
Народные пословицы

I

На дворе осень. Однако еще не та пора ее, когда не­
устанные дожди распускают невылазную грязь и хо­
лодную, пронизывающую до костей сырость, когда ис­
чезает спокойное настроение духа и серенькая природа
каж ется еще сумрачнее.
Осень была в начале. Листья деревьев изменили
цвет: ш ерш авая осиновая роща из долговязых дере­
вьев окрасилась в светло-желтый, как охра; вишневые
93

приземистые кусты ярко покраснели — листья на них
стали как кармин, но дубовый пожелтелый лист еще не
переш ел в грязный и мрачный бурый цвет. Лиственные
леса начали уж е навевать грусть и усиливать осеннюю
тоску, и только березовые перелески по низинам отли­
вали совсем лимонной окраской умиравшей листвы и
приятно для глаз вырезались на темном фоне хвойных
лесов, ож ивляя и скраш ивая их мертвенную несменяе­
мую одежду.
Утренники с холодком уж е давно начались, и хо­
лодная роса усердно выгоняла на солнечную дневную
пригреву сочные и маслянистые головки грибов —
остаточные признаки растительной силы, несомнен­
но, истощенной и значительно ослабевшей. Свежий и
сухой холодок днем, задерж ивавш ий высыхание всего
намоченного росой и дождем, давал чувствовать в теле
ту бодрость и силу, которые делаю т приятным труд и
оживляю т работы в той мере, в какой умеют ценить
это всего больше в деревнях и всего чаще на полях и
гумнах.
Я вспоминаю теперь одну такую осень на К л язь­
ме, во Владимирской губернии, когда, потаскавш ись
пешком в тех местах и натолкавш ись меж ду офенями,
возвращ ался я от богомазов навстречу новых впечат­
лений, которые на тот выход были тоже остаточными.
В самом деле, стояла пора хлопотливой деревен­
ской осени, в самом серьезном ее величии, когда идет
строгая проверка и оценка сельских работ и зем ле­
дельческих знаний. Не богата такими впечатлениями
промысловая Владимирская губерния, однако кое-что
дает, потому что и на К лязьм е крестьяне стараю тся
еще сохранять старинный и заветный характер зем ­
ледельческого народа.
—
Где ни бегают: кто с лучком, кто с иглой, а кто, как
и наш брат, с коробочком, — где ни бегают, а к осени до­
мой гоношат, — подсказывает мой товарищ по телеге,
красно-глаголивый говорун офеня.
94

— После Покрова опять все на все четыре разойдут­
ся... Так ли я говорю?
Вопрос относился к третьему из нас, сидевшему на
облучке и имевшему за эту работу получить от нас, по
доставлении на условленное место, «чалковый рупь».
Угрюмо отвечал он в поучительном солидном тоне:
— Мы тоже. По берегам-то Клязьмы в поймах корье
дерем.
— Ивовое?
— С черноталу (с ивы). Выждем вот ненастную по­
году и пойдем драть.
— Не от вас ли это колодцы-то копать ходят?
Не дождавшись ответа, мой спутник обратился ко
мне:
— Только одним ремеслом и занимаются и на него
простираются. Не надо колодцев — и они без дела. К а­
кова промышленность?
— А ты не зубоскаль. Закопаеш ь, брат, когда что ни
посей — ничего не взойдет. У нас вон и на попе кругом
поля-то объезж али бабы, да и тут ничего не выдрали.
Разговор продолжался все в таком роде: с насмеш­
ливыми, бойкими заметками — с одной стороны, в са­
мом простодушном и откровенном тоне — с другой.
Эта другая сторона любопытна была для меня тем,
что разговор ее был резко отличен от обыкновенного и
не всегда понятен по множеству новых слов. Наш това­
рищ успел наговорить их довольно даж е за коротень­
ким обедом, за который сели мы по приезде с ним на
место (я их записал тогда и теперь помню).
Он, постучавшись в окно знакомой избы, попросил
высокую кичку, высунувшуюся и окно, припоромить
(приютить). Войдя в избу, тотчас ж е принялся пить,
оправдавшись тем, что он сильно баж ает (жаждет), и
круж ку с квасом назвал «ручкой».
— Покормись, заведай (покушай, отведай)! — гово­
рил он, предлагая мне своего домашнего пирога и з-за
пазухи, и, когда пирог мне не понравился, посоветовал,
95

указы вая на деревянный ящик с прорезной высокой
спинкой и приподнятой крышечкой:
— Трухни солью-то!
Худенького хозяйского ребенка назвал «непыратым», а себя, после того как приласкал эту девочку, выхвастал «незагнойчивым», что после хлопотливых до­
просов и догадок с нашей стороны оказалось в значении
человека «ласкового».
Описывая деревенское хозяйство, он как-то кстати
упомянул «баран де пудок» (робок).
На вопрос мой:
— Знаеш ь ли ты, что значит слово «робкий»?
Отвечал:
— Не веду.
Это был один из судогодских лесовиков, которые и
пастбища до сих пор зовут «пажитями» и вместо посе­
тить говорят назрить, вместо толстый — дебелый, вме­
сто горячий — ярый — словом, еще продовольствуются
многими старинными оборотами и словами из глубокой
древности.
Наслушались мы, наелись и поехали с новым цокуном опять на одной лошадке в телеге дальше.
Но и дальше видим все те ж е суетливые и торопли­
вые приготовления к годичному испытанию. Куда ни
посмотришь везде хлопотливый спех и видимые следы
усиленных и чрезмерных забот и трудов. Ни днем ни
ночью следы эти не исчезают, и, если не слышно ли­
хорадочного базарного крика, толкотни и суетни тол­
пящегося народа, зато и в глубокую полночь видно и
слышно, что наглазное спокойствие только каж ущ ее­
ся.
На белесоватом безоблачном просвете ночного голу­
бого неба вырезаются обглоданные крылья ветряной
мельницы, сменяясь одно другим: совсем обломанное —
заплатанным и починенным, и оба то исчезнут во мра­
ке, густо задернувшем землю, то выплывут одно после
другого на густую темную синеву неба. Немазаное ко­
лесо так и скрипит, и слышно, как срываются кулаки с
96

зубьев, а песты толчеи так и колотят, словно и они тоже
побаиваются и торопятся.
Из того ж е неодолимого глазом мрака не медлит дать
знать о себе шумом и стуком водяная мельница, где в
перебой и перегонку за струями воды, сплескиваемой
с колеса в омут, торопливо стучит шестерня. Мигает в
маленьком оконце огонек: знать полусонный мельник
заж ег его, чтобы смазать вал или заправить мельнич­
ную снасть. Пусть быстрее трясется крытцо и спорнее
стряхивает готовую горячую муку в подставной сусек:
одолели мужики заказами. Всем надобно скоро и всем
зараз.
Поворчал он, присел на порог, прислонился к кося­
ку, захотел подремать, а спать нельзя — такова уж эта
осень перед Покровом.
И солнышко давно закатилось, и заря прогорела, а в
деревнях не до сна: играют огоньки и спят только малые
ребятишки. Долго еще не подниматься на небе солнцу,
белеет небо предрассветным блеском еще до зари, а в
разных местах спопутного проснувшегося селения уж е
взлетаю т на воздух невысокие столбы густой пыли. Это
веют обмолоченный хлеб и гремят ускоренно цепом на
гуменниках торопливые хозяева.
У неосторожных стали вспыхивать овины. Всего
один вечер ехали мы, а не одну такую беду видели: пер­
вую — прямо, вторую — налево.
Вспыхивала вдали как порох свечка; на наших гла­
зах превращ алась в пламя и разливала свет от него по
темному небу коротким заревом. Упало вскоре зарево,
погасла и свечка, предварительно выбросив из себя об­
лачко ярких искр и густого черного дыма, который мы
не видали только потому, что мешали вечерняя мгла и
даль. Стало быть, сбежались вовремя мужики, раста­
скали горевшие бревна, залили водой головешки, з а ­
топтали лаптишками затлевш ую ся солому, накидан­
ную по гуменнику.
97

Второе зарево держалось дольше, оно все искрилось
и очень скоро встало в ночном мраке и на темном небе
огненной полосой несомненного пожара. Так понимают
и спутники и в одно слово со вздохом говорят оба:
— Деревня занялась.
— Упаси бог ветра!
— Клетищи, кажись, горят, словно бы в ихней сто­
роне, али Объедово?
— Видал ты Объедово-то в этой стороне!
— Разве я не знаю, где Объедово-то? Вон оно как бу­
дет, Объедово-то твое!
Рукой мой офеня — проходимец своей и чужой зем ­
ли — указал прямо.
— Ну, так либо Ж уковица, либо Ш париха. Ш париха,
надо-быть — она самая! — соглашался наш проводник.
Но после долгого раздумья, он опять отказывался, ино­
гда для очистки совести немного поспорив.
Спор, однако, не выяснял места, деревня не отгады­
валась: на ночное время нужна особая сноровка, кото­
рой не всякий владеет.
В этом согласились и спорщики:
— Угадай ты ночью-то!
— А не угадаешь.
— Дорога-то тебя как водит? Как она тебя водит? Ты
думаешь все прямо едешь, а она тебя задом поставила,
да повернула направо совсем. А там ты за поворотом
опять влеве очутился. Угадай тут!
— А можно. Дедушко (проходящему старику), где
горит?
— Пропастищи горят.
— Совсем, значит, искали не в той стороне; попали
пальцем в небо: вот како дело.
— От овинов надо-быть, дедушко?
— От чего больше? От них — от овинов.
Дул ветер в лазейку овина, на яму, где горят сухие
дрова, выбивал из них и крутил наверх крупные искры.
Одна крупная пролетела сквозь решетины потолка, на
98

которых разостлан сухой хлеб, заж гла солому. В плохо
притворенное окно «садила» опять влетел ветер и р а з­
дул тлевш ее место: занялись и хлеб и решетины.
Перепуганные мужики не сладили с огнем и ветром:
вырвал ветер головешку и вонзил в первую соломен­
ную крыш у жилья, да так, что никто того не приме­
тил, — слизнул огненным языком эту избу. А там з а ­
горелась и соседняя, и еще третья в другом порядке, да
так вся деревня подряд. Кричат на пожаре все, что есть
мочи. Бегают от избы к избе, словно опоенные, натал­
киваются, сшибают с ног ребят и баб, обходящих избы с
образом «Неопалимой купины», который на такие слу­
чаи имеется во всякой деревне.
— А все пострелята-ребята. Их сторожить оставили
да глядеть, а они спать завалились: пригревает теп ломто овинным! — толковал мой спутник, всматриваясь в
пожарище.
— Не ребятки тут виноваты, замечал ямщик, — запажины в этом деле беда. На них зерна заваливаются,
попадают в зерна искры: искра в сухом зерне — лютый
зверь. Ты ее затаптываеш ь, а она тебе лапоть прожига­
ет. Гляди еще и унесешь его с искрой-то в какое недо­
брое место: залезет в прошву — не скоро из нее искруто выколотишь.
— Построить бы мужику овин-от каменный, да ж е ­
лезную крыш у сделать, да пожарную трубу вдвинуть.
Эдакие-то я во Владимире видал. Вот оно и не было бы
беды, — заметил офеня и засмеялся.
— Оставь, парень, шутки-то: завтра, чай, сбирать
пойдут?
— Что им делать-то осталось?
— До единого человека на сбор выйдут.
Разговор продолжался все на ту ж е тему, а тем вре­
менем взошло солнышко, засиял светленькой денек.
Осветилась дорога, и на ней большая толпа задымлен­
ных, немытых, в рваных армяках погорельцев.
— Какие такие?
99

— И з Дубков.
— Когда погорели-то?
— Да вот третий день ходим.
— Примите Христа ради от нас!
— Спаси тебя Бог на святой твоей милостынке!
Подали и мы этим людям, этим осенним встречным
спутникам, в том убеждении, что уж если они случайно
погорели, то у них сгорело все, что было из спасенного
и копленного, — дома у них ничего не осталось. Иной
без шапки выскочил и второпях не успел захватить
армячишка — так и остался. Другой в лаптях на одной
ноге, а ребята все в одних рубашенках. Сколько ни было
в деревне жителей, все вот они налицо, все вышли на
большую дорогу.
— Не осталось ли кого?
— Да дядя Митрий, ветхий человек. Искали его — не
нашли.
— Глухой он был и на ногах не твердый — сгорел.
— Еще кого не забыли ли?
— Антон не пошел, у него зять богатый, Федосей,
приютил, сам мужик денежный; пошел, к кому взду­
мал. А остальные все здесь в куче, все здесь.
Один время от времени в подробных и охотливых
рассказах о пожаре, схватывается за ухо.
— Что у тебя?
— Сжег ухо-то. Спал я, проснулся — горим. Спасибо
еще, что запалило ухо, а то бы и не проснуться. Надобыть, огня в нутро-то попало, и спалило там. Так и зака­
тывает — места не нахожу. Еле-еле успел выскочить.
В самом деле, идет он без армяка и без шапки, лишь
подвязался синим платком, выпрошенным в спопутной
деревне у встречной бабы.
Это темное пятно, вы резавш ееся на светлой веселой
картине честного осеннего труда, отодвинулось от нас
на дорогу, на задний план, и исчезло в соседней дерев­
не. Появлялось оно потом еще несколько дней на околи­
100

цах ближних селений и на проселках унылых заклязьменских мест.
Пятна эти, впрочем, скоро исчезнут. Появление
погорельцев в осеннее время — явление сколько не­
избежное и почти обязательное, столько ж е и скоро­
проходящее. Глубоко сознавая нужду, нарождающую
подлинную голь, просвечивающую до белого тела, по­
горельцам охотно помогают все те, которые счастливее
работали, давно уж е выучились разуметь, что попасть
в беду можно от одного сгоревшего овина, от одной ж ел ­
тенькой копеечной свечки, как говорит и ясно доказы­
вает город Москва. В сущности погорели случайно, не­
счастье выбрало их на этот год по капризу, но не отка­
зывалось посетить на будущий других очередных.
Погорельцы — нищие временные, а потому не тяго­
тят и не докучают: им бы обогреться, да покормиться
на время нечаянного случая — беда избывная. Дать им
прийти в себя, приласкать их, чтобы не отчаивались, —
и воровать, и грабить они не пойдут. Иной хоть и не го­
ворит о подаче милостыни в ссуду с возвращением при
первой поправке, да так думает и так сделает. Не в со­
стоянии сделать этого один, может быть, только тот, у
которого огонь спалил животину и лопатину. Остаться
без лошади, когда негде взять ссуды, потерять овец и
корову, когда на базарах приведется потом покупать
их на чистые деньги — вот, где для совершенного об­
нищания действительные и сильные причины. А так
как все эти беды сплошь и рядом валятся разом на одну
и ту ж е горемычную голову, то неудивительно, что не
бывает таких деревенских пожаров, после которых не
оставался бы хотя один несчастный в совершенном ни­
щенстве, без надежды поправления, с полным правом
идти на все четыре стороны. Если у него не хватит на­
ходчивости и умения поступить так, то, пристроив­
шись к родному пепелищу, он не во многом выгадает.
Помощь за угощение вином и едой ему не под силу и
не по средствам, — та помощь, которая другим людям,
101

подостаточнее и находчивее его, в один день и луга ко­
сит, и поля убирает, и избы на пожарищ ах выстраивает
в две-три недели. Для вдов, для солдаток, для сирот и
малосильных семей пожар — истинное несчастье.
И з этого несчастного разряда деревенских ж иль­
цов выделяется на погорелое место та неимущая бра­
тия, которая весь век потом бродит по избам и стучится
по подоконьям. Селится она на родном пожарище, на
старом месте, в чьей-нибудь бане, которая уцелела от
огня, и от которой отступился хозяин. Он подарил ее
жалкому бедному человеку, прорубил, глядя на его не­
мощь, пошире окна и переделал банный полок на избя­
ные полати, каменку — на белую печь. Приютившаяся
тут бедность с того и ж изнь начинает, что ходит по но­
вым строениям и сбирает про себя в замену дров щепу
и стружки.
Если положить по одному такому горемыке на любой
пожар и на каждую деревню и если, поверив официаль­
ной цифре, свидетельствующей, что на каждый месяц
выпадает во всей России тысяча пожаров (а на осенние
месяцы в три раза больше), сообразить общее число по­
горельцев, превращающихся в полных нищих, — мож­
но глубоко призадуматься. Для размышлений и дум
здесь простор в обе стороны: и в ту, где скопляется не­
отразимо и неустанно каждый день совершенно беспо­
мощная нищета, бессильная для себя, бесполезная для
других, и в ту сторону, соседнюю с первой и ближнюю к
ней, где живет и действует благодеющая сила, которая
сдерживает зло нищеты, умеет сокрушать его вовремя
и не дает разыграться.
Нищета ходит большими шагами, да и взаимная по­
мощь, соседское сердоболье за ней поспевают. Пого­
рельцы действуют с открытым лицом и со спокойной
совестью; для городов умывают даж е лица, одеваются
в лучш ие платья, заручаю тся открытыми форменными
свидетельствами и, во всяком случае, на сборе в каче­
стве нищей братии и попрошаек ходят недолго.
102

Кто следил за деревенской осенью на самых ме­
стах, тот видел это чудо воочию: погорельцы бродят
недолго — раз прошли, другой раз этих в одном месте
в нищей братии не увидишь, хожеными путями они не
пользуются. На зиму соседское сердоболье их присадит
где-нибудь по сватовству и кумовству, а с ранней весны
осенние погорельцы уж е рубят свои новые избы, после
посева яровых и в ожидании озимей. Помогают им все
беззаветно, уготовывают милостынькой и себе путь по­
глаже: авось, того и гляди, и самим не сегодня-завтра
приведется по этой дорожке прогуляться.
Людская слабость — лень, семейное бессилие да
власть Божья, сказываю щ аяся неурожаем, плодят и
множат неимущую братию и в малохлебных местах
вырождают невеселые правила. Пропустил два, три
дня горячей рабочей поры — значит, наверное, потерял
если не все, то очень много. Когда своевременно не вы­
сохнет хлеб на корню, когда высохший не уберется во­
время с поля — зерно наполовину утечет (обсыплется),
а затем позобает перелетная птица то, что не успеют
вколотить в землю и загноить там сильные проливные
дожди. Нищий готов.
Удивляться тут собственно нечему: деревенская
жизнь в крестьянском тягловом положении, что пере­
ход через речку по жердочке: и жердочка тонка, и речка
глубока. Сорваться можно кажды й день — стоит толь­
ко чуть-чуть позазеваться, а завязнуть затем в тине (и,
конечно, по горло) — неотразимая неизбежность. Вот,
между прочим, почему во всегдашнем страхе подобных
опасностей хлопотлива и суетлива в работах деревен­
ская осень, даж е и там, где земля давно отказывается
кормить и где не прекращ ают с ней знакомства и д руж ­
бы только по старой памяти, как на этот раз в той мест­
ности, куда привел я читателя.
В подобных местностях малохлебной полосы лес­
ных губерний, если выпал на несчастную долю зем ле­
дельцев неурожай, то он сейчас ж е и скаж ется прямо:
103

в городах — наплывом нищих, тех самых хозяев, ко­
торые все лето питались надеждами, а в начале осени
торопливо работали, на что-то рассчитывали; в дерев­
нях — докучливым криком малых ребят и стуканьем
палкой в подоконницу стариков и старух. Те и другие
в виду голодовки, по исконному деревенскому обычаю,
забываются дома и предоставляются самим себе.
А в счастливое урожайное время?
И в такое редкое счастливое время с умного лица
русского деревенского человека не сходит невеселая
сосредоточенная задумчивость. Морщины не сглажи­
ваются, улыбка бывает, но смехом лицо не ож ивляется
и глаза редко блещут веселостью.
— Зачем умолот считать? К чему себя поверять?
Дело известное: не хватает.
— Что Бог даст — все в закромах будет, а нам Его,
Батюшку, поверять не приходится. На Божью власть
не пойдешь с жалобой к мировому.
— Грех умолот считать. Чего тут считать? И сосчи­
таешь когда лишний овин, все на то ж е выйдет: чего тут
считать?
И не поверяют себя. Верного ответа на то, каков приполон (прирост) никто сказать не реш ается и всякий
боится; и узнать о том в тех местах от самих хозяев —
совсем невозможно. В самом деле, труд учета излиш ­
ний: даж е полный урожай круглый год не прокормит;
без прикупки чужого хлеба не обойдешься. А так как
хлебная торговля всегда идет на чистые деньги, то и
надо промышлять эти ходячие и разменные деньги там,
где они водятся.
Во Владимирской губернии, давно истребившей
леса, это лучше всего понимают: давно — по послови­
це — обжегшись на молоке, дуют и на воду. С незапа­
мятной старины, в тех местах приобрели промысловый
навык и хорошо знают даж е про самые отдаленные ме­
ста, где дают деньги и хорошо кормят.
104

II

Не долог осенний день. Скоро набегают, сумерки,
когда легко смешать встречного прохожего безразлич­
но — с вором и волком. Неохотно везут лошади и то и
дело срываются ногами в неожиданные колдобины или
скользят по налощенному дождями глиннику и падают.
Любя животинку, проводники из крестьянской бедно­
сти, занимающиеся извозом по великой нужде и на до­
суге, осенними вечерами ездить не любят. Нас остано­
вили в первой встречной деревне и высадили в первую
случайную избу, лишь только представилась к тому
возможность.
Изба, приютившая нас, как и все тысячи прежних,
дававших приют и угреву, с дорожного холоду и сыро­
сти, сразу понравилась и успокоила нас. Больш ая печь
дыш ала теплом. От нее, с придатком участия напол­
нявших избу хозяев, было и ж арко и душно. Дедушка,
лежавш ий на полатях, метался и поскрипывал полатними брусьями; а с печи, которою завладеваю т стару­
хи, доносился почти непрерывный стон; даж е малые
ребятки, свернувшиеся на грязном полу под материн­
ским полушубком, разметались, переплелись ручонка­
ми и уткнулись головками самым неудобным способом.
Покормили нас, заезж их людей, чем удалось, од­
нако не дальш е неизменного молока и яичницы, кото­
рая за похвальный обычай являться всегда к услугам
называется, между прочим, скородумкой. Надо спать.
По-видимому, легкое занятие сидеть в телеге и ехать;
но на осеннее время, по грязным проселкам в этом —
большой труд и великое испытание: устанешь до тоски
и истомы. Крестьянская изба, награждаю щ ая теплом,
особенного ночного спокойствия не дает, но кое-какой
получить можно, приноровясь по навыку и приспосо­
б я т по опыту.
На печь и на полати не лезеш ь, там и дыш ать не­
чем, да и привычные к ним старики не один раз за
105

ночь слезают оттуда и уходят в сени освежить себя и
очнуться. На полу дует, по тяге из дверных щелей и из
голбчика над подизбицей — в неплотные окна без двой­
ных рам и в волоковое окно, которое и прорубается, как
известно, для этой тяги прямо против печи. Свернулись
мы в кутном хозяйском углу, в котором не прорубают
окон; свернулись мы тут в верном расчете на посеще­
ние тех докучливых хозяев, которые зарождаю тся во
мху в стенах и любят, по обычаю ж итья на чужой счет,
выходить на разбой темною ночью, когда уж е в светце
и последний уголек на лучине перестал чадить и стре­
кать. Усталость взяла свое. Клопов мы как будто не
слыхали: крепкий, здоровый молодой сон посетил нас с
товарищем в качестве истинного покровителя и услуж ­
ливого благодетеля.
Проснулись мы, по обыкновению, довольно рано, не­
много позднее самих хозяев. Проснулись от того холоду,
который, по обыкновению, напустила хозяйка, затопив­
ш ая печь и отворившая дверь в сени настежь. Свеж ая
лучина в светце трещ ала и угольки, стрекавшие в по­
ставленную лоханку, шипели, опрокидываясь в воду, и
немедленно всплывали на поверхность ее. Дедко сполз
с полатей и очень усердно мыл из рукомойника морщи­
нистые и мозолистые руки, много потрудившиеся, а те­
перь безнадежные. Сквозь полумрак освещения лучи­
ной и насколько позволяла напряженность глаз можно
было высмотреть и другие подробности проснувшейся
избы — все, впрочем, как бы заказны е для наших де­
ревенских изб и семей без изъятия, однообразные и до­
статочно невеселые.
Ш евелятся на полу проснувшиеся детки в ветхих
рубашенках, свалившихся с плеч. Один испуганно­
любопытными глазками посматривает в наш угол, как
бы дивится новому пятну на однообразной и пригля­
девшейся картине, и в одно и то ж е время радуется, что
пятно это появилось: что оно значит и зачем тут зачер106

нело? Ребятам дают понежиться, побаловаться: никто
их не будит и не торопит вставать.
Со вздохами по временам, ш епчет молитву хозяин,
стоя против переднего угла, в котором, среди непро­
глядного мрака, затонуло тябло с образами, почерне­
лыми и источенными тараканами, охотливыми до де­
шевых икон, писанных в Холуе красками на яичном
белке. М олящ аяся фигура хозяина то взмахнет голо­
вой, порывисто и круто откинет со лба назад волосы,
свалившиеся на лицо во время поклонов, то почешет
под мышками, то слазит рукой за спину, и не переста­
ет ш ептать молитвы. Время от времени он прекращ ает
поклоны, обдергивает рубаху и поправляет подпояску.
Встал на молитву и дед впереди сына.
Х озяйка прежде других поднялась и прежде всех
помолилась за перегородкой, теперь она возится с
горшками, перетирает их и постукивает. Видно там,
как широким огненным языком зализы вает печное
пламя черное чело печи: слава богу, печь с трубой, изба
не курная и, стало быть, на ночной холод не выгонит.
Можно продолжать осматриваться, хотя, собственно,
смотреть нечего. Можно высмотреть одну лишь неиз­
бывную бедность, которой, по деревенской пословице,
изувешаны шесты. На стенах ничего не видно, кроме
сбруи в нашем углу и над нашими головами; не видать
даж е и заветных лубочных картинок. Иконы и в самом
деле крепко попорчены, и, хотя села Холуй и Полех мы
оставили всего лишь третёводни, вот эти иконы и под­
менить на новые видно нечем. На хозяйке сарафан в за ­
платах, на плечах молодухи ситцевая рубаха, только
и есть, что видно; под сарафаном — нижний стан весь
из домотканого толстого холста. На обоих хозяевах
порты и рубахи тоже из домашней пестряди; видно, и
при дешевизне фабричного миткаля, который под бо­
ком запасают на всю Россию и Азию, выгоднее обой­
тись без него, потому что на всякий день не закупишь.
Полушубков без заплат мы и не видим, а непришитые
107

и торчащие дырьями овчинные лоскутья для каждого
полушубка словно заказаны были нарочно.
Невеселый вид, невеселая картина!
Все мы это видим и разглядываем, и обдумываем вот
уж е целый час, а еще никто не проронил словечка. Все
очень мрачно настроены, все высматривают исподлобья
и не взглядывают друг на друга, словно взаимно надое­
ли и с вечера ложились побранившись и передравшись,
а ничего и похожего не было.
Нам почуялись за все это время какие-то глухие
звуки человеческого голоса, да и тем доверяться не ре­
шаемся, и они едва ли не создались в воображении на­
шем. Угрюмо глядит изба; угрюмо смотрят и жители ее.
Молодуха, например, как только встала, так и уселась,
минуты не медля, за работу. Она подхватила под себя
донцо прялки и пощипывала торопливыми руками но­
вую льняную бороду, надетую на гребень. Большуха,
как перетерла горшки, так и полезла за квашней на
припечек, и с таким усердием начала месить и катать
хлебы, что мы не знали, чему подивиться: ее ли торо­
пливости в работе, ее ли способности всюду поспеть и,
по возможности, как можно больше и скорее все пере­
делать.
Еще немного спустя времени, и остальные все очу­
тились за работой.
Стали и ребяток подымать с полу на дело. О ж и­
вилась изба первым говором, живым словом, и опять
смолкла и задумалась — над чем? Над тем ли, что вот
опять новый день коротать надо: пришел он без твоей
воли, но с твоей заботой, длинный день и хлопотливый?
Вчерашний изжили кое-как, а кто его знает, чем этот
новый день подарит. Не от воспоминаний ли о вчераш ­
нем, когда ничего веселого в подспорье не выдумалось,
не от дум ли при взгляде в непроглядную темень, пред­
шествующую сегодняшнему, стало всем так боязно и
у всех проявилось невеселое, задумчивое настроение
108

духа. И народилось оно так вот вдруг, без видимых
причин. На беду и ум отдохнул, и память посвежела:
неужели они представляют себе и оценивают только
невеселые картины?
Должно быть, так.
Заплетая вчера новый лыковой лапоть и думая про
кожаные сапоги с голенищами, смекал хозяин про умо­
лот хлеба:
— Хорош был, не в пример лучш е прошлогоднего.
А давай бог, если своего нового хлеба хватит от Покрова
до зимнего Николы.
— Да нет, и примеру того не было, чтобы даж е до
Введенья доставало. И до Введенья не протянешь и
надо со своих харчей уходить, оставлять дома только
баб со стариками и ребятами — им до Николы хлеба до­
станет. На Никольских торгах могут прикупить чужого
хлеба, а на это надо денег добыть, таких денег, которые
можно бы было разменять на мелочь.
И мужик проковырял такую большую дыру коче­
дыком в лапте, что и лапоть испортил. Отбросив его
на лавку, мужик огрызнулся на липовые лыки и стал
распутывать новую связку из целой сотни свежих по­
купных лык. С вечера они отмокли в корыте с горячей
водой и расправились, сделались широкими лентами.
Чернота и неровности соскоблены ножом. Взято 20 лык
рядом в руку. Стал кочедык — кривое шило — выпле­
тать сначала подошву, затем подъем на колодке и в
конце концов пятку.
Хорошо бы тут песню приладить, сама она просится
на уста, а где ее взять? На голодный живот и песня не
поется.
П ахтая сметану на масло для продажи на сельском
базаре, и хозяйка вздумала свое:
— Вот уйдут сами за промыслом: как колотиться?
Не уторгует ли опять барынька-становиха на масле по
две копейки с фунта, не выпросит ли опять матуш ка109

попадья фунтик в придачу на духовное свое звание, да
еще на своем безмене вешать будет?.. Сохрани бог!
Вздумала так, да и вздрогнула.
Маленький баловник надел горшок на голову, да не
сдержал его маленькими ручонками, сорвался горшок
на пол и разбился.
Бросилась мать за перегородку к печи, нахлопала
там сына до сыта, и сама накричалась до слез:
— Где я теперь горшок-от возьму? В чем я каш у ва­
рить буду? Не по соседям ж е за горшком-то ходить да
выпрашивать, ведь и не даст никто, да всяк и присты­
дит тебя. Что ты, постреленок, разбойник экой, наде­
лал? Вот и глиняной бы горшок, а сколь дорог!
Долго кричала и еще дольше потом ворчала баба,
грозясь на сына, и взглядывала на деда — потатчика
ребячьим шалостям и заступника за внуков.
Но и дед не вступился, и дед смолчал: видно, дело
говорила баба, и велику беду напрокудил внук.
Свесив голову и седую бороду с полатей, старый
дед — ежевые в семье рукавицы — думал свою думу,
смотря на спину и голову сына, который точа л в куту
под полатями новый лапоть.
— Пойди, кормилуш ко, на старое дело, выходи, го­
лубчик, за новыми денеж ками: ох-охо-хо-хо! Не пора
ли уж?.. Вот и осенины в глубь пошли: к Покрову под­
валивают. Хлеб теперь по всему свету сж али, серпы
иступили и воткнули их в стену в холодной светелке:
тебя серпы эти ждут. Сам я за ними с покойничкомбатюшкой хаж ивал, и сам один собирал и тебя вы у ­
чил, передал тебе те места, где меня знали и почи­
тали; ты сотен по двенадцати приносил, а велика ли
корысть?
Старик углубился в расчеты.
— Тупой серп надо выправить, отточить и вы зу­
брить, на то и зубрильщики в соседях живут. Ему за
сотню надо дать полтора, а не то и два целковых. Себе
серп обойдется в две копейки — дадут четыре, пять ко­
110

пеек. За зиму надают рублей до ста, да 60 проездишь,
проешь; 30 рублев дома останутся на ков, на соль, на го­
судареву подать. А еще завидую т добрые люди, ска­
зываю т, что наш -де промы сел — самый барышный.
А не пойти попробовать?
Немедленно за этим вопросом у деда мелькнул в
голове холщовый мешок через правое плечо к левому
боку, высокая черемуховая палка, да паперть церков­
ная, да базарная площадка со старцами-слепцами и ка­
леками.
Он дальше не думал, и на сына перестал смотреть.
Повернулся он на полатях на спину, и с тяжелыми
вздохами поглядывал в осевшую и покривившуюся м а­
тицу задымленного и почернелого потолка.
Все это было вчера, а не то ли ж е и сегодня, когда
в торжественном молчании начался Божий день. Захо­
дили ноги тотчас, как только были спущены с постели
на пол, и засуетились руки, лишь только удалось вспо­
лоснуть их холодной колодезной водой. Злоба дневи
довлеет: вон и под окошком заныли зяблые детские го­
лоса. Истово и настойчиво выпрашивают они подаяние
Христа ради.
— Чьи детки?
— Солдаткины. Солдатка у нас тут на задах живет,
Христовым именем бродит.
Опять стук с улицы в подоконницу, на этот раз мол­
чаливый, без приговоров.
— М атренушка надо быть.
— Она и есть! — отвечает хозяйка, подавая в воло­
ковое окно кусочек обглоданного хлебца.
— Вдова суседская. На краю живет. После мужа в
сиротах занищала. Убило его в лесу лесиной, так и не
раздыш ался — помер.
Новый стук и опят без приговоров.
— С тарик М артын: этот к нам с чуж ины приш ел.
У нас на деревне пристал. Ж ивет который уж год!
111

И этому подали.
— Сами-то вот собирать не выходим, так к нам
идут, — объяснял старик-дед мудреную истину про­
стым, немудрым и охотливым словом для нас лично.
Больш е стуку мы не слыхали: значит, все прошли,
и всех оделили.
— У нас их всего трое, — объяснил дед своим х л ад ­
нокровным, спокойным тоном. — В соседней деревне
их пятеро: тем тяж елее нашего. В богатых селах де­
сятками убогие водятся.
И стал рассуждать: отчего это так?
— Богателей ли там завелось много, и много они
едят, и все они пожирают, ничего другим не остает­
ся. Как судить? Думал я и так: на богатого, мол, бед­
ность веру кладет и к нему подселяется, и выходит:
чем больше — тем хуже. П ромеж себя бедность не сго­
ворится, наберется ее много: со всеми-то и не сладят,
всех-то их и не прокормить
Думал я, вот видишь, и на хорошее, а никак в разум
свой взять не могу, отчего это в больших селах и го­
родах всякой нищей братии много? Каких хочешь, тех
там и просишь: и слепых, и зрячих, и хромых, и безно­
гих. Одного парниш ечка за руку водит, иного товарищ
возит на тележ ке — такую маленькую приладили. Во
М стере видал такого, что на одних локотках ходит и не
говорит, а мычит, словно теленок.
На что только произволение Бож ие не простира­
ется за грехи наши? И хоть весь ты свет обойди, а во
всякой деревне на убогого человека попадешь, а нет —
так и по три, по четыре ведется. На всяком вот право­
славном селенье экая повинность леж ит — надо так
говорить. Никто ее в счет не кладет, а всякий платит,
со смирением, по Божьему указу, вон, как и наши же
бабы даве. Как вот это дело теперь рассудить? Ну-ко,
братцы, подумайте!
112

Ill

В бесчисленном и несоследимом сонмище, вдоль и
поперек бороздящем всю Русь, с самого его основания,
под разными видами неимущего лица и под общим на­
званием «нищей братии», так же, как и между просите­
лями на построение церквей, играют на две руки.
Одни в самом деле нищают, придя по силе обстоя­
тельств в крайнюю бедность и при недостатке сил или
энергии ноют под чужими окнами и вымаливают себе
насущную помощь. Другие, с примера и в подражание
этим, нищатся, как верно выраж аю тся в деревнях, т. е.
притворяются нищими и побираются именем Христо­
вым без нужды.
Все они одной масти даж е и по мундиру, но при вни­
мательном взгляде на внутренние качества, не только
подлинные нищие и притворные побирухи, или, как тот
ж е народ называет их, нищеброды, не походят друг на
друга, но и в каждой из двух родовых категорий встре­
чаются по нескольку видовых подразделений.
Об них-то и пойдет настоящий рассказ наш, в про­
должение прежних о ходоках и шатунах, разгуливаю ­
щих по белому свету и действующих Христовым име­
нем и Христа ради.
«Христа ради», как уж е не нами сказано, бывает
разное, хотя не только нет города, но и какой-нибудь
деревуш ки на Руси, где бы этих невеселых слов не
было слышно одновременно в противоположных кр а­
ях селения, по неотложному наряду, ежедневно. В де­
ревнях — каждым ранним утром, чуть забрезж ит свет,
когда крестьянская бедность, способная работать, на­
деяться и еще не отчаиваться, потягивается и позевы­
вает, приготовляясь топить печи и вскоре захочет есть.
В городах, где толсто звонят, да тонко едят, и где ж ивет
изверивш аяся до отчаяния мещанская голь, неизбыв­
ное «Христа ради», вытягиваемое зяблыми и надтрес­
нутыми голосами, слышится без разбору круглый день,
113

с утра до вечера, пока сияет свет и пока непроглядная
темнота не распутает всегда робкую и запуганную
честную бедность.
Деревенское подоконное «Христа ради», подомашнему положению и взаимному договору, бесхи­
тростная, прямодушная и грубо-откровенная голь из
самого ближнего соседства, двор о двор одной деревни
и много с поля на поле соседней. Голь, впрочем, настоя­
щая: сгорбленная и оборванная, очень растрепанная
и неумытая, с робким запуганным видом и голосом, с
длинной черемуховой палкой в руках и перекинутым,
через плечо к левому боку на бедро, холщовым меш­
ком.
В нем вся цель жизни и ее секрет, для него все хло­
поты и мольбы и на этот раз уж е только о малых остат­
ках и объедках, что убереглось за ночь от тараканов и
завалялось на столе после ребят.
Эти и не всегда поют под окном, ограничиваясь сту­
ком черемухового падога в дощатый подоконник, и мол­
чаливо выпрашивают обычную, неизбывную подать,
давно заусловленную и всегда обязательную.
— Тук-тук! — слышим и разумеем. Разумеем так,
что подать сейчас надо. Вчера не выходил и не собирал:
значит, доедал сборное третёводни. А сбор, надо быть,
задался хороший: на два дня вишь хватило.
— Принялся стучать в другой раз — значит, больно
есть захотел.
— На, вот прими Христа ради! Держи полу, лови об­
глоданный ломоть черного хлеба, либо кусок пирога с
кашей такж е черного и не доеденного, а то — на боль­
шое счастье — и оба вместе. Прими — не прогневайся!
— Чего гневаться? Голодному кусок за целой ломоток: вон уж от голоду-то и живот подвело и заикалось.
А то и так (что все равно): поискала баба на столе,
пошарила в столе, и под стол заглянула, хоть шаром
кати:
114

— Нету, Мартынушко, у самих, родимый человек,
нету. Приходи в другой раз. Либо ребятки подобрали,
либо телка стащила, ни кусочка нет. Не прогневись,
Х риста ради.
— Кому гневаться-то велишь? Кому ты так сказы­
ваешь? Тот ли я человек, чтобы губы надувать? У тебя
не нашел, может, Василиса выбросит. У Маланьи вчера
блины по покойничке по ихнем пекли, туда пойду. Свой
ведь я человек-от. Со своей нуждой никак не слажу, а
про ваш у нужду тоже доподлинно знаю. Ну-ко полно —
Христос с тобой! — чего мне на тебя гневаться? Другой
раз и впрямь подашь. Сколько уж я у тебя перебрал, а
и, ну, поди, много! Свои люди, суседские люди!
В самом деле — свои: убогий идет прямо-таки из
той склонившейся на бок, худо выкрытой избы, но еще
не обессилевшей по углам до того состояния, чтобы не
сдерживать тепла, прямо-таки из той самой избы, ко­
торая еще не превратилась в баню, однако, вытеснилась из ряда прочих изб на край, на самую околицу
селения. Выделилась ж е она туда по тому ж е необъяс­
нимому и повсюдному закону, по какому и в церквах та
ж е неимущая братия протискивается к самым дверям
церковных выходов и не дерзает подвигаться близко к
середине, а тем больше к иконостасу.
Да и эта изба не своя, а пригрел в ней такж е бед­
ный, но сердобольный человек, на таких коммерческих
условиях:
— Места не пролежишь: бери его под себя. А насчет
пищи: сама в мир хожу, чужие окна грызу. Пищу сам
промышляй, как умеешь. Если хворосту в печь насби­
раешь, водицы из колодца выходишь, на что лучше!
Мне такие-то и во снах все виделись. На них и свечки к
образам ставливала. Разболокайся да живи с Богом —
со Христом.
Да еще сверх того и пошутила:
— Разж ивайся с легкой руки угольком да глинкою
из пустой моей печи.
115

Не только раздетую деревенскую бедность, но и оде­
тую для сбора подаяний и, стало быть, для показа в лю­
дях во все свое лучш ее и нарядное, хоть и не оглядывай
тот, у кого чувствительное и впечатлительное сердце:
нагота и рвань бьют в глаза и могут вызвать из них не­
прошеные слезы. Лучше, прибодрившись и вооружась
терпением, послушаем, что всегда неохотно рассказы ­
вает эта бедность, на громадное большинство случаев
совсем молчаливая. Да бывают подходящие случаи —
можно иногда добиться до откровенности. К тому ж е
теперь нам это сделать легко: их всего двое.
Один занищ ал во вдовстве и сиротстве от недостат­
ка посторонней помощи и в том возрасте, когда еще
есть очень хочется. Другой ниспустился до беспокой­
ного положения нищего от совершенного одиночества
в свете. Сходство между обоими можно наследить про­
стым глазом, а до неизбежного различия между ними
и случайных особенностей можно дойти расспросами.
Занищ авш ее вдовство болтливо: у него на вопросы —
целые повести, где граница между житейской правдой
и доморощенными выдумками давно уж е стушевалась.
Надо было вызывать сострадание, стало быть, подкра­
шивать беды. Сначала самому не верилось, потом при­
вычка взяла верх и пришлось укрепиться на вымысле,
как бы подлинной истине и бывальщине.
Однако, очистив налеты фантазии, можно получить
самую нехитрую повесть, завязка которой сведется
всегда на одно.
Покойничек зашибал с горя; перед смертью всего
пуще. Век проживал он сиротой и в малом достатке.
М аялся с нуждой и старался одолеть ее трудом. Работа
не вывезла и сломила: весь словно развинченный стал.
Как не зашибать! Думал все худое, все походя прокли­
нал, а сам перестал беречься. Хоть бы сдохнуть-де по­
скорей. А там все равно: на руле ли, плывя на барке, не
уснаровил и ударило этим бревном так, что мало ска­
зать, дух на месте вышибло, да еще и в воду выкинуло.
116

С овина ли сорвался со всего маху грудью на бревно. Де­
рево ли в лесу рубил и надрубил его, и трещ ит оно — и
покачнулось, отскочить в сторону хотел, да не уснаровил, словно подпихнул кто под лесину: раздавила она
всю грудь в доску. Подобрали холодное тело товарищи,
притащили к избе, сказали жене:
— Прибирай-ко!
Всплеснула она руками, бросилась на холодное
тело и завы ла, сперва нескладно, что пришло на ум,
а потом опамятовалась и наладилась. А так как выла
она целые сутки недаровым матом, не переставая, на
всю деревню, то все соседи, один за другим, переслу­
шали ее, а бабы даж е и переплакались все. Досужие
подвывали.
На этот случай давняя практика с отдаленной стари­
ны приготовила для них складные причитания-плаксы,
которыми можно и себя высказать, и других вызвать на
сострадание и участие10.
Потом по пословицам: «На вдовий двор хоть щепку
брось»; «С мужем была нужа, без мужа и того хуже, а
вдовой и сиротой, хоть волком вой».
Вдова в крестьянстве нищает первою.
Занищ ала и пошла по дворам: в первое время горе
выплакивать, утешение получить, а потом уж е оконча­
тельно с одной целью: с горем мыкаться и ж ал обиться.
Да и соседки зовут:
— Сегодня пироги я пекла — заходи-ко отведать!
— Вот ты все в избе-то своей воем воешь: перестанько! Приходи в нашу на досужий час посудачить.
— М ужняя-то душенька теперь налетает в избу то­
сковать по своем. Одной-то тебе не страшно ли там?
— Весельем нашим не похвалимся, а тепла у нас про
тебя хватит.
— Тяж ело твое дело, по сказанному: вели Бог по­
дать, не вели Бог просить. Как теперь тебе с этим при­
ведется ладить?
117

Таких ласковых слов довольно. Довольно их для обе­
дневшего и убогого человека — он не заставит просить;
самому надо где-нибудь преклонять головушку. В своей
избе теперь не сидится; в чужой словно бы рай Божий.
В своей избе — вон стол в парадном переднем углу, на
нем еда леж ала, а теперь сам кормилец лег: синий весь,
лицо такое-то черное, что и признать его нельзя.
Вон и кутной угол, хозяйский, сиживал в нем покой­
ничек и все молча копошился, а в разговор когда всту­
пал, хороших слов, как зам уж за него вышла, не слы­
хивала: все говорил про великую нужду да про разные
печали. В куть, по смерти его, и взглянуть страшно.
Нужда теперь и без него изо всех углов кричит, а того
пуще из переднего левого, угла бабьего: как вернулась
с погоста, так и печь не тапливала.
—
И хорошо это: взглянеш ь когда ночью на покину­
тое место, так и толкнет в сердце, и замрет оно; и горло
схватит, и слезы подступят. Хорошо еще, когда голо­
сить захочется: в причитаньях одних только и спасе­
нье. А вот в чужой соседской избе про все это и забу­
дешь, оттого туда так и хочется.
Стыдно калике в мир идти, а попустится на такое
дело — не попомнит, стыд совсем забудет.
Выходя в чужую избу вдовьим обычаем, по сирот­
ству, порядок соблюдать немудрено (этому делу и не
учат — само дается). Отворила дверь, вошла, помоли­
лась в передний угол; но, и поздоровавшись, не пой­
дешь туда, а сядешь тут же, где стоишь, у самой двери.
Передний, правый угол затем и зовется большим, что
сажают туда только дорогих гостей: попа-батюшку,
своих да богоданных родителей, кумовьев да сватьев
(и, чем крупнее человек, тем глубже, под самые обра­
за). В левый передний, отведенный обычаем бабам, для
их стряпни и работ, тоже сироте не двинуться без зову
и позволения: не всякая любит, чтобы в ее горшки за ­
глядывали, да плошки обнюхивали. Такое ж е святое
это место, как правый задний угол — хозяйский кут.
118

Вот это место подле него, на кончике лавки и у само­
го косяка входной двери — самое подходящее, сирот­
ское. Конечно, по знакомству и соседству, долго на этом
месте сидеть не приведется, а все-таки присесть надо
уж потому, что всякий это ценит.
После того как ясно покажешь, во что теперь себя
во вдовстве ставишь, хорошо бывает: почитают. И по­
чтение это, конечно, выходит из сердобольного левого
кута, куда после приглашения, хоть и за самую пере­
городку ступай: значит, подлинным гостем сделалась.
Однако, не гостить пришла: и сама это твердо зна­
ет, и другие понимают. В хлебе-соли не отказывают.
Иная за большой стол не сажает, а куском не обходит,
привыкши обычаем кормить голодных соседок тут ж е
за перегородкой, у печи. При этом, конечно, поесть раз
и два чужого — не велика хозяевам убыль. Вот в тр е­
тий раз зайти — не только-то легко придумать, как это
складнее сделать, не всегда войдешь сразу. А ну огово­
рят? Бабы не оговорят (разве какая уж злая), у баб мяг­
кое сердце, а вот — мужики...
М ужики страшны: супротивное и сердитое слово
у них спроста сказывается; на оговор слово скоро по­
купается и не за большую цену. Мужиков надо обойти
так, чтобы не казаться им лишним гостем, объедалой
да опивалой.
— А чем заслужить? Мудрено ли: под праздник
можно напроситься столы поскоблить, лавки помыть, а
под большие праздники и стены с дресвой прочистить,
и полы ножом оскоблить, и отымалкой вымыть.
— Про помощь бабам и сказывать нечего: там вся­
кая в угоду, так как на них леж ит вся домашняя обуза
по самое горло: немножко, на соломинку малую под­
могу сделать — им уж и легче, они уж е и чувствуют
это, и благодарят. Помочь постирать, баньку истопить,
пошить, попрясть, поткать — столько работ, что и не
пересчитаешь, столько случаев угодить, что на каждый
день набрать можно, была бы охота.
119

Да когда и работ нет — угодить бабам нетрудно по
той общей женской слабости, для которой в деревнях и
в ближнем соседстве пищи более, чем даж е где-либо.
— Вот ты по домам-то ходишь, не слыхала ли чего,
не порасскажешь ли?
— Не токмо, мать моя, слышала, а вот — надобно побожась сказать — сама все видела. Вот этими самыми
глазыньками, что и на тебя ж е гляжу, все, боярынька
моя, видела. Расскаж у тебе так, как уж и никому не
рассказать. Вот прислушай-ко.
И дух захватило, и даж е в горле щелкнуло: так опро­
метью и накинулась она с разговором:
— Вот сидим мы это, матыньки мои: так вот я, такто она. Сидим это на лавке-то... котенок под боком мурлычит. И котеночка этого я им принесла, выпросила:
отдайте-ко, мол, котеночка-то, такой уж у вас приго­
жий вылизался. Бери, говорит, неси, говорит, не жаль,
говорит: у нас, слышь, опять кошка-то сукотной хо­
дит. Вот мурлычет это котенок-от: «Вилы-грабли стог
метали», так-то истово выпевает. Сидим это, гуторим,
разносчик-то этот кудреватый и входит. Входит он это,
сударыни мои...
И пошла, как вода сквозь прорванную плотину на
мельнице. Хоть бревна и валеж ник закатывай — не по­
может.
Задум чиво стояла вода в омуте, повиновалась и
не ш елохнулась, пока не было выхода, а прорвалась,
наш ла выход — молитесь Богу: сама она теперь все
свое возьмет, вы рвется на свободу. П одхватило — и
понесло.
Нищ енке того и надо было, да и бабам того ж е са­
мого.
Осенние вечера длинные, а зимние еще того длиннее;
временем подремлется, временем веретеном посучишь.
Чтобы не очень смаривало, достанешь с печи сухое бе­
резовое полено, лучины нащиплешь. Больше, пожалуй,
ничего и не придумаешь. А так как таких будничных
120

вечеров впереди целая сотня, то и велика бывает р а­
дость, когда доведется хоть один такой вечер провести
непохоже на прежние.
Запрос с одной стороны вы звал предложение услуг
с другой — наладился взаимный обмен. За товаром е з­
дить недалеко, сам напраш ивается на руки. Как при­
обретение его из первых рук, так и сбыт его в качестве
ходового и всеми нужного производится, обыкновенно,
самыми простыми способами.
Деревенский быт не умеет разнообразить сорта его,
а обмен основывается на двух лишь способах: на тр е­
бованиях со стороны потребителей, а при отсутствии
его — охотливым предложением самого производите­
ля, — первых рук в этом живом деле. Зато они и стано­
вятся очень хлопотливыми, не зевают и не дремлют, не­
поседливо стараясь о запасах и новых приобретениях,
не особенно хлопочут о фальшивом и подлинном товаре.
Главная забота заклю чается лишь в, том чтобы тот или
другой имелся всегда налицо и в готовности. Пришел
производитель со свежим товаром в избу покупателя
и стал товар свой раскладывать и показывать, между
прочим, такого, например, сорта и достоинств:
— Ушли, желанная моя, солдаты-то. И сама так-то
я рада, что и сказать тебе не могу. Курочка-то у меня
хохлушка была, знаешь ее? — ведь один пострел пой­
мал и головку отвернул таково-то скоро. Я глазом миг­
нуть не успела, а он ее и за пазуху спрятал.
— А у шабра-то, ж еланная моя, молоко все выпили:
и свежее, и кислое. И творог поели. Идут, да только усы
обтирают.
— С мужиками-то в кабаке водку пили. Из кабака и
в дорогу ушли. И тот-от, что отстал от них, и тот убеж ­
дал догонять, и так-то он перебирал ногами-то по до­
роге. Надо быть, строго у них это. Бессты ж ая-то девка
ведь за деревню выбегала, провожала его.
— По матери, сударыня, по матери по своей. Сама
ведь ты помнишь покойницу-то.
121

— Хорошим словом не помяну. Как солдаты-то л е­
том стояли, видал ли ее кто за работой? Все с ними.
Провожать-то их куды ходила! Пять недель в деревнюто не показывалась, а пришла вся избитая, в синяках, а
левый-от глаз так ей разворотили, что я, как увидела,
так и ахнула.
— Не похвалю я, мать, соседушек наших — нечем.
Поглядела я на них в то время. Да и все-то наши бабыньки — не тем их помянуть.
— Да вот, желанная моя, взять бы теперь к примеру
эту...
Нищенка показывала рукой на соседнюю избу и в зя ­
ла в пример ее, взяла другую, представила третью. Про
всех и каждую она знала больше других, и теперь уж е
не столько по любви к искусству, сколько уж е по пря­
мой своей обязанности. Не смотрит она на то, что этот
товар старый и залеж алы й — найдется у нее по перво­
му ж е спросу и требованию свежий и новый.
— Попы-то со святом ездили — ведь дьякон опять
крест обронил. Проезжие мужики нашли уж и принес­
ли ему, а он третий день и глаз не открывал: все спал,
сказывала дьяконица. Проснется когда, попросит ква­
ску испить, да и опять спать. Уж и попы наши!..
— Что говорить?!
— Не то со святом, не то за сбором. Я с петухами под­
нялась, уснаровлю, думаю, к обедне. Пошла на село, а
там, слышь, четвертое воскресенье не звонили. Дьячок
навстречу попался — телку свою искал; что, мол, Изотыч, будет обедня-то? Большой, слышь, не будет, а я
маленькую без звону разогрел, да сам и сладил, а тыде, говорит, опоздала.
— Уж и поповны у них!
— Есть ли уж другие экие глаза завидущие? Все-то
бы она у тебя взяла, что видит. Все-то бы она выклян­
чила, и всего еще ей мало. А ведь, грех сказать, чтобы
нужда их больно велика была, такие знать урождаю т­
ся.
122

— Станем, к примеру, говорить хотя бы про прото­
попицу... али бо дьяконицу...
А станет говорить — все знает, нуж дается только в
одном подговоре. Поддержи, подскажи, подмажь м а­
шину, подсыпь зерна — жернова молоть не перестанут,
и целые годы они не перетираются.
— И какие у вас, у чертей, у нищенок, языки длин­
ные! — в удивлении и с досадой скаж ет мужик.
— С моей бабой вас на одну осину вешать.
— Кто бабьим сварам заводчик? Они! — подскажет
другой недовольный.
— Скажи на милость: сидят бабы по избам шелко­
вые, как овцы смирные, — пиши ты их на икону — со­
всем святые. А побывай одна такая-то — словно она в
баб-то зелья какого насыплет; откуда у них разговор
возьмется: и повеселеют, и загудят, что рой пчелиный,
и на месте не посидят — всю-то избу выстудят!
У меня все переругались. Больш уха которую-то
сноху приколотила даже. А все нищенка чего-то ей на­
шептала.
— Я вот диву даюсь: все-то они, брат, знают.
— Мудреное ли дело? Ты вон по двору-то ходишь,
навоз, чай, к лаптям пристает, много его за день-то в
избу натаскаешь. Пройдись-ка по двору-то другой раз,
что у тебя на лаптях-то будет? Как им не знать, шлю­
хам!
— Я, брат ты мой, одной такой-то до Дмитриевой
субботы и глаз к себе не велел казать.
— Уж очень смущают, хуж е солдат — надо говорить
правду.
Говоря правду, нельзя умолчать о таких особенно­
стях, какие представляют собою эти люди, неизбежные
для каждой православной деревни.
Вот они, за поголовным безграмотством сельско­
го люда, живые ходячие газеты с внутренними изве­
стиями из самого ближнего соседства; толковые из них
даж е с курсами и биржевыми ценами, установившимися
123

на известный продукт такж е на ближайшем базаре, и
всегда с обличениями самого сердитого свойства. Р аз­
ница в том, что опровержения на них считаются не­
нужными:
— Что ты возьмешь с убогого человека — тем ведь
кормится.
Однако от их ока недремлющего, и от старости, и по
обязанности шаловливая молодежь хоронится в ови­
нах и за гуменниками, а старческий грех уходит даж е
в дальние деревни. Нравов они не исправляют, а в по­
нуждениях к укрывательству греха и порока оказы ­
вают некоторую долю участия. Деревенские драмы,
супружеские измены, любовные связи молодых пар
без них не узнают, а с ними, искусившимися в наблю­
дениях и опытными при частых рассказах, охотливый
садись, слушай и составляй руководящие правила из
того материала, что ласкает суеверное воображение, и
из другого, пригодного для житейского руководства су­
пругов и родителей. Для тех и других они непокупные
блюстители и даровые приставники.
— И парня-то, как через тын перелезал, хоть и в
спину, видела, а по куш аку да по сапогам признала. Еето, срамотницу, так в бесстыжую-то рожу и разгляде­
ла, как в зеркальце: она, мол, самая, потаскушка экая!
— Покупал, мать, твой-от на базаре в городу морковь
и снес сударуш ке-то своей: и как морковь-то грызла,
видела, и обглоданный-то хвостик под окном на зава­
линке валялся — видела. Меня не проведут. Мне бы вот
к ней в деревню-то только зайти, обоих бы на чистую
воду вывела.
— А пойду! Мне, мать, больно щец с убоинкой поесть
захотелось, а там обещались. Так мне щец захотелось,
что и рассказать не смогу. Яичек я, матынька моя, ни
печеных, ни вареных и, не помню когда, не отведывала.
И каковы они на скус-от забыла совсем. Даже вот сплю­
нуть теперь захотелось. Прости-ко ты меня на этом, не
гневайся!
124

— Хотела я у тебя попросить...
И вкрадчивым голосом попросит и выпросит. З ар у ­
чившись даянием, она обяж ется новым поручением,
примет на себя другую роль и выполнит волю послав­
шей так, как будто получала годовое денежное обеспе­
чение.
На нищей братии и кроме этих случайных и экстрен­
ных надобностей леж ат другие обязанности и службы,
сделавшие их неизбежными в деревенском быту по
прадедовским преданиям и по вековой деревенской
вере.
Надо сварить овсяной крупы, припустить туда не­
множко меду и идти в село помянуть родителей на
Радунице (во вторник на Фоминой неделе) и на Дми­
триеву субботу (осенью). Кто лучш е помянет? Чья сле­
за и молитва скорей и легче дойдут и до родителейпокойничков и до самого Бога?
Конечно, нищей братии, которая тут на погостах про
эти случаи собралась вся и готова к услугам.
К кому может обратиться за помощью тот, у кого ро­
дятся дети, да и не живут?
К нищей братии: отдай ребенка в окно первому
убогому человеку, который придет за милостынькой.
Он примет дитя, поласкает его на улице, обнесет кру­
гом дома и отдаст в двери — будет жить. Убожья рука
счастливая.
Печет боязливая баба по обету на весеннего Богосло­
ва (8 мая память евангелиста Иоанна Богослова), чтобы
урожай был на яровое, которое с этого дня кое-где и по­
сеют. Кого теми обетными пирогами будет она угощать,
задобривая на молитву ?
О пять-таки нищих и странников. Это их праздник с
пирогами, весенний.
Летом варят для них мирскую кашу, тоже в качестве
угощения, на приметный в крестьянстве день Акулины
(13 июня), который зовется и «гречишником» (за не­
делю до него или неделю после сеют гречу), и «задери
125

хвосты» (потому что на скот в поле начинает нападать
мошка).
Зимой нищей братии опять почет на Никольщину,
когда все варят пиво и все перегостят друг у друга.
—
Всего припасено, будь добрым соседом, не мысля
зла, будь молельщиком, вспоминая про живых и умер­
ших: все милости просим брагу пить!
В той же Владимирской губернии соблюдается очень
древний обычай (и в особенности твердо около Шуи,
М стеры и т. д.), оставшийся, впрочем, только у старове­
ров. Этот обычай — тайная милостыня всем беднякам
(и прежде других, конечно, нищим) от тех, у кого ока­
ж ется в доме опасный больной или налетит на семью и
дела поветрие бед и напастей.
В милостыню полагается: гречневая крупа, пшено,
мука, печеный хлеб и в особенности белый, вроде ба­
ранок, восковые свечи и деньги. Разносит тайную ми­
лостыню избранный человек ночью самым осторожным
способом, чтобы не открыть и не указать на того, кто
послал. Выбирают обыкновенно женщин и девок, кото­
рые кладут милостыню, как в Ш уе и около, на окно или
отдают, как во Мстере, на руки кого-либо из домашних,
вызванного легоньким стуком к подоконнику. В послед­
нем случае тот, кто подает, закуты вается и обвязывает
все лицо платком, кроме глаз. Нашедший неожиданное
подаяние обязан помолиться, а такая молитва, думают,
очень верно и скоро избавляет от всяких бед и напа­
стей.
Словом, в течение всего круглого года, для убогих
людей — готовая помощь и пища с древнейших времен,
как только спознала Русь христианство. А сколько во
все это время для пущего укрепления в народе высо­
кого значения милостыни наговорено было в церквах
проповедей на легкую тему пса л омского стиха: «Кто
убожит и богатит, смиряет и высит, восстановляет от
земли убога и от гноища воздвизает нища». Или на
126

столь любимый ленивыми попами и молодыми семи­
наристами текст для проповеди: «Милуйя нища, взаим
дает Богу».
Короче сказать, для нищего на Руси, на проторен­
ных дорогах — мягкие пуховики и горячие яства у того
самого люда, который давно сказал себе в поучение и
правило для жизни: «В окно подать — Богу подать».
Или: «Подай в окно — Бог подаст в подворотню» — т. е.
незримо, и неожиданно, и много.
Вот те неиссякаемые источники, из которых берет
себе неисчерпаемое количество пищи стоголовое и пе­
строе чудовище — нищенство.

IV

Ежедневно прокармливаясь от деревенских соседей
по их непривычке к отказу, имея даж е свои праздни­
ки и обетные дни, по древним народным законам, с тех
давних времен, когда у московских царей при дворе
содержались даж е придворные «штатные» нищие на
случай известных церковных обрядов (вроде омовения
ног), — деревенское нищенство далеко от опасностей
голодной смерти, но не чуждо некоторых продоволь­
ственных кризисов. Выпадают на хлеб недороды, ког­
да нищают самые деревни. Выпадают на самих убогих
такие недуги, что нельзя подняться с места и выйти за
сбором; в свободное время еще могут вспомнить, что
давно-де не стучал под окном, и проведают; но в р а­
бочую пору, когда по целым дням все на работе, кроме
старых да малых, можно заболеть и помереть так, что
никто не спохватится.
Во избежание таких-то случайностей, убогие люди
стараются жить в товариществе, на крайний слу­
чай — вдвоем. Этот способ еще и тем хорош и удобен,
что занищавшего до ходьбы по подоконьям совесть
127

зазрит просить у соседей, словно бы по наряду, а чужой
пришлый в товарищи — этот стыду не причастен. Из
своей деревни легче сходить за сбором в чужую, при­
ятнее постоять на сельской паперти; по соседским и з­
бам удобнее походить гостем, с вестями, как будто за
нуждой и по приглашению (хотя бы и со сплетнями).
Чужому человеку этого всего соблюдать не надо, с него
и не спросят. Пришлому чужому легче и сподручнее
устроить наряд ежедневный и стучать падогом в подо­
конную дощечку, пока не обругают, не выбранят за до­
кучливость и навязчивость: у нищего на вороту брань
не виснет. А сбирать в две руки в одно место — двоя­
кая выгода: и больше будет, и запас остается. Н ахвалят
бывалые люди какое-нибудь бойкое торговое сборище,
прослышишь от других про иное святое место, куда со­
бирается народ тысячами помолиться о хлебе насущ ­
ном и об избавлении от всякого зла и от лукавого, з а ­
хочется тут и там попытать: вдвоем легче и любовнее и
место найти, и там не затеряться. Одинокие убогие так
и стараются всегда ж ить вдвоем; иначе их представить
себе трудно.
Вот вдвоем ж е поселились и эти наши знакомые.
Вся трудность для них в согласном, небранчливом и не­
драчливом сожитии. «А легко ли это?» — спросим у со­
седей.
— Ну, да сами не видывали, не слыхивали ни брани,
ни перекоров, а поди — и у них со всячиной.
— Народ-от они собрался разной, — подсказывает
дед и смеется.
— М атрена-то «собери домок», скупердяга, а
товарищ-от ее — распустеня: огонь, стало быть, да
масло. Собрались они тут как-то к Угоднику помолить­
ся, да и посбирать. Огурцы у нас по осеням-то дешевы
бывают, огурцов-то этих им много дали на дорогу. Ста­
нут есть огурцы-то даровые — М атрена делит. Делит
и меряет: и тут глядит, как бы товарищу огурчик по­
128

короче да потоньше выбрать. Мартын этот вернулся с
богомолья-то и пожаловался. Слеза у него даж е про­
бивалась. Сказывал: «Я-де вот до соленого охотлив».
Без соли ему, слышь, и хлеб — трава. Соленого, гово­
рит, судачка поесть «мне, слышь, и раю этого не надо,
про который слепые старцы поют». Знают и наши про
экую сласть его и, когда сукрой хлебца подают, кру­
то солят. Он эту соль сгребает, сушит и пасет про тот
случай, когда чрево-то его соли попросит. Накопил он
ее в достатке и на богомолье с ней пошел. Ж адущ ието Матренины глаза соль высмотрели, и она ее выпро­
сила: все-де равно мне ее в одной котомке с огурцами
нести. А этот, простота, ей отдал. Запросит — не дает,
или даст с эстолько, что он заругается. «Измучила, —
говорит, — она меня совсем, с голоду морить хотела и
злом, — говорит, — она на меня стала пыхать, что змея:
извести-де меня хочет». А сам плачет. Ну, да и как не
плакать такому горю?
Дедко опять рассмеялся.
—
Нищие, что ребята малые. Куда у них этот р аз­
ум девается? Под окнами они его затаскиваю т, что ли,
либо уж это убожество-то поедает его, — никак я домекнуть не могу, сколько не перебирал в уме своем. А
и мал младенец — несмышленочек, хоть бы и седой —
Мартын этот. Сказывает про него эта самая баба — то­
варка его: выходит когда этот убогий человек деньги;
убогому человеку все надобно, потому у него ничего
нет, а на деньги купить бы можно. Что-ж , ты думаешь,
он покупает? Да вот легка на помине: она тебе сама все
расскажет.
Расскаж и-ка, Матренушка, что твой старик-то де­
лает, когда деньги промыслит? Ну-ко!
Просьба эта относилась к маленькой, сухонькой старушоночке, плотно укутанной в дырявый полушубок,
из-под которого выглядывал обмызганный подол кра­
шенинного сарафана. Старушоночка как будто иззябла
129

вся и никак ей не согреться: так и съеж илась она в ко­
мок, как и морщинистое маленькое лицо ее, вся сгорби­
лась и ссутулилась. А довольно бойкая, с привычными
смелыми манерами своего человека в доме, на что мы
никак уж е рассчитывать не могли — забитого, мол, че­
ловека увидим.
— Заш ла я к вам поведать, — начала она, правда,
надтреснутым старушечьим дрожащим голосом м уж ­
ского тона, баском, — шерстобиты через деревню-то
нашу прошли и лучки торчат за плечами...
— Ну и пущай проходят, пропусти ты их, — все еще
подсмеиваясь, перебил ее дед.
— М атренушка, скоро и мы сами уйдем.
— В доброй час.
— На этом спасибо, а ты все-таки расскажи нам,
куда твой товарищ деньги тратил. Мы ведь тебя не на
глум поднимать хотим, не опасайся ты этого. Нам вот
это к слову пришлось. Ну-ко, ну!
Старуш ка поломалась немного, отказывалась, одна­
ко, вскоре уселась на лавку и головой закачала.
— Непутный, ведь он, пропащий человек! Сами
знаете. Эдакого-то весь свет изойди, нигде не сыщешь.
Сижу вот я после ярмарки-то в своем бабьем углу, а он
в своем кутном — на своем, значит, месте. Мне что-то
потемило в глазах, я и вздремнула маленько. Слышу,
в его-то углу ляскает что-то, кабыть чавкает. Схвати­
лась я, открыла глаза-те, глянула на него, а он что-то и
спрятал. Что, мол, спрятал? Покажи! Ин не показыва­
ет. Ну, да ладно, мол. Заснул он, я и обыскала. Да так и
обмерла на месте. Накупил он себе на базаре-то пряни­
ков, вишь, да рожков. Ими-то он и забавлялся. Наутро,
как проснулся, принялась гвоздить. Какой богач завел­
ся! Да сиротское ли наше дело! Да как не облопался! И
надо быть, то не в первый раз.
— Тебе, ведь, он деньги-то, сколько промыслит, от­
давать должон? Такой у вас с ним и уговор был? — объ­
130

яснил нам дед, не скрывая по-прежнему веселой улыб­
ки.
— Уговору такого я ему не давала. Сам он его выго­
ворил безо всякого понуждения. А вот, говорит, примай
выхоженное, кабыть за тепловое.
Другой работы я с него не спрашиваю, да и не возь­
мешь с него: негодящий он человек доподлинно. Дров
он тебе не нарубит, щепы не натаскает или навороча­
ет ину пору того и этого с эстолько, что и складывать
некуда. Его самого тогда уж просить надо: положил бы
топор под лавку, перестал бы рубить.
— А то вон вечор, — тараторила Матрена, — лаптишко заплел и ушел далеко, стал уж оплетать пятку,
бросил его в сторону на лавку да и забыл, словно и не он
делал. И сегодня забыл, и завтра не вспомнит. Парниш ­
ка тут ему полюбился: игрушку ему мастерить вместо
лаптя выдумал. Ну да, думаю: слава тебе Создателю —
и то дело: все не сложа руки сидит.
А то примется сказки сказывать, песню себе под нос
загудит. А не то ляж ет и леж ит пластом, да не день, а
по неделям. Ему и за милостынькой-то сходить на то
время лень. Просишь-просишь, да уж и пригрозишь
пустыми щами. Раз, каюсь я вам, согрешила: плеснула
ему в бороду из чашки. Не любит он запасу, ничего у
него нет, с чем ко мне пришел, с тем и теперь остается.
Только крест на груди, да из носильного что на плечах.
Кошовочку-то для сбора ему по дороге какой-то па­
стух смастерил да даром дал. Кошель ему тоже чуж ие
сшили; теперь ему и не сказать, где взял и кто дал. Про­
вались вот над ним потолок-от, он и рук своих не подни­
мет и не отпихнется. Такой окаянный, такой не суразный! Не вспоминайте-ка лучш е мне про него!
Старушонка рассердилась и сплюнула.
— Ну, да ладно, М атренушка: и он про тебя какие
дела сказывает — послушала бы! — подзадоривает ни­
щенку дед.
131

— Ну, да, батюшко, на бедного — сам ведь знаешь —
везде каплет. А ему нечего про меня говорить... — не­
решительным голосом возразила было старуха.
— Сказывает, что ты деньги копить стала, и многоде уж сотен наберегла.
Старуха так и подскочила на месте, робко озираясь
и не зная, куда глаза спрятать.
— Все врет, все врет, потому мою хлеб-соль он пони­
мать не умеет. Я уж сколько раз его прогоняла: ухо димол ты, враг, супостат мой, с глаз моих долой, напостылел ты мне. Нейдет, вишь.
— И не пойдет, — шутил дед. — Я, говорит, знаю,
говорит, куда она и деньги прятать ходит. Мне бы, гово­
рит, только самое место признать: в чем-де и как...
Старуха, как на иглах, еще больше засуетилась на
месте.
— Я, говорит, и лесок этот заприметил, и дерево рас­
познал. Теперь, говорит, спознать бы только: в горшкемол, али в бураке, али бо, говорит, в ящике, что попадья
подарила, не вижу де его что-то в избе-то...
Старуху еще больше взмыло: так и задрож ала она.
Дед, видимо, решился сказнить ее на свидетелях вдо­
сталь:
— Мне бы, говорит, только глазом взять, а руками
я ее деньги раскопаю. Деньги себе возьму. Да что, мол,
ты, дурашной, делать-то на них станешь? А я, говорит,
в кабак на вино снесу.
Тут старуха не выдержала: поднялась было с лавки,
да и опять опустилась. Видно было, как пугливо бегали
глаза ее и суетливо вы ставлялся из-под набойчатого
синего платка ее востренький носик.
Не было для нас сомнения в том, что в дедкиных
словах была большая доля правды. Не нравилось чтото, беспокоило что-то старуху. Так бы ей и пропасть на
этом месте. Да вышла на выручку старш ая баба.
— Перестань-ко ты, батюшко, с чужой болтовни
свои слова кидать. Какие у нищенок деньги? Много ли
132

они их соберут, да и у кого возьмут, когда всяк сам но­
ровит это сделать.
Но дед и без того молчал, удовлетворившись забавой
над скупым и скрытным человеком.
Старуха недолго с нами сидела и вскоре ушла.
Словоохотливый, веселый старик опять развязал
язы к и опять насчет ушедшей.
— Вот придет домой, прибранит леж ня — и за дело;
к тому я и разговор с ней завел. Ей слова мои ни во что,
а ему покоры ее на пользу.
— Гляди, прогонит его она, — заметила большуха. —
Что ты наделал?
— И она не прогонит, и сам он не уйдет. Место-то
он належал, ему с него теперь как подняться-то? Ни за
что ему, лежню, с этого места не встать. Он вон у ней в
передний-от угол глядит, святые лики там видит и ду­
мает, что «хранители вы мои и заступники», как он их
покинет и без них останется? Убогому человеку этого
нельзя делать; у него вся тут и надежда. Других-то ис­
кать будешь, каких еще найдешь, а молитвами этих ко­
торый он год со старухой-то злой спасается! Нищих Бог
любит — в Писании сказано.
Дед замолчал.
— Нищие Бога боятся и почитают истинно! — с глу­
боким вздохом и серьезной уверенностью добавил он
потом и даж е привстал с лавки и обдернул рубаху.
И опять продолжал:
— Не сживаются вместе, когда один похож на друго­
го, и оба к одному руку протягивают. По старым нашим
приметам: когда одного к своему толкает, а другого к
другому ведет, там ссоре и перекорам быть нельзя. З а ­
чем они это делать будут, когда друг друж ке не меш а­
ют? Не след тому быть. Вот и ж ивут они оба которой год
вместе! А сколько раз на одном дне повздорят? Счита­
ли ли вы, а я верно смекаю, потому у других видывал.
Баба — та деньги копит; замечаю я, что она, чем старей,
тем больше от скряжничества стала сохнуть. Гляди-ко,
133

нос-то у ней завострился и глаза упали. А тот грузнеет,
да брюзгнет, и словно бы даж е веселее стал. Птица он
небесная, на крыльях живет. А это крыса: ворует и про
запас кладет. Не спуста она его тем попрекнула, слы­
шали? Я ведь с ним толковал и его распрашивал. Что он
мне говорил, знаете ли? А я вам скаж у так и быть.
П риезж ал в наше село купец из Москвы. Пришел
прямо в церковь. Шуба на нем богатая. Позвал батюшку;
на кладбище они пошли. Тут похоронен его родитель.
Отпели панихиду. М атрена-то тут и подвернулась.
Ha-ко, говорит, старуха! Помолись о рабах Божьих
о таких-то, и имена сказал. И дал он ей деньги. Пошла
она к церковному старосте показать и спросить, что
купец-от дал: десять рублей дал он ей, красненькую,
значит. Пришла она домой-то и пристала к товарищу:
скаж и-де ей, сколько копеечек дадут за эту бумажку.
Стали считать — поссорились и поругались. Денег-то
всех, однако, не сосчитали. Не сам я это выдумал, а го­
ворю так, как мне товарищ ее рассказал. Сам все рас­
сказывал...
С этой поры взбеленилась старуха, словно купецто в нее яду какого влил. На сборные копеечки преж де
свечки ставила Богу — теперь перестала. Стала копе­
ечки алтынным гвоздем прибивать. Которая попадет­
ся в руки, заж м ет ее и только думает об одном, как бы
копеечку-то из рук не выпустить. Что ей в руки попало,
то и пропало...
Сказывал товарищ-от: сидят когда вдвоем, молчатмолчат, она и спросит: к пяти-то десяткам копеечек
сколько-де до рубля-то еще не хватает? Так он и сме­
кал, что старуха не даром на паперти ходила; вон и от­
чет отдает, сама того не желая. Стала она на него еще
больше серчать, хлеб ли он не доест да кусочек на сто­
ле оставит. Раз, говорит, и на то осерчала, что варева
попросил, — дня два над ним измывалась. Одежью так
изветошилась, что хоть огня присекай. Дома и печь пе­
134

рестала топить; что поест в людях, тем и сыта. Сыта-то
сыта, а сам я видал не один раз: поест у тебя, а кусочек
чего-нибудь еще с собой возьмет; оглядится кругом —
не видят ли — и спрячет. Стала грешным делом утаи­
вать, по чужом тужить, завидовать. Старец-от ее гово­
рил, что и дома диво: утаенное бережет, сама не ест и
ему не дает; как почала ж ить с зажимкой, то и стали
вороха в углу леж ать и плесень на них нарастать, мы­
шей наплодила...
Смеется старец-то: у обедни, говорит, когда стоит
и люди собираются молебен петь, сем-ка, думает, и я
пристану, дай-ка и я помолюсь даром. Совсем извелась
баба; засел в нее черт, теперь его не выгребешь — это
дело такое. Нет греха хуж е бедности.
Дальше, конечно, старая и известная повесть. Н а­
копит старуха денег. Корысть к ним дойдет у ней до
чудовищных размеров; заболеет она серьезной и опас­
ной болезнью помешательства. В убожестве одна нуж ­
да гнела, а теперь обе вместе: и бедность, и скупость.
Хоть иглой в глаза — ничего у нее теперь не выщ ер­
бить. В страхе за деньги и с мыслью о них старуха и на
смертный одр ляжет. И здесь не скаж ет она, куда их
спрятала даж е и тому товарищу-горемыке, убожество
которого каждый день видела перед собою и достаточно
в нем убедилась. Кому удастся подсмотреть, тот деньги
выкрадет, дом выстроит, выпишется, как говорят в на­
ших деревнях, в купцы.
Впрочем, большею частью, случается так, что бу­
мажные деньги сгнивают в земле, а металлические че­
рез десятки и сотни лет, открытые косулей или сохой
в поле, делаются достоянием либо купцов, либо архео­
логов.
В мире почившее крепостное право владело секре­
том выводить нищенские деньги наружу, и то лишь в
тех случаях, когда у нищенок оказывались в господ­
ских дворнях дочери, родные племянницы, и помещики
135

соглашались отпускать их на волю за приличное воз­
награждение. Немало известно примеров, что на такие
случаи отыскивались у нищенок сотни рублей. Т ы ся­
чи рублей случайными способами находили по см ер­
ти у тех из них, которые казались при ж изни убоже
всех и в очевидных условиях, несомненно, безвыход­
ного положения. Газеты наши не скупятся врем я от
времени заявлениям и о таких необычайных казусах,
что после умерш их нищих оставались солидные к а­
питалы, и на самом деле на сбереж ения этих скряг не­
мало настроено на Руси церквей, не мало устроилось
солидных промышленных и торговых предприятий в
руках купеческих фамилий: Походяшиных, Побирухиных и т. п.
В деревенской глуши, где не умеют и не привыкли
считать деньги и в редких случаях знают им настоя­
щую цену, чтобы по ней давать им надлеж ащ ий ход и
применение, — сиротские, крохами собранные деньги
исчезают без всякого употребления зарытыми в подъизбицах, на овинах, в лесах и в других наименее подо­
зрительных, наиболее укры ты х и потаенных местах.
В городах, среди мещанской голи, где вечно колотят­
ся и з-за денег и глубже деревенского поняли их силу,
нищенским сбережениям указываю т путь прямо: та ж е
М атренушка неизбежно превратилась бы в ростовщи­
цу. У нищенок берут взаймы деньги и часто случается,
что не отдают обратно, очищая совесть под шумок тем
оправданием, что не велик грех задерж ать неправед­
ное стяжание. Тем не менее нищенские деньги выходят
из рук и под верные заклады и за такие проценты, ко­
торым и ростовщики могли бы позавидовать.
Н ельзя не прибавить к этому и того обстоятельства,
что скряжничество, при постоянном и бесконечном на­
пряжении всех умственных сил на одном приобрете­
нии и сбережении, овладевает секретом самые пустые,
ничего не стоящие предметы обращать в ценность и в
деньги: голь хитра и догадлива, голь на выдумки гораз­
136

да. При скупости она и с камня лыко дерет, шилом горох
хлебает, да и то отряхивает. Неудивительно, что если
при этом обнаруживаются чудеса, лишь кажущ иеся,
на самом ж е деле превращ ающиеся на глазах ближе
присмотревшихся к делу в самое простое и заурядное
явление. Необъясненным тут может показаться лишь
то, что скряжничество и изумительное скопидомство
постигает наичаще женщин, и богатство в нищей бра­
тии скопляется в руках старух тем вернее, чем они ста­
рее и дряхлее. Пущай стращают досужие люди, что на
том свете за ростовщичество придется считать кале­
ные пятаки голыми руками, женское сиротство хорошо
смекает и то, что для бедности совсем не бывает ника­
кого выхода. Намечется она из угла в угол, настрада­
ется с утра до вечера каждый день и, если попадает на
тропу свою, уж уколачивать начнет ее без отдыха и без
перерывов. Деньги в рост отдает и заклады охраняет, а
«христарадить» не перестает, т. е. опять беспрерывно и
ежедневно прикапливает до тех пор, пока не подточит
силы и не свалит на стол навзничь свой доморощенный
злодей — скряжничество в товарищах с голодом —
или чужой злодей с завистливым оком и в товарищах
с острым ножом.
На Волге один отставной солдат Гаврила Кирилов
чутьем выучился узнавать денежных побирушек, при­
гревал их у себя в домишке, потом изводил их, а, нако­
нец, сам выстроил в Симбирске два больших каменных
дома, стал торговать и сотнями рублей отдавал под за ­
клады деньги.

V

Видели мы и старухина товарища и с ним поговори­
ли, и про него послушали.
Родился он, как говорится, на камушке, т. е. в кру­
глой нищете. Вытащила его мать на свет вольный за
137

пазухой, когда сама вышла «грызть окна», т. е. просить
Христа ради подаяния. Когда он стал подрастать и сде­
лался тяж елее, перекинула она его за спину и усадила
там в корзинку-пещ ур, сплетенный ножом из бересты
досужим пастухом на пастбище и ей подаренный мимо­
ходом. Чтобы ребенок не вываливался и ближе вгляды­
вался в материнское ремесло и занятия, она привязала
к спине кушаком и увязала в пещуре веревкой. П ротя­
гивалась и его маленькая ручонка рядом с загрубелой
рукой матери, принимавшей или просящей подаяние
святой милостыньки. Стали перепадать лишние гро­
ши матери и на его имя и звание, по силе исконного и
повсюдного обычая русского народа подавать лишнее
тому, кто ходит с ребенком.
Еще подрос он, стал тяж ел, встал на свои ноги. Мать
выпустила его из корзинки и указала уж е новые сред­
ства прохождения по жизненному пути из-под окон
одного селения на церковную паперть ближнего села.
Ш агает мать привычным делом охотливо и поспешно,
маленькие ножонки не поспевают, спотыкаются, осо­
бенно зимой скоро бессилеют. За рев и жалобы — пер­
вые уроки житейской мудрости: пинки, толчки и трясоволочки от рук матери, редко успевающей выходить
из всегдашнего злобного и неутолимого раздражения.
Когда побитые места перестанут болеть, тогда и горе
забудется; стал привыкать, выучился забывать, при­
нимать наказание за должное и неизбывное; стал даж е
этим хвастаться.
Вывела мать сына на улицу и на базар, на легкое
и соблазнительное ж итье попрошайством, по нужде,
да там его и оставила, такж е не по своей воле, наби­
раться уличной премудрости, просвещ аться базарной
наукой. Н аука эта не головоломная. Учит она всего
только одному правилу: надеяться на чужую помощь
и искать ее; но так скоро и твердо напечатлевает его в
сознании, что при встрече с бедой и нуждой своих сил
138

и взять негде. А на хорошее время и подают хорошо
и неразборчиво; в худой день хлебом меньше фунта,
деньгами меньше двух копеек. На копеечку можно то­
локна купить и полакомиться; мать на нее с овсяной
крупой варит щи. Хоть зерно в них за капустным ли ­
стом с плетью гоняется, но хорошо и так, потому что
других, лучш их, не пробовали, оттого и это полагается
за роскошное богачево кушанье. Копеечку, впрочем,
можно обменять и на бабки и второпях на ходу за овин­
ным углом с чужими ребятами срезаться и обыграть
их. А когда и совсем подрастешь и войдешь в большой
разум, можно копеечку эту и в орлянку проиграть с
другими нищими ребятами уж е не на костяки, а на
деньги. При этой неизбежной встрече, мимо которой
и на кривых оглоблях не проехать, опять наука. М у­
дрость этой заклю чается в том, чтобы не всю ее по­
нять, не домекнуть ее до того места, на котором еще
до совершеннолетия попадают в темную за пьянство
и в острог за воровство и тому подобные художества.
Особенно в городах на такие дела большая повадка и
потачка.
Там одного безногого видели беспомощным: приехал
на коленках и пустые саночки вперед себя поталкивал,
и на базаре собирал подаяния, а вечером за городом
чуть-чуть признали его и диву дались: идет на твердых
и живых ногах и саночки за собой везет с грузом: тут
хлеб, зерно и куделя.
Приходил на базар степенный человек, звал ребяток
нищих сад подметать, полоть гряды; приглашал старух
белье стирать, подмывать полы, стариков — мести сор;
деньги давал, обещался обедом накормить и сулил щи
с убоиной — никто не пошел. Пока толковал степенный
человек, все воздерживались; как ушел — на смех его
подняли, а малые ребята так и залились хохотом —
даже страшно стало.
139

Надо под одну м ерку вставать, другим подра­
ж ать, чтобы не попрекали и не били. С тарался он, и
выходило что-то, да далеко не все: выш ел он, как го­
ворится, в поле обсевок. В д ележ е обмеряют, обделят
и обвешают; при нем ш епчутся и сторонятся; а нищие
ребятки запой когда делали, ни р азу с собой его не
позвали.
Задумался он. Немножко прибодрился. Вон и про­
пасть видит под ногами — скользить бы туда по пока­
тости, а он устоял. Как это с ним, случилось, сколько
вот он ни думает, отчету себе в том дать не может до
сего времени, когда спознал его наш дед, на харчах у
Матрены.
Рассказывал наш дед и про него:
— Люблю я, и не люблю этого Мартына. Не люблю я
его за то, что пустяка в нем сидит много: старухе отгре­
бает гроши без пути. Та их прячет. Утаит когда что —
пряники покупает. Ну, да это пущай, затем что малых
ребяток он больно любит: которого ни встретит, того и
приласкает. Бабы-то наши шаловливых ребят нищими
стращают: «Нищему-де тебя отдам, коли баловать не
перестанешь», а его вот, Мартына-то, не боятся.
— Этого я вот никак в толк не возьму: ни за какую он
работу уцепиться не может. Не бывает у него так, что
принялся да и доделал. П равду я тебе даве сказал: со­
всем птица небесная.
— А может быть, дед, он и пробовал раньше, да у
него не выходит. Поживешь середь базарной голи, мно­
гому разучишься. Не оттуда ли все это идет?
— Нет, ты вот что послушай. Пробовал он, как ты
говоришь, точно пробовал: и з-за хлеба очищал зимой
проруби на реке — толку-то у него в этом не бывает.
Нанимался он и в дома в работники. Да как? Меня, го­
ворит, хоть и не корми, а давай водки. М ужик нанял
его богатый, давал ему водки каж ды й день, и впрямь
он сыт был и к обеду не ходил: диву даж е дались. Ж и ­
140

тье ему было красное, однако не уцепился, опять уш ел
под окна и опять к своей старухе под крыло. Х вастывал он мне, что и на землю пробовал садиться — тоже
поля пахал.
Что ж е, мол, за чем дело стало? «А опоздаю — гово­
рит, — всегда опоздаю и вспахать, и посеять. Не умею
я вовремя поспеть; вон и к обедне, когда за милостинкой выхожу, смотрю: старуха моя давно глаза скоси­
ла и ругательски шипит. За самое начало не угодил,
вишь: ты, мол, и на свет-от Божий родиться запоздал.
Кажись, таких, как ты, теперь не надо!» А может,
впрочем, Господу и эдаких зачем-нибудь надо. Как ты
думаешь?
— Б ез таких-то, дед, ведь и на свете скучно было бы
жить; кто бы, например, ребятиш ек приласкал, когда
они у всех на тычках да на колотушках? Хорошо ли бы
было ж ить с одними Матренами? Ведь он не родился
таким, его таким на базаре, в нищей артели сделали.
Потерял силу, потерял любовь к труду.
— А может, и правда твоя. Я думаю своим д ер е­
венским разумом так: у нас кто сиротой сделался, тот
сейчас нищим станет. Вот как бы и М атрена. Сироте
достается одно — идти просить, сбирать. Ленивому
м уж ику и гриб поклона не стоит: не сорвет его. Лень
м уж ика не кормит. П ож алуй, М артын оттого и ни­
щим стал. П равда твоя, что и от лени много народу в
нищие идет. Ну, а вот постой-ка: отчего ленивого на
работу не позы вает и отчего М артын со всякой рабо­
ты уходит?
— Я, дед, думаю, что и работать мы спешим для того,
чтобы потом самим ничего не делать. Хлопочем мы, суе­
тимся, а все поглядываем: нельзя ли как чужим трудом
пожить, на чужой спине поездить, эдак-то как будто
легче и приятнее. Все больше об этом заботятся.
Задумался дед.
— Да, может, это у вас там, в городах, так-то?
141

— A y вас в деревнях? Может быть, поменьше и го­
раздо поменьше, а доводится такой случай, разве зева­
ют, разве не так ж е сделают?
Опять дед задумался, опять опустил голову.
— И верно твое слово, милый человек, делаю т и у
нас, ей-богу, делают. А не хорошо это. Ведь вот мне
и в голову того не приходило. С казал ты мне верно.
Значит, больно-то на М артына и сердиться не при­
ходится?
— Да уж это, как ты хочешь, а он не во всем вино­
ват.
— А я тебе вот что промолвить хочу к твоим словам,
по-твоему. Оттого М артыну своя работа и на ум нейдет,
что спознал он другую, полегче. Чего легче: слез с печи,
вышел на село, встал в церкви, протянул руку — вот
и рукомесло. Самое оно легкое. И заманчиво гораздо...
Остановился на одном месте, — ворчливо повторял де­
душка, — скинул шапку, протянул руку — вот тебе и
все. Мудрено ли в самом деле?
— А слы хали вы про Адовшину? М еста у нас т а ­
кие ж ивут, Адовшиной слывут. Вот будет Бры кино
село, М ильнево, Смолино, Р аставица... тут пойдут...
вот и забы л, какие тут в А довш ине деревни-то ещ е,
бабы?
— Крутово, Саранча будет, Каркмазово, опять М а­
ринино, а там и Павловское.
— Вот, каж ись, и все. Все это Адовшиной про­
зы вается. и когда и Черным углом. Под Адоевскими
господами те селения состояли, оттого и прозвались
так. Теперь — удельные. К нязьям и эти А доевские-то
были.
— Ну так вот тут весь народ так сплошь и ст а ­
рый, и малый, и сильный, и немогутный — все ни­
щие. И нищенствуют они не от нужды, а ради промыс­
ла. Промышляют они этим делом, выдают себя за по­
горельцев. Слыхали ли вы про экие дела?
142

Мы про это слыхали, затем в эту сторону повернули.
Деду в том не открылись.
Попрощались мы с ним и направились по грязной
осенней дороге в эту «черную сторону» (в северную
оконечность Судогодского уезда), к этому «черному на­
роду», который попрошайством кормится и ниществом
промышляет.
— Слышал я в людях: худой солдат не надеется
быть янаралом, — говорил, между прочим, проводник
наш, когда опять захлю стала по грязи мокрая и рас­
трепанная лошаденка, и мы, хватаясь за края телеги,
очень усердно хлопотали о том, чтобы не перелететь
через грядку и не сломать себе шеи.
— А ведь солдат в нашей земле и в самом деле мо­
ж ет сделаться генералом, — поддерживали мы его сло­
воохотливость. — Бывали примеры.
— Я не знаю. Я не к тому молвил. Вот, что я тебе ска­
зать хочу. Видел ты офеней. А знаешь ли? Ведь худой
из них не делается купцом, а хорошие строют в Москве
каменные дома и торгуют в большом Гостином дворе.
— Знаю и видывал. Знаю, например, я так, что, как
бы ни был мал городишко, в нем есть купец, который
торгует красным товаром. Все это — офени.
Другие, которые от них в маркитанты ходят, — те
ста по четыре, по пяти наживают в год и приносят чи­
стоганом. Значит, милость Бож ья вся с ними. А отчего
вот эти, куда ты едешь, что промышляют Христовым
именем и собирают много денег, — плохо живут? Что
ни стоит Божий свет, из них еще ни один в купцы не вы­
писался! У них — надо так сказывать — чего ни спро­
си — всего ни крохи. Слыхивал я, что у богатого мужика
борода растет помелом, а у них, что вот я ни глядел, — у
всех она выросла клином. Кажись, всех нищих-то пере­
щеголяли. Отчего это?
— Я вот, милый человек, затем туда и еду, чтобы
узнать про то, о чем ты надумал и сказал. Что увиж у и
услышу там, расскаж у на досуге.
143

ГЛАВА II

НИЩЕБРОДЫ И КАЛУНЫ
Нищий везде сыщет.
Спи да лежи, с богатством сиди,
а сердце чует, что в нищих быть.
Пошли торговать — на погорелое
собирать.
Народные поговорки

I

На дворе все еще та ж е осень, сырая и дождливая,
с холодком и грязью, и с отчаянною бездорожицей, ка­
кая захватила меня на р. Клязьме и ее притоках. Озими
давно засеяны, и даж е везде потушены овины. Кое-кто
из домовитых и осмотрительных успел вычинить избу,
подбросив свежей соломы на кровлю и нового омялья
на завалинки.
Прошел Покров, т. е. не церковный праздник, а все
то время до него и после, когда кончается старый кре­
стьянский год и начинается новый, — не тот, который
заказал для городов и чиновников Петр Первый, а на­
стоящий деревенский новый рабочий год. В календарях
он не значится и никаким празднеством не знаменует­
ся, но в деревенской ж изни и крестьянском быту все­
ми сознается и сильно чувствуется. У торговых м уж и­
ков — сроки платежам; у хозяев средней руки — новый
работник: старый, договорившийся, по древнему заве­
ту, с вешнего Егорья, отошел прочь. В малосильных се­
мьях — новая работница, молодая баба, которую взяли
за сына.
У всех решительно, даж е у последнего бедняка хо­
зяина, с Покрова во всем новь: новь в хлебе, в овощах,
новь во всех домашних припасах и материалах, даж е
до того, что новь и в постелях: старые соломеники со­
ж ж ены в печи, старые и малые стали спать на свежей
144

соломе. Словом, на дворе стоит то осеннее время, когда,
по пословице, и у воробья пиво.
До глухой тоскливой осени было еще далеко: насто­
ящ ая молодая была в своей поре и силе, хлопотливая
и устойчивая в работах даж е и в этих местах, по кото­
рым едем и где живут самые плохие хлебопашцы и где
на земледелие давно уж е перестали смотреть с подо­
бающим уважением. Вот, не больше месяца тому назад,
ехали мы по той ж е Клязьме аргунами, где, по послови­
це, и лапш у топором крошат: весь народ уходит плот­
ничать. И з 550 деревень, имеющих в центре волость
Аргуново, а на стороне — старинный город Киржач, не
уходят в дальнюю сторону только 40 деревень, не вы ­
бираются на чужбину только несложившиеся в полную
силу ребята да совсем рассыпавшиеся старики.
—
Наш аргун, — толковали там, — положит на до­
ску два перста и маленько их растопырит, а другой
промеж перстов топором рубит и ни одного перста не
тронет. Зато аргун в большой славе во всем свете: су­
против него не сделать и галичанину. Не повезет ему в
плотниках, он сейчас сыграет и на другую руку. Топор
за пояс, мешок с рубанком, со стамеской, скажем так,
кинет в угол — возьмет лопатку и почнет класть кир­
пичи. Из плотника произведет себя в каменщики.
По правую сторону верховья Клязьмы действитель­
но живут настоящие каменщики с тем неизбежным
условием, что, как между аргунами завелись кровель­
щики, которых зовут лишь крыши крыть, так и здесь
объявились штукатуры, которые берутся только отде­
лывать стены. Так вся эта местность и не выпускает из
своих рук ни одного строительного дела, знакомого им
с издревле, когда ростовцы (по летописному указанию)
имели право сказать со зла и в упрек владимирцам:
«Вы — наши холопы-каменницы».
Вот с р. Пехры ходят все ш ерсть бить туда, где
стригут овец на две стрижки (весной и осенью), да не
145

умеют ее мыть и пушить. Шерстобитным мастерством
всех больше прославились фетиньевцы.
С реки Вязьмы бродят по чужим деревням швецыпортные очищать ту статью в деревенских хозяйствах,
которая не попала в руки шерстобитов: овца нестри­
ж еная и в племя пущеная, а в шерсти зарезанная для
зимней шапки и полушубка. Эти мастера опять на две
руки: и песни петь, и сказки врать.
Недалеко, в стороне, и Алексино со всесветными
проходимцами, картавыми торговцами-офенями, у ко­
торых за великое их мастерство и известность в разных
странах России существуют разные прозвища (и таких
названий больше десятка). Эти уходят торговать крас­
ными и разными товарами, а петроковские мужики —
жить в пастухах, чужой скот пасти, на роге играть.
— И никому, — объясняют нам, — на трубе так не
сыграть в целом свете. Куда ни придет, где ни скаж ется
владимирцем, других сторожей не надо.
Целое село — колодезники: ходят только колодцы
рыть.
— Угадай ты воду, где ее нет и быть ей не показано.
А он сквозь землю видит и по опрокинутой сковороде
воду смотрит, и ж илу находит. Сруб тебе сделает, так
что никогда не осыплется.
Словом, мы попали в настоящую бродяжью сторону,
где ж ивут все выходцы и мастера на все руки. Здесь
даж е и те промыслы (как скорняжий, кузнечный и ко­
жевенный), которые всюду и все привыкли считать и
видеть оседлыми, носят бродяжий, подвижной харак­
тер. Под всеми и повсюду леж ит земля комлем и ниче­
го не родит, кроме песчаного червя и ни к чему непри­
годного, отшибающего от листьев камфарным запахом
Божьего дерева (Artemisia abrotanum ). Если ж е и ро­
дит земля, то очень скудно: и хорошо удобренная, при
десяти четвериках посева, самое большое сам шесть, а
того чащ е сам-четверть и даж е сам-друг.
146

Безрасчетное хозяйство беспутных детей расточило
богатое наследство отцов: исчезли леса, а за ними обме­
лели реки и затощ ала почва в стране, где и самые горо­
да получили название от лесов, между которыми мало­
му ребенку известны муромские (древний Стародуб —
нынче Кляземский Городок; город Ярополч с урочищем
на Вязех — нынешние Вязники) и от плодородия почвы
(Меленки, Гороховец).
От такой беды побежали вразброд и взапуски в р аз­
ные стороны: кузнецы — за сбором старых серпов по
окольным губерниям, где успели они наторить дорог
для себя и завели знакомство; скорняки и кожевни­
ки — «на низ» (на юг России).
Пришел любой из них в знакомое место, поклонил­
ся волостному начальству. Собрали сходку. Мироедам
и старикам выставил он ведро водки. Стали горланить
молодые и старые, стали спорить, норовя перегрызть
несогласным горло, и к полудню порешили на том, что­
бы не пускать во все деревни своей волости никакого
скорняка, никакого кузнеца, кроме этих, которые уме­
ют угождать миру — народу Божьему, и не давать, по­
мимо их, никому овчин на выделку, серпов и кос для точенья, а отдавать непременно этим и именно по такойто цене.
Нанял скорняк избу и открыл заведение, заторил
квасы, распустил зловоние, и тупую косу приладил —
ж дет заказов. С каждой овчинки дадут ему 5 коп. за
выделку, да сверх того он на себя ж е теребит еще два
фунта шерсти. К концу работ скорняк может купить
пару лошадок, нагрузить воз шерстью, щетиной, овчи­
нами и свининой и возвращ аться домой с работниками,
которых он нанимает иногда человек до семи.
В одно с ними время бродят и в одно ж е время возвра­
щаются к домам и те молодцы и з-за Клязьмы, которые
ходят «по серпы»; каждый в свой участок, ни за что не
позволяя себе переступать в чужой. В своем, который
достался по наследству, серповщик собирает старые и
147

испорченные серпы, р азд ает исправленные и продает
новые, самим выкованные и вызубренные. Иной сходит
по серпы в зиму раза три, но к Пасхе, по последнему
пути, на распутицу, серповщ ики все непременно дома
и уж е до Рож дества Богородицы никуда не трогают­
ся. Скорняки такж е к первым неделям поста тянутся к
своим деревням и до осени остаются дома.
— Непременно до осени дома, — настойчиво зам еча­
ют нам в тех местах.
Какие бы круги ни огибал аргун, куда бы он ни з а ­
пропастился, летом домой прибежит, хоть и поздней
других. Ш ерстобит тянет к дому на Пасху; и петроковские пастухи вернулись на осень, на горячее рабочее
время; они заручились местом в насиженом углу и под­
рядились с задатком. Все теперь дома, все при сохе. Так
всем и сказано: «Держись за сошеньку — за кривую
ноженьку». Все и держ атся, творя Господне при каза­
ние. Д ерж атся и те, которые за промыслом не бегают,
а находят его дома, в ближних людях. Не паш ут зем ­
ли очень немногие. По пальцам малый ребенок сочтет:
вот двое — и только. Эти не сеют, но зато на них другим
надо хлеб приготовлять: они его едят и покупают.
— П одай-ко светлобожественную иерусалимскую
вохру-то! — просит подручного мальчика вязниковский богомаз, силясь изощ рять свою речь соответствен­
но своему ремеслу, и круглы й год, сидя дома, пишет
иконы (все больше Н иколу летнего без митры и Николу
зимнего в митре).
Н аписанные яичными красками, иконы продает он
скупщ ику-офене, получает деньги и бежит версты за
три на клязьменскую П ристань купить себе хлеба на
неделю. П окупает его только на одну неделю и так, что­
бы можно было сверх того пить три дня «хлебное» без
просыпа, начиная с утра субботы.
— У ж е двенадцаты й час, а маменька еще из миру не
вернулась! — выговаривает другой вязниковец (сосед
первого), посматривая на свои карманные серебряные
148

часы и ожидая матери, которая пошла за милостыней,
чтобы накормить ею дорогого гостя-сына.
Он пришел к ней на побывку из дальнего города,
около которого занимается мелкой торговлей — офенством. Отдыхая, он во все лето не шевелит пальцем и
только ш атается по соседям и пирует с досужими и
охочими до начала Нижегородской ярмарки. Здесь он
заручается у хозяина новым товаром и едет на свое ме­
сто опять года на три, на четыре.
Оба эти ответчика за десятки волостей — одного отца
дети, оба — и сидень, и бегун, потому и перестали сеять
хлеб, что за них и для них стали это делать другие.
Наламывая спину и грудь за ткацкими станками, в
низких и смрадных светелках и на фабриках, на вся­
кую руку: и ручной миткаль, и красную пестрядь, и
набивной ситец, сарпинку и холстинку, ткачи оставля­
ют станы и идут разминать руки и плечи на полевых и
луговых работах, которые ценятся дороже и приятнее
всякой другой.
В Хритоновщине делают известные на всю Русь
косы: с осеннего заговенья куют, с Благовещенья отде­
лывают и точат, но перед летней Казанской и эти ма­
стера запирают свои кузницы и превращаются в хле­
бопашцев.
—
В зимнее время, — толкуют нам, — всякий змеей
изгибается, на всякую работу идет: иной по три, по че­
тыре ш куры на себе переменит; летом — все на полевом
деле, хоть тресни. Это надо заметить и очень помнить.
Каменщик и штукатуром попробует, и мраморщиком
скажется: умею-де делать стены под мрамор, а землюкормилицу и он не забудет, не балуется. Иной и телеги
сколачивает, и ребячьи игрушки мастерит другой ру­
кой, а Господню заповедь помнит очень твердо и истово.
Почему так? А вот почему.
Самым богатым надо полагать серповщика. Много
он ходит, громко стучит, рублей на девяносто в год
нагремит и набегает. К аж ется, сильнее его и быть
149

невозможно: такой богач. А станешь усчитывать, по де­
лам его деньги разбирать и раздавать и нехотя скажешь:
«Беги-ка, брат, и в четвертый раз». Иное — с возом при­
дет и пшенички привезет, а иное — и с пустыми руками,
судя по году и по уговору, когда продешевится.
Вот и другие! Как уж за Судогдой в глине круто пля­
шут и на всякую стать эту глину месят! И какие славные
горшки лепят, кувшины делают, на занятные игруш­
ки детские простираются, и посягают на всякое дело;
бусы, государь мой, мастерят на украшение девичьих
шеек! Хорош и горшок в продаже и в деле. Веселые и
проворные руки делают их в день до полусотни — эка
Масленица! А горшок-от стоит копейку, большой по­
купают за гривенник. Как ни надседайся на горшках,
больше 15 рублей в год не навертишь и больше 30 ру­
блей не выручишь на самых больших и красивых.
— Если взять четвертную за те деньги, что наши
мастера выручают, то и будет это так точно и про
овчинников, и про тележников, хоть бы пускались эти
и на хваленую работу: на черенки для серпов и на мел­
кие деревянные поделки (по 20 копеек за сотню). Да и
то — слава тебе, Творцу Небесному, потому что по-за
спиной зем елька есть, в кои годы и она выручает. Вот
почему всяк бежит к дому на лето, а тем паче на осень
озими засевать, убирать яровое. А почему собственно?
Х рамина-то в деревне у тлая-утлая; вот она и руш ит­
ся. Мало позазевайся на чуж их баб, вовремя догадка
не возьмет — рассыплется храмина. Небольно он ее и
подновит — по деньгам его сделать этого ему невоз­
можно. Вот он и прибежит домой. М аленько подопрет
плечом. На место-то, как надо, хоть не установит, а
все-таки стало легче. Бабам он первое духу придал
и себя обманул. Ну, да что станешь делать? Б ез того
все мы не живем на белом свете: такая уж участь кре­
стьянская!
— А на что надежда? Да вот смотри на небо: оттуда
ждем.
150

— Зато уж по нашим местам как хорошо Богу мо­
лятся! Нигде богомольнее нашего народа найти невоз­
можно! Р аз я под Владимиром с сашеи стал по пальцам
считать по белым колокольням: по два раза пальцы-то
на руках загибал, больше двух десятков насчитал в
одном только месте. Пробовал то ж е делать под Вязни­
ками — одно и то же. В редком селе нет у нас чудотвор­
ной иконы. Почивают по городам нашим святые угодни­
ки и князья, и святители: Евфимий, Иоанн и Евфросиния суздальские, Андрей Боголюбский и сын его Глеб,
Серапион, Симон владимирские, св. благоверный князь
муромский Петр с другинею своею Феврониею, и опять
князья муромские Константин, с чадами его Михаилом
и Феодором, переяславские угодники Божии: Даниил,
Корнилий, Никита-столпник... Да уж, короче сказать,
у нас и присловье такое ж ивет в народе: «В Суздале, да
в Муроме Богу помолиться».
— Теперь, осенью-то, муж ику самое бы время Богу
молиться, да пробегал он — опоздал; ужо зимой начнет,
потому что очень он на этих полевых работах обожжет­
ся. Не было еще в наших местах примера, чтобы кото­
рому мужику хватало своего хлеба дальше половины
зимы, а того вернее сказать — дальше веселых Святок.
Б ез прикупки чужого хлеба никто не обходится. Оттого
и нет люднее, шумливее наших зимних базаров; из них
всякий походит на добрую ярмарку.
— Оттого-то, как ты вправду назвал, хлопотлива
наша здеш няя клязьменская осень. От мужика теперь
пар валит, мужик теперь краснеет наподобие гусиных
лап. Зато в нем и силы растут: он крепнет. Летом наши
деревни чуть живы, как осенние мухи: еле в них ходят,
едва глазами глядят. Ничего, что теперь в глаза эти пы­
лью порошит: мужик от этого, надо так говорить, как
овца, руном обрастает. Скоро его стричь будут.
— Кто первым начнет?
— Первым и здесь всегда стрижет поп. Выезжают
попы за новью, за новым хлебом, да и за всем, что успел
151

мужик снять с земли. Ну, да у пола пущай ножницы-то
кривые: не больно он ими глубоко забирает. Повыхватает с боку да кое-где, с тем и отходит. Самые вострые
и прямые ножницы у своего брата. Этого брата зовут
торговым мужиком, зовут и мироедом. Такой-то стри­
жет, знает, где и как: прямо до живого мяса и до бело­
го тела. Считать ли других? Боюсь, что и не сосчитаю
всех: больно уж много...
— Погорельцы стучатся под окнами после попов. По­
том закричат старухи и малолетки: они и поработали, и
посчитали урожай — да дыра в горсти, сил не хватило,
а в дому таких силачей нет. Походили бедняки по своим
деревням, а потом потянулись и на город.
— Наконец, пошли вот и эти, что погорельцами себя
любят называть, а на самом деле они этим попрошайством промышляют. За Клязьмой таких промышлен­
ников целая сторона, которая зовется и «Черной сто­
роной», и «Адовщиной». Когда все уберутся с полей, а
лишние едоки выберутся из дому на дальные отхожие
промыслы — для нищебродов наступает первое в году
рабочее время. Перепробовал наш народ все промыс­
лы: надо, знать, быть на земле и такому!

II

По торфяным берегам, в поймах Клязьмы-реки и по
маленьким речкам, растет козья ива, чернотал (Salix
pentandra); забираясь туда, судогодские мужики после
Покрова кору дерут с этого чернотала и высматривают
для того самое ненастное время, когда эта кора лучш е
отстает, и тем Бога хвалят; почитают святой труд и не
гнушаются работой, которую ценят и хвалят на кож е­
венных заводах, и деньги платят с пучка.
По этим поймам проходят мимо судогодские нище­
броды, отвернувшись от мокрой работы, и не останав­
ливаются, глядя прямо и в сторону.
152

Вот, под глазами у них и на той ж е дороге другие
роют ямы и морят в них уголья — тоже продажный и
ценный товар. Да, знать, слишком чадна и черна уж р а­
бота, и на нее выходцы из Адовщины не глядят и ста­
раются обойти и пройти мимо, все-таки смотря дальше
вперед.
Дальше по той ж е торенной дорожке тянутся арте­
лями пильщики сорить себе глаза и осыпаться древес­
ной пылью и опилками. И это дело адовцев не учит и не
занимает, как неподходящее и точно такж е требующее
труда и терпения; опять дальше и мимо.
Подают готовый пример и другие такие ж е соседи,
которые ж ивут под боком, да, и мало того, сплошь и р я ­
дом двор о двор; лепят горшки — товар самый ходовой
и почтенный. М атериал не покупной, сам под ногами
валяется, а товар этот скоро бьется и трескается, и на
базарах раскупается безостановочно. Да работа гряз­
ная; есть много почище, и, как она ни проста — бывают
другие гораздо легче ее. И через горшки бредут мимо
судогодские нищеброды, обходя, таким образом, и мо­
крые, и пыльные, и черные, и грязные работы, отыски­
вают и высматривают побелее и полегче.
Такой труд ими найден и, несомненно, очень дав­
но, не на людской памяти, а именно с тех самых пор,
когда земля наотрез отказалась кормить. Стала почва
бесплодной, малопроизводительной. Куда ни посмо­
тришь — песок да камни. Х уж е судогодских мест, как
по всей Адовщине, не придумаешь и не увидишь. А та­
кие скудные места тянутся по всей северной части Судогодского уезда и восточной — Ковровского, от реки
Клязьмы до р. Ушны с запада на восток, и от Тетрюка
и Кестомы до самой реки Судогды, с севера на юг. Тут
и вся Адовщина с деревнями и селами. Если прибавить
сюда из Ковровского уезда самый город Ковров, село
Мошок да Ильинский Погост (притоны и пристани),
то и все нищенствующее государство является в пол­
ном виде, — величиной и пространством не меньше
153

какого-нибудь столь ж е древнего и почтенного герман­
ского княжества.
Оттуда народ мало-помалу, заведенным порядком
расходился в разные стороны на добрые места, не пуга­
ясь даж е дальней Америки и неближней России и А ф ­
рики. Здесь он весь налицо и никуда не смел выбраться
с корнем, а обязательно крепился к земле-мачехе, так
как такова была для народа сила исторических судеб,
известная под именем крепостного права и паспорт­
ной системы. Самое имя Адовщины, как искаженное из
Одоевицины (по имени владельцев) — имя почетное,
историческое11. Когда расположение народа к зем ле­
делию и при этом крестьянская бедность (от тяж ких
работ в диких лесах и на сырой почве) способствовали
появлению и развитию на русской земле крепостного
права, оно и здесь налегло всей массой своих сил и при­
вилегий. Налегло оно при этом раньше всех и тяж еле
прочих и за то, что владимирскому краю привелось по­
пасть в руки первых строителей северорусской земли,
и за то, что именно здесь и в крайней близости одновре­
менно совершался акт великого государственного объ­
единения. Главный объединитель русских земель —
Москва, кровный родич Владимира, Суздаля и Муро­
ма, находился всего на два девяноста верст расстояния,
т. е. на шесть лошадиных перегонов (считая конский бег
в 30 верст до места отдыха или смены): посылать и ис­
полнять запрещ ения переходов с худых земель на хо­
рошие было недалеко и удобно. Самые первые опыты
прикрепления крестьян к земле практиковались, ко­
нечно, здесь. Самые крупные поземельные владельцы
(большей частью из захудалы х родов Рюрикова дома)
получали взамен отобранных княжеств для кормления
и утеш ения своего — крестьян и угодья преимущ е­
ственно в этих лесных подмосковных местностях.
Под защитой силы, закона и произвола крепить на­
род к той земле, на которой кто сидел, не разбирая по­
чвы и сил сидевших, было легко и подручно. Были бы
154

крестьяне на виду и на счету, помнили про владельцев
и, неся все законные и противозаконные тяготы, пла­
тили повинность — о другом крепостное право не ду­
мало. Оно знало и учило крестьян «тянуть по земле и
по воде» в ту или другую сторону и не заметило, как от
соединенных и напряженных усилий земли затощали,
леса вырубились, реки обмелели. У самого престольно­
го города Владимира, с золотыми воротами, по насмеш­
ливому народному присловью, остались теперь только
два угодья: «От Москвы два девяноста, да из Клязьмы
воду пей».
М ежду тем владельческие путы и цепи не переста­
вали удерживать народ на одних и тех же местах. Когда
вольные новгородские люди населили холодный север
и выдумали сначала Вятку и Пермь, а потом Сибирь,
здесь, в центре великой России, наросло крепкое земле
оседлое земледельческое и городское население, стес­
няя взаимно друг друга; приростом, истощая почву, но
не скопляя богатств. Здесь не медлила проявить себя и
борьба за существование, вы разивш аяся изобретением
промыслов во всем их разнообразии: и домашних, и от­
хожих. Разнообразие их и народная изобретательность
дошли здесь, наконец, до того, что у владимирского
края в этом отношении нет уж е соперников на всем
пространстве русской земли.
Ж ившим в лесах нетрудно было сделаться плотни­
ками и остаться в условиях этого дешевого промысла,
самого первобытного, простого и легкого изобретения.
Потруднее и позднее привелось сидевшим на гли­
не стать горшечниками и вблизи болотных ж елезных
руд — кузнецами, но еще сподручнее и легче было про­
скользнуть между ними и попасть на легкий промысел
попрошайства и нищенства. Проявиться и укрепиться
ему было именно тем и удобно и возможно, что вокруг
и около него успели скопиться благоприятная почва и
питательные соки, т. е. многотерпеливые делатели и
155

плоды их деяний, сказавш иеся избытком или залиш ком. К укоренившемуся, хотя и дуплистому, дереву
привилось чужеядное растение и удержалось на нем.
Несмотря на то, что в здешних странах, как и по все­
му северу России, не без труда и усилий водворялось
христианство, и из Мурома в XIII веке жители изгна­
ли первого просветителя своих стран епископа Васи­
лия (за что до сих пор зовут муромцев святогонами),
христианство все-таки успело пустить здесь глубокие
и надежные корни. Поверяя результаты прошлого на­
личным наследием, мы видим владимирскую страну во
главе и в первых по числу церквей и по количеству ду­
ховенства. Христианской проповеди на основное учение
о любви к ближнему и на излюбленное о милостыне и
преимущественной любви к неимущему, по коренному
закону: «Милуяй нища — взайм дает Богу» — было до­
статочно здесь средств и простора. Подача просящим,
благотворение неимущим, помощь страдающим стали
таким коренным народным свойством, что в настоящее
время творит оно великие чудеса.
Затем, когда облегчен был спрос, гораздо того силь­
нее и шире проявилось предложение. Нищенству на
Руси и поддержанию его всеми зависящими силами
открылось широкое и бесконечное раздолье. Народ
начал чтить память только тех князей и владетелей,
которые были милостивы к нищим. Самых щедрых из
них он признавал за святых угодников Божиих. Сам же
оставался он настолько чутким к нужде и скорым на
помощь, что руководителям его благочестия и блюсти­
телям церковных обрядов приводилось распорядиться
лишь назначением обетных дней, посвященных исклю­
чительно кормлению нищих, и определить таковые це­
лым десятком на каждый год. Как у удельных князей
появились приюты для калек и юродов, а у богатых мо­
сковских царей даж е в самых дворцах отдельные покои
для так называемых верховных нищих и богомольцев,
так и в народной среде, в каждой деревуш ке приюти­
156

лись две-три избы, про жильцов которых писцовые
книги говорили все в одно слово: «живет мирским по­
даянием», «бродит за сбором», «кормится нищенским
промыслом».
Деревенские порядки эти в целом виде дожили и до
наших дней, и старинные крестьянские «сироты», кор­
мившиеся Христовым именем, ходя по городам и селе­
ниям, ведут свою жизнь и теперь по тем ж е приемам,
не имея причин и основания считать их незаконными и
зазорными.
Если этот неизбывный закон, отразивш ийся в малом
виде на каждой деревушке, мы применим к целым об­
ластям (не стесняясь даж е искусственно созданными
пределами губерний), то встретим то ж е явление.
Десятки семей, укрепивш ихся в разумении запо­
веди, что «от сумы никому отказываться нельзя», не
затруднились удерж ать подле себя единицы преста­
релых, немощных и ничего не имущих. С готовностью
помощи, но не без стеснения себя в своих избытках, они
применяют к этим «сиротам» Христову заповедь и по
завету отцов, и по собственному произволению.
Сотни селений, поставленных в те же благоприят­
ные условия сострадания и помощи, предлагают услу­
ги десятку деревень, обреченных на тяжелую нужду
нищеты от бесплодия почвы и малоземелья, от настой­
чивого закрепления на этой неблагонадежной земле не
знавшим милосердия крепостным правом. Оно не име­
ло нужды и не желало знать, чем питается платель­
щик податей и каким способом собирает он платежные
деньги, и даж е готово было, в расчетах личной корысти,
поощрять любой из этих способов, лишь бы только до­
бывались им деньги. Всякий был в праве снять с зем ­
ли и прогнать от себя бессильного работника, хилого и
хворого старика. Сотнями указов приходилось убеж ­
дать владельцев в том, что малолетние сироты требуют
с их стороны внимания и попечения. Не одну такую ж е
сотню случаев указы вает история и в таком роде, когда
157

сами помещики поощряли промысловое нищенство, а
иногда даж е прямо заводили его в своих вотчинах, при­
нимая на себя роль учредителей и контролеров. Почва,
к тому ж е в северных лесных губерниях, всегда была
готова, и находились пригодные люди в виде всегда от­
пускаемых на волю престарелы х и больных дворовых
людей, когда они, истратив силы и здоровье на бар­
ской службе, не могли у ж е более продолж ать рабо­
тать. А так как владельцы семейства их оставляли у
себя, то и приводилось изгнанникам собирать разбитые
силы в артельную и начинать в этом виде единствен­
но доступный им промысел. Отсюда, по известиям из
старины, на одном Белоозере и на посаде его «домов
людей старых, и хилых, и увечных, и которые бродят в
мире — 112 дворов, а людей в них 189 человек». В одном
этом городе стояло восемь келий нищих и т. д.
Нищенство спасало, таким образом, от голодной
смерти и послужило, может быть, лишь одному: уве­
личению городов и торговых сел, привлекая к ним без­
надежных людей, промышляющих попрошайством.
Города сами были скудны, а из деревень жители их то
и дело отписывали все одно и то же: «Деревнишка наша
отдалела, и грязи великие, а нам в той деревнишке не
ложилось, хлеб не родится, да и скот не ведется, и от
воды далеко». Понятно, что при таких условиях приво­
дилось соединяться не десяткам, а сотням таких селе­
ний, чтобы прокормить другие, у которых и эти несча­
стья разлиты такж е в обилии, и чтобы дать наиболее
крупные доказательства тому закону статистики, что
в обыкновенное время 15 человек обязательно и на­
верное пропитывают одного нищего, а в неурожайные
годы — один ж ивет на счет десяти.
Таким образом, среди промышленного и фабричного
населения, живущего по Оке и Клязьме и обеспеченно­
го в труде определенным заработком, зародилась эта
группа деревень, «Черная сторона». Ее ж ителям снача­
ла, как и всем, по выражению знаменитого крестьянина
158

Посошкова, не давали обрастать, но стригли, яко овцу, —
до гола, а когда и «козы не оставили и пригнали в нище­
ту», жители эти стали кормиться Христовым именем и
мирским подаянием. Затем по соблазну легкого деяния и
веселого промысла, они умели ухитриться сменить этот
способ прокормления и самозащиты на настоящий про­
мысел. Ближнее соседство богатейшей Нижегородской
ярмарки придало этому промыслу прочное обеспечение,
дало надежную поддержку и существование его на рус­
ской земле укрепило и узаконило.
Впрочем, если оглядимся по всему лицу этой земли,
даж е не особенно пристально, увидим, что судогодский
захолустный угол — не в первых и не в последних, и
уловленный статистической наукой закон находит
здесь великое множество подтверждений.
Сделаем, кстати, этот опыт простых поверхностных
наблюдений.

III

Под самой Москвой, торговой и богатой, в среде про­
мышленного фабричного населения, живущего — по
оригинальному народному названию — «на шелку» (т. е.
на тканье шелковых материй), проявились знаменитые
Гуслицы и прославились мастерством и искусством де­
лать фальш ивые ассигнации и ходить на всякие тем­
ные дела и на легкие выгодные промыслы. Проявились
здесь между другими и нищеброды, по неотразимому
экономическому закону, с тем лишь различием, что
гуслицкие староверы из Богородского уезда тянут на
промысел на низ, в богатые придонские страны, к сы­
тым казакам и русским «сходцам», придерживавш им­
ся той ж е старой веры. Они ездят туда обыкновенно с
товаром ежегодно по несколько раз. Но так как товар
этот деш евый и легкий (медные образки) или доро­
гой и тяж елы й, ищ ущ ий лю бителя (старопечатные
159

книги), то гуслицкие купцы больше нищебродят. Они
придерживаю тся старообрядских селений и, ш атаясь
по ним, собирают на погорелое место. Подают им муку
и крупу; берут они и холст, и щетину, продавая там же,
на первом подручном базаре.
Нищебродят гусляки усердно и долго. Следом за
ними бредут и о бок с ними ходят по дэа раза в год, из
Верейского и Можайского уездов, еще мастера того ж е
дела, такж е знаменитые ходоки — шувалики.
Знамениты они тем, что в Москве перестали уж е им
подавать, и от московских чудотворцев привелось им
прибегнуть под покровительство воронежских и хо­
дить такж е на низ и на тот ж е тихий Дон.
Это бродяги настоящие: ремесла никакого не зна­
ют, товара с собой не берут, а идут просто клянчить и
собирать милостыню. Все — народ простой и черный:
лж ет и унижается, что соберет — то и пропьет. В этом
они — не чета трезвым гуслякам: по постоялым дворам,
идя со сбором, шувалики безобразничают, хвастаются,
пьянствуют и ведут неподобные речи, а придя домой,
остаются такими же.
Гусляк — всю дорогу трезв. Как старовер он мало
пьет водки и во всем воздержан.
Вместо души нараспашку, он угрюм и скрытен и для
того два язы ка знает (т. е. умеет говорить по-офенски).
Дома, в деревне, гусляк — все тот же: сдержанный, сме­
кающий про себя и осторожный, умеющий высмотреть
и сделать что нужно и можно. В селе Мстере (Влад,
губ.), где делают и пишут старинные образа, запретили
выпускать в продажу медные; гусляки сделали то, что
торговля такими образами с той поры еще больше уси­
лилась: они стали отпечатывать старую икону в гли­
ну, в эту форму наливать расплавленную медь, делать
другую форму и потом очищать неровности подпилком.
Не выходило всех букв, местами выходили лишь точ­
ки, но на тельном кресте, например, всякий знал, что
должно быть написано «да воскреснет Бог» и что про­
160

даются эти изделия дешево: на вес — по 40—45 коп.
крупные, по 50— 55 коп. мелкие за фунт. Надо каприз­
ному богачу на Дону старинный образ прадедовского
дела (и денег он за него по казачьему богатству никаких
не пожалеет) — гусляк делает образ из зеленой меди,
кладет ее часа на два в соленую воду, потом подержит
только над нашатырными парами — и готово: как будто
сам патриарх Московский Иосиф такой крест носил и
таким образом молился. Гусляк и донским щеголихамраскольницам умел угодить: четырехконечные тель­
ные кресты он делает с арабесками и сиянием, делает и
сердцевидной формы, обливая белым и голубым глян­
цевым слоем ценины, чтобы походили на финифтяные
и можно было брать за них дороже.
За гуслицкими художниками не угоняться; за ш уваликами гоняются многие и им подражают.
Отойдем от них и посмотрим в другую сторону.
По сибирскому тракту на Тюмень, на первой стан­
ции от Екатеринбурга, гонятся за кошевами проезжих
босоногие и неотвязчивые косулинские нищие: маль­
чики и девочки, взрослые и беззубые старики и стару­
хи — вперегонку друг за другом и что-то кричат.
Эти тоже промышляют нищенством и рассчитывают
главным образом на две громадные ярмарки: старинную
в Ирбите и новейшую в Крестах, и такж е обязательно
выродились тунеядцами среди сытых и богатых сибир­
ских мест, по Иртышу — в одну сторону и по южному
Уралу — в другую. Сюда обязательно и ежегодно при­
сылают из России целые тысячи нищих, под названием
«ссыльных» и «поселенцев». Есть из чего выбираться
временным и постоянным нищебродам, действитель­
ным нищим и мнимым.
Из Чердыни и с северного Урала пошли в нищенство
пермяки и вогулы, которые, пристраиваясь к русским
городам и селениям, бьют надвое, в силу обязательных
законов для наших инородческих племен: либо обру­
сеют (как делается это с самоедами, выходящими «на
161

едому», т. е. на то же нищенство, или «байгушами», ни­
щими, выходящими из степи в уральские станицы кир­
гизами), либо в значительном числе перемрут с голоду
от неудобств оседлой, непривычной для них жизни.
Попробуем вернуться назад и опять оглядимся.
В рассчете на помощь промышленного Приволжья
(Средней Волги, от Нижнего до Костромы) в М акарьевском уезде (Костромской губернии) объявились дерев­
ни, посягнувшие на тот ж е промысел нищенством и со­
блазнившиеся судогодским примером.
На богатую Вятку пошли походом свои промыс­
ловые нищие из самых холодных лесных губерний, в
числе которых видное место принадлежит Тверской.
Из Весьегонского уезда, из многих деревень, выходят
промышлять-торговать все одни девки: молодые, здо­
ровые и красивые. Торгуют неизвестно где, приносят с
собою иногда ребят и промышляют своим обычаем на
столько удачно в свое обеспечение, что ни на какие со­
блазны не сдаются и ни под каким видом не решаются
выходить зам уж на оседлое ж итье в окольности и на
обеспеченное свекрово и мужнино.
«Зубчовских купчов» той ж е губернии давно спра­
шивают встречные: «Ты чей, молодец? Где был?» — и
получают всегда один и тот ж е ответ: «В Москве по
миру ходил» (по свидетельству народного присловья).
Снова, переменив точки наблюдений, мы наталкива­
емся на однородные картины, куда бы ни перекинулся
глаз на географической карте.
Вот в мокрых лесах верховьев Днепра и Западной
Двины с притоками леж ит Богом забытая белорусская
сторона, которая только Ему одному известно, чем Пи­
тается и чем сдерживается от поголовного нищенства.
Однако Петербургу хорошо известны такие ж е мни­
мые погорельцы и забитые нищие, напоминающие о
себе в сумерках и по пригородным местам: все это, с
давних времен существования этого города — выходцы
из Псковской и Витебской губерний. Столичный город
162

стал такж е центром тяготения, надеждою, покровите­
лем и защитником нищенства.
В Северо-Западном крае, из подобного рода людей
давно известны как заведомые тунеядцы очень многие.
Среди плодородной жмуди и привилегированных ли­
товцев и польских выселенцев-шляхтичей, по рекам
Вилии и Неману, прославился охотой жить на чужой
счет и без труда пожирать труды делателей ошмянский шляхтич.
М ежду смоленской и Могилевской шляхтой вырос
другой чужеядный гриб, под именем «ленивого клепенского мужика», в Сычовском уезде Смоленской губер­
нии. Этого мужика из с. Клепени, как разорил француз
в Отечественную войну двенадцатого года, так он и не
поправлялся. Как удалось ему в первый ж е год счаст­
ливо походить по чужим местам за милостынькой, так
и на последующие, — он ничего другого для прокорм­
ления себя не выдумывал. Отсюда же, из этой Бело­
руссии, и именно — из Витебской губернии, выходят те
«нищеброды», которые безобразят красивые и парад­
ные улицы строгого Петербурга. Витебские, как и все
другие тунеядцы в роде псковских и тверских, ж ивут в
особых квартирах, собственно для них содержимых, на
нарах, на которых каждое место стоит 1 руб. или 75 коп.
в месяц. «Хозяин» квартиры, ценою в 20 руб., платит за
нее в виду предназначения для нищих 50 руб. и более,
и держ ит «сборную братию» не иначе, как под ответ­
ственностью и поручительством ими ж е избранного
старосты. Редкий из таких не выручает даж е одного
рубля в день. Витебские приходят целыми семьями, из
Псковской губернии — старики и старухи, из Тверской
и Новгородской — бабы и отчасти бывшие ямщики из
шоссейных, теперь заброшенных ямов.
Там, где преимущественно земледельческая, не
знающ ая никаких промыслов Б елая Русь кончается и
начинает ж ить великорусский народ, промыш лен­
ный, смыш леный и бойкий, леж ит, меж ду прочим,
163

Калуж ская губерния со своим характерным полесьем.
И здесь, как белорусу, худо ж ить в лесах. Однако уж е
за р. Угрой это смекнули и занялись подспорными зем ­
леделию работами. Калужские «палехи» рубят в лесу
осину для лопат и корыт, дуб для обручей, санных вязьев и полозьев, клен для гребней и кулачьев-зубцов на
мельничных колесах. Гонят деготь, пилят дрова. Вес­
ной входят в меженья (низменные места), поросшие
осиновым кустарником, и дерут здесь лыки. Надума­
лись заняться даж е фабричным ремеслом — тканьем
рогож (в селе Спасе Деминском Мосальского ж е уезда
товару этому главный склад). Недалеко отсюда, бога­
тые и торговые Сухиничи — на две статьи: пеньковую и
хлебную. Здесь ж е проходит сильный торговый путь в
Гжатск и Зубцов. Опять всякое приволье для желаю щ е­
го прокормиться мирским подаянием и чужим даровым
хлебом; и вот в деревнях тех ж е рогожеников завелись
промысловые нищие по причине скудного заработка.
Вынужденные неумолимой необходимостью, здесь за ­
нимаются пока еще нищенством и те, которые не остав­
ляют ремесла рогожеников. Бродяг этих, всякого рода
и возраста, можно видеть всех в сборе два раза в год:
на Вознесенье и на Лаврентьев день (10 августа) в л е­
жащ ем близ города Калуги монастыре Лаврентьевом.
Грубые лица, загорелые от солнца и обросшие длинны­
ми волосами, прямо указывают на мосальских палехов,
прибывших сюда к «народушку Божьему» попросить
его «сотворить святую милостыньку» им, этим несчаст­
ным, из которых иные сидят в одних сорочках, другие
в чекменях без шапок. Все склонили глаза над чаш ка­
ми со смирением и отчаянием, хотя другие и приехали
сюда на лошадях и в крепких телегах. В благодатной
Украине и, конечно, опять в городах, соблазнительных
большим скоплением торгующего народа, — то ж е са­
мое. В Харькове, например, в предместьях его, сущ е­
ствуют так называемые чертовы гнезда, т. е. дома в
виде стрижовых нор, самой первобытной культурной
164

формы подземные жилища. Лачуги эти составляют
собственность нищих, которые выползают отсюда днем
собирать подаяния, вечером принимают гостей. Эти го­
сти носят особое имя и называются «раклы», а в сущно­
сти — те ж е карманники и ночные воры. В домах нищих
они производят дуван (дележ), после которого с хозяе­
вами и вольными женщинами пьют, поют и пляшут.
Здесь, впрочем, заветного артельного начала нет,
все больше сброд случайный. Чащ е попадаются люди
преклонных лет и все крайне несообщительны. Удается
изредка некоторым спариваться для ж итья в подобных
навозных кучах, но ненадолго: ловкий и пронырливый
разбивает в пух вялого и неумелого и прогоняет прочь
от себя.
Еще раз (и в последний) перенесемся на Среднюю
Волгу, в местность между Нижним и Казанью.
Здесь прямо наталкиваемся мы на известного с
древнейших времен, может быть, с самого покорения
Казани, и знакомого всей Руси под именем казанского
сироты тамошнего поволжского промышленника, Х ри­
стовым именем, хотя и мусульманина, происходяще­
го от бывших татарских мурз. Это самый докучный и
самый умелый выпросить. Поравняться с ним может
назойливостью и настойчивостью разве только тот со­
перник его, который обирает куски дальше на низу: в
губерниях Самарской и Саратовской, и приходит сюда
из 15 сел и деревень Саранского и Инсарского уездов
Пензенской губернии.
Ходит этот народ большими артелями и назы ва­
ют они себя «калунами» (от слова «калить», что на их
язы ке значит сбирать, нищебродить; по тому ж е смыс­
лу, как у московских туваликов и жуликов оно значит
«звонить», и убогие нищие зовутся «звонарями»).
Все эти люди, говоря словами поговорки, «ходят
торговать — на погорелое собирать», хотя далеко не
все здесь перечислены. Тем не менее и по указанным
образцам можно уверенно идти к тем предположениям,
165

что внимательный учет значительно дополнит список
по каждой губернии и укаж ет очень во многих не по
одной такой местности. Прикрытые язвы откроются в
разм ерах серьезных, хотя бы уж е потому, что вот целые
местности не видят иного выхода из нужды безхлебья
и от недостатка других заработков, кроме нищенства.
Р аз прибегнув к нему, они имеют полную возможность
преобразить его в настоящий и правильный промысел,
где и сплачиванье в артели, и наем, и расчеты, и стачки,
и стычки, и взятки, и дележки, и купля, и продажа —
все, одним словом, и налицо, и при месте, и на ходу, как
бы и в настоящем коммерческом предприятии.
Обращаюсь к знакомым представителям этого зан я­
тия, от которых отвлекали меня товарищи их по ремес­
лу и промыслу.

IV

К Покрову озими давно засеяны, и яровые поля со­
всем убраны; собственно, крестьянские деревенские
работы кончены. Умолот не считается, из боязни греха
поверять Божью волю: «Все, что Бог дал — все в закро­
мах будет». Знают твердо одно, что недохват, во всяком
случае, скаж ется раньше зимы. Чтобы прожить всей
семьей без отлучек на своих хлебах, надо на каждую
рабочую душу по малой мере 4V2 десятины.
Где слышно про такую благодать?
Однако, как ни прикончены работы — на крестьян­
ской рабочей ревизской душе стало легче, посетили ее
мир и благодушие, зародились надежды, потянуло на
заветную и обетную щедрость, отворились окна для по­
даяний.
После летней истомы в самом деле стали все побога­
че и от видимых достатков бодрее и веселее. Не прочь
теперь и сменять их на подходящее и самим недоста­
ющее, не прочь и даром дать малую толику с мира —
166

бедному и холодному на рубаху. Денег в крестьянских
руках подолгу и помногу не бывает, а монетой никто
наделить не в силах. Водится она только у мироедов и у
торговых мужиков, да и у этих прибивается алтынным
гвоздем.
Зато теперь лен есть, яйца скоплены, всякого ж ита
до четырех сортов собралось, настрижено с овец ш ер­
сти, набелено холста и ниток, насушено грибов и ягод:
— Милости просим, во имя Господне!
Не заставляю т тебя ж дать судогодские нищеброды,
именно в это самое время по окончательной уборке по­
лей.
Умудренные опытом, поднимаются они не толпами,
а обозами. В семье остаются только хилые старики да
ползуны-ребята: всяк, кто владеет ногами, идет на р а­
боту. У кого нет своих калек — ребят-сидней, стариков
слепых, молодых хромых, искалеченных зверем или
изломавшихся на работах, — таких заговаривают у
соседей, нанимают в людях. Подбираются сюда те не­
мощные, которые и сами готовы идти на промысел, да
не знают, как и куда. Много подобного люда валяется
по монастырским папертям и переходам и ш атается по
хлебосольным избам. Хотя вразброд и в одиночку они
всегда предпочтут такой невзгоде удачливую артель.
Велики выходят артели нищих, в особенности из судогодского села Маринина, где, как говорят, вор на воре
ж ивет и все нищебродят. Рваные бараньи шапчонки на
нечесаных головах, бороды не приглаженные и волосы
на них космочками, как пишут на старинных иконах
Христа ради юродивых. К тому ж е лица неумытые и
грязные и на теле все домотканое и рваное, с большими
и яркими заплатами: серые зипуны и понитки. У баб (и
в ситцевой стороне) вместо всякого платка кусок про­
стого белого холста, похожего на тряпку.
Вот весь тот наряд, которым щеголяю т перед до­
брохотными дателям и судогодские нищеброды, но­
ровя походить на погорельцев и, во всяком случае, на
167

непокрытую бедность и неизглаголанную нищету. Но
так как в ближних соседях про это прознали, да к тому
же, по пословице, и своей «наготы-босоты изувешаны
шесты», а судогодские всегда, сверх того, приметны, по­
тому что в разговорах, в отмену прочим, прицокивают и
придзекивают, то и изгибается их бродяжья дорога из
своих и ближних мест далеко в разные стороны. Круто
поворачивает она либо за Оку — на Нижний, Тамбов и
Рязань и дальше, либо разбивается на мелкие и длин­
ные тропы по губерниям Костромской и Ярославской.
Временные для них остановки — базары; дальные про­
гулки — Петербург и Москва; охотливые ж е походы на
места доброй ж атвы — большие прославленные ярм ар­
ки (вроде Ростовской, Яросл. губерний), около которых
удается им подбирать и нанимать всю ту искалеченную
нищую братию из слепых и хромых, каковые служ ат
для их артелей самым роскошным украшением. Диву
даются и понять не могут наблюдающие в тех местах
люди, откуда так скоро и так много набирают этого
«сидня и лежня» судогодские нищеброды, в помощь
себе. Все, что сидело на печи забытым, все, что леж ало
в куту заброшенным, посажено и положено на тележ ки
или на санки и вывезено к монастырским святым воро­
там и на городские площади к окаянным кабакам.
Принимают они все, что подадут из съедобного и но­
сильного, с алчностью, которая понуждает на ссоры и
драки с соперниками и чужими искателями подобных
же подачек, и с тою жадностью, которая не терпит,
чтобы иной кусок вываливался из рук или пролетал
мимо. Ж адность эта тут же, на промысле, успевает по­
родить ту крайность скопидомства, которой усвоено
имя скаредности и которая не стесняет набалованную
и порченую руку стянуть на пути то, что плохо леж ит
и попадает на глаза. Не суметь посланному парнишке
выханжить, или успеет он залакомить прошеное и бро­
шенное — значит, потом больно биту быть. Многих та­
ких мастеров-прошаков (особенно в городах) потому и
168

признают, что недобравших или недонесших подаяние
мальчишек-сирот находят закоченелыми и посинев­
шими от мороза на улицах и за углом, и з-за великого
страха показаться с пустыми руками на глаза хозяи­
на — будет ли то родной отец или чужой человек, на­
ниматель и покровитель.
Середина зимы — самое лакомое и барышное для
таких нищих время, большей частью до самой М асле­
ницы, когда и крестьяне объедаются остатками, чтобы
начать Великий пост, который тем хорошо и кстати вы­
думан и заказан, что в деревнях остается из съедобного
только кваш еная овощь, да толокно с квасом и сирот­
ская овсяная мучка и крупка. Тем временем начнут не­
стись курицы, станут скопляться молочные от коровы
продукты (которые от того и носят самое простое на­
звание — скопов). Когда самим остается мало и всякий
ест с оглядкой, посторонний человек — лишний и ни­
чем не разживется. Разве на Красной горке или Р ад у­
нице (во вторник на Фоминой неделе) или на Святой,
где еще хранятся старые обычаи, доведется собрать
крошечные яйца на могилах, оставленные «про нищую
братию» теми, кто со своими умершими родителями
приходил христосоваться. Но в этом даянии — слаб со­
блазн и велика корысть. Ко Христову дню и самый р а­
ботающий хозяин начинает тощать, а потому ходовые
нищие поворачивают оглобли к домам. У каждого — по
доброму возу из нарезанных концов холста, ниток, ку­
дели, зерна и муки. У изворотливых такие возы — не
первые после того, как удалось им сбыть собранное и
вымоленное за деньги на спопутном базаре или в спо­
дручном кабаке.
Словом, потолкавшись в Великом посту на ярмарках
и базарах, которые в это время бывают еще шумливы и
многолюдны на последнее, нищеброды из-под Коврова
и Судогды по последнему санному пути возвращаются
в свои курные черные избы, в свою черную и темную
169

сторону. Здесь весной и летом для них наступает бла­
годатная и благоприятная пора для другого, не менее
темного промысла. Домовитые соседи их с Егорьевой
росы начинают выгонять на пастьбу по свежей тр а­
ве лошадей: выгодно и удобно воровать их в эту пору.
Для укрытия следов в качестве пристаней и хоронушек
указываю т в тех местах на заведомо надежные прито­
ны в селе Мошок, и в Ильинском погосте, и в самом го­
роде Коврове.
Калуны Саранского уезда, Пензенской губернии,
для пущего успеха в деле и в отличие от судогодских,
выезж аю т на промысел в год по три раза. Первый их
выезд — в ту ж е богатую и сытую пору осеннего вре­
мени, после Успеньева дня или Рождества Богородицы,
смотря по погоде. Ездят ж е они до Михайлова дня, так
как выезж аю т «калить» в это время на телегах и стара­
ются застать народ у гумна и амбара, когда он особенно
бывает щедр на подаяние. Иные задерживаю тся дома
кое-какими занятиями (галицинские, например, бьют
масло), кончат их — и на промысел. Второй выезд —
по первому санному пути, около Николина дня на все
Святки, сытые и богатые в тех черноземных местах, а
возврат домой — на широкую Масленицу с упромышленной пшеничной и гречишной мукой и с вымоленым
топленым коровьим маслом. Со второй недели поста —
третий выезд. Так черноземный мужик целый год не
тощает, и хоть слегка еж ится и огрызается, но подает и
отсыпает до самого Семика — до времени нового посе­
ва. В это время и в страдную пору уж никого из калунов
не видать, разве промелькнет один какой-нибудь запо­
здалый воз далеко промышлявшего, например, в Пе­
тербурге, а то, пожалуй, в Грузии и в Бессарабии (не­
которые заходят, говорят, даж е в Персию).
После первой уборки хлеба (временем немного по­
раньше судогодских), пензенские калуны опять выби­
раются по заветному примеру отцов и дедов на легкие и
выгодные заработки. Выезды эти так описывает само­
170

видец и свидетель этих проделок (тамошний свящ ен­
ник отец Василий Тифлисов):
«Хлеб убран, и вот кибитки рогожные, холщовые и
иногда трудно определимой материи опять появились и
потянулись вдоль сел, одна за другою, набитые по двое
и больше здоровенных седоков, с прибавкой разных
возрастов мальчишек. И наши крестьяне-труж еники
с сего времени положительно попрошайками нищими
атакованы. По мере приближения зимы, число нищих
растет и растет и, наконец, к празднику Рождества
Христова и последующим за ним, достигает, каж ется,
своего апогея. В это время, куда ни взглянете по селу,
везде видите снующих из двора во двор с сумами, спо­
собными вмещать в себе у взрослых, обыкновенно, пуда
по два и больше. Попадаются и такие субъекты, кои
вооружены не одной — двумя, тремя и даж е четырь­
мя сумами и, таким образом, ими прикрыты все четыре
стороны фигуры человеческой. Подобные проказники
всегда имеют готовый ответ:
“Всякое даяние, кормилец мой, — благо: ничем, зна­
чит, не брезгуем”».
Так как пензенским калунам, в противоположность
судогодским нищебродам, достаются на очистку самые
плодородные страны, то и даяния слишком обильны, и
не приходится ими брезговать, просто по одному тому,
что на всякую подачку существуют хорошие базар­
ные цены. Обвешанные заплатами, кибитки не один
раз нагружаю тся доверху мешками со ржаной мукой;
обвешанные лохмотьями, ездоки при них, не отходя
еще сотни верст от родимых гнезд, успевают собрать в
зимний день не меньше пуда (плохие) или двух и трех
(проворные). А так как и здесь, в степях, как и в лесах,
каждый нищенский воз нагребают трое и четверо, то от
такой тароватости воз в одну неделю вырастает в боль­
шой тридцатипудовый, под силу только такой же степ­
ной кормленой лошади.
171

В Пензе на базаре эти возы по установившимся це­
нам обмениваются на чистые ходячие деньги. Эти, в
свою очередь, размениваются на плясовые, бешеные
капли зелена вина за любой захватанной дверью, кото­
рых не один десяток соблазнительно посматривает на
городскую нижнюю хлебную площадь. А так как р а з­
гул этот у всех на виду и самый промысел ведется сре­
ди белого дня, то и над голицынскими и гермаковскими,
как и над одоевскими, промышленниками стряслась
одинаковая беда, от которой привелось уходить даль­
ше и глубже. На Волге — попросторнее и посвободнее.
Туда калуны едут уж е прямо и открыто торговать
настоящим ходовым товаром. Везут яблоки и груши,
булавки и иглы, маковые сбойни и веретена. По селу
едут, — продажный товар выкликивают. С ж елаю ­
щими меняют на холст, нитки и хлеб, предпочитают
иметь дело с глупыми и темными бабами. Для этого вы­
бирают и выгадывают ту пору осеннего времени, ког­
да сами хозяева, обыкновенно, выезж аю т из селений в
дальние хутора. На этот раз отец или сам хозяин-калун
поторговывает, а сыновья или работники калят. В кон­
це августа товар распродается весь, и тогда начинают
калить все, и во всю силу, и на все руки. Что они ни со­
берут, меняют тем же путем по встречным базарам и
прямо с воза на деньги, каковых умелые и проворные
привозят домой до круглой тысячи.
Немудрено, что такие ходоки и проходимцы само­
уверенно могут нанимать до пяти мальчиков, до двух
взрослых работников, полагая на неделю до 5, 7 и 9 руб.
ассиг. на каждого человека. А так как выходят на про­
мысел и бабы, то и для них не составляет риска наем
охотниц своего ж е пола из всегда готового и повсю­
ду имеющегося к услугам праздного сословия старых
девиц-богомолок, к одному возу от 2 и до 5. Отличные
хозяева теперь сами уж е не калечат, а, набирая калек
или уродов, лишь руководят ими и зорко наблюдают.
Говорят, что иные калуны при недостатке калек уроду­
172

ют собственных детей и с доморощенными чудовищами
выходят на промысел.
Впрочем, смышленому и смелому человеку мудрено
ли притвориться уродом?
З авязал правую здоровую руку за спину под платье,
опустил рукав болтаться и виснуть — вот и безрукий.
Кто из подающих станет подробно досматривать?
Или, подобрав любое колено на деревянную колод­
ку, подложил на нее что-нибудь мягонькое, привязал
покрепче — вот и безногий.
Или вывернул руку вверх ладонью, заплел палец за
палец, выставил на морозе, покраснело — вот и кале­
ка.
У этих калунов, как и у судогодских нищебродов, за
не донос ребятами выпрошенного — добрая встрепка,
горячие розги или по желанию и вдохновению другие
взыскания: лишение пищи, выставка на мороз без по­
лушубков и т. п.
— Случается, — говорит другой очевидец — свя­
щенник отец Алексей Масловский, — случается, что,
взявш и двух-трех мальчиков, не привозят ни одного.
— Куда дел?
— Бог весть! Мудрено ли баловню мальчишке в чу­
жих людях заблудиться и запропаститься.
Вот как описывает этот ж е очевидец тех мальчиков,
которым удается возвратиться с промысла.
«Что это за существа? Одни скелеты. Одежда обо­
рванная, изношенная (до 70 заплат). Лицо впалое, блед­
ное, глаза красные, иногда с вывороченными веками;
походка вялая».
Не подлежит, конечно, сомнению, что калуны чуж их
ребят такж е плохо берегут и худо кормят, и подделы­
вают под настоящих нищих искусственных калек.
Известно, что настоящие и усердные калуны наме­
ренно запасаются дырявой одеждой, солдатской ш и­
нелью, полукафтаньем и ремнем (женщины черной
монашеской ряской), как свидетельствуют те, которые
173

пожили между калунами и к ним пристально присмо­
трелись. Конечно, все это приготовляется и уносится в
путь-дорогу для того, чтобы там, где окажется выгод­
ным, успеть и суметь превратиться в кубрака. Начиная
кубрачить, не перестают и калить на всякую стать и во
вся тяж кая.
Зимой у них самый обыкновенный прием в промыс­
ле — собирать на рекрута, выпрашивать на погорелое,
или на непокрытое безродное сиротство, или на такую
бедность и нищету:
— Вот и одёжи — только что на себе.
На парне на самом деле одна только рубаха с обо­
рванным воротом, из-под которого по загорелой шее
и на могучей богатырской груди виднеется один лишь
обглоданный деревянный крестик на узловатой бече­
вочке.
— Сначала погорели. Потом ожили — выбило гра­
дом. Яровое совсем не уродилось. Встали на хлеб высо­
кие цены, и деньги бы водились — не укупить ни за что.
Настроили винокурных заводов. Позавели кабаков, —
всякому стало лестно и выгодно вином торговать.
Потом опять — тяж елы е налоги; где ни возьми,
промыслили деньги, а деньги себе нужны на соль и
на деготь, а теперь и на одежу. К тому ж е — семья
больш ая, а в семье все — немощные и маломощные
малолетки.
Напала лихая повальная болезнь, всех больших
работников в дому поглотала: надо платить подати за
умерших. Земли в наделах так мало, что сам собою мо­
жеш ь ее сдобрить только про горох да на репу. Нако­
нец... да и концов тому, по Божьей совести сказать, не
сведешь.
Вот та канва, на которой просторно шить всякие
узоры, и все цвета приходятся настоящие — незачем
ходить за поддельными. Всякий это разумеет и испы­
тал на себе в той ж е мере, силе и точности, как, напр.,
всякого мочил дождь и каждого обсыпало снегом. Ве­
174

лик труд, взявш и один цвет и нитку, разрисовать ими
одними узор так, чтобы очевидно было и жалобно; а со
всеми цветами и нитями и малый ребенок справится.
Б ез навыка и уменья можно собрать только на днев­
ное пропитание — таково бродяжье, общее всем и са­
мым делом дознанное и доказанное верование. Если
где калун не выпросит, там другой не берись. Калун и
нищеброд и руки целуют, и в ноги кланяются, притво­
ряю тся и врут, и обманывают, и все-таки не отстают,
получив подаяние, а выпраш ивают еще чего-нибудь из
лишнего и ненужного. Сколько ни давай — все мало, все
еще требуется. Назойливость и докучливость их обра­
тились даж е в поговорку в тех местах, где они действу­
ют. Косулинский нищий, голицынский нищий, шувалик,
казанский сирота — сделались бранными словами.
Ложь и обман они в грех не ставят, а думают так, что,
если без этих свойств и свет не живет, то им тем боль­
ше: безо лж и и обману и промысел придется покинуть.
Дадут нищеброду копеечку — он сейчас ж е попросит
холстика: значит, есть, если отделываются денежками.
Неподающих другой нахал не побоится и пристыдить
за то.
Против обидчивого и отвечающего упреками и на­
ставлениями у них всегда готова и своя щетинка, грубое
резкое слово, упрек наотрез и наотмашь, по Писанию и
по готовым сердитым изречениям:
— Кусок-от святой у нас не отнят: Христос никому
не велел его про себя оставлять. Он, Батюшко, еще и не
то терпел.
— Он, Ц арь Небесный, любил нищих. А нам негде
взять пропитания, как только, что дадут на Его святое
имя.
Так отвечали на упреки в нищенстве и бродяжни­
честве судогодские нищеброды, несомненно, в полное
согласие с саранскими калунами, у которых, впрочем,
имеется прямое указание на паспортах, выдаваемых
175

волостными правлениями, и в отметках на билетах
этих все больше такого рода: «лишился родителей»,
«воры раззорили», «потерпел раззорение от пожара»
и т. п. Конечно, все эти пометки кладутся за бутылку
донского или хересу старшинами, которые сами все —
калуны или были таковыми, особенно в главных про­
мышленных саранских и инсарских гнездах, каковы
село Голицыно и деревни Гермаковка и Акшенас.
В большом селе Голицыне из 300 дворов ходят на
промысел больше 200, в Акшенасе из 120 дворов не з а ­
нимаются только четыре, а Гермакове калит все селе­
ние сплошь, двор по двор.
В Гермаковке коренная родина этого промысла, и
отсюда распространился он по всем окрестностям с за ­
мечательной быстротой, начиная с 40-х годов текущего
столетия12. Перед освобождением крестьян из Голицы­
на, от тех ж е тяж елы х и невыносимых до последней
крайности оброков народ бежал в виду великой нужды,
кто куда успел. Тогдашняя дешевизна хлеба поощрила
несчастных: давали им, глядя на безвыходное положе­
ние, щедрой рукой. В одну неделю по свежим рассказам
в тех местах удавалось собирать на сто и более рублей.
После освобождения только ленивый не поехал к а­
лить, и указы ваю т случаи, когда отцы прогоняли от
себя детей за то, что не шли вместе с ними. Словом,
нищенский промысел стал быстро вырастать, увлекая
новых, и в последние 12— 15 лет число пензенских калунов едва ли, говорят, не удвоилось против того, что
показано нами в примечании, так как зар азу от чуж их
и ведомых примеров и удач перенесли и в соседние
уезды. Теперь стали калить кое-где в Мокшанском и
Городищенском уездах, а в старых и основных местах
ведут промысел без всякого удерж у и зазрения сове­
сти: там, например, продолжают еще калить и такие
старухи, которым, наверное, исполнилось 70 лет от
рождения.
176

Затем обе стороны по неотразимому закону твердо
основались на привычке: одни выучились выбирать ме­
ста и выпрашивать, другие — принимать нищих и по­
давать.
М ежду самими нищебродами разница произошла
небольшая: одни надумались раньше, другие выучи­
лись позднее. Самыми первыми, и в очень давние вре­
мена, принялись за нищенский промысел судогодские.
После «французского раззорения» в 1812 году, бро­
сился спасаться от голодовки и полнейшей нищеты в
Москву народ со Смоленской и Можайской, разорен­
ной неприятелем, дороги и получил прокорм обильный
и легкий, как в самом городе Москве, так и в южных
уездах Московской губернии, не страдавш их от войны.
Одни, оправившись, возвратились к старому занятию;
другие, увлекшись соблазном легкого заработка, оста­
лись при этом новом промысле.
Выродились в Верейском и Можайском уездах свои
нищеброды «шувалики» (в особенности известны там
теперь деревни Клин и Шувалики). Эти против старых
бродяг из-под Судогды нового ничего не придумали, а
своим увековеченным приемам могли научить новых,
хотя бы тех же калунов и других из желаю щ их бродить
по тому длинному пути, который совершают они еж е­
годно два раза и з-за Москвы в тот ж е черноземный и
хлебородный степной край. Когда в московских рядах
и по лавкам этих погорельцев распознали и все, как бы
один человек, сговорились между собою и перестали
им подавать, шувалики стали ходить в Задонск и Во­
ронеж, по мере того как эти города поочередно один за
другим начали прославляться и привлекать десятки
тысяч богомольного люда к мощам святителей Тихона
и Митрофания. Ездят ш увалики по общему промыс­
ловому приему артелями, человек по десяти и более,
и по общим нищенским обычаям — вскоре по осенней
уборке хлеба. В отличие от владимирских и пензен­
ских, московские делают вылазки на заветные места в
177

год два раза: вернувшись к Масленице с мукой и мас­
лом из первого похода, едут «на добычу» (так этот про­
мысел у них называется) весной, когда на Дону в рус­
ских деревнях и казачьих станицах отпашут; перед
сенокосом в тех местах, они исчезают. По дороге у них
для промысла короткие стоянки в Ельце, Туле, Задонске; и тут, и там — все одни и те же, лет по 30, приста­
нища на заговоренных постоялых дворах. В Воронеже,
на два таких притона в один раз съезж ается человек по
30, а в год перебывает человек по 100 и больше; все с за ­
конными видами на 2—3 месяца и на полгода, и у всех
один ответ на вопрос:
— Зачем и куда едете?
— На заработки к сходцам (т. е. к переселенцам изпод Москвы, живущим в поселках Можайском, Мо­
сковском и т. п.).
Сбирают в одиночку и партиями. В первом случае
такж е умеют притворяться глухонемыми и юродами,
навеш ивая на шею всякой неподходящей дряни в виде
зубьев, побрякушек и т. п., и от монастырских ворот
ходят еще по улицам. В Воронежских уездах, населен­
ных малороссами, для захожих еще тем хорошо, что у
хохлов в день «провод» покойника в могилу до погре­
бения бывает обед, на котором нищие — первые гости.
На крестины, на поминки тоже зовут нищих. Во втором
случае, выдавая себя за погорельцев, целыми толпами,
они становятся на колени и умеют рассказать уж аса­
ющие подробности. Перепадает зато в их ловкие руки
«добычи» от полтинника и до рубля в день, много хлеба
и всякого тряпья. Негодное тряпье они продают в Воро­
неже «шибаям»13, а зерновой хлеб почти на самом месте
сбора. Возвращаются домой всякий раз с лошадкой, а
самым ловким удается выменять не одну — и с хоро­
шей лихвой продать в своих местах доброго «битюка»
какому-нибудь охотнику из городских купцов.
Туда, откуда вышли, мы вместе с ними и возвра­
тимся.
178

V

Возвращ ение домой добродушных и веселых калунов всегда сказы вается веселыми праздниками.
Всего больше пьют и больше кричат на М ихайлов
день (8 ноября), когда к тому ж е, кстати, в селе Го­
лицыне, храмовой праздник. Деньги, которые они
принесут с собой, пропивают все, слегка начиная гу­
лянки по спопутным постоялым дворам и зав ер ш а­
ют дома тем, что две-три недели пьют круто и едят
сладко, и потчуют всякого встречного и поперечно­
го. На М асленице, после второго похода, то ж е самое:
сам калун-отец месит грязь, пош аты ваясь и потря­
хивая грузной головой. Рядом с ним бредут два-три
сына, которые тож е «намочились и наторопились», а
впереди все три снохи горланят песни и отмахиваю т
трепака. Около Семика и на Троицу — третий приход
и третье в году пирш ество и дома, и по трактирам ,
где этих молодцов сейчас узнаю т по тому, что они
ш умливее всех и требовательнее, больше ломаю тся и
д разнятся, и подле них, и с ними все волостные в л а­
сти: старш ины и писаря. Зато, говорят, голицынский
кабатчик платит помещ ику три ты сячи рублей се­
ребром ежегодной аренды (случается, однако, и так,
что иные калуны возвращ аю тся домой с немилыми
проводниками — по этапам). К аж ды й хозяин за все­
ми расходами очищ ает себе от 50 до 100 руб., а пото­
му уверенно полагают, что одна деревня Аргамакова
с 300 душ прож ивает около 3 1/ 2 тыс. руб.
Обученные в московских притонах, вы ш колен­
ные и потертые в городских рядах по Никольской и
И льинке на злоехидных насмеш ках и бесцеремонных
нравоучениях рядских молодцов, ш увалики привы к­
ли возвращ аться домой с оглядкой и осторожностью.
У судогодской Адовщины — та ж е наука, а стало
быть, и те ж е приемы: возвращ аю тся домой степенно
179

и ж ивут глухое время неслышно, Пьют и они после
промысла непременно больше, но тише, не ш ум ят и
не бахвалятся. В особенности, адовцы — народ сум ­
рачный, неприветливый; говорят неохотливо и, если
выговорят что, то все со зла и с кипучего сердца. О
промысле своем иначе не вы раж аю тся, как «вот хо­
дил, говорит, хлебать чуж ой грязи за ты сячу верст».
Эти и в самом деле немного приносят. П риносят они
только одну корысть: нахоженную и наповаженную
страсть к попрош айству и бродяж ничеству да ста­
рую неизношенную лень назад, много пороков и ни
одной добродетели, зато страсть к пьянству несокру­
шимую. Иные только на одно вино и собирают. У тра­
тился всякий стыд, и нищенство с воровством пошли
о бок; стало не грех украсть и у товарищ а-спутника,
не только у пьяного, но, еще того веселее и похваль­
нее, у трезвого.
Отсюда еще пущ ая нерассчетливость в хозяйстве и
при полном недостатке энергии в борьбе с нуждой, дей­
ствующей на всякого человека угнетающим образом,
единственная надежда на одну лишь чужую помощь.
М ежду тем здоровый нищий теряет уважение других.
Страсть к попрошайству и бродяжничеству под окна­
ми и по чужим дворам уносится всеми в могилу. Про­
бовали пристраивать мальчиков к делу, посылали со­
ветоваться с матерями, но эти не только не изъявляли
согласия, но и больно били ребят за одно лишь желание
трудиться.
П опадая в хорошую и работящ ую семью по выбору
слепого сердца, не разбираю щ его наряда и х ар ак т е­
ра, адовщ инские девуш ки в роли ж ен и снох только на
время исправляю тся от обычной и привычной своей
беспечности и страсти таскаться по подоконьям с ко­
робками. Но до сих пор ещ е не видели примера, чтобы
сделались они настоящ ими людьми и добрыми х о зя й ­
ками. В зятая туда, где нищенство предосудительно и
180

зан ятие им зазорно, сыто накорм ленная и одетая к у ­
колкой, она ищ ет случая — как бы вы скользнуть из
глаз и, воспользовавш ись темнотой сумерек, одеться
в лохмотья. Не успеют домашние спохватиться, как
она уж е побрела в соседнее селение за милостынькой.
Ни ласки м уж а, ни советы свекра, ни упреки золовок
и свекрови не в силах победить страсти, одинаковой
с той, которая тянет кабацкого завсегдатая сглотнуть
хоть кап ельку винца из стаканчика, выпитого про­
хожим посетителем. Как праздник, а в особенности
летом, когда оставляю т ее, отбившуюся от рук л е ­
жебоку, домашние, уш едш ие в поле на работу, она
оболокается в лохмотья, надевает кузов и тащ ится
к наслаж дению — постучать в подоконник и поныть
под окнами, поскучать на свою нищ ету в избах довер­
чивым беззубым и глухим старухам и несмышленым
ребятиш кам — было бы только кому слуш ать. Она не
прочь и стянуть плохо леж ащ ее. Честной семье не­
мало достается труда разы ски вать потом тех, кого
она обидела, и возвратить то, чем она обездолила. Н е­
кому на нее и пож аловаться. Не идти ж е в ее родную
семью, где все по тому ж е и по старому: «опять м у­
ж ичок пойци хоцет» на такой ж е промысел и сам «от­
ечь не сышшет», куда забрался сын и «где его найци
не ведат» (говоря их ж е своеобразным наречием). У
ш уваликов заводилось даж е такое правило, что: «кто
плохо добывает, за того и девка не пойдет замуж». У
этих, как и у одоевских (в отличие от калунов), у ста­
новился обряд артельного дележ а сборов, тотчас ж е
по возвращ ении вечером на ночлег, на равные части
и с тем, что устраи вается складчина на выпивку и з а ­
куску (и эти привыкли сладко поесть, а ш увалики,
сверх того, заявляю т московское пристратие к чаю )14.
Тут ж е, на постоялом дворе, устраивается взаимное
угощение до особого безобразия (имеющего название
нищенского), если нищеброды в подвалах и чердаках
181

«шиповского малинника» или в «железниках» (на
ж елезинском подворье) понадеялись на московских
чудотворцевь. Тут только и дозволительны для под­
московных ш атунов те веселы е праздники, которые
калуны имеют право отправлять на родине в откры ­
тую и широкую. Зато в Москве для таких дел не толь­
ко раздолье, но и определенны й порядок по и звест­
ной программе.
Раннее утро. Ж ильцы этих притонов всякого сбро­
ду, где нищие безразлично смешиваются с ворамижуликами, спят вмертвую. Нищие встают, ударили к
заутреням. Редкий поднялся здоровым и бодрым: тре­
щит голова. Заутрени еще не отошли, надо торопиться
постучать в аптеку — в кабак; там к этому стуку при­
слушались и по ударам знают, что просится самый по­
четный и любимый посетитель заведения — нищий,
успевший оглядеть всю окольность. Городового не ви­
дать — спит.
Опохмелился нищий и немного захмелел — не беда:
на церковной паперти не станет соваться к носу подаю­
щего, а на почтительном отдалении вытянет руку. Если
он не выдержит в кабаке и прорвет его, то потащится
опять в ночлежную спать, в карты играть, песни слу­
шать, сам разговаривать.
К полудню — работа: лавки открыты по-московски — настежь к тому ж е и трактиры отперты.
Богатый купец оставил на помин души своей боль­
шой капитал; его помаленьку меняют на великое мно­
жество медяков целыми мешками. Приказчики ставят
во дворе, у калитки, стол и на него деревянный ящик.
Всякий пролезает сквозь калитку, берет дачу, крестит­
ся кулаком и, отходя, обдумывает, как бы в другой раз
пролезть. Одна нищенка выдумала: сгребла пробегав­
шую сучку, завернула в тряпицу и поднесла, чтобы
дали двойную дачу, да собака залаяла, а следом за ней
и она сама завизжала.
182

В полдень в «железниках» нет никого — все за де­
лом. Вечером — опять все налицо: продают ж елаю ­
щим собранное, меняются выпрошенной одежонкой,
на деньги играют в карты. Слабые вообще до женского
пола, нищие любезничают с пьяной проживалкой до
того времени, когда хозяева оберут за ночлег день­
ги, — шабаш: буйному сонмищу переставать пора,
надо стихать.
Хозяин огни погасил, оставил лишь один ночник, ко­
торый только трещ ит и воняет, но не светит — не его
это дело. Спать пора. Опять ночлежники попали в то ко­
лесо, которое называется беличьим: стучит, круж ится,
вертится, а конца ему нет.
У этих — каж ды й день тысячи раз имя Божие на
язы ке, но в самом деле про Бога они совсем забыли,
в новое (и последнее) отличие от простодушных калунов. Калуны Бога помнят и Его боятся, конечно, посвоему. При всей нравственной испорченности они —
богомольны и усердны к той церкви, где крещ ены и
повенчаны. Собравшись на промысел или возвратив­
шись домой, калуны служ ат молебны или панихиды по
умершим родителям, ставят большие свечи к местным
иконам. «Чтобы толк был от молебна», заказы ваю т его
отдельно от других. Каждое воскресенье таких молеб­
нов перепоет после обедни голицынский священник не
меньше сорока. Один калун заказал и вывез из С ара­
това иконы на все семейство: всех ангелов наличного
числа членов.
— И уж как ж е калуны молятся со всем семейством,
когда служ ат молебны! — говорит один еженедельный
наблюдатель и свидетель этих обрядов.
— М олятся до поту лица. Отслужив один молебен,
калун встает с колен и, тыкая пальцем в какую-нибудь
икону, проговорит: «Вот этому, батюшка, служите, и
еще этому» — и т. д., пока всех переберут. Таких ори­
гиналов много.
183

Того ж е самого про Адовщину сказать нельзя (а
про ш уваликов в этом случае и вспоминать напрас­
но). В темном и черном углу Адовщины совершилось
даж е совершенно противоположное явление. Будучи
плохими православными, они охотно переходят в ста­
рую веру и придерживаю тся самого крайнего раскола,
какова беспоповщина, а в нем самого упорного тол­
ка — Спасова согласия, в том его подразделении, которое
отрицает все (нетовщина) и утверж дает только одно,
что царство Антихриста уж е настало.
—
Нам это, при нашем деле, — говорят они, — повадней, чем кому-нибудь другому...
Тем не менее довольно ясно и то, что Судогодский
уезд и его «черная сторонушка» как раз примыкают
к той обширной области, где начинается эта вера «по
Спасову согласу», в особенности удачно (и почти ис­
ключительно) угнездивш аяся по Оке и правому бере­
гу Волги за Нижним, далеко на низ. Хорошо и полезно
это согласие Адовщины на «нетовщину» тем, что и она
любит тайную милостыню и хранит обычай «тихого
подаяния»15. Спишь себе, а богатый одновер, какойнибудь шуйский купец, задум ал такую милостыню во
избежание какой-либо беды и напасти: кто заболит,
то во здравие того; кому по векселю платить прихо­
дит срок, а денег у него нет, то, чтобы в яму не заса­
дили. Такие благочестивые отсылают гречневую кру­
пу, пшено, муку, пекут крупитчаты е булки, баранки и
складывают их в мешки. Н адеж ный человек, укутав­
шись так, чтобы лица нельзя распознать, едет ночью
и тихим стуком в окно вы зы вает на улицу и передает:
«Прими, значит, и помолись». Станут из мешков выби­
рать и вытряхивать, всегда деньги высыплются, вос­
ковые свечи вывалятся.
На этом ж е обычае в Ш адринском уезде (Пермск.
губ.), куда такж е давно забрался раскол со всеми р аз­
нообразными своими толками до самого последнего,
184

выродился даж е особый род нищих в поразительную
отмену от всех существующих. В точинском приходе
ж ивут такие, которые за милостыней никуда сами не
ходят, а, напротив к ним приносят подаяния прямо на
дом.
На этом и оканчиваются все ничтожные различия
одинакового и столь оригинального промысла, несмо­
тря на то, что географически промысловые местности
значительно удалены друг от друга. Экономические
причины всех их сблизили и объединили.
На оповещенном сейчас — вопрос не кончается, и
картину дорисовать невозможно. В разных местах вы­
ясняются новые причины, порождаются новые поводы
к появлению нищенства, которое так легко и просто
принимает вид и форму промысла. Сюда отнесем по­
явление нищих в больших группах там, где их до сих
пор не было видно, и из немногих оставшихся чистыми
и свободными мест приходится указать только некото­
рые, где известная обеспеченность позволяет считать
ремесло нищего обидным и где нищенству под фирмою
промышленного занятия не дают пока места.
Известны еще до сих пор казачьи земли и тесные
группы раскольничьих поселений, где голодная нище­
та утоляется взаимопомощью и объявившиеся нищие
намеренно и тщательно припрятываю тся перед самым
выходом на вольный свет и на глаза свидетелей и на­
блюдателей. К числу таких счастливых стран уверен­
нее всего мы готовы отнести из виденных нами и про­
веренных Землю Уральского казачьего войска, о ко­
торой не говорим теперь потому лишь, что вопрос этот
не в задаче и не в плане настоящих рассказов. Впереди
перед нами еще очень длинный путь по бесконечной и
разнообразной бродячей Руси.
Вот, не отходя от нищей братии, перед нами другой
своеобразный и самостоятельный вид ее — каликиперехожие или слепцы-старцы.
185

ГЛАВА III

КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
... Когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной, —
Мгновенно твой проснулся гений
На все минувшее воззрел, —
И в хоре светлых привидений
Он песни дивные запел.
Пушкин
Всякая слепая себя смекает.
Пословица

I

Наступала весна. Торопливые ручейки, сдерж ива­
ясь в кропотливой и настойчивой суете своей только
лишь ночным холодком и утренниками, за день и на
глазах совершали видимые чудеса. Быстро превра­
щались белые, как лебяж ий пух, снеговые поляны в
синевато-мертвенные. Подточенный и подмытый, снег
оседал, превращ аясь в пену на тех местах, где, весело
резвясь на веселой солнечном пригреве, шаловливые
потоки сбегались вместе и становились еще говорливее
и торопились по обнаженным покатостям на крутые бе­
рега широкой реки.
Под речной лед давно уж е и неустанно днем спры­
гивают по крутоярам эти докучливые резвуны, успе­
вающие соединяться в сердитые ручьи. От их усилий
береговые припаи успели уж е оторваться от закреп и
обнажить живую воду. Лед такж е мертвенно засинел и
потрескался.
Как ни хлопотали по ночам свежие холода прико­
вывать к береговым зацепам отстававший лед, малая,
но друж ная сила брала свое. Ледяной покров двинулся
с места. По трещинам обнажились полосы черневшей
186

воды. Грязная, старая зимняя дорога, утыканная веха­
ми и леж авш ая всю зиму кривулями, совсем выпрями­
лась и легла вдоль русла. Проруби такж е переменили
место и стали едва приметны.
Река, как говорят, задумалась и приготовилась к не­
избежному перевороту.
Тихо зашевелилось все ледяное поле и сперва, как
полусонное, стало лениво подвигаться на береговые з а ­
вороты, огибало мысы и наталкивалось надломанными
боками на камни и скалы. Поверхность реки очень скоро
приняла оживленный, веселый и игривый вид. Льдины
поскрипывали, слегка покачивались, и поталкивались
ребрами, и плыли врассыпную: мелкие и задние наго­
няли большие и передние и либо лезли на них и стано­
вились ребром, либо подбирались снизу и надламыва­
ли те из них, которые тяж ело шли и сильно изныли на
припеке весеннего солнца.
Обрадовалось теплому дню и пленилось веселой
картиной ледохода все население небольшого, но ста­
ринного городка и собралось смотреть на родную реку,
от мала до велика. На берегу ее все налицо: с черему­
ховыми и камышовыми палками степенные граждане
молчаливо сидели на завалинках у домов и на скамей­
ках набережной. Менее пожилые разместились на на­
катах сосновых бревен. Малые ребята все у воды, где
уж е успели намокнуть и продрогнуть. Заж ивш ая река
увлекла всех своим веселым видом и только раз в году
повторяющейся картиной, которая навевает столь при­
ятное и спокойное раздумье.
Только, когда передняя масса шевелившегося льда
вновь забелела и ближние льдины начали набегать одна
на другую, а число коловоротов стало увеличиваться —
пришло в движение и засуетилось все, что было на бе­
регу. Молодежь побежала вдоль по реке, поднялись с
места старые и степенные люди — от сильного напора
набегавших волн на крутом повороте реки, произошел
затор.
187

Лед остановился и, по-видимому, на долгое время.
Гулко зазвонил соборный колокол ко всенощной.
Можно бы уж е расходиться по домам или в церковь:
завтра большой праздник. Или еще поглядеть на реку?
С противоположного берега на лед спрыгнули две
живые человеческие фигуры и побрели одна за дру­
гой.
Н ельзя теперь не остаться на берегу, чтобы с зам и­
ранием сердца не посмотреть на то, как люди эти начнут
доходить до середины реки, чтобы на все голоса закри ­
чать им требование возвратиться туда, откуда сошли и
где между старыми амбаруш ками и сараями сиротли­
во чернеет едва ж ивая сторожка перевозчиков, теперь
пустая, но казавш аяся на этот р аз такой приветливой и
гостеприимной. В крике с городского берега помянули
и ее, и амбарушки, и всякого лысого беса, и всех роди­
телей.
Путники не внимали советам и застращ иваньям, но
поторапливались, особенно передний, который смело и
уверенно шел вперед, перепрыгивая через стоявшие
ребром льдины. Только раз остановил он шаги, чтобы
поднять заднего, который запнулся за стамуху, упал
и закричал недаровым матом. На берегу, в виду этого
казуса, даж е ахнули тем могучим вздохом богатырской
груди, который может вы лететь лишь из огромной тол­
пы, настроенной одним чувством и одновременно пора­
женной внезапным ужасом.
Путники определились и отделились: передний был
мальчик с длинной палкой, за которую ухватился обе­
ими руками старик. Стало удобным определеннее р у ­
гаться и увереннее кричать.
— Проломаные головы эти «крапивники»! Нет у них
страха Божия! — слышалось от одних.
— Потонет бесшабашный — не жалко? За что ста­
рик пропадет? — вторили другие.
— Назад, окаянный! Пихай старика в спину. П ропа­
ди ты совсем! — ж елали третьи, и, как ни отмахивали
188

руками от своего берега путников, они были под самым
городским взвозом.
Как ни усердствовали десятские, где-нигде заручив­
ш иеся длинными и толстыми палками — осязательным
знаком своего полицейского достоинства, чтобы не пу­
скать нищих на городской берег, оба последние советов
и угроз не слушались. Ловко вспрыгнул на песчаный
откос мальчик, но старик опять запнулся, упал и перемочился.
Вскоре оба виноватые были налицо и стояли под са­
мыми неприятельскими выстрелами с поличным: ста­
рик — с широким холщовым мешком, подвязанным
через правое плечо к левому боку ниже колена, маль­
чик — с длинным черемуховым падогом, за конец кото­
рого крепко ухватился сзади его слепой старец. Он как
вошел в грязь, натасканную зимой на спуск лошадьми
и возами, так и перестал нерешительно и торопливо се­
менить худыми ногами. Он уставил их тут, как пенье,
вкопанными и еще больше сгорбился, словно ждал, что
вот его опять обольют холодной, ледяной водой, и те­
перь не с ног и боков, а прямо с головы, сквозь надвину­
тую на глаза лоскутную и рваную овечью шапку. В не­
подвижных чертах изрытого оспой лица его неприятно
вырезались белки глаз, казавш иеся необыкновенными
и огромными. На этот раз еще к тому ж е глаза эти мига­
ли, торопливо и судорожно бегая из одного угла глазной
впадины в другой. Свежее, молодое, но истомленное и
тоже болезненное лицо его проводника смело смотрело
на всех и в живых выразительных серых глазах не з а ­
метно было испуга. Напротив, виделось насмешливое и
хвастливое выражение, как будто говорившее:
— Вот и на омутах по реке не боялся; вот и теперь
на берегу не боюсь никого. Ну, бейте меня. Ну, что вы
скажете?
— Две головы-то у тебя, постреленок? — кричал
один под самое ухо и кулак показал.
189

— И впрямь две (подумал, но не сказал словом, а вы­
разил смелым взглядом), непременно две: моя да дедкина.
Он даж е оглянулся кругом, выискивая в обступив­
шей их толпе десятских с орясинами, и выжидая, кто и
скоро ли бить будет (один из последних успел-таки на­
толкать ему спину, и надавить, и настукать плечи).
— Эки они озорники, поводыри эти! Эки ребяткиголоворезы! — замечал первый и тот же.
— А все вот экие! И где эти старцы набирают та­
ких? — вопрошал новый (и этот свой кулак сложил).
— Ну, да вот обойди ты деревни. Спроси: возьмет
ли кто этих головорезов в работники, когда от старцев
отойдут?
— Никто не берет, — следовал ответ, — кому этих
сорвиголов надо?
— В Сибирь их много идет, страсть много! Туда их,
слышь, надо — на цепь! — подтвердил третий.
— Ведь, он, крыса, нос тебе откусит. Вскочит на пле­
чи тебе и откусит, выгрызет тебе нос!
Сказавший, четвертый, в самом деле покрутил пле­
чом и показал на нем мещанскую заплату.
— Ты, старче, что его слушал? Зачем шел?
Старик молчал, опершись на длинную палку и на­
сторожив уши, но отвечал за него поводырь:
— Он сам велел. Он сам толкал: иди, говорит, веди
меня, говорит.
— У, стрелья тебя в бок, окаянный! — сказал десят­
ский, и в самом деле очень больно толкнул его в бок.
— Ведь, река-то шла, вы, слепой да молодой! —
вступился и говорил скромным и медленным голосом
степенный и седой как лунь гражданин.
— Ведь лед-от только остановился: река-то пошла
бы. Ведь понесло бы вас и вы потонули бы. Али смерть
красна? Река-то сейчас опять пойдет: она не знает, что
вас ей пережидать надо. Вонь, глядите-ко: опять тро­
нулась!..
190

—
Гляди-ко, и впрямь, дедко! — сострил поводырь,
толкнув старика в бок и вместе с другими стал всма­
триваться в реку.
Лед прорвало. Он поплыл дальше со скрипом, пре­
вратившимся вскоре в сплошной и гулкий шум.
Только вблизи, у самых берегов, шум этот изменял­
ся в ясно слышный шелест мелких льдин, пробегавших
по песчаным, покрытым крупною дрясвою оплечьям
берегов. И еще чутко давал себя знать толпившимся у
воды ребятишкам приятный и легкий звон в тех местах,
где подмоченные и подогретые ледяные ребра осыпа­
лись светлыми и острыми иглами, в которых бойкому
весеннему солнышку удалось мимоходом поиграть все­
ми прелестными и дорого покупаемыми цветами драго­
ценных и самоцветных камней.

II

Пока зрячие граждане маленького старинного го­
родка всматривались в свою вновь тронувшуюся реку,
слепого старика проводник успел увести из толпы на
городскую гору.
По обычаю, смиренно и молча пробирались они
сторонкой, возле самых заборов, которые бесконечно
тянулися от желтого дома до зеленого, оберегая и з а ­
гораживая неприглядные огороды, изрытые оврагами
и густо зарастающ ие летом репейником и крапивой, а
теперь заваленные оседавшим синим снегом.
У товарищей разговор.
—
А ведь я, Гриша, чуял, как разверзалось-то на
реке! — заговорил, наконец, все время до сих пор упор­
но молчавший старец-слепец.
Вот, мол, дитятко, перехожу я моря-то Черного пу­
чину невлажными стопами, яко И зраиль, а она развер­
зается. Да Господь мой ударил по пучине — и совокупи!
Чул ведь я, чул это.
191

— Рассказывай, дедко, другим, а мы знаем, чем ты
чуешь. Вон косолапой-от хоть и говорит, что ты слы­
шать можешь, как трава растет и цвет распускается,
а я тому не поверю, я слых-от твой разумею. Где дев­
ки сидят — ты это нанюхаешь, а где надо самому си­
деть, ты — иди, говоришь, вперед! Хоть бы и теперь.
Отстань!
Старец замолчал и не проронил слова, пока тянулся
забор купеческого дома, окрашенный в серую краску и
утыканный сверху гвоздями против непрошеных воров
и баловливых соседских ребят.
— Где идем, сказывай! Не слышит ли кто нас?
— Иди, знай! — отвечал зрячий проводник тем то­
ном, из которого привычным ухом слепец легко у р азу ­
мел, что говорить можно все, что думается.
— Ты пошто это даве снялся огрызаться-то?
— А ты молчал бы.
— Сколько я тебе говорил не сниматься с такими:
убогие ведь мы. Под самым забором ходить надо, чтобы
кого не задеть и не обидеть, а не лезть на головы.
— Я, дедко, уведу тебя отсюда. Не останемся: что
тут делать? Еще прибьют. Засадят меня в темную — на
кого тебя покину?
— Ой, глупенькой ты, ой, неразумненькой ты, Гриша!
Как уходить? Зачем и шли? Ведь к здешному праздни­
ку торопились? Вот я и измочился весь, чтобы у собора
посидеть да чтобы добрые люди обсушили. Сделай ты
мне милость: не уводи ты меня, голубчик ты мой!
М альчик молчал.
— Уведешь ты меня — реветь буду. Всю дорогу так
и буду волком реветь! Пусть всякой знает, сколь ты
меня мучаешь и сколь мне с тобой жить тяжело. Прошу
я тебя, желанный ты мой. Сечь будут — молить буду.
Высекут — слушай: как просил, так и сделаю. Возь­
ми, что желал: возьми твои два двугривенных и ступай
куда хотел.
192

— Так ты их и дал: ж ила ведь ты!
— Ей-богу, не жила, а слепому без того нельзя, сам
суди! Возьми свои и ступай — сказано. Ты уйдешь, а
я лягу, где положишь. Где прикажеш ь, там и лягу и
леж ать буду кряжем: никто меня на том месте не уви­
дит и не услышит, и звать тебя не стану, и жаловаться
не буду. Погуляй вот, погуляй во всю душу: завтра —
праздник. Большой у Господа праздник завтра.
Проводник по-прежнему молчал. Круто повертывал
он палку на углах улиц и, упирая ее в грудь слепого,
сворачивал и направлял его нетвердые, все что-то на­
щупывающие шаги.
Слепой продолжал:
— Вернешься с праздника, из гулянки какой, слу­
шай — корить не стану.
— Станешь! — вырвался наконец ответ в самом
твердом и уверенном тоне.
— Вот, ей-богу, не стану. Глаза мои лопни!
— Да ведь лопнули.
— Ну, помни ты, озорник, это слово.
— Как не помнить? Ты сам не дашь забыть — при­
помнишь.
— Слушай, Гришанушко: коли корить буду, веди в
крапиву, веди. Сам пойду.
Проходившая баба могла бы видеть, как после этих
слов на лице мальчика взыграла веселая улыбка, но
мещанка торопилась в церковь и потому, может быть,
ничего не могла заметить.
М альчику вспомнилось о том обычном приеме его
товарищей по ремеслу и занятию — приеме, к какому
прибегают они, когда выйдут из терпения от капризов
старцев и пожелают им отомстить. Ворчливая старость
и без того докучна, а слепая к тому ж е еще очень зла.
А так как слепая старость ходит на худой конец и при
большой скудости с одним провожатым, и притом сле­
пые старики любят сбиваться в артели, то и зрячим ре­
бятам, хоть и еще накладней терпеть ото всех, то зато и
193

повадней, такж е своей артелью и складчиною выдумы­
вать и платиться всем одним разом.
Давно прилажено так.
Захотят отомстить и наказать полегче — передние
ребятки кричат:
— Вода! По реке бресть надо.
Задние этот крик понимают, подхватывают, повто­
ряют на том месте, где никакой реки не протекает, а,
напротив, навалились кучи сухого гнилья от покину­
того и заброшенного дома. Сам хозяин ушел в солдаты
или без вести пропал, разы скивая какой-нибудь город
Адест; хозяйка, если не увязалась за ним, ушла в ни­
щенство и там замоталась. Дом рассыпался. По гнилью
двора и гуменника выросла крапива, да такая густая,
что и не пролезешь. Ранней весной дает она о себе знать
сильным запахом, во всякое другое время и чуткий нос
слепых того не распознает.
В эту жгучую воду, в крапиву стрекучую и ведут ка­
призных и злых слепцов, по крику ребят, приготовить­
ся идти в брод, чтобы не измочить и последних остан­
ков.
Или, наоборот, не пожалеют со зла ребятки и стар­
ческого облачения и стариковских кошелей, и подмо­
чат в них и пироги с кашей, и сгибни с аминем — у реки
скажут: «Сухо».
Захотят эти поводыри отомстить поехидней и нака­
зать дедов посильней, скаж ут, идучи полем, что подхо­
дят к деревне: запоют старцы жалобные, Бож ествен­
ные песни о том, как Л азарь леж ал на земле во гноище,
а в раю — на лоне Авраамовом, или как Алексей, че­
ловек Божий, ж ил у отца на задворьях. Поют старцы
впусте, устанут. Надоедят жалобные надоскучившие
песни, захотят спеть веселенькое.
— Можно? — спрашивают.
— Пойте: полем идем. Кругом обложило лесом, а де­
ревень и зги не видать.
194

Дивятся православные затее слепцов, глядя в окош­
ки и, конечно, не двигаются за подаянием.
— Знать, старцы пьяны, коли мирские содомские
песни поют. А вот Божественного мы послушали бы!
Ничего так не любит деревенский народ, как слу­
шать эти жалобные сказания о людской нужде и благо­
честивых, Богу угодных подвигах сирых и неимущих.
Так они толковы, понятны и образны, что и слова пря­
мо в душ у просятся, и напев хватает за сердце. Так (по
этой причине) всегда много народа около поющих слеп­
цов, где бы то ни было, на каком бы бойком месте они
ни сгрудились! Сквозь толпу умиленных и слушающих
не продерешься и не протолкаешься. Любят женщины,
любят и дети, кругом обступая и облепляя старцев.
Старец с проводником стоял уж е в церкви, у вход­
ных дверей в то время, когда проходили мимо задер­
жавш иеся на ледоходе и запоздалые горожане. Со­
борный голосистый дьякон, стоя в притворе, впереди
свечи на высоком подсвечнике, речисто перебирал уж е
прошение о помиловании от глада, губительства, труса,
потопа, огня, меча, нашествия иноплеменных и междусобные брани (охотливо ударяя на это слово для люби­
телей из купечества, как на удобное и подходящее для
хвастовства зычным голосом).
Еще темно было в церкви, еще подслепые городские
нищенки не разглядели и з-за тусклого света ж елты х
восковых свеч в приделах и не оттерли непрошеных
пришельцев.
Все это случилось потом, когда кончилась всенощ­
ная, когда кое-кто из двинувшегося по домам народа
успел сунуть в руку слепца копеечки, когда наконец
оба, и старик, и мальчик, могли постучаться на краю
города в лачуж ке и попросить ночлега у такого ж е не­
покрытого бедняка:
— Не примешь ли нас ночевать?
— Войдите Христа ради.
— Спаси тебя, Господи!
195

Ill

Добрый человек гостей своих не спрашивал: как
зовут и откуда пришли, а накрошил в чаш ку ржаного
хлеба и доверху налил туда молока.
Присадил он их к столу: ешьте с дорожки во славу
Божию!
С праш ивать нечего: дело понятное тому, кто вку ­
сил мещанского счастья, кидаясь, как угорелый, от
одной работы к другой и не уд ер ж ал ся ни на какой
подходящей. То на пристань бегал суда грузить, то в
огородах нанимался копать гряды. Пробовал в своей
реке и чуж их озерах ловить рыбу, когда она ш ла в
ходовое время. Косой помахивал на чуж их лугах; в
ям щ иках пожил, а вот теперь незавидная тихая при­
стань — засел сапоги тачать. З ак а зал купец в каблу­
ки новые гвозди вбить и зап латки приладить, велел
принести после ранних обеден, обещал гривенник
дать и винца стаканчик. Надо поторапливаться, что­
бы к этой ранней обедне самому попасть и поздней не
прозевать; стал неудачливы й работник, горемычный
мещанин от великих бед и напастей, очень богомоль­
ным. Б ез крестов и поклонов ни одной часовни он не
пропустит; любит говорить про Божественное, дома
поет церковные песни и достиг рачением и старанием
до того, что стал неизбеж ным человеком на церков­
ном клиросе.
П рибежал он с церковного клироса от всенощной, —
за свой стол-престол и вот стучит-гремит, вбивая в чу­
жие сапоги покупные гвозди, привздохнет и споет про
пучину моря житейского, воздвигаемого напастей бу­
рею.
Про тихое пристанище спел он, и про своих гостей
вспомнил, спросил к слову:
—
Давно ли, миленький старчик, не видишь ты
Божьего-то свету?
196

— С роду, христолюбивый — родители таким на све­
те Божий выпустили. Был, говорят, зрячим, да в малых
летах. Не помню.
— Стало, так и в понятие об нем не берешь, о беломто нашем свете?
— С чуж их слов, родимой мой, про него пою, что и
белой-то он, и вольной свет. И про звезды частые, и
про красное солнушко: все из чуж их слов. Вот, ты мне
молочка-то похлебать дал: вкусное оно, сладкое; поел
его — сыт стал, а какое оно — такж е не ведаю. Гово­
рят — белое. А какое, мол, белое? «Да как гусь, слышь».
А какой, мол, гусь-от живет? Так вот во тьме и живу.
Что скажут, тому верю, — говорил старец тем обычным
манером нараспев и протяжно, к какому приучают ни­
щую братию пение духовных стихов и одна неизменная
с раннего утра до позднего вечера песня: «Сотворите
слепому-убогому святую милостынку, Христа ради».
— Поглядел бы я на белой-от вольный свет!
— А вон у нас в городу говорят: и не глядел бы луч­
ше на белой-от свет. И много таких: великое число. Н е­
т т о ты и во сне-то ничего ни видишь?
— Вижу то, что наговорят люди, да про что сам пою.
— Богатырей, поди, много видишь?
— Вижу, добрый человек, часто вижу. Все меня по­
прекают; вот и Иванушко мой попрекает: все-де тебе
огромным кажет. Малое за великое понимаю: от слепо­
ты моей знать дело такое.
— Во сне он больно пужается, зычно кричит, — под­
твердил старца проводник. — Иной раз как полоумный
вскочишь от его крику.
— От того и кричу, Иванушко, что большое да страш ­
ное вижу. А ты, добрый человек, не пужайся: нынче не
пел и кричать не стану.
— Кричат по ночам наши старцы, — вмешался про­
водник, — когда подолгу на дороге сидят да поют мно­
го. Послушал бы ты, чего не придумали они сослепа-то.
Вон, когда про себя запоют, что у них выходит?
197

Закричали калики зычным голосом
И толь легко закричали,
Что окольни с теремов рассыпалися,
Маковки с церквей повалилися.

— А на сам деле рази когда собаки пристанут и взво­
ют. А хвалят люди.
— Меня больно хвалят. У меня память хлесткая. Я
дошел! — хвастался слепой.
— Такая память — не приведи Бог! — подтвердил
проводник.
— Ты мне только скаж и какую ни на есть старину
говорком, да спой ее вдругорядь: я ее всю на память
приму и вовек не забуду.
— Словно ее кто ему гвоздем проколотит, — пояснял
товарищ.
— Я пою, а в нутре как бы не то делается, когда мол­
чу, либо сижу. Подымается во мне словно дух какой и
ходит по нутру-то моему. Одни слова пропою, а перед
духом-то моим новые выстают, и как-то тянут вперед,
и так-то дрожь во мне во всем делается. Лют я петь, лют
тогда бываю: запою — и по другому заж иву, и ничего
больше не чую. И благодаришь Бога за то, что не забыл
он и про тебя, не покинул, а дал тебе такой вольной дух
и память.
— Памятью не обижен — зла не забывает! — под­
тверж дал проводник, видимо привычный и в беседах,
как и на ходу, поддерживать и помогать старцу.
— У них глаза-те в концах перстов засели. Раз цер­
ковную книгу нащупал и за сапожное голенище принял:
я ему дал листы перебирать, стал он потом разуметь,
что такое книга, и которая церковная.
— У меня на это большая сила в перстах! — продол­
ж ал хвастаться разговорившийся и обогретый привет­
ливым словом доброго человека слепой старик...
— И ухо у меня сильное.
— Вот какое ухо, — подтверждал мальчик, — дай
ты ему палку в его руки, постучит он ей и тотчас чует,
198

травой ли идет, по грязи ли, на дом наткнулся, али на
изгородь попал.
— С палкой всякой слепец силен. Сам Господь палку
слепцу за место глаз дал и поставил ему в провожатые.
От нее у слепца и ноги есть, и пищу достает.
— А ребятки провожатые?
— Не всегда при себе: отпущаем. Молодое дело: ба­
ловаться хочет. От себя они по миру бродят, не всегда
тебе принесут.
— Мой Иванушко добрый: мне он приносит и делит­
ся со мной, — спохватился старик и стал шарить около
себя.
Нащ упал плечо мальчика, поднял свою руку к нему
на голову и погладил по лохматым густым волосам сво­
его Иванушки.
— Кормители они наши, поители: в них и разум наш,
и око наше.
— У дедушки М атвея нос еще больно чуток: гдегде деревню-то он почует. У нас вон и глаза вострые, а
за ним не поспеешь. Нам и волков по колкам-то так не
спознать супротив него. Сколько раз его за то, когда ар ­
телей ходим, благодарили, что от экой беды отводил —
где-где волчий вой услышит.
— Вон язы к свой не похвалю: мяконькое распознать
могу, а чего другого не понять мне.
— Медовый пряник за щепу не сочтет. Есть любит,
чтобы сколь больше да повкуснее.
— Старческий грех — надо каяться.
— И винцо, поди, любишь?
— Как жрет-то!
— А ведет ли тебя на прочие-то мирские какие со­
блазны? — спрашивал благотворитель, окончив работу
и прибираясь спать.
— А чего не видал как того ж елать? Куда тянуться и
чего хотеть? — беседовал дедуш ка Матвей.
— Он тебе этого в жизнь не скажет. На это у них
у всех большой зарок положен. Слушай ты его, он и
врать — мастер, а в эких делах первый заторщик.
199

— Нехорошее вы время-то для себя теперь выбра­
ли! — перебил хозяин, позевывая и поскрипывая пола­
тями, на которые забрался спать.
— Время, добрый человек, всякое нам хорошо! —
продолжал старик, не оставляя прежнего певучего и
мягкого тона в голосе.
— Люди все одни и те же: все — благодетели, мило­
стивцы и кормители. Их милосливого сердца остудить
не можно, — договаривал слепец уж е засыпавш ему
милостивцу и странноприимцу.
В самом деле, весна в крестьянской, а тем более в
городской жизни — не такое время, которое было бы
богато избытками, стало быть, удобно для подаяний.
Даже на черноземных местах в средине января по­
ловина своего хлеба съедена (Петр-полукорм 16-го,
Аксинья-похлебница 24 числа этого ж е месяца). В лес­
ных губерниях эта тяж елая пора начинается гораздо
раньше, и покупной хлеб начинает выручать с самых
Святок. Весна встречается всегда натощак, и Егорий
(23 апреля) называется в том ж е народном календаре
уж е прямо «голодным». Истребляется даж е запас ква­
шеных овощей, которые с теплыми днями начинают з а ­
гнивать и прорастать, а потому-то и День Марии Еги­
петской (1 апреля) называется «пустые щи».
На ледоход крестьянская и мещанская нужда на­
чинает обнаруживаться совсем наголо и впроголодь.
Лишние работники, которые на зиму покидали семьи
и ходили искать денег в сторонних заработках, где ни
приведется и что ни подойдет к рукам, — теперь все
сбежались домой с разных сторон, чтобы подпереть
плечом расш атавш уюся домовую храмину. Все дома,
и все в перепуге и страхе за себя и своих, ж дут — не
дождутся того времени, когда весенняя пора обеспечит
надеждами и обяжет работами. Из ушедших на про­
мысел за разменными и ходячими деньгами запоздали
только немногие, и лишь те, у которых утрачена всякая
надежда приобретения нужного, на обмен своего, и ко­
200

торым требуются деньги на все, даж е на хлеб. Но скоро
прибегут и эти.
Ранней весной все будут дома, потому что, как бы
ни был изобретателен их ум на подспорные промыслы,
на землю у них все-таки не утеряна надежда: зем ле­
делие — основа и корень крестьянской жизни. С при­
ходом этих умолкает нужда только на короткое время,
а в самом деле, и над ними нависла такж е черная туча,
которая тяготела и над оставшимися дома.
Оставшиеся дома переколачивались изо дня в день,
через два в третий затопляя печи, чтобы покормиться
чем-нибудь горяченьким. В самом деле, один только Бог
знает, чем и как в это весеннее время питаются люди!
Свеж ая трава — истинный праздник и для отощалого
домашнего скота, и для унылого и полуголодного люда.
Ходят и ребята по озимым полям, с которых снята была
рожь и на которых вырастают песты (хвощи, дикая
спаржа); ходят и взрослые по лесным опушкам и, вы­
бирая молодые сосны, реж ут из-под коры длинными
лентами молодую древесную заболонь (луб). Песты и
древесный сок идут в подспорье пищи и заменяют ее:
чем бы ни напитаться, лишь бы сытым быть. Теперь не
до нищих.
Нищие, в самом деле, весеннее время хорошо пони­
мают и заметно пропадают. Те из них, которые нищен­
ством промышляют, вовсе скрываются, отходят в свою
сторону. Ближние и домашние утрачивают смелость и
назойливость, начинают понимать стыд и припоминать
совесть. Последнее даяние бывает им на Красной Гор­
ке, на могилах родителей. Затем о них на все лето все
забывают.
Только одним слепцам указала судьба вечную и бес­
конечную дорогу и никем неоспариваемое право ходить
круглый год и, бродя неустанно и непоседливо, н а­
щ упы вать уж е положительно одни только за в а л я в ­
ш иеся крохи. Зимой счастливым из них на известное
врем я удается пристраиваться к чуж ой теплой избе,
201

где часто пахнет свежим печеным хлебом и щами и где
благотворительная рука приучила себя давать калекам
поддержку. Зимой слепцы успевают пожить в одном
дому и, когда надоедят и заслыш ат сердитую воркот­
ню, переходят в другой дом, где такж е принимают их
и обогревают. Зимой калики перехожие, на всю свою
жизнь обреченные на скитание, ищут в чужих людях
потерянного счастья, с переходами и остановками. С
ранней весной и им приходится уходить на свежий и
вольный воздух, на тяж елы й и трудный заработок.
К весне слепец подыскивает поводыря, которые на
зиму уходят к своим в отпуск. К ледоходу лишних ребят
в семьях накопляется очень много, и нанять их, числом
сколько угодно, не только легко, но и очень сподручно
и выгодно, даж е и из таких, которые слепых еще не
важивали, но живут круглыми, а стало быть, и бездо­
мными сиротами. Этим «сиротам» даж е и ходу другого
не бывает, по той же причине и по тому ж е закону, по
какому и слепой, как только лиш ился глаз, так и встал
обеими ногами на ту дорогу, которая идет во все сторо­
ны и бесконечно и заманчиво вьется кругом.
Круг этот заколдован, и попавший в него, как обой­
денный в лесу лешим, со слепыми глазами своими, еще
никогда и ни разу не выходил вон. Особенно соблазни­
тельно вьются эти дорожные круги на теплое время,
начиная с ранней весны и вплоть до крепких замороз­
ков.
Сидел такой слепой нищий в зимнюю морозную пору
в худой избенке, в чужой избе, и лапотки плел. Мастер
он на всякое ручное дело, которое не требует большого
труда и вымыслов и дается на ощупь. Сидел он в теплом
куту, в темном месте. Обложили его готовыми лыками,
кочедык — кривое и толстое шило — у него в руках, и
неуклю жая деревянная колодка под боком.
Покупали эти лыки сами хозяева на базаре, вязку во
сто лент за 7 копеек; дома в корыте обливали кипятком;
202

расправляли в широкие ленты; черноту и неровности
соскабливали ножом.
Отбирал слепой дед 20 лык в ряд, пересчитывал,
брал их в одну руку, в другую — тупое короткое шило
и заплетал подошву. Скоро подошва спорилась. Н ащ у­
пывал он колодку, клал ее на подошву и плел сначала
верх, а потом и пятку. Поворачивал кочедык деревян­
ной ручкой пристукивал новый лапоть. Выходил он
гладким и таким крепким, что дивились все, как уму­
дрил Господь слепого человека-то разуметь и так что и
свету не надо жечь про такого рабочего мастера.
Уплачивал дедушка добрым людям лапотками за
тепло и пищу во всю зиму там, где не откажут ему по­
жить и погреться.
Пахнуло теплом на дворе — стал он в избе лишним.
Закон этот знает не хуж е других и привык ко времени
применяться, смекая, что на тощее весеннее время нач­
нет народ не столько благотворить, сколько себя обо­
ронять, и примется теперь крепко и усердно молиться
Богу. Помиловал бы Бог животы, дал бы Бог ко времени
вспахать и посеять, не обидел бы крестьянскую нужду
всходами и урожаями.
—
Вот и пойдут теперь летней порой «Богородицы»
по всем деревням, городам и селам. Разным «Царицам
Небесным» начнутся праздники и молебствия, особен­
но по честным монастырям: Владимирской М атушке
два раза в лето, Тифинской, Смоленской, Троеручице и
разным многим. Разного народу начнет много сбирать­
ся в одно место; станут все со всяким усердием молебны
заказывать. И нас, немощных нищих, в молитвах своих
не забудут, и мы со своими к ним пристанем. Ведь нашу
молитву — в Писаниях сказывают — любит Бог.
Вот и дедушка Матвей вместе с другими почуял ве­
сеннее тепло, когда можно и на полях спать, и в лесу
ухорониться. Нащупал и он первые следы и тропу на
длинную летнюю дорогу и кинулся в даль и на про­
гулку с таким усердием, что и ледоходу не побоялся, и
203

даж е жизнью рисковал на широкой и глубокой город­
ской реке.
Что его так сильно манило?
Конечно, не соборная паперть полуголодного ме­
щанского городка, с которой могли и имели право от­
тереть и прогнать свои, домашние, насидевшие место
городские нищие (случалось, что при этом и до крови
колачивали).

IV

Ш ел дедушка Матвей в слепую артель наниматься.
Прослышал он, что не в дальних местах живет такой
человек, который нищую братию договаривает за и з­
вестное количество денег и задатки дает вперед. Про­
знал и про него тот промышленный человек, которому
наговорили знакомые слепцы, что вот-де знают (вме­
сте с чашечкой сиживали) и сами слыхали, что слепой
Матвей так твердо всякий стих помнит до последнего
слова и так много этих стихов знает, что для больших
ярмарок нет лучше вожака, заводчика и запевалы.
— И покладист. И голос жалобный, дрожит. На миру
весь век живет. И к артелям слепым приставал и в них
хаживал, а живал не сутяжливее, не драчливее дру­
гих. И непросыпным пьяницей назвать грешно, а если
на деньги и жаден, то не больше прочих. Ходит со своим
поводырем и от подставных и лишних не отказывался.
С виду мужик настоящий — и по годам старец, и сле­
пым мать родила. Не только работник подходящий, но
и сокровище.
Промышленный человек радости своей при таких
вестях не скрывал даже, настойчиво наказывая всем
тем, кто М атвея встретит зимой, сказать и просить на­
ведаться ранней весной, как только вскроются реки.
— Поторапливался бы, помня сам, как дорого это
время.
204

Поспешал и дедушка Матвей, потому что успел
узнать много приятного и подходящего.
Узнал, что промышленный человек в нищей братии
давно состоит и ходил в артелях, чуть не до самого го­
рода Еросалима. И так он изловчился на нищем про­
мысле, что начал сам собирать и водить артели.
—
Теперь страшенным богачом сделался, тысячни­
ком: набирает по 3, по 4 артели, пускает их в разные
стороны по большим ярмаркам. Сам стал ходить только
на самую большую, а на другие ищет верных и надеж ­
ных людей, которых мог бы ставить за себя и на них во
всем полагаться. Старик Матвей тем-де ему и на руку,
что человек свежий; ходил до сих пор только в своих
местах и не испортился — клад-человек!
Промышленный человек — зовут Лукьяном — был
тоже убогий, но только зрячий. Судьба велела ему па­
хать землю и в крестьянстве жить, называться м уж и­
ком. Ходил и он около жеребьевых полос пашни, холил
землю, доглядывал за посевом, ответа ждал. Ответ, как
и для прочих, всякий год выходил один: не надейся, ухо­
ди лучш е прочь, смекай на другое. Смекал он на один
промысел, пробовал другой — возвращ ался домой.
Видели соседи, что Лукьяну и избы починить не на
что — надо бы лесу прикупить. Была изба в две связи с
переходами; Лукьян сперва переходы сломал и здоро­
выми бревнами из нее ж е самой починил главную. Ког­
да ж е перекосило и эту, он из другой половины выбрал
хорошие бревна; стала у него из избы лачужка. Давал
за нее в кабаке охотливый человек два рубля деньгами,
да штоф водки. И совсем бы лачуга эта развалилась, да
с одного бока подпирал ее сосед. Облокотилась она на
чужую избу и поджидала всякую зиму своего хозяина:
с чем придет и что принесет.
Р аз вернулся так, что и ног не принес: привезли до­
брые люди убогим, безногим. Влез он по лесенке в свою
избу на руках, с костыльками, подшитыми кожей, а
ноги проволочил сзади, словно на прокат взял чужие.
205

Сказывал Лукьян, не тратя слез и не скупясь сло­
вами, что потерял ноги на речном весеннем сплаве. По­
говаривали другие, что он от худого промысла ходил на
недобрый: переломили ему ноги самосудом, когда ло­
мал чужую клеть и не доглядел, что посторонние люди
это видят.
Домой он привез с собой чужого парня, из-за хлеба
взял на прокорм, в провожатые. С ним вместе смасте­
рил он дома тележ ку на двух колесах, сел в нее и поехал
в мир, на мирское даяние, для пропитания. Ничего ему
больше не оставалось делать, и придумать было невоз­
можно. Выдумалось ж е так потому хорошо, что невдолге завелась клячонка, которая и стала помогать парню
возить убогого безногого по таким местам, где нищую
братию любят и к ней жалостливы.
Стали соседи толковать, что у Лукьяна оттого з а ­
велась лошадь, что он у слепых был вожаком — пра­
вил целою артелью; сам деньги обирал и дележ делал
самый неправильный. Не дрож ала у него рука и сверх
уговора из чашек по лишней монете снимать, особенно
у тех слепых, которые были настоящие, и при частых и
больших подачах не успевали нащупывать всех денег.
— А не то и застращ ивал, — рассказывал прово­
дник — отдай-де копейку, а не отдашь — больше укра­
ду из твоей чашки.
— Рука у Лукьяна ловкая, а слепых мудрено ли оби­
деть? Слепые люди тем просты, что на прощупанную
деньгу они жадны и сосчитанную у них колом не вы­
бьешь, а за другим им не углядеть.
Рассказывал проводник, что большие вороха съ е­
добного и всякого припаса нищая братия собирает на
ярмарках, — этого даяния и сосчитать нельзя, и никак
слепым всего не запомнить. Если и спорят когда о недоборах, то больше со зла и с пуста — на одну очистку со­
вести. Надо ж е поспорить и поругаться, без того слепое
ж итье — самое скучное.
206

Весь съестной сбор поручался на совесть зр я ч е­
го Лукьяна: он его считал и продавал. На нищенский
сбор очень лакомы и наперебой охотливы в кабаках
сидельцы: деш евая закуска — такой дома не сдела­
ешь. Попадаются яйца, колобки, пироги со всякой на­
чинкой, ватруш ки, и всего не сосчитаешь. За такой
товар в кабаках слепой братии даж е большой почет
оказывается.
Л укьян это лучше всех знает, да так и поступает:
выговорит денег сколько требуется, да умеет загово­
рить сверх того про всякого слепого товарища такой
крепкой и сильной водки, какую продают только торго­
вым мужикам. Таким зельем он и горластым, и каприз­
ным слепым рот затирает, и при этом остается больше
всех в барышах.
— Еще и к «достойнам» в церкве не ударят, а его раза
три к кабаку-то подвезешь, — пояснил его проводник.
— Я для своих артелей большие порядки завел: со
мной ходить любят, — хвастался он слепому Матвею,
которого принял любовно и весело.
— Я уж всю землю прошел: всякий монастырь и вся­
кую ярмарку понимаю.
— А насчет харча как у тебя?
— Харч у моих слепцов архиерейский. Я люблю сыто
кормить и водкой пою, чтобы сидели подолгу и пели гу­
сто. Где больше одного дня сидеть не доводится, там уж,
известно, не расхарчишься, едят, что подают. Остатки
меняю на вино. У меня про слепых — что ни кабак, то
и закадышный друг: везде дома. Я и тут лаж у, чтобы
ребята мои ушки похлебали: подвозят меня к рыбным
возам — выпрашиваю.
— Я к тому спросил, как, мол, у тебя там, где долго
жить доводится: по ярмаркам, что ли?
— Там, друг сердечный, ни одного дня без варева не
живем. М атку нанимаю. Ж ивет она при артели.
— Баба-то?
207

— А тебе, небось, девку? У меня одна такая-то, с р е­
бенком ходит. И не зазрится. Было раз дело в Лаврен­
тьевом монастыре, да с рук сошло. Один такой-то ш у­
строй человек-богомолец спрашивал там: «Чей-де ребе­
нок?» А крапивник, мол: в крапиве нашли. «Отчего-де,
слышь, не живете в законе?» Да, ведь, слепых, мол, не
венчают: законом заказано. Отстал. Пытали молодцыто смеятся: «Пущай-де он на отца-то бы указал; может,
и нас надоумил бы». А то, слышь, никак не разберемся,
которой уж год. Матка есть у нас, матка, как и у плот­
ников: она и щи знает стряпать, и баранину не переж и­
гает.
— Насчет харча не сумлевайся. Об этом у меня пер­
вая забота. Толкуй дальше!
— По какому у тебя дуван бывает?
— А вот я еще тебя не слыхивал, как поешь, рано
ли встаешь и много ли знаешь. Хвалили тебя, да я не
ведаю. Поживи у меня, попытаю.
Пожил Матвей не одни сутки, попел не один десяток
«былин» и «сказаний», еще больше того говорком на­
сказал.
Приступили опять к покинутому разговору. Голос
такж е понравился.
— Не бурчишь. Голосом под хорошего дьякона подо­
шел. Дьячишь важно, не скрою.
— Повыдь-ко, паренек, из избы-то!
Проводник М атвея послушался — скрылся.
Лукьян говорил, подмигивая на дверь.
— Один такой-то на слепца рассердился: завел его в
дремучий лес зимней порой. Там и замерз старец. Наши
деревенские ходили откапывать. Это я к слову: не о том
сказать-то хотел.
— Что молодцу-то своему платишь?
— Деньгами в дом, от святой недели до осенних заговен шесть с полтиной выклянчили на нонешнее лето.
— За экие деньги я тебе в наших местах целое стадо
сгоню на выбор.
208

— Не всякое место такое.
— А по-моему, все по тому же. Умей высмотреть да
сумей подойти. А к весне чего ж е легче! Вот, я догово­
рил нонче тринадцать ребят: люблю, чтобы за слепым,
как следует за дитей, попечение было настоящее. Я
всех этих ребят всего к семи старикам поставлю, ты —
осьмой. Который слаб — того водят по трое; один ноги
учит переставлять, двое пьяного носят. Иной догляды­
вает, а другому еще учиться надо.
— Вот слушай-ко: всех ребят заговорил на год. Одну
дальную артель они сводят, я их к другой приставлю, к
ближней. Двум парням положил по 10, девять пойдут
за 8 рублев с полтиной, а одному твоя ж е цена — шесть
рублей с гривной. Один шустрой, уховертый парень, за
20 рублев слажен, потому — ходит на десятой год и мне
словно сын родной. И не сирота, а уходит своей волей от
отца с матерью. Лучше его нашего ремесла никому так
не спознать: на печатную сажень сквозь землю видит.
Дешевые ребята — дурашные: зато им и цена такая.
— Одного такого-то барин один в Тифине-городе
спрашивает: «Нешто, говорит, тебе со слепыми-то луч­
ше ходить, чем дома жить у родителев?» — «Лучше», —
сказывает. «А чем лучше?» — «Здесь баранок много».
А другой такой же раз всю артель зарезал: под
Москвой было. Архимандрит шел. Остановился. По­
дозвал его. Он у него милостынки сейчас ж е попро­
сил. А тот положил ему так-то руку на голову и спра­
шивает: «На чье ты имя подаяние просишь?» А наш
тут и рот разинул — молчит. «Кого ради милостыню
просишь?» А про старичков, слышь: «А ты, говорит,
какие слова мне сказал, когда у меня подания по­
просил?» А Христа ради, говорит. «Кто ж е Христос
был?» Не знаю, слышь. Он и другого, и третьего: один
ответ. Н ачал он нас, архимандрит, стыдить, да при
всем-то при народе, да слова-то жалостливы е, да
говорит-то так мягко и вразумительно, что у меня аж
209

борода зачесалась. Уж и колотил я ребят-то после того,
потому так и сказал архимандрит-от: «Я-де вас запом­
нил и другой раз придете к нам, да таких ребят при­
ведете, да узнаю я их, да и в ограду, слышь, не пущу».
А монастырь свята-то Троица много народу собирает.
Кто их пострелят учить-то станет? У нас и мастеров та­
ких нет. Не каждый и слепец про то ведает.
— Ты-то, Матвей, знаешь ли?
— Мне один богомолец толковал. Да я и «Сон Богоро­
дицы» знаю и пою, когда кто пожелает. Я и про Голуби­
ную книгу знаю, а это не всякой может.
— Вот и послушай теперь. Смекни-ко, сколько я на
ребят извож у денег?
— Я смекнул: 130 рублев.
— С рублем — по-моему. Вот ты теперь меня и не
прижимай. Не запраш ивай много денег, а спроси так,
чтобы нам не разойтись, — сказал Лукьян, и глаза его
впились в лицо слепого Матвея.
Хотел он в них читать и ничего не видел: видно одно
рябое лицо.
«Оспа избила», — подумал безногий.
Видны две глазные щели и морщинки на веках, и лоб
ниспустился, словно стянуло его туда, в это самое при­
метное на лице место.
«Вправду слепой, верно сказывали, — опять поду­
мал. — Это не то, что чертовик-солдат безрукий. Как
обошел он меня! Вовек не забыть!»
Привел он себе на память одного старого товарища
и спутника.
«Как на мир выходит, так и начнет иглой глаза стре­
кать. На тот конец и верешок зеркальца носил при себе.
Поставить против себя зеркальцо, сядет. Вынет иглу,
поднимет одну веку, поднимет другую — и начнет иглой
стрекать. И сведет ему веку — сидит над чашечкой, как
и впрямь слепой. Хотел я у него из чашечки гривенник
серебряный, что офицер ему положил, себе взять, а он
и сгреб меня за руку».
210

— Положи противу шустрого-то парня вчетверо: не
будет много, — перебил думы надумавшийся Матвей
ответом.
— Голосисто, дед, поешь, где-то сядешь?
— А я, добрый человек, не в запрос, а как сам ска­
жешь.
— Может, ты пошутил, так я опять с тобой начну
разговор. Прислушайся-ко!
— Варева твое брюхо выпросило — это первый мой
сказ. Второе, к твоей слепоте по моему положению
надо трех ребят поставить сверх твоего. Пойдешь ты
с артелью в самые места настоящ ие, хорошие. Не к
тому я это говорю, чтобы ты больше запраш ивал, а
надо тебе знать, у каждого монасты ря не по пяти к а ­
баков ж ивет, а по ярмарочным местам мы их д есят­
ками считаем.
Посмотрел он на Матвея: слепой даж е облизнулся и
круто пошевелился на месте.
— Знаем такие кабаки, где как ты знаешь — хоть
пляши, хоть скоромные песни пой: молодые парни
даж е заказываю т такие — и водку подносят от себя для
угощения.
Матвей даж е крякнул. «Значит, — смекает про себя
Лукьян, — стало его крепко сдавать назад».
— Прими тоже в расчет: баба с вами, баба хож алая,
выученная. Парня твоего кормить надо: я ему лапотки
свои кладу, армячишко дам. Пиво пить разрешаю, а ко­
торый до чаю охоч — у меня чай по ярмаркам-то идет
без запрету.
— Это у тебя хорошо, — похвалил Матвей.
— Да так хорошо, что кто от меня летось ходил не­
давно опять здесь был и наймовался. От меня самая
дальная артель уш ла уж. Я ведь тебе всю правду ска­
зываю. Харчи мои. Что своим умом упромыслишь —
все твое.
— Я вот про это тоже хотел спросить...
211

— А я все по откровенности, все по правде. Рассчи­
тывай: на новое место придешь, пачпорт покажи, а в
артели-то попадают со слепыми пачпортами.
— У меня настоящий: вот гляди на него.
— Да ведь другой слепой человек со слепым-то пачпортом дороже зрячего: мне-ка за него платить. Опять
ж е говорить буду про монастыри. В хорошем — за
всякое место «власти» деньги берут: большие — если
у паперти сесть хочешь; поменьше — у святых ворот;
за воротами — еще меньше. А все деньги подай, все
староста-то мой поставит мне на счет!
— А про ярмарку-то, что ты думаешь? На всякую
хорошую ярмарку полагается особливое начальство.
Оно так и почитает, что ярмарка-де вся его, всякое ме­
сто ему принадлежит. Затем -де его сюда и определили.
А ты ему за то место, на котором хочешь сидеть, за ­
плати. Да он еще разбирает: это-де захотел хорошее —
значит, давай больше, а не то, слышь, отдам другим. У
меня-де это место другие слепые приторговали. Ты это
сочти, Матвеюшко — добрый старец!
— Считаю. Смекаю. Говори дальше.
— Теперь вот я и твое класть стану. Голос хорош,
а нам такой надо, чтобы, когда чуж ая артель на мона­
стыре поет, наша была бы слышнее. Чтобы, когда гудит
колокол, на выход из церкви, наших слепых не забивал
бы: хрип не хрип, а чтобы рев и гул был внятен. Лю­
блю я это, и народ это любит. Твой голос подойдет. А я
вон тому человеку, что, как коростель во ржи, скрипит
носом-то, больше не даю, как и шустрому поводырю:
двадцать рублев за все лето. Тридцать рублев тебе за
голос кладу, потому голос твой толстый. А ты мне ска­
жи, который мужик, что за промыслом с наше ходит,
больше тридцати рублев домой приносит? Я не слыхи­
вал.
— Да, ведь наше дело — не стать тому! Бывает, что и
больше приносят, — возразил было Матвей, но Лукьян
перебил его несовсем ласково.
212

— Я слыхал, что под Нижним, на Волге, такой ма­
стер завелся, что слепых в ремесло нанимает, и ходит
к нему вашего брата довольно. Один год и нанимать их
мне было трудно. Тянет купец проволоку, а из нее ситы
плетет. Надо ему тонкую и толстую, да такую, что­
бы ровная была. Глазом того не возьмешь, а ваш брат,
слышь, перстом нащупывает, как велика тонина и ров­
на ли. Не хочешь ли? Он кладет за все лето пятнадцать
рублей и харчи свои: попытал бы.
— Куда слепой пойдет? Некуда. Я к этому не при­
вычен. Я, вон, лапотки по зимам плету, и от них у меня
голова болит. Сказывал бы подходящее.
— Я не все сказал. Одёжой тебя не наделять, новой
чашки мне не покупать про тебя. Со своим, значит, богачеством ходишь.
— А я стихов-то сколько знаю!
— Вот это в счет кладу и по нынешним временам за
это даю тебе цену. Не так давно об этом и разговаривать
бы не стал: самое было пустяшное дело. Давай Л азаря
да Алексея, человека Божья, — больше и не надо было.
Стали навертываться чудные охочие люди, что слова
твои пишут в книжку и по гривеннику, по двугривен­
ному платят за стих. Сам я своими глазами видел, как
одному такому-то какой-то стих так полюбился, что он
дал бумажный рубль. А слепой-от и разобрать не су­
мел: что, слышь, на руке ш уршит — не поминанье ли
кто вместе с семиткой-то сунул? Не поверил — диву
сдался.
— Опять ж е ты экого-то жди, а артели-то в том
какова корысть? Когда еще он придет к тебе, а при­
дет — твоя выгода: ты, чай, на артель-то делить не
станешь, а заж меш ь в своем кулаке. А кулак-от у тебя
вон какой! Ты меня спросили а я тебе отвечу: может,
ты всю артель выучишь в мою пользу, а мой парень,
что за меня с вами пойдет, может отбирать у тебя эти
деньги?
213

Матвей на вопрос не ответил.
— Значит, дед, ты со своим стихом про богатырев на
себя ходи. Мне-ка не надо. А тебя, который пожелает
того, у меня в артели можно достать: ему этак-то и лег­
че. Надо бы, значит, еще с тебя получать. Ну, да ладно:
к 30 я еще десять на тебя накидываю. И давай по рукам.
Может, другим-третьим стихом ты и артель обучишь:
все ж е прибыль!
«Ну, да и плут ж е ты, мужик! — подумал про себя
Матвей, но сказать вслух не решился. — И з-за стихов
меня вызывал, а теперь они и не годятся».
— То мне в тебе полюбилось, что свежий ты ч е­
ловек и нет в тебе экого, что в других разбойниках.
У иного и голос короток, и памятью слаб, а лезет пущ е
всех, выш е всех себя полагает. С другим расчет-от в
неделю не сведешь: он тебе то в счет ставить начнет,
что не придет тебе и в голову. А в артели-то наозор­
ничает, срамоты наведет на нее — не продохнешь.
Слепой солдат всех тут хуж е. В ыдумает немым при­
киды ваться: ладно, мол, другие к немым больше ж а ­
лостливей, чем ко слепому. Молчи, коли тебе того
захотелось, ходи немым. Он ходит и мычит. Он свое
знает: в артели-то иной р аз слова от него не добьют­
ся, словно в столбняке ж ивет. Привыкаю т молчать-то.
А хитры й человек р аз и подошел. П риласкал он, вот
как приласкал: «Болезные, — говорит, — вы мои! И
как мне вас жалко, до слез всех жалко, никаких денег
для вас не пожалею, скорбные вы люди! А Господь вас
слышит и понимает! А скаж ите-тко вы мне, дедушки,
давно ли вы онемели?» — «А уж будет, говорят, года с
три».
И вздохнули. Да и вздох тут не помог: прогнали их в
шею и другим то место заказали.
Я это все к тому говорю, что за артель отвечать — не
мутовку лизать... Вот что было.
214

Ходила артель. Всякой в ней был: и хромой, и сле­
пой, и убогий, что и у меня же. Ходила артель хорошая:
набрался и нанялся всякой, а кто его разберет, из каких
он? Идут зря — зря их и принимаешь. Хорошо, мол, так
то, что все налицо, кто кому потребуется.
— Ходила эта артель с барышом и села на ярмарке.
А и ярмарка-то была ледящ ая, и хороша-то была толь­
ко тем, что леж ала на дороге. Сидит артель и поет, а у
ней убогенький паренек. Одна баба и признала его за
сына, да и заголосила. Собрался народ. Она начала ж а ­
ловаться: вон-де, как изуродовали! Народ на самосуд
пошел, стал старцев пощипывать. Один и взмолил со­
слепу: «Говорил-де я вам, чтобы вы глаза-то ему тогда
выкололи, не послушали меня!» Народ так остервенил­
ся, что слепых избили всех, несколько человек до самой
смерти.
С той поры вышел закон, чтобы за нищей братией
глядеть да смотреть. Стало с тех пор больно строго.
Пойми ты меня! Я еще от себя трехрублевую прибавлю
тебе. Прибавлю за то, что ты совсем слеп человек: тебя
обидеть способно. Другой хоть и слеп, да все мало-мало
видит: этот в обиду и сам не поддастся. Прими прибавок
и давай по рукам ударим и вином запьем.
По рукам ударили и вином запили.
Перед тем как в дорогу идти, сели. Сели, посидели,
Богу помолились. Матвей задаток получил и вышел из
избы.
Остался в избе сам хозяин и «шустрой» парень —
староста.
— А артель-то ладненька сбилась: всякий мастер
есть, по любой части! — говорил Лукьян, потирая дю­
жие руки.
— Свора полная: чужому да лишному и пристать
негде! — отвечал «шустрой» староста и вскоре догонял
вприпрыжку ковылявшего слепца М атвея с ребятамиповодырями и с Иванушкой.
215

V

Когда налажен был путь и пустились в дорогу, сле­
пые хотя и не видели, но понимали, сколько привычки и
сноровки требовалось от приставного старосты и сколь­
ко был ловок и умел тот, которого отпустил с ними Л у­
кьян. Возымел Лукьян к нему доверие и стал пускать
его за себя, как свой глаз-алмаз, с тех самых пор, когда
удалось «шустрому» показать большую находчивость.
Пели его слепцы на одном монастырском дворе, и
хорошо пели. Вблизи их сидели три артели чужих, и
числом меньше, и голосами слабее, да повернуло к ним
счастье, а Лукьянова артель целый день пела на ветер.
Надо бы домой уходить: понятное дело — ничего не
выворчишь. Другой так бы и сделал, а «шустрой» че­
ловек понял слепых за товар ходовой, отыскал к нему
охотника из таких ж е подрядчиков-нищих и сдал ему
артель с большим барышом. П ерепродажей слепого то­
вара Лукьян остался вполне доволен и приказчика стал
понимать выше облака ходячего: ловкий человек!
Немудреное дело забрать по пути заговоренных и
получивших задатки — хитрое дело с места поднять и
свести в кучу. Сведя в толпу, надо с ней толково и крот­
ко, с великим терпением вести дело: народ все больной,
обиженный природой и обездоленный, стало быть, и
без причины обидчив, и без пути и меры капризен.
Как вышли, так и стали ругать хозяина «безногого
черта» и толковать про него всякое худое и мыслить
злое. Бывалые ломались всех больше. Где бы в сторон­
ку свернуть, с поля на поле ходя, чтобы забрать нового
товарища, артель несогласна и не хочет шагу сделать.
Умел староста присноровиться так, что сам побежит за
этим, а слепых и убогих выведет на село и к церкви по­
ставит. Поют они там и сбирают. Он этот сбор и в счет
не кладет: не велика корысть, немного дают в бедных
спопутных приходах. Сам он целый день пробегает, и
216

другого дня прихватит, догонит артель и покручинится
чуть не со слезами.
—
Этот и с печи не лезет; продешевил, говорит, я с
твоим хозяином. Про задаток не хочет и помнить, слов­
но не брал. Родные за него вступаются и знать того не
хотят, что не мое это дело, а если и мое, то подначаль­
ное. Ш тоф вина выпросили — поставил.
Тот из дому ушел; вчера хотел быть, да знать
задерж али-де реки, а может, и в грязях завяз. Да он и
дома нужен. У нас, сказывали мне, нынче мережи пле­
сти дают большие деньги; что ему баловаться с вами?
Станет бродить дома рыбу; хоть и слеп, а раков ловить
ловок. Надо старшине кланяться, писаря дарить, чтобы
гнали этого.
В том и беда, труд и хлопоты, что приводится при­
менять их в местах промысловых, где всякий выходы
из нужды знает и себя умеет беречь.
В глухих земледельческих местах, где, обжегшись
на земле, не умеет от нее отбиваться, то ж е самое дело
сделать проще. Там, за 3—4 дня до сборного народного
дня, все калеки сами лезут напоказ на привычное ме­
сто. Соберутся и сядут: выбирай кулак-нищий любого.
Иной сам сторговывается; за другого говорит вожак. 3,
4, 5, 8, иногда 10 рублей решают дело в сутки.
Затем — как хочешь: перепродай с хорошим барышем артель свою другому, или сам иди с ними. Тогда
умей только откупить место у привратника-монаха или
у церковного сторожа.
В таких местах, где нищенство давно собой про­
мыш ляет и народу Божьему больше ж ить нечем, под­
рядчики калек выучились ходить и на хитрость. От­
бирают они остаточных, не столь изуродованных и
подходящих (которые зато, как оборыш, и ходят за
подходящую дешевую цену), покупают в лавках мед­
ный купорос и другое разъедаю щ ее снадобье и рас­
писывают этим лица. Выходит так, что еще и лучш е
бывает: образ и подобие Бож ие так изуродуется, что
217

на всех одинаковый наводит страх и сострадание: весь
в крови, веки выворочены и т. п. Конечно, здесь ж ивет­
ся гораздо труднее.
Да и сбитых в кучу надо направлять так, чтобы ар ­
тель разбивалась на многие части, не казалась бы тол­
пой, не оговаривали бы люди, что вот-де их сколько
пошло торговать, и не останавливало бы проезжее на­
чальство: у всех ли-де есть законные виды? Большое
искусство и главная забота прилагались к тому, чтобы
в пешей артели казался всяк по себе и проходящему, из
святых монастырских ворот, богомольцу ясно и вр азу ­
мительно было одно, что собрались эти люди с разных
сторон, пришли из разных мест, где встала великая
нужда и общая печаль разлилась.
Только умудренному опытом человеку можно р аз­
бившуюся артель вновь собрать и поставить на одну
тропу. Только такому удается провести, не делая крю­
ков, по базарным местам и довести в дальнее и злач­
ное место. А сколько возни с «погиблым народом»,
поводырями-ребятами, в которых и молодость кипит
ключем и бьет наружу, и баловство с артельной порчей
путается сверх того и подмешивается! Сечь и бить не
велят, да и сами они либо отомстят, либо разбегутся.
Из полной груди радостным вздохом облегчил себя
староста, когда завидел на горе белую ограду и за ней
белые церкви святой златоглавой обители, раскинув­
шейся по склону высокой горы и затонувшей в зелени
старых берез и столетних кедров. Пешая братия один
за другим теперь сядет на места и примется за дело.
Теперь станет легче, надо смотреть, чтобы из прово­
дников который-нибудь не утаил подаяния: и без того
ужо пойдут споры да крики о том же. Ни один слепой не
верит, чтобы у него не украли подаяния.
Вот и уселись. И «дьячить» стали под благовест
большого колокола, который по случаю праздничного
монастырского дня гудит ровно полчаса.
218

Стукнула в М атвееву чаш ечку первая копеечка:
— Благослови Бог!
А вот и другая:
— Спаси тебя Господи!
Перестали звонить — перестали и старцы петь. Ста­
ли сидеть молча. Думает слепой: «Дай пощупаю, со­
считаюсь. Вот и трешник. Где ж е копеечка? Вот и она!
А это семитка... Нет, не семитка, а надо быть, грош.
Нонешние деньги пожиже стали, никак не разберешь
сразу, словно бы насечка помельче у этих. Так, оно так:
это семитка из новеньких».
Чья-то рука опять дотронулась до пальцев: яичко
скользнуло и взыграло на деньгах по чашечке.
— Прими Христа ради!
— Дай тебе Господи много лет...
Бабенка дала. Ну, да ладно: все — к рукам, в одно
место.
И еще яичко и колоб.
Одно яичко в чашке оставил, другое с колобком спу­
стил в мешок, что с боку крепко привязан.
«Знал Лукьян, куда привести и где посадить; не
спуста хвастлив — хорошее место. Другим-то дают
ли? Али с краю сижу? Словно бы слева никто не сопит
и не дышет. Прислушаюсь: ишь, чертов сын, на вонную сторону приладил. А из церкви пойдут — как мне
быть? Не попроситься ли пересесть. А как услыш ат?
Помолчу лучше. Ближ ние-то к воротам мухоморы
больше соберут.
Вон идет кто-то, шелестит по плите. Кабы лапоть,
так ляскал бы; знать, башмаки: взвизгивают. Надо
быть, горожанка идет: эта подаст».
— Слепому-убогому святую милостынку! — про­
пето вслух, а потом подумалось опять про себя: «Мимо
прошла — скаредная. Дай опять посчитаюсь: в чашке
яичко, вон оно кругленькое: надо быть, молодка снесла.
Вон она давеш няя семитка, две копеечки, трешник. Где
другой трешник самый?»
219

Заш евелилась рука, судорожно заходили пальцы по
краям чашки, а самый вопрос выскочил вслух.
Проводник, стоя сзади, осерчал и проворчал:
— Щ упай лучше! Возьми бельма-то в зубы!
Пощупал и успокоился: трешник дома, леж ал под
яичком.
Опять старец голову вниз опустил и глаза уставил
над чашечкой.
Сапоги застукали и заскрипели, и запахло дегтем.
Слепой и чаш ечку вперед выдвинул, да тотчас ж е и
опять к себе потянул.
«Надо быть, монах прошел: сами взять наровят, а
может быть, и купец да скупец».
— Дай тебе Господи милости Божией! — опять про­
пел вслух и опять стал про себя думать: «Вот и еще
копеечку дали, а у меня еще и нога не затекала: дача,
надо быть, будет хорошая. Много подавать станут,
когда уж е пойдут от службы. Духом чую я это. Да нет,
постой! Чего я считаю? Ведь, не мои. Ведь, отберет эти
деньги “ш устрой”! Он глаз теперь не спускает с них.
Скареды!
Твердо Лукьян знает места: словно в рай привел...
Сколько их тут проходит, ногами дробит... А вот и
опять подавать перестали... Слава богу, что переста­
ли. А как не расплатится Лукьян? Печеным хлебом
пахнет — знать, только наша нищ ая братия осталась
тут... Не сгрести ли про себя в кулак? Увидят — отни­
мут. П ожалуй, раздеться велят; станут осматривать,
щупать. И понес меня черт! Да ведь местов не знаю.
Они знают. На будущий год один сюда приду. А кто до­
ведет? Посадят. Скажут: тут сидишь, ан не тут — эко
дело проклятое!»
— Закусывайте, старцы! — послышался голос ста­
росты. — Здесь обедню три часа служат. Да не чавкай­
те, ешьте тише!
— А где наши ребятки?
— Ищи за селом. Поди, в свайку играют.
220

— А может, и пряники подбираются воровать в лавках.
— Скоро ли к «достойням» ударят?
— А ты подожди. Да и помолчи. Иные соскучатся,
из церкви-то выходить начнут, услышат. Закусывай,
знай!
— Когда петь-то?
— А там вон теперь за тебя монахи поют. Твоему пе­
туху рано.
— Запоешь — монахи тебе так-то рот замажут. Не
любят они нас, знай ты это.
— П рячь колобки! — опять команда старосты.
Вскоре затем опять дробь шагов прямо и сзади.
Снова про себя думы: «Опять клюет. Ишь чикает:
развяж и мошны. Сем-ко прислушаюсь: не чикнет ли?..
Вот опять».
Старец даж е икнул и вздумал на всякий чик кла­
няться, а поет благодарность без умолку.
«Вот привести угодили! Вот сладко! Все бы сидел да
пел».
М ежду тем опять все примолкло. Монастырский ко­
локол ударил к «Достойно». Снова забродили шаги взад
и вперед. Стали в чашечки постукивать время от вре­
мени новые деньги, стали почаще просовывать в руку
мягкое из съестного и печеного.
А там и команда:
— Запевайте-ко, старцы! Не торопитесь только!
Во славном было во граде во Риме,
При царе было при Онуре,
Жил-себе славен Ефимьян князь.
Не было у князя отроду:
Не было ни сына, ни дочери.
Взмолится князь Ефимьянин,
Взмолится Господу со слезами:
«Господи, Творец милосердный!
Взозри Ты на наше на моленье,
Создай, Господь, единое нам детище,
Создай, Господь, сына либо дочи!
221

При младости — князю на потеху,
При старости — князю на замену,
При смерти — души на поминанье!»

Потянулись стих за стихом из любимого старческо­
го и народного сказания про Алексея Божьего челове­
ка: как он «на возрости скоро к Писанию научился, как
прибирали ему обручную княгиню и они Божий закон
принимали. Да Алексей, сидя за свадебной трапезой,
хлеба и соли не вкушает, медвяна питья не спивает, а
уливается горючими слезами».
Обедня уж е отошла, когда старцы успели пропеть о
том, как Божий человек ушел из родительского дома в
Ефес-град: «приходил ко соборные церкви, становился
у церкви во паперти, по правую сторону притвору» —
и как его искали посланные отцом, нашли и не узнали:
«Нишшой каликой называли, милостыню ему подавали,
Олексея-света поминали, а он у них принимает, по ни­
щей по братии разделяет, Господа Бога прославляет».
Останавливались проходящие и прислушивались
к стихам о том, как Алексей 17 лет Господу молился и
услыш ал глас Божией Матери, повелевшей ему идти
в дом родителей, и о том, как он домой возвратился,
встал на паперти Божьей церкви, где отец его не узнал
и подал милостыню, как убогому незнаемому человеку.
Как, наконец, родитель велел его, нищего, взять в пала­
ту, приказал «накормить его хлебом-солью, построил
убогому келью, нищего-убогого сберегати».
Которую князь еству воскушает,
Тою ко убогому отсылает, —

ведут старцы разбитыми, дрожащими и шепелявыми
голосами.
Один только тоскливый скрип слышен, да еще М ат­
вей возносил надо всеми свой густой и сильный голос и
очень истово, ясно, и для всех слышно, и вразум итель­
но отчеканивал:
222

Да злы были у князя рабы ево:
Ничего к нему ествы не доносили,
Блюдья — посуду обмывали,
Помои на келью возливали.

— Ой, батюшки, слепцы праведные! — воздыхала
старуш ка и клала и з-за пазухи колобок и яичко.
Уже густая стена обступила кружок слепых, когда
они кончали последние стихи человека Божья:
С радостию Олексий нужду принимает,
Сам Господа Бога прославляет.
Трудился он, Господу молился
Тридцать лет да все и четыре.

Толпа слуш ателей была уж е так велика, что ш алов­
ливым мальчишкам доводилось втискиваться головами
и плечами и получать за то сверху нахлобучки.
До того народ был прислушлив, что не терпел ника­
ких посторонних звуков и на замечания молодого парня
с гармоникой, что «эти-де хлещ е поют, чем те, которые
сидят у колокольны», отвечал ворчливым гулом.
Кто ни подошел к кругу старцев, тот и остался тут
неподвижным.
Такая ж е бессменная, но нарастаю щ ая толпа окру­
ж ила и тех слепцов, которые пели у колокольни, и дру­
гой круг слепых и калек, поместившихся за святыми
воротами у колодчика, ископанного руками святого
угодника.
— Умиление! — замечал сдержанным голосом седой
человек после тяжелого протяжного вздоха.
— У мудрил Господь старцев! — вторил ему д р у ­
гой растроганный голос, когда кончали слепцы один
стихарь и немедленно заводили другой; некогда было
и деньги нащ упы вать и думать о мирском и посторон­
нем.
Надо было от слов не отставать и за другими т я ­
нуться.
223

Праведное сонце
В раю просветилося, —

заводил Матвей трескучим басом любимую песню ка­
лек «Про падение Адама» и плач его о прекрасном рае.
Расплачется Адам,
Перед раем стоячи:
«Ай, раю мой, раю,
Прекрасный мой раю!» —

вторили ему всякие голоса товарищ ей-калек в то время,
когда издали доносилось про Л азаря, а на другом конце
монастырского двора заводили «Человека Божья».
Все о нищете и убожестве Богом любимых и ему
угодных, все о нужде и страданиях, которые каждый
на себе испытал, и тоску, согласную с напевом и скла­
дом, носит в душе своей, да не умеет выразить. В ы зва­
лись старцы за мир постонать, выделились на видное
место за всех поплакать и вслух рассказать про люд­
скую скорбь и напасти. Теперь они — выборные от все­
го мира ходатаи и жалобники.
Не велел Господь нам жити
Во прекрасном раю;
Сослал нас Господь Бог
На трудную землю;
Ой, раю, мой раю,
Прекрасный мой раю!
Век правдой жити,
Нам зла не творити;
От праведных трудов,
От потного лица
Пищи соискати!..

— Воистину сердечное умиление! — повторил седой
человек.
— Ой, болезненькие! М иляги несчастные. Ох,
сердечны е, Богом обиженные! — вторили ж енские
голоса.
224

И, глотая обильные слезы, женщины утирали их р у ­
кавами, не двигаясь с места и готовясь слушать до са­
мого вечера.
«Вот опять зазвякало, — подумалось старцам, —
что дождь! Капля за каплей. А все, поди, ближним
больше сыплют. А “ш устрой” это в счет будет класть:
такой уговор. Кому больше насуют, тому больше водки,
а может, еще и пивом попотчует. Как узнать? Как со­
считать, когда поешь и слова припоминаешь и подгоня­
ешь всякое слово, одно к другому. Как совладать? А как
спорил! Как я просил круг делать, плетешком сидеть:
всем бы досталось поровну, а вот теперь и сиди словно
при дороге».
Проводник больно толкнул старца в бок: опять велят
начинать. Староста давно уж е сердито крутит головой
и глазами подмигивает.
Проходящие люди из равнодушных, отходя от
одной поющей толпы, попадали тотчас ж е в струю тех
тоскливых звуков и до томительного однообразия схо­
ж их мотивов. Не успевали остыть в ушах и забыться
эти вторые, встречает на новом месте третий гул и стон,
стараясь отделиться, но невольно сливаясь с задними.
— И это после церковной-то службы! — зам еча­
ла местная власть, обращаясь к товарищу. — Слуга
покорный: мои нервы — тоже не веревки, как им вы­
держивать? Как дерет этот рябой! Понимаю я, почему
и черствые, деревянные мужичьи души трогаются и
волнуются. Очень ведь много денег набрасывают, ни­
где столько. Посмотрите: серебряные монеты леж ат
в чашках. Ужасно любит народ слуш ать этих слепых
горланов, и не знаю, любит ли он еще что-нибудь боль­
ше. Смотрите, так и облепили, так и лезут в самый рот
к старцам.
— Это пение, — ответил товарищ, — умиляет душ у
и освежает нравственное чувство простолюдина, уча в
то ж е время, терпеливо переносить превратности ж и з­
ни. Здесь он ж елает видеть выраж ение своих лучших
225

и задуш евных мыслей и чувств. Поднявши это свое же
измышление и порождение на высоту нравственного
идеала, народ любуется и красуется им с честной и чи­
стой младенческою наивностью и откровенностью. Они
поют для денег — он этого понимать не хочет и дума­
ет, что слепцы священнодействуют. Он очень искренно
требует и приличной обстановки, и своего рода торж е­
ственности, и смирения во взорах и голосе. Пусть они
обманывают, пусть ужо ночью пропьют все собранные
здесь деньги в кабаке — что ему за дело? Ему и в голову
не приходит ничего, кроме той мысли и представления,
что перед ним творится свящ енная служба, совершает­
ся умилительное таинство. Ведь и священник всегда ли
приходит к алтарю готовым и чистым, как ему в уставе
показано? Конечно, лучш е обмануться, чем терять ве­
рования в свои вековечные помыслы. Пусть ж е слепой
старец навсегда остается при Божьем храме, как его
дополнение. Оттого-то и сами слепцы признают над со­
бою власть духовных лиц, и священникам во всем готовно покоряются.
В этих монастырских картинах нельзя не видеть глу­
бокого морализующего начала, помимо того, что всякий
здесь слышит свою заветную мысль, складно и гласно
высказанную: дума в думу и слово в слово. Ф изический
недостаток лишил созерцания внешнего мира, освобо­
дил от напряжений разуметь в нем суть, неподдающуюся первобытным дешевым приемам, но зато углубил в
созерцание внутреннего мира и пространно развернул,
ничем нестесняемому теперь воображению широкое
поле фантастических чудес и красот. Творчеству слеп­
цов мы обязаны этими смелыми поэтическими образа­
ми, которыми переполнены наши былины о богатырях,
где все так громадно и могуче, хотя и написано грубою
кистью. Памяти слепцов мы должны быть благодарны
за то, что она сохранила нам большие сотни поэм само­
го разнообразного вида и смысла, где всякая старая па­
мять отказалась бы и когда десятки рук не успели еще
226

до сих пор записать всего, что сказывается и поется
слепцами про родное былое.
Опять проходящие и опять разговоры:
—
Во всех кругах все слепые поют, ребята толь­
ко подпевают и то кое-как и нехотя. Ни один из них
не умеет сказать целой «старины», полной «былины».
И между стариками настоящие стали пропадать, изво­
дятся: на исторические сказания надо искать знатоков
днем с огнем. Мудреное дело — уберечься, хотя сам на­
род бережет, хоронит и любит, да пришла какая-то мо­
ровая язва, запечатавш ая язы к и затемнивш ая память
(и это не очень давнее время).
Зато остальное остается по-прежнему: немудрено
и теперь, как и встарь было, навек сделаться слепым.
Семь-восемь месяцев ж итья в темной избе и крутые
переходы из нее на белы снеги. Зимой в избе лучина
светит, дымит и чадит и едкой струей горячего дыма
прямо бьет в глаза, наклоненные над мелкой работой,
чтобы ближе и светлее видеть. Летом можно бревна пи­
лить — опилками глаза порошить. Н ет-нет да и пере­
падет малая крупица в больной глаз, а не удастся —
можно и у овина набежать на беду, когда веют обмоло­
ченное зерно от острой и крепкой шелухи. Больной глаз
вытирают грязной холщовой тряпкой, какая первая
попадется под руку, а водой мыть нельзя — хуж е при­
кинется. Знающему лекарю из ученых показать тоже
нельзя — хуж е будет. Подает совет знахарь темными
непонятными нашептами и велит искать сухой дож де­
вик и пылит в открытые глаза коричневой мелкой пы­
лью его. Хорошо еще, если посоветуют мочить какойнибудь звериной кровью: прикаж ут живого крота до­
стать и велят задавить его своими руками. А дождевик
растет только летом, кроты роют землю такж е в те­
плое время; жди этого последнего средства с его при­
зрачным спасением, когда земля отойдет и соберется
родить поганый гриб или начнут кроты обратное свое
переселение с изрытых и объеденных мест на свежие и
227

сытые. Тем временем оба глаза закрылись и белый свет
совсем потемнел. Где ни пропадало у темного и бедного
русского человека! Таков ему и закон на роду написан.
А выход один на монастырский двор да на базарную и
ярмарочную площадь.
Попробуем найти утешение хоть в этой картине,
которую рисует теперь монастырский двор с кругами
распевающих слепых под колокольный звон и под го­
вор намолившегося народа, который тут же, кстати,
продает и покупает.
Этот большой колокол, на котором вычеканено имя
Бориса Годунова, эти стрельчатые окна и кое-где со­
хранивш аяся в них слюда, эти бойницы и стены с длин­
ными и узкими отверстиями, выстроенными в те време­
на, когда еще стреляли из пищалей и обливали врагов
кипятком и варом, — все это так согласно отвечало и
напеву, и самым словам стихарей слепцов, так приста­
ло и так вместе с ними красиво и понятно!
На базарных площадях те ж е слепые каж утся з а ­
урядными промышленными людьми, которые потому
и поют усердно, что хотят получить за то деньги. Под
монастырскими стенами эта ж е слепая нищая братия
каж ется чем-то священным и, во всяком случае, как
бы продолжением и дополнением того, что навеяно
церковной службой под тяж елы ми громадными свода­
ми перед высочайшим иконостасом. Ватага слепых —
остаток самой отдаленной старины, когда не только не
умели класть каменных стен и стрелять из пищалей,
но и деревянные стены рубили тупым топором, а про
монастыри и Божии церкви совсем не слыхали. В ата­
ги слепцов — явление на Руси самое древнее, и притом
такое, которое народ бережно уберег про себя до наших
дней во всей неприкосновенности, чистоте и цельности.
С самых языческих времен лучш е и удобнее при­
строить их не успели и не умели. Прадедовское наслед­
ство безраздельно остается на общем мирском попече­
нии.
228

VI

Еще в высоком тереме ласкового князя Владимира
появлялись за один раз сорок калик со каликою и на по­
четных пирах получали большое место.
Все это знают и могут услыш ать от наших слепцов,
распевающих про своих древних братий, что они
Становились все во единый круг,
Клюки-посохи в землю потыкали,
А и сумочки повесили,
Закричали калики зычным голосом.

Можно услышать, что могучие богатыри каличьим
промыслом и нарядом не гнушалися, одеваясь, как щ е­
голь и волокита Алеша Попович, в лапотки семи ш ел­
ков, подковыренные чистым серебром, надевали под­
сумок черна бархата, на головушку — шапку земли
греческой, на плечи — шубу соболиную долгополую. И
не только не гнушались, но и за великую честь стави­
ли под видом калики выходить на великие богатырские
подвиги, как Михаил Поток Иванович и матерой мужик
И лья Муромец, когда шел из Мурома в Киев по такой
дороге, по которой никто не прохаживал и не проезж и­
вал. Только ш ел-прош ел калика прохожая, прохожая
калика волочальная: муница на нем сорочинская, ш ля­
па земли греческой.
Не одними рассказами о своих молодецких похож­
дениях киевского князя они тешили, а утеш али его и
богатырскими подвигами. Каликой сходил Илья Муро­
мец в самый Царьград, когда прознал, что князя царе­
градского поганый Издольня в полон взял, Царьград и
золотую казну опечатал. Сдынул Муромец шалыгу в
девяносто пуд, щелкнул Издольню меж уши, взял его
за резвы ноги и зачал помахивать: куда махнет — туда
улочки, куда примахнет — переулочки.
Не отошла каличья честь, когда и Христова вера за ­
велась на Святой Руси; взяла она убогих и странных
229

под свою крепкую защ иту и сказала определительно
и твердо, что это первые и ближние друзья Христовы.
В их пользу установились новые обычаи, но прежнего
смысла и значения.
Из нищей братии отбирали самых убогих двенад­
цать человек. Водили их в те ж е терема княж енеские
в великий четверг. Умывал их натруженны е походные
ноги сам князь стольно киевский, саж ал их за столы
дубовые и за скатерти браные, сам кормил их и потчивал.
Та ж е честь не покинула слепых-убогих, когда рус­
ская слава из Киева переш ла в Москву и перевелась с
великих князей на белых царей. Любили калик пере­
хожих чествовать по христианским обычаям; любили
слуш ать их песни и сказания и в Москве, как и в Киеве,
по народным примерам и обычаям.
В Москве дошло даж е до того, что про старых калик
перехожих, потерявших вслед за глазами и ноги, стро­
ились особые палаты, и убогие принимались в придвор­
ный ш тат и назывались «верховыми богомольцами». Их
звали в зимние вечера в государеву комнату рассказы ­
вать про все, что они знали или от других слыхали про
давно минувшие времена, про подвиги благочестивых
людей, от бедного Л азаря и прекрасного Иосифа до Иоасаф а — индейского царевича. Старцы эти и духовные
стихи певали, и сказки сказывали, а за все это были у
царей в великом почете и милости. У царя Алексея Ми­
хайловича они жили даж е подле самых царских хором,
и когда один из таких (Венедикт Тимофеев) умер в 1669
году, 9 апреля, его отпевали два патриарха, два архи­
мандрита, десять священников, двенадцать дьяконов и
без счету певчих и причетников. Сам царь был на по­
гребении и раздавал щедрую милостыню нищим и ко­
лодникам в этот день, потом — в третины, девятины,
полусорочины и сорочины. Щ едро жаловал царь и все
отпевавшее духовенство. В верховых нищих не обде­
лял он своей милостию, содержанием и попечением и
230

юродивых, и «слепцов домрачеев» (умевших в те вре­
мена подыгрывать пению былин и старин на струнной
гитаре или домре).
Во всяком богатом доме, в таких ж е пристройках в
одно, в два оконца, со стекляными оконицами и ж ел ез­
ными затворами, живали те ж е слепцы-сказочники, за
разговорчивость и болтливость свою прозванные осо­
бым именем «бахарей» (краснобаев, рассказчиков).
Богачи и белая кость пробавлялись домашними пев­
цами и уберегали, свято храня и холя наемных слепых
и убогих; крестьянская бедность, черносошный люд, с
той ж е любовью и вниманием относился к проходящим
и гулящим базарным старцам. Точно так же бережно
сохранили и их через многие века до наших дней и с
тем вместе сберегли ту ж е в них веру.
Пропитывая и обогревая при жизни, простой и бед­
ный русский народ не забывал их и по смерти. Для это­
го такж е с древнейших времен существовали в городах
божедомки, в деревнях на полях — курганы. Здесь хо­
ронили умерших странных людей и в Семик пели об­
щие и общественные панихиды на мирской счет.
Не подать слепому нищему — тяж кий грех, да и не­
безопасно: не проклял бы он со зла. А проклятие в и з­
вестное время (бывает такое в году не один раз) может
действовать, имеет силу.
Пробовал бродячих нищих и слепых старцев вели­
кий хозяин земли своей Петр Первый пристраивать
к местам, чтобы не толкались, не мешали и не напо­
минали бы царю про старые, немилые ему времена:
приказывал монастырям строить богадельни, велел
ловить и вязать всякую без разбора нищую братию,
писал строгие указы, не один раз их напоминал и по­
вторял — убогим удалось-таки пережить и это самое
тяжелое для них время. Унесли их осторожные ноги: к
монастырским стенам их не приковали, а остались они
на прежнем положении. Пугливые ушли в раскольничьи
231

скиты еще на пущий почет и на большее обеспечение и
безопасность.
Завелись и в раскольничьих местах свои слепцыпевцы, и между ними громче всех прославились тих­
винские, которых в Юрьевом монастыре (в Новгороде)
любил дарить и слушать сам строгий знаменитый ар ­
химандрит Фотий при государе Александре Благосло­
венном.
И нигде их столько не набирается, как в глухих
лесных м естах по ярмаркам : в Вологодском, в Оло­
нецком краях. В село Ш унгу (Повенецкого уезда),
вблизи выгорецких скитов, сходилось их на рыбную
Благовещ енскую и Никольскую ярм арки до д есят­
ка артелей: певали и в одиночку, и парами, певали
втроем и целыми десятками. Зато уж е из этого места,
как и из всего Олонецкого края, вывозились самые
длинные, старинные и лучш ие былины. В Ш унге и
новики-нищ ие учились, как в академии, и промыш ­
ленные архангельские лю ди-поморы вы везли в свои
места много редкостны х сказаний (и нам во врем я
поездки на Белое море охотно пели и сказы вали эти
словоохотливые люди).
Свято место не осталось пусто: число слепых не ума­
лялось, уменьшилось количество знатоков былин. С та­
ли об этом не спуста туж ить и жаловаться; приходится
уж е разыскивать — стали, по этой причине, потора­
пливаться. Все ж е прочее стоит по-старому и обстоит,
как говорят, благополучно.
Для примера и доказательств заглянем в разные
углы богомольной и сердобольной России.
По Малороссии дид (дидунь, старец) ходит. Во вся­
кую он хату заходит без спросу, когда в ней и нет нико­
го. Берет, что ему попало на глаза, и уходит. Вернется
ужо жинка с поля, оглядится, заметит пропажу, скажет:
«Певне тут дид був» — и положит на дверь засов от дида.
Имеет дед право входить, да и умел во зло употребить
доверие, родившееся от старого и доброго обычая.
232

Умели в Малороссии деды-жебраки выделить ар ­
тели слепых, которых и зовут «лирниками»: играют на
лире и поют Божественные песни. Б ез лиры они и в на­
род не ходят и для этого самые молодые, чтобы иметь
право называться дедом, отпускают бороду вопреки
общим народным обычаям.
Входя в дом, двери которого для них всегда откры­
ты, чтобы сразу признали, они запевают молитву «Отче
наш». А затем так же, как тихвинские и олонецкие ка­
лики, повертывают на веселое и смешное — по ж ел а­
нию девчат, и на плясовую и скоромную — по требова­
нию насмешливой молодежи, пока не закричит какойнибудь шутник:
— Дидуня, пип иде!
Перейдем в Белоруссию, столь ж е древнюю и непод­
вижную.
Здесь певцы духовных стихов по образу жизни на­
зываются волочебниками и, сообразно занятиям, лалынщиками и ходят всегда артелями человек в 8— 10 и
более, с дудой и скрипкой 16.
«Под дуду не пойду, под скрипцу не хочу, под ж а ­
лейку помаленьку», — шутливо говорят в тех странах
эти нужные люди, которые затем и берут с собой сопел­
ку, что такж е приходится им петь веселые и загульные
песни по заказу. Собственно, надо петь духовные и сле­
дует видеть в том религиозную обязанность и святое
дело.
И здесь певцы, исполняя обет, священнодействуют.
Подходя к избе, становятся под окнами полукружьем;
впереди и в середине мужик средних лет — «починальщик» с дудой. Боковые «подхватники» поют, а во время
припевка хлопают в ладоши.
Не гуси летят, не лебеди, —

заводит починальник.
233

Христос воскрес на весь свет, —

вторят голосами и хлопают ладонями помощники.
Идут, бредут волочебники,
Волочебники, полуночники,
Челом здоров, хозяинушка!
Чи спишь-ляжишь, чи споциваешь?
Коли жь ты спишь, то Бог с тобой!
Коли жь не спишь, говори ты с нам!
Не хошь говорить, хадзи ты с нам!
Хадзи ты с нам с волочебничкам,
С волочебникам, со полуночникам,
По темной ноци грязи толоци,
Собак дразнить, людей смешить,
Не хошь хадзиц, дари жь ты нас17.

Подарки выговариваются: «Починальщику яичек,
да денег, да горелки; помощникам сыр на тарелке; мехоноше (заднему сборщику подаяний) пирог с ношу;
дударини хоть солонины — дуду помазать, струны
погладзить, чтобы играла, не залегала. А за то, хозяинуш ко, живи здорово, ж иви богато! Дай тебе Бож е
пиво варить, сынов женить, горилку гнать, дочек от­
давать!»
Ж ертва обязательно передается из каждого окна и
всегда в приметно-достаточном количестве. Где крепко
спят, там громко стучат и укоряют. Где упираются по
бедности или по неохоте, там опять певцы становятся в
круг и поют ругательный стих, припасенный на такой
случай.
Такова обязательность пения и такова сила в по­
явлении волочебников, что, если поют они в то время,
когда на дворе тихо, нет дождя, ночь ясная и звезди­
стая, — значит, весь год будет урожайный и в особен­
ности хорошо яровым посевам. Очень худо, если поют
певцы в дождливую и сырую погоду: волочебники того
не разбирают и неустанно поют, чтобы обязательно
обойти всех. В Витебской губернии не лишают такой
234

чести даж е издавна поселившихся там великороссовраскольников: посещают и этих. Дележ сбора произво­
дится не без ссор и драк, но всем поровну — часть для
дому, другая половина — в шинок.
Если мы вернемся в Великороссию, то едва ли най­
дем что-нибудь особенное, что можно добавить к рас­
сказу. Не за большим приходится возвращаться.
Нижегородские промышленные мужики доморо­
щенным опытом дошли до того, что приладили способ­
ности слепцов к железному производству тянуть про­
волоку. Да верно говорят и убедительно доказывают,
что промысел этот без внимания и поддержки стал
упадать с каждым годом все больше и скорее, отпуская
и своих обученных слепых на нижегородские ярмароч­
ные площадки и под утлые стены, сползающего к воде
с волжской горы, Печерского монастыря.
Городская филантропия завела институт для и з­
бранных петербургских слепых и выучила читать и
считать по выпуклым знакам да, конечно, согласно и
хором играть пьесы итальянской и немецкой музыки,
что доставляет удовольствие, возбуждает общее удив­
ление и вызывает достойную и приличную похвалу р у ­
ководителям. Концерты слепые дают, в газетах пишут
об этом и печатают полные и обстоятельные годовые
отчеты.
Многие тысячи слепых продолжают бродить по все­
му обширному лицу земли русского царства. Не сгова­
риваясь между собой, но по ходу вещей и силой обстоя­
тельств они разделили всю Русь на участки, поставив в
центре бойкие места народных сходбищ. Тяготея к ним
десятками промысловых артелей, они друг с другом не
путаются и взаимно одна артель другой не мешает, все
дружно прокармливаются около полуголодного кре­
стьянского люда, обогреваются кое-как под пошатнув­
шейся и разметанной кровлей и на разные тоскливые
голоса распевают вековечную песню:
235

Тебе, свету, слава и держава,
Олексию Божью человеку.
Ему славы поем, именем зовем:
Славен Бог, да и прославися!
Велико Имя, да и Господне!
Господнее по всей земли,
По всей земли — вселенные!..
И вовеки веков. Аминь.

Ч а с т ь IV
БОГОМОЛЫ И БОГОМОЛЬЦЫ
Посвящается памяти друга,
Петра Петровича Гагарина
Знают и чудотворцы, что мы
не богомольцы.
Народная пословица

ГЛАВА I

Невыносимо жаркий полдень сухого лета. Под от­
весными прямыми лучами горячего солнца, казалось,
все припеклось, приникло и изомлело.
Едва ш евеля усталыми ногами, лениво тянулись по
тропинкам открытого поля толпы богомольцев, сторо­
нясь от пыльного полотна проездной и торговой дороги.
— Хоть бы маленького дождичка! — было у всех в
мыслях и в молитвах.
— Хоть бы пыль-то маленько прибил! — вырыва­
лось у путников на словах, на взаимное развлечение и
утешение.
— И сколь велика эта жарынь: ребро за ребро заде­
вать стало! — слышался в подтверждение отчаянный
третий голос.
На открытом поле солнышко хозяйничало во всю
силу и не в людскую мощь и меру. К зимним палящим
морозам русские люди привыкли и выучились притерпливаться — палящий летний зной невыносим и р аз­
дражает. Подвергаться его влиянию несколько дней
кряду в дороге — у богомольцев считается подвигом;
пережидать его и испытывать — у деревенских хозяев
полагается великим несчастием, Божеским наказани­
ем. По этой причине подорожные толпы густы и р а з­
нообразны; есть отсталые, но нет убылых. Встречных
237

решительно не видать никого. Все движутся в одном
направлении и под одним тяж елы м гнетом горячего
летнего полудня.
Истома во всем; даж е деревуш ка, которая высыпа­
лась навстречу путникам, совершенно вымерла, и не
давала никаких признаков деловой обыденной жизни.
Безмолвно стояли обоими порядками избы, расступив­
шиеся далеко по сторонам и опроставшие в середине
широкую улицу под бойкую проезжую дорогу. Не толь­
ко не слыхать собачьего лая, но не видно было и самих
собак, которые, конечно, вместе со всеми живыми хоро­
нятся в тени, ищут там прохлады и, не находя ее, впа­
дают в молчаливую и сонливую меланхолию.
Не лучш е путникам и за деревней, когда дорога р аз­
билась на объезды, перекрестки и опять тянулась по­
лем. По-прежнему видно было, как это поле, засеянное
направо яровым, налево озимым хлебом, покато скло­
нялось во все видимые стороны. В одном месте оно сли­
валось с паром и чернело, а прямо примыкало к синев­
шему вдалеке хвойному лесу.
На полотне дороги толстым пушистым слоем л еж а­
ла сухая пыль, от которой попадавшие на наезженную
дорогу лошади сфыркивали, неистово встряхивались и
крутили головами. Из-под налетов пыли не видать было
травы, а взметенная лошадиными ногами эта пыль клу­
билась густыми непроглядными облаками и залепляла
все, что хочет жить и должно дышать.
Сплошной полосой этих пыльных облаков ярко и
отчетливо обозначалась кривая дорога, тянувш аяся
среди поломанных изгородей, между пожелтелыми по­
лосами озимого хлеба, — к лесу, прихотливыми коле­
нами, поворотами и углами. Кажется, и не осилить ее,
судя по досадным и ненужным изгибам, среди которых
нет ни одного прямика.
На всем видимом один сплошной серый цвет, и са­
мый воздух около дороги казался набитым той ж е се­
рой пылью.
238

Опять одно у всех на уме и на словах:
— Здорово знойт! — облитый горячим потом и ути­
раясь запыленным рукавом, замечает один.
— Больно уж марить стало! — поддерживал со­
сед, попадая веревочными лаптишками в мягкую кучу
пыли, причем разбрасы вал ее фонтанами по тропинке.
В самом деле марит: все изнемогло на солнечном
припеке, и земля накалилась так, что нижний воздух
пламенеет и струится. Ч ерез это начинает все играть в
глазах, перемежаться и вздрагивать: и несрубленная,
уцелевш ая среди поля березка, и сенной сарай на лугу,
и остожья сена временами и неясно появляются, мота­
ясь взад и вперед.
Душно. Обильный пот и непривычная слабость одо­
левают. Даже пташки задумались.
— Целую реку теперь выпил бы!
— Сухмень — погодка!
— Такая-то важная!
— Земля теперь про себя запас пьет; сказывают, от
того и родники оскудевают.
— А ты бы лучше не поминал теперь про воду-то:
без нее с души тянет!
— Бодрись, православные! Не сетуйте, не гневите
угодников Божиих! — подкреплял их поучающим то­
ном тонкий ф альцет обогнавшего молодца с длинным
посохом в руках, длинными волосами, прикрытыми
шапкой вроде скуфьи, и в том вековечном длиннопо­
лом подряснике, подпоясанном широким кожаным
ремнем, который усвоен всеми присяжными бого­
мольцами.
На спине его мелькнула кож аная сума вроде солдатскаго ранца, укрепленная сходящимися на груди кре­
стом, кожаными ремнями, и под нею какой-то сверток
в клеенке. Тощее, изможденное лицо успело еще раз
оглянуться на разговорщ иков, но привычные ноги,
обутые в кож аные сапоги, торопили его вперед по
239

пыльной тропинке и наталкивали на новую толпу и на
те ж е разговоры:
— Здесь не напьешься: вон как поле-то долго т я ­
нется! А где тут на реку попадешь? Ее и знаку нет. Ты,
бабонька, в избу на деревне-то торкалась: пить, поди,
просила. Что тебе сказывали там?
— Дай, слышь, грош... Да приходи, мол, ты, алчный
человек, в наши места — мы тебя всего водой окатим и
домой унести дадим.
— Тако дело, бабынька, тако празднично дело. За
питье деньги стали просить — значит, угодники близко.
Подмонастырщина живет. Тем здесь торгуют. Всякий
норовит около богомольца поживиться, и того дела он
ждет круглый год.
— Он так про себя и думает: молиться ты идешь —
значит, денег, сколько ни на есть, имеешь при себе в
кошеле.
— Погляди-ка, что еще дальше увидишь!
— Скоро ли, родители, до батюшки-то, до угодникато дойдем? — слышался усталый и отчаянный женский
голос.
— А ты, богомолица, как идешь-то: обещанием или
принуждением? — подхватил вопросом, догнавший
вторую толпу, присяжный богомолец с длинными воло­
сами и кожаной калигой.
— Идешь по обету — так и терпи. Угодник это лю­
бит. Может, он и сушь-то такую умолил, чтобы тебя ис­
пытать.
— Грешные мы, а моченьки моей нету!
— Призови угодника Божия на помощь!
— Ой, не толкуй-ко ты, долговолосый! И говоритьто теперь тошнехонько! На ногах точно гири какие.
— То и хорошо: то и во спасенье!
И долговолосый круто забирал ногами вперед, на­
талкиваясь на новых и слыша все то же:
— Вот поле-то пройдем — лес начнется. Только бы
до лесу-то добраться, — говорили одни.
240

— А там у них луга — это опять монастырщина. Ч асовенька будет, а там опять лес станет, а за лесом-то за
тем он и обозначится, — утеш али себя и других ближ­
ние и бывалые.
— Тошнехонько. Силушки нету!
— Вы не из мещанок ли будете?
— Дворовые были.
— Так я вас и понимал. Непривычны. Присели бы?
— Пробовала: насилу потом размялась.
— За это еще благодарите Бога — значит, сила есть,
а то ноги-то и совсем не пойдут. Переобулись бы — по­
могает, — советовал тот, который шел совсем босиком,
а городские сапоги на веревочке перекинул через левое
плечо.
Во всю дорогу отличался он терпеливостью и весе­
лостью, обращал на себя общее внимание и всем нра­
вился. Прозвали его «шустрым» и поняли в нем того
весельчака, который шутками и остротами оживляет
товарищество и составляет неизбежное и дорогое лицо
во всякой артели, где бы она на Святой Руси ни собира­
лась, для какого бы промысла и ремесла ни плотилась,
и при каких бы условиях ни создалась. Без этого весе­
лого человека и толпа богомольцев не могла обойтись.
— В монастыре квас выставляют даром, — поддер­
ж ивал он.
— Да можно ли пить-то его? — спрашивал робкий,
тихий голос всеми обижаемой бабы.
— Усердие есть — можно и голову мочить, — под­
трунивал в ответ весельчак.
— В монастыре отдохнете: там женский пол почи­
тают и ублажают. Чего пожелаете — всего довольно. И
кормят.
— Ой, не грешите-тко!
— Хоть раздевайся, а легче нет! — крикливо взды ­
хал новый, медленно переплетая ногами вслед за дру­
гими приближавшимися уж е к лесу.
241

ГЛАВА II

Вот и лес — монастырский бор, с желаемой прохла­
дой. Л етучая пыль сменилась под ногами зыбучим пе­
ском. Густо обступили дорогу со всех сторон ели и со­
сны дружной беспримесной семьей; ели, уставив свои
далеко распростертые корни, точно церковные под­
свечники. Словно они приладились здесь затем толь­
ко, чтобы постоять для украш ения и ради компании,
а налетит лихая буря — они прежде других свалятся.
Солидно укрепились сосны, глубоко проникнув своими
корнями в почву, особенно главным стержневым кор­
нем, и, как будто хвастаясь перед соседями, выбирают в
бору самые светлые места, кучатся на полянах и лезут,
опереж ая рост елей, далеко в высь, с просмолившей­
ся насквозь древесиной, нелегко поддающейся топору
и пиле. Успели их догнать и перегнать ростом только
лиственницы — редкое дерево, всегда заставляю щее
удивляться и любоваться собой там, где оно уцелело,
однако в небольших насаждениях и в разброс между
другими.
Среди крепкого подбодряющего смолистого запаха
приятно отдохнуть и освежиться дыханием и впечат­
лениями. Солнышко не везде проникает. Бурелом и гу­
сто накиданный валежник успели сохранить достаточ­
но влаги, отзывающейся затхлой сыростью около тех
мест, где залегла мшина — мягкая как пух и задерж и­
вающая шаги.
Здесь нетвердые на ногах ели успели свалиться,
взрыть при падении почву и приподнять ее корнями
ровно на столько, чтобы хорошо было зимой приладить
на этом месте медведю берлогу.
Вот и согнутый в дугу и свороченный на сторону ело­
вый и сосновый ж ердняк со сплетенными и спутанны­
ми вершинами. Значит, погостил на них около полугода
снег и одни верхушки надломил, другие совсем оторвал
и сбросил вниз в неодолимую валежную кучу.
242

Вот и целая неоглядная сосновая роща, холеная по
завету угодников и сбереженная; многие сосны помнят
основание монастыря и доживают теперь до половины
третьей сотни лет. Словом, все для приглядевшихся
глаз на своем назначенном месте и нечем интересовать­
ся; и в этом бору то ж е спокойное и вечное однообразие,
умеющее располагать к спокойствию душевному и бы­
стро переносить в задумчивость. И з этой рощи, гово­
рит предание, рубили угодники те бревна, из которых
строили и свою малую келью, и первую малую церковь,
до сих пор сохранившуюся.
Среди осыпавшейся густым слоем нетленной хвои,
образовавшей скользкую, как паркет, поляну, реж ет­
ся дорога, поддерживаемая колеями проезжих телег и
размывными рытвинами от дождей и талого весеннего
снега. Тут, у дороги, на проезжем месте, по просеке и
на ветру, хвоя уступает и леж ит тонким слоем, обна­
руж ивая те площадки, которые невольно срывают з а ­
мечания:
— Скоро тут гриб завяж ется.
— Боровой красный рыжик; ядреный, налитый со­
ком, что человечья кровь, красным. В посоле такой ры ­
ж ик долго держ ится и не киснет; станешь его есть —
хрустит на зубах. Такой-то и брать весело...
— И сильный: дерет землю и роет хвою и, когда
выходит из-под земли, эту самую хвою выносит на
шляпке.
— Монастырь здесь набирает гриб многими десят­
ками ушатов на всю зиму, а на стороне грибов не при­
купает: хватает своих. Еще и владыке посылает отвар­
ных бутылочных, мелконьких, чуть не с булавочную
головку.
Поползла дорога под гору, разры тая более глубоки­
ми колеями и канавами, на дождливое время скользкая
и головоломная; троечники и почта тормозят здесь ко­
леса. Под горой дорога тянется лугом.
243

На повороте, вправо, стоит часовня и два монаха си­
дят за сбором. Здесь все кучки богомольцев останавли­
ваются.
Часовня укрывает родник с холодной ключевой во­
дой, обильно скапливаемой в широком срубе.
Один монах надевает ризу и служит молебен угод­
нику, образ которого среди других находится на видном
месте. В углу часовни, в деревянном киоте, помещается
во весь рост изваяние из дерева Параскевы Пятницы
в старых и подержанных шелковых ризах. Лик святой
мученицы — очень древнего и грубого дела и в темном
углу с трудом распознается.
— Когда пришел в эту страну угодник, сказывает
его житие, на этом месте собирались жители совершать
свои поганые требища и идоло-жертвенные игрища
гудением, скаканием, плясанием и всякими богомерз­
кими действиями. Отсюда женихи умыкали невест и
тем порождали семейные междоусобия и кровопролит­
ные побоища. Поселившийся вблизи Божий угодник
водрузил здесь крест, освятил воду, которой дотоле
приписывалась волшебная сила, исходящая из злого и
поганого духа, обитавшего в этой воде. Рассерженные
жители изгнали за то святого человека, и когда он по
малом времени возвратился сюда, то поселился уж е в
некотором расстоянии, но все-таки достиг того, что ста­
ло то место свято, а те люди уверовали в единого Бога.
— Здесь святой жезлом своим разбил идола Ваа­
ла, — толковал по-своему богомольцам монах.
— Здесь ж е извел он источник, которым попалил ог­
ненную жертву.
— А где ж е посох?
— Черемуховый посох долгое время сохранялся в
обители, но ныне взят и унесен, говорят, вместе с чу­
дотворной иконой, писанной самим преподобным, в Мо­
скву. Туда, говорят, свозили некогда все, что в каждой
русской области было свято и чтимо всеми.
244

Если святой вызвал из земли источник, давно уж е
объяснил себе и решил окрестный народ, значит, ему
надо молиться от засухи, чтобы дождя умолил право­
славному люду. А если ему надо молиться о дожде, то
волен он и силен остановить проливные — значит, надо
молиться ему и о сухой погоде, о ведре.
С какой жадностью пьют странники холодную и
чистую воду, с такою ж е охотой и готовностью кладут
на столик все, что могут: городские — медные и сере­
бряные деньги; деревенские — холст, нитки, пряденую
овечью шерсть, домотканое сукно и т. д. Деньги, впро­
чем, бросают на дно источника. Грязью со дна маж ут
глаза, которые у редкого не болят, а на этот раз у всех
гноятся от пыли: вода почитается святой и целебной от
всех болезней, наружных и внутренних.
Ужо, когда толпы богомольцев перестанут при­
ливать и все пройдут в монастырь, сборщики-монахи
прилаженной на длинной палке сеткой станут доста­
вать, как из садка рыбу, брошенные монеты, отчетливо
видимые в светлой, как хрусталь, родниковой воде.
Теперь толпы богомольцев все прибывают и длинны­
ми вереницами тянутся по всему обширному всполью
и по низменности, усаженной на одном краю веселой
березовой рощей, за которой открываются огромные
луга, уставленные неисчислимым множеством стогов
сена, стоящих группами и в одиночку.
Луга оказались поемными, они привели к широкой
реке, на берегу которой — часовня и перевоз.
Думали, что за перевоз надо платить. Бывальцы ска­
зали, что в монастырь монахи перевозят даром. Дума­
ли, что часовню можно пройти мимо, с легкой молитвой
и попутным крестом. Оказалось, что и у этой часовни
сборщики кланяются и рассказывают:
—
На это место приходил угодник, когда еще не хо­
тел объявляться миру и ж ил отшельником в полном
уединении. Сюда ночной порой выходил он из подзе­
мелья и приносил своего изделия лапотки, точенные из
245

осинового дерева деревянные ложки и чашечки, пещ у­
ры из березовой коры: все делал своими ручками. Все
это здесь выставлял он и покидал. Приходили благоче­
стивые люди, брали вещи, оставляли кто что мог: иные
деньги, другие из съестного, кто из одежи. Ночью угод­
ник собирал оставленное, а если и ничего не находил,
то благодарил Бога за то, что сподобил его поделиться с
неимущим. Изделие его ручек хранят в ризнице и вы­
ставляют на праздники для желаю щ их ко святым ве­
щам приложиться. Покажут и вам.
По реке ходил дощанник и плавали большие лодки
на веслах; монастырь усердствовал богомольцам в та­
кой степени, что вызвал мимолетное замечание:
— Сколь трудятся, а все безвозмездно!
Монахи, гребя веслами и дружно налегая сильными
руками и мощными грудями на весла, пели согласно,
тихо и дружно: «Спаси, Господи, люди твоя». Берега
реки при этом быстро сближались.
В нескольких шагах от речного берега — опять ча­
совня, на этот раз каменная.
— Подавать-то и здесь поди надо? — спрашивал
робкий голос богомолки-бабы.
— По произволению и усердию, — отвечал богомо­
лец в подряснике.
— А я, батюшка, по дороге-то все уж извела. С чем я
и в монастырь-от приду?
— А ты, тетенька, не сумлевайся: все, что позади
оставила, в одну кучу сюда пойдет, — отвечал ей «шу­
строй».
— Ты бы не торопилась: в монастыре другие сборы
ждут. Мало несешь — не клади здесь, оставь — там
опять понадобится, — утеш ал ее третий товарищ и
спутник.
— Здесь в оно время, — объяснял монах, — один
богомолец богородичен хлебец обронил. Дал ему этот
хлебец сам преподобный. Б еж ала блудящ ая собака;
246

восхотела тот благословенный хлебец поглотить. И исшел из земли огнь и попалил собаку. Оттого и часовня
называется просфоро-чудовой, и то чудо на иконе пре­
подобного изображено. М ожете в монастыре в приделе
преподобного видеть на иконе его, и у нас в часовне на
стене написано.
Подали богомольцы и здесь.
Монастырское предание ушло в народ с тем назида­
тельным оттенком, что, раздавая святые хлебы, угод­
ник заботливо пекся о хлебородии — стало быть, по­
добает сугубо молиться ему и о том. А так как, думал
народ от хлебного урож ая бывает домашнему скоту
хорошо, то следует угоднику молиться и о том, чтобы
уродились ягнята, и об избавлении скота от падежа, и о
сохранении его от снедения зверей, особенно осенью, на
день преставления святого.
Тянулись богатые травяные луга, опять с непочаты­
ми остожьями еще прошлогоднего сена. Сильная трава
обещала новый обильный сбор, который кое-где уж е
начался, обозначаясь серыми с прозеленью копенками,
разбросанными кое-где и пока кое-как. Сотни стогов
видны были богомольцам в той и другой стороне об­
ширного, неогляднаго поемного луга.
— Сена тысячами возов продают, — слышалось в от­
вет на невольно срывавшиеся замечания и изумление.
— При этом у них лошадей, кажется, больше сотни,
а овец и не счесть. Довольно сказать, что овчин не по­
купают, да еще остается.
— Продают.
— Рогатого скота у них столько же. Вон церковка-то
белеется, там скотный двор: сметану пахтают, масло
топят.
— Продают.
— Река-то рыбная: заборы ставят, неводом ездят. За
большим монастырем озера есть — садки поделаны. Ни
рыбы, ни молока, ни яиц не покупают.
247

— Остатки продают, — слышался все тот ж е голос,
начинавший говорить уж е завистливо и с сердцем, но с
прежнею убедительностью и твердостью.
— Наградил Господь всяким изобилием!
— У другого богача того нету.
— На нашу деревню хоть бы полстолька: день бы и
ночь Бога молили.
— Облопались бы!
— Эки угодья, эки богачества!
— Скоро ли, кормители, до угодника-то добредем:
силушка покидает вовсе, — опять поют бабы.
— А ты потрудись! Вон, гляди теперь прямо-то. И зза осиновой рощи, так ж е чищенной, как и березовая,
которую по завещанию основателя не рубят без край­
ности, а отапливают монастырь сучьями и валеж ни­
ком, — и з-за всклоченной некрасивой осиновой рощи
вырезалась высокая гора. На самой вершине ее засвер­
кали многочисленные кресты монастырских церквей,
которых насчитали досужие богомольцы семь. М ежду
ними выделились две колокольни: одна высокая, дру­
гая широкая, в четыре пролета. Обозначается главный,
холодный собор во имя Спаса с пятью главами и преподобницкая церковь на четыре ската (шатровая), с одной
главой, покрашенной голубой краской с золотыми звез­
дами.
Неоглядная каменная белая стена, замыкаю щ ая
в себе монастырские здания, тянется вниз по склону
горы, цепляясь по крутизнам и утопая в зелени мона­
стырской рощи по отлогости.
При виде всего разом открывшегося в поразитель­
ной красоте и неожиданности вся масса богомольцев
встала на колени и ш ептала молитвы. Слышались вздо­
хи, оханья, местами всхлипыванья, отрывочные слова
молитв с упоминанием имени угодника, Царицы Не­
бесной Казанской, Тихвинской, Неопалимой Купины. С
горы доносился неясный гул стоустой молвы.
248

По горе в разнообразных направлениях тянулись гу­
стые ряды богомольцев, выступивших из подмонастырской слободы на дорогу в обитель. Обозначились камен­
ные лавки вблизи монастырских стен и в самых стенах;
серая шевелившаяся там ж е масса народа, гудевшая на
тысячу ладов, все сильнее и сильнее по мере прибли­
жения к ней. Тянулись приглядные дома монастырской
слободы, рассыпавшейся под самой горой мелькали, по­
разительно много и часто, вывески питейных домов. Б е­
лелась слободская церковь и опять часовни.
Потянулась березовая аллея. Стали попадаться
встречные группы.
В одной — слышится громкий, резкий голос монаха,
в поучающем тоне, обращенный к богомольцу:
— По великому стечению народному, благословлено
на завтра четыре литургии: две ранних, одна средняя
и поздняя в соборе. Ныне два всенощных бдения: одно
соборным служением в большом храме, другое — для
избранных, по тесноте преподобницкой церкви, у мо­
щей угодника.
Владыко выходить будет ко всенощной в большой
собор. Литургию с отцом архимандритом и с благочин­
ным сам совершать будет в большом ж е соборе, — от­
вечал монах на вопрос спутника своего.
Говорил он с тем резким выговором, который харак­
терен в духовенстве великорусских губерний, как ве­
роятный остаток подражания высшим иерархическим
лицам, не так еще давно и в большинстве уроженцам
Малороссии и воспитанникам киевской академии.
Надвигались новые встречные группы с новыми р а з­
говорами:
— Ныне ради благообразия и благочиния не благо­
словлено разбивать питейные палатки на ярмарочной
площадке: отведены места к реке. Прежние места сда­
ны блинницам.
— У каз о том из консистории вышел, — басил в
ответ молодой послушник в колпачке и подряснике,
249

подпоясанном широким кожаным ремнем с железной
бляхой.
Толпы до того загустели, что движение впредь но­
вых сильно затруднялось. П роезж ая дорога превра­
тилась в пешеходную — и это не помогло. Встречные
телеги и возы двигались взад и вперед, по-видимому,
без всякой надобности. Крики «Поберегись!» сливались
с лошадиным ржанием. Под ногами то и дело шныряли
жеребята-стригунцы, увязавш иеся за матерями в по­
повских и крестьянских телегах.
В одном месте скрипели уж е старческими голосами
слепцы-странники, уставившись над деревянными ча­
шечками. Девки и бабы в красных ситцах то и дело под­
вертывались под оглобли проезжей телеги и неистово
взвизгивали и отругивались.
Под монастырскими стенами хаос был непрогляд­
ный. По огромному широкому монастырскому нагорью
народ поднимал гомон и колыхался волнами, как взду­
тое ветрами море.
Купцы развязы вали возы и раскладывали товары,
некоторые успели уж е подвесить и низко приспустить
с крышки лавок красные полинялые лоскутья кумача
в ознаменование продажи здесь красного товара. Ш ла
у них перебранка со своими приказчиками и соседями.
Кое-где возились еще с досками, немилосердно стукая
обухами топоров и молотами.
Сновали одиночками и, стоя артелями, кланялись
и вытягивали просьбы жалобными голосами разные
роды нищей братии.
Носили икону, грубо требуя посторониться. Везли
на тележ ках калек: безногих и со сведенными руками,
без носов, без ушей и без шапок.
После многих усилий, толчков, пинков и ругательств,
с трудом удавалось достичь до святых врат, ведущих
на монастырский двор, заметить перед вратами две ча­
совни: одну направо, другую налево. Удалось видеть в
250

самых воротах две лавки с литографическими видами
монастыря, с деревянными и металлическими крести­
ками монашеского изделия, с четками и поминальными
книжками, с фотографическими карточками архиерея
и архимандрита, с бумажными и на дереве иконами
преподобного соорудителя обители.
Грамотные могли разглядеть и прочесть над вход­
ными воротами начертанную крупными славянскими
буквами под Всевидящим Оком надпись: «Се врата Го­
сподня — праведнии внидут в онь».

ГЛАВА III

Смолкал народ, выходя из ворот на монастырскую
площадку, уложенную плитами. Ч ерез толстые стены
базарный говор не проникал и, при этом быстром пере­
ходе и резком несходстве ярко выказывались благого­
вейная тишина и привычное рассчитанное уважение к
святому месту.
Приготовление и расположение к молитве были
слишком очевидны и понятны: собрались все слепо и
беззаветно верующие, угнетенные и несчастные, бед­
ные и скорбные, желающ ие успокоить душу и помо­
литься. Не только не лишними, но и очень кстати были
тут, у самых святых ворот, на углу, сидячие слепцы,
воспевающие о бренности ж ития и о трудности благо­
честивых подвигов — слепцы, откупившие себе это
бойкое место у монастырских властей целой артелью
за двадцатирублевый вклад, и другие, сидящие у самой
паперти, заплативш ие еще дороже.
Группы ранее забравш ихся богомольцев ходили по
отпертым церквам, разгляды вая иконы в иконоста­
сах, и густой толпой, бесконечно длинным хвостом,
тянулись к серебряной раке угодника, подле которой
стоящий на возвышении «гробовой» монах неустанно
251

поднимал правую руку и истово большим крестом бла­
гословлял каждого приподнявшего голову поклонника.
Другой беспрестанно доставал чайной ложечкой масло
из горевших перед ракой лампад и, через маленькую
воронку, лил его в стекляные пузырьки, которые пе­
редавали через головы и плечи богомольцы, торопясь
опередить и предупредить друг друга. Иные шепотом
перебранивались, а смирных баб толкали под бока и
отпихивали. Попискивали грудные ребята, которым
матери торопились влить в рот священного масла или
помазать им глаза и уши.
Многие из богомольцев обступили соборные стены,
вглядываясь в стенное писание, изображавш ее Все­
ленские соборы, и гуще толпились там, где большая и
высокая фигура Ария стояла перед Николаем Чудот­
ворцем с приподнятой десницей. Другие группирова­
лись на монастырских расписных крытых переходах
и папертях, рассматривая хождения души по мы тар­
ствам. Один читал не бойко, по складам, редко попадая
в смысл, возвращ ался назад, неправильно произносил
слова и речения, беспрестанно и зауряд ошибался в по­
становке ударений. Другие благоговейно слушали, вре­
менами крестились и глубоко вздыхали.
Успевшие насмотреться и наслушаться сидели по
уголкам длинной паперти и в особенности у стен ш и­
рокого монастырского двора и терпеливо ожидали бла­
говеста; одни переобувались, сменяя правый лапоть
левым; другие обувались в сапоги; третьи обертывали
ноги в новые онучи.
Постукивая сапогами, хорошо подбитыми гвоздями,
шатались взад и вперед молодые послушники с распу­
щенными по плечам волосами: еще с утра архимандричий келейник принес к послушникам настоятельское
благословение развязать косы, расчесать волосы, на­
деть праздничные подрясники и подпоясаться кож а­
ными поясами.
252

Поскрипывая смазанными сапогами, время от вре­
мени переходили из келий в церкви монахи, в широких
клобуках и с щеголеватыми четками, нарочно заготов­
ляемыми и сберегаемыми на праздничное людное и па­
радное время.
Торжественно выступал, медленно размахивая р у ­
ками в широких рукавах, заезж ий гость — протодья­
кон. Расправляя плечи и выпячивая грудь, он басил
товарищу и поддьякону и временами густо и громко от­
кашливался.
Бегали взапуски «малые» архиерейские певчие,
бросались щепой и камнями, после чего один дискант
неудержимо завизж ал. «Большие», собравшись в куч­
ку, рассказывали товарищу по семинарии, монаху, как
городской соперник их, содержатель вольной певческой
артели, отпел богатого покойника, нарядивши певчими
факельщиков, когда большие не пришли, и взял-таки
четвертную бумажку.
Быстро семеня и дробя ногами, попарно прошли
архимандричьи певчие в казенных шинельках; они
толкали друг друга боками и плечами и шли в сопро­
вождении чинно и солидно выступавших «больших»,
среди которых выдался длинный-предлинный бас и
приземистая широкоплечая фигура октавы. А рхие­
рейские городские певчие одеты были в подержанном
и засаленном параде — в синих каф танах с золотыми
галунами и перекинутыми через плечи кистями и в ш и­
роких черных поясах.
Глухо, но сильно ударил большой колокол и зазву ­
чал серебряным переливом его отголосок, словно ш еве­
лили в то время огромный мешок с серебром. Старинная
колокольня толстыми стенами перехватила и зад ерж а­
ла сильный вздох колокола, но сделала его достаточно
торжественным и слышным очень издалека.
Весь базарный народ заш евелился переливной вол­
ной, скидал шапки и осенял себя крестным знамением.
253

Сидевшие и переобувавшиеся быстро поднялись с мест
и тоже крестились.
Долго катилось, медленно ослабевая, колокольное
эхо, пока повторился второй удар, сильно замедлен­
ный, по торжественному монастырскому обычаю.
Перед третьим архиерейские басы успели перемол­
виться с товарищем.
— Благовестник-то у вас зело лют, не хуж е нашего.
— Почем платили? — спрашивал другой.
— Тысяча пудов.
— «Борисович»?
— Борис Годунов прислал вкладом. Прописано это
по колоколу-то. Да ныне не всякий может прочесть эти
слова: писаны старинной вязью.
— Поберегаете? — басил первый, хвастливо и ис­
кусственно напрягая голос на низкие басовые тоны.
— Только в самые большие праздники клеплем. По­
хрипывать стал что-то.
— Надсадили.
— И медь звенящ ая, что глас человеческий.
Колокол ударил в третий раз и заглушил речь. После
третьего удара опять замолчал он на некоторое время.
— На место этого полагается другой в 600 пудов: те­
перь в полиелейных, а по воскресеньям весь год орет
большаком и ворчит чудесно, — слышно договаривал
монах.
— Привезли его к нам в оно время неизвестные люди
ночью; свалили у стены, так что никто и не слыхал, и
уехали. Кто вклад делал — осталось...
Ж елаемое слово монах сказал уж е про себя в то вре­
мя, когда никто его расслышать не мог: начался благо­
вест.
Колокол гудел так, что вблизи, под колокольней,
можно было чутко различать крепкий стук большого
телепня в толстые и звонкие края «Борисовича». Зво­
нари чувствовали, как ходнем ходила колокольня, по­
254

трясаясь от учащенных и сильных ударов двух человек
разом. На колокольню, по обыкновению, набилось мно­
го народу, преимущественно ребят; «малые» архиерей­
ские певчие были все тут, налицо. Они дрались и бра­
нились с чужими.
Гулко гудел колокол и далеко разносил благовест по
монастырской долине и полям. Верстах в 10— 15 под­
нимал он стариков с печи для крестного осенения и мо­
литвы и срывал у проезжающего через ту деревню по­
чтового ямщика замечание, обращенное к почтальону:
—
В монастыре ударили. Завтра у них болыпойразбольшой праздник. А ярмарка такая, что нет ее ве­
селей. Вот, как бы не жизнь эта почтовая каторжная,
сходил бы туда погулять. Несчастный я человек на сем
свете!
Счастливые люди, добравшиеся до монастырских
церквей, видели, как, опираясь на палку, со смиренно­
задумчивым видом, прошел в собор архимандрит, про­
тив своего обыкновения, в алтарные двери, а не в з а ­
падные, где прежде приготовлялась ему встреча и где
он, по-архиерейски, облачался в мантию со скриж аля­
ми и входил с пением «Достойно». Видевший все это бо­
гомол, обгонявший по дороге странников, насмешливо
улыбнулся. Не скрыли улыбки «большие» архиерей­
ские певчие, которые поспешили занять правый кли­
рос.
Благовест долго не прекращ ался. Оглушал он и р ас­
сыпался по горам, окрестностям по малому счету пол­
часа времени, пока не показалась на парадном кры ль­
це келий седая постная фигура в черном клобуке, но
светлой рясе, поддерж иваемая под руки с обеих сто­
рон дюжими молодцами. Н ачался звон «во вся» — во
все колокола, сколько ни было их на длинной, в четы ­
ре отделения, колокольне. Н ачался тот звон, в котором
мелкие колокола не попадают под тон и в такт с боль­
шими и выходит нескладица и неурядица, имеющая,
255

впрочем, известную оригинальность так называемого
ивановского (московского) звона, в отличие от соглас­
ного, очень поразительного и приятного ростовского
звона.
Н ачалась всенощная — торжественная, трехча­
совая монастырская — самая любимая русским на­
родом церковная, служба, а на Вербное воскресенье,
Рождество Христово, Св. П асху и Воздвиженье ни с
чем несравнимая. Утреня как молебствие с восхвале­
ниями Божиих деяний, исполненная разнообразными
молитвенными возглашениями, совершенно понятна
самому простому уму и потому в особенности охотно
посещается.

ГЛАВА IV

Когда знакомый нам богомол вступил на святое
крыльцо, паперть и соборная церковь были набиты бит­
ком: народ стоял непробивной стеной, которая только
изредка колебалась. При этом крайние с трудом устаи­
вали на ногах.
Колебалась народная масса от того, что в то время
происходило каждение церкви. Рослый дьякон с длин­
нейшей свечой в руках, намеренно, в общее удоволь­
ствие щеголял «посадкой и выходкой» и прокладывал
путь. Богомольцы готовно и благоговейно уступали ме­
сто и, кланяясь, оставляли для прохода дорогу, которая
тотчас ж е и замыкалась, когда иеромонах с кадилом, в
клобуке и ризе проследывал за дьяконом, потораплива­
ясь кадить и кланяться и путался на ускоренном ходу в
длинных полах своего подрясника.
Казалось, не было никакой возможности пробить
народную стену и пробраться вперед. Однако опытные
приемы брали свое. Втирая свое сухое правое плечо в
промежутки чужих, рядом стоящих, опытный богомол
256

завоевывал на вершок места. Приспуская левое, он на­
гибался и, быстро выпрямляясь, протискивался весь
уж е на целую четверть аршина, с тем искусством и
ловкостью, которые оставляли его без упреков задних
и противодействия передних.
То и другое началось только, как он, обольщенный
и обнадеженный победой, злоупотребил локтями и на­
чал поторапливаться к западным дверям. Для того он
усердно втискивался и потряхивал при этом головой с
длинными волосами. Не спасли и они.
В Божьем храме всякий чувствует себя равным всем
и на своем месте, которое отнять никто не вправе и не в
силе. Неравенство остается лишь за теми, кто пришел
позже, а стало быть, обязан непременно оставаться на­
зади. Пришедшие раньше и завоевавшие, и выстоявшие
себе, несмотря на множество препятствий по распоря­
жениям клириков, переднее и удобное место, понятным
образом ревнивы к нему, раздраж ительны на толчки и
бранчливы на поползновения запоздалых и задних.
— Приходил бы раньше, стоял бы у самого иконо­
стаса с певчими.
— Здесь места непокупные. Здесь все равны, будь
ты хоть сам губернатор.
— Не торгуйся, пожалуйста.
— Я сам тебя так двину, что не вздохнешь и дома не
скажешься!
Вот те всегда неизбежные замечания и восклица­
ния, которые обязательны во всякой церковной тесноте
и которые, конечно, всякий слыхал.
Стройными переливами, с передачей стихов с одного
клироса на другой, разносился по церкви умилитель­
ный псалом «Благослови, душе моя, Господа».
Внезапно наступившая по его окончании тишина
произвела на всех надлеж ащ ее впечатление, особенно
внуш ительное, когда среди ее р азд ал ся звонкий се­
ребристый бас дьякона, поместивш егося на высоком
257

амвоне и говорившего речисто и истово прошения сугу­
бой эктении.
В это время богомол был уж е победителем и, стоя в
самых входных дверях, слегка усмехался счастливой
улыбкой.
Теперь он достиг цели. Теперь он может услышать:
будут ли петь «аллилуйя» на две эктении, или прямо
запоют «блажен муж», и может увидеть, сойдутся ли
«на Господи воззвах» для «Богородична» на «слава и
ныне» оба певческих хора вместе, на солее против цар­
ских дверей, или городские певчие не позволят себе
смешаться с монастырскими, где в басах ни одного дья­
кона, а в городских все басы — дьяконского чина и даж е
один тенор — дьякон.
О сматривая опытными глазами поле битвы, бого­
мол расчетливо не покидал места и доброго настрое­
ния духа, ласково ответив на вопрос соскучившегося
соседа:
— Будет ли владыка, и что он не выходит?
— Выйдет на литию, сюда к нам, в притвор, приго­
товьтесь.
И на вопрос старухи: «Который батюшка владыкото: золотых-то шапок две вижу?» — Отвечал: — Сред­
ний, выше всех стоит! — И успокоился на ответе по ин­
тересовавшему его вопросу о том: в омофоре выйдет на
литию архиерей или просто в мантии?
— Просвети мир твой милостью и щедротами, воз­
весели род православных! — громко и речисто про­
должал возглашать протодьякон в тяжелом зеленого
бархата стихаре, украшенном золотыми крестами с
вышитым по спине золотом именем «апостол». Он стоял
перед собором монахов в длинных мантиях, очень ловко
ими оправленных, и впереди высокой свечи на высоком
стоячем подсвечнике.
Сияло лицо богомола, чутко прислушивавшегося к
раскатистым тонам светлого и чистого голоса дьякона
258

и искренно наслаждавшегося его вибрациями. Они гул­
ко отзывались под старинными расписными сводами
древнего собора и уносились эхом в высокий купол, где
в полусвете виделся образ творящего мир с благослов­
ляющею рукою Господа Саваофа.
Во всем храме царствовала невозмутимая тишина,
среди которой ощутителен и досаден казался всякий
откровенный вздох, всякий взрыв долго сдерж ивае­
мого кашля. Внимание и умиление было всеобщее и
настолько приметное, что впечатление, видимо, пере­
далось протодьякону и народный восторг перешел на
него; он, несмотря на усвоенную привычку и приобре­
тенное равнодушие, на этот раз, казалось, хотел пре­
взойти себя. Он отчеканивал слова с резкими звуками и
упадал на те, где мог давать свободу голосу и вызывать
громкие отголоски и перекаты, особенно любимые на­
родом.
Выработанный голос, называемый толстым, умиля­
ет и освежает на молитве не менее, как всякий обряд,
выходящий из обычного и привычного церковного по­
рядка службы, в роде литии, благословения хлебов, ве­
личания посреди храма, и проч.
Когда владыка дрожащим старческим голосом чи­
тал молитву о благословении хлебов, пшеницы, вина
и елея, в церкви сделалось так тихо, что чутко мож­
но было слышать, как чиркали над карнизами купола
свившие там себе гнезда неибежные церковные гости и
жильцы — ласточки.
Богомол в это время был уж е в середине церкви,
благодаря той ловкости и находчивости, а такж е сво­
ему полумонашескому костюму, с какими он вовремя
успел ухватить конец ковра и вместе с послушниками
и в виде их помощника закаты вать его из притвора к
архиерейскому амвону. Хитрость удалась: он был уж е
далеко впереди.
На новом месте его сначала занимало чтение гром­
ким тенором ш естопсалмия, когда по церкви снова
259

пошла волна, стукотня, писки и вскрики от схлынувше­
го на коридоры и паперть соскучившегося и уставшего
народа, измученного невыносимой духотой и жарой.
Все утирались от горячего пота. У редкого не стре­
ляло от едкой боли в спину около шеи. На всех лицах
изображалось унылое выраж ение от усталости.
«А ну как седальны начнут по афонскому чину?» —
подумалось богомолу при воспоминании о продолжи­
тельности чтения этих духовных стихов, при которых
дозволяется всем сидеть, но делать это можно одним
только монахам на клиросных прилавках.
Испугавшись греховной мысли, он начал усердно,
скоро и много креститься и низко кланяться.
В церкви потушены были свечи. Остались только
те, которые светились у местных икон. Ниспускалась
даж е лампада, висевшая над Царскими вратами, чтобы
было читать посветлее выходившему из алтаря монаху
в эпитрахиле и с книгой.
Только из предела преподобных, сквозь сводистые
двери, выливался столб яркого белесоватого света
от десятка лампад и сотен свечей, поставленных бо­
гомольцами. Крутой переход от громкого пения к той
тишине, среди которой раздавался одинокий за всех
голос был на этот раз в особенности поразителен и
торжествен.
Среди полумрака и установившегося молчания,
этот голос говорил всем понятно и внушительно:
— Господи, перед Тобой все желания моя и возды­
хания моя от Тебе не утаятся.
— Сей нищий воззва и услышит их Господь, и от
всех скорбей их избавит их, — продолжал голос, попа­
дая в ж елания молящегося народа, видимо, сосредото­
чившего все свое внимание на вылетавш их из средины
храма словах:
— Несть мира в костех моих! Изнемогох и слякохся до конца! Весь день, сетуя, хождах! Тебе, единому,
260

согреших! — говорил за всех этот одинокий и смелый
голос.
Наблюдавший сверху мог бы видеть, как ловят
богомольцы в шести псалмах слова и подходящие
к настроению духа стихи и изречения, как при этом
учащенно и искренно молятся и ходит волна по густо
сплотившемуся и теснящ емуся к середине храма на­
роду.
Мог бы видеть этот наблюдатель вопросительное вы ­
ражение лиц при тех стихах, смысл которых утратил­
ся для современного разумения и стал русским людям
непонятен. Мог бы заметить он общий недоумевающий
взгляд, когда чтец отчеканил громко:
— На мя велеречивоша.
— Что он сказал?
— Слушай дальше, молись!
— Несть исцеления в плоти моей, — раздавалось с
одного пункта, и следовали в ответ учащенные покло­
ны и вздохи со всех других сторон.
Мог заметить этот наблюдатель, сколько равноду­
шия выраж ало во все это время лицо богомола, сколько
тоски и скуки изображалось на нем, пока читали и пели
затем эктении и седальны.
Но как зато весело забегали его глаза и осветилось
все бледное и изможденное лицо, когда с обеих сторон
иконостаса заш евелились над головами молельщиков
длинные палки с искривленными желтыми свечами,
зажигавш ими все другие местные свечи и те, которые
густо унизывали огромное паникадило, с ниспускав­
шимся стеклянным шаром и шелковой кистью. Сюда
давно уж е направлялись праздные глаза многих, си­
лясь рассмотреть в стеклянном ш аре разнообразные
украш ения в виде свечей, престола, креста и т. п.
Светилась церковь яркими огнями, главным обра­
зом, сосредоточенными на стороне алтаря, и еще бо­
лее яркий свет вы лился из откры ты х дверей алтаря:
261

выходили на середину храма во всем разнообразии
цветов риз и стихарей, лиц и бород, цвета волос и груд­
ных украшений, в сопровождении архиерея, все мона­
стырские власти на «величанье».
В вынесенном из алтаря свете, в клубах росного л а­
дана, началось чествование и прославление угодника и
почитание его святой памяти.
Торжественный звон всех монастырских колоколов
гармонически сливался с торжественным пением слу­
жащего духовенства и хоров. Наступили те моменты
всенощного богослужения, которые наиболее умили­
тельны, возбуждают праздничное настроение, ожив­
ляют и вдохновляют все лица.
На это время пришли в церковь и те, которые выхо­
дили вон отдохнуть и освежиться вечерним воздухом,
когда заметно спала ж ара и солнце уж е отливало ба­
гровыми и косыми лучами.
Религиозное тихое настроение молящихся не осла­
бевало, ничем не смущаясь, но постепенно и мирно воз­
растало до того момента, когда умолк звон. Все стихло и
замерло в церкви, и старичок-архиерей снова старался
возносить свой слабый голос, читая соответствующее
Евангелие:
— Приидите ко мне вси труждаю щ иися и обремененнии, и аз упокою вы... Иго бо мое благо и бремя мое
легко есть! — заканчивал гармонически дрожащий
старческий голос, перехваченный сильными молодыми
голосами правого хора.
Богомола занимало и беспокоило теперь лишь толь­
ко то, чтобы поспеть принять помазание маслом из рук
самого архиерея прежде, чем он успеет передать ки­
сточку архимандриту.
— Да и передаст ли? Может, всех сам будет ма­
зать.
Интересовало его потом протодьяконское «Спаси,
Господи, люди Твоя» и удовлетворило — силою креста
сделал он высоким тоном, самым блестящим образом.
Поднимался ровно, не забивал слогов, не срывался го­
262

лосом, ни разу и ни одним тоном не сфальшивил. Все
брал твердо и на всех словах прошел голосом ясно, с се­
ребряным отливом — ни одного звука не было сиплого.
—
Теперь вопрос: как будут петь ирмосы? На кото­
ром клиросе преподобному и на котором гласовые по
октоиху?
Опять гасили свечи, мало-помалу наводя темноту,
своеобразно действующую и расчитанно производя­
щую особое впечатление на молящихся.
Опять общее умиление при пении вместе обоими
хорами Бортнянского «Слава в вышних Богу» посреди
церкви, на возвышении, в эффектной темноте, ожив­
ленной только светом из алтаря, через открытые Ц ар­
ские врата и сквозь полукруглый под сводами проход
в предел угодников. Темнота еще эффектнее усили­
валась старинными тяжелыми сводами собора, слабо
освещенного через узкие и длинные стрельчатые окна
вечерним светом догоравшего летнего дня.
Вновь гасились остальные свечи; ш иркала на виз­
гливом блоке лампада сверху от образа «Тайной вече­
ри» над Царскими вратами. Слышался запах от свеч­
ного смрада. Слышались взвизги других висячих лам ­
падок.
Оставалось для богомола еще одно наблюдение — и
уж е последнее.
Монах, дававший отпуск, смиренно наклонив голо­
ву в сторону молящихся и прося у них благословения и
прощения, имел на шее магистерский крест.
«Должно быть, в архиереи метит. Для того и уеди­
нился сюда, чтобы заметили, и смиренствует — значит,
к тому сану готовится!» — подумал он в то время, когда
народ клал поклоны и крестные знамения.
Народ в это время поторапливался вдосталь и окон­
чательно намолиться, а потому и начался слышный
стукоток в грудь и тот шум, который предшествует вы­
ходу из церкви.
263

Снова заколыхался народ. Сильными волнами про­
тискивался он в выходные двери, которые, конечно, не
догадались отворить на обе половинки и, по обыкнове­
нию, этим очень стеснили всех молившихся.

ГЛАВА V

Монастырский двор снова стал местом отдохнове­
ния, а на этот раз — и ночлега.
В то время, когда монастырские гостиницы напол­
нялись достаточным людом, из которого догадливые и
опытные обсыпались персидским порошком, а другие
прилаживали складные ж елезны е кровати, — серый
народ подкладывал под головы котомки, кирпичи и по­
ленья и располагался привычным делом на жестких
плитах. Более богомольные и усердные прилаживались
подле самых церковных стен; ближние и знакомые по­
мещались на папертях и монастырских переходах или
там же, где стояли и где им вздумалось лечь. Иные как
легли, так и заснули до первого удара колокола к ран­
ней обедне. Ж ивые тела такж е обложили кругом на­
ружные монастырские стены по всем лужайкам, рвам
и ямам.
Всех оковал крепкий и беззаботный сон среди пол­
ной безопасности в том отношении, что никто не боял­
ся ни за кошель, ни за кошовки и мешки: ни одна пре­
ступная рука на эти случаи не покушается. Всякий на
следующее утро проснулся с тем же, с чем и пришел и
заснул, без ущерба и потерь.
Монастырские ворота были заперты, но народный
говор еще некоторое время раздавался в монастырских
стенах, где по временам вторили ему удары башенных
часов, отбивавших минуты и разыгрывавших четвер­
ти, часы и получасы.
—
Крещ атые-то ризы старинные, — толковал бого­
мол соседу-купцу, остановившему на себе его внима­
264

ние наибольшим количеством вздохов и наибольшим
умилением, отразившимся на лице. — Теперь переста­
ли уж е разбирать, что крещ атые ризы не всякому да­
вались, а кого в Цареграде благословят. Было ли здесь
благословлено это?
— Ризница у них сильная, — вторил купец, стара­
ясь попадать в тон разговора, — раз я на Пасху к ним
угодил, так на все девять песней была особая перемена
риз. Видел золотные и бархатные, а одни, сказывали,
такие тяж елы е, что кади да потарапливайся, откадил — и снимай поскорей.
— А можете вы отличить заказны е ризы от тех, ко­
торые шьются из надгробных погребальных покровов?..
Я могу.
Купец повернул разговор в другую сторону. Он рас­
сказывал:
— В наших местах колокол лили. Пришел некото­
рый благочестивый человек, а за ним принесли четыре
корзины. Он взял да в печь — ту, где плавилась медь, и
высыпал: все серебро разное, ложки, тарелки, были и
деньги, старинные целковые.
— У нас, — пристал проходивший третий, — такоето колоколо на колокольну вздымали, а оно не пошло.
— Застрял, что ли? Канаты захлеснуло?
— Сам не похотел идти: отошел от земли маленько
и задумался. Висит эдак на кось, а нейдет. Надо быть, в
толпе увидел грешных людей. В наших местах сноха­
чей больно много.
— Старики это, — объяснял он на вопрос. — Уйдут
сыновья-то в Питер, а они давай ж ить с женами их, со
снохами, значит.
— Не к месту бы разговор этот, — внушал бого­
мол. — Я вот про колокола-то тоже думал: нет лучш е
звону ростовского! Там колокольня такая же, а играют
согласнее: ноты придуманы, по нотам там звонят.
— Слыхали мы. Из Москвы купец ездил послушать,
да на буднее время угодил: что делать? Дал пятьсот
рублей — сделали ему.
265

— Ростовских звонарей в Питер возили, на Исаакий
поднимали, к тамошним колоколам пробовали прила­
дить — отказались.
— Что так?
— Неспособно тем, что колокола не так прилажены,
на разных башнях: им друг друга не видно и слышать
невозможно. Не усноровить. Наградили этих звонарей,
дали им, слышь, по тысяче рублей и вернули назад.
— Малиновой звон в Ростове — что говорить! Какое
угодно каменное сердце растопит! — хвалил богомол,
которому здешний звон не понравился.
— Вы, почтеннейший человек, видать, много похо­
дили, многое видывали. Этим занимаетесь, что ли?
— Такой я обет на себя принял.
— Очень похвально и очень это любопытно, надо го­
ворить правду. Завидное дело!
— Труден подвиг, а Богу угоден.
— Не всякий его перенесет. И все, сударь мой, пеш ­
ком?
— Не дозволяю себе иных уклонений.
— А я вас давича за монашка принял. Так, сударь
мой! Теперь в котором ж е вы монастыре побывали?
— Такой вы молодой человек, а сколько обошли! —
продолжал толковать купец на ответ, неохотливыми
речами, часто позевывая и всякий раз крестя рот.
— Вам бы к какому монастырю пристать теперь.
— Паломничеством одним святые отцы благоугождали Богу и снискивали душе спасение.
— Ну, да, может, который монастырь вам и пригля­
нется. В наших местах есть один такой монастырек —
в самой-то вот в лесной треще; только зимой и можно
доехать. Вот, чай, там-то какие святые отцы живут?!
Грешить-то я боюсь, а мне эти большие монастыри,
где богомолок людно, сомнительны, милостивый госу­
дарь, — продолжал толковать купец, ложась на мона­
стырскую кровать в гостинице и пригласив богомола с
собой в номер.
266

— Надо к ранней сбегать, да и на позднюю угодить;
отстою вечерню — назад домой поеду, — договаривал
он, укутываясь в халат, который успел на дорогу за ­
хватить с собой.
— Вы мне завтра про странствия ваши порасскажи­
те — я слушать люблю. Я вам очень благодарен буду
за то. Ежели что тебе и из денег понадобится — мы не
постоим, — толковал он, смежив глаза и приготовляясь
заснуть.
«А я для такой-то цели и познаком ился с тобой»,
продум ал в ответ странник, располагаясь на диване
в том ж е, в чем приш ел, и сняв только одни сапоги.
Под голову себе подлож ил он колпачок, котомку и
сверток.
— Простите-тко Христа ради и спокойной ночи! —
окончательно вздыхал купец и заснул.
Заснули не все: на монастырском дворе шли еще
кое-где свои разговоры.
— Ну, мать, какой он толстой! — вырывалось из
одной кучки. — Дьякон он, что ли, будет — назвать-то
не знаю как.
— Батюшки! Святое-то масло я в пузыречке-то р а з­
давила. Что мне за это будет?
— А, ты попу на духу спокайся: он тебе скажет, что
делать. Может, холст велит соткать, либо молитвы зем ­
ные наложит, сколько там их в правиле указано, либо
что...
— Да уж не постояла бы ни за чем, только бы...
— А я во святом-то озере перед всенощной успел
искупаться — сколь хорошо! — говорил в другом углу
громкий молодой голос и крикливо зевнул.
— Для святости велят это всем делать, — лениво и
неохотно отвечал ему товарищ.
— Я от святого-то гроба верешочек откусила, —
слышался второй женский голос.
— Зубы болят?
267

— Да у нас во всей деревне ни у одного здорового
зуба нету. Я про всю деревню откусила: сама подержу
и другим стану давать класть на больные зубы.
— А не заметили тебя?
— Монашек в горб дал-таки — увидел.
— А не отнял?
— Да я скоро в толпу-то затерлась. Только и спроси­
ли: за что, мол, он это тебя? Я не призналась.
— Ведь за это, дура, деньги платят.
— А где я их возьму?
— Украдь!
— Ну, что ты, дураш ная, без пути-то врешь!
На новом месте другие разговоры:
— Паремии-то монах читал, осечки делал, и доволь­
но-таки наворотил их.
— Не всякому тоже дается, а у кого какой талант.
Большой тут талант нужно; попробуйте-ко вы паремиито в великую субботу: их там сколько?!
— А в наших местах водился такой доточник — не
нарадуешься, бывало.
— Ныньче такие мастера выводиться стали. И пението как-то по другому пошло — торопком.
— Хорош уж больно протодьякон-от!
— На низах жидковат!
— Не скажите! По «предстательству-то честных не­
бесных сил бесплотных» как великолепно прошел. З а ­
метили?
— Однако на «благослови достояние» засело и у
него — откашливался.
— Не слыхал. На концах я эдаких и не знавал никог­
да: один конец винтом так и вонзил в купол-от.
— Велика в нем сила!
— Говорят, возьмет полуштоф горлышком, да так за
единый взмах и выпивает. Не отнимает его и не перево­
дит духу. И ничего — ни в одном глазе, а как будто бы
даже заново нарождается.
268

— По епархии-то поедут, сколько они этого зельято перепьют — привыкают. Протодьякону-то, опричь
рому ямайского, ничего уж и не подавай. Винищемто разве только одних певчих и ублаготворишь. Он
только в бедных приходах на французскую-то, да на
кизлярку идет.
— Вы бы, господа, замолчали, потому что спать
пора.
— А вы бы не распоряжались, потому что всякой
себя знает и всякой про себя должен разуметь.
— Да, ведь, разговор-от ваш нехорош и не к месту.
— Мы про это тоже знаем, а вы бы не осуждали —
не велено. Если бы вы в церкви-то давеча по верхам не
глядели, то сами бы про то услыхали.
— Не судите да не судимы будете, — зевал в под­
тверждение новый голос из ближней кучи.
Однако замолчали, заснули и эти. Не спали за всех
одни лишь часы, да сторож, да некоторые молодые по­
слушники, долгое время еще ш атавш иеся по монастыр­
скому двору промежду богомольцами.

ГЛАВА VI

В монастыре были все налицо, кому нужно, прилич­
но и неизбежно быть.
Вот этот, первый, всюду выбегавший на глаза и от­
тенившийся от других своеобразным нарядом, фило­
соф, отбившийся от труда и дома и кинувшийся на
бесконечное скитанье между ближними и дальными
монастырями. Он — ответчик и поручитель за большие
десятки подобных ему «богомолов».
С м алы х лет ему труд не д авал ся по каком у-то
необъяснимому отвращ ению . Д алась ему грамота,
и то потому, что начинал он ж изн ь в городе и в м е­
щ анском звании. Здоровьем ему такж е не повезло:
269

дурно сложенная грудь, малокровие от непросыпного
пьянства отца и золотуха от гулящей матери. В созна­
тельные годы жизни перед глазами — достопочтенное
мещанское счастье, где, кроме великих грехов от ска­
редной нужды, ничего не было видно: зажмурить глаза,
да и бежать на самый край света.
—
И впрямь: провалился бы ты сквозь землю!— со­
ветуют отец и мать в одно слово.
Надо бы попросту, либо самому запить, либо про­
даться в солдаты. Да в том и в другом случае встало по­
мехой худое здоровье, тугой рост и такой вид, что вся­
кому было понятно, какой он царю солдат. Воровать и
топиться — помешала совесть: ее не удалось сердитым
родителям ни искривить, ни выколотить.
Много помогла и книжка (а попадались всякие, впро­
чем, больше все духовно-нравственные), от нее хоте­
лось новой, тянуло потолковать с самыми грамотными,
прилепляло к церкви и священнику и стало около них
придерживать. Что дьячки пробормотывали на рысях и
наспех, все то хотелось уразуметь и перечесть самому.
С книжкой иной раз и об еде позабывалось, а другой че­
ловек почитать попросит и даст что-нибудь на взаим­
ное одолжение. С книжками и дома легче стало сидеть,
хотя домашние порядки начали казаться гораздо хуж е
и чернее.
Стало совсем отбивать от родного дома с тех пор, как
по милости грамоты раскрылись перед глазами новые
пути для знакомств все с людьми умными и толковы­
ми, каких только можно получить в городке. Случилось
как-то вдруг, неожиданно так, что пришлось превра­
титься в грамотея, которому за это деньги дают и пи­
щей снабжают, и хоть сверстники подсмеиваются (дали
прозвание «херувим»), однако солидные люди оказы ва­
ли большое поощрение: хоть совсем не трудись — сыт
будешь.
Родительский дом пришлось окончательно бросить,
то есть вышло опять-таки само по себе таким образом,
270

что набежала неожиданная струя, подхватила и потя­
нула с собой. Не хочется упираться, потому что путь
веселый и легкий. Никаких хлопот и забот не требует­
ся — плыви знай; сама струя несет и показывает на­
правление и разные веселые виды.
С малых лет беззаботный, в юношеских — неуме­
лый и всегда забитый и робкий, полюбил он хождение
по церквам и по ближним монастырям. Стало занимать
то, где лучше, где по-другому поют и ходят.
— Я вот, почтенный человек и милостивый госу­
дарь, — говорил он купцу, приютившему его на ноч­
лег в монастыре, — в Соловках целое лето прожил и в
другой раз туда ходил. Три раза был в Киеве и опять
собираюсь туда; вы, вот, спросите меня — я могу по по­
рядку пересказать вам, какой угодник где и как леж ит
в ближних Антониевых и дальных Феодосиевых пещ е­
рах. У Троицы-Сергия каждый год бываю: куда ни пой­
ду, всегда туда зайду. Обменяю паспорт дома, и опять в
путь-дорогу. Заграничный паспорт брал, на Афон схо­
дить сподобился. Шестой год странствую.
— С каким человеком помог мне Бог сойтись, —
удивлялся купец.
— А в Иерусалим ко гробу Господню позывает?
— Во сне и в гаданиях — одно на уме и сердце. За
себя не постою, а дойти постараюсь, не умру без того.
Деньги нужны.
— А если бы я пособил?
— Я бы там за ваше здоровье вечную лампаду под­
весил.
— Ты это слово запомни. Отсюда поедем ко мне в
город. Там ты мне, богоугодный человек, все расска­
жи. Мы потолкуем, пособерем. Этакие-то от нас уж
хаживали. Одного такова-то до Феодосия Тотемского
досылали; оттуда икону его принес и просфирки до­
ставил — не обманул. Пойдешь ты от нас — надо так
говорить — денпутатом. Помолишься за грехи наши.
271

Ох, много их! Самому никак того дела не умолить. Ко­
локол лили, тайную милостыню подаем, а все словно
бы нажимает и щемит. Торговое дело — вот такое бес­
покойное и сколь трудное! Как ни хлопотать — никому
не уберечься. Все бы ничего: дела делаешь, как на ум
приходит... А вот эдак приедешь помолиться, да к оно­
му поусердствуешь, все послушаешь, все поглядишь,
и защемит: начнут грехи-то докучать, начнет ломать
душу-то. И забудешь это, пожалуй, потом, в скором
времени — зальет память-то, и словно опять станешь
прав. А там — опять в тоску повергнет.
— Вот что: ты мою часть лучш е теперь возьми — нако зайди, знаешь что, в Саровскую пустынь: сколько
лет туда собирался, а никак при делах не усноравливается...
— А Коренной Царице Небесной удалось-таки мне
помолиться. Да что в том? Ни во что кладу, так как
попал по той ж е своей коммерции: не было к тому ни
трудов моих, ни денег на то особенных не изводил,
так как приехал с товаром. Сходи за меня, сделай ми­
лость!
Ч уж ие поручения были в первом плане, а потому и
сумма была набита чужими поминальниками; складоч­
ные и обетные деньги леж али зашитыми в подряснике
и поясе. По этой ж е причине и самое направление пути
странствий не совсем в страннической воле, для кото­
рой остается один только простор выбора такой дороги,
которая удачно захваты вала бы все заказанные места
и не доводилось бы больших крюков. Обман в данном
случае не дозволителен, и тогда лучш е прямой отказ
заказчику, чем неисполнение обещанного. Конечно,
другой вопрос — в денежных средствах и именно пото­
му, что никто не решается, давая деньги, ставить в рам ­
ки размеры дорожных трат. И кто их может проверить
и предусмотреть во всем разнобразии монастырских
правил и обычаев?
— В Соловках за трапезу братскую сажают и кормят
272

так, что другой архимандрит так не ест по милости бла­
годетелей. У Троицы-Сергия дают краюху черного хле­
ба и попей кваску. Что говорить! Квас, без слова, очень
хорош и ржаной хлеб очень вкусен, да на такой трапезе
много ли в тело силы наберешь, много ли находишь? —
внушал странник своему новому благодетелю.
— А у киевских чудотворцев?
— Сам промышляй. И там дадут хлеба, когда попро­
сишь, и там хлеб хорош.
— Монастырский квас и хлеб везде хорош, — вну­
шительно толковал странник. — Хорош оттого, что ар ­
тельный: велики бывают квашни и заторы, а они гово­
рят — оттого, что с молитвой месят и в печь сажают, и
по-дурному, притом, не ругаются, и о худом в это время
не думают. Может, это и так.
— Словно бы ты монахов-то не любишь? — спраши­
вал новый благодетель.
«Терпеть я их не могу: враги они мои заклятые», —
подумал он про себя, но сказать не решался.
Сказал совсем другое:
— Да вот шестой год бремя-то это на своих раме­
нах ношу, много десятков монастырей видел, а только
в пяти меня позвали за трапезу — и то в самых малых
и глухих. А в одном целую неделю, однако, кормили за
то, что исполнял службу, читал. Ж ило восемь человек;
с игумном всего три грамотных было; двое таких, гре­
ховным делом, загуляли и не просыпались. Я за них пел
и читал. У других сам просишься: где посмеются над
тобой, а где и посадят за стол.
— Над чем ж е смеются?
— Другие ревнуют твоему подвигу, а иные прямотаки говорят, что ты-де не по чину отбиваешь у нас
хлеб. Сборщиков они тоже не одобряют. Да оставим мы
это, грешно ведь.
— А как они по этой-то части? — спраш ивал бла­
годетель, стукая толстым пальцем по красной ш ее
273

и лукаво улыбаясь. — Я, ведь, не в суд, я ведь, не в
осуждение — из одного любопытства.
— Те монастыри, куда белых попов и дьяконов по­
сылают на смирение, оскудели благочестием, от дру­
гих имеют отмену. Там селится народ самый грубый и
бранчливый, прямо из миру.
— И убоинку едят?
— Едят там все по кельям, а кто их там поверя­
ет? Общей трапезы не бывает. Игумен пищу и питья не
благословляет и не дозирает за ними. Там и питейное
в большом уважении. Б ез благословления и за ворота
ходят, когда хотят. Есть монастыри, где ворота только
притворяют, а не запирают.
— Ну а насчет?.. — и благодетель подмигнул левым
глазом.
— Прилепи, Господи, язы к мой к гортани моей? Не
осужу, не видел. Сетую за то, что на такой меня р аз­
говор навели, прости вас за неведение ваше угодник
Божий! Мне такое и на ум не приходится принимать,
столько я болен и изможден странствием и столько мне
мало охоты до чужих падений. Более мне приятно ви­
деть и иметь на очах покров и на устах хранение. Вот на
что я себя обрек, может, до скончания века. Не обижай­
те меня, пощадите на святом месте и в оное время. А
грех ваш я умолить обязан, и от этого часа сердце мое о
вас непокойно и душа будет скорбеть, пока не получит
утеш ения там, где вы мне указали.
Итак, перед нами два вековечных типа: благодетеля
и молельщика.
Один — очень сыт и свободен в желаниях, другой —
нищ и убог, и угодлив по необходимости; первому — не­
досуг, второй — на то пошел до пределов самого грубого
ремесла и настоящего промысла. Он и терпелив к нему
только потому, что ремесло это его кормит, а в сущно­
сти — совершенно равнодушен, и ревнив, и завистлив
только к тому, кто лучш е его мастерит и больше умеет
и смеет.
274

Труд поощряется и оплачивается, — стало быть, и
охотников на него сколько угодно. Нужно иметь лишь
признание и способность, из которых первое дается
судьбой-мачехой, а второе легко добывается практикой.
Сколько на Руси таких болезненных телом, неспособ­
ных к ломовому труду, но сохраняющих царя в голове,
столько и этих «Божьих людей», которых в отрочестве
считают и называет полудурьем и отчитывают матери
при помощи знахарей на день пророка М алахии (ян­
варя 3-го), а в юности считают испорченными баженниками. Когда ж е они попадут на свое и прилепятся к
молитве, зовут их странниками по занятию и считают
богомолами по призванию. Их очень много по мирским
прегрешениям родителей, и все они имеют один выход
и могут прилепляться к одному занятию — странниче­
ству. Влияние стихий на них по привычке с молодости
очень слабо: ни дождь, ни мороз, ни ж ара им нипочем.
Избранный подвиг умеет поддерживать силу и энер­
гию, развлекает и увеселяет всем разнообразием впе­
чатлений. Некоторые ухищ ряю тся до того, что начина­
ют босиком ходить по морозу, предсказывать, круто и
дерзко обличать своих совопросников, юродствовать и,
наконец, или обращаются на путь правды, или просто
сходят с ума.
Воронежский Кирюша, грязный и пошлый, р а зъ ­
езж ал в карете в качестве святого. Однажды кучер з а ­
метил, как он считал денежную выручку, подсмотрел
за ним и украл эти деньги. Кирюша заюродствовал
еще больше; на вора не жаловался, но целыми днями
кричал: «Пустите меня, не хочу здесь больше жить».
Ушел он из Воронежа в Тулу, где ж ил у купца в особой
комнате, называвш ейся Кирюшиной, мимо которой все
ходили не иначе, как на цыпочках. И з Тулы какая-то
княжна увезла его в Москву и поселила такж е в осо­
бой комнате, которую убирала ж ивыми цветами. К и­
рюша накопил денег и уш ел на родину, где выстроил
275

хороший дом, развел фруктовый сад, занялся сельским
хозяйством. Стали любопытствовать:
— Приходит ли тебе теперь охота юродствовать?
— Нет, подурачился и будет.
Совсем другое богомол-странник — он неисправим.
Поручения и наказы вдохновляют его и поддерживают.
Поддержка оказывается, конечно, тем же самым по­
чтенным и степенным людом, который прославил зна­
менитостей московских: Ивана Яковлевича Корейшу и
Семена Митрича, блаженного Данилушку из Коломны,
странника Ивана Степановича, дурачков Иванушку,
Илью, юродивых Клеопу, Агашу, Евсевия, петербург­
скую бертовскую М арфушу, зарайского Степу Клевача
и даж е боготворил испанца Мандри, весьма известного
всем в Москве под именем Мандрыги.
Пустившись в путь, надо доходить до места. Забрав­
шись далеко, надо выбираться. Притом столько любо­
пытного: все монастыри на красивых местах, но кото­
рый лучше? Все богато наделены угодьями, но который
богаче? Где разнообразнее доходные статьи, как и кто
ими пользуется? Монастырские сплетни велики и р аз­
нообразны, но которые хлещ е бьют и дальше метят?
В Соловецком монастыре едят семгу, треску, сельдей,
палтусину, в московских — осетрину, белугу, севрюгу,
а чем угощаются в Киеве и Воронеже?
Любопытно постоять на монастырских папертях
вместе с нищими и, конечно, не униж аться до просьбы
подаяния и даж е не принять то, которое предложат.
А что будет, если пройтись с заурядными богомоль­
цами из туземных и ближних и послушать, что гово­
рят? Чего они не натаскивают с Божьего света! Чего не
наслушаешься от них!
Странничать легко и повадно: везде найдешь себе
место для угревы и прокормления.
И так — посох в руки с набалдашником на одном кон­
це, с железным копьецом на другом, чтобы отбивать276

ся от лютых, голодных деревенских собак — и ступай,
куда хочешь.
«Божий раб! Он ходит, потому что это путь к спасе­
нию!» — думает доверчивый народ, очень охотливый
к рассказам о новоявленных мощах, очень прислуш ливый к повествованиям о всяких чудесах, в особен­
ности о таких, которые наиболее необыкновенны. Со
странниками даж е и не ведут других разговоров и
очень любовно и внимательно их выслуш ивают и вы ­
спрашивают.
Неприхотлив, скромен, богомолен (в особенности,
с легкой примесью юродства) — значит, истинный
странник и тот идеал богомола, который в большом
спросе, под который нетрудно и подладиться, если
запасено всего этого в личных свойствах, про всякий
обиход.
Хорошо понимают странники такж е и то, что дом
всякого сельского священника, как бы ни был он беден,
для них должен быть отперт. Всякий священник стоит
у народа на первом плане, как учитель и указатель, и
во всем обязан подавать пример до гостеприимства
всякому страннику. Опытные из последних так уж е и
приняли за правило: лезть к попу в дом, не спросясь,
располагаться на ночлег, быть требовательными и на­
зойливыми.
Эти умеют и по дороге сколачивать деньги на масле
из мироточивой лавы, на песочке из могилки угодника,
на крестиках, полежавших в раке святого, на камушках
из той каменной тучи, которую отмолил преподобный,
и т. д. В особенности же тем странник опасен (а может
быть, и полезен), что ходит он по всему белому свету,
носит он молву всякую: и худую, и добрую. Ж итье ему
раздольное и беспечальное, была бы только охота: от­
того эти люди не переводятся, а плодятся. Нет ни одно­
го на Руси людного богомолья, где бы не мелькали эти
посохи с набалдашниками, эти неопределенного покроя
277

отрепанные халаты, где бы не раздавались искусствен­
ные книжные речи, приправленные перевранными тек­
стами Писания и всякою несообразной доморощенной
ложью.

ГЛАВА VII

Вот и еще богомольцы.
— Чтой-то, бабыньки, все это вы кучей ходите? —
любопытствовала веселая старуш ка с легкой и доброй
улыбкой, по окончании ранней обедни (когда поднялось
солнышко) натолкнувшись на трех женщин и обраща­
ясь к ним с этим простодушным вопросом.
Заметное довольство, выраж авш ееся в ее глазах и
движениях, и то веселое настроение, которое испыты­
вает всякий сваливший с плеч тяж елы й груз — хотя бы
от длинной молитвы — непоняты были теми, к которым
обращалась она с вопросом.
Нисколько не передалась им и не заразила их эта
беззаботная детская веселость: они промолчали.
Промолчали все эти три женщины, одетые во все
темное, — синие сарафаны и черные головные плат­
к и — настолько однообразно, что резко бросались в
глаза всем встречным.
Однако встречная баба не унялась, искоса погляды­
вая на завернутые в платочки просвирки, которые бе­
режно держ али в правых руках и около груди все чер­
ные женщины.
— Заметила, — бойко говорила встречная, — и в
церкви-то вы в одной кучке стояли. Согрешила, поду­
мала: «Что, мол, это за бабы?»
— Мы девицы, а не бабы, — нашлась одна из них,
рябая и некрасивая, и обиделась.
Не слуш ая ее, продолжала встречная:
— Думаю себе: ка-быть монашки, а может, мол, и
святые богомолочки. Ну, да так и есть — теперь виж у
и разумею.
278

— Да откуда вы? — продолжала она допрашивать,
не отставая и не отступая.
— Ту тошные, милостивица! — отвечала все та же.
— И у нас есть экие-то! — говорила старушка, попа­
дая в ответ и подхватываясь локотком. — А вас я словно
бы и не видывала. Ходите ли к нам-то? Приходите-тко!
Я вот смерть люблю вашу сестру!
И, довольная собой, встречная прошла мимо, удо­
влетворенная тем, что после долгого сиденья в домаш­
нем темном бабьем куту успела-таки перемолвиться.
Под тягою и под влиянием базарного шума и говора,
удалось и ей на людях перекинуться живым словом и
переговорить, наконец, с живыми людьми. Вдруг ее,
как бы что-то толкало на это дело, а как — она и сама
понять не могла.
Она, однако, не ошиблась.
Встречные женщины оказались, именно, богомол­
ками, т. е. теми плаксивыми и скучными существами,
которые составляют неизбежную принадлежность
всякого большого селения и каждого города. Из право­
славного русского люда, у которого обрядность смеша­
лась с верованием, отбираются в этот разряд людей те,
которые наиболее впечатлительны ко внешности. По
сиротству своему, они смиренны нравом, и если при
этом грамотны, то, само собою разумеется, невольно
выделяются несколько вперед и на вид. Но большею
частью это заматерелые девы, над которыми соверши­
лись разные немудреные, но для всех их одинаковые
условия и перемены.
Обездоленная сиротством и крайнею бедностью, с
примесью каких-либо физических недостатков, при не­
людимом и несообщительном характере, а вследствие
того обойденная женихами, девушка находится в де­
ревенском быту в самом безвыходном положении. Если
ей при твердости характера и во время подоспевшего
сердоболия соседей удалось уберечься от бродячего
279

нищенства, то, несомненно, осталось одно — положить­
ся на волю Божью, прилепиться ко Христу, сделаться и
прослыть «Христовой невестой», «взяться за Бога». Это
значило — повязать девичьи волоса особой повязкой,
которая всем была бы понятна.
— Что, девонька, не бабьей кикой головушку-то по­
крыла?
— Уневестилась, родная.
— Ну, и слава Богу, помогай, Господи!
Обеспеченная разумением грамоты, т. е. владею­
щ ая умением разбирать церковную печать, охотливая
реш ается на это с наибольшей полной уверенностью в
том, что займет почетное место и сделается нужным и
полезным человеком. Б ез грамотницы православному
люду обойтись невозможно, и всякая такая, наверное,
может рассчитывать на заработок, если не вполне обе­
спечивающий, то все-таки подающий надежду на про­
корм и способный сохранить от неисчислимых бед попрошайства и ш атания по подоконьям. Счастливым из
них удается стать достаточно независимыми и работать
на себя в одиночестве. Менее удачливые высматривают
в соседях эту счастливицу и тем или другим путем при­
страиваются к ней. Сплошь и рядом, богомолки живут
вместе по две и по три, и старш ая между ними давно
сделалась отшельницей и предалась молитве и воз­
держанию по призванию. Нередкие из таких с малых
лет отказываются от мясной пищи, не пропускают ни
одной церковной службы. Ревностные помогают цер­
ковным старостам собирать во время службы мирские
даяния и на этот случай предпочитают носить блюдо с
изваянием главы Иоанна Крестителя. Когда поднима­
ют из церкви иконы, они успевают прежде других при­
нять Божие Милосердие на руки, отдавая на этот раз
предпочтение образам Богоматери, и шествуют всегда
непосредственно за фонарем. К церкви они прилепля­
ются всем досугом и всею душою, а потому и стремятся
поселиться где-нибудь поблизости, считая конечным
280

своим счастьем, если церковная тень может падать на
их жилище. Впрочем, это удается немногим и только са­
мым счастливым и притом девицам, происходящим из
духовного звания. В церкви богомолочки всегда зани­
мали определенное место, которое считали как бы кре­
постным или купленным и узнавали его по известным
приметам: по гвоздю, по сучку или щелям в половицах.
Никто не реш ался вставать тут из других обычных по­
сетительниц. Реш ивш аяся на то из мести, чтобы взы ­
скать свою обиду, или из шалости, чтобы подразнить
и рассердить, с чужого места немедленно изгонялась.
Если не помогали перекоры, перебранка и тот сущ е­
ственный и справедливый довод, что «это-де местечко
унаследовано от покойницы — родимой матушки — и
принадлежит ей вот уж е второй десяток на исходе»,
богомолочки прибегали к известным в этих случаях и
не раз испытанным приемам. Для того они начинали
очень усердно класть поясные и земные поклоны: при
первых они зло и неустанно старались колотить своей
головой в спину соперницы; при земных поклонах ста­
рались угодить каблуком в лоб обидчицы.
В подобие искренних и настоящих монахинь, они
ж ивут кельями, не уступающими чистотой нравов са­
мым строгим женским обителям. Самые кельи эти пред­
ставляют собой нечто в роде монастырьков, из которых
в прежние времена очень часто (а изредка и теперь)
образовывались настоящие общежительные обители,
когда благочестивой и безупречной жизнью удавалось
обратить внимание денежных благодетелей. До тех
пор эти кельи, всего чаще расположенные где-нибудь
над оврагом и всегда на самом краю селений, в тихом
и укромном месте, скромно избегающие проездных и
шумных путей, эти кельи, ж алкие снаружи, но очень
опрятные внутри и ж арко натопленные, представляют
собой такие места, около которых сосредоточивается
самое искреннее уважение всех соседей.
281

Избушки эти оберегаются мирским вниманием и
поддерживаются мирскими даяниями из благодарно­
сти к тем услугам, которые охотно оказываются здесь
на всякий неизбежный и подходящий случай и по пер­
вому требованию всякого в виде советов и руководств в
тяж елы е минуты жизни.
Поводов к тому очень много, а потому и способы
многоразличны. Самую келью строил на свои средства
один из таких, искусившийся в бедах и выученный не­
счастьями, который, вводя некогда богомолку в новую
хату, говорил ей:
— Молись за мои грехии.
— Так, благодетель, буду молиться, так буду крепко
молиться, что ангелы станут слетаться ко мне!
Вот эти три встречные богомолки больше двадцати
лет ж ивут вместе, не разлучаю тся и не тяготятся друг
другом, к общему мирскому удивлению. Впрочем, вся
тайна заключалась в том, что девицы сумели правиль­
но разверстаться по способностям и характерам. Таким
образом, дожили они до тех лет, когда голоса их по­
теряли женскую нежность и мягкость и стали басить,
высыпались и поседели волосы, для укрытия каковых
понадобились и пригодились кстати плотные и креп­
кие куфтыри, из-под которых безжизненно глядели
выцветшие глаза на бледных отекших морщинистых
лицах. Самая хворая и смиренная видом, нетвердая на
ногах и горбатенькая была сама матушка Ф екла Васи­
льевна — первое воротило и основной камень общежи­
тия, к которому, за ее долгую жизнь в семь десятков,
прилипало много богомольных сестриц, а теперь помо­
гали волочить ноги две сестрицы: Аннушка да Ненилуш ка — первая как работница, вторая как помощница
и будущая преемница матушки.
У старуш ек водилась бурая коровушка и кудахта­
ли серые курочки, топилась печь для угревы и при­
готовления пищи — словом, — велось кое-какое хо­
зяйство; надобилась черная работа — все это исправ­
282

лялось Аннушкой, которая и была всех помоложе и
попростее. Надо дойти до «самой» посоветоваться, за
совет передать подарочек, какой был бы угоден ей и
приятен — избиралась посредницей Аннушка, кото­
рая и состояла при матуш ке неотлучно, предана была
ей всей душой и помышлениями и почитала ее за свя­
тую и безгрешную. Под рукой рассказывалось даж е,
что она и прорицать может, если попросит о том п р а­
вильно верующий.
Случался в крестьянской семье покойничек, и хоте­
лось «поставить псалтирь» — приходили и кланялись
Ненилушке, большой мастерице и грамотнице, за кото­
рой и сельским дьячкам не угоняться. По этой причине
Ненилушка редко ж ивала дома, возвращ алась только
на большие праздники и на те случаи, когда обещали
двадцать рублей и заказы вали читать псалтирь во весь
сорокоуст. Это значило — читать надо кряду сорок дней
и сорок ночей, на свечи и масло выдавали вперед осо­
бые деньги). Одной Ф екле не управиться, надо помощ­
ницу — три часа читать, три отдыхать. Не нанимать
ж е Ф екле на стороне? Не осрамиться ж е так, чтобы з а ­
казчик подсмотрел в окно ночью, что богомолки спят и
обещания не исполняют — да избави Бог от такого незамолимого греха! В самом ж е деле Ненилина псалтирь
была действительно «непокровенная», т. е. никогда она
этой книги не закрывала.
Круглый год Ненила переходила из избы в избу,
справляла сорокоуст: неумолчно и гнусливо читала
псалтирь за условное награждение деньгами от торго­
вых людей и отсыпками мучкой и толокном от людей
неимущих. Ж ила она при этом в чуж их людях на всем
готовом, угощалась у богатых чайком, а у бедных пче­
линым медком, до которого была великой охотницей.
Выручку всю целиком, без утайки, приносила она в ке­
лью и передавала матушке.
Поговаривали, что у богомолок водились денежки
зарытыми в подъизбице; побаивались, чтобы их лихие
283

люди не убили и не ограбили. Но эти толки умолкали
всякий раз, когда Ф екла Васильевна ж ертвовала в но­
вую церковь годовой обиход богослужебных книг, или
покупала к старой церкви новый колокол, или шила
праздничные ризы. Затем опять богомолки с прежней
готовностью продолжали, не помня зла недобрых слов
и худых слухов, приходить на помощь желающим и
нуждающимся, и опять копили денежки на церковную
нужду, про которую знали лучш е и вернее других.
Со своими духовными они были на короткой ноге, и
самому архиерею имя их было известно.
Общие уверения и, грешным делом, самомнения сби­
ли старух на одну сторону: все они считали себя благо­
честивыми, а матуш ку Ф еклу даж е заживо святою. От­
того, полагая себя выше и лучш е других, все они были
капризны, обидчивы, в высшей степени щекотливы и
тяж елы и невыносимы характером. Это сознание вы­
гнало их из семей, по этой причине им удалось, поняв­
ши и снисходя друг к другу, уж иться вместе, рассчи­
тываться при случае лишь ядовитыми перебранками,
а затем — неделей косых взаимных взглядов. Это ж е
сдержало их от поступления в настоящий монастырь с
плотными стенами, несмотря на то, что оставался толь­
ко один шаг, так как была и подготовка полная, наш ел­
ся бы и достаточный вкуп. Это ж е заперло Ф еклу Васи­
льевну с Аннушкой в одинокой и душной избушке и не
мешало Ненилушке подольше пить чай и есть сотовый
мед по чужим гостеприимным дворам.
Чайный грех и страсть к сладенькому были их общим
недостатком. При этом чай они пили до того густой, что
у непривычных мог, как перец, першить в горле. По­
пивая чаек и заедая сдобными сгибнями, богомолки все
время проводили в беседах о ж итиях и чудесах. Впро­
чем, не отказывали они себе в удовольствии промывать
соседские косточки. Знали они по этой части на досуге,
конечно, больше других.
284

Одно время проявилась было у них охота обращать
молодых девуш ек к церкви своими рассказами и вну­
шениями. Успех был поразительный: очень многие из
невест в купеческих семействах стали подниматься с
петухами и бегать к заутрене в городской монастырь.
Родители пригрозились, потолковывали, что это-де
значит подрывать семейное счастие, — умная Ф екла
вовремя остановилась.
Вскоре все горе было забыто и о таком зле богомол­
кам напоминать перестали. После такого кризиса и они
сами сделались осторожными и еще более углубились в
созерцание и молчание.
Впрочем, за одной из них, именно — за Ненилой,
виделось еще и другое драгоценное художество, кото­
рое ценилось бабами если не больше, то в одну силу со
знанием псалтири. Она мастерски умела на могилках
водить «плачки» — не сбиваться, и не стесняться, и с
духовного разрешения.
Пробовал раз молодой благочинный пенять:
— М атуш ка Ф екла В асильевнаИ От Ненилиных
зап лачек проходу нет! П анихид наших не слышно,
петь не могу. У став-от ты не хуж е нас знаеш ь, у к а ­
зано ли?
— В уставах, ваше высокоблагословение, я не чи­
тывала, а у православных сколько лет-то дело ведется,
знаешь ли?
— Да ведь это язычество.
— А ты бы остановил Ненилу-то. Она запоет, а ты
пригрози на народе да разгони тех, кто ее слушает.
Сам владыка покойный по этому делу проповедь ска­
зывал, ведь и его не послушались. Твой тестюшко-то,
коли баба туго разреш алась от родов, тоже не по уставу
царские-то двери отворял. За дальностью, когда поле­
нится ехать, крестильные молитвы в шапку мужичью
читал — и то шло у него за святое крещение. Показано
ли такое-то дело в церковном уставе?
285

Благочинный молчал, покусывая кончики бороды и
усов.
— По уставу-то, отец благочинный, при нужде и при
болезни родильницы и новорожденного и я за свящ ен­
ника идти могу: ведь и мирянину разреш ено крестить
во святое крещение. А как я откажусь, когда всякий
про то знает и православная наша вера то разреш ает?
Ты поговори-ка о том с нашими бабами. Пробовал? А я
об этом и со владыкой самим говаривала.
Благочинный смирялся. Ф екла Васильевна посыла­
ла к нему медку да яичек, ребяткам поповым прянич­
ков, а матушке-попадье ситчику московского с Аннуш­
кой. Ненила продолжала править свое дело по призыву
и заказу с прежним искусством и мастерством.
Приходила баба, кланялась за соседку, приносила
заручное, просила:
— Утоли ее, горемычную: места она не находит.
Сама она вопить не умеет. Маринушка, которая знает,
на богомолье уш ла — взять негде: помоги, поплачь!
Приходила Ненила на погост и могилку, на которой,
леж а грудью, билась кручина-вдова по своем мужень­
ке — законной державушке.
Попадала Ненилушка в ее мысль и вторила ее горю:
«Как ж ила я при тебе, было мне сладкое словечушко
приятное, была легкая перемену шка и довольны были
хлебушки. Не огрублена была грубым словечушком и
не ударена побоями тяжелыми, тяжелы ми — неснос­
ными. Мне как будет ж ить после твоего бываньица?
Буду вольная вдова да самовольная, буду я жена да
безнарядная, и вдова да безначальная...»
Отгадывала Ненилушка тоску матери по сыну, на­
деявш ейся на то, что будут от него довольные хле­
бушки, крепкая заборонушка, легкая переменушка на
крестьянской на работушке, — тоску по сыну, имен­
но в то время, «как пойдут удалые головушки на кре­
стьянскую работушку, на муравные на поженки, на
286

луга сенокосные, на разбористы полянушки; а опосля
ты ей хрестьянской работушки на гульбища — на прокладище», и начнет при виде живого и чужого счастья
«ошибать тошная тоскецюшка и призазябнет ретивое
сердечушко».
Попадала Ненилушка и в мысли матери по пре­
ждевременно умершей дочери, «белой лебедушке, сер­
дечном роженом дитятке», с которой привелось р азл у ­
читься «не в пору да не в у вовремя».
—
Не приходить мне к тебе, — пела Ненилушка, —
по утруш ку ранешенько, ко твоему ко крутому, ко
складному сголовьицу, не будить, не тревожить тебя на
крестьянску работушку.
Не положена ты белая, белая лебедушка,
На гумно да замолотничкою,
Во избу да водоносничкою,
На дворе да во коровничке,
Во позднии во доельнички.
Я работою тебя не грузила,
Я словечушком тебе не согрубила,
Я все угождала твою вольную волюшку,
И содержала твою-ту красотушку
На твоем на белыем на личушке.

Умея вовремя искусно приладить свои дешевые ста­
рушечьи слезы, богомолка Ненилушка не затрудня­
лась петь и за мужа об умершей жене и детям за мать
и отца.
Умела она петь и за сестру по брате, заводя надрыв­
ным жалобным голосом:
Мое ты тепло, красно летушко!
Ты скачоная жемчужина!
Ты кудрявая рябинушка,
Ты дозрела ягодинушка,
Ты сахарна семяниночка!
Как нонечку — теперечку
Нету летняго товарища,
Нету зимняго повозничка Завьялова! И т. д.
287

Скучает сестра по брате, утеш ающая себя тем, что,
не найдя его в молодецкой толпе, разгляды вая по воло­
су, по возрасту, по белому личику, по ясным очешкам,
по желтым кудерушкам, по цветным платьицам, возь­
мет листик гербовой бумаженки, спишет его красивую
походочку и хорошую поговорочку, возьмет эту белую
бумаженку во рученьки, поглядит на нее и убавит всю
кручинуш ку с головушки и зазнобушку с сердечушка.
А то ведь
Зазябло ретивое сердечушко
Без холодной ключевой воды
И без хрустальных ледочиков,
Без морозов без трескучиих,
Без хиусов полузимныих.
Я осталась кручинная головушка,
Будто рыбушка во сеточке,
Будто птиченька во клеточке!..

Всем угождает Ненилушка, даж е и в том случае
знает и подскажет стих, если у сирот, лишившихся ро­
дителей, остался, например, дядя, который может «на­
ложить не по силушке работушку, не по розмыслам в
головушку заботушку».
Не за тем ходят к самой Ф екле Васильевне, которая
взяла на себя часть не обрядовую, а чисто нравствен­
ную и собственно духовную.
Так это все и знают.
— М атушка Ф екла Васильевна! Пал слух, что самот у меня на сплаве убит бревном без покаяния, —
вспомнит успокоившаяся вдова прошлогоднее летнее
свое несчастье, — ито повелишь? Ноченьки не сплю,
все мучаюсь: не умереть бы самой! Не пришел бы он за
мной, не позвал бы за собой!
— Чтобы не тонул, надо бы тебе было молиться Ни­
колаю Чудотворцу. А случился тот грех, да напали на
тебя беспокойства смертные, велят молиться свящ енномученику Садофу, великомученице Варваре, свя288

щенномученику Харлампию. И Онуфрий Великий по­
могает: купила бы икону его — борода жгутом до полу
пишется.
— Что мне со своим пьяницей-то делать? — спра­
ш ивала другая. — Последнюю шубейку в кабак снес.
«Голову твою сорву, — говорит, — и ту в кабак унесу».
И свинью доила — поила его молоком. И лягуш ку це­
лые сутки настаивала в вине в теплом месте. Разбухла
та лягуш ка в мужичью шапку, а он выпил и еще пуще
блажить стал. Помоги, не к кому, как к тебе!
— Указано молиться от винного запойства мученику
Вонифатию, а не то Моисею Мурину. Да ты спервона­
чалу одному: он не поможет, молись другому. Да ты с
верой, да со свечей, да с молебном, а того лучше — на
день памяти, когда им, угодникам, память бывает.
— Пришел, родимушка моя... — плакалась третья,
остерегаясь Аннушки, и нашептывала Ф екле Васи­
льевне на ушко.
— Сошел проклятой-от мой из Питера и солдатку,
слышь, гулящую оттуда привел с собой. Что мне де­
лать? Поселил у криворотого пса — знахарки. Ходила
я, хотела бельма ей выбрать, не смогла выследить, не
выходит она за ворота.
— Молись, девонька! Не зельем, не снадобьем Бог
пособляет — молитовкой.
— Пробовала Тифинской свечку ставить и «Неопа­
лимой Купине» кланялась.
— Тифинской о здравии младенцев молимся, а «Не­
опалимой Купине» от пожара и молнии, о том ж е и Ни­
ките Новгородскому. Молись-ко ты об избавлении мужа
от блудные страсти М артимиану Преподобному, а не то
поставь свечку Иоанну Многострадальному, либо пре­
подобному Моисею Угрину: вот, после Петрова дня че­
тыре недели пройдет, икону его выставят. Не всякой и
поп-то разглядеть может («праздниками» зовется), а ты
свечу той иконе поставь и помолись. Их на иконе много,
289

а кому сказываешь, тот твою молитву и примет, толь­
ко бы была она со слезами и сердечным сокрушением.
Посиди-ко, я вот тебе почитаю.
Ф екла брала из ш кафа, наполненного церковными
книгами, и читала из Печерского патерика житие Мои­
сея не столько для разумения простой и неграмотной
бабы, сколько в расчете на доверчивость, для ее умиле­
ния и воздыханий, да и себе на усладу.
Из той ж е кельи — и добрые примеры. Ф екла Васи­
льевна с семи лет жизни не принимала никакой мясной
пищи, с семнадцати не удовлетворялась еженедельным
постом по средам и пятницам, а прибавила еще один
день сухоядения и пощения — начала понедельничать.
Ее уж е не занимали те 12 пятниц, пост в которые, по
сказанию, обещает разные житейские блага: все пят­
ницы в году для нее были равны и одинаково постные.
В этом отношении она с товарками ушла еще дальше: в
Великий пост, например, она в эти три заветные пост­
ные дня не ела ничего вареного, кроме хлеба в сухомят­
ку с сырой морковью или репой.
Если богомолки надумывали причаститься в суб­
боту или воскресенье, то всю предшествующую неде­
лю пробавлялись сухоядением, делая исключение для
себя только на случай болезни, и тогда дозволяли себе
вареную пищу только на два дня и то немощи ради.
Эти правила твердо знала даж е и Аннушка и в та­
кой степени, что вопросами в этих случаях «саму» бого­
мольные бабы и не беспокоили. Учила их Аннушка.
— Не пора ли печь жаворонки? — спрашивали бабы
в Великом посту, успевшие уж е на Средокрестной (чет­
вертой) неделе поесть крестов.
— Считай после Евдокей девятый день, будут сорок
мучеников — вот и жаворонки.
В самом деле, в благочестивой келье было все на
своем месте и в свое время: на тябле иконы местночти­
мых святых и Богоматери вместе с колпачком от мощей
290

Митрофания, пояском с молитвой от соловецких угод­
ников, даж е с камушком с реки Иордана, занесенным
сюда обогретой и приголубленной паломницей. В этой
келье на первый Спас ели мед, на второй (Преображе­
ние) — яблоки, на день усекновения главы Предтечи
не ели ничего круглого (ни репы, ни лука, ни картоф е­
ля). В Великий четверг непременно закаливали соль с
квасной гущей, чтобы иметь к пасхальным яйцам соль
черную, четверговую. На Вознесение пекли из медово­
го теста лесенки и т. д.
На первой неделе поста в пищу шли ржаные сухари
с тертым хреном и квасом, круто посоленные до густой
пены — и только на весь день. А то и одна редька-триха,
такж е с солью и пеной, но без сухарей, а с хлебом в лом­
тях. При этом та или другая из богомолочек замечает
вслух:
— Можно ли это кушанье сравнить со скоромью?!
Другая ей вторила:
— Насилу-то, матушка, я дождалась до этих дней.
Истосковалась совсем.
Ф екла до самаго четверга обыкновенно ничего не
брала в рот, в четверг разреш ала только на сухоядение,
и опять зарекалась до субботы, так как на этот день и
по студийскому, и по афонскому монашескому чину по­
ста не полагается. В субботу богомолочки наедались го­
ряченьким досыта и так, что на воскресенье либо у той,
либо у другой непременно побаливал живот и покалы­
вало в боках. Ж аловались при этом обыкновенно все на
гречневую каш у с конопляным маслом и квасом.
К Ф екле Васильевне и в этих случаях ходили совсем
за другим.
— Можно ли, матушка, нынче на Благовещеньев
день рыбку-то есть? (Привезли сушеного судака.)
— Аще прилучится на Страстной неделе — не ясти.
— А ну-ка, разумница, как повелишь насчет еды с
маслом?
291

— Я разреш аю себе вареное с маслом только на суб­
боты и воскресенья, дозволяю себе то при моей старо­
сти, по уставу и на Госпожин пост.
— М атушка Фекла! Что мне с ребенком делать?
И через уголья вспрыскивала: нету сладу, измучил со­
всем.
— Сходи в церковь — причасти.
— Икону я выменяла, — допрашивала иная, — как
освятить а ли так можно молиться?
— Окропи богоявленской водой, а нет у тебя — ко
мне приходи: я тебе сама сделаю. Другой священной
водой икон не святят.
И так далее.
К ней шли за советом и в скорбный жизненный час,
и при печальной жизни под тяж елой мужниной рукой,
за что очень не любили этих богомолок деревенские
мужчины. Подтрунивали они над ними и в глаза под­
смеивались, налагая на них тем новые испытания и еще
более увеличивали их молчаливым терпением славу и
уважение к ним среди деревенского женского пола.
Этот доверчивый и темный народ отдавался влия­
нию богомолок до возможной крайности и полного по­
учения.
— Куда, бабыньки, пробираетесь? — спросит одна
соседка другую.
— Да вот, богомолочки-то наши на келью свою замок
повесили, — отвечают бабы, — все три на богомолье в
село потянулись. И мы за ними.
— Какой ж е праздник-от будет?
— А Господь его знает. Они пошли — знать и нам
надо брести. Им про то знать лучше: они нам и указ.
— Вы бы поспрошали их!..
— Полно-ка, мать, еще прогневаются... Ф екла-то
подико-сь, какая лютая на совесть-то. Начнет она тебя
гонять: умрешь!
Под влиянием таких богомолок при участии семей­
ных сердобольных баб складываются ж елания и выго­
292

вариваются обеты у неизлечимых больных, испытав­
ших все врачебные средства и готовых идти пешком,
в виду всяких лишений, и при этом чем дальше, тем
лучше.
Здесь влияние богомолок переходит уж е и на м уж ­
чин.
За богомолками тянутся следом и эти, которые хо­
тят молиться по обещанию и не разбирают скорбных и
болезненных случаев от радостных и удачливых дней.
Пришли за ними к угоднику и те, которые собрались из
дому от простого и безотчетного подражания другим.
—
Все пошли к угоднику: зачем ж е и мы останемся
дома? Хоть и нет теперь большой нужды, а все вперед
пригодится: может быть, какую беду и наперед отмолимь. Все оно, как будто, лучше.
Так как больше праздники и монастырские богомоления рассчитаны на свободное от работ крестьянское
время, то весной, между яровым посевом и обработкой
озимого поля, а равно и осенью, по окончании всех по­
левых работ, толпы богомольцев по обширному про­
странству русской земли особенно многолюдны, ш ум­
ны и нарядны.
В самом деле, деревенским русским людям всегда
найдется, о чем помолиться и попросить.

Г Л А В А VIII

Выходила на полях свеж ая зелень озимей, торопи­
лась березка разорвать почку и завязать новый лист.
Звонко заиграли пташки, наступили теплые дни, при­
ближалась весна к Николину дню.
Проснулись утром — на дворе мороз. Свернулся
лист на березе в трубку, сморщилась молодая солома
на озимях. Захолонуло хозяйское сердце: пришла беда.
За какие грехи?
293

— Касьянов год — тяж елы й год, — толковали ста­
рухи в успокоение.
— При чем тут Касьян-от?
— При том тут Касьян, что приставлен он на том све­
те стеречь дьявола, чтобы он лиха людям не делал. Сте­
реж ет он зорко, не дает ему баловать целых три года.
На четвертый год дают Касьяну отдохнуть, вместо него
приставляют другого. Этому с непривычки углядеть за
дьяволом никак невозможно: на что дьявол ни взгля­
нет — все вянет. Вот взглянул на озими, посмотрел на
березку — все познобил. Надо, добрые люди, Богу мо­
литься.
Во всех деревнях сходились к часовням, привозили
попов, служили молебны с водосвятием и коленопре­
клонениями; на душе стало легче.
Наступали теплые дни и вовремя и в меру перепада­
ли теплые дожди: оделся лес, потому что запоздавшие
почкой деревья распустили листву, опередивши бере­
зы; вздохнула и озимь, и хотя не обещала соломы, но
стала обнадеживать колосом и зерном.
П еремежились дожди, начала затягиваться сух­
мень, начал задерж иваться рост озимых и яровых
всходов. Стали ж олкнуть и сохнуть травы. Из лесов
наносит крепким запахом гари, а там, где весной были
болотца, показался дым и сильно чадит. Н ачалась з а ­
суха.
Стали ждать лесных пожаров и сгоняли народ рыть
канавы и зажигать встречные костры из валежника на
старой и густой хвое. Принялись опять Богу молиться;
поднимали из сел иконы и обходили луга и поля с хо­
ругвями и со свечами; дождили попы кропилом — чтото будет?
Случается и так. После жаркого дня сухого лета, на
белесоватой матовой синеве неба растягивались ш и­
рокие полосы густых облаков и рдели по краям пур­
пуровыми огнями. Било солнце из облаков этих вверх
294

золотыми лучами, как венец из иконы. Затем облака
очень быстро сгущались, исчезал свет, бегали по обла­
ку змейки молнии, ждали громовых раскатов, боялись
«разбойничьей ночи». Выгоняли кошек и собак из избы;
на священные уголья бросали золу, обрезали себе ног­
ти, чтобы не скрылся в них дьявол. Сейчас И лья-пророк
погонит его огненными прутьями и загремит колесни­
цей.
Все толку мало. Громовые раскаты стали встря­
хивать избы; молния заж гла дерево и убила корову.
Вихри, в которых сидят злые духи, рвут крыши. Не­
удержимые потоки воды размывают поля и луга и низ­
менные из них заваливаю т невесть где намытым и не­
весть откуда принесенным песком. Высокие ели валит
вихрь вверх комлем. Крупный, в голубиное яйцо, град
ломает на полях солому и выколачивает весь хлеб с
корнем, забивая в землю оторванные колосья.
Там, где ильинские села и построены в очень дав­
ние времена на речных подолах пятницкие часовни над
родниками, в особенности собирались густые толпы и,
не расходясь, молились целыми днями. К мощам угод­
ников и к чудотворным иконам тянулись православные
сотнями, и целыми тысячами скоплялись они там, где
приходило время храмовому празднику особо чтимого
святого.
На монастырских дворах разбирались, кто за чем.
Оказывалось за разным: одни о дожде, другие — о вё­
дре.
— Пытали все пробовать — ничего не помогло.
— Смотрели бы на птицу, на скотину.
— Вороны играют кверху. Б елая и ры ж ая коровы в
стаде все впереди; свинья чешется, галки собираются
к вечеру гурьбой и кричат. Толкуны комаров и мошки
стоят столбом: не бывать дождю.
— У старых людей бы попытали: не болит ли спина,
не кипит ли в уш ах сера, не залегает ли нос?
295

—
Нет, говорят, все по-старому, все-де икота мучаеть. Все перепробовали. Вот сюда пришли — не помо­
ж ет ли? — толковали ближние богомольцы с дальними
и с кротостью и терпением отстаивали монастырские
службы, из которых поздняя обедня с молебном — са­
мая продолжительная.

Все таковые, весь серый, молчаливый, с затаенной
мыслью и скрытым горем, бедный народ наполнял со­
бой церкви на ранних обеднях, с преимущественным
обладанием женского пола, среди которых выстаивали
службу и присяжные богомолки.
Соборная архиерейская обедня привлекала почти
исключительно чистый городской народ в смазанных
и личных сапогах, в синих сибирках, в разного покроя
пальто: все это либо торговый народ, либо мещане с
разночинцами и чиновниками. Все они явились сюда
потому, что уж очень близко, очень весело и любопыт­
но, и притом не столько помолиться, сколько поглазеть
в полное и продолжительное удовольствие. Они и не
скрываются в том, обличая себя разговорами и движ е­
ниями.
Из женского пола была все одна смешливая и игри­
вая молодежь в красных и ярких цветов ситцах, при­
ш едшая тоже больше поглазеть, чем помолиться: ма­
тери будили их к ранним обедням — они не поднялись
и не пошли.
Вот одна из таких тараторит, стоя у крыльца при
входе на паперть:
—
Палку-то в церковь он внес простую — попов­
скую, а там что-то с ним сделали, по церкви-то понес
он другую, с зубьями, золотую, высокую-высокую, а
за ним заговорил кто-то, да так-то громко! А там меня
повернули к ним затылком, я и не опомнилась, как из
дверей-то меня сюда выпихнули. Пойду-ка на базар!
296

Общее внимание, действительно, сосредоточивалось
на архиерее. Глаза всех напряженно устремлены были
на то, как он облачался среди церкви (причем два ипо­
дьякона торопливо завязы вали ленты и застегивали на
боках пуговки), как умывал он руки, ставил в стихарь
молодого человека. При этом толпа начинала тесниться
и все вставали на цыпочки, бесцеремонно облокачива­
ясь руками на плечи передних. Особенное произошло
движение, и выразился усиленный интерес в то время,
когда повели от алтаря нового ставленника, который
два раза поклонился в пояс, в третий прямо упал ар ­
хиерею в ноги.
На этот раз в толпе можно даж е было слышать во­
просы и разговоры:
— Чей такой?
— Гружининского старого дьякона сын. Недавно
свадьбу играли.
— Во священники?
— Нет, во диаконы: тех после ставят, этих завсегда
прежде.
— Как бы поглядеть?
— А я посторонюсь, посмотрите!
— Стрижет, что ли?
С криком и взвизгами ринулась молящ аяся толпа
вперед, когда очистилось архиерейское место среди
самого торжественного и увлекательного пения «Приидите и поклонимся», и обнаружила такое ж е настойчи­
вое и сильное движение назад к дверям и далеко потом,
когда раздался из-за аналоя одинокий голос говорив­
шего проповедь.
Ближние потеснились и сгрудились ближе к солее.
В задних и средних рядах началась толкотня, раздава­
лись толчки и пинки во все стороны и вырывалась вор­
котня, упреки и даж е сердитая брань.
Проповедник — молодой человек, с гладко выстри­
женными волосами и в золотном стихаре — крикливым
297

голосом, не владея интонацией, объяснял причины при­
ш ествия на землю Спасителя, ради нашего спасения.
Подыскивая доказательства во псалмах Давида, в
писаниях пророков, он всякий раз выкрикивал свой во­
прос, положенный в основание хрий, и на короткое вре­
мя при этом примолкал. Потрудился он много, блуждая
без конца в заповедном круге; казалось, мог бы не кон­
чить до завтра, не щ адя усилий для доказательства ис­
тины, которая всем давно известна и общепонятна. Вот
бы и прямые доказательства перед глазами — полная
церковь верующего в то и молящегося Спасу народа.
Вот и прямой ответ на существенный ответ проповеди.
— Я ничего не понял, мудрено говорит. Да кто он та­
кой?
— Нашего попа сын, профессор семинарии; видел,
отец-от из северных дверей выглядывал все время.
— Так ведь мы-то — не попы и не семинаристы! Как
понимать слово его?
— Каково ваше суждение по выводу впечатле­
ний? — допытывал сам проповедник подвернувшегося
ему знатока, но получил короткий ответ.
— На старую истину есть некоторые новые доказа­
тельства, но многое и упущено.
Архиерей, благословив его после проповеди, тоже
ничего не сказал.
Потолковали немножко священники и похвалили те,
у которых дети еще учились в семинарии.
С особенною, впрочем, торопливостью и усердием
клались за обедней поклоны, когда отпирались и запи­
рались Царские врата и ш иркала по стальному пруту
на медных колечках шелковая яркого цвета завеса. На
такой случай, как и на некоторые другие, сколько и з­
вестно, сущ ествует в народе особая молитва, бог весть
откуда взятая и кем завещанная, но всем хорошо зна­
комая и богомолами усердно повторяемая: «Шаркни,
Боже, по душе, по телу, по животу, по жене, по детям,
по моему здоровью».
298

Привычные к церкви, прислушавш иеся к словам, но
неграмотные и темные люди придумывают и свои мо­
литвенные возглашения, спохватываясь во-время от
дремоты, чтобы перекрестить рот или спешно выгово­
рить при том случае, когда во время каждения вспых­
нет у дьякона в кадиле ладан огненным пламенем:
— М атушка «Неопалимая Купина», не опали ты
меня!
Кончилась обедня, кончился и соборный молебен.
Под веселый, громкий и продолжительный звон
расходились молельщики, всякий по своим местам и
делам. Некоторые из них прямо превратились в тор­
говцев и натягивали на ж елезны й аршин кумачи и сит­
цы. Самая большая часть обратилась в ту крикливую
базарную толпу, которая неизменно вырастает после
молитвы и подле места моления с самых древних язы ­
ческих времен. И на этот раз, и на этом месте оказалось
тоже, что в самые отдаленные доисторические времена
в Ромнах под Ильин день, значительно позднее Корен­
ной, под Курском, и еще ближе к нам, под М акарьевым
на ж елты х водах Волги, и т. д.
В толках и хлопотах о насущных нуждах начинает
на базаре слабеть и улетучиваться то бодрое и свежее
чувство, которое было возбуждено или подогрето всей
обрядовой торжественностью праздника и блеском бо­
гослужений.
Очень невдолге начала шипеть гармоника и тринькать балалайка. Еще не кончился и монастырский звон,
а уж е начали встречаться одиночки, пары и тройки
подгулявших мужиков, горланивших песни и пришед­
ших в такое состояние тела и духа, которое невольно
вызывало вопросы встречных:
— Где это вы наторопились?
Дольше берегли поселившееся в душе отрадное на­
строение те из усердных, опытных и умелых, которые
привыкли молиться, приучили себя вникать и при­
слуш иваться, — словом, те, которые из богомольцев
299

превратились в монастырских гостей и сидели по ке­
льям до вечерен.
Угощение было неизбежно и производилось с пол­
ным радушием и русским гостеприимством, но так
скрытно и смирно, что со стороны можно было думать,
что служба утомила, и монастырь, исполняя вековеч­
ную задачу, погрузился, по обычаю, в свою ежеднев­
ную мирную, тихую и однообразную дремоту.
Были даж е свои гости и у архиерея.

ГЛ А В А IX

В серой муарантиковой рясе, в клобуке, очень ши­
роко расходившемся кверху, время от времени поправ­
л яя панагию и ордена, сидел архиерей на диване перед
столом, обставленным с двух сторон креслами, в ож и­
дании гостей.
Когда он отправлялся за платком в карман подряс­
ника и при этом распахивал полу рясы, видно было, что
и этот подрясник был такж е шелковый, голубого цвета
материи, подпоясанный широким, шитым шелками и
бисером великолепным поясом.
Монастырский настоятель — архимандрит толькочто успел поднести владыке большую рюмку красного
вина и Богородицын свежий хлебец и стоял в ожидании
благословения. У открытого окна виднелся стоявший с
широкими плечами, круглым животом и высокой гру­
дью протодьякон, тоже весь в ш елку и в богатом поясе.
Искоса взглядывал он в окно, под которым тихо и
смиренно прохаживался монах, словно обронил что и
теперь ищет. Едва скрывая улыбку, переносил прото­
дьякон взгляд со двора на владыку и переминался но­
гами и раз даж е поперхнулся и крякнул.
Владыка заметил это и понял:
—
Протодьякон, что ты тут праздно стоишь? Сту­
пай! Теперь ты мне не надобен.
300

Встрепенувшись, как бы от полусна, протодьякон
быстро и ловко подошел под благословение и, целуя
мягкую как пух руку, проворчал басом:
— Приемлю дерзновение попросить святого благо­
словения.
— Ступай, ступай: ж дут уже, поди. Отпустил он и
настоятеля, обещавшись позвать его, когда понадобит­
ся.
Сам стал принимать гостей и посетителей, заговари­
вал с ними и старался, сколько возможно, быть любез­
ным хозяином, но не уступал никому своего дивана.
Начало обычное:
— Ныне православным наипаче благопотребна и
благовременна молитва: очень горячее лето, все горит.
Оттого, полагаю, столь велико стечение народа в оби­
тель, какового я уж е не упомню! — сказал он такую
ф разу, которую, в это ж е самое время, может быть,
проговорили с ним в самых отдаленных монастырях и
городах не один десяток раз.
При молчании, с благозейным вниманием председящ их владыка продолжал, оправляя обеими руками
клобук и побрякивая крупными четками из тяж елове­
сов:
— В храме душно было. Я уж е приказывал в алтаре
все окна открыть. В старинных храмах очень неудоб­
но освежать воздух. Старинные люди любили тепло
жить, — замечал архиерей с легкой улыбкой, которая
передалась и посетителям и ободрила их.
Один заметил было, что пар костей не ломит, но дру­
гой перебил вопросом:
— Утомиться изволили?
— Какое ж е утомление в молитве? — довольно
резким тоном отвечал владыка вопросом и продол­
жал: — Молитва укрепляет и освежает. Иоанн Богос­
лов восхищен был даже до третьего неба. Я с крестным
ходом обхожу половину нашего города и не ощущаю ни
малейшего утомления.
301

—
Мне сидеть подолгу гораздо мучительнее, — про­
должал он занимать гостей.
В это время молодой келейник разносил чай в чаш ­
ках. Первую поднес архиерею, а подавая прочим, кла­
нялся, не разгибая спины, всей доской. При этом волоса
его срывались на лицо, но он быстро встряхивал голо­
вой назад, отчего очень скоро и ловко размещ ал длин­
ные волоса по своим местам. То ж е самое делал и следо­
вавший за ним послушник, заведующий орлами и по­
сохом, носивший теперь лоток с нарезанными ломтями
белаго хлеба монастырского печения, но не сдобного и
не сладкого — по монашескому смирению, нестяжанию
и скудости.
Разговор вертелся на общих местах и кое-каких за ­
мечаниях на вопросы, а потому был вял, натянут и не­
интересен.
Интереснее были самые гости.
Придерживаясь на кончике кресла, некстати и без
причины улыбался толстый купец в радужном ж илете
и не знал, куда девать свои руки. На оплывшем лице
изображал он испуганный вид, говоривший, что попал
сюда владелец его не столько по охоте и доброй воле,
сколько по принуждению или по обязанности. Он не
знал, что с собой делать и положительно ничего не мог
говорить.
Это один из многих. Некогда богатый купец, он имел
пристрастие к духовным лицам или, собственно, к цер­
ковному пению, а по отражению и преемству — к пев­
ческим хорам и «большим» певчим.
Весь город, в котором он жил, богатый и торговый го­
род, зараж ен был во всем купеческом сословии одним
любезным развлечением — хождением по церквам, со­
биранием певческих хоров из любителей, разучивани­
ем портесного пения и т. п. Р аз собрали деньги, послали
депутатов, разыскали голосистого баса, которого ар ­
хиерей и посвятил в дьяконы. Граждане наслаждались
им долго, стараясь подраж ать ему всем городом и были
302

очень хвастливы перед соседними городами, за что от
этих прозваны были в насмешку «колокольниками».
Вдруг архиерей за долговременную службу, посвятил
своего протодьякона во священники потом стал при­
слуш иваться и выбирать нового: со всей епархии своей
потребовал для испытания и соревнования всех голо­
систых дьяконов. Первым имелся в виду городецкий.
Городские купцы переполошились, опять собрали
деньги, выбрали доверенных, послали молить слезно и
кланяться низко у владыки, чтобы не лишил их города
знаменитости.
Владыка смиловался: дьякона им оставил. По старо­
му дьякона поили и с ним пили до того, что он занемог
и скончался.
Вскоре после того через тот город проезж ал знаме­
нитый столичный протодьякон, сосланный за какие-то
прегрешения на место родины, в почетное изгнание.
Тогда не было телеграфов, не было послано и нароч­
ных эстафет, но по людской молве и по ветру узнали
«колокольники» о таком важном для них событии и о
таком счастье для их города, что проедет басистая зна­
менитость. Заусловлены были соборные священники,
расставлены махальные на дорогу, навстречу высланы
депутатами почетные лица. Кланялись они проезжему,
просили отслужить обедню и, получивши за хорошие
деньги согласие, звонили в будень — в праздничный
большой соборный колокол.
Сбежался весь город. П роезжий протодьякон показаль себя и в церкви, и на общественном обеде. Сытым
и пьяным увезли его тело дальше, но дух его остался в
городе: каждый стал стараться ему подражать, дойти
до тех густых тонов, выработать такие ж е пленитель­
ные вибрации. Весь город забасил, пел и гудел, голосил
на все лады и на всяком месте: и по домам, и по рядам.
Возились и мучились таким образом долго, пока не до­
шел один и не попал в самую точку и всех, таким обра­
зом, перехвастал.
303

Когда достиг он такой чести и счастья, все другие со­
перники замолчали, и затем дерзали пробовать и р аз­
вивать себя лишь только дома, перед праздниками, и
так, чтобы победитель не мог их услышать.
Победитель был именно тот одутлый купец, который
отмалчивался, сидя в гостях у архиерея.
Победа эта решила его судьбу. Он начал гоняться
за певчими, собирать их в хоры и заставлять петь, ко­
нечно, с тем, чтобы и самому в том участвовать. Сам на
свой счет завел он хор, потратил много денег, но не вы­
держал, распустил певцов и начал с тех пор гоняться
за городскими и архиерейскими. Угощал их, угощался
сам. При этом он сильно расходовался: певчие его не
щадили, да и он сам не скупился для удовлетворения
своей неутолимой страсти. Верхом блаженства считал
он пение басового соло в каком-либо из концертов Бортнянского, верхом счастья — чтение Апостола за обед­
ней посреди церкви и многолюдства и при певчих.
Эта неумолимая и неисправимая страсть довела его
наконец до полного разорения и поставила глаз на глаз
с грядущей бедностью. Догуливая последнее, он совсем
переселился в губернский город, и, где бы ни пели пев­
чие, он неизбежно являлся там — не помогать, за у тр а­
тою светлого и пригодного для хоров баса, а уж е просто
насладиться и послушать. Он и в монастырь к угоднику
на праздник приехал только потому, что туда увезли
городских певчих, да сверх того предполагалось пение
и местных: каковы-то они, он еще не слыхивал. Он и
к архиерею в гости залез лишь затем, чтобы выждать
случай и осмелиться попенять вскользь на то, что вла­
дыка не разреш ил петь с партеса весь левый лик, а
приказал только «задостойник» нотный, и что вместо
восьмиголосного концерта Бортнянскаго «Вси языци»,
разученного певчими допустил какую-то скучную про­
поведь.
Он с наслаждением и вдостоль наулыбался и натер
руками свои колена, когда один из гостей архиерея з а ­
304

говорил о сегодняшней проповеди и отозвался о ней не
совсем удовлетворительно.
— Понравились ли певчие? — приласкал купца ар ­
хиерей.
— Много доволен, — умел придумать и сказать в от­
вет любитель пения и затем уж е не говорил во все вре­
мя ни слова.
— А я негодую, ибо торопились, — заметил с своей
стороны архиерей.
Щ ебетала за купца, когда поразмялся разговор,
болтливая барыня из разряда тех богомолок, которые
безразлично, в замужнем и вдовьем положении, обре­
кают себя на скитание по монастырям. Они докучливо
осаждают всех настоятелей, часто добираются до ар ­
хиереев и заводят с ними беседы с исключительной
целью потомиться под тяжестью обуревающих душ у
вопросов. Собственно, до разреш ения их мало им дела.
Полученное или не усваивается вовсе по неразвитости,
или скоро забывается по дворянскому и светскому пра­
ву, именно с одним приятным итогом и преимуществом,
что с этим ж е вопросом можно-де заново обращаться к
другим и новым лицам.
Новые лица, новые виды, новые впечатления для
подобных ханжей — всего дороже и милее. При этом
вопросы, залегающие в душу, бывают самые причуд­
ливые и неожиданные, ставящ ие совестливых в тупик
и вызывающие у смелых решительные ответы, произ­
носимые не без улыбки.
— Можно ли, не грешно ли, и разреш ается ли свя­
тыми отцами пробовать на зубах яйцо до заутрени
Светлого Христова Воскресенья? Следует ли читать
очистительную молитву над оскверненным околевшею
мышью глиняным сосудом или полагается творить это
по требнику Могилы только над деревянным сосудом?
Иногда они обращаются за объяснением снов, в ко­
торых проявится что-нибудь от Божественного. Иногда
305

принимаются хлопотать и докучать о православии но­
вой чудотворной иконы или об открытии новоявленных
мощей вроде Анны Кашинской и Марфы-посадницы.
При этом простодушно рассказываю т о совершивших­
ся знамениях над ними самими или над их ближними,
о различных исцелениях, о чудодейственной силе мо­
гильного песка и о прочем.
Таких святош из женского пола и дворянского зва­
ния ко всякому архиерею прикомандировываются це­
лые десятки.
У всякого архимандрита такж е сидят, вздыхают и
докучают такие же ханжи, по тому неотразимому за ­
кону, что их «ничем ж е избыти не можно: ни молитвою,
ни постом». Скорее мир прейдет, а они не переведутся
на Святой Руси, где так просторно для ш атания и так
много монастырей и монахов.
Прошлое таких госпож, обыкновенно, веселое и ш а­
ловливое, с избытком грешков среди холостёжи, без
разбора чинов. Таких грехов на одной голове скопляется
иногда так много, что, когда, издержавш ись в светской
жизни, эти грешницы начинают поверять себя и вду­
мываться, то выходит всегда на одно: надо отмаливать­
ся. И збирается духовное лицо, всего чаще монашеского
чина, ему вверяется всякая тайна, от него получаются
поучения и руководства, как поступать и что делать.
Выбирается одна церковь, на которую и устремляются
любовь и попечения: ж ертвую тся вклады, производят­
ся всякия починки. Церковь эта считается своею, как
бы домашнею, где и молится жертвовательница не ина­
че, как впереди всех и на коврике, с печатной книжкой
в руках. Сюда выносится дьяконом отдельно на блюде
просфора. Ей первой, при выходе, подается крест для
целования, к первой приезжаю т славить и т. д., по ве­
ковечному обычаю. Не в своей церкви госпожа эта и
молится неохотно. Из нее отлучается она только в лю­
бимый монастырь и позволяет себе иногда снисходить
до торжественных архиерейских служений (как слу­
306

чилось и на этот раз). Но и тогда она не отказывает себе
в привычных удобствах: большой гайдук идет впереди
и толкается, осаживая толпу и пролагая путь.
Высокие чепцы эти на трясучих головах с развеваю ­
щимися оборками всегда торчат впереди у самых ико­
ностасов, где эти молельщицы постоянно отличаются
особым нервным беспокойством и хлопотливостью. Они
либо л азят по лесенкам и прикладываются к местным
иконам, без разбора, во время и безо времени, либо тол­
кутся у южных дверей, где о чем-то всегда спорят и
вздорят с дьячками и подолгу толкуют с дьяконами: то
перепутают им поминальники, то мало вынут частиц из
просворки, то и просворка-то словно не та: она подала
как будто побольше и покрупнее.
Надоели эти молельщицы всем духовным, но не как
Христовы невесты, а как истинные «иродиады», кото­
рых попы ублажают «страха ради архиерейска», так
как эти лживые «магдалины» болтливы и злы на язык.
В качестве святых жен, они щ екотливы на обиду,
капризны и мстительны во всех случаях, когда не
усноровят им первым подать крест, забудут вынести
просфору, и т. д. М стительность у них прикрыта всег­
да простодушным желанием пещись о чистоте нравов
служ ителей алтаря. Доносы владыкам на неугодливых
попов у них полагаются в разряд е благочестивых под­
вигов и в качестве радения о церкви. В этом отноше­
нии, они очень опасны и сильны тем своим свойством,
что рядом с богомолениями умеют показать благо­
творения и делать различные, иногда очень щ едрые
вклады. То и другое, конечно, делаю т они так, чтобы
было всем видно.
Выходят они из церквей тихо и торжественно, опи­
раясь на трости, как ходили, может быть, только древ­
ние благочестивые московские царицы на богомолья.
Они, эти богомолки, своеручно дают милостыню кале­
кам и нищим. Благотворят сиротам, в особенности де­
вицам, из страстной любви отыскивать им женихов и
307

выдавать их замуж. Любят навещ ать больных и лечить
домашними средствами, и непременно боготворять
какого-нибудь расслабленного урода, к которому хо­
дят с подаяниями за предсказаниями и для поучений.
У странниц, приносящих из Палестины волшебные ие­
русалимские ж езлы и слышавших, через отверстие в
храме, стон грешников в аду, проводят целые дни, слу­
шают вранье и утопают в наслаждении, которое считают
благодатным. Словом, ведут они ту жизнь и отличаются
такими деяниями, которые всем так хорошо известны,
что нет нужды распространяться о них больше.
Не особенным вниманием награж дал архиерей и ту,
которая затесалась к нему в покои и сидела в креслах
против купца-воспеваки.
—
Куда обрекли себя, сударыня, ныне на богоугод­
ный подвиг странствования? — спрашивал он ее только
для того, чтобы быть любезным и приветливым хозяи­
ном. — Многие, сударыня, чрез такие подвиги получают
успокоение во грехах. Это один из путей ко спасению.
Евфросиния-преподобная Полоцкая причтена к лику
святых, — проповедывал владыка, получив ответ.
Он хорошо знал, что богомольная сударыня одного
года не может усидеть на одном месте без того, чтобы
не предпринять какое-нибудь путеш ествие на д але­
кое богомолье. Возвращ алась она домой лишь затем,
чтобы заручиться средствами из доходов по имению,
и опять ехала либо в Задонск и Воронеж, либо в Киев
и Москву, либо в Саровскую пустынь и Соловки; за е з ­
ж ала и сворачивала с дороги в спопутные и ближние
монастыри.
Странствовала она запасливо, ела сладко, искала
всяких удобств и гонялась за возможным спокойствием.
При этом отличалась барыня несносным для спутников
характером: мучила всех претензиями и капризами и
даж е скора и крута была на брань, а в крепостное вре­
мя — на щипки и побои.
308

Вся цель остальной жизни для нее свелась теперь на
одно: молиться так, чтоб было нескучно, благотворить
так, чтоб не было дорого и давался бы хороший нрав­
ственный прирост, а странствовать удобно и весело, и
по возможности так, чтобы не требовалось труда и уси­
лий: текла бы молитва по маслу, надежда на спасение
не покидала, упреков и сомнений в ханжестве и юрод­
стве не слыхать было, да и самой о них не всходило бы
на ум.
Оставлял эту богомолку архиерей и обращался к
другим гостям, но озабоченное лицо его, обращавшееся
часто к дверям, показывало, что он занят был другими
беспокойными мыслями, не дававшими ему возможно­
сти сосредоточиться на наличных гостях.
Наконец, показалась в дверях сухая, высокая и се­
дая фигура в черном фраке, украш енная двумя звезда­
ми, солидно и важно держ авш ая себя при входе. Все си­
девшие повскакали с мест. Воспевака-купец поспешил
быстро схватить благословение и пролез в дверь, пото­
рапливаясь к певчим, которые осаживали уж е вторую
четверть с холодными монастырскими огурцами.
При входе нового гостя, сам архиерей, видимо, ож и­
вился. Он уж е ж дал его, будучи знаком с Петербурга,
когда был там викарием, и видел сегодня в церкви сто­
явшим у кожаного аналоя и следившим по книге: про­
верял что или любопытствовал — осталось неизвест­
ным. С соблюдением достоинства и медленно хозяин
привстал с дивана и направился навстречу вошедше­
му. Благословил он его большим охотливым крестом,
неохотно дал поцеловать свою руку, заминался и со­
вестился, но поцеловался с гостем в уста и вообще, ви­
димо, воспрянул и сделался добрым, как будто даж е и
помолодел.
В келью вошел один из тех известных чиновных бо­
гомолов, который странствиями своими одновременно
прокладывал пути и ко спасению, и к высшим должно­
стям по духовному ведомству.
309

Епархиальным владыкам рассказывали даже по се­
крету, что он числился в кандидатах на большую долж ­
ность в синоде и, странствуя теперь, уж е только доучи­
вается и доглядывает остальное немногое, чтобы стать
подлинным светильником, который горит пока под по­
лом, а скоро поставлен будет на высокое место.
Все это твердо знал и наш архиерей. У саживая чи­
новного и знаменитого гостя на диван, сам он покусил­
ся даж е сесть на кресло подле и вообще конфузился и
путался.
— Благолепное служение вашего преосвященства
перенесло мое воображение в отдаленные времена
нашей Русской православной церкви, — начал гово­
рить чиновник тем тоном, который усвоен учителямиклассиками, губернаторами, самомнительными чинов­
никами и прочими ораторами не по призванию, а по
профессии приученными к слуш ателям и привыкшими
слуш ать самих себя.
Не только у архиерейских посетителей, но и у само­
го владыки были, что называется, ушки на макушке.
— Под впечатлениями умилительности обрядо­
вой части таинственного литургисания, — продолжал
гость и приостановился, спутавшись и забывши то, что
он еще не так давно в тех ж е словах отлил какому-то
другому архиерею. Рядом сидящий с ним понял и под­
хватил:
— Благодарю Господа, что открылась мне возмож­
ность и случай вспомоществовать вам...
Но не то хотел сказать чиновный богомол, а потому
и перебил ответ:
— Думалось мне: ветхопещерная церковь. Ветхие
крещ атые ризы, деревянные сосуды, которые сам ж е
преподобный и вытачивал.
А рхиерей понял и промолчал.
— Ночь на молитве, день на работе до пота лица,
всем в благообразный пример и в скромно-благолепное
поучение. Пред ним малое стадо до слепоты верующих,
310

мало подготовленных. Очами и сердцем приковались
они к слабому голосу изможденного трудами и молит­
вами старца.
Архиерей встрепенулся было, но оратор не переста­
вал:
— Сколь должно быть плодотворно и боговдохно­
венно то простое служение!
Архиерей совсем уж е понял и как опытный и быва­
лый в спорах по семинарии смело пустился в разговор
и прибирал возражение о требованиях века, о необхо­
димости образного воздействия и внешних обрядов на
младенческие умы...
Да, скаж у более: умы, не зараж енны е притом духом
иноверия и безверия.
Хорошо зная, что архипастырь у него в руках, не по
силе наибольшего богословского образования, а по ж и ­
тейским случайностям богомол переменил разговор:
— Простите, владыко святой, я замешкался. Р ас­
сматривая иконостас, видел иконы очень древнего по­
шиба. Есть строгановской школы. Есть одна, видимо,
корсунского письма.
Начался тот разговор, который прочие архиерей­
ские посетители не хотели слушать, и, приняв напутное благословение, оставили сановных собеседников
вдвоем.
При выходе богомолки богомол еще раз и особенно
внушительно искоса взглянул на нее, да так, что взгляд
этот не прошел незаметным и для собеседника. Ходили
слухи и указывали определенные доказательства, что
рядом с духовно-церковным музеем столь ж е усердно
собирал богомол другую коллекцию, которую он р е­
ш ался показывать только избранным и охотникам, что
коллекция эта превосходила все до сих пор виданное в
этом роде и что стоила она такж е несколько тысяч р у ­
блей. Говорили, что страсть его к женскому полу вели­
ка и по мере накопления лет возрастала, что это одна
из причин его неугомонных передвижений и скитаний.
311

Знали об этом и в монашеских кельях, в особенности, в
тех, которые украш аю тся портретами архиереев, име­
ют крашенные в ш ахматы полы, мягкую мебель, мяг­
кие ковры и шитые женскими руками подушки по кан­
ве шерстями, шелками и бисером.
По уходе свидетелей разговор собеседников вра­
щ ался на обидих местах, всегда готовых в таких слу­
чаях к услугам. Говорили о различных епархиальных
архиереях: об одном, удаленном на покой за дурное ве­
дение казначейской части и слишком тяж елы е и явные
поборы духовенства, и оправдывали его тем доверием,
которое сам ж е он по лености и неосторожности оказы ­
вал секретарю консистории, а секретарь был родной
архиерейский племянник. Говорили о другом, денеж ­
ный капитал которого в несколько тысяч не мог казать­
ся поразительным, именно потому, что проповеди его
имели в продаже громадный успех, и совсем не потому,
чтобы он, подобно другим многим, печатные проповеди
свои насильно навязывал епархиальному духовенству
и библиотекам церквей, а, напротив, очень готовно и
любезно благословлял ими всякого, посещающего его
скромную ученую келью: при этом даж е надписывал
автографы. Кончина третьего — явление столь редкое
между людьми высшего духовного сана, обыкновенно
доживающими до самой глубокой и маститой старости,
такж е на некоторое время остановила на себе внимание
собеседников и послужила предметом для обоюдно­
интересного разговора.
При этом владыка перебирал и перечислял сво­
их товарищей по духовной академии, а гость изумил
подробными сведениями о каждом архиерее, зная и
помня прохождение ими различных должностей: рек­
тором такой-то и такой-то семинарии, потом такой-то
академии, викарием там-то, епископом здесь, там, и в
третьей епархии и, наконец, архиепископом в шестом
месте. Какой у него орден, на какой пожалована коро­
312

на — богомолу было известно такж е в точности и под­
робности.
При этом один раз ему привелось пожалеть, что у
сарского епископа до сих пор только Анна.
Другой раз он мог даж е поспорить с собеседником и
очень ясно ему доказать, что тот ошибается: либо за ­
был о пожаловании, либо не досмотрел в списках, что
и неудивительно, так как обо всех объявляется разом в
одном номере «Сенатских ведомостей».
Продолжительнее была беседа при воспоминании
об архимандрите, прославившемся святою жизнью и
известном не только нашим собеседникам, но и повсю­
ду среди богомольного люда, несмотря на то, что мо­
настырь его находился в глухих и отдаленных местах.
И зречения этого старца передавались из уст в уста, все
признавали его одаренным даром предвидения и пред­
сказаний и заживо почитали и называли его человеком
праведным.
Богомолу удалось посетить его, и архиерей с глубо­
ким вниманием следил за подробностями рассказа оче­
видца.
— Дряхлый старец, удрученный болезнями, с тр у ­
дом мог подняться с своих кресел, чтобы приветство­
вать во мне прежнего своего знакомца. Рано утром я
уж е нашел его посреди богомольцев, которые один за
другим приходили принять его благословение. Каждого
принимал он ласково, спрашивал имя, наделял образ­
ком и отпускал с назидательным словом. Я подивился
его терпению при таком болезненном состоянии.
— Государь мой, — сказал он мне, — больше труда
было этим усердным людям прийти к угоднику, неж е­
ли мне принять их. Да и у чего ж е я поставлен, если не
буду благословлять их во имя святителя?
В числе посетителей был доктор. Он, видя страдания
архимандрита, советовал ему многие средства для об­
легчения болезни. Амфилохий вниманием своим пла­
тил ему за участие и наконец сказал:
313

— Милостивый государь, вот уж е многие годы, как я
страдаю; знаете ли, какой единственный пластырь об­
рел я противу всех моих болезней? Терпение, государь
мой, единое токмо терпение! Поскольку его приложишь
к своим ранам, постольку и почувствуешь облегчения.
Поверьте, что другого нет для моих недугов. Ж изнь че­
ловеческая, как лампада: когда сосуд благоустроен, хо­
роша светильня и масло чисто, тогда ясно горит и лам­
пада. Но когда все в ней приходит в ветхость, скудеет
елей и задувает ветер, — а ветер наши собственные
страсти, — тогда время ей погаснуть, и она гаснет сама
собой.
При этом я невольно взглянул на лампаду, висев­
шую перед иконами.
— В каком благочестивом обществе провождаете вы
все дни ваши? — сказал я праведнику.
— Извольте посмотреть, государь мой, — смиренно
отвечал он, — вот на правую сторону от меня — свя­
тые угодники, прославившие своей жизнью Господа, а
вот налево — благочестивые мужи, шедшие по следам
их; но поелику они еще не удостоились прославления
свыше, то, чтобы не смешать горнего с дольним, между
ними утвердися здесь пропасть велика — я сам с моими
немощами и грехами.
Провожая меня за святые ворота, он осчастливил
меня таким напутствием:
— Ж елаю вам хотя некую часть того духа благода­
ти, которым был исполнен сей подвижник.
Когда я переступил за ворота, он еще держ ал меня
за руку. Я говорил:
— О, святая обитель! Как трудно с тобой расста­
ваться.
Он отвечал:
— Чувствуете ли, что здесь, за оградой, совсем дру­
гой воздух? Вся свежесть, весь аромат ночи остались
внутри стен, а здесь все дышит житейским. Теперь
314

простите! Я стою на том пороге, где для меня должен
кончаться мир.
Разговор еще долго продолжался в подобном роде.
Беседа кончилась, конечно, обедом, на котором глав­
ную роль играла стерляж ья уха отменного вкуса (при­
готовленная будто бы, как сплетничают злые языки, на
мясном или курином бульоне) и такая разварная осе­
трина, подобие которой можно встречать лишь на зва­
ных и заказны х московских обедах. Ж ареная рыба так­
ж е была отборная, и только сладкое ж еле показалось
гостю несладким и слишком приправленным рыбьим
клеем.
«Келейник сахар ворует,» — подумалось гостю.
Архиерей сегодня хотел уезж ать, но ради большо­
го гостя остался, чтобы лично ознакомить (да и самому
кстати посмотреть) с достопамятностями и древностя­
ми монастыря.
Вечерний чай пили вместе и разошлись довольно
рано по монашескому правилу.
После совершения обычного келейного правила ар ­
хиерей, ложась в нагретую и мягкую постель, слушал
своего келейника:
— К вечерне выходили из монахов только четверо
да послушники. Некоторых послушников не было, —
обычно рапортовал долговолосый парень.
— А из рясофорных?
— Ни одного не выходило.
— Отец настоятель? — продолжал спрашивать вла­
дыка.
— Почивает с вечерен, — наушничал келейник и,
получив благословение, отправился в сад погулять и
попеть что-нибудь от Божественного в страх и поуче­
ние прочим.
Владыка заснул с мыслью не налагать взысканий,
но принять все сообщенное к сведению и руковод­
ству.
315

ГЛАВА X

На другой день во время посещения церквей и риз­
ницы осмотрено было Евангелие, написанное полууста­
вом рукой подвижника и им ж е оправленное в медные
наугольники грубого дела. Показали часослов, такж е
с пометою руки преподобного, его крашенинные ризы,
деревянные сосуды, воздвизальный крест, служебное
Евангелие и многие вещи, жертвованные московски­
ми царями и, конечно, с именами, завещанными царем
Грозным, и с неизбежным и красноречивым добавле­
нием: «Помяни, Господи, иных убиенных, их ж е имена
Ты, Господи, веси».
Понял ли значение монастыря посетитель — не­
известно: в сочинениях его остались только возгласы,
украшенные яркими цветами хрий.
В сущности, этот вопрос был прост и разъяснение
его немудрено.
После татарского погрома, пожогов и всяческих раззорений в населенной срединной и южной Руси, когда
народ рассыпался по безопасным местам в лесах и за
болотами, пришел в северную лесную Русь неведомый
человек.
Выстроился он кельей на высокой горе, у подножия
которой протекала река. Здесь пришлец очутился в
полном уединении и, стало быть, в таком месте, кото­
рое никому не принадлежало. Он начал валить и рас­
чищать лес; приготовлял место для пашни, на которой
неустанно трудился, а в келье такж е неустанно молил­
ся Богу. Здесь ж е нашли его случайно, но вскоре другие
блудящие люди, известные в те времена под именем
«гулящих людей», т. е. оставившие разоренные дома,
не платившие никаких податей и ищущие пашни при
содействии и под защитой влиятельных людей и опыт­
ных хозяев.
Отшельник, сделавшись духовным лицом, мог быть,
именно этим защитником и сберегателем людского тру316

да. Все уж е знали тогда, что татарские власти особенно
почитали русское духовенство и ему подвластных. Они
освобождали их от всех податей и повинностей, позво­
ляли судиться своим судом. Ж ивущ ие на монастырских
землях свободны были от всех даней на вечные време­
на, а такж е и от всяких пошлин. Таким людям дозволя­
лось даж е убить татарина, попавшегося на воровстве, и
не отвечать за это никому.
Строили свободные люди усердием своим церковь
Спаса. Проходящий игумен постригал подвижника в
монахи, ближний епископ посвящал его в иереи: ста­
вился монастырек из пришлых людей, из которых одни
делались хозяевами-монахами, другие — рабочими,
т. е. бельцами, основатель — игуменом. Под деревян­
ным монастырьком выстраивалась из свободных людей
слобода, ж ители которой и тянули тягло на церковь и
на князя. Они перестали называться «гулящими» и
«бобылями», а сделались людьми тяглыми, живущими
под Христом, — «крестьянами».
Они тынили монастырь и двор, сгоном орали землю
на монахов, сеяли, жали, возили сено, косили десятина­
ми и такж е возили на монастырский двор. По большой
реке они ж е ставили зимой и летом езы, ходили на не­
вод по малым притокам, осенним временем били бобров
и забивали истоки; прудили пруды, оплетали сады. На
Пасху и Петров день приходили к игумену со всем, кто
что мог принести.
Молотили рожь, пекли хлебы, мололи солод и вари­
ли пиво уж е сами иноки, во главе которых образцом и
примером стоял неусыпный настоятель.
Соединенными и усердными трудами вскоре при­
шельцы достигли того, что могли ставить запасные
избы и назначать дворы, на которые и созывали новых
насельников. Свободно располагавшие выбором места
для ж ительства особенно усердно шли сюда и остава­
лись здесь. Бессемейные и престарелые постригались.
В монастыре вскоре объявился настоятель и братия со
317

властями: келарем, трапезником, ватажником, дьяком
и даж е посельскими старцами в то время, когда настой­
чивым трудом удалось врубиться далеко в лес и устро­
ить отдаленные хозяйства.
Один раз, идя на такое дело, в одной стороне новые
люди натолкнулись на соседа. Дело было так.
Накосили монастырские пришельцы сено, сложили
в стога, приехали с возами взять сено про зимний запас,
а оно все растаскано, и остожья вырыты и брошены.
Стали допрашиваться, стали искать; объявились такие
ж е новые пришлые люди, расчистившие лес и заводив­
шие пашню. Межи встретились и перепутались.
Клали соседи между собой такой обычный уговор:
«что от пня к дубу, а от дуба к лесу, да на березу, а на
березе сук вислой» — то наше; и опять путались, опять
начинали споры. Из чуж их людей выбирался любой
пройти по меже и для доказательства призвать в по­
средники и свидетели мать сыру землю (т. е. положить
на голову дерн), но монастырщина принимала то дело
за языческое. Выбирался из них один: брал образ П ре­
чистой, ставил себе на голову и шел по той ж е меже,
которая казалась ему справедливой, и реш ал спор. Но
и этого оказалось мало: надо было обращаться под з а ­
щ иту властей.
На беду и кстати, в другой раз и в другой стороне,
объявлялось новое горе: попались неведомые люди,
черномазые, скуластые, сыроядцы. Земли они не па­
хали, а на лес была у них вся надежда: тут и зверь, и
птица, т. е. товар и пища. Тут и святые места, где жили
боги их и стояли в виде деревянных чурбанов. Эти шли
с упорством и оружием, грозили пожечь все и всех вы­
гнать.
Надо было строить земляную крепость и искать
сильной защиты: явилась вторая большая нужда.
Сам настоятель собрался в путь. Трудными непро­
езжими дорогами добрался он до стольного города, где
318

при помощи благочестивых добрых людей доходил до
властей. О бъявляли ему государеву милость: в сочель­
ник на Рождество Христово становиться пред госуда­
ревы светлые очи.
Когда на «стиховне» начали певчие государевы петь
стихари, дальний пришлец подходил со святыней. Го­
сударь сходил с своего места и, не отходя от него, при­
нимал своими руками ту святыню — образ Спаса, про­
сфору и святую воду в восковом сосудце.
Робкого и смиренного старца ж аловал он к руке и
сам от него благословлялся, указал послать подачу и
старцев и слуг кормить, думному дьяку выслуш ать
челобитье и дать царскому богомольцу грамоту за пе­
чатью.
Отданы были новому монастырю не только те зем ­
ли и пустоши, куда доходили соха и топор, но записа­
ны были за ратную службу иные государевы волости с
людьми и угодьями, а с иноверцами велено было посту­
пить по общему правилу, говорившему: «Всякое село,
в нем ж е требы языческие бывают или присяги поганские, да отдается в Божий храм со всем имением, елика
суть Господеви».
Прочно установился новый монастырь в материаль­
ном отношении, оставалось удерж аться в нем, поль­
зуясь готовыми и подручными способами. Находились
охотники брать часть воды и земли на оброк с платой
денежными и натуральными продуктами под надзором
монастырских приказчиков. Находились другие охот­
ники продавать свои земли и третьи — жертвовать
их вкладом на соборную церковь, на помин души, для
кормления нищих и памяти о вкладчике, «а те вклады
держ ать в дому Спаса, а ни продать, ни променять, ни
отдать никому». Установились таким способом за мо­
настырем вотчины и села. На память богомольцев пели
старцы панихиды, служили обедни, ставили кормы, а
имена благодетелей вписывали в синодики.
319

Бережливостью копились вещевые и денежные з а ­
пасы; хозяйственным искусством увеличивались по­
земельные владения. По-прежнему на новые и никем
не занятые земли высылались для селитьбы из церков­
ных людей поселыцики или принимались прибылые
охочие люди. Льготная грамота в этом отношении тво­
рила великие чудеса: народ, набираясь скоро и охотно,
составлял около монастыря живую защ иту от всех бед
и напастей и ту великую силу, которая немедленно по­
вела монастырь к обогащению.
Устоялась обитель так, что не имела нужды запи­
сываться ни за князя, ни за митрополита, а оставалась
общинной и общежитной, имела за собой обширные и
разнообразные земли. Она не упускала случая пользо­
ваться дарами их.
Когда дикие олени, собираясь в лесу на одно и то ж е
место, указали на что-то свое, любимое, то и монастыр­
ский скот следом за ними пошел сюда — жадно пил воду
и тучнел. Монастырь поставил здесь черную избушку и
печь, вмазал сковороды и начал вываривать соль. Ког­
да вблизи родника начали рыть колодцы и объявилась
такая ж е соленая вода, число избушек и членов увели­
чилось: монастырю открылось новое богатство — соля­
ные варницы.
Когда болотная рж а указала рыхлую бурую землю
и попробовали накалить и расплавить ту землю на руч­
ных горнах, монастырь стал ковать гвозди, стал потом
сдавать те болотные залеж и на откуп умелым и охо­
чим.
Устанавливался новый промысел, заводился новый
торг, объявлялись большие статьи доходов в виде му­
комольных мельниц и т. п. Прославлялся зоркий взгляд
и прозорливый крепкий ум основателя, возносилось его
святое имя.
Собирал игумен опять монастырскую святыню:
священную воду святил полным собором, на великий
праздник вынимал заздравную царскую часть из про­
320

сфоры, писал своими руками икону и снова шел в Мо­
скву.
В Москве становили его на переходах из государ­
ственных палат в церковь Благовещения; принимал
государь святыню, наказывал молиться о здравии бе­
ременной царицы и благополучном ее разрешении. По
рождении царевича, отпускали старца домой с новыми
вкладами, с новой льготной грамотой и с указом о праве
ежегодно приходить в Москву становиться в навечерие
Богоявления в ряду архимандритов московских мона­
стырей, ниже Троицкого и Андроникова: умолил-де
игумен царю благоверного и христолюбивого сына.
Стала обогащаться с тех пор монастырская ризница
и возрастать казна от вкладов московских царей, а по
их примеру — и от бояр. Первым вспомнил и щедро на­
градил обитель тот царь, о рождении которого молился
основатель. Особенно же щ едрые ж ертвы шли от Гроз­
ного, когда он убил сына Ивана и разруш ил Новгород,
от богомольного сына его Феодора и от шурина послед­
него — Бориса Годунова, который особенно любил богатить монастыри самыми разнообразными вкладами.
Ветхую деревянную церковь, где погребен и объявил­
ся нетленным учредитель обители, заменил каменный
собор и пристроился к нему другой и больших разм е­
ров. Монастырские церкви и кельи опоясала такж е
каменная и высокая стена со сторожевыми башнями
и бойницами. Присылались сюда из Москвы пищали и
пороховое зелье, чтобы, принимая на себя удары от ли­
хих людей, — татар и Литвы — монастырь застаивал
окольный православный народ и все государство.
По первой вести о воцарении нового государя, ходи­
ли монастырские настоятели в Москву. Здесь старые
льготные и несудимые грамоты новый царь велел з а ­
писывать на свое имя «и рушить ее ничем не велел и
велел ходити о всем по тому, как написано». Волен мо­
настырь возить и плавить по реке свой хлеб, свою соль
и свое ж елезо на продажу беспошлинно: «Ни места, ни
321

явки, ни тамги, ни весчего, ни померного, ни гостино­
го, ни скупного с денег, ни дворовые пошлины, ни ам­
барного, ни подклетного, ни с судов побережного, ни
с кормщиков кормчего, ни с носников носового, ни со
сначеев шестового не емлют с них ничего, а пропущают
их без зацепки». Не требовалось пошлин ни с рыбных
ловель, ни с бобровых гонов. Монастырские крестьяне
освобождены были даж е от самой тяж елой для народа
ямской повинности. Кроме тех случаев, когда они по­
требны будут в военное время, с них не велено брать ни
проводников, ни подвод, не надо было ни кормить самих
проезжих чинов, их прислугу и лошадей, ни подвергать
себя всей тяж ести постоев и провод. За все это «игуме­
ну с братиею на мои именины пети молебен собором и
обедню служити о нашем здравии, а по моих родителях
преставлыиихся по памяти петь панихиды и обедню
служити, а на братию корм большой и милостыня».
Крестьяне были довольны. Монастырь стал еще бы­
стрее богатеть и входил в ту силу, когда под его защ иту
стали приписываться малые монастыри, разграблен­
ные окрестными жителями, удельными князьями и
разбойниками.
Ни тяж елы е времена лихолетья, ни отписка мо­
настырских крестьян в экономические не потрясли
монастырских богатств. Он оставался настолько ж е
сильным, что мог продолжать оказывать народные и
государственные услуги. Новые настоятели целыми
неделями принимали имущество и описывали только
одни церковные сокровища: Божие милосердие в окла­
дах и с прикладами, венцами, цатами и пеленами, с ка­
меньями и жемчугом на тех, других и третьих; в казне:
деньги, серебряные сосуды, кубки, братины, ковши, зо­
лотые и серебряные чарки; на погребах и ледниках —
котлы, противни, сковороды, блюда и ставцы; в суши­
лах — хлебные запасы; на конюшенных дворах — ло­
шадей, на воловых — волов и коров, и всякий мелкий
322

скот, и «хлеб, рожь и яровое, молоченой и стоячий, в
земле сеяной».
Укрывая пришлого, монастырь помогал и ближ ­
нему: делал незабвенные услуги и совершал великие
государственные и народные подвиги в тяж елы е годы
голодовок и враж ьих нашествий, во все до сих пор па­
мятные народу лихолетья.
Захудавш ий деревенский хозяин брал всякий хлеб
из обильных запасов «на Семены и емены» в ссуду, с от­
дачей после уборки полей и по своему выбору и ж ел а­
нию, с кабалой на монастырские работы в определен­
ные сроки.
Всякий, истощенный в конец до бессилия и искалечения и до скитальческой нищеты — мог находить
посмертную угреву в богаделенных хатах и во всякий
день готовую трапезу в большом притворе трапезной
церкви, посреди назидательного чтения из жития свя­
тых странноприимцев, целителей и ходатаев за вели­
кие народные нужды перед сильными земли.
Обездоленный несчастьями и неудачами в жизни
до насильственной смерти, строго порицаемой право­
славной верой, мог рассчитывать на монастырские божедомки и усыпальницы, беззаветно принимавшие их
в сырую могилу, над которою раз в году совершалась
общая служба и возносились примирительные молит­
вы. Малые дети и бездомовные сироты садились в шко­
лы и получали наставления в Божием слове и церков­
ной грамоте, приурочивались безразлично и к мирской
жизни, и к монастырской службе по их желанию и про­
изволу.
В тяж елы е годы вражеских нашествий под мона­
стырскими стенами разреш ались последние споры и
всего чащ е здесь ж е разбивались неприятельские на­
дежды и стремления.
С монастырских имуществ собирались сверх­
сметные дани на случай татарского выхода. Из мона­
стырских сокровищ уделялись большие дачи на наем
323

ратных людей; отдавалось на пользу отечества все, что
было ценного и пригодного: снимались и ризы с икон, и
самые иноки превращ ались в воинов. Бесчисленные з а ­
слуги монастырей увековечились в народной памяти и
любви настолько твердо, чго монастыри стали считать­
ся святыми местами, основатели и устроители их — на­
родными благодетелями и по смерти своей защ итника­
ми и заступниками.
Несмотря на все превратности времени и истори­
ческих судеб, до наших дней на пространстве земли
нашей убереглись десятки старинных обителей, к ко­
торым, по старине, тяготеют ближние и дальные, как
к религиозным центрам, и не меньше десятка таких
монастырей, которые пользуются всенародным высо­
ким почитанием и неизменной и нерушимой любовью
в такой мере, что ежегодно привлекают к себе тысячи
богомольцев. Чем древнее обитель и более уберегла она
святыни, чем заслуги ее в народной жизни ценнее или
многообразнее, тем посещения многочисленнее.
Стремлений и усердия ничто не сдержало, и народ­
ной веры никто не поколебал: ни люди в ангельском
чине, не совладавшие с грехом и соблазном по чело­
веческой немощи и слабости, ни ослабление помощи и
уменьшение заслуг обители, когда по воле новых царей
изменялись права, уменьшалась власть и влияние мо­
настырских властей.
Наруш али старцы обеты целомудрия и воздерж а­
ния, переменяли прежний монастырский устав: при­
возили к ним вино горячее, сами они сытили и кваси­
ли медвяные квасы, и то пьяное питье пили и пьяными
на народный соблазн по двору шатались и валялись на
глазах всех, к посрамлению святого места. В том пьянственном обычае иные священники и клирошане, и про­
стая братия закоснели. Оттого происходили вражда, и
мятежи, и всякие неустройства; соборные старцы дер­
ж али у себя многих учеников и под начало священни324

нам и доброго ж ития престарелым старцам их не отда­
вали, а жили с ними в монастыре кельями и заговором.
По старине судил эти дела сам царь. Писал он гра­
моты, посылал строгих настоятелей с строгим наказом
«смирять монастырским всяким смиреньем, смотря по
вине, кто чего дождется, чтобы впредь того не было»; но
грех был неуступчив и упорен: стихал он при строгом и
возрождался при новом слабом игумене.
Долготерпеливый и мягкий сердцем, народ сохра­
нил в памяти имена строгих строителей, но монастыр­
ские видимые и крупные грехи отпустил и не запомнил.
Излюбленное место по-прежнему почиталось святым.
Остались следы грехов только в царских грамотах, да в
сказаниях, записанных грамотными. Только им обязана
история, что вместе со строгими сохранилась память и
о злых, и, между прочим, о таком, который хозяйничал
и в описываемой нами обители.
Про себя он придумал роскошный образ жизни: умы­
вался не иначе, как кипяченой и процеженной сквозь
тонкое полотно водой; от своей кельи в ограде до брат­
ских келий и церкви ездил на лошади, хотя бы то было
и летнее время. Ел он ячменный хлеб из зерна, кожицу
которого соскабливали ножичком нарочно приставлен­
ные к тому делу женщины и девицы. Зерно мололи на
мельницах, нарочно для этой цели устроенных, и вся­
кий день пекли булки и хлебцы свежие; уху варили не
иначе, как из живой рыбы, и лапш у на сливках. Про мо­
настырских крестьян выдумал он свои новые правила.
Обманом и лестью уговорил он их сменить денежный
оброк на изделье, и, когда взял с них в том подписку,
начал обременять возкой дров, сена, круглых бревен
и песку, и довел до крайней нищеты и отчаяния. При
помощи подкупленных подъячих, которых одаривал
и подкармливал, выбылых по указам крестьян и бо­
былей снова обращал в монастырских служителей.
М онастырь опять начал быстро богатеть, но крестьяне
325

стали жаловаться: главных челобитчиков выбили кну­
том, вырвали им ноздри и 50 человек послали в каторгу.
Остроумный летописец присоветовал петь настоя­
телю: «Мученицы твои, Господи, плетьми у меня во
обители пострадавший» — и занес это сказание на па­
мять потомству.
Незлопамятный народ и этих напастей не упомнил,
хотя испытал на самом себе и вынес беды на своих пле­
чах.
Утоления печалей, утеш ения в скорбях, исцеления
в болезнях и мира душе ищет он там, где указывают на
то предания и примеры, не оглядываясь по сторонам, а
устремляя всего себя к завещанной предками святыне.
У прославленной он ищет получить все, что им поте­
ряно или чем его обидели, что ему крепко нужно и чего
ему никто уделить не может.
Для северной России объявились такими заветными
святыми местами монастыри на островах: Соловецком
и Валаамском, близ озера Белого, в городах Тихви­
не, Новгороде и Тотьме. В средней России: ТроицкоСергиева лавра, Новый Иерусалим, Саровская пустынь,
Лаврентьев монастырь, Коренна и Оптина пустыни, со
всей московской святыней в соборах и большом числе
монастырей. В южной России: Святые Горы, КиевоП ечерская и Почаевская лавры со всей святыней, со­
хранивш ейся в городах Киеве, Воронеже и Задонске.
В эти монастыри собираются богомольцы, дальние и
ближние, в замечательном многолюдстве, со всех кон­
цов России.
В значительное большинство других, как в места
центральные, идут только окольные и ближние, но так­
ж е в приметном многолюдстве.
Немного можно указать таких монастырей, которые
забыты и редко посещаются, но зато в определенное
время и известные сроки из этих, менее прочих про­
славленных, входит в славу какой-нибудь один со вновь
326

открытыми мощами нового угодника. Такое явление с
беспримерной быстротой и могучей силой охватывает
и увлекает все богомольное православное население, из
конца в конец всего русского царства.

ГЛАВА XI

В открытом тарантасе, предоставленном губерна­
тором, очень красиво и покойно развалясь на мягких
подушках, на другой день после выезда архиерея,
возвращ ался из монастыря чиновный богомол. Его со­
провождал и оберегал в качестве курьера прикоман­
дированный губернским почтмейстером почтальон.
Станционные смотрители сами высаживали проезжего
на крыльцо или без шапок выходили к тарантасу, по­
крикивали и поталкивали ямщиков скорее пошевели­
ваться. Почтовые лошади давно уж е стояли в ож ида­
нии, в сбруе и на коренные дуги подвязано было по два
зазвонных колокольчика. Капризничая на станциях и
поторапливая почтальона на ускоренную езду, ехал он,
в душе совершенно довольный тем, что получил в пода­
рок и ж елаемые старые иконы, и ловко выговоренную
им древнюю церковную вещь и несколько редких ста­
ринных свитков, какой-то деревянный отломок древ­
него алтарного украшения, каменное круглое ядро —
один из тех боевых снарядов, которые бросали со стен
в неприятелей: сначала — в чудь, потом в литву и л и ­
вонцев и, наконец, в воровских людей русского племе­
ни, и т. д.
Такж е ворчливо и капризно возвращ алась богомол­
ка барыня, утопавшая в пуховых подушках, на кото­
рых никак во всю дорогу не могла она улечься и успо­
коиться: беспрестанно останавливала она своих лош а­
дей и приказывала перетряхивать и переукладывать
дорожное ложе. При этом она ругала неподобными и
327

злыми словами и свою женскую прислугу, примостив­
шуюся кое-как в ее ногах, и длинного гайдука, шестом
торчавшего рядом с ямщиком на козлах. С испорчен­
ным и сумрачно-озлобленным состоянием духа ехали
все трое, несмотря на то, что двое передних искренно
хотели успокоиться и помолиться, хотя бы о мире души
избалованной и капризной грешницы барыни. Сама
она недовольна была и приемом архиерея, в беседе с
которым ж елала душевно потомиться, и появлением
сановного богомола, который помешал этому ее обыч­
ному делу. В шелковом мешочке везла она несколько
просфор, поданных за здравие и за упокой за ранней и
поздней обедней, икону угодника, на которой у ног свя­
того виднелись маленькие стены и церкви созданного
им монастыря, украшенные белой и зеленой красками.
Везла она масло, везла литографированный вид мона­
стыря, стихи какого-то монаха в честь и славу угодни­
ка, и очень много резных из можжевелового и кипарис­
ного дерева крестиков.
У вязался за певческими тройками на своей наемной
лихой и богомол-купец. Он часто окрикал «больших»,
приворачивал к кабакам, покупал кизлярку, зазы ­
вал певчих в трактиры спопутного торгового села. Пел
он здесь с ними хриплым басом по нотным тетрадкам
сверх всего военные песни: «Что не соколы крылаты»
и ей подобные; пели устарелые романсы вроде «В реке
бежит гремучий вал» и забубенные светские песни вро­
де «Акулинка к обедне шла, пехтерь пирогов несла, еще
курицу жареную, требушину переваренную» и т. д.
Облегченные вздохами и пропитавшиеся самодо­
вольством богомольного подвига на людях, в такой
большой праздник и на самом святом месте, плелись
в свою избушку богомолки, такж е с просворками, ога­
рочками свечей, теплившихся у гроба преподобного, и
малой толикой маслица из лампадки в пузырьке.
Ф екла говорила:
328

— Благодать-то ведь переходит: и то свято место, по
которому угодник ходил. А ну-ко, что про масло-то ска­
жете, что у его гроба горело?
— Ну, матушка, кто что про то скажет! — ответила,
позевывая, Ненила.
— Господня благодать! — подтвердила Аннушка,
тоже изнервивш аяся и зеваю щ ая во весь рот от уста­
лости пешего хождения по песку и кочкам.
Ближние богомольцы, совершенно довольные собой,
счастливые тем, что и на нынешний год на память пре­
подобного удалось им не отстать от других и помолить­
ся вместе, возвращались с веселым духом и легким
сердцем, положивши в нем обет побывать в монастыре
еще раз — на день преставления угодника, осенью. Из
этой массы веселым взглядом на лицах выделилась и
та кучка дальных богомольцев, которые, помолившись
здесь, решились брести дальше, попробовать утолить
на другом святом месте душевную немочь.
По их верованиям, у всякого святого своя благодать
и особенные дары, и лишь у самых прославленных и
великих чудотворцев неограниченно можно просить
всего, в чем нуждаешься. Один скор на помощь в р а з­
решении неплодия, другой — в даровании разума де­
тям, третий — в умолении у Бога плодородия земли.
Четвертый освобождает ж ен от трудного рождения,
сохраняет и здравит младенцев и в то ж е время сбе­
регает всех от пожара и молнии; пятый избавляет от
злого чарования, а потому паперти его церкви и двор
монастыря преисполняются беспредельными воплями
кликуш и других порченых женщин и даж е мужчин.
Больше десяти всероссийских угодников скоры на вся­
кую помощь и раздаю т дары благодати в самом разно­
образном и неисчислимом количестве. Впрочем, оделя­
ют благодатными дарами и все прочие притекающих к
ним с твердой верой.
Эта вера, которой обещана и предсказана сила пе­
реставлять горы, ежегодно поднимает с места тысячи
329

людей, говоривших твердые обеты в тяж кие минуты
жизни, в виду опасностей, и помогает им одолеть ты ся­
чи невзгод на тысячах верст странствий. Самые дальные полагаются именно такими, которые обеспечивают
душевное спокойствие, и потому все невзгоды перено­
сятся безропотно и принимаются за обязательное и не­
избежное испытание.
Несмотря на то, что всякий богомолец, в глазах
остальных, делается благочестивым человеком, воз­
буждающим уважение и обязывающим на посильную
помощь дальнее богомолье требует более или менее
крупных денежных запасов. Б ез того никто не пу­
скается в путь, помня от веков неизменное правилопословицу: «Монастырь докуку любит», т. е. и молитвы,
и приношения.
В приискивании денег для дальнего монастыря з а ­
ключаются для богомольного православного люда пер­
вые тяж елы е испытания, когда, с одной стороны, голос
совести понуждает поспешить исполнением обета, а
обидная нужда и безысходная бедность безжалостно
заставляю т медлить и откладывать не только на меся­
цы, но и на целые годы.
—
Давно уж е вас угодник Божий ожидает, — с ласко­
вым упреком, но с полной уверенностью, имеют право
говорить всякому из таких монастырские настоятели
свою обычную фразу, в смысле которой простодушные
верующие всегда готовы видеть прозорливость.
Собранные деньги бережливостью в заработках,
чаще займом, еще чаще доброхотными вкладами со­
седей, обеспечивают путь и ведут на новые испытания,
так как дальнее богомолье обязывает сборами на по­
следнее зимнее время ко вскрытию рек или на суровое
осеннее, к началу зимних морозов. И вот, на первые
опыты испытания в вере, эти зимние дороги в трущоб­
ных лесах, где двум встречным нельзя разъехаться, где
и спросить не у кого о том, куда идти, и по целым дням
негде обогреться. В глухих лесных местностях народ
330

жильями своими удалился к рекам, оставив длинные и
широкие волока совершенно пустынными и необитае­
мыми.
В самом деле, только со слепой верой и твердой на­
деждой можно осиливать эти сугробы и обходить эти
ухабы и всякие ямы, по колена, а иногда и по пояс в
снегу, наталкиваясь на одинокие лесные избушки, бо­
лее похожие на утлые деревенские баньки. Угару в них
много, угрева самая сиротская. Этими, неизвестно кем
выстроенными и потому никому не принадлежащими
приютами может пользоваться всякий, не испраш ивая
позволения: затем ими и застроены все бесконечные
глухие дороги в беспредельных трущобных лесах, з а ­
тем ж е и приспособлены к ним разные благочестивые
обычаи.
В них ранее прошедшие оставляют кое-что из съест­
ных припасов, кое-какую посуду, и всегда — трут и
кремень. Конечно, всего этого немного; все это большею
частью что-нибудь соленое, замороженное и зачерстве­
лое, но уж е дороги избушки и тем, что можно в них за ­
топить печь, обогреться, отдохнуть и переночевать. Все
ж е лучше, чем с опасностью хвори и ознобов ложиться
в яму между пнями и снегом на проталине под деревья­
ми, где обыкновенно снег не прилипает, или прямо з а ­
рываться в снег, пробивая палкой лишь одну отдушину
и закапы вая ноги так, чтобы было им тепло и удобно,
или, наконец, усевшись под деревом и опершись в него
плечами, дремать в полузабытьи час-другой и, почуяв
в теле озноб, снова вскакивать, брести дальше, не р а з­
бирать ночи.
Надежда,
подкрепленная
верой,
выводит
страдальцев-странников на селения и на верующих.
Из ближнего дома первой высыпавшейся на поляне
деревуш ки слышится голос:
— Кого Бог несет?
— Богомолец, к Соловецким.
— Заходи, переночуй.
331

Кормит добрый человек до отвала, подчует водкой.
Собирается прохожий в дорогу, хочет уходить —
опять просят поесть на дорожку. Хочет он деньги пла­
тить за угощение — ничего не берут, а еще предлагают
свои копеечки — поставить угодникам свечку, вынуть
просворку и за них, грешных, там помолиться.
Охотливо даются и берутся эти копеечки и, как ми­
лостыня, подспоряющая благочестивому подвигу и по­
собляющая на тот случай, когда невозможен рассчет и
нелегка предусмотрительность.
Мирским даянием удается многим бережливым до­
стигать самых дальних целей богомолья, именно пото­
му, что богомольцы в пути сливаются в народном пред­
ставлении с нищей братией. А этим, по свидетельству
умилительного народного стиха, сам Христос, возносясь
на небо, не оставил ни гор золотых, ни рек медвяных, ни
садов-виноградов, ни яблок кудрявых, ни манны небес­
ной, а дал одно только свое святое имя Христово.
С тех пор стали им милостыню подавати
Всякий их приобует и приоденет,
Хлебом-солью напитает,
Всякий их от темной ночи оборонит,
Путь-дорогу указует.
Стали они сыты и одеты,
Обуты и теплом обогреты,
И от темной ночи приукрыты.

М алые лесные дороги выводят на большие и мимо
мелких деревень на крупные и людные селения.
Здесь пристают новые товарищи, которые идут с
той ж е целью и в то ж е место, но некоторые бредут с
большей опытностью, а потому с добрым руководящим
советом.
У богомольцев, неприметно для них, плотится ар ­
тель, которая сообща и начинает воевать и отбиваться
от новых невзгод и притеснений, которые в особенном
множестве скопляются там, где пошла прямая и нахо­
женная людская дорога. Здесь богомольцы — оброчные
332

люди: на них начинают смотреть уже, как на денеж ­
ных плательщиков, и потому с нетерпением ж дут их в
урочное время, заготовляют и предлагают им всякую
помощь за разменные деньги. Неопытным здесь можно
заблудиться и потеряться вернее, чем в дремучем лесу:
в артели легко идти стена на стену и отбивать всякий
шаг и защ ищ ать всякую копейку.
Повеяло весной. Вскрылись реки.
Предлагают богомольцам нанять большую лодку, на
которой можно плыть вплоть до морских монастырских
судов, и место на лодке для каждого тем дешевле и вы­
годнее, чем многолюднее артель и чем неудобнее мож­
но всем разместиться. Предлагают и так, что, если кто
хочет плыть «тягуном», т. е. ж елает исполнять всякие
черные на судне работы, выходить по нужде на берег и
тянуть лямку, тот может плыть даром и получить еще
хозяйские харчи. Кто хочет плыть «леженцом», с того
требуются только деньги и никаких посторонних услуг,
но зато и не дается никаких особенных преимуществ,
кроме тех, что можно спать, если удастся улечься,
можно согреваться, если есть во что. Одна артель при­
ходит здесь на выручку: согласная складчина кормит
ухой и свежим хлебом, взаимный договор оберегает от
неожиданных и нерассчитанных затруднений и непри­
ятностей.
Всякая артель требует заповеди и за нарушение ее
по общему уговору кладет взыскания хотя бы в таком
старинном смысле:
Котора калика заворуется,
Котора калика заплутуется,
Которая обзарится на бабицу
(Кто пустится на женский блуд),
Отвести того добра молодца во чисто поле,
Копать ему ямище глубокое,
Зарывать его во сыру землю по белым грудям,
Чист-речист язык вынять теменем,
Очи ясныя косицами,
Ретиво-сердце промежду плечей.
333

Положение богомольцев в артелях отчасти улучш а­
ется и облегчается, но испытаниям еще далеко не ко­
нец даж е и на тот раз, когда принимают богомольцев
казенные монастырские суда и под ногами разверзает­
ся непривычная морская бездна, всякой весной бурли­
вая, беспокойная и страш ная множеством смертей, от
представления которых замирает сердце и вступает в
ум греховная мысль раскаяния и сетования на себя са­
мого.
Зато сколь учащены поклоны и размашисты крест­
ные знамения, когда на тусклом и сером фоне северного
неба ласково и приветливо засверкают звездочками зо­
лоченые кресты и забелеют голубками все шесть церк­
вей этой самой дальней и самой чтимой православным
людом обители Преподобных Зосимы и Савватия.
Тем не менее все эти дальные и бедные богомольцы
в родные места свои возвратятся, несомненно, успоко­
енными и умиротворенными, именно потому, что им
удалось совершить трудный благочестивый подвиг за
себя, за своих родных, за чуж их заказчиков и за весь
мир православный.

Часть V
СКРЫТНИКИ И ХРИСТОЛЮБЦЫ
Из быта староверов
Посвящается
Ивану Никитичу Андрееву
Церковь не в бревнах, а в ребрах.
Раскольничья пословица
Дома спасайся, а в церковь ходи!
Ответная пословица православных
По старой вере, да по новой моде.
Поговорка

ГЛАВАI

На крутой горке, видной очень издалека, располо­
ж ился Погост — просто погост, так как окрестный
народ успел забыть придаточное прозвище, которое
отличало его от других соседних, успевших уж е пре­
вратиться в обыкновенные, сел, т. е. наезж али крестья­
не, обстраивались новыми избами, затребовали кабак,
понуждались в лавке с дегтем, солью и веревками, на­
строили клетуш ек, бань и овинов.
Этот Погост, стоя в глухой лесной местности, скуд­
но населенной, успел сохранить за собой все старин­
ные признаки этого рода древних русских селений: де­
ревянная, рубленная в шесть стен, церковь окружена
была всего только четырьмя домами, которые все счи­
тались мирскими и принадлежали церковникам. Сюда
окольный народ являлся только за церковными треб а­
ми: на лош адях, погоняемых в хвост и гриву и с ко­
локольцами под дугой, сколько можно было собрать
их в своей и соседней деревне, в ъ езж ал а веселая
335

полупьяная свадьба с молодцами в перевязанных че­
рез плечо полотенцах. Кое-когда и такж е очень редко
отсюда, с крутой горки, тащ ила лошаденка телегу или
сани с бабой, у которой толстая оттопыренная пазуха
указы вала всем встречным, что везут из Погоста окре­
щенного паренька или девочку. Такж е редко и такая
же заморенная и истомленная крестьянская лошаден­
ка втаскивала на погощенскую гору дощатый некра­
шеный гроб покончившего и с жизнью, и с Погостом
все деревенские обязательства и теперь прибывшего
отдать последний долг — свои кости сырой глинистой
земле, отмежеванной от самой церкви вниз по горе под
Божью ниву — под кладбищенский погост.
Ильинская церковь с приделом Николы дает намек
на то, что учреждение Погоста очень древнее, когда
веру народа в большого бога, низводившего на землю
дождь, гром и молнию, надо было переводить на Ильюпророка, а за свою жизнь при озере большом, бурном
и рыбном надо было молить не кого другого, как ба­
тюшку Николу-угодника. Ставила ли Погост мирская
воля в складчине всех окольных деревушек, которые
темными кучками обсели церковную гору, серели по
низменности и сторонились друг от друга и от погоста,
или благочестивый московский князь, или радеющий
Христовой вере архиепископ вольного города выбрали
и указали тут жилое место — теперь о том дознаться и
доискаться трудно: деревянная церковь не один раз на
своем долгом веку горела до тла. Р аз ее молния заж г­
ла. Другой раз дьякон разм ахался кадилом и заронил
под престол уголек. В третий раз пономарь забыл за ­
тушить перед иконостасом свечку. Церковь вспыхива­
ла как порох и сгорала среди прихода и в виду его как
свечка, со всею утварью, с храмозданными грамотами и
с антиминсами, по которым узнается время основания.
Раз сгорел вместе с нею и разбитый ногами стариксторож, живший под колокольней и обязанный выпол­
зать из своей конуры каж дые сумерки, чтобы потянуть
336

за веревку и позвонить на окольную мертвую пустыню
столько раз, сколько вздумается.
Сгоревшая церковь скоро возобновлялась: в один
день благочестивыми мирянами свозились бревна из
ближних лесов, обыденкой ж е обтесывались и распи­
ливались бревна и доски, обыденками рубили стену
под самую стреху, обшивали крышей, прирубали колоколенный сруб, ставили иконостас. Так выстроилась и
та, которую видим, но и она успела уж е застояться и
вся почернела, и так загнила, что по всем углам обшита
была досками, по венцам залеплена новыми накатны­
ми кряжами. Колоколенка, похожая на остов ветряной
мельницы, покривилась, и обрешетились крыши. На
привычный глаз это дурной и знакомый признак: либо
приходский народ с неплодородной, неблагодарной по­
чвы частью выселился совсем (пожалуй, даж е и в дале­
кую Сибирь), частью живет в дальних местах отхожим
промыслом, либо совратился в раскол и вместо одной
церкви выстроил несколько домовых часовен с чугун­
ными билами на передних углах.
Гораздо поновее и пригляднее погостинской церкви
казался даж е дом священника, стоявший прямо против
колокольни, да и то, говорят, потому, что священник
приводился племяником прежнему архиерею и только
нынешним прислан сюда на смирение, однако с назна­
чением в благочинные.
Он свое жилищ е подновил и прирубил к нему новую
горенку. Дома других церковников по той ж е причи­
не, как и церковь, представляли такую же плачевную
ветошь, в которой с трудом улавливались оттенки ие­
рархических степеней; впрочем, хибарушка пономаря
была гораздо дряннее дьяконской.
Над Погостом видимо висела непокрытая бедность,
нужда и бездолье: всмотревшись даж е и в покривив­
ш ееся крылечко священнического дома, незачем хо­
дить далеко за подтверждением выговоренной народом
337

присловки: «Лежит деревенька на горке — в ней хлеба
ни корки; звону много, а хлеба нет».
Нет хлеба — нет жизни, и стоит невозмутимая ти­
шина. В избах и горницах домашние расчеты и свары
людей, близко совместно живущ их и успевших надо­
есть друг другу до редечной горечи. На улице, на виду
и на народе, погостенская ж изнь подлинно монастыр­
ская: тихая и безразговорная, только со звоном и пени­
ем, и даж е без собачьего лая для довершения полного
сходства.
Два раза в году с солнечного восхода до заката гу­
дела и шумела погостенская улица, образованная по­
рядком домов церковников и церковной оградой из
плетня. Съеж ался народ Богу молиться, чествуя икону
Николы-угодника, которую в древние времена принес
из Новгородчины первый насельник этих мест и по­
ж ертвовал перед смертью в церковь. Эту икону старин­
ного темного письма народ стал считать чудотворной, и
приезж али молиться ей даж е те, которые складывали
крестное знамение полной ладонью и возили с собой
свои чаш ки и ложки. Церковники ж дали этих дней за
недели и встречали с распущенными, выправленными
из косиц волосами, во всем новом, и даж е пономарь, на
время обедни, благословлялся в стихарь и неугомонно
и суетливо бегал по церкви и из алтаря на колокольню.
На другой день, и он и все прочие жильцы-церковники
весело и радостно считали прибылые пятаки и яйца,
размеряли и делили холст, лен и нитки — посильные
приношения богомольных баб. На зимнего Николу при­
водилось делить даж е живых кур и баранов, и староста
продавал желающим бычка или корову, привязы вае­
мых неизвестными дателями к церковной ограде. П ре­
жде, на вешнего Николу, скотину тут же, на Погосте,
и убивали, и пластали, и жарили, и ели сами мужики,
выделяя церковникам половину, но восстал на обычай
архиерей и запретил, назвав обычай языческим требищем. С тех пор стал народ приводить, по старому,
338

живой скот, но уж е от него отступался: хотели попы —
съедали, не хотели — могли продать и разделить про­
меж себя вырученные деньги.
После Никольских праздников опять замирал По­
гост, погружаясь в заветную тишину и беззаветную
тоску и кручину. Появление чуж их людей, и в особен­
ности на лошадях, представляло уж е событие, порож­
давш ее догадки и толки, а потом длинные разговоры.
Можно себе представить напряженность интереса и
необычайность события, когда таких саней появилось
на погостенской горе целых семь, как на этот раз.
Семь заиндевевших лошадей, запряженных в го­
родские саночки, с накинутыми на больших сиденьях
ковриками и войлочками, сфыркивали от мороза и у
священнического, и у дьяконского крыльца.
Не пропустили этого без внимания на вечном без­
людье Погоста и те двое мужиков, которые заходили к
отцу-дьякону испить винца и теперь пробирались к до­
мам (дьякон этим бешеным товаром поторговывал для
случайных захожих из соседей, знавших тайну).
Один мужик, толкая локтем в бок товарища, говорил
ему:
— Глянь-ко, парень, все кобылки.
— Собиралися попы из приходов девяти, — весело
пропел товарищ.
И оба засмеялись.
— Ты где экое-то слыхал?
— В городу в кабак заходил: один, шустрой такой,
на торбане выигрывал и так-то смешно подбирал: все
нутро изболело со смеху. Трешник ему и с меня сошел.
Оба стали спускаться под гору.
На горе, в горнице новой пристройки благочинного,
рассевшись по плетеным, с раскачавшимися ножками
стульям, действительно, собралось семь священников
из ближних приходов, со всего благочиния. Кроме ста­
рейшего, которого пятидесятилетний юбилей священ­
ства, ознаменованный присылкой фиолетовой скуфейки
339

от архиерея, праздновали соборной обедней, пропове­
дью и пирогами, кроме его, страдавшего водяной и гры­
жей, и не только никуда не ездившего, но и перестав­
шего служить, все остальные приходские священники
погостенского благочиния были налицо.
Высокий, до того высокий, что при проходе в Ц ар­
ские врата всегда нагибался, отец Разумник бросался
в глаза прежде других и этим нескладным ростом, и
густым ворчливо-рокочущим басом. На нем был нан­
ковый подержанный подрясник, подпоясанный соло­
вецким из нерпы широким ремнем с железной петлей,
подаренным богомольцем, которого он накормил щами
и кашей. Сверху подрясника накинута ряса просто из
самой грубой, домотканой крестьянской сермяги. Чело­
век молчаливый, с угловатыми манерами и, несмотря на
неотесанный склад тела, с добрым выражением лица, с
загнанным робким взглядом, очень тихий и смиренный.
Не понадеявшись на стулья, сидел он на кончике кож а­
ного дивана.
Белокурый и худенький, из молодых, отец Евтихий,
исключенный из духовной академии «за сварливость
нрава и противоречие» и не удержавш ийся при церк­
ви губернского города, прежде прочих бросался в глаза
как контраст Разумнику именно этим тщедушным ви­
дом, непоседливостью и особенным огнем в живых, бе­
гающих глазах. Взгляд этот как бы говорил собой: «Вот
начинайте, вот говорите, что хотите — препираться
и возраж ать не укосню. На всякое умозрительное по­
ложение — возражение и в подкрепление доказа­
тельств — изречения от Писания в требуемом избытке
и неопровержимой точности: не угодно ли кому?»
Но, видимо, этого никому еще не было угодно, и тор­
жественную молчаливость никто нарушить не решался.
Сухо перемолвились вопросами о том, каков умолот
ячменя и овсов, чинно сидели отцы, успевшие еще до
выезда из домов распустить косы и расчесать волосы.
У одних, которые были помоложе, леж али волосы эти
340

по спине мелкими волнами, точно лен из-под трепа­
ла; у других перекинуты были через плечи на грудь
модным способом и по-городскому: с пробором назади
и посредине. Только один поп Иван, самый смирный
и молчаливый, одет и причесан был так, что трудно
было догадаться: поп ли он или мужик — церковный
староста. Вместо рясы на нем прямо надета овчинная
шуба, у которой и самые рукава были вольнодумно
обужены; муфты не употреблял; вместо высокого око­
лыша с длиннейшей плисовой тульей, свихнувшейся
по-казачьи, набок, он привез обыкновенную мужичью
пыжичью шапку с ушами (а летним временем любил
мещанский картуз с козырьком).
Суетливее прочих был сам хозяин-благочинный:
благообразный человек с козлиной бородкой, в подряс­
нике, застегнутом на крючки, но без пояса и без рясы —
по-домашному и по-начальнически. Казалось и по
гладкоприглаженным волосам, и по раскрасневшемуся
от хлопотливости лицу, что он как будто сейчас только
вышел из бани.
Благочинный хлопотал о закуске, просовывался и
выбегал в приспешную к попадье поторопить стряп­
ней, и в особенности самоваром, и надоел матуш ке
страшно.
— Ну, не суета ли ты? Не пополза? — говорила ему.
— Повремени, не осуждай, не сетуй! — упраш и­
вал он.
— И чему рад: подожди, все сожрут, дай срок. Сидел
бы с ними.
— Не срами, не говори громко: и по званию моему,
спаси Христос, могут быть со стороны сомнения — осу­
дят.
— Ну, какой ты благочинный: разве на шестке
благочинье-то твое? Ерша, что ли, проглотил: суетиш ь­
ся? Убирайся!
Благочинный отчаянно махал рукой, попадья пока­
зала ему мягкий и белый кулак. Благочинный стал сти­
хать: сорвется со стула, да и вспомнит, и задержится.
341

Сидя на стуле в нетерпеливом ожидании, он мель­
ком видел, как поп Разумник высморкался в полу, а
Агафоник обычно потряхивал время от времени голо­
вой и с искусством, по-сорочьи, прочищал зубы — дур­
ная привычка, вывезенная им из семинарии и хорошо
всем знакомая.
Благочинный не обращал на них особенного внима­
ния, останавливая его исключительно на почтенном се­
дом и плешивом старичке Корнилии.
Корнилий был уроженцем здешних мест, где уже
и священствовал он третий десяток лет на исходе. Он
даж е и имя носил того святого, которого местно чтили и
мощам которого, почивающим под спудом в монастыр­
ке за лесами, ходили покланяться издалека два раза в
год: в день памяти (преставления) и в день тезоименит­
ства его с тем святым греческой церкви, имя которого
принял на себя угодник Божий при пострижении в мо­
нашество.
Поп Корнилий пользовался всеобщим уважением.
От него и свет, и добрая помощь. Еще когда он был мо­
лодым и слыл в народе под именем «маленького попа»,
а у озорников под названием «шкалика», уважение к
нему зародилось тем, что он не был жаден, не имел тех
завистливых до крестьянского добра поповских глаз,
которые так озлобленно не любят народ. Приглашен­
ный на требы, он не торговался, предпочитал ездить
по деревням на своей лошадке, и к лошадям, и ко вся­
кому животу оказывал большую любовь. Потом, когда
он поседел и постарел, когда наж ил круглое наполео­
новское брюшко и неотвратимую грыжу, благодушное,
солидно-степенное отношение к людям выразилось
еще определеннее.
Перед погостенским благочинным сидел отец Кор­
нилий в синей суконной рясе, в плисовом подряснике,
подпоясанном по сытому и совсем круглому брюшку
поясом, расшитым разноцветными шерстями и бисе­
ром.
342

— Не соблаговолите ли начать собеседование наше,
отец Корнилий? — весело спрашивал благочинный,
подсаживаясь к нему и суетливо поднявшись вновь.
— В соборах-то поместных первое слово кому пред­
лагается: не первенствующему ли? — ласково смеясь,
отвечал Корнилий и оглядывался на Евтихия. — Отец
Евтихий, как по иерархическому-то чину: благочинно­
му начинать подобает? — И опять ласково и благодуш­
но усмехнулся.
Евтихий оживился и закипел. Поток начал выхле­
стывать из краев, но на беду с перебором (у Евтихия
был перебитый язы к и неясная речь, за что у мужиков
он слыл под прозвищем «индейского петуха» и «водя­
ной мельницы».) Кулаки-ш естерни застучали и могли
бы заглуш ить всякую человеческую речь, да опытный
мельник, отец Корнилий, вовремя успел предусмо­
треть:
— Помедлите мало. Время покажет, когда прениям
настанет череда. Благоволите, отец благочинный, — не
без серьезности и некоторой торжественности говорил
отец Корнилий, — благоволите прочесть указ конси­
стории с резолюцией и пометой высокопреосвященнейшего владыки (местный архиерей титуловался ар ­
хиепископом).
Прочитан был указ, предписывавший дать сведения
о состоянии в приходах раскола, с указанием и опреде­
лением наиболее вредных сект, влияния раскольников
на православных и об отношениях их к самому духо­
венству.
— С подобающей священнической совести откро­
венностью, — продолжал резкий тенор благочинного
чтение указа, — предписывается извествовать о всех
вышереченных тлетворных лжеучениях, возомнив­
ших колебать целость матери нашей — православной
Христовой церкви.
Помета на полях, надписанная самим владыкой, за ­
ключала в себе следующее: «Не леностного равнодушия,
343

но отечески-пастырского тщания ожидаю от служ ите­
лей храма в сем деле, в коем едва ли благовременно бу­
дет творить дело Господне с небрежением».
Когда благочинный кончил, все привстали и подош­
ли смотреть на указ не из ж елания удостовериться в
подлинности его, а из любопытства полюбоваться на
архиерейский почерк: не отразилось ли на нем гневного
состояния духа писавшего владыки?
Поднимались, впрочем, напрасно: мертвые, коро­
тенькие, круглые буквы, более похожие на точки, по­
ходили, как две капли воды, на обыкновенный почерк
всех учившихся в семинариях, успевших переписать
не одну сотню тетрадей, «из расчета, при дороговизне
и недостатке бумаги», мелким бисерным почерком. Все
нашли сходство архиерейского почерка со своим, ис­
ключая Корнилия, у которого старческие руки давно
обмозолились и заскорузли при сохе и на косе и не со­
всем повиновались ему по старости лет, леж авш их на
его плечах шестым десятком.
— Благоволите же, святые отцы, преподать свои
суждения и мнения, — заторопился непоседливый бла­
гочинный, когда все опять разместились.
— Умозрительно или на основании опытных наблю­
дений? — сунулся было Евтихий, но был остановлен
Корнилием, сумевшим обратить на себя внимание всех
заявлением готовности говорить, выразивш ейся тем,
что он откаш лялся и оперся руками на круглые, пол­
ные колена и поднял голову.
— Не устоять нам в тайне нашей: все видят и знают,
что приходы нашего благочиния рассеяны в самом ядре
раскольничьих злоучений. Не скроем и того, что плеве­
лы его растут и опутывают невежественные умы, как
сетями, уловляя...
На этом месте, отвыкший говорить по-ученому, Корнилий замялся было и Евтихий, заметив слабое место,
всполохнулся всем телом, чтобы кинуться в атаку, но
старик нашелся и опять опередил:
344

— От церкви Божией стал народ отбежен, и храмы
стоят впусте: молись ты о мире всем, а о своей веси хоть
и не упоминай.
Легкая улыбка, пробежавш ая по лицу Корнилия,
передалась и всем другим и окончательно победила и
угомонила Евтихия.
Улыбка поощрила докладчика.
— Право, святые отцы, гляж у я когда в окно, и идут
мимо бабы, согрешу, подумаю: коли нет, мол, тут апо­
стола, грядущего на проповедь, так уж е два попа, на­
верное, есть, а третий — уставщица. Месит, мол, она
тесто-то для хлебов, а сама сердится и думает: постойде, косой черт, ты меня уловил на сугобой аллилуйи, а
я, вот, когда опять собрание будет, загну тебе вопрос о
пятницах: отчего, мол, избавлен будеши, аще постишь­
ся пред Косьмой и Демьяном, бесребрениках Господ­
них. Право, ей-ей!
Батюшки вслух засмеялись.
— Слепой слепого водит, а плевелы лжеучений р а­
стут. Развелось этих наставников такое множество, что
я вот в храме-то Божием, кроме своей просвиренки, ни­
кого уж е и не вижу. Да и у других то же самое! Этого
всего не скроешь хоть бы и пред лицом самого владыки:
как устоим прямо стрегущего безгласны?
— Не укоризненно ли будет извещ ать о том владыку
письменно. Не умолчать ли? — подал мнение благочин­
ный.
— Зачем? Не умолим никогда, а по тропарю этому
скажем: кто ж е нас избавит от стольких бед, кто ж е и
сохранит? Вот, вопросите отца Разумника, у него-де
весь приход православный. Отец Разумник, много ли
нынче исповедовал-то?
— Человек с двадцать было, — пробасил Разумник
и тряхнул головой.
— А ко святому причащению сколько из них удо­
стоил?
— Да двое пришло, и то бабы.
345

— Вот каково счастье его и в православном приходе!
Как у тебя они крестятся-то?
— Теперь все стали креститься полной ладонью,
раскольничьим крестом, и те, что года три назад моливались нашим.
— Ну, теперь я от себя скажу. Прислушайтесь-ко,
святые отцы, к делу нашему слова мои будут пригодны.
У меня в приходе богач-от заводчик наш Разграбленой
пропал.
Вопросительные, недоумевающие взгляды слуш а­
телей обратились к рассказчику.
— Пропал он в одну ночь и семью покинул (а в семье
8 душ, и все — отроки). Кланялась жена со свекровью
и его благородию, господину нашему становому при­
ставу. Искал он — не нашел. Кручинилась и богатым, и
сильным мира нашего: скорбели все, разыскивали, но и
они не обрели. Год истек — нет Ивана Семеныча. И на
лес подумывали — не заблудился ли? И на реку подо­
зрение клали — не утонул ли? Пришло на свекровь, на
почтенную старицу, наитие: сем-ко обращусь с проше­
нием к Тихонычу Конокрадову. Силен он у нас, больше
губернатора в нем силы...
— Филипповского согласия! — заметил кто-то.
— Говорят, архиерейство ему из-за границы пред­
лагали, да не в том его могущество: у него на заводах сот
пять народу живет. Поехал он по всем заводам, собрал
рабочих, топнул да крикнул. Если, говорит, Разграбленого Ивана Семеныча вы мне не представите, кто из вас
знает про то, я, говорит, на целой месяц по всем заводам
работы приостановлю и расчета никому не дам. Знаю,
говорит, что есть промеж вас такие, что придерж ива­
ются этой сопелковской пакости. Чтобы, говорит, Иван
Семеныч, жив или мертв, в свою семью предоставлен
был завтра. Наутро в возочке крытом (и окошечки ро­
гожкой затянули) представили беглеца живого: Иван
Семеныч, да не тот. Одичалый, как вепрь, и грозный:
дня не прожил — все разбивает, детей и жену колотит
346

и на свекровь посягнул. И было последнее горше пер­
вых. Лучше бы-де его в лесу-то так и оставить совсем.
Рассказ опять подживил слуш ателей вызванным им
искренним смехом.
Белая, сытая попадья обносила гостей чаем, кла­
нялась и упраш ивала не церемониться — кушать. На
столе на множестве тарелочек разлож ена была р аз­
нообразная снедь: орехи и круглые сухие прянички с
оттиснутым груздочком; были и битые пряники, и мелконькие валдайские баранки, нетленные и несокру­
шимые, и сотовый мед, которым кланялась матушке
благочинной другая попадья, и варенье малиновое из
отборной ягоды, такж е поклонного приноса от сердо­
больной прохожанки. М ежду сладким довольно и горь­
кого с солеными принадлежностями. И тут все больше
поклонное, дареное, начиная с пенника и кабацкой на­
стойки и наливок до соленых груздей и рыжиков.
Рыж ики в тех местах приобрели громкую славу, и
потому благочинному надо было гостей удивлять: вы ­
ставлены были отборные маленькие, отваренные в
уксусе, и кадочные из-под пресса, столь улежалые,
что хрустели на зубах и щипали язык. Попадья гостей
ждала, а потому озаботилась и рыбником с семушкой,
и жареной рыбкой — лещом. И жареное коровье вымя
заняло на столе свое неизбежное место рядом с огурца­
ми, круто заправленными чесноком и очень твердыми и
холодными. Довольно было и сдобного, и пряженого.
Все это поставлено было на один стол, и все это пи­
лось и елось вместе: пили перед чаем и за чаем; пораз­
веселились, однако вовремя спохватились.
— Не пора ли уж е послать за дьяконом-то?
Послали за дьяконом.
Благочинный достал бумаги, чернильницу с заплес­
невелыми чернилами и скоробленным лебединым пе­
ром: надо отбирать сведения и писать ответ в консисто­
рию и ко владыке.
347

Пришедший дьякон обошел всех отцов: у всех пере­
целовал руки и остановился у двери с покорным видом,
с преклоненной головой, проникнутый скромной ролью
секретаря съезда. Благочинный поподчевал водочкой,
дьякон поломался немного и выпил без закуски.
Отец Корнилий приласкал и пошутил.
— Ну как твои пчелки, дьякон?
— Нынче, ваше благословение, хорошо роились,
сильно: лето светлое, произрастение злаков преобильное...
— Ну, да ведь ты на пчелу слова такие знаешь...
— А молитвенные слова, ваше благословение, знаю.
— Нет, вон мне про тебя одна ваша баба рассказы ва­
ла, что такие-де молитвы читаешь, что она от страха и
трепета едва на ногах устояла.
Дьякон отвечал подначальным хихиканьем и м аха­
нием рукой. Взгляд его говорил: «Экой добрый пастырь,
экой добродетельный: все шутит, нами не брезгует. Вот
бы кого на благочиние-то, а не нашего змия — васили­
ска и аспида».
— Ну-ка, дьякон, садись — пиши! — говорил этот
змий-василиск, обычным, несколько грубым и повели­
тельным тоном.
Стали отбирать мнения.
Дьякон писал: «По харахтеру своему раскольники
разнятся между собой в вероучении по двум толкам:
сектанты-филипповцы и сектанты-странники. И з по­
следних не все находятся в странствовании, а большая
часть их, в силу своего учения, занимаются пристанодержательством скрытников».
Дьякон вытащил из-под полы обломанный ножичек,
приладил на ноготок левой руки расщеп перышка, под­
вел к свету, скосил левый глаз, отрезал и подточил.
Этим воспользовался Евтихий:
— Я бы полагал тут присоединить догматическое
положение: все раскольники — беспоповщинской сек­
348

ты, т. е. законного священства не приемлют, равно как
и христианские браки отметают. Яко несть во устех
их истины, сердце их суетно, гроб отверст гортань их,
языки своими льщаху.
Все согласились, и дьякон приписал.
— Теперь, во исполнение консисторского указа, упо­
мянуть о влиянии их, — предложил благочинный.
— Ваше мнение, отец благочинный?
— Раскол здесь отличается фанатизмом, все пре­
данные ему грубы, чрезмерно горды и угрюмы по виду.
— В Грудинке на базар хоть не показывайся — огор­
чают, — вставил Корнилий, — малые ребята начали
рж ать и сзади бегать.
Благочинный сильно тряхнул волосами и, сердито
расправляя плечи, диктовал: «Такой характер (писал
за ним дальше дьякон) воспитала в них филипповская
секта, которой они издавна преданы и упорно д ерж ат­
ся».
— Полагал бы добавить, — перебил Евтихий. —
Влияние раскольников на православных сильно и вы­
раж ается главным образом: первое — в отклонении
всех родителей от обучения грамоте детей в церковно­
приходских школах: второе...
— Садитесь-ко, отец Евтихий, к дьякону-то побли­
же: ему будет вразумительнее. Пиши-ко, дьякон, не
торопись, не наври. Выпей-ко для вразумления-то! —
благословлял отец благочинный.
Дьякон высморкался в пол, выпил и опять писал:
«Второе — в укреплении прихожан в том лжеучении,
что нет нужды в церкви. В грехах не нужно каяться пе­
ред священником, а надо каяться перед единым только
Господом, каковое лжеучение, кроме того что, отлучая
нерадивых прихожан от исповеди и Св. Тайн прича­
стия, и совращает в раскол, но и составляет главную
причину различных в приходах пороков».
— Что достигается положением этим? — вмешался
Корнилий.
349

— По пророку Давиду: «Суди им, Боже, да отпадут
от мыслей своих, по множеству нечестия их изрини я,
яко преогорчиша тя, Господи!» — воздохнул Евтихий.
— Пократче бы записать-то надо, — возразил Корнилий, да и вопрос столь многозначителен, что не и з­
лишне бы было собрать мнения. По ним гражданское
начальство действовать будет и может впасть в за ­
блуждение. Я так вот как написал про себя дома; прошу
прислушать: «Отношения к местным властям граж дан­
ским — хладнокровные...»
Не то, кажется, слово-то, ну да отец Евтихий посо­
бит! «...Хладнокровные с опасением и малодоверчивые,
почему они и стараются избегать обращения и собесе­
дования с нами, считая по своей секте как бы грехом
правильное со властями отношение. Отношение право­
славных людей к раскольникам вообще почтительные и
уважительные, так как люди в раскол поступают боль­
шей частью в старости и, поступив, показывают вид
степенный, оберегаясь и в словах и поступках очернить
себя, то простой народ и почитает их на особенном сче­
ту на пути как бы спасительском, по подобию пустын­
ников и нередко слуш ает их со вниманием».
И это писал дьякон. Наклонив голову под стол, он за ­
рядил нос табачной понюшкой.
— Всякой злак на службу человеком, — торопливо
сказал Евтихий, словно икнул.
— Вы как, отец Разумник, об этих положениях по­
лагаете?
— Раскольники мои к местным властям непочти­
тельны, наипаче бегуны, а православный народ к рас­
кольникам снисходителен.
— А дух раскольнический?
— Дух раскольнический на простой православный
народ презрительный, — пробасил Разумник.
Это решили не вписывать, на чем и Разумник не на­
стаивал.
350

Дьякон так и просидел, навострив ухо с заложенным
за него пером.
— А впрочем, православного в дом на ночь не при­
мут и пищу не дадут, — заметил Корнилий, оглядыва­
ясь на Агафоника.
— А вы, отец Агафоник, какого мнения?
— Своего. Пожалуй, спишите — вот моя нотатка!
Он вынул бумажку из-за пазухи.
Дьякон списал следующее: «Отношение к местным
властям и православному населению не враждебно и не
отчужденно, а подобострастно и приблизительно для
своих целей, равно и отношение к православным рас­
кольникам близко и уважительно, и потому совраще­
ние первых последними в раскольнические заблуж де­
ния очень легко и удобно».
— Теперь бы уж е место и время и умозаключе­
нию, — председательствовал благочинный, — попадья
поторапливает. У ней в печи все вскипело и поспело.
— К уменьшению раскола могло бы способствовать
распространение грамотности.
Все единогласно согласились и записали.
— О содействии гражданской власти следовало бы
упомянуть.
— М зду емлющей и греховная творящей, — зам е­
тил с самодовольной улыбкой благочинный. — Благо­
волите упомянуть!
— У нашего Кирилыча, — добавил Корнилий, — не­
дремлющее око. Под великие праздники ходит да вы­
сматривает: не тайнодействуют ли? А впрочем, спаси
Бог, иносказательно о том упомянем.
Упомянули с прибавкой: «К прекращению тайных
собраний раскольников и отправления богослужения».
— Богослужение ли? Прилично ли великое слово к
бабьим-то бредням?
Поспорили. Евтихий в диспуте слово отбил, и дьякон
его записал даж е с чернильными брызгами.
351

И опять писал он: «Равно и требоисправления рас­
кол оу чите лями ».
— Вот и согласно с истиной! — прищелкнув языком,
заметил Корнилий. — И владыка не возгнушается:
«требоисправления» — тонкое слово и вразумительное.
Причеркни-ко, дьякон: «А такж е принуждение к ис­
полнению христианских обязанностей тех прихожан,
кои принадлежат церкви».
— Не ищут истины и не хотят слышать о ней, — за ­
метил Евтихий.
— И это хорошо приписать.
— По заповеди Христовой, не имеют христианской
любви ко всем и каждому, а только к самим себе.
— Строчи, дьякон!
Дьякон опять распахнул полу и, достав берестяную
тавлинку, понюхал табачку.
— Какой потребляешь-то? — послышался голос
Корнилия.
— У этапного солдата покупаю — не знаю, ваше бла­
гословение.
— Костромской лучше — хлещ е забирает. Он — зе­
леный. Я тот предпочитаю, протодьяконской-то.
Отец Корнилий нюхнул. Закаш лявш ись, он продол­
жал:
— Вот и о треклятом-то зелье этом нельзя ли упо­
мянуть в дополнение — все бы в кучу. Не любят они его,
как бесы ладану.
— Я о родителях ж елал упомянуть.
— Упомянем, да и к аминю поскорей. У меня уж чтото голова заболела, — шутливо заметил Корнилий.
— Складывайте-ка, отец Агафоник, что ж елаете
присообщить о родителях.
— Дух раскола преемственно переходит от родите­
лей к детям.
— Неопровержимы слова ваши. Яко ж е слышахом,
тако ж е и видехом — по Давиду. Мотай, дьякон, на ус!
А отчего так?
352

— Вследствие невежества и неразвитости людей, по
сильному подражанию предкам.
На этом месте Евтихию опять удалось завязать спор,
подерж аться на высоте книжных знаний перед други­
ми и опять ниспуститься победителем.
Однако благочинный, лукаво улыбаясь и оговорив­
шись, что говорит не для дьяконского писанья, не спу­
стил Евтихию:
— Отцы святые, замечу нечто. Одного я увещевал;
с ним по три дня мы сходились, на четвертый сказал
он мне: «Все это я знаю давно, все это вижу. Да спро­
шу вас, батюшка: если бы вы когда сами убедились, что
вера ваша не права, согласились бы ее переменить? Я
родился в расколе, воспитан в нем, родители меня бла­
гословили остаться в вере предков». Сколь пропитан
сознанием! А молодой человек довольно умный, начи­
тан и богатый.
Среди общего молчания и после общих вздохов, бла­
гочинный диктовал:
— Х арактер его — держ аться старых обрядов, а не
доверять учению церкви.
— Хорошо бы тут про Антихриста теперь упомя­
нуть, — улыбаясь, пробасил Разумник.
— А ты сам вот и скажи, как надо.
Разумник застыдился и промолчал. Его выручил
Корни л ий:
— Повремените мало. Это, впрочем, не ради дья­
кона. Скаж у об Антихристе. Кончили в городе работу
беличью. У рабочих самовар — первое утешение, и
без чайнаго пития не шьется, не порется. Артельный
самовар в мастерской остался: взять бы его хозяевам,
да и спрятать. А хозяева-то оба по филипповскому согласу живут: два брата и на два дома. Самовар — ни
один в дом свой не приемлет. Хотели даж е выкинуть:
поняли самовар за Антихриста (один брат так его и на­
зывал). Не пожелали допустить, чтобы царствовали у
них вдруг оба Антихриста — духовный и чувственный.
353

Хотели довольствоваться одним, однако, отдумали:
ребята-то опять-де воротятся белку кроить. Поэтомуто чувственный медный «Антихрист» и остался у них
царствовать вместе с духовным, кажется, навсегда.
— Вот теперь вы, отец Евтихий, благоволите о ду­
ховном сказать.
Евтихий диктовал:
— По лжеучению филипповщины, которым все они
пропитаны, смотрят на всякую власть и на православ­
ное население, как на слуг Антихристова царствия, ка­
ковых всех неминуемая участь, по убеждению их, веч­
ная погибель.
— Вот тут «аминь»-то как раз приличествует, сам
выскочил. Теперь вопросим мнения матушки Евпраксии.
— Пожалуйте-тко! — откуда ни взялся ее мягкий
голос и мягкие белые руки, шевелившие тарелками и
ложками.
— Вот, отцы, и предлагаемое!
— Однако о бегунах-то ничего и не выразили, — за ­
метил Корнилий, подбирая правый рукав рясы, чтобы
налить настойки и не уронить спопутных рюмок.
— Ну, да надо так говорить! — заметил Агафоник,
следя глазами за матушкой, разливавш ей горячую
лапшу, которая визгливо шипела по щелям и ямочкам
надтреснутых и подержанных тарелок.
— Раскольничий дух над православным преобла­
дает.
— А ослабевает ли?
— Но действие этого духа еще глубоко таится. Уловлять народ удобно. Без затруднений учители скрытни­
ков достигают своих целей.
— Выдь-ко, дьякон, припиши! — обратился благо­
чинный к послушному секретарю, смиренно сидевше­
му на кончике стула и на самом краю стола.
— Про странников я бы полагал... — начал было
Агафоник, но Евтихий быстро и внезапно перебил.
354

— Не полагайте — надо изложить всю истину.
— Что касается до ... — стал было продолжать дик­
товать Агафоник, но Евтихий не уступал.
— Не «касается», зачем, касается? Вот позвольте!
— Как?
— Умолчите, батюшко!
— Не приличествовало бы мне перед юным возрас­
том... — возвыш ая голос, продолжал было Агафоник,
но удерж ан был благочинным, на этот раз буквально
исполнившим свою обязанность, предложив Евтихию
выразить то письменно, что хотел словесно.
Дьякон потом записал нижеследующее: «Самые со­
стоятельные, а следовательно, и самые влиятельные
жители приходов, частию по корыстным видам, а частию по сочувствию к странничеству, сделались при­
станодержателями бродяг-странников и через то от­
крыли широкое поле для распространения в приходах
учения страннической секты».
Реш ив по возвращении в дом собрать цифровые све­
дения о количестве «находящихся в безвестном сходе»,
гости благочинного с большим усердием принялись за
трапезу.
— В сети сей, юже скрыша, увязе нога их, — доба­
вил ученый Евтихий уж е для себя, а не для дьякона и
тем порешил вопрос и окончил разговор.
За обедом разговаривали уж е о житейских инте­
ресах: про консисторского секретаря, державшего в
руках уж е третьего владыку. Вспоминали случаи на­
ходчивых прицепок для немилостивых поборов про­
тодьякона. Вспоминали изречения и замечания самого
владыки во время объездов им епархии, поговорили о
губернских соборных протоиереях и о самом старей­
шем и находчивом острослове, не уступавшем ни в чем
невзлюбившему его нынешнему архипастырю.
Все, одним словом, выговорилось и протолковалось по чину и по обычаю при таких веселых и редких
съездах. Весело и говорливо досиживали гости день у
355

благочинного, и пошутили и попели, начав с заветной
хоровой песни, сочиненной митрополитом Платоном,
«Среди самых юных лет», и кончая «Среди игры, среди
забав, среди благополучных дней».

ГЛАВА II

Приехавшие с батюшками в качестве кучеров дьяч­
ки и пономари в вислоухих м алахаях и со связанными
волосами в косички, разделились на два лика: часть
расселась у погостинского дьячка, другая придерж и­
валась около кухни благочинного.
Дьячок гостям рад. Рад он поразмять язык, избитый
на чтениях и пениях и истрепанный на перебранках с
дьячихой и дьяконицей: знакомые люди с новыми ве­
стями приехали. Надо с холодку и с дороги промочить
горло: достал у дьякона в долг, до первых дележек, чет­
вертную. С погребицы притащил он ведерко с груздя­
ми, в солоницу новой соли присыпал и хлеба нарезал.
— П риступите к сему, и лица ваш а да не посты­
дятся!
— Слушай-ко, Кононыч, каким ветром-то сегодня
всех в кучу сбило?
— Толковали бабы про владыкин гнев.
— И з чего восшуме органская песнь?
— Ехал он по селениям, где все поморского толку.
Увидал, что собрались мужики кучей и шапки сняли.
Велел остановиться, хотел благословлять — они не
пошли. В разговор с ними ступил и договорился до того,
что к обедне позвал. Я-де буду служить, а вы посмо­
трите только, хоть не молитесь. Один и вышел от них:
отчего-ста не посмотреть, ты попой, а из нас, может,
кого дома не случится. К этому другой пристал: чегоста мы, говорит, не видели? Щ епоть-то вашу, что ли?
Никон-ста помутил вашу веру и Христов крест переме­
нил. Дальше да больше, владыка и велел во гневе своем
356

этого-то сгрести протодьякону за шиворот и передать
становому Кирилычу, что сзади ехал.
— А ему бы простить да отпустить с миром: за что
ты мне нагрубил? Так ли не так ответил: иди с миром.
Гляди, который бы и пришел к нему сам, без понужде­
ния, и благословения бы попросил.
— Ну, вот, мели, Емеля, твоя неделя! Так его по
стриженой-то макушке и погладить. Тебя бы, вишь,
послать туда, гляди, не догадались взять в помощь
протодьякону-то. Воистину так: собака на владыку
лает.
— А вы, братцы, о таких делах помалчивайте. Н е­
равно поп-от Афоня услышит: ухо у него востро, да и
язык, отцы и братие, очень длинен. Мы про это знаем с
доказательствами.
— И все, господа, совсем не за тем благочинный звал.
Ныне — раскольничий праздник: Трифона-бандуриста
и матери его Хну — первых изобретателей табака, что
значится в бабьем патерике: так велели по книгам
нашим-то справиться: так ли это?
— Ты не шути, Демьяныч, а верно так! Сказывал
сам-от мой: умножились беззакония их, превзыдоша
главу их! Н ельзя ли смирить чем?
— Я не шучу, а ты дай-ко табачку-то: я наложу тр у ­
бочку.
— Умножились беззакония, вот как умножились!
По нашему приходу проявился некий муж Антошка.
Стал уводить баб из ж ильев в лес. Одну такую мате­
рую и сдобную свел, что все осердились и донос посла­
ли. Нет-де, уж ты этим предметом не шути. А он совсем
не шутит: стал чудеса творить. Знает будущее, про­
рочит, когда будут поиски. Придет да и скажет: «Ну,
раб Божий, сегодня приедут твой дом обыскивать», и
сам уйдет в лес. И точно того дня прибывал кто-либо
из начальников: становой, исправник. Единожды слу­
чилось так, что становой-от приехал с подвязанным у
дуги колокольцем. Как тут быть? Антошка-то сидит в
357

подъизбице, и нет ему оттуда выходу — точно в тем­
нице узник темничный. Выскочил он оттуда: скорень­
ко потребовал большую чаш у ендовы, плеснул в нее до
краев воды; поставил ее в большой угол, да и нырнул
туда: только брызги залетали. И вдруг, невидим бысть,
когда уж е начальник был на крыльце, который, не най­
дя никого, уехал без ничего.
— Точно так и в ж итиях пишется, — серьезно зам е­
тил один из пономарей.
— На другой день, — продолжал рассказчикдьячок, — сей скрытник Антон явился к содержателю,
раскольнику-старообрядцу в деревне Семеновской.
Сказывал ему, что он сие чинит молитв ради своих, по
Божьему изволу. Тогда честь ему была более и более.
В честолюбии-то этом, когда хозяйская дочь, пошедши
в клеть за своим делом одна, скрытник заш ел за нею в
клеть. Припал к ее ногам стал склонять: «Вот тебе денег
елико угодно». Честность девическая возгнушалась,
не прельстилась ни на его ласки, ни на подарки и за ­
кричала громко: «Батюшко, батюшко, поди-ка сюда!»
Родитель-то выскочил да как воззрел на бесчинство
чародея, прогнал его из дому вон. И с тех пор возымел
сильное отвращение к сим Антихристовым предтечам.
Никаких скрытников к себе в дом не пускает и позна­
ния с ними не имеет. Есть ли жив сей чародей или нет,
того неизвестно.
— Жив, — поддержал твердый голос одного из со­
беседников, — держ ится теперь около ковригинской
веси. Оттуда опять двух девок увел в лес.
— Хорошо там будет теперь белку бить и рыжики
искать — весело! Ну, как они всех-то баб и девок уве­
дут! Как жить будет? — вопросил маленький пономарек, проводник Евтихия, еще холостой и молодой, на­
гуливающий себе пронзительный басок.
— За кого Богу молить, кому обедни петь?
— Да мы уж давно это оставили.
358

— А мы, — подкреплял молоденький пономарь, —
маленькие разогреваем, да больше для одной попадьи и
поем, и то когда она сама велит. Когда и сама подойдет
к звоннице и потиликает: если дома случишься — бе­
жиш ь — вдвоем с ней и служим.
— Ну, да ври больше, пока не услыхали: вот, постой,
за такие хулы забреют тебя в солдаты.
— Теперь архиерей не тот: это Элпидифор брил.
— Ставливал он вашего брата и на колени серед
церкви во время торжественнаго служения при всем
честном народе.
— Ну, да ведь один из таких-то и задавился.
— Ой, прилепи, скудоумный, язы к твой к гортани
твоей!
— Вот, господа и братие, сколь трудно житье ста­
ло! — вздохнул старый дьячок из приезжих.
— Да, — как в геенне огненной. Я вот шестую неде­
лю варева-то не видал и забыл, какое оно такое. Едим
с дьячихой всухомятку. Ехали возы с рыбой, выбегал,
кланялся: две рыбины трески с возу сбросили.
— У нас старый поп умел походом на этих разбойников-то выходить, едали мы тогда и убоинку. Теперь
от этого соловецкого сухоядения колотья в животе
ежедень не проходят: гудет, точно по гати на колесах
телега едет.
— Ты вот выпей-ка чаш у-то утешения: раздробит
она слежалое то, — говорили пономарю.
— И ее перестали видеть, как откуп течение свое
скончал.
— Все перестали. А ты рассказывай-ко, как мы
походом-то со старым попом ходили.
— Ходили ведь мы путно: всегда на свои храмовые
праздники. Они это знали и, что зайцы, припадут за
углом в избе, чтобы и в оконцо не взгляды вать, и ждут.
Я волоку святой воды самый большой чайник, чтобы
все избы опрыскать: такой уж сам-от и чайник к у ­
пил, нарочно за таковым ездил. М ужик на крылец,
359

и гуменцо у него обрито: «Не брызгай-де, а вот, полу­
чи». Да сколько, мол? А сколько улажено, по старо­
му. Нет, говорит, не таков нынешний праздник: этот ро­
дители ваши чредили, как матуш ку-церковь ставили,
этот втрое дороже, по той самой причине, что предковской и досельной, а втрое стоит, потому что вы церковьто эту бросили и забыли, да, мало того, и обругиваете.
Воротись-ко в избу-то, отсчитывай. А сам за порог, да
и за притолку рукой; я епитрахиль ему расправляю, а
он за крест берется. Бабы из избы кубарем со всех ног,
а сам таф тичку отдергивает и рукой по-за своими-то
угодниками шарит, и мзду-то египетскую достает. Смел
был старый поп и дерзостен. Мы на дворы-то и книги
подкидывали, и отступное брали, чего не делали?!
— Иные, пожалуй, и ноне не прочь.
— Не греши, Мироныч, дабы не покаяться.
— Не ото льсти словеса моя!
— Ну, да ладно, а ладнее, как на уста-то хранение
положишь.
Распахнулась покрививш аяся наруж у тяж елая
дверь и, уныло скрипнув, предъявила толстую бабу в
сарафане — работницу отца благочинного.
— Точно зерцало в гадании, — заметил пономарек
на это явление, — мы о ней, а она сама тут. Что надо?
Баба не слуш ала и не давала ответу: отфыркиваясь
и отплевываясь, она закры ла нос и рот рукавом тело­
грейки и с трудом выговаривала:
— Начадили, надымили, нехристи!.. С души прет от
табачищу-то: слова не вымолвишь... — И закашлялась.
— Значит, из этих? — догадался веселый пономарь
в слух и, быстро приложив большой палец к мизинцу и
безымянному в открытой ладони, выразил раскольни­
чье крестное знамение.
— Словно вы, нехристи, тараканов жгли. Ой, задохнуся! Подите-ко, лешие, к благочинному... звать дьяч­
ков велел...
360

— А пономарей не надо?
— Кому тут вас разбирать с бабьими-то косицами:
все подьте, будь вам всем пусто!
Работница скрылась за дверь, которая на этот раз,
видели все, тяж ело стукнула ее по спине.
Оправились и отправились все к благочинному на
кухню.
— Подьте, долговолосые, в покой, да без трубок: вон
и Разумник на крылец курить выходил, — встретила
пришедших работница, кокетливо улыбаясь и отпихи­
ваясь правым локтем от шуток веселого пономаря.
Раскачиваясь всем телом и нетвердо стоя на ногах,
выдвинулся навстречу вошедшим отец Корнилий. Он
открякивался и непрестанно широко ахал правой р у ­
кой вниз и вверх, вправо и влево и говорил с веселой
улыбкой и раскрасневшимся лицом.
— Ну-ко, доместики, становись, споем «Богородичен».
Мгновенно дьячки стали откаш ливаться и, толкаясь
боками, устанавливаться: веселый пономарь позади
всех, но Корнилий достал его оттуда рукой, сильным
порывом вытащ ил вперед.
— Ты пономарек, встань на своем месте!
И пихнул его направо.
— Начинайте «Иже тебе ради», — и задачку припу­
стил: — до-соль-ми-до.
Двинули и понесли: «Богоотец пророк Давид», но
очень нескладно, потому что и сидевшие попы не утер­
пели и пристали: Евтихий с тенором, Разумник с гро­
мовым нескладным басом, который заскрипел до того,
что все вошедшие певцы стали смотреть ему в рот и
глядеть, как насупливались его брови, раздувался нос
и вздрагивала, встряхиваясь, борода. На «песненно о
тебе провозгласи» все согласились, попали ловко в тон
и накинулись всей силой так, что от теноровых взвиз­
гов загудело одно стекло в дальней раме и заныло дру­
гое в ближней.
361

«Провозгласи» подхватили с полным усердием ба­
систые голоса и, словно подкинув на высоту, бережно
сдержали это слово там на октавных тонах и оборвали,
словно сбросили ниц и разом.
Благочинного работница выскочила на крыльцо и
забеж ала к дьяконице, бросилась там на лавку и успе­
ла выговорить:
—
Прорвало, мать, и, Господи! Словно несытые вол­
ки!
На «величия тебе сотворшему» опять было певцы
разбежались кто куда, но сильные басы снова привели
всех в одно место к согласию и дружно гудели и хру­
стели «преста царица одесную тебе», отделывая и на­
легая на те слоги, где попадалось «р». Веселый пономарек временами судорожно потряхивал правым плечом,
выделялся яснее прочих, несмотря на то, что заливной
тенор Евтихия силился обсыпать дробью и оглушить,
для чего певец вытащил всю свою шею из-под стоячего
стеганого высокого воротника подрясника и вытягивал
ее, как гусь, стараясь петь в голову, как задавленный.
Дальше по знакомой дорожке потянулись все д руж ­
но и ладно, словно ухватились в плетешок руками и
шли нога в ногу, даж е не осматриваясь. Басил поно­
марь, ш евеля подбородком, который разыскивал во­
ротник радужного цвета жилетки, чтобы опереться на
него с кадыком вместе и вызвать из горла более неесте­
ственные, гусгые или, как говорят мужики, толстые
звуки. Евтихий продолжал вытягивать в струну пра­
вый бок и правую ногу и, не сдерживаясь на цыпочках,
время от времени пошатывался и поправлялся. Когда
дошли до слов «вочеловечитися благоволивый Бог» на
этом месте взыграли и порезвились тенора, поторапли­
вались и закручивали голосами, и по первому слову
пробежали словно вприпрыжку. Даже старый дьячок
Мироныч, давно певший козла (и на этот раз прихваты­
вавший ладонью левое ухо, чтобы некрепко отдавало в
голову), пел с самодовольной улыбкой и с наибольшим
362

старанием и участием. Когда добрались до «заблудше­
го горохищного погибшего овча», басы превзошли себя,
и сама попадья бросила убирать посуду и прислуши­
валась, как прокатили с громом и хрустом «горохищ­
ное», как взобрался Разумник до глубоких октавных
тонов со словами «на рамо восприим, ко отцу принесе»,
и видела, как даж е и у старика Мироныча до сих пор
неподвижно торчавшая бородка (словно и не его, а в зя ­
тая у кого-то напрокат и приш итая прямо к воротнику)
сильно встряхнулась и поднялась кверху. В конце тро­
паря хороводник и заводчик Корнилий сам уж и не пел,
а только усиленнее и размаш истее вскидывал обеими
руками, и то отодвигался назад, то надвигался на пою­
щую кучу. Когда она кончила, он опять кричал:
— Ну-ко опять: «Кто тебе не ублажит».
Этот догматик не задался: все остались недовольны.
Сбили и помешали попы, которые теперь все до послед­
него пристали к певцам: не устоял даж е и благочинный.
На «В Чермнем мори» помирились все и успокоились.
Дьячков и пономарей услали, а сами стали собирать­
ся домой; разыскивали свои барашковые и пыжичьи
высокие с ушами шапки и длинные плисовые муфты:
у кого на заячьем или беличьем меху, у кого просто на­
битые куделей.
Весело бежали поповы лошадки с погостенской гор­
ки, похлестывали их дьячки и пономари, сидевшие на
облучках и козлах. Шибче всех бежала пара поеных и
кормленых лошадок отца Корнилия, с пристяжной на
правой руке и с двумя стригунчиками-жеребенками
позади саней. Тише прочих и совсем не спеша ехал отец
Разумник, без кучера, один, в простых крестьянских
рукавицах с голицами, полнее других нагрузившийся и
половину дороги до села крепко и беззаботно проспав­
ший.
На открытый бой с выверенным оружием или в тай­
ную, тщательно прикрытую засаду, вооруженные тер­
пением и опытом, ехали отцы с погостенского съезда?
363

Или в виду открытого врага, успевшего занять на поле
битвы все надежные пункты, бессильные отцы, припря­
тав оружие, останутся по-прежнему подневольными
зрителями и будут лишь пугливо озираться на свежие
подкрепления, идущие по окраинам пустынных лесов
и из темных подпольев ж илых сел и деревень? Всех
меньше знают про то сами отцы — эти восемь воинов,
имеющих каждый за спиной своей для защ иты и спасе­
ния ввои толпы домочадцев из беспомощных женщин и
бессильных детей. В виду голодной смерти и погибели,
все находятся в страхе, и энергия борьбы и нападений
давно уж е сменилась чувством самозащиты.
Каково при этом самое воинство, столь малое числом,
но, может быть, крепкое духом и внутренней силой?
Доедем вместе с ними до аванпостов, наглядно про­
верим наличность, да, кстати, приглядимся и к неприя­
тельскому лагерю.

ГЛАВА III

Ры ж енькая кобылка привезла Разумника в село к ни­
зенькому дому, перешедшему к нему от предместника тестя, выговорившего себе угол в кухне на печке. Р а з­
будила его сама попадья, доставш аяся ему вместе с
этим неказистым, но теплым домом.
Нескладный высокий рост — ничтожное, повидимому, обстоятельство — составлял самое крупное
несчастье всей его жизни. Когда он еще учился в семи­
нарии и проглатывал уж е премудрость богословского
класса, его едва не забрали в солдаты: то было вре­
мя, когда на учившуюся семинарскую молодежь сами
епархиальные архиереи вдруг стали смотреть, как на
рекрутов, пригодных для гвардии, и семинарские клас­
сы чуть-чуть совсем не превратились в рекрутские
присутствия. Разумник уж е стоял перед архиереем и
был бы отправлен под мерку, если бы придерж ивал­
364

ся чарки и буянил: но кроткий нрав и смиренство, з а ­
свидетельствованные ректором, спасли его от лямки и
ранца.
Ему задали задачу, с трудом разрешимую, искать
невесту с местом и, конечно, со священническим. Ис­
кал он долго, ходя пешком и присаживаясь на облучке
у проезжих мужиков, выспрашивал и прислушивал­
ся, и дознался до одной такой, которая была и безоб­
разна, и перестарок, и всеми женихами была обойдена.
Она успела уж е обозлиться на свое долгое девичество
и сделалась капризною; сочетался он с нею браком на
тестев счет, а вскоре, поталкиваемый кулаками в спину
и с трудом нагибаясь, услыш ал над своей головой вели­
кое слово «аксиос».
— Вот, у нас и Разумник в попал! А мы его и не слы­
шим, и не видим, — толковали сельские мужики, когда
новоставленник успел пообжиться, попасть под башмак
попадьи и сразу показать себя со всех четырех сторон
прихожанам.
— Больно нескладный, точно оглобля, а смирный
поп, курицы не обидит, — хвастались последние сосе­
дям на словах, но не на деле.
Думая, что, коли сам есть не просит, значит, сыт,
мужики смирного попа забыли, а когда он своим ро­
стом напоминал о себе на улицах и базарах, смеялись
над ним и ребятиш ек своих не останавливали делать то
же. Толпами бегали они за попом с криками «иго-го», но
еще ни разу Разумник на них не обиделся и ни разу не
отмахнулся, отвечая на вопросы товарищей коротко и
ясно:
— А я по евангельскому слову: прохожу мимо, не
взирая.
М ужики того не знали, что, появляясь на больших
базарах и ярмарочках, Разумник покупал четверочку
чаю да фунтика два сахару — и только всего, и то на слу­
чай наезда отца благочинного. Товарищи знали, что не от
скупости, а от той ж е «неизглаголанной» скудности у
365

него и сермяжная ряса на плечах, и глубоко и искренно
вздыхали, когда заходила о нем речь.
Чем ж ил и пробавлялся — он сам на этот мудреный
вопрос не сумел бы ответить. Одно было всем известно,
что умудрил его Бог на слесарное дело, и к механике он
имел склонность: в ближнем городе часы поправлял и
чистил и раз починил целый орган. Для мужиков чинил
ружья: мужики тех мест ходили за белкой, били чухарей, рябчиков и белую куропатку. Птицу сбывали они
прасолам, белку подбирали в меха и держ али для того
особые мастерские избы: опускали в квасы, броси ли и
п яли ли потом, р а сп уск а л и и т оп т ал и на волос, и, на­
конец, разбирали по водам и кроили меха: черевые и
хребтовые. Разумнику и около этого дела не удалось
устроиться, по недостатку практичности и неумению
смыслить то, что, если голодно на большой и мирской
дороге, значит, надо сворачивать на проселки и там по­
искать и попытаться. Слесарная работа и починка часов
увеличивали временами количество медных и серебря­
ных денег, но бед и нужд далеко не предотвращали.
Не таков был Корнилий. Года выучили и укрепили
в нем знания и страсть к хозяйству и в особенности к
лошадям. Спознал он эти науки до тонкостей. Когда се­
ять овес, когда развеш ивать ячмень по пряслам, что­
бы дозревал на ветру и солнышке, не успев доспеть на
корню, — Корнилий мог посоветовать вернее и лучш е
всех. Его взять — оценить лошадь, посоветовать м уж и­
ку в этом самом важном и труднейшем вопросе хозяй­
ственной жизни. По крестьянским понятиям, он стал
человеком очень нужным, потому что был, несомнен­
но, полезен, и тем резко выделился из ряда своих то­
варищей. Мужики в нем попа позабыли, стали видеть
такого человека, каким он и сам, может быть, сделаться
не ж елал, но куда привели обстоятельства его жизни
и быта. М ужики перестали подходить под благослове­
ние и целовать его руку, стали поговаривать: «Гляди,
поп Корнилий не то и поет, что надо и чему его учили»,
366

но зато шапки стали скидать при встрече с ним далеко
раньше и стали кланяться ему гораздо ниже.
Поп вошел в почет и стал всем нужен. В концеконцов, сталось так, что на базарах и цен не знают, пока
не пришел поп Корнилий, а прошел он раз между воза­
ми, прошел два — и загалдел базар на сотни голосов.
А то оглядит продажного коня, выхватит из-под рясы
кнут, вскочит на спину, чмокнет да свистнет и поедет
пробовать не на счастье мужику-покупщику, а на вер­
ную прибыль: смело бери узду в полу и хлопай по р у ­
кам хоть с самим цыганом, если поп похвалил коня.
За развязку дела и за подспорье ему мужики были
не только не прочь выделять магарыч или осталое в
таком размере, сколько сам поп заговорит и захочет.
И мошны охотно и торопливо распутываются и в глаза
ему с полнейшей охотой, удовольствием и с нашим по­
чтением. Тем Корнилий и жил, а от перекупки лошадок
держ ал большую конюшню, и кому надо было подо­
брать тройку, подыскать рысачка — к нему ходили к
первому. Сами барышники сознавались в том, что этого
попа на лошадях не обманешь, обмишулился он один
раз, но и тогда, надо полагать, пьян был.
И з-за конюшни Корнилий, впрочем, и других дел
не проглядывал, не зевал, когда и белку собирать при­
дет время. Взглянет он и сразу смекнет, каковы черева
выйдут в квасах, и хребтам определит цену настоящую.
Глаз его не ослаб и видит всякую беличью воду: кото­
рая синяя, подсиняя, темная, межеумочная, головная
белая и подголовная с желтоватой подводкой. Когда
подбирать начнут — его зовут, потому что никто л уч­
ше, вернее и экономнее этого трудного дела не сдела­
ет. По его указаниям веди кройку смело: и на одну, и
на обе.
Любуясь на проворство и знание его, кто и покре­
пится, а всякий непременно сказывает:
—
Тебе бы рясу-то снять, надеть наш мужичий по­
лушубок да торговым делом заняться: в самую пору.
367

Поговаривали, что он ходил в доле с самым богатым
заводчиком и держ ал за ним деньги для содержания
мастерских изб и сам такую хотел на задах у себя вы­
строить, да побоялся владыки, и о компании своей ни­
кому не сказывал, и от всех скрывал.
Подойдет к руке перекупка соленых рыжиков — не
побрезгует Корнилий и этой статьей и позовет скупщи­
ка поглядеть товар, а заш ел поглядеть — поп товар сбу­
дет выгоднее других. От этих дел стал он с достатком
обеспечен, по крайней мере, на столько, что держ ал два
самовара, разводил цветы в комнатах и выхолил ки­
тайский розан и герань в таком виде, что похвалил их
сам архиерей — знаток и любитель цветов, про которо­
го у этого попа всегда находилась заветная бутылочка
иностранного вина в высокую цену. Приедет жданный
гость, между прочими разговорами, после обеда, насчет
лошадок пошутит и запрещ ения не положит, простит.
В виду Корнилия и по сравнению с ним, другие свя­
щенники, соседи его, далеко отстали. Евтихий, напри­
мер, приехал с любовью к книгам, а из-за них со спорами
и бесконечной страстью к наставлениям и поучениям.
И з-за страсти к поучениям он исчудачился до того, что
мужики считали его полоумным, не понимая его мерт­
венной книжной ученой речи. Всего меньше он годился
в пастыри и проповедники неграмотным людям. Всего
меньше он мог внушить к себе уважение по той распу­
щенности и равнодушию к земным благам, не исклю­
чая и собственного продовольствия и пропитания, что
составляло большое горе попадьи и предмет удивления
сельских крестьян. Днями он не поест совсем, а когда
приведется — ест много и все без разбору. Когда напа­
дет на него «говорун» — ничем его не уймешь, и другой
смелый так и оставит его середь улицы договаривать
про себя и на ветер. Ряска на боку, надетая криво, пояс
подпоясан, когда напомнят волосы не причесаны сам
неизменно суетлив и с судорожными движениями.
368

«Скорей бы жить в монастыре, чем на приходе», —
думали все, да раз это ж е самое сказал ему в глаза и
сам архиепископ, посетивший приход его.
Что дадут за требу, только то у Евтихия и в корысти,
если не догадается сердобольный сметливый человек
пособить ему посильным приношением. Если нужно
было попадье ответить сетующей на бездолье, трудную
жизнь и безденежье, она отвечала слезливой печаль­
нице:
— Поженила бы я тебя на своем попе Евтихии: не
такие бы еще слезы проливала.
Т яж елая жизнь с непрактическим ученым мужем
не сделала, однако, из нее ни простой тряпки, ни по­
ломойки, но такую, которая смотрела в оба и вовсе не
зевала там, где можно было поживиться.
На досуге она, между прочим, успела выучить наи­
зусть полные святцы: открывай любую страницу, тре­
буй любое число в подряд и вразбивку — она имена всех
святых высчитает и безошибочно скажет. К ней ходи­
ли за справкой, она сама не опускала из виду ни одной
именинницы, не забывала ни одного пирога. Только два
слабые места знали за ней: имена святых, почивающих
в киевских Феодосиевых пещерах, она не знала, в Антониевых помнила нетвердо, зато имена всех сорока
мучеников и 70 апостолов хорошо знала и пересчиты­
вала. Особенно прославилась она отчетливым знанием
всех канонов. С ними ходила на войну против старухраскольниц и одерживала над ними победу, всегда с
успехом, не выходя в спорах из тропарей, кондаков и
икосов.
— Вы сметану-то да творог небось на себя собирае­
те? — умела она раз спросить просфорню и сторожиху,
собиравших петровщину, т. е. молочные скопы и ове­
чью волну.
— А где это указано? — не давала она спуску ни
этим бабам, ни раскольницам. — Что в Писании-то го­
ворится?
369

И ей вспоминалась толстая книга «Маргарит» —
любимое чтение всех попадей, а в ней Златоустово
слово «О лж еучителях», и, как ж ивая, встала перед
глазами та страница «Слова» и в ней строки со слова­
ми: «Волну и млеко от стад емлюще, а о овцах не пекущеся».
В доказательство и эту тяж елую книгу притащила,
и это место указала. Сталось большое дело, совершился
переворот: начали носить петровский принос в пользу
причта не только того, к которому принадлежала Евтихиева попадья, но и во всех соседних приходах.
Агафоник ж ил прижимками и вымогательствами
и зорко высматривал, куда можно налететь и где хап­
нуть.
Дело нехитрое, была бы охота: запрещений на рас­
кольников вышло много, так много и таких крутых и
резких, что и не придумать способов набраться сил,
чтобы подчиниться им и примириться. Агафоник знал
их все на память, даж е из тех, которые всеми были за ­
быты. Так, например, не велено было выносить тела
умерших раскольников на их собственные кладбища:
он не воспрещал, глядел сквозь пальцы; когда проси­
ли его разреш ения — продавал его; когда хоронили, не
предупредив, налетал и брал уж е втрое. Поговарива­
ли, что он записывал раскольничьи браки в книгу, но
не венчал. В набегах своих он доигрался до того, что все
его считали кляузником и доносчиком, человеком не­
уживчивым. Его переводили из прихода в приход, как
человека беспокойного, и тем еще больше разорили его
и возбудили в товарищах всеобщую к нему нелюбовь.
Про похождения его рассказывали многочисленные
анекдоты. Мужики говорили свое:
— Самое зелье! Этот поп, что худая баба — и не при­
веди, ты Господи!
— Когда бы убрали, то ли бы дело было!
— С вострым ногтем поп, что коршун!
370

Неуживчивое скитание по разным приходам р а з­
вило в нем лихорадочную жадность ко всяким легким
стяжаниям, достающимся без труда и не требующим
терпения. Вдобавок, от семинарии сохранил он стран­
ные манеры кривляния и дурных привычек, которыми
прорывался и во время служений, вызывая улыбки и
насмешки. Всеми был нелюбим и с раскольниками л а­
дил лишь тем, что, находя в приходе старого письма об­
раза или старой печати книги, не считал их заветными.
Поговаривали даже, что он этим кормился и, если бы
остановился на одном каком-нибудь месте, имел бы те­
перь и деньгу.
Поп Иван Чадо (прозванный так за то, что за обед­
ней, после сугубой эктении, возглашал старинное до­
бавочное прошение «О чадех и домочадцех», выпевая
его при этом с особенным усердием) ничем особенным
не отличался. Он, как и на погостенском совещании,
упорно промолчал, покряхтывал и сплевывал, и ни­
кто не позаботился узнать его мнение, так и на приходе
был молчалив и угрюм. Он принадлежал к отж ивав­
шему типу малограмотных, отправлявш их церковные
службы не по книгам, а больше по памяти. За раннее
развитие громкого голоса его из риторики поставили в
дьяконы; из дьяконов за безответное смиренство и из
сострадания к необыкновенно большому семейству, по­
святили во священники.
Когда он попал в приход, где преимущественно рас­
пространен был раскол, судьба его там разреш илась
просто. Филипповские начетчики, расходясь в толкова­
нии слова или текста, смеясь, говорили между собой:
— Не пойти ли к Чаду?
— Не поп ли Иван так разумеет, не он ли обучал?
И когда ради шутки обращались к нему за толкова­
нием, Иван отвечал одно:
— Не дразните меня — не люблю. Покиньте вздор,
ступайте к бабам.
371

Не ценя себя как пастыря и учителя, он ценил в себе
право совершителя обрядов и тайн. На запутанную
свадьбу был прост и охотлив. Точно так ж е не отказы­
вался отпевать покойников по раскольничьему обряду,
а одного из их наставников не задумался даж е прово­
дить на раскольничье кладбище. Его смиряли за то в
монастырской келье, но поп Иван до сих пор вопроша­
ет:
— За что?
Погостенский благочинный тем только и жил, что
досталось ему из сбережений дяди архиерея и что сно­
силось обычным поклонным от товарищей — сослужителей его благочиния. Не имел он ни нужды, ни ж ел а­
ния прибегать к тем способам, которыми пробавлялся
его предместник.
Тот, заручившись требником Петра Могилы, под
рукой и тайно, и, конечно, за возвышенную плату, от­
читывал по нем и руководился им во всех случаях, где
было приглашение и вызов. Знали про то в отдаленных
окрестностях и приезж али к попу подводы из чужих
приходов:
— Погостенский поп знает и читает такие молитвы,
которым других попов не учили. У него на всякую при­
тку отказ есть.
Требник Могилы после смерти попа достался по
наследству его сыну — погощенскому дьякону; стал
требник кормить с хлеба на квас и дьякона. Дьякону
это кстати: по науке отца он и прежде умел гадать на
псалтири, подвешивая ее на ножницах, подбирая и рас­
толковывая вскрывшиеся на случай стихи псалма всем
тем, кто его о том просил и кто верил, что и дьякон, как и
покойник-батько — и колдун, и знахарь. Да и не верить
было нельзя: дьякон был охотник до пчел (весь огород
уставлен был пчелиными колодками), и еще ни один
рой от него не улетел. Ходит он с курчавой рыжей голо­
вой и хохлатой бородой промеж ульями, как по церкви
с кадилом, ходит без сетки середь шумливых роев, и ни
одна пчела его ужалить не смеет.
372

Старый безголосый дьячек успел приспособиться
к огороду и выращ ивал такую капусту, что на база­
рах ее считали самой лучшей. Городские мещанишкимаклаки приходили даж е к нему на дом, перебивали и
переторговывали ядреный товар на корню. Старик был
доволен, но кучился и жалобился встречному и попе­
речному, когда стали путать цену и сбивать его со сче­
ту, заведя новую моду — покупать капусту не по гря­
дам, а по сотням кочней. Один такой маклак в соблазн
даж е ввел его, когда пришел торговаться в церковь и
из алтаря вызвал на клирос. Пока старик на пальцах
считал да в уме пересчитывал, перекладывая гряды на
сотни, священник велел начинать часы и возглас дал:
вместо «аминь» и «слава Тебе Бож е наш, слава Тебе»,
вышло вслух всей церкви и всех предстоящих: шестью
шесть — тридцать шесть.
Осталось сказать еще про пономаря, да лучше его
самого не скажешь: «слякохся от нищеты», говаривал
он сам с полной откровенностью. В самом деле: сыновья
его, ходившие в епархиальный город за 250 верст с ва­
каций и на вакации всегда пешком, не уносили с собой
больше 3—4 гривен медными деньгами и чем жили —
отец и думать боялся. Стаивал он на перекрестках, вы ­
праш ивая у проходящих подаяния, бродил по базарам
между возами — собирал высыпавшиеся крохи, и не раз
видели его в питейном доме пляшущим и поющим ш а­
ловливую песенку не за вино, а за те ж е медные деньги.
Один сын сделался впоследствии архиереем, другой —
большим столичным чиновником: стали отцу помогать,
да уж тогда, когда ему ничего не было нужно.
Дьячкова вдова-тещ а круто месила по субботам те­
сто и пекла просфоры — и этот заработок до того ка­
зался серьезным и важным, что, когда благочинный
хотел произвести в просфорни сестру дьякона, старую
деву, дьячок несколько раз приходил валяться у него в
ногах:
— Не будет милости — ко владыке пойду!
373

Кончилось, впрочем, тем, что место осталось постарому. Соперницы стали избегать взаимных встреч,
а при случайных корились и переругивались. У дьячка
выродилось на попа косое медвежье взглядье и вырос
зуб, который он, однако, старательно затравливал и не
давал ему ныть и разыгрываться.

Итак, вот эти воины, выставленные в передовую цепь
лицом к лицу с неприятелем и, как видим, без всякого
прикрытия, а вдобавок еще обессилевшие и усталые.
В виду их тяжелого и невыгодного положения, ко­
нечно, самым существенным и важным является во­
прос о том: кто неприятель и каковы его силы?

ГЛАВА IV

Погостам и селам, выродившимся из погостов уж е
сама судьба судила стоять в тех глухих местах, где
славянские поселения очень древние и народ пребыва­
ет в патриархальной простоте нравов, цепко держась
за прадедовские обычаи и верования. Там, где уцелели
погосты, несомненно, сохранилась и старая Русь, не­
тронутая чужеземными обычаями, и для археологов
здесь богатая и интересная почва: этого имени селе­
ния — прямые тому показатели в настоящее время.
В старину, когда объявилось на Руси никоновское
исправление церковных книг и перемена некоторых
церковных обрядов, в погостенских приходах сильнее
всего выразилось противодействие и отстаивание ста­
рых обрядов, особенно тех, которые зависели от цер­
ковных постановлений и правил, названное борьбой
за старую веру, высказалось наиболее крупными про­
явлениями, восходящими до поразительного героизма.
Сюда бежали и здесь находили готовый приют и угреву
374

все те, которых притесняли в городах и в густонаселен­
ных пунктах. Когда преследования достигли и до этих
мест невозмутимого покоя и очень надежных укрытий
и откуда уж е некуда было скрываться, упорство, дове­
денное до отчаяния, не задумалось высказаться у ж а­
сающим количеством самоубийств в виде доброволь­
ных самоистязаний голодом, самосожжений и самопотоплений «веры ради» не десятками, а сотнями яры х
фанатиков. Где больше сгруппировалось погостов, как
в Олонецком краю! Туда охотливее сбегались гонимые,
и там крупнее и чаще успело выразиться количество
самосжигателей, морельщиков, топителей и т. п. В виду
мученичества, старая вера укреплялась и, прикрытая
от гонителей тайной, как весенняя вода снегом, медлен­
но, но верно подтачивала и осаживала этот снег.
Сталось так, что где брошены были семена в те дав­
ние времена, там и теперь прозябают плоды в виде рев­
нителей древнего благочестия. Чем древнее место, тем
их больше, чем сильнее и чаще их преследовали, тем
они делались упрямее и озлобленнее. Сначала по ста­
рой привычке не отставали от священства и держались
попов до-никоновского пострижения, а когда те попы
вымерли — прикармливали беглых, исправленных по
старым книгам и по особому чину. Когда попов стали
ловить, а доставать их представлялось делом значи­
тельной трудности, священство совсем отвергли.
Выросли беспоповщинские выгорецкие скиты: вся­
кий благочестивый мирянин, грамотная и целомудрен­
ная женщина стали за попов совершать тайны. Совер­
ш ая их, начали оправдываться и сомневаться. Оправ­
дывались примерами и жизнью первых христиан,
усумнились и задумались над таинством брака. Одни
встали за брак (секта поморская), другие отказались
признавать его святость и набожность (федосеевщина). Разбившись на два лагеря, враги стали отчаянно
ненавидеть друг друга, презирать, преследовать, не
375

сообщаться ни в молитве, ни в беседе, ни в пище. З а ­
тем, ввиду неустанных и усилившихся преследований,
опять сошлись на одном, что наступило Антихристово
предреченное царство, что гонительная власть — слуги
Антихриста, исполнять ее веления — неумолимый грех
(в современном царе Петре Великом стали видеть само­
го Антихриста). И, наконец, вовсе перестали молиться
за предержащ ую власть. Словом, из поморской секты
выродился новый толк — филипповщина, или пилипоны, — самого мрачного, непримиримого характера,
отличившийся множеством самосожжений, искренним
и полным отвращением ко всему своему, как к ерети­
ческому. Эта озлобленсть отчуждения дошла до того,
что филипповцы не только чуждались православных
и не ели из одной чашки и одной ложки с поморцами
и федосеевцами, но стали носить с собой и свои иконы
за пазухой. Когда ж е за это тяж есть нелюбья и гонения
над ними усилилась, самые ревностные федосеевцы
решили совсем бросить этот мир, для которого настали
последние дни и Антихрист духовно уж е воцарился.
Они, покинув оседлую жизнь, решили скитаться:
странствовать, скрываясь от людей в непролазных де­
брях дремучих лесов или в темных подпольях под зем ­
лей. Проявилась между филипповцами новейшая сек­
та сопелковского согласия, странников, пустынников,
Христовых людей, бегунов, скрытников, голбешников,
подпольников, нырков, смотря по тому, под каким зва­
нием захотели признавать их окольные жители. (Мы
будем, относительно бегунов, руководствоваться теми
новыми и еще не обнародованными данными, которые
собраны и доставлены нам из Каргопольского уезда
Олонецкой губернии.)
Поморцы, федосеевцы, филипповцы и скрытники —
основная беспоповщина — разойдясь до непримимого
раздраж ения и озлобления, согласно и твердо остано­
вились вместе на одном: не признавать господствую­
щей церкви и не иметь со служителями ее и верующи­
376

ми в нее ничего общего, если бы даж е грозили за то гор­
чайшие мучения и беды. Не только войти в церковь, но
и встать под тень ее — велик грех даж е и на тот случай,
когда застанет проливной дождь.
Исповедниками трех старых беспоповщинских тол­
ков окружен был Погост, и съезд у благочинного вы ­
зван был появлением в тех местах нового толка — чет­
вертого, неизвестного и неожиданного, как печальное
доказательство, что раскол растет и направился в ту
сторону, где его не соследишь и не откроешь.
Стали, однако, следить и разузнавать. К самим сек­
тантам не пойдешь — и на двор они не пустят. Случа­
ется так, что, проходя мимо, неожиданно получишь
оскорбление: либо зарж ут по-жеребячьи, либо скаж ут
неподходящее слово, условную и очень злую брань.
Случайная встреча, в нейтральном доме или где-нибудь
в лавке, легко укаж ет вора, на котором горит шапка,
укаж ет тем, что вор сделает косое взглядье, отвернет­
ся в сторону, выйдет вон, а если и останется, то упорно
промолчит и выждет твоего выхода.
Да и что уж говорить прэ священников? М иряни­
на взять: пусть-ко любой у них хлеба выпросит, даж е
прохожий путник! Не только хлеба — воды не дадут из
колодца. Не слышно даже, чтобы кто у них не того при­
хода и веры провел ночь, выпросил воды.
Таковы они все без различия, и отделить тут федо­
сеевца от филипповца трудно. Выжидай, когда филипповец, при входе в чужую избу, не молясь хозяйским
иконам, вытащ ит свою и з-за пазухи: ищи случая, когда
поморец отличится от федосеевца тем, что на работах с
православными станет жидкие куш анья есть из особых
чаш ек и только густые из одной, выговорив свое прави­
ло: «Вино да каша — одна чаша».
Личными наблюдениями не убедиться: надо обра­
титься к прихожанам, которые поневоле близко стоят
к односельцам и потому больше видят. Иные, пожалуй,
по именам всех назовут, но верно ли? Конечно, нет. Нет,
377

именно, потому, что там, где расколу раздолье, там в
одной семье все три веры вместе, и всякий ест из своей
чашки, и всякий молится своей иконе. Бабушка держ ит
поповщинское распятие, с изображением на самом вер­
ху Господа Саваофа, под ним Св. Духа и крест с титлом:
I. Н. Ц. I., а у большухи — тоже осьмиконечное распятие,
но поморское: вместо Саваофа, образ Нерукотворного
Спаса; Духа Святого нет и вместо титла написано: «Ис.
Хс. Царь Славы», а сам хозяин иконы своей никому и не
покажет, как истый филипповец. Умерших всех кладут
в гроб, выдолбленный, по древнему русскому обычаю,
из цельного дерева (из колоды), завернутыми в саван;
но бабка разреш ает похоронить себя на православном
кладбище, а «сама» ни за что на это не согласна: хоть в
лесу под пнем, но не со «щепотниками».
Бывает и так, что все члены семьи согласятся в
одном толке, но одни, дозволив себе при нужде и поне­
воле обмиршиться (поесть с православными, побывать
в их церкви и т. п.), налагают на себя исправу: несколько
лестовок (несколько раз сотню поклонов), отлучаются в
молитве, в пище. Другие ничего этого с собой не делают.
Свекровь купленную на торгу пищу освящает молит­
вами, сноха стряпает и так, неосвященную. По одним,
сарафаны и большие платки надо носить непременно
одинакового степенного цвета: либо черные, голубые,
либо синие; по другим — нет греха и в пестрых веселых
цветах.
На молитве в одних семьях стараются все стоять
рядом и поклоны класть разом, а не врозь, по образцу
птичьего полета, в других — молятся, кто как знает, но
старшие — особенно и прежде, младшие — потом по­
сле всех.
Некоторые выдумали, что хороша и богоугодна та
молитва, к словам которой прибавлять «ох-охо-хо»;
прочие над этим подсмеиваются. Таким образом, и в
одной секте разные толки — ничего не разберешь: все
спуталось, и сами исповедники мало себя понимают.
378

Это вводит в соблазн наблюдателей, и в данном случае
очень легко ошибиться и других ввести в заблуж де­
ние. Мудрствующие священники попадались тут все­
го легче, именно, тем, что раздробили основные толки
на мелкие подразделения: явились у них и охохонцы
какие-то, щельники, немоляки, стариковщина, подцерковники и еще целые десятки — и пошли гулять по
свету эти неизвестные и несуществующие секты. Ста­
ло еще труднее понимать основные и главные секты, и
учет раскольников сделался почти недоступным.
Учет стал совсем невозможным в виду другой неиз­
бежной беды, что, где дрова рубят — там и щепки ва­
ляются, где повальная болезнь — там и зараза. М ежду
расколом и православием образовалось то неопреде­
ленное и неизбежное среднее, на чем уж е совершен­
но можно запутаться и и ни до чего ясного не дойти.
А по-видимому, и дело совсем нехитрое, и причина его
очевидная.
Больш ая ли редкость встретить духовному пастырю
между православными прихожанами таких, которые
не только вовсе не знакомы с основными истинами веры
Христовой, но и не знают ни одной молитвы? Удиви­
тельно, что в то ж е время между этими людьми встре­
чаются бесчисленные бредни раскольничьих сект. И это
«среднее», эти межеумки и «ни то ни се» сами не знают,
к чему себя приписать: прямо ли к филипповцам, или
продолжать считать себя православными. Православ­
ный же он только потому, что два-три раза был в церк­
ви. Первые два раза приходил сам исповедываться и
причащаться, потому что задумал жениться, и сказали
ему, что без попа тут нельзя: и брак не крепок, и жена
может сбежать, и всяк твоему горю посмеется — «ходилде вокруг пня, венчал-де тебя серый волк, убирайся ты
к леш ему-черту со своей глупой жалобой». Третий раз
был в церкви не по своей воле: привозили умершим и
отпевали по православному обычаю, потому что счи­
тался таковым и был записан в приходских списках. На
379

этом и кончалось все православие, если в течение ж и з­
ни не заболевал опасно, когда нужно приглашать свя­
щенника на дом, чтобы не сказали, что умер без испове­
ди и причастия: и вот теперь сам поп свидетель тому,
что ты, действительно, болен и не умираешь внезапной
или насильственною смертью.
Эти средние окрестить младенца не прочь, хоть в ка­
кой угодно холодной воде, но вдруг ни с того, ни с дру­
гого затруднит их миропомазание: «Нельзя ли, бачько,
не мазать».
У хорошего трезвого священника исповедаться не
прочь, да вдруг выдумают делать это не иначе, как тай­
но, ночью. То вдруг начнут все молиться двуперстным
крестом, то повадятся ходить в одну какую-нибудь ч а­
совню, то начнут толковать между собой о грехах р аз­
ных! Гулянки — грех, зимние катуш ки с гор — грех;
перестанут на Масленице надвешивать качели, в каба­
ки ходить. То начнут приходить с вопросами за р азр е­
шением разных недоумений:
— Я, вот, в дальную дорогу с обозом сходил, чужой
пищи поел, притрагивался...
— К чему притрагивался? — спрашивает отец Кор­
нилий.
— Да мало ли к чему, ко всякому...
— Ну и пущай!
— Надо исправиться: в баню сходить, потому, мо­
жет, к чему нечистому прикасался.
— Ты и сходи в баню, помойся. После дороги баня
хорошо помогает, облегчает грудь.
— А ты бы мне молитву перед баней-то, молитву та­
кую прочел.
— Какую ж е такую молитву?
— От осквернения.
— Ну, братцы! — скаж ет себе Корнилий. — М удре­
но вас сосчитать, как баранов в стаде: все шли ладно, да
вдруг попритчилось — и шарахнулись, когда я на втором
десятке считал, а теперь со счету совсем меня сбили.
380

— Как эта трудная наука-то, отец Евтихий, назы ва­
ется, что владыка-то нам задал? — спрашивал он Евтихия, встретившись с ним на сельском базаре.
— Статистические изыскания! — отвечал Евтихий,
специально явившийся сюда по поручению матушки,
присмотреться и если подойдет цена, то и купить р у ­
кавицы для работницы, а вовсе не затем, чтобы поды­
скать и присмотреть верного человека для разговоров
по предмету статистики и заданного архиереем во­
проса.
Евтихий от других товарищей (исключая Корнилия
и отчасти Ивана) не отличался, а можно даж е сказать,
превосходил их гордостью (чехвальством, как говорят
мужики), доведенной до грубости в обращении с эти­
ми мужиками, торгующими на базарах и молящимися
Богу в церквах и подпольях. Высшие взгляды, презре­
ние к серому неграмотному люду, нахватанные в семи­
нарии, приобрели в академии даж е злобный оттенок. В
сношениях с мужиками Евтихий оказывался бранчивее, крутее и капризнее прочих. Крестил, хоронил, исповедывал, венчал он, как и другие, но к беседованиям
был неохотлив, да, признаться, и не умел. Отличался
он от других только тем, что, когда те никаких книг не
читали, он читал много и охотно. Когда другие лениво
служили в церквах, но со староверов взыскивали за то,
что те молятся дома — Евтихий всегда пел и обедни, и
утрени, и вечерни, и табаку не нюхал. По книгам и зу­
чал он деление раскола на секты, но Корнилий и этого
не делал, а решил себе, что совсем не поповское дело —
разбирать раскольников по трем известным старин­
ным толкам: как будто даж е при этом и стыдно (до того
трудно).
Оставалась перед ним четвертая секта, новая. И над
нею думал Корнилий: попадью спрашивал, к просфор­
не и другим бабам, которыя посудачливей и поболтли­
вей обращался, — они чего не слыхали ли?
381

Реш ился даж е дьячка послать потолкаться в наро­
де, в кабаке посидеть. Ничего не дознавши, и сам вы­
ходил на поиски.
— Не купишь ли ты у меня, Корнилий Семеныч, ж е­
ребенка? Дома молоком я отпаивал, — спрашивал его
толстый, как боров, соседний торговец, придя к нему на
дом.
— Прикупить можно, а ты скажи-ко мне, Лука Ф едосеич, не слыхал ли ты чего про тот народ, что по на­
шим местам в лес жить уходит?
— Да ведь тебе уж у них лошадей не покупать: в лес
ушел — значит, все продал. На что это тебе потребова­
лось? Небось начальник твой велел?
— Из собственного, признаться, любопытства, —
хитрил опытный Корнилий, — стали наши бабы что-то
часто про них поговаривать. Вечор только и разговоров
у них было. Ту бабу свели, эту девку сманили. В чем тут
хитрость?
— Така у них вера, Корнилий Семеныч: вся ихна
вера на бабе утвердилась. И в лесу, знать, без бабы
скучно жить, — мудрил в свою очередь захожий про­
давец из средних «никудышных», склонившийся более
к федосеевщине.
— Значит, по-федосеевски, браков у них нет?
— Кака свадьба, коли сама идет своей волей и родителёв не спрашивает? Кому свидетельство-то подписы­
вать? В лесу-то разве медведь про то спрашивать ста­
нет, а волк-от вон и совсем без паспорту бегает который
год, — размазы вал и зам азы вал продавец жеребенка.
— Да в которых лесах-то, в лесах-то которых ж ивут
и скрываются? — не без торопливости и досады в голо­
се продолжал беседовать Корнилий.
— В лесах, надо быть, в сюземных скрываются, в
таких, чтобы никто их увидать не мог, а кольми паче
попы. Может, и в тех лесах сокрытие имеют, которые
по твоему приходу растут, — философствовал гость.
— Что ты за жеребенка-то норовишь взять?
382

— А под ем — погляди!
Пошли глядеть, а у попа опять-таки ничего не вы­
шло: о чем по своему приходу придется писать прео­
священному?
— Как вы по этому делу полагаете? — спрашивал
потом Корнилий у станового, подливая ему в чай нор­
вежского, дешевого, но очень крепкого рома.
Господин с лошадиными манерами и трубным го­
лосом многозначительно сморщил лоб и, ухватившись
обеими руками за правое колено и покачиваясь, отве­
чал:
— Сам я эту статистику собирал недавно и могу
поделиться собранными сведениями. Канальи эти —
какие-то бродяги пришлые, а не здешные. У одного из
них совсем был на следу, да мерзавец-десятский пред­
упредил — дал им знать! Начистил ему зубы, обещал
выпороть и прогнать прочь. Ловить их очень трудно:
вот, идет в лес тропинка, едва примечаешь ее — идетидет, к реке приводит. На реке где-то брод и, если по­
падешь на него, и на той стороне реки сейчас найдешь
тропинку, однако не сразу. Тут мох надорван и наки­
дан, тут сами негодяи эти камней натаскали: для них
это примета, для постороннего — черт знает, что такое.
Эта тропинка в болото приведет: тут никому не пройти,
а они, подлецы, одни только и могут. Там у них подзе­
мелье с ходами и выходами местах в трех. Выходы эти
подведены так, что над ними стоит дерево с корнями:
надо это дерево уронить, чтобы дыру увидеть. Это и
есть дверь в подземное жилищ е этих анафем.
— Вы и спускались туда?
— Нет, зачем же, батюшка? От меня губернское
правление требовало только показаний о количестве
совращенных вновь.
Опытный Корнилий о церковных данных его благо­
родие уж е и не спрашивал, имевши случаи удостове­
риться в точности их и посмеяться над приемами. С та­
новой и возы на ярмарках считал в то время, когда одни
383

еще въезж али, а другие успели съехать, и одновремен­
но вы раж ал желание узнать, сколько было народа на
торжищ е и на какую сумму крестьяне привезли своих
изделий и продуктов промысла в то время, когда за по­
купкой белки во весь тот день не приезж ал еще самый
богатый скупщик.
Этот всякий год имел обыкновение приехать, звяк ­
нуть деньгами, назначить на белку цену и открыть на
нее торг, т. е. пустить на продаж у одни лишь остатки,
т. е. самые мелкие партии. При этом по старому заве­
ту не считал он из боязни греха и ответа пред Богом ни
товару сполна, ни барыша, как не считают крестьяне
хлебного умолота, толкуя «что Бог дал — все в закро­
мах будет». И к другому ходовому ярмарочному товару,
соленому и сушеному грибу, господин становой, к изу­
млению отца Корнилия, приговаривался было и тоже
сосчитать хотел с неоспоримой точностью, но и тут, по
тем ж е причинам, не выгорело.
— Скажи ему, сколько за товар денег собрал, — тол­
ковали мужики, — сколько за гриб да за белку денег
выпустил. Он, вишь, поэтому и раскладку на себя сде­
лает, чтоб больше собрать, гусь эдакой! Врите ему, ре­
бята, что больно-де тяж елое время приспело: на все не­
дород, ни от чего нету корысти.
Обратился, наконец, Корнилий к своему дьячку, ко­
торого посылал на поиски.
— Бачка, ваше благословение! Пошел я от вас,
ходил-ходил, слуш ал-слушал... — тараторил дьячок,
захлебываясь словами и беспрестанно кланяясь.
— Да, не гоню, не торопись! Подпоясался бы, авось
легче будет, — приласкал, смеючись, Корнилий.
— Вот эту «статию-то» я и собирал. Гришкацеловальник сказывал: есть, говорит, такие; будь, го­
ворит, Мироныч, ты касательственно этого не в сумлении. Есть, говорит, завелись. Вот-те Христос, завелись!
Ж ивут в подземельях и ходы поделали. Не ходи к ним.
Никак ты их не ссягнешь — убьют. Весеневской цело­
384

вальник про кровь поминал: как-де младенец у них
родится, так они сейчас убьют и кровью его свои пор­
треты пишут и книги пишут. Аж книга та светится! И
мне одну такую книгу показывал, полууставом писана.
И поверьте, ваше благословение, истинному Богу, ли­
теры в той книге светятся — своими я глазами то ви­
дел. Одну уж, говорит, я такую книгу отцу Евтихию
подарил: он до них-де охотник. А эту, говорит, никому
не отдам, какие хошь давай деньги. А станут требовать,
скаж у «нет». А вот перед истинным Христом! Сам я ее
видел.
—
И опять нет толку. Ступай, дьячок, домой, проспися: дьячиха уж сколько раз прибегала спрашивать,
куда послал; не убили бы, слышь. И реветь принима­
лась. Утешь ее и выспись!
Евтихий вчитывался в подаренную, писанную полу­
уставом, с обычными из киновари заголовками, тетрад­
ку, под названием «Сказание о происхождении стран­
нического согласия и разнообразных его отраслях»18.
Сказание начиналось так:
«Предвещая Божественным своим Евангелием,
Христос Бог наш, яко в последняя времена быти вели­
ким соблазном сим, между виновниками указы вает и
на таких, которые будут отводить от истины указани­
ем своих прелестей — в пустыни. В настоящее ж е ныне
плачевное время постигнуты мы событием и свидетели
есмы раскинутых соблазнов».
И далее, на пущую радость и удовольствие Евтихия:
«Соблазнители, отводящие с пути истины к преле­
сти, обольщая указанием в пустыни, внушают нам об­
ратить внимание на учение и прохождение сих новоявившихся, называющих себя пустынниками и стран­
никами по сущности верования своего, принятого с
крещением; прожив между ними шестьнадесять лет в
духе их странничества, видел я отводимых с пути ис­
тины простодушных человек и легковерных христиан,
385

соблазненных пустынным странничеством, как луч­
шим средством к приобретению спасения, вчиная себя,
со обетом крещения, в странничество. Крещение же
свое простодушные называют не Христовым, но Иоан­
новым, или пустынным, как мне случалось многократ­
но слышать от них; известно и прочим.
Пристрастие чуждо было моего намерения, — уве­
ряет сказание, — побуждался я истиною внушить
легковерным и простодушным братиям моим, что они,
бедные, соделались не христиане-странники своим
перекрещением, но, лишившись таинства покаяния,
колеблемы всяким ветром учения их. Если они гово­
рят вам: “се зде Христос в пустыни”, не ходите следом
за ними. Я обнажу вам корень их согласия и соблазна,
соосязаю ж е и самое древо, произрастшее от того, и по­
кажу, живот или смерть даруют плоды его!»
Следующая ж е за сим повесть и являет нам сие.
Странники происходят от старца Евфимия. Он был
родом переяславлянин, имел ж ену и детей, мирское
имя его никому не известно. В первый рекрутский на­
бор, после третьей ревизии, бывшей в 1764 году, в цар­
ствование государыни Екатерины II, был он отдан в во­
енную службу. Вскоре он оттуда скрылся и под видом
странника явился в Москву, где и был принят филипповцами в их согласие. Здесь вскоре он познакомился с
проживавшим там иноком Феодосием, прежде бывшим
архиерейским певчим, который тоже сбежал из воен­
ной службы. И были они во всем до раздора Евфимиева дружны и вкупежительны. Но недолго там пробы­
ли. Советовали им московские люди, как неимеющим у
себя законных видов на жительство, «для безопасности
и душевного спасения» уехать в Поморье, а Евфимию у
тамошнего старца Андреяна постричься в монахи.
Евфимий так и сделал, т. е. добрался до дальнего
Топозера, где и поселился в одном из тамошних скитов,
расположенных по берегу и островам этого огромного
озера. Однако пробыл он там недолго, не более двух лет.
386

Он выехал «с противным духом мудрования», а причи­
на тому была следующая.
Прознал он как-то, что «отец постригатель» его, Андреян, имел уж е в жизни случай отказаться от учения
и правил своего филипповского согласия: земское на­
чальство сняло с него камилавку и водило его в церковь;
что там с ним происходило — в подробности знал толь­
ко сам Андреян и лишь некоторые частности известны
были немногим. Тем не менее Евфимий стал посылать в
Москву письма, укоряя советчиков своих за то, что они
раньше не сказали ему про известную вину Андреяна.
Евфимий немедленно поспешил оставить Поморье.
Вместе с товарищем своим Феодосием, он приехал
в Ярославль. Найдя тут единомышленников, оба они
остались жить, будучи приняты очень радушно. Яви­
лись они сюда с затаенным недоброжелательством к
филипповскому учению, и уж е здесь Евфимий заду­
мал об исправлениях и преобразованиях. Феодосий
отговаривал начинать это дело так скоро, и во многом
с ним не соглашался. Евфимий, однако, не послушал­
ся и для своих целей хаж ивал в Пошехонские леса, где
были тогда два скита филиппова согласия: Минин и
Леонтьев. Тут он нашел себе одного последователя из
недавно пришедших туда, именно Павла Васильева,
бывшего крестьянина господина Мотовилова.
Вскоре пронесшийся слух о сыске скитов с военной
командой заставил Евфимия и Павла уйти в Ярославль
и пристать, близ города, в деревне Малышеве, у свое­
го приятеля Петра Федорова. Пошехонские скиты тем
временем были разорены.
В М алышеве при содействии Павла Евфимий за ­
нялся составлением, перепиской и распространением в
народе обличительных сочинений, «делал выписки из
книг и пост водил». При личном его содействии и ста­
рании расположить умы в свою пользу, ему удалось
«заронить семена сомнений для задуманного им нового
387

согласия». Озаботившись привлечением последовате­
лей себе, он приобрел таковых восемь человек. Кроме
Павла Васильева с сестрой и малышевского Петра Ф е­
дорова, его усердного покровителя, ему последовали:
пошехонец Василий Прокофьев из деревни Бекарева
(названный им Егором) с двумя дочерями и Ирина Ф е­
дорова из Кашинского уезда с Туговой Горы, названная
Доминикой.
«Но еще не все им было сделано: не доставало самого
главного дела для основания строимого им здания.
Нужно ему было прежнее все смыть с себя и вновь
обновиться крещением. Для исполнения сего льстился
он надеждой на одного известного ему престарелого
мужа по имени Иоанн, странствующего издревле, и ко­
торый был от первых остальцев древнего православия,
а может быть, еще, что был крещен и от священников
того православия, проживавшего измлада в укры ва­
тельстве, и посему не был записан ни в которой реви­
зии».
Евфимию, однако, не удалось уговорить этого Ивана
перекрестить себя и тем положить начало новому со­
гласию «странствующей церкви». Как долго ни домо­
гался Евфимий, «Иван не захотел послужить соблаз­
ном для многих его знающих чад духовных, которых он
много имел».
Так и не удалось Евфимию «обновить себя крещ ени­
ем от Иоанна, как и истинный Христос Бог, начавший
благовестие от времени крещ ения своего от Предтечи
Иоанна. Впрочем, по убеждению своих умствований, не
иначе должен был Евфимий начать собирать в согла­
сие учения своего, как с крещ ения себя, хотя и не мог
креститься от живущего и желаемого им крестителя,
принужден был сам себя крестить, быв неоднократно
крещен. Что и исполнил». Это было в 1774 г.
На другой ж е день по самокрещении своем Евф и­
мий крестил всех семерых своих последователей, из
числа которых вскоре Павел Васильев, не сидевший на
388

одном, но переходивший из одного места в другое (в По­
шехонском уезде), был пойман и по суду сослан в Си­
бирь. «Причиною же сему было в бегстве от Вавилона
(мира сего) стяжание сребрениц его, которые дал взаим одному из знакомых. И ненавидяй Павел Вавилона,
сж алился по его сребрениках, начал безотступно их
требовать от должника, который, чтобы спасти Павла
от прикосновения к ним, а себя избавить от докучливо­
сти его, доставил сведения к пойманию его».
Евфимий с остальными пятью последователями сво­
ими (кроме Петра Федорова, оставшегося дома) вскоре
ушел в Галицкие леса. От притеснений обывателей тех
мест, «по научению нетовщины» (то-есть последовате­
лей Спасова согласия), он не мог прожить здесь больше
двух лет и выехал с Ориной Федоровой опять в Ярос­
лавль (Василий ж е с дочерьми удерж ался в Галицких
лесах). Близ Ярославля, опять в доме странноприимника и благодетеля своего Петра Федорова, Евфимий
прожил еще три года до кончины своей, последовавшей
20 июля 1779 г. на 49-м году жизни. При селе Малышеве
он и был предан земле.
Он был хорошим мастером в уставном письме в 20
тетрадях с помощью братьев Григория и Алексея Яков­
левых он переписал книгу, заключающую в себе догма­
ты его учения «по 38 строк в четверти тонкого и мелкого
письма, виденную мною, — пишет далее автор “Ска­
зания”, — с подписью его». Умел он и рисовать: «есть
рисованные им книги и украшенный лицевой апока­
липсис. Сделанные же им разные сочинения и выборки
принадлежат ко времени распространяемого им своего
согласия, и все они остались у находившейся при нем
неотлучно ученицы и собеседницы Ирины Федоровой».
Она-то и стала теперь во главе секты.
После смерти Евфимия долгое время не было в сек­
те приращения. Только одной Орине удалось пере­
крестить в селе Сопелках (в 4 верстах от Малышева, в
389

15 верстах от города Ярославля) тамошнего крестьяни­
на Петра Семенова, переименованного Севастьяном, и
уж е через 20 лет по смерти Евфимия перекрестить еще
ярославского мещанина Мокея Ф едорова19.
В селе Сопелках учение странников быстро распро­
странилось, одни стали уходить из домов, другие, сами
не реш авш иеся бежать, вознаграждали себя тем, что
старались укрывать скрывшихся.
«После сего перейду, — пишет автор “С казания” —
к сказанию своего времени, виденного мною ш естнадесятилетним временем происхождения между ими, под
видом их странства».
Дерево от корня Евфимиева начало разветвляться
на отдельные и самостоятельные отрасли.
Некто Иван Петров из Нерехты поступил в странни­
ки и сделался ревностным проповедником, крестил сам
себя, пленившись учением Евфимия, но последовате­
ли его отделились от евфимистов и стали считать себя
правее и чище.
Иван Федоров, крестьянин деревни Голенищево,
принадлежавший к феодосиевскому Андронову клад­
бищу в Ярославле, такж е углубившись в тайны стран­
нического учения и в дебри лесов, отделился от сопелковских тем, что завещ ал своим последователям:
деньги считать за печать Антихристову, приносить на
ж ертву свечи, масло и ладан. Учение свое он распро­
странил в особенности в деревнях Шахотской волости,
«где христианство состояло почти из женского пола,
и из них некоторая часть увлеклась ревностию, уш ла
для скрытия себя в Пошехонские леса». Эти к уставам
голенищевского Ивана, пребывая в лесах, прибавили
еще новые: решились не покупать ни соли, ни хлеба, ни
круп, продающихся от казны, деньги в руки не брать и
податей не платить. А так как без денег обойтись нель­
зя, то и придумали оставлять их в деревнях у доверен­
ных приятелей, которые по просьбе их и исполняли все
их надобности. Если ж е кто-либо из их согласия сам
390

реш ался покупать, тех предавали отлучению; пение
почитали за грех преступления; исповеди в лице чело­
века не принимали, и крестить должен всякий сам себя.
«И протчии их многие самоумышления несть ныне вре­
мя о сем писати». «Яко ж е рече Иоанн Богослов, — з а ­
ключает “Сказание”, — изыдет от пустыни ветр жгуч и
иссушит жилы церковные, рече бо законнопреступный
враг: да не подвижуся в век от рода в род без зла, ему
же клятвы, уста его полна суть горести и льсти, и по­
мыш ляет в сердцы своем: забы Бог, отврати лице свое,
да не видит до конца. Мы ж е возопием к нему со слеза­
ми: возстани, Господи Бож е наш».

ГЛАВА V

«Исторический экстракт получается, — думает
Евтихий, — основание для донесения по начальству в
надлежащ ей последовательности изложения есть, и те
места видны в нем, где по приемам полемической сим­
волики можно поставить возраж ения и положения с
основой на евангельских текстах и изречениях первых
Отцов Церкви. Несомненно, «Сказание» писано одним
из лжемудрствовавш их филипповцев, негодующих на
отпадения; это еще более облегчает положения противу мнимого иночества Евфимия, противу лжекрещ ений
вторичных. Богатая тема на намеренное отлучение себя
от прочих верующих как сынов противления. И ложное
понимание пустынного жития. И странствующая цер­
ковь...»
На маленьком нервно-оживленном лице Евтихия
разлилось радостное самодовольство и уверенность,
когда он принялся за краткие сведения о так назы вае­
мых странствующих христианах, в надежде явиться
перед владыкою первым сообщителем тайн скрытной
секты и обличителем их основных еретических лж еуче­
ний (в расчете этом Евтихий не ошибся впоследствии).
391

Охотливо работалось и скоро писалось: Евтихий был
наверху авторского самодовольства и наслаждения.
—
Смотри, опять не поторопись по третьегоднешнему, — охолаживал его голос попадьи, напоминавшей
тот случай, когда Евтихий получил вместе с другими
строгий выговор за неточность и противоречие цифр.
За три года перед тем писали об убыли явных рас­
кольников филипповского согласия на 28 человек обо­
его пола, и о прибыли тайных на 60; в следующем году
прибыль оказалась в явных, и именно на 16 человек, а в
тайных уж е произошла убыль на 20. Таким образом, на
глазах производившего контроль владыки численность
раскольников по годам то уменьшалась, то увеличива­
лась, а, между тем, объяснительный текст донесения
говорил ему: «Замечательных случаев обращения рас­
кольников к православию не было, а такж е и случая
усиления раскола, а вследствие сего и явления раскола
такж е не было». Вследствие архиерейской пометы на
полях: «Значит, все обстоит благополучно, хотя и не
грамматично, и не логично» — и замеченных почти у
всех слов крупных брызг с пера, секретарь консисто­
рии написал тонко-язвительный, укоризненный текст
указа, который подострил еще более сам владыка.
Указ глубоко огорчил и напугал всех виновных, дол­
гое время был предметом толков и послужил поводом к
известному уж е нам съезду у благочинного.
И в самом деле, — думал всякий про себя, — по
цифрам выходит то прибыль, то убыль, а по рассуж де­
ниям оказывается, что он стоит в одинаковом уровне,
неподвижно».
Было и досадно, и стыдно, и утешительно лишь
только то, что в соседнем благочинии священник лишен
был старого места и переведен в новый приход в то ж е
злополучное тяжелое время, когда вновь прибывший
архиерей принялся за поверку приходских донесений.
Донесение говорило: «В приходе раскольников ни
тайных, ни явных в настоящее время нет», а между тем
392

(как известно было и архиерею) приход этот особенно
отличался расколом, был, так сказать, рассадником
его, ибо в нем с открытия православной церкви сущ е­
ствовал раскольничий скит.
А рхиерей писал на полях: «Если в продолжение 35
лет не было совращений, то столь многознаменатель­
ный случай упадка раскола, как отрадное явление,
должен бы был обратить на себя внимание пастыря до­
бра и отмечен в отчетах. Дабы приход и впредь без рас­
кольников не числился, благословляю поставить нового
счетчика».
Секретарь на последнем слове не задумался и доло­
ж ил владыке о таком приходе, где причт показал двух
явных филипповцев, назвав их даж е по именам и ото­
звавшись, что эти-то двое и «поддерживают расколь­
ников в упорстве к обращению».
На борьбу-то с ними и велено было ехать плохому
счетчику на страх и поучение прочим.
— Смотри, не наври! — советовала попадья зад у­
мавшемуся и вспоминавшему эти случаи Евтахию. —
Не опять же нам ехать на пятое место — моченьки моей
не стало!
Горько проплакавшись, попадья, все еще через сле­
зы, спросила:
— Много ли скрытников-то на свой приход запи­
сал?
— У меня не числятся.
— Так вот смотри и ври! А преж де бы у добрых лю­
дей спросил. Я и женским делом, а больше твоего знаю.
Лукозерский-то сюземок в нашем приходе?
— В заозерской даче. И деревня Каменка в нашем
приходе.
— Что я слышала! Ходили перед Покровом м уж и­
ки окуней ловить, захотели уху сварить. В лесу лесную
избушку нашли с сенцами. В избушке по ларю мука
рассыпана, по полочкам кое-где разбросаны спички и
трут: знать по всему, что сейчас тут живые люди были,
393

да вышли, схоронилися. А видно, подолгу и давно ж и ­
вут: колодец вырыт и обрублен. На дворе пасти (ловуш­
ки) для душ енья мышья. На божнице медный образок
видели: сидящий на престоле Господь Вседержитель.
Под окном выдолблен пражик, куда вкладывается ши­
рокая доска вместо стола. В сенцах разные черепки,
скамеечки, ставчики, поваренки, тряпье и опорки вале­
нок. В третьей коморке леж анка складена из кирпича.
На дворе видны пни и могилки под елочками.
— Вот и храм! — не утерпел заметить Евтихий. —
Дымная лачуж ка, смердящ ая затхлым и сырым возду­
хом конура заменила у них истинную, святую, соборную
и апостольскую, благодатную и благовонную церковь.
Лазейка, основанная не на мощах святых угодников
Божиих, а на костях смердящих, стала на место храма,
его ж е не одолеют и врата адовы. Отменно!
— И еще слышала. Ходил некоторый человек с р у ­
жьем полесовать рябчиков и белку. Ш ел по извили­
стым тропинкам, заслыш ал шорох — собаки залаяли.
Что-то живое свернуло в сторону и пало в кусты и клочи. Андрей строго не велел собакам лаять, потому что
не медведя видел, а человека. А было это против Гри­
шуткиных сенокосов, с полверсты выше Барсукова к
речке Киченке. Я для тебя все это и запомнила. Нашего
ли прихода?
— Нашего прихода.
— Теперь не будешь выхвастываться, что эдакой
ты проповедник, что раскол перед тобой, как воск тает.
Выдумали вы с преосвященным верстаться! Пиши-ко
знай глупости-то свои, а я вот, как владыка приедет,
сама ему все доправлю: он мне больше поверит.
Впрочем, написанное Евтихием, архиерею очень
понравилось, и донесение его получило, против вся­
кого ожидания, большую известность. О нем говорили,
удивляясь сведениям, и любуясь, и завидуя способу
изложения.
394

Записка Евтихия названа образцовой. Приказано
было ознакомить с ее содержанием по возможности всех
пастырей, пасущих овец среди волков-раскольников.
Секретарь консистории усадил писца за переписку и
брал потом с каждого, являвш егося по делам свящ ен­
ника по рублю серебром и по бутылке ямайского рома
из губернского погреба за каждую тетрадку.
Евтихию послано было по ближайшей почте архипа­
стырское благословение.
Случайный подарок выручил и поощрил. Похлопо­
тал и постарался Евтихий достать через десятые руки
почитать «Цветник» Евфимия, получил и зачитал, за ­
жилил. Достал и «Послание его к московским старцам»,
прочитал и знаменитую книгу «Драгоценный бисер: о
сотворении света, о падении Адамове, и о царствовании
греха, и о упразднении его, о слугах Антихристовых и
о самом господине их, о пришествии Христове, о святой
Церкви, о страшном суде и о царствии его, и о муках —
от Божественного писания избрана». Пересмотрел Ев­
тихий и мелких цветочников много. Не показали только
ему «Лицевого Апокалипсиса» с картинами, изобретен­
ными самим Евфимием.
В «Цветниках» увидел Евтихий исключительно под­
бор тех извлечений из Миней, Поучений святых отцов,
Толкований, Евангелий, из Книги Веры, Большого Соборника, из Ефрема Сирина и проч., которые порицают
мирское житие и в противоположность ему восхваля­
ют пустыню, безмолвную жизнь, бегство от прелестей
мира с полным отречением от него.
Вот отрывок из слов Иоанна Златоуста о послуша­
нии с верой молящихся на всяком месте; из Иоанна
Лествичника о памяти смерти; из Григория Синаита
о тайной молитве и безмолвном житии; из Отечника о
домашних грехах и нестяжании; из Никиты Стифата
«О пустыне истинной», «О изведении души из Египта
греховного».
395

Вот обширное и широковещательное, сильное сло­
во «О презрении и об отрицании мира», с подробным
указанием на все те места из Евангелия, Деяний и По­
сланий апостольских, Апокалипсиса и псалмов, где на­
ходятся ответы на эту тему, столь существенно важ ­
ную для наставников и проповедников страннической
секты. Кстати тут и житие Алексея — человека Божия,
так сильно выразивш ее презрение к славе и богатству
мира и такую сильную героическую любовь к нищете;
«О скверности и суете к происхождению рода челове­
ческого, о растлении и зачатии человеческом», «О еже
о нуж дах пещися, налишная ж е себе не попущати, но
Богу непрестанно молитися» (поучительное наставле­
ние для странноприимцев секты), «О долготерпении,
воздержании» и пр.
А вот и многоценный бисер страннического учения:
«Толкование на слово св. Ипполита, папы римского»,
сочинение самого Евфимия, и опять иные извлечения
из того пространного и неиссякаемого моря поучений
и восхвалений пустынного и молитвенного жития, на
которые столь были обильно щедры пустынники Синая
и Афона. Вот и знаменитая, столь возлюбленная всем
староверством, песнь И оасафа царевича «О пустыне»
(«Приими мя, пустыня, яко мати чадо свое во тихое
и безмолвное недро свое»), на этот раз в «Цветнике»
скрытников написанная под крюковыми нотами.
Еще сборники («Цветники») другого вида и содер­
жания: это стихотворные песни («стихи»), написанные
большей частью излюбленным силлабическим разм е­
ром и даж е ямбами и анапестами (впрочем, далеко не
всегда с соблюдением цезуры). Здесь, в целом десятке
сборников, полученных из разных рук, написанных
разнообразными почерками, от полууставного с кино­
варью, подражательного печатному, до обыкновенного
скорописного полуграмотного и детского, тот ж е стро­
гий выбор содержания, соответствующего духу учения
секты и духу настроения сектаторов.
396

Вот и полемическое сочинение, написанное полу­
уставом с киноварью (как подобает), под заглавием:
«Описание самохвальных, мнимых, таимых, стран­
ных, скрытых согласия людей», начатое и конченное
странной, дурно рифмованной прозой, но очень ори­
гинально: «Которые сами себя восхваляют и прочих в
миру всех христиан осуждают, а сами о себе не пони­
мают, что на том ж е миру живут, из тех ж е рук и хлеб
жуют, без работы пребывают, только людей в утехах
зазираю т, евангельского фарисея чин на себя принима­
ют» и пр.
Затем следует обличение ересей учения.
Против первой ереси, отметания креста: на б не­
дель искуса, борется автор-ф илипповец свидетель­
ствами из Евангелия, из писаний Дамаскина, П ате­
рика и Кормчей20.
Вторая ересь — увод людей из мира: «Людей с мира
утаскают, аки волки овец похищают, и назад в Христо­
во стадо не возвращают, а апостолы на мир крестили и
посреде неверных оставляли, и те в таи веру хранили,
сами тут ж е жили».
Третьей ересью оказы вается презрение к ж и ву­
щим в миру и бегство; четвертой — отрицание мило­
стыни («бедных, убогих, на миру ж ивущ их наблюдать
не велят, учат от тех нищих двери запирать, чтобы од­
них их сохранять»); пятой ересью — осуждение всех
людей, не единомышленных с ними; шестой — непочитание креста («честному и ж ивотворящ ему кресту
Христову не токмо главы своей не поклоняют, но и
ш апки не снимают»), принимая его за дело рук невер­
ных евреев и противореча себе тем, что поклоняются
и чтут книги, принятые с перевода, не только печат­
ные, но и письменные, и не только с древних перево­
дов, но и никонианские (т. е. исправленные), а иконам
поклоняются только тем, которые намалеваны руками
скрытников.
397

Седьмой ересью (конечно, по сравнению со своими)
филипповец, автор полемических глав, полагает непочитание семи вселенских соборов по поводу запрещ е­
ния седьмым собором всему церковному чину чтения
еретических книг, которые противны истине. А стран­
ные не только их принимают, но и основывают на них
свои правила. Любимая их книга — Петровы законы
(а царя Петра сами Антихристом нарицают) и о русском
расколе. Всех христиан всего мира называют расколь­
никами. В ревизию писаться не дозволяют, не почитают
царя и от подданства ему убегают, а ревизские сказки
признают Антихристовою печатью и сатанинской кни­
гой, говоря людям, записанным в ревизию: «Тому нет
крещ ения и покаяния».
Осьмая ересь — «сменно платье надевают и на ко­
нях разъезж аю т, купеческу одежду на себя притяги­
вают», подраж ая Варлааму пустыннику, в каковой этот
являлся в царские палаты учить Иоасафа—царевича
Христовой вере.
Д евятая скрытников ересь заклю чается (по филипповскому обличителю) в том, что они не принимают
царских законов и не хотят записываться в ревизию,
ссылаясь на то, что когда император Петр манифестом
своим собрал всех бежавших и скрывавшихся старове­
ров, то записал их раскольниками, а за это дал им мо­
ленные и кладбища.
Десятая — в непочитании начальств, в отказе от пла­
теж а всяких податей и повинностей, а такж е паспортов
и билетов, чтобы не носить Антихристовы пятна и не
быть его слугами.
Одиннадцатая ересь — принятие в секту находив­
шихся под судом и приговорениых к наказанию и укры ­
вание их в своих тайных жилищах, как бы праведных.
Двенадцатая ересь: «Егда из их закона, если кто
пойман или где найден и к начальству приведен, на­
чальник их перво спросит: “Ты кто и какой человек,
которого места и отечества и что вина скитания твое­
398

го, рци ми?”» Они перво свободным гласом отвечают:
«Христиане есмы на земли, а места отечества не знаем,
но грядущего взыскуем, странники есмы». И в оправда­
нии своем ссылаются на соловецкую челобитную (на
пример Петра и Евдокима) и на житие и образец Васи­
лия Нового.
Появление ж е странников в конце своего рассуж де­
ния автор объясняет такими словами: «Егда безмерны
сласти умножились, христиане в слабости попусти­
лись, тогда на их лжеучители появились, и многи из­
бранны прельстились, к ним снова перекрестились, что
впредь умножились, от пришедшего человека Саввы
научились. Он их научал, на шесть недель крест с во­
рота снимал, сам от нас убралсе, а корень его осталсе».
—
Вот и вполне достаточно, чтобы не домогаться
разъяснения иных страннических бредней и на основа­
нии опровергаемых другим слепцом приступить к со­
ставлению записки с догматическим содержанием.
Так решил себе отец Евтихий и больше о странству­
ющих сектах не разыскивал.
Как всегда в делах таких, где выслушивается одна
сторона и пренебрегается другая, существенной прав­
ды сказать не привелось.
Не вполне сознательное стремление уподобиться в
житии первому Христову стаду, действовавшему на
земле, Евтихием замечено не было. Виделись, по пред­
взятой заранее мысли, грубое невежество, гордость,
самомнение и дерзостные поползновения полуграмот­
ных начетчиков — отчасти именно то, что совершенно
помешало даж е отдаленному пособию желаемого и ис­
комого. А между тем для служб и молитв удобно всякое
место и всякий, кто умеет читать Иисусову молитву,
псалтирь и каноны. Чин служ ения (похожий на филипповский по прямому преемству) отправляется лишь
тогда, когда позволит случай (по зависимости от стран­
нической передвижной жизни). Крещение обязательно
399

в реке, покаяние перед всеми верными, подчинение
законам только тем, которые не колеблют благочестие
в вере, и т. д. И по неотразимой последовательности и
зависимости от исторического хода событий сомнения
относительно догматов господствующей церкви те же,
как высказаны в слишком известных всем «Поморских
ответах». Ввиду ж е преследований и гонений, предре­
ченных и весьма очевидно указанных в Апокалипсисе
и прямо свидетельствующих о близости конца миру,
полное отречение от его забот и трудов, и единственная
цель — труды и заботы только апостольские: молитва
и проповедь.
Затем, такж е по естественному ходу вещей, время
от времени — новые прививки к основному корню: то
введение брачных обрядов, допущение в скитальче­
стве оседлости в виде странноприимцев, притворства
под видом православных на случай поимок и заклю че­
ния и т. д.: все — под влиянием текущ их событий, кото­
рые предусмотреть и предугадать никакой наставник
не мог.
Одно в страннической секте различие от всех дру­
гих и одно перед ними преимущество: узкие, опреде­
лившиеся твердо основы сдерж али секту в крепких
границах от уклонений во враждебные друг другу тол­
ки. Немногие из позднейших прививок принялись. До­
веденная до крайнего предела, филипповщина дальше
не могла расплываться и замерла. Затем сталось так,
что все скрытники, где бы ни жили, — теперь единое
стадо.

ГЛАВА VI

Успех записки Евтихия, основанный на случайных
находках, имел, собственно, местный характер новиз­
ны, и напрасно придавалось ей большое значение, по­
тому что существует более пространное и подробное
400

описание ж ития Евфимия. Правда, что это новое сказа­
ние не противоречит краткому в основных данных и не
представляет особенно любопытных и важных частно­
стей. Оба грешат тем, что вводят в крупное заблуж де­
ние всех исследователей страннического учения, при­
писывая измышления странных верований Евфимию,
как основателю новой и до него неизвестной секты.
В конце прошлого столетия оно не могло быть новым
явлением на Руси, когда, за сто лет до того, бежали в
леса, «вертепы и горы», как свидетельствует история
раскола, ревнители древнего благочестия не сотнями,
а тысячами.
С тех самых пор как исправитель церковных богос­
лужебных книг Никон у несогласных с ним признан был
за врага церкви, за противника христианской веры, т. е.
за Антихриста, а мирское имя его Никита (по-гречески
Никитис) с некоторой натяжкой (с переменою в слово —
Никитиос), выраженное в цифрах, показало апокалип­
сическое число 666, знаменующее имя Антихриста, —
с тех самых времен оказалось полезным оставлять
насиженные места, сделавшиеся опасными и искать
новых и неизвестных, но обещавших безопасность. Не­
милосердные и неустанные преследования закрепили
веру в эту неизбежность и обязательность выселений,
и ловкие укрывательства, при частой перемене мест,
признаны были спасительным подвигом, благочестивой
ревностью к вере, возбуждавшими глубокое уважение,
равносильное почитанию святых мучеников, просве­
тителей и проповедников Христовой веры. Келейник
самого патриарха Никона, инок Корнилий, был один из
самых неугомонных скитальцев, истинно не имевший
где главу преклонить и искавший не этого предлеж а­
щего видимого города, в стенах которого он мог бы по­
селиться, но разыскивающий всегда и всюду какой-то
новый и неизвестный, тот, который предполагался гдето спереди, в непроглядном тумане лесных чёрней.
401

К нему-то стремились и другие тысячи, переходя
через леса в необитаемые пустыни, чтобы ошибиться в
их пригодности, как мест поселения, и в виду безопас­
ности для созерцательной жизни. Обманутые надеж да­
ми уходили снова дальше в глушь и на новые пустыри,
чтобы здесь в неизвестности сложить свои кости или
при счастливых обстоятельствах положить основание
новым селениям, водворить трудовую хозяйственную
жизнь, тут небывалую и без них неосуществимую.
Многим это и удалось. Но ревнивая подозрительность,
обеспеченная силой и набалованная успехом, не успела
овладеть тем хладнокровием и находчивостью, которые
вовремя останавливают занесенный над жертвой нож,
и не разобрала правого от виновного. Не распознали и
не поняли, что староверы вели ту ж е работу и теми ж е
орудиями и способами, какими прежние давние люди
колонизировали необитаемые мертвые страны: нако­
пленные вновь староверами слободы срыты с лица зем ­
ли.
Рассеянные и испуганные насельники разбрелись
на одиночные работы, с разроненными силами, в ски­
тах и вертепах, чтобы аскетическую жизнь с озлоблен­
ным сердцем признать за идеал жизни, а беспокойные
передвижения ввиду новых опасностей — за неизбеж ­
ный подвиг спасения души и тела.
Когда Петр Великий многими указами вызывал р аз­
бежавшихся и скрывавшихся староверов и обещал им
разного рода льготы, многие из филипповского согла­
сия возвратились и записывались в двойной расколь­
ничий оклад. Другие продолжали скрываться в лесах,
решившись не сообщаться ни с кем из записавш ихся в
ревизию или в раскольники. Образовались, таким обра­
зом, «бегствующие христиане, бегствующая церковь».
Иван Филиппов в своей «Истории Выговской пустыни»
указал на многих представителей ее, среди которых
немало людей замечательного характера, постоянства
и терпения. Самое большое количество их скрывалось
402

в лесах около Твери и в Сибири и меньшая часть около
Новгорода.
Следственная комиссия при Екатерине И, учреж ­
денная для сыска раскольников, действовала так усер­
дно и ревностно, что бегствующая церковь увеличилась
еще больше. С Урала, например, от тамошних завод­
чиков послышались даж е жалобы на остановку работ
по сплаву ж елеза и проч. по причине сильных побегов
рабочих: некому было доставлять транспорты, возить
руду, кирпич, дрова. Бегствующая «церковь» усилива­
лась и укреплялась. В деревне Ш арташ ах образовался
главный притон; в Каменской волости перекрещенный
дьякон Федор Афанасьев Космаков, бежавший от розы­
сков комиссии в 1761 году в Тюменский округ, выстро­
ил так называемую пашенную избуш ку — скит, насе­
лившийся набожными стариками и даж е беглыми. Эти
люди, в особенности беглые с каторги, затем и оставля­
ли немилые места, чтобы найти теплые и укромные, где
бы в самом деле можно было скрываться под видом ли
рабочих на заимках, под именем ли иноков и отшель­
ников по скитам. Вольные бродяги с каторжных работ
в Сибири еще с самого начала прошлого века ж ивали
в лесах бегунами и были настоящими скрытниками.
Космаков знал это лучше других и потому действовал
решительно, набирая под свои законы, правила и веру
свободный гулящий народ. К осм аков----по филипповщине — не молился за властей, советовал скрываться
от людей и всего мира и «скитаться, удаляясь всеми ме­
рами из своей страны от родных и всего племени в пу­
стыню», в особенности от ревизии и платеж а податей,
которые тогда были двойные.
Эту веру сибиряки умели отделить от прочих и по­
следователей ее прозвали пашенными и скитальцами,
грядущего взыскующими. После всякого осквернения
(общения с миром), пашенные завели крещение: поел
чужой пищи — купайся, вновь крестись; прикасался
к чужому, перебирал товар руками, на чужой телеге
403

проехал, из дороги вернулся — опять крестись: иди в
баню, полезай в реку, в прорубь, для очищения души, а
того лучш е — умертви себя голодом или огнем.
Многие уходили «в ямки»: наскоро вырывали боль­
шую яму, такую, чтобы можно было стоять, сидеть, л е­
жать и молиться. Ж ившие в селениях, чтобы скрыться
от «иродов», выкопали подземные ходы. Когда гонения
кончились и над космаковским скитом взыграло сол­
нышко, стало из скита 15 новых — образовалась сло­
бодка (которая и до сих пор называется Космаковой).
Купцы тюменские стали посылать сюда милостыню,
соседи — кормить; проявилась, таким образом, и вто­
рая половина ревнителей секты — странноприимцы и
христолюбцы. Появилось на свет даж е целое сказание,
известное под именем «Тюменский странник».
В 1812 году Космаков, среди молитв за грехи купе­
ческие, умер, а с ним отлетел и дух учения. У держался
он в деревнях Овчинниковой и Семяхиной на р. Печени
и в деревне Лужбиной на р. Липке. Выдают за верное,
что есть бегуны даж е на островах большого озера Ч а­
нов. Их разыскивают, но по розыскам не оказывается;
общества до новой ревизии за них платят, при новой
переписке исключают как находящихся в неизвест­
ной отлучке. Известны они христолюбцам: если поли­
ция и бдит, то они стерегут себя еще неусыпнее, аген­
ты их зорки. Паспорты отвергают за изображаемый на
них государственный герб, как печать Антихристову.
Были такие в Утятской волости, водились в местности,
где сходятся уезды Ишимский, Курганский и Ялуто­
ровский и куда наезж али наставники с Урала. Бывали
легонькие соборы, съезж ались старики за благосло­
вением и наставлениями, но и тут и там теперь стало
меньше и даже в самой Тюмени осталось их немного.
Остаются овцы без пастыря: Космаков сдерживал, но
не закрепил, а нового Евфимия сюда долго не являлось.
Не являлось такого человека, который бы не новое вы­
думывал, не стряпал свежее, а старые остатки собрал,
404

разобрал, привел в порядок, разогрел и предложил ис­
пробовать тем, у кого есть к тому охота.
На готовое (не новатором, а реформатором) явился
Евфимий в другой стране, в иных дальних лесах Поше­
хонских, и сделал то, чего не сделали в Сибири, хотели
сделать и не умели до него в Сопелках. Однако ему и
здесь попался осталец бегствующей церкви Иван, ко­
торый давно убегал от мира и непоседливо скитался по
лесам из места в место. Словом, уж е до него все подхо­
дящ ее к делу было: весь горючий материал леж ал на­
готове, да был раскидан. Оставалось собрать его в кучу
и зажечь.
Он и зажег: зачадило и задымило, и головешки с по­
ж ара выбрасывались, и галки полетели, перебросило
и туда, где этого совсем не ожидали, но где опять-таки
леж али запасы взрывчивого и скоропалительнаго сна­
добья, где, одним словом, удерж ался филипповский
раскольничий толк. Вышло теперь на то, где эта секта
тверда и многолюдна, т. е. связи с соседним и окружным
миром надорваны, так везде бегство от мира и скитанье по пустыне полюбилось и странническое учение на­
шло приют и последователей. Нет его только в тех ме­
стах, куда не дошли слухи, не забрели поджигатели. Но
лишь найдется досужий учитель — подберутся тотчас
и охотливые ученики, хотя в небольшом числе, однако,
в таком, что возбуждают внимание и любопытство к
секте, не исчезающей, но ж ивущ ей и действующей.
Для ярославских филипповцев не доставало Евфимия, а по смерти его погодилась даж е и Орина Ф едо­
рова, не отставш ая от своего друга во всех его даль­
них и трудных скитаньях. Этой ж е Орины с помощью
другой товарки (Доминики) и беглого филипповца из
села Красного (Костромской губернии и уезда) Родиона
Михайлова достаточно было, чтобы сопелковская вера
укоренилась около Саратова, с укрывательством в са­
дах и окрестных буераках, а потом и за Астраханью, в
каспийских камышах, с притонами на рыбных ватагах
405

по островам и прибрежьям21. Пойманной, осужденной
и сосланной в Сибирь Доминике Андреевой с успехом
удалось поапостольствовать на месте поселения в сло­
боде Кие (теперь город Мариинск, Томск, губ.). М ежду
костромскими филипповцами около Вичуги (Кинешем.
уезда) и в уезде Нерехотском и Костромском22— Яков
Яковлев, в Устюженских лесах (Новгородской губ.)
поддерживал сопелковскую веру Марко, в Москве
Иван Юдич, в Романове-Борисоглебске Василий (или
Дмитрий Егоров). В Вологодских лесах клал почин
знаменитый Никита Семенов; в каргопольских сюземках — Савва Александров и его последователи Вла­
димир, Никанор Дмитриев и другие; в Балахнинских
и Семеновских чернораменных лесах — Федор И ва­
нов; в Тверской губернии, в корчевских и калязинских
перелесьях — Ермоген Кузьмин, посеявший потом се­
мена секты в Дмитриевском уезде (Моск. губ.). В Кунгуре и Тюмени, в недавнее время, между сибиряками,
опять заварил сопелковское дело беглый казак Никита
Овчинников; все, впрочем, — одного гнезда птенцы. Все
они — ставленники сопелковских наставников, прямые
леторосли от самого матерного корня — Евфимия, с по­
разительным сходством признаков, даж е до мельчай­
ших подробностей и без всяких разновидностей, как то
и быть следует.
Чтобы совсем покинуть мир, возненавидеть его до
такой степени, чтобы не допускать его себе на глаза, на­
добились сильные толчки и учащенные удары от этого
мира без пощады и отдыха. С Евфимием и его последо­
вателями так и случилось.
Сначала судьба выводила Евфимия на веселую
жизнь архиерейского певчего, с уважением, угоще­
ниями и подарками от купечества, давних и заведомых
любителей благолепия Божьих храмов и благолепной
обстановки богослужений, с почетом и ласками и опять
с угощением и подарками от духовенства, в особен­
ности при объездах епархии, когда и певчий делается
406

человеком опасным и нужным. «Среди игры, среди з а ­
бавы, среди благополучных дней» (по словам любимой
светской песни духовных) беззаботная жизнь могла бы
казаться счастьем, пока не спадет голос, да и на этот
несчастный случай за архиерейским певчим всегда
привилегированное право на дьяконское место в гу­
бернском городе, на священническое в хорошем селе.
Евфимию этого счастья судьба не судила: на 21 году
от роду, в первый набор после 3-й ревизии (при Ека­
терине II), его забрили в солдаты — с певучего клиро­
са бросили в грязную казарму, из беззаботно-веселой
певческой семьи в строго и сумрачно-налаженную или
отчаянно с горя запивающую нараспашку и до послед­
ней нитки солдатскую. Вместо ласково-заискивающего
регента — с кулаком в нос и с шомполом в зубы унтер:
и вытягивает, и подтягивает, и не ж алеет тумаков, и
не обращает внимания на синяки. Ж аловаться нельзя,
и возраж ать не смей, и рассуждение — работа ума —
признается смертельным грехом, несмываемым пре­
ступлением. Переход слишком резок и невыносим для
такого человека, который с малых лет возымел при­
страстие к книжному научению и приучил свой ум к
философской работе, пользуясь богатыми природными
способностями. Горячее сердце подсказало выход на
торную дорожку побега из службы, а обстоятельства
жизни — на неизбежное скитание и на неизбывное
укрывательство, без паспорта, с переменой имени: на
теплое время — в лесах, около жильев, на холодное —
где-нибудь у сердобольных благодетелей, которые бы
признали за своего, приняли и поберегли.
С древнейших времен у последователей выгорецкого учителя Филиппа (в монашестве Фотия, в мире —
такж е беглого московского стрельца), у филипповцев,
для таких страдальцев открытое сердце, для таких
скитальцев надежный приют. Н адежен приют для вся­
кого, кто в самом деле убежден в том, что Антихрист с
первой ревизии явно и необлыжно народился и, очевидно,
407

выразился и в капрале, и в генерале, и в сургучной пе­
чати на паспорте, если и в самом деле возненавидел
тебя мир и ты его возненавидел до того, что не стерпел
житейских правил и порядков.
—
Вот мы не только в питье и пище, но и в молит­
вах, ж ивя на миру, с мирскими не сообщаемся, а чтобы
совсем отделиться, и самое крещение повторяем за ­
ново, для полного очищения от мирских осквернений.
Не только в церковь мы не ходим, но боимся и в тень
ее встать, и не только старинного письма иконам не
молимся, но и из них выбираем те лишь, которые кому
больше полюбятся, и им одним поклоняемся.
Могущий вместить все это — отворяй двери, входи,
прими новое крещение, выбирай свою икону, выбирай
себе любую бабу. Браков не признаем и не венчаемся,
а положили даж е так, что, если и женатый к нам при­
соединится, то жена его — как бы блудница: может он
лазить к ней только через окно в темную пору и то так,
чтобы никто того не приметил.
Если и невинности девица лишилась да поклонилась
родителям в ноги: «Простите-де меня, я в упадение
пала», мы на это строго не смотрим, обходимся опять
одной эпитимией: от пищи отлучим — ешь после всех,
на лестовки поставим и затем зла не помним.
Не тяж елы наши правила, хотя и строги, но всякий
снести может, если человек трезвый, владеет силой
воли, а пристрастному к ученью и чтенью у нас простор
столь ж е велик, как и повсюду.
Евфимий принял вторичное крещение, выбрал из
пяти женщин, прилепившихся к нему, одну, беглую
крестьянку (Кашинского уезда Тверской губ.) Орину
Федорову, вступил с нею в сожительство, не изменил
ей до конца жизни и подчинился всем обычаям и по­
рядкам филипповщины. Подчинился ж е он с тем рве­
нием и энергией, которые сразу выделили его из тол­
пы и объявили в нем человека замечательного ума и
характера. С фарисейской набожностью, прикрывшей
408

массу пороков, с развратом филипповцев, он, однако,
сдружиться и сжиться не мог. Как только обнаружился
повод и выдался случай тяжелого личного оскорбления
и задетого самолюбия, он задумал разрыв, основанный,
естественно, на обличениях резко выдающихся недо­
статков. Привелось опять скитаться, и в созерцатель­
ной уединенной жизни искать спасения и утешения.
Пытливому и живому уму, настроенному чтением от
писаний, удалось уподобить свою ж изнь жизни первых
христиан, удалявш ихся из городов и не имевших где
приклонить голову.
Достижение идеала первобытной Христовой церкви
(к чему впоследствии стремились и другие сектанты,
как-то: духоборцы, молокане и в особенности, из по­
следних, секта общих) стало теперь для Евфимия на
первом плане, и если не удалось ему приблизиться по­
добием к ней, насколько умели сделать это, например,
молокане общие, то потому лишь, что слишком свежо
и сильно было в нем влияние учения филипповцев. К
тому ж е между ними ему привелось действовать и сре­
ди них приобретать первых последователей.
Счастливый пример и удачный образец Евфимия
выразился и в его последователях и преемниках с по­
разительным сходством даж е в отдаленных подробно­
стях.
Беглые кантонисты и беглые солдаты, озлобленные
палками и розгами на плацпарадах и в казармах и в
виду грозящих ужасов от шпицрутенов за самовольную
отлучку и легкую прогулку, являю тся первыми после­
дователями и самыми энергическими проповедниками
сопелковской веры Евфимия. Таковы из кантонистов:
Климент Иванов, около Сопелок; Федор Иванов Кри­
вой, около Кинешмы и Вичуги и в заволжских лесах
Макарьевского и Семеновского уездов; из беглых сол­
дат: Евстафий Дмитриев, преемник и товарищ Криво­
го, около Вичуги; Иван Абрамов Бурлов в Корчевском,
409

и Калязинском уездах Тверской губ.; Дмитрий Яковлев
в Пошехонских лесах; беглый казак Никита Овчинни­
ков в Сибири, около Кунгура и особенно в городе Тюме­
ни, и Савва Александров, из беглых солдат с монетного
двора, около Каргополя, с другом Владимиром и т. д.23.
Точно так ж е с примера и образца Евфимиева все они
действуют вместе и порознь, ведут дело пропаганды с
неизбежным участием и всегда готовой помощью ж ен­
щины: бродят в лесах и скрываются в подземельях ве­
селыми парами безбрачных сожителей.
И опять точно так же, по завету первого учителя
и его неизменной спутницы, подслащали они т яж е­
лую ж изнь помощью, гостеприимством и подаяниями
от благодетелей (христолюбцев, жиловых христиан,
странноприимцев, пристанодержателей), оставшихся
на миру в теплых домах и на сытой пище: торгующих
крестьян, достаточных купцов, богатых и именитых
заводчиков и фабрикантов. Еще сам Евфимий поль­
зовался дружбой и хлебом-солью и подолгу гащивал
в доме известной не только в самом Ярославле, но и в
отдаленных торговых русских местах купчихи П асту­
ховой. Уже Орина Федорова, преемница Евфимия и его
верная подруга, сумела заинтересовать в делах секты
и ее учении такого полезного пособника, как крестья­
нин Петр Крайнев, перекрещенный в Севастьяны. Се­
вастьян успел ввести в веру новый догмат, дозволяв­
ший быть и именоваться Христовыми людьми не одним
только лесным и подпольным скитальцам. Поборника­
ми веры стали считаться и те, которые остались жить
на миру и готовы были посылать в леса деньги и припа­
сы, кормить, одевать и поддерживать странников всем
нужным, давать им убежище от мороза, остерегать и
охранять от преследователей и творить иные дела на
пользу и поддержание веры.
Объявилась в толке новая группа последователей и
исповедников, закрепивш ая и упрочившая бытие его.
Богатый ярославский шубник пособил сопелковским
410

укрепиться в Саратове; купчиха 1-й гильдии М ария
Ш апошникова — в Москве; богатые фабриканты, гром­
кие известностью на всех азиатских рынках вплоть до
Китая, Коноваловы, Кобылевы, Миндовские и Р азо­
реновы — около Вичуги (Костр. губ.) и Иванова (Влад,
губ.); богатый крестьянин Прохор Григорьев — около
Дмитрова (Моск. губ.), сибирские торговцы Решетников
и Опрокидников — около Тюмени.
Опираясь на них и руководясь преемственно настав­
никами из Сопелок, росла Евфимиева вера и особенно
усилилась и оживилась в первой четверти нынешнего
столетия. Тогда вышли за нее на врагов ярославские
мещане, три брата Кувшиновы, и в особенности рыбин­
ской крестьянин Меркурий Семенов Киселев, перекре­
щенный на Никиту Семенова. До 1855 года, в течение 30
лет, он был истинным ревнителем и изрядным поборнипо Евфимию, предвосхитившим его славу и затмившим
самую память24.
Этому деятелю раскола судьба судила выйти из того
ж е подвижного и бродячего ремесленного сословия де­
ревенских портных или швецов, из которого, по край­
ней случайности, вышел и основатель молоканской
секты Семен Матвееич Уклеин. По той ж е случайности,
как и Евфимий, он из православных поступил в науку
раскола такж е к филипповцам и такж е довершал свое
воспитание в Москве, на Преображенском Федосеевском кладбище. Отсюда приезж ий сопелковский стран­
ник сманивал его в Пошехонские леса, посоветовал ему
«решительно бросить весь мир, оставить отца и мать и
проч., и ж ить в пустынях, как и святии творили» (гово­
рит он сам в своем судебном показании). Но он после­
довал примеру Евфимия: отправился в глушь Помор­
ского края, на знаменитое в пустынных странствиях
большое (80 верст длины и 30 ширины) озеро Топ25,
где и просветился крещением с переименованием в
Никиту. С Топ-озера Никита с товарищами углубился
еще дальш е, на реку Буду, в пустынь, зависевшую от
411

Топ-озера, к неизвестному «славному» иноку, а от него
перебрался на третье место, уж е к самой норвежской
границе. Только после 15-летнего скитания в помор­
ских лесах, он реш ился добраться до превознесенных и
препрославленных пошехонских.
Здесь такж е по закону Евфимия из двух, сдруж ив­
ш ихся с ним келейниц, выбрал он одну девицу, старшую
сестру Варвару Дмитриевну, которая и придерж ала за
ним и на его имя хоронушку в своем доме, в деревне Ро­
мановского уезда. Отсюда и успех его проповеди. Здесь
и первые шаги к славе, и также, с примера и в подраж а­
ние Евфимию, долговременная работа над писаниями
и сочинениями, среди которых и над злобным «Малый
образ ересем».
Отсюда Никита перебрался в соседние местности
Вологодской губернии, где в короткое время свил новое
гнездо сопелковскому учению. Отсюда хаж ивал он на
соборы в Сопелки, побывал в Плесе и Ярославле, снова
добрался до Москвы, погостил на Таганке и на Арбате,
вернулся назад. Здесь же, в Вологде, в 1854 году он был
схвачен и посажен в тюрьму как лакомый кус для су­
дебного следствия, как дорогой зверь, за которым дав­
но полевали и доездами, и облавами, который, как ма­
терый волк, рыскал по лесам и задворьям, к великому
общему изумлению, уж е т р и д ц а т ь лет.
Не в становой квартире, не в земском суде кое-как и
наскоро производили допрос и исследования, но особой
комиссией, в которую прислан был из самого П етер­
бурга чиновник, и чиновник не простых, а особенных
поучений министерства внутренних дел, искусивший­
ся на раскольничьих делах и на сопелковской секте до
тонкостей. Травленый волк Никита пробовал было при­
тулиться и не сказываться, но старый ловец сумел хи­
тро вынудить его давать такие ответы по вере, которые
слово в слово записаны им преж де в его ж е сочинении,
известном следователю, — «Малый образ ересем».
412

Вызванный на откровенность и не желавш ий вполне
высказаться из личных расчетов на будущую безопас­
ность, Никита не указал сообщников и учеников, не
открыл притонов и имен покровителей, но все-таки за
долгое время скитаний рассказать мог многое. Он по­
ведал много нового, интересного и поучительного, да
и спохватился. Заявлением ж елания присоединиться
к православию он намеревался предотвратить беду от
болтливости. Однако бывалые на подобных травлях и
охотах ему не поверили: держ али его в засаде и осаде,
несмотря на то, что Никита исповедался, и приобщал­
ся, и назначен был на жительство в месте родины.
Решено было из Вологодской тюремной засады пе­
ревести его в более крепкую и надежную — Соловец­
кую. На дороге туда он опять притулился, был ласков с
проводниками и, улучив благоприятное время, бежал,
скрывался в лесах, был пойман и привезен-таки в Со­
ловки.
Здесь опять он прикинулся: запросился в монахи,
приготовился к пострижению, выпущен был из казе­
мата, походил на воле по монастырскому двору, осмо­
трелся и опять исчез из виду. Ч ерез десять лет после
того (в 1866 году) он снова странствовал по России и
скрывался в лесах более верными и надежными спо­
собами. Ж ил он еще в семидесятых годах, но попал
ли, как хотелось ему перед первой поимкой, в Карго­
поль — мы не знаем. Знаем наверное только то, что его
туда звали и ждали (посылали нарочного) и что послал
он вместо себя ученика Савву Александрова. Этот уж е
успел было принять крещение в секту от пошехонца
Ивана Петрова — пустынника, но вновь перекрещен
был, или, как говорят, исправлен, в Ярославле самим
Никитой Семенычем.
Последуем за ним и мы туда же, так как странниче­
ская вера там новость; следы ее свежи и ясны, будучи
налажены и проложены всего только 20 лет тому назад:
можно походить и полюбопытствовать.
413

Итак, опять на дальний север, за недоговоренным
и недосмотренным с подмогой доброго человека, при­
стально присмотревшегося ко всему тому, чего ради
начат рассказ наш. На этот раз со старыми воспоми­
наниями и подновленными новым запасом сведения­
ми пойдем на наш любопытный север прямо в лесные
трущобы, в глухие и сплошные дремучие леса, назы ­
ваемые там сюземами или сюземками, где нет ни дорог,
ни троп, где ходят пеши или ездят только верхами, на­
правляя путь по звездам. Здесь, как древле поселились
люди новгородского племени и обычая по прибрежьям
рек, так живут и теперь по этим рекам и речкам и по
берегам озер, пугливо избегая и сторонясь от темных
сюземов, мокрых и негостеприимных лесов. Здесь ж и ­
вут стариной, ревниво ее охраняют и пробавляются па­
триархальными обычаями и старыми верованиями, о
которых в иных местах уж е давно забыли думать.

ГЛАВА VII

«Каргопольские пределы Обонежья» — действи­
тельно одна из тех лесных местностей северной России,
где новгородских насельников можно считать очень
давними и ранними, которые удачно воспользовались
благоприятными природными условиями и направи­
лись сюда в доисторические времена, несомненно, с Б е­
лого Озера. Подобно Белозерску, по примерам и образ­
цам однородных с ним древнейших северных лесных
городов, упомянутых первыми в наших летописях, ка­
ковы: Псков, Новгород, Ладога, Лукомль, Ростов, Галич
и другие, Каргополь устроился вблизи озера, на истоке
большой реки и, как большинство этих городов, принял
чужое, нерусское имя. И так же, как чуж ак в заселен­
ной уж е стране, выстроился он огороженным острогом
на реке Онеге, осторожно устранился от приозерных
берегов, занятых ранее пришедшими инородцами чуд­
414

ских родов, в 3 верстах от озера Лача, как располо­
ж ился древний Белозерск в 17 верстах от Белоозера,
Новгород в 7 — от Ильменя, Псков в 18 — от Чудского,
Старая Ладога в 30 — от озера своего имени и т. д.
По старорусскому новгородскому обычаю, встал
этот город на своем месте с заветным Спасом, сохра­
нявшим поселенцев от голода, потопления и других
невзгод тяж елы х переселений, посвятив Спасителю
первую церковь, воздвигнутую на берегу. Затем, ког­
да славянская сила взяла верх, отсиделась и получила
влияние в окрестностях, русское население выдвину­
лось к озерам, оставив на старых пепелищах рвы, валы
и курганы под именем и видом городищ, староселья.
Так сталось и с Каргополем, когда он сделался средин­
ным и сильным пунктом, к которому тянули окрестные
ж ители по земле и воде, т. е. сносили материальные и з­
бытки в виде подати и предметов для обмена и торга, и
подчинились нравственному влиянию, как месту обще­
ственных сходок и дум. Каргополь сделался велик, бо­
гат и славен, и известие о нем через дальние, окольности лесов и болот, сквозь толстые монастырские стены,
успело проникнуть в темную келью отрешившегося
от мира книжного отшельника, еще в X III столетии
нашей истории. Город записали в летопись под его
странным именем, происшедшем ли от слова «карги»,
принятого от инородцев в значении каменистого от­
логого берега (что очень похоже) или названного так
по другим неизвестным причинам (что такж е может
быть вероятно), потому что сущ ествуют еще на севере
два озера под именем Каргозеров. Как укрепленный
охранительный пост город стал в затуле дальнейших
выселенцев вглубь севера и востока, обеспечил им путь
по Онеге и открыл возможность заселения карельского
и поморского берегов Белого моря тем ж е людям новго­
родского облика, речи и обычая. Как срединное, хорошо
пристроившееся на пути и при дороге место Каргополь
415

стал торговым городом, передаточным и складочным,
между богатой Пермью и торговым Новгородом с приго­
родами. Как богач, он расстроился вширь и обстроился
каменными церквами в количестве не одного десятка.
Пока жилось Новгороду и не стягивалась и не окреп­
ла Москва, Каргополь не утрачивал своего нравствен­
ного значения, хотя и заброшенный в самую глушь.
Но стоило лишь укрепиться Москве, задавить Псков
и Новгород и приобрести потом новые богатства Сиби­
рью, открыв в нее новый путь, Каргополь захудал, вдруг
оказался заброшенным городом в самую глушь и даль
и к тому ж е отдаленным от Москвы невылазными бо­
лотами и непролазными дремучими лесами. Уже Борис
Годунов смотрел на эту местность, как на не стоящую
хлопот и попечений, выселил отсюда не одну сотню лю­
дей в Сибирь на пашню (т. е. для заселения и развития
земледелия), и как на страну, настолько далекую и глу­
хую, что показалась она надежной для высылки всех
годуновских недоброхотов: Андрея Шуйского (который
и был лишен жизни в самом городе) и инокини М арфы
Ивановны, матери будущего царя Михаила Федорови­
ча. В Каргополе же утопили и самозванца Болотникова
с атаманом Федором Нагибой и другими сосланными
сюда мятежниками. Сюда ж е ссылали потом и всех не­
довольных московскими порядками, теми порядками,
которые вообще были не по нутру и не по сердцу всей
Новгородчине, жившей по своей воле.
Затем, когда невдолге при царе Алексее задумала
Москва исправление богослужебных книг и нерасчет­
ливо и неожиданно вы звала тем массы недовольных,
назвавш их эту исправу новой верой, обонежские пре­
делы оказались в наилучшем и выгоднейшем положе­
нии по отношению к старой вере, старым церковным и
бытовым порядкам. Здесь целостнее убереглись древ­
ние прадедовские обычаи, на которые за отдаленно­
стью и бездорожьем не могла иметь влияния укрепив­
416

ш аяся, самоуверенная и сильная Москва. Соловецкий
монастырь новых книг не принял и заперся наглухо пе­
ред царскими войсками. Палеостровский дотла сгорел
ввиду их, сожженный засевшими староверами в осаде
и не пощадившими своей ж изни от самосожжения. Ког­
да Соловецкий был взят и убежавш ие от казней успе­
ли перебраться на берег, в Онежских лесах они нашли
себе надежный приют и на реках Выгы и Лексы могли
на долгое время соорудить надежный притон и рели­
гиозный центр, прославившийся потом, как главное и
основное гнездо беспоповщины. Здесь перестали мо­
литься за московского царя, здесь всякую преследую­
щую власть признали Антихристовым порождением
и поверили нарождению на свет самого Антихриста,
воцарившегося в мире. Вот почему в таком глубоком
убеждении здесь допускали для себя все способы са­
моубийств в расчете на наследование мученического
венца и успели показать самую простодушную довер­
чивость ко всевозможным религиозным измышлени­
ям. Вера эта доведена была даж е до крайних пределов
самообольщения, и обнаружилось самое грубое неве­
жество, напомнившее времена первобытных диких на­
родов и проклявшее все святое в действующем и ж и ­
вущем мире. От беглого из Шунги дьячка (Данилы) до
князей захудалого рода (Мышецких-Денисовых) все
прониклись противоборством московским порядкам и
энергией действий в упорном держании старой веры
без попа, толкуя ее на разные образцы и способы.
Толкования эти довели народ до поморского толка,
признавшего необходимость и святость брака; до ф едосеевщины, наоборот, восхваляющей девственную
безбрачную жизнь, по силе изречения «тайно содеян­
ное, тайно и судится», и советующей женщине «хоть
семерых родить, только зам уж не ходить», и, наконец,
до филипповщины, несогласившейся с первыми и отде­
лившейся от вторых, на толкованиях о молитве за царя
417

и подчинении власти, ввиду несомненного водворения
на земле Антихристова царства.
Воцарилась эта мрачная филипповская вера среди
гонительного времени в каргопольских странах одно­
временно со всем Обонежьем, при содействии и уча­
стии тех ж е благоприятных причин.
Тяж елым гнетом налегает на северного лесного ж и ­
теля его трудовая обыденная жизнь, хотя Прионежье,
значительная часть нынешнего Каргопольского уезда,
считается местностью наиболее хлебородной и удоб­
ной для земледелия (она прославилась ячменем, и ей
годами удается даж е продавать излишки соседям). Но
мучительные заботы об удобрении отравлены и задер­
жаны падежами от сибирской язвы, почти повсемест­
ными и каждогодными, особенно вблизи системы кана­
лов. Когда, вследствие того, истинно-каторжная работа
с лесными новинами успела обратить каргопольские
окрестности в настоящую безлесную степь; после того
как Озерецковский в 1785 году видел город Каргополь
окруженным лесами, — жизнь отравлена, и беспощад­
но усложнен труд этого исконного и неизменного зем ­
ледельца, более тысячи лет назад поселившегося в
этих бесхлебных странах.
Под обухом ранних весенних морозов и продолжи­
тельных засух, бессильной пылью на полях каж ется
кое-где нацарапанный назем и гнилой щепой — дере­
вянная борона и игрушечная соха, на которых ездит
местное сельское хозяйство, не додумавшееся здесь
еще даж е и до благодарной косули. А в земле леж ит не
сортированное, отобранное на глаз семя, и земля эта
обработана перед самым севом весной и только два ме­
сяца успевает пролежать под паром для озимого посева
в конце августа. Примера ж е обработки полей ранней
осенью для весеннего сева, как того требует суглини­
стая почва, до сих пор еще никто не показывал. Все
руководятся теми ж е образцами, какие завещаны досельными предками, и еще никто не смекнул, что эти
418

самые мириады голубей и галок, в докучливом множе­
стве наводняющих чердаки деревень и сел, доброхотно
несут то добро, которое могло бы подспорить делу на
истощенной теперь, но некогда богатой производитель­
ностью почве. В Архангельской волости, например, из
2,500 десятин пахатной земли 500 десятин леж ит на отлогах именно за недостатком удобрения. На огородах
высевают только брюкву, лук и редьку и так мало ка­
пусты, что о том и говорить не стоит, и храни Бог посе­
ять Антихристово зелье, картофель, которое к тому ж е
сделалось известно только в 1843 году.
При такой проголоди — прямой выход на сторону,
в отхожий промысел, чтобы еще больше обездолились
домашние силы и чтобы еще крепче запустовала паш ­
ня и задичала земля. Но куда идти из такой дали и как
разойтись в ближних местах, не утруж даясь дорогой
и не обманываясь надеждами? Прадеды указали на
дремучие леса для охоты, прямоезжие дороги для и з­
возу и на текучие реки для сплавов: вот те три кита,
на которых каргопольская страна может опереться и
от Антихриста в виде недорода спастись и укрыться.
Не набегает ли она при этом на его слуг и пособников?
А вот посмотрим.
Ходя в лесу, глядя на сучья, глупого чухаря уви­
дишь: сидит, повертывает головой и любуется на со­
баку, как та из стороны в сторону прыгает, а сам ее
не боится: на такого дурака и на слете, а тем паче на
сучке заряду жалко. Годится заряд на зверя с пушной
шерстью, на белку, которой прыгает много, а против
птицы всякой — глухарей, рябчиков и белых куропа­
ток довольно и сильев, слопцов и пастей — всего того,
что стариками выдумано, а теперь не одобряют и з а ­
прещают. На Михайлов день на архангельском торжке
прожженный плут эту птицу собирает и покупает: как
ты с ним ни борись, за всю свою охоту больше десяти
рублей никогда не получишь. Чтобы больше нажить и
сильнее оплести и барышников, и охотников, без того и
419

не выходят, чтсбы не проделать на счастье такой кол­
довской шутки. К дверям подъезда в дому привозят на
чунках (ручных санках без задка и боков) несколько
охапок дров. Попрощавшись с дорожными, все домаш­
ние и мастера перетаскивают дрова по полену в самую
лучшую комнату и складывают их за дверями под стол.
А чтобы не попал на дрова недобрый глаз, прикрывают
салфеткой: у иных до возвращ ения дорожных, у дру­
гих до третьего дня, когда дрова складывают в печь и
сжигают.
Оттого перекупщ ики и на торгу ходят побойчее и
посмелее, и всем они в примету, и всем они не дают
спуску.
А вот и другие: мелким бесом повертывая боками и
потряхивая бородой (которая, кстати, и вы растает там
так жидко, как полагается бесу), предлагает знакомый
молодец работу вперед и деньги сейчас в задаток. А на
дворе самое проклятое время — конец зимы: хлеб весь
приеден, коровенка сведена на базар, и Антихрист в
виде сборщика податей показал уж е один рог и постра­
щ ал забодать: не соображ ает того, что прийти бы
ему осенью, после уборки полей, — вернее бы было.
С этим грубияном опаснее, с новым и льстивым прият­
нее вести дело, именно с этим последним, который зо­
вется десятником. У казывает он опять на речной сплав,
в лесную, рядит понедельно, дает в неделю полтора
рубля — да мало. Прикидываешь умом — не выходит,
споришь с ним. Сулит он вперед 16 руб., а надо 20; опять
споры и торг: соглашается он и на 20, если спустить по­
недельную плату.
—
Уж и выжиги! Всего-то они мужика насквозь зна­
ют. И где у него заплата прорвалась — и то видят, и то
успел он глазом обвести кругом. Двадцать так двадцать:
это все едино, значит — по гашник к снегу, от Благо­
вещения до вскрытия рек и чтобы топор на сучьях не
звенел. А избы такой, где бы согреться, нет, ш алаш вы­
мерзает и продувает его насквозь, а еды только и есть,
420

что дадут. Идти до места надо на своих харчах; вот по­
чему хорошо 20, что из них можно подати заплатить,
для дому сольцы да дегтецу прикупить и про себя на
путь-дорогу рубля 2—3 приберечь. С Богом, по рукам!
Десятник подобрал полную артель, ходя из избы в
избу, человек 60 — и до ста. Называет их всех артелью,
но артель эта такова только по имени, да по тому еще,
что горемычных людей этот бес согласил на круговую
поруку: неустойка какая — всем отвечать. Заболел
один и уроков не исполняет — его часть очищать всем
другим, за него работать.
Побрели ребята на место сплава, где идет заготовка
лесов и где самого лешего-хозяина можно видеть ж и ­
вьем, самого Антихриста: нанимал и привел слуга его,
и тут ж е всю артель продал за каленые денежки. Сам
посулил 2 рубля с гривной — закабалил за пять. Лесной
хозяин так и принял гуртом, как баранье стадо.
Впрочем, самого хозяина рукой не достанешь, оста­
ется по-старому прямым хозяином десятник. Перед
ним за все в ответе, и его одного только и знаешь.
Вскрылась река, очистилась, и одну лишь принесла
радость: работа пришла новая. На первых порах как
будто и повеселее думать о ней, сидя перед теплинкой.
А на самом деле?
—
Прежде по пояс в снегу, а теперь по самую шею в
воде, да такой холодной, что от нее даж е ко всему при­
вычные костяные зубы ноют. По жердочкам около пло­
тов не пройдешь, потому что отвечай за всякое бревно,
как нянька за малого ребенка: оторвалось оно, захлеснулось — полезай в воду, промокай и дрогни насквозь.
А когда очень уж зазнобился — на плоту шалашик из
хвороста к услугам, и соломка настлана: можно при­
лечь, можно, пожалуй, и костер разложить на берегу,
на открытом месте. Вдруг голова заболит и затяж елеет,
по всем суставам ломота пойдет, подкатит к горлу, пе­
рехватит его и весь загоришь в адском Антихристовом
пламени. Такого хозяевам не надо, такого и товарищи
421

попихивают и обругивают. В баню бы! А вместо нее —
тот ж е шалаш; ребята грязи в него натаскали, хуж е
улицы; лежи, пока до жилого места не доплывут, где бы
свалить можно. А там гляди спросят: не федосеевец ли?
Да поглядят, как крест надел: не под рубашку ли? Хо­
рошо, если по греховности телесной носишь его поверх
рубахи... А там смотри и смерть придет: десятник того
не поставил в условие, чтобы назад ему самому огляды­
ваться и подбирать отсталых: он смотрит вперед.
Вот у него в глазах на мелком месте ребята не уснаровились, и навалило лес грудой: надо разворачивать.
Потеря времени — от лесного хозяина озорная брань.
Начнет десятник рваться и суетиться, докричится и
дотолкается в спины до того, что все налягут и общей
силой сдвинут груду с места. Тронется лес разом, всей
своей кучей — смотришь: того мужика, который поре­
тивей хлопотал и по бревнам попрыгивал, свернуло под
одно бревно, покрыло горбылями и затолкало так, что
не знаешь: под тем ли он бревном, которое вздымается
и вздрагивает, последнюю он силушку пробует, или за ­
шибло его тем бревном, которое ныряло в воду. И опять
смерть, нередкая на каждом сплаве, хоть и называется
она не маятной, а одночасной.
Неудивительна последняя, немудрена и первая, ког­
да в тяж елы х работах приводится проводить в одном
году восемь месяцев.
Уцелевшие на сплавах приносят домой беспардон­
ное отчуждение от семейной жизни, страсть к кутежам
и заработок в 30—40 рублей, настолько недостаточный,
что каждый успел попасть и завязнуть в новой ловуш ­
ке, раскинутой десятником. П етля это — забор денег
вперед для кабалы, чтобы при новом найме и вербов­
ке с ним уж е долго и круто и не разговаривать, а со­
глаш аться на то, сколько положат. От десятника и его
кабалы мудрено отбиться, а если удастся так сделать,
то на охотника предлагается другой хваленый промы­
422

сел, тоже стариковский, тоже сулит он заработок тому,
у кого во дворе стоит лошадь. Это извоз.
В той стороне, куда побежала и где кончилась по­
рожистая, не совсем удобная для сплавов река Онега,
в 350 верстах от ее истока, разлилось большое море. В
нем ловят рыбу, бьют зверя для сала. Рыбу и сало про­
дают, требуют возчиков под разную рыбу (больше под
треску и семгу); дают кладь и в городе Онеге, и в дру­
гом конце на восход солнца, в селении Сельце соседнего
Холмогорского уезда, верстах в двухстах с половиной.
Рыбину складывают в бочки пудов в 25—27 весу (редко
в 30 пудов). Каргопольской лошадке больше одной боч­
ки не свезти, да с пуда от Сельца до Каргополя дают
летом 25— 30 коп., осенью поднимают цену с 30 до 50,
зимой дают меньше (15— 20 коп.), да зато ко времени
весенней распутицы (в марте) опять доводят цену до 25
и 30 коп. От Онеги за то, что подальше, а времени и кор­
ма в дороге изводится больше, разговор о цене ниже,
как с двух двугривенных и полтины с пуда, и не начи­
нается.
Затем такой расчет, свой, домашний, например, на
Сельцо:
— Ехать в дорогу — запас брать на четырнадцать
дней по осенней распутице: на лошадь овса 5 пудов,
сена 10 пудов; на себя печеного хлеба 2 пуда да денег
надо для изводу на постоялых дворах рубля 2, по м а­
лой мере, да лагунку с дегтем на 30 коп. Своих денег на
дорогу пойдет 2 рубля 3 гривны, а, коли лошадь свезет
бочку в 30 пудов, барыша будет 12 рублей 7 гривен.
Чего лучше: 2 рубля на коня, 13 в карман. Если про­
сидеть дома эти дни и в дорогу не ходить — все 14, и по
полтине на рабочий день с лошадью даст сосед, станет
только 7 рублей, а не 13.
— Полно, так ли это? Почем овес-то за пуд продать
можно?
423

— Да ведь свой он, некупленный: посеял его — он и
вырос.
— Некупленный да продажный: на базар свезти —
деньги дадут; дадут, по малой мере, 6 гривен — 3 рубля,
да за сено по 20 коп. — 2 р., всего 5. Из 13—8 руб. стало.
Да за печёный хлеб.
— О пять-таки не покупной. Разве за печёный хлеб
деньги дадут? Да ешь, сделай милость, сколько хочешь.
Ишь, за хлеб деньги класть, Бога гневить. Хлеб-от этот
и дома бы съел, разве что на ходу-то в дороге больше
его пережуешь.
— Дадут за хлеб по 60 гривен за пуд — отдашь, и
баба охотно печь станет, если много понадобится его на
завод или на артель какую... И еще рубль восемь гри­
вен с костей клади.
— Не клади, сделай милость, ни овес, ни сено, ни
хлеб не куплены: Бог дал. Это не Питер.
— Значит, чтобы не работать вблизи дома, а в даль­
нюю дорогу идти, надо выручить всего двугривенный,
да надо принять и то в расчет, что конь-от на ходу с
возом в дороге больше съест, чем дома в стойле: что в
дороге съел, то осталось-бы в закроме. А попробуемка в извоз сходить летним путем, когда дают 30 коп. с
пуда или зимним, когда получаешь 20, — что выйдет?
Дадут летом 9 руб., а израсходуеш ь 12 р. 60 коп. а зимой
выплатят 6 р., а прохарчишь 8 р. 70 коп. Убыток виден:
хоть и счетов не бери в руки.
— Мне смешно это, да и кому ни скажи — всяк за ­
смеется: стану я самому себе овес за деньги продавать;
начну и свою-то краюшку есть да думать: вот мол, я
грош глодаю, а может-де, и целый пятак. Отстань, сде­
лай милость!
На основании таких убеждений, которых и оспорить
нет никакой возможности, в одной волости (например,
той ж е Архангельской) занимаются извозом 60 чело­
век, распознавших слуг Антихристовых, чувственно
воцарившихся на местах сплавов и не домекнувших
424

того, что и «горой» (по сухому пути) ходит он, сам Ан­
тихрист, за мужиком и возом и давно уж е тут духовно
господствует.
Бегают еще темные каргопольские люди по тр е­
тьей дороге, проторенной с тех пор, как в восьмистах
верстах стали строить каменный, из кирпича, городок
Питер. Под именем обжигал, порядовщиков, сушников, земляников, очелошников и обрезников живут они
по Неве на кирпичных заводах, но уходят сюда толь­
ко счастливые, собственно те, которым остается от по­
левой работы свободное время, а кабала от десятников
и других мироедов не висит путами на руках и ногах.
Только этим одним хорошо и не обидно: лучше всех
тому, который называется порядовщиком и выделыва­
ет кирпич из готового хозяйского материала (от 2 р. 50 к.
до 5 р. с тысячи, на 75 до 100 руб. в одно лето), прибавляя
еще по 200 кирпичей в каждой тысяче даром в пользу
хозяина, за квартиру и баню. От 40 до 50 р. передает
тому, который зовется сушником, т. е. вывозит кирпич
от порядовщика и укладывает в печи; от 30 до 40 полу­
чает земляник за то, что вывозит землю к машине, где
приготовляется глина, и до 25 руб. приходится за топ­
ку печей очелошнику. Притом, что все ж ивут харчевой
артелью, полагая расходы на нее поровну (а не сораз­
мерно жалованью), с неизменной нанятой стряпухой —
«маткой» — промысел по кирпичному делу полагается
недурным, и из одной Архангельской волости выходит
на него больше 50 человек.
Нехорошо в этом деле то, что хозяйские работы на
горячее время все лож атся на женщин, и бабам при­
ходится совсем круто. Не ж елая говорить о выгово­
ренном и доказанном, остановимся на самых счастли­
вых и именно на таких, которым удалось заручиться
под спорным трудом, за какой дают наличные ходячие
деньги. Счастливицы эти — только подгородные карго­
польские женщины. Всем остальным женщинам пра­
бабушкины обычаи и приметы указываю т опять-таки
425

только на лес, где на холодных утренниках исходным
летом и на росе бабьего лета пробивают сквозь полу­
сгнившую листву и пожолклую траву сочные белые
грибы и в особенности налитые кровью боровые ры ­
жики.
Этот гриб далеко прославил город Каргополь и, ви­
димо, держ ится в этих местах вместе с лесными и бели­
чьим промыслами, с самых древних времен поселения
здесь русских людей; теперь — как остаток прежнего
торгового и промыслового благоденствия края. Одна­
ко, сколь ни мудрена случайность странных и неожи­
данных обогащений торговлей, тайнобрачное, соленое
и сушеное растение — не такой товар, который бы в
продаже не обманывал. На него бывает недород, когда
и продавать нечего, и перерод, когда приходится отда­
вать в перебой за бесценок. Вот почему эти ж е самые
грибовницы под самым городом Каргополем тащ атся в
город и молят о помощи, еще, слава богу, не по подо­
коньям, а у дверей и опершись о притолки мастерских
изб. Ходить сюда они уж е давно повадились, и все до
мелких подробностей каждой из них знакомо.
Кислый запах чуть не с ног валит уж е в самых се­
нях. Окон в избе много, а свету все как-то мало. Однако
у дверей, в углу, печь видно, под матицей жердь и на
ней висят правленые меха. В другом углу иконы видно,
да только никаких ликов не распознаешь, хоть гляди
впристаль: все оперхли, и тараканом проточены, и за ­
леплены толстым слоем пыли.
Вот и бочка середь самой мастерской, двудонная,
из-под смолы бочка, на которую кладут правильные
доски и правят меха, и вместо стола обедают, и ставят
сгорбленный самовар с расколотыми и без ручек чаш ­
ками. Вот и корзины с белкой и мастера перед ними
сидят на лавках: кто подбирает хребтовые меха — это
аристократы; кто правит черева — это низкая чернь,
десятилетние мальчишки; кто р а сп ус к а ет белку, т. е.
отрезывает черева от хребта, и т. д.
426

Вот между ними и сам мастер — командир избы и
главный воротила всего скорняжьего дела. Ради его
милости, ласкового взгляда и доброго слова брела баба
пешком из своей деревни за 12— 14 верст. Часов шесть
сидела она на той стороне реки, на берегу, дожидалась
сбора других швей и баб, чтобы перевезли в город, под
монастырь.
В этой избе она уж е в третьей или пятой; во всех
остальных отказали: черевьих мехов нету. «Да хоть
черевец?» — «Нету». — «Хоть зеленовых (зеленых че­
рев)?» — «Нету, и не надоедай, убирайся к черту». В
одной избе только опросили: отколь, да как тебя зовут,
да чья, да и опять «убирайся вон — нету».
В третьей мастерской только выслушала, как сквер­
но подборщики ругаются, какие скверные песни знают
кроильщики и как всем не ж аль бедной трудящ ейся,
пришедшей молить о работе работницы.
И в этой избе мастера, оскалив зубы и наведя на
лица улыбки, готовы поднять на смех, хоть и чество­
вала она всех обычным робким и ласковым приветом:
«Живите здоровы, вси крещены!» И здесь никто не от­
ветил, и здесь сам мастер томил и не оглядывался да
вдруг воззрил, спросил и не урчал по-медвежьи, и р а­
боту посулил дать, велел подождать. Нашлись у него
и черева, и черевьи меха, и пласточек попросила (т. е.
хребтовых мехов) — и пласточек прикинул: «Умеешь
ли только?» — «Всяко умию». И ниток отсчитал, да и
обсчитал: за этим уж и не гоняются, понятно, обычное
дело, своими придется дошивать. Другие бабы плачут­
ся, не отставая: прибавь да прибавь! Да это делают уж е
самые пустые, и то на очистку совести.
В деревне работа шьется, через неделю идти надо
сдавать, опять получать, и шить, и сдавать. Дойдет
дело до расчету.
—
Работала не одну неделю, приходится получить
три рубля: пожалуй-ка.
427

Пьяница-мастер эти деньги пропил и отдать ему
нечем. Пожаловаться пойти — никакой новой работы
нигде не получишь. Приходится взвыть да вспомнить
про того ж е Антихриста: он людей на обиду смущ а­
ет несчастную бабу ограбить, ручьи слез из глаз вы ­
жать. А баба известно — сколько слезлива, столько
и стыдлива. И застенчива она, и боязлива. К тому ж е
всем бита, и о печку бита, и только-что разве самой-то
печкой не бита.
Нет больше горя, как у шальских, павловских и саунинских баб из-под самого Каргополя.
Не от того ли, не по завещанию ли бабок и прабабок,
искусившихся в ломке житейской и настрадавш ихся
на пинках, подзатыльниках от разных житейских слу­
чайных (и все враждебных) обстоятельств, придерж а­
лось правило хранить вновь нарождающегося бедовика
от недоброго взгляда Антихристовых слуг, хоть на ко­
роткое время девяти месяцев? В каргопольской стране
всякая беременная женщина свято и старательно хло­
почет скрыть свою беременность и скрывает ее не толь­
ко от соседей, но и от семейных: кто увидит, за всякого
должна мучиться. П рячется она по хлевам, а в летнее
время непрочь пожить и в конюшне, а если не удалось
заручиться на все время «сноса» где-нибудь в укром­
ном, уединенном и невидном месте, да хоть бы и в самое
холодное и морозное время, да хоть бы и грозила ей от
того самая смерть.
Чем меньше знают и видят — тем лучше, а при дев­
ках, например, никак уж и не разродиться.
Этому веря, и всему другому поверишь, когда на­
пускные и суеверные страхи ходят за каждой бабой по
пятам, а в особенности за беременной. Напугивают так,
что на всю жизнь остаются бабы трусливы и робки на­
сквозь до раскатистого дикого смеха и до неудержимой
икоты. И верится многому, тому, над чем другие сме­
ются.
428

Как, например, не верить тому, что вниз по Онеге, в
Кеми, все ж ивут колдуны?
Ш ел оттуда на Каргополь года тому два назад по са­
мому берегу реки Онеги мужик тамошний, поморский.
Ищет он семь волков-оборотней: надо-де их повернуть
ему на людей. И знает он, что люди старой веры за это
самое волков в тех местах совсем не бьют, а толкуют,
что, когда один из них забил волка да стал сдирать с
него шкуру, то под шкурой-то армяк нашел. Другой,
когда разры вал зарод сена, то увидел в тряпке младен­
ца, а подле стоит волчица и кланяется. Когда взял он
младенца на руки и понес домой, волчица пошла за ним
и подле избы опять начала просить, кланяться. Когда
шел по этим деревням мужик снизу и искал оборот­
ней — его все встречали с великим почетом и всяким
уважением и, крепко побаиваясь, радостно принимали.
У одного мужика, самого трусливого, прожил он полто­
ры недели, объел и опил, насилу тот его выжил.
В этом ж е древнем краю случается и так, что если
два соседа заспорят меж собой о меже, то, чтобы разой­
тись без драки и миром, один вырывает кусок дерна с
землей. «Пусть рассудит нас мать сыра земля», — ду­
мает и говорит он вслух, кладя эту земляную глыбу
себе на голову и идя по той полосе границы, которую
считает справедливой. Если обойдет ее благополуч­
но — его взяла: противник не смеет спорить. Этот я зы ­
ческий обряд, когда мать сыра зем ля считалась боги­
ней и требовала особенных праздников и приношений,
остался и в других местах лесной Руси, но вместо дер­
на ставят на голову икону. В каргопольских местах все
еще прогуливаются с куском задеревенелой земли, т.
е. из языческих времен еще не успели выдвинуться в
христианские.
По той ж е самой дороге, и з-за Кеми, из давних
скрытницких гнезд на Топ-озере, назад тому двадцать
лет, прошел другой смелый и ловкий, в бегах омужи­
чившийся солдат Савва Александров.
429

Он рассказывал, что Антихрист воцарился не чув­
ственно, а духовно, что надо бежать из мира в лес и там
от людей скрываться; ему такж е поверили, и не одни
бабы, но и мужики, и не одни филипповцы, но и из пра­
вославных кое-кто.
В одном селе напал он на праздник, про который он
и не слыхивал: праздновали Стенам и Ободверинам26, а
оказалось, что чествовали день освящения своей мест­
ной приходской церкви (Троицкие именины, называли
ему такой ж е праздник в другом месте).
Савву Александрова зто привлекло и остановило
тут.
В другом селе он натолкнулся на праздник Б ар а­
нье воскресенье — первое после Петрова дня — и ви­
дел, как к церкви согнали баранов, резали их и варили:
часть жареного мяса выделяли церковному старосте,
остальное съедали тут ж е сами; большую и общую тр а­
пезу устраивали, пили, ели и напивались дозела.
Савва Александров и тут потирал руки, лукаво и
радостно улыбался, и из этого места не спешил, а оста­
навливался, оставался и уловлял.
Дошел он и до Коровьего бога к Макарьевой пусты­
не, близ Ошевенского монастыря. Здесь уж е пили и ели,
сверх баранов, всякий другой скот.
Здесь между обоими монастырями залег по реке
Порме густой лес, и вблизи по опушкам засели темные
лесные люди.
Эти места Савва полюбил больше прежнего и отсю­
да уж е не выходил довольно долгое время.
От границ Архангельской губернии началось рас­
пространение скрытницкой веры, и первые признаки
ее удалось заметить в Усть-волгском приходе. Вера
шла по реке Онеге вверх, сворачивая в прибрежные
леса, и в них пряталась: сначала по речке Большой
Порме, потом в приходе Ольховца и Волосова. В 20 лет
новая вера успела утвердиться в волостях Каргополь430

ского уезда: Архангельской, Быковской, Усачевской,
Панфиловской (собственно в приходе Печниковском),
в Мотковской волости (в приходе Луговском или Л у­
гах), в Нифантовской (в Речно-Георгиевском и Ошевенском приходах). Не пошла эта вера к Двине и на
Сию: за Лугами — деревуш кой близ архангельского
погоста — нет уж е ни одного скрытника, точно так же,
как и в г. Каргополе их очень мало. Зато в 6 верстах
от села А рхангела к Устьвельской станции петербург­
ского тракта, у деревни Кладовца, получила громкую
известность гора.
Гора заклю чает в себе подземные ходы, которые и
полагались вырытыми руками скрытников для жилья.
Начальство подземелья эти распорядилось засыпать,
однако напрасно: гроты были — прихоть природы, а
ходы оказались результатами подземных ключей, в
обильном количестве прорывающих мистическую и по­
дозрительную гору.
Из расцветшего, искусно насаженного Евфимием в
Пошехонских лесах «тернового сада», вычищенного от
валежника и зарослей Никитой Семеновым, перебро­
шенные ветром семена в леса каргопольские возросли,
дали поросль и отрасли, которые тщательно догляды­
вал ученик Никитин, Савва. За нею затем ухаж ивал и
поливал ее из беглых ратников Никанор — крестьянин
Каргопольского уезда с товарищами: Иваном Дмитричем из дер. Печниково и Владимиром из беглых солдат
(сам Савва Александров уш ел отсюда на новые скитанья под Кинешму Костромской губ.).
Имеются, впрочем, уж е подсохшие и отвалившиеся
сучья, выбитые и вынесенные попутным благоприят­
ным ветром из лесной чащи на открытое поле, по пере­
лесью, на мир. Таких немного; заваливш ихся в трещ ах
гораздо больше.
Верного и близкого к правде количества бегающих
«в безвестной отлучке» дознаться нельзя: затем и
431

скрываются, чтобы избежать учета и сбить со счетов.
П ридет неизвестный чуж ой из дальних мест и п ер е­
селится к тем, которые уш ли из ближних селений —
кто его узнает. И ная выпросилась на богомолье в Со­
ловки и там могла потонуть, потеряться. Другой вы ­
правил из правления паспорт на дальние заработки,
третий исчез без всякого спроса, может быть, под
сваливш имся деревом в лесу, мож ет быть, под заш аливш имся на сплаве бревном. М едведь в лесу лом а­
ет, волки едят и леш ий заводит в трещ у на лихую и
голодную смерть. У считать по билетам и паспортам
нельзя, потому что не только не возвращ ены они с
надписью о смерти, но и совсем уничтожены. Усчи­
тать можно только тех, кто сказался ушедшим, да не
вернулся, и тех, кто уш ел и долго соседями не досчи­
ты вается. Да и то — все ли такие прекратили снош е­
ния с миром по своей доброй воле?

ГЛАВА VIII

Тем временем охотник в лес вышел.
Видит он: в лесу много дичи и зверя, и лес подходя­
щий — и стиглому, и беглому проходы есть, только удалу молодцу проезду нет. Это и надо.
Облаву можно сделать удачную, только надо по­
добрать и подыскать загонщиков. А на такое дело, все
говорят, хороша баба: и голос звонок, и волос тонок и
длинен, и на нее, что волк на боязливого и визгливого
поросенка, идет всякий красный и пушный зверь. И
отец Емфимий, и Никита Семеныч так делали и с того
начинали, а с Никитой Семеновичем Савва Алексан­
дров ж ил за родного брата и очень помогал ему в Во­
логодском уезде (в 1857 году). Довольно достать одну
такую бабу, которая была бы поумней, и посудачливей,
и побойчей, и несчастнее прочих, чтобы подыскалась
432

тотчас ж е к этой другая подходящая, а с двумя и базар,
и облаву можно сделать.
Савва Александров, как пришел, так и подсмотрел
одну такую, как раз подходящую: в гурьевском обще­
стве, в Быловской волости, из деревни Устья-Пормы,
девку Татьяну Светлякову с матерью.
Объявился он и показал себя ей: не на косолапого
косого медведя, а больше на шуструю охотничью со­
бачку смахивает. Умеет подластиться, умеет хвостом
повертеть, и все это у него не так, как у дворовой до­
машней собачонки. Есть на что взглянуть и к чему при­
смотреться слабым бабьим делом и обычаем.
Савва в городах жил, в казарм ах обтерся, видывал,
как писаря и господа офицеры да и свой брат на ту ж е
охоту хаживали, красного зверя притравливали. Они
советовали:
— Ты слова такие спознай, коих промеж себя не вы-*
говариваешь — ничего, если какое и изломанное по­
падется (бывает, что это-то слово и нравится больше).
Подсмотри подход и выверт, да посмелее, да понахаль­
ней, приступом — по-военному: это бабам всего слаще.
А там уж они сами в тебе увидят то, чего нет у тебя и
чего показать не можешь: они сами найдут и облюбят.
Ты ведь, солдат — одно слово. Слово то сильное и вели­
кое. Солдатом ты только покажись деревенской темной
бабе и погляди, что из этого выйдет. А что выходит —
про то вся мать наша Россия знает.
Показался, поглядел и увидел:
— Несчастненький ты человек, и берет меня жалость
за самое сердечушко: ни заш ить тебе, ни обмыть тебя
некому. Где что забыл — тут и оставил. Занесло тебя
ветром, да и колышет им, словно былиночку. А дорогого
стоишь! Все-то видел, про многое слышал и про все так
складно рассказываешь. Не то я — слабая девка, не то
ты — сильный человек, и смотри, сколько ты этого горя
вытерпел, как жив остался. И теперь тебе головушку
433

приклонить негде: сквозь леса прошел и опять в лес хо­
чешь. Съедят тебя серые волки. Очень мы благодарны
тем, что изо всех девок ты взор свой на нас бросил и нас
удостоил. Какой девке о вере толковать любо, когда ей
козлов хочется ставить — плясать, да веселые песни
петь, а я вот не такая, я сколько хочешь могу сидеть и
слушать. И люблю это даже, и сама кое-что домекнула, и еще того пуще нового хочется. Очень благодарны,
что нас-то вот ты, экой человек, и посетил, и удостоил.
П ущ ай-ка другие-то от зависти рвутся, кому тоже это­
го требовалось, пущай они метутся!
И по-деревенскому, и по-русски она «пожалела»,
т. е. полюбила: сама пошла с Саввой в лес и мать свою
увела.
В лесу Татьяна прижила сына Исаака, и когда по­
требовалось Савве идти назад, в леса Пошехонские, по­
плелась девка за ним и сына потащила за пазухой.
— За Татьяной повалились и другие бабы, как ры ­
жики в кузов, потому что прошли слухи, и сказывали, и
доказывали Саввины бабы, что учитель их чудеса тво­
рит: вот прознало про него начальство, везде его ищут,
но нигде ни сына, ни баб поймать не могут. Все это зна­
ют и видят.
— А отчего не изловят?
— У него така рубаха бумажна есть, что наденет он
ее на себя и бывает невидим.
Как этому не поверить?! Не верила только М арфа
Полетаева из деревни Морозовой и то, говорят, потому,
что давно уж е была обольщена Саввой и подаяниями
подкуплена; держ ала притон и числилась в скрытницкой вере. Зато, когда эту М арфу исправник Ларионов
строго допытывал о Савве и грозил, и мучил, баба упор­
но закры вала следы и не выдавала, так что удобно вы­
брался Савва в Пошехонские, а потом к учителям сво­
им в Вологодские леса.
Когда дошел туда до него слух о том, что, покинутая
на бабьей слабости и разуме, вера стала колебаться и
434

грозит полным падением (а к тому ж е и кстати из Во­
логды послали искать его и ловить, Савва вернулся на­
зад в Каргопольский уезд).
На этот раз он показал и другой способ спасения и
укрытия, спрятавшись не в лесу по р. Порме, со всех
сторон окруженном болотами, и не в подземной келье,
построенной благодетелями (в 5 верстах от устьвельского Погоста), а в жилом месте.
Крестьянин Троицкого прихода, деревни Дилева
Алексей Иванов Друганин, 70-летний старик и рьяный
проповедник филипповского учения, состоявший под
надзором полиции, принял к себе наставника и вступил
с ним в спор с вострым зубом и сердитым, косым взгля­
дом.
— Мы ли не перекрещиваемся, мы ли от мирских
не отчуровываемся, вкупе с ними Богу не молимся, и
кто из церковников к нам приходит — совершенно кре­
стим, чего ради и нас-то вы еретиками прозываете и
третье крещение ты мне предлагаешь?
— И вот именно для этого, понеже находитесь хри­
стианской вере отступники.
— А почему ваша вера христианская и почему мы —
отступники?
На словах был наставник искусен; в книгах дорылся
до того, что и говорить иначе не мог, как по-книжному,
по-печатному: не то он по книге читает, не то свои слова
говорит.
— А по сему и отступники, когда тысяча семьсот
двадесят второго года ваши обязаны были сказками;
тако ж е 1744 и 1745 гг. тоже обязаны были сказками,
даж е до сущего младенца, и они подписались только
самим доживать, а впредь раскольнической прелести
не распространять, и никого к тому не учить, не точно
посторонних, но и живущих в одном дому. Учителей
потайных раскольников в дом не примать, но сыски­
вать и имать — тоже подписались. Подписались книг и
печатных, и письменных в домах у себя не держ ать от
435

нюдь. А где про то прознавали, то объявляли бы духов­
ному правлению. Постой-ка, я дочитаю!
Савва вынул из мешка, из вороха книг, цветничек:
без мешка учитель на проповедь не ходил и другим не
советовал, так что теперь и у какой-нибудь старухискрытницы в крашенинном мешочке на боку леж ит
какая-нибудь «богодухновенная» книга, вместе с ней
непременно свой складной медный образок, складная
чаш ечка и непременно складная ложечка всегда со
свитком, которым всякий скрытник пользуется в видах
остережения товарищей. Начетчик же всегда таскает­
ся с целым ворохом книг, на полях которых приклеены
маленькие лоскуточки красного цвета, обозначающие
те места книги, какие наиболее надобятся и требуют­
ся. Всякий лоскуточек на опытном, присмотревшемся
глазе безошибочно вскрывает желаемую страницу, как
и на этот раз.
—
Детей крестить правоверным иереем, и седмилетие прешедших представлять в церковь к исповеди
и Святых Тайн причащению. Смотри: при царе Петре
ваши первыми подписались, в ваших странах для сво­
бодного и миролюбивого ж ития первыми надругались
над христианской православной верой и за раскольни­
чью прелесть согласились ее признать. У земного-то
царя воеводы и воины когда чести и награды заслуж и­
вают? Не во время ли самых приступов даж е до смерти
ополчаются? А тем-то, что бывает, что для своего спа­
сения царевым врагам покоряются? А кольми паче у
Царя Небесного, которые за его святую веру до крови
пострижут, то и венцы получат, а которые отступят, то
все от него будут изгнаны. Это ведь и по святому Еван­
гелию так выходит. Могут ли такие-то христиане яве
другим благодать преподать? Вот чего ради крещение
и покаяние ваше не вменяется. Хочешь, от Божествен­
ного писания покажу?
Это-то и надо было.
436

—
Да показы вай ты, только по моей книге, в
ваш их-то чего-чего не нагорожено! Толкуй и спорь
без обману.
Понадобился Номоканон, Кормчая, Евангелие по­
учительное, Евангелие благовестное, Кирилова кни­
га, Сборник большой, книга Ефрема Сирина — не Бог
знает что: у всякого начетчика найти можно, а у такого,
как Алексей Иванов, и подавно.
По Номоканону вышло, что всякого белорусца, хоть
и поп крестил, да, молится этот поп за папу — пере­
крещ ивать надо сызнова: и еретическое отрицание ему
говорить, и молитвы все говорить, и младенческое от­
рицание, как еретику.
По Кормчей, вышло, что если кто принудит своих
рабов вместо себя послужить идолам, то обязан совра­
щенный раб один год каяться, а совративший его — три
года.
По Толковому Евангелию, выходило так, что сло­
ва: «Неубойтеся от убивающих тело, душу ж е не мо­
гущих убити, се убо аз посылаю вас, яко овца посреди
волков» — относятся к делателям беззакония, между
которыми первые суть те, которые отметают веру и от­
вергаются Христа во время гонения, как сделалось при
Петре и его преемниках.
Всего лучш е открылось в книге Кирилла И еруса­
лимского:
«Будет беда великая вскоре, какой не было от со­
творения мира и потом не будет, и это время, когда
последний Антихрист начнет везде, утруж дать и му­
чить православных христиан. “Последний князь мира
сего”привлечет под власть свою людей всех стран и
начнет воевать сначала с греками, а потом и с другими, и
начнет прельщ ать всех христиан и всех народов, чтобы
ему, как Богу, поклонились: “различными коварствы,
любовию, дарованием, обещанием, прошением, гро­
зою, казнию, войною, посольством,\ Тем только и будет
437

спасение, кто убежит в горы. Кто чувствует в себе силы,
тот пусть с Сатаной борется; пугливые ж е пусть убега­
ют, ибо будет тогда скорбь великая».
Прихватился еще лоскуточек с боку Кирилловой
книги, открылся 84 лист с таким текстом: «О, пустыне,
иже Духа Святаго вмещаеши, блаженна еси, ибо уче­
ницы Христовы в тебе свое ёстество познавают и дьявольския злохитрства презирают. По апостольскому
словеси глаголем: изыдите, братие, от мира, изыдите!
И нечистоте его не прикасайтеся. Возлюбите безмол­
вие, да познайте Бога и откровенным умом славу его
узрите, что всуе мятемся в жизни сей» и т. д.
Недурно открылось по слову Ипполита, папы р и ж ­
ского, об Антихристе, который, когда придет и начнет
знаменовать всех своею печатью, тогда одни подвиг­
нутся на мучителя и погибнут, другие покорятся ему.
Многие ж е прелесть его избегнут, и именно те, которые
скроются в горах и вертепах, и слезами и сокрушением
сердца молятся Человеколюбивому Богу. Он спасет их
от соблазнов и невидимо покроет рукой своей.
Филипповцу Ипполитово слово хоть и не читай даль­
ше — сам твердо знает; да только место-то это прежде
проходилось мимо.
—
Да и Ефрем Сирин тоже подтверждает: «И спа­
сутся крыющиеся в пропастех и вертепех, ненавидя­
ще Антихристова знамения и страха. Всем таким ясно
и понятно будет пришествие мучителя, к тем, кото­
рые останутся в мире, любящим земная, неразумно се
будет, привязаны бо суть в вещ ех житейских, аще и
услыш ат слово, то не имут веры».
И в «Катихизис большой» Савва указывал, и в книгу
«Зерцало» заглянули, и в Четье минее обещал отыскать
сильное место — везде промелькнуло много и вы рази­
лось подобное (как в «Зерцале»): «Слышите, что к вам
глаголет Господь ваш: изыдите от сего темного Вавило­
на, люди мои, изыдите от прелестные любодейцы и не
причаститеся грехом ея».
438

«Да елицы мучения мук терпети не можаху бегством
спасение получаху, оставляюще домы и села» (это Ч е­
тья минея).
— Тут против тебя, учитель, у меня слово есть: сила в
нем большая. Сказывать ли? О терпениях в мучениях.
— Затем, сошлись, старче!
— Ну, да ладно, в другой раз, а теперь ступай знай
вперед со своим. Я эдакого-то еще отродясь не слыхи­
вал и на ум не всходило. Очень прошу продолжать.
«Гонимые за веру и от градов бегущие, и расхищ е­
ние имения приемлют, да без отвержения в себя имя
Господне соблюдут, подавайте убо таковым, яж е на по­
требу» (это Кириллова книга).
— И можно ли спорить и прекословить, когда и та­
кое великое слово сказано? «Едва гонят вы во граде сем,
бегайте в другий; аминь глаголю вам: не имати скончати грады Израилевы, дондеже приидет Сын челове­
ческий». Кирилл Иерусалимский так и толкует: «Того
ради маитися убегати, не имут скончатися грады И з­
раилевы».
— Вот, надо бы тут противу тебя из Евангелия ж е
поставить и от писаний очень многое. Ну, да ладно: вся­
кому свое любо и мило. Указывай в твоих книгах места
те, что тебе самому нужны.
Сверял и переглядывал Алексей Иванов тексты в
своих книгах: подвоху не нашел. Ходил и в Четью ми­
нею и вчитывался в те места, на которые указывал
Савва. Реш ил он тем, что Савва крепко верует, знает и
от Божественного писания верно являет, где христиане
будут при последнем Антихристе проживать.
— Верно сказывает он: будут в гонении и в скорбях.
И в Кирилловой книге явственно написано.
— При Антихристе, христианам, — беседует Сав­
ва, — два пути: сильным бороться, а страшливым — бе­
жать. А какой третий путь? — спрашивает.
439

— А третьего пути во всем Божественном писании
не предвидится, — отвечал начетчик.
— И нигде не написано — толкует Савва, — чтобы
при последнем Антихристе могли христиане ж ить яве
на лице земли.
— Не написано, я нигде не читал.
— То смотрите и вы о старообрядах, что ихнее ж и ­
тие со всем Божественным писанием несогласно. К а­
кую они несут скорбь, даж е и в Москве, и в Питере, и в
прочих городах?
— Никакой не несут: в городах купечество есть, а в
поморской стране — самые богатые и именитые люди.
Как московские и питерские купцы, так и они везде
торговлю имеют.
— Даж е и в прочих землях, — прибавил Савва, —
живут во своих домах с женами и с детьми, и никто их
не шевелит. И это ихно житие всему писанию против­
но.
— Ну, да, ведь они и по сие время веру хранят! — за ­
метил было Алексей Иваныч.
— Так, неужели в Божественном-то писании ложь
написана? Писано бо есть: небо и земля прейдут, а сло­
веса моя — не прейдут. Чего ради обрели они себе сво­
бодное житие? Явно, что отступлением от веры. Дома,
за своими печками, им хорошо называться христиана­
ми, и тут им тепло говорить, что Антихрист царствует,
и архиереев и попов звать еретиками. А сказывают ли
это лично пред властью, как пред градской, так и пред
духовной? И не смеют ихнего неверия обличить, и по
святому Евангелию не смеют веру исповедати устами,
и раскольническое имя на себе носить, и детей своих
отдают крестить еретикам. Как святые-то мученики,
по Минее, отвечали пред властями?
— Максим-исповедник хорошо властям сказал:
«Молчание — веры отметание».
— А первомученик-то Федор? Ведь рассмеялся
епарху-то, когда этот советовал ему причаститься:
440

«Ты-де, причастись только с нами, только причастись, а
я, мол, тебя отпущу потом, куда хочешь». Что Федор-от
отвечал епарху? А вот что: «Подобии глаголеши, госпо­
дине епарше, когда бы кто кого просил, говоря: ничто
ж е от тебе прошу, но только едину главу твою, и потом
идеши, амо ж е хощеши». Гляди-ка, как они властям-то
ответили! Вот отчего мы со старообрядцами не сообща­
емся в богослужении и в едении.
— И вся сосветная слава, и честь, и богатство здесь
с нами, а утре разруш ается и оставается. И не утре, но
даж е и в единую минуту все рассыпается, а небеснаято в бесконечные веки пребывает.
— Аминь!
«Ну, да, как не аминь! — подумалось наставнику. —
Знаю тебя, старче, и подсмотрел за тобой, и прислуш ал­
ся. Ты вот со всеми своими-то все переболтал, слушать
стало нечего. Да и сам добрался до всей подноготной:
надоела она тебе и толковать о ней стало противно. Да
и другие, которые поумнее, стали головами, глядя на
тебя, покачивать и выговорили страшное слово: “стал
старик из ума выж ивать”. А ты услыхал — рассердил­
ся: вот у тебя и кипит ключом сердце, уему нет, и сры ­
вать его хочется. Конечно, одно теперь утешение — по­
браниться, уличить, оспорить. Ты, вот, день-то ходишь
да ворчишь, все ищешь с кем бы в спор вступить. Тебе
и киселя не надо по целым дням, а положи на зуб (а
зубы-то, на беду твою, все целы), положи теперь какойнибудь стишок от Писания, чтобы рожном приходил­
ся он прямо против филипповцев; возрадуеш ься в тот
день и возликуешь собачьим обычаем».
— Пересобачился ты с ними так, что живого места не
осталось: все обличил. А так как те ж е самые правила
надо было прилаживать к житию своему, и намерзели
они тебе, старче, так, что хоть со свету беги. Да и пора:
года теперь под седьмой десяток идут; все такие совопросники в твои года в древние времена схиму прини­
мали. Ты этого и сам захотел по старости и усталости,
441

да признаться в том стыдно. Все хочется других вести
и самому вперед идти, а старость не в радость. А у тебя
все готово: и разговор-от о вере затеял в том смысле,
который тебя давил и мучил. Он один только и засел.
Еретическая раскольничья скверна леж ала вся на л а­
дони, да вот стало обидно: как-де столько лет верил,
наставником был, почитали, а вишь, еретиком оказал­
ся! Нечист-де: находятся люди, что и с тобой общения
иметь не хотят. Может ли это быть, почему?
—
Вот и пришел ты только за этим и допросы зате­
ял затем лишь, чтобы не сказали, что не сам-де своей
охотой из миру вышел, а соблазнили-де лихие враги и
супостаты. Возьмем грех на себя: такого зверя затр а­
вить тем полезно и любопытно, что все-таки наставник,
да вдобавок бывал когда-то горячим проповедником.
За передним легче другим идти, потому что видно, как
он пятой-то по новой тропе твердое место наметил, так
что и ногу можно поставить.
Затем, собственно, с почтенного старика и начинать
приводилось, что за Саввиным отсутствием вел он по­
стоянные и ожесточенные ссоры с его оставленными
учениками, да и увлекся ими. Савва думал, что навре­
дил и впопыхах прибежал на выручку к своим, а между
тем препиратель сам налетел и только вот поджидал
теперь ласкового слова, внимания и почтения.
Преподнесли то, и другое, и третье — он и сдался:
вот и спасибо, вот теперь, пожалуй, и я с вами, и ты
оставайся при мне!
Друганин тотчас ж е подобрал два-три топора, велел
ставить новые дворовые службы, чтобы этим отвести
опасные глаза, а тем ж е временем по ночам, тайничок
тут рыли, как пожелал и указал почтенный учитель и
дорогой гость, который здесь и поселился.
Стал Друганин христолюбцем и очутился на прямой
тропе в лес, по которой он вскоре не замедлил уйти из
мира; унес он с собой все наличные скопленные деньги,
442

в количестве 400 руб. сер. Не имея возможности рас­
продать сполна всю движимость и недвижимость, как
того требует переход в странники, он оставил в дому
своего приемыша.
С водворением Саввы и с переходом в секту такого
козыря, как Алексей Иванович, проявились скрытники
и в троицком приходе, выработались и объявились но­
вые ловцы в человецех, сильные начетчики и большие
мастера вроде Никанора Дмитриева Попова с товари­
щами — Иваном Митричем и Владимиром.
Савва умел вести дело.
—
Права вера в скрытниках! — энергически и с
твердой уверенностью отвечала отцу девушка, взятая
им из лесу, затосковавшая в избе и опять пож елавш ая
вырваться из дома и деревни (хоть отец ее и припуги­
вал, но девуш ку эту все-таки увезли, однако опять воз­
вратили отцу).
Крестьянин Антон Детятев, у которого мать (быв­
ш ая в православии Елена, превративш аяся у скрытни­
ков в Меланию) и сестра Н астасья (переименованная
в Марью) до сих пор ж ивут в скрытницах, а двоюрод­
ный брат Осип Васильев, отпустив отца своего Фрола
в лес, на сарае устроил для скрытников келейку с м а­
ленькими окошками. Этот-то Антон Детятев пишет о
Савве27:
«Где Савва ни являлся, с кем бы знакомства он ни
имел и у кого бы ни жил сам или его ученицы, все те
стали богаты, ибо Савва мастер бяше работать ф ал ь­
шивые деньги. Кто в лесах ж кть не хотел, того он отпу­
скал в мир, где бы скрывали себя в подпольях по домам
содержателей, коих он уж награждал заблаговременно.
Сим-то самым приобрел себе последоватей своей ере­
си, как древний Магомет. Что посеяно, а не было потоп­
тано, то стало прорастать, и корень Саввин в выспрь
прозябать. Удаленная от мира, Саввина посадка стала
размнож аться ».
443

При нем состоял помощником наставник Мирон Ва­
сильев, который, следуя по стопам учителя и руково­
дясь основным его правилом (не подделкой денег, что
едва ли вероятно), склонил волосовских, из деревни
Занаволочья, крестьян «богачей братьев Кузнецовых»
и увел их в лес в архангельской даче, близ речки Лейбушки. Пожитки и деньги были взяты с собой, и кас­
сиром к ним приставлен племянник Кузнецовых Петр
Васильев Купарихин.
Против осташевских сен, к востоку, на два с полови­
ною поприща, построена была лесная пустынь. К упа­
рихин был не промах: книги и деньги схитил и убежал
восвояси. За ним гнались, но догнали у самой избы, а
потому и не могли «свершить намерения удушить его».
«Пустынножительна изба», где спасались и скрылись
Кузнецовы, ныне употреблена на сенокосный станок
(приют для косцов) и находится на пожне по той же
речке Лейбушке, на даче, зовомой «Куварковы сена».
Избушка и теперь на келью похожа с прагом, куда тр а­
пезная доска вкладывалась.
«А ежели вправо на полверсты от сего станка пу­
тешествовать по тропе, вверх по течению Лейбушки,
пройдя не более, как с две или три версты, виднеется
площадочное пространство, где стояла сия пустынь
и, вероятно, тут погребались умершие скрытники, на
могилах коих, не по православному — крестов нет, а
елушки, у коих, когда хоронят мертвеца, подкапывая
коренье, сворачивают всю цельну. Выкопавши яму,
кладут туда тело умершего без гроба, каждения и без
всякого поминовения, поставя елуш ку на место, яко
будьто век тут ничего не бывало».
В этой пустыне жило около 30 человек скрытников.
Обратных выходцев было мало: «Гибли несчастные, яко
прах пред лицем ветра. Будто бы при зтом помощнике
Саввы, Мироне, от его огненного крещения, зной на сад
его разлился и погибло 15 душ мужских и женских, что
444

в зимницах в станке по речке Чучексе сгорели. О сем
было наездом временное отделение, но открытие губи­
теля было невозможно, ибо все были держ атели руки
скрытничества. Даж е самые оставшиеся семейники по­
гибших по днесь придерживаю тся содержания скрыт­
ников».
Привел этого Мирона Савва из Ярославской губер­
нии, а приставал он сам, Мирон, и ж ил в дер. Варш ав­
ской, между р. Кеной и Троицким приходом, у одного
раскольника-старообрядца.
Проявил он себя здесь больше старанием уловлять
баб, до которых был большой охотник, и не совсем
удачно действовал на девиц. Зато из старух выбирай
любую, если только предвидится в ней прок. Расчеты
тут основаны на той впечатлительности и восприим­
чивости, какими вообще отличается ж енская природа,
легко и скоро поддающаяся постороннему влиянию.
Успех его тем вернее, конечно, чем наибольшей таин­
ственностью и очевидным запрещением обставлены и
личность проповедника, и ж итейская обстановка ве­
роучения. При замкнутой жизни, когда и свету видно
столько, сколько есть его в деревенском окне, темной
бабе легко поддаваться на веру и принимать всякий об­
ман за сущую правду, а размы ш лять они не привыкли.
Такова на большую часть деревенская молодежь ж ен­
ской половины населения.
Деревенские старухи все на один покрой: труды и
невзгоды житейские за целую жизнь так переполняют
грудь охами и вздохами, что на склоне дней почти толь­
ко ими и говорить приходится, и ж елается одного лишь
утеш ения и успокоения наболевшему и настрадавш е­
муся сердцу. Конечно, все эти испытания за великие
грехи послал Господь: чем ж е Его, Батюшку, умило­
стивить? Да только на одну молитву и указывают все:
«Молись, больше молись!» А так как не всякая молитва
до Него доходит, то и надо перед тем очищаться, перед
445

молитвой и в молитве такие обряды соблюдать, кото­
рые Богу угодны и молитву усиливают.
Советуют понедельничать сверх середы и пятни­
цы, еще один день в неделю поститься; советуют крест
на разные лады складывать и поклоны считать по ре­
мешкам и узелкам. Очень, говорят, угодно приемлется
молитва, когда от любимой пищи отказываются; пере­
стают есть мясо; отстают от жидкой или горячей пищи,
да и мало ли выдумали путей ко спасению в старости и
бессилии.
Из этих правил для деревенских и городских старых
женщин подбирается, сверх общих церковных право­
славных, большая куча таких, что может составиться
новая вера, целая секта. Про старообрядок и говорить
уж е нечего: старухами этими все многоразличные тол­
ки вчинались; от них распадались на ветви, когда ими
ж е вносилась смута ввиду разных сомнений. Ими же,
когда уж е кончились ссоры и драки и налаж ивался го­
товый толк, твердо держ ались старые оплоты и осно­
вы: старуш ечьи плечи показывали тут иногда чудеса
силы и терпеливости.
Такие старухи в скрытницкой вере хороши и удобоуловимы из тех, которые успели уж е наложить на себя
много запрещений и подсматривать — нет ли еще где
чего-нибудь нового и неслыханного, а угодного и спаси­
тельного.
Наставник Мирон, впрочем, таким бабам не прида­
вал большой цены: беседу затевал и душу свою обнажал
только перед теми из женского пола, которые не были
и не казались перестарками, а по возможности были в
соку и поре. И еще лучш е того, если у такой гладкой и
сытой бабы была дочка-девица: тут можно уж изо всех
сил потрудиться и постараться, не одними днями, но и
целыми неделями.
Вот отчего и уходят в скрытницы всегда по двое: баба
и девка, мать и дочь, тетка и племянница — только бы
446

жили они под одной кровлей и потянуло бы из-под нее
старшую бабу на волю, и на лес, и на пролетный ветер.
Не так легко сдвинуть с места мужиков, особенно
тех, которые успели прикрепиться к пахотной зем ­
ле и цепляются за всякий подходящий и подручный
промысел, а тянет их в лес не на житье, а на дело. Тут
надо большое искусство и особенная приглядка и к
тем, которым на лесу посчастливит и умеют они изпод топора из бревна выщерблять не щепу, а ходячие
разменные деньги, и к тем, для которых и лес, и река,
и поле — злые мачехи. Из первых идут в благодетели,
из них иногда выбираются покровители-христолюбцы.
И з вторых можно только в скрытники, соблазнить на
готовые харчи, и в особенности тех, которым совсем не
повезла удача в жизни.
На счастье тут уловляются оба сорта: и такие, что
неохотливы к работе и полагают праздником тот день,
когда от нее можно отлынуть, и работа в руках не спо­
рится, и изживают они дни, потягиваются и позевыва­
ют, сидя спят и леж а работают. Годятся в лес и из вто­
рого сорта, где бесталанная неудача не устает ходить
по пятам и часто начинает всходить на ум всякое не­
доброе, при помощи отчаянного и бесшабашного пьян­
ства.
Ленив и ненаходчив был на таких наставник Ми­
рон — бабий воин и девичий ратник; храбр и силен Никанор Попов, ставший вторым по нем наставником по
времени, первым по делу. Н ыряя по домам и скрываясь
по подпольям, он любил высматривать и прицеливать­
ся именно в таких, которых работа отвадила от себя, а
счастье не попало в руки.
Еще не обсохший от промочки на гонках в речном
сплаве и еще вдосталь не наругавшийся над плутомдесятником, горемыка, обсчитанный в плате и крупно
обиженный, с расходившимся и неперекипевшим серд­
цем, попробовал сходить в извоз с рыбной кладью:
447

обледенел, перезяб, наломал плечи и ноги. Стал счи­
тать барыши — та ж е дира в горсти; ни обсушиться, ни
обогреться.
Ломает он свои руки в отчаянии и места себе нигде
не найдет.
Подумываться стало на бечевку и петлю, на подво­
локу и задворья, а того лучш е — коровий хлев, где мать
голым на свет выпустила, где полуобнаженным и обо­
рванным можно с ним распроститься так, что и баба не
увидит.
Смотрят на него два зорких, умных и смелых гла­
за из-под избицы: не смигивают они и не прошибают­
ся мимо и на сторону. Пока срывается с сердца брань
и еще круто заламываются руки бедняка Никанор
все глядит и не шевелится, чутко прислушивается и
не сводит со лба глубоких думчивых морщин. Начнет
горемыка-парень стихать, перестанет ругаться и на
глубокие вздохи пойдет — Никанор до полтуловища
из подполья приподнялся и встал, а ястребиных глаз
не спускает; и начнет расправлять свои цепкие когти.
А когда впал бедовик в раздумье, опустил головушку
и время от времени начал без нужды схватываться с
места да вздрагивать, да короткими порывами взламы ­
вать руки и хрустеть суставами, — Никанор из подпо­
лья весь вылез.
Куда девался хищный ястребиный глаз: подернуло
эти глаза маслом; на лицо выступило ласковое, благо­
душное взглядье, и когтей не видать: спрятал. Из уст
текут медовые речи, и слова такие он говорит, что пря­
мо попадают в твои мысли, и хорошо учат, и словно как
будто обогревают. Тепло от них становится сначала и
весело потом. А как принес книгу да стал читать, а чего
не смекнешь — протолковывать в полное твое разум е­
ние; слуш ал бы его — не наслушался. Обогреть обеща­
ет, пособить посулил и из бед и напастей вывести со­
всем.
— Только ты, — говорит, — меня послушайся.
448

— Да сделай милость, умный и добрый человек, вы­
учи, изведи из темницы душ у мою, куда хочешь, хоть и
впрямь прямо на лес.
— Не будет, — говорит, — Антихриста чувственно­
го, а уж есть-де в миру духовный...
— То верно: я как будто и видал его — не его самого,
может быть, а похожих видал — и сейчас царапины на
теле от когтей слуг его чувствую.
— Царствует Антихрист со времен Никонапатриарха, сменившего веру и убавившего восемь лет
пасхального счисления. Малоросцы уж е отпали в като­
личество, а россианцы в никонианство, с 1666 года...
— Пущай так. Это тебе лучше знать. Мы тебе ве­
рим.
— В три перста молиться нельзя: это — щепоть...
— Похоже и есть: видывал на попах наших, чем мо­
лятся, тем и нюхают. Я давно двумя перстами молюсь.
— Треперстное — печать Антихристова.
— Это знаем, слыхивали.
— Надо из миру уйти, отчураться от него... Кто в р е­
визию записан, тому нет крещ ения и покаяния.
— Нечего и думать про то: как не уйти, коли сам мир
прочь от себя гонит, да такой, притом, плетью, что по
всему она хлещ ет и везде достает.
— Надо, чтобы из сказок мирских выписали; кто там
записан, имена тех значатся в адских книгах, в Титине,
у самого Сатаны на коленях. И з миру надо вон.
— Да что лучше этого. На миру власти только и зна­
ют, что деньги требуют и все таких, которых у тебя
нету.
— Пачпортов, — советует, — и в руки не брать: на
них подлинная печать Антихристова.
— Ну, да как не Антихристова?! Она самая. П ере­
держ ал я их в руках много. Затем тебе его и дают, чтоб
хозяин отобрал. А отберет он его и спрячет — обидеть и
обсчитать тебя ему теперь свободно. Попробуй-ка уйти
449

без пачпорту; меня за это в волости вот так вы стега­
ли! Куда ни покаж еш ься с ним — везде от него обида;
ну, его!..
— А ты, постой, не торопись словом-то! Бывает, что
Антихристова печать и на доброе дело бывает при­
годна: ты, когда к нам соберешься из мира выходить,
возьми ее в последний раз, осквернись — куда ни шло!
Крещением новым мы тебя оправим и молитвы на та­
кой случай сказываем. Бабам советуем выправлять эти
бесовские бумаги на Соловецкой для богомолья. Му­
жики берут на дальний отхожий промысел, а в срок не
явятся, записывают их «в безызвестной отлучке».
— А ты как оправишь меня?
— Следует, говорю, вновь окреститься: поповское
крещение — осквернение, без вторичного нет спасе­
ния.
— Не постою и за тем. Да, может, я еще и не кре­
щен вовсе — гляди, либо мать заупрямилась со своей
верой против батькиной, либо бабка забыла. Знаю я сам
в наших местах не про один такой случай. Креститься
согласен. Только, сделай милость, чтобы в прорубь не
лезть: я зяблый.
— Имя надо переменить.
— Да как ни зови, только хлебом корми.
— Все, чем на миру владел, продать надо; деньги
пойдут на все наше общество. Забирай пожитки, хлеб
выноси. Постарайся сделать все это ночью, а я тебе и
убежище отведу: сначала в пустыне, а со временем и на
дому у христолюбца.
— Вот тут баба — ее спрашивать надо. Ну, да, ведь,
и то говорить: не сладко и ей. Подошли дела и у бабы
со мной вместе так, что и упираться долго не станет.
Моя пойдет. Ладно, значит: дом продам и с бабой приду.
Дом-от, какой уж дом! Кто за него и деньги-то даст; а
вот баба — ничего, еще здоровая. Баба моя круто во­
зит — побожусь. Как божиться-то теперь следует, по
какому велишь?
450

— На божбу идут у нас только два слова, на которые
сам Спаситель указал. Стрелья да болячек в бок мы ни­
кому не сулим: считаем это за великое прегрешение.
А вот как подобает молиться по-нашему, этому надо
тебя научить.
Скрытницкий поклон оказался во всю спину, не
сгибая ее, с немедленным падением прямо на колена.
Руки при этом складываются вместе на животе. Т а­
ким глубоким троекратным поклоном чествую тся все,
находящ иеся в избе поочередно. При входе во всякий
дом, такие поклоны совершаются преж де всего, с про­
изнесением слов: «Господи Исусе Христе Сыне Бо­
жий, помилуй нас». В большой угол, где стоят хозяй­
ские иконы, скрытники не молятся, полагая мерзость
запустения на месте святе. Равно не покупают, не д ер ­
ж ат и не кланяю тся тем образам, которые сделаны не
скрытницкими руками, ни тем крестам, которые стоят
при путях, чтобы не быть в общении с православными.
Они в этом случае ссылаются на пример св. Андрея
Х риста ради юродивого и указы ваю т в своих цветничках то место из Апокалипсиса, где говорится, что в
царствование Антихриста поставятся на месте святе
кумиры Антихристовы. Поэтому, воздав чествование
живому лику Божию в человеке или, как они говорят,
«пройдя по собору», вынимают и з-за пазухи свой м ед­
ный образок, изготовленный в Сопелках. Поставив его
где-нибудь на полочку, начинают молиться спешно,
скоро и все вдруг поклонами короткими, шейными, а
не поясными, с какими-то урывками и покачивания­
ми28. Садясь за стол обедать, эти ж е иконки кладут на
заблюдник через стол против себя, чтобы и в этом от­
личаться от православных.
— М олитва у нас усердная и частая, молитовки мы
творим и кланяемся своему Богу четы реж ды в сутки,
иные проходят по 60 лестовок в день (т. е. ш есть тысяч
поклонов). Постимся часто, проклятого табаку не упо­
требляем, вина не пьем, чаем и кофеем пренебрегаем.
451

— Вот тебе теперь этот пост в испытание на шесть
недель. Выдержишь его — больше ни о чем не думай:
христолюбцы и благодетели все дадут. Работой ника­
кой не обязываем, хоть век скрывайся сложа руки; все
тебе принесут и приготовят. Голова моя в том тебе по­
рукой!
К новоставленнику назначен был неведомый и не­
зримый для него опытный наблюдатель, который и
остался при новике и после крещ ения в качестве р у ­
ководителя, так как искус крещением не кончается, а
продолжается от 6 месяцев до полутора года.

ГЛАВА IX

Новоприбылых после шестинедельного поста пере­
крестили, Алексею Иванычу как начетчику показали в
цветниках те места, где святыми отцами указано р азр е­
шение перекрещ ивать раскольников и простолюдинам.
Горемыке-парню и бабам велели снять с себя домаш­
ние кресты на все шестинедельное время испытания и
бросить потом, по крещении. Взамен их выдали им свои
большие четырех конечные из вересового (можжевело­
вого) дерева, и велели зашить, а не вешать.
Савва крестов этих на досуге много нарезал.
— Крест этот (иногда в жестяной или оловяной опра­
ве) — духовный паспорт, подписанный Царем Царей,
прописанный в полиции полной, во граде вышнем И е­
русалиме, скрепленный множеством рук святых отцов.
Купали в реке, но уставных и водосвятных молитв не
читали, а пели, заводя в нос по-староверски, тропари и
кондаки тем святым, которые находятся в наибольшем
у них уважении. Эктений не сказывали, пострижения и
миропомазания не чинили.
Алексей Иваныч в несвященной воде усомнился и,
одевшись в синий кафтан с медными в два ряда пугови­
цами, шитый христолюбцами, посоветовал:
452

— В священной бы лучш е, а то словно в колодец
спускали; мог бы и сам я так-то сделать — чего это
стоит? Не искупаться бы в облачение духа нечистого
и темного!
— Порядок не указан. Не святим воды, чтобы тропа­
ря «Спаси Господи» не петь, а пением-то все-таки гнез­
дящ ихся в ней изженяем. За нонешнего батюшку царя
Бога молим.
Совопросник понял и удовлетворился.
Имена всем, однако, переменили, но выбрали не с
подходящих букв прежних имен, а по святым, указан­
ным в святцах на тот день, когда прилучилось крещ е­
ние. Новокрещеным оправдали этот обычай желанием
духовно не соединяться и во всем расходиться с обы­
чаями, существующими и действующими в мире, и в
особенности у церковников.
Впрочем, новое имя — не особой цены и значения.
На вопрос: «Кто ты такой?» один ответ: «Христов раб,
Христов сын. — «Откуда?» — «От Христа. — «Куда?» —
«Ко Христу».
Для женщ ин вышло указан ие на одеж ду черного
цвета, как вполне подходящую, и в особенности на
черные платки для голов и на обыкновенные тем ­
ных цветов староверские сараф аны с пуговками. Для
мужчин — выстриж енное на темени гуменцо стало
такж е обязательным в прямом расчете, чтобы благо­
дать вернее проходила сквозь голую голову во всего
человека.
Попробовал было А лексей Иваныч попечалить­
ся на то, что при молитвах вместо деревянного масла
пускают в оборот топленое коровье (чадит и смраду
много пускает, что в тесной избе довольно противно),
отвечали:
— Из чужих некрещеных земель то масло идет, да и
к тому же, чтобы и в этом мирским не уподобиться. З а ­
тем, и за восковыми свечами великое опасение имеем,
453

дабы не попались таковые от церквей, почему и сучим
сами.
Затосковал было Алексей Иваныч и о том, что зап а­
ха ладана не слышит, и не видит курильниц с ручкой, и
икон ими не окуривают, да и про ладан услышал тот ж е
ответ со ссылкой на чуж ие некрещеные земли.
На очистку совести поспорил он немножко по при­
вычке, чтобы себя показать, но не настаивал.
—
В день рождения Превечного Младенца персид­
ские князи приносили и злато, и ливан, и смирну из
своей земли — значит, из неверной. Однако дар их Бо­
городицей Матерью Божьею принят, а не отвергнут. Не
попирается ли вами искон-вечное жертвоприношение?
И затем успокоился. Успокоился он больше потому,
что уж е до него не зря, но толково придумано и твердо
исполняется.
Потекла его жизнь вместе с другими в темной и
смрадной избушке, срубленной в глухом лесу, на сухом
островочке, обложенном кругом топкими болотами, под
соснами и елками, в собеседованиях и молитвах, с опас­
ливыми выходами на летнее время, в сосредоточенном
уединении на осеннюю распутицу и бездорожицу.
Сквозь глухую трещу, заваленную колодами, опле­
тенную и обвешанную мохом, без проводника не прой­
ти. По болотным трясинам, оберегаясь от тех, где ж иж а
заросла тонким слоем, и попадая мимо окон на мшину и
кочкарники, может пролезать только твердая нога, ру­
ководимая приглядевшимся глазом.
Иной раз и вышел бы на полянку на чужой дымок
поглядеть и к деревенскому принюхаться, а не осмели­
ваешься именно потому, чтобы не засосало в рж авы х
зыбунах между окнами и не обошел бы востроголовый
леший в тех колках, где только в небо дыра, и что ни
дерево — то все как один, и никак не распознаешь, где
мету клал, где ее глазом вымерял и на память записал.
Такие тропы, что по воде нитку, тянут самые толковые.
И мудрят на них, и знаки кладут, кругом озираясь и на
454

небо взглядывая, только немногие опытные и все вме­
сте: один-два из обительских, один-два из живущих
на миру христолюбцев. Сами наставники знают это не
хуж е других (для них это важно); остальные все, хоть и
не вглядывайся вовсе, а живи себе, как и впрямь сказа­
но — у Христа за пазухой.
Христолюбцы затем и на миру остались, чтобы пом­
нить о пустынниках и не забывать дорог к ним: они не
сеют, не жнут, не в житницы собирают, но зато насчет
еды доходят до самых больших слабостей. Мясного ни
за что есть не станут; вина ни под каким соблазном не
выпьют, но зато уж, если одну рыбу приводится есть,
то давай не треску с палтасум, от которых в тех ме­
стах набивается оскомина, а давай семгу печорскую,
либо жирную и вкусную рыбку пеледь, а того лучше
осетринки, севрюженки, икорки черненькой, густой и
жидкой, с Волги от ярославских и московских благоде­
телей.
За этими подаяниями ездят христолюбцы из-под
Каргополя, доставляют таковые и сами благодетели
из-под Ярославля. Раза три в году один какой-то при­
езж ает взыскать онежских деньгами и оставляет до­
статочные суммы. Раз вы езж ает отсюда сам олонецкий
наставник (или посылает помощника Ив. Дмитриева) с
отчетами, за советами, указаниями и наставлениями
к почтенному и опытному старцу, главному наставни­
ку Никите Семенычу столь глубоко по Порьме и Онеге
чтимому. Здесь не только не верят, но и слышать не хо­
тят о том, чтобы этот светильник когда-нибудь угасал
и дымил, т. е. изменял страннической вере во время го­
нений и заточения, будто бы принимал православие и
приобщался в церкви.
Когда оскудевают избытки, истощаются запасы и
ш аловливая рука иного слабого христолюбца задер­
жит часть приносимого для пустынных скитальцев и
употребит продажные припасы и деньги в свою поль­
зу, другие, искренно преданные вере христолюбцы
455

из ближних «жильцев» собирают по соседним дерев­
ням мучки, маслица, яиц и рыбку. Все это доставляют
они отшельникам, бегая зимой на лыжах, и балансиру­
ют летом с шестом в руках и ношей за плечами по бо­
лотным кочкам, по тонким жердочкам и коло динам.
И здесь не все попадает на братию: подаяния пере­
падают на имя затворников и страдальцев в большом
количестве и, возбуждая в передатчиках соблазн, р аз­
жигают корысть; из остатков наживаются они в таком
размере, что о них начинают говорить, как о денеж ­
ных людях, а кое-кто, не стесняясь, и открыто заво­
дит торговлю, хотя бы и той ж е архангельской рыбой,
каргопольским грибом, заячьими шкурами и белкой.
Кантонист из Куткиной деревни Иван Ершов, бывший
прежде очень бедным, выстроил себе новый дом и, з а ­
нимаясь охранением живых, обязался в то ж е время
похоронами умерших — вывозить их на какую-то по­
ляну. У Федора Белолапова дом сгорел, а вскоре встал
новый еще лучше.
—
Бог-де нам послал за то, что скрытых призреваем
и заповедания их почитаем.
Если же очень обездолят и обсчитают скрытников
благодетели и ляж ет кованая зимняя открытая дорога
по болотным кочкарникам мимо наледей, прямо через
лес на деревни, — пустынникам разреш ается выход на
жилые места. Здесь у христолюбцев найдется про них
укромное и береженое место: какая-нибудь хоронушка
в под избицей. В деревне Залесье у брата ушедшего в
скрытники Григория Лепнина все знали под избой ке­
лью, окнами выходившую в огород. Здесь, в широкой
меже между грядами, обросшей дерном, хоронились
умершие так скрытно, вровень с землей, что и признать
могильного места никак невозможно. Сюда собирались
и на соборы и певали пасхальную службу, расставив
кругом надежную страж у — махальных.
За мирскими даяниями, при достаточном обеспече­
нии одеждой и пищей ж ивется и в лесу хорошо и го­
456

раздо спокойнее, чем в ж илых местах. Праздных, лю­
бопытных к себе не пускают, а вынужденные уступить
одному, всеми уважаемому, привезли его с завязанны ­
ми глазами. Старосты, старшины и сотские, обязывае­
мые преследованиями, сплошь и рядом оказываются
пристанодержателями. Содержатель обывательских
лошадей, перевозящих полицию, был на откупу и да­
вал знать о наезде всяких чиновников, перевозчик че­
рез Онегу был такж е куплен.
Явятся на дом христолюбца, видят лампадку, кни­
ги забытые, и ладаном пахнет как-будто — и свято то
место, и горяч самый след. Ищи теперь в поле ветер —
сейчас тут были и скрылись. В прятки играть лучш е их
никто не умеет: ведь тем только всю свою ж изнь и за ­
нимаются. В лес, конечно, и не ходи лучше: в лесу им
рай.
Но и в лесах враги водятся, и первый из них — скука.
Для грамотных людей заносятся книги разного содер­
жания. Для неграмотных предлагаются собеседования
с начетчиками, слушание их поучений хотя бы и для
того только, чтобы повздыхать, памятуя суету мирскую
и всякие житейские невзгоды, ставшие теперь воспо­
минаниями. Их в лесной затуле приятно теперь сообра­
зить и собрать или, чтобы на хороший конец и заснуть:
ведь и сон, умеючи и постаравшись, можно превратить
в простую и легкую привычку. Притом мало бездель­
ников, которые бы ничего не делали, когда все работа­
ют, и не стали бы подражать им — и хоть бы лапотки
плесть для себя, крестики резать, бураки гнуть из бе­
ресты на продажу при содействии странноприимцовблагодетелей.
Этому сам наставник Савва показывал пример: он
не гнушался даж е бабьим делом — вязаньем ш ерстя­
ных чу л ков — и при этом успел отличиться особенным,
поразительным для скрытниц искусством вязать их
разом, вместе с пяткой. Он и сапоги, и башмаки шил
искусно и, конечно, не на косую, а на прямую колодку
457

(косая колодка — Антихристово произведение не од­
них скрытников, но у всех староверов). Чулки и носки
по легкости работы и по привычке вязались скоро; ко­
жаные сапоги при казарменной подготовке и практике
шились крепко: первые — на досуге, вторые — по зак а­
зу. Все эти изделия при помощи христолюбцев прода­
вались в тех местах по недостатку рук и мастеров очень
выгодно. Вырученные деньги безразлично поступали
на всю артель скрывшихся, умудряя прочих примером,
поспевая выручкой, как раз в то время, когда иссякали
запасы и приближалось время ворчливого ропота не­
довольных и неудержимого ш атания их из деревни в
деревню темными ночами, околицами и закоулочками,
промеж домов христолюбивых миротворцев.
Опытная рука сдерживала отшельников в куче от
соблазнов и прелестей мира всякими способами, когда
отвалил уж е сон и не берет больше, время еды не бли­
зилось и не слышится жалоб, что «скелет на животе» у
братии. Сколь ни полезно душе п е р есч и ты в ать узел ­
ков и ремешков на лестовицах ради молитвы, сколь
ни утомительны жития святых отшельников и разно­
го рода поучения, сколь ни любопытны Кирилл И еру­
салимский Ипполит — папа римский, Ефрем Сирин,
Максим Грек, сколь ни необходимы для скрывшихся
от мира «Альфа и Омега» и «Цветник» Евфимия, — од­
ним, вызывающим на думы и размышления, ни продо­
вольствуешься. Пение псалмов и стихов в таких случа­
ях много помогает (светские или мирские песни стро­
го воспрещаются). Все это еще обоими светильниками
предусмотрено: и Евфимием, и Никитой.
Евфимий обогатил братию назидательным чтени­
ем, оставил и допустил, воспользовавшись готовым, но
по самом тщательном и строгом выборе те старинные
стихи, которыми руководятся все истинные староверы,
и особенно стихи, прославляющие пустынное житие и
бегство от прелестей мира: «Стих Иосафа Царевича, в
пустыню идуща» (Боже Отче всемогуще, Боже Сыне
458

присносуще и проч.); «О, прекрасная пустыня, приими
мя во свою частыню»; «Взирай с прилежанием, тлен­
ный человече, како жизнь проходит, а смерть не дале­
че»; стих об Антихристе («По грехам нашим на нашу
страну напусти Господь такову беду»); о втором при­
шествии («Господь грядет в полунощи, жених идет со
славою»); стих о Господних страстях и т. д.
Никита Семенов в особенности по этой части поста­
рался, будучи одарен, несомненно, поэтической нату­
рой, при большом уме и поразительной начитанности.
К сожалению, он совсем не сумел совладать с формой
стиха и выучиться выраж ать свои мысли в худож е­
ственных образах, хотя и достиг того, что и в намеках
и недомолвках, стесненный стихотворным размером,
ловко умел выразить то, что чувствовалось его после­
дователями и договаривалось понимающими основной
смысл. Тем не менее из восьми завещанных им его и з­
делия стихов два стали любимыми и народными и че­
ствуются наравне с молитвенными псалмами. Только
в них одних ему удалось отчасти попасть в размер, но
зато оба стиха эти записаны даж е в «Начале, како по­
добает поклоны класти на всякой день, от сна возставши и на сон грядущи и на всякое благое дело». После
обычных молитв («Боже милостив», «Достойно есть»
и проч.), после шести малых и двух великих поклонов
указано петь эти оба стиха непременно29.
I
Среди самых юных лет
Вяну аки нежный цвет,
Господи помилуй30!
От младенческих пелен
Был я Богом просвещен.
Ты разбойникам прощаешь,
Рай блудницам отверзаешь,
Но Твоя ко мне любовь,
Пролила за мя и кровь.
С верой днесь к Тебе взываю
459

И любовию пылаю.
Мы от мира удалились,
Жизни скорбной посвятились:
И от самых юных лет
Ищем Твой благой совет.
Наше Ты услышь моление,
Помоги нам жить в терпенье:
Чтоб самим себя спасти,
Дай нам силы крест нести,
Мы, оставя всех родных,
Заключась в стенах святых,
Зри невинности сердец,
Покровитель наш Отец!
Здесь утех нам больше нет:
Один гроб нам во предмет.
Мы проводим дни в слезах —
Нам будет радость в небесах.
Сиры мы все и убоги,
Но Твои щедроты многи.
Ниспошли нам благодать,
Чтоб безропотно страдать.
Боже, жизнь нашу устрой,
От пути злого укрой!
Подай нам благой конец
Получить златой венец,
В бесконечных временах
Нам и радость в небесах.
II
Что за чудная превратность,
Я премену зрю в глазах!
Прощай мира вся приятность
Не хочу я зреть на вас!
Утех ваших удаляюсь,
Во пустыни хочу жить;
Моим духом восхищаюсь
Хочу век Богу служить.
Вместо прелести и славы
Зрю я в темные леса;
Поминутно вместо сласти
Ум вперяю в небеса.
Вместо музыки и песен,
Меня птички веселят,
Мира суетного славу
Забывати мне велят.
Где кукушка воскукует
460

На пустынных древесах,
Она дух мой возбуждает
Помнить Бога в небесах.
По пустыне текут реки
Повелением Творца,
По пределу их, навеки
До всего мира конца:
И журчаньем вод текущих
Утешаюсь я всегда,
Мирских прелестей влекущих,
Чтоб не помнить никогда.
Поля злачны и долины
Здесь блистают красотой,
Все приятны мне и милы,
Но считаю все мечтой.
Мир мне суетный не зрится,
Несть и прелести в глазах,
Но лишь дух мой веселится,
Ум летает в небесах.
Хотя часто он меня тревожит,
Но считаю все мечтой,
И о том мне Бог поможет,
Что всегда он есть со мной,
Что я миру поругался,
Но и прелесть всю попрал,
И под власть Стцу отдался,
Жизнь небесную избрал.
И блажен теперь наричусь (зис),
Что мой дух достиг покой;
Повсечасно утешаюсь
Я при радости такой.
Хвали, сердце мое, в вышних,
Хвали Бога в небесах,
Воспой песнь ему приличну.
Сам ходи по древесах!
Воспой гласом, воспой духом,
Воспой милость всю его!
Ударь в гусли тонким звуком
Прославь Бога своего,
Кто извел тя из напасти
И житейския мечты,
Удалил тя есть от страсти
И мирския суеты,
И привел тя во ограду,
Где пасет своих овец.
С ними дай же мне отраду,
Ты, прещедрый наш Отец!
461

За сии его щедроты
Прославляй, душа моя,
Что у Бога милость многа,
Невозможно изрещи.
Он и гнев свой утоляет,
И лишает вредных мест,
И грехи Он все прощает,
И возводит выше звезд.

Одни поют, другие прислушиваю тся, запоминают,
чтобы и самим потом было можно приставать. И хотя
всеми усвоена привычка охать и ахать с глубокими
вздохами во время бесед, молитв и объяснений (при­
чем никто не позволит себе улыбнуться), тем не ме­
нее при пении псалмов и песен вздохи и оханье чаще
и глубже.
Поется все больше подходящее к жизни, утеш и­
тельное для души и чувствительное для сердца.
Один стих поет: «Кто бы мне построил предивную
безмолвную пустыню? Кто бы мне ее поставил не на
жительском тихом месте, чтобы мне не видеть пре­
лестного сего мира, чтобы мне не слыш ать человече­
ского гласа, дабы мне не зрети суету — прелесть мира
сего».
И вот пред глазами эта пустынная келья с сенца­
ми, кры тая на один скат, с двумя шестистекольчатыми
окнами, которые каж ут и пустыню, и освещают тихое
безмятежное житие. «Один в пустыне бегаю, во дни, в
нощи работаю. Дивен в ней прекрасен сад: древа, цветы
кудрявые и листвие зеленое. О, прекрасная пустыня,
от всех суетных изми мя!»
Другая песня, между прочим, научает: «Бежи из
града во пустыню, в любезну всем святым частыню!
Святые грады оставляли — в пустыне лучше ж ить ж е­
лали; чертоги царски презирали, все богатство повер­
гали; охотно в дебри уходили, и в местах непроходимых
жили; в слезах и плаче ж изнь кончали, зато небесный
рай прияли».
462

Н икита Семенов велит петь еще проще и прямо
в мысль попадает, говоря про юность, «когда борют
многи страсти: плоть-та моя хочет больше согреш ати, а душ а ж ел ает царство получити. Юность, моя
юность, — молодое время, быстро ты стрекаеш ь, гре­
хи собираешь! Очи много видят, уши много слыш ат,
руки много грабят, ноги много ходят — где бы и не
надо — везде поспешают, на все понуждают. С иж у на
тебе, юность, как на борзом коне: и той не обуздан, по
горам и холмам прямо конь стрекает, меня разб ива­
ет, ум мой погубляет, вне ума бываю, творю, что не
знаю. Не знаю, как быти, чем коня смирити; в руках
возж ей нету. Как я тебе буду, младой, угождати; тебе
угожденье душ е на погибель, в том бы не постигла
см ертная кончина. Ю ность моя, юность, — безбожное
время! К Богу ты ленива, ко греху радлива. В иж у я
погибель, страхом весь объятый. Когда конь см ирит­
ся и мне покорится? Возьму в руки вож жи, буду направляти по пути смиренья и душ и спасенья. Бож е
ты мой, Боже, Творец мой Небесный! Сошел еси с
неба греш ные спасти! П риимя мя, Бож е, заблуж денного сына, от наемник худш а, всякой твари гнуше! Во
твоем эдеме, в последнем месте, на тебя взирая, р а ­
дость получаю».
Затем опять новые десятки песен, указы ваю щ их
на прелесть пустыни и на душ евную пользу пусты н­
ного ж ития, с такими стихами, что вызываю т и сле­
зы, и вздохи. П ослуш ать их не прочь прийти посто­
ронние; охотливы филипповцы, а особенно право­
славные. Вот почему нельзя отказать стихам этим в
большой силе влияния их на новопосвящаемых. Со
стихов, собственно, и начинается подыгрывание и
смущ ение новиков, намеченных в секту скрытных,
которых (поет одна их ж е песня) «молитвы и слезы
теплы е Бог послуш ает и подаст для них прощение
грехам». Песни ж е бывают разные: есть и для старцев,
и на молодых девиц рассчитан стишок, обещающий им
463

в виде пустыни «рай пресветлы й на востоке, вечной
радости страну», что «незамеченным в пороке девам
будет отдана»:
Лучше царских там палаты,
Вертограды и сады,
Терема, чертоги златы,
В садах дивные плоды.
Поля устланы цветами,
Розы запах издают,
Рощи с чудными древами,
Всегда ангелы поют.
Плавно катятся там реки,
Чище слез воды струя.
Ты вселишься там навеки
Дочь любимая моя! —

говорит, завидуя, мать дочери при прощаньи с ней, ухо­
дящей из мира в безмолвную пустыню, где, как уверяет
Никита Семенов в другой песне, «кто ни живал, тот и
нужды не видал».
Стихам этим указано место и при разных праздни­
ках и обрядах. При увещ аниях поют стихи «О ленивом»
и «Человек на земле»; в Великом посте — «Со страхом
мы, братие» (о страстях Господних); на Христов день —
«Се ныне радость духовная»; на 21 декабря — стих Иосафа Царевича (на день его памяти) и т. д.
На стариков и стариц рассчитаны стихи посильнее,
с мрачным оттенком. Они и припугивают, и подают
утешение: если не бежишь от суетные чести мира сего,
«престрашный глас Господь к тебе речет, во адскую
дебрь ж ить вечно тя пошлет; там мурины престрашны
вси ж ивут и муки грозным шумом вси ревут. В тех му­
ках ты не можеши истлеть, но вечно будешь в пламени
гореть; великим воплем будеши вопить, чтоб пламени
геенскаго избыть; от горести власы начнешь терзать и
час рожденья будешь проклинать. Хошь вечно скорбь
там будеши иметь, уж е Христа вовеки не узреть, но
токмо будешь ты в смоле кипеть и в пламени геенском
464

там гореть. Увы, коль люто будешь там страдать, но му­
кам тем отрады не видать»31.
«Человек некий прииде во врачебницу, — читают
скрытники-старцы в одном из великаго множества
цветников, которыми они преимущественно перед все­
ми заручаю тся, — и вопрошаше врача: есть ли таковое
былие, врачующее грехи? Врач ж е отвещав: есть. Прииди и возьми корень послушания и листвия терпения,
цвет чистоты, плод добрых дел; изотри в котле безмол­
вия, просей в реш ете рассуждения, всыпли в гарнец
смирения, прилей воды и слез молитвенных; подпали
огнем Божественныя любви, покрый крышкою мило­
стыни и, егда огонь учредится, простуди и посоли бра­
толюбием и вкушай лжицею покаяния и, тако сотвориши, будеши совершенно здрав».
Велики грехи у скрытницких старцев, и самой боль­
шой изо всех — баба. Ради не многие старцы уходят в
пустыню и подбираются из них те именно, у которых не
угомонились страсти и хочется погулять на последнее.
Скрытницкая вера никогда не полагала завета целому­
дрия, и столь прославленный «свальный грех» в их-то
среде и получил самое широкое и беззаветное приме­
нение. В строгом смысле тесно соединившихся пар нет.
Ж енитьба у них положительно возбраняется; предло­
жение брачной жизни при согласии двух лиц, обязав­
шихся взаимной верностью в качестве нового догмата
не имело никакого успеха и даж е встречено злой на­
смешкой, породившей длинные стихи целой поэмы.
Подтрунивает стихотворец, повествует и другой авторпрозаик все одно и то же, на одинаковую тему.
Один, между прочим, пишет: «Сколь прельщаются
те люди — учат девства не хранить; заставляю т зд р а­
вых телом во вся слабости концы, погубляют самым де­
лом девства славу и венцы» и проч.
Другой свидетельствует: «Новые ученики Никиты
Семенова возносят себя паче всех человеков, а сами
465

толкуют Писание на свой разум, как им любо, только
бы жить богато да были бы девки при себе». И еще: «От
его ж е непреподобного учения и прочие согласия люди
навыкоша при себе водить девок и баб и, что с ними де­
лают, про то сами они знают».
Знаем мы, что сам Никита Семенов был судим су­
дом странническим за блуд. Другой наставник говорил:
«Гораздо меньше греха в блуде и незаконном приж итии детей с принадлежащими к секте, чем в браке, вен­
чанном в церкви». С третьим наставником случилась
такая беда, что он изувечил из ревности жившую с ним
наложницей замужнюю женщину, а эта на него пож а­
ловалась; одна странница поймана с незаконнорожден­
ным ребенком. Да всего и не перечтешь.
На миру (где вообще скрытников ненавидят, хотя
и не преследуют, готовы поспорить и подраться, но
ни за что не укаж ут на притоны ненавистных людей)
толкуют, что подпольные родители по бродячей ж и з­
ни, на беглом положении, детей считают тягостью, что,
когда отца не сыщешь и вся обуза ложится на мать, в
ходу вытравление плода казачьим можжевельником
(juniperus sabina), янтарем и шафраном. Толкуют, что
родившихся детей убивают, хотя на самом деле дети
эти поступают на воспитание к христолюбцам, которые
и усыновляют ребят, говоря любопытным, что получи­
ли ребенка от проходившей в Соловки богомолки, кото­
рая шла с этой крикливой ношей, притомилась, заболе­
ла и говорит: «Мне девать теперь некуда, возьми дитя
Христа ради!»
Вообще, случаи рождения детей в скрытничестве
очень редки. К тому ж е подбираются все больше ста­
рички из охотников вроде Алексея Иваныча Друганина. Идет дело больше на развлечение от скуки в зам ­
кнутом одиночестве, когда большую часть времени
приводится тратить на шатание от одного христолюбца
к другому да на споры с филипповцами. И пища не бог
466

знает какая: ни мяса, ни водки не полагается. И посты
очень строгие — бывает даж е и так, что по нескольку
дней не едят.
Кто видел скрытников-подпольников, тому не за ­
быть этих мрачного вида людей с бледными и измож­
денными лицами, с синевой под глазами, обескровлен­
ных и отвычкой от чуж их людей и дневного света. Здесь
тунеядство, конечно, — главное дело и отсутствие вся­
кого труда, врачующего и оживляющего, стоит на пер­
вом плане, сколько бы при этом ни елось и ни пилось.
Сиди и выдумывай, как убить время, если не пособит
заботливый наставник, если не подвернется удачли­
вый и веселый случай.
Вот сходил наставник из лесной кельи на мир. Н а­
девал он для того хорошую енотовую шубу, чтобы по­
ходить на купца и не зацепиться полой за полицейские
крючки. Ж дали его долго, прислушивались и высма­
тривали. Пришел он светел и радостен: еще завязи л в
раскинутых тенетах неосторожную овцу на прибыль
стада. Еще сходил — и опять привел. Явился крестья­
нин Федор Рыков, судившийся (в 1871 году) за рас­
трату чужой собственности, приговоренный в тюрьму
на 4 месяца и бросивший на миру ж ену с малолетними
детьми.
Притащ ился крестьянин Савва Богданов, осужден­
ный судебной палатой в арестантские роты на два года
и 8 месяцев. Вскоре за ним (в 1872 году) прибрела и
жена его Катерина с двумя детьми: мальчиком 11 лет
и девочкой 12.
Всем, обычным делом, положено испытание под ру­
ководством наставников и всем после строгого поста —
посвящение в стадо верных на радость и развлечение
скучающих отшельников.
Долго ждали и дождались: уселись все в большой
избе с голыми стенами и новоставленных призвали.
Наставник уж е и книги на стол выложил, и свою икону
467

поставил. Помолился ей и «прошел по собору» — т. е.
всем поклонился по три раза в землю и, как был в ду­
бленом полушубке, так и сел перед столом.
Прибылой, по обычной молитве Иисусовой, должен
говорить по заученному (кто не приладился, тому дают
отсрочку), обращаясь к лицу наставника:
— Рабе Божий! Благослови мя начало положити во
избежание нечестия и во отречение от всякия ереси об­
ретающихся в законе зловерия никонианского и в про­
чих раздорах, отвергшихся православного вероиспове­
дания.
— Бог благословит тя к сему доброму начинанию! —
отвечал наставник по обычном поклоне новичка до зем ­
ли.
Поклоны во всю спину с падением прямо на колени
следовали затем всему «лицу верных», и опять молитва
Иисусова, и опять по «амине» речь к председателю:
— Рабе Божий! Благослови мя начало положить во
еж е пригласитися истинно ко единой святой соборной и
апостольской церкви и состоятися в чину оглашенных
христиан, готовящихся к восприятию святого крещ е­
ния.
Опять поклон наставнику и по три каждому из со­
бора, опять, когда в третий раз прошел по собору, по­
следнее слово:
— Рабе Божий! Благослови мя на предлеж ащ ий
оглашенным подвиг молитвы и поста.
— Бог тя благословит на сии душеполезные
труды!32
Труды состоять будут в том, чтобы пять дней в не­
делю есть хлеб с водой, а в субботу и воскресенье — ва­
рево, но без масла. После того уж е — и крещение, и на­
речение новым именем, и опять праздничная радость и
веселое развлечение.
Наставник опять уходил из лесу в ж илья к благоде­
телям, и опять в енотовой шубе. Снова ж дали его долго,
468

а он на этот раз уж е не вернулся: пошли слухи, что по­
пался и пойман.
Вздрогнули все и крепко перепугались — шло вре­
мя гонений. Никанор ж е успел уж властям насолить,
когда, будучи в первый раз пойман и приведен к увещению, жестоко всем нагрубил, а когда перевозили в
Петрозаводск из Каргополя по дороге сбежал.
И вот опять, во второй раз, пойман он в Троицком
приходе и посажен в волостном правлении.
— Скоро повезут в становую квартиру в канда­
лах, — сообщил отшельникам первый забредший к ним
христолюбец с неприятным известием и предостере­
жением.
— Да ведь не смутят его, не поддастся. Где не возь­
мет силой — сумеет и православным прикинуться: ведь
вон надули ж е горевские миссионера олонецкого.
— Так умеет притвориться, что и не признают
того, — уверенно думали за любимого наставника свое­
го Никанора.
— Повезли его из волости в становую квартиру, —
рассказывал вскоре другой пришедший в скиток благо­
детель, — прискакал к нам оттуда гонец, сказывает, что
пять-де конвойных дали. Сила! Что сделаешь? Однако
подумали. Оба горевских — и Андрей, и Тимофей —
одиннадцать человек подговорили, засели в устрету
солдатам на дороге, стали ждать. Едут. Лошадь палка­
ми по ногам. Теми ж е палками конвой стали бить. Сам он
схватился за березку, закричал: «Спасайте, православ­
ные». Один, однако, так его раз вдоль спины угораздил,
что без всяких чувств в лес-от утащили. Отбили.
— Да вот постойте: вскоре придет и сам, все расска­
ж ет лучш е меня.
Вот и сам — глава и воротила дел, которые без него
никто реш ать и предпринимать не смеет (сильнее его
только Никита Семенов), — со внушительным распола­
гающим видом и симпатичным взглядом, со знакомой
469

всем обычной книжной речью, уснащенной изречени­
ями из писаний, как у всех, для кого эти упражнения
часты и составляют на безделье затворничества вместе
с перепиской и составлением «цветничков» любимое и
обыкновенное занятие. Та ж е привычка ко вздохам и
ахам, то ж е строгое лицо, разучивш ееся освещаться и
оживляться улыбкой; он сам — здешний главный на­
ставник Никанор Попов, чудесно спасенный во второй
раз и уцелевший в сотый раз от гибели и заточения33.
Он такж е стоек и неизменен в тех убеждениях, которые
проповедует всем и всегда; он такж е на вопрос одного
из своих, пожалевшего этапных солдат разбитого кон­
воя, обреченного теперь на строгий ответ и тяж кое на­
казание, хладнокровно ответил:
— Не ж аль еретиков. Погибель их не вменяется во
грех, засчитывается в оправдание и души спасение.
Припомнил он и рассказал при этом случай, когда
в другом месте от учеников его зависело оправдание
невинно обвиненного в ссы лку и для того требова­
лось только рассказать о том, как было дело по сущ ей
правде.
— За то, что Зеленцов был еретик (православный),
из свидетелей дела на суд никто не пошел и оправлять
его наши христолюбцы не захотели — еретик!
С Никанором прибыл и любимый ученик его и по­
мощник, уроженец деревни Хотенева Иван Дмитрие­
вич, которого он посылал за себя и в Сопелки к Никите
Семенову.
Дмитрич — человек с остриженной маковкой, чер­
нобородый, с проседью и бледным лицом, тоже начет­
чик, со своим цветничком, но говорить не мастер, на
ответы ненаходчив и очень сердитый. Любил его Ника­
нор за искусство подговоров в пустыню и за сердитые
непримиримые речи о том, что «священство — волцы,
хищники и наемники, как при чувственном Антихри­
сте быть обещано писаниями»; что «православная цер­
470

ковь — овощное хранилище, а единоверческая — ло­
вушка»; что не надо причастия, ибо несть приношения
в нынешния последния времена»; что трехперстная
щепоть — печать Антихристова. На доказательства
тому Дмитрич смел и неразборчив, он заносит в цветнички все в перетолкованном и искаженном виде. Когда
выходит он походом на православных, то умеет ловко
указывать на пример местно чтимых святых, которые
такж е искали себе спасения в тех ж е Олонецких и Каргопольских лесах: один — Александр на Свири, другой
— Александр на Ошве. И ж ития Александров, свирского и ошвенского, носил Дмитрич при себе и прочитывал
по требованию. Купца с семейством из города Мезени в
лес увел. Таков Дмитрич — ловец в человецех.
При Никаноре ж е и другой его ученик из деревни
Филатовой, Дмитрий Кузмин Беляев, хотя и неграмот­
ный, но сильный враг православия, задорный, крикли­
вый и драчливый в спорах, «строптивый на разговорах,
хоть и не от Писания, но, чтобы было по нем».
Этот полезен и дорог был Никанору-наставнику тем,
что увлек в скрытничество всех своих детей и брата
Никиту с женой и, ш атаясь на миру, усердно и удачно
проповедует. В проповедях у него любимое и нагово­
ренное место о том, что не надо творить милостыни ни­
щим, живущим в миру, а подавать ее подобает только
скрытникам, яко стаду Христову. Умел он такж е вну­
шить, что кто уйдет в их стадо, то из семейства такого
человека впредь до 9 родов получат от Христа спасе­
ние.
—
Доказать, — говорит, — от Писания не могу, а ду­
шой то чую и верно знаю, что покойная мать моя уж е
спаслась за то, что была с нами.
Не одобрял Никанор в Беляеве лишь то, что, где бы
он в беседу ни вступил и ни замеш ался, везде умел р а з­
говор, тихо начатый, повернуть на спор и ссору; начнут
плевать друг другу в лица и обещаться взаимно щипать
бороды и царапать глаза.
471

Вот почему ближе и дороже был для Никанора
смирный Владимир из беглых солдатиков, обладавший
большим умением выгодно распродавать имущество
обращенных и далеко припрятывать и хорошо хоро­
нить на черный день те деньги, которые от того были
выручены, и те, которые давно леж али у обращенных в
запасах и хоронушках.
Когда этот Владимир состоял приставником и руко­
водителем при Друганине, для искуса и согласил ста­
рика отдать капитал, нажитый им тяж елым трудом
при участии приемыша. Владимир этот капитал при­
брал и припрятал, а сам бежал от Друганина. Когда же
старик разочаровался в учении скрытников и пожелал
выйти на мир, приемыш его обратно принять в дом со­
глаш ался не иначе, как под условием возврата вместе
нажитых денег, но буквально брошенных на лес. Семи­
десятилетний Алексей Иванович, напуганный сверх
того возможностью преследований со стороны прави­
тельства за скрытничество, принужден был против
воли совсем остаться в странниках и доживать век в
темных сюземках.

ГЛАВА X

Оставшись в лесу против воли, загрустил Алексей
Иванович о том, что жить теперь ни при чем стало, ког­
да подобрались сомнения и разочарования. Когда стал
меньше слушать, больше сам думать — не то выходит,
и как бы даж е скверное и очень лживое. Когда настав­
ник уверял, что живем-де, как и впрямь со Христом
апостолы, первая истинная соборная церковь, казалось,
как будто и так — и имение раздали, и себя отверглись,
и в горы забежали, живем сообща и тому подобное. З а ­
думается он обо всем этом и станет как будто совсем
похоже: и дух окрылится, и себя упрекнешь — как-де
472

это раньше не надумано и тебе не указано. С гордостью
на покинутый мир глядишь: во тьме, мол, ходит, Анти­
христову волю творит и нас, верных, гонит и мучает так
точно, как указано на последние дни мира. И возгнушаешься, и возмнишь о себе.
— А тут вот поглядишь: и хотеневский Иван Дми­
триев таскается с книгой «Альфа и Омега», тычет в
страницы пальцем, а на те места, которые надо, не всег­
да попадает. «Вот, вот, видишь», — говорит ко всякому
слову, словно петух кур скликает. Про Владимира, ко­
торый деньги подобрал себе и про себя спрятал — и го­
ворить не приходится: это, может быть, и в самом деле
Иуда Искариот, который, собирая на других, про себя
оставлял. Это, может быть, так и надо, чтобы совсем
было похоже.
— Это, пожалуй, ничего, что, когда соберутся книж ­
ники и начетчики, нет любы между ними, как веле­
но. Когда ж е сойдутся грамотеи, мужик да баба, и
любы есть, и согласие, и переписка бывает — «светупресвету — тайному совету». Так и у филипповских
случается, и во всем мире так. Худа большого не видно,
спорить искони веков не умеем, слуш ать другого не хо­
тим, а норовим, как бы ухватить его за широкое горло
и, чем кто толковее сказывает, тем тому скорее хочется
перегрызть горло. Большое худо — неправильные тол­
кования, да когда идут на кривотолки, да начнут под­
делывать и перевирать, как самим хочется, раздоры
вводить, новшества предлагать.
Стал Алексей Иваныч сомневаться и разочаровы­
ваться с тех самых пор, как не полюбилось ему учение
о милостыне Беляева, воспрещающее подавать ее мир­
ским вопреки Христовой заповеди, обещающей бла­
женство тем, кто творит милостыню без разбора. Со­
всем он был смущен толкованием о крестном знамении
и примириться не нашел в себе сил со враньем в цвет­
нике о папе Формозе.
473

Толковал наставник:
— Печать Антихристова заключается в трехперст­
ной щепоти.
И место в цветнике указал.
— У папы Формозы по умертвии его бысть отрубле­
ны три перста правой руки и, когда бросили их наземь,
земля, разверзш ись, поглотила их. А когда и самый
труп Формозов бысть брошен в Тибер-реку, тогда вода
претворилась в кровь, и рыбы изомроша.
— Может, и так, и похоже, а сем-ко спрошу у едино­
верческого дьякона: сам он бывал мужиком, к истинето тоже из-за хлеба заходил в тех ж е лыковых лаптях?
Вот известно про него, что и в Сопелках он живал и р а з­
ные виды видывал. Пошлю-ка верного человека дойти
до него и вопросить.
С казы вал дьякон, и на Кириллову книгу ссылался,
и в ней то место указы вал о еретичестве папином, где
прямо говорится, что отрублены персты у Формозы не
за то, что крестился и благословлял ими, как делаю т
это никониане, а за то, что подписал этими самыми
тремя перстами согласие об исхождении Св. Духа и от
Сына.
С этих пор стал Алексей Иваныч еще чаще огляды­
ваться и больше всматриваться. Чем дальше, тем ста­
ло хуж е — перевертывается все вверх ногами, словно
другие глаза стали. На церковные потиры хулу возно­
сят. А кто указал творить это в его воспоминание, дондеже приидет?
Ссылаются на апостола, велевшего исповедовать со­
грешения друг другу. Но откуда вы взяли разреш ение
связывать на земле и разреш ать на земле?
«И впрямь, предречения-то в Писаниях не про нас
ли? С нами ли, полно, Христос-от? Ой, грехи мои т я ж ­
кие!» — стало думаться Алексею Ивановичу.
Про паспорты на ум ему тут пришло: «Переменя­
ются прежние имена, не велят сказывать фамилии, где
родился, где отечество, а я-де — пустынный воспитан­
474

ник, христианин есмь. А разве родившегося в Виф лее­
ме Христа не записали в кесареву перепись? А разве
утаивал он себя перед народом и учениками своими:
кто он и откуда есть? А при распятии на кресте, что
было написано над главою его? Господь сам нам изрек:
все мимо идет, небеса и зем ля мимо идут, а словеса ни­
когда не прейдут. А мы вот и подати избегаем платить,
учим и других не воздавать кесарево кесареви, а Божия
Богови. Вот-де наша церковь не в бревнах, а в ребрах;
да про нас ли писал апостол-то: «Вы есте церковь?»
Не повапленный ли мы гроб, погляжу я, наполненный
смердящими костями?
— А промахнется кто, — спрашивал ученик у на­
ставника, — попадет в недобрые руки и в ежовые рука­
вицы — что делать?
— Разреш аем тем склоняться на обращение к церк­
ви, в чем и первые наставники такие примеры являли.
Да об этом на ушко и по большому секрету, как верному
и надежному старцу.
Еще больше у Алексея Иваныча защемило сердце:
дальше в лес — больше дров.
— Так ли апостолы-то? — спросил он и заскорбел.
«Вот хвастались, — долго думал он потом, — и все
тому сильно веровали, что наставник — чудотворец:
он такой имеет быстрый ход в ногах, что, еж ели чуть
на шаг отступит от никонианина, его уж и нет. А у
конвойщика-то по дороге в город Петрозаводск оставил
в руках лепешок рубахи. Где чудо и где благодетельство? Положил ли он тут душ у за други, как Спаситель
указал, хотящий не жертвы, а милости? Не тать ли и
разбойник наставник наш, не входящий дверьми и не
внемлющий гласу?
Стал Алексей Иваныч осматривать повапленный
гроб свой и разглядывать смердящие кости; увидел ли
что сам, услыхал ли от других — все проверял и вновь
примерял, оглядывая.
475

Слышал Алексей Иваныч и ужаснулся.
— До чего дошли! Одного дурака довели до такого
умоисступления верой своей, что он взял да на С траст­
ной неделе около Волосова в зароде сена и сжегся34.
Видел Алексей Иваныч: Григорий Летихин из дер.
Залесья переходит из подполья в подполье, по домам,
ища душевного спасения, и все на следах красивой дев­
ки, которую заметил он в скрытницах. Куда она — туда
и он: отстать не может. Выскочил он из мира для нее,
она ж е его и теперь все за собой водит. Больше ему ни­
чего и не надобно.
Видел — ходит Яков Логинов из Куткиной и тоже
все душевного спасения ищет. В 40 христолюбивых до­
мах пережил, молодую ж ену свою бросил, весь свой ка­
питал с собой унес и при себе таскал, однако наставни­
ку в руки не отдал. Был он зато у наставника в большом
пренебрежении, не пользовался в его саде никаким по­
четом; за это рассердился и уш ел восвояси к жене, у
которой и хранились все его деньги.
Слышал потом Алексей Иваныч, что, когда этот Ло­
гинов вернулся домой, то жены своей не нашел: и она
уш ла из миру и скрывалась в Лугах, в подизбище христолюбца, который Логинову был должен.
Пришел Логинов к должнику, спрашивает:
— А что, раб Божий, есть у тя моя жена?
Тот начал ратиться и клясться:
— Нет, и не ведаю, где.
Когда ж е Логинов шепнул ему, что он долг ему про­
щает:
— Только скажи, где моя жена?
Этот хозяин кивнул головой на то хранилище, где
была баба. Тогда Логинов тихими стопами подошел к
дверям затворного прируба, толкнулся и увидел жену
в охабке скрытника из деревни Залесья Федора Косухина, который тоже бежал от тюремного заключения
за долги.
476

Зн ал А лексей Иваныч слепую ж енш ину Устинью,
которая тож е ж ила в их саде в скры тницах, но по бед­
ности не принесла сюда ничего. Видел он, как стари­
цы и старцы морили ее за то голодом и наклады вали
на нее такое число листовок, что слепая едва в целый
день управлялась с ними. «Сами ели вдосталь и рыбно,
и крупивчато, и медовое, насбиранное со всех стран,
а слепой Устинье давали только сухого хлеба, и то не
помногу». Р аз стали делить насбиранное избранны ­
ми сборщ иками — большое и крупное поступило на
руки наставникам, перепало и на долю Устиньи р у ­
бля полтора. С тала слепая с деньгами этими скучать,
еще больше ж аловаться, проситься на мир, не умол­
кая да так усердно, долго и много, что деньги у нее
отобрали, а ее почти в одной рубаш ке и рубишном су­
ровом сараф ане вы тащ или из пустыни на мир. П ри­
грозили ей и кл ятву с нее взяли никому не говорить
об убеж ищ е, а не то пообещали удуш ить или утопить
ее в реке. Да с Устиньи теперь хоть и не бери клятвы :
выш ла она из затвора совсем зачум ленная, сидит в
углу и молчит целыми днями. Когда пристаю т к ней с
вопросами, баба вздрагивает и творит только молит­
вы, а толковых ответов никто от нее добиться не мо­
ж ет. Ходит она, понурив голову, и пугливо огляды ва­
ется. Когда и о простых ж итейских и невинных делах
идут расспросы от знакомых баб, Устинья вступает
светлыми минутами в разговор не иначе, как п редва­
рительно оглянувш ись вопросительным взглядом на
ту больш уху, которая ее по нищенскому положению
прию тила и прикормила, и как будто спраш ивает на
то ее разреш ен ия и благословения. Совсем извелась
баба. Да и молодые девки переделы ваю тся в затворах
на ту ж е стать: иная и есть не станет, пока не дадут и
не напомнят, и на всякий приказ и требование готовы
и безответны, на большое подобие бессловесным до­
машним животным.
477

Устинья все-таки добилась своего, и счастье ее еще
пуще укрепляло зависть и досаду Алексея Иваныча;
как быть и куда идти, когда по дряхлости лет и прие­
мыш его от него, безденежного и скорбного человека, по
сущей справедливости совсем отказался? Вот теперь
сиди и гляди в эту неперелазную стену, что встала про­
меж лесной избушкой и вольным светлым миром. З а ­
кладывали и складывали эту стену другие, а доделывал
сам ж е он своей рукой в простоте и наивности сердца.
Сидит за этой стеной не он один, Алексей Иваныч,
сидят и другие в том ж е темном неведении, что на вся­
кие высокие стены придуманы лестницы, а в нынеш­
ние времена можно, дескать, прямо пробивать, умеючи,
широкие и проходные лазы.
—
Да как поверить этому, а не поверить наставни­
кам и их великим клятвам, что за стеной невы лазная
яма, назы ваем ая Сибирью, что, если и участились на
миру разговоры о приостановке преследований и об
ослаблении в последнее время мучений и казней, то
это — один лишь обман и ловушка? И из «Истории о
Выговской пустыни Ивана Филиппова» то видно, и из
«Сказаний» филипповцев слышно, но этому нельзя
вполне доверяться. Не пощадят. Как, например, вы й­
ти на мир П авлу А лександрову (в скрытниках Ивану,
бывшему крестьянину Повенецкого уезда деревни
Морской Масельги)? Он ли не был ярым скрытником
и злым врагом и ненавистником греховного и про­
клятого мира? Да полюбил бабу. Сманила она его на
мир, и скрывался он у ней в Каргопольском уезде, и
за нее он рад душ у залож ить и выкупать эту душ у не
станет. В скрытницы ее сманивал он, и слыш ать баба
о том не хотела. Как быть? Надо выбираться на мир:
ничего лучш е не сделаешь, как ни придумывал. З а р а ­
зился он этой скверной болезью — тоской по вольному
свету, а лекарств в лесных избуш ках никто не знает,
а кто и, зная, нарочно не сказывает. О пять-таки, как
478

тут быть? А для милой бабы не только вышел, а даж е
бы и выбежал. Как выбраться? В Масельге, на роди­
не, Александров записан без вести пропавшим — от­
правят туда по этапам. За этап платить надо, а чем?
П латеж разлож ат на мир, а в М асельге откаж утся, не
примут: сгинь-де ты и пропадай. Нам и так-то тебя не
надо было и не ж аль, а тут вон за тебя еще выкуп весь
мир плати. Вот опять и этот странник гляди в упор в
неперелазную стену.
Хорошо глядеть в стену, кому надо прятаться за ней
от неоплаченного долга, от уворованных денег, когда
платить их нечем и приговорили за то в тюрьму.
— А того легче сидеть за сторожами от христолюбцев тем, у кого и совсем хвост замаран, и забеж ал он в
скиты вон откуда — из самой Сибири, и что про нее ни
рассказывает!
— Единоверческий дьякон в Сопелках бывал и одну
такую пошехонскую заутреню слушал; все-де беглые
солдаты пели, а кое у кого видал и шрамы на щеках.
Назяблись они да наголодались: в тепле да на готовой
пище — то ли дело!
— Поприслушаться к тем стихам, которые распева­
ют наши, не мудрено найти и такие, что прямо попали
из тюрем и про сибирскую неволю поют: выдает воров
речь. Этим богомолам где сытей, да свободней, там и
лучше; им что ни поп, то и батька.
Самый ленивый, сидя за неперелазной стеной, то­
скует о том, что совсем делать нечего, и приводится
все пузыри на глазах насыпать вместо того, чтобы за ­
ниматься с измальства привычной работой и святым
трудом радовать себя и покоить.
Самому ретивому в вере тошно сидеть взаперти.
Видно и понятно ему, что и большой наставник выхо­
дит из лесов пошататься для развлечения по жилым
местам, а раз в году услаж дает себя даж е дальней по­
ездкой до самого Ярославля и Сопелок.
479

Самые трусливые за содеянные на миру грехи рвут
и мечут при затянуты х песнях об И осафе Ц аревиче и
пустыне и схватываю тся зуб за зуб с наставниками,
толкующими о спасении души в безмолвии и уедине­
нии.
«Нищ и убог хощу быти да с тобою могу жити; с гра­
да гряду во пустыню, любя в ней зело густыню», — р аз­
водят гнусливые голоса в тесной и душной избушке.
Взмывает сердце этот второй Иосафов плач, а тоска
приступает все круче и щемит больнее.
«Сладки чаши оставляю, токой твоих вод желаю, да
возмогу от тех пити, токи слез от очей точити, грехи
моя омывая», — разводят спевшиеся, но до тошноты
надоскучившие голоса.
— Хлопнул бы дверью да и вон выбежал. Да в самом
деле, «кому повем печаль мою, кого призову к ры да­
нию?» — как затянули голоса.
— Остановить пение не смею и жаль: всяк либо тоску
нагоняет по охоте своей, либо разбить ее тоже хочет и
ведет одним голосом, чтобы забыться, а на душу стара­
ется не принимать скорбные стиховные слова плачек.
Один выход — отдаться думам и посмотреть, куда не
выведут ли?
Один из таких скорбных людей думал и дошел до
того, что реш ился досконально узнать, в чем тут вся
суть и дело.
«Хоть и немилостивно строги, — подумал, — зако­
ны, а бывает, что их и объезжаю т на кривых оглоблях,
а бывает, что и дают уступку, и не в пример другим ис­
кренно раскаявш емуся — снисхождение, а бывает... да
и чего на свете не бывает?
Вон, например, сказать: все говорят, есть и такой че­
ловек, что законом правит в наших местах и ладит этот
закон в правду и силу, и никого тем с ног не валит, а чи­
нит суд и правду, и по казенному, и по Божьему закону
зараз. Все его почитают, все его так хвалят, что лучш е480

де его мало бывает людей на свете, хоть и чиновник, и
церковник, да свят человек. И меня, к тому же, когда-то
знавал. Может, и теперь вспомнит обо мне?»
Надумал Егор, да и опять заробел.
«Как меня примет? Не прямей ли к попу идти и ему
сказаться: этому заступиться сподручней, их почита­
ют и им верят. Прямое в том их дело».
Подумал, подумал, но не решился; вспомнился ему
рассказ товарища, который ходил уж е раз по этой до­
рожке. Евангельского слова ж дал, братское и отеческое
наставление надеялся слышать: вот-де пришел каю­
щийся и раскаянный, а поп и говорить не стал, посмо­
трел, как на свинью какую. Только и слов было: «Ты-де
язычник, и я тебя ненавижу, и разговор мне с тобой в
обиду и осквернение».
К попу Егор не пошел, а о праведном и добром судье
опять вспомнил.
Под коленками ж илки дрожат, и уши горят, и во рту
сохнет, однако пошел и дошел. Сначала в кухне сове­
товался, потом попросил сказать про себя: что-то ска­
жет? Судья велел позвать.
—
Да не ослышался ли? Как взгляну на него? Что
скаж у и чем оправдаюсь? Ведь, когда приговорил он
меня за долг в тюрьму, я ему написал ругательство:
«Хоша ты меня и осудил, а не видать тебе меня, как
свинье неба».
Опять залило сердце кровью и загорелись уши, а
не назад ж е идти: коли разделся совсем — бросайся в
воду; не теперь ж е щупать рукой, сколь вода холодна.
Была не была! И предстал.
Стоят старые знакомые один на один. Судья смотрит
кротко и спраш ивает тихо, не кидается.
Скрытник, бывший красавец, теперь неузнаваемый:
с болезненным, истомленным лицом и потупленным в
землю взором, едва держится на ногах и слова вымол­
вить не может.
481

— Ты ли это, Егор? Четыре года мы с тобой не виде­
лись. Однако уходили тебя!
Поднял Егор от половиц глаза, вскинул их на судью
и зарыдал, как ребенок. Рыдал он так, что надо было
успокаивать, воды давать пить, долго ожидать речи.
Опомнившись, взглянул он опять в лицо судьи и сно­
ва упал в ноги, и опять зарыдал.
Едва вымолвил:
— Ангел ли вы или что? За что меня прощаете?
Вполне согласившись на предложение судьи для
прощения с миром отсидеть четыре месяца по преж не­
му приговору за растрату чуж их денег, скрытник про­
сил отпустить часа на два. Отпущенный на веру, сумел
оценить доверие и вернулся, но затем, чтоб попросить
об отсрочке ареста дня на два.
Дома не даром сидел и дожидался его отец, явный
христолюбец и ярый скрытник. Ясно было, что Егор ко­
лебался, и, когда отправлен был с рассыльным, на до­
роге от него покушался бежать.
Сидя в тюрьме, Егор тосковал о лесе и не ел ниче­
го, по его словам, целых пять дней, так что возбудил
подозрение, что хочет уморить себя голодом. Затем
обтерпелся и совсем успокоился, когда за скрытничество после городской тюрьмы присудили его только как
за самовольную отлучку на выбор: или к маленькому
ш трафу, или к легкому аресту.
Отсидевшись во второй раз, Егор вернулся домой и
заж ил чудесно: стал хорошим работником, добрым от­
цом и отъявленным врагом подпольников.
Когда они напустились за все это на отцахристолюбца, старик такж е с ними перессорился и, в
свою очередь, сделался явным противником скрытни­
ков.
Насколько удачнее можно влиять на тех, которым
удалось выдвинуться на жилья, настолько мудренее
доставать тех, которые засели в лесах. Среди их А лек­
482

сей Иванович так и остился глядеть, как одних ловят
на бабу, а другие сами бегут за ней, как другие скры­
ваются от людских напастей и мирских бед, словно в
хоронушку или богадельню, как третьи ищут спасения
и защ иты от строгого взыскания по военным законам
или по уставу о ссыльных, а иные лезут, как бабочки
на огонь, просто глупо-шальными, чтоб опалиться и по­
гибнуть.
Тунеядец и сластолюбец, глупый и суевер, бродя­
га и беглый — все в равной степени по человеческому
прямому закону нагуливают привычку. Как бы хорошо
ни жилось им у христолюбцев (когда теперь леи уж е
пять не надо и подъизбиц пристраивать, а жить в избе
и знать лишь ввиду беды окно с лесенкой или дыру в
хлев из стены), а все-таки по лесным островам с теплы ­
ми избушками сильно тоскуется. В гостях хорошо, а
дома лучше. Хоть, по пословице, на привычку и бывает
отвычка и на обык перевык, да в таком деле жди еще,
когда это случится и над простыми, темными, суевер­
ными и доверчивыми людьми сбудется.
Они пока свое говорят: не все верою, ино и мерою,
да и не та вера правее, которая мучает, а та, которую
мучают.
Дает Бог всякому, а потому, если скрытник набегал­
ся до истощения сил и изнеможения, то и ему найдется
в том ж е сыром бору красная елочка и отыщется под
окнами той же подъизбицы в огородной гряде укром­
ная ямка.
Сюда братцы-товарищи постараются совсем спря­
тать игравшего с миром в прятки до конца жизни и бес­
силия. Скроют они, как подобает, такого человека так,
что никто уже здесь совсем не найдет его.
Зароют товарищи в землю без гроба, положат прямо
в сырую яму и в той одежде, в которой странствовал: в
полушубке или армяке с подпояской, в той ж е шапке,
сапогах или лапотках и с палочкой, чтобы быть, когда
483

придет Антихрист, в малом стаде избранных совсем
наготове.
«И буду лежать, гласа ожидать. Как в трубу востру­
бят, всех мертвых возбудят, и аз пробужуся, с землей
раз л учу ся. Пойду на суд Божий. Я буду стояти, ответ
помышляти, себя укорять, сам плакать-рыдать», —
плаксиво и гнусливо вспоминают сожители отшедшего
стихом «На воспоминание грозныя смерти», который он
так недавно охотно распевал вместе с ними.
В образе для мира мертвого, странного отжил живой
человек на земле: в одеянии умершего странника и в
землю отошел не в родную, а по силе учения в чужую,
но одинаково сырую.

ГОД НА СЕВЕРЕ
Часть I
(Главы I - V )

Часть I

ГЛАВАI

БЕРЕГА ЗИМНИЙ И МЕЗЕНСКИЙ
Общий физический вид этих берегов. — Город Мезень и его история. —
Икотник. — Первые впечатления города. — Беседы с туземцами об
обычаях домашней и общественной жизни. — Народные присловья. —
Гаврило Васильич. — Моя поездка в село Долгощелье и в деревушку
Семжу. — Ездовые олени. — Подробности промыслов за морскими зве­
рями. — Крупная порода тюленей — нерпы, лысуны, морской заяц, тевяк. — Способы их ловли. — Промысел выволочный. — Ужна. — При­
маты. — Морская цинга. — Уродливость тюленьего рода

Северо-восточный берег Двинского залива и юговосточный берег Горла до устья Мезенского залива
Белого моря издавна носит название Зимнего берега
и по картам, и на языке туземцев. Не имея ни одной
значительной величины губы, берег этот, по словам ав­
тора «Гидрографического описания северного берега
России», г. Рейнеке, песчано-землистый с небольшими
глинистыми прикрутостями, сажен до десяти высотой,
имеющими низменную подошву: зап леск или забережье\ отлогий берег около берегов покрыт песчаными
холмами. Примечательнейш ая из прикрутостей нахо­
дится при северном крае Двинского залива, на завороте
Зимнего берега, и называется З и м н и м и горам и. В них
обыватели деревни Мудюги выламывают плиты (до
4 фунтов в диаметре и 1 ф. толщиной) точильного кам­
ня. Этот утес, до 40 или 50 сажен высотой, состоит из
зеленоватой глины и местами прорезан горизонталь­
ными слоями песчаника. Над ним пологие горы, до 20
сажен высотой, разрезаны несколькими оврагами. В
прочих местах от устья Двины до Мезенского залива
487

хребет прибрежных гор не выше 30 сажен; он покрыт
разного рода лесом, который к северу постепенно реде­
ет и около реки Майды переходит в кустарник.
Несмотря на грозное прозвание гор, растительность
их напоминает о юге: природа как бы истощает послед­
ние силы, для того чтобы оживить страну и показать
свое могущество. Если море здесь не так богато и дает,
например, только двустворчатые раковины, в которых
продаются сухие краски, и только эти раковины, — зато
на юго-западных покатостях гор красуются роскошные
пионы вышиной в четыре фута, акониты (борцы) пред­
ставляются на этих скатах в густой зелени, с листьями
в полтора фута в диаметре. Но это прощальный взгляд
природы, последняя улыбка ее: перед смертью она еще
пестрит голову свою на покатости гор красивыми цвета­
ми дикой розы и нежными голубыми гроздьями болдырьяна. Но еще шаг на север — и все мертво и бесцветно.
К берегу моря низкие леса сменяют эти растения. Море
выбросило на берег только то, что оно долго носило по
волнам своим: истертое, измятое и видоизмененное
совершенно. Даже можжевельник, который растет на
сухой и бесплодной почве, имеет здесь желто-зелены й
болезненный вид. Ш ирина березки втрое превосходит
высоту.
Ж ители этого берега — потомки первых поселенцев
северных мест России, новгородцев, — издавна приоб­
ретают средства к своему существованию преимущ е­
ственно в промысле морского зверя. Средоточием этих
промыслов можно считать прибрежья Мезенского за ­
лива, и именно город Мезень и соседние с ним селения,
в особенности село Долгощелье и деревню Семжу. Так
говорят факты, и к тому ж е приводят и результаты
личных внимательных наблюдений. Обращаюсь к по­
следним.
Городок Мезень нашел я уж е закиданным глубоки­
ми снегами, давшими мне возможность, при крепких,
постоянных морозах, проехать по тундре из Пинеги на
488

Кулой прямо, не делая огромного крюка по так назы ­
ваемой Нижней Тайболе. Х уж е плохого села наших ве­
ликорусских губерний выглядел этот дальний городок,
случайно превратившийся из бедной слободы Оклад­
никовой в уездный город Архангельской губернии. До
сих еще пор, правда, город этот известен в народе под
именем Слободы Большой (в отличие от Малой Слобо­
ды — печорской Усть-Цыльмы). До сих еще пор велик
тот пустырь, незастроенный домами, который отделяет
ближайшую к Окладниковой слободу Кузнецову, дол­
женствующую входить в черту города Мезени, назван­
ного так по реке, протекающей возле. До сих еще пор
свежо в народе историческое предание о первоначаль­
ном заселении места, занимаемого теперь городом. Два
новгородца — Окладников и Филатов — явились пер­
выми к устью реки Мезени и первые положили здесь
начало заселениям: один там, где теперь город Мезень,
другой выселился ближе к морю, туда, где теперь рас­
кинулась деревуш ка Семжа. Оба новгородца явились с
семьями и с доброй волей противостоять негостепри­
имному климату и всевозможным лишениям и — оба
устояли. Тот и другой заручились грамотами Грозного
Ц аря и правами «копити на великого государя слободы
и с песков и рыбных ловищ и с сокольих и кречатьих
садбиш давати с году на год великому князю оброки».
Окладников явился на новое место своего жительства
с пятью сыновьями и с иконой Нерукотворного Спаса.
Икона эта долгое время переходила от одного лица к
другому, пока не сбереглась в руках какого-то безвест­
ного отшельника, жившего в пустыньке на морском
берегу, при устье реки Хорговки, и пока не была пере­
несена отсюда (в 1663 году) в Спасскую церковь К уз­
нецовой слободки. Копились между тем годы и десятки
лет на столетия, копились и обе слободки на государей,
вблизи С т уден о го м оря -ок и я н а. При царе Михаиле в
Окладникову слободу наезж ал уж е кеврольский вое­
вода для сбора подати с туземцев и ясака с самоедов.
489

Самоеды в определенное время приходили сюда и и з­
давна уж е имели поблизости (в 20 верстах, по дороге в
Канинскую тундру, на месте, носящем название К узь­
мина перелеска) главное свое мольбище. В нем, в 1825
году, сожжено было миссионерами более ста идолов и
разруш ено обширное требище. В 1703 году строилась в
слободе церковь Богоявления; в 1718-м — другая цер­
ковь, Рождества Богородицы; вскоре затем поставлены
были в разных местах девять крестов (свято хранимых
в настоящее время) в память о жестокой зиме, стояв­
шей до 24 мая, когда едва не вымерзло все живущ ее в
городе. В 1736 году привезена была в Окладникову сло­
боду отдельная от кеврольской воеводская канцелярия
капитаном Степаном Немецким; в 1780 году обе слобо­
ды (Кузнецова и Окладникова), по реке, названы горо­
дом Мезенью и получили в герб красную лисицу на се­
ребряном поле. В 1808 году ж ители вновь нареченного
города потерпели новое бедствие от сильного разлития
реки и разбрелись бы по соседним селениям, если бы
правительство не выдало им пособия в 10 000 руб. асс.
Беглыми из Сибири и острогов преступниками и мо­
сковскими и другими раскольниками населились бли­
жайш ие к Мезени леса и селения. Стоит теперь уезд­
ный город Мезень, обложившись множеством больших
и малых деревень и неудобной к обитанию тундрой, со
своим уездом, больше которого по пространству и мень­
ше по населенности нет уж е другого на всем громадном
протяжении великой России.
Вот, таким образом, все бедное событиями про­
шедшее города Мезени, который мрачно глядит те­
перь своими полуразрушенными домами, своими по­
лусгнившими непочиненными церквами. Ряды домов,
брошенных без всякой симметрии и порядка, наводят
тоску. Все почти дома пошатнулись на сторону и в не­
которых местах даж е надломились посередине и по­
косились в противоположные стороны. Съезды, вы­
ходящие, по обыкновению всех русских деревень, на
490

улицу, здесь обломились и погнили; ворота, которые
давно когда-то, может быть, выпускали на эти съезды
бойкую лошадку из уничтожившейся уже в настоящее
время породы мезенок, как-то глупо, бесцельно торчат
высоко под крышей и наглухо заколочены. Навесы над
длинными задворьями обломились, и самые стены этих
дворов рухнули, сгнили, а может быть, и истреблены в
топливе. Мостки подле домов такж е погнили и, не по­
правленные, провалились; мосты по улицам тоже не
менее тоскливого вида и бесцельного существования.
Банями глядят дома бедняков, остатками Мамаева
разгрома — дома более достаточных; но три кабака но­
веньких; но казначейство, на этот раз выстроенное за
городом, непременно каменное, и два-три дома, вероят­
но, туземных монополистов, с расписанными ставнями,
с тесовой обшивкой, с длинным и крытым двором по­
зади. По улицам бродят с саночками самоедки, с детьми
в рваных малицах, вышедшие от крайней скудости на
едом у. Из туземцев не видать ни души: может быть, хо­
лод, закрутивш ий 28 градусами, тому причиной, может
быть, нет никого дома и все на промыслах...
Говорунья старуш ка-хозяйка, явивш аяся в ды ря­
вом крашенинном сарафане и доставшая мне самовар у
соседей, говорит, что промыслам теперь быть не время:
ещ е-де Никола не пришел.
— Где ж е большаки ваши, мещане мезенские?
— Да, вишь, у нас теперь ярмарка...
— Где ж е она? Не видать ни народу, не слыхать ни
шуму, ни крику. Это, что ли, бабушка, торговцы-то?
В окно видны бегущие по улице целые аргиши: мно­
жество оленьих санок, одни за другими, нагруженные
обледенелыми бочками.
— Это не торговцы, это пустозера, — отвечает хо­
зяйка. — На Никольску на Волок (в Пинегу) ладятся...
с рыбой и со всячиной. Эти у нас и возов не р азв я зы ­
вают.
— Где же ваш а-то ярмарка?
491

— А нашей не видать. По домам торгуют: кои свои
же, кто с достатком, кои с Волока наезжают. Человек с
пяток есть ли полно всех-то торговых?
— А народ-от где, бабушка? Никого не видать.
— Повремени: может, кто и пройдет.
— Нет, бабушка, скучен ваш город, беден...
— Да уж и захотел ты от нашей слободы!
— Х уже, хозяюшка, я и городов не видывал, а прое­
хал на веку своем больше сотни.
— Задвенная сторона наша, задвенная, желанный?
К морю сели близко, хлебушко не родится. Что в море
упромыслим, то и наше: времена-то вишь, ноне, крепко
тугия. Эдаких, кажись, никогда ж е бывало.
— Отчего ж е так, бабушка?
— Да, вишь, аглечькой в летошный год приходил —
баловал шибко. Много он на нас напустил напастей вся­
ких.
— А ведь он к Мезени вашей не подходил...
— Не подходить-то не подходил: это слово твое вер­
но. В губе вишь он стоял: река, знать, его наша не под­
пустила. Мелководна ведь она у нас, пройти-то ему,
знать, не под силу было. А все ж таки, родимый мой...
Старуха замолчала и подперлась локотком.
— Чего, бабушка? — подстрекнул я.
— Не пускал он, родимой, в море-то, не пускал:
промысла-то и затянулись, да года на два промысла-то
наши затянулись! Стоит он — рожон ему вострый! — а
прибыли нам от того никакой нету: ну и исхудали, из­
маялись временем тем.
— Чем же жили-то вы, бабушка, во все это время,
питались чем?
— Да семушку в реке ловили, навагу опять, тем и
питались. Рыбинка-то аглечкова тоже не слушалась;
ее-то ему не пропустить нельзя было. Против Б ож ье­
го соизволения не пойдешь. Рыбинку-то он пропустил
к нам, ст релъе бы ему в бока его басурманские. Право,
окаянному!..
492

— Не хочешь ли вот лучш е чайку, бабушка? Что
браниться-то: прошлого ведь, сказано, не воротишь.
— Правда твоя, батюшка, правда! А на чайку на тво­
ем благодарствую.
— Что ж е так, хозяюшка?
— Да я ведь из мирских-то чаш ек не пью. Велишь,
по свою сбегаю вниз.
— Сделай милость. Посидим, потолкуем!
И эта хозяйка, как и много других на летнем пути
моем, оказалась раскольницей.
— Не пью я с мирскими-то, — говорила она мне, вер­
нувшись. — Не пью по родительскому по завету, как
вот себя ни помню. Так и малолеткой учили. Я ведь и
все остальное — правдой тебе говорить надо — по ста­
рине правлю.
— Что ж е ещ е-то такое ты по старине правишь?
— А вот старым крестом крещусь... эким.
И старуха сложила на перстах аввакумовский, дониконовский крест.
— Ну, а еще-то что же, бабушка?
— А еще-то? Да что тебе еще-то! Ну, по старым кни­
гам молитвы творю, по утрам и по вечерам ста по три
начал кладу...
— Ну а дальше?
— Чего тебе еще дальш е-то? Все тут! Дальш е тебе
и сказы вать нечего — по старой вере, на старом к р е­
сте ж иву — вот тебе и все тут! Только мы ж ивем -то
уж очень нужно: наготы да босоты изувеш ены ш е­
сты...
— Аглечкой-то нас уж очень обидел: старуха тебе
правду сказывает! — перебил ее явившийся к нашему
чаю хозяин с поразительно болезненным лицом, худой
и словно убитый тяж елы м горем.
— Отчего ты такой бледный, хозяин?
— А все не могу: икота долит.
— И у вас она водится, как и в Пинеге?
493

— В каком месте злого человека нету? Сам рассу­
ди! Нагонит он тебе по злости скорбь какую, и ведайся
с ней, и долит она тебя, мучает. Вот подойдет и у меня
к сердечуш ку-то и начнет глодать его, что и свет-от
в очах помутится. Начнешь разговаривать — удер­
ж у тебе нет. Спросят тебя — не слышишь, а болтает
знай все свое, что на ум взбредет, — это еще не велико
горе, это говоруха.
— Ругаеш ься на ту пору самыми такими неладными
словами, что в яве-то и на ум не взойдет, — перебила
хозяйка. — Начнешь ты: ох-ох да ой-ой! И всякими та­
кими звериными голосами заговорит в тебе нечистый.
От него ведь это сердечушко-то больно надрывно! За
душу-то, одначе, не трогает, не смеет — стало...
— У меня так и за душ у берет, берет окаянный! —
перебил речь старухи, в свою очередь, хозяин.
— У тебя ведь с ветру, сынок! Это ты не сумлевайся,
я уж тебе давно так-то сказывала.
— Да вот так и гляди по ветру! А по мне, по следу —
по следу оно и есть, — ответил хозяин на замечание ма­
тери.
Но эта не слуш ала его и продолжала свое:
— У сынка уж, то что говоруха отстала, а почалась
немуха: нет у него молвы, как у людей, а только рык да
крик подобно лесному зверю — волку бы, что ли, ска­
зать. Худо у таких-то одно: из немухи сама «смертна»
нарождается. Бьется-бьется ишь человек, почнет его
ломать справа налево всякими судорогами, а в них и
сама смерть приключается. Ведь сто бесов животы те
гложут.
— У иных так, слышь, и на человека-то на того по
молитве указывает, который порчу-то напустил по на­
уке али по злобе. По имени и человека того называет, и
деревню его сказывает. Редко же, однако, эдак, больше
все втай, потому как дело оно от лукавого — нечисто и
есть оно отныне и до века!
— Аминь, матушка! — закончил хозяин. — Гостю
ведь и отдохнуть надо после дороги. Поизморился же,
494

чай, поизмялся: дороги-то ведь наши тот ж е нечистый
прокладывала. Пойдем-ко!
Вот памятные, самые первые впечатления мои по
приезде в Мезень, тоскливее которой, действительно, я
не встречал во всех своих шестилетних долгих и даль­
них странствиях по Великороссии. Ж алка своим видом
давно покинутая Онега, но Мезень несравненно ж алче
и печальнее, хотя и имеет много сходного в частностях
с другими уездными городами: согласное, живущ ее
дружно и угощающее друг друга сытно и много обще­
ство чиновников. Среди них, по обыкновению, первое
место принадлежит разбитным, усатым господам, с
размашистыми лошадиными манерами, и последнее
место — жалким, загнанным, робким учителям уезд­
ного училища, находящим все свое развлечение и на­
слаждение в танцах, если где таковые затеваются. В
Мезени танцев нет: карты и еще карты поглотили там
все свободное от службы время. Ж енское население из
чиновного класса, по обыкновению, такж е застенчи­
во, такж е дико смотрит и боязливо и неохотно говорит
со всяким новым лицом и такж е имеет (все поголовно)
полное и неотъемлемое право на название хороших,
добросовестно знающих свое дело хозяек... Впрочем,
не до них наше дело.
Х озяйка снова и охотно толковала мне:
— На всяку болесть оберег есть и таки люди — берещики — живут, что знают, как слово говорить «в усупор» боли. Вот взять озеву — зевнешь да не перекре­
стишь рот, а черт и побывает, — против нее свой обе­
рег. Али бо коровушка бодается, как ее усмирить? А ты,
мол, пестравуш ка с места не шевелись; не дай Господи
ни ножного ляганья, ни хвостова маханья, ни роговова
боданья: стой горой, а дои рекой — озеро сметаны, река
молока.
— Бывает прикос, — а кто и призором зовет, — со­
хнет у тебя ребенок, отбивается от еды. Это взглянул
нехорошим взглядом недобрый человек — ни от чего
495

больше и взял «урок», а иные знающие отчитывают.
Приключается так-то всего чаще, и никак не ухоро­
нишься. Вот взять бы «баенную нечисть»: всего осыплет,
все тело покроет коростами. И ведомо всякому, что прилучилась в бане, и знамо, нежить баенная вспрыснула
по враж ьему указанью — и ничто поделаешь тут, как
веред перстом не очертишь, на ветер не бросишь.
Притчи идут на тех, что рожают неладно, — такой
притычется грех, что стонут да охают, и никто не до­
гадается, откуда такая трясовица. Когда повенчаются
впервые да повалятся спать, кладем на всю первую ночь
под постель кочергу и ухват: это противу той самой бо­
лести, чтоб не прилучалась впредь до веку. Иной при­
вык чертиться да леш акаться, — что у него ни слово, то
либо черт либо леший, — вот таких одолевает болесть
эка. И грыжа к таким-то пристает: сам звал нечистого,
сам он и добрался до тебя и посетил. Пупыши (вереда)
пойдут — иди на болото, ищи траву, так она и зовется
«грыжная трава» (carpilli Veneris — венерины волоса),
столь длинна, как наши женские волосы.
Бывает знобея, что всего знобит, не согреешься ни­
чем и все на печь лезешь; бывает оглухица — завалит
тебе оба уха — ничем не промоешь; ж елтея бывает:
весь ты цветом таким оцветешь, что горит на привоз­
ных ситцах. Бывает неядея — сам знаешь, какая прыт­
ка. Сказывать ли? Да всего и не перескажешь, где уж...
Много ж е их по нашим местам всяких притчей живет:
ино на лице прикинутся, ино из-под земли выходят,
по ветру налетают тоже: всего не пересчитаешь, но
тому — иное и еретик напуск делает — стрелье бы под
сердцем взять.
А между тем дальнейшее знакомство мое с М езе­
нью приносит с собой немного утешительных фактов.
Говорят про мезенцев (да кстати и о пинежанах), что
это самые обездоленные люди, и при этом указы ва­
юсь на село Суру (говоря присловьем «Сура — дура»)
и на соседнюю с ней деревню Беричевскую, где икотная болезнь и невзгоды постоянных голодовок довели
496

ж ителей до идиотизма и крайних суеверий. В погосте
Немнюге — «опарники», за то, что они едят скороспе­
лый и недопеченный хлеб и будто бы даж е предпо­
читают сырую опару, почитая ее лакомством. Самих
горожан в Пинеге назвали мне «водохлебами» за обы­
чай брать деньги за воду с приезж их торговцев на та­
мошние обе ярмарки: Никольскую и Благовещенскую.
Досужий мещанин пробьет пешней прорубь, встанет
подле и сбирает за водопой грошики, а считать их по
великому неумению и непривычке не умеет. «Покупала
по цетыре денежки, продавала по два гросыка, барыса
куца куцей, а денег ни копиецки» — так насмехаются
над пинежанками, неумелыми в базарных оборотах и
денежном счете, да кстати задевают обычную привыч­
ку в их говоре — прицокивать. «Пинега — Мезень —
толста селезень», — прибавляют другие. Это значит,
что и женщины этих мест отличаются от двинянок
неуклюжестью. Она вы раж ается в толстых, как обруб­
ки деревьев, нижних конечностях, в большой ступне, в
неуклюжем, опухшем малокровном теле. По суеверно­
му понятию и заблуждению все это уродство (уверяют)
зависит от болезненного чрезмерного развития брюш­
ного черева, лежащего, как известно, в левом подвздо­
шье, насупротив печени, и называемого селезенкой. Го­
ворят, что давно уж е начались из самого города Мезени
частые и довольно значительные переселения мещан
на берега моря, особенно в сторону Канина, что таким
образом образовались уж е там многие селения, как, на­
пример, Мгла. Несь и другие. Говорят, что город отсюда
переводится в Усть-Важку или в Печорскую Ижлеу.
Рассказывают, что не дальше, как сегодняшней ночью,
у пустозера, проезжавшего за городом под хмельком, в
аргише, отвязали от санок трех оленей; что здесь, если
хочешь жить домовито, запирайся покрепче и замки
держ и непорченые, не рж авы е и ненаружные, что на
такое нечистое дело и здесь найдутся топоры и доло­
то. Говорят, что свадьбы здесь справлялись когда-то,
497

в давние времена, широко и гульливо, что прежде дари­
вали всех гостей, а теперь и из родных-то не всякого.
— Да и свадеб-то вон что-то не слы хать совсем, —
рассказы вала мне хозяйка. — Допреж, в досельные
годы, все правили по отцовским заветам. И зарученье
правили с подарками: кто платком, а кто деньгами.
И деньги-то эти ж ених невесте клал в долитую рюм­
ку вина большие. За зарученьем , дня через три, по­
в е с т к о й стол бывал у ж ениха в дому: за почестным
столом невестина мать х л еб и н а м и — обедом своим —
подчевала и хорошими подарками всякого гостя ода­
ривала. Ноне и сватанье-то не такое стало: ноне с
вечера за р у ч и л и с ь сами молодые промеж себя, а на
утро и под венец пошли. С ъедят в этот день обед —
да и делу в конец. П реж де лучш е было, не в пример
лучше.
— А чем же, бабушка, лучше было?
— Да в старые годы вот как было: идет сваха в неве­
стин дом со своим сказом, придет — не садится и даль­
ше матицы полатей не заходит. Сгребется она руками
за матицу и из рук ее не выпускает. Сказывай: ей либо
да, либо нет. И отказы бывали. А ноне рады-рады, коли
женишок на девку наклевался: бери ее вовсе да поско­
рее, нам-де с ней по своей скудости нечего делать...
— Что ж е дальше-то, хозяюшка?
— Ну вот, сговорили. Девку к венцу обряжать ста­
нут; придут девушки — отпевать начнут. Сидит неве­
ста платком накрыта, и плачь она не плачь, а слезы на
глазах показывай. Попоют девушки — кончат. Невеста
встанет с места, низким поклоном свою благодарность
отдаст. А песни поют такие печальные, что и со стороны
жалость берет, слеза пробивается, вчуже оплачешь —
такие жалости попадаются. Верь ты мне!
— Ноне, батюшка, -— продолжала старуха с преглубоким вздохом, — ноне, родитель ты мой, у нас и поседок не сбирается, и на Масленице с горок не катаются.
Все кинули, все бросили. И -и-хи-хи, тошнехонько!
498

— Все ведь это, кормилец ты мой, от нужды от вели­
кой. Вон, сказывают, вниз-то туды, по Мезене, по реке,
кое-где, слышь, правят ж е все это. А у нас ты и песни
никакой не услышишь, какая она такая есть... Т яж е­
лые времена пали на нашу сторонушку задвенную: это
перед твоей милостью, как перед Богом!
Все-таки последние слова старухи были справедли­
вы в одном, хотя и подлежали еще большому сомнению
приводимые ею причины. В этом случае выручил меня,
как и во всех других, толковый старожил, человек гра­
мотный, бывалый, зажиточный, прочитавший на своем
веку много книг и не духовного содержания. Таких по­
сылала мне, впрочем, судьба почти в каждом большом
селении.
На этот раз случай выпал такого рода. Был какойто праздник, кажется, воскресенье. На углу церков­
ной площадки, подле кабака, стояли куча праздного и
праздничного народа. Лица у всех были такие плотные,
здоровые: попадались решительно красавцы с правиль­
но обрисованными профилями, с крепким румянцем, с
густыми пушистыми бородами. Все одетые чучелами
в свои некрасивые, неуклюжие совики и малицы. По­
следние покрыты были, по обыкновению, прихотливо­
пестрыми ситцевыми рубашками. Толпе этой было, ви­
димо, очень весело: проедет ли самоед на оленях — они
осмеют его, обругают; пробежит ли собака, по обыкно­
вению, большая, ж елтая, хохлатая — они и на ее счет
пустят свой смех и замечания. Никого и ничего не про­
пускали эти мезенцы без того, чтобы не поглумиться
своими доморощенными остротами, не посмеяться сво­
им веселым, простосердечным смехом.
— Весело же вам живется, Гаврило Васильич, — заме­
тил я моему гостю, явившемуся ко мне по приглашению.
— Это вы насчет чего ж е изволите говорить?
Гаврило Васильич долго ж ивал в Архангельске на
купеческих конторах и сам хвалился умением говорить
со всяким: кого хочешь присылай.
499

— Да вот, видишь, как распоясались земляки-то
твои, что стоят у питейного дома. Выпили, что ли?
— На что им выпить-то? На выпивку в нашем горо­
ду найдешь ли и пять человек имущих. Эти не выпили:
они так смеются.
— Так, стало быть, живется вам весело?
— И этим не похвастаемся. Спросите хоть их ж е са­
мих: многого хорошего не скажут. Гляди, другой и щито лаптями хлебает. А смеются они оттого, что глупый
народ, дураки.
Таврило Васильич как будто сердится.
— Нашему народу, — продолжал он, — плеть надо,
да хорошую, чтобы горохом вскакивал. Наш народ (я
буду говорить вам сущую правду) — лентяй, такой
лентяй, что вот, если заработал на год одним промыс­
лом, за другим не потянет руки и с места не поднимется.
А вот встанет на перепутье-то, да и начнет гоготать:
ведь это дело легче, споркое это дело, особенно с голо­
духи! И добро бы ребята малые а ли молодые, а то ведь
у иного борода в лопату и вся седая — и он туда же. Вот
и вспомнишь пословицу: «Борода-то, мол, выросла, а
ума с накопыльник не вынесла». К нашему народу по­
словица эта, как нельзя лучш е подходит и вот поче­
му. Приходили к нам английские корабли, пугали, но
промысла не выпускали из дому; ушли — мы два года
прожили, с голоду не померли, на то время и к печи-то
своей попригляделись, полюбили ее, что мать родную.
Стало замиренье, думаем: коли в два года черт не съел,
и этот третий как-нибудь проваландаем, не лыком ж е
шиты. С дума л и мы это дело великое, да и на Мурман
не пошли, и советом положили вовеки не ходить туда:
далеко будто бы. Да уж очень много рыбы туда прихо­
дит, всю не выловишь. Пущай там кемские поморы свое
дело правят, пущай их. Когда-когда мы и на промысла то ближние за зверем морским соберемся — нам ведь и
это в труд большой, хоть добрым уловом сутки в трои
заручаемся на целый год. Об этом мы не рассуждаем.
Позови ты нашего мезенца в покрут — ни за что не пой­
500

дет, оттого и крутим больше снизу, речных. А отчего
наш нейдет? Оттого нейдет, что у него не столько на­
готы, сколько гордости всякой да чванства: я-де и сам с
усам. А того не знает словно, что держи, по пословице,
голову уклонну, а сердце покорно. Вот потому у других
нужда такая, что собаки ложки моют, спят на кулаке,
а ихния ты щи хоть кнутом хлещи: пузы ря не вскочит.
Вот что! И не с сердцов все это говорю вам, или зло­
бой какой пылаю. Я ведь и сам здешний, и сам в нужде
живал, и сам достаток свой не с неба получил! А ж аль
народ, ж аль брата своего, ближнего. Наш народ — здо­
ровый народ, работной, из него можно выделать такое
дело, что весь край наш ухнет да диву дастся.
— Какое же, Гаврило Васильич?
— Да всякое, какое хочешь: от нас первое судно и на
Новую землю шло; мы и пол-М урмана обчищали; у нас
и суда сами строили: в кемское поморье не кланялись; у
нас и лошади хорошие вырастали и на весь край славу
пустили; у нас все свое — и хорошее свое — было. А те­
перь ничем ничего. Все пропало, все погибло от лености
да от гордости... М атерь Божья!..
Гаврило Васильич перекрестился три раза.
— Вы вот о морских промыслах слышать ж елаете, —
поезжайте отсюда в Семжу да в Долгую Щель: здесь
вам ничего сказать не сумеют. Поезжайте, поезжайте!
Там дело ведут по-старому. Там народ честный, народ
там Богу работает. За одного тамошнего я вам всю нашу
Мезень со всеми мозгами отдам.
Я послушался Гаврилы Васильича, нанял четверку
оленей, завернулся в теплые, хотя и тяжелые, совик и
малицу и по пустынным снежным полянам, через пни и
кочки, прямиком по рыхлому глубокому снегу съездил
на легоньких, но валких саночках сначала в Семжу, а
потом за реку Мезень и за сосновые леса в село Долгощелье. В два с половиной часа промчали меня легкие на
ходу олени через первое сорокаверстное пространство
до Семжи, давш и возможность увидеть, что это д е­
ревуш ка дворов в пятнадцать, сбитых в кучу без
501

особенного порядка, но ближе к широкому устью реки
Мезени, уж е с соленой водой и не замерзающ ему во
всю зиму. На этот раз морская вода сполнялась (начал­
ся прилив) и ветер дул с моря, NO, а потому все устье
наполнено было льдом синим, весенним. Через 6 часов
убылая вода унесла этот лед назад и снова оголила
черную воду широкого устья. В деревуш ке деревянная
церковь, но выкрытая тесом и покрашенная в зеленую
краску. Она, по обыкновению всех поморских церквей,
освящена такж е во имя святителя Николы, как бы в
большее подкрепление народной поговорки, которая
давно уж е и справедливо гласит, что «от Холмогор до
Колы — тридцать три Николы». Здесь же, между про­
чим, слышал я, что при крепких северных ветрах море
нередко выгоняет воду из реки на берега, топит и уносит
стога, подступая к деревуш ке под самые избные стены.
Это обстоятельство оправдывается тем, что течение
прилива и отлива здесь продолжается дольше, чем во
всех других местах Белого моря (исключая только Св.
Носа), а потому и возвышение прилива здесь наиболь­
шее (от 20 до 22 футов). Причину этого явления легко
объясняют сильным напором приливной волны от севе­
ра и стеснением ее в горле моря.
Село Долгая Щель, расположенное на берегу реки
Кулоя, в 51 версте от Мезени (прямиком через боло­
та и трудно-проезж ие перелески на 4У2часа не слиш ­
ком быстрой езды на оленях), оказалось селением бо­
лее людным (83 дома), чаще и красивее застроенным
двухэтажными избами, не разрушившимися, как в
г. Мезени, к уезду которого принадлежит это село.
В старину оно приписано было к Сийскому монастырю;
теперь населено государственными крестьянами, кото­
рые, как видно, на первых ж е порах, живут достаточ­
но: для наезжего гостя нашлась у них и рыба всякая,
и чай, и сахар, и купленные в Архангельске лакомства
вроде кедровых орешков, пшеничных баранок и окаме­
нелых пшеничных ж е пряников. Щ еляне сеют ячмень
(хотя и весьма незначительное число), ловят рыбу и в
502

Кулое, и в р. Сойне, которая издавна дарована здешним
к р е ст ь я н а м и соенскгш бобы лям . Последние, высе­

лившись из Долгощелья, образовали новое селение —
Соену. Рыба, вылавливаемая в этих реках, и общая все­
му Мезенскому и дальнему Канинскому берегу, н ел ь­
м а (salmo nelma), не попадается уж е нигде на других
беломорских прибрежьях. В Печорском крае она тоже
не редкость и везде составляет лакомую, вкусную и
здоровую пищу; мясо ее нежное и посоленное так ж е
приятно, как и свежее. Заходя с моря в реки, она вы­
лавливается здесь в семожьи невода и весит иногда до
пуда. Эта рыба лучш ая из всех так называемых бело­
рыбиц и достоинством своим далеко превосходит, на­
пример, волжскую или уральскую белорыбицу, хотя и
у нее, как и у тех, такое ж е белое мясо.
Как в Сёмже, так и в Долгощелье нашлось несколько
словоохотливых, бывалых и знающих дело хозяев, ко­
торые радушно рассказали мне о многих подробностях
ловли морского зверя. Рассказы их пополнил мне и во
многом объяснил мой мезенский собеседник Гаврила
Васильич. Результатами этих рассказов в общей их
сводке спешу поделиться с читателями.
Вот что сообщили мне:
С первыми крутыми осенними ветрами: по востоку
(О), полуношнику (NO) и северу (N), у берегов Белого
моря, покрытого уж е большими ледяными припаями,
начинают показываться стада ю рова л ы сей , морского
зверя из породы тюленей, каковы: н ер п а , или тюлень
обыкновенный (Phoca vitulina), л ы с у н , или тюлень
гренландский (Phoca grenlandica), м орск ой зая ц (Phoca
leporina) и реж е других т евя к — тюлень с конской го­
ловой (Phoca monachus). Плотно сбившимися в кучи,
в отдельные семьи, состоящие иногда из нескольких
тысяч зверей, гребут эти кож и , эти ю рова из стран
приполюсных или к Мурманскому берегу, или в Ч еш ­
скую и Обскую губы океана. Значительное количе­
ство семей этих угребает через Горло в Белое море в
прямом направлении к островам Соловецким. Частью
503

искание пищи (рыба по осенним ветрам такж е спешит
выплыть из океана в море и его реки), частью насту­
пающий период соития и деторождения (чему способ­
ствуют огромные тороса верст по десяти протяжения,
отрываемые от береговых припаев и носимые по морю),
частью, наконец, ж аж да покоя на безлюдье и вдали от
океанского шума и треска — влекут сюда все эти стада
дальнего, сального, барышного зверя. Изредка только
высовывая свои черные головы на поверхность моря,
и то для одного дыхания легкими, звери эти большую
часть времени проводят в воде, где, как говорят, и со­
вершают они свой акт соития, п а р я т с я говоря помор­
ским выражением, в течение октября, ноября и первых
недель декабря. Тощие с виду, они в это время на бе­
ломорской рыбе успевают откормиться и разж иреть до
того, что каждый зверь дает иногда до 10 пудов сала.
От Соловецких островов по окончании случки все зве­
ри, на сувое, идущем по направлению Воронова мыса
от Сосновца, и выждавши попутные благоприятные
ветры, гребут в январе к зимнему берегу на Кеды (имя
деревни). Здесь издавна места тихие, малонаселенные,
стало быть, удобные к деторождению. Звери выбира­
ют здесь самую большую и самую дальнюю от берега
льдину или самый дальний конец припая и при помо­
щи передних ласт выползают на них из воды. Тут сам­
ки, называемые у т ел ь га м и , мечут по одному, редко по
два детеныша, называемых б ел ьк ам и , по причине бе­
лой шерсти, которой они в то время бывают покрыты.
Через месяц белая шерсть выпадает, местами пока­
зывается черными пятнами тело; белек превращ ается
в п лех а н ка и в келка, когда шерсть его начнет делать­
ся серой. «На Стретеньев день, — говорят поморы, —
льды о п я т п а ет и зверя на них — что п н я в лесу». По­
сле деторождения все юрово ложится обыкновенно на
продолжительный отдых, на залеж ку, и употребляет
при этом весь инстинкт, все помыслы на то, чтобы з а ­
щитить новое поколение своей породы от нападений
врага. Для этого юрово обыкновенно размещ ается по
504

льдине таким образом, что в середине держ атся бельки
и утельги, а по сторонам, кругом их, как бы стена или
стража, лож атся самцы — лысуны. С другой стороны,
звери, расположившись на залеж ке и уткнувшись мор­
дой в льдину, начинают оттаивать ее дыханием своим
и теплотой тела до того, что продувают ее четверти на
полторы, вплоть до воды. В некоторых случаях отду­
шины эти звери оттаивают и снизу, и потом уж е через
них выползают на льдины. Процесс этого продувания
многие промышленники слышали сами (как уверяли).
Таким образом звери имеют готовую и всегда под боком
прорубь, чрез которую легко и удобно могут спасаться
в воде при первом приближении злого и беспощадного
врага — человека. В это время бельки35 еще неспособны
ходить в воду: искусству этому учат матери, таская их
туда под своими ластами, во все те шесть недель, когда
белек превращ ается в хохлушу. Б елая шерсть их на­
чинает в эту пору вываливаться хохлами; бельки тог­
да окончательно не способны плавать, и потому матери
сами стараю тся таскать детенышей своих по льду или
чеш ут ш ерсть их своими когтями, чтобы таким образом
ускорить появление естественного цвета шкуры, слег­
ка серебристого, изжелта-серого. Это серка. П ревра­
щ ается она ко дню Благовещенья. Серки уж е могут
плавать, природа уж е наградила их инстинктом по­
стоянного стремления к северу, и потому небольшие
(в них от V / 2 до 2 пудов сала) зверьки эти тотчас после
преобразования спешат оставить родные юрова и тож е
стадами гребут в Горло, и если ошибкой не попадут на
гибель к Терскому берегу, то угребают в океан. Оттуда
на будущий год серки эти приплываю т уж е се р уп а м и ,
которые еще через год делаю тся уж е л ы с у н а м и , т. е.
с черными полосами — к р ы л ь я м и — вдоль всего тела
(утельги отличаются от самцов тем, что у них нет этих
пластин, полос или крыльев). Оставш иеся на Кедах
серуны и лысуны с значительно исхудавшими утельгами угребают на отдых по первому попутному ветру,
на льдины и тороса Мезенского залива, ближе к устью
505

реки Мезени. Здесь они уж е лож атся на дох, как гово­
рят промышленники; редко уходят в воду, а в апреле
спешат такж е выбираться в полярные страны на все
лето, если только не погибнуть от руки промышленни­
ков.
Соображаясь со всеми обстоятельствами, мезенцы,
т. е. койдяне, щеляне, сёмецкие (из Семжи) и некоторые
слобожане (из города Мезени), три раза в год выходят
артелями на эти промыслы, которые у них, смотря по
времени и по способу ловли, носят следующ ие н а зв а­
ния: 1) в ы в о л о ч н ы й , или у с т и н с к и й , или з а гр е б н о й ;
2) на Кедах.
О тправляясь на Кеды, в место недальнее (там, где
мыс Воронов и где начинается заворот Мезенского з а ­
лива), промышленники обыкновенно берут запасы на
месяц. Обязанность эта главным образом леж ит на хо­
зяине покрута или по-здешнему — ужны, который и
сам всегда отправляется на место промысла вместе с
работниками. Запасаю тся обыкновенно провизией на
7 человек, котлом, ружьями, печкой (железным ли­
стом), баграми, лямками и дровами. На каждого чело­
века полагается: по три пуда печеного хлеба, по пуду
х а р ч и , т. е. масла, рыбы соленой, муки, кроме б уй н а
(полотна и рогож), которым закрываю тся от погоды.
Все это складывается в лодку36, которую обыкновенно
тащ ат на лямках работники или уженники37. Уженники, идущие на своем содержании, т. е. без бахил (высо­
ких кожаных сапогов), совика и руж ья хозяйского, по­
лучают полную часть, т. е. восьмую из всего промысла,
и, напротив, покрученники, называемые обыкновенно
половинщиками, — 16-ю; треть шестнадцатой достает­
ся на долю мальчишек-недоростков. Хозяин берет себе
за снаряд все остальное: меньше, если все пошли с ним
уженниками, и гораздо больше, если пошли все поло­
винщиками. Он, во всяком случае, с большим за лишком
окупает весь снаряд свой, обыкновенно стоящий рублей
30 сер., если не считать лодки, ружьев, одежды и котла.
506

Часто на промыслы выезжаю т на оленях. Тогда хозяин,
крутивший ужну, берет себе У4 часть с каждого чело­
века, 3/4кладет за оленей. На этих оленях обыкновенно
«проведывают», т. е. узнают места залеж ки юрова.
— Вот сказывали наши флюгарки долгое время по­
луношником (NO ветром) от Сосновца (остров в Горле
Белого моря), подходило дело это к Стретьеву дню,
прошел этот праздник, мы долго не думаем на ту пору,
сейчас на Кеды с ружьями! — рассказывали мне про­
мышленники мезенские. — Тысячи до полуторы наро­
ду на это время сбирается. Знаем уж мы это доточно,
что наметали утельги бельков своих беленьких, слов­
но серебряных, черноглазеньких таких, чистеньких,
гладеньких. С берега мы прямо на льдины идем и все
свое богатство тащим: и лодку, и ружья, и котелки, и
пищу — все до последней крохи, потому что уж нам на
то время нет нужды в промысловых избах. На льдинах
мы и огонек раскладываем, и каш ицу тут себе варим, и
спать тут ложимся; разве который уж боярской кости,
так тот под лодку прячется. И ничего благодаря Богу —
живы бываем: в море-то ведь потеплей на ту пору ж и ­
вет, на горе (т. е. на берегу) забористей. Так вот ладно
же: постой! Выйдем на льдину, смекаем: коли зверь
этот на свой глаз чуток и на нос тоже, что коли, мол,
он духу человечьего не терпит и вид ему человека про­
тивен, мы его облукавим: на что и царь в голове сидит?
Ладно!
— Надевай, мол, ребята, белые совики, а у кого нет,
так на малицы белые рубахи напяливай. С тем, мол, по­
добием снегу и дело делать будем.
— Что же, мол, лукавый хозяин, ползти к ним на ко­
ленках придется?
— Да уж это, мол, так, как и быть тому следно, помолитвенному.
— Ладно, сказывают, поползем. Дай-де только кре­
стом осениться!
507

— Валяй, мол!
И поползем под зверя, по душ у его по морскую. Кто
ледяную доску против рожи-то своей на ту пору дер­
жит, кто черную свою ш апку за спиной прячет, кто за
ропаками да стамухами (намерзшими стойком льдина­
ми) прячется. У всех в руках палки, у всех по ружью, у
всех и коленки болят, и спину ломит. На это не гневаем­
ся. Ползем, значит, и ни единым словом не щелкнем, не
перекинемся промежду себя, ползем знай все дальше,
да ближе: и зверя видим, на носу висит... подле ног ле­
ж ит и отдушнику под собой продувает... И дух они от
себя дают такой нехороший — под себя, значит... Тут
его по шаболе-то резнешь, да к другому идешь; первый
готов и этот тоже. Больш ая залеж ка — других реш а­
ешь; ребята твои там тоже смертоубийства творят. Хо­
рошо это, и сердцу весело! Одно не ладно, что большого
тут зверя мало живет, весь, почитай, он на то время в
воду уходит, а леж ит больше мелкота, белечки. Этого
зверя мы и не облукавливаем и х о х л у ш не обманываем,
потому этот зверь от тебя никуда не уйдет. П лавать ма­
лый не умеет; другая матка и спихнет которого в воду,
а он все опять на льдину лезет. Старики в прорубь ме­
чутся, а белек от нее дальше; ему на лед бы да на ма­
терое место! И леж ит он перед тобой в полном лике, не
трогается, и словно бы что-то глупое, неподходящее
думает. То ли он матку выжидает тут, чтобы пришла
да покормила, то ли он человечий-то образ любит, не
спознавал еще нашего брата за барышного человека —
Господь его ведает! Только мы этих бельков на Кедах
много наколачиваем. А вот, как устанет рука, а зверя
много, мы из ружей их бьем. А коли дошли до того, что
зверь леж ит весь поленьями, а который на утек по­
шел — мы и баста! Сейчас вынем ножи и з-за поясов —
свежуем. Строгаем сало в лодку, шкурки почесть и не
берем с собой. Этот ведь промысел сальный, сказывать
надо — не харавинный38. Такой-то промысел у нас на
устье бывает до Конюшина мыса — У ст и н ски м его
зовем. Этот промысел большой, трудный. На этом про­
508

мысле не один человек и головушкой своей решал. Тут
не зевай. Тут ты будь навеки умный человек, коли вер­
нулся домой живым, непомятым. На этом промысле
хорошо, когда сильные ветры сопрут льдины к берегу.
Зверю тут выходу не бывает: бежать ему некуда, воды
кругом нету39. Тут уж мы за руж ья не беремся, х в о ст я ги в дело пускаем. А хвостяга — это палка черемховая,
длиной сажень с локтем, и один конец у ней толстый с
шишкой, а на другом багор с крючком да шилом. Ког­
да набежим мы на юрово да увидим первого зверя на
глазах, хвостягой этой в морду усноровляем. Если не
попадешь — руки береги: зубы у них превострые, да
и щ етинятся шибко, пугают, хоть и редки случаи та­
кие, чтобы укусили кого. Попадаешь ты палкой зверю
в морду, то и ладно — смерти он под твоей ж е рукой
не минует. Хлипок ж е зверь этот, до того, слышь, хли­
пок, что один выстанет и полезет к тебе, так только по
щеке ладонью дай раза пошибче — приляж ет и морду
воткнет в снег — приколи его только. Другой, пожалуй,
и тут лукавит, притворяется мертвым, а потом и побе­
жит, да не шибко. Этакого мы в зад прикалываем. С тем
и конец.
Бывают дела на этом устинском промысле, хитрые
дела бывают, такие хитрые, что только вот слушай.
Зверя-то мы этак окружим со всех сторон, льды
морские пособят нам, сопрет их ветрами — юрово ви­
дит дело пропащее, сейчас на хитрость. Один взревет
чисто, тонко, звонко, другой пристанет, третий, все
заголосят. Этим ревом они словно вот что сказывают:
«Собирайся-де, други милые, в одну кучу, сообща по­
ведем защиту; полезай ты на меня, ты на меня; навалим
большую кучу, да и понатужимся — может, и проломим
лед-от». Ну и лезут друг на дружку, большие груды
делают и пыхтят на ту пору, крепко пыхтят; слышим,
силу-то свою останную собирают. Тут не зевай: коли,
руби их — в куче сподручнее! Не усноровишься — зве­
ри проломят лед, бывало этак-то! И бей ты их прямо
в голову, а сделал которому ш авуй (шавуйный удар —
509

в шею, значит) — замечется зверь и всех прочь разгонит.
И тут ты никоими силами не остановишь их: начнут за­
бирать передом да подхватывать задними ластами, что
угорелые, и прямо к морю, в воду. А ластами они свои­
ми круто забирают: человеку, хоть скороход он будь, не
догнать. На этих, на устинских промыслах, когда много
народу, совсем война идет: кричим, ругаемся, деремся
и все норовят как бы вперед попасть поскорей да по­
дальше. Большое тут дело бывает, самое спешное: од­
нажды в сутки едим, да и полфунта хлеба не съедаем:
не хочется. Едим слегка — значит понемногу. Тяж елее
этого загребного нет; недели по три, по четыре земли не
видишь, какая такая есть она! Боевой промысел, смер­
тельный, трудный промысел — верь ты Богу!..
Набьем мы этак-то их, наколотим, на месте ж е тут и
свежуем. Ш куры свертываем трубкой (края закиды ва­
ем и прижимаем ремнем) к одному концу юрки (длин­
ные ремни сажен в 20) привязываем, а другой конец
юрки в лодке прицепляем, да так и спускаем в воду.
Конченое, значит, это дело. Счастлив человек, коли
жив на берег вышел. Много денег тому архангельские
купцы и за харавину и за сало дадут. Только ты им сало
на дому вытопи: без того не берут.
При промысле при этом есть ведь у нас и приметы
разные. Сказывать, что ли?
— Какие ж е приметы?
— Да вот: прибылая вода юрова эти к берегу при­
носит, убылая от берегу несет в голомя. Опять ж е запад
(W) и глубник (NW) наносит их; шалоник (SW), летний
(S) и обедник (SO) относят в океан.
— А еще-то что?
— А потянул ветер на Моржовец, не выходи в
море — отнесет; и кожи пропадут на дальних сувоях,
да и сам ты погибнешь: либо в океан тебя вынесет, либо
с голоду на льдине пропадешь.
Действительно, опасен этот устинский или выво­
лочный промысел (выволочный потому, что лед в это
время по большей части вы волаки вает ся ветрами из
510

Белого моря в океан). Не проходит года, чтобы не по­
гибало два-три человека из смелых, действующих
сломя голову и на свое русское авось мезенских про­
мышленников: то льдины руш атся от столкновения с
другими, то окажется, что нет пищи ни на льдине, ни
за пазухой: ламбы (водяные лыжи) на полой (открытой
ото льда) воде не помогают; присутствие духа не сбере­
жеш ь в течение двух-трех дней бесцельного плавания.
Смерть, во всяком случае, неизбежная посетительни­
ца. И счастлив (как никогда в жизни в другой раз!) тот
охотник которого судьба примкнет с роковой его льди­
ной на берег, особенно ж е вблизи ж илья, хотя бы даж е
и близ лопарских погостов. Этих спасенных от смерти
ловцов (некоторых) можно видеть, несколько лет по­
сле того (смотря по личному их обету), в Соловецком
монастыре исполняющими самые трудные, ломовые
монастырские работы. У мезенцев есть обычай и даже,
можно сказать, страсть — ходить в одиночку на тот ж е
опасный промысел выволочный. Страсть эта тем опас­
нее, что тут уж е помочь некому, притом некому в труд­
ную минуту выплакать свое горе.
Ко всем этим рассказам промышленников можно
еще прибавить то, что первые звери, явившиеся в море
из океана, считаются нечистыми и бывают с запахом.
Промышленники, свеж уя этого поганого зверя, обык­
новенно остерегаются всеми мерами порезать руку, по­
тому что, как говорят они, п р и к и д ы ва ет ся болезнь, на­
зываемая ими м о р ск а я ц и н га , которая-де выламывает
персты. Пролежавшие на льдинах дольше Николина
дня, т. е. первых чисел мая, или опоздавшие выплыть
в океан, делаются до того тощими, что, застреленные
промышленниками, тонут в воде и уж е не выплывают.
Сала в них почти не остается, и потому стреляют их ис­
ключительно затем только, чтобы уничтожить лиш не­
го врага для рыбы, который с будущей осенью может
поправиться и натворить много бед и напастей. Бывали
нередко такие случаи в Мезенской губе, что противные
ветры, не выволочные, разбивали стада зверей, зверь
511

осы п ался (говоря туземным словом), т. е. разделялся на

мелкие юрова и в них угребал в дальнюю К андалакш ­
скую губу. Губа эта, как известно, до половины своей
зам ерзает плотно, имея припай поперечный, п оп ереч к у , там, где начинается широкое горло моря и где лед
уж е бродячий! Тогда в ущерб Мезенской губе усыплет­
ся зверем вся эта поперечка, и добыча переходит в руки
счастливых жителей Терского и Карельского берегов.
Эти случаи, впрочем, так ж е редки, как и упомянутый
случай, бывший на Терском берегу. Промышленники
прибавляют притом, что во время охоты их на тюленей
зверь, застигнутый врасплох, жалобно воет, а у бель­
ков проступают слезы: они будто бы плачут, как люди.
Раненые, но ускользнувш ие от свежения, звери не­
долго плавают в море: в конце мая или в начале июня
их непременно выбросит где-нибудь на кошке (надво­
дной мели) или на берегу, и тогда туша эта достается
на долю счастливца. Законность приобретения этого
вымета нашедшим его обусловлена старым обычаем.
Сало в ы м е т а , неиспорченное, годно в продаж у, хотя
хуж е и мутнее после варки, чем нежное, чистое сало
бельков.
Не лишним считаю такж е упомянуть и то, что все
промышленники не выходят на морских зверей в день
Благовещения, когда, по русской пословице, и птица
гнезда не вьет. Обычай этот охотники оправдывают тем
наблюдением своим, что если поработать в этот день, то
целый год затем вплоть до этого дня придется терпеть
неудачи в ловле и разного рода домашние несчастья,
особенно в те дни, в которые пришелся праздник; на­
пример, если он был в пятницу, то все пятницы в том
году будут несчастными днями для промыслов.
В заключение, спешим сделать еще одну важную
заметку (подкрепленную и бывалыми промышленни­
ками), которую привел г. Озерецковский в дополни­
тельном описании северных берегов России, начатом
академиком Лепехиным в 1772 г. Вот собственные слова
512

академика Озерецковского: «В походах своих звери на­
блюдают еще примечательное и странное правило, от­
нюдь не разрушаемое. Ни один зверь не может, ни для
самоважнейших причин, отстать от стада. Чреватые
утельги, если приспеет им в сем путешествии время к
рождению, забывают живейшую побудительность есте­
ства к чадолюбию, которое в других обстоятельствах,
несмотря даж е на смертельные страхи, наблюдают.
В сем случае рождающая, выскоча на плавающую или
к берегу примерзшую льдину, выкидывает рождаемое
и оставляет его там немилосердно без всякого о нем по­
печения, боясь лиш иться общественного похода. Остав­
ленное таким варварским образом несчастное исчадие,
не имея согреяния, пищи, ежели до просушки чревных
мокрот не захватит жестокий мороз, жизни его лишаю­
щий, получает отличный, уродливый, большеголовый
образ, для коего называется голован. Сколько бы ни ка­
залось сие обстоятельство невероятным, но оно очевид­
но и вообще известно. Голован, не имея пищи, леж ит на
льду или ползает на берег и в лес, пока природная бело­
ш ерш авая шерсть, препятствую щ ая пуститься в водоплавание, вовсе не вычистится, что продолжается без
пособия отца и матери более двух месяцев. Освободясь
от сей шерсти и сделавшись серкой, пускается в море,
где, пребывая во всю жизнь, не получает обыкновенной
роду его величины, но всегда отличается видом и на­
званием малорослого голована. М ежду тем по большей
части остервененным промышленникам жертвой бы­
вает малокорыстной добычи. Чудно строение естества,
сокрывающее от наших понятий пружины, побуждаю­
щ ая столь напрягательно ежегодную сих зверей из Л е­
довитого моря к нам стремительность».
—
Это, полагать надо, ревкуй, — старались догады­
ваться и объяснять поморы.
Ревкуй, с пятнистой шкуркой, поменьше обыкновен­
ного тюленя и сердитый: вопреки обычаям боязливых и
смирных лысунов, он бросается на людей с ожесточе­
нием.
513

— Он зло помнит: у него убили матку, а либо сам ее
потерял, а либо она его. Он три месяца питается одним
снегом. Когда подрастет, от него не бывает приплода.
От того, знать, все и ревет. Когда подрастет в полный
возраст, чтобы даром не коптил неба, на залеж ках при­
ставляют их в караульщ ики по той причине, что быва­
ют всех прислушливей.
— Не путай, — советовали в Сумах, — экого зверя с
ревяком-рыбой (ее и ревчей назовут в ином месте). Она
по рани костлява, на окуня походит и только у нас ж и ­
вет40. Под Городом ее едят, а в наших местах слывет за
поганую рыбу. Она с отравой, а скот ее ест с охотой: ему
подсыпаем ее. Женщины дают тому, у кого завелись
колики: высушивают и кладут под сголовье...

ГЛАВА II

БЕРЕГ КАНИНСКИЙ
Физический вид его. — Морской зверь этого берега: заяц, тевяк, нер­
па. — Способы их ловли: стрельня. — Подробности этого рода промысла,
по рассказам туземцев. — Остров Моржовец. — Разволочные избушки:
их услуга и значение. — Голодовка и зимовка на Груманте (Шпицберге­
не). — Изобретательность и находчивость

Если по Зимнему берегу разбросано только шесть
селений и по Мезенскому пять, то Канинский оконча­
тельно пуст и безлюден. Составляя как бы продолже­
ние Мезенского берега (от Мезенского залива до мыса
Канина на полуострове того ж е имени), который весь
покрыт лесом, переходящим в кустарник, Канинский
берег безлесен. На нем редка даж е приземистая сланка, не доходящая высотой от земли свыше аршина. Он,
по описанию г. Рейнеке, «от мыса Канина к югу на 30
миль до реки Бугреницы состоит из шиферных гор,
покрытых тундрой и около воды оканчивающихся го­
лыми щ ел ья м и , большей частью темно-серого цвета,
из сплошного шифера. Хребет этих гор (Т и ун ск и й к а ­
м ен ь ), высотой до 60 сажен, идет к юго-востоку от мыса
514

Канина, чрез Канинскую землю, до Чешского залива
и на другом берегу его опять появляется в том ж е на­
правлении по самоедской тундре. Однако местами, в
обрывах гор, видны каменные зубья; хребет этих гор
до реки Торны — высотой около 50 сажен. Прибрежье
большей частью песчано-глинистое. От Торны берег
становится несравненно ниже и непрерывная цепь гор
исчезает. Ю жнее этой реки стоят они отдельно одна от
другой и каж утся стогами сена на ровной поверхности
берега; цвет их несколько темнее цвета берега, состоя­
щего здесь из невысоких песчаных осыпей, покрытых
тундрой и прорезанных руслами рек: Месны, Камбольницы, Шойны и Кии. От реки Кии берег опять возвыш а­
ется и до мыса Конушина составляет глинистый утес до
10 сажен высотой. Внутренние горы сливаются в общий
хребет с отличительными вершинами до 40 сажен вы ­
сотой. П режде (около ста лет тому назад) через Канинский полуостров существовало водяное сообщение по­
средством рек Чижи, впадающей в Белое море, и Чеши,
вливающейся в Чешскую губу. Но теперь то озеро, из
которого вытекали обе эти реки, поросло мохом и пре­
вратилось в болото. От этого болота к северу тянется
Канинская земля на 150 верст сплошным камнем, в ко­
тором видны по некоторым местам ш иферные слои; в
некоторых речках текут нефтяные копи, а по берегам
попадается нередко серный колчедан, и даж е когда-то
производилась здесь разработка медных руд».
При мне весь берег Канинский, как и Мезенский, з а ­
сыпанный снегами, окончательно запустел. Он брошен
был на всю зиму и самоедами, которые по летам под­
ходят к нему со своими оленьими стадами (и то, впро­
чем, редко), и самыми предприимчивыми, самыми сме­
лыми из мезенских промышленников, которые иногда
бродят сюда на так называемую ст р ел ь н у (стрелецкий
промысел) за нерпой, морскими зайцами и тевяками.
Звери эти, говоря словами туземцев, не загребн ы е , не
ю ровы е, не кож ны е , т. е. такие, которые не ходят в ста­
дах или юровах семьями, не загребают одновременно,
515

но плавают в одиночку, без соблюдения условных пе­
риодов времени, хотя такж е гребут из океана и с той ж е
целью — искания пищи. Все три породы зверей этих
иногда проводят в водах Белого моря целые годы, если
не попадутся под пулю самоеда или мезенца.
М орской за я ц (Phoca leporina), названный так по
сходству с сухопутным зайцем, у которого величина
соразмерна толстоте, а у морского голова круглая, шея
короткая. Морской заяц имеет в длину те же 3 1/2 и 3 3/4
аршина, как и в толщину, хотя в то же время цвет его
шерсти не белый или серый, а темно-желтоватый. Во­
лосы его пушистее и длиннее, кожа значительно толще,
чем у лысунов и у всех других тюленьих пород. Из кожи
этой поморы выделывают прочные подошвы для своих
охотничьих сапогов — бахил, а вымятую употребляют
на санные вожжи. Зверь этот мечет обыкновенно по
одному зайчонку, которые в первый период по рож де­
нии имеют на себе волосы мягкие, почти серо-голубого
цвета. Для жизни своей морские зайцы предпочитают
более северные части морей и, заходя в Белое море, они
делаются заметно мельче, чем, например, на Мурман­
ском берегу около Колгуева и Вайгача. Впрочем, и из
беломорских зайцев успевают вытапливать сала от 6 1/2
до 8 пудов (весной от 4 до 5), хотя мурманские и колгуевские весят иногда свыше 15 пудов. Подстреленные
охотниками, особенно в глухую летнюю пору, зайцы
скоро тонут на воде. Любят нежиться на льдах и гл а д у х а х (подводных, осыхающих при отливе камнях среди
моря), любят жить в одиночку, любят, наконец, не­
редко заходить в пресные воды рек и речек. Водятся
даж е в некоторых больших озерах, каково, например,
Ладожское.
Т евяк (Phoca ctistata, s. monahcus) — уродливое
подобие льва с длинной шеей, к которой прикрепле­
на голова формы лошадиной; около рта — густые,
щетинистые усы; величиною больше морского зайца
(4— 5 аршин); ш кура пятноватого, как у нерпы, цвета
с густыми, длинными, торчащими щетиной волосами.
516

Предпочитая для местопребывания своего такж е более
отдаленные северные страны они любят (хотя и весьма
не часто) селиться на Канинском берегу Белого моря и
на Тиманском берегу океана. Здесь, выползая только
среди моря на луды, гладухи и поливные пески (и ни­
когда на льды и берега), леж ат, неж атся и засыпают.
Чащ е встречается зверь этого тюленьего рода около
Трех Островов Мурманского берега и острова Моржовца (среди горла). Сала дает пудов по девяти. Бьют его
сонным, на лудах: спать он охотник.
Н ерпа (Phoca vitulina) значительно чаще изо всех
тюленьих пород попадается в водах Белого моря. Дли­
на ее равна длине серки (т. е. не достигает двух аршин),
но чем севернее вылавливается, тем величина эта воз­
растает. Голова у них замечательно круглая и столько
ж е круглы большие зоркие глаза их. Ш ерсть, покры­
вающая нетолстую шкурку, отливает серебристым
блеском, хотя в то ж е время цветом светло-ж елтая и
значительно испещрена пятнами. Сала нерпа дает до
2 пудов. За нерпичью кожу дают в Архангельске 25 и
30 коп. сер. В самой большой нерпе не больше трех пу­
дов, самая обыкновенная дает 1 1 3/4и даж е полпуда.
Нерпичью ш куру так часто приводится всем видеть на
солдатских ранцах. В июле видят ее на берегах и при­
брежных песках, всегда попарно, когда зверь этот п а ­
р и т с я , и в августе рожает детенышей по одному; двой­
ни — замечательное исключение. На льды выходят они
полежать; пресную воду любят; заходят в реки и ж ивут
постоянно в сладких озерах: Ладожском, Онежском и
Байкале. В Каспийском море эти нерпы (тюлени обык­
новенные) — аборигены. В Белом море по зимам и вес­
нам их больше, летом и осенью — значительно мень­
ше; вероятно, они такж е уходят в океан. Попадаются в
белужьи невода и семежьи сети; в последний заходят
для отыскания пищи. Питаются такж е толокнянкой
(arbutus uva ursi). Во всяком случае, нерпа — самый
меньший из всех зверей, населяющих моря. На Л ет­
нем берегу и у Соловецкого монастыря нерпа попадает
517

в нарочно для нее расставляемые сети. Сети эти пле­
тутся из толстых ниток (в три прядки); ячеи величиной
четверти две; их осмаливают. Сети опускаются в воду
на деревянных ромбической формы поплавках, кото­
рые для легкого держ ания на воде коптят в огне. По­
павшуюся в сеть нерпу обыкновенно при посредстве
деревянной, фунтов десяти весу, колотушки п р о с т я т ,
т. е. бьют в голову. Нерпа, как известно, слаба головой.
Так как все эти три породы морских зверей ходят,
как уж е сказано, в одиночку, а не стадами, то и самая
охота за ними во всяком случае не может быть артель­
ной, какова, например, охота за лысунами и морж а­
ми. Так как эти звери, хотя и постоянные гости Белого
моря, выходят на любимые ими места только по лич­
ному произволу (когда им захочется отдохнуть, поле­
жать, погреться на солнышке или когда влечет их к
этому лежанию инстинктивное побуждение к соитию),
то и самый промысел принимает иной характер, нося­
щий название ст р ел ь н и . На эту стрельну и самые про­
мышленники отправляются в одиночку: каждый сам по
себе. Это или тундряные самоеды, или самые ретивые,
не знающие устали русские промышленники из при­
морских деревень Мезенского уезда.
Промысел этого рода безгранично утомителен: толь­
ко освоившиеся со своей скудной родиной самоеды спо­
собны и привычны переносить все его невзгоды и со­
пряженные с ними житейские лишения. Самоеды, при­
кочевывающие со своими оленьими стадами в летнюю
пору на Канинский полуостров, иногда по целым суткам
флегматически-сосредоточенно леж ат в своих карба­
сах, спущенных на якорь дальше от берега, и терпеливо
выжидают, когда-когда покажется на поверхности воды
черная головка нерпы, тевяк или морской заяц.
Покажется один из этих зверей, самоед не замедлит
выстрелить в него из заряженного уж е руж ья, пря­
мо в морду, и не промахнется ни в каком случае, если
только зверь не успеет, высмотрев своего врага прежде
его самого, нырнуть от всегда меткого выстрела в воду.
518

(Самоеды, как и русские поморы, меткие стрелки.) Но
такое терпение — выжидать целыми сутками зверя
на поверхности воды — может доставаться только на
долю полуидиотов из самоедского племени. Русские к
тому положительно непривычны, да и в таких случаях
они приучились лучше предпочитать верный отдых в
семейном кругу, чем на утлом, поталкиваемом с боку на
бок карбасе, и притом в такой дали, каков тот ж е Канинский берег. В этом случае они поступают иначе.
Мезенцы, с незапамятных времен пребывания своего
на берегах Белого моря, знают (и никогда не ошибают­
ся в подобных случаях), что, когда на Канинском и Тиманском берегах много к о р м у , т. е. когда у берегов этих
появляется в значительном количестве мелкая рыба
сай ка (gadus virens) — род наваги, видом похожая на
налима, с синим и жидким телом, и потому негодная к
употреблению в пищу, — наверно в тех местах должны
быть все три породы этого тюленьего рода, которые лю­
бят гоняться за рыбой сайкой и употреблять ее в пищу.
Только этими обстоятельствами и положительными
видимостями соблазняются мезенцы на дальний стре­
лецкий канинский промысел, и то самые беднейшие из
них, в которых нужда породила и храбрость, и страсть
действовать на авось, буквально очертя голову.
Зная, что рыбка сайка преимущественно является в
тех местах в конце ноября и живет там весь декабрь,
что особенно любят ж рать эту рыбку барышные нерпы,
и что потому они являю тся туда в огромном количестве.
(Продувая льдину, назначенную себе для залежки, нер­
пы выползают через эту прорубь на поверхность льди­
ны. Они леж ат тут сторожко, имея всегда эту прорубь
как прибежище, как ближайшее и легчайшее средство
к спасению в случае опасности.) Зная все это, бедняк из
мезенцев долго не задумывается.
«Одна голова не бедна, а и бедна, так одна; семь
бед — один ответ, а умирают люди один только раз на
веку», — думает какой-нибудь бобыль-одиночка или
крутой смельчак и дела не кладет в долгий ящик.
519

Не обидела его судьба и самопроизвольная лень
возможностью запастись крутоиспеченным с солью
хлебом, горстями десятью соли и крупы (в малице, ба­
хилах, шапке, камусах или рукавицах и под одеялом
он всю зиму бедует: без этого только самые плохие и
пьющие хозяева живут на свете). Смельчак не думает
долго и собирается. Ходячая разменная монета у него
перед глазами — живее, чем давно приглядевший­
ся канинский берег и нерпа, и тевяк, и заяц морской.
М ежду тем нужда бьет по боку назойливо и ежедневно.
Осенится он аввакумовским крестом (если старой веры
держится) и никоновским (если не соблазнен в раскол),
чмокнет в уста того да другую (если найдутся у него в
семье таковые) и, вскинув котомку со съестными при­
пасами за плечи, взяв в руки руж ье да дубину (пешню
или носок с железным оконечником), ламбы41 под мыш­
ку, лыж и на ноги, вскинет крестное знамение на лоб,
обовьется длинным ремнем и побежит искать счастья и
удачи вдали, верст за 300 от родного крова.
— Да, тяжело ведь это для вас, скучно, думаю, так,
как нигде и никогда, — замечал я тем поморам, которые
ежегодно бегали на Канин.
— Скучно, говорят, ваш а милость, у чертей в котле
сидеть на том свете, да вот твоему благородию в сторо­
не нашей задвённой. А нам ничего, ничем ничего, хоть
лопни глаза мои!
— Ведь, чай, все в карбасе качаетесь да на воду смо­
трите, зверя выслеживая?
— И в карбасе покачаемся, и в сухомятку поедим, и
вместо ручья из снегу воды добудем — нам это все, что
табачнику трубку табаку выкурить. Да нет, мы, ведь,
в карбасе на нашей на заветной стрельне не качаемся.
Тогда выстает зверя много, незачем в карбасе леж ать:
с берега очень в примету. Твою милость, кажись, охотато наша крепко, вижу, забирает?
— Любопытна, должно быть, если не прямо стре­
ляете.
520

—
Нет, не прямо стреляем, а лукавим. Вот слушай
теперь: надо тебе прежде сказать, что нерпа — лукавый
зверь, особо та, которая около ж ила шатается. С этой
по-христиански-то, по-православному не сладишь. Не
чутка она на нос, зато далеко берет глазом, это не морж.
Заприметит человечье тело версты за две — сейчас в
воду, а там лови ты ее, когда семи пядей во лбу. Бродит
эта нерпа около припаев ледяных и места-то мы эти
знаем уж по своей по старой вере, по старым приметам.
И то мы знаем, что человека она к себе близко не допу­
скает. Вот тут и хитрит человек — Божье рождение —
и хитрит-то он вот как... Да постой!..
Лежит зверь на гладухе (по зимам), на коргах, лудах
(по летам)... больше всего на гладухах — тороса такие
ледяные по зимам ж ивут — леж ат эти нерпы. Тут мы
их больше и берем... Вот нерпа леж ит — вижу, оком
своим виж у и себе верю, что Богу. И леж ит она не одна,
а много. И з-за одной и рук марать нечего. Я сейчас на
раздумье и сейчас к делу. На плечи напялю черный со­
вик, на голову — белую шапку беспременно, за спину
вскину ружье, против себя доску держу, и водой я эту
доску оболью и заморожу и по доске по этой петпичек (деревянных гвоздочков) насажаю пропасть, чтобы
снег держ ался, и поползу на коленках на льдину. Нерпа
видит доску мою, ропаком, льдиной-стамухой почита­
ет; леж ит и глядит на доску на эту зорко, во все глаза.
Надул, думаю; стой теперь: я еще тебе ш туку подпу­
щу, знай ты меня! И сейчас кричать, сейчас стучать,
как смогу и сумею, и опять одним глазком своим наки­
нусь на зверя. Вижу мечется он, по сторонам бросается,
в прорубь сунется, опять выскочит, ухо прилаживает,
прислушивается к проруби-то: не там ли, мол, шумит
кто. Опять у проруби мечется, долго, круто мечется.
Думаю: забрало! Пошла битка в кон!.. Гуляй, молодец,
твоя неделя. Он-то мечется, а я ему: «Ого-го!» — Свое.
Он-то пляш ет да скачет, а я свое дело правлю: руж ье
налаживаю да пулей-то ему прямо в морду! Так он и
521

уткнется, так и продернет его всего крепкой судорогой.
Ей богу! Это дело — ладное дело. На берег выйдешь, не
прохохочешься. Эко, мол, ты человек — какой дикий да
глупый, хуже, мол, ты самоеда нашего, право — недо­
гадливый... Эдак-то мы по веснам больше... Тогда ж е и
заячей ловим...
— А есть у нас, твое благородие, и такие смельча­
ки (про себя только боюсь тебе сказывать), что облукавливают зверя всякого: и нерпу, и тевяка, и заячей.
И облукавливают они его вот как, и это труднее того,
что рассказано. Доски на этот раз не берут: тут чело­
век сам за себя отвечай, за свой ум, за все свое. Человек
этот выходит на льдину весь белый, ворочается, нер­
пу раздразнит, расшевелит. Она свое делает и он по ее:
она в одну сторону дернет и головушкой тряхнет — и
он также, она ухом к прорви своей приложится — и он
свое ухо на лед. Так и надует, так и облукавит! Зверь
помечется, побесится; видит — человек, что нерпа, свой
брат, — возьмет, да и ляж ет, успокоится и отворотится.
Тут ей и пуля горячая!..
— Мы ведь, ваша милость, из своих из плохих вин­
товок на 50 сажен хватаем, и прямо в морду. И до того
глупа на тот час нерпа бывает, что щелкаешь ты вы­
стрелами одних — другие не шелохнутся! Выстрелы-то
эти, надо-быть, за треск торосьев почитают. Облукавленный зверь — пропащий зверь, как перед Богом!..
— По берегу-то по канинскому теперь избы настро­
или, хоть и не больно часто. У иной и часовня есть, и об­
раз есть — да ведь в наледном-то промыслу, что в этих
избах? Тут вон со зверем ломаешься, хитришь, бьешь
его, ум теряеш ь и сметку всякую, а на ту пору, глядишь,
ветер оторвал твою льдину от припая, да и понес в голомя. Сгоряча-то, это тебе не в примету, а очнешься —
руками махнешь, крестное знамение на лоб положишь,
родителей, коли есть, вспомянешь, знакомые какие на
ум взбредут, сердцем опять надорвешься, глаза заж м у­
ришь и поплывешь наудачу, куда ветер несет. На этот
случай нам остров Моржовец42 подспорье хорошее: все
522

больше на него попадаем. Так вот и со мной раз было
дело. А то уносит в океан, так там и погибают.
— Вот оттого-то безрассуднее, бесчеловечнее наших
тюленьих промыслов других больше и на свете нет...
— Это ты там как хочешь... а и на дому-то потом не
больно ж е много напастей после смерти своей бывает.
— Да правда ли, полно, все то, что ты сказал те­
перь?
— Истинная, сущая. Бобыль ты человек — по тебе за
то и собака не взвоет. Семья у тебя есть — ну, известно,
заревут бабы, шибко заревут. О пять-таки и они: поре­
вут, поревут — перестанут. Это уж дело такое! Нет того
на свете горя, в котором бы человек утеш ения себе не
мог получить...
— Нет, как, брат, ты хочешь, как ты тут ни вертись,
а уж если народ о человеке плачет, стало быть человек
дорог, стало быть в человеке этом мир лишился това­
рища, а семья — кормильца. Как ты себе ни ворочай
дальше, а промыслы ваши глупо ведутся: попусту на­
род теряется и з-за лишнего пуда сала. У вас семга есть,
навага, зверь на Кедах, на припаях лежит, добывать
его в это время безопасно...
— Да, ведь, зверь-от леж ит мелкота больше. А что
ты больно смерть-то охаял? Где она тебе, сказано в Пи­
сании, написана, то место ты и на кривых оглоблях не
объедешь: верно так!
Почти такж е рассуждают и все другие поморы, ко­
торые, как и все простые русские люди, соберутся ми­
ром на улице, в кабаке. Услышат нерадостную весть о
погибели товарища, покачают головами, покрутят пле­
чами, перекрестятся, потолкуют:
— Вишь-ты, братцы, грех какой, Божеское наказа­
ние!
— Ж аль парня-то, крепко жаль. Ну-ко поди! Хоро­
ший парень-от был, хороший!
— Хороший был, хороший — это что говорить. Ж аль
парня, жаль!
— И что его, братцы, угодило так-то?
523

— Да вот поди ты — угодило!
— Пошли ж ему, Господи, Царство Небесное!
Опять весь мир деревенский перекрестится, опять
все закачаю т головами, начнет толковать о бездолье
погибшего парня, о тяжелом ж итье у моря и на морских
промыслах и обо всем другом многом, да тут же и опро­
сят друг друга:
— А кто из вас, братцы, на стрельню-то ноне соби­
рается?
— Да вот, я да дядя Никифор, дядя Михей, Кузька,
Селифантей!..
— А когда, братцы, налаж иваться станете?
— Да завтра, чай, что волочить дело по-пустому! —
ответят в одно слово и дядя Никифор, и дядя Михей, и
Кузька, и Селифантей.
Кто попал в беду и кому приходится отсиживаться
ввиду неизбежной смерти от голодовки, всех тех вы­
ручают промысловые избушки, неизбежно торчащие
почти на всех островах Белого моря и во множестве
разбросанные в удобных и необходимых пунктах по
берегам. Кроме сторожевой службы эти утлые строе­
ньица служ ат другую, более существенную и знамена­
тельную...
Стоят эти избушки на курьих ножках. Лажены они
из прахового леса, что пожалели и в печь бросить; углы
избушек обглоданы и расшатаны; венцы сплошь и р я ­
дом околочены заплатами, да и те оторвались; вместо
печи — каменка, пазы погрело солнышко и вытрусил
ветер. Пожалуй, в такой избенке и не выпаришься,
и тепло они держ ат кое-какое. Не хороши избушки
складом и видом, хороши обычаем: не у всякой хозя­
ин есть — не надо стучаться и спрашиваться. Их и не
запирают. В тамошних пустынных и безлюдных стра­
нах — это издавна так и делается. Оставят там лодку
и при ней шест — значит, чуж ая и нужная, никто ее не
уведет.
Строят эти избушки соседние крестьяне про себя,
да отсиделись недель десять сами, закалились еще
524

больше во всякой нужде и терпении, съехали до­
мой — владей избушкой кто хочет. Дай Господи, что­
бы овладел ею тот, кому приведется отсиживаться от
морских непогод, гибели и голодной смерти. Вот почему
не видел я таких промысловых изб, где бы про бездо­
много, случайного человека не оставлено было запасов:
кадочки соленой трески, ведерка с солеными сельдями,
соли на деревянном кружочке и сетки с поплавками —
половить свежей рыбки. Х ранятся тут ж е всегда дере­
вянный ножик, выдолбленная чурочка вместо стакана
и проч. Вот и низенькие лавки, на которых посидеть
можно, и нары — выспаться, вот и тябло — Богу помо­
литься. На одном я видел самодельную рамочку с мед­
ным створчатым образом.
На Колгуеве, на Новой Земле, Шпицбергене и т. д.
такие убежища тоже построены давно, но кто их строил
и из какого леса (привозного с берегу или выброшенно­
го морем плавика) — никому не известно. Плавик здесь
выручает не меньше привозных бревен из прибрежных
лесов. Рубят избы в венец, как и быть надо. Рядом с то­
неньким березовым бревешком, которое умела подре­
зать в половодье льдина, ложится и лиственный брус,
обтесанный для благородных кораблей: честь всем оди­
накова. Стены мшат: мох под руками и к тому же так
много, что, кроме его, почти нет других трав и цветов.
Устанут щипать мох в пазы, кладут все, что попадает­
ся под руки: и морскую траву, и крапиву. Я видывал и
пеньку, и клочки рогожки. В стенах прорубают окна:
одно маленькое — дыру, в которую тянет из избы дым,
другое с задвижной доской на манер волокового, тре­
тье — красное, со стеклами. Переплетов не делают, а
выходит так, что вся рама из осколков: один от разби­
той бутылки, другой от стакана; одно белое, другое зе­
леное и все эти осколки скреплены берестяными лен­
тами (березка растет там, извиваясь по земле змейкой
и кутаясь во мху). А так как на такие рамы — большой
злодей ветер, то кое-где стеклянные верешки закре­
пляют гвоздевыми костыльками. Крыши не кладут;
525

много и той чести, если насыплют на потолок земли,
да набросают камушков. Из камней ж е и печь склады­
вают, то есть, вернее сказать, не печь, а каменку. Если
останется лесу, то сделают лавочки, но прежде все­
го — тябло для Божьего милосердия. Избушка готова:
вставши во весь рост, я о потолок запачкал голову. На
большие хоромы избушка не похожа, а на деревенскую
баньку очень смахивает.
— Приладились мы зимовать, — подсказывал мне
один помор, — и когда огляделись, ан в самом-то глав­
ном у нас недостача. Все бы есть, а того нету. Забыли —
согрешили, а взять негде теперь. Был с нами бывалый
человек, он смекнул, утеш ил всех да и позабавил маломальски. Вытесал он дощечку такую, гладенькую и чи­
стенькую, взял нож и выцарапал им на той малой до­
щечке святой крест на все восемь концов. Помолился на
него, поцеловал, поставил на тябло в угол избы, опять
помолился и обсказал:
— Вот вам, товарищи, и икона — Спасу молиться. На
таком-то честном кресте Господь терпел и нам, греш ­
ным, велел.
— Б ез Бога ни до порога! — ответили ему мы на эти
его слова все за один вздох и все сразу.
В расчете на подобную избушку, как на защ итни­
цу и покров, плыло на океанский остров Шпицберген
русское промысловое судно, отправленное мезенским
богачом Окладниковым. Пловцы по глухим слухам
давно знали, что такая-то избушка свезена на остров
и поставлена там. Поэтому не потеряли надежды и не
пришли в отчаяние, когда судно их на ходу к острову
было затерто льдом. Пристать было невозможно, но лед
делал мост, хотя опасный и ненадежный. По такой гу­
стой, но мелкой ледяной каше, какова шуга, надо было
умелым бежать на ломбах (в лы ж ах к ногам привязы ­
ваются доски вроде полозьев; в ломбах эти доски заги­
баются с краев в виде лодочек или корытцев).
Вызвались идти на остров самые искусные и сме­
лые: впереди всех голова и воротило-кормщик, А лек­
526

сей Хильков, а за ним три товарища: крестник его Иван
Хильков, Степан Ш арапов и Федор Вершин. Взяли они
ружье, 20 фунтов муки, огниво, трут, ножик. До берегу
добежали все четверо целыми и невредимыми. От него
в четырех часах пути нашли внутри острова промысло­
вую избушку. Смерили ее, оказалось в длину шесть са­
жен, в ширину три; в углу стоит битая глиняная печка.
Потолок успел прогнить, но его легко было починить —
и сойдет избушка за гостиницу. Понравилась она так,
что тут они и переночевали. Наутро пошли к морю —
оповестить товарищей о радости и счастье, сказать, что
нашли то, чего искали. Выбежали на берег, посмотрели
на море — ни льда, ни судна: гадай как хочешь, р азд а­
вил ли лед судно или уволок его куда ему не хотелось,
а беда все-таки висит на вороту. Спаслись на ломбах на
глубоком море, пришлось погибать на своих ногах на
сухом берегу. Х уж е беды не могло стрястись: и стыд­
но и обидно! Оставалось сделать одно — они и сдела­
ли. Вернулись в избушку, вычинили стены, промшили
мхом заново, да и прожили в ней 6 лет и 3 месяца. Умер
только один, самый сырой и тучный. Трое ели мерзлую
рыбу, отыскивали подо льдом ложечную траву, ж ева­
ли ее сырую — и спаслись от цинги. От голоду спаса­
лись мясом диких оленей, птицы и рыбы. Птица, приле­
тающ ая сюда линять, обыкновенно так слабеет, что ее
били палками; рыбы было так много, что про свой оби­
ход ловили простым мешком. Заряды ж алели и берег­
ли на оленей, на мясо (потребляя в течение 6 лет одно
только мясо, они потом не могли есть хлеба). Раз нашли
они на берегу доски с гвоздями и большой железный
крюк — обломок какого-то разбитого судна. Товарищиотшельники устроили кузницу, выковав сперва кам ­
нем — гранитным голышом на голыше же — из крюка
молоток, потом молотком на том ж е голыше из гвоздей
сделали копья, насадили их ремнями на ратовище из на­
носного леса — стала рогатина. С ней и воевали. Воевать
приходилось с белыми медведями, то есть, вернее ска­
зать, обороняться, так как зверь этот их сильно обижал.
527

Варили пищу, разводя огонь из того ж е плавника, ко­
торый собирали на берегу. Огонь вырубали огнивом на
трут, а в трут истлевало их платье. Когда истлела и и з­
мызгалась привезенная с берегу обувь, стали присноравливать (выделывать) меха и кожу от убитых зверей.
Вымачивали да оскабливали, сушили да вырезывали.
Н ужда выучила и платье шить, и сапоги тачать: один
стал портным, другому присоветовали быть сапожни­
ком. Тянули да высушивали оленьи жилы, как делают
самоеды, — выходили нитки, выбирали рыбьи кости —
вот и иголки. Надоело есть вареное и жареное мясо —
стали коптить и есть копченое без хлеба, который весь
вышел, но с солью, которую выпаривали из соленой
морской воды на железном листе. Пили ключевую воду,
которой много бьет повсюду между скалами и стекает
в море маленькими ручейками. Когда стало пробегать
много песцов и лисиц, выдумали сделать самострелы:
нашли доску, нашли крепкие и гибкие еловые сучья,
приладили к ним доморощенный, но опытный глаз. С
самострелом, с железным крюком и несколькими гвоз­
дями, они не только защ ищ ались от зверей, но и охо­
тились на них. Охота была немудреная: выложат мясо
на крыш у — прибегут либо песец, либо лисичка. Вме­
сто часов для счета времени и для счета в темные ночи,
смастерили глиняную плошку. Стало протекать сало,
плошку обожгли и облепили тестом. В шесть лет так
наловчились ходить и бегать, что сделались столь бы­
стрыми на бегу, что могли состязаться с скороходами.
Р аз пустынники выбежали на берег — дрова соби­
рать, взглянули в родимую сторону, а там парусок забе­
лел, словно заблудший небесный посланец — не иначе.
Сложили дрова в кучу, зажгли; на длинный шест повя­
зали оленью шкуру. По огню и по флагу поняли с кора­
бля, что на острове живые люди. То было иностранное
судно. Корабельщики спустили лодку, приняли отшель­
ников, за 80 руб. с брата доставили в Архангельск, до
которого от Груманта при попутном ветре дней 10— 12
ходу. Весь длинный город ходил смотреть на груман528

ских схимников толпами, как на диковинку и великое
чудо. На одном диковинкой была шуба вроде мешка,
вся из чернобурых лисиц, по петербургским ценам ты ­
сячи на три; на другом — мешок из белых лисиц, так­
ж е редкостных. Рассматривали вывезенный ими дра­
гоценности: 50 пудов оленьего жиру, 200 оленьих кож,
10 шкур белых медведей и очень много белых и синих
лисиц. За шесть лет рассказов на полгода да радостей в
семье, что и на сотне возов не свезешь. В то время как
они, одетые дикими, на лодке входили в реку Двину и в
город Архангельск, жена кормщика Алексея Хилкова
шла по мосту. Увидав и узнавши отпетого и оплаканно­
го мужа, она на радостях потеряла голову, заметалась
и в нетерпении свидеться с ним поскорее и обнять его
покрепче, забыла про мостовые перила и бросилась с
моста прямо в воду. Ее, однако, успели спасти и приня­
ли на подоспевшую лодку. Из их рассказов оказалось,
что самая великая беда заклю чалась в морозе: вода
замерзала даж е в избушках, а глотание снега не толь­
ко не утоляло жажды, но даж е доводило ее до адской
муки. Когда не было возможности по скудости топлива
растопить лед, — предпочитали обходиться вовсе без
питья. Ледяные куски делались твердыми, как стекло.
Льдом покрывалось все, что находилось в избе, до по­
следней веревочки. Стоило приотворить дверь, чтобы в
избе образовалось целое облако удушливого пара, и пар
этот от щелей в избе всегда наполнял ее полумраком.
В особенности докучны были метели, которые длились
дней по десяти и засыпали избуш ку так, что во все это
время из нее через двери не было ни ходу, ни лазу. Ког­
да стихали пурги, единственный выход из избушки —
в потолочное отверстие, через которое выходит дым.
Дым в таком заточении — неумолимый враг, потому
что не всегда свободно выходит. Чем морознее стано­
вилось на дворе, тем непрогляднее в избе; каменка при
этом испускала пурпурно-красные пары, дыхание че­
ловека походило на выстрелы из маленького пистолета.
Припасы все леденели. Кислая капуста зам ерзала на
529

манер слюды, слоями; можно было разрубать ее только
ломом. Одно масло да сало твердели слабее: их раска­
лывали крепким долотом. Мясо и солонина застывали
крепким камнем, и топору они не давались. Дышать
было очень приятно, но высовывать язы к далеко нельзя
и притом, чем меньше приходилось говорить, тем было
лучше. Мигнуть один раз стоило большого труда, голые
руки как бы обваривало кипятком и ножик в кармане
жегся, как тлеющий трут, и т. д.

ГЛАВА III

БЕРЕГА ЛЕТНИЙ И ОНЕЖСКИЙ
Прощание с Архангельском и выезд оттуда. — Первые впечатления
моря. — Заблудившаяся стерлядь. — Солза. — Посад Ненокса: соляные
варницы; беломорская соль и способы ее добывания. — Уна и Унские Рога
с Пертоминским монастырем и преданиями о Петре Великом. — Селения
по Летнему и Онежескому берегам. — Лов мелкой морской рыбы: наваги,
камбалы, корюхи. Ревяк-Юнды. Продольники. — Остров Жожгин. — Бе­
луха и промысел этого зверя по наблюдениям и рассказам. — Салото­
пенные заводы и способы выварки звериного сала. — Город Онега; его
история и первые мои впечатления по приезде туда. — Онсонский лес­
ной торг. Истребительная компания. — Народное прозвище онежан. —
Беспутные. — Ссыльный Лев Юрлов. — Князья Долгорукие. — Суда
романовки. — Крестной монастырь и Кий-остров

Архангельский май против ожидания оказался со­
вершенно весенним месяцем, хотя, конечно, в своем
роде: быстро зеленела трава, промытая вешней водой,
быстро пробирались ручьи с гор в овраги и низмен­
ности. Скоро затем посинел речной лед, образовались
полыньи, желтые окраины; расплылась всюду мягкая
глубокая грязь. Ветер наносил весеннюю свежесть,
чаще хмурилось небо дождевыми тучами. Утренники
приходили к концу, постепенно утрачивая силу своего
холода — все, одним словом, обещало скорый ледоплав
и возможность пуститься в море. Вот два дня беспре­
рывно лил дождь мелкий и частый, столько ж е време­
530

ни крепились сильные порывистые ветры, и широкая,
глубокая Северная Двина, надтреснувшись во многих
местах и густо почерневшая на всем своем видимом А р­
хангельску пространстве, наполнилась почти до кр а­
ев и начала вскрываться. Огромными кусками, иногда
захватывающими больше половины реки, понеслась
масса льда по направлению к морю. Р аз остановилась
она, спертая своим множеством, в узком Березовском
рукаве реки, и залила водой Соломбальское портовое
селение до нижних этаж ей его лачужек. Сутки стоя­
ла вода в селении, потешая добродушных обитателей
карнавальскими играми в карбасах и лодках. Сутки ж е
держ ался спершийся в устье лед, противясь напору но­
вых кусков, наносимых горными ветрами. Наконец, лед
прорвало, и вся его масса прошла в Белое море, где при­
дется ему или быть растертым в мелкие куски (шугу)
морскими торосами или растаять в массе морской воды
и не дойти таким образом даж е до горла моря. Для горо­
да наступило время м у т н й ц ы — той грязной, желтой,
густой воды, которая по крайней негодности к употре­
блению запасливыми хозяевами заменяется водой, з а ­
готовленной раньше ледоплава.
Кончилась и мутница. Выжидалось появление
грязно-черного льда из реки Пинеги. Провалил и этот
лед, сопровождаемый густой грязной пеной, успевши,
по несчастью, разломать несколько барок с зерновым
хлебом (по туземному — с сы пью ). Наступил июнь: го­
родские деревья усыпались свежим мягким листом;
повсюдная зелень била в глаза; солнце светило весело,
грело своей благодетельной теплотой и заметно обсушало весеннюю грязь. Двина успела уж е войти в свои
берега и кое-где просвечивала даж е песком у берегов.
Стали ходить положительные слухи, что и море очи­
стилось. Местное население высыпало в городской сад,
приучаясь отдыхать под обаянием обновленной и про­
светлевшей природы... И город Архангельск красовал­
ся уж е позади меня, весь сбившийся ближе к реке, по
531

которой колыхался почтовый карбас, обязанный доста­
вить меня на первую станцию по онежскому тракту, от­
куда, как говорили, повезут уж е в телеге и на лошадях,
и дадут наглазный случай убедиться в истине присло­
вья, что «во всей Онеге нет телеги» и достаточной веро­
ятности факта, что там в былые времена «летом воево­
ду на санях по городу возили, на рогах онучи сушили».
Вправо передо мной, и з-за зелени побережной вет­
лы, красиво серебрился шпиц и отливал золотом крест,
венчавший деревянную церковь Кег-острова. Прямо
тянулась река с своей непроглядной далью, в которой
хранилось для меня на тот раз все неизвестное, все,
что так сильно волнует и неудержимо влечет к себе.
Влево тянулся обрывистый черный берег тундры и за
ней выглядывал лес, а и з-за него еще какое-то село,
еще какая-то деревушка, и опять та же Двина, уш ед­
ш ая такж е в непроглядную даль. Ветерок веял прохла­
дой: гребцы мои наладили парус, убрали весла, запели
песню и разводили ее беззаботно-весело, разносистогромко. Я обернулся на Архангельск не с тем, чтобы,
глубоко вздохнув, пожалеть о разлуке с ним на четы ­
ре месяца, но чтобы просто посмотреть, так ли ж е хо­
рош и он на своей реке, как, например, все города при­
волжские. При поверке и дальнейших соображениях,
оказалось тоже, что и ландш афт Архангельска может
увлечь художника свой оригинальностью и картин­
ным местоположением. Правда, что и здесь нашлось
много черт, общих со всеми другими городами: так же
церкви занимали переднюю и большую часть плана;
так ж е церкви эти разнообразны были по своей архи­
тектуре; так ж е белый цвет, сменяясь желтым, резче
оттенял зелень садов и палисадников; так же, наконец,
низенький новенький деревянный домик стоял рядом с
большим двухэтажным каменным. На этот раз разница
состоит в том, что вся эта группа городских строений
тянется на трехверстном пространстве, замкнутом с
правой стороны монастырем Архангельским, слева —
собором Соломболы. В середине красиво разнообразят
532

весь ландш афт развалины так называемого немецкого
двора, не разломанного до сих пор за невозможностью
пробить скипевшуюся известь, связующую крепкие,
окаменелые до гранитного свойства кирпичи новгород­
ского дела. Но все это уходит постепенно вдаль и з а ­
волакивается туманом. Архангельск скрылся за Кегостровским мысом, с одной стороны, и тундристым,
печального вида берегом, с другой. Потянулись берега
справа и слева, кое-где пустынные. Повсюдное безлю­
дье: ни человека, ни лошади не видать нигде. Выглянет
из-за противоположного мыса еще село, раскинется
деревня, но и там почти то ж е безлюдье и та ж е тиш и­
на, которая для нас наруш ается только шумом воды на
носу карбаса, да раз только людским говором и криком
с попутной соловецкой ладьи, обронившей паруса. Ве­
тер стих; плыли греблей; шумела вода под веслами...
Вот и все. Немного и дальше: в станционной избе, на­
зываемой Рикосихой, слепили глаза и не давали покоя
мириады комаров, которые обсыпают в течение всего
лета все прибрежья рек, озер и архангельского моря.
То ж е самое ожидало (и действительно встретило) и
на следующей станции в Тоборах. Невыносимо била в
грудь и спину избитая колеями и выломанная временем
и употреблением гать, служ ащ ая дорогой: постукивали
по ней колеса, привскакивали на своих местах и седок,
и ямщик, с трудом собирая дыхание; заматывались,
по обыкновению, лошади хохлатые, разбитые ногами,
сытно ненакормленные, порядочно невыезженные. Те
ж е удовольствия предстояли и на следующей станции
и так далее — может быть, вплоть до самого города Оне­
ги. К тому ж е ничто не развлекало внимания; пустын­
ность и неприветливость видов поразительно сильно
развивали тоску и апатию. Казалось, и конца нет этим
мучениям; казалось, и не выдерж ать всех их...
—
Ну вот, твоя милость, все ты пытал спрашивать:
где море, где море? На, вон тебе и море!
Ямщик показал кнутовищем в дальнюю сторону
расстилавшегося впереди нас небосклона. Первый раз
533

в жизни приводилось мне видеть море, быть подле него.
Я спешил посмотреть по направлению руки ямщика, но
на первый раз увидел немногое: тускло и неприветли­
во глядело, по обыкновению, серенькое архангельское
небо и хотя на нем на этот раз во всей своей яркости
сияло летнее солнце, то солнце, которое в описывае­
мую пору скрывалось под горизонтом на какие-нибудь
два-три часа, тем не менее близость моря почти была
несомненна. В воздухе чувствовалась та свеж ая, з а ­
метно крепкая, но приятная прохлада, которая не­
сколько (но довольно слабо) может напоминать ощ у­
щ ения человека, вдруг вышедшего из густого смоли­
стого леса в жаркую летнюю пору на берег большого
болотистого озера.
Резкий, довольно свежий ветерок, м о р я н к а , время
от времени (д у х а м и — как говорят здесь) начинал ве­
ять в лицо и даж е заметно разгонял мириады комаров,
охотно кучившихся в лесной духоте. Но моря я еще не
видел. Белесоватая широкая полоса, плотно слившаяся
с небосклоном, могла, впрочем, казаться дальним краем
морской воды, и это не подлежало уже ни малейшему
сомнению с той поры, как на этой белесоватой полосе
далеко впереди показался беленький парусок, слов­
но вонзенный в небо. Б лиж няя часть моря еще закры ­
та была от нас соседним перелеском: виднелся только
парусок, полоса на горизонте и — только. Ближ е к нам
все-таки продолжали еще тянуться длинные, густые
ряды невысоких, плотно стоявших одна от другой сосен
и елей, вперемежку с необъятно-густыми, приземи­
стыми и широкими кустами можжевельника. Ниже, по
земле, у самой окраины дороги начиналось и тянулось в
лесную даль, через кочки и мшины, бесчисленное мно­
жество красных кустов ж елтой морошки, находившей­
ся на этот раз в полном цвету, и зеленели кусты цепкой
вороницы, всегда разбрасывающей свои длинные ветви
по голым и сухим местам, каковы здешние камни и над­
водные луды. Влево от нас, неоглядно вдаль, краснело
534

топкое болото, вплотную почти усыпанное той ж е мо­
рошкой и той ж е вороницей, кое-где со сверкающими
на солнце лужами (радами, сурадками, подрядьем —
по здешнему, пугами — по-мезенски); кое-где по ним
успели уж е уцепиться мшины и даж е объявилась чах­
лая лесная поросль — и только.
М ежду тем мы спускались под гору, лес прекратил­
ся, и море во всей своей неоглядной ширине леж ало пе­
ред нами, сверкающее от солнца, пустынное, безбреж­
ное, на этот раз, гладкое, как стекло. Сливаясь вдали
с горизонтом, оно обозначилось в этом месте густо­
черной, но узкой полосой, как бы свидетельствовавшей
о том, что дальше ее глаз человеческий проникнуть уж е
не может. Невозмутимая тишина по всей этой светлой
поверхности, не осмысленная ни единым знакомым
признаком жизни, производила какое-то неисходное,
тяж елое впечатление, еще более усилившееся криком
чаек. Они то поднимались, то опускались на огромный
камень, красневший далеко от берега. Страшил на ту
пору и этот лес, который мрачно потянулся вперед и
назад по берегу, и эта пустынность, и одиночество вда­
ли от селений, вдали от людей, о бок с громадной массой
воды и дикой девственной природой. Сосредоточенное
молчание ямщика еще более усиливало безвыходность
положения. Визг чаек начинал становиться едва выно­
симым.
Спустившись под гору, мы подъехали почти к самой
воде, направляясь по гладко-обмытому, как бы укатан­
ному и еще мокрому песку. Чуть не на колеса телеги
начали плескаться волны, которые с шумом отпряды­
вали назад, подсекаясь на возвратном пути другими,
новыми. Я заговорил с ямщиком:
— Что ж е у вас дорога-то тут и идет подле самой
воды?
— Дорога горой пошла. Да, вишь, теперь к у й п о га , а
по ней ехать завсегда выгодней: и кони не заматываю т­
ся, и твоей милости не обидно. Горой-то, мотри, всего
бы обломало.
535

Своеобразная речь ямщика не казалась мне уж е не­
понятной. Видимо, ехали мы подле морской воды в тот
период ее состояния, когда отлив унес ее вдаль от бере­
га (в голомя), и продолжалось еще то время, когда полая
(прибылая) вода не неслась еще приливом к берегу. Ч е­
рез 6, может быть, даж е через 4— 5 часов, то место, по
которому мы едем, на аршин покроется водой43. Давно
такж е известно мне было, что для приморского ж ителя
все виды местностей делятся только на два рода: м оре
и г о р у , и горой называет он высокий морской берег, и
все, что дальше от моря, хотя бы тут не было не только
горы, но даж е и какого-либо признака холма, пригорка
и пр.
Вероятно, поощренный моим вопросом, ямщик обра­
тился ко мне со своим замечанием. Растопыривши свою
пятерню против ветра, к стороне моря, он говорил:
— Ведь оно у нас так-то никогда не живет, чтобы по­
койно стояло, как в ведре бы, примерно, али в кадке: все
зыбит, все шевелится, все этот колы ш ень в нем ходит,
как вот и теперь бы взять. Нет ему так-то ни днем, ни но­
чью покою: из веков уж, знать, такое, с той самой поры,
как Господь его Бог в нашей сторонушке пролиял...
А вот по осени у нас падут ветра, ай как оно разгу­
ляется! Взводнишо (волнение) такой распустит, что без
нужды-то большой и не суются.
— И вот гляди, твоя милость, — продолжал он, все
тем ж е поучительным тоном, каким начал, указы вая
своей пятерней на расстилавш ееся под нашими ногами
море, — никакую дрянь эту наше море в себе не дер­
жит, все выкидывает вон из себя: все эти бревна, щепы
там, что ли, — все на берег мечет. Чистоту блюдет!
Он показал при этом на ряды сухих сучьев, досок и
тому подобного, рядами сбитых на прибрежный песок,
по которому мы продолжали ехать все дальше влево.
В море белел новый парус: солнце осветило большое
судно.
— Ладья идет, — заметил я, — должно быть, из А р­
хангельска?
536

Ямщик быстро оглянулся, удивленным взглядом по­
смотрел на меня и спрашивает:
— А ты почем это смекаешь?
— Да ветер дует оттуда, а ладья бежит парусом...
— Так, воистину так: знаешь, стало быть, а то возим
и таких, что и не смекают. Не спуста ж е ты с Волги-то
сказывался.
Архангельские поморы до того любопытны и подо­
зрительны, что во всякой деревне являю тся толпами и
в одиночку опрашивать всякого: куда, зачем и откуда
едет, и всякой подробностью ж изни нового лица инте­
ресуются едва ли не больше собственной. В этом помор­
ские мужики похожи на великорусских баб и нисколько
на мужиков, почти всегда сосредоточенных на личных
интересах и более молчаливых, чем любознательных.
— А коли смекнул ты умом своим дело это, — про­
должал мой ямщик, — так я тебе и больше скажу.
Л адья-то эта, надо быть, первосолку рыбу-тресочку с
Мурмана привозила; опять, знать, туды побежала за
новой! Едал ли, твоя милость, свежую-то?
Получивши утвердительный ответ, ямщик продол­
жал:
— Больно, ведь, хороша она, свежая-то: сахарина,
братец ты мой, словом сказать! Нам так и мяса твоего
не надо, коли тресочка есть — верно слово! У вас там,
в Расее-то, какая больше рыба живет, на Волге-то на
твоей?
— Стерлядь, осетрина, белужина, судаки...
— Нет, мы про этих и слыхом не слыхали, не ведут­
ся у нас. Стерлядь-то вон, сказывают, годов с пять по­
казалась на Двине44: так едят господа, да не хвалят же.
Треска, слышь, да семга наша лучше! Нет, у нас вашей
рыбы нет: у нас своя. Вон видишь колышки?
Ямщик при этом указал в море. Там торчали в не­
сметном множестве над водой колья, подле которых к а­
чался карбас, стоящий на якоре; и з-за бортов суденка
торчала человеческая голова, накрытая теплой ш ап­
кой. Ямщик продолжал:
537

— К колышкам к этим мы сети такие привязываем:
камбала заходит туда, навага опять, кумжа; кое-кое в
редкую и сельдь попадает, сёмушка — мать родная,
барышная рыба! Да вон гляди: карбасок качается и го­
лова торчит — это сторож. Как вот он заприметит, что
заплыла рыба, толкнула сеть, закачала ки басы (верх­
ние берестяные трубочки, поплавки сети), он и взвопит.
В избуш ке-то в этой, что у горы, бабы спят. Услышат
они крик, придут, пособят вытащить сеть, какая там
рыбина попадет — вынуть.
А места-то вот эти, где мы камбалу ловим, к а л е г о й
зовут, — продолжал мой ямщик, видимо, разговорив­
шийся и желавш ий высказать все по этому делу. — У
нас ведь, надо тебе говорить, на всякое слово свой ответ
есть. Вот как бы это по-твоему?
Он показал на прибрежье.
— Грязь, по-моему, ил...
— По-нашему — няш а\ по-нашему, коли няша эта
ноги человечьей не поднимет — зы б ун будет. По чему
даве ехали — к е ч к а р , песок-от. Коли камней много
наворочено по кечкару, что и невдогадь проехать по
нему — это кост ли вой берег. Так вот и у нас. В Онеге
будешь — там это увидишь вчастую. Там больно море
не ладно, костливо!
Вот это, — продолжал он опять, — что вода осталась
от полой воды, луж и — залёщ ины . Так и знай! Ну да
ладно же, постой!
Он замолчал, пристально всматриваясь в море. Дол­
го смотрел он туда, потом обернулся ко мне с зам еча­
нием:
— А ведь про ладью-то про эту я тебе даве соврал:
ладья-то ведь соловецкая! Не треску, а, знать, бого­
мольцев повезла.
— Почему ж е ты так думаешь?
— Да гляди: на передней мачте у ней словно звездоч­
ка горит. У них навсегда на передней мачте крест ж и ­
вет медный; поближе бы стала, и надпись бы на корме
распознал. Они ведь у них... ладьи-то расписные такие
538

бывают. Поэтому и вызнаем их. И ладье ихней всякой
имя живет, как бы человеку примерно: Зосима бы тебе,
Савватий, Александр Невский.
М ежду тем волны начали плескать на песок зам ет­
но чаще и шумливее; в лицо понес значительно свежий
ветер (NO), называемый здесь полуношником. Ладья
обронила паруса. Небо, впрочем, по-прежнему остава­
лось чисто и ясно. Поверхность моря уж е заметно ряби­
ло волнами. Ямщик мой не выдержал:
— Вот ведь правду я тебе даве сказал: нет в нашем
море спокою. Завсегда падет какой ни есть ветер, вон и
теперь на голомянной (морской) сменился.
При этих словах он повернул лицо на сторону ветра
и, не медля ни минуты, опять заметил:
— М ежник от полуношника ко встоку (ONO), ко
встоку-то ближе, вот какой теперь ветер заводится.
Пойдет теперь взводень гулять от этого от ветра, всегда
уж такой, из веков!
Едва понятная по множеству провинциализмов,
речь моего собеседника была для меня еще не так темна
и запутанна, как темна, например, речь дальних помо­
ров. На наречие ямщика, видимо, влияли еще близость
губернского города и некоторое общение с проезжаю ­
щими. В дальнем ж е Поморье, особенно в местах, уда­
ленных от городов, мне не раз приходилось становиться
в тупик, слыша на родном язы ке от русского ж е чело­
века непонятные речи. Прислуш иваясь впоследствии
к язы ку поморов, наряду с карельскими и древними
славянскими, я попадал и на такие слова, которые и з­
умительны были по своему метко верному сочинению.
Таково, например, слово неж ит ь , заключающее соби­
рательное понятие о всяком духе народного суеверия:
водяном, домовом, лешем, русалке — обо всем, как
бы неж ивущ ем человеческой жизнью. Много находил
я слов, которые, кажется, удобно могли бы заменить
вкоренившиеся у нас иноземные; например: м а х а в ка — флюгер, п е р ё ш в а — бимс, брус для палубной
настилки, возка — транспорт, голом я — морская даль,
539

др о г — ф ал для подъема реи, к р а сн а я бет ь — полный
бейдевинд, б ё т а т ь — лавировать, п ри к азен ье — люк,
у п р у г а — шпангоут и пр., и пр. Правда, что в то ж е вре­
мя попадаются и такие слова, каковы, например: л е м ё х а — подводная отмель, п а д е р а — бурная погода
с дождем, а л а ж — место на судне, усыпанное песком
и заменяющее печь, гуй п а — будка на холмогорском
карбасе... Но об этом в своем месте.
— Что это тебя охмарило, твоя милость? — снова за ­
говорил мой ямщик.
— Что ты говоришь? — спросил я.
— Да, вишь, тебя словно схитил кто, осерчал, что
ли?
— Задумался.
— То-то. А я думал, не от меня ли мол?
— А что, земляк? — начал я, чтобы поддержать сно­
ва завязавш ийся разговор между нами.
— Чего твоей милости надо, спрашивай!
— Неужели у вас только на море и промысел?
— У нас-то?
— Да.
— Не все у моря: в город ходят, на конторах там ж и ­
вут, суда опять чинят...
— Да, ведь, вы и хлеб, каж ется, сеете?
— Как же! Треть рж и высеваем, две трети ж ита (яч­
меня). Да что ты захотел от нашего хлеба? Только ведь
слава-то, что сеем, себя надуваем, а гляди, все казен­
ный едим: своего не хватает. Вон лета-то наши, видишь,
какие у нас: все холода стоят. Где ему тут хлебушку уро­
диться? Не уродиться ему, коли и хорошее лето задаст­
ся. Вот и посеем, и надежду на это большую положим, и
ждем, и в радость приходим: взойдет наше жито, и семя
нальется. А там, гляди, из кажной мшины и пошел слов­
но пар туманом: все и прохватит и позябнет твой хлеб —
твои труды. Из чего тут биться, к какому концу приве­
дешь себя? Ни к какому. Верь ты слову!
— Вон, коли хочешь, поле-то наше, все оно тут на­
лицо! — продолжал ямщик, опять указы вая на море. —
540

Это поле и пахать не надо: само, без тебя, рожает. Вон
откуда мы хлебушко-то свой добываем, и не обижает,
ей богу! Поведешь с ним дело, без лихвы не выйдешь из
него, ей богу!..
Мы повернули в гору. Вода значительно прибывала,
чем дальше, тем больше. Волны морские становились
круче и отдавали глухим шумом, который так увлека­
телен был во всем этом безлюдье. Есть где было разгу­
ляться и этому морю, и этому шуму, и з-за которого не
слыхать уж е было ни чаек, не видать уж е было ладьи,
ни сторожевых карбасов. Мы ехали недолго и, стало
быть, немного, когда под нашими ногами, под горой,
раскинулась неширокая река Солза, а по другую сторо­
ну — небольшое селение того ж е имени, с деревянной
церковью. Надо было переезж ать на карбасе и тащить
свои вещи пешком с полверсты для того, чтобы взять
новых лошадей и проверить личными расспросами ту
поговорку, которая ходит про солзян, и по смыслу кото­
рой, будто они, выходя на морской берег, к устью реки
своей, и видя идущую морем ладью, говорят на ветер:
«Разбей, Бог, ладью — накорми Бог Солзу». Настоящий
ж е смысл этого присловья оказался таков, что Солза,
находясь в довольно значительном удалении от моря,
на реке, в которую только осенью (и то в небольшом ко­
личестве) заходит сёмга, живет бедно, живет почти ис­
ключительно, можно сказать, случайностями: или той
ж е починкой разбившейся о ближайший, богатый ча­
стыми и значительными по величине песчаными мелями
морской берег ладьи, или ловлей морского зверя — б ел у­
ги , которая только годами заходит сюда. Хлебопашество
в Солзе такж е незначительно, по бесплодию почвы и су­
ровости полярного климата, и вообще деревушка эта и
при наглазном осмотре гораздо беднее многих других.
Так ж е незначительно хлебопашество и в следую­
щем поморском селении Нёноксе, но посад этот не­
сравненно богаче и многолюднее Солзы. Не говоря уж е
о том, что Нёнокский посад, вследствие какой-то слу­
чайности, разбит на правильные участки, с широкими
541

прямыми улицами, самые дома его глядят как-то весе­
ло своими двумя этажами. В нем две церкви, и з-за ко­
торых синеет узкая полоса моря, удаленного от посада,
прямым путем на шесть верст. По улицам бродит про­
пасть коров, овец, лошадей; попадается, против ожи­
дания, много мужиков и не в рваных лохмотьях, как в
Солзе. Видимо, ж ивут они зажиточно и живут большей
частью дома, не имея нужды отходить от него. М ноже­
ство каких-то длинных, мрачных с виду изб, попадав­
шихся мне на дальнейшем пути по берегу из Неноксы
в Сюзьму и оказавш ихся соляными варницами, при­
надлеж ат посадским. В этом исключительном занятии
вываркой из морской воды соли ненокшане находят
средства к замечательно безбедному существованию.
Всех соловаренных заводов по прибрежьям Белого
моря насчитывали до 10. Кроме того, 12 соляных колод­
цев принадлежали к варницам посада Неноксы. Соль,
вывариваемая здесь, называется клю чевкой , тогда как
соль, добываемая на дальних варницах Летнего бере­
га, например, в Красном селе, называется м оря н кой .
Дело выварки соли производится таким образом: к ч рен у — огромному железному ящику, утвержденному на
ж елезных же полосах снизу и на четырех столбах по
сторонам, — прокапывают от моря канаву или прово­
дят трубы. Канавой этой или трубами протекает мор­
ская вода (рассол) и наполняет чан до верху. Снизу подкладывают огонь и нагревают рассол этот до состояния
кипения и испарения; затем накипевшую грязь снима­
ют сверху лопаткой, а оставшуюся на дне чрена мас­
су (по прекращении водяных испарений) выгребают и
суш ат на воздухе. При этом на каждый пуд соли идет
1 сажень дров. Касательно крепости морского рассола
замечают туземцы следующее: рассол у Красной горы
на 3 процента сильнее рассола соседних варниц, в сре­
дине моря на 4 процента, у Св. Носа уж е на 5 процентов.
Но и во всех этих случаях крепость рассола зависит
такж е от времен года. Так, например, весною рассол у
Красной горы двинскою водою так бывает разжиж ен,
542

что выварку соли должны бывают приостанавливать
на апрель и май месяцы. При этом замечают такж е то
естественное явление, что в тихую погоду вываривае­
мая соль чище, при ветрах выделяется окончательно
грязная, а при продолжительно тихих погодах и сол­
нечном сиянии она кристаллизуется сама собой на при­
брежных камнях и лудах.
В осенней ловле сёмги и другой мелкой морской
рыбы ненокшане ищут только простого средства про­
кормить самих себя и семьи свои некупленной пищей.
Правда, что дело выварки соли ведется — во имя рус­
ского авось, небось, да как-нибудь — небрежно. Рассол,
проходя через грязные, никогда не вычищаемые трубы,
дает соль какого-то грязного, черного вида, с известко­
вым отложением и другими негодными к употреблению
примесями. Правда, что эта соль даж е и вкусом своим,
отдающим какою-то горечью, не выполняет главного
своего назначения и не заключает необходимого харак­
теристического свойства — солености и, во всяком слу­
чае, неизмеримо отошла достоинством от норвежской и
французской соли, ввозимой поморами из-за границы
(через Норвегию) беспошлинно. Этим обстоятельством
можно объяснить себе то, что по берегу Белого моря мно­
го уж е солеварен прекратили свои работы и что поморы
решительно не пускают в дело при солении рыбы свою
соль, ограничивая ее употребление только за домашней
трапезой в приварке и в других пресных блюдах. М еж­
ду тем рассол морской воды по всему Летнему берегу
до того основателен, что дает возможность к существо­
ванию до настоящего времени в следующем за Неноксой небольшом селении Сюзьме морских купален. Они
давно и положительно облегчают страдания многим ар­
хангелогородцам, выезжающим сюда по летам на дачи.
Точно так же мелькнули мимо меня и городская ш ляп­
ки, зонтики, пастушеские шляпы с широкими полями
и трости в мой проезд через это селение, как мелькали
они и в 1831 году, когда начались сюда из Архангельска
первые выезды больных для морских купаний.
543

Те ж е задымленные, старые солеваренные сараи,
пропитанные копотью, смрадом и сыростью, попадают­
ся за Сюзьмой: в Красной горе и в Унском посаде. Те же
слыш атся рассказы о том, что и здесь ловят по осеням
в переметы семгу; что в невода охотно попадает и нава­
га, и кумжа; что такж е у берега выстают белуги, но что
не ловят их за неимением неводов, которые дорого сто­
ят. Неводы эти архангельские барышники и готовы бы
уступать на прокат, но только за невероятно дорогую
процентную сумму, от которой-де легче в петлю лезть,
чем класть обузой на свои доморощенные, некупленные
плечи. Во всех этих местах по осеням идет и сельдь, но
в весьма незначительном количестве, сравнительно
с кемским поморьем. Те ж е двухэтажные дома, те ж е
деревянные церкви или вместо них такие ж е часовни
мелькают в каждом селении; тем же безлюдьем пора­
жают прибрежья моря; те же, наконец, колушки торчат
в воде у берега и качается на волне карбас со сторожем.
Разницы в способах ведения промыслов между всеми
этими селениями нет никакой, кроме, может быть, того
только, что в Уне (посаде) обыватели ходят такж е и в
лес за лесной птицей, по примеру следующих дере­
вень к городу Онеге, на значительное уж е расстояние
удаленных от моря, каковы: Нижм-озеро, Кянда, Тамица, Покровское и другие. На 20, на 30 верст удале­
ны селения одно от другого, и только по две, много по
три, часто пустых промысловых избушки напоминают
на всех этих перегонах между приморскими деревнями
о близости жизни, труда и разумных существ. Чем-то
необычайно-приятным, как будто какой-то наградой
за долгие мучения, каж ется после каждого переезда
любое из селений, в которое ввезут наконец с великим
трудом передвигающие ноги почтовые лошаденки. То
ж е точно испытывается и в следующих за Сюзьмой се­
лениях — в деревне Красной горе и в посаде Унском.
Не доезж ая несколько верст до Уны, с крайней и по­
следней к морю горы можно (с трудом, впрочем) усмо­
544

треть небольшой край дальней губы, носящей имя со­
седнего посада. Губа эта памятна русской истории тем,
что судьба указала ей завидную долю принять на свои
тихие воды, защищенный узким проходом (рогами) от
морского ветра, ту ладью, которая в 1683 году едва не
разбилась, в страшную бурю 2 июня, о подводные мели
и едва не потопила вместе с собой надежду России —
Великого Петра. Западный мыс или рог, называемый
я р еп гск и м (ниже соседнего — красногорского), покрыт
березняком и держ ит перед собой песчаную осыпь, ко­
торая в ковше губы, на низменном прибрежьи, покрыта
лугами, а дальше по горе — лесом и пашнями. К рас­
ногорский рог, покрытый сосняком и возвышающийся
над водой на 11 с лишком сажен, закры вает со стороны
моря небольшой, бедный иноками и средствами к ж и з­
ни заш татный монастырь П ерт ом и н ски й и две дере­
вушки с солеварнями.
В Пертоминском монастыре расскажут, что осно­
вание ему положено при царе Грозном (1599 г.) сергиевским старцем Мамантом в часовне, выстроенной над
телами утонувших в море соловецких монахов Вассиана и Ионы и выкинутых здесь на берег, что в 1604 году
иеромонах Ефрем выстроил церковь Преображения,
ходил в Вологду за антиминсом, на пути был ограблен и
убит литовскими людьми и что, наконец, только в 1637
году удалось кончить дело строения монастыря понойскому иеромонаху Иакову, построившему вторую
церковь Успения и собравшему людное братство. Р ас­
скажут, что Петр I с бывшим при нем архиереем А ф а­
насием свидетельствовал мощи основателей, а найдя
кости на одного праведного, сам их запечатал, однако ж
велел преподобным составить и издать службу. Пока­
ж ут такж е, что время основания церкви каменной от­
носится к 1685 году, и прибавят ко всему этому то, что
немногочисленность братии в настоящее время зависит
от крайнего удаления монастыря в сторону от большой
дороги. Питаются они промыслом рыбы и подаянием
545

от богомольцев, изредка заходивших сюда по пути
в монастырь Соловецкий, но с тех пор, как завелись
пароходы, весь народ проезж ает мимо. Впрочем, и в
счастливое время этот монастырь, со скотным двором и
другими хозяйственными постройками, более походил
на большую ферму, чем на иноческую обитель, будучи
даж е огорожен одним палисадом. Благодаря спасению
своему, Петр I приказал построить каменные кельи и
эту ограду с угловой башней, от которых теперь и следа
не осталось. Рассказывают, что и монахи ленивы были
молиться, говоря приходящим богомольцам:
—
Мы только так позвонили, а за нас ангелы молят­
ся на небесах.
В голодный 1867 год монастырь помогал поморам,
которые приходили сюда (даже за 35 верст, как из
Сюзьмы), чтобы принять ломоть хлеба и отнести его к
страдающей семье. Монахи с нанятыми рабочими сеют
ячмень и рожь (урожай — сам 4) и садят овощи (даже
огурцы в парниках). В монахах все больше люди д рях­
лые, ни к какой работе неспособные, и в бесплатных
рабочих — обетные. Один был человеком достаточным:
накупил рябчиков, повез в Петербург, и на дороге з а ­
гнил товар. Вскоре судно его потонуло в Мете, а затем
обанкротился в 7 тыс. руб. кредитор его в Норвегии.
Бедняк удалился в эту пустынь и сделался в ней по­
слушником.
Следующие по Летнему берегу селения — Яренга и
Лапшенга — выстроены на песчаном берегу и оба име­
ют по одной церкви, около 50 домов и по сто обывателей.
Яренгская церковь выстроена над телами св. Иоанна
и Логина, такж е утонувших в море вблизи Яренги во
времена царствования Феодора Ивановича, около 7102
(1594 г.). С севера от Лапшенги берег к деревне Дурако­
вой значительно возвышается. Выступают из-за прибрежьев лесистые холмы, известные под названием
Л ет них гор, поднявшихся над морем от 30 до 50 сажен.
Однако общий вид берега безотраден: тускло горят во
546

всегдашней мрачности воздуха беломорских прибрежьев сельские кресты и главы, хотя солнце и благо­
приятствуете лучшему явлению. Серенькими кучками
каж утся из морской дали дома деревень этих. За ними
мрачно чернеет лес, раскинутый по горам, и страшно
глядят зубья и щели прибрежного гранита, за который
цепляется весь этот сосняк и ельник. За маленькой бед­
ной деревней Дураковой к Ухт-Наволоку берег стано­
вится до того кост ли в или каменист, что каж ется це­
лой стеной, огромной поленницей набросанных один на
другой кругляков. К тем из них, которые поднимаются
водой, прицепилось несметное множество маленьких
белого цвета раковин, в которых от действия солнечных
лучей и приливов воды развиваю тся морские улитки.
Видится тура или морская капуста. Обхвативши ли­
стьями своими бледно-зеленого цвета прибрежный
камень, тура плавает на поверхности воды, не отходя
далеко от места своего прикрепления, и поддержива­
ется в этом плавучем положении теми шариками, кото­
рые заменяли здесь, вероятно, и цвет и плод, и которые
сильно щ елкали и под ногами, и в руках от нажимания.
Лов мелкой рыбы по всему Летнему берегу произ­
водится в следующих родах этих рыб и по следующим
способам. Первое место здесь по более значительному
улову принадлежит наваге, величиной не превосходя­
щей двух четвертей (gadus callarias). Наружным видом,
по отсутствию чешуи или клёска, навага похожа на на­
лима и треску. С последней она имеет еще то порази­
тельное сходство, что так ж е кровожадна, если не боль­
ше, и так ж е питается рыбой, меньшей ее по величине.
В конце октября или в начале ноября навага бывает са­
мая крупная по той причине, что в это время в устьях
приморских рек мечет свою мелкозернистую икру, год­
ную в употребление только в свеже-просольном виде.
Привозимая в Архангельск мороженой, она доставляет
дешевую и вкусную пищу для тамошнего бедного про­
стого народа.
547

Способ ловли рыбы прямо основывается на исклю­
чительном свойстве ее — кровожадности. Он состоит
в том, что к леске уды привязы вается кусочек свинца,
длиной в четверть, а к нему на ниточках уж е и самая
наживка, — это иногда куски той ж е наваги. Алчная
рыба, не замечая того, хватается за наживку тотчас, как
только заметит ее в воде, и так плотно присасывается
своим круглым, огромным ртом все дальше и больше,
что потом приходится отбивать ее о лед, или отдирать
руками с значительно сильным напряжением. Нередко
вытаскивали на наживке нескольких наваг, ухватив­
шихся зубами одна за хвост другой. Так ловят навагу
по осеням в Мезени в прорубях и замечают притом,
что рыба не хватает наживки в то время, когда мечет
икру, и потом с весны присасывается так ж е алчно, как
и осенью. За достоверное такж е рассказывают там, что
навага у одного клюет необыкновенно охотно, у другого
лениво и даж е совсем не берет наживки, хотя рыбакам
приходится сидеть рядом у одной и той ж е проруби, и
хотя не раз приводилось им меняться удами. И звест­
но такж е, что, употребленная в пищу, рыба эта надолго
оставляет во рту свой неприятный характерный запах,
какого не замечается при употреблении других бело­
морских рыб.
Корюха (salmo eperlanus или osmerus eperlamm arinus), такж е в значительном количестве идущ ая к Л ет­
нему берегу Белого моря, доставляет туземцам значи­
тельный продукт для сбыта на архангельском рынке.
Рыба эта одной и той ж е породы с корюшкой, которая
ловится в Неве и Ладожском озере, с той только разни­
цей, что из моря заходит в реки не ка значительные про­
странства и что вкусом своим она мягче, хотя и меньше
телом и не обладает тем неприятным запахом, который
поразителен в петербургской корюшке. Продается она
простому народу в «городе» по зимам мороженой, а по
летам или сушеной в печах, или вяленой на солнце.
Камбала (из pleuronectes, именно cynoslossus) — ме­
нее жирная, чем рижская, но той ж е палтусиной поро­
548

ды, только гораздо меньшая ростом (палтус бывает ве­
сом от 7 фунт, до 10 пудов; камбала самая крупная — х/
аршина длины и самая мелкая — 3 и 4 вершка). Крутое
и белое мясо ее бывает лучше вкусом весной и летом,
когда рыба эта любит зары ваться в тинистые, илова­
тые места при устьях приморских рек. Отлив несет ее
всегда в море, прилив приносить ее за собой иногда в
несметном количестве. П лавает она необыкновенно бы­
стро, причем оба глаза ее обращены кверху, и самая
рыба леж ит и плавает обыкновенно так, что черная
спина ее обращена к поверхности воды плашмя. Косо­
бокая рыба устроена так, что каж ется как будто р аз­
давленной, и вся она странная, все у ней не на своем
месте: голова прикреплена с боку, спинной плавник,
охватывает всю спину, у иных кривой рот и у всех одна
сторона тела темная, другая светлее. На темной сидят
рядом оба глаза в чрезвычайно близком расстоянии
друг от друга. Оборотясь этой стороной кверху, она спо­
койно леж ит в иле, не отличаясь от грунта и обманывая
тем беспечно плывущую добычу. У нее нет плаватель­
ного пузыря, а потому и предпочитает леж ать, и если
вздумает подняться на поверхность воды, то такж е
плоско леж ит на волнах, и они уж е несут ее, а не сама
она плывет. Испуг ее приободряет — тогда она как мол­
ния стремится недолго в прямом направлении и, снова
принявши привычное плоское положение, опускается
в любимый ил. Особенно много этой рыбы в реке Онеге
и в более значительных реках Летнего берега ивр. Тамице и Ухте — Онежского. Идет она, большей частью,
на местное потребление, но в незначительном числе и в
вяленом виде отпускается на продажу. Камбалу ловят
на так называемые п родольн и к и — тоненькие веревки
(сажен 15—20 дл.), к которым на каждом почти полуаршине привязаны на нитках крючочки. Нитки эти носят
название п о длески ; крючки их железные. Продольники
укрепляю тся на дне двумя якорями (камнями); крюч­
ки наживляются мелкими морскими червями, которых
выкапывают из морского песка.
549

Менее прочих распространенная в беломорских во­
дах рыба кум ж а (то же, что ф орель — salmo tru tta , или
cundschas, она ж е крошица), более всех предыдущих
рыбных пород, любит ходить из моря далеко в реки и
даж е озера (каковы, например, дальнейшие от моря
лопарское Имандра и карельское Топозеро). Клёск
этой рыбы, как и у невской форели, украшен красны­
ми и черными пятнами, тело такого ж е нежно-розового
цвета, а величина доходит у самой большой до 2 У2ф у ­
тов. В продажу рыба эта не идет, по неудобству солить
ее мягкое, нежное мясо, которое скоро горкнет, и даж е
в мороженом виде сохраняется она недолго. В Архан­
гельск обыкновенно привозят ее сонной, хотя еще и до­
статочно свежей, годной для употребления.
Все эти три последние породы рыб беломорских
(кумжа, корюха и камбала) попадают часто уж е в гото­
вые сети, хотя бы даж е и сёможьи; но чаще всего ловят
их в так называемый юнды (сети), которые употребля­
ют без поплавков и, прикрепленными на кольях, ста­
вят поперек реки. В мелких местах моря, около устий,
бабы-поморки бродят те ж е сорта рыб сетями, назы ва­
емыми перемётами и которые бывают уж е с верхними
поплавками. В ячеях этих перемётов (тех ж е волжских
неводов) рыба вязнет.
В Унской губе часто попадается на уды так назы вае­
мая р я вц а или р евя к (рамша из бычков, керца, cottus
scorpius), испускающая изо рта род слабого рева после
того, как бывает вынута из воды. Рыба эта величиной
с окуня, чрезвычайно прожорлива и обладает способ­
ностью плавать необыкновенно быстро; для того у нее
широкие и длинные перья. Ш ероховатая кожа испещ­
рена черными и изжелта-красноватыми пятнами. По­
читая эту рыбу ядовитой, поморы не употребляют ее в
пищу; к тому ж е она чрезвычайно костлявая. На этой
последней особенности рявца поморы предположили в
ней способность излечивать от колотья и потому суш ат
ее и кладут под постель страждущего.
550

В реке Онеге, около каменистых ее берегов и вер­
стах в 25 от ее устья, вылавливаются м и н о ги , принад­
леж ащ ие к породе амфибий и долгое время у тамошне­
го простого народа известные под именем водяных зм е­
ек (с семью жабрами по бокам). Рыба эта (если только
можно называть ее рыбой, скорее — переход от рыбы
к ракам) заходит сюда такж е из моря. Выловленная,
слегка поджаренная на больших сковородах или про­
сто на железных листах, и потом маринованная в уксу­
се с горошчатым перцем и лавровым листом, пускается
в продажу. Местное употребление ее до сих еще пор
весьма незначительно. Ловят ее в деревянные мережи,
сделанные наподобие лукошек.
И з остальных пород рыб вылавливаются по Летнему
берегу только уж е речные рыбы: щуки, окуни, лещи, и
притом исключительно в озерах, и так редко, и в таком,
сравнительно незначительном количестве, что не идут
в продажу, но даж е редко составляют предмет местно­
го потребления. Мурманские треска и палтусина и соб­
ственные морские рыбы совершенно удовлетворяют
неприхотливому вкусу трудолюбивых, честных, добро­
душных поморов прибрежьев Летнего и Онежского.
Вот почти все, что удалось мне вызнать из наглаз­
ного знакомства с Летним берегом, который кончается
в Ухт-Наволоке и заворачивается здесь по прямому
направлению к SW уж е под именем Онежского берега.
С каменистого мыса Ухт-Наволока виднелся, вдали
моря, по направлению к северо-востоку, остров Ж ож гин или Ж егж и зн я АЪ, как будто весь затянутый в туман,
остров, обитаемый только служителями при маяке,
освещаемом с 1842 года. Когда-то жили на нем воль­
ные лоцманы для провода судов к городу Онеге и Со­
ловецкому монастырю, переселившиеся потом на мыс
Летний-Орлов. В середине Жожгина, как говорили,
возвыш ается гора, крутая к дальнему морю, отлогая
по направлению к Летнему берегу и в этом месте и по
низменностям покрытая кустарником. В низменностях
по озерам держится пресная вода. Весь остров почти
551

неприступно осыпан крупными каменьями. Величина
его в длину около 5 верст и около 2 в ширину, и на нем,
так ж е как и на всех более или менее значительных по
величине лудах, прицепилась не одна промысловая и з­
бушка, временно посещаемая береговыми промышлен­
никами.
На том ж е карбасе, заменяющем здесь тряскую
телегу и пару обывательских лошадей, объехал я и
Онежский берег до села Нижмозера, откуда, через
Кянду, Тамицу и Покровское, шла уж е почтовая доро­
га и везли на той ж е паре почтовых лошадей. Помнят­
ся на всем берегу гранитные ущ елья, кое-где высокие
горы (до 30 и 40 саж. высотой), крупный сосняк по ним;
изредка низенький, тоненький, какой-то убогий берез­
няк; по низменностям — луга, по некоторым горным
отклонам — пашни с ячменем. Помнится ласковость
и приветливость всех ж ителей в деревнях Летней Золотице и Пушлахте, разгромленной бомбами во время
Крымской войны, и в селе Лямице. Помнится, привез­
ли меня в следующее село Пурьему, с двумя церквами,
более других людное и приглядное. Как теперь виж у
перед собой хозяина отводной квартиры, явившегося с
следующим интересным извествием и запросом:
— Белуга подошла — рыбку обижает, невод налади­
ли, к утру едем: не ж елаеш ь ли?
— Боюсь, не покусал бы зверь?
Хозяин на эти слова чуть не расхохотался.
— Нашел ты зверя злого! H a-ко, поди: да смирнее
зверя этого и в поднебесной нету; даром, что с корову
ростом, а разумом-то да смирнотой своей и теленка не
осилит. Поедем — знай! Посмотри, каково тебе смешно
и любопытно будет! Я ведь к тебе не врать пришел, а
дело сказывать. Собирайся!
Ч ерез час он опять явился ко мне и принес орудия с
таким оговором:
— Я вот принес к тебе, чем ты и заняться можешь,
чтобы и тебе пай был. Едем мы двумя деревнями: наши
552

с лямицкими один невод держат, поровну и дележ де­
лают.
Орудия, принесенные им, оказались пеш ней и к у т илом . Пешня было не что иное, как лом, которым рас­
калывают по зимам лед на всем пространстве России:
тот ж е железный, с краю заостренный наконечник,
деревянная рукоять длиной около сажени, плотно при­
крепленная гвоздями к самой пешне (наконечнику).
Кутило отличалось от пешни только тем, что железный
наконечник (собственно к ут и л о ) на конце имел загиб,
наподобие крюка, и палка не прикреплялась к нему
гвоздями, а свертывалась и в деле служила только ры­
чагом для усиления удара. К кутилу в замен рукоятки
прикреплена была длинная (сажен 8) веревка.
— Теперь, вишь, у нас время такое стоит, что трава
не дошла: с т р а д у затевать еще рано, о жниве и думать
не моги; только вот и можно белугу ловить. Она на тот
раз словно угорелая, только, кажись, на наши берега и
лезет: удерж у нет. Известно, тут только подавай Боже.
Мы четыреста рублев на серебро за свой невод потра­
тили, да вот рублей по пятидесяти (тоже на серебро)
ежегод на починку изводим. Потому этот невод наш
собственный.
— На каких ж е условиях берут на прокат от архан­
гельских?
Хозяин на слова эти рукой махнул и потом примол­
вил:
— Там ведь это неволя, по Летнему взять или по
Зимнему берегу. Там, слышь, возьмут этот невод-от,
да и думают: «Пошли-ко мол, Господи, зверя-то, что ни
на есть больше; было бы что за невод заплатить, да из
остатков и себя бы не обделить, не обидеть». Много ли,
мало ли зверя придет, а половину выручки отдай не­
водному хозяину, хоть лопни: а другой раз закинешь
невод — опять половину отдай; да хоть все лето мечи
его — все половину отдавай. Так уж тот злодей-от и
стоит над тобой, блюдет за каждым за твоим выездом.
553

Там и выметывают, стало быть, чаще. Там уж и избу­
шек сторожевых по берегу-то насыпано больше нашего.
Там и сторожей сидит много; оттуда и на Мурман мало
ходят. Там уж, коли начала выставать белуга, много не
зевают; как заприметят, сейчас кричат на берег: «Богде в помощь!» — и выезжают.
А как у нас-вот неводок-от свой завелся, мы и благо­
дарим Бога. Раз в год починишь его, да уж и не горю­
ешь: знаешь, что невод этот тебе лет восемь, а не то и
все десять прослужит, только имей ты за ним глаз да
блюденье. Мы уж и упромыслим что на этих белугах:
на сорок человек своих раздел им, да другого уж и не
знаем никого. И части мы эти делим поровну, потому
как все равные деньги на невод клали, всякий на про­
мысел идет на своих харчах, со своим достатком. Вот
этак-то мы и ловим белугу по летам: три недели в Пе­
тровом посту (с Прокофья косить начинаем), за три не­
дели перед Ильиным днем. Дело-то и идет у нас ровно,
и плеч-то наших не давит, не тяготит.
— А видал ли ты невод белужий? — спросил он меня.
— Нет, еще не случалось...
— Сами плетем, а которые и соловецким монахам
заказываю т (да берут они дорого). Сети мы эти плетем
из бечевок голландских, сколько можно толстых. Ячеи
в этой сети по шести верхов (вершков) в поперечнике
затем, что на рыбу тут не надеешься; рыба тут самая
большая проскочит; а белуга зверь такой, что хоть ты
в сажень ячею-то делай, не проскочит. Невод этот на
саду сидит сажен с тысячу, да веревок одних у него це­
лая верста. Так вот, смотри, какой большой невод этот.
А затем и белуга — сальный зверь, а не кожный, как бы
лысун а ли нерпа, заяц. И тех к нам много проходит. Да
ладно! С тем и прощай!.. Ложись отдыхать и я тоже, по­
тому карбас-от уж налажен и про твою милость...
Рано утром разбудил он меня еще в сумерки или в тот
полусвет, который держ ался в это время с час между
вечерней зарей и утренней, так что ночи в собственном
554

смысле решительно не было. На карбас свой он поста­
вил кадуш ку с просоленной треской, бросил мешочек
со ржаным хлебом и житником — небольшим караваем
ячменного хлеба, который можно употреблять в пищу
только в тот день, когда он испечен, и который за ночь,
до следующего дня, так черствеет и портится, что по­
ложительно становится негодным к еде, окаменелым.
Три пашни и три кутила леж али тут же, подле нас, в
карбасе. Мы отправились.
Дорогой хозяин успел сообщить мне, что белуга лю­
бит чащ е приходить к их берегу, чем в другие места, и
как главная цель ее появления в Белом море — отыски­
вать пищу в виде семги, сельдей и другой рыбы, то по­
этому и рыбы этой на Онежском берегу меньше, чем в
других местах. Сказывал такж е и то, что и самый берег
этот сподручнее для ловли белуги, по значительному
количеству мелей, на который удобно загонять зверя,
и что по этому случаю на Онежском берегу белуг вы­
лавливается больше, чем где-либо.
— Главная причина, — говорил он, — не стоял бы
шалоник (NW) долго; шалоник отдирает зверя. А на
этого зверя пуще, чем на другого какого, ветер свою
силу имеет. Вот, рассказывали, выставала было налыс белуга-то у Летнего берега, да зазнала: к устьям
(двинским) пошла. А там пали ветра — угребла, знать,
в Кандалуху (Кандалакшскую губу). Может, которая
половина и на нашу долю достанется.
— Ишь, времечко-то теперь какое красивое стоит —
любо да два! — говорил потом хозяин мой, не один раз
любуясь погодой.
Действительно, во всей своей необъятной красе,
как огненный шар без лучей, выплывало и з-за даль­
него края моря летнее солнце. Пронизавши воду своим
пурпуровым отсветом, солнце выглянуло из-за воды
сначала краем, который постепенно и заметно увели­
чивался и золотил воду. Вот, наконец, и все солнце,
весь этот огненный шар на наших глазах. Кругом его
заклубился словно пар, отливавший потом как будто
555

дальними, свивавшимися клубом облаками. Ближние к
солнцу края облаков этих желтели, дальние еще отли­
вали пепельным цветом; но солнечных лучей не видать
было час, не видать другой. Солнце заметно, почти на
наших глазах, отмеряло пространство и скоро взбира­
лось по небу. Кажется, если бы не обманывающий ход
лодки все вперед и вперед, можно было бы решительно
заметить этот скорый подъем, почти бег солнца к зени­
ту. Свет значительно усиливался; на море было тихо;
слегка поталкивала борты нашего карбаса легкая,
сдержанная волна. Тумана не видать было ни на даль­
них лудах, ни на ближнем берегу, но лучи солнца еще
час времени боролись с эфиром, не могли пронизать его
и осветить наше море. Оно как будто только того и вы­
жидало, как будто затем только и присмирело теперь,
чтобы мгновенно осветиться ярким, животворным сол­
нечным блеском.
Долго мы ехали греблей; долго впивал я дыханием
своим бесконечно чистый, несколько свежий морской
воздух; долго любовался и на безграничный, глубокийглубокий свод неба, нависший над нами с его солнцем,
с светлой, нежной лазурью. Наслаждением подобно­
го рода можно упиваться, но трудно передавать после
всего того, что уж е давно было не один раз сказано и
поэтами, и живописцами. Солнце успело уж е озолотить
берег и тотчас же, скорее чем в мгновение ока, осветить
и нас, и наше море на всю его бесконечную даль от севе­
ра к югу и от востока к западу.
Мы были уж е почти подле цели.
С десяток карбасов плыло в дальних от нас местах
Онежской губы, некоторые из них перед нашими же
глазами повернули от соседней к ним луды и, как вид­
но, гребли усиленно в нашу сторону. Быстро отделялись
эти карбасы от туманной луды, быстро перебирали ло­
дочники руками; в свежем воздухе моря доносились до
нас резкие дальние крики. На крики эти хозяин мой за ­
метил только одно:
— Чуть не запоздали: обметывают уж!
556

Он тотчас ж е повернул руль влево, и наш карбас на­
правился прямо к берегу, в сторону от тех карбасов, с
которых, по-видимому, раздавались крики. У берега
чернелось еще несколько карбасов, и, как видно, без вся­
кого дела. Вероятно, и наше место было там же. Впереди,
прямо против берега, к стороне, затянутой в туманную
хмару луды, белелись, словно большие клочья морской
пены, спины белуг. В нескольких десятках мест повто­
рялось это явление: лёщились себе белуги, выставляя
изжелта-серебристые спины на морской поверхности,
и потом быстро опрокидывались головами в морскую
глубь, хватая в ней спопутную рыбу. Одна зашипела
почти подле самого нашего карбаса и успела обнару­
жить и горбатую спину, и какую-то дыру на ней, откуда
вылетели фонтаном невысокие, но быстро вымеченные
брызги воды, серебрившиеся в лучах солнца.
— Пошла оттыкать пробку, свинья морская! Постой,
будет тебе ужо на орехи. Чуть не спихнула, прокля­
тая! — быстро заметил хозяин.
— А разве бывает этак? — спросил я.
— Нет не бывает, никогда не бывает! Разве сами
спихнем ее, а ей, проклятой, нас не опружить, — отве­
чал он мне неохотно и каким-то сердитым голосом.
И сильно прикрикнул мой хозяин на работников,
чтобы те гребли сильнее и круче налегали бы на вес­
ла. Послышались со стороны хозяина ругательства и
во всем составе его начались судорожные, нетерпели­
вый движения. Видно было, что теперь-то наступала
для него самая горячая, самая важ ная пора. К тому ж е
(как я заметил) все карбасы, ближние к берегу, отвали­
ли и плыли по направлению к тем карбасам, которые
от луды ладились к берегу и по-прежнему продолжа­
ли выбрасывать сеть, беспрестанно путаясь в верев­
ках, и по-прежнему неслись оттуда сильные, громкие
ругательства. Их даж е можно уж е было расслышать
целиком, когда мы вдруг круто повернули к тому ж е
месту, дальше от берега. Мгновенно схвачена была с
ближнего карбаса и на наш длинная веревка, которую
557

мы спешили выбирать в то время, когда другие переда­
вали ее на следующий карбас. Долго, до обильного пота,
тащили мы конец толстой веревки и перебрасывали
ее соседям до той поры, пока не выбросали всю, пока
не почувствовали в руках ячеи невода, круто и сильно
опускавшегося тяжестью своею ко дну, пока, наконец,
и мы не очутились, в свою очередь, крайними. Видно,
поспели вовремя! Быстро гребли мы веслами и беж а­
ли за веревкой, быстро закручивалась эта веревка уж е
прямо против нас. Думаю, час целый выжидали мы,
когда, наконец, попадет эта веревка в наши руки, по­
сле того как обойдет сеть меньший круг. Белуги между
тем продолжали лещ иться и кувыркаться, разгребая
ластами воду на две струи, но уж е не в разброску одна
от другой, а почти все около одного места, ближе к сере­
дине того круга, который описывал выметанный невод.
Зверь выстает заметно чаще и как будто сердится. У
него захваты вает с натуги и от гнева дыхание, и он спе­
шит вздохнуть свежим воздухом и, если уж е возможно
это, так в последний раз перед смертью, которая висит
над головой.
М ежду тем крики со всех карбасов, съехавш ихся
теперь на близкое друг от друга расстояние, преврати­
лись в громкий базарный гул: все невероятно спешили,
все как будто обижены были тем, что не по их ж ел а­
нию начали, не по их воле продолжают и, стало быть,
неудачно окончат. Вдруг раздался сильный плеск по
воде веревки, сопровождаемый сильным, громовым
эхом в горах. Раздалась опять крутая, громкая брань и
в мгновение ока несколько карбасов, в том числе и наш,
юркнули через эту веревку в середину того заветно­
го круга, который описал невод. Здесь на этот раз уж е
реж е выставали белуги, вероятно, утомленные. Быстро
хватал хозяин мой кутило и бросал его выстававшему
зверю и, сколько можно было заметить это при скоро­
сти удара, прямо в ды хал о (в дыру, пускавшую фонтан).
С быстротой молнии выхватывал он из кутила палку,
бросая ее прочь, в лодку, и в то ж е время, с поразитель­
558

ной ловкостью, выбрасывал в воду и всю веревку, при­
вязанную к кутилу. Другой конец этой веревки он задёживал за карбас и опять-таки, ни минуты не медля,
хватался за новое кутило. Некоторое время спешливо,
внимательно высматривал он на воде выстававшего
зверя, держ а настороженным орудие смерти. Веревку,
сколько я мог заметить, крепко держ ал он у ратовища
(палки), с той целью, чтобы не спрыгнуло с него кутило,
и быстро выхватывал палку — ратовище, и ослаблял и
кидал всю веревку до дальнего конца в то время, ког­
да замечал сначала спину, а потом и дыхало зверя, как
черное пятно, зиявш ее мгновенно, тотчас же.
Таким образом, выметал он все свои три кутила (в
карбасе леж али только пешни) в то время, когда, опом­
нившись — он от тяж елы х трудов, я от внимательного
выслеживания за его движениями и движениями лю­
дей соседних карбасов, — мы заметили себя у самого
берега, на который впервые, выскочившие из лодок с
уханьем и той ж е бранью, тащ или сеть. То ж е сделали
и мы. Впрочем, несколько карбасов еще ездили кругом
сети, болтавшейся в воде, и с них время от времени, еще
выметывали кутила, но, вероятно, уж е последние. Н е­
которое время слышалась эта буркотня, но и она вско­
ре смолкла. Чайки, все время круживш иеся над белу­
жьим юровом и спешно выхватывавшие изо рта зверя
рыбу, в несметном количестве кружились теперь над
нами и густой, темной тучей над неводом. Визгливый,
разноголосный крик их возмущал душу, но всем было
не до них. Начиналась самая трудная, самая спешная
пора работы, хотя и со всех нас пот лил градом, хотя
весьма многие с трудом переводили дыхание. Крики и
брань прекратились. Стадо пойманных, застигнутых
врасплох белуг на прибрежных кошках обмелело; не­
которые из них выставили напоказ всю свою огромную
тушу, богатую салом. Видны были гладкая, без шерсти
кожа, изж елта-белая, у некоторых с мертвою просинью
на одном конце туловища виднелась голова, в заш ейке
которой чернело дыхало, величиной около полувершка в
559

диаметре, на другом конце хвост длиной с пол-аршина,
толщиной пальца в три, обтянутый белой кожицей,
отливавшей по краям пепельным цветом. На плечах
ясны были ласты — к р ы л ь я (как называли промыш­
ленники), имеющие некоторое сходство с небольшими
свиными окороками, четвероугольной, продолговатой
фигуры. Задние ласты, лаф таки, не были больше са­
жени, и весь зверь длиной аршин семь, растянувш ийся
по земле, со своей горбатой спиной, головой, небольшой
сравнительно с остальным туловищем, глядел реш и­
тельным подобием небольшого кита, к породе которых,
вероятно, и принадлежит белуга эта (delphinus leucas,
по-камчатски — белюк, животное, однородное с черно­
морской свинкой и не имеющее ничего общего с рыбой
белугой. Соимянная зверю волжская ры б а называется
A cipenser Huso).
Пока я занимался рассматриванием фигуры не­
виданного мною безобразного зверя, промышленники
к р о ш и л и , т. е. пришибали пешней в дыхало тех зверей,
которые шевелились еще и грозили при малейших не­
внимании и оплошности опрокинуться в воду и уйти
от нас в руки других счастливцев, на берег к которым
их может выкинуть морская волна. Промышленники
наши перекротили всех зверей поочередно, немного от­
дохнули и, заправившись пищей, начали свежить до­
бычу. Для этого они сначала отрубали голову, хвост и
четыре ласта, затем, сдирали ш куру вместе с салом и
не буксировали его на карбасы потому только, что были
на берегу. Мясо бросали тут же, предоставляя его на
съедение собакам, которые стадами бегут сюда даж е
из дальних деревень.
— Куда ж е пойдет кожа звериная, если сало в про­
дажу? — спросил я хозяина, не отстававшего от других
и молчавшего во все время работы.
В ответ на это он только приподнял ногу, показал по­
дошву и пощелкал по ней пальцем.
— На это идет, да на другую кою мелочь, — отвечал
мне за него уж е другой соседний мужик. — Кожа белу­
560

ж ья — не кой клад. Это не нерпичья кожа: та лучше, та
барышнее.
Затем опять следовало молчание. Видимо, все с со­
средоточенным вниманием занялись своей работой. С
трудом после долгого ожидания с моей стороны наш ел­
ся еще один словоохотливый, который говорил мне:
— Вот все, что ты теперь видел, начальнику дело хо­
рошее. Промысел наш на твой счастливый приезд з а ­
дался ловкий.
— А как приблизительно?
— Да коли ста два зверей попало, рублев на боль­
шую тысячу будет. Ста по два рублев на ассигнации
придется на брата. На это и сети поправим; порвала же,
чай, зверина, не без того: бесится и она как, вишь, не
смирна теперь. Мечется, живот-от свой горемышный
жалеючи.
— Этакий промысел мы на редкость делаем! — под­
хватил рассказчика уж е третий, вероятно, желавш ий
тоже отдохнуть и тоже доказать мне свою бывалость и
знание. — Больше всего мечем сети на мелях у Ягров,
и Кумбыша, у Омфалы, у Гольца (острова это такие
живут). Там-то вот мы эти сети и спущаем на кибасах
(поплавках деревянных). Зверь-от в них сам заходит
и путается; мы его только на мель тащим, да кротим
пешней. А там свежуем, спустим в воду, привяжем на
веревку к карбасу, да и везем в деревню. Зверя по-три,
по-четыре и здесь попадает. Дележ на каждую ромшу
после бывает...
— Что ж е это такое ромша ваша?
— А ромша: вот все мы, все обчество наше — артель
бы, к примеру. Вот нас теперь 12 карбасов. На каждом
карбасе по четыре человека и малолетки ребята тут
же: их дело промысловую избу чистить, ложки мыть,
зверя караулить, когда мы спим. Это ромш а. А жир-от,
что с кожи режем, ш елегой зовем: а согреется он да з а ­
киснет — сы р о т о ком слывет. Вот тебе и все!
561

— Нет не все, коли сказывать начал, — перебил его
третий голос. — Ты ему расскаж и про петровское-то
дело. Слушай-ко, твоя милость!
— Поехали наши ребята за белугой на вздогад,
авось, мол, встренется. А зверь — дурак известный,
про то не знает, чего человек-от хочет: не встренулся.
Искали они эдак-то, долго искали — не нашли. Ухва­
тили, слышь, рожу-то в горсть, чтобы не больно стыд­
но было добрых людей, поехали в деревню ни с чем.
Там-де (думают) грязью закидают; года с три и опослях
вспоминать да корить будут соседи. Едут они, едут, и з­
вестно, надрываются сердцем, боятся мирского суда. А
было их человек с десять на трех карбасах, и невод был
при них, и невод-от они этот так и не замочили: как был
засмоленный, так и остался ничем-ничего. Едуть они
это в деревню свою, едут, да и видим, говорят, впередито, мол, нас словно пена морская! Да, какая, мол, тут
пена будет: корг нет, воде мырить не из чего, не из чего
и пены пускать. Надо-де быть, братцы, белуги! Стали
присматриваться: белуги и есть! «Молись-де, ребята,
да заезж ай, который удалее!» Так и сделали. Выметали
сеть — заехали. Вытащили сеть на мель: сто ш тук бе­
луг предстали перед ними, как на блюдечке. Ну, опро­
стили. Известно, барышу много: плохая белуга меньше
12 пудов сала носит на себе...
— А то рассказывали сорочане (из деревни Сороки
на Кемском берегу), что к ним в сельдяную сеть белугато зашла. Стали, слышь, осматривать ее, потащили, дачто, мол, туго подается али, мол, рыбы поленницу на­
валило! Думаем-де, говорят, мы этак-то, тащим, знай.
Вытащили, глядим: дураково поле — белуга-зверь.
Разрезали: двадцать пудов сала выняли. Рыбу-то она
в сети всю, слышь, пожрала, а сама самое в руки вра­
га таки-выдала. Худо вот, начальник, когда на заметке
замотает тебе зверь один ряд сети, особо при самом на­
чале: тогда всех товарищев до единого выпустит. От­
562

того вот мы при поворотах-то давеча и орали крепко,
себя не помня, потому знаем, что выпустил ты зверей
в море — вдогонку за ними ни на каком ты карбасе не
поспеешь, хоть будь тебе самая красивая беть (полный
бейдевинд). Это уж мы знаем доподлинно: лют зверь на
воде, круто берет!..
—
Так вот, твоя милость, какие дела бывают, —
сказал он как бы в заключение, и снова принялся за
работу.
Дальнейший уход за зверем состоит в том, что сало
его вытапливается немедленно по улове на салотопен­
ных заводах. Это не иное что, как простые ямы, вы­
рытые за селениями на берегу реки или того ж е моря.
Яма салотопенная, по обыкновению, обкладывается
простыми камнями и кое-как наскоро обмазывается
глиной. Тут ж е подле, по сторонам ямы, вкапывают два
столба с шестом или стягом, на который и вешают ко­
тел с салом. Снизу разводят огонь. Перетопленное сало
сливают в обрезы (кадки, сделанные из бочек, пере­
рубленных пополам, на два обреза). В этих обрезах
сало стоит и отстаивается двое суток. Верхний отстой
переливаю т в бочки через реш ето и пускают в про­
даж у под именем сала 1 сорта. Нижний отстой или
гущу, называемую б а р д о й , перетапливаю т еще раз,
и таким образом получают 2-й сорт сала, цветом не­
сколько темнее первого. Слитое в обрезы с двумя днами сало этого сорта иногда дает новый отстой — 3-й
сорт, называемый м а зью и идущ ий для домашнего
употребления, например, для смазки сапогов — бахил
и проч. Сало звериное обыкновенно (перед тем как то­
пить его на огне) стружат, т. е. реж ут на мелкие куски
особым орудием, имеющим форму серпа, для того что­
бы сало легче таяло. Сложенное в обрезы и умятое тут
деревянным пестом для устоя, сало белужье, нерпичье,
лысуновое и моржовое иногда тает от действия летнего
солнца и тогда получается лучш ий сорт, более ценный
563

в продаже и известный под именем сы рот ока. Х аравины, т. е. шкуры, обыкновенно сушат на земле, распя­
ливая на палочках, в которых для скорости дела наме­
чают скважины. Чтобы очистить шкуры эти от шерсти,
их обыкновенно распяливают на деревянных рамках и
в этом виде опускают в воду недели на две и больше.
Для этой цели предпочитают опускать рамки на самое
быстрое место реки или моря. Все припасы и орудия
складываются в сараи, которые таким образом допол­
няют общий вид всех салотопенных поморских заводов.
В этих ж е сараях хранится и звериное сало: и в бочках,
и в обрезах. Морж дает этого сала средним числом от 10
до 15 пудов, заяц морской от 5 до 9, лысуны и утельги от
5— 10, бельки от 1У2до 2 пудов, нерпа (самая большая) 3
пуда; белуга, как выше сказано, дает от 15 до 20 пудов,
стало быть, больше всех морских зверей, выключая
кита. Сала ворванного со всех морских промыслов по
Белому морю и Новой Земле привозилось в последние
годы до 60 ООО пудов; отправлялось оно более в Герма­
нию и Голландию (от 30 000 до 40 000 пудов). Во время
монополии графа Ш увалова отпуск этот был несрав­
ненно значительнее.
В тот ж е день вечером я оставил своих промышлен­
ников за счастливой добычей, а сам отправился даль­
ше, по направлению к городу Онеге. Целые сутки ехал
я до той поры, когда мне опять удалось ступить на твер­
дую землю и сесть, хоть и в тряскую, но привычную,
сыздетства знакомую телегу. Заснул я в ней крепко и
сладко и проснулся разбуженный ямщиком, который,
слышу, рапортует, что приехали-де.
— Куда?
— В село Тамицу; 35 верст до Онеги осталось. А у
меня, ваше благородье, дорогой-то лошадки было побе­
сились. Ты не слыхал, чай?
— Отчего же?
— А Бог их ведает: коров, может, повидали. Вишь,
с моря-то туману навалило: темно стало, ничего не
564

видать. А море-то верст, надо быть, двенадцать отседова...
Ямщик замолчал. Слышался взрывистый звон по­
чтового колокольчика, который, вероятно, раскачала
отряхнувш аяся лошадь, и шум порогов, несущийся
прямо с реки. Ямщик опять подошел к телеге с писарем,
явившимся за подорожной.
— Чай, в реку-то семга заходит; хорошо ей тут: она
любит пороги.
— Где семге!..
Ямщик расхохотался. Даже писарь не мог удерж ать­
ся от улыбки.
— Думаешь ты, река-то и невесть какая? — вопро­
сительно объяснил ямщик. — М елкая ведь река-то, ку­
рице по холку, и все тут. Кумжа вот разве зайдет?
Ямщик обратился к писарю.
— Заходит! — отвечал тот грубо заспанным голосом
и взял подорожную для прописки в избу.
Ямщик продолжал:
— Здешний народ все больше в Питер ходит на лес­
ные дворы. Так вот и пойдет тебе со всей Онеги, знай
это!..
Слышу, опять раздается приятный на этот раз звон
нового колокольчика; вы езж ает новая телега, набитая
доверху сеном, с новым ямщиком на козлах и в ш ап­
ке с медным гербом на лбу. Валюсь я и в это сено и на
нем такж е приятно и сладко засыпаю и просыпаюсь на
другой день в виду Онеги, освещенной ярким солнцем,
пробившим и испарившим весь ночной туман прибрежьев.
Едва ли особенно лучше было в том, что солнце осве­
тило Онегу: плачевно глядела она из-за ярового поля
черными, гнилыми домами. Правда, что белелась на
горе каменная церковь, но церковь эта оказалась недо­
строенной; правда, белелось еще каменное здание, но и
оно оказалось неизменным казенным казначейством с
565

неизбежными, сильно захватанными дверями, с грубы­
ми заспанными полупьяными сторожами-солдатами.
Единственная улица города, по которой можно еще ез­
дить на лошадях (все другие, три или четыре, заросли
травой и затянулись кочками, представляя вид недавно
высушенного болота), была когда-то выстлана досками,
но теперь представляла ужасный вид гнили, с трудом
преодолимый путь к цели, которой, на этот раз служ и­
ла отводная квартира. Но и к ней можно, не обинуясь,
отнести слова поговорки: «На безрыбье и рак рыба, на
безлюдье и Фома дворянин». Бедна Онега и печально
глядит в глаза всякому проезжему. Бедностью своей
(как оказалось после) она может соперничать только с
одною Мезенью. Правда, что есть в ней опрятных до­
миков два-три, но это дома богачей и лесной конторы,
которая нашла себе приют в этом городе.
Сколько бесприветен вид города, столько ж е пе­
чально смотрит и протекающ ая подле, хотя и зна­
чительно широкая, богатая семгой и миногами река
Онега. Всю ее, словно нарочно, какие-то богатыри з а ­
кидали бесчисленным множеством крупных камней,
перебор которых иногда сплошным рядом чуть не до­
ходит от одного берега до другого, противоположного.
Четыре раза в сутки все эти уродливо-каменные пере­
боры, производящие на глаз неприятное, тяж елое впе­
чатление, высоко покрываются прибылой с моря водой
и потом опять, почти те ж е двенадцать часов, мечутся
на глаза обывателям обнаженные серые камни, в иных
местах сопровождаемые длинными, желтыми запесками. Вид на город с реки, и притом издали, недурен, но
мрачно глядят из города берега реки, поросшие густым,
черным лесом, из которого, в одном только месте прямо
против города, белеют доски и строения поньгамского
лесопильного завода. На меня смотрит оттуда дальняя
дорога в Поморье со всеми ужасами неизвестности, ко­
торой, кажется, на этот раз и конца нет за всеми боло­
566

тами, реками, морем и океаном, озерами и гранитными
берегами и лудами...
Вот вся нехитрая, несложная небогатая приметны­
ми событиями история этого города. Не дальше, как во­
семьдесят лет тому назад, он был просто Усть-Янской
волостью, состоящей из нескольких слобод, до сих еще
пор сохранивших древние свои имена: В ер х и (верх­
ний конец города), Н изы (средний) и П огост (осталь­
ная часть ко взморью, самая лучш ая и самая главная
часть города). Все эти слободы по указу императрицы
Екатерины II в 1780 году, вошли в черту нового уезд­
ного города Архангельской губернии. Первоначальное
заселение его относится к первым временам появления
новгородцев на берегах Белого моря для рыбных и мор­
ских промыслов, еще во время княж ения на Руси Ва­
силия Темного. При набеге литовских людей и русских
изменников на северные страны России, около 1613
года Усть-Янская волость была почти совершенно вы­
ж ж ена и истреблена; однако в 1621 году была уж е в ней
церковь и до 20 домов. С 1657 до 1764 г. волость по ука­
зу царя Алексея Михайловича принадлеж ала со всеми
рыбными тонями, сенокосами, пажитями ведению со­
седнего с ней монастыря Крестного, тогда еще нового и
не имевшего никаких угодий. П ринадлежа затем к Б е­
ломорской провинции Новгородского наместничества,
Усть-Янская волость в 1774 г. отчислена к архангель­
ской воеводской канцелярии и вверена управлению эко­
номического казначея и его помощников. С 1761 года в
Онеге существовала лесная контора англичанина Гома,
ожививш ая торговлю тамошнего края, значительно
усиливш ая население Усть-Янской волости и, вероят­
но, немало способствовавшая к тому, что волость эта,
предпочтительно перед другими соседними, названа
была городом. Девятнадцать лет производил здесь Гом
свою лесную торговлю по контракту, заключенному им
с графом Ш уваловым — тогдашним северным монопо­
листом. В это время Гом успел отпустить за море более
567

18 коммерческих судов, больше 9 гальясов и 20 речных
судов, выстроенных на двух тамошних верф ях и нагру­
женных петрозаводским железом, волжским хлебом и
онежскими досками и канатами. В то ж е время нача­
ли приходить сюда иностранные корабли (ежегодно от
20 до 70) за теми ж е досками и канатами. Но около того
времени, когда Усть-Янская волость названа была го­
родом, дела Гома начали упадать, закры лся канатный
завод, а вскоре прекращено и судостроение. В 1769 году
по случаю худого состояния и слабого кредита купца
Гома за неплатеж, по обязательству, казенных денег
лесной торг вверен был заведыванию Гаумана. В 1781
году он передан был вологодской казенной палате и в
1783 году лесной торг окончательно взят был в казну и
отдается теперь торговым компаниям только на аренд­
ное содержание. В 1783 году за рекой Онегой выстроена
была вместо обветшалой новая верфь о 4 эллингах, на
которой и был построен в том ж е году корабль. Двумя го­
дами раньше этого времени (в 1781 г.) при новом городе
учрежден открытый порт по следующему указу Екате­
рины II: «Учредив при самом устроении Вологодского
наместничества город Онег для доставления жителям
его пропитания и в распространение торговли, всеми­
лостивейше позволяем от пристани сего нового города
выпускать российские продукты и товары, коих вывоз
не запрещ ен особыми указами, с пошлиной, до буду­
щего нашего соизволения, каковая собирается в городе
Архангельском; равным образом ввозить туда все неза­
поведные товары с таковою ж е пошлиной, которая при
архангельском порте установлена для оных; чего ради
для досмотра и сбора настоящую определить таможню,
с потребным числом служителей, под ведением казен­
ной палаты Вологодской губернии». Таможня в настоя­
щее время находится на острове Кие, около которого за
крайним мелководием реки Онеги и останавливаются
иностранные корабли. Они являю тся сюда ежегодно за
досками и брусьями, распиливаемыми на двух заводах
568

компании, поньгамском (на другом берегу реки Онеги,
прямо против города) и андском (по направлению вверх
по реке Онега, в 8 верстах от города).
В таком виде представляется история Онежского
лесного торга, история документальная, так сказать,
бумажная, а вот и ж ивая с результатами, замеченными
П. И. Челищевым еще в 1791 году (см. путешествие его
по северу России, изд. в 1886 году графом С. Д. Ш ереме­
тевым): «Шатаючись часто в жизнь мою по местам, где
производится торг моего государя и отечества, не на­
шел я ничего вреднее, как бракование полезнейших на­
ших произведений и произрастений и то единственное
только во угождение алчных и сребролюбивых людей,
которые без нас никак обойтиться не могут, а мы, если
оставим наши прихоти, то смело можем забыть, есть ли
они на свете. И в самом деле, какое право имеет чуж е­
странец браковать наш товар? Если он ему не угоден, не
бери; пускай в их отечестве приемники бракуют товар
у корабельщиков, а до нас им какое дело? А тем самым
сбивают цену и разоряю т неимущих и не гораздо про­
свещенных наших соотчичей. Например, привез десять
тысяч бревен, из которых пять тысяч самых хороших,
три тысячи посредственных, две тысячи худых. Сре­
бролюбивый бракер бросает совсем за негодность пять
тысяч, а хорошие пять тысяч, ссылаясь на присяжную
свою должность, говорит: и те сумнительны. Я уж е з а ­
шел в долг на заготовление сего леса, кредиторы меня
мучают, бракер мною ругается, а иноземец, снюхав­
шись с присяжным плутом, говорит: не мое дело. Н а­
конец, с чрезвычайным ущербом перемогает мой гости­
нец лукавого и безжалостного чужестранца: половину
моего леса принимают кой-как, платят мне за оный са­
мую малую цену, другая половина остается на согнитие во вред мне, монарху и отечеству. Я расплачиваюсь
кое-как с моими кредиторами, насилу мне остается на
год хлеб насущный, и, отведав лет десять сего торгу,
скапливаю кой-как тысяч пять в карман, наскучиваю
569

беспрестанным сим шишиморством и, бросив сей торг,
уезж аю в малый городишко, делаюсь сумарем (мел­
ким торговцем) и на бедных щ ах за труды мои прожи­
ваю остаток моей жизни. А лихоимственные бракеры,
нажившись от моих убытков, в великолепных домах
утопают в роскоши. Ни в котором торге так не примет­
но воровство бракарство, как лесном, и не так вредно,
ибо вред из других торгов относится только на частных
людей, а этот относится и на государство, потому чтоб
бракерю сорвать за лес хороший гостинец с десять ты ­
сяч бревен, то надобно, чтобы половина за бесполезное
была брошена».
Этой песне уже на днях, так сказать, исполнит­
ся столетие, а между тем даж е не чуткое ухо слышит
и сегодня резкие и однотонные звуки того ж е моти­
ва. Он наскучил своей раздражительностью, измучил
чувствительные сердца и озлобил умы, а все-таки попрежнему ноет и плачет, умоляет взглянуть на соде­
янное, чтобы проверить сказанное. «Одна гавань, — го­
ворит дальше любознательный, честный автор, живо
сочувствующий бодрому и трудолюбивому северному
люду, — одна гавань (в Онеге же), складенная сажен на
сто плотно из обракованных брусьев поперек на Кийострове, близ г. Онеги, доказывает сие. Ибо я скаж у
мало, ежели футовых брусьев квадратных в одном сем
месте погублено сто тысяч, где бы все то можно сделать
из камня, ибо в весь остров, версты на четыре прости­
рающийся, ни что как камень». Делая роскошные при­
стани из дорогого товара, иностранцы сумели многово­
дную реку, хотя и порожистую, сделать еще более по­
рожистой и совершенно не судоходной, не доступной со
стороны моря: они засоряют рейд до сих пор балластом.
Ко всему этому надо присоединить, главным образом,
то существенное обстоятельство, что, как здесь, так и в
Архангельске, иностранцы всеми происками, «шиши­
морством» вытеснили с рынков русских людей, а более
стойких смирили до совершенного подобия чуж езем ­
570

цам, в смысле людей, чуждых нашим отечественным
интересам. Имя истребителя северных лесов Вильяма
Гома имеет право на историческую память. О приказчи­
ке Гома (Нимане) тот же Челищ ев пишет: «Нигде и ни­
когда не было выдумано вреднее, для истребления леса
заведения, как в Онежской лесной конторе, и способнее
к тому не бывало человека, как сей нерадивый Ниман,
природой швед, по званию купец, по должности дирек­
тор, а по промыслу разоритель... Содрогнуться долж ­
но, — пишет Челищев, — увидев сколько сей зловред­
ный бродяга в пятнадцать лет начудодеял. Но опустим
занавес на государственную сию болячку, по пословице
«Знай сверчок свой колчок... Господам британцам при­
шла охота за бесценную плату разорять наши леса на
свои флоты». Они и достигли своей цели. Академик
Озерецковский в 1791 г. нашел в Каргополе (при озере
Лаче, из которого берет начало р. Онега) леса, которые
росли на улицах этого города. Теперь ближе ста верст
нельзя услыхать меланхолического ропота этих лесов,
а кругом самого города, по присловью, негде лучинки
взять в зубах поковырять.
Все обыватели города Онеги заняты работами на
этих заводах, ж ивя там пять суток в неделю: на шестые
приходят в контору, получают расчет и в воскресенье,
почти с самого утра, на улицах слыш атся песни, бродят
подгулявшие горожане. Песни эти не смолкают на ночь,
тянутся потом и во весь следующий день — понедель­
ник, который известен и там под именем м аленького
воскресенья. По общим слухам и по наглядным приме­
там, трудно найти в другом каком-либо городе такого
долгого, бестолкового загула, как в Онеге. Вот почему
дома безобразно покривились набок, деревянные мост­
ки погнили и обвалились, улицы заросли травой, три
городских кабака новенькие, каменная церковь недостроена, деревянная, кладбищенская, полуразруш илась. Весь заработок онежане успевают пропить в эти
два загульные дня (иные, более ретивые, начинают
571

еще с вечера субботы), если толковая, храбрая и силь­
ная жена не успеет отобрать у расходившегося мужа
небольшие остатки, которые пойдут потом на недель­
ное пропитание голодной, полунагой семьи. Можно по­
ложительно сказать, что только в женском населении,
отличающемся крепким, здоровым и красивым тело­
сложением, сохранился новгородский тип. Ему, даж е
до сих пор, не изменяет и внешний наряд женщин, осо­
бенно праздничный.
До сих еще пор одевались они, если не нарядно, то
пестро и пышно, хотя по большей части в платье, пе­
реходящее из поколения в поколение по наследству.
Ш тофные сарафаны из алой, голубой или зеленой ма­
терии, а часто из золотной (или золотой парчи), топы­
рятся и шуршат. На головах у девушек надеты шелко­
вые платки, у женщин — низкие шапочки с золотым
начельником или широким позументом. У богатых
девуш ек по праздникам — кокошники, называемые
п овязка м и и имеющие форму усеченного конуса, или
павловского кивера, украш ены огромным начельни­
ком, широким позументом, принизанным жемчугом
ряда в три-четыре. Сзади, по косе, пускалась алая лен­
та ниже пояса. У всех блюдется старый обычай: при
всякой встрече кланяться и приветствовать друг друга
добрым пожеланием и приветом вроде следующего:
— Почти праздник-от!
— Твои гости!
Каждую субботу и накануне всех больших праздни­
ков моют полы, подоконницы, лестницы и даж е самые
стены изб. Изба, по-старинному еще, делится на три ча­
сти: ш олн уш , или кухню, заменяющую такж е спальню,
собственно избу — столовую комнату, и г о р е н к у , кото­
рая ставится за п овет ью или сараем, пристраиваемым
прямо к избе, и которая, по обыкновению, строится без
печи и украш ается картинами, зеркалами, чашками,
самоваром, завозимыми сюда т о р го ва н а м и , временно
приезжающими из Каргополя, и оф еням и — бродячи­
572

ми вязниковцами. Точно такж е до сих еще пор, чаще,
чем где-либо в других местах, слышится здесь старина,
древнее сказание и новгородская песня, которые можно
услышать и у тех ж е девуш ек — по зимам на поседках.
Последние такж е исстари свято блюдутся здесь, хотя
в то ж е время и значительно ослабели или совершен­
но прекратились во всех других местах архангельского
края.
Если, с одной стороны, лесопильные заводы отвлек­
ли все внимание горожан от родного крова, устремив
деятельность их на трудные ломовые работы, то, с дру­
гой стороны, город Онега замечателен тем, что в нем
нет ни кузнецов, ни столяров, ни слесарей; есть только
плотники (да и то в чужих руках). По той ж е самой при­
чине здесь и рыбная ловля незначительна и вся легко
справляется женским населением города. Девушки и
женщины осматривают и обирают и миноговые мере­
жи, и камбальи уды, и запускаю т семожьи неводы и
поплавни. Потому ж е и собственно городской торговли
решительно не существует: вся она находится в руках
онежской лесной компании. По ее милости (отчасти), по
причине враждебных природных сил страны (вообще),
все приречные онежские ж ители уходят на дальние
промыслы до Петербурга включительно. Всех этих
«прохорят», всех этих «Прохоровых детей» (по народ­
ному прозвищу онежан) можно во многом числе найти в
столице на лесных дворах и биржах. Сюда-то из Онеги
мифический «Прохор письмо прислал, а лободырному
(самому ледащ ему и глупому изо всех) велел оброк со­
бирать» — как давно уж е дразнят и сердят этих про­
стодушных выходцев с реки Онеги. Там у них есть село
Усть-М ежа, про которое говорят, что в нем «хлебно»
(много засевают хлеба), и которое в самом деле пред­
ставляет конец или географический предел тех мест­
ностей, откуда жители уходят на дальние заработки и,
между прочим, на петербургские кирпичные заводы.
К югу от села все Прионежье сидит дома и питается от
573

земледелия. «Не бывать вороне далее Усть-Межи», —
иносказательно выраж аю тся про это экономическое
явление в жизни прионежского люда (дальше к северу
вороне и всякой птице нечего клевать, нечем питаться).
Хозяйничанье монопольной компании иностранцев, без
милосердия истребившей леса, довело здесь дела до
того, что все бы Прионежье обезлюдело, если бы еще не
поддерживала черноземная и хлебородная каргопольщина. Притом народ отличается глубоким суеверием
до такой степени, что, когда появились здесь первые
проповедники нового раскольничьего толка странников
или бегунов, многие здешние (особенно женщины) по­
кинули дома и убежали жить уединенно в лесных тру­
щобах и в землянках. Здесь ж е указываю т на село т е ­
лексу (слывущее так по реке), и называют ж ителей его
«беспутными». В оправдание их крайней бедности со­
хранилось особое предание даж е исторического харак­
тера. Рассказывают, что к шелеховцам явился некото­
рый святой муж и просил места для постройки кельи и
часовни. Они не только отказали, но и плот, на котором
прибыл преподобный, оттолкнули от берега. Отрясая
прах от ног своих, св. муж предрек: «Жить вам ни серо,
ни бело, ни голо, ни богато». Нашел себе удобное приста­
нище этот праведник св. Антоний, записанный в свят­
цах с прозванием Сийский, в 1520 году на прекрасном
острове, окруженном глубокими озерами и опоясанном
рекой Сией, на ее пути в р. Двину. С той поры имя «шелеховца» применяют к беспутным и безнравственным
людям, как ругательное. Эти по крайней мере ж ивут
в избах, обещающих довольство, хотя и хуж е соседей,
но зато большая часть прионежан — непокрытая бед­
ность, народ безлапотный: «семерых в один каф тан со­
гнали». Близ самого города (всего в 10 верстах) на озе­
ре Анд озере леж ит деревушка, про жителей которой
прямо говорят: «Андозера — хайдуки: нет ни хлеба, ни
муки». Этим еще тем хорошо в печальной жизни, что
озеро дает рыбу и с ней привыкли они обходиться без
574

хлеба, который и не сеют. Менее счастливые осуж де­
ны просто побираться Христовым именем, а по этой
причине там и подслушано руководящ ее убеж дение
того смысла, что бедному всегда подаст Бог или, как
говорят они по своему, «андел дал бы в цяш ку, М ико­
ла на ложку». Как бы то ни было, во всех этих к р ай ­
них проявлениях беспомощной бедности нем алая
доля ответственности легла на О нежскую компанию
лесного торга.
Доски и брусья с заводов компании доставляются к
кораблям, стоящим на Кийском рейде, при помощи осо­
бого рода плоскодонных судов, называемых романовками. Романовки эти не что иное, как те ж е ладьи, только
с некоторыми незначительными особенностями. Так,
например, при противном ветре они по крайней плоскодонности своей ходить не могут, и потому в этом случае
буксируются компанейским пароходом. На них ставят­
ся две мачты (по 9 сажен 5 вершков), к ним прикрепля­
ются косые паруса. Палубы здесь не настилаются по
той причине, что суда эти грузятся трехдюймовыми до­
сками (до 1000— 1200 штук). У романовок дно плоское,
как пол; борты отвесны, как стена; ширина их (лонная
сторона) 28 ф., длина — 75, высота — 8 ф. 3 дюйма; 6 ф.
вышины в каюте, 7 ф. по форштевню; корма, как стена;
ахтер-ш тевень уклоняется на 4 ф., форштевень на 5 ф.,
на ту и на другую сторону 9 ф. Обшивается она досками
с обеих сторон так, что всего ж елеза в это судно идет
приблизительно пудов до 100. Суда эти дальше Кийского рейда не ходят, хотя и был один раз такой случай,
что одна из этих романовок сходила и, к счастью, бла­
гополучно вернулась из Архангельска, на диво и край­
нее удивление самих ж е строителей и хозяев. П режде
в Подпорожье строили ладьи, но теперь, как говорят, и
не думают. Редкий из порожских не умеет строить ро­
мановок по аляповатым, бестолковым чертежам, что и
делают.
575

В этих ж е деревнях Подпорожской волости постро­
ен огромный забор для семги, пользующейся во всей
России заслуженной славой, как один из лучших и и з­
вестных под именем порога.
* * *

2
июля поморская шкуна «Николай Старков», на­
грузившись досками и брусьями, ладилась пуститься в
море через Кемь в Норвегию, где хозяин этой шкуны
предполагал продать свой лесной товар. Б рат его пред­
ложил мне отправиться вместе с ним, обещая доста­
вить в Кемь прямо морем и не дальше как чрез двое,
много — через трое суток. Над предложением этим я
долго не задумывался: близкая неизвестность, неизве­
данный еще мной морской путь, надежное судно, спо­
собное лавировать (по здешнему бетаться), ласковый
хозяин, говорун и остряк, прямо из корня всего помор­
ского края — каково Кемское поморье и деревня Соро­
ка — все это, взятое вместе, соблазнило меня.
Я предпочел шкуну и дальнее морское раздолье езде
верхом на девяносто слишком верстах, и потом скуч­
ному прибрежному плаванию около всего Кемского бе­
рега слишком на двести верст, еще и по тому важно­
му обстоятельству, что на возвратном пути с Мурмана
и Терского берега мне не пришлось бы уж е миновать
этих интересных мест.
На другой ж е день, со всеми своими пожитками, я
был уж е на шкуне, — и город Онега потянулся взад,
выказы вая крайние ко взморью строения свои, между
которыми рисовались высокие дома лесной компании.
И з-за них белела соборная церковь; мрачно и непри­
ветливо чернела темная роща, рассыпанная по крутой
загородной горе. Чахлый лес сопровождал оба берега
реки. Вдали белел уж е маяк, и все-таки не пропадал из
глаз, не закрывался ни берегом, ни лесом, бедный, хотя
и длинный городок Онега. Ровно сутки лавировали мы
576

между отмелями и подводными коргами и кошками к а­
менистой реки Онеги на полном докучливом безветрии.
Два раза на всем этом десятиверстном пути бросали
мы якорь, выжидая ветра, и один раз так неудачно,
что шкуну нашу убылая вода едва совсем не положила
набок. Изловчившись кое-как, с криками и ругатель­
ствами хозяина и его двух работников, мы на прибылой
воде, поднявшей наше судно, медленно выбрались впе­
ред на Онежский рейд, пристали к острову Кию. Здесь
вышли на берег его, с тем, чтобы записаться в таможне
и дождаться потом на берегу нового прилива, обещав­
шего нам надежду ехать дальше в глубь моря, помимо
несчетного множества шхер и луд Онежского залива, с
большим удобством и легкостью. Ровно полтора суток
потом, на полном, всегда обидном и докучливом безве­
трии, виделся нам остров Кий с обгорелым Крестным
монастырем, казенной таможней, реденькой сосновой
рощей и красновато-грязным гранитным берегом. Тот
ж е гранит бил в глаза и на всех остальных спопутных
лудах: Пурлуде, Шаглоне, Конд-острове и других мел­
ких лудах, не имеющих часто никакого названия.
Остров Кий — сплошная гранитная скала, возвы­
ш ающ аяся на 40 футов над уровнем малой воды, прекрутая к юго-востоку и западу, несколько отлогая во
все другие стороны. Гранит покрыт тонким, разрывным
слоем земли, на которой, особенно в щ ельях и ложби­
нах, прицепились высокие сосновые деревья, образу­
ющие реденькие, сильно просвечивающие рощи. Вот
весь наружный вид острова, дополняющийся на юговосточной стороне сараями лесной компании, домами
таможни, выстроенной вновь после английского р а з­
грома. Только они и составляют единственный жилые
места острова. На зиму эти здания пустеют, при них
остаются только сторожа, но летом они населены зн а­
чительнее и гуще. Ж изнь и деятельность кипят в это
время на всем острове и около него, на рейде, в значи­
тельных размерах. И склю чительная цель этой жизни
577

и деятельности — доставка досок на романовках из
складных сараев острова на иностранные корабли, сто­
ящие верстах в полуторах на рейде. Остальное жилье
острова — Крестный монастырь, возвышающийся на
северо-восточной стороне, состоит менее чем из десяти
человек монахов. В мой проезд монастырь представлял
обгорелую, далеко еще не поправленную массу зданий.
За несколько дней до прихода англичан на Онежский
рейд, Крестный монастырь сгорел от неосторожности
монахов. Бедный в настоящее время, по незначитель­
ности рыбной ловли и бесплодности островного грани­
та, существующий весьма незначительными и редки­
ми вкладами соловецких богомольцев, Крестный мона­
стырь, как известно, основан в 1657 году патриархом
Никоном. Он, бывши еще соловецким иеромонахом
и отправлявш ийся с церковными требами, потерпел
крушение в устье реки Онеги, спасся на этом острове
и, по исконному обычаю того края, поставил на том ме­
сте, где вступил на берег, деревянный крест. Это было в
1685 году. В 1652 году Никон, будучи уж е новгородским
митрополитом, ездил в Соловецкий монастырь, вме­
сте с князем Хованским, за мощами митрополита Ф и­
липпа, видел на Кий-острове крест свой, видел веру к
нему в ближних ж ителях и тогда ж е решился основать
здесь монастырь. Обет свой он привел в исполнение
тогда уже, когда сделался московским патриархом. В
1656 г. Никон, по жалованной грамоте от царя Алексея
Михайловича, начал строить монастырь на счет своей
келейной казны и на те шесть тысяч рублей, которые
пожалованы были ему царем Алексеем. В 1692 г. царь
Петр Алексеевич указал производить монастырю го­
сударева жалованья на церковные потребы и на мона­
шеские одежды каждогодно по 292 руб. 90 коп., что и
производилось по 1707 год. Кроме риз и книг, жалован­
ных монастырю царем Алексеем Михайловичем, ца­
ревной Татьяной Михайловной и самим патриархом, в
монастыре хранится животворящ ий крест с 300 частиц
578

мощей, сооруженный по заказу Никона в Иерусалиме,
в настоящую меру креста Христова (длиной 4 аршина,
поперечное дерево 2 аршина 13 вершков, титла — 15
вершков, подножие в аршин, ширина 5 вершков, тол­
щина 2 вершка). Крест этот привезен был в монастырь
в 1657 году, а в 1661 году явился сюда из Москвы и сам
строитель для освящения готового уж е соборного храма
во имя Воздвижения Честного и Ж ивотворящего К ре­
ста. В 1657 г. монастырь был утвержден государевыми
жалованными грамотами, с дачей волостей с 4537 ду­
шами. Тогда же приписаны были к нему и Усть-Янская
волость (теперь город Онега), и Опеченский (Печенгский) Кольский монастырь, со всей округой, и Сырьинская и Благовещенская пустыни.
Монастырь нельзя покинуть, не вспомнив, что здесь
около 12 лет прожил в ссылке лишенный сана воро­
нежский епископ Лев (Юрлов), известный своими при­
ключениями. Голиков в истории Петра рассказывает,
между прочим, следующее: однажды Петр пригласил
невестку свою М арфу М атвеевну (супругу царя Ф ео­
дора) на ассамблею в Немецкую слободу к голландско­
му купцу Гоппу. С царицей был ее паж Юрлов. После
ужина во время танцев царь попросил меду, но его не
оказалось. Когда потребовал анисовки, то не оказалось
того кубка, серебряного с крышкой весьма изящной
работы, из которого обычно пил государь настойку. Он
приказал запереть ворота и никого не выпускать не
только на улицу, но и из покоев на двор. По расспросам
у прислуги узнали, что выходил к царицыной карете
один только ее паж. Спрятанный кубок отыскали, а не­
вестке своей царь приказал на другой день утром при­
слать к нему Юрлова. Этот бросился к ногам царицы и
повинился.
—
Что ты сделал, проклятый! Ведь государь засечет
тебя и вечно напишет в матросы или по крайней мере в
солдаты.
579

Вручивши ему несколько червонцев, царица велела
ему спасаться, как знает. Она получила от Петра вы­
говор, а Юрлов стал промышлять о своем животе. Все
поиски остались тщетными, потому что виновный за ­
бежал далеко и в одном из вологодских монастырей
успел постричься в монахи с именем Льва. В 1727 г. он
был уж е в Переяславле-Залесском архимандритом
Горицкого монастыря, так как в этом году (1 марта)
его хиротонисали во епископа и послали на епархию в
Воронеж. Ж ивя здесь, он завел ссору с губернатором,
которая разгорелась сильно как раз к тому времени,
когда на престол вступила Анна. Губернатор, получив
указ сената, пригласил архиерея служить соборный
молебен и приводить граждан и чиновников к присяге
на подданство. Архиерей отказался за неимением ука­
за из синода.
Губернатор поспешил воспользоваться случаем ото­
мстить врагу и тотчас ж е отправил в Сенат курьера с
доносом на Льва. Сенат решил взять епископа в Москву,
предать суду, лишить сана, переименовав Лаврентием.
Суд приговорил наказать его кнутом и сослать в этот
никоновский монастырь. Решение приведено в испол­
нение 3 декабря 1730 года. Императрица Елизавета,
прощ авш ая всех обвиненных при Анне, вспомнила обо
Льве и приказала освободить его от ссылки и возвра­
тить ему архиерейский сан. Прощенный отказался от
управления епархией и кончил жизнь в Москве на по­
кое в Знаменском монастыре.
Таким образом и маленький Крестный монастырь
не избег той ж е участи, какая предназначена была
всем отдаленным монастырям и в особенности такому
большому и богатому, каков Ставропигиальный и зна­
менитый Соловецкий. Тамошняя монастырская тюрь­
ма сделалась специальным местом для заключения не
только преступников против веры, но и для ссылаемых
за оскорбление Величества. В таковых, между прочим,
зачтены были два князя Долгоруких — Василий Влади­
580

мирович и родственник его Василий Лукич, желавш ие
ограничить самодержавные права императрицы Анны
(первый прожил два года, а второй девять лет до осво­
бождения Елизаветой). Когда разыгралась ссора Бирона с Артемием Волынским, сюда ж е в Соловки сослан
был, и здесь ж е умер друг бывшего кабинет-министра,
граф Платон Иванович Мусин-Пушкин, наказанный
будто бы за дерзкие речи против правительства, а соб­
ственно — за связи и дружбу с Волынским.

ГЛАВА IV

НА ШКУНЕ
Переезд из Онеги в Кемь. — Впечатления морского пути Луды. —
Старик-работник. — Егор Старков. — Мижмуи. — Взведены. — Харак­
теристика морских ветров. — Морские приметы. — Морские воды, при­
лив и отлив. — Купнога. — Сдвой. — Подводные опасности. — Предания
о спопутных островах: Никодимском, Полтам-Корге, Немецкой Бараке,
Осинке (голодная смерть). — Предание о Колгуеве и Жогжине и богаты­
рях Колге и Жогже. — Кончак. — На берегу

С востока потянуло крепкой, пронизывающей сыро­
стью. Показались густо-плотные клочки облаков, пре­
вратившихся вскоре в сплошную массу, затянувш ую
ту часть горизонта, откуда появилось впервые густое
дымчатое облачко — первый предвозвестник тумана.
Солнце, до этой поры яркое и жгучее, со всеми харак­
терными признаками летнего июльского солнца, стало
каким-то матово-фольговым кругом, на который даж е
смотреть было можно безнаказанно, а там и совсем его
затянуло туманом: ни один луч, ни одна искра света не
могли пронизать тумана, чтобы осветить и нашу серую
шкуну, нахмурившееся море, начинавшее усиленно
плескать в борты ее. З аводи л ся ветер, но п рот и вн я к .
Вся надежда полагалась на полую воду, которая, сле­
дуя законам отлива, пошла с берегов и понесла вслед за
нами клочь изжелта-зеленой т у р ы (морского горошка),
581

мелкие щепки, где-то выхваченное бревно, еловые вет­
ки, лениво-колыхавшиеся в густой пене, смытой с бе­
регов соседнего гранитного островка, а отчасти пущ ен­
ной и нашим утлым судном. Ш ли медленно, сколько это
можно было понять из того, что у бортов не визж ала
и не шумела вода, разрезы ваем ая носом, а медленно,
монотонно плескалась на судно, и след шкуны был так
короток, что конец его легко можно было уследить гла­
зом. Вот пробежал легонький ветерок и прорябил сти­
хавшую поверхность хмурого моря: след судна, стал
заметно удлиняться и совсем пропадать из глаз, под­
хватываемый набегавшими волнами.
— Перекинь кливер!.. Тяни шкот! — раздались
громкие, урывистые слова, в которых было так много
успокоительно-приятного, тем более что преследовав­
шее нас безветрие от самого города Онеги и его мелкой
и порожистой реки бесило даж е привычных морехо­
дов — работников судна. Не один уж е раз замечал хо­
зяин:
— Надо быть, старая баба помирала на ту пору, как
заводилось нам вечор поветерье...
— А то что же? — спраш ивал я.
— Дело-то вот какое несхожее: у нас вера (примета)
такая, что, каким ветром пошел ты из становища, та­
ким и на место придешь. Обидит тебя вот этак-то противняком на выходе, так на противняках тебе и весь
путь идти. Больно уж горько ладиться этак-то, словно
тебя кто за корму-то сгреб и не пущает.
Обиженный безветрием хозяин уходил с палубы и
крепко засыпал, уложивши свое богатырски развитое
тело во всю длину узенькой душной каюты. У руля
оставлял он работника с приказаньем ладиться на вос­
ток к Онежскому берегу и на Орлов-Наволок, откуда,
по его мнению, течение моря идет прямо на Кузовские
острова. От них уж е рукой подать и до вожделенной
Кеми. Старик дремал у руля, не считая нужным слиш­
ком налегать на него или поворачивать по требовани­
582

ям прихотливого ветра. Другой работник (на шкуне их
было всего трое), хотя и не ладно скроенный богатырь,
пользуясь тем завидным преимуществом, что он был
братом хозяину, тоже большей частью спал и только
когда уж е не было никакой возможности смежить очей,
от излишнего пресыщения в этом невинном удоволь­
ствии расходовать скучное время, щипал паклю или
выливал помпой воду прямо на палубу. Все глядело до
той поры как-то мрачно: и крепко заплатанные паруса,
валявш иеся на палубе без дела и без призрения, и самая
помпа, в которой сейчас только прошипел и опустился
вниз поршень от напора ворвавшегося воздуха, и это
серенькое небо с ярким летним солнцем и без всякого
ветра, враждебного или благоприятного, — и это без­
брежное море, слившееся с дальним горизонтом и обо­
значившееся в месте слияния густо-синей полоской, и,
наконец, эти голые гранитные острова (луды), которые
целой вереницей тянулись справа и слева во всю длину
Онежской губы, дальше в голом я — бесконечную даль
моря. Кое-где на докучных островах пробился какбудто густой лес издали, на самом ж е деле реденький,
скудный кустарник, кое-как уцепившийся на клочке
земли, приросшей к холодному и голому граниту луды
(гранитные острова Белого моря; часто такж е слово это
употребляется в значении продолговатой прибрежной
мели, выступившей значительно на поверхность подоб­
ного камня в противоположность кипаке — невысокой
береговой гранитной скале). С одной луды выглядыва­
ла черная, догнивающая свой век промысловая избен­
ка, каким-то чудом уцелевш ая от англичан, только что
в прошлом году оставивших холодное и бесприветное
Белое море. Избенка эта пуста теперь и только буду­
щей осенью населится артелью промышленников, вы­
шедших в море за морской свинкой — белугой. Вскрик­
нут, бывало, пронзительно-больно и для ушей, и для
пораженного безлюдьем и скукой сердца пары две-три
583

чаек, и поднимутся они над самой низенькой лудой, ко­
торая далеко за половину заливается прибылой водой,
и опустятся опять вниз, и еще тяжело, и еще бесприветнее послышатся их дикие, глухие крики. При этом
заметит, бывало, кто-нибудь из товарищей-спутников:
— Над гнездом воют: петь ребятиш ек своих учат,
как леш ие по зарям; летать тоже учат: мы-де уж во как
умеем, и вы потому же, мол, смекайте... В Соловецком
от ихнего крика деться некуда. Непутная птица, со­
всем дикая: раскудахталась вот этим-то порато — ну и
чуй непогодь; знай — падет ветер какой ни на есть. Да,
вишь, нам-то все противняк... все противняк!..
Рассказчик замашет, бывало, рукой, покрутит голо­
вой и уйдет либо в каюту спать, либо на корму платать
продырявленный парус. Смотришь, бывало, в воду, как
прорябит ее легонький ветерок и опять докучная тишь
сгладит все рябинки. По-прежнему безотрадно и тихо
море, по-прежнему ощ ущается та чарую щ ая чистота
воздуха, от которой как-то и в груди широко и приволь­
но, и дыш ется так легко, и ничто, кажется, не увлечет
с палубы в каюту. Здесь уж е окончательно сонное цар­
ство и ведут бессвязные, бестолковые разговоры в бре­
ду оба брата. Один проснулся, вышел на палубу и так­
ж е заметно поражен увлекающей прелестью теплой
погоды.
— Эка благодать! Эка благодать-матушка! Эко при­
вольное раздолье, жисть благодатная!.. Мироздание
божеское!.. А все бы, гляди, лучше, кабы поветерье-то
пало. Ну, да ладно!.. Море — это горе, а без него — ка­
жись, вдвое. Что у вас там... в Расее-то, есть экое-то? —
прихвастнул хозяин и, получивши отрицательный от­
вет, еще больше приударил на свое: — То-то, ведь нет!..
Ину пору, правда, и тоска берет этак в непогодь али
бо на берегу сидя, а попал вот в этакую благодать, так
слезными рыданиями не прочь удовольствие себе по­
лучить: не сошел бы с палубы!.. А что, паря, готов ли
584

обед-от? Н аставляй скореича!.. — завершит, бывало,
свою речь хозяин.
Знаеш ь уже, что уйдет он с братом в каюту и станет
есть там сначала жидкость, на треть с морской водой,
называемой ими рассолом, и на две трети с пресной,
сильно потеплевшей и значительно выстоявшейся в не­
чистом бочонке. Горячую жидкость эту зовут они ухой,
хотя оттуда вынута и потребляется особо обожаемая
всем архангельским краем треска, со своим одуряю­
щим, аммиакальным запахом, который не пропадает в
ней и по выварке. Наверно знаешь, бывало, что съедят
товарищи всю уху — один непременно примолвит, по­
стукивая ложкой в пустую чашку: «Дождя не будет!»
Твердо знаешь и то, что за треской последует пшенная
каша, причем непременно потужит хозяин, что забыл
прихватить с собой с берега масла, но заменит его той
ж е соленой ухой. Твердо знаешь, что при первом появ­
лении в каюту к обеду, обзовет он тебя приглашением:
— Поешь трещочки-то: хорошо, ведь!
— Не хочу, спасибо!
— Не привышное, вишь, дело-то тебе, не привышное. Мы так вот и о Пасхе ей разговляемся: на ско­
вородке яйцами обливаем, да со скоромным маслом и
едим всласть: знатное кушанье!.. Что ж е своей-то не
поешь?
— Ветчины-то? Не хочешь ли попробовать?
— На оба конца не соблаговолила бы!.. А с молитвою
и все всласть: давай за твое здоровье! Вареную-то вот,
чай, благонадежно можно есть.
Попробовал — не нравится: нашел, что она в пироге
лучше, а так-де боязно есть.
— Ж енщины-то едят ли ее?
— Едят.
— А любят ли?
— Да уж едят, так, стало быть, любят...
— То-то!
585

Надоели в безветрии и эти докучные невяж ущ иеся разговоры. И рады, и истинный на улице праздник
для всех нас, когда, бывало, повстречаемся на морском
безлюдье с другим судном, которое везет такж е живых
существ. И все в этом судне интересует нас: и какой оно
краской покрашено, и потому сумское ли оно или кем­
ское, и что везут: треску или мелкую рыбу морскую, и
сколько рабочих. Спит кто — разбудят бывало: «Сту­
пай, ладья идет, полно дрыхать-то». И приветствуем,
бывало, встречных заветным прадедовским приветом,
и нам отвечают тем же:
— Путем-дорогой, здравствуйте молодцы!
— Здорово ваше здоровье на все четыре ветра!
— Откуда Бог несет?
— С Мурмана — в город.
— Чьих вы?
— Кемские.
— Что это у вас ладья-то без мачты?
— На голомяни сломало: несхожие ветры пали.
— У нас так вольненькая морянка все тянет, так...
легонькая. Третьи вот сутки от Онеги шляндаем...
— Там, на Терском, ай какие бури стояли! Со дна во­
ротило и все межонные ветра были!..
С тем мы и разошлись. Не удивили и не озадачили
уж е прислушавш ееся к местному говору ухо новые
слова, вставленные в короткие речи-приветствия. Знал
я уж е давно, что Мурманом зовется тот берег океана,
который потянулся от Белого моря на запад мимо Колы
к норвежской границе и на который съезж аю тся все
поморы для ловли трески — спасительного продукта
для пищи, заменяющего легко и благодетельно вся­
кого рода хлеб, который в северных краях не родится.
Знал я, что городом зовется исключительно один толь­
ко Архангельск, куда свозится и где продается вся вы­
ловленная на океане треска; что морянка — легонький,
благодатный, по выражению поморов, ветерок с моря;
586

голомян — даль морская, все, что пошло от берега, ко­
торый, в свою очередь, носит общее название горы, и
что, наконец, с понятием о межонных ветрах соединя­
ется понятие о непостоянстве ветров, дующих летом,
когда случается, что ветры обойдут кругом по всем
румбам компаса, тогда как осенью морские ветры N,
NO и О часто дуют беспрестанно не только по целым
дням, но даж е и по целым неделям.
На море по-прежнему тишь и гладь, но на дальнем
краю, там, где начинается синева горизонта, промель­
кнуло что-то белое, как будто волны; вот ближе и в к а­
кой замечательной непоследовательности одна за дру­
гой, то в одном месте, то заметно далеко в другом!
— Что это такое, старик?
— А белуги лещатся: знать, ветер чуют! Спину по­
казывают, целым юровом (стадом) выплыли.
Юрово это так близко, что можно различать все их
проделки. Старик-работник не выдержал:
— Белуг-то как есть спихнем: на дороге стали! Лю­
бят они дух человеческий — идут на него.
Белухи, высовывая головы, заметно вдыхают в себя
воздух, издавая при этом неприятные для уха звуки,
наподобие свиного хрюканья, и прячут головы в воду,
выгибая при этом свои горбатые, серебристые, как
вешний снег, спины.
— Совсем свинья-бы, — присказал снова старик, —
только ног нету, а хрюкает.
Над белужьим стадом мгновенно закруж ились —
откуда взялись — огромные стаи чаек, подхватывая
изо рта зверя пойманных им маленьких рыбок. Старик
и здесь не выдержал:
— Чайки эти завсегда живут мирским подаянием,
что богомолки соловецкие!.. Ишь норовит!.. Ишь сторо­
жит, проклятая!
Действительно зоркая чайка, заметив зверя у по­
верхности воды, тотчас опускалась ниже и распускала
587

свои крылья настороже. Зверь, разгребая воду ластами
на две струи, высовывал свою небольшую голову и те­
рял часть добычи: чайки уж е тут как тут.
Старик продолжал раскачивать головой и хлопать
себя по бедрам, и как будто горевал белужьему горю:
— Эка, гляжь, ненасыть, эки проклятые! Всего им
мало, обжорам!..
Белуги по-прежнему продолжали шуметь водой и,
по-прежнему, судорожно вскрикивали и немедленно
тяж ело отлетали прочь чайки с рыбой во рту...
Таков вид на море. На палубе виднелись прежние
давно знакомые картины: хозяин для разнообразия
сел к рулю, отпустил горемычного старика-работника
отдохнуть, соснуть, а сам замурлыкал себе под нос ту
заунывную песню, от которой еще тяж елее становит­
ся на душе. Старик, воспользовавшись свободой, бро­
сил на веревочку п ли ц у (деревянное корытце, которым
на мелких судах беломорских вычерпывают воду),
достал морской воды и вымыл ею руки — занятие, к
которому он ежедневно прибегал раз но пяти-ш ести
на день. Он завалился спать на палубе, сильно пропе­
каемой жгучим солнцем. Брат хозяина лениво щиплет
по-прежнему паклю, как будто серьезное дело делает:
ни песен не поет, ни с кем не заговаривает. Раз только
подошел он к борту и бессознательно-тупо поглядел в
темно-зеленую чернеть воды и засвистал тем дребез­
жащ им свистом, каким приохочивает ямщик на питье
свою уходившуюся и взмыленную тройку.
— Чего, черт, рассвистался-то? — обозвал его брат,
все еще навалившийся на руль и мурлыкавший свою
горемычную русскую песню.
— Да вишь, нерпа...
— Выстает, что ли?
— Знамо.
На гладкой поверхности моря время от времени по­
казывалась между тем черненькая, маленькая ж ивая
головка с плоским утиным носом, судорожно вертев­
588

ш аяся из стороны в сторону, как бы прислушиваясь
к диким звукам человеческого свиста. Вот показалась
серебристая, лоснящаяся, сизая шейка зверька, и вот
часть беленького брюшка. Зверек бойко поматывает
головкой, ныряет в воду и опять выстает, чтобы снова
подхватить долетающие до него звуки свиста. Опять он
крутит головкой, подплывая почти к самому судну, и
опять прячется, и опять выстает, но уж е в другом ме­
сте, далеко в гол оме: такой он юркий скороход!
— Надо быть, осенний выводок, — заметил хозя­
ин, — да, вишь, заблудился, отстал от стада. Летом не
еле дно им жить здесь: есть нечего, уходят за сельдями
за Грумант (Шпицберген). И любопытный зверек: охочь
на свист-от. Тем вот и донимаем, берем на стрельну.
Больше за ними и уходу нет, нет этих там сетей, крю­
чьев, что ли. А салом лаком, мягкое сало дает и кожу
дает хорошую. Вон соловецкие монахини сапоги — ба­
хилы делают, поясами чресла перепоясывают. Сход­
ный, барышный зверек, что говорить: одно — мал!..
Морем опять понесло туру и щепку, и опять все
это затянуло пеной, оторванной от берега и голышейкамней, кое-где торчащих без всякой системы и по­
рядка на всем протяжении бестолковой и опасной для
судов Онежской губы.
— Полая пошла, теперь ходчее станет. Все, гляди,
хоть на куриный шаг да ближе к Кеми.
— Скучно уж очень. Не глядел бы ни на что!
— Кто говорит?! Знамо, скучно: впервые на море.
Как тебе не быть скучно, дело не свычное. Мы вот и ро­
дились почесть что на море, да и тут все нутро воротит.
Смейка, ведь совсем упал ветер! Экая тишь, словно на
смех и горе!..
— Посвищи на тюленя-то, веселей станет! — счел за
нужное прибавить от себя забавлявш ийся созерцанием
любопытного зверька парень.
— Поел бы нешто. Вишь, ведь ты не спишь, не ешь, —
утеш ал в свою очередь хозяин.
589

— Не хочется: призору нет.
— Знамо, какой тут призор? Несвычное дело, знамо... На берегу-то тебе, поди, лучше?
— Разумеется, лучше.
— А нас так вот там и калачем не удержишь. Не­
чего нам на берегу делать. Давно идет у нас пословка: «Море — наше поле, дает Бог рыбу, дает Бог и
хлеб». Морем только и живем, а сторона выходит самая
украйна, у края моря сидим. На него вся наша надеж ­
да!
— Да ведь уж скучно очень!
— Как не скучно, знамо, скучно!
Нет, решительно не клеится разговор. Хозяин, ви­
димо, и сам утомлен и озадачен безысходностью поло­
жения: вяло как-то и по палубе он ходит, и спит уж че­
ресчур часто и долго, и песни все поет заунывные, да и
ест лениво и много. Не таков был он в первый день зна­
комства с ним, когда пробирались мелководной и поро­
жистой рекой Онегой, ежеминутно почти меряясь ш е­
стом, чтобы не ровен час не сесть на мель и не положить
судна совсем набок. Р аз я поймал его на такой штуке:
долго, долго смотрел он против ветра и крутил головой,
как будто сердился, затем снял шапку, похлопал себя
по лбу и стал зачесывать вихор на правый висок. Опять
похлопал себя по лбу и засвистал.
— Что это ты делаешь?
— Ветер хочу раздразнить: вишь ведь, чтоб его!..
— Как будто он тебя послушается?
Хозяин задумался было, но вскоре спохватился:
— Бывало и слушивался, а коли и не так, так все как
то на сердце легче, как будто и сделал свое дело-то...
— Совсем напротивел — свищи, старик!
Старик, такж е охотно и сохраняя ту же важность
выраж ения в лице, хлопал себя по лбу, присвистывал
и дразнил ветер.
— Что, старик, и тебе легче? — спросил я его.
— Знамо, легче!..
Одним словом, всем надоело постоянное безветрие в
590

течение целых двух суток. Даже и старик-работник, ко­
торый хвастался тем, что «вот-де пятый десяток живу,
а почесть не сходил с судна», недоволен своим поло­
жением. Все время он охает и отрывисто поддакивает
сетованиям на безветрие или постоянный противняк.
По целым часам приходилось, бывало, просиживать у
борта, бессознательно созерцая гладкую, безбрежную
поверхность моря и синюю массу дальнего берега, на
котором нельзя уж е различить ни черных кучек — и з­
бенок селения, ни яркой золотой точки, горевшей в кре­
сте над церковью, ни оврага со сверкающей змейкойреченкой: все ушло вдаль и отливало туманной сине­
вой. Теперь и того не видно: все заволокло туманом, до
того густым, что в нем нельзя уж е различить с кормы
даж е старика, рочившего кливер, и брата хозяина,
вскарабкавшегося на бизань по оборванной, грозящей
ежеминутно смертью, веревочной лестнице (вантам),
где и самые приступки (выбленки) чрез два в третий,
измочалены, висят клочьями.
Наступила минута всеобщего торжественного мол­
чания: все стояли настороже в ожидании того, в какую
сторону примет направление ветер, до того времени
игравший кливером то с одной стороны его, то с другой.
Наступил и этот момент, сопровождаемый невыноси­
мым скрипом бизани и всеми резкими бранными слова­
ми, на какие только может хватить уменье и привычка
русского человека, в сердцах и безмерно обиженного. У
брата хозяина сильным порывом ветра вырвало из рук
кливер, шкот. Его поймали багром, но виноватый по­
лучил пять-ш есть ударов в спину — и отдохнуть бы,
но хозяин, весь уж е превративш ийся в суетливого, по­
чувствовавшего и сознавшего трудную минуту в своем
положении посреди враждебных стихий, требовал его
к бизани, крепко бранил. Бранил и за то, что спутал все
веревки на мачте, хотя скорее спутал их ветер, и за то,
что медленно рочил бечеву, и за то, что медленно от­
ходил к другому борту для закрепы шкота. Не ушел и
591

смирный старик от зоркого глаза и заметок хозяина: и
ему послано с бизани приказание, с сильной закрепкой
и памяткой, налечь на руль крепче и держ ать круче,
наперерез волны. Любо было видеть его в эту мину­
ту полного разгара хлопотливости: он то взберется на
лестницу вверх, то опять почти в мгновение ока очутит­
ся внизу у кливера. Наконец, торжествующий, посреди
прежнего всеобщего молчания, он сел к рулю сам, про­
гнавши старика следить за кливером.
— Что, хозяин, теперь весело?
— Ну, да как не весело? Благодать! И на сердце
складно. Этак-то вот иную пору там, в океане, сутки у
руля-то просидишь легко и передать жаль. Таково-то
любо!..
Все три паруса надуло ветром до состояния полноты
и насыщения. Накренившееся судно бойко разрезало в
мелкие брызги набегавшие густые волны и бежало сме­
ло вперед, оставляя позади себя белую гладкую поло­
су, окаймленную густой белой пеной. Пену эту подхва­
тывали набегавшие волны, с шумом отпрядывавшие
от бортов в мелких брызгах. Туман заметно пропадал,
позволяя видеть мрачно клокотавшую бездну воды,
взбитую густыми волнами, невысокими, но частыми и
бойкими, во всем их поэтическом обаянии и прелести.
Но вот волны, гонимые боковым ветром, стали чаще и
смелее набегать на накренившийся борт шкуны, пря­
дали через него, обсыпали своими противно-соленого
вкуса каплями и лицо, и платье. Одна волна целую мас­
су воды кинула через судно и опечалила всех.
— Пора то ж е много выпало ветра! — наконец-то
выговорил хозяин, до того времени хранивший гробо­
вое молчание.
— Отдай кливер, да держись крепче за бечеву: по­
вернем!
На палубе сделалось так холодно, как холодно бы­
вает в крещенский мороз; холод леденит руки и бьет в
592

виски; только постоянным движением можно противо­
действовать его влиянию. Ходить по палубе непривыч­
ному человеку уж е невозможно и смешно видеть, как
прыгнувший работник ухватился было за бочонок, но
при новом повороте судна на противоположный конец
отброшен был к печке. В каюте свалило со стола бу­
маги, книги, чернильницу; в ш каф у хлопали дверцы
и звенели две-три чашки. Хозяин плавал с некоторым
комфортом: у него имелся и медный чайничек для чая.
Чай прислащ ал он сдобными колобками, хотя и зна­
чительно высохшими и одеревеневшими; после обеда
услаж дал себя часто, сверх сыта, щелканьем кедровых
орешков — меледы, назы вая их гнидам и. Вина не дер­
ж ал вовсе, считая вино на судне совершенно лишним
продуктом.
— Вино на судне гибель, и без него тошно! На берегу
еще отчего не побаловаться в добрый час? Там с вином
весело, здесь маета. От холодов и под полушубком со­
греемся. Иные, пожалуй, и любят брать с собой, да тоже
в море, почитай, не пьют. Аглечкие, что в город на ко­
раблях ходят, те, пожалуй, вон, с утра до вечера пья­
ны. За них, ведь, другие дело-то правят, им с пола-горя
пить-то. А у нас вся надежда в тебе: работать за тебя
некому, сам все...
Затем еще несколько ругательств и плюх со сторо­
ны хозяина, еще несколько сдавленных криков из уст
его брата в ответ за науку, и нас погнало в сторону от
прямого, принятого нами пути. Еще несколько криков
и бранных слов, да визг каната и всплеск свалившегося
якоря в воду — и мы на безопасном месте, под островом
Ш ижмуем, наполовину лесистым, наполовину голым,
как вообще гол беломорский гранит.
— Экой взводнишшо разворотили: сюды-нали до­
сягнул!
— Поди-ко там теперь какой ад девствует! Больно
пылко...
593

— Пыль, пыль, братец ты мой! — прибавил от себя
старик, стараясь поддержать разговор, завязавш ийся
тотчас после того, как обронены были паруса и повер­
нулось судно.
Один только хозяйский брат, видимо, был недово­
лен, стоя натупившись и сохраняя прежнее упорное
молчание. Но и он был замечен хозяином:
— Слышь, черт, Петруха! Сердишься, что ли, аль
нету.
П етруха молчит.
— Ишь ведь, словно Грумант, и разгневался! Пошто
старик-от не сердится?
П етруха все еще стоит на своем: лицо его мрачнее
неба и воды окольной.
— Больно, что ли, коли молчишь?
— Знамо, больно, против сердца бьешь: с разу-то,
ведь и духу тяжело!..
— Любя ведь, леший!
П етруха на замечание это издал какой-то глухой
грудной звук, который братом его был принята-по
своему.
— Сгоряча-то ведь, дурак, не разбереш ь. По ш ее
бы, вишь, надо.
— Ну как те не по шее?.. Себя бы бил по шее-то.
— Ладно, ну ладно, поцалуемся!.. Да варико п ау ­
жин. Д елать-то, видно, нечего: спать ляжем.
— А недаром же, ваш е благородье, белухи-то
играли.
— А то что же?
— Да уж как стали выставать целым стадом, знай —
крутой будет ветер. Такая скотинка необрядная! Нады­
шаться, вишь, норовит: на волнах-то ей не повадно: не
всякую ведь волну и одолишь. Теперь вся на дне в л еж ­
ку лежит, да рыбку проходящую удит: тем она живет,
сам знаешь.
М ежду тем набегавшие волны от огромного взводн я
(волнения), распущенного крепким северным ветром,
продолжали сильно раскачивать судно и, хотя не на594

кренивали его по-прежнему, но зато этой качкой силь­
но содействовали тому, что все мои спутники снова за ­
снули богатырским сном. Из голомени доносился до нас
глухой гул отголосками последних раскатов грома. Яс­
нее и чащ е выделялись из этого густого гула всплески
набегавших волн на ближайшие к ним голыши. Оттуда
снова слышались громкие раздирающие душу вскрики
чаек. Из каюты вышел старик, поболтался по палубе,
погрел руки над дотлевавшими угольками в печи, вы­
мыл их морской водой, покрякал и опять спустился в
каюту.
Прямо против судна потянулся длинный Ш ижмуй,
слева лесистый и зеленый, справа каменистый и чер­
ный; далеко у края торчит что-то густо-черное: каж ет­
ся, изба, а может быть, и просто огромный камень. Там
и сям прорезаются в ночном полумраке деревянные
кресты, которыми уставлены чуть не вплотную все
берега и острова Белого моря, все перекрестки и вы­
гоны городов и селений Архангельской губернии. К ре­
сты эти ставятся по обету и ли местными жителями,
или богомольцами, идущими в Соловецкий. Кресты на
Ш ижмуе могли иметь иное начало: может быть, тем ж е
крутым ветром, каким загнало сюда и нас, загнало в это
становище утлые суденки промышленников и надолго
затянул один и тот же ветер, запирая все пути к вы­
ходу не на один день мрачно скучного гореванья. Лов­
цы сошли на остров и долго поджидали вожделенной
поры, когда уляж ется ветер или переменится в попут­
ный. Проходит не один день скучного ж итья на голой
луде, а между тем флюгарка на мачте по-прежнему
реет в ту ж е враждебную им сторону, по-прежнему
несется страшный гул от дальнего взводня со сторо­
ны моря и по-прежнему черно и сумрачно это море, до
половины покрытое густой серебристо-белой пеной.
Ту ж е тоску и безвыходность положения испытывают
промышленники, какие впору только тем несчастным,
595

которые брошены на голый, безлюдный камень, окру­
женный громадной массой воды и сверху покрытый
беспредельным голубым небом. Там с криком пролетит
орел, тяж ело размахивая своими сильными крыльями,
и находит себе место, приют и довольство на первой
ж е спопутной луде. Далеко не таково безызвестное по­
ложение покорившихся прихотливым капризам моря,
когда наконец самый запас провизии заметно приходит
к концу, а налепившиеся по луде ягоды: сочная морош­
ка и кислая, водянистая Воронина, набили оскомину.
Даже забивш аяся в овражке между двумя камнями
луж а дождевой воды, пощ аженная палящими летними
лучами солнца, грозит скоро истощиться окончательно
и обещает рано или поздно возможность горькой смер­
ти столько ж е от жажды, сколько и от голода. Промыш­
ленникам остается одно: быть верными завету своих
праотцов и в сооружении деревянного креста полагать
всю надежду на лучшую долю, чем бездейственное по­
ложение на голом и безлюдном острове. За материала­
ми ходить недалеко: лес под руками, и плохой тот мо­
реход, который не только в дальнее морское плавание,
но даж е и в ближайшее — на соседнюю луду за гриба­
ми или ягодами, не прихватит с собой топора и пилы.
Целой артелью меньше чем в сутки сооружается крест
и вырезы вается на нем приличная надпись с именем
Страдавшего и годом сооружения.
—
Всегда после того, как вкапывали крест в землю,
переставал ветер. Если он не становился попутным,
то зато до конца плавания противняк не мешал плыть
ровно и спорко, и бетаться (т. е. реить, лавировать), —
говорили мне в один голос и прежде и после большая
часть ходоков по беломорским пучинам.
М ежду подобного рода крестами много, и едва ли,
впрочем, не большая часть, таких, которые сооружа­
лись спасшимися. Из них два креста сделались исто­
рическими: один Петра Великого, сооруженный соб­
ственными его руками на берегу Унской губы в 1684 г.
596

и хранящ ийся теперь в Архангельском соборе, и дру­
гой Никона, послуживший началом основания на Кийострове Крестного монастыря.
Если утомительны эти колыхания между голы­
ми островами при полном безветрии, то едва ли не
втрое мучительнее гнетет наболевшее сердце пяти­
шестичасовая стоянка на якоре: приглядятся окольные
однообразные виды, с каждой мелочной подробностью
которых делаеш ься как будто знакомым сыздетства.
Глаз болит от беспредельной поверхности моря, взвол­
нованной, возмущенной на всем своем пространстве
непокойными, спорящими волнами: одна подсекает
другую, разбиваясь в мелкие дребезги об острые корги,
голыши и луды. Мельничным воплем отдает шум волн,
набегающих на каменистый перебор между соседни­
ми голышами, оголенными у былой водой. Стихает этот
вопль по мере того, как сполняется вода, следуя неиз­
менному природному закону прилива, несмотря на про­
тиводействующую силу крепко разгулявш егося взводня. На небе, заметно прочистившемся, с севера прошли
облака и скрылись за хребтом вспенившихся волн голомени. С северо-востока показались другие, черные.
Ветер опять пошел духами; то стихнет как будто, то
опять заклубит и запенит дальние волны. Опять завоют
они на переборе и острых окраинах Ш ижмуя, и опять
закачает нас словно в люльке. Крепким невозмутимым
сном продолжают спать мои спутники. Снова походишь
по палубе, хватаясь на пути за устои, чтобы не упасть
при этой постоянной качке судна с боку на бок. Посмо­
тришь вдаль моря: там опять заиграли белухи, вырисо­
вывая в черноте волн и на дальней окраине горизонта
свои серебристые спины: какой-то предвещают ветер?
Поглядишь на якорь, не привело ли канат прибылой во­
дой налево, не подтянет ли его совсем под судно, и т а ­
ким образом не повернет ли последнее кормой, чтобы
бежать оповестить своих спутников, что вода запала и
597

нечего терять дорогого времени. Работники лениво про­
сыпаются и почти наверно могу догадаться, что бранят
нарушившего покой их и за его нетерпеливость, и за его
бессонные ночи, и бранят за то, что получасом разбу­
дил их раньше, чем бы им самим хотелось.
Сначала вылез из каюты сам хозяин в слегка наки­
нутом на плечи полушубке, но холод берет свое: хозяин
крутит плечами и зевает.
— Что, брат, холодно?
Ответа не было. Хозяин опять спустился вниз и
слышно оттуда, как бранит он других товарищей и,
верно, толкает их в бок ногой. Те огрызаются на него,
обзывают лешим и охают. Он снова на палубе, плотно
укутанный в шубу, моет руки и молится на восток. Удо­
стоверившись, что якорь действительно находится под
днищем шкуны, с помощью работников выбирает его
рычагом на палубу. Кое-как, медленно и молча нала­
живаю тся паруса. Ш куну нашу легонько потащило на
запад полой водой, вырисовывая перед глазами новые
острова, но со старыми, давно знакомыми видами.
— Вот смекай, ваше благородье! — начал, наконец
хозяин после упорного продолжительного молчания,
которое наруш ал только требованиями: опустить не­
много шкот, зарочить покрепче кливер, держ ать ветр
в парусах, не налегать на руль и держ ать его на ветре,
поддать бизани, подвести руль и пр., — Пал голомянный, ветер морской, как бы тебе назвать: север ли там,
полуношник (NO) вот как бы теперь, веток ли: завсег­
да взводень рыдат, по осеням неделями тянет, ну да и
летом разве сутками удовольствуется. Это не то, что
ветра горные: вот хоть бы летний (S) взять, запад, обедник (SO): от тех только визг пойдет, пыль... мачты
крепи, паруса убавляй, а нет тебе, чтобы эти волны:
шипит вода, что уха в котле. Один только шалоник
(SW) побойчее всех, да и тот разве уж крепко наля­
ж ет, так распустит взводень-от...
598

— Где ж е опаснее взводень: здесь ли в море, или там
на Мурмане — в океане?
— Взводень нигде не страшен: умей только паруса
обладить да не зевай по времени — не опружит. Опять
же места знай: где мель, где корга. Становища, якорные
места, опять знай, умей вовремя спрятаться. А который
взводень сильнее?
— Да.
— Океанский матерущ ий взводень живет. Этот и
звания перед тем не стоит, так... дрябь, зыбь и ничего...
тьфу!..
Рассказчик присвистнул.
— На Мурмане во какие волны! — Рассказчик за ­
сучил рукава и приподнялся.
— Пал там вот этакой-то чертовик полуношник да
сдуру начнет пылить по океану-то: ну... большие волны
живут...
И он снова сел на место.
— А как ж е велики?
— Да чуть тебе с колокольню не посулил...
П рислушивавшиеся работники захохотали. Сам
рассказчик скрыл улыбку и продолжал самоуверен­
ным тоном и еще круче засучивая рукава. Он опять
приподнялся.
— Идет тебе устречу волна, что дом городской. По­
дойдет это тебе под низ, взберет на себя все выше, да
выше, на самый хребет; вздынет, покачнет этак р аздругой-третий, потешит это душеньку-то, значит, свою
да и пустит легонько вниз, что по маслу, любо!.. — Р ас­
сказчик покрутил головой. — Спустила это она вниз, —
ничего не видно и духу сразу не соберешь. Глянь, ан
другая тебе лезет, еще больше той. И эта с тобой поигра­
ет, да этак-то вон с однова по целым суткам и тешатся:
любо и им, и тебе. На попутный идет — шагаешь это,
все вперед да вперед и порато бойко, а на устретной —
знамо беги в становище, осилит, не справишься...
599

Он помолчал.
— И сколь велики эти волны — так вот теперь с л а­
дьей бы идешь рядом да пополз на волну к хребту-то
и стал на мель, верхуш ки мачты не видать, не то что
ладьи самой, во как!.. А ведя, это морские волны! Это
так... тьфу!
И рассказчик опять презрительно свистнул.
— Волна эта мелкая, бойкая, с ней опасливо: того
гляди, подсечет и окружит. Волна эта немного от реч­
ной отстала. Та так вот совсем обижает, особе на суво­
ях: там это, где палая бы вода с прибылой встретится.
Тут уж рулевой не зевай.
— Ну, а как ж е это, дядя Егор, на М урмане-то лонись десятков семь ребят погибло. Такие бури стояли,
что отродясь не запомнят?
— Что же? На то власть Божья, знамо, все, все от Его
произволения. Тут нам с тобой, дядя Степан, делать не­
чего. Верно ли я говорю?
Дядя Степан глубокомысленно кивнул головой.
— В океане взводень уклады вается не больно ж е ско­
ро: и ветер перестанет, и другой завяж ется, а взводень
все рыдает, все гуляет... В море не так, в море взводень
в полчаса угомонится, а и раньше, коли на морской ве­
тер набежит какой ни есть горний.
Поощряемый этими расспросами и общим внимани­
ем, хозяин, привыкший, приглядевшийся к морю и ка­
призам ветров, продолжал рассказывать следующее:
— Про ветры нешто сказать тебе зараз, чтобы знал
ты и напредки, коли в Колу и на Мурман едешь, все их
обыки, всякий норов, значит. Взять бы восток морской,
голомянный ветер боек и разгуливается скоро, глазом
почесть мигнуть не успеешь, и крутит иной раз по морю
завсегда целый день: а пошло этак солнце на ветер...
— Что ж е это значит?
— Стало этак солнце, значит, на веток, в стороне
этой на небе-то: отишет ветер и отстанет, и взводня
600

не пущ ает больше. И знай, перестал ветер, так либо
ничего, либо другой падет, а уж тот старый и никогда
почесть не ворочается, не играет уж... По ночам после
встока больше шалоник (SW) ходит.
— Ну а этот каков?
— Совсем негодяй; пылит, словно угорелый, рвет
все у тебя, ровно благует и почесть не дает никакого
взводня. Совсем взбалмошный ветер: задул, закрутил,
оборвал бечеву, пену пустил — думаешь, и несосвети­
мую погоду завяж ет, и невесть куда унесет тебя, коли
попутный. Глядишь, поиграл час-другой-третий, по­
пылил и опешил — и приругаешь дурака, и наплюешь
в глаза. Такой!.. Вон полуношник (NO), север, запад —
теплый ветер, те молодцы, с теми можно дело иметь,
потому благородно и не обидно... Север, однако, не кру­
то взводень пущает — разве уж крепко расходится и
тянет долго...
— Летний каков? — спросил я, стараясь воспользо­
ваться словоохотливостью Егора, не всегда разговорчи­
вого, по большей части замкнутого и сосредоточенного
в себе.
— То есть горние?
— Да.
— Про какой спросил-то: про летний?
— Про летний.
— Это, ведь, белоручка, дворянский сын. Под него
спать на палубе ловко. Щ екотит это по роже-то теплы­
нью, умирать не надо. Таково любо!.. Так ли я, старина,
говорю?
Старик опять молча кивнул головой и опять усмех­
нулся; даж е на всегда мрачном лице хозяйского брата
проскользнул род какой-то усмешки, и он переступил с
ноги на ногу. Это замечено было Егором.
— Вон Петрухе-то какой не завязы вайся ветер, все
ладно. Полуношник хоть все трубы открой — не прой­
мет: моржевист...
601

Хозяин замолчал, но вскоре счел за нужное приба­
вить еще следующее:
— Гагара кричит — на море беспременно падет
сильный ветер. По старым временам на пятницу ветер
сменяется, как бы ни играл круто...
— Да верно ли это, хозяин?
— С тем возьми!..
Полая вода продолжает подвигать нас, хотя и мед­
ленно, вперед. Потаились Шижмуи. Вместо них вы­
плыли новые луды, из которых одним знатоки дали
название М едвежьих Голов, другие обозвали именем
Сеннухи. Далеко впереди выяснились высокие К у­
зова — цель настоящих наших помыслов и желаний.
Каким-то матовым отблеском покрыты эти острова от
вершин до мест прибоя волн и рисуются тускло: нельзя
еще отделить гранита от того мелкого кустарника, ко­
торым, говорят, он вплотную усыпан.
— Гляди правее Седловатой луды, видишь?
— Ничего не вижу, но Седловатую луду узнаю и
дивлюсь ее меткому прозвищу: лучше назвать ее едва
ли можно...
— То-то! Совсем ведь седло... А направо-то видишь
еще кое-что? — продолжал добиваться своего хозяин,
когда вопрос возбудил всеобщее любопытство.
Двое работников смотрели туда же и тоже не пони­
мали: отчего мне не видно того, на что указывает хозя­
ин. Один из них даж е не выдерж ал и дополнил:
— Вишь, белеть-нали стало! Совсем видно...
Но я по-прежнему ничего не видел. За поморами,
хотя бы даже и в очках, не угонишься: они очень зор­
ки и далекое видят ясно, благодаря безграничному го­
ризонту моря, на котором с малых лет развивается их
зрение. Только тогда, как нас значительно подвело еще
дальш е вперед, на NO выплыло как бы облачко, снача­
ла незначительной величины, потом постепенно окру­
глявшееся, резко обозначая свою подошву на месте
прибоя волн. На этом облаке действительно забелела
602

небольшая, но круглая точка. Над точкой прорезалась
и загорелась золотая звездочка, одна, вот другая... тре­
тья, и еще, и еще...
Невольно дрогнуло сердце и не надо было сомне­
ний и расспросов: само собой разумеется, что золотые
звездочки эти принадлежали дальней изо всех русских
обителей, монастырю Соловецкому, с которым связано
столько живых впечатлений, обильный наплыв кото­
рых мешал найти в них единое целое.
Некоторое время виделась только серая масса с
серебристо-снежным пробелом, который начинал по­
степенно увеличиваться и выделил из себя две церкви,
еще что-то похожее на длинную стену, и вдруг все сно­
ва пропало.
— Темень подняло: дождя, знать, будет. А не надо
бы нама-ка! — послышался голос хозяина.
— Зорок же, брат, ты и догадлив!
— Нам нельзя без того. Слепым-то у нас и на печи
места много. Близорук в море будешь, так и нос рас­
шибешь. Наше море не такое, чтобы корг этих, кошек,
голышей не было, не такое!..
Предсказание хозяина сбылось: из теменцы — даль­
него облачка — явилась вскоре над нашими головами
целая и густая туча, обсыпавшая нас бойким, но ско­
ро переставшим дождем, вызвавшим новое замечание
Егора:
— В море встанет темень — ж ди дождя; в горах (в
береговой стороне) завязалась она и кажет, словно
молочная, да зачернело оттуда море синей полосой —
быть ветру, и крепкому ветру. Так и завсегда вот, как
и теперь!
Это предсказание сбылось, как нельзя вернее и луч­
ше: дождь загнал меня в каюту, куда послышались
вскоре с палубы новые крики, и опять начались возня
и брань.
Слышится задыхающийся голос Егора:
— К снастям, ребятушки, к снастям, други милые,
человеки земнородные! Постарайся, други, золотом
603

озолочу и по всему свету пущу славу! Вот так, упрись!
Вот этак, серебряные, золотые!.. А чтоб тебе, старо­
му черту, еж а против шерсти родить, что кливер-то
опустил? Анафема... Не задорься, крепись на рулето, лупоглазый! Рочи живей, одер необычный!.. Начну
вот кроить шестом-то, скажешь, которое место чеш ет­
ся!.. Окаянные!.. Держи ветер-от так, желанные мои,
так, верно, так! Спасибо на доброй подмоге! Ишь, как
знатно пошло прописывать. Молодцы ребята, тысячи
рублей за вас — не деньги! Рочи-ко скоренько, рочи,
бетайся, други, бетайся!.. Вот лихо!.. Знатно! Ш евелись,
старик, шевелись, перекидывайся, шевелись покреп­
че — погуще поешь: ладно! Вот тебе раз! Вот тебе раз!..
За последними словами в каюту донеслись новые
звуки хозяйского свиста. Я вышел на палубу: стоит
он, расставив ноги и разводя руками, лицом к ветру, и
опять снял шапку, опять машет ею против ветра.
— Что, Егор?
— Да, вишь, окаянный какой!..
— Что же, обидел?
— Попугал только, проклятый: на то и шалонникразбойник, чтоб ему пусто было!.. Рони паруса, братцы,
да крути якорь: надо опять п о л о й 46 дожидаться!.. Вот
и горюй тут!
— И тебе-то, гляжу, Егор, обидно!
— Зареву, вот по-коровьи зареву, и знай! Совсем
обида: вино бы под рукой было, кажись, облопался
бы, чтобы не видеть экого посрамления на головуш­
ке. Сказано: как, знать, пошли, так и придем непутно!
А Кузова-то далеко ушли: к Кильякам, знать, ладиться
надо!..
— Что ж е так?
— Теченье-то, видишь, тяга-то тебе к берегу: без ве­
тра одним бетаньем не одол ишь...
— А ведь это, брат, совсем уж не по-морскому. Это
уж, выходит, на авось идти.
Егор ничего не ответил. Видимо, совсем ошеломлен­
ный от постоянных неудач, швырнул он без видимой
604

нужды шест с одного борта на другой, две огромные,
тяж елы е щепки бросил в море, лег было на досках на
палубе и не улежал, пошел в каюту. На пути сильно
толкнул попавшегося брата без видимой причины и
только в каюте смог улечься окончательно и ровно во­
семь часов проспал непробудным богатырским сном.
Кончались уж е пятые сутки нашего морского пла­
вания, и немного принесло оно с собой радостей. На
все гляделось как-то смутно, во всем составе чуялась
какая-то истома, и на всех виделось то же самое: хозя­
ин перестал шутить и петь песни; брат его глядит еще
сумрачнее и молчит еще упорнее; старик-работник,
словно развинченный, еще чаще стал доставать мор­
ской воды и умывать руки. Все истомились и неохотно
заговаривают друг с другом. Дальний поморский бе­
рег синеет по-прежнему бестолково, неясно, каким-то
длинным, бесконечно-длинным облаком, обрамленным
снизу яркой синевой неба, что водой морской дальний
остров. Таковы и Кильяки, заменившие для нас значе­
ние вожделенных Кузовов, такова и Белогузиха, тако­
вы и М едвежьи Головы, бьющие теперь в глаза своим
красновато-грязным гранитом и вечной зеленью сосен
и елок. Р аз только потешил нас бойкий ветер, но и тот
выпал настолько боек, на сколько и бесполезно опасен,
да другой п оп угал, говоря метким выражением Его­
ра, сумрачно созерцающего теперь давно знакомые и
сильно напротивевшие ему виды.
—
Вот, — рассказывал он, — выглядывает круглой
шапкой, что повыше всех из Кузовов, Никодимский
остров, и ж ил на нем старец в посте и молитве и помер,
уложивши головушку на псалтырь старопечатную. Так
и нашли ягодницы — девки кемские — лет тому десять,
а не то и пятнадцать. С тех пор и зовут по Никодиму-то
старцу и островок Никодимским. Стали было ходить с
молитвой туда, да исправник не велел...
Трудно было отличить этот остров в целой массе
других, более и менее высоких островов, целой стеной
605

заступивш их весь горизонт впереди. Самое море чрез
то потеряло всю свою прелесть безбрежного, поч­
ти бесследно-сливаю щ егося с дальним горизонтом.
Виднелись только острова и с боков, и прямо, и сзади
шкуны.
Еще на один из них указы вает хозяин и, назы вая его
Полтам-Коргой, ведет новую повесть:
—
Девушка — этак в поре: полной девкой заводи­
лась, плыла по ягоды с прялкой, да Божественные ста­
рины пела: «Сон Богородицы», «Мучение Христово»,
«Плачь Иосифа Прекрасного», егда продаша братия
его во Египет, и прочее такое из стихов, что калики пе­
рехожие по ярмаркам поют. А как допела она до стиха
в плаче-то Иосифа, что
Внуши-де, мати, плачь горкии
И жалостный глас тонкий,
Виждь плачевный образ мой, —
Приими, мати, скоро во гроб твой.
Не могу аз больше плакати,
Хотя врази мя заплати,
Отверзи гроб, моя мати!
Прими к себе свое чадо... —

и пал, слышь, шалоник бойкий и окруж ил девуш кут о — потопил, значит!.. А сирота была, и ни одного
муж ика не знала, и все горем горевали по ней... Пого­
ревали, сказываюсь, немного немало, да так и забыли,
и забыли бы совсем. Да выходит: в сонных видениях
являться стала то к одному, то к другому, и все с п р ял ­
кой своей, и все, слышь, просила, чтобы часовню на ее
косточках ставили. В зялись мужики, отыскали тело,
зарыли, и часовню сделали на берегу, где тело-то ее
волной выбросило. И сцеления и чудеса были, молеб­
ны пели, да приехал раз исправник с понятыми и сжег
часовню, и крепко-накрепко наказал не ходить к тому
месту. Да народ-от не будь глуп: откопал девуш ку и
перенес ее тело на другое место. Утонула девуш ка лет
15, а судили ее всего года четы ре назад...
606

— Там вон за Кильяками-то, в кузовах, есть луда
такая, варака, а зовут ту вараку Н емецкой: так тут,
вишь, немчи каш у варили и, стало быть, шли они на
Соловки, чтобы монастырь ограбить. Варят это, значит,
немчи кашу, да и похваляются: кто, выходит, больше
ограбил, у кого денег больше. Один этак влез на варакуто, увидал монастырь вдали, что картину писаную, да
и пригрозил. Завидно, вишь, стало, что хорош больно
монастырь-от, да и казны его счесть нельзя. Пригрозил
немец: «Завтра, мол, красоты твоей не видать станет,
всю по камуш ку разнесем». Да видно вражьим было
это попущением — Божьим-то изволением: немец, как
сказал слова те свои, так и стал камнем, и товарищито все до единого в камни оборотились. Знать их теперь
всех по той вараке: в сумерек проедешь — так ровно бы
люди: вся почесть гора уставлена ими понизу. Так, вы ­
ходит, все немчи и стали камнями!..
— А слыхал ли, твоя милость, про Анику? — завер­
шил свой рассказ хозяин.
— Нет не слыхал.
— Разбойник, вишь, был: по пятницам молоко хле­
бал, сырое мясо ел в Велик день. Ж ил он около промыс­
лов на Мурмане и позорил всякого, так что, кто что вы ­
ловил, — и неси к нему его часть, без того проходу не
даст: либо все отнимет, а не то и шею накостыляет, по­
жалуй, и на тот свет отправит. Не было тому Анике ни
суда, ни расправы. И позорил он этак-то православный
люд, почитай, что лет много. Да стрясся же над ним т а ­
кой грех, что увязал ся с народом на промысел паренек
молодой: из К арелы приш ел и никто его до той поры
не знавал. Приш ел, да и поканался корш ику: возьми
да возьми! И крест на себя налож ил: православный,
мол, я. П риехали. П аренек-то вачеги — рукавицы,
значит, суконные — просил вымыть. Вымыли ему
рукавицы, да вы ж али плохо — осердился: «Дай-ка,
сам!» — говорит. В зял это он в руки рукавицы -то, да
607

как хлопнет, что аглечкий из пушки: разорвал! Народот диву дался: паренек-то коли, мол, не богатырь, так
полбогатыря наверняка будет. А тут и Аника пришел
свое дело править: попроголодался, знать, по зиме-то.
«Давайте, — говорит, — братцы, мое; за тем-де пришел
и давно-де я вас поджидаю». А парень-то, что приехал
впервые, и идет к нему наустречу: «Ну уж это гово­
рить, нонеча оставь ты думать, не видать-де тебе про­
мыслов наших как своих ушей, не бывать плешивому
кудрявым, курице петухом, а бабе мужиком». Да как
свистнет, сказывают, он его, Анику-то, в ухо: у народа
и дух захватило! Смотрят, как опомнились: богатырито бороться снялись и пошли козырять по берегу. То на
головы станут, то опять угодят на ноги, и все колесом, и
все колесом... У народа и в глазах зарябило. Ни крику,
ни голосу, только отдуваются да суставы хрустят. К у­
выркают они этак-то, все дальше да дальше, и из глаз
пропали, словно бы-де в океан ушли. Стоить это народот, да Богу молится, а паренек как тут и был: пришел,
словно ни в чем не бывало, да и вымолвил: молись-де,
мол, братцы, крепче; ворога-то вашего совсем не стало,
убил, говорит. Да и пропал паренек-от. С тем только его
и видели. Аника-то тоже пропал...
— Ты этому веришь, Егор?
— В становище Корабельна Губа, подле Колы, остро­
вок экой махонькой есть: зовут его Аникиным и кучу
камней на нем показывают...
— Что ж е это такое?
— А стало быть, Аники-то, мол, этого могила. Так и
в народе слывет.
— Вот что, твоя милость! — примолвил мой рассказ­
чик после некоторого раздумья. — В стихах старинных
поется вот какое: что, мол, старина, то и деянье. Да коли
уж не веришь этому, что рассказал тебе про старинное,
так вон тебе остров Осинка. На нашей памяти и было
дело это.
608

Рассказчик при последних словах тяжело вздохнул
и был справедлив, как нельзя больше.
Остров этот, Осинка, не отличаясь ничем особенным
от других соседних (такой ж е серенький, гранитный,
только несколько пошире и пониже) замечателен по
грустному, тяжелому воспоминанию, какое сопряжено
с его именем у поморов.
Здесь не так давно умерли с голоду два мужика,
Осип Каншиев и Яков Елисеев. Последний торговал
хлебом и, вернувшись домой к осени на ладье с значи­
тельным барышом, прихвастнул в семье, сказывают,
раз как-то, «что теперь-де, слава богу, не умрет с голо­
ду». Сталось иначе. Когда завязалась глухая осень, так
схожая в том краю с зимой, когда на море у берегов об­
разовались уж е ледяные припаи — торосья (огромные
льдины) бродили по голомяни. С одним из этих торо­
сов оторвало крутыми морскими ветрами рыболовные
сети, привязанные к этим припаям. Сети были мирские.
Все мужское население этой деревни отправилось на
карбасах для поимки сетей, составлявших надежду не
одной семьи и, может быть, даж е не одного дня. Рыба,
как известно, под шумок осенью идет охотно и подчас
в огромном количестве. Сети были, однако, пойманы,
хотя и значительно потертыми, но искатели недосчита­
лись двух товарищей, отправившихся вместе на одном
карбасе. Беда, при некотором соображении, оказалась
избывной: «Мало ли, — думали мужички, — пропа­
ло народу, не только около дому, но и на Гурманте, и
на Новой Земле, и на Колгуеве, а миловал Бог — во­
рочались, бывало, через полгода, через год: авось и
эти...» Приш ел меж ду тем март — весенний месяц:
море попрочистило, льды отнесло дальш е в голомя.
Поехали искать пропавших — не нашли; попытались
другой раз и вышли на Осинку. Здесь изба промысло­
вая: черная, закоптелая, догнивающая свой век под
бойкими осенними дождями и раскачиваем ая в сво­
ем дряблом составе крепкими морскими ветрами. Все
609

по-старому. Вошли в избу: леж ат на полу два почер­
нелых уж е человека, обхватившись руками и плот­
но прижавшись друг к другу. Сверху рогожка лежит:
рогожкой накрылись. В одном узнали Якова Елисеева,
а в другом Осипа Каншиева; у одного полон рот набит
собственным ж е калом, у другого — мохом. Совсем го­
лодной, не русской смертью умерли несчастные и всего
только в девяти верстах от родной деревни! Тут ж е в
избе нашли три дощечки с надписанием (Яков Елисе­
ев был грамотный). Вот какие горькие строки вы стра­
дал он и написал жене своей Прасковье Евдокимовой
(1 дощечка): «Пашенька! Как унесло нас — четвертое
воскресенье и понедельник, ты не пришла, тепло было.
Ходили по Осинке, дожидали вас, вы не приехали; Бог
с вами! Панюшка тощи стали! Карбас отлучился (ото­
рвало ветром) 15 верст ниже льды; по тонколедице
пришли». 2 дощечка: «Панюшка! Я воскресенье ходил
по Осинке: вперед не знаем: долго ли живем или корот­
ко. У Канбалина якорь возьми и долг Рынину зап ла­
ти. Ты, Пашенька, не забудь моей души грешной. Мы
здесь друг другу клялись и скажи отцу: всеми грехами
грешны и согрешили, и ты поставь псалтырь (закаж и
читать). Панюшка! Вели Андриевной, чтоб бога ради
принялась и пусть простит. Мы один белый мох едим и
силы не стало. Простите, други и недруги, меня греш ­
ного Якова Елисеева». 3 дощечка: «20 числа ходил по
Осинке и домой смотрел; лед тонкий: если бы можно,
еще бы уш ел домой. Пашенька, прости! Всем скажи, и
все меня простите. Братец Андрей, не обидь Парасковьи и другим не давай; если станут брать, прокляты
будьте. Прости, Пашенька, и меня, и меня грешника
простите, Иакова. И еще проходили осьмого числа, да
не могли. Яков Елисеев». Стало быть страдальцы жили
на острове более п я т и недель.
—
Так вот, вишь ты жизнь-то наша приморская, —
перебил хозяин, — где потеряеш ь — не чаешь, а где
и найдешь — не знаешь. Вон и теперь под нами-то,
610

надо-быть, сажен 50 печатных глуби есть. Ладно еще,
что вольненькая-то морянка тянет, да Бог милует!.. Ну,
слушай же, твоя милость, расскаж у я тебе еще стари­
ну. Знаеш ь про Колгу да Ж ожгу?
— Слыхал, что есть острова в море — Колгуев да
Жожгин...
— Супротив последнего острова есть мысок экой
небольшой — Кончаковым Наволоком зовется — неподаль от деревни Дураково. Вот на всех местах этих
ж или три брата: меньшого-то Кончаком звали, так по
именам-то их и острова теперь слывут. Вот, стало быть,
и живут эти три брата родные, одного, выходит, отцаматери дети; живут в дружбе-согласии. У всех топор
один: одному надо — швырнул через море к брату: тот
подхватил, справил свое дело, топор ему передал. Так и
ш вырялись они — это верно! С котлом опять, чтоб уху
варить — самое то же: и котел у всех один был. Ж ивут то они этак год, другой, третий, да ж ивут не добрым
делом: что сорвут с кого, тем и сыты. Ни стиглому, ни
сбеглому проходу нет, ни удалому молодцу проезду нет
(как в старинах-то поется). Ш алят ребята кажинный
день, словно по сту голов в плечи-то каждому ввин­
чено. Стало проходящее христианство поопасываться.
В Соловецкий которые богомольцы идут, так и тех уж
стали грабить: уж и чтобы, кажись, баловства пуще.
А вот пришел раз старичок с клюкой: седенькой экой,
дрябленький, да и поехал в Соловки с богомольцамито. И пристали они к Ж ожгину острову, где середний
братан жил. И вышел Ж ожга, и подавай ему все деньги,
что было, и все, что везли с собой. Старичок-то клюкой
и ударь его, и убил, наповал убил. А по весне пригово­
ри лея на сальный промысел, да и Колгу убил, и в землю
его зарыли. Да сказывали бабы: из земли-то выходитьде стал и мертвый бы, а лежит, мол, что живой, толь­
ко что навзничь. И пугает... Долго ли, много ли думали,
да гадали и стали на том, что вбить, мол, колдуну, по
заплечью-то, промеж двух лопаток, осиновый кол...
611

— Ну! — привздохнул откуда взявш ийся старикработник, до той поры незамеченный.
— Перестал вставать: ушел на самое дно, где три
большущих кита на своих матерых плечах землю дер­
жат.
— Ну, а Кончак-от что, третёй-от брат? — опять
спросил рассказчика старик-работник.
Но хозяин ответил не прямо, а обратился ко мне,
примолвив:
— Старика, гляди, разобрало! Не все тебе, стари­
на, сказывать надо: по ночам вопить станешь. Слушай!
Кончак-от такой силы был, что коли сух, да не бывал в
бане, что ли, или не купывался — в силе стоит, с ж иво­
го вола сдерет одним ногтем кожу; а коли попарился,
этак или искупался, так знай — малый ребенок одолит.
Вот и полюби он попову ж ену и украл ее у попа-то: та
на первых порах и смекни, что богатырь-от после бани
что лыко моченое. Она и погонись за ним вдоль берега
по морю до Кончакова Наволока, тут он изошел духом,
умаялся — помер. Там тебе и могилку его укаж ут, коли
хочешь.
— Будет же, браты, видно, разводы-то разводить:
вот и Кильяки! Берись за шест да налегай, старина, на
руль-то покрепче! — заверш ил Егор свои рассказы в
самую опасную для нас пору плавания: шли мы узень­
кой салмой (проливом); саж енях в десяти—двенадцати
справа и слева тянулся ряд нешироких, невысоких луд,
известных в группе своей под именем Кильяков.
В широких щ ельях этих голых луд забилась земля
и уцепились на этой земле искрасна-ж елты е кусты
морошки и вьющейся плющом цепкой, черной вороницы. На одном островку занимались было березки,
да, прохваченные в вершинках своих постоянной по­
лярной стужей, изогнулись в горбыль и пошли опять
к земле коленами, цепляясь одна за другую плотным,
нераспутываемым плетнем. Дал этого сорта березкам
поморский народ прозвание п о л зуш ек (сланки), а сто­
ляры дальних городов России — карельской березы.
612

На одном острову порадовали уж е отвыкавший и при­
тупившийся на морской глади глаз кусты мож ж евель­
ника, такого ж е косматого, такого ж е цепкого, как и на
всех остальных пространствах громадного отечества.
Большего отыскать уже ничего нельзя было: гранит и
один гранит кругом. До ушей доносятся какие-то отры­
вистые, но покойно высказываемые выкрики хозяина и
ответы на них:
— Ткни шестом справа-то!..
— Не хватает.
— Ну-ко слева!
Раздается: «ух», как выраж ение испуга, и опять
слышится: «Не хватает!» Старик чуть не опрокинулся
с шестом через борт.
— Впереди-то сувой47 стоит: эка-бы до нас-то его
разбило. Ну да ладно: ткни-ко еще, старина!
— Не хватает.
— Держи, старик, брас немножко, зарочи! Потуже
натяни, потуже!.. Отвори брас! Поддай бизани-то! —
Ладно, довольно. А ну-ко... теперь ткни шестом-то!..
Ошшо!.. Ладно!..
— Теменца идет: дождя, знать, хочет быть... Ишь
нарусок показался: на тоню, знать, поехали!.. Вон и
другой, третий! Куда это они?.. А дождя, знать, будет:
сильна теменца-то!..
— Пущай будет, нама-ко что?
— Знамо!..
Мы по-прежнему продолжаем пробовать шестом,
чтобы не наткнуться на подводную кошку в этом опас­
ном проходе, про который сам хозяин выразился таким
образом:
— Костливо ж е здесь место, куды не помянешь —
все вода мырит, все словно на корге бьется она; здесь,
чай, из кемских-то и не ездит никто — право, не ездит.
Ведь вот не бывал, так ведь и не знаешь и того гляди
голову свернешь. Костливо место, костливо! Ткни, ста­
рик, вот впереди-то, полевее. Шестись, шестись знай!..
613

Действительно, в салме этой можно было проследить
все разнородные виды морских голышей, так опасных
для судов, и прослушать все меткие названия, которы­
ми охарактеризовали их поморы в отличие один от дру­
гого. Вот баклы ш — надводный огромный камень, по­
крываемый прибылой водой, и бакланец (бакланец по­
тому, что любит на ней садиться и вить гнездо морская
птица ба кл а н ), низенькая луда, тот же баклыш, но вода
прибылая не топит его; к орго — подводный камень, ино­
гда в целом переборе, в нескольких десятках экзем пля­
ров; п а х т а — целый утес, одиноко выдавшийся в море
из груды соседних островов. Вот поли ву х а — камень,
стоящий наравне с поверхностью воды, которая мырит
на нем все время буруном. Вот и вечно обманывающие
самый опытный глаз в о д о п о й м я н ы — камни и мели,
поднимаемые водой во время прилива; ч у р ы — хрящ е­
ватые отмели или косы; наконец, кли н — подводная ка­
менная банка или риф, забереж ье — та часть морского
берега, которая во время прилива покрывается водой
и осыхает при отливе, и л ё щ а д и — ровные, гладкие,
подводные мели с ареш н и ком — целыми грудами мел­
ких, округленных волнами камней, и проч., и проч.
Но вот снова крики: «Оброни марсель! И кливер
оборони!.. Старик, ступай-ко к бизани: я пойду якорь
брошу!» Затем опять несколько глухих криков, ш ирка­
нье каната, глухой стук и всплеск — шхуна дрогнула
и остановилась. Ветер ходит духами: то припадет, то
опять зарябит волны, напущенные сюда дальним голомянным взводнем. Пену несет дород н о , по замечанию
работника, и вся салма наша представляла вообще тот
вид, который не позволил бы сунуться в Неву ни одно­
му петербургскому ялику. Егор преспокойно спустил
свой ботик со шхуны, достал из каюты два избитых, об­
грызенных весла, служивших, может быть, весьма не­
давно в деревенском дому его месивом пойла коровам,
и принялся обряжать парус. М атериалом для послед­
ней цели послужил старый мешок старика-работника,
614

навязанный на тоненькую палку. Мешок вдобавок ко
всему в одном месте украш ался изрядной величины
дырой.
— Мыши прогрызли, в клети лежала! — объяснил
старик. — Думали, надо быть, съестное найти!..
Нашли они немногое: пестрядинную рубаху, кусочек
кожицы, нитки, козырек от шапки — и только. Старик,
вечно нанимающийся на суда работником, ж ил налегке
да едва ли и мог иметь что больше, если представить
себе его постоянно в руках прожорливых чужеядных
поморских монополистов.
Егор уж е готов, одетый в свой полотняный сюртук,
пропитанный вохрой с маслом и представлявший вид
самодельной клеенки — произведение личной смётки и
досужества самого Егора; ни прежде, ни после не слу­
чалось мне видеть такого наряда. Сам Егор прихваст­
нул:
— Никакой дождь не берет: что с гуся вода — от­
менное дело.
Парусок налажен и, к крайнему удовольствию всех
моих спутников, надулся ветром.
— Садись, барин, карета готова.
— Егор, не опружило бы? Видишь какой взводень, и
ветер не тишет!
— Не из таких бед выхаж ивали сухи: Бог миловал, а
и эта волна, так... сонное видение!
— Однако в реке-то мелкие волны будут, подшибут,
пожалуй!
— Не кверху полетим и в реке, коли пронесет морем.
Ветер-то к той поре авось и потишет...
— Страшно, Егор, право страшно!
— Страшен черт, коли во сне приснится, а на яву-то
пристанет — так и открестимся. Одно только сумление
наводит: не осмеяли бы встречные, что вот, мол, палкой
подпоясались, мешком упираются...
Трудно было не согласиться на предложение Его­
ра, видя все его хладнокровие и зная его опытность и
615

приглядку ко всякому шагу на море. Через месяц по­
сле, я уж е в подобных случаях не задумывался, видя
даж е в поморских бабах удивительную смелость, уме­
нье управляться и с рулем, и с косыми, и с прямыми
парусами.
Егор продолжал быть верным себе и во все время,
когда наша скорлупа-ботик болтался по далеко еще неуходившемуся взводню. У старика-гребца выскочило
из уключин (называемых здесь коч ет ьям и ) весло, поч­
ти вышибенное бойко набежавшей волной. Егор усмех­
нулся с таким ж е хладнокровием, с каким посмеялся бы
он и в каюте во время стоянки на якоре над стариковой
дремотой или чем-нибудь подобным.
— Что старик, каши ложку потерял?
— Бури престаша, ветры улегоша, во своя устрой­
ся, — примолвил он в ту пору, когда скорлупа наша
обогнула наволок и побежала в небольшую порожи­
стую речку Кемь. За дальним коленом реки выглянул и
самый город сначала своими двумя деревянными церк­
вами, потом рядом домов, из которых один коричневый,
другой зеленый, остальные все цвета дикого крашеного
и дикого крепко подержанного, вылинявшего от дож ­
дей и снега.
Городок глядит приветнее Онеги и далеко успо­
коительнее: у пристани ребятишки рыбу удят и ведут
бойкие, оживленные разговоры. Подле лает и прыгает
собака. Инвалидный солдат прошел с ружьем и сильно
просаленными масляной саж ей усами, а позади — кем­
ская женка вся в красном. И здалека несется визг пилы,
лязг топора, попавшего плашмя на сучок, всплески ве­
сел и затем голосистая русская песня, разводимая бой­
кими голосами пяти—семи девок. Петух поет «кукаре­
ку», ребенок где-то плачет. Пороги шумят, и шум их то
относит ветром далеко и делает глуше, то опять ш умят
эти пороги, словно над самым ухом... Все кругом живет
и дышит той ласкающей, той чарующей жизнью, от ко­
торой на душе так тепло и привольно!..
616

ГЛАВА V

ПОЕЗДКА В СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ
Первые впечатления пути по морю. — Воспоминания туземцев о не­
давнем посещении Белого моря англо-французской эскадрой. — Мои
спутники. — Соловецкий монастырь. — Гостиницы. — Часовни. — Вос­
поминания о посещении монастыря Петром Великим. — Возмущение
соловецких старцев и подробности осады монастыря от московского
войска. — Беглецы и старцы. — Настоящее состояние монастыря и его
значение. — Поездка на Анзеры и в скит Голгофу. — Соловки с птичье­
го полета. — Монастырская тюрьма. — Ее нынешний вид. — Ее исто­
рия. — Интересный заточник. — Папулин. — Из истории федосеевского
раскольничьего толка. — Похищение древнего иконостаса. — Древние
иконы. — Тюремный преступник. — Рассказ архимандрита Алексан­
дра. — Земляные тюрьмы. — Мешок. — Побеги. — Великоважные пре­
ступники. — Строгость заточения. — Цепные. — Донской есаул. — Игу­
мен Израиль. — Ссыльные. — Интересные из них: Пархомов и Жуков. —
Всенародное поколение. — Возвращение и обратный путь в Кемь

Ш умливо бежит в недальнее море порожистая, не­
ш ирокая река Кемь, извиваясь прихотливыми колена­
ми, обставленная высокими гранитными берегами; бой­
ко бежит по ней и наш карбас, подгоняемый крутым,
не на ш утку расходившимся юго-западным ветром.
Недавно оставленный нами город Кемь то закроется от
нас ближней варакой, высокой крутизной каменного,
бесплодного берега, то покажет, как бы для последнего
свидания, часть деревянных домов дальней набереж­
ной, то Леп-остров с его деревянной церковью древней
постройки. Наконец он совсем пропадает из виду, ког­
да уходят далеко вправо и влево берега реки, на этот
раз какие-то низенькие, какие-то черные, мрачные
с виду. Казалось, что вот сейчас ж е разольется перед
вами громадная ширина Белого моря и начнут метать­
ся одна на другую крупные, соленые, для непривыч­
ного страшные с виду волны. Как будто нарочно для
этого и правая крутизна ближнего мыса, затянувш ись
туманом, отошла далеко назад. Самый ветер надувал
наши два паруса полнее и крепче; чайки вы крики­
вали чащ е и тоскливее; море ш ирилось все больше и
617

больше и бросало в нас уж е крепко солеными брызга­
ми. Мы находились в настоящем море и почти откры­
том, если бы не выступали направо и налево высокие,
словно обточенные, скалистые и щелистые острова из
группы Кузовов. Дальние краснеют тускло, как будто
надрезанные, прохваченные снизу полосой воды, как
дальнее облако, неподвижно врезанное в серый гори­
зонт. Ближние из них ярко выясняются своим грязным,
сероватым гранитом с прозеленью тщедушного сосня­
ка, с прожелтью выжженной солнцем, выцветшей тр а­
вы, ягеля (оленьего моха), листьев ягоды вороницы и
морошки. Некоторые из этих островов не каж ут ниче­
го, кроме камня, темного цвета выбоин-щельев и потом
опять камня серовато-красного и серовато-желтого. На
одном из них прицепилась избушка — таможня.
— Это Попов остров, — объясняет кормщик. —
В избушке солдаты живут. К ним приставай всякий,
кто с моря едет, и показывай им: не везешь ли чего из
запретного: рому норвежского, чашек чайных, сукна,
а либо чего из прочего. Да наши молодцы такие, что и
за Кильяками (островами) встанут, не что возьмешь:
далеко ведь... Туда досмотрщику не сподручно ехать,
хоть и карбаса есть у них, и багры, чтобы за чужой кар­
бас ухватиться. Спасаемся же!..
— А вон гляди, этот остров, — продолжал мой корм­
щик тогда, как выровнялась новая гранитная скала,
несколько большая против других соседних. — Ехали
наши ребята на карбасе три человека: богомольцев вез­
ли к угодникам. С ними женок ш тук до пяти было — и
все тут. А на ту пору у нас этот аглечкой -то бродил, да
обиды всякие делал. Едут вот наши ребята едут, на­
угад, авось-де со врагом с супостатом и не встретимся,
и проедем, и св. угодникам молитву воздадим. Ладно, с
тем, стало, и едут. Ан глядь-поглядь из-за одной луды
в Кильяках словно бы дымок показался. Стали всма­
триваться — дымок и есть. Наши ребята этак взяли в
сторонку рулем и стали заходить правее за луду: там618

де встанем, переждем на лютый час, пусть погуля­
ют, проедут. Р уж ья у них и были, пожалуй, так вишь
женского-то полу набралось — дери их горой! Ну вот,
хорошо! Слушайте! Обогнули наши молодцы луду ту:
пристали. На гору подниматься стали, поднялись — по­
смотрим, мол, далеко ли супостаты. А они тут и есть под
горкой: кто в растяжку, кто стоя, трубочки покурива­
ют, кто как... Насчитали наши ихнова народу надобыть,
сказывали, человек до 30. Как, слышь, увидали наших
на горе, взболоболькали по-своему, да как кинутся
под гору назад, так слышь, только пятки засверкали.
А нашим-то и любо, стоят да глядят, что дальше будет.
Бегут аглечкие к шлюпке — отчаливать тормошатся,
весла хватают... Один оступился в воду попал — что
бык взревел! Так и удрали, так и удрали на свой паро­
ход. Наши после них пистолет нашли, цыгаров, спичек
хороших таких, ни одна не пропала, а горела, что тебе
восковая свечка... Таково то хорошо, ей-богу!..
Нам завязалось поветерье. Карбас, несколько на­
кренившись набок, бежал довольно спешно, бойко рас­
секая не сильные, но частые волны. Мы продолжали
ехать между островами, оканчивая то тридцативерст­
ное пространство, которое занято ими, начиная от
устья реки Кеми. Остальные тридцать верст (изо всех
ш естидесяти от города до монастыря) идут уж е п о ­
л ы м , по здешнему, т. е. открытым, свободным от всяких
островов морем.
Хорошо было сидеть мне в чистеньком, таможенном
карбасе, предложенном мне предупредительностью
доброго кемского городничего. Род каюты, навес над
кормой, сделанный наподобие кибитки, обит был зеле­
ным сукном, тем ж е сукном обиты были и скамейки по
сторонам. На полу подостлана была ш кура белого мед­
ведя, мягкая, удобная для леж ания и сидения. Навес
не угрожал ударами по голове, как во всех других по­
морских карбасах, лаженных кое-как, только бы сошло
дело с рук. Там сквозной ветер дует безнаказанно, там
619

от дождя навесы не спасают и всегда одолевает одуря­
ющий запах трески, которой запасаются девки-гребцы.
Здесь на этот раз ничего из подобного не было; даж е
и женщин-гребцов заменили на этот раз 6 мужиков,
сильных на руках, бойких и острых на язык. Они подо­
брали весла и, по обычаю всех архангельских поморов,
тотчас ж е принялись за еду. Несутся в мою будку от­
рывки их разговоров.
Один сообщает прочим, что он вот уж е пятый раз
в нынешний год ездит в монастырь и съездит, может
быть, еще четыре раза.
— Чего ж больно так разохотился? — спрашивает
его другой гребец. Али весело очень, в привычку во­
шел?
— И в привычку вошел, и усердие имею: я и в запрошедший год два раза был там, хоть и аглечкой бро­
дил — небось, не побоялся. Я ведь более по портному
делу, на монастырских работников жилетки шью: лю­
бят очень. Поживешь на острову три дни положенных,
жилеток до пяти и обработаешь. А деньги особь и за
греблю, и за шитье получу — вдвое, стало быть, в ба­
рышах и бываю...
— Стало, тебе там и помолиться некогда?
— К акая уж тут тебе молитва? Известное дело!
Слышатся новые толки. Тот ж е портной сообща­
ет товарищам, что монастырь выставляет бочку дегтя
даровую для того, чтобы богомольцы могли смазывать
свои сапоги.
— А велят ли сапоги то мазать? — робко, сдерж ан­
ным голосом опросила его кемская женка, упросившая
нас взять ее с собой.
Портной посмотрел ей на ноги: баба была в сапогах.
— Да хоть голову мажьте, коли усердие есть! — отве­
чал он ей и набил трубочку, коротенькую, прожженную
и окуренную до безобразия и постоянной воркотни.
Почуялся прогорклый, неприятный запах махорки.
Портной высосал трубку в два приема и очумел, вы та­
620

ращив глаза, которые на этот раз сделались какими-то
оловянными и бессмысленными. Вероятно, в это время
он испытывал неземное наслаждение, потому что улыб­
ка, до того времени не сходившая с его лица, на этот раз
сияла полнейшей, двойной радостью.
— Нечистый вас, братцы, ведает, как это вы в экой
дряни смак находите, будь вам пусто! — послышался
голос кормщика.
— Да ведь это кому как, Гервасей Стефеич. Иной,
пожалуй, вон из одной-то чашки с тобой и пить не ста­
нет, а все свою носит. Так-то!
— Да ведь из головы блудницы зелье-то это поганое
выросло, — заметил было кормщик грубо-сердитым
тоном.
— Это, брат Гервасей Стефеич, по книгам ведь. А по
мне, коли водки в кабаке выпить захочешь, в артель­
ной чарке она навсегда слаще бывает. Я не брезглив: по
мне, коли водку пить, так и из ошметка хорошее дело.
Верь ты моему слову нелестному!..
Кормщик замолчал на убеждения соперника. Но не
молчал этот:
— Ты это знай, Гервасей Стефеич, что табак бодро­
сти придает: в нем сила... Ты посмотри — вон, и его вы­
сокородие сигарочку закурил. Стало, это хорошо: вон
оно што!..
Кормщик хранил уж е после того упорное молчание.
Остряк заглянул ко мне в будку:
— Ваше высокородие!
— Что хочешь сказать?
— Вот вы теперича изволите в обитель преподобных
в первый раз ехать?
-Д а .
— А знаете ли, какие там дивные дела случаются?
— Нет, не все знаю.
— На зиму, изволите видеть, месяцев на восемь
острова Соловецкие совсем запирает: на них тогда ни
входу, ни выезду не бывает во все это время. Сначала
621

мутят море бури такие, что и смелый и умелый не су­
ется. Попробовал архимандрит за почтой в Кемь по­
слать — все потонули. С октября месяца у берегов при­
паи ледяные делаются. Так ли, братцы?
— Припаи верст на пять бывают от берега, — под­
твердил кто-то.
— Бывают и больше. Вот на ту пору ветры морские,
самые такие крепкие зимние от припаев этих ледяных,
льдины, торосья такие, отрывают и носят, что ш аль­
ных, из стороны в сторону. Промеж льдин этих не про­
толкаешься: изотрут они утлый карбасенко в щепу.
— А Михей-то Назаров в четвертом году пробрал­
ся! — заметил кто-то.
— Ну, брат, ты мне про это не рассказывай! Про
Михея Н азарова закон не писан: он ведь блажной.
Головушку-то свою где-где он не совал; он ведь брат,
зачурованный. Его и на том свете черти-то голыми ру­
ками не ухватят: такой уж!
Все засмеялись.
— Так вот я к тому речь свою веду, ваше высокоро­
дие, что монастырь на всю осень, на всю зиму, на всю
весну заперт бывает, никаких таких сношений с ним
нет. На ту пору они арестантов из казематов выпуска­
ют: которые гуляют по монастырю, которые в церковь
заходят. В мае, рассказывают монахи, как начнет от­
ходить земля, побегут с гор потоки, прилетает чайка —
одна сначала, передовая. Сядет она на соборную ко­
локольню и кричит долго-предолго, шибко-прешибко;
покричит часок, другой, третий — улетает. Дня через
два, через три, налетает этих чаек несосветимая сила,
проходу от них нету: сами видите! Ж ивут они на остро­
ву все лето, детей (чабарами зовут) тут ж е и выводят.
Монахи и богомольцы их хлебом кормят, и чайки эти
совсем ручными делаются, а ведь пугливая, дикая пти­
ца от рождения. Вот вам и первое диво!
Все гребцы при этих словах переглянулись. Портной
продолжал:
622

— Осенью прилетают вороны, с чайками драку з а ­
тевают. Идет у них тут кровопролитие большое: чаек
много бывает побито. Чайки улетаю т с острова все до
одной: остаются хозяевами вороны во всю зиму, а по
ранней весне и они тоже улетают, тут драки не бывает.
Так, ведь, вот диво-то какое!
Острова между тем стали заметно редеть; быстро
уходили они один за другим назад. Сильно накренив­
шееся набок судно отбивало боковые волны и р азр еза­
ло передние смело и прямо. Выплывет остров и начнет
мгновенно сокращаться, словно его кто тянет назад;
выясняется и отходит взад другой — реш ительная
груда огромных камней, набросанных в замечательном
беспорядке один на другой; и сказывается глазам вслед
за ним третий остров, покрытый мохом и ельником. На
острове этом бродят олени, завезенные сюда с Кемского
берега, из города, на все лето. Олени эти теряют здесь
свою шерсть, спасаются от оводов, которые мучат их в
других местах до крайнего истощения сил. Здесь они,
по словам гребцов, успевают одичать за все лето до та­
кой степени, что трудно даются в руки. Ловят их тогда,
загоняя в загороди и набрасывая петли на рога, кото­
рые успевают уж е тогда нарости вновь, сбитые ж ивот­
ными летом. М ежду оленями видны еще бараны, тоже
кемские и тоже свезенные сюда с берега на лето.
Едем мы уж е два часа с лишком. Прямо против наш е­
го карбаса на ясном, безоблачном небе из моря выплы­
вает светлое маленькое облачко, не ясно очерченное и
представляющее довольно странный, оригинальный
вид. Облачко это по мере дальнейшего выхода нашего
из островов превращалось уж е в простое белое пятно
и все-таки по-прежнему вонзенное, словно прибитое к
небу.
Гребцы перекрестились.
— Соловки видны! — был их ответ на мой спрос.
— Верст еще тридцать будет до них, — заметил
один.
623

— Будет, беспременно будет, — отвечал другой.
— Часам к десяти вечера, надо быть, будем! (Мы вы­
ехали из Кеми в три часа пополудни.)
— А пожалуй, что и будем!..
— Как не быть, коли все такая погодка потянет.
Берись-ко, братцы, за весла: скорей пойдет дело, ско­
рее доедем.
Гребцы, видимо, соскучившиеся бездельным си­
деньем, охотно берутся за весла, хотя ветер, заметно
стихая, все еще держится в парусах. Вода стоит самая
к р о т к а я , т. е. находится в том своем состоянии, когда
она отливом своим умела подладиться под попутный
ветер. Острова продолжают сокращаться; судно про­
должает качать и заметно сильнее, по мере того как мы
приближаемся к двадцатипятиверстной салме, отделя­
ющей монастырь от последних островов из группы К у­
зовов. Наконец, мы въезж аем и в эту салму. Ветер хо­
дит сильнее, качка становится крепче и мешает писать,
продолжать заметки. Несет нас вперед необыкновенно
быстро. Монастырь выясняется сплошной белой мас­
сой. Гребцы бросают весла, чтобы не д р а зн и т ь ветер.
По-прежнему крутятся и отлетают прочь с пеной вол­
ны, уж е не такие частые и мелкие, как те, которые со­
провождали нас между Кузовами. Налево, далеко взад,
остались в тумане Горелые острова. На голомяни, вда­
ли моря направо, белеют два паруса, принадлежащие,
говорят, мурманским шнякам, везущим в Архангельск
треску и палтусину первосолками...
Набежало облако и спрыснуло нас бойким, крупным
дождем, заставившим меня спрятаться в будку. Дождь
тотчас ж е перестал и побежал непроглядным туманом
направо, затянул от наших глаз острова Заяцкие, при­
надлежащ ие к группе Соловецких.
— Там монастырские живут, церковь построена, при
церкви монах живет, дряхлый, самый немощный: он и
за скотом смотрит, он и с аглечкими спор имел, не давал
им скотины. Там-то и козел тот живет, что не давался
супостатам в руки... — Так объяснили мне гребцы.
624

По морю продолжает ходить взводень, который и
раскачивает наше судно гораздо сильнее, чем прежде.
Ветер стих, едем на веслах. П аруса болтаются то в одну
сторону, то в другую: ветер как будто хочет устано­
виться снова, но какой — неизвестно. Ж дали его долго
и не дождались никакого. Взводень мало-помалу укла­
дывается, начинает меньше раскачивать карбас, рябит
уж е не крутыми и не высокими волнами. Волны эти,
по временам, нет-нет, да и шибнут в борт нашего кар ­
баса, перевалят его с одного бока на другой, и вдруг в
правый борт как будто начало бросать камнями, круп­
ными камнями; стук затеялся сильный. Гребцы крепче
налегли на весла, волны прядали одна через другую в
каком-то неопределенном, неестественном беспорядке.
Море на значительное пространство вперед зарябило
широкой полосой, сталась на нем словно рыбья чешуя,
хотя впереди и кругом давно уж е улеглась вода глад­
ким зеркалом.
—
Сувоем едем, на место такое угодили, где обе воды
встретились: полая (прилив) с убыл ой (отливом). Ингодь так и осилить его не сумеешь: особо на крутых, а то
и тонуть, — объясняли мне гребцы, когда наконец пре­
кратились эти метания волн в килевые части карбаса.
Мы выехали на гладкое море, на котором уж е успел на
то время улечься недавний сильный взводень.
Монастырь каж ется все яснее и яснее: отделилась
колокольня от церквей, выделились башни от стены;
видно еще что-то многое. Заяцкие острова, направо,
яснеются такж е замечательно подробно. Мы продол­
жаем идти греблей. Монастырь всецело забелел м еж ДУ группой деревьев и представлял один из тех видов,
которыми можно любоваться и залюбоваться. Вид его
был хорош, насколько может быть хороша группа ка­
менных зданий и особенно в таком месте и после того,
когда прежде глаз встречал только голые, бесплод­
ные гранитные острова и повсюдное безлюдье и тишь.
625

В общем, монастырь был очень похож на все другие мо­
настыри русские. Разница была только в том, что стена
его пестрела огромными камнями, неотесанными, бес­
порядочно вбитыми в стену словно нечеловеческими
руками и силой. Пестрота эта картинностью и — если
так можно выразиться — дикостью своей увлекла меня.
П рихвалили монастырскую ограду и гребцы мои.
В половине десятого часа монастырь был верстах в
двух, на которые обещали всего полчаса ходу. Ровно в
десять часов мы уж е идем Соловецкой губой, между
рядом гранитных корг с несметным множеством дере­
вянных крестов. Теми ж е крестами уставлены и все три
берега, развернувш иеся по сторонам. В губе стоят л а­
дьи и мелкие суда; могут, говорят, подходить к самой
монастырской пристани самые крупные суда: до того
глубока губа!
У пристани толпится кучка народа, из нее вы де­
ляется фигура монаха в затрапезном платье. Монах
оказался гостинщиком. Он ввел нас в номер, который
не мог похвалиться ни особенной чистотой, ни особен­
ным простором. Говорят, что привелось бы поселиться
с пятью-шестью соседями в этой узенькой, маленькой
комнате, и что теперь я один здесь потому только, что
богом ольцев п оот вали ло , как объяснил мне монахгостинщик, побежавший докладывать о новоприезжем
отцу-архимандриту Александру.
Я остался один и, бог весть, сколько темных, нера­
достных мыслей пришло мне на ту пору в голову. Вот
куда, думалось мне на тот раз, забросила меня каприз­
ная темная судьба, вопреки всех предположений и меч­
таний. Это, казалось мне, грань крайняя: дальше идти
было можно, но уж е недалеко...
«Сию минуту, — писалось мною в дневнике, — ушел
от меня какой-то допотопный варвар, инвалидный
офицер в пьяном виде, сменивший своего предместни­
ка, который, по его словам, завтра должен был сесть на
карабас и ехать в Архангельск. Много говорил он мне
626

всякого вздора: говорил, что если он архангельский, а я
костромской, то мы земляки; что солдата солдату брат,
офицер офицеру тоже. Чудак принял меня за ревизо­
ра и никак не хотел верить, что я прислан от морского
министерства, а не от министерства государственных
имуществ, и что приехал я не землю межевать... Хо­
рош бы этакой-то гусь явился к настоящему ревизору.
И пришла ж е блаж для первого знакомства с монахами
нализаться до сплетения язы ка и немощи... И вот тем­
ная, дальняя, скучная, бесталанная сторона и безвы­
ходная уездная жизнь: вся из однообразия, грязи, пле­
сени и неизлечимых наростов, получивших каменистое
свойство и характера, гнилого чирья, переставшего уж е
ныть и болеть. Сердце мучится сомнением, неведением
будущего, и не смеешь смеяться, и больно и стыдно за
виноватого, пойманного с поличным».
— Господи Иисусе Христе, Бож е наш, помилуй
нас! — послышался за дверью чей-то тихий припев,
произнесенный тончайшим фальцетом с прибавлением
ударов в дверь.
— Аминь! — отвечал я.
Явился молодой, кудрявый, сытый послушник. Он
говорил:
— О тец-архимандрит прислали вам свое благосло­
вение: сливок, булку, чухонского масла и просили и з­
винить, что не могут вас видеть сегодня: они уж е в по­
стели...
Крепко заснул и я на новом месте, но рано проснул­
ся: монастырские часы монотонно отбивают минуты.
Чайки разнокалиберно, разноголосно кричат во всех
углах ограды, на нашей гостинице, на берегу, на воде.
Некоторые из них летают мимо окон: и длинноносые,
и с утиными носами, и серые, и белые — бездна! Кри­
ком своим надоедают невыносимо!.. Прямо перед моими
глазами хмуро глядит своими выломанными окнами с
выбитыми стеклами другая гостиница архангельская,
такая ж е деревянная, обшитая тесом, покрашенным
627

желтой ж е краской. Разница в том, что та гостиница
уж е необитаема, тес ее по местам ободран, углы поло­
маны, крыш а разбита. Говорят, ее заменят новой, по­
тому что она решительно негодна для обитания и пото­
му что на нее-то преимущественно и устремлены были
выстрелы англичан во время последнего бомбардиро­
вания. Архимандрит оставил ее в том виде для того,
чтобы богомольцы, приходившие в этот год в огромном
числе, могли видеть следы недавнего неприятельского
погрома.
По прибрежью бродят лошади с колокольчиками
на шее; ходят инвалидные солдаты; на причалившей
ладье ш евелится люд православный; из-за ограды бе­
леются монастырские церкви и несется звонкий благо­
вест, отдающийся долгим эхом. Правее архангельской
гостиницы зеленеет осиновый лес, левее — березки,
и видятся низенькие белые столбики второй ограды.
Дальше сверкает неоглядной, бесконечной гладью море.
Чайки продолжают кричать по-прежнему невыносимо
тоскливо; у пристани белеет парусок — монахи ловят
сельдей на сегодняшнюю трапезу. Солнышко весело
светит и разливает приятную, увлекающую теплоту.
Я вышел из номера и пошел бродить подле ограды.
Тут, на прибрежье губы, выстроены две часовни:
одна Петровская, на память двукратного посещения
монастыря Петром Великим, другая Константиновская, на память посещения монастыря великим князем
Константином Николаевичем. Вблизи их стоит гранит­
ный обелиск на память и с подробным описанием бом­
бардирования монастыря англичанами.
В первый раз был здесь Великий Петр в 1694 г.
7 июня. Прибыл он сюда в нарочно устроенной для него
в Англии яхте с немногими приближенными особами,
с холмогорским архиепископом Афанасием, недавно
только спасшийся в Унских рогах от кораблекрушения.
Выйдя на берег, государь тогда ж е приказал водру­
628

зить крест деревянный, который и находится теперь в
Петровской часовне. Три дня пробыл он здесь: «В сем
удаленном от мира пустынном месте младый само­
держец России упраж нялся в молитве и богомыслии, а
потом по отправлении молебного пения и по одарении
настоятеля со всем братством денежною милостынею
того ж е июня 10 дня изволил отбыть обратно к городу
Архангельскому с милостивым обещанием всегда по­
кровительствовать святой обители», — говорит архи­
мандрит Досифей в своем описании Соловецкого мо­
настыря. Второе посещение монастыря Петром I, по
свидетельству соловецкого летописца, последовало в
1702 г. августа 20 дня. «Он прибыл, — говорит летопи­
сец, — на 13 кораблях и стал на якорях близ Заяцкого острова, и была пальба из пушек, а прежде себя его
царское величество изволил прислать наперед, чтобы
великого государя пришествие архимандрит с братиею ожидал в монастыре, а в судах встречать не ездил.
И великий государь с корабля с ближними своими
людьми, не со многими, изволил прибыть в боте в мо­
настырь за полчаса до вечера и, вышед его царское
величество на берег, помолился против монастыря и
принял от архимандрита благословение; келарь ж е не
со многою братиею подошли с подносом с образом, хле­
бом и рыбою, и великий государь благодарил и изволил
сказать: “Б удем у вас ”, а прочая братия все стояли по
чину, вышед мало из святых ворот. Благочестивый же
государь, не подошел ко вратам, изволил идти кругом
ограды монастырской на правую сторону и, обошедши,
вшел святыми воротами в монастырь и изволил идти в
соборную церковь — благовесту и звону не было — и в
соборной церкви помолился и изволил идти в церковь
к преподобным чудотворцам и тамо у гробов препо­
добным прикладывался, потом изволил идти в ризни­
цу, в оружейную, в трапезу и говорил архимандриту,
что “завтра куш ать буду со всеми своими пришедши­
ми начальными людьми в трапезе”. Литургию слушал у
629

преподобных чудотворцев, еж е есть во вторник, потом
пожаловал он, великий государь, к архимандриту в келию и благоволил в тот вечер, еж е есть августа в де­
сятый день, в понедельник, у архимандрита кушать. И,
откушавши, великий государь изволил отъехать часу
в шестом ночи на корабль, а вышеписанные бояре и
ближние люди ночевали в гостиной келий. Августа 11го дня благоволил великий государь прийти слушать
литургию без благовесту и звону. После соборной служ ­
бы братия отъели в трапезе, а он, великий государь, из­
волил войти в монастырь без встречи и с благородным
царевичем и великим князем Алексеем Петровичем, и
весь его царский синклит; служил иеромонах с иеро­
диаконом; пели великого государя певчие по скору, по
литургии слушал молебен, отпущал один священник со
дьаконом и благоволил на молебен ачу пожаловать. И
отслушав молебен ради благородного царевича, опять
изволил ходить в ризницу, и в оружейную, и в прочие
службы, и благоволил великий государь в трапезе ку­
шать, и благородный царевич, и при нем ближние люди
и начальные, а кушанье приспевало все монастырское
и питие, а подчевал архимандрит, келарь и казначей и
от братии первые. Он, великий государь, и благородный
царевич сидели купно с бояры и с ближними людьми
и, откушав, благоволил по монастырю ходить, по тюрь­
мам и благоволил быть у архимандрита в келье до отда­
чи часов и отбыл его царское величество с благородным
царевичем на корабль ночевать». 12 августа Петр Ве­
ликий был в монастыре уж е без царевича, осматривал
с ближними Бараку (гору) и поздно уехал на корабль.
13 с корабля не съезжал. 14 августа он опять приехал
в монастырь, слушал всенощную и сам стоял с певчи­
ми на правом клиросе и пел басом. После рассматривал
он грамоты, жалованные монастырю; архимандриту
Фирсу повелел носить мантию со скрижалями, посох с
яблоками и совершать все по чину Чудова монастыря.
За литургией архимандрит служил уж е так, как указал
630

государь. Сам ж е Петр снова стоял и пел на клиросе; «и
по святой литургии, — прибавляет летописец, — изво­
лил идти в гостиную келью, там куш ал с благоверным
царевичем. Приспешники были дворцовые. Откушав,
изволил быть в монастыре и посетить старца Лаврен­
тия Александровца: понеже он из кельи не выходил
никуда, ниже в церковь, разве причащения ради». 15
августа государь на малых судах отбыл на корабли, а
16-го наутре отправился в поход. Вечером он был уж е
в селении Нюхче Кемского берега, откуда шла недав­
но сделанная по его повелению деревянная дорога на
Повенец. Архимандрит с келарем и некоторыми мона­
хами ездил на корабли благодарить государя за посе­
щение. Петр Великий «довольно их подчивал» и велел
отпустить в монастырь из Архангельска двести пудов
пороху. «Архимандрит, — прибавляет летописец, —
возвратясь в монастырь, прямо пошел в церковь, пел
молебен с благовестом и звоном за здравие государя и
его спутников; от радости был архимандрит на погребе
со всею братиею и довольно т р а х т о ва л и съ , благодаря
Господа Бога за таковое благополучие».
Прямо против монастырских ворот находилась тре­
тья часовня, называемая Просфоро-Чудовой.
—
На этом месте, — объяснили мне монахи, — нов­
городские купцы обронили просфору, которую дал им
праведный отец наш Зосима. Пробегала мимо собака, хо­
тела есть, но огонь, изшедши из просфоры, попалил ее.
В версте от монастыря четвертая часовня, Т а б о р с к а я , построена на том месте, где погребены умершие и
убитые из московского войска, осаждавшего монастырь
с 1667 по 1677 год.
Поводом к восстанию соловецких старцев, как и з­
вестно, послужило исправление патриархом Никоном
церковных книг. В 1656 году вновь исправленные кни­
ги присланы были в монастырь Соловецкий. Старцы,
зная уж е о московских бунтах и распрях, а равно и о
том, что сам исправитель (некогда монах соловецкий)
631

находится под царским гневом, присланных из Москвы
книг не смотрели, а, запечатав их в сундуки, поставили
в оружейной палате. Церковные службы отправлялись
по старым книгам. В 1661 г. из Москвы прислано было
множество священников для обращения старцев к
раскаянию. Московское правительство думало делать
благо, но сделало ошибку. Все грозило близкой опас­
ностью и восстанием: дела монастырские принимали
воинственное настроение. К старцам присоединились
беглые донские казаки из ш айки Стеньки Разина. Двое
из них, Кожевников и Сарафанов, назначены были на
случай опасности начальниками. На Никона сочиня­
лись разные наветы; возрастала всеобщая ненависть.
Рассказывали за верное, что, когда Никон, бывши еще
иноком, однажды читал Евангелие во время литургии
в Анзерском монастырском ските, то змей пестрый об­
вился около шеи его и леж ал по плечам. Видел это сво­
ими очами святой старец Елеазарий. Старцы переста­
ли повиноваться архимандриту Варфоломею, и в конце
седьмого года, по присылке книг из Москвы, рассмо­
трели их и написали в опровержение новин большую
челобитную к царю Алексею Михайловичу. Келарь
Савватий Абрютин (из московских дворян) с казначеем
Геронтием сочинили эту челобитную, старец Кирилл,
с двумя послушниками, вручил ее царю на Москве. В
сентябре 1666 г. Алексей Михайлович потребовал к
себе архимандрита и еще другого, жившего там на по­
кое, архимандрита Никанора, бывшего царского ду­
ховника. Из Москвы с ними отпущен был новопоставленный архимандрит соловецкий Иосиф, затем, чтобы
кротостью увещ ать непокорных. Соловецкие старцы не
впустили архимандритов, кроме Никанора, который
присоединился потом к расколу. Вместо первых двух в
1667 году явились новые увещ атели, но старцев и эти
не убедили. В следующем году пришла царская грамо­
та, повелевавш ая старцам «от противности недоумения
и от непослушании отстать» и быть у архимандрита в
632

послушании. Но соловецкие монахи и этой грамоты не
приняли. Явился в монастырь стольник Хитрово с об­
ращенным к православию келарем Савватием Абрютиным: монастырские и тогда не послушались. Сведав
о том, что из Москвы идет в Суму с ратными людьми
стряпчий Волохов, к которому должна была еще при­
соединиться на Двине стрелецкая сотня, старцы со­
брали собор. Советом этим положено было отослать на
поморский берег всех немощных и малодушных, а всем
остальным (1670 человек) обороняться до последней
капли крови. Монастырь запер ворота 7 марта 1669 г.
и заявил вооруженное сопротивление. К этому пред­
ставлялась полная надежда, потому особенно, что мо­
настырь издавна делал огромные запасы съестной про­
визии и была возможность иметь сношения с ближни­
ми монастырскими вотчинами. В монастыре сверх того
находилось кроме мелкого оруж ия 24 медные пушки,
22 пушки железные, 12 пищалей и сверх того свыше
30 ООО руб. серебром и медью. Стена была неприступна,
твердыня ее неодолима. Все предвещало успех и на­
деж ду до такой степени сильную, что и вторая царская
грамота была отвергнута. Мирное предложение Волохова сдаться без боя было осмеяно; боевые нападения
не имели успеха и не могли иметь его потому особен­
но, что Волохов три летних месяца стоял или, лучше,
смотрел на монастырские стены, а всю зиму жил под
монастырем в бездействии на Заяцком острове. У него
было 725 стрельцов против затворившихся в обители
500 человек монахов и бельцев. Только в 1670 году уда­
лось ему захватить главного начальника осажденных,
чернеца-будильника А зария с 37 человеками, выехав­
ших из гавани в море ловить рыбу. В том ж е году 30
человек вышли из монастыря добровольно, но дело ни­
сколько не подвинулось вперед.
Стряпчий Волохов вызван в Москву. Его место занял
голова московских стрельцов Клим Иевлев, явивш ий­
ся сюда с тысячью человек свежего войска. Этот повел
633

дела, если не успешнее, то умнее Волохова: он пере­
вел свои войска на самый остров, отогнал весь рабочий
скот, захватил все рыболовные снасти, сжег все строе­
ния, находившиеся вне монастырских стен, прекратил
всяческие сношения монастыря с его вотчинами, осо­
бенно с селом Керетью. В 1674 году царь отозвал и его
в Москву за притеснения и насилия, которыми он отя­
гощал монастырских крестьян; к тому же, как пишут,
его постигла цинга. От нее же, как равно от пушечной
и мушкетной стрельбы, в самом монастыре погибло 33
человека. Место Иевлева заступил стольник и воевода
Иван Мещеринов. Этот, подступив под монастырь, око­
пался шанцами, построил 13 городков (батарей) и начал
делать подкопы. Осажденные принуждены были про­
изводить частые вылазки и всегда успешно: подкопы
уничтожались при самом начале. Мещеринов делал
приступ, но приступ (23 декабря 1676 г.) не был счаст­
лив. Воевода решился блокировать монастырь во всю
зиму, как вдруг представился легкий неожиданный
случай сделать дело скорее и легче. К воеводе пред­
ставлен был перебежчик — монах Феоктист, объявив­
ший, что под одной из башен (Белой) находится подзем­
ный проход, ведущий из монастыря к кладбищенской
церкви, что этот проход закры т ветхой калиткой и что
перед утренней зарей ночная страж а сменяется и идет
по кельям, а в башнях для караула остается только по
одному человеку. Ненастная, бурная погода, случив­
ш аяся на 22 января, указала на время приступа. Майор
Келен с отрядом и проводником Феоктистом прошел
в отверстие, указанное перебежчиком, отворил свя­
тые ворота и впустил через них воеводу с остальным
войском. Осажденным, застигнутым врасплох, уж е не
было никакого спасения и не дано никакой пощады, по
свидетельству Семена Денисова, который в своем Выгорецком ските написал «Историю о запоре и о взятии
Соловецкого монастыря»48. Он говорит, между прочим,
следующее: «Мужи ж е мужественнии, из них Стефан
634

и Антоний, с прочими тридесяти, изшедши ко вратом
на сретение и мужественно за отеческие законы во вратех святых бравшеся, вси смертную чашу испиша, от
воинов посечени быша. Отцы Киновии и прочии слуги
и трудницы, услышавше, паче ж е узревш е нечаянную,
новосодеявшуюся плачевную вещь, разбегошася во
своя келии и затворишася. Еже услыша воевода не сме
долго во обитель внити и посылаша начальники воинов
молити и увещ евати иноки, да ничтоже бояшеся, изы дут из келий, никоего ж е им озлобления сотворити обе­
щ ался и клятвою крепкою свое завещание печатствова.
Отцы же, веру емше, изыдоша на сретение с честными
кресты и со святыми иконами. Сей же, забыв обещание,
преступи и клятву, повеле воинам иконы и кресты отъяти, иноки ж е и бельцы за караул по келиям разве­
сти».
Далее Семен Денисов пишет, что воевода, возвра­
тившись в стан свой, приказал привести к себе сотника
Самуила и бить его перед собственными глазами (Саму­
ил ударов п я ст и ц ам и не выдерж ал и тотчас же умер).
Потом приказал позвать архимандрита Никанора.
Этот привезен был на небольших саночках по той
причине, что был уж е стар и в то ж е время сильно бо­
лел ногами. Воевода говорил ему:
— Рцы ми, Никаноре, чесо ради противился еси го­
сударю?
— Самодержавному государю ниже противляхомся,
ниже против л ятися помыш ляхом когда, — отвечал Никанор, — зане научихомся от отец к царем чествование
паче всего являти. Научихомся от самого Христа воздавати кесареви кесарево, и Божия Богови.
— Чесо ради обещався увещ ати прочия к покоре­
нию, не токмо преступил обещание, но и сам с ними на
сопротивление цареви совещался еси? — снова спра­
шивал Никанора воевода.
— Понеже, — отвечал старец, — Божиих неиз­
менных законов апостольских и отеческих преданий,
635

посреде вселенные живущим соблюдати не попущают
нововнесенные уставы и новинства патриарха Никона:
сих ради удалихомся мира, избегохом вселенныя и в
морский оток, в стяжание преподобных чудотворцев,
вселихомся преподобными их чины и уставы и обычаи
тем ж е благочестием по стопам их руководитися ж е­
лающе.
— Чесо ради воинства во обитель не пускаете и хо­
тящ ие внити оружием отбиваете?
— Вас, иже растлити древлецерковные уставы, обругати священных отец труды, сокрушити богоспаси­
тельные обычаи пришедших во обитель праведно не
пущахом.
На всякий спрос старец давал ответ решительным,
твердым голосом. Разгневанный воевода начал его бра­
нить, но старец не потерялся и тут.
— Что величаешися? — говорил он. — И что высишися? Яко не боюся тебе, ибо и самодержца душ у в
руце своей имею...
При этих словах воевода вскочил с места и бил стар­
ца тростью по голове, плечам и по спине, выбил ему
зубы, приказал связать по ногам и бросить за оградой
в ров. В одной рубашке пролежал Никанор всю ночь, а
на утро умер.
По словам Денисова, казнены были потом: старец
Макарий, резчик Хрисанф, живописец Федор с учени­
ком его Андреем.
«Тако, — продолжает он далее, — повеле прочил
из караула привести иноки и бельцы, числом яко до
шестидесяти, и различно испытав и обрете их тверды
и непревратны, зельною яростию воскипев, смерти и
казни различны уготовав, повесити сия завещав: овыя
за выи, овыя за нозе, овыя и множайшия междоребрия
острым, железом прорезавш е и крюком продевше, на
нем обесити каждого на своем крюке; иные ж е от отец
зверосердечный мучитель на нозе вервию оцепивши, к
конным хвостам привязывати повеле и безмилостивно
влачили по отоку, дондеже души испустят».
636

Выкинутые тела леж али на морском берегу до вре­
мени таяния льдов, когда они были погребены на сосед­
ней луде, называемой Женской. Из оставшихся в ж и ­
вых большая часть разослана была по дальним местам
беломорских прибрежьев. Некоторые, более озлоблен­
ные, отправлены в дальние города государства на з а ­
точение. Иные успели самовольно убежать из монасты­
ря и скрыться. Все те, которые покорились, прощены
и оставлены жить в Соловках. Имена упорных, в числе
33, записаны в раскольничьи синодики и поминаются
как мученики и страдальцы за веру. Важно было р а зъ ­
яснить и доказать, что в защ иту старого благочестия
восстала святейш ая в России обитель; помимо того что
мятеж Соловецкий — одно из крупнейших событий в
истории раскола, он произвел сам по себе сильное вли­
яние на обольщение простых умов в пользу раскола.
Несколько избранных произведены даж е во святые.
Увлекшийся, но, бесспорно, даровитый историк Дени­
сов в своей «Истории» сообщил об них краткие ж ития и
обычные велеречивые восхваления их подвигов, — об­
стоятельство, существенно важное вообще для истории
распространения раскола. Эти бежавшие из монастыря
скитальцы (в числе десяти) были, собственно, пропаган­
дистами, с большим или меньшим успехом, укрепляв­
шими в народе веру в старую книгу и старый обычай.
Соловецкое сиденье с надлежащими последствиями
сделало их озлобленными, уверенными в себе и по­
могло их очень быстрым успехам. Денисов, упомянув
о «многострадальных» Епифании, дивном отце Савватии и Игнатии, -дьяконе соловецком, указывает пропо­
ведников в лице Иосифа Сухого, положившего основу
раскола в Суме и Каргопольских пределах, Евфимия
Дивного, бросившего первые семена учения в Олонец­
ком уезде, Павле, Серапионе и Логине — в Ковдинской
волости и о Геннадии Качалове — в Нижнем Новгороде,
Тихвине и проч. «И не токмо пустыни, — пишет Дени­
сов, — и дебри и блата, но и окрест прилежащие грады
637

и веси благочестия светом научивше и просветивше,
сторичен плод ко Владыце принесоша». Для пущего
успеха дела, два фанатика из них (Игнатий и Герман)
прибегли к самосожжению.
Весть о покорении монастыря уж е не нашла царя
А лексея в живых. Мещеринов царем Феодором вы тре­
бован был в Москву и здесь судим за расхищение мона­
стырской казны и сокровищ.
Монастырь вновь населялся приходившими и при­
сланными монахами из дальних монастырей, но поряд­
ку в нем еще долго не было. «Отсюда, — говорит Семен
Денисов далее, — в Киновии умножишася мятеж и и
безчиния: умножишася по келиям особъядения, варе­
ния и пирогощения; умножишася винопития и пиянства
и рождающия пиянство питий содоржание: оставляюсь
яж е на пениих молитвословия — исполняют кликов
бесчиния, яж е учащение празднословия, срамословия
и лаяний неподобных изношения, яж е табаки д ер ж а­
ния и табакопития и прочие неблаголепные обычаи и
деяния».
Показания эти подтверждают и царские грамоты:
Феодор Иоаннович (в 1591 г.) воспретил медовый квас;
Михаил Феодорович запрещ ал (в 1621 г.) употребление
пьянственного пития и обыкновение ж ить по кельям
особенно, заговорож, как сказано в грамоте. Алексей
Михайлович (в 1637 г.) дал указ о том ж е и уж е вслед­
ствие прошения игумена Ильи он ж е вновь подтвердил
указ М ихаила Феодоровича о том, чтобы младые безбрадые трудники в летнее время жили отдельно, вне
монастыря, а на зимнее время отправляемы были на
берег в Сумский острог или Кемь, «или где пригоже, а в
монастыре б им зимовать не велели».
Осматривая настоящее состояние монастыря и
вникая во все подробности его внутреннего и внешне­
го устройства, почти на каждом шагу встречаем имя
св. митрополита Филиппа, бывшего здесь с 1548 года
638

по 1566 год игуменом. В эти осьмнадцать лет он успел
сделать многое, что до сих еще пор имеет всю силу ма­
териальная своего значения. Поставленный в исклю­
чительное положение, любимец грозного царя, щедро­
го на подарки и милостыню, сам сын богатого отца из
старинного боярского рода Колычевых, св. Филипп не
стеснял себя в материальных средствах для того, что­
бы удовлетворять всем своим стремлениям и помыслам.
Он исключительно посвятил деятельность на то, чтобы
остров Соловецкий, до того времени сильно запущ ен­
ный, сделать возможно удобным для обитания: прорыл
канавы, вычистил сенокосные луга и увеличил их в
числе; провел чрез леса, горы и болота дороги; устроил
для больной братии больницу; учредил по возможности
лучшую и здоровую пищу; внутри монастыря, подле
сушила, устроил каменную водяную мельницу и для
нее провел воду из 52 дальних озер главного Соловец­
кого острова; в братской и общей кухне устроил коло­
дезь, в который проведена из Святого озера вода, через
подземную трубу, под крепостной стеной. Помпа этого
колодезя зимой подогревается, нарочно устроенной,
печью. Другая печь приготовляет теперь в один раз до
200 хлебов. При многолюдстве богомольцев в печь эту
ставят две квашни в день; хлеб день отлеживается,
на другой день поедается весь. Остатки едят рабочие,
остатки ж е этих остатков превращ аю тся в сухари. П ре­
жде было обыкновение давать каждому богомольцу по
широкому ломтю на дорогу; теперь это, говорят, выве­
лось из употребления. В квасной запасается 50 бочек по
200 ведр каждая.
Сверх всего этого, св. Филипп умножил домашний
рогатый скот и на островах Муксалмах выстроил для
него особый коровий двор. Он ж е развел на острове л а­
пландских оленей, которые живут там и до настоящ е­
го времени; выстроил просторные соборные церкви и
огромную трапезу, вмещавшую сверх тысячи человек
гостей и братии. Близ монастыря сделал насыпи и разные
639

машины для облегчения трудов работников; построил
кирпичные заводы, заменил старинные чугунные пли­
ты — клеп ала , била — колоколами; правителям помор­
ских волостей, тиунам, слугам и доводчикам назначил
жалованье и пр., и пр.
Монастырь и в настоящее время находится в таком
состоянии, что не нуж дается во многом; только пш е­
ница, вино, рожь и некоторое количество соли для мо­
настыря — покупное, а все почти остальное он имеет
свое. При легком даж е взгляде монастырь поражает
необъятным богатством. Не заглядывая в сундуки его,
которые, говорят, ломятся от избытка серебра, золо­
та, жемчугов и других драгоценностей, легко видишь,
что сверх годичного расхода на братию у него остается
еще огромный залишек, который пускается в рост на
проценты. При мне высыпали из круж ек богомольческих подаяний, скопившихся в полтора почти месяца,
до 25 ООО р. асс.; но что нынешний год, говорили, один
из н е ур о ж а й н ы х , затем, что первый мирный; в у р о ­
ж айные годы вынимают до 95 ООО. Эту цифру монахи
считают средней величиной. Сверх всего того, каждый
богомолец покупает просфору, платит за чернила, ко­
торыми пишутся имена родных на исподке просфоры,
платит за писанье; если только он сам не умеет грамо­
те. Годовые богомольцы платят деньги. Лубочные виды
монастыря стоят 25 к. сер. вместо 5 к. назначенных; ма­
ленький кипарисный образ стоит 75 к.; за стихи, опи­
сывающие бомбардирование англичан убийственны­
ми виршами и переписанные довольно четко на листе,
просили с меня 1 р. 50 к. сер. Товары в лавочке для бого­
мольцев со скудным количеством предметов дороги не­
приступно: палочка плохого сургуча стоит 20 к. (в мона­
стыре почтовое отделение). Спутник мой на Анзеры (в
скит) ж елал записать в сунодик на поминовение своих
родных. Монах, сидевший с пером, объявил что они бе­
рут 30 к. сер. за годичное поминовение и 1 р. 50 коп. на
вечные времена. Спутник мой решился на первое; пи­
640

сал долго и много: при расчете должен был заплатить 6
р. сер.: оказалось, что 30 к. сер. берется с каждого впи­
санного имени, в чем монах однако не предупредил за ­
казчика, заставив бесповоротно испачкать шнуровую
книгу с ясным указанием имен.
—
Хорошо еще, что я призабыл многих, а то нахва­
тал бы сотню: жутко бы тогда пришлось! — простодуш­
но заметил мой спутник.
Торговля производится всюду, чуть ли не во всех мо­
настырских углах: на паперти Анзерского скита прода­
ют лубочный вид этого скита, на Анзерской горе Голго­
фе (тоже скит) продают вид Голгофского скита и везде
кое-какие книги, и везде стихи монаха. Можно купить
сапоги из нерпичьей кожи; можно купить и широкий
монашеский пояс из той ж е кожи, довольно хорошо вы ­
деланной в самом монастыре. В самом ж е монастыре
пишутся и иконы, шьется платье не только на монахов,
но и штатных служителей, обязанных черными и более
трудными работами. Больш ая половина рабочих ж ивет
по обету. Обеты дают они при случае опасностей, кото­
рыми так богато негостеприимное Белое море. Тюлений
промысел, называемый вы волоч н ы м , соблазнительный
по богатству добычи, опасный по отправлению, губит
много людей. Зверя бьют на дальних льдинах; льдины
часто отрываются ветрами и вы волаки ваю т ся в море
вместе с промышленниками. Счастливые из них при­
биваются к острову Сосновцу или к Терскому берегу.
Они-то и дают в благодарность за спасение обет бес­
платно работать на монастырь три—пять лет. Больш ая
часть уносится в океан на неизбежную гибель.
В монастыре вылавливается морской зверь, вы та­
пливают его сало, выделывается его шкура. Есть не­
воды для белуг, есть сети для нерпы и бельков. В мо­
настырскую губу приходит в несметном числе лучший
сорт беломорских сельдей, небольших, нежных мясом,
жирных. Только крайне плохой засол, какая-то запу­
щенность этого дела мешают пускать их в продажу.
641

Выловленные сельди летом уходят на братскую уху,
выловленные осенью частно потребляются, частно
идут впрок на зиму. Полотно для нижнего монашеского
белья не покупное, оно сносится богомольными женщ и­
нами с разных концов огромной России; они ж е при­
носят и нитки. Коровы для молока, творогу и масла в
монастыре свои; бараны, живущ ие на Заяцком острову,
дают шерсть для зимних монашеских тулупов и мясо
для трапезы штатных монастырских служителей в
скоромные дни. Лошадей монастырь имеет такж е сво­
их. М ежду монахами и штатными служителями есть
представители всякого рода мастерств: серебряники,
слесари, медники, оловянишники, портные, сапожни­
ки, резчики. Все другие мастерства, не требующие осо­
бенных познаний, разделены на послушания, таковы
рыбаки, продавцы, пекари, мельники, маляры.
В этом отношении монастырь представляет целое
отдельное общество, независимое, сильное средствами
и притом значительно многолюдное. Ежегодные обиль­
ные вклады и правильное хозяйство обещают монасты­
рю впереди несчетные годы.
На третий день моего приезда в монастырь, я был
разбужен поутру громкими криками, раздавш имися
под окнами нашей гостиницы и по коридорам ее.
— Что там такое? — спрашиваю я гостинщика.
— Гонят женок-богомолок сельдей чистить. Сейчас
приплыл карбас со свежей рыбой. Ужо на уху она пой­
дет, — объяснял он.
— А уготовляли ли вы себе цельбоносное купание во
Святом озере вчера? — спросил он меня потом.
Я отвечал отрицательно.
— Все богомольцы немедля по прибытии соверша­
ют сей обряд во душевное спасение и телесное здравие.
От многих недугов полезна вода. И сколь она холодна и
благотворна, то такой уже, говорят, и не обретается в
иных местах, кроме честные обители сея.
— Что ж е это, батюшка, обязательно для всех?
642

— Неволи не полагается, но всяк творит по мере сил.
Немотствующие не купаются. У нас, по монастырским
обычаям, все богомольцы, искупавшись во Святом озе­
ре, идут ко гробу преподобных отцов Зосимы и Савватия и ходатайствуют у них об умилостивлении Творца
Всевышнего. Затем всякий полагает отправиться воз­
дать молитву при гробе преподобного Елеазара в скиту,
сооруженном им на остров Анзерском, и оттуда идут на
гору Голгофу, где молитвой предшедших отцов и бра­
тию в панихиде при гробе преподобного отца Иисуса
Голгофского. За сим, на третий день, посещаются все
часовни, места коих освятили своими стопами угодни­
ки Божии: одну в 3 верстах от обители, близ Исакиевой
горы, где первоначально поселились преподобные Зосима и Герман, и все семь пустынь.
При последних словах его раздался звон в малый ко­
локол.
— Это что такое?
— Кончилась литургия: к трапезе звонят, пож алуй­
те. В сей день полагаются скоромные кушанья.
Я отправился. Огромная трапеза была полна наро­
ду; монахи пели. М ежду богомольцами не видать было
женщин: все они, по монастырскому обычаю, угощают­
ся в особой зале, так называемой келарской. Раздалось
чтение житий святых того дня, производимое с особо­
го амвона чередным монахом. При перемене кушаний,
при звоне колокольчика, читалась с амвона и прислу­
живающими послушниками молитва: «Господи, Иисусе
Христе, Боже наш, помилуй нас». Трапезующ ие долж ­
ны были отвечать «аминь». Всем возбранялись разго­
воры, все обязаны были есть из общей чашки; у всех
были деревянные ложки с вырезной благословляющей
рукой. Мне попалась ложка с надписанием:
На трапезе благословенной
Кушать братии почтенной.

643

У соседа моего на лож ке было написано просто: «Во
здравие братии». Вся посуда была оловянная. К уш а­
нье солить или обливать уксусом обязаны были по­
слушники. На этот раз вся трапеза состояла из четы ­
рех блюд: холодное — соленые сельди с луком, перцем
и уксусом; треска со сметаной и квасом; уха, удиви­
тельно вкусная, из сегодня выловленных сельдей; и
каш а гречневая с коровьим маслом и кислым молоком.
В конце трапезы разносились кусочки просфоры или
богородичного хлеба, освященный в конце пением и
тогда же. Певчие пели потом молитвы и отпуск и з а ­
тем все расходились.
Несметное множество чаек усыпало весь двор мона­
стырский: кажется, на это время слетелись они со всего
острова и его берегов. Монахи и многие богомольцы бро­
сали им куски хлеба. Чайки до того были безбоязненны,
что хватали хлеб этот из рук; многие клевали проходя­
щих за ноги, за полы платья. Крик был невыносимый,
и все это, вместе взятое, представляло странную, хотя
и своеобразную картину. Некоторые из монахов пошли
удить рыбу на озерах, другие — смотреть на море, где в
это время разыгрывались знакомые, обыденные сцены:
вот чайка учит своего чабара летать; чабар старается
делать то же, что и мать: машет крыльями, бежит скоро
вперед, но спотыкается, ударяется утиным своим носом
в землю, прискакивает, но в воздухе держится недолго:
собственная тяж есть не пускает его от земли дальше
четверти аршина. За другим чабаром следит мать и смо­
трит, как он влез в воду и окунывается, хлопая по воде
крыльями и обмачивая голову; чабар на воде держ ит­
ся легко. Дальше все прежнее: мальчишки-работники,
безб р а ды е т р у д н и к и , по словам гостинщика, бродят
без дела по берегу, одетые в монастырские подрясни­
ки с широкими кожаными поясами и в плисовых кру­
глых колпаках на голове. М альчишки шалят. Взрослые
штатные служители важно толкуют с богомольцами;
часы выколачивают половину; чайки кричат, и гул их
644

отдается эхом в стенах монастырских. Кто-то запел:
«Воскресение Христово видевше...»
Вернувшись в свой номер, я попросил лошадей, что­
бы ехать на Анзерский остров. Потребовали три рубля
сер., и мы отправились. Дорога пошла но Соловецкому
острову гладким, исправленным полотном. По сторонам
ее потянулся лес со всей обычной обстановкой, невычи­
щенный, со множеством неприбранного валежника. Во
многих местах лес этот отдавал решительной дичью.
Все в нем напоминало леса наших приволжских губер­
ний: те ж е высокие деревья, словно и не полярные, не
архангельские, та ж е спутанность сортов и видов их:
тут и березовая полоса, перепутанная с ивняком, тут
и сосняк с кустами густого цепкого волжского мож ж е­
вельника. Сосняк перепутан с ельником, даж е кое-где
между ними проглянула лиственница. М ежду дере­
вьями, по кочкам, иногда мшистым, иногда обтянутым
травой, рассыпались кусты ягод вороницы и морошки.
Кое-где красовался цветами шиповник; во многих ме­
стах зацветала малина и даж е краснела уж е ягодами.
В воздухе разлита была чарую щ ая свежесть, которой
дышешь не надышешься: то вдруг прольется струя це­
лебной смолки, то здоровый запах травы, то вдруг про­
летит нежная эфирная струйка, пущенная зажившими
цветами, и рисовались таким ж е пестрым ковром, ко­
торый так обыкновенен везде, кроме Архангельского
края. Местность Соловецкого острова — решительный
контраст со всеми соседними ей: природа словно огор­
чилась, истощенная в береговых тундрах и болотах, и,
собравши последние оставшиеся силы, произвела на
острове новый, особенный мир, в котором так всем при­
вольно и так все сродни и знакомо дальнему, заезж ем у
человеку. Вот пошла дорога под гору, на мостик, пере­
кинутый через бойкий ручеек, вот побежала она в гору,
взрытую по местам колеями, вот канавы, прорытые по
сторонам полотна ее и опять та ж е лесная чаща и м еж ­
ду нею болото такое же ржавое, такое же зыбкое, как
645

везде и всюду в России, богатой и горами, и болотами, и
роскошными лугами. П рекратился лес, открылась по­
ляна, на поляне посеяна рожь. Рожь уж е наливается,
налив идет к концу, васильки в полной силе. Вправо от
дороги, между редко расставленными деревьями, через
поляну, засыпанную хвоей, выглянуло озеро большое,
рыбное, на этот раз светлое, зеркальное. Лесная чаща
продолжает по-прежнему окружать нас со всех сторон
и дышет своим здоровым, целебным дыханием. В ней
запела даж е где-то птичка, другая, третья... и четвер­
тая. Весело на душе, летят все черные мысли прочь, з а ­
бываешь обо всем прежнем и живеш ь только настоя­
щим. Пусть бы дальше и больше тянулась эта дорога
с увлекательными видами и свежестью; пусть никакое
тревожное воспоминание не беспокоит теперь вообра­
жения. А воспоминаний этих накопилось так много, ими
так сильно утомлена и пресыщена душа, что прежний
путь по прибрежьям каж ется как будто сном, какой-то
сказкой, выслушанной еще в детстве, и теперь с трудом
припоминаемой.
Ехали мы лесом часа два. За лесом началось поле,
на конце которого стоит избушка и в ней живут два
монаха-перевозчика. У избушки этой надо было оста­
вить лошадей и садиться в карбас, на котором предсто­
ял путь чрез салму (пролив) в 4 версты 300 сажен. Ве­
тру никакого не заводилось: привелось ехать на гребле,
между тем как быстрина течения здесь поразительна.
К тому же на то время вода на том берегу распалась,
как выразился наш перевозчик, т. е. пошла на прибыль,
начался прилив и обещал нам навстречу сувой, но су­
вой оказался не сильным, и мы, хотя и медленно, но
прошли его при помощи только двух весел. По пути нам
морем играла белуга у самого карбаса и так близко, что
можно было рассмотреть, как опрокидывала она свое
огромное сальное тело в воду, выгибая над водой спину
и выкидывая на шее фонтаном воду. Провожающие нас
монахи говорят, что она удивительно быстро ходит, и
646

если уж одной удалось прорвать невод, так все другие
уйдут за ней мгновенно.
— Молоко-то у ней тоже белое! — заметил монах.
— А где ж е его видели? — спросил мой спутник.
— У п ропавш ей (околевшей и выброшенной на бе­
рег) видели.
Ч ерез полтора часа езды мы были уж е на берегу
Анзерского острова, подле часовни, на месте которой,
говорят, основатель скита Елеазарий работал в избуш ­
ке деревянную посуду и потом продавал ее приходив­
шим на Мурман поморам. Приготовленную посуду он,
по преданию, выставлял на пристани, а сам удалялся в
леса от людей. Приплывавшие поморы брали посуду, а
в уплату оставляли хлеб и другие съестные припасы по
силе возможности.
От часовни этой мы шли 2 1/2 версты пешком до Ан­
зерского скита, раскинутого в ложбине с каменными
кельями (в них живет 14 монахов) и таковою ж е не­
большой церковью. Вблизи скита этого ловятся лучшие
соловецкие сельди и семга и производятся по осеням
промыслы тюленей и морских зайцев.
На острову Анзерском ж ил несколько лет Никон.
Пустынножительство в этом ските существует на
том ж е положении, как и в монастыре Соловецком.
В Анзерском скиту нас посадили опять в линейку,
чтобы везти на Голгофу, в Иисусо-Голгофский скит,
до которого считают 6 У2верст. На второй версте нача­
лась эта высокая, словно сахарная голова, гора Голго­
фа чрезвычайно крутая, вулканического вида. Дорога
побежала винтом между высокими деревьями, в виду
озер, разливш ихся у подошвы горы. Словно поставлен­
ная на облаках, белелась над нашими головами скит­
ская церковь далеко-далеко наверху. Здесь первона­
чально ж ил Елеазар, а после него иеросхимонах Иисус,
водрузивший здесь крест и положивший, таким обра­
зом, первое основание скита в 1712 году. По завещанию
его, в скиту воспрещено употребление рыбы и молочной
647

пищи, кроме субботы и воскресенья, и установлено
неусыпное чтение Псалтыря. Братии здесь жило в то
время 8 человек.
Вид с горы и скитской колокольни поразителен:
море протянулось во всей своей пустынности и ушло в
безграничную даль океана. Неоглядная даль эта слива­
ется в ближайшей стороне с бойкой, богатой лесной и
луговой растительностью острова, с другой, дальней,
ограничивается группой островов Муксалмовских. На
них пасется монастырский скот. М ежду Большими и
Малыми Муксалмами разливалась салма с необыкно­
венной быстротой течения, усиленной еще сверх того
присутствием порогов. Пороги эти носят название Ж е­
лезных Ворот, едва одолимых гребным карбасом в су­
хую воду и едва доступных по быстроте течения при
приливе, или полой воде, по туземному. В самом узком
месте этих ворот, с одного берега на другой, перекинут
мост для перехода стада оленей. З а Муксалмами вы­
ясняется группа островов Заяцких с белой церковью, и
вот правее их и ближе весь зеленый и огромный Соло­
вецкий. Среди зелени его лесов светлеют зеркальным
блеском: то несомненные озера, то врезавш иеся в бе­
рег морские губы, которые так легко принять за озера.
М ежду последними отличаются два: одно Исаковское,
другое Секирное. Первое вы деляется из всех тем, что
выстроенная на берегу его пустынь означает место, на
котором впервые поселился преподобный Зосима. Вто­
рое отличается от прочих не столько пустынью, сколь­
ко висящейся над ним горой, которая почитается самой
высокой на всем Соловецком лесистом острове. На вер­
хушке горы некогда (во время шведской войны, в кон­
це прошлого века) построена была батарея и поставлен
маяк. Теперь белеется на том месте церковь.
Затем повсюду кругом как венец сверкает громад­
ная, неоглядная масса воды, сверкающей на полном
свете полуденного летнего солнца. Вот на море этом
чернеет корга, едва не заливаемая прибылой водой,
648

та корга, на которой ловят монахи морских зверей по
осеням и зимам. С колокольни, на которой вечно ходит
круговой ветер (хотя бы под горой и на море была пол­
ная тишь и гладь), глаз бы не оторвал от всего, что ри­
суется и красуется внизу. Гора Голгофа до того высока,
что видна с моря верст за 50, по словам туземцев, и до
того своеобразна, что чаек, одолевающих криком вни­
зу, в Анзерском скиту, в здешнем Голгофском не могли
прикормить. Не водятся такж е здесь и голуби, и только
вороны да орлы способны прилетать сюда вить гнезда и
кормиться от сытной и обильной братской трапезы.
В Голгофском скиту не служ ат молебнов, служ ат
одни панихиды.
На обратном пути в Анзерском ските нам предложи­
ли вареньица и сливок, которых здесь, по словам мона­
хов, в изобилии.
—
Т яж елы были времена для обители в запрошедшие годы, — рассказывал мне анзерский монах. —
В скиту нашем стекла дрожали от пальбы неприятель­
ских пушек. Страшный дым стоял все время над мо­
настырем: думали уж е мы, что случился пожар и з а ­
горелась какая-либо из башен. Дым, стоявший над мо­
настырем минут чрез пятнадцать разносило ветром, и
сердца наши испытывали велие веселие, радовались
надеждой. Пришедшие монахи сказывали на другой
день, что гроза миновала и молитвами преподобных от­
цов наших Зосимы, Савватия и Германа Соловецких,
Елеазара Анзерского и Иисуса Голгофского обитель
спаслась и только испытала некоторые повреждения.
П овреждения эти, сохраненные еще на мой проезд,
состояли, как сказано, в неисправимых повреждениях
архангельской гостиницы. Одно ядро пришибло крыш у
и опалило образ у дверей холодного собора, другое про­
било в одном месте стену; многие расшибли церковные
и келейные окна. Все эти ядра, собранные в значитель­
ном числе, показывали богомольцам, выставленными
по прилавку на соборной паперти. Пушки, из которых
649

стрелял монастырь, отец-архимандрит Александр
предполагал позолотить и выставить при входе в св.
ворота. Также позолочены были и те ядра, из которых
одно упало в соборной церкви и не разорвалось, и дру­
гое, засевшее в соборной главе и чуть не брошенное
вниз по неосторожности кровельщиком, впоследствии,
когда поправлялись главы и кровля.
Вот что можно услышать от соловецких монахов,
с присоединением того, что осталось в воспоминани­
ях самого отца-архимандрита Александра о недавнем
бомбардировании монастыря англичанами.
Эскадра английская, как известно, останавливалась
около Заяцких островов. Отсюда отправлены были в
монастырь парламентеры с просьбой снабдить их па­
роходы баранами. Архимандрит отказал. Англичане
высадились на один из Заяцких островов, и именно на
тот, где паслись в то время бараны. Часть их была пой­
мана, не давался долго один козел, но, когда был схва­
чен, лизал руки у врагов, своих владетелей. За такую
ласковость англичане отпустили козла, не взявш и его
с собой. Монастырю, во всяком случае, угрожала опас­
ность. Англичане, державш иеся той системы, чтобы не
стрелять и не начинать ссоры с беззащитными селени­
ями, сожгли в то же время Пуш лахту и Кандалакшу,
только после того, когда видели, что жители вы бежа­
ли с ружьями и стреляли по ним. Англичане знали, что
монастырь — сильная крепость, что в крепости этой
есть некоторое количество инвалидной команды, есть
пушки и боевые снаряды и есть сверх всего огромный
запас провизии. К тому ж е из монастыря получен был
отказ в снабжении мясом. Архимандрит знал, что бом­
бардирование неизбежно. Незадолго до него, командир
эскадры поручил заяцкому монаху, отправившемуся
в монастырь, передать настоятелю подарок. Подарок
этот была ш туцерная пуля со всем припасом.
—
Попенял я им, что посылают пулю, — рассказы ­
вал этот монах. «Послали бы вы, — я говорю, — отцу650

архимандриту ружье английское хорошее». «А пусть, —
говорят, — приедет сам — подарим!» — «А мне подари­
те ружье?» — спрашивал я. «Тебе, — говорят, — не надо
ружья». Подавая мне пульку, командир, переглянув­
шись с другим, стоявшим рядом, усмехнулся.
Собрал отец-архимандрит совет из монашествую­
щей братии и объявил им о своем намерении ехать
для личных переговоров с неприятелями. Одни отсоветывали, другие утверж дали в этом намерении. Отец
Александр реш ился на последнее и, благословивши и
распростившись со слезами с братией, сел в монастыр­
ский баркас, управление которым доверил он самому
опытному кормщику, а в помощь ему выбрал самых
сильных из всего количества штатных монастырских
служителей.
При холодном противном ветре, против которого с
трудом держ ался баркас и едва спасла теплая двой­
ная одежда, ехал отец Александр до неприятельских
пароходов. Только на рассвете (отправившись после
вечерен) он мог достигнуть до них. Выкинут был парламентарский флаг; с парохода неприятельского спу­
щена была шлюпка для переговоров. Настоятель согла­
сился сесть только в таком случае, когда увидел, что на
шлюпку вскочило много.
— Отчего ты не давал нам баранов? — спрашивал
переговорщик.
Переводчик этот чисто говорил по-русски; сказы ­
вал, что воспитывался и ж ил в Архангельске, где и
привык так бойко говорить по-русски, сказывался про­
стым солдатом, хотя, по словам отца-архимандрита, и
имел на ф ураж ке кокарду.
— Оттого не даем ничего, что вы враги наши! — от­
вечал архимандрит.
— Мы бы тебе заплатили деньги.
— Денег мне ваших не надо, потому что я монах и не
нуждаюсь в деньгах. Я всем обеспечен от обители.
— Мы тебя возьмем в плен и увезем с собой.
651

— В плен вы меня взять не смеете, потому что я под
парламентарским флагом приехал к вам, да и что вам
во мне, и зачем вы меня так далеко повезете?..
— Дал бы ты нам баранов, мы бы вас не трогали.
— Дать я вам всего этого не могу, да и не позволит
братия.
— А если сам захочешь?
— Сам не хочу и не дам и братии не позволю, потому
что мы, хотя и монахи, но принадлежим своему отече­
ству, любим его и молимся за своего государя.
— Ну, так мы будем стрелять...
— А мы будем молиться...
— Стрелять мы будем завтра.
— Стало быть, так и я знать буду и такж е точно пе­
рескаж у братии. Поеду и сам приготовлюсь по обрядам
нашей церкви к смерти.
Оставив англичан с положительным отказом, отецархимандрит собрал всю братию и приказал ей испове­
дью и причащением Св. Тайн приготовиться к завтраш ­
нему дню. На другой день, в самый день бомбардирова­
ния, причастился и сам и, не дожидаясь начала пальбы,
начал литию с тем, чтобы при пении ее обойти вокруг
монастырских стен. Лишь только потянулось шествие
по стенам и не совершило еще половины крестного
хода, раздался оглушительный гром от пальбы, зави з­
ж али пули, некоторые из них носились над головами
богомольцев, незначительная часть которых успела
пробраться на то время в монастырь. И вдруг в одно
мгновение (которое, по словам очевидцев, неизгладимо
останется в их памяти) раздался сзади шествия страш ­
ный крик и почти все задние ряды повалились ничком
на землю. Оказалось, что ядро прошибло стену и про­
летело над головами богомольцев, не сделав им вреда.
В то ж е время другое ядро ударило в соборную главу и
влетело в церковь, другое пробило кровлю и попалило
образ. Гул и пальба не прекращ ались долго, даж е и в то
время, когда крестный ход вернулся в собор.
652

Наконец, все стихло: архимандрит совершал благо­
дарственное молебное пение. Английская эскадра от­
правилась в Кемь...
При этом присовокупляют, что во время пальбы на
монастырском дворе не видели убитой ни одной чайки.
Хотя теперь уже, может быть, уничтожен и послед­
ний след повреждений, произведенных в монастыре
неприятелем, но, думаю, воспоминания и рассказы о
нем слыш атся богомольцами и до сих еще пор так ж е
обильно, как слышал и я. Тогда для монахов было это
свежо, но мне изменяет память; все, что осталось в ней,
я передаю как могу и помню.
15 июля 1856 года был последний день моего пре­
бывания в монастыре. В последний раз видел я при­
ветливого, гостеприимного, словоохотливого отцаархимандрита и простился с ним. В последний раз ви­
дел я двух схимников с пожелтевшими, словно воск,
лицами, в ризах, обшитых спереди и сзади крестами,
с седыми, как серебро, волосами. Схимники выходили
на трапезу.
Карбас мой был уж е готов, и мы отправились. Понес­
ло нас сначала легоньким поветерьем: летний ветер на­
дул паруса и веял приятной, клонящей ко сну прохла­
дой. Монастырь еще виделся долго нам назади, серея
своими стенами из неотесанных камней, плотно л еж а­
щих один на другом. Но вот и стену затянуло туманом.
— На Сеннухе мара! — кричит кормщик.
— Что такое? — спросил я.
— Сеннуха — острова, а мара — гляди вон!
Я видел впереди спустившийся туман, который к а­
зался дальним, едва приметным берегом. Ехать было
невыносимо скучно, к тому ж е ветер пал, и гребцы сели
в весла. Затем пошли обычные, давно наскучившие
подробности.
— Батюшко, припади! — говорил один гребец, обра­
щаясь к ветру.
653

— Припадет — побежим! — подхватил его сосед и
товарищ.
— Товарищи, други, — не посрамимся! — просил
третий, крепко налегая на свое весло.
— Сделайте милость, товарищи, понатужьтесь: там
станет легче! — упрашивал кормщик...
Гребцы послушно налегали на весла, хотя и хорошо
знали, что там не могло быть легче.
Портной наш сидел каким-то сумрачным, как будто
обидел кто.
— Что ты такой невеселый? — заметил я ему.
— Из монастыря едучи, всегда так надо.
— Разве работы не было?
— Ни одной ж илетки не удалось сшить.
— Что ж е ты там делал?
— А у монахов про житие все слушал... все три дни
ж ития слушал.
Опять по сторонам старые виды, и опять на карба­
се пустые, наполовину понятные и неинтересные р аз­
говоры. Ветер то припадет, то опять стихнет. Дальний
остров сначала выплывает, словно облако, потом меледится — чуть выясняется в тумане и, наконец, по мере
приближения к нему, совсем обозначается ясно и живо
с грудами камней, по которым прошли желобки, словно
приступки. В тех желобках, где более тени и тень эта
долговременна, сверкают луж и дождевой воды сомни­
тельного качества, черной, как пиво, и все-таки доро­
гой в крайних случаях при летней ж аре для заезжих.
По лудам и самым счастливым из них цепляется коекакая растительность и зеленеет у самой воды какаято скользкая грязная слизь.
Влево от нас выплывало и з-за островов судно. На
мачте этого судна засверкала от лучей солнца золотая
звездочка, вероятно, крест, без которого не бывает ни
одной монастырской ладьи, назначенной перевозить
богомольцев из Архангельска, из Сумы и иногда из
Кеми. Все мы рады этому судну, и всех занимает оно, и
654

рисуются в моем утомленном воображении следующие
картины.
Видится мне дряблая, разбитая ногами и голосом
старушонка, в крашенинном сарафане, с остроносой
сорокой на голове, баба плаксивая, богомольная. Выве­
ла она сыновей, дождалась и баловливых внуков. В то­
вариществе попова Гаранюшки блаженника-дурачка,
да Матвеюшки, что позапрошлый год медведь ломал да
не изломал совсем, сама с клюкой, Христовым именем
пробирается в неведомый ей край.
Дребезжит ее разбитый голос под волоковыми окна­
ми спопутных городов, сел и деревушек. В деревуш ках
видят у старухи котомку за плечами, старенькие лаптишки под котомкой — в избу зовут:
— Богомолушка, кормилица?
— Нешто, родимые.
— Куда Бог несет?
— К Соловецким, родители, за грехи свои Богу по­
молиться.
— Далеко, кормилушка, далеко. Возьми-ко, сердо­
больная, гривенку: поставь и за нас свечку там — не по­
гнушайся, богоданная! А вот тебе пятак за проход, пи­
рог на дорогу. Да присядька-то, касатуш ка, пообедай.
Бредет эта старушоночка и цокает: рассказывает
про свою родину за густыми сосновыми лесами Ветлужскими и кедровыми лесами Вологодскими. Молит
она милостынки и у вагана-ш енкурца и у холмогоразаугольника. Приходит наконец и в длинный Архан­
гельск, но уж е не с пустыми руками, хотя и с разби­
тыми, сильно отяжелевш ими ногами. Поскупится она
заплатить из бережливости и скопидомства лишний
грош, ее заставят щипать паклю или прясть канатное
прядево — и без денег свезут...
Вот она на палубе огромного судна — монастырской
ладьи, плоскодонной, безобразной, со старой оснасткой
и покроем, посреди густой толпы богомольного люда.
Едет тут и бородатый раздобревший купец, которому
655

удалось хватить горячую копейку на выгодном казен­
ном подряде. Едет тут и оставленный за штатом не­
дальний чиновник из духовного звания, распевающий в
досужее время церковные стихиры и не пропустивший
на своем веку ни одной заутрени и обедни в воскрес­
ный день. Едет тут и сухой монах дальнего монасты­
ря из-под Киева, отправленный со сборной памятью и
игуменским благословением... Все тут вместе: и свет­
ская архангельская дама-вдова с темными глазами, со
вкрадчивым разговором и в костюме, имеющем претен­
зию на заметное кокетство, и бойкая щебетунья-баба
солдатка из Соломбалы, и длинный семинарист богос­
ловского класса, и дальний сельский поп, низкопоклон­
ный, угодливый, приниженный.
Паруса уж е налажены, снасти подобраны, остается
только вытащить рычагом якорь. Все богомольцы стоят
без шапок и что-то ж дут с сосредоточенным внимани­
ем и при сдержанном молчании. Раздается слабенький
тенорок кормщика:
—
Молись, господа! Молись, благословёны — в путьдорогу пора. Читай, Кондратушко, молитву на путь ш е­
ствующим!
Вслед за тем раздается звонкий, выровненный, р аз­
витой до поразительной чистоты голос монастырско­
го служки. Богомольцы творят молитвы на городские
церкви и потом на все четыре стороны, из которых на
каждой непременно блестит по одному — по два цер­
ковных креста.
Судно трогается и бежит, если ветер крепко попут­
ный, и плывет лениво и вяло, плохо лавируя, если поветерье (говоря поморским выражением) кормщику в
зубы. Беж ит монастырское судно вблизи Летнего бере­
га Белого моря к Ухт-Наволоку и далее открытым мо­
рем.
Трудными повенецкими дорогами с Онежского озе­
ра идут другие партии богомольцев из ближних к Пе­
тербургу губерний. То пробираются они по узким тро­
656

пинкам, через гранитные скалы, выкрытые тундрой
с оленьим мохом и лесами с дряблыми деревьями; то
плывут они по зеркальным, глубоким озерам в утлых,
неудобных лодках или на посад Суму, или на деревню
Сороку — людные и богатые селения поморского при­
брежья Белого моря. Здесь их такж е принимают на л а­
дьи или монастырские, или обывательские. В нередких
случаях едут богомольцы и в мелких судах, карбасах.
Теперь возит их монастырь уж е на собственных пре­
красных пароходах и таким облегчением пути все не
нахвалятся.
В одном из промежутков между циклопическими
стенами Соловецкого монастыря, складенными из гро­
мадных диких камней, и стенами жилы х монастырских
строений, в северо-западном углу приютилась отдель­
ная палата каменная и двухэтажная. Весь этот угол от­
горожен высокой каменной стеной. Часть палаты заня­
та была казармами караульных солдат, присылаемых
на определенное время из Архангельска с офицером,
другая — арестантскими. 12 чуланов существовали
издавна в нижнем этаже очень старинного здания, по­
строенного еще в 1615 году. 16 новых чуланов прила­
жены были и в верхнем этаж е в 1828 году, а в 1842 году
тюрьма увеличилась надстройкой третьего этажа, ко­
торый и делает ее видной богомольцам из-за стен. Для
солдат и офицеров построено отдельное здание. До того
времени мест заключения было несколько: у Николь­
ских ворот, у Святых ворот, под крыльцом Успенского
собора и в башнях: западной и на восточной стороне (у
Архангельских ворот). Все были неудобны, но главное
неудобство признано было в их разбросанности, не до­
зволявшей правильного надзора и требовавшей много­
численной стражи. И з стен начали перемещать в под­
вальные этажи монастырских корпусов. Явились таким
образом тюрьмы: Келарская, Успенская и Преображен­
ская (по церквам). Некоторые тюрьмы носили назва­
ние по фамилиям заключенных, таковы Головленкова
657

и Салтыковская. Иных узников не помещали в тюрьмы:
так, один священник Симеон ж ил в хлебне прикован­
ным на цепь и в таком виде месил братские хлебы; иные
весь день были на воле в оковах и без них, но на мона­
стырских черных работах, и т. д. Наступило строгое
время преследования за всяческие убеждения, в том
числе и за религиозные, в виду развития сект: скопче­
ской, молоканской и духоборческой. Основателями этих
сект наших рационалистов и были впервые оживлены
новые соловецкие чуланы, похожие более на собачьи
конуры. Соловки стали второй по счету живой могилой
после таковой же, приспособленной в городе Суздале, в
тамошнем Спасо-Евфимиевом монастыре.
Мне не разреш или попасть туда, несмотря на то,
что я был снабжен официальной бумагой, предлагав­
шей оказывать в моих работах возможное содействие.
Готовно показывали мне все, что относилось до мо­
настырского хозяйства, столь замечательного бла­
гоустройством и предусмотренной обеспеченностью.
Я видел далее и ту палатку в связи с Преподобническою
церковью, в два этажа, в которой сложена была разная
церковная ветхая утварь и те иконы, которые отбирала
кемская полиция в Поморье и доставляла из разруш ен­
ных федосеевских скитов на Топ-озере, р. Мягриге и др.
Приходилось довольствоваться чужими сведениями и
без личной проверки полагаться на них.
Хотелось мне попасть в тюрьму, собственно, за тем,
чтобы повидаться и побеседовать с одним из зам еча­
тельных людей, деятелем раскола федосеевщины, моим
почтенным земляком (костромичом) судиславским куп­
цом, «батюшкой-отцом, батюшкой Николаем Андрееви­
чем» (Папулиным). Народная местная молва и семейные
наши предания указывали на Соловецкую тюрьму как
на место заточения этого выдающегося человека, кото­
рый не пройдет бесследно в истории беспоповщинских
толков. Хотелось мне успокоить его нежданным появле­
нием пришельца с родимой стороны и вдобавок, может
658

быть, утеш ить передачей поклона от моего отца, с кото­
рым соловецкий заточник до своей ссылки находился в
независимых приятельских отношениях. Спопутно при
таком удобном подходящем случае возможно было со­
вершить такж е одно из дел христианского милосердия,
прямо указанное Евангелием — и в то ж е время в та­
ком святом и многочтимом месте. Папулин по вере при­
надлеж ал к беспоповщине, к федосеевскому толку. Он
действовал в то время, когда на старообрядчество этого
согласия, заменившего церкви часовнями, а попов —
выборными наставниками с попечителями, правитель­
ственные преследования обрушились усиленно. Вслед­
ствие того с их стороны потребовалась особая энергия,
понадобились руководители со стойким характером и
твердым умом, и явились защ итники в виде покровите­
лей, владевш их капиталами. Прогнанные с одного ме­
ста и рассеянные в разные стороны, федосеевцы умны­
ми и опытными наставниками собирались опять в но­
вом месте, более безопасном и отдаленном. Денежными
пособиями попечители этой общины укреплялись тут и
снова начинали жить тесными союзами с наибольшей
опытностью и осторожностью до той поры, когда, вновь
открытые, снова принуждены были рассеиваться и пря­
таться. Это была в полном смысле слова «бегствующая
церковь», находившая себе поддержку и существенное
руководство в богатой Москве, где так наз. Преображенское кладбище было федосеевской митрополией.
Ее влияние было обширно, простираясь на всю Русь,
когда во главе стояли такие руководители, как богатый
и умный И лья Ковылин, как ловкий, опытный и быва­
лый Семен Кузьмин. Последний сделался наставником
в самое тяж елое гонительное время, в начале 40 годов.
Тогда за делами федосеевщины учрежден был особен­
но бдительный со стороны правительства тайный над­
зор. Последнему стало ясно, что мелкие толки беспопо­
вщины разъединены и Москве не всегда удается спла­
чивать их, что федосеевщина разбилась на отдельные
659

молельни, число которых, однако, возрастало (из 30 на­
ходившихся в Москве в 1826 году, в 40 годах стало уже
около 150), и во всяком случае эта секта усиливалась и
видимо укреплялась. Успехи ее оказались наиболее яс­
ными в среде обездоленного, закрепощенного и полуко­
чевого заводского и фабричного населения, и покрови­
телями толка естественно явились владельцы фабрик
и заводов тех известных фамилий, которые гремели не
только по всей России, но и за пределами ее — в Сибири,
вплоть до китайских пределов.
Хотя Москва и почиталась главой всей федосеевщины, простирая свое влияние даж е до таких удаленных
общин, как топ-озерская (почти на северной границе
Финляндии с Архангельской губернией), но времена­
ми принуждена была уступать силу влияния и первен­
ствующий голос иногородним общинам. Это бывало во
всех тех случаях, когда дело переходило в руки умных
богачей и у них случайно сочетались обе силы: нрав­
ственная и материальная. Таким между прочими ока­
зался оптовый торговец грибами, производивший обо­
рот этим тайнобрачным растением ежегодно более чем
на 100 тысяч рублей. По этой причине он находился в
близких и частых сношениях с московскими богомоль­
ными людьми, строго соблюдающими обычаи стари­
ны и в том числе православные посты. Всего ближе он
стоял к федосеевцам, где старая обрядность доведена
была до крайних пределов нетерпимости и знатоки
Писания (по свидетельству даж е врагов их) настолько
были многочисленны, как редко можно найти между
православными образованного общества. С одной сто­
роны, ни один федосеевец, даж е очень богатый и неза­
висимый, не позволит себе оскверниться одной каплей
постного масла, одной ложкой горячей пищи в обе ве­
ликие недели Великого поста, так как во всем обиходе
установлены точные границы самого строгого, истинно­
монашеского воздержания. С другой стороны, привер­
женность всего старообрядства к старым книгам и ико­
660

нам в федосеевщине породила наилучших знатоков по
иконографии, по разбору пошибов письма старинных
рукописей и по оценке старопечатных книг. В них по­
нуждались и от них многому научились наши ученые
историки, археографы и археологи, федосеевцы вла­
дели главными и истинными сокровищами по всем ро­
дам русской старины и, между прочим, драгоценными
иконами. На приобретение их не брезговали никакими
средствами, и та община, которой доводил случай обе­
спечиться редкостями, выдвигалась вперед всех и обо­
гащалась денежными средствами. На этом-то поприще
и отличился Папулин, и маленький посад Костромской
губернии, где он жил, — Судиславль, известный до тех
пор лишь сушеными и солеными грибами, носившими
его скромное имя, сделался известен и славен во всем
разнообразном и богатом староверском мире. Похище­
ние икон из старинных церквей велось издавна в оди­
ночку и по частям, но то, что умудрился сделать П апу­
лин, случилось во все 300 лет существования на Руси
раскола только во второй раз. Папулин ухитрился при­
обрести целую древнюю церковь со всем ее иконостас­
ным и настенным украшением.
В городе Сольвычегодске (Вологодской губ.), где еще
со времен Ивана Грозного именитые люди братья Стро­
гановы на вывозке соли и иных торговых предприятиях
наживали основы последующих несметных родовых бо­
гатств, ими выстроена была всеградская соборная Б л а­
говещенская церковь. На ее благолепие богачи эти не
щадили своих средств, приобретая редкости и отыски­
вая святыни, каков, между прочим, холстинный саккос
пермского апостола св. Стефана. Заботу ж е о церков­
ном украшении они простерли до того, что выписали из
Италии мастеров и завели особую школу иконописцев,
слава которой сохранилась и до наших дней.
Папулин искусно соблазнил покладистого прото­
иерея того собора и купил весь иконостас под видом
661

обветшалости дорогих старых икон, потребовавших
будто бы одновременно и обновления, и полной замены
вновь написанными. За семь тысяч Папулин приобрел
1300 икон и темною ночью, на шести парных подводах,
вывез их из Сольвычегодска в Судиславль. Тут были
иконы, писанные св. Петром, митрополитом Москов­
ским (известным изографом), каковыми московские
патриархи благословляли именитых людей Строгано­
вых. Тут же с прочими образами оказалась купленной
и икона «Год святых», подлинно писанная знаменитым
иконописцем Андреем Рублевым. Вывезенные иконы
Папулин исправлял и подновлял, некоторыми укра­
сил свои молельни близ Судиславля, другими торго­
вал не только в Москве, но и в других федосеевских и
филипповских общинах. Его приказчик, торговавший в
Петербурге грибами, салфетками и холстом, вывез их
сюда и украсил домашние столичные молельни и об­
щественную на Волковом кладбище. Самому обошлась
каж дая икона, мелкая и большая, круглым счетом по
5 руб., а он брал за иные по 250 и выручил от продажи
в разные губернии 13 тыс. и сверх того 7 тыс. от одного
Преображенского кладбища.
Это дело сделалось гласным и обратило на Папулина
особенное внимание правительства. По розыскам, до­
знаниям и расспросам оказалось, что Папулин был не
только ловкий торговец, но и опытный ловец в челове­
ках. Ж ителей исстари православного городка в какойнибудь десяток лет он совершенно отвел от обеих по­
садских церквей. При двух своих мельницах: Ка лишке
и Шемякиной, он основал два монастыря-общежития
для мужчин и для женщин и в число обитателей не за ­
думывался принимать беглых и беспаспортных. Это
последнее обстоятельство принято было за главнейший
повод к его осуждению, аресту и ссылке. Но прежде,
чем случилось все это, он умел ловко прикрывать свои
деяния, задаривая и задобривая власти и успешно ведя
много лет ловкую борьбу с епархиальными архиереями.
662

Посчастливилось более настойчивому из них — Влади­
миру (Алявдину), в союз с которым вступил и явился
на помощь граф С. Г. Строганов, состоявший тогда в
звании попечителя московского учебного округа и уж е
успевший возвратить некоторые из икон, найденных
врасплох у московских федосеевцев.
В хищении святынь, совращении в раскол, пристанодержательстве беглых и укрывании тех, которыми
дорожили и за которых боялись в Москве и высыла­
ли к Папулину, он был уличен в 1846 году, тайно взят
и неведомо куда отправлен. Имущества его из одной
Калишки было вывезено 20 возов. Груды икон сложе­
ны были в Ипатьевском монастыре и много других не­
брежно хранились в костромском губернском правле­
нии. Стало доподлинно известно такж е и то, что много
икон успели из Судиславля припрятать в разных ме­
стах и, между прочим, на Преображенском кладбище в
Москве в количестве тридцати. М ежду ними оказались
три другие строгановского письма и из них одна оцене­
на в 200 рублей.
Этого-то Папулина безуспешно хотелось мне разы ­
скать и увидеть.
П роезж ая прелестным чищеным лесом поперек
острова из главного монастыря в Анзерский скит, я
слышал от своего возницы-монаха:
—
Не выдерживаю т они у нас: в уме мешаются.
Был случай, что один из них зар езал солдата. Вот и
пример:
Один досиделся до того, что возомнил о себе, яко бы
зверь в него вселился, и сам он стал зверем. Встанет на
четвереньки и с боку на бок качается и хрюкает. Поло­
ж ат его на постель, отвернуться не успеют, как он опять
на том месте мотается. Там, где коленками упирался,
большие ямки вывертел, где руками — поменьше: пол­
от в тех покоях кирпичный, мягкий.
Убийство сторожа вызвало улучшение в тюремных
помещениях и перемену участи заторенных.
663

— Не спрашивайте ни имени, ни фамилии здесь нет,
я знаю только номера. Вот и тот, похожий по вашим
приметам, должно быть, сидит под № 13-м, как раз под
чертовой дюжиной, — поучал меня инвалидный капи­
тан, на другой день возвращ авшийся с командой в А р­
хангельск и успевший уж е на прощанье со знакомыми
монахами подгулять — «наторопиться», как выразился
он сам. Я доверился ему по безвыходной неволе.
Добровольно явился он в мой номер монастырской
гостиницы в той ж е походной форме, в которой сидел
поутру за общей трапезой. Разговаривая, он все огля­
дывался по сторонам и, оглядываясь, оправдывался:
— Стены здесь слышат — вот какое строгое место!..
А земляк ваш — добрый старик и ласковый! Да вот ка­
кой добрый: когда ни придешь, он всякий раз начинает
около себя обыскиваться, ш арить на столе, загляды ­
вает под кровать. «Подарил бы, — говорит, — что, да
взять нечего — все отняли».
Офицер при этих словах не только оглянулся и при­
поднял над ухом настороженный палец, но на цыпоч­
ках подкрался к двери и, быстро отворив ее с видимым
расчетом ударить в лоб того, кто там подслушивает,
заглянул в длинный и неметеный коридор. Возвратив­
шись, он с большей смелостью говорил:
— Доводят их до беды, потому что исправляют. Я
готов рапорт написать, что нельзя поверять монахам
таких людей, которые с ними ссорились прежде, там...
Помилуйте, скажите: я — офицер, а к архимандриту
каждое утро должен ходить, как к генералу или комен­
данту, вытягиваться и рапортовать. Он выслушает, а
чашки чаю не даст — гордится предо мной.
Сквозь слегка нескладную болтовню я узнал от этого
офицера, что земляк мой летней порой сидит в чулане
безвыходно, надевает на нос большие круглые очки и
беспрестанно читает толстые книги в кожаных пере­
плетах.
664

— Кроткому человеку архимандрит попущает: дает
книги, а зимой выпускает с солдатом в старый собор по­
молиться. Конечно, это дело его. Он здесь полный хозя­
ин, на комендантских правах.
Конечно, без солдата и ему я не могу дозволить, —
хвастался офицер. — Положим, что льды обкладывают
монастырь так, что не вырвешься. Да здесь держи ухо
востро. Вдруг он скрылся: может быть, с берега при­
был сюда его сообщник. Остров-от очень велик, есть где
спрятаться. Выждал время, посадил в карбас и увез —
здешний народ льдов не боится. Да, по-моему, лучше
морская пучина, чем эти чуланы. Я к тому это говорю,
что из богомольцев много народу припрашивалось по­
видаться с ним, давали мне хорошие деньги. Я не согла­
шался, я помню присягу...
Следовала затем похвальба личными достоинства­
ми, к которой обычно прибегает под хмельком всякий
приниженный человек. Нового он уж е ничего не гово­
рил и становился прямо докучным: видимо, по сумме
старых и мелких неудовольствий, ж елал сплетничать
и спьяна злословил языком, на ладя тоже на несклад­
ную болтовню и воркотню. Стал он просить и от меня
угощения, — для того советовал послать к самому ар ­
химандриту.
— Пришлет. Хорошего рому пришлет. Хорошо бы
пунштику на дорожку. Давно не пил. Твоему приезду
они не рады. Не понутру им. Говорили мне, что писать
будешь: грехи их переписывать. Постарайся, сделай
одолжение!
Дальше пошло уж е такое все нескладное, настоя­
щий бред, что я и в самом деле не знал, как развязаться
с ним. Он помог мне тем, что пообещал сам пойти про­
сить рому, — и ушел.
За него договаривал сам архимандрит, пожелавший
дополнить мои скудные сведения о № 13-м, как бы в
утешение за отказанное личное свидание.
— Глубоко огорчен я был, когда, приняв настоя­
тельство, посетил тюрьму, неся туда слабое слово
665

утешения, — рассказывал мне о. Александр, просла­
вившийся защ итник монастыря Соловецкого во время
блокады его англичанами в Крымскую войну. Расска­
зывал он мне тем говором, который обличал в нем ма­
лоросса и который не сумел затуш евать и обезличить
даж е столь богатое и типическое архангельское наре­
чие, и притом в течение многих лет.
Получил я оскорбление, откуда не ожидал, от своего
же, так сказать, брата духовного. Бросился он на меня
с зубовным скрежетом, намеревался ударить, кру­
то обругал. Я уж е не давал ему наставлений, уш ел от
греха. То был безбожник из кончивших курс семина­
рии певчих. Номер второй обратился ко мне с криком
и слезными жалобами на отца, по просьбе которого он
и прислан к нам за непочтение родительской власти.
Я ходатайствовал через синод и испрошено было пове­
ление, чтобы несчастному отец его обязательно высы­
лал благопотребную сумму в приварок к монастырско­
му продовольствию (в 1855 г. был освобожден). Видел
и тринадцатый номер и ожидал новых оскорблений,
полагал — отвернется или приблизится, чтобы сказать
укоризненное слово. Взглянул он на меня исподлобья и
нависших бровей кроткими глазами, поклонился очень
низко, ничего не сказал, ничего не просил, расположил
меня к себе своей покорностью и смирением. Через ка­
раульных после выпросил он книги, велел я снабдить
ими. Зимой попросился посетить старый собор, чтобы
там помолиться: я благословил. Видели вы сами, сколь
благолепен иконостас нашего древнего храма построй­
ки московского святителя и чудотворца Филиппа. По­
клонились и явленной ему иконе Богоматери, именуе­
мой «Хлебенною» по явлению ее в пекарне. С казыва­
ли мне монахи, что перед ней с особенным усердием
молился тот 13 № и не хотел отрываться. Повторял он
и затем свои просьбы, и я благословлял ему таковые
утешения. Не разреш ил я только приносить коврик и
лестовку, ибо нахожу неблаговидным. Да оно и соблазн
666

производит: зачем? При предшественниках моих были
случаи обращения монахов в федосеевщину от прожи­
вавших на воле ссыльных. Бывали случаи и хуже, но о
них промолчу. Не удивляйтесь: большинство иноков —
народ простой и легкомысленный, очень много из про­
стых мужиков. Например, когда вступил предшествен­
ник мой Димитрий, то он мало нашел монахов, умев­
ших петь и читать: из местных штатных служителей
принужден он был собрать хор и сопровождать служ ­
бы чтением по полному положенному уставом чину.
И еще: предлагал я 13 № посещать наши богослуже­
ния, он отказался решительным образом, без всяких,
однако, объяснений. И еще: из докладов по команде з а ­
мечается в нем в последнее время как бы какое-то вну­
треннее беспокойство. Перестал старец разговаривать,
как бы наложил на себя добровольный обет молчания.
Наруш ает его, чтобы говорить все одни и те ж е слова:
«Разорили, совсем разорили!» Начнет ходить по келье
взад и вперед, начнет рукой махать. Я после того по­
сетил его, встал он передо мной, воззрился мутными
глазами и вопросил: «Где правда?» Я не собрался отве­
тить, а он крепко топнул ногой, поднял на потолок гла­
за и крикнул: «Нету правды на земле, в небесах она!»
Я распорядился, чтобы не беспокоили его вопросами
и не вступали с ним в подобные разговоры и подобные
объяснения. Не знаю, исполняют ли? А я уж е очень
давно его не видал...
Под той же башней в северо-западном углу крепости,
носившей исстари название «корожной», находились
и так наз. в старинных актах исторических — «земля­
ные тюрьмы», уничтоженные и замуравленные и в Со­
ловецком монастыре по синодскому указу еще в 1742
году. Соловки дают о них наглядное понятие: это были
ямы на целую сажень глубиной, обложенные кирпичом
и покрытые вверху дощатой настилкой, на которую на­
сыпана была земля. В такой крышке была прорублена
667

дыра, называвш аяся дерзким именем двери, запирав­
шаяся, впрочем, замком после того, как опускали туда
самого заточника или пищу ему. Пол устилался соло­
мой и в них не было даж е тех кирпичных лежанок ко­
торые приделывались к стенам в качестве кроватей
или диванов. Нечто подобное описывает как самови­
дец М. А. Колчин в статье: «Ссыльные и заточенные в
остроге Соловецкого монастыря» («Русская старина»
1887 г., октябрьская книжка).
«Идет узкий темный проход сажени две длины. Что­
бы не запутаться и не запнуться за что-либо, необходи­
мо идти с огнем. Спускаемся ступени на три ниже уров­
ня земли, сворачиваем немного вправо и входим низкой
дверью в большую квадратную, сажени в три, комнату.
В ней темно, так как нет ни одного окна, а взамен их на
каждой стенке находятся двери с маленькими вы резка­
ми. Комната целиком состоит из кирпича: пол, потолок,
стены, лавки, полки — все кирпичное; сыро, стены мо­
крые, заплесневелые. Воздух спертый, удушливый —
такой, какой бывает в сырых погребах. Испугавшиеся
света крысы, водящиеся здесь во множестве, с ужасом
бросаются вам под ноги. В этой комнате в прежнее вре­
мя помещалась стража, карауливш ая узников, заклю ­
ченных в казематы, расположенные по всем сторонам
этой комнаты. Прямо перед нами маленькая, аршина в
два вышины, дверь с крошечным окошечком в середи­
не ее; дверь ведет в жилищ е узника, куда мы и входим.
Оно имеет форму личного усеченного конуса в дли­
ну аршина четыре, шириной сажень; высота при входе
три аршина, в узком конце (обращенном к кладбищу)
полтора аршина. Здесь — маленькое окошечко верш ­
ков шесть в квадрате. Луч света, точно украдкой, через
три рамы и две решетки тускло освещает этот страш ­
ный каземат (можно читать в самые светлые дни и то
с напряжением зрения). При входе направо мы видим
скамью, служившую ложем для узника; над нею по­
черневшая до неузнаваемости икона, а за ней сохрани­
668

лась священная верба. На другой стороне остатки р а з­
ломанной печи. Стены, как и в первой большой комнате,
сырые, заплесневелые; воздух затхлый и спертый».
В этих-то «каютах» маяли «гладом» и жили безыс­
ходно, не учиняя утечек (как выраж ались старые акты
и жалобы самих заточников), многие годы несчастные
вроде Кольнишевского, кошевого бывшей Запорож ­
ской Сечи, просидевшего, по преданию, 16 лет и ока­
завшегося невинным. (Его освободили, но он выпросил
остаться в Соловках навсегда и молил царя москов­
ского лишь об одном — о постройке для преступников
настоящей тюрьмы.) Первым испытал ужасы одиноч­
ного заключения живым в гробу, по письменным и з­
вестиям, игумен Троицкого монастыря Артемий, обви­
ненный как соучастник ереси Башкина и осужденный
духовным собором при Грозном в 1554 году. Он прибыл
сюда в то время, когда в монастыре был игуменом св.
Филипп (впоследствии, митрополит Московский). Ему
удалось бежать за рубеж, в Литву, где он был ревност­
ным защитником православия и написал на эту тему
несколько книг. Вскоре за ним последовал в Соловки
и исторический Сильвестр, протопоп благовещенский,
друг Грозного, осужденный заочно и присланный сюда
такж е на вечное заточение (могилу его указывают близ
Преображенского собора). Этими ссылками дан был,
так сказать, первый тон последующим временам и д ея­
ниям по применении к духовным лицам и преступни­
кам против веры из гражданских лиц.
Замуравленные земляные тюрьмы (которые осо­
бенно предпочитал Петр I) заменены были особенными
казематами для секретных арестантов, устроенными
в подвале нынешней тюрьмы, куда надо было спу­
скаться по нескольким ступеням. На длинном кори­
доре ш есть дверей вели в шесть чуланов саж ен и по
2 длины и с небольшим в 2 арш ина ширины, с общим
окном, находившимся на уровне земли. Такие ж е ч у­
ланы, похожие на обыкновенные тюремные одиночные
669

камеры, находятся в верхних этаж ах, но они уж е свет­
лые и сухие. В самом нижнем этаж е, в конце коридора
находилось то «особое уединенное место» с окошечком
только в двери и аршина полтора в квадрате, где нельзя
ни леж ать, ни сесть протянувши ноги, — этот так наз.
мешок в просторечии. Сюда-то с цепью на шее и ж е­
лезами на ногах замыкались в старину великоважные
преступники, обреченные на вечное молчание и на по­
стоянное уединение, с тем чтобы «ни они кого, ни их кто
видеть могли». Сюда ж е временно как в карцер саж а­
лись строптивые, непокойные и покушавшиеся на побег.
Монастырские акты указываю т на Потапова, который
под шумный праздничный колокольный звон разогнул
табуретом реш етку и выбросился на крепостную стену
и с нее на землю в одной рубашке. В этом поличном он
был усмотрен богомольцами, признался им и заслуж ил
перемену квартиры на худшую, с кандалами. В такой
же мешок посажен был и раскольщик Белокопытов
(присланный с урезанным языком), который с нечело­
веческим терпением успел в стене проковырять дыру,
чрез которую вышел на крепостную стену, по веревке
спустился через бойницу; уш ел в ночь, переночевал в
пустой избушке, сколотил из досок плот, выехал на нем
в море, но ветром снова был прибит к берегу и схвачен.
В следующем году он снова повторил попытку. Достал
нож, прорезал им отверстие подле дверного замка и вы­
шел. Восемь дней он блуж дал по монастырскому лесу и,
снова очутившись в каземате скованным по рукам и по
ногам, просидел там до самой смерти. Впрочем, это ред­
кие случаи: побеги невозможны в людном монастыре,
при постоянном движении многочисленной братии, при
крепких затворах, страже, живущ ей о бок с самими ка­
зематами, при развитом до совершенства шпионстве.
Побеги затруднительны даж е для тех арестантов, ко­
торые ж ивут на воле, именно по географическим усло­
виям острова, когда не на чем сплыть на матерый бе­
рег и невозможно скрыться зимой, когда припаями об­
670

ложится монастырь и за ними зияет бездна открытого,
незамерзающего моря.
Ж ивущ ие на воле ночевали в казематах (иногда по
двое) — из тех, которые присылались для употребле­
ния в монастырской работы; иные носили ж елеза на
руках только, иные лишь на ногах, другие были со­
вершенно без оков. С каждым присылали инструкции,
как содержать их, и даж е назначался род самых работ.
Этих «смиряли по монастырскому обычаю» либо сотня­
ми земных поклонов. Летом при наплыве богомольцев
их запирали, зимой пускали на полную волю и мучи­
тельное бездействие; грамотным не давали книг, пе­
рьев и бумаги, не позволяли сходиться и обмениваться
разговорами; некоторым неграмотным позволялось р а­
ботать на себя в казематах: сапожничать, портняжить,
сорить стружками, вытачивая ложки, вы резая крести­
ки, делая ведра, сгибая ободья и обручи.
Больш ая или меньшая строгость зависела от харак­
тера архимандритов: Досифей Нелоленов (приписав­
ший себе известное описание монастыря, составленное
ссыльным за богохульство учителем Василием Воскре­
сенским) был самым строгим и суровым дозорщиком;
современный моему посещению монастыря Александр
был самым мягким и милостивым. Досифей давал убо­
гую пищу, присаживал в одиночные камеры по двое
таких арестантов, которые ненавистны были друг дру­
гу по религиозному разномыслию. Александр почтил
память тамбовского епископа Игнатия, пострадавшего
по делу Талицкого (книгописца) сооружением над его
могилой плиты с надписью. Легче всех было, конечно,
тем, которые ссылались под начало «для строгого сми­
рения», а не «под караул», т. е. в тюрьму. Вообще ж е
надо всеми парил дух сердобольного милосердия и че­
ловеколюбивого прощения, каким полно русское серд­
це, умеющее высказаться по требованию, не нуждаясь
в денежных подкупах, и ни в каких других искусствен­
ных связях, обязательных между стрегущим солдатом
671

и стрегомыми заключенниками. Здесь было труднее
прерываться этим добрым чувствам и евангельским
подвигам. Но для таковых нет ни препон, ни избранных
мест, ни людей. Нарушивших установленные правила
для надзора и отдавшихся влечению мягкого сердца
сторожа наказывали плетьми и цепью, отстраняли от
подобного послушания, но соловецкая тюремная эпо­
пея все-таки представляет многочисленные эпизоды,
свидетельствующие о добровольном смягчении отно­
шений караульщ иков к заточникам. К тому же в гро­
мадном большинстве случаев приводилось иметь смо­
трение и вести дело с людьми покойными, виновными
лишь в разномыслии с догматами православной церкви
и большей частий с главными руководителями («со­
вратителями»), которые по самому характеру их дея­
тельности должны были владеть привлекательными,
мягкими, вкрадчивыми и симпатичными свойствами
нрава. Таков, между прочим, известный в Сибири И з­
раиль, увлекший тамошнее купечество (особенно в
Кяхте) деяниями и вероучением. Он помогал беднякам,
устраивал училища, нес слово утешения в каторжные
тюрьмы, кормил голодающих в Селенгинском монасты­
ре, где был игуменом, обучавшихся мальчиков кормил
и одевал. Таковы деяния, а вероучение его, основанное
на некоторых изменениях и нововведениях в церков­
ных обрядах, было признано Св. синодом преступным.
За распространение его И зраиля прислали сюда, ли­
шенным священства и монашества, навсегда под при­
смотр военной стражи. Здесь он применил учения сво­
ей секты и обращал на себя внимание монастырского
начальства лишь горячими спорами с душевнобольным
донским казаком-есаулом Котельниковым. Сходясь в
коридорах днем (на ночь их запирали в чуланах), они
доводили религиозные диспуты до рукопашных схва­
ток, вынуждавш их начальство смирять их одиночным
заключением. Один был убежденным защитником
православия, другой — основателем новой секты вроде
672

хлыстовской, дерзко искажавшим самое существенное
в Божественной литургии и кощунственно веровавшим
в свое призвание, как истинного сына Божия и спаси­
теля мира. Соловецкая тюрьма его не смирила: он умер
здесь (в 1862 г.), стоя на коленях в молитвенной позе49.
Да и вообще достигала ли Соловецкая тюрьма главной
цели — обращения покаявшихся и смирения непокор­
ных?
Вспыльчивый и сварливый есаул Котельников отка­
зывался по-прежнему от общения в общем молении и с
Израилем, и с духовидцем Сергеевым и с пророчество­
вавшим Курочкиным, а между тем и сам не ходил в мо­
настырские церкви за службы, постоянно состязался и
проклинал ереси, защ ищ ая православие, в ожидании
стать вселенским учителем. Точно то же замечается и
относительно прочих раскольников. Увещания монахов
настолько были маловлиятельны, что случаи искрен­
него раскаяния в заблуждениях насчитываются едини­
цами, и притом многие следует считать притворными,
сделанными с расчетом на улучшение участи. Бывали
примеры, что, обратившись в православие и приняв мо­
нашеский чин, ссыльные поступали так для получения
известной свободы, которой и пользовались с целью
скрыться из монастыря на твердую землю и затем в
неизвестную отлучку. В этом столь жизненном и сущ е­
ственно важном вопросе заточения замечалось скорее
обратное явление: видимое страдание за убеждения и
несомненная в них стойкость поднимали значение з а ­
точников до высоты героев и увлекали некоторых из
монашествующей братии, в особенности ж е стоявших
ближе к ссыльным приставников. Со времени ссылки
сюда скопцов (каковых, например, к 1835 г. — времени
ревизии соловецкого острога — было 7 человек) зам е­
чено влияние их на уродование монахов. Ссылка этих
опасных прозелитов была прекращ ена с обращением
их в Сибирь в Туруханский край, и с отдачей в солда­
ты находившихся в то время в Соловках. Архимандрит
673

Александр в 1855 году доносил, что «ученые и умные
из приставников-увещ ателей не только не имели успе­
ха, но сами увлекались еретичеством». В 1836 г. одних
федосеевцев находилось 9 человек и 3 из секты так наз.
странников или бегунов. В числе федосеевцев был в то
время весьма известный начитанный, стойкий и влия­
тельный ловец в человецех Сергей Гнусин и т. п.
Кроме раскольников попадали сюда в заточение и
юродивые, и заведомо сумасшедшие (которые такими
и записывались в ежегодно составляемых донесени­
ях), и крайние мистики, не принадлежавшие ни к какой
секте, но очевидные полумешанные, так называемые
маньяки вроде Котельникова, душевно больного ф а­
натика (прожил здесь 28 лет). Присылались и за иные
вины, как исключение, впрочем, но тем не менее лич­
ности, интересные во многих отношениях. Попадались
обменявшиеся в острогах именами и много таких, кото­
рые несли наказание, превышавшее весьма меру вины
их. Не говоря о тех раскольниках, у которых смеши­
валась идея противления государствующей церкви с
непризнаванием светской власти и государственных и
общественных законов, в прежние времена до нынеш­
него столетия присылались в соловецкие тюрьмы и та­
кие лица, которые кричали страшное «слово и дело»,
и те, которые произносили «важные и непристойные
слова». Этим без всяких словесных внушений и духов­
ных наставлений клали в рот, поперек его, палочку с
завязками, какая употребляется для зверей, пойман­
ных живьем, и на морду лошадей, чтобы не кусались
(ее вынимали, когда давали пищу колодникам, а про­
износимые в это время слова записывали и отсылали
в Тайную канцелярию). Некоторых присылали без обо­
значения вины, иных, как свящ. Лавровского (в 1831 г.),
за подметные письма, в которых порицалось крепост­
ное право. Бывшего казанского царя Симеона Бекбулатовича Лжедмитрий сослал сюда за то, что он обличил
этого самозванца в латинстве и увещ ал народ стоять за
674

православие. Один прислан за то, что насильно постриг
жену; другой (монастырский казначей) просто «за гру­
бость» и т. д. Тот самый воевода Мещеринов, который
взял приступом Соловецкий монастырь и усмирил тем
монастырский бунт, явился здесь узником, как обви­
ненный в ограблении монастырского имущества и в
жестоком обращении с побежденными. Петр I прислал
самозванца Салтыкова и следом за ним многих «гово­
ривших великие непристойные слова», пойманных на
«воровских подметных письмах», сообщников Кочубея,
свидетельствовавших измену Мазепы, двух крещенцев
жидовского рода (дважды принявших в 1709 г. право­
славие), в 1828 г. — студенты московского университе­
та — декабристы, два графа Толстых за неизвестную
вину и другие лица, с кратким обозначением «за неко­
торую вину». Прислан был даж е особенный колодник,
который назывался «бывший Пушкин» и т. д. Ссылали
епархиальные архиереи по своему усмотрению и про­
изволу, но в 1835 г. состоялось распоряжение, чтобы
ссылать только по высочайшему повелению.
Из ссыльных прошлого века и этого сорта людей с
исключительною преступностью выдаются двое: М ак­
сим Пархомов и Андрей Ж уков — настолько, что на
них следует остановиться.
У первого началом преступности и дальнейшим по­
водом к ссылке оказался роман на обычной подкладке.
Разлюбил жену, от которой имел четверых детей, и по­
любил чужую жену. Когда умер муж последней, лю­
бящий человек возымел намерение с ней повенчаться.
Убивать законную супругу не поднималась рука, сама
смерть к ней не приходила, все меры склонить ее при­
нять иноческий чин не имели успеха. Придумал он по­
стричь жену насильно, так как развод не дозволялся.
Избивши до полусмерти, он свел ее в монастырь и, как
влиятельное в губернии лицо, заставил постричь. Оби­
ж енная пожаловалась на своеволие мужа властям и
ее освободили от монашества, но не сумели водворить к
675

мужу. От второй жены у него родился сын, и на радо­
стях отец задал пир. Один из бывших там был оскор­
блен и, ж елая отомстить, подал донос в синод на П архомова. Брак расторгли, велели жить с первой женой,
но эта сама не захотела и вскоре умерла. Пархомов дал
в синоде расписку в том, что со второй женой ж ить не
будет, а между тем тайно продолжал ж ить с ней попрежнему. Опять у них родился ребенок, и опять пир,
который в новом доносе выставлен был как явная и глас­
ная насмешка над синодским приговором. Синодским
указом (5 мая 1729 г.) велено обоих супругов в церкви не
пущать, ни до каких таинств не допущать и в дом их с
духовными требами не входить. Пархомовы скрылись,
имение их конфисковано. В 1741 году Пархомов воз­
намерился попытать счастья в просьбе об освобожде­
нии от наказания, и от принцессы Анны Леопольдовны
во время ее правления получил разрешение, но, имея
неосторожность лично явиться в синод с ходатайством
о причтении к церкви, был арестован и скованным от­
дан под караул. Он подает прошение, в котором отка­
зывается от сожительства и с него снимаются оковы,
но вскоре снова просит синод о соединении с женой, и
на него опять кладут оковы. Так повторялось несколько
раз. Привезли и жену его, которая с перепугу отказа­
лась ради свободы от мужа, и оба окончательно объяви­
ли, что не будут жить вместе. Синод не решился им дать
свободу, но от клятв и анафемы освободил и приказал
ввести их в церковь. В воскресный день, в крепостном
Петропавловском соборе торжественно читался архие­
реем акт присоединения при многочисленном стечении
народа. Описывались вины и в конце было сказано: «Во
отвращение от их душепагубного скверно действа, а на
наставление их к покаянию и на путь спасения, разо­
слать их в монастыри под караулом скованными». П ар­
хомов привезен в Соловки, где его расковали, но жить
ему стало столь тяж ело там, где, по его словам, не толь­
ко здоровье, но и ж елеза ржавеют, и он из прегорькой
676

неволи и ссылки, из места крайсветного, заморского,
темного, студеного и прискорбного, стал проситься «с
радостью души в каторжную работу!»50.
Не менее интересна судьба Ж укова, каптенармуса
лейб-гвардии Преображенского полка, испытавшего
наказание, которое ни до того, ни после ни над кем не
применялось. В 1754 году он в сообществе с женой сво­
ей убил мать и родную сестру. Заключенные в тюрьму,
оба содержались там до 1766 г., когда Екатерина II, не
подвергая их смертной казни, вознамерилась прими­
рить их с Богом посредством покаяния перед народом.
Для этого убийцы одеты были в посконные свиты с рас­
пущенными волосами, босые, в оковах, имея в руках
заж ж енные восковые свечи, в сопровождении священ­
ника каялись всенародно. Их приводили к церкви и, не
вводя вовнутрь, но, окружив страж ей и поставив на ко­
лени, заставляли читать вслух нарочно изготовленную
молитву, которой исповедовали свое преступление.
Продолжая стоять на коленях, они обязаны были мно­
го раз говорить входящим в церковь: «Возлюбленные
о Христе! Чувствуя мы тяж есть нашего беззакония и
уж асаяся раздраженного нами Бога, недостойных себе
судим услышание его, вас убо молим, спостраждите нам
и возшлите ко Господу молитву, да призрит на покая­
ние наше и милостив нам будет». На эктениях дьякон
возглашал добавочное прошение. По окончании обед­
ни на особом амвоне внутри церкви, но у самых дверей
проповедник говорил народу поучение. Затем убийцы
снова просили выходивших о молитве. Обряд этот со­
вершен был в Москве четыре раза: в Успенском соборе,
в Петропавловской церкви на Басманной, в церкви П а­
раскевы Пятницы, на Пятницкой и у Николы на А р­
бате. Затем Алексей Ж уков сослан был в Соловки, а
жена его в Далматовский женский монастырь (Перм­
ской губ.). Настоятелем поручено было употреблять
их в постоянные работы; одному наблюдать за ними
677

и чащ е напоминать о силе веры и закона, о страшном
и неизбежном для нераскаивающихся грешников суде
Божием; а по правилам св. отец об убийцах, 20 лет,
включая, однако, и время, проведенное ими в тюрьме,
ходит на всякую церковную службу, но становится не в
церкви, а в трапезной; всякий пост исповедуется, но не
приобщается, кроме смертного случая.
Г. Колчин помогает нам проследить за последующей
судьбой Жукова. Из секретного монастырского дела
видно, что, несмотря на запрещение входа в церковь,
этот Ж уков ворвался в нее, и притом во время торж е­
ственной службы по случаю дня коронования импера­
трицы, и нашумел сильно и злобно набранился. Б езум ­
ца вывели и у всех служащ их отобрали расписки, что
они под страхом смертной казни никому не расскаж ут о
слышанном. Ж укова заковали и свезли в Архангельск.
Дело дошло до Екатерины, которая повелела его пре­
кратить, а преступника отправить обратно в Соловки,
но заключить его там так, чтобы про него никто ничего
не знал. Просидев в таком заключении около двух лет,
Ж уков «своею волею удавился», как показывал его ка­
раульный.

П РИ М ЕЧ А Н И Я

БРОДЯЧАЯ РУСЬ ХРИСТА РАДИ
1В управлении градоначальства всех сборных книжек ежегодно сви­
детельствуется до 580 (у некоторых по два и по три раза), и число сбор­
щиков с каждым годом в Петербурге быстро возрастает.
2 Замечательно при этом то обстоятельство, что дня празднования
Ипостасной Премудрости в церковном порядке не положено. Празднуют
Богородичные праздники: в Киеве — в день Рождества Богородицы; в
Новгороде и Вологде — в день Успения; в Соликамске — в день Рожде­
ства и т. д.
3 Передовые костелы сделали свое дело: теперь в Мстиславле 7
церквей, прежде было 14. Недосчитываются заведомо шести: Спас­
ской, Никольской, Ивановской, Троицкой, Ильинской и Богословской.
На Замковой горе, вероятно, была Никольская; на Девичьем Городке
Ильинская.
4 Места других исчезнувших церквей довольно ясны: Троицкой — на
Кладбищенской горе, Ивановской — на земле причта и т. д.
5 Вот для примера из канцелярских книг 1868 года фамилии мещан:
Голенок, Хижинский, Малей, Погорецкий, Бельзский, Бочок, Титенко,
Ассовский, Реут, Рубинковский, Вуран, Далец, Тумаш, Левченко, Курбач, Ступанович, Казюк, Большой. Из крестьян: Воронец, Химиченко, Склюпа, Дубяга, Бубновский, Камлыга, Ивашкевич, Марцснкевич,
Лысак, Мыслак, Мишкевич и Шершень — все до единого — и, конечно,
все не великороссы.
6 Впрочем, до кубрацкого языка я при всех усилиях и стараниях до­
браться не мог. Кажется, это не офенский язык (иначе бы выскользали
эти слова в обыденном разговоре). Вероятнее, это разговор вроде семи­
нарского по херам или, в самом деле, тарабарского, весь секрет которого
состоит в том, чтобы приобрести привычку говорить скоро, бойко, сме­
шивая и перепутывая слоги слов с условными бессмысленными вставка­
ми по образцу вышеуказанному.
7 Бывают, впрочем, лабори и из других мест. Вот, между прочим, что
мы читаем в «Киевлянине»: «В Луцком уезде Волынской губернии нахо­
дится замечательное по историческим воспоминаниям местечко Олыка.
В нем до сих пор существует особенный промысел, так называемых лобуров или прошаков. Лобурцы, прошаки — это мещане-христиане олыкские, занимающиеся хождением по разным местам Волынской губер­
нии и соседних с ней для сбора пожертвований на устройство и починку
церквей. Они, проведав, что на постройку или починку церкви в каком-

679

нибудь селении или местечке последовало разрешение епархиального
начальства, отправляются туда, принимают на себя по договору обязан­
ность собирать пожертвования на церковь, берут с собой книги, выдан­
ные из духовной консистории и двигаются в путь-дорогу. Некоторые из
них, как уже опытом приноровившиеся к этому делу, действуют доволь­
но успешно; крестьяне по своим средствам и по усердию, дают лобурам
деньги, хлеб в зерне, холст, муку, сало и т. п.; само собою, что в книгу за­
писываются только жертвуемые деньги. По преданию, сохранившемуся
в Янове, будто бы из этих меси были переселены в Янов каким-то давним
паном несколько таких прошаков, которые и заразили остальных».
8 По сведениям, сообщенным туземцем, близко знающим этих про­
мышленников (г. Ставровичем, см. «Виленский вестник», т. 1,1869 г., изд.
В. Кулина).
9Вот несколько слов, уловленных тем же автором: Бог — Охвес, цер­
ковь — хлюса, священник — корх, крест — ставер, хлюсный ставер —
церковный крест, рубль — хрущ, книга для записки пожертвований —
ребсанька. Язык свой они называют «либерская гавридня».
10 Одну такую «плаксу», подслушанную мною в Олонецкой губернии
(прославленной в последнее время в качестве местности, умевшей цель­
нее сохранить в себе всякую старину), привожу в том самом виде, как
вылетела она из уст вдовы-плакальщицы (олончанки):
Моя ты законная, милосць-державушка!
Уж я как-то стану жиць без тебя, круцинная головушка!
Круг меня-то, круцинной головушки,
Виют витрушки с западками —
Говорят-то многи добрые людюшки с прибавками!
Как жила я при тоби, моя законная милосць-державушка!
Было мни гладкое словецюшко приятное,
Была лёкка переминушка,
И довольны были хлебушки!
Не огрублена я была грубым бранным словецюшком
И не ударена побоями цяжёлыма,
Цяжёлыма — несносныма!
Ты придай-ка ума-разума
Во младую во головушку,
Ты, законная милосць-державушка:
Мни-ка, как буде жиць поели твоего бываньиця?
Буду вольная вдова да самовольная,
Буду я жона да безнарядная
И вдова да безнацяльная!..
Не по силушки наложат работушку,
Не по розмыслам — в головушку заботушку!..
И усё буду боятьця, круцинная головушка, теперющко,
Цьто бы витрушки меня не обвияли,
Цьто бы людюшки не обаяли!..
11 В этих странах, как известно, самые княжеские роды и прозвища

680

произошли от тех селений, которые считались центральными и главны­
ми: князья Стародубские от г. Стародуба, в 12 верст от нынешнего Ков­
рова (теперь село — Кляземский Городок), Ряполовские от с. Ряполова,
от села Пожара — Пожарские, от Палеха — Палецкие и т. д.
12 Заразились нищебродным промыслом в этой губернии следую­
щие селения: Голицыне и Зыково (Саранск, уезд), Княжуха, Булгако­
ве, Блохино (Инсарск. уезд). Деревни Саранского уезда: Акшенас, Митрофаниха и Клин (обе до половины) и Зиновка. Деревни Инсарского
уезда: Гермаковка, Ускляй, Неловка, Русский Майдан, Воробьевка.
В первой полости (Саранск, уез.) считается более 2 тыс. душ; во второй
(Инсарского) около l 1/^ тыс. душ. Всего ж е нищенствует приблизитель­
но около 3 тыс., считая, конечно, в этом числе и наемных мальчиков, и
наемных ж е старых девушек. Село Акшенас с деревнями Аргамаковым
и Неловкой — это центр: сюда приходят наниматься со всех окрестно­
стей: из Ускляя, Кашкарева, Любятина, Пестравки, Петровского. От­
сюда идут в нищенство даже такие богачи, которые имеют мельницы,
по семи одоньев хлеба, в долгах и кредите ста пудов по два руб. сер.
Бродят за милостыней опытные и ловкие плотники, отличные печники
и каменщики.
13Так в Курской и Воронежской губерниях, как известно, называют
перекупщиков-кулаков, барышников из мешанской голи.
14 Нищим на всякий обед полагается: похлебка, лапша и щи.
15 Обычай этот, напр., в Тверской губернии, в селе Раевском, отправ­
ляется девицами, наложившими на себя обет не выходить замуж. Эти
девицы, которые, как говорят там, «взялись за Бога», обыкновенно ночью
вдали от своей деревни, подбрасывают подаяния и скрываются.
161 Лалынь — песня, которую, как уверяют они, начали петь с тех
времен, как сменилась вера. А так как в Белоруссии менялась вера три
раза (с языческой на православную, с этой на униатскую и затем на
католическую), то и не совсем можно догадаться, когда это случилось.
Вернее думать, что сталось так в первом случае. Классическая ж е дуда,
национальная особенность и принадлежность белорусского племени —
не что иное, как самая первобытная дудка из тростника, бузины или ка­
мыша, а того проще — из молодой ивовой коры, снятой рвнней весной.
При ней надутый воздухом кожаный мешок. В Белоруссии это любимый
инструмент. «Гудок да дуда, собери наши дома», — говорят в насмешку
над тамошними горемыками. Жилейка (так красиво и характерно про­
званная) — родная сестра первому инструменту, только еще попроще и
пищит посмешнее в устах ребят, пастухов и нищих (она без мешка).
17 Волочебники ходят, обыкновенно, с первого дня Пасхи и непремен­
но к ночи. Переходя по порядку к каждой избе и не пропуская ни одной,
бродят по деревне всю ночь, несмотря ни на какую погоду.
18 Сказание это всем, писавшим о страннической секте, было неиз­
вестно. В дальнейшем рассказе нашем мы предпочитаем пользоваться
такими рукописями (пятью), которые также до сих пор не были извест­
ны и обращались исключительно в пределах местности Каргопольского
уезда.

681

19 «Который, — говорит автор «Сказания», — и ныне находится в
живых, старейший из потомком Евфимиевых, который много и сообщал
мне: все ведения и известия, для него как бы современные, которые были
мне источником и Ирине и, сожительствуя с ней, у которой сохранились
все тайны жизни и учения Евфимиева».
20 Имя автора неизвестно, но обличения его исключительно направ­
лены против каргопольских скрытников.
21 Одно время сюда, в Камыши до Узеней и в устья р. Урала, особенно
сильны были стремления скрытников, когда прошел между ними слух,
что на месте Каспийского моря явится новый Иерусалим, а мир Божий
явственно распался на два мира: господний (страннический) и сатанин­
ский (изо всех остальных). В малонаселенных Жигулевских по Волге го­
рах (Симбирск, и Самарск. губ.) еще в 1830 г. жили уже на этом веровании
в пещерах 8 человек, скрывшиеся прежде в Пошехонских лесах, т. е. те
же скрытники. Около того ж е времени и несколько позднее, такие же
скрытники найдены были в Пермской губернии, а также открыты при­
знаки скрытников во Владимирской губернии, в Оренбургской и Архан­
гельской.
22 Известная деревня Коробово, населенная потомками Ивана Су­
санина, почти вся состояла из христолюбцев: удобно было делать это
вследствие различных дарованных белопашцам обильных льгот и, меж­
ду прочим, освобождения от надзора местной полиции, не имевшей пра­
ва без особого разрешения въезда в эту деревню.
23 Замечательно при этом то обстоятельство, что грамотные солдаты,
сделавшиеся дезертирами и не пожелавшие отдаться всем случайно­
стям бродячей жизни, внесли в наш раскол значительную долю слия­
ния, выразившуюся в крайностях учений и странностях толков. Везде,
где резкость и решительность отрицания успела характерно заявиться,
там убежавшие с поля воины немедленно пристраивались не в качестве
слепых последователей, а в значении продолжителей с наиболее резки­
ми оттенками, с непримиримым озлоблением. Как в среде скрытников,
так в особенности в сектах рационалистов (духоборов, молокан и суббот­
ников) беглые солдаты являются главными воротилами и стоят во главе
религиозных движений.
24 Прекрасное исследование о нем и живо нарисованный образ этого
пропагандиста страннической секты можно найти в «Вестнике Европы»,
1872 г., книга 12, в статье А. И. Розова «Странники или бегуны в русском
расколе».
25 Посреди Топ-озера (Арханг. губ. Кемск. уезда) находится остров и
на нем существовал мужской филипповский монастырь), а на западном
берегу озера — такая же пустынь для женщин.
26 Ободверина — дверь и дверные косяки, а также и церковная па­
перть.
27 В лесу дядя Детятева, Фрол, переименован был Онисифором; на
миру осталась жена его Агафья, также придерживаясь скрытницкой
веры. Другой дядя — Трофим (или Иона), за то же самое был сослан в
Сибирь, а дочь его Настасья осталась дома приверженицей новой веры.

682

Вращаясь в такой среде, Антон Детятев мог сделаться если не судьей, то
добрым пособником для изучения секты, о которой он написал тетрадку,
доставшуюся в черновом подлиннике нам в руки.
28 У скрытников, как известно, имеются свои иконные чеканщики и
иконописцы.
29 В виду такой важности (в 9 имеющихся у нас сборниках эти сти­
хи повторяются в каждом) мы приводим их как откровенную исповедь
строгих отшельников дословно, имея возможность из многих копий вы­
брать самые точные варианты. Остальные стихи Никиты Семенова но­
сят следующие названия: «Поэма стихами во утешение скорбных по­
стижений», «Поэма страдавшего и освобожденного судьбою всевышне­
го промысла: стих о пустынножителях; «Про младыя лета», «О потопе
праведного Ноя», «О последием времени», «Стихи узника-невольника»,
«О умолении матерью своего чада». Напев подчинен 8-ми гласам октоиха
в порядке нашего перечисления.
30 Этот припев после каждых двух стихов повторяется.
31 Вообще, следует заметить, что скрытницкая литература в этом
отношении довольно разнообразна. Как и в других сектах, представ­
ляющих отклонение и отрасль от какой-либо основной (как молокан­
ство от духоборства, скакуны от молокан и проч.), и между скрытника­
ми с филипповцами проявилась полемика. Насмешки друг над другом
и злобные обличения вызвали и сатирические стихи, и полемическую
прозу. Мы имеем в руках и те и другие и между прочими очень длин­
ные, бестолковые и скучные вирши, своеобразно озаглавленные: «На
брачных странников четырехстрочная поэма». Вызвана она расколом,
занесенным к каргопольским странникам из Сопелок при содействии
двух наставников (Косаткина и Мирона), старавшихся установить об­
ряд брака и, конечно, в том не успевших. Где тут затевать браки (как
наивно, но совершенно справедливо говорят вирши), «когда некому
сводить, когда в бегстве надо жить, так что негде ночевать и делать
браки без домов».
32 Или: «Бог тя благословит присоединитися к лику оглашенных иму­
щего произволение», свидетельствует записка, имеющаяся у нас в руках
и записанная со слов вышедшего на мир скрытника.
33 Собственно «наставник», в строгом смысле — один Никита Семе­
нов, живущий в Пошехонских лесах. Этот и соборы собирает, и на них
решает, кому и куда идти проповедывать из числа его помощников. В
числе последних для каргопольских скрытников Никитой назначен Никанор. Однако Никанор сам перестал ездить в Сопелки, а посылает за
себя, в свою очередь, помощника своего Ивана Дмитрича.
34 Этот факт самосожжения действительно случился, но едва ли
нельзя его считать последним. Не слыхать было подобных фанатиче­
ских выходок самоубийц лет пятнадцать, когда, действительно, со­
жглось разом тридцать человек под влиянием одного из скрытнических наставников, преступность которого, однако, не была обнаружена
и вполне доказана.

683

ГОД НА СЕВЕРЕ
35 Они успевают в эти два месяца нажить пуда два сала, и это сало
чистое, лучшее в сравнении с салом стариков; у тех оно бардовато, т. е.
мутно.
36 Для этого промысла употребляются особого рода небольшие лодки,
называемые «осинками». Делают их вчерне, т. е. выдалбливают в деревне
Березнике, вверх по реке Мезени, но приспособляют к делу уже на ме­
сте. В этом случае обыкновенно обшивают их еловыми досками; делают
два набоя, внутрь кладут опруги (строганые палки пальца в два толщи­
ной) и прошивают стяжками для того, чтобы не попортилась осина. Сни­
зу пришивают три креня (планки) для удобства перетаскивания по льду.
Кренья эти бывают еловые и сосновые. На устинском промысле идут в
дело осинки длиной до ЗУ2сажен и около 1 сажени ширины; на Кеды идут
осинки поменьше (23/4 саж. длиной и около 2 арш. шириной), потому что
туда берут и самой провизии поменьше. На устинских промыслах, самых
богатых, собирается таких осинок штук до полутораста; на каждую из
них приходится пудов до 50— 70.
37 Называются они так оттого, что вся провизия, взятая для них, но­
сит обыкновенно название ужны.
38 Т. е. не ради кожи: кожа не составляет цели промысла. Харавина — шкура убитых зверей — идет в продажу за границу и в Россию для
ранцев, для обивки дорожных погребчиков. Здесь ее стелют нередко на
оленьих санках; в просвещенных городах видим на ученических ранцах.
39 Из более замечательных случаев этого рода памятен архангель­
скому народу особенно тот, который случился в 1839 году на Терском
берегу. Тогда убиты были варзужанами (жителями сел Варзуги и Кузомени) целые тысячи зверей, принесшие им в три дня барыша на 30 ООО
руб. асс.
40 Водится и на Печоре. Похожа на навагу. Сушеную рыбу эту кладут
там на упавшего в судорогах от падучей болезни. Там тоже ее не едят.
41 Все нехитрое устройство ламб основывается на том, что редкие из
торосов не сопровождаются измельченным льдом, называемым шугой.
Если от давления ноги мелкие льдинки, плавающие по воде, тонут, то
достаточно размеренная быстрота передвижения ламб широких и пло­
ских задерживает скорость погружения. Конечно, при этом необходимы
крайняя опытность, главное — смелость, а еще более огромное присут­
ствие духа. Часто слегка нарушенный баланс при самом первом скачке
на шугу, часто ламбы задевают за льдину, и тогда смерть неизбежна: не­
счастный смельчак падает прямо в воду и затирается ближайшим льдом
на века вечные.
42 Скажем несколько слов о Моржовце — самом ближнем к Мезен­
скому берегу острове. Весь он гранитного строения с толстым пластом
тундры, покрытым ягелем (оленьим мохом). Остров этот лежит к северу
от Воронова Носа, при выходе из Белого моря в Ледовитый океан, в 28
верстах от берега. Форма его овальная, окружность около 40 верст. На
нем текут две речки с пресной водой, Золотуха и Рыбная, и стоят два

684

озера также с пресной водой. Лес не растет здесь, жилья нет, кроме смо­
трителя и прислуги на маяке, выстроенном между 1832 и 1841 годами.
В середине прошлого столетия, когда Мезень вела заграничный торг ле­
сом, жили на южном краю острова лоцманы по найму лесной компании.
Лед показывается у берегов Моржовца обыкновенно в начале октября,
бродячие же торосы в начале ноября, и тогда прекращается всякое со­
общение острова с материком. В мае сообщение это опять начинается
и производится обыкновенно через посредство казенных судов, имею­
щихся при маяке. Не принося никакой прямоположительной пользы за
бесплодьем, безлюдьем остров Моржовец весной служит спасительным
пристанищем для весновалыциков, которых ежегодно, и не один раз,
приносит сюда на льдинах.
43 По наблюдениям г. Рейнеке, песок во время отлива осыхает в этих
местах на 30 сажен, а возвышение прилива доходит до ЗУ2футов.
44 Появление в Двине стерляди весьма правдоподобно объясняют
тем, что она зашла сюда из Шексны через канал Александра Виртембергского и осталась в реке по закрытию его. То ж е самое явление за­
мечено еще в г. Вычегде (Вологодской губ.), где в реку его имени попали
стерляди из Камы, через Северо-Екатерининский канал. Прежде этой
рыбы там вовсе не было. «Жители, незнакомые о этой рыбой, — пишет в
своем «Дневнике» Вас. Ник. Латкин, напечатанном в «Зап. Геогр. Общ.»,
(кн. VII, 1853 г.), — бросали ее, считая нечистой, но скоро поняли, что
стерлядь лучше семги, и принялись ловить ее сетями, чаще самоловами.
Количество стерляди не уменьшалось, а увеличивалось с году на год, так
что в последнее время налавливают ее много, часто весьма крупной, в
3/4 аршина и более. Вероятно, мутные воды Вычегды дают ей много пи­
тательных веществ: она быстро развелась в этой реке, поднявшись до
самой ее вершины и по некоторым притокам (в р. Сысоле стерляди, од­
нако, вовсе нет)». Простой народ (рассказывают в Холмогорах) считал ее
также поганой рыбой, и потому за бесценок продавал любителям из чи­
новничьего и купеческого люда в Архангельске. Теперь, впрочем, и про­
стонародье нашло в ней вкус и цена на рыбу поднялась до 2 рублей се­
ребром, за самую, впрочем, крупную (в Усть-Сысольске в первое время
она, живая, стоила от 3 до 5 коп. за фунт). Мне передавал за достоверное,
как самовидец, холмогорский исправник, что в с. Лявли крестьяне позва­
ли священника, заказали молебен, просили кропить св. водой чудище,
которое, может, наслано Божьим произволением на погибель всей про­
чей рыбы. «А что это за рыба? — чешуи на ней нет, без шубы какая же
рыба живет? Что это у ней за бляхи на спине и что это за поганое рыло?
Отойди от нас всякая нечистота! Спаси Господи и помилуй от всякого
дьявольского наваждения!» В настоящее время дошло уже до того, что
объявления столичных рыбных лавок хвастливо зазывают покупателей
на «двинскую стерлядь», очень маловкусную. В Архангельске на моих
глазах за ужином съели всю разварную семгу, а от стерляди какой-то
любознательный урвал один лишь кусок, очевидно, на пробу.
43
О происхождении названия этого острова, по народным предани­
ям, я имею случай говорить в IV главе этого тома: «На шхуне».

685

46 Считаю нелишним объяснить здесь значение поморских слов, упо­
требляемых для выражения известного состояния воды в приливах и
отливах. Вот весь порядок этих замечательных проявлений жизни Бе­
лого моря на поморском наречии, всегда метком и оригинальном. Нача­
ло прилива, и именно тот короткий момент, когда вода как будто заду­
мается и стоит неподвижно, не подаваясь ни вперед, ни назад, поморы
зовут куйпогой и куйпакой (значение этого слова в некоторых случаях
переносится и на осыхающий после отлива берег морской). За куйпогой
вода заживет, т. е. начнет прибывать, сполняться, и все остальное время
прилива носит уже название полой, прибылой воды. Прилив кончается:
вода кротеет, течение ее делается тише, она вскоре сполнится и через
шесть часов от начала прилива будет полная вода: затем она дрогет и
начинает западать (убивать) — и все следующее после того время отли­
ва имеет одно общее название сухая, малая вода. Таким образом, опять
через шесть часов будет куйпога и немедленно следующее за нею на­
чало полой воды, и т. д. Неправильностями в одновременном появлении
приливов и отливов объясняют несчастья, случающиеся с беломорскими
судами во время их плавания.
47 Сувоем называется то место в воде, где она крутится и клубит от
двух встречных течений, когда полая вода пойдет на малую, или ж е ког­
да обе воды встретятся: полая с убыл ой.
48 В Архангельском Поморье, можно сказать, нет ни одного селения,
где бы нельзя было встретить рукописных списков этого замечательно­
го сочинения, известного более под заглавием «Истории о отцах и стра­
дальцах соловецких». Еще большим уважением и известностью пользу­
ется «Соловецкая челобитная», сделавшаяся основными догматическим
сочинением, опорой во всех спорах староверов и вызвавшая со стороны
православных целые сочинения в ее опровержение.
49 Об Израиле я уж е имел случай рассказать в сочинении моем «Си­
бирь и каторга».
50 Заимствовано из рассказа г. Колчина в «Русской старине», декабрь
1887 г., стр. 591— 599.

С О Д ЕРЖ А Н И Е

БРОДЯЧАЯ РУСЬ ХРИСТА РАДИ
Часть I. ПРОШАКИ И ЗАПРОЩИКИ......................................................... 7
Часть II. КУБРАКИ И ЛАБОРИ..................................................................52
Часть III. НИЩАЯ БРАТИЯ........................................................................93
Часть IV. БОГОМОЛЫ И БОГОМОЛЬЦЫ..............................................237
Часть V. СКРЫТНИКИ И ХРИСТОЛЮБЦЫ........................................ 335

ГОД НА СЕВЕРЕ
Часть I
Глава I. БЕРЕГА ЗИМНИЙ И МЕЗЕНСКИЙ......................................487
Глава II. БЕРЕГ КАНИНСКИЙ..............................................................514
Глава III. БЕРЕГА ЛЕТНИЙ И ОНЕЖСКИЙ.....................................530
Глава IV. НА ШКУНЕ..............................................................................581
Глава V. ПОЕЗДКА В СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ......................617

ПРИМЕЧАНИЯ

679

Сергей Васильевич
Максимов
Собрание сочинений в семи томах
ТОМ ТРЕТИЙ
Редактор А. Полбенникова
Художественный редактор А. Балашова
Технический редактор О. Стоскова
Корректор М. Сергеева
Компьютерная верстка С. Шулаев
Подписано в печать 10.02.10 г.
Формат 84 хЮ8 7 32. Бумага офсетная.
Гарнитура «Журнальная». Печать офсетная.
Уел. печ. л. 36,12. Уч.-изд. л. 32,86.
Заказ №0925720.
Книжный Клуб Книговек.
127206, Москва, Чуксин тупик, 9.
www.terra.su

arvato

Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленного электронного оригинал-макета
в ОАО «Ярославский полиграфкомбинат»
150049, Ярославль, ул. Свободы, 97